«Невыносимые. До порога чужих миров»

Невыносимые. До порога чужих миров (fb2) - Невыносимые. До порога чужих миров [litres с оптимизированной обложкой] 1193K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Вадимовна Лазаренко

Ирина Лазаренко Невыносимые. До порога чужих миров

Книга 1 До порога чужих миров

Путь долга редко бывает простым, но только он может дать человеку понятную, ощутимую цель, а вместе с целью он дарует уверенность, твердую почву под ногами и смысл всего существования.

Предания, следоуказательный текст

Да нам просто страшно идти по дороге мечты!

Приписка на полях в одном из экземпляров

Пролог

Ташуя обхватила ладонями чашку и скучно протянула:

– Я умру.

Орим, ее отец, поморщился. Вот же заладила: «умру» да «умру», говорит одним и тем же тусклым голосом, смотрит в стенку – и не понять: всерьез ли она помирать собралась, чует ли что-то по-своему, по-магически, или же просто треплется, тетешкая свою грусть и страшную вину.

– Прекрати мне это, – велел Орим и подвинул к дочери кувшин с отваром. – Мелешь дурное дурным языком, да еще на ночь глядя!

Кувшин Ташуя взяла, налила отвара в чашку, чуть расплескав на стол.

– Да что ты косорукая такая, Ташка! – тут же взвился на стенной полке хатник. – А еще магичка!

Хатник Ташую невзлюбил три года назад: тогда она никак не могла вырваться из своей Магической Школы к заболевшей матери, а когда наконец справилась со всеми очень важными маговскими делами и доплюхала до родного поселка – хозяйку дома уже похоронили.

– Я умру, – повторила Ташуя, и не услышав, верно, хатника. – Это правильно, это честно. Я убила всех своих друзей. Пусть я теперь умру тоже.

– Убила, убила, – едко подтвердил со своей полки хатник и громыхнул мисками. – Потому как косорукая, и еще магичка!

Ташуя поднялась из-за стола, придерживая живот. Малорослая, хрупкая, она носила его с изрядным трудом, спина у нее часто болела, лодыжки были налитые, страшные.

– Вы дитя берегите. Оно важно.

– Всяко поважней тебя, – пробурчал хатник.

Орим на это рявкнул, и хатник понял, что хватил лишку, спешно скрылся среди мисок. Ташуя медленно, как спящая, подошла к печке, взяла тряпицу, вернулась и протерла стол.

– Очень важно, – повторила глухим, сонным голосом. – Не только для вас. Для всех. Я не знаю, почему.

Орим покачал головой. Не знал он, что можно ответить на такое. Дочь после возвращения как подменили, он это и понимал, и не понимал одновременно, ему казалось, что стоит за этим изменением что-то посложнее чувств вины и утраты, что рассудок покинул Ташую и лишь его тень пока позволяет ей двигаться, говорить, дышать. Дочь пугала его, он не знал, как подступиться к ней, как утешить и ободрить – да и не был уверен, что за ликом дочери, единственным родным ликом во всем мире и Мирах, осталось еще хоть что-то, способное откликнуться на слова утешения и ободрения. На любые слова.

Через десять дней, в середине месяца завязня, Ташуя умерла в родах, и Орим остался на свете почти совсем один. Если, конечно, не считать ворчуна хатника и внучки.

Младенец, вопреки опасениям Орима, не попытался помереть следом за матерью и вообще причинял довольно мало хлопот – всяко меньше, чем Ташуя в свое время. Ребенок много спал, сосредоточенно ел, мало плакал, пытливо смотрел на мир вокруг себя не по-детски тревожными и совершенно черными глазами.

Для девочки долго не находилось имени – месяца полтора, и хатник очень тревожился, что из-за этого не может развесить вокруг колыбели самолично навязанных обережных куколок. Но как-то утром, когда не по-младенчески черные глаза, в которых не было видно зрачков, уставились на Орима неожиданно осмысленным и немного пугающим взглядом, он хлопнул себя по лбу:

– Алера! Тебя зовут Алера! Отчего ж я сразу не понял, а?

– Боевая девка будет, – радостно приговаривал хатник, развешивая у колыбели обережных куколок. – Бедовая и толковая! Только б не магичка, а, старик? Скажи! Только б не магичка! Одни беды этому дому от них!

Орим по привычке ворчал и огрызался в ответ, но не прогонял суетливого хатника и заткнуться не велел, потому как было в его словах много правды, и Ориму самому бы не хотелось, чтобы у внучки оказались магические задатки. Но выяснится это лет через десять, а то и через все пятнадцать.

Можно было бы сказать, что волновались они совершенно напрасно: у Алеры не было ни малейших способностей к магии. Но для волнений оказалось предостаточно и других причин, причем чем дальше – тем больше. И если младенцем она приносила деду одну лишь радость, то от взрослой внучки голова у него болела так, что никакими словами передать невозможно.

Глава 1

Верен и его друзья караулили Алеру сразу за порталом, в зарослях неведомых Ортаю разлапистых растений.

Далеко от тропинки Алера не убегала, если уходила в сторону, то ненадолго. То и дело присаживалась, окончательно пропадая из виду, один раз чем-то поскрежетала. Схованка там у нее, что ли? Хорошо бы так! Очень хорошо бы!

Трое парней недовольно ворчали всякий раз, когда черноволосая макушка пропадала из вида. И чего девку понесло именно в этот Мир, сплошь заросший зеленью, с гудящим от насекомых воздухом, влажным и тяжелым! Тут целый отряд упустить из поля зрения немудрено, не то что одну Алеру! И что эти чокнутые потеряли в Мирах, кто бы знал!

Клейкой сладостью несло от больших светло-желтых цветов, летали туда-сюда пчелы, солнце висело прямо напротив кустов, заставляя щуриться.

– Вот была бы она рыжей, а не черной, – шипел Ту-рак, отирая слезящиеся глаза. – Или повыше хотя бы. Глаза ж поломаешь. Тьфу.

– И еще не помешало б ей поварешкой о кастрюлю колотить на ходу, – усмехнулся Веррен.

Самим отходить от портала было боязно: Мир нехоженый, непривычный, наполненный ползуче-летучей дрянью. В таких Мирах никогда не знаешь, что за мерзость прячется в высокой траве, какая пакость упадет с ветки тебе за шиворот, кто ужалит тебя так, что два дня от боли спать не сможешь.

Алера, видно, тоже раньше тут не была, хотя, кажется, не существовало в этой части Ортая Миров, которые она и ее друзья не исходили бы вдоль и поперек. Но, если место ей знакомое, зачем крутиться рядом с порталом? Однако клинки она не доставала и по сторонам не оглядывалась, как будто вовсе ничего не остерегалась, и даже на пчел не оборачивалась, хотя от их гула аж воздух поплотнел.

С оберегом от летучей пакости пришла, что ли? Так ведь знать надо, в каком Мире от чего опасности больше, с собою ж только один оберег можно взять…

– По-моему, она не впервой тут, – подал голос Кийяк.

– Тогда бы вперед пошла, – буркнул Веррен, – только пятки бы сверкали. Какой толк у портала топтаться, если место знаешь? Чем дальше в Мир – тем толще кошель.

Кийяк поморщился, услышав поговорку, известную каждому новичку. Сами они были не любители изучать Миры: опасно, долго, трудно, а на целебные припарки потом потратишь больше, чем выручишь с первых заходов. Каждая обитающая здесь тварь, от тупых ящеров до почти разумных магонов, норовила попортить настроение и самочувствие незваным гостям, и, хотя по-настоящему умереть в Мирах было невозможно, неосторожные путешественники доставляли потом лекарям изрядно хлопот.

Но Веррен и его друзья считали, что только слабоголовые люди будут класть на изучение каждого Мира месяцы времени и ковшики крови. Куда проще и безопасней отлавливать одиночек прямо у порталов да отбирать найденное. И быстрее, конечно.

– А вы слыхали про призрачного пса, что охраняет границу Эллора? – спросил вдруг Кийяк. Никто не ответил, но он все равно пояснил: – Говорят, кто его увидит, скоро умрет, и душа его не полетит к Божине, а будет вместе с псом охранять граничный предел.

Веррен фыркнул.

– Да что ж она мелкая такая, – снова принялся ворчать Турак, опять потеряв Алеру из виду. – Ныряет в те заросли, словно змея. Быть бы ей повыше, вот ну хоть чуток бы!

– Цыц, – сердито велел Веррен.

Болтовня приятелей сердила его, и без нее было не по себе, тревожно и чуточку стыдно, хотя виду он и старался не подавать.

Они ведь никогда прежде не совались к Алере и, быть может, правильно делали. Кийяк, к примеру, прямо говорил, что последовать за ней было глупостью, которая еще вылезет им боком, а потом другим боком, а потом еще и ухом: Алера-то в Мирах не первый год, а мечей у нее целых два, и машет ими она получше любого из них.

Да и вообще у сельчан было настороженное отношение к Алере. Слишком она другая, не похожая на нормальную девку. Была бы нормальной – не носилась бы по Мирам с парнями в друзьях да при мечах на поясе. А еще наглая она сверх всего, что можно придумать, и никто ей за эту наглость не может настучать по мордасам, потому как… Ну, потому как боязно! И клинки у нее, и уверенность какая-то запредельная, и глазища жуткие, временами как зыркнет – не смотрит, а наизнанку тебя выворачивает! Иди знай, что Ташуя углядела в не рожденной еще дочери, если даже не попыталась спасти себя, лишь бы выжила эта девка. А получилась-то она и впрямь непростая!

До сих пор Алера никаких значительных вещей не совершила и, если так подумать, не выделялась из прочих жителей Лирмы ничем сверх того, о чем уже было сказано, но кто ее, заразу, знает – вдруг прямо сей вздох и начнет?

И еще – умению обращаться с мечами всех мужчин поселка учил именно Орим, и теперь вот переть с этими самыми мечами на его же внучку было как-то неудобно.

– А вы знаете, что эллорцы не хоронят померших? – нарушил молчание Кийяк. – Их жгут, а пепел жрут. А если эллорского мертвяка не сжечь, он через три дня обернется мертвягой.

– Цыц, – буркнул Веррен.

Ну вот почему его потащило за Алерой, когда в поселке – целые стаи молодняка, зеленого и непуганого?

Он не объяснял друзьям, почему, да и себе, пожалуй, не объяснял тоже. Быть может, ему просто хотелось посмотреть, что будет, и увериться, что не будет ничего. Как змею потыкать палочкой и убедиться, что она предпочтет уползти, а бросаться на тебя вовсе даже не станет, хотя до этого шипела изо всех своих змеиных сил.

А вообще-то, не успел он ничего хорошенько обдумать. Просто случился вдруг такой подарок – она прошла к порталу одна, а не окруженная толпой своих друзей, как обычно бывает. Ну разве можно бьио устоять, не проследить за ней?

– Возвращается, – сказал Веррен, хотя все и так это увидели.

Алера шла к порталу быстро, бросая полные досады взгляды на солнце: задержалась все-таки. Да еще в голове от пчелиного гудения что-то начинало стучать и ухать, как будто улей промеж ушей застрял. И что тем пчелам не сидится где-нибудь в дуплах по такой жаре?

Выползшие на тропу побеги растений мягко пружинили под ногами и тут же распрямлялись вновь. Да и не тропа это, а название одно – просто трава на ней не до колена достает, а чуть пониже. Хорошо, в этом Мире нет змей! Им бы в самый раз было прятаться в густой траве и хватать незадачливых путешественников за пятки!

Алера была в каких-нибудь пяти шагах от портала и уже перехватила котомку поудобнее, приготовившись прыгнуть, когда из раскидистых кустов выбралась троица парней и решительно перегородила подход к бледно-зеленому свечению на земле.

Парни были как на подбор: высокие, широкоплечие, коротко стриженые – словно братья-близнецы. У всех упрямо выдвинуты челюсти, у всех – глубоко сидящие глаза, темные и беспокойные, носы-картошки и щетина на щеках. Знакомая компания! Но не сказать, чтобы приятная, да и мечи в руках оставляли мало надежды считать, что парни просто мимо проходили.

Да и не торчали бы они у портала, если б не проследили прыжка.

Веррен поморщился, когда два клинка словно сами собой прыгнули в руки Алеры. Хорошие были клинки: не то длинные ножи, не то короткие мечи, неширокие, обоюдоострые и слегка изогнутые. Лезвия с виду остры до неправдоподобия. Дол почти во всю длину клинков, гарда необычная, широкая и полукружная. Легкие клинки, наверное, и в руках удобно лежат. Возникли неуловимо – словно кошка когти выпустила да смотрит теперь: махнуть тебе размашисто по глазам или сделать вид, что просто размяться решила, потянуться да спрятать когти?

Смотрела Алера именно так. Глаза у девчонки были большие, черные, но похожие на кошачьи – ленивой наглостью, насмешливостью. И усмехалась она недобро, уголком рта, совсем как дед ее усмехался, бывало. Так-то Алера, конечно, красивая: глазища черные, круглые, кожа светлая и темные веснушки на лице – необычные, крупные, как будто их нарисовали на носу и щеках, а вот только рот у нее – дедовский, большой, тонкогубый и бледный, ну чисто лягушачий. Таким ртом усмехаться можно только недобро и мерзостно, а больше никак.

– Ну и? – спросила Алера вкрадчиво.

– Выворачивай котомку! – неожиданно громко рявкнул Веррен и покрепче сжал рукоять собственного меча.

Воспользоваться им вряд ли хватило б решимости, но оружие придавало уверенности и весомости какой-то, что ли. На Алеру Веррен глядел сверху вниз, шире был гораздо, а то, что он стоит тут не один, а с приятелями, придавало всем троим решительной наглости.

Ну а как иначе? Что там этой девчонки, тьфу, одной рукой подхватить можно и под мышкой в поселок унести!.. Если перед тем оглушить и связать, конечно, а то она, пожалуй, вывернется, как змеюка подколодная, выдаст хорошего леща и сама тебя пинками в Лирму погонит, чтоб сельскому голове сдать для воспитательной порки. Или на месте шею свернет да прикопает в овражке, чтоб неповадно было.

Потому как наглая она сверх всяческой меры, вот что.

Алера легонько качнула мечом в сторону Веррена, он отшатнулся, но тут же шагнул вперед, выругался. Девушка усмехнулась:

– Вы что, головами вперед в портал попрыгали и разума лишились?

– Не твоя о том печаль, – буркнул Турак. – Сама-то зачем сюда пришлепала?

Алера дернула плечом:

– Ну, скажем, за Кристаллами – не сложилось, правда. Зато повезло с топазами. Но их я вам тоже не отдам, вот такая неудача. Топать бы вам отсюда, право слово.

Турак фыркнул:

– У вас же Рань Кристаллами занимается. Да и он только-только начал, ничего у него еще не срастается… – Покосился на друзей и пояснил: – Я слыхал, как он Суджаму про шестигранники говорил. Да, так Рань-то камни отдал нам при случае, не стал кочевряжиться. А тебе они на кой сдались-то?

Алера широко улыбалась бледным лягушачьим ртом, а Веррен все больше подозревал, что где-то они с друзьями сваляли большого дурня.

– Рань обереги делает, Кристаллами просто балуется. А сращиваю их я. Лет пять уже сращиваю. Ты бы спросил у Суджама, прежде чем смелостью своей трясти, тут ведь нет тайны. Турак, Веррен… вы почему тупые-то такие, а?

Турак медленно покрывался холодным потом под ржавой кольчужной, которую упорно таскал в Миры несмотря на усмешки приятелей. Ему совсем не хотелось на собственной шкуре узнать, какие сюрпризы могут преподнести клинки Алеры и что на самом деле представляет собой ее простецкая потертая жилетка из телячьей кожи.

Кийяк попятился и пробормотал про бдыщевую матерь, к которой вся затея может проваливать, но опустить клинок под тяжелым взглядом Веррена все же не решился.

– Ну и что? – спросила Алера, наблюдавшая за парнями, чуть склонив голову. – Мечи в ножны – и по домам? Или вам копытами побить охота?

Веррен снова зыркнул на друзей и опять обернулся к Алере:

– По домам, только сперва ты котомку вывернешь. А то Кристаллы Кристаллами, но нас трое, а ты одна.

Девушка пару вздохов стояла, глядя на него невозможно черными глазами, под взглядом которых мысли сбивались, костенели и словно оказывались, ну, выброшены наружу и разложены в рядочек на траве. Потом опустила клинки. Друзья выдохнули и подобрались, Турак и Кийяк выглядели удивленными и едва сдержали облегченные вздохи. Веррен мотнул головой, разгоняя дурное наваждение.

Что там этой девчонки, ну в самом-то деле!

– Да, – согласилась Алера и мягко ступила между ними. Парни мимовольно сделали по шагу назад. – Вас трое. А меня дед к ужину ждет. Не гоняться же за каждым по поляне, коза вас забодай?

Два клинка вскинулись и очертили по полкруга. Веррен схватился за горло и попытался что-то крикнуть, но не сумел, и удивился тому, какими мокрыми стали его пальцы, и как сильно земля ударила его в ухо, и как удачно, что его друзья тоже рухнули и не могут смеяться над ним и над тем, какой все-таки идиотской оказалась его затея.

– А на что вы рассчитывали? – хмыкнула Алера, переступила через ближайшее тело и шагнула в портал.

* * *

Запах жареного мяса заполнил оба этажа дома, а через открытое окно трапезной еще доносился вязкий и сладкий аромат агератума из палисадника. На улице пока держалась дневная летняя жара, а в доме было хорошо, прохладно.

О возвращении внучки возвестила хлопнувшая внизу дверь и топот ног по ступеням.

Постройку этого дома Орим закончил в тот год, когда Ташуе сравнялось пять лет; ступени ладились с тем умыслом, чтоб по ним удобно было ходить ребенку. Низкие, широкие, они со временем стали поскрипывать и покряхтывать, но держались крепко, и заменить лестницу рука не поднималась.

К ужину Алера безнадежно опоздала. Когда она наконец появилась в трапезной, на ходу стряхивая с рук последние капли воды, Орим покачал головой, указал взглядом на стул и подвинул к ней большую миску.

Крупный, крепкий, невысокий, с виду он напоминал тяглового быка, но двигался с неуловимой легкостью человека, с мечом в руках проводящего больше времени, чем безоружным. Если бы не сивая голова и глубокие морщины на лице – можно было бы подумать, что ему не семь десятков лет, а в два раза меньше.

– Я тебе не трактирщик, ясочка.

Хатник на стенной полке свирепо застучал ложкой о тарелку, но дед и внучка знали, что он тоже не в силах рассердиться на Алеру всерьез.

– Извините, – неубедительно покаялась она, усаживаясь на высокий стул с низкой спинкой.

Орим усмехнулся, притянул к себе казанок с кашей.

– Там что-то новое произошло в Мирах, а?

Спросил в шутку, но Алера, сосредоточенно таскающая мясо в тарелку, подняла голову и картинно вытаращила глаза:

– Произошло. Вообще-то, там теперь творится целый разбой с грабежами. Представляешь?

Орим удивленно вскинул косматую бровь.

– Веррен с дружками, – пояснила внучка, оглядела стол в поисках новой добычи и потянулась к рубленой капусте: – Проследили на входе, поймали на выходе. Котомку им. Трутни трусливые.

На стенной полке грюкнуло, хатник затопотал по полу, вскарабкался на стол: комок шерсти размером с крысу, с человеческим лицом, голыми ступнями, длинными гибкими пальцами.

– Нападение? – выдохнул он и побежал прямо по столу к Ал ере.

Она, смеясь, отстранилась.

– Не полошись, Петри! Ничего мне не сделалось, да и сами идиоты живы.

– Живы? – переспросил дед. Пальцы у него чуточку дрожали. – Отчего бы им не быть живыми-то?

– Не отчего, – проворчала внучка, скривилась. – Что им сделается в Мире? Очухаются – вернутся. Ну, горлышки поболят немного.

Орим помолчал, чуть покачивая в ладонях кружку с отваром. Переглянулся с хатником. Надо же, надо же! Веррен и его дружки, вот же хвосты конские, а! Он разве для того обучал их мечному бою, чтобы они на Алеру с мечами поперли? Добра, значит, не помнят, науки не ценят! И еще – просто балбесы никчемные, потому как даже не подумали, что свою внучку-то он, Орим, выучил лучше, чем кого угодно другого – потому как времени ей уделял больше!

А она? На людей с мечами! Когда такое видано было, а? И оно-то понятно, что не первая полезла, а на свою защиту встала, и понятно, что не убила насмерть, коли за порталом было дело, но ведь она не встревожена, не смущена, аппетит не потеряла! Как будто перерезать горло человеку – все одно, что курице!

Это он, Орим, старый наемник, может так считать, а она, девчонка, – нет!

– Ясочка, ты почему была одна? – вдруг спросил он.

Алера пожала плечами:

– От скуки забежала, ненадолго, ну я думала, что ненадолго. Тоска меня разобрала что-то. Делать нечего. Элай и Рань уже сколько дней как в Эллор уехали, а Тахар с утра занят, варит какое-то жуткое зелье. Вчера мы с ним на болото таскались, ему жабьи спинки нужны были. Жабьи спинки, представляешь? Можно подумать, он не маг из приличной семьи, а какая-то колдунья из жутенькой сказки. И он еще обещал, что если буду над спинками шутить – в другой раз попросит ему помочь добыть чего похуже. Я вот и думаю теперь: чем он вообще занимается, когда мы его не видим, а? Из чего он эти зелья варит на самом-то деле? Может, зря мы их пьем, как думаешь? Если жабьи спинки – не самое страшное…

– А эти двое, значит, в Эллоре, – повторил Орим, покачивая в ладонях кружку. – Снова. Третий раз, с весны считая, да?

– Да, дед. Если ты вдруг раньше не приметил – они эльфы.

Орим вздохнул.

– Ты, ясочка, знаешь что? Не удивляйся, если придет такой день, когда они не вернутся.

Алера вскинула брови, ожидая продолжения неудачной шутки. Орим насупился и решительно рубанул:

– Не в этом, так в будущем году – не вернутся. Или приедут, но не к вам, не к тебе, не к Тахару. Другими делами-заботами будут заняты. Понимаешь?

Алера покачала головой, во все глаза глядя на деда. Шутит Орим или нет, но говорит он нечто странное. Колючее.

Они четверо были неразлучны с десяти лет, с тех пор, как Орим начал учить их биться на мечах и топорах. Уметь это должны были все мужчины Ортая: никогда не знаешь, от какой напасти придется обороняться завтра – места-то северные, до границы в Гижуком не так далеко. И хоть с единственной войны между Ортаем и орками минуло шестьдесят лет, а ухо востро держать лишним не будет. А уж в Мирах-то умение обращаться с мечом всегда пригодится, так пригодится, что без него и лезть за порталы нечего.

Внучку же Орим воспитывал как умел. Это означало, что от мальчишек она отличалась разве что с виду.

В том же возрасте, в десять лет, дети начинали учиться другим премудростям: письму, чтению, травоведению и прочим необходимым вещам. Некоторые семьи, где едоков было больше, чем рабочих рук, отказывались освобождать детей на целое утро ради какого-то там обучения, а некоторые люди и вовсе говорили, что их детям незачем учиться чему-либо сверх того, что требуется для ведения собственного небольшого хозяйства. Но в общем безграмотность считалась стыдной, почти как безудержное пьянство, потому большинство детей с десяти лет до пятнадцати все-таки ходили на занятия в божемольни. Учили их жрецы, самые грамотные и умные люди, несущие просвещение и успокоение: обучением детей, проведением обрядов, донесением слова Божини.

Алера, Тахар, Элай и Рань вместе учились, вместе росли, вместе совершили свой первый прыжок в Мир пять лет назад. Орим тогда обкусал себе ногти до крови, вытоптал травы на полперехода вокруг портала и проклял всех магонов разведанных и неразведанных Миров вместе с предками, потомками, жильем и утварью.

Из своего первого Мира друзья вышли полдня спустя. И еще полдня потом проспали. С тех пор Миры стали самой важной частью их жизни.

Убедить Алеру, будто ее друзья могут всерьез заниматься чем-то, не связывающим их друг с другом, едва ли было возможно. Орим это понимал, пожалуй. Внучке легче будет поверить, что родной дом, знакомый до последней скрипучей ступени, завтра рухнет, и теперь нужно вить гнездо в лесу. Или что воздух отменяется и следует немедля разучиться дышать.

Но пусть хотя бы мысль допустит, что не приколочены они четверо друг к дружке. Для нее это осознать будет непросто, наверное. Не потому, что Алера глупая, а потому что слишком близки они. Слишком привычны друг другу.

Растерянность, испуг в ее глазах хлестнули Орима плетью, и он на вздох смешался.

– Чего ты ребенка пугаешь-то? Злой ты стал нешто в старости? – забубнил хатник. – Она ж ничего такого, она ж дите еще малое…

Орим отвел взгляд, махнул рукой, отпил большой глоток из кружки. Хорошенькое дите, в Лирме такие «дети» уже, бывает, своих малышей нянчат! Эх, и что бы ей не найти себе мужа, не нарожать Ориму правнуков, то-то он бы обрадовался! И снова ощутил себя при деле, а то…

Выросла внучка, давно уже выросла, как бы ни хотелось Ориму и хатнику дальше считать ее дитем… Ну да, она выросла, и трудности выросли тоже! Мечами вот махать дед ее научил, а всякие там переживания… не понимает он в этом ничего. Может только гадать, насколько ей дороги друзья детства и… во что могла перерасти эта дружба за последние годы.

Взрослые они уже совсем, хоть и носятся по Мирам до сих пор.

Совсем. Уже. Взрослые.

– Ясочка, – заговорил наконец Орим, глядя в свою кружку, – если тебе, к примеру, по сердцу Рань…

Алера поперхнулась и закашлялась.

– Или Элай, – безнадежно продолжал дед, про себя подумав: «Не приведи ж Божиня!», – так ты даже не думай. Эльфы на людях не женятся, ясно? И, я так мыслю, не зря они в Эллор зачастили, прежде-то раза два в год выбирались? А теперь вот – видишь, как.

Алера потерла лоб, хлебнула воды из глиняного кувшина и совершенно спокойным, ровным голосом спросила.

– Ты думаешь, их к эльфийкам на смотрины зазывают?

– И давно пора, – брякнул Орим и одним глотком допил отвар. Поставил кружку на стол, поглядел на внучку сердито, подумал. – Выросли вы, Алера. Погодки ваши уже сколько времени в Миры не ходят, а? Вам-то самим, может, и дела нет, а только вокруг вас жизнь идет, и участие в ней принимать нужда есть, и чем дальше – тем полнее.

Алера рассеянно смотрела сквозь деда, сжимая в ладонях кружку.

– Не может быть правильным какое-то там участие, если мы будем не все вместе, понятно? Как это может быть правильно? Так не пойдет, дед. Не могут какие-то там эльфийки порушить все… все, что столько лет нарастало, ясно?!

– Вообще-то, могут, дите, – неожиданно влез хатник, и Орим посмотрел на него с благодарностью.

Право слово, он чувствовал себя так, словно не ужинал вместе с любимой внучкой, а рубил железные деревья на дровишки. И еще, кажется, похожий взгляд он видел когда-то у Ташуи, но дочь смотрела более растерянно и жалобно, в ее глазах лишь проскальзывало жесткое: не допустить, избежать, отсечь! А уж в черных глазах Алеры эта решимость плескалась и выхлестывала за край.

– Тогда, возможно, мне придется просто убить всех эльфиек, – сказала она наконец и снова принялась жевать мясо.

Орим брякнул кружкой по столу и припечатал:

– Вы не будете вместе всегда. День вам остался, месяц или год – а придется разойтись, пойти каждому по своим дорогам. Так должно быть! Так всегда бывает! Понимаешь меня?

Алера подняла голову, и взгляд ее снова будто хлестнул Орима.

– Нет.

* * *

Тахар никогда не понимал страсти Алеры к Кристаллам. Ему, магу-самоучке, ближе были Карты. Над ними Тахар готов был просиживать днями, разбирая рисунки, вникая в смысл, пытаясь воссоздать заклинания.

Особо нового Карты не несли ничего – но даже один измененный слог мог дать дополнительные свойства или усилить заклинание. И самой увлекательной историей для Тахара была тайна новой Карты – словно открывались пути к нехоженым местам, играли новыми гранями знакомые предметы.

Наверное, Алера чувствует нечто подобное, работая с Кристаллами.

Для Тахара и Элая Кристаллы были лишь маленькими полезными вещицами, они не испытывали трепета ни перед чем, связанным с Мирами, и не видели в них каких-то особенных тайн. Элай ходил туда только для развлечения, ну и потренироваться лишний раз в стрельбе из лука. Рань пытался мудрить с Кристаллами, но без всякого успеха, что его жутко злило, да еще ему не раз довелось получать от Алеры по рукам за попытки утаить крупные и редкие камни.

Она поначалу объясняла, потом ворчала, затем начала сердиться всерьез – в общем, в последний год все чаще в Миры выбирались втроем, пока Рань был занят в кузнице. И тогда стало удобнее и спокойней – всем, кроме Раня, конечно, хотя тот виду не подавал. А может, тоже предпочитал бегать по Мирам один: тогда ведь никто не скажет, что он утаил Кристаллы: один пошел, один нашел – кто-то против?

Тахар бросил в котелок щепоть порошка и довольно хмыкнул. Зелье удалось на славу, травнику в Киларе его можно будет продать не меньше, чем по серебрушке за пузырек.

Маг потянулся, ощущая, как ноет тело, – вот ведь ерунда, вроде не скакал и не прыгал, а вымотался – словно день за плугом шел, а не варево в котелке мешал.

В ставень стукнула ветка. Тахар зевнул и рассеянно запустил пальцы в светлые волосы. Подергал отросшие пряди, недовольно поморщился: укоротить пора бы. Это эльфы волосья до плеч отращивают, а ему неуютно, если они начинают лезть в глаза и касаться ушей… Эх, вот разлить бы зелье по пузырькам, да отправляться спать – день-то был не из легких, голова гудит, а мыслей в ней не осталось вот совсем ни одной!

Но ночью бегунчик вылезает – а как не предпринять еще одну бесплодную попытку поймать вредные побеги? Да и завтра в постели до полудня не проваляешься: деревенский голова с утра созывает общее сборище.

Добро бы, что хорошее сообщил. Например…

На этот раз в ставень, похоже, ударило яблоко, только не было под окном ни яблонь, ни других деревьев, а были только кусты сирени.

Маг вскочил и кубарем ссыпался по лестнице.

* * *

Алера ждала у входа, и как только Тахар выскочил за порог, повисла у него на шее с невнятными всхлипами. Прыжок для этого понадобилось совершить немалый: маг изрядно превосходил ее ростом. От наскока Алеры Тахара шатнуло к двери и болезненно приложило спиной о доски.

Ничего не поняв, он обалдело обнял девушку, в сумерках попытался заглянуть ей в лицо:

– Аль, ты что? Что случилось? Дедушка заболел? Э-э, война началась? Аль, что?

Она уперлась ладонями в плечи Тахара, отодвинулась, уставилась на него странно блестящими глазами:

– Ты хочешь жениться?

Маг опешил, несколько раз открыл и закрыл рот. Затравленно оглядел темный сад.

– Аль, я тебя люблю, конечно, но не так, чтобы жениться!

Алера вывернулась, зачем-то тоже оглядела сад. Не менее затравленно.

– Ты что, жабьих спинок объелся?

Тахар несколько вздохов смотрел на Алеру, потом на небо, потом потер лоб, подхватил подругу под руку и открыл дверь.

– Заходи в дом. Я тебе отвара налью, а ты расскажешь, что тебя покусало.

В доме еще держался стойкий запах сегодняшних бдений над котелком. После вечернего двора, где пахло летними сумерками и петунией, дух жабьих спинок был невыносимо гадок.

Тахар поморщился, настежь отворил окно, завозился в поисках кружек – как будто Алера сможет что-то пить, когда голова чуть не лопается!

Искал он во всех местах сразу, и девушке казалось, что длиннющие конечности мага сей вздох завяжутся причудливым узлом, и друг поскачет дальше по комнате пауком, хлопая ореховыми глазами и продолжая заглядывать на все полки одновременно.

Алера принялась сбивчиво озвучивать дедовские соображения, перемежая их собственными мыслями и честно стараясь не сбиваться на панические всхлипы.

Тахару пришлось довольно долго успокаивать подругу, убеждая, что никто силой эльфов в Эллор не заберет, а не силой они сами с места не тронутся. И что Миры у них никто не отнимает, и что не вьются вокруг друзей никакие хищные девицы. На самом-то деле Тахар вовсе не был уверен в равнодушии Элая и Раня к очарованию эллорских эльфиек, но Алере этого говорить, понятное дело, не стал. Разнесет еще чего-нибудь от расстройства, она это может. На самом-то деле, думал Тахар, ну какая разница – женатым в Миры ходить или нет?

Только вот почему-то женатые не ходили. Никогда.

Алера, кажется, немного успокоилась – во всяком случае, больше не выглядела так, словно вокруг нее вдруг рухнуло все, что до сей поры стояло недвижимо. Она по своему обыкновению сидела на волчьей шкуре у камина, скрестив ноги и опершись спиной на сундук. Эта шкура была, кажется, девятой: Алера в задумчивости неизменно трепала волчьи уши, а потом, когда там шерсть кончалась – сопредельные шкурные части. Когда сквозь проплешины начинали просвечивать доски пола, Тахар отправлял истерзанное несчастье в помойку и притаскивал от скорняка новую шкуру. Зоркие соседи одно время подшучивали насчет подкаминной возни, от которой мог так истираться мех, в ответ получали посыл под лошадиный хвост и в конце концов умаялись состязаться в остроумии. Элай же говорил, что очередную истрепанную шкуру нужно просто выбросить, и пусть Алера взамен треплет за уши Раня, но шкура у камина лежала всегда, еще при родителях Тахара, и совсем ее выбросить было все равно что сделать вид, будто перестал помнить отца и мать.

– В общем, не переживай ты, – закончил Тахар и зачем-то поворошил золу в камине. – Если что-то и начнет меняться, то так, слегка, не больше, чем всегда. Когда что-то становится другим – это нормально.

– До сих пор мне так говорили, только когда вручали новые обязанности. – Алера щипала шерсть на левом ухе волка. – Да. Обязанности, ответственность и спрос, как с больших. Я что, я согласна, я ж не говорю, что мы дети до сих пор или что-нибудь такое. Но чтобы друзей терять при этом – нет, ты знаешь, ко бдыщевой матери вот это!

– Не блажи, – проворчал маг. – Куда мы денемся? Орим на тебя страха нагнал, прямо как на маленькую, в самом-то деле.

Алера помолчала и неохотно призналась:

– Я и до этого что-то чуяла. Будто зреет нечто, понимаешь, словно я сижу в доме, а с улицы гул несется, а мне изнутри непонятно – то ли гроза идет, то ли едет кто. А может, это сотрясение земли началось и все рухнет вот прямо сей вздох на голову.

Тахар пожал плечами.

– Если эти эльфы мне попробуют остаться в Эллоре, – мрачно закончила Алера, – я их просто утоплю в колодце.

– Это ты хорошо придумала, – невозмутимо согласился маг. – Друзья, утопленные в колодцах, не теряются. Ты всегда знаешь, где их можно найти.

* * *

В ночную вылазку Тахар Алеру все-таки выманил. Почти не кривя душой, утверждал, что ей нужно отвлечься от мрачных дум и развеяться на свежем воздухе – и вот же какая удача, сегодня они смогут заодно попытаться поймать бегунчик!

Об этом растении маг прочитал пару лет назад в одной книжице, большей частью состоящей из засаленных, потертых и вырванных страниц, но то, что удалось извлечь из читаемой части, подарило магу знания редкой ценности, и книжицу Тахар считал одной из самых удачных своих находок.

На бегунчик охотились сегодня, наверное, в сотый раз, а в предыдущие девяносто девять всегда уходили с полей ни с чем, если не считать за приобретение расцарапанные ноги.

Омерзительное подземное растение, обладавшее редкими кровоочистительными свойствами, выпускало усики наружу две ночи подряд по нескольку раз в году, в теплую пору. Усики были необычайно чувствительные и, учуяв шаги, тут же ныряли обратно под землю. Та самая книга утверждала, что самый надежный способ изловить бегунчик – просто стоять и ждать, пока усик вылезет рядом с ногой травника, что рано или поздно должно случиться.

Может быть, так и ловили это растение степенные седовласые лекари. Но когда тебе семнадцать лет, то стоять среди поля в терпеливом ожидании совершенно невозможно, даже если ты – очень серьезный маг по имени Тахар, самый терпеливый среди всех своих друзей.

Носиться и красться за показавшимися на поверхности усиками – куда веселее.

– Ну что, – спросила Алера, – как обычно: не догоним – хоть согреемся?

Они стояли на краю луга, где бегунчик вылезал исправно каждую ночь в положенное время. Маг привычно сутулился, Алера чуть покачивалась из стороны в сторону, щурясь в темноту, растущая луна взирала на них равнодушно-снисходительно.

Оставалось лишь ждать, когда тонкие светло-зеленые побеги вылезут из-под земли, застынут, напрягшись, подрагивая, взахлеб хватая сладкий ночной воздух. А потом – подкрасться поближе, прыгнуть, упасть пузом наземь и схватить пустоту в том месте, где вздох назад струной покачивался побег. А потом придет середина ночи и бегунчик вновь спрячется до поры.

Друзья неторопливо шагали по лугу, оглядываясь в поисках первых усиков вредного растения.

– А ты веришь, что мы когда-нибудь его поймаем? – спросила Алера и пнула комок земли. Тот пролетел пару шагов, раскинув лапки, тяжело шмякнулся оземь и с обиженным кваканьем упрыгал в темноту.

– Ой, – смутилась Алера. – Я не нарочно.

– Бегунчик мы рано или поздно поймаем, – уверенно ответил Тахар. – Может, не теперь, а через пятьдесят лет, когда перестанем носиться по полям, а станем выползать в них по ночам, опираясь на клюки. А с лягухами ты понежнее, Аль. Вдруг какая-то из них возьмет, да и обернется заколдованным красавцем?

– Ты все-таки переел жабьих спинок, – покачала головой Алера.

– Да нет, это байка. Известная среди магов байка про прекрасную магичку и зачарованного молодца, мне родители в детстве рассказывали.

– Давай ее сюда, – решила Алера, вглядываясь в тень: мелькнул там побег или показалось?

– Ну, дело было так, – охотно начал Тахар. – Одна очень молодая и талантливая магичка вскоре после окончания Школы вернулась в родные места к папеньке…

Побег под бревном в самом деле был. Алера стала подкрадываться, стараясь ступать как можно тише – а для бегунчика, наверное, звучало так, словно это не девушка в мягких башмаках крадется, а лошадь по брусчатке скачет. Побег скрылся еще до того, как она приблизилась на пять шагов.

– А отец ей и говорит: ты, мол, шесть лет непонятно где шаталась, внуков мне не родила, дело передавать некому, так что замуж тебе надо срочно, раз сама не хочешь семейным делом заниматься.

– А магичка что?

– А магичка как раз на предсказателя выучилась. Ну и, значит, дунула, плюнула: в какую, дескать, сторону мне надо отправиться, чтоб найти свою судьбу? Взяла коня да поехала туда, куда стрелка указала. Ехала, значит, магичка, ехала… ехала…

Лунный свет ярко осветил луг, и маг заприметил побег в двадцати шагах, рванул к нему, пригибаясь, словно от этого движения были тише. Усик, словно издеваясь, дождался, пока маг подберется близко-близко, протянет руку и уже почти издаст победный вопль – и выскользнул из-под сомкнувшихся пальцев.

– Да чтоб тебя бдыщевый папа сожрал! – пожелал Тахар, поднимаясь и отряхиваясь. Пришло еще ведь в голову отправиться на охоту в приличной рубашке – чем он думал вообще?

– Так куда магичка приехала? – Алера дернула его за рукав.

– А на болота, – ответил Тахар раздраженно-зловещим шепотом. – Мрачное место, гиблое. Вокруг темный лес, над трясиной зеленый туман, птичка не чирикнет, ветерок не дунет, только ветки под лошадиными копытами – хрусь, хрусь!

Под ногой Алеры как раз что-то хрустнуло, и она схватила Тахара за руку. На ночном лугу вдруг стало неуютно.

– И что потом? – тоже шепотом спросила она.

– Из трясины вылезли багники! – рявкнул Тахар, хватая подругу за плечи. – И сожрали магичку! Разорвали тело белое, высосали кровь молодую! И коня сожрали, ни косточки не осталось! Вот тут и закончилась сказочка!

– Таха-ар!

– Ну ладно, ладно. Прямо к магичке на седло запрыгнул лягушонок. И давай человеческим голосом страдать на все лады: дескать, никакой он не лягух, а заколдованный молодец из обнищавшего знатного рода. Папенька его проигрался в кости подчистую, влез в долги, заложил родовой замок – ну а когда с ростовщиками не рассчитался, те на ведьму скинулись. Ведьма сынка его и заколдовала в лягушку.

– В денежную? Чтоб искала оброненные монетки и долг выплачивала?

– Не, – мотнул головой Тахар. – В обычную болотную лягушку, чтоб слух разошелся среди других должников, и чтоб им неповадно было тянуть с платежами.

– И лягушонок хотел, чтоб магичка его расколдовала?

– Точно.

– А она знала, как?

– Ведьма обещала лягушонку, что заклятье спадет, если встретится ему женщина, и если она захочет, чтобы лягух перекинулся обратно в человека и стал ей мужем. Тогда женщина должна будет поцеловать лягушонка в хладный ротик, а тот сей вздох перекинется обратно в доброго молодца.

– И магичка его поцеловала? И жили они долго и счастливо?

Тахар поскреб макушку.

– Аль, вот ты представь: едешь по болоту, на тебя выпрыгивает незнакомая лягуха и говорит, что она – заколдованный наследник обнищавшего рода и что стоит тебе его поцеловать, как он расколдуется обратно и женится на тебе. И ты сможешь остаток жизни натирать щелоком его обнищавший герб, рожать ему детей и пищать от восторга.

– Я бы выкинула этого лягуха подальше в болото, – решила Алера.

– Ну и магичка выкинула. После чего вернулась к папеньке, засучила рукава и взялась вместе с ним управлять плантацией. И прорицательский дар ей кстати пришелся: засуху предсказывать или рост цен на репу. И жила она долго и счастливо.

Алера обернулась назад, проверяя, не прыгает ли следом лягух и не предлагает ли лобзать его в осклизлую пасть.

– А на других должников-то этот случай подействовал?

– Конечно нет. Какой идиот поверит в такое?

– И правда, никакой. Ах ты!

Побег вылез из-под земли в каких-то трех шагах от Алеры, она, недолго думая, прыгнула, рухнула пузом наземь и зашипела от боли.

– Аль, а ты не хочешь рассказать Хобуру про свое приключение с Верреном? – спросил вдруг Тахар.

– Не хочу, – сухо бросила она после короткой паузы.

– А стоило бы. Односельчане в разбойничью шайку сбились, по большому-то счету. Об этом нужно рассказать голове, разве нет? Ну и вообще, ты у нас пострадавшей стороной тут получилась…

– Пострадавшая сторона им глотки перерезала, – отмахнулась Алера. – После этого я же пойду жаловаться? Брось. Да и я не маленькая, чтобы бегать к Хобуру плакаться, сама разобралась, и говорить тут больше не про что.

– Добро, а как насчет других, тех, кто глотки им перерезать не смог? Думаешь, Веррен с дружками в первый раз на такой промысел вышли? Ха! Да чтоб так обнаглеть и на тебя замахнуться, они должны были обнести всех тутошних подлетков!

– Ну вот подлетки пусть бегут и жалуются, – отрезала Алера.

И подумала, что никто никуда не побежит. Вот Рань даже друзьям ничего говорить не стал, а сама она и подавно про эльфа умолчала, когда рассказывала Тахару о произошедшем.

Было такое неписаное правило: не ныть о неудачах в Мирах. Ну и правильно.

– Так что, Аль, может, подумаешь об этом деле чуть дальше собственных хотелок, а? Озаботишься мыслями о других, не таких обученных и упертых, как ты, попытаешься представить, каково им-то приходится, когда на них наседают, а они не могут дать отпор? Проявишь внимание, в кои-то веки поможешь другим по мере сил своих…

– Вот будет мне еще говорить про это маг, который учится сам, а не в Школе, – сердито перебила его Алера. – Все, не блажи, не буду ничего слушать!

Тахар пожал плечами, посмотрел на луну.

– По-моему, время вышло.

– А? Значит, все как обычно. Не догнали, согрелись, испачкались. Все как положено.

Тахар склонил голову, изучая полосы грязи на щеках Алеры, пятна на ее рубашке, выбившиеся из косы черные пряди, отливающие серебристым в свете луны. Алера упорно закрепляла волосы страшным приспособлением: полосой дубленой кожи с отверстиями и толстой деревянной шпилькой. Элай всегда ворчал, что однажды Алера насквозь проткнет себе голову этой жуткой деревяшкой, и пусть тогда она знает, что он печалиться не станет. Сам Элай, да и Рань тоже, использовали обычные лоскуты мягкой кожи, чтобы стянуть длинные волосы в хвост.

Не иначе, эту страшную штуку со шпилькой притащила Шисенна – молодая эльфийка, которой Алера приплачивала за помощь по дому, когда самой не хотелось лепить пирожки или доить козу – то есть почти всегда. Беготня по Мирам приносила достаточно денег, чтобы променять ее на нудную домашнюю работу, да еще кое-что откладывать. Шисенна была чуть старше Ал еры и куда домовитей, потому по-своему опекала ее на правах старшей подруги, открывала всякие маленькие женские секретики и пару раз даже пыталась привести Алеру в «состояние, пристойное юной красивой девушке». Тогда дом наполнялся запахом ароматной воды, перестуком скляночек, цветными лентами и прочими милыми вещицами. Итог усилий Шисенны действительно был достоин всяческих похвал, но в «состоянии, пристойном…» можно было только недвижимо сидеть у окошка, потому надолго в нем Алера не задерживалась. Шисенна в конце концов махнула рукой и рассудительно отказалась от попыток «придать этому чудищу вид нормальной женщины».

Алера не возражала. Ей было приятно, что с ней возятся, она с любопытством перенимала всякие мелкие женские ухищрения, но весело признавала, что она – чудище.

– А сегодня я – свинья, – решила Алера после нескольких безуспешных попыток отряхнуть рубашку – грязь въелась намертво.

– Вот чудесная история, которая останется в моей памяти, – заявил Тахар, когда они уже шли по родной улице. – Как мы с прекрасной юной девой провели едва ли не полночи на лугу, валяясь на залитой лунным светом траве, когда наши тела обдувал теплый летний ветер…

Алера расхохоталась.

– Да я что, – Тахар скромно потупился. – Я так, шучу немножко. Вот эльфы вернутся – Элай тебе таких кренделей навешает на уши – это да, и это совсем другое дело будет!

– Элай славный, – помолчав, ответила Алера. – Только колючий… очень.

– Ты что, всерьез это говоришь мне? – удивился Тахар. – Ты скажи лучше, Аль, тебя можно сдать Ориму в таком виде? А то подумает еще… невесть что.

Алера отмахнулась:

– Иди уже домой, спаситель моей чести, проветривай свой дом от жабьих спинок. С утра сборище у рудника, помнишь? Не проспи.

– Так вы за мной зайдете, правда? – зевнул Тахар, чмокнул подругу в щеку и, не дожидаясь ответа, исчез в темноте.

– Ну, теперь, конечно, да, – ответила ему вслед Алера, откинула привычно скрипнувший засов калитки и пошла к дому, где уже не светилось ни одного окошка.

Глава 2

Короткие сборища проводили в двух переходах от поселка, на поляне у заброшенного угольного рудника. Место было со всех сторон удачным: поляна большая – а в Лирме народа живет много, даже на небольшой городок хватило бы, если на сборище от каждого дома приходило всего по одному жителю – мало не казалось. Поляна с рудником была достаточно далеко от поселка, чтобы бабки-ворчухи туда не таскались; без их же причитаний все проходило не в пример быстрее: выслушали голову, обсудили услышанное да и разошлись по своим делам.

Потому каждый житель знал: если сбор назначен у рудника – речь о деле важном, но решенном: к примеру, будут зачитывать государев указ или еще какое-нибудь уложение. Хобур, поселковый голова, его прочтет, важно надует щеки – и можно расходиться по домам.

А когда обсуждали нерешенные дела – собирались на поляне у божемольни. Туда и бабки стекались, и мамки с младенцами, и детвора прибегала, временами приходилось до ночи судить-рядить, глотки рвать и спорить.

Жреца это очень сердило, потому что, говорил он, Божине не в радость слушать эти ваши дурные вопли и свары. Его собственные вопли, видимо, были Божине в радость – отчего бы еще во время занятий с детьми жрец так близко к сердцу принимал их «отъявленную тупость» и орал, что желает в будущей жизни родиться троллем, чтоб с чистой совестью пожирать тупых детей.

Пока Хобур, ворчливый пожилой гном, карабкался на валун, селяне успели поделиться последними новостями и придать лицам выражение почтительного внимания. Шепоток понемногу стихал, взгляды устремлялись на голову, который уже почти одолел высоту.

Самые нетерпеливые из собравшихся уже начинали переминаться с ноги на ногу. В дому работы по горло, справиться бы, пока солнце не припекает! А денек-то какой хороший выдался: небо чистое, солнышко ласковое, ветерок едва-едва лица касается…

– Ну, значится, – пропыхтел Хобур и громко прочистил горло, – новость есть для нас. Не худая, навроде, вот послушайте да судите сами. По указу государеву, ежели все срастется, в скором времени начнет строиться неподалеку от нас полу… полно…

Гном порозовел, сплюнул и полез за пояс. Селяне насторожились, принялись шептаться и переглядываться. Что там строить собрались такое, чего голова с двух раз выговорить не смог?

Тахар толкнул Алеру в бок и глазами указал вправо. Девушка тянула шею, поднималась на цыпочки, но разглядеть, что занимательного обнаружил друг, не смогла: обзор закрывали рослые односельчане.

Хобур наконец развернул бумагу, чуток засаленную, но хорошую, белую и плотную, даже с печатью, посмотрел в нее, жуя губами, и прочел:

– По-ли-гон. – Набрал в грудь побольше воздуха и на одном дыхании озвучил вязь: – «Полигон для выездных занятий младших учеников Магической Школы Ортая». Во как.

По толпе пронесся встревоженный гул. Школа магов находилась в городе Тамбо, в сотнях переходов к юго-западу от Лирмы. Чего ради им требуется вывозить учеников в такую даль, а? Не иначе – боятся Тамбо дотла сжечь своими упражнениями, а поселка, небось, не так жалко! Особенно далекого, чтоб никто и не прознал ни о чем!

– Что там? – шепотом спросила Алера у Тахара, который все зыркал в толпу, ухмыляясь.

Орим шикнул на обоих. Тахар начал было говорить, но тут же получил увесистого тычка.

– Значится, вот еще. – Хобур повысил голос: – Полу… полугон будет находиться не ближее, чем в двух переходах от Лирмы, что соответствовает, – гном заглянул в бумагу, – соответствовает установлениям о безопасности. От нас требуется принять представителя Школы через два дня и поселить его в избе какой получше. Еще сопровождающего выделить, чтобы, значит… сопровождал. Пока он место выберет для полугона. А дальше не наше дело, сами управятся.

Собравшиеся выдохнули и стали переглядываться. Тахар, воспользовавшись тем, что Орим отвернулся, подхватил Алеру за бока и приподнял над толпой.

Веррена с дружками она увидела сразу: троица была приметна сумрачными лицами и тряпочными повязками на шеях. Тряпицы были пропитаны желтой мазью, вонючей даже на вид.

В Мирах невозможно было умереть: если путешественнику случалось получить серьезное повреждение, амулет вышвыривал его через портал, а сам переход подлечивал раны. Жрец говорил, что в этом состоит защитная магия Миров, а частица этой магии заключена в амулеты, которые нужны для прохода через порталы. Эта защита, как говорил жрец, выбрасывающая тяжелораненых путешественников через портал, просто помогает выдерживать природное равновесие. Потому как если бы в Мирах принялись помирать и разлагаться чуждые для них существа, это бы могло погубить все тамошние природные процессы, привести к непоправимым перекосам всех Миров и разрушению их до основания. Оставалось непонятным, почему живые и воинственно настроенные путешественники, вмешиваясь в природные процессы Миров, никак им не мешали.

Тахар заявлял, что жрец треплется, все несуразности поясняя «непостижимыми путями Божини», потому как любой портал, хоть мирской, хоть магический, при переходе залечивает раны, даже смертельные, до состояния «я точно буду жить, а если вскоре доберусь до лекаря – буду жить хорошо». В обычной жизни эта особенность порталов почти не находила применений: редко когда смерть была столь любезна, чтобы почти случиться в подходящем месте. А вот в Мирах…

Тахар продержал Алеру на руках всего несколько вздохов, но она успела выхватить взглядом в толпе не только незадачливую троицу в повязках, но и еще кое-кого, и над толпой взвился радостный визг:

– Элай!

Тахар от этого вопля вздрогнул и разжал руки. Алера приземлилась пяткой прямо на ногу Ориму, и дед резво запрыгал на второй ноге, зычным басом поминая конские хвосты и бдыщевую матерь. Соседи, довольные нежданной забавой, расхохотались. Стоящие поодаль принялись вытягивать шеи, а Элай и Рань, судя по цепочке недовольных восклицаний и ругательств, пробирались через толпу к друзьям. Нежностью эти двое никогда не отличались.

– А еще, – последние слова Хобуру пришлось почти проорать, – после постройки полугона – ну, ежели он срастется! – все сборы и наложения для Лирмы будут снижены на четверть!

Новость решила дело: начинание было определено жителями как благое. Толпа одобрительно загалдела и стала рассасываться: каждый спешил первым донести до остальных посельчан радостную весть.

* * *

Алера, Тахар и Элай возвращались со сборища последними. Рань умчался помогать Суджаму, кузнецу, в избе которого было решено поселить школьного магистра, когда тот приедет.

Привычное добродушие даже тут не изменило Раню, хотя по эльфам было видно, что они устали с дороги и не выспались. Синие глаза Раня и зеленые – Элая были сонными, белки их покраснели, и Тахар даже начал говорить что-то про упырей, тут же получил два тычка под ребра и умолк.

Наверное, более всего эльфы желали бы сей вздох завалиться в постель и проспать до заката. Но Рань воспринял неизбежное без жалоб: надо – значит, надо. Даже улыбаться не перестал.

Он пошел в подмастерья к кузнецу год назад в надежде, что удастся выведать у него секреты слияния Кристаллов. Суджам поначалу с тайнами не жадничал: показал, как сводить между собой круглые камни. Однако Рань, хотя очень старался, больше портил их, чем сращивал, и с тех пор, сколько он ни заводил разговоров о слиянии Кристаллов покрупнее, – на кузнеца нападала непрошибаемая глухота.

Видя его рвение, Алера тогда поддалась на уговоры и довольно долго с ним возилась в попытках объяснить особенности работы с более крупными камнями. Но ничего не выходило: до того вздоха, когда в работе хватало зорких глаз и терпения, Рань справлялся, но дальше дело не шло никак. Сведение Кристаллов требовало особого чутья, которого у Раня просто не было, и в конце концов Алера так эльфу и заявила со свойственной ей прямотой, но тот и не подумал остановиться. И до сих пор не терял надежды постичь науку самостоятельно, тайно и добросовестно переводя на крошево все добытые Кристаллы. Если Алере доводилось это обнаружить, она страшно ругалась, а Рань сносил эту ругань с молчаливой бараньей упертостью, не оправдываясь и не возражая.

Орим зачем-то увязался за Хобуром. Остальные жители торопились вернуться к делам. Веррен и его приятели поспешили затеряться в толпе, но ни повязки, ни их прыть, ни злобные взгляды не остались незамеченными другими селянами – в том числе эльфами, и теперь Элай нетерпеливо дергал друзей за рукава, требуя объяснить, что произошло в его отсутствие.

По тропе друзья брели неспешно, смакуя подробности вчерашней стычки в Мире и сегодняшней новости. По деревянному мостику над безымянной обмелевшей речушкой, над зарослями камышей, над темной, мелкой, едва текучей водой. Мимо аккуратных полей, где уже колосилась пшеница и раскидывала ботву репа. Вдоль узких улочек с как попало растыканными домиками: где чуть не стена к стене стоят срубы, а где от дома к дому камня не добросить. Под раскинувшимися над дорогой ветвями плодовых деревьев, под сочными зелеными листьями, яблоневой завязью, зелено-розовеющими вишнями…

Сегодня друзья оценивали все события единодушно. Решили, что Веррен и его приятели получили хороший урок, но не помешала бы еще парочка. Некоторое время обсуждали, как бы намять им бока еще по разочку. Не всерьез обсуждали, а развлечения ради – никто не собирался отлавливать этих дурачков, да вне Миров и рука бы на них не поднялась. А что до Школы – и пусть себе приезжает этот представитель, и полигон пусть строят – нам дела нет, лишь бы не мешали.

Солнце взошло уже высоко и стало ощутимо припекать.

– Коней надо было взять, – пробурчала Алера, трогая нагревшиеся волосы. – Пока дойдем – у меня нос обгорит до самых пяток. А у Элая – уши.

Эльф фыркнул, но меряться остроумием по такой жаре да с недосыпа ему было лень.

– А ведь портал рядом есть, – напомнил Тахар. – В лесной Мир с озерами. Может, сходим? Искупаемся, рыбы наловим, фруктов пожуем?

Алера покачала головой:

– В другой раз. Сегодня все радости мимо: Шисенна не придет, так что дом весь на мне. И там дел выше крыши, конечно.

– И за что ты ей только платишь, – проворчал Тахар. – Посмотри вот, как здорово я устроился с Сартой: она приходит, когда нужно мне, а не когда захочется ей!

– Твоя Сарта готовит невозможную дрянь, – Алера закатила глаза. – Ты б сказал ей, чтобы прекратила переводить продукты и держалась подальше от печки. От ее стряпни у тебя хатник сбежал! Да небось не сбежал, а она же его и потравила!

– Чушь! – отрезал Тахар. – Хатник ушел раньше и вовсе не из-за Сарты!

– Не выставит он Сарту, – лениво процедил Элай. – Окаянства не хватит. Если уж у него достало дурости подпустить орчиху к готовке, так кто теперь осмелится ее остановить? Не-е, она так и будет травить его супами из земляных червяков, а он так и будет их не жрать и громыхать костями на всю округу.

– Никаких не червяков, – возмутился Тахар. – Она из нормальных продуктов готовит! Я сам их притаскиваю!

– Да брось, из нормальных продуктов нельзя сооружать такую вязкую мерзость. Все то, что ты приносишь, Сарта втихаря хоронит за амбаром!

– За каким еще амбаром?

– Ну не знаю, за каким-нибудь, где копает земляных червей для своих кошмарных супчиков.

– Ну конечно, – проворчал Тахар. – Это не пироги вашей тетушки.

– Никакого сравнения, – с удовольствием подтвердил эльф.

Родители Элая и Раня были Странниками, из тех, что бесконечно и неугомонимо разъезжают по всему Идорису, лезут в горы, переплывают озера, бродят по лесам, составляют карты неизведанных мест и правят известные, легко воспроизведут на них мельчайшие речки и самые удаленные селения – но едва ли запросто вспомнят, на какой из карт находится то место, что они когда-то называли домом. Гильдия Странников целиком состояла из таких странных, увлеченных и по-своему счастливых людей.

Чего нельзя было сказать об их детях, зачастую в последний раз видевших родителей в беззубом младенчестве.

Элая и Раня воспитывала тетушка – то есть это они звали Анаэн тетушкой, а друг друга – братьями, хотя на самом деле их не связывали кровные узы. Клановых чувств для Анаэн оказалось достаточно, чтобы семнадцать лет назад взять под свое крыло двоих эльфят, еще не научившихся даже ползать. Родители обоих младенцев признавали только гильдийную солидарность, дети им страшно мешали, и они никогда больше ими не интересовались, да и вообще вряд ли помнили, где и у кого их оставили.

Анаэн растила мальчишек как своих. Под воспитанием она понимала главным образом хорошую кормежку, считая, что сытый эльф – добрый эльф, а остальное приложится. И нужно было очень здорово отличиться, чтобы получить от тетки ремня вместо ужина.

– А я сегодня дома толком и не был. – Элай зевнул. – Только приехали – тетка выскочила, в муке по шею. И где, мол, демоны вас носят, еще вечером ждала, идите оба как есть на сборище, а у меня пироги сегодня. А ведь спать хочется после дороги – сил никаких нет.

Тахар покосился на посмурневшую Ал еру и передумал спрашивать у Элая то, что хотел спросить. Успеется, прижмет он еще эльфов к стенке и выведает, сколько правды в словах Орима. Только не сей вздох.

– Ладно, Элай. – Тахар махнул рукой. – С тобой одним я все равно никуда идти не стал бы. Ты не думай, Аль, это только при тебе он ведет себя как бдыщев хвост, а когда тебя нет поблизости, этот эльф вырастает в целую бдыщевую задницу. С хвостом, разумеется.

Элай картинно раскланялся.

– Ладно, – решил маг. – Раз все сегодня заняты, то и я своими делами займусь. Нужно порядок в запасах навести после того, как его пыталась навести Сарта.

– О, дивная история: зелья и орк! – захлопала в ладоши Алера. – Ты ее зачем подпустил к своим склянкам, друг дорогой, жабьих спинок объелся?

– Да она не спрашивала. – Тахар почесал затылок. – С рассвета, пока я спал, уборку затеяла. Ну и разложила там все по своему разумению: пузырьки по росту, травы по цвету… Котелок отчистила, божинина ж ты воля. Я понимаю, она добра хотела, только мне это добро с заду наперед теперь полдня разворачивать.

Тахар укоризненно глянул на развеселившихся друзей, махнул рукой и тоже улыбнулся:

– Ладно, что там. Ничего не переколотила – и хорошо. А порядок там навести и правда давно пора, так что буду считать это недоразумение счастливой возможностью. Давайте вечером в таверне соберемся?

– Одолеет тебя жажда пития окаянного, – нараспев произнесла Алера, раскинула руки, подставила лицо солнцу, – загубит жизнь молодую варево горькое! И утащат тебя бдыщи в реку медовую!..

Элай расхохотался.

– Да при чем тут варево? – возмутился маг. – Я поесть хочу нормально! А ты прекрати, наконец, жреца передразнивать. Услышит – уши тебе вытянет не хуже эльфийских!

* * *

Если существовала на свете возможность увидеть застывшую, овеществленную магию, то она была облечена в форму Кристаллов.

Эти небольшие разноцветные камни, чуть больше ногтя размером, в сущности, и были вместилищем постоянно действующей магии; каждый Кристалл нес в себе одно воздействие, тем более сильное, чем больше граней было у камня.

Алера задумчиво рассматривала молочно-белый плоский камешек с неровными пятью углами, когда в каморку вошел дед. Встал в сторонке, тревожить не решился. Один раз вот так окликнул, когда внучка ковыряла железкой Кристалл, – и камень прыснул осколками.

Слияние Кристаллов – трудная наука, сама сродни магии, но именно магам она не покоряется никогда, а от других требует знаний, ловкости, удачи и такого особенного, тонкого чутья, которое мало у кого встречается. А еще нужен зоркий глаз и твердая рука, ведь не так просто распилить ровненько по граням два камня, при этом не затронув середину, а потом соединить так ровнехонько, не промахнувшись ни на волос, чтобы две сердцевины совпали тем единственным образом, которым могут совпасть, и тогда вокруг них начнет нарастать новый прозрачно-непробиваемый слой, а сросшийся камень получится крупнее и сильнее.

А еще и разные Кристаллы требуют разного подхода, и никто не скажет, насколько эту разницу требуется знать, а насколько – чувствовать.

Каморка, где Алера возилась с Кристаллами, могла бы навечно поселить ужас в сердце Шисенны или любой другой ценительницы чистоты и порядка, но ключ Алера носила с собой. И ей было здесь очень уютно, потому что каморка была теплой и тихой, а запах застарелой пыли – ничто для человека, побывавшего в доме Тахара, когда тот варит зелья.

– В ногах правды нет, – подала голос внучка, мимолетно улыбнулась деду и отложила Кристалл.

– А том месте, откуда они растут, прям так вся правда и скопилась, – проворчал Орим, придвинул ногой расшатанный деревянный стул и пристроился на жестком сиденье. – Что ты смурная, ясочка, случилось чего?

– Да просто камень непонятный. – Алера постучала ногтем по Кристаллу. – Стопку манускриптов перерыла – так и не поняла, для чего он. Точно не магический – вот и все, что я могу сказать. И что с ним делать? Себе оставить пока или Раню отдать, пусть развлекается?

Дед покосился на полки за спиной внучки, где валялись целые груды «пока оставленных» Кристаллов. Алера развела руками: а что я могу поделать, если некоторые камни не могу никому отдать или продать, вот просто потому, что не могу?

К тому же временами очередной пыльный свиток раскрывал тайну какого-нибудь камня.

– Вы все четверо и так Кристаллами обвешаны – дальше некуда, – добродушно сказал Орим. – В жилетке у тебя их сколько, три? В мечах по два…

– А разве тебе не спокойней, когда я ими обвешана? – усмехнулась Алера.

Она прекрасно знала, что дед тревожится за нее всегда, но вслух этого не скажет даже под страхом смерти. Поразмыслив, подкинула Кристалл на ладони и сунула в кошель.

– Отдам Раню. Может, он разберется.

– Интересный он парень, Рань-то, – заявил вдруг дед. Сложил руки на груди, уставился на внучку.

– Чем это он интересен?

Орим помолчал. В самом деле, что интересного можно сказать о добродушном улыбчивом эльфе? Что нового можно сказать о нем человеку, который провел рядом с этим эльфом семь лет?

– Вы четверо с самого детства были очень одинаковые, ясочка, вот поэтому вы и стали быть вместе. Но еще вы чем-то и разнитесь – потому вам бывает непросто друг с дружкой. Но вы трое – вы точно знаете, какие вы есть, а Рань – нет, он не знает. Он с самого детства примеряет на себя шкуру каждого из вас и не может обжиться в этой шкуре, понимаешь? Он все рвется переплюнуть каждого из вас троих в том, в чем вы особо хороши, хорошее прочих. Зачем-то ему этого очень хочется. Он не состязается с тобой в мечном деле, которому вы оба добротно обучены – он рвется перещеголять Элая в стрельбе из лука, хотя даже слепому котенку понятно, что Элай – прирожденный стрелок, а из Раня лучник – как из меня плясунья. Он пытается совладать с Кристаллами, потому что это можешь ты – но у тебя есть способность к работе с камнями, есть большой талант, а у него – нет никакого таланта. Он делает хорошие обереги, чего никто из вас не умеет – но не считает это дело чем-то серьезным, а вместо этого выматывает жилы над Кристаллами, которые ему не даются. Суджам говорит, Рань и зелья варить пытался, не иначе, наглядевшись на Тахара. Всю кузню провонял, получил по шее и унялся.

Под взглядом Ал еры Орим умолк. С годами ее невозможно черные глаза стали такими пытливыми и умными – просто страх иногда брал, когда она вот так глядела в упор, будто видя за каждым сказанным словом – десяток несказанных.

– Откуда у меня эта способность?

Орим моргнул. Алера смотрела, не моргая.

– У Элая есть талант к стрельбе из лука – это у многих эльфов так. Тахар маг – потому что магами были его родители. Рань умеет всего понемножку, тут не разберешь. А у меня откуда способность к сращению Кристаллов?

Орим опустил взгляд. Начинается. Алера тихонько постукивала железякой о столешницу, задумчиво глядя на следы, которые оставались на деревянной доске. Тук-тук. Тук-тук.

– Способности не появляются сами по себе, они берутся откуда-то. Ты не занимался Кристаллами. Бабушка была магичкой, мама тоже, а маги не умеют сращивать Кристаллы. Остается отец. И вы с Истри так нежно меня оберегаете от всех историй о нем, что это уже просто не смешно. Я не маленькая, дед, но я почему-то до сих пор не знаю, кем он был и куда подевался. Да и о маме, если на то пошло, я не знаю почти ничего. Только то, что она случайно убила всех своих друзей, а потом умерла сама, бросив тебя выкручиваться как знаешь.

Орим вздохнул. Сколько можно молчать-то, в самом деле? Это все Истри, хатник. Это все он торочит, что Алера еще слишком дитя, чтобы слушать такие мрачные истории. Хотя дитем она перестала быть, пожалуй, лет пять назад. Во всем, что не касается Миров и друзей.

– Я не знаю, ясочка.

Орим набрал в грудь побольше воздуха и решил выложить все как есть, а если Истри что-то не понравится – пусть засунет себе ложку в пасть и сидит тихонечко.

– Когда Ташуя уезжала в Школу после последней отвязки, мы поссорились. Она хотела закончить учебу и податься в путешественники.

– То есть, в Странники?

– Нет. Странники ездят по шести краям Идориса, а Ташуя хотела путешествовать по Мирам. По всем, какие только найдутся, хотела исследовать все Миры в Ортае, а потом отправиться в Гижук. Хотела составлять их карты, как Странники, да, тьфу! Говорила, у Миров есть какой-то секрет, и они вместе с друзьями собираются его разгадать. А я-то думал, она выучится и вернется в поселок гласницей, заместо Шеля.

Орим потер лоб, снова вздохнул.

– Ташуя… она болела Мирами, она вся была в них, прям как ты. Все, что делала, чему училась – для новых путешествий. Магическая Школа – это для нее, оказывается, был только способ, только возможность для чего-то большего, а для чего – Божиня ведает, Ташуя со мной не откровенничала никогда до того дня, я и не знал, что учиться она уехала только ради этой глупости. Какие там секреты могут быть в Мирах? А ведь Ташуя была уже взрослая, совсем взрослая, и все равно хотела быть там, а не здесь, как оказалось, а я… я не хотел отпускать ее, понятное дело.

Алера молчала.

– Их было семеро, друзей-то. Таких же ненормальных, из Школы и окрестностей. И в последний год учебы Ташуя вышла замуж за кого-то из них. Я не знаю, за кого, я в глаза никого из них не видел, а она – она прям как ты была, не откровенничала никогда, даже с матерью. Все в себе держала, все втихушку строила. Не нужны ей были ни советы, ни одобрения, как чего решит – хоть лопатой по хребту ее чеши, а не отступится. Говорю ж, прям как ты, только ты еще упертей… Словом, после той отвязки мы не виделись, а вернулась домой она после окончания Школы, перед родами.

Орим замолчал.

– Вернулась одна, – нетерпеливо подсказала Алера.

– Одна, – мрачно проворчал дед. – Почти не разговаривала, ходила тенью. Только сказала, что умрет, а ты важна. Потом родила тебя и умерла.

– А мой… отец? И остальные ее друзья…

– Она убила их. Незадолго до твоего рождения. Что-то приключилось, им закрылся проход в Миры – я б так сказал, что давно пора, они ж совсем уже были взрослые, но вот закрылся он только тогда, в последний год. И они немедля рехнулись всей кучей, к такой подлянке они ведь готовы не были! Ну и Ташуя надумала, что может переместить их в Мир через обычный магический портал, потому как Миры – места бесхозные, позволения ни у кого просить не надо, что-то там такое.

– Значит, не получилось.

– Не получилось. И шарахнуло, выходит, так, что всех их разорвало в лоскуты. Кроме Ташуи, она ни царапины не получила, но только она все равно умерла вместе с ними со всеми.

Алера покачала головой. В столе уже было проверчено несколько десятков крошечных лунок. Что за дурацкая история! Как дед может говорить, что она похожа на мать? Она бы никогда не сделала такой глупости, не подвергла бы друзей опасности, проверила бы свои идеи на какой-нибудь мышке или свинке… хотя, нет, не проверила бы, животные ведь не могут проходить через мирские порталы, но… Все равно, она бы что-нибудь придумала, она бы не была такой самоуверенной идиоткой! И друзья Ташуи были ничем не лучше, получается, раз позволили ставить на себе такие опыты!

– И вот теперь я прошу тебя: приглядывай за Ранем, – снова заговорил Орим. – Очень увлеченные придурью люди способны… на многие поступки, опасные и глупые. А Рань – да, он добрый и, да, он хороший друг, как я понимаю, но ему очень сильно, просто невыносимо хочется стать особенным.

– Ты же сам сказал: он всегда этого хотел. До сих пор никто не пострадал из-за этого.

– Ну да, ну да. Только семь лет назад или даже два года назад можно было думать, что он развернет коней и перестанет стараться переплюнуть всех на свете, что ему надоест или он поймет… Поймет, сколько дано ему самому, примет собственные таланты как ценность, а не как лишний груз. Но вот теперь я вижу: если ему выпадет случай выбрать меж вами и чем-то другим, что поднимет его над вами – так он долго колебаться не будет.

– Его жизнь. – Алера взяла со стола кошель, затянула шнуровку. – Его жизнь, его выбор.

– Жизнь его, – согласился Орим. – А друг он ваш.

– Все в порядке будет, – уверенно заявила Алера и поднялась из-за стола. – Если Рань променяет нас на какие-то гонки за тучами – мы очень расстроимся и оторвем ему голову. А с оторванной головой не так просто возвыситься над кем бы то ни было, правильно я говорю?

* * *

– Вы когда-нибудь слышали о барде по имени Сокре? Говорили, он умер два года назад во время мора в Меравии. А третьего дня я видел его в таверне Килара, так знаете, очень хорошо он выглядит для того, кто уж пару лет как мертв!

В таверне сегодня было не слишком шумно, но жара никак не спадала, и посетители отважно сражались с ней при помощи ледяного ячменного эля. А вот есть по жаре не хотелось даже Тахару – к большому огорчению хозяина трактира, который воспринимал тощих гостей как личное оскорбление.

Трактирщик радушен был искренне и безмерно, сам жевал не переставая, пожалуй, даже во сне, а полученные от этого формы шара использовал как довод, что кормят тут сытно, вкусно и с фантазией. И да, это было правдой.

– И не сметь при мне о государе плохо говорить! – бросил он кому-то на ходу и воинственно закинул полотенце на плечо.

Чтобы трактирщик не слишком ворчал, друзья взяли к элю вяленого мяса, но трактирщик, конечно, ворчал все равно. Он всегда был страшно огорчен, если ему не удавалось накормить Тахара от пуза, и, перекатываясь мячиком по залу, искренне и непрестанно причитал о гостях, которых можно прятать за ухватом и которые своим видом заставляют прочих посетителей думать, будто тут плохо кормят.

Друзья привычно посмеивались: в зале сегодня были только жители поселка, которые прекрасно знали, что кормят тут великолепно, и которым было безразлично, как выглядят люди за соседними столиками.

– Вы чего так в Эллор зачастили, други ушастые?

Элай сделал вид, что не слышал никаких вопросов. Рань улыбался и разделял на полоски вяленое мясо. Алере хотелось взять их за плечи и хорошенько стукнуть лбами – вообще-то ей все время хотелось так сделать, но иногда эльфы этого действительно заслуживали.

Во всяком случае, Элай. Самоуверенный, нахальный и шипучий, точно квас.

– Таха-ар! – неожиданно и гулко проревело вдруг над головами.

Рань и Элай едва успели отодвинуться на лавке, и между ними тяжело бухнулся пекарь. На стол плеснул эль из его кружки.

– Тахар! Я го-ворил тебе, что ты замеча-ательный маг? Нет? Ты за-ме-чательный маг! Твоя настойка из одуванчиков вааасхи-ти…тельна! Ну просто ваааасхититель…на! Ты просто… ну… маг!

Тахар рассмеялся. Магией он всерьез занимался уже года четыре – пусть без всяких там Школ и наставников, но книг, Карт, ума и таланта хватало на многое. А зелья готовить и вовсе мимоходом выучился – как-то вроде и не всерьез. Однако не только местный лекарь, но и городские уже не раз предлагали взять Тахара в помощники, уверяя, что при рождении Божиня поцеловала его в темя и вложила в одну руку котелок, а в другую – ступку и пестик. Тахар отшучивался, что после этого Божиня на всего младенца положила еще и лень. Сварить зелий для лекарей он никогда не отказывался, но на постоянную работу не соглашался.

Элай отодвинул блюдо с мясом подальше: с пекаря сталось бы сожрать чужую еду и потребовать добавки.

Алера легонько толкнула Раня в бок:

– Эльф, а эльф!

– М-м? – отозвался тот, старательно не отводя взгляда от пекаря.

Тот как раз пытался заплетающимся языком объяснить Элаю, для каких целей использовалась тахарова настойка. Элай не понимал, веселят его эти подробности или вызывают тошноту.

– Ра-ань! – сердито прошипела Алера.

Тот понял, что не отвертеться, обернулся со всегдашней улыбкой – длиннолицый, остроносый, с извечным чуть виноватым взглядом.

– Да? Что, Аль?

– Почему эльфы не женятся на людях?

Рань всегда смотрел на нос собеседника, на его ухо, в сторону – куда угодно, только не в глаза. Особенно – не в глаза Алеры. Но теперь он вскинул на нее удивленный взгляд и тут же смешался еще больше.

– Потому что у нас дети не рождаются.

Алера призадумалась, потроша мясную полоску на волоконца. Пекарь продолжал орать и колотить кружкой по столу.

– Ваша тетка говорила, что твой отец – человек. И что, тебя имбирные эльфы подкинули на порог?

– Так отец, а не мать, – принялся растолковывать Рань. – Эльфийки могут выйти за человека или эльфа, и у них родится эльф. А у нас с человеческими женщинами детей не получается. Ты что, не знала? Ты по сторонам не смотришь, что ли?

Алера пожала плечами. В Лирме было несколько смешанных семей с детьми-эльфятами, но только теперь она поняла, что не случайно во всех этих семьях людьми были именно мужчины.

– Значит, женитесь вы только на эльфийках, – медленно повторила Алера.

– На дриадах еще, – добавил Рань поспешно. – Тогда мальчики получаются эльфами, а девочки – дриадами.

Алера кивнула. С дриадами ясно, они с любыми расами паруются: своих мужчин у них нет. Про это ей было известно, хотя в Ортае почти не встретишь дриаду: между Ортаем и Даэли – целое море, да и не любят дриады вылезать из своих лесов. Сидят себе там тихонечко, растят грифонов, дружат со всякой нечистью и кружевные вещицы плетут, очень красивые вещицы, у Алеры было несколько таких.

Но у себя в Даэли, как говорят, дриады охотно принимают гостей, особенно мужчин, хотя не так уж много находится охотников нарочно переться ради этого за море и бродить по лесам, полным кусачих неведомых зверушек. И еще, говорят, у них там совсем нет городов, и даже столицы нет, одни сплошные поселения среди деревьев, а сами дриады – не мшистые и не зеленые, как бабки треплются, а вовсе даже обычные женщины, только глаза у них золотисто-зеленые и огромные… Как бы то ни было, насчет дриад можно не беспокоиться, едва ли какая-нибудь из них забредет в Лирму. Вот с Эллором и эльфийками все вовсе не так ясно!

Пекарь, судя по всему, не удовольствовался рассказом и намерился показать Элаю часть тела, на которую столь благотворно воздействовала настойка из одуванчиков. Эльф ругательно возражал и поминал бдыщеву маму, но помогало это мало. Вмешался Тахар, ловко переключил внимание пекаря на кувшин с элем.

Алера снова обернулась к Раню:

– Слушай, эльф, я тут в одном Мире встретила троих ребят – так они сказали, что имели счастье ограбить тебя на Кристаллы. Так пока Тахар и Элай не слушают – ты не хочешь мне рассказать историю, а? Мне как-то, знаешь, трудно поверить, что у них все получилось, а мы ничего не узнали.

Эльф отвел взгляд.

– Рань!

– Ну что Рань? – он хмуро покосился на ухо Алеры и вздохнул: кажется, не отстанет.

– Я не отстану, – подтвердила она.

Рань отхлебнул эля и принялся каяться:

– Я в дальний портал прыгнул, который у мельницы…

– В лесной нехоженый Мир? Один? Вот ты молодец!

– Восьмигранники найти хотел.

Алера посмотрела в потолок и одними губами сказала: «Идиот».

– Полдня там бегал. Ну и мир лесной, да, сложно там. Понимаешь, какой я был, когда к порталу вышел?

Алера только рукой махнула. Странно, что вообще вышел. Мог бы и выползти, причем не весь.

Трудно в любых новых Мирах: пока все тропы не выучишь, пока не узнаешь, где магоновы стоянки разбиты, где ящеровы кладки находятся – смело можешь из-за любого куста ожидать стрелы в пузо, а за любым изгибом тропинки можно встретить что-нибудь тупое и голодное. А когда Мир лесной, когда мало что видно за густыми зарослями – о чем говорить? Ясное дело, опасно. Понятно, что одному ходить не стоит.

Но полез же. Идиот.

Рань долил эля в кружку, отпил:

– Ну вот… Тяжко было совсем, дурным делом думал, что проще пузом на меч насадиться и амулетом уйти, чем до портала тащиться… Но дотащился. А там они. Не мог я уже дергаться, ну совсем не мог, правда. Еле ноги волочил, перед глазами кровавые кролики прыгали…

Алера бросила на стол окончательно размочаленное мясо.

– Ладно, теперь я понимаю, почему у них все получилось. Но отчего ты нам не сказал ничего?

– Потому что мне не так уж сильно нужно слышать от тебя, какой я идиот. Я и сам это знаю, понятно?

Алера подняла голову, поймала вечно ускользающий взгляд Раня.

– Почему вы таскаетесь в Эллор?

Три-четыре вздоха они играли в гляделки, потом Рань разворошил длинные пряди, обнажая ухо:

– Аль, ты если не замечала – мы эльфы.

Наступившую тишину нарушил гулкий стук: окончательно опьяневший пекарь уронил голову на стол и со счастливой улыбкой погрузился в беспробудный хмельной сон.

Глава 3

Следующим утром Суджам так нагрузил Раня работой, что к полудню у того отнимались руки. Элай мимоходом продал заезжим эльфам три больших лука, выслушал множество восхищенных откликов и, охваченный сознанием собственного запредельного великолепия, не мог взяться ни за какое дело. Местный лекарь неожиданно отменил у Тахара заказ на кроветворные припарки, и теперь маг не мог решить: все-таки сварить их про запас или отделить травы на другие зелья. У Алеры с утра просто все не ладилось: забыла закрыть цыплячью загородку, ведро оборвалось и ухнуло в колодец, нос вчера сильно обгорел, покраснел, чесался и шелушился.

И вот так, сбежав кто от работы, а кто от безделья, друзья столкнулись у дома гончара и решили наведаться в какой-нибудь из ближайших Миров.

По пути и за порталом тоже Рань без умолку трещал о Кристалле, который ему вчера отдала Алера. Эльфа распирало от гордости: он, в отличие от некоторых шибко умных, сумел установить природу камня. Пришлось долго копаться в собственной коллекции замызганных манускриптов, но в конце концов было определено, что Кристалл помогает справиться с отравлением муравьиным ядом. А муравьи, что водились в скалистых Мирах, нередко вымахивали размером с мышь. Если такое чудовище кусало путешественника – тот маялся от боли и опухоли много дней, так что Кристалл оказался очень даже полезным для странствий, и Рань не зря так гордился собой. Понятное дело, что Кристалл у него никто отнимать не станет и теперь он, единственный из четверых, обладает такой редкой и полезной вещицей.

Сегодня язвить в ответ не стал даже Элай: слишком умиротворяющим был этот Мир. Степные травы с пряным запахом, ярко-голубое небо в пушистых облаках, свежесть от близкой реки, низкое гудение пчел – те тоже сегодня были ленивы и близко не подлетали.

– Знаешь, Тахар, – убедившись, что Элай и Рань не слушают, тихонько зашептала Алера, – я вот сегодня чистила свеклу и много думала.

Маг расхохотался так, что привлек внимание не только Элая и Раня, но и всех недружелюбно настроенных существ, которые могли шататься по округе.

Алера смутилась и отвернулась. Тахар прочистил горло, пробормотал что-то извиняющееся, но Алера только фыркнула.

Через некоторое время, когда над васильковым полем неожиданно вспорхнула огромная красно-желтая бабочка и эльфы принялись спорить, похожа ли она на бабочек Эллора, Тахар снова обернулся к Алере:

– Так что ты надумала?

– Ничего, – Алера отвернулась.

– Аль.

– …

– Аль!

– Ну… По-моему, мне нужно куда-то поехать.

– Аль?

– Да что ж такое… Слушай, я не знаю, я ничего не знаю, понятно? Просто мне тревожно, не сидится, все как будто чего-то ждется. Дед мне жуткие вещи рассказал про маму, ну то есть они больше дурные, чем жуткие. Но я теперь думаю, что как будто иду за ней по пятам, а я не хочу ни по чьим пятам идти, ясно?

Маг поскреб макушку.

– Ясно. И теперь, значит, ты хочешь, чтобы было не так? А как?

– Тоже не знаю. Вообще-то, я хочу, чтобы осталось как есть, потому что мне нравится так, как есть! Но чтобы стало еще и по-другому, вот чего. По-моему, мы должны что-то найти.

– А по-моему, тебя просто пороть некому, Аль, – невозмутимо решил Тахар. – Если бы ты была не такой нахальной, то лучше бы понимала цену всего вокруг и могла сообразить, что из этого «вокруг» тебе нужно на самом деле.

Алера посмотрела на Тахара сердито, но на него эти штуки не действовали.

– Ладно, а вот ты знаешь, чего тебе нужно от жизни? Ты же должен знать, раз такой умный и вовсе не нахальный!

Тахар ответил сразу:

– Знаний, Аль. На самом-то деле учиться магии без наставников – вовсе не просто, мне столько еще нужно понять, столькому научиться, а я пробираюсь ощупью, наудачу, я никогда не знаю, каким должен быть следующий шаг, куда он может привести меня, да и шаг ли – то, что я делаю. И мне бы хотелось получать знания… просто так, когда мне это нужно, ну, чтобы была такая книга, например, где все описано, о чем ни спроси. Даже про свое воздушное начало я не так много могу понять ощупью, а уж про другие-то…

– Но ты же обращаешься к другим началам вовсе даже запросто! Вот Сеть твоя любимая, она жжется, а не дует в ухо, значит, это магия огня, а не воздуха…

– Нет никакой магии огня, – перебил Тахар. – Огонь не может быть началом, он ничего не порождает, это лишь воздействие. Ну, в общем, я хочу сказать, что просто слишком мало знаю о тех вещах, которые использую.

– Знать все было бы страшно скучно. – Алера дернула плечом. – Протяни руку – получишь. Пожелай – обретешь. Никаких ожиданий, надежд, замираний сердца… Тоска смертная.

– Тоска, – признал друг. – Но, знаешь, в том, что касается магии, я бы потосковал немного.

Они прошли через васильковое поле, стали спускаться к реке. Солнце стояло высоко, все вокруг цвело, шелестело и пахло сладко-пряно, под облаками танцевала стайка птиц. Здесь, за порталом, было куда тише, просторней и, между прочим, прохладней, чем в родном поселке. И еще сам воздух был иным, легким, чистым, почти живым, он дразняще щекотал нос и обещал удивительные приключения. И путешественники в них верили, даже зная, что этот Мир – один из самых спокойных и малонаселенных, да к тому же исхоженных вдоль и поперек.

– Если бы была такая книга, где сидят все знания, – добавил вдруг Тахар, – ты бы могла узнать, что за великие дела тебе начертаны. И успокоиться.

– Успокоиться? – прищурилась Алера. – Вот еще! Тогда бы все, наконец, только началось! И для вас тоже. Тахар, ты же не думаешь, что вы сумеете отвертеться?

– Вот уж нет. – Тахар мотнул головой. – Этого мы точно не сумеем.

– Я думаю, мы должны что-то найти, – повторила Алера.

– А я думаю, ты ничего не знаешь на самом деле, – спокойно возразил Тахар, – и ничего не чувствуешь. Ты просто тревожишься не пойми с чего и пытаешься угадать… Но, как бы там ни было, мы будем рядом. Мы же всегда рядом.

Через полперехода, как раз у поворота к давно облюбованному песчаному берегу, магоны друзьям все-таки встретились. Или они встретились магонам. Во всяком случае, первый удар нанесли коренные обитатели Мира.

Рань рухнул, сбитый с ног гигантским дымным кулаком, магонов маг с торжествующим воплем выскочил из кустов. Тахар тут же швырнул в него загодя подвешенную на руку Сеть, и пока магон с воплями дергался между жгучими ячейками, Элай успел выпустить в кусты две стрелы, а Рань, даже не поднимаясь на ноги, – метнуть кинжал.

– Вы злодеи, – проворчала Алера, возвращая клинки в ножны. – Я бы даже приблизиться не успела. Растеряешь с вами все умения от безделья.

– Великодушно позволяю нашей злыдне забрать что-нибудь одно из любой котомки, – шутливо поклонился Элай и отправился к кустам, из которых торчала недвижимая серая пятка.

Алера пожала плечами, посмотрела на тело магонового мага, местами прижаренное Сетью, местами облитое кровью, присела, потащила котомку из-под его тела, запустила туда руку и, удивленно хмыкнув, потянула наружу что-то объемное. Добычей оказалась книга, на которую всю дорогу до бережка хищно косились Тахар и Элай.

Настоящая небольшая книга, не какой-то там чахлый манускрипт! Сшитая жилами, обернутая в кожаный переплет. Вязь была мелкой, с многочисленными завитушками и вензелями. В книге оказались даже маленькие картинки! В обычное время Рань бы тоже косился на нее жадным взглядом, но в этот день он был занят иным: тихо ругал магонову маму, плевался кровью и ощупывал десны языком. От удара дымного кулака, как бы глупо это ни звучало, у Раня раскололся зуб.

Никто не мог сказать, откуда у магонов брались книги. Магоны ведь были совсем дикими и даже не разговаривали – во всяком случае, гортанные выкрики сложно было посчитать за нормальную речь. И уж тем более – за общую, на которой говорили жители Идориса. Тем не менее у магонов попадались книги и манускрипты, написанные общей речью. Как будто Странники, которые в свое время и распространили этот говор по всем краям Идориса, добрались и за порталы… Что было бы не так уж странно, но ведь каждый знает, что порталы появились меньше ста лет назад, а многие книги, что попадались у магонов, выглядели куда старше.

Или просто хотелось думать, что они старше.

В любом случае – это была книга. Алера, присев на теплый песок, вертела ее в руках, изрядно потрепанную, увесистую. Тахар вытягивал шею, пытаясь разглядеть название. Рань, смирившийся с потерей половины зуба, тоже заинтересовался книгой, даже сделал попытку выхватить ее, но потерпел неудачу и тычок под ребро. Даже Элай посматривал заинтересованно.

– «Виды сберегателей», – наконец прочитала название Алера и принялась листать книгу. – Кто такие сберегатели?

Тахар пересел поближе. Знал, что Алера не терпит, когда в записи глядят через плечо, но картинки смотреть не возбранялось. Отсюда они были немного видны.

Рань уже давно грел Алере второй бок, уткнувшись в разворот почти что носом. Вязь разобрать было сложно – из-за чрезмерной витиеватости и засаленности страниц, да еще солнце светило слишком ярко, и блики на воде тоже были очень яркими.

– Гении, – прочитала Алера, потерла плечом ухо. – Вид заботливых сберегателей, приставленных к предмету, месту либо живому существу. Преданные хранители, которым дано определять наклонности хозяина или особенности места. Принимают вид существа или предмета, что отвечает наклонностям и устремлениям хозяина».

– А я знаю, я знаю! – воскликнул Тахар. – Элаев гений – бдыщевый хвост! Хво-ост!

Разваливавшийся рядышком эльф открыл глаз, презрительно посмотрел на Тахара и снова стал делать вид, будто дремлет. Под облаками разорались птицы.

– «Гений может вдохновлять хозяина, указывать ему на знания, истину и цель, наделять особыми способностями и другим образом оказывать покровительство…»Эй, я хочу себе такую зверушку!

Маг усмехнулся, разглядывая картинку. Либо у художника было больное воображение, либо его хранила жуткая погань из жеваных щупалец. Во всяком случае, себе такого сберегателя Тахар бы не пожелал. Предстанет еще перед тобой, не приведи Божиня, – заикой сделаешься.

Алера пролистала несколько страниц, наткнулась взглядом на картинку, покраснела и отвернулась, смущенно дергая страницу. Рань тоже посмотрел и порозовел, но глаз не отвел.

Тахар воспользовался случаем и схватил книгу. На картинке была изображена фигуристая обнаженная женщина с небольшими бараньими рожками. В довольно смелой позе изображена, надо сказать.

– «Ночница. Сберегательница, соблазняющая молодых, вызывающая у них сладострастные желания. Не может быть причислена к заботливым либо вредоносным сберегателям, некоторые исследователи вовсе не причисляют ночницу к таковым, считая ее особенным видом видений…»Хорошенькое видение!

– Такую зверушку хочет себе Тахар? – не открывая глаз, поинтересовался Элай.

Рань залился краской. Тахар показал эльфу что-то на пальцах, хотя тот не мог видеть.

– «Чары сберегательниц не действуют на гномов и троллей…» – с чувством закончил Тахар. – А может, это чары гномов и троллей не действуют на сберегательниц, как считаете?

Элай и Рань расхохотались.

– Откуда в Мирах знают про троллей? – пробормотала Алера.

Элай перекатился на живот, протянул руку и перехватил книгу, на вздох опередив Раня.

– «Водник – воплощение водяной стихии, одновременно заботливый и вредоносный сберегатель, хранитель рек и озер. Представляется в виде пучеглазого человека с рыбьим хвостом…»

Рань фыркнул:

– Вовсе водники не пучеглазые!

– Да мы знаем, – проворчал Тахар.

Алера оставила надежды получить книгу обратно и растянулась на песке, пристроив голову на пояснице Элая. Тот вздрогнул и чуть повысил голос:

– «Не выходит на сушу, командует рыбами, раками, утопарями и прочими жителями водоемов…»

– Как жизнеутверждающе, – одобрил Тахар. – Утопарь – житель водоема. Мертвяга, видимо, – обитатель погоста. М-м-м… Слушайте, сберегатели – это ж просто призорцы, выходит. Нетутошние призорцы, ну кроме водника, он-то наш.

В реке громко плюхнула рыбина. Элай закрыл книгу и снова лег, положив томик под голову.

– Отдай! – возмутился маг. – Я почитать хочу!

– Не блажи, – проворчал Элай. – Зачем тебе сборник детских сказок? Утопарь – житель водоема, ночницы вызывают сладострастные желания, а поверх витают гении, осеняя благодатью.

Тахар молча выдернул из-под эльфа книгу, привалился спиной к булыжнику и погрузился в чтение. Рань, приподняв следующие страницы, исследовал рисунки.

Алера некоторое время дремала, слушая мерное журчание речной воды. Еще несколько раз громко плюхнула рыбина, в камышах поодаль забила крыльями утка. Потом Алере на нос села большая голубая стрекоза, и девушка, открыв один глаз, стала наблюдать за ее полетом. Насекомое то зависало на пару вздохов, то бросалось в сторону, потом замирало там и снова возвращалось – без всякого видимого толка.

Элай приподнялся на локтях, посмотрел на солнце и зевнул, предъявив миру два ряда отличных зубов.

– Хороший амулет бы получился, – отметил Тахар. – Или бусики.

Зубы у эльфов были ровные, мелкие и крепкие, как у молодых лошадок. И почти никогда не болели – во всяком случае, так говорил местный лекарь, и он не мог припомнить, чтобы кто-то из лирмских эльфов когда-нибудь пожаловался на зубную боль. Тахар нарочно интересовался.

– Давайте собираться. – Элай и с хрустом потянулся. – Тетка нас всех скопом сегодня к обеду ждет. Обещала пироги, жареное мясо, фрукты в меду, что-то еще… И вина мы привезли эллорского. Хорошее вино, из белого винограда.

Тахар издал победный клич и тут же вскочил, сунув под мышку книгу: до этого к обеду его ждала только Сарта со своей извечной кошмарной стряпней. Рань потер глаза, вздохнул, тоже поднялся и снова принялся ощупывать языком расколовшийся зуб. С таким зубом, пожалуй, не очень-то мяса поешь.

Этот Мир обладал редкой особенностью: из него в Ортай вели два портала. Второй находился недалеко от речки и выводил за околицу Лирмы как раз напротив конюшни. А от конюшни до дома эльфов рукой подать.

Алера, не открывая глаз, помотала головой:

– Я ничего не знаю, я никуда не пойду. Мне удобно и хорошо, есть я не хочу, а хочу я спать. А давайте Рань сходит в Лирму и принесет нам от тетки мяса? И фруктов. И пирогов. И вина.

– Да, ты совсем не хочешь есть, – согласился Тахар.

– Вставай-вставай. – Элай ткнул Алеру. – У тебя вообще самая важная задача, Аль, ты деда на обед приводи. Тетка очень на нем настаивала, так мило отводя глаза и жутко краснея.

* * *

– Хобур говорит, в последнюю ярмарку в Киларе теленка видел белого.

– Да ну? Что ж не купил-то?

– На корм для птицы потратиться успел. К вечеру дело было.

– Да что ты, Анаэн, Хобур сроду до вечера в городах не задерживался! Сочиняет, небось, про теленка!

– Да зачем бы?

– А кто его поймет. – Орим пожал плечами и с удовольствием вгрызся в цыплячью ножку.

Мясо Анаэн приготовила нанизанным на палочки над очагом, где прогорали вишневые веточки. Получилось мягко и душисто, прямо само снималось с костей и запрыгивало в рот.

Весь дом сегодня пропах острыми и пряными томскими приправами, а еще – эльфийскими травками: не иначе с обедом тетка затеялась с самого утра. Дом у эльфов был светлый, очень чистый, повсюду стояли вазочки, фигурные камешки и коренья на деревянных подставках, сухие цветы в глиняных вазах, лежали вязаные салфетки и коврики.

Точнее, везде, кроме комнат Элая и Раня: те скорее походили на тролльи пещеры, чем на эльфийское жилье. Соваться к ним с метлой тетка перестала лет семь назад, решив, что если дети твердо решили вырасти свиньями – так это их Божиней данное право.

А еще была большая пристройка, которую эльфы делили как мастерскую: Элай там делал свои луки, а Рань, отгородившись занавесками и полками, мудрил с Кристаллами. Каморка Ал еры в сравнении с эльфийской мастерской выглядела образцом чистоты и упорядоченности.

Орим нагреб себе еще соленых огурчиков, блаженно вздохнул и заработал челюстями. Редко когда ему удавалось поесть сытно и вкусно: сам он, хотя и давно вдовствовал, так толком и не выучился стряпать. Алере же было интересней носиться с друзьями по округе и по Мирам, чем у печки плясать, и Орим на это слова дурного не говорил, потому как напляшется еще – женская доля известно какая. А Шисенна, эльфийка-помощница, готовила вкусно, но просто: супу сварит и каши, но пирожки вертеть не затеется и полдня держать мясо в травках не станет. Понятное дело, ее своя семья дома ждет, да и не было такого уговора, чтоб разносолы наводить в чужом дому.

Как же тут отказаться от приглашения на обед к Ана-эн? Чем порадовать пожившего человека, если не доброй едой и эльфийским вином?

Элай и Рань всегда привозили вино из Эллора, но в этот раз каким-то чудом раздобыли чуть ли не полуведерную бутыль чего-то особенно удивительного, золотистого, душистого и очень виноградного, прохладного и теплого одновременно. То ли эльфы решились ограбить погреб главного эллорского винодела, то ли им выпала редкая удача. Еще более редкая, чем покупка коровки чисто белого цвета.

Тахар, оценив размеры бутыли, утвердился во мнении, что его друзья вовсе не в качестве блудных родичей приезжают в Эллор. И что не зря они так упорно уходят от ответов, когда он задает им вопросы: знают, небось, что ответы ему не понравятся.

Прикинуться дурачком прямо сей вздох, спросить снова, при тетке? Может, она чего-нибудь и скажет по простоте душевной? Впрочем, нет. Анаэн вовсе не так проста, как можно подумать, глядя на ее радушную улыбку и вязаные коврики в доме, – она тетка мудрая и рассудительная, такие ни о чем и никогда не проговариваются по случайности.

– Главное – не давать Шагашу ни медяка, пока он всю работу не сделает, как бы ни упрашивал. И до заката тоже не давать ему ни медяка, потому как на все деньги он немедленно покупает вымороженного вина и упивается до потрясения в единый вздох. А когда он упит до потрясения, то начинает бегать вокруг таверны голышом, и выглядит это, ты знаешь, отвратно. Ладно еще, когда по темноте…

А еще Анаэн не сводит глаз с Орима и ни на какие слова Тахара не обратит внимания, даже если он заявит, что желает немедля сжечь дотла ее дом.

Заботливо пододвигая к Ориму очередное блюдо, эльфийка завела разговор про цены на скот: ходили слухи, что осенью обозы с мясом пойдут в Недру, самый северный край Идориса. О Недре мало что было известно, кроме того, что там ужасно холодно и где-то в горах спят самые настоящие драконы.

Анаэн сомневалась, что туда и правда будут возить мясо – это ж даль какая, из Ортая через Гижук, но вдруг слухи правдивы? Тогда, значит, в самом Ортае цена на мясо осенью не упадет, а напротив, взлетит до небес и будет подниматься, пока не достигнет порога Божини.

Анаэн и Орим живо обсуждали, как стоит поступить в конце лета со скотиной: то ли перерезать и насолить мяса впрок для собственных нужд, то ли перерезать и продать втридорога, то ли оставить на расплод – кто его ведает, как оно будет в следующем году.

Тахар и Алера переглянулись. И у Анаэн, и у Орима, как у почти любого другого лирмчанина, живности-скотины в хозяйстве и не было почти, а та, которая была – для себя, а не для расплода и не для продажи. Десяток кур, коза, пара поросят, которых так или иначе прирежут к зиме. Какая разница им, на самом деле, что там из Ортая в Недру повезут!

– А уже известно, что маги будут делать на полигоне, который Школа возле нас построит?

Алера исподтишка наблюдала за дедом. Интересно, он понимает вообще, что приглашение на обед – не простая вежливость? А мог бы и подумать: с начала весны это приглашение уже пятое, не многовато ли вежливости эльфийка рассыпает? Ей бы стоило, пожалуй, позвать одного Орима, без всяких детей и внуков… или нет, или не стоило бы, потому что пусть все остается как есть!

А впрочем, дед и тогда не сообразил бы ничего, наверное. Слишком он бесхитростный, чтобы понимать всякие вещи, не прилетающие ему прямо в лоб. Да и вдовствует он давно, привык считать себя одиноким и совсем уж пожившим, а ведь Анаэн моложе его лет, пожалуй, на двадцать. Вдобавок она, как бывает у эльфов с близкими эллорскими корнями, старилась медленно и выглядела намного моложе своих поселковых погодок. А эллорские эльфы, как говорили некоторые, вообще едва ли не бессмертны – на деле-то это было полнейшей чушью, жили они чуть дольше людей и не дольше гномов, но, правда, в гроб укладывались куда более сияющими.

Наверное, нужно что-то сделать. Поговорить с дедом, что ли? Или прямо сей вздох оставить их с Анаэн одних, пока тетка не совсем отчаялась? Или все-таки пусть все идет, как ему самому идется?

– … может быть, вчетвером справимся, – услышала она голос Тахара и поняла, что друг стоит рядом и глядит на нее выжидающе.

Элай и Рань, оказывается, уже маячили на пороге трапезной, а тетка заливалась румянцем.

– Да! – подтвердила Алера, выбралась из-за стола, и последовала за друзьями.

Заметила, как Тахар подмигнул Анаэн.

– Что ты им сказал?

– Что мне немедленно нужна ваша помощь в поимке бегунчика, и до поздней ночи мы будем заняты.

– Разве бегунчик вылезает засветло? Разве ему срок сегодня?

– Нет, конечно. Но твой дед этого вроде бы не знает. А тетка если и знает, то ничего ему не скажет.

* * *

Родители Тахара исчезли четыре года назад.

В Лирме они поселились после выпуска из Магической Школы, Тахар тогда только-только научился ходить. Никто в поселке не знал, откуда родом Шель и его жена, и почему-то теперь никто не помнил ее имени, только прозвище. Но в поселке очень обрадовались приезду гласного мага – такая радость только городам положена, в поселках обученные маги появляются, только если сами захотят там осесть. Так что выходило, двое магов после учебы почему-то сами попросили Школу отправить их в ничем не примечательный поселок северо-восточного Ортая – ни родни, ни друзей у них тут не было.

Шель был назначен гласником Лирмы, а его жена оказалась целительницей, очень талантливой, хотя и ужасно острой на язык. Поначалу к ней ходили только самые толстокожие посельчане или те, у кого был слишком уж трудный случай, но очень быстро стало понятно, что она помогает, всем и всегда помогает, даже в таких случаях, когда городские лекари оказывались бессильны.

Они быстро стали считаться в Лирме своими – худощавый невозмутимый Шель, его неугомонная жена-целительница и сын Тахар, копия отца, унаследовавший от матери только светлые волосы. Целительских способностей у Тахара не было, что его весьма расстраивало, зато отцовский талант передался в полной мере, вместе с отцовским же характером – донельзя упертым и въедливым, но исключительно мирным.

Через год жители поселка, кажется, вообще забыли, что эти трое жили здесь не всегда.

Никто и представить не мог, что однажды утром, много лет спустя, Тахар выйдет из комнаты и не найдет в доме ни отца, ни матери. Трапезная будет точно в том же виде, в котором он оставил ее вчера, когда родители пили вино и хохотали над какими-то листками вестей. Утром все останется так же: закрытое окно, груды пергамента, две кружки с недопитым вином. Но ни Шеля, ни его жены больше никто никогда не увидит, никто даже представить не возьмется, что могло с ними случиться, и только один из школьных магистров, старик с крючковатым носом, горько проворчит: «Я ж упреждал их от новых перемещений», но магистра никто не услышит в общем гаме.

Тахар никогда не говорил о том, что чувствует, продолжая жить один в этом доме. Наверное, пустота угнетала его, как бы он ни делал вид, что ничего такого не ощущает. Переехать из родительского дома, как не раз предлагал ему Орим, Тахар отказывался наотрез, но друзей у себя принимал всегда охотно, да и сам всегда рад был прийти в гости.

Друзья не говорили этого вслух и едва ли думали так осознанно, но именно Тахара они считали самым старшим, хотя все были одногодками. Все четверо так или иначе потеряли родителей, но только потеря Тахара, пережитая в сознательном возрасте, сделала его взрослее, серьезнее, сильнее, чем прежде.

Сегодня в доме мага пахло васильками.

Алера лежала на животе, болтая ногами и выдергивая волоски из многострадальной шкуры. Интересно, думала она, поймет ли дед, что Анаэн имеет на него виды? И что предпримет в связи с этим? Может, деду не нравятся эльфийки, кто ж его знает!

Тахар вытащил из котомки давешнюю книгу, взглядом спросил у Алеры разрешения, но та в его сторону не смотрела. Магу хотелось как-нибудь в спокойной обстановке, не спеша изучить «Сберегателей» до корки – книга зацепила. Пока они читали про всяких там ночниц и гениев, она и правда выглядела сборником сказок, как и говорил Элай, но водники ведь действительно существуют, и рисунок на странице был очень похожим. Тогда что выходит, и в Мирах призорцы водятся?

Рань ловко выхватил у Тахара книгу и уселся прямо на пол, опершись спиной на плетеное кресло. Открыл «Сберегателей», пролистал несколько страниц, выискивая, на чем в Мире закончили чтение. Уткнулся в разворот, чуть ли не касаясь носом листов, принялся сосредоточенно шевелить губами.

Тахар махнул рукой, не стал отбирать книгу обратно: успеет еще начитаться, когда друзья разбредутся по домам.

– Сдалась тебе эта книжка, – протянул Элай. Развалившись в другом кресле, эльф обстругивал маленьким ножиком толстенькую вишневую ветку, вытащенную из дровницы у камина. – Сказки же, что ты вцепился в них, как дитя малое?

– Ничего не сказки, – набычился Рань. – Ты что, водника никогда не видел? Тут вот и про хлевников есть, и про демонов еще.

Элай покрутил ножичком у виска.

– Ах, да, – «вспомнил» Рань. – Ты ж в демонов не веришь. Интересно, а они верят в тебя?

Элай скривил губы, не ответил.

Тахар с тоской потянул носом. Васильковый запах был силен, тем более – по такой жаре; если бы Сарта днем не открыла в доме окна настежь – теперь внутри была бы натуральная парилка и совершенно невыносимая вонь. Потому как орчиха, к гадалке не ходи, грохнула склянку с вытяжкой.

Вот что ты с ней делать будешь?

– Может, эти знания нам когда-нибудь жизнь спасут, – бубнил Рань. – Если мы будем знать, какие бывают демоны, чего кому надобно, от кого какой подлянки ждать…

– … то сможем всей этой ерундой до усрачки пугать детей лет пяти, – перебил Элай. – Ни на что больше эта книжица не годится.

– Тебе во всем Ортае ничто не годится, – огрызнулся Рань. – А может, вот сей вздох посреди комнаты демон выпрыгнет! Вот, к примеру, ифрит! И что тогда?

– Кто выпрыгнет?

– Ифрит. – Рань провел пальцем по строкам, пошевелил губами. – Демон-сберегатель огня. Вот что ты будешь делать, если он сей вздох из камина на тебя выскочит?

– Удивляться буду, – решил Элай. – А ты? С чувством зачитаешь ему описание его же из этой книжицы? Картинку покажешь?

– Нужно знать, с чем мы можем столкнуться, – упрямо мотнул головой Рань и вновь уткнулся в книгу.

Элай вздохнул, чуть склонил голову, оглядывая Раня, потом обернулся к Алере и к Тахару, который присел на шкуру рядом с подругой. Оба улыбались.

– Вот где он собрался сталкиваться с демонами? – спросил у друзей Элай.

Их ухмылки стали шире. Рань поморщился и перевернул страницу.

– Ну, если он будет читать ифриту вслух, тот его запомнит, – заявила Алера, перекатилась на спину, закинула руки за голову. – Ифриту приятно будет, что какой-то сожранный им эльф проявил не абы какие познания в природе самого демона. Он демонятам своим про Раня расскажет. И запомнится он демонам всего ифритского вида как самый ученый и обходительный обед.

Рань угрюмо засопел, переворачивая очередную страницу.

– Запомниться важно, – без улыбки сказал Тахар после недолгого молчания. – И к слову об этом: про бабу Наню слышали?

Друзья покачали головами.

– Так вот, она чудесное дело удумала, она теперь не хочет, чтоб ее община досматривала.

– Как так? – не поняла Алера. – У нее же нет родни, кому еще за ней смотреть-то?

– А она вот что сообразила: говорит, выберет себе названного родича, которому дом и садик отойдет, а тот взамен ее досмотрит.

– Блажит, – оценил Рань и вновь склонился над книгой.

– А желающих, однако, набежало куда как больше, чем в прежние дни, когда по общинным обязанностям ходили, – продолжал Тахар. – Ну а тут и баба нос задрала – дальше некуда, потому как во какая она всем нужная! Во как будет теперь выбирать, кто перед ней хвостом метет бойчее! А если, значит, этот выбранный названый родич будет плохо ходить за ней – так она его разназовет обратно и выберет другого.

– А поверх чтоб порхали гении, – предложил Элай. – И осеняли благодатью.

– С нее станется и гениев затребовать, – без улыбки ответила Алера. – Те, кто согласился, они или разума лишились, или совсем уж в отчаянии. Баба Наня из них душу вытрясет. И пусть ей уже больше ста лет, она ж еще крепкая старуха и разумом светлая, она еще лет двадцать протянет и похоронит штук сорок этих названных родичей. Похоронит, вот правда! Она ж сама их в гроб и загонит!

– А ведь я помню, как ты к ней за речку за пирогами с тыквой бегала, – укоризненно покачал головой Тахар. – Лет десять назад еще бегала. Чуть ли не каждый день.

Алера вздохнула. Бабу Наню она помнила с самого раннего детства: сухонькую и сутулую, очень добрую и говорливую. Платья у нее всегда были темные, а платки – яркие, и она всегда носила платки, то на плечах, то на голове, а иногда повязывала их вместо пояса. У нее были очень белые волосы, сколотые большим деревянным гребнем, и крупные уши с морщинистыми мочками, оттянутыми под тяжестью костяных серег. У бабы Нани были добрые глаза, сильный голос и крепкие короткопалые руки в мелких пятнышках.

– Бегала, да. И когда она овдовела – я ходила к ней сколько раз! Только знаешь, я по два дня потом как пришибленная была. Сиди с ней целый день да слушай, чего она тебе рассказывать будет. Я поначалу была и не против посидеть, ну что тут трудного? И бабка вроде как не чужая же. И с детства я ее знаю, и ничего плохого не скажу про нее. А как заладится языком чесать – так будто кровь пьет из меня, и еще так усмехается и приговаривает: сиди, девочка, сиди с бабушкой – а у меня аж в ушах шумит. Так вот оттого она и не хочет, чтоб ее община досматривала – тот, кто приходит по обязанности, его силком на лавку не посадишь и не продержишь там полдня. А вот если она названого родича получит, который вроде как по доброй воле – так на нем душу и отведет, а мы только будем успевать хоронить этих родичей. Или выхаживать их от мозговой горячки. Потому как пьет она из них кровь, и хоть ты мне что хочешь!

– А все равно тебе неловко, что ты к ней больше не заходишь, – припечатал Тахар.

– Нашей злыдне со-овестно, – пропел Элай. – Все скорей бежим смотреть на это диво!

Алера отвернулась, стала глядеть на стоящую на столе лампу, огонь в которой то становился крошечным, словно вот-вот погаснет, то разгорался ярко вновь.

Ну да, ей неловко. Прежде баба Наня была добрая, кормила пирогами всех поселковых детей, охотно принимала помощь по хозяйству, рассказывала всякое интересное про животных, про травы и про войну с Гижуком, а иногда даже позволяла перемерять несколько своих платков.

Пожалуй, было что-то нечестное в том, чтобы теперь думать о ней не как о доброй бабе с пирогами, а как о зловредной вдовице, которая измывается над всеми вокруг, чуя свою скорую смерть. И жалко ее было.

– Она же и правда душу выматывает, – неожиданно подал голос Элай. – Неспешно, основательно и до донышка. То ей крупу перебрать надо, то половики потрусить, то воды наносить, и оно бы ничего, только все эти надобности по пять раз переделываются, потому как иначе бабке скучно и поговорить не о чем. Вот ты делаешь, что она попросит, а она сидит тихонько, смотрит на тебя и молчит, улыбается, кивает… И только думаешь, что закончил – вот тут она рот и раззявит! Не-е-ет, не годится ту крупу сыпать справа налево, давай слева направо все переделывать. И не так тот половик трусить надо было, не сверху вниз, а снизу вверх. И не годится вода из этого колодца, потому как полвека назад за полперехода от него птичка сдохла, так что вода в нем теперь отравленная навсегда и бабкино ценное здоровье от нее испортится до самой присмерти. Так что ту воду тащи обратно и не смей выливать на ее подворье, а потом пойдешь к колодцу, который подальше, да не к тому, а который еще подальше… И так целый день, и про все, что надо сделать. Вот много добрых слов у тебя потом отыщется для бабки, а?

– Много, – кивнул Тахар, – только не добрых.

– А вот представь, как она выкрутит кишки этим названным родичам. А они отыщутся, дом-то у нее хороший, и сад, и земля – есть чем заманивать!

Тахар поскреб макушку.

– Может, она как раз успокоится. Может, ей тогда перестанет быть страшно. Я слыхал, как лекарь говорил, что Наня – бабка при полном разуме. Значит, она…

– Сосет кровь с полным пониманием, с чувством и толком!

– Думаешь?

– А что, заставляет себя, что ли? – Алера вздохнула. – Не хочу я жить до старости. Лучше помереть до того, как стану всем противна и сама себе не рада.

– Просто никто не должен быть один, – сказал Рань, не поднимая головы от книги, и все посмотрели на него с удивлением: эльфы в такие разговоры обычно не встревали.

Элай и теперь как будто не слушал вовсе, вытачивал себе из деревяшки длиннорукую фигурку, похожую на лешего.

– Никто, – повторил Рань так сосредоточенно, что можно было подумать, он читает вслух, а не говорит то, что думает сам. – Когда кто-то остается один, то ведь самое интересное – какой он, этот один. Кто знает все, что может увидеть в себе в такое время! Одиночество… меняет. Потому бабка Наня и стала вреднючей, и наша тетка потому же приглядывается к твоему деду… Страшно им. Но все ж еще корявей, и вовсе не обязательно названые родичи тебя спасут, ведь можно быть одиноким, даже если вокруг все время что-то делается, и даже если ты сам вроде как участвуешь в этом во всем.

Долго-долго после этих слов все четверо молчали и не смотрели друг на друга.

Глава 4

Несколько следующих дней после того ужина дед вел себя совершенно обычно, только в глазах его появился теплый огонек. Алера, отчего-то растеряв свою всегдашнюю уверенность, не решалась спросить напрямую, что там произошло и чего не произошло, а сам Орим ничего рассказывать, конечно, не стал, потому как – вот еще. Элай тоже наверняка ничего не знал, но говорил, что Анаэн все время напевает, потому едва ли стоит считать ее расстроенной. Рань, может, и знал побольше, но его почти не было видно в эти дни, даже Элай с ним мало встречался. Такое бывало, когда в кузнице прибавлялось работы: Рань приползал домой поздно вечером, молча заглатывал ужин и падал в постель до рассвета. Анаэн говорила, он забегает домой днем, но в это время не было Элая. Хотя Элаю стоило бы быть дома и хорошенько расспросить Раня о школьном магистре, который уже прибыл в Лирму и поселился в доме Суджама.

Никто из троих друзей не видел этого пришлого мага, хотя к кузнецу они то и дело заглядывали – Элай продавал ему наконечники для стрел – да и по округе они носились в эти дни немало, но встретить магистра пока не довелось. Впрочем, в таком большом поселке, как Лирма, случайно сталкиваешься обычно лишь с тем, кого встречать совсем не хочется.

Вот Рань наверняка видел этого мага, раз тот поселился в доме кузнеца, – умудриться бы еще увидеть самого Раня! Но друзья почти не вспоминали о нем в эти дни и почти не замечали его отсутствия. Из-за всех этих историй с Кристаллами, из-за своей скрытности и упертости Рань все больше обособлялся от них… а кроме того, ведь было лето!

Летом совершенно невозможно кого-то поджидать или по кому-то скучать, или сидеть в доме, или заниматься всякими скучными поселковыми делами. Трое друзей сбегали в окрестности Лирмы, в леса, на луга и на болота, где росли во множестве нужные Тахару травы и бегала шустрая мелочь, которую он использовал для зелий. Друзья караулили звездчатку на закате, собирали крушину точно в то время, когда восходящее солнце вылезало из-за горизонта на четверть, охотились за жуками-рогачами, которых непременно нужно было изловить до полудня, бродили по лугам в поисках выпавших мошковиковых зубов и охотились на гнильцов-паучат в болотистых затерях.

Они загорели, волосы их стали светлее и жестче, руки-ноги покрылись царапинами, синяками, укусами и ожогами.

Друзья свели знакомство с молодым лешаком из южного леса, и тот поведал, что старый лешак ушел в Даэли, устав от людского пренебрежения. Они носили лешаку хлеб-соль и уверяли, что дело его – нужное и почетное.

И, к большой своей досаде, они снова встретили водника, который жил под мостом, где река делала полукольцо. Водник считал, что его мама была горной троллихой, потому и сам он – наполовину горный тролль, и на правах тролля требовал за проход по мосту медяк, не то обещал натравить на село утопарей. Все посылали водника под бдыщевый хвост, потому что был он наглым, крикучим и совершенно свихнутым от старости, к тому же каждый ребенок знал, что никаких утопарей под его началом давно уже нет.

А на болотах Алера умудрилась поссориться с багником, что было совершенно не в ее привычках: упрямая и нахальная с людьми, она очень серьезно относилась к призорцам, и какая шлея ей попала под хвост в этот раз – никто так и не понял. Багник и его рой кусачей мошкары гнали друзей до границы болот. По пути Тахар обронил мешочек со стручками арника, которые успел насобирать, потому всерьез рассердился на Алеру и наорал на нее в том смысле, что как только выломает хорошую хворостину – в тот же вздох надает ей по заду.

Друзья бегали и по Мирам, могли даже остаться там на ночь, чем вызывали массу тихоньких шепотков и громких негодований местных старух. Натащили кузнецу груды кинжалов, Кристаллов и наконечников для стрел. Несколько раз чудом избежали магоновых стрел и ящериных зубов, разыскали несколько редчайших растений, которых было не найти в этой части Ортая, залечили ухо Элая, укушенное осой из лесного Мира и опухшее до того, что перекосило даже щеку.

Словом – было лето.

– Я вот не понимаю. – Тахар посолил крупу в котелке и облизал ложку. – Почему никто всерьез не занимается Мирами? Почему никому нет дела до них?

– Клинки, – фыркнул Элай. – Травки для зелий. Чем тут всерьез заниматься?

– Кристаллы, – раздраженно перебил маг. – Почему не использовать их организованно, скажи? Карты. Это ж какая возможность для магов! Изменять, усиливать, совмещать заклинания – это что, никому не интересно?

– Их мало очень, Карт. И обученные маги их не любят, хотя…

Элай осекся, но все и так поняли. Шель, отец Тахара, был обученным магом, но он и сам любил рисовать что-то вроде Карт, причем рисовал отменно, и ему удавалось придумать собственные способы совмещения заклинаний.

Тяга к экспериментам действительно была странной для обученного мага. Может быть, именно из-за этих своих странностей Шель и попросился гласником в Лирму, подальше от Школы и магического сообщества в целом? Кто его знает.

– Миры – целый пласт, который все вокруг упускают. Почему не взяться за их изучение всерьез? Мы могли бы понять, откуда они взялись, больше перенимать отсюда всяких полезных вещиц, ведь даже со здешними растениями не так-то все просто, хоть ты и кривишь нос. Почему никто этого не делает? Кажется, всему Ортаю наплевать на Миры. Всему Идорису наплевать!

– Да ладно тебе, – махнул рукой эльф. – Многим интересно. Рань вот, было дело, землю рыл, хотел выяснить, как делались амулеты для переходов. Почему этого уже никто не помнит? Порталы не так-то давно появились.

И как выходит, что размер амулетов может быть каким угодно, что камни в них какие попало, а то и вовсе не камни, а мусор всякий, но они же все равно работают…

– И почему ими могут пользоваться только младшие в семье, – добавил Тахар. – В самом деле, никого не водят в первое путешествие родители. Почему они больше не могут ходить в Миры?

Элай пожал плечами.

Так повелось, что амулеты передавались по наследству. К тому времени, когда сын или дочь были готовы к первому путешествию, родители не ходили за порталы уже много лет – и никто не знал, почему так получается. Подлетки в этих краях бегали в Миры непременно, но с годами интерес к путешествиям отчего-то пропадал и, даже если взрослые люди вдруг спохватывались, что давненько не брали в руки топора и не сносили магоновых голов, – неизменно оказывалось, что проход для них закрыт.

– Почему никто из торговцев не организует путешествий? – помолчав, спросил Тахар. – Они же хорошенько наживаются на том, что мы приносим!

– Потому что они уже наживаются на том, что мы приносим, – усмехнулся Элай.

– А ты в сундук свой давно заглядывал? У него крышка еще закрывается? Или на ней уже прыгать надо, чтоб не донесенное до торговцев поплотней легло?

Элай хмыкнул, принялся переворачивать над костром палочки с длинными полосами мяса.

– Тахар, тебе чего-то не хватает? Если бы за Миры кто-то взялся всерьез – у каждого портала торчал бы целый балаган из магов, торгашей, наемников и прочей нечисти.

И ходил бы ты сюда как на работу, и за каждую Карту подати платил. И отчитывался перед Хобуром за каждую вылазку, а он бы отчитывался перед наместником и Школой разом.

Тахар поскреб макушку.

– Пожалуй, это как раз то, что мне не нужно. Но все же неправильно как-то выходит.

Алера слушала вполуха, лениво щурясь на солнечные отблески в ветвях. Ей было хорошо. На одном из деревьев колыхалась паутина – толстая и густая, сплетенная на совесть. Темно-серый паук с ладонь размером деловито сновал по краю своей сети, не то что-то доделывал, не то просто наслаждался итогом много дневных трудов. На боках у него виднелись ярко-зеленые пятнышки.

Интересно, он ядовитый?

Этот Мир был одним из самых уютных: зеленые луга, ледяные родники, маленький лиственный лес в двух переходах от портала – излюбленное место отдыха. По пути обычно удавалось подстрелить зайца, а еще тут всегда было тепло и сухо.

Сегодня не обошлось без короткой стычки с магонами – магом и суетливым мечником. Вообще-то серокожие магоны, наделенные силой орка, верткостью эльфа и настырностью гнома, могли быть очень опасными, и друзьям не раз приходилось бесславно драпать к порталу, если магонам хватало ума сбиваться в группы или нападать внезапно. По счастью, такое случалось редко, обычно магоны начинали бежать и орать, как только видели чужаков, и пока добегали, самостоятельно ухекивались до состояния полной небоеготовности.

Тахар рассеянно плел какое-то заклинание, между его пальцами медленно сгущался рваный серый клок. Алера перевела взгляд с паука на мага, прыснула и села. Тахар вздрогнул и обернулся.

– Между прочим, сегодня утром встретил в лавке сына бывшего егеря – как там его зовут?.. Не помню. Надутый такой, расстроенный. Говорит, не смог прыгнуть в Мир вчера.

– В который? – вяло спросил Элай.

Просто так спросил, ему было наплевать на егерей, их сыновей и всяких неудачников, которые не в силах пройти через портал.

– А вот в этот самый. А потом в тот, что у реки. И еще в пару. Ему проход закрылся.

Алера пожала плечами, выдернула травинку с пушистой метелкой, повертела в руках.

– Чушь. Он же младше нас года на три, с чего бы ему хода вдруг не стало?

– Вот и мне интересно, Аль. А ему интересно еще больше. Ворчал на свою подружку: мол, все зудела и зудела, что мало времени ей уделяет, а потом, небось, порчу навела.

– Ну конечно, – усмехнулся Элай. – Нельзя порчей портал запечатать.

– Нельзя, – согласился маг. – Только в Миры он больше не ходок.

– Может, она ему амулет подменила, – без особой уверенности предположила Алера.

Друзья посмотрели на нее, одинаково выразительно подняв брови. Подменить амулет, который хозяин всегда носит на шее, да чтобы тот не увидел разницы? Так же легко, как поменять местами руки с ногами.

Тахар растянулся на траве, прищурился на яркое синее небо, просвечивающее сквозь кроны деревьев, потом покосился на Алеру. Та, задумавшись о чем-то, разглядывала Элая. Маг частенько ловил подобные взгляды, обращенные на эльфа, и все не мог решить, кроется за ними что-то особенное или нет. Наверное, кроется, раз больше ни на кого она так не глядит!

– Зачем вообще людям нужны Миры, на самом-то деле? – заговорил Тахар. – Почему мы ходим сюда? Поваляться на лужайке и поесть мяса можно в лесочке возле Лирмы, но мы не ходим в лесочек валяться, мы ходим сюда, и когда что-то стрясется – мы убегаем сюда, отгораживаемся порталами от того, что снаружи. И когда не случается ничего, мы все равно сюда премся. И еще изучаем нехоженые Миры, кладем на это кучу времени. Кровь проливаем, зубы теряем, Элай вот уха чуть не лишился, а если бы у него был хвост… Почему мы это делаем? Другие люди – почему? Что здесь есть Мирах такого, чего нет в Идорисе?

– Магоны, – проворчал Элай. Задушевные беседы его раздражали, а как раз одну такую Тахар и собирался начать. – Ящеры. И волки в Ортае только серые, а тутошние – черные. И еще – ваши Кристаллы и Карты.

– Почему ты так любишь притворяться бревном? – неожиданно резко спросила Алера. – Так любишь, что охота тебя в бок пырнуть: вдруг бревно и есть!

Элай обернулся к Тахару:

– Ты тоже это слышал?

Маг кивнул:

– Я готов подержать тебя, пока она проверит.

– Надорвешься держать, – ухмыльнулся эльф и ткнул Алеру в живот. – А ты, если будешь дальше такой наглой, устанешь нас навсегда, и тогда мы тебя троллям в рабство продадим.

– Надорвешься продавать, – огрызнулась Алера, возвращая тычок. – Я буду отбиваться и громко орать плохое, настолько плохое, что тролли прикроются ушами и позорно сбегут.

– Не надо было Ориму учить ее махать мечами, – покачал головой Элай. – Уж-жасная злыдня получилась.

Тахар закинул голову, поглядел на Ал еру:

– А ты что скажешь? Зачем нам нужны Миры?

Она долго молчала, потом вздохнула и снова растянулась на траве.

– Тут нет никаких дел, нет проблем, никто не потревожит, не помешает. Здесь спокойно, все-все просто, тихо и ясно.

– Да-а, – немедленно влез Элай. – Вот как приходишь в новый Мир, так на тебя простота и ясность тут же бросаются наперегонки! Как начнут тебя умиротворять со всех сторон: кто зубами, кто мечами, кто стрелами. А из кустов маги так успокаивающе заклинаниями: х-щ-щ, х-щ-щ… Благодать!

Друзья рассмеялись.

– Но это же приключения! Прямо за порогом дома! Вот что бы мы делали без них? Если был бы только поселок, одни и те же лица, дела и заботы. Каждый день. И ничего больше.

– И за каждым углом по бабке-ворчухе, – подхватил Тахар. – За каждым шагом кто-нибудь непременно следит, до всего кому-то есть дело…

– Когда ставни открыл, что в лавке купил, долго ли огород полол!

– Сколько эля осилил выпить! Вот разве какому-нибудь магону или ящеру есть дело до эля? Им одно важно: можешь ты шевелиться или уже все!

– И мне негде будет брать новые Карты. Аль не найдет Кристаллы. И все мы не заработаем ни медяка.

Некоторое время друзья молчали.

– Не, – поморщился Элай и принялся осторожно складывать палочки с нанизанным мясом на большой гладкий лист неведомого в Ортае растения. – Это ты загнул. Просто ты бы больше делал своих жутких варев, я бы ездил в город продавать луки, Аль… ну, она бы растила пяток детей и Кристаллы, что скопились в каморке, и тоже бы варила жуткие варева, только не в котелке.

– Ты бы недолго проездил в город, – тут же отозвалась Алера, – тебе ты кто-нибудь непременно оторвал ноги за длинный твой язык, а с оторванными ногами до города не добраться.

– Знать бы вот, почему проход закрывается. А то вдруг нам тоже прямо завтра – раз. И все.

– Ну, судя по сыну егеря, – не из-за возраста, – поразмыслив, заявил Элай. – Но с другой-то стороны – в Миры ходят только молодые.

– Может, оно происходит само как-то? – подала голос Алера. – Когда человек сам перестанет в них нуждаться?

Эльф покачал головой:

– Tax правильно говорил: тем же магам или наемникам было бы совсем не лишним тут ошиваться. Потребность у них есть, ну пусть не у всех, хотя бы у некоторых – а хода нет.

– Я же не про жажду наживы, – раздосадовано возразила Алера.

– У магов это больше жажда знаний, – тут же ответил Элай. – Но взрослые все-таки не ходят.

– Ну мы-то здесь!

– Значит, мы головами еще не выросли.

– Вот и дивно, – проворчала Алера. – Тогда нам путь открыт до самых седин. А потом мы умрем счастливыми.

Тахар снял котелок с огня, в последний раз помешал кашу и начал было снова говорить о постижении тайн Миров, о развитии Идориса, об открытиях и достижениях, но проголодавшиеся друзья куда больше интереса проявляли к мясу и каше, чем к открытиям и развитиям.

* * *

После тепла и сытного ужина шевелиться не хотелось совсем, и друзья в который раз пожалели, что через порталы нельзя проводить лошадей. Тахар заикнулся было про то, чтобы остаться в Мире на ночь, но друзья воспротивились. Элай был настроен прямо с утра отправиться на стрельбище, где не был уже много дней, а для этого требовалось хорошенько выспаться. Алера так же твердо была намерена именно сегодня продать кузнецу снятые с магона клинки. Так что Тахару пришлось покориться и позволить проводить свое угрюмо ворчащее тело к порталу.

В Лирме царило оживление: сегодня днем поселковый голова Хобур нанес визит в дом Веррена, о чем тут же стало известно всем.

После давешнего сборища у рудника, как оказалось, Орим все-таки поговорил с Хобуром о памятной стычке в Мире, и гном стал разбираться всерьез, много дней потратил, чтобы узнать, что еще успели натворить эти трое парней, сколь велик размах содеянных злодеяний и, значит, что именно ему следует сделать с виновными.

Поселковый гончар, встретив у колодца Тахара, Элая и Алеру, в лицах изобразил все, что случилось сегодня, когда Хобур пришел к Веррену, и от себя лично добавил большую признательность: сын гончара оказался одним из первых в длинном списке подлетков, которых Веррен с приятелями успели отловить у порталов и ограбить. Жаловаться старшим никто из них не стал: не принято. Полез в Мир – дерись. Пришел побитым – терпи. Лезешь снова – будь готов. Или не лезь.

Однако когда все узнали о полученной троицей взбучке и о том, что про это стало известно Хобуру, а тот теперь желает знать, разбираться и все прочее – оказалось, что пострадавших было много, и все они теперь потянулись к Хобуру со своими историями.

Выслушав их все и хорошенько все обдумав, Хобур явился в дом к Веррену и, не стесняясь в выражениях, рассказал его родителям все, что думает про трусливых выскочек, конских хвостов и бдыщевой матери. Веррен в это время поочередно пытался изображать слабоумного, глубоко недоумевающего и смертельно хворого, но помогло это чуть менее чем никак: на него и его друзей Хобур наложил повинный годовой запрет на путешествия в Миры и обязал два месяца каждый день работать на общинном поле, где росла водолюбивая капуста. Амулеты у всех троих Хобур, разумеется, отобрал.

– Что думаешь? – спросил Тахар у Алеры, когда колодец и ликующий гончар остались позади.

Она пожала плечами:

– Думаю, теперь в Мирах стало тремя уродами меньше. А с наказанием Хобур чушь натворил, вот как я считаю: неужели он верит, что они поймут свою вину, если остаток лета будут поливать капусту?

– Никак не поймут! – обрадовался эльф. – Нужно было вместо капусты заслать их на воспитание жрецу! Тот бы живо объяснил по-простому: кто плохой – того бдыщи утащат в медовую реку и выжрут печень. А кто хороший – того… м-м-м, а что того, кто-нибудь помнит?

Маг задумался.

– Кажется, об этом жрец ничего не говорил.

– Наверное, того бдыщи не утащат в медовую реку, – решила Алера.

– Замечательно, – согласился Тахар. – Ну а что с ними надо было сделать, Аль, как по-твоему?

Девушка пнула камешек, проследила, как тот прыгает по дороге, поднимая крошечные облачка пыли.

– По-моему, удар гномьим кулаком по тупой башке больше полезен для тупой башки, чем возня на капустном поле.

Эльф фыркнул и посторонился, пропуская дородную светловолосую вдову Маряну, что проплывала по дороге степенным кораблем в кружавчиках. Перед собой она несла, обхватив обеими руками, таз с остатками свежеиспеченных пирогов – по общинным избам проходила, торговала домашней выпечкой к ужину.

В общинных избах Ортая жили семьями и поодиночке люди, орки и гномы, по разным причинам оставшиеся без крова или даже никогда его не имевшие. Такие избы повелось ладить после войны с Гижуком, короткой, но бурной, перемешавшей многие семьи и оставившей без дома тысячи людей, эльфов, орков и гномов. В будущие годы, когда разрушенное понемногу отстроилось, нужда в общинных избах не пропала, а даже наоборот: всегда находились те, кому требовался бесплатный кров в простенькой мазанке, где ютился самый разношерстный люд в разделенных перегородками комнатушках.

Были там, конечно, лентяи, не желавшие работать ни вздоха сверх положенной общиной обязанности – даже если для собственного блага. Были обнищальцы и погорельцы, у которых не нашлось родни или друзей, готовых пустить под свою крышу. Приходили переночевать путешественники, не имевшие возможности тратиться на место в постоялых дворах. Нередко в общинных избах какое-то время жили молодые семьи, пока еще не построившие собственного дома. Иногда перебирались сюда неугомонные старики, которым скучно было с повзрослевшими детьми, а весело – в таком месте, где людей много и всегда можно с кем-нибудь поговорить, а точнее – много кому можно рассказать то, что рассказать очень хочется. Жили здесь женщины, сбежавшие от обрыднувших мужей, и мужья, не вынесшие накала семейного счастья.

Словом, народ был самый разный, вовсе не обязательно нищий, и бабы вроде Маряны зарабатывали на домашней выпечке: много у кого к вечеру найдется лишний медяк на пару горячих пирогов с капустой, яйцом или вишней.

К тем же избам прибивались ничейные щенки. Топить плоды случайной собачьей любви, как это делали соседи-орки в Гижуке, у ортайцев было не принято. Да и не так много случалось щенков: цепным псам нечасто удавалось отвязаться и сбежать к приглянувшейся невесте, а без привязи собак в деревнях не держали, разве что иногда кто-нибудь заводил мелкую псину-крысоловку. Если же у дворовых собак рождались щенки – через пару месяцев их уносили к общинным избам, откуда мало-помалу разбирали по дворам односельчане. Пока же щенки были маленькими, их понемногу подкармливали обитатели этих самых изб и другие сердобольные жители.

Алера частенько таскала песьим малышам что-нибудь вкусное, и Элай всегда на это язвил о чрезмерной доброте, которая губит людей, орков и гномов и в конце концов угробит весь мир. Алера на эти ворчания никак не отвечала и делала вид, что не замечает, как сам эльф украдкой скармливает приглянувшемуся щенку сухарь или прихваченный из дому кусок пирога.

Элай поднялся на крыльцо дома кузнеца и остановился, постукивая пяткой по ступени. Ступень гулко ухала.

– Знаешь, Аль, может, зря твой дед и Хобур погнали эту волну. Теперь же, ты понимаешь, Веррен и эти-двое-как-их, они же на тебя осерчали еще больше. Люто так осерчали, понимаешь? Ты ж их унизила – дальше некуда, когда глотки им перерезала. А потом вдобавок про это стало всем известно, а теперь их сверху еще и наказали.

Алера поправила ножны на поясе:

– Поэтому теперь я должна обнять их и порыдать? Или что?

– Или то, что они теперь наверняка хотят оторвать тебе что-нибудь нужное, вроде головы. Как-нибудь внезапно, на темной тихой улице. Кулаки у них не гномьи, конечно, но, если они тебя поймают – тебе не покажется, что не додали. Трепаться с тобой они теперь не будут, это точно.

– Ну так будьте рядом, – буркнула Алера, поднялась по ступеням и толкнула дверь.

* * *

Кузнец Суджам жил и работал в большом двухэтажном доме. На первом этаже у него была лавка и кузня, а не уместившаяся часть кузни – снаружи, под навесом. Наверху в одной из комнат обитал сам кузнец, во второй иногда оставался спать Рань, а в какой-то из двух оставшихся теперь околачивался всамделишный магистр, представитель Школы.

В лавке всегда было светло, пахло мышами, сеном и нагретым металлом. Всюду сундуки, сундучки и коробки, под стеной – длинные полки, заваленные утварью, на стенах— пара паршивых мечей «не для продажи, а для души». Никто сторонний не понял бы, что такого душевного в этих коряво сделанных клинках, но сторонние сюда приходили редко, а сельчане знали: эти мечи – первые, которые выковал сын Суджама когда-то бесконечно давно. К тому времени, как он перебрался в ближайший город, Килар, клинки у него получались куда более пристойные, но в городе жизнь его не задалась: проигрался в кости, залез в долги, начал крепко пить и решительно отказался возвращаться в родной поселок. А потом его прихватили с собой проходящие через Килар то ли кочевники, то ли Странники, и с тех пор про сына Суджама не было известно ничего.

Услышав стук входной двери, огненно-рыжий гном нырнул в лавку из кузни и при виде троих друзей просиял так, словно ждал их весь день и усердно молил Божиню об их добром здравии.

– Але-ера! – запел-завопил он, раскрывая объятия. Когда Суджам размахивал руками, то становился похожим на полевика, рыжего, лохматого и в потертом фартуке. – Рыбка моя ненагля-ядная! Как ты жива-здорова, моя пти-ичечка? Чем порадуешь сегодня бедного старого гно-ома?

– Двумя симпатичными кинжалами, – ответила Алера, роясь в котомке. – И теперь я думаю, что напрасно не прихватила еще льда из подпола, чтоб положить его на лоб старому гному. Чего это ты мне так рад, Суджам?

Кузнец улыбнулся еще шире, и глаза его превратились в две щелочки. Он мельком глянул на клинки, запустил руку в карман фартука и выложил на стойку две серебрушки.

– По-моему, льдом тут не обойдешься, – пробормотал Тахар. – Тут лекаря надо звать, а то и жреца.

Клинки-то, конечно, хорошие, но такие Суджам обычно брал по серебрушке за пару, да и то после яростной торговли с угрозами и поминаниями бдыщевой матери. Временами, если кузнец был особо не в духе, Алере приходилось заявлять, что она больше никогда не переступит порога этой скупердяйской лавки и видеть больше не хочет наглую рожу этого гнома, а мирские диковины отныне будет возить в город и продавать там по честной, достойной цене.

Кузнец упер руки в бока, смотрел на Алеру и улыбался, что было понятно по тому, как становилась дыбом борода на его щеках. Глаза под густыми бровями блестели азартно, бешено.

В Киларе, ближайшем к Лирме городе, сам Суджам такие кинжалы будет продавать, пожалуй, по две серебрушки за штуку. А если вдруг выберется в любой город Ортая, который находится за пределами северо-восточной части края, богатой порталами – там он возьмет за мирские диковины гораздо, гораздо дороже. Но если сам путешественник получает от Суджама за такие кинжалы по серебрушке – значит, у кузнеца предсмертная горячка, в связи с которой он вынужденно спешит делать добрые дела, потому как тогда сельчане с большей охотой скинутся на его скорые похороны.

Алера хмыкнула, но монетки сгребла, не задавая вопросов – а почему не брать, когда дают? Суджам окинул взглядом эльфа и мага, стоящих в сторонке, указал глазами на дверь за их спинами, а девушку придержал за локоток. Тахар и Элай молча вышли из лавки, присели на ступени крыльца.

– Не зря мы ее оставили наедине с умалишенным? – спросил маг.

– Не, – Элай оперся спиной на перила, вытянул ноги. – Ему ничего не грозит. Он ведь уже спятил.

Суджам облизнул губы, огляделся, потрусил к задней двери, притворил ее. Глянул в окно, потом на лестницу, ведущую на второй этаж. Алера наблюдала за его метаниями молча, чуть склонив голову набок.

– Суджам, что случилось?

– Рыбка моя! – кузнец прекратил носиться по лавке и навалился широкой грудью на прилавок. – Скажи старому гному правду, как отцу родному, ничего не тая: у тебя есть десятигранники?

Алера вытаращилась на Суджама. По спине ее забегали мурашки, хотя – что такого страшного спросил гном? Просто… Десятигранные Кристаллы встречались очень, очень редко, многие путешественники за годы, проведенные в Мирах, ни одного такого не находили. Впрочем, Кристаллы, да и любые мирские диковины, невозможно искать нарочно, никогда не знаешь, где они могут встретиться – в магоновой схованке, на брошенной стоянке, у самих магонов, в ящерином гнезде или нигде. Десятигранники могут попасться новичку, впервые шагнувшему через портал, а могут никогда не встретиться человеку, который живет запортальями. Быть может, потому никто и не пытался организовать мирские вылазки, о которых говорил Тахар – зряшной была бы такая затея, слишком много зависит от случая.

Десятигранные Кристаллы обладали невероятной, почти опасной силой, которую не каждый мог и не каждый осмелился бы использовать. И один десятигранник у Алеры был: пару лет назад Тахар углядел его среди ошметков ящера, разорванного на куски заклинанием. Там же валялась полупереваренная ступня магона.

По давнему уговору друзья сразу делили мирские диковины: Тахару отдавали все найденные Карты, Элаю – наконечники для стрел, Алере – Кристаллы, Раню – топазы для оберегов. Остальное использовали кто во что горазд: на продажу, на обмен, в кубышку.

От того десятигранника, что нашел Тахар, не было пользы никому из четверых друзей и никому во всей округе: темно-зеленые с коричневыми прожилками Кристаллы усиливали заклинания некромантии, а никто в Лирме никогда не видел живого некроманта.

Тогда Алере пришлось перерыть уйму обрывочных записей, чтобы установить природу десятигранника. Разочарование было огромным, но теперь давно уже забылось, а Кристалл остался у Алеры в сундуке среди прочих мирских диковин, которые продавать жалко, а использовать никак нельзя. Да и если вдруг захочешь расстаться с такой диковиной, так поди найди, кому предложить Кристалл с подобными свойствами. Пусть этот десятигранник должен стоить почти безумных денег лишь потому, что он десятигранник – кто его купит, кроме самих некромантов или тех, кто торгует с некромантами? Их жуткая лаборатория – аж в Меравии, в южном крае Идориса, и до нее от Лирмы будет, наверное, тысяча переходов. А может, две! Да и кто в своем разуме пошел бы в такое место, где двинутые на всю голову маги оживляют мертвецов? Знаем мы этих некромантов, хотя и не видели их никогда, и соваться к ним вовсе даже не желаем, и очень хорошо, что они сидят в такой дали и сами не могут сунуться к нам.

И вообще, хорошо бы некромантию запретить, а лабораторию разобрать по камешку и утопить эти камешки в море.

Еще, наверное, удалось бы продать Кристалл какому-нибудь собирателю мирских диковин, но в северо-восточном Ортае нелегко было найти таких собирателей: слишком много порталов в округе, и все местные, кого интересовали мирские вещицы, успели наесться ими в собственном детстве. Наверняка в городах были торговцы, которые скупали диковины для перепродажи в другие места, но никто в Лирме не был знаком с такими полезными людьми. Потому десятигранник просто лежал у Алеры в сундуке.

Да и не продала бы она его, наверное, даже за груду серебрушек: десятигранное воплощение редчайшей для путешественника удачи было важнее денег, даже если редкий Кристалл оказался бесполезным, некромантским.

Суджам правильно истолковал задумчивое выражение лица Алеры.

– Рыбка! Продай его мне! Старый гном за десятигранник готов отдать душу!

– А что мне делать с твоей душой? – вытаращилась Алера. – Кристалл не продам, Суджам, не проси, это ж десятигранник! Это не какой-нибудь вшивый череп ящера или там обсидиановый меч – помнишь, да? – за которые ты обещаешь звезды с неба, а платишь по десять серебрушек. Вот когда мы с друзьями состаримся, то поселимся все вместе под одной крышей и будем этим Кристаллом перед внуками хвастать. Ты не предложишь мне взамен ничего интересней, хитрый старый гном.

– Рыбка…

– Суджам, у меня некромантский десятигранник. На бдыщевый хвост он тебе сдался?

Кузнец, кажется, совершенно не расстроился.

– Не имет роли, для чего Кристалл назначен. Лишь бы… Ой, рыбка, я тебе все расскажу, только пообещай, что продашь его мне!

Алера покачала головой:

– Нет, Суджам, и даже не начинай меня упрашивать. Если тебя заклинило на Кристаллах – я тебе от сердца оторву пару шестигранников, хоть своих, хоть следующих, которые найду. А про этот и думать не думай, и можешь мне за это даже не говорить, зачем он тебе вдруг понадобился.

Однако гнома распирало. Он окончательно распластался по прилавку, выплясывая ногами по полу.

– Этот приезжий маг, Дорал, слушай, рыбка моя хвостатая, у него книга есть, то есть не книга даже, а списка…

– Замечательно.

– Заткнись, рыбка, и слушай старого гнома. В этой списке – заметки мирских путешественников за много-много лет, чуть ли не за сотню, с самого появления порталов. Там истории от магов и не магов, которые были в Мирах, которые потом выучились для чего-то другого, которые с самого начала все это видели и наблюдали, а еще опыты всякие делали… Словом, Алера, рыба моя говорливая, десятигранники можно свести.

Девушка расхохоталась.

Срастить можно было только одинаковые Кристаллы. Камни, которые вырастали в результате соединений, имели то же число граней, чуть более крупные размеры и силу действия много сильнее, чем у одного и еще одного камня, которые были сращены. Круглые Кристаллы можно было соединить без особого труда и таланта, обладая лишь общими знаниями, твердой рукой и некоторым количеством терпения. Пятигранники требовали серьезной сосредоточенности, немалой сноровки и не абы какого чутья. Объединение шестигранников было мастерством очень высокого уровня, для него нужно было не просто чутье, а талант или даже талантище, и многие мастера за всю жизнь так и не могли успешно соединить два шестигранных камня.

Чем больше граней было у Кристалла, тем больше был его размер, а чем больше размер – тем меньше вероятности сделать точный распил и соединить камни до того, как заложенное в их сердцевину воздействие вылетит, растворится в воздухе, оставив в руках мастера бесполезный кусок красивого полупрозрачного камешка.

Потому возможность сращивания восьмигранников вроде бы была, но только умозрительная, во всяком случае, ничто из прочитанного и услышанного Алерой не могло поведать про успешность подобных затей. Но помыслить о том, чтобы свести Кристаллы с десятью гранями, мог либо мечтатель, либо идиот.

– Суджам, этот маг, как его… Дорал? Он тебя разыграл. Срастить десятигранники – это как вырастить дом из цветочного семени. Дома строят из дерева, из цветочных семян вырастают цветы, десятигранники свести нельзя. Даже восьмигранники нельзя.

– А я тоже так думал, рыбка, – легко согласился кузнец, сполз с прилавка и тут же оперся на него обеими локтями: – Хотя на свете живу четыре раза по столько, сколько ты живешь, и Кристаллов я видел больше, чем ты сосчитать сможешь, рыбка моя ученая. Я знаю, что у тебя талант, птичечка моя громогласная, только опыта ведь он не заменит. И если ты чего-то не видишь своими зоркими глазоньками – так, может, это не оттого, что его нет. Может, это глазоньки твои недостаточно зоркие, или же ты глядишь вовсе не туда, или даже не понимаешь своим рыбонькиным умишком, что видят твои красивые зоркие глазоньки.

Черные-черные глазоньки Алеры зыркнули на кузнеца так, что он отшатнулся и в ужасе подумал, что все его мысли, все его мастеровые и не мастеровые тайны, кажется, сей вздох стали известны этой злобной рыбочке. Жуткое было чувство и гадкое, словно кто-то вскрыл твою черепушку и поскребся там большой ложкой.

Кузнец помотал головой, рыжие волосы встали дыбом.

– Хорошо, Суджам. Ты много-много лет живешь на свете и все знаешь про Кристаллы. Верно я говорю?

Он кивнул и стал смотреть на нос Алеры. Встречаться взглядом как-то расхотелось. Что с ней творится такое?

– Потом появляется заезжий маг с пыльной спиской и открывает тебе глаза на весь мир и Миры. Заодно с глазами у тебя открывается трясучка, и ты начинаешь искать десятигранники, потому что какой-то маг с пыльной спиской сей вздох перевернул все то, что ты узнал за много-много лет. Да?

Гном пробурчал что-то себе в бороду, слов Алера не разобрала, но по тону поняла, что это было весьма далеко от согласия. Вздохнула.

– Он тебе списку показывал?

– Ну, так да… в целом.

– И ты там читал про десятигранники? Своими глазами видел эти записи?

Кузнец покачал головой. Алера пожала плечами и направилась к выходу.

– Рыбка!

– Суджам?

– Записи Дорал держит в ларце. Предупредил, что ларец запечатан защитными заклинаниями. Если полезет кто кроме хозяина – бац! – и в труху развеется. Вот как ты думаешь, рыба шибко умная, стал бы он таскать за собой всякие малоценные записи, стал бы он расшибаться, если бы не верил, что в списке – правда?

Алера развернулась, подошла к прилавку, оперлась на него ладонями. Суджам снова посмотрел в ее глаза. Обычные глаза, только черные очень, зрачков не видно.

– Суджам, в этом ларце может быть что угодно. Может, он монеты там держит или сушеные бдыщевы хвосты для каких-нибудь маговских нужд. А могут там быть и списки, только на самом деле их важность – вовсе не в байке про десятигранники. Ты ж сам сказал: там множество заметок, среди них есть сделанные магами, так что там может быть уймища всяких вещей, которые полезны этому Доралу, но без толку всем не-магам, например, тебе. А может, этот ларец вообще ничем не защищен, и магистр на тебя просто страха нагнал, чтобы ты туда не полез. Откуда он знает, полезешь ты или нет, он же тебя только несколько дней назад увидел впервые, и ему никто не рассказал, что ты честнейший, пока не приходит пора платить за обсидиановый меч? А даже если все правда: и ларец, и защита, и записи, – так это еще не значит, что десятигранники возможно свести. Тот, кто написал об этом, мог врать, бредить или обидно ошибаться. А может, вообще, этот Дорал – умалишенный, одержимый Кристаллами, может, он просто бегает по Ортаю и распевает песни о картинках из своей головы, вот и все.

Гном упрямо глядел исподлобья:

– Алера, ну я ж нутром чую!

– А чутье твоего нутра, в отличие от моего таланта, отменяет опыт? – едко спросила Алера.

Постояла несколько вздохов, дожидаясь ответа, потом повернулась и вышла на улицу.

* * *

По дороге Алера пересказала друзьям разговор с кузнецом.

Тахар неожиданно призадумался, а Элай ожидаемо никакого интереса к десятигранникам не выразил, потому как безусловная вера во что попало и Элай жили в совсем разных мирах. К тому же камни, как ни крути, всерьез занимали только Алеру и Раня, а остальные двое друзей относились к Кристаллам сугубо практически: путешествия в Миры очень быстро приучают рассчитывать лишь на собственные силы, а не на всякие чудесные подспорья. Попадется полезный камень, который можно использовать – так и очень хорошо, а не попадется – так и не больно-то надеялись. Если попалось целых два одинаковых полезных камня, которые Алера может срастить – и вовсе чудесно, а не попалось – так и ладно.

Люди, обладающие такой особой чуйкой, какая была у Алеры, умеющие сращивать Кристаллы, относились к ним совсем иначе, но это уж их дело, и если они хотят трепетать перед этими камнями, как пьяница при виде бочки эля, – так это их данное Божиней право. Как и право приезжих магов и спятивших кузнецов верить в какую-то чушь, ну, или не чушь.

Когда друзья поравнялись с домом эльфов, Элай вяло махнул рукой, отворил калитку и пошел к дому, стараясь ступать потише. Ему хотелось как можно быстрее добраться до кровати и при этом миновать тетку. Та со времени ужина с Оримом с каждым днем становилась все смеючей и цветучей, переставая быть похожей на себя и все больше смахивая на мечтательный сахарный пряник, – и этот пряник страшно утомлял Элая.

Тахар и Алера некоторое время молчали, неторопливо шагая по улице. Вечер был жарким, словно дома весь день копили тепло и теперь начали наперебой источать его, хотя каждый знает, что так могут делать только особые гномские булыжники, а деревянные срубы так делать вовсе не могут. Тахар пинал мелкие камушки, непонятно как углядывая их в темноте, Алера зевала – силы у нее вдруг взяли и закончились.

– Аль, а ты не думала, зачем Суджаму разные десятигранники? Для слияния нужно два одинаковых Кристалла, но он не парой интересовался. Это странно, да? К чьему хвосту он бы прикрутил твой?

– Угу.

Тахар еще немного помолчал. Увлекался он там камнями или нет, но была у него привычка докапываться до сути вещей и узнавать все возможное о предметах и явлениях – в конце концов, разве есть качества, более достойные мага? Тахар был наделен ими с избытком, хватило бы еще на пару-тройку самоучек, не пожелавших пройти обучение в Школе. Уже в детстве, в годы учебы при божемольне, Тахар выделялся исключительной въедливостью и не одну сотню раз заставлял жреца ощущать полную растерянность, бескрайнее раздражение и желание пожирать не только тупых, но и слишком умных детей. Хотя и сам жрец, пусть и вредный, и желчный, умен был изрядно и бесспорно, но пытливый Тахаров ум то и дело порождал совсем уж заковыристо странные вопросы, для ответов на которые никаких познаний не хватило бы. Требовалось еще не абы какое воображение, но воображения лирмский жрец был лишен начисто.

– А точно нельзя соединить два Кристалла разных назначений? Или разных размеров? Положим, если ты возьмешь один шестигранник, дающий силу, а второй камень будет круглым, ну, к примеру, усиливающим воздействие огня… Что из них получится?

– Осколки.

– А для десятигранников это может действовать иначе?

Алера потерла лоб.

– Тахар, слушай, десятигранники соединить нельзя, и Кристаллы разных размеров тоже соединить нельзя, и Кристаллы разных назначений не срастаются. Тут не о чем даже говорить, такого не бывает, потому что не бывает, понимаешь?

– Нет уж, – не унимался маг. – Понимания свои я на потом оставлю, а сей вздох мне интересно, из-за чего у Суджама нервная зудянка приключилась. Давай представим, что десятигранники можно соединить. Ну просто представим, как будто можно, ладно? Тогда может быть так, что сами порядки, приемы для их соединения будут иными? Что может не требоваться двух одинаковых Кристаллов для получения сросшегося? Может быть такое, что никто не сращивает большие камни как раз потому, что не додумался, как это можно делать, пытается ходить по проторенной дорожке, но к сращенным десятигранникам ведет совсем иной путь?

– Ну и как разные предметы слить в единый? – вяло отбивалась Алера. – Попробуй соединить стеклянный пузырек и горсть земли, облей их водой, брось их в огонь, слопай их с кренделем – они останутся стеклом и землей.

– Раскрошить в пыль?

Алера замотала головой:

– Твой глаз не различит в этой пыли земли и стекла, но они все равно будут землей и стеклом, они не станут едиными и не принесут никому никакой пользы.

Тахар некоторое время молчал, все замедляя шаг, все реже пиная попавшие под ноги камешки. На небе поднималась ущербная луна, перемигивалась со звездами.

– А если десятигранник и еще один десятигранник – это не земля и стекло, а мука и вода?

– Ну чего ты от меня хочешь? – рассердилась Алера, совсем как жрец в прошлые годы сердился. – Я могу рассказать только про то, что знаю! Какой толк делать всякие предположения в своей башке, если предположить ты можешь что угодно и повернуть как хочешь? Ну, если нравится тебе, – представляй, что десятигранные Кристаллы можно свести, что разные Кристаллы можно свести, что ты получишь из них не крошево, а вовсе даже тесто, напечешь пирогов и обожрешься до смерти! Я тебе говорю лишь то, что сама знаю, а я знаю: десятигранники не соединяются, разные Кристаллы не срастаются, лошадки не летают, у Суджама лихорадка, магистр До-рал – баечник. Ну и все.

– Ладно, – неохотно согласился маг. – Все – значит, все. Хотя я ж вижу, что тебя эта история смущает.

– Ну, смущает. Я понимаю, что не все на свете мне известно, так что, быть может, и есть что-то такое, от чего десятигранники становятся мукой и водой. Но я даже этих записей не видела, так что сей вздох я совсем ничего не могу добавить, а посмотреть на списку мне едва ли дадут. Так что давай на этом и остановим лошадей.

– На всем скаку?

– Нет, бдыщевый хвост, в прыжке! Хочешь залезть среди ночи в заколдованный ларец, чтоб унять свое любопытство? Вот рассыплешься пылью – будешь знать, до чего доводит неуемная пытливость и дурацкие идеи.

Друзья добрели до дома Ал еры, остановились у калитки. Тахар дернул лист с выбившейся за ограду ветки смородины, растер пальцами.

– Аль. Суджам просил один десятигранник.

Девушка откинула засов – массивный железный крюк. Калитка скрипнула.

– И чего?

– Ну, как бы там его ни трясло – для слияния нужно два. Раз он спросил не про пару, то с чем-то же собирался соединять твой?

Алера задумалась, покачивая дверцу калитки. Та смиренно поскрипывала.

– У Суджама может быть свой десятигранник, из его собственных путешествий. Или он мог купить один Кристалл когда-то раньше – да хоть сегодня, у любого другого путешественника, или не сегодня, а двадцать лет назад. Тахар, ну что ты, как дитя – Суджам полвека держит лавку и кузню, полвека покупает Кристаллы и прочие мирские штучки… Что у него нет пары десятигранников – это куда страннее, чем то, что у него есть один!

– Или Суджам не мог надеяться, что у кого-то есть сразу два таких камня.

– Да не важно, – раздраженно ответила Алера и нетерпеливо толкнула дверцу калитки, – пусть один камень у него есть, или он знает, где его можно взять, какое нам до этого дело?

Тахар не успел ответить: из темноты донеслись звуки размашистых шагов, а потом в лунном свете возник взъерошенный Элай.

– Ты чего тут? – удивилась Алера.

Эльф глянул на нее дикими глазами и выпалил:

– Рань пропал.

* * *

Беспокойным было не столько известие, сколько встрепанный и встревоженный вид Элая.

Этого эльфа, всегда говорил Тахар, ничто не способно выбить из состояния умиротворенного равнодушия, ну а если вдруг что-то такое и найдется – так будет размером по меньшей мере с дракона. Никак не с Раня. В самом деле, мало ли куда тот мог запропаститься? С утра, кажется, рванул к Суджаму, а потом друзья привычно нигде его не увидели и отправились в Мир втроем.

Так ведь в последние дни лишь так и получалось: если они замечали Раня – то обычно это была его удаляющаяся спина; все они знали, что эльф занят в кузнице, ну или чем он там занимается в последние дни, что даже дома появляется лишь глубокой ночью. Да мало ли чем. Может, Суджам находит ему столько занятий, что ни передохнуть, ни выругаться. Теперь еще – даже не ночь, в Лирме никаких угроз нет, самое страшное, что тут может случиться, – это какой-нибудь призорец со скуки разыграет селянина. И отчего так вскидываться, спрашивается? Из-за чего вскидываться Элаю, который вообще ни о чем никогда не переживает, настолько не переживает, что друзья даже подшучивают над ним: дескать, никакой это не эльф, это вовсе даже орк в шкурке эльфа.

Тем не менее Элай был встревоженным, бледным, сжимающим кулаки и переминающимся с ноги на ногу, и этого было достаточно, чтобы друзья встревожились тоже.

– Элай, – заговорила Алера, успокаивая то ли его, то ли себя, – ты что всполошился? Куда ему деться-то? Что с ним может случиться?

– Его с утра дома нет. – Медленно, сдавленным голосом проговорил эльф. – Сразу после рассвета ушел – и все. Мы его в кузнице видели?

Тахар покачал головой:

– Нет, не видели. Ну так что из этого? В прошлые дни мы его тоже там не видели. Поздно уже, кто в такое время работает? Может, он гуляет.

– Один?

– С подружкой.

– Нет у него никакой подружки.

– А ты почем знаешь, если только спину его видишь уже сколько дней?.. Ну, может, он по Мирам шляется.

– Ночью?!

– Да хвостяра ты божинин, ну в таверне сидит! Решил высосать весь запас эля, что там скопился! Чего ты взвился вообще, тебя Анаэн покусала?

Элай раздраженно дернул плечом, но объяснять про чутье нутра не стал. Он вообще не любил что-либо объяснять, считая, что кто не дурак – тот без пояснений все должен понимать, а теперь вот он сам ничего не понимал и, значит, был дураком, но… Но как объяснить, что, когда тетка сказала: «А Раня-то с рассвета не было», – у Элая что-то оборвалось в груди, ухнуло в живот и стало там леденеть? Засмеют же…

Алера сердито захлопнула калитку и решительно пошла обратно по дороге, по пути подхватив друзей под руки:

– Ла-адно, давайте мы сей вздох вернемся к Суджаму и все там выясним! Да, мы приведем рехнутого эльфа к свихнутому гному, и в этой истории тут же появятся новые краски, смыслы и толки!

Алера действительно разозлилась на дурацкое поведение Элая и на то, что ей никак не дают уйти домой спать, но по дороге тревожность эльфа как-то передалась и ей, и Тахару, вечер действительно стал казаться зловещим и странным, ночное небо – слишком темным, и луна в нем перемигивалась со звездами издевательски, и шорохи вокруг множились мурашечно и слишком громко, и все больше хотелось ускорить шаг, закричать, побежать – и бежать быстро-быстро, не смея ни оглянуться назад, ни посмотреть вперед, потому что когда добежишь… Друзья все прибавляли шаг, пока он не стал походить на рысь.

Уже перед крыльцом дома Суджама Алера вдруг остановилась, поняв, о чем они забыли узнать у односельчан и что чутьем нутра сложил в своей голове Элай, услышав историю о списке магистра Дорала. И еще Алера поняла: все эти дни ее саму скребло и царапало то же самое чутье нутра, только она не обращала на него внимания, поглощенная своим бурным летом и близостью друзей… Нет, не так – оно начало скрести и царапать загодя, еще до того, как все начало случаться, еще до того, как в поселке прозвучало первое слово о магистре Дорале!

– Кого. у Ал еры пересохло в горле, она кашлянула. – Кого выделили в сопровождающие этому магу?

– Что? – глупо переспросил Тахар.

– Хобур говорил, мы должны были дать магистру сопровождающего. Чтобы водил его по окрестностям и…

– Вот где носило Раня! – воскликнул Элай, длинно выругался, взлетел на крыльцо и пнул еще незапертую дверь.

Но пинать двери было уже поздно.

Когда они взбежали по лестнице на второй этаж, на звук зычной ругани Суджама, в комнате обнаружились только сам кузнец и маг – долговязый темноволосый мужчина, молодой, растрепанный и похожий скорее на ученика Школы, чем на магистра. Чуть вытянутое лицо придавало ему немного изумленный вид, но глаза полыхали сердитым синим огнем.

В комнате пахло горелым.

Магистр дергал за цепочку медальон со знаком Школы— полуразвернутым Трифоновым крылом, словно призывая его в живовидцы, и тщетно пытался переорать Суджама:

– Нет, я не виноват, что ваш парень был тугоумным! Школа не в ответе за тугоумных!

– Нет, ты виноват, бдыщевый хвост, троллий брат, ты виноват, жопа дохлого осла! – заходился Суджам и махал руками, становясь похожим на полевика, бешеного и кусачего.

– Вовсе нет! Я говорил ему, что ларец защищен заклятием! Я всем это говорил! Если он не понял – он идиот, а идиотов вы не должны были подпускать к представителю Школы!

– Это ты его убил, скотина магическая, тварь патлатая и… и жопа дохлого осла! Чумного, мать твою, дохлого, вонючего осла!

На крышке сундука стоял небольшой ларец из черного дерева.

На полу перед сундуком высилась горстка пепла.

Глава 5

К организации похорон в Ортае подходили со всей серьезностью и торжественностью. В прежние времена, до того как Предания Божинины были найдены и явлены миру, у каждого народа существовали свои традиции и обряды, но за истекшие с тех пор триста лет почти везде они пришли к единообразным, Божине угодным.

Следоуказательные тексты (а исходные списки сохранились только в библиотеках Магических Школ и в государевых канцеляриях) говорили: после того, как душа покинет тело, ей требуется дать ночь на размышления, чтобы без гнева и сожалений принять прожитую жизнь, тем самым преисполниться исконной мудрости и привольно полететь к порогу Божини, дабы праздновать небытие до тех пор, пока не захочет постичь новую мудрость, воплотившись в новом теле. И поскольку душа после смерти не улетает далеко от тела, – важно беречь ее покой, а не смущать плачем и воплями, отвлекая от дороги просветления. Потому умерших как можно скорее перевозили в божемольню, где жрецы читали над ними отходящие молебства, должные направить душу на путь мудрости, а родню и друзей покойного в это время нужно было держать подальше, потому как проявления скорби душу тревожат, смущают и отвлекают, а отвлекшись, может просветлеть недостаточно и потом не суметь отыскать путь к обители Божини, остаться вечность блуждать в Холодном Нигде, а то и забрести ненароком на берега медовых рек, где бдыщи мучают грешников.

Родня покойного в это время занималась приведением его дома в порядок. Надлежало убрать все старые и сломанные вещи, починить поддающееся починке, навести чистоту и напечь пирогов. Родня и друзья умершего появлялись лишь на поминках, на похороны их тоже не допускали: им надлежало запомнить умершего таким, каков он был при жизни, потому все погребальные хлопоты брала на себя община.

Корни всех этих традиций были, если присмотреться, человеческими: в свое время люди так много сделали для распространения Преданий Божининых, что и сама вера считалась немного их, людской, хотя до Божини и Преданий человеческие верования были совсем другими, так же, как оркские, гномские, эльфийские. Правда, люди, в отличие от всех других рас, теперь толком и не помнили, во что они тогда верили. В любом случае, теперь обычаи были именно такими почти повсюду в четырех краях Идориса, а что до остальных двух краев – кто и что может сказать точно о Недре и Даэли? Но случалось и так, что гном выражал желание после смерти быть преданным камню, орк – воде, эльф – духу предков.

И всем было понятно, какой обряд погребения выбрал бы для себя эльф, не потерявший связи с исконцами.

– Я везу его в Эллор, – очень спокойным голосом произнес наконец Элай.

Друзья сидели на крыльце дома кузнеца, бессмысленными взглядами таращась в ночь. Уже довольно долго сидели, молча, погрузившись в свои мысли, хотя мыслей, кажется, и не было – только звонкая пустота в голове. Алере казалось, что она вообще не сможет больше говорить, потому что слова стали такими маленькими, жалкими, в них не было никакой нужды и не было того, в чем нужда была. Несколько раз, чтобы проверить, она пыталась что-то сказать и не могла себя заставить издать ни звука.

И вообще, сей вздох слово было за Элаем, хотя ни Алера, ни Тахар не сомневались, что он захочет отвезти прах в земли исконцев, но все же, когда эльф подал голос, друзья вздрогнули.

Тахар провел ладонями по лицу и повернулся к Алере. Она, задрав голову, глядела на ущербную луну, а та с приклеенной улыбкой перемигивалась со звездами, ненастоящая и неправильная, как очень усталый ярмарочный потешник, мечтающий лишь о том, чтобы добраться до дома, смыть с лица мел, упасть на кровать и больше никогда в жизни не рассмеяться.

Алере казалось, что с той же легкостью, с которой смывается мел с лица, смывается сей вздох какой-то яркий налет со всей ее жизни, и под этим налетом она оказывается вовсе не такой веселой, как только что казалось, и теперь удивительно: как можно было так обмануться, чтобы принять нарисованное – за искреннее?

Но разве могло на самом деле произойти то, что произошло?

Разве могло случиться что-то столь непоправимое и окончательное? Не когда-нибудь потом, когда настанет нарочно назначенное кем-то время, когда все станет чувствоваться совсем не так – а теперь, сей вздох? Разве могло?

«Вы не будете вместе всегда. День вам остался, месяц или год… Так должно быть! Так всегда бывает!»

Вот это оно, да, то самое, что должно быть?

– Значит, на рассвете выдвигаемся в Эллор, – сказал Тахар тоже очень спокойным и ровным голосом, словно не было в такой поездке ничего особенного, и словно он ни на вздох не усомнился, что Элай собирается взять друзей с собой.

Сердце Алеры заколотилось, как ненормальное, и она удивилась, почему оно так ужасно стучит.

Элай кивнул и отвернулся.

* * *

Выехать на рассвете не получилось: почти всю ночь друзья так и просидели молча на крыльце, обхватив плечи руками, придвинувшись друг к другу. Казалось, что стоит им расстаться хотя бы на вздох – обязательно случится еще что-нибудь непоправимое.

Никто из троих не посмел бы сказать об этом вслух.

Они вообще не разговаривали. Переваривали произошедшее молча, ожидая, когда оно уляжется в голове, осознается до конца, затопит все сознание пустотой. Хотелось лишь быть рядом, цепляясь друг за друга взглядами, слыша дыхание, ощущая тепло. Сидя вместе на крыльце кузни, прижавшись друг к другу и думая о своем, они почти не замечали, как, словно в рваном тумане, проходит эта ночь.

Тахар еще помнил свои чувства в то утро, когда обнаружил пропажу родителей. Теперь ему казалось, что он какой-то частью себя вернулся на три года назад и вновь испытывает нечто схожее: рядом был кто-то привычный и близкий – настолько, что оставался близким, даже когда был далеко, и в голову не приходило, что может быть иначе. А потом вдруг снова оказалось, что очень даже могло, что от тебя ничего не зависит, и ты не можешь быть готовым к подобному, просто наступает какой-то вздох – и ты узнаешь, что человека подле тебя больше нет.

Только Раня не стало насовсем, а что до родителей… Тахару хотелось думать, что они теперь живут в каком-то ином месте. Почему бы не думать именно так, ведь никто не может утверждать, что они погибли!

Их исчезновение наделало невероятного шума: все-таки оба были обученными магами, выпускниками Школы, а она всегда следит за судьбами своих воспитанников – когда меньше, когда больше, за гласными магами – пуще, чем за другими. А обстоятельства их исчезновения были такими, что переполошили всех магов, до которых дошли слухи, а дошли они до многих.

Несколько месяцев в Лирму ездили представители Школы, наместничьей стражи, государевой канцелярии, жрецы, маги, летописцы, астрономы, еще Божиня знает кто, и каждый приезжий непременно хотел услышать именно от Тахара, что же произошло в тот вечер и в то утро.

Сам Тахар сразу, когда все случилось, пересказал все события Хобуру, голова же долго думать не стал: отправил голубя в Школу, как надлежало поступать, случись что с магом-гласником. Тахара отослал к Ориму и велел «сидеть на заднице тихо, пока шумиха уляжется», а дом магов накрепко запер и приставил местньгх молодцев сторожить. Жителям же сказал настрого: кто сболтнет приезжим лишнего – будет до самой осени без замены и продыху горбатиться на общинных работах, рыть колодцы, рубить дрова, пасти стада, стелить крыши и всякое такое. К Тахару Хобур допустил только представителей Школы и государевой канцелярии, потому как попробовал бы он их не допустить.

Иногда все-таки прочим приезжим как-то удавалось выведать, что Тахара можно найти в доме Орима, но тот встречал чужаков такими словами и посулами, что они предпочитали убраться поздорову. А паре смельчаков, что попытались проникнуть в запертый дом магов, крепко досталось на орехи от сторожей, потом даже пришлось месяц продержать в общинной избе одного ретивого мага, пока у него срасталась сломанная рука.

Тахар помнил, что тогда ему становилось немного легче просто оттого, что друзья рядом, а они были рядом, молча и ненавязчиво маяча рядом с ним. И он был благодарен за это молчаливое участие, хотя в первые дни не находил в себе сил говорить с ними.

И в эту ночь ему тоже было легче от присутствия друзей, пусть даже они растеряны и ошарашены не меньше его самого, пусть даже они молчат. Достаточно было просто находиться рядом, чтобы облегчить друг другу эту ночь.

Все они в конечном счете пытались прыгнуть выше головы, подумал Тахар. И вовсе не обязательно при этом сознавали, на что замахиваются и какими могут быть последствия в случае неудачи. Кто думал об успехе или неудаче, у кого был запасной план? У родителей, которые дурачились с какими-то заклинаниями, как подлетки безголовые, и случайно сделали нечто новое и непонятное, став жертвами своего же открытия? Или глупый Рань, который услышал про десятигранники и решил, что уж онто сумеет совершить нечто особенное, что ему лишь посмотреть на таинственные списки – и тут же окажется, что он всегда был умнее прочих.

Впрочем, Рань-то, наверное, думал. Взвешивал что-то. Может быть, отговаривал себя.

Тахар представил Раня, стоящего перед ларцом в полутемной комнате, чутко прислушивающегося, не поднимается ли кто по лестнице, не скрипит ли дверь, не раздаются ли снизу голоса. Тахар почти видел, как эльф раз за разом протягивает и отдергивает руку, как уговаривает себя: уйти, развернуться и уйти, не трогать ларец, нельзя, нечестно, опасно – нет же, нет, он не защищен, заезжий маг просто пугал поселковых жителей, нужно посмотреть, узнать, понять…

Потому что не будет другой возможности, другого мага, другой списки!

И, перестав метаться, Рань делает глубокий вдох и решительно шагает к ларцу. Протягивает к нему руку со слегка дрожащими пальцами, кладет ладонь на прохладную, тускло поблескивающую крышку – и осыпается кучкой праха, не успев даже понять, что происходит.

Или успев.

Цепенея в тщетной попытке отдернуть ладонь, в последний вздох своей жизни желая только одного – выбежать из комнаты, отчаянно обещая себе, что больше никогда, никогда он не станет вести себя так неосмотрительно…

Алера, прислонившись боком к спине Тахара, наблюдала, как медленно переползает по небосводу луна. Словно нехотя, временами прячась за облачко, лениво разливает мутный желтоватый свет на улицы ночного поселка.

Где-то хлопали двери, слышался стук и приглушенные голоса. Многие односельчане не спят, обсуждают случившееся. Вроде бы Суджам тоже куда-то умчался, пробежал мимо них, оступился на ступенях и вперевалку порысил по улице, прижимая руку к груди.

Магистр Дорал, не дожидаясь утра, отбыл в Школу, до того успев переговорить с Хобуром. Слов друзья не слышали за прикрытыми ставнями, но тон был возмущенный, причем с обеих сторон. Хобур после этого вылетел из дома как ошпаренный, споткнулся об ноги Элая (Алера и Тахар успели отодвинуться) слетел с крыльца, назвал эльфа ослом и понесся куда-то по улице.

Алере казалось, что Рань, припозднившийся к общему сбору, вот-вот выскочит из кузницы или из-за угла, примется сбивчиво и увлеченно рассказывать, какой удивительный меч он почти выковал сегодня, что осталась совсем небольшая последняя доводка, а потом можно будет продать этот меч охотнику на кикимор, что направляется прямиком в тролий лес Пизлык, и охотник непременно купит этот меч, не торгуясь, и убьет им много-много кикимор, а потом поведает всем своим друзьям про мастерство Раня, и тогда…

Алера улыбнулась, почти увидев, как эльф будет все это рассказывать, горячиться и обиженно сопеть на перемигивания и усмешки друзей.

Алера прикрыла глаза, прижалась к плечу Тахара щекой, поежилась, то ли от ночной прохлады, то ли еще отчего.

– Аль, я не понимаю.

– Здесь начало сердцевины. Осторожней, расколешь!

– Я не вижу.

– Конечно, не видишь, это шестигранник или что? Его чувствовать нужно!

– Во, теперь надпил, да?

– Рань!

– Ой.

– …

– Аль?

– Четвертый Кристалл, Рань. Ты не чуешь их. Ну вот хоть тресни.

– Да просто рука дрогнула!

– Чушь собачья! Брось эту затею, не работать тебе с Кристаллами, не ломай ни их, ни себя, ладно?.. Рань, ты слышишь меня вообще?

Когда над домами легли первые солнечные проблески, Элай поднялся.

– Давайте собираться. Встретимся у конюшни.

* * *

Привалившись к дверному косяку, Орим смотрел, как внучка бегает по комнате, а хатник бегает за ней. Казалось бы, какой-никакой опыт странствий у нее есть, пусть и ограниченный Мирами и двумя ближними городами, но сей вздох она носится туда-сюда, бестолково выгребает из сундука вещи, тут же запихивает их обратно, скомканными, никак не может сообразить, что нужно взять с собой. А Истри – нет бы помочь – еще больше мешает, путаясь под ногами и причитая:

– Смертоубить ребенка насмерть! Да как такое можно сделать и не утопиться!

– А ну-ка, оба сели! – гаркнул Орим и шагнул в комнату, как герой из детской сказки: «Расступитесь, воды синие!»

Внучка и хатник где были, там и замерли, дико таращась на деда.

Орим покачал головой. Новость, конечно же, с вечера разлетелась по Лирме, до рассвета во многих домах горели лучины, звучал встревоженный шепот. Изредка хлопали двери. Иногда кто-нибудь скребся к Ориму. Он, однако, до утра пробыл с Анаэн: как услышал от Суджама новость – так сразу и отправился к эльфийке. Элаю-то в голову не придет никогда тетку поддержать – та, прямо скажем, не из нежных барышень, которые чуть что – валятся лапками кверху и беспомощно ждут, кто их спасет, но в такой день любому нужно опереться на чье-то плечо. Вот Орим свое и подставил. Внучку он до утра не ждал: понимал, что не отойдет от друзей. Им троим такие же плечи для опоры нужны нынче не меньше, чем эльфийке. А то и больше.

Анаэн, надо сказать, держалась крепко. Впрочем, эльфы к своим детям относятся совсем не так, как люди, у которых дитя не считается полностью взрослым, пока не заведет своей семьи, и уж подавно не так, как гномы, у которых и сорокалетние дети могут сходить за малюток.

Эльфы же считают, что самое главное – не мешать ребенку расти, учить всему, что он пожелает взять, и отпустить, как только начнет проявлять малейшую самостоятельность. И Анаэн, по меркам эльфов, была даже немного клушей, потому как продолжала по-своему опекать Элая и Раня, хотя в возраст первой взрослости они вступили еще два года назад.

Орим понимал, что эльфийке не так легко дается внешнее спокойствие, что на самом деле она не спокойна. Но Анаэн вроде как ждала от Раня чего-то похожего, она не говорила этого вслух, но у нее был в точности такой вид, какой бывает, когда приходит давно и смиренно жданная дурная весть. Если уж Орим видел желание Раня выделяться, то воспитавшая его тетка не замечать этого и подавно не могла.

И понимала, до чего это желание может довести совершенно обычного, но упрямого и беспокойного парня, не желающего радоваться малости, которую имеет, стремящегося к каким-то вершинам, что вроде бы мельтешат неясно вдалеке… хотя, быть может, это не вершины вовсе, а грозовые тучи или пыль столбом.

– Ты куда собралась, ясочка? – строго спросил Орим.

– В Эллор, – скупо бросила Алера.

Зачем ей ехать в Эллор, Орим спрашивать не стал, и так ясно, с кем она поедет и что туда повезет. О-ох, не надорвались бы! Ну и пусть, не дети уже, но ведь хоронить близких им не доводилось, а уж друзей-то, с которыми выросли в связке, переплелись корнями и побегами, вросли друг в друга так, что попробуй раздели…

Впрочем, не сам ли Орим давеча объяснял Алере, что разделять придется? И разве не потеряли они все родителей? Хотя, конечно, все это – не то же самое, что гибель близкого друга, прах которого тебе нужно доставить в жуткие дали… ну, положим, не в такие уж жуткие, но им предстоит проделать путь в десятки переходов.

Втроем. С прахом в котомке.

Бдыщевый хвост.

Известная поговорка, конечно, уверяет, что трудности, не сломавшие человека, делают его крепче, и Орим знал, что друзья не сломаются – но ему много раз доводилось видеть, как люди, крепчая от трудностей, становятся вместе с тем еще и злее, и грубее, и развязней, и вовсе он не желал Алере обрести бравую бесчестность вместо той немногой доброты, что в ней была.

– Отпустить ребенка в странствия! – зашелся Ис-три. – Да как у тебя духу хватает, пень замшелый! Ах ты, дите мое малое, как же ты одно там справишься, пропаде-ешь, костей не собере-ешь, сожрут нашу ясочку тролли ненасытные, погубит ее поветрие беспощадное, по кусочкам растащат нашего ребенка лиходеи дорожные, бесстыжие!..

Орим цыкнул на хатника, взял внучку за руки, заставил сесть. Подцепил пальцами за подбородок, посмотрел в глаза. Выругался. Вздохнул.

– Одежда. Деньги. Повтори.

– Одежда. Деньги, – послушно отозвалась Алера. Моргнула. Встала: – Спасибо.

– Сиди, – рявкнул Орим. – Одеяло. Кресало. Нож. Теперь вставай и собирайся.

Проверил, чтобы все перечисленное оказалось в котомке. Остановил от попыток затолкать в несчастную торбу толстое одеяло, нашел в сундуке другое, из козьего пуха— тонкое, как паутинка, и теплое, словно печь. Поднял руку.

– Стоять. Теперь мелочи всякие. Кружку, ложку, гребень. Что там у тебя еще. Баклагу возьми. И воды набери. Соль есть? Если Тахар котелок забудет – возьмете в таверне, скажете, я велел.

Алера затолкала последние мелочи в раздувшуюся котомку, затем, порывшись в сундуке, достала небольшой холщевый мешочек. Подкинула на ладони, кивнула каким-то своим мыслям.

– Если Суджам будет спрашивать про Кристалл – скажешь, я с собой увезла. От бдыщева веленья подальше.

Орим кивнул. Подумал.

– Денег хватит?

– Хватит.

– Алера?

– Да?

Дед помялся.

– Чуйка у меня. Странная. Если через семь дней к дому не повернете – пусть Тахар птаха пришлет.

Девушка кивнула, крепко обняла деда. Тому в голову лезли всякие дурацкие наставления вроде «В тавернах не напивайся, у самого костра не засыпай, на драки не напрашивайся». Говорить всего этого Орим не стал: в самом деле, дите она, что ли? А даже если бы да – глупых детей в этой семье не растили.

Петри, причитая вполголоса, взобрался Алере на плечо, обхватил ручонками за шею.

– Мое дите-е! – и зашелся ревом.

– Прекрати сей вздох, – прошептала Алера. Глаза ее наполнились слезами. – А то я тоже сяду и буду реветь. А мне нельзя реветь, мне в Эллор ехать надо!

– Не блажи, – строго сказал хатнику Орим. – Случись что – друзья ее рядом будут, и нечего мне дом слюнявить, не на войну они уходят, всего-то в Эллор съездят. Эльфы вон сколько уже туда-назад катались – с ними разве чего случилось?

– А может, случилось, – плаксиво пререкался Ис-три. – Душу они тебе открывали, что ли?

– Не открывали, но домой всегда возвращались целыми, а вовсе не по кускам. Да и Раня смерть нашла в родном поселке в мирное время, а вовсе не в эльфийских далях!

– Пень ты старый, бездушный, вот чего!

Может и бездушный, мрачно подумал Орим, только в Ортае опасностей поменьше, чем в некоторых других краях, а внучка с друзьями свои годы прожили, вовсе не сидя с семечками на плетне! Сколько сотен переходов они за пять лет по Мирам намотали – одной Божине ведомо. И всякое там бывало, всякое из того, что можно представить. Справлялись и дальше справятся, потому как они уже взрослые и потому как есть они друг у друга.

Только на душе все равно погано и тревожно.

– Доброй дороги, ясочка.

– Спасибо, дедушка.

Алера повесила котомку на плечо и вышла из комнаты.

Орим и хатник смотрели в окно, как Алера выходит со двора. Истри шмыгал носом. Сердце Орима легонько щемило. Он готов был спорить, что через несколько дней прилетит птах.

А потом он подумал о Ташуе. Может, сей вздох и начинается то, что семнадцать лет назад предвидела дочь?

Глава 6

Если бы приземистые ортайские лошадки скакали так же быстро, как их рослые собратья из Гижука – путешествие из Лирмы в Эллор заняло бы куда меньше времени, но так уж повелось, что в Ортае растили маленьких лошадей. Во время войны с Гижуком именно скорость орков была самой страшной бедой для ортайцев, однако чем дальше орки продвигались вглубь края, тем больше они сами оказывались в беде. Водники бестрепетно травили воду в реках, полевики и лешие пугали, гоняли, выматывали лошадей, зерно в захваченных поселениях быстро заканчивалось, а на подножном корму, без достаточного питья, запуганные призорцами гижукские лошади быстро стали слабеть, а после – и дохнуть. Так что довольно скоро оркское войско вовсе лишилось возможности передвигаться, после чего было частью перебито, частью захвачено в плен, частью пешком погнано обратно в Гижук.

Отстояв таким образом свои земли, ортайцы еще больше утвердились в мысли, что от маленьких неприхотливых лошадок толку куда больше, чем от крупных зверей, которые пусть и несутся к цели стремительно – не менее стремительно мрут, не добравшись до нее.

Друзья выехали из Лирмы лишь после полудня.

Сначала долго ждали Элая, которого тетушка пыталась отговорить от поездки. Совершенно неожиданно Анаэн явила полное пренебрежение к исконным эльфийским традициям пополам с отчаянным нежеланием выпускать Элая из виду. В запале спора тетушка совершенно потеряла разум и даже схватилась за ремень, как за последний довод.

Затем у конюшни появилась запыхавшаяся Сарта, большая, кривоногая, в светлом платье с оборочками. Выяснилось, что котелок Тахар все-таки забыл, да и вообще собрался совершенно невразумительно, даже зелий никаких с собой не взял. Пришлось магу возвращаться домой и заново собирать котомку под присмотром орчихи.

Последним препятствием был конюх, наглый бородатый детина, который не так давно попробовал схватить Алеру за что подвернулось, в ответ схлопотал звучную оплеуху и много резких слов довеском. Припомнив свою обиду, он пытался навязать путникам совершенно дряхлых кляч, нахально лыбясь и уверяя, что они вполне о-го-го. Трех бодрых лошадок все-таки отвоевали, а конюх еще долго ворчал им вслед, почесывая косматую голову и показывая всякое на пальцах.

– Это когда же мы доедем? – беспокоился Тахар, все время оборачиваясь на Лирму. – До вечера, считай, всего ничего осталось, ночевать нам теперь в чистом поле…

– Не блажи, – только и буркнул Элай.

Спешить не стали, не было сил. Первая оторопь прошла, суматоха осталась позади, и навалилось отупение.

Бессонная ночь после бурного дня в обычное время означала бы, что отсыпаться все трое будут до вечера, но тут…

С удивлением Алера вдруг поняла, что впервые всерьез и надолго покинула родной поселок – дневные выезды на праздники и ярмарки в Килар не в счет: до города от Лирмы всего-то десять переходов, нынче же предстоит куда как более долгий путь, и южное направление – нехоженое, новое. И, пожалуй, все это было немного пугающим: совсем-совсем неизвестные края, их обитатели и, небось, какие-нибудь опасности, которые непременно поджидают путешественников на пути!

Как многие люди, никогда не покидавшие родных мест, Алера была уверена, что другой, незнакомый мир – совсем иной, что он наполнен ужасными опасностями пополам с невиданными диковинами и что, чаще всего, невозможно отличить одно от другого. Весь жизненный опыт Алеры, большая часть которого приходилась на вылазки в запорталья, говорил именно об этом. И теперь ей стало неуютно, воздух показался холодным и зловещим, ровная дорога, пастбище, лес, мохнатые облака в яркосинем небе и пряный запах луговых трав – все, все было тревожным и угрожающим. Алера явственно чуяла вдалеке нечто огромное и сильное, которое добродушно щурилось, наблюдая за путниками, а за спиной держало оглоблю – вот только подальше от дома отъедут, да как получат по темени!

О Ране никто не сказал ни слова за всю ночь и весь день. Случившееся грузно легло на плечи, и в него приходилось верить, потому что в одной из котомок, притороченных к седлу Элая, ехала в Эллор урна с прахом Раня. Они просто должны были добраться до Эллора, а что будет дальше – никто не задумывался. Испуг и растерянность сменились отупляющей сосредоточенностью.

«Мы едем в Эллор с Элаем. Мы едем в Эллор вместо Раня. Теперь мы окончательно заняли его место. Мы. Живем. Вместо. Него».

Первые несколько переходов дорога была ровной и пустой. Затем там и сям стали попадаться развилки, иногда мелькали вдали поселения, изредка встречались телеги. Элай молча указывал направление, всем своим видом давая понять, что ни к каким беседам не расположен. Однако вид у эльфа был скорее просто уставшим и сонным, чем убитым горем.

«Да-а, то, что способно вышибить его из себя, должно быть размером с дракона», – уверился Тахар.

* * *

– Иссила, – представил эльф друзьям небольшой поселок, погружавшийся в вечерние сумерки. Не светилось ни единого окошка, только на площади весело мерцал неровный круг, образованный десятками свечей и плошек с салом. Элай покосился на это пятно света, презрительно хмыкнул: – Останавливаться не будем: через несколько переходов Ветла, там заночуем.

– Ветла? – переспросила Алера. – Мы будем спать на дереве?

– Если пожелаешь. А так-то Ветла – поселок, довольно большой, и я точно знаю, что лучше остановиться на постоялом дворе там, чем в общинной избе – здесь.

Алера вяло повела плечами и зевнула. Она так устала, что согласилась бы свернуться клубочком прямо на спине у лошади. Мерная качка, невозможность сменить позу, размять ноги, увидеть что-нибудь помимо дороги, неба, полей, редких лесочков между ними и мелькающих там-сям поселений…

Ближе к вечеру они сделали короткий привал у ручья, наскоро перекусили, напоили коней и снова отправились в путь. Алера все поглядывала по сторонам, ожидая, когда уже начнут приключаться те чудеса и опасности, которые непременно должны встретиться в пути, однако не происходило ровным счетом ничего.

Про Раня все так же никто не говорил. Чем дальше от дома они удалялись, тем сложнее было понять, что его больше нет, хотя и ехала при седле Элая страшная котомка, но…

Словно привиделась эта ночь. Словно они просто отправились втроем в дорогу, а Рань и ни при чем вовсе.

Может, и дома они бы не замечали отсутствия Раня. Все-таки отдалились они в последнее время – точнее, Рань отдалился, расстроенный, что друзья не разделяют его сумбурных стремлений, а зачастую еще и подшучивают над ними – пусть без злобы, но неизменно и дружно. Постепенно, шажок за шажочком, они отходили друг от друга все дальше, и теперь даже удивительно было вспоминать, что семь лет назад они всегда и всюду могли быть только вчетвером.

То, что день назад ударило крышкой погреба по голове, нынче словно болталось само по себе в воздухе, дожидаясь, пока на него обратят внимание. А путники старательно глядели в сторону, не желая задаваться неудобными для себя вопросами и искать на них ответы – тоже не больно приятные.

Было обидно за глупо погибшего эльфа, было жаль его, и еще вязко плескалась в горле растерянность – первая во взрослой жизни потеря близкого человека, да такая, что заставила задуматься: а насколько близок он был? В самом ли деле нужен – или больше по привычке?

И еще колко ворочалась стыдливая мыслишка, что если уж кто из четверых должен был полезть к тому ларцу, то…

– А кто это визжит? – спросил Тахар.

– Жрец, – не сразу ответил Элай, погруженный в какие-то думы. – Он все время орет, а поселяне его все время слушают. Он тут вроде дудочника из байки, куда подудит, туда селяне и прутся, каждый вечер – сборище, каждый день – наставления. Он им Предания читает без края и конца, еще они всей кучей молятся безостановочно, ну, словом… И когда успевают делами заниматься – не представляю: сколько мимо еду – столько они гусятами ходят за жрецом, а он визжит. Как можно все время ходить и визжать? Может, он – викса?

Алера с интересом прислушалась. Жрец Лирмы не надрывался рассказывать про Предания, ну разве только любил по вечерам ошиваться у таверны, поминая реки медовые и страшные кары за питие сверх меры. Ну и на посевную он непременно выползал, чтобы попросить доброго урожая у Божини. Младенцев благословлял, покойных на небесную дорогу провожал. Приходил окуривать ромашковым духом новые дома. Но взбреди ему в голову встать у колодца и приняться визжать про Предания – жители бы только посмеялись, а если бы кто вздумал стоять и слушать целыми днями, отлынивая от работы – Хобур бы живо всыпал и жрецу, и селянам.

И почему жрец Иссилы говорит лишь о Преданиях? Ведь его назначение – не только нести слово Божини! Уж если ему так охота вещать, так наверняка он, самый ученый человек в поселке, может рассказать много других любопытных и нужных вещей – про минувшие времена, про растения и зверей, про орков и дриад, про то, как увязано все вокруг друг с другом. Вот лирмский жрец – уж на что ворчун и брюзга, а если в настроении – так заслушаешься, сколько всего интересного он может рассказать! А здешний жрец, небось, и детей не учит ничему другому, тоже только о Божине им и твердит – оно, конечно, нужное дело и правильное, но кто тогда учит малявок счету, письму, чтению, травоведению, картознанию, живологии?.. Это что выходит, тут целый безграмотный поселок стоит прямо среди света белого и не проваливается под землю от стыда перед своим невежеством?

– А что, в Преданиях столько всего понаписано, что про них можно орать целыми днями? – засомневался Тахар.

Как любой житель Лирмы, со словом Божини он был знаком довольно поверхностно и никогда не проявлял желания изучить следоуказательные тексты, что хранились при божемольне.

– Мне до конского хвоста, можно или нельзя, – ответил Элай и пнул лошадь пяткой. Та на вздох сделала вид, что переходит на рысь. – На башку прискорбных и без того вокруг хватает, буду я еще на каждого время изводить.

Все же, проезжая через площадь позади собравшихся в кружок поселян, эльф прислушался.

Они, кажется, вообще не заметили чужаков, они пожирали горящими взорами своего жреца, и ничего другого им было не надобно, а лица светились таким одинаковым благостным счастьем, словно не на старика они глядели, а на бочку бесхозного эллорского вина.

Невысокий тощий старик стоял на бочке, брызгал слюной, размахивал руками и посохом. Голос у него был сильно треснутый, но гулкий, слова разносились далеко-далеко за пределы образованного жителями круга.

– А на другой день создала Божиня свет и тепло – и в тот же вздох поняла она, что свет и тепло – это плохо, если нет противу них тьмы и хлада!

Алера наконец поняла, что за удушливый запах витает на площади: недавно тут жгли ромашку, окуривали поселок от бдыщевых велений. В Лирме жрец, конечно, тоже ходил с дымящимся веником ромашек меж избами, гордо выпятив пузо, – дважды в год. В Иссиле же, как видно, к охране жилья от посягательств бдыщей относились куда серьезней, то ли бдыщам в Исилле было медом намазано, то ли ромашка тут росла особенно буйно, и требовалось как-то с ней бороться, а лекаря в поселке не было.

– Ему бы государевы указы зачитывать, жрецу этому, – заметил Тахар. – Хорошо б вышло, зычно, выразительно!

– С надрывом, – согласилась Алера. – Распоследний скряга бы проникся государевой нуждой с сего лета непременно повысить подати: за рало, за речку, за полюдье…

Элай поморщился:

– Поехали уже. Темнеет.

Алера отвела взгляд от жреца, постеснявшись признаться друзьям, что тоже не без интереса послушала б его. Постоять рядышком хоть капельку, узнать, о чем в Преданиях сказано помимо медовых рек, исправно поминаемых лирмским жрецом, а на этого взъерошенного жреца не смотреть и безумного блеска в глазах его не видеть – только слушать.

В самом-то деле, не только ж страшилкам в Преданиях быть!

– Аль, – нетерпеливо позвал эльф, даже не обернувшись.

– И еще через два дня создала Божиня мужчину! – взвыл жрец, закашлялся и понизил голос: – И одарила его щедрее щедрого, дав власть над словами и всяческими ремеслами, могучую силу и ясный ум…

– Но в тот же вздох Божиня увидела, что это как-то слишком хорошо, – бормотала себе под нос Алера, нагоняя друзей, – и тогда создала она человеку женщину, чтобы добавить в его жизнь… нечеловеческие страдания!

* * *

Постоялым двором Ветлы оказалась огромная двухэтажная изба, чуть кривая на один бок, который ушел в землю сильнее другого. В окнах было темно, криво приделанная обшарпанная вывеска уведомляла, что постоялый двор имеет название, однако разобрать его не представлялось возможным. Дверь – высокая, тяжелая с виду, из небольших, отполированных временем бревнышек. Сбоку от нее висела колотушка и плошка с жиром, укрытая стеклянным колпаком, язычок огня за ним трепетал заполошно, испуганно, то съеживаясь, то на вздох вскидываясь снова.

Внутри было тихо.

– Может, в стогу заночуем? – с надеждой спросила Алера.

Тахар звонко прихлопнул комара на щеке, поднялся на цыпочки, силясь разглядеть вязь на вывеске. Лошадки отчего-то расчихались.

Элай уверенно направился в обход избы, остановился на углу и свистнул так, что зазвенело в ушах. Прошло не более двадцати вздохов, как на свист явился встрепанный подлеток в рванье, глянул на путников и вполголоса помянул бдыщевую маму. Потом подхватил лошадей под уздцы и куда-то повел.

– К мяснику поволок! – ахнула Алера.

Ноги дрожали после целого дня, проведенного в седле, спину скрючило и никак не разгибало, тело требовало уложить его прямо у порога странной избы, разум – бежать отсюда изо всех оставшихся сил, даже без лошади.

Элай забарабанил по двери колотушкой. Алера стиснула пальцы: вот оно! Начинается лютая жуть! Прямо как надо начинается: впотьмах, в незнакомом спящем месте, возле жуткой корявой домины! Сей вздох дверь откроется, наружу вывалится владыка какого-нибудь жуткого обряда и… и…

– Элай, я не хочу тут оставаться! Нас сожрут! Нас скормят крысам! Бросят в погреб! Забьют ногами! Высосут кровь!

– Аль, заткнись! – отрезал эльф и заколотил в дверь ногой.

В окне появился желтый свет и стал приближаться, гоня перед собой огромную тень, хищно грюкнул засов, дверь широко открыла рот в беззвучном хохоте, и в желтом свете лучины на порог шагнул высокий сутулый нелюдь. На голову выше человеческого мужчины, много шире и крупнее, с большой круглой головой, поросшей коротким черно-сивым волосом, почти бесшеий, длинноногий, длиннорукий, окруженный вонью горелых тряпок.

Алера попятилась и наступила на ногу Тахару. Тот схватил ее за плечи крепкими худыми пальцами, сильно встряхнул и что-то сказал, но она не поняла слов.

– Элай! – громыхнуло басом из вышины. – Ты че тут забыл?

– Да вот, Закай, – эльф нашарил позади себя руку Алеры, потянул, поставил девушку перед собой, обхватил обеими руками поперек пояса, – привез тебе прекрасную деву для кровавого ритуала, ну или не очень прекрасную. Будешь брать, нет?

Алера заверещала и попыталась вывернуться, но хватка у Элая была железной. Тахар позади захрюкал, Элай ткнул пальцем на звук:

– Вот это – маг, он поможет провести ритуал, а если будет отказываться – отрежь ему руки.

Орк коротко хохотнул и посторонился:

– Да вы заходите! Заходите.

Эльф тут же отпустил Алеру и ускакал в избу, сгибаясь от хохота. Она перевела дух и пошла следом, потирая плечо и буравя взглядом спину Элая. Тахар с некоторым сомнением тряхнул ладонями, расплетая Сеть, и тоже двинулся внутрь. Вход вел прямо в трапезную, где в углах, огороженных ширмами, храпели в несколько глоток гости. Сам зал был здоровенный, теряющийся в темноте, с длинными столами, лавками, стойкой, бочками, расписными стенами. Пахло пирогами.

– Вот знаешь, Аль, когда я говорил, что это не эльф, а бдыщевый хвост…

– … то сильно преуменьшил! – топнула ногой Алера. – Это целая бдыщевая задница, это целое семейство бдыщей, самых лохматых, хвостатых и жирных!

– Да ладно тебе, Аль, – обернулся Элай. – Ты думаешь, я способен отдать друзей какому-то зверскому обряду? Вот так, запросто? Без торга?

Алера не нашла достойного ответа и попыталась пнуть Элая, но он ловко увернулся и руку ее вовремя перехватил.

– Закай, ты дай нам пожрать, попить и поспать, ладно? А то прекрасная дева, видишь, одичала совсем, бросается, ай-яй! Лягается! Ну честное слово! Лягается! Ногами!

Орк рассмеялся и принялся зажигать тряпки в расставленных там-сям плошках.

При свете оказалось, что трапезная очень даже уютная, несмотря на храп из-за ширм и паутину на стенах. Шесть небольших столов, на четверых, и два – длинных, на восьмерых, у стойки стоят бочки – наверное, пустые, во всю стену рядом со стойкой – камин, наверняка побольше второго – должен же быть камин в том закутке, где дрыхнут нищие постояльцы, которым не хватило пары медяков на общую комнату с кроватями? Камин был выложен серыми булыжниками, на полках стояли… тоже булыжники, только поменьше, выглядело это странно, но любопытно и внушительно. Огонек в топке еще теплился и охотно встрепенулся, когда Закай подбросил веток. Пучки травок закреплены в плетеных корзинах-люльках на стенах и на опорных столбах, дверка в кухню теряется в темноте за бочками. Квадратные окошки прикрыты ставнями, кроме одного, ближнего к двери. На столах, в широких глиняных плошках – тряпки с жиром, в маленьких – мелко нарубленные травы с солью. Пахло не только выпечкой, запах которой чувствовался от двери, а вдобавок пряностями, прогорающими липовыми ветками и еще чем-то легким и сладким. На стенах были нарисованы малиновые ветки, кусты златочника и жареные поросята.

Элай плюхнулся на скамью за большим столом у окна, со стоном вытянул ноги и закрыл глаза. Закай скрылся в кухне. Тахар устроился на другой скамье, напротив Элая, Алера заняла дивное плетеное креслице, стоявшее сбоку.

– От мошукских мастеров, – удивился Тахар креслицу, – с тех пор, когда там еще делали плетения!

Алера вяло пожала плечами. Ей эти слова ни о чем не говорили, а от тепла и мерной пляски огоньков немедленно захотелось спать.

– Орк, – продолжал трепаться неугомонный Тахар. – Орк пошел на кухню, вы видели это? Он будет готовить нам еду, понимаете? Конечно, мне всегда хотелось уехать подальше от дома, чтобы поесть восхитительной орочьей стряпни, и тут такая удача!

Элай улыбнулся, не открывая глаз.

– У него гномка готовит, не дергайся. Разогреть еду в печи, ничего не испортив, орк вполне способен. Я разве притащил бы вас в место, где паршиво кормят?

Гномская стряпня походила на людскую, только гномы еще насыпали в свое варево разные травки, плоды и семена, которые делали еду пряной и острой.

– Тогда другое дело, – повеселел Тахар и еще раз оглядел трапезную. – А много ли нынче гостей в этом славном месте?

Эльф пожал плечами – откуда мне знать-то? Потом подумал и кивнул:

– Наверное, да. Лето же. С севера прутся обозы на юг, с юга – на север, еду везут, животных подростков на продажу везут, шкуры кой-какие тоже летом, эльфы из Эллора немного ездят торговать. Скорее всего, да, тут должно быть порядочно народа.

– Обозы? – удивился Тахар. – Что-то на дороге их негусто было!

– Дорог больше одной, мой наблюдательный друг. А умные люди выехали рано, чтоб добраться до Ветлы к вечеру, лечь спать пораньше и продолжить путь на рассвете.

– А почему они должны добираться до Ветлы? Других селений мало?

– В других ближних селениях постоялых дворов нет, только избы общинные, а тут дворов целых три, потому как из Ветлы раньше тракты расходились по четырем городам, ну после войны-то их, сам знаешь… Вот, ну и путники ночуют здесь, а с рассветом выдвигаются дальше в дорогу.

– А сам-то часто тут бываешь?

– У Закая? Ночевать – не, а эля выпить обычно заезжаем… заезжаю. Хороший у него эль, щас увидишь.

– Груда солода, горстка хмеля, колодезная вода, – пробормотала Алера, откинувшись в кресле. Зевнула. – Дубовая бочка, ковшик крови прекрасной девы… хм-м-м… или не шибко прекрасной?

Элай потянулся, выпрямился, уставился на Алеру в упор, она смешалась и потупилась. Прозрачно-зеленые глаза эльфа под черными ресницами были такими яркими, такими завораживающими и смущающими, и… И шел бы этот эльф ко бдыщевой матери вместе со своими глазами!

– Аль, я как твой друг чувствую себя обязанным все сделать для твоего блага и радости. Вот обещаю: прямо к утру благодаря мне ты перестанешь быть не шибко прекрасной девой!

Алера часто-часто заморгала и окончательно растерялась, Тахар вытаращился на эльфа, а тот покосился на Тахара и спокойно спросил:

– Что? Она поест и прекратит хмуриться. Потом поспит и посвежеет. Вот и снова станет вполне прекрасной. А кто вас сюда привел? Правильно, я. Значит, кому спасибо?

Появившийся из кухни орк, бережно несущий перед собой здоровенный поднос, избавил друзей от необходимости выдумывать остроумные ответы.

Поставив на стол тарелки, Закай отцепил от связки на поясе два ключа.

– Второй этаж, последние комнаты слева, они крохотные совсем, да и вы всего на полночи, я туда задешево пущу. Или все вместе хотите? Не? Ну, ешьте, а я спать пойду, мне ж вставать надо затемно. Или вам еще чего надо?

– Тряпицу, – очаровательно улыбнулась Алера. – Нам нужна тряпица, чтобы сей же вздох заткнуть рот одному нахальному эльфу. И ей не обязательно быть чистой.

Орк махнул рукой:

– Этот вывернется все равно.

Подмигнул Элаю и тяжело потопал прочь.

Некоторое время в трапезной был слышен лишь храп из-за ширмы и стук ложек. Когда было покончено с супом, а в плошках с тушеной капустой и солеными грибочками стало просвечивать дно, друзья наконец вспомнили про эль.

– Ух ты, – сказал Тахар после первого глотка и залпом допил остальное.

– Ну а то, – подтвердил Элай так гордо, словно сам варил эль.

Алера залезла в кресло с ногами, обхватила кружку обеими руками и прищурилась.

– Вот зачем мы его отпустили? – вздохнул Тахар. – Надо было кувшинчик брать.

– Где кувшинчик, там и другой, а потом пятый, а потом утро, – пробурчала Алера. – И башка чумная, и морда зеленая. А нам ехать! Хотя, сказать по правде, – я бы с радостью проспала завтра целый день!

Девушка зевнула, передернула плечами, поерзала в кресле, устраиваясь поудобней.

– Какие ж мы нежные, – усмехнулся эльф. – Денек в седле провела – и готово, с ног валится! Ты еще завтра расскажи, как у тебя спину ломит и как у тебя все тело ноет! Я тогда вот подумаю, так ли тебя Орим натаскивал, как хвалился.

– Да что мне до твоего подуманья, ворчливый эльф, – отмахнулась Алера, – ты ж все равно найдешь, какую гадость сказать, тебе и причины не нужно. Так что – ну тебя, вот и все.

Элай скривился, но промолчал.

– И бочку эля с собой, – жмурясь на пустую кружку, мечтательно прошептал Тахар.

– Впереди лошадей покатим, – кивнул эльф. – Или на тебя погрузим, так и поскачешь с бочонком на хребте – сначала в Эллор, потом домой, и еще Алеру тебе на шею посадим, чтоб ей выше было.

Тахар потянулся, благостно улыбаясь.

– А и верно, ну тебя, эльф. У меня нынче хорошее настроение, и ничто мне его не испортит, даже ты.

– Вот только не надо недооценивать мою мощь, – обиделся Элай.

Алера поставила пустую кружку на стол, покрутила.

– А это ведь первая наша дальняя вылазка вместе… втроем. Куда-то вне Миров и дальше Килара.

Элай пожал плечами, Тахар кивнул.

– Все такое непривычное. Мы как будто заново стали быть рядом и…

– Наглый эльф теперь оказался самым главным, без кого ромашка не покурится, и ему это наверняка нравится, – отметил Тахар.

Элай закатил глаза.

– И еще… – Алера умолкла, мыслей стало вдруг очень много, и они все перепутались между собой.

Снова стало нельзя не думать о Ране, о том, что прежде он сидел с Элаем в этой трапезной и пил эль, шутливо переругивался, о чем-то говорил. Что Элай, прежде всегда путешествовавший в компании Раня, наверняка теперь все время одергивает себя от каких-то привычных слов, наверняка нарочно пошел не за тот стол, за которым сидел прежде, а все знали, что Элай в каждой таверне выбирает «свои» столы и потом их держится. И что в Эллоре ему предстоит пересказывать случившееся родственникам, и он наверняка крутит в голове предстоящий разговор, ищет слова, и все они оказываются неподходящими, недостаточными, пустыми и шуршащими, как сброшенная шкура.

Теперь, разморенная теплом и едой, да после солидной кружки эля, Алера вполне способна была завести разговор о Ране.

Элай решительно поднялся, и лавка грохотнула, проехавшись по полу.

– Знаете что, болтливые мои, давайте-ка завтра в пути языками почешем. Пора по койкам. Чем раньше отправимся в дорогу – тем скорее приедем.

Глава 7

Алера проснулась первой, безуспешно поскреблась в комнату к друзьям, кое-как умылась из рукомойника в узком темном коридоре, куда выходил десяток дверей. Спустилась вниз.

В трапезной торопливо завтракали три бородатых гнома и эльф, удивительно тщедушный, коротко стриженный, со смешной сережкой-петелькой в левом ухе. «Эллорец», – догадалась Алера. Закая нигде не было видно, из кухни пахло тестом и тушеной капустой. Алера потянула носом и решила, что пироги еще не поставили в печь, значит, можно прогуляться по поселку, пока те поспеют. Ноги действительно немного ныли, спина тоже, но не так уж сильно, как она ожидала, и как предрекал вчера Элай.

Бродить по Ветле оказалось довольно скучно: поселок ничем особенно не отличался от Лирмы. Вот лавка, вот кузня, а вот домик лекаря, на пригорке виднеется божемоленка, во дворах мекают козы, квохчут куры, изредка брешут собаки. Улочки очень узкие, тенистые, к колодцу расширяются и выпускают янтарное солнце из густой вишнево-абрикосовой листвы. На дороге кое-где коровьи лепешки – гнали скот на выпас. Наверняка где-то здесь найдется и дом с красными наличниками, где живет поселковый голова, и конюшня, и все прочее, чему полагается быть в поселке.

Чего-то все же недоставало, но Алера никак не могла понять, чего именно.

Очень хотелось поговорить с Тахаром. Голова почти лопалась от мыслей, вопросов, непониманий, и очень нужно было немедленно и привычно вывалить все свои тревоги на друга, даже не выбирая удобного времени, когда рядом не будет хмыкающего и кривящего лицо Элая.

Решительно развернувшись обратно к постоялому двору, девушка вдруг заметила еще одну лавку на другой стороне улицы. Вот это было действительно нечто необычное и удивительное, потому что в качестве вывески на цепи болтался огромный, с детскую голову размером, глаз из мутного стекла, и он был живой! Правда живой! Смотрел по сторонам, моргал, провожал взглядом идущих мимо поселян и… и… Что это за жуткая жуть посреди приличного поселка?!

Местные на него не обращали никакого внимания. Алера, хотя и ежилась от отвращения, не могла пройти мимо такой диковины и мелкими шажками подошла поближе, остановилась прямо под вывеской, озадаченно рассматривая глаз. Тот уставился на Алеру в ответ, издевательски воспроизведя ее удивленный взгляд.

К лавке вразвалку подошел невысокий толстячок средних лет, одетый в светлую рубаху навыпуск и темные мешковатые штаны. Через плечо у него висела чудная сумка на длинном ремне, испещренная истершейся – не разобрать – вышитой вязью. Толстячок завозился с замком, вопросительно поглядывая на Алеру.

Наконец запор поддался, хозяин отворил дверь и обратился к девушке, чуть повысив голос:

– Баския желает что-нибудь купить?

Алера наконец посмотрела на хозяина лавочки. Поняла, что выглядит, наверное, довольно глупо, стоя на прохожей дороге и в упор разглядывая вывеску. «Как он меня назвал? Что за словечко такое? Интересно, оно ругательное?»

Помотала головой:

– Я не магичка, мне нечего желать в этой лавке.

Толстячок рассмеялся.

– Разве обязательно быть магом, чтобы использовать магические вещицы? Вы же, чтобы не ходить далеко, носите амулеты… – Увидев замешательство Алеры, пояснил: – Вот этот остроносый камешек на вашей дивной шейке – не просто камешек, правда ведь? Я чую в нем неясное магическое начало. Полагаю, это амулет, открывающий проход в Миры-междумирья, я прав?

Девушка кивнула, тут же поняв, что ей показалось странным в поселке: за все время прогулки амулет ни разу не потеплел, указывая, что в пределах половины перехода есть портал в какой-нибудь Мир. В Лирме и окрестностях было около десятка порталов, и постоянное тепло, исходившее от амулетов, было привычным, а теперешняя прохлада остроносого камешка – непривычной, как будто что-то важное забылось или затерялось.

– Вот так и с другими артефактами, – ввернул ученое слово толстячок. – Да вы входите, входите! Вот, почтите взглядом своих колдовских глаз этот жезл – магическим способом разгоняет орущих кошек, разбегаются, не побоюсь глупой шутки, как по волшебству, ха-ха! Или вот этот красивейший браслет, сплетенный из шерсти недричанской пуховой козы, он словно нарочно сделан по размеру вашего нежного запястья, – это браслет осуждения, который будет молчаливо ненавидеть окружающих вас людей за всяческие неприглядные поступки.

Голова Алеры пошла кругом, вокруг было столько красивых и необычных вещей – на полках, столах, столиках, на полу, на стенах… Она взглянула на потолок, оттуда ей подмигнул еще один огромный слюдяной глаз. Ошарашенная Алера послушно взяла протянутый торговцем браслет осуждения – причудливое переплетение тонких косиц без застежек, которое само собой растягивалось и сжималось снова, чтобы можно было надеть его на руку.

– А еще вот, посмотрите сюда, милая баския, я вижу, вы носите оружие, я не буду спрашивать о его происхождении и назначении, хо-хо, у каждого из нас должны быть такие дела, что никого другого не касаются, но ценитель оружия непременнейше оценит меч сожалений!

– Сожалений?

– Я не знаю, отчего он так называется! Но баския, бесспорно, согласится, что это замечательное оружие, просто замечательное, посмотрите на эту сталь, оцените эти ножны… Сказать по правде, сам я в оружии не разбираюсь, но это очень красивый меч, не так ли? Не понимаю, отчего я принялся жалеть о его покупке в тот же вздох, как взял его в руки – возможно, это как-то связано с названием… Ай, кажется, я наговорил лишнего, не слушайте больше этих скорбных слов, давайте забудем о мече, а лучше, лучше… О! Сфера слез! Удивительный артефакт, чудесный, помогает находить плачущих людей!

– Зачем мне плачущие люди? – испугалась Алера и быстро положила на прилавок браслет, который в рассеянности чуть было не надела на руку.

– Ох, ну мало ли зачем, дорогая баския… но не хотите – как хотите, хм-м, может быть, кольцо огня?

– Огня? – оживилась Алера. – Оно бьет огнем?

– Бьет? Нет, ну что вы, моя милая кровожадная баския! Оно просто становится красным, если находится в огне! Не интересует? Тогда, может быть, геройский плащ? Очень красиво развевается без всякого ветра, впрочем, он будет велик для такой изящной баски… Хорошо, хорошо, дайте подумать, а вот незагорающаяся свеча, а? Как вам? Ее ни за что не зажечь!.. Жезл чихания? Кувшин нескончаемого молока? Невероятно изумительная вещица, но и ценности огромной: только представьте – целый кувшин молока, которое никогда не кончается, сколько ни лей… правда, оно давно прокисло, но если для теста…

Алера схватилась за голову.

– Ну что вы, что вы, – замахал руками толстячок, – не смущайтесь, многие теряются при виде такого изобилия удивительных вещей, ведь знаете, большинство людей за всю жизнь не встретит и сотой доли артефактов, что собраны в моей лавке, мне эта коллекция досталась от деда, а сам я, когда выучился в Магической Школе… О, вы, конечно, спросите, отчего бы мне не перебраться со всем этим добром в крупный город, где куда больше возможности встретить подлинных ценителей столь редких вещиц, чем в Ветле, где только проезжие путешественники… Но знаете, ведь до ближайшего большого города ужасающе, невероятно далеко, и даже если бы можно было взять в расчет несчастный растерзанный Мошук и чрезмерно маленький при моих размахах Килар – это все равно было бы слишком далеко для моего хрупкого здоровья, да и какая может быть торговля в таких местах, спросите вы…

– А знаете, что, – проговорила Алера, отступая к двери, – ваш кувшин с кислым молоком может пригодиться стряпухам в тавернах или на постоялых дворах. Они там все время пекут пироги и…

– Решительно прекрасная идея! – всплеснул руками толстячок. – Мне непременно следует отнести сей артефакт на постоялый двор Эдруса, самый большой, самый богатый в поселке! Воистину, наша встреча была счастливой, милая баския – я не только отдохнул глазами, созерцая ваше сияющее лицо, но и получил восхитительно дельный совет! Позвольте! Пожалуйста! В знак огромной признательности и на добрую память о маге-торговце, навек плененном вашей красотой! Примите маленький подарок!

Потешно взмахнув рукой, толстячок изобразил неуклюжий поклон и вручил окончательно ошалевшей Алере склянку вроде той, в какие Тахар разливал свои зелья, но совсем маленькую, жидкости в ней было глотка на два-три.

– Что это? – спросила Алера, готовясь услышать нечто вроде «Это зелье дождя, которое становится мокрым всякий раз, когда идет дождь», но торговцу снова удалось удивить ее.

– Это эликсир чистоты, милая баския, очень пригодится вам в странствиях, если поблизости не окажется постоялого двора или ручья, где можно будет умыть ваше дивное личико или отчистить одежду! Один глоток зелья – и вы чисты, как после бани, и пусть вас не смущает вкус мыльного корня! И знайте, дорогая баския, в любой вздох, сегодня или через десять лет, я душевно рад буду снова приветствовать вас в своей лавке…

* * *

– Ик, – пьяненький с утра пораньше гном у стойки пошатнулся и рассыпал из горсти медяки.

Готовые пироги пахли восхитительно, и, кажется, еще гномка приготовила отвар из смородины. Алера решила, что сей вздох ей нужен именно отвар с пирогами, а друзей разбудить можно и позднее.

Тот стол, за которым они сидели вчера, был свободен, после предыдущих гостей на нем остались только крошки и забытый листок вестей. Алера много раз видела похожие в Киларе, их по медяку продавали в каждой лавке, но этот был иным, на пергаменте потоньше и поплоше, словно выделанном без магических составов, и вязь была серой, а не черной.

За изучением этого листка застали ее Тахар и Элай, выспавшиеся, умытые, довольные жизнью и ужасно голодные.

– Что читаешь? – Тахар поставил на стол тарелку с пирогами, сунул нос в листок и скривился. – Нашла занятие, тьфу.

– Очень даже интересно, – возразила Алера. – А что такое Алоника?

– Край такой, неуч ты бесстыдный, – Элай, поставил рядом с тарелкой две кружки отвара, подул на пальцы. – Далеко-далеко на западе от Ортая, за морем и за Даэли – словом, на демоновых куличках. А тебе зачем?

Алера ткнула пальцем в листок вестей:

– Это тамошний.

– Да ну! – удивился Тахар, вгрызся в пирожок и довольно замычал. – Пвынешло жы ково-то иж такой дали.

В трапезной было пусто, тихо и светло. Давешний гном ушел спать за ширму, и теперь только приглушенное звяканье и шкворчание с кухни нарушало тишину. Как и говорил Элай, все разъехались рано.

Алера не глядя подхватила с тарелки печево, рассеянно откусила кусок, потянулась за отваром. Элай шлепнул ее по пальцам.

– Это мой.

– В-вадина, – покачал головой Тахар и подвинул Алере свою кружку.

Она кивнула и отпила отвара, не поднимая головы, пошевелила губами, взяла еще один пирожок и залезла с ногами на кресло.

– Слушайте, странное место эта Алоника! Вот: «Разбойничьи банды эльфов, ведущие противозаконную борьбу за равенство рас, захватили еще одно поселение на южном побережье и объявили, что будут продолжать нападения на обозы и нарочных гонцов до тех пор, пока власти не введут запрет на слово «остроухие», которое унижает достоинство эльфов»!

Элай захохотал так, что с соседнего стола кубарем скатился шустрый мышонок, притопотавший за недоеденной корочкой.

– Ты где это взяла? – вытаращился Тахар.

– Да вот тут валялся, на столе. А что унизительного в слове «остроухие», Элай?

– Понятия не имею. Может, это шуточный листок вестей, а не алонийский? Ну, или там вправду живут умалишенные. Слухи про них всякие ходит, но мы, по правде, не очень знаем, чего там творится, потому что всем плевать.

– А представь, как это может быть весело, – оживился Тахар. – Вот эльфов унижает, что они остроухие, а маги могут обижаться из-за того, что они маги, торговцы – на слово «торговец», э-э-э…

Элай отхлебнул отвара.

– А почему нет? И все вместе борются за равенство ремесел. Интересно, с кем борются? – Эльф разломал пирожок и скривился. – Капуста, фу. А с мясом где?

– Кто поминает Алонику в этих стенах? – прогудел неведомо откуда появившийся Закай и вразвалку пошел к их столу.

При дневном свете, как обнаружила Алера, он выглядел вовсе не страшным, а могучим и красивым, как и положено орку. Хотя и старым, почти как дедушка, ну или около того – лет сорок ему всяко есть!

Алера помахала листком вестей. Орк посмурнел, тяжело переступил с ноги на ногу и присел за стол. Лавка жалобно всхлипнула.

– Бывал я там, да-а… В молодые годы, было дело, весь Идорис исколесил. – Закай помолчал, мечтательно щурясь. – Ну, кроме Недры, нечего там делать, потому как там, говорят, просто вообще ничего нет, кроме снега и мерзлых жителей, даже летом там снег, а еще там драконы где-то дрыхнут, и… словом, дурацкое место эта Недра. Но вот знаете что, Алоника – тоже дурацкое место, вы вот когда трещите, что там психи живут, так не ошибаетесь ни на вот столечко, потому как они там все ненормальные. Спокон веку ненормальные.

– Что, торговцы и вправду не разрешают звать себя торговцами? – рассмеялся Тахар.

– Да не, – Закай положил на стол локти. – Хотя кто их знает, теперь, может, и торговцы ополоумели.

– Отчего? – живо спросила Алера.

Листок вестей произвел на нее впечатление, а дурные шутки Элая насчет магов и торговцев – вовсе нет.

Закай подвигал по столу кружки.

– Алоника – она обособная и другая. Если взять наш Ортай, орочий Гижук да Меравию – выйдет, что мы – разные части единого, Алоника же – она сама по себе, хоть она и край Идориса, хоть в Божиню там верят и говорят на общей речи, а все-таки вырос этот край из чего-то совсем иного и не соприкасаясь с нами, потому как от всех нас Алонику отделяет Даэли. Вот и выходит, что история этого края совсем иная, непохожая, смутная. Говорят, в прежние времена, давние-давние, в Даэли обитали живые деревья и нелюди с хвостами, а в Алонике жили люди, орки и всамделишные вампиры…

Алера рассмеялась:

– Это же сказки! Не бывает живых деревьев, людей с хвостами и вампиров!

– Вампиры как раз бывают, – без улыбки возразил Тахар. – Только не у нас, а за морем, в Фариче, ну, за тем морем, что как раз в Алонике.

– Прежде оно было меньше, – кивнул Закай. – Говорят, в ясную погоду почти можно было разглядеть другой берег.

– Сказки, – повторила Алера, но без уверенности.

– Может, сказки, может, нет, – сухо ответил Закай. – А только говорят, потом что-то случилось с околоземицей, она взволновалась и поменялась, и тогда живые деревья стали болеть и умирать, а с ними стали умирать нелюди с хвостами, и отчего-то вскорости вампиры расплодились почти без числа и порядка, люди и орки стали воевать с вампирами, многих перебили, а оставшихся вышвырнули за море, где вот они нынче и живут. А потом прошло еще сколько-то лет, и люди принялись воевать друг с другом.

– Почему?

– Никто толком уже не помнит. Чего-то там их маги намудрили, и от этого поднялся большой шум, который довел людей до братоубийства. А орки стали придумывать разные хитрые штуки для войны и продавать их людям, так с тех пор алонийские люди невзлюбили орков и друг друга, а земля всего края долго не знала покоя. Потом те леса, что прежде были живыми, восстали, как восстают мертвяги, и стали злом, их населили ходячие деревья, умные и беспощадные, и они придумали способ рассорить между собой всех людей и орков, натравили на них призорцев, а еще они создали много других противных Божине существ, хотя тогда еще никто не знал о Божине и о Преданиях. Ну так вот, люди-деревья создали этих существ и натравили их на людей и орков.

– Веселились, словом, как могли, – скучно проговорил Элай в потолок.

– И тогда собрались все маги края, молодые и старые, и до последней капли вобрали в себя магическую силу, какая только была в Алонике, и ушли, растворились в нигде, унося внутри себя эту силу, из которой умные деревья делали зло. И никто не знает, что стало с этими магами, появились ли они где-нибудь или пропали бесследно, а если где-то и появились, то надолго ли… потому как пропасть бесследно было им написано на роду, такая была их жертва ради того, чтобы Алоника выстояла и вылечилась.

– Но у них не получилось, потому что Алоника и теперь больна на всю голову, да? – подсказала Алера. – Или у них ненадолго получилось? Раз они ушли еще в то время, когда не знали о Преданиях, то это было… сколько сотен лет назад?

– Ска-азки, – сказал потолку Элай.

– Может, и сказки, – повторил Закай. – Только маги в Алонике с тех пор не рождаются, а люди и орки не любят друг друга.

– А эльфы?

– Все друг друга не любят. Грабят, убивают, унижают, гоняют. Словом, то еще местечко. Порядка нет нигде, а если есть – так только по случайности.

– Что-то ты размахнулся, Закай, – не поверил Тахар. – Они бы давно уже вымерли, если б только и делали, что резали друг друга. Кто-то ведь должен еду растить, ремесла там всякие, и еще чтобы строить… и торговля, и промысел…

– Ну, так-то да, – пошел на попятный орк, – чего-то делают, чем-то заняты помалу. Вот еще такие воины у них там есть, называются рыцарским орденом, те хорошо за порядком бдят, лучше государевой службы, если по правде. Очень уважают там этих рыцарей, они никому спуску не дают и даже диких зверей бьют, которые безобразия учиняют. Но, вообще-то… дурное место. Вот как есть дурное.

Закай снова принялся передвигать кружки.

– Мозги набекрень у алонийцев, вот и все. Людей больше всех, на всех важных местах они сидят и свысока глядят на всех прочих. А другие расы все ворчат и выпрыгивают из шкуры, чтоб показать: они ничем не хуже людей, но в то ж время и сами как будто в это не верят. Вот в тот же барсучий орден, ну, Орден Барсука, значит – ни за что не возьмут никого, кроме человека. Но рыцари-то вроде и не зазнайничают, у них свои кодексы, свое воспитание, они не варятся во всем том, в чем живут остальные, потому получается, что рыцари, ну, словно над всеми алонийцами стоят. И все-таки они тоже не берут к себе ни эльфов, ни орков. И так повсюду в Алонике, вот даже деревни – или орочьи, или человечьи, или чьи-то еще, но никак не вперемешку.

– И города так же? – изумилась Алера.

– Не, в городах все живут, но тоже не вперемешку, а участками, и выходит, что города будто опять же из таких деревней сложены: вот тут эльфы живут, вот тут гномы… А наместники – всегда люди. И все другие важные места в городах – только у людей, никак иначе. Ну вот, и получается – здесь драки, там погромы, тут восстания, повсюду разбойный люд, распри, пожары и кровь, кровь, кровь… Нет тому конца-края, уже сколько сотен лет они так живут, и как только до сих пор не перебили друг дружку – не понимаю! Я сам, по правде, недолго в Алонике пробыл, понял, что нужно ноги уносить поскорее, ну и унес – и не скажу, что мне бы хотелось вернуться!

В кухне что-то упало, раздался вопль и плеск воды, дверь распахнулась, и в трапезную выскочила пухленькая конопатая гномка. Отыскав взглядом Закая, подскочила к столику и затараторила:

– Да больше нет же моченьки терпеть это надругание над честной совестью моей и нервами впечатлительными! Вот как есть говорю, негодяй, не будет тебе дороженьки небесной, ежели будешь попустительничать этой твари окаянной! Побойся бдыщевой речки медовой, Закай, не дай ты ей доконать меня до наступительства срока, что Божиней отмерен!

Из распахнутой двери кухни вальяжно выплыла пушистая серая кошка, презрительно оглядела трапезную красивыми светло-зелеными глазами, мявкнула и неспешно пошла к выходу. Пушистый хвост несколько вздохов помаячил в проеме – кошка стояла за порогом и решала, в какую сторону направиться, – потом легонько мазнул по дверному коробу и скрылся из виду.

Гномка потрясла перед носом Закая вымазанным в муке пальцем (орк послушно съежился), рявкнула и потрусила обратно в кухню, где тут же что-то сердито загрохотало.

– Может, ей успокойного состава налить? – осторожно спросил Тахар. – У меня есть!

– Да она завсегда такая. – Закай добродушно махнул рукой. – Ей что успокойное, хоть беспокойное.

В кухне яростно гремела посуда.

– Вот так и живут в Алонике, – помолчав, закончил орк. – Люди жгут эльфские деревни, потому что они эльфские. Ушастые в ответ ловят первого подвернувшегося человека, привязывают к дереву и утыкивают стрелами. Наместники лютуют, обещают навести порядки, их стражники хватают каких-нибудь гномов, забивают их и говорят, что те пособничали эльфийским отрядам. Городские гномы потом ночами врываются в дома стражников и вырезают их семьи с бабами и детьми. Люди поднимаются и громят томские участки в городах, выжившие гномы сбегают из города и попадают в оркские деревни, а орки…

– Хватит, – поднял ладони Тахар. – Мы поняли. Почему бы им всем не разделиться раз и навсегда по разным землям, а? Вот как в Ортае – живут же в своих лесах эллорские эльфы или пизлыкские тролли, никто им не мешает. А?

– Говорят, сотни лет назад они уже жили вразброску, ну, люди и орки, а гномов и эльфов там вообще тогда не водилось, они потом из-за моря прибежали от какой-то напасти… может, как раз от тех вампиров, которых выгнали из Алоники. Так в те времена, когда орки и люди жили вразброску, лучше от этого не делалось – все равно меж собой воевали: не эльфы с гномами, так люди с людьми. Просто место, видать, такое – гиблое.

Тахар закрутил по столу листок вестей.

– Ну вот, оказывается, есть целый край прискорбных головой людей. Элай, эти истории не смутили твой разум? Мы можем тебя называть остроухим?

Эльф фыркнул и забрал с блюда последний пирожок.

* * *

Пшеничные поля вдоль дороги никак не заканчивались, солнце пекло, и казалось, будто болтаешься в огромном чане со свежевзбитым маслом, не движешься вперед, а все топчешься на месте. Котомка, в которой ехал прах, болталась на седле с какой-то особо тяжкой молчаливой укоризной, и никто не решался поглядеть на нее хотя бы вскользь: Алере всерьез думалось, что стоит только остановить на ней взгляд, как она заговорит знакомым голосом: «Почему вы молчите обо мне? Вы меня уже забыли, да?»

Элай делал вид, будто дремлет. Тахар уткнулся носом в тонкую потрепанную книжицу, временами вполголоса зачитывал отрывки вслух – то ли они так лучше укладывались в памяти, то ли это маг заглушал особо громкие безмолвные вопли из котомки.

– Элай, – окликнула Алера, когда ничего не говорить стало больше невозможно.

– А? – тут же отозвался он.

– Расскажи, как у эллорцев проходят похороны.

Элай сердито засопел и нехотя пробубнил:

– Эльфы всех ближних деревень собираются в чаще у особенного родового дерева, поют песни, пляшут пляски и зовут духа предков, чтобы он забрал в чертоги душу умершего.

Дернул плечом и пояснил:

– Сам я этого обряда не видел, но так говорят.

– И что, дух в самом деле приходит?

– Наверное. – Элай помолчал и неохотно добавил: – На всякие лесные празднества духи являются, без дураков. Сам видел.

– Настоящие? – не поверила Алера.

– Не, – буркнул эльф, – вязаные.

Девушка долго молчала, потом уточнила:

– Значит, душа эллорского эльфа сама не улетает к Божине наутро после смерти, а уходит с предком в какие-то чертоги?

– Точно.

– Не понимаю, – решила Алера. – Тахар?

– Не впутывай меня, – буркнул маг, не отрываясь от книги. – Воздействие огня, измененное преобразованием воздуха, потом парение и-и-и направленное воплощение, ух ты, воплощение на сущность и… э-э-э… и воздушный удар на место? И, предположительно, получится управляемый сгусток энергии, подбрасывающий противника высоко-высоко…

– А на самом деле тебе за шиворот упадет конский хрен, – в тон магу закончил эльф.

Алера некоторое время молчала, потом отчаялась разобраться самостоятельно и снова обернулась к Элаю:

– Если бы… если бы Раня хоронили в Лирме, то его душа после первой ночи отправилась бы к Божине под порог. Если мы везем прах в Эллор, то душа должна ждать, пока ее заберет этот ваш призрак. А откуда душе знать, куда повезут остатки тела? Как она разберет, куда ей отлетать? Может, ее там уже нет давно.

– Скажи еще, что ее вообще нет, – закатил глаза Элай.

– Ну, правда, Элай. Есть Божиня, есть эльфийские предки, а вы, получается, принадлежите им обоим, так как же душа должна понять… это какой мудрости ей надо исполниться…

– Слушай, я не знаю, какой! Я знаю, что место нашего праха – в эльфийской земле! А мудрость велит не брать дурного в голову и тяжелого в руки, вот и не бери!

Алера скривилась. Хорошо быть Элаем, наверное, вот скользит он через жизненные события в легкой лодочке – маленькой, юркой, ничем не груженой, несется себе по волнам, восторженно вопя на поворотах и без всяких трудных мыслей поглядывая по сторонам. На берега, где резвятся зверушки, на подводные камни, над которыми легкая лодочка скользит играючи… на идиотов, нагрузивших свои суденышки ненужным барахлом и намертво застрявших на отмелях. Сидит и смотрит, добродушно и спокойно, с любопытством и легким снисхождением, но все равно – со стороны, не злорадствуя и никому не помогая.

Вообще-то Алера догадывалась, что этот эльф понимает и видит гораздо больше, чем хочет показывать, и уж точно больше, чем хочет обсуждать. Но ведь чтобы понимать, нужно сначала почувствовать и задуматься, а как это связано с Элаем?

Тахар захлопнул книжку, затолкал ее в котомку, потряс руками, разминая кисти. Его отец всегда говорил, что маг никогда не должен забывать о «подвешенных» на руки заклинаниях, а вне Миров Тахар все время забывал об этом, потому никак не ощущал себя «настоящим». А ведь тут – не родной поселок, где никогда ничего не случается, тут – дорога, тут может произойти что попало и в любой вздох – может, медведь выскочит из кустов или какие-нибудь разбойники.

– Ладно, ушастый друг, не упустим же возможности приобщиться к мудрости эльфов-исконцев. Расскажи про обряды, о которых знаешь.

– Отстань от меня, Тахар, ладно? Что сам увидишь – к тому и приобщишься, а про остальное я трепать не буду.

К тому же особенно и не о чем мне рассказывать, в Эллоре все важное делается по весне, а весна там ранняя, потому что зимы почти нет, мы… я в такую рань к ним никогда не езжу, потому как в Ортае еще снег лежит. А они в это время все самое главное и устраивают – строительства там, свадьбы, переезды…

Тахар помолчал, подумал, а потом тихонько спросил:

– Это значит, что ранней весной ты привезешь в Лирму прекрасную эльфийку?

– Это значит, что если ты не будешь смотреть на дорогу, то свалишься с лошади, – буркнул эльф.

* * *

Ничего ужасного или удивительного за три дня пути так и не произошло. Всему диковинному и необычному, что подмечали Алера и Тахар за время пути, Элай спокойно и с ленцой давал объяснения, а попутные поселки мало чем были примечательны.

Неподалеку от одного села паслось стадо коз, а на пригорке рядом с пастбищем виднелось что-то вроде глинобитного домика с соломенной крышей – только низенькое и узкое, как раз козе и поместиться.

– А там пастух днем дремлет, – пояснял Элай. – Пригорок удачный, вокруг луга и на прострел далеко видать. Куда б стадо ни повел – сверху его видно будет.

В другом месте, в удалении от всякого жилья, стояла в поле круглая каменная башенка, высокая, выше дома, и по виду совершенно заброшенная, как вся эта местность, – поросшая пыреем низинка, в виду которой не было никакого жилья.

– Тут когда-то был торговый городок, – ответил на вопросы друзей эльф. – Во время войны его снесли подчистую, а башенку потом в память поставили. Кто его разберет, какой толк от такой памяти.

Проезд в Эллор был только один, но и того никогда бы не узнал посторонний. Сначала друзья долго ехали вдоль невысоких лесистых гор, а потом Элай махнул рукой и свернул с дороги. Спешился у родника, обложенного неотесанными булыжниками, взял коня под уздцы и повел прямо в скалистую гору. Алера и Тахар переглянулись, одинаково упрямо поджав губы, и молча согласились друг с другом, что не доставят эльфу удовольствия всякими там вопросами и удивлениями. Тоже спешились и повели коней следом.

Они шли и шли, а скала все не приближалась, под ногами были ямы и топь, но, ступая вслед за Элаем прямо на эти «ямы», они ощущали под ногами твердую землю. Несколько раз из ниоткуда доносились певучие приветственные оклики, и Элай взмахивал в ответ рукой. Потом скала оказалась прямо перед ними, шершавая и высоченная, и эльф, не сбавляя шага, пошел прямо в нее, прикрикивая на упирающуюся лошадь. Шагнул – и пропал.

– Фантом, – одними губами сказал Тахар. – Фантом, закрывающий целый кусок дороги, то есть морок… Нет, я не удивлен. И не восхищен. Понятно?

К эльфийской деревне подъехали на закате.

Она была очень чистенькой и просторной, с домиками, построенными, кажется, из огромных пней, и из их земляных крыш потешно торчали печные трубы. Конечно, тут было великое множество раскидистых деревьев с густой листвой, огромных и старых, всюду заливались трелями птицы и летали маленькие яркие бабочки. По улицам бегали дети, маленькие и шустрые, все эльфы были тонкими и малорослыми, похожими на того, которого Алера видела утром в таверне. Эльфийские мужчины коротко стригли волосы и носили в ушах серьги-петельки, а женщины – бусы и пояса из цветастых камней и речных ракушек. Одеты эллорцы были совершенно обычно, в рубашки и платья, в лен и шерсть. Все приветливо махали приезжим, а те махали в ответ.

– Это вот и есть Эллор? – шепотом спросила Алера. – Вроде не слишком большой!

Элай покачал головой.

– Аль, ты чудовище. Эллор довольно большой, вот смотри: тот морок на дороге – в двадцати переходах восточнее Мошука, и Эллор тянется оттуда до самого моря.

Алера продолжала смотреть непонимающе.

– Ну, Аль, ты никогда карты в руках не держала, что ли?

– Держала, – надулась Алера. – Жрец все время ее совал всем в руки, и ею было удобно от солнца прикрываться.

Тахар прыснул. Элай закатил глаза.

– Мы сей вздох – в западной части Эллора, а чуть выше этой деревни, по лесу, проходит дорога, которой ездят в остальной Ортай торговцы, ну и прочие, кому туда надо.

Алера угукнула и отвернулась, стала разглядывать деревья. Они были здоровенные, широченные и зеленые, с густыми-густыми кронами. Ни одного сухого, мелкого или чахлого. Под ними стелились листья лопуха, а во дворах, отделенных друг от друга небольшими плетеными оградами, виднелись кусты бузины и плодовые деревья, не огромные, а самые обычные.

Дорога привела путников к высокому дому, выстроенному из обтесанных блоков диковинного белого камня. Ограды вокруг него не было, зато были стражи с луками, которые стояли в десяти шагах и всячески давали понять, что ближе подходить не надо.

Элай спешился как раз в тот вздох, когда из дома вышла пожилая эльфийка в чем-то длинном и струящемся – как догадались Алера и Тахар, это и была «Имэль, Старшая Эллора, она вещунья, всехняя мама и очень мудрая тетка, ее надо уважать».

Алера неуклюже сползла с лошади, встала около эльфа.

– Элай, – шепнул Тахар.

– М?

– Как называется эта деревня?

– Гаэлиакайэнь. Не пытайся повторить. И меня не проси.

Глава 8

Если бы любой уважающий себя ортайский художник попал в Эллор, он бы непременно сделал две вещи: дрожа от восторга, перенес на холст эллорское утро и незамедлительно умер счастливым, потому что ничего лучшего создать бы уже не смог никогда, и будущее для него потеряло бы всякий смысл. Потому что утро в Эллоре было переливчато-солнечным, травянистоярким, пронзительно-небесным, все это сияло и перемешивалось, грело и умиротворяло, звучало птичьими песнями, ласкало легким ветерком.

Это было невероятное утро, волшебное, безупречное, и Алера его возненавидела.

Во всех низеньких плетеных оградах были распахнуты настежь воротца, во дворах горели костры, вокруг сидели и ходили эльфы, весело перешучивались, перекрикивались, хохотали, напевали и подбрасывали в котелки листья: смородиновые, липовые, малиновые. Алера смотрела на эльфов с подозрением: по неуемному веселью можно было подумать, что вовсе не листья они там варят, но запах от котелков шел самый обычный, ароматно-травяной.

«Они готовят отвар, – думала Алера, медленно бредя вдоль улицы. – Эльфы собираются, готовят отвар, пьют его и веселятся. Похоже, они так делают часто. Похоже, они безумны».

Если у какого-нибудь двора ей случалось замедлить шаг или слишком внимательно посмотреть на собравшихся – оживление стихало. Эльфы глядели на Алеру настороженно, как в любой деревне глядят на чужака, даже когда знают, кто он и откуда взялся, и ожидающе, молчаливо спрашивая: как нам вести себя с тобой? Кислое лицо Алеры отвечало, что с ней никак себя не нужно вести, а лучше бы держаться от нее подальше и даже еще дальше.

Они были совсем другими, эти эльфы. Такие солнечные, такие сияющие. Довольные непонятно чем. Звонкие и веселые. Невыносимо просто быть с ними рядом, когда тебе вовсе не солнечно и не весело. Невыносимо думать, что всякий раз, когда Элай и Рань приезжали сюда, они ходили по этим улицам, улыбались этим эльфам… и эльфийкам! – и разговаривали с ними, и пили отвар, и вообще имели бесстыжесть находиться в этой звонкой солнечности, когда в Лирме по ним скучали друзья.

Алера угрюмой грозовой тучей проплыла по деревне и пошла дальше по тропе.

Лес, который начинался сразу за околицей, тоже был сияющим, волшебным и солнечным, но лес не раздражал так, как эльфы, и уж подавно не так, как эльфийки. Их переливчатый смех все звучал и звучал в ушах, звенел и заливался, и Алера во всем этом празднично-солнечном великолепии ощущала себя несчастным неловким поросенком, а рядом даже не было Тахара, чтобы привычно выхрюкаться ему в плечо.

Сумрачно бултыхаясь в осознании собственной неуместности, Алера добрела до небольшого пруда, оперлась спиной о ближайший ясень и грустно уставилась на рыбок, которые задорно плескались в изумительно прозрачной воде. Рыбки, конечно же, были безупречны. И вода была безупречна. Алера выругалась.

– Ты расстроена? – спросил нежный голос.

Разумеется, он был восхитителен, как весенний рассвет. Алера выругалась еще раз.

– Совершенно напрасно, – заявила Имэль. – Мы просто разные, и в этом нет ничего, что принижало бы тебя.

– Это вы так ласково сказали, что я всего лишь человек? – вкрадчиво уточнила Алера.

Старшая подошла – маленькая, тоненькая, свежая, как роса на цветке златочника. Седые волосы уложены причудливыми кренделями, поблескивают бусы из диковинных цветных стеклышек, по-доброму улыбаются большие карие глаза, окруженные солнышками морщинок.

– Это я так ласково сказала, что не нужно завидовать эльфийкам.

– Я не завидую, – буркнула Алера. – Я вовсе не хочу быть такой заливистой бабочкой, как ваши драгоценные девы. Просто они…

– Раздражают, – подсказала Имэль и подняла безупречную бровь.

– Не то слово.

Эльфийка прошлась туда-сюда, остановилась на бережку и принялась кормить рыбок – или для чего там еще с умильным видом рассыпают на воду пахучую труху?

Тут с носом Алеры случилось что-то странное – на вздох показалось, будто все утро пахнет этой трухой.

– Ты могла бы пообщаться с ними, Алера. И увидела бы, что с ними может быть интересно, что они дружелюбны совершенно искренне, а вовсе не для виду, что они совсем не ужасные, не самовлюбленные и не высокомерные, как ты, конечно, думаешь.

– Не-ет, что вы, – протянула Алера. – Я уверена, они оч-чень милые. И мы бы нашли ку-учу увлекательных общих тем. Какое платье надеть сегодня, какое хихиканье звучит милее, что означает взгляд того эльфа из-за угла соседского дуба…

Имэль улыбнулась и покивала малькам в пруду.

– А тебе, конечно, неинтересны подобные вещи.

Алера молчала. Имэль стала покачиваться: на носок, на пятку, обратно.

– То есть ты считаешь… Что ты считаешь? И что даешь понять этому миру?

– Чтобы он не думал, будто знает все на свете, – проворчала Алера. – Для начала было бы неплохо, как думаете?

Отсмеявшись, Имэль подняла ладони:

– С твоим дружелюбием все понятно. А с отношением ко всем этим милым девичьим ужимкам – не вполне.

– Они просто раздражают, вот и все. Не только ужимки, а все это… празднество. Вот это, понимаете, неподдельное беспричинное счастье.

– А тебе нужна причина, чтобы радоваться новому дню?

Алера пожала плечами, но Старшая продолжала смотреть на нее, чуть приподняв брови.

– Да, мне нужна причина, чтобы радоваться, хохотать и хотеть видеть всех вокруг! Мне нужна причина, чтобы радоваться, несмотря на то, мой друг несколько дней как погиб! Несмотря на то, что я… такая чужая в этой обители восторженных идиотов, ох, да, это было очень грубо и… В общем, да, мне мало просто того, что наступило утро. Да, наверное вы правы, и я завидую эльфам, потому что я не могу просто так звенеть и переливаться, может, я и хотела бы уметь становиться довольной лишь оттого, что у меня есть платье, которое можно напялить, и рот, которым можно хохотать у костра!

Имэль долго молчала, Алере было ужасно неловко, она чувствовала, как пылают щеки, и была рада, что Старшая на нее не смотрит. Элай говорил, что Имэль нужно уважать, а от Элая такое нечасто услышишь, и грубить Старшей – это, видимо, была очень-очень плохая идея, но что поделать, если никогда в жизни Алера не успевала вовремя схватить себя за язык?

Ох, не стоило Элаю тащить ее сюда, такую хамящую и не хохочущую, тогда бы и эллорцам было спокойней, и она сама бы не знала, в какое медовое великолепие ездит этот гадкий эльф, оставляя друзей скучать по нему в Лирме. Он-то, небось, совсем тут не скучает.

И Рань тоже не скучал, но это отчего-то не обижало и не возмущало, а вот Элай…

– Я понимаю твои чувства, – наконец сказала Имэль. – В них нет ничего странного или нового, многие наши сородичи, приехавшие в Эллор впервые, ощущают нечто похожее, хотя и проявляют его не… не так искренне. Но, знаешь, я думаю, что искренность – очень ценное качество, даже если она не всегда приятна.

– У меня и в мыслях не было говорить приятное, – искренне ляпнула Алера и прикусила язык.

– Да. Я догадалась. Но постарайся… гм, не быть настолько искренней с другими. Это ни к чему не приведет, просто тебе потом будет неловко, а им – обидно. Нам всем и без того предстоит трудный день, ведь в полдень начнется церемония прощания с Ранем. Видимо, наутро вы уедете, и ты сможешь выкинуть из головы все увиденное и почувствованное.

Алера фыркнула:

– Вам тоже не терпится от меня избавиться, да?

Имэль пожала плечами:

– Откровенно говоря, да, тебя это удивляет? Ты бы не хотела, чтобы такой вот колючий ежик поскорей утопотал с твоего двора? К тому же ты сама ждешь не дождешься, когда сможешь покинуть Эллор – нет, разумеется, если ты найдешь в себе силы иначе посмотреть на все, что видишь здесь, если вы захотите задержаться или снова приехать в гости когда-нибудь…

– Я уверена, Элай непременно захочет когда-нибудь приехать в гости снова, снова и снова, – проворчала Алера и отвернулась к пруду. – Он ведь все-таки эльф.

* * *

В ожидании Имэль Элай подпирал ясень на развилке. Сегодня от истошных птичьих воплей у эльфа с утра пораньше разболелась голова, и он неодобрительно наворчал на Тахара, который предлагал сей же вздох мчаться на дворовые утренники. Тахар, ничуть не расстроившись на это ворчание, ринулся по дворам один и без всякого стеснения. Элай понимал – и Тахар знал, что Элай понимает: маг этим утром готов делать что угодно, лишь бы не просто сидеть в ожидании церемонии прощания, потому что это было бы решительно невыносимо. Все невыносимо, все труднее не заговорить о Ране, но они так долго молчат о нем, так долго притворяются, будто не думают о нем, что каждый лишний вздох делает начало разговора все больше и больше невозможным и ненужным.

Увидев, что Имэль возвращается, Элай пошел ей навстречу.

– И что?

Старшая взяла его под руку, крепко стиснула запястье маленькими сухими пальцами, и эльфы медленно пошли к деревне.

– А ничего особенного, Элай. Нет, девочка, конечно, интересная, но – нет, ничего особенного.

– Ты уверена?

Имэль прищурилась, и добрые глаза в морщинистых солнышках стали хищными:

– Послушай, милый мальчик, – Элая передернуло, – я живу на свете много дольше тебя, я повидала столько необычных и одаренных эльфов, людей и даже орков, не в голос они будут помянуты, что тебе и представить это трудно. И я говорю тебе: нет! В ней нет таких талантов, которых не было бы у других людей, в ней нет наклонности к магии, у нее на лбу не горит знак величия и необычности. Понятно?

Элай пнул мелкий камешек.

– Нет. Непонятно. Мать Алеры говорила, что она важна, а мать Алеры была обучена как прорицательница, она не могла сказать такого беспричинно.

Эльфийка пожала плечами:

– Я не говорю, что она не сделает ничего особенного, я говорю, что она сама – не особенная.

Элай вздохнул.

– Ты перестанешь говорить загадками, почтенная, или нужно идти по сложному пути, ну я не знаю, обращаться к некромантам?..

– Не пойдешь ты ни к каким некромантам, разумеется, – невозмутимо ответствовала Имэль. – Тебе ведь на самом деле наплевать, что она совершит и чего не совершит, ты лишь воспользовался случаем узнать об этом наверняка, раз уж твоя подруга оказалась у меня перед глазами. Ты – не из тех эльфов, которые ради ответов рвут штаны на заднице, даже если ответы касаются их самих.

Элай смолчал.

– Так вот, – продолжала Имэль, – бывают особенные люди, о которых нельзя сказать, что именно удивительного они совершат, да и совершат ли вообще, но которые совершенно точно необычны сами по себе. А бывают обыкновеннейшие люди, которым начертано судьбой оказаться в особенное время в особенном месте и тем самым повлиять на ход событий.

– И?

– И у твоей подруги нет особенных качеств.

– Да, я понял. Но есть особенное место и событие?

Имэль долго молчала, словно не могла решить, какое из множества слов нужно использовать прямо сей вздох, и в конце концов ответила:

– Возможно.

– Возможно, – раздраженно повторил Элай. – Замечательно! Ее мать-предсказательница считала, что Алера важна для всех, потому что, возможно, она окажется в нужное время в нужном месте и пнет там какую-нибудь дверь, которую может пнуть кто угодно другой, так?

– Так.

Эльф сердито заворчал.

– Думаешь, это менее важно, чем быть особенным человеком, который не окажется в нужное время в правильном месте и не откроет там никакой двери? – спросила Имэль.

– Нет, не думаю. Но ты говоришь: «Возможно».

– Говорю.

Элай махнул рукой. Он знал, что больше из Старшей ничего не вытянуть, нравится ему это или нет.

– И вот еще, Элай. Мне кажется, ты не рассказал своим друзьям, отчего так зачастил сюда в последнее время.

– Не рассказал.

– Отчего?

– Оттого. Еще не время, Имэль. И я не хочу говорить об этом.

Старшая помолчала.

– Как знаешь, но это неправильно, мой милый мальчик. Да, я знаю, что тебя перекашивает от этих слов, но мне хочется называть тебя милым мальчиком, и я буду делать это дальше. Так вот, молчать неправильно, потому что эти люди – ближайшие твои друзья, и я знаю, что ты очень к ним привязан, хотя и делаешь такое сложное, неприступное лицо. Иначе тебе не хватило бы наглости притащить людей в Эллор, пригласить их участвовать в церемонии прощания с братом… и, если бы я думала, что они важны для тебя хотя бы чуточку не так сильно, я бы не позволила им увидеть этот обряд. А раз они так важны, мой милый мальчик, ты должен рассказать им о событии, к которому готовишься.

Элай возвел очи горе. В небе парила крупная серая птица.

– У меня есть время до весны. И я бы хотел его потратить на подготовку, а не на все эти дружеские волнения, подначки и прочую суету.

– Когда же ты скажешь им?

– Как-нибудь потом.

Имэль поджала губы, однако спорить больше не стала.

* * *

– Как тут людно, – произнес Тахар. – То есть эльфно.

Обряд прощания проводили в лесу, на огромной поляне, которую густой подлесок делал уединенной, укрывая ее, словно большими зелеными ладонями, приглушая звуки. На церемонию собралось, кажется, куда больше эльфов, чем жило в деревушке с непроизносимым названием. Странно: неужели все они знали Раня? Или у эллорцев принято прощаться со всеми эльфами, даже незнакомыми?

Очень возможно: семейные чувства у исконцев поглуше людских, а вот клановые – куда как сильнее.

Эллорцы стояли полукругом перед гигантским старым дубом, ствол которого не обхватили бы, наверное, даже два десятка человек. Его красновато-коричневая, потрескавшаяся кора чуть блестела, крона терялась высоко-высоко над головами.

«Конечно дуб, – не преминула съязвить про себя Алера. – Многолетний и величественный. Попытались бы они проводить обряды прощания возле траченной тлей акации!»

Совершенно не верилось, что прощаться будут с ее другом детства. Совершенно не верилось, что он мертв, а не ожидает их в Лирме и гадает, с чего это друзья куда-то запропастились.

У дерева стояли, ожидая чего-то, Имэль и худощавый седой эльф – видимо, эллорский поселковый голова, или как они там называются. За его спиной маячили два молодых эльфа в кожаных доспехах, а рядом со Старшей – две молодые девы в невесомых светло-зеленых платьях.

– Что они собираются делать? – спросила Алера, забыв, что Тахар точно так же впервые приехал в Эллор и ничего не знает о традициях исконцев.

Однако маг уверенно принялся рассказывать:

– Когда все соберутся, к древу вынесут… ну, прах, и тогда Старейший совершит призыв духа предков. Дух откликнется на зов и придет, чтобы принять душу умершего и проводить ее в небесные чертоги. Имэль должна провожать… почившего, являя собой воплощение мудрости, которой его душа исполнилась после смерти. Остальные эльфы поют родовые песни о торжестве жизни. Молодые воины, вот эти двое, они воплощают мужество и доблесть, которые…

Тахар сделал вид, что закашлялся, сглотнул несколько раз.

– … которые были присущи умершему. А девушки воплощают любовь, которую испытывают к нему эллорцы, и возрождение, которое когда-нибудь предстоит душе.

– Значит, души исконцев тоже возрождаются в будущем, – задумчиво проговорила Алера. – Интересно, они знают, когда возрождаются другие?.. Но это довольно странный обряд. Надеюсь, все будет спокойно? Нам не нужно будет… петь вместе с ними? Они не станут приносить кровавые жертвы или срывать с себя одежды?

Тахар помотал головой, с сожалением глядя на молодых эльфиек.

– Эй, а откуда ты все это узнал? Или на ходу выдумал?

– Вот еще! Я Имэль спросил, она и рассказала. Правда, я так и не понял, в самом ли деле им тут дух является, или же это, ну, поверье такое. Хотя Элай и говорил, что видел местных духов, но он, наверное, придуривался. Если б им приходилось видеть призраков живьем – мы бы, наверное, об этом знали.

Алера помолчала, оглядывая эльфов. Все они выглядели ужасно торжественными и серьезными. И никто не плакал, как всегда бывает на похоронах в Лирме, так что от настырного щипания в носу делалось почти неловко. Наверное, эльфы точно знают про торжество жизни, о котором будут петь в песнях, или… или они точно знают, что дух придет и заберет душу, а не просто им нравится думать, будто дух приходит.

– А вдруг они и правда умеют вызывать призраков? – прошептала она.

– Да бдыщевая матерь их разберет, этих эллорцев, на самом-то деле, – после не долгого молчания ответил Тахар. – Может, и умеют. Все у них тут по-другому, даже призорцев я тут не видел, будто они не эльфы, а орки гижукские. А эти их Старейшие – они, в сущности, маги, только другие, не связанные началами, а, ну, как бы вросшие в природные сущности. Не берусь представлять, что они там могут и на что их хватает.

– Я не понимаю разницу между началами и сущностями, – поморщилась Алера, – так что можешь не очень умничать. Это что, какая-то иная магия, не такая, как у тебя? Магий что – много?

– Начала – ну, они как бы дети природных сущностей. – Тахар рассеянно разглядывал эльфов. Имэль о чем-то говорила со Старейшим, а стоящие за ними молодые люди начинали переминаться с ноги на ногу. – Как листья на дереве. Эллорцы умеют видеть все дерево, а обычные маги охватывают пониманием только листья. На самом деле это не означает, что эллорцы непременно сильнее, обычный ребенок-маг может делать подобные вещи, если у него достаточно сил, не сознавая как, а только желая воплотить волшебство.

– Я ничего не поняла, – призналась Алера. – Только то, что у эллорцев все-таки своя магия, особо ушастая и недоступная остальным.

Тахар покусал губу, подбирая слова.

– В эльфийской магии иной лишь способ, потому что они видят дерево полностью. Но они не имеют больше, чем все другие.

– Но при этом эллорские маги – словно необученные дети?

– Не совсем. Они тоже учатся, но иначе, им сложнее вообще-то, для них нет готовых формул, заклинаний, пассов, они направляют мысль и энергию… Это куда труднее, чем выучить заклинания, Аль, это настолько труднее, что я вообще не представляю, как у них что-то получается хотя бы иногда. Вот, к примеру, мне рассказывали сегодня про такой случай: молодой эллорец, упражняясь, намерился превратить камень в ковригу хлеба, образ у него получился не очень правильным, коврига ожила, захохотала и укатилась в лес. Гнался он за ней, гнался, а она катилась впереди и горланила непристойные частушки. И вся деревня сбежалась смотреть на это придурочное чудо и хохотать над неумехой.

– И он догнал ковригу?

– Не. Укатилась она из Эллора, а что потом было – никто не знает. Наверное, в речке утонула, ну или сожрал кто.

Алера тихонько рассмеялась, тут же виновато ойкнула и опустила голову.

– Но ведь это байка? Ведь нельзя превращать камни в еду?

– Конечно, нельзя, – грустно подтвердил Тахар. – Я б ел стряпню Сарты, если бы мог наколдовать что-то приличное? Магия воплощения – вообще одна из самых опасных, с ней даже обученные маги не связываются, потому что себе дороже. Никто не может превратить камень в ковригу только потому, что он маг.

– А вот эллорский колдун, выходит, может.

– Не знаю, Аль. Я думаю, это все-таки байка, как с этим духом предков.

– А может, и нет. Не зря же эллорские маги не ездят учиться в Школы.

Тахар помолчал, покусывая губы.

– Мне временами думается, Аль, и им наверняка думается тоже, что обучение – это ограничение себя. Вот представь: есть равнина – гигантская, до края взора, там можно вырастить или построить что угодно – но ты ничего там не растишь и не строишь, потому что в один прекрасный день… в один день ты просто умалишаешься! Тебя больше не интересует эта бескрайность, ты устраиваешь себе небольшой закуток и решаешь никогда не высовывать нос за его пределы! Ты обносишь его забором из чьих-то знаний, принимаешь за данность: такое я смогу делать хорошо, вот сякое – не очень хорошо, а вот этого – не смогу никогда, это умеют делать люди с другими способностями. Связывать себя в одном, чтоб получить другое, утрачивать возможность искать собственный путь, искать суть?..

– А если на этой твоей огромной равнине – сплошные кротовины и поваленные деревья?

– Может быть, и так, – сухо ответил Тахар. – Но это мои деревья.

Алера умолкла, сообразив, что наступила другу на любимейшую мозоль: еще его родители настаивали, что маг обязан выучиться в Школе, чтобы использовать свой дар в полную силу, но Тахар имел другое мнение насчет обязанностей магов.

– Но духи на самом деле существуют? – спросила она.

Тахар пожал плечами.

– Я подумала, что если они существуют, то Старейшие могут просто уметь их звать.

Маг снова пожал плечами. Алера помолчала.

– А если бы душа… Раня хотела к эльфийским предкам, а тело не повезли в Эллор – она бы полетела к Божине против своей воли? Или затерялась бы и пропала? А вот мы повезли прах в Эллор только утром, так, может, душа к тому времени уже улетела к Божине. А если…

– Аль, я не знаю. Откуда мне знать-то? Жреца расспросишь, когда вернемся. Или с Имэль вот поговори, если хочешь, она тетка умная.

Алера помотала головой.

– Эльфийки на тебя забавно косятся, – заметил Тахар.

Алера закатила глаза:

– Может, их смущает, что на мне рубашка и штаны. Интересно, они-то как в своих платьях бегают по Мирам?

– Никак. Тут нет порталов, Аль.

– У-у-у. Ну, тогда все. Тогда эльфы меня больше не раздражают, я испытываю к ним только бесконечное сочувствие.

– А раньше раздражали? – подивился маг.

– Не все. Только их прекрасные девы.

Тахар улыбнулся уголком рта.

– Вот потому эллорцы и не привечают чужаков. Мужчины тут же начинают пускать слюни, а женщины исходят злобой. Кому нужны такие гости?

– И ты тоже пускаешь слюни? – расстроилась Алера.

Тахар покаянно развел руками.

И тут эльфы запели. Сначала кто-то из мужчин принялся выводить нежную и торжественную мелодию, выводить одним только горлом, не открывая рта. Потом к нему присоединился женский голос, потом еще два, еще и еще, и скоро этот горловой напев заполнил всю поляну, стал подниматься и говорить с листвой векового дуба высоко-высоко над землей.

Тахар и Алера смотрели вверх, разинув рты, и видели, как большие темно-зеленые листья дрожат, шевелятся, танцуют вместе с мелодией, касаются звуков эльфийских голосов, которые нарочно поднимаются так высоко, чтобы достать до самых молодых листьев самого старого дуба.

Аеат-тар, ахья айя-ан Ай-рэ ала, фойэ койва-а Кам’ри йоа, эн-нья энйо-ой Энв’ва эрей ар-пета-та-ай

Слова непонятные, незнакомые, чужие, но каким-то образом совершенно ясно, что эльфы поют о круге жизни, который был всегда, о душе, которая возрождается, когда вечность становится больше, о навсегда заведенном порядке вещей, который существовал до них и останется после, когда прах эльфов, поющих сегодня под старейшим дубом, давно будет развеян ветром.

Откуда-то взялся Элай и торжественно, склонив голову, протянул Имэль урну с прахом. Руки его едва заметно дрожали.

Пение понемногу затихло, но еще несколько вздохов листья дуба качались вместе с последними звуками эльфийских голосов.

Элай поспешил присоединиться к Алере и Тахару – найти их среди малорослых эллорцев было несложно.

Имэль не без труда опустилась на колено, держа урну обеими руками. Молодые эльфы замерли, не шевелились, не моргали и, кажется, даже дышать перестали. Собравшиеся зашевелились, что ясно стало по шороху одежды, и тут же замерли вновь.

Седой Старейший сделал глубокий вдох, простер ладони вверх и зашевелил губами.

Алера наблюдала за ним недоверчиво: вот он делает руками пассы, не похожие на магические, но все-таки пассы, что-то ритмично говорит на языке исконцев – это совсем не походило на колдовство, это выглядело так, словно кто-то, никогда не видевший мага, пытается изобразить мага.

Тахар, напротив, был крайне заинтригован: ему впервые представилась возможность наблюдать за тем, как творят свою магию эллорские эльфы, и он собирался запомнить каждое слово и каждый жест Старейшего, пусть даже кто-то сочтет его живой интерес и любопытство неуместными во время проведения скорбного обряда.

Элай следил за Старейшим с совершенно непроницаемым лицом, только зубы сжимал до хруста.

Руки Старшей уже заметно подрагивали, когда пожилой эльф повысил голос, требовательно возопив: «Фан-во Арну ат-хар илуфарнин!» И тут только Алера и Тахар перестали пялиться на старика и сообразили, что с дубом что-то происходит, на его стволе нарастает дымчатый зеленый клубок, медленно отползает в сторону, стелется по земле и поднимается за спиной Имэль мерцающим зеленоватым сгустком.

Алера замерла, вытаращив глаза, бессознательно вцепилась обеими ладонями в руки друзей и очнулась, лишь когда Элай зашипел, выдергивая пальцы. Тахар наблюдал за происходящим с интересом, что-то горячо бубня под нос, словно спорил сам с собой.

– Что-то есть в этом от некромантии, не находишь? – с восторгом шепнул он, обернувшись к Алере.

Та икнула в знак согласия и крепче вцепилась в руку друга.

– Забери в чертоги предков душу нашего брата! – С этими словами Старейший склонился перед сгустком, материализовавшимся в статного эльфа, зеленоватого и полупрозрачного.

Имэль не поднимала головы, держа на вытянутых руках урну. Молодые эльфы продолжали изображать статуи. Собравшиеся благоговейно молчали.

Алере казалось, что набатный стук ее сердца слишком неуместен в воцарившейся тишине.

Дух предков медленно и с достоинством склонил голову, выражая почтение эллорцам, огляделся. Переступил с ноги на ногу. Поскреб подбородок.

– Так где душа? – Голос у него был хриплый, глухой.

Имэль от удивления подняла голову, качнула урной в изрядно дрожащих уже руках. Дух предков уставился на нее, вскинув зеленые брови.

– Вы что, ополоумели, почтенная?

Имэль опешила и села, вцепившись в урну обеими руками.

– Прах…

– Там нет праха. – Дух закатил глаза, махнул рукой и побрел обратно к дереву. – Я имею в виду, там нет эльфийского праха. Предлагаете мне забрать в чертоги горелые тряпки?

Над толпой пронесся вздох. Дух скорчил рожу, резким движением возложил ладони на ствол дерева и стал медленно таять, бормоча что-то про матерей.

Старейший, остолбенев, наблюдал за исчезновением призрака. Имэль еще два-три вздоха сидела, уставившись на урну, потом с силой швырнула ее наземь.

* * *

– Бдыщевый брат!

– Элай, успокойся.

– Бычий хвост!

– Элай, послушай…

– Жопа дохлого осла!

– Элай…

Тахар и Алера стояли по разные стороны дверного проема, привалившись спинами к стене. Ожидание затягивалось.

– Ставлю серебрушку, что он сломает что-нибудь из мебели, – сказал Тахар, не глядя на Алеру.

– Принято. Я считаю – пострадает посуда.

Разъяренный, орущий в голос, ничем не угомонимый Элай никак не укладывался в привычную картину их мира, потому и Тахар, и Алера испытывали изрядное облегчение оттого, что рядом с ополоумевшим эльфом сей вздох находилась Имэль, а не они. И плевать, что Старшей совсем не удавалась роль гласа разума.

– Тухлая рыбья пасть!

– Милый мальчик мой…

– Червяк подколодный!

– Элай, пожалуйста!

– И жопа дохлого осла!!!

Тахар поскреб макушку.

– Ну что, Аль, пока сюда не прибежали бешеные эльфы – предлагаю взвешенно обсудить ситуацию.

– Рань жив, – пробормотала Алера и повторила одними губами: «Жив».

– Конечно.

– И? Тут ведь замешан этот магистр, Дорал, да?

– Конечно. Рань бы не набрался наглости подсунуть магу горелое барахло под видом собственного пепла. А маг бы понял, что его охранное заклинание все еще висит на ларце.

– И? Слушай, а может, Дорал просто убил его?

– Конечно. То есть, конечно, нет, что за ерунда, зачем ему это? И потом – тогда опять не нужны горелые тряпки.

– А это ему зачем? – Алера кивнула на дверной проем, за которым продолжал лютовать Элай.

– Я не знаю. Но, похоже, что Дорал отправил Раня куда-то ожидать, а сам… устроил это ярмарочное представление.

– А может, Дорал его похитил? – пробормотала Алера, в задумчивости накручивая прядь волос на палец.

– Точно! Приезжает в поселок школьный маг по школьным делам, с коварным хохотом похищает эльфа, разыгрывает перед селянами представление и убегает. С полигоном теперь непонятно чего срастется, кстати, но зато у магистра будет Рань в рабстве. Башмаки ему будет чистить и ковырять жабьи глаза для зелий. И да, в Школе никто этому не придаст значения, там у всех в рабстве башмачные эльфы.

– Между прочим, это объяснение ничуть не хуже любых других.

– Ну, даже если так – зачем эта история с пеплом? Сказал бы, что в глаза не видел никакого эльфа с самого утра – и все дела. А сложности и дурацкие спектакли – это как раз в духе Раня.

– Может, в духе Дорала тоже. К тому же он все равно в этом участвовал, правда?

– Все так, Аль. Только думается мне, если б Дорал это сочинял – он бы придумал историю получше.

– Он же не знал, что мы повезем прах в Эллор! А все остальное получилось, правильно?

– Правильно. Но неправильно. Это Рань затеял, это на него похоже, как-то связано со всеми букашками в его башке и… Чем он мог так загореться? Что ты на меня так смотришь?

– Мне на вздох показалось, будто ты имеешь в виду, что они оба, вдвоем, ну…

Несколько вздохов Тахар непонимающе смотрел на покрасневшие щеки подруги, потом покрутил пальцем у виска.

– Ладно, ладно. Тогда – что важного Рань мог узнать от этого магистра? Или что-то получить, что-то редкое, только это не вещь, он бы примчался хвастаться вещью. Важное, редкое и такое, чем он не стал бы с нами делиться. Вот ты можешь себе представить, что это такое?

– Я-то могу, Аль, но ты тогда орать начнешь не хуже Элая. Рань мог получить от Дорала способ сведения десятигранников. Ну, пусть на самом деле нет такого способа, но в списке может быть написано и то, чего нет, правда же?

Алера только рукой махнула.

– А в этом мог быть интерес и самого Дорала! – победно заключил маг. – Если там все-таки описан способ работы с десятигранниками… Аль, ну тихо! Тогда Дорал может интересоваться камнями хотя бы для изучения. Мог же он взять в подручные того, кто умеет сращивать Кристаллы или убедительно рассказал ему, будто умеет? И кто, к тому же, способен ходить в Миры!

– Мог, – нехотя ответила Алера. – И где нам теперь искать Раня?

Тахар долго молчал, изучая персиковое деревце у дома. Деревце тоже изучало Тахара и бодро шелестело сочными листочками.

– А зачем нам искать Раня?

Алера моргнула.

– Он наш друг.

Тахар медленно покачал головой.

– Уже нет. Как раз поэтому Элай так орет.

– И еще он обдурил нас, – насупилась Алера. – И Анаэн, и Суджама, и вообще всю Лирму. Я хочу знать, почему.

Тахар потянулся, сильно качнулся вправо-влево, вытянув вверх руки, и в спине его хрустнуло.

– А я предлагаю положить на это «почему» бдыщевый хвост. И остальную бдыщевую задницу – на Раня.

– Тахар…

– Мне плевать. Пусть наслаждается своими открытиями, где бы он там ни был. А с меня, пожалуй, хватит беготни.

– Значит, – Алера сложила руки на груди, – тебе не интересно, что произошло, зачем он все это устроил, где он теперь, все ли с ним там в порядке, да?

– Интересно, – признал маг. – Даже очень. Я не отказался бы все это узнать, сидя дома у камина. Но не поеду ради ответов непонятно куда и не зная, получу ли их. Нет, Аль. Мы домой поедем.

Алера сползла спиной по стене, села на дощатый пол. Тахар, конечно, говорит разумные вещи, ведь никто не знает, где может быть Рань теперь, но что друзей он видеть не хочет – совершенно ясно. Так куда бежать и зачем? Обыскивать весь Ортай (или весь Идорис!) в поисках одного эльфа – на это, пожалуй, не хватит жизни. Да и в случае удачи Рань едва ли кинется им на шею, чтобы поведать свою историю с покаянными всхлипами.

Так ли им это нужно на самом деле? Так ли им нужен был Рань в последнее время вообще, даже когда находился рядом, а не неведомо где?

– Может быть. Может быть, ты прав.

Друзья надолго погрузились в молчание, смотрели вдаль невидящими взглядами. Вокруг дома, на удалении, все это время ходили туда-сюда эллорцы, которым не терпелось узнать у друзей и у Имэль, что же все это означало, но ни Тахар, ни Алера не замечали эльфов, настолько их захватило то, чего на самом деле не было, но что стояло перед их глазами.

Трепещущие огоньки в комнате, сундук, ларец, горстка пепла, вопли Суджама и тоскливая луна, которая всю ночь наблюдала за ними с неба…

– Быть может, ты прав, – повторила Алера. – Быть может, лучше всего вернуться и… попробовать забыть все, потому что теперь я, кажется, ненавижу этого засранца и хочу оторвать ему уши, этому трепачу, бдыщевому хвосту, червяку подколодному и…

На крыльце наконец появился Элай, и Алера умолкла, поняв, что почти кричит.

Тахар ничего не говорил, похрустывал пальцами, ждал, что скажет Элай, а тот глядел на дорогу. Широкая, ровная, чистенькая – она так и приглашала вскочить на коня и выметаться из деревни на все известные стороны, и Элай смотрел на нее долго-долго, тоже не замечая ходящих кругами эллорцев. А потом наконец сказал:

– Нужно ехать в Тамбо. В Школу магов.

Друзья молчали. Эльф обернулся:

– Вы что, не слышите? Дорал что-то знает. Мы его найдем.

– Слушай, Элай, – осторожно начал Тахар, – то, что Дорал знает, – он нам не скажет. И Рань не скажет, даже если мы его отыщем.

– Скажут, – отрезал Элай. – А если нет – мы хотя бы сможем оторвать им головы.

– Не трать свой гнев. – Тахар сложил руки на груди. – Отсюда до Тамбо – сотни переходов, мы не можем просто взять и поехать туда, мы не готовы к такому путешествию, мы не доберемся до города, ясно? А если доберемся – нас не пустят в Школу и не выдадут Дорала тебе на растерзание. А даже если мы его найдем – он просто ничего не скажет. И зачем нам все это нужно? Рань не хочет больше видеть никого из нас, и мы, честное слово, способны это пережить, потому, Элай, мы не будем делать ничего идиотского и просто вернемся домой.

Элай призадумался, пожевал губу и кивнул:

– Я услышал твои суждения. Сходу придумал сразу три места, куда ты можешь их затолкать.

– Что?! – возмутился Тахар.

– Мы едем в Тамбо, – отрезал эльф, поглядел на солнце, прищурившись, и хмуро добавил: – Ну, или я еду в Тамбо.

Алера до сих пор в разговор не влезала, так и сидела на полу, опершись о стену дома спиной. Думала о чем-то, уставясь на дорогу и щуря глаза, не понять даже – слушала ли друзей, слышала ли. Но когда Элай замолчал, Алера перевела на него задумчивый взгляд, еще раз прищурилась, медленно поднялась на ноги и подошла к эльфу.

– Я с ним, Тахар.

Маг несколько вздохов смотрел на друзей, качая головой, дважды прочищал горло, потом сплюнул и что-то забубнил, прикрыв глаза. Его руки двигались, выплетая заклинание, а Элай и Алера, узнав его, переглянулись, и тень улыбки появилась на их лицах.

Тахар вскинул ладони, выпуская серого птаха. Тот на вздох завис в воздухе, глядя на создателя, потом весело чирикнул и полетел на север, в сторону Лирмы, быстробыстро взмахивая острыми стрижиными крылышками.

– Кажется, мне нужно завести новых друзей, – скорбно сказал Тахар. – Старые окончательно опсихели.

* * *

Имэль ожидала путников у конюшни.

– Решила сама принести вам кое-чего на дорогу, – пояснила Старшая и похлопала по боку пухлую котомку. – Раз вы так спятили, что выезжаете на ночь глядя, – наверняка вам не пришло в голову попросить припасы и подумать про всякие подобные мелочи.

Элай кивнул, не поднимая взгляда, и у него сделался вид нашкодившего кота – это означало, что ему ужасно неловко или он должен сказать что-то, чего говорить не хочется.

– Элай, мне не нравится эта поездка и то, что она может сделать с вами. Можешь не признавать этого, но тебя тянет в дорогу не только обида на Раня, а еще и… ожидание великих свершений, которые…

– Чушь!

– После нашего разговора об Алере ты немедленно начал ожидать, что именно сей вздох в ее жизни начнут происходить примечательные и важные события, и теперь тянешь подругу им навстречу. По молодости лет вы смотрите слишком высоко и забываете глядеть под ноги, чтобы не спотыкаться. Меня тревожит путь, который вы можете выбрать, и то, куда он способен вас привести.

– Ага, я знала, что какие-то важные штуки… – начала было Алера, но тут все остальные слова Имэль дошли до нее, и она обернулась к Элаю в изумлении: – Вы говорили обо мне?!

Тот глядел на Имэль досадливо: надо же было так непринужденно выболтать то, о чем он совершенно не собирался говорить Ал ере! Вот знал бы эту старую перечницу чуть хуже – поверил бы, что она сказала это случайно! Но нет же, не случайно. Опять дает понять: не дело утаивать от друзей что бы там ни было, а ты утаиваешь, несносный эльф! Знала б еще Старшая, что и Алера, и Тахар не единожды прямо спрашивали о том, о чем он пока не хотел говорить им…

Имэль протянула Элаю котомку:

– Кое-какие припасы. В кармашке – самая подробная карта Ортая, которую мне удалось найти. Путь до Тамбо предстоит неблизкий, дорога там не самая спокойная – возможно, доведется где-нибудь делать крюк. Ваши любимые порталы в Миры на карте обозначены зелеными точками, я вам советую хорошо изучить их расположение. Мало ли что.

Элай молча кивнул, закрепляя на седле новую поклажу. Котомку, в которой раньше ехал прах, он по дороге к конюшне подарил компостной яме и добавил сверху несколько резких слов.

Имэль обернулась к Алере:

– И еще мне почему-то кажется, что вот это я должна отдать тебе.

В ладонь девушки легла крохотная деревянная шкатулка с железным замком-защелкой.

– Спасибо, – пробормотала смущенная девушка.

– На здравие, – хмыкнула Имэль. – Впрочем, какое там здравие. Езжайте.

Тахар и Алера вскочили в седла. Элай помедлил, помялся, затем подошел к Старшей, обнял.

– Езжай, – буркнула та, опуская заблестевшие глаза. – Я буду просить предков сохранить тебе хотя бы жизнь и здоровье.

– Хотя бы? – переспросил эльф уже из седла.

– О да, неуемная боль всей моей души. Разума-то у тебя от рождения не было.

Элай рассмеялся, пнул лошадь пятками и поднял ладонь в прощальном жесте.

Имэль долго глядела вслед всадникам.

– Твоя подруга окажется в нужное время в нужном месте и откроет невероятно важную дверь, – тихо проговорила Старшая вслед Элаю, который уже не мог ее слышать. – Но только если она ухитрится дожить до того вздоха, когда дверь появится… и такая вероятность очень мала, милый мой мальчик.

Пока деревня не осталась далеко позади, путники молчали. Потом подал голос Тахар:

– Замечательное место этот Эллор. И эльфы замечательные. Особенно ваша Старшая. Правда, когда ты сказал про всехнюю маму, я подумал, она как-то… подобрее, что ли, помягче. Она не то чтобы злая, но…

– Да, – рассеянно согласился Элай. – Ее отец был троллем, это сделало Имэль неповторимо нежной и обворожительной.

– Что, правда? – поперхнулась Алера. – Эльфийки могут родить ребенка от тролля?!

Как гласила прибаутка: завести ребенка от тролля не могут даже троллины, потому как умирают от отвращения. Поэтому раса столь малочисленна, что вся умещается в одном-единственном лесу… невероятно огромном, страшном лесу, за которым водится самая паскудная слава.

– Конечно, нет, – рассмеялся эльф. – Я пошутил. Надеюсь. Что в шкатулке?

Алера спохватилась, что так и держит в руке деревянную коробочку. Попыталась открыть, подергала крышку, потрясла, попробовала поддеть ногтем, прищемила палец и зашипела от досады.

Элай, потянувшись, ловко выхватил шкатулку, ловко справился с защелкой и откинул крышку, заглянул внутрь. Присвистнул и наклонил коробку так, чтобы друзья увидели содержимое.

В шкатулке лежал ледяной Кристалл, белый до синевы. Редкие серебристые искорки, почти неуловимые глазом, задорно посверкивали на его десяти гранях.

Глава 9

Смеркалось.

– Пока все просто. – Элай провел пальцем по одной из ниточек-дорог на карте: – Утром мы двинемся на запад и по этому тракту попадаем в Мошук.

– Если б тебя оса в зад не ужалила, мы бы выехали утром и проехали Мошук к полудню, – сердито сказал Тахар и подбросил веток в костер. – А так нам приходится ночевать в чистом поле в виду города лишь потому, что ночевать в поле – лучше, чем в Мошуке.

– Почему? – спросила Алера, но ей никто не ответил. – Дальше мне нравится юго-западная дорога на Вивк, потому как небольшие леса и болота приятней, чем большой Пизлык и тролли, – пробормотал Элай себе под нос, низко склонясь над картой. – Но если ехать до Кали через Вивк, мы потеряем несколько дней. Потому я все-таки что предлагаю: от Мошука двигать мимо озера Нинг на Неплуж, это займет у нас два-три дня. От Неплужа вдоль реки – вот, идет дорога до Кали, это еще день, наверное… А потом мы сворачиваем на северо-запад и держимся тракта до самого Тамбо. Все это не выглядит сложным и займет шесть-семь дней. Видите? Ничего такого!

Отчаявшись запомнить названия и направления, Алера придвинулась ближе и тоже наклонилась над картой. Почти сразу нашла Эллор – густой лес, окруженный горными зубами. Оказывается, эти горные зубы растут прямо на морском побережье, только с воды к Элл ору, наверное, не подобраться – вода в заливе вся испещрена черточками и точечками. И вовсе Эллор не такой большой, как можно было подумать со слов Элая!

Ах, какая же она красивая, эта карта! Цветная, подробная, каждая деревушка, каждая речка – как настоящие, сумеречная серость и отблески костра делают ее еще больше живой, бросая на плотную бумагу причудливые тени, и кажется, что нарисованные леса шевелят кронами, а в речушках течет вода. Не сравнить это красочное чудо со скучными картами лирмского жреца, по которым можно подумать, будто Ортай состоит из редких серых пятен. Если бы в божемольне были такие карты, как эта, Алера бы лучше всех знала все про Ортай!

– А где Тамбо?

Эльф показал.

«У-у, – прошептала Алера, – далеко!» Почти на другом краю Ортая, переходах в тридцати от Западного моря, которое на этой карте названо Грифоновым. Недалеко от Эллора Алера нашла город Мошук, от него проследила весь предлагаемый Элаем путь. И только тогда поняла, что все дороги проходят прямо под пузом огромного леса, который кляксой развалился прямо в центре Ортая.

– Это что? – возмутилась она, посмотрела название и повторила, не веря своим глазам: – Это Пизлык?

– Я только что про него говорил, – процедил Элай. – Ты кого-нибудь слушаешь вообще, кроме себя?

Тахар посмотрел на эльфа с осуждением, но ничего не сказал. Он сидел в сторонке, привалившись к котомкам и всем видом своим показывая, где видел всю эту затею, – но при том не мешая выбирать путь, по которому затея покатится.

– Пизлык, – медленно повторила Алера. – Троллий лес. Он не может быть так близко, он не может быть посреди Ортая, это шутка.

– Ты правда раньше видела карты? – раздраженно спросил Элай. – Хоть какие-нибудь?

Алера потерла лоб, снова склонилась над картой. Опять нашла Тамбо и Эллор, с некоторым трудом – Лирму. Прикинула расстояние между городами, родной деревней и пизлыкскими лесами, которые даже на карте выглядели хищно и мрачно. Покачала головой:

– Но как Пизлык может быть почти в центре Ортая, окруженный трактами и селениями? Он почти вплотную к этому Мошуку. И до Тамбо не так далеко. А где Арканат… Ох, и от Арканата тоже не очень далеко. И от Лирмы! Он от всего недалеко, потому что он повсюду! Как троллий лес может быть повсюду?!

– Аль, ну не блажи. – Эльф вытащил карту из ее стиснутых пальцев, едва не надорвав плотную бумагу, наверняка укрепленную каким-нибудь составом из арсенала бытовых магов.

– Это же просто тролли, – сжалился Тахар, – не драконы какие-нибудь. Какая разница, где они живут?

– Так они же большие и ужасные! А вон деревни стоят чуть не в самом лесу! – негодовала Алера. – Как можно разбивать деревню возле леса троллей?

– Да сдались троллям те поселки, – пожал плечами маг. Подумал. – Ну, в голодный год, может, и сдались… Аль, да ты чего? Они, вообще-то, разумные, даже говорить вроде бы могут. Не бери в голову. Мы же не через сам лес поедем.

Девушка замотала головой. О троллях она была куда худшего мнения и по доброй воле приближаться к местам их обитания ни за что бы не стала. У жителей рядом лежащих деревень, должно быть, разум отшибло.

Божиня сохрани, они и правда собираются ехать по тракту вдоль пизлыкских лесов? Алера попыталась понять, не поздно ли еще послать Элая к известной матери и завернуть домой. По всему выходило, что поздно.

– А нельзя нам набросить крюк и все-таки поехать через этот Вивк? – в конце концов спросила она. – Или… или через Меравию?

Друзья переглянулись.

– Тахар, у тебя есть заклинания для успокоения нашей злыдни? – без особой надежды спросил Элай.

– Нет, – отозвался Тахар. – Придется нам набраться терпения и просто пережить это. Как обычно.

Алера засопела и отвернулась.

О том, что в Пизлыке, по слухам, встречаются существа куда похуже троллей, друзья ей говорить не стали. В конце концов, раз Пизлык тянется на десятки переходов во все стороны, местами почти наползая на города и деревни, – значит, нет в этом лесу ничего такого уж опасного.

Наверное.

* * *

– И которая из них? – спросил Тахар.

Они дожевывали остатки ужина. Алера уже спала, завернувшись в одеяло с головой. Привязанные неподалеку лошади бодро фыркали, переговариваясь не то с полевиком, не то друг с другом. В невидимом отсюда лесу возмущался чему-то филин.

Ночь выдалась беззвездной и теплой. В поле горько пахло чабрецом, издалека доносилось неуверенное лягушачье кваканье.

– Которая что из чего? – не понял Элай.

– Я про эльфиек, – пояснил маг, хрупая яблоком. – Которая из них – твоя?

Элай потянулся за деревянной баклагой, приткнувшейся за кулем с жалкими остатками крупы. Притянул к себе за ушко, хлебнул воды, подумал.

– А ты со всей деревней перезнакомился, мой общительный друг? Имя тебе что-то сказало бы?

Тахар помотал головой, бросил огрызок в костер.

– Я там много с кем перезнакомился, но имена тут же позабыл. Ну, скажи что-нибудь вроде «Это та прекрасная белокурая дева, что стояла у третьего слева дома, когда мы приехали в деревню. Та самая, что чуть не проломила шикарной статью плетень, увидев меня, всего из себя эльфа, вплывающего в деревню верхом на вороной кобыле в лучах закатного солнца»…

– Какой ты наблюдательный, – пробурчал Элай.

– Да-да. Та самая эльфийка, что весь день таскалась за тобой, как слепень за коровьей спиной, держась в отдалении и так и не посмев приблизиться, потому что… Почему?

Эльф развалился на одеяле, пристроил голову на скатанной жилетке. Ночь здесь, южнее Лирмы, стояла очень теплая, у костра они даже рубашки поснимали.

– Потому, что мы приехали с Алерой. У нее на лбу не написано, что она не моя, не твоя и вообще ничья. А у эллорцев не принято навязываться, знаешь ли.

– Как удобно, – протянул Тахар.

Мага разобрала досада. Ему вовсе не хотелось оказаться таким ужасно прозорливым, ему хотелось, чтобы Элай расхохотался в ответ на все его наблюдения и сказал, что он – идиот. Потому что иначе… прав был Орим, вот что иначе. И все, что за этим следовало, Тахару нравилось ничуть не больше, чем Алере.

Эльф пожал плечами и закрыл глаза.

– Элай.

– Ну?

– Так это правда, да? Ты из-за нее таскаешься в Эллор?

Эльф отмалчивался. Тахар подкинул дров в огонь.

– Слушай, эльф, это получается, что…

– Заткнись.

Элай повернулся на другой бок и натянул на голову одеяло.

А Тахар еще долго сидел, уставившись в огонь и мрачно размышляя о чем-то.

* * *

Что-то разбудило Тахара на заре – предрассветный холод, неясная тревога или возбуждение перед новой дальней дорогой. Утренний воздух был влажным и прохладным, по лугу расстилался низкий туман, лошадки бродили неподалеку. На груде котомок сидел полевик и уписывал оставленные для него с вечера ломоть хлеба и яблоко. Тахар кивнул ему, прижав руку к груди в почтительном приветствии и благодаря, что призорец присмотрел за лошадками. Полевик смутился, словно такое внимание было ему не в привычку, и его лицо, похожее на сушеный гриб, еще больше сморщилось.

Завернутая в одеяло Алера сидела спиной к магу возле вновь горящего костра, наблюдала за крошечными сполохами пламени, и очень трагически-безутешным выглядел этот нахохленной комок из одеяла и черных всклокоченных волос. Тахар запоздало сообразил, что вечером Алера могла не так уж спать, как ему думалась, и слышать его разговор с Элаем, и тогда вовсе не странно, что сегодня даже ее спина выглядит бесконечно горестной… а странно то, что над костром не запекается эльф на вертеле.

Тахар покосился на Элая и убедился, что тот спит, а не остывает в луже крови. Поднялся, потянулся, помахал руками, согреваясь. Еще раз огляделся по сторонам. Пизлыкский лес маячил мутным пятном за туманом на севере, а в нескольких переходах к западу виднелся город Мошук – серая клякса с редкими каменными башенками.

Тахар потянулся и пошел к Алере, сел рядом, тоже посмотрел на огонь, оглаживающий тонкие веточки. Внутри у них тихонько посвистывало. Когда Тахар сел, Алера даже не повернула головы, когда дернул ее за ухо – засопела и повела плечами, глубже зарываясь в одеяло.

– Ты чего в такую рань вскочила? – спросил маг, зевнул и придвинулся, дернул на себя одеяло: ну и сырое же утро, бр-р! Протянул ладони к огню и зажмурился от удовольствия.

– Птицы, – проворчала Алера, поерзала, прижалась к боку Тахара. – Еще не рассвело, а они уже заливаются со всех сторон разом. Орут, словно кони.

– Аль. Что случилось?

Она снова съежилась, зарываясь в одеяло.

– Я думаю. И… я думаю. Может, зря мы потащились в такую даль. Мимо этих жутких лесов и Божиня ведает мимо чего еще. Мне неуютно.

Тахар молчал.

– Все вокруг, понимаешь, оно какое-то слишком большое.

– О нет, – сонно проворчал сзади эльф. – Нашей радости показали карту. И наша радость ее наконец рассмотрела, а не только от солнца прикрылась. Раныне-то она думала, что Лирма находится у Божини на ладошке, а весь Ортай этой ладошке бьет поклоны, шлет приветы, потому как ничего важнее Лирмы для Ортая нет, а для Лирмы нет ничего важней Алеры. Потому что она такая особенная и удивительная.

Завернутый в одеяло эльф пришлепал к костру, сел рядом, сонными глазами посмотрел на друзей.

– И вдруг оказалось, что Лирмы на карте – с кошачий нос, а вокруг – злые тролли. Сожрут и не спросят, кто тут самый важный и свершательно великий.

Алера нахохлилась еще сильнее, затерявшись в складках одеяла по самые брови. Эльф, конечно, понял все правильно, но его слова звучали совершенно возмутительно, словно Алера была совсем уж глупой, словно считала себя бессмертной и самой главной в мире!

Но ведь не так! Конечно, она всегда знала, что ей на роду написано что-то важное и очень большое, но понимала и то, что жизнь – вовсе не простая штука, бывает в ней всякое, и мор, и голод и… и… словом, всякое! Просто раньше это понимание было маленьким и не пугающим, а теперь выросло и заполонило собою весь мир и Миры.

Иди знай, может, стоило в детстве внимательнее рассматривать эти серо-пятнистые карты лирмского жреца, но кто же виноват, что его занятия проходили так скучно, что он показывал карты только тогда, когда поминал всякие истории о давно минувшей войне, сыпал датами и названиями, и даже когда Алера честно пыталась слушать, голос жреца в ее ушах сливался в монотонное гудение. Зато сам жрец искренне увлекался историями про войну, горячился и размахивал руками, безостановочно тыкал пальцами то в один манускрипт, то в другой, черкал угольками стрелки на измученных картах и делал всякие прочие вещи, помогающие сойти за умалишенного.

В конце концов, подумала тогда Алера, это не моя вина, что мне неинтересно пялиться на эти ветхие, потертые карты, на расплывчатые пятна и разводы на дрянных пергаментах и слушать бубнеж, и ничего страшного не случится, если я не буду знать, куда и в какой день несло орков во время войны. И вообще, только мужчинам может быть интересно копаться в подобных вещах!

– Временами я тебя ненавижу, – проворчала Алера эльфу.

– И что? – с интересом спросил он. – Теперь я должен заползти в костер и сдохнуть там, потому что жизнь моя не удалась?

Алера что-то невнятно буркнула.

– Не кисни, – велел эльф. – У нас впереди куча важных дел, так что давай встряхнись и вперед, в дивные новые края, куда наша нога еще не ступала! Разве не здорово?

Друзья уставились на Элая.

– Что? Я тоже никогда не был в тех местах. Мне интересно. Своими глазами увидеть этот жуткий Мошук, потом троллий лес – к слову, вон он начинается, отсюда видать – и рыбные озера, и город стекольных мастеров, ну что там еще… и Школа магическая! Ну? Что вы сидите тут с такими мрачными рожами?

– Ой, не ехайте в Мошук! – прошамкал полевик и выкатился к костру сморщенной лохматой кочерыжкой. – Вы ш хорошие, добрые! А там жуть! Кровушка льется, призорцы тикают, земля горя напилася! Ой, не ехайте!

Алеру затрясло.

– Как это – кровушка? Куда призорцы убежали? О чем он говорит, Элай, Тахар? Что в этом городе?

– Да… плетения там раньше делали, – пробормотал Элай, тоже опешивший от напора полевика, – а потом оно как-то захирело, ну и все. Какая кровь? Какие призорцы?

– Вы вчера говорили, что в поле лучше, чем в Мошуке, – напомнила Алера и оглянулась на город вдалеке. – Кто-нибудь мне объяснит, почему?

– Смертоубийства там! – полевик выпучил глаза. – То человеки бьются насмерть, то головы с плахи летят, словно горошины из стручочка, стук и стук по деревяшкам, и пьет земля кровушку людскуйу-у…

– Не самый спокойный город, вот и все, – сказал Тахар, сохранивший полную невозмутимость. – Он раньше-то был просто странненьким, потому что богатый и обособный, ну, вроде Кали, только там посуда, а в Мошуке – плетения из лозы, там спокон веков мастера жили, ну ты ж должна помнить…

Алера задумалась, сильно нахмурив лоб. В памяти шевелилось что-то из рассказов жреца про мастеровые города, это верно. Дескать, в довоенные времена, при спокойной и сытой жизни, для всего Ортая большую важность имела река Скьяль, по которой можно добраться до самого Эллорского моря у границы с Меравией. И почти такую же важность имели дороги, которые проходили через мастеровые города, а сами города тогда были богатыми и страшно важными. До того важными, что государева наместника утверждали на место только при согласии городского схода, да и утвержденного наместника могли потом попросту вытурить, если он делал что-то, пришедшееся не по душе горожанам.

А потом, после войны, когда стало не до мастеров и не до торговли, города утратили такую большую важность, и… Что и? Алера не помнила. Не помнила даже их названий и чем они там занимались – только теперь друзья подсказали, что в Мошуке делали плетения, а в Кали… нет, название города было незнакомым, но диковинную красоту от «стекольных мастеров» доводилось не раз встречать на городских рынках, в тавернах, гостевых домах. Даже у некоторых жителей Лирмы имелись вазочки, кружки, лампы из стекла: тонкого и толстого, цветного и прозрачного, как сам воздух.

Что до плетений – не после войны они захирели, а куда позднее, потому как для новорожденной Алеры заказывали плетеную люльку «от мастеров», только не говорили, что от мошукских – считалось, что это и так всем понятно. И еще, когда Алера была ребенком, Орим покупал себе короб, где у него хранились всякие штуки для тренировок детей – подвесы для манекенов, ступеньки, веревки. Старый короб к тому времени окончательно развалился, и Орим торжественно заявил, что тот был «от мастеров» и прослужил десятки лет исправно, потому следующий тоже купил «от мастеров», для чего, правда, пришлось целых три раза ездить в Килар на торжище.

А про кровь, плаху и убегающих призорцев жрец ничего не говорил, и никто другой не говорил. Разве призорец может убежать? Куда и для чего?

– Слухайте, слышайте! – затопотал ногами полевик. – Мне-то братец банник все пересказал, когда в Даэли побежал от этого неуважения, когда не стало больше его моченьки…

– В Даэли?

– Да вы откуда такие свалилися, а? По всему краю призорцы в Даэли тикают, давно уже тикают, потому как не стало нам уважения и почитания в родных землях, а мы-то теряем силушку, ежели в нас не верят, ничего не можем тогда. Мне-то еще ничего, про меня еще многие путники помнят и зверушки тоже уважат всегда, а от те призорцы, что в города поперлися за своими человеками, тем житья давно уж нет, уж лет писят, как нет им житья, так они и тика-ают, ой, лишенько-о!..

Друзья переглянулись. Похоже, им встретился свихнутый полевик, потому как не могло, конечно, быть всех этих странных вещей, про которые он говорил, и сами они никогда не слышали, чтобы призорцы куда-то там уходили. Что в городах их мало – это правда, призорцы близки к природе, они не любят столпотворений, высоких домов и каменных стен, но так всегда было, а не только полвека назад! Правда, и города в последнее время становились все больше и многолюдней…

– Плохо там, в городе, нечисто, неспокойно, – повторил полевик и обхватил ручонками свои волосатые плечи. – Не ехайте!

Тахар, почтительно прижав ладонь к груди, протянул призорцу гроздь винограда. Тот, облизнувшись, принял подарок и утопотал в свои поля, что-то приговаривая.

Друзья начали собираться.

– И отчего у вас такие непроницаемые лица? – вкрадчиво спросила Алера. – Вы что, хотите сказать, что нам все равно позарез нужно в этот город?

– Ненадолго, – быстро ответил Тахар. – Имэль, конечно, отличная всехняя мама и очень нас выручила, но как-то не улыбается питаться одними яблоками. Нужно нормальной еды купить, вот и все.

Алера оглянулась на поле, куда умчался призорец.

– А давайте купим нормальной еды в какой-нибудь деревне. Тут же есть деревни?

– Да. – Элай указал на другую дорогу, по которой плыло что-то длинное и неспешное. – Вон, как раз из деревни обоз едет к городу. Видно, потому едет, что там тут же жрут каждого, кто через ворота проезжает.

Алера, против ожиданий, спорить не стала, лишь поджала губы, как бы говоря: «Я беспрекословно признаю за вами право принимать решения и нести ответственность за их последствия, пусть в этом городе нас сожрут, и пусть вам будет стыдно». Это ее сегодняшнее пришибленное состояние настораживало Тахара и Элая: небось, когда придет в себя— станет еще вредней обычного и все друзьям припомнит.

В пути Алера неумолчно ворчала про страшных троллей, растыканных по всему этому лесу, кто в пещерах, кто в гнездах, которые только и ждут, пока путник зазевается, чтобы выскочить из леса и с хрустом сломать этого звенувшего путника пополам. Друзья сначала посмеивались, но вскоре бубнеж Алеры их откровенно утомил.

Когда до Мошука оставалось еще не меньше перехода, на дороге им встретился стражничий дозор, и это удивило путников: от единственного хорошо знакомого им города, Килара, разъезды так сильно не удалялись. То ли оттого, что там слишком уж много деревень и людей в округе, то ли оттого, что подле Килара никакой опасности не водилось, а подле Мошука – очень даже да: вот он, лес пизлыкский, в переходе от тракта маячит, высоченный, огроменный и как будто дышащий! Ну разве не жуть?

Трое стражников, обтрепанных мужичков в корявых кожаных доспехах, на усталых лошадях, вцепились в друзей не хуже пиявок и принялись дотошно выспрашивать: кто, откуда и по какой надобности, и чего дома не сидится. Долго расспрашивали, мурыжили, переглядывались, а потом огорошили:

– Дорога-то эта платная будет.

– Чего-о? – в один голос протянули оторопевшие Тахар и Элай.

Алера вытаращилась молча.

– Платная, – без большой уверенности повторил старший стражник, пузатый и плешивый, – потому как избита копытами чужих лошадей – дальше некуда, и надо ее починять, а на починку нужны деньги. Ясненько вам?

Что можно «починять» на обыкновеннейшей дороге, ничем не мощеной, и какая трудность в том, чтобы просто засыпать землей самые большие ямы и колеи, если уж пришла такая охота – было решительно непонятно.

– Неясненько, – решил за всех Элай.

Глаза у стражников блестели нехорошо, и все трое очень внимательно рассматривали мечи на поясе Алеры и лук за спиной Элая, и взгляды эти были колючие. Хотя что такого в луке со снятой тетивой, и неужто эти стражники не видят эльфов с луками все время, если город их стоит в двадцати переходах от Эллора, а исконцы то и дело ездят торговать по ортайским землям? В этой подозрительной настороженности Тахара отчего-то разобрало дурное желание погреметь склянками в травной сумке, и он едва сдерживался.

Платить неведомо за что – не хотелось, спорить было тоже страшновато, потому как стражники – это стражники, скрутят еще и поволокут в городскую вязницу. Может, у них тут правда так принято: платить не только за въезд в город, но и за дороги, по которым шатаются эти плешивые разъезды.

Пока путники препирались со стражниками, пока каждая сторона пыталась для себя решить, на чем и насколько решительно ей нужно настаивать, на дороге показался еще один всадник – орк верхом на тягловом коне. Стражники сначала просто поглядывали на нового путника, маячившего далеко за спинами троих друзей, потом, видно, узнали его. Плешивый толкнул локтем другого стражника, указал глазами на орка, тот толкнул третьего, потом все трое неловко замолчали. Постояли-постояли, махнули руками, да и повернули лошадей обратно к городу.

Друзья обернулись на путника, который так смутил вредных стражников. Им оказался орк, молодой или поживший – можно было и так подумать, и сяк. Румяный и чернобровый, добродушный и пузатенький, с небольшой бородкой, в зеленых штанах и серой рубахе, расшитой синими птицами и красными ягодами. В Ортае, наверное, был только один орк, способный носить зеленые штаны и рубаху в ягодных птицах.

– Багул, – удивился Элай.

Давний знакомец, из тех, кто выучился в Школе, но не стал ни гласным, ни вольным магом, которые оседали в городах и поселках Ортая, Меравии или Гижука. Удивительным он был, этот орк, сумевший обучиться магии и сделавший ее делом своей жизни, хотя каждый знает, что орки и гномы в магии малосильны, – говорили даже, что в Школе их учат отдельно от людей и эльфов, а полученные в результате умения оказываются весьма незначительными. После учебы они живут почти обыкновенной жизнью или же остаются при Школе, и тогда им подбирают такие занятия, где нужна не столько магия, сколько другие таланты – к примеру, орки возглавляют ловческие группы, которые охотятся на магов-преступников. Очень хорошо подходят для этого орки, спокойные и выносливые, рассудительные, не теряющие головы и не позволяющие другим ее терять.

А Багул стал переезжим магом – и все тут. У него хорошо получалось всего несколько бытовых заклинаний, зато это были редкие и нужные заклинания, которым мог научиться только маг водного начала: Багул умел чинить всякие вещи, прохудившиеся, разбитые, треснутые, расколотые.

Переезжие маги нечасто доезжали до северных ортайских деревень и городов, но Багул появлялся в Лирме исправно, два раза в год.

– О, птахи-неразлучники! – тоже удивился друзьям орк. – Вы чего тут делаете, заблукали?

И, закинув голову, гулко расхохотался над своей шуткой.

– Заблукали, – без улыбки подтвердил Тахар.

Они с Багулом друг друга недолюбливали, как обычно и бывает между обученными магами и самоучками.

– С утра кругами ходим и никак до города не доберемся, не знаешь, где он? – быстро перебила друга Алера и очаровательно улыбнулась.

Багул снова расхохотался, пнул коня пятками и бесцеремонно втиснулся между тремя друзьями. Вчетвером они медленно поехали по дороге.

– Город во-от он, недалечко, прям впереди, тока это не город, а наказание сплошное, ниче там не заработаешь, у них даже целители мрут, агась. На кой вам в Мошук?

– Да во-от, – косо поглядывая на друзей, поясняла Алера, – еды нам надо купить, потому ника-ак не миновать это странное место. Или миновать, а? Что скажешь?

Вопреки ее ожиданию, Багул пожал плечами:

– Еды купить можно. Во-от в те ворота заедете и будете держаться прямых улиц до старой ратуши, а потом влево забирайте, но легонечко, – там и будет вам рынок. И рядом площадь, вкругаря нее таверны растыканы, можно выпить-поесть чего. Агась.

– И-и? – выжидающе протянула Алера.

– Чего тебе и?

Она смешалась.

– Ну, это не опасно разве?

Багул пожевал губу, щурясь на приближающиеся каменные башенки.

– Опасно, ежели будете тухлятину покупать. Или ежели в таверночке Хларря закажете суп из куренка – вот это да, это я вражине не пожелаю. А чего тебе еще опасного, а?

Алера не ответила.

– Вы, главное, не верещите за Бруго или против Бруго, тогда все в порядке будет.

– Это кто еще? – удивился Элай.

– Не знаете? Ну и ладно. Значит, ни за них, ни против них верещать не станете, а раз не станете – так и ехайте спокойно в Мошук. И вот еще чего.

– Чего?

– Я, конечно же, не ведаю, куда вы там копыта наточили, а только раз через Мошук едете, так точно не на юг наладились, а раз не на юг – значит, нам не по пути, потому как я нынче еду туда, в Свистящие Холмы, в Тэйр. И вот она, южная отвилка, на которую я сей вздох поворочу мордой своего коня. А вы запомните вот чего: если стражники на дорогах денег требуют – так это не стражники, а бесстыдники паскудные, которые ловят неопытных и придурочных путников, ясно? Шлите их под коровий хвост, а то еще подальше, а будут настырничать – говорите, что заплатите только у ворот, как до города доберетесь. На воротах же другие стражники стоят, а при них еще, бывает, трутся всякие счетоводы из канцелярий и ратуш, так что от вас быстро отстанут, не сумлевайтесь.

Даже прямодушная Алера быстренько сообразила, сколько раз и сколькими способами могут вступить в сговор дорожные и воротные стражники, вместе со счетоводами и писцами из канцелярии.

– А если кто из них будет настырничать, – повторил Багур, – так требуйте бумагу с канцеляревой печатью, что деньги получены, а откажутся давать бумагу – шлите их под коровий хвост.

– А если они в ответ нас куда-нибудь что-нибудь это? – засомневался Тахар.

– А ты им скажи, что ты маг, – очень серьезно ответил Багур. – Магов они боятся, потому как силы нашей не знают и на рожон ни за что не полезут.

Он вытащил из-под рубахи медальон Магической Школы и «вспомнил»:

– Ах, да, ты ж необученный, знаков не носишь! Тебе могут не поверить. Печально получится.

И, гулко рассмеявшись, пнул коня, поворачивая на южную дорожную отвилку.

* * *

Алера помнила правильно: вербяное хозяйство в Мошуке захирело не после войны, а лет десять назад. До того времени по всему Ортаю, а также в Гижук и в Меравию еще ходили караваны с корзинами, люльками и плетеными креслами – хотя и меньше, чем до войны, это верно, но ни клетки для птиц, ни короба, ни мебель никогда не залеживались на складах.

Однако делали их куда меньше, чем в прошлые годы, власть в городе никак не могла установиться и определиться, и постепенно вербяное дело шло на спад, пока вовсе не захирело. За последние десять лет в Мошуке не сделали ни одной корзины на продажу, плантации вербы погибли под натиском короедов, сухости и мавок-визгляков, которые разогнали заодно и мастеров. Однако последний наместник, который сумел утвердиться в городе аж пятнадцать лет назад, что было делом невиданным, исправно слал в столицу, в Арканат, победные отчеты: вот-вот, мол, снова пойдут по Ортаю обозы с плетениями, вот-вот мавки и тля повыведутся, вот-вот будет на корню задушено смутьянское гнездо, ответственное за частые городские волнения.

В Мошук друзья въехали незадолго до полудня.

Город оказался большим, уж куда крупнее Килара, который теперь казался маленьким, кукольным и очень ухоженным. Мошук шамкал на приезжих корявой пастью скрипучих ворот, широкими улицами, сплошь с выбитыми досками, двух- и трехэтажными домами, между которыми когда-то потерялся запах вареной капусты и с тех пор неустанно бродил туда-сюда.

Под яркими праздничными лучами полуденного солнца Мошук выглядел жалким и потрепанным.

– Этот город прямо кричит «Почините меня!»… – разочарованно произнес Тахар, оглядываясь вокруг. – Он даже не делает вид, будто ему хорошо.

– А ты думал, наш путь будет утыкан пряничными домиками, – съязвил Элай, но выглядел он тоже разочарованным, хотя мнение о городе у него и до знакомства было весьма невысоким.

Чем дальше по улицам они проходили, не отваживаясь ехать по разбитой дороге верхом, тем более угнетающим оказывалось впечатление. Когда-то роскошные клумбы щетинились засохшими многолетними цветами и сварливо шелестели сорной травой. Ограды много лет не подновлялись, а ям не попадалось лишь на тех улицах, которые полностью представляли собой одну большую яму. Из двух встреченных фонтанов один вонял болотом, второй не работал.

Однако жизнь тут кипела, по улицам сновали люди и эльфы, реже встречались гномы, изредка мелькали широкие спины орков. Из лавок доносился оживленный гул, от пекарни вкусно тянуло горячим хлебом, дорогу то и дело пересекали груженые тележки.

– Правильно ты не хотела сюда заезжать, – бормотал Тахар. – Одно сплошное расстройство, а не город. Лучше бы я его не видел, честное слово. Давайте скорее купим еды и поедем дальше.

– Нет уж, – неожиданно возразила Алера. Убедившись, что никто ее не ест, она воспрянула духом и снова стала нахальной. – Притащили меня сюда – наслаждайтесь, теперь мы пойдем обедать в таверну и не уйдем, пока все не сожрем.

Тахар проворчал что-то. Он бы не отказался не только пообедать, но и поспать под крышей, даже если для этого пришлось бы остаться на ночь в обшарпанном городе, но до вечера было далеко.

Алера крутила головой, разыскивая вывески, но ничего похожего не обнаруживалось. Да уж, не город, а слезы, даром что такой большущий, маленький уютный Килар куда как получше будет!

– Ну где этот рынок, а? Мы точно не сбились с дороги?

Элай вздохнул.

– Принюхайся и прислушайся, свет наших очей. И ты уверишься без всяких дурных вопросов, что рынок… – Улица в последний раз круто вильнула и уперлась в низкую изгородь, а Элай приглашающе взмахнул рукой: – прямо перед нами.

«Просто купить еды» оказалось не так-то легко: все оживление, все краски, люди, ремесла, что еще оставались в обшарпанном городе, оказывается, стянулись именно сюда, на рынок.

Сначала путники долго искали, где привязать коней – чтобы по возвращении обнаружить в сохранности их самих и поклажу, затем пробирались мимо рядов с живностью, потом между загонами с птицей и мимо лавок мастеровых. Далее шли ряды с подержанными плетеными вещицами, затем – со сладостями, далее следовали торговцы инвентарем и утварью, а потом друзья вывалились в ряды с одеждой и обувью. Здесь Тахар и Элай, не сговариваясь, подхватили Алеру под руки и быстро-быстро потащили сквозь толпу, не стесняясь работать локтями и рявкать на зазевавшихся: имела она обыкновение терять разум, попадая в одежные ряды. Шисенна называла это «милым превращением в нормальную женщину», но времени на это решительно не было. Тем более что одежду, купленную во время своих «превращений», Алера потом все равно не носила.

Торговцы верещали, зазывали, пестрили, покупатели упоенно торговались, наступали на ноги, пихались локтями. Солнце пекло, нагревало головы и запахи: масло, вино, куры, свежевыделанные кожи, козлята, долго лежавшие в сундуке ткани. Вокруг зудели мухи и пчелы.

Когда наконец начались лотки торговцев едой, друзьям уже казалось, что они провели на мошукском рынке не менее года. Видимо, шум, гам и жуткое смешение рыночных ароматов плохо влияло на головы торговцев, потому что за крупу и вяленое мясо они запрашивали цену вдвое выше разумной. Торговцы краснели лицами и глазами, яростно плевались, призывали копыта бдыщевой матери на головы тех умников, из-за которых так выросли дорожные подати и плата за место на рынке, а потом той же матерью клялись, что сами таким ценам не рады, но иначе возить товары станет себе в убыток.

– Все, – выдохнул Тахар, нежно прижимая к себе мешочек крупы. – Дело делом, а либо мы сей вздох сядем в трактире и спокойно выпьем эля… либо в Ортае одним свихнувшимся магом станет больше.

* * *

Таверна оказалась не слишком чистой, не слишком светлой и довольно тесной, но, как видно, любимой горожанами: посетители сидели за пятью столами из шести. Пахло слегка подгорелой капустой и непропеченным тестом, эль тоже оказался так себе – словом, из всех достоинств таверна могла похвастаться только близостью к рынку, дешевизной и отлично нарисованными на стене хрюшками. Умильные и толстые, они смешно валялись под пивными бочками, держа в лапах деревянные кружки. Крупная надпись под рисунком строго извещала: «Полом столов и разбив посуды строго запрещен и прекращен!»

– Значит, приедем мы в Тамбо, – заговорил Тахар, сделав несколько глотков из кружки, – найдем Школу, встанем на пороге и прокричим: «А подать нам сюда магистра Дорала!». И настоятели, или кто там у них, его тут же и выведут под белы руки. Увидит он нас, устыдится в тот же вздох, кинется в ноги и как начнет рассказывать, как начнет каяться! И еще Раня приволочет, чтоб тот покаялся с ним хором, да, эльф?

Элай прохрюкал неразборчивое в свою кружку.

Через открытое окно донесся шум, топот и рев – непонятно откуда, площадь была пустой. Только скучающая плаха, несколько таверн, давно заброшенная ратуша с выломанными окнами и стайки грязных детей, носящихся туда-сюда с шапкой на веревочке.

Алера пока помалкивала, ждала, что скажет эльф. Тот наконец оторвался от кружки.

– Я думаю, Тахар, мы на месте разберемся. Что я могу тебе сказать, если в глаза той Школы не видел? И потом, Дорал теперь, быть может, вовсе не там. И Рань может быть не там.

– Но ты веришь, что он мог вот так бросить все и всех и рвануть непонятно куда за туманом, да? – уточнил Тахар.

Элай не думал ни вздоха:

– Да.

Тахар без всякого удовольствия допил свой эль, стукнул кружкой об стол.

– Я Алере говорил и тебе повторю: Дорал пообещал дать Раню способ сведения десятигранников в обмен на сами Кристаллы. И теперь носится Рань по Мирам в дурных поисках… А потом Дорал поймет, что Рань даже шестигранники сводить не умеет, и выкинет его в ров. А себе найдет другую обученную зверушку, посерьезней.

– И вот, когда Марга треснуло молнией, он совсем умом помешался, – повысил голос человек за ближайшим столом, – теперь называет себя «Мы, Марг» и уверяет, будто он – потеряшка из рода Нугалков, что правят в Гижуке. Бедная старая мать Марга выплакала все очи и обломала об него все хворостины – ничего не помогает, и теперь она говорит, что только новый удар молнии может возвратить ему рассудок.

– Мы все выясним, – буркнул Элай. – Но для этого нужно попасть в Тамбо. Какой толк гадать на пене? Ответы нам даст только тот, кто все это затеял.

Гул на улице нарастал. Что бы ни происходило в городе, оно двигалось к площади. Алера обеспокоенно покосилась на окно, потом – на других посетителей. Они-то должны знать, что творится в их городе?

Некоторые посматривали на дверь, но из-за стола никто не поднялся.

– Что там происходит? – требовательно спросила Алера у друзей.

– Там происходит шум, – объяснил Элай, не поднимая взгляда от своей кружки.

Вместо него ответил гном средних лет, азартно воюющий с куском окорока за соседним столом:

– Сторонники Бруго, никак, опять заладились чего-нибудь праздновать. Если так, то они прутся всей кучей от западных ворот до восточных.

– Кто такой Бруго? – требовательно спросила Алера.

Гном отважно опрокинул в себя остатки грибной самогонки из кружки, всплакнул, продышался и уставился на девушку мутно-голубыми глазами.

– Кто такие, а не кто такой, милая.

Алера поморщилась.

– Бруго – один из влиятельнейших орочьих родов, что жили в Мошуке от самого его основания и до окончания войны. Много вербяных плантаций им принадлежало, много мастерских, и даже собственный знак их оттискивался на плетениях, которые делали в этих мастерских. Очень силен был их голос в общем гласе города.

– И что они сделали?

– Я вспомнил. – Элай отодвинул кружку и обеспокоенно посмотрел в окно. Дети с площади пропали. – Когда орочье войско подошло к Мошуку, Бруго убедили горожан открыть ворота и сдать город.

– Точно, – поморщился Тахар. – Гижукские орки тут обосновались при поддержке Бруго, и их потом еле выцарапали отсюда. Жрец говорил, если бы эта местность была населенной – гижукские войска сделали бы из Мошука опору для захвата соседних городов.

– Может быть, – кивнул гном. – А может, нет. Суть в том, что город, открывший перед ними ворота, орки разграбили и опустошили меньше, чем другие города.

Алера потрясла головой.

– И что?

– И то, – гном ткнул пальцем в окно, – что потом Бруго пришлось бежать отсюда вместе с отступающими орками, а горожане так и не смогли решить, что же сделали Бруго, уговорив их сдать Мошук: спасли от резни или выставили предателями в глазах всего Ортая. Вот до сих пор, видите, этот вопрос очень сильно занимает… многих!

На площадь как раз вступало шествие. Идущие впереди несли длинную развернутую тряпку с выцветшим рисунком. В толпе было около полусотни орков, эльфов, людей, и все нестройно орали нечто бессмысленное вроде «Бруго и больше никого». Дух грибного самогона витал над толпой неощутимо и неоспоримо.

Алера обернулась к гному, который уже поднялся из-за стола и рылся в кошеле, отсчитывая монеты.

– А вы-то как думаете?

Гном ухмыльнулся, показав выбитый клык:

– Я думаю, когда на сторонников Бруго прут противники Бруго – надо убираться из таверны, близ которой они встретятся!

Немногочисленные посетители деловито бросали на столики монеты и рысили к дверям. Они выглядели озабоченными, но не обеспокоенными – видимо, все-таки прав был полевик, когда говорил, что кровь тут льется постоянно. Некоторые гости под шумок пытались проскочить через кухню, не заплатив, но там их встречал опытный и предусмотрительный хозяин таверны со своим верным другом – молотком для мяса.

– Плату оставляем, – зычно говорил он, зорко следя за передвижениями гостей. – Коней не забываем. Посуду не бьем, стулья не роняем. До побега меня остается десять вздохов. Кто не успеет – останется внутри.

Алера одеревенела, округлившимися глазами следя за двумя толпами, которые текли по площади друг другу навстречу, деловито и неизбежно, как течет по столу случайно разлитый компот. По всему выходило, встретятся они как раз напротив таверны. Тахар тоже сидел, раскрыв рот.

Элай тихо выругался и высыпал на стол несколько монет.

– Ходу! – рявкнул он, и друзья опомнились, вскочили. – Живо!

Хозяин проводил взглядом последних посетителей, быстро запер двери, прошелся по залу, собирая монеты со столов, и тяжело потопал к подвалу. Там, за стойкой с его любимейшими сырами, пряталась неприметная дверца, ход вел в подвал дома трактирщика и уже не раз выручал его в подобных ситуациях.

По какому-то бдыщеву веленью любые подобные беспорядки в Мошуке начинались с площади, и таверне неизменно доставалось.

* * *

Когда друзья оказались на площади, там пытались перекричать друг друга лозунгами и ругательствами, но никто никого не бил. Троица остановилась на пороге таверны, пялясь на две стоящие друг против друга группы людей, эльфов, гномов, орков. С виду они были одинаковыми – обычные обтрепанные жители обтрепанного города, только одни выкрикивали «Бруго и больше никого», а другие – не менее дурацкое «Бруго – в помойное ведро».

В окнах вторых-третьих этажей домов мелькали заинтересованные лица горожан. Одна девица открыла окно и высунулась помахать кому-то в толпе, но следом в окне появилась негодующая полная рука и за косу втащила девицу обратно.

Трое друзей стояли и смотрели, почти стыдясь уже только что испытанного испуга – ничего ужасного ведь не происходит. Жители совершенно обычного, мирного поселка не знали, что в таких случаях всегда откуда-нибудь прилетает камень, после которого крики заканчиваются, и потом уже никто не может сказать, что чего-либо боялся напрасно.

И первый камень полетел – со стороны сторонников Бруго, полетел и стукнулся оземь, не достигнув цели на пару-тройку шагов. Этого хватило, чтобы во второй толпе взревели, а потом все бросились друг на друга и смешались в бурлящую кашу.

Люди, орки, эльфы, гномы, руки, ноги, дубины, топорики, палки, ножи, камни – все перекипало в этой каше, бурлило, шипело, орало, брызгало кровью, непонятно как отличало своих от чужих или не отличало вообще.

Алера вжалась в дверь таверны, Тахар плел заклинание щита, забыв, что еще ни разу не мог его сотворить. Элай тянул друзей за пояса к коновязи и ругался, не переводя дыхания, изощренно, душевно и затейливо. Кони истерично ржали, косили безумными глазами, били копытами, мотали головами…

Каше мало места, она расплескивается во все стороны.

Вот прямо на Тахара выпрыгивает из толпы молодой безбородый гном, за ним – орк с топором и бешеными красными глазами, маг сбивается, не дочитав заклинания, Алера верещит и вместе с Элаем тащит Тахара к коновязи, где кони бьют копытами и всерьез пытаются взлететь. Свист, блеск – и гном без половины черепа падает Тахару под ноги, почти на башмаки ему плещет серо-розовое, влажно блестящее, тошнотворное. Орк, люто крича, разворачивается и бурится обратно в толпу, Тахар хватается за коновязь и зажмуривается, делает ртом вдох, другой.

Элай хватает его за плечи.

– Да ходу, демон тебя забодай! Убираемся отсюда!

Топот копыт почти неразличим в стоящем над площадью гвалте.

Таверна глумливо щерится вслед гостям тремя выбитыми окнами.

Глава 10

Мошук давно остался позади, перетряхивающий потроха галоп сменился шагом, а путники все оглядывались на город.

– Как неудачно мы зашли, – повторял Тахар, отхлебывая из баклаги и трудно сглатывая.

Одно дело – магоны с разрубленными головами, другое дело – гномы.

Алера в двадцатый раз обернулась на башенки, тоскливо тянущиеся к ясно-синему небу.

– А полевик предупреждал. Что это за место такое вообще? Как так можно? Куда стража смотрела?

– Да причапала потом стража наверняка, – сплюнул Элай. – Оторвалась от дорожных вымогательств и утащила в вязницу всех, кто друг друга не добил. И я, конечно, согласен, что балбесов должно становиться меньше и что там были именно балбесы, потому что кто еще может бить друг другу морды из-за такой ерунды… ну, то есть это не ерунда, конечно, только зачем же головы друг другу отрезать?

– Дичь, – бормотала Алера, в очередной раз оглядываясь. – Почему бы наместнику не запретить эти шествия?

Эльф вздохнул.

– Ну нам-то почем знать? Мы этот город впервые видим, так же, как и ты! Быть может, если горожанам запретить убивать друг друга, они так взъярятся, что стражу сожрут и наместником закусят. А может, ему удобно, что горожане ненавидят друг друга, а не его. Что никто не спрашивает, отчего это город в таком жалком состоянии, отчего вербяные плантации давно подохли и никто их обратно не оживляет.

– Это же ужасно.

– Э-эх, Аль!

– Чего?

Эльф помолчал.

– Прямодушная ты очень, вот чего и думаешь, что все вокруг – такие же. А наместник, может, сам и подкармливает обе стороны, чтобы бурления не затихали.

Алера посмотрела на эльфа ошарашенно.

– Ну, тогда городу точно нужен новый наместник. – Подумала. – И у него должен быть плащ из шкурки нынешнего.

Потом они долгое время ехали молча. Укладывали случившееся в голове, уживались с ним, гадали, что предстоит увидеть в других поселениях. Кто знает, какие там порядки, ради чего живут тамошние люди, что считают желанным и правильным, за что готовы снести полголовы другому человеку? А может, в следующем городе принято приветствовать гостей, ломая им ногу!

Дорога тут была достаточно широкая, чтобы ехать бок о бок, и лошади даже не пытались друг друга кусать, а из пизлыкского леса не скакали наперерез путникам никакие тролли. Дорога то убегала от него подальше, чтобы пошептаться с речкой и полями, то подбиралась совсем близко, на полперехода. Повсюду виднелись тропинки – значит, это не шутки, и жители ближайших деревень храбро ходят в троллий лес по ягоды-грибы. Или наоборот – тролли ходят в ближайшие деревни за кашей-мясом. Поди их знай.

Когда Тахар заговорил, башенки Мошука уже едва виднелись вдалеке.

– Элай.

– М?

– А чего ты ждешь в оконцовке?

– М-м?

– Я имею в виду, ты же не потащишь Раня за уши домой? Ты просто хочешь узнать, что это было – и все, что ли?

– И все. Меня влечет вперед жажда знаний, – сумрачно ответил эльф.

– То есть ты просто получишь свои ответы, потом мы вернемся домой, сделаем такие лица-как-ни-в-чем-не-бывало и будем жить дальше, как жили?

– Здорово, правда?

– Нет. Почему тебе настолько нужны эти ответы, что мы не можем убрать из планов путешествие в Тамбо и просто сразу вернуться домой?

– Потому что, – толково объяснил эльф.

Тахар посмотрел на Ал еру. Та пожала плечами – дескать, ты чего ждал-то, что Элай тебе сей вздох вывернет душу наизнанку? Когда он в последний раз так делал, никогда?

– Ну а тебя на чей хвост за ним потянуло, Аль?

– Ты что, Тахар, совсем того? – Она постучала себя костяшками пальцев по лбу. – Мне не интересно, что ли?

Или можно было вот так взять и отпустить Элая одного в такую даль? Ты сам-то разве не потому же поехал? Чего спрашиваешь-то?

Тахар смолчал.

– И, вообще-то, я никогда не путешествовала. Чего ради мне нужно было не путешествовать дальше?

– А, вот в чем дело по правде-то, – улыбнулся маг. – Только знаешь, пока что у тебя не очень получается.

– Ничего, – Алера прищурилась. – Получится еще, разберусь, оботрусь, тогда даже троллям места будет мало, понятно?

– Понятно, – покладисто согласился Тахар. – И вот, значит, стайка бездельников прется за сотни переходов из Эллора в Тамбо, чтобы задать паре человек по паре вопросов. Нет, на самом-то деле, конечно, я не против: мне ж тоже интересно, даже если лениво больше, чем интересно. И, опять же, друзья и путешествия, и все такое. Только мы во всем этом выглядим полными и безнадежными остолопами.

– Ну, тогда радуйся, что смотреть некому, – отрезал Элай и мотнул подбородком на пустую дорогу.

* * *

Ночевать довелось в деревеньке в виду пизлыкского леса. Деревенька – крохотная по меркам друзей: жило всего там полсотни человек.

Лирмский жрец когда-то рассказывал, что в старые времена, когда люди еще не переняли от орков разные посевные хитрости, они жили совсем маленькими поселениями, в три-четыре дома, да и то выживали лишь благодаря плодовитости лесов и рек. И вообще, что в Ортае тогда было холоднее, даже пшеница не росла, зимы бушевали злее и дольше, и призорцев никаких не водилось, а если и водились, то «не сразу». И городов никаких не строили тоже, и еще люди бранились между собой нещадно, так что даже маленькие жалкие деревушки толком обживать не всегда успевали. И что стояли эти деревушки в лесах, потому как леса вроде Пизлыка тогда занимали куда больше места, и потому растить еду зачастую приходилось не во всем понятном поле, а прямо среди деревьев.

Эти истории лирмская детвора слушала, разинув рты, но никто в них, конечно, не верил – разве мыслима жизнь, которую описывает жрец?

В деревеньке оказалось как-то слишком много старух, любопытных, подозрительных и непрерывно ворчащих, так что друзей встретили настороженно. Выспрашивали о всяком долго-долго, почти как давешние стражники, и путники с радостью бы плюнули на эту деревеньку вместе с ее нервическими жителями, но очень уж им не хотелось ночевать в лесу.

В конце концов появился пьяненький деревенский голова – сын одной из старух, и пустил друзей в общинную избу. Она, разумеется, оказалась нежилой, запущенной, обмотанной паутиной, покрытой пылью по самую крышу. Печь когда-то начали перебирать, но так и не закончили. Хатника в такой избе, конечно, быть не могло.

– И стоило ради этого так надрываться? – горестно спросила Алера, стоя посреди избы и с отвращением оглядываясь вокруг. – Лес-то всяко почище. Даже если там тролли, честное слово.

– Ты и впрямь обживаешься в дороге, – одобрил Тахар и взялся за метлу.

Друзья расчистили себе один из закутков, открыли окна, чтобы выгнать пыльный дух, а Элай, потыкавшись по дворам, раздобыл на ужин молока и хлеба. Словом, все оказалось не так уж плохо, и спалось им до утра прекрасно, а утром выяснилось, что деревенька очень красивая – именно своей неухоженностью красивая, и ей очень здорово быть такой заросшей и растрепанной в свете свежего солнца. Соседский мужик, кривой на один глаз и с раздутой щекой, притащил им с утра блинов и сметаны, и Тахар, растроганный такой заботой, подарил мужику склянку мази от зубной боли из своих запасов.

Днем друзья набрались нахальства настолько, что зашли в пизлыкский лес – очень уж зазывно краснел на опушке дикий малинник, и путники не отказали себе в удовольствии сделать остановку, от души полакомиться ягодами, немного пройтись среди вековых сосен и дубов. Теперь, когда они привыкли к близости леса, ничто на опушке не казалось опасным. И каким-то образом они чувствовали, что могут ходить меж этих деревьев, удивительно старых, хотя отчего бы самой кромке леса быть такой старой? Листва шуршала под ногами так же, как в любом другом лесу, и так же вкусно пахло сосновыми лапами, стрекотал где-то вдали дятел, ползали по стволам жуки-рогачи и крылатики.

Но также ясно было, что они не должны идти вглубь леса, туда, где виднеются кроны диковинных сосен с почти черными стволами. А когда упертый Элай все-таки пошел навстречу этой явственно обозначенной границе, в глубине леса что-то пронзительно взвыло на два голоса, и путники поспешили выбраться на дорогу. Никто потом не обсуждал услышанного и почувствованного, все и так знали: настолько пронзительный, жалобно-тревожный вой может издавать только горло хищницы-виксы, которая путает лесные тропы, или кикиморы, что подманивает заплутавших людей.

Ночевать, не сговариваясь, отправились в деревню подальше от леса. Общинной избы там не оказалось, но за пять медяков их согласилась приютить вдовушка-вязальщица. Она так обрадовалась новым людям, которых можно расспросить о вестях издалека, что, кажется, сама готова была приплатить им, чтобы они остановились в ее домике, маленьком, кривобоком, пахнущем теплым деревом и пылью от многочисленных мотков пряжи. В доме жил сварливый хатник, который перематывал эти нитки и беспрерывно ворчал, а хозяйка им очень гордилась.

– Вот какое диво у меня живет еще, – говорила она с доброй улыбкой, выставляя на стол творог, мед, сваренную целиком картошку. – Во всей деревне только у меня и остался хатник, а у других – то ли нет, то ли им не показываются. И хлевник только один остался, у Мрычки-певуньи.

– Отчего так? – спросила Алера, но вдовушка не ответила, видно, решила, что вопрос пустяшный.

Рассказывала она много других вещей, не очень-то интересных, про призорцев только плечами пожимала, про троллей из Пизлыка говорила, что в жизни в глаза их не видела и что байки все это, наверное, и нет в том лесу никаких троллей, если вообще когда-нибудь были, а и были – значит, передохли или куда-нибудь ушли. Но что да, все верно, дальше темных сосен никто в лес не заходит, потому что не принято, а еще страшно, а еще там «хрустит и воет чего-то». И вообще, что тролли, если они там и живут еще – не самое плохое, что можно сказать про пизлыкские леса. А вот то, которое самое плохое, – оно-то наверняка до сих пор никуда не делось, не ушло и не сгинуло, но говорить про это вдовушка не станет, тем более на ночь глядя.

Хатник подтверждал каждое слово хозяйки яростными кивками.

Потом вязальщица принялась жадно выспрашивать о житье в других краях, потому как сама она «всю жизнь в этой деревне и прожила, разве только раз в год на ярмарку в Неплуж выпрешься или на озера в сезон наймешься работать, так что мы люди темные». И тут же, поглядывая с интересом на Элая, который сидел, уткнувшись в карту, вдовушка заявила, что она «заводила себе когда-то полюбовника из самого Эллора, смешной такой, тощенький и с серьгой в ухе, но о-очень с ним было удобно, потому как эльф же, а никаких "случайностей" с эльфами не бывает, и вот мне бы снова эльфа, но только чтоб не тощего!»

При этих слова глаза Алеры полыхнули так, что вдовушка с перепугу аж вскочила и затараторила, что на самом деле она «ничего такого», просто тупенькая и шуткует.

Шутки Алера не оценила, так что выехали друзья рано, с рассветом.

– На карте показаны порталы в Пизлыке, – заявил Элай. – Выходит, у кого-то хватало смелости попереться в самую глубину леса, иначе откуда бы стало известно об этих порталах. И теперь мне интересно, что там, в этих Мирах, вдруг они тоже особые, как Пизлык?

Мысль была тем интереснее, что за все время пути от Лирмы амулеты теплели раза три, быть может, да и карта подтверждала, что любимые и привычные порталы встречаются в основном на северо-востоке Ортая, в других же местах их немного. Но соваться в лес, конечно, не стали даже от очень большого любопытства.

Через несколько переходов слева от тракта потянулось огромное ухоженное озеро, рыбное даже на вид. Темно-серое, с непрозрачной глубокой водой и камыши-ными островками у берегов, оно тянулось насколько хватало глаз, вширь и вдаль. Начиналось оно в низине, чуть ли не вплотную к тракту, отделенное от него лишь непролазной полосой барбарисовых кустов, несколькими десятками летних домиков из досок да лодочным пристанищем. Там и сям на воде виднелись плоскодонки.

А самое удивительное – просторную водную гладь прорезали широкие, на телеге проехать можно, земляные насыпи. Огромное озеро все разделено этими насыпями на большие… поля, только водные! На тех насыпях, что поближе, виднелись хорошо утоптанные тропинки, дальние выглядели сплошь заросшими травой, кустами и редкими чахлыми деревцами – слива, вишня? – не разобрать. Кое-где виднелись люди, которые развешивали сети, разбрасывали что-то над водой, что-то делали с лодками.

– Рыбное хозяйство. – Отчего-то у Элая сегодня было хорошее настроение, и он не стал ждать, пока Алера спросит, что же это такое: – Нинг.

– Я знаю Нинг, – неожиданно для друзей обрадовалась Алера. – Это рыбные озера, которые заложили орки, которые застряли тут после войны! И теперь отсюда засол отправляют по всему Ортаю, потому как орки умеют разводить всяких редких рыбок.

Она гордо посмотрела на друзей и добавила:

– Только я думала, Нинг очень-очень далеко.

– Он и есть очень-очень далеко, – заметил Элай. – Отсюда до Лирмы больше двухсот переходов.

Тахар неразборчиво что-то проворчал о крае света, а потом вдруг воодушевленно изрек:

– Усатый пескарь! Вырезуб, щиповка, золотистый килец!

– Я тоже хочу жрать, – поддержал Элай.

– Да не, я имею в виду, если распотрошить их на целебные составы…

– Тьфу на тебя!

Алера пожала плечами. Рыба и рыба, чего Тахару неймется? В Пьятке, реке, что течет мимо Лирмы, и в Жажбе, которая прибегает к Пьятке, тоже можно наловить всякого вкусного и полезного, неужели у местных рыб потроха какие-то другие? А само озеро красивое, даже если его название и похоже на лязг кочерги!

– Какие кувшинки здоровенные! – Она показала на водяные «поля», густо поросшие светло-зелеными листами. Пьятку-водник ни за что бы до такого не запустил! – Это ничейная вода?

Девушка словно забыла, что друзья и сами впервые видят это озеро. Однако они, судя по всему, проспали в божемольне не так много занятий по живологии, как Алера.

– Под кувшинками куча рыбы водится, – уверенно ответил Элай. – Плотва, к примеру, очень даже охотно там стоит.

– А где плотва – там и щука, – добавил Тахар.

– Точно, – кивнул Элай. – Быть может, щуку и разводят в этих кувшинках. Так что это не заброшенные участки получаются, Аль, а очень даже ухоженные и полезные.

– А из цветов кувшинки делают чудные настои. – Маг алчно смотрел на белоснежные чаши цветов с желтыми середками. – От горячки, от нервов и бессонницы. От зубной боли, легочной гнили, почечных хворей…

– А рыболовы говорят, если с утра у кувшинки бутоны раскрываются, то рыба сидит на жопе, ну то есть на месте, а если цветы не раскрыты – рыба ушла, – блеснул познаниями Элай. – Хотя куда ей деваться-то из озера?

– Цветы кувшинки остаются закрытыми перед ненастьем, – добавил Тахар.

Алера смотрела на друзей, разинув рот, и не понимала, как устроены их головы, если помнят так много ненужной ерунды.

Какое-то время друзья молчали, разглядывая чудо-озеро. От одного из «полей» мальчишки гоняли больших белых птиц, а те противно кричали, не по-утиному, не по-вороньему, а как-то между ними. Дальше дорога взялась вилять меж холмов, кое-где скатываясь к небольшим деревенькам. Заезжать в них нужды не было: к Неплужу планировали поспеть до заката.

Откровенно говоря, новый город, с которым предстояло встретиться в сумерках, изрядно смущал всех троих заранее, но друг другу они бы в этом ни за что не признались.

– Тахар, а птах уже прилетел? – спросила вдруг Алера.

– Давно, – рассеянно отозвался маг.

Девушка вздохнула. Так и представила, как Орим подставляет ладони, на которые опускается магически созданная птица. Как дед внимательно изучает перья, хотя видел еще на подлете, что они серые. Потом Орим вздыхает, глядя вдаль, поднимает руки, выпуская птаха, а тот, исполнивший свою задачу, с тихим хлопком растворяется в воздухе.

– Элай!

– Чего?

– А ты за тетку не волнуешься?

– Нет. А что, по Лирме ходят дикие медведи?

– Она уже ждет, что ты вернешься, наверное.

– Она привыкла, что мы не всегда у нее на глазах, а твой дед ей про птаха сказал. И вообще, Аль – и ему, и тетке удобней, что сей вздох вокруг не шастают глазастые дети и внуки.

Алера нахмурилась.

– Он дело говорит, Аль, – согласился Тахар. – Я думаю, когда мы вернемся, застанем там… всякие перемены. Вы с Элаем теперь, можно сказать, родня – как здорово, правда? – ты можешь называть его «мой ушастый брат» или как-нибудь вроде того…

Элай попытался пнуть Тахара, но не достал, разумеется, а тот откровенно развлекался, придумывал рассказы про выводок маленьких эльфят, которые перевернут с ног на голову весь дом, а потом переберутся во второй дом и его тоже перевернут, а друзьям придется с ними мириться и нянчиться, и они в конце концов не вынесут такого количества семейного счастья и сбегут в Эллор или за море, или на озеро Нинг сезонными работниками.

Весело перешучиваясь и переругиваясь, они проехали намеченную на сегодня часть пути до города даже быстрее, чем собирались, оказавшись перед воротами Неплужа еще до наступления темноты.

* * *

Город встречал приезжих распахнутыми настежь воротами, и путников изрядно удивило такое гостеприимство. На воротах даже стражи не выставили.

Ведя лошадок под уздцы, друзья шли по оживленным улицам, где весело суетились ярко одетые взрослые и дети, все гомонили, перекликались. На многих окнах и деревьях висели ленты: синие, зеленые, красные. Где-то надрывно визжали свиньи, словно их резали, – впрочем, быть может, так и было.

Путники двигались в потоке с горожанами: все это веселое движение определенно стремилось куда-то с одной ему ведомой целью. Город был небольшим, по карте – даже меньше Килара, и казалось, что решительно все горожане знакомы друг с другом, все здоровались, перекрикивались, перешучивались. После угрюмого Мошука, долгой тихой дороги и крошечных деревень виделось что-то нездоровое в этом оживлении и веселых криках, но запахи свежего печева и жареного мяса уверяли, что все хорошо: опасность не пахнет пирогами.

Два рослых эльфа прокатили мимо бочку. Вдалеке что-то торжественно и зычно орало – такой голос мог быть только у жреца.

– И что тут такое творится? – бормотал Элай, бредя по улице вместе с толпой.

Алера, которая до сих пор что-то бухтела себе под нос, загибая пальцы, наконец справилась с подсчетами и объявила:

– А мы счет времени потеряли совсем. Сегодня ж День Яблока!

В переломе лета Ортай праздновал грядущий урожай, а Яблочным день назывался в честь первого плода, который, по Преданиям, Божиня дала людям. В этот день полагалось проводить шествия и пляски, наедаться от пуза, и чтобы во все угощения непременно добавлялись яблоки – печеные, сушеные, тушеные, сырые, засахаренные… Хозяйки пекли пироги, ватрушки и булочки с яблоками, запекали их в курах и утках, мудрили с салатами, компотами, наливками.

Прямо на улицах составляли длинные столы, жители наряжались кто во что горазд, на площадях устраивали забавы и состязания, и такое веселье продолжалось с заката до полуночи – в это время за ворота торжественно выносили соломенное чучело и жгли его, чтобы Божиня увидела, как радуются ее дети, и послала бы им доброго урожая.

А самое лучшее, чего могли ожидать поселения в этот день – гости, они принимались за знак расположения Божини, сулящий покой и процветание. Но для всякого оседлого человека важнее порадеть за урожай на собственной земле, чем осчастливить соседей, потому по гостям в День Яблока не ездили – зато любого бродяжку или попрошайку принимали – радушней некуда. И действительно, в толпе мелькало несколько оборванцев, некоторые уже с удовольствием что-то жевали. Но ведь одно дело – нарочно пришедший к городу нищий, а совсем другое – три хорошо одетых всадника, приехавшие вовсе не ради угощения: такие гости очень-очень ценились, поскольку являлись знаком особенного расположения и заботы Божини.

И многие люди в толпе уже заприметили незваных, но таких желанных гостей, и вокруг друзей понемногу начинало нарастать кольцо ликующих неплужцев.

– Кажется, сегодня мы живем! – весело потер ладони Тахар.

* * *

Визжащие девушки гуськом бежали с площади, краснея, хихикая, толкая друг дружку локтями. Каждая держала в руках башмак.

– Что они делают? – с любопытством спросил Тахар.

– Гадают, – пояснила средних лет орчиха, сидевшая напротив мага.

Вокруг нее было расставлено несколько огромных тарелок, и она по очереди с каждой что-то подъедала. Крошки и капли подливы то и дело попадали на кружевной воротник желтого платья, но орчиху это вроде бы не смущало. Странное дело: это же настоящие кружева из Даэли, тончайшие, да и платье хорошее, крашеное, а вид у орчихи – простецкий и отношение к дорогому наряду— наплевательское.

– А на что так гадают? – удивилась Алера, провожая взглядом девушек с башмаками. – На дорогу? На погоду?

Девушки потерялись в сумерках, как стайка гусят, и хихиканье их растаяло в переулках, затерялось среди гула и гвалта огромного гуляния. Неплуж, может, и невелик, зато площадь у него оказалась гигантской, и вся она была сей вздох заполнена горожанами, побирушками, столами, прилавками, разукрашенными потешниками.

– На шушеного, – пробубнила орчиха через утиную ножку. Заглотила кусок мяса, почти не жуя, нацелилась на блюдо с блинами.

– На сушеного? – переспросил Тахар и мимовольно вцепился в бутыль с сидром.

– Суженого! – поправилась орчиха, сглотнув. – На мужа будущего, значит.

Алера посмотрела в сумеречные переулки с еще большей опаской.

– А зачем?

Орчиха почесала за ухом утиной костью.

– Так принято, – строго решила она. – Ты чего, с ясеня грохнулась? В День Яблока всякая девка становится лицом к воротам и бросает башмак за спину. И в какую сторону башмак полетит…

– С той стороны девка по шее и получит, – закончил Элай и вгрызся в пушистую булочку с повидлом.

Орчиха вбуравилась в эльфа таким тяжелым взглядом, что тот стал прикидывать, как бы ему быстро дать деру из-за стола и затеряться в толпе, но потому орчиха трубно расхохоталась, бросила утиную кость за спину и придвинула к себе тарелку с мочеными яблоками.

Элай подмигнул друзьям и потянулся к блюду нарубленным мясом.

Празднество набирало обороты, а до полуночи было еще далеко.

* * *

Добыть новую бутыль сидра взамен опустевшей оказалось не так просто: веселье стало уже таким развеселым, что каждый встречный непременно хотел выпить с пришлым эльфом и рассказать, как рад его видеть. Потому вернулся Элай не быстро и с изрядно помутневшей головой.

Место на лавке между ним и Тахаром, где недавно сидела Алера, оказалось пустым. Маг невозмутимо хрустел поджаристым тестом, наверченным на палочку.

– Куда ты дел нашу злыдню? – спросил Элай, уселся и принялся вытаскивать пробку зубами, утвердив бутыль на столе.

Тахар усмехнулся на это и на остекленевшие глаза эльфа, мотнул головой – туда, в сердце площади, где горожане вразнобой отплясывали под залихватскую громкую музыку. Музыканты появились одновременно со звездами – гном с дудкой, эльф с инструментом вроде лютни, но поменьше и позвонче, и орк, который уверял, что умеет плясать и петь. Получалось у них не очень ладно, но громко и задорно, а веселым, разгоряченным сидром горожанам только того и надо было. Пение орка, к счастью, почти терялось в общем топоте и гвалте.

Элай встал, опершись на бутыль, потом поднял ее, прижал к груди и снова вгрызся в пробку, попутно высматривая в толпе Алеру.

– Тьфу-у!

– Это ты о полной пасти деревяшек? – усмехнулся маг и протянул руку за бутылкой. – Или об Алере?

– Я о… о нем! – Эльф прекратил отплевываться, снова оперся на бутыль и негодующе уставился на высокого светловолосого горожанина, столь неожиданно похитившего у него Алеру, то есть не у него, а у них обоих: – Это как еще понимать?

Тахар отбросил объеденную палочку, потянулся, закинул голову и долго смотрел на звезды, потом коротко отчеканил заклинание, махнул рукой и выбросил из ладони светло-зеленые светящиеся шарики. Горожане, кто видел это, захлопали в ладоши и загомонили, глядя, как кружатся над площадью светляки.

– Это понимать как праздник. Расслабься, эльф.

Элай оторопел настолько, что послушно сел и налил в кружки сидра. Оглядел стол, увидел, что полюбившиеся ему куски рубленого мяса уже пали жертвой орчихи, фыркнул и придвинул к себе тарелку с капустным пирогом.

Музыка стихла. Наместник – круглолицый, добродушный с виду толстячок, – подпрыгивая от воодушевления, объявил состязание по ловле яблока. Участникам надлежало выловить из кадушки с сиропом одно-единственное плавающее в нем яблоко – стоя к кадушке спиной и со связанными в локтях руками – примерно столь же легко, как скакать галопом по бездорожью, одновременно вышивая, но охотники тут же нашлись: победителю предоставлялась честь отнести соломенное чучело за ворота, где его сожгут.

Алера и светловолосый горожанин беседовали, стоя в стороне от помоста. Тахар отметил, что участвовать в забаве по ловле яблок тот не намерен, – значит, не полный идиот, уже хорошо. С другой стороны, от идиота подруга бы уже избавилась и давно вернулась за стол.

Однако, видя взгляды, которые горожанин бросал на Алеру, маг подозревал, что до состояния потери разума тому немного осталось. Бдыщевая матерь его знает, что он в ней углядел такого особенного, чего прежде не видел ни в ком, – а может, он на всех девушек так глядел, кто ж его знает.

– Вот чего он к ней прицепился? – эхом повторил Элай мысли друга и грохнул кружкой по столу.

Тахар пожал плечами:

– Она милая.

Эльф фыркнул.

– И умная.

– Упертая, как дохлый осел.

– Веселая.

– Вредная. Как сто бдыщевых хвостов.

– И милая.

– Совершенно невыносимая.

– Невыносимая, но только самую малость.

– Целиком.

– Иногда.

– Всегда.

Тахар хмыкнул:

– Тогда чего ты яришься?

Элай фыркнул и отвернулся, поперебирал ватрушки на одном блюде, блины на другом. Помялся, глядя на площадь, поворошил волосы, подергал себя за ухо и встал:

– Нет, Тахар, я решил, что мы оставим эту заразу себе.

Маг потянул эльфа за рукав, заставляя его сесть обратно:

– Элай, не дури. Пусть развлекается.

Друг выдернул рукав и переступил через скамью:

– Ни за что на свете. Я должен вернуть ее назад, чтобы спасти несчастного тупого горожанина от этой напасти.

Тахар смотрел Элаю в спину задумчиво и качал головой.

Орчиха, делавшая вид, что не прислушивается к разговору, издала трубное «хо-хо-о!»

– Вот и я про то же, – вздохнул маг и налил себе сидра.

* * *

Первым, что почувствовал Элай, проснувшись, была трещина вдоль головы, которая с каждым ударом сердца становилась шире, пока голова не распалась пополам, а половины ее укатились далеко-далеко друг от друга. Распухший от жажды язык оказался слишком тяжелым, чтобы последовать за одной из половин, и остался лежать на полу.

Почему. Мой друг маг. Не целитель. Почему, Божиня?

Потом Элай понял, что ему тепло и уютно, даже несмотря на расколовшуюся голову. Теплее и уютнее, чем обычно.

Он медленно приоткрыл один глаз, затем так же медленно закрыл и принялся думать. Во-первых, голова, как оказалось, не лопнула и сей вздох с перепугу даже стала меньше болеть. Пожалуй, можно открыть оба глаза и не умереть. Во-вторых, эльф понятия не имел, есть ли рядом Тахар, и можно ли у него поклянчить водички.

Потому что у себя под боком Элай обнаружил Алеру, и ее волосы закрывали все вокруг. Он увидел только часть стропил, по которым стало понятно, что спали они на чердаке, а судя по не отдавленным ребрам, чердак был устлан чем-то мягким.

Половинки головы прикатились обратно друг к другу и начали понемногу срастаться, заодно сшивая память о вчерашней ночи.

…Отблески костров у помоста, со всех сторон несущийся смех, горящие глаза.

– Не блажи, Аль. Вернемся.

– С чего вдруг?

– С того, что тебе уже надоело. Я вижу.

– А ты можешь предложить мне взамен что-нибудь получше?

– Ха. А чего ты хочешь?

Восторженные вопли с помоста, плеск, грохот: кто-то совершил невозможное и выловил яблоко.

– Вообще-то, я хочу честного ответа на один вопрос.

– На какой еще вопрос?

– Я пока не решила.

– Тогда зачем хочешь?

– Не знаю, зачем, но точно знаю, что хочу.

– Значит, спросишь.

– А ты ответишь.

– Отвечу. Это все? Идем.

– Ты иди, я догоню.

Развеселая толпа, плотно обступившая помост. Наместник, восторженно что-то кричащий. Белые козлята, затесавшиеся в людской поток, носящиеся под ногами с истошным меканьем. Крепко сцепленные руки, чтобы не затеряться в пестром водовороте. Еще какое-то состязание, треньканье лютни. Еще один козленок, с разбегу боднувший Алеру под колени. Ее смех, растрепавшиеся волосы, коснувшиеся его щеки губы – почти возле уголка рта. Вновь пущенные Тахаром над толпой зеленые светляки. Шествие, двинувшееся с чучелом за ворота. А потом – стол, лавка и жадно осушенная кружка сидра…

Завершение праздника и явление этого самого чердака потерялись на той стороне провала с вязким серым туманом.

Не открывая глаз, очень медленно, заранее смирившись с любым исходом, Элай просунул руку под одеяло. Нащупал на себе штаны, потрогал Ал еру за что подвернулось. «Что подвернулось» оказалось в рубашке. Элай выдохнул.

Праздник, демон его забодай.

Алера во сне вздохнула, чуть выгнула спину, повернула голову, и эльф вдруг понял, что как-то незаметно увлекся изучением подвернувшегося. С некоторым сожалением убрал руку, медленно вытащил из-под головы Алеры вторую и осторожно сел.

Чтобы тут же встретиться взглядом с Тахаром, попивавшим холодный квас.

– Ты что творишь, зараза ушастая? – тихо спросил маг.

Глаза у него были красными, не то с похмелья, не то от возмущения только что увиденным. Эльф потер виски, не ответил.

Тахар подошел, поставил рядом кувшин. Элай присосался к квасу, мыча что-то в знак глубочайшей благодарности.

– Бочка с водой в углу, – буркнул Тахар. – Можешь умыться.

Эльф печально булькнул квасом. Маг принялся расталкивать Алеру.

Глава 11

До полудня проехали едва ли больше трех переходов.

Друзья отчаянно зевали и с отвращением пялились на дорогу несчастными покрасневшими глазами. Лошадям, кажется, вчера тоже плеснули сидра: плелись они неспешным шагом, отрешенно свесив головы. Впрочем, если бы они двигались быстрее, путники бы, пожалуй, свалились и остались лежать на дороге.

Путь в этом месте был исключительно заунывен: небольшие зеленые холмы один за другим, спуск-подъем, спуск-подъем. Радостно и звонко, словно издеваясь, щебетали птицы. Оглушительно трещали кузнечики. Убийственным жаром облизывали воздух солнечные лучи.

Заметив, что очередной холм скатывается в небольшое озерцо, путники с молчаливого согласия друг друга развернули коней. Те, почуяв воду, пошли бодрее, фыркали, шевелили ушами.

У берега рос ивняк – молодой и чахлый, но дающий хоть какую-то тень. Элай со стоном сполз с лошади, сделал несколько шагов и растянулся на траве. Алера направилась к озеру, с трудом переставляя ноги.

Постояла, глядя в прозрачную воду, и принялась раздеваться.

Тахар помедлил, будто бы изучая полянку, краем глаза проследил за Алерой. Под одеждой у нее обнаружилось совершенно не дорожное безобразие из кружавчиков. Почему-то каждый раз, когда Алере доводилось раздеваться поблизости, на ней оказывалось что-то подобное. И охота таскать это дорогущее дырчатое непотребство под походной одеждой! Натирает же, наверное, да еще изнашивается почем зря, а стоит такое удовольствие немало: дриадами плетеное, из самого Даэли везенное…

Непотребство, впрочем, выглядело каким угодно, но не изношенным, а будто только с ткацкого станка снятым – или на чем там дриады плетут кружева прямо на ветках деревьев пряльных пород?

Против обыкновения, Алера на достигнутом не остановилась и отшвырнула кружавчики следом за рубашкой и штанами. Открывшееся под ними тело не выглядело ни натертым, ни иным образом пострадавшим, а смотрелось вполне себе неплохо.

Маг честно отвернулся и пошел к лошадям. Накинул удила на вербяные ветки, и лошади, кажется, тут же уснули. Потом Тахар пнул бездыханное тело эльфа, извлек из котомки баклажку с квасом, тушеного кролика и пироги, которыми очень довольные, хотя и очень страдающие с утра жители Неплужа щедро одарили нежданных гостей.

Мельком глянул на Алеру, качающуюся на воде у берега, еще раз ткнул Элая в бок.

– Убей меня, – пробормотал тот, открывая глаза. – Тогда мне не нужно будет шевелиться. Или исцели. Только быстро и безболезненно. У тебя же есть подходящее заклинание? Я знаю, что нет, но ты скажи, что есть, ладно?

Тахар разделил на три части мясо, плеснул кваса в три кружки, взял пирожок.

– Не припомню что-то. Из всех способов, избавляющих от утренних страданий, у меня есть лишь добрый совет: вчера не пить. Но зато я знаю заклинание, которое на долгое время обездвижит твои руки. Хочешь? Я могу подновлять его по мере надобности.

Элай скривился, медленно перекатился на бок:

– Отстань. Я почти спал.

Маг протянул эльфу кружку с квасом. Тот осторожно сел, стал пить маленькими глотками.

Некоторое время оба молча смотрели на Алеру, которая дремала в воде у самого берега, уткнувшись лбом в ладони. Ей было уютней всех, пожалуй, она-то утром спала без всяких «почти» и нахальное облапывание пропустила. Возможно, даже не вспомнила, что проспала всю ночь в непотребной близости к Элаю и под одним одеялом с ним.

Тахар доел мясо, взял еще один пирожок, улегся на живот.

– Ты знаешь, Элай, мне до конского хвоста, чем вы там занимались в Эллоре с эльфийками. Но сделай нам всем любезность: не втягивай в свои открытия Алеру. Потому что! – Увидев, что Элай пытается что-то сказать, маг повысил голос до громкого шепота: – Потому что она тебе не эльфийка на одну ночь, которая с утра уберется с глаз долой, а потом постесняется сделать тебе неудобно, понимаешь это? А ничего большего у вас все равно не получится, я даже на две ночи не поставлю. Ты не сможешь быть с ней, потому что будет сложно – а сложно тебе не нужно, она не сможет быть с тобой, потому что тебя только бдыщевая матерь поймет, и Алера – не она, а я вас обоих буду невыразимо раздражать, потому что был рядом и никого из вас не смог изменить для удобства другого. Так вот, я не собираюсь принимать участие в этом стихийном бедствии, вытирать ей сопли и наблюдать, как мои друзья перестают быть друзьями. Потому что! – снова повысил он голос, когда Элай опять попытался что-то сказать. – Потому что все закончится быстро и трагично, и конем отпущения для обоих буду я, поскольку это же я ошивался рядом и не сделал всем хорошо. И в оконцовке нас всех – всех! – разведет по углам, и не будет больше ничего. А мне, знаешь, очень дорого то, что есть. И еще, знаешь, да, это заготовленная речь, я еще год назад понял, что у меня непременно появится случай тебе ее сказать. Рад, что оказался столь прозорлив, но иди под бдыщев хвост и даже не начинай. Друзьями быть у вас получается, вот так оно пускай и остается.

Эльф взял кусок мяса и принялся жевать, старательно не глядя на Алеру.

– Знаешь, Тахар, твои друзья – они вроде не идиоты, ну разве только Рань им был, и тот, видно, больше хитрый, чем дурной. – Элай бросил в кусты шкурку. – Я утром очень удивился, между прочим, и даже почти испугался, хотя вообще-то я очень бесстрашен. И я все это время пытался тебе сказать, что сам все понимаю, и ни на чей хвост мне эта драма не нужна, и ты можешь ни о чем таком не тревожиться, дорогая тетушка, то есть дорогой мой заботливый друг. Твои подозрения совсем беспочвенны!

– Тогда прекрати на нее пялиться, – проворчал маг, – и нагуливать почву.

Элай фыркнул и улегся на траву.

– Ну и ты прекрати.

Тахар смутился, отвернулся. Мало ли что. Не каждый день девушки раздеваются в десяти шагах от тебя.

– Я просто так, – буркнул он. – Без всяких непристойных мыслей.

– Так и я без них, – пожал плечами эльф и закинул руки за голову.

* * *

Путь продолжили после очень долгого перерыва, и вскоре после полудня стало ясно, что впору заворачивать в ближайшее поселение в поисках лекаря. Целительная сила прохладной воды в озерце оказалась больше вредительской, и теперь Алера надсадно кашляла и усердно шмыгала носом. Ближе к закату ее стало колотить, и теперь на нее с неподдельной тревогой косился даже Элай.

– Тахар, что у тебя есть от застуды? – наконец подал он голос.

– Вера в молодое здоровое тело, – буркнул маг.

– Замечательно, – вздохнул Элай. – Ты делаешь столько составов для лекарей, что ничего не остается для себя?

– Это же застуда! – огрызнулся Тахар. – Какие еще составы от застуды? Вот от кровотечения – есть у меня, от сна есть, от вялости… м-м-м, от беспокойства, болей, зуда. Даже от ядов змеиных есть – хочешь?

– Нет, не хочу. Хочу найти деревню, а то эта злыдня того и гляди рухнет с лошади и сломает себе шею.

– И не мечтай, – чуть слышно отозвалась Алера и снова опасно покачнулась.

Про себя, конечно, решила, что очень даже дождутся, пожалуй, в самом ближайшем времени.

Минувшей зимой она и Рань, воодушевленные какой-то ерундой, о которой уже невозможно вспомнить, целую ночь потратили на строительство снежной крепости перед божемольней. У них получилась замечательнейшая крепость, с высокой стеной, башенками и длинным рвом, из которого врагам грозил кулаком снежный водник, на стенах ее стояли снеговики с копьями-ветками, а осаждали крепость снеговики-великаны с рогами.

Главное же очарование крепости заключалось в том, что «холм», на котором она стояла, целиком завалил дверь божемольни, потому поутру жрец никаким образом не мог попасть внутрь, и от его ругани звон стоял на весь поселок.

Алера после этого свалилась с грудной горячкой, и болезнь страшно ее угнетала, вместе со всеми этими склянками, горькими настойками, болью и кашлем, заботливо вьющейся вокруг Шисенной, причитаниями Истри, – все вызывало глухое раздражение, тихую ярость и громкое ощущение собственной беспомощности. Но, оказывается, болеть дома – очень даже хорошо!

Куда как неприятней – занедужить в пути. Когда под задом – твердое седло, впереди – пустая дорога, в котомке нет нужных лекарств, над головой – крыши, а карта говорит, что до ближайшего жилья еще много переходов. Если где-нибудь и притаилась крошечная деревенька, не обозначенная на карте, то она осталась незамеченной среди холмов.

В конце концов путники развернули коней к лесу.

Пока Тахар разводил костер и выламывал лапник, Алера сидела, привалившись к дереву, и сосредоточенно тряслась.

– Признаки жизни есть, – ворчал Элай, роясь в котомках. – Это радует. Похороны нас бы сильно задержали.

Вернувшись с охапкой сосновых ветвей для лежанки, Тахар застал эльфа за весьма странным занятием и в первый вздох даже глазам своим не поверил.

– Ты что с элем делаешь, нелюдь ушастый?!

– Грею, – подтвердил увиденное Элай.

Бросил в котел несколько листов мяты, найденных в котомке Тахара, потом – горсть молодых шишек, сорванных с ближайшей ели. Маг разложил лапник в нескольких шагах от костра, вытер о штаны ладони, испачканные смолой.

– Ладно, Элай. Хочешь отравиться – демон с тобой, только котелок вымоешь перед тем, как это пить.

– Я не буду это пить, – невозмутимо возразил Элай и ткнул пальцем в Алеру. – Она будет.

Алера от удивления даже трястись перестала.

– Знаешь чего, хочешь меня добить – пристрели в глаз.

– Почему в глаз? – не понял Тахар.

– Чтоб шкурку не испортить, – буркнула Алера, отвернулась и снова принялась дрожать.

– Вообще-то, я хочу тебя вылечить, – деловито заявил Элай. – Но если ты согласишься быть прикопанной в лесу, чтобы нам не пришлось тащить твой труп до ближайшей божемольни по такой жаре, – могу и пристрелить.

Тахар ткнул пальцем в котелок:

– Ты хочешь вылечить ее этим?

– Не верь, – простонала Алера, обхватывая себя за плечи. – Он меня всегда ненавидел и мечтал изничтожить. В котелке наверняка смертельный яд по эллорскому рецепту.

Элай мученически посмотрел в небо, словно хотел о чем-то спросить Божиню, потом медленно вдохнул и отчеканил:

– Это старое ортайское средство от застуды. Вы что, совсем уже? Тахар, если когда-нибудь тебя перекусит пополам ящер, мы вместо тебя подружимся с целителем, который знает про такие вот штуки и берет в дорогу полезные настойки, а не всякое барахло. – Эльф снял котелок с огня, зачерпнул варево кружкой, подошел к Алере, присел рядом: – Сама выпьешь или залить?

Алера жалобно посмотрела на Тахара:

– Он хочет моей смерти. Я знаю.

Маг колебался.

– Аль, – раздраженно заявил Элай и махнул кружкой, – ты либо сей вздох выпьешь это сама, либо я на тебя сяду и залью это тебе в глотку, тебе как удобней?

– Аль, по-моему, он не шутит.

Она вздохнула, взяла кружку, принюхалась. Пахло элем, мятой и хвоей. Удивительно.

Алера сделала глоток, выпучила глаза и едва не выплеснула из кружки всю оставшуюся там гадостную дрянь, но Элай тут же рявкнул, что пусть лишь попробует, и тогда оставшуюся в котелке гадостную дрянь он вольет ей в горло вместе с котелком. Алера с надеждой посмотрела на Тахара, но тот стоял, заложив руки за спину, и ничего не делал. Пришлось вздохнуть, зажмуриться и выпить варево быстрыми глотками, стараясь не дышать.

– Вот и молодец, – Элай потрепал ее по плечу, забрал кружку и поднялся.

Алера глотала воздух, слезы и ругательства.

– И что теперь? – спросил Тахар.

Его бы не удивило, если бы эльф демонически расхохотался и сказал, что теперь нужно найти нормального лекаря, но Элай лишь плечами пожал:

– Теперь пусть спит.

Как они уснули сами – потом не могли вспомнить. Сидели себе рядом с Алерой, которая никак не хотела засыпать, а хотела слушать истории и слова утешения, и друзья говорили, говорили, говорили с ней и возвращали на место одеяло, которое она все норовила сбросить. А потом, когда за деревьями покраснели от солнца луга и начали всхрапывать привязанные к молодым деревцам лошадки, – все трое незаметно для себя уснули.

* * *

Тахар проснулся среди ночи, будто от пинка. В ушах звенело, сердце колотилось, наваливалась вязкая черная жуть, перед глазами мельтешила мошкара, хотелось куда-то бежать. Маг поднялся на локте, несколько вздохов сонно таращился во тьму, потом попытался разогнать мошек и понял, что на самом деле их нет. Ужас сжимал голову, бился в висках, першил в горле.

«Магия», – понял Тахар.

Дикая, страшная, сумбурная магия. Рядом.

Очень осторожно он перегнулся через Алеру и ткнул Элая в бок. Тот сразу же открыл глаза, несколько вздохов пялился в насупленное тучами небо, потом повернул голову, нащупывая взглядом мага. Тахар приложил палец к губам и попытался объясниться знаками.

Эльф ничего не понял, кроме того, что творится неладное. Медленно потянулся за луком.

Тахар скривился (толку в этой темени от лука, да еще и со снятой тетивой!), потряс за плечо Алеру. Несколько вздохов, растянутых в вечность, она не хотела просыпаться, потом сразу села, оглянулась, уставилась на друзей. Тахар снова приложил палец к губам.

Эльф оглядывался, упрямо сжимая бесполезный лук. Верно, даже не понял, что он в руке, или забыл, что снята тетива.

Ни он, ни Алера не чуяли той жути, которая отдавалась зудом в висках Тахара, а он все оглядывался по сторонам, хотя пасмурная ночь была невозможно темна. Руки мага начали плести заклятие спешки, потом он сбился и стал взамен выплетать Сеть – и в этот вздох заржали, захрипели скрытые темнотой лошади, привязанные к молодым деревцам.

Друзья вскочили, переглянулись – куда бежать, к лошадям или наоборот? Каждый что-то схватил, даже не поняв этого, – котомки, мечи, колчан… Что делать?

В испуганное ржание ворвался торжествующий вопль-рев, и топанье копыт, и фырканье, и треск дерева, и еще один рев, и хруст, и крик. В темноте ничего не было видно, кроме метания темных теней.

Тахар схватил друзей за руки.

– Оборотень! – выдохнул придушенно.

Ему поверили сразу и без дурных вопросов («А что, они правда есть?»), которые непременно задали бы в другое время. И сделали единственное, что можно сделать, когда на опушке оборотень рвет лошадей – развернулись и помчались, сломя голову, в пизлыкский лес, в ночи не видя, не понимая и не желая знать, какие там сосны темные и какие не темные.

Хотя оборотень, в общем, не собирался нападать на этих людей: как ни малы ортайские лошадки, а мяса в них уж куда больше, к тому же они не отмахиваются острыми железками и за привязанными лошадками бегать никуда не надо. И вообще, одной-единственной коняшки оборотню бы с лихвой хватило, чтобы обожраться на несколько дней вперед, а двух других вообще не обязательно было рвать.

Но очень уж они шумели.

* * *

Друзья остановились лишь тогда, когда сил бежать уже просто не осталось. Перешли на шаг, сгибаясь, добрели до ближайших деревьев, постояли, тяжело дыша, и дружно сползли на слой сухой хвои.

– Ну… – через какое-то время смог произнести Элай, – от оборотня мы ушли. Вопрос в том… сколько еще их шляется по этой чаще.

Алера повернулась на спину, посмотрела вверх. Кроны деревьев тут были такими густыми, что полностью закрывали небо. Непонятно, сколько времени осталось до утра, или, быть может, оно давно уже наступило, потому что они бежали очень-очень долго и просто утро никак не может добраться до лесной чащи, у которой свое небо из плотной листвы, быть может, оно не доберется сюда никогда, потому что под небом из плотной листвы не бывает рассветов.

– Может быть, стоило попытаться его… того?

– Иди… под конский хвост, – с чувством пожелал Тахар, разваливаясь рядом. – Один укус – и… нет у меня друга. Зато есть… собачка. Более или менее.

– Байки, – без уверенности пропыхтел Элай.

– Ага… На самом деле все еще… хуже. Если слюна попадет в маленькую… ранку, она лишит тебя… разума. То есть нет, тебя-то не лишит, ты можешь не опасаться.

– Чушь, – повторил Элай. – Если бы они вот так множились – давно бы пережрали весь Ортай.

Он теперь жутко досадовал, что они помчались в лес, как перепуганные детишки. Неужели втроем они бы не одолели оборотня? А теперь вот поди пойми, где находятся, как отсюда выбираться и кто еще может сожрать их по дороге.

Да и коней лишились почем зря.

– Они не множатся. – Тахар отер лоб рукавом. – Оборотнем надо родиться, от укуса им не станешь, но с ума свихнешься непременно. То есть, если выживешь, конечно.

– Ну, тогда весь Ортай был бы полон безумцами, – препирался Элай.

– Эльф, не вынуждай меня лютовать. Оборотни не охотятся на нас, не жрут нас, и делить им с нами нечего. Да они вообще из чащи не выходят.

– Тогда какого демона этот оборотень делал вблизи тракта?

Тахар ткнул пальцем вверх.

– Хотел удавиться на сосне?

– Гон у них, – раздраженно объяснил маг. – Перелом лета, все дикие звери дуреют, вот его и занесло к опушке. Может, самки ему не нашлось. Может, за волчицей гнался.

– Они с волками паруются? – поразился Элай.

– Ну, – Тахар пожевал губу, – где-то с тем же успехом, что тролли с людьми: ничего не получится, но хотеть никто не мешает. Отстань, эльф. Не знаю я, почему он вылез из чащи. Хочешь – вернись и спроси.

– Подождите. – Алера села, поглядела на Тахара, потом на Элая. – Мы сей вздох сидим в пизлыкской чаще.

– Точно, – хмуро бросил эльф. – Можем поискать тебе симпатичного тролля, если хочешь.

– А из его штанов соорудим тебе кляп, наконец, – устало вздохнул Тахар. – Доставай карту, посмотрим, как выйти отсюда.

Алера подтянула колени к лицу, уткнулась в них лбом и затихла. Маг осторожно погладил подругу по плечу. Плечо раздраженно дернулось. Элай недоуменно посмотрел на котомку, которую сжимал в руке, на лук в другой. Окинул взглядом друзей и нервно рассмеялся.

– Мы так здорово убрались от опушки, что забыли только одеяло.

– И котелок, – тоже улыбнулся Тахар.

– Восхитительно! – Алера подняла голову. – Божиня видит, я б до слез расстроилась, если бы мне пришлось быть съеденной троллями, не имея гребешка в котомке!

Элай обернулся к Тахару:

– Вот что она все время воет, а?

– Наша злыдня, – развел руками маг.

Алера фыркнула и снова уткнулась лицом в колени.

В самом деле, и почему она ноет? А почему бы ей не поныть, если который день она трясется в седле, отбивая зад и не зная, будет ли вечером крыша над головой?

Не говоря уже о корыте с водой. И об умывании в студеных ручьях. И попытках выстирать в них одежду.

Подозрительные таверны, отвратительные обворожительные эльфийки, ночевки под открытым небом, бесконечная грязь дорог, беснующиеся толпы в городах, оборотни в лесах, тролли где-то неподалеку… и друзья вот еще чему-то удивляются! Тут не то что ныть, тут и правда повеситься на сосне захочется!

Тем временем Элай и Тахар определили стороны света по лиственному небу, слегка подсвеченному зарей, и теперь спорили, как далеко в лес они забежали и сколько времени придется добираться до тракта.

Интересно, что они собираются делать на тракте без лошадей?

* * *

Не так легко торопиться и осторожничать одновременно, и трудно было сказать, что удавалось путникам хуже. При каждом шаге под ногами громко-громко хрустели листья и ветки, приближение чужаков заставляло птиц оглушительно умолкать, невиданные красные ящерки разбегались из-под ног с топотом, даже пауки, завидя их, казалось, принимаются разматывать свою паутину как-то слишком громко. Тропы в Пизлыке, как ни странно, были, широкие, извилистые.

– Тролли вытоптали, – приговаривала Алера. – Прямиком к своим гнездам.

Гнезд на деревьях и правда оказалось много, но самых обычных, птичьих. Зато друзьям попалась по дороге пещера, по виду жилая, с расчищенным входом и аккуратно сгребенными в сторонке косточками – некоторые обглоданы, на других еще оставались ошметки мяса. Вокруг лениво жужжали жирные и липкие с виду мухи. Мимо пещеры путники прошли на цыпочках, так внимательно вглядываясь в ее открытый рот, что едва не свалились со склона на новом крутом повороте тропы.

В одном месте разглядели брошенную стоянку, не иначе – троллью, с огромнейшей костровой ямой и хорошо утоптанной землей вокруг. Казалось, со стоянки на них уставились десятки чужих глаз. Казалось, весь лес смотрит на них чужими глазами, птичьими, жучиными, змеиными.

– Долго еще? – шепотом спросила Алера.

Тахар посмотрел вверх, в густую темную листву. Солнце светило на нее как-то вполсилы и очень издалека, потому везде листва выглядела одинаково темной, и ни одного лучика сквозь нее не пробивалось. Демон его знает, далеко или нет! Демон знает, есть ли небо над этим лесом вообще, потому что вокруг – сосны и ели, ясени и дубы, а когда смотришь вверх – видишь не иглы и не дубовые листья, а плотный потолок из неведомой зеленой растительности.

Разумеется, никто не мог знать, идут ли они в нужном направлении, не углубляются ли в лес, но никто не говорил об этом вслух. Друзья даже не понимали, долго они идут или нет. Наверное, да, раз ноги гудят, а лямки котомок уже понемногу натирают плечи.

И вдруг среди нарастания и умолкания этих щебетаний, шорохов и шелеста прорезалось пение, нежное, пробирающее, бессловесное. Сначала друзья лишь замотали головами в недоумении и решили, что чудится, но пение становилось все слышнее – не громче, а именно слышнее, точно ухо нарочно выделяло его из других звуков древнего леса. Печальная и пронзительная песня, которую невозможно перестать слушать.

За новым изгибом тропы кто-то сидел к ним спиной. Путники остановились.

Женщина? Девочка? Она сидит и поет, чуть покачиваясь, на ней накидка из свалявшегося зеленого меха, спина под накидкой – худая и согнутая, а может, даже горбатая, бока – раздутые, они дрябло свисают почти до земли, соломенные волосы мягкие, как у ребенка, но сплошь в колтунах, репьях и каких-то листьях. Она сидит и напевает, напевает, так печально и трогательно, и так становится жаль это нелепое несчастье в зеленой шкуре, чем бы оно ни было, жаль его незаслуженного одиночества, бесконечной тоски, которую никак не вылить грустным пением, и совсем оно не страшное, вот сей вздох оно поднимется и покажет, что нечего бояться, вот же оно встает на ноги, такое смущенное своим безобразием, неутешимое и не виноватое, что уродилось именно таким, безобразным и плотоядным.

Оно оборачивается – рахитичная нагая старуха, покрытая тиной и язвами, на спине у нее – не горб, а обглоданный скелет ребенка с мягкими соломенными волосами, и старуха поет об одиночестве и грусти, а потом ее пение становится выше и тоньше, из приманки превращается в оружие, оглушает, оцепеняет, летит истошным визгом в лицо вместе с тухлой вонью, пробирающим ужасом и…

Тахар швыряет в кикимору подвешенное на руку заклинание, и визг-стрела обрывается, переходит в испуганный вопль, кикимора взлетает высоко-высоко, под лесной потолок из неведомых плотных листьев, которые не пропускают ни единого солнечного луча, а потом она падает, не с воплем, но с хрипом, и врезается в рыхлую землю у тропы, и череп привязанной к ней мертвой девочки откатывается в сторону, мельтешат удивленные пустые глазницы и спутанные соломенные волосы.

– Твою мать, – говорит Элай и садится прямо на тропу.

Тахар тяжело опускается рядом.

– Я ж тогда сказал, – медленно произносит он и мотает головой, – должен получиться управляемый сгусток энергии. Который подбросит противника высоко-высоко.

– А я сказал, что получится конский хрен, – так же медленно проговаривает Элай. – Хорошо, что получился не он.

А потом оба смеются, беззвучно, долго и до слез.

Потом они снова шли и шли по тропе, никого не встречая. Несколько раз останавливались и пережидали, пока за поворотом что-то невидимое перестанет топотать, ворчать или посвистывать. Посреди одной поляны танцевали звери, огромные, как медведи, длинноногие, как олени, а руки у них были вроде человечьих, в этих руках звери сжимали яркие венки и трясли ими, как бубнами. Путники сделали большой крюк за деревьями, прячась от зверей и сами страшась лишний раз взглянуть на них – вдруг танец заворожит их так же, как пение кикиморы?

Они шли и шли, и ноги уже переставали их слушаться, и плечи очень устали, и лица покрылись пылью, а тракт все не показывался.

Алера несколько раз открывала рот, чтобы сказать: «Мы заблудились», – но всякий раз не решалась произнести эти слова, точно пока они не сказаны – остается надежда увидеть выход из леса за следующим поворотом тропы.

А потом они вышли к пещере с расчищенным входом и аккуратно сгребенными в сторонке косточками, вокруг которых жужжали мухи. Вышли и остановились, бессмысленно глядя в черный провал ее рта.

– Нас лешак водит, – после долгого молчания сказала Алера.

– В Пизлыке нет призорцев, – устало ответил Тахар и сел прямо напротив входа в пещеру, потому что сил бояться уже не осталось совсем.

– Мы отсюда не выйдем, – спокойно произнесла Алера, уселась спиной к магу, оперлась на него, скинула наземь опостылевшую котомку и закрыла глаза.

Вот тебе и великие свершения, дорогая. Вот для того тебе и требовалось выжить – чтоб сгинуть в пизлыкских лесах на радость людям и нелюдям.

Тахар и Элай молчали – что тут скажешь? Успокаивать друг друга дурацкими ободрениями? Несерьезно. Подтвердить – да, сгинем и сдохнем, можно больше не дергаться, – невозможно, потому как не по-мужски.

Они переглянулись, и Элай вопросительно поднял брови, а Тахар развел руками.

– Могу только предложить пойти в другую сторону, свернуть на какой-нибудь отвилке.

Эльф скривился – какой толк идти туда, неведомо куда? – но Алера, ничего не ответив, поднялась, подхватила котомку и смурным осенним ежом потопотала вперед, а друзья пошли за ней.

Рано или поздно, подумали они, снова встретится троллья стоянка, и это будет удобный случай развести костер, поесть, подумать. В Пизлыке, конечно, опасно, но они уже в Пизлыке и, судя по всему, населен он не так уж плотно, а значит – может, снова пронесет от опасности.

Некоторое время шли молча и довольно быстро, потом стали замедлять шаг – устали все-таки, очень устали. Тахар не к месту думал, что если они выживут и вернутся домой, то Хобур их убьет за потерю общинных лошадей. И еще неизвестно, что лучше: быстро и попросту быть сожранным оборотнем или попасть под горячую руку Хобуру.

Элай безостановочно вертел головой, не то высматривая новые тропинки, не то надеясь запомнить, как будет выглядеть то, что его сожрет.

Алера шла, уставившись под ноги и погрузившись в свои мысли – очень-очень безрадостные. Путешествовать по миру оказалось вовсе не столь просто и весело, как думалось когда-то давно, на пороге деревянного дома в уютном Эллоре. Тогда Эллор казался ей странным и чужим, но что она тогда могла понимать в странностях и чуждостях! Теперь скорей сбывалось то тревожное, что махало оглоблей, когда они выезжали из Лирмы. Но оно тоже оказалось совсем другим.

Из дома ей думалось, что пизлыкские леса – это где-то на краю света, куда нога человеческая если и ступает, то по чистому недоразумению, а оборотни и вовсе существуют только в байках. Не было настоящей опасности для жизни, не было странных поверий, по-настоящему жутких историй, событий, гномов с разрубленными головами и ощущения огромной страшности мира вокруг.

Каким простым, понятным и упорядоченным виделось теперь все, что осталось в прошлой жизни!

А здесь одна бдыщева матерь разберет, что правильно, что не вовремя, а что сожрет тебя и не подавится.

Страдания Алеры прервало знакомое умиротворяющее тепло на груди. Она остановилась, не успев даже понять, что произошло, и постояла пару вздохов, осознавая, сомневаясь. Обернулась к друзьям.

– Почуяли? – и завертела головой, что-то высматривая на земле среди сосен.

Элай искоса глянул на Тахара, тот развел руками.

– Амулеты, – пояснила Алера, краем глаза заметив это движение. – Амулеты потеплели. Рядом портал.

Элай присвистнул и полез в котомку за картой.

* * *

Это путешествие не имело ничего общего с обычным продвижением по незнакомым Мирам. Когда прощупываешь едва не каждый шаг, заглядываешь за каждый изгиб тропы, просматриваешь каждую развилку и подолгу восстанавливаешься после стычек с магонами, чтобы хорошенько прийти в себя.

Сегодня шли напролом. Уставшие, не выспавшиеся, измотанные, голодные, злые.

Старались не думать, что они станут делать, если портал, обозначенный на карте между Неплужем и Кали – не второй выход из этого Мира, а единственный путь в какой-то другой. Миры с двумя порталами встречались редко – но в этой части Ортая они вообще попадались редко, и пара порталов на два перехода вполне могла принадлежать одному и тому же Миру. А могла и не принадлежать.

Сначала бросался заклинаниями Тахар. Не пытаясь растянуть запас магической энергии, не дожидаясь, пока начнут действовать друзья, даже не оглядываясь на них, вдохновленный действенностью нового заклятия, он швырял и швырял его в волков и магонов, пока не выдохся до того, что руки его стали трястись.

Мир был степным и жарким, никаких ящеров, одни лишь тощие сердитые волки. Магоны встречались изредка, тоже какие-то чахлые, тупенькие. У одного из них нашелся восьмигранник, усиливающий воздействие огня – редчайшая, ценная вещица, которую в обычном случае обсуждали бы весь день. В сегодняшнем, необычном, Алера просто на ходу сунула камень в котомку, на том радость и закончилась. У второго магона был набитый под завязку колчан – замечательные тяжелые стрелы с костяными наконечниками – и Карта магических заклятий. Элай довольно хмыкнул, пристраивая колчан к поклаже. Карту Тахар едва удостоил взглядом – насколько он мог понять, она описывала хитросплетения целительства, которое Тахару давалось с таким скрипом, что не стоило и время терять.

Когда маг выдохся, его сменил Элай. Редкий звон тетивы звучал в степном мареве, как гудение пчелы, – может, потому пчелы и налетели чуть погодя. Пока Алера злобно шипела, выворачивая котомку на выгоревшую траву, щека у Тахара опухла так, что почти закрылся глаз. Серо-зеленый круглый камень с черными прожилками отыскался на самом дне – как назло, вывалился из мешочка с остальными Кристаллами и закатился под одежду.

Последние волки у портала разбежались сами, а путники долго стояли и смотрели на этот портал, на второй путь в Ортай.

Он был.

Не нужно возвращаться назад и снова пытаться погибнуть в Пизлыке.

Алера смотрела на него и думала, что будь этот Мир иным, с плохим обзором, населенным погуще, – они бы не дошли вообще. Элай прикидывал, сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до Кали, и хватит ли денег на покупку лошадей в городе. Тахар ничего внятного не думал, а проклинал всех пчел мира и Миров, перекатывая по щеке нагревшийся Кристалл.

И никто не торопился ступить в зеленое свечение на жухлой траве, чтобы выбраться из Мира. Там сразу навалятся новые вопросы, которые нужно решать, и новые цели, к которым нужно идти, а мыслимо ли это – так много вопросов и целей сразу?

К тому же Мир манил задержаться – как всегда делают Миры. Каким бы ни было место, сколько бы злых существ в нем ни обитало – всегда жила в Мирах особая умиротворяющая тишина, которая тоже умела звучать: шелестом травы, порывами ветра, плеском воды. Умела убеждать: не нужно никуда спешить. Нет нужды ни о чем волноваться. Здесь – не нужно.

Если уж пришел в новый Мир и сумел остаться на ногах – больше ни о чем тревожиться не стоит.

Тем более что до темноты оставалось еще много времени – в Мире это наконец-то стало понятно, потому успеется все: и перевести дух, и добраться до какой-нибудь деревушки на пути к городу Кали, чтобы найти там ночлег.

– За всей беготней я забыла поблагодарить Элая, – вздохнула Алера, обернулась к эльфу. – Спасибо, Элай.

– За что? – спросил Тахар, осторожно подергивая щекой.

– За жуткое варево, конечно. Оно ж меня вылечило, хотя я думала, что убьет.

– На здравие, – небрежно кивнул эльф. – Я сам не ожидал, что поможет, нужно запомнить.

Алера медленно сделала шаг. Другой.

– Ты не знал, что делаешь? – между ней и Элаем встал Тахар. – Ты просто вскипятил какую-то дрянь и дал ей выпить?!

– Ну… да. Ты ж сам сказал про веру в молодое здоровое тело – ну я и подумал, что надо дать ей какую-нибудь гадость, и тогда молодое здоровое тело решит: раз эта мерзость его не убила, то непременно излечит… Ай! Тахар, вот почему она все время на меня бросается, а?

Глава 12

До Кали добирались с неожиданным удобством: по пути встретился обоз.

Крепкие тягловые лошадки бодро тащили по дороге три груженых воза. Селяне не выразили радости при виде троих путников, мало того что вооруженных, так еще и выглядевших так, словно весь день с медведями бодались, – и лишь теперь, под прицелом стольких взглядов, Алера вспомнила про эликсир чистоты от мага из Ветлы и выругалась себе под нос. Однако средних лет гном, к которому прочие обращались с большим почтением, радушно махнул рукой, пресекая ропот, – забирайтесь, значит.

Расположились в одной телеге с гномом, остальные селяне смотрели на друзей слишком уж неласково. И пусть они не посмели перечить хозяину, но рослые хмурые мужики, придвигающие к себе поближе топорики и дубины, не вызывали неуемного рвения проехаться с ними рядом.

– Дэйн, – представился гном. Был он загорелый, добродушный, длиннобородый. Дождался, пока путники назовут себя. – Куда путь держите?

– В Кали, – ответил Тахар, с протяжным стоном разваливаясь на мешках с чем-то твердым. – Для начала.

– Да и ясно, что в Кали, – кивнул гном, как будто не сам вздох назад задал вопрос. – Куда еще по этой дороге-то? Мы вот тоже туда – мы с плантации, что в пяти переходах от Неплужа, может, видали? Везем на рынок овощи и зерно прикормочное кой-какое, до Неплужа, конечно, ближей, но в Кали цены получше. Так что вы с нами как раз дотемна в город поспеете, оно так. А вы за какой надобностью туда, э?

– Да нам так… переночевать, лошадей купить и дальше двигаться. Можно там лошадей купить-то? Если мы не грабили никого по дороге?

– А по виду – так не только ограбили, но и сожрали, – усмехнулся Дэйн и протянул магу баклагу с водой, – с одежей и потрохами, а потом сожгли косточки и хорошенько в золе извалялись.

Элай и Алера, привалившиеся к борту телеги, криво улыбнулись. Тахар сердито покосился на них: тоже еще, сидят бок о бок, прям хоть картины с них пиши!

– Не знаю, как нынче в Кали с лошадьми, – продолжал гном. – Я плантатор, я не конезаводчик. Ну, может, серебрушек по тридцать за морду и отыщете.

– И снова мы в заднице! – тихонько восхитился Элай.

– А ты думал, коня купить – что бублик? – подивился гном. – По медяку за штуку сторгуете, еще и на ночлег с квасом останется?

– Было бы неплохо, – без улыбки ответил Элай.

В поселках все кони – общинные, потому, разумеется, друзья понятия не имели, сколько они стоят: ясно, что дорого, и все тут. А теперь выходит, если Дэйн прав, то денег им хватит разве что на одну хромую клячу, после чего и она сама, и трое путников умрут в пути от голода.

– А с чего это ты сам с обозом едешь? Некому доверить овощи и зерно? – спросил Тахар.

Как бы там ни было – вопрос с лошадьми они будут решать не раньше, чем доберутся до Кали, а в том, чтобы впадать в печаль заранее, толку никакого нет.

Дэйн усмехнулся в густую бороду.

– Сбежал я из дому, считай. Нет сил моих, отдышаться надобно. Тут спокойно, тихо, мерно: едешь себе вперед, и нет забот никаких. Дома же… Спозаранку вышел во двор – сидит батрак под коровником, зеленый весь. Что такое? Пьян в дымину! Отругал его, отправил отсыпаться – а что с него спроса, пока не протрезвеет? Тут другой батрак выбегает откуда-то – первый, мол, ключ амбарный по пьяни вчера задевал куда-то. Давай искать – нет нигде. Что делать будешь? Позвали кузнеца, расклепали замок. Тут жена в дом зовет – мол, завтрак поспел. До крыльца не добрался еще – курята под ноги сыпят. Кто загородку не закрыл? А девка не закрыла, бегает промеж них бестолково – ну и псы цепные с нею. Кто псов с ночи не привязал? Да бдыщева матерь его знает, никто не привязал. Сколь цыплят подавили – я и считать не взялся, а то, говорю, придушу и девку, и пса от расстройства, цыплята-то дорогущие были, порода очень уж мясная, редкая, эх! Только в дом вошел, за стол сесть не успел – жена давай темя клевать: и то, и се, и радости в жизни нет, да тут же дети с лестницы кубарем катятся, опять не поделили чего-то, опять давай визжать на три голоса. Отчитал я их, на жену зыркнул – притихли все, расселись за столом. А мне уж и кусок в горло не лезет. И тут, значит, возница вбегает – лошадь одна из тех, что в обоз запрячь хотели, хромает чего-то. А батрак тот, что с утра пьяным у коровника сидел, в обозе тоже ехать должон был. Какую, мол, лошадь взамен запрячь, и кто заместо того пьяного поедет? Сел я, голову руками обхватил и думаю: да что ж такое-то, еще день толком не начался – а мне уже повеситься охота. Ну и того… Сам, говорю, с обозом отправлюсь, а старший сын пусть за хозяйством присматривает заместо меня, меньше жаловаться будет потом.

Гном подобрал соломинку, сунул в рот, пожевал задумчиво.

– Жена и дети в крик, батрак глаза таращит. А я кулаком по столу только – хрясь! И в двери, пока не опомнились!

Тахар и Элай развеселились, Алера накручивала пряди волос на палец и крепко думала о радостях семейной жизни. Если уж мужики от этого счастья бегут…

– А от леса далеко твоя плантация? – спросил Элай у Дэйна, когда поток остроумия иссяк.

– Три перехода, – важно отозвался гном. – Да вы на лес не глядите. Тролли – они смирные, из лесу выходят редко. Сколько я на свете живу – так упомню раз шесть-семь, чтоб тролль из леса вышел. Да и не злые они. Вонючие только и здоровенные-е, больше орка! Бормочут чего-то – вроде как на общей речи, а словно у них каша горячая в пасти, с первого раза и не понять, да. Вот в голодные годы выползают из лесу, это верно, самоцветы приносят и просят еды им дать взамен. Правду сказать, нам тоже тяжко в такие годы, да только с троллями спорить не резон, вымениваем им и мясо, и зерно. А когда голодное время проходит – так завсегда радостно становится, что такие обмены хорошие у нас выходят.

– Откуда у них самоцветы? – удивился Тахар.

– Да мне-то откуда знать? – развел руками гном. – Я было спрашивал, но их поймешь разве. «Земля родючая», говорят – или шуткуют по-своему, или всерьез – кто ж ведает. Мало ли чего в той чаще есть, может, и каменья прямо из земли растут.

– А оборотни к вам из леса не выбегали? – поинтересовался Элай с непроницаемым выражением лица.

– Божиня сохрани! – замахал руками Дэйн. – Если б такое случилось, так я бы собрался вместе с семейством и хозяйством и ка-ак усвистал бы отсюда, только б меня и видели! Потому как хозяйство – дело наживное, а новой шкуры у меня в запасе нет… И я-то, конечно, не верю, что оборотни водятся там, как по мне – байки это, бабкины сказки, и никого не я знаю, кто бы оборотня видел… А все равно – неча поминать их, когда Пизлык недалеко! Вдруг сидят они в этой чаще – накличешь еще!

* * *

В трех переходах от города устроили привал: Дэйн заявил, что в Кали хлопот до вечера хватит. На постоялом дворе устроиться, коней определить, найти место для товаров до утра, пока рынок откроется. До ночи ни вздохнуть, ни поесть времени не будет, а поесть-то вовсе не помешает, да и ноги размять – тоже.

Пизлык, наконец, закончился: та часть, где с утра блуждали друзья, оказалась его юго-западной границей, и теперь край леса маячил в нескольких переходах улыбчивой тучей: дескать, не очень-то надейтесь, что я о вас забуду.

Селяне, все еще мрачно косящиеся на нежданных попутчиков, развели костер, подвесили над ним огромный котел, завозились в поисках крупы. Переругивались, перекрикивались, прыгали по телегам, нашли в конце концов куль, который в пути кто-то запихал к мешкам с овощами.

– Интересно, нас накормят? – тихонько спросил друзей Элай. – Или хватит того, что в лесу не прикопали?

– Может, еще попытаются, – лениво проворчал Тахар, щурясь на сползающее к горизонту солнце.

Он всегда носил с собой сращенный шестигранный Кристалл, усиливающий магию воздуха, потому после пробега по Миру Тахар уже вполне восстановился и теперь готов был показать свежеопробованное на кикиморе заклятие любому, кто пожелает его увидеть, – хоть еще одной кикиморе, а хоть и мужику с дубиной.

Правда, магу пока не приходилось применять боевые заклинания на людях, но если люди будут настаивать…

– Не блажите. – Алера жмурилась, подставляя лицо нежарким уже солнечным лучам. – Накормят, напоят, довезут. Звери они, что ли?

– Ну как сказать. – Элай взглядом указал на мужика, льющего воду в котел: мужик походил на медведя, такой же косматый, косолапый и дружелюбный.

У костра разрывали вкусно пахнущие колбасы, выкладывали добытые из мешков овощи, кто-то тащил от обоза баклагу с квасом.

– Что в городе делать будем? – спросил Тахар.

Друзья пожали плечами. Девяноста серебрушек для покупки трех лошадей у них, конечно, не набралось бы и близко. Имелась, однако, надежда, что Дэйн просто ничего не понимает в ценах на лошадей, ну а если понимает – значит, дальше придется идти пешком.

– Продадим что-нибудь, – с сомнением сказала Алера.

Продавать тоже особо нечего, самое ценное – лучшие наконечники для стрел, Карты, если в Кали они кому-нибудь нужны, и Кристаллы, которые покрупнее, но… Но даже если продать все это – вырученных денег хватит, дай Божиня, на половину лошади, а на половине лошади уедешь не дальше, чем без лошади.

Ну, конечно, оставались еще десятигранники…

– Я знаю! – Элай хлопнул себя по лбу. – Мы продадим Алеру!

– Ничего не получится, – буркнула она. – Даже если кто купит – быстро сломается под напором счастья, догонит вас и потребует забрать меня обратно.

– Конечно. А чтобы мы тебя забрали, он сам и притащит нам целую лошадь в подарок. Остается найти троих дураков, согласных тебя купить, – и все вопросы решены. В полдня обернемся, как думаете?

– Думаю, не продать ли кому эльфийскую голову по цене козьей, – проворчала Алера. – Много за нее не выручишь, зато без головы ты путешествовать не сможешь, и нам с Тахаром понадобится раздобыть только двух лошадей.

Эльф обернулся к Тахару:

– Вот ты веришь, что я ее придушу когда-нибудь?

– Нет.

– По-моему, она тоже не верит. А ведь зря.

Алера молча махнула рукой, поднялась на ноги и ушла к обозу, не оборачиваясь. Взобралась на телегу и скрылась из вида, улегшись на какой-то мешок.

– И с каждым днем все более зря, – мрачно закончил Элай.

– Как вы меня достали, – вздохнул Тахар, растягиваясь на траве.

* * *

Поевшие и отдохнувшие крестьяне оказались не столь страшны, как чудилось в дороге. Даже медведеподобный мужик оказался веселым, разговорчивым и балагуристым. Он неустанно травил байки, рассказывал забавные истории о работе на плантации – до этого Тахар и Элай и не представляли, что будни батрака полны таких увлекательных дел и событий. Судя по добродушным усмешкам остальных мужиков, они тоже прежде об этом не подозревали.

Элая и Тахара, конечно, накормили, Алера же все не показывалась. То ли решила обидеться вусмерть невесть на что, то ли заснула. Наверное, заснула: за столько лет к шуточкам Элая привык бы кто угодно, всерьез принимать его было невозможно и бессмысленно, тем более что Алера и сама хороша.

– Дэйн, а в ваших краях путешествуют по Мирам? – тихонько спросил Тахар, когда батраки перешли от баек на обсуждение только им понятных вещей.

Гном скривил жуткую рожу, словно маг пнул его прямиком туда, где было больно.

– Ходят помалу, как же без этого, тьфу. На счастье, порталы тут у нас редкие, так что не набегаешься, но помалу ходят. Да.

Дэйн поболтал квас в баклаге, отпил и поморщился:

– Дурное дело, ох и дурное! Младшие мои бегают, все бегают и бегают, как будто в доме заняться нечем, как будто толковей ничего не придумано в мире. Целыми днями пропадают, бывает, пока ж до портала доплюхают – коней я им не даю, потому как через портал они не пройдут, – ну и вот… Приползают, бывает, к ночи, опухшие от паучиных укусов или все в кровище, так жена потом до утра с ними сидит, повязки меняет, тьфу, дурь какая! Старшего-то я к этой заразе не подпустил, а за близняшками не уследил. Приключений им, дуралеям! В засушливый год урожай спасать – вот это приключение! А бегать по междумирьям с топорами – ума не надобно!

Гном махнул ладонью-лопатой. Эти слова он явно говорил не в первый раз и, видно, такая у этих слов была судьба, чтобы их слышали люди, имеющие по поводу путешествий совсем иное мнение.

– Значит, по Мирам ходят мало, – повторил Тахар. – И значит – цены на мирские диковины должны быть высокие. Правильно?

– Диковины? – переспросил гном так, словно Тахар сказал «вареные змеи». – Всякое барахло оттудошнее? Не знаю я, сколько оно стоит. Я плантатор, а не ерундатор, вот про цены на зерно, на птицу, на овощи и даже на мед – это я тебе расскажу, про все цены в округе: где, у кого, почем, в какое время и до скольки торговаться можно. А диковины, тьфу, не знаю я про них ничего. Ежели вам надо такое купить или продать – я не советчик. Я только по делу: двор постоялый покажу вам, где рынок – тоже расскажу, кузнеца еще могу присоветовать. А по диковинам – нет, не советчик.

– Кузнец, – повторил маг. Покивал. – Кузнец нам пригодится, да, Элай?

– Пригодится, – зевнул эльф. – Если сам Кристаллы не покупает, так скажет, кому их можно отнести. А ценней двух десятигранников у нас все равно ничего нет. Хотя, конечно, нашу злыдню придется связать, чтобы продать их, а потом бежать быстро-быстро, пока она не развязалась.

– Вот и ладно. – Дэйн снова поболтал баклагу с квасом. – Кузнец этот – хороший, честный, зуб даю, потому как он – родич мой дальний. А теперича давайте выдвигаться, времени в обрез осталось, поспеть бы в город до темени!

Гном поднялся, что послужило знаком для батраков. Стали собираться, споласкивать котелок, тушить костер, таскать остатки еды к телегам.

– Повезло нам, – вполголоса заметил Тахар, наблюдая за Дэйном. – Помогает совершенно случайным попутчикам, обстоятельно так, от души, будто своим. До города довезет, в пути накормит, ночлег подскажет, с полезными людьми сведет. И ведь он даже не выведывал: кто мы, откуда взялись, куда нас несет и зачем. Просто помогает, чем может, и все.

Элай хмыкнул и подумал, что стоит вытряхнуть Алеру из телеги, она такие разговоры умеет поддерживать.

– И ведь нельзя сказать, что это от простодушия, – продолжал Тахар. – Он полсотни лет прожил, плантацией владеет – у него должна быть хватка ого-го! И в людях разбираться тоже должен, без этого в его деле никак.

– Ага, – кивнул Элай. – Вот как мы вывалились на обоз из кустов, перепачканные, истрепанные – так он сразу и понял, что нам можно доверять, как матери родной.

– Но нам и вправду можно доверять, – обиделся Тахар. – Настолько можно, что это очень понятно, даже когда мы истрепаны!

Мужики уже направлялись к обозу, и Элай тоже поднялся.

– Пойдем, достойный доверия оборванец, осчастливим собой очередной городишко. Надеюсь, наша злыдня не выкатилась из телеги во сне и нам не придется терять время на поиски.

Алера спала, устроившись на мешке. Когда Элай лег рядом, она придвинулась к нему под бок, уткнулась в щеку лбом. Эльф сделал ужасно недовольное лицо, просунул руку ей под шею, обнял за плечи и закрыл глаза.

– Вы даже не представляете, как меня достали, – с чувством сообщил Тахар и повернулся на другой бок.

* * *

– Нас преследуют чердаки, – пробормотала Алера, открыв глаза. – Сначала в Неплуже, теперь здесь.

Сквозь крошечное и очень грязное окно светило солнце, с улицы доносились детские крики и лай собак.

– На тебя не угодишь, – пробормотал Элай и накрылся одеялом с головой.

Тахар сел, отчаянно зевая, протер глаза. Вчера они попадали на матрасы без задних ног, попытались затеять спор о двух одеялах на троих, но уснули, так и не закончив.

Чердак был крохотный, тут уместился лишь старый сундук, стопка рваных матрасов, из которых торчали тряпки, и груда вусмерть задубелых кукурузных початков, не разобранных с осени. Углы заросли паутиной, пахло пылью, мышами и солнцем. Чердак, разумеется, не предназначался для гостей, хозяин просто сваливал туда всякое барахло, но вчера, за неимением свободных мест, сошло и такое пристанище. Дэйн, правда, предлагал разделить большую комнату с ним и батраками, но друзья вежливо и решительно отказались.

Тахар наконец проморгался сам и принялся тормошить друзей, стягивая с вяло брыкающихся тел одеяла и приговаривая:

– Хватит бока отлеживать! Вставайте! У нас куча важных дел! Вставайте же!

– На чей хвост мне это нужно? – бормотала Алера и сворачивалась клубочком. – Снаружи – злой и жестокий мир, я не могу доверить ему свою измотанную тушу.

– И израненную душу, – смеялся Тахар и дергал подругу за разлохматившуюся косичку.

– И запас змеиного йа-ада, – зевнул Элай, решительно сел и принялся растирать затекшую ногу.

– У нас прорва дел сегодня, – повторял Тахар и тряс Алеру за плечо, – мы целых полдня храбро проспали, сколько можно же!

– О-о, какие вы нудные! – Алера наконец села.

– Вот я проснусь окончательно и оторву тебе язык, – пообещал Элай.

Язык Алера тут же показала и, пошатываясь, встала, завозилась в поисках гребня.

– Интересно, – снова подал голос Элай, – а здесь нас накормят?

– О-о, – в тон Алере протянул Тахар, – вы и правда страшно нудные!

В коридоре было пустынно, темно и тихо, только изредка из-за дверей доносились приглушенные голоса, один раз послышался детский плач. В конце коридора стояла кадушка с водой, обнаружилась и кружка, привязанная к кольцу в стене. Кое-как умывшись, друзья спустились в полную народа трапезную, где, к большой радости Элая, гостей кормили, да еще как!

Много-много маленьких столиков и лавочек, запахи густой подливы и овощного супа, диковинные тарелки из молочно-белого стекла, и каждая разрисована на свой лад, а краска – прямо под стеклом, ну и ну! Готовила тут гномка, о чем говорил острый вкус и пряный запах блюд, а в хлеб зачем-то подмешивали дробленые подсолнуховые семечки и сушеный укроп, из-за чего Элай долго ворчал, что он не поросенок, чтобы это есть. Всеядный Тахар, почти примирившийся в Лирме даже с орочьей готовкой, только посмеивался, Алера же все вертела головой по сторонам, и если б в ее хлеб подмешали жуков – и то бы не заметила.

Удивительное место – и стеклянно-молочная расписная посуда (даже чашки – из стекла!), и расставленные по полу светильники на длинных подпорках, со свечами в стеклянных же пузырях, и стеклянные висюльки на стенах, расписанные сочными красками! Вот он какой, город стекольных мастеров!

– А что ты пялишься? Украсть, небось, хочешь?

Сначала показалось, что из толпы вывернулся гном, но нет – карлик, большеголовый, с торчащими зубами и короткими ручонками, одетый, как ребенок, в одну лишь рубашонку с короткими рукавами. В руках он сжимал дохлую крысу:

– Вот это, вот это укради, не хочешь, не хочешь, а?

Он так ловко подскочил, что никто не успел ничего понять, и сунул крысу прямо Алере в лицо, а она от неожиданности взвизгнула совершенно по-девчоночьи и, тут же разозлившись на себя за этот нелепый визг, огрела карлика ложкой по лбу. Он плюхнулся на задницу, растопырив кривые волосатые ноги, и заголосил на всю трапезную:

– Обидели, обидели, избили, убили убогонького, нелюди, нелюди!

Гости вокруг загудели, заволновались, хотя никто толком не видел, что случилось, но теперь-то на карлика стали оборачиваться все.

– Убили, убили! – надрывался он, заходился слезами и утирал сопли дохлой крысой.

– Убили? Убили? – эхом прокатилось по трапезной.

– Чего беспорядки чините? – загудела незнакомая орчиха от дальнего стола, которая уж точно ничего видеть не могла. – Понаехали и чинят!

– Чинят, чинят!

Гости заволновались, трапезная пришла в движение, карлик, извергая вопли и пуская слюни, отползал, терялся между столами, гости наклонялись к нему – кто из вечного человеческого любопытства ко всякому уродству, кто – с расспросами, и карлик визжал: «Убили, обидели!», захлебывался слюнями, елозил дохлой крысой то по грязным доскам пола, то по своим щекам.

Алера глядела на всю эту нелепицу, открыв рот. Приехали, здрасьте!

– Чего, чего? – от кухни бежала вперевалку старуха-гномка в просторном небеленом платье и полотняной шапочке. – Кого, кого?

Элай потянул друзей за руки:

– Ну-ка, убийцы и обидчики, пойдемте отсюда по-тихому! А то ведь накал безумия крепчает!

Воспользовавшись тем, что все в трапезной смотрели на вопящего карлика, который с пола не мог точно указать, кто именно его избил и убил, друзья прошмыгнули в открытую дверь.

С сожалением обернувшись на недоеденный обед, Алера виновато пробормотала:

– Я надеюсь, нам не придется возвращаться за вещами через окно?

* * *

Кузницу нашли без труда: Дэйн очень точно описал дорогу, да и находилась она недалеко, всего через пару кварталов от постоялого двора. Кузнец, медлительный и молчаливый старик с обожженной бородой и в потертом фартуке, долго ворчал что-то себе под нос, так и сяк поворачивая на свет Кристалл.

В лавку гостей не завел, держал на пороге, смотрел камень на просвет, крутил так и эдак в толстых пальцах. Улица звенела криками детворы, и сей вздох эти крики ужасно злили Алеру. И обстоятельность гнома – злила.

Ну что крутишь этот камень? Что ты там накрутишь, а? Видно же сразу: восьмигранник для усиления воздействий огня, оторванный от сердца с кровью и слезами: и Тахару пригодился бы, и в меч вставить можно, потому как он в огне кован и хранит толику его души, а значит – отзовется на Кристалл. Что ты, кузнец, тот камень ворочаешь во все стороны, будто тебе предлагают взять его в жены? Он или нужен тебе, или не нужен – вот открой рот да скажи попросту! Суджам бы сразу ответил, только взглянув: пять серебрушек! А в ваших краях, где диковин мало, мы надеемся получить все десять, так что ты томишь нас, что ты все смотришь и смотришь на него, будто впервые увидел Кристалл!

Элай тоже глядел на кузнеца мрачно: эльф предпочел бы продать некромантский десятигранник, от которого никакого толку – только все понимали, что кузнецу он ровно так же не нужен. Тахар был близок к отчаянью, он одновременно страстно желал, чтобы гном купил Кристалл и чтобы отказался наотрез, – тогда бы восьмигранник достался ему, Тахару.

– Пятьдесят серебрушек, – в конце концов заявил гном и сложил руки на груди, давая понять, что намерен стоять насмерть за каждый медяк.

Алера закашлялась. Тахар хрюкнул.

– Вы с ума спятили, почтенный? – выдохнул Элай. – Он же…

Опомнившись, эльф захлопнул рот.

– Он стоит пятьдесят серебрушек, – отчеканил кузнец. – И не более того.

– Не более – значит, не более, – торопливо сказала Алера, потому что боялась проснуться до того, как положит деньги в кошель. – Пусть будет пятьдесят.

Кузнец несколько вздохов смотрел на нее тяжелым взглядом, потом приглашающе махнул рукой и провел друзей в лавку, где бережно положил Кристалл в ящик стола и тщательно отсчитал серебрушки.

Глава 13

Кружась по улице и раскинув руки, Алера громко распевала:

– Мы бога-аты! Бога-аты как сказочные го-обли-ны, как государева казна-а, как тучная свиню-юшка богата жирным мя-ясом!

Прохожие обходили странную девушку, прижимаясь поближе к сточным канавкам, и еще долго оборачивались вслед. Тахар и Элай изо всех сил делали вид, что впервые ее видят.

– Мы можем купить лоша-адку, мы можем купить к ней у-упряжь, мы можем купить весь го-ород, на кой бы он нам сда-ался!

– Угомони ее, – сквозь зубы сказал Элай.

– Сам угомони, – огрызнулся Тахар. – Чуть что – сразу я!

– Да мне жутко даже смотреть на нее, не то что подходить!

– Ты говорил, что бесстрашный.

– Но не настолько же!

– И мы поедем в Та-амбо, поедем на лоша-адке!

– Она что, не понимает, что мы не можем ехать втроем на одной лошади? – спросил Элай так сердито, словно это Тахар не понимал.

– Ты погоди, – кивнул маг, – скоро до нее дойдет, и вот тогда у нас будут проблемы.

– А это у нас что? – Элай ткнул пальцем в Алеру, которая обтанцовывала уличного лотошника с пирогами.

– А это у нас так, примерка, это она еще только дуркует понемногу.

Так, делая вид, что не знакомы с Алерой, друзья вслед за ней дотащились до животного рынка.

– И где же та лоша-адка, что отвезет нас в Та-амбо? – пропела Алера, но пританцовывать уже перестала. – Тут не лошадки. Тут овцами торгуют. Зачем вы меня сюда притащили?

– Мы тебя притащили? – поразился Элай.

– Ну а кто еще? Так, где же тут лоша-адки? Они такие ми-илые, у них такие хво-остики, копыта и-го-го!

– Божиня, – проговорил Элай, глядя в небо. – Ну, пожалуйста! Что тебе стоит, а?

На огромном животном рынке коней искали долго, – Дэйн вроде и объяснял, с какой стороны торгуют лошадками, но вчера они все позабыли – слишком уж много всего пришлось запоминать, и слишком тогда хотелось спать. А сегодня с гномом не встретились.

Пока они бродили по рынку, небо стало розово-желтым, и друзья взволновались, что сегодня уже не успеют прицениться к лошадкам. Только Алера, пребывавшая в пугающе-благодушном настроении, уверяла, что ничего такого страшного, ну и подумаешь, придут завтра с утра, и вообще – к вечеру цена как раз хорошая, честная, а не те безумные тридцать серебрушек за лошадиную голову, про которые говорил Дэйн. Наверняка он ничего не понимает в коняшках и вообще умалишился на жаре.

Вопреки их опасениям, лошадьми еще торговали, даже выбор пока оставался солидный, и среди животных оставалось немало крепких, молодых коняшек, способных совершить путешествие в несколько сотен переходов.

Алере особенно приглянулась вороная, с белыми ушами, и девушка, тихонько ахнув, поплыла к лошади такой особенной походкой, воодушевленно-летящей… Тахар и Элай в ужасе ожидали развязки.

Вот Алера протягивает руку, и лошадка тычется лбом ей в ладонь, Алера задает вопрос хозяину, вскочившему при ее приближении с бревнышка и поедающему ее глазами, словно у него тоже вот-вот сбудется какая-то мечта. Он что-то говорит, и по выражению его лица понятно, что мужик называет цену меньшую, чем собирался, потому как – да кто его знает, почему!

Тахар и Элай мимовольно втягивают головы в плечи, и полвздоха спустя над животным рынком разносится потрясенный вопль:

– Тридцать… пять?!

– Вот, – пробормотал Тахар, – видишь? Вот теперь у нас проблемы.

Алера медленно отошла от лошадки, и плечи у нее поникли, и взгляд сделался потерянным, пустым, в землю. Никаких больше воплей, визгов, требований оторвать голову этому нахальному торгашу, никаких пожеланий лопнуть изнутри и снаружи так, чтоб кишками все вокруг заляпало… Вообще ничего.

– Да, – согласился Элай. – У нас проблемы.

Алера, словно не видя друзей, почти прошла мимо, но Тахар поймал ее под руку. Она остановилась и стояла, безучастно глядя в землю.

– Ну, пойдемте на наш чердак, – как можно спокойнее сказал маг. – Сегодня предлагаю отдохнуть и выспаться, а завтра с утра трогаться в путь пешком. Что тут поделаешь.

Алера не попыталась вывернуться, не фыркнула, не уперлась и не умчалась вперед, молча пошла рядом с Тахаром, который так и держал ее за руку. Элай покачал головой. Они так и прошли в обратном направлении весь скотный рынок, а потом Тахар свернул в отвилку, откуда слышались бодрые вопли уличных торговцев: все веселее, чем брести, уставясь в землю.

– Почти обученный прорицатель в пятом поколении судьбу по руке нагадает!

– Благовония! Благовония в стеклянных баночках на подарочки дамочкам!

На улице, вымощенной досками, под ногами сразу захрустел всякий мусор, объедки, огрызки хлебных корок. Там и сям попадались лоточки с едой и шатры, по большей части уже затянутые пологами, но из немногих открытых неслись очень задорные выкрики:

– Шью одежду по мерке! Шью за два дня любое платье!

– Обереги и талисманы! Защита от порчи!

– Рыба-рыбонька, вкусная-соленая, жирная-ароматная рыба-рыбонька-рыбешка!

Пока Тахар вел пришибленно-тихую Алеру между лоточками и шатрами, Элай успел задешево сторговать небольшой котелок, куль крупы, круг сыра и мешочек овощей: огурцы, морковь, несколько луковиц. Мясо уже раскупили, сало осталось только жесткое и несоленое, а «рыбу-рыбоньку» Элай брать не стал, потому что невзлюбил голосистого торговца.

Из грязно-серого шатра выскочила бойкая черноглазая гномка, стала увиваться вокруг Алеры:

– Красивые причесочки! Полировка ноготочков!

Девушка уставилась на гномку, как на диковину. Вообще-то, она была в печали, и только очень бесцеремонная гномка могла этого так уперто не заметить! И еще – многодневные путешествия по трактам, беготня по тролльему лесу и ночевки на чердаках никак не желали увязываться в голове ни с причесочкой, ни тем более с полированными ноготочками. Если о причесочках Алера еще иногда слышала от Шисенны, то про красивые ноготочки точно ни разу в жизни не задумывалась.

Гномка расценила выражение лица Алеры по-своему и принялась заливаться с удвоенным энтузиазмом:

– Массажик ладошек душистым маслицем! Укрепление волосиков тепленьким полосканием!

– Целебная припарочка из косточек мелких монстриков! – подхватил Элай и потянул Алеру за вторую руку. – Заживляющая притирочка из бдыщевых хвостиков!

Продолжая смотреть сквозь гномку, Алера деловито заявила:

– Нужно продать десятигранник.

Гномка сплюнула и скрылась в своем шатре, а Тахар и Элай переглянулись с крайне удивленным видом, потому как Алера вообще не должна предлагать продавать десятигранники – для нее это еще хуже, чем продать собственную руку, во всяком случае, до сих пор она уверяла именно так. А дорога и всякие трудности в пути, конечно, меняют взгляды, но ведь не настолько же!

– Некромантский никому не нужен, – осторожно сказал Тахар.

– Значит, ледяной продадим.

Друзья переглянулись.

– Давай-ка повременим, – проворчал Элай. – Хотя бы до Тамбо давай его придержим, там магов много, может, и некроманты встречаются, тогда и тот Кристалл можно будет продать.

– У меня шестигранники еще остались, – помолчав, сказала Алера. – Но все для дела нужны. Лучше все же один большой Кристалл продать. Или Карты какие-нибудь. И вообще, я хочу ту лошадку! С белой мордочкой! Она такая милая, у нее копыта и хвостик!

Тахар засопел.

– Не хочешь. Давайте лучше узнаем, не едет ли завтра и в сторону Тамбо какой-нибудь обоз. Так-то деньги есть, приплатим, чтоб подвезли, ну а не завтра – так через день. Должны же они ездить, тут день пути всего! Ну, полтора дня. А не найдем обоз – будем думать дальше, может, и правда пешком попремся и по дороге встретим какую-нибудь тележку с одиноким крестьянином, который везет в город мешок яблок!

Алера топнула ногой:

– Какой еще крестьянин?! Я хочу ту лошадку с хвостиком! Какая еще тележка?!

– С тягловым коником, – невозмутимо ответил маг. – Как у Дэйна в обозе. Как у Багула.

Элай остановился.

– Подождите. А мы что, не можем сами купить тяглового коника с тележкой?

* * *

– Слыхали? У стекольщиков с заречной мастерской случилась ссора с водником, дескать, реку они загадили.

Конюх, как раз закрывающий стойло Дымки, свежеку-пленного друзьями коня, при этих словах только хмыкнул. Неторопливо обтер руки тряпицей, которую, кажется, получил в наследство от деда уже вусмерть угвазданной. Принял от Тахара несколько медек, с вредным выражением лица пересчитал их, шевеля губами.

– И чего? – наконец спросил он другого конюха, что стоял в воротах.

Тот, косматый и рыжеволосый, в свете сонного солнца казался красным, хищно-зловещим.

– И он теперь жару дает! Знаешь, чего сотворил?

– Чего?

– А взял всю эту нечисть из стекольничьих баек да вдохнул ее жизнь в своих утопарей, а потом в виде этой нечисти пустил их бродить по городу!

– Да ну-у, скажешь еще.

– Ну или не ну, а ходят теперь по городу Поючие Девочки! Не слыхал, что ль? А вот! Девочки-близняшки, маленькие такие, в платьицах с вышивкой, ходят по домам, стучатся во все двери, а кто им открывает, тому они песенку петь начинают.

– И чего?

– И ничего! Кто начало той песенки услышит, тот ее будет напевать все время, даже во сне, и все время будет ждать, когда Девочки снова придут и споют ее до конца, и ничего больше делать не сможет, только петь и ждать, петь и ждать!

– И чего?

– Да ничего! И Грустный Собака ходит по городу, выпрашивает еду, и кто не даст ему еду, того он обгадит, и от вони той отмыться ни за что будет нельзя, а кто даст ему еду, тому он выкашляет стеклянную диковинку, красивую до невозможности, такую красивую, что все прочее будет казаться уродским и не нести радости! И Смертный Карлик ходит по городу, ходит с дохлой крысой в руках, и кому он ту крысу покажет, тот через год и помрет!

Алера схватила за руку Тахара. Тахар поскреб макушку.

– И Ногастая Русалка ходит по дворам, сиськи – во, и ко всем мужикам домогается, а кто ее захочет это, того она в реку волочет и мурыжит там, пока не потопит, а кто ейным сиськам супротивится, тот потом всю жизнь будет бессонницей маяться и вздыхать по ней, как по своей возлюбленной!

– Несешь не пойми чего, – решил конюх, сложил свою замызганную тряпицу и побрел во двор. – Русалки, карлики. Скажешь тоже. Кто их видел? Кто? Тьфу!

Рыжий конюх проводил его взглядом и, медленно повернув голову, посмотрел на троих друзей, что так и стояли у стойла Дымки.

– Он не верит, – произнес сумрачным голосом. – Он не видел. Но вы-то знаете?

И, не дожидаясь ответа, тоже шагнул во двор, пропал из виду.

– Чушь, – отрезал Элай и повел плечами, по которым отчего-то побежали мурашки.

Алера смотрела на друзей большими несчастными глазами.

– Чушь, – повторил Тахар и тоже повел плечами. – Просто кто-то видел этого карлика или какую-то бабу с сиськами и придумал кучу чепухи. Не бери в голову. Водники не могут ни во что превращать утопарей, ты ж знаешь. И никто не может оживлять байки.

Алера выпустила руку Тахара, потерла лоб. Друг говорил правильные вещи, потому ей стало немного стыдно за свой детский испуг. В самом деле, маленькая она, что ли, или мало слышала на своем веку всяких страшилок и дурных историй? Вот их конюх не поверил в эти байки ничуточки и не испугался вовсе – и правильно сделал. Наверняка знает, что рыжий конюх – отъявленный сплетник и трепач, вот и все!

Друзья вышли во двор. Их конюх как раз вытащил из колодца ведро и лил воду в растресканное корытце.

– Кто это такой был? – спросил Тахар, указывая на ворота конюшни.

– Где? – удивился конюх.

– Ну там, в дверях. Рыжий такой.

Конюх поглядел диковато.

– Да я не знаю. Думал, это ваш знакомец. Впервые его вижу. А чего?

Друзья огляделись в поисках рыжего мужика, но тот куда-то подевался.

– Так, – пробормотал Элай, – ничего.

В который раз обманув ожидания друзей, Алера не впала в тревожность, не потребовала немедленно объяснить ей, что же это было и как от него избавиться, и не проявила стремления немедленно и мрачно погибнуть, раз уж ей все равно не жить. Вместо этого она с молчаливой сосредоточенностью потащила друзей туда, где, по ее разумению, имелась возможность встретить или баечных созданий, или тех, кто их видел.

Они прошли по приречным и окраинным дворам, но не обнаружили там никакой русалки. Несколько раз Элай, указывая на встреченных баб, говорил: «Ну, посмотрите, в точности, как тот рыжий говорил, сиськи и ходит по дворам! Наверняка она!» – и в конце концов друзьям стало весело, ведь шутки – дурацкие, бабы – самые обычные, а все вокруг – звеняще-вечернее и совсем не страшное. А очень даже красивое, все в Кали – красивое, потому что на каждом шагу – стекольные вещицы, окошки, фонарики (кажется, на площади в Неплуже им встречались похожие), у бегающей под ногами детворы в руках свистульки из стекла.

По дороге к постоялому двору проходили через площадь, полную торговцев, гуляющих женщин в красивых нарядах и со стеклянными бусами на шеях. У одной дамы было особенно пышное, до невозможности пышное платье и в ушах – тяжелые цветные птицы из стекла, с многослойными хвостами, которые звенели и подрагивали при ходьбе. Женщину сопровождал солидный пузан в штанах и куртке с оторочками из меха. А следом за ними вышагивал лютнист – удивительно бледный эльф, до того невзрачный, что, казалось, если он сомкнет веки – просто сольется с сумерками. Он шел и негромко напевал что-то, вроде бы для красивой пары в стеклах и мехах, а вроде бы – для всех.

Друзья остановились, послушали.

Эльф пел о чужих секретах, о тонких тропинках и о глупости тех, кто не желает ходить обычными трактами, кто бросается в неизведанные дали, вместо того чтобы слушать пересказ мудрых слов – а все мудрые слова уже сказаны до нас. Он пел о тех, кто уходит искать крошки, оставляя на столе целый каравай, и о том, что ничего хорошего таких людей ни в коем разе не ожидает.

Тахар сунулся купить сладости у одного из торговцев, но те выглядели в лучшем случае лежалыми, потому друзья просто миновали эту площадь, полную огоньков, торговцев, гуляющих парочек, и пошли себе дальше.

На одной из улиц за ними увязалась дворовая собака с обрывком цепи на шее, Алера напряглась, а Тахар с Элай переглянулись со значением, но никакой еды собака не потребовала, а вскорости из переулков выскочил ее запыхавшийся хозяин, обругал беглянку и за обрывок цепи поволок домой. После этого два квартала за друзьями бежала облезлая белая кошка.

Тахар попробовал убедить друзей, что хорошо бы им выехать сегодня, ну и что, что на ночь, ведь в телеге дорога будет дольше, чем верхом, и значит – время дорого, и еще в телеге можно спать с большим удобством, а значит – ничто не мешает выехать хотя бы и сей вздох. Алера и Элай вяло отбивались, и Тахар в конце концов признался, что сегодня вылезает бегунчик, за которым неплохо бы поохотиться, и после этого признания его едва не побили.

До постоялого двора добрались в уже темноте. В трапезной оказалось еще более шумно и людно, чем утром, Дэйна и его батраков – по-прежнему нигде не видать, зато и карлика – тоже.

Но на друзей косились – видимо, кто-то из гостей узнал их, потому они предпочли быстренько убраться к себе на чердак и скудно поужинать сыром и огурцами.

– Нет, правильно предлагал этот зануда, – грустно решил Элай. – Стоило уехать сегодня же. Никакой радости от этого вечера – ни эля, ни жратвы, ни-че-го.

– Зато у нас есть крыша над головой, и нам не нужно ловить противный бегунчик, – заметила Алера. – И еще у нас есть замечательная возможность улечься спать пораньше и в кои-то веки выехать из города с рассветом, а не после полудня.

– Насмотришься ты еще на эти рассветы, – брюзгливо проворчал голодный и оттого совершенно невыносимый Элай. – В тележке мы до Тамбо будем тащиться, наверное, до самой зимы. А потом еще немножко.

Глава 14

Тахар уже успел перекусить лепешками и сыром, наполнить баклаги водой из ручья, найти и собрать несколько интересных травок – люпин, крушину, звездчатку, а потом – откровенно заскучать, когда Элай, наконец, проснулся. Уже привычным движением вытащил руку из-под шеи Алеры, сел, огляделся, вяло махнул рукой Тахару и принялся отчаянно зевать.

Тахара безумно раздражало, что Алера повадилась спать под одним одеялом с Элаем. Даже если они забыли купить в Кали одеяло взамен того, что осталось в пизлыкском лесу, – это еще не причина! Да вдобавок этот непробиваемый эльф принимает Алеру под своим одеялом с такой невозмутимостью, словно нет ничего более простого и понятного во всем мире и Мирах!

Нет, Тахар не мог сказать, что между друзьями что-либо начало меняться. Они общались и пререкались как обычно, не пытались держаться поближе друг к другу и, напротив, не отстранялись смущенно. Маг не услышал ни единого слова, не проследил ни одного взгляда или прикосновения, которые сказали бы ему, что начинается нечто такое, чему совсем не стоит начинаться. Но все равно это ночное благорастворение безумно его раздражало.

Эльф спрыгнул с телеги и потопал к ручью, зевая во весь рот.

– Такое ощущение, что тебе это нравится, – с плохо скрытым раздражением процедил Тахар.

– Что мне нравится? – со столь же плохо разыгрываемым непониманием уточнил Элай.

Осторожно опустил ладонь в ледяную воду, поболтал ею, побрызгал на лицо.

– Что она спит у тебя под боком.

– Конечно, нравится! Такое непонятное чудовище, которому начертано совершить что-то очень важное, – оно вот так запросто залезает ко мне под одеяло и сворачивается кренделем, это так умиляет, знаешь, как маленький чихучий дракончик…

Маг продолжал мрачно пялиться на Элая исподлобья.

– Это – во-первых. Во-вторых, мне тепло.

– А в-третьих?

Элай решительно зачерпнул воду в ладони, нырнул в них лицом, фыркнул, вынырнул, тряся головой. Глянул на Тахара ошалелым, но уже проснувшимся взглядом.

– А в-третьих, она так замечательно молчит, когда спит! Это ведь достижение – прикоснуться к нашей злыдне, когда она не ворчит, не хамит, не орет и всем довольна. Я чувствую себя причастным к великому таинству, и это слегка примиряет меня с нормальной, бодрствующей злыдней.

– Ну конечно, – проворчал Тахар, – что может быть более естественным, чем прижиматься ночью к девушке. Для тепла.

Эльф прекратил отфыркиваться, покосился на мага.

– Слушай, друг дорогой, ты остынь немного, а? Если ты не заметил – это она ко мне прижимается. Вот на нее и вопи, если уж решил побыть ее мамочкой.

– Ну ладно, – упорствовал Тахар, – прижимается она. А ты что? Ты что делаешь?

– Я ничего не делаю. Ни-че-го.

Элай отошел от ручья, потряс ладонями, стряхивая воду, подставил мокрое лицо солнечным лучам. Постоял с десяток вздохов, чувствуя, как приятно пощипывает кожу мягкое еще тепло.

– Ты с чего вообще разошелся-то? – спросил он наконец, не открывая глаз. – Ничего не происходит. Я сплю, она спит. Я не посягаю на ее прелести, а она, к счастью, не посягает на мои.

– То есть все-таки к счастью, – помолчав, повторил Тахар.

– Разумеется. Потому что я бы противиться не стал ни вздоха, а ты бы мне потом плешь проел своим нудежом и трагическим лицом.

Элай завозился в поклаже в поисках еды. Нашел лепешки, отломал кусок сыра, раскопал огурец и захрустел.

– Мне не нравится это, – повторил Тахар. – Это неправильно.

Эльф пожал плечами.

Тахар смешался. Он не знал, как сказать Элаю, что видит его тревогу и не понимает, с чем она связана. Что да, в том, как он обнимает Алеру, нет ничего страстного, но есть судорожное – словно эльф боится, что она исчезнет, хотя с чего ей исчезать, и с чего ему бояться этого? И он, Тахар, понимает: Элаю известно нечто такое, о чем он не говорит, ему это стало известно еще после разговора с Имэль в Эллоре, но домыслил это «нечто» он недавно, вот только в последние дни.

Неужели эльф принял всерьез дурацкую байку про карлика и решил, будто Алера через год умрет?

Неужели Имэль сказала ему нечто такое, из-за чего байка про карлика стала выглядеть не дурацкой?

Но ведь Элай ничего не объяснит и ни в чем не признается, это страшно бесило Тахара, потому как все, происходящее с Алерой, касается его в той же мере, в какой касается Элая, и, быть может, если бы он знал, что происходит, то мог бы как-то помочь!

Алера выглянула из телеги, посмотрела на друзей, на прядающего ушами Дымку, на ледяную даже с виду воду в ручейке и подумала, что этим утром она отдала бы, пожалуй, шестигранник за возможность оказаться дома и позавтракать чем-нибудь из того, что готовит Шисенна. И выпить горячего отвара. Тахар почему-то не догадался приготовить отвар.

Путешествовать с друзьями, с одной стороны, оказалось невероятно увлекательно. И предложи кто-нибудь Алере выбор – она бы, на самом-то деле, ни на что не променяла такую возможность и не изменила бы решения сопровождать Элая в Тамбо, если бы смогла вернуться во времени назад, ко дню «похорон» в Эллоре. Однако – нередко дорога еще и утомляла, и пугала, и таила опасности, и делала невозможными многие привычные вещи.

А еще именно из-за нее некоторые вопросы стали очень острыми и колючими. И дорога не давала отвернуться от них, скрутить их поросячьим хвостом, утопить в ближайшем ручье, сделать вид, что никогда их и не было.

Чтобы разогнать невеселые мысли, она и сама собралась быстро, и друзей подогнала – поехали, хватит время терять!

Потом Тахар и Элай валялись в телеге, дремали на солнышке, временами перекидывались парой фраз, словно им совсем не интересно смотреть по сторонам – ну и пусть там нет ничего нового, гречишные поля вблизи да Пизлык далеко-далеко на востоке (а может, вовсе не Пизлык, а какой-нибудь другой безобидный лес), но это все-таки интересней тележных высоких бортов!

Алера вроде как правила, на деле лишь для порядка держа в руках вожжи: Дымка и без понуканий отлично понимал, где находится дорога, и не хуже того сознавал, что его лошадиная доля – тащить по этой дороге телегу. Большая развилка, способная сбить коня с толку, встретилась только одна, и проехали сразу ее после Кали – дорога на север, к городу Пашти. Этот город – маленький, но очень важный, поскольку стоит на перепутье двух дорог: северо-западной – к столице, Арканату, и западной – до порта Корогун, откуда уходят корабли в Даэли. Но это – где-то там, далеко-далеко, а путники от Кали свернули на северо-западную дорогу, и все развилки на ней – лишь небольшие крестьянские тропки, отбегающие к деревням или к лесочкам.

Отчего-то лишь этим утром, когда Дымка так бодро тащил за собой тележку, мерно отмахивая переход за переходом, а с гречишных полей им о чем-то напутственно жужжали пчелы, друзья поняли, что уже к вечеру (ну самое позднее – завтра утром!) они прибудут в Тамбо, что город магов из далекой смутной цели становится чем-то таким же настоящим, как все другие города, которые они уже проехали.

– Тебе интересно будет попасть в Магическую Школу, Тахар?

– М-м-м? Хм-м-м… Школа. О. Как много в этом звуке.

Он молчал долго, и Алера уже решила, что зря задала вопрос: известно ведь, что Тахар, как большинство самоучек, относится к Школе с презрением, во всяком случае, на словах уверяет именно так и объяснения высказывает серьезные, убедительные, – но виднелась за этими высказываниями еще и зависть к магам, которых кто-то обучает, наставляет, проводит за ручку через дебри магических премудростей, а потом, после окончания Школы, еще и дает работу на всю оставшуюся жизнь… Не всем, конечно, а лишь тем, кто сумеет выучиться, да и палка эта о двух концах: Школа опекает своих выпускников, а на выпускниках лежит ответственность перед Школой, но все-таки они – не сами по себе. А Тахар, хотя и выбрал свой путь однажды и навсегда, хотя не пытался свернуть с него и не жаловался на тяжкую долю и действительно от души испытывал вот это снисходительное презрение к школьным грамотеям, – все равно ничего не мог поделать с мелкой гадкой завистью.

И тем труднее, наверное, помнить, что свой выбор он сделал вопреки советам родителей, обученных магов, предупреждавших его обо всех сложностях, с которыми предстоит столкнуться самоучке, и обо всем, чего он не сумеет получить.

– Да, – сказал наконец Тахар. – Я бы хотел побывать в Школе. Хотел бы узнать, как там устроено обучение магов. Как их разделяют для занятий – по возрасту, по началам, по склонностям к разным видам магии… Например, если кому-то лучше удается целительство, а кому-то – магия изменений. Как устроены занятия, где практикуется вся эта орава, ведь их не возят все время на полигоны? О, у них должна быть невероятная библиотека! Я бы хотел попасть туда. А Карты? Обученные маги не любят Карты, я знаю, но запрещают ли ученикам их использовать? А можно упражняться за пределами Школы, в городе? И как уследить, чтобы ученики не разнесли все Тамбо своими упражнениями?

Поняв, что начинает проглатывать слова от возбуждения, Тахар замолчал.

– Разве родители тебе совсем-совсем ничего не рассказывали? – решилась спросить Алера.

Она не видела Тахара, но знала, что он на вздох прищурился.

– Они пытались, я сам не хотел ничего слушать. Ты ж помнишь, я еще ребенком решил, что не буду учиться в Школе, так когда при мне про нее заговаривали – я всегда это принимал как «Вот чего ты лишился по доброй воле, балбес». Да они это и имели в виду, наверное. И, может, если бы не это, я бы еще передумал насчет Школы, но они меня все толкали и толкали к этому передумыванию, потому я уперся из чистой вредности. А просто так о годах учебы они между собой не говорили. Я всегда считал, что там закопан какой-то секрет не для моих ушей, ну а может, я себе это просто придумал.

– Вот теперь ты сам все и увидишь, – неожиданно влез в разговор Элай. – Все эти кишкастые коридорчики, по которым гусятами бегают ученики в разноцветных хламидах с капюшонами. Мечтают получить знаки Школы и… что там у них еще есть? А, посохи, точно! Между мечтаниями они бегают в трапезную пожрать каши и колдуют пушистые розовые облака, чтобы кишкастые каменные коридоры выглядели не так угнетающе.

– Посохи-то им зачем? – не поняла Алера. – И хламиды с капюшонами – зачем?

Элай потянулся и закинул руки за голову.

– А я знаю? Эллорцы такими рисуют магов: в мантиях и с посохами. Я не знаю, зачем магам они могут понадобиться, ну, быть может, чтобы все видели: вот идет маг, он угробил шесть лет на учебу, а теперь остался должен Школе навсегда, он умеет колдовать розовые облака, а еще у него капюшон. Капюшон скрывает отчаянье в его глазах.

– Какая ерунда! – в сердцах сказал Тахар. – Почему ты никогда не бываешь серьезным? Посохи, балахоны с капюшонами…

– Ты бы забавно выглядел в таком, знаешь?

Представив Тахара в цветном балахоне и с деревянной палкой наперевес, Алера и Элай расхохотались.

– Нет, ну это же не я придумал, – отсмеявшись, напомнил Элай. – Это эллорцы рисуют! Все вопросы к ним!

– Я не хочу спрашивать, обо что они ударились, чтобы такое выдумать, – ледяным тоном ответил Тахар.

Интересно, думала Алера, а есть ли там, в Школе, кто-нибудь такой, кто разбирается в предсказаниях? То есть в чужих предсказаниях. Давно-давно сделанных.

И еще – в призорцах, так, чтобы наверняка, по-ученому, а не так, как любой ортаец разбирается. Чтобы точно сказать, мог ли водник обратить утопарей в байки, которых и вживую-то не существует, и чтобы эти байки стали что-то делать. Вот, к примеру, предсказывать смерть.

Конечно, это чушь. Такого не бывает. Но будет очень хорошо, если в Тамбо найдется человек, который сможет сказать наверняка.

Может быть, подумалось Ал ере, может быть все это путешествие нужно для чего-то большего, чем они думают. Вовсе не для того, чтобы узнать правду про Раня, убедиться, что он вполне счастлив ковырять жабьи глаза для зелий или чистить Доралу башмаки, или бегать по окрестным Мирам в поисках Кристаллов. И даже не для того, чтобы набить его наглую эльфскую морду, убедившись, что с ней все в порядке. И вовсе уж не для того, чтобы услышать: да, дружба, которая началась семь лет назад, кое-для кого теперь умерла, так сильно умерла, что потащила за собой все остальное, что было ему дорого, включая и родственные, и клановые чувства, и кучу повседневных привычек, и планы на эти повседневные вещи, и много всякого другого.

А что на самом деле эта поездка нужна, чтобы привести троих друзей в Школу магов – вот так, именно всех троих. Не только Тахара, которого эта Школа могла бы чему-то научить, – а ведь если и есть на свете такая книжка, о которой мечтал Тахар, книжка со всеми знаниями и всеми ответами – так она должна быть в Школе. Точнее, в одной из двух Магических Школ, или в ортайской, или в меравийской… Нет, не только Тахара, который непременно на многое начнет смотреть по-новому, но и Алеру, которая может там найти ответы на вопросы, которые боится задавать. И Элая, который… ну, мало ли, что там может произойти с Элаем. Быть может, в Школе его заколдуют в доброго эльфа.

Дымка остановился. Алера моргнула, выныривая из своих мыслей, и увидела прямо посреди дороги людей, то есть, нет… Пугал? Чучел? Кукольную сценку? Конь стоял перед этой сценкой, которая изображала людей, но роль самих людей исполняли набитые соломой вещи. Платье, рубашка и штаны, детская рубашонка… «Головы» им не приделали, и почему-то именно без голов соломенные тела казались еще более настоящими, хотя как может казаться настоящей набитая соломой одежда?

Небольшой пенек служил чучелам столом, на него так невинно светило солнце, а над ним вились синие большие стрекозы. Вокруг пенька на земле «сидели» старое платье, рубашка с широким воротом, заправленная в затертые штаны из шерсти. Они сидели в человеческих позах, они изображали людей: у платья согнуты в локтях «руки», штаны и рубашка сидят боком, привалясь к пеньку, а с той стороны выглядывает детская рубашка, закинувшая на стол пустые рукава.

Алера обернулась на друзей, но они не то дремали, не то просто валялись, закрыв глаза, и плевать хотели, почему тележка остановилась. Сначала Алера хотела окликнуть их, но вдруг ей показалось, что они ни в коем случае не проснутся, и вот тогда-то станет действительно страшно на этой пустой дороге, перед набитыми сеном тряпками, которые рядятся в людей.

Она спрыгнула с телеги и направилась к вещам. Что это еще такое, откуда и отчего? Лежат. То есть сидят. И кому и для чего потребовалось смастерить прямо посреди дороги такой…

– Стоять, – сипло сказали ей в ухо.

Не успела Алера удивиться, что Дымка, оказывается, разговаривает, и подумать, что ей просто голову напекло, как в шею ткнулось что-то холодное и кусачее, а за плечи грубо обхватила незнакомая и какая-то недружелюбная рука. Коленом Алеру пнули под зад, вынудив выпрямиться. Холодное и кусачее сместилось под ухо, противно ущипнуло кожу.

Алера осторожно опустила взгляд. Рука, обхватывающая ее плечи, оказалась толщиной, пожалуй, с ее собственные две, мясистая и покрытая рыжеватым мехом. Довольно грязная, между прочим.

Мелькнула дурная мысль, что это та самая рука, которая сей вздох опирается локтем на стол из пенька, что она одновременно соломенная, в пустом рубашечном рукаве, и живая, держащая ее за плечо.

Алера не шевелилась и ничего не говорила: кто сам приперся, тот пусть и рассказывает, за каким демоном. Голова все равно оставалась пустой и не верила, что делается нечто страшное, потому как ведь только что все шло как обычно: дорога, стрекозы, гречишные поля и препирательства с друзьями. Сей вздох она видела только Дымку, но тот вел себя спокойно, блестел карими глазами из-под длинной челки и не проявлял ни тревоги, ни нетерпения. Впрочем, что ему-то, на дороге стоять – не тележки таскать.

– Баба! – наконец сообразил обладатель волосатой руки и кусучего ножа.

Алера услышала его словно через одеяло, ничего в ответ не сказала и даже не подумала, потому что думать сей вздох отчего-то не получалось: чтобы думать – нужно вернуться туда, в нормальное, где дорога, стрекозы и никаких соломенных рубашек, а потом, из оттуда, можно что-то ощущать и придумывать всякие ответы.

Под ухом ущипнуло-ужалило, так противно, с отдачей в голову, и от этого противного щипка Алера взяла и наконец поверила в настоящесть странного места, где волосатые лапы хватают тебя за плечи, а в уши сипят противные чужие голоса.

Волосатая лапа тем временем отпустила ее плечи и занеслась ощупать подвернувшуюся удачу, да так и застыла в воздухе, а выжидательно растопырившиеся пальцы задрожали. Под ухом куснуло сильнее, больнее, по шее что-то пробежало, неприятно щекоча.

Тахар и Элай, может, и задремали в телеге, но теперь – проснулись. И вынырнули из-за высокого борта, чтобы выяснить, куда подевалась Алера.

Для владельца запыленной лапы это стало той еще нежданностью: за коником и высокими бортами он никого в телеге не заметил, да и кто б подумал, что баба будет править лошадью, если рядом есть мужик? Даже два мужика! Ну вот как так?

Тахар и Элай тоже изумились до невозможности: честное слово, на вздох глаза закрыть нельзя, только что же все в порядке было! Эльф поднял ножны Алеры, прислоненные к борту телеги, медленно, с пришибленно-раздумчивым выражением лица вытащил один из клинков и приподнял брови: ну, и что там твой ножичек, грабитель ты недоделанный?

Недоделанный грабитель побледнел, но сжал губы еще упрямей и вцепился в Алеру еще крепче. Я-то – вот он, а ты, эльф, со своим клинком еще добежать до меня должен.

На пальцах Тахара трепетали черно-желтые шипы, и Элай понятия не имел, что это такое друг подвесил на руку перед дорогой – новое какое-то заклинание. Может, оно выращивает черно-желтые розы среди дороги, а может, роняет за шиворот заклинателю конский хрен.

– А ну стоять! – с решимостью загнанной в угол крысы рявкнул разбойник. – А то глотку ей перережу!

Он тряхнул Алерой, двинул локтем. По ее шее побежала новая струйка крови, ворот рубашки стал уже красно-пятнистым, глаза – удивленные-удивленные.

– Перережу!

Элай встретился взглядом с Алерой, указал глазами в землю, дождался, пока ошарашенный взгляд станет осмысленным, и крикнул:

– Валяй, перережь! Она нас знаешь как заколебала!

– Че?

От неожиданности мужик чуть расслабил хватку, кусание под ухом Алеры стало чуточку-чуточку слабее, и она рванулась, проскальзывая под обмякшей рукой. Та успела цапнуть ее за волосы, Алера взвизгнула от боли и возмущения, и в тот же вздох ровно от того же взвыл разбойник, выпустил ее волосы и выронил нож, чтобы схватиться за собственное плечо и с воем протанцевать по дороге вокруг столика-пня и соломенных фигурок.

Нож откатился под копыта Дымке, тот фыркнул, махнул головой и переступил с ноги на ногу.

Грабитель, зажимая плечо, плясал на полусогнутых среди разбросанных соломенных чучел, пыхтел и сдавленно стонал что-то про лошадей, матерей и бдыщевы хвосты. Из-под сжатых пальцев разбегались темно-красные дорожки, на спине цвело пятно с черно-желтыми краями. А так-то он выглядел вовсе не страшным – обычный селянин: большой, рыжевато-русый мужик лет чуть за двадцать, коротко стриженный, одетый по-деревенски. И откуда такой взялся на дороге, с ножом и соломенными чучелами?

Тахар, багровый от ярости, почти орал новое заклинание, замешивая его яростными пассами, Элай спрыгнул с телеги, и только услышав это, Алера наконец поднялась на ноги – она так и сидела посреди дороги, очумело глядя на разбойника. Поднялась, потерла шею, недоверчиво посмотрела на красные пальцы. Взяла протянутую руку эльфа – не схватилась, не оперлась, а просто вложила ладонь в ладонь с таким видом, словно делает это из чистой вежливости, – и Элаю немедленно расхотелось хватать ее в охапку и тащить в телегу на ручках, и он даже удивился, что до этого, оказывается, хотелось.

Тахар тем временем, храня непроницаемо-багровое лицо, тащил разбойника по воздуху к забоке дороги, а следом за ним плыли соломенные одежки и пень.

Вообще-то парение Тахару обычно не удавалось: слишком сложное заклинание, по-хорошему – самоучке не стоит и пытаться его сотворить. Как-то раз в одном Мире Тахар попытался и чуть не убил Раня баклагой с водой: она с диким свистом пронеслась над головой эльфа, едва успевшего пригнуться, переломила ствол молодого деревца и пропала в голубой дали. А сам Тахар в это время с воем катался по земле и зажимал ухо, из которого лилась кровь. После этого ему расхотелось упражняться с парением, но сей вздох он очень, очень разозлился.

Почему его злость вылилась именно в это заклинание и как ему, разозленному, удавалось управляться с вредным парением – ведала, пожалуй, одна лишь Божиня, а Элай и Алера наблюдали за полетом мужика и чучел с нескрываемым ужасом.

Сам разбойник прекратил выть и ругаться, теперь он лишь жалко поскуливал, вцепившись в свою рану и дрыгая в воздухе ногами. То ли он заметил, как одеревенели Алера и Элай, глядя на мага, то ли решил, что в любом случае не стоит ругаться на человека, который магически перемещает куда-то твое тело.

Швырнув мужика, чучела и пень в забоку, Тахар запустил дрожащую руку в котомку, долго рылся там, словно не понимая, что подворачивается ему под пальцы, потом наконец достал пузырек темного стекла. Внутри вязко плюхало что-то черное с прозеленью.

Элай подсадил Алеру на телегу, и там ее затрясло, она вцепилась в борт, сжала его до боли в пальцах и все не могла отпустить, и не могла перестать смотреть на сидящего у дороги мужика, не могла поверить, что он больше не стоит на своих ногах, не держит ее за плечи, что у него нет больше ножа, что он теперь совсем безобиден, лишь цепляется за собственное пострадавшее плечо и тихо булькает о чем-то.

Элай уселся, тряхнул вожжами, цокнул языком. Дымка понял, что время потехи прошло, и охотно потянул свою ношу дальше по дороге. Разбойник тупым взглядом следил за телегой. У него подергивалась нога и глаз.

Поравнявшись с ним, Тахар ловко бросил склянку прямо на чучело в рубашке, лежащее рядом с мужиком. Пень его, к несчастью, не задел при падении.

– Что там, крысиная отрава? – едва слышно спросила Алера.

У нее почему-то стучали зубы, в затылке было холодно, а перед глазами стояла соломенная рубашка, нелепо машущая рукавами в воздухе.

– Заживляющая мазь, – буркнул Тахар. – Что? Что ты так смотришь на меня? Видишь, как у него кровь хлещет?

Алера обернулась.

– Ну и пусть хлещет! Он ведь даже не помрет от этого! Тахар, это же… Он же тут… Он же мог… Да вы же…

– Надо было его убить? – Тахар повысил голос, перекрикивая собственное внутреннее «Еще бы!»

– Да! Нужно было! Или я вам в самом деле никогда не нравилась? Так, может, вы извиниться перед ним желаете?

– Аль, ты взбесилась, что ли? – рассердился Тахар. – Это ж человек, а не гуска! Нехорошо людей убивать!

– Лучше убивать таких людей, чем гусок! – заорала Алера. – Вы представляете, что он мог… Он же тут!.. Да вы с ума сошли, его нельзя оставлять, его нужно добить, разорвать, закопать!

Маг насупился и повторил:

– Нельзя взять и убить человека. Даже плохого.

– Можно! Или что, плохой – пусть убивает, а хорошие убивать не будут, молча мимо пройдут? Тогда хороших не останется!

– Хочешь – остановлю телегу, вернись и добей его, – дрожаще-ледяным голосом предложил эльф. – Клинки подать?

– Подать!

Элай, конечно, ничего ей не подал и телегу не остановил, на что Алера немедленно разоралась еще громче, и Дымка от этих воплей испуганно ускорил шаг. Тахар сел рядом, обнял Алеру за плечи, она дернулась, обернулась и стала орать на Тахара, щеки у нее горели, в глазах стояли слезы. Маг невозмутимо притянул второй рукой баклагу, намочил рукав рубашки Алеры, на вздох заставив ее удивленно умолкнуть, и принялся вытирать кровь с ее шеи. Рука в рукаве сначала послушно болталась туда-сюда, потом вырвалась из пальцев мага вместе с рукавом.

– А если бы он мне горло перерезал? Нельзя такое оставлять! Ну вот как! Он же дальше будет!..

Элай натянул вожжи.

– Будет, – после недолгого молчания согласился Тахар.

– И это мы окажемся виноваты, потому что мы такие вот хорошие и прошли мимо!

– Ну давайте, как доберемся до Тамбо, известим, что на тракте разбойник засел, – проворчал Элай, хотя было понятно, что ему такой выход не нравится. – Если он засел, конечно, вид у мужика деревенский, ну и один он… Это кто-то из местных развлекается, нашел себе промысел… Дорога-то не Божиня весть какая оживленная.

– Глядите, отвилка в деревню, – указал маг, – вон, не больше перехода до жилья. Пожалуй, оттуда он вылез, как думаете? Давайте, поехали, поговорим с ними, пусть разбираются!

– Этого скота нужно погнать впереди телеги, – процедила Алера. – И сдать деревенскому голове в руки, потому как иначе он просто сбежит – ищи его потом по полям. Может, он не из этой деревни вовсе. Нужно быть очень тупым, чтобы разбойничать в виду своей деревни.

Эльф и маг переглянулись и поднялись на ноги.

* * *

Когда нынешний жрец поселка под названием Сукно был ребенком, на его подворье всецелую власть имели двое: очень старая, но очень бодрая бабушка и такой же бодрый хлевник. Они оба верили и другим ежедневно объясняли, что, во-первых, не может быть добра без худа и за все хорошее придет расплата, а во-вторых, что этой расплате непременно предшествуют всяческие предзнаменования. Все домочадцы в это верили, потому как предзнаменования действительно частенько сбывались, а все несбывшееся легко объяснялось неверным толкованием знамения. И, конечно, не имело никакой важности, сколько усилий прикладывали сами домочадцы во главе с бабкой и хлевником, чтобы сбыть намеченные для себя предзнаменования.

Когда жрец вырос и стал, собственно, жрецом, он понес свои представления о жизнеустройстве в поселковые массы и чувствовал, что оказался как нельзя более на своем месте: в Преданиях, если хорошенько покопаться, можно найти и целую кучу указаний на всякие знамения, и подтверждения бабкиной науке насчет того, что добра без худа бывать никак не может.

Сегодняшние жители поселка Сукно, окученные жрецом, до крайности нервные, старавшиеся всегда поступать по-доброму, в ответ ожидали исключительно зла и вдобавок обожали всяческие приметы, особенно дурные. И поскольку на все случаи жизни имеющихся примет решительно не хватало, сукняне создали огромное количество новых, собственноручно проверенных в деле или таких, о которых хотелось думать, что они проверены.

Поля вокруг Сукна – ухоженные, попадавшаяся на глаза скотина – холеная и ладная. Домики побелены, заборчики подкрашены, в садах – красивые крепкие деревья. И дух упоенного отчаянья привычно висит над улочками, мешаясь с ароматом свежей выпечки и спелых фруктов.

Выяснить, как добраться до дома местного головы, оказалось непросто.

Каждый встречный норовил подробно объяснить путникам, какое недоброе для деревни знамение он видит в их приезде в это время дня, если принимать во внимание число прибывших, их пол, масть коня и четыре колеса тележки.

Удивительно, сколько всяческих напастей может угрожать одному маленькому поселку! Удивительно, что никто из жителей не требовал, чтобы носители скорбного знамения сей же вздох повернули обратно, а не то у нас тут вилы за заборами припрятаны. Похоже, сукняне смертельно скучали, а ничего плохого с ними не случалось так давно, что теперь они даже радовались ужасным гостям.

Разбойник лежал тихонечко, скрытый высокими бортами телеги и скованный обездвиживающим руки заклятием, которым Тахар недавно пугал Элая. Несмотря на злость, презрение и еще какое-то мерзотное ощущение, словно пробежался босиком по слизнякам, маг проникся к горе-грабителю чем-то вроде признательности: прежде ему не выдавалось случая проверить действенность заклятия, слишком долго оно читалось, притом непременно – на цель, что недвижимо маячит перед заклинателем, потому на магонах в Мирах такого не опробуешь, а на людях – стыдно. На разбойника же Элай попросту сел, уткнув того лицом книзу и вывернув ему руки за спину.

Наверное, от такого обращения его руки и раненое плечо ужасно болели, и, наверное, оттого он и потерял сознание поначалу. Очнувшись в телеге, немедленно начал ворчать плохое, но Алера тут же воспользовалась случаем отвесить ему пинка, и разбойник, сообразив, в каком положении оказался, немедленно затих.

Так вот, ни один поселянин не мог сказать, где сей вздох может быть поселковый голова. То есть дом-то его во-о-он где, третий после кузни, только сам голова с утра вовсе не там. Он у конюшен. Он в божемольне. Он на полях. А вы знаете, что знаменует поселку приезд троих путников со стороны юго-востока, если едут они на тележке, которую везет один конь, на дворе стоит лето, а третьего дня у пекаря корова телилась?

Объяснять, что приезжих на самом деле четверо, причем один из них – видимо, местный житель, друзья не торопились. Тележка медленно ехала по главной улице, сопровождаемая бойко переговаривающимися поселянами, которые держалась в паре десятков шагов позади – приближаться к телеге-знамению не торопился никто. Но все уж-жасно хотели увидеть, как это самое знамение начнет сбываться.

Друзья уже жалели, что свернули с тракта. Может, права Алера, может, разбойника стоило быстренько и тихо прикопать под пеньком.

– Эти люди меня уже до крайности… как это сказать.. – Элай щелкнул пальцами.

– Утомили, – подсказал маг.

– Да. Спасибо.

– На здравие.

Улочка изогнулась и вывела путников к площади с колодцем. Сопровождающие телегу поселяне оживились, загомонили, указывая на высокого толстого бородача и уверяя, что вот это голова поселка и есть. Тот ни на гостей, ни на односельчан не обратил ни малейшего внимания, занятый спором с носатым черноволосым мужиком, по виду – тоже самым обычным крестьянином.

За спиной мужика обосновалось подкрепление в виде конопатой кругленькой бабы, воинственно упершей руки в бока. Зареванная чернявая молодуха, округлостью похожая на хмурящуюся тетку, а носатостью – на черноволосого мужика, жалась под мясистую защиту матери. За спиной девица судорожно сжимала широкополую шляпу из соломы, нарядную, красивую, с синей кружевной лентой. Сей вздох эта лента мелко подрагивала в дорожной пыли.

– Так что же не заметил, растяпа? – кричал голова, потрясая медной бородой.

– Так кругляк – он и есть кругляк! – наступал чернявый.

– И чего теперь-то?

– Да уж известно чего!

– Э, не, то еще как поглядеть! Вот жрец вернется! Вот вернется, и поглядим!

– Да чего мне жрец твой! Он-то при чем?

– А жрец всегда при чем-нибудь!

Телега остановилась позади девицы, но никто из спорщиков так и не обратил внимания на путников.

Друзья переглянулись: то ли окликнуть голову, то ли пока погодить раскрывать рот, уж больно взбудоражен меднобородый мужик. Столпившиеся за телегой селяне тоже переглядывались с непониманием. Чернявый – не здешний, из соседской деревни, и пока непонятно – с чем пришел, надолго ли. Быть может, это он, а вовсе не приезжие в тележке, принес сукнянам дурные предзнаменования!

Путники, почуяв нешуточный накал страстей, несколько смешались, хотя, вообще-то, за время поездки они не успокоились, а только больше разозлились. Первая оторопь прошла, и стало понятно, что Алера-то все правильно говорила. Вот если б этот бдыщев хвост в самом деле полоснул ее ножом по горлу? Они чего, не прибили бы его? Да еще как бы прибили!

– Э… – уверенно заговорил Тахар.

– Где этот конский хвост? – лютовал чернявый.

– А это я вас пытать должен! – удивлялся голова.

– С чего бы? – влезла баба.

Маг оглянулся на друзей, ища поддержки. Элай воинственно хрустнул пальцами. Алера сидела насупившись, скрестив руки на груди, и смотрела волчонком, не ласковей толстенькой тетки у колодца. Она все еще считала, что разбойника стоило прикопать у дороги, только так, по мнению Алеры, можно обрести уверенность, что больше он не будет никого грабить. И что на его пути больше не попадется никакая ни в чем не повинная «баба», которую, быть может, некому будет отстоять.

– Так к вам же и шел с самого утра!

– Что?!

– Э-э-э, – снова влез Тахар.

Дымка задумчиво жевал край соломенной шляпы молодухи.

– Что! Что! – подскакивала толстая тетка.

– Что? Что? – пищала молодуха.

Разбойник задумчиво смотрел на редкие облака в пронзительно-голубом небе и делал вид, будто ему очень даже хорошо лежать на деревяшках (матрас Элай решительно убрал) с раненым плечом и обездвиженными руками.

– Не было такого! – баба вошла в голос наконец, и тот оказался на редкость зычным, жрец Иссилы бы одобрил. – Уж дней десять лица не кажет!

– Да через день к Ивенке таскается!

– Значит, не к Ивенке!

– Ау-у-у!

– Цыц, девка!

– Э-э-э…

– Да мы же хотели как лучше! – сплюнул Элай и решительно спрыгнул с телеги. – Мы хотели как лучше, а вы нас… до крайности утомили!

Вбурившись между мужиками, которые уже принялись наливать глаза кровью, эльф наконец привлек внимание сукнянского головы. Тот пару вздохов смотрел на незнакомца, потом перевел ошалелый взгляд на телегу, на доедающего шляпку Дымку и на сельчан, столпившихся поодаль и жаждущих продолжения скандала.

– Пара вздохов, почтенный! – гавкнул ему в лицо Элай. – И мы поедем дальше своей дорогой, а вы продолжите убивать друг друга!

– Одни вот уже пришли на пару вздохов, – проворчал голова, косясь на черноволосую троицу. – Ну, чего там у вас?

Чернявая девица подрагивала губами. Ее мать оглядывалась вокруг с таким воинственным видом, что сукняне отступили на несколько шажков. Глава чернявого семейства набычился, но смолчал.

Сукнянский голова глубоко вздохнул, вытащил из кармана штанов тряпицу, обтер вспотевший лоб и повысил голос, обращаясь к толпящимся поодаль поселянам:

– Кто видел нынче Огласа?

Сукняне зашептались, стали переглядываться, пожимали плечами.

– Тьфу! – Голова досадливо обернулся к чернявому. – И где я возьму его тебе сей вздох? С утра сказал мне: пойду, мол, к Ивенке, надобно помочь стропила ладить.

– Врет, – припечатала баба. – Десять дней не кажет рожи.

– Может, и врет, – согласился голова. – Только под лавкой я его в дому не прячу, вернется до вечера – там и решим. Чего ему, куда и как.

Взгляд головы остановился на круглом животе Ивенки.

– Да послушайте! – возопил Элай. – Правда, лишь пару вздохов!

Голова обернулся к эльфу, вроде бы не слишком того и замечая, все прикидывал, как половчее отбрить чернявого, чтоб не выглядеть совсем дурнем.

– На дороге нам попался разбойник, – затараторил Элай, пока голова снова не бросился выяснять отношения с носатым. – Мы его немного помяли, ага, но немного, его еще можно узнать, так вы поглядите – может, ваш?

– А если нет – так мы его домнем до корочки и поедем уже, – сердито подала с телеги голос Алера. – Охота нам время терять на всякое барахло?

Тахар, терзаемый смутной догадкой, смотрел, как голова вразвалку идет к телеге, заглядывает в нее и начинает наливаться помидорной яростью. Селяне, сообразив наконец, что в телеге есть что-то интересное помимо гостей, вытягивали шеи, силясь заглянуть внутрь, но подходить пока не осмеливались, чернявая баба была страшнее любопытства. Дымка осторожно трогал губами лежащие у колодца кружевные ленты – все, что осталось от шляпы.

– Ах ты бдыщев сын! – горным обвалом пророкотал сукнянский голова.

– Да, папа, – смиренно подтвердил из телеги разбойник.

* * *

Дальше вокруг колодца начало твориться не пойми что. Каждый из собравшихся желал что-то донести до остальных, притом не медля ни полвздоха, и каждый считал, что именно его придумки или вопросы самые важные, поэтому остальные должны заткнуться и внимать.

Молчали только четверо в телеге.

У Алеры жутко разболелась голова от всего пережитого, а еще куда-то делись все силы, потому она просто сидела, закрыв глаза, и ожидала, когда это все наконец закончится. Элай и Тахар впервые видели таких безумных людей и совсем не понимали, что должны делать, оказавшись в месте, где они столь яростно бурлят. Разбойник Оглас, видимо, с самого начала, еще на дороге, понял, что хорошего ждать не стоит, и, поскольку для сукнян ожидание хорошего – вообще дело противоестественное, просто смирился загодя со всем, что произойдет.

А происходило оно изо всех сил.

Сукняне, до конца еще не веря произошедшему, осторожненько, по очереди подходили, заглядывали в телегу, встречались взглядом со скучающими вроде бы глазами Огласа и отходили, качая головами. Некоторые всплескивали руками, словно не слышали ни воплей своего головы, ни слов других сукнян и до последнего вздоха не ожидали увидеть в телеге именно Огласа. Налюбовавшись же на него, сукняне сбивались в стайки и что-то бурно обсуждали. Видимо, спорили о том, что же знаменует деревне пленение сына местного головы за разбойные нападения на тракте, ежели миновала середина дня, погода стоит жаркая, а у колодца заламывает пальцы сторонняя молодуха.

Притом гомон, поднимаемый сукнянами, временами терялся на фоне воплей головы и – совершенно неожиданно – молодухи Ивенки.

Сукнянский голова желал знать, зачем его сын покрыл позором всю семью, на что ответа никакого не слышал: Оглас вообще ни звука не издал за все время, лежал себе и пересчитывал медленно плывущие по небу облачка. А молодуха, голос у которой оказался посильнее материнского, уверяла, что и на конский хвост ей такой муж не свалился, посему надо заворачивать обратно к дому, да и вовсе в Сукно приезжать не стоило: место это блаженное, люди тут живут странные, да еще и шляпу Ивенкину любимую какой-то конь схарчил.

Алера глаз так и не открывала, только морщилась от особо громких воплей. Тахар и Элай наблюдали за происходящим с опаской и очень желали спешно покинуть этот неприятный поселок, однако сын местного головы все еще лежал в их телеге.

– Чего ж не хватало тебе, бдыщевый хвост? – не ожидая ответа, голосил голова.

– Порки хорошей! – подсказывал кто-то из селян.

– Мамочка, папочка, поехали домой!

– Выходит, четверо на телеге – точно не к засухе!

– Да что же мне делать теперь с позором таким?

– Мама, скажи ему-у-у!

– А ну цыц, Ивенка!

Когда Ал ере стало казаться, что разноголосый гомон занозистыми щепками бурится ей в голову, даже не останавливаясь в ушах, она наконец открыла глаза и громко спросила у головы:

– А может, вы уже заберете своего урода с нашей телеги, да мы поедем, а?

И стало тихо. Неприятно тихо, угрожающе, что ли, но друзья, много чего натерпевшиеся за последние дни, как-то не слишком испугались, а смотрели упрямо и нетерпеливо.

Сукнянский голова перевел на Элая затуманенный горестью взгляд и неожиданно спокойно спросил:

– Это ты ему плечо прострелил?

Все уставились на эльфа, и даже Ивенка прекратила завывать, тоже посмотрела. Элай прищурился, ничего не ответил.

– Я, – приветливо помахал толпе Тахар. – Я ему плечо прострелил, у меня еще много вкусных заклинаний имеется, хотите, покажу?

– Почему? – тупо спросил голова, медленно подошел к телеге, снова заглянул в нее. – Почему ты пробил ему плечо, а не голову? Пусть бы ты принес мне горе, но теперь я должен взять позорище!

Тахар задумчиво оглядел замерших изваяниями сукнян и вкрадчиво спросил:

– Прикажете добить?

– Гм… – смутился голова. – Не-не, не стоит, то ж я так, от горечи, от ужаса…

– Тогда, может, вы его вытащите из телеги, наконец? – устало спросил Тахар и взялся за вожжи.

Дымка с задорным «цок-цок» переступил копытами по сухой, утоптанной земле.

По велению сурово насупленных бровей сукнянского головы двое дюжих молодцов отпочковались от толпы и перетащили Богласа на лежбище из лопухов, растущих подле одного из домов.

Тахар выдохнул и тряхнул вожжами.

– А может, останетесь на ужин? – с надеждой спросил кто-то из толпы. – Примета такая есть, что ежели приехавшие на тележке…

– Нет-нет! – воскликнул Элай. – Мы очень торопимся! Очень!

– А может, заедете в нашу деревню? – ожила вдруг Ивенка и улыбнулась, отчего ее глаза затерялись среди щек. – Мы тоже очень любим гостей! О-очень лю-юбим!

– В-вареными, – прошептал Тахар, стегнул вожжами, и Дымка сорвался на рысь.

* * *

– И вот. Утром мы приедем в Тамбо, – пробормотал маг, разглядывая небо, густо усыпанное звездами.

Тахару хотелось думать, что это ясное-ясное небо сулит такую же понятную и хорошую дорогу. В Лирме звездные скопления выглядели немного иначе в это время года, а здешние – слегка сбивали с толку и в то же время зеркалом отражали дорогу, по которой двигались путники: все на ней другое, не чужое, не враждебное, а просто другое.

Казалось, это низкое-низкое небо готово укрыть путников, как бархатистое одеяло с мелкими прохладными светляками. Укрыть и обещать очень добрые сны, хотя сны-то как раз никак не приходили.

Потому что завтра… завтра будет Тамбо.

– Нужно будет глотнуть того эликсира, который нас сделает чистыми, – с сомнением произнес Элай. – Я надеюсь, что сделает. Сначала его попробует кто-нибудь один, например, ты, и если останешься цел – мы тоже попробуем.

– Какая торжественность, – пробормотал Тахар. – Въедем в город на тележке и чистыми. Красотища.

– Тогда нас, быть может, не прогонят из Школы взашей, – пояснил Элай. – А может, все равно прогонят.

– И что ты об этом думаешь, Аль? – Тахар толкнул локтем Алеру, которая лежала между ним и Элаем, лежала очень тихо, закинув руки за голову и глядя в небо.

– Я думаю, – вредным тоном сказала она после недолгого молчания, – что в Кали осталась без меня та лошадка с мордочкой и хвостиком. И она по мне скучает.

Тахар вздохнул.

– Как же хорошо, – промурлыкал Элай, – как же здорово, что мы всю жизнь стоим между этой врединой и беззащитным Ортаем, что мы не позволяем этому бедствию обрушиться на города и поселки! Это же просто немыслимая брюзга. Это же просто мама дорогая, какой ужас.

– Ненавижу тебя, – заявила Алера и развернулась к эльфу спиной, стянув одеяло.

– Да, – смиренно ответил он, – это тоже часть ноши, что возложена на меня Божиней, и я ее смиренно… Ай! Тахар, у тебя, случаем, нет заклинаний, которые обездвиживают всего человека?

Глава 15

Друзья сидели на поляне в лесу, что рос к востоку от деревеньки Маленькое Тамбо. Деревенька находилась у самого города, прямо под его стенами и почти впритык к южному тракту, которым прибыли путники. А лес считался «дурным», потому как росли в нем, среди обычных деревьев, такие же старые и великанские, как в Пизлыке. Верно, прежде он и был частью Пизлыка, потому доныне пользовался не самой доброй славой среди жителей. Из-за этого друзья его и выбрали: сами они считали, что вышли из древнего леса почти что победителями, так что убеждали себя и друг друга, что вовсе не боятся теперь никакого Пизлыка, а уж его давно отрубленного хвостика не боятся и подавно. Главное, что жители Маленького Тамбо лес не любят и даже за грибами сюда ходят редко, а значит – здесь можно спокойно поговорить.

А поговорить друзьям нашлось о чем, потому что утром, добравшись до Тамбо, они столкнулись с совершенно непредвиденной трудностью: в город приезжих не пускали. Вот просто никогошеньки.

Дымку определили в одну из гостевых конюшен, самим же путникам мест пока не нашлось, только к вечеру из двух комнат постоялого двора собирались съехать жильцы. До того времени вещи оставили в каморке хозяйки и пошли шататься по деревеньке в поисках жилья и вестей.

Они разделились и долго бродили по Маленькому Тамбо: Тахар обходил дома на главной улице и ближних к ней, Элай – в западной части, Алера – в восточной. Городская стена, высокая и толстая, снисходительно следила за их перемещениями. Над стеной торчали башенки, к городу и от него все время летали почтовые голуби, а над западными улицами Маленького Тамбо виднелась верхушка далекой-далекой и страшно высоченной башни. Местные жители говорили, что это вот и есть главная школьная башня и что по вечерам она вся загорается колдовским огнем, который означает, что маги стоят на страже Ортая и вообще большие молодцы.

После полудня расстроенные и уставшие друзья снова встретились на постоялом дворе, долго сидели в трапезной и мрачно пили квас, а потом решили пойти совещаться куда-нибудь подальше от деревни в ожидании, пока освободятся комнаты.

Потому как местные жители оказались не только очень доброжелательными, но и очень-очень любопытными.

Хотя гости приезжали в Маленькое Тамбо круглый год и помногу, и постоялый двор, каких в маленьких деревеньках и не водится никогда, тут отстроили большущий, трехэтажный, и общинных изб оказалось целых три штуки, да еще многие жители пускали приезжих на постой.

И таверны для дорогих гостей построили на каждом углу, и большой рынок, и лавки, и целых две площади. Вся деревенька – для них, для гостей, для их размещения, развлечений и радости. Дай волю самим жителям – и Маленькое Тамбо разрослось бы куда как шире, но город строго следил, чтобы деревня не превращалась в круглогодичную ярмарку и не привлекала бездельников со всего западного края.

Вот и получалось, что не всегда приезжие могли легко найти себе местечко в Маленьком Тамбо, во всяком случае – в летнюю пору, когда со всего Ортая, а то и даже из Гижука сюда приезжали молодые маги, желавшие поступить на обучение в Школу.

Приветливый и светлый лес вовсе не походил на своего прародителя. Лиственные деревья давали достаточно тени, хвойные насыщали воздух вкусным запахом. Где-то в чаще жизнеутверждающе выл волк.

– Значит, так. – Эльф хотел нарисовать прутиком круг, но получилось коряво и сплющено: – Это – Тамбо. Вот тут ворота и тут ворота, и еще здесь. Все сурово охраняются, приезжие проверяются, досматриваются, не пускаются. Северные ворота вообще открывают только по приказу ректора. Что еще мы знаем на этот вздох?

– Говорят, город закрыт магическим куполом-щитом, – с видом «ну да, конечно» добавил Тахар и поскреб заросший щетиной подбородок. – Стены, мы видели, каменные и высоченные, по ним тоже ходят стражники. Лезть замаешься, подкоп делать – ну не знаю, среди нас есть кроты? Купол, который щит, говорят, вовсе не купол, а шар, и закрывает город даже под землей.

– И ты в него не веришь, – скучно протянула Алера.

– He-а. Даже если в городе живут сплошные маги, они такой щит не смогут сделать, а если сделают – не смогут удерживать долго. Да и зачем? Им что, кто-то грозит?

– Но ты не уверен, что не веришь, – блеснул наблюдательностью Элай.

– Угу. Мало ли, чего я про магию не знаю. Может, и есть такой щит. А может, у них там работает реликвия-щитоносец, тогда… Все равно не верю в щит на весь город, но все равно – бдыщевая матерь их знает, этих магов!

– Стражники на воротах всех проверяют. – Элай нарисовал прутиком много-много злобных человечков. – Пускают в город только со знаком Школы или со знаком жителя, или в сопровождении магистров.

– А эти знаки, небось, магические, – добавил Тахар, – и никто их не подделает. Но все-таки гости…

– Ну, мы видим гостей, вон они все, в Маленьком Тамбо. В город приезжих не пускают, и все тут, жители сами к ним сюда приходят, если к кому гости прибыли, а кто приехал, чтоб записаться в Школу, – тех кучами вводят-выводят магистры. Но! Ты ведь можешь коварно сделать вид, будто всю жизнь мечтал! А мы тогда могли бы вместе с тобой сказать, что тоже колдунствуем – хоть куда и хоть когда!

– Могли бы. Но это тягомотина, наверняка есть путь попроще.

Алера вздохнула. По ее мнению, все эти совещания в лесу с рисованием корявых человечков друзья затеяли лишь по одной причине: им смертельно хотелось поиграть в великих полководцев прошлого, которые с умными лицами малюют на картах стрелочки и двигают камешки. Ведь понятно, что не может не быть обходных путей в город, нельзя закрыть его от всех-всех-всех, наверняка осталось много лазеек и еще больше проделали впоследствии – все это совершенно ясно любому человеку, который хоть раз пытался уберечь огород от соседских кур.

Алера даже не пыталась скрывать своего дурного настроения. Да и откуда взяться доброму? Все ее сердило: непредвиденные препятствия, серьезная неспешность друзей, громкие и любопытные жители Маленького Тамбо, а еще у нее болел порез под ухом, кожу противно стягивало всякий раз, когда Алера поворачивала голову, и ее страшно злило, что такая несерьезная ранка непрерывно напоминает о себе. И о пережитом – тоже. Алере то и дело казалось, что волосатая чужая рука все еще давит ей на плечи, и еще она мимовольно подбиралась всякий раз, когда кто-то чужой оказывался позади нее, а в наполненных людьми местах все время кто-то оказывался позади или сбоку, и прогулка по деревеньке без компании друзей далась ей нелегко.

Но она бы скорей зашила себе рот, чем призналась во всем этом.

– А еду им как возят?

– Для деревенских и мастеровых у них нарочные обозные ворота устроены, вот тут и тут. А те обозы, которые для лавочников и трактирщиков, – их досматривают у ворот и развозят тележками.

– Безумный город. Если все так, то мы в бдыщевой заднице.

– Конечно.

Помолчали.

– Значит, нужно садиться в деревне и развешивать уши, – в конце концов решил эльф. – Или делать вид, что мы хотим в Школу.

– И то, и другое будет долго и страшно.

– А я не говорил, что это легко. Может, вообще невозможно. Может, у них там даже для учеников отбор ого-го, а всех, кто пытается вызнать про тайные тропы, прилюдно вешают перед воротами по первым дням месяца.

Алера фыркнула.

– Ну или можно попросту подкупить воротных стражников. Они что, не люди, ну, или не орки какие-нибудь? Вдруг получится!

– А верно! – оживился Тахар. – Только сперва нужно найти того, кто знает, как подобраться к стражникам, а то ж иначе плохо закончится такая история!

Алера снова фыркнула. Похоже, теперь друзьям не давали покоя истории о великих шпионах прошлого, которые плели свои коварные интриги прямо под носом у царевичей и королевичей.

И еще ее ужасно злило, что Элай и Тахар за время короткой прогулки по Маленькому Тамбо узнали столько всего, сколько она бы не выведала даже за много дней.

– И чего ты фырчишь ежом? – удивился эльф, лишь теперь заметив, какая кислая у нее физиономия.

– Да того, что вы несете ерунду какую-то. Ведь точно должен быть нормальный способ попасть в город сегодня, ну, или завтра. А вы так серьезно все это расписываете, такие трудные планы строите. Предложите еще поселиться в той деревне на годы!

– Неплохая мысль. За годы мы точно здесь освоимся, вотремся ко всем в доверие, усыпим бдительность – и тогда-то нам наверняка расскажут про тайные тропы!

Тахар сложил руки на груди. Алера закатила глаза.

– Жаль, у нас нет мешка серебра, ты бы сразу мог высыпать его на стражника и увидеть, что за это бывает всяким мимопроходимцам!

– Нет, я не могу. – Элай отбросил прутик. – Ты сама-то чего предлагаешь?

– Да просто пойти и спросить. Вы же мастера языками трепать, вон сколько всего за день узнали, так подойди к хозяйке постоялого двора и спроси: эй, почтенная, привет, а как нам попасть в город? Потому что это, Элай, город, а вы говорите о нем как об осажденной крепости! Там обычные люди живут, ну, только маги, их там несколько тысяч, да я в жизни не поверю, что туда не может проникнуть кто угодно! Хоть демоновый хвост! И что в обозах не возят всякого, чего возить вроде как нельзя, и что нет кучи путей через ворота, стены и сточные канавы!

– Не знаешь, почему она такая умная? – спросил Элай у Тахара. – Просто странно, ну правда: дурная, но при этом умная. Как это у нее получается?

Алера встала, принялась ходить туда-сюда мимо нарисованного на земле города.

– Ты меня достал, Элай. Ты меня до крайности… утомил.

– Да ты сама кого хочешь утомишь, ну честное слово!

– Почему ты никогда не слушаешь? Почему ты все время шутишь, и еще так глупо?

– Аль.

– Что?!

– Заткнись уже, а?

Тахар сердито зыркнул на Элая, потому как это прозвучало очень грубо, и потому как даже козе понятно, что уж теперь-то Алера точно не заткнется! И правда – она сжала кулаки, топнула ногой и с расстановкой объяснила эльфу, куда тот может засунуть свои пожелания, в какую сторону повернуть и для чего применять впоследствии.

Вот чего Тахар не ожидал – что Элай тоже вскочит и в ответ выдаст еще более витиеватое предложение по применению дурных домыслов, бабьей дури и нежелания слушать тех, кто голову применяет по прямому назначению.

И прежде чем Тахар успел вмешаться, Алера предложила эльфу несколько способов использования его собственной головы, которые действительно для нее пригодны, после чего развернулась и умчалась в чащу.

Элай застонал и снова сел, потирая ладонями щеки.

– Ну и что ты наделал, кусок тупого эльфа? – спросил маг, обалдело вглядываясь в непроглядную густоту леса.

– Я? Я… не промолчал. Все, Тахар, хватит идиотских выходок на сегодня, не хочу я ничего больше слышать, ясно? Садись и смотри сюда дальше.

– Да ты в своем уме? – заорал маг. – Она там заплутает! Мы ж ее не найдем потом вообще никогда! Там звери дикие водятся! Там волки! Тролли! Оборотни! Ты чего сидишь? Поднимай свой эльфийский зад!

Элай молча согнул руку в понятном жесте.

Тахар кинулся вслед за Алерой, но эльф ловко подставил ему ногу, Тахар грохнулся наземь, ударился подбородком, зарылся носом в слой иссохших хвойных колючек и громко, затейливо выругался.

– Все! – Элай зажал уши. – Утихни хоть ты на пару вздохов! Достали! Не уйдет она далеко, остынет и вернется!

– А если пока остывает – в чащу забредет? А если заплутает и дороги не найдет? А если…

– Никуда она не заплутает. Это маленький лес, даже если потеряется – выйдет в поле. Все, я ничего слышать не желаю больше, хочешь – кидайся ее искать! Только не думай, что я потом пойду собирать вас по полям, понятно? Остынет и вернется, я сказал!

* * *

Снова не оправдав ожидания друзей, Алера успела забрести довольно далеко в лес, пока сквозь отчаянье и ярость стали пробиваться первые проблески рассудительности. И еще больше времени прошло, прежде чем они окончательно вытеснили стремление потеряться в чаще навсегда или быть съеденной дикими зверями – а эти двое пусть плачут потом! Раз им плевать. И слушать ее не хотят. И орут на нее. Ну вот и пусть им стыдно будет!

Лес, на карте выглядел не таким уж большим, но оказался густым, нехоженым. Там и сям встречались целые поселения пауков и заросли паучьих сетей, впереди и сбоку все время что-то шуршало, уползая, повсюду раскинулись нетронутые заросли ягод – вроде, земляника, но какая-то синеватая, не иначе – ядовитая, нарочно выращенная для тупых потерявшихся путников. Где-то далеко слышался скулеж и несмелый вой. Над головой весело кричали птицы, а сквозь листву светило солнце, то и дело находило среди листов такую щелку, откуда можно шаловливо брызнуть прямо в глаза.

Алера сердито засопела, смаргивая слезы. От солнца, разумеется.

Бдыщевый хвост, а не эльф. Злобный, черствый и тупой. Пусть катится коню под хвост! Нет, пусть катятся оба, вместе с Тахаром. Пусть проберутся в город, отыщут Раня, заберут его себе и снова станут рассекать втроем. Даже не заметят разницы. Кристаллы Рань тоже сращивать научился, пусть и мелкие… ну, не так чтобы научился, но иногда у него получается. А вот с мечом обращается отлично, пусть и всего с одним. И, что самое важное, – Рань умеет вовремя заткнуться. И на него наверняка не бросаются мужики с ножами!

Слева замаячила поляна, и Алера, погруженная в свои мысли, свернула на просвет. Хороши друзья. Один слушает только себя, другой лишь рядом постоять может. Никому и дела нет до нее. Вот сожрет ее стадо диких кабанов прямо сей вздох – так те двое и не заметят пропажи, разве только тишине порадуются!

Мрачно шмыгая носом, Алера вышла на поляну, огляделась. Очень красивая полянка, повсюду незнакомые мелкие цветочки на тонких стеблях, лепестки у них голубые и белые, суетятся стрекозы и мелкие мушки, краснеют там-сям волчьи ягоды. Красота. Согнувшаяся в три погибели женщина собирает травы в корзину. По поваленному бревну прыгает сойка.

Алера моргнула и вернулась взглядом к травнице. Действительно женщина. Среди леса.

«Как удачно – вот, значит, кто выведет меня из этой чащи. Очень даже хорошо!»

Из-под капюшона-шапочки струились длинные, солнечно-золотистые локоны, шустро двигались тонкие руки, перебирая травки. Наверняка женщина молодая. И странная: зачем ей шапочный капюшон в такую жару?

И рубашка у нее – не для лесных вылазок, очень даже красивая рубашка, белоснежная и струистая, с выбитым рисунком и низким, аж на плечах, воротом. Бедра стянуты платком, медово-желтым, тоже очень праздничным, ярким, и длинная юбка под ним – нарядная, коричневогладкая, тонкая.

Ну и травницы в этой деревне, с ума свихнуться можно!

Подходить к женщине, мешать ей ковыряться в травках – не хотелось, признавать, что потерялась в лесу – неудобно, и уж меньше всего Алера желала объяснять, какого демона она вообще умчалась в чащу. Потому отступила под тень деревьев и решила просто незаметно пойти следом за травницей, когда та надергает себе полную корзину растений и отправится в деревню. Или где там она живет? В любом случае не в лесу!

Тут Алера опять подумала, что тогда она окажется в деревне одна, без друзей, и вокруг будут кучи незнакомых людей, у многих из которых наверняка есть руки и ножи. Рассердилась на себя, покачала за рукояти клинки в ножнах. Маленькая она, что ли? Беззащитненькая? Если бы у нее тогда оказались при себе клинки, так мужик бы опомниться не успел, только и осталось бы, что искать его лицо среди соломенных чучел!

Травница, мурча под нос, продвигалась по поляне, наклонялась к цветам, что-то срывала, а что-то – лишь поправляла и отводила в сторону, а вокруг большого красножелтого цветка даже оборвала сорные травы и постояла несколько вздохов, любуясь на этот цветок. И она, кажется, разговаривала с растениями, а когда не разговаривала – снова принималась что-то мурлыкать, то ли напевала, то ли говорила с разумнейшим из людей.

Алера наблюдала за ней довольно долго, дивясь. Она никогда не видела, чтобы кто-то относился к растениям с таким почтением и… пониманием? Да, женщина будто знала, что нужно каждому из них, и обращалась с ними так, как могла бы обращаться с живыми существами, и это выглядело очень удивительно.

Но, конечно, Алера видела не так уж много травников, а за сбором растений – одного лишь Тахара, который и не травник вовсе. Быть может, они все относятся к растениям подобно тому, как сама Алера относится к Кристаллам. Ей тоже случалось говорить с камнями, когда никто не слышал. Ей тоже хотелось найти для каждого из них местечко поудобней и соседство поприятней, потому что каждый кристальный мастер знает: есть камни, а есть камни.

Постепенно травница наполнила свою маленькую корзину и неспешно побрела к лесу. Впрочем, какое там «побрела» – она величественно плыла, почти парила, такая изящная и женственная. И Алера еще больше утвердилась в мысли, что травница очень-очень красивая, хотя та ни разу не обернулась в ее сторону, и голову ее по-прежнему скрывал капюшон.

Следом за травницей, держась шагах в двадцати, Алера прошла по лесу, мимо новых колоний пауков в зарослях, мимо обобранного неизвестно кем малинника, еще одной полянки. Алера ужасно боялась, что листья под ногами шуршат слишком громко, тогда травница ее услышит, обернется, и она будет выглядеть ужасно глупо. Но та продолжала напевать, довольно громко, без слов, песенка ее звучала весело и просто, но странно – как будто нездешняя.

Может, это, вообще, дриада, подумала вдруг Алера. Или эллорская эльфийка, только большая. Слишком странно она себя ведет для обычной женщины.

Травница привела ее к светлой поляне, на которой журчал небольшой ручей, поодаль стоял маленький стол, вырезанный из пня, перед ним лежало бревнышко, а на рогатинах вялились мелкие рыбки. Рогатины стояли у пещеры, низкой, темной пещеры, очень жилой с виду, перед ней даже тканый половик лежал.

– Ну вот еще, – сказала Алера, – приплыли! А деревня где?

В тот же вздох женщина обернулась, хотя никак не могла издалека услышать этих слов, и с ее пальцев рванулось что-то яркое, ударило Алеру в плечо и уронило на землю. Лежа носом в опавшей листве, она вдруг поняла, что ведь уже очень много дней рядом нет деда, который гонял бы ее на упражняльческую площадку с манекенами и бревнышками, и очень плохо, что деда нету рядом, потому что в обычное время она бы, наверное, увернулась от этого яркого бодливого непонятно чего.

«Кажется, меня вообще никто не любит. Еще и увидеть-то не успевает, а уже не любит».

Алера села на земле и принялась тереть плечо. Ощущение и правда такое, словно коза боднула. Синяк нальется, ну да наплевать.

Краем глаза она видела, что женщина медленно подходит. Не беспокоилась: еще пока валялась, поняла, что та скорее испугалась, чем хочет зла, иначе бы следом за первым ярко-бодливым полетело второе и третье.

Отряхнулась, поднялась, посмотрела наконец на подошедшую травницу и только рот открыла.

А она и правда очень красивая, смуглокожая, с большими глазами, раскосыми и ярко-ярко-зелеными, еще зеленее, чем у Элая. И волосы – роскошь, густые, блестящие. А из волос торчали два рога. Крепеньких, маленьких рога, загнутых надо лбом и уходящих к затылку.

– И они еще пишут, что ночница – не вредоносный сберегатель. – Алера снова потерла ушибленное плечо. – А как это назвать тогда, вообще? Ты чего бросаешься, не вредоносная?

Теперь открыла рот ночница. Долгие-долгие десять вздохов они смотрели друг на друга, потом сберегательница покачала головой:

– Впервые за сто лет. Впервые это слово первой произнесла не я. Ты откуда взялась такая умная, а?

Голос ночницы звучал хрипло, и когда она говорила, горло ее словно оставалось сжатым, неохотно выталкивая из себя слова.

Алера промолчала. Сберегательница тоже помолчала, пытливо разглядывая ее, потом кивнула каким-то мыслям и приложила к груди руку, и на тонком запястье звякнули браслеты.

– Дефара.

– Что?

– Дефара. Меня так зовут. А ты?..

– Алера.

– Алера. – Ночница вздохнула, почесала голову у основания рога. – На конский хвост тебя понесло в лесную чащу, Алера? На конский хвост мне здесь нужна самка?

– Что еще за «самка»? – возмутилась девушка. – Очень грубо так говорить, знаешь ли!

– Но ты же назвала меня ночницей.

– Потому что ты ночница!

Дефара подняла бровь.

Алера потерла ладонями щеки.

– Ладно, я… Ты можешь показать, как выбраться к деревне? Я немного заблудилась.

Ночница покачала головой.

– Конечно. Ты просто заблудилась, Алера. Что ты искала?

Девушка поморщилась.

– Я ничего не искала. Я просто хочу выбраться отсюда. В порыве благодарности могу рассказать, где найти двух самцов, если тебе неймется.

Дефара расхохоталась совершенно искренне, словно услышала нечто совершенно уморительное, и Алеру это, разумеется, разозлило, потому что она не поняла ничегошеньки.

– Ты на самом деле мало знаешь о ночницах, да, самка? – весело просипела сберегательница, отсмеявшись. Мрачный вид Алеры ее не смущал нисколечко. – Но ты забавная.

– Да, – без улыбки ответила Алера, – я уже поняла.

Дефара ободряюще похлопала ее по плечу, подцепила под локоток и повела к пещере. Снаружи в ней не просматривалось ничегошеньки, но слышался перезвон, и почему-то Алере подумалось, что это звон от мерцания каких-то неведомых ей вещиц, и такая вот странная мысль показалась сей вздох совершенно нормальной.

Ночница не пригласила Алеру войти, чему та тихо порадовалась, она сама ненадолго вошла внутрь и вернулась с большим потрепанным плащом. Расстелила его на земле, уселась, поджав ноги под себя, разгладила плотную ткань.

– Садись, забавная самка, поговорим. Я хочу понять, почему ты оказалась в этом лесу. И откуда ты знаешь о сберегателях…

* * *

Как бы Элай ни настаивал на своей правоте, и какой бы дурной ни выглядела выходка Алеры – она как-то слишком долго не возвращалась, потому эльф начинал тревожиться всерьез. В лесу темнело рано, далекий вой стал как будто ближе, и даже щебет птиц навевал тревогу. И конечно, Элай ни на вздох не пожелал всерьез, чтобы Ал еру разорвали дикие звери. Число идиотов пусть уменьшается за счет кого-нибудь другого, не такого привычного и близкого. Вслух Элай, понятно, ничего такого не говорил, он просто сидел и тыкал прутиком в кривой город Тамбо на земле, и кривой город Тамбо уже полностью скрылся за точечками и черточками.

Тахар слонялся взад-вперед и громко ругался на свою глупость, потому что в первый вздох он пошел у эльфа на поводу и не догнал Алеру, а теперь вот иди знай, куда ее унесло. Когда на лес стали опускаться сумерки, Тахар выбросил из ладони бледно-зеленые огни. Авось, заметит.

Ожидание становилось уже совершенно невыносимым, хотя и бежать непонятно куда – тоже не много смысла.

– Ну вот зачем вы собачитесь все время? Зачем? Какой план стоит вашей ссоры?

Элай отмалчивался, сколько мог, а когда отмалчиваться окончательно стало нельзя – бросил прутик и поднялся.

– Схожу в деревню. С нее станется просто вернуться туда и пойти ужинать, а мы пусть переживаем и стыдимся, злые, нехорошие конячие хвосты.

– Если она не там, – с нажимом проговорил Тахар, – если она не вернется, я тебя закопаю в этом лесу по самые пятки вниз ушами, ты слышишь меня?

Маг очень удивился тому, как просияло в ответ на это лицо Элая, а потом понял, что вовсе не в ответ на это, и обернулся туда, куда смотрел эльф, и увидел, как Алера выбирается из зарослей в сопровождении какой-то женщины, замотанной в затрепанный плащ с капюшоном.

– Я же говорил, – с нескрываемым облегчением произнес Элай, – так просто нам от нее не избавиться!

Алера даже не успела придумать едкого ответа, как ее подхватил в объятия Тахар, вовремя загородив собой невыносимого и вредного эльфа. Прижал к себе, подняв над землей, несколько вздохов покачал на руках и опустил на землю, вытянул палец, точно поучая щенка, медленно и строго произнес:

– Никогда. Больше. Так. Не. Делай.

Алера покаянно развела руками и отступила на шаг, повернувшись к незнакомке.

– Тахар, это Дефара. Дефара, это Тахар. Элай, это ночница. Ночница, это эльф. Съешь его.

Друзья одурело переглянулась, так же одурело посмотрели на женщину в плаще, а она подняла руки, так медленно, с чувством, просто ослепительно подняла руки и сбросила капюшон.

– Да, всякое мое появление – это большая радость. И неизменный драматический эффект. Никогда не надоедает.

Тахар и Элай вид имели бледный, но вид этот упрямо говорил: «Ну и подумаешь, ну и ночница».

Дефара ослепительно улыбнулась, демонстрируя острые серые зубы.

– Предлагаю пропустить ту часть, где «Надо же, это ночница». Перейдем сразу к делу? Просто уже темнеет, а люди плохо действуют в ночи.

– Да как два зуба облизать, – пробормотал Элай, продолжая во все глаза пялиться на нее.

– Алера сказала, вам нужно попасть в Тамбо, – невозмутимо заявила Дефара и принялась выпутываться из плаща.

Тахар издал хрип, могущий сойти за согласие. Алера заметила, что плащ ночницы остается хоть и страшно потрепанным, но совершенно чистеньким, словно никогда не касался земли. Заколдованный что ли? Вот бы всю свою одежду так… А то на всех троих была одна-единственная эликсирная склянка зелья с жутким мыльным вкусом, да и ту потратили бездарно, став изумительно чистыми лишь для того, чтобы застрять в лесу у какой-то чахлой деревеньки.

Откровенно говоря, все страшно удивились, что эликсир вообще подействовал.

– Ну что же. – Сберегательница расстелила плащ на траве. – Тогда у меня есть к вам очень деловое предложение.

* * *

План города Тамбо, который ночница начертала веточкой в свете магических зеленых светляков, оказался куда полезней первого: в отличие от Элая, Дефара прежде бывала в городе и знала его вполне сносно.

– Это – таверна «Еловая шишка», – ночница ткнула в квадрат недалеко от западной стены. – Хозяин сдаст вам комнату, или я его задушу. Это – ювелирная лавка. От таверны три квартала на юг. Потом направо и третий дом, там вывеска, не пропустите. Запомнили? А вот – эта ваша Магическая Школа.

– Ого, огромная!

– Вся северная часть города, огороженная и обособная, я просто-таки никакого представления не имею, как вы собираетесь туда попадать.

– Да нам бы сначала попасть в Тамбо, – поднял бровь Тахар. – А там уж мы будем решать насчет Школы.

– Сей вздох говорю я, – цыкнула Дефара. – В подвал «Шишки» ведет портал из моей пещеры. Я отведу вас. Есть еще десяток способов пройти в город ногами, но через портал будет надежнее.

Алера, задрав нос, посмотрела на друзей: ну, говорила я вам, говорила? Рисователи кружочков на земле, тоже мне! Элай фыркнул. Его раздражала ночница, раздражала правота Алеры и та доверчивость, с которой друзья теперь слушали Дефару, и уж совсем до невозможности его бесила эта безумная изолированность Тамбо. Вместе с округой, лесом, живностью, селянами, необходимостью что-то выдумывать и главной целью, которая как тот локоть – рядом, а не укусишь.

В самом деле, стоит ли Рань всей этой возни? Стоит ли этой возни любой человек, пожелавший уйти, не прощаясь?

Дефара задумчиво оглядела Элая и предложила:

– Эльфа можем оставить здесь. Ему мое предложение явственно не по нраву.

Элай взгляд не отвел.

– А с чего оно должно мне нравиться? С чего мы должны тебе верить? На кой хвост ты бросилась нам помогать, а? Увидела в Алере родную демоническую душу?

– Я не демон, – напомнила Дефара, – я сберегатель.

– Сберегатель-человекообожатель. Тебе какой интерес ввязываться, скажи мне? Какой интерес открываться нам и рассказывать все эти замечательные штуки про города и порталы? А может, мы убежим и притащим сюда селян с вилами, они-то книжек умных не читали и слушать не будут, демон ты или не демон. А мы заберем себе твою пещеру, портал и рогатую шкуру. Но ты как-то совсем этого не боишься!

– Да вы не особо страшные, – хмыкнула Дефара.

Алера и Тахар с очень озадаченными лицами смотрели то на эльфа, то на ночницу.

– А ты вот страшноватенькая, знаешь? – уперся Элай. – Может, ты нам и правда поверила безоглядно и нипочему, а мы тебе отчего должны верить? Что это за пещера, что за портал, что за таверна? Может, нас в пещере сожрут плотоядные овцы, может, этот портал нас закинет куда-нибудь в Недру, в драконово логово. Может, в этой твоей «Шишке» торгуют пирогами с эльфским потрошком. Но нет, я смотрю, никого ничего не заботит, все тут всех полюбили немедленно и навсегда и прониклись безграничным доверием. От всего этого прям воняет скудоумием, никому не кажется?

– У вас нет планов получше, – ночница отломала кусочек прутика. – И у меня, кажется, тоже. Во всяком случае, все, что я перепробовала до этого дня, не помогло.

– Но ты как-то слишком уж откровенна, правда, – задумчиво протянул Тахар.

Дефара улыбнулась, так грустно, так горько, как никогда не улыбнется человек недавним своим знакомым, и от этой улыбки стало неловко, словно от случайно увиденной сокровенной сцены или как перед человеком, отчаянно и безнадежно влюбленным.

– Я – сберегатель. Я вижу не только то, что у меня перед глазами, и не только то, что есть в этот вздох.

– А, ну да, – поморщился Элай, – теперь-то все стало ясно.

Ночница скрестила ноги в лодыжках, откинулась назад, опершись на руки и выставив грудь. Грудь была безусловно хороша и голые плечи в обрамлении белоснежного рубашечного ворота – тоже были очень хороши. Эльф отвернулся, чуть порозовев щеками.

– Я знаю, что мы нужны друг другу и, возможно, поможем. Знаю, что от вас я не должна ждать предательства и совсем уж явной глупости.

– Как бодро ты смотришь в будущее, – едко заметил Тахар. – Но так-то любой может сказать благоглупость и выдать за знание, правда же? Ты не договариваешь, сберегательница.

– Ладно, ладно, просто я знаю Орима, – огорошила Дефара. – И очень явственно вижу, что его внучка не захочет меня расстроить, это точно. И глядя на тебя, светловолосый маг, я думаю, что лет эдак двести назад я… много раз встречала кое-кого очень похожего. Но теперь… ох, не важно. Много объяснять нет нужды, не люблю долго говорить. Я откровенна с вами, да. Насколько в этом есть смысл с вами и сей вздох.

Ночница помолчала.

– Вы тоже можете мне доверять. Ведь я же не могла просто догадаться насчет Орима, да? А значит, я кое-что знаю, понимаю и не вру. Большего пока предложить не могу, никаких рекомендателей в моей пещере не завалялось… Так что, мы говорим о деле или вы хотите еще по лесам поскакать?

Алера почесала нос. Посмотрела на друзей, избегавших ее взгляда. Лица у них угрюмые, если до того волком глядел лишь Элай, то теперь и Тахар посмурнел.

– Ну а в городе нам что-нибудь угрожает? Если туда так трудно попасть, наверное, стражники, ну что-нибудь…

– Ничего вам не грозит. Город закрыт не из-за угрозы и не от паранойи…

– Че-го?

– … а чтобы не превращать его в магический притон, понимаете? Там и так очень много магов, в Тамбо. Школе не нужно, чтобы выпускники и дальше оседали через улицу от ее ворот, чтобы к ним со всей округи съезжались люди, которым требуется маг, чтобы они заполоняли улицы и предместья, чтобы маги в порыве борьбы за прибыток принялись бодаться друг с другом и разрушать город. Ясно? Если вы окажетесь внутри, никто на вас внимания не обратит. Это снаружи все трудно и непонятно, а внутри – проще некуда.

– Ладно. – Элай подобрал положенный Дефарой прутик и принялся ломать его на кусочки. – Зачем ты нам помогаешь и что хочешь взамен? Зачем ты нам рассказала про ювелирную лавку?

Дефара медленно оглядела эльфа с ног до головы, и он снова порозовел щеками от этого наглого разглядывания и от ее молчания. Зеленый свет магических светляков делал ночницу совсем уж потусторонней.

– Какой умный эльфик, – с удовольствием сказала она наконец. – Раз за разом глядит в самый корень всего. Так бы и съела.

Алера тихо скрипнула зубами, но Дефара своими недемоническими ушами, конечно же, услышала и ухмыльнулась.

– Ладно, ладно, дорогие друзья, – ночница как-то совсем уж нахально повела голыми плечами, и Алере всерьез захотелось ей врезать. – Мне нужно раздобыть в городе одну вещицу. Сама я не очень-то хочу размахивать рогами на улицах, ну вы понимаете. Обычные горожане – слишком глупые и жирные, чтобы проявить должную смекалку. Ночной народец… ну, я всерьез думала о них, но они так болтливы, просто ужас. А мне бы хотелось полной тишины и теперь, и в будущем, так что… Я думаю, вы мне подходите. Вот и предлагаю: я проведу вас в город, а вы достанете ту вещицу, что мне нужна. После чего мы станем очень добрейшими друзьями. И не нужно на меня так смотреть, Алера. Ночь – мое время, и все тут.

Алера сердито отвернулась. Притащила на свою голову счастье в дом, что тут скажешь.

Да еще темнота сгустилась в лесу, противная и хрусткая, в темноте ходят волки и люди с руками и ножами, над башкой у Дефары так мерзко парит этот зеленый светляк, делая ее смуглую кожу почти желтой, а рога – большими-пребольшими, и, вообще, кажется, что все происходит где-то не здесь.

Тахар и Элай переглянулись, маг прищурился, эльф кивнул и спросил:

– И сколько обычных жителей Тамбо уже попытались достать то, что тебе нужно?

Дефара звонко рассмеялась, показав острые зубы.

– Какой же умненький эльфик! Несколько. Нес-коль-ко. Я не говорила, что будет легко.

Элай склонился над начерченным на земле планом, с трудом разглядывая там что-то в свете зеленых огней.

– И что именно случилось с ними?

Дефара развела руками.

Элай и Тахар снова переглянулись.

– А вдруг мы сбежим, когда попадем в город? Ну, в самом деле, что ты можешь сделать такого уж страшного? Ты же просто ночница, а в городе полно стражи. Ну вот если не станем мы обворовывать этого гнома…

– Я не говорила, что он гном, – нахмурилась Дефара.

– Ну а кто еще? – рассердился Элай. – Не беси нас, ночница! Ты сказала, что он – ювелир, ну кем еще он может быть, орком, что ли? И твои, Божиня прости, чары, не действуют на гномов, иначе ты бы сама его очаровала, или что ты там делаешь, и он бы сам тебе все отдал!

– Что же я там де-елаю, – пропела Дефара. – Нет, это не эльф, это прэ-элесть!

Ее горло будто наконец перестало сжиматься и выпустило совсем другой голос, такой певучий, медово-майский, от звуков которого дрожали пальцы и сжималось что-то в животе. Ночница рассмеялась – как звонкая роса брызнула на иссушенные листья.

Элай и Тахар вдруг как-то перестали быть Элаем и Тахаром и стали чем-то другим, которое плавилось перед ночницей, не могло отвести от нее раздевающего взгляда, едва дышало и мелко дрожало.

Дефара мотнула головой, и золотой водопад волос невыразимо похабно задрожал на смуглых плечах, как живой, как гибкие теплые пальцы, и от прикосновения этих пальцев ворот струистой белой рубашки сам собою начал сползать с плеч и…

– Все-все-все! – закричала Дефара прежним сиплым голосом, только очень испуганным, и в тот же вздох рубашка прекратила сползать с ее плеч, и волосы стали самыми обычными, и звонкая роса ее смеха высохла на лету.

Алера несколько вздохов любовалась на взбледнувшее лицо ночницы, потом для верности еще раз неспешно качнула клинком перед ее глазами – туда-сюда, туда-сюда. Затем, не сводя взгляда с Дефары, медленно вернула клинок в ножны и с невинным видом снова села рядом.

Элай и Тахар понемногу обретали ясность взгляда и прекращали выглядеть слюняво-счастливыми идиотами, которыми вдруг стали… вот просто в единый вздох! И как будто навсегда!

– Ладно, – Дефара прочистила горло, покосилась на Алеру. – Я просто… говорила же: ночь – мое время. Еще вопросы?

Элай помотал головой, стряхивая остатки дурмана. Подумал, что ночницу, пожалуй, стоило бы прибить прямо здесь от греха подальше.

– Мне нужна помощь, эльф, – мрачно сказала она. – Я не причиню зла, если меня не вынудят.

– Я тебя вынужу, – процедила Алера. – Я тебе нос отрежу. Я твои рога в коровнике повешу.

– Да-да, я поняла, – подняла ладони Дефара. – Теперь вы немного пугаете. Но это взаимно, да? Мы все-таки будем дружить или разойдемся по своим норам?

Друзья некоторое время молча переглядывались. Ошалело-веселый взгляд Тахара. Прищуренные глаза эльфа. Самоуверенная усмешка Ал еры. Широкая улыбка, расплывающаяся на лице мага. Эльф отвернулся, нахохлился. Друзья действительно совершенно опсихели!

– Сколько времени ты нам дашь? – спросил Тахар.

Дефара пожала плечами:

– Откуда мне знать? Был бы толк. Конечно, я хочу эту штуку прямо сей вздох, да и вам, небось, ни к чему торчать в городе долго, но… будем считать, времени у вас столько, сколько потребуется.

– И где именно хранится то, что тебе нужно?

– Не имею представления. Где-то в лавке, или в доме, или в тайнике в подвале. Быть может, на виду или на шее хозяина. А может, эта штука у него только прежде была, а теперь уже нету… но зимой – была, это точно.

– Восхитительно, – закатила глаза Алера. – Ладно, давай, веди в свой портал, пока к нам не вернулся разум. Что именно нужно украсть у этого ювелира-то?

– Кристалл, – Дефара ткнула пальцем в амулет, выпроставшийся из-под рубашки Тахара. – Вы же бывали в Мирах, знаете, как выглядят Кристаллы? У ювелира нужно украсть десятигранник.

Глава 16

Алера свалилась прямо на Тахара. Тот сдавленно охнул, завозился, отползая. Девушка впотьмах отчего-то потеряла понимание, где тут верх и низ, попыталась собрать руки-ноги в кучу и подняться, но впечаталась куда-то пяткой. Маг взвыл. Алера виновато пискнула и снова завозилась, наступая руками и ногами на Тахара, и тут ей на спину приземлился Элай. Алера хрюкнула и снова распласталась на маге, придавленная тяжестью эльфа. Тахар полузадушено захрипел, Элай попытался встать, наступил ладонью на волосы Алеры, локоть его подломился, он рухнул и ударил ее головой в плечо, как раз в то, в которое Дефара уже швыряла сегодня бодучую гадость, и Алера взвизгнула от боли, а эльф тут же рухнул на нее всем весом, придавленный Дефарой.

Сберегательница сразу откатилась в сторону, ловко поднялась на ноги, отряхнулась и с интересом оглядела образовавшуюся на полу кашу.

– Смело, – решила она и направилась к едва виднеющейся в потемках лесенке.

Откинула люк, и в подполе тут же стало светлее. Груда тел на полу наконец разобралась, где чьи руки-ноги, и стала расползаться. Дефара покачала головой, накинула капюшон и принялась подниматься по ступеням.

«Еловая шишка» оказалась совершенно обычным для Тамбо заведением – чем-то средним между обычной таверной и мрачными представлениями Алеры о темных тайнах закрытого города. Народец тут собирался самый разный, одни много пили, другие не пили совсем, зато много и отчаянно играли в кости, а потом отчего-то кто-нибудь из них навсегда переставал появляться в «Еловой шишке» и, быть может, не только в ней.

За некоторые столики никто по вечерам не садился: они ожидали особенных гостей – молчаливых людей с цепкими глазами, которые появлялись к полуночи и потом подолгу бдели перед одной-единственной чашкой с отваром, наблюдали за гостями и почти ни с кем не заводили разговора. То и дело к ним, взглядом испросив позволения, подсаживались самые разные чужаки, и тогда люди с цепкими глазами долго слушали их сбивчивые речи, временами что-то коротко говоря или переспрашивая, а потом называли цену и принимали протянутый под столом сверток или кошель. Никто, кого это не касалось, не знал, что означают такие встречи, и никто, кого это не касалось, ни в коем разе не пожелал бы этого случайно узнать.

За другими столами решались иные дела, переходили из рук в руки другие свертки и кошели; уговоры, заключенные таким образом, пусть зачастую дурные и хмельные, имели нешуточный и неоспоримый вес, даже если и не приносили никому ничего хорошего.

Между столами сновали подавальщицы, все как одна – с молодыми личиками и злыми усталыми глазами.

А среди дневных гостей «Еловая шишка» пользовалась славой обычнейшего трактира, не шибко хорошего, но весьма пристойного. Сюда заходили пообедать горожане, уставшие от беготни по рынкам. Заглядывали перекусить городские маги из младших, еще не нагулявших жирка и самоуверенности. За стойкой в такое время стоял помощник хозяина, еду разносила единственная подавальщица, рябая приветливая толстуха. Иногда даже городские стражники, сменившиеся с караула, приходили в «Еловую шишку», чтобы выпить кружку-другую, но отчего-то по вечерам ни одного стражника в городе не интересовала ни эта таверна, ни любая другая из десятков подобных.

Поднявшись наверх из тьмы погреба, друзья с интересом изучали зал из-за бочек с вином, удачно наставленных как раз у двери.

Большая часть просторного зала тонула в полумраке. Почти за всеми столами кто-нибудь сидел, под некоторыми – уже лежали. Подавальщицы скользили меж столов с тарелками и кружками, временами старательно взвизгивая от звонких шлепков. Посетители на это радостно хохотали. В углу тренькал на лютне орк, со стен пахли вязанки чеснока, тускло блестели глиняными боками старые горшки.

– Это какой-то притон, – заключила Алера.

– Здорово, правда? – прошептала Дефара и решительно покинула убежище из винных бочек.

Ночница направилась прямиком к стойке, за которой стоял хитроглазый лысый мужичонка с морщинистым лицом. Он слушал, что рассказывает ему наперебой пара пьяненьких гномов, а взгляд его ползал по залу, как осторожный паучок.

– Я туда не пойду, – зашипела Алера. – И вы меня не заставите.

– На здравие, – шепнул Элай. – Возвращайся в подпол и сиди там под мешками, мы тебя заберем дней через пять. Или через десять.

Дефара уже уселась у стойки и оживленно беседовала о чем-то с хозяином. Не то чтобы он сиял от радости при виде ночницы, но и с воплями по залу тоже не бежал.

Тахар подпихнул Ал еру в спину:

– Пойдем. Чего ты боишься, съедят тебя тут, что ли?

– Быть может, это еще не самое страшное, – проворчала она, но деваться было уже некуда: спасительное убежище осталось позади и пришлось выбираться в зал, пока никто из посетителей не увидел новых гостей и не задался вопросом, откуда они взялись у винных бочек.

Хозяин наблюдал за приближением троицы не мигая. Алера, и так чувствовавшая себя крайне неуютно, совершенно смешалась, у стойки, едва не упершись животом в дубовую доску, покосилась на Дефару. Та глазами указала на стул, слегка нахмурилась.

Элай, едва удостоив хозяина «Еловой шишки» взглядом, плюхнулся на другой стул и затребовал эля. Тахар подхватил Алеру под локоть, посадил рядом с эльфом, уселся сам. Хозяин, не отводя глаз от опустившей голову девушки, подтолкнул к Элаю наполненную кружку. Тот махом отпил четверть, зажмурился.

Молчание затягивалось, и Алера, досадуя на внезапно охватившую ее робость, тихо выругалась, решительно развернула плечи и в упор уставилась на хозяина в ответ. Наверняка у этого неприятного типа есть где-нибудь нож и руки тоже есть, но и у Алеры они вполне себе найдутся.

– Добро, – заявил тот после пары вздохов игры в гляделки. – Верю: не одурманена.

Теперь вытаращились на трактирщика друзья, даже Элай перестал корчить из себя невозмутимого эллорца. Дефара, напротив, расслабленно откинулась на спинку стула и сосредоточила внимание на бутылках с винами, что выстроились в ряд на полке за спиной хозяина.

– Комнату дам, – продолжал тот как ни в чем не бывало. – Не Божиня весть какую, но у меня не постоялый двор, вообще-то, выбора нет. За комнату возьму десять медяков в день.

– Фа-ахот, – протянула Дефара.

– Со всех троих, – поспешил добавить он. Вышло так гладко, словно просто дух перевел перед завершением фразы. – Вообще-то, она дороже стоит. Хорошая комната, большая, окошки на двор и кровать здоровенная.

Элай поперхнулся элем и зашелся кашлем.

– Чего? – удивился Фахот. – Мне дела нет до ваших дел, вообще-то. Я тут всякого видел.

В зале с грохотом упала какая-то посудина, следом раздался взрыв смеха. На стойке задрожал и тут же снова ярко вспыхнул огонек в плошке.

– Ну а теперь, – Дефара звонко хлопнула в ладоши, – предлагаю поесть и разойтись до утра. День был сложный, а те, что впереди – еще сложнее.

Фахот пожал плечами, ушел к кухонной дверке и застучал там тарелками.

– Почему он думал, что я одурманена? – тихонько спросила Алера, указывая подбородком на Фахота. Сберегательница усмехнулась:

– Да кто ж поверит, что самка могла связаться с ночницей? Одно из двух: или одурманена, или ненормальная на всю башку!

* * *

Неподготовленных к городу Тамбо он поражал до глубины души, а подготовиться к такому зрелищу было решительно нельзя.

Дома – двух- и трехэтажные, узкие, с очень яркими резными наличниками, словно подпорками, окруженные колоннами, украшенные башенками, увешанные балконами. Крыши острые и высокие, если задрать голову и покрутиться на узкой улочке, то покажется, будто дома едят небо. Изящные крылечки, подле них стоят пузатые вазы и разбиты клумбы с цветами – желтыми, белыми, красными, и над ними повсюду жужжат шмели. Во многих дворах устроены садики, и на улицу через витые ограды свешиваются ветки с зелеными яблоками, наливающимися грушами, какими-то диковинными ягодами вроде мелкого винограда, но растущими на деревьях. Зелени невероятно много, словно это не город, а какое-то эльфийское поселение, но солнце все равно печет как-то особенно жарко.

А есть улицы немыслимо широкие, мощеные, по ним толпами ходят люди и кошки. Повсюду вывески, таблички, указатели, лавки, трактиры, лоточки. Фонтаны и статуи там и сям. Все живет, бурлит и шевелится.

Тахар все время ощущал отголоски магии – то ли защитный купол в самом деле существовал, то ли на каждом горожанине и на каждом доме висели какие-нибудь обереги и амулетики. Несколько раз перед глазами у мага мельтешила мошкара, как тогда, в пизлыкском лесу, когда оборотень напал на лошадей, но Тахар не понял, откуда в этот раз приходило тревожное ощущение. Едва ли в Тамбо жили оборотни!

И да, еще голуби. Повсюду! Они кружили над головами, сидели на балконах, курлыкали из распахнутых окон, мелькали, взмывали, закладывали виражи. Магическая Школа – не только место обучения, она еще и всекрайнее магическое сообщество, которое ведает назначениями обученных магов, сообщается с каждым гласником в городах и поселениях, отправляет соглядатаев в сопредельные края по разным надобностям. А если какому-нибудь магу, обученному или нет, случится использовать свой дар во зло, сделаться преступником – снова же Школа отправляет нарочные отряды, которые ловят таких негодяев и доставляют их на судилища.

На шесть краев Идориса – всего две Магические Школы, одна – в Ортае, в городе Тамбо, и одна – в Меравии. И куда только не доводится забираться их выпускникам! Если не в каждый уголок шести краев (насчет Недры мало что можно утверждать), то пяти-то уж – точно, в том числе – в лесной дриадский край Даэли и ту самую далекую Алонику, про которую ходит так много разных слухов. И все они шлют в школьную канцелярию весточки, а значит – летят и летят к Школе магически созданные вестники-птахи и обыкновенные почтовые голуби. И еще наверняка голубиной почтой пользуются ученики и жители города, и многочисленные маги, которые здесь живут. Если так подумать, не на всех и голубей-то напасешься!

Вот что выглядело истинным волшебством – так это совершенно чистые улицы и дома, которые, вообще-то, должны быть загажены птицами по самые подвалы.

Алера осталась с Дефарой. Ночница отказалась выпускать из поля зрения всех троих сразу, и друзья рассудили, что если у Дефары и есть какие-нибудь злобные планы, то у Алеры меньше вероятности пасть их жертвой. Ночь там или не ночь, а ну ее, сберегательницу эту!

– Ничего, – приговаривал Тахар, с хищным травническим интересом изучая растения в палисадниках, – Дефара нас тоже впервые видит. Было б хуже, если бы она делала вид, что доверяет нам, как матери родной. Тогда бы я точно ждал подвоха. Гляди, это ж настоящий крыжовник! И где только взяли?

– Я тебе и так могу сказать, что подвох непременно будет, – проворчал эльф. – На бдыщевый хвост ночнице Кристалл?

Тахар пожал плечами. Друзья как раз отсчитали третий квартал, и ювелирная лавка призывно помахивала вывеской впереди.

– Ты скажи лучше, как мы узнаем, где он его держит?

Элай подкинул на ладони холщовый мешочек.

– Пойдем напролом и возьмем нахальством, разумеется. Должно получиться, только, знаешь, подожди здесь. По-моему, умнее по очереди мозолить глаза этому ювелиру.

– Ты что, упер у Алеры десятигранник? – поразился Тахар.

– Некромантский. Не упер, а попросил на время. Стой тут.

Элай уверенно поднялся по ступеням, рванул на себя дверь и исчез в лавке. Маг подумал, что с этого эльфа вполне станется просто спросить у ювелира, где тот хранит ценные вещи и каким способом их можно успешно стянуть.

Решив, что ожидание может быть долгим, Тахар купил пару пирожков у уличного торговца и принялся прохаживаться взад-вперед, разглядывая лавочки и дома. Место тут не очень оживленное, и привлекать внимание, маяча у лавки, маг не хотел: кто его знает, может, у ювелира пять детей, и все целыми днями в окна пялятся.

Эх, ведь стоило сначала узнать, зачем Дефаре Кристалл! Ну просто спросили бы – вдруг бы ответила? А то мало ли, для чего она там собирается его применять, может, для гадостей каких-нибудь, и тогда все они выйдут сопричастными не только к краже, которая, вообще-то, сама по себе…

Тьфу, мы что, всерьез соберемся обворовать лавку? Мы что, с ума сверзились? И почему мы не спросили, какой именно десятигранник нужен Дефаре? Чем мы думаем вообще?

«Мы не верим, что нам придется в самом деле воровать этот Кристалл, вот и все, потому что мы – не воры, и все это происходит как будто понарошку»…

Элай вышел на улицу.

– Так быстро? – удивился Тахар, спешно заталкивая в рот второй пирожок. – Он фебя ф фею фытолхал?

Эльф ухмыльнулся, огляделся.

– Никто меня не вытолкал, и я знаю, где Кристалл. Пойдем, найдем какую-нибудь трапезную, глотнем кваса.

Нужно придумать, что делать дальше. Ф-фух, почему такая жарища в этом Тамбо?

* * *

– Не кривись, – мирно сказала Дефара. – Это ненадолго. Я, знаешь, тоже не в большом восторге от этого места.

Алера кивнула. Сидеть в комнате – совершенно невыносимо. Кровать, сундук, три стула, стол и два брошенных на полу одеяла, на которых пришлось спать Элаю и Тахару – все как будто вырастало большим-большим, нависало над ней и спрашивало: «Ну как, тревожишься за них? А может, их уже стража сожрала!»

Внизу, в трактире, ничего не происходило. Подручный Фахота, запыленный старичок со щербатой улыбкой, подал обед и скрылся в кухне. За одним столиком пили сидр трое очень громких мужиков, за другим обедало семейство гномов, они поедали рагу из большого горшка, в который каждый гном поочередно запускал широкую деревянную ложку, причем ложки эти они явно принесли с собой. У окна сосредоточенно пережевывал творожник хмурый пожилой орк. В самом темном углу сидела ночница в плаще с капюшоном, и другие гости на этот капюшон косились, но без большого интереса. Алера подсела за стол ночницы, устроилась лицом к залу.

– Почему ты не ешь в своей комнате? Или где там Фахот тебя разместил?

Сберегательница улыбнулась уголком рта:

– На чердаке. Ненавижу спать при солнечном свете, от него рога хрустят. А сюда я спустилась потому же, почему и ты. Невозможно просто торчать среди стен и пялиться на них.

– Если кто-то узнает во мне человека, это не вызовет никаких бурлений.

Некоторое время ели молча. Суп из капусты с ложкой жидкой сметаны, каша, поджаренная морковь. Ничего особенного. Ничего такого, ради чего вообще стоило выползать из комнаты.

Между столов прошлась дневная подавальщица, большая тетка с ласковыми глазами, что-то спросила у мужиков, которые пили сидр, они разулыбались, ответили.

– Почему ты не вернешься в пещеру, если тут тебе неуютно?

– Ты что, дурная? Как я вас оставлю без присмотра? Пока я стою у вас над душой – вы хоть что-то будете делать, и чем меньше я вам нравлюсь, тем живее вы будете шевелиться. Я как раз размышляла, как понравиться вам меньше. Сей вздох кажется, мы стали быть в каких-то слишком добрых отношениях.

Ночница с презрением оглядела остатки каши в тарелке, будто не веря, что ей пришлось это съесть.

– И да, с конем вашим все в порядке будет, нашелся человек, который присмотрит за конюшими.

Алера кивнула: вчера собирались в спешке и не придумали ничего лучше, чем просто доплатить за Дымкин постой в деревенской конюшне, а с утра ломали головы: как убедиться, что с ним все будет в порядке, пока хозяева торчат в городе? А вдруг его продадут вместе с тележкой? Или начнут одалживать приезжим для всяких надобностей, или дрова на нем возить, да мало ли что! О том, чтобы носиться туда-сюда через леса и порталы, Дефара и слушать не захотела, а без хозяйки портал использовать нельзя. Вместо этого ночница пообещала подыскать человека, который бывает по своим делам в деревеньке и может приглядывать за конем. И надо же, нашла.

Связи с городом у этой сберегательницы явно попрочнее, чем она хочет показывать.

– Правда, – протянула Алера, – трудно поверить, что ты не нашла никого толковей нас, кто мог бы спереть камень у ювелира.

– Я же сказала, – поморщилась Дефара, – все эти толковые людишки связаны между собой и страшно болтливы. А Фахот – болтливей всех. Не сомневаюсь, он бы мне нашел человека, который может упереть Кристалл вместе с лавкой и первенцем ювелира, чтобы тот ничего не заметил, но мне совсем не нужно… чтобы весь ночной народец узнал, что «Это же ночница», и чтобы потом двести лет кряду мне тащили упертые отовсюду Кристаллы или чтобы Фахот потом сдал меня стражникам в обмен на какие-нибудь выгоды. Так-то он может. Да.

Алера помотала головой. Все это звучало слишком сложно. Может, и права ночница.

– Был бы ювелир не гномом – сам бы мне его отдал, это верно. Ну а так мои умения бесполезны, я не могу… как это, очаровать какого-нибудь горожанина и сделать его ловким и смелым, чтобы он сумел…

– А мне вчера казалось. На пару вздохов просто казалось. Что ты еще и не то можешь.

– Остынь. Сказала же. Ночь – мое время, а день – не мое, днем я спать хочу, а не препираться по пустякам. Твой эльф, вообще-то, прав. Я ничего такого не умею. Нет, я бы могла много чего сделать, к примеру, с твоими друзьями. Не рычи. Но это никак не связано с ювелирами и Кристаллами. А наутро они бы думали, что им просто привиделся сон. Что это лишь их бессовестная фантазия, то есть… как это сказать… выдумка.

– Но ты не только это умеешь, Дефара! Ты швырялась в меня магическими штуками!

Ночница принялась очень внимательно разглядывать отвар в своей кружке.

– … не то что в «Одноногом поросенке»! – воскликнул один из шумных мужиков за соседним столом. – Того сидра я не налью и поросенку, а-ха-ха-а!

– И эти магические штуки – они точно не выдумка, потому что у меня вот такенный синяк на плече теперь! Если мне еще подвернется кто-нибудь такой добрый с ножом или с рогами – так я у деда на площадке смогу прикопаться заместо манекена!

Гномы, раскланявшись с подавальщицей, семенили к выходу, прятали ложки в котомки.

– И да, откуда ты знаешь моего деда, Дефара?

– О-о! – оживилась ночница. – Это такая история, знаешь!.. Хотя нет, не знаешь, не буду я тебе ничего рассказывать, нет уж. Расспросишь деда, когда вернешься. Захочет – ответит, не захочет – значит, не твоего ума это дело, вот что.

Девушка вздохнула. И друзья еще говорят, что это она – вредина. Вот кто настоящая заноза – Дефара, неужели непонятно, что она, Алера, может попросту не добраться до дома, потому что лопнет от любопытства? Дед никогда не говорил, что знает о сберегателях, даже слов таких не говорил никогда, хотя никаких сберегателей в Ортае ведь…

– Погоди-ка.

Она уставилась на ночницу. Краем глаза увидела оборванца, который проскользнул в трапезную, прокрался к столу, где раньше сидели гномы, и начал руками выскребать из горшка остатки рагу.

– А ты откуда тут взялась, вообще? Сберегатели тут разве водятся? Вы разве не в Мирах торчать должны, а?

Дефара потерла лоб под рогами.

– Алера, ты меня достала. Ты какой-то метатель вопросов, и один вопрос другого ненужнее, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Мне все нужны.

– Не нужны.

Алера отодвинула тарелки.

– Слушай, ну что за мрачные тайны? Чего страшного случится, если узнаю про твою магию или, к примеру, откуда ты здесь взялась?

– Может быть, и ничего, – сухо ответила Дефара. – А может быть, у тебя голова оторвется от обилия новых дум. Вы, людишки, понимаешь, вы ограниченные. Вам достаточно утоптать себе площадку и сесть на нее, и думать, что все хорошо, и вы отлично знаете, как действует жизнь вокруг вас. Принимаете лужу за море, крохотную каморку перед дверью – за целый мир. Быть может, вы должны быть именно такими, Алера, потому что ваших умишек не достанет, чтобы осмыслить громадность всего, что… пульсирует вокруг вашего уютного пятачка на земле. Быть может, это ваше спасение – ограниченность, малость желаний. Все это.

Алера подумала, что зря она не попросила к обеду кувшин кваса, потому что, если бы на столе сей вздох стоял кувшин, она бы точно врезала им Дефаре промеж рогов!

Подплыла подавальщица, поставила на стол кувшин с квасом. Алера посмотрела на женщину удивленно, но та улыбалась так открыто и ласково, что оставалось только улыбнуться ей в ответ.

По ногам пробежал сквозняк, и на вздох стало зябко.

– Так откуда сберегатели в Ортае? – после недолгого молчания повторила Алера. – Мы про вас читали в одной мирской книжице, там описывались многие призорцы, ну то есть сберегатели, большей частью – такие, которых в Ортае сроду не водилось. Книжицу потом Тахар куда-то задевал, но до того мы успели прочитать о ночницах, о гениях и водниках, так вот мы еще тогда запутались: водники у нас всегда водились, а вас, которые называются сберегателями, не водилось никогда. Вы из Миров, но в Мирах мы вас тоже никогда не встречали. Я уже поняла, что ты не хочешь мне открывать все эти страшные секреты про тупых людей, но хотя бы немного поясни, а?

– Вот ведь трещотка, – покачала головой Дефара. – Мы не должны быть здесь, это правда, но так уж вышло, что мы оказалась здесь, оказались давно и пока не можем убраться обратно.

– И вас много?

– Нет. – Дефара поставила локти на стол. – Иначе ты бы видела много сберегателей, так же много, как своих призорцев, хотя одна Божиня ведает, почему ты думаешь, что их много, когда по всему Ортаю давно уже… а, ладно.

– А водники что? Про них тоже писали в той книжице.

– Водники ваши, да. Они повсюду живут – и тут, и там.

– Там?

– Да. Я не буду говорить дальше, Алера. Не теперь.

– А когда?

Ночница молчала.

– Ну, Дефара!

– Не трещи. Утомляет.

Алера надулась и стала молча пить квас.

С улицы в зал вбежала крыса, подавальщица завизжала, вскочила на лавку, подобрав юбку, схватилась за грудь. Один из мужиков с перепугу поперхнулся от этого визга, другой расхохотался, третий швырнул кружку в то место, где вздох назад мелькала крыса, но она уже затерялась за стойкой. Орк, дожевавший свой творожник и уже долго просто сидевший в раздумьях у окна, поглядел туда, за стойку, побрел на улицу и через некоторое время вернулся с тощей полосатой кошкой. Швырнул ее за стойку и снова сел у окна думать.

Из кухни вышел запыленный помощник Фахота, с удивлением посмотрел на кошку, а она посмотрела на него голодными зелеными глазами и душераздирающе мяукнула. Подавальщица, держась за стол, слезала с лавки.

– Ну, ладно, Дефара, и что ты делаешь, пока живешь тут и не можешь убраться домой? В лесу ты собирала травы. Ты знахарка, что ли?

– Я делаю зелья, настои. Очень они меня увлекают, люблю составлять смеси, люблю забредать далеко-далеко от всего. Искать всякие ингредиенты, экспериментировать с составами, которые мне известны, в поисках чего-то такого… Это, знаешь, как с Картами, которые так презирают ваши обученные пузатые маги, только с варевами. Но это тоже своего рода магия, к тому же лекари отлично платят за такие сложные составы. Сами-то они умеют лишь использовать их, а обращаться с котелком не мастера, ох. Да что там лекари – даже травники часто не желают возиться. Не желают собирать травки как положено, заменяют одно другим, а многие и не знают, как делать, чтобы вышло хорошо. Златочник, например, нужно срывать в полнолуние, дражник обретает целебные свойства в первой трети лета, в остальное время он – отрава. Цветы поречника обязательно собирать полураскрытыми, еще лучше – во время дождя. А уж чего могут сделать в обычных составах некоторые шкуры, зубы, если просто положить их в пузырек и дать постоять – эх, загляденье!

– А лекари, которым ты продаешь зелья, знают, что ты ночница?

Сберегательница вздохнула:

– Конечно, знают. Что тебя удивляет? Ты вот тоже знаешь, и что?

Алера кивнула. Еще два дня назад она не слишком-то верила, что мирские призорцы из той книжицы вообще существуют, а теперь вот пьет квас с этим самым мирским призорцем («Я-не-демон-я-сберегатель») и беседует о радостях жизни. И ночница, честно говоря, скорей похожа на любого эльфа или человека, знакомого Алере, чем на хатника или водника.

Действительно, почему бы лекарям не вести с ней дела, что в ней необыкновенного, помимо рогов? Если только не подходить к ней по ночам, а впрочем, может, лекари и рады подходить к ней как раз по ночам.

– И что, многие в Идорисе знают, что ты есть?

– О, ты не поверишь, до чего спокойно относятся к сберегателям люди, орки и всякие эльфы… поодиночке.

И сколько в Идорисе эльфов, гномов, орков, знающих о существовании меня, ведущих со мной дела при случае и попивающих за одним столом эль время от времени. Но бывает и всякое. Потому обычно сберегатели предпочитают не очень-то высовывать нос из Даэли, там, знаешь, как-то спокойней, не нужно мозолить глаза эльфам и людям, а дриады хорошо принимают любых существ, даже дем… таких, которых принимать у себя бы не стоило.

– Дем – что?

– Ничего. – Ночница замотала головой. – Я хочу сказать, в Даэли кого только не встретишь! И мало кто из сберегателей шатается по Идорису, только некоторые такие неусидчивые, вроде меня. Я не могу сидеть на месте. Не с дриадами, во всяком случае.

– Значит, тебе совсем не страшно, – протянула Алера недоверчиво.

– Вообще-то, страшно. Вы, знаешь ли, придурочные совсем и отчего-то обожаете бегать вместе с толпой, а толпа – она хуже водопада. Не знаю, как так получается. Вот если полсотни милейших орков или, скажем, гномов вдруг собираются в толпу, то это никогда не будет милейшая толпа. Потому я скорее оторву себе рога, чем покажусь сразу нескольким жителям самой умильной деревушки, если этим жителям больше пяти лет.

– Ты же владеешь магией, можешь защитить себя.

– Да ну? Твой друг Тахар тоже владеет магией. Спроси его, отмахается ли он от толпы милейших гномов, пусть их даже будет не пятьдесят, а десять. Или даже пять.

– Едва ли.

– А я – вообще не маг. Я ночница.

Наступало обеденное время, посетителей в зале прибавлялось, и Дефара уже в который раз качнула головой, прислушиваясь к гомону голосов позади себя. Ей явно становилось неуютно.

– Зачем тебе десятигранник?

Сберегательница помедлила.

– Это долгая история, Алера. И я еще не решила, какие ее части вам нужно знать. Поговорим про это позже, когда вокруг будет не так шумно.

* * *

В западной части города друзья обнаружили целые россыпи таверн, маленьких и просторных, с резными и рисованными вывесками, размалеванных цветными красками и неприметных, с террасками и навесами. Друзья, измученные полуденной жарой, выбрали первую попавшуюся: небольшую, аккуратненькую, с тенистым двориком, огороженным от улицы высоким плетнем.

– Как ты узнал, где он держит камень? – спросил Тахар, залпом выхлебав первую кружку кваса.

– Чем можно вытащить занозу? – непонятным вопросом ответил эльф.

Тахар глянул на свои руки.

– Иглой. Зачем тебе?

– Да ни зачем. Я спросил – ты посмотрел на руки, потому как подумал про занозу в пальце. Я спросил ювелира, может ли он сказать, для чего назначен десятигранник, – ювелир посмотрел на нижние ящики своего стола.

– Ты хитрый остроухий бдыщев хвост, – вздохнул Тахар. – И что, ты показал ему наш Кристалл?

– Показал. Я же вроде за тем и пришел.

– Он определил его назначение?

– Нет. Но какая разница? Теперь нужно придумать, чего делать дальше, потому что я совершенно не представляю этого, на самом-то деле. Мы что, куда-то полезем и…

Мимо, едва не присев на стол пышным задом, протиснулась подавальщица. Она держала поднос, уставленный кувшинами и дымящимися плошками. Элай умолк.

– Ладно, – Тахар одобрительно поглядел на подавальщицу, вытащил из кошеля замызганный пергамент и уголек. – Рисуй эту лавку.

Эльф вздохнул и принялся черкать. Уголек пачкал пальцы, а пергамент и так был измалеван – дальше некуда, так что получалось еще хуже, чем с планом Тамбо, нарисованным веточкой.

– Вот вход, вот прилавок, стол здесь. Тут лестница на второй этаж. Вот здесь сундуки и полки, а тут – еще какая-то дверь, я в нее не заходил.

– Ага, ага, – кивал Тахар. – Ладно, и что нам делать со всем этим?

Элай пожал плечами и щелчком отправил пергамент на другой конец стола.

– Я знаю? Это ж ты просил тебе лавку нарисовать!

– Я думал, мне что-нибудь придет в голову, а оно не пришло.

– Видимо, теперь нам нужно придумать, как попасть в дом, открыть ящик, украсть Кристалл и уйти не прощаясь. Но это чушь какая-то. Откуда нам знать, как все это делается? Зачем вы с Алерой нас в это втянули вообще, напомни?

Помолчали.

– В конце концов, попасть в дом едва ли труднее, чем в город. Например, днем лавка просто открыта.

– Предлагаешь завалиться к нему, вежливо поздороваться и потребовать Кристалл?

– А почему нет? Вдруг он согласится его продать? Или обменять на один из наших? Нет, слушай, я не знаю, зачем мы на это согласились.

– Вы согласились, – проворчал Элай. – Вам было очень весело тогда.

Тахар покаянно потупился.

Подавальщица прошла с пустым подносом обратно, покачивая бедрами. Казалось, вокруг вдосталь места, но она снова чуть ли не уселась на стол.

Эльф проводил ее взглядом, заглянул в кувшин и поднялся.

– Пойдем к Школе, разведаем, что там и как. Может, туда пробраться легче, чем в ювелирную лавку.

– Эй! – возмутился Тахар. – Надо сначала вернуться в «Еловую шишку»! Мы обещали Алере не задерживаться!

– Поверь, лучше задержаться. Я начинаю все яснее сознавать, в какую задницу вы нас втянули, знаешь, так что… если я увижу Ал еру сей вздох, то просто надаю ей по шее.

Глава 17

Алера ожидала, что друзья придут обратно после полудня, но время шло и шло, а они не возвращались.

На улице начинало сереть, в таверне становилось все оживленней, появились вечерние подавальщицы, занял свое место Фахот. Алера шаталась взад-вперед по комнате, то и дело зачем-то выглядывала в окно, которое смотрело во двор, а вовсе не на улицу. Иногда выходила в глухой темный коридор, шла к лестнице, изучала бурлящее веселье трапезной, возвращалась в комнату.

Что-то случилось. Наверняка. Разве можно так долго разглядывать какого-то гнома и его лавку? И даже если друзья увлеклись исследованием нового города – давно должны были умаяться, ну или хотя бы посмотреть на вечернее небо и вспомнить, что она просила не задерживаться. Должны же они понимать!

В тот самый вздох, когда Алера решила, что пора уже паниковать всерьез, в дверь постучали. Она так обрадовалась, что даже не подумала, с чего бы Тахар и Элай стали стучаться, побежала открывать, запнулась за котомку Элая, которая валялась посреди комнаты, и едва не рухнула.

На пороге стояла Дефара. Стучать ей, видимо, пришлось ногами, а то и рогами, потому как в руках она держала кувшины, локтями прижимала двух больших соленых рыбин, а на пальцах у нее висели кружки.

Ночница выглядела веселее и бодрее, чем днем, то ли потому что наступало ее время, то ли еще из-за чего. Она бедром захлопнула за собой дверь, проплыла к окну, поставила кружки и кувшины на столик и радостно объявила:

– Эль! На жженых корочках!

Уселась на стул и принялась чистить рыбину. Алера села напротив, вздохнула и снова глянула в окно.

– Не волнуйся, вернутся твои друзья, – уверенно заявила Дефара, проследив этот взгляд. – Они ведь просто поглядеть пошли. Если бы что-то случилось – сюда бы слух уже дополз, а Фахот бы мне сказал.

– За это время можно наглядеться на полжизни вперед, – проворчала Алера, немного, однако, успокоившись.

– Тамбо – город интересный. Даже мне интересно, а я на своих веках этих городов видела… Так что не трепещи, погуляют – вернутся, куда им деваться.

– Как можно так долго гулять по городу, когда тут беспокоюсь я? – почти выкрикнула Алера и уткнулась в кружку с элем, пряча глаза: чего, спрашивается, так голосить?

– Может быть, они забрели в одно из мест, где забывают о времени, – спокойно ответила сберегательница. – Ну, или знаешь… Всякое бывает. Тут много живет людей.

– И что?

– Человеческим женщинам нравятся эльфы. С ними ведь можно совершенно безопасно развлекаться, только вы в своих деревнях никак не…

Ночница расхохоталась, не закончив фразы, но тут же умолкла, так яростно Алера на нее зыркнула – словно ножом полоснула, вскрыла этим жгущим взглядом всякие мелочные стремления – задеть и уязвить, углядела в глазах ночницы все ее маленькие сберегательские секретики и большие тяжелые тайны.

– Да что с тобой? – Дефара помотала головой, и золотистые локоны змеями запрыгали по ее плечам. – Я же просто шучу! Тебя так безумно и так потешно дергает, когда… Ладно, не злобствуй. Тахар и Элай вернутся. А ты мне пока скажи: что знаешь про Меравию?

Алера моргнула. Она тут, вообще-то, волнуется о друзьях, а теперь вдобавок злится на ночницу за идиотские шутки, какая еще Меравия? Тьфу, вот почему всю дорогу ее заставляют жалеть, что она так мало слушала этого занудного лирмского жреца?

– Это один из краев Идориса, южнее Ортая, – уверенно ответила Алера и с меньшей уверенностью добавила: – Меравия – самая южная, дальше только море.

– Верно, – кивнула Дефара и закинула ногу на ногу. – Меравия – край виноградных плантаций и огромных морских портов, там волшебное солнечное вино и, кстати, некромантская лаборатория, причем совместная с Ортаем, о чем вы предпочитаете не помнить. Вот в этом прекрасном крае и закончилась история, которую я хочу тебе поведать. А началась она в Недре. Ты знаешь про Недру?

– Да, – с легким раздражением ответила Алера. – Этот край, наоборот, самый северный. Там все время идет снег и все ходят по уши в снегу, а больше про него и знать ничего не надо.

– Здорово вас окучили, – хмыкнула Дефара и налила себе еще эля. – А ведь кому-нибудь придется… ладно, я не про это. Недра вовсе не такая холодная и снежная, там вполне себе есть лето, но нет магов, представляешь? Там не рождаются маги, потому что над Недрой властвует другая магия. Исконная, вечная, мощная.

Алера забралась на лавку с ногами и принялась чистить рыбу. История обещала быть любопытной – во всяком случае, на сказочно-светлую она не походила, а сказочно-светлые истории – самые скучные.

– Ты знаешь, что в Недре есть драконы? – Дефара дождалась кивка. – И знаешь, что они спят? Так вот, драконы заснули сто лет назад. Ученые головы говорят, что это произошло из-за перемен околоземицы, в Недре тогда еще больше похолодало, а драконы ведь холоднокровные, и от холодов их тянет в спячку. Кроме того, стало меньше живности, а это еще одна замечательная причина, чтобы завалиться поспать, пока все вокруг так или иначе не наладится.

– Ух ты, – Алера посмотрела на ночницу с уважением, – ты столько знаешь умных слов и столько знаешь про драконов. Я думала, это сказки. Я думала, их в самом деле там нет, ну или завалялась пара штук совсем дряхленьких… Значит, стало холоднее, и они заснули.

Ночница помолчала.

– Это не совсем правда, и драконы вовсе не хладнокровные. Но это – совсем другая история и, видит Божиня, на две меня нынче не хватит. Давай просто сойдемся на том, что сто лет назад драконы заснули. Про это известно многим. А вот чего уже никто и не вспомнит – это про то, что охраняли драконы, и еще – что в те времена они летали не только над Недрой.

– О.

– Да. Драконы. – Дефара заговорила медленно, подбирая слова. – Они служили стражами вашего мира, были самыми первыми творениями Божини, извечными, отправленными, чтобы… ох, это снова уже та, другая история. Словом, то и дело они летали над другими краями тоже, они проверяли, осеняли и бдили, но не селились нигде надолго, потому что их дом, их исконная магия, их место – в Недре, куда не ступает нога кого попало. И сами драконы не селились в других краях. Обычно не селились.

Ночница принялась доливать в кружки эль. Он заканчивался как-то очень быстро. Алере казалось, что она слушает, открыв рот и совсем забыв об эле, но ее кружка тоже непонятным образом пустела.

Драконы! Драконы! Они всегда казались Алере скорее баечными существами, чем живыми. Нет, она верила, что когда-то давно драконы жили в Идорисе, и что теперь, быть может, где-то в ледяных пещерах остались еще спящие гиганты, и что иногда вечно замерзшие жители вечно холодного края находят в слоях льда эти горы мяса и… тут же их поедают, наверное. А если когда-то давно драконы не спали и летали – так теперь-то какая разница? С тех пор прошла прорва времени, уже не о чем тут говорить!

Но Алера тут же поверила во все, что говорила Дефара: драконы в горах Недры действительно остались, прежде они охраняли что-то важное, а теперь они спят – то ли оттого, что им стало холодно и нечего есть, то ли от чего-нибудь еще. И их там много, очень много, а вовсе не пара-тройка штук на весь край.

Ну почему бы нет, в самом-то деле? Если вот сей вздох перед ней сидит ночница и попивает эль – отчего бы далеко на севере не спать драконам?

– А твоя история – про дракона, который поселился в другом крае, да?

– Да.

– И? Ему пришлось плохо? В чем соль истории?

– До соли я не добралась еще. – Дефара ловко вырвала кусок мяса из рыбьего бока. – Это только присказка. Итак, Горгий – изумительно злопамятный и хитрый бдыщевый сын. Насколько мне известно, он – самый старый дракон Идориса.

– И что?

– И теперь не перебивай меня, или я оторву тебе язьж, ясно?

– Очень хорошо. Тогда вот тебе недобрая сказочка на ночь.

* * *

– Горгий – по сути своей одиночка, он никогда не тянулся к обществу других драконов, зато любил наблюдать за миром и тем, как он меняется. Ему нравилось постигать других существ, перенимать их сущность. Постигая эту сущность, Горгий учился превращаться во всяких животных, чего обычно не умеют делать другие драконы.

Не оттого что они слабее или глупее, а потому что им без надобности. Горгию же было интересно.

Если честно – по-моему, все дело в том, что он не очень хорошо летал: слишком грузный хвост, понимаешь, и небольшие крылья при этом. Я думаю, ему на земле нравилось больше, чем в небе, потому он придумывал кучу всяких хитростей, как дракону обустроиться на земле. Как делать логова, которых никто не найдет, как охотиться даже в лесу, в обличье каких зверей ходить по деревням, чтобы узнавать новости и не получать тумаков.

У него мечта была, самая главная, какая-то, понимаешь, болезненная… Он хотел научиться обращению в человека, и этот путь, самый долгий и самый трудный его путь познания, растянулся на несколько сотен лет. В теле человека дракон мог бы существовать сколь угодно долго, потому что разум человеческий достаточно велик и сложен, это тебе не чахлая отупляющая крыса.

Не представляю, зачем и почему ему так этого хотелось. Он как будто всерьез желал быть одним из людей, понимаешь, не просто уметь принимать этот облик, а жить, как человек, каждый день жить, как человек, понимаешь? Откуда в нем взялось это рвение – я не представляю. Наверное, ответ есть в его прошлом, но его прошлое такое длинное, что Божиня меня избави в нем копаться.

И вот, Горгий сумел достичь и познать все, что там ему требовалось для понимания людской породы. И в то время, когда другие драконы впадали в спячку, он впервые опробовал человечий облик, и этот облик ему жуть как понравился. Я думаю, превратиться из дракона в человека и прийти в восторг способен только безумец, но никто не говорил, что Горгий не безумен.

И он, в отличие от других драконов, не заснул. То ли из-за этого облика, то ли просто потому, что отличался от остальных, он даже почти не жил в Недре – то прятался в алонийских степях, то улетал ближе к дриадским лесам. И его не потянуло в недричанское гнездовище, когда все это началось, Горгий остался далеко от края теплых озер.

Он говорил, к тому времени Алоника его допекла до горлышка, потому за новой жизнью он пошел на юго-восток, в Меравию. Совсем один, понимаешь, в ту пору, когда его сородичи засыпали в пещерах Драконовой Чаши, а Горгий… да, он в человеческом обличье уходил на восток, и ничто его не терзало по дороге.

Что потом начало твориться в его голове – я не знаю, то есть начало-то твориться оно еще раньше, до его обращения. Понимаешь, за сотни лет он натерпелся от людей, Алоника-то – не самое приятное место, но что-то его там держало, несколько сотен лет держало. И потом, когда он научился оборачиваться в человека, – конечно же, оказалось, что за это время он понял человеческую натуру куда лучше, чем ее понимают сами люди.

И он принялся тыкать этим пониманием прямо им в головы. Манипулировать ими по-всякому, ну, то есть… влиять на них, управлять ими, устраивать всякие проделки, понимаешь? Сталкивал их лбами, сначала в сущих мелочах: одного человека с другим, одного с другим. Очень веселился, глядя, как на пустом месте нарастают недоверие, подозрения, ссоры, ненависть. Со временем он научился еще ловчее распускать слухи и сеять распри, так что через несколько лет там, где он появлялся, вскорости начинали гореть деревни.

Да, не закатывай так глазки. Понятное дело, неправильно мстить одним людям за дела других. Я вовсе не говорю, что он все делал как надо.

Ага, и я вижу все эти сложные вопросы в твоих глазах. Ты хочешь спросить, откуда я все это знаю и где я в это время была. Ну, сей вздох я раскрою одну из тех мрачных тайн, что так тебя манят: я была с ним и весело помогала ему во всем. Когда Горгий впервые превратился в человека, я как раз недавно появилась в Идорисе и узнала, что вы творите за порта… тьфу, это все еще другая история. Словом, у меня имелись причины возненавидеть вас немедленно и навсегда. Поверь, я возненавидела. С Горгием мы познакомились, когда он шел через Даэли в Меравию, и быстро нашли общий язык.

У него появились и другие помощники, конечно же. Много их отыскалось среди людей, эльфов, гномов, орков, которые ненавидели других людей, орков и так далее. Вы же не можете без этого. Нашлось и несколько призорцев, обиженных людьми, да, они во все времена встречались – теперь-то, конечно, их хоть ложкой кушай, а тогда было мало, но все-таки больше одного, и они здорово помогали нам во всех этих проделках. Не представляешь, как легко люди верят во что угодно. Вот так ляпнешь человечку, что сосед порчу навел на его двор, – а призорец вовремя дверями похлопает или утащит важную вещь из-под носа, или сделает так, чтоб скотина худела, – и готово, человечек верит.

Кого угодно можно рассорить, если знать, куда ткнуть пальцем: мужей с женами, детей с родителями, жителей села – с поселковым головой, два села между собою, виноградарей с водовозами, торговые гильдии с мореходными. Между прочим, я подозреваю, что ваша война с Гижуком тоже началась не без участия Горгия. Не он ее развязал, конечно, но я знаю пару способов, какими он мог ее приблизить, и единственное возражение – что когда она началась, сам он жил в Меравии. Но призорцев, которые обижались на людей и уходили в Даэли, к тому времени стало больше, а Даэли-то всех трех земель касается одним своим восточным боком, и что там призорцам какое-то море.

Да, это длилось почти полвека. Не то чтобы беспрерывно, Горгий занимался и другими делами. Он, к примеру, очень полюбил меравийское вино и даже получил пай в виноградниках, что на восточном побережье. А еще ему нравилось путешествовать в человеческом облике. Временами он на целых несколько лет делал перерывы в своих кознях и отправлялся с кочевниками колесить по Идорису. Однажды прибился к Странникам, исходил с ними Ортай и Гижук – я потому и говорю, что он мог помочь развязать войну, Горгий хорошо знал, чем дышат главные три края Идориса. Только в Недру и в Алонику он ни разу больше не вернулся, ну а про Даэли разговор вообще особый.

В те времена, когда Горгий бросал свои козни и отправлялся путешествовать, его подельники тоже расползались по норам – у них недоставало изворотливости и ума, чтобы продолжать действовать самостоятельно с тем же успехом. Их только и хватало, что быть у дракона на подхвате.

Некоторые потом начинали жить обычной жизнью, потому как с годами бурления в головах успокаиваются. Кое-кто даже раскаялся, поняв, что малое зло не искупить большим, что от этого становится только больше зла. Ты будешь смеяться, но я тоже со временем успокоилась, присмотрелась и привыкла к людям, поняла, что не все так уж понятно и полосато, как виделось мне поначалу.

Со временем Горгий все больше увлекался меравий-ским вином, а его затеи становились все мелочнее и злее. В самом начале, когда он только пришел из Алоники, я всерьез думала, что он сумеет поставить с ног на голову весь Идорис, если на то будет его воля. С годами же стало ясно, что размах его, напротив, мельчает, и что все его затеи закончатся отрыванием крылышек мухам. Не знаю, что послужило причиной, может, и не вино. Может, человеческий разум оказался меньше, чем думалось дракону поначалу, и дракон измельчал вслед за ним.

Горгий это понимал и, мне кажется, боялся. Завел привычку временами перекидываться обратно в дракона, словно убеждаясь, что еще может это сделать. Но он не мог отказаться от облика человека, как не мог отказаться от вина.

Мы, его друзья, убеждали его оставить эти привычки – вино и стремление делать гадости людям. Но он не слушал, не слушал, огрызался, сердился и становился все насупленнее и мрачнее.

И помалу мы поняли, что этот дракон не уймется, пока не разрушит себя или то, что есть вокруг него. И мы решили его…

– Убить.

– Что? Нет! Усыпить! Я немного умею обращаться с застывшей магией, знаю, как делать простые средоточия… как вы это называете-то? Реликвии, артефакты.

Предметы, в которые заключают заклинания, только многослойные, мощные. И вот, мы решили собрать такое средоточие, чтобы, ну, отправить Горгия туда, к остальным драконам Идориса: в сон, в глубокий-глубокий, долгий и сладкий сон.

– И потом убить?

– Какая кровожадная самка! Нет. Мы решили, что он должен спать. Понимаешь? Просто спать. Я ведь уже просила тебя заткнуться?

Так вот. Было непросто собрать застывшую магию для средоточия, у нас ушло много времени и сил, но мы сумели это сделать. Сорок девять лет назад мы усыпили Горгия в его логове, в пещере, о которой знал только он сам и те немногие друзья, что у него остались. Он и по сей день там, в своем истинном облике. Спит.

И нет, это еще не конец печальной и поучительной истории. Я уже говорила, я не очень-то владею магией, мои средоточия не такие уж мощные, потому сон дракона продлится только пятьдесят лет. А потом потребуется новое средоточие, чтобы повторить воздействие и усыпить его еще на полвека. А потом еще и еще. И мы, конечно, знали это, мы создали второе средоточие загодя, двадцать лет назад, но видишь, какая штука: на семейство, что его хранило, стали сыпаться просто-таки мистические напасти… как это еще сказать… необъяснимые. Наводнение, разбойничьи набеги на ферму, нашествие крыс, которые испытывали удивительную тягу ко всему кристальному. Ну, словом, того средоточия, что должно было усыпить дракона снова, больше нет.

– Ага, – Алера потрясла головой, в которой звенело от эля и всего этого безумия. – Значит, через год дракон проснется? То есть. Дракон. В Меравии. Возьмет и пробудится.

– Да. Если не сделать новый цветик.

– Какой еще цветик?

– Средоточие выглядит как медальон-цветок о семи лепестках. Каждый лепесток – это застывшая магическая сущность, а поверх него живет маленькое и злое заклятье из тех, которых никогда не знали маги в этих краях.

Алера кивнула, наконец-то поняв все.

– Лепестки твоего цветика – это Кристаллы, Десятигранники.

– Разумеется. Я ищу их по всему Идорису. Дети и внуки друзей Горгия, кто еще жив и кому не наплевать, – они тоже ищут десятигранники по всему Идорису. У нас есть уже пять, не хватает двух, а если у твоих друзей все получится – останется найти только один Кристалл.

Алера хотела еще о чем-то спросить, но тут за дверью затопотало и захохотало, потом она распахнулась, и в комнату ввалились взбудораженные Тахар и Элай.

* * *

– Вы где были? – заорала Алера, разом забыв о ночнице, драконе, Кристаллах и Меравии. – Вы, конские братья, я же волнуюсь! Я думала, вас поймали! Повесили! У меня же теперь седых волос полголовы!

Тахар виновато вжался в дверь, лицом пытаясь передать всю глубину своего сожаления. Если откровенно – о волнениях Алеры они совсем не думали все это время, потому теперь ему было стыдно вдвойне. Элай же подошел, деловито запустил пальцы в ее волосы и удивленно воскликнул:

– Ты гляди, и правда: полголовы седых волос!

Алера обернулась к ночнице, та хмыкнула и принялась чистить рыбий хвост.

– Успокойся. Я же говорила: нагуляются и вернутся. А с волосами твоими все в порядке. Нашла кого слушать.

– Хороша прогулка вышла, – проворчал Тахар, отлипая наконец от стены и усаживаясь за стол. – Ног не чую, спину ломит…

Опасливо зыркнул на Алеру, но та вроде буйствовать больше не собиралась.

– Зато мы нашли таверну, куда ходит обедать – угадай кто?

– Кто?

– Магистр Дорал! – гордо произнес Элай. Свободных стульев для эльфа не осталось, и он оседлал сундук.

Алера всплеснула руками. Дефара поднялась из-за стола, сказала, что нужно принести еще две кружки, и вышла из комнаты. Элай воспользовался случаем и занял освободившийся стул.

– Облазили все вокруг Школы, – рассказывал Тахар, отрывая от рыбины длинные полоски. – Ну же она и здоровенная! Приставали ко всем подряд. Обошли кучу таверн, на которые указывали эти все. Но нашли. Так что магистр точно в городе, и мы точно сможем с ним встретиться, не прорываясь в саму Школу. Потому как я не очень представляю, как туда попасть и чего там делать, в ней с уверенностью можно только потеряться.

Элай взял кружку Алеры, ловко увернувшись от шлепка по руке, наполнил из кувшина, отпил.

– Вот так мы и провели сегодняшний день, – закончил маг. – А у вас что хорошего?

Алера хотела рассказать про дракона, но поняла, что не в силах начинать такие длинные истории. Пусть уж Дефара.

Ночница вернулась с двумя кружками, поставила их на стол. Посмотрела на Элая выжидательно, но тот не бросился освобождать ее стул, и Дефара, поморщившись, села на сундук.

– Ну, и еще мы узнали, где Кристалл, – ответил Тахар на ее вопросительный взгляд. – И понятия не имеем, как его достать оттуда. Попробуем выменять, наверное, ну или упоить ювелира в кочергу и попросить Кристалл в подарок, отличная идея, да?

– Нет.

– Нет, – охотно согласился Тахар. – Тогда только выменять.

– Отличная идея есть у меня. – Алера смотрела в свою кружку, ощущая ужасную неловкость – ну что они за идиоты, в самом деле, почему она спрашивает об этом только теперь? – Дефара. Какие Кристаллы составляют эти твои лепестки?

Тахар и Элай переглянулись в недоумении.

– Медленность. Воздух. Тишина. Восполнение. Отравление. Лед. Неподвижность. – Отчеканила ночница. – И что?

– Жаль, некромантия не вошла, – пробормотала Алера. – Все равно его девать некуда. И какой Кристалл хранится у этого ювелира?

– Ледяной.

Тахар застонал, уронив голову на руки. Эльф сердито грохнул кружку на стол так, что эль плеснул на ободранные рыбьи тушки, вдохнул, выдохнул, вдохнул – и расхохотался.

– Вот почему мы сначала бежим, а потом начинаем выяснять, куда именно? – спросила у потолка Алера. – Дефара, на кой хвост ты нагородила все эти сложности? Сказала бы попросту: нужен мне ледяной десятигранник. Тьфу.

Алера встала, полезла под кровать. Дефара смотрела на нее с непониманием и опаской. Из-под кровати Алера вынырнула с котомкой, завозилась там.

– Ты что, таскаешь за собой набор десятигранных Кристаллов? – пошутила ночница.

– Будешь смеяться, но да, – буркнула Алера и вложила в ее ладонь резную деревянную коробочку.

Ночница ахнула и действительно рассмеялась.

* * *

– Вот эта акация особо хороша при болезнях почек, – указала Дефара на дерево за оградой сада и попыталась дотянуться до веток, два раза цапнула воздух, покачнулась и пошла дальше по ночной улице.

Вместо факелов на некоторых столбах горел магический огонь: на главных улицах, перед божемольней, перед кудесными лавочками.

– Мы в детстве столько навысасывали этих цветков, что теперь у нас на всю жизнь здоровые почки, – поразмыслив, решил Элай, и его голос раскатился по тихой улице. Где-то звякнула собачья цепь.

– Тебе не интересно – не слушай, – строго сказал ему Тахар и сердито помахал обглоданным рыбьим скелетом.

– Хороший ты травник, хоть и маг! – одобрила его Дефара, обернулась и покачнулась.

Собачья цепь звякнула снова, и путники ускорили шаг.

– А вот тут пекут вку-уснейший яблочный пирог. С корицей. Вку-уснейший. Из очень кислых яблок. – Ночница указала на запертую дверь пекарни. – Разбудить их, что ли? Пусть испекут пирог мне на дорожку! А?

Дефара примерилась и бахнула ногой по двери. Элай ее бесцеремонно оттащил за бока. Некоторые время шли молча, только ночница тихо хихикала, что так бы его и съела, да из-под какого-то забора несся зычный храп.

Свернули на другую улицу, потом на третью. Друзья даже не пытались понять, действительно ли идут к южным воротам: города они почти не знали, а звезды над головой плавали, потому пришлось положиться на Дефару, которая шагала очень целеустремленно, пусть и зигзагами.

– О, здесь – игорный дом! – Сберегательница ткнула пальцем в трактирчик с маленькой вывеской, в окнах которого еще горели огни, и в их свете мельтешило что-то: – Тут играют в кости! Всерьез играют, ясно? Не играйте. Не будете?

Друзья нестройным хором заверили, что они бы никогда.

Пользоваться порталом, ведущим в пещеру, Дефара не захотела – выйти из города дозволялось беспрепятственно, и это всяко быстрее, чем потом впотьмах выбираться из леса на тракт. Путь ночницы теперь лежал в Гижук, и Дефара уверяла, что «Я полечу туда на грифоне, ну честно, вот так – ш-ш-ш, ку-урлы!», и ей, конечно, не верили. Где бы она раздобыла грифона и где бы его держала все это время, спрашивается? Дриады не продают грифонов кому попало, вот, например, людям – не продают, а тут – какая-то призорица из запор-талья, тоже еще.

– Много, много еще есть интересных вещей, – с хмельной нежностью протянула Дефара. – Много чего я могла бы вам рассказать и показать… если бы могла свободно передвигаться по городу, да будь у меня время. Но вр-ре-мени – нет. Совсем нет! А жаль.

Сберегательница помолчала, шаги ее стали не такими размашистыми и громкими.

– Вы мне нравитесь, вот что. Даже ты, Алера. Ты не такая уж заноза. Вы все. Вы все немного интересней, чем другие толпы болванов, что обычно шляются по Ортаю. Вы живые. И вы ищете ответы, пусть они вам и ни к чему, но вы так яростно их ищете, с такой страстью, ух, так бы и съела! И вы… вы цените друг дуга. Ты просто отдала мне десятигранник, ха! Сумасшедшая. Все вы.

Они снова свернули, и впереди, в конце длинной широкой улицы, действительно оказались южные ворота. Дефара остановилась, поправила на плече ремешок котомки.

– А ты – не ценишь друга? – удивилась Алера. – Носишься по всем шести краям, чтобы найти эти камни, хотя никто тебе не мешал просто сбросить дракона в море, раз он все равно дрыхнет, да и все.

– Э, нет, – погрозила пальцем сберегательница. – Он бы непременно всплыл и сожрал всех нас. Пусть уж лучше будет на глазах. Но, знаете, мне сей вздох жаль, вот правда жаль, что совсем нет времени на нормальную дружбу.

Ночница достала из котомки тонкую книжицу в потрепанном переплете, протянула Тахару.

– Возьми. Много занимательного найдешь там. Может, даже сумеешь открыть двери в какую-нибудь каморку. И – бывайте.

Дефара сделала шаг по улице, другой, потом обернулась.

– И да, Тахар. Магия – это не только заклинания, которые творят сознательно. Иногда магия сама рождается в каком-нибудь месте или просто между людьми. И не твое это дело – захлопывать дверь и щемить ее хвост, особенно – если не ты открывал дверь.

– Я вообще не уверен, что это дверь, – проворчал Тахар.

– Может быть, и нет, – легко согласилась ночница.

– Дефара, – окликнул эльф.

– М?

– Если тебе вдруг нужна будет компания в Меравин… – он умолк.

Сберегательница махнула рукой и покачнулась вслед за ней.

– Быть может, Элай. Я вс-спомню об этом будущей весной.

Кивнув на прощание, Дефара слилась с тенями домов и деревьев, перечеркивающими ночную улицу. Послышался ворчливый голос стражника, росистый смех Дефары и скрип.

Друзья постояли еще немного в темноте, таращась в небо. Ничего не происходило. Да кто б сомневался!

– Интересно, найдем обратную дорогу сами? – зевнул Тахар. – У меня вдруг силы закончились. Вот просто взяли и…

За воротами послышалось мощное хлопанье крыльев, и светло-серый грифон торжественно взмыл к звездам, которые продолжали плавать и пританцовывать по небу. Стражники заорали обалдело и восторженно.

– Нет, ну это просто ни в какие ворота, – заявил Элай, провожая взглядом грифона. – Я б попросил меня ущипнуть, не будь уверен, что… Ай! Тахар, слушай, почему мы не отдали эту злыдню Дефаре? Пусть бы сбросила ее на своего дракона – и никакой цветочек собирать бы не понадобилось, она б его раздавила, растоптала, разорвала! Ай! Ну это же просто тихий ужас что такое!

Глава 18

В трактире, кажется, собирались на обед все маги города и все школьные магистры, но Дорала друзья не могли застать уже третий день.

Трактир этот сразу показался им не совсем обычным, и тут в самом деле постоянно случались всякие мелкие странности. То и дело чего-то в нем оказывалось… слишком. То потолок выглядит чрезмерно низким, а на другой день глядишь – и нормальный, обычный потолок, беленый и в паутине. То гости ведут себя немного страннень-ко: бесхозный ребенок сидит, раскачиваясь, за столом в углу, или слишком уж гогочут маги над простецкими шутками. То еда окажется сверх всякой меры перченой, то собака с тоскливыми глазами остановится против открытой двери и примется выть.

Тахар говорил, что эти странности – от избытка магических истечений. Алера уверяла, что еще день в этом трактире – и она с ума свихнется, а Элай отвечал, что об этом ей тревожиться совершенно не следует, и гнусно ухмылялся.

Сегодня они снова сидели за столом у окна и поджидали магистра Дорала, сидели и пили эль, который оказался ненормально холодным и вызывал какой-то неуемный аппетит, а деньги и без того уже начинали заканчиваться.

Из-за соседних столиков долетали обрывки разговоров – как всегда, непонятные. Школьные магистры, жители-маги и обычные жители, знакомые со всеми этими магистрами и магами, – все много говорили, хохотали, шутили, менялись новостями. И, странное дело, за эти несколько дней друзья ни разу не видели тут никого, кто мог бы сойти за ученика Школы. Взаперти их там держат, не иначе!

– … и ректор решил распорядиться этим пожертвованием так, чтобы остались довольны и лекари, и воины, и бытовые маги.

– Значит, теперь…

– Он распределит средства поровну между тремя факультетами.

– Разумно, разумно. Только опекатор четвертого факультета будет в ярости.

– Несомненно.

Долго-долгое ожидание магистра Дорала оказалось едва ли не хуже встречи с оборотнем.

Никак не верилось, что они дошли до самого краешка длинной дороги, и на этом краешке не оказалось ничего необычного, никакой двери с секретом, торжественных встреч, радуги во все небо. Они просто дошли и стали ожидать.

Но вдруг магистр так и не появится? Вдруг он откажется отвечать на вопросы? Вот возьмет и уйдет! Что тогда?

Как его уговорить рассказать, что же произошло тогда в Лирме? Как узнать, где теперь Рань? Может, на самом деле он очень страдает, может, он раскаялся и больше не хочет ковырять жабьи глаза и чистить маговы башмаки – как они об этом узнают?

И вообще, вдруг Дорал просто возьмет и кликнет стражу? Мало ли, что там говорила Дефара! Если они ходят по закрытому городу без знаков жителей, это же должно чем-то караться? Они и так обмирают всякий раз при виде дозорного стражника, а что делать, если этих стражников на них попросту натравят?

Может, стражники их бросят в вязницу навсегда! Или наложат такую виру, что в жизнь не выплатить! Или просто вышвырнут из города, и тогда тоже окажется, что все было зря.

– Он утверждает, что мое исследование батников не представляет интереса, потому как я не изучал батников в их нормальных условиях обитания, представляете?

– Немыслимо!

– Еще бы! Где я ему возьму багников? Как я должен за ними наблюдать? По болотам мне лазить, что ли?!

Проехать несколько сотен переходов, пройти через пизльжские леса, одолеть всякие сложности и неожиданности, проникнуть в закрытый город, найти среди тысяч его обитателей одного-единственного человека – очень даже неплохо для жителей обычной ортайской деревни! Но теперь все это, сделанное, одоленное, пережитое и переосмысленное сводится к одному вопросу, сводится, как острие клинка: захочет ли этот один-единственный человек с ними разговаривать?

Не приставишь же ему нож к горлу, в самом деле. Или приставишь?

– Стоило-таки подкараулить его на узкой улочке, – подосадовала Алера.

– Не блажи, – буркнул Элай.

– Тахар?

– А что Тахар? Я тихо сижу, тихо эль попиваю. Смотрю, куда прикатится все это… гм.

Через распахнутое окно пахло теплом, пылью и подгнивающими фруктами из ближайшего сада. Над городом висело душное марево, в таверне звенели кружки с холодным элем.

– Мы снова в бдыщевой заднице, – страдала Алера.

Тахар мотнул головой.

– Не переживай об этом, Аль. Мы так с нею сроднились за время пути, что я бы больше взволновался, окажись мы не в ней.

– А ты меня слушай! – раскатилось по залу. Орал молодой орк, по виду – работяга, запыленный, сильный. Закатанные рукава рубашки открывали мощные руки: – Я зачитаю! Это не абы че! Это письмо, ясно?

Несколько магов примирительно зашептали что-то орку, и тот помалу успокоился. Кто-то поставил перед ним кружку, и орк с деланной неохотой взял ее.

– Все-таки стоило бы поймать Дорала на узкой улочке. А то вдруг он не захочет нам все рассказать по доброй воле? Он ведь тоже всех обманул вместе с Ранем!

– Я бы не стал бросаться на магистра магии из темного угла, – угрюмо процедил Элай. – Мне дороги все части меня. Я привык к ним.

Алера вздохнула.

– Ну что опять? – эльф поморщился. – Мы не будем выведывать никаких его страшных тайн, семейных рецептов от колик в животе и всего такого. Мы даже не собираемся требовать Раня назад, если только он сам уже не запросился. Мы просто хотим знать, что тогда произошло.

– Ну, мы же твердо уверены, что тогда не происходило ничего, о чем Дорал хотел бы смолчать, – протянула Алера, изучая взглядом потолок. Там колыхались от сквозняка лохмы паутины.

– Хм, – уверенно отозвался Элай и вдруг придушенно шепнул: – Вот же он!

Магистр Дорал шел по залу, а перед ним плыли плошки и кружка, и выглядел магистр точно так, как в Лирме, – бодрый и взъерошенный, только чуть веселее, благожелательнее, уверенней в себе. Магистр Магической Школы в нормальных условиях обитания – чисто багник, хлюпающий тиной.

Три взгляда впились в Дорала кусачее клопов, и тот их почуял, посмотрел вскользь, недоуменно, потом – с искоркой узнавания, которая сначала едва не угасла, а потом стала ярче, разгорелась в пламя ошалелой изумленности, и поддерживаемые парением плошки дрогнули, и кружка наклонилась, едва не расплескав на пол квас.

– Так-так-так. – Магистр подошел к столу, плошки и кружка опустились на него с громким стуком.

Алера молча подвинулась к окну, освобождая место, и Дорал сел, прочистил горло, поправил ворот рубашки.

– Ну и ну.

Все трое смутились, словно снова оказавшись перед лирмским жрецом, застуканные за откручиванием головы подсолнуха с общинного поля.

– Что тут скажешь, – магистр положил руки на стол. – Меня ждете, да? Ага. Ну, гм. И чего хотите?

– Просто поговорить, – спешно ответил Тахар.

– Да я понял, что не потанцевать, – шевельнул бровями Дорал. – Про Раня?

– Да уж не про школьного ректора. – Элай тряхнул головой, и кожаный лоскут, которым он с утра связал волосы в хвост, окончательно соскользнул, упал на стол. – Приехали узнать, куда ты его дел и зачем.

Дорал помолчал, взял кружку и сделал длинный глоток, отставил ее на край стола, пожевал нижнюю губу. Молчал, молчал и молчал, изучая столешницу задумчивым взглядом. Столешница была так себе, вся в следах от кружек, в царапинах, в пятнах жира.

– Так что тогда произошло? – нетерпеливо спросил Элай, поднял со стола кожаный лоскут, принялся вертеть его, развязал, завязал, намотал на пальцы. – Где Рань?

– Так, – Дорал потер лоб, – начнем с последнего вопроса, согласны? Ваш друг в Школе, разумеется, он в Школе с самого дня своего исчезновения из Лирмы – впрочем, нет, не совсем верно, шесть дней ушло на дорогу, потому что порталы на такие большие расстояния – совершенно немые…

– И что он делает в Школе? – перебил Тахар. – Моет склянки в твоей лаборатории? Ему это правда очень нравится, или, может, он уже наигрался и можно забрать его в…

– В Школе. Рань. Учится, – медленно, раздельно произнес магистр.

Друзья уставились на него с открытыми ртами.

Дорал похрустел пальцами, потом выпрямился, решившись на что-то, и подался вперед, почти улегшись грудью на стол, заговорил быстро и горячо:

– У Раня есть магические способности – о, вы так потрясены, в самом-то деле? А еще бы вам не потрясаться, вы же не обращали внимания на его слова, на его желания, вы его таскали за собою, как привычную вещь, как репей на хвосте! Вам же не интересно было слушать его и понимать, вы только посмеивались, если он хотел сделать что-то непривычное вам, если он делал такое, чего вам от него не требовалось! Вы старались снисходительно относиться к его странностям, быть добрыми – а если не получалось, так невелика беда! Ведь это вы трое – такие сложные, такие важные, это вам назначено что-то серьезное и великое, это у вас такие сильные таланты, это вы трое так похожи между собой! А Рань у вас – так, с боку припеку, иной, отличный, попроще, пожиже! А в нем одном талантов больше, чем в любом из вас! Только они маленькие! Они не могут вырваться наружу сами по себе, заиграть, заплясать, поразить! Ему нужны наставники. Ему нужно много упражняться. А вот чего ему не нужно – так это вашего пренебрежения и ваших насмешек! У Раня есть способности к целительству, вы же и думать не думали о таком, да? А они есть! Не Божиня весть какие, но его усидчивости хватит, чтобы вырасти в очень толкового лекаря!

Друзья молчали, смотрели на него во все глаза. Дорал глубоко вздохнул.

– Я-то сразу увидел в нем магические способности. Да, небольшие. Ну и что? Он хотел их развивать, он о них знал, он и вам пытался говорить об этом, но вы же лишь отмахивались, как отмахивались от других его затей. Как с зельями. С луками. С Кристаллами. Друзья, ха! Это между собой вы друзья – а для него вы кем были? Он кем был для вас? Вам даже в голову никому не пришло, что он не может обучиться сращивать Кристаллы, потому что он – маг!

Алера уткнулась лицом в ладони, и щеки обожгли их.

– Вы никогда не считали его равным себе, даже в детстве! Что ж удивительного, что он решил устроить это представление и сбежать от вас! Ане отправиться в Школу под ваши фырканья и насмешки!

– Сбежать, – пробуя слово на вкус, повторил Элай.

– Ему было трудно с вами. Всегда, и чем старше вы становились – тем ему понятнее делалось, что вас не четверо, дорогие мои, вас трое и один. Он устал от вашей снисходительности, от ваших ярких талантов, которые могли расцветать самостоятельно. От вашей близости друг к другу. Вы его подавляли, он чувствовал себя лишним и жалким, но у него никого не было, кроме вас!

Кожаный лоскут лопнул в руках Элая, и эльф удивленно уставился на два обрывка.

– Он так хотел переиграть вас хоть однажды, – уже спокойней добавил Дорал. – И ему это удалось, правда? Ну да, ему и в этом потребовалась помощь. Большинству людей нужна помощь.

– Значит, он так устал от нас, что запросто без ножа зарезал свою тетку, – зло выплюнул Тахар. – Переколошматил односельчан. Обдурил всех, ах, какой молодец, как ловко со всеми расплатился за свои детские обидки! И ты ему в этом помог – мы что, тебя тоже в детстве обижали?

– Ну какое мне дело до ваших внутренних сложностей? – Дорал, вдруг совершенно успокоившись, выпрямился на лавке. – Я нашел мага, который хотел развивать свои способности, – я привел его в Школу. Мы все так делаем время от времени, а если кто-то чужой из-за этого расстроится – честно говоря, наплевать… Я вообще не собирался никуда ехать в тот раз, меня оторвали от очень интересного проекта, чтоб вы знали. Я точно расстроился больше, чем ваша тетка, у нее ведь остался запасной племянник, а у меня запасного проекта нет. Но зато я вернулся в Школу с новым учеником.

– И никто не собирался строить полигон возле Лирмы, – осенило Тахара.

– В указе написали «в поисках места» и «возможно». Мы часто так делаем, ну, конечно, разыгрывать дурацкие сцены с прахом обыкновенно не нужно, мы просто уезжаем с новыми учениками – и все.

– Не многовато ли напрягается Школа ради новеньких слабеньких магов? – поджал губы Тахар.

Дорал поглядел на него очень строго:

– А как ты думаешь, кто составляет большую часть представителей любого ремесла? Хоть пекари, хоть пахари, хоть наемники, хоть маги… в абсолютном большинстве это совершенно обычненькие, слабенькие и средненькие, которые осваивали науку прилежно и терпеливо, до мозолей на заднице, овладевали ей планомерно и последовательно, насколько дар Божинин им позволяет. А всякие яркие, сильные, особенные – их единицы, мой друг, и они не годятся для роли ядра, они слишком заняты своей особенностью, чтобы постигать науку серьезно и ответственно. Такие маги, как ты, сильные, одаренные – они не бывают гласниками, они в лучшем случае шатаются по Идорису и размахивают знаком Школы во все стороны с ужасно важным видом, а обычно – и до Школы они не доходят. Это им слишком скучно. Они хотят не прилежной учебы, а приключений и подвигов, таких же ужасно важных, как они сами!

– И не платят Школе наложения со своих доходов, конечно же, – едко отбрил Тахар.

– Конечно, – легко согласился Дорал. – Так что именно слабенькие и средненькие, но упорные и ответственные – они наша сила и опора; так было ранее и так будет в дальнейшем. Это из них получаются маги, которые останутся в Школе, пока не закончат обучение, а не сбегут от сложностей с воплями. Это они будут вести понятный и предсказуемый образ жизни. Это на них мы сможем рассчитывать в случае любой беды и трудности. Они оберегают покой наших городов и защищают нашу землю, они помогают людям каждый день и делают весь мир чуточку лучше, они, Тахар. А вовсе не блистательные вольные птицы вроде тебя! Ты-то нихрена не делаешь лучше.

Губы Тахара дрогнули. Дорал несколько вздохов смотрел на него, чуть прищурившись и склонив голову.

– Впрочем, ты ведь не Божиня весть какой сильный маг, знаешь? Не выдающийся. В Школе я и посильнее видел. А без обучения никогда не сумеешь использовать свои возможности в полную силу.

– Как-нибудь переживу, – очень тихо и твердо ответил Тахар.

– Переживешь, разумеется. Я знаю таких, как ты. Вы не тратите времени на обучение, выбираете бродить наощупь, лишь бы не давать другим руководить вами в какой-то малости.

– Переживу, – повторил Тахар. – Я ж знаю, сколько обязательств висит над выпускниками Школы, Дорал. Мои родители были гласниками. Я видел, что каждый их поступок, каждое решение – все делается с оглядкой на это ваше магическое сборище. Достойность, уважение, лечь костьми ради помощи людям, назначение магическое, повеление Божинино… ну и не забывать слать наложения в Школу, конечно, и еще эти вечные голуби с письменами о проделанной работе… Ваши ученики никогда больше не будут своими собственными, они навсегда останутся вашими. Я как-нибудь без этого проживу, пусть взамен мне не доведется изучить кучу заклинаний, от которых язык в узел связывается.

Дорал придвинул к себе тарелку с кашей и куском мяса.

– Ты такой удивительный, Тахар. Все, что ты говоришь, я прежде слышал всего раз пятьсот, наверное. Но у тебя есть право решать, учиться в Школе или нет, это безусловно. Оно у каждого мага есть. Вот Рань решил учиться. Кстати, как вы узнали, что он жив?

– Мы повезли прах в Эллор, – быстро ответила Алера. Тахар уже явственно выдохся, а если Элай откроет рот – или его хватит удар, или он хватит ударом Дорала. – А в Эллоре…

– Понял, – махнул ложкой Дорал. – Дух предков. Про это Рань не подумал, да и я тоже. Впрочем, я плевать хотел, поверите вы или нет, мне требовалось просто увезти в Школу нового мага. А Рань вообще, быть может, не знал о духе предков.

Дорал пожал плечами и принялся за кашу. Друзья молчали и даже не переглядывались. Пока еще и сами-то не поняли всего, что услышали.

По залу пронесся кошачий вопль, словно кто-то наступил животному на хвост, и черная зеленоглазая тень сиганула в открытые двери.

– А вы, небось, подумали, я его силком в мешке упер, – проворчал Дорал в тарелку. – Подумали и рванули за ним аж сюда. Кто бы мог представить, ну честное слово!

– Ничего подобного, – буркнула Алера. – То есть подумали, конечно, но ненадолго. Потом мы решили, что Рань загорелся Кристаллами. Зачем ты Суджама заморочил десятигранниками, а? Это тебе как-то помогло увезти Раня в Школу?

– Суджама? Десятигранниками? – Дорал удивился совершенно искренне.

Тахар мотнул головой.

– Кузнец, помнишь его? Ты жил в его доме. Он сказал, у тебя есть книжка, в которой сказано, как сращивать десятигранные Кристаллы. Он так этим загорелся, что кинулся трясти всех подряд, у кого они могли быть. А вот Алера говорит, срастить десятигранники нельзя.

– Ну, Божиня видит, – Дорал развел руками, – я ничего сей вздох не понял. Я вообще мало знаю про обработку Кристаллов и ни слова про это я не говорил вашему кузнецу. Мы с ним обсуждали камни и другие мирские диковины, это верно, и книжку я поминал. И говорил, что Кристаллы могут применяться не только как ему привычно, ну, знаете, когда их вставляют в оплетку меча или на шее носят…

Друзья кивнули. Про использование Кристаллов они сами могли бы книжки писать.

– Ну вот, – продолжал Дорал, – а кроме того, им есть и другие применения, про которые я и рассказывал вашему кузнецу. К примеру, что несколько Кристаллов с различными свойствами могут быть собраны в одном предмете, и их эффекты в совокупности дадут совсем новое воздействие. Действительно, в этом случае используют только десятигранники, потому что разные эффекты, объединяясь, слабеют, и маленькие камни просто не дадут никакого воздействия. Но все это – только теории. Они близки к описанию реликвий, техника которых давно утрачена, а в моих записях ничего не сказано ни про конкретные камни, ни про заклинания для их активации…

– Что-то такое мы слышали на днях, да? – пробормотал Тахар. Алера кивнула. Элай смотрел в пол. – Значит, это вы и обсуждали с Суджамом?

– Ну… вроде того, – Дорал выглядел смущенным. – То есть, да, я думал, мы обсуждали именно это, но Суджам услышал нечто другое, кажется.

– Я ведь говорила. – Алера стукнула ладонью по столу. – Я говорила, что десятигранники свести нельзя! Что Суджама обманули или он что-то не так понял! А ты мне – про неведомое и невыясненное! Ха!

– Я не сказал, что их нельзя свести или что можно, – возразил Дорал с выражением бесконечного терпения на лице. – Я не знаю ничего об этом.

Алера прищурилась.

– А в этой книге не сказано, почему закрываются порталы в Миры? – ожил вдруг Элай.

– Закрываются порталы? – рассеянно переспросил До-рал, облизал ложку. – Вы имеете в виду… A-а, я понял, да вы сами не знаете, что ли? Вы живете Мирами и не знаете?!

– Никто не знает, – раздраженно ответил Тахар. – У кого я ни спрашивал – все плечами пожимали. Ходили, мол, ходили, а потом бац – перестали, закрылся проход. На возраст не завязано… вроде как.

– Да у вас там все прибахнутые какие-то! – воскликнул Дорал и снова, как в Лирме, стал больше похож на ученика, чем на магистра.

Сидящий за соседним столом пожилой маг обернулся удивленно, но узнал Дорала и только вздохнул. Магистр смущенно поглядел на него и вновь обратился к друзьям:

– В мирской портал может пройти только тот, кто не познал женщины, вот и весь секрет. – Он мотнул подбородком на Алеру: – Ну, или мужчины. Что, никто во всей Лирме этого не знал и не додумался? Впрочем, хм, ну ладно, я в свое время тоже не додумался, а в книжке вычитал, может, и не такие уж глупцы все вокруг вас…

Тахар и Алера совершенно одинаковым недоверчивым взглядом смотрели на него, а потом точно так же одинаково и не моргая обернулись к Элаю. Тот хранил непроницаемое выражение лица, но глаза у него были растерянные и злые.

– А может, то Божинина воля, что всякие простые вещи временами сокрыты покровами тайны, – решил Дорал и придвинул к себе другую миску.

Друзья продолжали пялиться на Элая, и от этих взглядов у него чесались щеки.

Дорал жевал колбаски. Вкусные колбаски. Очень много вкусных колбасок.

– Ну что? – Элай грохнул по столу кружкой, и от нее откололся кусочек.

Эльф поморщился, посмотрел на Тахара и спокойней повторил:

– Что ты на меня так уставился?

– Ты… – Тахар немедленно смешался. – Ты же… значит, ты… никогда не…

– Я никогда не. Ты никогда не. Аль никогда не. И что?

– Ты зачем в Эллор таскался? – Алера тоже грохнула кружку на стол, и внутри тяжело плюхнуло. – Мы же думали, ты к эльфийкам шастал. Что тебя там женить собираются. И ты ничего нам не возражал.

Элай фыркнул.

– Ну да, и не подтверждал, – раздраженно согласился с этим фырканьем Тахар. – А есть какие-то другие объяснения?

Эльф пожал плечами:

– Я понятия не имею. Если для тебя самая понятная причина куда-то ездить – это эльфийка, которая проламывает собой плетень – ну, пусть так. Я ж не в ответе за твои фантазии.

– Значит, Имэль так с тобой носится не потому, что ты там с кем-то того. Это.

– Тахар, тебе клановые чувства эльфов не понять. Они так носятся со всеми, кто живет в Ортае и ездит в Эллор. Мы все для них – как дети родные, понимаешь? Как взрослые дети, которые приезжают домой. Их это умиляет, воодушевляет и рас… как там, растрагивает.

– Значит, – недоверчиво проговорил Тахар, – значит, та эльфийка, которая проламывала грудью забор, – она совсем ни при чем?

– Совсем.

– Почему тогда она за тобой таскается, как репей?

– Я не знаю. Может, я ей нравлюсь. Может, она хочет, чтобы я ей позировал для портрета. Или она желает изваять мою статую. Или обрить меня, чтобы сделать парик на продажу. Я не спрашивал. Мне, прости, наплевать. Я даже не знаю, как ее зовут. Аль, ты чего так улыбаешься, я смешной?

Элай уткнулся в свою кружку и стал жадно заглатывать эль. Тахар смотрел на Алеру, и по выражению его лица нельзя было понять ничего. Алера опустила голову, но все равно Тахар видел, что она улыбается, так улыбается, что даже затылок ее повеселел.

Дорал отодвинул тарелку и облизал пальцы.

– Ну что, я вынужден покинуть вас, другие дела требуют моего внимания. Надеюсь, вы прояснили для себя все, что нуждалось в прояснении, и я снова удачно исполнил привычную роль обучатора и опекатора. Не буду спрашивать, как вы попали в город, но теперь, надеюсь, вы отправитесь по домам?

– Спасибо, – тихо произнес Тахар. – Ты все-таки не должен был… все это нам рассказывать.

– На здравие, – проворчал маг. – Я же сказал: это привычная роль школьного магистра, не люблю оставлять неясностей, не могу отказать тем, кто жаждет знаний. И я немного опешил, что вы проделали весь этот путь ради ответов. Кроме того, вы бы все равно не отстали, правда?

Элай усмехнулся, но промолчал. Для эльфа, который прибыл к стенам города с твердым намереньем хоть из-под земли добыть ответы, он вел себя удивительно сдержанно.

Магистр поднялся. Пару вздохов все они смотрели друг на друга, потом вдруг подала голос Алера:

– Ты ведь ужасно не одобряешь нас.

– Не одобряю, – легко согласился Дорал. – Мне не нравятся люди, которые не хотят видеть в других ничего сверх того, что им удобно и нужно, ты знаешь. Вы не принимали Раня всерьез, вы убивали его веру в себя, не позволяли расправить крылья своим небрежением. За что мне вас одобрять-то?

Сидеть под его укоризненным взглядом оказалось так неуютно, что друзья тоже встали со своих мест.

– И еще я не могу одобрить в вас людей, которые, будучи взрослыми, выбирают шататься по Мирам, а не искать себе нормальное место в жизни, совершенствуясь в ремеслах, рожая детей, строя дома… Ну, много чего можно сделать полезного даже для одной деревни – но вы… Нет, вы поглощены друг другом и своим затянувшимся детством, вы ничего такого делать не будете. И да, Тахар, я не могу одобрить мага, который не хочет использовать свои способности в полную силу, пройдя обучение в Школе. Да, я вас всех очень не одобряю и очень не понимаю. И что?

Дорал пригладил волосы, поправил медальон со знаком Школы.

– Вы уж простите, только Раню я не буду говорить о вашем приезде. Ни к чему это. Он выбрал свою жизнь и свою дорогу, а у вас осталась своя. Вот и топайте по ней.

«… до самой бдыщевой задницы», – читалось в глазах Дорала, но вслух он больше ничего не сказал.

Они проводили взглядом магистра до самого выхода из трапезной и еще долго сидели молча, не глядя друг на друга, а потом Алера решительно заявила:

– Ладно, Элай. Если ты сей вздох не расскажешь, зачем так зачастил в Эллор, мы оторвем тебе уши.

Эльф обернулся неохотно, посмотрел искоса:

– Это ты так пользуешься своим правом на Один Важный Вопрос?

– Нет, это я так пользуюсь правом друга на доверие. Если, конечно, ты нам в нем не откажешь. Снова.

– А если откажу?

– Тогда мы будем продолжать не знать, зачем тебя туда носит, и оторвем тебе уши.

Элай глядел пустым взглядом на пятно эля на столе и молчал. Молчал долго-долго, и лицо его делалось все серьезней, просто-таки непривычно серьезным. Потом наконец заговорил, медленно подбирая слова и не поднимая глаз:

– Весной, в День Вишни, в столице проводят всякие празднования. И в это время там начинается самое большое состязание лучников. Это все знают, наверное. В общем… Я хочу поехать туда. Я всегда хотел. А в Эллор я езжу так часто, потому что… Мне нужен лук. Только не обычный, который я могу сделать из чего угодно, не вот эта маленькая поделка, с которой я по Мирам таскаюсь.

Алера и Тахар переглянулись. Оба считали, что за эту «поделку» многие лучники продали бы душу, как и за ловкость, с которой Элай с ней управлялся, – но предпочли промолчать. Что они в этом понимают, в конце концов?

– А деревья Илфреда растут только в Эллоре. Илфред… Ну, это долгая история. Он был очень знаменитым эллорским лучником, много чего сделал важного, его жуть как чтят, и по большим праздникам он иногда приходит к эльфам вместе с другими духами. А эти деревья… да бдыщева ты матерь… они выросли на том месте, где когда-то развеяли его прах, их очень мало, но из них делают всякие особенные вещи, понимаете, мастерские вещи, в которых живет, демонова ты матерь, часть его души. Но нельзя просто взять и отпилить ветку, дерево само должно узнать и принять тебя, оно должно счесть тебя, бдыщевый хвост, достойным и само отдать ветвь. Я ездил в Эллор… лошадиный ты хвост, я ездил знакомиться с деревом и завязывать с ним дружбу. Чтобы оно привыкло ко мне, узнало меня и дало мне ветку для лука. Все, можете смеяться.

Друзья молчали, и Элай поднял голову. Тахар улыбался – так искренне, что эльф даже смутился. Алера, не поднимая глаз, протянула руку, коснулась его руки.

– Ты попробуй только не взять нас с собой в Арканат на День Вишни.

Эльф подергал себя за ухо, еще раз посмотрел на друзей. Тахар улыбнулся ему – так непривычно тепло и по-доброму, потянулся за своей кружкой. Алера так и не подняла взгляд, но эльф видел, что она тоже улыбается.

– Я думал, вы будете смеяться.

– Разве что от радости, – проворчала Алера, и ее голос тоже звучал непривычно – такой ласковый, как котенок. – Ты, оказывается, не совсем бревно все-таки. Тоже умеешь мечтать, стремиться и от чего-то смущаться.

– А это ж совсем непонятно, если не подсунуто вам под нос и не обжевывается во всех подробностях у костра, – буркнул Элай и отвернулся к залу, где давешний орк-работяга что-то рассказывал сидящим за его столом людям, а на столе перед ними стояло уже очень много пустых кружек.

* * *

Друзья уже долго бродили туда-сюда по мостику над маленькой рекой, а впереди маячила ограда Школы, и башни маячили, высоченные и маленькие, с острыми крышами, с длинными галереями между ними. Речка скорее должна бы зваться ручейком, но над ручейками не строят таких красивых мостиков.

На Тамбо опускался вечер, голоса становились звонкими, а воздух – наконец-то прохладным, там-сям уже раздавалась хмельные песни и возмущенный лай собак, гоняющих пьяных чужаков от хозяйских заборов.

– Все-таки Рань – молодец, – нарушила молчание Алера. – При этом свинья и дурак, конечно, но он знал, чего хочет. Он не испугался пойти туда, куда нужно ему, не имея всехнего одобрения.

Помолчала, разглядывая башенки. Где-то там теперь и обитает их ушастый друг. И, наверное, им больше не придется встретиться друг с другом. Как же это странно – столько лет провести рядом, а потом понять, что не увидишься больше никогда. Так же странно, как до Эллора, когда все думали, что Рань умер, – но еще страннее, потому что… потому что он же не умер!

«И еще, оказалось, он всегда страдал рядом и всегда почти ненавидел нас, как мило. Но интересно, а я бы смогла вот так рвануть за шальной мечтой, когда даже опереться по пути не на что?»

– А мы не то же самое делаем? – Тахар тоже смотрел на школьные башни: «Вот оно какое, то место, где меня никогда не будет. Оно мне очень нравится, между прочим». – Мы идем по той же дороге, Аль, только еще хуже. Рань может оправдывать свою подлость важными целями: знания там, помощь людям в будущем, вся эта маговская чушь. И мы тоже идем туда, куда нам хочется, а не куда надо всем, только мы-то идем без всякой важности и без всякой цели. Даже если бы мы могли сказать, почему премся именно по этой дороге, наше объяснение не звучало бы красиво.

– Как торжественно, – протянул Элай. – А меж тем – всем нам куда проще, чем кому-нибудь другому, кто будет послушно брести по дороге, которая видна до горизонта и по которой все знают, как ходить. Наверняка до конца никто не доходит, потому что помирает от скуки.

– Нам не будет легче, – серьезно возразил Тахар и прищурился невидяще на школьные башни. – Мы так и будем спотыкаться обо все эти непонимания, порицания, поджатые губы. Дорал еще по-доброму высказался, правда. Мы еще не такого наслушаемся.

– Да не будем мы ничего слушать, и все тут!

– А не выйдет. Все равно кто-нибудь будет маячить рядом, громко нас не одобрять и на каждое спотыкание орать, что он так и знал.

– Ха, – только и ответил Элай и тоже прищурился на башенки.

Алера взяла друзей за руки, потянула к городу.

– Пойдемте, а? Не хочу больше ни о чем думать, оно не умещается у меня в голове, вываливается из нее и грустит. Все у нас будет хорошо, понятно?

– Не будет, – Элай сжал ее руку. – Но мы уж как-нибудь справимся.

* * *

Зал оказался непривычно пустым для этого времени дня, только в другом его конце гремели кружками смурные мужики: поминали умершего друга.

– Кажется, ты мне задолжал кое-что, Элай.

Алера подошла к столу, прислонилась плечом к опорному столбику и задумчиво рассматривала эльфа.

– Что? – Элай, рассеянно дернул шнуровку котомки. – Что задолжал, Аль?

– Честный ответ на один вопрос. Еще с Неплужа.

Элай вгляделся в лицо Алеры и отодвинул тарелку – понял, что аппетит у него сей вздох пропадет, притом надолго. Пожрали перед дальней дорогой, называется.

Тахар тоже отодвинул свою тарелку. Ух, ну начинается. Начинается! Как бы так отвлечь Алеру, а? Вылить ей на голову квас, что ли? И шла бы лесом Дефара со своими размышлениями о неоткрытых дверях! Вот что ты будешь делать, а?

Элай под взглядом Алеры смешался – слишком уж взгляд этот стал… видящим. Будто она глазами залезла к нему в голову и сходу прочитала там все ответы, даже такие, которых он сам не понимал, даже про себя, тихоньким шепотом. Опустил голову, снова подергал завязки котомки.

Орим, бывало, ворчал насчет родившихся в предрассветное время, когда властвует Буйвол, и не умеющих остановиться, даже когда следовало бы, но в его-то ворчании всегда звучало больше гордости, чем досады. А Элай досадовал, еще как, потому что прекрасно понимал, еще с того самого праздника в Неплуже, что дело – полная дрянь. Как ты там ни притворяйся, что ничего у тебя нет на уме, как сама Алера ни притворяйся, что все остается как раньше.

Потому что тогда перестало быть как раньше, а стало как-то по-другому, а как именно по-другому – никто не знал и знать не хотел, и уж тем более никто не знал, что с этим делать.

– Аль, – сказал Тахар, сам не зная, что хочет добавить, да и не важно это оказалось, потому как она к нему и головы не повернула.

Она смотрела на Элая, а он, сердито дернув в последний раз завязку котомки, тоже стал смотреть на нее, и она так и стояла у стола, а он сидел и смотрел снизу вверх, но как-то так, что все равно выходило сверху вниз. И глаза у него стали такие спокойные-спокойные, безмятежные и холодные, как ледышки, и зеленые, как подсвеченные солнцем молодые листья, теплые-теплые, но все равно – ледяные.

С такими глазами только ко бдыщевой матери слать.

– Я не забыл. – Голос у него тоже был спокойным, как замерзшее озерцо. – Хочешь спросить о чем-то?

– Совершенно точно, – грустно проговорила она. – Я знаю, что, быть может, и не стоит. Но мне очень нужно знать ответ, я не успокоюсь без него. Понимаешь?

Эльф медленно кивнул.

– Что ты хочешь знать, Алера?

«Вот сей вздох все и закончится, – вдруг с тоской понял Тахар. – Она спросит, он ответит, и для всех нас все изменится. Что бы там он ни сказал».

«На чей хвост тебе нужно до всего докопаться? – сердито думал эльф. – Я не знаю – вот тебе ответ, самый честный и правдивый. И я не хочу знать. Ну и что ты будешь с этим делать?»

– Перед отъездом из Эллора, – начала Алера, и Элай моргнул, – после церемонии прощания, когда вы с Имэль ругались, помнишь?

Эльф кивнул, все еще ничего не понимая. Тахар сложил руки на груди, смотрел на Алеру.

– Так вот, мне нужно знать: ты тогда мебель ломал или посуду крушил?

– Ч-что?

Он ждал, что она рассмеется или сделает что-то неожиданное и глупое, но Алера смотрела очень серьезно и ждала ответа. Элай помотал головой.

– Я чашку швырнул. А что?

– А то, что теперь Тахар мне должен серебрушку.

Она развернулась и пошла к лестнице, а друзья смотрели ей в спину с открытыми ртами.

* * *

Тахар догнал Алеру на пороге комнаты, придержал за руку повыше локтя.

– И почему ты не спросила его про то, про что хотела?

Алера осторожно высвободилась, вошла внутрь, взяла собранную котомку и повесила ее на плечо, огляделась, не то молча прощаясь, не то проверяя, не забыла ли чего-нибудь.

– Я спросила о том, о чем хотела.

– И тебе больше ничего не хотелось у него узнать?

– Хотелось. Мне и так-то хочется знать про много разных вещей. – Алера приподняла крышку сундука, убедилась, что внутри пусто, и направилась к выходу. – Только знаешь, готовые ответы – это же скучно, а некоторые ответы и вовсе ничего не стоят, потому что важны не они.

Тахар хмыкнул. Алера медленно закрыла за собой дверь, постояла, глядя на друга серьезно и спокойно.

– Именно так. Некоторые ответы не важны, потому что главное – это вопрос. – Она улыбнулась. – И еще, я думаю, некоторые вопросы – они, понимаешь, сами по себе великолепны, они просто до того хороши, что их было бы стыдно менять на ответы… Это отличная мысль, ты можешь ее где-нибудь записать.

– Да что с тобой такое, Аль, – проворчал маг, вслед за ней шагая к лестнице, – ты не должна говорить таких вещей. Это я могу так говорить, а ты всегда хочешь ясности и окончательности!

– Знаешь что?

– Что?

– Я, может, и прямодушная, но не тупая. И я знаю, что не всякая окончательность нужна.

– Ну, положим. – Они зашагали по лестнице, и ступени тяжело заскрипели, прощаясь. – И что, больше тебя ничего не тревожит?

– Меня тревожит сохранность нашего Дымки. Потому что, Божиня видит, путешествовать с вами – очень здорово и я потом, наверное, захочу снова что-нибудь такое затеять… но сей вздох я очень хочу домой. Или даже так – я очень хочу домой быстро. И там я полмесяца планирую проспать.

Эпилог

Алеру разбудил тихий, но очень оживленный шепот. Некоторое время она бессмысленно моргала на занимающуюся зарю, на прядающего ушами Дымку, который сонно хрупал овсом из подвязанного к морде мешка. Потом Алера оглядела друзей – взбудораженных и до невозможности серьезных.

Судя по всему, они долго и яростно спорили, но в результате Тахар сдался, вопреки обыкновению оставив поле боя за Элаем, и тот теперь задирал нос так высоко, что выше просто некуда.

Алера села в телеге, приглаживая волосы. Под пальцы то и дело попадалась солома: шов на матрасе все-таки разошелся. – Вы чего не спите в такую рань, обезумели?

Эльф присел рядом, и Алера чуть качнулась к нему.

– Слушай. Только не ори сразу, ладно?

Она кивнула просто потому, что он ждал ответа.

– Аль, мы не знаем Миров. Никто их не знает!

– А. Ну да. – Алера легла обратно на матрас, повернулась на живот, поерзала, устраиваясь поудобней. – Разбудите меня к полудню.

Элай легонько дернул ее за косу.

– Аль, ведь каждый, каждый Мир опоясан горами. Но что за теми горными кольцами?

– Тропинки, – сонно буркнула девушка. – Или моря. Какая разница?

– Где обучаются маги-магоны?

– Не знаю. Нигде. Как Тахар. Все, я сплю.

– На здравие. Пусть тебе приснится, почему мы никогда не видели никаких магоновых жилищ, кроме палаток. И никаких магонов, кроме взрослых мужиков.

– Мы не встречали женщин, детей, селений, карьеров, шахт, – сосредоточенно пробубнил Тахар, и в этом бубнеже слышалось раздраженное: «Божиня, ну почему мы такие тупые, а?» – Где они живут и размножаются? Где берут Карты и Кристаллы? А еще материалы для доспехов и оружия? Где создают их? И как они их создают, если они такие недоразвитые, что даже не говорят?

Алера медленно села, несколько вздохов таращилась на Элая.

– Есть другие места. – Эльф улыбался, а в его зеленых глазах плясало нечто, не выразимое словами. – Есть другие магоны. Нормальные, умные, их должно быть много. И они все – там, за горами! Ты понимаешь? Там целые кучи других Миров!

– Вот про что говорила Дефара, – поняла Алера, и голос ее с перепугу осип. – Она говорила, что мы принимаем каморку перед дверью – за целый мир. Она имела в виду, что за мирскими порталами – только каморка!

В глазах Элая и Тахара Алера видела отражение собственной ошалелости, собственного испуга от того, что может открыться там, за дверями каморки, если вообще возможно их открыть, и от того, что осмыслить это открывшееся, быть может, окажется не так уж легко, и еще она вспомнила, что об этом, кажется, тоже говорила Дефара, но…

– Но мы ведь сумеем перебраться через горы?

Она смотрела на Тахара, и Элай тоже в кои-то веки смотрел на Тахара, не выкрикивая собственных ответов и не делая умного лица, потому что, ясное дело, только маг и может отвечать на такие безумные вопросы, а если уж маг не сможет ничего придумать, то кто же тогда?

Тахар долго смотрел вдаль и видел перед собой совсем не то, что на самом деле находилось там, вдали. Он видел горы, которыми оканчивался любой из ведомых друзьям Миров, высоченные, почти отвесные и неприступные горы, которые совершенно невозможно одолеть никаким известным ему способом, если только не…

– Мы непременно попробуем!

Оглавление

Книга 1 До порога чужих миров

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg