«Маленькая услуга»

Джим Батчер МАЛЕНЬКАЯ УСЛУГА Small Favor

От переводчика

Выражаю искреннюю благодарность Gnomу, Максу, Damaru и всем остальным, кто помогал мне с переводом.

Юлиетта

Впрочем, хотелось бы отметить, что не все загадки перевода разгаданы и если кто-то захочет внести коррективы, я буду очень благодарна. Сделать это можно на форуме сайта Лавка Миров.

-bin/forums/lavka/YaBB.pl?board=jim_butcher

Ю.

Глава 1

Зима в этом году наступила рано, словно предупреждая о чем-то.

Снежок просвистел в вечернем воздухе и попал в рот моей ученице. Так как в этот момент она бормотала нараспев нечто вроде мантры, завершила она ее с полным ртом снега. Хотя, может, для человека, который таскает на себе столько пирсинга, неожиданный контакт со снегом не настолько впечатляющ, как для большинства людей.

Молли Карпентер что-то бормоча, выплевывала снег, а дети вокруг нее хохотали. Высокая, белокурая и спортивная, одетая в джинсы и тяжелое зимнее пальто, она выглядела естественной в снежном уборе, хотя ее щеки и нос покраснели от холода.

— Концентрация, Молли! — призвал я. Я очень старался, чтобы в моем голосе не проскользнул смех. — Ты должна сконцентрироваться! Еще раз!

Дети, ее младшие братья и сестры, немедленно начали готовить новые боеприпасы для обстрела. Задний двор дома Карпентеров был уже полностью разгромлен за вечер зимней войны, и две низеньких крепостных стены смотрели друг на друга через десять ярдов открытой лужайки. Молли стояла между ними, дрожа и посылая мне раздраженные взгляды.

— Не может быть, чтобы это было нужно для обучения, — сказала она дрожащим от холода голосом. — Ты делаешь это для удовлетворения своей больной фантазии, Гарри.

Я нежно улыбнулся ей и поймал свеженький снежок от маленькой Хоуп, которая, очевидно, назначила себя моим оруженосцем. Я с серьезным видом поблагодарил маленькую девочку и заставил снежок подпрыгнуть на моей ладони несколько раз.

— Ерунда, — сказал я. — Это замечательная практика. А ты хотела начать тренироваться сразу с настоящими пулями?

Молли одарила меня сердитым взглядом. Потом она глубоко вздохнула, нагнула голову и подняла левую руку с широко растопыренными пальцами. Она опять начала бормотать, и я почувствовал тонкое изменение перемещающихся энергий, поскольку она начала сплетать магию вокруг себя в почти твердый барьер, щит, который возник между нею и начинающимся метательным штурмом.

— Готовьсь! — крикнул я. — Целься!

И тут каждый, включая меня, сделал бросок прежде, чем я добрался до конца команды. Воздух наполнился снежками, брошенными детьми, от самого старшего, Дэниэла, которому было семнадцать, до самого младшего, Гарри, слишком маленького, чтобы суметь бросить снежок далеко, но не терпящего, чтобы ему мешали сделать самый больший снежок, какой он мог поднять.

Снежки врезались в щит моей ученицы, и он остановил первые два: замороженные ракеты разлетелись в снежную пыль. Остальные, тем не менее, прошли через щит, и теперь Молли была забрызгана несколькими фунтами снега. Маленький Гарри дошел до нее, бросил последний обеими руками и теперь вопил с веселым триумфом, так как его снежок размером с буханку хлеба разлетелся по всему животу Молли.

— Пли! — рявкнул я запоздало.

Молли упала задом в снег, продолжая бормотать и задыхаясь от хохота. Гарри и Хоуп, самые младшие, быстро запрыгнули на нее, и с этого момента урок защитной магии плавно превратился в давнишнюю традицию детей Карпентеров — накидать как можно больше снега за шиворот друг другу. Я стоял и усмехался, глядя на них, и мгновение спустя заметил, что их мать стоит рядом со мной.

Молли очень походила на Черити Карпентер, которая передала ей свой цвет волос и телосложение. Черити и я не всегда ладили, фактически, мы почти никогда не ладили, но сегодня вечером она рядом со мной улыбалась детским выходкам.

— Добрый вечер, мистер Дрезден, — пробормотала она.

— Добрый вечер, Черити, — ответил я дружелюбно. — Это у вас часто случается?

— Почти всегда после первого настоящего снегопада в году, — сказала она. — Вообще, обычно это ближе к Рождеству, чем к Хэллоуину.

Я наблюдал за шумно играющими детьми. Хотя Молли уже сильно выросла во многих смыслах, сейчас она мгновенно вернулась в детство, и мне было приятно на это смотреть.

Я ощутил, что Черити разглядывает меня, и поглядел на нее, вопросительно подняв бровь.

— Вы никогда не играли в снежки с семьей, — сказала она спокойно, — верно?

Я покачал головой и переключился на детей.

— У меня не было семьи, так что играть было не с кем, — сказал я. — Иногда мы пытались играть в школе, но учителя не позволяли. И многие дети делают это со злостью, а не для развлечения. Это совсем другое.

Черити кивнула и повернулась к детям

— А моя дочь? Как движется ее обучение?

— Хорошо, я думаю, — сказал я. — Правда, ее таланты лежат в совершенно иной плоскости, чем мои. Она не станет боевым магом.

Черити нахмурилась.

— Почему вы так говорите? Вы думаете, что она недостаточно сильна?

— Сила не имеет к этому никакого отношения. Но самые большие ее способности не подходят для боевых действий.

— Я не понимаю.

— Видите ли, у нее хорошо получаются тонкие вещи. Деликатные вещи. У неё выдающиеся способности по обработке тонкого волшебства, и они постоянно растут. Но именно эта тонкость плохо совместима с психическими стрессами реального боя. Поэтому работа с грубым физическим материалом для нее серьезная проблема.

— Например, останавливать снежки? — спросила Черити.

— Снежки — хорошая практика, — сказал я. — Ничто не пострадало, кроме ее гордости.

Черити задумчиво кивнула.

— Но вы учились не на снежках, верно?

Воспоминания о моем первом уроке ограждения при Джастине Дюморне не были особенно сентиментальны.

— Бейсбольные мячи.

— Боже милосердный, — сказала Черити, качая головой. — Сколько вам было лет?

— Тринадцать. — Я пожал плечом. — Боль — хороший стимул. Я быстро научился.

— Но вы не пытаетесь преподавать моей дочери тем же самым путем, — сказала Черити.

— Нет такой срочности, — сказал я.

Детский шум стих, упал до шепота, и я подмигнул Черити. Она поглядела на детей, потом на меня, веселье засветилось на ее лице.

Почти тут же Молли крикнула: «Давай!», и множество снежков понеслось ко мне.

Я поднял левую руку, сосредотачивая свою волю, свою магию, и воплотил ее в форму широкого, плоского диска передо мной. Щит был недостаточно хорош, чтобы остановить пули или даже хорошо брошенные бейсбольные мячи, но для снежков его было достаточно. Они разлетались в порошок на нем, оставляя вспышки светло-голубого света в местах удара.

Дети хохотали и возмущались. Я крикнул: «Ха!» и вскинул триумфально кулак.

И тогда Черити, стоявшая позади меня, засунула мне здоровенную горсть снега за воротник. Я заорал, как будто холод съел мой спинной мозг, подпрыгнул и затанцевал вокруг в попытке вытряхнуть снег из-под одежды. Дети подбадривали свою мать и начали бросать снежки в более или менее случайные цели, и во всем этом волнении и легкомыслии я вовсе не думал, что мы можем попасть под удар, пока не погас свет.

Целый квартал погрузился во тьму: погасли фонари, освещающие задний двор Карпентеров, огни окон в соседних домах и фонари на улице.

Зловещий, обтекающий свет отражался от снега. Тени внезапно зазияли там, где их не было прежде, и запах чего-то среднего между скунсом и бочонком гниющих яиц коснулся моих ноздрей.

Я выдернул свой боевой жезл из креплений за отворотом плаща и скомандовал Черити:

— Уведите их в дом.

— Чрезвычайная ситуация, — сказала Черити намного более спокойным голосом, чем я. — Все в безопасную комнату, точно так же, как практиковались.

Дети только начали двигаться, когда в снегу возникли три существа, которых я никогда не видел прежде. Время замедлилось от всплеска адреналина, словно у меня было полчаса, чтобы изучить их.

Они были не слишком высоки, где-то пять с половиной футов, но мускулисты и покрыты белым мехом. У каждого козлиная голова, только рога были выгнуты не назад, а в стороны, словно бычьи. Ноги с обратными коленями заканчивались копытами, и двигались они серией одиночных прыжков. Они выглядели куда реальнее, чем эмблема Чикаго Буллз, а все это вместе означало, что я имею дело с кем-то, обладающим сверхъестественной силой.

Хотя, если подумать, я, фактически, не могу вспомнить последний раз, когда я имел дело с кем-то, у кого не было сверхъестественной силы, такой вот недостаток есть у волшебного бизнеса. Я хочу сказать, некоторые существа более сильны, чем другие, но для черепа ведь нет разницы, двинет по нему хулиган чем-то повседневным или некто суперсильный, скажем, рефрижератором.

Я направил наконечник своего жезла на существо во главе компании и краем глаза увидел, как охапка снега упала сверху и с мягким ударом приземлилась около меня.

Я бросился вперед, перекувыркнулся и встал на ноги, уже переместившись в сторону. Как раз вовремя, чтобы избежать встречи с четвертым созданием, которое только что свалило эту охапку, а теперь прыгнуло на меня с дома на дереве, который Майкл построил для своих детей. Оно издавало шипящее булькающее рычание.

У меня не было времени, чтобы терять его на этого типа. Поэтому я поднял жезл, и с его наконечника сорвалось алое пламя, повинуясь моему слову и воле:

— Fuego!

Копье чистого пламени толщиной с запястье сорвалось с конца жезла и обуглило верхнюю часть тела твари. Лишний жар расплавил весь снег вокруг него и поднял лавину ошпаривающего пара. Думаю, это причинило такую же боль, как и сам огонь.

Существо упало, и я понадеялся, что упало оно недостаточно живописно для обмана. Дети Карпентеров кричали.

Я огляделся вокруг и, ещё не зная, куда стрелять, снова подготовил жезл. Одно из бело-меховых существ тяжело бежало за Дэниэлом, старшим из братьев Молли. Тот тащил маленького Гарри и Хоуп, самых младших детей, держа их в обеих руках за шкирку пальто, как багаж.

Когда он подбежал к двери, тварь была в трех метрах позади него, она опустила неприятно выглядящие рожки, прицеливаясь. Дэниэл пролетел через дверь и закрыл ее ногой, нисколько не замедлившись, и существо врезалось в нее головой.

Я и не знал, что Майкл для безопасности установил цельностальные, обшитые деревянными панелями двери на своем доме, такие же, как у меня. Существо, вероятно, пробило бы деревянную дверь насквозь. Вместо этого оно хлопнулось рогатой головой о сталь двери, оставляя вмятину футовой глубины.

Затем оно отшатнулось, и сквозь бормотание прорвался вопль боли. Дым поднялся с его рогов, и оно зашаталось, ударяя по ним своими трехпалыми когтистыми руками. Не много я видел существ, которые реагировали на контакт со сталью таким образом.

Два других гостя разделили свое внимание. Один преследовал Черити, которая сломя голову неслась к мастерской, держа на руках маленькую Аманду. Другой наскакивал на Молли, которая загораживала Алисию и Мэтью.

Времени не было ни на то, чтобы помочь и Черити, и Молли, ни на то, чтобы потратить его впустую на моральные дилеммы.

Я повернул жезл на бестию, преследовавшую Черити, и выстрелил. Взрыв попал прямо в спину и сбил её с копыт. Она полетела боком, врезавшись в стену мастерской, а Черити скрылась внутри с дочерью.

Я обернулся в другую сторону, уже зная, что не успеваю. Существо нагнуло свои рога и слишком приблизилось к Молли и ребятам прежде, чем я смог подготовиться для другого выстрела.

— Молли! — крикнул я.

Моя ученица схватила руки Алисии и Мэтью, выпалила слово, и все трое резко исчезли.

Бестия с разгону пронеслась мимо места, где они только что были. Что-то, чего я не видел, подставило ей подножку, и тварь упала.

Она рухнула на полной скорости, вздымая снег, и я почувствовал внезапную, пылкую волну восторга и гордости. Кузнечик не была в состоянии поднять приличный щит, но умела ставить завесы как никто другой, держа концентрацию и не теряя остроумия.

Тварь замедлилась, осмотрелась, и заметила, как снег проминается под невидимыми ногами, перемещаясь к дому. Она издала воинственный крик и кинулась за ними, а я не рискнул сделать выстрел, так как дом Карпентеров оказался на линии огня. Так что вместо этого я поднял свою правую руку, активизировал одно из тройных слоистых колец и послал в нее взрыв чистой силы.

Невидимая энергия ударила ее по коленям, подбросив с такой силой, что она врезалась головой в снег. Следы в снегу помчались вокруг дома к передней двери. Молли, должно быть, поняла, что погнутость стальной двери может помешать открыть ее, и я снова почувствовал пылкое одобрение. Но это быстро прошло, когда существо, лежавшее позади меня, словно локомотив, врезалось мне в спину.

Защитное заклинание на моем длинном черном кожаном плаще не позволило рогам вонзиться мне в спину. Однако удар чуть не вышиб из меня дух, сильно задел голову и отшвырнул в снег. На мгновение все смешалось, и затем я почувствовал, что кто-то стоит на мне, раздирая мне шею когтями. Я сгорбил плечи, покатился и тут же получил в нос раздвоенным копытом и совершенно бесплатную боль в комплекте с кучей крутящихся звезд.

Я все пытался вывернуться, но мои движения были вялыми, а существо было быстрее меня.

Черити появилась из мастерской со стальным молотком в левой руке и пистолетом для дюбелей в правой.

Она подняла пистолет и начала стрелять с расстояния в три метра, двигаясь вперед. Оружие произвело звуки фут-фут-фут, и мой обугленный противник начал кричать от боли. Он дико подпрыгнул, крутясь в отчаянных конвульсиях в воздухе, и сраженный упал на снег. Я видел, что тяжелые гвозди выглядывали из его спины, и дымящиеся раны отсвечивали зелено-белым огнем.

Он попытался бежать, но мне удалось пнуть его в копыта прежде, чем он смог восстановить равновесие.

Черити занесла молоток в вертикальном ударе, издала резкий крик, и стальная голова инструмента пробила череп козла. Из раны прорвалось сероватое вещество, а потом зелено-белый огонь, существо задергалось, огонь пошел дальше и охватил все его тело.

Я встал, сжимая жезл в руке, и нашел оставшихся бестий ранеными, но мобильными, их желтые глаза с прямоугольными зрачками ярко блестели ненавистью и голодом.

Я убрал жезл и поднял детский совок для снега, окованный сталью, который остался лежать рядом с одной из детских снежных крепостей.

Черити подняла свой дюбельный пистолет, и мы пошли к ним.

Независимо от того, кем были эти типы, у них не хватило смелости бороться против смертных, вооруженных холодным оружием. Они задрожали, как будто до этого собирались жить вечно, потом повернулись и растворились в ночи.

Я стоял, задыхаясь и всматриваясь в пространство вокруг себя, и через каждые несколько вздохов сплевывал кровь. Ощущение в носу было такое, словно кто-то приклеил к нему несколько тлеющих углей. Небольшие серебряные провода боли бежали по шее до места, куда меня двинули рогами, и вообще, вся спина чувствовала себя, как один огромный ушиб.

— Как ты? — спросила Черити.

— Фэйри, — пробормотал я. — Почему, черт возьми, фэйри?

Глава 2

— Да, — сказала Черити, — он сломан.

— Думаешь? — спросил я. Мягкое прикосновение ее пальцев к моему носу было, скажем так, не очень приятно, но я не дергался и не издавал звуков, пока она осматривала меня. Я же мужчина.

— По крайней мере, это не исключено, — сказал Майкл, сбивая снег с ботинок. — Пинок в нос — это не то, что можно тут же забыть.

— Нашел что-нибудь? — спросил я его.

Он кивнул головой, прислоняя вложенный в ножны палаш к стене в углу. Майкл только на несколько дюймов ниже меня и гораздо более мускулистый. У него темные волосы и короткая борода с проседью, он носит синие джинсы, рабочие ботинки и сине-белую фланелевую рубашку.

— Труп все еще там. Он почти полностью сожжен, но не распался.

— Точно, — сказал я. — Фэйри лишь частично существа мира духов. Они оставляют трупы.

— Кроме того, там есть следы, — проворчал Майкл, — но это все. Никаких признаков, что эти чертовы козлоподобия все еще где-то рядом. — Он поглядел в столовую, где дети Карпентеров сидели за столом, жуя пиццу и взволнованно переговариваясь на повышенных тонах. Их отец отсутствовал, когда произошло нападение. — Соседи думают, что проблема со светом была, потому что выбило трансформатор.

— Хорошая причина… Впрочем, как и любая другая, — сказал я.

— Я благодарю Господа, что никто не пострадал, — сказал он. Для него это не было просто выражение. Он подразумевал это буквально. Он действительно был очень набожным католиком, имел святой меч с вделанным в него гвоздем с Распятия. Он встряхнулся и едва заметно улыбнулся мне. — И тебя, конечно, Гарри.

— Благодари Дэниэла, Молли и Черити, — сказал я. — Я только заставил наших посетителей напряженно трудиться. Твоя семья понимает, что значит безопасность. А Черити нанесла решающий удар.

Брови Майкла поднялись, и он повернулся к жене.

— Именно она?

Щеки Черити вспыхнули. Она подмела кусочки ваты и бинтов, пропитанные моей кровью, и вынесла их из комнаты, чтобы сжечь в камине в гостиной комнате. В нашем бизнесе никому не хочется, чтобы его кровь, волосы или ногти кто-то нашел. Пока она ходила, я кратко изложил Майклу обстоятельства борьбы.

— Мой дюбельный пистолет? — спросил он с усмешкой, когда Черити возвратилась в кухню. — А как ты узнала, что это были фэйри?

— Я не знала, — сказала она. — Я захватила то, что было под рукой.

— Нам просто повезло, — сказал я.

Майкл выгнул бровь в мою сторону.

Я нахмурился.

— Не каждая случившаяся хорошая вещь — это божественное вмешательство, Майкл.

— Правда, — сказал Майкл, — но я предпочитаю верить «в долг», если у меня нет серьезного основания думать иначе. Мне это кажется более вежливым, чем наоборот.

Придя, Черити встала возле мужа. Хотя они улыбались и говорили о нападении легко, я заметил, что они крепко сцепили руки, а Черити искоса поглядывает на детей, как будто заверяя себя, что они все здесь, в целости и сохранности.

Я внезапно почувствовал себя лишним.

— Хорошо, — сказал я, поднимаясь, — похоже, что у меня есть новый проект.

Майкл кивнул.

— Ты знаешь мотив этого нападения?

— Только предполагаю, — сказал я. И натянул свой плащ, вздрагивая, поскольку это движение заставило меня двинуть шеей. — Я думаю, что это из-за меня. Нападение на детей было предлогом, чтобы дать тому, на дереве, возможность напасть сзади.

— Ты уверен? — спросила Черити спокойно.

— Нет, — сказал я. — Возможно, что они сердятся за то дело на Арктис Тор.[1]

Глаза Черити сузились и стали стальными. Арктис Тор была сердцем Зимнего Двора, крепостью и святилищем Королевы Мэб. Некие нехорошие парни с Зимнего Двора украли Молли, поэтому мы с Черити с небольшой помощью штурмовали башню и забрали Молли силой. Дело получилось шумное, и мы в результате, естественно, сильно обидели зимних фэйри.

— На всякий случай будьте настороже, — сказал я ей. — И скажите Молли, что я хотел бы, чтобы она пока что оставалась здесь.

Майкл поднял бровь.

— Ты думаешь, что она нуждается в нашей защите?

— Нет, — сказал я. — Я думаю, что вы, возможно, нуждаетесь в её защите.

Майкл моргнул. Черити слегка нахмурилась, но не возразила. Я кивнул им обоим и вышел.

Я закрыл дверь дома Карпентеров за собой, отрезая аромат горячей пиццы и громкие звуки оживленных, охрипших от волнения детских голосов. Молли уже не восставала против всего, что я просил ее сделать, но все-таки лучшим способом избежать спора было поставить ее перед свершившимся фактом.

Ноябрьская ночь была тихой. И очень холодной.

Я перестал дрожать и поспешил к своему автомобилю, старому потрепанному Фольксвагену Жук, который первоначально был голубым, а теперь представлял собой соединение красных, синих, зеленых, белых, желтых, а больше всего серых пятен на новом капоте. Какой-то неизвестный шутник, который просмотрел слишком много мультфильмов Диснея, нарисовал баллончиком круг на капоте с номером 53 внутри, но все-таки имя автомобиля было Синий Жук, и таким оно и останется.

Я сел в машину и какое-то время смотрел на теплый золотой свет, льющийся из окон дома.

Затем я уговорил Жука проснуться и поспешил домой.

Глава 3

— Ты уверен, что это были фэйри? — спросил Боб-череп.

Я нахмурился.

— А у многих кровь вспыхивает при контакте с железом и сталью, Боб? Да, я думаю, что я могу узнать фэйри, когда он мне нос ломает.

Я спустился в лабораторию по складной деревянной стремянке через люк в своей подвальной квартире. Эта комната расположена достаточно глубоко под остальной частью пансиона, в котором я живу, и в ней постоянно прохладно. Летом это хорошо. Зимой не очень.

Центр лаборатории занимает деревянный стол, целая куча рабочих столов и стеллажей тянется вдоль стен, оставляя узкий проход вокруг центрального стола. Рабочие места заставлены всякими нужными вещами, а к стенам прикреплены стеллажи, на полках которых можно найти самые разнообразные контейнеры, от освинцованного бокса до сумок из мешковины, от Тапервер[2] до кожаного мешочка, сделанного из мошонки (я не вру!) африканского льва.

Даже и не спрашивайте, как я его заполучил. Это был подарок.

Свечи горели по периметру комнаты, освещая ее мерцающим светом, отражавшимся от оловянных зданий миниатюрной модели города Чикаго на центральном столе. Я присел за единственный письменный стол в комнате. Он был для Молли — как-то вот сумел выкроить для него место — для ее блокнотов и медленно накапливающейся коллекции инструментов и справочников, которые были аккуратно разложены, несмотря на крошечное пространство.

— Н-да, похоже, что кто-то обиделся на тебя за Арктис-Тор, — сказал Боб. Череп, чьи глазницы мерцали оранжевым, словно свет невиданной ранее свечи, располагался на своей собственной полке на более-менее свободной стене. С полдюжины любовных романов в мягких обложках валялась вокруг него, а седьмой вообще упал и лежал на полу, закрывая часть серебряного круга для вызова духов. — Фэйри очень злопамятны, босс.

Я кивнул ему, поднял упавшую книгу и положил обратно.

— Ты когда-нибудь слышал о чем-то похожем на этих тварей?

— Мое знание царств фейри ограничено, главным образом, Зимним двором, — сказал Боб. — Эти создания не похожи ни на что из того, с чем я сталкивался.

— Тогда почему ты решил, что они обиделись на меня за Арктис Тор, Боб? — спросил я. — Черт, на самом деле это же не мы напали на столицу Зимы. Мы только вломились в самом конце и дрались всего лишь с зимними мальчиками на побегушках, которые захватили Молли.

— Возможно, некоторые из Зимних Сидхе привлекли их, как рабочую силу по контракту. Может, это были дикие фэйри. Ведь диких фейри намного больше, чем тех, кого мы знаем. Может, это были сатиры? — Его глаза-огни засияли. — Ты не видел нимф? Если есть сатиры, то где-нибудь поблизости обязательно будут одна-две нимфы.

— Нет, Боб.

— Ты уверен? Голая девочка, потрясающе красивая, достаточно взрослая, чтобы знать, что почем, и достаточно молодая, чтобы ни о чем не заботиться.

— Я бы запомнил, если бы увидел такую, — сказал я.

— Фе! — сказал Боб, его глаза-огни разочарованно притухли. — Ты ничего не можешь сделать правильно, Гарри.

Я потер рукой шею, боль была уже не так сильна. И тут я что-то начал припоминать.

— Я уже где-то видел этих козлоногих парней или что-то читал о них, — сказал я. — Или, по крайней мере, о ком-то похожем. Куда я засунул те рассказы про окраины Небывальщины?

— Северная стена, зеленая пластмассовая коробка под столом, — немедленно сообщил Боб.

— Спасибо, — сказал я и вытащил тяжелую пластмассовую коробку. Она была заполнена книгами. В основном, это были рукописные трактаты в кожаном переплете на различные сверхъестественные темы. За исключением одной, которая являлась компиляцией «Кэлвина и Хоббса». Комиксы. Как она там оказалась?

Я взял несколько книг, отнес их к краю стола, к модели озера Мичиган, подтянул туда свой табурет и начал их просматривать.

— Как прошла поездка в Даллас? — спросил Боб.

— Мммм? А, отлично, отлично. Черный Пес кого-то преследовал, — я поглядел на карту Соединенных Штатов, висящую на стене пониже полки Боба на толстом куске щита наружной рекламы, рассеянно выдернул оттуда зеленую чертежную кнопку и воткнул ее в Даллас, штат Техас, где она оказалась в компании более чем дюжины других зеленых кнопок. Там еще было немного красных, в тех местах, где тревога оказалась ложной. — Они связались со мной через ПараНет, и я объяснил им, как дать понять Фидо, чтоб он уносил задницу из города.

— Эта сеть поддержки, которую вы с Элайн придумали, в самом деле хорошая штука, — сказал Боб. — Обучаете пескарей, как собраться в кучу, когда появляется большая рыба, чтобы съесть их.

— Я предпочитаю думать об этом, как об обучении воробьев умению объединиться и выгнать ястреба, — сказал я, возвращаясь к своему месту.

— В любом случае, это для тебя означает уменьшение опасности, ну и объема работы, в конечном итоге. Конструктивная трусость. Хитро. Одобряю, — его голос стал задумчивым. — Я слышал, что у них там, в Далласе, одни из лучших стрипклубов в мире, Гарри.

Я строго посмотрел на Боба.

— Если ты не собираешься помогать мне, то, по крайней мере, не отвлекай.

— О, — сказал Боб. — Заметано.

Роман, который я положил на полку, подрожал в течение секунды и затем перевернулся и открылся на первой странице. Боб повернулся к книге, и оранжевый отсвет его глаз упал на нее.

Я пролистал один старый фолиант. Потом второй. Третий. Черт возьми, я знал, что видел или читал что-то нужное именно в одном из них.

— Сорви с нее платье! — закричал Боб.

Он относился к романам в мягкой обложке очень серьезно и был еще больше помешан на книгах, чем я. Страницы переворачивались настолько быстро, что он даже немного порвал бумагу.

— Это именно то, о чем я говорю! — заявил Боб, переворачивая страницы дальше.

— Они не похожи на сатиров, — бормотал я вслух, пытаясь привести мысли в порядок. Нос чертовски болел, и шея напоминала о себе. Такая боль достает, даже если ты волшебник, который изучал основы магии под градом бейсбольных мячей. — У сатиров человеческие лица. У этих козлов — нет.

— Веркозлы? — предположил Боб, хрустнул следующей страницей и продолжил читать. Боб — дух интеллекта и может делать несколько дел одновременно даже лучше, чем… Ну, в общем, намного лучше, чем кто-либо еще. — Или, возможно, козловеры.

Я остановился на мгновение и сердито глянул на него.

— Не могу поверить в то, что я слышу подобное слово.

— Какое? — спросил Боб жизнерадостно. — Веркозлы?

— Веркозлы. Я совершенно уверен, что мог бы прожить совершенно богатую и насыщенную жизнь, даже если бы никогда этого не слышал и не знал, что это значит.

Боб захохотал.

— Черт возьми, Гарри! Здорово излагаешь!

— Веркозлы, — пробормотал я и вернулся к чтению. Закончив пятую книгу, я повернулся за другой охапкой. Боб ругался на героев романа, как будто они были живыми людьми, подбадривая их во время любовных сцен и перебивая во всех остальных случаях.

Эта манера, вероятно, могла бы сказать мне что-нибудь важное о Бобе, если бы я был проницательным человеком. В конце концов, сам Боб был, по сути, духом, созданным из энергии мысли. Характеры в книге имели один и тот же фундамент и были весьма похожи. Не существовало их изображений, их нельзя было потрогать. Они были только образами в голове читателя, основанными на воображении и идеях. Их создало мастерство автора и фантазия читающего. Такие вот своеобразные родственники Боба.

Мог ли Боб, прочтя эти книги и вообразив их события, расценивать персонажей как… скажем, родных братьев и сестер? Как равных себе? Или как детей? Могло ли такое создание, как Боб, скучать по семье? Вполне возможно. Это могло бы объяснить его неослабевающий интерес к вымышленным сюжетам, основной темой которых было создание смертной семьи.

С другой стороны, он мог бы просто использовать персонажей так же, как некоторые мужчины используют надувных женщин. Я был совершенно уверен, что мне не хочется это знать.

Хорошо, что я не настолько проницателен.

Я обнаружил наших знакомых в восьмой книге, примерно на середине пути через страницы, полные примечаний и эскизов.

— Святое дерьмо, — пробормотал я, выпрямляясь.

— Нашел? — спросил Боб.

— Да, — ответил я и повернул книгу так, чтобы он мог видеть рисунок. Он был похож на наших козлоподобных нападавших больше, чем полицейские фотороботы на преступников. — Если книга не врет, мы столкнулись с граффами.

Боб издал задыхающийся звук, и любовный роман шлепнулся на полку.

— Эммм, ты сказал, граффы?[3]

Я нахмурился, а он начал хихикать, громыхая об полку.

— Граффы? — ухмылялся он.

— Что такого? — спросил я оскорбленно.

— Как в «Трех Грубых Козлах»? — череп завыл от смеха. — Тебе только что надрали задницу персонажи детских сказок?

— Я бы не сказал, что они надрали мне задницу, — сказал я.

Боб просто давился от смеха. И это, заметьте, при том, что у него не было никаких легких. Как ему это удавалось?

— Да ты посмотри на себя, — задыхался он. — Нос совсем распух, и вокруг глаз черно. Ты похож на енота. И говоришь, что они не надрали тебе задницу!

— Ты не видел этих ребят в действии, — сказал я. — Они сильны и довольно умны. И их было четверо.

— Точно, как Четыре Всадника Апокалипсиса! — сказал он. — Только из детской книжки

Я нахмурился сильнее.

— Прекрасно, прекрасно, — ответил я. — Я рад, что смог тебя развлечь.

— О, супер, — сказал Боб.

Судя по голосу, его распирало от веселья.

— Помогите, помогите! Это Грубые Козлы!

Я вспыхнул.

— Тебя заклинило, Боб.

— Это ужасно забавно, — сказал он. — Держу пари, что каждый Зимний Сидхе посмеивается над этим.

— Только они не зимние, — сказал я. — Вот в чем суть. Граффы работают на Лето. Они на посылках у Королевы Титании.

Смех Боба резко оборвался.

— О!

Я кивнул.

— Я еще мог бы понять, если бы после того дела в Арктис Тор на разборки явился кто-то из Зимних. Но я никогда не конфликтовал с Летом.

— Ну, — сказал Боб, — однажды ты помог дочери Королевы Титании умереть от тысячи порезов.[4]

Я сердито фыркнул.

— Да, но почему нападающих посылают только теперь? Это было несколько лет назад.

— Но это — фэйри, — сказал Боб. — Они никогда не страдали излишней логикой.

Я зарычал.

— В жизни все намного проще, — я постучал пальцами по книге, размышляя. — Нет, должно быть еще какое-то объяснение. Я в этом уверен.

— Как высоко они в Летней иерархии? — спросил Боб.

— Довольно-таки высоко, — ответил я. — Как группа, во всяком случае. У них репутация истребителей троллей. Похоже, на этом детские сказки заканчиваются.

— Истребители троллей, — повторил Боб. — Тролли. Такие, как личная охрана Мэб, части которой вы нашли рассеянными по всему Арктис Тору?

— Точно, — сказал я. — Но отметь, это был конфликт с Зимой, не с Летом.

— Я всегда восхищался твоей способностью быть односторонне-раздражающим.

Я покачал головой.

— Нет. Я, должно быть, сделал что-то такое, что так или иначе нанесло Лету вред, — я нахмурился. — Или помогло Зиме. Боб, знаешь что…

Зазвонил телефон, который я провел в лабораторию после того, как Молли чуть не сломала себе шею, кинувшись по стремянке отвечать на звонок. Я поднял трубку, бросив взгляд на часы, стоящие на полке. Было уже заполночь. Никто не станет звонить мне так поздно, если не случилось чего-то плохого.

— Подумай над этим, — посоветовал я Бобу.

— Это я, — сказала Мёрфи, когда я ответил. — Ты мне нужен.

— О, да, сержант, я тронут, — отозвался я. — Вы наконец-то признались в этом. Сейчас заиграет романтическая музыка.

— Я серьезно, — сказала она. Ее голос был усталым и напряженным.

— Где? — только и спросил я.

Она дала мне адрес, и мы дружно повесили трубки.

Стипендия Стража Белого Совета ограждала меня от банкротства, но мой счет в банке буквально истекал кровью, так что мне нужно было делать все возможное, чтобы оплачивать предъявляемые чеки. Мне нужна была работа. Поэтому, между частыми поездками в другие города в качестве Стража, я не терял время даром, периодически получая работу от Чикагской полиции.

— Это была Мёрфи, — сказал я, — предлагает поработать.

— Ясное дело, что еще она может предложить так поздно вечером? — согласился Боб. — Береги спину, босс. Особо тщательно.

— Зачем? — спросил я, пожимая плечами.

— Я не знаю, слушал ли ты в детстве эти сказки, — ответил Боб, — но если слушал, то должен помнить, что у Грубых Козлов была целая куча братьев.

— Да, — сказал я, — и каждый последующий был больше и злее предыдущего.

И я вышел из дома на встречу с Мёрфи.

Веркозлы. О, Господи!

Глава 4

Я стоял, глядя на огонь вместе с прочими зеваками, когда полицейский привел Мёрфи.

— Самое время, — сказала она напряженным голосом, подняла полицейскую ленту и пропустила меня. Я уже прицепил удостоверение консультанта к отвороту плаща. — Что так долго?

— Снега уже целый фут, и валит не переставая, — ответил я.

Она подняла на меня глаза. Кэррин Мёрфи — совсем малявка. И тяжелое зимнее пальто, которое она надела, делало ее еще меньше. Все ещё падающие большие пушистые снежинки цеплялись за ее золотые волосы и блестели на ресницах, кружась синими кристаллами в глазах.

— Твой игрушечный автомобиль застрял во льдах? А что у тебя с лицом?

Я огляделся вокруг.

— В снежки играл.

— И чувствую я, что ты проиграл, — проворчала Мёрфи.

— Ну, ты просто не видела того, с кем мы играли.

Мы стояли перед маленьким пятиэтажным жилым домом, часть которого, видимо, провалилась к черту. Передняя часть здания исчезла, словно отрубленная огромным топором. Мы рассматривали этажи и интерьеры пустых квартир сквозь покровы пыли, дыма и густого падающего снега.

Пожар в здании, словно иллюзия, просвечивал сквозь туман пламени и зимы. Щебень засыпал улицу до здания на противоположной стороне, повсюду валялось битое стекло, ошметки железа и обломки кирпичей, а полиция отгородила большую часть улицы. В воздухе висело резкое зловоние горящего металла и пластика.

Несмотря на погоду, несколько сотен человек собралось возле полицейских кордонов. Некая предприимчивая личность продавала горячий кофе из большого термоса. Я не стал изображать ханжу и отдал доллар за чашку кофе Ява с сухими сливками и пакетиком сахара.

— Куча машин с мигалками, — отметил я. — И только одна скорой помощи. И команда пьет кофе в то время, как все остальные дрожат на холоде, — я отпил из своей чашки. — Ублюдки.

— Здание не было заселено, — сказала Мёрфи. — Его только-только отремонтировали.

— То есть никто не пострадал, — отметил я. — Это плюс.

Мёрфи бросила на меня непонятный взгляд.

— Ты согласен работать неофициально? С оплатой посуточно?

Я снова отхлебнул кофе, чтобы скрыть, как меня передернуло. Я уже давно предпочитаю двухдневный минимум.

— Я догадываюсь, что город не расщедрился на бОльшую оплату для консультанта, а?

— Мы собрали кофейные деньги на случай, если нам что-то понадобится от тебя.

На сей раз я не потрудился скрыть дрожь. Брать деньги с городской администрации — это одно. Брать деньги с полицейских спецотдела — это другое.

Отдел Специальных Расследований был полицейской версией фильтра. В нем оседали дела, которые не входили в сферы интересов других отделов. По большей части, эти дела представляли из себя поганую работу, которую никто больше брать не хотел. Таким образом, ОСР занимался исследованием всего, от обыденных дождей из жаб и рэкета на собачьих боях до сообщений о чупакабре,[5] пристававшем к домашним животным по соседству от его логовища в местном коллекторе. Это была в буквальном смысле дерьмовая работа. И в результате ОСР расценивался городом как своего рода приют для некомпетентных. На самом деле это было не так. Сотрудники ОСР обычно имели пару особенностей: интеллект достаточный для того, чтобы задавать вопросы, которые не имеет смысла задавать, и непростительную нехватку благоразумия в вопросах навигации в темных водах офисной политики.

Когда сержант Мёрфи была лейтенантом Мёрфи, она была за старшего в ОСР. Потом ее разжаловали за отсутствие в течение двадцати четырех часов, особо важных для расследования. Вообще-то ей это не свойственно, но ведь не могла же она сказать своему руководству, что была занята штурмом крепости Зимы на территории Небывальщины?[6] Теперь ОСР руководил ее бывший напарник лейтенант Джон Сталлингс. И ему приходилось управляться с работой в напряженных условиях дырявого, много раз перевязанного веревочками бюджета.

Отсюда и нехватка средств для единственного профессионального волшебника Чикаго. Я не мог взять у них деньги. Не похоже было, что они могут раскидывать их направо и налево. Но, в то же время, и у них была гордость, и я не хотел их обидеть.

— Посуточно? — переспросил я ее. — Черт, мой счет в банке тоньше, чем моральное оправдание лоббиста табака. Я согласен на почасовую.

Мёрфи мгновение смотрела на меня с негодованием, затем сдержанно и благодарно кивнула мне. Гордость не всегда перевешивает практичность.

— Ну, что у нас здесь? — спросил я. — Поджог?

Она пожала плечами.

— В некотором роде взрыв. Возможно, несчастный случай. Возможно — нет.

Я фыркнул.

— Да уж, ты всегда звонишь мне только при возможно-несчастных случаях.

— Пошли, — Мёрфи вытащила из кармана пальто маску-респиратор и надела ее.

Я вынул бандану и завязал ее, закрыв рот и нос. Не хватало ковбойской шляпы и каких-нибудь шпор для завершения образа. «Прищучим их, партнер».

Она оглянулась на меня, выражение ее лица трудно было разглядеть под маской, и повела меня к зданию смежному с разрушенным. Нас ждал ее напарник.

Роулинз был человеком лет пятидесяти несколько избыточного веса, но при этом выглядел он столь же мягким, как грузовик. Он зарос бородой, в которой, словно изморозь, мелькала седина, что резко контрастировало с его темной кожей, и носил потрепанное непогодой старое зимнее пальто.

— Дрезден, — сказал он просто. — Рад видеть тебя.

Я пожал ему руку.

— Как твоя нога?

— Болит, только когда о ней спрашивают, — ответил он с серьезным видом. — Ой!

— Тебе лучше не ходить. И не спорь, — сказала Мёрфи, складывая руки в жесте, который проницательный наблюдатель, возможно, охарактеризовал бы, как крайнюю степень настроя спорить до последнего. — У тебя есть семья, которую надо кормить.

Роулинз вздохнул.

— Да-да. Я буду на улице, — он кивнул мне и ушел. Его рана в ноге почти зажила, и он даже не хромал. Хорошо ему. И мне тоже хорошо. Это ведь я тогда втянул его в неприятности.

— А он спорил? — спросил я Мёрфи.

— Не особенно, — сказала Мёрфи. — Но люди, курирующие ОСР, дали понять, что ты — персона нон-грата.

Меня это немного задело, и мой голос зазвучал куда более едко, чем я хотел.

— О, само собой. Способ, которым я продолжаю помогать полиции с делами, с которыми они не могут справиться самостоятельно, совершенно непростителен.

— Да знаю я, — сказала Мёрфи.

— Мне еще повезло, что они не обвинили меня в грубой компетентности и помощи общественному строю и не заперли меня.

Она устало махнула рукой.

— Так всегда происходит. Подобным же образом действуют все вышестоящие организации.

— За исключением того, что, когда, например, сельский клуб делает ошибку и решает кого-то выгнать, никто не умирает после этого, — сказал я и добавил. — Обычно.

Мёрфи впилась в меня взглядом.

— Что еще ты от меня хочешь, Гарри? Я вспомнила и собрала все, что мне были должны, даже мелочь, чтобы сохранить свою гребаную работу. Но нет никакой надежды на то, что меня опять сделают руководителем отдела и поднимут на ступеньку, с которой я действительно смогу что-то изменить в департаменте.

Я сжал челюсти и почувствовал, что кровь бросилась мне в лицо. Она этого не сказала, но она потеряла свою команду и будущую карьеру потому, что она прикрывала мою спину.

— Мёрф…

— Нет, — прервала она меня, ее тон был явно спокойнее и уравновешеннее того, что творилось у нее внутри. — Я действительно хотела бы знать, Дрезден. Я плачу тебе из своего собственного кармана, когда город не желает тратиться. Остальная часть отдела добавляет в копилку все деньги, которые они могут сэкономить, чтобы заплатить тебе, когда ты действительно нам нужен. Или ты думаешь, что я должна клепать гамбургеры по ночам, чтобы оплатить твой гонорар?

— Адские колокола,[7] Мёрф, — сказал я. — Я ведь не о деньгах. Я никогда не имею в виду деньги.

Она пожала плечами.

— Тогда о чем этот скулеж?

Я задумался на секунду и ответил.

— Чтобы делать свою работу, ты не обязана плясать вокруг всех требований альпинистов, которые лезут по служебной лестнице.

— Нет, — сказала она откровенно. — В разумном мире не обязана. Но если ты не заметил, у того мира совсем другой междугородный код. Ты со своими Стражами должен бы это знать.

— Фи, — сказал я. — И туше.[8]

Она слабо улыбнулась.

— Это не радует, но так уж оно есть. Ты закончил ныть?

— К черту все, — ответил я. — Пошли работать.

Мёрфи резко повернулась к забитому щебнем переулку между поврежденным зданием и соседним, и мы двинулись, перебираясь, где надо, через завалы кирпичей и обломки досок.

Мы прошли совсем немного, когда зловоние серы резко ударило мне в нос, перебивая запах распотрошенного жилого дома. Так может пахнуть только одна вещь.

— Дерьмо, — пробормотал я.

— Точно. Знакомый запах, — сказала Мёрфи. — Как на задворках крепости, — она поглядела на меня. — И … когда-то мне случалось такое нюхать.

Я бросил делать вид, что не замечаю ее взгляда.

— Да. Это Адский огонь, — ответил я.

— Дальше запах сильнее, — сказала Мёрфи спокойно. — Пошли.

Мы спустились по переулку до края разрушенной части здания. Шаг — и нет ничего, кроме обломков. Еще шаг — и кирпичная стена здания в полном порядке. Граница между порядком и хаосом была грубой неровной линией, окутанной пылью, снегом и дымом. За исключением части стены футов около пяти от основания.

Там, вместо ломаной линии битого кирпича и искривленной арматуры, был совершенно гладкий полукруглый участок стены.

Я наклонился ближе, морщась. Запах серы стал сильнее, и я понял, что нечто проложило себе путь через кирпичную стену, расплавив ее словно гигантским сверлом. Это было что-то невообразимо горячее, так как оно испарило и кирпич, и бетон и сталь, оставив после себя поверхность гладкую, как стакан. Часть круга размером с баскетбольный мяч отсутствовала, обрушившись вместе со стеной.

Любой естественный источник высокой температуры оставил бы в переулке гарь. Но переулок был полон обычного городского мусора, а также щебня и снега, навалившего за несколько часов.

— Не молчи, — тихо попросила Мёрфи.

— Никакой нормальный огонь этого сделать не мог, — отозвался я.

— Что ты имеешь в виду?

Я покрутил руками, изображая неопределенность.

— Огонь, созданный магией, это все-таки просто огонь, Мёрф. Я хочу сказать, магией можно вызвать очень высокую температуру, но потом она ведет себя, как обычная высокая температура. То есть, в соответствии с законами термодинамики.

— Таким образом, мы говорим о заклинании, — сказала Мёрфи.

— Ну, технически заклинание не…

Она вздохнула.

— Так мы имеем дело с магией или нет?

Как будто запаха адского огня было не достаточно, чтобы понять это.

— Да.

Мёрфи кивнула.

— Ты все время вызываешь огонь, — сказала она. — Я видела, что при этом получается много чего, не похожего на нормальный огонь.

— Да, конечно, — сказал я, проводя рукой по поверхности оплавленных кирпичей. Они были еще теплые. — Но если хочешь управлять огнем, который вызываешь, нужна еще дополнительная энергия, чтобы дать огню нужное направление. Для управления им требуется такое же усилие, как для его вызова, если не больше.

— Ты мог бы сделать что-то подобное? — спросила она, показав на здание.

Когда-то давно она задала бы этот вопрос совсем по-другому, и я озаботился бы тем, не держат ли ее руки в карманах оружие или наручники. Но это было давным-давно. Конечно, тогда я наверняка не дал бы ей прямого ответа, такого, как теперь.

— Очень сомневаюсь, — сказал я спокойно. — Во-первых, у меня нет столько энергии. И у меня нет ничего, что могло бы этим управлять, — я закрыл глаза на мгновение, пытаясь уловить любые следы силы в округе. Но разрушение и, как его следствие, облака пыли и дыма (да еще и снега) спутали все, что можно, и я не нашел ничего, что могло дать мне хотя бы намек на то, как это было сделано.

Впрочем, кое-что я заметил. Поверхность разреза не была перпендикулярна стене здания. Что бы это ни было, оно вошло под углом. Я нахмурился и посмотрел назад под тем же углом, пытаясь выстроить прямую линию до стены здания с другой стороны переулка.

Мёрфи знала меня достаточно, чтобы понять, что я что-то заметил. И я знал ее достаточно, чтобы увидеть внезапный интерес, проложивший складку между её бровей, вынудивший её притихнуть и дать мне спокойно работать.

Я встал и пошел в дальнюю часть переулка. Легкое покрывало из снега и пыли накрыло стену.

— Береги глаза, — буркнул я, смотря искоса не глазами, а Зрением. Потом поднял правую руку, сосредоточился и пробормотал: «Ventas reductas».

Ветер, который я вызвал, был не тем, который я обычно использую. Этот был намного более легким и устойчиво дул из моей протянутой руки. Та работа, которую я делал, обучая Молли, позволила мне переосмыслить мои основные навыки быстрой и грязной магии, которые чародеи используют в отчаянных и тяжелых ситуациях. Я пытался научить этому заклинанию Молли, но она не владеет сырой силой так, как я. При вызове сильного порыва ветра она практически вырубилась. Я сменил метод обучения, чтобы использовалось небольшое количество воздушной магии, и чтобы ей было удобно. Так мы случайно изобрели колдовское олицетворение электрического фена.

Я инициировал сушащее заклинание, чтобы мягко сдуть в сторону пыль и снег со стены. Мне потребовалось приблизительно полторы минуты, а когда все было закончено, я учуял другой запах под зловонием самородной серы и выругался.

— Дважды дерьмо.

Мёрфи вышла с фонарем вперед и направила его на стену.

Символ был нарисован на стене чем-то густым и коричневым, пахнущим кровью. Сначала я подумал, что это был пентакль, но тут же увидел отличия.

— Гарри, — ровно позвала Мёрфи. — Это человеческая?

— Скорее всего, — ответил я. — Кровь смертного — самые сильные чернила, которые можно использовать для символов в высокоэнергетическом колдовстве. Не думаю, чтобы что-то еще могло дать энергию достаточную для того, чтобы взорвать здание.

— Это пентакль, верно? — Спросила Мёрфи. — Как тот, что использовал ты.

Я отрицательно покачал головой.

— Я использовал совсем другой.

— В чем другой? — Уголок ее рта дернулся. — Я имею в виду, кроме крови.

— Пентакль — символ приказа, — ответил я спокойно. — Пять точек — пять сторон. Они олицетворяют собой силы воздуха, земли, воды, огня и духовной сущности. Точки заключены в круг и касаются внешнего кольца. Это обозначает силы волшебства в рамках человеческого контроля. То есть, сила строго ограничена, — я показал на символ. — А теперь посмотри на это. Лучи звезды выступают далеко за пределы кольца.

Она нахмурилась.

— Что это означает?

— Понятия не имею, — ответил я.

— Черт возьми, — сказала она. — Ценный ответ.

— Ха-ха. Слушай, даже если бы я видел этот символ прежде, он может означать разные вещи для разных людей. Понятия о свастике, например, у индусов и нацистов очень отличаются.

— Но ты можешь высказать предположение?

Я пожал плечами.

— Просто из головы? Это несколько походит на комбинацию пентакля и символа анархии. Несдерживаемая магия.

— Анархисты-чародеи? — спросила Мёрфи.

— Это только предположение, — сказал я. Но все мое нутро говорило мне, что это было верное предположение. И мне казалось, что Мёрфи чувствовала то же самое.

— Но для чего этот символ? — спросила Мёрфи. — Что он должен был сделать?

— Отразить энергию, — ответил я. — Думаю, что энергия, которая пронзила здание, была отражена от этого символа. А значит, — на ходу выстраивал я логическую цепочку, — энергия должна была сначала войти где-то в другом месте. — Я медленно поворачивался, пытаясь определить угол. — Поступающий луч должен был пройти через разрушенную часть здания и …

— Луч?

Я указал на полукруглое отверстие в разрушенной стене.

— Да. Тепловая энергия. Очень большая.

Она изучила отверстие.

— Не похоже, чтобы этого было достаточно для разрушения здания

— Да, этого недостаточно, — сказал я. — Не для взрыва, во всяком случае. Луч только просверлил отверстие. Возможно, начался пожар, но здание рухнуло не от этого.

Мёрфи хмурилась, наклонив голову.

— А от чего?

— Я думаю над этим, — пробормотал я. Потом как можно более точно определил углы и отправился вниз по переулку. Пожарные все еще трудились над зданием, и мы старались не попасть под шланги, когда вышли на улицу позади жилого дома. Я пересек дорогу и подошел к зданию на противоположной стороне, поднял руку и стал искать любое остаточное волшебство. Я не увидел ничего, но снова почувствовал запах адского пламени и несколькими футами дальше нашел другой не-пентакль, идентичный первому, скрытый под тонким слоем снега.

Я продолжал идти по часовой стрелке вокруг разрушенного здания и вдоль целых домов и нашел еще два символа. И еще один через улицу со стороны разрушенных квартир, а затем закончил круг, возвратившись к нашему первому отражателю.

Пять точек отражения, которые вели действительно чертовски пугающее количество энергии через дом, выстраивая на своем пути одну огромную фигуру.

— Это пентаграмма, — констатировал я.

Мёрфи нахмурилась.

— Что?

Я коснулся круга гладкой метки на стене разрушенного здания.

— Луч энергии, который прошел сквозь здание, был одной из пяти сторон пентаграммы. Пятиконечной звезды.

Мёрфи никак не отреагировала.

Я полез в карман и вытащил кусок мела.

— Хорошо, смотри. Все учатся рисовать это в начальной школе, верно? — Я быстро изобразил звезду на чистом участке кирпичной стены. Пять штрихов мела, соединяющие пять точек. — Так?

— Так, — ответила Мёрфи. — Их получают от учителя, когда зарабатывают A.[9]

— Это еще один пример символов, имеющих несопоставимые значения, — сказал я. — Но посмотри сюда, в середину. Я обвел закрытую форму в центре звезды. — Это пентагон, видишь? Центр пентаграммы. Это место, где держат то, что нужно удержать.

— Что ты имеешь в виду под «удержать»?

— Пентаграмма является символом власти, — сказал я. — Есть много способов ее использования, в зависимости от того, что требуется. Но чаще всего ее используют, чтобы изолировать или удержать некую сущность.

— Ты имеешь в виду вызов демона, — уточнила Мёрфи.

— Ну да, — ответил я. — Но можно использовать ее, чтобы заманить что-то в ловушку, если все сделать правильно. Помнишь круг власти в имении Харли Макфинна?[10] Пять свечей на нем формировали пентаграмму.

Мёрфи вздрогнула.

— Я помню. Но он не был таким большим.

— Не был, — согласился я. — И чем больше пентаграмма, тем больше сил нужно, чтобы контролировать ее. Я никогда не слышал, чтобы с ее помощью можно было энергию активизировать.

Я подрисовал крестики в верхних точках звезды и повел мел от одного к другому, утолщая линии пентаграммы.

— Видишь? Луч тек от одного отражателя до следующего сквозь дом. Отражатели сформировали луч в одну огромную пентаграмму на уровне земли. Примерно так.

Мёрфи нахмурилась и искоса посмотрела на чертеж.

— Центр этой фигуры наверняка не закрыл целое здание.

— Нет, — сказал я. — Не помешала бы хорошая карта, чтобы убедиться, но я думаю, что центр пентаграммы должен находится приблизительно в двадцати футах позади входной двери. Что объясняет, почему разрушилась только передняя половина дома.

— Взрыв возник в этом пентагоне? Волшебный тротил?

Я пожал плечами.

— Взрыв возник в центре пентаграммы, но не обязательно из-за пентаграммы. Я хочу сказать, это, возможно, было обычное взрывное устройство.

— Точно в центре гигантской, страшной пентаграммы? — спросила Мёрфи.

— Возможно, — ответил я, кивнув. — Это зависит от того, для чего использовалась пентаграмма. И хорошо бы знать, где ее вершина. — Я обвел самую верхнюю точку магической фигуры мелом. — Я имею в виду направление первой линии.

— Это имеет значение?

— Да, — сказал я. — Почти каждый рисует звезды точно так же, как я. Из левого нижнего угла вверх — первая линия. Так рисуют, когда хотят защитить что-то, отправить что-то далеко от его местоположения или изгнать духа.

— Так, возможно, это было колдовство изгнания? — спросила Мёрфи.

— Возможно. Но можно сделать много других вещей, если рисовать ее по-другому.

— Например, построить клетку для чего-то, — сказала Мёрфи.

— Да, — я был обеспокоен. — Или открыть входную дверь.

— Что было бы очень плохо, судя по твоему лицу.

— Я… — я покачал головой. Я даже знать не хочу, что за кошмар может устроить тот, кто просочился бы в наш мир сквозь такую огромную пентаграмму. — Я думаю, что если что-то размером с эту пентаграмму вошло через нее сюда, вероятно, это важнее, чем одно здание в огне.

— О, — сказала Мёрфи спокойно.

— Слушай, пока я не знаю, какова была цель этой пентаграммы, все, что я могу делать — это строить предположения. И есть здесь еще кое-что странное.

— Что именно?

— Здесь нет следов остаточной магии, а они должны быть. Черт, да с такой большой силой, брошенной по кругу, фактически все здесь должно пылать от магии. А этого нет.

Мёрфи медленно кивнула.

— Ты хочешь сказать, что они стерли свои отпечатки.

Я скривился.

— Точно. И я понятия не имею, как это сделано. Черт возьми, я вообще не знал, что это возможно.

Я потягивал свой кофе в тишине и чувствовал, что по моей спине бегут мурашки, как от холода. Я передал чашку Мёрфи, она отпила глоток с противоположной стороны и передала ее мне обратно.

— Итак, — сказала она, — у нас возникли следующие вопросы: что за сверхъестественный нападающий высшей лиги размещает огромную пентаграмму под пустым жилым домом? Зачем он это делает?

— И почему здание после этого взрывается? — Я нахмурился и тут мне пришел в голову еще один хороший вопрос. — Почему именно это здание? — Я повернулся к Мёрфи. — Кому оно принадлежит?

— Предприятию озера Мичиган, — ответила Мёрфи, — филиал Митигейшен Анлимитед, президентом которого является…

— Трижды дерьмо, — сплюнул я. — Джентльмен Джонни Марконе.

Глава 5

Я попытался собрать часть крови из отражающих символов и использовать ее в колдовстве отслеживания, чтобы найти ее владельца, но ничего не вышло. Или кровь уже совсем высохла, чтобы ее использовать, или человек, который ее пожертвовал, был мертв. Меня не оставляло плохое предчувствие, что в провале виноват не зимний воздух.

Впрочем, это типично. Ничто никогда не бывает просто, когда дело касается Марконе.

Джентльмен Джонни Марконе был бароном грабителей чикагских улиц и бесспорным лордом преступного мира. Несмотря на то, что он долго был под юридической осадой, его крепости, выстроенные из документов и защищаемые легионами адвокатов, никогда не завоевывались, и его влияние росло устойчиво и неуклонно. Власти, возможно, попытались бы жестче прижать его, но бесспорная истина состояла в том, что стиль, который Марконе практиковал, управляя своими подданными, был лучшей альтернативой, чем любой другой. Он выдавал преступников властям, тем самым резко сокращая насилие против гражданских лиц и регулируя правопорядок. Его бизнес не становился от этого менее уродливым, но зато это позволяло сохранить внешнюю благопристойность. Но, что было гораздо хуже, так это заинтересованность городских властей. Конечно, власти об этом и не подозревали.

Теперь же Марконе начал расширять свое влияние и на сверхъестественный мир, позиционируя себя перед его сообществами, как свободного владетельного лорда. Это сделало его в глазах властителей другой реальности своего рода маленьким нейтральным государством, то есть незаинтересованной силой. И я не сомневался, что он использует новые возможности на полную катушку.

Причем, все это стало возможным благодаря Гарри Дрездену. И самым раздражающим фактом во всей этой истории было то, что это действительно являлось наименьшим злом из имеющихся на тот момент вариантов.[11]

Я поднял глаза от круга, который нарисовал мелом на бетоне ниже защищенного выступа в переулке и покачал головой.

— Жаль. Ничего не получается. Возможно, кровь уже совсем высохла. Или ее владелец мертв.

Мёрфи кивнула.

— Тогда надо проследить за моргами.

Я сильным ударом руки сломал круг и поднялся с коленей.

— Я могу спросить у тебя кое-что? — поинтересовалась Мёрфи.

— Конечно.

— Почему ты никогда не используешь пентаграммы? Насколько я знаю, ты всегда создаешь круги.

Я пожал плечами.

— Общественное мнение, главным образом. Только попробуй использовать пятиконечную звезду в этой стране, и люди начнут кричать о Сатане. Все, включая сатанистов. У меня и без того достаточно проблем. Если мне нужна пентаграмма, я обычно просто воображаю ее.

— Ты можешь так делать?

— Волшебство, по большей части, у нас в голове. Построй изображение в уме и держи его там. Теоретически можно сделать все без всякого мела, символов или чего-нибудь еще.

— Тогда почему так не делают?

— Потому что бессмысленно тратить больше сил для получения идентичных результатов. — Я искоса посмотрел на все еще падающий снег. — Ты полицейский. А мне нужен пончик.

Мы как раз выходили из переулка. Она фыркнула.

— Стереотипно мыслишь, Дрезден.

— Полицейские много времени проводят в автомобилях и не всегда могут планировать свое время, Мёрф. Иногда они не могут оставить место преступления, чтобы смотаться перекусить. Таким образом, им нужна пища, которая может лежать в автомобиле в течение многих часов и при этом не испортиться. Например, пончики.

— Есть еще гранола-бары.[12]

— А Роулинз тоже мазохист?

Мёрфи толкнула меня плечом, заставляя пошатнуться, и я усмехнулся. Мы вышли на почти пустую улицу. Пожарные уже сворачивали свою работу, когда я приехал, и теперь они отбыли. Как только потух огонь, шоу было закончено, и зеваки тоже разошлись. В поле зрения оказались только несколько полицейских, большинство же сидело в машинах.

— Так что случилось с твоим лицом? — спросила Мёрфи.

Я рассказал ей.

Она скрыла улыбку.

— «Три Грубых Козла»?

— Эй! Они на самом деле жесткие, понимаешь? Они убивают троллей.

— Я видела, что ты тоже однажды это сделал. Было очень трудно?

Я усмехнулся.

— У меня была маленькая помощь.[13]

Мёрфи вернула мне усмешку.

— Еще одна мелкая острота, и я арестую твое колено.

— Мёрфи, — упрекнул я, — низменное насилие тебя не возвышает. Каждый ведь что-нибудь да говорит.

— Продолжай, умник. Я всегда смогу возвыситься, когда ты грохнешься на землю без сознания.

— Ты права. Это удар ниже пояса. Я попробую быть выше этого.

Она показала мне сжатый кулак.

— Бам, Дрезден. И ты на Луне.

Мы дошли до автомобиля Мёрфи. Роулинз сидел на пассажирском месте, симулируя храп.

— Итак, Лето устроило на тебя набег, — сказала Мёрфи. — Ты думаешь, что нападение на здание, принадлежащее Марконе, связано с этим?

— Я давно утратил веру в совпадения, — ответил я.

— Садись, — сказала она. — Я отвезу тебя домой.

Я покачал головой.

— Есть еще кое-что, что я мог бы здесь сделать, но для этого я должен быть один. И мне нужен пончик.

Мёрфи выгнула тонкую темно-золотую бровь.

— Ooooooo-кей.

— Вытащи свой ум из сточной канавы и дай мне этот чертов пончик.

Мёрфи покачала головой, села в автомобиль и бросила мне пакет с пончиками Дункин, который стоял на приборной панели возле Роулинза.

— Эй! — запротестовал Роулинз, не открывая глаз.

— Это на доброе дело, — сказал я ему, благодарно кивая Мёрфи. — Я позвоню, когда кое-что узнаю.

Она, нахмурившись, смотрела на мой нос.

— Ты уверен, что хочешь остаться один?

Я подмигнул ей своим почерневшим глазом.

— Некоторые вещи чародей должен делать самостоятельно, — ответил я.

Роулинз подавился смешком.

Никто меня не уважает.

Они уехали и оставили меня в безмолвии предрассветных часов среди тихо падающего снега. Здесь все еще оставалось несколько пожарных команд и одиночных полицейских. Последние блокировали улицы, хотя работа пожарных была уже закончена. Здания практически не было, а то, что от него осталось, покрылось слоем льда. Однако мне казалось, что там, в стенах, что-то прячется и ждет момента, чтобы высунуться. Я услышал, как один из полицейских сказал другому, что дорожная команда, которая должна была убрать щебень с улицы, помогает городским снегоуборочным машинам и будет здесь, как только освободится.

Я прошел дальше, нашел не перекрытый переулок и свернул в него со своим пончиком. Я чуток поспорил с собой, какой метод лучше выбрать. Мои отношения с этим специфическим источником изменились за эти годы. Разум говорил, что придерживаться проверенной годами процедуры было бы лучше всего. А инстинкты утверждали, что разум меня не раз разочаровывал и никогда не думал о долгосрочных перспективах.

За эти годы я и мои инстинкты очень сроднились.

Итак, вместо того, чтобы озадачиться простой приманкой-ловушкой, я нарисовал круг вокруг своих ног, вытянул правую руку с пончиком-подношением и пробормотал Имя.

Имя — это тоже средство, имеющее силу. Если ты знаешь Имя какого-то существа, у тебя автоматически появляется канал, через который ты можешь его коснуться, для тебя он всегда будет дома. Но иногда это может оказаться плохой идеей. Называя Имя большого злого духа, можно дотронуться до него, все верно, но и он в свою очередь может тронуть тебя, а большие парни имеют склонность делать это намного сильнее, чем любой смертный. Так что неплохо сначала как следует подумать, а стоит ли это делать?

Однако Небывальщина большое место, и, как говорится, в этом море много рыбы. Есть буквально бессчетное количество существ гораздо меньшего метафизического значения. И не так трудно, взывая к его Имени, заставить одного из них сотрудничать с вами за приемлемую цену.

(У людей тоже есть Имена. В некотором смысле. Но еще у смертных есть противная привычка постоянной переоценки личности, ценностей, верований. Все это делает использование Имени смертного весьма ненадежным методом).

Я знаю несколько Имен. Я позвал его негромко и так мягко, как только мог, чтобы быть вежливым.

Много времени у меня это не заняло, может, всего дюжину повторений до того, как появился владелец Имени. Глобус размером с баскетбольный мяч синего цвета вынырнул из снегопада где-то наверху и понесся в переулок, прямо к моему лицу.

Я стоял спокойно, когда он появился. Даже имея дело с относительно небольшим созданием, никогда не позволяйте ему увидеть, что вы вздрагиваете.

Глобус мгновенно остановился на расстоянии фута от пончика, и я смог рассмотреть светящуюся крошечную человекоподобную фигурку внутри шара. Крошечную, но не настолько, как в последний раз, когда я видел его. Черт возьми, да он, кажется, стал в два раза выше с тех пор.

— Тук-Тук, — сказал я, кивая эльфу.

Тук-Тук, довольный проявленным мною вниманием, рявкнул:

— Милорд!

Эльф выглядел как стройный атлетически сложенный юноша, одетый в броню, сделанную из всякого ненужного хлама. Пряди его прекрасных волос цвета лаванды дрейфовали вокруг ободка шлема, сделанного из крышечки трехлитровой бутылки Кока-Колы. Еще на нем был нагрудник из чего-то, похожего на тщательно обработанную бутылочку Пепто-Бисмола,[14] а также канцелярский нож-резак в футляре из оранжевой пластмассы на ремне из круглой резинки через плечо. Грубая надпись на футляре, написанная, кажется, черным лаком для ногтей, гласила: «Пицца или смерть!». Длинный гвоздь с рукоятью, тщательно обмотанной изоляционной лентой, был вложен в ножны из шестиугольного пластмассового корпуса шариковой ручки. Ботинки он, должно быть, снял с куклы Кена.

— Ты вырос, — сказал я смущенно.

— Да, милорд, — рявкнул Тук-Тук.

Я выгнул бровь.

— Это тот нож, который я тебе дал?

— Да, милорд! — взвыл он. — Это тот нож! Он много кому нравится, но он только мой! — Тук-Тук говорил резко и отрывисто, и я понял, что он подражал сержанту-инструктору по строевой подготовке из «Цельнометаллической Оболочки».[15] Я задушил внезапное желание улыбнуться до того, как оно проявилось у меня на лице. Было видно, что он относится к этому серьезно, и я не хотел задеть его крошечные чувства.

Что ж, черт возьми. Я мог и подыграть.

— Вольно, солдат.

— Милорд! — ответил он. Затем отсалютовал, вскинув руку ко лбу, и сделал быстрый круг вокруг пончика, пристально на него уставившись.

— Это, — объявил он голосом намного более звучным, чем его обычный, — пончик. Это мой пончик, Гарри?

— Возможно, — сказал я. — Я предлагаю его, как оплату.

Тук безразлично пожал плечами, но стрекозиные крылья эльфа гудели в волнении.

— За что?

— За информацию, — ответил я и кивнул в сторону разрушенного здания. — Здесь несколько часов назад много и серьезно колдовали. И вокруг этого здания, и внутри него. Мне нужно знать все, что знает об этом Маленький Народ. — Небольшая лесть никому еще не повредила. — А когда я нуждаюсь в информации от Маленького Народа, лучше тебя никого нет, Тук.

Его пепто-бронированная грудь раздулась от гордости.

— Многие из моего народа признательны тебе за то, что ты освободил их от бледных охотников,[16] Гарри. Некоторые из них присоединились к охране Ца-Лорда.[17]

«Пицца-Лорд» это был титул, которым Маленький Народ наградил меня в значительной степени потому, что я предоставлял им еженедельную взятку в виде пиццы. Практически никто из круга моих знакомых не знает этого, но Маленький Народ есть повсюду, и они видят намного больше, чем кто-либо может подумать. Моя политика моццарелла[18] — управляемой доброжелательности обеспечила мне привязанность большого количества местных жителей. А когда я потребовал, чтобы эльфы, которых захватили вампиры, были освобождены, я поднялся еще выше в их коллективной оценке.

Но даже при всем этом «Охрана Ца-Лорда» была для меня чем-то новеньким.

— А у меня есть охрана? — спросил я.

Тук-Тук выпятил грудь.

— Конечно! А как Вы думаете, кто препятствует Страшному Зверю Мистеру убивать домовых, когда они приходят, чтобы прибрать вашу квартиру? Мы препятствуем! Кто уничтожает мышей, крыс и уродливых больших пауков, которые могли бы заползти в вашу кровать и откусить вам пальцы на ногах? Мы уничтожаем! Не бойтесь, Ца-Лорд! Ни самые грязные из крыс, ни самые умные из насекомых не нарушат покоя в вашем доме, пока мы дышим!

Я и не знал, что в дополнение к услугам по уборке, я приобрел, к тому же, истребителей. Удобно, черт возьми, тем не менее. В моей лаборатории были вещи, которые легко могли бы испортить грызуны.

— Круто! — сказал я ему. — Так ты хочешь пончик или нет?

Тук-Тук не ответил. Он только взвился вверх, как безудержный бумажный фонарь, причем настолько быстро, что падающий снег завихрился, обозначая его траекторию.

Вообще, фэйри имеют обыкновение стремительно добиваться цели, когда хотят, во всяком случае. И вот сейчас у меня хватило времени только на то, чтобы промурлыкать «Загадай желание на звезду», а Тук-Тук уже вернулся. Свечение вокруг него изменило цвет, вспыхивая возбужденно-алым.

— Бегите! — прокричал он, несясь вниз в переулок. — Бегите, милорд!

Я моргнул. Из всех новостей, которые я предполагал получить от маленького фэйри по его возвращении, этого в моем списке не было.

— Бегите! — пронзительно кричал он, испуганно описывая круги над моей головой.

До меня все еще не доходило.

— Так что насчет пончика? — спросил я, как идиот.

Тук-Тук метнулся ко мне, его плечи оказались напротив моего лба, и толкнул изо всех сил. Он был сильнее, чем выглядел. Мне пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы не потерять равновесие.

— Забудьте про пончик! — крикнул он. — Бегите, милорд!

Забудьте про пончик?

Это сдвинуло меня с места быстрее, чем что-либо еще. Тук-Тук был не из тех ребят, которые легко впадают в панику. Наоборот, маленький фэйри, казалось, вообще не знал, что такое опасность. Раньше он и внимания не обратил бы на какую-то угрозу, когда ему предлагали человеческую пищу.

В тишине снежного вечера я услышал звук, приближающийся из дальнего конца переулка. Шаги. Тихие и медленные.

Дрожащий негромкий голосок в моей голове посоветовал мне послушаться Тука. Я ощутил, как мое сердце зачастило, развернулся и рванул в направлении, которое он указал.

Вылетев из переулка, я повернул налево, пробираясь через глубокий снег. В двух-трех кварталах отсюда было отделение полиции. Там светло и есть люди, и это, по всей вероятности, отпугнет неизвестную опасность. Тук-Тук летел около меня над самым плечом, свистя в маленький пластмассовый спортивный свисток в частом ритме. Через падающий снег я смутно видел полудюжину светящихся сфер разных цветов, меньших, чем Тук. Они появлялись из ночи и сопровождали нас.

Я пробежал один квартал, потом второй. И все сильнее и сильнее чувствовал, что нечто идет по моему следу. Это было тревожное чувство, словно бегущие по телу мурашки или покалывание в основании шеи, и я был уверен, что привлек внимание чего-то действительно ужасного. Страх нарастал, и я бежал изо всех сил.

Я повернул направо и увидел отделение полиции, его освещенный фасад, в свете которого кружились облака падающего снега, обещал безопасность.

В этот момент налетел ветер, и целый мир стал застывшим и белым. Я ничего не видел, даже собственных ног, пробирающихся сквозь снег, даже руку, которой я пытался прикрыть лицо. Я поскользнулся и упал, и тут же вскочил в страхе, что если мой преследователь поймает меня лежащим, подняться он мне не даст.

Я налетел на что-то плечом, и меня отбросило назад. В этой белой тьме я не мог сказать, где нахожусь. Не вышел ли я на проезжую часть? Вроде бы автомобилей не было, но если бы и были, даже медленно движущиеся, я ни за что не увижу их вовремя, чтобы убраться с дороги. Вряд ли я даже услышу гудок.

Снег валил уже настолько густой, что стало трудно дышать. Я выбрал направление, которое, кажется, должно было привести меня к отделению полиции, и торопливо пошел. Через несколько шагов я наткнулся вытянутой рукой на здание и побрел дальше, опираясь рукой о твердую стену. Футов этак двадцать все было отлично, затем стена кончилась, и я ввалился боком в переулок.

Воющий ветер стих, и внезапная неподвижность вокруг повергла меня в шок. Я оперся руками о колени и огляделся. На улице все так же вертелся слепящий занавес снега, толстый, белый и непроницаемый, начинаясь внезапно, как стена. В переулке снег был только в один дюйм глубиной, и, за исключением отдаленного стона ветра, было тихо.

В этот момент я понял, что эта тишина не была пустой.

Я был не один.

Блестящий снег в переулке взвихрился, смешался, и из него возникло сверкающее белое платье, местами слегка окрашенное полосами морозно-синего или льдисто-зеленого цвета. Я поднял глаза.

Она носила платье с нечеловеческой элегантностью, ткань, легко колеблясь, подчеркивала женственное совершенство, ее тело представляло собой идеальную гармонию выпуклостей и впадин, красоты и силы. Платье с низким вырезом оставляло обнаженными плечи и руки. Снег в сравнении с её кожей казался желтоватым. Блестящие сверкающие самоцветы мерцали на ее запястьях, шее и пальцах, все время переливаясь из глубокого сине-зеленого в фиолетовый цвет. Ее ногти блестели теми же самыми невозможными движущимися оттенками.

На ее голове сиял венец изо льда, изящный и замысловатый, словно сплетенный из одной-единственной прозрачной снежинки. Длинные шелковистые волосы спадали ниже бедер, белые, они сливались с платьем и снегом. Ее губы, ее великолепные чувственные губы, цвели замороженной малиной.

Она была видением той красоты, что вдохновляет художников в течение многих столетий, бессмертная красота, которую трудно вообразить и уж, тем более, увидеть на самом деле. Такая красота должна была выбить из меня всякий разум. Она должна была заставить меня плакать и благодарить Всевышнего, что мне разрешили увидеть ее. Она должна была остановить мое дыхание и заставить сердце зайтись от восхищения.

Но этого не произошло.

Она ужаснула меня.

Она ужаснула меня потому, что я видел ее глаза. Это были огромные глаза хищника с вертикальными зрачками, как у кошки. Они меняли цвет одновременно с ее драгоценными камнями или, что более вероятно, драгоценные камни меняли цвет вместе с ее глазами. И хотя они также были нечеловечески красивы, это были холодные глаза, жестокие глаза, в них были и интеллект, и желание, но не было ни сострадания, ни жалости.

Я знал эти глаза. Я знал ее.

Если бы меня не сковал страх, я бы убежал.

Вторая фигура возникла из темноты позади нее и парила в тени, словно адъютант. Очертаниями она могла бы напомнить кошку, если бы домашняя кошка была настолько большой. Я не различал цвет ее меха, но ее зелено-золотые глаза отражали холодный синий свет, яркий и жуткий.

— Кланяйся хорошенько, смертный, — промяукала кошачья фигура. Ее голос звучал, словно в кошмаре, пульсирующий в странных интонациях, пытаясь воспроизвести человеческие слова нечеловеческим горлом. — Склонись перед Мэб, Королевой Воздуха и Тьмы. Склонись перед Императрицей Зимнего Двора Сидхе.

Глава 6

Я стиснул зубы и попробовал собраться. Не получилось. Я был слишком напуган. И с серьезными на то основаниями.

Вспомните все сказки про злодеек, которые вы когда-либо слышали. Вспомните о злых ведьмах, жестоких королевах, безумных чаровницах. Вспомните об очаровательных сиренах, голодных людоедках, диких бестиях. Вспомните о них и знайте, что где-то когда-то все они были реальны.

И Мэб давала им уроки.

Черт, я не удивился бы, узнав, что она устроила своего рода сертификацию, чтоб удостовериться, что они достигли надлежащих высот.

Мэб была правительницей половины Волшебного царства, тех областей Небывальщины, мира духов, что наиболее близки к нашему собственному, и все ее уважали и боялись. Я видел ее, видел с беспощадной ясностью моего колдовского Зрения, и я знал — не подозревал, а точно знал — что она из себя представляет.

Дьявольское чудовищное создание, вот что. Настолько чудовищное, что я не мог собраться с мыслями, чтобы сказать хотя бы одну разумную фразу, а такого со мной никогда не бывало.

Говорить я не мог, но я мог двигаться. Я выпрямился и твердо встал на ноги. Я дрожал от холода и страха, но встал перед Королевой Фэйри и задрал подбородок. Как только я это сделал, доказал себе, что знаю, чего стою, нашел, на что опереться и прочистил горло. Мой голос вышел грубый и хриплый от нехороших предчувствий.

— Что вам нужно от меня?

Уголки рта Мэб задрожали, превращаясь в самую крошечную из улыбок. Снова заговорил кошачий голос, а Мэб только наклонила голову.

— Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу.

Я, нахмурившись, поглядел на нее, а затем на смутную кошачью фигуру позади нее.

— Это Грималкин там сзади?

Глаза кошки сверкнули.

— Именно так, — сказал Грималкин. — Слуга позади меня носит это имя.

Некоторое время я молча моргал, недоумение частично избавило меня от страха.

— Слуга позади тебя? Позади тебя никого нет, Грималкин.

На лице Мэб промелькнуло раздражение, губы сжались в тонкую линию. Снова заговорил Грималкин, и голос его был полон того же раздражения.

— Слуга — мой голос в настоящее время, чародей. И ничего больше.

— А, — протянул я, поглядев в пространство между этими двумя, когда прошло удивление, мое любопытство обмануло ужас. Я почувствовал, как перестали дрожать руки. — Почему это Королева Воздуха и Тьмы нуждается в переводчике?

Мэб гордо вздернула подбородок, и другая крошечная улыбка странно исказила ее рот.

— Ты уже находишься у меня в долгу, — сообщил жуткий искусственный голос. — Если тебе непременно нужен ответ на этот вопрос, твой долг увеличится. Я не подаю милостыню.

— Вы меня потрясли, — пробормотал я. Хмм. Мой орган, отвечающий за чувство юмора, еще не отвалился. — Но, думаю, вы не поняли сути вопроса. Почему бы это Мэб нуждалась в такой помощи? Она бессмертная, полубог.

Губы Мэб шевельнулись, и Грималкин ответил:

— Ах! Я чувствую, ты сомневаешься та ли я, за кого себя выдаю, — она слегка откинула голову назад, открыла рот, и жуткий тихий смех послышался со стороны ее слуги. — Так же, как ты сомневался при нашей первой встрече.

Я нахмурился. Это была правда. Когда Мэб впервые пришла в мой офис в смертном облике несколько лет назад, я заметил, что кое-чего в ее облике не хватает, и потом обнаружил, кем она была в действительности.[19] Насколько я знал, никто больше не был осведомлен о той встрече.

— Возможно, ты хотел вспомнить прежние времена, — промяукал жуткий голос. Мэб подмигнула мне.

Дерьмо. Она сделала то же самое, когда я столкнулся с ней в последний раз. Повторюсь, никто больше ничего об этом не знал. Я пытался принять желаемое за действительное, надеясь, что она была фальшивкой. Она была реальной Мэб.

Королева показала мне свои зубы.

— Ты был должен мне три услуги, — сказала она, конечно, через переводчика. — Осталось еще две. Я хочу дать тебе возможность уменьшить их число на одну.

— Угу, — сказал я. — И как вы собираетесь это сделать?

Ее улыбка расширилась, показывая мне изящно заостренные клыки.

— Я собираюсь тебе помочь.

Да уж. Совсем нехорошо.

Я очень постарался, чтобы мой голос не дрогнул.

— Что вы имеете в виду?

— Созерцай. — Мэб сделала несколько движений правой рукой, и слой снега на тротуаре взвихрился, закрутился и постепенно принял форму здания восемнадцати дюймов[20] высотой. Это походило на то, как волна размывает замок из песка, только наоборот.

Мне показалось, что я узнал этот дом.

— Это…?

— Здание, которое леди-рыцарь попросила тебя исследовать, — подтвердил суррогатный голос Мэб. Офигеть, к чему можно привыкнуть, если у тебя высокая суточная доза чудес. — Каким оно было до получения этих дыр.

Из снега начали возникать другие формы. Просто шокирующие своей детальностью автомобили, катившие мимо здания, типичное чикагское движение. Но вот один дорогой автомобиль свернул в переулок около здания, тот самый переулок, из которого я не так давно вышел. Я сделал несколько шагов следом за ним, а он зарулил на стоянку и остановился. Снежные дверцы открылись, и человеческие фигурки размером с действующих лиц старых Звездных войн, спеша, выбрались из машины.

Я узнал их. Первым был бандит с квадратной головой без шеи по имени Хендрикс, личный телохранитель и водитель Марконе. Его мать, видимо, была медведицей Кадьяк,[21] а отец — танком Aбрамс.[22] Он вышел, потом снова нырнул в салон и достал небольшой автомат.

В это же время с другой стороны вышла женщина. Она была высокая, шесть футов или около того, хотя рядом с Хендриксом казалась миниатюрной. На ней был деловой костюм и длинное непромокаемое пальто. Пока я наблюдал, она открыла багажник и достала палаш и цельнометаллический щит около двух футов в поперечнике. Проведя рукой по поверхности щита, она быстро накрыла его куском ткани, видимо, предназначенным специально для этого.

И женщина, и Хендрикс двигались быстро и точно, в них чувствовались профессионалы.

Третий человек, появившийся из автомобиля, был Марконе собственной персоной. Среднего роста и телосложения, носящий костюмы, которые стоят больше, чем мой автомобиль, он выглядел столь же расслабленным и спокойным, как и обычно. Марконе был преступником и подонком, но надо отдать крысе должное — характер у него имелся.

Голова Марконе вдруг резко повернулась в сторону, откуда они только что прибыли, хотя ни Хендрикс, ни Гард еще не успели отреагировать. Он выхватил оружие с такой скоростью, что это казалось волшебством, и небольшие затяжки мороза засверкали из морды изваянного из снега оружия.

Хендрикс немедленно повернулся, чтобы пустить в ход свой кошмарный автомат, и крошечные пятнышки синего света — огонь трассирующих снарядов — высветили низ переулка. Гард закрыла Марконе щитом и своим телом от того, что там было, и они поспешно вошли в боковую дверь здания. Того самого, что было сейчас разрушено. Хендрикс следовал за ними, все еще посылая вспышки огня вниз в переулок. Потом и он скрылся за дверью.

— Елки-палки, — выдохнул я. — Марконе был внутри?

Мэб резко щелкнула пальцами, и верхние две трети небольшого снежного здания исчезли, снесенные миниатюрной арктической бурей. Теперь я видел интерьер дома. Марконе и его телохранители двигались по нему, похожие на крыс в лабиринте. Они сбежали вниз по лестнице. Там Марконе набрал что-то на панели короткими, отрывистыми, точными движениями и стал ждать.

Тяжелые листы, похожие на сталь, упали одновременно вверху и внизу лестницы, и я почти услышал зловещее «бум», когда они встали на место. Гард подошла и тронула центр ближайшей двери, яркая вспышка света оставила цветные точки у меня в глазах. Потом они быстро спустились в маленькую прихожую к другой панели и повторили процесс. Снова дверь, снова вспышки света.

— Закрываются… — пробормотал я, морщась. И тут до меня дошло. — Защита. Двери от взрыва. Это убежище. Он построил убежище.

Грималкин издал низкий ленивый воющий звук, который я понял, как согласие.

Моя собственная квартира имела подобный набор щитов, которые я мог призвать, если бы была такая необходимость, тем не менее, полагаю, мои установки были ближе к приемам Мерлина, чем Бонда. Но меня интересовало, что, черт возьми, испугало Марконе настолько, что он ушел в глухую защиту?

Тут Гард вскинула голову, смотря на то место, где сейчас стояла Мэб, как будто небольшая снежная скульптура могла каким-то образом увидеть колоссальную фигуру Зимней Королевы, смотрящую на нее сверху вниз. Гард сунула руку в карман пальто, вытащила что-то, похожее на тонкую деревянную коробку, в каких иногда продаются наборы дорогих ручек, и достала оттуда маленькую прямоугольную дощечку. Глядя на Мэб, она сломала ее пальцами

Вся снежная панорама разрушилась и исчезла.

— Она обнаружила слежку, — пробормотал я.

— В рамках своих возможностей Та, Кто Выбирает,[23] находчива и умна, — ответила Мэб. — Барону хватило мудрости, чтобы приобрести ее услуги.

Я поглядел на Мэб.

— И что потом?

— Какое-то время мы ничего не могли видеть. Вот то, что было после этого.

При следующем жесте здание снова сформировалось, но на этот раз несколько облаков морозного воздуха изображали густой дым, затянувший все вокруг и скрывающий детали. Все изображение, фактически, выглядело более туманным и зернистым, как будто Мэб создала его из слишком больших снежинок. Детали рассмотреть было трудно.

Но даже так я узнал Марконе, когда он вышел, спотыкаясь, из парадной двери здания. Несколько фигур бросились к нему и окружили. Из ночи появился простой фургон, неизвестные бросили Марконе в открытую дверь и уехали.

Потом здание задрожало и разрушилось, принимая тот вид, в котором я и увидел его сегодня.

— Я выбрала тебя моим эмиссаром, — сказала мне Мэб. — Ты окажешь мне услугу в счет долга. Ты найдешь Барона.

— Черта с два я буду его искать, — ответил я, не раздумывая.

Мэб низко и хрипло расмеялась.

— Будешь, дитя-чародей. Ты же хочешь жить, у тебя нет другого выбора.

Гнев вспыхнул в моей груди, закружился в голове и вылетел вместе со словами.

— Мы так не договаривались, — рявкнул я. — Наша сделка предусматривает, что вы не должны принуждать меня и что я могу выбирать, какое поручение выполнять.

Губы цвета мороженых ягод приподнялись в беззвучном рыке, мир превратился в занавес белого мучения, которое сосредоточилось в моих глазах. Никогда я не чувствовал такой боли. Я упал, но мне не хватило удачи удариться головой и потерять сознание. Я не мог двигаться. Я не мог дышать. Я не мог кричать.

Потом что-то холодное оказалось около меня. И что-то очень мягкое и ледяное коснулось моего уха. Я почувствовал нечто очень далекое от боли. Губы. Губы Мэб. Королева Воздуха и Тьмы цепочкой нежных поцелуев спустилась вниз по краю моего уха, взяла мочку в рот и очень мягко потянула.

В другом ухе я услышал голос Грималкина, говорящий низким напряженным голодным шепотом.

— Смертный скот. Знай, и в прошлом, и в будущем я — Мэб, и я соблюдаю условия своих сделок. Попробуй еще раз подвергнуть сомнению мои обещания, примат, и я полностью заморожу воду в твоих глазах.

Боль уменьшилась до просто мучительной, и я сжал зубы, чтобы удержать крик. Но теперь я снова мог двигаться. Я отшатнулся от нее и пополз, пока моя спина не уперлась в стену. Тогда я закрыл глаза руками и почувствовал укол замороженных ресниц.

Я сидел так в течение минуты, изо всех сил пытаясь справиться с болью, и видел цвета, постепенно меняющиеся от белого к глубокой красноте, а затем к черному. Я открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд. Почувствовав влагу на лице, я коснулся ее пальцем. Это были слезы с кровью.

— Я не принуждала тебя, не посылала никаких моих агентов, чтобы заставить тебя, — продолжала Мэб, как будто в беседе не было никакого перерыва. — Тем не менее, если ты хочешь выжить, ты будешь служить мне. Я уверяю тебя, что агенты Лета не будут знать отдыха, пока ты не умрешь.

Я уставился на нее, все еще полуоглушенный от боли и еще раз серьезно напуганный.

— Это еще один пунктик соглашения между вами и Титанией?

— Когда один Двор движется, другой по необходимости движется с ним, — ответила Мэб.

— Титания хочет мертвого Марконе? — прокаркал я.

— Откажись, — ответила она, — и ее эмиссары продолжат искать твоей смерти. Только найдя Барона и сохранив ему жизнь, ты сохранишь свою собственную. — Она сделала паузу. — Если …

— Если?

— Если ты не согласишься поднять мантию Зимнего Рыцаря, — сказала Мэб, улыбаясь, — если ты это сделаешь, я буду вынуждена выбрать другого эмиссара, и ты не будешь в этом замешан. — Ее веки томно опустились, и суррогатный голос стал текучим и чувственным, в нем послышалась нежность. — Как мой Рыцарь, ты познаешь власть и удовольствие, какие довелось познать немногим смертным.

Зимний Рыцарь. Смертный защитник Зимнего Двора. Насколько мне известно, предыдущий парень, делавший эту работу, все еще висел распятый на замерзшем дереве среди ледяных глыб. Его мучили почти до смерти, а затем исцеляли, чтобы начать процесс снова. Где-то в одном из этих циклов он сошел с ума. Он был не самым хорошим человеком, когда я его знал, но никому не приходилось страдать так, как ему.

— Нет, — ответил я. — Не хочу закончить как Ллойд Слэйт.

— Он страдает из-за тебя, — сказала она. — Он будет жить до тех пор, пока ты не примешь мантию. Прими мое предложение, дитя-чародей. Отпусти его. Сохрани свою жизнь. Вкус власти не похож ни на что из известного тебе. — Ее глаза, казалось, все увеличивались, становясь почти светящимися, и ее не-голос был наркотиком, обещанием. — Я многому могу научить тебя.

Разумный человек сразу бы отказался.

У меня не всегда получалось таким быть.

Штука была в том, что есть часть меня, которая не слишком хороша. Есть часть меня, которая вырывается, чтобы нанести удары моим врагам, которая устала от незаслуженных оскорблений. Есть в моей голове тихий голос, который иногда хочет послать к черту правила, прекратить пытаться быть ответственным, и просто взять то, что хочется.

У меня было оправдание, если хотите. Я мог бы сказать, что уже с шести лет я был сиротой. Я мог бы сказать, что приёмный отец, который меня воспитывал, подвергал меня моральным и физическим издевательствам чаще, чем можно сосчитать. Я мог бы сказать, что меня несправедливо подозревали всю мою сознательную жизнь в Белом Совете, принципы и идеалы которого я защищал изо всех сил. Или, возможно, я мог бы сказать, что я слишком часто видел, как хорошим людям причиняли боль. Или то, что моим колдовским Зрением я видел много омерзительных вещей. Я мог бы сказать, что меня самого неоднократно ловили и оскорбляли существа ночи, и что я никогда по-настоящему не мог одержать над ними победу. Я мог бы сказать, что я уже сто лет не трахался. И все это было бы правдой.

С минуту я задавался вопросом, на что это было бы похоже, если бы я принял предложение Мэб? Жизнь среди Сидхе была бы… насыщенной. В любом смысле, который может вообразить смертный. На что это походило — жить в особняке? Черт, вероятно, в большом особняке, даже в чертовом замке. Деньги. Горячий душ каждый день. Каждый прием пищи — банкет. Я мог бы позволить себе любую одежду, любую машину. Я мог бы отправиться в путешествие, увидеть места, которые я всегда хотел увидеть. Гавайи. Италия. Австралия. Я мог бы научиться ходить под парусом.

Женщины, о, да! Горячие и хладнокровные девочки. Жестоко-красивые, чувственные существа, все, как одна, передо мной. У Зимнего Рыцаря были статус и власть, а это больший афродизиак, чем фейри для нас, смертных.

У меня могло бы быть … почти все, что угодно.

Платой за все это была бы моя душа.

О нет, я не говорю ни о чем волшебном или метафизическом. Я говорю о ядре моей личности, о том, что делает Гарри Дрездена самим собой. Если я потеряю эту сущность, ту сущность, которая является мной, что тогда от меня останется?

Только куча физических процессов. И сожаление.

Я знал это. Но все равно, я все еще чувствовал прохладные губы Мэб на своем ухе. Они посылали медленную, приятную дрожь по всему моему телу, когда я дышал. И этого было достаточно, чтобы заставить меня колебаться.

— Нет, Мэб, — сказал я наконец. — Я не хочу такую работу.

Она изучила мое лицо спокойным тяжелым взглядом.

— Лжец, — ровно сказала она. — Ты хочешь. Я это вижу.

Я сжал зубы.

— Та часть меня, которая хочет этого, не имеет права голоса, — сказал я. — Я не собираюсь устраиваться на работу. Точка.

Она склонила голову и уставилась на меня.

— Однажды, чародей, ты будешь стоять на коленях у моих ног и просить, чтобы я даровала тебе мантию.

— Но не сегодня.

— Нет, — сказала Мэб. — Сегодня ты окажешь мне услугу. Как я и сказала.

Я не хотел думать об этом и не хотел открыто соглашаться с нею. Так что вместо этого я кивнул на участок тротуара, где только что была скульптура.

— Кто захватил Марконе?

— Я не знаю. Это одна из причин, почему я выбрала тебя, эмиссар. У тебя есть дар находить то, что потеряно.

— Если вы хотите, чтобы я сделал это для вас, я должен задать вам несколько вопросов, — заявил я.

Мэб поглядела через все еще падающий снег, как будто консультируясь со звездами.

— Время, время, время. Когда это закончится? — Она покачала головой. — Дитя-чародей, час почти прошел. У меня есть обязанности, которые надо выполнять, так же, как и у тебя. Сейчас ты должен подняться и немедленно уйти из этого места.

— Почему? — спросил я осторожно, поднимаясь на ноги.

— Когда твой маленький слуга предупреждал тебя об опасности, дитя-чародей, он имел в виду вовсе не меня.

На улице за пределами переулка уже не было ни ветра, ни метели. На другой стороне дороги, как раз напротив переулка, стояли двое мужчин в длинных пальто и широкополых шляпах. Я внезапно почувствовал тяжесть их внимания, и мне показалось, что они были удивлены, увидев меня.

Я повернулся, чтобы сказать Мэб… но ее уже не было. Грималкина тоже. Они исчезли без следа. Остаточной магии или отпечатков, как сказала Мерфи, тоже не было.

Я повернулся в сторону улицы как раз вовремя, чтобы увидеть, как две фигуры сходят с тротуара и направляются ко мне широкими шагами. Оба были высокие, почти с меня ростом, и плотного телосложения. Снегопад утих, и улица была гладким полем нетронутого снега.

Незнакомцы оставляли на нем раздвоенные следы.

— Дерьмо, — сплюнул я, и побежал, отступая в узкий, невыразительный переулок.

Глава 7

Заметив мое отступление, незнакомцы откинули назад головы и издали пронзительные блеющие крики. Их шляпы свалились, открывая закрученные рожки граффов и прочие козлиные признаки. Однако они были крупнее, чем первая команда нападавших, крупнее, сильнее и быстрее.

И поскольку они были довольно близко ко мне, я заметил кое-что еще.

Они оба достали автоматы из-под пальто.

— О, господи, — пожаловался я уже на бегу. — Это же просто несправедливо.

В меня начали стрелять. Плохая новость. Чародей ты или нет, пуля в голову разбрызгает твои мозги в точности так же, как у любого другого. Действительно же плохие новости заключались в том, что преследователи вовсе не рассыпали пули во все стороны. Даже с автоматическим оружием не так легко поразить движущуюся цель и старый метод вести огонь по принципу «пали и молись» основывался на слепой удаче, замаскированной под закон средних чисел. Выпустите достаточное количество пуль и, в конечном счете, вы точно во что-нибудь попадете. Используя этот метод стрельбы, иногда можно достичь намеченной цели, а иногда нет.

Но граффы стреляли, как профессионалы. Они выпускали короткие очереди прицельного огня и при этом продолжали двигаться.

Я чувствовал, как что-то ударило мне в спину чуть левее позвоночника, одиночный сильный удар, словно костяшками пальцев. Ощущение было острое и неприятное, но оно меня больше удивило и напугало, чем нанесло вред. Я продолжал бежать, наклоняя голову вниз и как можно сильнее сгорбив плечи. Защитное волшебство, наложенное на мой плащ, могло, очевидно, остановить любые пули, которые использовали граффы, но рикошет в любое место, не закрытое плащом, в ноги, например, убил бы меня так же быстро, как попадание в голову. Со стороны графов потребовалась бы еще только пара дополнительных усилий и всё.

Трудно думать, когда кто-то пытается тебя убить. Мы, люди, не приспособлены к тому, чтобы сохранять логическое мышление и богатую фантазию, когда дело касается нашей жизни, и мы подвергаемся риску быстро и грубо умереть. Само тело из всех способов выживания предпочитает обниматься, а остальные сводятся к «разорвать угрозу на части» или «бежать изо всех сил.» Никаких размышлений, работают инстинкты.

И раньше они нам отлично помогали, но сейчас существуют такие угрозы, от которых инстинкты не спасают. Нельзя опередить пулю и нет смысла идти на бандита врукопашную. Скорость и бессмысленная агрессия мне не помогут. Я должен найти выход.

Я почувствовал, что вторая пуля попала чуть ниже первой. Она ударилась об укрепленную колдовством кожу плаща и толкнула меня, как брошенный камень. Хотя, по общему мнению, камень при ударе не производит неприятного шума и не напоминает сердитого шершня. Я сваливал мусорные баки позади себя, надеясь, что это задержит граффов хоть на долю секунды и поможет мне выиграть немного времени.

Эй, ты пытаешься придумать разумную линию поведения, пробегая засыпанный снегом переулок с настоящими персонажами из сказки за спиной, которые в тебя стреляют. Это не так просто, как может показаться.

Я не смел повернуться к ним лицом. Я, возможно, мог бы поднять щит, чтобы остановить этот огонь, но как только я перестану двигаться, я буду иметь дело сразу с двумя фантастическими противниками. Один из них просто перепрыгнет через меня, как какой-нибудь мастер кунг-фу, и они нападут на меня с двух сторон сразу.

Фактически, если бы я был на их месте и загнал бы себя в переулок…

В этот момент огонь по мне прекратился, и я быстро понял, почему.

Я поднял посох и, подбегая к концу переулка, направил его перед собой с криком.

— Forzare!

Выбранный мною момент был не идеален. Сила, выпущенная из посоха, рванулась вперед невидимым тараном. Она ударила третьего граффа, который словно фэйри-головорез притаился за углом. Эффект был как от удара массивной дубовой дубинки, которую он держал в руках. Прямое попадание должно было отбросить его в сторону, но вместо этого удар пришелся по правому боку, отбросив дубинку далеко от него и заставив графа пьяно зашататься.

Я не очень много знаю о козлах, но кое-что узнал о верховых лошадях моего второго наставника Эбенезера Маккоя, заботясь о них на его небольшой ферме в Миссури. Их ноги ужасно уязвимы, особенно если учесть, какой вес они принимают на такую относительно маленькую площадь. С лошадью может случиться сто и одна неприятность. Например, некоторые из удивительно хрупких небольших костей выше копыта очень легко могут быть сломаны или раздроблены. Травма бабки или сустава делает лошадь хромой на несколько недель или даже месяцев.

Так что, когда я поравнялся с шатающимся граффом, я замахнулся посохом, как бейсбольной битой, нацеливаясь на одно из его копыт. Я почувствовал в руке отдачу от удара и услышал громкий хруст. Графф издал высокий, совершенно козлиный вопль удивления и боли и упал на снег. Я почти полетел, огромными шагами пересекая улицу, чтобы добраться до ближайшего угла, прежде, чем его приятели опомнятся и опять начнут в меня стрелять.

Когда вы ведете игру, вы, черт возьми, можете быстро убедиться, что тот, кого вы считаете добычей, готов ко всему и на многое способен.

Я нырнул за угол всего за полсекунды до того, как оружие позади меня закашляло, изрыгая пули, отбивавшие кирпичную крошку от стены. На другом конце здания была стальная дверь, дверь только для выхода, без ручки на внешней стороне. Но я не мог долго здесь торчать, ожидая граффов. Я рискнул, остановился и нажал рукой на дверь, надеясь, как безумный, что у нее там толчковый отпирающий механизм, а не мертвый болт.

Мне повезло. Я почувствовал задвижку с другой стороны, мысленно потянул и, прошептав «Forzare», направил силу на другую сторону. Дверь затрещала, открываясь. Я нырнул внутрь и закрыл ее за собой.

Здание было темным, тихим и почти неприятно теплым в отличие от ночи снаружи. Я привалился к металлу, переводя дыхание.

— Хорошая дверь, — прохрипел я. — Отличная дверь. Отличная, запертая, непроходимая для фэйри дверь.

Ухом я прижимался к ней и поэтому сразу же услышал движение по ту сторону. Тихо хрустнул снег.

Я замер.

Разобрал царапающий звук и фырканье, похожее на лошадиное. Потом ничего.

Мне потребовалось, возможно, секунды три, чтобы понять, что графф с другой стороны двери делает то же самое, что и я: слушает, чтобы понять, есть ли за ней кто-нибудь.

Между нами было каких-то шесть дюймов.

И я стоял в полной темноте. Если бы что-то пошло не так, как надо, и графф вошел бы следом за мной, то я не смог бы убежать. Я не видел ни пола, ни стен, ни других препятствий, которые могли помешать. Например, лестницу. Или кучу ржавых лезвий.

Я замер, не смея двинуться. Металлическая дверь или нет, если у граффа был настоящий автомат и боеприпасы, он мог бы прострелить меня насквозь прямо через сталь. И мало ли что у него могло быть с собой еще. Я когда-то видел очень отрезвляющую демонстрацию того, как кого-то пронзили мечом с другой стороны металлической двери. Это было далеко не самое приятное зрелище.

Поэтому я стоял на месте и пытался думать спокойно.

Именно тогда я вспомнил один из тех фильмов с маньяком в маске призрака, где один из героев прислоняется к стенке душевой кабины, прислушиваясь так же, как я сейчас. Убийца из соседней кабинки всадил ему нож в ухо.[24]

Эта мысль подстегнула панику, и мне пришлось бороться с внезапным желанием бежать. Ухо сразу же жутко зачесалось. Если бы я не знал, что граффы пытались прогнать меня, как кролика от его участка колючего кустарника, то мне, возможно, не удалось бы сохранить самообладание. Это было сложно, но я справился.

Полторы недели прошли прежде, чем я услышал еще один вздох, исходящий из груди большей, чем у человека, пару быстрых, легких хрустов снега из-под раздвоенных копыт.

Я отодвинулся от двери так тихо, как только мог, дрожа от выброса адреналина, усталости и холода. Мне нужно думать быстрее этих задниц, если я хочу выйти отсюда живым. Инки, Бинки и Пинки знали, что я вошел сюда, и они не собирались бросать преследование. Прямо сейчас один из них следил за дверью, в которую я вошел, чтобы я не мог выскочить. Двое других пошли вокруг здания, ища другой вход.

Я был абсолютно уверен, что не хочу оказаться рядом, когда они его найдут.

Я снял амулет, который носил на шее, пробормотал заклинание и послал крошечное усилие воли. Амулет запылал нежным синим светом.

Я стоял в каком-то служебном коридоре. Голый бетонированный пол переходил в некрашеные стены. С правой стороны было несколько дверей и еще одна — в дальнем конце. Я их проверил. Первая открылась в комнату, в которой стояли нагреватели и кондиционеры, соединенные осьминогом переплетающихся труб. Мне это ничем не поможет.

Следующая комната была заперта на висячий замок. Мне стало дурно при мысли о взломе, но я поднял посох, закрыл глаза, сконцентрировался и послал импульс энергии, лезвие чистой силы. Оно прошло через замок и вонзилось в тяжелую дверь. Замок упал на пол, его чисто разрезанная сталь на краях светилась тускло-оранжевым цветом.

Комната по другую сторону была, вероятно, мастерской. Она была небольшой, но все предметы были аккуратно разложены. Там были инструменты для работы по дереву, а также различные лампочки, воздушные фильтры для кондиционеров по соседству, сменные части для дверей, сливов и туалетов. Я позаимствовал несколько вещей и положил две двадцатки на рабочее место в качестве извинений. Вернувшись в коридор, я продолжил осмотр других комнат.

Следующая дверь была также заперта. Ее пришлось вскрыть ломом, взятым в мастерской. Процесс получился шумным.

Со стороны металлической двери послышался горловой животный крик боли, когда что-то грохнуло. Я обнажил зубы в усмешке.

Дверь открылась в вестибюль офисного здания. На панели с кнопками рядом с дверью, которую я только что открыл, мигал свет. Очевидно, я потревожил сигнализацию. Это было прекрасно. Ближайшее отделение полиции было чуть дальше квартала отсюда, а появление смертных полицейских, вероятно, заставит граффов исчезнуть и ждать лучшего момента, чтобы разделаться со мной.

Стоп. Если у здания была система безопасности, сигнализация должна была сработать, когда я вошел в боковую дверь, а это было несколько минут назад. Почему же полицейских до сих пор нет?

Погода, по всей вероятности. По таким сугробам быстро не проедешь. Дороги завалены снегом, вызывая проблемы коммуникации. Наверное, дорожные происшествия, тем более, что бригады расчистки были отозваны на разрушенное здание Марконе. Может понадобиться на несколько минут больше, чем обычно, чтобы приехала полиция.

За передней дверью здания появилась тень, а потом и сам графф.

У меня не было этих минут.

Я кинулся к лифтам быстрее, чем понял, что я делаю. Металлическая рама двери не давала граффу пролезть через стекло, но не помешала ему снять автомат и открыть по мне огонь.

Звук, который издало оружие, походил на треск рвущейся материи, только в тысячу раз громче. Окно разбилось, и стекла полетели во все стороны. Некоторые из пуль ударили в двери лифта, высекая искры, парочка дико срикошетила в вестибюле. Остальные полетели в меня.

Я протянул левую руку в сторону граффа, пока бежал, и моя воля сосредоточилась на браслете на запястье. Цепь браслета была сплетена из разных металлов, и на ней болталось много подвесок в форме средневековых щитов. Сила наполнила браслет, сфокусировалась и воплотилась в изогнутый купол едва видимой синей энергии между мной и графом. Пули врезались в него, разрушаясь взрывами света, волнами расходившимися по щиту, как по воде.

Все три лифта стояли с открытыми дверями, я влетел в ближайший и быстро нажал все кнопки подряд. Потом выскочил, повторил все во втором лифте, забежал в третий и нажал на кнопку верхнего этажа. Я не собирался помогать графам, и даже малейшая их задержка могла дать мне лишнее время, в котором я отчаянно нуждался.

Двери лифта закрылись и, гудя, открылись снова.

— Давай! — крикнул я и вдавил кнопку с такой силой, что чуть не выбил себе большой палец.

Я, рыча, наблюдал, как лифт дернулся закрыться и опять открылся с грустным тихим дребезжанием неисправного звонка. Я тыкал кнопку, как сумасшедший, когда графф продемонстрировал свое мнение относительно смертных систем безопасности.

Несомненно, контакт с металлом был невозможен для существ Волшебного царства. Несомненно, они не могли пройти через металлическую дверь или ударить в ворота из тяжелого металла.

Кирпичные стены, как выяснилось, представляли меньше проблем.

Что-то очень громко треснуло, и стена возле входной двери взорвалась внутрь. Я не сказал, что она обрушилась. Она буквально взорвалась, когда в стену ударил импульс сверхчеловеческой силы. Куски кирпича полетели, как пули. Разлетелся керамический горшок с искусственным растением. Несколько кусков влетели в лифт и отскочили, ударившись о стенку. В вестибюле поднялось облако кирпичной пыли.

Графф, только что переигравший Большого Плохого Волка, прокладывал себе путь через облако рогами вперед. Он сделал несколько шагов, мотая головой, затем увидел меня и издал блеющее завывание.

— A-а-а! — заорал я, тыкая кнопку лифта. — Давай, давай, давай!

И он, наконец, закрылся и пошел вверх, в то время как ошеломленный графф выхватил оружие и открыл огонь. Пули прошли через относительно тонкий металл двери лифта, но мой защитный браслет их остановил, ни одна из них не достигла своей цели. Я завыл, захохотал, пьяный от избытка адреналина, а лифт продолжал подниматься

Правильно говорят, нет ничего более возбуждающего, чем когда в тебя стреляют и не попадают. Ну а если при этом стрелок оказывается сказочным персонажем, это только добавляет интереса.

Четырнадцать этажей спустя я вывалился в затемненный вестибюль и, освещая себе путь поднятым амулетом, нашел дверь на крышу. Это была дверь, открывавшаяся наружу, с тяжелой наглухо заржавевшей задвижкой. Ничем, кроме лома, ее было не открыть.

Я сделал пару шагов назад, поднял посох и сосредоточился на двери. Когда-то давно я лупил бы по ней изо всех сил, разламывая на куски. Сейчас я просто указал концом на стержень нижней петли и рявкнул.

— Forzare!

Лезвие невидимой энергии, такое же, как то, что я использовал на замке, разделило стержень миниатюрной трещиной. Потом я сделал то же самое в середине и внизу двери, затем с помощью лома снял ее с петель и выбежал на крышу.

Здесь был очень сильный ветер, даже при том, что метель уже успокаивалась. Башни города могли превратить даже умеренный бриз в настоящую бурю, и сегодня вечером эта крыша была конечным пунктом. Ветер рванул мой плащ к краю, и мне пришлось прислониться к стене. По крайней мере, здесь было мало снега, кроме места, где особенности архитектуры создали заслон против ветра. Там намело сугроб.

Мне потребовалась секунда, чтобы сориентироваться. Когда под тобой четырнадцать этажей, это дает какую-то искаженную перспективу знакомых улиц и зданий. Я прикинул, на какой стороне дома я вошел и поторопился туда, ища запасной выход, который я заметил по пути.

О пожарных лестницах, украшавших две стены, я даже не думал. Эти штуки громыхают, как черт знает что, и граффы наверняка наблюдают за ними. Вместо этого я высунулся за край и оценил нишу в кирпичной стене. Приблизительно три фута шириной и два фута глубиной, она шла вертикально от крыши до земли с обеих сторон каждого угла, вероятно, в качестве эстетического украшения.

У меня захватило дух. Четырнадцать этажей — это довольно долгий путь вниз, особенно, если не пользоваться такими вещами, как лифты и пожарные лестницы. Тем более, как я заметил, фасад здания здорово обледенел.

Мне понадобилась одна минута, чтобы прикинуть, насколько этот план разумен. Все сомнения я трактовал в свою пользу, предполагая, что на сей раз за мной охотились только три граффа. Один должен присматривать за лифтами. Другой — за пожарной лестницей. Значит, остается только один, чтобы активно преследовать меня. Я не знал, как быстро графф доберется до крыши, но, наверняка, довольно скоро.

Идея просто столкнуть его вниз с помощью посоха была привлекательной, но я отказался от нее. Падение с крыши четырнадцатиэтажного дома могло бы заставить граффа обмочиться, но оно же абсолютно точно укажет на мое местоположение. Было бы лучше сбежать и оставить их задаваться вопросом, не скрываюсь ли я где-то в здании.

Поэтому я поднялся на выступ в порывах ветра. Мой нос и пальцы почти немедленно закоченели. Я попытался проигнорировать сей факт и, спустив ноги в углубление в стене, уперся ими в кирпичи с обеих сторон. Сердце грохотало просто безумно, я, осторожно изогнувшись, спускался в нишу. Напряжение ног, которыми я упирался в кирпичи, было единственным, что препятствовало мне поцеловать тротуар. Как только я спустился достаточно низко, я уперся в кирпичи руками, помогая ногам.

Возможно, мне не хватит слов, чтобы объяснить, насколько я был напуган и скован. Падающий снег не давал мне видеть землю. Как только я начал спускаться, вернуться было уже невозможно. Один промах, один просчет, один неудачно попавшийся под руку кусок льда, и я смогу добавить «блин» к моему репертуару перевоплощений.

Я уперся руками, ослабил ноги, сдвинул их вниз на несколько дюймов и снова уперся, перенося вес на ноги, расслабил руки и схватился ниже на несколько дюймов, снова остановился, уперся руками и так далее.

За один раз я преодолевал пять или шесть дюймов архитектурных изысков. Я спустился уже футов на десять, когда у меня в голове возникла картинка: графф направляет свое оружие вниз и на расстоянии в несколько футов небрежно всаживает мне несколько пуль в макушку.

Я начал спускаться быстрее, живот скрутило. Нормальная реакция на высоту и страх. Я услышал, что издаю тихие отчаянные завывающие звуки. Ветер свистел и дул снизу прямо в глаза. Ресницы заиндевели. Мой плащ не мог защитить меня от ветра, пронизывающего все тело, и я начал неудержимо дрожать.

Я потерял посох, когда уже был приблизительно в пятидесяти футах от земли. Он выпал из моих онемевших пальцев, и я затаил дыхание. Шум падения мог привлечь внимание граффа и лишить мой сумасшедший вояж всякого смысла.

Но посох абсолютно бесшумно канул в снег и исчез в нем. Я решил, что стоит поступить аналогично, только не так быстро.

Когда до земли осталось десять футов, я заскользил. Падение удалось хорошо главным образом потому, что я приземлился в том же самом сугробе, где и посох. Я начал рыться в нем и чуть не упал, когда посох запутался у меня в ногах. Я поднял его совершенно обессиленными руками и зашатался.

Сфера света метнулась из одного конца переулка в другой, затем вновь появлялась и подлетела ко мне.

Лицо Тук-Тука было необычно серьезным, даже мрачным. Он прижал палец к губам. Я кивнул ему и показал, что мне нужно выбираться отсюда.

Шар слегка качнулся в подтверждении и унесся прочь. Я ждал. Другие светящиеся шары парили высоко в небе, мерцая так, что их можно было заметить, только если знать, что искать. Я принял меры предосторожности и стал ждать.

Как и прежде, ждать пришлось недолго. Тук возвратился буквально мгновение спустя и подозвал меня. Он взял на себя инициативу, и я следовал за ним. Я все больше замерзал. Спуск по стене покрыл меня тонким слоем снега, который тут же растаял. Мокрая одежда — самая худшая вещь при такой погоде. Я должен был двигаться. Смерть от переохлаждения не столь драматическая, как от десятка пуль, но тоже смерть.

Когда я добрался до дальнего конца переулка, ветер донес до меня блеющий вопль граффа, слегка смягченный падающим снегом. Я оглянулся и заметил движение, графф спускался тем же самым путем, что и я, но гораздо быстрее.

Секунду спустя я услышал отчаянный жуткий вопль, поскольку графф добрался до земли и обнаружил, что снег скрывает коробку гвоздей, которые я украл в комнате с инструментами и очень густо рассыпал по земле. Крики продолжались. Один из гвоздей, должно быть, попал граффу в копыто, и какой бы я усталый и продрогший ни был, у меня хватило сил усмехнуться. Танцевать с эльфами этот тип сможет, наверное, нескоро.

Я вывел из строя двоих из них и полагал, что этого достаточно, чтобы заставить их замедлить преследование, по крайней мере, в настоящий момент. Но никогда нельзя сказать наверняка. Я не стал терять время впустую и в сопровождении Тук-Тука ушел через глухие переулки подальше от эмиссаров Лета. Вокруг меня порхали маленькие пылающие рождественские шары, гвардия Ца-Лорда, они бросались назад и вперед, охраняя круг, который перемещался вместе со мной.

Пройдя пару кварталов, я нашел ночной продуктовый магазин и, шатаясь, вошел. Продавец впился в меня пристальным взглядом, пока я хромал к прилавку и неуклюже выкапывал мелочь из карманов. Прежде, чем передвинуться к автомату с кофе, я оставил деньги возле кассового аппарата. В этот момент продавец, очевидно, решил, что ему не нужно вынимать дробовик, или что там у него было позади прилавка, и вернулся к созерцанию пейзажа за окном.

В магазине было несколько покупателей, я слышал, как захрустел снег под колесами патрульной машины, вероятно, спешившей на тревогу в здании. Хороший магазин, общественный. Кажется, безопасный. Мне было так холодно, что я еле-еле смог наполнить стакан. Кофе, слегка обжегший мне язык, был абсолютно восхитителен, пусть даже его приготовил афроамериканец. Я жадно пил горячий напиток и чувствовал, что к моему телу начала возвращаться чувствительность.

Я постоял мгновение с закрытыми глазами и допил кофе. Потом смял бумажный стаканчик, бросил его в мусорную корзину.

Кто-то схватил Джонни Марконе, и я должен был найти его и защитить. У меня было чувство, что Мёрфи будет не очень заинтересована в обстоятельствах этого дела. Черт побери, это не делало меня счастливее. Но все-таки беспокоило меня совсем не это.

На самом деле меня волновало, что здесь делала Мэб.

Зачем ей понадобился Грималкин, чтобы разговаривать? Ну, я имею в виду, кроме того, чтобы произвести впечатление. Ну и, конечно, Мэб, возможно, казалась довольно откровенной, но говорила она далеко не всё.

Например, Мэб сказала, что наемные убийцы Лета ищут меня, потому что Мэб выбрала меня своим эмиссаром. Но если это правда, она должна была сделать это несколько часов назад. По крайней мере, за какое-то время до того, как на меня напала первая команда граффов во дворе Карпентеров.

А это случилось за несколько часов до того, как плохие парни захватили Марконе.

Кто-то вел свою игру, это было ясно. Кто-то хранил тайны.

У меня было паршивое чувство, что если я не узнаю кто, почему и как, Мэб отправит меня в мусор, как использованный бумажный стаканчик.

Прямо после того, как сомнет, конечно.

Глава 8

Широкоосный, тяжелый, военного типа грузовик продрался через снежную улицу и зарулил на стоянку возле магазинчика. Его огни ярко светили внутрь через двери. Я посмотрел на него искоса. Хаммер дважды просигналил.

— О, ты, наверное, издеваешься надо мной, — пробормотал я и захромал к двери, а потом к грузовику, который, казалось, сливался с фоном и вообще с большей частью окружающей среды.

Окно со стороны водителя опустилось, и показался молодой человек, в которого отцы дочерей-подростков будут стрелять, едва увидев. У него была бледная кожа и глубокие серые глаза. Его темные, слегка вьющиеся волосы были достаточно длинные, чтобы декларировать протест, и растрепанные с тщательно продуманной небрежностью. Он был одет в черный кожаный пиджак и белую рубашку. И то, и другое стоило дороже, чем любые два предмета мебели в моей квартире. Ярким контрастом был шарф, связанный неопытной рукой из толстой белой пряжи, обернутый вокруг его шеи поверх пиджака и прижатый воротником. Он смотрел прямо вперед, так что я видел только его профиль, но я был совершенно уверен, что другой половиной лица он ухмыляется.

— Томас, — сказал я. — Человек менее высокий, чем я, тебя бы возненавидел.

Он усмехнулся.

— Там в самом деле есть кто-то меньше, чем ты? — При этих словах он вытаращил на меня глаза, но сказано это было совершенно невозмутимо, его лицо замерзло, выражая абсолютную нейтральность, и оставалось таким несколько секунд. — Плохая ночь, Гарри. Ты похож на …

— Десять миль плохой дороги?

Он слегка улыбнулся, совсем чуть-чуть.

— Я собирался сравнить тебя с енотом.

— Ну и дела. Спасибо.

— Да на здоровье.

Он щелкнул пультом, чтобы отпереть пассажирскую дверь. Я уже отходил от шока и замечал даже самую слабую боль в теле, особенно пульсирующее жжение, сосредоточенное в сломанном носу. Я забросил свой посох в кузов грузовика, наполовину ожидая отзывающийся эхом грохот, когда он упал на дно, сел, закрыл дверь и пристегнулся, в то время как Томас тронулся с места. Он тщательно всматривался в тяжелый снег, по-видимому, выискивая маленькие машины, на которые он по нечаянности мог наехать.

— У тебя где-то болит, — сказал он немного погодя.

— Только когда я дышу, — раздраженно отозвался я. — Почему ты так долго добирался?

— Ну, ты знаешь, я так люблю вскакивать посреди ночи, тащиться через снег и лед, чтобы изобразить шофера для сварливых исследователей плохого образа жизни. Вот поэтому так долго.

Я проворчал нечто, что, вероятно, могло быть расценено как извинение кем-то, кто меня знал.

Томас так и понял.

— Что случилось?

Я рассказал ему все.

Томас мой брат по матери, моя единственная семья.

Он слушал.

— И затем, — закончил я, — я отправился в поездку на грузовике-монстре.

Рот Томаса дернулся в быстрой улыбке.

— Это уж-ж-жасно мужественно, не правда ли?

Я осмотрел машину.

— Не боишься пропустить свои любимые передачи?

— Кого это волнует? — сказал Томас. — На это есть TiVo.[25]

— Хорошо, — ответил я. — Потому что, наверное, пройдет какое-то время прежде, чем я верну тебя твоей расписанной спланированной жизни.

Томас театрально вздохнул.

— Почему я?

— Потому что если я хочу найти Марконе, лучше всего начать с его людей. Но так как нет никакого сообщения о том, что он пропал, то некоторые из них могут плохо отреагировать, когда я приеду и начну шнырять вокруг. Так что ты будешь прикрывать мне спину.

— А что, если я не хочу прикрывать твою спину?

— Придется, — сказал я бессердечно. — Мы — семья.

— Ну ладно, допустим, — согласился он. — Но интересно, ты все это хорошо продумал?

— Пытаюсь продумать на ходу.

Томас покачал головой.

— Слушай, ты знаешь, что я никогда не пытаюсь учить тебя, как ты должен работать.

— Кроме сегодняшнего вечера, очевидно, — сказал я.

— Марконе — большой мальчик, — ответил Томас. — Он связался с Сообществом сам. Он знал, что делал и для чего он туда пошел.

— И? — протянул я.

— И… А там темный лес, — сказал Томас. Он смотрел, прищурясь, сквозь густой снег. — Образно говоря.

Я буркнул.

— Он сам себе постелил постель, так пусть же в ней и спит?

— Что-то в этом роде, — ответил Томас. — И не забывай, что Мёрфи и полиция не будут особо озабочены кампанией «Спасайте короля!»

— Я знаю, — сказал я. — Я и сам хотел бы отступить в сторону и оттуда глядеть на то, как идут дела. Но речь идет не о Марконе.

— А о чем?

— Мэб сожрет меня живьем, если я не сделаю так, как она хочет.

— Подожди, Гарри, — сказал Томас. — Не думаешь же ты в самом деле, что Мэб излагает свои планы и побуждения напрямик? — Он запустил дворники. — Она по какой-то причине хочет Марконе. Еще вопрос, пойдет ли ему на пользу, если ты спасешь его для нее.

Я нахмурился, как ночь.

Он поднял руку и начал загибать пальцы

— Ну и предположим, первое: он жив и пока здоров. Второе: ты сможешь его найти. Третье: ты сможешь вывести его живым. И четвертое: противник не убьет тебя и не покалечит.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— То, что ты сражаешься против игрока с краплёной колодой, и что ты понятия не имеешь, собирается ли Мэб поддерживать тебя, когда плохие парни начнут тебя прессовать, — он покачал головой. — Более разумно было бы уехать из города. Куда-нибудь в теплые края на несколько недель.

— Мэб воспримет это, как личное оскорбление, — сказал я.

— Мэб — деловая женщина, — ответил Томас. — Жуткая и фантастическая, но холодная и расчетливая. Сомневаюсь, что она стала бы преждевременно сбрасывать тебя со счетов, пока для нее ты все еще представляешь собой потенциального рекрута.

— Сбрасывать со счетов. Мне это нравится. Наверное, ты прав, если возвратиться к оригинальной метафоре, Мэб играет грязно. За последние годы свидетельств тому куча. Но у меня есть чувство, — я кивнул за окно, — что у меня было бы еще больше неприятностей с граффами, чем есть, если мы не были в середине чертовой снежной бури. Если я отправлюсь куда-нибудь в Майами, то я просто стану намного ближе к агентам Лета, а они, вообще-то, планируют меня убить.

Томас нахмурился, но ничего не сказал.

— Я могу бежать, но не могу скрыться, — констатировал я. — Лучше пережить это здесь, имея опору в виде родного дома, пока я еще хоть немного отдохнувший, — тут я очень громко и протяжно зевнул, — вместо того, чтобы ждать, что феерические жлобы из одного или другого Двора — как ты сказал? — неожиданно сбросят меня со счетов после того, как я пробегаю от них несколько недель.

— А что относительно Совета? — потребовал Томас. — Ты носил серый плащ довольно долго. И что теперь? Ты же боролся за них столько времени!

Я покачал головой.

— Именно сейчас Совет все еще ограничен в средствах. Мы не можем вступить в открытое сражение с Красной Коллегией, но у Совета и Стражей было несколько лет, чтобы подтянуть эту работу. — Я почувствовал, как у меня непроизвольно сжались челюсти. — Но за последнее время появилось довольно много молодых колдунов. Стражи работают сверхурочно, чтобы их контролировать.

— Ты хочешь сказать, убивать их, — уточнил Томас.

— Да, и убивать их тоже. А большинство из них подростки, — я покачал головой. — Люччио знает мое мнение по этому поводу. Она отказывается назначать кого-то из них ко мне. Выходит, что другие Стражи вынуждены собирать все резервы. Короче, я не намерен втравливать их в это дерьмо.

— Ты только сам в него влезешь, — отметил Томас.

Я фыркнул.

— Потому что я их уважаю.

— Это позволяет тебе оставаться чистым, — сказал он.

Мы проехали мимо городского снегоочистителя. Он был полузасыпан снегом, как какое-нибудь металлическое животное Ледникового периода, пойманное в ловушку ямы со смолой. Я потрясенно смотрел на него, в то время как машина Томаса медленно и упорно его объезжала.

— Между прочим, — спросил он, — что ты собираешься делать?

— Ну, во-первых, — сказал я. — Мне надо поесть.

— Тебе надо поспать.

— Тик-так. Пока еда готовится, — я показал. — Давай вон туда.

Томас медленно развернул свою устойчивую громадину.

— А потом что?

— Я буду задавать людям наглые вопросы, — ответил я. — И будем надеяться, получу подходящие ответы.

— И будем надеяться, что никто не убьёт тебя во время допроса.

— Именно поэтому я держу в качестве телохранителя вампира.

Томас устроился сразу на три места на крошечной стоянке Международного Дома Блинов.

— Мне нравится шарф, — сказал я, наклонился и потянул носом изо всех сил. Я укололся, но обнаружил слабый аромат ванили и земляники. — Она сама его связала?

Томас молча кивнул. Пальцы в кожаной перчатке погладили мягкую, простую пряжу. Он выглядел спокойно-грустным. Я почувствовал себя неловко, упомянув Жюстину, потерянную любовь моего брата. Я вдруг понял, почему он носил перчатки. Если она сделала этот шарф для него с любовью, он не мог касаться его своей вампирской кожей. Это обожгло бы его, как горячая сковорода. Он носил шарф, закрывшись достаточно, чтобы чувствовать ее запах на нем, но не смея касаться его голой рукой.

Каждый раз, когда я думаю, что моя личная жизнь — пустошь, я смотрю на своего брата и вижу, насколько это могло быть хуже.

Томас покачал головой, заглушил двигатель, и мы мгновение сидели в тишине.

Поэтому мы ясно услышали, как глубокий мужской голос снаружи сказал:

— Не двигайтесь, — сухой щелчок взведенных курков дробовика. — Или я убью вас.

Глава 9

Когда на тебя нацелено огнестрельное оружие, у тебя есть два варианта действий: или ты двигаешься быстро и неожиданно и надеешься, что тебе повезет, или ты замираешь и пытаешься спокойно рассуждать. Учитывая, что салон машины был слишком маленьким, чтобы убежать или спрятаться, я выбрал вариант «б»: вести себя тихо.

— Я надеюсь, — спросил я, — это модель военного образца?

— Есть индивидуальный подогрев сидений и проигрыватель с переключателем компактов на шесть дисков, — ответил Томас.

Я нахмурился.

— Угу. Это куда круче, чем такие глупости, как броня и пуленепробиваемое стекло.

— Эй, — сказал Томас, — это не моя ошибка, это у тебя такие специфические потребности.

— Гарри, — позвал человек с дробовиком, — покажи свою правую руку, пожалуйста.

Я иронично изогнул бровь. Для головорезов, приставляющих пушку к вашей голове, не очень типично употреблять такие слова, как «пожалуйста».

— Хочешь, я его убью? — спросил Томас едва слышно.

Я незаметно отрицательно качнул головой и поднял правую руку, растопырив пальцы.

— Поверни ее, — сказал человек снаружи. — Дай мне увидеть внутреннюю сторону запястья.

Я так и сделал.

— Ну слава Богу, — вздохнул голос.

В это мгновение до меня дошло, кто это. Я повернул голову и сказал через стекло:

— Эй, Хват, это ты там мне в голову дробовик нацелил или ты просто так рад меня видеть?[26]

Хват был молодым стройным человеком среднего роста с роскошными серебристо-белыми волосами. Хотя самого его трудно было назвать красивым, в нем ощущались уверенность и надежность, которые придавали ему несомненную привлекательность. Он был совсем не похож на того нервного худого паренька, с которым я встретился впервые несколько лет назад.[27]

На нем были джинсы и зеленая шелковая рубашка. И ничего больше. По всей видимости, ему должно было быть холодно, и, по всей видимости, он совершенно не мерз. Снежинки, падающие густой завесой, не касались его, находя свой путь к земле мимо. Он прижимал к плечу помповый дробовик, а на поясе у бедра я разглядел меч.

— Гарри, — сказал он ровным тоном, не показавшимся мне враждебным. — Можем мы спокойно поговорить?

— Наверное, можем, — ответил я, — но ты начал с того, что взял меня на прицел.

— Вынужденная предосторожность, — сказал он. — Я должен был убедиться, что ты не принял предложение Мэб.

— И не стал новым Зимним Рыцарем? — отозвался я. — Ты мог бы просто меня спросить, Хват.

— Если б ты стал рыцарем Мэб, — ответил Хват, — ты мог бы и солгать. Я не мог тебе доверять, потому что став продолжением ее воли, ты бы изменился.

— Ты Летний Рыцарь, — заметил я. — Значит, я должен задаться вопросом, не сделало ли это тебя такой же ненадежной марионеткой. Очевидно, Лето сейчас как-то не очень ко мне расположено. Возможно, ты тоже всего лишь продолжение желаний Лета.

Хват уставился на меня поверх дробовика, потом резко опустил его и сказал:

— Туше.

Томас выхватил из ниоткуда полуавтоматический пистолет, примерно того же размера, что и грузовик, и направил его в голову Хвата прежде, чем тот закрыл рот.

Глаза Хвата расширились.

— Святое дерьмо!

Я вздохнул и мягко отобрал пистолет у Томаса.

— Не надо. У него может сложиться неверное представление о природе этой беседы.

Хват медленно выдохнул.

— Спасибо, Гарри. Я…

Я направил оружие на Хвата, и он замер с полуоткрытым ртом.

— Брось дробовик, — приказал я ему, не пытаясь казаться дружелюбным.

Его рот закрылся, губы сжались в тонкую линию, но он повиновался.

— Отойди от него, — сказал я.

Он так и сделал.

Я вышел из автомобиля, тщательно держа Хвата на мушке, поднял дробовик и перебросил его Томасу назад. Потом я остановился прямо перед среброволосым Летним Рыцарем. Стояла мертвая тишина, продолжал лететь снег.

— Хват, — произнес я спокойно, — я знаю, что в последнее время ты проводил много времени в сверхъестественных кругах. Я знаю, что такие простые старые добрые вещи, как оружие, не являются достаточно серьезной угрозой в каком-то смысле. Я знаю, что ты, вероятно, хотел просто предупредить меня и не собирался пускать его в ход. Ты думал, что я пойму это, как предложение вести себя поспокойнее, — я коротко глянул на пистолет Томаса. — Но ты перешел все границы. Ты направил пистолет мне в голову. Друзья так не делают.

Стало еще тише, а снег полетел гуще.

— Еще раз так сделаешь, — предупредил я тихо, — и ты, черт возьми, близко познакомишься со спусковым механизмом. Ты меня понял?

Глаза Хвата сузились. Он кивнул.

Я дал ему полюбоваться на черное отверстие дула еще несколько секунд и опустил его.

— Ладно, проехали, — сказал я. — Что ты хотел?

— Я приехал сюда, чтобы тебя предупредить, Гарри, — ответил Хват. — Я знаю, что Мэб выбрала тебя своим эмиссаром. Но ты понятия не имеешь, во что влезаешь, лучше держись в стороне от всего этого.

— Или что?

— Или тебе причинят боль, — сказал Хват спокойно. В этот момент он показался мне очень усталым. — Возможно, убьют. Ну и в процессе устроят немало проблем, — он поднял руку и поспешно продолжил. — Пожалуйста, пойми, я не угрожаю тебе, Гарри. Я только предупреждаю тебя о последствиях.

— Мне было бы проще разговаривать, если бы ты не начал беседу, угрожая меня убить, — сказал я.

— Прежний Летний Рыцарь был убит его зимним коллегой, — ответил на это Хват. — Фактически, именно так и умирает большинство из нас. Если бы ты стал Рыцарем Мэб, у меня не было бы шансов выстоять против тебя в честной борьбе, и мы оба это знаем. Я так поступил, чтобы иметь возможность предупредить тебя и не подставить под удар себя.

— О, — протянул я. — Значит, ты нацелил мне в голову дробовик, чтобы предупредить. Это все меняет.

— Черт возьми, Дрезден, — взорвался Хват. — Что мне сделать, чтоб ты меня выслушал?

— Веди себя каким-нибудь заслуживающим доверия образом, — посоветовал я. — Например, в следующий раз, когда узнаешь, что на меня собираются устроить набег наемники Лета, позвони мне по телефону и слегка намекни.

Лицо Хвата исказилось, словно он пытался сделать что-то через силу. Челюсти были крепко стиснуты, когда он заговорил, я с трудом смог разобрать слова.

— Я не смогу.

— О, — выдохнул я, и большая часть моей злости прошла. Такое уже случалось. Королева наложила на Хвата заклятие, он не мог говорить со мной на эту тему. — Но я не могу отказаться.

Он втянул воздух и понимающе кивнул.

— У Мэб есть к тебе ключ.

— Сейчас есть.

Он довольно холодно улыбнулся.

— Она не из тех, кто отпускает того, кого хочет удержать.

— А я не из тех, кого можно так удержать, — ответил я.

— Может быть, — сказал Хват, но он, казалось, сомневался. — Ты уверен, что не передумаешь?

— Иногда нас вынуждают…

— Иисусе, — прошептал Хват, отведя глаза. — Я не хочу выступать против тебя, Дрезден.

— Так не выступай.

Он спокойно смотрел на меня, его лицо было серьезно.

— Я тоже не могу отказаться. Ты мне нравишься, Гарри, но я не могу ничего тебе обещать.

— Мы играем за разные команды, — сказал я. — Ничего личного. Но мы сделаем то, что мы должны сделать.

Хват кивнул.

И мы замолчали на минуту.

Потом я положил дробовик в снег, кивнул и сел в машину Томаса. Огнестрельного монстра я отдал обратно брату, а Хват не стал поднимать дробовик.

— Гарри, — позвал Хват, когда мы начали отъезжать. Его рот несколько раз дернулся прежде, чем он смог сказать, — Помнишь, Лилия дала тебе лист?

Я поглядел на него, нахмурившись, и кивнул.

Томас развернулся, и мы поехали. Поскрипывали стеклоочистители. Под шинами хрустел снег. Устойчивый белый шум.

— Ну ладно, — сказал Томас. — Что это было? Парень предлагал себя в друзья, и, похоже, он тебя убедил. Сначала ты держал его на прицеле, а потом чуть не расплакался.

— Образно говоря, — уточнил я устало.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— На него наложено заклятье, Томас.

Брат нахмурился.

— Лилия поставила ему на мозги замок?

— Сомневаюсь, что это сделала она.

— Кто тогда?

— Я бы поставил на Титанию, Летнюю Королеву. Если она сказала ему держать рот закрытым и не помогать мне, то у него нет другого выбора. Вероятно, поэтому он явился вооруженный и пытался мне угрожать. Он не мог говорить со мной напрямую, но его угрозы позволили ему обойти запрет.

— Как-то слишком тонко для меня. Ты ему веришь?

— Это затеяла Титания. И она меня здорово недолюбливает.

— Ну, так уж случилось, что ты виноват в смерти ее дочери, — философски изрек он.

Я устало пожал плечами. У меня ныли все кости, сочетание боли, холода и многократных выбросов адреналина вымотало меня намного больше, чем мне казалось. Я в очередной раз не смог сдержать зевоту.

— Что он там говорил, когда мы уезжали оттуда?

— А, — пробормотал я. — После тех событий в Арктис Тор в качестве благодарности за нашу помощь Лилия дала мне серебряную булавку в форме листа дуба. Это делает меня Эсквайром Лета. Возможно, я могу использовать ее, чтобы призвать на помощь Двор Титании.

— Всегда хорошо, когда кто-то должен тебе услугу, — согласился Томас. — Эта штука у тебя с собой?

— Да, — ответил я. Лист лежал в небольшом футляре во внутреннем кармане моего плаща, я вытащил его и показал Томасу.

Он присвистнул.

— Великолепная работа.

— Сидхе умеют, — согласился я.

— Может быть, используя эту штуку, ты можешь заставить их отступить.

Я фыркнул.

— Ну, я думаю, здесь не все так просто. Титания может решить, что лучший способ помочь мне — сломать позвоночник, чтобы я валялся на больничной койке парализованный ниже пояса. После этого граффам уже не надо будет меня убивать.

Томас хмыкнул.

— Тогда почему Хват напомнил тебе о листке?

— Возможно, он был вынужден это сделать, — ответил я. — Может быть, Титания надеется именно на то, что я позову на помощь, и у нее появится шанс разделаться со мной лично. Или, возможно …

Я на мгновение замолчал, потому что в это время мой несчастный мозг, раскисший до состояния желе, подбросил мне идею.

— Или, возможно, — продолжил я, — он хотел предупредить меня вот о чем: граффы находили меня дважды и, мягко говоря, непонятно как. Это были не те места, где я постоянно бываю. И интересно, как меня прямо посреди снежной бури нашел сам Хват? По моему скромному мнению, это не может быть простым совпадением.

Глаза Томаса широко распахнулись, когда он понял смысл сказанного мной.

— Это устройство слежения.

Я, нахмурившись, взглянул на небольшой изящный серебряный листок и сказал не без сдержанного восхищения.

— Титания. Ах ты, сука!

— Проклятье, — буркнул Томас. — Мне теперь даже стыдно, что я тыкал в него пистолетом.

— Мне бы тоже было стыдно, — сказал я, — если бы я не был так удручен тем фактом, что он становится таким же чокнутым, как остальные сидхе.

— Лучше избавься от этой вещи прежде, чем припрется еще кто-нибудь, — проворчал Томас.

Он нажал кнопку, открывающую пассажирское окно. Оно закашляло, задребезжало и задергалось прежде, чем пришло в движение, вместо того, чтобы плавно скользить вниз. Волшебники и технологии, похоже, совсем несовместимы. Для оборудования, созданного на базе высоких технологий, я живое олицетворение Закона Мёрфи: чем дольше я остаюсь в светлом новеньком нефтяном танкере Томаса, тем больше вероятность того, что что-то, что может сломаться, обязательно сломается.

Я уже поднял лист, чтобы его выкинуть, но что-то заставило меня заколебаться.

— Нет, — пробормотал я.

Томас заморгал.

— Нет?

— Нет, — сказал я уже увереннее и сжал в кулаке предательский серебряный лист. — У меня есть идея получше.

Глава 10

Я завершил колдовство, которое, как я полагал, заставит граффов усердно трудиться, устало вылез из лаборатории и нашел Томаса сидящим перед камином. Мой большой серый пес по имени Мыш лежал около него, его мех отражал отблески камина, а сам он с большим интересом наблюдал за работой Томаса.

Брат сидел со скрещенными ногами на полу, перед ним на куске ткани у очага лежало мое оружие, разобранное на части. У него было серьезное, сосредоточенное лицо, пока он полировал детали с помощью щетки, мягкой ветоши и маленькой бутылки машинного масла.

Мистер, мой громадный кот, улучил минуту, когда я открыл люк в лабораторию, и быстро спустился по стремянке в подвал.

— Иди займись, тигра, — пробормотал я ему вслед. — Заставь их поработать копытами.

Я оставил дверь открытой, дополз до кушетки и упал на нее. Хвост Мыша мягко стучал по полу.

— Как ты? — спросил Томас.

— Устал, — сказал я. — Сложное заклинание.

— Угу, — пробормотал он, тщательно работая над барабаном пистолета. — Сжег дотла какое-нибудь здание?

— Твою квартиру сожгу, если не прекратишь отпускать комментарии, — пригрозил я. — Дай мне минуту, и поедем.

Томас кинул на меня быстрый испытующий взгляд.

— Мне, в общем-то, тоже нужна пара минут. Когда ты в последний раз чистил эту штуку?

— Ммм. Кто у нас сейчас президент?

Томас неодобрительно фыркнул сквозь зубы и снова занялся оружием.

— Скажешь мне, когда будешь готов.

— Через минуту, когда отдышусь, — ответил я.

Когда я проснулся, в комнату лился тусклый свет из маленьких полуподвальных окошек. В районе шеи было такое ощущение, как будто какой-то мастер-неумеха намертво приклеил все мои кости друг к другу. Все синяки, ушибы и царапины, которые я получил этой ночью, подписали взаимное соглашение в попытке уничтожить мою нервную систему. Я застонал и огляделся.

Томас сидел спиной к стене около камина расслабленный и терпеливый словно хищник. Его оружие, мое и кукри[28] — нож с изогнутым лезвием, его любимец в последнее время — лежали у него под рукой.

Внизу в лаборатории что-то с грохотом летело на пол с полок и столов. Я услышал топот лап Мистера, пробежавшегося по металлическому столу в центре комнаты.

— Что ты ухмыляешься? — спросил мой брат.

— Мистер, — ответил я.

— Он там все утро грохочет, — сказал Томас. — Я собирался выгнать его, пока он не разбил что-нибудь важное, но череп посоветовал мне оставить его в покое.

— И правильно, — я со стоном поднялся на ноги и потащился к небольшому углублению в стене с имитацией кухни, достал пузырек аспирина и вытряхнул таблетки в стакан с водой. — Это для твоей же собственной безопасности. Мистер обычно расстраивается, когда кто-то пытается встать между ним и его пакетом кошачьей мяты.

Я прохромал к люку в лабораторию и всмотрелся вниз. Все нормально, небольшая холщевая сумка, в которой была кошачья мята и серебряная булавка в форме листа дуба, все еще была подвешена на здоровенной круглой резинке к потолку прямо над Маленьким Чикаго. Пока я наблюдал, Мистер запрыгнул на рабочий стол и, взлетев в воздух, словно летучая мышь, повис на сумке. Вцепившись когтями в ткань, он стащил ее вниз и приземлился на модели Парка Линкольна. Мгновение мой кот исступленно терся мордой о сумку, затем выпустил ее и игриво шлепал по ней лапой, пока она раскачивалась над ним в разные стороны.

Тут он, кажется, понял, что за ним наблюдают, и поднял свою морду ко мне, самодовольно мяукнул, небрежно щелкнул огрызком хвоста и спрыгнул на пол.

— Боб! — позвал я. — Колдовство еще работает?

— Да, кэп, — ответил Боб. — Аррррр!

— Что это с ним? — пробормотал Томас прямо у меня над ухом.

Я резко подскочил с пола и впился в него взглядом.

— Я тебе говорил, чтобы ты прекратил так делать?

Он кивнул, выражение лица было серьезным, но уголки рта подрагивали, Томас изо всех сил старался не улыбаться.

— Точно. Забыл.

Я поворчал для порядка еще немного, обзывая его какими-то неприличными, но меткими словами.

— Он все время просит меня взять его с собой в кино на фильм про пиратов. А когда я брал его в последний раз в кино под открытым небом, он вошел в фильм! Инцидент удалось замять, но если он еще раз назовет меня «приятель», я его укушу.

— Это, конечно, интересно, — сказал Томас, — но я не об этом спрашивал.

— А, ну да, — сказал я и указал на сумку с кошачьей мятой. — Лист там.

— А что, он не привлечет сюда жлобов Лета?

Я злорадно рассмеялся.

— Нет. Они не могут видеть сквозь защиту вокруг лаборатории.

— А зачем эта резинка?

— Я связал колдовство листа с матрицей вокруг Маленького Чикаго. Каждый раз, когда лист оказывается на высоте фута от модели, мое колдовство переносит сигнал на соответствующее место в городе.

Томас прищурился, размышляя, и внезапно понимающе усмехнулся, поскольку Мистер снова атаковал сумку с кошачьей мятой. На сей раз он приземлился возле музея Филда.

— Если они будут следовать за поступающим сигналом, то обегут весь город.

— В двух с половиной футах снега, — подтвердил я, ухмыляясь.

— Ты садист.

— Спасибо, — торжественно поблагодарил я.

— Думаешь, они не догадаются?

— Рано или поздно, конечно, догадаются, — признал я, — но все равно это даст нам немного времени, чтобы спокойно поработать. Извини…

Я дотащился до двери и надел плащ.

— Куда сначала? — спросил Томас.

— Пока никуда. Сиди, жди, — я достал квадратную лопату для снега из ведерка от попкорна, что стояло у двери. Обычно в этом же ведерке еще обитали мой посох, трость-шпага и легендарный волшебный меч Фиделаккиус. Мыш меня сопровождал. Нелегко было даже просто открыть дверь, порог завалило снегом. Я начал со ступенек и очистил всю дорожку. Такой вот могильщик наоборот.

Когда дело было сделано, я счистил снег с небольшого тротуара перед подъездом пансиона и внешней лестницей, ведущей в квартиру Виллоуби на втором этаже. Потом я вырыл путь к гнезду почтовых ящиков. Это заняло даже меньше времени, чем я думал. Да, снега было много, но он еще не схватился коркой льда, просто легкий сыпучий снежок. Мыш нес вахту, а я старался не попасть в него снегом.

Потом мы вернулись домой, и я сунул лопату на место.

Томас, нахмурившись, глядел на меня.

— Тебе обязательно надо было чистить улицу? Гарри … слушай, сильно подозреваю, что ты не понимаешь срочности дела.

— Во-первых, — сказал я, — у меня нет достаточно серьезных причин, чтобы рваться на части, пытаясь спасти одетую в Армани задницу Джона Марконе. Я не собираюсь ночей из-за него не спать. Во-вторых, мои соседи — пожилые люди, и если кто-нибудь не расчистит дорожку для прогулки, то они здесь застрянут. В-третьих, я должен делать все, что могу, чтобы быть на хорошем счету у моей домовладелицы. Госпожа Спанкелкриф практически полностью глухая, но все-таки трудно скрыть дверь, которую вышибают то демоны-убийцы, то бригада зомби. Она прощает мне случайные погромы, потому что я делаю полезные вещи, вроде расчистки дорожки.

— Легче сменить квартиру, чем твою задницу, — сказал Томас.

Я пожал плечами.

— Я настолько умаялся вчера, что мне нужно было что-то сделать, чтобы размять мышцы. Если бы я не потратил время на расчистку дорожки, я бы потратил его на что-нибудь другое. А так я еще и позаботился о моих соседях. — Я поморщился. — Кроме того…

— Ты неловко себя чувствуешь, потому что периодически дом твоей хозяйки оказывается разгромленным из-за того, что ты в нем живешь, — резюмировал Томас. Он покачал головой и фыркнул. — Как обыденно.

— Ну, да. Но не только это.

Он смотрел на меня, нахмурившись и ожидая объяснений.

Я изо всех сил пытался найти правильные слова.

— Есть много такого, чем я не могу управлять. Я не знаю, что может случиться в следующие несколько дней. Я не знаю, где я окажусь, и какой выбор мне придется делать. Я не могу этого предсказать. Я не могу этим управлять. Это слишком глобально, — потом я кивнул на лопату. — А это я могу предсказать. Я знаю, что если я беру лопату и счищаю снег с дорожек, то мои соседи будут жить счастливее и безопаснее. — Я поглядел на него и пожал плечами. — Я думаю, это того стоит. Дай мне минуту, чтобы умыться.

Он внимательно смотрел на меня секунду, потом кивнул.

— О, — сказал он с едва заметной улыбкой, изображая тяжкий вздох и кислую мину. — Я подожду. С удовольствием.

Я вымылся. Телефон зазвонил, когда мы уже собирались выйти.

— Гарри, — сказала Мёрфи, — что, черт возьми, там творится?

— Ты о чем? — спросил я. — что, черт возьми, там творится?

— У нас было, по крайней мере, две дюжины … ну, я думаю, что правильнее сказать «наблюдений». Всё от йети до таинственных светящихся шаров. Естественно, это все тут же передавалось в ОСР.

Я начал было отвечать ей, но замолчал. Все-таки речь шла о Марконе. И хотя он и не имел такого влияния на структуры государственной власти, как ему бы хотелось, у него всегда были источники информации в полицейских кругах, к которым его подчиненные могли, по-видимому, обращаться так же, как и он. Было бы лучше немного подстраховаться.

— Ты звонишь из участка? — спросил я ее.

— Да.

— Нам надо поговорить, — заявил я.

Мёрфи не хотела признать, что люди, с которыми она работает, могут куда-то сливать информацию, но она не была не из тех, кто не верит фактам только потому, что они ей не нравятся.

— Понимаю, — сказала она. — Где?

— У МакЭнелли, — сказал я и глянул на часы. — В три подойдет?

— Увидимся там.

Я повесил трубку и пошел к двери. Мыш следовал за мной, как привязанный, но я повернулся и мягко подтолкнул его назад ногой.

— Не на сей раз, мальчик, — сказал я ему. — У плохих парней есть много рабочих рук и доступ к квалифицированному волшебству, а мне нужно, чтобы домой можно было прийти без опаски. Если ты будешь здесь, я уверен, что никто не сумеет сюда пробраться и оставить мне подарок, который потом взорвется.

Мыш раздраженно вздохнул, но сел.

— Присмотри за Мистером, хорошо? Если он начнет сходить с ума, убери кошачью мяту.

Мой пес кинул на дверь в лабораторию сомневающийся взгляд.

— Ой, не надо вот этого, — сказал я. — Ты в семь раз больше, чем он.

Мыш выглядел так, словно был совершенно в этом не уверен.

Томас переводил взгляд то на меня, то на пса.

— Он что, тебя понимает?

— Когда захочет, — сварливо сообщил я, — он умнее большинства людей, которых я знаю.

Томас застыл на мгновенье, переваривая информацию, и смущенно присел перед Мышем.

— Ммм, ладно, слушай. Все, что я говорил о Гарри раньше… Я это несерьезно, понимаешь? Это все было шуткой.

Мыш дернул ушами и с достоинством отвернул от Томаса нос.

— Что? — спросил я, глядя на них. — А что ты говорил?

— Пойду, прогрею автомобиль, — отозвался Томас и убежал к своему мамонту, застывшему под открытым небом.

— Это мой дом, — сказал я в пространство, не обращаясь ни к кому в частности. — Почему люди позволяют себе отпускать язвительные замечания на мой счет в моем собственном чертовом доме?

Мыш давать комментарии отказался.

Я запер за собой дверь, магически и физически, сел на пассажирское место и застегнул ремень. Утро было холодным, тем более, что я был только что из душа, но сиденье было приятно теплым. Разумеется, я ни за что в жизни не признаюсь Томасу, что эти роскошные штучки лучше, чем бронированное стекло, но, черт возьми, это было здорово.

— Итак, — сказал Томас. — Куда мы направляемся?

— Туда, где меня принимают, как короля, — ответил я.

— В «Королевский Бургер»?

Я потер лоб тыльной стороной ладони и мысленно записал братоубийство в список срочных дел. Пока я обдумывал, как буду объяснять подробности убийства при смягчающих вину обстоятельствах в виде временного безумия, я успокоился достаточно для того, чтобы говорить вежливо.

— Поворот налево и двинули. Пожалуйста.

— Хорошо, — протянул Томас, усмехаясь, — раз ты сказал «пожалуйста».

Глава 11

Клуб «Здоровье превыше всего» предоставляет своим клиентам самые эксклюзивные услуги в городе. Расположенный в центре Чикаго, он занимает весь второй этаж здания, которое раньше было одной из больших старых гостиниц. На верхних этажах в нем располагаются офисы, а на первом — миниатюрный торговый центр.

Далеко не каждый может подняться на второй этаж. Для этого нужно быть членом клуба «Здоровье», а членство строго контролируется и стоит чрезвычайно дорого. Только самые богатые и самые влиятельные мужчины могут позволить себе подобную роскошь.

И я.

Магнитная полоса на конце карточки не сработала, когда я провел ею через щель считывателя. Почему я не удивлен? Я таскал эту штуку в бумажнике несколько месяцев и очень сомневаюсь, что магнитная подпись на карте продержалась дольше, чем несколько дней. Я нажал кнопку интеркома.

— «Превыше всего», — прозвучал жизнерадостный девичий голос. — Это Билли, чем я могу вам услужить?

Томас поглядел на меня, выгнул бровь, и повторил следом за девушкой.

— «Услужить»?

— Сейчас все сам увидишь, — пробормотал я. И повернулся к интеркому.

— Моя карта, кажется, размагнитилась. Это Гарри Дрезден и со мной гость. Будьте добры.

— Один момент, сэр, — сказала Билли и вернулась через несколько секунд. — Прошу прощения за проблемы с вашей членской картой, сэр. Я открою для вас лифт.

Верный ее слову лифт открылся, и мы с Томасом вошли.

Через минуту двери распахнулись в главный зал клуба.

— Ты меня разыгрываешь, — сказал Томас. — С каких это пор ты ходишь в спортзал?

Помещение выглядело довольно типично для других спортзалов. В аккуратных прибранных секциях стояли велосипедные тренажеры, беговые дорожки, массивные скамьи, гири, зеркала и спортивные снаряды. Клуб заплатил бешеные деньги какому-то сумасшедшему, возомнившему себя декоратором, чтобы это место выглядело модным и уникальным. Возможно, мне не хватает чувства стиля, но я думаю, что лучше бы они взяли одну из тех горилл, которые учились красить. Результаты были бы точно такими же по качеству, но гораздо дешевле.

И тут, и там мужчины, главным образом белые и главным образом после сорока, пыхтели от физических нагрузок. Возле каждого из них стоял личный тренер, следя, поддерживая и помогая.

Все тренеры были женщинами, и не было ни одной старше тридцати. Они все носили смехотворно короткие шорты для бега трусцой, облегающие настолько плотно, что здесь точно должно присутствовать какое-то маленькое волшебство, без которого кровообращение у них в ногах обязательно бы остановилось. Еще на девушках были футболки с эмблемой зала также плотно их облегающие. И у всех без исключения было совершенно роскошное тело. Ни в одном спортзале мира не работало так много великолепных девочек.

— А, — сказал Томас, оглядевшись. — Я смотрю, это какой-то нетипичный клуб здоровья?

— Добро пожаловать в самый заботящийся о здоровье бордель в истории человечества, — сказал я ему.

Томас присвистнул сквозь зубы, осматриваясь.

— Я слышал, что «Бархатный салон» был переоборудован. Это он?

— Да, — ответил я.

К нам спешила девушка с каштановыми волосами и улыбкой с конкурса красоты, целую секунду я всерьез полагал, что ее рубашка вот-вот лопнет на груди. Яркая золотая надпись слева гласила: «Билли».

— Добрый день, мистер Дрезден, — прощебетала она. И слегка кивнула в сторону Томаса. — Сэр. Добро пожаловать в «Превыше всего». Не желаете ли напитки перед разминкой? Разрешите взять ваши пальто?

Я отвел ее руку.

— Спасибо, Билли, но нет. Я здесь не для упражнений.

Ее улыбку словно приклеили к лицу, симпатичному и непонимающему, она склонила голову на бок.

— Мне нужно поговорить с госпожой Деметрой, — сказал я.

— Я сожалею, сэр, — ответила Билли. — Ее здесь нет.

Девочка была просто усладой для глаз, и я был уверен, что для остальных четырех чувств она окажется такой же конфеткой, если проявить чуть-чуть снисходительности, но врать она не умела.

— Она здесь, — настаивал я. — Скажите ей, что пришел Гарри Дрезден.

— Я сожалею, сэр, — сказала она снова, как машина, поставленная на повторение. — Госпожи Деметры нет в здании.

Я продемонстрировал ей самую широкую из своих улыбок.

— Вы ведь новенькая здесь, да, Билли?

Улыбка на секунду померкла, а затем засияла с новой силой.

— Томас, — вздохнул я, — покажи ей что-нибудь.

Мой брат огляделся, подошел к стойке со стальными гирями и достал оттуда самые большие наборы, по одному на каждую руку. Приблизительно с тем же усилием, что мне необходимо, чтобы связать прутья, он прокрутил все это железо ассиметричными восьмерками друг вокруг друга до тех пор, пока не удостоверился, что Билли смотрит на него во все глаза, а потом с грохотом уронил гири на пол к ее ногам. Девушка вздрогнула.

— Вокруг есть куча вещей, которые он может согнуть или сломать, — прокомментировал я выступление брата. — Дорогие тренажеры, дорогая мебель, дорогие клиенты. Я не знаю, как много он может разбросать здесь всякого железа, но я солгал бы, если б сказал, что мне это неинтересно. — Я наклонился к ней поближе и сказал, — Билли, возможно, вы должны пересмотреть свою позицию. Не хотелось бы мне, чтобы их стоимость вычли из вашей зарплаты.

— Я сейчас вернусь, сэр, — тихо пискнула Билли и унеслась прочь.

— Тонко, — отметил Томас.

Я пожал плечами.

— Экономит время.

— А как тебе удалось получить членство в таком клубе?

— Он принадлежит Марконе, а Марконе считает, что вряд ли я буду его громить, если буду ослеплен дружелюбными болванами.

— Не могу его в этом винить, — произнес Томас. Его глаза остановились на одной девушке, которая, в отличие от других, сидела за столом и заполняла документы. Она замерла и затем медленно огляделась. Ее губы приоткрылись, когда она уставилась на Томаса расширенными темными глазами. Она задышала чаще, вздрогнула и поспешно опустила взгляд, делая вид, что читает документы.

Мой брат медленно прикрыл глаза и отвернулся от девушки с таким усилием, словно пытался закрыть очень тяжелую дверь. Когда он открыл их снова, цвет их изменился от глубокого серого к бледному серо-белому, почти серебряному.

— Ты в порядке? — спросил я его спокойно.

— Мммм, — пробормотал он. — Извини. Отвлекся. Здесь … очень специфическая атмосфера.

А я, черт возьми, должен был об этом заранее подумать. Это место являлось источником постоянной жажды и желания. То, что происходило в стенах здания, оставило своеобразный отпечаток на всем. Томас не мог этого не ощущать.

Такие вампиры, как мой брат, питаются не кровью, а жизненной энергией своих жертв. Демонстрация его сверхъестественной силы кое в чем упростила нам жизнь, но она же обошлась Томасу в часть его энергии. Примерно так же, как поход на целый день заставил бы меня или вас здорово проголодаться.

Обычно вампиры Белой Коллегии питаются во время полового акта. Они могут вызывать желание в других, сокрушая своих жертв с помощью основного инстинкта. Если бы Томас захотел, он мог бы парализовать волю девушки прямо здесь и сделать с ней все, что угодно, независимо от того, понравился ли он ей. И они никак не смогла бы его остановить. Черт, она просила бы его о большем и умоляла сделать это поскорее.

Но он не делает этого. Больше не делает, во всяком случае. Он боролся с этой частью себя в течение многих лет и, наконец, нашел способ держать ее под контролем. Он научился питаться, по чуть-чуть беря энергию у клиенток салона красоты высшей категории, которым он управлял, не подвергая их опасности. Однако, мне казалось, хотя этот вариант действительно позволял ему остаться активным и держать себя в руках, но не давал ему такого удовлетворения, как более старомодный путь: соблазнение, преследование и максимальный выброс энергии на пике наслаждения.

Я знал, что его Голод, жестокая часть его души, которую вела первобытная потребность, требовала, чтобы он подчинился этому желанию. Но это могло бы причинить девушке серьезный вред, даже убить ее. Мой брат этого не хотел. Однако отказываться удовлетворить свой Голод — это тоже не естественно. Это была борьба. И я знал, что привело Томаса к этой борьбе.

— Та девочка немного похожа на Жюстину, — прокомментировал я.

Он замер, услышав это имя, выражение его лица изменилось. Постепенно его глаза потемнели до своего обычного цвета. Томас покачал головой и выдал мне кривую улыбку.

— Похожа?

— Да, похожа, — подтвердил я. — Ты в порядке?

— Как всегда, — ответил он. Он не сказал слов благодарности, но, тем не менее, благодарность в его голосе была. Я притворился, что ничего не услышал, впрочем, он ожидал от меня именно этого.

Это мужское дело.

Билли прилетела обратно.

— Следуйте за мной, пожалуйста, сэр, — сказала она, ее фирменная улыбка снова была на месте. Она, немного нервничая, провела нас через гимнастический зал в холл, который вел к душевым и к комнатам приватной «терапии». Затем мы попали в очень простой официальный коридор, который можно найти в любом офисном здании. Она указала на последнюю дверь в угловой офис и отошла.

Я приблизился к двери, стукнул один раз и открыл ее. Госпожа Деметра сидела в своем большом, но практичном офисе за большим, но практичным столом. Это была ухоженная женщина моложе среднего возраста, стройная, хорошо одетая и сдержанная. Имя Деметра не было настоящим, но она предпочитала профессиональное прозвище, и сейчас было не то время, чтобы шутить над ним.

— Госпожа Деметра, — поприветствовал я ее нейтральным тоном. — Добрый день.

Она отключила ноутбук, закрыла его и убрала в ящик перед тем, как взглянуть на меня и слегка кивнула головой.

— Мистер Дрезден. Что случилось с вашим лицом?

— Я всегда так выгляжу, — сказал я. — Просто сегодня забыл наложить макияж.

— О, понятно, — отозвалась она. — Присядете?

— Спасибо, — поблагодарил я и сел за стол напротив неё. — Прошу прощения, если я причинил вам беспокойство.

Она едва заметно дернула плечом.

— Хорошо знать рамки полномочий твоего секретаря, — ответила она. — Что я могу для вас сделать? — Тут она подняла руку. — Нет, подождите. Позвольте мне сформулировать точнее. Что я могу сделать, чтобы избавиться от вас как можно скорее?

Чувствительный человек, возможно, ощутил бы себя неловко после такого замечания. Хорошо, что я не такой.

— Я ищу Марконе, — заявил я ей.

— Вы звонили в его офис?

Я прищурился и повторил:

— Я ищу Марконе.

— Я поняла, что вы его ищете, — сказала Деметра, выражение ее лица оставалось спокойным. — Какое это имеет отношение ко мне?

Я почувствовал, что мои губы растянулись в напряженной улыбке.

— Госпожа Ди, я не могу не задаваться вопросом, почему вы проинструктировали своего секретаря говорить всем, кто справляется о вас, что вас нет в офисе.

— Возможно, у меня просто накопились документы, с которыми я хотела бы поработать.

— Или, возможно, вы знаете, что Марконе пропал, и используете такую тактику, чтобы ввести в заблуждение всех его прихвостней, которые приезжают поразнюхать, не пора ли занять пустующее место.

Она с минуту пристально смотрела на меня с абсолютно ничего не выражающим лицом.

— Я действительно не знаю, о чем вы говорите, мистер Дрезден.

— Вы уверены, что хотите от меня избавиться? — спросил я. — А может, вы хотите, чтобы я остался здесь и надавил на вас? Я на самом деле могу добавить проблем вашему бизнесу, если у меня будут на то серьезные причины.

— Я уверена, — ответила Деметра. — Зачем он вам нужен?

Я скривился.

— Я должен ему помочь.

Она выгнула тонко выщипанную бровь.

— Должны?

— Это сложно объяснить, — ответил я.

— Да и звучит маловероятно, — подтвердила она. — Мне хорошо известно ваше мнение о Джонни Марконе. И даже если, предположим, у меня была бы какая-нибудь информация о его местонахождении, я не уверена, что хотела бы сделать его положение хуже, чем оно есть.

— Каким образом его можно сделать хуже? — спросил я.

— Привлекая вас к этому делу, — ответила она. — Вы, само собой, не собираетесь принимать во внимание насущные интересы мистера Марконе, и ваша причастность могла бы вынудить его похитителей принять радикальные меры. Я сомневаюсь, что вы потеряете сон, если его убьют.

Я мог бы тоже ответить ей колкостью, если бы ее слова не были правдой, я сам недавно заявил нечто подобное.

— Но сэр! — послышался протестующий голос Билли из холла.

Дверной проем позади меня заслонили, я повернулся и увидел в дверях несколько здоровых парней. Самым первым стоял амбал лет сорока с лишним, по нему было видно, что он обожает пиво, ну, или макароны. Сердце он носил где-то на пузе, которое элегантный костюм главным образом скрывал. Однако он не мог скрыть буровую установку его плеч и рук.

— Деметра, — заявил он. — Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.

— Я не могу принять вас, Торелли, — спокойно ответила Деметра. — У меня сейчас деловая встреча.

— Прикажи одной из твоих шлюх развлечь его, — сказал Торелли. — Нам надо поговорить.

Она изогнула бровь.

— О чем?

— Мне нужен список ваших счетов в банке, пароли безопасности и копии отчетов за полгода, — он нахмурился и надулся, как жаба. У Торелли был вид парня, который привык получать то, что хотел, если как следует насупит брови и надует щеки. Я знал таких типов. Я попытался разглядеть за спинами жлобов, был ли Томас в холле, но не обнаружил даже намека на его присутствие.

— Было бы удивительно, если бы вы в них разобрались, — сказала Деметра. — С какой стати я должна представлять вам свои отчеты, счета и прочее?

— Теперь дела здесь пойдут по-другому, шлюха. И начнем с твоего положения.

Торелли поглядел на двух из четырех парней позади себя и кивнул на Деметру. Два жлоба, среднего калибра чикагские хулиганы, обошли Торелли и направились к ней.

Я поморщился. Меня не заботила Деметра лично, но она была мне нужна. Вряд ли она сможет рассказать что-нибудь полезное, лежа в палате интенсивной терапии. Кроме того, она была женщиной, если ты сам не обижаешь женщин, то не дашь этого делать и наемным бандитам.

Я встал и повернулся с посохом в руке, загородив им дорогу, бросил на них свой самый суровый взгляд, но это не произвело никакого впечатления. Тот, что был справа, бросил что-то мне в лицо. Я пригнулся и успел заметить, что это была пестрая зимняя перчатка, отвлекающий маневр.

Парень слева прыгнул ко мне, когда я отскочил, и пнул меня в колено обитым сталью носком ботинка. Я быстро повернул ногу и удар пришелся на голень. Это было чертовски больно, но, по крайней мере, я все еще мог двигаться и передвинулся в сторону так, чтобы жлоб с левой стороны оказался между мною и жлобом справа. Он замахнулся с правой, и я подставил свой посох под его кулак. Захрустели суставы. Жлоб взвыл.

Второй кинулся мимо своего ошалевшего от боли партнера и прыгнул на меня, очевидно планируя прижать к полу так, чтобы все его приятели могли встать вокруг и попинать меня немного.

Но так не получилось. Потому что я поднял сжатую в кулак правую руку, обнажая четыре тройных кольца, по одному на каждом пальце. С мыслью и словом я выпустил кинетическую энергию, заключенную в одном из колец. Она врезалась в бандита словно локомотив. Он отлетел назад и рухнул на пол с весьма приятным глухим стуком.

Я повернулся и пнул еще одного ошеломленного бугая в обе голени, потом пяткой двинул его куда-то в бедро, и он свалился на пол.

Развернувшись, я увидел дуло пистолета Торелли.

— Неплохо, пацан, — сказала потенциальная центральная фигура. — Это дзюдо или еще что?

— Что-то вроде того.

— Мне бы пригодился человек с твоими навыками, когда этот клуб здоровья закроется, — он кинул на Деметру кислый взгляд. — Реструктуризация.

— Боюсь, я тебе не по карману, — ответил я.

— Я могу хорошо заплатить, — заявил он. — Скажи, сколько.

— Сто пятьдесят шесть гажильонов долларов, — быстро сказал я.

Он посмотрел на меня, прищурившись, как будто пытаясь решить, шучу я или нет. Или, возможно, он пытался понять, о каком количестве нолей я говорю.

— Думаешь, что ты очень умный, а?

— Я чертовски восхитительный, — заявил я. — Особенно я здесь нарасхват, пока похож на енота.

Лицо Торелли потемнело.

— Пацан, ты только что сделал последнюю ошибку в своей жизни.

— Боже! — сказал я. — Я прошу…

Томас приставил ствол своего Десерт Игла[29] к затылку Торелли и приятным голосом попросил.

— Брось свою железку, спокойно и медленно.

Торелли удивленно напрягся, но не стал тратить время впустую и подчинился. Он слегка повернулся, ища двух других своих охранников. Я со своего места хорошо видел две пары ног, лежащих в холле, но никаких больше признаков их присутствия не было.

Я подошел к нему и спокойно сказал.

— Забирай своих людей и уходи. И не возвращайся.

Он смерил меня злым взглядом, сжал зубы, кивнул и начал собирать свой сброд. Томас поднял оружие Торелли, засунул его за пояс, спокойно подошел и встал возле меня, его глаза отслеживали каждое движение, которое делали головорезы.

Они отбыли, волоча бледного ублюдка со сломанной рукой, в то время как двое из прихожей шли сами, правда, шатаясь и еле-еле придя в сознание.

Когда они скрылись, я повернулся к Деметре.

— Так на чем мы остановились?

— Я подвергла сомнению ваши побуждения, — сказала она.

Я покачал головой.

— Хелен, вы знаете, кто я. Вы знаете, чем я занимаюсь. Да, я думаю, что Марконе — поганый сукин сын, который, вероятно, давно заслужил, чтобы его убили. Но это не означает, что я планирую это сделать.

Она молча смотрела на меня в упор секунд десять или пятнадцать. Потом повернулась к своему столу, вытащила блокнот и написала что-то на страничке, вырвала, свернула ее и протянула мне. Я взял листок, но она его не отпустила.

— Обещайте мне, — потребовала она. — Дайте мне свое слово, что вы сделаете все, что можете, чтобы спасти его.

Я вздохнул. Ну конечно.

Слова были на вкус как горький рассол, голая соль и уксус, но мне удалось их сказать.

— Да, хорошо. У вас есть мое слово.

Деметра отпустила бумагу. На ней был адрес и ничего больше.

— Может быть, это поможет вам, — сказала она. — Может быть, нет.

— Это больше, чем я знал минуту назад, — ответил я и кивнул Томасу. — Пошли.

— Дрезден, — позвала Деметра, когда я подошел к двери.

Я притормозил.

— Спасибо. За то, как вы обошлись с Торелли. Он мог бы обидеть сегодня некоторых моих девушек.

Я оглянулся и кивнул.

Мы с Томасом отправились в пригород.

Глава 12

Деловые интересы Марконе были широки и разнообразны. Так и должно быть, когда нужно отмыть такое количество денег, как у него. Он был владельцем ресторанов, холдинговых компаний, фирмы импорта/экспорта, инвестиционной фирмы, финансовых фирм всех видов и строительных компаний.

Сансет Пойнт был как раз одним из подобных гнойников на лице планеты. Расположенная в получасе езды к северу от Чикаго, холмистая местность вокруг единственной крошечной реки когда-то была приятной, поросшей небольшим лесом. Сейчас деревья и холмы были разбиты на участки бульдозерами, подставляя небу голую землю. Небольшая река превратилась в грязное болото. Под снежным покровом место выглядело столь же гладким, белым и бесплодным, как внутренняя часть нового рефрижератора.

— Посмотри на это, — сказал я Томасу, показывая на здания, фундамент которых ненамного превышал ширину почтовой марки. — И люди еще платят, чтобы жить в подобном месте?

— А ты живешь в подвале пансиона, — парировал Томас.

— Я живу в большом городе и плачу за аренду, — сказал я. — Такие здания, как эти, идут за несколько сотен тысяч долларов, если не больше. Потребуется тридцать лет, чтобы их выкупить.

— Хорошие здания, — сказал Томас.

— Хорошие клетки, — ответил я. — Вокруг них совсем нет места. Ничего живого. Такие места превращают человека в песчанку.[30] Он приходит домой и несется внутрь. И остается там, пока не приходит время снова идти на работу, он ведь должен работать, чтобы иметь возможность оплачивать закладные за эти норы.

— Но они симпатичнее, чем твоя квартира, — заявил Томас.

— Безусловно.

Он остановил Хаммер в снегу, который все сильнее залеплял ветровое стекло.

— Проклятый снег. Я только догадываюсь, где находятся улицы в этой местности.

— Главное — не въехать в какой-нибудь фундамент, — сказал я. — Мы проехали Двадцать третий минуту назад. Значит, где-то близко.

— Двадцать третий что? Двор, площадь, улица, терраса или авеню? — спросил Томас.

— Круг.

— Проклятые тупики, — и он снова медленно тронулся вперед.

— Вот, — сказал он, кивая на следующий знак, выплывающий из тумана. — Это он?

— Да, — на повороте на улицу, изготовленную по заказу, стоял стандартный дорожный знак, указывающий на тупик Двадцать четвертой террасы.

— Плохое предзнаменование, — пробормотал я.

— Что тебе не нравится?

— Все мне нравится.

Мы ехали через нечто темно-серое и белое, слепленное из тяжелого снегопада, слегка сияющего своим собственным светом, отраженным от миллионов кристаллов льда. Двигатель Хаммера едва слышно мурлыкал. В сравнении с ним хруст снега под его шинами казался ужасающим шумом. Мы проехали полудюжину образцовых зданий, красивых и абсолютно пустых. Снег накапливался вокруг окон, которые зияли словно глазницы полузасыпанного черепа.

Что-то было неправильно. Я не мог сказать, что именно, но я чувствовал это так же явно, как чувствовал дерево посоха, который держал в руках.

Мы были не одни.

Томас тоже это чувствовал. Он осторожно протянул руку на место позади водителя и вытащил свой поясной меч. Вообще, это была старая американская кавалерийская сабля, которую он использовал в некоторых рискованных ситуациях, парой к ней служила более свежая игрушка. Он нынче любил, просто обожал, искривленный нож кукри, из тех, что носили гуркхи.

— Что это? — спокойно спросил он меня.

Я закрыл глаза на мгновение, стараясь дотянуться своим сверхчувственным восприятием и обнаружить любую энергию, приближающуюся к нам. Падающий снег приглушал мое волшебное восприятие так же, как и мои физические чувства.

— Непонятно, — так же спокойно ответил я. — Но, независимо от того, что это, могу поспорить, оно нас видит.

— Что думаешь делать, если начнется заварушка?

— У меня нет ничего, чтобы выглядеть убедительно, — сказал я. — Наверное, убежим, как маленькие девочки.

— Согласен. Только при Мёрфи что-нибудь подобное не вздумай сказать.

— Да. Она гиперчувствительна к слову «маленький».

Пока Томас медленно и осторожно ехал вперед, я сидел с напряженными плечами. Он остановил автомобиль около последнего дома на улице, у которого был завершенный вид, ветки зеленых насаждений несчастно выглядывали сквозь снег. На окнах висели занавески. Слабые следы шин, еще не совсем засыпанные снегопадом, вели к закрытому гаражу.

— Кто-то в третьем окне, — сказал Томас спокойно. — Я видел движение.

Я ничего не увидел, но я не был сверхъестественным хищником с полной корзиной невероятно чувствительных органов восприятия. Я кивнул, чтобы он понял, что я слышу, и осмотрел площадку вокруг дома. Снег был нетронутым.

— Мы первые посетители, — сказал я. — Пожалуй, кто-нибудь начнет нервничать из-за нашего визита.

— Бандиты?

— Вероятно, — ответил я. — Люди Марконе все бандиты. Пошли.

— Ты не хочешь, чтобы я подождал тебя здесь?

Я покачал головой.

— Здесь есть еще что-то. Может быть, ничего особенного, но ты в автомобиле будешь легкой добычей. Вот если бы это была бронированная версия …

— Ой, тебе лишь бы ворчать, — буркнул Томас.

— Давай будем спокойными и дружелюбными, — сказал я, открыл дверь Хаммера и выпрыгнул в снег, которого навалило уже по колено. Я старался двигаться не слишком быстро и держать руки на виду. Томас с другой стороны Хаммера делал то же самое.

— Привет, дом, — позвал я. — Есть здесь кто-нибудь? — Мой голос звучал глухо и резко, так всегда получается, когда вокруг много снега, словно мы стояли где-то в центре большого сугроба. — Меня зовут Дрезден. Нужно поговорить.

Тишина. Снег начал таять и просачиваться сквозь ботинки и джинсы.

Томас рывком повернул голову в конец небольшой улицы, где закончилась стройка, и начинался лес, и мгновение пристально смотрел в ту сторону.

— Среди деревьев что-то есть, — тихо сообщил он.

Волосы у меня на шее встали дыбом, и я от всей души понадеялся, что независимо от того, что именно там было, у него нет оружия.

— Я здесь не для того, чтобы создавать проблемы! — воззвал я к дому, поднял два пальца и добавил, — слово бойскаута.

На сей раз я увидел подергивание занавеса и поймал слабое движение позади него. Внутренняя дверь в дом открылась, и вполне человеческий голос сказал:

— Входи. Держи руки так, чтобы я их видел.

Я кивнул Томасу. Он поднял руку с ключами от машины и направил их на Хаммер. Эта штучка издала глухой звук и прощебетала, двери замкнулись. Брат пошел вокруг автомобиля, в заплечных ножнах был меч. Я в это время начал протаптывать тропинку к переднему подъезду. Я старался утоптать тропинку как можно лучше, используя это в качестве оправдания, но на самом деле я оттягивал время, чтобы подготовить щит в браслете. Как-то не особенно хотелось идти в темный дверной проем и подставлять профиль в качестве мишени для любого бандита внутри, не приняв мер предосторожности. Когда я вошел, передо мной был щит, бесшумный и невидимый.

— Стой там, — прорычал голос. — Брось посох. Покажи руки.

Я прислонил посох к стене и показал руки. Я узнал бы эти односложные реплики где угодно.

— Привет, Хендрикс.

Массивный человек появился из полумрака следующей комнаты, держа полицейский дробовик для разгона толпы в руках, в которых он казался игрушечным. Он был сложен как бык, и вы могли бы применить эпитет «массивный и подобный скале» ко всем особенностям его анатомии, особенно, если начать с черепа. Он подошел достаточно близко, чтобы я рассмотрел его коротко подстриженные рыжие волосы.

— Дрезден. Отойди в сторону.

Я так и сделал, дробовик остановился на моем брате.

— Ты, вампир. Меч вниз. Руки на затылок.

Томас закатил глаза и подчинился.

— Почему бы и нет?

— Никогда бы не общался с ним, — ответил Хендрикс. Узкие глаза-бусинки, словно прицел орудийной башни, повернулись назад ко мне. — Что тебе надо?

Я не уверен, что когда-либо слышал, чтобы Хендрикс сказал законченное предложение, тем более, несколько предложений. На меня это подействовало дезорганизующе, все равно, как если бы Мистер внезапно научился самостоятельно открывать консервы с кошачьей едой. Меня потребовалась секунда, чтобы справиться с подобным интеллектуальным ударом.

— Ммм, — протянул я. — Я хочу…

Я понял, как паршиво это прозвучит, поэтому стиснул зубы и быстро сказал:

— Я хочу помочь твоему боссу.

На стене что-то щелкнуло, ожил аудиоспикер. Женский голос сказал:

— Пусть чародей поднимется.

— Ты уверена? — прорычал Хендрикс.

— Пусть поднимется. Вампир останется внизу.

Хендрикс проворчал что-то и кивнул.

— Туда и вверх по лестнице, Дрезден. Двигайся.

— Гарри, — негромко позвал Томас.

Хендрикс направил на него дробовик.

— Не ты, красавчик. Ты остаешься здесь. Или вы оба уйдете.

— Все нормально, — спокойно сказал я брату. — Я чувствую себя лучше, если кто-то, кому я доверяю, наблюдает за дверью. На тот случай, если еще что-нибудь обнаружится. — Глазами я указал на лес, где, как сказал Томас, что-то скрывалось.

Он кивнул головой.

— Всегда пожалуйста, — он прислонился к стене, легкомысленный и расслабленный, руки остались на затылке в качестве подушки для головы.

Я прошел мимо Хендрикса. Не останавливаясь и не оглядываясь, я сказал:

— Осторожнее с оружием. Оно может причинить боль, и тебе это не понравится, Хендрикс.

Хендрикс меня проигнорировал. У меня было чувство, что это его самая сильная уловка при разговоре.

Я пошел вверх по лестнице, отмечая разные мелкие детали. Во-первых, ковер был еще более дешевым, чем мой, что по какой-то неясной причине придало мне уверенности. Во-вторых, на нем были пятна крови. И довольно много.

Поднявшись по лестнице, я обнаружил их еще больше, включая длинное кровавое пятно на одной из стен. Я пошел вдоль него к одной из трех спален на верхнем этаже дома. Там я на секунду замер и постучал в дверь.

— Входи, Дрезден, — сказал женский голос.

Я вошел.

Мисс Гард лежала в кровати. Кровать оттащили к окну так, чтобы она могла смотреть из него. Рядом лежала тяжелая винтовка, марку которой я не узнал. Деревянная ручка двустороннего боевого топора была прислонена к кровати в пределах досягаемости ее руки. Гард была белокурой, высокой, спортивной и, хотя она не была красива, она была поразительной женщиной атлетического телосложения с ледяными синими глазами и какой-то изюминкой.

Она была вся в крови.

Она была пропитана кровью. Как и кровать под ней. Рубашка была расстегнута, открывая черный спортивный лифчик и длинную рану, которая тянулась через весь живот чуть ниже пупка. Гладкие серо-красные тягучие петли немного высовывались из раны.

Мой желудок скрутило, и я отвел взгляд.

— С ума сойти, — сказала мисс Гард тихим и хриплым голосом, ее лицо покрывала восковая бледность. — Можно подумать, что ты никогда не видел такого раньше.

— Такого не видел, — ответил я и заставил себя говорить непринужденно. — Сегодня я первый раз столкнулся с кем-то, кто выглядит хуже, чем я.

Она выдавила на мгновение утомленную улыбку.

— Тебе нужен врач, — сказал я.

Она покачала головой.

— Нет.

— Да, — сказал я. — Нужен. Я удивлен, что ты вообще еще не истекла кровью. Подумай об этом, а то Монок Секьюрити придется искать тебе замену.

— Не придется. Со мной все будет отлично. У компании очень хороший пакет здравоохранения. — Она подняла с кровати маленький тюбик чего-то, похожего на сверхпрочный клей для моделирования. — Это не первый раз, когда мне выпустили кишки. Не очень забавно, но я справлюсь.

— Проклятье, — сказал я, искренне впечатленный. — А они нанимают еще работников?

Вопрос вызвал другую слабую улыбку.

— Ты совсем не похож на служащего.

— Просто я не люблю подчиняться, — пояснил я.

Гард устало покачала головой.

— Как ты нас нашел?

— Деметра, — ответил я.

Она подняла золотую бровь.

— Я полагаю, что не должна удивляться. Хотя я предупреждала его. Он слишком доверчив.

— Марконе? Слишком доверчив? — Я вытаращил на нее глаза. — Леди, вы можете открыть собственную лигу параноиков.

— Это не паранойя, только практический опыт. Безопасный дом не безопасен, если о нем еще кто-то знает. — Она опустила руки вниз и нажала окровавленными пальцами, мягко проталкивая сизые петли назад в рану, полную запекшейся крови. Даже шипя от боли, она не позволила такой мелочи, как торчащие наружу внутренние органы, мешать беседе. — Вы угрожали ей?

— Хммм. Главным образом я сказал ей, что помогу Марконе.

Она сняла крышку с тюбика и выдавила часть клея на ту сторону раны, где она сумела засунуть кишки внутрь. Место немного кровоточило. Я заметил, что несколько дюймов раны были уже стянуты и края запечатаны вместе.

— Ты дал ей слово? — спросила Гард.

— Мм, да, но… — я не мог больше это видеть. — Слушай, ты не можешь не делать этого, пока мы говорим? А то мне трудно сосредоточиться на беседе.

Она прижимала края раны друг к другу, хрипло ругаясь на незнакомом мне языке.

— Ты знаешь, — спросила она, — что этот вид клея изначально разрабатывался для экстренного наложения шва в боевых условиях?

— Ты хочешь узнать, что я сегодня ел на завтрак? — парировал я.

— Я не знаю, правильно ли я делаю, — продолжала она. — Я видела это в кино. С… черт возьми, с оборотнями.[31] — Она выдохнула и медленно убрала руки от раны. Еще пара дюймов плоти были теперь схвачены клеем. Выглядела Гард ужасно, лицо, перекошенное болью, посерело.

— Да, Дрезден, почему ты ищешь Марконе?

— Сокращенная версия? Пострадает моя задница, если я этого не сделаю.

Она бросила на меня косой взгляд.

— Это личное?

— В значительной степени. Если хочешь, я могу дать тебе слово.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет… В твоем слове я не сомневаюсь. Это всегда … хорошо. — Она закрыла глаза от боли и несколько секунд лежала, тяжело дыша. — Но мне нужно от тебя кое-что другое.

— Что?

— Белый Совет, — прохрипела она. — Я хочу, чтобы ты призвал Белый Совет к тому, чтобы вернуть Марконе.

Я заморгал.

— Ммм. Что?

Она скривилась и начала упаковывать следующую пару дюймов кишечника назад в живот.

— Соглашения были нарушены. Нужно послать вызов. Вызвать эмиссара. Как у стража, — она задохнулась на мгновение и выдавила новую порцию клея на новое место, — у тебя есть право сделать вызов.

Ее пальцы ослабли, и рана резко открылась снова. Гард побелела от боли.

— Черт возьми, Сигран,[32] — сказал я, больше потрясенный ее болью, чем ее условием, и подошел помочь. — Убери руки отсюда. — Когда она их убрала, мне удалось закрыть рану даже немного больше, давая клею шанс связать разорванную плоть.

Она попробовала улыбнуться мне.

— Мы … мы хорошо поработали вместе на фестивале пива. Ты — профессионал. Уважаю таких.

— Держу пари, что ты это говоришь всем парням, которые склеивают тебе живот.

— Созови Совет, — снова попросила Гард. — Пошли вызов.

— У меня есть идея получше, — сказал я. — Скажи мне, где Марконе, я пойду, заберу его и привезу домой. И на том все и закончится.

Она начала зажимать следующий кусочек раны, пока я ждал с клеем.

— Так просто не получится. Я не знаю, где он.

Я уловил смысл.

— Но ты знаешь, кто его захватил.

— Да. Другие, подписавшие Соглашение, так же, как Марконе. У меня нет никакой власти бросить вызов их действиям. Но ты можешь. Ты можешь вытащить их на свет, организовать протест остальных членов Соглашения.

— О, безусловно, — сказал я, выдавливая больше клея. — Совет ужасно любит, когда один из самых молодых участников втягивает всю организацию в борьбу, которая не относится к основной работе.

— Ты бы знал, не так ли? — прохрипела Гард. — Это ведь не первый раз случилось.

Я скрепил рану клеем.

— Я не могу, — ответил я ровно.

Она дышала слишком быстро, слишком трудно. Но что я мог? Только держать рану закрытой.

— Неважно, что ты … хххх … говоришь. Потом … твоя задница все равно пострадает.

Я нахмурился и медленно убрал руки, удостоверяясь, что рана не разойдется. Мы заклеили последние несколько дюймов, и рана больше не зияла разверстыми краями.

— Не могу этого отрицать, — согласился я. Потом глянул на нее, прищурясь. — Кто это? — спросил я. — Кто из подписавших Соглашение захватил Марконе?

— Ты их уже встречал однажды, — сказала Гард.

Внезапно снизу закричал Томас.

— Гарри!

Я крутнулся к двери, и в это время окно позади меня взорвалось брызгами стекла. Осколки отскочили от моего защищенного колдовством кожаного плаща, но я почувствовал пару горячих жал, когда кусочки стекла порезали мне шею и ухо. Я попытался повернуться и ощутил, как что-то летит мне в лицо. Левой рукой я отбил нападение в сторону и неловко отпрыгнул назад от злоумышленника.

Тот приземлился на кровать, одной ногой прямо на раненый живот беспомощной Гард. Это было существо размером чуть больше ребенка, красно-черное, неопределенно-гуманоидное по форме, но покрытое хитином насекомого. Его фасеточные глаза были слишком большими для головы, а руки заканчивались зазубренными клешнями, как у богомола. Перепончатые крылья трепетали за спиной, производя низкое и невыносимое гудение.

И это было еще ничего.

Его глаза мерцали внутренним огнем, оранжево-красным жаром, а прямо над ними располагался другой набор глаз, они горели болезненно-зеленым светом, мигали и двигались независимо от первой пары. На хитине лба насекомого горел ангельский знак.

Я внезапно ужасно пожалел о том, что мой посох находится на расстоянии двадцати футов вниз по лестнице. В смысле пользы это все равно, что на Луне.

И только я об этом подумал, как Рыцарь Почерневшего Динария открыл свою инсектоидную пасть, издал вызывающий вопль гнева и бросился мне в лицо.

Глава 13

Однажды в моей жизни уже случалось, что меняющий форму одержимый демоном маньяк врывался в окно, пытаясь вырвать мне лицо. Он меня тогда сильно и неприятно удивил.

Но те времена уже прошли.

Я провел несколько лет на разных краях сверхъестественной войны между Белым Советом волшебников и Вампирской Коллегией. И за эти годы я здорово поднатаскался. Волшебники, которые идут на битву, не подготовившись, имеют склонность не возвращаться домой. Хуже того, люди, полагающиеся на их защиту, тоже сильно страдают.

Второе самое важное правило боевого колдовства: не позволяйте им дотронуться до вас.

Говорим ли мы о вампирах или людоедах или каких-то других чудовищах, большинство из них может сотворить с вами самые отвратительные вещи, если подпустить их достаточно близко для прикосновения. И это на моем носу прошлой ночью отлично продемонстрировал самый маленький член клана граффов.

Первое правило боевого колдовства также очень простое: подготовьтесь.

Чародеи, потенциально, обладают огромной властью над всем, что может явиться незваным. Но мы должны быть готовы воспользоваться этой властью. Проблема состоит в том, что те, кто являются незваными, тоже об этом знают, поэтому их основная тактика — внезапная засада. Волшебники могли бы жить долго, но не всегда выдерживают неожиданную проверку. Так что нужно думать заранее, чтобы действовать быстро, когда станет жарко.

Я научился быть готовым и учил молодых, менее опытных волшебников быть так же готовыми к любой ситуации. К такой, например, как эта.

Моток стальной цепи, который я держу в кармане плаща, вышел гладко, стоило только потянуть за него, потому что я много практиковался. Другим ее концом я хлестнул богомола по лицу.

Это существо, конечно, было быстрее меня. Они всегда быстрее. Его клешни зацепили конец цепи, челюсти перехватили, и существо выдернуло ее из моих рук рывком верхней части тела быстрее мысли.

И это было очень хорошо, нет, на самом деле. У богомола не было времени, чтобы заметить две важные детали: во-первых, цепь была полностью покрыта медью.

Во-вторых, к другому концу был присоединен стандартный электрический штепсель.

Я щелкнул пальцами у самой стены и рявкнул:

— Galvineus!

Штепсель рванулся и змеиным броском воткнулся в розетку.

Свет замерцал и стал тусклым. Динарианец резко прыгнул вверх и упал, безумно дергаясь, пораженный током. Электричество вынудило мускулы в челюстях и клешнях сокращаться, и существо не могло выпустить цепь. Вонючий дым повалил из щелей в его хитиновом панцире.

— Чародей! — крикнула Гард, задыхаясь, схватила деревянную ручку топора и слабо бросила его мне. Я услышал снизу крик и грохот выстрелов. Но все это я отметил мимоходом, незначительная информация. Все, что имело значение для меня, было на расстоянии вытянутой руки.

Топор подпрыгнул и ударился мне в ногу, только мой плащ не позволил ему меня ранить. Я поднял топор, — Христос, какой он тяжелый! — отступил назад и обрушил его вниз на динарианца, словно желая разрубить бревно.

Топор пробил грудную клетку динарианца и застрял в ней. Конвульсии существа вырвали оружие из моих рук и штепсель из розетки.

Голова богомола дернулась ко мне, он страшно кричал. Топор вывалился и, падая, ударил его по ногам.

— Пригнись! — прохрипела Гард.

Я бросился в сторону и на пол.

Раненая женщина разрядила свою винтовку в богомола, стреляя от бедра с расстояния приблизительно в три фута. Две или три секунды воющего грохота.

Словами не передать, как вокруг было грязно. Достаточно будет сказать, что для того, чтобы все вычистить, проще будет ободрать и вновь отделать стены, пол и потолок.

Гард задохнулась, задрожала, прижав руки к животу, из пальцев выскользнула пустая винтовка.

Я подошел к ней и поднял на руки, пытаясь не задевать живот. Она была тяжелой. Конечно, не как борец сумо или еще кто, но в ней было шесть футов роста без каблуков и мускулов больше, чем обычно. Она ощущалась примерно такой же тяжелой, как Томас. Я закряхтел от усилия, перехватил ее покрепче и пошел к двери.

Гард издала короткое каркающее хныканье, из раны хлынула кровь. От ее боли у меня самого что-то неприятно закололо в животе. Ее глаза закатились. Чтобы превысить порог боли Гард, надо было сделать немало, но, похоже, динарианцу со своим неуместным визитом это удалось.

Этот день уже не мог стать хуже.

Пока разбрызганная масса, которая была динарианцем, не начала дрожать и двигаться.

— О, ты, должно быть, шутишь! — воскликнул я.

Где только что было одно существо, теперь были тысячи маленьких богомолоподобных существ. Они все начали собираться в центре комнаты в две кучи, которые постепенно начинали принимать форму инсектоидных ног.

Дробовик внизу загрохотал снова, и топот бегущих ног стал ближе.

— Гарри! — прокричал Томас. Он появился на нижней площадке лестницы с мечом в руке, в то время как я поспешил наружу, неся Гард.

— У нас была интересная компания! — сообщил я и начал спускаться по лестнице так быстро и аккуратно, как только мог.

— Я думаю, что здесь их еще три штуки, — сказал Томас, спускаясь за мной. Он быстро, но внимательно осмотрел Гард. — Святое дерьмо.

На полу холла лежал труп. Это существо было черным, пушистым и большим, что-то большее о нем я сказать не мог. Четыре пятых его головы отсутствовало и, по-видимому, было размазано по всей противоположной стене. Его внутренности были разбросаны по обе стороны от его тела, от них поднимался пар, хорошо заметный в холодном воздухе, проникающем сквозь разбитую входную дверь. Хендрикс присел в затененной гостиной комнате с дробовиком, прикрывая лестничную площадку.

Что-то проскребло по половицам потолка над нами.

— Что это? — спросил Томас.

— Гигантский демон-богомол тащит себя по полу.

Томас прикрыл глаза.

— Я так предполагаю, — сказал я.

— Как она? — прорычал Хендрикс.

— Не особо хорошо, — ответил я. — Здесь нельзя оставаться. Тут невозможно обороняться, ведь даже порога нет,[33] чтобы его заговорить. Надо уходить.

— Ее нельзя двигать, — сказал Хендрикс. — Она может умереть.

— Если ее не двигать, она точно умрет, — возразил я. — И мы тоже.

Хендрикс уставился на меня, но спорить не стал.

Томас уже сунул руку в карман. Он был напряжен, его глаза беспокойно рыскали, видимо, в попытке отследить все, что он слышал снаружи. Он вытащил брелок-ключи от машины и зажал его в зубах. В одну руку он взял саблю, в другую — своего монстра Десерт Игл и начал мурлыкать «Фрогги пошел на свидание» одним дыханием.

Гард медленно расслабилась, голова склонилась. Мне стало трудно держать ее устойчиво.

— Хендрикс, — позвал я, кивая на Гард.

Без слов он отложил дробовик и взял женщину на руки. Я видел его глаза, когда он это делал, в них были беспокойство и страх, и не за себя. Он взял ее очень мягко, вот уж никогда бы не подумал о нем такое, и проворчал:

— Откуда я знаю, что вы не бросите нас? Что не дадите им разорвать нас, а сами в это время не сбежите?

— Ниоткуда, — ответил я коротко, подбирая посох. — Оставайся, если хочешь. Эти твари убьют вас обоих, это я тебе гарантирую. Или можешь рискнуть с нами. Тебе решать.

Хендрикс впился в меня взглядом, потом мельком взглянул на женщину, лежащую без сознания на его руках, и его непрошибаемый угрюмый вид исчез. Он кивнул.

— Гарри? — спросил Томас. — Как ты собираешься это сделать?

— Мы движемся прямо на твой нефтяной танкер, — ответил я. — Самым коротким маршрутом между двумя пунктами. Это все.

— Они следят за дверью, — сказал Томас.

— Надеюсь, что так.

— Хорошо, — сказал он, закатывая глаза. — Раз у нас такой план.

Шаги наверху пересекли пол и замерли у верхней площадки лестницы.

Оружие Томаса повернулось в ту сторону. Я не поворачивался. Я прикрывал дверной проем.

Голос, похожий на расстроенные скрипичные струны, по которым скользит гниющая кобра, дрейфовал вниз по лестнице.

— Чародей.

— Я слышу тебя, — сказал я.

— Эта ситуация могла бы быть решена без дальнейшего конфликта. Вы согласны вести переговоры?

— Почему нет, — ответил я, не отворачиваясь от двери.

— Вы даете мне гарантию безопасности?

— А ты?

— Я даю вам слово, — ответил голос.

— Хорошо, — сказал я и снизил голос до практически беззвучного шепота, я был уверен, что только Томас сможет это услышать. — Следи за ними. Они предпримут что-нибудь другое, как только получат второй шанс.

— Зачем давать им возможность? — пробормотал Томас.

— Может, удастся узнать что-то важное. Гораздо труднее расспрашивать трупы. Поменяйся со мной.

Мы поменялись местами. Я держал посох направленным на лестницу, по которой немного спустился демон-богомол. Существо присело на самой верхней ступеньке так, чтобы видеть холл. Оно выглядело ничуть не хуже, чем до близкого знакомства с винтовкой Гард.

Богомол наклонил голову практически горизонтально движением жутким и чуждым, сначала в одну сторону, потом в другую, продолжая смотреть на нас. Потом его живот поднялся. Секунду я думал, что бы это значило, и тут желто-розовая слизь начала вытекать из его рта. Через мгновение он поднял свои клешни- когти, схватил себя за голову и отогнул ее движением странно знакомым, так расправляют воротник водолазки. Человеческое лицо появилось из слизи, в то время как щиток расколотой головы болтался на ее груди и верхней части спины.

Динарианец был похож на девушку приблизительно пятнадцати лет, только ее волосы нарушали образ, они были серебристо-серые, короткие и почти приклеенные к черепу. У нее были огромные великолепные зеленые глаза, сердцевидное лицо и тонкий заостренный подбородок. Ее кожа была бледной и чистой, скулы высокие и все черты лица прекрасные и симметричные. Второй набор зеленых глаз и символ ангельского подлинника все еще слабо пылали у нее на лбу.

Она медленно улыбнулась.

— Я не ожидала цепи. Я думала, что ваше оружие — огонь и энергия.

— Ты стояла на человеке, — сказал я. — У меня не было желания жечь ее или взрывать.

— Глупо, — пробормотала девочка.

— Я все еще здесь.

— Но и я тоже.

— У тебя есть пять секунд, чтобы перейти к гребаной основной теме, — сказал я. — Я не собираюсь трепаться с тобой, в то время как твои приятели занимают позицию.

Девочка-богомол сузила глаза. Глаза на ее лбу тоже прищурились. Очень жутко. Она кивнула в сторону Хендрикса и Гард.

— У меня дело к ним. Не к вам, о Страж Белого Совета. Отдайте их мне. Вы можете уехать с миром. Как только они будут мертвы, я соберу моих соотечественников, и мы покинем город без всякого вреда любым невинным.

— А что, если они нужны мне живые? — проворчал я.

— Если вы желаете, я могу подождать, пока вы не допросите их.

— Да, это именно то, чего я хочу: чтобы ты стояла у меня за спиной.

Она подняла коготь.

— Я даю вам свое торжественное слово. Никакого вреда не будет нанесено ни вам, ни вашему компаньону.

— Заманчиво, — сказал я.

— Хотите, я добавлю материальную награду? — спросила Девочка-богомол. — Я заплачу вам двести тысяч наличными.

— С какой это стати?

Она пожала плечом.

— Я в ссоре с выскочкой Бароном и его подданными, а не с Белым Советом. Я предпочла бы продемонстрировать свое уважение Совету, вместо того, чтобы вызвать нежелательные прения с ним по поводу вашей смерти.

— Угу.

Ее улыбка стала более тонкой.

— Если вы захотите, я могла бы развлечь вас, как только дело будет сделано.

Я коротко хохотнул.

— О, — сказал я, все еще смеясь. — О-о-о, это забавно.

Она мигнула и уставилась на меня, не понимая.

Выражение ее лица заставило меня смеяться еще сильнее.

— Ты… ты хочешь меня… Земля и небо! Ты думаешь, я не знаю, что случается с партнером богомола, как только дело сделано.

Она обнажила свои зубы во внезапном приступе гнева. Они были блестящие и черные.

— Ты хочешь, чтобы я доверял тебе, — продолжал я, все еще смеясь, — и ты думаешь, что посулишь мне все удовольствия, и некая часть моего тела решит вместо меня? Боже, это так мило, я сейчас посажу тебя в карман и возьму с собой.

— Не отказывайте мне в том, что является моим, чародей, — проскрипела она. — Так или иначе, я их получу. Заключите со мной договор. Я буду соблюдать его.

— Да, — сказал я. — Я видел, как ваши люди соблюдают договоры. Позволь мне сделать тебе встречное предложение. Отдай мне Марконе в целости и сохранности и можешь выезжать из города хоть сейчас, и я позволю тебе жить.

— Предположим, мы примем ваше предложение. Почему я должна верить, что вы позволите нам уехать с миром?

Я слабо улыбнулся и спокойно перефразировал мертвого друга.

— Потому что я знаю, чего стоит ваше слово, динарианец. А вы знаете, чего стоит мое.

Мгновение она пристально смотрела на меня. Потом сказала:

— Мне нужно посоветоваться с моими компаньонами, я вернусь через пять минут.

Я слегка наклонил голову. Она возвратила жест и помчалась вверх по лестнице, исчезнув из вида. Где-то наверху разбилось стекло.

И тут же красно-черное пятно ринулось вниз по лестнице к нам одновременно с хором адских воплей снаружи.

Предательство не дает нужного результата, когда другой человек ожидает его. У меня было колдовство, готовое к работе в ту же секунду, когда она вернулась. Девочка-богомол не успела добраться до низа лестницы, когда я указал на нее своим жезлом и прорычал:

— Forzare!

Молоток чистой кинетической энергии ударил в нее. Она полетела обратно тем же путем, которым пришла, достигла вершины лестницы и вылетела через стену дома со страшным хрустом.

И времени больше не осталось. Нечто прибыло сквозь дверной проем и было встречено мечом и пистолетом Томаса. Мне некогда было долго смотреть на это, но на меня успели произвести впечатление спиральные рога и зеленая чешуя. Я сосредоточился на своем желании, указал жезлом на переднюю стену дома и пробормотал, «Forzare», посылая медленный импульс движения. Я позволил ему сначала нажать на переднюю стену дома, а затем вложил туда больше энергии, создавая единую ударную поверхность.

Потом я отошел и действительно ударил, ревя «Forzare!» во всю силу легких. Я вложил все, что имел, во взрыв энергии, ударившей в только что созданную мной пластину силы. Громкий звук сопротивляющегося дерева и стали, и вся передняя стена дома словно взорвалась, полностью открывая свою структуру.

Выли демонические голоса. Я повернулся и увидел, что Томас использовал отвлекший всех момент в своих интересах и машет саблей, словно косой,[34] превращая своего противника в ленты. Обрубленный динарианец кричал от боли.

— Черт возьми! — заорал Томас на меня. — Там совершенно новый автомобиль!

— Перестань скулить и иди! — крикнул я, облекая слова в действие. Передняя стена дома осела, словно приливная волна, и рассыпалась в маленький океан щебня, покрывая капот Хаммера. Где-то глубоко под щебнем можно было слышать другого динарианца, пытающегося освободиться.

Мы помчались к Хаммеру и запрыгнули туда. Томас уже начал отъезжать, когда Девочка-богомол прыгнула откуда-то сверху и хлопнулась на капот Хаммера, сминая его.

— Забери меня Бог! — зарычал Томас. Он передвинул рычаг на реверс и начал двигаться назад, одновременно стреляя в Девочку-богомола. Куски тела насекомого взлетали от выстрелов вместо брызг крови, но, судя по крику, это причинило ей много боли. Она свалилась с капота и исчезла.

Томас развернул машину, и мы уехали, направляясь обратно в тяжелый снегопад.

Какое-то время в салоне стояла полная тишина, потом постепенно сердца вернулись к нормальному ритму, а питаемый ужасом порыв адреналина иссяк.

Тогда Томас сказал:

— Мне не кажется, что мы много узнали.

— Ну не скажи, — ответил я.

— То есть?

— Мы узнали, что в городе больше пяти динарианцев. Еще мы узнали, что они, подписавшие Соглашение, вполне очевидно возражают против недавнего возвышения Марконе.

Томас хмыкнул, соглашаясь.

— И что теперь?

Я устало покачал головой. То последнее колдовство меня вымотало.

— Теперь? Я думаю… — я повернул голову и посмотрел на остающуюся без сознания Гард. — Я думаю, что нужно вызвать Совет.

Глава 14

Варианты моих действий стали несколько ограничены, поскольку теперь уже не одна, а целых две сверхъестественных команды с серьезными на то основаниями гонялись за мной. В сущности, было только одно место, где я мог оставить Гард и Хендрикса, не подвергая при этом опасности жизни невинных: Церковь Ангелов Пресвятой Девы Марии.

Но я сказал Томасу везти нас к дому Карпентеров.

— Я все-таки думаю, что это плохая идея, — спокойно высказался Томас. Снегоуборочные машины упорно трудились, но пока они только сдерживали наступление снега, гарантируя, что маршруты в больницы уже расчищены. Улицы в некоторых местах были похожи на траншеи Первой мировой войны, снег накопился просто какими-то брустверами с обеих сторон.

— Динарианцы знают, что мы используем церковь как явочную квартиру, — сказал я. — Они будут наблюдать за ней.

Томас пробурчал что-то и глянул в зеркало заднего обзора. Гард все еще была без сознания, но дышала. Глаза Хендрикса были закрыты, рот слегка приоткрылся. Я не мог его винить. Я не стоял всю ночь, охраняя раненого товарища, но и я тоже чувствовал, что неплохо бы слегка подремать.

— Что это была за дрянь? — спросил Томас.

— Рыцари Почерневшего Динария, — ответил я. — Ты помнишь меч Майкла? С гвоздем, вмонтированным в рукоятку?

— Само собой, — сказал Томас.

— Есть еще два таких, — сказал я. — Три меча. Три гвоздя.

Глаза Томаса расширились.

— Подожди. Это те самые гвозди? От Распятия на кресте?

Я кивнул.

— Да, именно так.

— И где эти мечи? У партнеров Майкла?

— Да. А у каждого из тех динарианских типов есть серебряная монета.

— Три серебряных монеты, — сказал Томас. — Что, не так?

— Тридцать, — поправил я его.

Томас задохнулся на мгновение.

— Тридцать?

— Потенциально. Но у Майкла и других есть несколько монет, которые они сейчас охраняют.

— Тридцать сребренников, — сказал Томас, понимающе.

Я кивнул.

— В каждую монету заключен дух одного из Падших ангелов, он заперт внутри в ловушке. Кто обладает одной из монет, может пользоваться властью Падшего ангела. Они используют эту власть, например, для превращения в те формы, которые мы видели, могут излечивать раны, в общем, полный комплект.

— Такие крутые?

— Сертифицированный ночной кошмар, — ответил я. — Многие из них живут достаточно долго, чтобы развить в себе неплохие способности к волшебству.

— Ха, — сказал Томас. — Тот, который вломился через дверь, не походил на такого задиру. Уродливый, это да, но не Супермен.

— Может, тебе просто повезло, — предположил я. — Пока у них есть монета, их почти невозможно убить.

— А, — сказал Томас. — Ну, это все объясняет.

— В смысле? — спросил я.

Томас сунул руку в карман штанов и вытащил серебряную монету размером чуть больше никеля,[35] почерневшую от времени за исключением очертания единственного символа, чисто сияющего сквозь тусклость.

— Вот это вылетело из Капитана Уродство, когда я его распотрошил.

— Адские колокола! — выдохнул я и отшатнулся от монеты.

Томас удивленно дернулся, и машину занесло на снегу. Он вывернул руль и восстановил управление транспортным средством, не отводя от меня глаз.

— Стоп, Гарри. В чем дело?

Я вжался в дверь Хаммера, стараясь быть настолько далеко от этой штуки, насколько позволял салон автомобиля.

— Слушай, только … только не двигайся, хорошо?

Он выгнул бровь.

— O-o-o-oкей. Почему не двигаться?

— Потому, что если эта штука коснется твоей кожи, ты проклят, — пояснил я. — Заткнись на секунду и дай мне подумать.

Перчатки. На Томасе были перчатки еще тогда, когда он перебирал шарф Жюстины. Он не коснулся монеты своей кожей или он бы уже знал, в какие неприятности влип. Хорошо. Но монета была угрозой, и я, черт возьми, небезосновательно подозревал, что сущность, заключенная в ней, и без прикосновения может влиять на физический мир вокруг себя. Вокруг полно метафизических путей, достаточно, чтобы укатясь далеко от своего прежнего владельца, так или иначе манипулировать Томасом.

Спокойно. Ее надо куда-то положить. Я начал шарить по карманам. Единственное вместилище, которое я таскал с собой, было старым мешочком от виски Королевская Корона, в нем я держал небольшой набор для игры в кости. Я высыпал их в карман и открыл мешочек.

У меня тоже была перчатка на левой руке. Моя лапа уже более-менее оправилась от ужасных ожогов, которые я получил за несколько лет до того, но все-таки еще рано было называть ее здоровой рукой. Я держал ее закрытой из любезности к тем, кто мог бы её разглядеть. Я раскрыл мешочек двумя пальцами левой руки и сказал:

— Положи ее сюда. И ради Бога, не бросай и не дотрагивайся до меня этой штукой.

Глаза Томаса расширились. Он прикусил нижнюю губу и, очень осторожно двигая рукой, положил маленький безобидный диск в мешочек от Королевской Короны.

Когда монета оказалась внутри, я туго затянул завязки, и завязал их узлом. Потом открыл пепельницу Хаммера, засунул мешочек внутрь и снова ее захлопнул.

Только после этого я медленно выдохнул и снова ровно сел на свое место.

— Иисусе, — сказал Томас спокойно. Он поколебался мгновение и спросил:

— Гарри … это что, действительно так плохо?

— Это еще хуже, — ответил я. — Но я не могу придумать никаких других предосторожностей, которые можно было бы предпринять.

— Что бы случилось, если бы я этого коснулся?

— Падший, скрытая часть монеты, вторгся бы в твое сознание, — сказал я. — Он предложил бы тебе власть. Искушения. Как только ты бы втянулся, он бы установил над тобой контроль.

— Я сопротивлялся искушению и прежде, Гарри.

— О, это совсем не то, — я посмотрел на него откровенно и пристально. — Это Падший ангел, а ты человек. Ему тысячи и тысячи лет. Он знает, как думают люди. Он знает, как использовать их.

Его голос стал несколько резче.

— Я происхожу из семьи, где все или демоны, или суккубы. Я думаю, мне кое-что известно об искушениях.

— Тогда ты должен знать, как он мог бы тебя зацапать, — я понизил голос и мягко сказал, — Он мог бы отпустить Жюстину к тебе, Томас. Ты мог бы снова до нее дотронуться.

Он на секунду уставился на меня, вспышка дикой тоски полыхнула где-то очень глубоко в его глазах. Потом он медленно повернулся назад к дороге, выражение его лица превратилось в нейтральную маску.

— О, — сказал он спокойно и немного погодя добавил. — Вероятно, нам нужно избавиться от нее.

— Мы так и сделаем, — ответил я. — Церковь противостояла динарианцам в течение нескольких тысяч лет. Они могут принять кое-какие меры.

Томас мельком глянул на пепельницу, затем оторвал глаза и с негодованием посмотрел на вдавленный капот Хаммера.

— Не могли они явиться шесть месяцев назад? Когда я водил бьюик.

Я фыркнул.

— Насколько же ты привержен к порядку!

— Я только что их встретил, но уже ненавижу этих парней, — отозвался Томас. — Но почему они здесь? И почему теперь?

— Без церемоний? Я сказал бы, что они утащили Марконе, чтобы доказать другим членам Соглашения, что простым смертным нет места среди нас, извращенцев, то есть сверхъестественных.

— Они члены Соглашения?

— Надо бы выяснить вот что, — ответил я. — Я сомневаюсь, что кто-то нанял их, как «Орден одержимых психопатическим демоном». Но что-то такое девочка-богомол говорила, да.

— Ну и какой отсюда вывод? Зачем им Марконе?

Я пожал плечами. Я уже сам задал себе эти самые вопросы и был в не состоянии придумать какие-либо вразумительные ответы.

— Неясно, — признался я. — Но они это сделали, по пути разрушив целое здание, они обошли или прошли через его охрану и все-таки захватили его.

— И с какого бока здесь королевы фэйри? — спросил Томас.

Я снова пожал плечами. Об этом я тоже уже себя спрашивал. Я просто ненавижу, когда меня просят ответить на мои собственные вопросы.

Мы проехали оставшуюся часть пути до дома Майкла в серо-белой тишине.

Его улица была на одном из уже расчищенных маршрутов, и мы тихо-мирно добрались до него. Сам Майкл в компании двух своих сыновей и больших лопат трудился, чтобы очистить дорогу, тротуар и подъезд от продолжающего валить снега.

Майкл внимательно посмотрел на Хаммер и поджал губы, заметив Томаса. Он что-то сказал сыновьям, что заставило их переглянуться друг с другом и уйти внутрь. Майкл спустился с дороги к моей стороне грузовика и внимательно посмотрел на моего брата, а затем на пассажиров сзади.

Я опустил стекло.

— Привет, — сказал я.

— Гарри, — отозвался он спокойно. — Какими судьбами?

— Я только что беседовал с девочкой-богомолом, — сказал я и показал ему блокнот, где я набросал ангельский символ, пока он еще был свежим в моей памяти.

Майкл глубоко вздохнул и скривился. Потом кивнул.

— У меня было такое чувство, что они могут быть в городе.

— Да? — спросил я.

Передняя дверь дома открылась, и появился большой, темнокожий человек, одетый в синие джинсы и темный кожаный жилет. На широком плече висела спортивная сумка, и одна рука небрежно отдыхала там. Он вышел в холод и снег спокойно, как будто был одет по-зимнему, и направился к нам.

Как только он оказался достаточно близко, чтобы разобрать детали, его лицо расплылось в короткой широкой улыбке. Подойдя к Майклу, он остановился.

— Гарри! — сказал он глубоким густым голосом с русским акцентом. — Мы снова встретились.

Я ответил на его улыбку.

— Саня, — ответил я, протягивая руку. Он встряхнул ее с силой достаточной, чтобы сломать кости. — Что ты здесь делаешь?

— Мимо шел, — сказал Саня и схватил горсть снега. — Я прибыл последним рейсом перед тем, как они закрыли аэропорт. Похоже, что я останусь здесь на несколько дней, — его глаза перешли с моего лица на блокнот, и приятное выражение с его лица моментально исчезло.

— Кто-то знакомый? — спросил я.

— Тесса, — ответил он. — И Имариэль.

— Вы встречались, а?

Его челюсти снова сжались.

— Тесса … рекрутировала меня. Она здесь?

— С друзьями.

Я сделал набросок символа, который я видел на почерневшем Динарии, лежащем в мешочке, и показал им.

Саня покачал головой и поглядел на Майкла.

— Акариэль, — сразу сказал Майкл.

Я кивнул.

— Он у нас тут в мешочке в пепельнице.

Майкл заморгал. Саня тоже.

— Я надеюсь, что у вас есть один из тех святых носовых платков. Я сам отнес бы его отцу Фортхиллу, но думаю, что они за ним следят. Мне нужно тихое место, где можно скрыться.

Саня и Майкл в молчании обменялись долгим взглядом.

Саня нахмурился, разглядывая моего брата.

— Кто этот вампир?

Я почувствовал, как Томас удивленно напрягся. Как правило, даже члены сверхъестественного мира не могут обнаружить вампира Белого Суда, если он не делает в это время чего-то специфически вампирского. Это естественный камуфляж для его вида, и они полагаются на него так же, как леопард на свои пятна.

Но, видимо, трудно скрыть такие вещи от Рыцаря Креста. Возможно, это часть власти, которая им дарована, или возможно это только часть индивидуальности мужчин, выбранных для такого дела, я не знаю. У меня нет четкого мнения по вопросам веры и Всемогущего, и я плаваю в этих водах с чрезвычайной осторожностью и как можно реже. Я только знаю, что плохие парни очень редко могут что-то скрыть от Рыцаря Креста, у Рыцарей есть способность к раскрытию правды.

Я встретил пристальный Санин взгляд и сказал:

— Он со мной. И именно он причина, по которой Акариэль потерял свое вместилище.

Саня, казалось, обдумывал это какое-то время, потом поглядел на Майкла, тот кивнул.

Младший Рыцарь в раздумье наморщил губы, его пристальный взгляд переместился назад.

Хендрикс проснулся, но не двигался. Он наблюдал за Саней своими внимательными глазами-бусинками.

— Женщина, — спросил Саня, хмурясь. — Что с ней?

— Ранена, — ответил я.

Что-то вроде огорчения промелькнуло на его лице.

— Да,[36] конечно. Вы не привезли бы ее сюда, если б думали, что она опасна.

— Не для тебя или меня, — сказал я. — Но у Тессы может быть свое особое мнение.

Брови Сани поднялись.

— Так это она ее ранила?

— Нет, она появилась позже.

— В самом деле, — Саня придвинулся, всматриваясь в Гард.

— Ну-ка назад, — прогрохотал Хендрикс. — Товарищ.

Саня сверкнул быстрой улыбкой и показал Хендриксу открытые ладони.

Майкл кивнул Томасу.

— Поставь грузовик у задней стены дома. Со всем этим наваленным снегом его не будет видно с улицы.

— Спасибо, Майкл, — сказал я.

Он покачал головой.

— В мастерской есть обогреватель и несколько раскладушек. Я не буду трогать с места детей.

— Я понимаю.

— В самом деле? — спросил Майкл мягко. Он слегка шлепнул по вдавленному капоту грузовика и махнул Томасу, чтобы он въезжал.

Двадцать минут спустя мы все расположились в тепле в мастерской Майкла.

Гард лежала на кушетке и спала, цвет ее лица явно улучшился. Хендрикс сидел спиной к стене возле нее, по-видимому, на часах, но уже через несколько минут он начал храпеть. Саня с помощью Молли и ее братьев готовил поесть.

Я наблюдал, как Майкл обернул монету Акариэля в чистый белый платок с вышитым на нем серебряным крестом, бормоча молитву в течение всех своих действий. Свернутый платок он уложил в простую деревянную коробку, также украшенную серебряным крестом.

— Извините меня, — сказал он. — Я должен это сделать.

— Где они держат эти штуки? — спросил Томас, когда Майкл отбыл.

Я пожал плечами.

— Какой-нибудь большой склад с гажильоном идентичных коробок, вероятно.

Томас фыркнул.

— Даже не думай об этом, — предостерег я. — Не стоит оно того.

Томас водил затянутыми в перчатку пальцами по белому шарфу.

— Да?

— Ты же видел, как эти штуки работают. Они бы управляли твоими эмоциями и самообладанием. Или подождали бы, пока ты втянешься, а потом сделали бы тебя своей марионеткой. И с Жюстиной случилось бы что-нибудь плохое.

Томас пожал плечами.

— У меня уже есть один демон в голове. Что мне еще один?

Я изучал его профиль.

— Да, у тебя уже есть один монстр в голове, — подтвердил я. — Это ей удалось пережить.

Он застыл на мгновение. Потом двинул локтем назад по стене мастерской от острого расстройства. Древесина раскололась, и в щель потянуло холодным воздухом.

— Наверно, ты прав, — сказал он унылым голосом.

— Святое дерьмо, — отозвался я. В моей голове кристаллизовалась новая идея и противным холодком спускалась по позвоночнику.

Томас слегка потер локоть.

— Что?

— У меня только что появилась действительно неприятная мысль, — я махнул в сторону опустошенных наемников Марконе. — Не думаю, что динарианцы захватили Марконе, чтобы стереть его в порошок в назидание другим.

Мой брат пожал плечами.

— А зачем бы еще им его захватывать?

Я закусил губу, живот скрутило в омерзительный узел.

— Может быть, — сказал я, — они хотят взять его на работу.

Глава 15

Томас остался присмотреть за нашими спящими красавицами, а я пошел в дом, чтобы поговорить с Майклом и Саней за кухонным столом Карпентеров.

Я раскрыл все карты. Я уже упоминал о том, что лгать Рыцарям Креста вообще нет смысла, и, кроме того, оба они были более чем достойны моего доверия. Весь рассказ занял не так уж много времени.

— Поэтому, — подвел итог я, — я думаю, что нужно действовать быстро и вырвать Марконе у них прежде, чем они вынудят его присоединиться.

Майкл хмурился, положив свои широкие искалеченные работой руки на стол перед собой.

— Почему ты думаешь, что он собирается сказать им «нет»?

— Марконе мерзавец, — ответил я. — Но он очень самостоятельный мерзавец. Он не будет работать ни на кого.

— Ты уверен? — спросил Саня, задумчиво хмурясь.

— Да, — сказал я. — Я думаю, именно поэтому они хотели захватить Хендрикса и Гард вместо того, чтобы убить их. Таким образом они могли бы вынудить его взять монету, угрожая, что убьют его людей.

— Подобная тактика используется довольно часто, — проворчал Майкл.

— Но не Тессой, — заявил Саня совершенно уверенно. — Она предпочитает находить тех, у кого уже есть серьезные причины принять монету. Она расценивает их потенциальные таланты, как вторичный фактор, главное — чтобы человек хотел.

Майкл кивнул, соглашаясь.

— Но это значит только то, что приказы отдавала не Тесса.

Саня оскалил зубы во внезапной жестокой усмешке.

— Никодимус здесь.

— Ё… — начал было я, но поглядел на Майкла и сказал не совсем то, что собирался. — Ёрничать не буду. Никодимус почти убил нас всех в последний раз, когда он был в городе, и он убил Широ.

Оба Рыцаря кивнули. Майкл склонил голову и пробормотал краткую молитву.

— Парни, — сказал я, — я знаю, что ваши внутренние убеждения велят вам стоять на вахте против сил ночи, подставлять другую щеку и так далее. Но сейчас мы имеем дело с типом, сила которого, возможно, даже возросла со времени последнего посещения. Если мы будем ждать, пока он покажется, он нас просто порвет.

— Согласен, — сказал Саня твердо. — Надо проявить инициативу. Найти и поразить змею прежде, чем она подготовится ударить.

Майкл покачал головой.

— Брат, ты забываешь нашу цель. Нас наделили властью не для того, чтобы мы могли уничтожать своих врагов независимо от того, насколько они это заслужили. Наша цель состоит в том, чтобы спасти несчастные души, пойманные в ловушку Падшим.

— Никодимус не хочет быть спасен, — сказал я. — Он полностью доволен своим сотрудничеством с демоном.

— Это ничего не меняет в наших обязанностях, — ответил Майкл. — Любой, даже Никодимус, может просить искупления независимо от того, что он сделал, пока у него достаточно дыхания, чтобы испросить прощение.

— Я так полагаю, что пара дырок в его груди вас бы удовлетворила? — спросил я его. — Ну, раз они так нужны, с большим удовольствием их обеспечу.

Саня хохотнул.

Майкл улыбнулся, но очень коротко и напряженно.

— Мое мнение такое: мы можем предпринять такие агрессивные шаги только при самых ужасающих обстоятельствах.

— Фейри стоят на краю внутренней войны, — сказал я. — Которая, вероятно, повторно разожжет войну между Советом и Вампирскими Коллегиями. И, могу добавить, в пользу плохих парней. Один из самых опасных людей, которых я когда-либо знал, может получить доступ к знаниям и власти Падшего ангела, что наделило бы их огромным влиянием в пределах Соединенных Штатов. Даже не буду упоминать серьезные личные последствия для меня, если они в этом преуспеют. — Я посмотрел на одного Рыцаря, потом на другого и поднял руку над головой, — я голосую за нападение. Кто «за»?

Майкл поймал Санину руку на полпути и мягко прижал к столу.

— Это не демократия, Гарри. Мы служим Царю небесному.

Саня нахмурился на мгновение, глядя на меня. Но потом он откинулся назад на стуле в молчаливом согласии с Майклом.

— Ты хочешь говорить с ними? — спросил я Майкла. — Ты, наверное, меня разыгрываешь.

— Я этого не говорил, — ответил Майкл. — Но я не собираюсь просто убивать их и все. Это мой выбор, Гарри. Хотя, может, и не очень хороший.

Я откинулся назад на стуле и потер лоб рукой. Там начинала зарождаться боль.

— Хорошо, — согласился я спокойно, пытаясь составить план по ходу. — Что, если … я устрою разговор? Вы могли бы скрываться поблизости, ну, как бы в резерве?

Майкл вздохнул.

— Это отчасти софистика. Ты знаешь, что они попытаются предать тебя, если увидят, что преимущество на их стороне.

— Да. И это будет их выбор. Это именно то, что тебе нужно, не так ли? Своеобразный способ работать с проблемой, давая ей возможность первого хода? При этом желательно, чтобы хороших парней было убито не очень много?

Майкл выглядел расстроенным, но кивнул.

— Прекрасно, — сказал я. — Я попытаюсь это устроить.

— Как? — спросил Саня.

— Предоставьте все мне, — сказал я и глянул на часы на стене. — Дерьмо. Я опаздываю на встречу. Могу я воспользоваться твоим телефоном?

— Конечно, — кивнул Майкл.

По пути к телефону я заметил, что в доме никого нет.

— Эй, а где все?

— Черити увезла их в другое место на несколько дней, — ответил Майкл. — Так или иначе, заниматься в таком кавардаке все равно невозможно.

— А Молли где? — проворчал я.

Майкл задумался и покачал головой.

— Не знаю. Не думаю, что она поехала с ними.

Я поразмыслил мгновение и понял, что знаю, где она. Я осмотрел кухню.

— А где вы держите вещи, которые сломались рядом с Молли? Мне кажется, они должны бы портиться направо и налево.

— Ну, кое-что в гарантийной мастерской, — ответил Майкл спокойно. — А основную массу я сам ремонтирую.

— Мне жаль.

Он улыбнулся.

— Невелика цена. Она того стоит.

Причины, по которым мне нравится Майкл, не имеют никакого отношения к мечам и борьбе со злом.

Я снял трубку и набрал Паб Мак-Энелли.

— Мак, — ответил Мак, очень лаконичный владелец паба.

— Это Гарри Дрезден, — сказал я. — Сержант Мёрфи там?

Мак что-то утвердительно проворчал.

— Дай ей пива за мой счет и скажи, что я скоро буду.

Мак проворчал «ага» еще раз.

— Спасибо, Мак.

Он повесил трубку, не говоря до свидания.

Я сделал другой звонок, и мне ответил человек со славянским акцентом и без чувства юмора. Сначала я пробормотал пароль так, чтобы никто в кухне не его услышал, но связь была настолько плохая, что в конце концов мне пришлось орать его в трубку. Этого следовало ожидать, когда на обоих концах провода по чародею.

Веселому северному другу потребовалось приблизительно десять минут, чтобы позвать к телефону нужного мне человека.

— Люччио, — ответил молодой женский голос. — Что-то пошло не так, как надо, Гарри?

— Эй! — запротестовал я. — Это самая ужасная вещь, какую можно сказать человеку, Капитан. То, что я звоню, еще не означает, что есть какие-то проблемы.

— Но в этом есть смысл, я полагаю. И почему ты звонишь?

— Ну ладно. Есть проблемы.

— Мммммм, — протянула она.

— Группа, известная как Рыцари Почерневшего Динария, похитила Барона Марконе.

— Криминального лорда, за которого ты поручился, чтобы помочь ему присоединиться к Соглашению? — спросила Люччио веселым голосом. — Какое отношение это имеет к Белому Совету?

— Эти динарианские гады тоже подписали Соглашение, — ответил я. — Подданные Марконе очень недовольны. Они попросили, чтобы я выразил официальный протест против похищения и вызвал эмиссара, чтобы решить спор.

Тикающие секунды тишины.

— Какое отношение, — повторила Люччио, и на сей раз ее голос прозвучал значительно весомее, — это имеет к Белому Совету?

— Соглашение ничего не означает, если оно не проведено в жизнь и не поддерживается, — начал объяснять я. — В конечном счете, в наших же собственных насущных интересах удостовериться, что сейчас оно поддерживается, прежде, чем прецедент будет установлен и…

— Ты мне тут чепуху не неси, — зарычала Капитан Стражей, в ее речи появился намек на итальянский акцент. — Если мы предпримем официальные шаги, это может спровоцировать войну, a войну мы просто не можем себе позволить. Все мы знаем, что Красная Коллегия уже пришла в себя. А мы и так понесли большие потери, и меньше всего нам нужен новый конфликт.

Я постарался, чтобы мой голос звучал уверенно и мрачно.

— Со мной связалась лично королева Мэб. Она настоятельно повторяла, что вмешаться было бы в наших собственных насущных интересах.

Это не было ложью в чистом виде. Я не сказал, кого я подразумеваю под словом «мы», и при определенном везении упоминание о Мэб заняло бы внимание Люччио полностью. Единственной причиной, по которой Красной Коллегии не удалось истребить нас в затяжной войне, было то, что Мэб дала Совету право проезда через области Небывальщины, находящиеся под ее контролем, позволив таким образом нам, волшебникам, быть столь же мобильными как наши противники, у которых было значительно меньше трудностей в использовании человеческих транспортных средств для маневрирования войсками.

— Иисусе! — сказала Люччо. — Она хочет забрать наше право проезда по территории Зимы, если мы не примем ее требования.

— Ну, — сказал я, — фактически она этого не сказала.

— Конечно, не сказала. Она вообще никогда ничего не говорит напрямую.

— Но при этом очень хорошо ведет свои дела, — отметил я.

— Она не занимается делами, из которых она не сможет вовремя выйти. Она запретила своим людям, а также диким феям, пересекаться с нами на этих путях, такой вот жест любезности. Все, что ей нужно сделать сейчас, это снять свой запрет для диких фей, и мы вынуждены будем ждать нападения каждый раз, когда пользуемся Путем.

— Она трусливая сука, — согласился я и скрестил пальцы.

Люччио засопела.

— Очень хорошо. Я отправлю соответствующие уведомления, чтобы подготовить одобрение Старшим Советом. Какого эмиссара ты бы предпочел?

— Архив. Мы уже работали вместе.

Люччио снова протянула «Мммм». Я услышал царапанье карандаша.

— Дрезден, — сказала она, — я не могу не подчеркнуть специально для тебя, насколько жизненно важно для нас избежать общих военных действий даже с использованием относительно маленькой власти.

Перевод: не начинай вторую войну, Гарри.

— Но, — продолжала она, — потерять пути на территории Зимы мы тоже не можем.

Перевод: безотносительно к реальности.

— Я понял, — сказал я. — Я приложу все усилия.

— Тебе нужно добиться большего успеха, — сказала Люччио глухо. — На Старшем Совете есть те, кто придерживается мнения, что твоя некомпетентность уже привела к одной войне.

Я почувствовал, как у меня вспыхнула шея.

— Если они поднимут этот вопрос, напомни им, что моя некомпетентность — единственная причина, по которой их всех не разнес на атомы новорожденный бог, — выдал я ей в ответ. — А после этого напомни им, что из-за моей некомпетентности мы наслаждаемся перемирием и можем, отчасти, восстановить свои потери. А после этого…

— Достаточно, Страж, — сказала Капитан.

Я взял себя в руки и закрыл рот.

Черт, мне надо бы сходить в отпуск. Это чудесное время.

— Я сообщу тебе, когда изучу кое-какие вопросы, — сказала Люччио и повесила трубку.

Я шваркнул трубку на рычаг, повернулся и увидел, что Майкл и Саня смотрят на меня.

— Гарри, — спокойно сказал Майкл, — ты ведь говорил с Капитаном Люччио, да?

— Ага, — подтвердил я.

— А нам ты не сказал, что Мэб угрожала разорвать соглашение.

— Этого и не было.

Майкл наблюдал за мной встревоженными глазами.

— Раз она этого не делала, значит, ты только что солгал Люччио.

— Да, — коротко подтвердил я. — Потому что мне необходима власть Совета, чтобы устроить встречу. Потому что я должен устроить встречу так, чтобы у бригады ублюдков-убийц, которые замучили Широ до смерти, был шанс доказать тебе, что они могут устроить такую дрянь еще раз.

— Гарри, если Совет узнает, что ты ввел их в заблуждение…

— Они, вероятно, обвинят меня в измене, — закончил я за него.

Майкл поднялся со своего места.

— Но…

Я ткнул в его сторону пальцем.

— Чем дольше мы тянем время, тем дольше эти гады остаются в городе, и тем дольше наемные убийцы Лета гоняются за мной и выше вероятность того, что пострадают невинные люди. Нужно работать быстро, и лучший способ заставить шевелиться Совет — позволить ему думать, что его собственная задница скоро начнет гореть.

— Гарри… — начал Майкл.

— Не надо, — оборвал я. — Не надо толкать мне речь об искуплении и милосердии и о том, что все заслуживают второго шанса. Я полностью за то, чтобы делать правильные вещи, Майкл. Ты это знаешь. Но сейчас не то время.

— Разве правильно так делать только потому, что мы спешим? — спросил он мягко.

— Даже ваша Книга говорит, что для всего свое время, — ответил я. — Время, чтобы жить, и время, чтобы убивать.

Майкл перевел взгляд с меня на угол возле черного входа, где его Амораккиус, с плоской в стиле крестоносцев рукоятью в оплетке из проводов, отдыхал в скромных кожаных ножнах.

— Это не так, Гарри. А что они могут сделать, я видел гораздо больше тебя. Я не теряюсь перед боем с ними, если приходится это делать.

— Они уже взорвали здание и попытались убить меня, при этом твои собственные дети попали под перекрестный огонь. Этого все еще не достаточно?

Вместо ответа Майкл покачал головой, поднял Амораккиус и пошел в дом.

Я смотрел ему вслед и тихо рычал.

— Ты смутил его, — сказал Саня.

Я поглядел на темнокожего Рыцаря.

— Что?

— Ты смутил его, — повторил Саня, — тем, что ты сделал.

— Что сделал? Наврал Совету? У меня не было другого выбора.

— Но ты это сделал, — спокойно констатировал Рыцарь. Он поднял с пола рядом с собой спортивную сумку и вытащил длинную саблю, старое оружие конницы, Эспераккиус. Гвоздь, вделанный в рукоятку, давал понять, что это брат меча Майкла. Саня начал осматривать лезвие. — Тебе, возможно, просто придется напасть на них.

— Одному? Я больной, но не настолько.

— Он твой друг. Он пошел бы с тобой. Ты это знаешь.

Я покачал головой.

— Он мой друг. Точка. Друзей не подставляют.

— Точно, — подтвердил Саня. — И вместо этого ты поставил под удар свою собственную жизнь, чтобы защитить его убеждения. Ты рискуешь своим телом, чтобы сохранить его сердце. — Он достал гладкий точильный камень и начал ровнять лезвие сабли. — Я думаю, он считает это весьма жертвенным поступком.

— Я так поступил не по этой причине, — сказал я.

— Конечно не по этой. И он это знает. Для него это нелегко. Обычно это он защищает других и платит цену, которую требуют.

Я вздохнул и поглядел вслед Майклу.

— Я не знаю, что еще мне придется сделать.

— Да, — согласился Саня. — Но еще он за тебя боится. — И замолчал, камень продолжал скользить вдоль лезвия меча.

— Ничего, если я спрошу тебя кое о чем? — задал я вопрос.

Мужчина продолжал точить меч твердой рукой.

— Пожалуйста.

— Ты как-то необычно отреагировал, когда упомянули имя Тессы, — сказал я.

Саня посмотрел на меня долгим взглядом, в его глазах ничего нельзя было прочитать, пожал плечом и вернулся к работе.

— Она ошиблась с тобой?

— Едва ли она замечала меня. Или говорила со мной, — ответил Саня. — Для нее я был только служащим. Еще одно лицо. Ее не заботило, кем я был.

— А другая? Та, что тебя привлекала.

У него дернулся подбородок.

— Ее звали Розанна.

— Это она ошиблась, — сказал я.

— Зачем тебе это?

— Затем, что когда ты говоришь о ней, твое лицо говорит, что с тобой она ошиблась.

Он коротко улыбнулся.

— Ты знаешь, сколько черных людей живет в России, Дрезден?

— Нет. То есть, я думаю, что очень немного.

Саня остановился на середине движения и поглядел на меня, выгнув бровь.

— Да, — подтвердил он сухим тоном. — Мягко говоря.

— Не столько, сколько в Штатах, я думаю.

— Для Москвы я выглядел очень и очень странно. А если я выезжал в какие-нибудь меньшие города, то нужно было быть осторожным на оживленных улицах. Я мог вызвать автомобильные аварии, потому что водители переставали следить за дорогой, уставившись на меня. Буквально. Множество людей в той части мира никогда не видели черного человека собственными глазами. Сейчас нас таких становится больше, не намного, но больше, а тогда я был вообще один, обезьяна, монстр. Ненормальный.

Я начал понимать.

— Все это должно было заставить молодого человека слегка недолюбливать весь мир.

Он возвратился к заточке меча.

— О да.

— Итак, когда ты говоришь, что Тесса предпочитает брать новичков, которые, как она знает, будут сами стремиться принять монету …

— Я говорю на основании опыта, — подтвердил Саня, кивая. — Розанна была всем, о чем только мог мечтать злой, бедный, отчаявшийся молодой человек. Красивая. Сильная. Чувственная. И ей было неважно, какой у меня цвет кожи. — Саня покачал головой. — Мне было шестнадцать.

Я вздрогнул.

— Да. Хороший возраст для того, чтобы принимать действительно плохие решения. Я тоже знаю это по опыту.

— Она предложила мне монету, — продолжил Саня. — И я взял ее. И в течение пяти лет существо, известное как Магог, Розанна и я путешествовали по миру, потворствовали себе в любых пороках, которые только может вообразить молодой человек, и … повиновались командам Тессы, — он покачал головой и поглядел на меня. — К концу того времени, Дрезден, я уже был просто животным, ходящим вертикально. О, у меня были мысли и чувства, но все они были рабами моих желаний. Я сделал много вещей, о которых я не… — Он прервался и отвернулся от меня. — Я сделал много…

— Она манипулировала тобой, — сказал я спокойно. — Розанна. Она провоцировала тебя, вроде как попробовать наркотик, верно? Один маленький шаг за один раз. Развращая тебя и позволяя Падшему взять на себя управление.

Он кивнул.

— И все это время я даже об этом не подозревал. Я думал, что она просто заботилась обо мне так же, как я заботился о ней, — он слабо улыбнулся. — Понимаешь, я никогда не утверждал, что я очень сообразительный.

— Кто разбудил тебя? — спросил я его. — Широ?

— В некотором смысле, — ответил Саня. — Широ вел Тессу по одному из ее дел в … Антверпене, кажется. Она приехала, ворвалась в квартиру Розанны в Венеции, она была в ярости. У нее с Розанной были разногласия, которые я никогда полностью не понимал, но, когда мне приказали уехать, я остался послушать их разговор. И я услышал то, что Розанна на самом деле чувствует ко мне, услышал, что она говорит Тессе обо мне. И я наконец понял, каким я был идиотом. Я бросил монету в канал и никогда не оглядывался назад.

Я посмотрел на него.

— Это, наверное, было трудно.

— Вся моя жизнь была, как снежок в аду, — ответил Саня бодро. — Хотя метафору, возможно, следует перевернуть. В то время я считал, что мое действие эквивалентно самоубийству, так как Тесса могла запросто разыскать меня и убить. Но Широ следил за ней в Венеции и вместо нее меня нашел он. Майкл, не чикагский Майкл, другой, встретил нас на Мальте и принес Эспераккиус, предлагая мне шанс работать против того зла, которое я помог создать. Так я стал рыцарем. Хорошая работа. Много путешествий, много интересных людей, вообще всегда что-то новенькое.

Я покачал головой и засмеялся.

— Такая же, но положительная круговерть.

— Ну, разница есть, — сказал Саня просто, но весомо. — А как ты, Дрезден? Ты обдумал возможность поднять Фиделаккиус? Присоединиться к нам?

— Нет, — ответил я ровно.

— Почему нет? — спросил Саня, его тон был рассудительным и спокойным. — Ты знаешь, за что мы боремся. Ты знаешь, какую пользу мы приносим другим. Твои побуждения сродни нашим: защищать тех, кто не может защитить себя сам, вставать против сил насилия и смерти, когда они возникают.

— Я не могу сказать, что я верю в Бога, — сказал я.

— Так и я агностик, — ответил Саня.

Я фыркнул.

— Адские колокола. Скажи мне, как это может быть. Ты носишь святой меч и общаешься с ангелами.

— У меча есть власть, это верно. Существа, с которыми едина эта власть … да, несколько ангельские. Но я встречал много странных и могущественных вещей с тех пор, как поднял меч. Если бы ты назвал их пришельцами вместо ангелов, то это значило бы только то, что я рука об руку работал с сильными существами. И не обязательно это те самые силы Небес или тот самый Создатель, — Саня усмехнулся. — С философской точки зрения все это очень интересно, все так, но я не готов это обсуждать. То, что мы делаем — достойно, безотносительно вопросов веры, религии или Бога.

— Не буду с этим спорить, — допустил я.

— Так скажи мне, — попросил Саня, — почему ты не готов поднять меч?

Я позволил себе секунду поразмышлять и ответил:

— Потому что это не для меня. И Широ сказал, что я пойму, кому его отдать.

Саня пожал плечами, а потом кивнул головой, уступая.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Мы могли бы использовать власть Фиделаккиуса в этом конфликте. Мне жаль, что Широ теперь с нами нет.

— Хороший человек, — согласился я спокойно. — Он был королем, ты знаешь?

— Я думал, что ему просто нравится музыка Короля.

— Нет-нет, — сказал я. — Именно сам Широ. Он был прямым потомком последнего короля Окинавы. Несколько поколений назад его семья была королевской крови.

Саня пожал широкими плечами.

— Было много королей в истории, мой друг, и много лет для их родословных, чтобы раствориться в народных массах. Моя собственная семья может проследить свои корни назад к Салахаддину.

Я почувствовал, что мои брови полезли вверх.

— Салахаддин. Ты имеешь в виду Саладина? Короля Сирии и Египта во времена Крестовых походов?

Саня кивнул.

— Это одно и то же, — он остановился, посмотрел на меня и его глаза расширились.

— Я знаю, что ты агностик, — сказал я, — но ты веришь в совпадения?

— Не так, чтобы очень, — ответил Саня.

— Это не может быть совпадением. В вас обоих есть королевская кровь, — я закусил губу. — Это может иметь отношение к вопросу кто в состоянии поднять один из мечей?

— Я солдат и философ-любитель, — ответил Саня. — Ты — чародей. Это имеет какое-то значение?

Я помахал рукой в пространстве.

— И да, и нет. Я хочу сказать, есть много факторов, которые связывают волшебство с вопросами генетического наследования или чем-то иным. Много старинных обрядов были завязаны на политических правителях.

— Король и его земля едины, — торжественно провозгласил Саня.

— Ну да, именно так.

Саня кивнул.

— Майкл показывал мне этот фильм.

— Мерлин — единственное, что есть хорошего в нем. И еще Капитан Пикар[37] в броне и с большим топором, пинающий всех под зад, — я махнул рукой. — Дело в том, что во многих культурах король или султан, название роли не играет, по положению связан с властью как духовной, так и физической. Возможно, к этому имеют отношение определенные силы, придававшие древним королям различные формы метафизического значения.

— Вероятно, это что-то похожее на власть Мечей? — спросил Саня.

Я пожал плечами.

— Может быть. К тому времени, когда я родился, планета снизила уровень производства монархов. Теперь все не так, как было раньше.

Саня улыбнулся.

— Хорошо. Теперь нам нужно найти принца или принцессу, которые согласятся устроить свою жизнь в соответствии с нашими понятиями. Ты знаешь таких?

— Не так много, — ответил я. — Но у меня есть предчувствие, что мы их найдем, — я поглядел на часы на стене. — Я опаздываю. Вернусь приблизительно часа через два или позвоню.

— Да, — сказал Саня. — Мы присмотрим за твоими преступниками.

— Спасибо, — поблагодарил я и вернулся в мастерскую. Хендрикс лежал на полу и спал. Гард фактически храпела. Томас беспокойно метался из угла в угол.

— Ну что? — спросил он.

— Теперь нужно добраться до Мака и поговорить с Мёрфи, — ответил я. — Поехали.

Томас кивнул и пошел к двери.

Я подошел к мусорному ведру за дверью, вынул пустую банку из-под моторного масла и бросил ее в наименее загроможденный угол мастерской. Нечто с визгом подпрыгнуло в воздухе, и мгновение спустя там появилась Молли, потирая рукой бедро.

— Откуда она взялась? — раздраженно спросил Томас.

— Что я упустила? — потребовала Молли немного оскорбленным тоном. — Я была закрыта от всех чувств. Даже Томас не знал, что я была тут.

— Ничего ты не упустила, — ответил я. — Просто я знаю, как ты рассуждаешь, кузнечик. Если я не могу заставить тебя остаться там, где безопасно, лучше, чтоб ты была на глазах. Может, ты даже будешь полезна. Пойдем с нами.

Глаза Молли засверкали.

— Здорово, — заявила она и поспешила присоединиться к нам.

Глава 16

Я опоздал больше чем на час, и Мёрфи этому не удивилась.

— Твой нос выглядит хуже, чем вчера, — сказала она, когда я сел за стол. — И черные круги вокруг глаз тоже стали больше.

— Черт возьми, какая ты симпатичная, когда сердишься, — ответил я.

Ее глаза опасно сузились.

— От этого твой маленький носик розовеет, а глаза наливаются кровью и становятся еще более синими.

— У тебя есть еще что сказать, Дрезден, или я могу задушить тебя прямо сейчас?

— Мак! — позвал я, поднимая руку. — Два светлого!

Она пристально посмотрела на меня и сказала:

— Не думай, что ты можешь задобрить меня хорошим пивом.

— Я и не думаю, — ответил я, поднимаясь. — Просто это и в самом деле хорошее пиво.

Я подошел к бару, где Мак поставил две бутылки своей доморощенной жидкой нирваны и снял с них крышечки ловким поворотом руки, презирая открывалку для бутылок. Я мог только похлопать глазами, взять обе бутылки и вернуться назад к Мёрфи.

Отдав ей ее бутылку, я поднял свою, и мы выпили. Она сделала паузу после первого глотка и прикрыла глаза прежде, чем выпить снова.

— Это пиво, — высказалась она после этого, — только что спасло твою жизнь.

— Мак суперски варит пиво, — отозвался я. Я никогда не говорил ему этого, но сейчас мне хотелось, чтобы он охлаждал свое варево. Тогда я мог бы прислонить ледяную бутылку к своей больной голове. Мне кажется, от этого прошла бы даже боль от проклятого сломанного носа. Пока что все упрямо продолжало гореть.

Мы устроились за столом возле одной из стен паба. Всего в комнате тринадцать столов и тринадцать деревянных столбов, на каждом из которых вырезаны сцены, главным образом, из сказок Старого Света. Барная стойка изогнута и возле нее стоят тринадцать табуретов, и тринадцать вентиляторов лениво шумят под потолком. Все помещение было устроено таким образом, чтобы развеивать и преломлять случайные волшебные силы, которые часто скапливаются вокруг усталых или раздраженных чародеев-практиков. Кроме того, это хороший способ защиты от накопления отрицательных энергий, чтобы раздражающие или угнетающие веяния не мешали клиентуре паба общаться.

Здесь не бывает никакой сверхъестественной шушеры, по этой причине и висит знак над дверью. Паб Мака юридически признан нейтральной территорией среди участников Соглашения, и член любой из наций, подписавших его, будет нести ответственность, если затеет конфликт в таком месте, так что пусть по крайней мере выйдет за порог.

Однако, нейтральная территория безопасна только до тех пор, пока кому-то не вздумается, что он может избежать неприятностей, нарушив Соглашение. Так что лучше быть осторожным даже на нейтральной территории.

— С другой стороны, — продолжала Мёрфи более спокойно, — возможно, было бы слишком жестоко избивать тебя до смерти прямо сейчас.

— Ты имеешь в виду мой нос? По сравнению с тем, что когда-то досталось моей руке, это фигня, — сказал я.

— Не очень смешно.

— Ну да. Не смешно.

Она внимательно посмотрела на меня, сделав следующий глоток, а потом сказала:

— Ты собираешься разыграть волшебную карту и предлагаешь мне присоединиться.

— Не совсем, — ответил я.

Она подарила мне особенно полицейский взгляд и кивнула.

— Рассказывай.

— Помнишь парней в аэропорту несколько лет назад?

— Да. В часовне был убит пожилой мужчина с Окинавы. Умер очень плохо.

Я слабо улыбнулся.

— Я думаю, что он, вероятно, обсудил бы этот пункт, если бы мог.

Она пожала плечами и сказала спокойным ровным тоном:

— Это было неприятно.

— Парни, которые стояли за этим, вернулись. Они похитили Марконе.

Мёрфи нахмурилась, взгляд стал отсутствующим, она прикидывала варианты.

— Они хотят прихватить его бизнес?

— Или принуждают его войти в их команду, — предположил я. — Я еще не уверен. Мы над этим работаем.

— Мы?

— Ты помнишь Майкла? — спросил я.

— Муж Черити?

— Да.

— Я помню, что в аэропорту мы нашли нескольких мужчин без языков и с поддельными документами. Они были убиты чем-то с длинным лезвием. Мечом, например, если предположить, что в наши дни кто-то пользуется мечом. Это было грязно, Гарри, — она положила руки на стол и наклонилась ко мне. — Мне не нравится, когда грязно.

— Я всем сердцем сожалею об этом, Мёрф, — ответил я. Возможно, в моем ответе проскользнуло несколько гран сарказма. — В следующий раз я обязательно попрошу, чтобы они надели лайковые перчатки. Если я переживу свою просьбу, то сообщу тебе, что они скажут.

Мёрфи осталась спокойной.

— Так значит, теперь они вернулись.

Я кивнул.

— Только на сей раз они набрали больше народа в команду.

Она кивнула.

— И где они?

— Нет, Мёрф.

— Где они, Гарри? — спросила Мёрфи, ее голос стал тяжелым. — Если они настолько опасны, я не буду ждать, когда они нанесут удар. Мы пойдем на них прямо сейчас, прежде, чем у них будет шанс причинить боль кому-либо еще.

— Это будет резня, Мёрфи.

— Возможно, — сказала она. — А возможно и нет. Ты будешь удивлен тому, какие ресурсы добыл наш отдел, хватит на целую войну с Террором.

— Надо же. А что ты собираешься сказать своим боссам?

— Что те же самые террористы, которые напали на аэропорт и убили женщину на пристани для яхт, находятся в городе, планируя другую операцию. И что единственный способ гарантировать безопасность граждан состоит в том, чтобы нанести упреждающий удар. Тогда мы сможем подключить ОМОН, ОСР, каждого полицейского в городе, может быть, ФБР и даже военных.

Я откинулся на стуле, пораженный тоном Мёрфи, а также открывшимися возможностями.

Ад! Огневая мощь, о которой она говорила, могла бы подавить динарианцев. И, учитывая текущее положение, террористический заговор в самом деле постараются прихлопнуть подавляющей силой. О, конечно, самое современное вооружение не особо эффективно против сверхъестественных целей, поскольку без знания о том, что тебя ожидает, трудно быть эффективным. Но даже если укус одной пчелы мало что значит, множество пчелиных укусов могут быть столь же смертельны, как нож в сердце.

Роль человечества в сверхъестественной политике несколько двойственна. С одной стороны, людей презирают, потому что они вполне очевидно неспособны взаимодействовать с действительностью даже там, где сверхъестественный мир едва дает себе труд скрываться от них. Среднестатистический человек старается рационализировать самые причудливые из явлений, свести их к «необычным, но объяснимым» событиям. Большинство сверхъестественных существ считают людей чем-то вроде животных, на которых они охотятся и часто замучивают, играя.

С другой стороны, никто не хочет связываться с людьми. Человечество, будучи напуганным и злым, является силой, с которой даже сверхъестественный мир вынужден считаться. Факелы и вилы вполне смертельны даже сами по себе, тем более они смертельны, если подкрепить их численностью и простым гневом, так было всегда. И, по моему мнению, большая часть сверхъестественной толпы совершенно не представляет, насколько выросло человечество в прошлом столетии в плане разрушительных способностей и опасности.

Конечно, все это было основано на идее, что вовлеченные люди: А — знают, против чего они идут и Б — относятся к этому серьезно и сотрудничают достаточно тесно, чтобы делать дело. У Мёрфи и парней в ОСР ситуация хорошо схвачена, но другие на это не способны. Они будут ожидать чего-то вроде кино про войну, а получат вместо этого фильм ужасов. Ни на секунду я не допускал мысли, что Мёрфи или Сталлингс, или еще кто-то в Чикаго смогут кого-нибудь привлечь, рассказывая о демонах и монстрах.

Я снова потер голову, думая о Сане. Возможно, мы могли бы попытаться объяснить это в более доступных терминах. Вместо «меняющие форму демоны» мы можем сказать, что террористы будут в «экспериментальных генетически спроектированных биомимикрирующих бронированных костюмах.» Возможно, это помогло бы дать людям столь необходимое понимание, с кем им придется иметь дело.

А возможно и нет. Возможно, столкнувшись с чем-то из ночных кошмаров, они начнут просто кричать в страхе. Координация и контроль пойдут нафиг, особенно, если у динарианцев есть кто-то с достаточным уровнем волшебных способностей, которые не уложить в понятие «технология». Тогда получилась бы паника, резня и ужас.

— Это идея, — сказал я Мёрфи. — Возможно, даже осуществимая идея. Но я не думаю, что ее время настало. По крайней мере, пока.

Ее глаза вспыхнули глубоким синим цветом.

— И ты тот, кто это решает.

Я глотнул еще пива и, подчеркнуто не торопясь, поставил бутылку.

— Очевидно.

— Кто это сказал? — требовательно спросила Мёрфи.

Я откинулся назад на своем стуле.

— Во-первых, — ответил я спокойно, — даже если мы сможем задействовать всю эту огневую мощь, лучшее, на что мы можем надеяться, это ужасно кровавая, дорогостоящая победа. Во-вторых, есть шанс, что я могу решить это дело через каналы Совета или, по крайней мере, удостовериться, что когда полетят клочья, мы не будем находиться в центре города.

— Но ты…

— И в-третьих, — продолжал я, — я не знаю, где они.

Мёрфи сузила глаза, а затем часть ее напряжения резко испарилась.

— Ты говоришь правду.

— Как обычно, — согласился я. — Возможно, я смогу разыскать их за пару дней. Но дело не только в этом.

Какое-то мгновение она изучала мое лицо.

— Но ты же не думаешь, что разговор помешает им сделать то, что они запланировали?

— Нет шансов только в аду. Но мы надеемся, что я смогу добиться, чтобы они ушли.

— А что, если кому-то причинят вред, в то время как ты будешь плести свои интриги? — спросила она. — Те люди, что столкнулись с ними вчера вечером, более-менее в порядке. Пока непоправимого не случилось, но это в любой момент может измениться. Я не собираюсь это терпеть.

— Есть кое-что еще, — сказал я устало. — Но это, думаю, не представляет угрозы для общественности, — и я рассказал ей об охотниках Лета.

Она допила остаток пива из своей бутылки, затем вздохнула.

— Как с тобой всегда все сложно.

Я скромно пожал плечами.

— Это проблема, Гарри, — спокойно констатировала она. — Когда в прошлый раз эти маньяки были здесь, были жертвы. И были свидетели. Некоторые из них дали твое довольно подробное описание.

— И ничего из этого не вышло, — подытожил я.

— Ничего не вышло из этого потому, что я отвечала за расследование, — поправила меня Мёрфи немного взвинченным тоном. — Но дело не закрыто. И если подобные события поднимут этот вопрос снова, я не смогу защитить тебя.

— А Сталлингс не мог бы …?

— Джон, вероятно, попробует, — сказала Мёрфи. — Но Рудольф лезет вверх по служебной лестнице, и, если он узнает хоть что-то, он поднимет жуткий шум в надежде подняться и получить контроль над ОСР.

Я, нахмурившись, глядел на нее и медленно крутил в руках бутылку.

— Ладно, — сказал я, — это может осложнить дело.

Мёрфи закатила глаза.

— Ты думаешь? Черт возьми, Гарри. Давным-давно я согласилась с тобой, что в некоторые вещи ОСР лучше не влезать. Я обещала не поднимать тревогу каждый раз, когда происходящее становится похожим на что-то потустороннее, — она наклонилась немного вперед, глядя мне в глаза. — Но я — полицейский, Гарри. Прежде всего остального. Моя работа состоит в том, чтобы защищать людей этого города.

— А я, по-твоему, что делаю?

— Лучшее из того, что умеешь, — сказала она без особого пыла. — Я знаю, что у тебя доброе сердце. Но можно быть полностью искренним и все-таки неправым, — она сделала паузу для очередного глотка. — И если ты не прав, это может стоить чьей-то жизни. Жизни, которую я поклялась защитить.

Я ничего не сказал.

— Ты попросил, чтобы я уважала вашу специфику, и я ее уважаю, — продолжила она уже мягче. — И ожидаю, что ты тоже будешь так делать. Но если я пойму, что из-за этого могут погибнуть невинные, я не буду спокойно стоять в стороне. Я вмешаюсь и притащу с собой все, что смогу достать. И если я это сделаю, я рассчитываю на твою полную поддержку.

— И ты тот человек, который решает, когда это сделать? — потребовал я ответа.

Выражение ее лица не изменилось ни на грамм.

— Очевидно.

Я откинулся назад на стуле и потягивал пиво с закрытыми глазами.

Мёрфи не знала всего, что оказалось под угрозой. Да, она знала больше, чем кто-либо еще из силовых структур, но все-таки это была только часть правды. Если она сделает неверные выводы, то может здорово напортить и неважно, что из лучших побуждений.

Она, вероятно, думала то же самое обо мне, и не первый раз.

А я много попросил у Мёрфи, попросив, чтобы она доверяла мне.

Как я мог не помочь ей и все еще называть себя ее другом?

Очень просто.

Никак не мог.

Черт, если она решила влезть в это, она сделает это, со мной или без меня. При таких обстоятельствах мое присутствие могло означать разницу между кровавой победой и бедствием и …

И я внезапно ощутил, что сочувствую позиции Майкла намного больше.

Я снова открыл глаза и спокойно сказал:

— Когда ты решишь ввести в дело силы полиции, я, конечно же, буду помогать. Но ты должна верить мне. Еще не время для такого решения.

Она водила большим пальцем по зарубке на деревянном столе.

— А что, если бы это здание было полно людей, Гарри? Там могли бы оказаться семьи. Эти динарианцы, возможно, убили бы сотни…

— Дай мне время, — попросил я.

Она положила руки на край стола и встала передо мной, глядя все теми же нейтральными глазами. Когда она начала говорить, у меня возникло неприятное ощущение извивающейся змеи в животе.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но…

Дверь в паб громко хлопнула, широко открываясь, и оставила вмятину на старой деревянной стене.

… некое существо … проникало через дверь. Даже трудно описать, что было сначала. Вообразите большого человека, пытающегося влезть в собачью конуру. Он должен был бы присесть вниз и войти боком, одно плечо за один раз, двигаясь очень осторожно, чтобы не ободраться об косяки. Вот приблизительно такое было это существо. Но с рожками и раздвоенными копытами.

Огромный графф, на несколько футов выше, чем любой людоед или тролль, которого я когда-либо видел, протиснулся через дверь и затем поднялся, но не до конца. Его голова, плечи и солидная часть спины уперлись в потолок. Неловко сгорбленный, он медленно осматривал комнату, его золотые глаза мерцали вокруг прямоугольных зрачков. Каждый сустав его сжатых кулаков был размером с чертову мускусную дыню, и тяжелый острый запах животного заполнил воздух.

Благодаря снегу в пабе было немноголюдно, только несколько постоянных клиентов плюс Мёрфи и я. Но теперь зал ощущался заполненным до отказа.

Пристальный взгляд граффа остановился на мне, и он вперевалку двинулся к нашему столу. Мак бросился к выключателю, который вырубает вентиляторы, но первые два вращающихся лезвия графф задел своим закрученным рогом, и они разлетелись на кусочки. Он даже не моргнул. Остановившись около стола, он подробно рассмотрел Мёрфи, затем обратил свой большой тяжелый пристальный взгляд ко мне.

— Чародей, — прогрохотал он голосом настолько глубоким, что я скорее ощутил всем телом вибрацию, чем услышал его. — Я приехал, чтобы говорить с тобой о моих младших братьях, — огромные глаза граффа сузились, и суставы в его сжатых кулаках заскрипели, как будто что-то тащили на буксире, — и о вреде, который ты им нанес.

Глава 17

Я подобрал свой посох и поднялся, чтобы встретить огромного граффа стоя.

Мёрфи наблюдала за мной, широко раскрыв глаза.

— Это нейтральная территория, — спокойно заявил я.

— Да, — согласился графф. — Одно только Соглашение сохраняет твою шею несломанной, а череп неразбитым.

— Или твою огромную грязную задницу, — ответил я, смерив его взглядом и сжав зубы. — Не надо думать, что это легко сделать, Крошка.

— Может, легко, может, нет, — прогрохотал графф. — Это решится на поле.

Я старался дышать неглубоко. Не то чтобы огромный графф как-то плохо пахнул, но, черт возьми, он пахнул, и очень сильно.

— Говори.

— У нас разногласия, друг Зимы, — прогрохотал граф.

— И друг Лета, — добавил я. — Они дали мне знак отличия и все такое.

— Да, — подтвердил огромный графф. — Ты оказал хорошую услугу моему Двору, если не моей Королеве. В таком случае я удивлен, что ты использовал яд против двоих младших из моей семьи.

— Яд? — спокойно переспросила Мёрфи.

— Железо, — объяснил я и повернулся к граффу. — Они пытались меня убить. Я хотел выжить.

— Ни один друг любого Двора не стал бы использовать яд, чародей, — зарычал графф. — Разве тебе это не известно? Это больше, чем простое оружие, и оно вызывает больше, чем просто боль. Это яд для тела и духа, вот что ты использовал против нас.

Я впился взглядом в этого большого идиота.

— Они пытались меня убить, — повторил я помедленнее, наверное, это прозвучало оскорбительно. — Я хотел выжить.

Графф сузил глаза.

— Так ты собираешься продолжать в том же духе?

— Я хочу выжить, — снова повторил я. — Я не напрашивался на драку. И не я ее начинал.

— Ты обречен умереть в любом случае, смертный, рано или поздно. Почему бы не сделать это с честью, чтобы твое существование можно было назвать мирным?

— Мирным? — спросил я чуть ли не со смехом. — Если я начинаю борьбу, Крошка, я планирую, что она будет настолько немирной, насколько это будет необходимо, — я ткнул пальцем в его сторону. — Я совершенно ничего не имею против тебя и твоих братьев, Крошка, за исключением того, что вы пытаетесь, черт возьми, меня убить. Уйдите, и все будет в порядке.

Графф зарычал. Это похоже на рев заведенного самосвала.

— Я не собираюсь этого делать. Я собираюсь служить моей Королеве.

— Тогда и не ждите ничего хорошего от меня, — ответил я.

— Ты так же вел бы себя со слугами Зимы? — недоверчиво спросил графф. — Ты, кто ударил в самое сердце Арктис Тор? Тебя поддерживает Темная Королева, смертный?

— Извини, Крошка, но ты вовсе не такой особенный, как ты, похоже, думаешь. Я веду себя точно так же каждый раз, когда кто-то пытается меня убить, — я ткнул в него своим посохом. — Так что если ты приехал сюда, чтобы попытаться уговорить меня лечь и умереть, то можешь сразу же проваливать обратно. А если ты прибыл договариваться, у тебя должно быть больше мозгов, чем у твоих братьев, или я превращу вас всех в большую груду мясного ассорти и ребрышек.

Графф зарычал снова и отвесил мне резкий поклон.

— Тогда давай выйдем. И уладим этот вопрос.

М-м-м. М-м-м. О-о-о-о-ох.

Демонстративная бравада перед плохим парнем, или не таким плохим парнем, в зависимости от обстоятельств, является жизненной необходимостью, меткой территории. Но я не собирался равняться с явной массой Крошки граффа и я действительно не думал, что буду пробовать против него свои силы без всякой чертовой первоначальной подготовки. К тому же мне полезно было бы помнить, что большой не обязательно глупый.

Фактически, большинство подданных Летнего Двора знает огромное количество способов противоволшебства. Если Крошка имеет хотя бы половину способностей, которые мне были продемонстрированы в прошлом, у меня будут реальные неприятности в непосредственной борьбе. В принципе, все, что он должен был сделать, это встать снаружи и ждать. У пивной Мака была только одна дверь.

Хуже того, Томас и Молли ждали меня снаружи в танкере Томаса, они увидят и кинутся на помощь. Я даже не знаю, что может произойти в этом случае. Оставляя полностью в стороне тот факт, что мы ссорились бы средь бела дня в самом центре Чикаго, не стоит забывать о том, что у граффа вполне может быть кто-то в резерве, ждущий поблизости, чтобы при необходимости вмешаться. Способности Молли в боевой магии ограничены, а Томас полагает, что лучший способ ввязаться в любой бой — приложить максимум энергии на высокой скорости и добавить свирепой агрессии.

Дело действительно могло стать грязным и очень быстро.

Я еще пытался сообразить, как выйти из этой ситуации без лишних убийств, когда Мёрфи подняла пистолет над столом и сказала очень ясным, громким голосом:

— Я этого не позволю.

Графф повернулся и удивленно уставился на нее.

И Мак тоже.

И все остальные.

Черт, даже я.

Мёрфи стояла прямо, повернувшись лицом к граффу и слегка расставив ноги.

— Я своей властью запрещаю подобный вызов.

Графф наклонил голову в сторону. Его рожки прочертили борозды в деревянном потолке.

Maк вздрогнул.

— Леди? — прогрохотал графф.

— Вы знаете, кто я? — спросила Мёрфи.

— Леди Рыцарь, защитник смертных этого владения, — ответил графф. — Э… представитель закона, так, кажется, это называют.

— Правильно, — совершенно спокойно подтвердила она.

— Я не бросаю вызова вашей власти, Дама …

— Мёрфи, — подсказала она.

— Дама Мёрфи, — прогрохотал графф.

— Да нет, бросаете, — сказала Мёрфи. — Вы угрожаете тому, кого я поклялась защищать.

Граф заморгал, серьезный жест при его масштабах, и поглядел на меня.

— Этого чародея?

— Да, — ответила Мёрфи. — Он житель Чикаго, а я поклялась защищать их от тех, кто может нанести им вред.

— Дама Мёрфи, — сказал графф натянуто, — этот вопрос не должен беспокоить смертных.

— Черта с два, — ответила Мёрфи. — Этот человек живет в Чикаго. Он платит налоги городу. Он соблюдает его законы. — Она быстро глянула на меня, и ее рот слегка дернулся. — Если он несет все проблемы гражданина, а так оно и есть, значит справедливо и законно, что он должен пользоваться защитой, предлагаемой каждому гражданину. Поэтому он находится под моей защитой, и если вы с ним ссоритесь, значит, вы ссоритесь и со мной.

Графф уставился на нее, размышляя, глаза его сузились.

— Вполне ли вы уверены в своей позиции, Дама Мёрфи?

— Совершенно уверена, — ответила она.

— Даже зная, что обязанность, которая торжественно возложена на меня и мою семью, может потребовать убить вас?

— Мастер Графф, — ответила Мёрфи, баюкая оружие в ладони, — а подумайте чуть-чуть, что бы Вы почувствовали, если бы покрытая стальным кожухом пуля вошла в вашу плоть.

Графф удивленно дернул ушами. С соседнего стола улетели салфетки.

— Вы смеете наводить отравленное оружие на официального чемпиона Летнего Двора?

— В вашем случае, Мастер Графф, — сказала Мёрфи, — я просто обязана его навести. — Она подняла оружие и нацелила его прямо в глаза граффу.

Я начал паниковать. Поскольку я видел, что Мёрфи пытается защитить меня, мне нужно было срочно что-то придумать, чтобы не допустить беды.

Граф снова затрещал суставами.

— Это, — прорычал он, — нейтральная территория.

— Город Чикаго, — возразила она, — не подписывал ваше Соглашение. Я выполняю свои обязанности.

— Нападете на меня здесь, — сказал графф, — и я раздавлю вас.

— Раздавите меня здесь, — ответила на это Мёрфи, — и нарушите Соглашение, действуя от имени вашей Королевы. Вы для этого сюда прибыли?

Графф заскрипел зубами, словно заработали огромные жернова.

— Я поссорился не с вами.

— Если вы пытаетесь взять жизнь гражданина Чикаго, которого я поклялась защищать, это перерастает в ссору со мной, Мастер Графф. Ваша Королева желает объявить войну смертным властям Чикаго? Или она оставила это на ваше усмотрение?

Граф пристально уставился на нее, раздумывая над ее словами.

— У леди есть пунктик, Крошка, — сказал я, растягивая слова. — Ты здесь ничего не найдешь, кроме неприятностей, и ничего не потеряешь, кроме времени. Уходи. Мы еще встретимся. И довольно скоро.

Графф посмотрел на Мёрфи, потом на меня. Если бы я был не так бесстрашен, я бы задержал дыхание, надеясь избежать драки. Но я предпочитаю думать, что задерживаю дыхание, чтобы уменьшить запах.

Наконец графф склонил голову к Мёрфи, попутно смахнув кучу пыли с потолка и заставив вздрогнуть бармена.

— Храбрость, — прогрохотал он, — достойная уважения. Вы гораздо более отважны, хотя и меньше ростом, чем человек-чародей, прячущийся за вашей смертной спиной.

Я выдохнул так тихо, как только мог, и сказал:

— Черт возьми. Так или иначе, я попытаюсь выжить.

— Долго это у тебя не получится. Обещаю. — Графф кивнул Мёрфи, затем повернулся и вышел вон тем же хитрым способом, которым вошел. И даже закрыл за собой дверь.

Мёрфи выдохнула и убрала оружие в кобуру на плече. Ей потребовалось две или три попытки.

Я опустился на свой стул, ощущая слабость в коленях.

— Да уж, — сказал я Мёрфи, — ты горячая штучка.

Она подарила мне слабую улыбку.

— О, наконец-то заметил, — она поглядела на дверь. — Он действительно ушел?

— Да, — сказал я. — Я думаю, что ушел. Летний Двор, конечно, не сахар, но у них есть понятие о чести, и если какое-нибудь волшебное царство дает слово, это на самом деле слово.

И тут Мак сделал нечто такое, что я видел в его исполнении крайне редко.

Он достал три черных бутылки с нижней полки бара и принес их к нам за стол, открутил крышечки и поставил одну передо мной, другую перед Мёрфи, а третью оставил себе.

Я поднял бутылку и принюхался. Пиво было незнакомое, но у него был такой богатый аромат, что мой рот наполнился слюной.

Без слов Мак поднял свою бутылку, салютуя Мёрфи.

Я присоединился к нему. Мёрфи устало покачала головой и возвратила приветствие.

Мы вместе выпили, и мой язык решил, что любое другое варево, которое ему когда-либо придется пробовать, вероятно, будет горьким разочарованием с этого дня и впредь. Слишком много ароматов, чтобы их можно было сосчитать, смешивались вместе в такой букет, что я не смог бы его описать, даже если дать мне на это неделю. Я никогда не пил ничего подобного. Такое пиво пьет Бог.

Мак выпил бутылку с закрытыми глазами за один глоток, потом опустил ее, посмотрел на Мёрфи и сказал:

— Это было смело.

Лицо Мёрфи вспыхнуло от удовольствия, а еще было видно, что пиво ей так же понравилось, как и мне. Я сомневаюсь, что Мак все это понял, но я-то знал Мёрфи достаточно долго, чтобы увидеть, что она сейчас начнет краснеть.

Мак возвратился к бару, оставляя Мёрфи и меня допивать нашу разлитую в бутылки амброзию.

— Хорошо, — сказала Мёрфи слабым голосом. — На чем мы остановились?

— Ты собиралась сказать мне, что я неправ, и чикагская полиция должна вмешаться.

— А, — сказала Мёрфи, — Верно, — мгновение она смотрела вслед ушедшему граффу. — Ты сказал, что этот тип был крупнее тех, что за тобой гонялись?

— Ага, — подтвердил я.

— Мы поднимались против сверхъестественных сил три раза, — сказала она спокойно. — В двух случаях это закончилось ужасно.

«Мы» означало полицейских, конечно. Я кивнул. В одном из тех инцидентов был убит ее напарник Рон Кармайкл. Он не был ангелом или чем-то в этом роде, но он был хорошим человеком и настоящим полицейским.

— Хорошо, — сказала она спокойно. — Я согласна пока подождать. При одном условии.

— При каком?

— Нам пора идти. Ты, очевидно, нуждаешься в защите от больших, плохих козлов.

Я фыркнул.

— Да, очевидно.

Она подняла бутылку. Я поднял свою.

Мы стукнулись ими, прикончили остатки пива и вместе вышли в зимний холод.

Глава 18

— Ну ладно, — сказал я, — предлагаю начать военный совет.

Мы все сидели в моей крошечной гостиной, поедая королевские бургеры. Томас и Молли голосовали за Макдональдс, но так как деньги были мои, то я серьезно сообщил им, что нефиг разводить демократию и купил королевские бургеры.

Да здравствует король, детка.

Мёрфи только закатывала глаза на все это.

— Военный совет? — спросила Молли наивно. — Мы собираемся начать ещё одну войну?

— Это следует расценивать, как метафору, — ответил я и удостоверился, что соотношение горчицы и кетчупа на моем бургере было в пределах нормы. — Я должен действовать дальше, а меня в последнее время несколько раз били по голове. Моим усталым мозгам нужна небольшая помощь.

— Может их совсем выбить, как считаешь? — промурлыкал Томас.

— Тихо ты, — проворчал я, — идея состоит в том, чтобы произвести полезные мысли прямо здесь и сейчас.

— Не смешно, — отозвалась Молли, подавляя смешок.

Я посмотрел на нее, она лопала чипсы.

Мёрфи потягивала диетическую кока-колу.

— Отлично, — сказала она, — я не могу давать никаких советов, пока не узнаю, против чего ты выступаешь.

— Я же сказал тебе в машине, — ответил я. — Рыцари Почерневшего Динария.

— Падшие ангелы, старые потемневшие монеты, сумасшедшие убийцы — это я поняла, — сказала Мёрфи. — Но это ничего не говорит мне об их способностях.

— У нее пунктик, — спокойно прокомментировал Томас. — Ты мало рассказывал об этих парнях.

Я вздохнул и откусил большой кусок гамбургера, чтобы дать себе время подумать.

— Они много чего умеют, — отозвался я наконец. — Но, главным образом, монеты позволяют им изменять свою физическую форму во что-то более подходящее для боя, чем обычное человеческое тело.

— Сражаться против меняющих форму, — сказала Молли. — Круто.

— Ничего не круто, — ответил я ей, замолчал на секунду и добавил, — ладно, может, немного. Это делает их менее уязвимыми. Это делает их более быстрыми. Это дает им самое разное оружие. Когти, клыки и все прочее. У Кассиуса, например, был ядовитый укус. Дикий Урсиэль мог превратиться в огромного зубасто-когтистого медведя с рожками. Еще одна может превратить свои волосы в миллион титановых лезвий, которые разлетаются повсюду и пробивают стены. А волосы у нее длиной эдак двадцать или тридцать футов.

— У меня тоже есть похожие клиентки, — язвительно заметил Томас.

Мёрфи моргнула и поглядела на него.

Я кашлянул, отвлекая ее внимание от Томаса.

— Другой тип, Никодимус кажется, сам ни в кого не перекидывается, но его чертова тень может прыгнуть со стены и задушить тебя. Жуть на цыпочках.

— То есть, у них нет, как это сказать, единой формы или чего-то в этом роде? — спросила Молли.

— Даже близко нет, — ответил я. — Мне кажется, у каждого из Падших есть свое собственное специфическое предпочтение. И я подозреваю, что это предпочтение он переносит на владельца монеты. Квинтус, Падший Кассиуса, обожает змеиные мотивы, и волшебство Кассиуса тоже было в основном змеиное. Он совершенно не похож на Урсиэля, а тот не имеет никакого сходства с девочкой-богомолом, которая также сильно отличается от других динарианцев, которых я видел.

Мёрфи кивнула.

— Что-нибудь еще?

— Фанатики, — сказал я. — Самый что ни на есть культ. У Никодимуса было много последователей с отрезанными языками. Они были тяжело вооруженными и достаточно сумасшедшими, чтобы совершить самоубийство, но не быть захваченными врагами.

Она вздрогнула.

— Аэропорт?

— Да.

— Это всё?

— Нет, — сказал я, — у Никодимуса также были эти… Что-то типа сторожевых собак, я думаю. За исключением того, что это не собаки. Я не знаю, кто они, но они уродливы, быстро бегают и имеют большие зубы. Но не это делает их опасными.

— Не это? — спросил Томас. — А что?

— Падший, — ответил я.

В комнате стало тихо.

— Падшие — существа гораздо старше нашего времени, две тысячи лет изучавшие входы и выходы смертного мира и постигавшие смертный разум, — принялся рассказывать я. — Они понимают вещи, которые мы буквально не замечаем. Они знают каждую уловку, изучили каждое движение и используют держателя монеты, как оружие, даже если не стоят у руля. У каждого из них прекрасная память, в его непосредственном распоряжении целые библиотеки информации, и интриган, по сравнению с которым кардинал Ришелье просто мать Тереза, обитает в мозгу держателя в качестве советника.

Томас на миг пристально уставился на меня, прищурившись. Я сделал вид, что не заметил.

Мёрфи покачала головой.

— Давайте подведем итог: мы имеем неизвестное количество врагов с невыясненными способностями, которых поддерживает бригада сумасшедших, стая агрессивных животных и сверхчеловеческие интеллектуальные возможности в кармане, — она посмотрела на меня. — Сложно строить планы, когда мы знаем так мало.

— Ладно, так мы ведь этим и занимаемся, не так ли? — спросила Молли, она рвалась в бой. — Стараемся узнать о них побольше?

Томас стрельнул взглядом в Молли и кивнул.

— Чтобы это сделать, нужно найти их для начала, — сказал я.

— Следящее колдовство? — предложила Молли.

— У меня нет никаких образцов, чтобы работать с ними, — ответил я. — И даже если бы были, кто-то в их команде умеет ставить защиту на уровне Мэб. Мне до такого уровня очень далеко. С моим колдовством мне остается только молиться.

— Если у них такое большое окружение, как они могут торчать где-то рядом, незамеченные общественностью? — размышляла Мёрфи. — Бригада последователей без языков? Если динарианцы находятся в городе, будет достаточно легко определить их местонахождение.

— Последний раз они скрывались в Подземном городе, — сказал я. — Поверь мне, там очень много места.

— Как насчет мира духов? — спросил Томас. — Есть ведь пара духов, которые могли бы нам кое-что подсказать.

— Возможно, — ответил я. — Кое с кем из них я поддерживаю отношения. Но такая информация или стоит слишком дорого, или ненадежна. Иногда и то, и другое. И не забывай, о ком мы говорим. Падшие — тяжеловесы в мире духов. Вряд ли кто-то захочет перейти им дорогу.

Молли издала разочарованный звук.

— Если мы не можем отследить их с помощью волшебства и не можем найти их физически, как мы тогда узнаем о них больше?

— Точно, ребенок, — буркнул я. — Поэтому я и объявил военный совет.

В течение нескольких минут мы просто жевали в тишине. Потом Мёрфи сказала:

— Мы рассматриваем проблему не с той стороны.

— А? — бросил я крайне остроумную реплику.

— Мы думаем как хорошие парни. Мы должны думать как плохие парни. Представить себе, какие перед ними стоят проблемы и как их обойти.

Я наклонился вперед и кивнул ей, чтобы продолжала.

— Я знаю не так много о сверхъестественных аспектах этой ситуации, — сказала она. — Мне мало что известно об этих динарианцах. Но я неплохо разбираюсь в Марконе. Например, я знаю, что даже у него есть пособники, которые хотят улучшить свое положение, и он должен знать, кто из них действительно лоялен, а кто посчитает, что подставив ему ногу, можно получить большую прибыль.

— Да, — сказал я, еще раз кивая ей. — И?

— Я думаю, у него должна быть какая-то подстраховка на такой паршивый случай. Что-то, что помешало бы им просто так скрыться.

— Адские колокола, точно, — проворчал я, — уж Марконе наверняка все спланировал заранее. У него была та секретная комната, полностью готовая. Фактически… — мои глаза расширились. — А ведь местоположение секретного укрытия должно быть ужасной тайной, разве нет?

— Само собой, — сказала Молли. — Что это за тайное место, если все знают, где оно?

— А динарианцы точно знали, куда он шел, — продолжал рассуждать я. — Колдовство, которое они применили, чтобы разрушить обороноспособность того здания, не было импровизацией, оно слишком сложное. Его готовили заранее.

— Сукин сын, — прорычал Томас. — Кто-то из организации Марконе продал его.

— Так, если мы найдем крысу… — сказала Мёрфи, улавливая смысл.

— У нас будет след, который ведет к никелевым головам, — закончил я с жестокой усмешкой. — Так военный совет был блестящей идеей или как?

Молли захихикала.

— Никелевые головы.

— Дарю тебе, — сказал я скромно и добавил, понизив голос, — и прекрати хихикать. Волшебники не хихикают. Плохо влияет на образ.

Молли прекратила хихиканье, набрав полный рот чипсов.

Я отхлебнул кока-колы и повернулся к Мёрфи.

— Итак, тот, кого нам надо найти, является фигурой из ближайшего окружения Марконе. Кто-то достаточно высокопоставленный, чтобы знать местоположение тайной квартиры, и кто получит пользу от отсутствия Марконе.

— Ты думаешь, что осведомитель сделал это сознательно, — спросила Мёрфи. — Это не обязательно так. Кто-то, возможно, по неосторожности выдал информацию или был вынужден сотрудничать.

Я на минутку задумался.

— Верно. Таким образом, нам придется рассмотреть всех, кто знал об убежище.

Мёрфи пропустила сквозь пальцы темно-золотые волосы, хмурясь своим мыслям.

— Честно говоря, ОСР не так часто отслеживает оборудование. Мне нужно бы сделать некоторые запросы.

Томас побарабанил пальцами по спинке стула.

— У ФБР, наверное, больше возможностей, да?

— А вы знаете того парня, его Рик зовут, верно? — спросила Молли. — Ну тот, который помогал тому толчку опрашивать меня?

Глаза Мёрфи сузились. Она буркнула что-то похожее на отрицание, но по-настоящему не спорила. С бывшим мужем у Мёрфи были проблемы.

Молли потребовалась приблизительно полсекунды, чтобы понять выражение лица Мёрфи, и она отчаянно начала обыскивать комнату глазами, выискивая, на что бы перевести тему.

— Ммм, Гарри, а что с Мистером? Он спит, не шелохнувшись, все время, пока мы тут сидим.

— И давайте рассмотрим вторую часть проблемы, — продолжил я. — Преследователи Летнего Двора. Я думаю, шансы на то, что мое жилье у них под наблюдением, весьма велики.

Томас выгнул бровь.

— Я ничего не ощутил, когда мы вошли.

— Ты ничего не ощутил и тогда, когда кое-кто ввалился в дверь паба, — сказала Мёрфи хитро.

— Я крутился вокруг дома, — ответил Томас раздраженно. — В метель невозможно найти место для стоянки. Ненавижу этот город.

— У меня есть предупреждалка, которая реагирует, когда вокруг дома распространяется колдовство, — сказал я. — Если рядом что-нибудь появится, я наверняка об этом узнаю. И нужно очень постараться, чтобы прокрасться мимо Мыша.

Мыш, который сидел перед Молли и, словно попрошайка, косился на ее бутерброд с курицей, поглядел на меня и завилял хвостом.

— Если бы они были близко, то я бы знал. Они, вероятно, дежурят вне кольца моей магии, наблюдая, кто приходит и уходит, — предположил я, — во всяком случае, граффы вряд ли собираются пинать дверь моей квартиры. У меня такое чувство, что они из-за снега не в лучшей форме.

Молли нахмурилась.

— Ты думаешь, что Мэб влияет на погоду для тебя?

— Ну, может, такой нескончаемый рекордный снегопад простое совпадение, — сказал я. — Но если так, это очень удачное совпадение.

— Рядом с тобой никогда ничего не бывает удачно, Дрезден, — заявила Мёрфи.

— Точно, это мой пунктик, — я потер челюсть. Надо было побриться, но мой пульсирующий нос доставлял порядочно мерзких ощущений и добавлять к ним бритвенные порезы мне как-то не хотелось. Сейчас у меня были недостаточно твердые руки. Слишком много страшных вещей крутилось у меня в голове, и если бы я начал думать об этой дряни подробнее, меня бы, наверное, просто втянуло в воронку.

Не думай, Гарри. Ты и так знаешь слишком много о том, против чего ты попер.

Анализируй, принимай решение и действуй.

— Ну ладно. Предположим, что Летняя команда видела, как мы вошли. Пока мы не уедем, они будут считать, что мы все еще здесь.

Молли сказала:

— Ага. А я удивлялась, почему ты меня позвал.

Я подмигнул ей.

— Ты умница, кузнечик. Да. Когда мы будем уезжать, я хочу, чтобы ты сделала это незаметным для граффов. Надеюсь, мы выиграем этим какое-то время, пока они будут изображать терпеливого охотника и ждать меня, чтобы изловить снова.

— Ха, — хмыкнул Томас, — изловить.

Мёрфи бросила в него колечком лука, которое он поймал и сунул в рот.

— Между прочим, у меня для тебя есть новая игрушка.

Мой брат поднял брови и сосредоточил свое внимание на мне.

Я зашел в свою крошечную спальню и вернулся с маленькой статуэткой, грубой глиняной фигуркой, которая больше всего напоминала Гамби,[38] поднес ее ко рту, подышал, пробормотал заклинание и сказал:

— Лови.

И бросил Томасу. Мой брат поймал ее и… внезапно высокий человек, слишком долговязый, чтобы выглядеть крупным и со слишком грубыми чертами, чтобы быть красивым, оказался на стуле Томаса, одетый в его одежду. Его волосы слегка завивались и были взлохмачены. Глаза опухли от постоянного недосыпа, но линия подбородка, сильная и чистая, делала его тверже и сильнее, чем на самом деле.

Адские колокола! Я действительно так выгляжу? Наверное, мне нужен стилист или кто-то в этом роде.

Мёрфи, задержав дыхание, смотрела то на Томаса в его новом облике, то на меня. Молли не потрудилась скрыть свою реакцию, она просто сказала:

— Круто.

— Что? — спросил Томас. Хотя выговор фигуры был похож на мой, тембр голоса оставался, как у брата, и пятно кетчупа от его бургера все еще красовалось на губах. Мгновение он озирался по сторонам, затем нахмурился, поднялся и нырнул в мою спальню, чтобы посмотреть на себя в небольшое зеркало для бритья.

— Ты изобрел куклу, которая превращает людей в их уродливых братьев, да?

— Держи себя в руках, красавчик, — отозвался я.

— Если ты думаешь, что я позволю тебе сломать мне нос, чтобы придать образу завершенность, ты просто спятил.

— Да, это проблема, — проворчал я. — Надо было сделать это раньше, чтоб ты выглядел совсем, как я.

— Это не проблема, — отозвалась Молли. — У меня есть косметичка, и я могу подкрасить ему глаза. Не знаю, что можно сделать с носом, но на расстоянии будет смотреться классно.

— Если он выглядит, как ты, Гарри, — сказала Мёрфи, — разве это не значит, что он привлечет к себе враждебное внимание?

Томас фыркнул и появился в дверях спальни, кетчупа на лице уже не было.

— Гарри ходит в таком виде все время. Пока это не столь ужасно. Думаю, я переживу несколько часов.

— Не становись сразу таким добрым, — попросил я. — Дай нам время сделать дело, часа два-три, а потом сваливай. Будь все время на дороге и не останавливайся. Не давай им шанса окружить тебя. У тебя есть сотовый телефон?

— Ну, надо полагать, — ответил он. — Но, поскольку мне придется бродить вокруг да около больше двух часов, а погода плохая, я сказал бы, что у меня есть возражения против такой работы.

Я проворчал и бросил ему мой кожаный плащ и посох. Он их поймал и нахмурился.

— Ты уверен, что обойдешься без них?

— Только не потеряй, — проворчал я. — Если бы граффы увидели моего двойника без плаща, им бы это могло показаться странным. Идея в том, чтобы не вызвать у них подозрений. Эта штука должна действовать еще часов шесть, может, даже семь. Как только она начнет выдыхаться, возвращайся сюда.

— Да-да, — сказал Томас, накидывая мой плащ. Волшебство иллюзии не могло заставить вещь подойти ему по размеру, и он немного подогнул рукава, чтобы было похоже.

— Кэррин, не позволяй ему делать глупости.

Мёрфи кивнула.

— Попробую. Но ты же знаешь, какой он, — она взяла свое пальто и накинула на плечи. — Куда мы направляемся?

— Обратно к Гард, — сказал я. — В дом Карпентеров. Держу пари, именно на такой случай Марконе оставил ей образец своих волос, чтобы можно было его разыскать.

— Но ты сказал, что не сможешь преодолеть, ммм … волшебство затемнения, которое поддерживают никелевые головы.

— Вероятно, не смогу. Но, насколько я знаю Марконе, у него также должны быть собраны образцы волос и крови его людей. Чтобы найти их, если они будут нуждаться в помощи или …

Мёрфи скривилась.

— Или досрочно отправить на пенсию.

— Надеюсь, Гард сможет дать нам какие-нибудь зацепки, чтобы отыскать утечку, — сказал я.

Тем временем Молли с ее комплектом косметики ухватила Томаса и начала красить его. Лицо Томаса было на уровне подбородка иллюзорного меня, если не ниже, но я преподавал Молли навыки видеть сквозь волшебство иллюзии, так, как сейчас. Мои способности к созданию иллюзий были довольно мощными, да и серьезной экспертизе его подвергать никто не будет.

Молли застала конец моды на готику в молодежной культуре, и это отразилось на ее манере краситься.[39] Она взяла много голубого, пурпурного и красного, чтобы затемнить глаза Томаса, и иллюзия моего лица стала очень близка к моему собственному все еще раздутому носу.

— Нормально, — сказал я. — Мёрф, ты поведешь. Молли, если ты не против.

Моя ученица усмехнулась, поспешно надевая пальто. Потом она высунула кончик языка между зубами, отчаянно нахмурилась и сделала несколько жестов в мою сторону, что-то шепча. Я почувствовал, что завеса малышки растеклась по мне, как прохладный тонкий слой желе, ненадежный и скользкий. Мир стал немного расплывчатым, как будто я смотрел на все через мутную зеленую воду, но лицо Мёрфи растянулось в усмешке.

— Очень хорошо, — сказала она. — Я его вообще не вижу.

Лицо Молли оставалось сосредоточенным, поскольку она поддерживала колдовство, но она все же взглянула на Мёрфи и согласно кивнула головой.

— Ну ладно, — сказал я. — Пошли, Мыш.

Мой пес вскочил на ноги и кинулся к двери, нетерпеливо помахивая хвостом.

Мёрфи смотрела на меня, изогнув бровь.

— Если граффы не купятся на нашу уловку, я хочу обнаружить их как можно раньше, — сказал я ей.

Она, понизив голос, пробормотала:

— Ты, наверное, нервничаешь, что выходишь без плаща и посоха?

— Наверное, — ответил я.

Это была только половина правды. Так или иначе, нужны мне плащ и посох или нет, чем больше я думал о том, против чего мы выступаем, тем больше нервничал.

Я даже не нервничал.

Я был здорово напуган.

Глава 19

К тому времени, когда мы добрались до дома Карпентеров, уже стемнело. Притормаживая на повороте к дому, Мёрфи сказала:

— За нами хвост.

— Продолжай движение, — сказал я сразу и скрючился на заднем сиденье Сатурна Мёрфи. Я чувствовал себя подобно сурку, пытающемуся спрятаться в дерне на поле для гольфа. — Езжай мимо дома.

Мёрфи снова набрала скорость, очень медленно и осторожно разгоняясь на засыпанных снегом улицах.

Я чуть-чуть поднял голову, настолько, чтобы всмотреться в ночь позади нас. Мыш сидел рядом со мной, торжественно и настороженно глядя в заднее стекло.

— Автомобиль, у которого одна фара смотрит немного влево? — спросил я.

— Да, это он. Я его заметила минут десять назад. Ты не можешь рассмотреть его номер?

Я вгляделся, прищурившись.

— Нет, сквозь снег не могу, да и светит он прямо в глаза.

Молли повернулась и встала на колени на пассажирском месте, всматриваясь в заднее окно.

— А как вы думаете, кто это?

— Молли, сядь, — рявкнула Мёрфи. — Мы не хотим, чтобы они знали, что их заметили.

Фары автомобиля позади нас стали ярче, и расстояние между нами сократилось.

— Мёрф, они видели ее. Они приближаются.

— Ой, простите! — сказала Молли. — Простите!

— Пристегните ремни безопасности, — прорычала Мёрфи.

Она начала набирать скорость, но наши преследователи покрыли это расстояние в течение нескольких секунд. Фары становились все ярче, и я уже слышал рев большого старого хриплого двигателя. Я поднялся на заднем сиденье и схватил ремень безопасности, но Мыш сидел на другом его конце, где застежка, и прежде, чем я смог достать ее из-под него, Мёрфи закричала:

— Держитесь!

Столкновения всегда громче, чем ожидаешь, и это было не исключением. Преследующий нас автомобиль влепился в багажник Сатурна на скорости, наверное, сорок миль в час.

Заскрежетал металл, полетели стекла.

Я как раз достал ремень, щелкнул замком и влепился носом в спинку водительского сиденья.

Мыш тоже подпрыгнул.

Закричала Молли.

Мёрф выругалась и вывернула руль.

Напрасно она это. Да, Мёрфи несколько смягчила удар, но Сатурн развернуло на заснеженной улице, и он завертелся в изящном балете замедленной съемки.

Мой нос после удара о спинку водительского сиденья почувствовал себя отвратительно. Фактически, он и так чувствовал себя не очень хорошо, и я ослеп от боли на несколько секунд. Я чувствовал, что автомобиль крутится, периодически цепляя огромную насыпь снега по обочинам дороги.

Двигатель Сатурна закашлял и затих. Сердце громыхало в ушах и пульсировало болью в носу. Я услышал, как хлопнула где-то поблизости автомобильная дверца.

Я услышал, как Мёрфи крутнулась на своем сиденье и прохрипела:

— Оружие.

Она вытащила свой пистолет, отстегнула ремень безопасности и попробовала открыть дверь. За дверью была твердая белая стена. Мёрфи зарычала и переползла через колени ошеломленной Молли, возящейся со своей дверью.

Я перевалился на другую сторону автомобиля и дергал дверь, пока она не открылась. И тогда я увидел автомобиль с распахнутыми дверцами, стоящий поперек улицы. Двое мужчин бежали к нам по снегу. У одного было что-то похожее на дробовик, а у его напарника — по автоматическому пистолету в каждой руке.

Мёрфи выпрыгнула из автомобиля и бросилась в сторону. Этот маневр понять было не трудно: если бы она начала стрелять немедленно, Молли оказалась бы на линии ответного огня. Мёрфи, стремительно двигаясь, низко присела, но на это ушла драгоценная секунда.

Дробовик грохнул и плюнул огнем.

Выстрел кинул Мёрфи на землю, как удар кувалды.

Это пробудило мой заторможенный мозг. Я сосредоточился, вытянул руку и закричал:

— Ventas servitas!

Ветер сорвался с кончиков моих протянутых пальцев. Я направил его на заснеженную землю перед нашими преследователями, и внезапно бандиты оказались в центре шторма из летящих кусков льда и снега.

Я продолжал напирать на них, поддерживая колдовство, и крикнул,

— Молли! Доберись до Мёрфи! Завеса и первая помощь!

Молли затрясла головой, вытаращив глаза, но тут же выскочила из автомобиля и бросилась к Мёрфи. Секунду спустя они обе исчезли.

Я ослабил силу ветра. Перемещение больших воздушных масс для создания бури требует намного больше усилий, чем можно подумать. Ветер утих, не считая нескольких завихрений, о которых говорят «дьяволы мороза танцуют». Стало видно двух бандитов, опустившихся на колено и прикрывающих лица, чтобы защитить глаза от ветра и жалящих укусов снега и льда.

Я скучал по своему посоху. Я отдал свой плащ. Но я не отдавал револьвер 44 калибра, который я вытащил из кармана пальто и нацелил на плохих парней, в то же время поднимая левую руку и вытаскивая браслет из-под рукава.

Я узнал одного из этих двоих, того, что с двумя пистолетами. Его звали Барт или как-то так, и он был наемником, довольно дешевым наемником, но, по крайней мере, вы получали именно то, за что платили. Барт был парнем такого сорта, которых вызывают, когда нужно сломать кому-то ребра и заплатить за это недорого.

Другой парень мне тоже был знаком, но я не мог вспомнить его имени. Не могу же я помнить всех. Кроме того, все, что я действительно нужно было знать — это то, что именно он стрелял в Мёрфи.

Я пошел вперед прямо на них и остановился на расстоянии около пятнадцати футов. Они как раз протирали глаза от льда и снега. Я не стал дожидаться, пока к ним вернется хорошее зрение, тщательно прицелился и загнал пулю в правое колено того, который был с дробовиком.

Он закричал и кричал долго.

Барт повернулся ко мне и поднял оба ствола, но мой защитный браслет был уже готов. Я пожелал, и полушарие силы мерцающей прозрачной стеной возникло между Бартом и мной. Он начал стрелять с двух рук, но с таким же успехом он мог бы стрелять из водяного пистолета. Мой щит поймал все пули, а я поворачивал его так, чтобы они рикошетили в воздух, а не в здания вокруг нас.

Оружие Барта защелкало — кончились патроны.

Я убрал щит и поднял револьвер, пока он копался в карманах, ища новые обоймы.

— Барт, — упрекнул я его, — Подумай над этим, как следует.

Он замер, а затем медленно убрал руки от карманов.

— Спасибо. Теперь подумай, что я хочу, чтобы ты сделал еще?

Он бросил оружие. Барту было лет тридцать с чем-то, он был красив, высок, с фигурой человека, который много времени проводит в спортзале. Глаза были небольшие, как у ласки, но, тем не менее, темные и блестящие. Они метались туда и сюда, ища возможный способ спасения.

— Не заставляй меня стрелять тебе в спину, Барт, — сказал я. — Пуля может пробить тебе позвоночник, парализовать, не убивая. Это было бы ужасно, — я приближался к нему, держа его на прицеле и не выпуская из поля зрения другого бандита. Он все еще кричал, хотя теперь это был слабый хриплый звук. — Ты знаешь, кто я?

— Господи, Дрезден, — сказал Барт, — ничего личного, мужик.

— Ты пытался меня убить, Барт. Вообще-то это очень даже личное.

— Это была работа, — ответил он. — Просто работа.

И я внезапно вспомнил, где я видел другого парня прежде: он валялся без сознания в прихожей офиса Деметры в «Превыше всего». Он был одним из наемников Торелли и у него, как оказалось, было не больше здравого смысла, чем у его босса.

— Барт, твоя работа однажды тебя убьет, — сказал я. — Возможно даже прямо сейчас, — я позвал. — Молли! Как она?

Вместо Молли я услышал голос Мёрфи.

— Все хорошо, — сказала она. Слова прозвучали напряженно, чувствовалось, что ей больно. — Бронежилет остановил почти всё, так что все не так плохо.

— Она ранена в руку, Гарри, — взволнованно добавила Молли. — Кровь не останавливается, я ничего не могу больше сделать.

— Мёрф, возвращайся в автомобиль. Там тепло.

— Черт, Гарри. Я буду…

Я оборвал ее.

— У тебя шок. Не глупи, Мёрф. Я не смогу тащить твое бесчувственное тело и держать этих парней под контролем.

Мёрфи прорычала что-то неопределенно угрожающее, но я услышал, как Молли сказала:

— Дай я тебе помогу.

Глаза-бусинки Барта почти выскакивали из орбит, он искал источник голоса Молли и не находил.

— Что? Что это, черт возьми?!

Я был уверен, что люди в домах вокруг нас уже вызвали полицию к настоящему моменту. Я был уверен, что полицейские будут добираться дольше, чем обычно. Но я хотел уйти к моменту их приезда, а это значило, что времени у меня не много. Но Барту не обязательно было это знать. А еще Барт понятия не имел, во что он вляпался.

У меня не хватало времени, чтобы поджарить даже одного из бандитов. Рыло от Торелли было ранено и, вероятно, сейчас плохо соображало. Кроме того, раз он был личным телохранителем Торелли, значит, он был лоялен, поэтому я выбрал Барта для получения кое-какой информации.

Я подошел поближе, переложил пистолет в левую руку, а правую вытянул вперед. Произнес тихое слово и сфера огня, яркая, словно крошечное солнце, возникла в воздухе чуть выше моей правой руки. Я медленно развернул ее, глядя на Барта, и подошел еще ближе.

Головорез вздрогнул, поскользнулся и упал задницей в снег.

Я отпустил огненный шар, и он поплыл к Барту.

— Слушай, верзила, — сказал я любезным тоном, — у меня недавно был короткий отпуск. И я должен сказать, что сжигать чье-то лицо — отличный способ расслабиться.

— Меня просто наняли! — пробормотал Барт, запинаясь и задом отползая подальше от огня. — Я только водитель!

— Наняли, чтобы сделать что? — спросил я его.

— Я должен был остановить вас и прикрывать стрелка, — Барт почти кричал, показывая пальцем на раненого парня. — Его!

Я шевельнул рукой, и полыхающий шар подвинулся на несколько дюймов ближе к лицу жлоба.

— Барт, а Барт, давай не будем врать. Это все между нами.

— Меня просто наняли на один раз! — орал Барт, изворачиваясь, чтобы отодвинуть лицо дальше от огня. — Они ничего не объясняют таким, как я!

— Такие, как ты, всегда знают больше, чем им говорят, — возразил я. — Таким образом, у тебя есть, что рассказать полиции, чтобы вытащить себя из тюрьмы.

— Я ничего не знаю! — сказал Барт. — Я клянусь!

Я улыбнулся ему и придвинул шар еще на несколько сантиметров.

— Вдох — голубой, — сказал я. — Выдох — розовый.[40] Эй, это очень расслабляет.

— Торелли! — закричал Барт, выставляя руки перед собой. — Иисусе, это был Торелли! Торелли меня нанял! Он хочет закопать Марконе!

— Как давно? — потребовал я.

— Я не знаю. Несколько недель, наверно. Они тогда меня и наняли! О, Иисусе!

Я сжал руку в кулак и разрушил огненный шар прежде, чем он нанес бы ущерб больший, чем просто подпаленный рукав пальто Барта. Он лежал на земле на том же месте и тяжело дышал, не опуская руки.

Все ближе слышался звук сирен. Пора было идти.

— Он говорил с кем-нибудь в последнее время? — потребовал я. — С кем-нибудь новым? Заключал соглашение?

Барт, дрожа, отрицательно покачал головой.

— Не заметил ничего такого. Я его вообще редко видел.

— Гарри! — крикнула Молли.

Я слишком увлекся беседой с Бартом, слишком перенервничал по поводу Мёрфи и выпустил из вида второго бандита. А он поднял дробовик и уже перезарядил его. Я повернулся к нему, поднимая защитный браслет. Проблема была в том, что мой элегантный новой модификации браслет имел больше способов применения, чем старый, но и требовал больше силы для использования, я не мог быстро поднять его. Стараясь, чтобы Барт оказался между мной и вторым бандитом, я бросился на землю, Барт отчаянно отползал, чтобы очистить линию огня, а я чувствовал, что не успеваю поставить щит вовремя.

Мыш, должно быть, выскочил из машины еще в самом начале схватки, потому что он возник из теней и снега, буквально ворвавшись на сцену. Он двигался настолько быстро, что от него разлетались буруны снега как от быстроходного катера, разрезающего воду, и схватил бандита в тот момент, когда тот потянул спусковой механизм.

Дробовик рявкнул. Барт выругался.

Мыш цапнул бандита за раненую ногу, которую я прострелил минуту назад, и начал трясти его, как терьер крысу. Жлоб издал еще один пронзительный визг, словно боров на скотобойне. Дробовик вылетел из его пальцев, и он, видимо, потерял сознание от боли, так как стал похож на тряпичную куклу.

Сирены становились громче, и я встал на ноги. Барт лежал на земле, извиваясь и крича. Выстрел из дробовика попал ему прямо в зад. На его джинсах было много крови, но не столько, чтобы я подумал, что задета главная артерия. Впрочем, такая рана могла запросто искалечить или даже убить его, если бы началось внутреннее кровотечение. Но бывают и более неприятные ранения, а от всего адреналина, что бурлил во мне, это показалось мне довольно забавным.

С усмешкой я позвал Мыша и побежал к автомобилю.

Молли уже усадила Мёрфи на пассажирское место и пристегнула ремнем. Я должен был перелезть через нее, чтобы добраться до сиденья водителя. Она выругалась, когда я случайно задел ее руку. Все место водителя было фактически занято рулем, и я уже было подумал, что мне придется жать педали одной рукой, а другой рулить, но все-таки мне удалось найти рычаг, который отодвинул сиденье назад. Автомобиль завелся с первой попытки.

— Черт возьми, Дрезден, — прохрипела Мёрфи. — Тут использовалось оружие. Мы обязаны вернуться.

Мыш запрыгнул на заднее сиденье через открытую дверь, и Молли закрыла ее с другой стороны машины. Я вывернул руль и тронул Сатурн, освобождая его от снега, а затем двинулся вниз по улице. На моем лице все еще сияла бессмысленная улыбка. Просто щеки свело.

— Совершенно не обязаны, Мёрфи.

— Мы не можем просто позволить им уйти.

Я подавил следующий приступ адреналинового хихиканья.

— Они никуда не денутся. А я персона нон грата, помнишь? Ты хочешь, чтоб мы с тобой были замешаны в стрельбе на улице?

— Но…

— Черт возьми, Мёрфи, — сказал я сердито. — Ты хочешь, чтоб я сел в тюрьму? Если мы сейчас вернемся, жлоб Торелли скажет им, что я в него стрелял. Они возьмут мое оружие и, если они смогут найти пулю или если она все еще у него в ноге, это будет классифицироваться как нападение с огнестрельным оружием.

— Нет, если ты сделал это в рамках самозащиты, — возразила Мёрфи.

— В справедливом мире возможно, — сказал я. — А здесь, если нет никого, кроме двух парней с известной репутацией и оба они ранены, полицейские предположат, что они поссорились и стали стреляли в друг друга. Два плохих парня исчезают, ты хранишь верность своей работе, и я не сажусь в тюрьму, что равнялось бы моему самоубийству, — я бросил на нее взгляд. — Кому от этого плохо?

Мёрфи какое-то время молчала, потом сказала:

— Всем плохо, Гарри. Закон должен защищать всех. Он должен применяться ко всем одинаково.

Я вздохнул и переключил внимание на дорогу. Несколько минут я крутился по городу, чтобы убедиться, что за нами никто не тащится, а потом развернулся назад к дому Майкла.

— Ты принимаешь желаемое за действительное, Мёрф, и ты это знаешь. Адвокаты Марконе любят такие штучки.

— Закон не совершенен, — ответила она спокойно. — Но это не значит, что мы не должны пытаться заставить его работать.

— Сделай мне одолжение, — сказал я.

— Какое?

— Зажми нос, чтобы получился филадельфийский акцент, и скажи: «Я — закон»[41]

Мёрфи фыркнула и покачала головой. Я бросил на нее быстрый взгляд. Лицо побледнело от боли, глаза казались стеклянными, левая рука была замотана чем-то, что было похоже на полосы, оторванные от футболки Молли.

Я глянул в зеркало заднего обзора. Под зимним пальто на моей ученице был только зеленый лифчик. Она обняла Мыша обеими руками и уткнулась лицом в его запорошенный снегом мех.

— Эй там, сзади, — позвал я. — Вы не пострадали?

Мыш зевнул, но Молли всего его ощупала.

— Нет. Мы оба в порядке.

— Круто, — сказал я и быстро глянул через плечо, чтобы улыбнуться Молли. — Отличная была завеса. И как быстро! Ты молодец, кузнечик.

Молли просияла.

— У меня тоже бывает такое лицо, как у тебя, когда ты делал тот маленький файрбол?

— Я предпочитаю думать об этом, как о маленьком световом шаре, — ответил я. — Ты была похожа на древнегреческого стоика, кузнечик. Ты тоже хорошо поработал, мохнатая морда, — сказал я Мышу. — За мной должок.

Мыш открыл рот в собачьей усмешке и завилял хвостом, с которого полетел снег прямо на голую кожу Молли, она завизжала, срываясь на смех.

Мёрфи и я обменялись взглядами. Если бы бандит выстрелил на одну сотую секунды раньше или позже, Мёрфи была бы мертва. Пуля могла бы попасть ей в голову или шею, или в артерию. Без Мыша я тоже, вероятно, был бы мертв. А если бы они убили меня и Мёрфи, я сомневался, что они оставили бы в живых Молли, зачем им свидетель.

В этот раз стычка получилась абсолютно нормальной, то есть не сверхъестественной. Молли могла это не осознавать, но Мёрфи и я осознавали.

— Как рука, Мёрф? — спросил я спокойно.

— Только мышца пробита, — сказала она, закрывая глаза. — Это больно, черт, но не смертельно.

— Везти тебя в больницу?

Мёрфи ответила не сразу. В этом вопросе за словами прятался подтекст. Врачи, согласно закону, должны сообщать о любом огнестрельном ранении властям. Если бы Мёрф занялась надлежащим лечением, то они сообщили бы об этом полиции. А так как она была полицейским, это означало, что она должна будет ответить на кучу вопросов, и вся правда о том, что с нами случилось, вылезет наружу.

Но ответственный законопослушный гражданин так бы и сделал.

— Нет, Гарри, — сказала она наконец и закрыла глаза.

Я медленно выдохнул, расслабляясь. Этот ответ стоил ей чего-то. Мои руки задрожали на руле. Честно говоря, я выдохся до предела. И чуть позже это начнет действовать мне на нервы.

— Не волнуйся, — сказал я. — Мы тебя починим.

— Езжай давай, — ответила она устало.

И я поехал.

Глава 20

— Все это становится ужасно грязным, Гарри, — сказал Майкл обеспокоенно. — Мне это не нравится.

Мы шли от дома до мастерской, под ногами хрустел снег. Свет дня тускнел, город накрывал второй облачный фронт, омрачая небеса обещанием больших снегопадов.

— Мне тоже все это очень не нравится, — ответил я, — но никто не спешит предложить мне другие варианты, — я остановился по колено в снегу. — Как Мёрфи?

Майкл тоже остановился возле меня.

— Черити, вот у кого настоящее медицинское образование, но эта рана оказалась достаточно простой и для меня. Мы остановили кровотечение, и перевязали рану. Конечно, она должна поберечься несколько дней, но, думаю, все будет в порядке.

— Ей очень больно? — спросил я.

— Черити всегда держит немного кодеина под рукой. Это не такое сильное болеутоляющее, как в больнице, но оно хотя бы позволит ей уснуть.

Я скривился и кивнул.

— Я собираюсь выследить динарианцев, Майкл.

Он глубоко вздохнул.

— Ты собираешься на них напасть?

— Я должен, — ответил я, резче, чем надо бы. — Поскольку есть люди, которые не заслуживают второго шанса, Майкл, и, если эти ребята не занесены в постоянный список дерьма, я уж и не знаю, кто туда занесен.

Майкл слегка улыбнулся мне.

— Мы все, Гарри.

У меня по телу прошла дрожь, но я не позволил ей отразиться на лице и ограничился тем, что закатил глаза.

— Ну да, ну да. Первородный грех, божья благодать, я уже все это слышал, — вздохнул я. — Но я не планирую нападать на них. Я только хочу узнать о них все, что можно, прежде чем мы с ними столкнемся.

Майкл кивнул.

— Мне нужна любая информация, которой ты располагаешь, но мне не нужны философские дебаты.

— Я уже связался с отцом Фортхиллом, — проворчал Майкл. — Он сообщил имя того, кто, как мы думаем, мог бы быть в городе с Тессой.

Несколько секунд я чувствовал себя настырным сопляком.

— О, — наконец протянул я. — Спасибо. Это … здорово может помочь.

Майкл пожал плечами.

— Мы научились опасаться даже своей собственной разведки. Падшие — мастера обмана, Гарри. Иногда требуются столетия, чтобы поймать одного из них на лжи.

— Я знаю, — сказал я. — Но должны же вы хоть в чем-то быть уверены.

— Кое в чем, — ответил он. — Мы достаточно уверены, что Тесса и Имариэль являются вторыми по старшинству из динарианцев. Старше только Никодимус и Эндуриэль.

— Тесса и Никодимус конкуренты? — спросил я.

— Вообще-то да, — ответил Майкл. — Не знаю, стоит ли это упоминать, но я предполагаю, что они еще и муж и жена.

— Брак, заключенный в аду, а?

— Не думаю, что это что-то значит для кого-то из них. Они очень редко сотрудничают, но когда это случается, ничего хорошего ждать не стоит. Последний раз согласно отчетам Церкви это случилось прямо перед тем, как эпидемия бубонной чумы накрыла Европу.

— Эпидемия? Никелевые головы устроили эпидемию, когда последний раз были в городе, — я покачал головой. — Но, наверное, в репертуаре семейной пары, сложившейся столь давно, найдется не один номер.

— Разнообразие — ключ к счастливому браку, — торжественно согласился Майкл, его рот дрогнул. — Никелевые головы?

— Я решил, что их прежнее название звучит слишком благородно, а с учетом того, что они из себя представляют, они его не заслужили.

— Те, кто их недооценивают, долго не живут, — предостерег Майкл. — Будь осторожен.

— Ты меня знаешь.

— Да, — согласился он. — На чем мы остановились?

— На эпидемии.

— Ах, да. Никелевые головы в прошлом использовали эпидемии, провоцируя большинство опустошений и беспорядков.

Я прогнал улыбку, которая угрожала моему образу крепкого орешка, а Майкл тем временем продолжал.

— В большинстве случаев эта тактика оказалось успешной. Как только вспыхивает чума, нет почти никаких ограничений страданиям, которые они могут причинить, и количеству погубленных жизней.

Я нахмурился и скрестил руки на груди.

— Саня сказал, что Тесса выбирала нетерпеливых… И, как я понял, предпочитала их талантливым.

Майкл кивнул.

— Падшие, из тех, кто следует за Имариэлем, овладевают носителем очень быстро. Ни один из них не пытается быть добрым к тому, с кем он подписывает договор, но команда Имариэля — монстры среди монстров. Тесса выбирает своих из числа растоптанных, отчаявшихся, из тех, кто считает, что им нечего терять, из тех, кто уступит искушению быстрее.

Я проворчал.

— Именно такие и пробуждают чуму. Или любой другой вид хаоса.

— Да. Мы полагаем, что это одна из причин, по которой она время от времени сотрудничает с Никодимусом.

— Она сосредоточилась на краткосрочных проблемах, — сказал я, начиная понимать, — а он заботится о перспективе.

— Точно, — ответил Майкл, — когда он бросил монету Ласкиэли моему сыну, это был тонко просчитанный жест.

— Направленный на то, чтобы привязать меня, — продолжил я.

— Тебя, — подтвердил Майкл, — или моего сына.

По мне прошел холод, который не имел никакого отношения к температуре воздуха.

— Дать монету ребенку?

— Ребенок не может защититься. Он может быть воспитан голосом Падшего ангела, нашептывающим ему на ухо. Ребенка можно сформировать. Подготовить, чтобы использовать как оружие против его собственной семьи. Представляешь?

Я осмотрел двор, где было так весело всего несколько часов назад.

— В голове не укладывается, — ответил я.

Майкл спокойно продолжил.

— Вообще, семьи носителей Мечей защищены от такого зла. Но подобные истории случались и раньше. Никодимус пронес монету через столетия, для него не проблема подождать десять, или пятнадцать, или двадцать лет, чтобы достичь своей цели.

— Именно поэтому ты думаешь, что он здесь, — сказал я. — Поскольку не в стиле Тессы привлекать кого-то силой, как Марконе.

— Ну да, — подтвердил Майкл. — Но я полагаю, для нее достаточно того, что присоединившись к мужу, она сможет окружить себя столь любимыми хаосом и отчаянием.

— А сколько никелевых голов у нее под началом?

— Тесса руководит группой из пяти других Падших, — он коротко улыбнулся. — Извини. Теперь из четырех.

— Благодари Томаса, — ответил я, — не меня.

— Я хочу сказать, что Никодимус… — начал было Майкл, потом покачал головой. — Я полагаю, ты уже знаешь, что Никодимус специализируется на уничтожении любых отчетов, которые о нём составляет Церковь. Их будет нелегко систематизировать.

— А ведь нынче информационный век, — вставил я.

— … Наша информация о нем отрывочна. Мы думали, что у него только три постоянных компаньона, но потом оказалось, что у него монета Ласкиэли, которая, как мы считали, в безопасности хранилась в чилийском монастыре. Полагаю, считать, что мы что-то знаем наверняка, просто небезопасно.

— А при самом плохом раскладе, — спросил я, — сколько у него может быть с собой других монет?

Майкл пожал плечами.

— Возможно, шесть. Но это только предположение.

Я уставился на него.

— Ты говоришь, что на сей раз с ним может быть полдюжины ходячих кошмаров?

Он кивнул.

— В последний раз, когда они явились, их было четверо, а у нас здесь были все три Меча. И только мы остались в живых.

— Я знаю.

— Но ты к этому привык, верно? — спросил я его. — Рыцари ведь все время сражаются в таких условиях.

Он бросил на меня успокаивающий взгляд.

— Я бы хотел превосходить их численностью вдвое, если возможно. А лучше и втрое.

— Но Широ сказал, что он боролся на поединке с несколькими, — сказал я. — Один на один.

— У Широ был дар, — ответил мне Майкл. — Настоящий дар. Широ играл с мечами, как Моцарт с музыкой. Я не похож на него. Я не боюсь столкновения один на один, но в этом случае силы окажутся примерно равны, моя судьба будет в руках Бога.

— Супер, — вздохнул я.

— Вера, Гарри, — отозвался Майкл. — Он не оставит нас. Вера служит добру, чтобы побеждать зло.

— Последний раз добро победило, — сказал я спокойно. — Более или менее. Но это не помешало им убить Широ.

— Наши жизни принадлежат Всемогущему, — смиренно сказал Майкл. — Мы служим и живем не для себя, а для других

— Да, — сказал я. — Уверен, что это очень поможет твоим детям, когда они будут расти без отца.

Майкл резко повернулся, встал прямо передо мной, сжав правую руку в кулак.

— Замолчи, — сказал он низким угрожающим голосом. — Сейчас же.

Да поможет мне Бог, видя, что он сильно разозлился, я продолжал колебаться. Однако здравомыслие ухватило меня за загривок и потащило в сторону. Я сделал несколько шагов прямо в снег и остановился спиной к нему.

Здравомыслие пригласило позор к себе на чай с булочками. Черт возьми. Считается, что я — волшебник. А значит, обладатель дисциплинированного ума, связанного с моей внутренней силой, и всякое такое дерьмо. И вот, вместо того, чтобы держать себя в руках, я бросил в человека словами, которые он вовсе не заслужил, потому что …

Я просто боялся. В самом деле, просто боялся. Я всегда начинал бросаться колкостями, когда меня что-то пугало. Обычно это придавало мне уверенности, но сейчас было совсем другое дело. Когда что-то пугало меня, я использовал свой гнев, как оружие против страха. Но на сей раз я позволил своему страху и гневу влиять на мои мысли и в результате ударил своего друга в самое чувствительное место, какое у него было, причем тогда, когда он ожидал от меня поддержки.

И тут я понял, почему сержусь на Майкла. Я хотел, чтобы он прилетел, как Супермен, и решил мои проблемы, а он этого не сделал, обманул мои ожидания.

Мы всегда разочаровываемся, когда узнаем, что у кого-то еще есть человеческие пределы, такие же, как у нас. Глупое на самом деле чувство, и мы это хорошо осознаем, но от осознания ничего не меняется.

Я задался вопросом, не чувствовал ли Майкл когда-либо тоже самое по отношению ко мне?

— Мое последнее замечание, — пробормотал я, — было неуместным.

— Да, — подтвердил Майкл. — Действительно.

— Мне извиниться, будем драться или еще что-то?

— Есть более полезные способы занять время. В центре нашего внимания должны быть Никодимус и Тесса.

Я повернулся к нему.

— Согласен.

— Но с этим мы не закончили, — резко добавил он. — Обсудим после.

Я что-то буркнул и кивнул. Напряженность так и повисла в воздухе между нами. Займемся делами, так будет легче.

— Знаешь, чего я не могу понять? — спросил я. — Как ты строишь линию рассуждений от момента захвата Марконе до общества, погруженного в хаос и отчаяние?

— Не знаю, — ответил Майкл, неосознанным жестом он положил руку на рукоятку меча, который теперь носил на поясе. — Но Никодимус знает, что делает. У меня паршивое предчувствие, что независимо от того, чем он занят, мы должны понять это прежде, чем свершится непоправимое.

Глава 21

— Если бы я знала, что люди, которым доверяют, готовятся предать моего работодателя, — сказала мисс Гард с преувеличенным спокойствием, — им бы уже не доверяли, не так ли? Если ты вежливо спросишь, Дрезден, я уверена, кто-нибудь непременно тебе объяснит, что такое предательство.

Майкл спокойно улыбнулся. Он сидел на рабочем месте с одним из своих тяжелых кинжалов и наждаком, приводя лезвие в идеальный порядок. Хендрикс сидел на табурете в другом конце мастерской. Громила разобрал пистолет и тщательно его чистил.

— Ну ладно, — сказал я Гард, — тогда почему не начать с тех, кто знал местоположение секретного убежища Марконе?

Гард сузила глаза, изучая меня. Она выглядела лучше. Понятно, что трудно выглядеть хуже человека с распоротым животом, но даже при этом она выглядела не как десять миль плохой дороги, а как всего лишь две или три. Она сидела на раскладушке, опираясь спиной на стенку мастерской, и, хотя она была бледной и невероятно усталой, синие глаза были ясными, а взгляд — острым.

— Я так не думаю, — ответила она спокойно.

— Когда Марконе будет мертв или окажется под контролем Падшего, ему будет без разницы, сохранила ты его тайну или нет.

— Я не могу, — повторила она.

— Ой, успокойся, — сказал я, вскидывая руки. — Адские колокола, я не спрашиваю у тебя пароли запуска для ядерных ракет.

Она глубоко вздохнула и повторила, выделяя каждое слово.

— Я. Не. Могу.

И тут со своего места пророкотал Хендрикс:

— Да ладно. Скажи ему.

Гард, нахмурившись, поглядела на его широкую спину, потом кивнула и повернулась ко мне.

— Сравнительно немного людей в организации знали о потайном убежище, но я не уверена, что это самая большая наша проблема.

Такая резкая перемена от категорического отказа до повествования заставила меня несколько секунд молча хлопать глазами. Даже Майкл, нахмурившись, уставился на Гард.

— Это не самая большая проблема? — спросил я. — А что тогда самая?

— Количество людей, которые располагают кусочками различных фактов, — ответила Гард. — Нужно было заплатить подрядчикам, купить материалы, нанять архитекторов. Целая куча разрозненных сведений указывала на то, что Марконе что-то строил, и, возможно, чье-то любопытство было достаточно задето, чтобы копнуть поглубже.

— Да, наверное, можно узнать много интересного, поговорив с архитекторами или строителями, — проворчал я.

— Именно. Вообще Марконе был недостаточно тверд в вопросах безопасности. Я убеждала его принять обычные меры, но он отказался.

— Обычные меры, — повторил я задумчиво. — Ты имеешь в виду убийство всех, кто был с этим связан?

— Секретные двери и секретные святилища совершенно бесполезны, если они не являются секретом, — ответила Гард.

— Видимо, Марконе не испытывал желания убить толпу своих служащих, чтобы прикрыть собственную задницу.

Гард пожала плечами.

— Рассуждать о морали — не моя работа, Дрезден. Я советник. И это был мой совет.

Я проворчал:

— Так, и кто мог все это знать? Строители? Люди из бухгалтерии?

— И любой, с кем они общались, — добавила Гард.

— Это делает наш конгломерат подозреваемых больше, чем надо, — сказал я.

— И правда.

— Стоп, — заявил я. — Время Оккама.

Гард распахнула глаза. Видимо, она никогда не слышала об МС Хаммере.[42]

— Оккама? — переспросила она.

— Бритва Оккама, — пояснил я. — Самое простое объяснение чаще всего самое правильное.[43]

Ее губы дрогнули.

— Как мило.

— Если мы возьмем круг подозреваемых, который включает в себя всех, кто что-то знает или где-нибудь услышал, мы ни к чему не придем. Если мы ограничимся только наиболее вероятными вариантами и будем работать с ними, мы найдем предателя с гораздо большей вероятностью.

— Мы? — спросила Гард.

— Не важно, — ответил я. — У кого был доступ? Подрядчиков рассматривать не будем. Они вообще обычно не кровожадны, а Марконе, так или иначе, принадлежит половина разработчиков в городе.

Гард кивнула головой, соглашаясь.

— Хорошо. Три или четыре бухгалтера, любой из правящей верхушки и два или три аварийных монтера.

— Аварийные монтеры? — переспросил Майкл.

— Когда возникают неприятности, — объяснил я ему, — они в них стреляют.

Гард хмыкнула и схватилась за живот обеими руками.

— Легче там, — сказал я. — Как себя чувствуешь?

— По-разному, — пробормотала Гард. — Продолжай, пожалуйста.

— Что насчет Торелли? — спросил я.

— А что насчет него?

— Он может быть тем, кто нас интересует?

Гард закатила глаза.

— Ради бога! У этого человека интеллект черепахи, которой сделали лоботомию. Не так давно Марконе стало известно о его амбициях.

— Если ему стало об этом известно, — спросил я, — почему Торелли все еще платит налоги?

— Потому что мы использовали его для того, чтобы выманить других потенциальных узурпаторов на свободное пространство, где бы можно было иметь с ними дело.

— Хммм, — протянул я, скривившись. — Мог он надавить на кого-нибудь, кто что-то знал?

— Возможно, на бухгалтеров, хотя вряд ли. Марконе говорил, что они пользуются его самой надежной защитой.

— Да, но Ертель с лоботомией никого не обрадует.

Гард моргнула.

— Кто, прошу прощения?

— Бог мой, женщина! — воскликнул я. — Ты никогда не читала доктора Сьюза?[44]

Она нахмурилась.

— Какого доктора?..

Я поднял руки вверх.

— Проехали, не бери в голову. Возможно, Торелли полагал, что он сможет запугать бухгалтера и ободрать Марконе прежде, чем у того появится возможность что-то предпринять.

Гард скривила губы.

— Торелли даже глупее, чем можно предположить. Но помимо этого он еще и сопливый трус, ошметки крысиного дерьма, — она сузила глаза. — А что ты так за него уцепился?

— Ну, — протянул я, — ткнуть пальцем во что-то конкретное я не могу, но мои точно настроенные инстинкты говорят мне, что это враг.

Гард улыбнулась.

— Он пытался тебя убить, да?

— Он пытался гнуть пальцы перед Деметрой, когда я был у нее утром. Я активно возражал.

— А, — сказала она, — а я-то задавалась вопросом, как ты нас нашел.

— Жлобы Торелли пытались подстрелить меня, даже когда я ехал сюда.

— Вижу, — сказала Гард и прищурилась, размышляя. — Время бунта выбрано им слишком точно для простого совпадения.

— Рад, что я не одинок в своих мыслях.

Гард обхватила пальцами подбородок.

— Торелли не гений, но он разбирается в своей работе. Иначе он бы не поднялся так высоко в организации. Я думаю, Торелли мог бы слить информацию, если бы проявил достаточно осторожности и хитрости, — она посмотрела на меня. — Ты считаешь, что динарианцы рекрутировали его и внедрили к нам, как шпиона?

— Я думаю, что они должны были у кого-то получить информацию о секретном убежище Марконе, — ответил я.

— И это сработало, не так ли? — сказала Гард с бледной улыбкой.

— Да. И превратило ваше собственное убежище в ловушку, как при охоте на лису. Это должно задевать ваше застаревшее эго, мисс Секретный Консультант.

— Ты даже не представляешь, насколько сильно, — ответила Гард со странным блеском в глазах. — Но я разберусь с этим, когда придет время.

— Пока ты не будешь разбираться ни с чем, кроме долгого сна, — заметил я.

На ее лице появилось кислое выражение.

— Да.

— Так, теперь поговорим о проблемах, — сказал я.

— В каком смысле?

Я осмотрел мастерскую.

— Не могли бы мы поговорить конфиденциально?

Хендрикс, который уже собирал свое оружие, повернул чрезмерно развитые надбровные дуги ко мне, подозрительно хмурясь. Лицо Майкла оставалось непроницаемым.

Гард какое-то время изучала меня взглядом, потом сказала:

— Со мной все будет в порядке.

Хендрикс наконец собрал пистолет и вставил обойму. Все это он сделал, глядя прямо на меня. Потом встал, надел пальто и подошел ко мне вплотную.

Хендрикс не так высок, как я, это уменьшило эффект от его попытки запугивания. С другой стороны, у него достаточно мускулов, чтобы сломать меня пополам, и нам обоим это известно. Он остановился на расстоянии фута, сунул оружие в карман и сказал:

— Буду прямо за дверью.

— Майкл, — попросил я. — Пожалуйста.

Он поднялся, вложил кинжал в ножны и двинулся за Хендриксом в снег, который царил на улице. Выходя, эти двое старались держаться друг от друга на безопасном расстоянии, как собаки, которые еще не уверены, собираются они драться или нет. Я закрыл за ними дверь и повернулся к Гард.

— Помоги мне найти и допросить Торелли.

Она покачала головой.

— Я могу назвать имена его близких партнеров, могу дать тебе адрес его владений и мест, которые он часто посещает, но он не появится ни в одном из них. Он слишком давно в бизнесе, чтобы сделать такую глупую ошибку.

— Ой, я тебя прошу, — сказал я, закатывая глаза. — У тебя где-то есть образцы крови или волос всех ваших людей. Дай мне образец Торелли.

Гард уставилась на меня с непроницаемым лицом игрока в покер.

— И еще, — добавил я, — хорошо было бы получить образец Марконе. Если я окажусь достаточно близко, это поможет мне его найти.

— Мой работодатель охраняет их особенно тщательно. Он единственный, кто имеет к ним доступ.

Я фыркнул.

— Тогда дай мне образцы из запасной коллекции.

— Запасной коллекции?

— Ну ты знаешь, той, которую ты хранишь для себя, о которой Марконе не знает.

Гард подергала выбившуюся золотую прядь у щеки.

— Почему ты решил, что у меня есть эти образцы?

Я продемонстрировал ей улыбку в тридцать два зуба.

— Тебя наняли, Гард. А со своими работодателями наемники должны быть осторожнее, чем с врагами, для борьбы с которыми их наняли. Ты обязана была подстраховаться, даже если Марконе образцы не собирал, держу пари, их собирала ты.

Ее взгляд переместился на дверь, потом опять на меня.

— Давай притворимся на мгновение, что у меня есть такая коллекция, — сказала она. — С какой стати я должна давать ее тебе? Ты против бизнеса моего начальника и, имея на руках его образцы, можешь причинить серьезный ущерб.

— Черт возьми, ты так же дотошна, рассматривая серьезный ущерб, который его бизнес причиняет тысячам людей каждый божий день?

— Я просто защищаю интересы своего работодателя, — ощерилась она в ответ. — Так, как положено, если я наемник.

Я вздохнул и сложил руки на груди.

— Что, если я возьму образцы только Торелли и Марконе?

— Потом ты можешь использовать их против Марконе.

— Если я захочу навредить Марконе, — ответил я, — все, что мне нужно сделать, это сесть дома с шестью банками пива и пакетом кренделей с солью и предоставить ему крутиться самостоятельно.

— Может быть, — согласилась Гард. — Поклянись мне, что ты не будешь использовать ни один из образцов, кроме Торелли и Марконе, не будешь использовать их для причинения какого бы то ни было вреда, и что ты вернешь их мне, как только я скажу. Поклянись мне своей властью.

Клятвы вообще много значат для сверхъестественного народа. Они связывают гораздо серьезнее, чем можно себе представить. Если вы нарушаете обещание, вас обязательно настигнет обратная реакция ментальных сил. Сверхъестественным существам, вроде сидхе, нарушенное обещание может причинить ужасную боль, а когда волшебник нарушает обещание, особенно если клянется своей собственной властью, обратная реакция уменьшает его волшебный дар. Не то чтобы он сразу весь исчезает, но если нарушить достаточно много обещаний, то рано или поздно от него ничего не останется.

За последние несколько лет наш мир стал насколько опасен для волшебников, что любой из нас должен тронуться умом, чтобы позволить себе уменьшить свои таланты, а значит и свою способность защититься, даже если это уменьшение совсем небольшое.

Я выпрямился и кивнул.

— Я клянусь своей собственной властью, что я буду соблюдать эти условия.

Гард прищурилась, пока я говорил, а потом кивнула мне. Очень осторожно двигаясь, она сунула руку в карман, вытащила серебристый ключ и протянула его мне.

— Юнион Стэйшн, ячейка два четырнадцать. Все подписано.

Я потянулся за ключом, но она сжала пальцы

— Когда будешь открывать ячейку, проследи, чтобы никто не стоял прямо перед ней.

Я приподнял бровь, и она отпустила ключ.

— Хорошо. Спасибо.

Она быстро напряженно улыбнулась.

— Хватит время тратить, иди.

Я нахмурился.

— Ты так волнуешься о своем боссе?

— Ничуть, — ответила Гард, закрывая глаза и устало откидываясь на раскладушку. — Я просто не хочу оказаться поблизости, когда кто-нибудь придет тебя убивать.

Глава 22

Автомобиль Мерфи выглядел, как прошедший через район боевых действий. Поэтому мы взяли грузовик Майкла. Я поехал в кабине с Майклом, а Мыш поехал в кузове. Да, я понимаю, небезопасно, но что делать — невозможно запихнуть двух человек нашего размера и пса размера Мыша в кабину. Там бы места для кислорода не осталось.

Мыш, казалось, совершенно не был обеспокоен холодом, пока мы двигались к Юнион Стейшн. Он фактически разгуливал по кузову и высовывал морду на ветер, счастливо вывалив язык. Не то, чтобы было очень много ветра, но все же погода была плохая — и Майкл вел машину терпеливо и осмотрительно.

После того, как мы увидели третий или четвертый автомобиль, который занесло на тротуар или в кювет, я прекратил дрыгать ногой и мысленно убеждать Майкла поспешить. Пожалуй, лучше двигаться осторожно.

Мы не говорили по пути. Не поймите меня превратно. Майкл вообще не любит трепать языком. Однако обычно у него есть что сказать. Он приглашает меня сходить с ним в церковь (что я делаю, только когда кто-то за мной гонится), или, как гордый папа, говорит о том, что сделал один из его детей. Мы говорим об успехах Молли, о погоде, или о спортивных состязаниях, или о чем-то еще.

Но не на сей раз.

Возможно, он хотел сосредоточить свое внимание на дороге, сказал я себе.

Да. Вероятно, дело было в этом. Не может же это иметь отношение к моему длинному языку.

На въезде в гараж была насыпь снега, но Майкл чуть поддал скорости, прогрохотал через нее, и мы оказались внутри.

Освещение в гараже отсутствовало, и сугробы, наваленные вокруг первого уровня, пропускали внутрь совсем мало света снаружи. Гаражи очень хороши в качестве запугивающих мест, даже когда в них светло. И тем более они неприятны, когда там полностью темно, за исключением совсем маленьких областей, освещенных ярким светом фар.

— Ну ладно, — сказал я, — по крайней мере, много свободных мест.

— Кто захочет путешествовать в такую погоду, как эта? — проворчал Майкл. Он вырулил на самое близкое свободное место для стоянки, и заглушил мотор. Он вышел, держа тяжелую спортивную сумку, в которой обычно носил Амораккиус на людях, и забросил сумку на плечо. Я вышел, и Мыш выпрыгнул из кузова на землю. Грузовик заскрипел и закачался на рессорах, избавившись от веса большой собаки. Я отстегнул поводок Мыша, и затем прицепил небольшую табличку, которая объявляла, что это служебная собака. Это — конечно ложь, но делает публичное перемещение с ним намного легче.

Мыш бросил на табличку одобряющий взгляд, и терпеливо ждал, пока его маскировка не оказалась на месте.

— Служебная собака? — спросил Майкл с недовольным видом. У него был фонарь в правой руке, и он осветил нас на мгновение, а затем двинулся дальше, разгоняя тени.

— У меня редкое заболевание, — сказал я, чеша большого пса под подбородком. — Не-могу-познакомия. Он, как предполагается, является некоторым катализатором или стартером беседы. Или утешительным призом в случае провала попытки. Так или иначе, он необходим.

Мыш издал пыхтящий звук, а его хвост застучал по моей ноге.

Майкл вздохнул.

— Ты ужасно внезапно законопослушен, — сказал я. — Особенно учитывая, что таскаешь в сумке холодное оружие.

— Пожалуйста, Гарри. Мне и без того неудобно.

— Я не буду говорить о твоем Мече, если ты не будешь говорить о моем оружии.

Майкл вздохнул и пошел. А мы с Мышом следом.

Гараж, как оказалось, был очень холодным, очень темным, очень жутким, и в нем отсутствовала какая-либо угроза. Мы пересекли полупохороненную улицу, Мыш прокладывал путь через снег.

— Снегопад стал гуще после захода солнца, — отметил Майкл.

— Может, это Мэб старается, — сказал я. — Если это так, Титании сложнее выступать против ее власти после захода солнца. Ну и агентам Титании это тоже создает дополнительные сложности в движении по городу.

— Но ты не уверен, что это — дело рук Мэб — спросил Майкл.

— Нет. Может, это просто Чикаго. В некоторые дни он может быть столь же страшным, как Мэб.

Майкл хохотнул, и мы вошли в Юнион Стэйшн. Это не похоже на сцену в «Неприкасаемых»,[45] если хотите знать. Нынче это просто большая комната, которую сдают в аренду. И остальная часть тоже не похожа ни на что, что вписывается в Ревущие Двадцатые. Все модернизировано, и более или менее напоминает аэропорт.

Это вид снижения стоимости, на самом деле. Я хочу сказать, из всех возможных эстетических выборов, аэропорты должны вообще входить в первую пятерку или десятку, как минимум. Но я предполагаю, что они рентабельны. Это имеет большее значение, когда речь заходит о красоте. Несомненно, все мраморные и коринфские колонны, устремленные ввысь, были красивы, но как они отражались на стоимости сметы?

Призрак стиля все еще витает на Юнион Стэйшн, но, осматривая это место, я испытываю то же самое чувство, что у меня было, когда я осматривал Колизей в Риме, или Парфенон в Афинах — что когда-то это было шикарное место. Когда-то. Но очень давно.

— А где тут камеры хранения? — спросил Майкл спокойно.

Я кивнул на северо-восточный конец здания, и мы пошли. Пункты продажи билетов были закрыты, за исключением одного, клерк которого был, вероятно, где-нибудь в задней комнате. И народу вокруг совсем не много. Поздно вечером вокзалы вообще, кажется, не бурлят деятельностью. Особенно при такой погоде, как сегодня. Одна измотанная представительница обслуживания клиентов от Амтрэк имела дело с маленькой группой сердито выглядящих путешественников, которые были, вероятно, захвачены в городе штормом. Они требовали предоставить им гостиницу. Удачи! Аэропорт закрыт еще со вчера, и гостиничный бизнес очень оживился.

— Ты хорошо знаешь дорогу, — прокомментировал Майкл.

— Поезда быстрее, чем автобусы, и более безопасны, чем самолеты, — сказал я. — Я однажды взял билет на самолет до Портленда, и у пилота отказало радио, компьютер и так далее. Он вынужден был приземляться без приборов и коммуникаций. Нам еще повезло, что это был ясный день.

— Статистически, самолет является самым безопасным — начал он.

— Не для волшебников, — ответил я серьезно. — У меня были полеты, которые прошли гладко. Несколько таких, где были небольшие проблемы. Но после той поездки в Портленд… — я покачал головой. — В том самолете были дети. И вообще я собираюсь жить долгое время. Я могу потратить его немного больше, чтобы спокойно добраться, куда надо. Привет, Джо, — сказал я седому швейцару, идущему с колесной тележкой чистящих материалов.

— Гарри, — сказал с улыбкой Джо, проходя мимо.

— Я часто бывал здесь в последнее время, — сказал я Майклу. — При путешествии, чтобы поддержать ПараНет, главным образом. И еще шефство, — я закатил глаза. — я не хотел эту работу, но будь я проклят, если буду делать ее через задницу.

Майкл задумчиво оглянулся на швейцара и затем повернулся ко мне.

— Что это такое?

— Шефство? — спросил я. И пожал плечами. — У меня есть четыре других Стража, которые находятся, как бы под моей «командой». — Я поставил воздушные кавычки вокруг слова. — В Атланте, Далласе, Нью-Йорке, и Бостоне. На самом деле я просто остаюсь в поле их досягаемости и позволяю им действовать самостоятельно, но помогаю, когда они нуждаются в этом. Они — дети. Росли они трудно, на войне, хотя это не заставило их повзрослеть настолько, чтобы не оглядываться на меня.

Мыш внезапно остановился.

Я тоже. Я не стал оглядываться вокруг. Вместо этого я сосредоточился на псе.

Уши Мыша дергались как индивидуальные радарные тарелки. Его нос дрожал. Одна лапа была поднята, но пес только неопределенно оглядывался вокруг.

— Лэсси[46] унюхала бы что-то конкретное, — сказал я ему. — Она дала бы ясное, краткое предупреждение. Один гав для граффов, два гава для Никелевых голов.

Мыш кинул на меня укоризненный взгляд, опустил лапу, отступил и чихнул.

— Он прав, — сказал Майкл спокойно. — Кто-то наблюдает за нами.

— Что за фигня? — пробормотал я, глядя вокруг. Я ничего не видел. И мои высоко настроенные любознательные инстинкты ничего не видели. Я очень не люблю чувствовать себя подобно Хэну Соло[47] в мире джедаев. — Я, как предполагается, сам джедай, — пробормотал я громко.

— Что? — спросил Майкл.

Огни станции потухли. Все вместе. В одно и то же время.

Аварийные огни, которые, как предполагается, должны включиться в такой ситуации немедленно, не включились.

Около меня шелестело пальто Майкла и что-то щелкнуло несколько раз. Видимо, он пытался включить свой фонарь, и, видимо, тот не работал.

Это было очень нехорошо. Волшебство может конфликтовать с технологией, это так называемый эффект Мёрфи: «Все, что может пойти не так, как надо, имеет тенденцию идти не так, как надо». Однако этот эффект не ведет себя предсказуемым или однородным способом. Он не мог погасить свет, и аварийные огни, и фонарь, имеющий питание от батареек, все вместе в одно и то же время.

И я не знал, отчего бы так могло случиться.

— Гарри? — спросил Майкл.

Мыш прижался к моей ноге, и я почувствовал предупреждающее рычание, вибрирующее в его груди.

— Правильно говоришь, Косматый, — сказал я своему псу. — У меня тоже плохое предчувствие насчет этого.

Глава 23

Где-то рядом закричали люди.

Я нашарил амулет у себя на шее, вытащил его, и направил в него волю, вызывая свет.

И ничего не случилось.

Я уставился бы на свой амулет, если б мог его увидеть. Я просто поверить не мог, что это не работает. Я встряхнул ожерелье, обругал его и поднял снова, направляя в амулет еще больше моей воли.

На мгновение он замерцал сине-белыми искрами, и все.

Мыш издал более громкое рычание, то, которое я слышу только, когда он идентифицирует реальную угрозу. Кто-то приближался. Мое сердце резко подпрыгивало, иногда оказываясь прямо в горле.

— Я не могу вызвать свет! — сказал я срывающимся голосом.

Застежка-молния звякнула в темноте рядом со мной, сталь скользнула по стали, и зазвенела, как мягко нажатый звонок.

— Отец, — мягко пробормотал голос Майкла, — нам нужна твоя помощь.

Меч вспыхнул белым светом.

Около дюжины существ совсем рядом с нами, присели и закричали.

Я раньше никогда никого похожего не видел. Они были около пяти футов высотой, но приземистые и толстые, с как бы резиновыми мускулами. Выглядели они более-менее похожими на бабуинов, где-то между чистым четвероногим животным и двуногим, с неприятно торчащими когтями, длинными, тягучими хвостами, и массивными плечами. Некоторые из них держали грубо обработанное оружие: дубинки, топоры с каменной головкой, и ножи с каменным лезвием. Головы их были похожи на обезьяньи, и черная кожа обтягивала напряженные мускулы и кости. У них были уродливые, похожие на акульи зубы, настолько негабаритные, что можно было видеть, где они порезали свои собственные губы и…

И у них не было никаких глаз. Где должны бы быть глаза, была только чистая, впалая кожа.

Они закричали от боли, когда свет от меча Майкла упал на них, и отшатнулись назад, как будто сожженные внезапным пламенем — и если внезапный, сильный запах тления, который заполнил воздух, что-нибудь означал, так оно и было.

— Гарри! — крикнул Майкл.

Я знал этот тон голоса. Я присел так быстро и низко, как только мог, и едва я это сделал, как Амораккиус пронесся через место, где только что была моя голова, и врезался в прыгнувшую фигуру одного из существ, которое собиралось приземлиться на моей спине.

Существо упало недалеко от меня и растянулось на полу, сраженное. Его кровь превращалась в сине-белый огонь, и он бил струей из раны.

Я уставился на Амораккиус. Кровь шипела на лезвии меча, как жир на горячей неглубокой сковороде.

Железо.

Эти существа были фейри.

Я никогда не видел их раньше, но я читал их описание, когда пытался идентифицировать граффов. Учитывая, что эти бестии были фейри, я понял, кто это такие.

— Хобы! — крикнул я Майклу, вытаскивая оружие из кармана пальто. — Это — хобы!

После этого у меня не было времени разговаривать. Несколько хобов вокруг нас успели оправиться от шока внезапного освещения и бросились вперед. Мыш зарычал и столкнулся с одним из них в воздухе. Они покатились по полу в путанице сверкающих зубов и конечностей.

Следующий хоб прыгнул ко мне с каменным ножом в узловатой руке. Я ускользнул с линии его прыжка и двинул его в лицо рукоятью пистолета. Сталь разбила слепое лицо хоба, опалила плоть и разбила зубы. Хоб закричал от боли, и отлетел, врезавшись в одного из своих товарищей.

— С богом! — проревел Майкл. Я почувствовал, как его лопатки наткнулись на мои, и свет от его меча качался и вспыхивал, сопровождаясь криками хобов.

Хоб, борющийся с Мышом, прижал огромного пса к полу и навалился на него, обнажив клыки.

Я шагнул к ним, сунул револьвер ему в лицо, и с криком «Отпусти моего пса!», начал стрелять. Я не был уверен, что сильнее навредит хобу — пули или небольшие вспышки света от выстрелов. В любом случае, получилось неплохо, этот тип бросился прочь, Мыш вскочил на ноги, все еще полный сил и задора. Я схватил его за холку и потащил назад за собой, пока снова не почувствовал спиной спину Майкла.

Хобы ушли в тень, но я все еще мог слышать их вокруг нас. Меч Майкла был настолько ярок, что можно было видеть потолок далеко наверху, но вокруг он распространялся только футов на двадцать, этого было достаточно, чтобы не давать хобам прыгать на нас, но не более того.

Я все еще слышал крики, разносящиеся по станции. Я слышал, как стреляло оружие меньшего калибра, чем мой 44-й, это были быстрые панические выстрелы. Кто бы ни делал это, по-видимому, он стрелял вслепую в темноту. Адские колокола, это превращалось в реальный беспорядок, нам надо было сделать что-нибудь, причем быстро.

— Нам нужно уйти с открытого пространства, — сказал я, думая вслух. — Майкл, давай продвинемся к кассам.

— А ты не можешь очистить путь? — спросил Майкл. — Я бы тебя прикрывал.

— Я ничего не вижу в этом дерьме, — сказал я. — А здесь есть другие люди. Если я начну бить вокруг вслепую, я могу убить кого-то.

— Тогда держись ближе, — сказал Майкл. Он начал продвигаться, держа меч высоко над головой, готовым обрушиться на голову кого-нибудь достаточно глупого, чтобы прыгнуть на нас. Мы миновали двух мертвых хобов, оба они были покрыты синим пламенем, которое давало очень мало света, но пожирало тела с жадной скоростью. Я услышал шкрябанье когтей по полу и крикнул.

Хоб, вооруженный парой каменных топоров, ворвался в свет святого меча. И Майкл начал действовать. Темный фэйри бросил один из топоров в Майкла. Мой друг отбил его в сторону презрительным щелчком меча, и встретил хоба горизонтальным ударом, который разбил его второй топор и разрубил его туловище до самого хребта. Хоб упал, извергая пламя, и Майкл отшвырнул падающее тело прямо на его приятелей, заставив их на мгновение разбежаться и выигрывая для нас еще двадцать футов.

— Здорово, — сказал я, держась ближе, и пытаясь наблюдать за качающимися тенями вокруг нас. — Долго тренировался? Шикарно смотрится.

Зубы Майкла блеснули в быстрой улыбке.

— Знаешь, разговор дает этим существам неплохие возможности, — Он прервался, и Амораккиус щелкнул перед моим лицом, отклоняя летящий каменный нож. — Целились в тебя, — продолжал он.

Я и мой большой рот. И я закрыл его на оставшуюся часть пути к кассам.

Потом я повел Майкла вокруг стойки и почти споткнулся о тело раненного человека в деловом костюме. Он издал сдавленный крик боли и схватился за кровавое пятно внизу на ноге. Из раны торчал сломанный кусок каменного лезвия.

— Гарри, — сказал Майкл, — не останавливайся. Они собираются для прорыва.

— Хорошо, — сказал я. Я встал на колени перед раненным бизнесменом и сказал, — Давай двигаться, приятель; это не то место, где можно сидеть без дела. — Я ухватил его под руки и потащил за стойку. — Здесь где-то должна быть дверь, которая ведет в служебные помещения.

— Прекрасно, — сказал Майкл. — Я пока буду их сдерживать.

Раненый человек изо всех сил пытался помочь мне, но в основном только мешал передвигать его. Он все время издавал звуки ужаса и боли. Я был рад, что есть барьер прилавка между нами и вторгающимися хобами. Я совсем не хотел узнать, что чувствует человек, пораженный острым каменным топором.

Мы достигли двери позади прилавка, и она была закрыта. Я подергал ручку, но она, определенно, была заперта. У меня не было времени на это дерьмо. Я поднял правую руку и сосредоточился на одном из энергетических колец, которые я носил. Это была группа из трех колец, по одному на каждом пальце. Кольца сохраняли энергию до подходящего случая.

Я направил волю на дверь, поднял руку, сжатую в кулак, фокусируя энергию колец в самую маленькую область, насколько мог. Я проектировал их не для такой работы. Они были сделаны, чтобы отбрасывать далеко от меня всякие штуки прежде, чем те смогут вцепиться мне в лицо. Но сейчас не было времени придумывать что-то более опрятное.

Поэтому я прицелился так тщательно, как только мог, активизировал кольцо, и наблюдал, как оно вырвало из двери ручку, замок, и пластину, в которой они были установлены, и все это упало в комнату за дверью. Не имея препятствий в виде любой из этих противных металлических настроек безопасности, дверь качнулась внутрь.

— Пошли! — сказал я Майклу, хватая раненного человека снова. — Мыш, иди вперед.

Мой пес переступил через дверной проем, пригнувшись и с оскаленными зубами. Я двигался за ним, буквально наступая ему на хвост, а Майкл почти наступал на окровавленную ногу раненного человека.

Так как свет от Амораккиуса осветил комнату, в которую мы вошли, мы увидели измотанную служащую по обслуживанию клиентов, которую мы видели за несколько минут до этого. Она стояла на коленях на полу с распятием в руке со склоненной головой, отчаянно читая молитву. Когда свет упал на нее, она заморгала и посмотрела вверх. Белый огонь святого меча обрисовал полосы слез на ее лице, ее рот широко открылся в выражении шока и ошеломленной радости. Она глянула вниз на свое распятие, и подняла его снова.

Майкл кинул быстрый взгляд вглубь комнаты, улыбнулся женщине, и подтвердил, — Конечно, Он здесь. Конечно, Он слушает. — Потом сделал паузу, и признал, — Хотя Он не всегда быстро отвечает нам.

В комнате были и другие люди — клиенты, для которых она пыталась найти гостиничные номера. Когда пошли дела темные и страшные, она как-то собрала их и завела в эту комнату. Это потребовало намного больше смелости, чем есть у большинства людей. Я также отметил, что она стояла на коленях между клиентами и дверным проемом. Мне она даже понравилась.

— Кэрол, — сказал я достаточно резко, чтобы оторвать ее пристальный взгляд от Майкла, который стоял в дверном проеме со святым Мечом в руке. — Кэрол, помогите мне, дайте вашу руку.

Она мигнула, затем отрывисто кивнула и поднялась. Она помогла мне оттащить раненного человека туда, где сидели другие.

— К-как Вы узнали мое имя? — она заикалась. — В-вы — ангелы?

Я вздохнул и постучал ногтем на бейджику на ее блузке.

— Я совершенно уверен, что я не ангел, — сказал я. И повернул голову к Майклу. — Хотя думаю, вот этот парень к ним ближе всех, кого Вы когда-либо увидите.

— Не паясничай, Гарри, — сказал Майкл. — Я просто… — Он прервался и резко отклонился. Какой-то снаряд просвистел за ним и пробил отверстие размером с мою голову в стенке чуть выше нас. Заклубилась пыль, закричали напуганные люди.

Майкл хлопнул дверью, закрывая, но без этих, знаете ли, противных металлических настроек безопасности, она распахнулась снова. Он захлопнул ее снова и подпер плечом. Что-то тяжело ударило в дверь. Потом стало тихо.

Я разорвал вдоль шва брюки раненного человека, открывая ногу. Нож поразил его в голень, и там был кровавый беспорядок, но могло стать и хуже. — Оставим его внутри, — сказал я Кэрол, — и присматривайте, чтобы он там и оставался. Он засел близко к некоторым большим сосудам, и я не буду пытаться вынуть его. Пусть лучше пока там и будет, не давайте его вынимать. Хорошо?

— Я … Да, хорошо, — сказала Кэрол. Она моргнула несколько раз. — Я не понимаю, что происходит.

— Я тоже, — ответил я. Потом поднялся и встал рядом с Майклом.

— Эти штуки все вместе немного сильнее, чем я, — сказал он, понизив голос, так чтоб люди позади нас не могли услышать. — Если они выбьют эту дверь, то я буду не в состоянии сдержать их.

— Я не уверен, что они будут, — сказал я.

— Но ты же здесь.

— Я не думаю, что они здесь из-за меня, — сказал я. — Если бы так, они не трогали бы всех остальных.

Майкл нахмурившись глядел на меня.

— Ты сказал, что это фейри.

— Они и есть фэйри, — сказал я. — Но я не думаю, что это удар по мне. Их тут слишком много для этого. Это — более развернутое нападение.

Майкл скривился.

— Но здесь люди в опасности. Они нуждаются в нашей помощи.

— И они ее получат, — сказал я. — Слушай, хобы не могут выдерживать свет. Любой вид света. Он жжет их, и он может их убить. Именно поэтому они вызвали этот мирк прежде, чем вошли.

— Мирк?

— Это — такая штука из Небывальщины. Думай об этом, как о целлофановом фильтре, только вместо того, чтобы быть вокруг лампы, это распространено на всем протяжении воздуха. Именно поэтому мы не могли видеть свет от моего амулета, и поэтому вспышка от выстрела была столь приглушена. И чтобы избавиться от них…

— Нам надо избавиться от мирка, — сказал Майкл, кивая.

— Точно, — сказал я. Я причесал волосы пятерней и начал исследовать свои карманы, чтобы понять, что у нас есть с собой. Не очень. Я держу маленькую коллекцию удобного колдовского инвентаря в больших карманах моего плаща, а в карманах моего зимнего пальто нашелся только кусок мела, два пакета кетчупа от Королевского Бургера, и Тик-Так в стильном пушистом футлярчике. — Хорошо, — сказал я. — Дай мне минутку подумать.

Что-то врезалось в дверь с другой стороны и оттолкнуло Майкловы рабочие бутсы на добрых пол-метра. Через образовавшееся отверстие ко мне рванулась лапа. Я убрался с дороги, но рукав моего пальто не успел. Когти хоба сделали три аккуратных разреза в ткани.

Майкл поднял Амораккиус и пронзил крепкую дверь насквозь на всю его сверкающую длину. Хоб закричал и отшатнулся. Майкл захлопнул дверь снова, и выдернул оружие. Темная кровь шипела на святом лезвии.

— Я не хочу торопить тебя, — сказал он спокойно, — но не думаю, что у нас есть эта минутка.

Глава 24

— Черт возьми! — возмутился я. — Это — мое единственное зимнее пальто! — Я закрыл глаза на секунду и попытался сосредоточиться на задаче. Мирк не походил на другие формы гламора фэйри. Они могли создать видимость, они могли моделировать эмоциональное состояние. Мирк же был заклинанием физическим, материальным, он фактически существовал и будет существовать так долго, как нужно хобам.

Ветер мог бы развеять его. Достаточно сильный ветер мог бы унести мирк далеко, — но для этого нужно очень много ветра. Небольшая буря, как та, которую я вызвал, чтобы справиться с нападающими Торелли, только покрупнее масштабом. Я мог бы, вероятно, сделать кое-что более сильное и широко распространенное, но когда дело доходит до перемещения, тут не так все просто. Боюсь, я не смогу поддерживать такое состояние достаточно долго.

Я мог бы попробовать отключить хобов от мирка. Если я смогу разъединить эту связь, воспрепятствовать тому, чтоб они питали его энергией, и пуф-ф-ф, мирк превратится в свое естественное состояние, а именно эктоплазму. Конечно, отключить их совсем не было легким танцем. Мне нужны были бы некоторые средства создания канала к каждому хобу, чтобы иметь уверенность, что я все сделал, как надо. А у меня не было ничего, что я мог бы использовать, как центр, и я понятия не имел, сколько здесь этих хобов.

Круг силы мог бы прервать колдовство с другой стороны, изолируя хобов от потока энергии вне круга. Но круг должен был бы охватить все это чертово здание. А я сомневался, что хобы позволят мне выйти наружу и пробежать вокруг города Чикаго, чтобы замкнуть круг. Кроме того, у меня не было столько мела. Проточная вода может свести колдовство на нет, если ее достаточно много, но мы-то, черт возьми, находимся в здании. Так как же, черт, мне отключить это глупое колдовство, учитывая те несчастные ресурсы, которые у меня имелись?

Мой нос пульсировал все сильнее, и я отклонял назад свою голову, чтобы он смотрел вверх. Мне казалось, что так уменьшается давление и немного ослабевает боль. Я смерил взглядом потолок офиса, который был высотой десять или одиннадцать футов, а не вздымался до пещеристых пределов старой станции. Потолок был разборный, ну, знаете, такая металлическая структура, поддерживающая тоскливые рентабельные прямоугольники акустического материала, прерываемые через каждые несколько ярдов уродливой маленькой шпорой автоматического противопожарного разбрызгивателя.

Мои глаза расширились.

— Ха! — сказал я и взметнул руки в воздух. — Ха-ха! Ах-хахаха! Я — чародей; услышьте мой голос!

Мыш искоса кинул на меня взгляд и крадущимся шагом двинулся подальше от меня.

— И правильно делаешь! — заявил я, указывая на собаку. — Потому что я — внушающий страх вызыватель огня! — Я поднял правую руку, и пробормотал вызов крошечной сферы пламени. Колдовство заикалось и кашляло прежде, чем сработало, и даже тогда свет был чуть более ярким, чем свеча.

— Гарри? — спросил Майкл тем тоном, каким говорят с сумасшедшими. — Что ты делаешь?

Стенка с одной стороны двери внезапно выгнулась, и сквозь нее начали продираться когти хоба. Майкл, повернулся в ту сторону, временно оставляя дверь, примерился к стене, как будто решая, куда вбивать гвоздь, и затем воткнул Амораккиус в стену. Меч возвратился, шипя и плюясь, а за стеной взвыл еще один хоб.

— Без мирка эти типы долго не протянут, — сказал я. — Кэрол, будь любезна, подкати ко мне тот стул.

Кэрол, с очень широкими глазами, и очень бледным лицом, так и сделала. Она дала стулу небольшой толчок так, чтобы он подкатился ко мне самостоятельно.

Майкл снова прижал дверь плечом, поскольку другой хоб попытался открыть ее. Эти существа не были глупыми. Они не стали продолжать ломиться, и когда Амораккиус прошел через дерево, как будто это была ширма из рисовой бумаги, вернулся он незапятнанный.

— Независимо от того, что ты собираешься делать, лучше сделать это скорее.

— Две минуты, — сказал я. Потом подкатил стул к правой ячейке и встал на него. В течение секунды я искал равновесие, затем стабилизировался и быстро отвинтил разбрызгиватель от его основы. Потекла грязно пахнущая вода, но я этого ожидал и, в основном, увернулся. Правда, я не ожидал, что это будет пахнуть так противно, хотя можно было сообразить. Водоразбрызгивательные системы используют воду из цистерн хранения, и только Бог знает, сколько лет вода ожидала там, что ее начнут использовать.

Я спрыгнул со стула и отодвинулся от текущей воды. Вытащил кусок мела из моего кармана, встал на колени, и начал рисовать большой круг вокруг себя на ковре. Это не должен быть идеальный круг, главное, чтобы замкнутый, но кое-кто, конечно, заинтересовался

— П-простите меня, — сказала Кэрол. — Ч-что вы делаете?

— Наши очаровательные посетители известны, как хобы, — сказал я ей, тщательно рисуя, вкладывая в меловую линию свое желание и волю. — Свет убивает их.

Тут через сломанную стенку полез еще один хоб, он просунул голову и одну лапу. Он с воем полоснул когтями Майкла, который все еще опирался на дверь. Он разодрал ему бедро, но тут блеснул Амораккиус, и снес голову хоба с плеч. Темная, сверкающая кровь забрызгала комнату, и часть ее попала на мой круг.

— Эй! — возмутился я. — Я работаю здесь!

— Извини, — сказал Майкл без тени сарказма. Хобы врезались в дверь прежде, чем он мог вернуться к ней, и открыли ее. Но он успел вовремя, поднырнул под занесенный тяжелый молот, всадил Амораккиус в живот существа и тяжелым пинком выпихнул злого фэйри из комнаты назад к его приятелям. И снова захлопнул дверь.

— Н-но здесь темно, — заикалась Кэрол, переводя взгляд с Майкла на меня и обратно.

— Они поместили кое-что в воздух, называется мирк. Нечто вроде дымовой завесы. Мирк не дает свету повредить хобов, — сказал я. Я замкнул круг и почувствовал, как он ожил вокруг меня, неосязаемый занавес власти, который отсек стеной от внешнего воздействия мирк, который был пойман в кругу, когда круг активизировался. Мирк сгустился в тонкую пленку слизистой эктоплазмы на всем, что было внутри круга — в том числе и на мне. — Супер! — пробормотал я, и ударил по ней волей так сильно, как только мог.

— А-а, — сказала Кэрол, — что вы делаете?

— Я собираюсь убрать их дымовую завесу. — Я зажал головку разбрызгивателя в своей правой руке и закрыл глаза, сосредотачиваясь на ней, на ее структуре, ее форме, ее составе. Я начал вливать энергию в объект, воображая ее, как пылающую ауру сине-белого света со множеством небольших усиков, вырастающих из нее. Как только энергия была твердо обернута вокруг разбрызгивателя, я переложил его в левую руку и раскрыл правую.

— Н-но у нас нет никаких огней.

— О, у нас есть огни, — сказал я. Я вытянул правую руку и вызвал небольшую сферу света. В пределах круга без мирка она была раскалена добела и такая же яркая, как обычно, но я мог видеть, что за пределами круга свет распространяется не больше, чем футов на пять или шесть через мирк.

— О, Боже, — сказала Кэрол.

— Фактически, все прочие огни также работают. Только они заблокированы. Мирк не отключает электричество. Эти компьютеры все включены, например, но мирк не дает нам увидеть любую из контрольных ламп.

— Гарри! — позвал Майкл.

— Будете мешать чародею, получите паршивые чудеса! — ответил я раздраженным тоном. Остальная часть колдовства будет немного хитрой.

— К-как вы делаете это? — выдохнула Кэрол.

— Магия, — проворчал я. — Тихо. — Я, как обычно, носил кожаную перчатку на своей левой руке, она предоставляла моей травмированной коже небольшую защиту. Все равно, это не игрушки. Я пробормотал, «Ignus, infusiarus,» и засунул конец разбрызгивателя в пламя, плавающее по моей правой руке.

— Как это поможет нам? — спросила Кэрол, ее голос испуганно подрагивал.

— Здесь у нас все еще есть электричество, — сказал я. Кажется, я чувствовал запах подпаленной кожи, пока высокая температура от пламени лилась в металлический разбрызгиватель. — Здесь все еще есть компьютеры. Здесь все еще есть телефоны.

— Гарри! — сказал Майкл, качая головой и пристально глядя на потолок. — Они поднимаются. Они собираются проникнуть сюда через крышу.

Я начал чувствовать высокую температуру даже поврежденными нервами пальцев моей левой руки. Кажется, уже было достаточно горячо. Я сосредоточил больше своего желания, поднял разбрызгиватель и пламя, и визуализировал то, что я хотел: усики энергии вокруг моего разбрызгивателя тянутся к каждой головке разбрызгивателя, какие только есть во всем здании.

— И еще здесь есть разбрызгиватели.

Я сломал круг ногой, и энергия стеганула из разбрызгивателя к любому подобному объекту вокруг. Высокая температура вылилась из меня волной во множестве различных направлений, и я отправил всю энергию, какая была в сфере света во все головки разбрызгивателей, какие попадутся на пути.

Буквально через десять секунд взвыл датчик огня, и противопожарная система пробудилась к жизни. Люди удивленно вскрикивали, где-то в станции завопили сигналы тревоги. Искры взлетели от нескольких телефонов, мониторов, и компьютеров.

— Ну ладно, — сказал я. — Пускай у офиса нет компьютеров. Но все остальное все-таки работает.

Майкл посмотрел на меня и обнажил зубы в свирепой усмешке.

— Когда?

Я наблюдал за своим маленьким шаром света, с потолка лилась вода. В течение возможно половины минуты ничто не случалось, за исключением того, что мы промокли насквозь. Было просто удивительно, сколько лилось воды, удивительно хорошо, я подразумеваю. Я хотел много воды.

Где-то в районе шестьдесят второй секунды я почувствовал, что мое колдовство начало мерцать, его власть разрушалась льющейся водой.

— Жди, — сказал я. — Скоро…

Через две минуты мое колдовство иссякло, связь с другими разбрызгивателями разрушилась, и огонь в моей руке потух.

— Майкл! — крикнул я. — Готово!

Майкл что-то проворчал и бросился открывать дверь. Прежде, чем он ступил через порог, в воздухе возникло внезапное порхание колеблющейся силы, и святое лезвие засверкало более ярко, чем сам солнечный свет.

Он выскочил через дверь, и когда свет Амораккиуса возник на станции, завопили сотни глоток фобов. Звук криков злых фэйри был настолько громок, что я буквально чувствовал, как он давит на мои уши, вроде как на действительно громком концерте.

Но их перекрывал голос Майкла Карпентера, Рыцаря Креста, воплощенного ангела мести, носителя лезвия, которое когда-то принадлежало оруженосцу по прозвищу Бородавка.[48]

— Lava quod est sordium![49] — проревел Майкл, его голос был громоподобен, слишком огромный, чтобы исходить из человеческого горла. — In nomine Dei, sana quod est saucium!

После того, как Меч покинул комнату, я смог видеть, что все огни офиса возвратились, так же как и те, что снаружи.

— Мыш! — крикнул я. — Останься! Охраняй раненого! — И поспешил за Майклом, правда, все-таки успев оглянуться. Мыш понесся вперед и встал в дверном проеме между хобами и людьми в офисе, голова высоко, ноги расставлены, чтобы занимать больше места.

За пределами офиса разбрызгиватели уже успели создать полное впечатление настоящего вонючего муссона. Я вляпался в лужу воды и горящей крови хобов в нескольких шагах от двери. Свет от Меча был настолько ярок, просто даже мучителен, мне пришлось прикрыть глаза одной рукой. Я не мог смотреть прямо на Майкла или даже просто в его сторону, поэтому я следовал за ним по тропе из кусков хобов, которыми он отмечал свой путь

Несколько злых фэйри были сражены мечом Майкла.

Этим еще повезло…

Гораздо больше их — там, где я мог видеть — лежали слишком далеко для того, чтобы Майкл мог дотянуться до них мечом. Они были просто глыбами тлеющего древесного угля, извергающего колонны сального дыма, их зажаренное мясо отваливалось от костей.

Адские Колокола.

А я не называю его Кулаком Господа в качестве уменьшительного имени, почему, люди?

Я следовал за Майклом, с тревогой ожидая, что где-нибудь нас встретит темнота. Если какой-нибудь из разбрызгивателей в здании был другой модели, чем та, которую я использовал для моего колдовства, он будет не в состоянии нагреться и включить противопожарную систему. Если Майкл снова войдет в мирк, то хобы, защищенные от света, наскочат на него — и очень быстро.

Но поскольку нам улыбнулась удача (или, возможно, судьба, или, возможно, Бог, а по всей вероятности, дешевый городской подрядчик), было похоже, что все разбрызгиватели были одной и той же модели. Вода лилась всюду, смывая мирк, как будто это был слой грязи, заменяя его тысячами кусочков радуг, поскольку чистое свечение Амораккиуса сияло через искусственный ливень.

Хобам просто негде было скрыться.

Я следовал по следу сражённых злодеев. Сражёных злодеев? Сражоных злодеев? Не смотрите на меня так. Я не заканчивал среднюю школу. Возможно, изучение различных спряжений[50] и было где-то в старших классах. Но я совершенно, черт возьми, уверен, что их не было в моем GED-тесте.[51]

Я остановился и осмотрелся вокруг, насколько мог, через слепящий свет и потоки воды от разбрызгивателей, пытаясь понять, куда направился Майкл.

И тут я почувствовал внезапную, быструю вибрацию, которая доносилась через подошвы моих ботинок, и затем тяжелый глухой стук, сопровождающий это сотрясение. Я повернулся лицом к передней стороне здания, и тут стекло, кирпич и камень буквально взорвались у входной двери. Позади этого была какая-то неопределенная вспышка тумана в воздухе, но когда то, что было позади завесы, вошло в яркий свет Амораккиуса и моего импровизированного ливня с грозой, колдовство заколебалось и исчезло.

Двадцать футов[52] и четыре или пять тонн Большого Брата Граффов прорвались через завесу.

Он носил броню, сделанную из какого-то прозрачного кристалла, и меч в его руке был длинней, чем мой чертов автомобиль. Его рот открылся, и я почувствовал его боевой рев вместо того, чтобы услышать его, звук, столь глубокий и громкий, как если бы его издавал чертов кит.

— О, да, — пробормотал я. — Дела сегодня идут все лучше и лучше.

Глава 25

Любой, в чьей голове есть унция смысла, знает, что борьба с кем-то, существенно превосходящим вас в размере, весе и досягаемости, очень трудна. Если ваш противник тяжелее вас на пятьдесят фунтов, выиграть борьбу против него, мягко говоря, очень сомнительно.

Если же ваш противник тяжелее вас на восемь тысяч и пятьдесят фунтов, вы должны оставить царство боя и зарегистрировать себя на Роадкилл 101.[53] Или, возможно, в мультике «Том и Джерри».

Мое тело уже было в движении, очевидно решив, что не стоит ожидать, когда мозг заработает и придумает, что можно предпринять для выживания. Думаю, что аналогия «кошки-мышки» была довольно хорошей. В то время как я был более ловким и мог набрать скорость более стремительно, чем огромный графф, он мог развить большую скорость по прямой. Фактически, у меня не было почти никаких шансов нанести ему серьезный вред, а ведь даже ласковая трепка от него, вероятно, сломала бы мне грудную клетку.

В мультике побеждает Джерри, но в действительности Том редко остается с оборванным хвостом. Я не помню, чтобы Мистер когда-либо, придя домой, зализывал раны, нанесенные мышами. Опять же, он почти никогда не приходил домой с прогулки голодным. Игра в «кошки-мышки» для кошки вообще только забава.

Мое тело тем временем бросилось в сторону, вынуждая преследовавшего меня Крошку повернуться, ограничивая его скорость и выгадывая для меня драгоценные секунды, нужные, чтобы убежать к секции пола, отгороженной желтыми предупредительными флажками, где швейцар Джо вощил пол. Я по-спринтерски пересек влажный, гладкий пол и только просил бога, чтоб он не дал мне поскользнуться. Если бы я упал, Крошке достаточно было бы один раз топнуть своим огромным копытом, чтобы разрезать меня пополам.

Но копыта все-таки не очень удобны на скользкой поверхности. Я пролетел по вощеному полу, остановился так резко, как только мог, и изменил направление. Крошка попытался сделать то же самое, но его ноги поехали дальше.

Это была не очень хорошая идея для него — делать резкий поворот. Споткнувшись на бегу, можно упасть. Можно ободрать одно колено или оба, можно ободрать руки, но очень редко случается что-то худшее, чем растяжение связок.

Но это для человеческой массы тела. Если же увеличить массу до размеров Крошки, то падение становится очень проблематичным, особенно на большой скорости. Это — одна из причин, почему слоны фактически никогда не бегают — они не способны к этому, им неудобно отрывать свой вес от земли большими бегущими шагами. А если б они упали, то при их размерах повреждения могли бы быть чрезвычайными, и поэтому, очевидно, природа вычеркнула слонов из списка спринтеров.

Крошка, похоже, весил раза в два больше, чем слон. Пять тонн плоти и костей повалились на бок и приземлились, скользя, и неся такой большой импульс, что Крошка скорее напоминал грузовой поезд, чем любого вида живое существо. Он проскользил через весь пол, врезался в стену арендного автомобильного киоска — посыпались осколки — и прошел прямо через него, почти не замедлившись.

Крошка попытался зацепиться за пол когтями своей огромной руки, но у него ничего не получилось, только завитки воска ободрались с пола, пока он скользил мимо меня.

Я затормозил и попытался вычислить, где Крошка остановится. А потом я выпростал свою волю.

Это было здорово трудно посреди падающей воды, но мне и не нужно было многого. Когда дело доходит до взаимодействия с технологиями, у меня всегда есть кое-что с собой.

Я сосредоточился на огнях выше секции, где должен был остановиться Крошка, поднял правую руку, и прорычал, «Hexus!» Некоторые из них взорвались снопом золотых искр. Некоторые просто испустили дым — но так или иначе, все они потухли.

Майкл двигался в нижний зал, и был уже далеко от меня, и свет Амораккиуса был теперь закрыт от нас внутренними стенами станции. Когда я погасил электрические огни, это породило ряд косых вязких теней.

На внезапно возникший остров темноты потянулись хобы, как мухи на бесхозный труп, подожженные, испуганные, разъяренные хобы, для которых заполненная лакомыми кусочками ночь в городе внезапно превратилась в кошмар. У них не было глаз, но они нашли свой путь к темноте достаточно легко, и я увидел, как больше, чем дюжина их прорвалась туда, один из них прошел в нескольких футах от меня, нисколько не замедляясь и не принимая во внимание мое присутствие.

Секунду спустя Крошка начал реветь, его огромный голос смешивался с мстительными завываниями сердитых хобов.

— Ну что, — выдохнул я, — ты, оказывается, не настолько большой.

Однако оказалось, что Крошка все-таки очень большой.

Смятый хоб вылетел из теней и забрызгал пол в радиусе, кажется, двадцати футов. Я не хочу сказать, что он упал, как тряпичная кукла. Он был сокрушен, смят, как банка из-под пива. Видимо, Крошка своим огромным кулаком просто схватил хоба, сжал его, выдавив из него различные внутренние жидкости, и затем выбросил.

Свет вспыхнул в тени, длинная полоса искр просыпалась от длинной, длинной полосы стали, и внезапное низкое синее пламя окружило лезвие меча Крошки. Оно было не очень сильное, едва способное светиться под льющейся водой, но оно отбрасывало достаточно света, чтобы позволить мне видеть, что происходит.

Хобы сошли с ума от ненависти.

Думаю, это было неизбежно. Фавориты Зимы и таковые же Лета НЕ играют друг с другом по правилам, и жители Небывальщины не ведут себя, как люди. Их природа является гораздо более примитивной, менее гибкой. Они такие, какие есть. Хищники всегда нападут на добычу, которая упала и уязвима. Зимние фэйри ненавидят чемпионов Лета. Хобы были и теми, и другими.

Несколько из них бросились на голову Крошки, в то время как другие начали рубить его своим оружием или кусать своими акульими зубами. Броня Крошки хорошо послужила ему в этом беспорядке, защищая самые критические области, поскольку хобы пытались добраться до его горла, а графф начал дергать головой назад и вперед. Я было подумал, что это действие было вызвано паникой, но тут он всадил один свой рог в хоба с такой силой, что это пробило череп злобного фэйри. Его меч летал взад и вперед быстрыми, точными движениями, и вот уже с полдюжины хобов свалились мертвыми и горящими.

Другие, издавая вопли ужаса, отскочили подальше, их ненависти было недостаточно, чтобы противостоять упавшему граффу. Крошка перекатился на колени, начал подниматься, и хотя его лицо было искажено болью, его жестокие глаза, рыскали вокруг, пока не разыскали меня.

О, дерьмо.

Я не стал ждать, когда он встанет и убьет меня. Я побежал.

И именно сейчас я позволил себе остаться без моего плаща и посоха. Черт возьми, крикни громко, о чем я думал? Что я смогу так здорово обмануть Лето, что они мне и не понадобятся? Что жизнь меня до сих пор еще мало чему научила? Глупый Гарри. Глупый, глупый. Я поклялся, что, если переживу этот эпизод, то сделаю фиктивные копии своих вещей, чтобы давать Томасу для маскировки.

Под ногами опять задрожал пол, так как Крошка снова преследовал меня.

Мои варианты были очень ограничены. С правой стороны от меня была внешняя стена здания, и я не мог выйти наружу в углубляющийся снег. Мое воображение нарисовало мне чудное изображение того, как я увязаю в глубоком по бедра снегу, в то время как Крошка, с его намного большей высотой и массой, легко подходит ко мне и вскрывает меня, как банку с пивом. Передо мной была пустая прихожая, приводящая к другой стене, и с левой стороны от меня были только ряды и ряды … … ячеек хранения.

Я начал рыться в своем кармане, пока бежал по воде, покрывающей пол, и пытался при этом рассматривать номера на ячейках. Я определил ячейку, соответствующую ключу, полученному от Гард, и, скользя на мокром полу, остановился. Я сунул ключ в замок отчаянным движением, потому что Крошка бежал за мной, хотя и хромая, но все же достаточно быстро, и уже оказался совсем близко.

У меня было чуть-чуть времени на подготовку. Я поднял правую руку, прицелился в копыто на его раненой ноге, и ждал, когда он перенесет вес на нее, после чего активизировал все энергетические кольца, выпуская мчащуюся колонну силы, которая врезалась в него с силой ускоряющегося автомобиля.

Копыто граффа подвернулось на влажном полу, и он рухнул вперед с рассерженным ревом. Он уронил свой меч и попытался в падении схватить меня обеими руками.

Я ждал до последней секунды, а потом отскочил назад, раскрывая дверь в ячейку Гард, и убираясь в сторону.

Я могу описать то, что случилось затем, как вспышку молнии. Это не была молния — во всяком случае, не настоящая. У настоящей молнии не было дикой интенсивности этой … штуки, и я, пораженной вспышкой, вдруг понял, что эта энергия, независимо от того, что она из себя представляла, была жива. Раскаленная добела сила, окрашенная во вспышки алого, выскочила из ячейки, как сто гиперкинетических змей, делая зигзаги с невозможной скоростью. Эта живая молния разорвалась на Крошке, прорубая его прозрачную броню, как будто та была сделана из мягкого воска. Она жгла и резала и трамбовала плоть ниже плеча Крошки до самой ноги, издавая кричащее гудение, какого я никогда не слышал прежде.

В последнее мгновение секунды, прежде чем исчезнуть, энергия рванулась назад и вперед, как наконечник кнута, и левая нога Крошки оторвалась в колене.

Графф закричал. Независимо от того, что это было, оно вывело Крошку из строя.

Адские колокола.

Я уставился на искалеченного Летнего чемпиона и затем на открытую, невинно выглядящую ячейку. Потом я медленно пошел вперед.

У Крошки был открыт только один глаз, и было видно, что он не может сосредоточиться на чем-нибудь. Его дыхание было резким, частым и прерывистым, что создавало пахнущий овсом бриз на расстоянии десяти или пятнадцати футов от его головы.

Крошка мигнул другим глазом, и хотя они все еще не могли сосредоточиться, он издал слабо звучащее ворчание.

— Смертный, — прохрипел он, — я повержен. — Одно из его ушей щелкнуло, и он выдохнул со стоном. — Прикончи меня.

Я прошел мимо упавшего граффа без остановки, отметив, что удар энергии, который разорвал его ногу, также прижег рану. То есть, кровью он не истечет.

Я осторожно вгляделся в ячейку.

Она была пуста за исключением единственной, плоской деревянной коробки размером с большой комплект трик-трака. На обратной стороне ячейки было что-то еще — почерневшая схема какой-то руны. Это был не первый раз, когда я видел, что Гард использовала какое-то основанное на рунах волшебство, но будь я проклят, если я знал, как это сделано. Я осторожно потянулся своим магическим чувством, но ничего не ощутил. Независимо от того, что за энергия была там, теперь она ушла.

Ну что, черт возьми? Я протянул руку и схватил коробку. Ничто не разорвало меня в дрожащие клочки.

Я подозрительно нахмурился и медленно достал коробку, но ничего больше не случилось. Очевидно, Гард полагала, что ее меры безопасности были адекватны для того, чтобы иметь дело с вором. Или динозавром. Любого вида.

Как только у меня появилась возможность, я вернулся к граффу.

— Смертный, — прохрипел Крошка, — прикончи меня.

— Я никого не убиваю, разве что другого выхода нет, — ответил я, — и у меня нет никакого желания убивать тебя сегодня. Это не было личным делом. Все. Я закончил.

Графф сфокусировал глаза и уставился на меня, пораженный.

— Милосердие? От зимнего подданного?

— Я не подданный, — рявкнул я. — Это просто временная работа. — Я посмотрел искоса вокруг. — Я думаю, что хобы в большинстве убрались. Ты можешь уйти сам, или нужно, чтобы я послал за кем-то?

Графф вздрогнул и покачал огромной головой.

— Не надо. Я сам. — Он положил пальцы одной руки на пол и начал погружаться в него, как будто это был зыбучий песок. Подобный портал к фэйри был новостью для меня.

— Это — одноразовое предложение, — сказал я ему перед тем, как он полностью ушел. — Не возвращайся.

— Я не буду, — прогрохотал он, его глаза закрывались от слабости. — Но имей в виду, волшебник…

Я, нахмурившись, глядел на него.

— Что?

— Мой старший брат, — проворчал он, — придет убить тебя.

И тут Крошка совсем ушел в пол и исчез.

— Еще брат? — спросил я у пола. — Ты, наверное, шутишь!

Я прислонился к ячейкам, и немножко постучал головой по стали. Потом я снова твердо встал на ноги и побежал назад к тому месту, где я расстался с Майклом. То, что хобы ушли из этой части станции, не означало, что это везде так. Майкл, возможно, нуждается в моей помощи.

Я снова видел остатки тел хобов, хотя к этому времени большинство из них превратилось в насыпи темного порошка, похожего на пыль, которую разбрызгиватели превращали в клейкую пасту. Участки этой массы стали более толстыми, поскольку я двигался в том направлении, куда, как я думал, пошел Майкл.

Я проследовал к основанию широкого полета каменной лестницы — той самой, что была в «Неприкасаемых», она такой и осталась. Здесь тоже были видны тела. И эти хобы были мертвы недолгое время. Они лежали ковром неподвижных, горящих трупов на лестнице. Судя по их позам, они свалились с лестницы, когда умерли.

Несколько упавших хобов имели раны, которые показывали, что Майкл прорубал себе путь через них. Майкл, конечно, Рыцарь Света, но меч, похоже, тоже имеет свой характер, и когда он вступает в игру, Майкл действует так же жестко, как любой другой воин, каких мне доводилось видеть.

Не то, чтобы я обвинял его. Все-таки с хобами надо было как-то справляться.

Еще здесь лежали три охранника, один в десяти футах от лестницы, другие двое прямо на лестнице. Они упали по отдельности в темноте.

Я увидел несколько пятен крови, которые почти наверняка были фатальными для их владельцев, разве что, может, падающая вода заставила их выглядеть более обширными, чем они фактически были. Я никогда не сталкивался с хобами лицом к лицу прежде, но я знал о них достаточно, чтобы надеяться, что, кто бы ни пролил эту кровь, он уже мертв.

У хобов есть привычка утаскивать жертвы с собой в свои неосвещённые туннели.

Я вздрогнул. Я предпочитаю иметь проблемы с Летом: все граффы просто хотели убить меня, и это было бы все. Меня уже однажды уносили в темноту монстры. Это не то, что я пожелал бы кому-либо. Когда-либо.

Это действительно невозможно пережить, даже если удается выжить. Это меняет тебя.

Я отодвинул плохие воспоминания и попытался игнорировать их, сейчас надо было подумать. Некоторые из хобов, очевидно, взяли своих жертв и бежали. Согласно книгам, это был их принцип работы. Хотя это все нападение, казалось, указывало на более высокий уровень организации, чем среднее волнение, очевидно, что кто бы ни стоял за этим, он не мог контролировать их полностью. Фэйри имеют одну универсальную черту — их собственная природа не терпит подчинения, и общеизвестно, что ими очень трудно командовать.

Хобы на лестнице отличались от тех, кого я уже видел. Они все имели более продвинутое оружие, вероятно сделанное из бронзы, и носили броню, сделанную из непонятного материала. Чтобы сгруппироваться так плотно на лестнице, они должны были по крайней мере хоть немного организоваться.

Что-то заставило этих хобов нападать вместе. Черт, если число поверженных хобов передо мной было каким-нибудь признаком, банда, которая прибыла после того, как Майкл и я забаррикадировались в комнате, пошла по своим делам, ища что-то, что им было нужно забрать с собой.

Так, и какова же была цель нападения? Что, черт возьми, привлекло их всех к лестнице?

Что бы это ни было, очевидно, оно было наверху.

Выше меня свет святого Меча замерцал и начал гаснуть. Я с пыхтением понесся вверх по лестнице, все еще держа свои пальцы, как щит, перед глазами, и нагнал Майкла. Он трудно дышал, и держал Меч все еще поднятым над головой, готовый при малейшей тревоге нанести удар. Я мимоходом отметил, что зловоние застойной воды исчезло, сменившись тихим, сильным ароматом роз. Я поднял свое лицо вверх и почувствовал, как прохладная чистая, пахнущая розами вода падает мне на лицо. Она преображалась, падая сквозь свет святого Меча, а может, это мне так показалось.

Последний лежащий хоб, большой скот размером с чертову горную гориллу, вытянул ноги возле Майкла. То, что осталось от бронзового щита, и меч лежали посреди аккуратно нарезанных фрагментов тела. Его тело горело, и кровь медленно растекалась вниз по лестнице, покрытая сине-белым пламенем.

— Все могут расслабиться, — выдохнул я, догнав Майкла. — Я здесь.

Майкл приветствовал меня кивком и быстрой улыбкой.

— Ты как?

— Неплохо, — сказал я, — Извини, что не смог помочь тебе.

— Да без тебя вообще бы ничего не получилось, — сказал Майкл серьезно. — Спасибо.

— De nada,[54] — ответил я.

Я поднялся по последним ступенькам и посмотрел на то, что там было.

Дети.

На верху лестницы было что-то около тридцати десятилетних детей, все они в школьной униформе, все они запиханы вместе в угол, все они напуганы, большинство из них плачут. Там была ошеломленно выглядящая женщина в спортивной куртке, того же стиля, что и у детей, и две женщины, одетые в униформы стюардов Амтрэк.

— Поезд только что прибыл, — пробормотал я Майклу, поняв, что случилось. — Я думаю, хобы кого-то встречали.

Майкл щелкнул Амораккиус по одной стороне, стряхивая маленькое облако черного порошка с лезвия. Потом он убрал оружие.

— Теперь тут уже должно быть безопасно, — сказал он спокойным голосом. — И власти будут здесь с минуты на минуту. — И добавил более тихим тоном, — Вероятно, нам пора уходить.

— Нет еще, — сказал я спокойно. Я зашел в Большой Зал достаточно далеко, чтобы видеть область позади первого ряда коринфских колонн, которые вытянулись вдоль стены.

Там стояли три человека.

Первый был ростом с Майкла, но строения более поджарого, от него исходила опасность. У него были волосы цвета темного золота, которые падали на плечи, и тень бородки, какая бывает, если несколько дней не бриться. Он был одет в темно-синий спортивный костюм и белую футболку, и в обеих руках держал бронзовые мечи хобов, запятнанные их темной кровью. Он оценил меня спокойными, отстраненными глазами большой кошки, и показал мне зубы, когда узнал. Его звали Кинкейд, он был профессиональным убийцей.

Рядом с ним была молодая женщина с длинными, вьющимися каштановыми волосами и сияющими темными глазами. Ее джинсы были достаточно тугими, чтобы демонстрировать некоторые приятные изгибы, но не такими тугими, чтобы мешать двигаться, и она держала в одной руке тонкий прут футов пять длиной, с вырезанными на нем рунами и символами. У капитана Люччио была длинная пластиковая туба на ремне через плечо, ее верхушка свободно свисала. Внутри находился серебряный меч. Я знал, что, когда она улыбается, у нее чертовски милые ямочки на щеках — но сейчас выражение ее лица ничего хорошего не сулило. Ее черты были тверды и сдержанны, но не могли полностью скрыть жестокий гнев. Я надеялся, что он предназначался для нападавших хобов, а не для меня. Я бы не хотел, чтобы капитан на меня сердилась.

Между ними и немного позади этих двух взрослых стояла девочка, не намного старше, чем все другие дети, которые нашли убежище в Зале. Она выросла больше, чем на фут, с тех пор, когда я видел ее в последний раз, то есть приблизительно лет пять назад. Она все еще была похожа на аккуратно одетого, отлично ухоженного ребенка — за исключением ее глаз. Ее глаза были дьявольски неуместны на этом невинном лице, тяжелые от знания и всех трудностей, которые его сопровождают.

Архив положила руку на локоть Кинкейда, и наемный убийца опустил свои мечи. Девочка вышла вперед и сказала,

— Привет, мистер Дрезден.

— Привет, Ива, — ответил я, вежливо кивнув.

— Если эти существа были под вашей командой, — сказала маленькая девочка ровным тоном, — я вас казню.

Она не угрожала. Для этого в ее голосе было недостаточно эмоций. Архив просто объявила простой и бесспорный факт.

Страшно было то, что, если бы она решила убить меня, я вряд ли смог бы что-то ей противопоставить. Этот ребенок не был просто ребенком. Она была Архивом, воплощенной памятью человечества, живым складом человеческих знаний. Когда ей было шесть или семь лет, я видел, как она убила дюжину самых опасных воинов Красной Коллегии. Для этого ей понадобилось не больше усилий, чем мне, чтобы вскрыть упаковку крекеров. Архив была Силой с большой буквы С, и действовала абсолютно на другом уровне, совершенно не сравнимом с моим.

— Конечно, они были не под его командой, — сказала Люччио. Она поглядела на меня и выгнула бровь. — Как Вы могли подумать такое?

— Я нахожу, что вряд ли нападение такой величины могло быть чем-то иным, кроме преднамеренной попытки похитить или убить меня. Мэб и Титания вовлечены в это дело, — сказала Архив сухим тоном. — Мистер Дрезден в настоящее время является эмиссаром Зимы — и нужно ли вам напоминать, что хобы являются подданными Зимы, то есть Мэб?

Мне не нужно было это напоминать, хотя я уже некоторое время эту мысль от себя отодвигал. Факт, что хобы были подданными Мэб, означал, что дела были еще более темными, чем я думал, и получалось, что сейчас было самое время, чтобы начать паниковать.[55]

Но сначала: надо сделать так, чтобы страшная маленькая девочка меня не убила.

— Я понятия не имею, кто командовал этими типами, — сказал я спокойно.

В течение бесконечной секунды Архив пристально смотрела на меня. Потом этот древний, непримиримый пристальный взгляд, переместился на Майкла.

— Сэр Рыцарь, — сказала она вежливым тоном. — Вы можете поручиться за этого человека?

Возможно, это только мое воображение, но Майклу для ответа потребовалось на секунду больше, чем было бы раньше.

— Конечно.

Она уставилась на него также, а затем кивнула головой.

— Мистер Дрезден, Вы помните моего телохранителя, Кинкейда.

— Да, — сказал я. Мой голос точно не пузырился энтузиазмом. — Привет, жесткий парень. Что привело тебя в Чикаго?

Кинкейд показал мне еще больше зубов.

— Карлик, — сказал он. — Я вообще ненавижу снег. Если бы я это решал, я сейчас был бы где-нибудь, где тепло. Ну, на Гавайях, например.

— Я не карлик, — твердо возразила Архив неодобрительным тоном. — Мой рост составляет семьдесят четыре процента от среднего роста моего возраста. И прекрати провоцировать его.

— Карлик никогда не забавляется, — объяснил Кинкейд. — Я пытался убедить ее присоединиться к девочкам-скаутам, но ни черта из этого не получилось.

— Если я захочу приклеить макароны к бумажной тарелке, я могу сделать это и дома, — сказала Архив. — Ну ладно, уже время ложиться спать, и у меня нет никакого желания общаться с местными властями. Нам надо уезжать. — Она, нахмурившись, поглядела на Кинкейда. — Очевидно, что наши передвижения были прослежены. Наши квартиры здесь, по всей вероятности, рассекречены. — Она посмотрела на меня. — Я формально прошу гостеприимства Белого Совета до тех пор, пока я смогу обеспечить себе безопасное жилье.

— Мм, — сказал я.

Люччио сделала быстрое движение рукой, убеждая меня согласиться.

— Конечно, — сказал я, кивая Архиву.

— Превосходно, — сказала Архив. Она повернулась к Кинкейду. — Я промокла. Мое пальто и смена одежды находятся в моей сумке в поезде. Они мне нужны.

Кинкейд кинул на меня скептический взгляд, но с Архивом спорить не стал. Вместо этого он быстро исчез вниз по лестнице.

Архив повернулась ко мне.

— Статистически говоря, аварийные службы города должны начать прибывать уже через три минуты, учитывая погоду и дорожные условия. Было бы лучше для нас всех, если бы мы к этому времени уже ушли.

— Не могу не согласиться, — сказал я. И скорчил рожу. — Нам совершенно ни к чему публичность.

Не совсем человеческий пристальный взгляд Архива просверлил меня. Потом она сказала,

— Дела могут обернуться гораздо хуже, чем сейчас. Я боюсь, что наши неприятности только начинаются.

Глава 26

Майкл остановился, увидев зияющее отверстие в полу там, где графф Крошка покинул Юнион Стэйшн.

— Боже милосердный, — выдохнул он. — Гарри, что тут случилось?

— Небольшая проблема, — откликнулся я.

— Ты ничего не сказал мне.

— Ты был занят, — объяснил я ему, — и у тебя там было довольно много плохих парней. — Я кивнул на отверстие. — А у меня тут только один.

Майкл ошеломленно покачал головой, а я увидел, что и Люччио смотрит на отверстие вроде бы с умеренной тревогой.

— И ты справился? — спросил Майкл.

Люччио повернула голову к Майклу, пока он говорил, а затем резко посмотрела на меня.

Я вернул Майклу спокойный взгляд и ответил:

— Очевидно. — Потом я развернулся на пятках и резко свистнул. — Мыш!

Мой пес, мокрый, но все еще восторженный, примчался к нам по покрытым водой мраморным этажам. Он, скользя, остановился, подняв небольшую волну, которая расплескалась по моим ногам. Архив пристально всмотрелась в Мыша, когда он прибыл, и шагнула было к нему — но Кинкейд, опустив руку на ее тонкое плечо, не дал ей подойти ближе.

Майкл, нахмурившись, поглядел на девочку и затем на пса.

— Ребята, — сказал он, — у нас проблема.

Да, нас было слишком много, чтобы поместиться в кабине грузовика Майкла.

Все мы были насквозь промокшие, и совершенно не было времени, чтобы обсушиться прежде, чем прибудут власти. Может, это не особо справедливо, что я получил много не слишком дружественных взглядов, после того, как объяснил, что это я задействовал противопожарную систему, но по крайней мере никто не стал утверждать, что я не желал перенести последствия наряду со всеми.

Возможно, Архив была жутким созданием Сумеречной Зоны, но все-таки она была ребенком. Все согласились, что она сядет в кабину. Майкл должен был вести машину.

— Я не позволю ей сидеть там одной, — заявил Кинкейд.

— Ой, успокойся, — сказал я. — Он — Рыцарь Креста, черт возьми. Он не собирается ее обижать.

— Дело не в том, — сказал Кинкейд. — Что, если по дороге кто-то начнет стрелять в нее? Он прикроет ее своим телом, чтобы с ней ничего не случилось?

— Я, — начал Майкл.

— Да уж, черт возьми, он прикроет, — прорычал я.

— Гарри, — сказал Майкл умиротворяющим тоном, — я буду рад защитить ребенка. Но было бы несколько проблематично делать это и одновременно вести машину.

Мыш издал низкий, несчастный звук, который привлек мое внимание к тому факту, что Архив была необычно тихая. Она стояла около Кинкейда, дрожа, ее глаза закатывались под лоб.

— Черт возьми, — сказал я. — Сажайте ее в машину. Пошли, Кинкейд, Майкл.

Кинкейд подхватил ее на руки, и они с Майклом залезли в кабину грузовика.

— В-ваш д-дом далеко отсюда, Страж? — спросила Люччио меня.

Она тоже не очень хорошо выглядела. То есть, она выглядела хорошо в данных обстоятельствах. Но также она выглядела мокрой и полузамороженной, она стояла на коленях, обнимая Мыша, протирая его мех, чтобы помочь высушить его и распушить. Я видел Люччио в действии, как капитана Стражей Белого Совета, и у меня было свое мнение относительно нее. Когда я смотрел на женщину, которая, не моргнув, встала перед сподвижниками Кеммлера, которая стояла под автоматным огнем, защищая учащихся, как-то забывалось, что она женщина, а она была женщина весом в сто тридцать или сорок насквозь промокших фунтов.

Она была женщина.

В середине снежной бури.

— Это недалеко, — сказал я. Потом я подошел к двери, где сидел Кинкейд и сказал, — Возьми ребенка на колени.

— Она пристегнута ремнем безопасности, — возразил Кинкейд. — Она и так подвергается опасности.

— Люччио весит не намного больше, чем Ива, — сказал я ровным тоном. — И она находится почти в такой же опасности, как ребенок. Поэтому ты возьмешь Иву на колени и позволишь капитану ехать в кабине, как джентльмен.

Кинкейд подарил мне ледяной взгляд своих бледных глаз.

— Или что? — спросил он.

— Я вооружен, — объяснил я. — А ты нет.

Он посмотрел на меня, затем на мои руки. Одна из них была у меня в кармане пальто. Тогда он сказал,

— Ты думаешь, я поверю, что ты можешь убить меня?

— Если ты заставишь меня выбирать между тобой и Люччио, — сказал я с ломкой улыбкой, — я совершенно уверен, кого я выберу.

Его зубы вспыхнули во внезапной волчьей улыбке. И он отодвинулся, привлекая замерзшего ребенка к себе на колени.

К тому времени, когда я возвратился к Люччио, она не падала только потому, что Мыш сидел спокойно, поддерживая ее. Она пробормотала какой-то протест слабым командным тоном, но так как она сказала это по-итальянски, я заявил, что ее мозг совсем заморожен, и я принимаю командование на себя. Я засунул ее в кабину грузовика и пристегнул ремнем около Кинкейда. Он помог с этим — мои пальцы были слишком холодными и жесткими, чтобы справиться быстро.

— Гарри, — позвал Майкл. Он сдвинулся назад, вытянул из-за водительского сиденья скатанное теплое одеяло и бросил его мне. Я поймал его и кивком поблагодарил, от холода в животе уже начинались какие-то спазмы.

И мы с Мышом остались в кузове грузовика, оба насквозь промокшие, в середине зимы, в середине снежной бури. Холод перемещался от моего живота к груди, и я свернулся в комок, потому что у меня не было большого выбора. Волшебство не могло помочь мне. Я не мог вызвать шар пламени, потому что и грузовик трясло, и меня трясло еще больше. И вообще я хотел бы согреться, а не поджечь себя.

— П-п-п-пошла эта г-г-г-галантность н-н-н-нафиг, — проворчал я Мышу, стуча зубами.

Мой пес, от толстой шубы которого сейчас не было особой пользы, потому что она вся промокла, прижался ко мне так же тесно, как я прижимался к нему, под грубым одеялом, в то время, как в кабине грузовика, небось, было тепло, его окна запотели. Я чувствовал себя героем Диккенса. Я было подумал объяснить это Мышу, только чтобы занять чем-то мои мысли, но он и так уже достаточно страдал, Диккенса он мог и не вынести. Таким образом, мы ехали в несчастной, общительной тишине. Возможно, за нами следовали какие-то чрезвычайные непредвиденные огни. Я был слишком занят, наслаждаясь ненамеренными ритмичными сокращениями каждой мышечной клетки в моем чертовом теле, чтобы это замечать.

Раз тридцать за поездку, я был вполне уверен, что сейчас потеряю сознание и проснусь через пятьсот лет в будущем, но все-таки оказалось, что я должен был вынести всего лишь несчастные двадцать минут до того, как Майкл добрался до моей квартиры.

Обе двери кабины открылись, и прозвучал утомленный, но авторитетный голос Люччио.

— Подведите его к двери, он должен позволить нам пройти через его защиту.

— Все хорошо, — сказал я, вставая. Звук, правда, получился такой: «Ввввхрр», а когда я попытался встать, то почти выпал из грузовика. Майкл поймал меня, и Кинкейд, быстро подскочив, помог ему поставить меня на землю.

Я смутно почувствовал, что одна из рук Кинкейда вошла в мой карман и вышла оттуда пустой.

— Сукин сын, — сказал он, усмехаясь. — Я так и знал.

Люччио появилась из кабины грузовика, неся на руках Архив, задрапированную во что-то. Руки и ноги девочки свисали свободно, ее рот открылся во сне, а щеки пылали, как гвоздика.

— Поднимайся, Дрезден, — заявила она. Ее голос был устойчив, но хотя она и была согрета поездкой, все равно она была вся влажная, и холод снова погружал в нее свои зубы. — Поспеши.

Я начал неопределенно перетасовывать ноги, вспоминая где-то на заднем плане, что, когда идешь, надо перемещать их поочередно. Это значительно улучшило наше продвижение. Мы достигли двери, и кто-то сказал что-то об опасной защите.

— Ну прямо! — подумал я. — У меня просто нормальная защита, максимум, на что она способна, это поджарить вас до состояния сальных пятен на бетоне. Видели бы вы, что Гард вытворяет.

Люччио тоже что-то сказала о моей защите, и я подумал, что она выглядит замерзшей. А у меня дома был огонь, который она, вероятно, могла бы использовать. Я попытался открыть дверь перед ней так, как открывают двери перед леди, но проклятая штука застряла, пока Майкл не открыл ее, пихнув плечом и бормоча что-то осуждающее о непрофессиональной работе.

Потом все запуталось, а мои руки и ноги здорово болели.

Потом всплыла мысль: Парень, какая отличная кушетка.

Мыш сопел у моего лица, и затем почти раздавил меня, положив на меня свою голову и верхнюю часть туловища. Я подумал, что надо устроить ему разнос за это, но решил лучше поспать на моей замечательной кушетке.

Дальше чернота.

Я проснулся в комнате, освещенной только светом от моего камина. Я был слегка поджарен, а пальцы на руках и ногах неловко пульсировали. Какой-то нежный вес нажимал на меня, и при ближайшем рассмотрении оказался буквально всеми моими одеялами. Глубокий, медленный, устойчивый звук дыхания моего пса доносился от коврика перед кушеткой, а одна моя рука лежала на теплой сухой спине Мыша.

Где-то рядом журчала вода.

Люччио сидела на скамеечке для ног перед огнем, глядя на пламя. Мой чайник висел над огнем. Таз с водой, над которой поднимался пар, стоял на очаге. Пока я смотрел, она опустила ткань в горячую воду и водила ею по плечу и вниз по руке, ее лицо было повернуто ко мне в профиль. Глаза были закрыты в выражении простого удовольствия. Свет огня создавал прекрасные, изящно женские тени вдоль тонких линий ее голой спины вниз к поясу джинсов. Когда она двигалась, мускулы перемещались под мягкой кожей, которая мерцала, как золотая, в свете камина еще целую секунду после того, как теплая ткань проходила по ней, оставляя небольшие завитки пара на своем пути.

Происходило что-то, чего я никогда не ощущал прежде.

Люччио была красива.

О, она не была фотомоделью, хотя я подозревал, что при небольшой подготовке она была бы не хуже. Черты ее лица привлекательны, особенно рот, изогнутый, как лук Купидона, с ямочками на щеках, он контрастирует с твердым подбородком, и как бы устанавливает границу между застенчивостью и мужеством. У нее темные глаза, которые вспыхивают, когда она сердита или удивлена, а ее каштановые волосы длинные, кудрявые и блестящие. Она явно о них заботилась, но в её лице была слишком большая сила, чтобы быть просто симпатичной.

Красота — это глубже.

В ней была невыразимая женственность, в которой сплелись нежные линии, тихое изящество, и податливая сила, и которые, как я только в эту секунду понял, проживали в том же самом месте, где и глава Стражей. И, возможно, что более важно, я знал качество личности под кожей. Я знал Люччио в течение многих лет, бывал с нею в разных напряженных ситуациях, и считал, что она одна из тех старых Стражей, кого я и любил, и уважал.

Она перекинула свои волосы на другую сторону спины и вымыла другое плечо и руку так же медленно, и так же очевидно получая удовольствие при этом.

Прошло некоторое время, пока я рассматривал голую спину и плечи женщины. Это случается значительно более редко, чем рассматривать различные кошмары, которые моя работа предоставляет мне в избытке. Но даже среди всех кошмаров, рано или поздно должна же человеку выпасть удача — мельком увидеть красивую мечту. И несмотря на неприятности, в которых я сидел по горло, в течение этого момента, сейчас, под всеми этими одеялами, я смотрел на что-то красивое. Это заставило меня пожалеть, что у меня нет таланта запечатлеть этот вид углем, или чернилами, или маслом, — но у меня никогда не было такого дара. Все, что я мог сделать, — впитывать этот простой вид: красавица, умывающаяся в свете от камина.

Я совершенно не замечал, что Люччио повернула голову и видит меня. А потом внезапно понял, что она пристально смотрит на меня своими темными спокойными глазами. Я сглотнул. Не знаю, чего я ожидал. Крика, возможно, или резкого замечания, или по крайней мере румянца. Люччио ничего такого не сделала. Она только возвращала мне взгляд, спокойная и сбалансированная, или прекрасная, если хотите, одна рука прикрывает груди, а другая так и забыта опущенной в таз с зажатой в ней тканью.

— Извини, — сказал я наконец, опуская глаза. Я, вероятно, покраснел. Черт возьми. Может, выдать это за небольшое обморожение, героически перенесенное во имя ее.

Она издала тихий звук, который был слишком мягок, чтобы быть смешком.

— Тебе это неприятно?

— Нет, — сказал я сразу. — Бог мой, нет, конечно, нет.

— Тогда почему ты извиняешься? — спросила она.

— Ну, мм… — я кашлянул. — Я просто полагал, что девочка, которая достигла совершеннолетия во времена правления королевы Виктории, будет немного более консервативна.

Люччио издала короткий смешок.

— Виктория была британка, — сказала она. — Я итальянка.

— Это разница, да? — спросил я.

— Да, немного, — ответила она. — Знаешь, когда я была молода, я позировала многим живописцам и скульпторам. — Она отвернулась и стала мыть шею, продолжая говорить. — Ммм. Хотя это было в моем настоящем теле, конечно.

Ну, да. В том, которое было украдено безумным некромантом, оставив ум Люччио надолго пойманным в ловушку нового тела. Кстати, в самом деле прекрасного, здорового, молодого тела.

— Я не вижу, почему бы тебе не сделать то же самое в теле, в котором ты находишься теперь. Ну, для сравнения.

Она широко открыла глаза и осветила меня улыбкой, которая была радостной и совершенно девичьей.

— Спасибо. Я не хотела бы, чтоб ты меня неправильно понял. Я хотела воспользоваться твоим душем, после того, как нас облили этой грязной водой, но Архив спит на твоей кровати, и Кинкейд закрыл дверь. Он тоже отдыхает, и мне не хотелось бы, чтобы он вцепился мне в горло прежде, чем проснется. А ты спал, таким образом… — Она слегка пожала плечами.

Тени, которые огонь бросал на ее кожу, сложились в действительно интересную картинку, и я внезапно обрадовался всем одеялам, что навалили на меня.

— Как ты себя чувствуешь, ты в порядке? — спросила меня Люччио.

— Жить буду, — сказал я.

— Было очень галантно с твоей стороны осадить Кинкейда.

— Никаких проблем. Он — задница.

— И очень опасен, — сказала Люччио. — Я не полетела бы с ним, если б не видела, что он прошел через контрольно-пропускной пункт безопасности в Бостоне. — Она поднялась, уронила ткань в таз, и натянула свою рубашку, давая мне интригующее представление силуэта ее спины и талии на фоне света от камина.

Я вздохнул. Мгновение закончилось. Возвращаемся к делам.

— Почему ты приехала с ними? — спросил я.

— Для переговоров, — ответила она.

— Переговоров?

— Архив связалась с Никодимусом Архлеоне по поводу наших обвинений. Он согласился встретиться с нами здесь, в Чикаго, и обсудить вопрос. Ты — вызывающая сторона в этом случае, и я буду твоим секундантом.

Я заморгал.

— Ты? Моим секундантом?

Она закончила застегивать рубашку, повернулась ко мне и слабо улыбнулась.

— Обязанности выше самомнения. Относительно немногие из Стражей с достаточными способностями желали выступить в этой роли. Я подумала, что будет лучше, если ты будешь работать со мной, а не с Морганом.

— Именно поэтому тебе платят большие деньги, Кэп. Такая острая способность проникновения в суть людей.

— Да, и еще я очень хорошо умею уничтожать разные штуки, — сказала Люччио, кивая. Она повернулась к камину и взяла в руки небольшую деревянную коробку Гард с каминной доски. — Дрезден …

— Адские колокола, — выдохнул я, садясь. — Капитан, эта вещь опасна. Поставь ее. — Я спохватился, что говорю тоном чистой власти, к чему привык, работая с Молли и различными людьми, которых я встречал через Парасеть.

Она замерла и выгнула бровь, но только на долю секунды. Потом она аккуратно поставила коробку и отступила подальше от нее.

— Понимаю. Ты держал эту штуку, когда мы тащили тебя сюда. Видимо, ты не мог позволить ее потерять.

— Ну, да, — сказал я, — не мог.

— Я думаю, это объясняет, что ты делал на станции.

— Ну, да, — сказал я, — объясняет.

— Настоящее совпадение, — сказала она.

Я покачал своей головой.

— По моему опыту, рядом с Рыцарем Креста не существует такой вещи, как совпадение.

Она, нахмурившись, глядела на меня.

— Я очень долгое время принадлежу к конфессии. Больше столетия, фактически. Но не думаю, что Всемогущий задолжал мне какую-либо услугу.

— Неисповедимые пути! — заявил я самодовольно.

Она засмеялась.

— Я так понимаю, что ты с этим уже сталкивался?

— Постоянно, — сказал я.

— Хороший человек, — сказала она. — Тебе повезло, что у тебя такой друг.

Я нахмурился и тихо согласился:

— Да. Повезло, — и покачал головой. — Когда переговоры?

— Завтра в полдень. — Она кивнула на каминную доску. — Ты можешь сказать мне, что находится там?

— Вариант, — сказал я. — Если переговоры потерпят неудачу.

— Не думай об этом, Дрезден, — сказала она.

Я покачал головой.

Она уперла кулак в бедро.

— Почему нет?

— Дал слово.

Она мгновение рассматривала это. Потом кивнула и сказала,

— Как хочешь. Отдохни еще. Тебе нужно, — тут она прошла к моему диванчику, устало улеглась, и без слов свернулась под одеялом. Через несколько секунд она уже спала.

Я подумал, что надо хорошенько обдумать, что делать с коробкой Гард, и что, возможно, надо позвонить Майклу и Мёрфи, но усталость, которая внезапно меня сковала, сделала такой звонок невозможно трудным. Я поворочался немного, устраиваясь поудобнее, и опять стремительно упал в сон.

Последнее, что я заметил прежде, чем уснул, было то, что под всеми одеялами я полностью раздет.

И я был чистый.

Глава 27

— Я все-таки не понимаю, почему мне нельзя пойти, — сказала Молли, скрестив руки на груди.

— Ты помнишь, однажды ты говорила мне, как ты ненавидишь, когда родители в качестве ответа приводят цитаты из священного писания? — спросил я ее.

— Да.

— Ну, я так делать не буду. Потому что не знаю, поймешь ли ты цитату правильно.

Она закатила глаза.

— В общем, это о том, что лучший способ победить искушение — это избегать его.

— О, пожалуйста, — сказала Молли.

— Фактически, он прав, — сказал Томас, передавая мне плащ. — Серьезно. Я кое-что знаю об искушениях.

Молли кинула искоса взгляд на моего брата и вдруг покраснела.

— Прекрати это, — сказал я ему.

Томас пожал плечами.

— Ничем не могу помочь. Я хочу есть. Я недавно закончил прыгать с крыши на крышу, уклоняясь от команды трехфутовых психов с луками и стрелами.

— Эльфы, — пробормотал я. — Кто-то из команды Лета вызвал резерв. Интересно. Интересно, какая сторона начала это перетягивание каната.

— Всегда пожалуйста, — сказал Томас, не дождавшись моего «спасибо».

— Эй, — вмешалась Молли. — Мы можем вернуться к теме? Я знаю, как вести себя, Гарри. Это ведь, как предполагается, будет разговор, а не борьба.

Я вздохнул, поворачиваясь к ней. Беседа шла на кухне Карпентеров, в то время как все остальные готовились в мастерской. Томас прокрался сюда, чтобы отдать мне посох и плащ после того, как вечер проработал в качестве приманки.

— Кузнечик, — сказал я, — подумай сама, с кем мы собираемся говорить.

— Никодимус. Глава динарианцев, — сказала она. — Человек, который пытался убить моего отца и моего учителя, и приложил все усилия, чтобы засунуть демона в голову моего маленького брата.

Я заморгал.

— Откуда ты знаешь…

— Как обычно, подслушивала родителей, — ответила она нетерпеливо. — Если вы об этом, то я не испытываю желания поднять одну из его монет, Гарри.

— Я говорю не о твоем соблазнении, ребенок, — сказал я. — Я волнуюсь по поводу Никодимуса. Учитывая все, что происходит, я не хочу махать у него под носом дочерью Рыцаря Креста. Мы пытаемся избежать огромной борьбы, а не найти новые причины начать ее.

Молли продолжала пристально смотреть на меня.

— Эй, — сказал я, — как себя чувствует та домашняя работа, что я тебе давал?

Она все еще смотрела на меня. Этому она научилась у Черити, и у нее очень хорошо получалось. Но на меня Черити, бывало, еще хуже смотрела, таким образом, я был, можно сказать, привит. В полной тишине она повернулась и удалилась из кухни.

Томас хмыкнул.

— Что? — спросил я его.

— Ты действительно думаешь, что можно избежать борьбы?

— Я думаю, что не собираюсь вручать им члена семьи Майкла в качестве заложника, — сказал я. — У Никодимуса всегда есть кое-что в рукаве. — Пока я говорил, я удостоверился, что небольшой кинжал в кожаных ножнах все еще защищает меня. — Единственный вопрос — это, кто собирается начать музыку и где.

— А где встреча?

Я пожал плечами.

— Никто не знает. Кинкейд и Архив выбирают нейтральное место. Они уехали из моего дома рано утром. Сказали, будут звонить. Но я сомневаюсь, что это будет скоро. Я бы поставил на то, что Никодимус захочет что-нибудь в обмен на Марконе. Вот тогда он и сделает свой ход.

— При обмене? — спросил Томас.

Я кивнул.

— Например, попытается захватить всю компанию.

— Угу, — сказал Томас. — Вообще говоря, я приехал к тебе домой вчера вечером после того, как закончил игру с карликами-убийцами. Почувствовал защиту на дверном проеме и хотел стукнуть в окно на южной стороне дома. — Он хитро усмехнулся. — Поздравляю тебя, парень.

Я, нахмурившись, поглядел на него.

— Что?

Усмешка сползла с его лица.

— Ты хочешь сказать, что ты ничего не сделал… Опять ночь впустую, Гарри.

— Что ты видел?

— Я видел, как ты говорил с женщиной, которая уже сняла половину одежды, парень.

— О, подожди, — сказал я. — Томас, это совсем не то. Она просто умывалась. — И я рассказал ему короткую версию предыдущего вечера.

Томас смотрел на меня странным взглядом. Потом мягко потрепал меня по голове.

— Эй! — сказал я.

— Гарри, — сказал он. — Ты проспал уже несколько часов. У нее была куча времени, чтобы умыться. Ты думаешь, что она сидела без дела в течение всего этого времени, потому что еще не устала? Ты думаешь, она не планировала, что ты увидишь ее?

Я открыл рот, чтобы ответить, и так и остался.

— Она вполне могла сесть позади кушетки, где ты не увидел бы ее, даже если б и проснулся, — продолжал Томас. — А не прямо у огня, где она устроила для тебя очень миленькую картинку.

— Я … я не думаю, что она…

Он смотрел на меня.

— Ты не сдвинулся с места.

— Она… Люччио — мой командир, парень. Мы … мы сотрудничаем.

Томас закатил глаза.

— Это — отношения двадцать первого века, парень. Она — девочка девятнадцатого века. Она рассуждает не так, как ты или я.

— Но я никогда не думал…

— Я поверить этому не могу, — сказал Томас. — Скажи мне, может, ты просто дурак.

— Дурак? — возмутился я.

— Да, — сказал он прямо. — Дурак. Если она предложила, а ты отказался, потому что у тебя была причина, по которой ты не хотел, это — одно. Но не понять, о чем она говорила, — это уже клиника.

— Она не говорила…

Мой брат вскинул руки вверх.

— Что должна сделать женщина, Гарри? Сорвать с себя одежду, броситься на тебя, и кричать, дрожа, «Возьми меня, бэби!»? — Он покачал головой. — Иногда ты — чертов идиот.

— Я… — я протянул руки. — Она сразу заснула, парень.

— Потому, что она умнее тебя, балда. Она не хотела форсировать слишком сильно и создать неудобную ситуацию, особенно потому, что она старше и опытнее, да еще и твой командир. Она не хотела, чтоб тебе показалось, что на тебя давят. Таким образом, она изящно разрулила ситуацию. — Он снова закатил глаза. — Читай между строчками время от времени, парень!..

— Я… — я вздохнул. — Я никогда не был с женщиной на сто пятьдесят лет старше себя, — сказал я неубедительно.

— Попытайся использовать мозги время от времени, не только же палкой махать. — И Томас швырнул в меня мой посох.

Я поймал его.

— Каждый может критиковать.

Мой брат достал яблоко из корзины по пути к двери, обернулся через плечо, и сказал,

— Идиот. Слава Богу, Никодимус — мужик.

Он уехал, а я постоял еще какое-то время, все больше раздражаясь. Я хочу сказать, он был, вероятно, прав — но это раздражало еще больше.

В чем-то он был прав: Анастасия выглядела просто удивительной перед огнем.

Хм.

Я никогда не думал о ней по имени прежде. Она была «Люччио» или «капитан» или «капитан Люччио». Если задуматься об этом, она не играла в эти игры-свиданки еще дольше, чем я. Само собой, что она не была уверена в себе вчера вечером.

Об этом надо было подумать.

Позже.

Пока же тут была интрига и неизбежное предательство в перспективе, и я должен был сосредоточиться.

Я направился в мастерскую. День был более светлый, чем вчера, но облака все еще не разошлись. Зато перестал идти снег, хотя ветер гонял столько пороши, что разницы особой не чувствовалось. Осмотр в зеркале показал, что кончик моего носа, кончики ушей, и верх щек были жесткие и покрасневшие от холода. Они выглядели так, как если б я обгорел на солнце. Добавить к этому мои фирменные глаза енота, подумал я, и получается просто очаровательно.

Неудивительно, что Люччио бросилась ко мне с такой экстравагантной энергией.

Черт возьми, Гарри, сконцентрируйся. Опасность совсем рядом.

Я открыл дверь в мастерскую в тот момент, когда Майкл скрестил руки на груди и сказал,

— Я все-таки не понимаю, почему мне нельзя пойти.

— Потому, что мы пытаемся избежать борьбы, — сказала Люччио спокойно, — а атмосфера возбужденного страха не способствует мирному обмену.

— Я не боюсь их, — сказал Майкл.

— Конечно, нет, — сказала Люччио, слабо улыбаясь. — Но они боятся вас.

— В любом случае, — сказала Гард, — ни Церковь, ни Рыцари не подписывали Соглашение. Не хотела бы обидеть вас, сэр Михаэль, но это буквально не ваше дело.

— Вы не знаете этих людей, — сказал Майкл спокойно. — А я знаю.

— Я знаю, — сказал я спокойно. — По крайней мере, до некоторой степени.

Майкл повернулся и направил на меня серьезный взгляд.

— Возможно, — сказал он спокойно. — Ты тоже считаешь, что я не должен идти туда?

Я ответил не сразу. Гард наблюдала за мной, сидя на краю своей раскладушки, сидела она прямо и выглядела неплохо, хотя все-таки не очень здоровой. Хендрикс снова сидел на рабочем месте, на сей раз он точил нож. Крепкие орешки всегда играют со своим оружием. Мёрфи сидела на низкой скамье и чистила пистолет. Она двигала раненой рукой осторожно, но было видно, что подвижность руки не ограничена. В углу около рабочего места Саня полировал куском кожи ножны Эспераккиуса.

— Я не думаю, что это — то место, где они попытаются всунуть нож, — сказал я спокойно. Я посмотрел на Люччио. — Но я также думаю, что было бы глупо не иметь несколько Рыцарей в резерве, на случай, если я неправ.

Голова Люччио качнулась немного назад.

— Необходимо застраховать наши ставки, — объяснил я спокойно. — Эти люди не будут играть честно, даже так, как фэйри, или Красная Коллегия. Я видел, как они действуют, Капитан.

Она сморщила губы, но глаза ее ничуть не дрогнули при виде моего лица.

— Хорошо, Страж, — сказала она, наконец. — Это — твой город.

— Я не согласна на это, — мрачно сказала Гард, поднимаясь.

— О, тебе придется согласиться, блонди, — сказал я ей. — Нищие не выбирают. Белый Совет поддерживает вас в этом, но не надо думать, что мы работаем на вас. Или на вашего босса.

— Я тоже собираюсь присутствовать там, — сказала Мёрфи спокойно, — И не где-нибудь поблизости. Там. В комнате.

Практически все тут же сказали: «Нет», — или что-то в этом роде, за исключением Хендрикса, который вообще много не разговаривал, и меня, кто знал лучше.

Во время протестов Мёрфи снова собрала пистолет и в наступившей тишине вставила обойму.

— Если вы, ребята, хотите вести ваши заговоры и ваши темные войны конфиденциально, — сказала она, — вы должны устраивать их в Антарктиде или где-нибудь в этом роде. Вы даже могли бы сделать это в Нью-Йорке, или Бойсе, и это было б не мое дело. Но Вы находитесь в Чикаго. И когда вещи выходят из-под контроля, подвергаются опасности люди, которых я поклялась защищать, — она поднялась, и хотя она была ростом меньше всех в комнате, она не искала поддержки. — Я собираюсь быть там, как сдерживающий фактор для вашего сотрудничества. Или мы сделаем это иначе. Вам выбирать, но я знаю много полицейских, кому до чертиков надоела эта сверхъестественная фигня, которая то и дело на нас выливается.

Она обвела комнату пристальным взглядом. Оружие она не убирала.

Я улыбнулся ей. Чуть-чуть.

Гард посмотрела на меня и сказала:

— Дрезден.

Я пожал плечами и печально покачал головой.

— Что? Однажды мы дали им право голоса, и все это тут же вышло из-под контроля.

— Ты — свинья, Гарри, — прорычала Мёрфи.

— Но свинья, достаточно умная, чтобы склониться перед неизбежностью, — сказал я. Потом посмотрел на Гард и сказал, — Я, как заинтересованное лицо, могу сказать, что у нее есть вполне законный интерес. Я поддерживаю ее.

— Страж, — сказала Люччио предупреждающим тоном, — я могу поговорить с тобой?

Я подошел к ней.

— Она, возможно, не представляет, — тихо сказала Люччио, — какое несчастье она может навлечь на свою голову.

— Она представляет, — ответил я спокойно. — Она прошла через большее количество передряг, чем большинство Стражей, Капитан. И она столько раз прикрывала мне спину, что вполне заработала право решать.

Мгновение Люччио, нахмурившись, глядела на меня, а затем повернулась к Мёрфи.

— Сержант, — сказала она спокойно. — Но это … очень рискованно. Действительно ли вы уверены?

— А если это был ваш город, — сказала Мёрфи, — Ваша работа, ваша обязанность? Вы могли бы стоять тут, заткнув уши?

Люччио медленно кивнула и склонила голову.

— Кроме того, — сказала Мёрфи, слегка улыбаясь и засовывая пистолет в кобуру, — я как будто не оставляю вам, ребята, большого выбора.

— Мне она нравится, — прогрохотал Саня со своим глубоким акцентом, глотая звуки. — Она такая крошечная и свирепая. Но вот интересно, знает ли она…

— Саня, — сказал Майкл очень ровным голосом. — Мы же говорили об этом.

Темнокожий русский вздохнул и пожал плечами.

— Но спросить-то я могу…

— Саня…

Он поднял обе руки в жесте сдачи, усмехнулся и затих.

Хлопнула дверь дома, заскрипел снег под бегущими ногами. Молли открыла дверь в мастерскую и сказала,

— Гарри, Кинкейд на телефоне. У него есть место встречи.

— Кинкейд? — сказала Мёрфи резким голосом.

— Да, разве я не говорил? — спросил я ее совершенно невинным тоном, поскольку был уже у двери. — Он вчера вечером приехал.

Ее глаза сузились.

— Мы потом поговорим.

— Крошечная, — прогрохотал Саня Майклу, демонстративно сжимая кулак. — Но свирепая.

Глава 28

Многие считают, что не может что-то случиться в середине большого города, скажем, Чикаго, без большого количества свидетелей, увидевших все, что случилось. Так думает большинство людей, но есть как минимум две причины, почему это не так. Первая заключается в том, что люди вообще паршивые свидетели.

Возьмем кое-что довольно безвредное, например, незначительное дорожное происшествие на оживленном перекрестке. Гудки, хруст, сопровождаемые большим криком и маханием руками. Постройте в линию всех присутствовавших при этом и спросите каждого, что случилось. Каждый из них расскажет вам немного другую историю. Некоторые из них увидели, как все это заканчивалось. Некоторые из них видели только последствия. Некоторые видели только один из столкнувшихся автомобилей. Некоторые расскажут вам с полной гарантией, что они видели всё от начала до конца, включая такие детали, как выражения на лицах водителей и изменения в ускорении транспортных средств, несмотря на то, что для такого описания они должны были бы присутствовать одновременно в двух местах, а также использовать левитацию и телепатию.

Большинство людей при этом будут говорить совершенно честно. И неправильно. Честная неправильность это не ложь, но ее надо учитывать, когда говоришь со свидетелями специфического события. Относительное меньшинство ограничится сообщением о том, что они действительно видели, не добавляя свои предположения или воспоминания, загрязненные столкновением с другими точками зрения. Из этого относительного меньшинства еще меньшая часть будет принадлежать к тому виду людей, у которых в самом деле есть способность замечать и запоминать большое количество деталей в ограниченном интервале времени.

Штука в том, что, как только события попадают в память, они имеют тенденцию тут же становиться запутанными и туманными. Вообще, получение точной картины на основании описаний свидетелей — это скорее искусство, чем наука, — и это для вопроса относительно неважного, когда человек просто ошибается без всяких личных или эмоциональных проблем.

Добавьте сюда эмоции, и умеренный беспорядок превратится в настоящий хаос. Возьмите то же самое столкновение, но пусть в нем участвуют неоскинхеды и молодежная группировка на перекрестке по соседству с Южной Стороной, и тогда получится ситуация, с которой начинается бунт. Независимо от того, что случилось, вряд ли вам удастся раскопать настоящую историю того, что именно произошло. Фактически, нужно будет очень сильно нажать, чтобы вытащить хотя бы какую-то историю из кого-либо.

Если в деле замешаны человеческие эмоции, все еще больше запутывается.

Вторая причина, почему дела могут проходить незамеченными в середине большого города, довольно простая: стены. Стены ограничивают линию обзора.

Можно сказать и по-другому: Стены ограничивают линию причастности.

Человеческое животное ориентируется при помощи зрения. Вещи не реальны, пока мы не видим их: видеть — значит верить, правильно? На этом основана профессия иллюзиониста — он заставляет нас видеть вещи, которые не реальны, и это кажется нам удивительным.

Если человек действительно видит, что происходит что-то плохое, вероятность того, что он или она вмешается, гораздо больше, чем если он этого не видит. В истории есть множество примеров. Ну, в самом деле, во Вторую мировую войну Союзнические правительства слышали сообщения о нацистских концлагерях, но это было от них как-то очень далеко, и первые войска фактически увидели заключенных евреев, только когда они эти лагеря освобождали. Херст[56] знал, что говорил, посылая сообщение: «Обеспечьте иллюстрации. Войну обеспечу я».[57] И, судя по всему, он и в самом деле так сделал.

И наоборот, если вы не видите, как что-то случается, это для вас не столь реально. Вы можете слышать сообщения о трагедиях, но они не поразят вас так, как если бы вы сами стояли в руинах.

Нигде нет так много стен, как в больших городах, и стены препятствуют вам видеть что-то. Они помогают сделать вещи менее реальными. Несомненно, иногда ночью вы слышите громкие, резкие шумы снаружи. Но так легко сказать себе, что это не выстрелы, что нет никакой надобности вызывать полицию, и незачем даже волноваться. Это, вероятно, только автомобильный встречный свет. Точно. Или ребенок с фейерверком. А когда вы слышите громкие стоны или крики из квартиры наверху, то откуда вам знать, что пьяный сосед бьет свою жену. Это действительно не ваше дело, они всегда дерутся, и кроме того, этот тип просто страшен. Да, вы знаете, что в квартиру к вашему соседу все время кто-то приходит и приезжает на машинах, и что эти люди несколько странно выглядят, но вы не знаете, что он торгует наркотиками. Гораздо легче и безопаснее закрыть дверь, сидеть тихо, и сделать погромче телевизор.

Мы — страусы, а мир — песок.

Новички, которые только сейчас узнали о мире волшебников и неприятной стороне сверхъестественного, всегда думают, что есть такой огромный заговор, чтобы скрыть этот мир ото всех. Нет. В этом нет никакой надобности, и не нужно предотвращать парады по главной улице. Адские колокола, наверное, это и есть самое большое чудо.

По этим причинам я был довольно-таки уверен, что наши переговоры с Архивом и динарианцами в Аквариуме Шедда[58] пройдут незамеченными. Да, конечно, это прямо в середине города, в пределах броска камня от Музея Филда[59] и оттуда виден Солджер Филд,[60] но в такую погоду вряд ли там будет много посетителей. Разве что горстка людей, которые заботятся о животных, но я был уверен, что Кинкейд найдет способ убедить их пойти куда-то в другое место.

Мёрфи арендовала автомобиль, так как ее был, мягко говоря, не в порядке. За прошедшие несколько снежных дней случилось довольно много дорожных происшествий, так что малолитражных автомобилей в пунктах аренды просто уже не было, и она приехала на серебряном Кэдди[61] размером с яхту. Хендрикс и Гард сели сзади. Гард добралась до автомобиля самостоятельно, хотя и двигалась очень осторожно. Люччио села рядом с Гард, поставив свой посох и рапиру в ножнах между ногами, а вот мой посох был намного длиннее, и пришлось его наклонить назад между передними местами и уткнуть в заднее окно возле головы Гард.

Городские дорожные команды все еще трудились, чтобы очистить дороги и доступ к самым важным местам. Несезонная достопримечательность стояла не очень высоко в чьем-то списке приоритетов. Кстати, и Музей Филда был закрыт из-за погоды, а это означало, что в радиусе нескольких сотен ярдов нет никаких функционирующих общественных зданий.

Это могло стать проблемой. Грузовик Майкла не мог припарковаться где-нибудь достаточно близко без того, чтобы его опознали, а это означало, что они с Саней будут от нас на расстоянии в две, возможно, даже в три минуты, если мы вообще сможем с ними связаться. То есть все равно, что на другой стороне мира, в котором введена жесткая конфронтация. Правда, это означало, что и плохие парни не смогут незаметно привлечь какую-либо помощь.

Если они пользуются автомобилями, конечно.

Cтакан наполовину полон, Гарри, стакан наполовину полон. Так или иначе, никому не выгодно сейчас вступать в борьбу. Независимо от того, что Никодимус будет делать после, он должен будет выдвинуть какие-то требования прежде, чем у него появится шанс надуть нас. Кроме того, учитывая то, что я видел Архив в действии, надо быть совершенно безумным, чтобы попробовать что-нибудь предпринять там, где она исполняет обязанности. Она не терпела ни малейшего пренебрежения к своей власти.

Самая близкая улица была расчищена городскими грузовиками, но не было никаких мест для парковки автомобилей, и лишний снег с улиц сформировал с обеих сторон дороги маленькие горы.

— Похоже, придется идти пешком, — сказала Мёрфи спокойно.

— Поезжай вокруг. Они здесь содержат животных круглый год, — сказал я спокойно. — И каждый день их нужно кормить. Где-нибудь протоптана дорожка.

— Возможно, они дают животным проголодаться во время шторма, — предположила Гард. — Мало кто попрется сюда в такую погоду за такую зарплату.

— Океанографией занимаются не за деньги, — сказал я. — И можешь быть уверена, работу с дельфинами и китами выбирают не для большой зарплаты и служебной машины. — Я покачал головой. — Они любят их. Кто-то ходит туда каждый день. Они должны оставить следы.

— Вон там, — ткнула рукой Мёрфи. В самом деле, кто-то уже прорубил узкий проход в снеговой насыпи у дороги и расчистил пешеходную дорожку. Мёрфи приткнулась у края дороги, оставив дюйм между дверями автомобиля и стеной снега. Если кто-то приедет, двигаясь слишком быстро, он разобьет нафиг нашу Кэдди, но с другой стороны, какие у нас были варианты?

Все мы выбрались из автомобиля со стороны водителя в бледный свет дня. Люччио и я задержались, чтобы надеть серые плащи Стражей. Плащи выглядят круто и все такое, но они не подходят для поездки в автомобиле. Люччио застегнула пряжки на профессионально оснащенном кожаном поясе, который держал меч на ее левом бедре, а кольт на правом.

Мой 44-й вернулся в карман плаща, и вес одежды и оружия чувствовался очень приятно. Ветер подхватил оба мои плаща и почти свалил меня с ног, пока я снова не прижал их поближе к телу и не взял под контроль. Хендрикс, бесстрастный и огромный в его темном практичном зимнем пальто, прошел мимо меня с маленькой улыбкой.

Хендрикс пошел первым, а мы следом за ним, если только это можно было великодушно назвать следом. Просто снег доходил нам не до груди, а всего лишь только до колен. Это был длинный, холодный путь до Аквариума, и затем вокруг всего здания, где снег при помощи ветра с южной стороны достиг действительно впечатляющей высоты. Ветер, налетающий со стороны замерзшего озера, ощущался прибывшим прямо из космоса, и все, кроме Гард, съежившись, продирались сквозь него. След привел нас к служебной двери на противоположной стороне здания, язычок замка на ней был зафиксирован клейкой лентой, позволяя ее открыть.

Хендрикс открыл дверь, я заглянул внутрь и бросил быстрый взгляд вокруг. В здании было темно под удушающим покровом снега, только тускло светились несколько наборов ночников на стенах. Я никого не увидел, но еще некоторое время тянулся чувствами в здание, ища любое потаённое присутствие или враждебную магию.

Ничего.

Но небольшая паранойя никогда не повредит в такой ситуации, как эта.

— Капитан, — сказал я спокойно, — что ты думаешь?

Люччио продвинулась мимо меня и изучила зал, ее темные глаза тревожно двигались взад и вперед.

— Кажется, чисто.

Я кивнул, сказал, «Извините,» и прошел в дверь с чувством ужасного разочарования. Я очень тщательно отряхнул снег со своих ботинок и джинсов, все другие вошли после меня. Я прошел дальше в зал, напрягаясь, чтобы ощутить любое приближение, потом послышались мягкие шаги, и две-три секунды спустя, в дальнем углу появился Кинкейд. Он снова был одет в свою обычную черную одежду, солдатские штаны, и охотничий жакет поверх бронежилета, и на его теле было достаточно оружия, чтобы снабдить оборудованием террористическую ячейку, или техасскую ядерную семью.[62]

Он слегка вскинул подбородок, приветствуя меня.

— Сюда, пожал… — Его глаза сосредоточились позади меня и голос затих. Он смотрел поверх моего плеча в течение секунды, потом вздохнул и сказал мне, — Ей нечего тут делать.

Я почувствовал, что мои брови поднялись. Рот непроизвольно растянулся в ухмылке. Я немного наклонился к Кинкейду и пробормотал:

— Скажи ей сам.

Его пристальный взгляд переместился с Мёрфи на меня. Менее вежливый человек, чем я, возможно, назвал бы его выражение кислым. Он побарабанил большим пальцем по рукояти оружия и спросил:

— Она угрожает вызвать полицию?

— Понимаешь, тут такая забавная штука, она давала клятву защищать город и граждан Чикаго вполне серьезно. Ну, как будто ее обещания для нее что-то значат.

Кинкейд скривился.

— Я должен обсудить это с Архивом.

— Не будет Мёрфи, не будет встречи, — сказал я. — Передай ей, что я так сказал.

— Можешь сам ей сказать, — проворчал убийца.

Он повел меня через залы Шедда к Океанарию. Там была, вероятно, самая популярная выставка — очень большое старое полукруглое здание, содержащее крупнейшие внутренние водные выставки в мире. Его внешнее кольцо выставок содержало множество действительно огромных бассейнов, содержащих миллионы галлонов воды и кучу дельфинов и тех небольших белых китов, названия которых я никогда не могу запомнить. Что-то похожее на икру. Белуга, белуха… Там были скалы и деревья, воздвигнутые вокруг внешней стороны бассейнов, полные мха и прочих растений, и всего, что придает сходство с Тихоокеанским Северо-Западом. Хотя я вполне уверен, открытым трибунам, где аудитория может поражаться китам и дельфинам (которые покажутся на звук аплодисментов и сделают свои обычные ежедневные осмотры здоровья для своих тренеров), абсолютно наплевать на Тихоокеанский Северо-Запад. Я думаю, что они родом из Флориды.

Пара дельфинов неслась к нам в воде, высовывая головы наружу, чтобы нас рассмотреть. Один из них издал не очень мелодичный чирикающий звук. Другой дернул хвостом и расплескал воду на дорожку, где мы шли, обычные веселые забавы. Они не были каким-то особо привлекательным видом дельфинов. Они были обычными дельфинами, которые не столь симпатичны и не выступают по телевидению. Возможно, они отказались посетить пластического хирурга. Я поднял кулак к ним. Приветствую.

Кинкейд посмотрел на пустую трибуну и сморщился.

— Она должна была сидеть здесь. Черт возьми.

Я вздохнул и повернулся к лестнице, ведущей вниз.

— Она может быть Архивом, но она все-таки еще ребенок, Кинкейд.

Он, нахмурившись, посмотрел на меня.

— Да?

— Да. Дети любят симпатяшек.

Он поднял бровь.

— Симпатяшек?

— Пошли.

Я повел его вниз.

На более низком уровне Океанария есть внутреннее кольцо выставок, там можно увидеть разных пингвинов и — обратите внимание — морских выдр.

Я хочу сказать, смотрите, морские выдры. Они открывают морские ушки[63] об скалу, и плавают на спине. Можно ли быть симпатичнее, чем эти маленькие, ворсистые, плавающие игривые существа с большими, мягкими карими глазами?

Мы нашли Иву именно там, она стояла как раз перед выдрами, одетая намного более тепло и практично для этого времени, и с маленьким рюкзаком. Она смотрела, как две выдры гонялись друг за другом по вольеру, и улыбалась.

Кинкейд резко остановился, когда увидел это. Я было двинулся мимо него посмотреть, что там делается, но он буквально выстрелил в меня взглядом. Он убил бы меня, если бы я попытался побеспокоить ее, и мое мнение о нем значительно повысилось. Я отодвинулся назад и стал ждать. Вреда от этого не будет, пусть девочка немного посмотрит на выдр.

Когда я был ребенком, мне было иногда ужасно тяжело, когда начали проявляться мои волшебные способности. Я чувствовал себя странным и непохожим, наособицу. Это постепенно отделило меня от других детей. Но у Ивы никогда не было роскоши познания этого, даже временной. Насколько я понял, она была Архивом, как только родилась, она открыла свои глаза полностью осведомленная и наполненная знаниями. Я не могу даже вообразить, насколько это отвратительно.

Черт, чем я становился старше, чем больше я учился, тем больше мне было жаль, что я не могу снова стать неосведомленным. Ладно. Невинным, если хотите. Но я хотя бы помнил, как это было.

Ива никогда не была невинна.

Можно было позволить ей поулыбаться морским выдрам. На что хотите спорю.

Позади меня переместилась тень, и мне стало жутко. Я повернулся и увидел, что на нас смотрят два дельфина из резервуара напротив. Огромные резервуары имели окна наблюдения по всей длине галереи второго уровня, таким образом, можно было наблюдать за симпатяшками на одной стороне и поглядывать на домашних дельфинов и каких-то китов на другом.

Отсюда можно было также видеть далекую стену большого резервуара, который был кривой стеной стакана и отделял резервуар от вод озера Мичиган. Это всегда казалось мне немного садистским. Я хочу сказать, здесь жили животные, которым природа предназначала бродить по открытой необъятности глубокого синего моря, а они сидели в резервуаре, пусть и большом. Это уже достаточно плохо по отношению к ним, а им еще соорудили окно с видом на открытую воду.

Или, возможно, я не прав. Я слышал, что не особо весело быть китом или дельфином в открытом океане в наши дни, учитывая государственную рыболовную промышленность.

— Полагаю, они выбирают путь: тот или иной, — пробормотал я.

— М-м-м? — сказал Кинкейд.

— Ничего.

Мгновение спустя Ива издала удовлетворенный вздох, поскольку выдры исчезли в своем логове. Тогда она повернулась к нам и заморгала.

— О, — сказала она. Ее щеки немного покраснели, и на мгновение она стала похожа на очень юную девочку. — О. — Она пригладила на своих брючках морщинки, которых не было, кивнула Кинкейду и сказала, — Да?

Кинкейд кивнул на меня.

— Местная исполнительная власть хочет, чтобы здесь присутствовал их представитель для наблюдения. Дрезден поддерживает.

Она обдумала это.

— Сержант Мёрфи?

— Да, — сказал я.

— Понимаю, — она нахмурилась. Когда она заговорила, ее тон был осторожен, как будто она рассматривала каждое слово прежде, чем выговаривала его. — Я, как арбитр, не имею никаких возражений, если обе стороны, вовлеченные в переговоры, дадут свое согласие.

— Хорошо, — сказал Кинкейд. Он повернулся и пошел.

Я кивнул Иве, она тоже кивнула. Тогда я повернулся и догнал Кинкейда.

— И что? — спросил я его, пока мы поднимались по лестнице.

— Ничего, — сказал он, — пойдем говорить с Никодимусом.

Кинкейд повел меня вниз от Океанария и вывел к главному фойе. Это — другое грандиозное сочетание яркого каменного пола и высоких коринфских колонн, устроенных вокруг огромного резервуара. Там полно соленой воды и кораллов, и морских водорослей, и всех видов тропических рыб. Иногда есть водолаз с микрофоном, встроенным в маску, который кормит небольших акул и рыб и разговаривает с туристами, а те таращат глаза. Рассеянный свет струится через огромный, обшитый треугольными панелями купол наверху.

Недавний снег затемнил стекла купола и большинство стеклянных передних дверей, таким образом, единственный свет в комнате прибывал из небольшого количества цветных огней в огромном резервуаре. Рыбы скользили через резервуар, как привидения, бросая странные зловещие оттенки на стекло, а их тени дрейфовали по стенам комнаты, увеличенные расстоянием и стеклянными стенами аквариума.

Это было жутко, как ад.

Одна из теней привлекла мое внимание, поскольку какой-то инстинкт уловил в ней сильный, тонкий угрожающий смысл. Меня потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что эта специфическая тень встревожила меня, потому что она была человеческой, и двигалась, скользя, по стене, позади тени одной из маленьких, но настоящих акул резервуара притом, что человек, который отбрасывал тень, спокойно стоял на месте.

Никодимус оторвался от рассмотрения рыб, плавающих в резервуаре, и повернулся так, что я увидел его профиль на фоне мягко цветных огней. Его зубы мерцали оранжево-красным в свете самой близкой подводной лампы.

Я не позволил себе сделать шаг назад, но и только.

— Какая метафора, — сказал он спокойно. У него был хороший голос, мягкий и удивительно глубокий. — Посмотрите на них. Плавание. Еда. Спаривание. Охота, убийство, бегство, сокрытие, каждый согласно своей природе. Все они столь различны. Столь чужды друг другу. Их мир в постоянном движении, все время меняющийся, все время угрожающий, бросающий вызов. — Он двинул одной рукой, охватывая все это широким жестом. — Они не могут знать, насколько хрупко все это, и что они постоянно окружены существами, имеющими власть разрушить их мир и убить их всех одним движением пальца. Они не виноваты, конечно. — Никодимус пожал плечами. — Они просто… ограничены. Очень, очень ограничены. Привет, Дрезден.

— Ты немножко напрягаешься, нагоняя жуткую атмосферу, — сказал я. — Может, тебе лучше было бы надеть черный цилиндр, и еще чтобы играл орган.

Он спокойно засмеялся. Это звучало не зло, а только в высшей степени уверенно.

— Есть какие-то сложности со встречей, как я понимаю?

Кинкейд поглядел на меня и кивнул.

— Местная исполнительная власть желает, чтобы присутствовал их представитель, — сказал я.

Никодимус наклонил голову.

— В самом деле? Кто?

— Это имеет значение? — спросил Кинкейд тоном человека, которому надоедают. — Архив разрешает это, если у вас нет возражений.

Никодимус наконец повернулся к нам полностью. Я не мог видеть выражение его лица, только силуэт на фоне резервуара. Его тень, тем временем, продолжала кружить по комнате позади акулы.

— Два условия, — сказал он.

— Слушаю, — сказал Кинкейд.

— Первое, то, что этот представитель должен быть разоружен, и что Архив даст гарантию его нейтралитета при отсутствии факторов, которые находятся в противоречии с правоохранительной деятельностью.

Кинкейд поглядел на меня. Мёрфи, конечно, это не понравится, но она сделает это. По крайней мере потому, что она не захочет отступить в моем присутствии, или, возможно, в присутствии Кинкейда.

Но я не мог не задаться вопросом, чем Никодимусу мешает вооруженный полицейский? Оружие не могло его обеспокоить. Даже немного. Зачем же это условие?

Я кивнул Кинкейду.

— Превосходно, — сказал Никодимус. — Второе… — Он пошел вперед, каждый шаг его четко звучал на мраморном полу, пока мы не увидели его совсем близко. Это был человек среднего роста и телосложения, он был красив и силен, его глаза были темные и умные. Намеки серебра украшали его безупречные волосы, в общем, он выглядел вполне прилично для двухтысячелетнего. Он носил черную шелковую рубашку, темные брюки, и на шее нечто, что могло бы быть принято за серый западный галстук. Но это был не галстук. Это была старая, старая веревка, такая же старая, как и монета на ней. — Во-вторых, — сказал он, — я хочу пять минут наедине с Дрезденом.

— Не проблема, Ник, — сказал я, — но это — приблизительно на пять минут дольше, чем я хочу потратить с тобой.

— Точно, — ответил он с улыбкой. Это была разновидность улыбки, которую можно увидеть в сельских клубах, или в залах заседаний, или у крокодилов. — Просто мне никак не выдается возможность цивилизованно побеседовать с тобой. А сейчас есть такой шанс. — Он показал на здание вокруг нас. — Без разрушений, если ты думаешь, что ты сможешь воздержаться.

Я нахмурился.

— Мистер Архлеоне, — сказал Кинкейд, — Вы предлагаете мирное обязательство? Если так, Архив поддержит вас в этом.

— Ничего такого я не предлагаю, — сказал Никодимус, не отводя от меня взгляд. — Дрезден посчитал бы это за ничего не стоящую монету, а его мнение — единственное, что действительно имеет значение в этой специфической ситуации. — Он протянул ко мне руки. — Разговор, Дрезден. Пять минут. Я уверяю тебя, если бы я желал причинить тебе вред, даже репутация Адского Пса — он сделал паузу, чтобы поглядеть на Кинкейда с откровенным презрением во взгляде — не заставила бы меня заколебаться даже на мгновение. Я уже убил бы тебя.

Кинкейд холодно улыбнулся Никодимусу, и в воздухе сгустилось потенциальное насилие.

Я поднял руку и сказал спокойно:

— Полегче там, Дикий Билл. Я поговорю с ним. А потом мы начнем наше заседание. Все хорошо и цивилизованно.

Кинкейд поглядел на меня, подняв косматую темно-золотую бровь.

— Ты уверен?

Я пожал плечом.

— Хорошо, — сказал он. — Через пять минут я вернусь. — Он сделал паузу, а затем добавил, — Если любой из вас начнет насилие за пределами правил формального поединка, он нарушит Соглашение. Кроме того, тем самым он оскорбит репутацию и честь Архива — тогда я лично это исправлю.

Зимний холод в его синих глазах был главным образом для Никодимуса, но и я тоже получил часть его. Кинкейд имел в виду именно то, что говорил, и я видел, как он действует, и раньше. Он был одним из самых страшных людей, которых я знал; даже более того, потому что он вел дела с безжалостной практичностью, вне связи с личным эго или гордостью. Кинкейд не заботился бы, как он будет выглядеть в моих глазах, убивая меня, если бы именно это он намеревался сделать. Он мог бы всадить пулю мне в голову, или подложить бомбу в мой автомобиль и читать о моей смерти в Интернете следующим утром. Невзирая ни на что, работа сделана.

Такое отношение не поможет вам, когда дело доходит до обнаружения роскошных или драматических способов покончить с вашими врагами, но чего не хватает в эстетике, то возмещается в экономике. Марконе, вокруг которого заварилась вся эта каша, тоже применял этот метод, и это далеко его завело. Пересекаться с такими людьми очень опасно.

Никодимус издал тихий обаятельный смех. Не похоже было, что Кинкейд произвел на него впечатление. Возможно, это и хорошо. Слишком большая гордость может убить человека.

С другой стороны, судя по тому, что я знал о нем, возможно, именно Никодимус был более жесток.

— Беги вперед, Адский пес, — сказал Никодимус. — Честь твоей госпожи не пострадает. — Он нарисовал «крест на сердце» на своей груди. — Пересеки мое сердце.

Видимо, это была цитата. Глаза Кинкейда вспыхнули чем-то горячим и разъяренным прежде, чем снова стали ледяными. Он кивнул мне точно так же, как Никодимусу, и ушел.

Я совершенно уверен, что на самом деле комната не стала более темной и более страшной и более угрожающей, когда я остался в ней с самым опасным человеком, с каким я когда-либо сталкивался.

Но также совершенно уверенно чувствовал, что стала.

Никодимус обернул ко мне улыбку зубастого хищника, а его тень начала скользить вокруг стен зала. Кружить вокруг меня. Как акула.

— Итак, Гарри, — сказал он, подходя ближе, — о чем мы будем говорить?

Глава 29

— Это ты хотел побеседовать, — сказал я. — И не называй меня Гарри. Так меня называют друзья.

Он поднял ладонь.

— А кто сказал, что я не могу быть твоим другом?

— Это я сказал, Ник. И еще скажу, — заявил я, — Ты не можешь быть моим другом.

— Если я должен называть тебя Дрезден, было бы только справедливо, что ты должен называть меня Архлеоне.

— Архлеоне?[64] — спросил я. — Как тот, «кто ищет, кого сожрать»? Несколько вычурно, не находишь?

На полсекунды его улыбка превратилась в нечто почти подлинное.

— Для безбожного язычника ты слишком хорошо знаком со священным писанием. Ты знаешь, что я могу убить тебя, не так ли?

— Ну, это не так просто, — сказал я. — И кто знает? Может, мне повезет.

В самом деле, просто повезет.

Никодимус сделал подтверждающий жест.

— Но удача ненадежна.

— Да, — сказал я.

— И все-таки ты выказываешь такую беззаботность?

— Привычка, — сказал я. — Это не специально для тебя и все такое, правда.

— О, я выбрал правильную монету для тебя. — Он начал медленно двигаться вокруг меня, примерно так, как рассматривают автомобиль в магазине. — Есть слухи, что некий Страж бросал Адский огонь в своих противников. Как тебе это нравится?

— Ну, мне как-то больше нравится «Сосновая свежесть» или, например, «Новая машина», а вот «Тухлое яйцо» лучше не надо.

Никодимус закончил свой кругооборот вокруг меня и выгнул бровь.

— Ты не взял монету.

— Я мог бы, но она находится в моей свинье-копилке, — сказал я, — а я не могу разбить поросенка. Он такой симпатичный.

— Тень Ласкиэли, должно быть, уменьшилась, — сказал Никодимус, качая головой. — У нее были годы, чтобы разговаривать с тобой, и, тем не менее, ты отказываешься от наших подарков.

— У него маленький хвостик завитком и большие, грустные карие глаза, — сказал я, как будто он ничего не говорил.

Одна из его пяток стукнула по полу с ненужной силой, и он остановился. Он вдохнул и выдохнул через нос, один раз и другой.

— Определенно, эта монета для тебя. — Он заложил руки за спину. — Дрезден, у тебя искаженное понятие о том, кто мы такие. В первый раз, когда мы встретились, мы действовали в противоположных интересах, а потом, вероятно, все знания о нас ты получил от Карпентера и его соратников. У Церкви всегда была превосходная пропаганда.

— Ну, знаешь ли, убийства, пытки и разрушения, которые совершали твои люди и ты сам, тоже довольно громко доносили информацию.

Никодимус закатил глаза.

— Дрезден, пожалуйста. Ты тоже иногда проделывал нечто подобное. Бедный Кассиус рассказал мне все о том, что ты сделал с ним в гостиничном номере.[65]

— Черт возьми, — сказал я, усмехаясь. — Ты ждешь, что я покраснею, или что?

Он уставился на меня в течение секунды, и эмоции исчезали с его лица, как росинки, исчезают под восходом солнца пустыни. То, что осталось, было немногим больше, чем опустошение.

— Гарри Дрезден, — сказал он, так тихо, что я еле мог разобрать. — Я восхищаюсь тем, как ты присваиваешь себе большие полномочия, чем должен иметь. В самом деле. Но tempus fugit.[66] Для всех нас.

Я моргнул.

Для всех нас? Что, черт возьми, он подразумевал под этим?

— Разве ты не видишь признаки вокруг себя? — спросил Никодимус. — Существа, действующие против своей природы? Создания, ведущие себя так, как они не должны бы? Отбрасывая старые соглашения и обычаи?

Я сузил глаза на нем.

— Ты говоришь о Черном Совете.

Он слегка наклонил свою голову в сторону. Потом уголок его рта дернулся, и он чуть-чуть кивнул.

— Они действуют в тени, манипулируя марионетками. Некоторые из них могут быть и в вашем Совете, да. Такое же хорошее название, как любое другое.

— Прекрати играть в невинность, — рявкнул я на него. — Я видел последствия нападения Черного Совета на Арктис Тор. Я знаю, как пахнет Адский огонь. Там был один из ваших.

Никодимус.

Заморгал.

Потом он бросился вперед. Настолько быстро, что к тому времени, когда я понял, что он движется, моя спина уже уперлась в стену, которая была в двадцати футах позади меня. Он не пытался причинить мне боль. Если бы он хотел, мой затылок уже был бы сломан. Он только прижал меня к стене, держа одной рукой за горло, рукой более напряженной и более твердой, чем стальные тиски.

— Что? — потребовал он, его голос снизился до шепота. Его глаза были широко раскрыты. Оба набора их. Второй набор, пылающий светло-зеленым, открылся выше его бровей. Эндуриэль, предположил я.

— Aх-х-х, — сказал я. — Глах-х-хк.

Его рука задрожала, а затем он медленно опустил веки, и они почти закрыли глаза. Мгновение спустя он медленно, очень медленно расслабил свою руку, давая мне дышать. Мое горло горело, но появился воздух, и я хрипел в течение пары секунд в то время, как он отстранился от меня.

Я уставился на него, прикидывая, как бы двинуть его об одну из тех коринфских колонн в качестве возражения против его действий. Но потом решил, что пусть он идет к черту.

Губы Никодимуса задвигались, но совершенно другой голос исходил из них — нечто музыкальное, лирическое, и гермафродитное. — По крайней мере, у него есть некоторый инстинкт выживания.

Никодимус дернул головой, как бы отгоняя москита, и сказал:

— Дрезден, говори.

— Я тебе не друг, — сказал я грубым голосом, — но я тебе, черт возьми, и не пес. Разговор закончен. — Я сделал несколько шагов в сторону так, чтобы можно было двигаться, держа его в поле зрения, и пошел.

— Дрезден, — сказал Никодимус. — Подожди.

Я продолжал идти.

Я уже почти вышел, и тут он заговорил извиняющимся тоном.

— Пожалуйста.

Я притормозил, но не обернулся.

— Я … реагировал неуместно. Особенно для этого места встречи. Прошу прощения.

— Ха, — сказал я, и посмотрел через плечо. — Теперь мне жаль, что я не привел Майкла. Он бы упал в обморок.

— Ваш друг и его собратья — инструменты организации с ее собственным планом работы, и они были такими всегда, — сказал Никодимус. — Но проблема не здесь.

— Нет, — сказал я. — Проблема — Марконе.

Никодимус махнул рукой.

— Марконе — текущий вопрос. В игре есть долгосрочные проблемы.

Я повернулся к нему лицом и вздохнул.

— Я думаю, что ты, по всей вероятности, полон дерьма. Но хорошо, я укушу. Какие долгосрочные проблемы?

— Те, которые сопровождают действия твоего Черного Совета, — сказал Никодимус. — Ты в самом деле уверен, что видел свидетельства использования Адского огня на участке нападения на Арктис Тор?

— Да. — Больше я ничего не стал добавлять. Кто сказал, что я не могу быть дипломатом?

Пальцы Никодимуса приняли форму когтей, а затем расслабились снова. Он наморщил губы.

— Интересно. Тогда единственный вопрос — грязь среди постоянных членов нашего Ордена или… — Его голос затих, и он глядел на меня, подняв бровь.

Я проследил логику владельца монеты.

— Кого-то из Церкви, — прошептал я, ощущая боль в животе.

— Исторически говоря, этим способом мы получаем назад приблизительно половину монет, — отметил Никодимус. — Что ты сказал бы, если б я сообщил тебе, что у нас с тобой могло бы быть очень много общих интересов в будущем?

— Я не смог бы много сказать, — сказал я. — Я был бы слишком занят, смеясь тебе в лицо.

Никодимус покачал головой.

— Близорукий. Ты не можешь позволить себе этого. Походи со мной в течение недели и увидим, будешь ли ты чувствовать то же самое.

— Даже если принять, что я настолько глуп, чтобы пойти куда-нибудь с тобой хотя бы на час, я видел, как ты рассматривал Кассиуса. Я совершенно не рвусь прицепить табличку со своей фамилией на дверь его офиса.

— Он не приспособился ко времени, — ответил Никодимус, пожимая плечами. — Я не принес бы никакой пользы, нянчась с ним. Мы живем в опасном мире, Дрезден. Каждый приспосабливается и процветает, или умирает. Жить за счет щедрости других — это паразитизм. Я слишком уважал Кассиуса, чтобы позволить ему настолько пасть.

— Черт возьми, ты разговорчив, — сказал я. — И ты был прав. Это — очень забавно. Это почти походит на …

Ужасная мысль поразила меня.

Никодимус мог быть кем угодно, но никак не дураком. Он знал, что я не собирался наниматься в его команду. Особенно учитывая, как мы пообщались в нашу последнюю встречу. Он знал, что все, что он может сказать, не поколеблет меня. Я, возможно, удивил его информацией об Арктис Тор, но и это, возможно, было игрой. В целом, разногласия были настолько высоки, что эта беседа абсолютно ничего не могла достичь, и Никодимус не мог не знать этого.

Итак, зачем же тогда все это? Спросил я у себя.

Получается, что цель беседы не имеет никакого отношения к содержанию беседы, ответил я.

Он не должен был говорить со мной о чем-нибудь или убеждать меня в чем-нибудь.

Он хотел говорить со мной и держать меня здесь.

Откуда следовало, что что-то еще собиралось случиться где-то в другом месте.

Колеса внутри колес.[67]

Мой Бог, это была метафора.

Эта беседа была метафорой для переговоров в целом. Никодимус не для того приехал, чтобы говорить с нами о нарушениях Соглашения. Он организовал переговоры, но его побуждения не имели никакого отношения к тому, чтобы приспособить таланты Марконе для обслуживания Падшего ангела.

Он был здесь для большой игры.

Я рывком направил посох на Никодимуса и с криком «Forzare!» ударил своей силой. Невидимая сила сбила его с ног и швырнула на одну из огромных коринфских колонн, как пушечное ядро. Та развалилась на куски с оглушительным треском, и куча камней посыпалась вниз.

Я не стал слоняться поблизости, чтобы посмотреть, чем все кончится. Это, без сомнения, его не убьет. Я только надеялся, что это слегка его замедлит, и даст мне время добраться до других.

— Кинкейд! — кричал я на бегу. Мой голос несся через пустые залы вслед за осыпающимся щебнем. — Кинкейд!

Я знал, что у меня есть какие-то секунды до того, как здесь разверзнется Ад.

— Кинкейд, убирай ребенка отсюда! — кричал я. — Они прибыли за Ивой!

Глава 30

Соображать пришлось на бегу.

Учитывая тяжелый снег снаружи, первая линия отступления, какую сможет использовать Архив, это Небывальщина. Мир духов соприкасается с миром смертных во всех местах и всегда. Когда понимаешь, что полностью чуждые области Небывальщины могут соприкоснуться с близкими пунктами в реальном мире, это производит фантастическое впечатление. Пересечения с Небывальщиной опасны, если не знаешь точно, куда идешь. Я вообще пользуюсь таким способом крайне редко. Но если тебя действительно прижали к стенке, то при наличии большего, чем у меня, опыта в переходах, можно перейти туда, и есть шанс добраться до относительно благоприятного места.

Я полагал, что Архив достаточно разумна, может чувствовать удобные пути, и что она выбрала это место для переговоров именно по этой причине. Динарианцы тоже могли это сообразить, а они ведь не хотели, чтобы Архив избежала их засады и потом вернулась, снаряженная на медведя. Они должны были подготовить контрмеры не хуже, чем для Марконе.

Нет, не так, понял я. Именно те самые меры, которые были использованы для Марконе. Огромное колдовство, которое было применено для того, чтобы вскрыть обороноспособность секретной комнаты лорда преступного мира, было для динарианцев не просто способом обеспечить приманку в этой интриге. Это был эксперимент, можно ли отключить волшебную энергию от большой области, перекрыть вместе с тем доступ в Небывальщину и заключить в тюрьму нечто крупное.

Это был медвежий капкан специально для Ивы. Они снова собирались использовать эту чудовищную пентаграмму.

Только на сей раз я буду находиться внутри, когда это случится.

К счастью, Шедд более приземленный и более устойчивый, чем старый жилой дом Марконе, — хотя это не означает, что куски достаточно большие, чтобы убить человека, не будут падать, когда луч прорвется через стены. И хотя здесь, в основном, каменная кладка, все-таки есть опасность пожара.

Пожар. В аквариуме. Ощутите иронию.

Но что более важно, как только эта пентаграмма активизируется (а она уже сейчас активизировалась; я мог чувствовать ее, слабое движение силы, которая скользила по краю моего чутья, как огромная голодная змея, проходящая мимо в темноте), она в магическом смысле изолирует здание от остальной части мира. Это значит, что я не смогу использовать никакую силу, чтобы защититься, так же как я был бы не в состоянии дышать с головой, погруженной под воду.

Обычно, когда вы творите заклинание, вы берете энергию из окружающей среды. Она втекает отовсюду, из энергии жизни на целой планете. При этом в области энергии, которую мы называем магией, не создается «отверстие». Все это сливается вместе и немедленно выравнивается, уровень магии одинаков во всем мире. Но пентаграмма это изменит. Хотя относительно маленькая область внутри Шедда содержит довольно много энергии. Вообще, это должно бы быть очень богатое место, ведь в здании накопилось много энергии, здесь побывала куча посетителей, производящих множество эмоций, особенно много энергии испускали дети. Но даже в таком случае это запечатанная коробка, и, учитывая количество народа, знающего, как пользоваться магией, местного запаса надолго не хватит.

Попробуйте вообразить схватку на ножах в воздухонепроницаемой телефонной будке, много тяжелого дыхания и усилий, но долго это не продлится.

Так или иначе, долго это не продлится.

В этом и был их план, конечно. Без магии я был просто обычным парнем с пистолетом, тогда как Никодимус все еще был почти неукротимым двигателем разрушения.

Мои шаги чуть замедлились.

При таких обстоятельствах, надо быть немного сумасшедшим, чтобы ввязываться в это. То есть, если я выбираю состязание в клетке с кучей демонов, то для того, чтобы выиграть, надо действовать очень быстро, или ничего вообще не получится. Не настолько внушителен мой уровень, чтобы противостоять динарианцам, даже если бы мои способности ничто не ограничивало.

Я сделал некоторые прикидки в уме. Если символ, который они применяют здесь, приблизительно того же размера, что и вокруг дома Марконе, то центр пентаграммы охватит только сам Океанарий непосредственно. Если Мёрфи и другие остались там, у входа, вероятно, они будут в безопасности. Более того, если они остались, где были, у них не будет никакой возможности войти в Океанарий.

Это означало, что здесь будем только я и Ива, и возможно Кинкейд, — против Никодимуса, Тессы, и тех динарианцев, которых они привлекут. Это было неравное положение. В самом деле, очень неравное положение. Смехотворно неравное положение, вот что я вам скажу. Если бы измерить это в астрономических единицах, получилось бы то, что называется плохая ставка.

Так стоит ли туда входить.

Но если я не войду, то Ива и Кинкейд останутся одни против всех. Конечно, в смертельном бизнесе Кинкейд был одним из самых смертельных, он держался на верху рейтинга в течение многих столетий — но здесь он будет один. Да, конечно, у Ивы есть обширные знания, но как только она будет отключена и израсходует доступную магию, единственное, что она сможет сделать со всеми этими знаниями, — это подсчитать уменьшение шансов на спасение.

Все это время каждый волос на моем теле пытался встать дыбом, и я знал, что это пробуждалась пентаграмма. Еще несколько мгновений, и она войдет в полную силу.

Я думаю, в конечном счете все сводилось к единственному вопросу: способен ли я уйти, зная, что маленький ребенок остается в опасности.

Я уже встал на эту дорогу: не войти было бы еще хуже.

Я подбежал к Океанарию и увидел, что воздух в зале у входа дрожит, как горячий воздух над костром.

Думай головой, Гарри. Я начал набирать силу. Если у меня не будет возможности набрать силу там, когда пентаграмма отрежет нас от мира, значит, нужно принести ее с собой.

Обычно я набираю силу только, когда готов тут же ее использовать, направляя энергию в заклинание. На сей раз я набрал ее, никуда не освобождая, и она чувствовалась, как давление позади глаз. Температура моего тела подскочила по крайней мере на четыре или пять градусов, мои мышцы и кости кричали от внезапной боли, а в поле зрения мерцали красные и черные пятна. При каждом движении потрескивало статическое электричество, ярко-зеленое и мучительно острое. Голова трещала, как с худшего новогоднего похмелья, какое я когда-либо имел, а легкие чувствовали, что воздух превратился в кислоту. Я сконцентрировался на том, чтобы прочно держаться на ногах и двигаться. Один шаг за один раз.

Я проскочил через вход в Океанарий, ощутив вибрацию, когда пробегал прямо через завесу, и почти налетел на демоническую фигуру, присевшую на полу. Я остановился, и мы удивленно уставились друг на друга.

Динарианец был в основном гуманоидного вида, изможденная фигура, почти скелет, обтянутый серой кожей. Костяные шпоры выступали из каждого его сустава, немного изогнутые и злобно резкие. Сальные, длинные волосы свешивались с его узловатого черепа на тощие плечи, и две пары его глаз (одна вполне человеческого коричневого цвета и одна пылающего демонически-зеленого) были широко раскрыты в изумлении.

Он присел среди вещей, приготовленных для колдовства, здесь были свеча, меловой круг на полу, чаша, сделанная из черепа и заполненная водой, и на плече у него была тяжелая холщевая сумка. Когда я влетел туда, он одной рукой копался в сумке, как будто что-то доставая из нее.

К счастью для меня, мой ум был в движении. А его ум был сосредоточен на колдовстве, которое он творил, и ему нужно было время, чтобы среагировать на мое появление.

Ну, и я пнул его в лицо.

Он опрокинулся, и кусок сломанного зуба вылетел на пол. Я не знал, что конкретно он делает, но не хотел, чтобы он это дело закончил. Я сломал его круг, и пересек его своим телом, развязывая рябь случайных и распространяющихся энергий, у которых больше не будет шанса соединиться во что-то более последовательное. Я зашвырнул его чашу-череп в один из огромных соседних резервуаров, и, подняв посох и указав одним концом его на ошеломленного динарианца, прорычал: «Forzare!»

Часть того жгучего шторма власти, который я сдерживал, вылетела из моего тела через посох, метнула в динарианца невидимое пушечное ядро, окруженное облаком статических разрядов. В нем было больше силы, чем я хотел отпустить. Если б она поразила его, он бы улетел на середину озера Мичиган.

Но в то время как смертные глаза динарианца все еще оставались пустыми от удивления и шока, зеленые ярко запылали гневом. Шипастый динарианец поднял свою левую руку в широком жесте, сделал слегка колеблющееся движение пальцами, таща руку ко рту, и …

… и он проглотил мое колдовство.

Он проглотил его. И затем изможденное, скелетное лицо раздвинулось в зубастой улыбке.

— Это, — пробормотал я, — невероятно несправедливо.

Я поднял свою левую руку, присел так же, как динарианец, и порвал вращающееся облако черных нитей, которые летели в меня, кружась в воздухе множеством крошечных, растущих дуг. Я поднял щит, и фактически ни одна из них в меня не попала — они все упали вокруг почти идеальным кругом.

Но мгновение спустя мой щит задергался и упал. У меня все еще была энергия для него — я не был отключен. Но так или иначе фантастическое колдовство динарианца разрушило силу, когда она оставила мое тело. Я попытался бросить другую порцию силы в него, и добился только того, что почувствовал себя в высшей степени глупо, махая посохом вокруг себя с нулевым эффектом.

— Помехи, — сказал динарианец со странным акцентом. — Всегда помехи.

Его левая рука вернулась к поискам в сумке, и его смертные глаза возвратились к рассеянным остаткам колдовства, очевидно игнорируя мое существование. Зеленые глаза, тем не менее, оставались сосредоточенными на мне, и вокруг указательного пальца его поднятой правой руки внезапно собралась темнота.

Время замедлилось.

Темнота рванулась ко мне.

Явная угроза заставила меня броситься вперед в попытке проскочить мимо небольших вращающихся столбиков тени, которые окружали меня, но они оказались столь же твердыми, как стальные преграды, и чертовски холодными. Я бросил свою магию против этих преград, но напрасно, и вспышка темной молнии понеслась к моему сердцу.

И тут что-то случилось.

Я не знаю, как это описать. Я пытался ударить другой порцией силы между преградами моей колдовской тюрьмы, когда что-то … что-то еще … вмешалось. Вроде как, когда что-то делаешь, а тебя неожиданно толкают под локоть. Вот так это чувствовалось, как крошечный, но критически рассчитанный толчок, когда я бросил свое силу последним бесполезным усилием.

Сила взвыла, проламывая себе путь из моего тела. Она разрушила черные решетки моей тюрьмы и оставила на мгновение полосу металлического света в воздухе за собой, отсвечивающую, как след жидкого хрома. Она ударила динарианца здоровенным серебристым кулаком.

Я прямо почувствовал, как мои пальцы влепились в скелетную фигуру, почувствовал боль от многочисленных костяных шипов, выступающих из ее суставов. Я отшвырнул его от себя с криком, и огромная серебряная рука швырнула динарианца в ближайшую стену, разрушая несколько футов дорогостоящего оформления, тщательно моделировавшего Тихоокеанский Северо-Запад.

Секунду я таращился, сначала на ошеломленного динарианца, потом на свои собственные растопыренные пальцы — и плавающую в воздухе серебристую руку, которая повторяла мои движения. Потом скелетный динарианец поднялся и стал чертовски быстро восстанавливаться, пока я не пихнул его рукой, и он снова влепился своей костистой задницей на шесть дюймов в скалу позади себя.

— О, да, бэби! — услышал я свой ликующий вопль. — Поговори-ка с рукой!

Я подобрал шипастого злодея за ногу и засмеялся, поскольку он начал стрелять, и колоть и царапать конструкцию, которая держала его. Я мог чувствовать боль от этого, но это была мелочь, в самом деле, как если бы меня тяпнула крыса. Чертовски неприятно, но я знавал гораздо худшую боль, а эта вообще была ничто по сравнению с мукой силы, все еще горящей во мне. Я снова двинул его об стену, затем протащил двадцать футов по воздуху, приложил об несломанное стекло в три дюйма толщиной на внешней стене Океанария, отодвинул его назад, и снова ударил, и еще раз, и еще, и еще, превращая его в лохмотья.

Тут я почувствовал какое-то короткое предупреждение, так как мои уже перегруженные нервы прокричали, что круг закрылся, что пентаграмма набрала силу, и я почувствовал волну приближающейся энергии совсем близко. Поставить щит совершенно не было времени.

Ну, пусть это сделает Колючка.

Я швырнул его между собой и тем местом, где (как мой инстинкт предупредил меня) должна была пройти прибывающая сила, а затем словно взвыла дюжина турбинных двигателей. Тридцать футов стены взорвались светом и Адским огнем. Жар, свет, и явная, но неосязаемая сила ударила и сшибла меня с ног. Куски расплавленной скалы шипели в воздухе, более смертельные, чем любая пуля.

Они попали в Колючку и вылетели через его спину, оставив в нем зияющие, дымящиеся отверстия. Я видел их через серебристый туман руки, которая все еще держала его, чувствовал высокую температуру, поскольку они проходили сквозь эту руку и …

… и затем моя голова ударилась об пол достаточно сильно, чтобы заставить меня увидеть звезды. Я покатился и чуть не улетел через ограждение в бассейн с китами. Я уперся в пол концом посоха в левой руке и оперся на него, тяжело дыша.

Я был все еще жив. Я все еще сохранил какое-то количество энергии. Пока, думал я одурманенно, все шло точно по плану.

Шипастый динарианец дергался на полу в десяти или двенадцати футах от меня. В его теле были большие дымящиеся отверстия. Одна из его рук двигалась. Так же как и голова. Но его ноги и низ туловища были полностью отключены. Я мог видеть кости его спинного хребта, они резко выделялись на его изможденной спине. Два дымящихся отверстия точно пересекали спинной хребет. Я предположил, что он или она (если это имело значение) никуда больше не пойдет.

Огромные потоки энергии, восемь или девять футов толщиной, пересеклись на расстоянии около пятидесяти футов от меня. Это походило на … ну, вроде как смотреть на поперечное сечение реки в наводнении — если река сделана из огня вместо воды, и если бы две реки могли пересечься и пройти друг через друга, не сменив своего курса. Я повернул голову и увидел через стеклянную стену стакана продолжение этих же самых лучей вокруг Океанария.

Особенно жутко было то, что пламенный поток энергии был тихим. Абсолютно тихим. Не было ни потрескивания пламени, ни рева перегретого воздуха, ни шипения пара, когда таяли снег и лед. Я слышал только звук падения щебня, и как камень стучит о камень. Я услышал, как где-то сломанная электрическая линия шипела и трещала несколько секунд, потом утихла.

И тут я понял несколько вещей.

Серебряная энергетическая конструкция, которая держала динарианца, исчезла.

И я не чувствовал свою правую кисть.

Я посмотрел вниз в панике, но нашел, что она все еще там, по крайней мере, болтается свободно на конце руки. Я не чувствовал ничего ниже запястья. Мои пальцы были немного скрючены и не реагировали, когда я пытался ими шевелить.

— Дерьмо, — пробормотал я. Потом собрался, перехватил покрепче посох левой рукой и двинулся к Колючке.

Потом я колотил его по голове посохом до тех пор, пока он не прекратил двигаться.

Пусть лучше он будет без сознания. Он был не единственный Падший в здании, и я не хотел, чтоб он выдал мое местоположение кому-то еще.

Один готов. И кто знает, сколько их всего.

Я присел в проходе между стеной справа от меня, наружными окнами Океанария слева и лучом Адского огня сзади. Это было самое безопасное положение, которое я, вероятно, мог бы занять. Все еще не было слышно никаких звуков, которые означали бы, что они пытаются схватить Архив прямо сейчас. Ведь Кинкейд не сидел бы спокойно.

Но они были где-то здесь, рядом со мной. Должны были быть.

С другой стороны, они вполне могут быть не в курсе, что я здесь.

Это могло быть преимуществом. Возможно, даже огромным преимуществом.

Несомненно, Гарри. Какая кошка ожидает, что мышь погонится за ней?

Я засунул свою оцепенелую правую руку в карман плаща, пытаясь игнорировать сидящую глубоко в костях боль непотраченной силы и расслабляющую дрожь ужаса, исходящую откуда-то из живота, и тихо двинулся вперед, чтобы помешать Падшим ангелам нанести удар.

Глава 31

Когда-то раньше я слышал, что дельфины так же умны, как люди. Я даже читал статью одной исследовательницы, которая утверждала, что дельфины, с которыми она работала, легко проходили тесты, а нам потребовались годы, чтобы понять их результаты — так что, фактически, они могли бы быть даже более умными, чем мы. Я читал другие сообщения, в которых утверждалось, что они только что разговаривать с нами не могут. Но поскольку сам я никогда не садился играть в шашки с дельфином (мой собственный личный измеритель для таких вещей), до этого дня в Шедде у меня на этот счет мнения не было.

И вот те маленькие некрасивые дельфины, что плавали рядом со мной в полной тишине, за исключением свиста их спинных плавников, прорезающих поверхность, подняли страшный тарарам возле дорожки вдоль бассейна. Чтобы привлечь мое внимание, они плескались, и трещали, и пищали изо всех сил.

Я тупо смотрел на них с полсекунды прежде, чем до меня дошло их сообщение: показались плохие парни, и очень близко. Очевидно, водные американцы решили, что я из их команды. И как только они увидели, что сообщение принято, тут же прекратили шум и исчезли под водой.

Я услышал скрипящий звук, и инстинктивно задрал голову. По заснеженной стеклянной крыше Океанария двигались тени.

Многое в Никодимусовом плане задержать меня стало понятно. Когда он убедился, что Архив здесь, в Аквариуме, ему нужно было потянуть время, чтобы позволить его людям пробраться в здание.

Я бросился в тяжелые папоротники, что росли рядом с пешеходной дорожкой около внешних бассейнов, и низко присел в самой гуще растений. У меня еще был запас силы, и я надеялся, что смогу нанести удар, причем не один раз.

Чуть погодя полетело разбитое стекло. Темные нечеловеческие фигуры начали спускаться сверху.

Я выбрал динарианца, наиболее удаленного от остальных, указал на него посохом и прорычал «Forzare!», отпуская немного энергии. Невидимая сила поймала злодея, когда он падал. Я его даже путем не рассматривал, видел только, что у него очень много мускулов и гребень из кожистых пластин на хребте.

Но мускулы ничем не помогут вам в свободном падении независимо от того, сколько Падших ангелов у вас внутри. Если у вас нет каких-нибудь крыльев, вы находитесь в руках Матери-земли и сэра Исаака Ньютона.

Я не пытался спихнуть его в озеро. Я всего лишь применил малость силы, чтобы изменить его траекторию, отклоняя падение динарианца футов на тридцать от курса, и он приземлился в одном из тех колоссальных энергетических лучей.

Была вспышка белого света, тень человеческого скелета мелькнула в моем поле зрения, и затем раскаленное добела нечто вылетело, вращаясь, из луча и приземлилось в одном из бассейнов сердитым потоком пара. Дельфины унеслись прочь.

Я опять затаился, не двигаясь.

Динарианцы падали, как дождь, их было больше дюжины, они приземлялись с тяжело звучащими ударами или всплесками …

Один из них, выглядящий, как ящерица, упал в листву позади меня буквально в пяти футах от места, где я скрывался, у него почему-то не было двух третей головы. Он дико дергался несколько секунд, из него толчками хлестала очень по-человечески выглядящая кровь, потом она пошла медленнее, видимо, просто истощившись.

Я поднял глаза к потолку и нашел там темный угол.

Кинкейд висел в этом углу, как паук, прицепившись чем-то вроде ремня безопасности, он был совершенно бесшумен, и я понял, что у него была та же самая идея, что и у меня: истреблять их прежде, чем они поняли, что сражение уже начато, в то время как они все еще сдерживали свою силу. Он мрачно улыбнулся мне, кивнул головой, как бы говоря «после вас», и поднял тяжелую спортивную винтовку с большущим глушителем к щеке.

Когда-то давно Кинкейд весьма спокойно сообщил мне, что, если он когда-нибудь соберется убить меня, то сделает это с помощью винтовки, которая бьет на расстояние не меньше мили. Эта же била на сто футов, возможно и меньше, но Кинкейд положил динарианца, а может и не одного, выстрелом в голову в тот момент, когда тот приземлился среди битого стекла. Он был смертелен, как черт, и он мог так же легко обернуться моим врагом, но так или иначе, мой ужас уменьшился до чего-то знакомого. И свирепого.

Несомненно, они превосходили нас численностью, но я больше не был уверен, что они превзойдут меня мастерством. Когда Падшие наносили удары, они были до крайности высокомерны, и они вообще не имели привычки играть на слух и приспосабливаться к изменениям в темпе. Когда держатели монет управляли вещами, они могли быть очень опасны — но не больше, чем кто-либо другой, с кем мне случалось, метафорически выражаясь, скрещивать мечи.

Да, Никодимус был очень опасен, но это потому, что он сам Никодимус, и неважно, есть у него Падший ангел или нет. Я был бы просто дураком, если б воспринимал его иначе, чем смертельную угрозу. Я уже однажды пережил встречу с ним, и понял, какую ловушку он приготовил на сей раз, пусть даже в последнюю минуту, но понял.

Я отвел взгляд от дергающихся остатков обезглавленного динарианца в папоротниках. Они носят с собой страшных ангелов, которые смотрят с их лица, Но умирают они точно так же, как все остальные.

Это ничуть не делало их менее опасными. Это только заставило меня увидеть, что у меня есть шанс противостоять им.

Так что никакого грома и молнии. У меня нет лишней энергии для этого. И лишнего времени тоже. Я поднялся и двинул через папоротники туда, где, как я думал, должен опуститься следующий ближайший динарианец, там был крутой склон, по которому было сложно двигаться тихо. Но приземлившийся динарианец не остался на месте. Я нашел только отпечатки когтей на земле, как у индейки, но гораздо крупнее.

Я замер, услышав справа от меня плеск воды. Углом глаза я увидел, как из воды дельфиньего бассейна выходит Тесса, Девочка-Богомол. Она подтянулась по пешеходному поручню, двигаясь быстро и осторожно. Я увидел блеск серебра в когтях ее руки. Она подняла монету динарианца, которого я запихнул в луч. Она знала, что они были не одни. Между нами было совсем небольшое расстояние, но я не двигался и не думал, что она разыскивает меня.

Девочка-Богомол вылезла на бетон и исчезла из моего вида. Где-то в этом обширном помещении послышался чирикающий, похожий на обезьяний звук, но кроме него все оставалось тихим.

Я, как призрак, двинулся дальше, напряженно вслушиваясь. Где была драма? Где были взрывы, воющие крики, и прочий оглушительный саундтрек? Это была какая-то жуткая игра в прятки.

Которая, как я внезапно понял, должно быть, была противостратегией Архива. Огромный символ затрачивает слишком много энергии, чтобы можно было поддерживать его работу долгое время. Если бы Архив сумела просто скрываться от своих врагов, пока символ не завершит свою работу, это бы решило всю проблему. И не было никакой надобности тратить ее драгоценную доступную энергию в усилии защититься — если она могла остаться тихой и сосредоточиться на том, чтобы поддерживать завесу, и все. Это вынудило бы динарианцев охотиться за Ивой, напрягать силы в попытках проникнуть через ее завесу, а пока они были так сильно заняты, Кинкейд убивал бы их одного за другим. Это была чертовски умная стратегия.

На далекой стороне комнаты один из динарианцев начал кричать, это был вопль муки. Мои глаза метнулись туда, где был Кинкейд. Его там уже не было. Веревка свисала по листве ниже того места, где он был, но сам он оставил позицию после того, как убрал еще одного врага.

Я усмехнулся. Прекрасно. Если это такая игра, я тоже могу играть. Готов я или нет, надо идти.

Я двинулся через папоротники, поворачивая к трибунам, и тут услышал разговор.

— Где она? — потребовал тяжелый мужской голос.

Я не мог понять, откуда идут голоса среди этой поддельной дикой местности, пока не огляделся. Свет и тени играли в комнате и, видимо, специально для меня создали отражающую поверхность на одной из стеклянных панелей на потолке. Трое динарианцев собрались на трибуне. Тот, который говорил, в основном был похож на большую гориллу, если не считать рожки, как у козы, и тяжелые когти.

— Заткнись, Магог, — рявкнула Девочка-Богомол. — Я не могу думать, когда ты тут болтаешь своим глупым языком.

— У нас мало времени, — прорычал Магог.

— Она знает это, — сказал третий динарианец. Я узнал его, он выглядел, как женщина, за исключением ног с вывернутыми назад суставами и заканчивающихся когтями пантеры, яркой красной кожи, и массы металлических, в десять футов длиной лезвий вместо волос. Дейдра, дорогая дочь Никодимуса. Она повернулась к Тессе. — Но Магог прав, Мать. По запаху мы ее не найдем. — Она держала маленький розовый носок. — Обрывки одежды с ее запахом рассеяны повсюду.

— Это — работа Адского пса, — Магог сплюнул, зеленые глаза его ярко пылали над унылыми коричневыми. — Он боролся с нами прежде.

— Он охотится на нас, — кивнула Дейдра, — пока она вынуждает нас сосредоточиться на том, чтобы проникнуть через завесу. Они слишком хорошо работают в паре. Он убил двоих из нас. Троих, если считать Урумвиэля.

Тесса подкинула серебряную монету на ладони.

— Сосуд Урумвиэля, возможно, был убит его собственным дебилизмом, — сказала она. Ее насекомые глаза, казалось, сузились. — Или, возможно, чародею удалось вернуться прежде, чем Знак был поднят.

— Ты думаешь, что этот патетический алкоголик перехитрил Отца? — спросила Дейдра с презрением.

Я ощетинился.

— Ему не нужно было кого-то перехитрить, ты, дура, — сказала Тесса. — Ему нужно было только бежать быстрее. И это объяснило бы, почему Шипастый Намшиэль еще не появился.

Да. Если Колючка когда-нибудь проснется, то не Дрезден в этом виноват. Заткни его себе в глотку и подавись, Диди.

— Волшебник — ничто, — зарычал Магог. — Если мы не найдем девчонку, причем очень быстро, все прочее для нас уже не будет иметь значения.

Тесса ухватилась пальцами и еще раз сделала ту отвратительную штуку, когда рот богомола открылся, и появилась голова симпатичной молодой девушки.

— Конечно, — сказала она, глядя на Дейдру. — Я должна была подумать об этом раньше.

Дейдра наклонила голову. Лезвия при этом жесте зловеще зашептались друг с другом.

— О чем?

— Вся сила этого плана состоит в нападении на ребенка, не на Архив, — заявила Тесса со своей порочной улыбкой. — Наплюйте на девчонку. Принесите мне Адского пса.

Глава 32

Мне понадобилась примерно секунда, чтобы понять то, что Сука-Богомол имела в виду, и еще полсекунды, чтобы возненавидеть ее за это.

У Ивы не было семьи. У нее даже имени не было, пока я его ей не дал. Она была просто «Архивом». Все, что у нее было, — это мир власти, ответственности, знания и опасности. И Кинкейд. Если бы она знала, что правильное решение будет состоять в том, чтобы позволить Кинкейду умереть для защиты неприкосновенности Архива, она не смогла бы принять такое решение со своим обычным спокойствием. Кинкейд был для нее кем-то по смыслу самым близким к семье. Она не позволила бы кому-то причинить ему боль. Просто не смогла бы.

Проклятые мерзавцы, делать ставку на одиночество маленькой девочки, использовать ее несчастье против нее.

Грандиозные планы принести гибель и тьму, конечно, страшны, но они, по крайней мере, имеют то преимущество, что они безличны. Это же было простым, просчитанным, жестоким преступным намерением, заранее нацеленным на ребенка — ребенка! — и это совершенно взбесило меня.

Дейдра была ближе всех. Чудненько.

Я выступил из папоротников, ухватил покрепче свой посох и, отпустив часть силы, которую я мучительно сдерживал, прорычал, «Ventas servitas!»

Взрыв ветра ударил в Дейдру, сорвал ее с трибуны и метнул над бассейном, как дротик из детского воздушного ружья. Я швырнул ее в самую близкую секцию луча пентаграммы, но как только она оторвалась от земли, то змеевидные ленты ее волос развернулись, как изодранный парашют и стали биться в воздухе, замедляя ее и изменяя ее курс.

Мне некогда было разглядывать, где она приземлится. Магог обернулся прежде, чем ноги Дейдры удалились от трибуны на ярд, и рванулся одним из тех диагональных обезьяньих атакующих движений, несясь по трибуне так легко, как по земле. Я тут что-то говорил о быстрой реакции. Время реакции Магога было нулевым, а может даже немного меньше. Он весил, должно быть, семь или восемь сотен фунтов, и невероятно ускоряясь, покрыл сорок футов между нами в течение нескольких секунд.

Конечно, быстрая реакция — не всегда то же, что реакция разумная. Было похоже, что Магог привык быть неостанавливаемой силой.

Я поднял свой защитный браслет, посылая через него мою волю, собирая большую часть еще остававшегося во мне болезненного груза силы в барьер, который возник между нами. Я крикнул без слов, мой голос казался тонким и напряженным по сравнению с ревом, который издавал Магог. Обычно мой щит проявляется, как мерцающий купол смешанного синего и серебряного света.

На сей раз я оставил его прозрачным, полагая, что если Магог его не увидит, то причинит себе больше вреда. Динарианец врезался в невидимый барьер во взрыве серебряных искр, а щит остался неподвижным, как скала. Сила атаки гориллы была не просто физической, и противный красный свет цеплялся за серебряную власть моей защиты. Лишняя энергия сочилась через мой браслет, ощущаясь как высокая температура, ошпаривая мою кожу, но барьер устоял, а ошеломленный Магог отшатнулся назад.

— Эй, — сказал я и позволил щиту упасть. — Где сидит восьмисотфунтовая горилла? — Я вышел вперед и пнул его так сильно, как только мог, прямо по яйцам, а потом добавил пинок в шею. Магог вопил от боли и отступал, спотыкаясь о трибуну и падая. — Где-нибудь, где много мягких подушек, да, Обезьяний мальчик?

Тут мои инстинкты взвыли, предупреждая меня, и я бросился вниз за последний ряд мест трибуны, потому что Сука-Богомол показала пальцем на меня и закричала, «Amal-bijal!» Потом был обвал грома, вспышка света, поток жара, и облако пылающих осколков взлетело в воздух там, где только что была трибуна.

Адские колокола. Колдунья. Причем чертовски опасная.

Я подготовил свой щит, уже остро осознавая, как немного энергии осталось во мне. Я сделал его небольшим, возможно три фута в поперечнике, и начал поднимать, когда увидел периферийным зрением быстрое движение выше меня: Тесса в середине воздушного прыжка. Она снова что-то выкрикнула, я закричал, начиная разворачивать свой щит к ней, и тут новая вспышка молнии разорвала воздух.

Давление швырнуло меня на бетонированный пол. Свет ослепил меня, а звук оглушил, и в моем мире остался только один длинный белый тон. Мои легкие на несколько секунд забыли, как дышать, но ноги старались двигаться.

Только мне удалось разобраться, где я нахожусь, как другая оглушительная вспышка и зубодробительный удар снова швырнули меня на пол. И затем третий раз. Я все пытался поставить щит, но уже не видел ничего, кроме желтых пятен, и не находил силы, чтобы защититься. Это можно сравнить с тем, что идешь, и внезапно под ногами нету пола, — впрочем, это совершенно буквально случилось секунду спустя, когда я споткнулся на трибуне и упал на несколько рядов вниз, ударяясь по пути всем подряд.

Некоторая ошеломленная часть меня поняла, что я ошибся в своих предположениях. Тесса не пыталась схватить меня. Она только старалась держать меня ошеломленным и дезориентированным, пока не подойдут ее люди. Та же самая часть меня поняла, еще более запоздало, что я позволил себе слишком близко принять к сердцу их слова, и позволил своему сердцу принимать решения вместо того, чтобы думать головой.

Что-то выдернуло посох из моей руки. Я потянулся за своим пистолетом, и тут меня прижала к полу потрясающая физическая сила. Потом что-то вроде железного стержня перехватило мне горло.

Световые пятна начали расходиться, и я смог увидеть динарианца, который раньше мне не попадался, это была гермафродитного вида голая, лысая статуя из обсидиана с зелеными пылающими глазами поверх человеческих глаз ярко-синего цвета. Второе видоизмененное существо было покрыто косматым пальто серых, пыльно-выглядящих перьев, его лицо представляло собой серую массу висящих мясистых усиков, прижавших мои запястья к полу.

Тесса стояла надо мной, разглядывая что-то на дальней стороне комнаты, ее глаза сузились.

— Не души его, — рявкнула она. — Он не сможет говорить, если будет без сознания.

Обсидиановая статуя немного ослабила давление на мою шею.

— Докладывай, — сказала Тесса.

— Мы думаем, что Адский Пес скрывается в ванных, — послышался напряженно звучащий грубый женский голос.

— Думаем?

— Варсиэль и Ордиэль повержены, и МакКаллен мертв. Они вели поиск именно там. Выход мы контролируем. Он не может покинуть помещение.

— Где их монеты? — спросила Тесса.

— Возвращены, миледи.

— Спасибо, Розанна. Что-то еще?

— Мы нашли Шипастого Намшиэля без сознания и серьезно раненного. И вокруг него все разгромлено.

— Так. И это было сделано довольно тихо. Кажется, наша разведка сильно ошиблась с этим молодым колдуном-головорезом.

Кто-то, по-видимому, Сука-Богомол, пнул меня в ребра. Было больно. И я не мог ничего поделать, а только пытался восстановить дыхание.

— Очень хорошо, — сказала Тесса. — Бери Магога и Дейдру и найди Адского Пса. Возьмите его живым. Сделайте это в течение следующих пяти минут.

— Да, миледи, — прохрипела Розанна. И топот копыт удалился.

Тесса снова появилась в поле зрения, сладко симпатичное лицо на чудовищном теле. Она улыбалась.

— А ты из злющих, парень. Это мило. Это то, что нравится моему мужу в его рекрутах. — Она пнула меня снова. — Я лично нахожу это очень раздражающим. Но я буду играть по-хорошему, так как мы могли бы сотрудничать в будущем. Я дам тебе шанс сотрудничать. Скажи мне, где маленькая девочка.

— Жалко, что я не знаю, — выдохнул я. — Я бы мог выказать добрую волю и сказать тебе пойти и трахнуть себя.

Она издала небольшой игривый смех, наклонилась и ущипнула меня за сломанный нос.

Ладно.

Ой.

— Говорят, надо давать человеку три возможности сказать «нет», — сказала она.

— Давай сбережем наше время и силы, — сказал я. — Нет, дважды. Итого три.

— Как хочешь, — сказала Тесса.

Она залезла в карман моего плаща, вытащила револьвер, направила мне в голову, и потянула спусковой механизм.

У меня было только достаточно времени, чтобы таращить глаза и думать: «ждем, ждем, но все вверх дном».

Вспышка огня.

И звук выстрела.

Я попытался собрать силу и поставить щит, но там просто ничего не было, ничего, что можно бы использовать. Магия ушла.

Таким образом, чье-то чужое колдовство аккуратно пересекло траекторию пули и заставило ее отскочить в типа с косматыми перьями, держащего меня за руки.

У меня поджался живот, когда я понял, что случилось.

Ива, должно быть, была там все время, просто сидела на открытой трибуне, скрытая завесой от всего происходящего. Теперь она стояла на расстоянии каких-то десяти футов, совсем юная девочка, лицо ее выражало достоинство — но глаза и щеки блестели от слез.

— Прочь от него, — сказала она спокойно. — Все вы. Я не позволю вам причинять ему боль.

Я и в самом деле не подумал о ком-то, кроме Кинкейда. Но из всех людей, которые имели дело с Архивом, я был единственным, кто интересовался ею не как источником знаний. Я видел в ней личность. Я дал ей имя. Грустно, но верно, я был для маленькой девочки кем-то, наиболее близким по смыслу к понятию «друг».

Видимо, она не могла позволить, чтобы что-то случилось и со мной тоже.

Я только что вручил ее динарианцам.

Тесса откинула назад голову и испустила долгий торжествующий крик.

Глава 33

— Ива, — сказал я тоном, каким говорят с детьми, когда подходит время идти спать. Я умею это лучше, чем вы могли подумать, у меня было очень много практики с моими учениками. — Подними завесу и уходи отсюда.

Тесса снова пнула меня в ребра, достаточно сильно, чтобы не дать мне, как следует, дышать и уж тем более говорить.

— Когда мне нужно будет твое мнение, Дрезден, — сказала она, — я прочту его в твоих внутренностях.

Ива сделала два шага вперед при жесте Тессы и сузила свои синие глаза.

— Повторяю для тупых, Полониус Лартесса. Я не позволю тебе причинять ему боль. Отойди от него.

Глаза Тессы внезапно сузились.

— Ты знаешь мое имя.

— Я знаю о тебе все, Лартесса, — сказала Ива бесстрастным тоном. — Само собой, это все записано. Все, что было в Тессалонике в те дни. Бизнес твоего отца развалился. Тебя продали в храм Изиды. Если хочешь, я могу показать анализ твоей стоимости и эффективности твоего обучения относительно твоего дохода за первый год в храме, прежде, чем приехал Никодимус. Я могу использовать диаграммы, чтобы облегчить тебе понимание. И раскрасить их мелками. Мне ужасно нравятся мелки.

Я не был уверен, но мне казалось, что ребенок пытается пустой болтовней отвлечь гадов от меня. Ей нужно продолжать отрабатывать свою технику, но это была какая-то расчетливая мысль. Если бы я мог дышать, я тоже бы что-нибудь сказал.

— Ты думаешь, детка, я испугаюсь того, что ты знаешь, откуда я приехала? — прорычала Тесса.

— Я знаю о тебе больше, чем ты сама, — ответила Ива ровным голосом. — Я знаю намного более точно, чем ты, скольким ты навредила. Сколько плохих ситуаций ты сделала еще хуже. Камбоджа, Колумбия, и Руанда последний раз, и это только в этом столетии, а еще войны Роз или Столетняя война. Твоя история — это одна и та же глупая маленькая история, но много раз. Ты усвоила что-то, когда была ребенком, и никогда не отклонялась от этого. Ты — стервятник, Лартесса. Причуда. Ты выживаешь на больной плоти и гниющем мясе. Что-то целое и здоровое пугает тебя.

Маленькая девочка не видела динарианца, который появился позади нее, пробравшись через папоротники, и бросился ей на спину, несколько сотен фунтов чешуи и клыков.

— Ива! — крикнул я, задыхаясь.

Она была защищена. Возникла вспышка света, сильный запах озона и свежести, и серебряный динарий покатился от кучи пепла, которая упала на пол в трех футах от маленькой фигурки Архива. Монета покатилась мимо нее, по прямой линии к Тессе, но Ива топнула по ней своим маленьким башмачком, прижав ее к полу и не давая докатиться до нее.

— Крошечная, — сказал я, пытаясь сымитировать российский акцент Сани, и не в состоянии сдержать сумасшедшее хихиканье. — Но свирепая.

Тесса посмотрела на упавшую монету со слабой улыбкой.

— Дорогое удовольствие. Сколько ты сможешь проделать таких штучек прежде, чем у тебя кончится энергия, малютка?

Ива пожала плечами.

— Сколькими фаворитами ты можешь пожертвовать? Сколько из них пожелает умереть для тебя?

— Окружите ее, все, — позвала Тесса. — Пусть она знает, где вы.

И кошмарные фигуры возникли вокруг маленькой девочки, рядом с ней они казались просто огромными. Дейдра, мокрая и пахнущая дохлой рыбой и морской водой, кинула на меня угрюмый взгляд и остановилась возле матери. Существо в косматых перьях, которое все еще держало мои руки, не обращая внимания на то, что у него течет кровь. Оно было ранено, но все равно не выпускало меня. Магог по-обезьяньи спрыгнул с какого-то зеленого насаждения, он зло усмехался, и я задался вопросом, куда же, черт возьми, делся Кинкейд. Обсидиановая Статуя переместила свой вес, опираясь одной рукой на мою грудь, и у меня возникло четкое ощущение, что она могла бы пропихнуть ее прямо насквозь к моему спинному хребту, если б захотела.

Была еще полдюжина других. Розанна оказалась довольно красиво выглядящей женщиной классически демонического вида, с алой кожей, козьими ногами, кожистыми черными крыльями и изящно вьющимися рожками — хотя ее глубокие карие глаза были беспокойны под пылающими зелеными глазами демона. Через плечо у нее была переброшена сумка на ремне, точно такая же, какая была у Колючки — Тесса назвала его Шипастым Намшиэлем. Большинство других выглядело большими, но недалекими, в различных тревожных разновидностях.

Я предполагаю, черт возьми, что легче найти сильные задницы, чем сильные мозги.

Ива стояла перед ними, подняв руки, в позе, которая неопределенно напоминала защитную позицию боевых искусств. Но только напоминала. Она готовилась управлять защитными энергиями. Только я никогда раньше не видел, чтобы кто-то готовился делать два колдовства каждой рукой отдельно, в одно и то же чертово время.

Тут у меня возникли два вопроса. Во-первых, если у динарианцев был план, отключив волшебные свойства Ивы, захватить ее прежде, чем их ловушка отключится, почему они уже не сделали этого? И второе…

Что это за шипящий звук?

Что-то происходило вокруг нас, что-то, что я едва мог услышать, пока не сосредоточил свои чувства на нем, игнорируя вонь плесени, исходящую от Косматых Перьев, железный аромат его крови и холодную решительность руки Обсидиановой Статуи.

Определенно, устойчивый шипящий звук, как воздух, выходящий из шины или …

Или спрэй, брызгающий из баллончика.

Я поднял голову и огляделся вокруг достаточно, чтобы видеть через скрюченные конечности Косматых Перьев, которые, казалось, не были ни оружием, ни ногами, но чем-то средним, как паучьи лапы. Я не мог видеть, что держит мои запястья, да и не хотел. То, что я смог увидеть, так это несколько листьев, дрожащих на соседнем папоротнике, и отсвет металла где-то около источника таинственного шипения.

Газ.

Вся сила этого плана строилась на том, чтобы напасть на ребенка, не на Архив.

У детей очень маленькая масса тела по сравнению со взрослыми.

Рассеянный в воздухе токсин намного более эффективен против Ивы, чем против одного из динарианцев или взрослого человека. Плохим парням нужно было выбрать что-то, что вызывает бессознательное состояние, а необходимая доза зависит от массы тела, и тогда у них в руках будет идеальное оружие против нее. У Тессы и Никодимуса, надо полагать, есть несколько более способных лакеев, которые могли принести любое отравляющее вещество. Теперь все, что им нужно было сделать, это открыть баллончики и ждать, когда она упадет.

Мои мысли вернулись в прошлое к колдовству Шипастого Намшиэля, тому, которое он готовил позади своей завесы. Детали, которые я тогда едва заметил, внезапно возникли передо мной. А я ведь был взволнован тем, какое именно колдовство он готовил. Надо было обратить внимание, что там, куда он собирался направить его, находилась большая вентиляционная труба. Вероятно, он готовил заклинание ветра, чтобы с его помощью качать воздух через вентиляцию и распространить газ на весь Океанарий.

Я и в самом деле ощутил запах чего-то вроде медикаментов? Вроде бы кончик моего носа начал неметь? Адские колокола, Гарри, сейчас не время, чтобы запаниковать или внезапно упасть в обморок. Я должен был предупредить Иву.

Я повернул свою голову к ней и поймал по пути пристальный взгляд Тессы.

— Сообразил, да? — пробормотала Девочка-Богомол. — Если он заговорит, — сказала она, по-видимому, Обсидиановой Статуе, — сломай ему грудь.

Созданный колдовством голос вышел откуда-то из области головы гермафродитной статуи.

— Да, мис…

А затем был бум и удар воздуха о мою кожу, и головы Статуи — и Косматых Перьев тоже! — одновременно взорвались, извергая разного вида кровь. Статуя, как какая-то дефектная асфальтоукладывающая машина, разбрызгивала нечто черное, похожее на горячий асфальт. Она рухнула на спину и начала вбивать свои кулаки в бетон. Я думаю, что она пыталась убить меня. Видимо, без головы она не знала, что до меня еще расстояние футов в шесть, вот и выбивала отверстия в полу.

Косматые Перья просто упал, перепачканный очень по-человечески выглядящей и пахнущей кровью, и около трехсот фунтов мягких, эластичных мускулов приземлились на моей груди.

— Ива! — закричал я. — Газ! Надо уходить!

Дальше стало очень шумно.

Прозвучала серия быстрых трескучих ударов, и динарианцы закричали от боли и гнева. Я неопределенно знал, что они отпрыгнули влево и вправо, и видел приглушенную вспышку выстрела с дальней стороны Океанария. По крайней мере я знал, где был Кинкейд, он занимал позицию, из которой можно убить двух демонов, держащих меня, единственной чертовой пулей, что-нибудь меньшее вполне определенно означало бы мою смерть.

— Он — ничего не значит! — провыла Тесса. — Тарсиэль, возьми Адского Пса! Все остальные — девчонку!

Давай, Гарри. Настало время вернуть долг Кинкейду, уведя ребенка. Так или иначе. Моя правая рука почти не двигалась, и моей подпаленной левой руке это не понравилось, но я поднял их и напряг, и отпихнул мертвого динарианца достаточно, чтобы начать вылезать из-под него. И когда я уже почти выбрался на свободу, из середины безжизненных щупалец, которые росли из головы этого существа, выкатилась серебряная монета и почти упала мне на лицо. Я в панике отдернул голову.

Падающая монета прошла в волоске от моей кожи и подпрыгнула на бетонном полу. Моя левая рука очень быстро и плавно переместилась, я и не думал, что такое возможно, и подхватила монету в воздухе так плавно и проворно, как будто она была целая и здоровая под кожаной перчаткой.

Я какое-то время переводил взгляд с нее на оцепенело покалывающую правую руку.

Что такое. Черт.

Это не было нормально.

Побеспокоимся об этом позже, Гарри. Я хочу сказать, да, очевидно, Что-то Случилось С Тобой, но сейчас нет времени отвлекаться. Сосредоточься. Спаси девочку.

Я засунул проклятую реликвию в карман, надеясь, что Бог не позволит моим штанам иметь в них дырки, и повернулся к Иве.

Я знаю, что я — чародей, член Белого Совета и все такое. Я знаю, что я — Страж, сертифицированный эксперт по боевому колдовству, полицейский, солдат, имею посох, могу надрать задницы, если надо. Я думал, что я видел некоторых реальных профессионалов в действии, так сказать, вершины боевого колдовства.

Я был неправ.

Ива не применяла тонны силы. Нет. Но подумайте немножко: что действительно более внушительно? Гигантский грузовик, грохочущий на большом-пребольшом старом дымящемся двигателе? Или автомобильчик маленький, однако вполне рабочий, и приведенный в действие несколькими пальчиковыми батарейками?

Семеро демонов шли с магией на Иву, а она им противостояла. Всем им одновременно.

Ее атаковал Магог, но она не стала вбивать его в кирпичную стену. Она поймала его в какой-то лишенный трения пузырь, и он бессмысленно крутился в нем в полудюйме от пола, каждое движение заставляло его крутиться еще быстрее. Однако дополнительная метафизическая масса, которую он привнес в борьбу, нисколько не сковывала Иву. Ее руки, качаясь и переплетаясь, непрерывно двигаясь между всеми участками работы, которые она вела, каждые несколько секунд щелкали по области, содержащей Магога, и, я клянусь, щелкали по его кружащейся ловушке совершенно без причины, только чтобы придать его вращению дополнительный, вызывающий тошноту вектор.

Заросли Дейдриных живых волос, с пляшущими на них огнями Святого Эльма, набрасывались смертельной сетью, но Ива постоянно бросала клубочки легких, крошечных нитей силы, и останавливала любое из нападений Дейдры, так как они спутывали ее локоны друг с другом, сбивая их вместе в бесполезные глыбы. С другой стороны Ивы Розанна метала более традиционные копья пламени с открытых ладоней, очень похоже на меня

(дикая боль на секунду пронзила мой череп — вот сволочь!)

— но Ива рассеивала их изящными клиньями воздуха, перехватывая каждый взрыв огня достаточно далеко от своего тела, так что этот огонь ее не обжигал, — хотя еще двум здорово натренированным динарианцам, что старались пробиться мимо барьера трещащих искр, которые возникали всякий раз, когда они пытались подойти ближе, повезло гораздо меньше. Огонь Адской Девицы здорово их опалял.

Шестое, небольшое высохшее существо, похожее на карикатуру женщины, вырезанную из высушенного корня дерева, казалось, держало конец веревки из текучей тени, которая извивалась, как голодная змея, время от времени бросаясь к голове Ивы. Ива осаживала ее спокойным движением головы и поддавала по ней небольшим взрывом серебряной энергии секунду спустя.

Но главным образом она стояла перед Тессой, которая выглядела так, будто приятно проводила время и только ради забавы бросала в нее время от времени удар молнии. Это кое-о-чем говорило. Черт, это сказало мне, что Тесса не была начинающей волшебницей. Она имела способности на уровне Белого Совета, раз она могла произвести так много вспышек и ударов, расходуя совсем немного энергии. Или она могла набрать перед сражением намного больше силы, чем я. В любом случае, она была крупным членом лиги, и то, как отвечала Ива на нападение, подтверждало это. Каждый раз она поворачивалась, чтобы стоять лицом к Тессе, и каждый раз она полностью посвящала ей одну из рук, чтобы отразить атакующее колдовство.

Я сглотнул.

Земля и небо! С точки зрения академического интереса, как много мне еще нужно узнать о волшебстве. Можно сказать, что это была демонстрация, сколького я не умею делать. При других обстоятельствах это было бы уничижительно. Сейчас это было просто ужасающе. Секунд, наверное, десять я стоял там, пытаясь понять, как, черт возьми, помочь, не будучи тут же сожженным, сломанным, или еще как-нибудь убитым без всякой пользы для Ивы.

Я ощутил небольшую волну головокружения. Видимо, уровень газа повысился. Пакость какая. Единственная причина, почему меня еще не убили, состояла в том, что я был настолько бессилен в настоящее время, что никто не дал себе труда заняться мной. Но все-таки я мог бы вытащить ребенка в другую часть здания, где нету газа — а если бы кто-то убил меня по пути, то я мог бы наслать на них мое смертное проклятие, — и таким образом вытащить ее из этой дряни.

Поэтому я помчался к ней, стараясь использовать горячую зону и пойманного в ловушку Магога, как щиты, и сказал, «Ива, пойдем!»

Что-то попыталось ударить по мне, но отскочило на расстоянии в несколько футов. Я нырнул, но думаю, что это не Тесса стреляла. Я не был ранен. Секунду спустя я подхватил Иву за талию и прижал ее к моему бедру.

— Держись подальше от моих рук, пожалуйста! — скомандовала Ива.

Я так и сделал. А голова кружилась все сильнее, но в любом другом месте будет лучше, чем здесь.

— Бейте по ногам! — скомандовала Тесса.

У меня было чувство, что эти типы попытаются сделать много разных неприятных вещей, но я не стал останавливаться, чтобы понаблюдать, как они стараются. Я бежал к лестнице, доверяя навыкам Архива, она сумеет держать меня мобильным. Это была хорошая ставка. Ива все время бормотала и махала руками, и я чувствовал, что ее маленькое тело пронизывает живой поток энергии, она работала.

Она уже использовала почти всю энергию, что у нее была, она не безгранична. Эта борьба была почти закончена.

Время, неясно думал я, задыхаясь. Нам нужно еще чуть-чуть времени.

Сила тяжести предложила мне спуститься, и это показалось превосходной идеей. Я, шатаясь, спустился по лестнице на более низкий уровень, пробежал мимо подводных перспектив аквариумов с китами и дельфинами, мимо симпатичных пингвинов и морских выдр, динарианцы бежали по пятам, их колдовство вспыхивало, пролетая мимо нас, а Ива в это время ограждала нас последними частицами энергии в ее бассейне. Я чувствовал, что она оставалась спокойной, и трудилась, давая мне возможность бежать, и сохранять отрыв от преследователей.

И тут пол нанес мне апперкот. Все остальные в Океанарии внезапно упали на бок.

Или нет, подождите. Возможно, это был я.

Я запоздало понял, что, так как я лежал на земле около одного из контейнеров и дышал тяжело, с болью после пинков, я, вероятно, получил хорошую дозу отравы прежде, чем встал. Кроме того, если газ был более тяжелым, чем воздух, вероятно, его было больше на земле, чем на трибуне.

Я выиграл для нас несколько секунд. Этого было недостаточно.

Ива свалилась около меня. Она моргала, ее глаза расширились в панике. Она снова подняла свои руки, но они двигались медленно, вяло, и ее пальцы остались полусомкнутыми, как у сонного ребенка.

Колдовской трос обернулся вокруг горла Ивы, а множество усиков Дейдры закрутились вокруг ее рук и ног. Они выдернули ее из моего поля зрения.

Я оглядывался, пока не увидел динарианцев, они стояли группой в проходе, освещенные жутким синим светом, исходящим от больших резервуаров. Розанна пристально разглядывала Иву, потом она вздрогнула, свернула свои темные крылья летучей мыши вокруг себя, дрожа, как от холода, и отвернулась от места действия, ее пылающие глаза сузились. Она полезла в сумку и достала другой баллончик. И подала его Тессе, не сказать, чтобы очень расторопно.

Тесса взяла его, покрутила что-то на носике, и вежливо улыбнулась Иве. А потом буквально запихнула носик в рот маленькой девочке и удерживала его там.

Ива запаниковала и закричала. Я видел, что она стала крутиться и пинаться. Она, должно быть, укусила себя за язык или поранила зубами губу. Кровь побежала из ее рта. Она безрезультатно брыкалась и боролась в течение нескольких секунд, а затем обмякла.

— Наконец-то, — сказала Тесса, раздраженно вздыхая. — Это было утомительно.

— Будьте вы прокляты, — произнес я нечленораздельно. Я заставил себя приподняться на одно колено и впился взглядом в Тессу. — Проклинаю вас всех. Вы не можете ее…

— Клише, — пропела Тесса. — Скучно. — Она коснулась своего подбородка когтеобразной кистью. — Дайте мне вспомнить. Что мы делали, когда нас так грубо прервали? Ах! — Она подступила ближе, радостно улыбаясь, и подняла мой револьвер.

И именно тогда я почувствовал, что магия мчится назад в Океанарий, так как огромный символ разрушился, и круг упал.

Я собрал свою печаль и гнев, превратил их в сырую силу и крикнул: — Forzare!

Я не целился в Тессу и ее команду.

Я нацелил это на стеклянную стену, которая была единственной преградой между всеми нами и тремя миллионами галлонов морской воды.

Сила моего желания и моего гнева бросилась и разрушила стену в порошок.

Море вошло с ревом, одним огромным воздействием, которое ощущалось, как удар молотка сразу по каждому квадратному дюйму моего тела.

Потом все стало холодным.

И черным.

Глава 34

Следующее, что я ощутил, был кашель и боль в груди, и головная боль, и боль во всем остальном, и мне было жутко холодно, хуже, чем в аду. Я захлебывался кашлем и чувствовал, что мой желудок сейчас вывернется наизнанку. Я попытался перекатиться на бок, и не мог, пока кто-то не помог мне.

Соленая вода пополам с чем-то еще вылилась из меня.

— О, — сказал кто-то, — о, благодарю тебя, Господи.

Это Майкл.

— Майкл! — закричал Саня где-то поблизости. — Ты мне нужен!

Простучали, быстро удаляясь, рабочие ботинки.

— Тише, Гарри, — сказала Мёрфи. — Тише. — Она помогла мне лечь обратно после того, как меня вырвало. Я лежал на какой-то лестнице. Мои ноги спускались вниз, а левая нога была в холодной воде по лодыжку.

Я положил руку на грудь, меня трясло. Мёрфи погладила меня по голове, отводя от моих глаз мокрые пряди волос. Ее лицо осунулось, глаза были взволнованы.

— Реанимация на выезде? — спросил я ее слабым голосом.

— Да.

— Кажется, мы даже… — начал я.

— Ну вот еще, — сказала она спокойно. — Я только плюнула фруктовым пуншем тебе в рот.

Я слабо засмеялся, и боль усилилась.

Мёрфи наклонилась и мягко уткнулась лбом мне в лоб.

— Ты — такая большущая боль в моей заднице, Гарри. Не надо больше так меня пугать.

Ее пальцы нашли мои и крепко сжали. Я пожал их в ответ, слишком усталый, чтобы делать что-нибудь еще.

Что-то коснулось моей ноги, и я почти закричал. Я рывком сел, вызывая власть, подняв правую руку, в то время как невидимая сила собиралась вокруг чего-то в мерцающих волнах.

В воде плавал труп, нагой, вниз лицом. Это был человек, которого я никогда не видел прежде, его волосы были длинные, серые и спутанные. Его мягкая, протянутая рука натолкнулась о мою ногу.

— Боже, Гарри, — сказала Мёрфи потрясенным голосом. — Он мертв. Гарри, все в порядке. Он мертв, Гарри.

Моя правая рука оставалась, где была, пальцы растопырены, мерцающий свет пульсировал на них. Потом они задрожали. Я опустил руку снова, отпуская силу, которую я собрал, и когда я это сделал, я почувствовал, что по пальцам пробежали иголочки, а потом они снова оцепенели.

Я уставился на них, озадаченный. Что-то было неправильно. Я был совершенно уверен, что я должен быть намного более взволнован, чем есть, но не мог как следует связать мысли, чтобы вспомнить, почему.

Мёрфи все еще говорила ровным успокаивающим голосом. Минуту спустя я смутно понял, что это был тон, каким говорят с сумасшедшими людьми или напуганными животными, и что я дышал часто и с усилием, несмотря на то, что не мог объяснить, почему.

— Все в порядке, Гарри, — сказала она. — Он мертв. Ты можешь отпустить меня.

Тут я понял, что моя левая рука потащила Мёрфи куда-то за меня и подальше от трупа, поскольку я собрался… в общем, что-то я собирался сделать. И теперь она, можно сказать, почти что сидела у меня на коленях. Везде, где она касалась меня, было тепло. Мне понадобилось какое-то время, чтобы понять, почему это надо ее отпустить. В конечном счете, тем не менее, так я и сделал.

Мёрфи отодвинулась от меня подальше, качая головой.

— Боже, — сказала она. — Что с тобой, Гарри? Что они сделали тебе?

Я почти упал, слишком усталый, чтобы вытащить ногу из воды, слишком усталый, чтобы попытаться объяснить, почему я был не в состоянии помешать демонам унести маленькую девочку.

После минуты тишины Мёрфи сказала:

— Ну ладно. Я отвезу тебя к доктору. Мне наплевать, кто эти люди, и что они о себе думают. Они не могут так просто ворваться в город и задирать моего… — Она внезапно прервалась. — Хм. Как ты справляешься с этим, Гарри?

Она сделала несколько шагов к воде и наклонилась.

— Нет! — рявкнул я.

Она застыла на месте.

— Иисусе, это начинает входить в привычку, — пробормотал я. — Из пальцев трупа только что выпала серебряная монета?

Мёрфи моргнула и посмотрела на меня.

— Да.

— Это зло. Проклятье. Не дотрагивайся до нее. — Я покачал головой и встал. Стена старалась помочь мне, и я поднялся, думая при этом вслух. — Хорошо, первым делом нужно собрать все, что есть здесь вокруг. У меня уже есть одна. Мы ограничим риск. Пусть они все будут у меня. Пока от них нельзя должным образом избавиться.

— Гарри, — сказала Мёрфи ровным голосом. — Ты бормочешь, но наружу выходит очень мало смысла.

— Я объясню. Потерпи. — Я наклонился и нашел другой почерневший динарий, виновато мерцающий в воде. — Сволочь, — пробормотал я монете, затем поднял ее одетой в перчатку рукой и засунул в мой карман, где уже была одна. Пенни к пенни, будет фунт, ах-ха-ха.

Черт возьми, какой я умный.

Послышались энергичные и четкие шаги, и вошли Люччио и Гард. Было тонкое различие в языке тела Гард по отношению к Люччио, какой-то более почтительный оттенок, чем был прежде. Капитан Стражей вытирала свой меч серым плащом, на нем кровь не видна, это очень удобно в таких делах. Люччио замялась на мгновение, увидев меня, затем кивнула.

— Страж. Как ты себя чувствуешь?

— Жить буду, — прохрипел я. — Что у вас?

— Два динарианца, — ответила Гард. Она кратко кивнула головой на Люччио. — Оба мертвы.

Люччио покачала головой.

— Они были полуутоплены, — сказала она. — Я только прикончила их. Мне бы не понравилось бороться с ними, если б они были свежие.

— Проводите меня к телам, — сказал я спокойно. — И быстрее.

За нашими спинами послышался вздыхающий звук. На сей раз я не стал волноваться на эту тему, но Мёрфи стала, в ее руке тут же появился пистолет. Чтобы быть справедливым, у Люччио тоже меч наполовину вышел из ножен. Я посмотрел и нашел то, что более или менее ожидал: тело бывшего динарианца, освобожденное от его монеты, разлагалось с неестественной скоростью, даже в холодной воде. Падший ангел в монете, видимо, удерживал разрушительное действие времени, но старик с песочными часами терпелив, и теперь он забирал свое.

— Капитан, нужно подобрать каждую монету, какую только найдем, и это надо сделать прямо сейчас.

Люччио повернулась ко мне.

— Почему?

— Слушайте, я не знаю, какие меры предпринимал Кинкейд, но все равно скоро кто-нибудь что-то заметит, и затем аварийные службы выстроятся на всем протяжении этого места. Я не хочу, чтоб какой-нибудь несчастный пожарный или коп случайно поднял одну из этих штук.

— Да, верно, — сказала она, кивая, а затем поглядела на Мёрфи. — Сержант, Вы согласны?

Мёрфи скривилась.

— Черт возьми, всегда есть что-то… — Она держала руки, как будто отодвигая одеяло, которое было тесно обернуто вокруг нее, — Да, да. Соберите их.

— Где Майкл, — сказал я. — И Саня?

— Когда мы добрались сюда, — сказала Мёрфи, — группа этих типов вытаскивала тебя из воды.

— Они побежали. Мы пошли разными путями, преследуя их, — добавила Гард.

— Где Куджо?[68] — спросил я.

Гард взглянула на меня, не понимая.

— Хендрикс.

— А, — сказала она. — Наблюдает. Он предупредит нас, когда начнут прибывать власти.

Ну, хоть кто-то рассуждал, как преступник. Мне кажется, что она была правильным человеком для этой работы.

Я напряг свой голос, как только мог. Получилось хрипло и грубо.

— Майкл?

— Здесь, — послышался ответ. И немного спустя он подошел к нам, одетый в нижнюю рубашку под тяжелым жакетом. Я раньше не видел его в таком виде. У Майкла были очень серьезные грудные мускулы. Возможно, мне надо больше тренироваться. Он осторожно нес перед собой сверток из своей сине-белой рубашки, держа его обеими руками.

Саня шел следом за Майклом, насквозь промокший, с голой грудью под пальто. Не стоило брать в голову мускулы Майкла. По сравнению с Саней мы оба мало каши ели, и все такое. Он нес Эспераккиус и Амораккиус на одном плече — и тащил Кинкейда на другом.

Кинкейд не мог, как следует, идти, хотя явно пытался. Он был бледен, как мел. Он был залит кровью. Остаток рубашки Майкла и вся Санина были превращены в бинты, — и ими были обмотаны у него обе руки, и живот, и еще одна нога.

Мёрфи втянула воздух сквозь зубы и пошла к нему, ее голос сорвался.

— Джаред.

Джаред. Хм.

— Дрезден, — выдавил Кинкейд. — Дрезден.

Они уложили его, и я подволок ноги к нему. Мне удалось не свалиться, когда я становился возле него на колени. Я видел его раненным и прежде, но тогда было не так плохо, как сейчас. Тогда он заматывал раны изолентой. Я пригляделся. Да, точно, рулон изоленты, висел на петле на ремне снаряжения Кинкейда.

— Точно так же, как в логовище вампира, — сказал я спокойно.

— Здесь нет старинного оружия, — сказал Кинкейд, — хотя должно бы. — Он покачал головой и мигнул глазами пару раз, пытаясь сосредоточить их. — Дрезден, у меня мало времени. Девочка. Они забрали ее. Она жива.

Я скривился и отвел взгляд.

Его окровавленная рука схватила меня за плащ.

— Смотри на меня.

Я посмотрел.

Я ожидал увидеть гнев, ненависть, и вину. То, что я увидел, было … только отчаянным, отчаянным страхом.

— Иди за ними. Верни ее. Спаси ее.

— Кинкейд… — сказал я мягко.

— Поклянись мне, — сказал он. Его глаза расфокусировались на секунду, затем холодно заблестели. — Поклянись. Или я вернусь за тобой. Поклянись мне, Дрезден.

— Черт, у меня нет сил, чтобы бояться тебя, — сказал я.

Кинкейд закрыл глаза.

— У нее больше никого нет. Никого.

Мёрфи встала на колени перед Кинкейдом рядом со мной. Она быстро глянула на меня, а затем сказала спокойно:

— Джаред, отдыхай. Он поможет ей.

Я обменялся с Мёрфи слабой, усталой улыбкой. Она знает меня.

— Но… — начал Кинкейд.

Она склонилась и поцеловала его в лоб, прямо в кровь и все такое.

— Тихо. Я обещаю.

Кинкейд расслабился. Или потерял сознание. Одно из двух.

— Дрезден, тебе надо двигаться, — сказала Гард терпеливым голосом.

— Только не говори мне, что ты — доктор, — сказал я.

— Я видела больше боевых ран, чем любой смертный медицинский работник, — сказала Гард. — Двигайся.

— Гарри, — сказала Мёрфи напряженным голосом. — Пожалуйста.

Я со скрипением поднялся на ноги и притащился к Майклу и Сане, которые стояли, наблюдая за дельфинами и небольшими китами в большом бассейне. Уровень воды понизился футов на семь или восемь, и жители осваивали по-новому заполненную область бассейна. Если присутствие гниющей вещи позади меня в воде ощущалось так же, как на воздухе, я не мог обвинять их.

— Он выглядит довольно плохо, — сказал я им.

Майкл покачал головой, его глаза были далеко.

— Его время еще не настало.

Я поднял бровь, смотря на него. Саня смотрел почти так же удивленно, как я.

Майкл глянул на меня и затем отступил к воде.

— Я спросил.

— Ага, — сказал я спокойно.

Саня слабо улыбнулся и покачал головой.

Я поглядел на него.

— Ты как, все еще агностик, а?

— Некоторые вещи я просто принимаю на веру, — пожал плечами Саня.

— Люччио уложила двоих, — сказал я Майклу. — Каково? — Мне не нужно быть более конкретным, чем они.

Саня широко усмехнулся.

— Это — хорошие новости.

Я повернулся, чтобы смотреть ему в лицо.

— Эти задницы только что захватили ребенка, и собираются заставить его принять Падшего ангела, — сообщил я тихо. — Так что никаких хороших новостей нет.

Выражение лица большого русского стало трезвым.

— Хорошо там, где мы сами находим, — сказал он серьезно.

— Одиннадцать, — подытожил Майкл.

Я глянул на него.

— Что?

— Одиннадцать, — повторил он. — Одиннадцать из них пали здесь сегодня. Судя по ранам, Кинкейд убил пятерых из них. Капитан Люччио убила еще двоих. Саня и я поймали двоих на выходе. Один из них нес сумку с монетами тех, кто уже погиб.

— Мы нашли монету Урумвиэля, а мы знали, что у него есть жертва, — сказал Саня, — но тела мы не нашли.

— Этот был мой, — сказал я. — Он теперь в виде сажи и пепла. И это получается десять.

— Еще один утонул, когда разрушился резервуар, — сказал Майкл. — Он плавает там. Одиннадцать из них, Гарри. — Он покачал головой. — Одиннадцать. Ты понимаешь, что это означает?

— Что, если мы убьем еще одного, мы получим подарочные ножи для стейков?

Он повернулся ко мне, его глаза были полны решимости и сияли.

— Тесса убежала только с четырьмя членами своей свиты, и Никодимус неизвестно где. Мы уже возвратили тринадцать монет — и еще одиннадцать сегодня, ну, если предположить, что мы сможем их все найти.

— Только шесть монет могут теперь причинять вред, — сказал Саня. — Только шесть. Эти шесть — последние. И все они — здесь в Чикаго. Вместе.

— Падшие в монетах вели войну за умы и жизни человечества в течение двух тысяч лет, Гарри, — сказал Майкл. — А мы боролись с ними. И эта война может закончиться. Это все может быть закончено. — Он повернулся к бассейну и покачал головой, на его лице было озадаченное выражение. — Я мог бы ходить на игры в софтбол с Алисией. Учить маленького Гарри ездить на велосипеде. Я мог бы строить дома, Гарри.

Тоска в его голосе была настолько большой, что я просто-таки чувствовал ее прикосновение к моему лицу.

— Давайте соберем монеты и уйдем отсюда прежде, чем прибудут машины с мигалками, — сказал я спокойно. — Майкл, открой свою связку.

Он, нахмурившись, поглядел на меня, но так и сделал, раскрыв диски запятнанного серебра. Я достал пару монет из своего кармана рукой, одетой в перчатку, и добавил их к груде.

— Спасибо, — сказал я. — Давайте двигаться.

Потом повернулся и ушел, пока Майкл сворачивал ткань, снова пряча монеты, его отстраненные глаза, по-видимому, сосредоточились на мечте о том, как он запихнет эти монеты в глубокое, темное отверстие и станет жить скучной, простой, нормальной жизнью с женой и детьми.

Пусть пока помечтает.

Но я собирался забрать у него эту мечту, черт возьми.

Будет он согласен с этим планом или нет.

Глава 35

По пути обратно к дому Майкла я спал в кабине грузовика, прислонясь к окну с пассажирской стороны. У Сани было среднее место. Я смутно слышал, что они говорили друг с другом, но их голоса были только низким рокотом, особенно Санин, и я отключился, пока грузовик не затрещал, останавливаясь.

— Это не имеет значения, — терпеливо говорил Майкл. — Саня, мы не набираем рекрутов. Мы не масонский орден. Это должно быть призванием.

— Мы ежедневно действуем в интересах Бога, — сказал Саня убеждающе. — Если Он не спешит призвать нового обладателя для Фиделаккиуса, возможно это — тонкий намек, что Он желает, чтобы мы взяли ответственность на себя.

— Разве не ты говорил мне, что не уверен в существовании Бога? — спросил Майкл.

— Я просто говорю с тобой в удобных тебе терминах, — сказал Саня. — Она могла бы стать хорошим Рыцарем.

Майкл вздохнул.

— Возможно, причина в том, что наша задача почти выполнена. Может быть, теперь не обязательно, чтобы было три Рыцаря.

Санин голос стал сухим.

— Да. Возможно, всё зло повсюду собирается разрушиться навсегда и не будет больше потребности в силе, чтобы защитить тех, кто сам себя защитить не может. — Он вздохнул. — Или возможно… — начал он, глядя на меня. Тут он увидел, что я моргнул, и поспешно сказал, — Дрезден. Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, что не могли бы вылечить несколько дней в больнице, новые легкие, бочонок темного пива от Мака, и пара злющих краснокожих, — пробормотал я. Я пытался быть непринужденным, но вышло как-то плоско и более мрачно, чем я хотел. — Жить буду.

Майкл кивнул и остановил грузовик.

— Когда мы идем за ними?

— Мы не можем пойти, — сказал я спокойно. — Они поставили очень хитрую защиту против того, чтобы их нашли или увидели в хрустальном шаре.

Майкл нахмурился.

— Ты уверен?

— Я уверен, что трудно победить кого-то, кого не можешь найти, Майкл. — Я протер свои глаза и поспешно отдернул руку, так стало больно. Ой. Дурацкий сломанный нос. Дура Тесса, щиплющая его.

— Тебе надо хоть немного поспать, Гарри, — сказал Майкл спокойно.

— И, наверное, душ, — предположил Саня.

— Ты точно также пахнешь дельфинами, большой парень, — отпарировал я.

— Ну, не так сильно, — сказал он. — И меня не рвало.

Я посмотрел на него с негодованием.

— Разве Саня не женское имя?

Майкл фыркнул.

— Сначала поспи немного, Гарри.

— Потом, — сказал я. — Сначала вот что. Военный совет в кухне. И если кто-то не сделает мне чашку кофе, я буду крутиться по комнатам, отряхиваясь от снега, как Мыш.

— Мыш слишком вежлив, чтобы так вести себя в моем доме, — сказал Майкл.

— Тогда как чей-либо пес, — сказал я. — Черт, я забыл свой посох.

Майкл выпрыгнул из грузовика и достал мой посох из кузова. Я вышел, и он перебросил его мне через грузовик. Я поймал его левой рукой и кивнул ему.

— Благослови тебя Бог. Это — реальная проблема для них. Способ тяжелее, чем сделать это… мм… — я помотал головой, поскольку мои мысли как-то запутались. — Извини. Длинный день.

— Давай зайдем внутрь прежде, чем ты замерзнешь, — сказал Майкл спокойно.

— Хорошая идея.

Мы всей толпой двинулись внутрь. За следующие двадцать минут или около того прибыли остальные. Гард настояла на том, что Кинкейда нужно завезти на одну из секретных точек Марконе, где он держал медикаменты с тех времен, когда он не хотел, чтобы полиция интересовалась, каким образом его служащие получили ножевые или огнестрельные раны. К моему развлечению Мёрфи заявила, что будет сопровождать Кинкейда, что, в свою очередь, означало, что полиция теперь будет в курсе места расположения одного из секретных притонов Марконе, а также, возможно, даже имен тамошних докторов. И так как это был автомобиль Мёрфи, а Мёрфи была со мной, а Гард нуждалась в моей помощи, то Гард не смогла ничего на это возразить.

Это — моя Мёрфи, чистое, черт возьми, серебро, когда не затянуто тучами.

Мыш был рад и приветствовал меня, с большой любовью врезавшись мне в ноги и вертя хвостом. Он, по крайней мере, думал, что пахну я просто интересно. Молли приветствовала нас с почти таким же энтузиазмом, и немедленно приступила к созданию пищи для всех. К сожалению, Молли не была дочерью своей матери в этом отношении. Черити это просто МакГайвер[69] кухни. Она может приготовить на скорую руку еду в пяти вариантах для двенадцати человек из одного яйца, двух упаковок спагетти, некоторых домашних химикатов, и пластика жевательной резинки.

А Молли …

Молли однажды сожгла яйцо. Вареное яйцо. Я не знаю, как.

Впрочем, она могла сделать паршивую чашку кофе.

После того, как Кинкейда уложили на гостевой кровати в комнате для шитья Черити, все остальные собрались в кухне. Мёрфи выглядела напряженной. Я налил ей чашку кофе, и она подошла и встала рядом со мной. Я предложил кофе Люччио. Она приняла чашку с маленьким, благодарным кивком.

— Как он? — спросила она Мёрфи.

— Спит, — сказала Мёрфи. — Гард дала ему какие-то болеутоляющие.

Я жадно пил кофе, прогоняя холод.

— Ладно, ребята. Вот ситуация. Нас нагнули, смазали, и Никодимус с командой собираются запустить один из тех японских сверхскоростных пассажирских экспрессов в нашу коллективную задницу.

В комнате стало тихо.

— Они взяли Иву, — сказал я. — Это очень плохо.

— Гарри, — сказала Мёрфи, — я знаю, что я — новичок, но тебе придется снова объяснить мне про эту маленькую девочку.

— Ива — Архив, — сказал я спокойно. — Давным-давно — мы не знаем, когда, — кто-то, — мы не знаем, кто — создал Архив. Своего рода интеллектуальная конструкция.

— Что? — спросил Саня.

— Существо, составленное из чистой информации. Как бы программное обеспечение для мозга, — сказала Люччио. — Как очень передовая система управления базами данных.

— А, — кивнул Саня.

Я удивленно выгнул бровь на Люччио.

Она пожала плечами, слегка улыбаясь.

— Мне нравятся компьютеры. Я много читаю о них. Это — … мое хобби, ну, в самом деле. Я понимаю теорию.

— Ладно, — сказал я. — Гм. Хорошо. Архив передают от одного поколения к следующему, от матери к дочери — все воспоминания о предыдущих держателях Архива, и все факты, которые они собрали.

Все это знание делает Архив могущественным — он и был создан как склад знаний, гарантия против возможных катаклизмов цивилизации, потери всех знаний, разрушения всей науки. Он всегда нейтрален и только собирает и хранит знания.

— Собирает? — сказала Мёрфи. — Так … Архив много читает?

— Нет, это гораздо глубже, — сказал я. — Архив — волшебство, такое сложное, что фактически живое, — она просто знает. Все, что было напечатано или записано, Архив знает.

Хендрикс выругался.

— С одной стороны, — согласился я. — И вот такое существо захватил Никки с никелевыми головами.

— С такой информацией в их распоряжении, — сказала Мёрфи, — они могут … Мой Бог, они могут шантажировать чиновников. Контролировать правительства.

— Запускать ядерные боеголовки, — сказал я. — Прекрати думать о мелочах. — Я кивнул в сторону Майкла. — Помнишь, ты сказал мне, что Никодимус играет в лото Армагеддона. У него большие планы, но он составляет их так, чтобы можно было попутно получить хорошую прибыль. Это был еще один такой план.

Майкл нахмурился.

— И он что, все время гонялся за Архивом? Он специально приехал сюда и создал конфронтацию с целью заставить тебя призвать ее?

— Это не могло быть запланировано, — сказала Люччио. — Ты мог выбрать любого из дюжины нейтральных арбитров.

Мёрфи фыркнула.

— Но это же — Дрезден. Он живет в той же самой квартире, где жил, когда я встретилась с ним в первый раз. Водит тот же самый автомобиль. Выпивает в том же самом небольшом пабе. Любимый ресторан — «Королевский Бургер». И он берет там всегда одну и ту же проклятую еду.

— Совершенство нельзя изменить к лучшему, — сказал я. — Именно поэтому оно и называется совершенство. Так что ты хотела сказать?

— Ты — существо привычки, Гарри. Тебе не нравятся перемены.

Не было смысла отрицать это.

— Даже если бы я не назвал Иву, Никодимус все-таки мог бы получить некоторую прибыль. Возможно, приобретя Марконе. Возможно, убив Майкла или Саню. Возможно, сбросив какой-то балласт внутри собственной организации. Кто знает? Но поскольку я призвал Иву, он и в самом деле получил возможность захватить ее, и все это окупилось.

— Но Архив был создан нейтральным, — сказал Саня. — Он не должен иначе. Ты сам так сказал.

— Архив — да, — сказал я. — Но Архивом управляет Ива. А она — еще совсем ребенок. Этому ребенку можно причинить боль. Напугать. Принудить. Соблазнить. — Я потер пятно между глазами. — Они хотят сделать ее одной из них. Вероятно, надеясь проглотить Марконе по пути.

— Да поможет нам Бог, — тихо сказала Мёрфи.

— Да поможет Бог им, когда мы их поймаем, — пробормотал Майкл. — Мы должны найти их, Гарри.

— Даже Мэб не смогла определить местонахождение динарианцев с помощью магии, — сказал я. — Гард. Ваша фирма не могла бы помочь?

Она покачала головой.

Я поглядел на Майкла.

— Я не надеюсь, что кто-нибудь нарисует в небе для нас большой светящийся указатель?

Майкл покачал головой, его лицо было серьезно.

— Я смотрел.

— Ладно. Тогда. Если мы исключаем божественное вмешательство, у нас нет никакого способа найти их. — Я глубоко вздохнул. — Так. Значит, нужно заставить их найти нас.

— Это было бы здорово, если бы мы могли это сделать, — сказал Саня. — Что ты имеешь в виду?

Хендрикс внезапно поднял голову.

— Монеты.

Все повернулись и уставились на него.

Хендрикс мгновение что-то рассчитывал на пальцах.

— Осталось шесть монет. И шесть человек. Где же они собираются взять монету для маленькой девочки? Или для босса?

— Хорошая мысль, Куджо, — сказал я. — Но это небольшое препятствие. И мы должны двигаться быстро, чтобы это сработало. Никодимус не может позволить себе зря расходовать трудовые ресурсы, но его совесть ни на миг не смутится убить одного из своих собственных людей, чтобы взять его монету, если это в самом деле понадобится. Таким образом, мы собираемся предложить ему торговлю. Одиннадцать старых никелей в обмен на девочку.

Майкл и Саня моментально вскочили на ноги, громко говоря на двух разных языках. Было трудно разобрать конкретные слова, но основная мысль была такая: ты в своем уме?

— Черт побери, Майкл! — сказал я, поворачиваясь лицом к нему и выдвигая челюсть. — Если Никодимусу удастся привлечь на свою сторону Архив, то не будет иметь значения, сколько проклятых монет вы заперли.

Тишина. Часы в прихожей очень громко тикали.

Я не отступал.

— Прямо сейчас шесть демонов мучают одиннадцатилетнюю девочку. Так же, как они мучили меня. Так же, как они замучили Широ.

Майкл вздрогнул.

— Посмотри мне в глаза, — сказал я ему, — и скажи мне, ты думаешь, что мы должны позволить этому ребенку страдать, в то время как мы можем спасти ее?

Тик, так.

Тик, так.

Майкл покачал головой.

Саня сел и откинулся назад, снова прислонившись к шкафу, его лицо было задумчивое и торжественное.

— Никодимус никогда не пойдет на это, — сказал Майкл тихо.

Люччио улыбнулась во весь рот.

— Конечно, пойдет. Зачем жертвовать полезными слугами, когда он может пойти на обмен, надуть нас, украсть монеты, и удержать Архив?

— Бинго, — сказал я. — Но мы будем готовы к этому. Капитан, ты знаешь, как связаться с ним через каналы, указанные в Соглашении?

— Да, — сказала она.

— Гарри, — сказал Майкл мягко, — это просто ужасный риск.

Он и Люччио обменялись взглядом в тишине, под которой ворочались глубокие затаенные чувства.

— По этому поводу, — сказала Люччио, — единственное более опасное, что мы можем сделать… — Она пожала плечами и развела руками. — Пожалуй, ничего.

Майкл скривил лицо и перекрестился.

— Да будет с нами Бог.

— Аминь, — сказал Саня, подмигивая мне через плечо Майкла.

— Позвони Никодимусу, — сказал я. — Скажи ему, что у меня к нему дело.

Глава 36

Какое-то время ушло, чтобы согласовать способ передачи сообщения.

Последняя вещь, которую я хотел сделать, это снова лезть в воду, но я все еще мерз, и меня шатало, и как оказалось, есть многие другие неудобные и неприятные побочные эффекты от случайного проглатывания галлонов соленой воды. И такая прочая ерунда вдруг принимает огромное значение.

Потребовалась куча времени, чтобы утихомирить мой организм, принять душ и наконец лечь. К тому времени, когда я сделал это, я так устал, что еле ворочал глазами. К тому времени Молли, подстрекаемая Саней, и при его активном пособничестве, приготовила обед. Сане, казалось, доставляло некоторое мрачное российское удовольствие наблюдать за процессом крушения. Я упал на кушетку, гадая, можно ли рискнуть что-нибудь проглотить, и сон Рип ван Винкля[70] утащил меня.

Я не хотел просыпаться. Я видел сон, где мне не причиняли боль, и никто не швырял меня. Стены были белыми, гладкими и чистыми, освещенными только морозным лунным светом, и кто-то нежным голосом тихо со мной говорил. Но в мою правую руку ворвалось жестокое покалывание, какие-то иголки и булавки, и сон начал отступать. Я медленно стал просыпаться. В комнате бормотали голоса.

— … но она может убедиться? — потребовала Мёрфи горячим шепотом.

— Это не моя область знаний, — прогрохотал Майкл. — А Вы, госпожа?

Тон Люччио был осторожен.

— Это — тонкая область искусства, — сказала она. — Но у девочки действительно есть дар.

— Тогда мы должны что-то сказать.

— Нет, — сказала Молли тихим и грустным тоном, — Это не поможет. Это может даже хуже сделать.

— И ты точно знаешь это? — потребовала Мёрфи. — Это факт?

Я так устал, что, видимо, пропустил предложение или три в разговоре. Я поморгал глазами и неясно подумал: «ребенок знает, о чем она говорит». Я завозился и нашел Мыша лежащим на полу около кушетки, под самой моей рукой. Я решил, что заседание может минутку подождать.

— О чем разговор?

Молли кинула Мёрфи взгляд, который сказал: понимаешь?

Мёрфи покачала головой и сказала,

— Я посмотрю, как там Кинкейд. — И она вышла, ее лицо застыло в каменном неудовольствии.

Мыш принялся усердно облизывать мою правую руку, собачий чистящий ритуал, который он иногда выполнял. Это как-то нейтрализовывало булавки и иглы, и я не стал спорить. Я все еще понятия не имел, что было с моей рукой. Я никогда не слышал ни о чем, похожем на этот случай, — но это не было ужасно неудобно, и этот вопрос не был главным в моем списке приоритетов на текущий момент.

Никто не ответил на мой вопрос.

Тишина стала неуклюжей. Я неловко покашлял.

— Мм. Кто-нибудь знает, сколько времени?

— Почти полночь, — сказала Люччио спокойно.

Я ждал в течение минуты, но очевидно никто не собирался оказать мне услугу и вышибить меня из сознания снова, поэтому я приложил усилия, чтобы проигнорировать все острые и тупые боли, и сел.

— Что сказал Никодимус?

— Он пока не ответил, — сказала Люччио.

— Неудивительно, — пробормотал я, расчесывая пятерней волосы. Я заснул, одетый в старые Майкловы треники и футболку, таким образом мои лодыжки были голые, а треники и футболка болтались на мне, как палатка. — Независимо от того, что они делают, чтобы держать Иву взаперти, не сомневаюсь, что сделать это довольно сложно. Я бы тоже отложил звонок до тех пор, пока не убедился бы, что там все в порядке.

— Я тоже так думаю, — согласилась Люччио.

— Она в самом деле так опасна? — спросил Майкл.

— Да, — сказала Люччио спокойно. — Совет расценивает ее, как значительную власть в ее собственном праве, равную, пожалуй, младшим королевам Дворов Сидхе.

— Если так, я думаю, что характеристика Стражей недооценивает ее, — сказал я спокойно. — У нее было всего ничего для работы, а она делала Тессу с командой похожими на пигмеев, пытающихся захватить слона. Если бы они не отключили ее полностью, я думаю, что она съела бы их живьем.

Люччио встревоженно нахмурилась.

— В самом деле?

— Ты, возможно, видела такое, — сказал я. — Я никогда не видел…

— Если она так сильна, — сказал Майкл спокойно, — смогут ли они ее удержать?

— О, да, — сказал я. — Конечно. Но им понадобится значительный круг и очень мощный ритуал в специально подготовленном месте. И это должно быть чертовски безупречно сделано, иначе она сломает его.

Молли расстроенно сморщила лицо.

— Она не будет … не возьмет монету. Ведь нет? — Она переводила взгляд с Люччио на меня и обратно, а потом немного пожала плечами. — Потому что… это было бы очень плохо, если бы она так сделала.

Я посмотрел на Майкла.

— Падший ведь не может просто вскочить и сокрушить кого-то, не так ли? Просто захватить, без согласия?

— Обычно нет, — ответил Майкл. — Но все же есть обстоятельства, которые могут изменить это. Умственно отсталые люди могут быть восприимчивыми к этому. И другие вещи могут способствовать овладению. Наркотики, причастность к темным ритуалам, развернутый преднамеренный контакт с духами. Некоторые другие вещи.

— Наркотики, — сказал я устало. — Иисусе.

Майкл вздрогнул.

— Извини.

— Даже если душа уязвима для нападения, — сказал Майкл, — разум и воля могут бороться против агрессивного духа. Несомненно, Архив оценивается, как огромный ум и воля.

— Согласен. Но это не обязательно означает, что Ива поступит именно так. Когда она родилась, она уже была Архивом. У нее никогда не было надобности развивать свои собственные способности, свою собственную индивидуальность. — Я встал, качая головой, и начал беспокойно шагать по комнате. — Она сейчас беспомощна, вероятно, впервые в жизни. Одна. Напугана. — Я посмотрел на Майкла. — Ты думаешь, что эти … люди … не знают, как напугать маленькую девочку?

У него перекосило лицо, и он опустил голову.

— А затем появится Падший и скажет ей, что может ей помочь. Что хочет быть ее другом. Что может заставить плохих людей прекратить причинять ей боль. — Я покачал головой и стиснул руки. — Возможно, она будет знать факты. Но эти факты не смогут ее утешить. Они не будут ощущаться как…

Я заморгал и посмотрел на Майкла. Потом на Молли. Потом я рванулся мимо них в кухню и ухватил блокнот Черити для записи покупок, который был прицеплен к холодильнику магнитом. Я нашел карандаш на верху холодильника и сел за кухонный стол, неистово сочиняя.

«Ива,

Ты не одна.

Кинкейд жив. Я в порядке. Мы придем за тобой.

Не слушай их. Держись.

Мы придем.

Ты не одна.

Гарри»

— О, — сказала Молли, читая через мое плечо. — Это умно.

— Если это сработает, — сказал Люччио. — Она должна узнать это?

— Я не знаю, — сказал я. — Но я не знаю, что еще я могу сделать. — Я потер лоб. — Есть что-нибудь съедобное?

— Я приготовила жаркое, — сказала Молли.

— А съедобное что-нибудь?

Она дала мне подзатыльник, но не слишком сильно, и пошла к холодильнику.

Я сделал себе сэндвич. Я — американец. Мы можем съесть что угодно, если положить это между двумя кусками хлеба. С достаточным количеством горчицы я почти не чувствовал вкуса этого жаркого. В течение нескольких минут я был занят едой, я был достаточно голоден, чтобы в самом деле наслаждаться приобретением жизненного опыта, где Моллино жаркое терроризировало мой рычащий живот.

Зазвонил телефон.

Ответил Майкл. Он мгновение слушал и затем сказал мягко,

— Никогда не слишком поздно искать искупления. Даже для Вас.

Кто-то весело засмеялся на другом конце телефона.

— Минутку, — сказал Майкл чуть спустя. Он повернулся, держа трубку в руке, и сказал, — Гарри.

— Он, — сказал я.

Майкл кивнул.

Я пошел к телефону и взял трубку.

— Дрезден.

— Я впечатлен, Дрезден, — сказал Никодимус. — Я, конечно, ожидал, что Адский Пес устроит хорошее представление, но ты меня удивил. Твои способности развиваются весьма быстро. Тесса в ярости.

— Я устал, — ответил я. — Ты собираешься говорить о деле или нет?

— Ну, иначе я не стал бы звонить, — ответил Никодимус. — Но давай сделаем это немного проще, а? Только ты и я. У меня нет никакого желания втягивать преступный мир Чикаго или остальную часть Белого Совета в это небольшое уродливое дело. Безопасный проход взаимно гарантируется, конечно.

— Мы уже сделали это однажды, — сказал я.

— И несмотря на то, что ты предал нейтралитет встречи задолго до того, как я или любой из моих людей предприняли какие-то действия, что я расцениваю, как наиболее многообещающий акт с твоей стороны, хочу оказать тебе доверие еще раз.

Я хохотнул.

— Да. Ты — святой.

— Иногда, — сказал Никодимус. — Иногда. Давай, скажем, сейчас встретимся с глазу на глаз. Поговорим. Только ты и я.

— Чтобы вы налетели на меня всей бандой? Нет, спасибо.

— Приходи сейчас. Как ты сказал, я действительно хочу говорить о деле. Если ты дашь мне свое слово безопасного прохода, встречу можно провести даже на вашей собственной территории.

— О? — спросил я. — И где конкретно?

— Это не имеет значения, лишь бы никто не заметил меня с тобой, пока ты одет в этот смешной заимствованный ансамбль.

Волосы на моей шее поднялись дыбом. Я чуть-чуть повернул голову. На окнах, выходящих на задний двор Карпентеров, были жалюзи и занавески, но ни одни их них не были полностью закрыты. Кухонные огни превращали окна в зеркала. Я ничего не мог за ними увидеть.

— Ну так что, Дрезден? — спросил Никодимус. — Ты даешь мне свое слово безопасного прохода для нашего разговора? Или мне разрешить, чтобы мои люди открыли огонь по прекрасной молодой особе у раковины?

Я обернулся через плечо туда, где Молли вытирала посуду. Она наблюдала за мной уголком глаза, явно заинтересованная разговором, но пытаясь не показать этого.

Наверное, я не смог бы предупредить кого-либо прежде, чем люди Ника могли открыть огонь — и я полагал, что они у него действительно были там. Вероятно, в доме на дереве. Оттуда можно было хорошо разглядеть кухню.

— Хорошо, — сказал я, говоря так, чтобы все там могли услышать меня. — Я даю Вам свое слово безопасного прохода. В течение десяти минут.

— И надежду умереть? — усмехнулся Никодимус.

Я стиснул зубы.

— По крайней мере, мы встретимся.

Он снова засмеялся.

— Держи предмет нашей беседы в секрете, и не надо никого вмешивать.

Телефон разъединился.

Чуть погодя кто-то постучал в переднюю дверь.

Рычание Мыша наполнило весь дом даже при том, что он оставался в гостиной.

— Гарри? — спросил Майкл.

Я нашел свои ботинки и cунул босые ноги в них.

— Я выхожу, чтобы поговорить с ним. Следите за нами, но ничего не делайте, если он не начнет. И берегите спину. Последний раз, когда я говорил с ним, он меня просто отвлекал. — Я встал, надел плащ и подобрал свой посох. Потом встретил глаза Майкла и повторил, — Берегите свою спину.

Майкл слегка наклонил голову. Потом посмотрел мимо меня, на окна на задний двор.

— Будь осторожен.

Я вынул свой защитный браслет из кармана плаща и натянул его на запястье, вздрагивая, потому что тащить пришлось через небольшие ожоги.

— Ты знаешь меня, Майкл. Я всегда осторожен.

Я пошел к передней двери и выглянул из окна.

Огни на улице были погашены, за исключением уличного фонаря перед домом Майкла. Никодимус стоял в центре улицы. Его тень, длинная и темная, растягивалась в сторону от него — в сторону, противоположную той, куда она должна бы падать, учитывая положение света.

Мыш подошел ко мне и встал рядом, как пришитый.

Я положил руку на толстую шею моего пса, ища в темноте снаружи что-нибудь или кого-нибудь еще. Я ничего не видел — но на самом деле это ничего не значило. Там, в темноте, могло быть что угодно.

Но единственное, что на самом деле было важно, это испуганная маленькая девочка.

— Пойдем, — сказал я Мышу, и мы отправились.

Глава 37

Снова шел снег. С тех пор, как дорожку перед домом Карпентеров очищали в последний раз, выпало пять или шесть дюймов снега. Мои шаги хрустели в тихом зимнем воздухе. Наверно, их было слышно за квартал отсюда.

Никодимус ждал меня, элегантно небрежный в темно-зеленой шелковой рубашке и черных брюках. С нейтральным выражением лица и прищуренными глазами он наблюдал, как я подхожу.

Я задрожал, когда дыхание холодного ветра коснулось меня, мои утомленные мускулы угрожали выйти из-под контроля. Черт возьми, ведь это я работал на Зимнюю Королеву. Так каким образом все остальные совершенно удобно устроились в середине снежной бури?

Я остановился в конце Майкловой дорожки и уперся посохом в землю. Некоторое время Никодимус тихо смотрел на меня. Тень переместилась, чтобы замаскировать его выражение, и я не мог, как следует, разглядеть его лицо.

— Что это? — сказал он низким мрачным тоном.

Мыш уставился на Никодимуса, и издал рычание настолько низкое, что некоторые снежинки подпрыгивали на земле вокруг него. Мой пес обнажил свои зубы, показывая длинные белые клыки, и его шерсть поднялась дыбом.

Адские колокола. Я никогда не видел, чтобы Мыш реагировал так, кроме случаев серьезного боя.

И было похоже, что Никодимусу тоже очень не понравился Мыш.

— Ответь на мой вопрос, Дрезден, — проворчал Никодимус. — Что это?

— Предосторожность против застревания в глубоком снегу, — сказал я. — Он обучен работать сенбернаром.

— Что, простите? — сказал Никодимус.

Я сделал вид, что закрываю одно из ушей Мыша рукой, и пояснил театральным шепотом

— Только не говори ему, что на самом деле они вовсе не носят бочонки с выпивкой на загривке. Разобьешь его маленькое сердце.

Никодимус не двигался, но его тень переместилась и легла небольшим бесформенным пятном между ним и Мышом. Его лицо снова стало хорошо видно, он улыбнулся.

— Было время, когда на мое лицо было неприятно смотреть. Я могу задать тебе вопрос?

— Пожалуйста.

— Ты всегда отступаешь в беззаботность, когда напуган, Дрезден?

— Я не стал бы называть это отступлением. На мой взгляд, это продвижение к хорошему настроению. А я могу задать тебе вопрос?

Он широко улыбнулся.

— О, пожалуйста.

— Каким образом у некоторых из вас, кажется, есть личные имена, а других называют только по Падшему в монете?

— Это не сложно, — сказал Никодимус. — Часть нашего ордена — активные, усердные умы, с силой достаточной, чтобы сохранить себя. Другие, — он пожал плечом, изящное, высокомерное маленькое движение — несущественны. Одноразовые сосуды, и ничего больше.

— Как Расмуссен,[71] — пробормотал я.

Мгновение Никодимус выглядел озадаченным. Потом его глаза внезапно сузились, пристально сосредоточившись на мне. Его тень снова пошевелилась, и что-то зашумело, волнующе похожее на змеиный шепот.

— А, да, сосуд Урсиэля. Точно. — Он смотрел мимо меня на дом. — Это твои друзья шумят за твоей спиной?

Конечно, черт возьми, они, хотя я понятия не имел, почему. Я старался сохранить на лице выражение игрока в покер.

— Почему именно они?

— Попытайся вообразить события в Аквариуме с их точки зрения. Они входят в здание с тобой, вместе с кем-то, кого они обычно не брали — но ты настоял, чтобы вашу группу сопровождал полицейский детектив. В результате ты уходишь на частную конференцию между тобой, мной, и сторожевым псом Архива. Потом встает преграда, и они могут только слышать ужасную ярость конфликта. Как только появляется возможность, они мчатся туда, и видят, что мои люди вытягивают тебя из воды — тем нужно было забрать монету из твоего кармана, но твои друзья этого знать не могут. В результате Архив уведена, ее телохранитель ранен или мертв, а тебе вполне очевидно помогают мои люди. А они так и не видели, что случилось, — продолжал Никодимус. — Подозрительному уму ты мог бы показаться нашим сообщником.

Я сглотнул.

— Не думаю, чтобы они это так поняли.

— Да? — сказал Никодимус. — Даже при том, что ты собираешься отдать мне монеты, которые вы захватили в Аквариуме? Одиннадцать монет, Дрезден. Если я верну их, все, что ты и твои люди сделали в течение прошлых нескольких дней, будет впустую. Я стану очень силен и самостоятельно овладею силой Архива. Скорее они могут предположить, что ты выбрал идеальную позицию, чтобы предать их в критический момент. Который сейчас наступает.

Я … не думал об этом так.

— Что, если он наконец поддался влиянию тени? — думают они. — Что, если он не контролирует свои собственные решения? — думают они. — Предательство — более опасное оружие, чем любое волшебство, Дрезден. Я две тысячи лет практиковался в этом, и твои друзья, Рыцари, это знают.

Внезапно поведение Майкла начало проясняться, и жаркое в моем животе захотело вернуться. Я пытался удержать мое лицо игрока в покер, но оно не хотело удерживаться.

— Ах, — сказал Никодимус, его глаза расширились. — После всех лет необоснованных подозрений и враждебности со стороны вашего собственного Совета, наверное, это больно. — Он усмехнулся, глядя на Мыша, а потом обратился ко мне. — Твое маленькое сердце, должно быть, разбивается.

Мыш нажал плечом на мою ногу и жестоко рычал на Никодимуса, порываясь кинуться вперед.

Никодимус проигнорировал его, полностью концентрируясь на мне.

— Это — заманчивое предложение, — сказал он. — Обменять монеты на Архив? Подарить мне возможность при благоприятном стечении обстоятельств уйти в укрытие со всеми сокровищами? В самом деле, я с трудом могу это проигнорировать. Хорошо придумано.

— И что? — сказал я. — Где ты хочешь сделать это?

Он покачал головой.

— Я не буду этого делать, — сказал он спокойно. — Это — эндшпиль, Дрезден, даже если ты и твои друзья не хотите это принять. Раз у меня есть Архив, остальное — просто ерунда. Потеря монет — это, конечно, плохо, но… не нуждаюсь я в них. Шипастый Намшиэль не сможет приносить мне никакой реальной пользы в его текущем состоянии, а я не для того работал в течение двух тысяч лет, чтобы в последнюю секунду ввязаться в азартную игру. Сделки не будет.

Я сглотнул.

— Тогда почему ты здесь?

— Чтобы дать тебе шанс пересмотреть свою позицию, — сказал Никодимус. — Я думаю, ты и я не настолько отличаемся. Мы оба — существа воли. Мы оба проживаем наши жизни для идеалов, а не материальных вещей. Мы оба можем пожертвовать многим, чтобы достигнуть наших целей.

— Возможно, мы просто нашли достойного противника.

Он протянул ко мне руки.

— Я могу быть союзником, намного более эффективным и опасным, чем любой из тех, кого ты имеешь теперь. Я хочу пойти на компромисс с тобой, и сделать некоторые из твоих целей моими собственными. Я могу предоставить тебе поддержку гораздо большую, чем твой собственный Совет когда-либо делал для тебя. Материальная выгода такого товарищества — третьестепенный вопрос, в конечном счете, но разве тебе не лучше жить в каком-то другом месте, чем заплесневелый подвал? Разве ты не устал приходить домой к холодному душу, дешевой пище, и пустой кровати?

Нужно сделать много работы, и не вся она будет неприемлема для тебя. Фактически, я могу предположить, что часть ее вполне удовлетворяла бы твоим личным понятиям того, что правильно и что нет.

К черту невозмутимость. Я усмехнулся ему в лицо.

— И какая же это?

— Ну, например, — Красная Коллегия, — сказал Никодимус. — Их много, они хорошо организованы, опасны для моих планов, чума для человечества, и эстетически противны. Они — паразиты, они неудобны в ближайшей перспективе, опасны на втором плане, и фатальны для любого плана дальнего действия. В любом случае, они должны быть уничтожены в какой-то момент. У меня нет никаких возражений насчет предоставления моей помощи тебе, и через тебя Белому Совету в их усилиях это сделать.

— Использовать Совет, как орудие в чужих руках, чтобы истребить Красную Коллегию? — спросил я.

— Как будто они не использовали тебя, как инструмент, во многих случаях.

— Совету не нужна моя помощь, чтобы быть связкой инструментов, — пробормотал я.

— И все же если что-то взывает к твоему понятию правосудия, то это идея разрушения Красной Коллегии. Особенно учитывая то, что они сделали со Сьюзен Родригес.[72] — Он наклонил голову набок. — Может быть, возможно помочь ей, знаешь ли. Если кто-либо может знать о средстве освободить ее от ее проклятия, так это — Падший.

— А почему ты не предлагаешь мне плавающие замки и мир во всем мире, Ник?

Он протянул ко мне руки.

— Я только предлагаю возможности. Вот, конкретно: у нас с тобой много общих противников. Я хочу помочь тебе бороться с ними.

— Позволь мне говорить прямо, — сказал я. — Ты говоришь мне, что хочешь, чтобы я работал с тобой, а я хочу остаться одним из хороших парней.

— Добро и зло относительны. Теперь ты знаешь это. Но я никогда и не просил бы, чтобы ты работал против своей совести. Я не собираюсь просто эксплуатировать твои таланты. Подумай, какому количеству людей ты мог бы помочь с той властью, которую я тебе предлагаю.

— Да. Ты прямо филантроп.

— Я сказал, что хочу работать с тобой, и я искренен. — Он встретил мои глаза. — Рассмотри мою душу, Дрезден. Убедись лично.

За две секунды мое сердце сделало приблизительно тысячу ударов, и я, испуганный, резко отвел от него свои глаза. Я не хотел видеть то, что было позади темных, спокойных, древних глаз Никодимуса. Возможно, это было что-то чудовищное, его душа, что-то, что взорвало бы мое здравомыслие и оставило в моей душе после себя пятно, как от жира.

Или могло быть еще хуже.

Что, если он говорил правду?

Я оглянулся на дом Карпентеров, чувствуя себя очень замерзшим и очень усталым. Усталым от всего. Усталым от всего этого. Я посмотрел вниз на свою заимствованную одежду и свои голые лодыжки, покрытые снегом точно так же, как мои ботинки.

— У меня ничего нет против тебя лично, Дрезден, — сказал он. — Я уважаю твою целостность. Я хотел бы работать с тобой. Но не обольщайся: Если ты встанешь на моем пути, то я снесу тебя, как и всех остальных.

Стояла тишина.

Я думал о том, что я знал о Никодимусе.

Я думал о своих друзьях и тех шепотах за моей спиной. Я думал о неловком молчании.

Я думал о том, чем может стать мир, если Никодимус сумеет обратить Иву.

Я думал, насколько маленькая девочка должна быть испугана прямо сейчас.

И думал о маленьком старике из Окинавы, который в прямом смысле отдал свою жизнь для спасения моей.[73]

— Ты и я, — сказал я спокойно, — оба желаем достигнуть наших целей.

Никодимус наклонил свою голову, ожидая.

— Но у нас с тобой совершенно различные идеи, когда дело доходит до решения, кто приносит жертву и кем жертвуют. — Я покачал головой. — Нет.

Он медленно, глубоко вздохнул и сказал,

— Жаль. Пока, Дрезден. Удачи тебе в новом мире. Но я ожидаю, что в этой жизни мы больше не встретимся.

И он повернулся, чтобы уйти.

И мое сердце убыстрилось снова.

Широ сказал, что я буду знать, кому отдать меч.

— Подожди, — сказал я.

Никодимус сделал паузу.

— У меня есть, что предложить тебе, кроме монет.

Он повернулся, лицо его было, как маска.

— Ты отдаешь мне Иву, а я даю тебе одиннадцать монет, — сказал я спокойно, — и плюс Фиделаккиус.

Никодимус замер. Его тень искривлялась и дергалась.

— Он у тебя?

— Да.

Снова послышался уродливый шепот, громче и быстрее. Никодимус мельком глянул на свою тень.

— Предположим, что ты получишь Иву, — сказал я. — Предположим, что ты обратишь ее и сумеешь управлять ею. Это еще большое предположение. Предположим, что ты получишь свой апокалипсис и свои нео Темные Времена. Ты думаешь, что это остановит Рыцарей? Ты думаешь, что новые мужчины и женщины не будут один за другим поднимать Мечи и бороться с вами? Ты думаешь, Небеса будут только сидеть, сложа руки, позволяя тебе делать то, что ты хочешь?

Никодимус лучше меня умел держать покерное лицо, но я ухватил его. Он слушал.

— Сколько времени Мечи разбивали твои планы? — спросил я. — Сколько времени они вынуждали тебя оставлять одну позицию за другой? — Я нанес удар наугад, но мне он показался стоящим. — Разве ты не устал пробуждаться от кошмаров, когда меч входит тебе в сердце или в шею? Превращая тебя в еще один сломанный сосуд для Падшего? Тебя не пугает, перед чем ты окажешься, как только сбросишь смертную суету?

У меня есть Меч, — сказал я. — Я хочу поставить его и монеты.

Он показал зубы.

— Нет, ты не хочешь.

— Я так же хочу отдать тебе Меч и монеты, как ты хочешь отдать мне Архив, — сказал я. — Я даю тебе возможность, Ник. Шанс разрушить один из Мечей навсегда. Кто знает? Если дела пойдут хорошо, может, ты сможешь захватить и другие два.

Шепот стал быстрее и громче.

Никодимус уставился на меня. Я не мог прочитать его выражение, но его правая рука медленно сжималась и разжималась, как бы в нетерпении поднять оружие, и ненависть исходила от него, как высокая температура от духовки.

— Ну и, — сказал я так беспечно, как только мог, — где ты хочешь произвести обмен?

Глава 38

Несколько минут спустя мы с Мышом вернулись к дому. Майкл был прав: прежде, чем войти внутрь, большой пес полностью отряхнулся. Я решил последовать его примеру, насколько смог, обтопал снег со своих оцепенелых ног, а затем вошел.

Я прошел в гостиную комнату и нашел там всех ждущими меня — Люччио, Майкл, Молли, Саня, и Мёрфи. Все смотрели на меня с надеждой.

— Он согласен. Скоро нам нужно будет куда-то тащить свою задницу. Но сначала я должен поговорить с тобой, Майкл.

Майкл поднял брови.

— О, конечно.

— Один, — сказал я спокойно. — И возьми с собой Меч.

Я повернулся и пошел через дом, через с трудом функционирующий черный ход, который повредили граффы, когда все это началось, и в мастерскую. Я не останавливался, чтобы посмотреть назад. Мне не нужно было смотреть, я и так знал, что все обменялись многозначительными взглядами.

Если у Никодимуса и были люди в доме на дереве, сейчас они ушли. Я не думаю, что этот ублюдок лгал о них, в остальном-то он был честен. Я пошел в мастерскую и положил свой посох на рабочее место. На нем было много вмятин и зарубок. Все это можно было привести в порядок с помощью инструментов резьбы по дереву, наждачной бумаги, и терпеливого внимания.

Майкл тихо вошел мгновение спустя. Я повернулся, чтобы стоять к нему лицом. На нем было подбитое овечьей шерстью пальто, и он держал Амораккиус в ножнах на поясе, переброшенном через плечо.

Я снял свой плащ и положил его рядом с посохом.

— Вытащи меч, пожалуйста.

— Гарри, — сказал Майкл. — Что ты делаешь?

— Потом объясню, — сказал я. — Вытащи меч.

Он, нахмурившись, поглядел на меня с сомнением, но вытянул лезвие.

Я добавил свои энергетические кольца к груде на рабочем месте. Потом защитный браслет. Наконец я снял серебряный амулет моей матери и положил его туда же. Потом я повернулся и подошел к Майклу.

Я спокойно встретил его глаза. Я уже видел душу Майкла. Я знал его качество, и он знал моё.

Потом я опустил вниз левую руку, мягко схватил лезвие Амораккиуса, и поднял его, чтобы установить напротив левой стороны моей шеи, немного ниже уха. Яремная вена. Или каротидная артерия. Я путаю их.

Майкл побледнел.

— Гарри…

— Заткнись, — сказал я. — Несколько прошлых дней ты успешно изображал немого. Помолчи еще немного, пока я не скажу то, что собираюсь.

Он затих, его глаза были тревожны, но сам он стоял очень, очень тихо.

Ну что сказать? У меня дар привлекать к себе внимание людей.

Я смотрел на него вниз, вдоль длины блестящей, смертельной стали, и затем, очень медленно, убрал свою руку от Меча, оставляя его злобно острый край лежать у места, где пульсировала моя жизнь. Потом я протянул свои руки вперед и так и стоял с минуту.

— Ты — мой друг, Майкл, — сказал я чуть громче, чем шепотом. — Я доверяю тебе.

Его глаза заблестели, и он закрыл их.

— И ты хочешь знать, — сказал он тяжело, снова открыв их, — могу ли я сказать то же самое.

— Чего стоят разговоры, — сказал я, и двинул немного подбородком, чтобы указать на Меч. — Я хочу знать, покажешь ли ты мне.

Он тщательно отодвинул Меч от моей шеи. Его руки немного дрожали, а мои — нет.

— Не так все просто.

— Нет, все просто, — сказал я ему. — Я — твой друг, или нет. Ты мне доверяешь — или нет.

Он вложил Меч в ножны и отвернулся к окну.

— Это — та самая причина, почему ты не хотел, чтоб мы напали на динарианцев первыми, как я предлагал. Ты волновался, что я приведу вас в ловушку.

— Я не лгал тебе, Гарри, — сказал Майкл. — Но я солгал бы прямо сейчас, если бы я не признал, что, да, такая мысль приходила мне в голову.

— Почему? — спросил я, мой голос был совершенно спокоен. — Какой повод я когда-либо дал тебе для этого?

— Не так все просто, Гарри.

— Я боролся и проливал кровь, чтобы защитить тебя и твою семью. Я засунул свою шею в петлю, чтобы защитить Молли, когда Совет собирался казнить ее.[74] Я не могу даже сказать, сколько дел я пропустил из-за времени, которое потратил на ее обучение. Что же привело тебя к мысли о моем неизбежном злодействе?

— Гарри…

Никодимус был прав в одном: больно, когда тебя подозревают друзья. Это больно, как ад. Я даже не понимал, что повышаю свой голос, пока не понял, что уже кричу,

— Cмотри на меня, когда я говорю с тобой!

Майкл повернул свое лицо ко мне, оно было мрачно.

— Ты думаешь, что я решил примкнуть к Никодимусу и его приятелям? — рычал я. — Ты в самом деле так думаешь? Потому, что если так, ты можешь прямо сейчас достать свой Меч, вот моя шея.

— Я не знаю, что думать, Гарри, — сказал он спокойно. — Есть кое-что, о чем ты умолчал.

— Есть кое-что, чем я не поделился с тобой, — парировал я. — Есть многое, чем я ни с кем не поделился. В этом нет ничего нового.

— Я знаю, что это не так, — сказал он.

— Тогда почему? — Часть огня исчезла из моего голоса, и я почувствовал себя как наполовину сдутый воздушный шар. — Ты знаешь меня в течение многих лет, парень. Мы столько раз прикрывали друг друга. Почему ты сомневаешься во мне теперь?

— Из-за тени Ласкиэли, — сказал Майкл спокойно. — Поскольку, пока она находится в тебе, она соблазняет тебя. И чем дольше она там остается, тем больше она набирает способностей сделать это.

— Я отдал отцу Фортхиллу монету, — сказал я. — Я полагал, что сказал всё.

Майкл скривился.

— Тень может показать тебе, как вызвать монету. Это случалось прежде. Именно поэтому мы так боимся касаться их.

— Это закончено, Майкл. Нет больше никакой тени.

Майкл покачал головой, его глаза были заполнены чем-то, в точности похожим на жалость.

— Так не бывает, Гарри.

Огонь вернулся. Вот чего я не хотел и в чем никогда не нуждался, — так это жалость. Я всегда сам выбирал, что мне делать, жил своей собственной жизнью, и даже если мой выбор не всегда был самым умным, не много о чем я сожалел.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Поскольку за две тысячи лет, никто не смог избавиться от тени Павшего — кроме, как или принимая демона полностью, поднимая монету, или раскаявшись и отказавшись от этого. И ты утверждаешь, что не взял монету.

— Правильно, — сказал я.

— Тогда по любому тень все еще там, — сказал Майкл, — все еще скручивает твои мысли. Все еще шепчет тебе. Или ты лжешь мне и уже принял монету. Это — единственные варианты.

С минуту я смотрел на него. Потом сказал,

— Адские колокола. А я-то думал, что это у волшебников монополия на высокомерие.

Он заморгал.

— Или ты в самом деле думаешь, я поверю, что Церковь зарегистрировала каждый отдельный случай любого, поднявшего любую из проклятых монет. На все, что сделали тени Падших со всеми соблазненными, взяты доказательства. Сделаны копии. Черт, материалы заверены нотариально. Особенно учитывая, ты сам говорил мне, что все это время Никодимус всеми силами старался разрушить отчеты Церкви и архивы.

Майкл немного отодвинулся. И нахмурился.

— Это — то, чего они хотят, Майкл. Они хотят, чтобы мы вцепились друг другу в горло. Они хотят, чтобы мы друг другу не доверяли. — Я покачал головой. — И сейчас не время помогать им.

Майкл сложил руки, рассматривая меня.

— Это, возможно, сделало что-то с твоим разумом, — тихо сказал Майкл. — И ты не мог бы управлять собой, Гарри.

Я глубоко вздохнул.

— Это … возможно, — допустил я. — Вообще, разум может быть подвергнут воздействию. Но если это воздействие достаточно большое, оно повреждает мозг, и очень сильно. Чем больше сделано изменений, тем больше ум приходит в беспорядок.

— Примерно то, что моя дочь сделала со своими друзьями, — сказал Майкл. — Я знаю.

— То есть, должны быть признаки, — сказал я. — Если знаешь человека достаточно хорошо, то почти всегда есть признаки. Он действует по-другому. Я действовал по-другому? Я внезапно сошел с ума при тебе?

Он выгнул бровь.

— Больше, чем обычно, — поправился я.

Он покачал головой.

— Нет.

— Тогда есть довольно хорошая вероятность, что никто не влезал мне в башку, — сказал я. — Помимо того, это не такая вещь, которая может случиться с каждым, и как волшебник уровня Белого Совета, я уверяю тебя, что со мной ничего такого не случилось.

На мгновение было похоже, что он хочет заговорить, но он промолчал.

— Что возвращает нас к единственной реальной проблеме, — сказал я. — Ты думаешь, что я перешел к ним? Ты думаешь, что я мог сделать такую вещь, после всего, что я видел?

Мой друг вздохнул.

— Нет, Гарри.

Я подошел к нему и положил руку ему на плечо.

— Тогда доверяй мне немного больше. Помоги мне немного больше.

Он посмотрел мне в глаза.

— Хорошо, — прошептал он, — если ты ответишь мне на один вопрос.

Я, нахмурившись, поглядел на него и наклонил голову.

— Хорошо.

Он глубоко вздохнул и осторожно заговорил.

— Гарри, — сказал он спокойно, — что случилось с твоим жезлом?

В течение секунды вопрос не имел никакого смысла. Слова казались шумом, вроде того, что издают младенцы прежде, чем они начинают говорить. Особенно последняя часть предложения.

— Я… извини, — сказал я. — что ты сказал?

— Где, — сказал он мягко, — твой жезл?

На сей раз я услышал слово.

Боль нанесла удар мне в голову топориками для льда, погружающимися в оба виска. Я вздрогнул и скрючился от боли. Жезл. Знакомое слово. Я боролся, чтобы вызвать изображение того, что связано с этим словом, но ничего не мог найти. Я знал, что у меня в памяти что-то связано с этим словом, но пытался и не мог вытащить, что именно. Это походило на форму, покрытую каким-то тяжелым непромокаемым брезентом. Я знал, что объект был ниже, но не мог добраться до него.

— Я не…, я не… — я начал дышать быстрее. Боль усиливалась.

Кто-то побывал в моей голове.

Кто-то побывал в моей голове.

О, Боже.

Должно быть, в какой-то момент я упал, потому что холодный пол мастерской оказался под моей щекой, когда я почувствовал, что широкая, грубая от работы рука Майкла мягко накрыла мой лоб.

— Отец, — бормотал он кротко и совершенно не драматично. — Отец, пожалуйста, помоги моему другу. Отец света, прогони тьму, которую он видит. Отец правды, обнажи ложь. Отец милосердия, ослабь его боль. Отец любви, соблюди сердце этого хорошего человека. Аминь.

Рука Майкла внезапно стала ощущаться раскаленной, и я почувствовал власть, горевшую в воздухе вокруг него — не волшебство, с волшебством я работал каждый день. Это было что-то другое, что-то более древнее, более мощное, более чистое. Это была власть веры, и когда эта высокая температура устроилась в местах позади моих глаз, нечто в моих мыслях треснуло и разлетелось.

Боль исчезла настолько внезапно, что я задохнулся, когда изображение простого деревянного жезла в пару футов длиной, с кучей вырезанных на нем символов и рун, прыгнуло на передний край моих мыслей. Вместе с изображением жезла прибыли тысячи воспоминаний, всё, что я когда-либо знал об искусстве вызывать огонь и управлять им, и вообще о боевой магии, воскресло в памяти, и поразило меня, как кувалда.

Я лежал, дрожа, в течение минуты или двух, пока все это улеглось в голове. Воспоминания заполнили пустоту во мне, а я даже не понимал, что она там была.

Майкл держал руку на моей голове.

— Легче, Гарри. Легче. Отдохни хоть минутку. Я здесь.

Я решил не спорить с ним.

— Хорошо, — прохрипел я слабо немного спустя. Я открыл глаза и посмотрел на Майкла, который сидел со скрещенными ногами на полу около меня. — Кто-то здесь должен перед кем-то извиниться.

Он слегка обеспокоенно улыбнулся.

— Ты ничего не должен мне. Возможно, я должен был заговорить об этом раньше, но…

— Но сообщать кому-то, кому выкрутили мозги из формы, об этом факте, может оказаться травмирующим, — сказал я спокойно. — Особенно, если часть скручивания, черт возьми, делала, чтобы он не помнил о случившемся.

Он кивнул.

— Молли забеспокоилась вчера. Я попросил, чтобы она взглянула на тебя, пока ты спал. Прошу прощения за это, но я не знал другого способа убедиться, что кто-то влез к тебе в голову.

Я вздрогнул. Тьфу. Молли, роющаяся в моей голове. Это была не самая приятная мысль. У Молли был дар для невромантии, волшебства ума, но когда-то в прошлом она использовала его, чтобы сделать некоторые довольно нехорошие вещи людям — с совершенно серьезными основаниями, верно, но все равно это была настоящая черная магия. Это был вид манипуляций людьми, а это совсем не игрушки, и я совершенно не хотел, чтобы ребенок этим занимался.

Особенно со мной.

— Адские колокола, Майкл, — пробормотал я. — Вы не должны были втягивать ее.

— Вообще-то это была ее идея. И ты прав, Гарри. Мы не можем позволить себе быть разделенными. Что ты помнишь?

Я покачал своей головой, смотря искоса, одновременно я сортировал полный грузовик свалки разных воспоминаний.

— В последний раз, когда я помню, что у меня был жезл, это когда граффы напали на нас здесь. После этого … ничего. Я не знаю, где он теперь. И я не помню, кто сделал это со мной или почему.

Майкл нахмурился, но кивнул.

— Хорошо. Он не всегда дает нам то, что мы хотим. Только то, в чем мы нуждаемся.

Я потер лоб.

— Я надеюсь, что так, — сказал я застенчиво. — Так. Гм. Это как-то немного неуклюже. После той штуки с размещением твоего Меча у моего горла и все такое.

Майкл откинул голову и раскатился теплым густым смехом.

— Ты не тот человек, который делает что-то небрежно, Гарри. Тебе нужны великие жесты.

— По-моему, нет, — сказал я тихо.

— Я должен спросить, — сказал Майкл, пристально глядя на меня. — Тень Ласкиэли. Она действительно ушла?

Я кивнул.

— Как?

Я отвел взгляд от него.

— Я не хочу говорить об этом.

Он нахмурился, но медленно кивнул.

— Ты можешь сказать мне, почему?

— Потому что то, что случилось с ней, было несправедливо. — Я покачал головой. — Ты знаешь, почему динарианцам не нравится входить в церковь, Майкл?

Он пожал плечами.

— Потому что присутствие Всевышнего им неприятно, я так предполагаю.

— Нет, — сказал я, закрывая глаза. — Потому что это делает Падших чувствующими, Майкл. Заставляет их вспомнить. Делает их грустными.

Я почувствовал его пораженный взгляд даже с закрытыми глазами.

— Вообрази, как это было бы ужасно, — сказал я, — после тысячелетий уверенности в цели. Внезапно возникают сомнения. Внезапно ты спрашиваешь себя, не было ли все, что ты сделал, одной огромной, бесполезной ложью. Вдруг все, чем ты пожертвовал, ты пожертвовал впустую. — Я слабо улыбнулся. — Не очень хорошо для уверенности в себе.

— Нет, — Майкл сказал задумчиво. — Я не думаю, что так могло бы быть.

— Широ сказал мне, что я буду знать, кому отдать Меч, — сказал я.

— Да?

— Я бросил его в это дело с Никодимусом. Монеты и Меч в обмен на ребенка.

Майкл втянул в себя воздух.

— Иначе он бы ушел, — сказал я. — Упустить время, и мы никогда не нашли бы его вовремя. Это был единственный способ. И, похоже, что Широ знал. Еще тогда.

— Божья кровь, Гарри, — сказал Майкл. Он прижал руку к животу. — Я вполне уверен, что азартная игра — грех. И даже если это не так, то вероятно должно быть.

— Я собираюсь пойти и забрать эту маленькую девочку, Майкл, — сказал я. — Независимо от того, чего это будет стоить.

Он поднялся, нахмуренный, и закрепил пряжкой пояс с мечом вокруг бедер.

Я поднял правую руку.

— Ты со мной?

Ладонь Майкла крепко хлопнула об мою, и подняла меня на ноги.

Глава 39

Наш разговор получился быстрым и жестким, как военный совет. Ну что ж, так и должно быть.

Позже я разыскал Мёрфи. Она вернулась в комнату для шитья Черити, чтобы проведать Кинкейда.

Я немного тихо постоял в дверях. Это не очень большая комната для всего, что в ней понапихано. Там составлены друг на друга пластмассовые контейнеры, заполненные принадлежностями для шитья и тканью. Швейная машина на столе, стул, кровать, и небольшое количество пространства, чтобы добраться до них. Мне случалось бывать в этой комнате и раньше. Это приятное место, заполненное добротой и светом, и здесь пахнет смягчителем ткани и моющими средствами.

Кинкейд был похож на мумию. В руку у него был воткнут шприц от капельницы, рядом стоял штатив с флаконом крови — любезность со стороны медицинских жуликов Марконе, я полагаю.

Мёрфи сидела около кровати, и выглядела взволнованной. Я видел такое выражение на ее лице прежде, когда я тоже был в лежачем состоянии. Я ожидал почувствовать волну ревности, но этого не случилось. Я только сочувствовал Мёрф.

— Как он? — спросил я ее.

— Это — третий флакон крови, — сказала Мёрфи. — Цвет лица стал лучше. Дыхание более устойчиво. Но ему нужен врач. Может, позвать Баттерса.

— Если мы это сделаем, он только посмотрит на нас, изобразит МакКоя и скажет тебе: «Черт возьми, Мёрфи. Я — медицинский ревизор, а не шеф повар».[75]

Мёрфи издала тихий звук, который мог оказаться как рыданием, так и хихиканьем.

Я подошел и положил руку ей на плечо.

— Майкл сказал, что он посмотрит его.

Она оставалась напряженной под моей рукой.

— Он не врач.

— Но у него есть очень хорошие контакты.

Кинкейд задрожал, и его дыхание на несколько мгновений стало резким и хриплым.

Плечо Мёрфи напряглось, как стальное.

Дыхание раненого человека снова стабилизировалось.

— Эй, — сказал я спокойно. — Легче.

Она покачала головой.

— Я ненавижу это.

— Он крепче нас обоих, — сказал я спокойно.

— Я не о том.

Я притих, ожидая, что она еще скажет.

— Я совсем не хочу чувствовать себя так. Я жутко напугана, и я ненавижу это. — Мускулы в ее челюсти напряглись. — Это — то, во что я не хочу больше влипать. Это слишком тяжело.

Я мягко сжал ее плечо.

— Влипать, говоришь?

— Нет, — сказала она. Потом покачала головой. — Да. Я не знаю. Это сложно, Гарри.

— Совсем не сложно заботиться о ком-то, — сказал я. — Это не легко. Но это не сложно. Ну, вроде как вытаскивать двигатель из автомобиля.

Она кинула на меня взгляд искоса.

— Только мужчина может описывать близкие отношения в терминах автомобильной механики.

— Да. Я даже горжусь этим.

Она глубоко вздохнула, зажмурила глаза, и прижалась щекой к моей руке.

— Глупо это, — сказала она, — ведь ему совсем не нужно… что-то серьезное. Мы ладим. Мы весело проводим время вместе. Для него этого достаточно. И так глупо с моей стороны зацикливаться на нем.

Я не думал, что это было глупо. Мёрф не хотела подпускать кого-то слишком близко, позволить себе быть уязвимой. Кинкейд не хотел любых отношений подобного рода — что делало его защищенным. Казалось бы, прямо для нее вариант.

Это также объясняло, почему мы с ней никогда не могли договориться до чего-то большего.

Если надо объяснять, то я не тот человек, который может небрежно влезть куда-либо.

Я не мог оформить это в слова. Поэтому я просто склонил голову и тихо поцеловал ее в макушку.

Она вздрогнула. Ее слезы оставили влажные, прохладные следы на моей руке. Я встал на колени. Так моя голова оказалась более или менее на одном уровне с ее лицом, она ведь сидела около кровати. Я положил руку ей на плечи и притянул ее к себе. Я все еще ничего не говорил. Для Мёрф и так было слишком уже то, что я присутствовал в комнате и видел ее слезы. Поэтому она притворилась, что не плачет, а я притворился, что ничего не замечаю.

Она не плакала долгое время. Несколько минут. Потом ее дыхание стало ровным, и я почувствовал, что она снова взяла себя в руки. Еще минута, и она отодвинулась от меня. Я ее отпустил.

— Они сказали, что ты под влиянием, — сказала она спокойным деловым тоном, — что кто-то сделал что-то в твоей голове. Твоя ученица так сказала. Но Майкл не хотел говорить тебе об этом, а я могла бы сказать. И никто не хотел говорить что-либо при мне.

— Тайны становятся привычкой, — сказал я спокойно. — Но Молли была права.

Мёрфи кивнула.

— Она сказала, что мы должны прислушаться к первым словам, которые ты скажешь, когда проснешься. Если что-то воздействовало на твой ум, то твое подсознание, может проявить себя в то время, когда ты на краю сна. И ты сказал нам слушать ее.

Я подумал об этом и наморщил губы.

— Ха. Да, я так сказал. Похоже, я умнее, чем я думал.

— Они не должны были подозревать тебя, — сказала Мёрфи. — Я — параноидальная сука, и то я давным-давно бросила подозревать тебя.

— У них были серьезные основания, — сказал я. И медленно вздохнул. Это было трудно, но я выдавливал слова. — Никодимус бросил одну из тех монет ребенку Майкла. Я схватил ее прежде, чем к ней прикоснулся ребенок. И у меня в голове поселилась как бы фотокопия Падшего ангела, она жила в моей голове несколько лет, пытаясь уговорить меня взять монету и разрешить остальной части Падшего вселиться в меня.

Мёрфи искоса глянула на меня.

— Ты хочешь сказать… ты мог стать одним из этих?..

— Да, — сказал я. — Несколько раз это было близко.

— И это все еще … Оно еще…?

Я покачал головой.

— Сейчас это прошло. Она ушла. Я думаю, все время, что она пыталась изменить меня, я пытался изменить ее в свою сторону. И в пещере Райтов в прошлом году, она взяла на себя мою психическую пулю — в самом конце, когда все остальные вышли. — Я пожал плечами. — Она была… ну, своего рода другом, Мёрф. Я привык, что она рядом. — Я поглядел на нее и слабо улыбнулся. — Сумасшествие, да? Расстраиваться из-за чего-то, что на самом деле было моим воображаемым другом.

Ее пальцы нашли мою руку и сжали.

— Все мы — воображаемые друзья друг для друга, Гарри. — Мгновение она просто сидела рядом со мной, а затем кинула на меня проницательный взгляд. — Майклу ты никогда не объяснял этого.

Я покачал головой.

— Даже не знаю почему.

— Я знаю, — сказала она. — Ты помнишь, как Кравос[76] копался у меня в голове?

Я вздрогнул. Он тогда явился в моем облике.

— Да.

— Ты сказал, что это причинило некоторый вред. Что ты имел в виду?

— Психическая травма, — сказал я. — То же самое случается, когда умирает любимый человек, во время больших эмоциональных трагедий, и все такое. Нужно время, чтобы возобладать над этим.

— Но ты действительно возобладал над этим, — сказала Мёрф. — Дрезден, мне кажется, что если бы кто-то закрыл тебя от настоящей пули настоящим телом, ты чувствовал бы себя гораздо более напряженно. А если ты был под психическим нападением, и этот воображаемый друг умер прямо в твоем собственном мозгу, это как будто меньше. А ведь ты мог стать инвалидом, по крайней мере, на некоторое время.

Я нахмурился, разглядывая свои руки.

— Я не думал об этом.

Она мягко фыркнула.

— Вот уж сюрприз. Дрезден забывает, что он не неуязвим.

У нее просто пунктик здесь.

— Этот твой план, — сказала она. — Ты в самом деле думаешь, что это сработает?

— Я думаю, что должен попробовать. — Я глубоко вздохнул. — И я считаю, что тебе не надо влезать в это, Мёрф. У динарианцев есть люди-последователи. Фанатики.

— Ты думаешь, что мы окажемся перед необходимостью убивать некоторых из них, — сказала Мёрфи.

— Я думаю, что у нас, вероятно, не будет большого выбора, — сказал я. — Помимо этого, я в самом деле опасаюсь, что они могут послать кого-то сюда просто назло, неважно, победят они или проиграют.

Мёрфи поглядела на меня скорее резко.

Я пожал плечами.

— Они знают, что мы с Майклом и Саней собираемся отправиться туда. Они знают, что кто-то останется здесь, незащищенный. Получат они монеты или нет, Никодимус может послать кого-то сюда, чтобы прикончить раненого.

На мгновение Мёрфи уставилась на меня, затем оглянулась на Кинкейда.

— Ты ублюдок, — сказала она без выражения.

— Я не изображаю старшего брата с тобой, Кэррин, — ответил я. — Но мы имеем дело с очень плохими людьми. С Кинкейдом будет Молли. Еще я оставлю здесь Мыша. Но мне бы хотелось, чтобы здесь остался кто-то более опытный, кто руководил бы ребенком, если что-то случится.

Она хмурилась, глядя на Кинкейда. Потом сказала.

— Пытаешься задействовать меня в роли взволнованной подруги, внутреннего защитника, и заменителя матери, а?

— Я подумал, что это сработает лучше, чем требование заткнуться и идти на кухню.

Она глубоко вздохнула, изучая спящего человека. Потом потянулась и коснулась его руки. Потом встала и повернулась ко мне.

— Нет. Я иду с вами.

Я тоже поднялся.

— Ты уверена?

— Девочка очень важна для него, — сказала Мёрфи. — Более важна, чем что-либо другое в течение долгого времени, Гарри. Он умер бы, чтобы защитить ее. Если бы он был в сознании, то заявил бы, что пойдет с вами. Но он не может сделать этого. Стало быть, я должна сделать это для него.

— Там может быть реально грязно, Мёрф.

Она кивнула.

— Я буду волноваться об этом после того, как девочка окажется в безопасности.

Часы на стене спокойно тикали.

— Встреча через час.

Мёрфи кивнула и взяла пальто. Слезы исчезли, не оставив никаких следов на лице.

— Тогда извини. Если мы собираемся на вечер, мне нужно переодеться во что-то более удобное.

— Я никогда не говорю леди, как она должна выглядеть.

Теперь, чтобы бороться с силами тьмы, нужно было сделать одну вещь. Бороться в паре заимствованных треников и старой футболке как-то не очень. К счастью, Молли оказалась достаточно внимательной, чтобы бросить мою одежду в стиральную машину, благослови, господи, ее сердце. Я ей за это даже жаркое простил.

В прачечной я выпрыгнул из одежды Майкла и начал натягивать мои джинсы, когда Люччио открыла дверь и взволнованно начала:

— Дрезден. Я думаю, что знаю… Ой!

Я дернул вверх ненатянутую часть джинс и застегнул молнию максимально быстро, на грани душевного дискомфорта.

— О. Гм. Извини меня, — сказал я.

Люччио улыбнулась, на ее щеках возникли ямочки, делающие ее не намного старше, чем Молли. Она не покраснела. Вместо этого она сложила руки и прислонилась плечом к дверному косяку, ее темные глаза вбирали меня с явным удовольствием.

— О, не за что, Дрезден. Не за что.

Я остановился и посмотрел на нее.

— Разве ты не должна смутиться, извиниться, и тихо выйти?

Ее губы медленно раздвинулись в улыбке, и она пожала плечом.

— Когда я была девочкой, возможно. Но даже тогда у меня были трудности, вынуждающие меня действовать неуклюже, смотря на что-то, что мне понравилось. — Она наклонила голову и двинулась ко мне. Потом протянула руку и кончики ее пальцев очень легко коснулись шрама на моей руке. Она провела по нему рукой и поглядела на меня, подняв бровь.

— Пулевое ранение, — сказал я. — Оборотни ФБР.

Она кивнула. Потом ее пальцы коснулись моего горла и медленно заскользили вниз по моей груди и животу в прямой линии. Дрожащее ощущение жара трепетало на моей коже вслед за кончиками ее пальцев. Она снова подняла на меня глаза.

— Нож-крюк, — сказал я. — Один колдун пытался сделать из меня филе в Музее Филда.

Ее прикосновение проследовало по моим голым рукам, задержавшись на предплечьях, около запястий, не касаясь красной, ошпаренной кожи вокруг моего левого запястья.

— Наручники с шипами, — сказал я. — Это, когда Мадригал Рэйт пытался продать меня на eBay.

Она подняла мою травмированную левую руку между ладонями, поглаживая пальцами искалеченную плоть. Теперь я уже мог двигать ею вполне прилично, большую часть времени, и она уже не была похожа на отвратительный, полурасплавленный восковой муляж руки, но все-таки не особо симпатично выглядела.

— У бича вампирской Черной Коллегии был ренфилд, который проявил выдумку. У него был самодельный огнемет.

Она покачала головой.

— Я знаю мужчин на сотни лет старше тебя, но они не собрали так много шрамов.

— Возможно, они и прожили так долго, потому что были достаточно умны, чтобы не получать их, — сказал я.

Она осветила меня усмешкой. Вблизи это выглядело ошеломительно, и ее глаза стали еще более темными.

— Анастасия, — сказал я спокойно, — через несколько минут мы пойдем делать что-то, что может нас убить.

— Да, Гарри. Пойдем, — сказала она.

Я кивнул.

— Но это еще не сию секунду.

Ее глаза засияли.

— Нет. Нет, не сию секунду.

Я поднял мою все еще покалывающую правую руку к мягкой линии ее челюсти, и склонился, прижав свой рот к ее губам.

Она издала тихий, удовлетворенный стон и обмякла, ее тело во всю длину прижималось к моему, она возвращала поцелуй с медленной, чувственной силой. Я ощущал, как пальцы одной ее руки скользят в моих волосах, в то время как ногти другой беспорядочно блуждали по моей груди и руке, едва касаясь. Это чувствовалось, как ожог, и я погрузил пальцы правой руки в мягкие завитки ее волос, вовлекая ее еще глубже в поцелуй.

Я не знаю, как долго это продолжалось, но и закончилось это восхитительно. К тому времени, когда она отняла свой рот от моего, мы оба тяжело дышали, и мое сердце загоняло быстрые удары по моей груди. И по моим джинсам.

Она не открывала глаза еще секунд пять или десять, а когда открыла, они были просто огромными и полными желания. Анастасия отклонила голову назад и выгнулась, медленно потягиваясь, и издала длинный, низкий, довольный вздох.

— Ты не возражаешь? — спросил я ее.

— Нисколько.

— Хорошо. Я только … хотел посмотреть, на что это походит. Я очень давно никого не целовал. Почти забыл, что это такое.

— Ты понятия не имеешь, — пробормотала она, — как давно я не целовала мужчину. Я не была уверена, что я вообще помню, как это делают.

Я тихо рассмеялся.

На ее щеках снова появились ямочки.

— Хорошо, — сказала она, удовлетворенным тоном. Она опять оглядела меня всего целиком, вбирая мои достопримечательности. На сей раз это меня уже не смущало. — У тебя хорошая улыбка. Ты должен показывать ее чаще.

— Как только мы закончим дела сегодня вечером, — сказал я, — может, мы могли бы поговорить об этом. За ужином.

Ее улыбка расширилась, и румянец возник на щеках.

— Мне бы понравилось.

— Хорошо, — сказал я. И поднял бровь. — Так я надену рубашку, если ты не против.

Анастасия весело рассмеялась и отстранилась от меня, но не убирала кончики пальцев с моей кожи, пока расстояние не вынудило ее сделать это.

— Очень хорошо, Страж. Как скажешь.

— Да, спасибо, Капитан. — Я вытащил остальную часть моей одежды. — Что ты собиралась сказать мне?

— Хмммм? — сказала она. — А, ну да. Прежде, чем я была так круто отвлечена. Я думаю, что я знаю, где динарианцы держат Архив.

Я заморгал.

— Ты сумела проследить?

Она покачала головой.

— Нет, заклинание потерпело неудачу, к несчастью. Поэтому мне пришлось использовать мозги. — Она открыла жесткий кожаный футляр, висящий на ее поясе с мечом. Из него она вытащила пластмассовую трубку, открыла один ее конец, и достала рулон бумаг. Она просмотрела их, нашла одну, и отложила остальные. Потом развернула бумагу во что-то, похожее на карту, и разложила ее на крышке сушилки.

Я наклонился, чтобы посмотреть. Это действительно была карта, но вместо границ штатов, шоссе, и городов, здесь доминировали естественные объекты, больше всего бросались в глаза схемы Великих озер. Реки, леса, и болота также были хорошо заметны. Кроме того, по карте текла сеть пересекающихся линий разных цветов и толщины.

Послышались шаги, и появилась Молли, неся пластмассовую корзину для белья, полную детской одежды. Она заморгала, когда увидела нас, но улыбнулась и немедленно спросила.

— Что это?

— Это — карта, — ответил я, как хорошо осведомленный наставник, которым я, как предполагалось, и был.

Она фыркнула.

— Это я вижу, — сказала она. — Карта чего?

И тут до меня дошло.

— Линии лея, — сказал я, глядя на Люччио. — Это — линии лея.

Молли наморщила губы, изучая бумагу.

— Они настоящие?

— Да, только это нигде не публиковалось. Они… ладно, они вроде подземных трубопроводов. Только вместо воды в них течет волшебство. Они бегут по всему миру между горячими точками сверхъестественной энергии.

— Соединяют магические точки, — сказала Молли. — Круто.

— Точно, — сказала Люччио. — Единственный способ, которым есть шанс ограничить власть Архива, это использование большого круга, а для него нужно огромное количество энергии.

Я проворчал подтверждение.

— Это должен быть чертовски замечательный круг, иначе она его сломает.

— Верно.

— О каком количестве энергии мы говорим? — спросил я ее.

— Ты мог бы держать такой круг в течение получаса или часа, Дрезден. Я, наверное, не смогла бы держать его так долго, даже перед моим, ах, — она махнула рукой — несчастным случаем.

— То есть это требует много силы, — размышлял я. — И как же они его задействовали?

— Это — вопрос, — сказала она. — В конце концов, Знак, который они подняли в Аквариуме, предполагает, что у них уже был вполне достаточный приток силы.

Я покачал головой.

— Нет, — заявил я. — Это был Адский огонь.

Люччио наморщила губы.

— Кажется, ты вполне уверен.

— Я совершенно уверен в этом, — сказал я. — Эта штука сильна как Ад, буквально, но она не очень устойчива. Она колеблется и заикается. Именно поэтому они не могли держать ее дольше.

— Чтобы заключить в тюрьму Архив, им нужен устойчивый, безупречный приток энергии, — сказала Люччио. — Такой, чтобы также был бы в состоянии поддерживать очень сложную завесу, которая оградила бы их от любого заклинания прослеживания. Фактически, это — единственный способ, которым они могли бы установить такую непроницаемую завесу.

— Линии лея, — выдохнул я.

— Линии лея, — сказала она с удовлетворением.

— Я знаю о паре таких вокруг города, но я не представлял, что их так много, — сказал я.

— Область Великих озер изобилует ими, — сказал Люччио. — Это — энергетические связи.

— Как? — спросила Молли. — Что это означает?

— Ну, это — одна из причин, почему в этой области случается так много разных сверхъестественных штук, — сказал я. — В озере Мичиган исчезло в три раза больше судов и самолетов, чем в Бермудском треугольнике.

— Ничего себе, — сказала Молли. — Серьезно?

— Да.

— Следующим летом буду ходить в бассейн.

Люччио начала прослеживать различные линии на карте кончиком пальца.

— Цвета указывают, какой вид энергии является преобладающим в линии. Защитная энергия здесь. Подрывная сила здесь, укрепляющие линии здесь и здесь, и так далее. Толщина линии указывает её относительный потенциал.

— Верно, верно, — сказал я взволнованно. — Таким образом, мы ищем источник энергии, совместимый с использованием большего круга, и достаточно сильный, чтобы привести в действие большой круг и устойчиво его держать.

— И есть четыре местоположения, как я думаю, наиболее вероятные, — сказала Люччио. Она указала на северный конец озера Мичиган. — У Северных и Южных Маниту островов имеются сильные концентрации темной энергии, пробегающей через них.

— Вокруг них всегда ходило много историй про призраков, — сказал я. — Но это больше, чем в двухстах милях. Если бы я был Никодимусом, то не рискнул бы тащить ее так далеко.

— Согласна. Третье находится чуть ниже Музея Филда. — Она поглядела на меня и выгнула бровь, ее голос стал сухим. — Но я думаю, что ты уже в курсе.

— Я собирался вернуть динозавра на место, — сказал я. — Но я был без сознания.[77]

— Что приводит нас к номеру четыре, — сказал Люччио. Кончик ее пальца переместился к группе крошечных островов в центре озера к северо-востоку от города, и тяжелой, темной фиолетовой линии, пробегающей там. — Здесь.

Молли наклонилась через меня и неодобрительно вгляделась в карту.

— Да нет никаких островов в той части Озера Мичиган. Там просто открытая вода.

— Эту карту, мисс Карпентер, дал мне Слушающий-ветер — сказала Люччио серьезно. — Он провел несколько столетий, живя в этой области.

— Я слышал много разного, — проворчал я, — Я думаю, что там есть какие-то острова. Они использовались, как база, повстанцами в нескольких войнах. Бутлегеры использовали их, как пункт передачи, чтобы переправлять выпивку из Канады во времена Сухого закона. Но всегда вокруг них были всякие истории.

Молли нахмурилась.

— Какие истории?

Я пожал плечами.

— Обычные страшные истории. О призраках. О людях, которые безрассудно уходят с неизвестными. О людях, которых утянули в воду неизвестные существа, или которых нашли убитыми с помощью старинного оружия.

— Тогда почему их нет на картах и в книгах? — спросила Молли.

— Острова опасны, — сказал я. — Долго добираться до любой помощи, и озеро может быть ужасно недоброжелательным зимой. Там есть еще каменные рифы, которые могут выпотрошить лодку, если она подойдет слишком близко. Возможно, кто-то в здании муниципалитета полагал, что острова доставят меньше искушения людям, если все будут думать, что они просто сказки, и вложил немного усилий в удаление их от общественного мнения.

— Это невозможно, — сказала Молли.

— Это возможно, — ответила Люччио. — Энергии, сконцентрированные вокруг этих островов, заставляют людей подсознательно избегать их. Если не держать твердо в голове пункт назначения, то большинство людей будет крутиться вокруг островов, но никогда не доберется до них.

— А если там есть такое нехорошее заклинание кручения вокруг, — проворчал я, — оно устроило бы веселенький ад навигационному механизму. Ставлю двадцать баксов за то, что главные авиалинии не проходят в пределах пяти миль от этого места. — Я стукнул пальцем по этому месту и кивнул. — Я думаю, это правильно. Она там.

— Если она там, — спросила Молли, — тогда что нам делать?

Люччио повернулась ко мне, хмурясь.

— Капитан, я предполагаю, что ты уже связалась с Советом по поводу получения подкрепления?

— Да, — сказала она. — Они будут здесь так быстро, как только смогут, — но это все-таки займет примерно девять часов.

— Недостаточно быстро, — сказал я и сузил глаза, размышляя. — Так что попросим кой-кого об услуге.

— Услуге? — спросила Люччио.

— Да, — сказал я. — Я знаю парня, у которого есть лодка.

Глава 40

В течение следующего получаса я крутился, устраивая детали. Все разъехались, чтобы занять позиции. В доме остались я, Молли и Кинкейд. И Мыш.

Мой пес был явно расстроен, что я не собирался брать его с собой, и хотя он покорно улегся на полу около ног Молли, выглядел он совершенно несчастным.

— Прости, парень, — сказал я ему. — Я хочу, чтобы ты остался здесь помогать Молли и предупреждать ее о любой опасности.

Он вздохнул.

— Я прекрасно жил без тебя долгое время, — сказал я ему. — Не надо за меня волноваться.

Он перекатился на спину и кинул на меня умильный взгляд.

— Ха. Так это только попытка выпросить, чтоб тебе почесали животик. Я знал это. — Я наклонился и почесал его.

Минуту спустя открылась дверь черного хода, и вошел Томас.

— Наконец-то, — сказал он. — Я сидел в машине так долго, что в сиденье вмятину оставил.

— Извини.

— Ничего, выживу. Как я могу помочь?

— Возвращайся в машину, свозишь меня домой

Томас кинул на меня спокойный взгляд. Потом пробормотал что-то одним дыханием, достал ключи из кармана, и снова исчез в снегу.

— Ты ужасен, — сказала Молли, усмехаясь.

— А что? — сказал я. — Я выражаю свою братскую привязанность.

Я пожал плечами и подобрал посох.

— Помнишь план?

— Сидеть на телефоне, — сказала Молли, загибая палец на каждом пункте. — Держать глаза открытыми. Следить, чтобы Мыш все время был в той же самой комнате, где и я. Проверять Кинкейда каждые пятнадцать минут.

Когда-то она была бы угрюма от перспективы того, что надо сидеть дома, когда где-то там происходит что-то захватывающее, — но она уже достаточно выросла, чтобы осознавать, что там может быть действительно опасно, и уважать свои собственные ограничения. Молли необычно тонко чувствует различные волшебные энергии. Эта чувствительность позволяет ей делать огромные успехи в психомансии и невромансии. Но это также означает, что, когда начинают случаться сильные личные или сверхъестественные события, она испытывает их с такой силой, что это просто выводит ее из строя, по крайней мере, в течение нескольких минут. Боевое волшебство никогда не будет ее сильной стороной, и в реальном конфликте она могла оказаться смертельной помехой своим собственным союзникам.

Но, по крайней мере, ребенок знает об этом. Ей это не очень нравится, но она старательно ищет другие способы помочь нам в нашей борьбе. Я горжусь ею.

— И не забывай о своей домашней работе, — сказал я.

Она нахмурилась.

— Я все-таки не понимаю, зачем тебе знать о нашем генеалогическом древе.

— Побалуй меня, кузнечик. Я куплю тебе «снежный конус».[78]

Она поглядела из окна на белый мир снаружи.

— Супер! — Потом оглянулась на меня и чуть-чуть взволнованно улыбнулась. — Будь осторожен.

— Эй, в Шедде было почти двадцать этих лузеров. А теперь всего шесть.

— Шесть самых умных, самых сильных, и самых старых, — сказала Молли. — Тех, кто действительно имеет значение.

— Спасибо за твой оптимизм, — сказал я, и повернулся, чтобы идти. — Запри за мной.

Молли прикусила губу.

— Гарри?

Я остановился.

Ее голос стал совсем слабеньким.

— Присматривай за моим папой. Хорошо?

Я повернулся и встретил ее глаза. Я нарисовал X по своему сердцу и кивнул.

Она быстро моргнула несколько раз и снова улыбнулась.

— Хорошо.

— Запри дверь, — сказал я ей снова, и вышел в снег. Замок щелкнул позади меня, закрываясь, и Молли смотрела, как я пробивался сквозь снег на улицу. Военный фургон Томаса прибыл, грохоча через снег, хрустя шинами, и я запрыгнул туда.

Он прибавил обогрев, пока я сбивал снег с ботинок.

— Так, — сказал он, начиная двигаться вниз по улице. — Какой у тебя план?

Я рассказал ему.

— Это — плохой план, — сказал он.

— Не было времени для хорошего.

— Ноябрь плохое время, чтобы плавать по озеру Мичиган, Гарри, — проворчал он.

— Последствия ядерного Холокоста тоже будут не очень хороши.

Томас нахмурился.

— Ты что, опять болтаешь, что попало? Или серьезно?

— Это — худший вариант, — сказал я. — Но Никодимус может сделать что-то такое, так что мы должны действовать, предполагая, что его намерения находятся в этой категории. Динарианцы хотят разрушить цивилизацию и, контролируя Архив, они могут это сделать. Возможно, вместо этого они использовали бы биологические или химические средства. Возможно, они разбили бы мировую экономику. Возможно, они превратили бы каждую телевизионную программу в реалити шоу.

— Ну, это и так уже почти сделано, Гарри.

— О. Хорошо. Я все-таки предпочитаю полагать, что мир стоит сохранить в любом случае. — Мы обменялись усмешкой. — Независимо от того, что они сделают, потенциал для Действительно Плохих Вещей настолько дьявольски высок, что его нельзя проигнорировать, и нам нужна вся помощь, какую мы можем получить.

— Даже помощь одного из тех трусливых злодеев из Белой Коллегии? — спросил Томас.

— Точно.

— Ладно. Я устал прятаться от Люччио. Немного помощи я смогу оказать, если я все время должен оставаться вне поля зрения.

— Это необходимо. Если бы Совет знал, что мы с тобой связаны …

— Я знаю, знаю, — сказал Томас, хмурясь. — Отверженный, грязный, прокаженный.

Я вздохнул и покачал головой. Учитывая, что принцип работы Белой Коллегии вообще состоял из воздействия на умы людей разными способами, я не мог позволить кому-то из Совета узнать, что Томас был моим другом, уж не говоря о том, что он мой брат. Все немедленно подумали бы худшее — что Белая Коллегия получила контроль надо мной и управляет мной через Томаса. И даже если бы я убедил их, что это не так, все равно это выглядело бы адски подозрительно. Совет потребовал бы, чтобы я продемонстрировал лояльность, пытаясь использовать Томаса, как шпиона, против Белой Коллегии, и вообще стал бы вести себя, как куча напыщенных властных жоп, чем он в сущности и являлся.

Нелегко было для нас обоих жить с этим — но и изменить это мы не могли.

Мы добрались до моей квартиры, и я помчался внутрь. Там было холодно. Камин полностью прогорел с того времени, как я ушел. Я поднял руку и пробормотал заклинание, зажегшее полдюжину свечей. Потом захватил все, что мне могло пригодиться, задул свечи снова и поспешил обратно к автомобилю Томаса.

— У тебя ведь с собой мамин амулет, верно? — спросил я его. У меня был такой же на серебряной цепочке на шее — единственное, кроме Томаса, материальное наследство моей матери.

— Конечно, — сказал он. — Я найду тебя. Куда теперь?

— К Пресвятой Деве Марии, — сказал я.

— Образно.

Томас поехал. Я раскрыл свой двуствольный дробовик, который я отпилил до незаконной длины, и зарядил два патрона. Тесса, Девочка-Богомол грубо забыла возвратить мой сорок четвертый после окончания военных действий в Аквариуме, а я как-то все-таки предпочитаю брать с собой оружие в места, где может оказаться трудная ситуация.

— Здесь, — сказал я, когда грузовик оказался в пределах приблизительно одного квартала от церкви. — Высади меня здесь.

— Угу, — сказал Томас. — Эй, Гарри.

— Да?

— А что, если они держат девочку не на острове?

Я покачал головой.

— Тебе нужно кое-что понять. Все это решается по ходу действия.

Он нахмурился.

— А что относительно тех жлобов от Лета? Что ты собираешься делать, если они снова появятся?

— Если? Я буду настолько удачливым. — Я подмигнул ему и вышел из Хаммера. — Правильный вопрос, что я собираюсь делать, если они не появятся, причем в самое неподходящее время? Умру от шока, наверно.

— Увидимся, — сказал Томас.

Я кивнул своему брату, закрыл дверь, и потащился через улицу на место для стоянки автомобилей у церкви Ангелов Пресвятой Девы Марии.

Это — большая церковь. В самом деле, действительно большая церковь. Она занимает целый городской квартал, и является одним из наиболее известных ориентиров в городе, версией Нотр-Дама для Чикаго. Дорога, приводящая к служебным дверям позади церкви, была расчищена, так же, как и небольшое место для стоянки автомобилей снаружи. Грузовик Майкла был там. В свете зимней ночи я увидел Майкла и Саню, стоящих около грузовика, оба они были в длинных белых плащах, украшенных алыми крестами, и белых же с крестами сюркотах,[79] просто воскресная встреча Рыцарей Креста. У каждого был меч на бедре. Майкл носил кристально честный нагрудник, в то время как Саня предпочел более современный бронежилет. Большой русский, всегда практично прогрессивный, также имел при себе автомат Калашникова.

Я задался вопросом, знает ли Саня, что устарело-выглядящий нагрудник Майкла был укреплен кевларом и баллистическими противоударными пластинами. Снаряжение русского не смогло бы остановить мечи или когти.

Я сделал некоторую модификацию и своего собственного снаряжения. Ремень, который обычно поддерживал мой жезл на внутренней части плаща, теперь поддерживал дробовик. Я прицепил такую же полоску кожаного ремня к концу простых деревянных ножен Фиделаккиуса, и теперь нес святое лезвие на ремне, переброшенном через плечо.

Майкл кивнул мне и затем мельком взглянул на свои часы.

— Тебе положен небольшой штраф?

— Пунктуальность — это для людей, у которых нет других достоинств, — сказал я.

— Или для тех, кто заботится о других, — пробормотал женский голос.

Она вышла из теней с той стороны улицы, высокая и необыкновенная женщина в мотоциклетной кожанке. У нее были глаза теплого коричневого оттенка горячего шоколада, и темные, туго заплетенные вокруг головы волосы. Она не пользовалась косметикой, но и без этого она была нокаутом. Выражение ее лица намекало, кто она такая, — печаль на нем смешивалась с огорчением и стальной решимостью.

— Розанна, — сказал я спокойно.

— Волшебник. — Она шагала к нам, высокомерная и, в тоже время, замкнутая, покачивая бедрами при ходьбе. Жакет был открыт почти полностью до пупка, и под ним не было ничего, кроме кожи. Ее глаза, однако, остановились на Рыцарях. — Насчет этих двух мы не договаривались.

— Мы договаривались, что меня встретит Никодимус, — сказал я. — Не ты.

— Обстоятельства изменились, — ответила Розанна.

Я пожал одним плечом — тем, на котором держал Фиделаккиус.

— То же самое здесь.

— Какие у тебя обстоятельства? — потребовала Розанна.

— Такие, что я имею дело со сворой двуличных, бьющих в спину, предательских сумасшедших убийц, которым я доверяю не дальше, чем могу пнуть.

Она спокойно рассмотрела меня своими прекрасными глазами.

— И какая роль предназначена Рыцарям?

— Они должны обеспечивать доверие.

— Доверие? — спросила она.

— Именно. Я могу пнуть вас намного дальше, когда они рядом.

Очень маленькая улыбка коснулась ее рта. Она слегка кивнула мне. И повернулась к Сане.

— Эти цвета не идут тебе, зверь. Хотя очень приятно увидеть тебя снова.

— Я не тот человек, что раньше, Розанна, — ответил Саня. — Я изменился.

— Нет, ты не изменился, — сказала Розанна, ее теплые глаза застыли на Сане. — Ты все еще жаждешь драки. Все еще любишь борьбу. Все еще упиваешься кровопролитием. Это никогда не был Магог. Это всегда был ты, мой зверь.

Саня с легкой улыбкой покачал головой.

— Я все еще наслаждаюсь борьбой, — сказал он. — Я просто чуть тщательнее выбираю с кем бороться.

— Знаешь, еще не слишком поздно, — сказала Розанна. — Подари эту игрушку моим лорду и леди. Они примут тебя снова с распростертыми объятиями. — Она шагнула к нему. — Ты можешь быть со мной, зверь. Я снова буду твоя.

Что-то очень странное случилось с ее голосом на последних предложениях. Он стал… вроде как более низким, более богатым, более музыкальным. Индивидуальные звуки, казалось, имели мало общего со значением — но сам голос сочился медом, в нем был водоворот чувственности и желания, который заскользил в мои уши и мягко запылал в моем мозгу. А ведь я был так, с боку припека, и получил очень урезанную версию обещания, содержавшегося в этом голосе. Саня получил его в полном объеме.

Он откинул голову назад и засмеялся, богатый, рокочущий смех, который отражался от ледяных камней церкви и холодных стен зданий вокруг нас.

Розанна сделала шаг назад, на ее лице появилось удивление.

— Я же сказал тебе, Розанна, — прогремел он, в его голосе все еще слышался смех. — Я изменился. — Потом его лицо стало серьезным. — Ты тоже можешь измениться. Я знаю, как сильно тебя тревожат некоторые вещи, которые ты делала. Я был с тобой, когда у тебя были кошмары.

Она уставилась на него.

Саня протянул ей руки.

— Брось монету, Розанна. Пожалуйста. Позволь мне помочь тебе.

Ее веки опустились. Она вздрогнула, опустив глаза вниз. Потом она сказала,

— Слишком поздно для меня, Саня. Уже очень давно слишком поздно для меня.

— Никогда не слишком поздно, — сказал Саня искренне. — Не поздно, пока ты дышишь.

Что-то, похожее на презрение, пробежало по ее лицу.

— Что ты знаешь, глупый ребенок. — Ее пристальный взгляд перешел на меня. — Покажи мне Меч и монеты, волшебник.

Я вытащил рукоятку Меча Широ, висящего на импровизированном ремне через мое плечо. Потом я вытянул фиолетовый мешочек Королевской Короны из моего кармана и поднял его. Потом встряхнул. Он зазвенел.

— Дай монеты мне, — сказала Розанна.

Я отодвинул руки.

— Нет.

Ее глаза снова сузились.

— Наша сделка…

— Ты сможешь их увидеть после того, как я увижу девочку, — ответил я. — До тех пор тебе придется удовлетвориться их звоном. — И я встряхнул мешочек снова.

Она смотрела на меня с негодованием.

— Решай, — сказал я. — Я не собираюсь торчать здесь всю ночь. Ты хочешь объясняться с Никодимусом, почему ты лишила его шанса разрушить Меч? Или ты все-таки сдвинешься с места и отвезешь нас к ребенку?

Ее глаза замерцали чем-то, похожим на гнев, и теплый коричневый цвет стал блестящим золотом. Но она жестко кивнула головой и сказала,

— Я отвезу вас к ней. Сюда. Пожалуйста.

Глава 41

Следующие несколько минут были очень напряженные, но показывать это было нельзя. Если я ошибался в своих выводах (а это ведь было возможно; бог знает, что могло случиться к тому времени), то Майкл, Саня, и я собирались идти в логово льва. Выйти оттуда целым однажды удалось пророку Даниилу, но он был все-таки исключением из правила. Чаще в этой ситуации выигрывают львы. Именно поэтому персы и практиковали такой вид казни.

Впрочем, Майкл работал на того же самого работодателя, что и Даниил, и, говоря по сути, Саня тоже, даже если он и не решил, так ли это. Но вот я никогда не присаживался поболтать со Всемогущим. Я вообще не уверен, какое у него мнение по проблеме «Гарри Дрезден», поэтому моя теологическая позиция довольно проста: я стараюсь не привлекать внимание Богов, божеств или божков. И думаю, что так всем нам будет лучше.

Тем не менее, учитывая, против кого я шел, я думаю, пара камней на моей чаше весов была б не лишней. Надеюсь, Майкл замолвил за меня словечко.

Розанна подошла к дороге и подняла руку. Из ночи появился грузовичок. В нем был только водитель, тип с толстой шеей и сломанным носом, по его глазам было видно, что сам он где-то не здесь. Один из фанатиков Ника, надо полагать. Они ритуально вырезали себе языки, что с точки зрения Ника было одновременно и практично, и знак чести. Я хотел попросить его открыть рот, чтобы убедиться, но было несколько неудобно.

Майкл осмотрел фургон изнутри. Затем вежливо открыл дверь пассажирского места для Розанны. Динарианка глянула на него, кивнула и села в машину.

Саня сел в машину первым, заняв дальнее заднее сиденье. Я сел следом за Майклом. Розанна что-то прошептала водителю, и мы поехали.

На минуту я занервничал. Мы направлялись на запад — в направлении прямо противоположном от озера. Затем водитель повернул на север и спустя несколько минут я понял, что мы едем в сторону одной из лодочных станций на северном берегу озера. И успокоился. Но если плохие парни догадаются, что мы уже знаем их местоположение, ситуация может измениться очень быстро.

Майкл сидел спокойно, невозмутимое лицо и руки, опирающиеся на Амораккиус, просто воплощение святой безмятежности. Саня позади нас храпел. Это выглядело не так внушительно, как поведение Майкла, но создавало такое же впечатление небрежной уверенности. Я пытался оставаться таким же спокойным, получалось с переменным результатом. Гарри, не трясись. Будь спокоен. Лед в твоих жилах.

Фургон остановился на одной из стоянок у Северного острова. Розанна молча вылезла, и мы последовали за ней. Она спустилась к берегу, вошла в доки и направилась к средних размеров катамарану, пришвартованному в конце причала. Майкл и я взошли на борт следом за ней. Саня отвязал швартовы, оттолкнул лодку от пирса и спокойно запрыгнул на борт.

Спустя несколько минут Розанна смогла завести двигатель старой лодки и направила ее от городских огней во тьму великого озера.

Странно и жутковато, как легко мир поглотила непроглядная тьма. Странный призрачный свет снежной ночи исчезал во тьме вод озера, в котором снег просто тонул. Низкая облачность какое-то время давала нам немного света, отражая огни города, Но по мере приближения к центру озера и этот свет затухал, и вскоре я уже не мог отличить очертания лодки и ее пассажиров от окружающей воды.

Я не уверен, как долго мы так плыли. Мне казалось, что час, но возможно, не более 30 минут. Лодка подпрыгивала на волнах, хумп, хумп, хумп, и вырывающиеся из под носа брызги покрывали бак сверкающим льдом. Пока я безуспешно пытался угадать движение во тьме, меня слегка затошнило.

Грохот мотора затих, и мы остановились. Тишина была обескураживающей. Я всю свою взрослую жизнь провел в Чикаго. Я привык к городу, его ритму, его музыке. К шуму машин, поездов, радио, крику сирен, сотовым телефонам, музыке, животным и людям, людям, людям.

Но здесь, в центре огромного, пустого холода озера, не было ничего. Ни сердцебиения города, ни голосов, ничего, кроме плеска волн, ударяющихся о корпус лодки.

Я ждал уже несколько минут, пока лодку раскачивали волны. Теперь, когда двигатель не работал — казалось, что лодка вот-вот перевернется, но я не собирался начинать хныкать.

— Ну? — потребовал Саня, где-то за пять секунд до того, как я начал истерику. — Чего мы ждем?

— Сигнала, — пробормотала Розанна. — До тех пор я не собираюсь бросаться на скалы и топить нас всех, милый зверь.

Я достал из моего кармана химический фонарь. Вытащил его из упаковки и растряс. Ввысь устремился зеленоватый свет, который довольно ярко, по сравнению с темнотой последнего получаса, осветил окружающее пространство.

Розанна взглянула на фонарик. В какой-то момент поездки ее человеческая форма уступила место краснокожей, крылатой демонессе с козлиными ногами, однажды виденной мной в Аквариуме. Её глаза, обе пары — карие и сверкающе зеленые, уставились на химический фонарь, она улыбнулась, обнажая белые изящные клыки.

— Без магии, колдун? Ты так боишься растратить свою силу?

Так далеко от берега, посередине такого большого озера, даже самые простые заклинания требуют огромных затрат — но я был уверен, что Розанна, судя по язычкам пламени, пробегавшим по ее хребту в Шедде, знала это так же хорошо, как и я. Это было бы пустой тратой энергии, которая могла понадобиться позже. И я напомнил себе, что в моих жилах лед.

— Просто мне нравятся такие фонарики, — ответил я, — Ты знаешь, что их использовали для крови хищника в том фильме с Арнольдом Шварцнеггером?

Ее улыбка исчезла.

— Ты о чем?

— Вот в этом-то вся и проблема с вами — бессмертными, — сказал я, — Вы не распознаете ссылку на популярный фильм, даже если она отложит эмбрион вам в пищевод.[80]

С конца лодки послышался сдавленный смех Сани.

Мгновение Розанна смотрела на него с непроницаемым лицом. Затем какая-то скорбная, темная тень легла на ее черты и она отвернулась. Подошла к носу лодки и, завернувшись в свои крылья, как в плащ, и приняв позу полной беззащитности, стала смотреть во тьму.

Саня заметил это. Он пытался убрать усмешку, но, на фоне реакции Розанны это усилие прошло незамеченным. Он собрался что-то сказать, но вместо этого нахмурил брови и потряс головой. Затем отвернулся и стал смотреть на воду. Снег продолжал идти крупными хлопьями, мерцая зеленоватым оттенком в свете фонаря. Майкл начал спокойно напевать «Прекрасная Грейс». Должно быть, выучил песню у каких-нибудь баптистов. У него был красивый, богатый и уверенный, голос.

Я подошел к Розанне и тихо спросил:

— Скажи, эта вот поза «Скорбящая дева», которую ты изображаешь, — как много Рыцарей ты убила с ее помощью?

Обе пары ее глаз покосились на меня, затем вновь устремили свой взгляд в ночь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь. Эта вот твоя прекрасно-грустная аура. Ты выглядишь и скорбно, и трагично, и сексуально. Будто бы кричишь: «спаси меня, спаси меня». Наверно, все молодые мужчины после этого хотят увезти тебя отсюда с собой на белом коне.

— Это вот так ты обо мне думаешь? — спросила она.

— Леди, — сказал я, — год или три назад, я бы был первым в очереди. Черт, если б я думал, что ты серьезно намерена уйти, я бы, возможно, до сих пор помогал тебе. Но я не думаю, что ты хочешь уйти. Я думаю, что если бы ты действительно была такой патетичной, ты бы не смогла управлять своим Падшим — он бы управлял тобой. И я думаю, что ты неспроста являешься доверенным лейтенантом Тессы. А это значит, что либо эта маска трагичной, запутавшейся леди — просто крокодиловы слезы, либо лицемерие настолько эпичное, что его можно классифицировать как разновидность психологической дисфункции.

Она уставилась во тьму и молчала.

— Ты никогда не ответишь на мой вопрос, — сказал я.

— Тогда почему бы не сказать это громче? — спросила она горько, — Если ты так обо мне думаешь, тогда твоим друзьям нужно об этом знать.

— Ага, — сказал я, — Я так сделаю, а потом твои глаза наполнятся слезами, и ты отвернешься от меня. Позволишь одной слезинке скатиться по щеке, потом повернешь голову так, чтобы ветер закрыл волосами остальные. Может даже твои плечи разок вздрогнут. И получится, что большой, плохой, подозрительный колдун не прощает и не понимает бедную маленькую девочку, попавшую в тяжелую ситуацию, которой только хотелось любви. Поверь мне, Розанна. Я не буду помогать тебе охмурять их.

Ярко зеленые глаза повернулись ко мне, изучая, и Розанна произнесла совершенно другим женским голосом.

— Ласкиель кое-что рассказывала вам про нас.

— Можно и так сказать, — ответил я.

Впереди и чуть правее во тьме загорелся свет — костер, я полагаю. Из-за ночи и падающего снега сложно было сказать, как далеко он находится.

— Туда, — произнесла Розанна. — В ту сторону. Извини…

Пока она возвращалась к рулю, над озером подул ветер. Само по себе это не было необычно. Ветел дул на протяжении всего снегопада. Тем не менее, что-то в этом бризе привлекло мое внимание. Что-то с ним было не так.

Мне потребовалось три-четыре секунды, чтобы понять, что именно. Южный теплый ветер.

— О, — воскликнул я, подняв фонарь, и начал рассматривать окружающую нас воду.

— Гарри? — насторожился Майкл. — В чем дело?

— Чувствуешь ветер? — спросил я.

— Да, — ответил Саня с сомнением в голосе. — Теплый. Что это?

Майкл уловил смысл.

— Приближается Лето.

Розанна взглянула на нас через плечо.

— Что?

— Правь к берегу, — сказал я. — Твари, идущие за мной, убьют любого на своем пути.

Она повернулась к рулевому колесу и включила зажигание. Мотор лодки загудел, чихнул и не завелся.

Ветер усиливался. Вместо снежных хлопьев начала падать слякоть. Льда на лодке стало больше, его толщина заметно нарастала в свете моего фонарика. Волны стали сильнее биться об борт.

— Давай, — занервничал я. — Заводись.

— Смотрите, там! — закричал Саня, показывая пальцем в воду за кормой. Что-то длинное, коричневое, волокнистое и скользкое вырвалось из воды и обвило руку русского рыцаря от кулака до плеча.

— Боже мой! — воскликнул Саня.

Пока я пытался добраться до него, еще две лианы выскочили из воды, обвились вокруг головы и второй руки Сани и протащили его половину пути до воды. Я успел схватить его за ботинок до того, как его уволокли за борт. Упираясь о борт лодки, я начал что было сил тащить его назад.

— Майкл!

Мотор лодки еще раз кашлянул, заикнулся и умер.

— In nomine Dei Patri! — закричал Майкл, пока Амораккиус покидал свои ножны. Широкий меч сверкнул и одним махом перерезал держащие Саню лианы. Отрезанные концы их сгорали от прикосновения стали Амораккиуса, как бумага от пламени.

Я втащил Саню на борт, и русский здоровяк выхватил свою саблю как раз вовремя, чтобы отрубить концы еще одной лианы.

— Что это такое?

— Кельпи, — прорычал я. — Если они обвились вокруг винта двигателя, то наша лодка никуда не поплывет, — и крикнул Розанне — Давай!

Неожиданно лодка накренилась. Я обернулся и увидел кельпи, забирающихся на борт. Это были скользкие, расплывчатые создания, в которых с трудом угадывались гуманоидные формы, созданные из множества мокрых водорослей с широкими ртами и точечками сверкающего серебра вместо глаз.

Я повернулся и провел рукой дугу, освобождая волю с криком: «Forzare!»

Невидимая сила оторвала кельпи от бортов, оставляя длинные нити мокрых растений прилипших к стекловолоконному корпусу. Они издавали булькающие звуки, пока летели и падали в воду.

Двигатель взвыл. Корма опустилась, а нос задрался, пока лодка набирала скорость.

Неожиданно моя нога вылетела из-под меня. Я упал, раскинув конечности, смутно понимая, что один из кельпи все-таки смог добраться до моего колена. Пока меня тащили к корме лодки, по пути сшибая все подряд, я понял, что вот-вот вылечу с лодки в воду. Тогда уже вопрос будет в том, что меня убьет раньше — ледяная вода или ветвистая компания под ее поверхностью.

Затем в мою ногу воткнулось копье огня, сопровождаемое красно-белой вспышкой, свистом и шипением. Я освободился и упал, ударившись о край лодки. В следующий миг я оказался вымоченным ледяной водой с головы до ног. Я посмотрел вниз и увидел крутящуюся чернеющую лиану, сползающую с моего колена. Саня подошел, отцепил остатки с моей ноги и выбросил за борт. Нога кровоточила, в свете зеленого химического фонаря кровь казалась черной. Более черной, чем запачканный конец Эспераккиуса.

Я схватился за колено и зашипел от боли:

— Черт побери, Саня!

Саня взглянул во тьму за лодкой, а затем на мою ногу:

— А, черт!

Майкл присел напротив меня и наклонился над моей ногой:

— Гарри, сиди спокойно. — Он ощупал мое колено — это было достаточно больно, чтобы я высказался про его родственников. — Все не так уж и плохо. Длинная, но не глубокая. — Он открыл кожаный кошель, висевший с другой стороны ножен Аморракиуса, и вытащил маленький медкомплект. Меч Сани уже разрезал мои джинсы, но Майкл разорвал их еще больше, чтобы освободить всю рану. Затем он очистил рану медицинским бинтом, смоченным чем-то из пластиковой бутылки, и наложил повязку. Все это заняло у него две-три минуты. К тому времени, как он закончил, шок от ранения уже прошел, и пришла боль.

— Боль придется терпеть, — сказал он, — Извини, Гарри.

— С болью можно жить, — скривился я, — Дайте мне минутку.

— Извини, Дрезден, — сказал Саня.

— Ладно. Только не вздумай больше спасать мою жизнь, — ответил я. Затем я положил свою ногу на скамейку на корме лодки и закрыл глаза. Существует множество способов избавиться от боли помимо наркотиков. Хотя, большинство из них не дадут сколько-нибудь серьезного эффекта, если у вас нет за плечами нескольких лет тренировок в фокусировке и концентрации, но у меня, к счастью, они были. Ментальная техника для блокирования боли, показанная мне тенью Ласкиэль, была пугающе эффективной — когда я использовал ее раньше, я однажды дошел до того, что вообще вырубился, поскольку ничего не знал о своем состоянии. И в результате чуть не умер.

Тело или разум, сердце или душа? Нет, человек — это целое, и мы так созданы, чтобы чувствовать боль. Если ты отключаешь себя от нее, ты действуешь на свой собственный страх и риск.

Но, учитывая то, что нас ждало впереди, и то, что догоняло нас, вряд ли я мог подвергнуть себя еще большей опасности, а сейчас нельзя было отвлекаться на боль. Итак, я закрыл глаза, выровнял дыхание, сконцентрировался и начал методично ограждать себя от боли моей новой раны, сломанного носа, избитого тела. Это заняло несколько минут, а когда я закончил, ритм двигателя уже изменился с рева на тихое рычание.

Я открыл глаза и увидел, что Саня и Майкл стояли рядом с обнаженными мечами и охраняли меня. На носу лодки Розанна приглушила двигатель и на мгновение пристально глянула на меня. Ее губы тронула едва заметная понимающая улыбка. Затем она снова отвернулась, и я понял, что здесь достаточно светло, чтобы разглядеть очертания ее изящных демонических рогов.

Я поднялся и увидел впереди остров, поднимающийся из вод озера. Он был покрыт лесом и кустарниками Среднего Запада США — много карликовых деревьев и колючий кустарник. Все это покрывал снег, и свет, отражающийся от него, позволил мне разглядеть профиль Розанны.

На берегу находился город, выглядевший как старый город-призрак из вестернов — только он был заброшен так давно, что деревья успели вернуться на место, откуда когда-то были изгнаны. Большинство зданий развалилось. Деревья росли повсюду, и этот вид почему-то напомнил мне о коллекции насекомых: пустые оболочки, приколотые к листу бумаги. Вывеска, стертая ветрами, так что прочесть ее уже было невозможно, болталась на единственной оставшейся ржавой цепи. Она болталась на ветру, издавая скрипящий металлический звук. Ниже по берегу находился скелет старого дока, сломанные колонны, торчащие из воды, как остатки прогнивших зубов.

Вид этого места наполнил меня чувством присутствия чьей-то пустой, чистой враждебности. Этому месту я не нравился. Оно не хотело, чтобы я был здесь. Оно не испытывало ни капли уважения ко мне, а труп города впереди был молчаливым доказательством того, что однажды оно уже боролось с подобными мне и победило.

— Черт, — воскликнул я, обращаясь к Розанне: — Ты уверена, что это — то самое место?

Она молча показала вверх. Я посмотрел туда, куда указывал ее палец, на гору острова, и понял, что свет, увиденный мною на озере — это костер на холме позади города. Похоже, это была самая высокая точка острова. И что-то там застыло направленное в небо, темный контур здания или башни, слишком далеко, чтобы разобрать.

Розанна заглушила двигатель, и лодка тихо заскользила к ближайшему сломанному деревянному пирсу. Она поднялась на нос лодки с веревкой и, когда нос лодки уткнулся в причал, привязала ее к столбу. После чего прыгнула в воду и пошла вброд.

— О, боже, — воскликнул я, — опять мокнуть.

Усиливающийся ветер донес с озера булькающий, протяжный крик. Я был на севере несколько раз и мог бы сказать, что это крик полярной гагарки — но все мы знали, что это было на самом деле. Лето все еще гналось за нами.

— Мы не высохнем, если будем сидеть здесь, — сказал тихо Майкл.

— На тех деревьях люди, — пробормотал Саня, вкладывая в ножны меч и вновь поднимая Калашников. — Тридцать ярдов вверх, там и там. Это пулеметные гнезда.

— Двинули, — прорычал я, — пока они не заскучали и не решили, что это — Нормандия.

— С нами Бог, — сказал Майкл.

— Аминь, — сказал я, вытаскивая свой дробовик.

Глава 42

Майкл все предусмотрел. У него с собой была дюжина химических обогревательных пакетов — тех, что охотники носят под пальто. Он раздал их нам и, выбравшись на берег, мы засунули их в носки. Если бы не это, не знаю, как бы мы добрались до вершины холма в мокрых по колено штанах.

У Розанны, конечно, таких проблем не было. Завернувшись в крылья, как в плащ, (ее демоническая форма, похоже, была вообще невосприимчива к холоду) своими раздвоенными копытами она скользила по замершему, каменному склону холма не хуже горного козла, ее пушистый хвост резко поднимался и опускался, пока она поднималась. Впереди нее шел Саня, я следом за ней, а Майкл прикрывал тыл. Прогулка была недолгой, но напряженной. Весь городок принадлежал давно забытой компании, и был построен вокруг длинного здания, похожего на консервный завод, которое теперь разваливалось на куски в самом конце разрушенной улицы.

На подходе к холму мы наткнулись на дорогу, которой пользовались в течение последних нескольких дней. Кто-то отчистил ее от снега, обнажив каменные ступени, вырезанные в склоне холма и ведущие к вершине. Чем ближе мы подходили к вершине, тем ярче свет костра освещал контур здания на вершине.

— Маяк, — пробормотал я, — Или то, что от него осталось.

В свои лучшие времена высота башни составляла, наверное, не менее пятидесяти футов, но сейчас футов двадцать как бы снесла чья-то гигантская рука. Побережье и острова всех Великих Озер были усеяны маяками, и, как возле всех подобных строений, вокруг них всегда витало множество самых разных слухов. Про этот я не слышал ничего, но когда я вглядывался в серые, истершиеся камни, у меня сложилось впечатление, что для того, чтобы слухи начали распространяться, кто-то должен сначала пережить встречу с неизведанным, а уж потом рассказать об этом.

Весь этот жуткий остров создавал у меня такое впечатление, как будто бы я иду не просто по земле, населенной призраками, а по очень древней земле призраков, по такому месту, которое никогда не склонялось перед прогрессом и цивилизацией, наукой и разумом, которое не испытывает уважения к детям человеческого гения, как и к их предкам. Остров казался живым существом, которое узнало о моем присутствии способом, который я не мог даже приблизительно описать, и презирает меня.

Но это было не самое жуткое ощущение.

Самым жутким было то, что все это выглядело знакомым.

Поднимаясь по этой каменной лестнице, мои ноги двигались в определенном порядке, как будто бы они ходили по этому пути тысячи раз. Я слегка отклонился от пути на один шаг, не понимая, почему, но спустя мгновение, когда Майкл споткнулся, наступив на камень, который я пропустил, я это понял. Я поймал себя на ведении обратного отсчета, а когда отсчет закончился, мы уже были на вершине холма.

Почему-то я знал, прежде, чем увидел, что одна из стен старого маяка будет сломана, открывая его внутренности, которые были пустыми, как внутренность ружейного ствола. Я знал, что маленький каменный домик, построенный напротив основания башни, все еще цел, хотя половина крыши провалилась внутрь и требовала ремонта. Я знал, что домик сделан из камня полуразвалившегося маяка. Я знал, что передняя дверь скрипит, когда ее открывают, а задняя, которая была не видна с места, где я стоял, разбухает во время дождя и не открывается, как дверь…

… в дом.

Я также знал, что каким бы дьявольски странным это ни было, я не могу позволить всему этому отвлечь меня.

Никодимус и компания уже ожидали нас.

Слякотный дождь начал покрывать все вокруг тонким слоем льда, но костер, разведенный около пролома в стене башни, был достаточно большим, чтобы не обращать на него внимания. Языки пламени поднимались на десять-двенадцать футов и горели странным фиолетовым светом, а вездесущий лед создавал иллюзию фиолетового смерча, цепляющегося за все подряд.

Рядом с костром из камней был сложен трон. Естественно, на нем восседал Никодимус. Справа от него стояла Тесса, впервые я видел ее полностью в человеческом обличии. Она выглядела как девочка-подросток, едва доросшая до получения водительских прав, и была одета во что-то черное и обтягивающее. Дейдра стояла на коленях у ног Никодимуса и, видя всех троих вместе, я мог различить черты родителей у их ребенка. Особенно глаза. Они отражали в полной мере и холодный, точный расчет Никодимуса, и бессердечный эгоизм Тессы.

Магог присел у подножия кучи камней, огромный и похожий на обезьяну, в его глазах горела жажда крови. Динарианец, которого я отлупил серебряной рукой, лежал на земле позади Магога, его лицо пылало ненавистью, одна рука его дрожала, но остальное тело было неподвижно.

Мое сердце радостно забилось. Их все еще было шестеро. Ива еще держалась.

Я поднял руку. Мы остановились, а Розанна подошла и преклонила колени у правой руки Тессы.

— Ух, ты! — воскликнул я. — Какая неожиданная встреча. Вы здесь по делу или просто заблудились по пути на семейную вечеринку?

— В домике стрелки, — очень тихо пробормотал Саня.

— В тени позади башни чудища, — прошептал Майкл.

Я не стал смотреть. Если мои друзья говорили, что там есть плохие парни, значит, они действительно там есть — без вариантов.

— Добрый вечер, Дрезден, — сказал Никодимус, — Ты принес товар?

Я позвенел мешочком Королевской Короны и стукнул по рукоятке меча Широ, нависавшим над моим плечом.

— Да. Но это ты уже знаешь, иначе Рози не стала бы тащить нас так далеко. Так что давай пропустим светскую беседу. Покажи мне девочку.

— Как Вам будет угодно, — сказал Никодимус. Он махнул рукой и тени — поправлюсь, его тень вдруг отступила от разрушенной башни маяка.

Красный свет заполнял это место, изливаясь из знаков и символов самого большого и замысловатого круга, который я когда-либо видел, а я видел разные, в том числе сделанные из серебра, золота и драгоценных камней. Этот круг включал в себя все, виденное мной ранее, и еще там были гротескные фигурки, издающие звук звенящие вилки и трубные колокольчики; и свет, сфокусированный призмами и кристаллами и разложенный на множество цветов, вырисовывавший совершенные геометрические формы вокруг круга.

Внутри круга была Ива.

В свое время я видел множество извращений, но легче от этого не становится. Люди Ника использовали все классические приемы и добавили кое-что свое, чтобы сломить ее. Для начала они раздели Иву, что уже было жестоким при такой погоде. Они обрили ее налысо, оставив пару маленьких золотых кудряшек. Она плавала там в позе зародыша, медленно крутясь. Ее глаза были закрыты, а на лице застыло выражения ужаса и потерянности.

Снаружи они посадили на цепь несколько ужасных охотничьих чудищ, безволосых существ, не похожих ни на что в царстве животных, размером где-то между пантерой и волком. Существа выглядели голодными, и пристально смотрели на летающую закуску. Одно из них рыкнуло и прыгнуло на всю длину цепи, попытавшись откусить кусок уязвимой плоти девочки. Достать ее оно не смогло, но Ива содрогнулась и пискнула.

Пока она крутилась и вращалась — явный отголосок того, что она сделала с Магогом в Аквариуме, — я заметил множество маленьких царапин и синяков, свидетельство множества мелких жестокостей. Они должны были казаться просто кошмаром ребенку, который никогда не испытывал реальную собственную боль. Все это — боль, беспомощность, унижение, — все это должно было казаться Иве особенно ужасным, ведь для нее это было новостью. Если бы я сказал в отношении ребенка, что боль — это часть человеческой жизни, я бы был лицемером.

Некоторые вещи просто не должны случаться.

— Вот, видите? — сказал лорд динарианцев. — Живая и здоровая, как и договаривались.

Я глянул на Никодимуса, которого от взбучки отделяло каких-то десять секунд…

…и уловил в его глазах нечто, похожее на удовлетворение, и это в одно мгновение охладило мой пыл.

Заключение Ивы было направлено не только на то, чтобы она впала в состояние, в котором можно было бы манипулировать ею.

Оно было направлено также на манипулирование мною. В конце концов, я ведь уже когда-то оказывался в подобной ситуации.

Для динарианцев было недостаточно просто заполучить Меч. Они бы все равно не смогли бы сломать Фиделаккиус, также как и Церковь не могла сломать или расплавить тридцать серебряных монет. Сила Меча была не только физической, и пока его носил человек чистый душой и сердцем, требовалось нечто большее, чем физическое воздействие, чтобы сломать его.

А вот если вручить Меч, к примеру, колдуну, о котором известно, что в прошлом он уже использовал его в корыстных целях, о ком известно, что он обладает дурным характером, о ком известно, что однажды он случайно потерял его, и который в гневе может сжечь пару зданий — это бы кардинально изменило ситуацию. Поставьте его в сложную ситуацию, дайте причину злиться, подкиньте ему могущественное магическое оружие — и от отчаяния он вполне может использовать его, несмотря на то, что будет исходить из не самых чистых побуждений. Ведь я пришел сюда с миром, движимый целью обменять Меч на жизнь ребенка. Если я возьму Меч и использую для нападения на Никодимуса и компанию, я, как меченосец, предам Фиделаккиус, Меч Судьбы.

В тот же момент Меч станет обычным мечом — предметом из стали и дерева. После этого Никодемус и его сумасшедшая семейка смогут уничтожить это оружие. То есть, для того, чтобы уничтожить Меч, им нужен был кто-то, способный совершить подобную ошибку, кто-то, способный сделать такой выбор, все равно, как носящий монету может принять решение выбросить ее, чтобы освободиться от Падшего. Им нужен был кто-то с правом на Меч, способный отказаться от этого права.

Однажды я уже совершил такую ошибку, когда Майкл вынужден был дать мне Амораккиус на время. Я использовал Меч Любви, чтобы спасти свою задницу из ситуации, в которую впутался сам и чуть не разрушил его. И разрушил бы, если бы не вмешательство моего брата, правда, я тогда еще не знал о нашем родстве. А Томас знал. Он присматривал за младшим братом еще тогда.

Не поймите меня превратно. Временами я бываю несколько туповат — особенно когда дело касается женщин. Но я не настолько глуп, чтобы повторить такую серьезную ошибку.

Но …

Никодимус ведь не знал, что однажды я уже совершил ее, не так ли?

О, меня он знал довольно хорошо. Он знал, как сильно он взбесил меня тем, что они сделали Иве — и он рассчитывал, что я среагирую согласно своей природе, и тем самым помогу ему разрушить Фиделаккиус.

Я затеял опасную игру, пойдя против такого старого противника, как Ник, но кто не играет, тот и не выигрывает — и мне нужно было еще немного времени, чтобы удостовериться, что оба наших приза здесь на месте, прежде чем начать действовать.

Поэтому я решил подыграть ему.

Я ударил о землю посохом в левой руке, правой ухватился за рукоять Меча и прорычал,

— Вытащи ее оттуда, Никодимус, сейчас же.

Они рассмеялись надо мной, все вместе, мягко и оскорбительно. Это звучало бы отрепетированно, если бы не было так слаженно. А так это выглядело, как будто они занимались этим годами, и у них очень естественно получилось.

— Гляньте на его лицо, — промурлыкала Тесса, хихикающая девочка-подросток, — Оно прямо красное.

Я стиснул челюсти так сильно, как мог. Мне не требовалось особого труда, чтобы притворяться злым, но я использовал все свое актерское искусство. Подавись, Сэр Йен.[81] Затем вытянул Меч на пару дюймов из ножен:

— Предупреждаю, — пригрозил я, оглядываясь по сторонам, — Отпустите девочку, а не то худо будет.

Мое актерское мастерство было на высоте. Позади раздался полный тревоги голос Майкла,

— Гарри, — сказал он, — подожди.

Не обращая внимания на Майкла, я продвинулся вперед еще на пару шагов, вытаскивая Меч. Фиделаккиус был классической катаной, с ножнами, выглядящими как старая трость. Пока он был у меня, я содержал клинок в чистоте и периодически смазывал его. Он вышел из ножен без звука, и холодно засиял в фиолетовом свете костра.

— Я принес Меч, — сказал я Никодимусу, с угрозой в голосе, — Видишь? Ты же этого хотел? В обмен на девочку?

Его глаза сузились, когда он смотрел на клинок, и я впервые заметил, что он тоже носил меч на бедре, как, кстати, и Тесса. Супер! Я сделал себе заметку не вступать с ними в бой на мечах. Я большой и быстрый, и могу дотянуться за полстраны, но когда дело доходит до серьезного боя на мечах, я просто мелкота по сравнению с настоящим фехтовальщиком, таким, как Майкл, например, а Майкл считает себя слабым оппонентом Никодимусу.

— Колдун, а почему ты, собственно, думаешь, что он будет совершать эту сделку? — спросила Тесса сладким голоском. — Теперь, когда ты здесь, Меч здесь, монеты здесь?

— Может, ты и не заметила, сука, — прорычал я, — но Меч здесь. И два других тоже здесь. Может, вы подумаете дважды, прежде чем начинать драку?

Шипастый Намшиель издал квакающий смех.

— Ты думаешь, что мы шестеро испугаемся двух Рыцарей?

— Я думаю, что вас здесь пять с половинкой, придурок, — ответил я, делая еще один шаг вперед. Отсюда я мог видеть больше внутренностей башни: — И чтоб вы знали, против вас три Рыцаря.

Никодимус улыбнулся, обнажив зубы.

— И чтобы Майкл и Саня знали, Дрезден, динарианцев тут семеро, а не шестеро. В конце концов ты все-таки привел их сюда.

— Гарри! — вновь закричал Майкл.

— Заткнись! — рявкнул я на Никодимуса, продвигаясь вперед еще на пару шажков. Почти.

Магог хрюкнул и пододвинулся на ярд ближе ко мне, царапая землю своими когтями и угрожающе тряся головой.

Я взялся за Меч и оскалил зубы.

— О, хочешь попробовать, Модзилла? — дразня его, я сделал еще два шага вперед. — Подойди и получи; я тебе покажу, что случилось с Конгом.

Есть! У подножия башни, лежал окровавленный, избитый, полузамерзший, но живой человек. Он поднял голову, когда я показался, и я встретился взглядом с джентльменом Джонни Маркони.

Они привязали его веревкой к скале, что, учитывая погоду в последние несколько дней, было актом милосердия — потому что железная цепь убила бы его. Половина его лица опухла, но оба глаза были целы. На одной стороне лица было много крови. Вообще то…

Черт. У него была оторвана верхняя половина левого уха. Хотя не совсем. Но надорвана. Кулак правой руки был покрыт кровавой коркой. Марконе ободрал его обо что-то перед тем, как был связан. Он дрался с ними.

Я прекратил нести чушь и стал быстро отступать к Майклу и Сане.

Магог замер с комично наклоненной головой и озадаченным выражением на морде.

Никодимус, сидевший на троне, почувствовал, что план, задуманный им и вроде бы шедший, как надо, начал разваливаться.

— Майкл! — крикнул я, швырнув Фиделаккиус за спину.

— Убейте их! — закричал Никодемус, его голос разнесся по всей вершине холма, — Убейте их всех!

Тесса издала звук, совершенно похожий на крик оргазма, и сквозь ее кожу пробились щетинки красно-черного хитина, её тело быстро принимало форму богомола. Дейдра зашипела и выгнула спину в тон своей матери, ее волосы превратились в стальные лезвия, а кожа потемнела. Розанна взвыла, и в ее руках запылал огонь, точнее Адское Пламя, а Колючий Намшиель поднял руку, и между его пальцев запрыгали искорки зеленоватых молний.

Магог просто взревел и бросился вперед, и вместе с ним с ревом, полным голода и ярости, дюжина лысых бестий появились из теней вокруг нас и тоже бросились к нам, с полным презрением к своим жизням. И, как будто вышеперечисленного было мало, полдюжины ярко-красных точек, отметок лазерных целеуказателей спрятавшихся стрелков, появились в тумане.

М-да. Суперский план, Гарри.

Они были как раз там, где я и думал.

Глава 43

Я не стал оглядываться, чтобы проследить, что там с мечом. Я сунул руку за отворот плаща и вытащил обрез. Потом отпустил посох, поднял ружье обеими руками, отвернул лицо, и крикнул «Берегись, огонь!» за секунду до того, как спустил курок.

Когда-то давно я видел, что Кинкейд использовал шары «Дыхание Дракона» против вампиров Красной Коллегии в Ригли Филд. Это было дьявольски внушительно, наблюдать вылетающие из дробовика снопы пламени сорок футов длиной. С тех пор я провел некоторые исследования относительно всяких штучек, которыми можно выстрелить из дробовика, и оказалось, что здесь куча интересного материала. Просто удивительно, нет, в самом деле, какой творческий потенциал вложен в проектирование различных специализированных боеприпасов, доступных сегодня на рынке.

Мой личный фаворит — шар, известный как Файрбол.

Он разбрызгивает перегретые частицы металла — крошечные, крошечные кусочки металла, разогретые выше трех тысяч градусов. Они распространяются огромным конусом огня и освещают все на расстоянии больше чем двести пятьдесят футов, ярче и горячее, чем любой фейерверк. В лесоводствах их применяют, чтобы пустить встречный огонь, а спецподразделения используют их для отвлечения внимания противника.

Я выпустил два файрбола одновременно, прямо в воздух, и на мгновение все вокруг стало залито светом, столь же ярким, как в летний полдень.

Даже отвернувшись от вспышки, с закрытыми глазами я ощутил, как свет ворвался сквозь веки ярко-розовым цветом. Я услышал стрельбу со стороны дома, и еще от группы деревьев слева, но независимо от того, где размещались никодимусовы бандиты, сейчас они были ослеплены вспышкой, и их вечернему видению нужно будет время, чтобы придти в себя.

Это была половина пользы от применения файрболов в темноте. Мы выиграли чуть-чуть времени для действий, не больше, чем несколько секунд, — но несколько секунд совсем не пустяк, если использовать их, как следует.

Я опустил дробовик, схватил посох, и кинулся вперед, крича, как сумасшедший.

Майкл и Саня наступали мне на пятки. Майкл держал Амораккиус в правой руке и Фиделаккиус в левой, и пока он бежал, оба лезвия внезапно засияли несильным мерцающим серебряным светом. Одно из тех животных, что скрывались за башней, хотя и ослепленное вспышкой, выпрыгнуло вперед по команде Никодимуса, но злая фортуна нанесла его прямо на Майкла. Рыцарь Креста ударил справа и слева каждым мечом. Послышались звуки нанесенных ударов, крик боли животного, и Майкл протопал дальше, только слегка замедлив свой широкий шаг, оставив еще дергающееся тело животного на земле за собой.

Потом воздух задрожал от боевого рева Магога, и я бросил пристальный взгляд вокруг, чтобы найти огромного динарианца, который обращался именно ко мне. Я уже мерялся силами с Магогом и знал, что я смогу остановить его, если нужно. Но также я знал, что это потребует больших усилий и оставит меня уязвимым для его компаньонов, так что вместо того, чтобы пытаться остановить его, я призвал свою волю, и когда обезьяноподобное существо выпрыгнуло мне навстречу, качнул свой посох круговым движением, как клюшку для гольфа, и крикнул, «Forzare!»

Невидимая сила моей воли крутнулась, добавилась к импульсу броска Магога и оторвала его от земли. Магог с ревом пролетел над нашими головами и рухнул на крутой, скалистый склон, по которому мы только что поднялись. Рев животного преобразовался в дикие слова на каком-то по-древнему звучащем языке, прерываясь криками ярости и воплями боли, пока огромный динарианец катился вниз по каменному промерзшему склону. Он казался скорее рассерженным, чем травмированным, и я знал, что вывел его из игры всего лишь на несколько моментов.

Хотелось бы надеяться, что этого будет достаточно.

Дейдра спрыгнула с насыпи камней, используя для передвижения руки, ноги и лезвия волос попеременно, она была похожа на какого-то огромного причудливого паука — и тут Саня поднял свой Калашников и начал стрелять в нее. Он тоже не пользовался автоматическим огнем «пали и молись». Русский притормозил и быстро сделал несколько выстрелов. Первый ударил в скалу в дюйме слева от Дейдры, второй попал ей в бедро, а третий поднял облако искр от стальных лезвий ее волос совсем рядом с черепом. Она издала удивленный вопль боли и страха, и стремительно удрала боком в тень, как плотва убегает вглубь, когда до нее добирается солнечный свет.

По нам начали стрелять с двух сторон, пули были все еще слепые и случайные, но от этого не менее смертельные. Пули — дьявольские штучки, летящие рядом. Они не выглядят драматично. Они гудят, как большие жуки в деревне жарким, душным летним днем. Они даже почти не пугают, пока действительно не попадут в цель, и тогда станет ясно, каковы они. Это отчасти удобно, правда-правда, то время, проходящее между моментом, когда чувства говорят тебе, что это смерть беспорядочно щелкает вокруг на расстоянии в несколько футов, и моментом, когда ум осознает, что передвигаться в таких условиях — ужасная идея. Это время, когда можно что-то сделать прежде, чем ты испугаешься настолько, чтобы только найти укрытие и отсидеться там.

— Идем, идем! — призвал я, перезаряжая. Наш единственный шанс состоял в том, чтобы продолжать двигаться вперед, отпугивая по пути Никодимуса и компанию, и войти в единственное убежище на вершине.

— Убейте их! — взревел Никодимус разъяренным голосом, и вверху прошумел ветер. Он, должно быть, поднялся к небу, летя на своей тени, как на огромных крыльях летучей мыши.

Множество животных бросилось к Майклу, и оба Меча заработали снова, нанося удары, серебряный свет от их лезвий стал ярче. Саня издал боевой крик, и еще больше света затопило вершину, моя тень передо мной стала темнее, поскольку Эспераккиус вступил в бой, и множество звериных криков боли сотрясло воздух.

Прямо передо мной Шипастый Намшиэль выл в расстройстве и очевидном ужасе на каком-то языке, которого я не знал, и тут я увидел, что и Тесса и адская девушка Розанна исчезли. Намшиэль протягивал руки в направлении дальней стороны каменного трона, и кричал с отчаянием в голосе, «Вернитесь!»

Потом он повернулся ко мне, услышав мои шаги, хрустящие по влажному снегу. Он все еще держал корону зеленой молнии в своей колючей руке, и когда его глаза сосредоточились на мне, он обнажил свои зубы в гримасе горькой ненависти и швырнул в меня потрескивающий изумрудный электрический шар.

Мой защитный браслет был уже готов, и было достаточно ужаса и гнева, чтобы обеспечить мою обороноспособность. Я наклонил сферу под углом и дал шару безопасно отскочить в небо.

— Щенок, — прорычал Намшиэль, и на кончиках его пальцев снова собрались светло-зеленые искры власти. Он сделал странный маленький жест, щелкнул пальцами, и внезапно пять крошечных нитей зеленого света понеслись ко мне по пяти отдельным, спиральным траекториям.

Я снова подготовил свой щит, чтобы отбить новое нападение — и сообразил в последнюю секунду, что каждая отдельная нить энергии, летящая в меня, имеет немного разную длину волны спектра волшебной энергии, и разные частоты, поэтому мой щит не может сразу приспособиться, чтобы прикрыть меня. Не все в одно и то же время, и на том спасибо. Я отбил три из них, почти поймал четвертую, но она скользнула возле меня, и даже близко не дотянулся до пятой.

Что-то, ощущаемое, как холодная, сальная фортепьянная струна, обернулось вокруг моего горла, и я почувствовал, что не могу дышать.

— Несносная, наглая мелкая обезьяна, — зашипел Намшиэль, — играющая с огнями создания. Связывать с ними свою душу, как будто ты один из нас. Как ты осмелился сделать такое? Как ты смел применить огонь души против меня! Да я лично наблюдал, как твой жалкий вид был слеплен из навоза.

Если б он не придушил меня почти до смерти, я мог бы возразить что-то, или хотя бы прервать этот страдающий манией величия монолог. Мне только было жаль, что я не понимал, о чем, черт возьми, он говорит. Конечно, я хорошенько наподдал ему той серебряной рукой, но воспринимал он это как-то чертовски близко к сердцу.

Я потерял нить того, о чем думал. Моя голова кружилась. Горло было перехвачено. Шипастый Намшиэль еще о чем-то разглагольствовал. И тут Амораккиус сверкнул серебряным огнем, голова Шипастого Намшиэля отскочила от его плеч, дважды перекувыркнулась, и упала в снег.

Внезапно я смог глубоко вздохнуть, и мир снова начал налаживаться.

Майкл вышел вперед, бросил один взгляд на тело Намшиэля, и отрубил кисть его правой руки. Потом он поднял ее и бросил в мешочек, висящий на поясе с ножнами. Тем временем, Саня подхватил свою винтовку и поднял меня на ноги.

— Идем, — я задыхался, с трудом выталкивая слова через свое полусдавленное горло. Я поднялся на ноги и замахал рукой, показывая Сане, что нужно двигаться вперед. — На маяк. Скорее.

Саня перевел взгляд с меня на башню, быстро вложил свой Меч в ножны и снова поднял винтовку. Большой русский взбежал к башне с Калашниковым у плеча, и точными выстрелами начал всаживать пули в головы животных, что были прикованы цепями к стенам внутри, чтобы мучить Иву, которая все еще плавала связанная в пределах большого круга.

Я последовал за Саней так быстро, как только мог, пропуская хрипящее дыхание через мое больное горло. К тому времени, когда Майкл и я вошли в убежище, место, прикрытое кольцом камней башни, стрельба со всех сторон стала точнее, поскольку вечернее видение наших врагов вернулось. Крошечный удобный момент, который создала вспышка файрболов, закончился.

— Откуда ты знал? — спросил Майкл, тяжело дыша. — Откуда ты знал, что они сломаются, если атаковать их?

— Нельзя прожить две тысячи лет, занимаясь такими делами, и не приобрести рефлексов хищника, — ответил я. — А любые хищники в мире одинаково реагируют на громкий шум, яркие вспышки, и шумные неожиданные нападения. Они сматываются. Не могут реально постоять за себя. Привычка, приобретенная за пару тысячелетий, их сломала.

Саня спокойно выстрелил еще в одно животное.

Я пожал плечами.

— Никодимус и компания думали, что они знают, как пойдут дела, и когда дела пошли не так, как они ожидали, они занервничали. Поэтому Никелевые головы смылись. — Я наморщил губы. — Конечно, они собираются вернуться через минуту. И будут очень расстроены. Эй, там, Марконе!

— Дрезден, — сказал Марконе таким тоном, будто мы встретили друг друга у кафе. Он казался немного усталым, но спокойным. Все это, вероятно, может служить показателем того, насколько храбр преступный лорд. — Ты можешь помочь ребенку?

Черт возьми. Это — вещь, за которую я больше всего ненавижу Марконе. Время от времени он говорит или делает что-то, что мешает отмаркировать его «подонок, преступник» и аккуратно зарегистрировать его раз и навсегда где-нибудь в дальнем ящике. Я впился взглядом в него. Он возвратил взгляд, слабо, понимающе улыбаясь. Я пробормотал нечто и повернулся, чтобы изучить искусно сделанный круг, в то время как Саня приканчивал последних животных.

— Я никогда не видел ничего подобного, — сказал Майкл тихо, рассматривая круг.

Я не стал возражать. Даже для профессионала этот круг был внушителен. Здесь было множество люминесцентных, пылающих линий и водоворотов, а это всегда выглядит фантастически, особенно ночью. Золото, серебро и драгоценные камни тоже впечатления не портили. Свет и музыка, издаваемые колокольчиками и кристаллами, добавляли удивительное и немного жуткое обрамление ко всему этому, особенно учитывая искусство гротеска, которое базировалось на волшебной науке о символах.

— Это — работа высшего класса, — сказал я тихо. — Нужно столетие, а может, и два, прежде чем я смогу приблизиться к этому уровню работы. Это тонко. Одна единственная неточность, и все это пошло бы насмарку. Это сильно. Когда это соединяли, если б любой из нескольких дюжин потоков силы промахнулся хотя бы на момент, все это могло выйти из-под контроля и рвануть так, что вершину этого склона просто бы сдуло. Нужен был чертов гений, чтобы соединить все это, Майкл.

Я поднял свой посох.

— К счастью, — сказал я, и двумя руками нанес удар по ближайшей грани тонкого, хрупкого кристалла. Она разлетелась с приятной легкостью, и свет вокруг большего круга начал дрожать и рассеиваться. — Достаточно обезьяны с большой дубинкой, чтобы сломать его.

И я начал пробиваться в круг, орудуя моим посохом. Это было здорово. Бог знает, сколько времени эти гады разрушали тщательную работу чьих-то жизней, когда они отнимали у людей жилье, любимых, и сами жизни. И было ужасно приятно принести небольшую чашу Шивы в их жизнь, просто для разнообразия. Я разрушил кристаллы, которые согнули свет в клетку, чтобы держать Архив в заключении. Я погнул и смял точно настроенные разветвления, которые сосредотачивали звук в цепи. Я сокрушил картину неволи и заключения, что ограничивала саму идею свободы, и оттуда я продолжал ломать прутья из слоновой кости, покрытые рунами, сокрушать драгоценные камни с нанесенными на них символами, сминать в бессмысленные комки золотые пластины с написанными на них символами заключения.

Я не помню, в какой момент я начал кричать от ярости. Настолько поражало меня, что эти люди взяли магию, силы жизни и созидания, силы, означавшие создание и защиту, изучение и сохранение, и они согнули и скрутили все это в богохульство и непотребство. Они использовали это, чтобы заключать в тюрьму и пытать, мучить и калечить в попытке поработить и разрушить. Хуже того, они использовали магию против Архива, против гаранта самого знания непосредственно — и еще хуже того, против ребенка.

Я не останавливался, пока не разрушил их дорогую, сложную, изящную пыточную камеру, пока я не смог протащить свой посох через последний, гладкий золотой круг в самой внутренней точке этого построения, разбивая последнюю оставшуюся структуру колдовства.

Энергии тюрьмы, высвободились с грубым завыванием, уплывая прямо вверх в воздух колонной неистового фиолетового света. Казалось, на мгновение я разглядел крутящиеся в нем лица, но тут свет исчез, и Ива безвольно упала на холодную землю, просто голая маленькая девочка, в синяках, царапинах и полубессознательная от холода.

Майкл уже был рядом, снимая плащ. Я завернул в него Иву. Она издала хныкающие протестующие звуки, но на самом деле она не сознавала, что происходит. Я поднял ее и держал на руках, укрывая ее собственным плащом, насколько мог.

Потом я огляделся и увидел, что Марконе смотрит на меня. Саня освободил его и дал криминальному лорду свой плащ. Марконе, ссутулившись, стоял под мокрым снегом в белом плаще, держа в руках один из химических согревающих пакетов. Он был только немного выше среднего роста и среднего телосложения, так что санин плащ укрывал его, как одеяло.

— С ней все будет в порядке? — спросил Марконе.

— Будет, — сказал я решительно, — будет, черт возьми.

— Вниз! — рявкнул Саня.

Во внутреннюю часть маяка начали залетать пули, они дико грохотали внутри. Все пригнулись. Я удостоверился, что прикрываю Иву своим телом и плащом от выстрелов. Саня высунулся на секунду, сделал несколько выстрелов, и быстро вернулся под прикрытие. Стрельба с внешней стороны становилась сильнее.

— Они поднимают подкрепление с низа холма, — сообщил Саня. — И более тяжелое оружие тоже.

Марконе оглядел невыразительный интерьер разрушенного маяка.

— Если у них есть гранаты, то операция по спасению довольно быстро закончится.

Саня высунулся, сделал еще пару выстрелов и вернулся прежде, чем ответный огонь начал клевать камень, где он только что был. Он что-то тихо пробормотал и сменил магазины на своей винтовке.

Тут вражеский огонь внезапно прекратился. Секунд двадцать или тридцать на вершине стояла тишина. Потом до нас донесся гневный голос Никодимуса.

— Дрезден!

— Что? — откликнулся я.

— Я намерен дать вам один шанс пережить это. Отдайте мне девочку. Отдайте монеты. Отдайте меч. Сделайте это, и я позволю вам уйти живыми.

— Ха! — сказал я. Надеюсь, что мой голос звучал увереннее, чем я себя чувствовал. — А может, я просто сам возьму и уйду.

— Уйдете в Небывальщину оттуда, где вы находитесь? — спросил Никодимус. — Лучше сразу попросите вашего русского пристрелить вас всех. Я знаю, что живет на той стороне.

Учитывая, что они выбрали это местоположение для большего круга именно потому, что здесь был сильный источник темной энергии, вполне можно было предположить, что это место соединялось с некоторыми неприятными областями Небывальщины. Так что, по всей вероятности, Никодимус не врал.

— Откуда мне знать, что ты не убьешь меня, как только получишь, что хочешь? — откликнулся я.

— Гарри! — зашипел Майкл.

Я утихомирил его.

— Мы оба знаем, чего стоит мое слово, — сухо сказал Никодимус. — В самом деле, Дрезден. Если мы не доверяем друг другу, зачем вообще разговаривать?

Хе. Чтобы протянуть время и дождаться второй половины того, что нам должна, как предполагалось, обеспечить та пара файрболов.

Та пара двухсотпятидесятифутовых огней ненадолго ослепила наших врагов, это верно.

Но она сделала кое-что еще.

Марконе на мгновение наклонил голову в сторону, а затем пробормотал,

— Кто-нибудь еще слышит эти звуки?..

— А, — сказал я и взмахнул кулаком в воздухе. — Ах-ха-ха-ха! Вы когда-либо слышали в своей жизни что-нибудь столь же великолепное и торжественное?

Глубокий звон валторн присоединился к струнным, отзываясь эхом по вершине.

— Что это? — пробормотал Саня.

— Это, — крикнул я, — Вагнер, детка!

Никогда не говорите, что Та, Кто Выбирает Убитых,[82] не сможет придти.

Мисс Гард вела переоборудованный Хью от восточной стороны острова, летя в четверти дюйма от верхушек деревьев, в звуках «Полета Валькирий» из громкоговорителей, установленных на нижней стороне вертолета. Ветер, дождь со снегом, и все такое, но тем не менее она безупречно долетела в ночное время, используя в качестве ориентира два файрбола, выпущенных вверх, их было очень далеко видно на фоне черного, как смоль, озера. Хью повернулся бортом к подъему на гору, музыка ревела так громко, что стряхивала снег с верхушек дерева. Боковая дверь вертолета была открыта, и откровенный мистер Хендрикс занимался пулеметом с вращающимися стволами, закрепленным на палубе вертолета, что, конечно, полностью незаконно.

Но в таком случае я считаю, что это — главное преимущество работы с преступниками. Они просто не заботятся о таких вещах.

Стволы завертелись, и язык пламени вырвался с конца оружия. Снег и земля взлетели в воздух в длинной траншее перед ним. Я отважился на быстрый взгляд и увидел мужчин в темной униформе, прыгающих в укрытие, в то время как опустошительный вихрь вращался взад и вперед поперек вершины, и превращал насыпь камней в мелкий щебень.

— Это за нами! — сказал я. — Пошли!

Саня шел впереди, посылая более или менее случайные выстрелы в любого, кто еще не лежал на земле, чтобы избежать огня от оружия на вертолете. Некоторые из солдат Никодимуса были более сумасшедшими, чем другие. Некоторые из них вскакивали и пытались погнаться за нами. Но тот пулемет был разработан, чтобы стрелять по самолетам. Что оставалось от человеческих тел, вряд ли можно было опознать.

Здесь не было места для приземления, но когда вертолет завис над нами, с другой его стороны нам сбросили трос, который управлялся лебедкой. Я смотрел вверх, и видел, как Люччио орудует лебедкой, ее лицо было бледно, а глаза взволнованно блестели. Благодаря ей Гард знала, где искать сигнал, — я дал Анастасии немного своих волос, чтобы использовать их в колдовстве прослеживания, и она следовала за мной с тех пор, как я уехал, чтобы встретиться для обмена с Розанной.

Трос с ремнями безопасности на конце спустился.

— Марконе, — крикнул я сквозь шум моторов и пулемета, который, надо сказать, все это время что-то подчеркнуто излагал. — Вы первый. Такой был договор.

Он покачал головой и указал пальцем на Иву.

Я рыкнул и уложил девочку ему на руки, а потом начал застегивать на нем ремни безопасности. Через пару секунд он вместе с полубессознательной Ивой на руках был полностью упакован. Я дал Люччио знак — большие пальцы вверх — и Марконе с Ивой пошли, изящно проносясь на тросе к вертолету, обернутые в белые плащи с алыми крестами на них, резко выделяясь в зимнем свете. Люччио помогла втянуть их, и секунду спустя пустой ремень безопасности снизился снова.

— Саня! — сказал я.

Русский передал мне Калашников, проскользнул в ремни безопасности и поднялся на борт. Снова пустой ремень безопасности прибыл вниз — но теперь с низа холма время от времени стали раздаваться выстрелы из оружия посеръезней. Его можно было б подавить огнем нашего пулемета, но Гард не могла держать здесь вертолет долгое время.

— Гарри! — сказал Майкл, предлагая мне ремень безопасности.

Я собирался взять его, но случайно глянул вверх и увидел, что Гард смотрит вниз на нас через пузырь плексигласа вокруг пилота, смотрит на Майкла с абсолютно страшным выражением, которое я уже видел на ее лице однажды, и мое сердце заколотилось в ужасе.

Последний раз она так выглядела, когда я стоял в переулке у книжной лавки Бока в Чикаго, и некромант по имени Собиратель Трупов с вампиром по кличке Ли Хань собирались убить меня. Несколько минут спустя Гард сказала Марконе, что она видела мою судьбу, что судьба моя была умереть на том самом месте. Единственная причина, что я пережил этот момент, заключалась в том, что вмешался Марконе.[83]

Но даже если я никогда не видел бы такого ее лица прежде, я думаю, что когда Валькирия, парящая над полем битвы, внезапно возвращается к реальности, заинтересованная конкретным воином, это нехорошо.

А я дал кузнечику обещание. И если дело настолько дрянь, что кого-то зароют в землю, то пусть это будет не отец Молли.

— Сначала ты, — сказал я.

Он начал спорить.

Я толкнул ремни безопасности ему прямо на грудь.

— Черт возьми, Майкл!

Он поморщился, покачал головой, а затем вложил Амораккиус в ножны. Все еще держа Фиделаккиус в руке, он закрепил ремни. Я дал Люччио знак на подъем, и Майкл начал подниматься. Гард слабо хмурилась, и часть моей кричащей напряженности начала ослабляться.

Тесса и Розанна вынырнули из завесы, которая была так же хороша, как те, что делала Молли, и не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, кто проделал львиную долю работы над большим кругом, в котором содержали Архив. У меня было полсекунды, чтобы отреагировать, но я запутался в ремне саниного оружия, которое он вручил мне, чтобы я мог защититься в случае, если внезапно подвергнусь нападению. Спасибо, Саня.

Тесса (у нее сейчас было прелестное человеческое лицо, а глаза сияли безумным весельем) когтями богомола вцепилась мне в волосы, и я, по крайней мере, сумел загородиться винтовкой прежде, чем она оторвала мне голову. Но вместо того, чтобы разбить оружие, как я ожидал, она вырвала его из моей руки, так легко, как можно вырвать леденец у ребенка, и далеко от меня отскочила.

Потом она подмигнула мне, послала воздушный поцелуй, и открыла огонь в Майкла из Калашникова на полном автомате на расстоянии не больше десяти футов.

Мой друг не закричал, когда пули попали в него. Он только дернулся один раз в брызгах алого и обмяк.

Фиделаккиус выскользнул из его пальцев и упал на землю.

Искры полетели от Хью, когда пули попали в него, и взрыв дымного пламени появился от вентиля на одной стороне его фюзеляжа. Он резко опустился на одну сторону, и в течение секунды я думал, что он сейчас перевернется и упадет, — но он выправился, пьяно шатаясь, и все еще таща неподвижное тело моего друга на тросе, как крючок с наживкой на конце лески, исчез в темноте.

Глава 44

В то время, пока какая-то часть меня наблюдала все это происшествие, остальная часть просто кричала в нерассуждающем гневе, в муке, в отрицании.

Я был почти уверен, что догадался, кто забрал мой жезл. Я был почти уверен, что знал, почему это было сделано. Я даже думал, что, глядя с определенной точки зрения, это, наверное, была не полностью глупая идея.

Но теперь меня это абсолютно не заботило.

У меня не было с собой жезла, и я не был уверен, что моей сырой власти, независимо от того насколько я разъярен, будет достаточно, чтобы причинить Тессе боль, пробить обороноспособность, которую ей дает Падший. Я никогда не мог достигнуть нужной точности без помощи жезла.

Но прямо сейчас меня это тоже совершенно не беспокоило.

Я сосредоточил свою ярость, сосредоточил мой гнев, сосредоточил мою ненависть, мое неприятие свершившегося, и мою боль. Я выбросил все во всей вселенной очень далеко, кроме мысли об окровавленном теле моего друга, висящем на конце троса, и о пятне в два дюйма шириной в центре груди Тессы.

Потом я глубоко вдохнул, держа руку над головой, и проревел через свое сорванное горло, настолько громко, что почувствовал, что там что-то порвалось,

— Fuego, pyrofuego! — Я нанес удар двумя пальцами правой руки вперед, одновременно развязывая мою ярость и мою волю. — Гори!

Поток сине-белого огня, настолько плотного, что он был почти твердым объектом, стеганул через расстояние от меня до Тессы, и врезался в нее, как огромное копье.

Динарианка-богомол откинула назад свое симпатичное лицо и закричала в муке, когда копье огня пробило ее насквозь, выплавив широкое отверстие, которое горело и еще расширялось. Она падала, воя и дергаясь, сожженная огнем, намного более смертельным и более разрушительным, чем любой, какой я когда-либо вызывал прежде, с жезлом или без него.

Я ощутил, как что-то перемещается ко мне, и откатился в сторону как раз в тот момент, когда одно из раздвоенных копыт Розанны хлестнуло через воздух там, где мое бедро было моментом раньше. Если бы она попала, то достала бы до кости. Я двинул посохом ей в лицо, вынуждая ее отпрыгнуть, сопровождая удар волей и криком, «Forzare!» Это был не лучший мой кинетический удар, но это был удар, достаточно тяжелый, она пролетела дюжину футов по воздуху и упала на землю.

Я подхватил Фиделаккиус с земли. И когда мои пальцы сомкнулись на рукояти оружия, я понял несколько пунктов холодной логики, как будто их объяснил мне спокойный, рациональный, мудрый старик, которого совершенно не волновал мой гнев.

Во-первых, я понял, что остался один на неотмеченном на карте острове в середине озера Мичиган, в компании с сумасшедшими и падшими ангелами.

Во-вторых, что у меня все еще были монеты и Меч, и Никодимусу они все также были нужны.

В-третьих, что теперь, когда я нанес динарианцам реальный урон, они точно были выведены из себя.

В-четвертых…

Земля задрожала, как будто под тяжелыми шагами.

В-четвертых, с тех пор, как я сбил с толку попытку Лета отследить меня через булавку в форме дубового листа, Самый Старший Брат Граффов, по всей вероятности, ждал, когда я использую боевую огненную магию, — то самое волшебство, которое я переплел с властью Летней Леди два года назад в Арктис Тор. Это была самая вероятная причина, почему Мэб (наиболее вероятный подозреваемый, кто мог бы влезть мне в голову) забрала мой жезл и мои воспоминания о том, как использовать боевую огненную магию — чтобы обезопасить меня от нечаянного раскрытия моего положения каждый раз, когда я влезаю в драку.

И теперь, когда я это все-таки сделал, Самый Старший Графф должен был, вероятно, меня посетить.

И пятое, и последнее, я понял, что у меня нет никакого способа выбраться с этого чертового и до дрожи знакомого острова, — если я не смогу пробраться к докам, и сесть в лодку.

Я все еще горел потребностью нанести ответный удар тварям, которые причинили боль моему другу, но суть вопроса была в том, что я не мог нанести им ответный удар и выжить, а если они прикончат меня, то получат оружие, чтобы продолжать войну, а Майкл потратил свою жизнь, чтобы эту войну закончить.

Надо было бежать — другого выбора не было. Рассуждая реалистично, спасение даже не выглядело вероятным, просто это был мой единственный шанс.

Поэтому я задвинул Меч назад в ножны, сориентировался по захудалому небольшому городу, где мы высадились на берегу, и побежал. Быстро.

В самом деле, я не так силен, как по-настоящему большие парни, Майкл и Саня. Я не умею драться на мечах так, как Никодимус или Широ. У меня еще нет такого опыта в волшебстве и искусных ноу-хау, как у действительно опытных колдунов и волшебников, которые бродили вокруг в течение многих столетий, как Привратник или Шипастый Намшиэль.

Но я сделаю любого из этих парней в состязании по бегу. Гарантирую. Я бегаю — и не для того, чтобы быть худым и выглядеть хорошо. Я бегаю для того, чтобы можно было убежать, когда кто-то преследует меня, чтобы убить. И если иметь такие длинные ноги, как у меня, быть таким же худым и тренированным, тогда можно в самом деле хорошо передвигаться. Я несся через лес, как олень, придерживаясь пути, по которому мы шли раньше. Снег помогал не потерять тропу, и хотя через пару часов это все обледенеет, сейчас было совсем не скользко.

Я извлекал выгоду из хаоса, вызванного прибытием Гард. Я мог слышать все виды беспорядка, поскольку люди в лесу кричали и пытались выяснить, что делается, заставить помогать раненым, и следовать тому, что, видимо, находилось в противоречии с порядком, благодаря отверстиям, которые проделал в их цепи команд Хендрикс со своим пулеметом. Радио щелкали, и голоса гудели по ним, функционируя ненадежно, поскольку находились в области, богатой сконцентрированной волшебной энергией.

Факт, что большинству мужчин удалили языки, вероятно, ничему не помогал. Нику следовало бы попросить моего совета и прочитать тот список злого повелителя.[84] Серьезно.

Кто-то в нескольких ярдах справа от меня кричал мне что-то. Получалась полная белиберда. Я ответил ему таким же бессловесным мусором, притворяясь, что у меня тоже нет языка, и добавил грубый жест к тираде. Я не знаю, получилось у меня очень загадочно, или это шокировало его, но в любом случае, он ошеломленно заткнулся. На этом наше общение закончилось, и я отправился дальше.

Когда я достиг руин небольшого города и его главной улицы вдоль береговой линии, я думал, что уже оторвался.

А затем услышал рев Магога, спускающегося с холма вслед за мной, очень быстро спускающегося, раза в два быстрее меня. Такое чертово преимущество имеют демонические типы. Даже при том, что они не тренируются и не практикуются, они все-таки могут двигаться быстрее, чем те, кто посвятил этому занятию жизнь, кто в самом деле потел и напрягался, развивая свои способности буксировать задницу. Сволочи.

Казалось ясным, что Магог преследовал меня, или, по крайней мере, что он направлялся к доку и лодке, чтобы исключить для меня любой шанс спасения с острова. У меня было мало времени, чтобы привередничать, выбирая способы, как избежать встречи с ним, и я нырнул в длинную, темную пещеру здания, которое выглядело, как будто здесь когда-то был консервный завод.

Крыша провалилась в нескольких местах, и снег покрывал около трети пола, обеспечивая нечто, похожее на свет. В большинстве своем стены все еще стояли, но насчет пола у меня были очень серьезные сомнения. Здесь было много мест, где можно сломать ногу, провалившись на гнилых досках. Я старался двигаться вдоль стен и надеялся на лучшее.

На этот раз вражеские трудовые ресурсы сработали мне на пользу. Если бы Никодимус привел сюда только своих товарищей динарианцев, то вокруг на снегу острова были бы только следы раздвоенных копыт, и гигантских богомолов, и обезьян, и такого прочего. Но он притащил сюда множество пехотинцев, и в результате всюду были человеческие следы. Так что мои среди них особо не выделялись. Таким образом, все, что мне нужно было сделать, это войти в здание, исчезнуть из поля зрения, и оставаться там, пока Магог не пройдет мимо.

Едва я присел и начал изображать мышь, как древнее, полусгнившее дерево старого консервного завода задрожало подо мной, я ощутил вибрацию подошвами ног. Потом еще раз, и еще, ритмично, как медленные шаги.

Они сопровождались звуком движения Магога, такое тяжелое, кожистое шарканье по снегу, сопровождаемое равномерным сопением, как кузнечные меха. Затем я услышал, как Магог внезапно остановился в снегу и удивленно фыркнул, а потом издал громкий вызывающий рев.

И голос, очень глубокий, звучный голос, сказал,

— Уйдите отсюда, существо. Моя ссора не с Вами.

Магог с завыванием ответил что-то на языке, которого я не понимал.

— Примите это, как есть, Старший, — сказал сильный голос, мягко и с уважением, — у меня тоже есть обязанность, от которой я не могу отклониться. Этой ночью мы не должны иметь разногласий. Отбудьте с миром, Старший, с Вашим вьючным животным.

Магог снова зарычал на том же иностранном языке.

Глубокий голос стал жестче.

— Я не ищу ссоры с Вами, Падший. Я прошу Вас, не принимайте миролюбивое намерение за слабость. Я не боюсь Вас. Прочь, или я Вас повергну.

Обезьяноподобный динарианец взвыл. Я услышал, как его когти шкрябнули, разрывая землю, и крупное тело помчалось вперед к источнику глубокого голоса.

Магогу, казалось, не хватило слов, чтобы дать достойный ответ.

Я не мог видеть то, что затем случилось. Была вспышка золотого и зеленого света, как солнечный свет, отраженный от новой весенней травы, и детонация в воздухе, звук, который был не то раскатом грома, не то взрывом огня. Это было даже не очень громко, но я ощутил это всей поверхностью моего тела так же, как и барабанными перепонками.

Стена консервного завода рухнула внутрь, и Магог — точнее, то, что осталось от Магога, — влетел внутрь. Он рухнул на пол приблизительно в двадцати футах от меня. Огромные куски отсутствовали спереди гориллоподобного тела, включая его бедра и большую часть передней половины его туловища. Но это не была рана. Отсутствующие куски были как бы нарисованы нежным желто-зеленым жаром, который, казалось, запечатал кровь. Пока я таращился, Магог вздрогнул один раз, а затем обмяк. Крошечные ростки зелени в течение нескольких секунд распространились по трупу, развернулись листья, а затем в изобилии красок расцвели полевые цветы.

Покрытие цветущих растений, казалось, пожирало тело гориллы и проявлялось смертное тело, что было под ним, — мускулистый молодой человек, все еще скромно покрытый завесой цветов. Он был совсем мертв, его глаза были безжизненны и пусты, и цветы росли в отверстии, где было его сердце. На нем был кожаный воротник с висящей небольшой резиновой рамкой, вроде собачьей бирки, в которой чернел знак динария. Он был совсем мальчишка, едва ли старше Молли.

Снаружи раздался глубокий, звучный вздох. Потом тяжелый удар, от которого задрожала земля. И еще один.

Он приближался.

Мое сердце подпрыгнуло прямо мне в зубы. Конечно, я понятия не имел, кто был там, но все признаки кричали, что это был один из Сидхе. Они все использовали архаичные обороты речи — или, возможно, было более справедливо сказать, что они только так и разговаривали. Так или иначе, все указывало на то, что это был Самый Старший Брат Граффов, прибывший, чтобы рассчитаться с чемпионом Зимы в этом деле, и способ, которым он только что поверг одного из динарианцев, как будто тот был нахальным эльфом, не предвещал для меня ничего хорошего.

Я попятился назад, поскольку тот ужасный звук раздался снова, и половица под моей ногой сомнительно заскрипела.

Тут у меня возникла идея. Каждый следующий еще больше, и так далее. Если Самый Старший Графф был еще больше, чем последний, то возможно я мог бы использовать хрупкий настил против него, чтобы выиграть какое-то время, достаточное, чтобы добраться до лодки и отчалить от острова. Открытая вода была другим фантастическим нейтрализатором огромного несоответствия размеров. Установка реальных целей всегда была моим ключом к успеху. Я не мог выиграть борьбу с этим существом. Я только должен был прожить достаточно долго, чтобы убежать.

Я рискнул, выбрал самую твердо-выглядящую половицу, которую мог увидеть, и двинулся через комнату к дальней стороне здания, той, что ближе к воде, а потом повернулся, чтобы стоять лицом к отверстию в стене, через которое тело Магога влетело сюда.

Бум. Бум. Бум.

Я подготовил свою волю и вытащил защитный браслет, на случай, если он понадобится. Я поднял свой посох и направил его туда, где, как я думал, окажется голова Самого Старшего Граффа, когда он войдет, чтобы он сразу понял, что я серьезен.

Бум. Бум. Бум.

Я прицелился посохом немного выше.

Бум. Бум.

Пот просачивался сквозь мои брови.

Бум. Бум.

Сколько еще этот парень будет идти?

Бум. Бум.

Это уже становится смешным.

Бум. Бум.

И Самый Старший Графф появился в проломе.

Он был пять футов высотой. Максимум пять и два дюйма.

Он носил одежду с капюшоном, откинутым так, что я мог ясно видеть его завитые, как у барана, рожки, разные козлиные особенности, длинную белую бороду, желтые глаза со зрачками в форме песочных часов.

В правой руке у него был деревянный посох, покрытый рунами, который выглядел почти как мой собственный.

Он сделал хромающий шаг вперед, опираясь на свой посох, и когда он опускал его на землю, посох замерцал зеленым светом, который прошел через землю и выплеснулся наружу звуковой волной. Бум.

Половицы заскрипели под ним, он осторожно остановился и спокойно встал передо мной, положив обе руки на посох. Его одежда была опоясана старым куском простой веревки. Через пояс было перекинуто три мантии, — фиолетовые, изношенные и полинялые от времени.

Это были мантии, которые носят члены Старшего Совета, лидеры Белого Совета Волшебников. То есть, вообще говоря, самые старые и самые сильные волшебники на планете.

И Самый Старший Брат Граффов, очевидно, убил троих из них в поединках.

— Да, — сказал я, — сегодня точно не мой день.

Графф обратился ко мне торжественно.

— Приветствую тебя, молодой волшебник. — У него был глубокий, звучный голос, слишком огромный и богатый для тела, из которого он исходил. — Вы, конечно, знаете, почему я приехал.

— Чтобы убить меня, по всей вероятности, — сказал я.

— Да, — сказал графф. — По приказу моей Королевы и в защиту чести Лета.

— Почему? — спросил я его. — Почему Лето хотело, чтобы динарианцы захватили Марконе? Почему Лето хотело, чтобы они контролировали Архив?

Графф смотрел на меня довольно долго, и когда он заговорил, я мог поклясться, что его голос был задумчивым. Возможно, даже обеспокоенным.

— Не мое это дело, знать такие вещи — или спрашивать.

— Граффы — чемпионы Лета в этом вопросе, не так ли? — потребовал я. — Если не Вы, тогда кто?

— А что насчет Вас, волшебник? — возразил графф. — Вы спросили, почему злая Королева Зимы пожелала, чтобы Вы препятствовали захвату Марконе слугами самой темной тени? Почему она, кто воплощает разрушение и смерть, желала защитить и сохранить Архив?

— Ну, фактически я спросил, — сказал я.

— И какой ответ Вы получили?

— Графф, — сказал я, — я обычно не в силах понять, почему смертные женщины делают то, что они делают. Нужен куда более мудрый человек, чем я, чтобы понять, что на уме у женщины-фэйри.

Мгновение Самый Старший Графф безучастно смотрел на меня. Потом он откинул назад свою голову и издал звук… хорошо, больше всего это походило на ослиный крик. И-и-а-а. И-и-а-а. И-и-а-а.

Он смеялся.

Я тоже засмеялся. Просто не мог удержаться. Впечатлений сегодняшнего дня было слишком много, и смех ощущался просто отлично. Я смеялся, пока у меня живот не заболел, и когда графф увидел, что я смеюсь, он расхохотался еще сильнее — еще больше похоже на осла — и это заставило меня сильнее расхохотаться в свою очередь.

Это были две или три хорошие минуты до того, как мы успокоились.

— У нас рассказывают детям истории о Ваших парнях, Вы знаете? — сказал я.

— До сих пор? — удивился он.

Я кивнул.

— Истории о маленьких умных козлятах, которые водили за нос больших жадных троллей до тех пор, пока не пришли их большие, более сильные братья и поставили троллей на место.

Графф поворчал. А потом сказал,

— А у нас рассказывают о Вас, молодой волшебник.

Я заморгал.

— Что, мм?

— Нам также нравятся истории о… — Его глаза, казалось, мгновение искали слово в памяти прежде, чем он улыбнулся, довольный. Выражение выглядело приятно ненасильственным на его лице, — неудачниках…

Я фыркнул.

— Хорошо. Я думаю, что это будет еще одна.

Улыбка граффа исчезла.

— Я не люблю бросаться, как тролль.

— Так измените эту роль, — сказал я.

Графф покачал головой.

— Я не могу этого сделать. Я служу Лету. Я служу своей Королеве.

— Но дело сделано, — сказал я. — Марконе уже свободен. И Ива тоже.

— Но Вы все еще здесь, в области конфликта, — мягко сказал графф. — Как и я. И таким образом вопрос не закрыт. И таким образом я должен выполнить свои обязательства, к моему большому сожалению, волшебник. Лично я просто восхищаюсь Вами.

Я наклонил голову и твердо посмотрел на него.

— Вы говорите, что Вы служите Лету и Королеве. В таком порядке?

Граф тоже наклонил голову, в его глазах отобразился вопрос.

Я повозился в своем кармане и достал другую вещь, которую я захватил в моей квартире — небольшую серебряную булавку в форме дубового листа, которую Мистер гонял на всем протяжении Маленького Чикаго. Я полагал, что они прекратили использовать ее для преследования, когда как следует устали от Мистера.

Глаза граффа расширились.

— Сбивающая с толку магия, которую Вы наложили на наше колдовство прослеживания, была очень эффективна. Я хотел спросить Вас, как это было сделано.

— Секрет фирмы, — сказал я. — Но Вы знаете, что это не просто булавка.

— В самом деле, — сказал он. — Вы были пожалованы Эсквайром Лета, и Вам даровано Благо, но… — он покачал своей головой. — Благо — это важный вопрос, но не в данном случае. Вы не можете просить, чтобы я уступил Вам в конфликте между обоими Дворами.

— Я не буду, — сказал я. — Но давайте проясним это дело. Как только мы оба уйдем с этого острова, вопрос будет закрыт?

— Если Вы снова окажетесь в безопасности в Чикаго, да, будет закрыт.

— Тогда я взываю к Лету, что надо уважать его поручительство ко мне, и вернуть то, что оно задолжало мне, когда я нападал на сердце Зимы от своего лица.

Уши граффа встали торчком, он слушал меня.

— Да?

— Я хочу, — сказал я, — получить пончик. Настоящий, подлинный, чикагский пончик. Не какой-то гламурный пончик. Правдашний. Недавно сделанный.

Тут снова показались зубы граффа, это он улыбнулся.

— Конечно, — сказал я, — Вы могли бы отказать мне в благе, которое я законно заработал в крови и огне, и убить меня вместо этого, таким образом Лето изменило бы своему слову долга и никогда не смогло бы это компенсировать. Но я не думаю, что было бы очень хорошо для Лета и его чести. А Вы?

— В самом деле, волшебник, — сказал графф. — Действительно, это не было бы хорошо. — Он наклонил свою голову ко мне. — А в вашем пончике должно быть повидло?

— Нет, но, пожалуйста, пусть вместо этого он будет обрызган белой сахарной глазурью, — сказал я торжественно.

— Понадобится время, чтобы найти такую выпечку, — серьезно сказал графф.

Я склонил к нему свою голову.

— Я полагаю, к чести чемпионов Лета, что он прибудет вовремя.

Он склонил свою голову в ответ.

— Поймите, молодой волшебник, я не смогу помочь Вам далее.

— Вы отстаиваете принцип, этого уже достаточно, — сказал я сухо. — Поверьте мне. Я знаю, как это.

Золотые глаза Самого Старшего Граффа заблестели. Потом он поднял посох и бесшумно ударил им по половице. Опять возникла вспышка зеленого света и волна нежного грома — и он просто исчез.

Так же, как и серебряный дубовый лист. Он пропал из моих пальцев, его больше не было. Надо отдать фэйри должное; они могут провести исчезновение, как никто другой.

Возможно, мне следовало взять несколько уроков. Это, наверное, помогло бы мне выйти из этого беспорядка живым.

Я осторожно пробрался назад по скрипящему полу к телу молодого человека. Он выглядел смягченным в смерти, мирным. Что бы ни сделал ему Самый Старший Графф, это было безболезненно, во всяком случае, у меня было такое впечатление. Это походило на те вещи, которые делают старые фэйри. Я наклонился и одетой в перчатку левой рукой схватил штучку, содержащую почерневший динарий Магога. Я резко дернул ее, отделяя от воротника, и осторожно сунул в карман, не касаясь кожей. Я, кажется, стал несколько равнодушен при обработке этих монет, но трудно пугаться столько раз подряд, особенно учитывая обстоятельства. Риск еще раз подставить под удар мою бессмертную душу некоему жестокому присутствию казался довольно умеренной опасностью, по сравнению с тем, что все еще подкрадывалось в ночи за стенами старого здания.

Разговор с одним из… Я глубоко вздохнул и бесшумно выбрался на улицу. Я все еще слышал крики дальше по склону. Я услышал звук двигателя лодки на дальней стороне острова. Должно быть, здесь были и другие суда, пришвартованные где-то вдоль берега.

Хорошо, я знаю только об одном, и оно уже близко. Я выскользнул из консервного завода и, спеша, спустился по улице так быстро и бесшумно, как только мог.

Внизу, у основания грубой каменной лестницы все еще плавала лодка, привязанная к сломанному остатку старой деревянной колонны. Я подавил желание издать возглас, и спустился вниз по промерзшим камням так быстро, как только мог, не ломая себе шею. Вода была злобно холодной, но я почти не чувствовал этого — что, пожалуй, было не особо хорошо. Когда действие закончится, за это придется заплатить чертовски сильной болью. Но по сравнению с теми проблемами, что я недавно имел, эта была радостью.

Я добрался до лодки, забросил в нее посох и вскарабкался на борт. Я услышал крик на склоне и замер. Прожектор пробежался взад-вперед по деревьям, и удалился в другом направлении. Меня не заметили. Я усмехнулся, как дурак, и дополз до места водителя. Как только я начну двигаться, я привлеку общее внимание, но мне нужно просто двигаться на запад так быстро, как только смогу, пока не достигну земли. Вся западная береговая линия поблизости очень плотно заселена, и я без проблем найду место, где будет достаточно народа, чтобы избежать дальнейшей назойливости.

Я упал на место водителя и потянулся к ключу зажигания.

А его не было.

Я огляделся вокруг. Розанна оставила ключ в зажигании. Я определенно помнил, что она сделала именно так.

Тени, колеблясь, отодвинулись от пассажирского места напротив места водителя, раскрывая Никодимуса. Он спокойно сидел в своей черной шелковой рубашке и темных брюках, с серой петлей, которую он носил, как галстук, вокруг горла, с обнаженным мечом на коленях, левым локтем опершись на левое колено. В кончиках пальцев левой руки он держал брелок, с которого свисал ключ зажигания лодки.

— Добрый вечер, Дрезден, — сказал он. — Это ищешь?

Глава 45

Дождь со снегом превратился в большие, влажные снежинки. Лодка мягко качалась на неспокойных водах озера. Вода хлопала о борта и булькала, огибая корпус. По сторонам и переду лодки начал формироваться лед. Я знаю, что есть слова для всех частей лодки, такие, как нос и планшир, но у меня это как-то не запоминается.

— Безмолвный Гарри Дрезден, — сказал Никодимус. — Предполагаю, такое случается не каждый день.

Я смотрел на него.

— Если ты сам не догадался, — сказал Никодимус, — это — эндшпиль, Дрезден. — Пальцы его правой руки погладили рукоятку его меча. — Ты можешь догадаться, что дальше, или я должен тебе это объяснить?

— Ты хочешь монеты, меч, девочку, деньги, и ключи от Монте-Карло, — сказал я. — Или ты выстрелишь в меня и уложишь здесь.

— Что-то в этом духе, — сказал он. — Монеты, Дрезден.

Я залез в карман плаща и …

— Что за черт, — сказал я.

Мешочка от Королевской Короны не было.

Я проверил другие карманы, осторожно, чтоб не коснуться монеты, которую я взял у Магога, и осторожно, чтобы не показать ее присутствие Никодимусу. Ничего.

— Их нет.

— Дрезден, даже не пробуй такое жалкое вранье.

— Их нет! — сказал я ему с жаром, ни капли не притворяясь. Одиннадцать монет. Одиннадцать чертовых проклятых монет. Последнее, что я о них точно помнил, это как я звенел ими для Никодимуса.

Мгновение он разглядывал меня, затем его глаза задвигались, и он начал бормотать что-то одним дыханием. Шепоты послышались от теней вокруг него. Я не узнавал язык, но я действительно узнавал интонации. Я задался вопросом, то ли это клятвы на ангельском языке, то ли слова, произнесенные задом наперед или что-то еще. Doog! Teews doog!

Меч Никодимуса рванулся стремительно, как трепещущий язык змеи и остановился отдохнуть у самого моего горла. Я не вздрогнул; это случилось слишком быстро. Я просто дышал и держался очень, очень тихо.

— Эти метки, — пробормотал он. — Душащее колдовство от Шипастого Намшиэля. — Его глаза прочертили линию от последней очевидной метки на моей шее вниз к карману плаща, в котором был мешочек с монетами.

— А! Удушение было отвлечением. Так или иначе, он выпотрошил твой карман прежде, чем его самого убили. Он проделывал такую штуку с Сент-… кем-то там, в Глазго в тринадцатом веке.

Ну, я думаю, нет ничего такого в том, чтобы попасться на старую уловку. Но это означает, что Намшиэль сотрудничал с кем-то еще, — кем-то, кто, должно быть, бродил рядом, чтобы забрать монеты после того, как тот вытащил их из моего кармана, и в общем беспорядке быстренько смотаться.

— Тесса и Розанна, — сказал я спокойно. — Они вернули свою коллекцию головорезов. Они выбрали правильный момент, чтобы разрушить ещё и твой план.

— Лживые суки, — пробормотал Никодимус. — Одна из них — наша собственная Иуда; я уверен в этом.

Я поднял брови.

— Что?

— Именно поэтому я доверил им, скажем так, незабываемые аспекты инициирования Архива к нашему миру, — сказал Никодимус. — Я предполагаю, что теперь, когда ребенок свободен, у нее будут некоторые довольно неприятные ассоциации с этими двумя.

— Зачем ты мне это говоришь?

Он пожал плечом.

— Ирония судьбы в том, Дрезден, что я только с тобой могу поговорить об этом специфическом аспекте семейного бизнеса. Ты — единственный, в ком я могу быть уверен, что он не перешел к этой новой силе — Черному Совету, как ты его называешь.

— Что это ты так уверен во мне? — спросил я его.

— Пожалуйста. Не знаю больше никого, столь же беспокойного и не испорченного ничем, кроме своего собственного ослиного упрямства. — Никодимус покачал головой, не отводя от меня взгляда. — И еще. Мое время здесь не было потрачено впустую. Рыцари унесли монету Намшиэля, так что Тесса потеряла своего учителя колдовства. Я слышал, как какое-то время назад оборвался рев Магога, как раз перед тем, как ты вышел из того же самого здания, таким образом самый сильный хулиган Тессы тоже оказался вне игры на какое-то время, а? — Никодимус радостно улыбнулся мне. — Возможно, его ошейник находится в одном из твоих карманов. И у меня есть Фиделаккиус. Даже одно из этих Трех — прибыль, достаточная для одной операции, пусть я действительно потерял шанс получить контроль над Архивом.

— Почему ты думаешь, — спросил я, — что у тебя есть Фиделаккиус?

— Я сказал тебе, — сказал Никодимус. — Это — эндшпиль. Больше никаких игр. — Манера и интонация его голоса изменились, и хотя он все еще говорил в мою сторону, было ясно, что он говорит уже не со мной. — Тень, будь так любезна, отключи Дрездена. Мы поговорим с ним позже, в более тихом месте.

Он говорил с тенью Ласкиэли.

Черт, монополия на высокомерие была вовсе не у волшебников.

И не у Рыцарей Креста.

Я застыл на месте с полуоткрытым ртом. Потом упал на бок, вытянувшись с прямой спиной напротив руля лодки. И я совсем не двигался, никаких, даже маленьких подергиваний.

Никодимус вздохнул и покачал своей головой.

— Дрезден, я в самом деле сожалею, что пришлось так сделать, но время дорого. Нужно действовать, и твои таланты могут оказаться полезными. Ты увидишь. Как только мы убрали некоторых из этих полных благих намерений идиотов с нашего пути… — он дотянулся до Фиделаккиуса.

И я ударил его кулаком в шею.

Потом я ухватил петлю и затянул ее. Я вцепился в нее, затягивая ее все туже. Петля, остаток от веревки Иуды, сделала Никодимуса более или менее неуязвимым ото всего, что могло бы ему повредить — ото всего, но не от себя. Никодимус носил эту штуку в течение многих столетий. Видимо, я был единственным, кто понял, как причинить ему боль. Я был единственным, кто действительно напугал его.

Мгновение он испуганно смотрел мне в глаза.

— Тень Ласкиэли, — сказал я ему, — здесь больше не живет. У Падших нет никакой власти надо мной. И у тебя тоже.

Я дернул петлю, затягивая ее сильнее.

Никодимус закричал бы, если бы мог. Он бесполезно бился, пытаясь дотянуться до своего меча. Я пинком выкинул меч за пределы досягаемости. Он пытался вцепиться мне в глаза, но я отклонил голову и держал ее на расстоянии, а его движения были скорее испуганы, чем практичны. Его тень поднялась на волне темноты и ярости, — но когда она опускалась вниз, чтобы схватить меня, белый свет засиял из прорезей в деревянных ножнах святого меча на моей спине, и тень, издав шипящий, жесткий крик, отдернулась далеко от света.

Я не Рыцарь, но меч сделал для меня то, что он всегда делал для них — он выровнял поле, снимая все сверхъестественные атрибуты и оставляя только борьбу ума против ума, и воли против воли, одного человека против другого. Никодимус и я боролись за меч и наши жизни.

Он дико пинал меня в раненую ногу, и даже через блоки, которые Лэш научила меня ставить, я почувствовал боль. У меня был отличный упор в его шею, так что в ответ я двинул своим лбом по носу Никодимуса. Он сломался с по-настоящему радующим хрустом. Он наносил удары в мои короткие ребра, и он знал, как повредить их.

К несчастью для него я знал, как терпеть боль. Я знал, как терпеть боль с лучшими из них. Я мог выдержать чертовски больше боли, чем этот неудачник мог нанести за то время, которое он имел в запасе, чтобы подавить меня, и я знал это. Я знал это. Я усилил свою хватку, древняя веревка и я держались.

Я получил множество ударов по телу, пока его лицо покраснело. Он нанес мне ужасный пинок в колено, когда его лицо стало фиолетовым. Я закричал от боли, когда фиолетовый стал переходить в черный — и он отключился, его тело ослабло, а затем стало полностью мягким.

Множество людей расслабляется, когда это случается, когда их противник теряет сознание. Но это могла быть уловка.

Но даже если и нет, я не собирался его отпускать.

Я не Рыцарь.

Фактически, я нажал еще сильнее.

Я не уверен, сколько времени я держал его. Возможно, секунд тридцать. Возможно, полторы минуты. Но тут я увидел вспышку яростного зеленого света и, посмотрев вверх, увидел, что Дейдра бежит вниз по склону ко мне, опираясь на волосы, две руки и одну ногу, на второй ее ноге была повязка. С ней было двадцать или тридцать безъязыких солдат, и ее глаза пылали зеленой яростью, как пара прожекторов. Она смотрела на меня, шипела как разъяренная бездомная кошка, и кричала, «Отец!»

Дерьмо.

Я схватил Никодимуса за рубашку и перекинул его через борт, в черные воды озера. Он упал с тихим всплеском, его темная одежда сделала его почти невидимым сразу же после того, как он погрузился в воду.

Я отчаянно рассматривал пол лодки. Вот он, ключ. Я выкопал его и запихнул в гнездо.

— Не стреляйте! — кричала Дейдра. — Вы можете попасть в отца! — Она подпрыгнула в воздух, все свои извивающиеся волосы сложила в единственный, похожий на акулий, хвост и нырнула, войдя в воду с небольшим всплеском.

Я повернул ключ. Двигатель старой лодки закашлял и захрипел.

— Давай, — выдохнул я. — Давай.

Если я не заставлю эту лодку двигаться прежде, чем Дейдра найдет своего папу, игра будет закончена. Она прикажет, чтобы ее солдаты открыли огонь. Я должен буду поднять щит, чтобы остановить пули, и как только я это сделаю, ненадежный двигатель, можно быть уверенным, никогда не запустится. Я застряну, и дальше уже будет вопрос времени, когда сочетание усталости, усиливающейся боли, числа нападающих и гневной дочери подомнет меня.

Дейдра вынырнула, бросила взгляд вокруг, чтобы сориентироваться, и снова ушла в темноту.

Лодка завелась и задергалась, как пьяная.

— Бу-я! — рявкнул я.

И тут же вспомнил, что не отвязал лодку.

Я неловко дотянулся до носа и развязал веревку, все время помня об оружии, направленном на меня. Лодка освободилась. Я оттолкнулся шестом, и она начала вяло поворачиваться. Я прохромал назад к рулю, провернул его, и дал немного газа. Лодка вздрогнула, заревела и начала собирать скорость.

Дейдра возникла в двадцати футах передо мной, неся своего отца. Даже не успев оглядеться, она закричала,

— Убейте его, стреляйте в него, стреляйте в него!

Я с удовольствием направил лодку прямо на нее. Что-то тяжело ударилось о корпус. Я надеялся сработать, как газонокосилка, но, судя по звукам, как от пропеллеров, это не получилось.

Тем временем от берега по мне начали стрелять, и они не были ослеплены ярким светом, не торопились и не пугались. Осколки полетели от лодки. Я прокричал слова проклятия и присел вниз. Пули били в мой плащ. Несколько секунд дистанция была достаточно маленькая, по крайней мере, для военного оружия, которое они использовали, в то время как плащ предназначался все-таки для обычного, он остановил выстрелы, но было это совсем не забавно. За следующие несколько секунд в мою спину попало с полдюжины выстрелов.

И холодная вода хлынула мне на ноги.

И полминуты спустя уже дошла до лодыжек.

Двойное дерьмо.

Двигатель начал издавать странные шумы. Моя спина запротестовала, когда я повернулся, чтобы посмотреть. Было чертовски темно вокруг на озере, поскольку я все дальше и дальше отходил от берега, но исчезающие очертания острова затемнялись большим количеством черного дыма, выходящего из двигателя лодки.

Блокировка боли закончилась. Я был сильно измотан. Вода на дне лодки уже доходила до основания моих икр, и …

И три прожектора направились на меня со стороны острова.

Они выслали лодки в погоню.

— Это просто несправедливо, — пробормотал я себе. Я перевел двигатель на всю мощность, но по тому, как он грохотал, было понятно, что это не более, чем формальность. Это не могло продлиться долго, и скорость снижалась.

Я знал, что, если я погружусь в воду, у меня для жизни останется приблизительно четыре или пять минут, учитывая температуру. Я также знал, что надо обойти каменные рифы вокруг острова, те самые, для прохода через которые Розанне нужен был сигнальный огонь.

У меня ничего для этого не было, но я продолжал движение.

Внезапно мне пришла в голову мысль: Боб-череп все сокрушался, что он хочет настоящее пиратское приключение. Я начал тихонько петь что-то пиратское.

Потом был ужасный шум, и лодка остановилась. Руль сильно ударил меня в грудь, а затем я пришел в себя на месте водителя.

Вода начала прибывать очень быстро.

— Эй, на палубе! — позвал я нечленораздельно. — Риф!

Я удостоверился, что монета и меч все еще со мной. Потом схватил свой посох и вынул амулет, висящий у меня на шее. Огни погони приближались. Скоро они будут совсем рядом.

Старая лодка буквально ломалась вокруг меня, ее нос чуть левее центра был разрушен толстым каменным шипом, на который я наехал. Старый каменный горный хребет, который выступал из вод озера, находился в пределах нескольких футов от меня. Это было место, где можно было сделать что-то, кроме того, чтобы немедленно погрузиться в холодную воду и впасть в гипотермию.

Да, это была твердая скала, где можно встать и сконцентрировать силу. Вода озера, конечно, смоет часть ее — но не столько, сколько бы смыла вода, касающаяся меня, — так что я все еще буду в состоянии сделать что-то, чтобы защититься.

И прежде, чем лодка смогла опрокинуться и свалить меня в воду, я решительно стиснул зубы и выпрыгнул.

Мое тело немедленно сообщило мне, что я принял безумное решение.

Вы понятия не имеете, что такое настоящий холод, пока не попадете в почти замерзающую воду.

Я кричал всю дорогу, выбирая места, куда можно поставить мои замороженные ноги, особенно осторожно следя за ногой, в которую меня пнул Никодимус. Потом я поднял амулет своей матери правой рукой и сосредоточился на нем, закачивая в него энергию аккуратно и неторопливо. Это получалось медленно, как все, что случается в усиливающемся холоде, но я смог призвать силу через камень под моими ногами, и вызвать серебряно-синий волшебный свет от амулета, все более и более яркий, легкий, он распространялся по воде буквальным сигналом, которые читался ясно, как день: «Я здесь!»

— T-T-Tомас, — бормотал я про себя, дрожа так сильно, что еле мог стоять. — Л-л-лучше б-бы т-т-тебе быть поближе.

Потому что люди Дейдры были совсем рядом.

Прожекторы немедленно ориентировались на меня, и лодки, нет, прорезиненные плоты, которые могли скользить прямо по рифам — подошли ко мне, подпрыгивая на волнах.

Я, в принципе, мог утопить один из плотов. Но это убило бы людей на нем. А это не были люди, сотрудничающие с демонами за свою собственную темную выгоду. Они были просто людьми, большинство которых было воспитано с детства, чтобы служить Никодимусу и компании, и они, вероятно, искренне думали, что они делают правильные вещи. Я мог убить кого-то вроде Никодимуса и спокойно спать дальше. Но я не был уверен, что я смогу жить в согласии с собой, если утоплю эти плоты в озере, обрекая мужчин в них на смерть. Магия не для этого.

Более того, убийство их не спасло бы меня. Даже если бы мне удалось утопить любой плот, отправив всех людей на них в воду, это не помешало бы мне замерзнуть до смерти и утонуть. Это только означало бы, что у меня была бы многочисленная компания.

Я не Рыцарь. Но это не значит, что я не думаю об этом.

Они начали стрелять приблизительно с расстояния в сто ярдов, и я поднял щит. Это было трудно в ледяных водах, но я поднял и держал его, мерцающую четверть купола серебряного света. Пули ударялись о купол и отскакивали от него, а по куполу разбегались небольшие концентрические кольца распространившейся энергии. Большинство же выстрелов даже близко не прошли. Стрельба с движущегося резинового плота на расстоянии в сто ярдов особой меткостью не отличается.

Они приближались, а я замерзал.

Я держал свет и щит.

Пожалуйста, брат. Не подведи меня.

Я совсем ничего не слышал, когда волна холодной воды двинула мне в лопатки и чуть не свалила, когда тяжелое чух-чух-чух двигателей «Водяного Жука» встряхнуло воду вокруг меня, и побитое жизнью старое судно моего брата опасно приблизилось к рифу. Я повернулся и увидел нависающий надо мной борт.

Мне нравилось издеваться над Томасом насчет Водяного Жука, дразнить, что он украл его из комнаты экспонатов «Челюстей». Но на самом деле я совсем не разбирался в лодках, и был тайно впечатлен, что он смог так беспечно пересечь озеро под парусом.

— Гарри! — позвала Мёрфи. Она быстро спускалась по обледеневшей палубе, постоянно поскальзываясь на обледенелых участках. Она схватила трос с ремнями безопасности, один конец его был закреплен за перила судна, и бросила другой конец ко мне. — Давай!

— Самое время выбираться с этого рифа, — недовольно заявил Томас с вершины рулевой рубки. Пока я пялился, он поднял свой тяжелый пистолет, прицелился и выстрелил. Темная фигура на одном из надвигающихся плотов издала крик и со всплеском упала в воду.

Я нахмурился на Томаса. Он даже не практиковался.

Потом я качнулся вперед и схватил трос, обертывая его вокруг своей правой руки. Это было в значительной степени все, на что у меня хватило энергии. Мёрфи начала втягивать меня, и закричала Томасу, чтобы он помог ей.

— Прикрой меня! — крикнул Томас.

Он спустился с рулевой рубки в пиратском стиле, просто спрыгнул, весь изящный и элегантный, несмотря на наклон судна, несмотря на лед и холод. Мёрфи расставила ноги, оперлась на перила и достала небольшой автомат, который был у нее на ремне за спиной, P-90, подарок Кинкейда. Она подняла его к плечу, глянула в прицел на надвигающийся плот, и начала спокойно посылать выстрелы, по одному или два за раз. Фам. Фамфам. Фам. Фамфам. Фам. Фам.

Один из плотов пошел ко дну. Возможно, она попала в того, кто управлял плотом и он ошибся. Возможно, их просто захлестнуло волной. Я не знаю. Но второй плот немедленно повернулся и начал подбирать свалившихся в воду. Мёрфи целилась в оставшийся плот.

Томас начал вытаскивать меня из воды за трос, обернутый вокруг моей руки, просто тащил меня руками, как будто я был ребенком, а не взрослым парнем, на сто фунтов более тяжелым, чем он сам. Ему не надо тренироваться.

Я устал настолько, что только позволял ему делать это. В результате у меня было достаточно запаса внимания, чтобы заметить, что когда мои ноги показались над водой, из черноты вынырнула Дейдра и схватила меня за лодыжки.

— Я убью тебя! — рычала она. — Убью за то, что ты ему сделал!

— Святое дерьмо! — заорал Томас.

— Это точно! — согласился я.

Большинство смертельных прядей ее волос толкались в каменный риф, удерживая ее, но некоторые, которые были свободны, дико хлестнули в сторону Томаса. Он нырнул в сторону с воплем, едва удерживая трос.

Я чувствовал, как она тащит меня за ноги. Я кричал и пинал ее, насколько мог, но мои ноги были такими оцепенелыми, что я мог только двигать ими, этого было мало, чтобы от нее избавиться. Все, что сейчас мог сделать Томас, это просто держаться за трос и не давать её прядям обрезать его.

— Кэррин! — крикнул он.

Мёрфи перекинула ноги через перила судна, ее ремень безопасности был закреплен тросом за перила. Потом она спрыгнула и повисла в воздухе рядом со мной.

Тогда она нацелила P-90 вниз на Дейдру и щелкнула переключателем на полный автомат.

Но прежде, чем она потянула спусковой механизм, Дейдра зашипела, и мерцающее лезвие метнулось и ударило Мёрфи в лицо. Та вскрикнула и отдернулась, и поскольку лезвие продолжалось, изгибаясь, как буква S, оно пропустило горло Мёрфи на расстоянии в ширину пальца и разрезало ремень, на котором держался P-90 на ее теле. Оружие упало в воду.

— Сука! — зарычала Мёрфи, кровь залила одну сторону ее лица. Она пыталась достать пистолет — а он был в плечевой кобуре, под ее снаряжением, под пальто. Все равно, что на луне.

— Мёрф! — позвал я, извернулся и толкнул конец Фиделаккиуса в пределы досягаемости ее руки.

Пальцы Мёрфи сомкнулись на рукоятке святого лезвия.

Она вытянула его из ножен, наверное, на дюйм.

Белый свет ослепил меня. Ослепил Дейдру. Ослепил Мёрфи. Ослепил Томаса. Ослепил всех.

— Нет! — закричала Дейдра, в ее голосе были отчаяние и ужас. — Нет, нет, нет!

Давление на мои лодыжки исчезло, и я услышал всплеск падения динарианки в воду.

Мёрфи выпустила рукоятку меча. Свет угас. Потребовалась, возможно, половина минуты прежде, чем я смог увидеть что-нибудь еще. Томас, конечно, пришел в себя быстрее, и к тому времени мы оба были уже на палубе Водяного Жука. Не было никакого свидетельства присутствия Дейдры где-либо, а две лодки, полные солдат, улепетывали с такой скоростью, с какой только могли.

У Мёрфи лилась кровь из пореза, идущего параллельно ее правой брови и уходящего в волосы, она смотрела в шоке на меня и на меч.

— Что, такую мать, это было?

Я засунул меч за плечо. Я чувствовал себя действительно уставшим. Все болело.

— Экспромт, — пробормотал я, — скажем так, это было предложение работы.

— Нам надо двигаться прежде, чем нас нанесет на риф, — пробормотал Томас. Он быстро вышел, полностью в пиратском стиле. Он хорошо смотрелся за этим делом. Конечно. Он даже не вспотел.

Какое-то время Мёрфи пристально смотрела на меч. Потом перевела взгляд на меня, и на ее окровавленном лице выразилось беспокойство.

— Иисусе, Гарри. — Она встала со стороны моей пострадавшей ноги и поддерживала меня, пока я хромал в каюту. — Двигайся. Надо тебя согреть.

— Ну так что? — спросил я ее, пока она мне помогала. — Как насчет этого? Я должен отдать этот меч кому-то, кому он нужен для дела.

Она усадила меня на одно из многоместных нераздельных сидений в каюте судна. Потом серьезно и быстро глянула на меч. Потом покачала головой и сказала спокойно:

— У меня уже есть работа.

Я слабо улыбнулся и закрыл глаза.

— Я знал, что ты ответишь именно так.

— Заткнись, Гарри.

— Хорошо, — сказал я.

И так и сделал. На несколько часов. Это было великолепно.

Глава 46

Я проснулся утром, накрытый двумя стегаными одеялами и кучей каких-то попон. Задняя скамья на Водяном Жуке раскладывалась в относительно удобную койку. Керосиновый обогреватель, на другой стороне каюты, был включен. Грел он не очень сильно, но достаточно, чтобы окна запотели.

Болело все тело. Отходняк после отключения боли был именно таким тяжелым, как я и предполагал. Я попытался успокоить себя тем, что по сравнению с остальным это было скорее развлечением, чем проблемой. Похоже, у меня не очень получилось. Я зарычал, выругался, и, наконец, набрался достаточно храбрости, чтобы встать и выбраться из-под одеял. Я пошел в ванную — хотя на лодке, я думаю, ее называют «гальюн» по какой-то дурацкой причине — и к тому времени, когда я, как зомби, выбрался оттуда, Томас уже ждал меня в каюте. Он засовывал сотовый в карман, вид его был очень серьезным.

— Гарри, — спросил он, — Как ты?

Я предложил ему отправиться в эротическое путешествие.

— Лучше, чем я ожидал, — сказал он, удивленно приподняв бровь.

Я хмыкнул и добавил:

— Спасибо.

Он хрюкнул. На том и закончили.

— Пошли. В машине тебя кофе ждет.

— Доверяю себя в твои руки, — сказал я.

— Отлично. В следующий раз я тебя в воде оставлю.

Я со стоном натянул свой плащ.

— Я уже почти желаю, чтоб ты так и сделал. Монета? Меч?

— Внизу, в безопасности. Тебе они нужны?

Я мотнул головой.

— Пусть пока там полежат.

Я пошел за ним к грузовику, хромая на поврежденное колено. По пути я понял, что кто-то, видимо еще вечером, слегка почистил меня и наложил новые повязки на ногу и на множество царапин и синяков, которые я даже не заметил. Одежда на мне тоже была чистой. Томас. Он ничего не сказал об этом, а я не спрашивал. Мы — братья.

Мы залезли в видавший виды хаммер, и я увидел бумажный стаканчик с кофе, лежащий рядом с коричневой бумажной коробкой. Я взял кофе, кинул сахара и сливок, размешал и начал пить. Затем заглянул в коробку. Пончик. Я ухватил его.

Томас начал заводить машину, но замер, увидев пончик.

— Эй, — удивился он, — это, к черту, откуда?

Я откусил еще раз. Пончик. В белой глазури. Еще теплый. С горячим кофе. Настоящий рай. Я загадочно взглянул на брата и снова откусил.

— Боже, — вздохнул он, заводя грузовик, — ты даже мелочи не хочешь объяснять, да?

— Это как наркотик, — сказал я с набитым ртом.

Я полностью сосредоточился на поглощении пончика, пока было время. Когда он закончился, и кофе тоже, я понял, почему так потакал себе. Похоже, это было единственное удовольствие, на которое я мог рассчитывать в ближайшее время.

Томас не сказал ничего о том, куда мы направлялись, или о том, как после прошлой ночи были дела у остальных.

Здание Строджера, новый госпиталь, заменивший комплекс Кук Каунти в качестве центра медицины Чикаго, стоял всего в нескольких метрах от старых зданий. Выглядел он как замок. Если закрыть глаза, то можно представить его стоящим, как какой-нибудь древний горный бастион, на защите граждан Чикаго от болезней и зла мира.

Если, конечно, у них достаточно большая страховка.

Закончив с кофе, я решил, что слишком пессимистично смотрю на вещи.

Мы с Томасом прошли к отделению интенсивной терапии. Он остановился в холле.

— Люччио согласовывает информацию, а я немного что знаю. Но там Молли внутри. Она тебе расскажет остальное.

— Что тебе известно? — спросил я.

— Майкл плох, — ответил он, — последнее, что я слышал, что он все еще на операции. Они там дожидаются результатов. Я думаю, что пули прошли снизу, и одна из них попала внутрь бронежилета. Рикошетила там, как пуля со смещенным центром внутри оловянной банки.

Я содрогнулся.

— Говорят, что в него попало только две или три пули, — продолжал Томас, — Но это чудо, что он вообще выжил. И они понятия не имеют, сможет ли он выздороветь. Саня особо не вдавался в подробности.

Я закрыл глаза.

— Слушай, — сказал Томас, — Мне тут не особо рады. Но если тебе нужно, я останусь.

Томас умалчивал об истинной причине. Моему брату было неуютно в больницах, и я был уверен, что знаю, почему: там было полно больных, раненых и просто стариков — т. е. тех животных, о которых инстинкты хищника говорили, что они самые слабые и поэтому самая простая добыча. Мой брат не любил напоминаний об этой стороне его личности. Он, возможно, ненавидел, что это происходит, но его инстинкты проявляли себя независимо от его желаний. Было бы пыткой держать его здесь.

— Не нужно, — сказал я. — Со мной все будет в порядке.

Он взглянул на меня исподлобья.

— Ладно, — сказал он через мгновение, — Мой номер ты знаешь. Звони; подброшу до дома.

— Спасибо.

На мгновение он положил руку на мою, затем повернулся, ссутулился, наклонил голову так, что волосы закрыли большую часть лица, и быстро пошел на выход.

Я прошел в отделение интенсивной терапии и отыскал зал ожиданий.

Молли сидела внутри вместе с Черити. Мать и дочь сидели рядом, держась за руки. Выглядели они напряженно и утомленно. На Черити были джинсы и одна из фланелевых рубашек Майкла. Ее волосы были собраны в хвост на затылке, и на ней совсем не было макияжа. Звонок из госпиталя вытащил ее из постели посреди ночи. Ее глаза смотрели вдаль, взгляд был отстраненным.

Ничего удивительного. Самый страшный кошмар ее жизни становился явью.

Они обернулись, когда я вошел, и выражения на их лицах были совершенно одинаковые: нейтральные, отстраненные, беспомощные.

— Гарри, — сказала Молли отсутствующим голосом.

— Привет, малыш, — ответил я.

Черити потребовалось время, чтобы обратить на меня внимание. Она посмотрела на стену, пару раз моргнула, и затем посмотрела на меня. Кивнула и промолчала.

— Я, ммм, — тихо пробормотал я.

Молли подняла руку, чтобы я перестал говорить. Я заткнулся.

— Так, — сказала она, — Дай мне собраться с мыслями. — Она закрыла глаза, нахмурилась, сосредотачиваясь и начала загибать пальцы с каждым предложением. — Люччио говорит, что Архив стабильна, но без сознания. Она дома у Мерфи и хочет поговорить с тобой. Мерфи просила передать, что с ее лицом все будет в порядке. Саня хочет поговорить с тобой наедине и как можно скорее, он в церкви Святой Марии.

Я махнул на все это рукой.

— Я займусь этим позже. Как твой отец?

— Тяжелая травма печени, — начала перечислять Черити невыразительным голосом, — Одна из почек повреждена, нужно удалять. Разрушено одно легкое. Позвоночник цел. Одно ребро раскололось на несколько частей. Таз сломан в двух местах. Повреждена нижняя челюсть. Субдуральная гематома. Повреждено одно глазное яблоко. Они еще не уверены — удастся ли спасти глаз. Говорят, поврежден мозг. Хотя они еще не уверены. — Она подняла глаза и снова начала смотреть вдаль, — Также повреждено сердце. Фрагментами сломанной кости. От ребра. — Она вздрогнула и закрыла глаза: — Его сердце. Повреждено его сердце.

Молли села рядом с матерью и обняла ее за плечи. Черити оперлась на нее, беззвучно плача.

Я не Рыцарь.

И не герой.

Герои держат свое слово.

— Молли, — сказал я тихо, — Прости.

Она посмотрела на меня и ее губы задрожали. Она тряхнула головой.

— О, Гарри.

— Я пойду, — сказал я.

Черити подняла голову и неожиданно сказала чистым и разборчивым голосом:

— Нет.

Молли удивленно посмотрела на мать.

Черити встала, ее лицо, сморщенное от напряжения, было мокрым от слез, ее глаза были полны усталостью и беспокойством. Она взглянула на меня и сказала:

— Родные ждут, Гарри. — Она расправила грудь, и неожиданная яростная гордость на короткий миг изгнала печаль из ее глаз, — Он бы ради тебя остался.

У меня перед глазами все как-то немного расплылось, и я сел в ближайшее кресло. Видимо, это было реакцией на напряжение последних дней.

— Да, — сказал я сдавленным голосом, — Он бы остался.

Я позвонил всем, кого назвала Молли, и сказал, что если они хотят меня видеть, им придется подождать, пока мы не узнаем, как Майкл. Все, кроме Мерфи, были недовольны. Я говорил, что они могут идти в ад, и вешал трубку.

Затем я сел рядом с Молли и Черити и стал ждать.

Ожидание в больнице — самое тягостное. Тот факт, что рано или поздно мы все через это проходим, не делает его менее тягостным. Там всегда прохладнее, чем нужно. Запахи острее и чище, чем следовало бы. Всегда тихо, так тихо, что можно услышать, как гудят лампы дневного света. Все, кто сидит там с вами, примерно в таком же состоянии, как и вы, что, конечно, не располагает к дружеской беседе.

И всегда на виду висят часы. Суперчасы. Всегда кажется, что они идут слишком медленно. Взгляни на них и увидишь, сколько сейчас времени. Посмотри на них снова через полтора часа и увидишь, что прошло всего лишь две минуты. В то же время они могут напомнить тебе о том, как коротка жизнь, дать понять, как мало времени осталось у того, кого ты любишь.

День тянулся медленно. Дважды к Черити приходил доктор, в первый раз, чтобы сказать, что пока ситуация остается критической, и что они еще работают. Второй визит был ближе к обеду, доктор предложил Черити сходить что-нибудь съесть, если она, конечно, в состоянии, и сказал, что что-то конкретное они смогут сказать только после следующей операции, это займет три или четыре часа.

Также он спросил, не знает ли Черити о том, давал ли Майкл согласие на донорство органов. Так, на всякий случай, сказал он. Они не могли найти его водительские права. Я видел, что Черити хотела сказать доктору, куда он может засунуть свой вопрос, и как далеко пойти, но вместо этого она сказала, что да, Майкл на это согласие давал. Доктор поблагодарил ее и ушел.

Я пошел в столовую с Черити и Молли, но есть я не хотел, и заставлять себя не стал. Кажется, в Черити говорил материнский инстинкт, который в отсутствие детей направлялся куда попало. Поэтому я сказал, что мне нужно размять ноги, что, впрочем, было правдой. Иногда, когда в голову лезет много всякого, простая прогулка помогает разобраться.

Так что я пошел вниз по коридору, без какой-либо цели, стараясь обходить оборудование, от которого могла зависеть чья-то жизнь.

Так я очутился в больничной часовне.

Она была обычной; тихо, приглушенные цвета и светильники, скамья с приделом посередине и подиум напротив нее — обычная обстановка для службы любой из вер. Возможно более приближенная к католической, но это было бы естественно. Священник иезуитов обычно проводил здесь службы.

Тут, что самое важное, — было тихо. Я, кряхтя, сел на скамью и закрыл глаза.

Множество вещей крутилось у меня в голове. Майкл с пулевыми ранениями. Копы, задающие вопросы по этому поводу. В зависимости от условий возвращения вертолета в Чикаго это все могло бы стать очень быстро запутанным. С другой стороны, учитывая степень причастности Маркони, эта проблема могла быть очень просто улажена. Он держал руку на пульсе такого количества членов мэрии Чикаго, что мог прекратить любое дело, если бы действительно захотел.

А вспоминая то, от чего его спасли, Маркони наверняка постарается достойно отплатить тем людям, кто вытащил его из лап смерти. Правда, меня раздражало именно то, что Маркони мог оказать довольно существенную помощь Майклу, несмотря на то, что помощь таки была нужна.

Но, прежде всего, Майкл должен выжить.

Я снова вернулся к началу.

Был бы он сейчас при смерти, если бы я не настоял на том, чтобы он одел бронежилет? Если бы я не пропустил его вперед к той веревке, лежал бы он сейчас при смерти на операционном столе? Был ли я настолько невежественным, чтобы полагать, основываясь на мимолетном взгляде в лицо Гард, что я не только знаю будущее, но и обладаю мудростью и правом определять, каким оно будет?

Возможно, на его месте должен был быть я. Все-таки у меня нет жены и детей, ждущих, когда я вернусь домой.

Я ждал, когда Черити закричит и швырнет в меня чем-нибудь. Возможно, я даже хотел, чтобы она так поступила. Наверно потому, что хотя я и понимал, что не мог предвидеть будущее и только пытался защитить своего друга, большая часть меня чувствовала, что я заслужил ярость Черити. Основным аргументом было, что я подставил ее мужа под пули — это ведь все равно, что убить его собственноручно.

За исключением того, что он еще был жив — и думать так было похоже на потерю надежды. Я не мог решиться на это.

Я взглянул на подиум, где кто-то мог бы стоять во время службы.

— Знаю, мы мало разговариваем, — громко сказал я пустой комнате, — и я не ищу, кому бы поплакаться в жилетку. Но я думаю, ты должен знать, что Майкл представляет тебя в лучшем виде. И если после всего, что он сделал, все вот так для него закончится, я в тебе разочаруюсь. Он заслуживает большего. И я думаю, ты должен убедиться, что он это получит. Если хочешь выставить счет мне — давай. Это не проблема.

Никто мне не ответил.

— И, пока мы еще не отошли от темы, — продолжил я, — Я думаю, что правила установленные тобой, полная лажа. Ты не участвуешь в мирских делах, как раньше. И твоим ангелам нельзя вмешиваться, пока падшие не сделают свой ход. Но я вот тут подумал, и когда динарианцы поднимали те огромные пентаграммы, им нужно было много энергии для них. Очень много. Больше, чем я когда-либо смог накопить, даже с Ласкиэлью. Это сила Архангела. И мне на ум приходит только один из тех, кто мог бы помогать этой компании.

Я встал, направил палец на подиум и с неожиданной яростью заорал:

— Князь гребаной тьмы мухлюет и использует свою силу на земле — дважды! А ТЫ просто сидишь на небесах, весь такой святой, в то время как мой друг, сражавшийся за Тебя всю свою жизнь, умирает! Что, черт возьми, с Тобой не так?

— Похоже, я не вовремя — раздался голос позади меня.

Я обернулся и обнаружил за своей спиной маленького старика в черно-синей робе с бейджиком, на котором красным было написано имя «ДЖЕЙК». За ним стояла тележка уборщика с мусорным ведром и обычным набором щеток, метелок и чистящих средств. У него был округлый живот, и вьющиеся седые волосы, сочетающиеся с его бородой и контрастирующих со смуглой кожей.

— Я зайду попозже.

Я почувствовал себя идиотом.

— Нет, нет. Я ничего не делаю. То есть, вы мне не мешаете. Не буду вам мешать.

— Вы мне не мешаете, молодой человек, — сказал Джейк. — Совсем наоборот. Вы не первый, кого я вижу расстроенным в больничной часовне. И, надо думать, не последний. Вы уверены, что я не помешаю?

— Уверен, — ответил я. — Заходите.

Он зашел, затаскивая за собой тележку, и пошел к мусорной корзине в углу. Вытащил старый пакет.

— У вас тут друг, да?

— Да, — сказал я, присаживаясь.

— Нет греха сердиться на Бога за произошедшее. В том, что случилось, нет Его вины, но Он понимает.

— Может, Он и понимает, — сказал я с содроганием, — но Ему все равно. Не знаю, почему все думают наоборот. Что Ему не все равно?

Джейк остановился и взглянул на меня.

— Ну да, вся эта вселенная, ведь так? Все эти звезды и планеты, — продолжал я, и, возможно, это звучало более едко, чем я хотел, — возможно, там так много разных народов, что он даже не может их всех сосчитать. Как может Бога заботить то, что происходит с одним человечком на одной планетке среди бесчисленного множества других?

Джейк завязал мусорный мешок и бросил в корзину. Он вставил новый с задумчивым выражением.

— Ну, — сказал он, — знаешь, я особо не ходил в школу. Но думается мне, что ты рассуждаешь о том, чего не понимаешь.

— То есть? — спросил я.

— Ты считаешь, что Бог видит мир, как ты. Все по порядку. Одну вещь в одно время. По-моему, он должен быть вездесущ и всеведущ. — Он закрыл мусорную корзину, — Подумай об этом. Он знает, что ты чувствуешь, чувствует твою боль. Чувствует мою и твою боль, как Свою собственную. — Джейк покачал головой, — Черт, сынок. Вопрос не в том, может ли Господь заботиться об одном человеке. Вопрос в том, как Он может не делать этого.

Я фыркнул и покачал головой.

— Слишком много оптимизма для тебя сейчас, — сказал Джейк, — Я понимаю тебя, сынок, — он повернулся и начал толкать тележку к двери, — О, — сказал он, — Может старик подкинуть тебе мыслишку?

— Конечно, — ответил я, не оборачиваясь.

— Подумай, может, тут замешан баланс, — сказал он, — Может, один архангел использовал свою силу в этой ситуации открыто и сразу. Может, другой просто выжидал. В расчете на будущее. Может, Он уже подал тебе руку.

Мою правую руку снова будто бы пронзили иголками.

Я втянул воздух и вскочил, поворачиваясь.

Джейка не было.

Тележка уборщика все еще была на месте. Полотно, закрывающее низ, все еще покачивалось. Заложенная газетой книга лежала на тележке. Я подошел к ней и посмотрел вверх и вниз по коридору.

Никого не было, и не было укрытия, куда бы он мог незаметно спрятаться.

Я взял книгу. Это был старый истрепанный томик «Двух башен». Одна страница была заложена и часть диалога подчеркнута.

— «Горящая рука — лучший учитель», — прочитал я вслух. Я сел обратно на скамью и потряс головой: — И что бы это должно значить?

— Что твое противостояние с тенью Падшего привлекло внимание Стражника мой Эмиссар, — раздался мяукающий голос со скамьи позади меня.

Подпрыгнув от неожиданности и со стоном сев назад, я отодвинулся к дальнему концу скамьи. Хотя это было недалеко, дюйма два-три. Потом я повернулся лицом к Мэб.

Она спокойно сидела, одетая в обычный темно-синий деловой костюм, на ней были элегантные украшения с маленькими бриллиантами. Ее белые волосы были заплетены в косы и собраны в пучок, удерживаемый заколками из слоновой кости, украшенной лазуритом. Она держала Грималкина на коленях, как домашнего любимца, хотя только лунатик мог бы назвать малка домашней кошечкой. Я впервые увидел его так ясно и близко. Он был неестественно большим и мускулистым, даже для малка — а по сравнению с ними обычная рысь казалась тощей. Грималкин весил, должно быть, шестьдесят или семьдесят фунтов[85] чистых мускулов и кости. Мех у него был темно-серым с черными отметинами, больше похожими на мокрую шерсть. Его глаза были желто-зеленые, очень большие и слишком умные для любого животного.

— Стражника? — переспросил я заикаясь.

Голова Мэб, медленно двигалась в такт словам, но произносил их кошачий голос Грималкина.

— Князь воинства[86] любит помпезность и церемонии, и является он в громе крыльев армии серафимов, грохоте барабанов и звоне рогов. Трубач[87] никогда не приходит тихо, если может явиться в столбе света. Повергающий Демонов[88] предпочитает сам решать свои проблемы. А вот Стражник… — Мэб улыбнулась, — Он мне нравится больше всех архангелов. Он самый тихий. Самый проворный. Наименее известный. И наиболее опасный.

Мои знания об архангелах были относительно небольшими, но это имя я знал.

— Уриил,[89] — прошептал я.

Мэб подняла палец и продолжила говорить через малка:

— Осторожно, мой Эмиссар. На твоем месте я не стала бы часто произносить это имя. Если вообще бы рискнула.

— Что он со мной сделал? — спросил я ее.

Мэб уставилась на меня своими радужными глазами.

— На этот вопрос можешь дать ответ только ты сам. Единственное, что я могу сказать, — это то, что он дал тебе возможность стать большим, чем ты был.

— Чего?

Она улыбнулась, и протянула мне мой жезл.

— Возвращаю тебе твою собственность, — сказал малк, — Надобность прятать ее от тебя прошла.

— Значит, все-таки я был прав, — сказал я, принимая его, — Это Вы взяли его. И заставили меня забыть об этом.

— Верно.

— Зачем?

— Потому что я посчитала, что так надо, — ответила она так, как будто разговаривала со слабоумным ребенком, — Ты бы рисковал своей жизнью, — и моей целью! — чтобы защитить своих драгоценных смертных. Если бы я не забрала твой огонь, Лето выследило и убило бы тебя еще два дня назад.

— Отсутствие его тоже могло меня убить, — сказал я, — И значит, Вы зря потратили бы то время, когда пытались сделать меня своим Зимним Рыцарем.

— Чепуха, — сказала Мэб, — Если бы ты умер, я просто наняла бы твоего брата. У него была бы прекрасная мотивация — месть твоим убийцам.

Меня пронзил озноб. Я не знал, что Мэб известно о моем брате. Но, впрочем, что тут сложного. Моя крестная, Леанансидхе, была довольно тесно связана с моей матерью. Если Леа знала, то, само собой, и Мэб знала.

— Он не смертный, — тихо сказал я, — Я думал, только смертный может стать Рыцарем.

— Он любит, — промяукал Грималкин за Мэб. — Для меня это даже лучше, чем смертность. — Она наклонила голову. — Хотя я думаю, что могла бы сделать ему предложение и сейчас, пока ты жив. Он ведь много бы отдал, чтобы снова обнять свою любовь, разве нет?

Я твердо и пристально глянул на нее и сказал:

— Держитесь от него подальше.

— Я сделаю, что мне заблагорассудится, — сказала она. — И с ним — и с тобой.

Я нахмурился на нее.

— Нет, не сделаете. Я не принадлежу ни…

Следующее, что я осознал, это что я стою на коленях в центральном проходе, а Мэб направляется к двери.

— Нет, ты принадлежишь, смертный. Пока ты не отделался от своего долга мне, ты — мой. Ты должен мне еще одну услугу.

Я попытался встать, но не мог. Мои колени просто не двигались. Сердце тяжело колотилось, и я был в бешенстве, что так напуган.

— Почему? — потребовал я. — Почему Вы хотели остановить Динарианцев? Почему посылали полков, чтобы убить Архив? Почему, когда полки потерпели неудачу, привлекли меня, чтобы спасти Архив и Марконе?

Мэб остановилась, повернулась, небрежно демонстрируя великолепные изгибы своих ног, и наклонила голову ко мне.

— Никодимус и его род, несомненно, уже нарушили Соглашение, и очевидно планировали злоупотреблять им и далее для удовлетворения своих амбиций. Это уже достаточная причина, чтобы разрушить его проекты. И среди Падших был один, кто должен был лично ответить мне за его нападение на мой дом.

— Нападение Черного Совета на Арктис Тор, — сказал я. — Один из них использовал Адский огонь.

Мэб показала мне свои белоснежные зубы.

— Мы со Стражником, — промяукал Грималкин за нее, — в этот день имели общего врага. Нельзя было разрешить врагу получить власть, предоставляемую Архивом-ребенком.

Я нахмурился и подумал о серебряной руке, которая избивала падшего ангела, невзирая на его неслабое колдовство, как будто он был тряпичной куклой.

— Шипастый Намшиэль.

Глаза Мэб вспыхнули внезапной, холодной яростью, и мороз буквально сковал каждую поверхность в часовне, включая мои собственные ресницы.

— Есть и другие, которые еще заплатят за то, что они сделали, — зарычала Мэб своим собственным голосом. Ощущалось это отвратительно — хотя голос был мелодичен, глубок и музыкален, как всегда. Но он был заполнен таким гневом, такой яростью, такой болью и ненавистью, что каждый гласный цеплялся за мою кожу, и каждый согласный вонзался в мои уши, как оружие.

— Я — Сидхе, — прошипела она. — Я — Королева Воздуха и Тьмы. Я — Мэб. — Ее подбородок вздернулся, глаза расширились, и белки слегка колебались вокруг безумных цветов радужки. — И я возмещаю свои долги, смертный. Все долги.

Послышался звук, как будто треснул толстый лед на поверхности озера, и Мэб со своим переводчиком ушли.

Я стоял на коленях, меня била дрожь от звука ее голоса. Спустя минуту я понял, что у меня течет кровь из носа. Еще спустя минуту я понял, что струйки крови выходят и из моих ушей. Глаза болели от напряжения, как будто я слишком долго пробыл на ярком солнечном свете.

Мне потребовалась еще минута, чтобы заставить ноги двигаться. Тогда я дотащился до ближайшей ванной и умылся. Потом потратил некоторое время, тыкая наугад в моей памяти и пытаясь понять, есть ли в ней какие-нибудь дыры, которых не было прежде. Черт, вот будет удивительно, если я буду в состоянии сказать, взяла ли она что-то еще.

— Иисус Христос, — выдохнул я, дрожа.

В самом деле, хотя я не участвовал в нападении на башню Мэб, а когда явился туда, я невольно послужил интересам Мэб, но факт оставался фактом, я действительно нанес ей то же самое оскорбление, что и Шипастый Намшиэль. Раздирающая ярость, которая превратила ее голос в лезвия, вполне могла быть направлена в ближайшем будущем на меня.

Я вышел из часовни и спустился в кафетерий.

Заставлять себя поесть было все-таки намного более приятно, чем то, что происходило несколько минут назад.

Доктор вошел в комнату ожидания в десять семнадцать той же ночью.

Черити вскочила на ноги. Она провела большую часть дня со склоненной головой, тихо молясь. Она не плакала, по крайней мере сейчас, но она обняла свою дочь, тесно прижимая ее к себе.

— Он восстанавливается, — сказал доктор. — Операция прошла… — он вздохнул. Он выглядел таким же усталым, как и женщины Карпентеров, — как ожидалось. Даже лучше, на самом деле. Я не хочу делать никаких заявлений по этому поводу, но, кажется, он стабилен, и, предполагая, что в следующие часа два не будет никаких осложнений, я думаю, он выкарабкается.

Черити закусила губу. Молли обняла мать.

— Спасибо, Доктор, — прошептала Черити.

Доктор устало улыбнулся.

— Вы должны понять, что … повреждения были весьма обширны. Маловероятно, что он сможет полностью восстановиться. Возможно повреждение головного мозга, мы не знаем этого, пока он не проснулся. Но даже если это не так, другие травмы очень серьезны. Он будет нуждаться в помощи, возможно, всю оставшуюся жизнь.

Черити спокойно кивнула.

— У него будет помощь.

— Да, верно, — сказала Молли.

— Когда я смогу увидеть его? — спросила Черити.

— Мы поднимем его часа через два, — сказал доктор.

Я откашлялся.

— Извините меня, Доктор. Он будет на искусственном дыхании?

— Пока да, — сказал доктор.

Я кивнул.

— Спасибо.

Доктор кивнул нам, и Черити снова поблагодарила его. Он ушел.

— Хорошо, кузнечик, — сказал я. — У нас есть время, чтобы убраться.

— Но они собираются поднимать его… О! — сказала Молли удрученно. — Искусственное дыхание.

— Ну, это лучше, чем никаких шансов, а? — спросил я ее.

— Все в порядке, ребенок, — сказала Черити спокойно. — Я позвоню домой, как только он проснется.

Они крепко обнялись. И мы с Молли пошли.

— Да, — сказала Молли очень усталым голосом. — Я сделала ту домашнюю работу.

Я тоже чувствовал себя усталым.

— И?

Она кивнула и утомленно улыбнулась мне.

— Карл Великий.

В небольшой жилой комнате было четверо Стражей, все седые ветераны, и еще двое молодых участников на кухне, и я был уверен, что есть еще по крайней мере двое на улице, несущие охрану под завесой. Когда я вошел в кухонную дверь, один из молодых Стражей удивленным тоном спросил у меня пароль. Я вежливо сказал ему, что он должен делать, и спросил его, где может быть Люччио.

— Это анатомически маловероятно, — ответил молодой человек с британским акцентом. Он налил вторую чашку дымящегося чая и сказал, — Пейте. Я сообщу ей, что Вы здесь.

— Спасибо.

Люччио появилась через несколько минут. Я потягивал чай, сидя за столом Мёрфи.

— Освободите комнату, пожалуйста, Чендлер, Костикос.

Молодые мужчины вымелись в жилую комнату, вежливая иллюзия, на самом деле. Дом был слишком маленьким, чтобы хоть как-то обеспечить приватность.

Люччио налила себе чашку чая и села напротив меня.

Я почувствовал, что мои плечи немного напряглись. Я вынудил себя сидеть тихо и отхлебнул глоток чая.

— Нам нужно поговорить, — сказала Люччио спокойно, — об Архиве.

— Ее зовут Ива, — сказал я.

Она нахмурилась.

— Я очень беспокоюсь, Гарри. Из-за твоей личной близости с нею. Это опасно.

Я поднял брови.

— Опасно? Я в опасности, потому что воспринимаю ее, как реального человека?

Люччио скривилась, как будто попробовала что-то горькое.

— Откровенно? Да.

Я подумал о том, что надо бы быть дипломатичным и вежливым. Честно, я в самом деле так подумал. Но в то время, как я думал об этом, я случайно задел кнопку, которая переводит мой язык в режим автопилота, потому что он сказал:

— Это — куча дерьма, Капитан, и ты знаешь это.

Выражение ее лица осталось тем же, но внимание сосредоточилось на мне.

— Что — это?

— Да. Она — ребенок. Она одинока. Она не какая-то компьютерная база данных, и это жестоко — рассматривать ее так.

— Да, — сказала Люччио прямо. — Жестоко. И это — самый безопасный способ иметь с нею дело.

— Самый безопасный для кого? — потребовал я.

Люччио отхлебнула глоток.

— Для всех.

Я хмуро уставился в свою чашку.

— Объясни мне.

— Архив … существовал в течение долгого времени. И всегда передавался по семейной линии, от матери к дочери. Обычно Архив наследуется женщиной, когда она находится в возрасте лет тридцати с чем-то, когда ее умирает мать, и после того, как она родила свою собственную дочь. Несчастные случаи редки. Часть природы Архива — стремление защитить себя, потребность избегать людей, контакты с которыми связаны с риском. И учитывая имеющиеся у нее обширные знания, Архив очень хорошо приспособлена для ухода от опасных ситуаций. А если они все-таки возникают, сила, доступная Архиву, гарантирует ее выживание. Чрезвычайно редко хозяин Архива умирает молодым.

— Дальше, — проворчал я.

— Когда Архив передают … Гарри, попытайся представить, вот ты живешь своей жизнью, со всеми ее триумфами и трагедиями — и внезапно оказываешься со вторым набором воспоминаний, каждым кусочком столь же реальных для тебя, как и твои собственные. Второй набор страданий, любовей, триумфов, потерь. И все они реальны, как твои собственные. А потом такие же третьи. И четвертые. И пятые. И еще и еще. Прекрасная память, абсолютные воспоминания каждого Архива, которые были до тебя. Пять тысяч лет памяти.

Я аж глаза прикрыл.

— Адские колокола. Это было бы …

— Путь в безумие, — сказала Люччио. — Да. И это обычно так. Есть причина, что рассказы о многих предсказателях и оракулах представляют их как бы сумасшедшими. Пифия, например, как и многие, многие другие, просто была Архивом, она использовала свои обширные знания прошлого, чтобы построить модели, по которым можно предсказать самое вероятное будущее. Она была сумасшедшей — но также она была Архивом.

— В виде защиты, Архивы начали эмоционально дистанцироваться от других людей, Они рассуждали так: если они могли бы прекратить добавлять вес новых сроков опыта и горя к уже огромному бремени такого большого знания, это могло бы позволить им лучше функционировать. И это правда так. Есть причины, почему хозяин Архива держится эмоционально отдаленным, — потому что иначе страсти, предубеждения, ненависть и ревность предыдущих тысячелетий просто захлестнули бы единственное существо.

— Обычно, у Архива бывает своя собственная жизнь, опыт которой можно использовать, чтобы изолировать ее от всех этих других эмоций и воспоминаний, основание, которое можно противопоставить им.

Я внезапно сообразил.

— Но у Ивы не было этого.

— У Ивы не было, — согласилась Люччио. — Ее бабушка погибла в результате несчастного случая, автомобильная катастрофа, насколько мне известно. Ее мать была семнадцатилетней девочкой, которая любила, и была беременна. Она ненавидела свою мать за то, что та умерла и передала ей это проклятие нести Архив, в то время, как она хотела жить своей собственной жизнью — и она ненавидела дочь за то, что у той впереди целая свободная жизнь. Мать Ивы убила себя, чтобы не нести Архив.

Мне стало плохо.

— И Ива знает это.

— Да. Знает это, чувствует это. Она родилась, точно зная, что ее мать думала и чувствовала о ней.

— Как Вы можете знать это о ней… — я нахмурился, размышляя. Потом сказал, — Кинкейд. Девочка любила Кинкейда.

— Нет, — сказала Люччио. — Но Кинкейд в это время работал на бабушку Ивы, и девочка доверяла ему.

— Черт, ну и закручено, — сказал я.

— Ива оставалась отстраненной всю свою жизнь, — сказала Люччио. — Если она начинает привлекать эмоции в свои обязанности, как Архива, или в свою жизнь вообще, она рискует, что не сможет справиться с эмоциями и страстями, к которым просто психологически не готова.

— Ты боишься, что она может выйти из-под контроля.

— Архив был создан, чтобы быть нейтральной силой. Склад знания. Но что, если уникальные обстоятельства Ивы позволят ей игнорировать эти ограничения? Вообразите результаты гнева, горечи и желания мести всех прежних Архивов, объединенные с властью Архива и несдержанностью двенадцатилетнего ребенка.

— Я бы не хотел, — сказал я спокойно.

— И я бы не хотела, — сказала Люччио. — Это могло бы стать истинным кошмаром. Полное знание без совести, чтобы направить его. У некроманта Кеммлера был во власти такой дух, своего рода миниатюрная версия Архива. Далеко не такой сильный, но он учился и практиковался рядом с волшебниками в течение нескольких поколений, и вещи, на которые он оказался способен, были просто ужасны. — она покачала головой.

Я отхлебнул немного чая, помня, что большой глоток может показаться подозрительным. Она говорила о Бобе. И она была права в том, что Боб был способен на многое. Когда я разблокировал индивидуальность, которую он взял у некоторых из его прежних владельцев, он почти убил меня.

— Стражи разрушили его, конечно, — сказала она.

Нет, не разрушили. Джастин Дюморн, бывший Страж, не разрушил череп. Он увез его контрабандой из лаборатории Кеммлера и удерживал в собственности до тех пор, пока я не убил его, и в свою очередь забрал Боба себе.

— Это была слишком большая власть, почти ничем не сдерживаемая. И вполне возможно, что Архив мог бы стать подобной угрозой в намного большем масштабе. Я знаю, что ты заботишься о ребенке, Гарри. Но я должна была тебя предупредить. Не нужно делать ей никаких одолжений, действуя, как ее друг.

— Кто действует? — сказал я. — А где она?

— Мы решили держать ее спящей, — сказала Люччио, — до тех пор, пока ты или Кинкейд не появитесь здесь.

— Понятно, — сказал я. — Вы не думаете, что я должен быть рядом с нею. Но Вы волнуетесь по поводу того, что может случиться, когда Вы разбудите ее, а она действительно напугана и смущена.

Щеки Люччио вспыхнули, и она отвела взгляд.

— У меня нет всех ответов, Дрезден. У меня есть только проблемы.

Я вздохнул.

— В любом случае, — сказал я. — Дайте мне увидеть ее.

Люччио привела меня в гостевую спальню Мёрфи. Ива выглядела совсем крошечной в двуспальной кровати. Я сел около нее, а Люччио наклонилась и мягко положила руку на голову Ивы. Пробормотала что-то и убрала руку.

Ива издала маленькое хныканье, а затем распахнула глаза, начав дышать быстро и часто. Она дико озиралась, широко раскрыв глаза, и вскрикивала.

— Тихо, тихо, — сказал я мягко. — Ива, все в порядке. Ты в безопасности.

Она зарыдала и бросилась ко мне.

Я обнял ее. И потом тихонько качал ее и обнимал, а она все плакала и плакала.

Люччио не сводила с меня сострадательных и грустных глаз.

Через какое-то время Ива прошептала:

— Я получила твое письмо. Спасибо.

Я немного сильнее прижал ее.

— Они делали со мной такое, — сказала она.

— Я знаю, — сказал я спокойно. — Со мной тоже такое было. Но через некоторое время я был в порядке. И ты тоже будешь. Это все закончилось.

Она еще какое-то время обнимала меня и плакала, а потом уснула.

Я посмотрел вверх на Люччио и сказал:

— Вы все еще хотите, чтобы я оттолкнул ее? Вы хотите, чтобы ее стандартным понятием было то, что ей пришлось испытать с теми животными?

Люччио нахмурилась.

— Старший Совет…

— Не смог бы найти свое сердце, даже если бы у него был Анатомический Атлас Грея, рентген-аппарат, и стетоскоп, — сказал я. — Нет. Они могут установить закон о волшебстве. Но они не будут диктовать мне, кому я могу оказать поддержку.

Она долго смотрела на меня, и затем медленно улыбнулась одной стороной рта.

— Морган сказал им, что ты так и скажешь. И МакКой и Слушающий-Ветер согласились. А Мерлин не стал слушать.

— Мерлину не нравится слышать что-нибудь, что не вписывается в его картину мира, — сказал я. — Японский.

— Что, простите?

— Японский. Есть такой японский ресторанчик, куда я иногда хожу, чтобы отпраздновать что-нибудь. То, что мы выжили в этой каше, вполне подойдет. Давайте завтра туда сходим. Терияки[90] там — умереть не встать.

Она улыбнулась более широко и наклонила голову.

Дверь открылась, прибыли Мёрфи и Кинкейд. Кинкейд двигался самостоятельно, хотя очень осторожно, и с помощью трости. Я отодвинулся, и дал ему место, чтобы он удобно расположился рядом с Ивой. Она проснулась чуть-чуть, и пробормотала что-то о печенье и «Хэппи Мил».[91] Он устроился на кровати около нее, а она сжала его руку, успокаиваясь, и уснула снова. Кинкейд, очевидно, здорово утомленный, вытащил пистолет, снял с предохранителя, пристроил его на груди, и тоже заснул.

— Как симпатично, — прошептал я Мёрфи. — У него есть Тэдди Глок.

Она смотрела на Кинкейда с Ивой со странным выражением. Потом слегка качнув головой, подмигнула мне, и сказала:

— Хм. Да, очень забавно. Мы вырыли твой автомобиль из снега, между прочим.

Я прикрыл глаза.

— Спасибо.

— Отдать тебе ключи?

— Да.

— Давай я тебя туда отвезу, — предложила она.

— Хорошо.

И мы отправились.

Когда мы уже ехали, Мёрфи сказала:

— Мне нравится Люччио.

— Да?

— Но она — совсем не подходит для тебя.

— Угу, — сказал я.

— Вы совсем из разных миров. И она — твой командир. И есть тайны, которые ты должен хранить от нее. Все это создает дополнительные трудности. И другие проблемы могут возникнуть.

— Подожди, — сказал я. Потом сымитировал, что вычищаю свои уши. — Хорошо, валяй дальше. Ты знаешь, на какую-то секунду мне показалось, что ты давала мне совет, как строить отношения.

Мёрфи кинула на меня взгляд искоса.

— Никаких обид, Дрезден. Но если ты захочешь сравнить количество часов хороших отношений и плохих, я тебя обставлю в обеих категориях.

— Touché, - сказал я. Неприятно. — Кинкейд выглядел ужасно по-отечески там, верно?

— Прекрати, — сказала Мёрфи, хмурясь. — Как Майкл?

— Выкарабкивается, — сказал я. — Но, конечно, тяжело. Неизвестно, сможет ли он ходить после этого.

Мёрфи прикусила нижнюю губу.

— Что, он не сможет… продолжать дело Рыцаря?

Я покачал головой.

— Понятия не имею.

— Я только …, я не думаю, что предложение принять один из мечей — это предложение, от которого можно отказаться.

Я прикрыл глаза.

— Нет, Мёрф. Нет никакого принудительного вовлечения в мученичество. У тебя есть выбор. Всегда есть выбор. Это — … специальное положение веры, насколько я понимаю.

Она молча обдумывала это какое-то время. Потом сказала:

— Это не получится, потому что я не верю.

— Я знаю, — сказал я.

Она кивнула.

— Это не для меня, Гарри. Я уже выбрала свое дело. Я дала клятву. Это означает для меня больше, чем просто работа.

— Я знаю, — сказал я. — Если бы ты не была такой, какая ты есть, Мёрф, Святой Меч не среагировал бы на тебя так сильно. Если даже такое толстокожее существо, как я, понимает это, думаю, что Всемогущий тоже вероятно может понять.

Она фыркнула, слабо улыбнулась, и остальную часть пути к моему автомобилю мы ехали молча.

Когда мы добрались, она остановилась рядом с Синим Жуком.

— Гарри, — сказала она, — Тебе никогда не казалось, что мы завершим свой путь старыми и одинокими? Что мы… я не знаю … обречены никогда не иметь чего-то?.. Чего-нибудь долговременного?

Я сгибал пальцы своей все еще травмированной левой руки и мягко покалывающей правой.

— Я больше волнуюсь по поводу тех вещей, от которых я никогда не смогу избавиться, — я внимательно смотрел на нее. — А что навлекло тебя на эту веселую тему?

Она слабо улыбнулась.

— Ну просто… рушится какой-то центр, Гарри. Я чувствую, что все начинает разваливаться. Я не могу это видеть, и не могу доказать, но я это знаю. — Она покачала головой. — Возможно, я просто схожу с ума.

Я пристально посмотрел на нее, морщась.

— Нет, Мёрф. Не сходишь.

— Здесь все время случается что-то плохое, — сказала она.

— Да. Я не могу соединить много кусочков в общую картину. И все же. Мы вчера обломили кой-каких плохих парней. Они использовали динарианцев, чтобы добраться до Архива.

— Чего они хотят?

— Не знаю, — сказал я. — Но это будет что-то очень плохое.

— Я хочу участвовать в этой борьбе, Гарри, — сказала она.

— Хорошо.

— На всю катушку. Обещай мне.

— Заметано, — Я протянул ей свою руку.

Она пожала ее.

Когда я наконец добрался до Пресвятой Девы Марии, Отец Фортхилл уже спал, и дверь открыл Саня, Он был взъерошен и выглядел усталым, но улыбался.

— Майкл просыпался и говорил.

— Отлично, — сказал я, улыбаясь. — Что он говорил?

— Ну, это было не очень разборчиво. Потом он снова уснул.

Я рассмеялся, и мы с Саней обменялись крепким мужским объятием, а потом Саня по российской традиции расцеловал меня в обе щеки.

— Входи, входи, — сказал он. — Прошу прощения за суматоху, что тут была. Просто хотели как можно скорее убедиться, что монеты собраны и находятся в безопасности.

— Монет нет, — выдохнул я.

Его улыбка исчезла.

— Что?

Я рассказал ему о Колючем Намшиэле.

Саня выругался и сильно потер лицо. Потом он сказал:

— Пошли.

Я следовал за ним через залы позади огромной церкви, пока мы не добрались до кухни персонала. Он открыл холодильник, и достал бутылку бурбона. Он налил его в кофейную чашку, залпом выпил, и еще налил. Потом предложил мне бутылку.

— Нет, спасибо. А разве ты не должен пить водку?

— А разве ты не должен носить заостренную шляпу и летать на метле?

— Touché, - сказал я.

Саня покачал головой и начал загибать пальцы на правой руке.

— Одиннадцать. Плюс шесть. Семнадцать. Могло быть хуже.

— Но мы убили Колючего Намшиэля, — сказал я. — И Самый Старший Графф свалил Магога, как мешок картофеля. Я отдам Вам его монету завтра.

Вспышка удовлетворения прошла по глазам Сани.

— Магог? Хорошо. Но монеты Намшиэля нет.

— Как нет? Я видел, что Майкл отсек его руку и положил ее в свой мешочек.

— Да, — сказал Саня, — и монета была под кожей его правой руки. Но ее не было в мешочке, когда его привезли в больницу.

— Что?

Саня кивнул.

— Мы сняли его броню в вертолете, чтобы остановить кровотечение. Возможно, она выпала в озеро.

Я фыркнул.

Он скривился и кивнул.

— Да, я знаю. Это сомнительно.

Я вздохнул.

— Марконе. Я выясню это дело.

— Ты думаешь?

— Да. Это такой народ. Я пойду туда прямо сейчас. Хотя собирался идти домой. — Я поднялся. — Хорошо, теперь еще одна вещь, верно?

— Еще две вещи, — сказал Саня. Он исчез и возвратился мгновение спустя.

Он нес Амораккиус в ножнах. И подал его мне.

Я поднял обе брови.

— Инструкция, — сказал Саня. — Я должен отдать его тебе, а ты будешь зн…

— …знать, кому отдать его, — пробормотал я. И возвел глаза к потолку. — Кто-то смеется надо мной. — Я заговорил громче. — Я не должен этого делать, знаешь ли! У меня есть добрая воля! Я тоже могу сказать тебе пойти и прыгнуть в озеро!

Саня молча стоял, предлагая мне меч.

Я выхватил его из Саниных рук и с ворчанием проследовал к моему Фольксвагену. Я бросил меч на заднее сиденье.

— Как будто мне мало своих проблем, — бормотал я, хлопая пассажирской дверью и обходя вокруг к боковой двери водителя. — Нет. Теперь я еще должен таскать этот чертов Экскалибур.[92] И до каких пор, никто знает. — Я хлопнул дверцей водителя, и старая книжка в мягкой обложке «Две твердыни», которую Уриил оставил мне, и которую я засунул в карман плаща, вылетела.

Я нахмурился и поднял ее. Она упала, раскрывшись на внутренней части обложки, где было написано красивым почерком: «Наградой за хорошо сделанную работу является большее количество работы».

— Это не может быть правдой, — пробормотал я. Потом засунул книжку в карман и снова отправился в путь.

Я сделал телефонный звонок, чтобы назначить встречу, но Марконе сразу принял меня в своем офисе над «Превыше всего». Я вошел, таща за собой меч, и нашел Марконе с Хендриксом в его офисе — простое, можно даже сказать, спартанское место. Он только недавно переехал туда, и это место, функциональное и целесообразное, больше походило на кабинет активного профессора колледжа, чем на кабинет преступного тайного лидера.

Я не стал долго рассусоливать.

— Кто-то предал людей, которые спасали твою жизнь, и мне нужно знать, кто.

Марконе поднял брови.

— Пожалуйста, объясни.

Я рассказал ему о Колючем Намшиэле и монете.

— Я ее не брал, — сказал Марконе.

— А кто-то из твоих людей? — спросил я.

Он нахмурился на такой вопрос. Потом он откинулся назад на своем кресле и, поставив свои локти на подлокотники, свел кончики пальцев вместе.

— Где Гард? — спросил я.

— Сообщила, что в ее домашнем офисе, — пробормотал он. — Я наведу справки.

Я задался вопросом, не лгал ли мне Марконе. Это не было характерно для него, это просто означало, что, если он действительно лгал, то лгал, как следует. Я задался вопросом, говорил ли он правду. Если так, тогда возможно Монок Секьюрити только что приобрели своего собственного Падшего ангела и эксперта в практической и теоретической магии.

— Ребенок, — сказал Марконе. — Она в порядке?

— Она в безопасности, — сказал я. — Она с людьми, которые заботятся о ней.

Он кивнул.

— Хорошо. У тебя есть что-то еще?

— Нет, — сказал я.

— Тогда тебе нужно немного отдохнуть, — сказал Марконе. — Ты похож, — уголок его рта дернулся, — на енота. Которого переехал локомотив.

— Следующий раз я оставлю твою мудрую задницу на острове, — сказал я, хмурясь, и ушел.

Я уже выходил из здания, когда решил сделать еще одну остановку.

Госпожа Деметра была в своем офисе и выглядела, как всегда, очень элегантно.

— Здравствуйте, мистер Дрезден, — сказала она, отодвигая несколько папок и аккуратно, точно выравнивая их. — Я очень занята. Надеюсь, что Вы ненадолго.

— Ненадолго, — сказал я. — Я только хотел поделиться с Вами одной теорией.

— Теорией?

— Да. Вот смотрите, во всем этом волнении, взрывах и демонической шумихе, все позабыли о маленьких деталях.

Ее пальцы остановились.

— Кто-то выдал динарианцам местоположение секретной комнаты Марконе. Кто-то близкий к нему. Кто-то, кто знал многие из его тайн. Кто-то, у кого были серьезные основания, чтобы хотеть причинить ему боль.

Деметра повернула голову и пристально смотрела на меня суженными глазами.

— Многие мужчины разговаривают с женщинами, с которыми спят, — сказал я. — Так было всегда. И это было бы действительно серьезное основание, чтобы быть рядом с ним.

— Да, он похож на этих многих мужчин, — спокойно сказала Деметра.

— Я знаю, что у Вас есть оружие в том ящике, — сказал я ей. — Даже не пробуйте.

— Почему? — сказала она.

— Потому, что я не собираюсь выдавать Вас Марконе.

— Чего же Вы хотите от меня? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Я мог бы иногда запрашивать у Вас информацию. Если бы Вы могли бы помочь мне без того, чтобы подвергать себя опасности, я оценил бы это. В любом случае, от этого не будет зависеть, скажу ли я что-то Марконе.

Ее глаза опять сузились.

— Почему нет?

— Возможно, я хочу увидеть его падение, — сказал я. — Но главным образом потому, что это не входит в мой проклятый бизнес. Я просто хотел, чтобы Вы знали, что я видел Вас. На сей раз, возможно, он не догадается. У него есть более вероятные подозреваемые, чем Вы, в его организации — и я был бы удивлен, если Вы не знаете уже, что собирается делать великий козел отпущения Торелли.

Деметра подарила мне холодную улыбку.

— Но не станьте самонадеянной. Если Вы сделаете неосторожное движение, он поймет. И Вы исчезнете.

Деметра хохотнула и закрыла картотеку.

— Я исчезла несколько лет назад. — Она прямо посмотрела на меня. — Не хотите у нас позаниматься, мистер Дрезден?

В самом деле, это было здание, полное очень… подходящих девочек, которые были бы счастливы, ах, поработать над моим тонусом. И мой тонус сообщил мне, что он будет счастлив, чтоб над ним поработали. Остальная часть моего тела, однако, думала, что как следует поесть и поспать недели две будет намного лучшей идеей. Когда эти раздумья добрались до шеи, оставшаяся часть меня подумала, что каждый раз, когда я посещаю это место, оно выглядит все симпатичнее и лживее.

— Это всё, — сказал я, и уехал.

А дома я не мог уснуть.

Наконец у меня оказалось достаточно свободного времени, чтобы поволноваться о том, что, черт возьми, не так с моей правой рукой.

Я спустился в лабораторию, где до сих пор висел пакет несвежей кошачьей мяты для Мистера, и посвятил Боба в события нескольких прошлых дней.

— Ничего себе, — сказал Боб. — Огонь души. Ты в самом деле уверен, что он сказал «огонь души»?

— Да, — сказал я устало. — И что?

— Ну, — сказал череп, — огонь души… хорошо. Это — Адский огонь, по существу. Только из другого места.

— Небесный огонь?

— Ну… — протянул Боб, — да. И нет. Адский огонь — это что-то, что используют, чтобы разрушать. Огонь души используют в противоположных целях — чтобы создать что-то. Слушай, в основном, все, что нужно сделать, это взять часть своей души и использовать ее, как матрицу, для твоей магии.

Я заморгал.

— Что?

— Это — вроде как каркас формы для заливки бетона, — пояснил Боб, — ставят каркас, затем льют бетон вокруг него, и вместе это получается гораздо прочнее, чем любое из них по отдельности. Ты можешь делать таким способом разные вещи, которые не могли бы получиться с одним каркасом или с одним бетоном.

— Но я делаю это из своей души? — потребовал я.

— Да ну тебя, Гарри. Все вы, смертные, жутко носитесь со своими драгоценными душами. Ты никогда не видел свою душу, никогда не касался ее, никогда ничего с ней не делал. Что такого, что из нее?

— То есть, ты говоришь, что та большущая серебряная рука была сделана из моей души, — сказал я.

— Да, твоя душа и твоя магия соединились вместе, — сказал Боб. — Твоя душа преобразовалась в энергию. Огонь души. В этом случае, энергия духа была оттянута из ауры вокруг твоей правой руки, и возникла соответствующая конструкция, такая увеличенная версия твоей правой руки, вот и все. Твое стандартное колдовство силы сформировалось вокруг матрицы огня души, и то, что раньше было мгновенным применением силы, стало долгосрочным явлением, способным к манипуляции и применению. Не то, чтобы на это потребовалось больше силы, нет, оно просто само больше.

Я пошевелил своими покалывающими пальцами.

— О. Но моя душа потом поправится, восстановится?

— Да, конечно, — сказал Боб. — Несколько дней, неделя или две самое большее, и она вырастет снова. Иди и хорошо проведи время, наслаждайся, сделай какие-то вещи, которые поднимают человеческий дух или что-нибудь другое, и она восстановится еще быстрее.

— Таким образом, ты говоришь, что огонь души не позволяет создавать что-нибудь новое. Только делает больше то, что уже есть.

— Но намного больше, — сказал Боб, бодро кивая со своей полки. — Это — как ангелы делают все из своего материала. Хотя надо сказать, у них его намного больше, чем у тебя.

— А я думал, что у ангелов нет души, — сказал я.

— Как я и сказал, люди становятся взволнованными и раздражительными, когда речь идет об этом слове, — сказал Боб. — У ангелов нет ничего, кроме этого.

— О. А что случается, если я, мм, ну знаешь… использую слишком много этого?

— Сколько будет пять минус пять, Гарри?

— Ноль.

— Верно. Подумай об этом минуту. Я уверен, что ты придешь к правильному заключению.

— Это плохо?

— Видишь? Ты не полностью безнадежен, — сказал Боб. — И слушай, у тебя опять новый волшебный меч? Мерлин! Ты всегда найдешь себе приключения! И этот случай с Уриилом! Офигеть, Гарри!

— Я в самом деле не много что слышал об Урииле, — сказал я. — Я хочу сказать, я знаю, что он — архангел, но …

— Он — … из Ветхого Завета, — сказал Боб. — Ты помнишь парня, который убил всех только что родившихся первенцев в Египте? Это он. Ну ладно, ладно. Это только подозрения. А он не тот, кто будет хвастать. Они вообще довольно молчаливы, знаешь ли.

— У небес есть секретный агент, — сказал я. — И Мэб нравится его стиль.

— И он оказал тебе услугу! — сказал Боб звонко. — А ты ведь знаешь, что это не очень хорошо!

Я положил голову на стол и вздохнул.

Впрочем, после этого я уже был в состоянии пойти наверх и наконец-то на самом деле поспать.

Мне ужасно нравятся штуки, которые в японских ресторанах называют «луковый вулкан». Мы с другими ребятишками расположились за столом. Я рванулся, чтобы поймать ртом креветку, когда повар выщелкнул ее по высокой дуге от его ножа. И поймал. Повар направил в мою сторону вторую из другой руки, и я ее тоже поймал, заслужив взрыв аплодисментов от стола и искренний смех от Анастасии.

У нас была восхитительная еда, и мы задержались после того, как все остальные уже ушли от нашего маленького гриль-стола.

— Я могу спросить тебя кое-о-чем? — спросил я ее.

— Конечно.

Я рассказал ей о моих приключениях на острове, и жутком чувстве осведомленности, которое я там ощутил.

— О, это, — сказала Анастасия. — Это твое Зрение развивается. Вот и все.

Я захлопал глазами.

— Мм. Что?

— Зрение, — ответила она спокойно. — У каждого волшебника развивается некоторая мера предзнания, когда он достигает определенного уровня. Это ощущается, как будто что-то в тебе узнает место, которое может иметь значение для тебя в будущем.

— Это случается со всеми? — спросил я недоверчиво.

— С каждым волшебником, — сказала она, улыбаясь. — Да.

— Тогда почему я никогда не слышал об этом? — потребовал я.

— Потому что у молодых волшебников, которые еще ожидают развития своего Зрения, есть ужасная тенденция игнорировать неудобные истины, обращая внимание на более привлекательные фантазии, связанные со Зрением. То, о чем они заботятся, превращается в пророчество. Это ужасно раздражает, и лучший способ избежать таких сложностей — держать это в секрете, пока молодой волшебник сам об этом не узнает.

Я немножко обдумал эту идею.

— Важные для моего будущего, а?

— Потенциально, — спокойно ответила она, кивая. — Конечно, опираясь на любой вид предосведомленной информации, нужно действовать чрезвычайно осторожно. А в этом случае, совершенно ясно, что на том острове есть больше сущностей, чем можно увидеть глазами. Если бы это касалось меня, то я изучала бы это очень-очень осторожно.

— Спасибо, — сказал я серьезно. — За совет, я хочу сказать.

— Ну, мне это ничего не стоило, — сказала она, улыбаясь. — А я могу спросить тебя кое о чем?

— Это будет только справедливо.

— Я удивлена, Гарри. Я всегда думала, что ты интересуешься Кэррин.

Я пожал плечами.

— Время пришло, наверное. Для нас с Кэррин никогда не выдавалось правильного времени.

— Но ты действительно заботишься о ней, — сказала она.

— Конечно, — сказал я. — Она была со мной во стольких плохих местах, как же иначе.

— Это, — сказала Анастасия, внимательно вглядываясь, — я могу понять.

Я наклонил голову, изучая ее лицо.

— А почему ты спрашиваешь о другой женщине?

Она улыбнулась.

— Я хочу понять, почему ты здесь.

Я наклонился к ней, слегка касаясь ее подбородка кончиками пальцев, и очень нежно поцеловал ее. Она возвратила поцелуй медленно и явно наслаждаясь.

Я прервал поцелуй спустя несколько мгновений после того, как это стало несоответствующим для общественного места, и сказал:

— Потому, что это хорошо для души.

— Превосходный ответ, — пробормотала она, ее темные глаза были огромными. — Возможно, он потребует дальнейших исследований.

Я поднялся, подвинул стул для нее, и помог ей надеть пальто.

И оказалось, что остальная часть ночи тоже была очень хороша для души.

Другие издания

Примечания

1

Обстоятельства этого дела изложены в восьмой книге серии о Дрездене «Доказательства вины».

(обратно)

2

Знаменитая воздухо-влагонепроницаемая посуда Tupperware сохраняет свежесть продуктов и создаёт непревзойдённое удобство при их транспортировке. (С сайта компании).

(обратно)

3

Gruff — по английски «грубый».

(обратно)

4

Это событие описано в книге «Летний рыцарь». Файлы Дрездена-4.

(обратно)

5

Чупакабра (El Chupacabra)или «козий вампир» — феномен, появившийся в середине 1995 года в горах Пуэрто-Рико. Что-то странное убивало скот внутри и вокруг города Канованаса, выпивая всю их кровь. Когда были обнаружены трупы, кровь оказалась высосанной через одну или две маленьких раны-отверстия (как укол иглой). «Ранки обычно диаметром примерно с соломинку и от трех до четырех дюймов длиной» — рассказывал местный ветеринар, который осмотрел несколько трупов жертв. Домохозяйка, увидевшая нападение чупакабры, описала зверя как клыкастое, кенгуруподобное существо со злыми красными глазами. Другой свидетель сказал, что существо было «около трех или четырех футов высотой (90-120 см) с кожей как у динозавра. У него были яркие красные глаза размером с куриные яйца, длинные клыки и шипы, расположенные сзади на голове и далее вниз по спине». По словам пастухов, на животных и птиц нападает загадочный зверь высотой 1–1,2 метра. Многие отмечают, что передние конечности у него маленькие, некоторые видят еще и крылья. Или гребень на спине. Туловище у чупакабры то ли как у рептилии, то ли как у собаки, голова продолговатая, лапы — с перепонками между пальцами, мягкая шерсть, как у летучей мыши. Достоверность существования чупакабры не доказана. Но у криптозоологов она уже стала таким же нарицательным персонажем, как, например, «снежный человек».

(обратно)

6

Обстоятельства этого дела изложены в восьмой книге серии о Дрездене «Доказательства вины».

(обратно)

7

В этом месте я хочу попросить помощи. На самом деле Гарри говорит «Hell's bells», то есть очень коротко, и даже в рифму. Буквальный перевод — «Адские колокола», но мне кажется, это слишком длинно. Но колоритно. Можно использовать «проклятье» или «черт возьми», по смыслу подходит, но как-то очень уж затерто, скучно. Может, кто-то предложит более интересный вариант? Про «блин-тарарам» я знаю.

(обратно)

8

Touché (франц.) — «задел», фехтовальный термин, обозначающий, что удар достиг цели.

(обратно)

9

А — высшая оценка в американской школе, эквивалент нашей пятерки.

(обратно)

10

История с Харли Макфинном описана во второй книге «Файлов Дрездена» «Луна светит безумцам».

(обратно)

11

То есть, как видите, Гарри винит себя в том, что Марконе вообще узнал о существовании Небывальщины.

(обратно)

12

Гранола-бар — продукт, популярный в Соединенных Штатах, продвигаемый по линии здорового питания, представляет собой нечто вроде мюслей (то есть хлопьев овсяных и других злаков, орехов и сухофруктов), спрессованных в плитку.

(обратно)

13

Это событие описано в небольшом рассказе «Вера возвращается». Он мало известен, но в Интернете можно найти любительский перевод. В этом рассказе Гарри впервые встречает Мерфи, (то есть по времени действия рассказ располагается перед первой книгой «Файлов Дрездена») и она помогает ему справиться с троллем.

(обратно)

14

Пепто-Бисмол — лекарство от расстройства желудка, густая жидкость, очевидно, в какой-то бутылочке.

(обратно)

15

«Цельнометаллическая оболочка» — фильм Стэнли Кубрика о войне во Вьетнаме. Сержант-инструктор — в высшей степени колоритная личность, особенно в переводе Гоблина. Сам Гоблин, впрочем, настаивает, что его перевод полностью адекватен. Фильм из разряда «Обязателен к просмотру».

(обратно)

16

Это событие случилось в книге «Белая ночь». Бледные охотники — вампиры, они держали эльфов в клетках (в декоративных целях). После разгрома вампирского гнезда, по требованию Гарри эльфы были освобождены.

(обратно)

17

Ца-Лорд — сокращение от полного титула «Пицца-Лорд». Я не сразу сообразила.

(обратно)

18

Моццарелла — вид сыра.

(обратно)

19

Это произошло в четвертой книге «Файлов Дрездена» «Летний рыцарь». Когда Мэб появилась в офисе Гарри, он заподозрил неладное, поскольку, как он потом объяснил, «редкая женщина выходит в костюме за три тысячи баксов, но без сумочки.» Поэтому Гарри провел тест, в результате которого понял, что перед ним не человек. Конкретнее, он покатил по столу в сторону посетительницы гвоздик, а ведь железо, как отмечалось выше, яд для фэйри.

(обратно)

20

Около полуметра.

(обратно)

21

Кадьяк — подвид бурых медведей, обитающий на острове Кадьяк и других островах Кадьякского архипелага у южного побережья Аляски. Относится к самым крупным хищникам в мире, живущим на суше. Кадьяки достигают длины до 2,8 метров и высоту в холке до 1,5 метра. Вес самых массивных экземпляров насчитывает почти 800 кг, однако, средний вес у самцов составляет около 400 кг, у самок примерно 210 кг.

(обратно)

22

M1 Abrams — основной боевой танк США. Серийно выпускается с 1979 года. Стоит на вооружении армии и морской пехоты США, Египта, Саудовской Аравии, Кувейта и Австралии. Назван в честь генерала Крейтона Абрамса.

(обратно)

23

Та, Кто Выбирает — надо полагать, прозвище Гард. Выходит, что Мэб знает о ней больше, чем мы.

(обратно)

24

Хы, это Крик-2. (Комментарий Gnoma)

(обратно)

25

TiVo — продукт одноименной комании, видеомагнитофон нового поколения. Ориентируясь на то, что вы смотрите по телевизору, составляет список ваших предпочтений, и потом можно сказать самостоятельно записывает на свой жесткий диск всяческие передачи на интересующие вас темы. Для этих целей регулярно скачивает с соответствующего сайта телепрограмму, а в Америке, говорят, передачи идут точно в назначенное время. Есть там и специальные кнопочки, чтобы отметить, что вот эта передача интересна, а вот этого мне больше не надо. И т. д.

(обратно)

26

Этот вопрос является переделкой знаменитой фразы Мэй Вест из фильма «Она была неправа» (1933). В начальном варианте фраза звучала так: «Это у тебя пистолет в кармане или ты просто так рад меня видеть?» Американцы обожают ее всячески переделывать.

(обратно)

27

Их первая встреча произошла в четвертой книге цикла «Летний рыцарь». Тогда Хват был еще просто человеком.

(обратно)

28

Кукри — национальная форма ножа, используемого непальскими гуркхами. Клинок кукри имеет характерный профиль «крыла сокола» с заточкой по вогнутой грани (то есть это нож с так называемым «обратным изгибом»). Разящую силу этого загнутого стального клинка испытали на себе англичане, когда пытались безуспешно поработить Непал. Мудрые властелины полумира предпочли пригласить гуркхов в свою армию, чем бесконечно воевать с ними. В британской армии они служат уже более 150 лет.

(обратно)

29

Пустынный орёл (англ. Desert Eagle, зачастую упоминается как «Израильский пустынный орёл») — полуавтоматический пистолет большого калибра (до 12,7 мм). Позиционируется как охотничье оружие для гражданских лиц. Был разработан в 1983 году в США компанией Magnum Research с последующей доработкой израильской компанией Israel Military Industries; производится в Израиле компанией Israel Military Industries. Благодаря своей величине и устрашающему виду часто используется в фильмах, в телевизионных постановках и в компьютерных играх

(обратно)

30

Мелкий грызун.

(обратно)

31

Хы! Фильм называется «Псы-воины». Комментарий Gnomа.

(обратно)

32

Гард является членом Монок Секьюрити, у Марконе работает по договору. Она светловолоса, более шести футов роста и мастерски обращается с топорами, мечами, цепами и другим средневековым вооружением. Монок Секьюрити базируются в Норвегии; название компании является ссылкой на Одина (Мон (mono) означает на латыни один, ок(ocular) — глаз, а у Одина только один глаз). В книге «Барабаны зомби» Гард называет Гарри и Марконе «смертные», там же она демонстрирует знание рун. Все это, (и ее внешность и боевое мастерство) подразумевает, что она — одна из Валькирий. Это подтверждено в рассказе «Heorot», изданном в сборнике «My Big Fat Supernatural Honeymoon (Мой Большой Полный Сверхъестественный Медовый месяц)», где госпожа Гард признает, что она — Валькирия Сигран, отмечая, что некоторые из легенд по существу точны. «Heorot»(2007) — входит в серию «Досье Дрездена», действие происходит между событиями книг «Белая ночь» и «Маленькая услуга». У нас не переводился.

(обратно)

33

Надеюсь, все помнят, что в настоящем доме порог защищает хозяев. Но не в такой же новостройке.

(обратно)

34

Этот стиль называется rondello. Хочу напомнить, что сам Джим Батчер много лет увлекается всяческими боевыми искусствами вообще и фехтованием в частности.

(обратно)

35

Монета в 5 центов, изготавливается из никелевого сплава.

(обратно)

36

В оригинале написано — Da. Русское слово латинскими буквами. В дальнейшем этот факт я буду выделять курсивом. Он не всегда так говорит.

(обратно)

37

Капитан Пикар — персонаж «Стар Трека». Цитата с сайта : «Капитан Жан-Люк Пикар — старый, опытный космический камикадзе, имеющий запредельное ЧСВ и страдающий терминальной стадией синдрома вахтера. На всех младше званием смотрит как на дерьмо, при любом удобном случае так смотрит и на вышестоящее командование. Как ни странно, именно эти его качества и позволяют удерживать в стойле весь остальной экипаж, состоящий сплошь из интересных личностей, а также способствуют дипломатическим успехам во внешних сношениях. Истинный ариец. Беспощаден к врагам Рейха человечества. Характер нордический, спокойный. Не женат. Коронная фраза „Engage!“ (что-то вроде „Ключ на старт!“), обычно произносится в конце серии.»

Как выяснилось, это еще не все.

В данном случае речь идет о фильме «Экскалибур», 1981 г. режиссера Джона Бурмана. Актер Патрик Стюарт сыграл в нем короля Леогранса (героя с большим топором). Но лучшей и знаменитой его ролью считается капитан звездолета «Энтерпрайз» Жан-Люк Пикар из вселенной «Звездный путь») Сам фильм «Экскалибур» считается не слишком удачной интерпретацией Артуровского цикла.

(обратно)

38

Гамби — персонаж американского мультсериала. Похож на пряничного человечка из Шрека, только зеленый, пластилиновый.

(обратно)

39

Неправда!!! Готика и сейчас живее Леннона. (Комментарий Gnoma).

(обратно)

40

Обе фразы — это названия альбомов Билли МакЛафлина, известного американского гитариста (Billy McLaughlin). (Комментарий Damaru).

(обратно)

41

Гарри намекает на Сильвестра Сталлоне в фильме «Судья Дредд». Сталлоне, в реальности, говорит очень гнусавым голосом. Фраза про несовершенство закона, которую использует Мёрфи, практически один в один повторяет фразу главного персонажа из этого фильма. (Комментарий Gnoma).

(обратно)

42

MC Hammer, настоящее имя Стэнли Кёрк Бёрел (англ. Stanley Kirk Burrell, 30 марта 1962, Окленд (Калифорния), США) — в 80-х и 90-х американский рэпер, позже проповедник. Ныне — телевизионный ведущий. Живет в Трейси (Калифорния). Наибольшей популярности MC Hammer достиг в 1990 году вместе с альбомом Please Hammer Don’t Hurt 'Em, включишим сингл U Can’t Touch This. Этот альбом продался более десяти миллионов раз и предположительно является самым продаваемым альбомом в истории хип-хопа. Фраза из песни U Can’t Touch This «Stop!.. Hammertime!» (Стоп! Время Хаммера.) стала очень знаменита среди молодёжи 90-х. В спортивных гимнах, в компьютерных играх (Half-Life: The Specialists, Super Mario RPG: Legend of the Seven Stars, Warcraft III: Reign of Chaos, Guild Wars и многих других), в фильмах и на телевидении, авторы начали использовать её в качестве намёка на всеизвестную песню MC Hammer. «Странный Эл» Янкович и Эминем обыгрывают эту фразу в своих песнях. В процессорах фирмы AMD, таких как Athlon64 и Opteron, функция Cpuid 0x8FFFFFFF возвращает в регистрах EAX, EBX, ECX и EDX строку «IT’S HAMMER TIME». Для браузера Firefox существует расширение «Stop! Hammertime», проигрывающее эту фразу каждый раз, когда пользователь нажимает на кнопку прерывания загрузки страницы. До сих пор в магазинах безделушек в Америке можно купить красные восьмиугольные наклейки с легендарной фразой.

(обратно)

43

Гарри несколько вольно излагает принцип бритвы Оккама. Вообще он звучит так: не следует умножать количество сущностей сверх необходимого. Впрочем, на самом деле противоречия тут нет.

(обратно)

44

Теодор Сьюз Гейзель (Доктор Сьюз) — Американский детский (для маленьких) писатель и мультипликатор. Черепаший король Ёртель-Тёртель — герой одной из его книг. В России переводился очень мало.

(обратно)

45

«Неприкасаемые» — гангстерский фильм (1987 г.) — одна из лучших работ мастера жанра Брайана Де Пальма. В основе увлекательного напряженного сюжета — борьба полиции с королём преступного мира, знаменитым гангстером Аль Капоне (Роберт Де Ниро), которого, как известно, удалось засадить за решётку лишь как лицо, уклоняющееся от уплаты налогов. В Чикаго 1931 года криминальная жизнь бьёт ключом. Для того, чтобы остановить хладнокровного и неуязвимого Аль Капоне, правительством создана специальная команда «Неприкасаемых». Рассказывая о времени сухого закона в Америке, фильм представляет собой историю юриста Элиота Несса (Кевин Костнер) и его попыток очистить Чикаго от гангстеров. Его команда полицейских не принимала взяточничество и двурушничество, которые стали нормой для многих их коллег; они назывались «Неприкасаемые». Их главным врагом был Аль Капоне, король преступного мира Америки, колосс, у ног которого лежал весь Чикаго… В фильме играет Шон О'Коннери, который за эту роль получил Оскар.

(обратно)

46

Шотландская овчарка по кличке Лэсси известна миллионам зрителей по девяти полнометражным картинам и множеству телефильмов. Последний фильм вышел в 2005 г.

(обратно)

47

Хэн Соло (англ. Han Solo) — один из главных персонажей фильма-саги Джорджа Лукаса «Звёздные войны». Он фигурирует в эпизодах «Новая надежда», «Империя наносит ответный удар» и «Возвращение джедая». Во всех этих эпизодах его играет Харрисон Форд.

(обратно)

48

Оруженосец Варт — (бородавка, или еще есть вариант перевода — салага, или то, что является проблемой), — это легендарный король Артур в детстве.

(обратно)

49

Здесь и далее Майкл читает на латыни молитву к святому духу. Я считаю, что переводить это не нужно, на латыни звучит очень внушительно, в частности потому, что непонятно. Тем более, что и у самого Гарри с латынью не очень.

(обратно)

50

Вообще-то, на мой взгляд, речь идет о причастиях, но вмешиваться не буду.

(обратно)

51

General Education Development test — Общий тест образования и развития. Эквивалентен аттестату за среднюю школу, хотя, говорят, разница все-таки есть. Вот и Гарри тоже об этом. Тест состоит из пяти частей, при сдаче занимает 7.5 часов, видимо, полтора часа на каждую. Это науки (физика, химия, биология), общественные науки (история, география, экономика), математика, литература и язык. Английский, само собой. Нужно выбрать правильные ответы на вопросы, и выполнить некоторые задания.

(обратно)

52

Двадцать футов — это шесть метров, ребята.

(обратно)

53

«Roadkill» (Убийственная дорога) — серия из сериала «Сверхъестественное».

(обратно)

54

Не за что (исп.).

(обратно)

55

Помните, в «Аладдине»: — Погоди, Абу, еще рано паниковать. А вот теперь самое время.

(обратно)

56

Вильям Херст — американский газетный магнат (1863–1951). Получил известность как отец так называемой «жёлтой прессы», то есть прессы, основанной на сенсации. Он покупал свои истории по любой цене, и если подходящих зверских убийств и громких дел не случалось, журналистам и фотографам следовало их сфабриковать. Что и составляет отличительную черту «жёлтой прессы»: ложь и сфабрикованные сенсации представлены в ней, как правда.

Вымыслы Херста сделали его миллионером и очень влиятельной личностью в газетном мире. В 1935 году он был одним из самых богатых людей в мире, его состояние оценивалось в 200 млн. долларов. После покупки Morning Journal Херст продолжал скупать и учреждать ежедневные и еженедельные газеты по всем Соединенным Штатам. В 1940 г. В. Херст был владельцем 25 ежедневных газет, 24 еженедельных газет, 12 радиостанций, 2 мировых агенств новостей, одного предприятия по производству новых тем для кинофильмов, киностудии Cosmopolitan и многого другого. В 1948 году он приобрёл одну из первых американских телевизионных станций, BWAL-TV в Балтиморе. Газеты Херста продавались в количестве 13 млн. экземпляров ежедневно и имели около 40 млн. читателей. Почти треть взрослого населения США ежедневно читала газеты Херста. Кроме того, миллионы людей по всему миру получали информацию из прессы Херста через сообщения информационных агенств, фильмов и газет, которые переводились и печатались в огромных количествах по всему миру. Цифры, представленные выше, показывают, в какой мере империя Херста могла влиять на американскую политику, а точнее, на политику в мире. И это влияние было направленно на недопущение вступления США во Вторую мировую войну на стороне Советского Союза и на поддержку начатой в 1950 г. Маккарти антикоммунистической «охоты на ведьм».

(обратно)

57

Война кубинских повстанцев за независимость от испанской короны (1898 г.) давно уже приелась читателям. «Journal» продолжала разрабатывать эту тему лишь потому, что других военных конфликтов в Западном полушарии не наблюдалось. Херстовские корреспонденты Гардинг и Ремингтон маялись от скуки в Гаване, ежедневно телеграфируя в Нью-Йорк: «Ничего не происходит. Можем ли мы возвращаться в США?» Херст отвечал: «Оставайтесь на Кубе, вы обеспечиваете иллюстрации, а я обеспечу войну».

Среди сообщений, пришедших в тот год из Гаваны, была информация о досмотре личных вещей пассажиров американского парохода Olivett испанскими таможенными властями. «Journal» сумела превратить этот рядовой факт в сверхсенсацию: в газете утверждалось, что пассажиров, среди которых были женщины, испанцы заставили раздеться и подвергли унижениям и издевательствам. Читателей эта история зацепила — конгрессмены получали мешки писем от избирателей с требованием «защитить честь американских женщин». «Journal» продолжала нагнетать страсти: на ее страницах красочно описывались истории о зверских убийствах и пытках кубинских повстанцев. Дело дошло даже до историй о миссионерах, зажаренных живьем и съеденных испанскими солдатами. Придуманная от первого до последнего слова история похищения Еванхелины Санейрос — 17-летней девушки, обвиненной испанцами в причастности в повстанческом движении, — позволила «Journal» собрать 200 000 подписей под своей петицией протеста в адрес испанской королевы.

Настоящим подарком Херсту стал взрыв американского крейсера «Мэн», направленного в Гавану, после того как президенту США Уильяму Маккинли удалось дипломатическими методами убедить Испанию предоставить Кубе независимость. Хотя причины взрыва крейсера точно не установлены до наших дней, «Journal» немедленно обвинила Испанию в диверсии, а президента — в трусости и коррумпированности. «США придется стерпеть и эту пощечину от Испании, — писал Херст в своей колонке. — Ведь объявление войны приведет к биржевому спаду, а для Маккинли и его друзей из Standard Oil и других трестов падение курса акций на 1 % — куда большая трагедия, чем смерть 250 военных моряков, погибших при взрыве флагмана нашего флота».

После того как госдепартамент под давлением общественности все же объявил войну Испании, Херст приказал своим лондонским корреспондентам купить самый большой корабль, который продается в Англии, привести его в Суэцкий канал и там затопить, чтобы затруднить проход испанской эскадры в Индийский океан, а через него — в Тихий океан, где флот Соединенных Штатов захватывал бывшие испанские колонии. Столкновение Америки с Испанией на страницах изданий Херста именовался не иначе как «война Journal».

Ходили даже слухи о том, что крейсер «Мэн» был потоплен людьми Херста с целью спровоцировать войну и увеличить свои тиражи. «Journal» действительно превратилась благодаря «кубинской истории» в крупнейшую газету страны с тиражом, достигавшим 3 млн экземпляров, которые продавались по $0,6. Но, вероятнее всего, Херст в этой кампании лишь обеспечивал паблисити секретной правительственной программе, направленной на расширение внешнеполитического влияния США в Западном полушарии. Ее авторство приписывается адмиралу ВМФ Дьюи, и, как считается, она обслуживала интересы финансово-промышленных групп Моргана, Карнеги и Дюпона, участвовавших в создании нового американского флота.

(обратно)

58

Аквариум Шедда представляет собой морской музей, один из самых старых и больших в мире. Он выходит прямо в подводный мир озера Мичиган — это самый большой крытый водный парк на планете. Со времени основания (1929 год) здесь собиралась коллекция видов морской флоры и фауны — редких, исчезающих с планеты и просто интересных. Рыбы, в том числе морские коньки и морские драконы, таинственные обитатели коралловых рифов, глубоководные чудовища — все это результаты длительной работы профессиональных биологов и любителей-энтузиастов.

(обратно)

59

В Музее естественной истории им. Филда собрана величайшая зоологическая и антропологическая коллекция — около 20 миллионов образцов.

(обратно)

60

«Солджер-филд» — стадион в Чикаго, один из крупнейших в стране.

(обратно)

61

Фольксваген Кэдди — это новый надежный и экономичный автомобиль для работы и отдыха. Кэдди чрезвычайно функционален и легко трансформируется в машину для большой семьи и компании или в автомобиль для перевозки грузов (информация от фирмы).

(обратно)

62

О чем речь? Может, кто-нибудь в курсе? Мой вопрос.

Техасская ядерная семья — манекены, на которых проверялось воздействие атомного/ядерного оружия во время испытаний. Если смотрели фильм «Индиана Джонс и Хрустальный череп», там Джонс в начале фильма попадает в такую семью. Или такой вариант: nuclear family соц., демогр. нуклеарная семья (состоящая из супругов или одного из супругов и их/его/ее детей, находящихся на содержании у родителей) Т. е. имеется в виду большой семейный род, который, как водится на Техасе, вооружен до зубов. Комментарий Макса.

И какой вариант нам больше подходит?

(обратно)

63

Морское ушко — съедобный моллюск.

(обратно)

64

Тут я не уверена, видимо, это латынь. «Леоне» — это точно лев, а «архи» — как выяснилось, это вообще греческий корень, и имеет значения: «Лидировать, править, управлять, руководить». Не очень скромно, верно? Это о фамилии. Полная же цитата звучит так «Ваш противник, дьявол, бродит, как лев рыкающий, ищет, кого сожрать.» Апостол Петр. Письмо первое.

(обратно)

65

Файлы Дрездена-5, Лики смерти. Бедному Кассиусу, конечно, здорово попало, но следует отметить, что он сам нарвался. Впрочем, даже Майкл сказал, что не ему судить Гарри, он не бог. Давайте не будем считать себя праведнее Майкла.

(обратно)

66

Время летит (лат.).

(обратно)

67

Выражение, имеющее значения «сложное положение» или «сложный механизм» или «игра интересов». Может, кто-нибудь подскажет, как это сказать по-русски, чтобы это таки была метафора. У меня мозги отключаются.

(обратно)

68

Так звали большого пса в одноименном романе Стивена Кинга.

(обратно)

69

«Секретный агент Макгайвер» — популярный американский сериал (1985–1992).

МакГайвер — талантливый ученый, тонкий психолог, пацифист. Ненавидит огнестрельное оружие. Его оружие — это смекалка и знания (из области физики, химии и психологии). Единственный его верный «напарник» — швейцарский армейский ножик. МакГайвер использует подручные средства, чтобы выбираться из экстремальных ситуаций: может обезвредить скрепкой ракету «земля-воздух», приготовить взрывчатку из садовых удобрений, сделать скафандр из расплавленного садового шланга, смастерить детектор лжи из будильника и прибора для измерения давления. Однако (помимо этого неординарного таланта) МакГайвер привлекает своей человечностью и стремлением помочь едва знакомым людям. МакГайвер оказывается втянутым в водоворот опасных событий из благих побуждений. Каждый эпизод — это отдельная история. МакГайвер — человек с уникальными способностями, без определенной профессии, который путешествует по миру, бескорыстно помогая людям и попадая в экстремальные ситуации. И чем сложнее эта экстремальная ситуация, тем интереснее и достойней будет выход из нее.

(обратно)

70

«Рип Ван Винкль» (англ. Rip van Winkle) — новелла (1819) и легендарный персонаж американского писателя Вашингтона Ирвинга. Рип Ван Винкль — ленивый житель деревушки близ Нью-Йорка, проспавший 20 лет в американских горах и спустившийся оттуда, когда все его знакомые умерли. Персонаж стал символом человека, полностью отставшего от времени и даром пропустившего свою жизнь.

(обратно)

71

Встреча Гарри с Расмуссеном произошла в пятой книге «Лики смерти». Там, заглянув в глаза демона, Гарри увидел человека, который был распят на скале и не мог действовать самостоятельно. На Гарри это произвело очень тяжелое впечатление.

(обратно)

72

Сьюзен — любимая девушка Гарри. Журналистка. Отправившись за материалом в гнездо вампиров, была ими схвачена и инициирована. Вампиром, однако, не стала, потому что, невзирая на вампирский голод, который ее мучает, не желает пить кровь, и уже несколько лет балансирует на этой грани. Отношения с Гарри она прервала, опасаясь, что потеряв контроль над собой в его присутствии, может нечаянно убить его и стать настоящим вампиром. Вступила в какую-то организацию, которая борется с вампирами, и уехала из города.

(обратно)

73

Речь идет о Широ, рыцаре Креста, прежнем владельце Фиделаккиуса.

(обратно)

74

Эта история изложена в восьмой книге «Доказательства вины». Случилось так, что Молли почти в одно и то же время обнаружила два важных обстоятельства в своей жизни. Первое — что у нее есть волшебные способности, и второе — что двое ее любимых друзей принимают наркотики. И попыталась с помощью своих способностей заставить их этого не делать. То есть вмешалась в их психику. А это очень опасно. И противозаконно, с точки зрения Белого Совета. Совет стопроцентно приговорил бы ее к смерти, если бы Гарри не взял ее на поруки и не стал бы ее учителем. Теперь их судьбы связаны. Если Молли еще раз вытворит что-то, что можно квалифицировать, как черную магию, казнят их обоих.

(обратно)

75

Имеется в виду доктор МакКой — персонаж «Стар Трека». Цитата с сайта : «Леонард „Боунз“ МакКой — штатный Айболит. Главный моралофаг в сериале (ибо врач). Люто, бешено накидывается на любого, кто нарушает права кусков инопланетной слизи. Безуспешно пытается троллить Спока (старпома), чем порождает добрую половину лулзов сериала. Коронные фразы: „He's dead, Jim“, („Он мертв, Джим“), „I'm a doctor, not a X“ („Я доктор, а не Х“)», где Х, как понимаете, что угодно.

(обратно)

76

Речь идет о событиях третьей книги Файлов Дрездена «Могила в подарок»

(обратно)

77

Эти события описаны в книге «Барабаны зомби», шестая книга цикла.

(обратно)

78

Мороженое такое.

(обратно)

79

Surcoat — «сюркот», «котта» (истор.) — тканевое покрытие доспеха для защиты его от дождя и солнца. Могло нести герб или цвета владельца. Появляется в XIII веке и, постепенно укорачиваясь, к середине XIV века превращается в jupon. Самой поздней формой сюркота является табард, появившийся в XV–XVI веке; короткая накидка с короткими рукавами открытая с боков, но тоже с цветами и гербом владельца. Вот что на мушкетерах-то было надето!

(обратно)

80

Такая неприятность случилась в первой серии «Чужих».

(обратно)

81

Предположительно, Сэр Иэн Мюррей Маккеллен (англ. Ian Murray McKellen; род. 1939) — британский актёр, получивший широкое признание как мастер шекспировского репертуара. Ныне регулярно снимается в крупнобюджетных международных кинопроектах (Магнито в квадрологии «Люди-Х», Гэндальф в трилогии «Властелин Колец»).

(обратно)

82

Надо полагать, это полный титул дамы, известной нам под именем мисс Гард.

(обратно)

83

Седьмая книга «Файлов Дрездена» «Барабаны зомби».

(обратно)

84

Есть такая штука, как Список того, чего нельзя делать главному злодею.

В основном собраны глупости злодеев из популярных художественных фильмов. Там очень много идей, в основном грамотные вещи. Также найден перевод топ100 замечаний из этого списка тут:

(обратно)

85

24-28 кг.

(обратно)

86

Архангел Михаил, первый из архангелов восстал против сатаны. Имеет прозвище Князь Света, в отличие от Князя Тьмы.

(обратно)

87

Архангел Гавриил, звук его трубы будет означать конец всего сущего.

(обратно)

88

Предположительно, архангел Рафаил, По преданию, именно Рафаил принёс царю Соломону волшебное кольцо с вырезанной на нём могущественной шестиконечной звездой, а Соломон пользовался этим кольцом и символом, чтобы подчинять демонов.

(обратно)

89

Архангел Уриил поставлен охранять Рай после грехопадения и изгнания Адама. С огненным мечом.

(обратно)

90

Терияки (кушанье: кусочки мяса, рыбы или съедобные моллюски маринуются в специальном соусе, а затем жарятся на гриле).

(обратно)

91

«Хэппи Мил» — «Счастливая Еда» (Happy Meal) — блюда, специально приготовленные для детей, продаваемые в сети быстрого питания МакДональдс с июня 1979. В маленькой коробке или бумажном пакете с эмблемой МакДональдс обычно содержится, как пища, так и игрушка.

(обратно)

92

По преданию, так назывался легендарный меч короля Артура.

(обратно)

Оглавление

Джим Батчер . МАЛЕНЬКАЯ УСЛУГА . Small Favor

От переводчика

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте