«Бездна и Ланселот»

Бездна и Ланселот (fb2) - Бездна и Ланселот [электронное издание АСТ] [litres с оптимизированной обложкой] 1824K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Витальевич Смирнов

Александр Смирнов Бездна и Ланселот

Ах, не вернёшься ты ко мне, Мой рыцарь Ланселот. Не хочешь, рыцарь, знать, Что тебя Элейна ждёт… из «Старинной французской песенки»

© Текст. Смирнов Александр, 2019

© Оформление. ООО «Издательство АСТ»

Пролог Русское чудо

Погода в Геленджике, хотя он и считается в России курортом, в феврале 1995 года к отдыху на пляже явно не располагала. Температура воды в Черном море в это время – самая низкая в году, погода стоит пасмурная, небо затянуто серыми тучами. Расположенное на Толстом мысу бежевое в полоску трехэтажное здание Центральной геофизической экспедиции «Южчерноморгеология», несмотря на то что его фоном служил живописный пейзаж кавказских предгорий, накрытое сетью мелкого дождя, выглядело невзрачным и скучным. В кабинете заместителя директора экспедиции Игоря Желябова находились еще трое: главный геофизик Олег Пивоваров, Георгий Шеринский, капитан геофизического исследовательского судна, и невысокий упитанный крепыш, своими манерами поведения напоминавший американца, которым он, собственно, и являлся. Желябов представил его своим сотрудникам, которых он специально пригласил по этому случаю, как Пола Тивела, специалиста по поиску затонувших морских сокровищ.

– Вот, товарищи, мистер Тивел специально прилетел из Америки, чтобы предложить нам заняться затонувшими кораблями, вернее, кораблем, а если еще точнее, то подводной лодкой, которая погибла в конце войны, – улыбаясь, сообщил Желябов по-английски, поскольку его подчиненные – ученый и моряк – хорошо владели этим языком. – Но, наверное, будет лучше, если он сам сейчас расскажет нам все детали.

– Да, конечно, – живо откликнулся американец. – Джентльмены, если позволите, я перейду прямо к делу. Предстоит найти в океане, на значительной глубине – вероятно, более пяти тысяч метров, старую японскую подлодку, которая была потоплена военно-морскими силами Соединенных Штатов пятьдесят лет назад и не имеет точных координат места своего нахождения. Не стану скрывать, сначала я обратился в американские и европейские компании, специализирующиеся на подводных исследованиях, потому что полагал, что России в ее нынешнем неблестящем экономическом положении не до передовых технологий. Однако скоро выяснилось, что я ошибался, и такой совершенной глубоководной техники, как у вас, сегодня нет ни у кого. Особенно меня интересует низкочастотный гидроакустический комплекс МАК-1. Вы много лет плавали с ним по морям и накопили огромный опыт работы. Так что вы мне подходите. Сразу скажу, что начинать надо без промедления, крайний срок – конец марта.

– Вы не сказали, в какой точке должны вестись работы, – заметил капитан Шеринский.

– Как это, кажется, говорят у вас, русских? «Каждый овощ должен созревать в свое время», Георгий, – несколько фамильярно ответил капитану американец. – «All in good time». Надеюсь, вы понимаете, что пока я не вправе разглашать эту информацию. Я смогу сообщить ее только тогда, когда мы будем в море, и то не сразу. Пока достаточно того, что экспедиция называется «Восходящее солнце». Причем нам сначала придется зайти на тренировочный полигон для апробации сонарного оборудования и системы обработки данных. Конечно, это будет оплачиваться особо. Если ваша техника работоспособна, я скажу, куда идти дальше. Попутно на судно надо будет взять в одном из портов мою рабочую группу.

– Понятно. Если срок начала работ – не позднее конца марта, то, значит, где-то в конце мая – июне время уже неподходящее, то есть там начинаются ураганы, да? А следовательно, это, скорее всего, зона «восточных волн», что идут из Сахары, и вызываемых ими тропических циклонов в Северной Атлантике, от Кабо-Верде до Кариб, – весело заявил Шеринский и тут же понял, что угодил точно в цель, потому что американец при этих его словах чуть не поперхнулся местной минералкой, которую только что любезно предложил ему хозяин кабинета.

– А какие ценности могут быть на борту лодки? – попытался развить тактический успех главный геофизик Пивоваров. – И какова будет наша доля, если мы их найдем?

– Там должно быть золото, – откашлявшись, уже более откровенно признался Тивел. – Я вижу, к чему вы клоните, Олег, но золото, если, конечно, оно еще там, юридически принадлежит японцам, поэтому тот, кто его поднимет, получит только положенное в таких случаях кладоискателям вознаграждение, и то не сразу. К сожалению, речь не идет о выделении доли от него подрядчикам, если только вы не согласитесь принять участие в финансировании всего этого проекта как партнеры, то есть прямо сейчас внеся в кассу несколько миллионов долларов. У нас говорят: «Кто платит бумагу, тот заказывает и волынку». Но я видел в порту ваше судно, оно покрыто ржавчиной, давно не крашено и явно переживает не лучшие времена. Без обид, парни, но я думаю, что в такой ситуации вы вряд ли сможете предложить мне равноправное партнерство. И потом… Я давно занимаюсь этим бизнесом, и можете мне поверить: в таких делах босс всегда тот, у кого за пазухой спрятана старая пиратская карта с заветным крестиком. А она есть только у меня. Так что сейчас я могу гарантировать вам лишь хороший гонорар – в разумных пределах – за хорошую работу по аутсорсингу. В полновесных американских долларах. К слову сказать, я открыл аккредитив в русском банке, так что готов перечислить вам аванс хоть сегодня.

Его собеседники некоторое время хранили молчание. Американец не только сравнял счет, но и вырвался на два корпуса вперед.

– Конец марта – это скоро, – наконец задумчиво произнес Шеринский. – И вы правы, Пол, судно и оборудование к такому рейсу надо серьезно готовить. Отыскать затонувший корабль в океане намного труднее, чем иголку в стоге сена. Чтобы провести поиски такого объекта, надо обеспечить точность работы всего коллектива и поисковой техники так, что это сравнимо с настройкой эталона времени.

– И все-таки, почему такая спешка? Кто-то еще претендует на клад? – не желая окончательно сдаваться, спросил директор Желябов и, глядя на американца, лукаво прищурился.

– Разумеется, – не моргнув глазом, ответил Тивел. – У меня по пятам идут англичане. Но конкуренты есть не только у меня, но и у вас тоже. Вам известно такое имя – доктор Анатолий Сагалевич?

– Конечно, это заведующий лабораторией глубоководных обитаемых аппаратов Института океанологии Российской академии наук, – без запинки отрапортовал Желябов.

– Точно, и у него есть отличное исследовательское судно – «Академик Мсти-слав Кел-дыш», – морща от усердия лоб, по слогам выговорил американец трудное название. А еще у них там, в этом институте, имеются шеститысячники «Мир», которые наш американский Центр развития технологий недавно признал лучшими в мире. Так вот, я знаю, что англичане тоже ведут с ним переговоры об участии в поисках этой подлодки. Поэтому я и прошу вас принять решение немедленно. В общем, как у вас говорят, «не тащить кота за усы».

– За хвост, Пол, кота не надо тащить за хвост. За усы не рекомендуется хватать тигра… Да, вы правы, Сагалевич – мужик серьезный, – выдавил из себя Пивоваров. – Не хотелось бы отдавать первенство в этом деле вот так, за понюх табаку. Хотя… все равно придется с ним сотрудничать. Если, как вы говорите, глубина там большая, то без «Миров» груз вряд ли поднимешь. Но найти его быстрее и проще будет именно с нашим оборудованием.

– Со временем мы, возможно, привлечем и тигра, то есть вашего Сагалевича, – заметил Тивел. – Пусть пока продолжает снимать кино с IMAХ и Кэмероном. Кстати, они с Джимом собираются этим летом начать работу над новым фильмом о «Титанике», где-то в районе Галифакса. Так что в случае чего «Кел-дыш» уже будет под рукой.

При этих словах русские понимающе между собой переглянулись, ибо Галифакс расположен именно в Северной Атлантике. Сказав это, Тивел, несомненно, признал за ними право на часть закрытой информации, и это, по-видимому, означало, что он еще раз протягивает руку партнерам в знак своего особого доверия, более того, уверен в их положительном решении.

– Хорошо, Пол, нам над вашим предложением надо немного подумать, кое с кем посоветоваться, – подытожил Желябов, для солидности прихлопнув ладонью по столу. Завтра мы дадим ответ. Утром я вам позвоню.

– Что ж, посоветуйтесь, – широко улыбнулся Тивел. – Я вижу, вы все еще немножко живете в Стране Советов, хотя во всем остальном вам не откажешь.

Часть I Золото микадо

Сегодня океан наконец почти успокоился. Большие волны, которые еще вчера, как щепку, бросали корабль, смирились и утихли. Над чистым горизонтом как ни в чем не бывало встало солнце и принялось усердно взбираться на свою невидимую небесную горку. Интересно, почему всегда, когда самое трудное позади, но никак не раньше, природа становится эдаким ласковым пушистым созданием, прячущим в своих мягких лапах острые когти, которыми она только что брала вас за самое горло?

Корабельное утро. Для американцев оно всегда начинается с чашки крепкого кофе и сигары на баке. Они старательно осваивают трудный чужой язык, приветствуя членов экипажа судна на ломаном русском. Те пытаются отвечать на английском, иногда еще более коверканном. Однако, несмотря на это, все друг друга прекрасно понимают. Американцы все больше спрашивают про русскую мафию и медведей, а русские смеются и говорят, что лично никогда не видали ни первого, ни второго. Они в свою очередь интересуются жизнью в Америке и почему-то уверены, что там жуткая безработица и сплошное притеснение чернокожих. Впрочем, некоторые русские спецы вполне сносно владеют английским.

– Доброе утро, мистер О’Нил, – помахал приветственно рукой, пробегая мимо, русский инженер Валерий с труднопроизносимой фамилией Казачков, а может, Козаченко, что, впрочем, ничуть не мешало ему прекрасно руководить технической частью проекта.

– Хелло, Валерий, – ответил, сидя в шезлонге, поставленном на верхней палубе, седовласый старик. – Кэк ди-э-ла? – добавил он на ломаном русском.

– Нормально, сегодня море спокойное, так что скоро начнем готовиться к погружению в районе залегания корпуса лодки и разброса обломков, который вчера оконтурила видеосъемка. Нам сказочно повезло, что она зацепилась за выступ скалы и не свалилась ниже, – ответил тот по-английски и продолжил свой путь.

– Обломки… – размышлял старик, которого все звали здесь Фред О’Нил. – Сколько же они там пролежали? Больше полувека. Мир наверху за это время успел сильно измениться, наполнившись совсем другими людьми. Но суть человека – душа, которая куда-то исчезает со смертью; вещи же не умирают, а остаются холодными, болезненными осколками прошлого в теле настоящего. Но ведь реально может существовать только настоящее. Прошлое же в настоящем гротескно, а потому их противостояние опасно. В этом, наверное, и состоит вечный трагизм бытия. Оно, как змея, кусающая себя за хвост. Вот и старая подлодка с переломленным хребтом, но по-прежнему начиненная смертью, все еще лежит на каменном дне и как будто ждет своего часа.

Кажется, операция «Восходящее солнце» идет к финалу. Тивел всегда добивается успеха. Имя «счастливчика Пола», морского кладоискателя, давно сделалось известным, а его экспедиции стали сенсациями. О нем пишут много всяких небылиц: будто он ищет на древних галеонах вовсе не золото, а элексир бессмертия; знается с нечистой силой и получает сведения о местах, где затонули корабли, прямо от душ погибших на них моряков. А в одной американской газете написали, что он потому так необыкновенно удачлив, что сам плавал на этих кораблях и, вообще, был знаком с Черной бородой, а может, это он сам и есть. И в то время, когда все порядочные люди, чтобы понять, что и где искать, годами пропадают в архивах, корпя над пыльными бумагами, или гоняются по аукционам за древними картами, Пола там не застать. Он просто знает, и все. Ну конечно, если бы не черт или мафия, кто бы еще помог ему выудить откуда-то команду ненормальных русских, которые вместо того, чтобы качать нефть, пилить лес и пить водку из самовара, волками рыщут по морям, видя на дне все, что плохо лежит.

Пол осторожничает, конкурентов хоть отбавляй. Они идут за ним следом – хотят перехватить его удачу. Вот недавно рядом долго маячило какое-то подозрительное английское судно. Поэтому, прежде чем прийти на место, Пол запустил экспедицию по большому кругу. Еще в марте из Черного моря вышло русское судно, нанятое им с экипажем и командой ученых. Через Босфор оно прошло в Средиземное море, через Суэцкий канал – в Индийский океан, затем пересекло Тихий. В Калифорнийском заливе опробовали сонары и систему обработки данных. Потом, убедившись, что техника русских работает как надо, через Панамский канал вышли в Атлантику. На Барбадосе, в Бриджтауне, на борт поднялась команда Тивела из двенадцати человек, и мы двое: я и Джейн, которую сейчас все зовут тут Дорис. Никто, кроме Пола, не знает, кто мы и какую роль играем в этой экспедиции. Впрочем, и нам не очень известно, кто такой Пол. Он сам отыскал нас с Джейн, что было нетрудно, так как мы с ней давно уже создали небольшую компанию, которая объявила своей целью поиск этой же подводной лодки. Пол просто предложил нам не конкурировать, а объединить усилия и деньги. Он хочет поднять со дна японское золото. Ни о чем другом он, конечно, не догадывается. Вообще, всей правды, слава богу, здесь не знает никто, кроме меня и Джейн, и не должен ее узнать. Все уверены, что мы ищем золото. Пусть и будет так.

Приказ приступить к поисковым работам Тивел отдал неожиданно, после того как все уже отчаялись бороздить океан. Команда почти две недели пребывала в страшном напряжении, прилипнув к сонарам и мечтая увидеть на сонограмме хоть тень субмарины. Обследовали десятки квадратов, день шел за днем, но ничего не происходило. Многие заговорили, что надо прекращать поиски. Но, видно, богиня Фортуна, прежде чем повернуться к тебе лицом, сначала показывает менее принятые для демонстрации публике части тела. Когда пик нервного напряжения был пройден и наступало разочарование, второго мая на самом последнем профиле, полученном по координатам, извлеченным из старой карты Тивела, на которой некоторые успели заметить знак свастики и готические немецкие буквы, появилась длинная черточка, похожая на сигару. Сомнений почти не осталась – это та самая субмарина, которую никто не видел уже полвека. Причем лежала она не на глубине двух с половиной – трех миль, как предполагалось раньше, а совсем близко, в каких-то ста шестидесяти ярдах от поверхности, на самом краю горизонтального выступа подводной горы. Уныние сменилось всеобщим ликованием. Все жаждут продолжить работу. Теперь пришел черед подводного фотокомплекса «Нептун». У русских отличная аппаратура, хотя и неавтономная, и ее пришлось буксировать за кормой на расстоянии в две-три мили с помощью шестнадцатитонной лебедки. Это была тонкая работа. Валерий, с которым он только что поздоровался, руководивший у русских ученых всей научно-технической частью, сам сел за пульт управления и умудрился филигранно провести аппарат в каких-то десяти футах над объектом, в кромешной тьме, которая даже на такой относительно малой глубине абсолютна, не зацепив за корпус, и с помощью вспышек заснять его, передав информацию по кабелю наверх. И вот пятого мая в 02:03:03 по Гринвичу на экранах мониторов появилось четкое изображение. Боже мой, это была она! Я узнал ее сразу, как будто покинул вчера. Джейн, стоявшая за моей спиной и напряженно следившая за экраном, нервно вскрикнула. Субмарина покоилась на уготованном для нее гладком каменном ложе, на самом краю подводного плато, отвесно обрывавшегося в глубокую пропасть. Внешне она почти не изменилась, если не считать бурого налета ржавчины, покрывавшего весь ее нескончаемо длинный корпус, постепенно извлекаемый из тьмы светом прожекторов. На каменистом дне рядом с лодкой все еще валялись куски металла, трубы, вентили, куски, похожие на эбонит аккумуляторных батарей, какие-то лоскуты ткани, даже круглые очки в металлической оправе и один форменный японский погон. Наконец поток электрического света обнажил в левом борту большую пробоину, рваные края которой были уродливо выгнуты наружу. А из вспоротого чрева лодки на дно океана ниспадал сияющий водопад из множества металлических брусков. Такое впечатление, что субмарина истекала золотой кровью. В лучах прожекторов слитки переливались и искрились, будто торопились наверстать время, потерянное для их дерзостной красоты в темной океанской могиле.

О, это было настоящее чудо! Судно огласилось восторженными криками на двух языках. Американцы и русские смеялись и обнимались, горячо поздравляя друг друга, как будто между ними никогда и не было холодной войны. Итак, завтра в воду спустят трал и глубоководный колокол, который доставит на дно водолазов, они погрузят и поднимут наверх золото и вообще все ценное, что найдут на борту. Так решил Пол. Он уверен в успехе.

– Но это, – говорил себе О’Нил, – мы еще посмотрим, по ком будет звонить колокол. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов.

Сидя в шезлонге, старик прикрыл веки. Он не спал, хотя перед его внутренним взором оживали картины прошлого, странные, как сон, так что уже было невозможно определить, что было на самом деле, а что воссоздано воображением.

* * *

Декабрь в Микронезии выдался на редкость знойным. Даже после захода солнца воздух над океаном оставался горячим и неподвижным, с иссиня-черного неба глядели в воду крупные звезды, а корабельный форштевень нехотя раздвигал темную маслянистую воду, беспокоя чужеродным звуком тихий сон тропической ночи. «Принцесса Елизавета» – недавно сошедший со стапеля фешенебельный четырехтрубный пассажирский лайнер – совершала свой первый рейс, выйдя рано утром 1 декабря 1941 года из австралийского Сиднея и имея своей конечной целью порт Гонолулу на Гавайях.

Океанские корабли – это плавучие города, которые не знают сна. Правда, днем на их палубах пустынно и тихо, а временное население отдыхает от истинной ночной жизни, которая начинается только с заходом солнца и продолжается до самого утра, но на капитанском мостике, в машинном отделении и многочисленных судовых службах кипит напряженная скрытая работа, которой достигается этот внешний покой. Однако стоит последним лучам солнца зажечь багряный пожар на широких окнах корабельных надстроек, как, дерзко бросая вызов слабеющему светилу, разом вспыхивают огни многочисленных салонов, ресторанов и казино, стремительно наполняющихся состоятельной публикой.

На верхней палубе царило особое оживление. Лоуренс М. Джадд, американский политик, недавно ставший губернатором самоуправляемой территории Гавайи, завершал свой вояж в Австралию, куда он сразу после назначения нанес первый деловой визит. В главном салоне был накрыт пышный стол, на котором между высокими букетами из белых лилий, источавшими терпкий пьянящий аромат, краснели огромные лангусты, достойные кисти фламандцев, на прозрачных горках мелкого льда ждали гурманов свежайшие кремовые устрицы, а в хрустальных вазах теснились груды экзотических фруктов. По залу сновали, лавируя между гостями, одетые в белые ливреи официанты; они ловко балансировали серебряными подносами, уставленными бокалами с шампанским. На столах, сдвинутых к краю салона, покрытых крахмальными скатертями и украшенных гавайскими цветочными леями, выстроился батальон из широких тяжелых стаканов, готовых принять в свое прохладное чрево темную влагу рома и виски.

На раут помимо политического штаба губернатора были приглашены присутствующие на корабле в качестве пассажиров американцы – крупные сахарные магнаты и офицеры морской пехоты, которые следовали на военно-морскую базу Апра-Харбор на острове Гуам, несколько американских дипломатов, направлявшихся с семьями в отпуск, – а также французский консул на Гавайях с супругой и два японских офицера, по-видимому военных атташе, по какой-то лишь им известной причине оказавшихся на борту «Принцессы Елизаветы».

Собравшееся общество имело внушительный вид. Огни люстр искрились на лацканах черных смокингов и мехе дамских горжеток, по паркету тихо шуршали туфли из дорогой тонкой кожи. Золотые позументы на парадной вечерней форме морских пехотинцев, накладки на наконечниках ножен и крестообразных гардах их традиционных «мамлюкских» сабель составляли мужественный фон для изящного, усыпанного изумрудами и бриллиантами золота дамских колье. Под стать этой раззолоченной публике был и блестящий медными духовыми биг-бенд, который неторопливо наигрывал модные свинги Гленна Миллера и как раз начал исполнять очередной популярный мотив из «Серенады солнечной долины», когда в зал в окружении нескольких человек стремительным шагом вошел губернатор и, обмениваясь короткими приветствиями, рукопожатиями и улыбками со своими знакомыми из собравшейся публики, направился к возвышению, устроенному в глубине зала. Он уже давно разменял шестой десяток, но выглядел весьма моложаво. Высокий и стройный, в безукоризненном смокинге, с тщательно уложенной копной обильно покрытых сединой густых волос, которые нередко встречаются у коренных американцев на западе континента, Лоуренс М. Джадд мог разом сойти и за голливудскую кинозвезду, и за главу клана мормонов, и за отпрыска старинной аристократической фамилии. Молодцевато взбежав на подиум, он подошел к установленному там микрофону, музыка сразу же стихла.

– Дамы и господа, Алоха Оэ! – воздев руки, что давало ему возможность продемонстрировать великолепные бриллиантовые запонки, произнес он традиционное гавайское приветствие. Раздались аплодисменты. – Я благодарю вас всех за то, что согласились почтить своим вниманием этот скромный прием, который мы организовали, чтобы лучше познакомить вас с тем, что мы делаем и что намерены сделать в будущем. Вы, наверное, в курсе, что я представляю Гавайи – самоуправляемую территорию Соединенных Штатов Америки, этот благословенный Господом мир, раскинувшийся посреди Великого океана. От Америки и Азии его отделяют тысячи миль, и некоторые называют нас краем света. Можно сказать и так, но можно и иначе: Гавайи – это то, что соединяет Америку, Азию и, конечно же, всю Океанию! Для Америки эти острова – дальний Восток, для Востока – крайний Запад! В некотором смысле мы – аванпост цивилизации, несущий культуру, просвещение и прогресс другим народам, которые были обделены в своем развитии. Рассказывают, что когда белый человек впервые пришел на острова, он увидел там голого туземца, который безмятежно лежал на песочке под пальмой, покуривая трубку. «И долго ты так бездельничаешь? – спросил его белый человек. – Почему бы тебе не встать, взять снасти, наловить рыбы, продать ее, вместо маленького каноэ купить себе большую лодку, чтобы поймать еще больше рыбы, снова продать, а потом разбогатеть!» «А зачем мне богатеть?» – удивился абориген. «Ну, чтобы, когда ты состаришься, иметь возможность не работать и наслаждаться жизнью». «Но я ведь и так ничего не делаю и уже теперь наслаждаюсь жизнью, зачем же мне ждать старости?» – рассмеялся тот. Вот так считал этот глупый туземец! Мы же видим нашу миссию в том, чтобы дать коренному населению островов даже не рыбу, а хорошую удочку, то есть возможность проявить себя всем тем, кто в этом не преуспел, но кто в этом нуждается. Я не расист, и мы все любим наших канака. Когда-нибудь на Оаху или Мауи мы создадим заповедник нетронутой полинезийской культуры, собрав в нем представителей всех островов: от Новой Зеландии до Гавайев. Пусть они там поют и танцуют, радуя себя и туристов со всего света. Но в то же время мы верим, что человек пришел в этот мир не затем, чтобы пассивно его созерцать, бездельничая, так сказать, под благостной сенью. Нет! Ему предначертано, проявив неустанную энергию и предприимчивость, своим каждодневным упорным трудом овладевать силами природы, поставить их себе на службу, заставив дать ему все, что он пожелает, и крутить, крутить все сильнее маховик прогресса. Мы верим, что именно в этом состоит божественное предназначение человека. У нас говорят, что бывает два типа гавайцев – тот, в ком течет гавайская кровь, и тот, в груди которого бьется сердце гавайца. Мое гавайское сердце сегодня стучит как мотор. Господь создал Гавайи так, что они – единственный транспортный узел на востоке Тихого океана, через который идут пути, соединяющие США и Канаду с Японией, Китаем, Филиппинами, Австралией и Новой Зеландией. Уже сегодня у нас есть Перл-Харбор – крупнейшая гавань, которую мы расширили и углубили и которая уже теперь способна принять одновременно десятки торговых и военных кораблей. А скоро рядом с ней появятся новые верфи, торговые биржи, супермаркеты, роскошные отели и рестораны. Я верю, недалек тот день, когда Гавайи станут полноценным американским штатом, и, возможно, когда-нибудь здесь родится новый президент США! Мы ждем в гости к нам всех, начиная с Австралии и кончая Японией! Естественно, только с мирными намерениями. Алоха Оэ, друзья! А теперь прошу вас, не стесняйтесь, танцуйте, угощайтесь, в общем, наслаждайтесь жизнью, ибо она хоть и прекрасна, но коротка. Да пребудет с нами Бог!

Тут же на подиуме появились две улыбчивые молодые гавайки в ярких саронгах, возложившие на плечи мистера Джадда красочные цветочные леи, и под бурные аплодисменты публики он стал спускаться вниз и почти уже сделал это, когда слегка споткнулся на последней ступени, но тут же постарался сгладить неприятный эффект, сделав рукой неопределенный, как бы извиняющийся жест и подарив публике белозубую американскую улыбку.

– Не очень-то хороший знак, – произнес солидный господин в золотом пенсне, обращаясь к своему спутнику – молодому лейтенанту морской пехоты. – Вообще, – продолжил он, любуясь на просвет рубиновым цветом вина в своем бокале, – политик на корабле еще хуже, чем женщина, хотя и женщин здесь тоже предостаточно.

– Позвольте с вами не согласиться, мистер Томпсон, по крайней мере в отношении женщин, – слегка улыбнулся в ответ офицер. – Они представляют опасность лишь на военном судне, здесь же мы вполне защищены от их чар Женевскими конвенциями.

Эти двое познакомились на судне за партией в преферанс. Мистер Персиваль Томпсон оказался преуспевающим финансистом из Сан-Франциско, куда возвращался из Австралии, где решал какие-то важные денежные вопросы. Он относился к тому редкому типу людей без возраста, которым одинаково можно дать и тридцать пять, и пятьдесят лет – в зависимости от обстоятельств. Сразу было видно, что наблюдение за своей внешностью занимало в его жизни немалое место. Гладкая, розоватого цвета кожа округлого лица, черные, аккуратно постриженные темные волосы и небольшие усы, на славу ухоженные, словно вырезанные из слоновой кости ногти – все это делало его если не красавцем, то вполне экстравагантным и приятным господином. Немного портила первое впечатление некоторая полнота, однако лишний вес вовсе не мешал ему двигаться уверенно и ловко, а отлично сшитый, идеально сидевший на фигуре костюм делал его даже элегантным. Во всяком случае, старым или пожилым назвать мистера Томпсона было нельзя. Судя по тому, что за картами он быстро сделал каждого из своих партнеров беднее на двести долларов, с финансами он управлялся довольно непринужденно. Несмотря на свою внушительную комплекцию и серьезные деловые интересы, Томпсон был подвижен, весел и вообще производил впечатление истинного бонвивана. Напротив, молодой лейтенант, которому на вид можно было дать лет двадцать пять, выглядел более серьезным. Было заметно, что он не привык к такому блестящему обществу и потому чувствовал себя несколько скованно. Положение отчасти спасал его синий мундир и театральная сабля на боку, на рукоять которой он красиво положил руку в белой шелковой перчатке. Картину дополняли густые, слегка вьющиеся темные волосы и большие синие глаза на приятном, мужественном лице, так что успех у дам был ему обеспечен.

– Спасибо, что наша доблестная армия может встать на защиту слабого пола, – вдруг произнес рядом чуть хрипловатый женский голос, принадлежавший, как оказалось, зрелой и значительной даме в колье из крупного черного жемчуга. – А то я уж думала, что мистер Джадд всех совсем заболтает, потчуя нас бородатыми анекдотами. Не знаю, уговорил ли он кого-нибудь поехать на его расчудесный остров, но половина джентльменов после блестящей губернаторской речи сразу же побежала в курительную комнату, – с усмешкой сказала она, слегка махнув рукой, в которой был зажат стильный эбонитовый мундштук, снаряженный тонкой дымящейся сигаретой, потерявшей от ее движения накопившийся на кончике пепел и обнажившей свой маленький огненный глаз.

Надо сказать, что на корабле имелась роскошная курительная комната, оформленная в истинных английских традициях, – своего рода мужской клуб, посещать который не воспрещалось и дамам, но это было, конечно, не принято. Тем более что тем немногочисленным представительницам прекрасного пола, которые решили предаться модному благодаря феминистскому влиянию занятию, дозволялось курить прямо в салоне. Но чтобы как можно меньше переносить в салон запах табака из неприступного бастиона мужских амбиций, входящие туда джентльмены, в угоду дамам, надевали специальные жилеты, которые снимали лишь перед выходом. Пепельницы в таком уважаемом месте не предусмотрены, ибо при курении сигар считается верхом неприличия стряхивать пепел с сигары; его плотный столбик должен выбирать подходящий момент для падения по своему собственному усмотрению. Поэтому он часто оказывается на костюме. Но с атласных лацканов смокинга пепел слетает легко, не оставляя следов.

– Бог с вами, дорогая миссис Андерсон, – игриво ответил толстяк, обнаруживая знакомство с ироничной дамой, – все бы вам злословить! Позвольте представить лейтенанта Ланселота. Мистер Ланселот, это миссис Андерсон – моя старинная знакомая из Сан-Франциско, страшно богатая дама и самый острый язычок от Фриско до самого Нью-Йорка. Так что будьте начеку!

– Ланселот? – немного удивленно переспросила миссис Андерсон. – Это характеристика ваших рыцарских качеств, юноша, или имя?

– Имя, с вашего позволения, мэм, – ответил Ланселот. – Так меня все зовут, видимо, мое первое имя воспринимается и как последнее.

– Хм, ну что же, имя хотя и редкое, зато известное и красивое, и я с удовольствием буду вас так называть.

– Кстати, заметьте, миссис Андерсон, – пришел на выручку лейтенанту Томпсон, – что мы с моим воинственным спутником храбро остались здесь, предпочитая аромату сигар хорошее вино и замечательное дамское общество. А потому, леди, не посыпайте нам раньше времени голову пеплом, а лучше цельтесь в смокинг, он все стерпит. Что же касается нашего гавайского губернатора, то я с ним полностью согласен. Честно говоря, мне импонируют его свежие панполинезийские идеи, хотя он мудро и выдает себя за прогрессора, а не неоколониалиста, каковым, без сомнения, и является. Ведь тот, у кого в кармане острова Микронезии, Полинезии и Меланезии, владеет и всем Тихим океаном, а у кого океан, тот заказывает и музыку, не правда ли, лейтенант? – не слишком ловко сострил он, обращаясь к морскому пехотинцу.

– Я не силен в музыке, сэр, – сказал лейтенант, – но я твердо знаю, что без суши вода так же бесполезна, как в бутылке бурбона, по крайней мере в военных целях.

– Браво, лейтенант, – воскликнула миссис Андерсон. – Приятно, когда наши офицеры блещут не только храбростью, но и остроумием!

– Но только мы, американцы, не единственные, кто понимает всю будущую цену Полинезии, – заметил мистер Томпсон. – Кое-кто ревниво наблюдает за продвижением Штатов на Запад, и я подозреваю, что весьма скоро нас ожидает сюрприз на этом театре в виде каких-нибудь восточных сладостей. Кстати, кто-нибудь знает, что делают здесь эти сыны восходящего солнца? – добавил он, указывая глазами на японских офицеров, которые, стоя у окна, беспрестанно изображали традиционные улыбки и делали поклоны каждому, кто проходил рядом с ними. Оба они были одеты в белую летнюю форму с золотыми полосками и серебряными цветками сакуры на погонах, указывающими на воинское звание. На боку у каждого красовался кай-гунто – изогнутый морской меч в лаковых деревянных ножнах, с рукоятью, покрытой кожей черного ската.

– Боже мой, да они же вооружены до зубов, – воскликнула миссис Андерсон.

– По-видимому, это дипломатический корпус, – предположил Томпсон. – Им разрешено носить оружие.

– Мистер Ланселот, вы умеете владеть вашей золоченой саблей? – кокетливо спросила женщина, сделав притворно-испуганное лицо. – Если Япония объявит нам войну, я надеюсь укрыться за вашей надежной спиной.

– Не беспокойтесь, мэм, Япония никогда не осмелится напасть на страну, в которой есть такие бесстрашные дамы.

– Не разделяю вашего оптимизма, лейтенант, – не согласился Томпсон. Я слышал, что японцы полным ходом строят чертову дюжину авианосцев и множество первоклассных подводных лодок. Вряд ли они нужны им для охоты за китами.

– Но у императора Хирохито давние счеты с Россией. Он спит и видит навсегда завладеть Сахалином и Курилами, в Китае они уже ведут войну, а в Маньчжурии стоит мощная армия, надо полагать нацеленная против русских. К тому же, мистер Томпсон, Гитлер все еще под Москвой, и если большевики дадут слабину, поверьте, Япония не упустит своего шанса закрепиться на Дальнем Востоке.

– Вот именно! Аппетит приходит во время еды. Японские амбиции распространяются не только на Китай и Маньчжурию, но и на всю Юго-Восточную Азию, включая Филиппины, Индонезию, Меланезию и Микронезию, которые они, видите ли, тоже считают своим жизненным пространством. Японцы, как и англосаксы, народ морской, а не сухопутный. Держу пари, что через год или два они устроят нам на море какую-нибудь заваруху. Кстати, я слышал от капитана, что совсем недавно мы встретили здесь голландский крейсер, который патрулирует эти воды. Он запрашивал по радио, не попадалась ли нам на пути подводная лодка, вероятно, японская? Слава богу, мы еще не имели такого удовольствия. Сегодня в полдень я видел на верхней палубе, как эти японцы пялились на солнце в какой-то прибор. Как он там у вас называется, Ланселот, кажется, секстант? Интересно, зачем им это понадобилось?

– Ну, судя по форме, они военные моряки. Вероятно, тренируют навыки определения координат.

– Вот они, мужчины, – воскликнула миссис Андерсон. – На уме у вас только война. Посмотрите лучше вокруг, сколько здесь прелестных женщин. Особенно вон та, в белой тунике и изумрудной диадеме. Правда, настоящая богиня?

– Это миссис Дженифер Броссар, или, скорее, мадам Броссар, поскольку она замужем за бароном Броссаром – французским консулом на Гавайях, – пояснил всезнающий Томпсон. – Вон тот сухопарый аристократ во фраке, что стоит рядом с ней. Он зовет ее Женевьевой, на французский манер.

Особа, на которую обратила внимание миссис Андерсон, была и в самом деле весьма примечательна. Она вовсе не походила на уроженку Франции. Высокая стройная блондинка с холодными нордическими чертами лица и глазами, голубой цвет которых напоминал скорее об антарктических льдах, чем о фиалках Монмартра, она производила впечатление случайно оказавшейся в тропиках Снежной королевы. Ее величество была, как и подобает всякой уважающей себя монаршей персоне, одновременно проста и неприступна, что сразу же заставляло собеседника чувствовать себя приглашенным к ней как бы на аудиенцию.

Впрочем, это не мешало королеве Женевьеве милостиво внимать с высоты своего ледяного трона хозяину вечера, мистеру Джадду, подошедшему поприветствовать представителя дружественной державы, правда переживавшей сейчас нелучшие времена, а потому нуждавшейся в поддержке, ввиду чего политик сменил веселое и беззаботное выражение лица, которое демонстрировал только что, на участливо-благожелательное.

– Хотите, я вас ей представлю, Ланс, – продолжил Томпсон. – И, конечно, мистеру Броссару, куда ж его денешь, старого сатира? Мы немного знакомы: как-то барон с баронессой составили мне знатную партию в преферанс. Но думаю, что к представителю армии США он должен проявить особое внимание.

– Ну, мистер Томпсон, из меня при моем скромном звании выйдет не слишком-то важный представитель.

– Не скромничайте, Ланс, при вашей внешности, сабле и золоченых галунах вы вскружите голову любой дамочке, тем более что молодых женщин хотя в определенном смысле и интересуют генералы, но нравятся-то им в основном лейтенанты.

– Фу, мистер Томпсон, – усмехнулась миссис Андерсон, – вы циник. К тому же, думаю, что на сей раз чутье вас подвело. Насколько мне известно, Джейн как раз ценит именно генералов.

– Откуда вы знаете?

– Ну, чтобы выпорхнуть с подмостков Бродвея и стать баронессой, в поклонниках надо иметь сильных мира сего.

– В самом деле? Я знал, что она американка, но о своем прошлом миссис Броссар особенно не распространяется.

– И правильно делает! Хотя певичкой она была неплохой – я года три назад видела ее в Нью-Йорке в одном мюзикле, где она даже исполняла главную роль. Не Мэри Пикфорд, конечно, но все же. Боюсь, правда, что для признания парижским бомондом этого будет недостаточно.

– Да, особенно учитывая, что весь парижский бомонд сейчас, вероятно, сидит у Гитлера за печкой, в Виши.

– Как бы там ни было, мистер Томпсон, но своего она точно не упустит!

– Пойдемте-ка, лейтенант, – сказал Томпсон, – славный губернатор наконец закончил со своими гавайскими церемониями и удалился. Миссис Андерсон так разожгла своим рассказом мое любопытство, что я просто горю желанием вновь приобщиться к миру искусства в лице нашей веселой баронессы.

С этими словами Томпсон, приветливо улыбаясь как старым знакомым и даже немного смущенно разведя руки, будто для дружеских объятий после долгой разлуки, направился к чете Броссаров, не забывая при этом проследить за тем, чтобы за ним последовал и Ланселот.

– Bonsoir, – приветствовал он их по-французски, галантно наклонившись к руке дамы. – Любезный барон, миледи, чрезвычайно рад снова вас видеть! Как поживаете? Я слышал, вы проводили отпуск в Австралии? Прекрасная страна! Кстати, позвольте представить моего друга, мистера Ланселота – надежду наших вооруженных сил и будущего бригадного генерала, – шутливо добавил Томпсон.

Консул, приветливо улыбаясь, крепко пожал и потряс руку сначала Томпсону, затем Ланселоту.

– Как удачно, что вы оказались на этом корабле, мистер Томпсон! Я частенько вспоминаю, как мы с вами весело провели время в ЛосАнджелесе. И хотя мое фамильное состояние после этой встречи немного похудело, я жажду взять у вас реванш за покерным столом.

– Непременно, месье Броссар, непременно, – широко улыбаясь ответил тот. – Я почему-то почти уверен, что теперь повезет именно вам. В крайнем случае поставите на кон ваше фамильное кольцо, с которым вы никогда не расстаетесь.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Броссар, обращаясь к офицеру. – Как оказалось, моя страна была не слишком-то готова к войне, и вот печальный итог! Хорошо, что волны этого несчастья еще не докатились до здешних благословенных берегов. Надеюсь, что американские военные не будут столь беспечны и рано или поздно дадут достойный отпор Гитлеру и его прихвостням.

– Лучше уж рано, чем поздно, мой дорогой, – раздался голос миссис Броссар. Он оказался глубоким и звучным, под стать самой прекрасной Дженифер-Женевьеве.

– Многие наши офицеры уже сражаются в Британии, – ответил Ланселот. – И я надеюсь, что немцы не смогут долго воевать на два фронта. Так или иначе, они скоро запросят мира.

– Но вы-то пока тут, – с усмешкой глядя ему прямо в глаза, произнесла мадам Броссар. – Когда вся Европа гибнет в огне, Америка спокойно за этим наблюдает, а ее доблестное воинство проявляет прямо-таки чудеса героизма, браво отплясывая с дамами на балах, подальше от опасностей. О, я думаю, Гитлер будет вам крайне признателен, если вся американская армия окончательно переселится в тропики.

– Мадам, не волнуйтесь, – вмешался Томпсон, – армии у нас хватит и на тропики, и на субтропики, и на все остальное. Тем более что наибольшая опасность Америке угрожает вовсе не от Гитлера, а именно отсюда.

– Какая опасность? Обгореть на пляже?

– Дорогая, ты не права, – сказал барон. – Кто знает, какие испытания еще ждут этот мир и где окажется его новое слабое звено? Я думаю, что все эти храбрые военные не зря направляются туда, куда они направляются. Во всяком случае, вовсе не для развлечений.

– Да, это сразу видно, – парировала она, кивнув в сторону офицеров, которые как раз в этот момент стали приглашать дам на только что объявленный танец.

– Кстати, почему бы нам не потанцевать? – попытался разрядить не слишком дипломатическую обстановку Томпсон. – Лейтенант, пригласите, наконец, прекрасную даму, если, конечно, месье Броссар не будет против.

Месье был не против, и Ланселот повернулся к Дженифер, склонив голову в легком поклоне.

– Это вальс, мистер Ланселот, – сказала она. – Вы умеете танцевать? К тому же у вас на боку эта ужасная железная штука, вы же запутаетесь в ней, а я вовсе не хочу упасть.

– Разумеется, миссис Броссар, – спокойно сказал он, отцепив саблю и сунув ее опешившему Томпсону, который смотрелся довольно комично с этим орудием убийства в его нежных и пухлых руках. – Не беспокойтесь, я умею вальсировать, хотя, конечно, охотно возьму у вас, как профессионала, дополнительный урок.

– В самом деле, Женевьева, – буркнул барон. – Не стоять же тебе на балу соляным столбом!

Против ожидания Дженифер, несмотря на выволочку, только что сделанную ею американским вооруженным силам, не стала сильно сопротивляться.

– Ну, хорошо, лейтенант, пойдемте… В конце концов, – добавила она тихо, – из двух зол я всегда выбираю то, которое раньше не пробовала.

А над залом кружились чарующие звуки венского вальса, рассказывая морю и тропической ночи о ласковых волнах голубого Дуная.

* * *

В десять часов ночи 6 декабря 1941 года капитан третьего ранга Мочицура Хашимото – тридцатидвухлетний командир новейшей японской подводной лодки класса «джунсен» из состава Шестого флота передового экспедиционного базирования – стоял на мостике, напряженно вглядываясь во тьму. Этой безлунной ночью океан был спокоен. Южный бриз приятно освежал кожу. Лодка в надводном положении малым ходом пересекала штилевые воды, как будто и не покидала рейда военно-морской базы на атолле Кваджалейн. До недавнего времени плавание проходило гладко и приятно, больше напоминая туристический круиз, чем боевой поход. Однако утром 2 декабря, когда Хашимото только что поднялся на мостик, взволнованный голос из радиорубки по переговорной трубе доложил:

– Командир, радиограмма!

Он немедленно спустился вниз и увидел шифрованное сообщение, переданное из штаба Объединенного флота: «Ниитака Яма Ноборе 1208». Взяв секретную шифровальную книгу, Хашимото прочитал: «Взбирайтесь на гору Ниитака 1208», что означало: «Начинайте войну против США и Англии 8 декабря». Однако нельзя сказать, чтобы это было для него какой-то неожиданностью. Еще 21 ноября на флоте была объявлена оперативная готовность номер два. Корабли по одному выходили в море, рассредотачиваясь по разным базам. Об истинной цели этих приготовлений знали лишь командиры, экипажам же объявили, что готовится обычный учебный поход в южную часть Тихого океана. Субмаринам была поставлена задача в час икс начать охоту за линейным флотом противника, однако Хашимото получил особое задание. Ему предстояло, не дожидаясь начала общих боевых действий, найти и потопить в океане пассажирское судно, которое должно было доставить на американскую военно-морскую базу на острове Гуам новое офицерское пополнение, элиту морской пехоты США. На борт было приказано поднять лишь трех человек: двух японских офицеров, которые следовали на том же рейсе и должны были в нужное время сообщить координаты судна, покинув его до начала атаки, и еще одного, личность которого была в глубокой тайне.

Весь день 6 декабря прошел в напряженном ожидании. Утром из штаба поступила радиограмма с координатами вражеского судна, которое оказалось в радиусе менее одного дневного перехода. Около двух часов назад Хашимото получил сигнал, окончательно уточняющий местоположение противника, и рванулся в заданную точку, выжимая из мощных восьмитысячных дизелей всю возможную скорость в двадцать узлов. С наступлением темноты он велел не включать сигнальные огни и сбавить ход, идя галсами и стараясь визуально обнаружить жертву, но пока безуспешно. Время тянулось в томительном ожидании, а горизонт был по-прежнему пуст. Хашимото прирос к капитанскому мостику. Несмотря на то что было очень тепло, его прошибал озноб, а по лицу катился холодный пот.

А если он не найдет цель? Нет, этого нельзя себе даже вообразить! Он помнил своего деда, свято хранившего традиции самураев, который говорил: «Если ты проиграл битву и тебе грозит смерть, нужно умереть улыбаясь».

В военно-морском училище Эта-Дзиме, куда он среди немногих счастливчиков поступил, пройдя суровый отбор, Хашимото, постигая нелегкую воинскую науку и высокую цену дисциплины под железными кулаками начальства, твердо усвоил, что слова «невозможно» в японской армии не существует.

Хашимото в отчаянии водил биноклем по темной линии горизонта в надежде обнаружить огни противника, но лишь взошедшие уже крупные звезды попадались в его окуляры. Только он наклонился к переговорной трубе, чтобы запросить гидроакустический пост, как вдруг раздался крик старшины группы сигнальщиков Сакумы с наблюдательного поста над мостиком:

– Вижу огни! Цель слева по борту по пеленгу семьдесят градусов!

Хашимото прильнул к окуляру и взглянул в указанном направлении. Да, так и есть, на расстоянии примерно пяти с половиной миль были различимы огни, очертившие силуэт большого пассажирского корабля. Ему даже показалось, что он различал доносившиеся с борта звуки музыки, хотя, конечно, с такого расстояния услышать что-либо было невозможно.

Тут же Хашимото дал приказ развернуть субмарину в нужном направлении и с максимальной скоростью устремился к кораблю.

* * *

Оркестр перестал играть вальсы и перешел к модному аргентинскому танго. Ланселот предложил Дженифер руку, и пока музыканты проигрывали кортину между двумя тандами, вывел ее на исходную линию в центр зала. Они взяли друг друга в объятие. Ее левая рука легла на его правое предплечье, а его правая рука замерла на ее спине. Раздалась мелодия «Кумпарситы», и они начали танец. Джейн с удивлением обнаружила, что Ланселот явно скромничал, когда собирался брать у нее уроки. Он оказался настоящим тангеро, вел уверенно и ловко. Музыка делалась все быстрее, все ритмичнее, танцующие двигались ровно в такт. Ланс, держа ее в близком объятии, ощущал тепло упругой груди и, казалось, чувствовал биение сердца. Обычно в танго партнерша лишь угадывает намерение партнера и послушно следует ему, но против всех правил их танец напоминал любовный поединок, в котором кто-то из двоих обязан взять верх, подчинив себе другого. Вот короткий перерыв перед следующей мелодией, и снова в бой.

В какой-то момент, после головокружительной серии сокад, она вдруг остановила финальное вращение в хиро, застыв возле его правой ноги, и бросила на него вызывающий взгляд. Он принял вызов, продвинув свою ногу вперед, и сделал параду, после чего быстро развернул партнершу в позицию, из которой ей было непросто выйти самой. Тут он открылся вправо, и у нее, казалось, не оставалось иного выбора, кроме как подчиниться, перешагнув через его ногу, что она и собиралась сделать. Но он, как бы передумав, энергичным движением вдруг снова развернул ее по часовой стрелке, давая возможность совершить широкое и хлесткое болео, чем она эффектно и воспользовалась. Через секунду партнерша, быстро повернувшись в заднее очо, сама поставила его в положение, когда единственным выходом было подыграть ей и двигаться в обратную сторону. Казалось, их противостояние достигло предела и сейчас разрешится взрывом, однако в этот момент она подчинилась, помягчев в его объятии и пытаясь с каждым шагом предугадать его следующее движение. Вот новая мелодия, и двое синхронно двигаются по залу. Глаза у них полуприкрыты, все чувства сведены к одной общей цели, весь внешний мир сливается в сплошное цветовое пятно. Наконец танец закончился, они словно очнулись и какое-то время молча, не улыбаясь, смотрели друг на друга.

– Вы жестоко обманули меня, мистер Ланселот, – произнесла она тихо.

– Помилуй бог! Неужели я умудрился отдавить вам ногу? – с притворным ужасом спросил он.

– Напротив, вы слишком уж хороши, вы отлично ведете, у вас уверенная рука и богатое воображение. Где упражнялись? Не думаю, что в вашем Вест-Пойнте, или откуда там вы взялись, солдат учат аргентинскому танго.

– Конечно же, нет. Я, правда, был не в Вест-Пойнте, а там, где нас учили не аргентинскому танго, а скорее французскому боксу. Но в Вашингтоне я в свободное время часто посещал танцкласс и милонги.

– Надеюсь, сейчас вы так же свободны, потому что я умираю от духоты. Идемте на воздух. И захватите с собой шампанского.

И, не ожидая, пока оркестр возобновит мелодию, она через распахнутую настежь дверь вышла из зала на открытую палубу. Ланселот, взяв с подноса у пробегавшего мимо официанта два бокала с искрящимся напитком, последовал за ней. Что ж, когда женщины сбиваются с пути, мужчины тут же устремляются за ними.

В тропиках темнеет на удивление быстро. Ночной мрак быстро сгустился, поглотив горизонт, но бессильно отступил над ярко освещенными корабельными надстройками. На прогулочной палубе чувствовался своеобразный аромат, который бывает только на респектабельных пассажирских судах – смесь запаха дорогих сигар, духов, виски, кожи дорожных аксессуаров и еще чего-то неуловимого, волнующего и пьянящего, приносимого свежим дыханием океана.

Дженифер стояла у борта, взявшись рукой за поручень, подняв голову и глубоко, с удовольствием вдыхая влажный морской воздух. Ланселот подошел, встал рядом и молча протянул ей бокал.

– Как странно, – сказала она, сделав небольшой глоток и описав бокалом в воздухе небольшой круг, видимо призванный изобразить всю судовую ойкумену, – здесь музыка и яркий свет, но у меня такое ощущение, что эта тьма бесконечна, а за ней уже нет никакого мира людей. Будто мы плывем в бескрайней пустоте, легкомысленно веселясь и втайне надеясь, что так будет всегда, прямо в царство мертвых.

– О, да вы, оказывается, философ или поэт, – улыбнувшись, заметил Ланселот. – Ведь только философы и поэты могут углядеть вечное в совершенно простых вещах.

– Разве плыть в пустом океане, невесть как далеко от берегов, это вполне обычно? Ах, ну конечно, я и забыла – морская пехота! Ведь ей море по колено.

– Вот именно! Но это в самом лучшем случае. Обычно бывает несколько выше, и приходится немного искупаться, пока выберешься на место высадки.

– О, вот прекрасный образчик солдатского юмора!

– Может, я ошибаюсь, миссис Броссар, но мне кажется, что вы как-то предвзято относитесь к военным.

– Ну, полно вам, не обижайтесь, лейтенант. Не люблю я всяких великосветских церемоний. На самом деле из меня такая же аристократка, как из мистера Томпсона миллионер. И зовите меня Дженифер или просто Джейн.

– Только после вас. Я имею в виду, чтобы вы звали меня Ланселот, или просто Ланс. Знаете, я не люблю, когда женщины обращаются ко мне «лейтенант» – это похоже на строевой смотр.

– Мне кажется, что человек с именем Ланселот должен быть рыцарем без страха и упрека, но немного идеалистом, слегка привязчивым, влюбчивым, находящим свой эталон в первом, что попадается ему на глаза.

– Или в первой!

– Что вовсе не свидетельствует о его прозорливости и осмотрительности. Тем более что его путешествие вот-вот закончится на Гуаме. Так стоит ли создавать себе мимолетный идеал?

– Кто знает, дорогая Джейн, кто знает? Как говорится, если хочешь насмешить Господа Бога, поделись с ним своими планами.

Беседуя так, они прогуливались по палубе, там, где стояли большие белые трубы для подачи внутрь свежего воздуха, похожие на перевернутые саксофоны, мимо подвешенных на кильблоках спасательных шлюпок. Джейн постучала согнутым пальцем по днищу одной из них.

– Скорлупка. Что она против целого океана? Вы думаете, она может кого-то спасти?

– О, не тревожьтесь, Джейн. Я уверен, что до этого не дойдет. «Принцесса Елизавета» практически непотопляема. Это судно не может затонуть, как не может пойти ко дну железнодорожный вокзал. Я, конечно, имею в виду в мирное время.

– И все же, знаете, Ланс, спасательные лодки на корабле всегда вызывают у меня какую-то тревогу. Не знаю уж почему. Ах, вот! Они похожи на душеприказчиков. Когда бедный кораблик уже лежит на дне, они плавают над ним, будто прощаются и оплакивают его кончину.

* * *

Приблизившись к кораблю на расстояние трех километров, капитан Хашимото в укрепленный на треноге двадцатисантиметровый бинокуляр прочел на его освещенном борту название «Принцесса Елизавета». Книга регистра подтвердила, что это английское пассажирское судно. То самое, которое ему был дан приказ найти и уничтожить.

Сердце Хашимото тревожно и сладко дрогнуло. Пароход имел вид украшенного множеством свечей праздничного торта, преподносимого имениннику. Залитый множеством электрических огней, многократно повторенных водной гладью, сотрясаемый звуками американского джаза, доносящимися из верхнего салона, самоуверенно стремящийся вперед, он представлял собой странный контраст с серым акульим корпусом подводной лодки, молча притаившейся во мгле. Воспитанный в аскетизме, японец с удивлением наблюдал за безудержным весельем этих богатых и беззаботных людей. На миг он почувствовал нечто вроде угрызения совести, ему стало даже жаль обрывать эти насыщенные жизнью человеческие ростки, но он заставил себя вспомнить, что они враги, чужие, которые выглядят не так, думают и живут не так, как он, Хашимото, и наверняка считают его япошкой, азиатом, недочеловеком, совершенно не понимая, какая на самом деле глубокая пропасть отделяет его, потомка древнего рода самураев, от них – нации самодовольных и высокомерных торгашей.

– Боевая тревога! Приготовиться к торпедной атаке! – скомандовал он.

На подлодке на мгновение вдруг наступила необычная тишина. Все понимали, что шли в свою первую боевую атаку, но никому, включая капитана, было невдомек, что именно они фактически начинают большую и роковую для них войну.

Ударив по напряженным нервам, в отсеках раздалась пронзительная трель сигнала тревоги. В первом из них торпеды были немедленно приведены в боевое положение. Когда расстояние до цели было не более полутора тысяч метров, стрелка электрического торпедного телеграфа дрогнула и замерла, показав команду «товсь», которая немедленно была отрепетована по переговорной трубе. Но стрелка при этом не успокоилась, а тут же со звоном упала на команду «пли». Корпус подлодки вздрогнул от двух мягких толчков – из него вышли две смертоносные серебряные рыбины. Носовая часть вздрогнула, слегка качнулась вверх и вниз, и вся субмарина, затаив дыхание, застыла в напряженном ожидании.

Хашимото с мостика были хорошо видны две зловещие пенные змеи, которые хищно устремились к глупой западной мару, где вдруг ставшие ему неприятными люди продолжали беззаботно веселиться, не ведая, что все они, в сущности, уже не счастливые баловни судьбы, а корм для зловещих обитателей темных вод. Новейшие двадцатиоднодюймовые торпеды, снабженные кислородными двигателями, неумолимо неслись к своей жертве со скоростью тридцать шесть узлов, оставляя на поверхности воды белый, хорошо видимый даже ночью след.

* * *

Выслушав сетования Джейн о покоящемся на дне бедном кораблике и скорбящих по нему плавсредствах, Ланселот хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но в это время взглянул за борт. В свете корабельного прожектора, который время от времени шарил по морской глади, он заметил неповторимый след, который могут оставлять только торпеды, эти морские ангелы смерти, и след этот стремительно приближался прямиком к левому борту их лайнера, именно в то место, где стояли они. На его лице мгновенно отобразилась целая гамма чувств – сначала недоумение, затем понимание, наконец, ужас.

– Черт! Это невероятно, но это точно торпеда! – прошептал Ланселот. – Бежим! – обращаясь уже к своей спутнице, заорал он, схватив ее за руку и потянув за собой. Джейн сначала немного уперлась, приняв это за глупый розыгрыш, но, взглянув сначала в его лицо, затем на море и увидев тянущиеся к кораблю дьявольские когти, все поняла, и они вместе бросились прочь.

В ту же секунду впередсмотрящий на баке матрос закричал в мегафон: «Торпеда с левого борта!» Капитан «Принцессы Елизаветы» успел сделать лишь шаг к левому краю мостика, на котором стоял, как страшной силы взрыв потряс судно. Яркое, словно молния, пламя осветило все окрест. Палуба под ногами высоко поднялась и ухнула вниз, треснув пополам. Наружу со страшным грохотом рванулся столб смешанных с мазутом воды и пара, куски дерева и металла, которые, взлетев метров на пятьдесят вверх, обрушились вниз. Надстройка и мостик перестали существовать, расколовшись на части. Очевидно, кроме взрыва торпеды, произошел и второй – парового котла. Последовавшие разрушения были ужасны. В борту, под ватерлинией, появилась чудовищная пробоина, в которую мог легко войти паровоз, но хлынуло настоящее цунами из сотен тонн забортной воды. Хотя капитан погиб на месте, старший помощник, оказавшийся в это время в радиорубке, успел дать сигнал о помощи.

Людей, находившихся на палубах, в салонах и в коридорах, бросило на пол. Рухнули переборки, над остатками которых поднялась серая пыль. Мистическим образом ярко вспыхнули лампы во всех помещениях и вся иллюминация на палубе, которая, треснув посередине, начала подниматься с обеих сторон, и находившиеся наверху пассажиры в ужасе заметались, скользя и падая, а некоторые бросились к шлюпкам. Те же, кто оказался в момент взрыва на нижних ярусах, были обречены. Лифты отключились, а подняться по трапам стало нельзя, поскольку в коридоры высыпали сотни пассажиров; многие двери заклинило, к тому же выбраться мешал быстро увеличивающийся крен. И в коридорах началась страшная давка.

Надежда на спасение оставалась лишь у тех, кто находился на самих верхних уровнях, где были расположены бары и рестораны. Томпсон вместе с Броссаром и еще несколько человек бросились на прогулочную палубу, но тщетно. Команда из-за килевого наклона не смогла воспользоваться талями, и переполненные шлюпки были спущены носом или кормой вниз и потому сразу же заполнялись водой и тонули. Удалось спасти лишь их меньшую часть.

– Бежим к плотам, я их видел вон там, в тех ящиках, – крикнул Томпсон.

Они добежали до места хранения надувных плотов и стали вытаскивать их на палубу.

– Нет времени спускать, бросаем их в воду так, потом прыгаем сами. Надо успеть отплыть дальше, пока корабль не утащит нас вместе с собой! – задыхаясь, прохрипел он. Два плота полетели вниз, за ними прыгнули и люди.

Тут корпус корабля не выдержал и окончательно переломился пополам, причем нос и корма, черпанув своими обнажившимися при разломе краями воду, одновременно пошли вверх, а в середине образовалась глубокая брешь, в которую посыпались с палуб человеческие толпы. Сверху на них обрушились одна за другой четыре двадцатиметровых дымовых трубы. Сотни людей оказались в воде. Кто-то держался на плаву благодаря спасательным поясам, но большинство плавали так. Для всех них началась борьба за жизнь. Нос и корма задирались всё выше, стали видны два гребных винта. Наконец обе половины корабля наполнились водой и стали стремительно тонуть, быстро набирая скорость. Передняя часть парохода была темна, зато задняя еще продолжала сиять огнями, быстро уходящими в воду и посылавшими оттуда неестественный фосфоресцирующей свет.

В момент катастрофы Ланселот успел отбежать со своей спутницей по направлению к корме, подальше от места взрыва. На палубе, где обезумевшие пассажиры в панике дрались за спасательные жилеты, он заметил, как матросы пытаются спустить на воду шлюпку и присоединился к ним вместе с Джейн. Но когда шлюпка достигла воды, она зарылась в нее носом, и стало ясно, что спастись на ней не удастся. По счастью, рядом оказался кем-то сброшенный спасательный плот, но в нем было много воды. Выбирать не приходилось, и Ланселот в него забрался, а затем втащил Джейн и еще несколько человек. Оставалось молить Бога, чтобы он не дал потухнуть их слабой надежде. Но, как бы смеясь над ней, плот накрыла большая волна, поднявшаяся от ушедшего ко дну корабля, плот перевернулся, и все снова оказались в воде.

Ланселот почувствовал, как какая-то чудовищная, невиданная сила потащила его под воду. Он не отпускал Джейн, крепко обхватив ее за пояс, тогда как ее туника почти совсем разорвалась. Они сопротивлялись изо всех сил, но страшный водоворот, образовавшийся от устремившегося ко дну судна, казалось, был бесконечен и неумолим. В какой-то момент Ланселот выбился из сил и почти перестал бороться, погружаясь в разверзнутую под ними пучину, как вдруг ощутил, что та невидимая рука, которая тянула их в бездну, ослабила хватку, и они наконец вырвались из смертельных объятий. Их крутило и швыряло под водой в темноте, но тут Ланселот увидел перед собой тысячи голубых пузырьков, которые, как живые, наперегонки устремились наверх. Это был воздух, высвободившийся из одежды и легких, в которые уже было ворвалась вода. Но в этот момент он почувствовал, что вынырнул на поверхность. Непроизвольно изрыгнув из себя влагу, он с шумом вдохнул живительный воздух и с трудом вытащил на поверхность свою ношу, которая обмякла, стала невыносимо тяжелой и, казалось, не подавала признаков жизни. На миг показалось, что они очутились в преисподней, где не было никаких ощущений, кроме бесконечного ужаса, только вокруг пылал какой-то адский огонь. Это горели на воде пятна мазута. Удивительно, но плот снова оказался рядом. Когда Ланселот на него забрался, втащив туда и Джейн, кроме них двоих, там больше не оказалось никого.

* * *

После того как Хашимото увидел выпущенные им торпеды, прошло ровно пятьдесят три секунды. Подводные снаряды ударили в правый борт судна, вызвав мощный взрыв. Борт озарился ужасными алыми розами бушующего пламени, от которого вспыхнули цистерны с мазутом, погрузив «Принцессу Елизавету» в огненный ад. Пароход переломился пополам и стал стремительно тонуть.

Через двадцать минут все было кончено. Части развалившегося корабля скрылись под водой, увлекая за собой в крутящийся водоворот тех, кто не успел отплыть подальше. Но таких было немного. Оставшихся людей подхватило течением, которое в этом месте было довольно сильным, и стало быстро относить на восток. Через полчаса сцена только что разыгравшейся здесь трагедии опустела окончательно, и только кое-где горящие пятна мазута напоминали о ней, как остатки рампы, которую перед уходом забыл выключить рассеянный режиссер.

Хашимото приказал, двигаясь со скоростью шесть узлов, начать прочесывать район в радиусе десять миль по расширяющимся квадратам, с учетом сноса течением. Он надеялся обнаружить японских офицеров, которых было приказано найти и принять на борт. Вахтенный лейтенант Нагасава запросил разрешение включить прожектора, но Хашимото, опасаясь, что их заметят, позволил зажечь лишь слабые топовый и бортовые огни. Он также велел сигнальщикам с помощью азбуки Морзе периодически подавать флажным семафором в темноту условный сигнал – «Нихон».

Прошло около часа, но результата не было никакого, кругом царила лишь непроглядная тьма. Вдруг матрос, несший вахту на сигнальной площадке, расположенной выше мостика, закричал:

– Справа по носу слабый проблеск огня на расстоянии примерно шести кабельтов.

Повернув вправо, Хашимото приказал спустить шлюпку и, подойдя к источнику света на триста метров, разрешил на минуту включить прожектор. Он увидел спасательный плот и на нем три темные фигуры, светившие электрическим фонариком. Наконец-то! Похоже, задание выполнено, и скоро можно будет с честью возвращаться в родные воды. Только почему их трое?

Однако тут командир шлюпки лейтенант Нагасава просигналил, что люди на плоту не японцы, а похожи на европейцев или американцев. Увидев подводную лодку, они погасили фонарь и стояли молча.

– Доставить их на борт, – приказал Хашимото.

Когда найденных подняли, стало окончательно ясно, что они не те, кого так напряженно искали. Один оказался полным мужчиной средних лет, сохранявшим на себе остатки черного смокинга, разодранного, прожженного в нескольких местах и обвисшего от воды. Ворот его когда-то белой сорочки был разорван, обнажая грудь. Глядя на своих спасителей, толстяк щурился, очевидно страдая сильной близорукостью. Нервничая, он машинально пытался нащупать что-то в кармане, наверное потерянные очки. Второй, постарше, был, напротив, сухощав и смугл. На нем была только белая рубашка, черные брюки с атласными лампасами и лаковые туфли. Он глядел на японцев настороженно, но без особого страха. Третий – высокий и стройный пожилой красавец в смокинге, который лишь намок, но оставался цел, – смотрел презрительно и вызывающе.

– Кто вы? – растягивая слова, с сильным акцентом спросил их Хашимото по-английски.

– Я консул Французской Республики на Гавайях, барон Броссар, – запинаясь, ответил сухопарый. – А это мистер Томпсон и мистер Джадд. Кто-то атаковал наше судно, «Принцессу Елизавету», и потопил его. Это было ужасно. Кажется, из всех пассажиров удалось спастись только нам троим. По крайней мере, мы уже давно никого не видели.

– Да, это страшная трагедия, – согласился японец. – Но кто еще был на борту?

– Там было много важных персон, а также американских военных и, кстати, два японских офицера, – ответил француз. – Не знаю, живы ли они. Моя жена… Она тоже пропала.

– Отлично, господин консул. А что сообщат нам ваши друзья? Почему они молчат?

– Послушайте, офицер, вы, наверное, здесь старший? – нетерпеливо перебил его обладатель роскошного смокинга. Я не идиот и понимаю, что, судя по всему, это ваши торпеды пустили на дно наш корабль. Вы что, пираты или объявили нам войну? Если пираты, то вас следует вздернуть на рее, а если это война, то вы, мня себя цивилизованной нацией, обязаны соблюдать ее обычаи и доставить нас в какой-нибудь порт. Имейте в виду, что я губернатор американской территории Гавайи Лоуренс Джадд и сейчас представляю Соединенные Штаты.

– Неужели, – с издевкой произнес Хашимото, указывая на его смокинг. – А я думал, вы официант. Я очень сожалею, господин губернатор, но никто вашей Америке войны не объявлял, во всяком случае, пока. Да, это мы утопили ваш корабль, какая жалость! Никто не должен знать об этой ужасной ошибке. Но я уверен, что вы никому ничего не расскажете, не так ли?

– Вы негодяй! – вскричал Джадд. – Вас надо судить как пирата. Имейте в виду, что у меня и Броссара дипломатическая неприкосновенность, и мы, как только все закончится, непременно расскажем всему миру о том, что вы сотворили.

– Последний вопрос, господа, вы видели какое-нибудь военное судно?

– Да, – со злорадством произнес Джадд, – здесь полно западных военных кораблей, и скоро они вас найдут! Только что мы видели крейсер. Так что берегитесь!

– Хорошо, мистер Джадд, именно это я и хочу сделать.

Сказав это, Хашимото кивнул лейтенанту Нагасаве в сторону американца. Тот секунду вопросительно смотрел на капитана, потом в глазах его мелькнул испуг, но тут же сменился решимостью. Он достал из кобуры свой вороненый «намбу» и навел его на лоб губернатора, в побелевших глазах которого метнулось запоздалое понимание и ужас перед тем, что сейчас должно случиться. Грохнул выстрел, голова казненного неестественно дернулась, разбрызгивая кровь и костные осколки, и он замертво упал навзничь. Матросы, не мешкая, тут же столкнули тело с палубы в воду.

В это время раздался истошный крик сигнальщика:

– Командир, военный корабль. Идет прямо на нас!

Это было невероятно, но из непроглядного мрака ночи на расстоянии не более двух с половиной километров, будто из ничего, при свете луны возник контур обещанного мертвым губернатором крейсера, темного и молчаливого как призрак, на всех парах мчащегося прямо на субмарину.

Хашимото в каком-то оцепенении мгновение смотрел на эту завораживающую и зловещую картину, а затем, как будто проснувшись, проревел:

– Все вниз! Срочное погружение!

По всем отсекам сыграл сигнал на погружение. На находившемся под боевой рубкой центральном посту вахтенный старшина уже открывал клапаны вентиляции балластных цистерн, в которые с шумом врывалась морская вода, с ревом выталкивая через палубные вентиляционные отверстия ставший смертельно опасным для лодки воздух. Матросы и вахтенный офицер быстро попрыгали в боевую рубку, таща за собой Томпсона и Броссара. Тут Хашимото мысленным взором увидел себя со стороны, следующего за ними и уже задраивающего люк на мостик, перед тем как лодка нырнет в бездну. Однако, как во сне, он продолжал смотреть на приближающуюся смертную тень, не в силах отвести от нее завороженного взгляда. Ему казалось, что ноги навсегда приросли к палубе, хотя на самом деле это продолжалось всего пару секунд. Затем и он кинулся к еще открытому люку.

* * *

Голландский легкий крейсер «Де Рюйтер», который после захвата Германией Нидерландов оставался главным символом независимости родины и, подобно знаменитому адмиралу, имя которого он носил, ревностно защищал от поползновений объявившегося на Дальнем Востоке нового хищника то, что от нее осталось, – интересы Голландской Ост-Индии. Он патрулировал широкую акваторию к востоку от острова Ява вплоть до Филиппин и Палау. Командир крейсера капитан-лейтенант Лакомб получил приказ вице-адмирала Хэлфрича рассматривать любые враждебные действия против голландцев, а также их вероятных союзников – англичан, австралийцев и американцев – как акты пиратства и пресекать самым решительным образом. «Решительным» на языке военных приказов значит немедленно атаковать и уничтожить. Утром один из двух «фоккеров», имевшихся на борту гидропланов, запущенный катапультой и совершавший разведывательный полет, заметил в ста милях к юго-востоку подозрительную подводную лодку, идущую в надводном положении без флага.

Однако то, что на ее палубе перед рубкой были нанесены две белые полосы, а за ней – белый прямоугольник с треугольником красного цвета, что было принято на японских субмаринах, не предвещало ничего хорошего, и капитан приказал продолжать слежение за объектом. А недавно он получил тревожную радиограмму с пассажирского лайнера «Принцесса Елизавета», который несколько часов назад «Де Рюйтер» встретил в океане. Тогда с пассажирского судна, на котором бурлила веселая ночная жизнь, передали, что рейс проходит нормально. Но последняя радиограмма была совершенно панической: «SOS. Атакованы неизвестным судном, получили пробоины в борту…» Далее следовали координаты, потом текст обрывался. Зазвучал пронзительный сигнал боевой тревоги, запели боцманские дудки, и по трапам и палубам раздался топот сотен ног матросов, занимавших свои боевые посты, зазвучали доклады о готовности. Развернувшись и, несмотря на темноту, набрав максимально возможную скорость в тридцать два узла, стосемидесятиметровая громада крейсера устремилась в заданную точку. Четыреста тридцать семь мужчин, встав на положенные им места, делали свою работу. Но каждый думал лишь об одном: неужели это то, чего все это время они напряженно ждали, о чем втайне мечтали и чего боялись? Что наконец пришла пора смыть позор и обиду, которые все это время безысходно жгли изнутри их, молодых и здоровых, вынужденных сидеть сложа руки на другом конце света, пока улицы родных городов топчут вражеские сапоги? И пусть здесь не немцы, а другой неприятель, но из того же гнезда, жестокий и наглый, готовый продолжать рвать на куски раненую родину и их законное наследство. Ну, тем хуже для него! Капитан Лакомб совершил немыслимое в обычных условиях – приказал полностью потушить на крейсере любые сигнальные огни, правда удвоив количество наблюдателей, что, конечно, нарушает все существующие морские правила, кроме негласных правил войны, но зато обещает успех удачливому охотнику. Он стоял на мостике, подавая пример спокойствия и невозмутимости окружающим, держа во рту свою неизменную, но незажженную трубку, потому что курить кому бы то ни было в боевых условиях сам же и запретил под страхом угодить под трибунал. Рядом находился старший помощник – лейтенант Ламперт Цваргенштайн. Он, не отрываясь, напряженно следил в бинокль за горизонтом, в чем ему иногда помогал лунный свет, пробивавшийся из-за туч. Прошло около часа. Наконец со штурманского поста сообщили, что крейсер приближается к расчетной точке. Неожиданно вдалеке темноту прорезал свет чужого прожектора, шарящего по поверхности моря. В этот миг луна показалась из-за облаков. Наблюдатель с боевого марса крикнул:

– Подводная лодка без опознавательных знаков в надводном положении! Дистанция девятнадцать кабельтов.

– Это она, – доложил Цваргенштайн капитану. – Прикажете атаковать?

– Сперва дождемся реакции на наше появление на сцене, – сказал Лакомб. – Нельзя исключать, что они тоже пришли на помощь. Не хотим же мы развязать войну!

В этот момент с подлодки донесся сигнал тревоги.

– Сейчас пойдут на погружение, мерзавцы, – воскликнул старпом. – Чтоб мне пойти на корм акулам, это они утопили транспорт!

– Да, это они, – спокойно согласился Лакомб. – Приготовиться к атаке, огонь открыть с расстояния одиннадцать кабельтов, когда мы приведем подлодку на пеленг шестьдесят градусов.

Подойдя на нужную дистанцию, крейсер сделал плавный разворот влево, и капитан дал команду:

– Включить прожектора! Открыть огонь!

Цваргенштайн широко улыбнулся и скрылся в боевой рубке, откуда передал команду в микрофон. Шесть стопятидесятимиллиметровых орудий ахнули оглушительным залпом.

Лакомб отчетливо увидел в бинокль, как несколько человек, стоявших на палубе, спасаясь, бросились к рубке и скрылись в люке. Лишь одна фигура на секунду замешкалась, повернувшись в их сторону, как если бы человек хотел получше рассмотреть и запомнить своего врага. В это самое время залп накрыл субмарину. Четыре снаряда легли с небольшим недолетом, однако два поразили лодку, которая на мгновение исчезла в ослепительных вспышках разрывов. Ее рубку лизали языки пламени, и, охваченная огнем, она быстро погрузилась в океан.

Спустя час взошло солнце, осветив безмятежную водную гладь. Повеяло утренней свежестью, над волнами появились стайки летучих рыб, высоко выпрыгивающих из воды и красиво планирующих над ее поверхностью, время от времени отталкиваясь от нее хвостом и оставляя за собой четкий прерывистый след. Крейсер сделал широкий круг на месте ночной битвы, чтобы насладиться доказательствами своей победы. Но на воде не было заметно ни людей, ни масляных пятен, ни каких-либо иных предметов, которые обычно всплывают на поверхность после гибели подводной лодки.

– Наверное, от пробоин в борту подлодка сразу затонула, без разрушения корпуса. Ну не могла она выжить после двух прямых попаданий! – воскликнул старпом.

– Скорее всего, – после некоторого раздумья согласился Лакомб. – Хотя я предпочел бы увидеть, как на волнах болтается содержимое их гальюна.

– А что вы собираетесь написать в рапорте, господин капитан? – немного помолчав, спросил Цваргенштайн.

– Как что?! Именно то, что вы, Ламперт, видели своими глазами, не так ли? Неизвестная субмарина, объявила боевую тревогу, но после нескольких предупредительных выстрелов, погрузилась под воду и ушла, – со значением произнес капитан.

– А как же «Принцесса Елизавета»? Может, с нее кто-то спасся? Прикажете начать поисковую операцию?

– Но ведь у нас нет никаких прямых доказательств, что она тут побывала. На наших глазах никто никого не топил, явных военных действий не начинал, верно? Ну, и слава богу, так что и говорить не о чем.

* * *

Он очнулся оттого, что через закрытые веки в глаза пробивалось солнце. Кожу лица, покрытую высохшей морской солью, жгло немилосердно. Сначала он увидел Джейн, лежавшую на дне плота. На ней сохранялись обрывки схваченной матерчатым поясом белой шелковой туники, а плечи прикрывали лишь светлые волосы, успевшие полностью высохнуть.

В отличие от нее Ланселот на удивление сохранил всю свою экипировку. Он даже не успел отстегнуть от пояса парадную саблю, которую носили морские пехотинцы («Черт, как же я с ней не утонул?»). Первым делом он разбудил Джейн. Ночью, когда «Принцесса Елизавета» пошла ко дну, чуть не захватив их с собой, и он втащил женщину на плот, она, казалось, не подавала никаких признаков жизни. Делая ей интенсивное искусственное дыхание, он уже отчаялся и подумал, что опоздал, как вдруг вода фонтаном хлынула из ее рта, и она открыла глаза. После этого, обессиленные, оба впали в какое-то мертвое забытье, которое нельзя даже было назвать сном, настолько оно было черным и бездонным. Открыв глаза, Джейн с удивлением посмотрела на Ланселота, как бы пытаясь вспомнить, что случилось вчера, потом посмотрела на жалкие остатки своего бального одеяния, приютивший их плот, наконец, обвела взором окружающий пустынный пейзаж, и к ней вернулось понимание произошедшего. Тем не менее женщина полностью сохраняла самообладание, – видимо, ни слез, ни истерик от нее ожидать не приходилось, что несколько упрощало ситуацию. Более того, Ланселот с изумлением увидел, как она достала из обрывков своего платья каким-то чудом сохранившийся роскошный шелковый клатч, и он не удивился бы, если бы из него вдруг появились все необходимые принадлежности, дабы восстановить испорченный макияж. Однако Джейн лишь положила его просушиться. Поскольку солнце продолжало печь нещадно, Ланселот снял свой уже просохший китель и укрыл ей плечи. Джейн взглянула на него с благодарностью.

– Кажется, мы единственные, кто спасся? – сказала она.

– Не знаю про всех, но на этом плоту мы точно одни, что, может быть, даже и неплохо, – ответил он. – Будь здесь человек десять, воды хватило бы только на один день.

Плот оказался стандартным прямоугольным, восьмифутовым спасательным средством с заостренным носом, фанерным дном и круглыми надувными прорезиненными бортами. В углу, в фанерном ящике, обнаружились кусок брезента, две канистры с двадцатью или тридцатью литрами питьевой воды, шесть жестяных банок с печеньем, немного шоколада, сахар, несколько фальшфейеров, пара дымовых шашек, тонкий, но прочный трехпрядный пеньковый линь, короткий багор и электрический фонарь. Воды и съестного им должно было хватить максимум на неделю, если только помощь не подоспеет раньше. Имелись также два деревянных весла, которыми можно было худо-бедно направлять плот. Однако скоро Ланселот заметил, что их быстро сносит течением со скоростью около двух футов в секунду. Примерно сориентировавшись по солнцу, он понял, что они, скорее всего, движутся на восток. Вероятно, плот попал в межпассатное противотечение, несущее свои воды вдоль экватора через Микронезию и весь Тихий океан в сторону Южной Америки. Несколько раз им попадались плывущие куски какой-то деревянной обшивки, очевидно, с затонувшего корабля, спасательный жилет, которые Ланселот выловил из воды. На жилете сохранился сделанный черной краской штемпель: «Принцесса Елизавета». Из деревянного обломка Ланселот выдернул несколько торчавших длинных гвоздей, подумав, что они могут быть им полезны. Однажды они заметили в полумиле что-то красное, мелькавшее в волнах. Поработав некоторое время веслом, Ланселот сумел приблизиться к предмету, который оказался плотом, точно таким же, как их собственный, но полузатонувшим. Обследовав его, Ланселот не обнаружил ничего, что могло бы им пригодиться. На поверхности океана не было видно ни одного человека – ни живого, ни мертвого. Видимо, пассажиры, оказавшиеся в воде, погибли, будучи затянутыми в гигантский водоворот от уходящих на дно частей корабля, а те, кто успел взобраться на плоты, либо были разбросаны по океану течением, либо, как на этом поврежденном плоту, тоже утонули.

– Что вы обо всем этом думаете? – наконец спросила Джейн. – Откуда взялись торпеды? Это что, война? Но ведь мы были мирным пассажирским судном. Зачем нас надо было топить? И кому это могло прийти в голову?

– Судно, конечно, было гражданским, но вот на борту его находились пятьдесят американских военных. Нас же не случайно отправили на базу в Гуам – обстановка уже давно была напряженная. К тому же на борту были двое японцев, кстати тоже военных. И именно они, как утверждал Томпсон, возились с секстантом, определяли координаты. Торпеды с кислородным двигателем, оставляющие на воде такой яркий белый след, тоже есть только у японцев… Боюсь, я ошибся в прогнозах. Кажется, вчера или в крайнем случае сегодня у нас началась война с Японией.

– То есть нас никто специально спасать не будет, – подвела итог Джейн.

– Если только мы не спасем себя сами.

– Вы считаете, получится?

– Только бы не было большого шторма. К счастью, в это время года он тут редкость. Течение несет нас на восток вдоль экватора. В этой части океана полным-полно всяких островов: Каролинские, Маршалловы, Гилберта и многие другие. Правда, на них всех сейчас сидят японцы. Попади мы к ним, не знаю, что с нами станется, вряд ли что-нибудь приятное. Думаю, что миль через двести мы можем наткнуться на какой-нибудь остров.

– Двести миль, это же страшно подумать сколько!

– Течение в районе экватора, где мы и находимся, как мне помнится, имеет скорость около двух ярдов в секунду. Значит, в час это примерно треть морской мили, может быть, немного больше, то есть в сутки восемь-девять морских миль. Если повезет и мы не проскочим острова, за двадцать суток нас может пригнать к какому-нибудь берегу.

– Но без воды человек не может столько прожить, а той, что у нас есть в баке, хватит ненадолго. Да и еды на двадцать дней точно будет маловато.

– В это время года часто идут ливни, вон, видите, на горизонте видны кучевые облака. У нас есть брезент, в который можно собирать дождевую воду. Хотя… в океане нередко, даже если идет дождь, это сопровождается шквалистым ветром и брызгами морской воды, так что собрать питьевую воду может оказаться непросто. Но мы попытаемся. А пища… Вот здоровенный гвоздь, который был в деревяшке, что я недавно выловил. Готовый рыболовный крючок! А в этом океане, как я слышал, тоже водится кое-какая рыба. Так что с голоду мы, надеюсь, не умрем.

– А в качестве наживки вы используете меня?

– О, это лишь в самом крайнем случае.

– Спасибо и на этом. Но, честно говоря, я больше надеюсь, что на нас наткнется какой-нибудь пароход.

– Да, если он не окажется той самой подводной лодкой с японцами. Боюсь, что тогда не мы, а рыбы будут нас ловить и нами закусывать.

Так они разговаривали, пока жара не сделала свое дело. Расплавленный диск солнца да мерное раскачивание на волнах – вот все, что ожидает в океане потерпевшего кораблекрушение. Через час не хочется ни о чем говорить, через два – думать, через три вас охватывает страх и отчаяние, сродни клаустрофобии, несмотря на то что вокруг на сотни миль пустынный океан. Через сутки можно сойти с ума, через двое умереть. От чего гибнут многие и многие жертвы морских катастроф? Они умирают не от жажды, не от голода, они теряют разум и умирают от страха в первые же двое суток своего одиночества. Однако наши герои, кажется, были не из того теста. Из двух весел, используемых в качестве стоек, и куска брезента они соорудили некое подобие тента, под которым было уже не так жарко. Закусив печеньем и шоколадом, которые были запиты несколькими экономными глотками воды, обе жертвы кораблекрушения занялись делом. Провод, вынутый из фонарика, который напрочь отказался работать по причине окисления батареи, Ланселот превратил в небольшой рыболовный крючок. Джейн, заявив, что в детстве она была скаутом, быстро расплела линь, получив тонкий пеньковый трос, сошедший за леску. Ланселот, который, как оказалось, тоже когда-то состоял в юных разведчиках, немедленно ответил своей спутнице традиционным скаутским «Будь готов». Тут каждый в знак приветствия поднял до плеча правую руку, соединив вместе большой палец и мизинец как символ взаимопомощи. Так между соратниками по несчастью наладилось полное взаимопонимание.

Но тут возникло неожиданное затруднение. Первоначально планировалось использовать в качестве наживки то, что было найдено в неприкосновенном запасе, а именно сухое печенье. Однако скоро выяснилось, что скатанные из него шарики, даже слепленные слюной, быстро растворялись в соленой воде, а на голый крючок рыба клевать явно не торопилась. Но судьба иногда улыбается тем, кто нуждается в удаче. Внезапно на плот впорхнула летучая рыба, из тех, стайки которых все время резвились неподалеку. Она ударилась о борт изнутри и беспомощно лежала на днище, раскрывая рот, хлопая полупрозрачными пятнистыми крыльями-плавниками на расходящихся веером распорках и тараща черные глазищи, которые обеспечивали ей во время полета круговой обзор, совершенно не представляя, что ей выпала высокая честь спасения жертв кораблекрушения от голодной смерти. Почти сразу ее легкомысленному примеру последовала и другая крылатая ракета, которая, сверкнув своими расписанными серебристо-голубыми полосками боками, плюхнулась белым брюхом на дно плота. Разделывать летучую рыбу с помощью парадной сабли было неудобно, и Ланселот использовал самодельный нож, изготовленный из одной из жестяных банок с печеньем. Предварительно оглушив одну из рыб, он с помощью этого нехитрого приспособления порезал ее на куски, которые послужили в качестве отличной наживки. Где-то Ланселот слышал, что туземцы одного из полинезийских племен ловят рыбу, не полагаясь на милость природы, а ныряя со снастью под воду, чтобы самим высматривать там добычу. Хотя он хорошо плавал, но, помня о морском течении и превратностях судьбы, прежде чем прыгнуть за борт, привязал себя к плоту линем. Без водолазного снаряжения хорошо видеть под водой нельзя, но благодаря ее удивительной прозрачности различить рыбный косяк было все-таки можно. Через некоторое время он и появился. Это были довольно крупные макрели, чьи вытянутые тела, покрытые сверху темными ломаными полосками и ярко-серебристые снизу, сбившись в стаю из сотен особей, двигались как единое существо, синхронно останавливаясь, поворачивая в сторону и устремляясь вперед.

Вертикально погрузившись в воду с головой, Ланселот опустил леску с крючком и наживкой почти в самую гущу макрелей и почти сразу почувствовал поклевку. Дернув, он подсек попавшуюся рыбину и стал быстро подтягивать ее к себе. Было видно, как она отделилась от стаи и приближалась к поверхности, извиваясь на крючке и сверкая своей серебряной чешуей.

Вдруг внизу мелькнула быстрая тень. Леска внезапно сильно натянулась и сразу ослабла, а бившаяся на крючке макрель исчезла. Ланселот оглянулся и увидел метрах в десяти внизу и в сторону от себя настоящее морское чудище. Длинное, около двух метров, веретенообразное тело с черной спиной и коричневыми боками, разлинованными вертикальными голубыми полосками, завершалось острым мечевидным носом, сразу за головой начинался высокий горб, а грудные плавники были длиной чуть ли не в половину тела. Но самое удивительное высилось на его спине – огромный, напоминающий парус, ярко-голубой спинной плавник. Внешне чудище напоминало рыбу-меч или марлина, которых Ланселоту приходилось ловить в Мексиканском заливе. Утащив макрель, которую человек уже считал своей законной добычей, рыба-парус с быстротой молнии скрылась из виду, затем вновь появилась и принялась описывать круги вокруг их надувного плота, видимо привлекаемая его ярким оранжевым цветом, и даже пыталась тыкать его своим опасным носом, что уже совсем не понравилось Ланселоту и окончательно вывело его из себя. Он быстро забрался на плот, схватил багор и попытался достать им непрошеного гостя. Тот убрался от плота, но продолжал курсировать неподалеку, нахально демонстрируя над водой свое удивительное украшение.

– Ланс, что это за тварь? – спросила Джейн. – Она что, пытается нас слопать?

– Не знаю, возможно, но мне больше нравится идея позавтракать ею самим, – ответил Ланселот. С этими словами он взял гвозди, добытые им из обломков несчастной «Принцессы Елизаветы», согнул их в металлическом устье ножен своей сабли так, что получились три крупных крючка. Выдернув из спасательного жилета тонкую стальную проволоку длиной около метра, он сделал на обеих ее концах скрутки, получив подобие металлического поводка. Затем, отрезав еще один кусок проволоки, завязал ее в ступенчатый узел на соединенных вместе крючках, не считаясь с тем, что порезал ею пальцы, и таким образом соорудил тройник с проволочной петлей на конце, а затем присоединил его к поводку. В качестве приманки, и одновременно блесны-воблера и грузила сгодилась вторая летучая рыба, которую пришлось насквозь проткнуть вдоль всего туловища, пропустив через нее поводок и выведя его задний конец у нее изо рта. К противоположному концу Ланселот прикрепил тройник. Всю эту устрашающую конструкцию он привязал к смотанному в бухту линю, конец которого привязал к своему запястью, и, раскрутив над головой другой конец с увесистой наживкой, забросил далеко за борт, поближе к маячащему в воде плавнику. Линь стремительно размотался, и наживка погрузилась в воду рядом с тем местом, где только что был виден голубой плавник. Парусник не заставил себя долго ждать, он тут же схватил приманку и попытался уйти с ней в глубину, однако Ланселот, резко дернув за линь, подсек и начал выбирать. На том конце это явно не понравилось, вызвав бурное противодействие, которое, впрочем, приводило не к освобождению противника, а, напротив, к ее окончательному пленению, потому что крючки все глубже вонзались внутрь разинутой пасти.

Парусник отчаянно боролся за жизнь. Поняв обман, он на бешеной скорости начал метаться в разные стороны, высоко выпрыгивать из воды, делая свечи и высокие пируэты и пытаясь таким путем избавиться от ловушки. Вот он совсем выскочил на поверхность и, размахивая, словно флагом, своим впечатляющим плавником, принялся идти по воде на хвосте, как бы танцуя тарантеллу на самом гребне волны. Затем он снова и снова погружался в воду, делал мощные рывки, пытаясь вернуться в спасительную пучину, но тщетно. В выносливости парусник явно уступал своему старшему собрату – марлину, и после изматывающей череды прыжков он наконец сдался, позволив подвести себя к плоту. Ланселот, перегнувшись через борт, схватил рыбу прямо за ее длинный нос и стал вытягивать, что, учитывая немалый вес добычи и острые зазубрины на ее носу, ранящие в кровь ладони, оказалось совсем непростой задачей. Но тут на помощь внезапно пришла Джейн, которая, взяв багор, с размаху вонзила его крюк под жабры и стала тянуть добычу с неожиданной для этой хрупкой женщины силой. Скоро рыбина свалилась на дно плота, но оказалось, что это пиррова победа, потому что она продолжала биться, метя в своих победителей своим грозным носом-мечом и размахивая мощным хвостом, под удар которого попала Джейн и была тут же сметена за борт. Однако Ланселот воспользовался преимуществами морского пехотинца, а именно своей саблей, которая лежала на дне плота и которую он, изловчившись, сумел схватить, взяв за рукоять обеими руками, и с силой опустил острие на голову чудовища, пронзив ее насквозь, на чем вся рыбалка немедленно и закончилась.

Оглянувшись, Ланселот увидел направленный на него внимательный взгляд. Женщина, опершись локтями о борт плота и продолжая находиться по пояс в воде, глядела на него оценивающе и странно.

– Да, мистер Ланселот, впечатляет! C вами явно лучше не ссориться. Милая рыбка прочувствовала это буквально на собственной шкуре. Я начинаю верить, что мы с вами, даст бог, не пропадем.

– Ну, миссис, вы тоже орудуете багром прямо как китобой. Честно говоря, я испугался, когда вам досталось хвостом. Вы в порядке?

– Я, да. А вот вы весь в крови. Давайте руку, я перевяжу.

С этими словами, она перелезла через борт и, оторвав полосу ткани от остатков своей туники, перевязала Ланселоту порезанную руку.

– Теперь скорей надо заняться рыбой, – сказал он. – Иначе она пропадет на солнце. Я предлагаю разрезать мясо на тонкие куски, а потом мы попытаемся их высушить. Конечно, хорошо бы иметь немного соли, но где ее взять?

– Где взять соль? Но, по-моему, ее вокруг целый океан. Вот же, там, где вода высохла на дне плота, остался белый налет, думаю, это она. Сейчас я соберу осадок и налью на дно новую воду. На таком солнце она сохнет быстро.

Орудуя багром и своей опереточной, но тем не менее довольно острой саблей, Ланселот сначала отсек у туши хвост, брюшные и боковые плавники, а затем, отогнув жабры и просунув туда острие, довольно легко отделил и голову. Огромный спинной плавник он пока не тронул, так как отрезать его казалось просто невозможным. Затем, вскрыв брюхо, выкинул за борт потроха и, ведя лезвие вдоль позвоночника, разделил филейные части. Потом разрезал поперек на куски, а их, в свою очередь, вдоль на тонкие розовые ленты. Мясо рыбы-парусника внешне было похоже на свинину. Джейн натирала его собранным ею соляным осадком, насколько его хватало, и насаживала на веревку, натянутую между стойками, в качестве которых послужили два весла, укрепленные вертикально между бортами и днищем.

– Надеюсь, на ветру и солнце мясо быстро подвялится, – сказала она. – Мух здесь пока, к счастью, нет. Дождя тоже. А вы, Ланс, наверное, работали на Фултонском рыбном рынке, раз так ловко выпотрошили рыбу?

– Нет, на рынке, тем более Фултонском, я не работал, но вот на рыбалке мне доводилось бывать часто и разделывать крупных марлинов, фунтов под тысячу весом. А это было намного труднее.

– Расскажите мне о себе. Где вы росли, кто были ваши родители, почему вы отправились в армию?

– Я родом из штата Флорида, Ки-Уэст. Отец, его зовут Бэн, – тоже военный, майор в отставке, в войну командовал батальоном, с которым отличился в драке с немцами на Марне в 1918, за что даже получил Почетную медаль Конгресса. А вот моя мать, ее зовут Хелена, Элен, – этническая немка из Пенсильвании, работает учительницей географии в школе, так что я, можно сказать, родился с географической картой в руках и с детства хорошо знаю немецкий язык. Я рос на побережье, море было частью моего детства. У нас была небольшая яхта, и отец научил меня управляться с парусом, когда мне было двенадцать. Вот тогда-то я и познакомился близко с большими рыбами и всякими премудростями морской рыбалки. Я всегда хотел быть военным, как отец, но море манило меня. Вот и выбрал золотую середину – морскую пехоту. После школы благодаря заслугам отца меня сразу приняли в Военно-морскую академию в Аннаполисе. Четыре года – гардемарином, потом служил в Калифорнии, Южной Каролине, а последнее время в Вашингтоне, в столичном гарнизоне. Шагистика, парады, караульная служба, в общем – рутина и скукотища. Поэтому, когда нам объявили, что отправляют на Тихий океан, в район передового базирования, нашей радости не было конца. Кто же знал, что все так скверно обернется?

– А девушки? Они были в вашей жизни? Наверное, где-то вас ждут жена и дети?

– Нет, жениться я как-то не успел. В отличие от вас… баронесса.

– Ну, баронессой-то я стала чисто случайно. И потом, во Франции титул сейчас – это просто часть фамилии, не более того. Хотя Артур, конечно, потомок какого-то знатного рода, он гордится, что его дед был очень важной птицей, кажется, даже генерал-губернатором Камбоджи.

– Мне говорили, что вы выступали на сцене.

– О да, и еще как! Я начинала в шестнадцать лет в постановках Мэй Уэст. Вот кто действительно великая женщина! Имела бешеный успех у публики, а уж у мужчин… Хотя с ними она не особенно церемонилась.

Тут Джейн, сделав томное выражение лица, которое, очевидно, должно было изображать великую Мэй, чувственным голосом произнесла: «Вы говорите, десять мужчин ждут у моей двери? Одного отправьте домой, я сегодня утомлена». Весело рассмеявшись своей же шутке, она не без лукавства посмотрела на Ланселота:

– А вы, лейтенант, приударяли за актрисами? Там, у себя в Вашингтоне? Ладно, ничего не говорите, я вижу, и так вас смутила. – И уже серьезно продолжила: – Джоан Кроуфорд, Лоретта Янг, Джоанн Фонтейн, Энн Шеридан – все это мои кумиры, а с некоторыми я играла вместе. Но как-то так получалось, что они уезжали в Голливуд, а все интересные роли и предложения проходили мимо меня. И тут я поняла, что примой стану вряд ли, а роль вечной субретки… Это не для меня! А в один прекрасный день за кулисами появился Броссар. Вот с таким вот букетом роз. – Тут она широко развела руки, показывая необыкновенные размеры чудо-букета. – Барон. Француз. Дипломат. Не молод, но чертовски обаятелен и элегантен. В общем, он сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться…

Джейн немного помолчала, потом добавила с грустью:

– Странно, ведь все это было только вчера. Наш лайнер, блестящая публика, музыка, танго, шампанское. А мне кажется, все это случилось в какой-то другой жизни, не со мной, и сто лет назад…

– Не грустите, – произнес ее спутник. – Даст бог все обойдется.

С этими словами Ланселот, поддавшись внезапному порыву, обнял ее за плечи. Так они сидели некоторое время, а потом он попытался поцеловать ее в губы. Однако Джейн слегка отстранилась и, грустно улыбнувшись, прижала палец к его губам, как бы накладывая на них замок.

– Не надо, мистер Ланселот. Не забывайте, я замужняя дама, и мой супруг – достойный и благородный человек – полностью мне доверяет. Доверял… Не буду скрывать, вы мне нравитесь, но я не могу вот так, сразу. По крайней мере, дайте мне какое-то время…

Тем временем ночь спустилась на океан. Некоторое время только светлая полоска отделяла его от неба, но потом погасла и она. Море не терпит ни полного покоя, ни кромешной темноты. Вскоре на юге появился и встал низко над горизонтом величественный Южный Крест, похожий на сияющее копье с острием, устремленным на запад. А над ним, как огромная река без берегов, простирался широкий и светлый Млечный Путь. На севере же, на темной окраине небосвода, зажглись три показавшиеся из-за горизонта звезды из рукояти ковша Большой Медведицы.

Океан быстро смиряет оставшегося с ним один на один человека. Он бесстрастен и неумолим, равнодушен к человеческим надеждам и страданиям, его нельзя упросить, с ним бесполезно бороться, но если ты примешь его таким, каков он есть, сольешься с ним, растаяв каплей воды в его безбрежных далях, то он, возможно, станет с тобой заодно. И вот, вздымая жалкий обломок твоего корабля на своей могучей спине, он быстро понесет невольного путешественника по невидимым дорогам к неведомым берегам. Здесь все не случайно. Несмотря на свою внешнюю изменчивость, а может, и благодаря ей, океан послушно следует мощным импульсам, исходящим от звезд, планет и еще чего-то или кого-то, чье спокойное и властное присутствие не выразить словами, но которое, когда ты один в пустыне, всегда явственно ощущается за твоей спиной. Мужчина и женщина это отчетливо чувствовали. Торжественное великолепие тихой тропической ночи не располагало к разговорам, и они молча внимали звездам и плеску волн, пока сон не одолел их.

* * *

На рассвете погода ухудшилась. Поднялся сильный ветер, среди тяжелых, быстро несущихся облаков временами проглядывал болезненно желтый диск солнца, что, несомненно, предвещало ненастье. Скоро светило совсем скрылось за темные тучи, хотя его тусклый свет и продолжал мертвенно озарять поверхность океана, уже усеянную белыми барашками.

И вот грянул шторм. Короткие, крутые волны обрушивались на плот, бросая его из стороны в сторону. Ураганный ветер, достигавший временами, наверное, не менее пятидесяти пяти узлов, не прекращался ни на секунду, а его рев перекрывал все другие звуки. Начавшийся ливень хлестал в лицо, лишая способности видеть. Ланселот и Джейн сначала пытались найти защиту под куском брезента, но ветер тут же сорвал его и унес в океан. Плот немилосердно кидало из стороны в сторону, он мог перевернуться в любую минуту, и Ланселот счел за благо привязать к нему себя и свою спутницу куском линя. Другой кусок, подлиннее, он выбросил за борт, привязав к нему в качестве кранца пустую канистру, чтобы добавить сопротивление и не дать плоту перевернуться. Он отчаянно работал веслом, пытаясь привести суденышко к ветру. Наконец ему это удалось, и плот пошел в фордевинд. Однако останавливаться было нельзя. Когда проходил очередной вал, плот на мгновение останавливался, и всякий раз приходилось делать несколько сильных гребков, чтобы его не накрыло следующей волной. Так продолжалось весь день, и Ланселот совсем выбился из сил, несмотря на помощь, которую пыталась оказывать ему Джейн, вычерпывая воду и подгребая веслом с другого борта. Слава богу, к вечеру ураган стал немного стихать, и волны сделались не такими крутыми. Однако они по-прежнему шли полным ветром, и плот чудесным образом быстро продвигался вперед так, как будто над ним реял парус. Сколько времени продолжалась эта безумная регата – сутки или двое, – вконец измотанным путешественниками было невдомек, пока наконец шторм постепенно не угомонился. Последствия его были катастрофичны. Они лишились всех своих добытых с таким трудом запасов сушеной рыбы, почти всей пресной воды, брезента и одного из весел, которое Джейн не смогла удержать при очередном ударе волны. В фанерном ящике из провизии осталось лишь полканистры воды и одна жестянка с печеньем.

* * *

Однако их злоключения на этом не кончились. В полдень Ланселот услышал сначала какой-то комариный писк, который быстро усиливался, и скоро стало ясно, что это гул приближающегося самолета. И вот над горизонтом появилась крохотная точка, которая постепенно росла, обретая контуры аэроплана.

– Наконец-то! Долго же мы тебя ждали! – сердито крикнула Джейн в сторону провинившегося по причине своего опоздания самолета. – Скорее зажигай сигнальный факел, – скомандовала она, обратившись к своему спутнику.

– А вдруг это японцы? – с сомнением произнес он.

– Японцы, американцы, новозеландцы! По мне, хоть папуасы! Только бы выбраться из этой проклятой соленой водищи, как же она мне обрыдла! Молю, зажги же скорей этот чертов файер!

Ланселот сам уже держал его в руке.

– Ладно, рискнем, – сказал он и с этими словами дернул за бечевку сигнального устройства. Яркий белый огонь вырвался из поднятой над его головой картонной трубки, разгораясь все сильнее и сильнее в такт круговым взмахам руки. Пилот, видимо, сразу же его заметил, потому что самолет заложил крутой вираж и стал стремительно снижаться по направлению к плоту. Однако вместо дружелюбного покачивания крыльями раздалась длинная пулеметная очередь, прошедшаяся прерывистой дорожкой сначала по воде, а затем по борту и днищу плота, ровно между стоящими на нем людьми, каким-то чудом не зацепив их самих. Самолет оказался японским. Он пронесся над целью, но было очевидно, что в намерениях пилота было вернуться, чтобы убедиться в добросовестном выполнении работы.

– Падай, – заорал Ланселот, – видишь, мы убиты!

Джейн не надо было повторять дважды. Она рухнула как подкошенная, застыв на дне плота в картинной и даже несколько фривольной позе, которая, без сомнения, должна была понравиться японскому летчику. Тут Ланселот обнажил свою саблю и полоснул ею себя по руке. Брызнувшей кровью он щедро окропил дно плота, обрывки белого платья женщины и самого себя. После этого он также быстро упал на уже начавшее заполняться водой днище, приняв как можно более неестественную позу мертвеца. Картина жестокой расправы была полностью завершена. Прием сработал – аэроплан пронесся над гибнущим плотом еще и еще раз, сделав пару кругов, – это летчик разглядывал плоды своего на удивление точного и результативного огня и, вполне удовлетворившись увиденным, дал газу, и самолет-убийца быстро скрылся из виду.

За исключением того, что они остались живы, все остальное было отчаянно плохо. Плот оказался серьезно поврежден. Помимо трех довольно больших отверстий, пробитых в его днище, пулей был напрочь разорван задний поплавок, из которого вышел весь воздух, и плот осел назад в воду, залившую его почти на треть. И хотя благодаря остальным поплавкам он еще продолжал держаться на поверхности, нового серьезного шторма явно бы не выдержал. Из левой руки Ланселота продолжала сильно струиться кровь. Правда, вены себе он резать не догадался, поэтому в накладывании жгута надобности не было, и Джейн просто перетянула ему рану полоской ткани – очередной жертвой, принесенной ее когда-то роскошным бальным нарядом. Говорить ничего не хотелось, и остаток дня они провели в подавленном молчании. После того, что случилось, им ничего не оставалось, как предаться судьбе, уповая лишь на чудо.

Но чуда не произошло. Напротив, перед самым закатом на расстоянии ста футов из воды вдруг показался синеватый плавник, который по-хозяйски описал круг вокруг того, что осталось от плота, затем второй, третий, каждый раз сжимая кольцо. Вскоре к нему присоединились еще несколько таких же зловещих вестников смерти. Это привлеченные запахом крови, выпущенной из руки человека, вокруг плота со всей округи собирались серо-голубые акулы-мако – безжалостные стремительные убийцы, не пропускающие в море никакой добычи. По-видимому, они закончили свою рекогносцировку, убедившись, что то, что находится на полузатонувшем плоту, вполне годится в качестве закуски, потому что внезапно в борт был нанесен сильнейший удар, от которого двое людей неминуемо попадали бы в воду, если бы Ланселот, зная повадки серо-голубых, заранее не велел присесть и держаться как можно крепче. За первым толчком последовали и другие. Казалось, что мако решили поиграть плотом в водное поло.

– Ланс, они, что, хотят стряхнуть нас в воду? – испуганно произнесла Джейн.

– Кажется, да, – тихо ответил тот. – Но я уверен, этим они не ограничатся. Похоже на то, что придется драться всерьез.

Ланселот знал, о чем говорит. Мако – это одни из самых опасных противников для тех, кто в море. Они не ведают ни жалости, ни страха и не останавливаются ни перед чем. Как-то раз большая серо-голубая акула, подойдя вплотную к берегу, была подстрелена им из гарпунного ружья. А дальше было так. Она сначала рванулась обратно в море, легко порвав гарпунный линь, а затем неожиданно развернулась и бросилась на своего обидчика, несмотря на то, что тот стоял на берегу. Выпрыгнув из воды прямо на пляжный песок, мако клацнула своими острыми как бритвы зубами в каком-то футе от его ног, пытаясь лишить своего врага конечностей. Ей было плевать, что эта атака для нее последняя, к тому же форменное самоубийство, – главное было достичь цели. А цель у нее одна – расправиться с жертвой, а там будь что будет. Такая завидная целеустремленность вызывала уважение, и этот урок Ланселот запомнил навсегда.

Поэтому он приготовил свое единственное оружие – саблю, напряженно всматриваясь в воду и готовый ко всему. И не напрасно. Через несколько секунд вода с того края плота, который был в воде, разверзлась, и на палубу влетела на половину своего огромного тела злобная тварь длиной, наверное, не меньше двенадцати футов. Ее отвратительная розовая пасть была широко раскрыта, обнажив ряды ужасающих крючковатых зубов, загнутых внутрь, чтобы никогда не выпускать схваченную добычу. Передние же два зуба напоминали острые клинки, готовые мгновенно разорвать на части кого угодно. Акула, нетерпеливо подпрыгивая на животе, пыталась дотянуться до двух испуганных существ, жавшихся к другому краю плота, который от каждого из ее энергичных движений вставал к поверхности воды почти вертикально. Однако это упражнение сослужило ей плохую службу. В один из таких моментов Ланселот, который держал свое оружие наготове двумя руками лезвием вниз, сам того не желая, соскользнул со вставшего под углом к поверхности воды плота и уперся ногами прямо в плоскую и широкую акулью морду, между ее круглых черных, ничего не выражающих глаз. Еще мгновение, и он оказался бы в смертельных тисках чудовищных челюстей, однако предыдущий опыт не пропал для него даром: собрав все свои силы, он вложил их в один, но смертельный удар. Как молния мелькнул острый клинок, глубоко вонзившись в голову хищницы, пробив хрящ черепной коробки и крошечный мозг. Мотнув головой, акула отбросила Ланселота назад на палубу плота вместе с его саблей. Из глубокой раны на ее голове фонтаном хлестала кровь. Она еще продолжала беспорядочно биться, но было ясно, что запланированный ужин отменяется, по крайней мере для нее самой. Неожиданно для всех превратившись из охотника в жертву, она тут же пошла на корм своим недавним товаркам. Вода вокруг туши забурлила, сделавшись ярко-красной. Стая потеряла интерес к плоту и находившимся на нем людям, разрывая на части ту, которая еще недавно вселяла безграничный ужас, а теперь сделалась просто большим куском свежего мяса. Казалось, в лучах заходящего солнца кровью наполнился весь океан.

Вечерело. Несмотря на то что воздух за день был насквозь прогрет тропическим солнцем, Ланселота и Джейн бил озноб. Тесно прижавшись друг к другу телами, чтобы согреться, на краю наполовину погрузившегося в воду плота, мучимые голодом и жаждой, они впали в какое-то странное оцепенение, болезненный полусон, который единственный еще отделял их от той последней черты, за которой ждет подлинное отчаянье.

* * *

На рассвете им приснился один и тот же сон. Плот куда-то исчез, а их, совершенно обнаженных, качало на волнах, которые были красными, как кровь. И небо было таким же ярко-красным, а с него падали вниз самолеты с алыми дисками на крыльях, только вместо рева моторов они испускали резкие, отрывистые, скрипучие вопли, слышать которые было невыносимо. Джейн вскрикнула и открыла глаза. Небо и правда было алым – это над морем вставала утренняя заря. Разбудившие ее неприятные звуки были криками чаек, носившихся над почти скрывшимся под водой плотом. Зеленые волны поднимали и опускали его бренные останки, как бы взвешивая перед тем, как принять окончательное решение. Ее спутник тоже проснулся и, бросив взгляд за борт, вскрикнул, быстро вскочил на ноги, оказавшись по колено в воде, и указал на рукой на что-то за ее спиной. Женщина оглянулась, и, о чудо, – совсем рядом, буквально в полумиле из моря поднимался высокий, широко простиравшийся и вправо, и влево гористый остров. Острые пики темных скал, как акульи челюсти, вонзались в проносившиеся по небу подсвеченные солнцем розовые пассатные облака. Белые пенные фонтаны и каскады прибоя обозначали береговую линию, которой предшествовала протянувшаяся от берега обширная отмель. Встречаясь с ней, одна за другой вставали на дыбы высокие и крутые водяные валы. Со стороны океана были видны только их могучие зеленые спины, но легко было представить отвесные стены, обращенные к берегу. Они с ужасающей силой обрушивались на отмель, производя оглушительные громовые раскаты. Однако за линией прибоя, в редких промежутках между скалами, угадывались поистине райские кущи, яркие и нарядные, словно корзина свежих майских цветов.

Ланселот схватил весло и принялся править плот к берегу. Джейн пыталась помогать ему, отгребая воду руками. Даже опасность высадки не могла их остановить, ибо она была ничто по сравнению с тем, что им уже довелось пережить. И вот наконец волна зацепила их, мощно толкнула вперед и понесла к берегу с такой бешеной скоростью, что захватывало дух. Вокруг вода бурлила и пенилась, словно в кипящем котле. Казалось, что плот взлетел на гребне волны к самым облакам, а затем стремительно полетел вниз, встав вертикально и уйдя из-под ног. Они вылетели за борт в тот самый момент, когда волна обрушилась на береговой песок. Их закрутило и завертело в чудовищном водяном колесе так, что невозможно было понять, где верх, где низ, и внезапно бросило на отмель, обнажившуюся на миг между двумя очередными валами. Открыв глаза, Ланселот увидел, что с моря поднимается новая водяная стена, а откат от прежней волны властно тащит их ей навстречу. Попасть между ними – все равно что между молотом и наковальней. Кое-как, вставши на четвереньки, бешено работая руками и ногами, вязнущими в мокром песке и гальке, они бросились к берегу, отчаянно преодолевая сопротивление встречного пенного потока, когда наступающая волна все же настигла их и ударила сзади так, что ноги оторвались от земли, но она же и придала их телам спасительное ускорение, так что оба кубарем выкатились на сушу, оказавшись вдруг в относительной безопасности, хотя по инерции еще продолжали ползти прочь, подальше от этих страшных водяных таранов. Здесь они лишились сил и на некоторое время застыли, ничком уткнувшись в песок. Лишь через несколько минут Ланселот сумел заставить себя подняться и помог сделать то же самое Джейн. Она немало удивилась, что, несмотря на трудности, которыми сопровождалась их высадка, ее спутник каким-то загадочным образом сумел сохранить свой клинок, продолжавший висеть у него на поясе в ножнах. В свою очередь, она обнаружила у себя за пазухой и свой многострадальный клатч, который она положила туда перед тем, как устремиться на берег, и о котором совсем позабыла во время их сумасшедшего водного слалома.

Между тем открывшаяся их взгляду картина являла собой поразительный контраст с той, что им приходилось видеть в течение многих утомительных дней, проведенных посреди однообразного океана. Вдоль берега на целую милю протянулся великолепный пляж с ослепительно-белым песком, в который были вкраплены белоснежные глыбы коралла и груды больших и малых раковин самых различных форм и расцветок. Черные прибрежные скалы подступали к берегу почти вплотную, создавая грозный каменный вал на пути вглубь острова, и только один или два узких крутых прохода в виде каменистых осыпей оставляли такую возможность.

– Ну что же, придется осваивать остров, – сказал Ланселот.

– Почему ты уверен, что это именно остров? Может быть, это уже часть материка? – неуверенно возразила Джейн.

– Да, но только какого? Здесь нет никаких материков ближе чем на четыре тысячи миль. Думаю, что нам повезло и, возможно, мы наткнулись-таки на один из группы Маршалловых островов. Хотя до них должно быть еще далековато, да к тому же все они, насколько мне известно, коралловые, а этот остров явно вулканического происхождения. В любом случае мы достигли Микронезии. Многие из ее островов населены. Правда, у этого населения еще не очень давно была милая привычка к людоедству.

– О, я так их понимаю, я тоже сейчас бы кого-нибудь с удовольствием съела!

– Думаю, мы скоро найдем здесь чем поживиться. Вон сколько кокосовых пальм там, за этими скалами. Ты, надеюсь, любишь кокосы?

– Я сейчас люблю все, а кокосы в первую очередь!

Тем временем, идя вдоль берега, они достигли каменистой осыпи – вероятно образовавшейся в результате землетрясений и как бы открывающей на остров величественный каменный портал между двух высоких обрывистых скал. Вскарабкавшись по крупным валунам, они обнаружили, что за осыпью начинается зеленая долина, которая, будучи глубоко врезана в горный массив, поднималась к голым вершинам, высящимся в середине острова. На их красных отвесных стенах не могла найти себе пристанища никакая растительность, зато внизу расстилался пышный ковер тропической зелени, спускавшейся по крутым склонам к множеству пальм, растущих на дне светлой долины. По-видимому, здесь не должно было быть недостатка и в пресной воде, которая в виде пассатных облаков задерживалась высокими горными пиками, чтобы потом выпасть на землю свежей дождевой водой. И действительно, скоро взорам путешественников открылась небольшая речка, катившая в залив свои воды через намытую прибоем галечную полосу. Они бросились к ее берегу и, жадно припав к чистым струям прохладной пресной воды, смогли утолить давно мучившую их жажду.

На берегу ручья росли роскошные кокосовые пальмы, макушки которых возвышались над лесным пологом. Там в вышине были видны зеленые связки орехов, издали напоминавшие виноградные гроздья. Однако нечего было и думать, чтобы добраться до них, так они были далеко. Но только Ланселот и Джейн приблизились к пальмам, как что-то произошло. Раздался ужасный гул, сотни птиц разом сорвались с ветвей деревьев и взмыли в воздух. Земля под ногами вдруг резко сдвинулась сначала в одну, потом в другую сторону, затем все вокруг затряслось и заколебалось, да так, что невозможно было устоять на ногах. Со стороны прибрежных скал донесся грохот, словно гигантский самосвал с камнями разом сбросил весь свой груз. По поверхности реки со стороны океана прошла высокая волна, стволы пальм заколыхались, как будто на них налетел ураган. В этот момент, чуть не разбив им головы, что-то тяжелое пролетело совсем рядом и с силой ударилось о землю, произведя звук, который можно было принять за гром ружейного выстрела. Затем еще и еще. К ногам подкатился большущий кокосовый орех, напоминающий мяч для регби. И тут все успокоилось, как будто ничего и не было. Только поднятые в воздух птицы некоторое время продолжали с тревожными криками кружиться над деревьями, но вскоре и они угомонились, исчезнув среди густой листвы. Все происшествие заняло, наверное, не более двух минут, однако Джейн как упала на колени во время первого подземного толчка, так и продолжала сидеть с белым от ужаса лицом.

– Вот это, да! – только и смогла хрипло сказать она. – Нас никто не предупредил, что здесь еще и трясет!

– Хорошо, что мы успели покинуть берег. Смотри! – указал в сторону океана Ланселот.

А там произошли разительные перемены. Каменная изгородь из зубчатых скал в том месте, откуда они пришли, почти полностью исчезла. Она обрушилась во время землетрясения, широко открыв долину навстречу всем океанским ветрам.

– Как ты думаешь, толчки повторятся? – спросила Джейн. – Я жутко боюсь землетрясений.

– Не знаю, но птицы явно почувствовали его заранее. Так что, когда они снова поднимут переполох, мы будем готовы. Во всяком случае, если мы хотим жить, надо отойти подальше от этих пальм, потому что они занимаются бомбометанием ничуть не хуже, чем «B-17».

– Не знаю, как твой «В-17», но если мы и в самом деле хотим остаться в живых, надо срочно открыть эти свалившиеся на нас с неба кокосы, а не то я прямо сейчас умру с голода… СпасибоТебе, Господи, ведь это не иначе как Твой мудрый промысел, – добавила Джейн, подняв глаза к небу и молитвенно сложив руки.

Взяв самый крупный орех и отнеся его на некоторое безопасное расстояние от пальм, Ланселот острием клинка проделал в заостренной части плода два отверстия, через которые полилось прозрачное и прохладное кокосовое молочко. Джейн тут же встала на колени, и Ланселот поднял кокос так, чтобы струя кокосового сока падала прямо ей в рот, попутно забрызгав и лицо, что только вызвало ее смех, а потом приложился к терпкой влаге и сам. Затем обухом сабли он ударил поперек ореха, так что на его скорлупе появилась трещина. Расщепив ее острием, он вскрыл плод, что позволило добраться до его белой и сытной мякоти. То же самое они проделали еще с несколькими другими найденными на земле кокосами, пока не почувствовали, что более или менее утолили голод.

– Что будем делать дальше? – спросила она. – Пока снова не начало трясти, надо попытаться найти людей. Вот только должны ли мы для этого идти вглубь острова или вдоль берега?

– Если кто-то и живет здесь, то точно на берегу реки, рядом с пресной водой, – рассудительно заметил Ланселот. – Тут никого нет, значит, надо подняться вдоль реки по направлению к горам и проверить.

– Да уж, на берег пока благоразумнее не соваться. У меня до сих пор в ушах стоит этот ужасный грохот.

Отдохнув еще немного, они двинулись вверх вдоль речного потока. Тропическая растительность по мере продвижения становилась все гуще. Великолепные фиолетовые, белые, желтые, розовые орхидеи там и сям облепили своими корнями колонны деревьев, а гибискусы развесили на мшистых ветвях целые гирлянды ярко-красных, похожих на розы цветов. Господствующий над долиной пик совсем исчез из виду, стоило только кронам деревьев сомкнуться над головами путешественников. Кокосовые пальмы уступили место могучим, бородатым лесным великанам, увитым лианами и одетым толстым слоем зеленого мха. Солнечные лучи могли пробиться лишь через их верхний ярус, наполненный разнообразными громкими свистящими, щелкающими и шипящими звуками, издаваемыми его невидимыми, но многочисленными обитателями. Порой их несмолкаемый хор достигал полного крещендо, заглушая все остальные звуки. Ниже между стволами деревьев изредка порхали голубые с желтыми и зелеными пятнышками птицы, похожие на кукушку, а из-под ног разбегались изумрудные ящерицы и жуки самых разнообразных расцветок и форм.

Вначале их вело вперед некое подобие тропы, но затем река, стесненная в каменистых берегах, окончательно превратилась в узкий бурлящий ручей, а тропа исчезла. Ориентируясь на этот ручей, шумящий справа, они направились вверх по склону, заросшему огромными деревьями и густым подлеском. За вечность, которую здесь царили джунгли, деревья рождались и умирали бессчетное количество раз, и их переплетенные между собой сгнившие останки кое-где образовали подобие настила, поднятого над землей и покрытого чудесным ковром, сотканным из мха, папоротников и цветов, сквозь который пробивались лианы и молодые деревья. Однако эти манящие зеленые поляны были смертельно опасны. Стоило ступить на их ровную и, на первый взгляд, надежную поверхность, как она тут же проваливалась, и жертва своей доверчивости падала вниз с высоты десяти футов в темную зловещую яму, рискуя переломать себе все конечности или позвоночник. Медленно и осторожно взбираясь и спускаясь по скользким упавшим стволам, к тому же плотно увитым лианами, путешественники потратили часа два только на то, чтобы преодолеть распадок шириной в несколько сот ярдов, прокладывая себе путь ударами сабли. Совсем выбившись из сил, они уже готовы были повернуть обратно, когда Джейн дернула своего спутника за рукав:

– Ланс, смотри, там, кажется, виден просвет.

Действительно, слева, вверху по склону, деревья чуть поредели, и скоро стало заметно некое подобие узкой и прямой просеки, которая, впрочем, уже успела зарасти молодым подлеском. Сомнений не было – она могла быть лишь результатом вмешательства человека. Вопрос в том, кто и зачем пробил ее через тропический лес? Взобравшись наконец наверх, они вышли на этот прореженный участок. Но удивление их превратилось в подлинное изумление, когда обнаружилось, что под слоем мха, корнями папоротников и молодых деревьев лежали просмоленные деревянные шпалы, а на них ржавые стальные рельсы.

– Узкоколейка, шириной фута три с небольшим, похожа на японскую, – сообщил Ланселот.

– Может, подождем поезда? – сострила Джейн.

– Меня больше беспокоит, не остались ли здесь машинисты и особенно злые контролеры для таких, как мы, безбилетников, – парировал тот.

– Вряд ли, – сказала она. – Во всяком случае, по этой дороге давно никто не ездил.

– Не очень-то и давно, – заметил он. В джунглях все растет прямо на глазах, но тем не менее лес не успел здесь высоко подняться. Думаю, что последний вагон прошел по этой колее не более чем полгода тому назад. Причем, смотри, дорога плавно идет в гору! Вряд ли на остров доставляли паровоз. Скорее всего, где-то поблизости должна быть лебедка.

– Так пойдем вперед по рельсам и узнаем. Всяко лучше, чем ломать ноги в этом проклятом лесу.

Они двинулись по полотну вверх, идти стало значительно легче, и через полчаса перед ними открылась горизонтальная площадка, на которой в деревянном ящике Ланселот действительно нашел лебедку, причем электрическую, хотя, конечно, никакого электричества к ней сейчас подведено не было. Среди зарослей по бокам дороги аккуратно были сложены друг на друга несколько небольших вагонеток.

– Ага, – сказал он, – очевидно, в гору втаскивали какой-то груз. И что-то подсказывает мне, это вряд ли были кокосовые орехи. И довозили его только до этого места, потому что дальше дорога заканчивается.

– Послушай, – воскликнула Джейн, указывая вправо. – Там за деревьями какой-то шум, похоже на водопад.

Они прошли немного дальше, и взору их открылось удивительное и прекрасное зрелище. Широкий водный поток низвергался с высоты утеса прямо в небольшое озеро, лежащее в каменной ложбине. Над белым кипящим котлом водопада стояло облако водяной пыли, в котором играла на солнце разноцветная радуга.

– Вот это иллюминация, – восхитилась Джейн. – Как красиво! Может, сюда возили туристов?

– Да, и после топили их в озере, – мрачно пошутил Ланселот. – Странно, ведь рельсы здесь закончились, тележки аккуратно составлены, а где же тогда груз? Не сбросили же они его в самом деле в озеро? Хотя…

С этими словами он принялся осматривать близлежащие деревья, и вскоре его любопытство было вознаграждено. На одном из мощных ветвистых стволов на высоте примерно двенадцати футов он обнаружил толстый стальной обруч, стянутый болтами. На той его стороне, которая обращена к озеру, можно было различить скобу, в которую, похоже, раньше что-то вставляли, скорее всего проволоку или металлический трос, поскольку на поверхности металла все еще оставались следы потертости.

– Если здесь была подвесная дорога, то на той стороне озера, возле водопада, должны быть следы другого крепления, – предположила Джейн.

Ланселот согласно кивнул головой и направился к озеру, обходя его по узкому каменистому берегу, вдоль окаймлявшей воду скалы. Однако никакого приемного устройства на противоположной стороне водоема он не обнаружил, зато, подойдя вплотную к водопаду, заметил, что между стеной падающей воды и скалой имеется довольно значительный промежуток. Проникнув в него, он рассмотрел, что за водяной завесой в скале скрыто большое отверстие, похожее на вход в пещеру. Пробираясь по скользким зеленым от водорослей валунам, Ланселот вскоре добрался до него и замер, пораженный. В полумраке открылась гигантская подземная полость, которая наполовину была затоплена, однако между водопадом и водами еще одного, теперь уже подземного, озера простиралась широкая и ровная полоса плотного белого песка, имевшая серповидную форму и огибавшая водную гладь. Из расселины в верхней части пещеры падал на воду и прибрежный песок солнечный свет, однако другие ее края оставалась во тьме. Солнечные лучи, отражаясь, дрожали на голубой воде, и от них по изрезанному своду пещеры, напоминавшему волны застывшего моря, золотистыми змейками бежали беспокойные блики света. Сверху на поверхность озера постоянно капала вода, от чего появлялась бегущая к берегу рябь. Это порождало удивительный акустический эффект, наполняя пещеру волшебными мелодичными звуками, будто кто-то одновременно звонил во множество крошечных серебряных колокольчиков.

– Ого, да здесь не только иллюминация, но и музыкальный концерт! – сказала Джейн, которая не преминула пробраться в пещеру вслед за Ланселотом.

– Будь наша догадка верна, то подвесная дорога должна была идти в этот грот. Ведь если то, что сюда доставляли, хотели понадежнее спрятать, то лучшего места не найти. Значит, следы механизма могут быть где-то здесь, – высказал он свое предположение.

– Да, но тут темно, как за кулисами, и без фонаря не обойтись. Только где его взять? – расстроилась она.

– У меня, по счастью, сохранилась зажигалка. А снаружи я видел заросли сухой травы, похожей на бамбук. Она должна хорошо гореть, если ее хорошенько связать.

– То есть сделаем факелы?

– Точно.

Они выбрались наружу и нарубили высокой травы, которая росла неподалеку, свив из нее несколько толстых соломенных жгутов. Затем, вернувшись в пещеру, запалили эти импровизированные факелы, которые с треском вспыхнули, рассыпая вокруг себя искры и бросая на каменные своды свет, достаточный, чтобы продвигаться вглубь и исследовать грот. Идти по белому песчаному пляжу было легко, и они быстро достигли стены пещеры, расположенной почти напротив входа в нее. Она представляла собой вертикальную плоскость, высотой около двадцати футов, но не монолитную, а покрытую сетью глубоких вертикальных и горизонтальных трещин, благодаря чему напоминала пластинчатую броню на спине крокодила, состоявшую, однако, сплошь из массивных каменных плит. Некоторые из этих тяжелых пластин обвалились и лежали внизу, причем по характеру разломов на них было ясно, что это случилось совсем недавно, видимо, в результате недавнего землетрясения. Взобравшись на упавшие камни, Ланселот, подняв повыше факел, осветил стену. На месте одной из упавших плит, на высоте примерно десяти футов, тускло отсвечивал покрытый ржавым налетом металл.

– Нашел! – крикнул он. – Здесь есть какая-то дверь, которая была замаскирована свалившейся плитой! Железная. Плотно закрыта. А на ней висит большущий замок. Сейчас попробую залезть поближе.

Но только он, передав факел Джейн, стал, используя трещины, подниматься вверх по стене, в темной глубине пещеры раздался странный звук – будто под чьими-то осторожными шагами осыпались камни. Он не был постоянным, то исчезал, как если бы кто-то замирал на месте, то появлялся вновь.

– Ланс, мне кажется, мы здесь не одни, – приглушая голос, прошептала Джейн, указывая рукой в темноту.

– Кому тут еще быть? Может это камни продолжают осыпаться после землетрясения? – также тихо ответил ей он.

– Вряд ли. Камни не осыпаются в такт шагов. А может, это как раз те, кто поставил здесь дверь и провел железную дорогу?

В это время подозрительный звук возобновился и уже не стихал, а, напротив, превратился в настоящий топот. Теперь стало ясно, что кто-то, поняв, что обнаружен, просто бежит по направлению к ним по каменистой осыпи.

– Пора убираться отсюда, – сказал Ланселот. – Бежим!

Они выскочили в освещенную часть грота, на белый песчаный пляж. Однако в этот момент в противоположной стороне, в проеме выхода из пещеры, они заметили неподвижную человеческую фигуру, казавшуюся совершенно черной на фоне белой пены водопада. Оглянувшись назад, Ланселот понял, что они угодили в ловушку, потому что из темноты одновременно показался и их таинственный преследователь. Когда он вышел на освещенное место, оказалось, что это вовсе не дикарь, не туземец, но и не европеец. Это был человек с явными признаками желтой расы, скорее всего японец. Приглядевшись, Ланселот, кажется, узнал в нем одного из тех японских офицеров, которые плыли вмести с ними на «Принцессе Елизавете». И вряд ли он был настроен дружелюбно, потому что в его руке был самурайский меч.

– Вот так номер! – искренне удивился Ланселот. – Старый знакомый. Как вы здесь оказались? Наверное, тем же путем, что и мы? И надо полагать, что солнце нам заслоняет не кто иной, как ваш приятель?

– Вы правильно полагаете, – ответил японец на довольно хорошем английском. – И может быть, вам уже известно, что между нашими странами идут военные действия?

– О да! – вскричала Джейн. – Мы хорошо прочувствовали это на собственной шкуре, когда вы так подло пустили на дно наш пассажирский корабль.

– Ну, тогда вы должны понимать и то, что вам, господин офицер, придется сдаться, – не удостоив ответом женщину, сказал японец, глядя в глаза Ланселоту.

– Это еще почему? Разве вы уже выиграли какое-нибудь сражение? – чтобы потянуть время, спросил Ланселот.

– Думаю, что да. Лучшее сражение то, которое выиграно без боя. Ведь вы тут один, а нас двое. Эта женщина вам не помощница, наоборот, обуза. Так что, сейчас самое для вас разумное – сложить оружие и стать военнопленным, а женщину отдать нам.

– Хитрый азиат, – шепнула Джейн. – Не хочет рисковать. Так я ему и поверила. «Сдавайся, будешь военнопленным», – пародируя японца, протянула она. – Как бы ни так. После всего, что мы тут насмотрелись, стоит нам сдаться, нас наверняка укокошат, чтобы мы не рассказали, что они здесь что-то прячут. Тебя убьют сразу, а меня немного погодя, что, пожалуй, будет еще хуже.

– Да, придется драться, – тихо сказал Ланселот. – Правда, преимущество на их стороне. С одним самураем я, возможно, и справлюсь, но вот сразу с двумя… Никогда еще не пробовал.

– А ты попробуй. Ничего еще не потеряно. Как любил говорить наш французский император Наполеон, главное – ввязаться в бой, а там посмотрим, – храбро заявила жена французского посла.

* * *

Истинная атака идет из Пустоты

Ланселот вытащил из ножен свою испытанную в злоключениях последних дней саблю. Самурай принял вызов, встав в боевую стойку. Оба противника начали медленно сходиться, двигаясь по кругу и выбирая удобный момент для атаки. Японец, внешне демонстрируя холодное спокойствие, в то же время, не отрываясь, сверлил глазами соперника, как бы пытаясь его загипнотизировать.

Ланселот глаз не отводил, но старался в то же время видеть ситуацию в целом, равно как и всякое движение на периферии. Его беспокоил второй японец, который оставался у него в тылу, однако боковым зрением он не улавливал с его стороны никакого движения. Видимо тот считал, что справиться с американцем обязан и один самурай.

Лезвие сабли морпеха было длиннее, зато японский меч шире и массивнее. В Аннаполисе гардемаринам давали уроки фехтования на саблях, но лишь как дань традиции, тогда как в гораздо большем почете был ножевой бой. И хотя Ланселот одно время увлекался сабельным спортом и даже получал призы на соревнованиях, проводившихся штатом, он далеко не был уверен в равенстве своих возможностей с высоким искусством кендо – битвы на мечах японских самураев, про которое он где-то читал.

На занятиях их учили, что бой с незнакомым противником всегда надо начинать с аккуратного прощупывания его обороны пробными ударами, чтобы попытаться понять логику ведения им боя. Более длинное оружие дает преимущество безопасной дистанции, и всеми силами надо удерживать на ней противника, нанося удары из глубины. Если же у тебя окажется более короткий клинок, следует стремиться любой ценой войти на ближнюю дистанцию, где шансы, возможно, сравняются. Сделать это можно сближением на нужное расстояние при замахе противника либо сразу же после защиты от очередного удара.

Приблизившись, Ланселот сделал ложный выпад. Японец встретил его острием своего меча, неуловимым, но сильным движением отбив саблю вправо, и в свою очередь сделал молниеносный выпад, метя сопернику в лицо. Американец вовремя отскочил назад – еще немного, и острие катаны пронзило бы ему глаз. Однако японец не стал развивать атаку, а только изменил позицию, отработанным движением сместив свой меч влево к плечу.

«Какого черта тебе надо? – подумал Ланселот. – Время тянешь, надеешься на помощь?!»

В этот миг он услышал предостерегающий возглас Джейн и понял, что второй противник, который маячил на входе в пещеру, решил присоединиться к атаке. Ждать дальше и осторожничать было нельзя. Ланселот сделал отчаянный бросок стрелой. Рывком он вынес вперед левую ногу, резко выпрямил правую, с бешеным ускорением устремляя свое тело почти горизонтально в сторону противника и метя острием сабли в его, казалось бы, незащищенное горло. Однако оказалось, что японец к этой атаке был полностью готов. Сделав глубокий шаг назад, он одновременно произвел быстрое дугообразное движение мечом, намереваясь рубануть снизу по руке Ланселота, которая была вытянута далеко вперед. Но тот, к счастью, уже успел приземлиться на левую ногу и, сделав пару коротких тормозящих шагов, вновь принял вертикальное положение. Это позволило ему в последний момент круговым движением накрыть японский меч своим клинком, прижать его вниз и начать новую атаку выпадом вперед. Однако противник изящным движением ушел с траектории движения сабли и провел контратаку диагонально, теперь уже сверху вниз от плеча. Ланселот защитился отбивом, подставив свой клинок горизонтально под стремительный, летящий сверху удар. Вдруг раздался металлический хруст, и верная «мамлюкская» сабля, на самом деле серийно произведенная на американском военном заводе, не выдержав соревнования с наследственным самурайским клинком, завершила свой короткий боевой путь, развалившись на части, так что в руке Ланселота осталась в лучшем случае одна ее треть. Японец, схватив свое оружие за рукоять двумя руками, приготовился нанести им завершающий удар сверху вниз, и, если бы меч достиг головы Ланселота, он, наверное, развалил бы ее, как арбуз. Но… встретил пустоту.

Почти ежедневные занятия в Аннаполисе по ножевому бою вел с курсантами некий Гаэтано – мексиканец или пуэрториканец, который даже не был военнослужащим, но, судя по многочисленным шрамам на его лице и руках, имел непревзойденный опыт в практическом применении своего смертоносного искусства. Ему был известен нескончаемый арсенал финтов и трюков с ножом, который, видимо, и помог ему выжить там, откуда он когда-то явился и где привыкли драться не по учебникам, а без правил, по кровавой науке трущоб. Одним из таких криминальных трюков был неожиданный удар из положения «сверху-вниз», когда при движении ножа, взятого обратным хватом, вниз тело бойца делало оборот на сто восемьдесят градусов вокруг вертикальной оси, благодаря чему оказывалось слева, на одной линии с противником, удар же наносился в продолжение движения ножа по синусоидальной падающей и затем восходящей траектории в шею или диафрагму. Ланселот не мог похвастаться тем, что в совершенстве владел всеми уловками, которые показывал им Гаэтано, но именно этот коронный удар он часто тренировал и довел его до автоматизма. Остаток сабли в руках Ланселота был тем же ножом. Он, правда, не мог начать атаку из позиции сверху, однако, используя момент замаха японца, сделав широкий шаг навстречу, глубоко подсел вниз и, перехватив рукоять обломка сабли обратным хватом, сделал разворот, одновременно резко выпрямился и, используя всю энергию этого мощного, как бы ввинчивающегося вверх движения, нанес противнику жестокий удар, вогнав ему в живот все десять дюймов оставшейся от сабли стали по самую ее гарду и еще по инерции продернув лезвие вверх.

Японец с воплем, который отдался в пещере оглушительным эхом, упал на колени, выронил свой меч, его глаза вылезли из орбит, а белый песок внизу мгновенно стал черным от крови. Вся схватка заняла не больше минуты, но Ланселоту показалось, что она продолжалась целую вечность. Он тоже обессиленно опустился на землю рядом с поверженным противником. Но тут он вспомнил о втором японце, и не зря, потому что, находясь в этот момент спиной к входу в пещеру, не мог его видеть, но зато услышал. Исполненный ярости крик, или боевой клич, заметался в пространстве пещеры, многократно отражаясь от стен. Мягкий песок скрадывал звук от бегущих ног, но Ланселот с ужасом понял, что если не случится чуда, то от удара второго японского меча его голова сейчас слетит с плеч. Однако у него уже не было ни сил, ни времени не только на то, чтобы подняться, но даже оглянуться. Правду сказать, он просто боялся смотреть назад, ибо не каждый отважится глядеть в глаза собственной смерти. Ожидая ее холодного финального поцелуя, он инстинктивно вжал голову в плечи. Но вместо этого вдруг грянул гром, от которого, казалось, сейчас обрушатся своды пещеры. Затем он повторился еще и еще раз, и все стихло. Еще не веря тому, что жив, Ланселот оглянулся. Второй противник лежал на спине на расстоянии каких-то шести ярдов, еще сжимая в руке меч и конвульсивно суча ногами. Рядом с ним, спиной к Ланселоту, застыла Джейн, держа в вытянутых руках откуда-то взявшийся крохотный пистолет, из дула которого еще поднимался сизоватый дымок. Ланселот вскочил на ноги и бросился к ней. Одного взгляда на японца было достаточно, чтобы понять, что он мертв. В его лбу, ровно посередине, виднелось отверстие, из которого еще брызгал фонтанчик крови, а на белом кителе расползалось другое кровавое пятно. Меч валялся рядом. Увидев Ланселота, женщина выронила пистолет и бросилась к нему на шею. Ее сотрясали судорожные рыдания.

– Это так это так страшно! – повторяла она сквозь слезы. – Я думала, он меня сейчас зарежет этим своим чертовым тесаком. Я стреляю, стреляю, а он все бежит и бежит! Я думала, что мажу или что пули слишком маленькие и ему нипочем!

– Откуда у тебя пистолет? – спросил он, подняв с земли похожий на игрушку маленький дамский браунинг, весом всего около двенадцати унций, украшенный золотой инкрустацией, со щечками рукояти, сделанными из слоновой кости. Несмотря на свои небольшие размеры, это было весьма эффективное оружие самообороны двадцать пятого калибра, оболочечная пуля которого пробивала слой мышц и застревала внутри тела, полностью отдавая ему всю свою энергию. В пистолете оставалось еще три патрона из шести. То есть Джейн стреляла три раза и не попала лишь однажды, хотя ей и показалось, что все пули летели мимо.

– О-о, – догадался он, заметив на песке ее роскошный клатч, теперь совершенно пустой, который она удивительным образом сумела сохранить, несмотря на все передряги, вплоть до этого самого рокового момента. – Вот что ты, оказывается, в нем так бережно хранила! А я думал – пудру или помаду.

– Да, они мне сейчас бы тоже не повредили, – всхлипнула она, растирая руками грязь на своем лице. Но мой «Бэби Браунинг» все-таки пригодился больше. Спасибо покойному барону – это его подарок.

– Еще как пригодился! Кстати, надо сказать тебе «спасибо», ведь я, кажется, обязан тебе жизнью.

– Как и я тебе, так что считай, что мы квиты.

В это время сзади раздался тихий протяжный стон. Первый японец был еще жив.

– Как это я о нем забыл?! – подосадовал на себя Ланселот. Он подошел к раненому. Тот, кажется, готов был уже испустить дух, потому что рана его была ужасна. Ланселот не только проткнул ему живот, но и полностью вспорол его, так что внутренности несчастного вышли наружу. Японец ничком лежал в огромной луже крови, и было удивительно, что он еще дышал. Ланселот осторожно перевернул умирающего на спину. Лицо того было искажено предсмертной мукой, однако взгляд осмыслен. Вдруг лицо японца сморщилось в ужасной гримасе, которая, наверное, должна была изображать презрительную усмешку.

– Скоро вы все умрете, – сообщил он заплетающимся языком.

– О чем ты? – попытался дознаться Ланселот. – Сюда придут японцы? Когда? Что здесь хранится? Говори! Тебе ведь теперь все равно.

– Вы все умрете, – повторил японец, но теперь совершенно твердо, с упором на «все». – Сгорите в аду. Мы устроим его вам. Не там, – показал он пальцем вниз, – а прямо здесь. Скоро, очень скоро. Тут он засмеялся хрипло и страшно, после чего изо рта его хлынула кровь, а душа отлетела навеки.

Ланселот и Джейн, пораженные, стояли над бездыханным телом.

– Как это – «сгорите здесь все»? – произнесла она задумчиво. – Что тут может гореть? Может, это угроза забрать нас с собой в ад?

– Не думаю, – ответил Ланселот. – Вряд ли он имел в виду, что гореть мы будем на том свете или же здесь, прямо на этом острове. Скорее, он обещал нам погибель от какого-то их нового сверхоружия, которое решит исход войны. Во всяком случае, мы должны выяснить, что они здесь прячут. Возможно, это и есть ключ к разгадке. Но сначала надо собрать трофеи, для нас сейчас нет ничего лишнего. С этими словами он принялся осматривать карманы убитого. В его кителе он обнаружил исправный электрический фонарик, которым тот, вероятно, подавал сигналы подводной лодке с борта «Принцессы Елизаветы», и бумажник, в котором он нашел фотографию, на которой, несмотря на то что она побывала в воде, еще можно было различить изображение. Это была японская семья: три женщины разного возраста с высокими прическами и в кимоно, каждая держит на руках по ребенку, мужчина старшего возраста – также в традиционной одежде и, наконец, сам его недавний соперник по поединку – в европейском костюме-тройке, при галстуке и в канотье.

«Наверное, это была хорошая семья: отец, мать, дочь, сын, невестка, дети, – с грустью подумал Ланселот. – А теперь их мир разбит, разрушен. Тот, кого все они любили, кем гордились, на кого надеялись, безвестно сгниет в этой сырой пещере на острове, затерянном в океане. Встреться мы раньше, могли бы найти общий язык, может, даже подружиться. Как странно – совершенно незнакомые люди, живущие обычной жизнью, ценящие мораль, закон и порядок, вдруг разом принимаются друг друга остервенело топить, стрелять, резать, как настоящие дикари. Отчего мы так делаем? Уж явно не из корысти, не потому, что хотим нажиться за счет побежденных, ведь война всегда отбирает намного больше, чем дает. Из чувства долга? Но перед кем этот долг, как не перед самими собой? Тогда из страха? Из опасения самому быть убитым или чтобы не сочли трусом? Да, часто так и бывает. Но если хорошенько поразмыслить, то мы готовы убивать вовсе не из страха смерти, а, наоборот, чтобы ощутить себя бессмертными! Война – это болезненное, сладострастное желание поставить себя на самый край – так же как нас тянет встать над бездной, а то и сделать в нее шаг, чтобы укрепить себя в наивной и смутной надежде: „уж я-то умереть точно не могу“. Выходит, как только существо обрело рассудок и постигло, что смертно, тленно, то есть что оно – человек, оно тут же ощутило в себе желание убивать себе подобных – и не ради пропитания, продолжения рода или собственного спасения, а лишь из тщетного стремления доказать самому себе, что бессмертно. Вот и на войну человек идет, чтобы почувствовать себя богом, но там скоро узнает, что ничтожен и прах. Вот как мы распоряжаемся рассудком, которым наделил нас Господь! И ему есть за что нас карать».

Из этих грустных философических размышлений его вывела Джейн:

– Смотри, что я нашла у того, второго!

Она протянула Ланселоту потрепанную карту, на которой была изображена юго-восточная часть Тихого океана. Посередине стоял крестик, – очевидно, в том самом месте, где «Принцесса Елизавета» встретилась с японской субмариной. Кружком был обведен на карте остров. Все надписи были сделаны по-японски, иероглифами, но по конфигурации географических изображений можно было догадаться, что это не Маршалловы острова, а одинокий клочок земли посреди океана.

– Значит, это действительно именно те два японца, которые плыли вместе с нами. Разведчики! Хорошо, что у них не было припрятано с собой огнестрельного оружия, а то бы не они, а мы сейчас лежали на их месте. А сюда они приплыли потому, что тут японская секретная база, о которой они у себя в разведке, видимо, знали, и здесь их вернее всего могли бы забрать свои, – размышлял Ланселот вслух. – Но вряд ли у них был ключ от той двери. Она ведь обнажилась случайно, после землетрясения, а главное, мы не нашли при них никакого ключа.

– Но ведь и нас могут отсюда «забрать», но только не «свои», а те, кто, возможно, придет за ними, – предположила Джейн, указывая на трупы. – Но я почему-то думаю, что наша встреча не будет слишком радушной.

– Да, мы теперь опасные свидетели. Можно, конечно, спрятаться, остров относительно большой, но неизвестно, сколько месяцев или даже лет нам тогда придется провести здесь одним. Может, всю жизнь.

– Ну, «всю жизнь» – это было бы еще полбеды. Боюсь, что за жизнь нам еще придется побороться. Вряд ли японцы дадут нам убраться отсюда восвояси…

– Вот что! Поскольку здесь есть военная база, то, вероятно, имеется и рация. А по рации я попробую вызвать помощь.

– То есть нам надо высадить эту чертову железную дверь и войти внутрь?

– Это было бы здорово, но, к сожалению, чтобы ее выбить, нужна куча взрывчатки.

– Стоп, – вдруг осенило Джейн. – Ведь первый из японцев шел за нами откуда-то из глубины пещеры. Что он там позабыл? Не мог же он просто сидеть на камушке и поджидать, когда же сюда придут какие-нибудь американцы! Может быть, не надо было и взрывчатки, а хватило и недавнего землетрясения?

– Ты гений, Джейн! – просиял Ланселот. – Надо осмотреть грот в глубине, не исключено, что обвалилась часть стены хранилища, если оно, конечно, и правда находится там, внутри горы. Только сначала надо здесь немного прибраться.

– «Уберите трупы», – продекламировала Джейн. – Так обычно заканчиваются пьесы Шекспира. Но у нас, похоже, все только начинается!

Выкопав японским мечом в песке пещеры яму, Ланселот стащил в нее тела и аккуратно заровнял импровизированную могилу. Скоро влажный песок впитает кровь, и никому не придет в голову, что здесь состоялась маленькая битва большой войны. Ланселот отсалютовал трофейным оружием противникам, павшим в честном бою, после чего, захватив с собой один из мечей и фонарик, снова двинулся со своей спутницей внутрь грота, вдоль берега подземного озера. Миновав закрытую железную дверь, они пошли дальше. Скоро идти стало труднее, так как путь то и дело преграждали завалы из крупных камней. Луч фонаря шарил по сводам и стенам пещеры, однако никакого провала в них пока что заметно не было. Так они прошли ярдов сто, как вдруг откуда-то донесся весьма странный в этом месте звук, похожий на глухой шум работающего мотора.

– Ну вот, там была железная дорога, а здесь вообще как в подземке! – усмехнулась Джейн.

Направляясь на звук, они скоро заметили в стене довольно широкую трещину. Двигатель явно работал где-то за ней. В проем оказалось возможным кое-как протиснуться, но потом он расширился настолько, что можно было свободно идти. Шум все усиливался, потом стал ощущаться запах сгоревшего дизельного топлива. Завернув за угол прохода, они вдруг увидели отблески света и оказались в новой пещере, точнее помещении, потому что над ним явно потрудилась не только природа, но и человеческие руки. Это был довольно большой зал, длиной около тридцати пяти ярдов, шириной около пятнадцати и высотой не менее четырех. Он освещался двумя рядами электрических ламп, подвешенных под потолком. У противоположной стены работал дизельный двигатель, выхлопная труба которого, выведенная в потолок, видимо, дала трещину и немного дымила внутрь. Наверное, мотор запустили японцы, первыми обнаружившие проход. Вдоль всего помещения были расположены два ряда трехъярусных металлических стеллажей, уставленных деревянными ящиками, выкрашенными в защитный цвет. На них были нанесены какие-то черные иероглифы. Обойдя помещение, исследователи не обнаружили ни рации, ни провизии – ничего, кроме того, что было сложено на полках. Всего, по предварительной прикидке, там было не менее ста ящиков. Ланселот попытался подвинуть один из них, но это оказалось для него невыполнимой задачей – настолько тот оказался тяжел. Просунув острие меча в щель между досками одного из ящиков, он расширил ее и, с усилием поддев верхнюю сторону, открыл, а открыв, онемел. При мерцающем огне электрических фонарей из его глубины в глаза ярко ударило новое, ни с чем не сравнимое желтое свечение, которое излучает только одно на свете вещество, точнее, металл. Ланселот открыл еще один ящик, потом еще и еще. Сомнений не было – все они были доверху набиты золотыми слитками, плотно уложенными в пять рядов.

– Подземка, оказывается, вела в японский Форт-Нокс, – тихо промолвила Джейн, завороженно глядя на золотое сияние.

– Да, но только, к сожалению, он находится не в Кентукки, – заметил Ланселот.

– В Кентукки нас к нему бы не подпустили на пушечный выстрел, а тут мы, похоже, пока единственные посетители, – полушутя отреагировала Джейн. – Никогда еще не чувствовала себя миллионершей. До сих пор не могу поверить, что все это происходит со мной наяву!

– Так! – прервал ее Ланселот. – Похоже, это и впрямь небольшой японский Форт-Нокс, видимо, на случай непредвиденных обстоятельств. Думаю, что золота тут не меньше чем на сто пятьдесят миллионов долларов, а может, и больше.

– С ума можно сойти. Выходит, неслабая заначка спрятана здесь у микадо.

– Ее хватит, чтобы купить пол-Японии, а это значит, что с началом боевых действий этот склад вряд ли оставят без присмотра. То есть скоро нам надо ждать гостей. Точнее, хозяев всех этих деньжищ.

– И им точно не понравится, что мы на них глазели, трогали и к тому же укокошили здесь уже двух япошек.

– Отсюда вывод: тут долго оставаться нельзя, для нас это настоящая, хотя и очень дорогая мышеловка. Надо уносить ноги и постараться найти какой-то способ сообщить обо всем нашим.

– Интересно, как это сделать? Бросить в море бутылку с запиской? Хотя, тот, кто спрятал тут золото, почему-то не удосужился оставить бутылку с шампанским, чтобы мы могли отметить свою счастливую находку. Кстати, я зверски хочу есть. Золото – это хорошо, но сыт им не будешь. Война войной, а обед, как я слышала говорят в армии, по расписанию. Думаю, нам надо вернуться на берег, чтобы поискать там какую-нибудь пищу, а затем мы подумаем, что делать со всем этим эльдорадо. В любом случае я бы прихватила с собой пару ящичков в качестве компенсации за нанесенный ущерб.

– Учитывая, что один ящичек весит никак не меньше полутора тысяч фунтов, а каждый брусок – фунтов тридцать, тебе придется сначала хорошенько подкрепиться. Не случайно, все это хозяйство перебрасывали сюда по железной дороге.

– Вот ей мы и воспользуемся. Она же поднимается в гору, а значит, с горы и спускается, так что тяга нам не нужна, а требуется лишь вагонетка. А мы видели их там в лесу несколько штук. Нужно только поставить одну из них на рельсы, нагрузить слитками и осторожно спустить вниз.

– Джейн, я тобой восхищаюсь. Можно подумать, что раньше ты не в театре выступала и была не великосветской дамой, а грабила почтовые поезда!

– Нет, в самом деле, мне это даже нравится. Со своим бароном я немного закисла. Самое большее, на что я могла рассчитывать, – это пощекотать нервы, проигрывая в покер его состояние. А тут за несколько дней произошло столько, что хватит на всю жизнь: кораблекрушение, штормы, сражения с морскими монстрами, какие-то средневековые поединки на мечах, пальба из пистолета. Меня столько раз хотели убить! Восхитительно! А теперь вот мы победили, и я соображаю, куда нам деть кучу золота величиной с Эмпайр-стейт-билдинг. Это просто фантастика! Разве не так?

Ланселот, услышав ее горячую речь, не мог удержаться от улыбки:

– Вот, оказывается, чего не хватает женщинам… Ну, может быть не всем…

– Каким же?

– Лишь самым настоящим.

– На самом деле настоящей женщине не хватает настоящего мужчины… Но сдается мне, я с ним уже встретилась.

– Ты имеешь в виду Броссара?

– Скажи еще, этого жуткого японского самурая! Брр-р. На самом деле я думаю, ты знаешь, кого я имею в виду.

Ланселот покраснел и, чтобы скрыть смущение, сказал, пытаясь придать своим словам шутливый оттенок:

– Наверное, какого-нибудь красивого осьминога, которого я собираюсь поймать в море нам на обед.

– О да! Я сейчас, кажется, отдала бы все это богатство не только за осьминога, но даже за любую, самую дохленькую рыбку или креветочку.

– Что ж, тогда в путь!

С этими словами они покинули эту пещеру Али-бабы и уверенно двинулись в обратную дорогу, к океану, но уже не по джунглям, а по прямому полотну узкоколейки, впрочем еще не ведая, куда приведет их судьба.

* * *

Обратный путь оказался куда приятней. Не надо было ломать ноги на скользких мшистых камнях и в ловушках корней. Узкая колея железной дороги, хоть и наполовину скрытая уже успевшей окрепнуть зеленой порослью, давала ровную и надежную опору. Кроме того, она вела вниз, так что идти по ней было легко. И если на то, чтобы добраться до пещеры у водопада путешественникам потребовалось четыре часа, вниз они спустились менее чем за час. Скоро они услышали шум прибоя, и рельсы привели их прямо к берегу, но не в то место, где океан выбросил плот, а примерно в полумиле оттуда. Здесь прибрежные скалы расступались, образуя природную гавань. Два высоких утеса обрамляли неширокий вход в нее, так что высокие океанские волны разбивались о каменную стену снаружи, а вода внутри была относительно спокойна, и джунгли подходили прямо к ее кромке. Путники поэтому не сразу заметили в прибрежной зелени деревянный помост на вбитых в дно сваях, который был очень похож на причал.

– Та-а-к, – протянул Ланселот удовлетворенно. – Вот здесь они разгружались. – И, очевидно, здесь же их следует ждать снова. Кажется, тут достаточно глубоко, так что к берегу может подойти большое судно.

– Я думаю, что нам придется вернуться на старое место, к реке, – сказала Джейн. Там, по крайней мере, есть кокосы, а я сейчас точно умру, если только чего-нибудь не съем.

Они не стали возвращаться через глухой лес. От гавани можно было подняться по осыпи камней прямо на скалы, поверху которых шло некое подобие естественной тропы, прерываемой время от времени оползнями и трещинами, но тем не менее она вела в сторону устья реки. По ней путь оказался трудным, но заметно быстрее, и скоро они вышли к месту своей высадки на остров. Ланселот вскрыл пару больших орехов, валявшихся на земле, и оба жадно набросились на их белую мякоть. Но странное дело, эти дары леса, заполняя желудок до отказа, по-настоящему не насыщали. Обещанный Ланселотом осьминог, так же как и другие дары моря, оставались лишь мечтой, потому что для его ловли надо было еще найти на побережье подходящее мелководье. Требовалось какое-то другое решение.

– Послушай, Ланс, – сказала Джейн, – когда я не была еще баронессой и даже актрисой, там, где я росла, а наш городок стоял на Миссисипи, мы, дети, играя на берегу, часто ловили раков, которые были невероятно вкусными, если их сварить на костре. Ничем не хуже лангустов, только поменьше. Может быть, в этой речке они тоже водятся?

– А на что вы их ловили?

– На кусочки мяса. Правда, если бы у нас здесь было мясо, не надо было бы ловить раков.

– Но зато у нас есть кокос. Знаешь, есть такой краб – кокосовый вор. Судя по прозвищу, он любит кокосы. А раки – двоюродные братья крабов, и если они тут действительно есть, то им, наверное, кокосы тоже придутся по вкусу.

Сделав такое глубокомысленное заключение, Ланселот зашел по пояс в воду реки и, идя вдоль берега, стал внимательно смотреть, ища в нем рачьи норы. Джейн тут же присоединилась к этому увлекательному занятию. Через некоторое время удача им улыбнулась, и они обнаружили в крутом берегу целую колонию проделанных раками отверстий. Держа в левой руке кусочек кокосового ореха, Ланселот стал выманиваешь рака из норы. Скоро из нее высунулась здоровенная клешня, похожая на окаменелую варежку, а потом темная голова с глазами на стебельках и тело с членистым хвостом. Но как только Ланселот попытался схватить рака правой рукой, тот вильнул хвостом и, проявив неожиданное проворство, мгновенно исчез в своем убежище. То же самое повторилось и возле другой норы, и возле третьей.

– Так нам никого не поймать, – сказала Джейн. – Надо сделать ловушку. У нас ее называют верша.

Ланселоту пришлось нарубить, пользуясь ее указаниями, тонких бамбуковых прутьев, и Джейн неожиданно умело и быстро сплела из них конструкцию, напоминающую огромную плетеную бутыль. Затем она изготовила что-то похожее на конусовидную шляпу, вроде тех, которые носят в Китае, но с отверстием посередине, и вставила ее в бутыль конусом внутрь в качестве дна. Получилась отличная рыбная ловушка, вполне годящаяся и для ловли раков. В нее положили приманку – начинку кокосового ореха и притопили с помощью двух больших камней в воде, рядом с рачьими норами. Разложив костер, ловцы, сидя у огня, стали ждать, преодолевая адские муки голода. Через два часа мучительного ожидания Ланселот проверил ловушку и… прямо в воде исполнил что-то наподобие бешеной джиги, сопровождая танец восторженными первобытными криками, ибо верша оказалась доверху набита крупными раками, которые являли собой шуршащую серо-черную массу. Он вытащил ловушку на берег и с трудом отнес к костру, где его спутница, сидя на корточках, уже пекла найденные ею поблизости феи. Шевелящихся раков клали в горячую золу, отчего они сначала двигались еще быстрее, но быстро успокаивались и краснели, превращаясь в еду. И тут наконец состоялось великое и незабываемое кулинарное событие, подлинный праздник тела и души. Раков вытаскивали из золы прутиком и вместе с печеными феи клали на большой сердцевидный лист таро. Сначала съедали хвост и брюшко, потом разгрызали сочные клешни, запивая содержимое терпким кокосовым соком. Впервые после высадки на остров они по-настоящему насытились и, несмотря на все, что с ними приключилось до этого, как ни странно, чувствовали себя совершенно счастливыми. В их распоряжении оказался неиссякаемый источник пищи, вечерний воздух был влажным, теплым и ласкающим кожу, костер ярко горел, рассеивая вокруг себя вдруг опустившуюся на остров темноту тропической ночи. Казалось, что беспокоиться больше не о чем и что жизнь всегда будет так же прекрасна.

Окончив пир, они молча сидели у костра, глядя в огонь. Ланселот расстелил на земле свой видавший виды китель. Джейн грациозно устроилась на нем, поджав ноги, и знаком показала ему, чтобы он занял место рядом. Когда Ланселот сделал это, она вдруг обвила руки вокруг его шеи и прижалась губами к его губам. Однако он не торопился ответить ей тем же.

– А как же твое замужество и господин Броссар? – слегка отстранившись от ее лица, шутливо спросил он.

– Сомневаюсь, что господин Броссар уложил бы в поединке самурая, а потом наловил мне еще столько раков, – ответила она ему, смеясь. – И потом, – посерьезнев лицом, добавила она, – подозреваю, что я уже самая настоящая вдова, так что терять господину Броссару уже нечего.

– Ах, вот оно в чем дело: как всякая первобытная женщина, ты предпочитаешь иметь смелого и добычливого самца?

– Нет, негодник, я предпочитаю тебя!

С этими словами она внезапно опрокинула морского пехотинца на спину и прильнула к его устам горячим поцелуем. Ее мягкие и сочные губы пахли кокосом и почему-то еще немного свежим молоком. Они имели вкус чистый и нежный, как у ребенка, так что было странно чувствовать его на губах взрослой женщины. Ланселот провел ладонями по ее спине, которая была полностью обнажена, а куски туники держались только спереди, поддерживаемые тонкими полосками ткани и едва прикрывая грудь. Ее кожа была на ощупь трепетна и нежна и в лучах восходящей луны, казалось, сама светилась изнутри. Он освободил ее плечи от досадной помехи, и туника упала, открыв восхищенному взору два высоких и упругих холма, как бы увенчанных тугими розовыми бутонами. Джейн также расстегнула его рубашку и легла на него своей обнаженной грудью. Он провел ладони дальше вдоль ее спины, чувствуя узкую талию и жар поясницы, пока не ощутил под своими пальцами две упругие и широкие полусферы, разделенные тесной долиной, в которую он немедля и устремился, опуская пальцы все ниже и ниже. Наконец он достиг желанного влажного оазиса. Тут его сердце забилось так сильно и часто, что, казалось, сейчас, взломав ребра, выпрыгнет наружу. Горячая, напряженная плоть быстро скользнула в его пальцах, и Джейн вскрикнула коротко и хрипло. Она стала лихорадочно сдирать с Ланселота одежду и с себя – остатки своего одеяния. Когда любовники оказались полностью обнажены, она сохранила над ним доминирующее положение сверху. Раздвинув ноги, Джейн властной рукой направила его внутрь себя и сладостно застонала, потом поднялась и, закусив губу, медленно опустилась на него снова, до упора, чувствуя энергичное встречное движение с его стороны, которое он совершал, взявшись обеими руками за колышущиеся над ним тугие белые сферы и чувствуя их приятную тяжесть. Это привело ее в экстаз, и она принялась исполнять на его бедрах неистовый любовный танец, который продолжался снова и снова в красных отблесках костра, под завистливым взором полной луны, под ритмичный аккомпанемент природного оркестра, состоящего из шума морского прибоя, неумолчного звона цикад и целой россыпи мелодий, производимых хором других ночных певцов, скрытых в темных кронах лесных деревьев. Ритм этого танца все нарастал и нарастал, вливая в звуки ночного хора их сладострастный дуэт. Наконец, когда оркестр вышел на крещендо и достиг фортиссимо, танец внезапно прервался, перейдя в длинный спаренный крик, сопровождавший финал. Какое-то время они сохраняли неподвижность в прежней позе, будучи не в силах разъединиться, затем она в изнеможении упала рядом с ним. Так они долго лежали, глядя на звезды, и молчали, избегая ненужных теперь слов.

* * *

Утром он проснулся от какого-то до боли знакомого, тревожного звука, доносящегося сверху. Это явно был самолет. Ланселот быстро забросал землей угли вчерашнего костра, чтобы сверху не заметили еще поднимавшуюся от него в небо тонкую струйку дыма, и разбудил Джейн.

– Быстро вставай и прячься под дерево, – почему-то шепотом скомандовал он ей.

– Что случилось, неужто опять землетрясение? – еще толком не проснувшись и протирая глаза, спросила она.

– Хуже, – ответил он. – Кто-то опять прилетел. Не думал я, что это случится так рано.

– Да, могли бы подождать, пока мы позавтракаем, – сострила она, вскочив на ноги и натягивая на себя остатки своей туники. – К тому же я не одета!

Спрятавшись под широкими, словно пальмовыми, листьями банана они напряженно вглядывались в небо. Скоро в просветах древесных крон промелькнул гидроплан. Он шел достаточно низко, видимо высматривая что-то на земле. На его крыльях они успели различить две ярко красные окружности.

– Японец, – констатировал Ланселот.

Самолет некоторое время кружил над островом, потом звук его стал постепенно стихать, пока не исчез совсем.

– Раз не стал садиться, значит, прилетал на разведку или искал следы пропавших самураев. А может, и то, и другое. В любом случае надо поспешить, скоро нагрянут гости.

– Да, а то мы рискуем остаться без наших денежек, – подытожила Джейн уморительно деловым тоном. – Пардон, без положенной Америке, в нашем лице, контрибуции.

– Я думаю, что золото действительно может пригодиться. – Ланселот пытался убедить себя в правомерности предстоящих действий. – Например, чтобы быстрее добраться домой. Оно легко открывает любые двери. Хотя это, конечно, и небезопасно – расплачиваться с незнакомыми людьми золотыми слитками. Но другого пути у нас, похоже, нет.

– Не надо искать себе никаких оправданий, Ланс, – сказала она, явно не испытывая никаких угрызений совести. – Золото есть золото, оно нужно всем и всегда. Тем более приятно, что мы отберем его у врага! А если целого слитка, чтобы расплатиться с кем-то, будет много, отмахнешь от него кусочек трофейной самурайской саблей.

Быстро перекусив остатками вчерашней трапезы, они вернулись по скалистой прибрежной гряде к бухте и начинавшемуся возле нее железнодорожному полотну. Поднявшись по нему вверх и воспользовавшись трофейным фонариком, они вскоре снова оказались в золотой пещере. Ланселот с третьей попытки все-таки завел чихающий и дымящий, но в конце концов капитулировавший перед ним японский дизель, и под сводами сокровищницы замигал, разгораясь, электрический свет.

Нельзя было и думать о том, чтобы поднять, а тем более вынести из пещеры целый ящик с золотыми слитками за один раз – настолько каждый из них был тяжел. Пришлось раскрыть два ящика и выносить слитки по отдельности. Каждый литой брусок весил около тридцати фунтов, так что Ланселот смог взять с собой лишь три, а Джейн сначала сумела оторвать от земли только один, но затем все-таки, поднатужившись, взяла два. В каждом ящике было по семьдесят слитков, так что начинающим расхитителям императорской казны предстояло раз четырнадцать-пятнадцать проделать путь к железной дороге, чтобы перетащить, шагая к тому же по острым и скользким камням, содержимое всего лишь одного из них. Это оказалось делом каторжно трудным и заняло у них не менее четырех часов. Перетащив один ящик, они рухнули на траву в полном изнеможении.

– Ланс, а нельзя нам поискать здесь не золото, а, скажем, бриллианты? Наверное, они все-таки малость полегче. И их не надо будет гонять взад-вперед целыми вагонетками.

– Думаю, за бриллиантами нам придется наведаться в следующий раз, если, конечно, японцы сообразят их сюда завезти. Кстати, мы еще не посмотрели, исправны ли сами вагонетки!

Они заставили себя подняться и подойти к штабелю небольших колесных платформ, которые они еще раньше заметили в нескольких ярдах от дороги. С большим трудом удалось снять верхнюю, кое-как подтянув к рельсам и поставив на них. К счастью, несмотря на то что оси и колеса были покрыты густым ржавым налетом, вагонетка была исправна и с ужасным скрипом вполне могла катиться под гору. Но нагрузить ее золотыми слитками оказалось только половиной дела, следующая же непростая задача состояла в том, чтобы не дать слишком сильно раскатиться при движении вниз, что было чревато сходом с рельсов и, по сути, крушением всего предприятия по экспроприации стратегических запасов противника.

Решение пришло само. Один из золотых брусков случайно свалился с платформы под колесо, которое наехало на него и затормозилось. Тогда Ланселоту пришла в голову мысль использовать два слитка, имеющих в сечении форму трапеции, в качестве букс. Поочередно подкладывая по одному под переднее и заднее колеса, можно было обеспечить прерывистое движение платформы. Это оказалось не столь уж трудным делом. Ланселот снимал брусок, подложенный под переднее колесо, платформа двигалась, но, как только она начинала набирать слишком большой темп, он тормозил ее, упершись руками спереди, а Джейн клала еще один брусок под заднее колесо, потом они чередовались. Сначала дело стопорилось, но потом они научились делать это синхронно, и через некоторое время груз благополучно удалось спустить вниз. Затем всю операцию с доставкой золота вниз повторили еще раз с помощью другой платформы, что заняло остаток дня.

– Что будем делать со всем этим дальше? – спросила Джейн, когда они немного передохнули.

– Зароем ящики на берегу. Отсюда нам будет легче потом их забрать.

С помощью найденной на берегу створки большой раковины Ланселот вырыл в песке между двух приметных деревьев неглубокую яму, в которую поместил два пустых ящика. В них и сложили слитки, закрыв сверху крышками, после чего завалили песком. Для верности Ланселот водрузил над кладом большой черный камень.

– Вот теперь я чувствую себя настоящим капитаном Флинтом, – заявила Джейн.

– Вообще-то, он, говорят, плохо кончил, – заметил Ланселот. – Я бы скорее предпочел быть Джимом Хокинсом или сквайром Трелони. По крайней мере, их история с островом сокровищ имела счастливый конец…

Вечер и ночь они снова провели на прежнем месте, у костра возле реки.

* * *

Как и большинство плохих дней, этот начался отлично. Утром они решили вернуться в пещеру, чтобы пересчитать ящики и инвентаризировать общее количество трофейного имущества. Это была идея Ланселота, который твердо намеревался при первой возможности доложить о найденном сокровище американскому командованию. Джейн горячо его поддержала, хотя, кажется, и по несколько иной причине. Золото в таком несметном количестве завораживало ее и притягивало как магнит. Наскоро позавтракав плодом обнаруженного неподалеку хлебного дерева, белую, слегка сладковатую мякоть которого, растерев с кокосовым молоком и сделав из нее что-то вроде лепешки, испекли на костре, они двинулись в путь.

Достигнув пещеры, они прошли в хранилище, где Ланселот завел немилосердно тарахтевший генератор и при мигающем свете электрических ламп принялся пересчитывать ящики, двигаясь вдоль стеллажей и считая вслух. Джейн шла вместе с ним.

– Так-так, мистер Ланселот, – вдруг громко произнес сзади чей-то до боли знакомый голос. – Вы делаете успехи. Не только выжили, но еще и несказанно разбогатели! Ба! Да, еще обзавелись такой красивой подружкой! Мое почтение, мадам Броссар.

Если бы своды пещеры вдруг разверзлись и с небес грянули гром и молния, наши путешественники были, наверное, поражены меньше, чем услышав здесь эти слова. Они на миг остолбенели, а потом разом повернулись. Правду сказать, было от чего сделать круглые глаза. Напротив них стоял собственной персоной мистер Томпсон, преуспевающий американский делец, одетый в новый с иголочки белый полотняный костюм, а на голове его красовался колониальный пробковый шлем. Он широко улыбался и, казалось, был несказанно рад встрече, несмотря на то что по бокам от него маячили два японских офицера с катанами на боку, с пистолетами на изготовку, направленными в сторону застигнутых с поличным незадачливых охотников за сокровищами. Да, это был удар. Также погано, как они сейчас, чувствовали себя, наверное, расхитители гробниц фараонов, когда внезапно путь к спасительному выходу преграждала падающая каменная плита оставленной строителями хитроумной ловушки.

– Я вижу, вы пересчитываете ящики. Входите, так сказать, в новую роль. Как это верно! В бизнесе главное – учет и контроль, – наставительно продолжил Томпсон, весело взирая на два соляных столба, в которых превратились Ланселот и Джейн. – Как же вам удалось спастись? Хотя о чем это я? Вы же, Ланс, хотя и пехотинец, но все-таки морской, и вас наверняка этому учили. Кстати, мои добрые друзья, – сказал он, кивнув в сторону офицеров, – интересуются, не видели ли вы здесь – совершенно случайно – двух их коллег. Они тоже собирались совершить экскурсию в это заманчивое местечко. Японцы, знаете ли, очень привязаны к своим соплеменникам, никогда их не бросают и всегда интересуются их судьбой.

Ланселот уже пришел в себя от неожиданной встречи и мысленно поблагодарил провидение за то, что трофейный меч был оставлен сегодня на их стоянке на берегу реки.

– Нет, мистер Томпсон, мы никого здесь не видели вплоть до вашего эффектного появления. А как сюда попали вы?

– О! В этом-то я как раз не вижу ничего необычного, – подала голос Джейн. – Где куча золота, там всегда должен быть и мистер Томпсон! Интересно другое, где вы обзавелись конвоем? Кстати, вы в курсе, что с Японией у нас идет война?

– У вас? Война? По-моему, Франция с Японией пока что не воюет, а ведь вы, дорогая, смею вам напомнить, – супруга французского консула и подданная этой замечательной и, можно сказать, теперь уже дружественной Японии страны. Кстати, надеюсь, скоро вы снова будете иметь удовольствие лицезреть своего любимого муженька.

– Как, он здесь, с вами?!

– Ну, прямо здесь его, как видите, нет, и не надо ему тут быть, поверьте, ради его же собственного блага. Но в общем, да, он сейчас находится с нами, в том смысле, что на этом острове, так что я уже предвкушаю вашу с ним нежную встречу!

– То есть вы хотите сказать, что нас не пристрелят здесь прямо на месте?

– Ни в коем случае! Однако, боюсь, что вам обоим придется пройти вместе вот с этими любезными джентльменами, – сказал Томпсон, кивнув на японских военных.

Те, видимо, поняли этот жест как призыв к действию. Схватив пленников, они вовсе не любезно связали им сзади руки и толкнули вперед. Томпсон немного замешкался сзади, разглядывая что-то на полу, но потом тоже двинулся к выходу. Однако трещиной в скале, через которую они все до того вошли, воспользоваться уже не пришлось, так как железные ворота в хранилище со скрежетом распахнулись, и в открывшемся проеме стало видно, что в гроте споро ведется работа. К сокровищнице подводился наклонный дощатый помост, призванный служить в качестве сходней. Несколько японских матросов, стоя на лестницах, устанавливали на стене пещеры металлические крепления, от которых натягивали к выходу тросы, идущие прямо сквозь водопад. Было ясно, что это восстанавливается подвесная дорога, очевидно, для эвакуации из пещеры золотого груза. Когда пленники под конвоем миновали грот, прошли по камням под пологом падающей воды и покинули пещеру, они увидели, что и снаружи развернулась кипучая деятельность. Дорога заканчивалась у того толстого дерева, на котором Ланселот накануне заметил металлическое кольцо. Сейчас рабочие заканчивали фиксацию на нем тросов. Другие ставили на рельсы вагонетки и снизу тащили к электромоторам соединительные провода.

– Скажите, друг мой, – с интересом глядя на Ланселота, произнес мистер Томпсон, – вы что, тормозили вагонетку золотыми слитками, подкладывая их под колеса?

– Какую еще вагонетку? – опешил Ланселот и даже остановился, но тут получил грубый толчок в спину от следовавшего за ним конвоира.

– Идите, идите, не останавливайтесь, а то вызовите подозрения… Какую вагонетку, говорите? Ну как же? Там на берегу, у причала, я заметил вагонетку, а на колесах у нее прерывистые блестящие следы желтого цвета. Признайтесь, сколько слитков вы успели спустить вниз? Ящика два или три? То есть полторы, а то и две сотни брусков. Каждый – четыреста тройских унций в двадцать четыре карата. Значит, приблизительно два – два с половиной миллиона долларов. Неплохо, очень неплохо! Да за такой куш стоило немного побарахтаться в соленой воде. Наверное, припрятали золотишко где-нибудь там, на берегу?

– Мистер счетная машинка, как вы быстро все скалькулировали! – вовремя вмешалась Джейн. – Что, вместе с этими вашими альгвазилами будете теперь нас пытать, привязав к какой-нибудь пальме, или скормите муренам?

– О нет, что вы, что вы! – протестующе замахал полными ручками финансист. – Эти, как вы выражаетесь, альгвазилы ни слова, ни бум-бум не понимают по-английски. Я проверял. Не беспокойтесь, я никому ничего не скажу про ваши подвиги. Можете не признаваться, я и так знаю про золото. И не осуждаю – вы поступили весьма разумно.

– Что, – съехидничала она, – хотите потрафить и нашим, и вашим. На случай, если японцы проиграют войну?

– Они так и так ее проиграют, дорогая, – невозмутимо ответил Томпсон. – Вопрос времени. А время, как известно, деньги. Точнее, наоборот – за деньги можно купить время. Или даже нечто большее.

– Что же может быть больше, чем время? Вечность?

– Возможно, возможно, – рассеянно пробормотал банкир. – Кстати, про двух пропавших японских разведчиков я тоже никому не скажу.

Ланселот и Джейн изумленно переглянулись.

– А что вы знаете про разведчиков? – охрипшим от неожиданности голосом спросил Ланселот, оглянувшись, и снова чуть было не упал от мощного тычка японца, который гортанно прокричал ему на своем тарабарском языке то ли приказ, то ли ругательство. Но Томпсон этого как бы и не заметил и продолжал:

– То, что они должны были проследовать на этот остров, если их после атаки японской субмарины на несчастную «Принцессу Елизавету» не подберут в море, но здесь их почему-то не нашли. В золотохранилище же я заметил закатившийся под стеллаж японский военный фонарик, из тех, что выдают офицерам. Значит, они там были, а потом появились вы, мистер Ланселот, и каким-то образом способствовали таинственному исчезновению сразу двух самураев, прекрасно обученных джиу-джитсу, кендзюцу и еще пропасти всяких чертовых трюков. Чудеса!

– Ну, это еще надо доказать!

– Ах, дорогой мой, тут вам не окружной суд Южного округа Нью-Йорка, и никто ничего не собирается доказывать. Японцы запросто могут оттяпать вам голову без всяких доказательств – по одному только легкому подозрению, а то и вовсе без оного, так сказать, из любви к искусству, а я, откровенно говоря, не заинтересован в вашей гибели.

– Это почему же, – не сговариваясь, хором воскликнули оба пленника, – надеетесь получить свою долю?!

– Нет, оставьте ее себе, если, конечно, сумеете выжить. А я постараюсь вам в этом помочь. Не спрашивайте почему, поймете потом. Тем более что мы уже практически пришли.

Действительно, путь с горы вниз по узкоколейке закончился, и их взору снова открылась бухта с причалом, напротив которого, однако, была теперь пришвартована невероятных размеров иссиня-черная субмарина, занимавшая всю среднюю, наиболее глубоководную часть гавани.

Ее люки были распахнуты, между причалом и бортом сновали взад и вперед груженые лодки, на причале суетились матросы, из-за чего пленники не сразу заметили в сутолоке застывшую тощую фигуру, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении месье Броссаром, который был еще недавно французским консулом, а теперь неизвестно кем. Он смотрел в сторону прибывших, и лицо его выражало крайнее изумление. Наконец он, кажется, убедился, что перед ним не призраки, а живые люди, тем более что бодро шествовавший рядом Томпсон не оставлял в этом ни малейших сомнений. Да и конвоиры, сопровождавшие вдруг воскресших из небытия Ланса и Джейн, мало напоминали бестелесные тени. Неловко всплеснув руками, Броссар двинулся им навстречу, восклицая что-то по-французски.

– Эй, месье Броссар, – издалека крикнул ему Томпсон, указывая на пленников, – смотрите, кого я вам привел! Как приятно все-таки воссоединять любящие сердца!

Но любящее сердце месье Броссара, кажется, было не вполне на своем месте.

– Джейн, ты ли это?! Бог мой, неужели я снова вижу тебя, ты жива? Какое счастье! – простирая перед собой руки, взволнованно, хотя и несколько театрально восклицал он и подходил все ближе. Тут он как бы впервые заметил присутствие Ланселота. – А это вы? Как вас там? Кажется, Камелот, или что-то в этом роде? – довольно раздраженно произнес он.

– Барон, да это же Ланселот, лейтенант морской пехоты. Вы же пили с ним шампанское на «Принцессе Елизавете», – любезно напомнил ему Томпсон.

– Ну, неважно, главное то, что ты снова со мной, любовь моя! – патетически продолжил француз, пытаясь обнять свою неожиданно вновь обретенную половину. Однако этому вполне законному желанию помешал один из конвоиров, который, будучи, по-видимому, старшим в команде и полностью лишенным сентиментальных чувств, нетерпеливо наблюдал эту семейную идиллию, явно проявляя неудовольствие в связи с задержкой, случившейся с выполнением имеющегося у него приказа. Тут его терпение лопнуло, и он, неожиданно выхватив из ножен свой меч, приставил его к груди барона, отрывисто выкрикивая по-своему что-то недвусмысленно угрожающее. Однако было ясно – он решительно против счастливого воссоединения законных супругов.

– Броссар, я должен вам с прискорбием сообщить, – вмешался Томпсон, – что ваша жена и мистер Ланселот арестованы, и всякое сношение с ними строго воспрещено. Не спрашивайте меня за что, вам же будет спокойнее. Так что с нежностями придется повременить, хотя, как мужчина, я вас о-очень даже понимаю, – добавил он с лукавой усмешкой.

Барон в испуге отпрянул назад, и японец отвел от него свой меч, указывая им теперь в направлении подводной лодки. Конвоиры подтолкнули пленников к краю причала, где их уже ждала шлюпка. Ланселот, демонстративно пренебрегая помощью со стороны врага и рискуя поломать ноги, спрыгнул в нее сам и помог сойти Джейн, подставив ей плечо, так как руки его были связаны за спиной, за ними последовали офицеры, и, наконец, неловко шагнул тучный Томпсон. Однако предпринятая Броссаром попытка к ним присоединиться была решительно пресечена неумолимым самураем, который, сделав в его сторону останавливающий жест, ясно показал, что тот должен пока остаться.

Шлюпка быстро заскользила по воде под дружными ударами весел гребцов и через минуту достигла субмарины, с борта которой был спущен металлический трап. По нему сначала поднялся старший японец, сказавший что-то вышедшему ему навстречу вахтенному офицеру. В ответ тот отдал честь и что-то скомандовал следовавшим за ним двум матросам. Те втащили наверх связанных Джейн и Ланселота, а потом помогли забраться Томпсону. Пленников подвели к двери, открытой в надстройке, и подтолкнули внутрь, в темноту неизвестности.

* * *

«Хуже всего на свете – это темнота. Не тень, не сумерки, а полная, кромешная тьма, темнотища. Можно подумать, что это просто отсутствие света, недостаток фотонов. Ну, не смешно ли бояться нехватки фотонов? На самом деле тьма – это ад, потому что ад – место, где не может быть ни единого лучика света. Не день и не два – хотя какой уж тут день, – а невесть сколько, наверное, целая вечность. Поди угадай, как много времени прошло: может, неделя, а может, месяц. Счет в темноте теряется быстро. Особенно если нет никаких звуков, а пространство, в которое втиснуто твое тело, не больше платяного шкафа. Можно сидеть или лежать, подтянув ноги под живот, но попытка встать в полный рост завершается неожиданно сильным ударом теменем о металлическую переборку. То есть стоять тут можно, но только согнувшись в три погибели. Так что, если ты до этого момента не знал, что такое клаустрофобия, теперь вполне можешь лишиться рассудка от пребывания в этом железном гробу. Кстати, если ты все еще жив, то есть тебе пока что дают такую возможность, то почему бы не помечтать, что уцелеешь? Иначе какой смысл держать тебя взаперти? Но нет, не очаровывайся. Смысл есть, и преподлейший, – сбить с тебя спесь, довести до отчаяния и поставить на грань умопомешательства, а потом, когда будешь ползать на брюхе среди собственных нечистот, потеряв человеческий облик, выдернуть внезапно на свет и выпотрошить все, что ты знал. И ведь будешь плясать под их дудку, ползать на брюхе и, давясь скороговоркой, рассказывать все, что знаешь и даже не знаешь, – лишь бы не возвращаться в ад… И тем самым разом перечеркнешь все, что было, кем был в своих собственных глазах, то есть самого себя? Ну уж нет! Как это там у них говорят: „Из всех возможных путей надо выбирать тот, который быстрее всего ведет к смерти“? Чтобы, значит, долго не мучиться. Или чтобы показать врагам свое к ним презрение и превосходство? Заставить их невольно тебя уважать, ибо такой выбор уважают все. А если ты заставил врага относиться к тебе серьезно, значит, наполовину его уже победил. Главное, перейти черту, прогнать липкий и парализующий страх смерти – тогда все будет и легко, и весело. Плюнуть в эти чертовы желтые рожи, а потом самому прыгнуть за борт, прихватив с собой жизнь одного или двух. Вот будет потеха».

Таким драматическим размышлениям предавался Ланселот, которого после того, как всю их компанию подняли на борт подлодки, сразу отделили от остальных и, проведя длинным и узким коридором, втолкнули, предварительно согнув неожиданным ударом кулака в живот, в крошечное душное помещение, весьма напоминающее карцер, но с очень низким потолком и даже без намека на какое-нибудь освещение и вентиляцию. Поэтому, когда за его спиной с металлическим грохотом захлопнулась тяжелая дверь, он сперва даже не понял, что произошло. Первое время казалось, что скоро за ним придут, чтобы взять на допрос, но никто так и не появился. Кое-как примостившись на жестком полу, Ланселот попытался уснуть, но этому решительно воспротивились взвинченные нервы. Тогда он принялся молотить руками в дверь, но только напрасно отшиб себе кулаки. Затем сознание накрыла волна безысходного животного ужаса, как, наверное, происходит с похороненными заживо. Тогда он закрыл глаза и представил, что над ним не близкий стальной потолок, а высокое голубое небо, пронизанное солнечными лучами. Так он сидел довольно долго. Этот прием подействовал, помог успокоиться, и к Ланселоту постепенно стала возвращаться способность к рассудочному мышлению.

«Нет, пожалуй, немедленно бросаться на японцев в атаку не стоит. Что-то мешает принять такое отчаянное решение, какой-то необычный, не вписывающийся в воображаемую картину роковой батальной сцены шокирующий факт. Ах да, конечно, мистер Томпсон. Вот уж, действительно, таинственная персона. Чего стоит одно только его заявление, что Япония неизбежно проиграет войну, которая ведь еще толком и не началась! Как-то это плохо вяжется с его появлением на сцене в компании японских офицеров, которые выглядят, если не дружественными ему, то вполне лояльными. И что делает американский финансист на японской подводной лодке? Кто он на самом деле? Изменник родины? Тогда почему сразу же нас не выдал, хотя и догадался о причине смерти двух японских диверсантов и похищенном золоте, более того, обещал рассказать кое-что важное? Американский шпион? Ну, если бы это было так, то с его стороны было чистым безумием открываться в чем-то нам с Джейн, обещая свое содействие. Ведь ему неизвестно, как мы себя еще поведем, не переметнемся ли к врагу, спасая свои жизни ценой предательства. Вон француз Броссар тоже, видно, спелся с японцами, коль скоро гуляет по причалу свободно, без всякой охраны…

Постой-постой, как там говорил Томпсон: „Я не заинтересован в вашей смерти“? Да, именно так. Значит, у него есть на нас, скорее всего на меня, какие-то виды. То есть он должен сделать какое-то важное предложение. И вряд ли это будет банальная работа на японцев, ведь тогда проще было бы раскрыть перед ними все наши преступления, чтобы атаковать сразу всей мощью. Нет, это будет нечто иное. Но что? Ладно, нечего сейчас ломать над этим голову, все равно пока не догадаться, слишком мало информации… Итак, что же у нас есть в сухом осадке? Я пока жив-здоров, Джейн, уверен, тоже. В стане врага у нас, вероятно, есть скрытый, хотя и непонятный пока союзник в лице Томпсона, который вряд ли будет дожидаться, пока у меня съедет крыша в этой чертовой духовке, а значит, он скоро попытается вытащить меня на свет. Да! Ведь еще есть месье Броссар – довольно темная лошадка или старый сатир, как назвал его когда-то – довольно точно, надо признать, – мистер Томпсон. Как-то он неприветливо смотрел на меня там, на берегу. Не иначе, приревновал к Джейн. Для чего, правду сказать, имеет все основания. Впрочем, вряд ли он будет изображать из себя Отелло, так что Джейн с его стороны немедленной угрозы пока что нет. Но мне-то надо держать с ним ухо востро, мне этот мосье явно не друг, а скорее, как бы это сказать, – тайный недоброжелатель, вот как это называется. А недоброжелателей, и даже вовсе не тайных, у меня сейчас хватает – миллионов эдак сто, причем часть из них торчит прямо здесь, на этой подлодке, с которой от них, уж точно, мне никуда не деться. Сейчас погрузят на борт свое золотишко, и вперед. Только куда? В Японию им его везти бессмысленно – что там на него можно купить и, главное, у кого? С Америкой и, вероятно, Австралией у них началась война, и туда им путь заказан. В Европу? Гитлеру, конечно, презренный металл теперь очень бы как сгодился, но ведь и путь в Германию или захваченную немцами Францию не близкий, горючки явно не хватит, а где по дороге пополнять запасы топлива? Теперь уже негде. Да и риск напороться на какой-нибудь союзнический Америке английский эсминец или крейсер в Атлантике слишком велик. Черт! Ну, не в Антарктиду же они его, в самом деле, повезут, чтобы там сдать под расписку пингвинам?»

На этом маловероятном предположении размышления нашего героя были прерваны звуками шагов за дверью, которая распахнулась, впустив в карцер электрический свет, на минуту ослепивший привыкшие к долгой темноте глаза. Затем проем закрыла чья-то широкая фигура.

– Ну, друг мой, надеюсь, вы живы? – спросил его знакомый голос. – Я бы нипочем не смог и минуты просидеть в этой мышеловке, сразу бы отдал богу душу. Ну, теперь, я надеюсь, ваши мучения хотя бы на время прервутся, а может, и совсем закончатся.

– Что, меня прямо сейчас расстреляют? Или утопят? – мрачно пошутил Ланселот.

– Ну что вы, пока что до этого дело не дошло. Выбирайтесь-ка лучше на свет, бедолага, нам надо кое о чем потолковать!

К своему удивлению, Ланселот понял, что не может встать на ноги, так они затекли за время сидения в скрюченной позе. Тогда в камеру протиснулись два японских солдата и вытащили его в освещенный лампами коридор, где кожа сразу ощутила движение наполненного терпким машинно-масляным ароматом воздуха, выходящего из системы вентиляции.

Томпсон, а это, конечно, был именно он, что-то сказал охранникам, к изумлению Ланселота, по-японски, и те потащили его под руки куда-то вдоль коридора. Наконец, миновав несколько вертикальных люков и поворотов, они остановились у серой стальной двери, которую банкир непринужденно открыл своим ключом, будто бы он был у себя дома в Сан-Франциско. Солдаты завели Ланселота внутрь, перешагнув через высокий порог и не забыв при этом указать ему на лежащий при входе мат, поясняя жестом, что надо вытереть о него ноги. Каюта была хоть и небольшая, но вполне приличная, она больше подошла бы пассажирскому судну, чем военной субмарине. Из боковых плафонов лился мягкий электрический свет, в углу стоял настоящий деревянный шкаф, в другом – бюро, посередине красовался низкий черный лакированный столик в чисто японском духе, рядом с которым помещались, впрочем, два вполне европейского вида кресла. Томпсон по хозяйски развалился в одном из них и, как показалось Ланселоту, даже имел поползновение положить ноги на стол, но, видимо вспомнив о национальном происхождении этой изящной меблировки, воздержался от такого вульгарного американизма. Ланселота же усадили на откидную кровать, после чего японцы удалились, хотя Ланселот заметил, что они не ушли совсем, а остались ждать снаружи. Его таинственный избавитель некоторое время молча, но не без интереса разглядывал Ланселота через стекла своего золотого пенсне, сложив руки на животе и задумчиво вертя друг вокруг друга большими пальцами ухоженных рук. Он как бы обдумывал начало разговора. Ланс тоже решил не торопить события, взять паузу и послушать, будут ли сделаны какие-либо предложения. Так они молча сидели, наверное, с минуту, наконец Томпсон сказал:

– Мистер Ланселот, я предлагаю вам работу.

Несмотря на то что тот ожидал нечто подобное, он не думал, что это случится так скоро. То есть если бы Ланселоту сейчас предложили сгонять на уик-энд в Вегас, он бы, наверное, удивился меньше.

– Неужели вы думаете, мистер, что я вот так легко возьму и продамся врагу?

– Легко?! Врагу?! Нет, вы меня не поняли, Ланс. Я говорю не о работе на японцев.

– А на кого же тогда? Это ведь японская подлодка. Уж не на немцев ли?

– Ну, в некотором смысле да, можно сказать, и «на немцев», хотя это было бы некоторым преувеличением. Но если быть до конца честным, то должен вас предупредить – три дня назад Адольф зачем-то объявил Америке войну.

– Германия объявила нам войну?

– Вот именно, и даже успела потопить в Атлантике какой-то случайный американский пароход.

– И после этого вы хотите, чтобы я служил немцам, нацистам?!

– Ну, дорогой друг, немцы ведь тоже бывают разные. Вот взять хотя бы капитана этого корабля – вполне приличный человек, хоть и придерживается некоторых довольно экзотических расовых теорий. Не делайте круглые глаза, капитан «Черной жемчужины» – так называется это морское чудовище – совершеннейший немец. Даже больше, чем нужно. Да я вас скоро с ним познакомлю. Или вы решили, что угодили в концлагерь? – рассмеялся Томпсон. – Конечно, деваться с подводной лодки в общем-то некуда, но все же я могу гарантировать вам вполне приличную жизнь, если вы пообещаете не делать глупостей, типа открытия здесь какого-нибудь театра военных действий.

– И при условии, что я соглашусь на измену… А вот это вряд ли!

– Знаете что, Ланс, давайте не будем торопить события. Я не собираюсь вас ни к чему принуждать, тем более к измене. Вам вскорости предстоит узнать много такого, что может серьезно поколебать ваше непреклонное мнение. Как там говорил принц Датский: «На небе и земле есть более вещей, чем нашей философии мечталось»? После этого мы сможем вернуться к переговорам по этому щекотливому вопросу. Сейчас же я прошу у вас просто обещания вести себя, как бы это сказать, как можно более рассудочно и спокойно. Считайте, что вы здесь у меня в гостях. Кстати, тогда вы получите возможность поболтать с Джейн и вообще видеться с ней ежедневно.

Последний аргумент, видимо, возымел сильное действие, потому что Ланселот, откинувшись назад, запустил обе руки в свою шевелюру и начал размышлять. Через несколько секунд он принял прежнюю позу и сказал:

– Мистер Томпсон, если таковы ваши условия, то я даю вам честное слово, что не буду буянить, пытаться утопить эту чертову подлодку или сделать себе харакири. Но это все. Больше я ничего вам обещать не могу.

– Ну, вот и славно, вот и славно! – обрадовался толстяк. – А то уж я стал опасаться, что вы снова запрете сами себя в давешнем ящике. Но коли вы действительно объявляете перемирие, то, будьте любезны, переоденьтесь, кое-какая одежда имеется в этом шкафу. Ваша-то, я гляжу, совсем превратилась в лохмотья. Правда, это не парадная форма морского пехотинца – уж извините, – а обычная матросская роба, зато чистая и выглаженная. Не будете ничем отличаться от японца. Ха-ха-ха, шучу! Для японца вы слишком мало преданы их микадо. Зато я приглашаю вас сегодня на званый обед в кают-компанию. Не удивляйтесь, на самый настоящий раут. Соберемся вечерком снова все вместе, как в старые добрые времена! Кстати, эта каюта теперь ваша, и она в вашем полном распоряжении. Правда, один японский ниндзя (ну, да вы все равно пока не знаете, кто это) всегда будет снаружи и будет следовать за вами, но тихо и ненавязчиво, как тень. Поверьте, они это умеют. Уж таковы здесь правила местного гостеприимства. Поэтому, – посерьезнел лицом Томпсон, – покуда за вами не придут, не надо выходить из каюты. Ради вашего же блага. Что делать, à la guerre comme à la guerre – на войне, как на войне… Да, чуть не забыл: в бюро вы найдете кое-что выпить – не то чтобы очень, честно говоря, так себе, но, надеюсь, это поможет вам немного вернуть себе душевное равновесие. Мы сегодня еще, я надеюсь, увидимся в другой, более приятной обстановке.

С этими словами благодетель извлек из кресла свою монументальную фигуру и величественно удалился.

Помещения подводного корабля никогда не спутаешь ни с какими другими. Они пахнут краской переборок, мелко вибрируют от работы силовой установки, многозначительно поскрипывают от перепадов давления, – в общем, живут своей особой, собственной жизнью. В буквальном смысле, ибо именно они отделяют жизнь от смерти.

«А, кстати, эта вибрация означает, что мы движемся, значит, погрузка была завершена, и лодка, оставив остров, держит курс в пункт своего назначения, – размышлял Ланселот. – Убивать меня пока вроде никто не собирается, хотя нельзя наверняка утверждать, что так будет всегда, да и в живых таких свидетелей обычно не оставляют. Значит, они уверены, что я никуда не сбегу, а могу быть полезен. Но предложение Томпсона какое-то двусмысленное: работать на немцев, но не совсем. Как это понимать? Или потенциальный наниматель, скажем так, не совсем немец? А кто еще, черт подери, у нас не совсем немец? Черт с рогами? Во всяком случае надо сделать вид, что я согласен. Попытаюсь узнать, что они тут намереваются устроить. Если что-то действительно опасное, попытаюсь пустить эту шнягу ко дну, если, конечно, удастся. Если же нет, я ведь ничего не теряю, сейчас я и так и так должен был бы кормить акул. Прав Томпсон, на войне как на войне».

Ланселот открыл шкаф, где обнаружил простую, но чистую и выглаженную матросскую робу без знаков отличия, в которую и обрядился, скинув то, что когда-то было формой американского морпеха.

В деревянном ящике бара, вопреки своему тайному ожиданию, он не обнаружил ни виски, ни коньяка, ни какого-либо другого достойного напитка, а лишь бутылку рисовой водки – саке и крошечные фарфоровые чашечки, из которых ее, видимо, полагалось пить. Японская водка оказалась сладковатым слабеньким пойлом, и, отхлебнув несколько глотков прямо из горлышка, он вернул бутылку назад. Тем не менее спиртное помогло расслабиться и почувствовать себя более уверенно.

– Ну вот, теперь я почти ничем не отличаюсь от жителей Страны восходящего солнца, – иронически сказал он, посмотрев на себя в зеркало, укрепленное на передней стенке шкафа. – Интересно, что они чувствуют, как думают? Вроде почти такие же люди, как мы, но на деле у меня, наверное, больше общего с какой-нибудь нью-йоркской дворнягой, чем с любым японцем. Мы – как с разных планет. Отчего это так? Впрочем, здесь командуют, если верить Томпсону, немцы – как-никак старая европейская нация. Наверное, с ними можно будет найти общий язык? Ну, поживем – увидим.

В этот момент дверь в каюту открылась, и на пороге возник японский офицер, за которым маячили фигуры двух вооруженных матросов.

– Следуйте за мной, – с характерным акцентом произнес японец по-английски.

– Куда это? – поинтересовался Ланселот.

– Вас желает видеть капитан этого судна, – вежливо заявил японец, жестом приглашая Ланселота выйти в коридор. Офицер шел впереди, а матросы сзади, так что он чувствовал себя под конвоем, хотя руки связывать ему на сей раз не стали.

Путь во чреве подводной лодки оказался неблизким. Она была невероятно велика, но тем не менее внутренние проходы были очень тесными. По их стенам вились бесчисленные трубы, были укреплены в невероятном изобилии какие-то маховики, манометры и прочие приборы. Они миновали несколько длинных отсеков и раза два поднимались по металлическим трапам куда-то наверх, очевидно на выше расположенные палубы этого подводного крейсера. Переход из отсека в отсек происходил через люки, каждый из которых закрывался тяжелой переборочной дверью. Наконец они пришли, потому что японец приказал остановиться и распахнул серую металлическую дверь, а когда Ланселот в нее вошел, то обнаружил, что оказался в довольно просторном помещении, по-видимому кают-компании.

Обычно на подводных лодках кают-компания представляет собой просто закуток – нечто вроде расширения общего коридора со столом для офицеров, но здесь, учитывая впечатляющие габариты субмарины, она выглядела полноценным залом с большим прямоугольным столом посередине, кожаными диванами по двум боковым сторонам и рядом шкафов из какого-то красивого, видимо, ценного дерева у противоположной стены. Пол украшал роскошный ковер, а на потолке красовалось сверкающее хрустальное полукружье большого электрического светильника. Но даже не это поразило Ланселота, а состав публики, которая восседала за покрытым белой скатертью и роскошно сервированным столом.

Первое, что ударило его как обухом по голове, была сидевшая рядом со своим супругом Джейн. Она была облачена в снежно-белое одеяние, похожее на морской офицерский китель, только без погон. Выглядела баронесса просто прекрасно. Казалось, приключения последних недель не оставили на ее посвежевшем лице никакого следа, если не считать густого загара, который, впрочем, ей чрезвычайно шел. Она точно не напоминала собой пленницу, более того, Ланселоту показалось, что, когда он вошел, на губах его недавней подруги еще не стерлась кокетливая улыбка, обращенная к кому-то из собеседников. От этой идиллической картины душу бравого морпеха наполнило столь горькое разочарование, что глаза его на миг застлал туман и он немного пошатнулся. Но, быстро овладев своими чувствами, Ланселот принялся оценивать общую обстановку.

Во главе стола, на месте, которое в кают-компании подводной лодки обычно занимает капитан, сидел офицер в немецкой военно-морской форме корветтен-капитана. На левой стороне кителя Ланселот заметил у него железный крест, на шее, на ленте над галстуком, – второй. Офицер был молод, года тридцать три – тридцать четыре, у него было узкое, гладкое, довольно привлекательное лицо интеллектуала и аристократа, небольшие светлые усы и бородка. Он внимательно смотрел на американца темными глазами, ярко выделявшимися на его светлом лице. При этом, к немалому удивлению Ланселота, можно сказать, даже благожелательно, что, впрочем, еще ничего не значило, ведь и охотник порой смотрит на свою добычу с умилением через прицел, как потом и на то, что у него оказалось над камином в качестве чучела. С этой внешностью немецкого офицера не слишком-то сочетался серебряный перстень в виде заключенной в ромб «адамовой головы» на мизинце его левой руки.

Рядом, по правую руку от немца, восседал Томпсон, показывая самим своим местоположением, что он здесь не чужой, а, наоборот, пользуется большим кредитом доверия. Слева сидел какой-то темноволосый японский морской офицер. Как и корветтен-капитан, он был весьма молод, но, как можно было судить по его петлицам в виде одного серебряного цветка сакуры на узкой черной полоске на золотом фоне, уже носил звание капитана третьего ранга. Лицо его было полностью бесстрастно и непроницаемо. Далее по краям стола находились еще несколько немецких и японских офицеров постарше, но, очевидно, рангом пониже. А справа в конце помещалась так счастливо воссоединившаяся чета Броссаров. При этом барон уставился на свой бокал для вина, как бы не замечая появления Ланселота, а Джейн, напротив, смотрела на него во все глаза, и ему показалось, что в них украдкой мелькнула слеза, что, в отличие от плотоядного добродушия корветтена, его несколько приободрило.

Стол был накрыт по-европейски, причем с большой для военных судов роскошью, особенно немыслимой на обычных подводных лодках. Его сервировал с помощью двух вестовых находившийся здесь же колоритный немецкий кок с пышными усами, в высоком, стоячем от крахмала, белоснежном, как снег альпийских вершин, колпаке, в белом фраке с черными пуговицами и черных брюках, стрелки которых напоминали острие бритвы. Стол заполняли изысканные приборы из хрусталя, фарфора и серебра, достойные адмиральского сервиза. В центре его украшали фарфоровые вазы с фруктами и хрустальные – со свежими цветами.

Ланселоту было известно, что на немецких подлодках особенно богатый рацион, но картофельное пюре, кровяная колбаса, копченое мясо, овощи, соки, масло и кофе были там пределом мечтаний. Здесь же на столе источала небесный аромат традиционная немецкая свинина, запекаемая целым куском, выдержанная в вине и подаваемая с красной капустой и румяными картофельными шариками, на блюдах лежали мясные рулеты, шницели в панировке, маринованная белая спаржа. В серебряных ведерках со льдом торчали горлышки шампанского и красовались бутылки с лучшими винами: испанским хересом, рейнвейном «Рауенталь», французскими бордо «Шато Марго» и коньяком «Реми Мартин». В общем, меню было как в хорошем берлинском ресторане.

Оголодавший морпех готов был от этих пьянящих запахов потерять сознание.

– Смутьё, – обратился вдруг корветтен к коку так, как было принято в германском флоте, – будьте так любезны, прикажите подать еще один стул и прибор для нашего гостя.

– Слушаюсь, герр корветтен-капитан, – наклонив голову, почтительно произнес кок и кивнул вестовому, который умчался из кают-компании и через минуту вернулся со столовым прибором, а затем ловко подставил Ланселоту стул, накрытый белым чехлом. Еще не вполне веря своим ушам, тот присел за стол.

– Да вы не стесняйтесь, мистер Ланселот, – тоном добродушного завсегдатая паба в какой-нибудь американской глубинке обратился к нему Томпсон. – Пейте, закусывайте. Как видите, корветтен-капитан барон фон Штокхаузен относится к достойному противнику с истинно рыцарским благородством.

Ланселот понял, что банкир хочет помочь ему сориентироваться, кто здесь главный. Хотя он уже и сам догадался.

– Спасибо, господин корветтен-капитан, – учтиво ответил морпех, глядя в глаза немцу. – Надеюсь, ценой вашего радушия не будет предложение, не совместимое с честью офицера. В противном случае я просил бы вернуть меня в карцер или сразу расстрелять.

– Ну что вы, мистер Ланселот, – ответил Штокхаузен на довольно хорошем английском. – Меня заверили, что вы согласились вести себя благоразумно, и вашего слова мне достаточно. Конечно, вы понимаете, что я не могу позволить вам свободу передвижения на борту моего судна, но ведь это вовсе не означает, что мы не можем иногда немного поболтать. Все войны рано или поздно заканчиваются миром, а мы, немцы, всегда рассматривали англосаксов как наших родичей и единственных достойных партнеров в деле управления народами. В конце концов, мы все германцы, а наши общие предки закаляли характер еще в сражениях с римскими легионами. Так что, вполне возможно, нам когда-то еще предстоит выступить единым фронтом для установления на этой планете нового мирового порядка.

«Ага, – подумал Ланселот, уминая изрядный кусок положенной ему на тарелку вкуснейшей жареной свинины и запивая его великолепным красным рейнвейном, – с места в карьер уже началась нацистская обработка. Еще приплел римские легионы, которые гоняли каких-то наших общих предков туда-обратно по Рейну. Кругом одни бароны, твою соседку в почтовый ящик! Причем получается, что самураи в этой светлой картине мирового господства как бы не принимаются в расчет, хотя трюмы лодки под завязку набиты именно японским золотом. И, что характерно, те не возмущаются, глотают как должное. Значит, боссы здесь немцы, а япошки просто оплачивают музыку. С какого перепугу? Ну, послушаем, что дальше споет нам этот тевтонский соловей».

– Великий адмирал, создатель порядка и дисциплины в английском флоте, лорд Джервис видел в кают-компании именно братство офицеров-моряков. Он учил подчиненных, говоря: «Дисциплина кают-компании – дисциплина флота», – продолжал витийствовать Штокхаузен. – И был совершенно прав! Вы согласны со мной мистер Ланселот? Вы ведь морской пехотинец, тоже, как-никак, имеете отношение к флоту.

– Вы правы, господин корветтен-капитан, – ответил американец, – но нас учили, что моральные принципы командиров – вот что прежде всего отличает боевое подразделение от банды вооруженных головорезов, и именно в этом залог настоящей армейской дисциплины.

– Браво, мистер Ланселот, отлично сказано! – отложив накрахмаленную салфетку, похлопал в ладоши немец. – Действительно, кто, как не командиры, морально обязаны быть защитой для своих подчиненных, действовать для их блага. Но что вы понимаете под моралью, мистер Ланселот? Ведь на войне принято убивать, причем чем больше, тем лучше, и нередко даже ценой жизни своих собственных солдат. То есть, если ты даже и выиграл сражение, все равно во многом проиграл. Так применимы ли к нам, солдатам, общие нормы морали?.. Вот, например, вы, Хашимото-сан, – обратился Штокхаузен к сидевшему слева от него японскому офицеру, – разве вы посчитали бы для себя моральным, к примеру, подобрать из воды и принять на борт всех матросов только что потопленного вами судна?

– Если б я это сделал, господин корветтен-капитан, меня следовало бы предать военно-полевому суду. Ведь субмарине придется еще идти на базу, возможно, выполнять новые боевые задачи, а наличие на тесной подлодке представителей вражеской армии создает этому угрозу или хотя бы серьезную помеху, что недопустимо и преступно. Мораль состоит в том, что хорошие командиры действуют и создают благоприятные возможности. Великие же командиры безжалостно и неуклонно эти возможности используют, приводя врагов в замешательство. Здесь от удачи мало что зависит. Делай, что говорят, и ты попадешь в цель. Настоящие солдаты должны любить воевать, и в японских офицерах всегда вырабатывается желание воевать.

– Вот речь настоящего солдата! – восхитился Штокхаузен. – Чувствуется военная косточка. Сколько лет вашему роду, Хашимото-сан?

– Господин корветтен-капитан, мои самурайские предки верно служили Японии этим самым мечом по крайней мере пять столетий, – горделиво сказал японец, привстав из-за стола и слегка выдвинув из ножен свой клинок, явно имевший признаки древнего фамильного меча-тати и лишь вмонтированный в оправу кай-гунто – стандартного меча военно-морского флота.

– Мистер Ланселот, – продолжал Штокхаузен, – позвольте вам представить моего старшего помощника, капитана третьего ранга господина Мочицуру Хашимото. Прекрасный командир и, вообще, душа-парень. Кстати, это его подлодка потопила недавно английский лайнер, как его бишь… да, вспомнил – «Принцесса Елизавета». Почти никто не спасся, кроме тех, конечно, что сидят за этим столом. Какая жалость, но что делать, «a la guerre comme a la guerre»!

– Не могу сказать, что мне это приятно, скорее наоборот, – посуровел лицом Ланселот. – Законами войны запрещено топить пассажирские мирные суда. Это было просто хладнокровное и подлое убийство тысяч людей!

Один из присутствующих немецких офицеров вскинул брови и гневно поправил американца:

– Потрудитесь добавлять «господин корветтен-капитан» всякий раз, когда обращаетесь к нашему капитану!

– Да, да, мистер Ланселот, уж не сочтите за труд, не нарушайте мне тут дисциплину, – благодушно добавил Штокхаузен. – И не судите так строго нашего японского коллегу. Ведь у Хашимото-сан был приказ военного начальства. Вот вы сами-то разве не выполнили бы подобный, будь на его месте? Командованию, знаете ли, виднее, кого топить, а кого подождать. Ведь, как я понимаю, это был не такой уж и мирный рейс, коль скоро лайнер фактически играл роль военного транспорта, доставляя в зону начинающихся боевых действий целое подразделение американских офицеров. Это опять тот же самый вопрос об относительности морали!

– Скажите, герр корветтен-капитан, вы национал-социалист? – в лоб спросил его Ланселот.

– Разумеется. В Германии же сейчас сплошной национал-социализм, друг мой. Но «тот, кто видит в национал-социализме лишь политическое движение, ничего не знает о нем». Кто это сказал? Сам фюрер! Ведь национал-социализм, да будет вам известно, появился задолго до возникновения Третьего рейха. После нашего достойного сожаления поражения в Первой мировой войне, еще в 1918 году, некими, скажем так, весьма осведомленными людьми в Мюнхене был воссоздан Тевтонский рыцарский орден и учреждено общество «Туле» – так называлась, по легенде, древняя арктическая страна – колыбель человечества. В это общество тогда вступил и Адольф Гитлер. Многие полагают, что это общество хотело привести к господству арийскую расу лишь в этом видимом, бренном мире. Но была и другая, не менее важная цель – победить и в мире невидимом, так сказать, «потустороннем». Для изучения наследия предков создавались и другие тайные структуры, о которых вам знать пока не положено. Вы только представьте – целое государство бросает огромные средства на поиски древних знаний, дающих ключи к новейшим технологиям, управлению человеческим разумом, более того, к созданию настоящего сверхчеловека. И знаете, как ни удивительно, кое-что удалось обнаружить, причем в самых дальних и забытых богом уголках Земли. Найденные оккультные ключи позволили установить контакт с древними, причем по разным независимым друг от друга каналам, в результате чего была получена новейшая информация сенсационного физического и технического характера. И кое-что из результатов ее освоения нашими инженерами вы скоро, возможно, увидите собственными глазами.

«Он либо принимает меня за идиота, либо сам сошел с катушек, потому что годами торчит под водой, – решил Ланселот. – Однако все они сидят и слушают с почтением, как будто так оно и есть. Бред какой-то!»

Вместо этого он сказал другое:

– Но, господин корветтен-капитан, не рискуете ли вы, раскрывая мне такую важную стратегическую информацию?

– О, не беспокойтесь, мистер Ланселот. Кому вы можете ее сообщить? Только рыбам на дне морском или, в лучшем случае, своему лечащему врачу-психиатру, к которому вы без сомнения сразу попадете, если только начнете все это где-то рассказывать. Но я уверен – до подобного дело не дойдет. Вот вы, наверное, решили, что и я спятил, но ведь с ума все вместе не сходят, а все эти джентльмены что-то не бросаются ловить меня и одевать в смирительную рубашку, что, без сомнения, случилось бы в полном соответствии с уставом Кригсмарине, если бы капитан и в самом деле рехнулся. Не так ли, господа? Разыгрывать же вас таким дурацким способом у меня нет ни времени, ни желания. Зачем я это вам все рассказал? Мистер Томпсон отрекомендовал мне вас как прямого и решительного человека, и я думаю, что он не ошибся. Нам нужны такие, как вы, в этом «потустороннем» мире.

– Я так понимаю, господин корветтен-капитан, вы все-таки намерены отправить меня в страну вечной охоты?

– Нет, нет, – под смешок сидевших за столом офицеров, – заверил его Штокхаузен. – Вы неправильно меня поняли. «Потусторонний» мир в нашем понимании – это вовсе не загробное царство, а просто технический и в каком-то смысле географический термин. Чтобы там работать, убивать никого не требуется, напротив, нужны молодые, сильные, умные люди с крепкими нервами и здоровой наследственностью, которая в вас просто чувствуется. Речь идет о лучшем из миров, своего рода легендарном Асгарде. Впрочем, это уже сфера не моей компетенции, а скорее мистера Томпсона.

– Погодите-ка, господин корветтен-капитан, – воскликнул Ланселот, – если вы, как говорите, нашли этот лучший из миров, то с какой стати Германия тогда ввязалась в войну со всем Старым и Новым Светом? Качали бы себе спокойно информацию, развивали новые технологии и делали потом что душе угодно. В войне-то ведь можно выиграть, а можно и проиграть – вероятность, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. Стоило ли так рисковать? И ради чего?

– Вы рассуждаете наивно, молодой человек, – неожиданно вмешался в разговор барон Броссар. – Я расскажу вам одну историю. Когда-то давно, еще в самом начале тринадцатого века, мой прямой предок участвовал в так называемом четвертом походе за освобождение Креста Господня. Тогда крестоносцы – в основном мои соотечественники-французы – объявили, что отплывают в Египет, а вместо этого оказались вместе с дожем Венеции Энрико Дандоло под стенами Константинополя – тоже по тем временам нетронутого кладезя древних знаний, а также других несметных сокровищ, по сравнению с которым Иерусалим был просто деревней, и взяли его штурмом. На месте Византии они создали Новую Францию, или, как ее еще называли, Латинскую империю, которой благополучно и правили более полувека. Заметьте, что в результате этой ловкой затеи вся Священная германская империя, а также Англия, которые за несколько лет до этого, в третьем крестовом, также наравне с французами были в игре, остались с носом, а мы положили в карман Константинополь и много чего еще.

– Да, вот что значит грамотная операция прикрытия, – отозвался фон Штокхаузен. – Конечно, барон Броссар, немного обидно, что ваши прадедушки так лихо обвели тогда вокруг пальца наших прадедушек, но дело ведь прошлое, и к тому же не зря говорят, что история повторяется дважды.

– Да, но она, как известно, повторяется в виде фарса, – встряла в разговор единственная за столом дама.

– Я думаю, фрау Броссар, что она так или иначе повторяется до тех пор, пока не добьется своей цели, а тут всякие средства хороши, – с любезной улыбкой ответил ей Штокхаузен и продолжил, обращаясь к ее супругу:

– Что бы там ни было, барон, но нынче Священная германская империя, как вы сейчас очень удачно выразились, без сомнения, возьмет реванш. Есть вещи, которыми должен владеть лишь кто-то один!

– У господина корветтен-капитана прошу разрешения кое-что пояснить, – не выдержал Ланселот. – Вы что же, хотите сказать, что вся эта громкая возня в Европе, которую вы, немцы затеяли, – не более чем операция прикрытия, как тот крестовый поход?! И под ее шумок основные дела обтяпываются вами где-то здесь? А там хоть потоп?

– Ну, насчет потопа – это вы, Ланс, может, сами того не ведая, почти попали в точку, – подключился к беседе Томпсон. – Что же касается войны на европейском театре – это операция прикрытия лишь отчасти, есть и другие, не менее важные резоны. Видите ли, в мирное время визиты в «потусторонний мир» – будем пока называть его так – трудно было бы сохранять в секрете, и к разделу пирога тут же присоседились бы и Англия, и Франция, и Америка, да и русские тоже не остались бы в стороне. Война же облегчает возможность делать это тайно, а тех, кто сует нос не в свои дела, без церемоний отправлять на дно. Но ведь чем черт не шутит, а вдруг вермахт возьмет да и выиграет свой «блицкриг», вопреки всем прогнозам высокоумных военных теоретиков. Правда, сейчас под Москвой наступление немного замерзло, но думаю, что довольно скоро, к весне сорок второго, мы еще увидим в России крупные немецкие успехи. Однако в любом случае ресурсов одной лишь Германии было бы явно недостаточно для освоения новых обширных пространств, а вот если средства быстренько соскрести со всего континента – совсем другое дело. А без войны разве можно было бы получить у старой скряги Европы такой безвозвратный «кредит»?

– Но тогда ставка в такой безумно рисковой игре должна быть также запредельно высока, – заметил Ланселот.

– Да, мистер Ланселот, эта игра, безусловно, стоит сожженных свеч – что, собственно, мы вам тут битый час и втолковываем, – резюмировал Штокхаузен. – Посмотрите, человечество зашло в тупик, оно явно деградирует, погрязнув в бесконечных экономических кризисах, эпидемиях, содомии, обмане, воровстве и еще черт знает в чем. Настоящее понятие чести, на котором раньше держался этот мир, сохранилось сейчас разве что у нашего прусского офицерства, да вот еще у потомков почтенного самурайского сословия. Даже высокородные английские лорды – это теперь больше торгаши, чем хваленые джентльмены. На планете торжествует хам! Если оставить все как есть, то лет через сто все будут лишь хрюкать и толкаться у корыта, окончательно превратившись в свиней, как команда Одиссея на острове Цирцеи. Большевики в России тоже это чувствуют, они пытались зажечь перед миром взамен Вифлеемской новую красную звезду, соблазняя пролетариев несбыточными идеалами равенства и братства. Но тем-то коммунисты и опасны, что толкают род людской встать на путь простой и ясный, но ложный – ведь создавать новый мир у них должны сами пролетарии, плебс, то есть те же, в сущности, свиньи. Только какая Цирцея вернет им человеческий облик? А если даже кому-то и вернет, он уже не будет пролетарием и сразу потребует себе тепленького местечка под солнцем. Нет, над миром должна пронестись очистительная буря – иначе род людской самим своим существованием оскорбляет образ Божий. А на смену выползшим из деревенской грязи жвачным животным должен прийти сверхчеловек – создание, совершенное во всех отношениях.

– Иными словами, господин фон Штокхаузен, вы намерены ударными темпами вывести из подручного материала некую новую, элитную человеческую породу. Прекрасно! Однако я думаю, что любая элита оправдывает свое существование, если только ее второе имя – долг и честь. Но скажите на милость, кому эти ваши сверхчеловеки будут служить своими сверхспособностями? Вождю, фюреру, самим себе? Можно ли говорить о подлинных чести и долге, если они будут предназначены, так сказать, для внутреннего употребления, для сохранения лишь собственного благополучия узкой группы людей?

– А в чем же, мистер Ланселот, по-вашему, состоит долг и честь? Разве не в верном служении своему сюзерену, а значит, и отечеству? Вот самурай Хашимото-сан наверняка со мной согласится – только в этом и состоит истинный смысл названных добродетелей.

– Несмотря на то что я американец, мне кажется, что заслуга английского правящего класса, который вы, правда, уже успели записать в торгаши, в том, что ему удалось убедить свой народ – каждый должен стремиться вести себя как истинный джентльмен или, по крайней мере, походить на него. Это и есть тот идеал, который был усвоен британским национальным сознанием. Не заставить, а именно убедить, причем прежде всего своим личным примером.

– Ну, положим, английские джентльмены далеко не единственные, кто возвел идеал рыцарства на высокий пьедестал и сделал образцом для подражания, – возразил барон де Броссар. – Я считаю, что историческая заслуга не одних только англичан, но вообще мирового дворянства как раз и состоит в том, что оно создало и передало в массы свои понятия о долге, верности и чести. Рыцарь без страха и упрека, почитающий своим священным долгом приходить на помощь всем слабым и неправедно обиженным, к какому бы классу те ни принадлежали, и карающий зло, где бы он его ни встретил, – вот на самом деле высший нравственный императив! Конечно, во все века лишь малая толика людей могла следовать ему безоговорочно, но только их присутствие способно удержать мир от катастрофы.

– …И сказал Иисус ученикам в Нагорной проповеди: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?» – неожиданно продекламировал Штокхаузен из Матфея. – Неужели вы не видите, барон, что вся его проповедь всеобщей любви на поверку оказалась бесполезным метанием жемчуга перед свиньями? Как заставить любить вокруг себя всех, если каждый человек ежеминутно принужден сражаться за свое место под солнцем? Но в этой борьбе, между прочим, и заключается благотворная роль эволюции! «Моя борьба» – говорит наш фюрер о своем жизненном кредо. А чтобы это не была война всех против всех, нужен твердый порядок, опирающийся на пирамиду власти, на вершине которой – отборная элита сверхлюдей и возглавляющий ее мудрый вождь.

– Я боюсь, господин корветтен-капитан, что вы не вполне правильно поняли мою мысль, – ответил Броссар. – Я вовсе не ратую за то, чтобы обниматься со всякими голодранцами, а тем более без памяти их любить. Это действительно утопия и даже пошлость. Однако пока общество еще не доросло до всеобщей любви, его соединяют воедино скорее понятия о долге и чести, более понятные для людей, поскольку позволяют им бороться, как вы говорите, за место под солнцем не в одиночку, а сообща. Да, в том, чтобы следовать долгу, тоже есть элемент принуждения, но принуждения, совершаемого не над другими, а над самим собой. И правильно заметил здесь мистер Ланселот – джентльменское поведение привлекательно даже для низов, которые уважают и даже сами начинают копировать этот образец – хотя бы просто потому, что желают выглядеть в своих собственных и чужих глазах значительнее и лучше. Ведь большинство людей склонны следовать отнюдь не альтруистическим побуждениям, а норме. Если же создать, как вы предлагаете, закрытый орден для избранных, господствующий над массой недочеловеков, не боитесь ли вы, что это сильно затормозит, если не остановит вовсе, так заботящую вас эволюцию – просто потому, что ее социальная база резко скукожится до одного класса или хотя бы до одного народа?

Штокхаузен с удивлением смотрел на Броссара. Было видно, что он совсем не ожидал от него подобных глубокомысленных сентенций.

– Браво, господин барон, браво! Вот уж не знал, что встречу в вашем лице настоящего певца эпохи паладинов. – Второй раз он вынужден был похлопать своим гостям в ладоши. – Итак, мир спасет не христианская любовь и не искусственный ницшеанский сверхчеловек, а лишь честь, долг и доблесть, социальная, так сказать, ответственность. Нет, я барон Ганс-Геррит фон Штокхаузен отнюдь не против этих прекрасных качеств, напротив, как потомственный прусский офицер, только за, однако позволю себе спросить, откуда же возьмутся эти ваши «рыцари без страха и упрека»? Правда, один Ланселот у нас уже вроде бы есть, но где же сыскать других?

– Очень просто, барон: они появятся, глядя на таких, как он.

– Интересно, когда же, долго ли ждать?

– Не извольте беспокоиться, господин корветтен-капитан, еще и петух три раза не пропоет…

* * *

Прошло несколько дней. Все это время Ланселот сидел в каюте под замком, с часовым у дверей, и напряженно размышлял. То, что он услышал в кают-компании, не было похоже на ложь – слишком серьезно все присутствующие относились к разговору, – но правдой быть тоже ведь не могло. Какие-то древние знания, какой-то новый сверхчеловек – все это слишком отдавало гитлеровской пропагандой. Но, с другой стороны, этот самый «тот свет», или «потусторонний мир», как сказал Штокхаузен, – понятие географическое. Так не туда ли следует лодка? Но ведь Новый Свет давным-давно открыт, и каких-то значительных белых пятен на карте уже не осталось. Ланселот представил себе мысленно географическую карту мира. Стоп! Вот же оно, белое пятно, да еще какое – Антарктида! Целый континент, который почти совершенно не изучен. Лишь в 1929 году, как писали в газетах, Ричард Ивлин Бёрд совершил первый перелет над Южным полюсом. Но ведь там только лед и адский холод, кто же может там жить? Нет, на «потусторонний», а тем более «лучший» мир Антарктида точно не тянет. Впрочем, тут он вспомнил, что когда-то давно, роясь в школьной библиотеке, наткнулся на одну потрепанную книжку некоего У.Д. Эммерсона, имевшую странное название «Закопченный Бог», в которой рассказывалось о загадочном приключении двух то ли норвежских, то ли датских рыбаков, которые плыли на север и якобы провалились в огромную дыру в районе Северного полюса, попав внутрь Земли, где обитала высокоразвитая цивилизация. Там, по их утверждению, были свои океаны, континенты, города, и даже светило собственное солнце. Сами жители подземного мира перемещались в дискообразных летательных аппаратах, развивавших огромную скорость. Самое интересное, что, проведя там два года, они вышли в наш мир через дыру, но уже на противоположном конце Земли, около Южного полюса. С их слов, как утверждал автор, он и записал всю историю, ничего не выдумывая и не прибавляя.

Прочитав все это, Ланселот тогда спросил отца, могло ли это быть правдой, но тот посмеялся и рассказал, как, учась в военной академии, он как-то слышал, что еще в начале прошлого века подобный бред нес перед членами конгресса США некто Клив Саймс, бывший капитан от инфантерии, и даже сподобился получить деньги на экспедицию к Южному полюсу, но никакого входа в подземный мир он, конечно, там не обнаружил, после чего от огорчения умер, а на его могиле установили памятник в виде пустотелого шара, то ли в честь этой безумной идеи, то ли с намеком на пустоголовость ее автора.

Так что же, может быть, это еще одна экспедиция с целью открытия прохода к центру Земли, только теперь немецко-японская? Но ведь, направляясь в экспедицию на полюс, обычно запасаются провизией, теплой одеждой, ездовыми собаками, а не тоннами золота и севрским фарфором! А вот, предположим, если проход уже обнаружен и контакт с обитателями подземного мира установлен, то золото может послужить для налаживания с ними теплых отношений или торговли. Говорят ведь, что нет такой вершины, на которую не мог бы взобраться нагруженный золотом осел.

И все равно трудно в это поверить!

Вдруг Ланселот ощутил: что-то пошло не так. Привычное сотрясение переборок от работающих электромоторов прекратилось. Кажется, лодка легла в дрейф. Обычно, когда она находится в погруженном состоянии, это означает одно – акустик услышал шум винтов судна противника, и капитан приказал застопорить двигатель. Но, видимо, наверху тоже были опытные вояки. Оглушительный грохот раздался снаружи, совсем рядом с подводной лодкой. Раз за разом за обшивкой рвались глубинные бомбы. От множества взрывов все вокруг зазвенело, затрещало, заходило ходуном, погасло освещение. Несмотря на свои размеры, субмарина запрыгала, как норовистый конь. За дверью раздался крик ужаса – это не выдержал нервного напряжения часовой.

– Придурок, – прошипел Ланселот, подскочив к запертой двери, – немедленно заткнись!

Неизвестно, услышал ли его матрос или нет, но орать перестал, и тут наступила полная тишина. Видимо, противолодочный корабль сбросил первую партию глубинных бомб и пошел на разворот, чтобы начать все заново. Ланселот не знал, радоваться ему или нет: с одной стороны, их явно засекли, и значит, свои уже здесь, но с другой – как-то не хотелось погибать, хотя бы и вместе с врагом, тем более что ему уже стало жутко интересно и хотелось увидеть подземный мир, или что там у них есть.

В перерыве между атаками капитан постарался опустить лодку как можно глубже, – это было понятно по звукам выходящего из балластных цистерн воздуха. Противник не мог знать, на какую глубину может опуститься сверхсубмарина, а она, по-видимому, умела это делать лучше обыкновенных подлодок. Но тут морской охотник вернулся и приступил ко второй серии бомбометания. Взрывы сотрясали лодку снова и снова, и каждый мог оказаться роковым. Запас бомб наверху, казалось, был неиссякаем. К счастью, взрыватели, по-видимому, были установлены на меньшей глубине, чем смогла опуститься субмарина, и заряды рвались выше, не в силах повредить оболочку корпуса – иначе конец был бы неминуем. Тем не менее эхо от взрывных волн било в виски так, что, казалось, голова находится в огромном пустом барабане, по которому нещадно лупит билом великан. И вот опять временное затишье, за которым снова скоро последует ад. Однако минута шла за минутой, а взрывы не возобновлялись. Охотник ушел или притаился в засаде. Через некоторое время раздался звук продуваемых балластных цистерн, и подлодка начала всплывать. Потом легкий толчок, и движение прекратилось, видимо, она достигла поверхности.

Вдруг дверь каюты распахнулась, на пороге стоял Томпсон. Против обыкновения, он казался взволнованным:

– Ланс, быстрее следуйте за мной, сейчас вы сами все увидите. – И рванулся по коридору. Ланселоту, чтобы поспеть, пришлось чуть ли не бежать за ним, японский охранник следовал замыкающим. Освещение на подлодке уже зажглось, хотя как-то странно мигало, но, так или иначе, через некоторое время они оказались перед нижним люком, ведущим в рубку и на ходовой мостик. Находившийся там японский офицер, видимо предупрежденный заранее, открыл люк, и Томпсон, а за ним и Ланселот взобрались по лестнице наверх. В легкие сразу ворвался холодный и влажный морской воздух, а на лицо упали соленые брызги от накатывавших на рубку волн. На мостике стояли Штокхаузен и Хашимото. Немец взглянул на Ланселота и, указывая рукой вперед, сказал:

– Ну что ж, господин скептик, смотрите, как вам понравится это? Вот наш преследователь!

Ланселот взглянул и обмер. На расстоянии менее мили был виден эсминец, по обводам английский. Но «виден» – это не то слово, потому что он просто сиял в падавших на него сверху странных фосфоресцирующих лучах, точнее, одном мощном конусовидном луче, исходившем из какого-то большого круглого светящегося объекта, который висел над кораблем на высоте примерно в тысячу – полторы тысячи футов. Объект был явно искусственного происхождения, поскольку отливал металлическим блеском, а по его бокам мерцали сиреневые, зеленые и желтые огни. Луч же был не сплошной, а состоял как бы из лежащих друг на друге колец, образующих конусообразный, расширяющийся книзу столб или коридор, в котором что-то искрилось, будто затянутые в вихрь снежинки. На эсминце, оказавшемся внутри основания этого светового конуса, не было заметно никакого движения, он словно вымер. Зато сам корабль заметно подергивался вверх то носом, то кормой, как бы в килевой качке, а затем стал медленно и страшно подниматься над поверхностью океана. Казалось, что луч пытается втянуть в себя весь корабль. Но когда над водой показался киль, подъем судна прекратился, зато с его палубы продолжали взлетать различные предметы, и среди них десятка два цилиндров, казавшихся с такого расстояния крошечными. Однако Ланселот с ужасом опознал в них глубинные бомбы, которые обычно располагаются прямо на палубе эсминца. Вдруг конусовидный луч искривился, и все, что было поднято им в воздух рухнуло обратно в воду. Резко опустившийся вниз эсминец бешено запрыгал по волнам, колыхаясь и черпая бортами, а бомбы попадали в воду, но не рядом с ним, а немного в стороне. Поскольку на бомбах в их боевом положении взрыватели всегда уже установлены и активированы, Ланселот с замиранием сердца стал ждать того, что должно было случиться, непроизвольно начав мысленный отсчет. Вдруг вода вокруг эсминца взбухла широким белым холмом, на вершине которого он на миг оказался. До подводной лодки докатился чудовищный грохот одновременно сдетонировавших зарядов, который не смог полностью заглушить даже слой воды толщиной в несколько сот футов. Водяная гора с шумом опала, гоня перед собой высокие концентрические волны, а эсминец снова рухнул вниз, погрузившись в воду по самую мачту, но затем вынырнул, качаясь на волнах. Слава богу, он, кажется, был цел.

– Капитан, на горизонте еще один вражеский крейсер и эсминец на два часа, идут справа налево. Расстояние три мили, – крикнул наблюдатель.

– Прикажете объявить тревогу? – спросил у капитана Хашимото.

– О нет, не стоит. О гостях сейчас позаботятся, – ответил тот.

Однако приближающиеся корабли, кажется, не собирались зря терять время на выяснение обстоятельств дела и личности противника, поскольку на концах их орудий весело замелькали красные огоньки – это они без церемоний открыли по светящемуся шару беглый огонь из всех своих орудий. Но тот, уклоняясь от снарядов, нереально быстро, без какого-либо видимого ускорения взмыл вверх и вбок, испуская конусовидные лучи теперь не только вниз, но и в стороны и сделавшись похожим на Медузу-горгону, от которой во все стороны отходят изогнутые светящиеся щупальца. Внезапно из его нижней части изошли тонкие красные лучи, упершиеся прямо в крейсер и сопровождающий его эсминец, а затем последовали два мощных взрыва, – по-видимому, красные лучи прожгли корабельную броню, точно достигнув мест хранения боекомплекта, так что на обоих кораблях он весь сдетонировал. В воздух поднялись столбы воды и огня, полетели горящие обломки, и через минуту все было кончено, останки судов скрылись под водой. Весь бой занял не более трех минут. Закончив свою работу, загадочный шар чиркнул по небу и почти мгновенно исчез, оставив за собой лишь легкий фосфоресцирующий след.

Все это время Ланселот находился в каком-то ступоре. Казалось, то, что он видит, – это просто сон. По-видимому, как реальность сознание просто отказывалось это переварить. Вывели его из оцепенения слова Штокхаузена:

– Ну вот, как говаривал Наполеон, «слава – солнце мертвых». Надо отдать должное храбрости англичан. Они не бросились, рыдая, на колени, а рыцарски сразились с огнедышащим драконом, не думая о последствиях… Храбро, но глупо. Что ж, Ланселот, «тот свет» не такая уж и фантазия глупого сосисочника? Видели, какая мощь, быстрота, суровая справедливость, великодушие, в конце концов?! Ведь они легко могли уничтожить все корабли, но покарали смертью лишь самоуверенных наглецов, которые на них посягнули!

– Кстати, господин капитан, каковы будут ваши распоряжения в отношении этого эсминца? – показав на первый, еще недавно преследовавший их корабль, спросил Хашимото.

Штокхаузен внимательно посмотрел на обездвиженный эсминец в бинокль:

– Никакого шевеления на палубе. Если кто-то там еще и жив, то, думаю, обделался крепко и очухается не скоро. Я слышал у русских есть хорошая поговорка: «Не стремись в пекло раньше своего отца». Если их не добили, то, наверное, так надо… Все, команда на погружение!

* * *

Оказавшись снова в каюте, Ланселот долго не мог произнести ни слова. Томпсон, который сопроводил его до места, также молчал, давая морпеху возможность прийти в себя. Наконец Ланс тихо произнес:

– Скажите, мистер Томпсон, ведь это был не гипноз? Вы ведь не балуетесь подобными штуками?

– Э-э, дорогой мой, в каком-то смысле вся наша жизнь и весь мир вокруг – гипноз и сплошная иллюзия. Но в этом конкретном случае все было честно. У меня до сих пор в ушах звенит от этих взрывов. А у вас?

– Звенит, – сказал Ланселот. – Но тогда, что это?! Архангел Михаил явился со своим огненным мечом? Или марсиане вторглись на Землю, как я читал в каком-то романе? Одно я знаю точно: то, что я сейчас видел, – не от мира сего.

– Точно, не от сего. Вам же толкуют – от мира, но не этого, а потустороннего. И это не метафора, а точное географическое понятие. Я вижу, нам пора окончательно объясниться. Раньше вы бы все равно не поверили, потому что одних слов здесь, конечно же, недостаточно. Я имею в виду, что ни один разумный человек не купится в таком деле на одни лишь красивые речи. Но вот теперь вы сами воочию видели подтверждение моих слов. Так что теперь, я думаю, вы готовы меня выслушать серьезно. А это очень серьезно, потому что мы имеем здесь дело, вероятно, с самой великой из тайн, с которыми когда-либо приходилось соприкасаться человечеству.

Это вовсе не марсиане, Ланс, и не пришельцы из далекого космоса. Нет, обитатели иных планет, наверное, существуют, потому что во Вселенной бесконечное количество миров, и она должна быть просто нашпигована разумом. Однако какой дурак станет добираться до Земли на ракетах или других летательных аппаратах, даже таких, как вы только что видели? Это невозможно хотя бы потому, что межзвездные расстояния так велики, что любому существу надо потратить всю жизнь, а то и не одну, чтобы достичь нашей планеты, с какой бы большой скоростью он ни летел. Причем тот, кто мог бы это сделать, очевидно, по своему развитию должен быть намного выше людей, так зачем ему тратить время, чтобы сюда попасть, тем более таким дедовским способом? Вот вы бы согласились состариться в пути, чтобы иметь счастье встретиться с дикарями, пляшущими вокруг костра с костяными украшениями в носу?

– Так что же, они вылетают из-под земли, изнутри планеты? Это другая земная цивилизация? – продемонстрировал свою сообразительность Ланселот.

– Ну наконец-то вы прозрели, друг мой. Действительно, весь фокус в том, что Земля внутри полая, как, впрочем, и некоторые другие твердые планеты нашей Солнечной системы – Марс, Венера. Но ведь, если подумать, это вполне естественно. Как известно, планеты образовались из межзвездной пыли, которая, вращаясь вокруг Солнца, достигла высокой температуры и превратилась в жидкие расплавленные шары вещества. Но под воздействием абсолютного космического холода верхний слой со временем стал остывать и затвердел, внутри же вещество продолжало кипеть. Понятно, что вечно так продолжаться не могло, и однажды этот котел взорвался, но не разнес планету на куски, а выплеснул часть своего расплавленного внутреннего содержимого там, где кора была тоньше, то есть на полюсах. Из него, кстати, образовалась Луна, состоящая из тех же самых пород, что и ее мать Земля, а также, частично, и пояс астероидов. Тот же остаточный расплав, который после выплеска сохранился внутри Земли, сформировал сферическое ядро, находящееся посередине. Оно и выполняет там сейчас роль подземного солнца, обогревая и освещая внутреннюю поверхность. Правда, ядро справляется с этой задачей немного хуже, чем настоящее Солнце, так что там внутри не бывает слишком яркого света, зато все время день, тепло и не бывает бурь. Со временем через образовавшиеся в районе полюсов отверстия стали проникать сверху воздух и вода. На застывшей внутренней поверхности, так же как и снаружи, сформировались равнины, горы и океаны, по небу бегут облака. Под корой в середине стенок полой Земли сохранилась прослойка из расплавленных пород, они-то и прорываются с обеих сторон наружу в виде вулканов. Толщина этих стенок составляет в среднем около семисот миль.

Правда, там есть одна особенность, которая буквально ставит все с ног на голову. Сила тяжести, притяжение. Оно не такое, как на поверхности, где под тобой весь земной шар. Во Внутриземье же ты стоишь лишь на семисотмильной в толщину стенке, причем ядро и противоположная стенка притягивают в обратную сторону, то есть вверх. Поэтому гравитация там значительно меньше, чем на поверхности. С одной стороны, это хорошо, так как все делать легко, а с другой – плохо, так как те, кто там живут, не имеют нужды в толстых костях, которые истончаются, и размеры их тела соответственно уменьшаются. Выбираться на поверхность Земли и долго там находиться для них со временем стало проблематичным. Внешний вид также приспосабливается к условиям внутреннего мира: кожа приобретает серовато-зеленоватый оттенок, волосы исчезают, глаза увеличиваются, выпирая наружу, ну и так далее. В общем, с нашей точки зрения, они не красавцы. Впрочем, среди обитателей внутренней стороны есть и другая, менее многочисленная раса, поселившаяся там много позже, чем «серые», поэтому она еще не успела внешне так измениться. Напротив, ее представители почти неотличимы от нас, обычных людей, только очень высоки ростом, где-то около восьми, а то и десяти футов. Говорят, что раньше, когда они еще жили на внешней поверхности, они были еще выше. Настоящие великаны.

– Но вы-то, Томпсон, как я погляжу, и не из тех, и не из других. Скажите, откуда вы все это знаете? И кто вы на самом деле? – прервал лекцию о подземных обитателях Ланселот.

– Я человек, так же как и вы. Правда, я довольно давно работаю с внутренним миром, неоднократно бывал там, и в какой-то степени меня можно считать его представителем на внешней поверхности Земли. И я такой не один. Вы очень удивитесь, Ланс, когда узнаете, сколько известных людей – политиков, финансистов, ученых, военных – связаны с внутренним миром и работают в его интересах.

– И как давно вы на них работаете?

– Довольно давно, сразу после войны.

– Какой войны?

– Американской Войны за независимость.

– Постойте, но ведь это было больше чем полтора века назад!

– Да, Ланс, я, мягко говоря, не молод. Мне продлили жизнь. Для этого у них есть соответствующие технологии. Сами они живут очень долго, лет по триста и больше.

– То есть вы хотите сказать, что вам сто пятьдесят лет?

– Примерно так. Я участвовал в Войне за независимость, в сражениях при Лонг-Айленде и Саратоге, уже в довольно зрелом возрасте, примерно таком, на какой я выгляжу и сейчас. Но, правда, меня предупредили, что мое долголетие будет продолжаться только то время, пока длится наше сотрудничество.

– А потом?

– А потом быстрое старение, даже раньше, чем у обычных людей.

– То есть они вас крепко к себе привязали.

– Я ни о чем не жалею, ведь полтора века жизни тоже чего-нибудь да стоят.

– И каким же образом вы свели такое необычное знакомство?

– Очень просто, однажды меня пригласили на такой же летающий корабль, как вы только что видели. Я охотился на вальдшнепов в окрестностях Нью-Йорка, где тогда жил, когда увидел этот корабль, приземлившийся на лесной поляне. Я, понятно, был донельзя изумлен и подошел ближе, чтобы получше его рассмотреть. Вдруг из него вышли два человека необыкновенно высокого роста и стройного телосложения, одетые в какое-то серебристое облегающее платье. Я тогда, конечно, сперва решил, что они исчадия ада и пришли по мою душу, но эти люди были очень доброжелательны, объяснялись по-английски почти без акцента, сказав, чтобы я ничего не опасался, ибо они не хотят причинять мне вреда. Кроме того, у них были очень красивые, открытые, располагающие к себе лица правильного нордического типа. И я решил, что черти такими не бывают. Кроме того, пришельцы признались, что представляют другую земную цивилизацию, более древнюю, чем наша, просто мы о ней еще ничего не знаем. А надо иметь в виду, что тогда эпоха географических открытий была еще в самом разгаре, поэтому я такому заявлению не очень-то и удивился. В конце концов, я уже видел к тому времени модную новинку – летающий монгольфьер, так почему бы кому-то нельзя было сделать его чуточку лучше? Мне предложили немного прокатиться на их корабле, если я не возражаю, и даже показать уголок их родины. А надо сказать, что от природы я ужасно любопытен и не смог устоять перед этим предложением. Мы взошли на корабль, где было много чего мною невиданного, взлетели, с немыслимой скоростью пронеслись над океаном и вскоре оказались над заснеженной гористой страной, которая позже стала зваться Антарктидой. Потом корабль стал снижаться, нырнул в какую-то дыру и оказался в месте, где было тепло и зелено. Я узрел чудесный город на берегу моря, населенный такими же великанами, как и мои новые знакомые. Как-то незаметно для себя я провел в нем несколько дней, изумляясь тамошним чудесам и не встречая к себе никакого недоброжелательства. Меня много расспрашивали о земных делах, о войне, революции в Америке и европейской политике, и я видел, что все это их живо интересует. Затем они предложили мне быть своего рода поверенным в их делах на поверхности Земли, в чем я не увидел ничего для себя бесчестного, тем более что предложение это было подкреплено весьма увесистым мешочком с золотом. Я согласился на сотрудничество при условии, что это не повредит интересам моей страны.

– А что же может интересовать подземных жителей на земле?

– Многое. Во-первых, некоторые металлы и минералы, которых под землей, как ни странно, нет. Они ежегодно закупают их на миллионы долларов. Во-вторых, они не очень-то довольны политикой некоторых государств, которые демонстрируют на мировой арене излишнюю агрессивность и имперские амбиции, поскольку убеждены, что зло и жестокость буквально разъедают планету и угрожают самому ее существованию. Они полагают, что энергия, излучаемая человечеством, нужна для правильного движения планеты. Если же эта энергия становится отрицательной, Земля теряет часть своей самозащиты. Поэтому, никогда не вмешиваясь напрямую в земные конфликты, они мягко влияют различными способами на процессы и события, происходящие на поверхности, направляя их в нужное русло. Вот вам почти свежий пример: думаете, русским просто повезло, причем три раза подряд, когда шведский король Карл XII, Наполеон, а теперь и немецкая армия, вторгшись в Россию, столкнулись там с необыкновенными морозами, которые и самим-то русским в диковинку. Аномальные холода способствовали тому, что Карл на следующий год потерпел поражение от Петра I под Полтавой, французов гнали до Парижа, а Наполеон пал. То же самое, скорее всего, ждет и Гитлера, только гнать его русские будут чуть ближе, до Берлина.

– Неужели всю эту непогоду устроили нам жители Внутриземья?

– Именно так, мой друг. Я, конечно, не знаю всех подробностей, но климатическое оружие в их руках является одним из самых грозных.

– Постойте-ка, но ведь только что их боевой летающий шар буквально спас немецкую подлодку, а заодно и нас вместе с нею, утопив два новейших английских дестройера. А вы говорите, что они альтруисты, и Гитлер эту войну проиграет?

– Все верно, никакой ошибки тут нет, поскольку немцы действительно пока что их интересуют, но совсем по другой причине, а мирового господства они не хотят позволить никому, справедливо полагая, что это опасно и для них, и предпочитая сохранение баланса политических и военных сил. Потому-то я и сказал вам давеча, что предлагаю вам работу не совсем на немцев, а точнее, как вы сейчас, надеюсь, понимаете, совсем не на них.

– Скажите мне, мистер Томпсон, как же тогда получилось, что о такой могущественной цивилизации, которая веками вертит мировыми событиями, никто раньше не знал и до сих пор не знает?

– Хороший вопрос. Но знать и понимать – не всегда одно и то же. Представителей этого древнего народа, точнее, их изваяния вы, Ланс, на самом деле видели достаточно часто, например если бывали в музее Метрополитен в Нью-Йорке. Все эти египетские фараоны и олимпийские боги – осколки того самого рода, которые спаслись после катастрофы, называемой в Библии Великим потопом. Со времен Платона их называли атлантами. Только Атлантида находилась не сразу за Геркулесовыми столпами, как думали древние греки, – там были лишь ее небольшие колонии, – а в основном на месте нынешней Антарктиды. Тогда она была свободна ото льда и климат там был теплый. Атланты уже в древности достигли огромных высот в своем развитии. Они обладают магией, что-то вроде телепатии, умеют управлять силой тяжести, более того, научились извлекать из нее энергию. Оружие у них несравненно сильнее нашего. Термические лучи, которые вы видели, это так, не очень серьезно, типа наших пулеметов в сравнении с тяжелой артиллерией. У них, например, есть устройство, называемое Маш-Мак, которое, используя вибрационные волны, заставляет безвозвратно исчезать любые предметы. Не просто сгорать или разрушаться на части, а именно исчезать, распадаться на атомы. Только представьте, что бы было, если бы такое оружие попало в лапы наших земных генералов! Один раз такое, вероятно, уже случалось – помните библейскую историю о трубах, звук которых разрушил стены Иерихона? А теперь скажите, надо ли всем об этом знать? Найдется немало желающих заполучить такое оружие любой ценой.

– Но ведь немцы-то знают? Почему у них до сих пор его нет?

– Очень просто. Им не дают доступа к таким технологиям. Нет, им, конечно, предоставили кое-что попроще, не такое эффективное и смертоносное. Но и это им еще надо долго доводить до ума. Но, в общем, атланты относятся к Германии весьма осторожно. Хотя немцам и разрешили построить свою базу в подземном мире, но в основном они заинтересовали атлантов своим стремлением к созданию чистой арийской расы, совершенного сверхчеловека. Сдается мне, что у подземных жителей есть проблемы с продолжением рода, и они изучают возможность скрещивания с обычными людьми для обновлении крови. Понятно, что для этого нужен лучший, как говорят ученые, генетический материал. Есть два кандидата для участия в этих экспериментах: арийцы, к которым причисляют себя немцы, и иудеи.

– Как, и евреи?

– А что вас так удивляет? Вы никогда не задумывались, Ланс, почему антисемитизм нашел такое широкое распространение?

– Ну, наверное, все дело в религии, ведь считается, что именно иудеи распяли Христа.

– Ха! Но ведь и сам Иисус из Назарета был не кто иной, как иудей! Конечно, отцом его был сам Господь Бог, но ведь и бог-то этот тоже был иудейский. Да, честно говоря, и все святые апостолы – сплошь иудеи, а Дева Мария, та уж точно стопроцентная еврейка. Но ведь все они «хорошие», не так ли? Так есть ли тогда смысл ненавидеть всех иудеев? Как-то это нелогично. Нет, дело вовсе не в религии. Просто евреи оказались на редкость способными ребятами. Не знаю уж, в чем здесь дело, может, они действительно избранный народ, но сдается мне, что, после того как римляне рассеяли их по миру, им надо было элементарно выжить, а делать это лучше всего, пошевелив как следует мозгами. То есть евреям пришлось сделаться самыми умными и оборотистыми, иначе бы они пропали. А закреплению и накапливанию в этой нации ума способствовало то, что у них до последнего времени практически не было смешанных браков. Древняя чистая кровь!

– То есть, преследуя евреев, нацисты просто устраняют конкурентов на участие в проекте сверхчеловека?

– Именно так. Но беда в том, что своими жестокостями они насторожили атлантов. Те пока еще внешне к немцам благоволят, точнее, их терпят, помня, что те первые вышли к ним с подобным проектом, но, похоже, у них уже появились большие сомнения, не дали ли они с этими ариями маху?

– И все равно мне не понятно, с чего это таким умным и рослым ребятам, как атланты, так не терпится скреститься с нами, маломерками? Кажется, барон Броссар, называет это mauvais ton, дурной тон?

– Я еще не все вам рассказал, Ланс. Действительно, здоровые и рослые ребята жили в Атлантиде двенадцать тысяч лет назад. Затем для всех остальных случился Великий потоп, а для них – Великое похолодание и оледенение материка.

– Э, нет, мистер, здесь у вас неувязка! Всем же со школы известно, что ледниковый период на Земле десять – двенадцать тысяч лет назад как раз закончился.

– Школа, мистер Ланселот, это, конечно, хорошо, но еще далеко не все. Как там говорил принц датский: «Есть многое такое, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». На самом деле ледникового периода в его традиционном понимании, то есть как резкого понижения температуры по всей планете в целом, не было. Да, оледенение случилось в Европе и на северо-востоке Америки, однако это была не планетарная, а региональная катастрофа. Ледники появились там потому, что примерно сто тысяч лет назад в результате смещения полюсов Земли эти области «переехали» намного ближе к Северному географическому полюсу, чем они находятся теперь. И напротив, климат в Сибири и на Аляске был в это время намного теплее, поскольку они были удалены от Северного географического полюса. Соответственно на другом конце Земли южная оконечность американского континента, так же как и соединенная с ней в те времена Антарктида, тоже находились дальше от Южного географического полюса, чем сейчас, и там был умеренный климат. Завершился же ледниковый период в одиннадцатом тысячелетии до нашей эры, но вовсе не из-за общего роста температуры на планете, а потому, что в очередной раз произошла переполюсовка Земли, что случалось в истории планеты не раз и не два, в результате чего Европа и восточная часть Северной Америки опять оказались в более теплых широтах и подверглись потопу от таяния ледников, а Атлантида, наоборот, очутилась ровно на Южном полюсе и быстро замерзла, сделавшись нынешней Антарктидой.

– И вот тут-то им и пришлось уйти в подполье, верно?

– Не совсем. Часть атлантов не пожелала жить в подземном мире и подалась в места, которых не коснулись оледенение и Великий потоп. Вот тогда и появились всякие олимпийские боги, титаны, одины, торы, будды, египетские фараоны и прочие небожители. Людям они, естественно, казались высшими существами, каковыми, в общем-то, и являлись. Однако другая, большая, часть атлантов не захотела покидать родину и ушла в подземный мир. Ведь вход в него находится как раз в бывшей Атлантиде, они знали о нем всегда и часто посещали, более того, этот мир был уже населен. В нем живет другая раса существ, которые обосновались там еще в незапамятные времена. Это те самые «серые», о которых я уже говорил. Отношения у атлантов с «серыми» были не то чтобы особенно теплыми – когда-то давно они между собой даже воевали, – но терпимыми, ведь в подземном мире места хватало всем. А главное, атланты в техническом отношении ушли намного дальше, и они обладают, как я уже сказал, очень мощным оружием, которого нет у «серых». Кроме того, «серые» стремительно вырождаются физически. Что поделаешь, влияние более слабой гравитации и отсутствия полноценного солнечного света. Поэтому в наземном мире им появляться тяжело. А значит, выход у них остается только один – как-то потихоньку генетически использовать людей, ведь кроме как от нас новой крови для своего возрождения им взять неоткуда.

– Хорошенькая же у меня перспективка, – полушутя воскликнул Ланселот. – Значит, я нужен как донор, и всю мою благородную американскую кровь перельют какому-нибудь серому доходяге?

– Нет, конечно. Напротив, мы должны сделать все, чтобы этого не случилось. Вот почему людям так важен союз с атлантами. Именно для этого мне нужен в Соединенных Штатах, да и не только там, верный помощник, и эту роль я предлагаю вам, Ланс. Как видите, никакой изменой национальным американским интересам здесь и не пахнет, наоборот, вы сослужите своей стране величайшую службу – ведь взамен в Америку придут новые знания и невиданные, чудесные технологии.

– Погодите, а как же немцы? Мы ведь сейчас у них, скажем так, «в гостях». Узнай они о смене приоритетов, нас тут же сотрут в порошок.

– А мы их и не будем расстраивать, рассказывая об этом; хозяева же подземного мира тоже отнюдь не болтливы, так что об этом не беспокойтесь. А Штокхаузену достаточно будет и того, что я, как доверенное лицо подземных боссов, забрал вас под свое крыло, спорить с этим он не рискнет.

– Ладно, – задумчиво сказал Ланселот, – положим, мы с вами, мистер Томпсон, будем «послами доброй воли» этих самых атлантов во внешнем мире, станем наводить мосты, втолковывать все это нашим политиканам. И даже если в Америке нас воспримут всерьез, в чем я сильно сомневаюсь, и не отправят сразу в сумасшедший дом, что более вероятно, то не слишком ли много мы на себя берем, выступая от имени всех атлантов?

– В каком смысле?

– Ну, вы же сами только что сказали, что часть их спаслась при оледенении Атлантиды во внешнем мире, сделавшись для людей богами и прочим высшим руководством.

– Верно. И что с того?

– А вот что. Как-то в Нью-Йорке я слушал в театре одну оперу, кажется, композитора Вагнера с названием «Гибель богов». Там, по сюжету, боги сгорают в Вальхалле в пламени, поднявшемся от погребального костра Зигфрида. Но то театр, а настоящие атланты, они что же, все погибли или, может быть, тихо вымерли? Какие тогда это были боги, если позволили всяким местным зигфридам и брунгильдам так просто себя уморить? А что если они или их потомки все-таки остались в нашем мире, сменив обиталище на Олимпе, например, на Уолл-стрит, а громы и молнии – на миллионные банковские счета и большие должности? Что, если они до сих пор так и рулят нашим наземным миром? Не будем ли мы с вами выглядеть как нечистый на руку биржевой маклер, который пытается во второй раз всучить покупателям уже однажды купленный ими товар?

– О, я вижу, что не ошибся в вас, мистер Ланселот. Вы умеете подмечать противоречия и выделять самое главное, причем не лежащее на поверхности, а запрятанное далеко в глубине. Вас явно недооценивали в этой вашей морской пехоте. Однако имейте в виду, что иногда гениальные прозрения бывают крайне опасны для смертных. Это как раз тот случай. Вы постучали в дверь, за которой скрываются величайшие и тщательно оберегаемые тайны мира. Берегитесь! Не советую вам обсуждать эту тему с кем-либо еще. Мы, безусловно, к ней вернемся, так как она для нас в свое время будет крайне важна, но не сейчас… Однако мне кажется, в вас наконец проснулся интерес к моему предложению, не так ли?

– Что ж, мистер Томпсон, несмотря на всю с первого взгляда абсурдность этого сумасшедшего предприятия, я все-таки готов рискнуть. А то я уж решил, что меня будут до самой смерти держать в подземелье, и то, если повезет.

– Прекрасно, я почему-то был уверен, что вы так и скажете! Что же касается «подземелья», то для вас, дорогой мой ценитель Вагнера, это будет скорее грот Венеры, где черпал вдохновенье бедный Тангейзер. Я имею в виду, что ваша Венера, то бишь Джейн, тоже туда направляется вместе с нами. Кстати, не хотели бы вы с ней увидеться? Она об этом просила, и я могу это устроить прямо сейчас.

Взгляд Ланселота был столь красноречив, что никаких слов не потребовалось. Томпсон встал, со вкусом потянулся и вышел из каюты.

* * *

Примерно через полчаса в дверь тихонько постучали, Ланселот мигом оказался рядом. Открыть сам он не мог, так как каюта запиралась охраной снаружи, но тут дверь отворилась, и внутрь скользнула Джейн, одетая в тот же, что и на памятном обеде, белый морской китель, который был ей немного великоват, и черные мужские брюки. Вместо объяснений, которых он ожидал, она бросилась ему на шею и надолго запечатала рот поцелуем. Наконец, оторвавшись, спросила:

– Ну что, Ланс, как я выгляжу? Ты же не сильно меня презираешь?

– Нет, но почему ты снова с Броссаром? Мне-то казалось, что после того, что между нами случилось, брак с ним для тебя остался в прошлом. А в кают-компании ты сидела с ним рядышком и, кажется, ворковала!

– Ланс, я не «с Броссаром». То, что мы на обеде в кают-компании сидели рядом, еще ничего не значит. И вовсе я с ним не ворковала. Я уже объявила ему, что между ним и мною все кончено. Кстати, меня тоже держат в изоляции в отдельной каюте, причем намного хуже твоей, так что если ты вообразил, что я делю с ним постель, то сильно ошибаешься!

– Это Томпсон устроил нам свидание. Ты не знаешь, надолго ли?

– Да, я знаю, он зашел ко мне и предупредил, что мы можем не беспокоиться, времени навалом, так что я уйду от тебя сегодня, только когда захочу. Точнее, когда мы захотим. С этими словами, она распахнула и сбросила китель, под которым на ней больше не оказалось ничего, а затем расстегнула и застежку брюк, упавших к ее ногам с тем же успехом. Не в силах и не желая противиться всецело охватившему его чувству, он бросился к ней, рискуя задушить в объятиях и покрывая торопливыми поцелуями губы, плечи и грудь, что мешало ее столь же энергичным попыткам стащить с него проклятую матросскую робу. Это наконец удалось, но возникло новое неожиданное препятствие: каюта подводной лодки оказалась не рассчитанной на безудержное занятие любовью, а по правде сказать, вообще не была на это рассчитана. Откидная койка, предназначенная, по видимому, сугубо для японского субтильного телосложения, была слишком узка, коротка и к тому же при попытках придать ей нормальное горизонтальное положение все время норовила с силой захлопнуться обратно под воздействием мощных возвратных пружин; холодный же металлический пол, казалось, мог остудить любые, даже самые смелые эротические фантазии. Внезапно под ноги не замечающим ничего вокруг от охватившей их страсти возлюбленным попался японский деревянный столик, который в силу своих миниатюрных размеров едва ли мог всерьез рассматриваться в качестве претендента на роль полноценного амурного ложа. Но как-то так само собой получилось, что в беспорядочной круговерти любовной схватки она опустилась на него спиной, он же очутился сверху также в весьма выгодном для данного пикантного момента положении. Неизвестно, использовалась ли эта деталь меблировки для тех же целей у себя на родине, или они были здесь первооткрывателями, но скоро стало ясно, что именно этот предмет может служить идеальным средством не только для чайных церемоний, но и других, может быть, и менее изысканных, но зато весьма искусительных процедур. Найдя столь важное применение этому произведению столярного искусства из Страны восходящего солнца, проявившему похвальную стойкость под серией мощных атак со стороны представителя славного племени морских пехотинцев, любовники наконец почувствовали себя полностью удовлетворенными и способными к рассудочным действиям.

– Знаешь ли ты, куда мы плывем? – спросила она, застегивая пуговицы на своем белом кителе. – В Антарктиду! Это Броссар мне проговорился. Только вот не сказал зачем. Наверное, у немцев есть там какая-то база. Вот хитрюги, кто же надумает искать ее во льдах?

– Я знаю, Томпсон мне говорил… – задумчиво произнес Ланселот. – Скажи, Джейн, а что Броссар, он давно дружен с немцами и японцами? Как часто бывал он в этих странах?

– Нет, я раньше не замечала за ним ничего подобного.

– Но ведь после кораблекрушения он как-то попал к японцам, а теперь к немцам, и отношения у него с ними самые прекрасные.

– А с чего им быть плохими. Ведь Броссар – представитель Франции, которая после ее поражения в войне – это, по сути, немецкий сателлит.

– Да, но для чего им было тащить его с собой в Антарктиду? Не собираются же они открывать там французское посольство. Сдается мне, что все не так просто… Нет, ты представляешь, оказывается наши давние знакомые – твой Броссар, старина Томпсон – все состоят в дружбе с немцами и японцами, причем разговаривают с ними на равных, а то даже и немного свысока. И вообще, похоже, мы еще много чего должны узнать об этом мире. Вот Томпсон мне кое-что рассказал, да я сперва не поверил. Пока сам не увидел.

– Увидел что?

– Ах да, тебя же не выпускали на мостик в тот день, когда, помнишь, нас сначала забросал глубинными бомбами эсминец, а потом, когда мы всплыли, наверху раздавались новые громкие взрывы.

– Да, я слышала этот грохот, было просто ужасно. Броссар сказал, что там кто-то с кем-то вел морской бой, но мы не вмешивались.

– Не вмешивались, потому что целую английскую эскадру за три минуты сожгла какая-то летающая супница, светящаяся, как рождественская елка.

– Как это сожгла? Из пушек?

– В том-то и дело, что не из пушек, а каким-то неизвестным световым лучом. А один из эсминцев она просто вытащила из воды, тоже с помощью луча, смахнула с его палубы все глубинные бомбы, а потом сбросила обратно в воду. И летает она не как самолет или дирижабль, а как черт на молнии. Если бы я этого не видел своими глазами, то ни за что бы не поверил. Но из рассказа Томпсона выходит, что в Антарктиде есть другая, раньше нам неизвестная цивилизация, которая древнее, чем Ной, и летающий корабль с лучами принадлежит именно ей. А немцы и японцы с ней как-то успели снюхаться и втереться в доверие, вот она их и защищает… Не удивляйся, потому что эти не наши ребята обитают, конечно, не в самой холодной Антарктиде, а под земной поверхностью, где, как я понял, есть огромная теплая полость. В ней якобы скрыт целый параллельный нам мир со своим светилом, морями и континентами. Все почти как у нас, только изнутри Земли. Оттуда они и прилетают на своих удивительных аппаратах. У немцев в этом подземном мире, как ты правильно догадалась, есть база. Вот туда-то мы и направляемся.

– Если такая нацистская база действительно есть, – задумчиво сказала Джейн, – ее существование – глубокая тайна. Но тогда зачем ее хозяевам мы – ты, я, тот же Броссар? Мы же все лишние свидетели. Или нас всех убьют, или отдадут обитателям этого подземелья – как крыс, для опытов.

– Здесь ты не так уж и далека от истины. Томпсон мне сказал, что этим существам нужна свежая кровь. Нет-нет, не пугайся, они никакие не вампиры, просто им необходимо обновление рода, чего они хотят достичь через скрещивание с людьми. Он, впрочем, заверил меня, что нас это не коснется, но кто знает?

– Во всяком случае, Ланс, нам надо быть начеку, а если появится хоть малейшая возможность, то попытаться сбежать. Обо всем этом нельзя не рассказать людям.

– Возможно, все не так просто. Я теперь не совсем уверен, что некоторые земные правительства, помимо Германии и Японии, совершенно не в курсе того, что здесь творится. Владение такой тайной может быть опасно даже в Америке. Нет, побег для нас не годится. Мы еще очень мало обо всем этом знаем. Нужны доказательства, иначе, даже если мы кому-то об этом расскажем, а мы точно не сможем от этого удержаться, нас просто упекут в сумасшедший дом.

– А я, честно говоря, если во всей этой невероятной истории есть хоть доля правды, страшно хотела бы посмотреть на подземный мир – ну, пусть даже одним глазком. А то я просто помру от любопытства и потом уже никогда себе этого не прощу.

– Правду сказать, я тоже. Конечно, не увидеть собственными глазами все эти диковины было бы просто преступлением… Должен тебе признаться, что Томпсон сделал мне предложение, от которого трудно отказаться, особенно в теперешнем положении. Если коротко, то речь идет о том, чтобы представлять интересы этих самых атлантов, как он их называет, в нашем наземном мире. Томпсон говорит, они давно у нас что-то втайне покупают, а наверное, и продают, но сейчас им стали нужны регулярные, хотя и не афишируемые связи – типа дипломатических – с земными правительствами.

– Что-то мне в последнее время просто пруха какая-то пошла на дипкорпус, – с иронией заметила Джейн. – Думала: вот, встретила наконец нормального мужика – военного, практически моряка, – так нет, и этот норовит податься в послы. Становится немного скучновато, не находишь?

– Ну-ну, Джейн, не огорчайся. Ведь если раньше у тебя был посол всего лишь одной страны, то теперь – целого мира! Правда, потустороннего. Но, может быть, это будет даже поинтереснее.

– Ха! А как же тебя будут представлять на дипломатических приемах: «Посланец с того света» или, еще того хлеще, «Его высокопревосходительство мистер Ланселот, исчадие ада»? – изображая гофмаршала, протянула она низким, «страшным» голосом.

– Ну, это вряд ли. Вот скажи, разве я похож на исчадие? – целуя ее, спросил он. – Если, конечно, ты не собираешься наставить мне здесь с кем-нибудь рога!

– А что ты думаешь? Среди этих, как ты говоришь, – атлантов, да? Ведь наверняка тоже попадаются симпатичные мужики, причем просто мечтающие с нами скрещиваться.

– Да, попадаются, но только футов под десять ростом!

– О, как это интригует! Скажи, а все остальное у них тоже соответствующих пропорций? – лукаво прищурилась она.

– Ах ты негодная развратница, – шутливо возмутился Ланселот. – И не надейся, то, что ты имеешь в виду, у них отсутствует, то есть начисто атрофировалось. И вообще, там с этим делом швах. Раз есть проблемы с размножением, значит, они есть и с любовью. Так что все романтические встречи если и возможны, то лишь в лабораторных условиях и только через стерильные пробирки.

– Эх, как говорят французы, это совсем не comme il faut. Ну, что поделаешь, – притворно вздохнула она, – тогда мне остается быть верной лишь тебе, до самой гробовой доски. Хотя, кто знает, может быть, ждать этого печального дня нам придется совсем недолго.

На этой оптимистической ноте они пока и расстались.

* * *

День шел за днем, а подлодка, делая в среднем по десять – двенадцать узлов в час, двигалась в надводном положении по известному ей маршруту. Тихий океан на сей раз оправдывал данное ему название и до поры до времени скрывал свой буйный норов. Штокхаузен был настолько любезен, что иногда, обычно когда спускался ночной покров, приглашал Томпсона и Ланселота на капитанский мостик, выкурить по хорошей сигаре. В это время Ланселот, ориентируясь по звездам, мог определить направление, в котором шла субмарина. Южный Крест, проекция которого на линию горизонта помогала найти юг, а также три яркие звезды на поясе созвездия Орион, указывающие на восток в момент своего восхода и на запад в момент захода, поведали ему о том, что лодка сначала взяла курс на юг, а затем сменила его и нацелилась в юго-западном направлении. Представив себе мысленно географическую карту, Ланселот понял, что Штокхаузен, имея пунктом назначения Антарктиду, не хочет рисковать и пробираться наиболее коротким путем – через Тасманово море, между Австралией и Новой Зеландией вдоль разделяющего Тихий и Индийский океаны 147-го меридиана – ибо там пролегает густая сеть судоходных маршрутов. Чтобы избежать встречи с морскими охотниками, лодке пришлось бы идти большей частью в подводном положении, а значит, намного медленнее, расходуя к тому же драгоценный аккумуляторный заряд, который наверняка пригодится, когда начнутся сплошные льды. Предпочтя более длинный, но зато скоростной и безопасный маршрут вдоль 180-го меридиана, капитан обогнул с востока Новую Зеландию, а затем уже, двигаясь по пустынным водам на юго-запад, намеревался беспрепятственно достигнуть берегов Антарктиды. По-видимому, запас хода гигантской субмарины это позволял.

Постепенно вечерами становилось все светлее, солнце, несмотря на поздний час, стояло высоко, но воздух вдруг сделался холодным – признак того, что подлодка пересекла Южный полярный круг, за которым солнце в разгар антарктического лета и вовсе не заходит за горизонт. Вскоре в море стали попадаться огромные столовые айсберги. Их становилось все больше и больше. Эти плоские ледяные горы, от которых то и дело с грохотом обрушивались в воду многотонные голубоватые глыбы, приходилось обходить стороной. Несколько дней подлодка шла, лавируя между ледяными исполинами. Волнение моря усиливалось, дул шквалистый западный ветер.

Наконец справа по курсу стал виден прибрежный ледниковый покров, простершийся в океан на многие километры, так что берега Антарктиды были не видны, а лишь угадывались на кромке горизонта сквозь низкую серую облачность. Но вот ближе к полуночи субмарина приблизилась к берегу настолько, что пробившееся на миг сквозь тучи низкое солнце высветило далеко впереди покрытые ледниками склоны мощных горных вершин. На следующий же день дальнейший путь на юг преградила величественная белая стена высотой с двадцатиэтажный дом, протянувшаяся вширь так далеко, что ее нельзя было окинуть взглядом. Это был знаменитый шельфовый ледник Росса.

Субмарина застопорила ход и встала примерно в миле от ледника, как бы обдумывая план предстоящего с ним поединка. В этот раз Штокхаузен в последний раз пригласил американцев, а также чету Броссаров на мостик, очевидно, с тем, чтобы они смогли по достоинству оценить первозданную красоту дикой природы, равно как и всю экстравагантность дальнейшего предприятия.

– Как вы думаете, господа, – спросил он присутствующую на мостике аудиторию, – что скрывает под собой этот ледник? Двести метров подводной части, а под ней водоем, площадью в полмиллиона квадратных километров! Это, между прочим, больше, чем все Балтийское море. Поднырнув под ледник, можно пройти к югу более четырехсот морских миль и достигнуть 85° южной широты, откуда до Южного полюса останется всего каких-то двести семьдесят миль. Не скрою, это путешествие будет довольно опасным. Придется плыть на большой глубине, под сплошным слоем льда толщиною до полукилометра, в полной темноте. И о всплытии на поверхность на всем протяжении плавания можно забыть, так что наберитесь терпения. Впрочем, для Кригсмарине это не первое подобное путешествие, так что обещаю, что с курса мы не собьемся.

– Ах, простите, господин капитан, – прикинувшись эдакой наивной глупышкой и мило улыбаясь, сказала Джейн. – Мы что, собрались на полюс? И когда мы причалим к берегу, эти жалкие двести семьдесят миль до него наша лодка отправится уже по земле?

– Ну что вы, фрау Джейн, конечно же, нет! Субмарина по земле не ходит. Она двинется дальше под землей, ну, или почти под землей. Пожалуйста, не волнуйтесь, немецкие лодки и это умеют делать. Тем более наша, это ведь подлинная жемчужина, черная жемчужина, – сказал он, любовно похлопав субмарину по иссиня-черной обшивке. – А что касается Южного полюса, то да, действительно, мы туда пойдем. Но только не он конечная цель нашего путешествия. На этом пока все… – подытожил немец, как-то весело оглядев своих спутников. – Ну что ж, господа, тогда с Богом!

И с этими словами бравый корветтен-капитан скомандовал погружение.

* * *

«И спросил я ангела мира, говоря: „Эти орудия-цепи, – для кого они приготовлены?“ И он изрек мне: „Они приготовлены для отрядов Азазеля, чтобы взять их и бросить в преисподний ад: и челюсти их будут покрыты грубыми камнями, как повелел Господь духов. Михаил и Гавриил, Руфаил схватят их в тот великий день Суда и бросят в этот день в пещь с пылающим огнём, дабы Господь духов отмстил им за их неправду, – за то, что они покорились сатане и прельстили живущих на земле“».

В офисе, расположенном на одном из верхних этажей Ар-Си-Эй-Билдинга Рокфеллеровского центра в Нью-Йорке, в манхэттенском Мидтауне, рядом с Пятой авеню, удобно расположились в мягких кожаных креслах три респектабельных господина. Оформление кабинета, выполненное в стиле ар-деко, как, впрочем, и все здание в целом отличали приглушенные полутона и отсутствие ярких цветов, однако смелые геометрические формы, пестрые орнаменты, дорогие отделочные материалы – слоновая кость, крокодиловая кожа, редкие породы дерева, алюминий и серебро, – а также золото старинных тисненых переплетов в тяжелых шкафах создавали у попадавших сюда ощущение истинной роскоши и шика. Не случайно этот район города называли «милей миллионеров». Хотя официально здание арендовала какая-то частная радиовещательная компания, ниже этажом располагался офис самого Рокфеллера, а с началом войны в этом же здании обосновалась британская секретная служба, созданная для борьбы с немецким шпионажем. Тут же находилась и штаб-квартира Аллена Даллеса – секретаря некой организации с весьма туманным, но вместе с тем и претенциозным наименованием – Совет по международным отношениям.

Сказать по внешнему виду, кем были сидевшие в креслах мужчины, сразу было затруднительно. Облик одного из них, уже перешагнувшего рубеж среднего возраста, высокого и сухопарого, с длинным суровым лицом, крупным крючковатым носом и цепким взглядом глубоко посаженных черных глаз, чем-то напоминал хищную птицу, однако дорогой, отлично сшитый костюм из шерсти перуанской викуньи и сверкающее на указательном пальце правой руки массивное кольцо с изображением черепа, циркуля и угольника, увенчанное к тому же чистой воды пятикаратным бриллиантом, не слишком вязались с аскезой религиозного фанатизма, но оставляли впечатление гордости, стремления к власти, а также сильного и волевого характера. Серебряным черепом же была увенчана и элегантная самшитовая трость, стоявшая на специальной подставке рядом с его креслом.

Второй из присутствующих, которому с одинаковым успехом можно было дать и сорок, и пятьдесят лет, отличался могучей, как бы вырубленной из камня, тяжеловесной фигурой. Бычья шея, античный, напрямую продолжающий линию лба нос, мощные надбровные дуги, прямой разрез рта, квадратный, далеко выдвинутый вперед подбородок – все это придавало ему вид свирепого римского гладиатора. Но вместо туники на здоровяке красовалась белая фланелевая тройка с шелковым галстуком-бабочкой, а взамен меча-гладиуса он держал свою крепкую, как доска, ладонь поверх серебряной, выполненной в виде двуглавого орла рукояти массивной трости из драгоценного «лунного» эбенового дерева.

Третий же участник встречи напоминал американского университетского профессора. Он выглядел намного моложе своих собеседников, может быть, потому, что отличался изящным телосложением, густой золотистой шевелюрой и приятным живым лицом. Темно-серый твидовый пиджак с цветным галстуком, украшенным благородным орнаментом в стиле «слеза Аллаха», дополняли модные очки в темной роговой оправе, сквозь которые смотрели умные, слегка насмешливые голубые глаза.

– Посланник наконец подал сигнал, – произнес владелец бриллиантового кольца таким низким и глубоким голосом, будто разверзлась бездна. – Это значит, что субмарина все-таки добралась до входа в Асгард. Наше предположение о немецкой базе подо льдами Антарктиды находит свое подтверждение.

«Гладиатор», пошевелился в своем кресле, что вызвало жалобный скрип дорогой мебели, и изрек:

– А посланник сумеет сделать так, чтобы его приняли в Асгарде? Сумеет получить доступ к артефакту?

– Не знаю, – ответил первый собеседник, – боюсь, что в одиночку нет. Впрочем, у него есть редкостный дар приобретать себе друзей и помощников.

Некоторое время они сидели молча, смакуя старый шотландский скотч, согревая его ладонями в тонкостенных хрустальных бокалах. Наконец первый продолжил:

– Если мы упустим шанс и не перехватим артефакт у немцев в момент, когда они попытаются его вывезти – а рано или поздно Бесноватый попытается это сделать, – мы потеряем его навсегда. Атланты никогда нам его не дадут. Они считают нас отщепенцами с тех самых пор, когда наши предки после наступления Великого холода покинули прародину-Атлантиду, найдя спасение в этом мире. Но все равно корень у нас с ними один. А мы, надо честно признать, продолжаем деградировать, ведь двенадцать тысяч лет не проходят бесследно. Наши великие прародители были в мире людей богами, гигантами, жизнь их продолжалась по многу веков. Они умели одной только силой воли метать во врагов или укладывать в постройки целые скалы, могли воспарять высоко в небесах. Мы же растратили большую часть их священного наследия, некоторые из нас не доживают теперь даже до ста лет, утратили дар ясновидения, телекинеза, левитации. Я уж не говорю о тех великих знаниях и могучей технике, которые были у предков, но которые нами тоже утеряны и забыты. Виною всему была распущенность и неразборчивость, смешение нашей божественной голубой крови с кровью обычных смертных. Хотя понять богов прошлого тоже можно – ограниченный лишь узким кругом себе подобных, наш род стал стремительно вырождаться.

Очевидно, он был склонен к патетике. Слушая эту высокопарную речь, Здоровяк усмехнулся:

– Да уж, вот к чему приводят всякие похищения европ, елен-прекрасных и шутки с непорочным зачатием! Один только твой, Михаил, прапрадедушка Зевс – прыткий старикан – наплодил нам целую кучу полубогов. Взять хотя бы Александра, которого царица Олимпиада зачала якобы от вошедшей в нее с небес молнии прямо во время первой брачной ночи, да еще и обернувшейся на супружеском ложе сладострастным змеем. Ха, представляю себе при этом рожу Филиппа Македонского!

Напоминание о родстве с Александром Великим было проявлением тонкой лести, хотя и облеченной в грубоватую упаковку, поэтому Михаил простил своему ближайшему соратнику и другу этот моветон.

– Напрасно ты смеешься, Гавр, – с мягким укором сказал он. – Да, Александр настоящим богом не был, но свершения его поистине божественны. Были и другие герои-полукровки: Рамзес, Зороастр, Моисей, Цезарь, Лао-Цзы, Леонардо и много кто еще, допущенные к Тайне, но все они были смертные. Как, к сожалению, и мы с вами. Пришла пора восстановить нашу былую мощь, ибо без этого нашему племени королей-богов, Rex Deus, теперь уже не удержать над миром тайную власть. Даже посредством Ордена. Первая мировая война, все перемешав, подорвала нашу главную опору – наследственную европейскую аристократию, на авансцену мировой политики вырвались безродные и наглые нувориши, жаждущие захватить все сферы влияния. Все надо начинать строить почти что заново и на иных основаниях. И эта новая война тоже выходит из-под контроля, Гитлер, например, уничтожил все орденские ложи, так же как и Сталин в России.

– Хорошо, что нам удалось стравить их между собой, – подал голос «профессор», – а то, соблюдай они свой Пакт о ненападении, неизвестно чем бы все кончилось.

– А еще ничего не кончилось, брат мой, – ответил Михаил. – Кто бы из них ни победил – Гитлер или Сталин, – нашему влиянию, как минимум в половине мира, придет конец. Это надо признать. Особенно если Бесноватый завладеет могучим артефактом или, по крайней мере, первым получит от своих ученых хотя бы атомное оружие. Не лучше будет и в том случае, если победит Сталин. Душой этого азиата давно уже завладели неподвластные нам силы – не «серые» и не атланты, а еще более древние и темные, которые после Великого потопа создали себе оплот в глубоких подземельях Тибета и столетие за столетием бросают на Запад неисчислимые восточные орды.

– Вот потому-то и надо убедить немцев прекратить воевать с Англией и Америкой, а англосаксов – вместе с немцами обратить оружие против русских варваров, – заявил Гавриил, – другого варианта нет.

Михаил с некоторым удивлением посмотрел на своего друга.

– Гавр, а ты, кажется, не утратил еще способности к стратегии, слава твоей прапрабабушке Афине Палладе, – вернул он своему другу комплимент, также подчеркнув его высокое происхождение. – Но пускать этот процесс на самотек нельзя. Нам придется заключить союз с немцами и «серыми» как против атлантов, так и против русских. Этим сейчас и займется Рафаил. В идеале надо стравить их между собой, да так, чтобы американцы и англичане рассорились с русскими, «серые» напали на атлантов, а немцы под шумок стали тащить из Асгарда самое ценное. Вот тогда-то мы с помощью наших людей в военном флоте и разведке подстережем их по пути и сорвем весь банк! Важно только, чтобы при этом там был наш агент, который в нужный момент пошлет нам сигнал.

– Отличный план, экселенц! – одобрил его Рафаил.

Гавриил же поднял свой бокал и торжественно произнес:

– Пусть после войны придет конец Вестфальскому миропорядку, хватит с нас уже этих суверенитетов, в мире должен быть один хозяин. В общем, за Novus Ordo Seclorum, новый мировой порядок!

– С нами во главе, – добавил Михаил.

– Аминь, – провозгласили все трое.

* * *

Уже несколько дней субмарина, погрузившись на предельную глубину в триста метров, двигалась в кромешной тьме, с которой пытались бороться лучи ее прожекторов, но и они могли спасти от мрака вечной ночи лишь малое пространство вокруг лодки, которое за ее кормой сразу же снова скрывалось во мгле. Наверху громоздилась ужасающая толща бесконечного ледника Росса. Она незримо давила на сознание, усиливая ощущение клаустрофобии, которое всегда так или иначе присутствует у тех, кто изведал погружение на подводной лодке. Казалось, это путешествие по загробной реке смерти, которое будет длиться вечно, хотя не прошло еще и трех суток с тех пор, как они нырнули под ледник. Однако капитан каким-то чудесным образом ориентировался в этом странном мире, уверенно направляя судно по одному лишь ему известному маршруту.

Наконец, к всеобщему облегчению, подлодка начала подниматься и всплыла на поверхность. Корветтен-капитан пригласил своих гостей подняться с ним на мостик. Выбравшись из люка, Ланселот ожидал увидеть дневной свет, но вокруг стояла ночь. Однако темнота отнюдь не была полной. Где-то в вышине горели несколько больших, нереально больших звезд, которые бросали свой свет на водную поверхность, и их отражения качались на ряби, поднятой всплывшей субмариной. Но самое удивительное, что вода вокруг лодки также играла, меняя оттенки, каким-то странным фосфоресцирующим светом, как будто в ней собрались все призраки этого таинственного места.

– Где это мы? – спросил Ланселот. – Что-то не похоже ни на океан, ни на Антарктиду. Но освещения все-таки не мешало бы прибавить.

Вместо ответа Штокхаузен приказал включить прожектора. Их свет выхватил из темноты величественную и прекрасную картину – ледяные стены, уходившие далеко ввысь. Светясь в лучах прожекторов нежными тонами голубого и зеленого, они окружали лодку со всех сторон, а сама она находилась в середине круглого подледного озера, диаметром метров в восемьсот. Оставалось лишь гадать, каким образом капитан сумел найти эту скрытую полынью в бескрайнем царстве льда. Однако пространство не было замкнутым – в одной из стен белой пещеры зиял гигантский проход, высотой около двухсот метров и трехсот в ширину. Ланселот заметил, что двигатели на малых оборотах продолжают работать, хотя лодка и стоит на месте. Это значило, что в озере есть течение, и довольно сильное. Но самое удивительное состояло в том, что пещера подсвечивалась не звездами, как он подумал вначале, а какими-то источниками искусственного электрического освещения! Свет шел также и из прохода в стене.

– Вот прямой путь в Нойешвабенланд, новую Германию, – указывая на проход, высокопарно провозгласил Штокхаузен, явно наслаждаясь тем эффектом, который ему удалось произвести на своих спутников. – Мы прошли под шельфовым ледником Росса восемьсот километров и сейчас стоим на 85° южной широты в устье несущей свои воды в океан великой подземной реки, истинного южного Рейна, который приведет нас в Эдем, райский сад, расцветший прямо посреди вечных льдов. Путь будет неблизким – более пятисот километров, – но приятным, ведь мы теперь пойдем в надводном положении, под светом бесконечной вереницы огней, зажженных немецким техническим гением. Даже вода сияет в честь нашего прибытия – это постарался здешний светящийся планктон. И холод нам не грозит, мы укрыты от него толстым ледяным панцирем, а воздух нагревается от воды потока в тоннеле, которая достаточно тепла.

– Но, господин корветтен-капитан, если я не ошибаюсь, примерно такое расстояние от южного края ледника до полюса, – сказал Ланселот. – Значит ли это, что Нойешвабенланд находится где-то в районе Южного полюса?

– Вы правы, Ланселот. Отсюда до него самое близкое расстояние.

– Но откуда же течет эта теплая светящаяся река?

– Ну же, Ланселот! Включите логику. Откуда может взяться на полюсе такая масса теплой воды?

– Раз в ней полно планктона, значит, вода здесь не столько пресная талая, но главным образом соленая морская, но при этом течет она не из океана, а, наоборот, в океан, – немного подумав, ответил американец. – Следовательно, остается только одно объяснение – эта вода из недр Земли, из внутреннего теплого океана. Теперь я понимаю, почему от ледникового шельфа ни с того ни с сего все время откалываются крупные айсберги!

– Браво, мистер Ланселот. Вы сдали первый экзамен по здешней непростой гидрографии. Впрочем, вам еще предстоит не менее интересный экзамен по географии.

Джейн, которая все это время стояла рядом молча, глядя на окружающий фантастический пейзаж круглыми от удивления глазами, смогла наконец вымолвить:

– Вау, целый теплый океан! Значит, скоро я смогу позагорать на пляже?

– Это вряд ли, фрау, – усмехнулся немец, – а почему, скоро и сами узнаете…

С этими словами корветтен-капитан отдал приказ войти в туннель. Субмарина вздрогнула от толчка набирающих обороты двигателей и решительно направилась к ледяному порталу в мир иной.

Миновав величественные ледяные колонны, окаймлявшие вход, она, подобно Иову, оказалась во чреве кита – настолько ледяные стены, подтачиваемые ручейками стекавшей сверху талой воды, напоминали гигантские ребра морского чудовища, а своды ледяного коридора – его хребет. По дну стремился в океан широкий водный поток, а все пространство было залито необычайно ярким холодным белым светом, источником которого служила протянувшаяся по своду и уходившая вдаль бесконечная цепочка электрических огней. Их призрачный свет отражался в многочисленных ледяных сталактитах, как будто в созданных самой природой хрустальных люстрах. Это необычайное зрелище одновременно и пугало, и завораживало своей фантастической красотой.

Субмарина поднималась вверх по подледной реке, и ее двигатели, преодолевая сильное встречное течение, трудились на полную мощность. Кое-где на пути встречались поднимающиеся над водой черные каменные лбы, которые приходилось обходить с особой осторожностью. Это означало, что свое русло река проложила прямо по каменной антарктической платформе, скрытой глубоко под ледяным куполом континента. Корветтен-капитан, который почти не сходил с мостика, все время сверялся с имевшейся у него лоцманской картой, на которой были обозначены все опасные места, показаны глубины и фарватер. Очевидно, ему приходилось проходить этот маршрут и раньше, потому что подлодка уверенно продвигалась вперед со скоростью примерно в восемь узлов. Когда прошло около сорока часов пути, туннель стал постепенно расширяться, река же делалась все полноводнее. Вдруг впереди по встречному курсу показалась черная точка, которая вскоре обрела контуры идущей в надводном положении субмарины. Когда она подошла ближе, на борту стало видно изображение черного на белом фоне немецкого креста, а на мостике в белой капитанской фуражке стояли двое: командир в форме капитан-лейтенанта Кригсмарине и обер-лейтенант цур зее, очевидно, второй вахтенный офицер. В замкнутом пространстве ледяного туннеля суда обошлись без подачи звуковых сигналов и разминулись левыми бортами, чуть приняв вправо, лишь офицеры молча салютовали друг другу сдержанным воинским приветствием.

Свет впереди становился все ярче, наконец показался выход.

Капитан снова пригласил своих попутчиков на мостик, с которого их взгляду открылось незабываемое зрелище. Прямо перед ними лежало огромное водное пространство, настоящее море, накрытое сверху, где-то в головокружительной вышине, непроницаемым ледяным куполом. Свечение воды здесь было намного ярче, чем в пройденном ими канале, так что оно приподнимало мрак над поверхностью моря и позволяло видеть довольно далеко вокруг. Нос подлодки вскрывал сияющее покрывало, и поднявшаяся от этого движения волна окатывала ее корпус холодным влажным огнем.

– Красиво, не правда ли? – обратился к стоявшим на мостике людям Штокхаузен. – Где еще на Земле вы найдете такое поистине золотое море?.. Да, помнится я обещал вам, господа, экзамен по географии. Так вот, мы сейчас находимся, по сути, на краю гигантской, диаметром в несколько сот километров, воронки, расположеной неподалеку от Южного полюса и ведущей внутрь Земли. Но вы видите вокруг лишь плоскую поверхность моря, что не удивительно, если учесть огромную площадь излома. Ответьте же мне на такой вопрос: почему море, которое вы сейчас видите, не утекает внутрь планеты? Мистера Томпсона, как старожила, прошу не беспокоиться.

– Я, я, кажется, знаю! – захлопала в ладоши Джейн, продолжавшая изображать перед немцем милую дурочку. – Просто такое же море льется в эту воронку и с той стороны, изнутри Земли. Но только то море сильнее, поэтому это стоит на месте.

Штокхаузен уставился на нее, моргая глазами.

– Д-а-а, фрау, – оторопело протянул он. – Как же это вы догадались?

– О, это так просто, – прощебетала мнимая глупышка. – Когда, например, моешь посуду и в раковине накопилась вода, она иногда совсем не уходит в канализацию, если соседи сверху именно в это время вдруг решили слить ванну.

– Действительно, все так просто, – рассмеялся немец. – А я уж, грешным делом, подумал, что это мистер Томпсон подготовил вас к экзамену.

– Ну что вы, господин корветтен-капитан, – ответил толстяк. – Я всегда знал, что кухня вполне способна заменить женщине любое высшее образование, ибо именно кухня – это не что иное, как маленькая модель мироздания. Там есть все: огонь, вода, медные трубы, и еще она обладает гигантским притяжением, по крайней мере для меня.

– Вот в этом я не сомневаюсь, мистер Томпсон, – парировала Джейн, как бы слегка обиженная на такой галантный мужской шовинизм.

– Действительно, внутренний океан обрушивает в отверстие в Земле огромную массу воды, и она по инерции мчится вниз, и вылетала бы на этой стороне колоссальным фонтаном, если бы в середине ее пути вектор силы тяжести не менял направление почти на девяносто градусов – ведь в горле воронки, там, где под ногами более чем тысячекилометровый в толщину край земной оболочки, взятой, так сказать, в разрезе, он направлен уже не перпендикулярно, а скорее по касательной к поверхности Земли, причем в прямо противоположные стороны, – дидактическим тоном прусского учителя географии пояснил Штокхаузен.

– Другими словами, в какой-то средней точке притяжение краев Земли в этом отверстии уравнивает друг друга, и наступает невесомость, – предположил Ланселот.

– Ну, не везде невесомость, поскольку толща земной оболочки, хотя и в ее боковой проекции, рождает притяжение, но это только когда вы находитесь неподалеку от края, в середине же дыры, где силы притяжения обоих краев взаимно уравниваются, действительно, почти невесомость, если не считать слабого воздействия уже довольно далекого оттуда земного ядра. Но поток это не останавливает, поскольку по инерции он, хотя и довольно ощутимо замедляясь, еще какое-то время летит дальше, успевая выплеснуться на поверхность, вот в это срединное море. Но только ведь и оно под воздействием наружной гравитации пытается слиться внутрь, однако масса стремящейся навстречу ему изнутри Земли воды больше, поэтому она здесь прибывает, находя выход в наружный океан через несколько подледных рек, примерно таких же, как та, по которой мы сюда пришли. Они вытекают под шельфовыми ледниками в разных районах Антарктиды.

– Так что же тогда происходит в средней части горловины, если там, как вы говорите, почти нет силы тяжести?

– О, там, говорят, творятся очень любопытные вещи, мистер Ланселот. Например, вода теряет плотность, делаясь конгломератом мириадов больших капель. Сквозь нее приходится пробираться, как в водопаде, только не сверху вниз, а снизу вверх. А в самой сердцевине вообще царит пустота. Правда, это разреженное состояние продолжается не слишком долго – до того момента, когда силы тяжести придут в норму. Но все равно, плавание в середине воронки – это форменное самоубийство, поэтому мы пойдем, конечно, в подводном положении, вдоль края горловины, там, где еще действует сила тяжести.

Через небольшое время подлодка, задраив люки, начала свой головокружительный путь во чрево Земли. По мере того как она продвигалась вперед, тьма над ней зловеще сгущалась, переходя в густой клубящийся туман, потом по ее надстройкам заколотил дождь, переходящий в сильнейший ливень. Струи воды неслись почти горизонтально, расплющиваясь о стальную обшивку, словно свинцовые пули. Они становились все плотнее и плотнее, пока не слились в сплошной бурлящий водный поток, полностью накрывший субмарину. Ее двигатели вышли на форсированную мощность, корпус дрожал от напряжения. Временами будто водяные тараны ударяли в ее борта, и лодка начинала опасно рыскать из стороны в сторону. Подавленные пугающей необычностью происходящего, люди внутри лодки примолкли, затишье прерывали лишь короткие команды офицеров. Тревожное ожидание продолжалось трое долгих суток. И вот наконец прозвучала команда на всплытие.

Естественно, что каждый из новичков, ни разу не участвовавших в подобном путешествии, ожидал увидеть снаружи что-то из ряда вон выходящее, фантастическое. Однако вид, который открылся им с мостика, отнюдь не был шокирующим или даже странным. Вокруг, насколько хватало взора, простиралась обычная поверхность океана, который ритмично поднимал и опускал подводную лодку на своих длинных пологих волнах. Небо над ним было розовым, в нем плыли легкие облака, а над горизонтом висел красный светящийся диск, очень похожий на закатное или восходящее солнце. Воздух же вокруг был на удивление теплым.

– И это все?! – разочарованно воскликнула Джейн. – Мы что, разве вернулись на землю?

– О нет, фрау, – ответил корветтен-капитан. – Это намного лучше. Добро пожаловать в истинный парадиз! Правда, у буддистов и атлантов он называется Агхарта, а у ариев – Асгард.

* * *

Оказалось, что Агхарта не знает ночи. Субмарина уже почти сутки бороздила подземный океан, но здешнее светило и не намеревалось садиться, напротив, по мере продвижения лодки вперед поднималось все выше над горизонтом. Несмотря на это, оно продолжало сохранять красноватый оттенок и, в отличие от настоящего солнца, глаза не слепило. Линия горизонта вдруг потеряла четкость, стала размытой, а потом и вовсе сошла на нет, так что море плавно переходило в небо. Все, что раньше было скрыто за горизонтом, стало различимо или, по крайней мере, смутно брезжило в зыбкой воздушной пелене. Пассажиры по-прежнему были на мостике вместе с капитаном и вахтенным офицером, с изумлением глядя на все эти географические парадоксы.

– Вот, господа, преимущество вогнутого пространства над выпуклым, – сказал Штокхаузен, глядя в бинокль. – Здесь все видно намного дальше, потому что не прячется за выгнутой, как у кошки, спиной земного шара. Если бы не такой толстый слой воздуха, то можно было бы различить даже тех, кто находится там, в противоположном, Северном полушарии.

– Но если нет дня и нет ночи, почему же здешнее светило поднималось над горизонтом, будто нормальное солнце, которое встает поутру, – прозвучал резонный вопрос Ланселота.

– Это потому, мистер Ланселот, что мы сначала смотрели на него изнутри воронки, и именно ее выгнутый профиль создавал нам линию горизонта. Точно так же, погрузившись в колодец, вы сможете видеть солнце, которое как бы сидит на его краю, выполняющем роль горизонта, хотя на самом деле оно и стоит высоко в небе. Просто сначала мы наблюдали Фебу – так здесь называют это светило – под острым углом, но по мере выхода на горизонтальную поверхность этот угол увеличивался, и вот теперь она, как всегда, в зените.

– Но если это раскаленное земное ядро окружено воздухом, то почему он не выгорает?

– Мистер Ланселот, я ведь, как и вы, солдат, а не физик. На базе есть много яйцеголовых ученых, и вы будете иметь полную возможность спросить у них.

– Я раньше уже интересовался этим вопросом, Ланс, – заявил всезнающий Томпсон. – Дело в том, что, как и во внешнем мире, воздух под воздействием гравитации окутывает лишь поверхность земли, а выше ста тридцати миль его практически уже нет. До Фебы же более двух тысяч миль, так что светит она в безвоздушном пространстве, где воспламеняться просто нечему. Вот если бы поднести к ней что-нибудь горючее…

– Слава богу, никому еще не пришла в голову такая идея, мистер Томпсон, – рассмеялся Штокхаузен. – Вы правы – до «солнышка» отсюда так далеко, что тащить на него всякий горючий хлам будет трудновато.

В этот момент произошло то, что окончательно развеяло первое впечатление об обыденности этого нового мира. Метрах в ста перед носом подлодки из воды вдруг поднялась блестящая черная гора, вдоль которой тянулась полоса треугольных острых шипов. Скользя, она уходила в воду, но никак не заканчивалась – настолько огромным было то, что скрывалось под поверхностью океана.

– Стоп машина, – заорал Штокхаузен в переговорную трубу. – Опять здесь это чертово чудовище!

Зрители с замиранием сердца следили за появлением монстра. Вслед за его широкой спиной над водой показался длинный острый хвост, покрытый еще более длинными шипами, затем животное, нырнув, исчезло из виду, но вскоре показалось снова, уже целиком. Оно достигало, наверное, пятнадцати метров в длину. Голова чудовища напоминала голову крокодила или варана, только много крупнее, и была вооружена сотнями острых как бритва зубов.

– Боже мой, что это такое? – тихо сказала Джейн.

– Черт его знает, я не разбираюсь в этих страшилищах, но по виду так настоящий дракон, – невольно понизив голос, ответил капитан.

– Ученые на базе мне рассказывали, что это тилозавр – самый крупный хищник, который тут водится. Наверху он вымер уже более шестидесяти миллионов лет назад, – пояснил всезнающий Томпсон.

Ящер некоторое время смотрел на них своим черным глазом, но потом, видимо решив, что эта добыча ему не по зубам, стал удаляться от субмарины, а затем скрылся под водой.

– Уфф, – с облегчением выдохнула Джейн. – Да, господин капитан, признаю, что насчет пляжа и купания в этом море я немного погорячилась. Но ведь и вы, согласитесь, немного преувеличили, когда обещали нам здесь Эдем.

– Между прочим, в Эдеме, фрау Броссар, тоже, если вы помните, был свой Змей, так что все исполнено в точности, как обещано.

Тут он припал к биноклю и объявил:

– Ну вот, кажется, и конец нашего путешествия. Скоро будет столица Нойшвабенланда, неприступная крепость фюрера, База-211, Новый Берлин.

Вскоре впереди стали медленно, как на проявляемой фотографии, появляться очертания невысоких гор, а затем и желтоватого берега, усеянного россыпью каких-то неясных точек. Однако когда лодка подошла ближе, они приобрели отчетливую форму строений черного, красного и белого цветов, спускавшихся к морю по склонам холмов. Стало возможным различить также краны и причальные пирсы порта, возле которых было пришвартовано несколько крупных серых субмарин. Сразу стало ясно, что мерами предосторожности здесь не пренебрегают. Хотя с прибывающей подлодки заранее связались с портом по рации и сообщили о своем прибытии, навстречу был выслан эскорт, от одного вида которого у Ланселота по спине побежали мурашки. В небе откуда-то появился диковинный летательный аппарат, по форме напоминавший английскую солдатскую каску, на сером борту которого был ясно виден черный немецкий крест, а из бортов зловеще выступали пушечные стволы. Передвигался он стремительно и бесшумно, мгновенно меняя направления своего полета. Ланселот сразу вспомнил ту жестокую расправу, которую неведомые машины, отдаленно напоминавшие эту, только еще более ужасные, недавно устроили британской эскадре. Впрочем, намерения этого летающего блюда были не столь агрессивные: повисев немного над субмариной и, по-видимому, завершив проверку, оно направилось в сторону берега и быстро скрылось из виду.

Тем временем подлодка уже подходила к причалу. На мостик кроме командира поднялись старпом и штурман. Когда прошли входные боны, сигнальщик по приказу капитана дал семафор на береговой пост связи с просьбой указать место швартовки. Получив ответ, субмарина начала медленно подходить к назначенному ей пирсу. Швартовые команды в полной готовности встали на носу и корме. Судно медленно приближалось к пирсу под острым углом, чтобы встать к нему первым корпусом. Вот на телеграфы поступила команда: «Стоп моторы. Подать носовой!» Матросы швартовой команды с помощью бросательных концов подали на пирс пеньковые тросы, которые там поймали и вытянули за них основной, стальной швартов, закрепив его на береговых палах. Затем тросы подтянули к причалу вращающимися швартовыми шпилями, и лодка, мягко соприкоснувшись со спущенными с пирса кранцами, наконец встала. Подали трап-сходню. Причал моментально был окружен ротой автоматчиков. Подъехал роскошный «Хорьх 930V» – блестящий черный кабриолет, из которого вышел высокий мужчина лет сорока пяти в форме штандартенфюрера СС и с черной повязкой на правом глазу. Он приветствовал капитана фон Штокхаузена, который спускался по трапу.

– Хайль Гитлер, господин корветтен-капитан, рад, что вы наконец добрались, а то мы уже начали волноваться. Надеюсь, ваше плавание прошло успешно?

– Хайль Гитлер, господин штандартенфюрер Крамер. Да, в целом операция прошла успешно, весь груз доставлен в целости и сохранности. Хотя была небольшая заварушка, когда в Тихом океане нас попытался атаковать английский эсминец, но наши друзья с этим быстро разобрались. Кроме того, мы привезли четырех человек: двух мужчин нам передали японцы, а двух других – мужчину и женщину – мы подобрали прямо на острове, где они оказались случайно, после кораблекрушения. Кстати, он американский офицер из корпуса морской пехоты. Я думаю, вы захотите с ним познакомиться. Правда, должен вас предупредить, что он находится, как бы это сказать, под плотным патронажем нашего общего знакомого, мистера Томпсона.

– Не беспокойтесь, Штокхаузен, в свое время мы подумаем и об этом, а сейчас главное – побыстрее разгрузить трюмы и вывезти груз. Грузовики подъедут, как только здесь не будет лишних глаз. Пожалуйста, проследите за этим.

– Так точно, господин комендант.

* * *

Ланселота вместе с Броссарами и Томпсоном выпустили на берег. Как приятно снова почувствовать под ногами твердую землю. И действительно, если бы Ланселот не знал, где именно он находится, то сначала, без сомнения, решил бы, что это обычный порт где-нибудь на земной поверхности. Так же как и везде, вдоль моря тянулся песчаный берег, кожу ласкал легкий бриз, по небу плыли розовые облачка, и только здешнее «солнце», Феба, казалось крупнее настоящего, но светило не так ярко, бросая на море красноватые, как бы вечерние блики. Однако, сделав пару шагов, он понял, что отличие есть, да еще какое, – двигаться стало легче, чем раньше, сила тяжести была ощутимо меньше, так что ему показалось, что он сбросил по меньшей мере фунтов сорок, а то и все пятьдесят. Однако долго заниматься естествоиспытательством ему не пришлось, так как всех их пригласили сесть в машину, которая оказалась простым армейским кюбельвагеном с низкими сиденьями, откидным тентом и открытыми дверными проемами. Эта просьба, будучи облечена в весьма учтивую форму, исходила от молодого сероглазого блондина со знаками различия штурмбаннфюрера СС.

– Господа, помощник коменданта Нового Берлина Отто Вайцзеккер к вашим услугам! Мне поручили доставить вас в город, к местам вашего размещения. Прошу вас, фрау, – сказал он, помогая Джейн подняться в машину. Он сам сел за руль и после того, как все пассажиры устроились, тронулся в путь. Вайцзеккер оказался не только вежливым, но и общительным человеком, по дороге поведав своим спутникам много интересных подробностей о городе и ее обитателях. Как оказалось, он не просто офицер, но еще и ученый, причем здесь такое сочетание – вполне обычное дело. Вообще, сообщил он, большую часть жителей Нового Берлина составляют научные работники института «Аненэрбе», но, к сожалению, это почти сплошь одни мужчины. Нет, женщины здесь тоже есть, но в числе, явно не достаточном для того, чтобы обеспечить душевный комфорт для мужской части населения, и к тому же они тоже в основном ученые или врачи. Поэтому прибытие такой красавицы, как фрау Джейн («вы разрешите вас так называть»?), тем более баронессы, непременно положит здесь начало настоящей светской жизни… Что они исследуют? Да практически все, ибо этот древний мир целиком состоит из самых удивительных вещей и загадок. Здесь имеются специалисты практически из всех областей знаний, даже таких, о которых и не слыхивали еще там, наверху. Но, возможно, фрау эти сухие подробности не столь интересны, поэтому пусть господа обратят внимание на сам город, куда мы въезжаем.

Действительно, ничто не напоминало в Новом Берлине полярную станцию. От самого порта начиналась прекрасная бетонная дорога, превратившаяся при въезде в город в настоящую немецкую штрассе. По ее сторонам стояли аккуратные двухэтажные здания, построенные из белого, черного или красного камня и крытые черепицей терракотового, красного или аспидного цветов. Можно было подумать, что вы оказались в каком-нибудь милом городке, прямо в центре Германии. Не хватало лишь зелени, ввиду полного отсутствия деревьев и газонов.

Когда подъехали к центру, стало ясно, что на самом деле город имеет довольно крупные размеры. В нем, должно быть, жило не менее двадцати тысяч человек. Его улицы, прямые и широкие, разрезали городские кварталы на правильные квадраты. Чувствовалось, что местные зодчие ценили в первую очередь рациональность и функциональность, и в архитектуре господствовал новый стиль «защиты отечества», с его отказом от лишних украшений и атрибутов. Имелась, впрочем, и не вписывающаяся в общий минимализм странность. Строители города были явно неравнодушны к фантастическим фигурам, напоминающим египетских или ассирийских грифонов, которые украшали многие дома, улицы и центральную площадь. Присмотревшись, можно было понять, что эти изваяния отнюдь не были работой современных скульпторов, но, будучи вырезаны чрезвычайно искусно, несли на себе печать глубокой древности. Бросалась в глаза и еще одна примечательная деталь – в отличие любого земного поселка, здесь, несмотря на как бы дневное время, на улицах почти не было видно людей. Те же редкие прохожие – почти исключительно мужчины, – которые попадались по пути, спешили по каким-то срочным, очевидно, служебным делам, причем большинство были в военной форме.

Кюбельваген остановился перед двухэтажным зданием, внешне напоминавшим небольшой отель. Это и было место пребывания, определенное Ланселоту. Вайцзеккер попросил его выйти и сопроводил до стойки, за которой они нашли администратора – спортивного вида молодого человека в штатском, но явно с военной выправкой, который не задавал никаких вопросов, а молча провел Ланселота на второй этаж и открыл дверь в один из номеров, куда жестом пригласил зайти, а потом, также молча, закрыл за ним дверь. В замке повернулся ключ, и Ланселот понял, что до полной свободы ему еще далеко. Впрочем, в комнате было все необходимое, и выходить было вроде бы незачем. Из окна были видны соседние дома, крыши и кусочек моря в районе порта. Внизу под окнами расхаживал солдат в эсэсовской форме с автоматом – явно часовой, приставленный стеречь невольного постояльца отеля. Как можно было догадаться по вращающейся стреле подъемного крана и доносящимся даже через закрытое окно звукам отъезжающих грузовиков, в порту кипела работа по разгрузке подлодки.

– Итак, золото необходимо немцам здесь, – размышлял Ланселот. – Вероятно, для расчетов с хозяевами этого подземного мира. Интересно, скоро ли они появятся и что немцы собираются прикупить у них за такую невообразимую цену? Бессмертие для Гитлера или тот дезинтегратор материи, о котором рассказывал Томпсон? Если бы случилось так, это было бы подлинным концом света. Впрочем, вряд ли атланты на это согласятся… А может быть, там на лодке, было не только золото? Кстати, тот одноглазый, явно здешний босс, не случайно выгнал всех с пирса, чтобы никто не видел, что именно будут разгружать. Но ведь про золото и так знали все, кто приплыл на субмарине. Матросы его грузили, а до этого мы с Джейн лично его воровали. Какой же тогда смысл это скрывать? Но если кроме золота мы привезли сюда еще что-то, вот тогда весь этот туман напускают не зря.

В это время по соседней улице, часть которой Ланселоту была видна в окно, потянулась вереница армейских грузовиков, очевидно, направлявшихся куда-то из порта. К несчастью, разглядеть, что они везут было невозможно, потому что их кузова были затянуты глухими брезентовыми тентами.

– Наверное, здесь должен быть какой-то склад, – решил Ланселот. – Надо будет попытаться если не пробраться туда, то, по крайней мере, разузнать, что в нем хранится. Правда, судя по тому, что меня продолжают держать взаперти и под охраной, сделать это будет непросто. Но, по крайней мере, убить они не посмеют, потому что я теперь как-никак сотрудник мистера Томпсона, а значит, и настоящих хозяев всего этого Внутриземья. А пока человек жив, он видит и слышит и, следовательно, может узнать многое.

Тут по коридору прозвучали чьи-то легкие шаги, а потом в замке опять провернулся ключ. Однако прежде, чем войти, в дверь вежливо постучали, затем она распахнулась, и на пороге оказался старый знакомый – ученый-эсэсовец герр Отто Вайцзеккер.

– Господин Ланселот, ну как вы здесь устроились? Вижу, недурно. Прекрасный вид из окна. Ваши друзья, я надеюсь, тоже остались довольны. Барон и баронесса остановились в центральном, самом лучшем отеле, в самом лучшем номере (ха-ха), а господин Томпсон временно отбыл куда-то по своим делам. Кстати, мы с вами сейчас тоже поедем по одному очень важному для вас делу. Вас немедленно хочет видеть комендант города – штандартенфюрер Генрих Крамер.

– Очевидно, спрашивать, зачем он желает меня видеть, бессмысленно.

– Скорее это был бы чисто риторический вопрос, – усмехнулся Вайцзеккер. – Машина ждет нас внизу.

Сев в уже знакомый Ланселоту кюбельваген, они помчались по городу. Вскоре автомобиль затормозил возле большого трехэтажного здания, на крыше которого каменный орел цепко держал в когтях фашистскую свастику. По фасаду спускалось красное полотнище с тем же символом. По сторонам от входа, широко расставив ноги, стояли два автоматчика в касках и серой эсэсовской форме со сдвоенными рунами «зиг» на петлицах. Вайцзеккер показал им удостоверение и, пропустив вперед Ланселота, прошел вместе с ним внутрь комендатуры. Поднявшись на второй этаж и пройдя необыкновенно длинным и широким коридором, отделанным полированным гранитом, они вошли в большую квадратную комнату, которая оказалась приемной.

За секретарским столом, вальяжно откинувшись на кресле, мечтательно разглядывал потолок молодой человек в форме оберштурмфюрера с безукоризненным пробором в светлых, набриолиненных волосах. Заметив вошедшего штурмбаннфюрера, он, словно подброшенный невидимой пружиной, вскочил, щелкнул каблуками и, вытянув вперед правую руку, уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы гаркнуть нацистское приветствие, когда Вайцзеккер успокаивающим жестом руки попросил его пока воздержаться от такого официоза. Секретарь с некоторым сожалением выпустил из легких приготовленный воздух, в его глазах, только что вытаращенных от строевого рвения, сразу остыл служебный пыл и, как показалось Ланселоту, на миг даже промелькнула искорка понимающей усмешки.

– Господин штурмбаннфюрер, штандартенфюрер Крамер ждет вас, – совершенно спокойным тоном сказал он.

– Хорошо, Вилли, – улыбнулся Вайцзеккер. – Надеюсь, вчера в клубе обошлось без потасовки из-за той симпатичной докторши и тебе удалось хотя бы проводить ее домой?

Тут Вилли по-мальчишески смутился и густо покраснел, как это часто бывает с блондинами.

– Да я и не думал ничего такого, господин штурмбаннфюрер. Тем более что провожать Лизхен пошел, по-моему, весь первый штурмбанн, в полном составе.

– О, бедный Вилли, как я тебе сочувствую. Конечно, несправедливо было бы требовать от тебя сражаться сразу с целым батальоном. Даже за прекрасные голубые глаза Лизхен. Хотя, мне кажется, в ней чуть-чуть многовато сдобы, но это, конечно, только на мой личный вкус, а многие от нее без ума. Ничего, обещаю, что скоро у нас здесь на каждого здоровяка будет по знойной латинской «мучаче».

Открыв массивную дверь, они вошли в кабинет коменданта, представлявший собой большой мрачный зал, оформленный в истинно тевтонском стиле. Вдоль стен громоздились книжные шкафы и креденцы из черного дуба с внушительными архитектурными формами и обильной резьбой, тяжелые бархатные драпри висели на дверях и высоких готических окнах, а в углу возвышались старинные напольные часы в резном деревянном футляре с бронзовым римским циферблатом, напоминавшие городскую башню. Впрочем, Ланселот заметил, что во всем кабинете нет ни одной книги, а полки книжных шкафов покрывает лишь пыль. Штандартенфюрер Крамер, которого Ланселот уже видел на причале, восседал за огромным письменным столом в глубоком кожаном кресле с высокой спинкой, прямо под парадным портретом фюрера, изображенного в полный рост. Штандартенфюрер был облачен в старую эсэсовскую форму черного цвета, которую наверху перестали носить еще в конце тридцатых. На его левом рукаве вызывающе краснела нацистская повязка с черным кантом и белым кругом с вписанной в него свастикой. На столе перед ним лежал черный люгер. Генрих Крамер, комендант Нового Берлина, доверенное лицо всесильного рейхсляйтера Бормана, когда-то был героем уличных схваток с коммунистами, в которых в 1925 году потерял глаз и приобрел несколько уродливых шрамов, делавших его внешность вполне инфернальной.

Образованные подчиненные за глаза, но не без опасливого восхищения, произносили имя коменданта на латинский манер – Генрикус Инститорис, как его знаменитого полного тезку пятнадцатого века – тоже Генриха Крамера, монаха доминиканского ордена и безжалостного охотника на демонов, прославившегося трактатом «Молот ведьм».

Крамер поднял на вошедших тяжелый взгляд.

– Вы можете быть свободны, штурмбаннфюрер, – сказал он, обращаясь к Вайцзеккеру. Когда тот вышел, Крамер с минуту молча изучал стоявшего перед ним американца, потом спросил:

– Итак, мистер Ланселот? Это ваше настоящее имя?

– Да, господин Крамер.

– Мне сказали, что вы военный, морской пехотинец армии США, это так?

– Верно.

– И что вы якобы потерпели кораблекрушение и по воле рока очутились на одиноком тропическом острове?

– И это правда.

– А правда ли, мистер Ланселот, или как вас там? Не принимайте нас за идиотов. Думаете, я поверил, что вы случайно оказались там, куда за хранившимся на острове грузом непременно придет подлодка, которая потом направится в Антарктиду и в итоге попадет сюда?

– Вы полагаете, что я шпион?

– Я не полагаю, я в этом убежден! Смотрите, какая интересная у нас получается картина. Сначала вы случайно попали на остров, потом случайно проникли в глубоко законспирированное золотохранилище, а перед этим, по всей видимости, совершенно нечаянно устранили двух опытных японских разведчиков, которые, как мне доложили, тоже не проводили там отпуск, а выполняли боевое задание, но потом куда-то бесследно исчезли. Не много ли удивительных совпадений?

– То есть, по-вашему, я специально сел на обреченный корабль, дал знать японцам, чтобы они потопили его в нужной мне точке, по пути прихватил жену французского посла, две недели добирался с ней почти что вплавь до суши, с необыкновенной точностью, без всяких приборов найдя в океане определенный остров, тут же устроил на нем землетрясение, открывшее мне пещеру Али-Бабы, и безошибочно рассчитал, что лодка придет туда не через месяц или год, а буквально на следующий день. И все это только для того, чтобы иметь сомнительное удовольствие повидаться с вами? Риски в подобном плане были бы так велики, что на каждом этапе его выполнения я с большой вероятностью должен был погибнуть. Или вы думаете, что только у вас везде умники, а в американской разведке сидят кретины? Если бы мне была поручена такая миссия, не проще было сразу забросить меня вместе с диверсионной группой прикрытия на остров, дав японцам возможность предварительно утопить рядом какой-нибудь транспорт, желательно подешевле, и внеся мое имя в число пассажиров на случай, если вам вздумается меня проверять?

– А кто сказал, что все не случилось, именно так, как вы говорите? Может быть, вас вовсе и не было на борту «Принцессы Елизаветы» и вы работаете на американскую разведку вместе с мадам Броссар?

– Резонно. Но тут есть одно «но», которое режет такую версию на корню.

– Какое же?

– Барон Броссар, посланник Франции на Гавайях и муж миссис Броссар. Он-то точно плыл на затонувшем судне, а его личность вам будет нетрудно проверить, поскольку Франция захвачена вами, немцами. Так что вряд ли они могли плыть порознь.

– Проверим. Хотя и посланника ведь тоже можно было завербовать.

Однако было видно, что слова Ланселота заставили Крамера задуматься.

– Но с другой стороны, – сказал он, вдруг растянув губы в недоброй улыбке и положив руку на пистолет, – есть и другие, более эффективные методы проверки. Наши специалисты при необходимости смогут разговорить любого, и вы, поверьте моему опыту, вовсе не исключение.

– Вы не посмеете, – спокойно сказал Ланселот.

– Это еще почему? Известно ли вам, что фюрер одиннадцатого декабря объявил Америке войну, так что вы теперь можете считаться военнопленным? А если вы рассчитываете на Женевские конвенции об обращении с военнопленными, то можете о них забыть. Ввиду крайней необходимости я могу от них и отступить, тем более что они действуют на земле, а вот под землей – это еще большой вопрос.

– Вот именно! Если бы мы были сейчас в Германии или, по крайней мере, на поверхности, то да, я был бы вашим пленным, и вы могли сделать со мной все, что угодно. Но насколько я понимаю, здесь германская колония сама находится как бы на птичьих правах, на территории, у которой есть собственные и очень могущественные хозяева, с которыми Америка не воюет. И они посредством мистера Томпсона предложили мне службу, на что я согласился. Так что в каком-то смысле не вы, а я нахожусь сейчас сверху.

От такой дерзости лицо эсэсовца налилось кровью, а своим единственным глазом он сверлил Ланселота горящим взглядом.

– Я вижу, наглости тебе не занимать, американец, – с холодным бешенством вымолвил он. – Но имей в виду, я буду следить за каждым твоим шагом, и когда ты оступишься, а ты обязательно когда-нибудь оступишься, я буду у тебя за спиной…. И кстати, миссис Джейн, с которой ты так приятно проводил время на райском островке, ни у кого вроде бы на службе не состоит. Так что смотри, любовничек. А теперь убирайся!

– Хорошо, господин комендант, буду смотреть. В оба! – рассмеялся Ланселот, закрывая за собой тяжелую дверь. Но даже через нее доносился яростный рев одноглазого монстра.

* * *

У порога местной «рейхсканцелярии» его уже ждал обеспокоенный Томпсон.

– Что случилось, Ланс? Мне сообщили, что вас забрали в гестапо, – сказал он, таща Ланселота в невесть откуда взявшийся у него вполне приличный «мерседес».

– Интересно, кто же вам сообщил? Тот парень на рецепции? Но, по-моему, он нем как рыба и к тому же сам наверняка служит в гестапо.

– Как говорил царь Филипп – папа Александра Великого, осел, нагруженный золотом, возьмет любую крепость, – улыбнулся Томпсон, заводя мотор. – Слава богу, что вас отпустили. Как вам удалось усмирить такого зверя, как Крамер?

– Вы, дорогой Томпсон, именно вы мне помогли в этом. Надо сказать, что Крамер ужасно вас уважает. Я сообщил ему, что работаю на ваших, а теперь и моих нанимателей, и он испугался, но все-таки пообещал всегда и везде быть моей тенью.

– Боюсь, Ланс, вы его недооцениваете. Крамер – человек страшный, он ничего никому не прощает и не забывает. Нам необходимо отсюда уезжать, иначе я не ручаюсь за то, что вы, совершенно случайно, не выпадете из окна или не попадете под колеса. Но скрыться прямо сейчас нельзя, придется какое-то время подождать, когда появятся наши, как вы сказали, работодатели.

– Но он еще намекнул, что может заняться Джейн.

– Да? Тогда придется брать с собой и ее. К вашему, я думаю, большому удовольствию.

– Не скрою, мне было бы страшно оставить ее здесь одну в опасности – месье Броссар не в счет, он ей не особенно большой защитник. К тому же я подозреваю, что у него есть с немцами какие-то тайные дела.

– Почему вы так думаете?

– Вот скажите, мистер Томпсон, вы бы взяли консула иностранного государства в совершенно секретную экспедицию?

– Ни под каким видом. Проще было отправить его домой или, в крайнем случае, убить. Конечно, если этот консул не является по совместительству и твоим секретным агентом.

– Я тоже так думаю. И потом, может, это и мелкая деталь, но все же о ней следует упомянуть: я видел у Броссара точно такой же перстень с черепом и перекрещенными костями, как и у Штокхаузена. И оба носят его на мизинце левой руки. Может быть, это совпадение, а может, какой-то тайный знак.

– Это правда, у Броссара есть такой перстень, он им очень дорожит и никогда не снимает. Говорит, достался ему по наследству от предков-тамплиеров. На нем действительно изображена «адамова голова». Неужели у Штокхаузена такой же? Я, признаться, как-то не заметил.

– А я обратил на кольцо внимание во время нашей встречи в кают-компании. У Штокхаузена привычка постукивать пальцами по столу всякий раз, когда он выслушивает собеседника. Трудно при этом не заметить такой необычный перстень. Однако потом кольца на нем уже не было, вот почему вы его и не запомнили. Может, он снял его, чтобы не бросалось в глаза его сходство с кольцом Броссара. Но, с другой стороны, ведь у нацистов тоже в ходу эта символика. Тогда это может оказаться простым совпадением.

– Ну, во-первых, не у нацистов вообще, а только у эсэсовцев. Штокхаузен же не эсэсовец, а флотский офицер. А во-вторых… Скажите-ка, Ланс, на его перстне был изображен лишь череп с костями или еще что-нибудь, например наподобие ромба?

– Да, что-то такое, кажется, было.

– Так вот, это не ромб, а циркуль и угольник, обращенные друг к другу, – сугубо масонские символы. Если так, значит, они оба члены одного ордена. А ведь масоны обязаны любой ценой помогать своему «брату». Однако нацисты преследуют масонов и бросают в концлагеря, так что Штокхаузен, если он действительно масон, очень рискует… Выходит, мы далеко еще не все знаем о наших спутниках.

Во время этого разговора они мчались по улицам Нового Берлина, и Томпсон несколько раз резко менял направление движения, чтобы проверить, нет ли за ними слежки. Наконец они остановились у ворот в кованой железной ограде, за которой виднелись какие-то белые двухэтажные здания.

– Это местное отделение «Аненэрбе», – сказал Томпсон. – Своего рода научный центр, или институт. Хотя эта организация, вообще говоря, – самое что ни на есть нацистское гнездо, но это там наверху, а здесь несколько особый случай, потому что сюда нагнали много настоящих ученых, в том числе это относится и к руководству. С ним у меня самые добрые отношения, а поскольку «Аненэрбе» не подчиняется Крамеру и даже не находится в его юрисдикции, мы, надеюсь, сможем тут некоторое время спокойно отсидеться.

В самом деле, ворота открылись, и машина въехала на территорию. Институт производил впечатление крупного научного учреждения, состоявшего из нескольких корпусов, соединенных крытыми переходами. В некотором отдалении были видны какие-то огороженные колючей проволокой ангары и совсем непонятные большие сооружения в виде металлических куполов или полусфер. Между всеми этими строениями то и дело сновали люди, в основном в штатском, а некоторые и в форме, по озабоченному виду которых можно было понять, что каждый здесь занят своим делом.

К машине подошел человек, похожий на охранника, с кожаной папкой в руках.

– А, герр Томпсон! Рад вас снова видеть, – приветствовал он американца. – Кто это с вами?

– Это господин Ланселот, мой сотрудник. Посмотрите, на него тоже должен быть заказан пропуск.

Охранник немного порылся в своей папке:

– Так точно, пропуск имеется, вместе с внешним описанием. Можете проезжать. Машину поставьте на стоянке вон у того корпуса.

– Я знаю, Пауль, спасибо.

– Успешного дня, герр Томпсон. Директор, наверное, уже ждет вас.

Припарковав авто, Томпсон попросил Ланса двигаться за ним. Они вошли в одно из центральных зданий и по широкой каменной лестнице поднялись на второй этаж. Чувствовалось, что Томпсона здесь знают, многие встречные с ним здоровались, а некоторые при этом еще и приветливо улыбались, как старому знакомому.

– Я вижу, вы тут популярны, – заметил Ланселот.

– Не удивляйтесь, Ланс, – ответил толстяк, – это заведение существует для добывания знаний атлантов, а я в меру сил им в этом помогаю – если, конечно, эти знания не могут причинить слишком большой вред остальным. Ведь вряд ли у кого-то еще есть такой долгий опыт общения с этой древней расой, и она далеко не всегда охотно делится своими секретами. Просто я хорошо знаю здесь все подводные камни, и мне вполне доверяют и те, и другие. В этом весь мой секрет. Хотя я в последнее время начинаю подозревать, что нацисты через «Аненэрбе» ведут какие-то дела и за моей спиной – с «серыми». Те совсем другие, чем атланты, и с ними у меня контактов практически нет.

Тем временем они подошли к кабинету директора, однако попасть туда им не удалось. Навстречу в приемную вышел – видимо, о прибытии гостей уже сообщила охрана – невысокий лысый человек с аккуратной бородкой и в массивных роговых очках. Типичная внешность ученого, если бы не серая, партийная форма СС с рунической эмблемой «Аненэрбе» на правом рукаве.

– Добрый день, герр Томпсон. Давненько с вами не виделись. А это и есть ваш помощник? Как его имя? Мистер Ланселот? Очень приятно. Но я должен извиниться, к сожалению, не могу сейчас уделить вам достойного внимания. У меня гости, начальство, прямо из настоящего Берлина, с Пюклер-штрассе! Так что сами понимаете. Я распорядился, чтобы вас разместили в нашем отеле. Там есть хороший ресторан с баром и все такое, так что скучать не придется. Завтра же я буду в полном вашем распоряжении, а пока извините.

С этими словами директор развернулся на каблуках и открыл дверь в свой кабинет, чтобы войти, и в этот момент Ланселот, стоявший ближе к двери, успел заметить, кто были его посетители. Один – мужчина лет тридцати пяти, с бородкой и длинными остроконечными «прусскими» усами. А вторым посетителем была женщина – обладательница копны огненно-рыжих волос и зеленых глаз, дерзкий и насмешливый взгляд которых буквально обжег Ланселота. Он мог бы поклясться, что, несмотря на мимолетность визуального контакта, прелестница смотрела именно на него. Тут дверь плотно прикрыли, и Томпсон потянул прочь своего спутника, который от увиденного просто прирос к полу.

– Пойдемте, Ланс, не стойте столбом. Кого это вы там узрели? Неужели «серого»? Тогда понятно – все, кто их впервые видит, впадают в ступор.

– Ну, на серых-то она точно не похожа, – возразил Ланселот. – Я видел там какую-то рыжую женщину, очень красивую. И мне показалось, что она состроила мне глазки.

Когда они вышли из здания, Томпсон, который все это время молчал, вдруг сказал:

– Я никогда раньше не слышал, чтобы в руководстве «Аненэрбе» были какие-то женщины, тем более рыжеволосые. А вот зачем она заявилась сюда вместе с генеральным секретарем «Аненэрбе» Вольфрамом Зиверсом – вопрос действительно интересный. Особенно, если сопрячь этот их визит с доставкой прямо сюда целой горы золота с нашей подводной лодки.

– Откуда вы знаете, что золото привезли именно сюда, в «Аненэрбе»? – удивился Ланселот.

– Я просто ехал на машине за кортежем грузовиков от порта до места назначения. Они въехали на территорию центра и направились вон к тем ангарам, – сказал Томпсон, указав на постройки в глубине территории. – После этого солдаты стали разгружать ящики. Только вот я что-то никак не пойму, почему их поделили и поместили в разные ангары.

– А эти ящики выглядели одинаково или чем-то отличались?

– Я тоже об этом подумал. Хорошо, что у меня с собой есть цейсовский бинокль, иначе с такого большого расстояния ни за что нельзя было бы разобраться. Но я заметил, что ящики друг от друга отличались. Те, что вы видели в пещере на острове, – зеленые, в них, как вы понимаете, золото. Их положили в ангар, который вы видите слева. Другие же были серые и помечены каким-то незнакомым мне знаком, как будто сочетание пурпурного цвета с синим. Эти занесли в ангар, который справа.

– Вы полагаете, что золото предназначено для покупки у «серых» каких-то технологий?

– Вполне возможно. Но это будет серьезным нарушением договоренностей. Дело в том, что земля, на которой стоит База-211, находится в юрисдикции атлантов. По их законам торговля всякими секретами возможна здесь только с их разрешения. Вопрос, знают ли они о предстоящей сделке, если, конечно, наше предположение правильно. Но, главное, хотелось бы понять, что собираются продать немцам «серые». Вероятно, что-то очень дорогое и ценное. Правда, отследить это будет непросто, ведь передается, как правило, не предмет, а лишь информация. И не исключено, что она уже перекочевала в сейфы нацистов. Второй вопрос: что находится в серых ящиках и для чего оно предназначено?

– Я вижу, что у ангаров выставлена серьезная охрана. Проникнуть туда без взвода пехоты и хотя бы одного танка будет трудновато, – оценив обстановку, заметил Ланселот.

– Я, кажется, уже говорил вам, Ланс, что осел, груженный золотом, возьмет любую крепость? Так вот, хороший болтун эту крепость может сровнять с землей совершенно бесплатно. Ну или за кружку доброго эля. Так что сегодня вечером я приглашаю вас в здешний ресторан. Там наверняка собирается весь здешний научный бомонд.

– Вы забыли, Томпсон, о Джейн! Вы же сами сказали, что ее надо срочно спасать от Крамера.

– Ничего я не забыл. Сейчас устроимся в отеле, и я сразу за ней поеду. Не знаю, правда, удастся ли мне отделаться от месье Броссара, если они будут вместе. По крайней мере, попробую.

– Я поеду с вами, – твердо сказал Ланселот. – Если придется драться, то у меня это получится, наверное, лучше.

Собственно, устраиваться было нечего, потому что никаких вещей с собой у них не было. Получив у портье ключи от двух номеров люкс, оба рыцаря немедленно отправились выручать ледяную королеву.

Однако их ждало жестокое разочарование. В центральной гостинице, где по прибытии поселились Джейн с бароном, тех уже не оказалось. Администратор сообщил, что часа два назад супруги вместе вышли на улицу, сказав, что хотят где-нибудь пообедать («Замечательная чета, такие приветливые, сразу видно, как они любят друг друга»), и с тех пор не возвращались («Жаль, что им не понравился наш ресторан, у нас же самая изысканная в городе кухня»).

Несколько сбитые с толку этой информацией, они прождали в холле четверть часа, однако никто так и не появился.

– Я чувствую, что ждать бесполезно. Вероятно, Крамер нас опередил, – сокрушенно сказал Ланселот.

– Не думаю, – ответил Томпсон. – Если бы их арестовали, то здесь Крамер наверняка устроил бы на вас засаду, зная, что вы, скорее всего, придете. Из «Аненэрбе» взять вас будет намного труднее. Нет, тут что-то другое. Возможно, они почуяли слежку, решили не рисковать и просто скрылись.

– Да, но куда в этом казарменном городе можно скрыться двум чужакам?

– Не знаю, но думаю, что это скоро выяснится. Поехали обратно, пока и нас здесь не сцапали.

* * *

В институте беглецов, естественно, также не оказалось. Директор был по-прежнему занят, поэтому пришлось коротать время в тревожном ожидании. Тем временем наступил вечер, то есть то, что по традиции здесь продолжали называть вечером, потому что внутриземное квазисолнце, конечно, и не думало спускаться с местных небес. В совершенно подавленном настроении Ланселот нехотя направился вслед за своим спутником в ресторан. Томпсон не ошибся – там уже вовсю гуляла научная братия. Только почувствовав идущие с кухни одурманивающие запахи, Ланселот понял, как зверски он голоден, ведь с самого утра он ничего не ел. Свободных мест в зале уже не было, поэтому они присели было за стойкой бара, как Томпсон округлил глаза и удивленно присвистнул, показывая Ланселоту на стол в ресторанном кабинете, расположенном так, что сразу при входе в общий зал его видно не было. Ланселот взглянул, вскочил на ноги и второй раз за сегодняшний день прирос к полу. За столиком как ни в чем не бывало сидела Джейн в компании с Броссаром и еще какими-то незнакомыми людьми. Все они были в прекрасном расположении духа, пили вино и громко смеялись. При этом наш герой был особенно озадачен тем, что его недавняя возлюбленная явно не желала его замечать, хотя он был уверен, что она его прекрасно видит. Один раз ему даже показалось, что она, глядя ему в глаза, незаметно для своего окружения отрицательно покачала головой, что, видимо, означало: не показывай, что мы вместе. Поэтому пока Томпсон отошел поприветствовать кого-то из своих знакомых, которые у него были, кажется, абсолютно везде, Ланселот наверстывал упущенное, налегая на заказанные тем же благодетелем Томпсоном баварские сосиски с капустой и запивая их настоящим пильзнером из литровой кружки.

Через некоторое время, когда веселая компания за столиком Броссаров разошлась, Джейн подошла к Ланселоту сама.

– Извини меня, Ланс, за мою маленькую конспирацию. Артур встретил здесь французов, которые тоже учились физике на том же факультете естественных наук Сорбонны, что когда-то закончил и он. Понимаешь, слово за слово, общие знакомые, преподаватели и все такое. Не хотелось прерывать этот поток воспоминаний.

– Да что ты говоришь?! Значит, Броссар – физик? А я думал, дипломат.

– Ну, одно другому не мешает, а как видишь, даже помогает. Французы как следует выпили и рассказали много очень интересных вещей, которые здесь происходят.

– Да, я видел, шампанское лилось просто рекой, барон явно не жалел денег.

– Ну, брось, Ланс, не злись. Ты же сам говорил, что надо во всем разобраться.

– Мы искали вас в городе, думали, что вы уже в гестапо.

– Да, мы почувствовали слежку в отеле и вовремя оттуда исчезли. Ты что-то об этом знаешь?

– У меня была приятная беседа с комендантом Крамером. Отвратительная личность, типичный наци. Он угрожал мне арестом и слежкой, намекал также, что и у тебя могут быть из-за меня неприятности. Спасло только то, что я оказался под крылом у Томпсона.

– А у нас тоже нашелся здесь защитник – сам директор Гартманн. Он как-то узнал, что Броссар припыл сюда на подлодке и прислал за ним к отелю машину.

– Вот как? Оказывается твой барон – важная шишка. Наверное, о его прибытии заранее написали все здешние газеты.

– Ланс, ты напрасно иронизируешь. Я не могу тебе все сейчас объяснить, но поверь, для ревности у тебя причин нет.

– Кроме того, что вы с ним, наверное, остановились в одном номере.

– Конечно, нас же зарегистрировали в отеле как супружескую пару, и было бы странно и подозрительно поселиться в разных комнатах. Но я боюсь, что спать бедняжке Броссару придется одному. Или у тебя на сегодняшнюю ночь уже наметились какие-то другие планы?

Этот их разговор на самом интересном месте довольно некстати прервал Томпсон, который наконец избавился от своих изрядно подвыпивших знакомых, угощавших его шнапсом, и вернулся к бару.

– О, Джейн, а мы вас было потеряли! – улыбаясь сообщил он. – Ланс ужасно расстроился, но теперь я вижу, дело пошло на лад. Выходит, вы тоже знаете директора Гартмана?

– Нет, мистер Томпсон, не я, а Броссар, он, как выяснилось, учился с ним вместе в Сорбонне.

– Даже так? Кажется, все здесь учились в Сорбонне. И правду говорят: мир тесен! Причем не только тот, но и этот… Кстати, могу я поинтересоваться, о чем это вы так оживленного беседовали по-французски с теми парнями, что сидели у вас за столом?

– Я уже рассказывала Лансу, что это французские ученые, которые работают здесь на «Аненэрбе». Они, как вы правильно сказали, тоже учились на факультете естественных наук Сорбонны, как и Артур. Так вот, они ждут не дождутся, когда их сменят и дадут возможность вернуться во Францию, хотя им и платят здесь очень хорошие деньги. Представляете, они жалуются прежде всего на нехватку слабого пола и шутят, что если пробудут здесь слишком долго, то дамы им точно уже не понадобятся.

– В каком же это смысле? – шутливо изумился Томпсон.

– Нет, я имею в виду не любовь между мужчинами, а то, что они боятся сделаться импотентами. По их словам, на территории института наблюдается сильный радиационный фон, который очень вреден для мужского здоровья, а вчера приборы в их лаборатории просто зашкаливали. Что-то они еще говорили о необходимости защищаться от радиации свинцом.

– Но откуда вам так хорошо известно про воздействие радиации?

– За несколько лет до войны во французских газетах много писали о Марии Кюри – женщине-ученой, которая умерла от радиации. Это как-то связано с веществом, называемом уран. Артур говорит, что он действительно испускает невидимые и очень вредные лучи.

– И именно вчера в институт привезли ящики, которые сгрузили в один из ангаров, – сообщил Ланселот. – Возможно, именно с этим и связано усиление радиации?

– Скорее всего, – согласился Томпсон. – Но если в ящиках уран, то для чего «Аненэрбе» понадобилось такое большое его количество? Может быть, месье Броссар подскажет нам это, раз уж он разбирается в таких вещах?

Броссар уже давно увидел своих попутчиков и теперь махал им рукой, приглашая сесть за свой стол, что тут же и было сделано. Джейн кратко ввела его в курс их разговора. Француз молча слушал, а потом сказал:

– Я, конечно, не специалист в области радиации, но, если говорить кратко, то известно вот что. Радиоактивность урана открыл мой соотечественник Беккерель в самом конце прошлого века. В научных журналах писали, что в 1939 году немецкий химик Ганн обнаружил, что при бомбардировке урана нейтронами – это такие микрочастицы – происходит расщепление его ядра, в результате чего за очень малое время выделяется большое количество энергии. Тогда же француз Жолио-Кюри доказал, что при определенных условиях этот процесс может происходить лавинообразно, то есть начинается цепная реакция. Подсчитали, что при расщеплении только одного килограмма урана может сразу выделиться столько же тепла, сколько при сжигании трех тысяч тонн угля. Это целый состав большегрузных железнодорожных вагонов. Но только для этой цели обычный уран-238 не годится, а подходящий, с атомным весом 235, в природе почти не встречается, так что сделать таким способом бомбу чудовищной силы вряд ли удастся скоро. Насколько я знаю, способ обогащения урана-238, то есть превращения его в уран-235, до сих пор не открыт. Однако уран-238 слаборадиоактивен, излучающие его альфа-частицы не способны преодолеть даже кожу человека. Вы можете просто вытереть после него руки носовым платком и никакими болезнями, связанными с радиоактивностью, не заболеете. Так что в ящиках, о которых вы говорили, если и есть уран, то вряд ли он создает весь этот радиоактивный фон. Но в принципе, в самом деле, лучше всего защищает от радиации свинец.

– Так что же тогда получается, – задумчиво сказала Джейн, – сильная радиация здесь есть, но от необогащенного урана она исходить не может. Уровень ее подскочил вчера, и вчера же здесь складировали ящики. Значит, из Японии мы привезли сюда на нашей лодке уже обогащенный уран номер 235?

– Но тогда все мы должны были хватануть за время плавания изрядную долю этой заразы, – возразил Ланселот, – но никто ведь на самочувствие пока что не жалуется, не так ли?

– Я, кажется, понял, в чем дело, – объявил Броссар, и все взгляды снова обратились на него. – На острове, как я понял, на подлодку погрузили много ящиков с золотом. Среди них можно было укрыть и уран.

– А может ли золото защищать от излучения, как свинец? – усомнился Томпсон.

– Может. Практически также, разница-то невелика, свинец имеет атомный вес – 207, а золото – 197, – ответил барон.

– Тогда все сходится, – сделала вывод Джейн. – Пока уран был спрятан среди ящиков с золотом, он не фонил, а когда их здесь разделили, активизированный уран сразу дал о себе знать.

– То есть немцы с японцами каким-то образом научились уран обогащать и теперь собираются втихаря делать тут или где-нибудь еще атомную бомбу? – Ланселот произнес вслух то, что у всех вертелось на языке.

– Ну, если даже и так, то хозяевам этой земли их планы сильно не понравятся, – заявил Томпсон.

– А если нацисты догадаются – ведь они не дураки, – что это может быть известно нам, а через нас и атлантам, то мы можем больше не бояться никакого облучения, потому что всех нас в этой хитро устроенной мышеловке укокошат еще раньше, – мрачно продолжил Ланселот.

Тут Томпсон вдруг увидел кого-то, кто только что вошел в зал, и воскликнул:

– Вот кто поможет нам прояснить ситуацию!

Выйдя навстречу, он перехватил пришедшего, о чем-то с ним оживленно переговорил, а затем подвел к их столу.

– Знакомьтесь, мой старый друг – Николай Трофимов-Рузовский, лучший из всех, кого я знаю, специалист по радиационной биологии и генетике. Я тоже когда-то немного занимался генетикой, а лучше места для этого, чем Германия, тогда не было. Мы познакомились с Николаем в Берлин-Бухе в Институте мозга Общества кайзера Вильгельма, где у него была лаборатория.

– Да, я работал там с середины двадцатых, но после того, как национал-социалисты, придя к власти, стали массово шерстить людей на предмет их генетической полноценности, мне стало противно. Но тут мне неожиданно предложили работу, о которой всякий генетик может только мечтать – пользуясь уникальным исходным материалом, создавать совершенную породу людей, и вот я здесь.

– То есть ты собираешься выращивать здесь нацистских сверхчеловеков?

– Никогда не следует делать то, что и так сделают сами немцы. Меня больше интересуют другие – те, которых мы зовем атлантами. Ведь это древняя раса приматов, биологически почти совершенная, так что нам есть что от нее почерпнуть.

– И ты приехал сюда один, без нашего общего приятеля Макса Дельбрюка? Вместе вы могли бы сделать больше.

– К сожалению, один. Макс сейчас работает с Лизой Мейтнер и Отто Ганом. Его интересует нейтронное излучение урана, точнее, его влияние на генные мутации.

– Надеюсь, вы оба когда-нибудь получите по Нобелевской премии.

– Что до меня, то вряд ли. Ты же знаешь, я даже университет толком не успел закончить.

– Ну, не скромничай, старина, помяни мое слово, тебе когда-нибудь еще памятник в Бухе поставят.

– Скорее меня поставит к стенке товарищ Сталин как изменника родины.

– Ах да, ведь ты когда-то был самым настоящим большевиком.

– И еще каким! А еще раньше, в восемнадцатом, я скакал на коне в банде анархистов Махно, махал саблей и бил немцев на Украине. В те времена я был восхитительным дикарем.

– Но мне кажется, для дикаря ты слишком хорошо владеешь немецким, французским и английским.

– Это осталось у меня с тех пор, когда я был просто русским.

– Кстати, об упомянутом тобой нейтронном излучении урана. Вчера здесь сильно скаканул радиационный фон.

– Да, я знаю, и это очень странно, ведь во внутреннем мире нет радиоактивных ископаемых, и естественный фон во внутреннем мире на порядок меньше, чем наверху.

– Николай, это было бы и в самом деле необъяснимо, если бы вчера же на японской подлодке, но под командованием немецкого капитана, тайно не привезли кучу урана, по-видимому, двести тридцать пятого. Подозреваю, что из Кореи, где есть его крупные залежи. И как раз вчера этот уран перебросили сюда, в институт.

– Ты хочешь сказать, Перси, немцы собираются делать здесь атомную бомбу?

– Не знаю, есть ли у них для этого нужные специалисты и оборудование. Вообще говоря, насколько мне известно, технологии изготовления такой штуки в мире пока не существует, а для ее разработки требуются годы и годы.

– А вы не думали, что такую технологию для немцев могут придумать те, кто намного выше нас по научному и техническому уровню? – задумчиво сказал русский.

– Или продать, – вмешался Ланселот. – На подлодке ведь была еще сотня-другая ящиков с золотом.

– А продавцы технологии, скорее всего, «серые», – продолжил мысль ученый. – Очень возможно, что они втихаря уже давно добывают уран в верхнем мире, куда частенько наведываются на своих виманах.

– Кстати, вчера мы случайно увидели в кабинете Гартмана, какую-то рыжую даму, причем в компании с самим Вольфрамом Зиверсом, – заметил Томпсон. – Не знаете, кто бы это могла быть?

Трофимов-Рузовский удивленно вскинул на него глаза, потом потер ладонью лоб и сказал:

– Если вы, действительно, ее видели, то это скверная история. Здесь настойчиво ходят слухи о самом главном из «серых» – то ли их царе, то ли царице. Во всяком случае, он часто оборачивается то кошмарным крылатым чудовищем-гермафродитом, то огневолосой женщиной, которую называют Элейна. Не ее ли вы сейчас случайно заметили в дверном проеме? Если так, берегитесь – те, на кого она положила глаз, всегда рано или поздно попадают в ее сети и кончают плохо! И если она здесь оказалась, то весьма вероятно, что между немцами и Кабиримами заключена урановая сделка. Ведь у «серых», несмотря на всю их техническую мощь, пока нет оружия, которое они могли бы противопоставить атлантам. Урановая бомба до какой-то степени могла бы их шансы уравнять.

– А что есть такого страшного у этих самых атлантов, чтобы «серые» их опасались? – вдруг поинтересовался обычно молчаливый Броссар.

– Старожилы рассказывают о каком-то излучателе, который аннигилирует, то есть полностью уничтожает любые плотные предметы. На их языке он зовется «Маш-Мак», что означает «черная дыра». Во всяком случае, немцам они этот прибор не показывают. Правда, говорят, что на электростанции, куда атланты никого не пускают, кажется, есть нечто подобное, работает как охранное устройство.

– А что это за электростанция? – удивился француз. – Мы все гадаем, откуда здесь столько электричества, хотя нет ни одной чадящей трубы.

– Да, ни нефти, ни угля здесь тоже нет, а завозить их на подводных лодках… сами понимаете. Так вот, электростанция эта принадлежит атлантам, которые – не просто так, конечно, – поставляют городу электричество. Туда они никого не пускают, оберегая секрет получения практически неисчерпаемой энергии. Откуда она у них берется, физики только гадают. Один из них, очень способный парень по фамилии Штауберг, этим живо интересуется. Он, кстати, говорил мне, что это какой-то тахионатор, который может извлекать энергию прямо из эфира. Да, да, именно эфира, который там, наверху, официальная наука напрочь отвергает! Но дело не в этом. На электростанции нет ни одной живой души, она управляется автоматикой, однако проникнуть туда нельзя – строго воспрещено. Но кроме запрета есть еще кое-что, более убедительное. За оградой по кольцу в небо устремляется стена излучения, которое уничтожает на своем пути все, что движется. Даже местные летающие твари – такие ящеры с крыльями, очень смахивающие на птеродактилей, – не рискуют из-за этого появляться над городом, так как их поначалу много сгинуло, залетев в эту мертвую зону. Именно благодаря такому супероружию атланты, спустившись сюда после катаклизма, который когда-то уничтожил там наверху их цивилизацию, сумели занять изрядную часть внутриземного пространства, а «серые», несмотря на свой дурной характер, вынуждены были это стерпеть и потесниться. Но не факт, что такое положение вещей их навеки устраивает и они не хотели бы взять реванш.

– Скажи, Николай, а часто здесь появляются атланты? – спросил Томпсон.

– Нет, они сюда практически не прилетают, но когда возникает необходимость, мы сами к ним ездим, морским путем либо на летающих дисках «Врил», которые есть у немцев.

– И часто бывает такая необходимость?

– Последнее время часто, потому что снаружи постоянно прибывают партии генетического материала, который мы отправляем к ним для отбора. Нет, нет, не делайте круглые глаза, это не органы христианских младенцев, а живые люди, согласившиеся на участие в исследованиях совершенно добровольно. Их не едят, не насилуют, не режут на части, а просто берут генетические пробы для работы с ними. Так мы вместе с атлантами пытаемся улучшить человеческую расу.

– А как же секретность? Нацисты их потом что, убивают? – понизив голос, с ужасом прошептала Джейн.

– Если бы было так, плевать бы я хотел на всю их секретность. Но в том-то и дело, что убивать этих людей никто не собирается хотя бы потому, что это главным образом молодые симпатичные девушки – в основном латинос и этнические немки, которых сюда недавно начали доставлять через одно аргентинское агентство. Последнее время из Рейха привозят также мальчиков, которые подходят по арийским признакам. Всем этим заправляет тут некто Отто Вайцзеккер. Именно он отвозит вновь прибывающих. Многие девушки потом остаются в Новом Берлине, потому что на женский пол здесь просто настоящий голод. Правда, было несколько случаев, когда земные фемины соглашались остаться у атлантов, когда те предлагали им, так сказать, руку и сердце.

– Даже так! А это возможно, ну, брак между ними и людьми?

– Вообще-то, милочка, атланты по большому счету – тоже люди, причем перворожденные на этой планете и, вероятно, самые совершенные.

* * *

В это же самое время в кабинете директора института Клауса Гартмана кипел бой. Не в прямом смысле, конечно, но в условиях, приближенных к боевым. И все благодаря штандартенфюреру Крамеру, который ворвался в институт с целым взводом автоматчиков, пеной у рта и требованием немедленно выдать ему скрывающихся тут американских шпионов. Крамера не останавливало даже присутствие здесь доверенного лица Гиммлера и первого после рейхсфюрера руководителя «Аненэрбе» Вольфрама Зиверса.

– Мало того, Гартман, что вы пригрели у себя наглого американского диверсанта, этого выродка Ланселота, так вы еще дали свить здесь целое масонское гнездо! Я требую, слышите, требую именем фюрера выдать мне эту сладкую парочку – фальшивого французского дипломата и его американскую сучку!

– Но на каком основании, господин штандартенфюрер? Барон Броссар – дипломатический представитель ныне лояльного Германии государства, как и его супруга. К тому же он физик и может оказать нам помощь в наших исследованиях.

– Знаю я, какой он физик! – орал Крамер. – У меня есть донесение японского офицера Хашимото, что был старшим помощником на субмарине у корветтен-капитана фон Штокхаузена и проявил образцовую бдительность, которой поучиться бы еще некоторым, с позволения сказать, настоящим арийцам. Так вот, японец видел, как Штокхаузен обменивался с Броссаром какими-то подозрительными тайными знаками и приветствиями, от которых, как легко догадаться, на километр воняет масонской ложей. После этого он тут же взял на борт этого самого Броссара и его якобы жену, несмотря на то, что не имел на это никакого права! Уже одно это тяжкое воинское преступление. А уж о другом я и не говорю, рейхсфюрер Гиммлер пачками отправляет масонов в концлагерь. Все они агенты еврейских финансовых тузов, а вместе с ними и Америки, которая пляшет под дудку всяких там ротшильдов и рокфеллеров.

– Но, господин штандартенфюрер, японец ведь мог и ошибиться. Мало ли какие знаки могли ему померещиться, – попытался возражать Гартманн. – Им же все европейцы кажутся чокнутыми.

– Да, а что вы скажете вот об этом?

Тут Крамер брякнул на стол серебряное кольцо с «адамовой головой».

– Вот что я изъял у Штокхаузена. Посмотрите, этот череп с костями – на нем отнюдь не эмблема СС. Они заключены в масонский ромб из циркуля и угольника. Изменник уже признался! А похожее кольцо Хашимото видел на руке у Броссара. Какие вам нужны еще доказательства? Только дайте мне их, и я вытряхну из них признание!

– Штандартенфюрер, признание можно вытрясти из любого. Примени к вам допрос третьей степени, и скоро вы сами нам расскажете, что вы русский шпион, казак и родом из Сибири, – спокойно сказал Зиверс. – Ну, положим, расстреляете вы Штокхаузена, а кто поведет подлодку дальше, в Германию? Ваш Хашимото? Ведь секретнейший груз наш славный барон доставил сюда в целости и сохранности. А что до его масонства, то пусть с этим разбираются там, в Германии. В конце концов, все немецкие аристократы – масоны. Если их отправить в концлагерь, кто тогда будет вермахтом командовать? А что до этого француза… Положим, дорогой Гартман, то обстоятельство, что он дипломат, для нас ровно никакого значения не имеет. Строго говоря, он уже для всех погиб в том кораблекрушении, о котором вы мне говорили. Но вот почему он напросился на эту подводную лодку, вместо того чтобы спокойно вернуться во Францию, для чего у него были все возможности, – это и правда вопрос интересный, требующий разъяснения. Так что тут я поддержал бы штандартенфюрера. Американцев же придется отпустить. Обоих. Мы не можем из-за них ставить на карту наши отношения с хозяевами. И чем скорее янки отсюда уберутся, тем лучше. Никаких помех в этом мы им чинить не будем. Ну а в дальнейшем примем меры, чтобы они были у нас под наблюдением. Так можно будет, по крайней мере, попробовать узнать, послал их кто-то специально или нет, а значит, и выяснить, знает ли кто-то еще о существовании внутреннего мира.

– Но, оберштурмбаннфюрер, – вскричал Крамер, – мы же не можем… Как я объясню все рейхсляйтеру Борману?

– Не забывайте, герр Крамер, что здесь территория «Аненэрбе», главой которой является сам рейхсфюрер СС Гиммлер, а я здесь его заместитель, и потому пока я решаю, что здесь можно, а чего нет! – жестко отрезал Зиверс.

– Ну что же, господин Зиверс, мы еще посмотрим, чья возьмет! – в гневе ответил Крамер и вышел вон, громко хлопнув дверью.

* * *

Потом Томпсон куда-то уехал, никому не сказав ни слова. Глубокой ночью, или, во всяком случае, в то время, когда она как бы наступила, он постучал в дверь комнаты Ланселота.

– Друг мой, я прошу прощения за бестактность, но придется вас побеспокоить.

Ланселот отрыл дверь.

– Извините, мистер Томпсон, я не один. Что случилось?

– Еще не случилось, но скоро может случиться. То, что вы вместе, очень кстати – не надо будет поднимать лишний шум. Но мы же не можем говорить об этом на пороге…

Ланселот нехотя посторонился, приглашая своего старшего товарища пройти внутрь. Джейн, когда он вошел, была уже полностью одета.

– Итак, Крамер был здесь и требовал вашей выдачи.

– И…?! – одновременно воскликнули молодые люди.

– Зиверс и Гартман ему отказали, правда, только в отношении нас с Лансом. Но и они подозревают Броссара, а заодно и вас Джейн, и я боюсь, что очень скоро Крамер за вами сюда явится.

– Откуда у вас такие сведения?

– Я уже не раз толковал вам, Ланс, что золотой осел или, на худой конец, солидная чековая книжка чудесно открывают любые двери, мало того, делают добрее даже самые черствые сердца. Старина Вилли недавно здорово проигрался в карты и мне пришлось немного поправить его финансовые дела.

– Так что же делать и можем ли мы где-нибудь затаиться?

– Здесь нет, но скоро за нами прибудут прямо сюда наши друзья, я только что позаботился об этом. При них немцы вряд ли посмеют поднимать большой шум, поэтому если все сделать быстро, то мы втроем успеем с ними улететь.

– Я без Броссара не поеду, – вдруг заявила Джейн.

– Согласен, – поддержал ее Ланселот, – это было бы бесчестно, бросать его одного на съедение этим нацистским волкам.

– Очень благородно, – усмехнулся Томпсон. – И очень глупо, потому что, если говорить честно, этот ваш Броссар мне самому не очень-то нравится. Иногда мне кажется, что он чего-то недоговаривает и, вообще, не тот, за кого себя выдает.

– С чего это вы взяли?! – изумилась Джейн.

– Видите ли, когда потопили «Принцессу Елизавету», и мы очутились в плену у Хашимото, нас доставили на японскую военно-морскую базу, что в атолле Кваджалейн. Там уже стояла большая субмарина, командиром которой почему-то был немец.

– Штокхаузен?

– Да, он самый. Японцы нас ему предъявили для проверки наших персон. Они ведь убеждены, что поскольку все белые, как им кажется, на одно лицо, то должны и поголовно друг друга знать. И надо же, на этот раз они не ошиблись! Броссар попросил дать ему возможность переговорить с немцем наедине, после чего Штокхаузен не только подтвердил личность барона и его дипломатическое достоинство, но и заявил, что забирает его с собой. А зачем было Броссару пускаться в это путешествие неизвестно куда? Или ему было известно? Но откуда, и какая у него цель? Что вы на это скажете, Джейн? И вообще, как давно вы его знаете?

– Ну, мы поженились менее двух лет назад. Но он ничего мне не рассказывал о том, что у него есть какие-то тайные дела с немцами.

– А если не с немцами, а с какой-то иной организацией, к примеру с вольными каменщиками?

– С кем с кем?

– С вольными каменщиками, то есть масонами. Вы о них должны были слышать – в Америке и Франции их хоть пруд пруди.

– Нет, и об этом я ничего не знаю. А вы сами-то, мистер Томпсон, как попали на эту секретную подлодку? Может, вы тоже, как это, – масон?

– Ну, нет. Я просто напомнил о себе Штокхаузену, поскольку однажды уже встречался с ним здесь, и попросил доставить меня в Новый Берлин. Этого оказалось достаточно.

– Но ведь если у них какие-то тайные дела с Штокхаузеном, а Броссара хотят арестовать, несмотря на его дипломатический иммунитет, значит, Штокхаузен уже арестован и дал против него какие-то важные показания.

– Вы поразительно умны, мадам! – подивился Томпсон.

– Но тогда Броссару действительно грозит смертельная опасность! Короче, мы берем его с собой или я тоже остаюсь!

– Вот как? Ну, хорошо, я попытаюсь это устроить. Но боюсь, на взлетное поле нас всех не пропустят. Так что придется прорываться с боем. Вы к этому готовы?

– Лично я давно ждал чего-то подобного и готов, – сказал Ланселот. – Но только у нас ведь нет никакого оружия, и немцы просто перестреляют нас, как вальдшнепов.

– Вы забыли, друзья, про наш «мерседес». В умелых руках это страшное оружие, – обнадежил всех Томпсон.

На сборы ушло ровно пять минут. Джейн хотела разбудить барона, однако он, оказывается, не спал и был полностью готов к отъезду, как будто слышал весь их разговор.

«Мерседес» стоял позади отеля. Оттуда можно было видеть территорию института, своего рода открытое поле, лежавшее за комплексом зданий. На нем стояли ангары и высилась блестящая металлическая полусфера, в которой отражались лучи алого подземного светила, так что казалось, она облита кровью. Сев в машину беглецы стали ждать. Минуты тянулись убийственно медленно, а на поле ровно ничего не происходило. Так, в томительном ожидании прошло около получаса. Вдруг с внешней стороны из-за ограды института донесся звук моторов подъезжающих машин, лязгнули, открываясь, ворота, послышались приглушенная команда и резкий звук падающего борта грузовика, а затем топот десятков солдатских сапог.

– Вот и герр Крамер пожаловали, – тихо сказал Ланселот. – Кажется, они бегут прямо в отель, так что пара минут у нас еще есть.

В этот момент в небе над полем зажглась яркая синяя звезда. Она быстро росла, увеличивалась в размерах и скоро превратилась в светящийся диск, который завис над куполом полусферы, как бы опираясь на испускаемый им конический луч. На поле засуетились людские фигурки – это появился обслуживающий персонал, у закрытых ворот на въезде на взлетное поле обозначилась охрана. Полусфера внезапно разомкнулась, разделившись на две половины, которые медленно стали разъезжаться в разные стороны. Диск плавно опустился на образовавшуюся посадочную площадку, выпустив телескопические опоры, между которыми были заметны три прозрачные полусферы, мерцающие голубым, желтым и красным светом.

Похоже, Крамер уже обнаружил, что птички из гнезда упорхнули, потому что из-за угла здания отеля показались эсэсовский офицер и двое солдат с винтовками наперевес.

– Вот теперь пора! – воскликнул Томпсон и надавил на газ. Мощный мотор взревел, машина, как черная пантера, прыгнула вперед и понеслась к ведущим на поле воротам.

– Всем лечь на пол, – крикнул Ланселот, и очень вовремя, потому что сзади защелкали выстрелы из офицерского парабеллума, а затем грохнул винтовочный залп. Заднее стекло разлетелось вдребезги, пуля прошла через салон навылет, разворотив и лобовое стекло. Но стреляли, видимо, больше по колесам, потому что машина внезапно завиляла из стороны в сторону, послышался шум срывающихся покрышек и лязг металла. Однако Томпсон, сжав руль, титаническим усилием выправил траекторию движения. Искры летели огненным снопом из-под оголившихся дисков задних колес. «Мерседес» в этот миг напоминал взбесившуюся ракету, которая неслась вперед, прямо на ворота ограждения аэродрома. Перед капотом мелькнуло искаженное криком бледное лицо охранника, который рыбкой успел нырнуть из-под колеса куда-то вбок, ажурные ворота распахнулись настежь от удара тяжелой машины, и «мерседес», рыская, вылетел на взлетное поле. Еще несколько секунд, показавшихся тем, кто был в машине, часом, – и вот они уже возле посадочной площадки.

Очевидно, из корабля наблюдали за этим сумасшедшим фейерверком, потому что в борту сразу же открылось прямоугольное черное отверстие, а закрывавшая его часть передней стенки опустилась на землю, образовав трап. Дополнительного приглашения беглецам не потребовалось. Выпрыгнув из изуродованного «мерседеса», они галопом понеслись к спасительному проему, взлетели по лестнице и оказались внутри, после чего люк за ними плавно закрылся. Судно, впрочем, не спешило со взлетом, словно хотело испытать, как будут разворачиваться события дальше. Однако эсэсовцы затихли, не рискуя вести огонь в его направлении. Корабль же оставался неподвижен и тих, и в его молчаливом ожидании ощущалось некое разочарование. Наконец неопределенность разрешилась свистом запустившихся двигателей, он слегка дрогнул и вертикально взмыл в воздух, шаря по земле пучком своего желтого света. Через мгновение диск скрылся из виду, только на розовом небосводе еще какое-то время затухал белый инверсионный след, напоминавший излом руны «зиг», вроде той, что была на петлицах оставшихся с носом эсэсовцев.

* * *

Страна атлантов

Диск с немыслимой скоростью набирал высоту, но никаких инерциальных перегрузок и качки никто из находившихся на его борту удивительным образом не ощущал. Влетев после недавнего обстрела внутрь корабля, все четверо не сразу смогли перевести дух и не заметили в полумраке его чрева неподвижную темную фигуру, возвышающуюся в нескольких шагах от них. Вдруг силуэт пришел в движение, и в тот же момент появилось рассеянное мягкое освещение из какого-то невидимого источника, как будто светился сам окружающий воздух. Впереди, несомненно, стоял человек, только невероятно высокого роста, наверное, не менее трех метров, облаченный в серебристый костюм, облегающий его стройную фигуру. Это явно был мужчина, возраст его по внешнему виду определить было невозможно, он казался одновременно и молодым, и старым. Горделивая прямая осанка, какая бывает лишь у королей, гладкая белая кожа лица, золотистые светлые волосы – все это говорило о цветущем здоровье, однако глаза! Выделяясь на его правильном лице, они имели миндалевидную форму, были огромными, ярко-голубыми… и невероятно старыми. Это не выражалось ни в возрастных морщинах, которых не было вовсе, ни во взоре, не угасшем, а, напротив, ярком и светлом, однако в нем сквозили какая-то неизбывная грусть и спокойная, абсолютно уверенная в своей полноте мудрость, что бывает только у много на своем долгом веку повидавших, все испытавших и обо всем знающих стариков. Эти глаза внимательно и оценивающе смотрели на людей, а сам их обладатель хранил молчание. Что же касается Броссаров и Ланселота, то они, как только увидели хозяина воздушного судна, как будто полностью лишились дара речи.

– Приветствую тебя, благородный Араторн! – первым нарушил затянувшуюся паузу Томпсон. – Я рад, что ты получил мое послание. Как видишь, я прибыл к тебе не один. Обстоятельства сложились так, что мне пришлось взять с собой этих людей, потому что там им грозила смерть.

– Привет и тебе, Персиваль Томпсон, – не сразу раздался в ответ голос, тихий, шелестящий, как ветер в осенней листве. Он произносил слова по-английски, причем без какого-либо заметного акцента, но как-то слишком правильно и ровно, без всяких интонационных модуляций. Казалось, что эти слова доносятся из ниоткуда, что это пригрезившийся шепот бесплотных теней. – Я не видел тебя давно, но ты не изменился. Наша встреча неурочна, но своевременна, ибо нам надо немало узнать и о многом тебя попросить. Пусть прибывшие с тобой люди остаются. Но я чувствую, как от кого-то одного из них исходит скрытая опасность, хотя сам он и не желает зла. Опасность не Агхарте – чем может угрожать нам человек? – это тайная угроза самим населяющим внешний мир.

– Мы благодарны тебе, Араторн. Поверь, никто из нас не желает зла Агхарте. А во внешнем мире сейчас творится столько ужасных вещей и без нас, что вряд ли кто-то из моих спутников может ему отсюда всерьез навредить. Но вот те, кого вы впустили в ваш мир, и кто прикрывается словами о высоких и благородных целях, и в самом деле замышляют недоброе.

– Ты говоришь о тевтонах? Да, мы знаем. Недавно наши приборы показали появление вещества, которое находится у нас под запретом. Еще живет память о том, как когда-то, очень давно применение созданного на его основе оружия погубило внешний мир в большой и страшной войне. Но мы поговорим с тобой об этом позднее, – сказал Араторн, жестом пригласив всех войти в центральную часть корабля.

В это время Ланселот с любопытством оглядывал внутренность судна. Коридор, в котором происходил разговор, был шире проема, через который они попали внутрь, и длиной около шести метров; гладкий пол сделан из какого-то неизвестного матового металла, однако совсем не скользил, а казался мягким и при ходьбе даже немного пружинил; дверей не было, белые стены и потолок сверху образовывали свод в виде овала. Затем шел большой круглый зал диаметром метров тридцать, по периметру которого располагались пять раковинообразных входов, разделенных светящимися мерцающими стойками. Купол потолка излучал рассеянный белый свет. Большая часть стены представляла собой огромный прозрачный экран, на котором одновременно отображалось все, что происходило вокруг корабля, причем так, как будто это было видно воочию. Перед экраном в некотором отдалении стоял плоский светящийся пульт, на котором имелось большое количество переключателей с разноцветными тумблерами и рядами прямоугольных светящихся кнопок с нанесенными на них непонятными символами. Такие же мигающие кнопки были и на светящихся стойках по периметру зала. Никаких приборов, кабелей и труб заметно не было. Возле пульта стояли несколько белых кресел с высокими спинками, сделанных не из кожи или металла, а из какого-то еще неизвестного Ланселоту материала, не имевшего никаких швов и внешне напоминавшего цельную слоновую кость. Вдоль всех стен по кругу шел сплошной паз, из чего Ланселот заключил, что центральная часть зала с пультом и креслами могла вращаться и останавливаться возле любой из стоек с кнопками. В середине зала из пола выдавались верхние части трех прозрачных сфер, которые он видел под днищем корабля. Внутри них были различимы большие светящиеся кристаллы, у которых на каждой грани было укреплено по блестящему металлическому стержню. Судя по той скорости, с которой мелькали проносившиеся внизу пейзажи, двигался корабль чрезвычайно быстро, как и близко не может летать ни один земной летательный аппарат, однако находящимся внутри могло показаться, что он совершенно неподвижен.

Очевидно, как бывший естествоиспытатель, Броссар не мог спокойно терпеть такое манкирование всеми известными законами физики.

– Позвольте, любезный месье Араторн, но где же здесь запас топлива, источник энергии, двигатель, наконец?! – удивленно спросил он.

– Не пытайтесь этого постигнуть. Если я вам сообщу, что мы управляем гравитацией, пользуемся «нуль-пространством» и «нуль-каналами», много ли о чем вам это скажет? На самом деле все очень просто, но, для того чтобы понять, надо иметь представление о некоторых коренных, но неизвестных вам физических принципах устройства мироздания. Когда вы придете к их пониманию, все это легко сможет сделать и ваш народ.

Ланселот в свою очередь хотел было поинтересоваться, долго ли им предстоит лететь, но хозяин, немного поиграв тумблерами и кнопками, предложил гостям расположиться в глубоких креслах, которые тут же сами приняли конфигурацию, наиболее удобную для каждого из них, обеспечивая телу надежную опору. Но покой длился недолго и внезапно сменился серией довольно сильных толчков, впрочем быстро прекратившихся. Вдруг пришло чувство необыкновенной легкости. Взглянув на своих спутников, Ланселот, к своему изумлению, их не увидел. Наступила полная темнота, и в ней, в каком-то новом пространстве, параллельно ему двигались четыре пучка света. Здесь к нему пришло осознание, что и он выглядел в этот момент точно так же. Но вот снова ощутилось несколько толчков, и все опять сформировались в своей прежней телесной оболочке. Освещение вернулось, диск, как можно было видеть на экране, стал быстро снижаться и наконец мягко приземлился. Все путешествие, казалось, заняло не более десяти минут.

* * *

Если спросят – почему Кили не было разрешено преступить известную границу? – ответить не трудно; ибо то, что он бессознательно открыл, есть страшная сидеральная (пространственная) сила, известная еще Атлантам и названная ими Маш-Мак и которой арийские Риши в своей Астра-Видья дают наименование, которое мы не желаем выдать. Это есть Вриль, о котором говорит Бульвер Литтон в своем сочинении «Грядущая Раса», и Вриль всех грядущих рас нашего человечества. Название «Вриль» может быть вымыслом; но сама Сила есть факт, который в Индии вызывает так же мало сомнения, как и существование самих Риши, ибо Сила эта упомянута во многих сокровенных книгах.

Елена Блаватская. Тайная Доктрина

Место, куда Араторн доставил четверых, мало напоминало город в привычном для людей смысле. Они приземлились на посадочной площадке, расположенной на головокружительной высоте, на крыше огромного, немыслимой величины здания, целиком сделанного как бы из стекла и состоящего из многочисленных ярусов, башен и воздушных мостов-переходов. Выйдя из корабля, они обнаружили, что с трех сторон здание окружает море, от которого оно отделено тремя концентрическими кольцами скалистой и поросшей кустарниками суши, разделяемыми широкими каналами. Один из них, самый большой, связывал здание с морем, перпендикулярно прорезая все три кольца. И лишь с одной стороны вдалеке возвышались высокие, но бесснежные горы, перед которыми расстилалась широкая зеленая равнина. Большую часть этой области покрывали озера, реки, луга, среди которых стояли небольшие группы светлых зданий, издали напоминавшие сельские поселения.

– Это город Атлас – столица атлантов, – сказал, указывая на эту величественную картину, Араторн. А само слово «атлант» можно перевести на ваш язык как «нетленный» или «бессмертный», хотя на самом деле и мы в конечном счете тоже смертны, пусть и живем по людским меркам очень и очень долго.

На лифте, представлявшем собой круглую платформу размером с небольшую городскую площадь, двигавшуюся вдоль внешней стороны здания, они все вместе спустились на несколько ярусов ниже и вошли внутрь.

– Вы все, как очевидцы, должны выступить перед Советом, чтобы подтвердить ваши слова об излучающем металле, используемом для изготовления оружия Агни, – сказал Араторн. – Наши интересы и интересы людей здесь сходятся, иначе оба мира – и ваш внешний, и наш внутренний – могут пасть, как в древние времена. Особенно нас тревожит возможное участие в этом деле расы Кабирим, или ракшасов, или «серых», как их у вас называют.

Совет атлантов уже ждал в большом круглом зале, по периметру которого стояли мраморные изваяния богов и героев очень древнего вида. Их было восемнадцать – верховных правителей-асуров, и Араторн, заняв среди них свое место, стал девятнадцатым. Все были, как и он, необычайно высокого роста, с голубыми глазами, хотя большинство и выглядели старше. Асуры сидели в золотых креслах, поднимавшихся амфитеатром по кругу. В центре на белокаменном полу был выложенный черными плитами невысокий подиум с четырьмя креслами, очевидно предназначенный для выступлений, взойти на который и пригласили прибывших людей. Некоторое время асуры молча их рассматривали, затем один, видимо главный, с длинными белыми волосами и лежащей на груди и плечах толстой цепью из серебристого металла, украшенной прозрачным, испускающим холодное сияние камнем, поднялся из кресла во весь свой трехметровый рост. От этой фигуры веяло титанической силой, причем не столько физической, сколько внутренней, сразу же внушающей глубочайшее уважение и доверие к ее обладателю. При первых звуках его мощного и глубокого голоса стало ясно, что говорит он на своем языке, однако, несмотря на то что это наречие было людям абсолютно неведомо, каким-то образом смысл произнесенных слов немедленно всплывал в сознании, как будто этот язык раньше был им хорошо знаком и теперь лишь вспоминался по мере услышанного.

– Я Араман, верховный асур, Отец мира. Наш брат Араторн сообщил нам, что вы были свидетелями события, которое всех нас встревожило и огорчило. Правда ли, что Кабиримы были в городе людей-тевтонов и вели переговоры с ними, когда туда доставили золото и другой, испускающий вредные лучи металл, известный вам как уран? Я хочу, чтобы прежде ответил ты, Персиваль Томпсон.

– Да, великий Араман, мы в самом деле видели одного Кабирима на базе немцев, у главы известного вам научного центра «Аненэрбе». Там же был и прибывший из Германии второй по величине во всей этой организации важный человек по имени Зиверс. Мы связываем это с прибытием груза золота и урана на том же самом подводном судне, на котором приплыли и мы.

– А почему вы решили, что золото и уран предназначены именно для Кабирим?

– Для этого есть несколько соображений. У немцев, насколько мы знаем, пока нет технологий для извлечения из урана энергии, а у Кабирим до сих пор нет урана. Это раз. Немцы сейчас ведут во внешнем мире большую войну, практически в одиночку, против всех великих держав, и без сверхоружия Агни они ее непременно и скоро проиграют. Это два. Сами создавать его на вашей территории они наверняка не посмеют, а вот торговать с Кабирим любым металлом им, кажется, никто не запрещал. Оружие же они, если Кабирим снабдят их необходимой технологией, смогут быстро сделать и у себя в Германии, то есть производить его именно здесь немцам вовсе не обязательно. Значит, обогащенный уран предназначен не им. Это три. Кстати, возможно, часть технологии немцы уже получили, так как уран они привезли с востока уже обогащенный, готовый для изготовления бомбы. А это уже четыре.

– Твои спутники тоже все это видели?

– Встречу в «Аненэрбе» с участием Кабирима и разгрузку урана лично наблюдал также мой друг Ланселот. Вот он сидит здесь рядом со мной.

– Из твоих слов, Персиваль Томпсон, вытекает, что Кабирим сами вознамерились сделать такое оружие здесь, в Агхарте, хотя это им и запрещено древним договором?

– Да, великий Араман, но это еще не факт, а лишь мое логическое умозаключение.

– Как правило, сама логика и есть непреложный факт. Спасибо тебе, Персиваль Томпсон, и тебе, Ланселот. Мы не забудем оказанную вами услугу. Можете все идти с миром, но с тобой Персиваль Томпсон мы хотели бы позже поговорить о том, что сейчас происходит во внешнем мире.

* * *

По окончании аудиенции Араторн сообщил, что отправляет всех в место, которое, как можно было понять из его слов, представляет собой нечто вроде загородной резиденции. Вообще, как пояснил Араторн, гигантское здание-мегаполис, в котором они теперь находились, – это лишь единый правительственный комплекс, живут же атланты давно уже не в городах, а в небольших поселениях, часто просто в отдельно расположенных индивидуальных поместьях. На вопрос, почему это так, он ответил, что у них нет нужды в кучном проживании, ведь транспорт и коммуникации здесь развиты настолько, что каждый может практически мгновенно связаться с каждым, так же как и со всеми, вместе взятыми. Все важные новости сразу же становятся общим достоянием, а для того, чтобы сделать какое-нибудь коллективное дело, например, что-то исследовать или произвести, им обычно не нужно даже выходить из дому.

– Особенно чтобы исследовать чужие мозги. Ловко это у вас получается, я имею в виду слышать мысли других и самим говорить, ничего не произнося, – не смогла не вставить тут шпильку Джейн.

– Такая способность всегда была у атлантов в общении между собой, – ответил Араторн. – Но общаться без слов с теми, кто не знает нашего языка, могут немногие – лишь маги и жрецы. Я слышал, что и у некоторых людей еще встречаются остатки этого дара.

– Да, у нас это называется «третьим глазом» или телепатией, – подсказал Томпсон.

– Но если вы все можете разговаривать между собой на расстоянии, зачем тогда собирать в одно место все правительственные учреждения? – спросил Ланселот.

Как оказалось, это делается из соображений безопасности.

– Видели ли вы концентрические окружности вокруг здания? – спросил Араторн. – Это тройная система защиты. В случае нападения любой приближающийся объект будет мгновенно уничтожен.

– Да, но кто здесь может представлять для вас опасность? – удивился Ланселот. – Разве что летающие ящеры, о которых мы слышали в Новом Берлине?

– И ящеры тоже. Но не они главная угроза, а раса Кабирим. С ними у нас когда-то давно была большая и кровавая война. Да и теперь отношения далеко не самые лучезарные. Наши две расы, хотя и имеющие разное биологическое происхождение, но обе рожденные в незапамятные времена на внешнем материке, звавшемся Лемурией, разделились, начиная от своих самых ранних времен, на праведных и неправедных, на тех, кто верит, как атланты, в единый великий Дух Природы, частью которого являемся мы все, и на тех, кто поклоняется потусторонним духам, темным космическим силам, с которыми они заключили союз и которые правят ими. Таковы Кабиримы, которых вы когда-то звали ракшасами, а теперь «серыми». Они намного раньше атлантов заселили этот внутренний мир и до сих пор считают нас пришельцами и захватчиками. Кабиримов намного больше, их техника развита, хотя в большей степени они полагаются на магию, и только наше превосходство в силе оружия пока что сдерживает их злобный нрав и предохраняет нас от нападения.

Между тем на взлетной площадке их уже ждал эллипсоид с прозрачной крышей, размером много меньше того корабля, в котором они сюда прибыли, однако оказавшийся вполне пригодным для комфортного перелета. Никакого шума двигателей они опять не услышали. Повинуясь устным командам Араторна, эллипсоид взмыл в небо и пролетел вдоль центрального канала, – вероятно, через безопасный проход в щите безопасности, – а затем сделал широкий круг над морем. Путешественники с любопытством разглядывали через прозрачный колпак воздушного судна открывшуюся внизу картину. Вдруг, над поверхностью моря появилась большая черная голова, сидевшая на длинной и изогнутой, как у лебедя, шее. Затем появилась вторая такая же, принадлежавшая еще одному животному. Вот показались и их продолговатые туловища, заканчивающиеся длинным извивающимся в воде хвостом.

– Это не змеи, – сказал Томпсон, разглядывая рептилий в бинокль. – Скорее плезиозавры, сохранившиеся здесь с самого юрского периода.

Плезиозавры охотились. Вот, заметив что-то в воде, они молниеносно хватали и кидали добычу высоко над собой. Сверкала чешуя, и рыба исчезала в широкой зубастой пасти. Если же она ускользала, рептилии стремительно выпрыгивали из воды, и снова ныряли, чтобы завладеть очередной жертвой. Сцена удачной охоты, видимо, привлекла и желающих полакомиться на дармовщину. На подбрасываемую плезиозаврами в воздух рыбу спикировали летающие создания, с головой, похожей на птичью, но вооруженной длинным красным, загнутым назад рогом и зубастым клювом; с туловищем, заканчивающимся вытянутыми задними лапами, и огромной летательной перепонкой, соединявшей, подобно летучей мыши, их передние и задние конечности, которой они успешно пользовались как крыльями.

– А это, кажется, пожаловал и настоящий птеродактиль, – удовлетворенно произнес Томпсон тоном знатока, не обманувшегося в своих ожиданиях, и пояснил:

– Когда-то я слушал курс палеонтологии на естественном факультете Берлинского университета. Но никак не мог предполагать, что сам когда-нибудь увижу наяву всех этих милых созданий.

Эллипсоид тем временем вернулся к берегу и летел над густым лесом, очень напоминающим тропический, возле широкой реки, вдоль берега которой бродили другие гигантские животные из разных доисторических эпох, которых Томпсон поочередно представлял своим спутникам: великаны-диплодоки, хищные аллозавры, рогатые трицератопсы, ощетинившие свои спины костяными остриями стегозавры.

– Благородный Араторн, и все-таки я не понимаю, как и, главное, зачем вы сохранили всех этих страшилищ? – спросила Джейн. – Они ведь, наверное, опасны?

– Не более чем домашние животные, о, маленькая леди, – ответил тот. – Мы относимся к ним с любовью, как к нашим меньшим братьям. Времена, когда они были агрессивны, давно прошли. В их генетическом коде нашими предками была зашита информация, запрещающая им охотиться на атлантов и вообще проявлять к нам враждебность.

– Но меня лично беспокоит, зашита ли у них внутри такая же любовь к нам, людям? – продолжала пытать атланта лукавая Джейн.

– Думаю, что да, – рассмеялся Араторн, доказывая, что ничто человеческое ему не чуждо. – Скорее всего. Хотя я лично не проверял. Надеюсь, они примут вас за детей атлантов, их они тоже не едят. Но я бы на вашем месте близко к нашим зверушкам все-таки не подходил, а то, знаете ли, вдруг они полюбят вас слишком сильно.

– Например, на обед, – добавил Ланселот, прикидывая какого калибра должна быть разрывная пуля, способная свалить такую ящерицу, однако по зрелом размышлении пришел к выводу, что надежнее тут была бы M3 – 37-миллиметровая противотанковая пушка.

Однако перспектива послужить для динозавров угощением или, наоборот, украсить их черепами коллекцию охотничьих трофеев откладывалась для людей, по крайней мере, на потом, ибо аппарат уже приземлялся на зеленой лужайке недалеко от стеклянного строения, поражавшего непривычными, завораживающими формами, которые копировали друзу – группу покоящихся на одном основании сросшихся кристаллов. Сияющие грани здания отражали вокруг все – небо, светило, горы и землю, преломляя и разбивая на части целостные образы окружающего мира.

– Это ваше поместье, о благородный Араторн? – продолжала играть с атлантом Джейн. – Что ж, стильно! Вполне подходит для подземного царства.

– Нет, о ироничная маленькая леди, наши жилища проще и удобней. Это храм.

– Храм?! Каким же великим богам возносите вы здесь свои молитвы?

– Это храм познания, которое вы называете наукой, хотя на самом деле наше познание также отличается от вашей науки, как свет Фебы от луча фонаря. Наука людей связала себя своими узкими методами, за которыми часто не замечает истины, которая ведь есть целое… Здесь вы познакомитесь со жрецами храма познания. Я вас с ними ненадолго оставлю, а Персиваль Томпсон пока что поедет со мной, нам надо с ним переговорить о многом.

– Ничего не бойтесь, – шепнул Томпсон на ухо Ланселоту, – здесь просто ученые. Сделайте все, что они попросят, потому что это необходимо. Мы скоро вернемся.

Араторн проводил людей в здание, которое внутри напоминало некую библиотеку, с тем, правда, существенным отличием, что в ней не было ни читателей, ни книг. В большом светлом зале с прозрачной крышей по стенам до самого верха возвышались стеллажи с надписями по-атлантски. На них во множестве стояли какие-то золотистые цилиндры и прозрачные кристаллы. В центре располагалось что-то вроде кольцевой каменной скамьи, составленной из двух широких полукружий. Внутри образуемого ими круга на черном фоне белым камнем была в окружении звезд и планет выложена большая восьмиконечная звезда, как некая середина, вокруг которой вращается Вселенная.

– Это же Полярная звезда, – удивился Ланселот. – Почему она здесь, в Южном полушарии?

Внезапно ответ на этот вопрос без произнесения слов прозвучал в мозгу у всех присутствующих, точно так же как это было недавно в зале Совета. Подняв глаза, Ланселот увидел седовласого атланта в длинной белой одежде, стоявшего у входа в каменное кольцо. Мысли, которые они услышали в своем сознании, явственно исходили от него:

– Это Звезда-властитель, первоисточник энергии, символ расширяющейся Вселенной. Она – Небесные Врата, Отверстие, сквозь которое должны пройти материя и само время, чтобы очиститься от всего мирского. Эти каменные полукружья – жернова мельницы-Вселенной. Семь лучей звезды символизируют семь периодов в истории Земли, восьмой луч – жизнь века грядущего. А полушария имеют значение только для вас, людей, живущих там, на внешней стороне. Здесь же берет начало Древо Мира.

– Это мудрый Даэрон, главный Хранитель Истины в Агхарте, – представил жреца Араторн. – Я оставляю вас на его попечение. Надеюсь, вы не пожалеете о потраченном времени.

С этими словами Араторн и Томпсон покинули храм, а Даэрон пригласил всех сесть на каменные скамьи. По его знаку в зал вошли три облаченные в длинные белые туники атлантские девы – это сразу было видно по их меньшему по сравнению с мужской половиной ростом, более хрупкому телосложению и женственным чертам лица. Они несли три больших прозрачных кубка с каким-то напитком красивого гранатового цвета, которые поднесли каждому из людей. Питье оказалось похожим по вкусу на густое полусладкое вино, однако лишенное винного запаха.

– Пейте, – подбодрил их жрец внутренним голосом. – Это энергетическая смесь, она восстановит ваши силы и даст телу питание и крепость на много дней вперед. Мы, атланты, считаем это основной нашей едой, если не считать различных фруктов, ягод и трав.

– Эх, а я бы не отказалась сейчас от хорошей порции немецких свиных сосисок, которые мы заказывали вчера в Новом Берлине, – мечтательно прошептала Джейн после того, как осушила свой кубок.

– В Агхарте никогда – после переселения сюда нашей расы, перед которым в великой катастрофе погибло множество живших рядом с нами существ, – не убивают животных для того, чтобы употребить их в пищу. Всякая жизнь для нас священна, если только она не хочет забрать твою.

– Мудрый Даэрон, – вслух произнес Ланселот, – могу я спросить – что это была за великая катастрофа, о которой мы раньше уже не раз слышали? Я знаю, почему-то изменилось расположение полюсов, и южный материк замерз, но почему это случилось?

– Тринадцать тысяч лет назад на Землю в районе нынешних Филиппин в океан, который вы зовете Тихим, упал огромный метеорит, который прорыл целое море, сделал в его дне глубокие впадины, сдвинул по мантии земную кору и плиты двух материков, отчего поднялись чудовищные океанские волны, обошедшие по кругу всю планету. Ось Земли сместилась на пятнадцать градусов, и Южный полюс сделался в Атлантиде, а Северный ушел из точки, которая раньше была южнее и западнее Гренландии, в то место, где он есть сейчас. От большой волны во многих землях случился Великий потоп, море выплескивалось даже на вершины высоких гор, которые вы зовете Анды, где и по сей день остаются целые озера соленой воды. Мгновенно погибло множество людей и животных. Солнца не было видно, и несколько лет на всей Земле царствовали тьма и холод. Потом зима отступила, в том числе и у вас, в Европе и Северной Америке, где старые ледники растаяли, но зато в Атлантиду пришел Великий холод, и она быстро начала покрываться льдом, который за три тысячи лет сковал ее толстым панцирем, который вы видели по пути сюда. Так она стала тем, что вы называете Антарктидой. Наш народ после катастрофы разделился. Большая часть осталась, но ушла с поверхности Земли, найдя спасение во внутреннем мире, проход в который был известен нам всегда. А некоторые предпочли навсегда покинуть родину и уйти в верхние земли, где не было ледников и где они стали править людьми, прозвавшись богами. Но нет для атланта большего греха, чем навеки оставить родину, и потому отщепенцев постигла кара – все они были скоро поглощены дикими расами, смешав с ними свою кровь и исчезнув с лица земли. Их потомки стали просто людьми, хотя и с глупыми, самонадеянными претензиями на голубую кровь и власть над миром. Но тот, кто хочет объять необъятное, хватается за пустоту!

Слушатели молча внимали его мыслям. Наконец Ланселот спросил:

– Но почему вы, атланты, до сих пор не вернулись на земную поверхность? Ведь после окончания той катастрофы столько земель наверху были еще свободными.

– Как я уже сказал вам, наша родина – пусть и в подземной ее части – находится именно здесь. И оставлять ее змеиной расе Кабирим никто не намерен. И потом, этот внутренний мир оказался намного лучше и безопаснее для проживания, чем внешняя сторона Земли, которая то и дело подвергается разным природным несчастьям да и просто смене времен года.

– А часто ли у вас бывают конфликты с «серыми»? – задала свой вопрос Джейн. – И насколько далеко отсюда лежит их страна?

– Во внутреннем мире только два больших континента – один в северной половине, другой в южной, все остальное занято океаном. Кабиримы населяют в основном земли севера, а мы – юга. Между нами уже много веков установлен мир, но мы с ними не дружим. Если атланты и люди происходят от одного древнего корня, то Кабирим вообще не принадлежат к человечеству, они не люди и не приматы, а рептилоиды. Понять их, а тем более верить им невозможно, ибо их сознание устроено совсем по-другому. Они вообще пошли по иному пути эволюции, не такому, как наш. Мы изменяем окружающий нас мир, они же – себя. Мы привержены научному и техническому прогрессу, они – магии.

– Магии? – удивилась Джейн. – Я думала, что это все сказки про волшебников и колдунов.

– Магия – это способность пользоваться силами Мирового Универсума, то есть Единого поля законов природы, без их научного понимания и осмысления, а благодаря лишь некоторым ритуальным действиям и заклятиям, вводящим вас с ним в резонанс. Кабиримы умеют это делать. Не каждый, а лишь избранные – их жрецы и правители. Правда, не все можно получить с помощью магии, например, Универсум не дает им в руки оружие, зато они могут изменять свою внешность, принимая любые обличья и формы. Сами они при этом, конечно, не меняются, но окружающим кажется, что они видят то, что хотят в данный момент внушить им Кабиримы. Хотя против атлантов это у них плохо работает, наш разум слишком силен, но люди издревле попадали под их чары. Отсюда ваша вера во всякую нечисть, которую вы называете демонами и ракшасами.

– То есть всякие лешие и русалки не просто суеверия? – ужаснулась Джейн. – Это Кабиримы с нами так развлекаются?

– Вряд ли это можно назвать развлечением. Так они завладевают людьми, чтобы использовать их в своих целях, которые даже нам не ясны до конца. Подозреваю, что в конечном счете этой целью является их господство над всеми, кто населяет планету. И если бы не мы, атланты, они эту власть давно бы уже обрели. Мы также знаем и то, что осевшие во внешнем мире изменники-полукровки, считающие себя королями, детьми богов и назвавшиеся Rex Deus, пытаются наладить с Кабирим контакты, чтобы заключить против нас союз. Вот почему мы поддержали тевтонов, или, на вашем нынешнем языке, немцев, потому что те ведут войну с англичанами и американцами, направляемыми этими презренными бастардами. И я вижу, что один из вас связан с Rex Deus и выполняет их волю. Но правда также и в том, что этот человек был введен в заблуждение сладкими речами о великих целях и не желает нам зла. У него еще есть время, пусть он одумается, и тогда мы его простим.

Тут Ланселот заметил, что Броссар заерзал на своем месте, а потом заявил:

– Могу ли я узнать, почтенный Даэрон, какие улики имеются для подобных подозрений против нас?

– У меня нет подозрений, барон Артур де Броссар, Рыцарь розового креста. Я просто знаю, и все.

Тут Рыцарь розового креста весь пошел красными пятнами.

– А вы тут весьма неплохо осведомлены о наших делах, – резко сказал он. – Наверное, не один мистер Томпсон снабжает вас информацией, которую вы так ловко используете в нужный момент!

Однако эти слова француза нисколько не задели Даэрона, – напротив, кажется, привели его в веселое расположение духа. Он рассмеялся вслух, а мысленно послал собеседникам не очень понятную фразу:

– Атланты не нуждаются в открытии того, что Направляющий Принцип знал уже в момент своего воплощения. Мировой Универсум – творец нашей сущности – сделал так, что зрение Хранителей Истины неограниченно, они знают все сразу, или почти все.

– А что это такое, Направляющий Принцип, сэр? – поинтересовалась Джейн тоном, каким студентка задает профессору вопрос на лекции.

– Это Ноут, или Разум, – Самовоплощающееся Начало, которое рано или поздно начинает царствовать над животным Эго и руководить им, если только вашему Эго не удастся преждевременно совлечь Разум вниз.

– Рано или поздно? – продолжила Джейн. – А разве человек не был сразу, то есть в момент своего создания, наделен разумом самим Богом, ну, или этим вашим Универсумом?

– Да, все разумные существа и человек тоже есть частица раскрытия одного божественного замысла. Но то, что вы называете Богом, не есть существо. Он первопричина. Единственное и всеобщее его воплощение – сама Природа, Мироздание в целом, которые пребывают в бесконечных циклах новых перерождений. Разум пульсирует во Вселенной, заставляя ее все сильнее сжиматься и расширяться, а потому и сам он бесконечно расширяет свои пределы. И человек – как люди, так и атланты – часть и одно из бесчисленных орудий этого вечного развития, или, если хотите, Бога. Можно сказать и так, что человек – это и есть Бог, или Ноут, в его становлении и совершенствовании, который лишь сделал появление мыслящего существа закономерным и неизбежным, а оно, перейдя когда-нибудь свои собственные пределы, сделает в конечном итоге неизбежным и воскресение Бога, в еще большей его силе и славе. Вот почему животное Эго однажды обрело разум. Не потому, что некая высшая сила даром вдохнула его в мертвое вещество, а потому, что, пройдя через бесконечную череду проб и ошибок, через напрасные траты энергии, отсеивание и гибель всего инертного, мертвое вещество рационально самоорганизовалось в живое, а живое неизбежно, в силу изначального божественного плана, зажгло в себе частицу божественного Разума. Только атланты появились на Земле на миллионы лет раньше людей, а потому успели гораздо глубже проникнуть во вселенский Разум, открыв в своем сознании обратную связь с Универсумом. Люди называют такую способность «третьим глазом Разума». К несчастью, она и у нас после переселения в подземный мир стала ослабевать, сохранившись лишь у немногих – тех, кто зовется Хранителями Истины.

– То есть атланты нуждаются во вливании свежей крови, чтобы восстановить свои силы. И не для того ли вам нужны люди? – сказал Ланселот.

– Нет, это не так. В своей эволюции по сравнению с людьми атланты ушли далеко вперед и за это время обзавелись такими способностями, которых нет у людей. Нас еще достаточное количество для того, чтобы не испытывать проблем с биологическим вырождением. Поэтому именно люди, а не атланты заинтересованы получить от нас новые генетические коды. Но беда в том, что, оказавшись в тяжелом положении после постигшей нас катастрофы, мы стали передоверять силу своего разума созданным нами же машинам, возлагая на них слишком большие надежды и доверяя им свою работу. Вы, люди, я вижу, тоже идете этим ложным путем, который ведет в тупик. Ваше знание постоянно дробится на все новые и новые науки, пока целостное понимание мира в его единстве и гармонии окончательно не исчезнет. Люди, сведущие в одних науках, скоро не будут понимать тех, кто сведущ в других. Объединить же все эти знания будет уже некому. И очень скоро вы отдадите машинам все, что должны были бы понимать сами, и те станут сильнее и умнее вас, понимая то, что людям будет понять уже не по силам, а потом сами начнут управлять миром. Это грозит нам всем новой вселенской катастрофой. И дело не только в том, что люди способны привести в действие разрушительные силы, с которыми потом сами не справятся. Машины слишком рациональны, и ради этой рациональности они могут, однажды объединившись, чтобы сэкономить энергию, просто взять и все выключить. Но если на Земле появятся люди, которые будут умнее любых машин, этого не произойдет.

– Но почему же тогда вы поддержали немецких нацистов, которые развязали в Европе жуткую бойню? Ведь именно немцам вы позволили создать здесь тайное убежище и дали им в руки мощные технологии.

– Что ж, возможно, это и было ошибкой. До нас доходят вести о жестокости тевтонов, об уничтожении ими других народов. Но еще задолго до начала войны они отыскали в далеких восточных горах древние книги арийских мудрецов Риши, в которых было рассказано о потомках атлантов и о том, как можно пройти Вадавамукту – «Кобылью пасть», извергавшую огонь, а теперь пожирающую воды, и войти через нее в Паталу – «подземное царство», то есть в Агхарту. Их экспедиция нашла один из путей в наш мир и сумела в него проникнуть. Я уже говорил, что атланты не отнимают священную для нас жизнь. Поэтому мы заключили с ними договор: они держат свое открытие в тайне, атланты же разрешают им создать в Агхарте свое поселение. Но дело не только в этом. Нас привлекла тогда их идея улучшить людскую породу, создав совершенного сверхчеловека. Наши познания в генетике позволяют это сделать. Уже сейчас люди имеют двести двадцать три гена, которых не имеет ни одно другое существо. Мы добавим к ним немного своих. Возможно, появление во внешнем мире более совершенных людей смягчит крайности и направит род людской по пути к спасению. Ведь безупречность не совместима с глупостью и злодейством.

– И что же, неужели вам удалось сотворить идеального немца, так сказать, без изъянов? – не без иронии поинтересовался Броссар.

– Да, но только не немца, а немцев, потому что нам прислали около тысячи юношей, с которыми мы сейчас работаем. Через несколько лет, возможно, будет виден и результат.

– Какой же результат вы имеете в виду, мудрый Даэрон? – продолжил ерничать барон. – Может быть, рейхсфюрер Гиммлер создаст из них особо элитный полк войск СС?

Было заметно, что мудрый Даэрон не очень-то разбирается, кто такой Гиммлер и что такое войска СС. По-видимому, в ту книгу жизни, к которой он имел прямой доступ, они еще вписаны не были, либо их уже вычеркнули. Но, чувствуя в вопросе француза какой-то скрытый подвох, жрец быстро нашелся что ответить:

– Совершенные люди голубой крови будут не воинами, а учеными, жаждущими знаний. Уже через пятнадцать-двадцать лет они дадут на Земле начало новому поколению людей, которые будут рождаться со сверхспособностями. И те будут достаточно умны, чтобы легко справиться со своим Эго. До тех пор, пока это не случится, атланты не дадут вам никаких новых технологий.

– Но ведь уже сейчас у немцев есть летающие диски, похожие на ваши, а также какая-то энергетическая установка, берущая энергию прямо из гравитационного поля, – наступал Броссар. – Разве не вы оставили ее в Новом Берлине? А лучи, называемые «Маш-Мак», которые расщепляют на атомы любую материю? Мы знаем, что они оберегают там энергетическую станцию.

– И надежно оберегают, – подтвердил Даэрон. – Никто из людей не сможет проникнуть в это место без нашего ведома и согласия.

– Из людей, да. А как насчет нелюдей? Вы же слышали, что немцы водят теперь дружбу с «серыми». Не думали ли вы о том, что если они объединят свои усилия, то это страшное оружие может оказаться в их руках?

– Не расскажете ли поподробнее, что такое «Маш-Мак»? – спросила Джейн атланта.

Даэрон не торопился с ответом. Очевидно, взвешивал, что известно его собеседникам и что им можно еще открыть. Наконец он послал сообщение:

– Маш-Мак – страшная пространственная сила, родственная силам космических черных дыр. Пока что ни люди, ни раса Кабирим не готовы ею обладать, ибо она – лишь для просветленных. Спасибо, что вы нас предупредили, но вряд ли Кабирим когда-нибудь на такое отважатся. Хотя мы и не можем читать их мысли… Но на сегодня довольно вопросов. Вы слишком много пережили, и я вижу, что вам следует отдохнуть. Вас сейчас проводят в Обители Сна.

Тут Даэрон поднял руку, и снова появились жрицы. Приветливо улыбаясь, они мысленно позвали людей за собой. За выходом из зала обнаружился дивный внутренний сад из цветущих деревьев, напоминающих японскую сакуру, который навевал мысли о райских кущах. Миновав его, они оказались в некоем странном пространстве, одновременно и открытом, и замкнутом, состоящем из причудливого сочетания множества воздушных, как бы шелковых, пологов и завес, образующих нечто вроде больших светлых шатров. Их полотнища шевелил легкий, приносящий приятную прохладу ветерок, в воздухе разливался какой-то незнакомый, но рождающий чувство бесконечного блаженства пьянящий аромат. В центре гости заметили округлый водоем наподобие небольшого горного озера с журчащим водопадом и водой удивительного, манящего небесно-голубого цвета. В шатрах каждый нашел для себя большое удобное ложе для отдыха, рядом с которым на низком столике были поставлены вазы с яркими незнакомыми фруктами и прозрачные сосуды с питьем. Стоило лишь лечь под прозрачный полог, как сон сразу одолел их, и пришли странные видения, в которых они летели над незнакомой землей, морями, горами и лесами, видя внизу каждую подробность, дивясь невиданной доселе природе и причудливым древним созданиям, которые там обитали.

* * *

Проснулись они все разом, потому что услышали внутренний голос, призывающий подняться. Поскольку подземное светило, как всегда, стояло в зените, было неизвестно, сколько времени они спали, но отдых явно пошел им на пользу, потому что каждый чувствовал в себе необычайный прилив телесных сил и бодрость духа. Рядом уже стояли жрицы, молча ожидающие, когда гости смогут последовать за ними.

– Интересно, какой сюрприз на сей раз приготовили нам эти прекрасные баядеры? – вопросил, появившись из своего шатра и блаженно потягиваясь после сна, месье де Броссар.

– Я вижу, Артур, что во сне ты уже сполна насладился их волшебными чарами, – не преминула уколоть его Джейн.

– О, если бы так! – мечтательно закатил глаза барон. – Всю ночь, пардон, весь день…, ну, в общем, все то время, пока я спал, мне снилось, что я летаю высоко в небе, а на земле пасутся и ныряют в воде всякие рогатые и шипастые твари.

– И мне тоже, – сообщил Ланселот. – У меня такое ощущение, что во сне нам показывали кино про Агхарту.

– Да, я тоже летала во сне, но вместо динозавров мне привиделись какие-то мерзкие зеленые человекоподобные существа ростом не более четырех футов, с огромными лысыми головами, с проваленными носами и без ушей, с большими, сплошь черными, как у лошади, глазами. Одно из них что-то мне говорило, протянув свою длиннющую руку и делая ладонью движения вверх-вниз, как бы стараясь помочь мне понять смысл своих слов.

– И что же ты поняла? – спросил Ланселот.

– То, что они называют себя «зеты», а также то, что они бесполы и, для того чтобы продолжать существовать, им нужны люди, точнее, женщины.

– Для чего?

– Чтобы создать гибрид с человеком.

– Какой-то странный у тебя сон, – заметил Ланселот. – То ли сон, то ли переданное во сне послание.

– Ерунда, просто наслушалась всяких ваших разговоров о «серых», – отмахнулась женщина.

Тем временем они вошли в зал, где уже были вчера. Там их ждали три атланта – Даэрон, Араторн и тот, который председательствовал на Совете асуров – Отец Мира Араман. Вместе с ними был и Томпсон. Увидев вошедших, он просиял, сделал несколько шагов им навстречу и, галантно поклонившись, сказал, обращаясь к Джейн:

– Вы сегодня прекрасно выглядите, миледи. Здешний климат и небольшой отдых явно пошли вам на пользу.

– Благодарю, мистер Томпсон, климат здесь действительно хорош, и я нигде больше не чувствовала себя так легко, но вот сны мне снились просто ужасные. Все чудились какие-то ужасные твари.

– Неужели вам привиделся штандартенфюрер Крамер? Это и, правда, врагу не пожелаешь.

– Слава богу, не он. Почему-то меня одолевали «серые», хотя я ни одного из них наяву пока не встречала.

Тут она еще раз рассказала о своих видениях.

– Ты говоришь, Джейн, что они предлагали тебе помочь им создать гибрид расы Кабирим с человеком? – мысленно спросил Араман.

– Не предлагали, а сообщили, что им это нужно и что для этого требуются земные женщины. Фу-ты, какая мерзость! До сих пор не могу отделаться от этого сна, как будто я в липкой паутине вымазалась.

– Это был не совсем сон, – сообщил Араман. – Когда человек спит, мозг его открыт и уязвим. Кабиримы пытались подключиться к твоему сознанию, чтобы ты затем выполняла их волю.

– То есть меня хотели загипнотизировать?

– Да, завладеть твоим сознанием. Кабиримы, как и мы, могут общаться с людьми мыслью на расстоянии. Они способны также управлять сознанием людей, особенно если те напуганы или слабы. Но твою волю им подчинить не удалось, ибо ты сильна.

Здесь в разговор вмешался Ланселот:

– Один ученый в Новом Берлине рассказал нам, что немцы привозят сюда к вам молодых земных женщин и юношей для генетических исследований.

– Да, это так, – подтвердил Хранитель истины Даэрон. – Мы с их помощью пытаемся улучшить генетику людей, а для этого надо подобрать безупречный исходный материал, который приходится искать, просматривая многих индивидов. Ученого же, о котором ты говоришь, мы хорошо знаем, его зовут Николай Трофимов-Рузовский, и мы допустили его к участию в наших экспериментах. Но людей сюда привозит не он, а некто Отто Вайцзеккер.

– А не думаете ли вы, достопочтенные господа, что не все эти женщины доставляются именно сюда, в Агхарту? Что часть из них попадает прямиком в лапы «серых»? То есть, немцы ведут с вами двойную игру? Тогда ведь можно объяснить и тот интерес, который «серые», если верить снам, проявляют к Джейн.

– Не беспокойся, мы не дадим ее в обиду, – заверил Араман, и на его бесстрастном, будто вырезанном из камня лице вдруг отразилась тревога… – Однако в этот момент нас заботит другой вопрос. Как показали наши приборы, лучистый металл исчез из города тевтонов. Но дальше следы его теряются. Это значит, что он либо вывезен обратно в Верхний мир, либо, как вы в прошлый раз предположили, передан Кабирим, а они укрыли его излучение. И то, и другое одинаково опасно. Здесь мы, по крайней мере, можем контролировать этот процесс и заставить Кабирим раскрыть свои планы, а если надо, то отказаться от них. Но если тевтоны действительно хотят сделать из этого металла оружие там, у себя наверху, то, чтобы остановить их, нам будет очень нужна ваша помощь. Я обращаюсь к вам, Персиваль Томпсон и Ланселот. Ваши спутники меня теперь не слышат, ибо то, что я сейчас скажу, должно оставаться тайной. Вы также можете общаться со мной мыслью.

Прежде всего мы хотим просить вас связаться от нашего имени с верховными правителями Северной Америки как самой сильной страны Верхнего мира. Надо срочно предупредить их об опасности. Как мы недавно узнали, могущественные силы, которые обосновались в Америке и враждебны Агхарте, пытаются заключить союз против нас с Кабирим. А с другой стороны, с ними, похоже, договорились и тевтоны. Если допустить такой тройственный союз, то скоро весь Верхний мир будет порабощен, чего мы допустить не можем. Сами же выйти туда, чтобы навести порядок, мы значительными силами пока не готовы, потому что тогда сразу возобновится война и во Внутриземье.

Мы бы также хотели, чтобы потом вы посетили страну тевтонов, которую сейчас называют Германия. Я договорюсь, чтобы вас допустили к их хранителям истины, которые работают в секретном центре где-то в горах. Пока что тевтоны нам в этом отказать не решатся. Возможно, вам удастся выяснить, над чем они там работают и как далеко продвинулись. А если это грязная бомба из лучистого металла, то надо попытаться убедить их ее не применять.

Ланселот недоверчиво покрутил головой и помыслил:

– Легко сказать – убедить! Ведь такие решения там принимает, я думаю, сам Гитлер. Да и как можно отговорить их от использования в войне такого козыря, как эта самая бомба?

– Придется сказать им, что у американцев скоро будет такая же.

– А она будет?

– Ну, может, пара образцов для демонстрации силы.

– Но как мы попадем в Германию? Ведь у нас с нею сейчас идет война.

– Это просто. Араторн доставит вас туда на своем вимане, а потом вернет сюда.

– А эта женщина и мужчина полетят в Америку вместе с нами?

– Нет, они останутся здесь до вашего возвращения.

– Как заложники?

– Можно сказать и так, но я бы предпочел другое – они будут нашими гостями. Я обещаю, что с ними все будет в порядке. Но им еще рано возвращаться в Верхний мир. Сейчас я не могу сказать тебе, почему, но потом поймешь. Так согласны ли вы помочь и нам, и себе?

Трудно соображать, когда все твои мысли читают. Ланселот переглянулся с Томпсоном, и тот кивнул головой в знак своего согласия с предложением Арамана.

– Ну что же, наверное, игра стоит свеч. Допустим, мы согласимся и попытаемся выполнить вашу просьбу, – помыслил Ланселот. – Положим, даже сумеем выйти на администрацию президента Америки, а может, и на него самого. Но тут возникает одна щекотливая проблема – нам ведь никто не поверит! Смотрите, кругом идет война, все только ею и заняты, а тут вдруг заявляется парочка парней, которые почему-то выжили в кораблекрушении, где все остальные благополучно утонули, а потом куда-то делись, будто под землю провалились, и заявляют: неведомые силы, обитающие внутри планеты, предупреждают Америку, что у Гитлера намечается что-то вроде союза с дьяволом и тот скоро подарит ему адскую машинку, способную одним махом снести целый город. Боюсь, что после этого нам светит дом для умалишенных, а мне так вдобавок еще и статья за дезертирство.

– Я понимаю твои сомнения, Ланселот, хотя и не понял некоторые из твоих слов, – ответил Араман. – Но не волнуйся, верховный правитель Америки немедленно вам поверит, ибо мы предъявим ему достаточно убедительные доказательства. И как ты сказал? Игра стоит свеч? То правда, в такой игре ставка необыкновенно высока. Потому что вы спасаете целый мир, которому грозит сейчас большая беда. Это высшая честь для сильного духом воина, каков есть ты, Ланселот…

– Итак, вы согласны выполнить эту миссию? – обратился Араман к обоим. – Я вижу, что да. Тогда через три часа будьте готовы к отлету, за вами придут. А пока отдыхайте.

На этом беседа была окончена, и Араман с Араторном удалились. Во время всего разговора Ланселот краем глаза следил за поведением Джейн. Сначала она была в недоумении, потому что все вдруг замолчали, хотя было заметно, что между атлантами, Ланселотом и Томпсоном продолжается какой-то скрытый диалог. Потом на ее лице появилось обиженное выражение и раздражение оттого, что ее так откровенно игнорируют. Затем – показное равнодушие, как бы говорившее: «Ах так, ну тогда вы мне тоже не особенно интересны». Она демонстративно отвернулась в сторону Броссара и начала с ним что-то оживленно обсуждать. Но как только атланты ушли, она сразу вскочила с места, без церемоний схватила Ланселота за рукав и потащила в сад со словами: «Ланс, пойдем, нам надо с тобой кое о чем переговорить».

– У меня отключили звук, но не мозги, – глядя прямо в глаза Ланселоту, произнесла она, твердо чеканя слова. – О каких скрытых недругах прошлый раз толковал этот большой атлант? Скажи, в чем меня подозревают?

– Успокойся, Джейн, никто тебя ни в чем не подозревает. Это было бы глупо, ведь ты была со мной с самого момента гибели «Принцессы Елизаветы».

– Тогда кого, Артура?

– Понимаешь, все это время он вел себя довольно странно. Напросился у японцев взять его на подводную лодку, которая идет в Антарктиду, вместо того чтобы спокойно вернуться во Францию, о чем-то тайно переговаривался с Штокхаузеном. И потом, оказалось, что он не только дипломат, но еще и физик, который хорошо соображает во всех этих радиоактивных делах. У атлантов в нашем мире остались дальние родичи, с которыми у них, как я понял, не заладились отношения, и у них есть подозрение, что кто-то из нас заслан сюда теми как разведчик. Броссар больше всего подходит на эту роль, ну а ты все-таки его жена.

– То есть муж и жена – одна сатана?

– Ну, как говорится, не каждая пара – это чета, но и наших хозяев тоже понять можно. Ведь только после того, как мы здесь появились, у них начались проблемы и с немцами, и с «серыми»… Знаешь, нам с Томпсоном придется ненадолго уехать.

– Уехать? А нас с Броссаром что, оставляют здесь как пленников? Ты меня здесь бросаешь?!

– Нет, Джейн, нет. Я же сказал, мы скоро вернемся. Просто надо кое-кому кое-что передать. А кому и что я сказать не могу – слово дал Араману. Но это очень важно для национальной безопасности, так что это мой долг.

– И не надо, не говори, я и так знаю. Поедешь предупреждать американцев, что у немцев скоро может появиться урановая бомба… А ты знаешь, это и правда надо быстрее сделать, а не то мы вернемся не домой, а к радиоактивным головешкам. Но такая миссия может быть вовсе не безопасной.

– Почему ты так думаешь?

– Ты же сам сказал, что там у атлантов есть недруги… Ну, хорошо, я останусь здесь ждать твоего возвращения. Кто знает, может, даже удастся устроить тут первый музыкальный театр? Только представь себе – канкан в центре Земли в исполнении восьмифутовых атлантских красоток! Бродвей бы просто рыдал.

Здесь Джейн весело засмеялась сквозь накатившую на ее глаза еще мгновенье назад слезу.

– Но я не хочу тебя лишиться, поэтому возьми вот это.

И тут она сунула ему в руки инкрустированный перламутром дамский браунинг – тот самый, из которого она на острове застрелила японца.

– Он все еще у тебя? – изумился Ланселот, беря в руки пистолет.

– По счастью, немцы оказались истинными джентльменами и не стали обыскивать даму. Здесь он мне ни к чему и даже опасен. Ведь местные здоровые парни все видят на три метра под землей, а может, еще и дальше. Чем я тогда буду не настоящая шпионка? А тебе он может очень даже пригодиться. Только там осталось всего три патрона. Но ничего, купишь где-нибудь в Вашингтоне, да? Или вы летите в Нью-Йорк?

– Не знаю, но все равно, спасибо, – сказал он, как бы взвешивая на ладони маленький браунинг. – Ты права, здесь на него тебе вряд ли выпишут лицензию. Правда, с этим предметом связан не самый приятный момент в моей жизни, но я все равно возьму его с собой. Буду смотреть на его перламутровые щечки и вспоминать мою отважную амазонку.

Затем, улыбнувшись собственной шутке, он обнял женщину, и их губы снова впервые после долгого перерыва слились в поцелуе. За этим приятным занятием они не могли заметить устремленного на них ревнивого и страдальческого взгляда, которым пронзал их Броссар, притаившийся за колонной у входа.

* * *

Ровно через три часа пришел Араторн. Поскольку Ланселот с момента прибытия так и продолжал щеголять в японской матросской робе, атлант попросил его переодеться. Неизвестно откуда, но у него с собой оказалась нормальная черная тройка с белой рубашкой и даже галстуком, – скорее всего, немецкие, полученные из Нового Берлина. Несмотря на отсутствие примерки, они вполне подошли ему по размеру. Мало того, в кармане пиджака он обнаружил десять банкнот по сто долларов. Такая предусмотрительность говорила сама за себя. Очевидно, что организация вылазок на поверхность с участием людей была у атлантов достаточно отработана. Облачившись после долгого перерыва в новую, гражданскую одежду, Ланселот почувствовал себя немного непривычно, однако появившийся Томпсон, оглядев его придирчивым взглядом, лишь поправил узел галстука, а остальное одобрил.

На площадке перед храмом их ждал по виду тот же самый, похожий на огромную перевернутую тарелку летательный диск, на котором Араторн недавно доставил их в город атлантов с немецкой базы. Взойдя на борт, они устроились в креслах, расположенных ближе к середине зала управления, Араторн же занял место перед пультом. Его длинные пальцы быстро пробежали по ряду светящихся тумблеров и кнопок, как руки пианиста по клавишам рояля, прозрачные полусферы в центре помещения вспыхнули голубоватым огнем, корабль слегка вздрогнул, послышался тихий свист запущенных двигателей. Аппарат быстро взмыл вверх, а затем, мгновенно изменив под прямым углом направление движения, помчался горизонтально. Ланселот снова подивился тому, что, несмотря на невероятное ускорение, его тело не ощущало никаких перегрузок, как будто он сидел в совершенно неподвижном объекте. Между тем они уже летели над океаном Агхарты, и красное лицо Фебы постепенно сдвигалось назад за корму, если, конечно, можно было называть кормой заднюю часть диска. Скорость передвижения была огромна, поэтому, когда корабль неожиданно нырнул перпендикулярно вниз и понесся прямо к поверхности океана, у Ланселота перехватило дыхание. Ему показалось, что диск потерял управление и сейчас они на всем ходу врежутся в воду. Однако никакого удара не последовало, корабль просто не заметил перехода от воздушной среды в жидкую, превратившись в подводный аппарат. Самое удивительное, что он при этом даже не снизил скорость. Через несколько секунд экраны, показывающие, что происходит снаружи, совсем потемнели, и он понял, что они влетели в узкий подводный коридор. Тем не менее Араторн даже не подумал снижать скорость, очевидно, курс корабля контролировался какой-то умной и удивительно точной автоматикой. Чувствовалось, что несколько раз траектория полета немного изменялась, по-видимому следуя изгибам тоннеля, потом курс выровнялся, экраны начали светлеть, и вот наконец летающая тарелка, вертикально выскользнув из воды, оказалась в океане уже на внешней стороне Земли.

Был день, погода стояла безоблачная, поэтому с высоты полета было видно на многие десятки миль вокруг. Сначала внизу были заметны лишь снежная пустыня Антарктиды и ее узкий отрог, в котором Ланселот опознал полуостров Палмера, вытянутый далеко на север. Затем океан почти очистился ото льда, если не считать отдельных белых точек айсбергов, и в бескрайнем голубом просторе он заметил два острова, почти сросшиеся между собой и разделяемые лишь узким проливом. «А это, скорее всего, Фолкленды», – подумал Ланселот. Через некоторое время океанская гладь сменилась зелеными просторами сельвы – это диск пересекал южноамериканский континент. С большой высоты нельзя было заметить подробностей, лишь казавшаяся отсюда тонкой нитью артерия Амазонки, которая прорезала его поперек, подсказывала, что они летят над Бразилией. Прошло менее часа, и снова показалась бескрайняя водная поверхность с терявшейся в воздушной дымке цепочкой островов, уходившей в океан впереди и справа. «Карибское море у побережья Венесуэлы, – догадался Ланселот, – а вон там – Малые Антильские острова».

Дисколет принял левее, и вскоре не замедлили появиться хорошо известные Ланселоту по карте очертания Гаити, юго-востока Кубы, островов Вест-Индии и Багам. Здесь летательный аппарат снизился и сбавил скорость, так что стало хорошо видно, что происходит на море. А в Багамском проливе явно шел бой, а точнее, бойня. Была различима серая тушка подводной лодки, которая из надводного положения, не торопясь тратить торпеды, методично вела огонь из артиллерийского орудия по каравану из нескольких беззащитных грузовых судов, не оказывавших ей никакого сопротивления. Одно из них уже накренилось на борт и начинало тонуть, два танкера горели, и над ними поднимались столбы густого черного дыма. Араторн увеличил изображение на экране, и стал виден даже бортовой номер субмарины – U-126 – и красный, с черным крестом и свастикой флаг. «Немецкая, седьмой серии, – определил Ланселот принадлежность и тип подлодки, – топит нефтяные танкеры, идущие с Арубы. Это же просто рай для подводных лодок – массовое избиение невиновных. И почему не работает система конвоев?»

– Неужели мы будем просто так здесь висеть и смотреть, как гибнут ни в чем не повинные люди? – вознегодовал он. – Разве нельзя хотя бы хорошенько тряхнуть этих немцев, как это было тогда в Тихом океане с английским эсминцем? Скажите же ему, Томпсон!

Но Томпсон молчал, а Араторн, не сводя глаз с экрана, тихо ответил:

– Ланселот, ты ведь знаешь, атланты никого не убивают. Войны между людьми были всегда, и, утопив одну лодку, мы их этим не остановим. А потом вы потребуете, чтобы мы уничтожили все их лодки, затем – всю их армию. Но если мы встанем на одну из сторон в этой вашей войне, другая усилится настолько, что очень скоро нарушится равновесие мировых сил, и тогда жертв станет еще больше. Наш опыт намного древнее вашего, и поверь, все должно идти своим чередом.

У Ланселота вертелась на языке тысяча возражений: что это немцы, мол, первые начали войну, что надо лишь хорошенько их припугнуть, и этого хватит, чтобы привести Гитлера в чувство, но тут он вспомнил о Новом Берлине и промолчал.

Занятая своим делом, подводная лодка не заметила зависшего над ней дисколета, который снова резко набрал высоту, уйдя из ее поля зрения за какие-то три секунды, и, оставляя с левого борта побережье Флориды, направился в сторону Вашингтона. Вот показался Чесапикский залив с устьем Потомака, слева желтело пятно строящейся военно-воздушной базы, и, наконец, стал виден сам лежащий на просторной равнине и утопающий в зелени город. Все путешествие заняло около трех часов.

Дисколет приземлился недалеко от города прямо на дороге, бегущей через поля. Машин здесь в это время не было, а потому никто посадки не видел. Араторн открыл наружный люк и проводил своих пассажиров до выхода.

– Персиваль, – сказал он, обращаясь к Томпсону, – вы знаете, что делать, если потребуется наша помощь. Желаю удачи. Когда все закончится, я возьму вас на борт. Дайте мне только знать.

– Да, Араторн, ваша волшебная кнопка всегда со мной. Не беспокойтесь, мы с Ланселотом не подкачаем. До встречи!

С этими словами они спустились по трапу на землю. Дисколет плавно поднялся, затем резко взмыл в воздух и растаял в голубом небе. Несмотря на то что оба вернулись на родину, – может быть, из-за фантастического способа своего прибытия, а может, благодаря всему увиденному и пережитому ими за последнее время – они чувствовали себя здесь почти что пришельцами с другой планеты. Впрочем, это не помешало им остановить автостопом появившуюся на дороге попутку – видавший виды форд и, приветливо поздоровавшись с ее пожилым усатым водителем, на голове которого красовалась милая каждому американскому сердцу ковбойская шляпа, отправиться в Вашингтон.

Часть II Гибель богов

Город встретил их гудками машин, деловой суетой вечно куда-то спешащего чиновного люда и приветливой зеленью весенних парков, на аллеях которых цвели магнолии, по-прежнему чинно гуляли пенсионеры и под неусыпным надзором важных чернокожих бон играли дети. Война здесь совершенно не чувствовалась. На Висконсин-авеню и М-стрит все так же сияли витринами дорогие магазины, шумели наполненные посетителями уличные кафе, а на ступенях Капитолия мирно ворковали стайки сизых голубей.

Несмотря на то что он возвратился туда, где жил до войны, Ланселот выглядел не радостным, а озабоченным.

– В чем дело, Ланс? – внимательно посмотрев на него, спросил Томпсон. – Впрочем, понимаю – я тоже чертовски соскучился по нормальной еде. Этот бодрящий напиток атлантов – вещь, безусловно, хорошая, но, честно говоря, я бы на нем долго не протянул. Мне известны здесь несколько ресторанчиков, там великолепно готовят, ммм… пальчики оближешь!

– Нет, мистер Томпсон. Дело не в этом. Я думаю, как мне поступить. Я ведь военнослужащий, офицер, и должен сразу заявить о своем прибытии начальству. Но что я ему сообщу? Что после нескольких месяцев отлучки меня забросила сюда из Антарктиды, куда я добрался на попутной вражеской подлодке, летающая тарелка?

– Да, и в Антарктиде, где все жители по десять футов ростом, вас еще приодели в прекрасный немецкий костюм, – слегка подтрунивая над ним, добавил Томпсон.

– Вот вы смеетесь, а мне не до смеха. Меня же точно сразу арестуют, ведь формально я дезертир.

– Друг мой, иногда самое лучшее – это сказать чистую правду. Весь вопрос в том, кому ее рассказать. Но не переживайте, я думаю, нам это дело удастся уладить.

– Каким образом?

– У меня еще остались кое-какие связи в правительстве, а главное, не забывайте, с какой целью мы сюда прибыли. Вы все доложите как есть, но только не своему непосредственному начальству, а прямо министру обороны, ну или, в крайнем случае, его заместителю.

– А они нам поверят?

– Видите ли в чем дело, Ланс, на самом деле наши военные уже давно собирают сведения о летающих тарелках и уверены в их существовании, хотя и не афишируют это свое знание, больше того, пытаются всех убедить, что ничего такого не существует. Если же мы предложим им установить контакт, причем не с марсианами или другими пришельцами из космоса, а с неизвестной, но все же земной и могущественной расой, то, будьте спокойны, они ухватятся за это обеими руками. Но только нам надо быть осторожными.

– Почему? Опасаетесь немецкой агентуры?

– И ее тоже. Но здесь есть и другие силы, которым не очень понравятся такие переговоры. Остерегайтесь людей с циркулем и угольником.

– На нас что, ополчились учителя геометрии?

– Нет, учителя тут ни при чем. Циркуль и угольник – главные масонские символы. Так же как и человеческий череп, который вы видели на перстне у Штокхаузена. И точно такой же, как я подозреваю, имеется у нашего приятеля Броссара, да и в американском правительстве у многих тоже.

– Даэрон толковал еще о каком-то тайном ордене – кажется, «Детях богов». Он еще подозревал в работе на него одного из нас.

– Точнее, Rex Deus – «короли-боги». Я давно подозреваю, что именно они и есть самая верхушка масонского братства, причем тайная, о существовании которой не догадываются большинство и самих масонов. Хотя это не мешает им в точности выполнять все приказания этих таинственных «королей».

– Получается, что «короли» в курсе существования внутриземного мира, если уж они засылают туда шпионов. Интересно, чем атланты им так насолили?

– Я точно не знаю, но, скорее всего, это какая-то очень древняя история. А сейчас «короли» были бы, наверное, не прочь обзавестись техникой и оружием подземных цивилизаций. И конкуренты им в этом деле не нужны. Теперь понимаете, откуда ветер дует?

– Да уж, прямо скажу, повеяло холодком. То есть нам, возможно, придется схлестнуться с мощной, хорошо законспирированной организацией, которая попытается оставить нас с носом?

– Ну, остаться с носом – это был бы еще не самый худший из вариантов. Как бы нам головы не лишиться! Насколько мне известно, эти сукины дети не гнушаются никакими средствами. Раньше они больше всего любили жечь людей на кострах, но также не забывали о кинжале и яде.

– А теперь?

– О, нынче у них есть средства пострашнее – биржевая паника, например, или финансовый кризис. Если в старину их жертвами были тысячи, то теперь – миллионы.

– То есть сейчас они – денежные тузы с Уолл-стрит?

– Да, или с Пятой авеню. Но и здесь, в Вашингтоне, их или, по крайней мере, их слуг тоже хватает. И я чувствую, скоро нам придется познакомиться с ними поближе.

– Вот теперь, мистер Томпсон, вы действительно напугали меня так, что жутко захотелось есть, – попытался пошутить Ланселот.

И оба джентльмена своими дальнейшими действиями убедительно доказали, что политика, в сущности, есть младшая сестра гастрономии. Немного отойдя от центра города, они нашли небольшой ресторанчик, где Ланселот отдал должное огромному телячьему стейку с кровью и картофельным чипсам, утопив свои сомнения в пинте холодного лагера.

Когда покончили с обедом, Томпсон предложил остановиться где-нибудь в центре, откуда рукой подать до всех главных правительственных учреждений. Выбор пал на «Уиллард Интерконтиненталь» – двенадцатиэтажный отель в самом центре Вашингтона, прямо на Пенсильвания-авеню, в пятистах ярдах от Белого дома. Отель впечатлял своим аристократизмом, напоминая с виду какой-нибудь старинный австрийский замок. И внутри обстановка была пафосной: красивый холл, полы и колонны из охристого мрамора, богатая роспись на потолках. Томпсон, демонстрируя широту души и глубину кошелька, снял люкс, состоящий из гостиной и двух спален, в котором было бы не стыдно принять и самого президента.

Подождав пока сопровождавший их менеджер, просто источавший любезность и щедро вознагражденный за свои труды целым квотером, удалится, Томпсон комфортно расположился в мягком кресле рядом со столиком из красного дерева с роскошным, инкрустированным бронзой и слоновой костью телефонным аппаратом, взял трубку и попросил телефонистку соединить его с кем-то по номеру, который отыскал в своей потрепанной, прошедшей огни и воды записной книжке.

– Хелло, Гарри! Это Перси Томпсон… Да, да, точно! Мы не виделись с тобой, кажется, целую вечность. Как поживаешь, старина? Неплохо? Рад слышать… Я? Да никуда не пропадал, просто кое-где путешествовал. Я слышал, ты теперь важная птица, возглавляешь целый специальный комитет? У меня к тебе есть одно важное дельце, кстати, как раз по твоему профилю. Не могли бы мы с моим компаньоном – он военный – где-нибудь с тобой встретиться и немного поболтать? Да, можешь мне поверить, оно того стоит, но только информация крайне секретная, так что вряд ли ее можно обсудить по телефону… Что?.. Ладно, попытаюсь уложиться… О’кей, значит, сегодня, ровно в пять.

Это мой старый знакомый, сенатор Гарри Трумэн, – объяснил Томпсон, обернувшись к Ланселоту. – Я когда-то давно, еще в начале двадцатых, помог ему встать на ноги, когда он, приехав с войны, надумал заняться бизнесом и, как водится, сразу обанкротился. Но сейчас он председатель сенатского комитета по расследованиям в области обороны, наводит порядок в производстве и поставках в армию новых вооружений. Это именно то, что нам нужно, ведь Гарри наверняка на короткой ноге со всеми военными и разведкой и в два счета может нас с ними свести. Да и сам он сейчас в Конгрессе в большом авторитете и, думаю, пойдет еще дальше. Конечно, говорят, что всякое доброе дело наказуемо, но все же я надеюсь на его помощь. Он очень занят, но сказал, что для нас пару минут выкроит. Так что в пять пополудни мы должны быть в Сенате.

– Сдается мне, – с сомнением покачал головой Ланс, – что за две минуты мало о чем можно переговорить.

– Ну, «пара минут» – это просто фигура речи. Не волнуйтесь, друг мой, как только он услышит о чудо-бомбе, то сразу найдет для нас не то что пару минут, а все сорок часов… Вообще-то, – добавил он задумчиво, – я не удивлюсь, если Гарри Эс Трумэн посвятит этому делу жизнь. И не обязательно свою…

Ровно в пять они были в северном крыле Капитолия, где располагался Сенат. У входа уже ждал молодой клерк, державший в руке лист бумаги с написанной на нем фамилией «Томпсон», который сопроводил их на третий этаж. Ланселот и раньше не раз бывал в этом здании, построенном в имперском стиле, но и сейчас, идя по его обширным залам и галереям, он не уставал удивляться, как точно величественная строгая архитектура и помпезное внутреннее убранство отражают дух великой державы.

Молодой человек, оказавшийся помощником сенатора, осторожно открыл перед пришедшими дверь в кабинет и также тихо растворился. Помещение, отведенное сенатору Трумэну, не поражало ни своими размерами, ни особенной роскошью. Большой стол красного дерева, кожаное кресло, два таких же дивана, несколько книжных шкафов да камин, отделанный белым мрамором, по сторонам которого стояли флаги США и штата Миссури – вот, пожалуй, и все. Ничего примечательного, если не считать стоявшую на столе на деревянной подставке табличку с начертанном на ней белыми буквами девизом, заимствованным из покера: «the buck stops here» – «фишка дальше не идет». Очевидно, этим хозяин кабинета хотел сказать, что окончательное решение всегда остается за ним. Сам он сидел за столом, сняв пиджак, и перед ним высились целые горы бумаг, из чего было сразу ясно, что работы у него невпроворот. Тем не менее, увидев гостей, он вышел из-за стола им навстречу, а улыбка, игравшая на его тонких губах, оказалась на редкость приветлива, взгляд же из-за стекол очков в тонкой оправе был внимательный, одновременно и серьезный, и чуточку насмешливый. На вид ему можно было дать лет шестьдесят, а довольно редкие, седые волосы лишь подчеркивали возраст. Однако в целом сенатор производил впечатление вполне энергичного и обаятельного человека. Поздоровавшись с обоими за руку, он сказал:

– По телефону ты, кажется, говорил, Перси, что твой спутник – военный, но что-то по его костюму я никак не могу разобрать род войск!

– Разрешите представиться, сэр, – Ланселот– лейтенант морской пехоты, – вытянулся он. – Просто моя форма пришла в негодность и пришлось срочно переодеться в штатское. Надеюсь, что временно, сэр.

– Вот теперь я вижу, что военный. На лице у вас, как я заметил, еще остался тропический загар. Прибыли с тихоокеанского театра?

– Не совсем так, – мягко вмешался Томпсон. – Собственно, об этом-то мы и хотели с тобой поговорить, Гарри. Дело касается национальной безопасности.

– Да? Тогда присядем. – И Трумэн жестом пригласил их располагаться на диване. – Я весь внимание.

– То, что я тебе сейчас сообщу, Гарри, как бы это сказать, – несколько выходит за пределы обычного, а откровенно говоря, даже далеко за них перехлестывает. Поэтому прошу пока поверить нам на слово, хотя это будет и нелегко. Впрочем, проверить это будет возможно уже в самое ближайшее время. Пожалуй, начну с главного: у немцев скоро может появиться новое оружие страшной силы, которое, если сейчас не принять мер, сразу переломит в их пользу ход войны.

– Что за оружие?

– Изготовленная из урана бомба огромной мощности.

– Большой мощности, говоришь? И что, она может уничтожить, к примеру, целый квартал?

– Не квартал, Гарри, а большой город, такой как Чикаго или Нью-Йорк, да еще сделать смертельным пребывание там на много лет вперед.

– Что-то я никогда не слышал о таком боеприпасе, хотя и сам артиллерист. А откуда у вас такая информация, вы что, эту бомбу видели?

– Честно говоря, мы видели и кое-что похуже, но угроза для Америки пока исходит именно от этой бомбы. Мы оба были на подводной лодке, которая везла для нее сырье.

– На чьей лодке?

– На японской, в качестве пленных. Если быть кратким, то седьмого декабря судно, на котором мы плыли, потопила в Тихом океане японская торпеда. Японцы нас подобрали, а потом мы оказались на другой большой субмарине, шедшей с грузом золота и урана на немецкую базу в Антарктиде.

– В Антарктиде?!

– Скажи-ка, Гарри, ты ведь наверняка знаешь о таинственных летающих блюдцах, за которыми наши военные наблюдают уже несколько лет.

– Вообще-то, это секретная информация, и я не могу об этом распространяться.

– И не надо. Я сам тебе расскажу. Так вот, эти блюдца вылетают именно оттуда, из района Антарктиды. И немцы уже успели завести дружбу с теми, кто на них летает. Это никакие не инопланетяне, а две очень древние расы, которые обитают внутри Земли, которая на самом деле пустотела, и где скрывается другой, неведомый людям мир. Я бы тоже никогда не поверил, но мы сами там были. И немцы, которые в этом подземном мире нашли пристанище, получают от его обитателей некоторые новые, невиданные у нас технологии. Боюсь, что одна из тамошних рас предоставила им сведения, необходимые для создания бомбы.

– Ну, предположим, что все это так. Только предположим! Как мы тогда сможем этому помешать?

– У этих двух древних рас тоже есть между собой трения. И одна из них, которая обеспокоена перспективой создания бомбы, готова вступить в контакт с нашим правительством. Мы уполномочены вести от ее имени предварительные переговоры.

– Что представляет собой эта, как ты говоришь, раса?

– Они похожи на нас, только намного выше ростом, живут очень долго и знают и умеют неизмеримо больше, чем мы. Я понимаю, то, что я сейчас рассказал, звучит весьма странно. Но есть простое средство это проверить. Я могу свести с ними лично полномочных представителей правительства.

– Как и когда?

– Да хоть завтра. Их судно приземлится прямо у вас на глазах. Конечно, не на лужайке перед Белым домом – это было бы немного преждевременно, – а где-нибудь в уединенном месте за городом.

Трумэн долго сидел молча, осмысливая услышанное и напряженно размышляя, как поступить. Наконец он сказал:

– Конечно, все это звучит совершенно невероятно. Но не настолько, чтобы я мог просто отмахнуться от вашего заявления. Я переговорю кое с кем из правительства и военных, и, если ваша посудина действительно прилетит в назначенное вами время, я думаю, разговор может состояться. Позвони мне завтра, Перси, ну, скажем, в час пополудни. И имей в виду, я ставлю на тебя всю свою политическую репутацию!

* * *

Как же хорошо было наконец проснуться в чистой мягкой постели, в своей стране, в привычной обстановке! Ланселот открыл глаза, но никак не мог заставить себя подняться и долго просто лежал в кровати, наслаждаясь блаженным чувством покоя и безмятежности. Он вспомнил события вчерашнего дня. Похоже, дело идет на лад, раз уж глава влиятельного сенатского комитета обещал им свое содействие. Так что о проблемах с восстановлением на военной службе, по-видимому, можно особо не беспокоиться. Другой вопрос, как он тогда сможет вернуться во Внутриземье, где он оставил Джейн? Тут он вообразил себя в роли некоего военного атташе, в которой будет выступать, прибыв в Асгард с американским посольством. А что? Было бы совсем неплохо снова оказаться в столице атлантов, но уже не в качестве жалкого беглеца, а представителя могучего государства!

К его удивлению, Томпсона на месте не оказалось, но на столе обнаружилась от него записка: «Дорогой друг, у меня с утра есть в городе кое-какие дела, так что завтракайте без меня. Вернусь к обеду». Ну что ж, иногда полезно быть предоставленным самому себе. Надев костюм, завязав галстук и водрузив на голову купленную вчера в магазине модную фетровую шляпу с широкими полями и тремя элегантными вмятинами на тулье, он посмотрел на себя в зеркало и остался полностью доволен тем, что там увидел. Посмотрев на лежавшие на столе часы, тоже приобретенные им вчера, он увидел, что уже десять. Спустившись в ресторан, он сел за свободный столик на открытой террасе. Тут же подошел официант в форменном белом кителе с золотыми пуговицами. Ланселот заказал традиционный американский завтрак: омлет с поджаренным беконом, панкейки с кленовым сиропом и кофе. После еды он попросил принести сигару и, наслаждаясь ее ароматом, долго сидел на террасе, рассеянно наблюдая за потоком людей и машин, ежедневно протекающим по широкому руслу Пенсильвания-авеню. Погода в Вашингтоне стояла прекрасная: легкий теплый ветерок лениво шевелил листву, солнечные лучи играли на изумрудной траве, а в весеннем воздухе разливался тонкий аромат цветущих магнолий.

Уличная толпа невероятно толерантна. Составляющие ее особи заняты исключительно собой и своими делами, не обращая ровно никакого внимания на тех, кто рядом. Так продолжается до того момента, пока мужской взгляд не задержится на малую долю секунды, дольше, чем обычно, на каком-нибудь примечательном женском личике, выделив его из общего потока. Женщины реагируют на такую задержку мгновенно, каким-то шестым чувством, даже если этот взгляд брошен сбоку или сзади. Они сразу же принимают вид неприступный и оскорбленный, если уставиться на них дерзнул явно недостойный предмет, немного растерянный и удивленный, когда не избалованы вниманием, невозмутимо-победительный – те, кто знает себе цену. Лишь изредка они одарят невольного соглядатая откровенным понимающим взором, заставляющим задуматься о половинках людских душ, навеки обреченных сновать друг мимо друга, чтобы не соединиться никогда. Но элегантная дама, неторопливо прогуливающаяся по панели напротив отеля, одетая в серый приталенный жакет и узкую юбку, с кокетливой шляпкой на голове, против обыкновения, никак не реагировала на заинтересованные взоры проходивших мимо нее мужчин. Однако Ланселот вдруг обостренно почувствовал, как его мимолетный взгляд, устремленный в ее сторону, заставил объект наблюдения неуловимо замедлить движение и как бы напряженно замереть на мысленном моментальном снимке, воспринимаемом лишь каким-то необъяснимым внутренним чутьем. Такая реакция была нетипична, и он списал ее на внезапную смену обстановки и свое разыгравшееся воображение. Докурив сигару, он подозвал официанта, расплатился и решил подняться к себе, вспомнив, что забыл там свои часы. Когда он шел к своему номеру, коридор был почти пуст, только горничная убирала в соседних номерах, а ее тележка с чистым бельем стояла неподалеку. Однако как только он открыл дверь, то по мимолетному шороху и скользнувшей внутри гостиной тени сразу понял, что там кто-то есть, причем этот кто-то явно не хотел быть обнаруженным. Поэтому Ланселот сильно и резко толкнул полуоткрытую дверь на тот случай, если за ней спрятался человек. Тяжелая створка с глухим звуком ударила во что-то мягкое, и тут же за нею раздался сдавленный крик. Из спальни выскочили двое, оба в форме военной полиции, и в тот же момент он почувствовал приставленное к его затылку холодное дуло пистолета. Из-за двери выбрался еще один, подняв голову и зажимая разбитый в кровь нос.

– Лейтенант Ланселот? – спросил один из военных со знаками различия капитана. – Военная полиция корпуса морской пехоты. Вы арестованы как дезертир. Прошу не оказывать сопротивления и следовать за нами.

С этими словами он подошел ближе и, приказав протянуть вперед руки, защелкнул на запястьях Ланселота наручники. Поняв, что объяснять что-нибудь сейчас бесполезно, Ланселот решил подождать, как развернутся дальше события, и лишь попросил капитана, чтобы тот позволил ему оставить на рецепции записку для Томпсона о том, что задержан, объяснив это тем, что его друг пригласит для него адвоката. Однако полицейский в этой просьбе отказал, что не могло его не насторожить, ибо право подозреваемого на помощь защитника в Штатах еще никогда и никем не отрицалось. Когда они вышли на улицу, его усадили в подкативший черный бьюик на заднее сиденье между двумя дюжими полицейскими и неожиданно натянули на голову черный мешок. Все это его весьма озадачивало, потому что начинало напоминать не столько арест, сколько похищение. Машина рванула с места и помчалась вперед. Ланселот, хорошо зная город, попытался угадать, куда они направляются. Сначала это явно была Пенсильвания-авеню, по которой можно проехать на северо-запад, затем, кажется, пересекли по мосту Рок-крик, из чего стало понятно, что его, скорее всего, везут в Джорджтаун. Наконец машина остановилась, Ланселота вытащили наружу и, не снимая с головы мешка, повели куда-то вверх по ступеням. Когда голову освободили, он увидел, что военных полицейских рядом уже нет, а он сидит на стуле посреди хорошо обставленной комнаты какого-то особняка, где кроме него находятся еще двое атлетического вида мужчин в штатском, но явно с военной выправкой и вооруженных, поскольку пиджак под мышкой у каждого топорщился от кобуры с пистолетом. Кажется, они были полностью уверены в себе, поскольку один из них вытащил из кармана ключ и разомкнул на нем наручники.

– Что все это значит? – разминая затекшие запястья, сказал он. – Кто вы, черт возьми, такие? И что вам от меня нужно?

Он машинально говорил это хранившим молчание охранникам, понимая, что ждать от них какого-нибудь ответа бессмысленно. Между тем мозг с бешеной быстротой прорабатывал различные варианты: «Эти парни явно не из военной полиции. Кто они? Контрразведка? Но зачем им было меня похищать, если я сам вчера пришел в Сенат и все рассказал? Что-то не похоже на их стиль работы. С другой стороны, военная полиция вроде бы была настоящая. Как это друг с другом совместить? Стоп! Томпсон ведь предупреждал, что у нас на хвосте висит тайное общество – Rex Deus, которое пронизывает изнутри все правительство, Конгресс и орудует через масонов. Вот я, похоже, с ним сейчас и столкнулся. Убивать меня не будут, иначе давно бы убили. Значит, кто-то хочет со мной говорить. Как странно, история повторяется – точно так же было и на подводной лодке, когда я сидел в карцере. Видимо, как и в тот раз, я им для чего-то необходим. Значит, можно еще будет поторговаться».

Один из молодчиков снял телефонную трубку и сообщил кому-то, что все готово. Через минуту в коридоре послышались тяжелые мерные шаги, словно ожила каменная статуя Командора и явилась спросить с Ланселота за все его грехи. Скоро в дверях появился и сам «Командор» – очень высокий, прямой и еще крепкий старик, глаза которого вместе с частью лица скрывали большие темные очки. При ходьбе он слегка опирался на самшитовую трость с серебряной рукоятью в виде человеческого черепа. Он с достоинством сел в кресло, которое почтительно пододвинул ему охранник, и некоторое время молча рассматривал Ланселота через свои черные очки.

– Вы что, притащили меня сюда, чтобы разглядывать? – взорвался Ланселот. – Говорите, что вам от меня понадобилось, и я пойду! У меня и без вас дел полно.

– У тебя теперь только одно дело, сынок, – улыбнувшись, сказал «Командор», – живым остаться. А это зависит от того, насколько ты умен. Если у тебя есть мозги, то расскажешь нам все: кто тебя прислал, откуда, с какой целью? Тогда, может, и выйдешь отсюда целым и невредимым. А если нет и будешь упираться, как буффальский бизон, тогда не взыщи, придется тебя потом собирать по кускам. Так что подумай сам.

«А ведь старичок-то врет! – соображал Ланселот. – Все он про меня уже знает, иначе откуда интерес к моей скромной персоне, тем более от такой важной шишки. А то, что он здесь большой босс, видно сразу, вон как эти двое перед ним стелются. Утечка же могла быть только из Капитолия. Только вот от кого? Помощника Трумэна? Но он сразу ушел и нашего разговора не слышал. Кабинет сенатора вряд ли прослушивают. Тогда получается, что проболтался кому-то сам Трумэн. Ведь Гарри как раз хотел переговорить с военными. Значит, или он сам, или кто-то из вояк работает на Rex Deus. Тогда этот старый хрен должен быть, как минимум, в курсе, на чем мы прилетели, а может быть, даже откуда и зачем. Вряд ли Трумэн, не удостоверившись в существовании дисколета, сразу стал бы рассказывать военным о бомбе, слишком уж он осторожен. Если же старичок о бомбе знает, то тогда его информатор и есть сам Трумэн! Итак, знает обо всем, но пугает. Это чтобы я заранее обделался и был посговорчивее… Ну, так, сейчас мы тебя тоже прощупаем».

– Сэр, кто я и как сюда прибыл, вы и так наверняка знаете, по глазам вижу, – сострил Ланселот. – А отвечу я вам или нет, это зависит от того, что вы хотите узнать. Спрашивайте, а я посмотрю.

«Командор» едва заметно кивнул, и на голову Ланселота обрушился страшный удар кулаком от стоявшего сзади охранника, отчего он слетел со стула и на несколько секунд потерял сознание. Когда очнулся, то почувствовал, что лежит на полу, а оба охранника усердно молотят его ногами.

– Пока хватит, – приказал «Командор». – Заруби себе на носу, сынок: здесь все решаю только я, и никто другой.

– То есть «фишка дальше не пойдет»? – корчась от боли, прохрипел Ланселот.

Секунды три помолчав, старик сказал:

– А я вижу, ты не дурак, Ланселот, считать умеешь. Но я тебе скажу вот что: ты прилетел на корабле с существами, намного превосходящими людей. Я очень давно живу на этом свете и знаю, кто они и откуда. И ты прибыл вместе с мистером Томпсоном. Что ж, это известная фигура! Бывший картежный шуллер, а теперь человек, называющий себя финансистом, который больше всего на свете любит деньги и готов продать за них кого угодно. Хороша же компания для морпеха и патриота! Значит, те, что с диковинного корабля, наняли вас обоих, чтобы вы помогли им вступить в переговоры с правительством. И ты, конечно, думаешь, что ты сейчас на стороне добра, а вот мы, значит, плохие парни. Но ты многого не знаешь. А что, если я тебе скажу, что тебя используют втемную? Что эти твои «атланты», как они себя называют, черт их возьми, сами устроили всю эту войну в Европе и Африке, обеспечив поддержку Гитлеру? Ведь так? Не немецкая ли база спряталась под их крылом в Асгарде? А теперь скажи, зачем «атлантам» нужна эта война? Да чтобы расчистить себе площадку для высадки, для колонизации Земли! Чтобы столкнуть лбами великие державы, которые уничтожат друг друга вовремя подсунутым им адским оружием. И чтобы сделать оставшихся людей своими рабами, как они когда-то сделали рабами серых карликов. Правда, те нашли в себе силы и сбросили ярмо. Но все равно им и сейчас продолжает грозить опасность. Поэтому именно они, «серые» и есть естественные союзники людей. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: что мне, мол, все врет этот старик, атланты же такие хорошие и добрые парни! Да, они умеют очаровывать, но дела их черны, как и их души…

– Посадите его на стул, – обратился он к охранникам, которые тут же привели Ланселота в первоначальное положение. – Ты спрашивал, кто мы такие? Так вот, мы те, кто веками сдерживал нашествие железной саранчи, не по праву зовущей себя атлантами. И твоя страна, Ланселот, Америка – теперь наш главный оплот в этой борьбе. Мы с ней заодно, больше того, это мы ее создали и взрастили для великой цели. Скажи, ты ведь не хочешь пойти против своей страны, предать ее интересы? Если нет, то помоги ей и всему человечеству. Нам нужно знать планы врагов, ведь кто предупрежден, тот вооружен. Вернись в Асгард, а мы тебе поможем. Вместе мы помешаем демонам вырваться наружу. Но имей в виду: если ты не согласишься и предашь всех нас, самое место тебе будет на электрическом стуле, как изменнику и дезертиру, и случится это очень скоро. Так что же ты ответишь на мое предложение, Ланселот?

Ланселот молчал, а мысли в его голове скакали, словно табун мустангов. «Он все-таки знает про бомбу, раз вспомнил „адское оружие“, а мои слова про фишку тоже попали в цель. Значит, все-таки Трумэн. Томпсон и в самом деле непобедим в покер, сорит деньгами направо и налево. Об атлантах и их планах я, правда, мало что знаю, и они умеют читать мысли, а уж свои скрыть от посторонних, если захотят, и подавно смогут. Но я никогда не поверю, чтобы такие ребята, как Даэрон и Араторн, строили коварные замыслы. И Томпсон, я уверен, человек хороший. Да и на кой черт атлантам захватывать внешнюю часть Земли, когда их самих мало и внутри у них и своей земли больше чем надо? А главное, „серые“ знаются с фашистами, вместе завозят уран, и именно они, а вовсе не атланты, для нас действительно опасны. Он гонит мне про мой патриотизм, а сам грозит пересадить с этого на электрический стул. Так что не слишком-то сходятся у тебя, старина, концы с концами! Не знаю насчет стула, но упрятать меня за решетку, а то и убить прямо сейчас, если я откажусь, он действительно может. Значит, для вида придется согласиться, а там посмотрим».

– Мне надо подумать, – сказал он чистую правду, хотя размышлять собирался совсем по другому поводу.

– Хорошо, я дам тебе такую возможность, но, надеюсь, ты уже понимаешь, что улизнуть от нас тебе не удастся. И не сделай какую-нибудь глупость, она будет для тебя последней.

Ланселот отметил, что управление и взаимодействие у них было налажено отлично. Стоило «Командору» лишь двинуть пальцем, как подручные подхватили его под руки и вывели во двор, не забыв по дороге снова натянуть на голову мешок. Затем он снова оказался в машине, которая, прежде чем остановиться, некоторое время петляла по городу, потом мешок с его головы стащили и без церемоний вытолкнули его на улицу. Глядя вслед удаляющемуся бьюику, Ланселот постарался запомнить его номер, хотя и понимал, что, скорее всего, это мало чем ему поможет.

До отеля он добрался на такси, в их апартаментах его ждал Томпсон.

– Что случилось, Ланс, где вы были? Вид у вас какой-то помятый.

– Вот именно, бока мне помяли изрядно.

Тут он рассказал Томпсону в деталях о случившемся с ним происшествии, не утаив от него и обвинений, прозвучавших от «Командора» в его адрес.

– Надо же, судя по всему, вами занимался лично Михаил Архангел собственной персоной, поздравляю! Я сам его никогда не видел, но говорят, он самая главная персона в Rex Deus. Значит, они придают этому делу самое первостепенное значение. Что до меня, то, надо признать, старая лисица умеет путать карты, мешая правду с ложью. В свое время я действительно знал несколько карточных фокусов, за что имел неприятности, но эти времена давно прошли. И золото от Асгарда я получал, сам же вам рассказывал. Контакты атлантов с нашими врагами нацистами тоже нельзя отрицать, так что человек, чуть менее искушенный, может легко попасться на его удочку. Но, зная вас, друг мой, я уверен, что вы раскусили его сразу, не так ли?

– Ну, сразу не сразу, – иронически протянул Ланселот, – учитывая, что вы-то все утро не знаю где прохлаждались, в то время как вашего покорного слугу тузили ногами две здоровенные гориллы, но, когда мне перестали вышибать мозги, я сразу сообразил, что меня хотят околпачить. А если серьезно, то будь вы в заговоре с атлантами против Америки и всех прочих людей, то вели бы себя со мной и Джейн совершенно иначе – оставили гнить наши кости еще на острове. Да и немцев атланты должны были бы в таком случае сразу вооружить до зубов, чтобы те шли перед ними в атаку первым эшелоном. Так что, да, вас из списков подозреваемых я вычеркнул сразу же.

– Спасибо за доверие, хотя я сегодня вовсе, как вы говорите, не прохлаждался, а решал весьма важные вопросы. Во-первых, похоже, насчет Трумэна вы правы, информация ушла именно от него – не знаю, правда, по злому умыслу или нет. Я, естественно, и раньше знал, что он масон, поскольку присутствовал при его посвящении еще в 1909 году в ложе «Белтон». Но один хороший парень из ФБР шепнул мне, что он и в этом деле сильно преуспел – был избран недавно Великим мастером Великой ложи штата Миссури, а следующий его этап будет, по-видимому, высший, тридцать третий градус и ранг Державного верховного генерального инспектора по шотландскому уставу, для носителя которого в масонстве, да и не только в нем, уже никаких тайн нет. Но только и он не может держать от высших братьев в секрете столь важные вещи. Поэтому, во-вторых, я продублировал наше предложение через других моих старых знакомых, сидящих прямо в Белом доме, так что, надеюсь, скоро нас ждет новая встреча, прямо с людьми президента… Кстати, у них нам надо заручиться и серьезной охраной от нашего святого Архангела, а то, боюсь, он укоротит нас сразу на две головы. У вас есть какое-нибудь оружие?

– Пока только вот это, – сказал Ланселот, доставая из-под шкафа завернутый в носовой платок переданный ему Джейн браунинг, который он спрятал там сразу по приезде. – Слава богу, военная полиция его не нашла, а я не взял с собой на прогулку в Джорджтаун. Только там осталось мало патронов.

С этими словами он вынул из пистолета обойму, в которой оставалось три патрона, показал ее Томпсону и вставил обратно. В эту секунду браунинг случайно выскользнул из его пальцев и упал на пол. От удара одна из перламутровых щечек, украшавших его рукоятку, отвалилась, а за ней обнаружилось какое-то странное устройство, состоявшее из крошечных деталей – лампочек, проводов и крошечного элемента питания, – которого не должно было быть в обычном пистолете.

– Это еще что такое? – озадаченно спросил Ланселот, поднимая с пола пистолет.

– Похоже на какое-то радиоустройство, – взяв у него оружие, сказал Томпсон. – Смотрите, мигает красная лампочка. Не иначе, сигнальное приспособление. При вынимании и возврате назад магазина оно автоматически включается. Что-то вроде моей «волшебной» кнопки, но только не столь совершенное, на уровне современной людской радиотехники, хотя такого миниатюрного я еще не встречал. Откуда у вас этот браунинг?

– Мне дала его Джейн. На всякий случай, – растерянно произнес Ланселот.

– А у нее он откуда?

– Ей дал его перед последней поездкой на лайнере Броссар… Араман был прав: один человек из нашей компании был шпион. Получается, это действительно Броссар, как мы тогда с вами и предполагали, особенно если учесть, что он тайный масон. Я думаю, это радиомаяк, с помощью которого он должен был передавать сообщения. Из Внутриземья его сигнал не проходит, поэтому расчет был прост – дать мне пистолет с собой. Купив недостающие патроны, я выну и вставлю обойму, и заранее закодированный сигнал получит тот, кто его ждет. Наверное, это он посоветовал Джейн дать пистолет мне.

– Быть может, быть может… – задумчиво пробормотал Томпсон.

* * *

Вечером Томпсону позвонили. Встреча с представителем президента была назначена на девять утра в рабочем офисе правительства на одной из соседних улиц. Офис оказался монументальным сооружением в классическом стиле, как, впрочем, почти все правительственные здания в Вашингтоне. На входе, у поста охраны, их встретили и проводили по широким коридорам на второй этаж, где за дверями большого квадратного кабинета, обставленного весьма скромно, их уже ждали двое. Один из них, лет шестидесяти, с круглым лицом и довольно плотного телосложения, был в военной форме со знаками различия генерал-майора. Второй – штатский, в серой в полоску тройке – казался несколько моложе, однако его хрупкое телосложение, тонкие редеющие волосы и кожа, имевшая нездоровый желтоватый оттенок, выдавали в нем какой-то скрытый недуг. Контраст с этой болезненной внешностью составляли чрезвычайно живые и умные карие глаза, резко выделявшиеся на его бледном лице.

– Как дела, мистер Томпсон? – воскликнул генерал. – Вы настолько заинтриговали меня своей информацией, что я притащил с собой мистера Хопкинса, который, когда я ему рассказал о нашем телефонном разговоре, тоже этим делом заинтересовался. – Не правда ли, Гарри? – обратился он к кареглазому, который в ответ лишь сдержанно кивнул.

– Это мой давний друг, генерал Уотсон, – представил Томпсон военного. – Правда, я знавал его еще тогда, когда он был простым лейтенантом, служившим на Филиппинах, но с тех пор утекло много воды, а он стал очень большим человеком. Я же хочу представить вам, господа, моего молодого напарника, который предпочитает, чтобы его звали просто – Ланселот. Кстати, он тоже военный, лейтенант, но по некоторым причинам, которые вы потом, возможно, поймете, пока что вынужден быть в штатском.

– Ну, ближе к делу, Перси, – заявил Уотсон. – Как я понял, вы можете сообщить нам о каком-то новом летательном аппарате и еще о сверхмощной бомбе, которые скоро могут оказаться у немцев? Зная вас и то, что вы слов на ветер никогда не бросаете, я очень надеюсь, мы не зря потратим здесь свое время.

– Чтобы быть более убедительным, господа, я сначала хотел бы показать вам в действии летательный аппарат, а потом уж можно будет потолковать и о сверхоружии. Что вы скажете о том, чтобы встретиться завтра, например, в десять часов вечера, на площадке для строительства нового военного аэродрома, которую мы недавно видели с воздуха. Правда, оттуда надо будет заранее удалить всех рабочих, так как лишние свидетели нам вовсе не нужны. Можете ли вы это устроить?

– Ха! Да мы в силах удалить к чертовой бабушке всех рабочих Мэриленда, Вирджинии и округа Колумбия, вместе взятых, если только это будет в интересах Соединенных Штатов, – продемонстрировал Уотсон грубоватый солдатский юмор.

– Подожди, Па, – прервал его, впервые подав свой тихий голос, Хопкинс. – А нельзя ли сначала узнать у наших гостей, чей это самолет, о котором мы никогда не слыхали, и чем он так примечателен? И почему нужно делать это в столь уединенном месте?

Ланселот вовсе не желал оставаться на этой встрече лишь тенью своего напарника. А главное, он опасался, что Томпсон опять, как это было на встрече с Трумэном, сразу огорошит собеседников рассказом о неизвестной чудо-цивилизации, что может сразу вызвать с их стороны недоверие. Поэтому он счел необходимым вступить в разговор.

– Если позволите, сэр, – сказал он, обращаясь к Хопкинсу, – я бы мог пояснить. Этот аппарат вовсе не самолет, как вы только что выразились, хотя, конечно же, тоже летает. Он движется с огромной скоростью, которая превышает скорость звука, вертикально взлетает и приземляется, может мгновенно менять свою траекторию и даже перемещаться под водой, причем так же быстро, как и по воздуху. Я знаю все это, потому что мы с мистером Томпсоном прибыли на нем в Вашингтон. Выглядит он, как бы это помягче сказать, довольно необычно, так что наблюдать его лучше вдали от посторонних глаз, чтобы не вызвать тревожных слухов или даже паники среди населения. Но я должен сразу кое-что прояснить. Мы вряд ли можем рассчитывать в ближайшем будущем на получение в свое распоряжение такого аппарата или технологий для его изготовления. Да и вряд ли наша промышленность сейчас была бы готова произвести что-либо подобное и, боюсь, даже понять, как он устроен. Демонстрация аппарата – это лишь доказательство возможностей его хозяев. И они готовы вести с нами переговоры – на данный момент о своей помощи в создании нового оружия, способного сдержать немцев, которые сейчас тоже к нему изо всех сил рвутся. Речь идет о бомбе, взрывающейся при делении ядер атомов урана с выделением необычайно большого количества энергии, которое в тысячи раз превышает взрывную мощь обычных боезарядов. Вам, конечно, интересно, кто такие эти хозяева. Пока что мы уполномочены сказать только одно: это некое другое, настроенное к нам весьма дружелюбно государство. Какое именно, должен сообщить вам сам его представитель.

– Благодарю вас, мистер Ланселот, – слегка наклонил голову Хопкинс, – я понимаю вашу дипломатичность. Мы будем завтра в десять вечера на военной авиабазе на юго-востоке от Вашингтона, что возле поселка Кэмп-Спрингс. Она еще строится, и лишних людей, кроме охраны, там не будет. Вам, наверное, придется поехать с нами, так как иначе вас туда не пропустят – это же военный объект. Машина заедет за вами ровно в восемь.

Томпсон внимательно посмотрел на своего напарника и, немного замявшись, сказал:

– Господа, есть еще один деликатный вопрос.

– Слушаем вас, – ответил Хопкинс.

– Дело в том, что сегодня утром Ланселот был похищен людьми, одетыми в форму военной полиции. Потом его отвезли, предположительно в Джорджтаун, – я говорю «предположительно», потому что на голову ему надели мешок, – и там допрашивали с пристрастием. Некое влиятельное лицо потребовало от него служить возглавляемой им тайной организации против тех, кто нас сюда послал, в противном случае угрожало смертью.

– То есть вам нужна защита, я так понимаю? – встрепенулся Па Уотсон.

– Что-то вроде того, если, конечно, завтра мы хотим посмотреть авиашоу.

Хопкинс, который явно играл в этой паре первую скрипку, задумчиво вертел перед собой на столе листок бумаги, что-то из него складывая.

– Надеюсь, вы понимаете, господа, – сказал он, – что пока мы во всем не разберемся и президент не одобрит всей этой затеи, мы не можем предпринимать никаких официальных шагов. Мы ведь пока даже не знаем, что за иностранное государство вы представляете. Но неофициально я могу поговорить с мистером Гувером, чтобы он прислал кого-нибудь из своих парней, чтобы они за вами присмотрели. Как только мы увидим этот ваш чудо-самолет, или что там еще будет, дело получит ход.

С этими словами он запустил в воздух бумажного голубя, который, описав по комнате плавный полукруг, приземлился в самом ее центре.

* * *

– Как вы это делаете? – сидя в ресторане за завтраком, решился задать своему компаньону долго мучивший его вопрос Ланселот. – Ну, как вы связываетесь с Асгардом? Что за волшебная кнопка, о которой вы несколько раз упоминали?

– О, это как ваш браунинг, который, кажется, и навел на нас Rex Deus, – тоже сигнальное устройство, указывающее мое местонахождение. Только оно не в рукоятке пистолета, а во мне.

– Как это, «в вас»?

– В моем теле. Это называется имплант. Передатчик находится в золотом зубе, украшающем мою верхнюю челюсть. При определенном на него нажатии, он посылает сигнал.

– Да, но откуда он тогда получает энергию, ведь не вставлена же в вас еще и батарейка, которую иногда ведь еще надо и менять?

– Я сам и есть батарейка. Не случайно устройство смонтировано именно в коренном зубе. Когда я жую, оно пополняет свою энергию. Я, так сказать, совмещаю приятное с полезным. Вот прямо сейчас и займусь его подзарядкой.

Сказав так, Томпсон с удовольствием впился зубами во внушительный чизбургер, заказанный им на завтрак.

– Значит, вы уже вызвали дисколет? Когда он прибудет?

– Ну что вы, Ланс, он ведь никуда и не улетал! Об этом мы условились с атлантами еще в Асгарде.

– Как так? Я же сам видел, как он поднялся в воздух и исчез в небе.

– Вот именно, исчез. Просто Араторн включил невидимый режим, и корабль завис где-то неподалеку, ожидая нашего возвращения, или совершает инспекционный полет.

– Инспекционный полет?

– Да, ведь атланты постоянно наблюдают, что делается на поверхности. Они редко вмешиваются в наши дела, но иногда, когда Земле угрожает опасность, им приходится это делать.

– Например?

– Вот сколько вам лет, Ланс, какого вы года рождения?

– Девятьсот восьмого.

– А в какой именно день вы родились?

– Тридцатого июня, в семь тридцать, а что?

– Любопытное совпадение! Ведь именно в этот день и час в России, в самом центре Сибири, упал, как принято считать, Тунгусский метеорит. Взрыв был такой силы, что на две тысячи квадратных миль вокруг были повалены и сожжены все деревья, однако никакой воронки или осколков небесного тела так и не обнаружили. Уже после взрыва аборигены видели в небе еще один светящийся шар, который быстро исчез. Это и был дежурный корабль атлантов, уничтоживший метеорит в шести милях над землей. Сначала они пытались его отклонить с опасной траектории, воздействуя излучением, вызвавшим белые ночи над всем Северным полушарием, но по какой-то причине это не удалось, и астероид пришлось сбить. Если бы они этого не сделали, то, возможно, на Земле снова случилась катастрофа, подобная той, что привела к Великому потопу. Кстати, атланты говорят, что с такой же силой может взрываться и ядерная бомба, если сделать ее максимально мощной.

К столику подошел хостес и сообщил, что «мистера Томпсона просят подойти к телефону». С сожалением посмотрев на свой недоеденный чизбургер и пообещав через пару минут вернуться, тот вышел из зала. Прошло минут пять, но Томпсон не появлялся. Зато в зал вошел незнакомый человек лет сорока, в аккуратном черном костюме, внешне ничем особенным не выделявшийся – настолько, что, случайно увидев его на улице, было бы трудно потом описать его внешность. Обычно так выглядят сотрудники спецслужб, которым не следует быть заметными в толпе. Однако на этот раз все было иначе, потому что незнакомец направился прямо к столу, где сидел Ланселот, и тихо сказал:

– Мистер Ланселот? Я Джереми Пелхэм, агент ФБР. Меня прислали, чтобы обеспечивать вашу безопасность. Могу ли я присесть?

– Да, мистер Пелхэм, если ненадолго, – это место моего друга, а он скоро вернется.

Пелхэм улыбнулся, но как-то не очень натурально.

– Может быть, тогда, мистер Ланселот, я могу пригласить вас для небольшого разговора в бар?

– Если это необходимо, – ответил Ланселот.

Он фактически уже закончил свой завтрак, выяснить же, что ему собирается сообщить Пелхэм, было все равно необходимо, поэтому он пересел с ним за столик в баре, который располагался в углу ресторанного зала, сев лицом к входу. К удивлению Ланселота, его новоявленный телохранитель сразу направился к стойке и заказал два пива, которые потом сам и принес, сказав, что сегодня с утра слишком жарко и пропустить по пинте холодного лагера им вовсе не повредит. Повернувшись к Ланселоту, агент еще раз изобразил на своем лице фальшивую улыбку. Он явно хотел казаться своим парнем, хотя у него это и не особенно хорошо получалось.

– Давайте выпьем за нашу встречу, – предложил он, приподняв стакан с пивом, – а также за наших отсутствующих друзей!

Тост для данной обстановки был довольно-таки странным, но Ланселот счел за благо тоже слегка приподнять свой бокал. В этот момент он бросил беглый взгляд на руку агента, когда тот, отпивая пиво, немного ее приподнял, и тут его будто ударило электрическим током – на мизинце нового знакомого блестел перстень, с которого скалился серебряный череп, только он был повернут внутрь ладони.

«Что-то этот агент совсем мне не нравится, – лихорадочно соображал Ланселот. – Конечно, вчера Хопкинс обещал прислать охрану из ФБР, но эта информация точно так же могла утечь к Михаилу Архангелу, как давеча от Трумэна, ведь именно после визита к нему на меня налетела военная полиция. Почему бы таким же оборотням не быть и в ФБР? Вот только я ослушался предупреждения, и теперь тащить меня обратно в масонское логово уже не станут, а, скорее всего, попытаются кончить прямо на месте. Как? Стрелять здесь они не рискнут, да и вообще, глупо с их стороны было бы привлекать внимание, все-таки центр города. То есть моя смерть должна быть тихой и по возможности напоминать естественную. Значит, яд! Вот почему он пригласил меня в бар и сам забрал со стойки пиво».

– Что ж вы не пьете? – проявляя нетерпение, поинтересовался Пелхэм, окончательно укрепив против себя подозрения. Кажется, он даже злился на то, что жертва почему-то медлит со своим отбытием в мир иной. Ланселот же олицетворял само благодушие:

– Я вырос на юге, мистер Пелхэм, почти что в Мексике, а у нас принято непременно закусывать пиво чем-нибудь остреньким. И если уж вы любезно взяли на себя труд меня угостить, не могли бы вы довершить начатое и принести для нас из бара какую-нибудь снедь, ну, что ли, типа картошки фри?

В глазах Пелхэма на миг плеснулась тревога, но, взглянув на безмятежную физиономию объекта, он все-таки встал и направился к стойке бара. Когда агент повернулся к нему спиной, Ланселот быстро плеснул часть пива из своего бокала, примерно равную той, что отпил Пелхэм, под стол, а затем поменял их местами, поставив бокал агента перед собой.

Пелхэм принес тарелку с картофелем фри, поставил ее на стол и взял бокал, который только что подменил ему Ланселот, который произнес «чиас», после чего отпил ровно половину. Агент тоже стал медленно пить, при этом внимательно наблюдая за своим подопечным. Потом он поставил на стол свой пустой бокал и, довольно улыбнувшись, сказал:

– Что ж, пиво с утра бывает не только вредным, но и полезным… Да, кстати, скажите-ка, мистер, вы рассказывали кому-нибудь еще об обстоятельствах вашего недавнего похищения? Я имею в виду, может, вы запомнили маршрут, по которому вас везли, улицу или дом в Джорджтауне? Если да, то скажите, это будет очень важно для расследования.

– Какого расследования? Кажется, вас должны были прислать сюда лишь для моей охраны. И потом, с чего вы взяли, Пелхэм, или как вас там, что похитители отвозили меня именно в Джорджтаун? Я ведь об этом еще никому не говорил!

На лице агента отразилось замешательство. Достав сигарету, он закурил и, выпустив к потолку струйку дыма, устремил на Ланселота оценивающий взгляд. Кажется, он понял, что прокололся, но как это часто бывает с людьми не очень умными, но решительными и побывавшими во всяких переделках, где от опасности нередко спасают лишь наглость и напор, тут же перешел в наступление, тем более что был полностью уверен в своем превосходстве и близком конце противника.

– Послушай, Ланселот, в твоих интересах мне все сейчас рассказать, потому что жить тебе осталось ровно на одну затяжку. А так я еще, может быть, что-нибудь успею для тебя сделать.

– Что, например? – со смехом отвечал ему Ланселот. – Врача вызвать или сразу уж катафалк? Тогда поспеши, потому что он скоро понадобится, причем не мне, а тебе!

Сказано это было как нельзя вовремя, потому что в этот момент лицо лжеагента вдруг пошло красными пятнами, глаза налились кровью и выкатились из орбит. В них застыл невыразимый ужас перед непоправимостью того, что сейчас должно произойти. Он схватился руками за горло, из которого вырывался предсмертный хрип, несколько раз судорожно попытался вдохнуть воздух, который уже не принимали его легкие, и, наконец, опрокинулся навзничь вместе со стулом, испустив дух. Но Ланселот уже этого не видел, потому что бежал по направлению к своему номеру, думая только о том, чтобы успеть. Промчавшись по лестнице на второй этаж, а затем по устланному ковровой дорожкой коридору, он остановился у дверей апартаментов. Учитывая свой печальный опыт, когда в первый раз его застала врасплох военная полиция, он сначала внимательно осмотрелся вокруг и, благословив себя за предусмотрительность, достал из внутреннего кармана браунинг. Затем тихонько толкнул дверь, она легко поддалась, Ланс ринулся внутрь, нырнул на пол и, перекатившись через себя, чтобы увернуться от возможной пули, вскочил на ноги. Держа в вытянутой руке пистолет, он обвел вокруг стволом, готовый всадить пулю в любого врага при малейшем замеченном движении. Однако никакого нападения не последовало, зато в центре зала на стуле сидел связанный по руками и ногам Томпсон, изо рта которого торчал кляп, сделанный, по-видимому, из куска оконной портьеры. Он был жив и явно пытался ему что-то сказать, но вместо слов из его разбитых губ вырывалось лишь нечленораздельное мычание.

Ланселот шагнул к товарищу, чтобы его развязать, но Томпсон почему-то замотал головой и, продолжая мычать, страшно таращил глаза. Однако при этом он устремлял взгляд не на своего избавителя, а на что-то позади него, явно пытаясь предупредить. Ланселот вдруг осознал, что сзади уже подкрался убийца и вот-вот нанесет смертельный удар. В общем-то ситуация для морпеха штатная. Отработанным движением Ланселот наклонил туловище параллельно полу и, опираясь на прямую левую ногу, резко выпрямил правую, нанеся ею назад сокрушительный удар по человеческой фигуре, которую благодаря такому маневру заметил прямо за собой. Судя по раздавшейся грязной брани, попал он в цель точно. Нападавший отлетел на некоторое расстояние, что подарило жизненно важную секунду, необходимую для разворота и оценки обстановки. Противником на сей раз оказался старый знакомый – один из вчерашних охранников Михаила, тот самый, который сбил его со стула на пол жестким боксерским ударом. На сей раз он держал в руке кинжал, которым, изготовившись к новому броску вперед, уже замахнулся над головой. Ланселот не стал дожидаться, когда тот кинется вперед, вскинул руку с браунингом и выстрелил. Пуля попала бандиту прямо в лоб, и он рухнул, как бык на чикагской бойне. Ланселот снова удивился смертоносной эффективности этой дамской игрушки, которая во второй раз спасала ему жизнь. Жаль только – в ней осталось теперь всего лишь два патрона.

Тут ему пришло в голову, что поверженный им бандит не мог явиться сюда с одним лишь холодным оружием, тем более что в доме в Джорджтауне он точно видел у того под мышкой кобуру с пистолетом. Быстрый обыск дал результат – великолепный кольт М-1911 сорок пятого калибра с целыми семью патронами в магазине.

Сунув оружие за пояс, он обратился к Томпсону и вынул кляп у него изо рта, немедленно разразившемуся потоком таких отборных ругательств, которых, наверное, Америка не слышала с самой Войны за независимость, так что он даже засомневался, стоит ли его сейчас развязывать, хотя бы ради его же собственной безопасности. Однако он все же рискнул это сделать. Сбросив узы, Томпсон, вопреки ожиданию, не стал исполнять джигу на трупе врага, а лишь потер затекшие запястья и сказал:

– Спасибо, Ланс, теперь вы спасли мне жизнь. Не сказать, что я так уж ей дорожу – слава богу, пожил на этом свете немало, – но нам многое надо еще успеть. Например, спасти человечество.

– Да, – ответил Ланселот, – но боюсь, этим спасителям надо самим срочно уносить ноги, а то сейчас сюда в очередной раз явится военная полиция, а мне бы не хотелось снова встречаться с нашим приятелем Михаилом, хотя у него теперь стало и на одного бойца меньше.

– Как говорят финансисты, если ты обманул меня один раз – ты негодяй, а если во второй – я дурак. Поэтому не будем повторять прежних ошибок и бежим. Кстати, я еще вчера выяснил, где тут черная лестница и достал к ней ключ, а попросту говоря, спер. Слава богу, американцы удивительно беспечны – они держали его прямо на пожарном стенде.

Упомянутое средство спасения, путь к которому был расчищен представителем финансовых кругов столь непрезентабельным образом, оказалось решетчатой металлической конструкцией, укрепленной на внешней задней стене отеля. На нее выходила массивная противопожарная дверь в конце коридора, которую ни за что было бы не открыть, если бы не предусмотрительность Томпсона. Однако, спустившись по лестнице на три пролета вниз, они обнаружили, что до земли от последней ее ступени остается еще футов десять, так что пришлось прыгать. Ланселот сначала на руках повис на нижней лестничной перекладине и затем благополучно опустился вниз, а вот грузный Томпсон с этой задачей справился хуже. Он неловко упал на землю и вскрикнул, подвернув ногу.

– Идти сможете? – подскочив к нему, спросил Ланселот.

– Смогу, но, кажется, я немного растянул сухожилие, так что вам придется побыть моей временной опорой.

Томпсон обхватил Ланселота за плечо и, ковыляя на поврежденной ноге, как подстреленная утка, поспешил вместе с ним выбраться с территории отеля, который во второй раз чуть было не стал для них западней.

* * *

На последнем, девятом, этаже гигантского зиккурата, возведенного в пригороде американской столицы – городке Александрия, в просторном зале, стены которого покрыты янтарным ливанским кедром, на постаменте из белого мрамора высится трон царя Соломона. В час, когда теплое мартовское солнце через двери, распахнутые на открытую террасу, бросало свои лучи в самые дальние уголки святилища, здесь находились двое.

– Никак не могу привыкнуть к этой дешевой поделке, – говорил высокий седой старик, медленно поднимаясь по ступеням, ведущим к престолу. – Жалкое подобие оригинала! Вместо двенадцати гордых животных на ступенях – какие-то кошки, вместо львов – подлокотники в виде дурацких золоченых бегемотов. А что взамен меноры? Полосатый американский флаг! Ни тебе задника из слоновой кости, ни полога из золотых виноградных лоз, ни лалов, ни смарагдов. Одна только белая бычья голова на спинке этого кресла, смахивающая на объеденный бродячими муравьями череп бизона. Да, зря царь Александр увез когда-то подлинный трон в Египет, где он в конце концов и пропал.

– Ну, Михаил, что ты хочешь, это же американцы, – ответил его собеседник – кряжистый гигант с увесистой тростью в руке. – Они стремятся иметь все, что есть в Старом Свете, но только чтобы все это было с иголочки.

Однако взятый им шутливый тон, плохо вязавшийся с его суровой внешностью и низким рокочущим голосом, казался наигранным, а сам он выглядел несколько смущенным.

Михаил, не торопясь, уселся на трон.

– Вот так и мы с тобой, Гавр, – продолжал он, – сидим на фальшивом престоле и при этом мним себя царями мира, а на самом деле не можем справиться с простейшей задачей. Скажи-ка мне, как получилось, что они от нас ускользнули? Я же дал тебе своих самых лучших людей, и вот теперь мой личный телохранитель Сет мертв, а хитроумный Уроборос отравлен собственным ядом.

Грубое, будто каменное лицо Гавриила пошло бурыми пятнами.

– Толстяка наши люди сразу же заманили в номер отеля и там схватили, так что он был полностью под контролем. Но тот, молодой, Ланселот – прямо-таки настоящий хитрый дьявол. Непонятно как, но он догадался о яде и подменил нашему агенту бокал, примчался в номер и застрелил Сета, который хотел все сделать по-тихому. Потом они вдвоем каким-то образом смогли обмануть расставленную внизу охрану и сбежали.

– И где же они теперь? – спросил Михаил тихо и вкрадчиво, что не предвещало ничего хорошего.

– Неизвестно, но зато мы знаем, где они скоро должны появиться.

– Да, на стройке военной базы, куда должен прилететь корабль из Асгарда. Хорошо еще, что Трумэн проболтался об этом другим шрайнерам, и мы узнали обо всем заранее. Кстати, там может оказаться чуть ли не половина кабинета президента Рузвельта. Может быть, ты хочешь, чтобы все узнали о нашей Тайне? Ты, вообще, понимаешь, что мы сильны лишь до тех пор, пока владеем Секретом?! А теперь придется всю эту братию там же и положить! И эта ноша снова ляжет на тебя, Гавриил. Имей в виду – на этот раз я провала не потерплю… Но и это еще не все. Главное, попытайся захватить сам корабль! Бери сколько хочешь людей, какое угодно оружие, но добудь нам победу. Ведь если у нас в руках будет настоящая вимана, мы сможем быстро возродить все свои знания и все наше могущество!

– Я понял тебя, экселенц. Клянусь, никто оттуда живым не уйдет, и без корабля я к тебе не вернусь! Есть у меня один план.

С этими словами Гавриил ударил себя кулаком в грудь, которая от этого загудела, словно боевой барабан, повернулся и твердым тяжелым шагом вышел из зала вон. Он был похож на закованного в латы крестоносца, давшего своему королю обет или погибнуть, или одолеть Саладина. Михаил же, устало поднявшись с трона, спустился по ступеням вниз и вышел на смотровую площадку, откуда как на ладони видна была вся Александрия, а если внимательно присмотреться, то и Вашингтон с огромным куполом Капитолия. Он долго и неподвижно стоял, напряженно всматриваясь в даль, будто хотел пронзить своим взглядом не простертое перед ним земное пространство, а незримую завесу времен.

* * *

После бегства из «Интерконтиненталя» нечего было и мечтать о том, чтобы их забрала оттуда обещанная машина из правительства. Следовало подумать, как можно самостоятельно добраться до места встречи, чтобы не нарваться на засаду. О том, что все их намерения сразу становятся известны противнику, догадаться было нетрудно. Сидя в укромном уголке одного кафе в Джорджтауне, приятели обдумывали план действий. Вариант с такси даже не рассматривался, потому что более надежного способа не увидеть завтрашнего утра просто не существовало.

– Может, мне позвонить «Па» Уотсону и попросить прислать танк? – полушутя сказал Томпсон. – Хотя нет, не дадут, конечно. Ведь если ничего не произойдет, они будут выглядеть идиотами, а случись перестрелка, это дело, что еще хуже, сразу приобретет скверный для администрации оборот.

– Да, танк не годится, тем более что и его при желании не так уж трудно спалить, – потерев в раздумье виски, ответил Ланселот. – Но нас учили, что в разведке, для того чтобы остаться незамеченным, иногда надо от противника не прятаться, а, наоборот, ему показаться, но совершенно не в том обличье, в каком он тебя ожидает… Короче, мистер Томпсон, нам нужно два комплекта одежды для дорожных рабочих и один мотоцикл.

– Ланс, вы гений! – расплылся в улыбке Томпсон. – В самом деле, на базе же идет строительство, и никто не заподозрит двух рабочих, которые спешат туда среди бела дня. А что бы не узнали в лицо, мы наденем защитные очки. Мотоциклистам ведь положены очки?

– Несомненно. Но все-таки хотя бы один кольт на двоих нам тоже не повредит.

Исполнить принятое решение оказалось неожиданно легко. Старый мотоцикл удалось сторговать за пятьдесят долларов прямо возле кафе у не очень трезвого представителя угнетенных классов. Затем Ланселот сел за руль, после нескольких неудачных попыток завел двигатель, и на тарахтящем и испускающем клубы вонючего дыма техническом чуде времен Великой депрессии оба джентльмена добрались до ближайшего магазина рабочей одежды, который указал им бармен, и там быстро превратились в заправских строительных работяг. Свою же одежду сложили в заплечный мешок, который надел на себя Томпсон, внушительно смотрящийся с ним на заднем сиденье. В том же магазине нашлась и пара защитных очков, которые частично скрывали их лица.

Около семи вечера они выехали из Джорджтауна, откуда путь до Кэмп-Спрингс пролегал через весь город. Центр, чтобы не привлекать внимания, пришлось объехать. На юго-востоке снова они снова выскочили на Пенсильвания-авеню, проехали по мосту через Анакостию, а затем дорога почти сразу свернула направо, на Бранч-авеню. Миль через пять-шесть показался Кэмп-Спрингс, а в самом поселке на перекрестке с Аллентаун-роуд пришлось повернуть налево. Еще примерно через полмили впереди и справа показались прямоугольники строений авиабазы, однако на повороте к ней обнаружилось препятствие – военный блокпост с опущенным шлагбаумом, возле которого с винтовкой на плече прогуливался один караульный, а рядом, в фанерной будке, раскрашенной черными и белыми полосами, скучал второй. Солдат сделал им знак остановиться.

– Эй, парни, вы куда? – удивленно спросил он. – Всех ваших час назад унесло отсюда, как подштанники ветром с забора. Был приказ на эту ночь очистить территорию стройки. Автобус давно уже уехал.

– Да мы в курсе, – ответил Ланселот, стараясь выглядеть своим парнем. – Сами поехали вместе со всеми, да только пришлось вернуться. Понимаете, только подошли к дому – мы с Перси снимаем на двоих одну квартиру, – и тут выясняется, что ключи от двери этот растяпа отставил в бытовке! Ну, сами посудите, нежданно-негаданно выпал джекпот, появился свободный вечерок, и нет бы сходить в бар, попить пивка, расслабиться с девочками. Так нет, в рабочей одежде никуда не пускают… Да вы не волнуйтесь, мы быстро, вот даже мотоцикл у соседа одолжили.

Из будки вышел второй солдат в чине капрала.

– Ладно, Джон, пропусти их. Не видишь, парни в беде. Я бы тоже не отказался пропустить сейчас в баре стаканчик-другой с моей подружкой. Кстати, не угостите ли нас сигаретами?

– Это без проблем, – приветливо улыбнулся Ланселот, который предусмотрительно запасся пачкой, хорошо зная, что в караул брать курево уставом строго запрещено, а потому солдаты маются без него всю ночь и, когда поблизости нет начальства, а объект не очень-то и секретный, нередко позволяют себе стрелять сигареты у проезжего люда.

– Ну, хорошо, – сдался первый караульный. – Езжайте, только возвращайтесь побыстрее, а то нам за вас может влететь от начальства. И, надеюсь, вы договоритесь с охраной на аэродроме. Там сегодня тоже была смена караула.

Ланселот взглянул на часы. Было без десяти минут восемь, и уже скоро должно начаться представление, после которого солдатики забудут об их существовании навсегда.

– Не волнуйтесь, джентльмены, вам точно за нас ничего не будет, это я вам обещаю.

Шлагбаум поднялся, и через три минуты они уже подъезжали к ангарам.

Машины, которая привезла бы Хопкинса и Уотсона, еще не было. Ланселот заглушил двигатель.

– Что будем делать? – спросил он своего напарника.

– Дисколет появится, как только мы выйдем на взлетное поле, – ответил Томпсон. – Не хотелось бы объясняться с новой аэродромной охраной, которую, как сказал тот солдат, сегодня заменили. Наверное, это люди генерала Уотсона, но все равно, надо подождать, когда те двое приедут.

В этот миг на дороге, ведущей к ангарам, засветились автомобильные фары. Вскоре к ним подкатил черный лимузин, из которого вышли Хопкинс, Уотсон, а вместе с ними неожиданно и сам Гарри Трумэн. Увидев поджидающую их парочку в костюмах строительных рабочих, он воскликнул:

– Привет, парни. Так мы что же, будем достраивать с вами здесь посадочную полосу? Без нее ваш аппарат разве сесть не может? А то, боюсь, я забыл на Капитолийском холме свою лопату.

– Извините за этот маскарад, господа, – ответил Томпсон. – Просто кое-кто, похоже, открыл на нас сегодня сезон охоты, поэтому нам, чтобы добраться сюда в целости, пришлось слегка изменить внешность.

– Не беспокойтесь, мистер Томпсон, я вчера попросил Гувера прислать к вам в отель лучших ребят из ФБР, а сегодня поменял здесь военную охрану, распорядившись прислать самых надежных, – сказал Уотсон.

– Да уж, ребята из ФБР были этим утром выше всяких похвал, – горько усмехнулся Томпсон. – Надеюсь, сейчас охрана тоже не подкачает.

– Где же ваш чудо-самолет? – сказал Хопкинс, подняв глаза к вечернему небу, на котором уже начали зажигаться первые звезды.

– Уверяю вас, он уже близко, и чтобы его увидеть, давайте выйдем на взлетное поле, – предложил Томпсон.

На взлетно-посадочной полосе, которая простиралась здесь в обе стороны на несколько миль, их уже ждало военное оцепление, состоящее из рослых солдат, экипированных новейшими автоматами системы Томпсона и, вообще, имевших весьма бравый и внушительный вид. Командующий же ими сержант просто был настоящим колоссом, ростом не менее семи футов и сложенным, как Геракл. Он направился прямо к генералу Уотсону и, отдав честь и представившись, четко отрапортовал о полной боевой готовности возглавляемого им подразделения.

– Где вы их откопали, Уотсон? – восхищенно сказал Трумэн, указывая на солдат. – С такими молодцами нам и сам черт не брат, особенно если командуете ими вы. Когда бы все наши призывники были под стать этим, Гитлеру быстро пришел бы капут.

Было заметно, что генерал находится в некотором замешательстве, хотя грубоватая лесть сенатора и была ему приятна.

– В чем прелесть генеральского звания, мистер Трумэн? В том, что, отдавая приказы, ты уверен, что, не ударив палец о палец, тут же получишь все самое лучшее… – попытался отшутиться он и хотел было еще что-то добавить, но слова вдруг застряли у него в горле.

– О, господь всемогущий! Что это?! – вскричал в ужасе Трумэн.

Однако это был глас вопиющего в пустыне, потому что все остальные, кроме, пожалуй, Томпсона и Ланселота, оцепенели и утратили дар речи от того, что увидели. Прямо над ними на высоте около двухсот ярдов как бы из пустоты внезапно появился огромный светящийся диск. Он отливал серебристым металлом, а из его центра падал вниз луч плотного желтого цвета, расширяющийся к земле в виде конуса. В образованном этим лучом световом круге оказались все собравшиеся внизу люди. Затем от корабля отделилась фигура, которая начала медленно спускаться по лучу вниз. Это был Араторн. Надо было признать, что для своего появления атлант избрал максимально эффектный способ. Когда он достиг поверхности земли и встал во весь свой гигантский рост рядом с людьми, каждому из них показалось, это бог в сияющих одеждах сошел к ним с небес. Кое-кто из солдат, похоже, даже попытался в священном трепете бухнуться пред ним на колени, но под грозным взглядом своего сержанта вынужден был оставить это благочестивое намерение.

Опасаясь, что явление Араторна народу может закончиться повальным бегством последнего, Томпсон сделал шаг вперед и прервал воцарившуюся тишину.

– Мы приветствуем вас, благородный Араторн, и благодарим за визит, – произнес он подчеркнуто торжественным тоном, стараясь поддержать тот евхаристический настрой, что явно был создан только что случившимся сошествием на землю сверхсущества. – Здесь находятся представители правительства Соединенных Штатов Америки, которые хотели бы познакомиться с вами и уверить в глубоком почитании земными народами вашего великого народа.

Ланселоту на миг показалось, что в глазах Араторна мелькнула искорка смеха, но ответил он на приветствие в том же велеречивом тоне, приличествующем этому историческому моменту:

– И я приветствую вас от имени моего народа. Мы всегда жили с вами на одной планете, и, возможно, пришло время для установления между нами контактов. Мы хотим только мира, но с сожалением видим, что среди ваших народов нет согласия и, как это происходит сейчас, ведутся жестокие войны, способные уничтожить не только людей, но и саму Землю. Обычно нам претит вмешиваться в чужие дела, однако ради спасения нашего общего дома мы готовы оказывать посильную помощь Соединенным Штатам, равно как и некоторым другим странам, с тем чтобы навеки прекратить глобальные конфликты.

По-видимому, Хопкинс уже отошел от первого шока, вызванного лицезрением «чудо-самолета». Состоявшийся обмен приветствиями, которыми бы удовлетворился самый строгий ревнитель дипломатического протокола, окончательно привел его в рабочее состояние, заставив почувствовать себя в родной стихии международной политики. В общем, Гарри Ллойд Хопкинс, похоже, решил срочно приступить к исполнению служебных обязанностей в качестве ближайшего помощника президента.

– Вы поразительно хорошо владеете английским языком, мистер Араторн, – громко сказал он. Наверное, ему казалось, что с высоты своего гигантского роста тот может его не расслышать. – Да. И это я рассматриваю как залог того, что мы и в дальнейшем сможем отлично друг друга понимать! Я Гарри Хопкинс – помощник президента США. Могу ли я спросить, как долго вы планируете здесь пребывать?

– Недолго, досточтимый Гарри Хопкинс, – вежливо ответил атлант. – Надеюсь, вы понимаете, что время для открытых контактов между нами еще не пришло. Условия для них надо готовить, и в этом деле я просил бы вас полностью доверять вот этим двум людям, – указал он на Томпсона и Ланселота. – Можете считать их нашими полномочными представителями. Сейчас же я должен вам сообщить то, зачем сюда прибыл. У вашего противника в этой войне скоро появится грозное оружие, которое может стать опасным для всей планеты. Вам должны были уже рассказать об этом.

– Да, мистер Араторн, в основных чертах мы уже в курсе.

– Хорошо. Мы хотим, чтобы и у Америки, и у ее нынешних союзников появилось такое же. Только в этом случае оно не будет применено в этой войне, да и в будущих тоже.

– И вы готовы помочь нам с этим оружием без всяких предварительных условий?

– Нет, одно условие есть: Америка не должна применять это оружие первой.

– … Ну что же, – прикинув что-то в уме, сказал Хопкинс, – я могу твердо вам обещать, мистер Араторн, – президент Рузвельт никогда этого не сделает.

– Но, насколько мне известно, у Америки могут ведь появиться и другие президенты?

– Тогда этого не допустит Конгресс, который я здесь неофициально представляю, – вдруг вмешался сенатор Трумэн. – Мы никогда не станем наносить удар по Германии, если будет хоть какая-то малейшая возможность этого избежать. Даю вам в этом свое честное слово.

– Но когда и каким образом мы сможем получить секрет производства этой бомбы? – снова взял в свои руки бразды правления Хопкинс.

Араторн с сомнением посмотрел на стоявших в оцеплении солдат, которые могли слышать этот разговор, и ответил уклончиво:

– Откровенно говоря, физические принципы и основные технические параметры для ее изготовления давно уже были переданы нами одному из ваших известных ученых. Но мы просили его до поры не разглашать эти сведения, как и многое другое, что он от нас получил. Имя я сейчас называть не буду, его сообщат вам немного позже наши доверенные лица.

– Те, что присутствуют сейчас здесь?

– Возможно, они, а возможно, и нет. Этого я тоже вам сейчас не скажу, потому что, да будет вам известно, среди вас здесь скрываются предатели.

Услышав это шокирующее заявление, Хопкинс и Уотсон недоуменно переглянулись, а Ланселот, хорошо зная о паранормальных способностях атлантов, напрягся и положил ладонь на рукоять трофейного кольта, торчавшего у него за поясом. И оказалось, что как раз вовремя, потому что, повинуясь некоему тайному знаку, охранники быстро взяли собравшихся в круг, тесно сомкнувшись и угрожающе наставив на них дула автоматов. Их командир выступил на шаг вперед и, нехорошо ухмыляясь, произнес следующую довольно наглую речь:

– Сдается мне, мистер, как вас там, Араторн? Придется вам сейчас имя этого вашего ученого гения все-таки нам назвать. Иначе никто живым отсюда не выйдет, да и ваша кровь, будьте уверены, непременно прольется, и мы еще посмотрим, правда ли она такая голубая, как говорят легенды. Хотя нет, вас-то мы как раз, может быть, и оставим, ведь надо же кому-то поднять в воздух это летающее блюдце и следовать на нем с нами туда, куда я скажу.

Ответом ему было гробовое молчание. Трумэн, собравшийся было что-то возразить относительно подозрения в предательстве, прозвучавшего перед неожиданным демаршем сержанта, так, открыв рот, и застыл. Уотсон нервно пытался расстегнуть срывающимися пальцами висевшую у него на поясе кобуру с пистолетом, а Хопкинс лишь с вызовом выставил правую ногу вперед и стоически скрестил на груди руки, показывая всем своим видом, что презирает измену, а исходящую от предателей опасность игнорирует.

– Не советую доставать пистолет, генерал, – насмешливым тоном предостерег сержант Уотсона. – А то он, не дай бог, еще выстрелит и убьет кого-нибудь! Забери у него оружие, – уже серьезно приказал он одному из своих подручных, который стоял у Уотсона за спиной. – И у этого тоже, – указал он на Ланселота.

Ланселот почувствовал, как в спину между лопаток уперся ствол, и из-за пояса у него ловко вытащили кольт, взятый им утром у убитого в отеле бандита.

– Я жду имя, – нетерпеливо воскликнул сержант, обращаясь к Араторну. – Или мне начать расстреливать по одному ваших конфидентов?

– Не говорите ему ничего, Араторн, – спокойно сказал Хопкинс. – Если даже нас сейчас убьют, это будет меньшим из зол.

Однако, несмотря на весь драматизм ситуации, атлант сохранял полнейшее спокойствие и, кажется, даже с некоторым интересом разглядывал сержанта.

– Гавриил, – сказал он неожиданно, – у меня есть другое предложение: я приглашаю тебя на корабль вместе с двумя моими друзьями. А потом мы с тобой полетим домой. Ты ведь не против, не так ли?

«Сержант» после этих слов замер, растерянно оглянулся на своих головорезов, что как-то не вязалось с его звероподобной внешностью и предыдущим брутальным поведением, а затем нерешительно сделал несколько мелких, семенящих шагов в центр светового круга, где стоял Араторн. Несмотря на свои габариты, рядом с атлантом он выглядел как ребенок.

– Хорошо, – сказал тот. – А теперь все остальные положат свое оружие вот сюда, – указал он под ноги генералу Уотсону. – И впредь будут всегда подчиняться только этому человеку.

Тотчас «солдаты» медленно, точно зомби, стали подходить к генералу и складывать перед ним на землю автоматы.

Уотсон, Хопкинс и Трумэн с изумлением взирали на эту полную и безоговорочную капитуляцию.

– Вы верите в милость Божью, Па? – тихо спросил Хопкинс.

– Ну, – серьезно и тоже почти шепотом ответил ему Уотсон, – вообще-то, я всегда считал, что это вещь довольно туманная, но сейчас, кажется, верю, приходится верить. Особенно когда бог живьем стоит прямо перед тобой!

– Даже если это сам дьявол во плоти, то, что он сейчас сотворил, здорово походит на божью милость.

Араторн кивнул Ланселоту и Томпсону, и они также вошли в центр светового круга. Затем все четыре фигуры оторвались от земли и стали медленно, торжественно подниматься по лучу вверх, к ожидающему их кораблю. Оставшиеся внизу молча, с благоговением наблюдали картину нового вознесения, а среди бывших подручных Гавриила была снова замечена попытка принять молитвенную позу, пресеченная на сей раз уже бдительным Па Уотсоном.

– То, что позволено Юпитеру, ребята, не позволено быку, – наставительно, хотя и не совсем понятно, пояснил он бывшим бандитам, а теперь своим новым подчиненным.

* * *

Дисколет быстро набрал скорость и, оставив за собой в ночном небе Вирджинии лишь светящийся след, уже мчался высоко над черной бездной Атлантического океана. На его экранах были видны лишь яркие звезды, однако Араторн не слишком утруждал себя управлением, он лишь изредка смотрел на приборы и нажимал на пульте какие-то кнопки. По-видимому, умный корабль сам знал, куда следовать, подчиняясь заложенной в нем программе. В остальное время атлант, развернувшись на своем монументальном кресле к взятым на борт пассажирам, вел с ними неспешную беседу. Точнее, только с двумя из них, потому что плененный таким неожиданным образом Гавриил, продолжая находиться в заторможенном гипнотическом состоянии, смотрел в одну точку и хранил молчание.

– Через час мы будем в Германии. Там мы расстанемся, и вы сойдете, как мы и решили еще в Асгарде, чтобы встретиться с одним из вождей государства тевтонов, или, по-вашему, немцев. Он уже извещен о вашем прибытии и той роли, которую вы играете в нашей внешней дипломатии. Этот человек имеет прямое отношение к Новой Швабии и тем исследованиям, которые проводит там «Аненэрбе». Очевидно, он в курсе и их ядерной программы. Как мы и договаривались с вами, Томпсон, мы ждем, чтобы вы убедили тевтонов ее не форсировать, иначе у американцев с нашей помощью тоже скоро появится такое же, если не более мощное, оружие. Вы оба здесь очень важны как прямые свидетели тайного ввоза урана в Асгард, так что им от этого факта никак не отпереться. А главное, надо, чтобы они отказались в этом деле от содействия «серых», потому что иначе мы ликвидируем на нашей территории всю их базу. Хотя я подозреваю, что ядерные технологии уже переданы, иначе откуда немцам и японцам известно, как быстро обогащать уран до оружейного состояния. Американские же ученые, насколько мне известно, пока этот вопрос для себя еще не решили.

– То есть господа Хопкинс и Уотсон напускали нам в глаза туман, когда делали вид, что впервые слышит о ядерной бомбе? – удивился Ланселот.

– Конечно, – ответил ему Томпсон. – Об этом из-за секретности проекта мог не знать еще сенатор Трумэн, но только не ближайшие помощники президента. Ведь при правительстве еще с тридцать девятого года действует Урановый комитет, который Рузвельт приказал учредить после того, как отец теории относительности Альберт Эйнштейн прислал ему письмо с предупреждением о работах немцев, ведущихся в этом направлении. Правда, большого успеха деятельность этого учреждения пока что не имела. У американцев не было для этого ни достаточного количества специалистов, ни урана, ни технологий.

– Нужные сведения по ядерным технологиям мы уже предоставили другому нашему доверенному лицу в Америке, он хорошо разбирается в технических вопросах. Может быть, скоро придет время передать эту информацию вашим ученым, – пояснил Араторн.

– Никогда раньше об этом не слышал, – оживился Томпсон. – Постойте, дайте-ка я угадаю.

Он с некоторым сомнением посмотрел на безучастно сидевшего в своем кресле Гавриила, который, казалось, все еще пребывал в прострации.

– Надеюсь, наш мнимый сержант больше не опасен? Тогда я, пожалуй, скажу: на эту роль годится лишь один человек – это «повелитель молний», инженер-изобретатель Никола Тесла, таинственный гений, с необъяснимой легкостью выдающий массу оригинальных идей и не раз будораживший своими электрическими опытами весь Нью-Йорк. Я наконец понимаю, откуда берутся все эти его удивительные технические фокусы.

– Вы все угадали правильно, Томпсон, – сдержанно улыбнувшись, ответил Араторн. – Мы уже давно работаем с Теслой, и в той мере, в какой люди к этому способны, допустили его к единому информационному полю. Оттуда он извлек довольно много идей, часть из которых сумел реализовать. Его опыты с глобальным электрическим резонатором были интересны даже для нас и в принципе могли привести к объединению всего человечества в единую информационно-энергетическую систему, но, очевидно, время для этого еще не пришло. А вот с теорией эфира он справился не слишком блестяще, видимо, не хватило фундаментального образования, а жаль, потому что ваши ученые совершенно напрасно от нее отказались. Как это у вас говорят: вместе с водой выплеснули и ребенка? Например, этот корабль передвигается именно благодаря нашим знаниям об эфире. Правда, нельзя сказать, что ваши физические представления совсем не верны, просто они еще весьма фрагментарны.

– Почему же вы не дали Тесле уже готовой, полностью разработанной теории, которая бы убедила всех? – удивился Ланселот.

– Потому что у вас в ней никто ничего не поймет. Мы же используем совсем иной математический язык. Вообще, у атлантов науки в вашем понимании не существует. Знание о многих вещах приходит к нам сразу, в готовом виде из информационного поля Вселенной. Люди же изначально в этом отношении глухи, слепы и познают все на ощупь, будучи связаны по рукам и ногам своими «научными», а на самом деле весьма ограниченными методами. Поэтому мы можем объяснить вам лишь исходные принципы, подтолкнуть на правильный путь, а дальше, чтобы понять изнутри и усвоить тот или иной природный закон, вам надо кропотливо работать самим.

– Но Тесле же вы разрешили почерпнуть из вашего единого информационного источника? – не унимался американец. – Он ведь, наверное, не один такой у нас гений?

– Не знаю, поймешь ли ты меня Ланселот, если я скажу, что огромное и неожиданное знание убивает?

– Как ядерная бомба?

– Именно так.

Тем временем экраны уже посветлели, так как дисколет летел на восток, навстречу стремительно наступающему дню. Скоро показалась изрезанная береговая линия Франции, очерченная белыми кромками пляжей, внизу угадывались песчаные отмели в устье Луары, контуры портовых сооружений и трех огромных док-бассейнов города Сен-Назера на правом берегу реки. Там что-то явно происходило. То и дело мелькали огненные сполохи орудийных залпов, из чего можно было понять, что внизу идет жаркий бой. Чтобы получше рассмотреть картину, Араторн снизил высоту полета, и в этот момент на входе в угловой док случилась яркая вспышка от мощного взрыва.

– Похоже на рейд десанта, – со знанием дела сказал Ланселот, внимательно наблюдая отраженную на экране картину сражения. – Не иначе, англичане взорвали знаменитый супердок Жубер, чтобы немцам негде было чинить свой суперлинкор. Что ж, разумно, если они хотят дать Гитлеру на море укорот. Хотя, сдается мне, мы с этим Сен-Назером еще намучаемся, потому что немцы его просто так, за понюх табаку не отдадут, – ведь он ключ ко всей Северной Атлантике.

Больше признаков военных действий внизу заметно не было, напротив, всюду расстилалась на вид вполне мирная равнина, где леса чередовались с полями, холмами и тонкими голубыми нитями рек. Через полчаса полета корабль стал быстро снижаться и совершил посадку на зеленом лугу, на берегу петляющего по нему ручья, перед поросшей густым лесом горой, на вершине которой возвышались серые стены и башни старинного замка. Имевший в плане вид треугольника или наконечника копья, он вписывался в кольцо сооружений, обнесенных по окружности тройной крепостной стеной.

– Вот мы и прибыли на место, – сказал Томпсон. – Очень надеюсь, что хозяева были предупреждены о нашем прибытии и не откроют огонь без предупреждения. Кстати, Араторн, вы по-прежнему не хотите пойти с нами?

– Нет, дорогой Персиваль, вы же знаете, мы не вмешиваемся напрямую в ваши земные дела, и прямые контакты с людьми, за исключением таких экстренных ситуаций, какая случилась в Вашингтоне, нам разрешены только в Асгарде. Но владелец замка ждет вас, с ним мы связались через известное вам отделение «Аненэрбе» в Новом Берлине.

– Но вы еще не сказали, как этого таинственного владельца зовут, – заметил Ланселот.

– Разве? – удивился атлант. – Впрочем, мистер Томпсон знает: его имя Генрих Гиммлер.

– Черт возьми! – чуть не поперхнулся Ланселот. – Теперь у меня такое чувство, будто я Кот в сапогах, который наведывается в замок к людоеду!

– Насчет кота, я не знаю, но про людоеда это вы, Ланс, заметили довольно точно, – мрачно пошутил Томпсон.

На всякий случай решили пока не выходить и посмотреть, какую реакцию вызовет появление дисколета. Оказалось, что ожидаемую, потому что по полю к нему приближался восьмиместный хорьх девятьсот первой серии. Подъехав, он остановился в двадцати метрах от корабля, и из него вышел офицер в форме СС, который, хотя и разглядывал приземлившееся чудо круглыми от изумления глазами, все же явно был в курсе визита, потому что внешне спокойно ожидал появления гостей. Дверь дисколета открылась, откинувшись вниз в качестве трапа, Томпсон с Ланселотом сошли на землю и направились к машине. Корабль же плавно, почти беззвучно поднялся в воздух и исчез в вышине.

– Пожалуйста, господа, прошу вас сюда, – сказал офицер по-немецки, вежливо открывая перед гостями заднюю дверь. Через несколько минут они уже подъезжали к воротам замка, над которыми на весеннем ветру полоскалось красное полотнище с заключенной в белый круг свастикой, а по краям стояли вооруженные автоматами часовые в касках.

Выйдя из машины, они в сопровождении офицера, миновав арочный мост, направились внутрь замка. Пройдя через внутренний двор, затем несколько сумрачных коридоров и поднявшись по лестнице, ведущей, по-видимому, в одну из башен замка, они оказались возле тяжелых дубовых дверей, перед которыми путь им преградили двое часовых. Сопровождающий офицер извинился за то, что придется соблюсти некоторые формальности, и предложил сдать оружие, если, конечно, оно имеется у прибывших господ. Ланселот передал ему свой трофейный кольт, который ему вернули на летном поле после усмирения бандитов, однако офицер этим не удовлетворился и, еще раз извинившись, быстро ощупал обоих с боков, спереди и сзади, чтобы убедиться в отсутствии других предметов, после чего открыл перед ними дверь внутрь помещения. Вопреки ожиданию, там оказался не кабинет, а большой мрачный зал с несколькими узкими бойницами под самым потолком, со стенами и полом из грубого серого камня. В его середине было устроено круглое углубление с выложенным на полу магическим символом «черного солнца», в центре которого ярко пылал огонь, вырывающийся из-под кованой железной решетки, однако он не в силах был рассеять залегшую по углам густую тьму. По периметру помещения располагались двенадцать пустых постаментов, видимо ожидающих тех, чьи посмертные изваяния будут достойны их занять. В общем, зал напоминал скорее могильный склеп или языческое капище, чем помещение для переговоров.

В центре круга возле пылающего огня стоял невысокий человек с пухлым лицом и в очках, ни ростом, ни чертами лица не напоминавший «истинного арийца» и вождя СС. Гиммлер был элегантно одет, ладно сидевшая на нем серая форма поблескивала орденами, а на петлицах красовались по три дубовых листа. Вид у него был весьма ухоженный, и внешне он мог бы производить впечатление не садиста, каковым и являлся, а добропорядочного немецкого учителя, если бы не его пронзительный и беспокойный взгляд, странным образом фокусируемый стеклами очков, в которых отплясывали красные отблески языков огня. Он что-то тихо произнес, но в то же мгновение его шепот многократно усилился, отражаясь от стен и потолка, ясно и гулко прозвучав сразу во всем помещении:

– Добро пожаловать в «Вальхаллу», господа!

Надо признать, что дипломатический прием начался как нельзя более эффектно, ибо сначала даже показалось, что более инфернального впечатления, наверное, не смог бы добиться и сам дьявол.

«Вот, значит, каков нацистский рай, – подумал Ланселот, – что черти построили для себя прямо в аду».

И тут ему пришлось вздрогнуть, потому что, словно отвечая на его тайные мысли, из темноты стал медленно возникать чудовищный лик, похожий на хищную птицу, только на нем горели, как угли, совсем не птичьи глаза. Загадочное существо на миг показалось из тени, а затем отступило в нее вновь, однако Ланселот готов был поклясться, что у него были и крылья, хотя и растущие как бы из человеческого туловища. Никакой одежды на этом исчадии ада не наблюдалось.

Гиммлер явно наслаждался тем впечатлением, который произвел на американцев его необычный гость. Однако, как выяснилось, на сцене появились еще не все участники действа, поскольку из другого угла появилась новая фигура. К огню подошел человек, являвший собой – ввиду своей обыденности – полную противоположность предыдущему персонажу. У него была густая рыжеватая шевелюра, на плечах твидовый пиджак, на шее галстук-бабочка, а на носу модные роговые очки. По правде сказать, в мрачной Вальхалле этот франт смотрелся абсолютно чужеродным элементом, поскольку по виду напоминал скорее профессора университета, чем нечистую силу.

– Позвольте вам представить, господа, сначала моего уважаемого гостя, повелителя расы Кабирим. Он предпочитает, чтобы его называли «Элейна», хотя люди нередко обращаются к нему Ваал-Фегор. Выглядит он довольно экстравагантно, однако, да будет вам известно, он по долгу службы, так сказать, умеет легко изменять свою внешность. А это герр Синклер – наш, скажем так, советник. Я думаю, этой аттестации вам будет достаточно. Меня вы, конечно, знаете: я рейхсфюрер СС Генрих Луйтпольд Гиммлер. Вас же я представлять не буду, мы уже информированы, кто вы такие… Я не слишком хорошо говорю по-английски, поэтому, если не возражаете, будем общаться на немецком. Ведь вы, герр Томпсон, выучили его еще лет сто назад, а герр Ланселот, насколько мне известно, вообще наполовину наш соотечественник, не так ли?

– Только до некоторой степени, – ответил тот по-немецки. – Моя мать – этническая немка, хотя никогда и не покидала Америку.

– Вот и славно, – обрадовался Гиммлер. – Значит, мы друг друга, я надеюсь, поймем. Итак, вы прибыли сюда таким экстравагантным способом, чтобы сказать: друзья, не делайте атомной бомбы, не так ли? Иначе атланты помогут американцам быстренько соорудить свою, и весь мир полетит в тартарары.

– В общем-то, да, – ответил Томпсон. – Вы прекрасно осведомлены, господин рейхсфюрер. И очевидно, ваш гость Ваал-Фегор здесь для того, чтобы дать нам понять: бомбу вы сделаете быстрее, чем американцы. Что ж, может быть, так оно и есть. Однако должен вам заметить, что ни на земле, ни под землей такое оружие еще никто не создавал, а это значит, что завтра мы его не увидим и послезавтра тоже. Для этого в самом лучшем случае нужна, ну, хотя бы пара лет. Правда, вступление в войну Соединенных Штатов сделало перспективу скорой победы Германии в этой войне, мягко говоря, довольно туманной, и за время, пока вы работаете над бомбой, многое может перемениться. Положим, вы еще, возможно, сумеете сбросить ее на Англию, но, чтобы доставить заряд через океан, нужна сверхдальняя авиация, которой у вас нет. На ее разработку уйдут годы. И единственный ваш недостроенный авианосец «Граф Цепеллин» этой проблемы тоже не решит. А у Штатов уже сейчас есть и авианосцы и «летающие крепости». В итоге при первой же попытке применить атомное оружие Германия гарантированно перестанет существовать, а Штаты, да и Россия с ее бескрайней территорией, так или иначе выживут. Кроме того, я должен заявить, что Россия, ради соблюдения в мире стратегического равновесия, тоже рано или поздно получит ядерное оружие.

– И вы, то есть атланты, намерены ей в этом помогать?! – взвизгнул, потеряв всякое самообладание, Гиммлер.

– Асгард будет помогать всем, кто не хочет погубить планету. В крайнем случае, атланты не исключают и возможности своего прямого вмешательства для принуждения к миру.

– То есть они готовы выступить на стороне России?! Ну тогда передайте вашим хозяевам, так же как и американцам, что они плохо разбираются в наших делах. Ведь рано или поздно Штаты поймут, что именно мы сегодня служим последним оборонительным валом западной цивилизации против большевизма, а национал-социалистическое решение – единственная общественно-политическая форма, которая могла бы ему эффективно противостоять. Ваши солдаты, придя в Европу и общаясь с русскими, заразятся бациллами большевизма и вернутся домой разносчиками красной чумы. Но СС и вермахт готовы продолжать битву с Россией, если англо-американцы согласятся с нами на перемирие. Пойти же на мир со Сталиным для нас невозможно; любое соглашение с ним ничего не стоит, потому что коварный азиат, одержимый своими собственными демонами, презирает всякие договоры и считает тех, кто им верит, просто дураками. Поэтому, чтобы отразить большевистские орды, мы обязаны продолжить борьбу. Постарайтесь убедить их, что истинный враг человечества и всей планеты – это советская Россия, и сражаться с ней по-настоящему готовы только мы, немцы.

Сделав короткую паузу, он добавил:

– Фюрер, как и я, согласен даже на то, чтобы уступить победу западным союзникам. Дайте нам только время, чтобы сломить Россию. И мы сможем это сделать, если нам позволят обратить против нее наше оружие возмездия, которое вот-вот будет создано.

– И при этом должны сгореть в огне миллионы? – возразил Томпсон. – Ради какой цели? Простите, но ваш национал-социализм и большевизм не так уж сильно между собой и различаются. Не хотите ли вы просто убрать в лице русских большевиков конкурента в борьбе за мировое господство? Если так, то, боюсь, дай вам волю, и мировая ядерная война будет неизбежна. Что же до соблюдения соглашений, то позвольте вам напомнить, господин Гиммлер, про разорванный Германией Версальский договор, да и про Пакт о ненападении, заключенный вами с большевиками, через который вы также легко переступили, первыми напав на Россию. Как мы после всего этого можем доверять вашим обещаниям?

– То есть вы отказываетесь? – грубо сказал Гиммлер.

– Нет, о перемирии или даже мире никто говорить пока не отказывается. Но тогда в качестве жеста доброй воли сперва выпустите всех узников концлагерей, прекратите преследования евреев и масонов.

– Концлагеря – это необходимое зло, без них невозможно предотвратить эпидемии болезней, прежде всего тифа, которые разносят военнопленные. Евреям мы с самого начала предлагали эмигрировать из нашей страны в Палестину, но, вместо того чтобы возвратиться на историческую родину, они остались, чтобы саботировать экономические планы германского правительства и стрелять в спины немецким солдатам в Чехии, Польше и России. Но наш фюрер великодушен, если союзники их примут, то мы готовы освободить всех евреев, пусть на здоровье себе уезжают. Что же касается масонов, то этот вопрос сложнее. Конечно, за масонством стоит весьма притягательная идея, идея Французской революции с ее требованиями свободы, равенства и братства, гуманистическими идеалами и правами человека. Еще больше людей привлекает возможность посещать своего рода социальный клуб, познакомиться на масонских приемах с людьми своего круга за бесплатной выпивкой и закуской, чтобы потом воспользоваться этими связями. Но все это только камуфляж, дьявольски хитроумный трюк, благодаря которому под влиянием масонов оказались тысячи людей, большей частью достойных и респектабельных. Однако правда в том, что в каждой ложе есть тайные вожди, которые управляют теми масонскими лидерами, что появляются открыто. Помимо Великого магистра, необходимого как публичная фигура, в каждой ложе есть и никому не известный человек – «серый кардинал», в действительности занимающий куда более высокое положение во всемирном масонстве и заправляющий всем и вся через послушных ему «братьев». Этот узкий круг тайных властителей – действительно серьезная сила. Именно они спровоцировали Первую мировую войну, а в нынешней снова объединили против нас полмира. Но масоны для них – лишь средство, а цель – господство над миром людей благородной голубой крови, унаследованной от древних королей. Такую цель я признаю и уважаю, потому что я и мои СС – сами новый рыцарский Тевтонский орден чистой арийской расы. Миром для его же блага должна править элитная каста, а мы можем добавить к древней царской породе наш генетически безупречный арийский материал – белокурых и голубоглазых бестий.

Тут прежде молчавший «профессор» выступил вперед:

– Если позволите, рейхсфюрер! Вы правы – этим миром может эффективно управлять лишь благородная наследственная каста, способная как примером собственного величия, так и твердой отеческой рукой заставить косный и вечно недовольный охлос идти по пути совершенствования. Как вы на самом деле хорошо знаете, я и представляю здесь клуб тех, так сказать, тайных властителей, о которых вы только что упомянули. И мы согласны, что наши цели в главном схожи с вашими. Нам действительно нужен могучий союз, чтобы отстоять цивилизацию от гибели под ударами восточных варваров. Но это должен быть союз крови. Лишь те, в которых течет голубая кровь древних королей, достойны править миром. Вы ведь сами мне говорили, что мистическим образом чувствуете себя реинкарнацией Генриха Первого Птицелова. А ведь все мы – потомки царей, которые происходят от древних богов. Поэтому главную задачу мы сейчас видим в том, чтобы склонить Америку с Англией прекратить войну с Германией и заключить союз против России, в которой власть захватил торжествующий хам. И если древняя и великая раса Кабирим окажет нам в этом помощь, прежде всего своими знаниями, мы вернем Земле ее золотой век, когда людьми правили боги. Мы же в свою очередь желаем, чтобы Кабирим восстановила свое положение во Внутриземье.

Гиммлер слушал «профессора» с живым интересом, а в конце так и просто развеселился.

– Дорогой Рафаэль, это, конечно, очень похвально, что вы желаете Кабириму победить своих врагов. Правда, вы не сказали, чем сможете им в этом помочь. Ну, да ничего, мы что-нибудь потом придумаем. Но если я не ослышался, вы предлагаете употребить все свое влияние на масонов, чтобы помирить англосаксов с немцами, не так ли?

– Можно сказать и так, рейхсфюрер.

– Да, но вы не пояснили, каким образом? Дьявол ведь, как известно, кроется в деталях. Англосаксы, надо признать, всегда уважали только силу и никогда не верили пустым обещаниям. Я такой подход разделяю, но как же нам тогда достичь союза? Ведь если у них будет атомная бомба, они ни за что не согласятся разговаривать с нами на равных.

– Мы через наших людей в правительстве и научных кругах можем затормозить разработку американцами ядерного проекта, по крайней мере до тех пор, пока Германия не реализует свой.

– Вот это уже речь не мальчика, но мужа, дорогой Раффи! – восхитился рейхсфюрер. – Если мы первыми успеем подвергнуть показательной атомной бомбардировке английские города, то сразу же создадим невыносимое давление на западных союзников. Тогда в политическом плане почти невероятно, чтобы коалиционное правительство Черчилля смогло продолжить войну. Вероятнее всего, оно просто падет. А без английских баз и французских морских портов, которые уже и так наши, американцы не сумеют перебросить сюда значительные войска. Следовательно, первыми применив бомбу, мы делаем им шах и мат и, несмотря на общий перевес в силах союзной коалиции, гарантированно выигрываем всю войну!

Ланселот наклонился к уху своего товарища и прошептал:

– По-моему, нам пора что-то предпринять, Томпсон, иначе нам крышка. После этих откровений, нас отсюда живыми не выпустят.

Томпсон, по-видимому, и сам понимал эту неутешительную перспективу, потому что немедленно нанес встречный удар в единственное уязвимое место.

– Раффи, Рафаэль… Рафаил! – повторив на разные лады имя «профессора», воскликнул он, как будто о чем-то вдруг догадавшись. – Ну конечно: Михаил, Гавриил, Рафаил! Этими именами ведь звали не только библейских архангелов, но, по легенде, и троицу верховных жрецов при храме Соломона, которые, будучи сами потомками Авраама, передавали его кровь по наследству послушницам, специально отбираемым из самых знатных родов Израиля. А затем, после разрушения Соломонова Храма римлянами, эти потомки Авраама в конце концов оказались в Европе и создали там Приорат Сиона – могущественный тайный орден – хранитель королевской крови, действовавший сначала под прикрытием тамплиеров, а потом и масонов… Интересно, господин рейхсфюрер, а одобрит ли Гитлер такой ваш союз с тайными сионистами? И не поставит ли это под сомнение вашу верность национал-социализму?

– Не беспокойтесь о моей преданности национал-социализму, Томпсон. Если Гитлер прикажет мне застрелить родную мать, я сделаю это без колебаний и буду горд оказанным мне доверием. Но вам будет трудноватенько доказать еврейское происхождение господина Рафаила Синклера – или Сен-Клера? – и его божественных королей. Скорее уж фюрер поверит в тамплиеров, к которым он и так благоволит… И потом, кто сказал вам, что мы дадим вам возможность что-то кому-то доказывать? Вы столько здесь уже наслушались лишнего, что отпускать вас было бы с моей стороны преступной глупостью. Пожалуй, единственное, что я могу для вас сделать, – так это удовлетворить ваше любопытство относительно состояния наших изысканий в области ядерной энергии. Кстати, герр Синклер как раз вам все и покажет, тем более что именно он занимается у нас здесь всей технической частью этого проекта… Раффи, – добавил он, обращаясь к «профессору», – будьте так любезны, покажите господам из Америки «святая святых», так сказать наш «Ковчег завета».

– Непременно, господин рейхсфюрер, – довольно усмехнулся тот. – Тем более это то, чего как раз не хватает американскому проекту, чтобы стать успешным!

Гиммлер сделал знак рукой, и тут же за спиной у пленников возникли два рослых эсэсовца с автоматами, а Рафаил издевательски вежливым жестом пригласил американцев выйти в дверь и сам последовал за ними.

Но прежде чем за ними закрылась тяжелая дверь, Ланселот вдруг явственно услышал необычный шепот, отзывавшийся, благодаря чудесной акустике, во всем зале: «Ихь атмээ ти-иифь унд оне ангст – я дышу глубоко и без страха». И хотя эта странная фраза была произнесена по-немецки, она напоминала скорее змеиное шипенье, чем человеческую речь, да таковой и не являлась. Мельком оглянувшись, Ланселот внезапно ощутил на щеке сильный укол, как будто его ужалила змея. В провожавшем его взгляде горящих глаз Ваал-Фегора бешено металось черное пламя.

В коридоре в голове процессии заняли место еще два охранника, и в этом составе они отправились в путь по бесконечным коридорам замка, спускаясь по ним все ниже и ниже. Когда они были, наверное, уже глубоко под землей, узкий коридор сменился обширной сетью помещений, напоминающих экспериментальные лаборатории. «Профессор» явно чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он с видимым удовольствием примеривал на себя роль радушного хозяина, который рад похвалиться перед гостями всеми теми улучшениями, которые он успел произвести за время их отсутствия в своем доме. Остановившись перед тяжелой, обитой свинцом дверью с надписью «Осторожно, радиация» и маленьким оконцем с толстым стеклом, он приказал охране ее отворить. Она оказалась не запертой, и за ней обнаружилось не слишком просторное помещение с низким потолком, в центре которого стояло несколько темных колонн, с потолка свисали какие-то металлические стержни, а по стенам вились снабженные датчиками трубы, приборы и провода в свинцовой оболочке. Внутри помещения находились двое рабочих, которые заканчивали закручивать тяжелым разводным ключом фитинг одной из труб. Рафаил спросил, закончили ли они работу, те ответили, что да, и торопливо покинули помещение. Хозяин обернулся к своим спутникам:

– Прошу вас, заходите! Здесь вы можете лицезреть наш «Ковчег завета», первый в мире ядерный реактор. Правда, в нем еще не все доведено до совершенства, но тем не менее он уже находится во вполне рабочем состоянии. Понимаете, – принялся объяснять он с увлечением, – чтобы ядерная реакция была контролируемой, надо регулировать число участвующих в ней нейтронов. Мы добиваемся этого с помощью стержней, изготовленных из бора и кадмия, которые хорошо поглощают нейтроны. Другая проблема заключалась в том, как замедлить нейтроны. Американцы думают, что мы пытаемся делать это с помощью тяжелой воды, которая содержит дейтерий, – пусть и дальше так думают, – но мы давно поняли, что такой путь бесперспективен. Замедлителем нейтронов у нас служат графитовые кирпичи, из которых сложены вон те колонны. Видите? Между ними установлены блоки с рабочим материалом – окисью урана. Если вытащить все контрольные стержни, начнется цепная реакция… Но не волнуйтесь, нейтронные счетчики пока молчат. Но если они оживут, тому, кто здесь окажется, не позавидуешь. Впрочем, сейчас вы сами убедитесь. Желаю вам приятных впечатлений.

С этими словами Рафаил быстро вышел наружу. Стоявшие за спиной у Ланселота и Томпсона охранники грубо толкнули их вперед, а сами, также без промедления выскочив за дверь, налегли на нее все вчетвером. Она с грохотом захлопнулась, оставив две жертвы в смертельной западне. В дверном окошке была видна улыбающаяся физиономия наблюдающего за ними Рафаила. Через несколько минут все вокруг ожило: ярко вспыхнул свет электрических ламп, что-то загудело, стержни на потолке пришли в движение, медленно уползая в свои норы на потолке. Счетчик на стене защелкал, убыстряя темп.

Придя в себя от первого шока, Ланселот оценил обстановку:

– Томпсон, кажется, нас хотят тут поджарить. Надо срочно придумать, как заставить их открыть дверь, иначе мы погибли!

– Слышите, как трещит счетчик, – радиация усиливается. Спрячьтесь от реактора за мою спину.

– И что я там буду делать? Радоваться, что меня зажарят вторым по счету?

– Я знаю, что говорю, Ланс! Мой организм прожил уже полтора века и, хвала Асгарду, более устойчив, чем ваш. Но сперва найдите какой-нибудь тяжелый предмет.

Ланселот мгновенно понял план своего старшего товарища. Он был не слишком обнадеживающим, но никакого другого у них не было. Вдруг у стены он заметил здоровенный разводной ключ, чуть ли не в ярд длиной, который в спешке оставили здесь рабочие. Он схватил его и спрятался за широкую спину Томпсона. И вовремя, потому что счетчик на стене начал уже буквально захлебываться.

– Ломайте теперь все, до чего сможете дотянуться! – крикнул Томпсон, невольно пятясь от реактора к двери.

Ланселот не заставил себя просить дважды. Оставаясь под прикрытием Томпсона, он размахнулся тяжелым ключом и изо всех сил стал бить им по трубам и приборам на ближайшей стене. Во все стороны полетели стеклянные осколки, зашипел белый пар, вырывавшийся из разорванной трубы.

– Этого мало, – воскликнул Томпсон, – лупите по стержням на потолке. Радиация тогда должна, конечно, усилиться, но реактор пойдет в разнос.

– Ага, и тогда мы, по крайней мере, сможем поднять на воздух все это чертово гнездо, а вместе с ним и половину Вестфалии. Продадим же свои жизни задорого! – заорал Ланселот и в каком-то диком восторге начал крушить стержни, которые убрались в отверстия не полностью и на половину длины оставалась свисать с потолка. Громко запел зуммер сигнала тревоги, замигала красная лампа.

– Нет, Ланселот, – прокричал Томпсон, – сейчас они остановят реактор и откроют дверь, чтобы прикончить нас из автоматов. У нас есть один шанс из ста, но постарайтесь им воспользоваться.

Он как в воду смотрел: свет в зале потух, гул прекратился, счетчик частить перестал. Дверь начала открываться. В это мгновение Ланселот благословил свой импровизированный дипломатический иммунитет, который немного ослабил внимание охраны при его обыске, что не позволило ей найти заветный браунинг, удерживаемый ремнем на его лодыжке. Беда в том, что он не успел купить к нему новую обойму, и сейчас в его распоряжении оставалось только два патрона. Однако это уже был все-таки не один шанс из ста, как сказал Томпсон, а целых два. Дверь тем временем окончательно открылась, и на пороге на фоне освещенного коридора Ланселот увидел фигуры Рафаила и двух эсэсовцев, которые уже поднимали стволы автоматов. Время как бы остановилось, движения солдат казались ему замедленными, он видел искривленный в крике рот Рафаила, который командовал «пли», однако никаких звуков не слышал. Внутри же реактора было темно. В своей вытянутой руке он в этот момент вдруг обнаружил заветный браунинг. Тело действовало само по себе, выбирая самый короткий и эффективный путь. Он дважды нажал на курок, и тела двух солдат медленно стали оседать на пол, глядя перед собой удивленными, пока что живыми глазами. Отбросив бесполезный уже пистолет, он бросился вперед, мощным хуком в челюсть привел в бессознательное состояние Рафаила и поднял выроненный убитым им охранником автомат. Двое других эсэсовцев, очевидно, были отосланы Рафаилом прочь, когда он запустил реактор, но, услышав выстрелы, могли в любой момент прибежать с подмогой, поэтому надо было спешить. Он оглянулся на Томпсона, тот казался в порядке и даже успел обзавестись автоматом, который снял со второго мертвого солдата.

– Я бы прикончил этого негодяя, да жалко расходовать на него патроны, они нам сейчас еще как потребуются, – с сожалением сказал он, указывая на лежавшего без сознания Рафаила. – Бежим отсюда скорей, а то через минуту сюда прибежит целый батальон во главе с самим Гиммлером. Только дай нам бог найти какой-нибудь выход наружу.

– Я знаю, где он может быть, – осенило Ланселота. – Когда мы сюда шли, я в последнем коридоре заметил боковое ответвление, в конце которого вроде бы видел дневной свет.

Они поспешили к этому месту. Метрах в двадцати, в конце Т-образного ответвления от основного коридора, действительно обнаружилась дверь, однако она не была отперта, и на ней висел большой замок. Свет, который заметил Ланселот, имел своим источником узкое, забранное железной решеткой окно, почти бойницу, находящееся рядом с дверью.

Ланселот попросил своего напарника отойти на насколько шагов назад и сбил замок выстрелом из автомата. Дверью, по-видимому, давно не пользовались, потому что отворить ее удалось лишь с большим трудом. Зато выход был расположен с обратной стороны здания замка, прямо на уровне земли. Перед ними открылась ровная, покрытая серым бетоном площадка, похожая на небольшой аэродром, которым она, собственно, и являлась, потому что на ней, к их изумлению, стояли два дискообразных корабля, очень похожие на тот, который встретил их подводную лодку в Асгарде, на подходе к Новому Берлину. Эти аппараты не были виманами атлантов, они больше походили на дело рук человеческих. На их бортах чернели кресты, а из амбразур торчали стволы орудий. Тем не менее не вызывало сомнений, что это воздушные суда. Возле одного из них, размером побольше и с надписью на борту «Ханебу», который стоял в некотором отдалении, ходили люди в пилотках и черных комбинезонах, вероятно готовя его к полету. Второй аппарат стоял ближе к замку, и рядом с ним не было ни души.

– Посмотрим, сможем ли мы совладать с этой летающей тарелкой, – сказал Ланселот. – Самолетом я несколько раз управлял, наверное, и это будет не слишком сложно. По крайней мере, я не раз видел, как Араторн на своей лишь жал на рычажки и кнопки, и она прекрасно летала, а эта явно сделана людьми, значит, еще проще.

Они, пригибаясь, побежали к ближайшему, меньшему по размеру кораблю. На его борту была другая надпись – «Вриль». Он стоял на телескопических опорах, а под его днищем нашелся люк. К счастью, он не был заперт, и они, открыв его, по вертикальной лестнице, похожей на ту, что бывает на подводных лодках, проникли в кабину. Она освещалась расположенными по кругу иллюминаторами и была пуста. В ее середине находился пульт, весьма напоминавший приборную панель самолета. Однако, подергав на нем рычажки и понажимав кнопки, Ланселот так ничего и не добился. На панели лишь зажглись несколько лампочек, но двигатель молчал.

– Надо отсюда выбираться, – хриплым голосом сказал Томпсон. – Без пилота нам не улететь. Предлагаю захватить второй аппарат вместе с экипажем – другого выхода нет.

Ланселот посмотрел на него и поразился произошедшей в его соратнике перемене. Из него как будто выпустили воздух, его трясло, а лицо отекло и приобрело нездоровый синюшный оттенок, который с каждой минутой все усиливался.

– Перси, вам плохо? – спросил Ланселот, взяв его за руку.

– Да, друг мой, мне что-то нехорошо, – вымученно улыбаясь, отвечал тот. – Видно, я все-таки схватил слишком большую дозу радиации, да и вам, наверняка, тоже досталось, ведь я все-таки сделан не из свинца. Но ждать нельзя, и добежать сотню ярдов до второго корабля я, надеюсь, еще сумею.

Опираясь одной рукой на плечо Ланселота, а другой, волоча автомат, он принял участие в реализации намеченного плана. То ли люди у дисколета не сразу заметили, что их атакуют, то ли их ввел в заблуждение болезненный вид Томпсона, и они приняли ковыляющую к ним пару за спешащих к ним за помощью, но факт остается фактом – сопротивления они никакого не оказали. Всего у корабля оказалось три человека. Ланселот, когда до судна оставалось уже совсем немного, поднял свой автомат и приказал им поднять руки вверх. Затем, оставив их под прицелом Томпсона, он подошел и вытащил из кобуры одного из них, который больше всего походил на пилота, пистолет, остальные оказались не вооружены. На его вопрос, подкрепленный приставленным к голове дулом автомата, тот подтвердил, что именно он отвечает за судно, может им управлять и оно полностью готово к полету. Ланселот отпустил двоих техников, которые что есть мочи помчались к замку, а пилоту велел пройти с ними внутрь корабля. В это время со стороны замка послышались крики и отрывистые команды, а затем загрохотали выстрелы. По взлетному полю по направлению к ним бежали десятка два эсэсовцев. Ждать было некогда. Дав по приближающимся длинную очередь, которая заставила их залечь, Ланселот последним поднялся на борт и закрыл за собой люк. Внутри корабля они были в относительной безопасности, потому что вряд ли автоматные пули были страшны для его брони. К счастью, аргумент в виде MP-38 «Шмайсер» оказался для пилота весомее, чем верность присяге, и, оказавшись в кабине, очень похожей на ту, что была на первом корабле, он быстро нажал несколько кнопок, двигатель завелся и загудел. Затем пилот потянул на себя рычаг, и дисколет стал плавно подниматься вверх. Внизу гремели очереди выстрелов, пули барабанили по обшивке, но не причиняли кораблю никакого ощутимого вреда.

Внезапно судно сильно тряхнуло, потом еще раз. Выглянув в иллюминатор, Ланселот увидел, что за ними, примерно в двухстах ярдах, летит «Вриль», ведущий по ним огонь из крупнокалиберного пулемета. В его иллюминаторе он разглядел знакомую рыжую шевелюру и проблеск стекол очков. Тут он пожалел о своей оплошности, когда лишь оглушил Рафаила ударом, но не добил его, хотя для этого тогда была возможность. Теперь же тот успел очухаться и поднять в воздух второй дисколет на их перехват.

– Эй, Джерри! – прокричал Ланселот пилоту, указывая в иллюминатор на преследователя, – видишь, нас сейчас продырявят. Если хочешь жить, срочно прибавь газу и стряхни его с нашего хвоста. И не давай ему прицелиться.

Оказалось, что немец жить хотел, и даже очень, потому что тут же обнаружил блестящие навыки пилотирования. Выжав рычаг управления до отказа вправо, он, накренив корабль на девяносто градусов, уверенно выполнил боевой разворот и при этом еще умудрился вписаться в самый минимальный радиус. От этого маневра неимоверно возросла сила перегрузки, но скорость дисколета резко упала, и противник, не успев вовремя отреагировать, пронесся мимо. Пилот не упустил своего шанса и, продолжая разворачиваться по кругу, оказался сзади. Теперь дичь и охотник поменялись местами.

– Как из этой штуки стрелять?! – заорал Ланселот.

– Здесь есть ракеты, надо просто нажать вон на ту красную кнопку, – прокричал пилот, указывая на пульт.

– А как я могу прицелиться?

– Не надо, – замахал рукой пилот, – они самонаводящиеся, реагируют на тепло.

Ланселот не совсем понял, что это значит, но нажал на кнопку, и по тому, как дисколет качнуло, понял – ракеты вышли. В иллюминатор он увидел, как сразу два сигарообразных тела, оставляя за собой белесый след, рванулись, нацеливаясь на летевший впереди «Вриль». Но и Раффи оказался не промах. Видимо, он учел, что ракеты летят быстрее, чем дисколет, и потому радиус разворота у них больше, а значит, единственная возможность от них уйти – это тоже совершить крутой разворот по дуге, которая впишется внутрь более широкой окружности, по которой будут разворачиваться, охотясь за ним, самонаводящиеся ракеты. «Вриль» заложил крутой вираж, и обе ракеты пролетели мимо. Не найдя цели, они устремились в сторону черневшего вдали замка, вероятно среагировав на дым, кое-где поднимавшийся из его печных труб.

Ланселот так и не успел как следует порадоваться этому обстоятельству и проследить за результатом, ибо теперь «Вриль» развернулся, но, не рискуя заходить сзади к более скоростному «Ханебу» и больше не надеясь на свои бессильные против него пулеметы, решился пойти в лобовую атаку. Оба корабля на большой скорости неслись друг на друга, расстояние между ними стремительно сокращалось, и столкновение казалось неизбежным. Это была война нервов. Вдруг Ланселоту почудилось, что он снова видит в иллюминаторе лицо Рафаила. Оно неузнаваемо изменилось: теперь ничто не напоминало в нем о недавнем интеллектуале и интеллигенте; рыжие волосы встали дыбом и извивались словно щупальца горгоны Медузы, безумный взгляд источал нелюдскую злобу, рот же ощерился в ужасной плотоядной гримасе. Казалось, его лицо разрасталось, наплывало, заполняя впереди все пространство, и ничто уже не могло остановить этот сгусток первобытной ненависти. Однако в последний момент оказалось, что ни один из соперников все же не желает погибать так скоро. Когда до столкновения оставалась, казалось бы, уже менее секунды, оба дисколета одновременно, почти под прямым углом свернули влево, почти зацепившись бортами. Пилот и тут блеснул истинным мастерством аса. Он предпринял серию поворотов, контрповоротов и благодаря этим маневрам сумел быстро снизить скорость, в результате чего пропустил противника немного вперед. Теперь тот находился так близко, что промахнуться было просто невозможно. Пилот ударил по кнопке, и две новые ракеты вырвались из чрева «Ханебу», который, чтобы избежать поражения от взрыва, отвернул в сторону. На сей раз обе небесные хищницы быстро нашли свою жертву. В ясной синеве прогремел гром, а «Вриль» превратился в ужасный огненный цветок, распускающий во все стороны ослепительные лепестки, и через мгновение прекратил свое существование, увлекая в небытие и одного из потомков древних королей.

* * *

«Ханебу», набрав высоту, стремительно летел на северо-запад. Ланселот приказал пилоту держать курс на Англию, потому что у него не было уверенности, что немецкий дисколет сможет преодолеть Атлантику, да и внешний вид Томпсона внушал ему большие опасения. Убедившись, что преследования за ними больше нет, Ланселот первым делом занялся его состоянием. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять – дела плохи. Персиваля рвало, на лице и шее появились красные пятна, переходящие в болезненные пузыри. Скоро к этому прибавились судороги конечностей и сильная головная боль.

– Держитесь, старина, – говорил Ланселот, – скоро мы прилетим в Англию, и там вам сразу же окажут всю необходимую помощь.

– Это лучевая болезнь, Ланс. – грустно сказал Томпсон. – Ее еще не умеют здесь лечить.

– Тогда надо срочно вызвать Араторна, уж он-то наверняка найдет средство.

Томпсона сотряс очередной приступ рвоты. Отдышавшись и выпив воды, которая была в большой фляге, обнаруженной Ланселотом тут же в кабине, он тихо сказал:

– Ланс, я где-то потерял свой волшебный золотой зуб, – наверное, он выпал из десны под воздействием радиации. Нам будет не так-то просто связаться с Асгардом, если теперь это вообще возможно. Так что придется рассчитывать лишь на свои силы. Хотя, откровенно говоря, надежды мало. Я не врач, но изучал физику и биологию, поэтому могу предвидеть, что будет дальше. Доза ионизирующего облучения, полученная мной в реакторе, мгновенно убила бы и быка, однако атланты так укрепили мое тело, что оно выдержало излучение и даже не дало ему поразить вас, а я, как видите, до сих пор еще жив. Однако я чувствую, что патологические сдвиги прогрессируют быстро и скоро должны привести к смертельному исходу… Мне становится трудно говорить, поэтому уясните сейчас самое важное: во-первых, вам надо будет срочно сказать американцам, что немцы вот-вот сделают атомную бомбу. Во всяком случае, реактор у них есть, и он, к сожалению, действует. А это значит, что можно быстро сделать оружейный плутоний. Во-вторых, мы окончательно удостоверились, что наци предали атлантов, перекинувшись к «серым», которые им наверняка помогают в ядерной программе, а это пахнет войной уже в самом Асгарде. Поэтому свяжитесь, если успеете, с Теслой, чтобы все проекты, которые ему передали атланты, попали по назначению.

– Почему вы сказали: «если успею»?

– Потому что, боюсь, нас могут опередить… Рексы наверняка уже пронюхали об этих бумагах и не замедлят нанести упреждающий удар…

Он на минуту замолчал, затем схватил Ланселота за руку и горячо заговорил:

– Генерал, генерал, нельзя дать красномундирникам возможность занять Бруклинские высоты, нам срочно нужно подкрепление…

Речь Томпсона стала несвязной, последние же слова были уже явным бредом. Сознание больного затуманилось, мысли спутались. Похоже, он воображал, что снова под началом Джорджа Вашингтона бьется с англичанами за независимость в сражении при Лонг-Айленде.

– С какой скоростью мы идем? – спросил Ланселот пилота. – И через какое время мы будем в Англии?

– Скорость у нас около девятисот километров в час, – ответил тот, и мы скоро можем достигнуть побережья Северного моря, однако, я боюсь, перебраться через него нам не суждено.

– Почему же? Не хватит горючего?

– Нет-нет, – усмехнулся немец, – этой крошке, хотя она только экспериментальная модель, горючего хватит, чтобы обогнуть весь земной шар. На ней установлен практически «вечный двигатель» – тахионатор, а управление осуществляется посредством импульсного генератора магнитного поля.

– Что такое «тахионатор»? – переспросил Ланселот, который никогда не слышал о подобном устройстве.

– Это двигатель, который использует энергию гравитации.

– И эти штуки вы тоже получили из Внутриземья?

– Не понимаю, о чем это вы. Их изобретатель – наш знаменитый инженер Вальтер Штауберг. Это технологии будущего века. Но в этом-то вся и загвоздка.

– Почему?

– Вы думаете, нам дадут возможность доставить этот аппарат англичанам? Да никогда! Я уверен, что Геринг уже поднял в воздух все истребители Люфтваффе, чтобы сбить нас любой ценой уже на побережье. А если даже случится чудо, и мы мимо них проскочим, то в проливе полно английских военных кораблей, которые все тоже немедленно откроют по нам огонь. Не забывайте – на борту у нас очень заметный немецкий крест. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, это приземлиться. Я обещаю, что не буду сообщать об этом командованию в течение трех часов. Этого будет достаточно, чтобы вы сумели скрыться.

«Так я тебе и поверил, – думал Ланселот. – Конечно, риск быть сбитыми есть, и немалый, однако куда я денусь с Томпсоном в таком его состоянии? Нас же сразу поймают. Да и не имею я права, имея в руках такую железную птичку, выпустить ее на волю. Попробуем увеличить высоту и скорость».

– Джерри, – обратился он к немцу. – Ты, конечно, хитрец, но одного не учел – мой друг очень болен, и мне надо быстро доставить его в госпиталь. Ради этого я готов рискнуть многим. Скажи-ка, на какую максимальную высоту и скорость рассчитан этот аппарат?

– Вообще-то, его штатный потолок – сорок километров, но, по-моему, после боя у нас поврежден руль высоты, так что сильно мы подняться не сможем. Скорость сейчас тоже почти предельная. Конечно, можно попытаться выжать дополнительно еще километров сто в час, но это, пожалуй, все.

– Ну, так выжимай! – с досадой сказал Ланселот, прекрасно понимая, что, совершенно не разбираясь в управлении этим чудо-аппаратом, он вряд ли сможет уличить пилота во лжи и заставить его показать все, на что способен секретный дисколет. – Но имей в виду: или мы приземлимся в Англии, или сдохнем вместе – других вариантов нет.

– Яволь, – ответил пилот.

К несчастью, его худшие предсказания вскоре стали оправдываться. Когда впереди показалась береговая линия, наперерез им с обеих сторон, словно стая волков на охоте, выскочили две группы «Мессершмиттов» Bf-109, каждая не менее эскадрильи. Судя по черному выхлопу их двигателей, они шли в форсированном режиме, пытаясь на скорости триста миль в час поспеть за своей целью. Уже издали они стали поливать «Ханебу» огнем 20-миллиметровых пушек и пулеметов. Броневая капсула дисколета выдержала это испытание, а два залпа ракет в сторону истребителей несколько охладили их пыл. Четыре машины, пойманные в тепловые ловушки, разлетелись на куски, которые стали падать вниз, оставляя за собой густой черный дым. Два «Мессершмитта», оказавшиеся на самом близком к «Ханебу» расстоянии, не видя других способов его остановить, попытались пойти на таран, но разница в скорости была слишком велика, и вместо встречи с бортом дисколета их пропеллеры вспороли лишь воздух. Вскоре вся волчья стая, щелкнув зубами, осталась позади. Однако, оглянувшись вокруг, Ланселот понял, радоваться рано: в одном из иллюминаторов появилось круглое отверстие от пулеметной пули, а «Джерри» сидел на кресле, запрокинув назад окровавленную голову, половины черепа у него не было. Мертвая рука по-прежнему сжимала штурвал, и только поэтому дисколет все еще продолжал лететь по прямой. Ланселот освободил рычаг, положил тело на пол и попытался разобраться с управлением. Оказалось, что это не слишком сложно. Поворачивая рукоять в разные стороны, можно было менять направление полета, снижаться и подниматься. Рядом располагался рычаг, двигая который вперед-назад можно было регулировать скорость. Компас на панели приборов показывал направление движения. Однако приземлиться с таким багажом знаний все равно было нереально. Для этого дисколет надо было заставить остановиться, зависнув в воздухе, и плавно опуститься на землю. Какая из многочисленных кнопок или рычагов на панели управления отвечает за эти действия? Ни одной поясняющей надписи под ними не было, а тыкать все подряд наугад было опасно, так как можно было ненароком заглушить двигатель.

А между тем «Ханебу» уже мчался над морем, стремительно приближаясь к английским берегам с юго-востока. Ланселот, используя свою феноменальную географическую память, прикинул, что дисколет должен достичь земли где-то в районе между Ипсуичем и Колчестером. В передний иллюминатор на горизонте уже была заметна темная береговая полоска. Ланселот решил, что, не имея возможности посадить аппарат, он максимально снизит высоту и скорость полета, и они с Томпсоном прыгнут в воду. Однако сделать это надо было непременно возле берега или какого-нибудь английского судна, чтобы не успеть замерзнуть в холодной воде. Вдруг, взглянув в нижний иллюминатор, он заметил вдали на море черную точку. На панели управления мигало табло, сообщая о том, что дисколет находится в зоне радиолокации. «Значит, это военный корабль, почти наверняка английский», – подумал Ланселот. Он сбавил скорость и пошел на снижение. Через несколько секунд дисколет приблизился к судну настолько близко, что смог определить его тип и принадлежность – английский эсминец из состава сил береговой обороны. На его борту можно было даже различить название «Спрай». Неприятной неожиданностью явилось то, что с его борта доносился пронзительный звук сигнала воздушной тревоги, а на палубе занимали свои места орудийные расчеты.

– Они принимают нас за немцев, что, впрочем, неудивительно, – вдруг донесся до него шепот Томпсона, который очнулся и смотрел на эсминец в нижний иллюминатор, который был с ним рядом. Томпсон говорил это без тени страха, спокойно, но в голосе его сквозила глубокая грусть. – Не хотелось бы принимать смерть от рук союзников. Правда, англичане пытались укокошить меня и раньше, и вот теперь их день, похоже, настал…

В это мгновение с борта эсминца действительно грянул залп. Стреляли одновременно из спаренного зенитного 102-миллимитрового орудия и двух 20-миллиметровых автоматических пушек «Эрликон». Дисколет сильно тряхнуло и подбросило вверх. Очевидно, снаряды угодили в его нижнюю часть, откуда повалил густой едкий дым, проникавший в кабину. Однако запас прочности у «Ханебу» был велик, он не упал сразу, а продолжил движение, медленно теряя высоту. Поразивший его эсминец остался позади, и в иллюминаторы было видно, как стремительно приближается береговая черта. Однако на пути дисколета между ним и берегом неожиданно выросло новое препятствие – огромная, величиной с футбольное поле платформа на двух толстых бетонных основаниях. На ней можно было заметить зенитные орудия, радиолокаторы и мощные прожекторы. Это был один из морских фортов Маунселла, сооруженных на подступах к английскому побережью для защиты от вражеской авиации. На платформе собралось около сотни человек, которые, несмотря на опасность, вовсю глазели на приближающееся к ним чудо. Впрочем, это отнюдь не мешало действиям расчетов около дюжины зенитных орудий, которые споро разворачивались в их сторону.

«Ханебу» летел прямо на платформу. Чтобы предотвратить катастрофу, Ланселот пытался отвернуть дисколет в сторону, но сделать это ему не удавалось, – по-видимому, после попаданий с эсминца в механизме что-то заклинило. Воздушный корабль не мог больше поворачивать ни вправо, ни влево, он утратил прежнюю скорость и неуклонно снижался, а для того чтобы заставить его хоть немного подняться вверх, приходилось всем телом налегать на рычаг управления. Таким образом, он мог рассчитывать только на то, что, приложив усилие, сумеет поднять дисколет выше платформы и пронестись прямо над ней. Однако в этом случае на них в упор обрушится вся мощь артиллерии форта с заранее предсказуемым результатом.

В этот момент на его руку, держащую рычаг, легла чья-то ладонь.

– Ланс, – спокойно сказал Томпсон, нашедший в себе силы добраться до пульта управления, – уберите скорость до самого минимума и немедленно прыгайте в воду. А я постараюсь удержать руль высоты, чтобы перепрыгнуть платформу и не забрать с собой на тот свет еще сотню-другую людей, что там собрались.

– Я вас не оставлю, Перси, – сказал Ланселот, глядя ему прямо в глаза.

– Бросьте, я уже труп. Только вы теперь можете донести правительству то, что мы слышали и видели, а потому обязаны выжить. Быстрее, времени нет!

Кинув взгляд в иллюминатор, Ланселот понял, что тот прав. Он в последний раз с благодарностью коснулся плеча человека, который сначала был его случайным знакомым, потом спасителем и наставником, а теперь – настоящим другом. Жаль только, что время, отведенное этой дружбе, стремительно утекало в черную бездну небытия.

– Не грустите, дружище, о такой смерти я мог только мечтать, – в ответ на этот душевный порыв пытался усмехнуться своими распухшими губами Томпсон. – Единственное, о чем я вас попрошу, – позаботьтесь о моей жене и сыне, они живут в Сан-Франциско, и у сына неважно со здоровьем.

– Обещаю, – сказал Ланселот.

Так с ним простившись, Ланселот метнулся к выходу, рывком распахнул на себя люк и прыгнул наружу, навстречу тугому воздушному вихрю, который сначала прижал его к борту дисколета, но потом отшвырнул в сторону. Чтобы не разбиться при падении с высоты о поверхность воды, Ланселот постарался, используя все свои навыки, сгруппироваться и нырнуть в нее по возможности вертикально, головой вниз, вытянув вперед руки. И хотя это ему удалось, удар был настолько силен, что, упав в воду, он на какое-то время потерял сознание, а потому не мог видеть, как удерживаемый слабеющей рукой Томпсона дисколет достиг форта. У тех же, кто наблюдал эту картину, было полное ощущение того, что он всей своей металлической массой вот-вот снесет платформу вместе с собравшейся на ней толпой. Раздался всеобщий вопль ужаса, люди бросились врассыпную, а пушки открыли по кораблю беспорядочный огонь. Однако в последнюю секунду «Ханебу» судорожно подскочил в воздухе и перемахнул через платформу буквально в нескольких метрах от ее поверхности, снеся своим истерзанным брюхом радиомачты, после чего накренился набок и, подергиваясь в смертельной агонии рывками то вверх, то вниз, еще некоторое время летел, но затем камнем рухнул в воду. В то же мгновение то ли от удара о ее поверхность, то ли от повреждений, вызванных прямыми попаданиями снарядов, на его борту прогремел чудовищной силы взрыв, высоко вздыбивший белый водяной столб, который затем с шумом рухнул вниз. Через минуту лишь мертвая зыбь напоминала о случившейся здесь катастрофе. Так море с помпой похоронило останки невиданного воздушного корабля, а вместе с ним и того, чья долгая жизнь и славная смерть казались еще большим чудом.

* * *

Он очнулся от того, что его всего выворачивало наружу. Это извергалась вода, заполнившая легкие. Слава богу, он жив и лежит на какой-то твердой поверхности. Затем он увидел над собой большие рыжие усы, над которыми возвышался сизый нос, также весьма выдающихся размеров, бывший, по всей видимости, постоянным участником задушевных встреч его владельца со стаканчиком джина или виски. Завершало картину красовавшееся на этом видавшем виды носу старомодное пенсне, впрочем вполне победно поблескивающее своими круглыми стеклышками.

– Ну, вот! – удовлетворенно сказал обладатель всех этих впечатляющих атрибутов. – Я же говорил, что у меня-то он очнется, еще не таких отхаживал. Эти Джерри – конечно, мерзавцы, но мерзавцы крепкие: для них свалиться с высоты ста футов и в течение десяти минут болтаться в ледяной воде, пока мы плыли за ним на катере, вовсе не смертельный номер – не то что для нашего брата англичанина или какого-нибудь лягушатника с той стороны Канала. Правда, пришлось повозиться, делая ему искусственное дыхание, но другой бы на его месте давно отправился к праотцам.

– Эй, постойте-ка, док, – произнес слегка надтреснутый голос, принадлежавший другому человеку. – С чего это вы взяли, что он немец?

– Как это «с чего», мистер Джонсон? – удивился усатый, которого назвали доктором. – Мы же все видели, как он вывалился из этой чертовой штуки, которая чуть не снесла нам половину форта. И если вы успели заметить, на ней был намалеван черный немецкий крест!

– Так-то оно так, да вот только одежда на нем больно странная, на военную форму, тем более немецкую, совсем не похожа, – согласился Джонсон, наклоняясь над лежащим на палубе платформы Ланселотом. Судя по трем ромбам на погонах, этот англичанин имел чин капитана. – Он скорее какой-то рабочий или техник… Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что у нас тут такое, – сказал он, разглядывая маркировку, заметную на подкладке рабочей куртки, приобретенной Ланселотом в пригороде Вашингтона с целью пробраться на строящуюся авиабазу. – Смотрите-ка, да здесь по-английски написано: «Рабочая одежда, сделано в США». Вот вам и «Джерри»!

– Хоть я его и откачал собственноручно, но вот, что я вам скажу, капитан: этого, как вы сказали, «рабочего» надо немедленно передать в армейскую контрразведку. Написать ведь что угодно по-английски можно и в Германии. Думается мне, это шпион. Огнем с эсминца подбили их летающую тарелку, вот он и сиганул в воду, чтобы вместе с ней не взорваться. Кстати, я таких летательных аппаратов отродясь не видел. Проклятые немцы, скоро будут пулять в нас вообще черт знает чем!

– Э-э, да, кажется, он уже почти пришел в себя. Эй, вы, как вас там? Вы хоть понимаете по-английски? – громко, как будто обращается к глухому, спросил капитан.

– Я американец, – ответил Ланселот, – лейтенант корпуса морской пехоты США. У меня очень важные сведения, и мне надо срочно связаться с нашим командованием или посольством.

– А как вы оказались на этом чертовом немецком самолете?

– Мы его захватили на территории Германии как секретный объект нацистов и гнали сюда, но ваш эсминец оказался слишком уж «проворным».

– Ха! – оценил шутку Джонсон, – это точно, стрелять они умеют, впрочем, как и мы здесь. Тоже ведь всадили в ваш летающий гроб с полдюжины снарядов. Ну, да ладно, потом достанут это чудище со дна морского, тут не очень глубоко… Да, надо признать, что говоришь ты, приятель, действительно, с акцентом, как у настоящего янки. Сумеешь подняться? Вот так, хорошо… Может, парень, ты и в самом деле герой и разведчик, но пока посидишь у меня тут под стражей, так что уж извини, надеюсь, как военный, ты меня понимаешь.

Его отвели в какую-то маленькую камеру без окон, с запирающейся снаружи стальной дверью и освещаемую одной тусклой электрической лампочкой, зато дали сухую одежду – солдатскую форму без знаков различия, а через некоторое время принесли и поставили на стол еду – тарелку бобов с большим куском бекона, ломтем хлеба и кружку горячего чая. Только теперь Ланселот понял, как голоден. Он жадно набросился на еду и съел все до последней крошки. Потом, попивая крепкий чай, думал:

«Почему-то в последнее время, как только я попадаюсь на глаза военным любой из сторон, меня непременно тут же суют в карцер. Может, я что-то немного не так делаю? – усмехнулся про себя Ланселот. – Кстати, пока я был в отключке, браунинг у меня, кажется, отобрали. Если, конечно, он не вывалился, когда я летел в воду. Надо будет предупредить, что потом, когда все прояснится, я его заберу, все-таки он не раз меня выручал, да и хотелось бы лично вернуть его Джейн… Интересно, как она там? Все-таки зря я оставил ее одну. Нет, не одну, а наедине с мужем – вот что намного хуже!.. Так, ладно, к черту о грустном, надо подумать о деле. Сейчас они вызовут контрразведчиков, те меня заберут, допросят, конечно, потом свяжутся с представителями американских сил на острове. Те, естественно, ничего из того, что я сказал, подтвердить не смогут, зато запросят Штаты. А там свидетелей, как мы улетали на очень похожей с виду тарелке, сколько угодно, разве что не сам президент Рузвельт. Главное, правильно назвать адресата. Надо вернуться домой как можно скорее, ведь у Рексов щупальца есть буквально везде, вон даже в ставке у Гиммлера, так что можно и не успеть».

Ночь Ланселот провел в своей камере, уснув как убитый. За ним приехали ранним утром, даже раньше, чем он ожидал. Когда его вывели на платформу, он на миг зажмурился от лучей поднимающегося над морем яркого весеннего солнца, порывов свежего морского ветра и, вообще, от радостного ощущения молодой жизни, которая продолжается вопреки всему. Однако удовольствие длилось недолго, потому что было подпорчено видом прибывших. Офицеров было двое: один – лет сорока, высокий, с длинным скучным лицом, отягощенным «лошадиной» челюстью, – был в звании капитана, второй – лейтенант – являл собой его полную противоположность: невысокого роста коренастый крепыш с круглой веснушчатой физиономией, на которой лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить сивые брови и ресницы. Впрочем, несмотря на столь несхожую внешность, обоих отличал особый, запоминающийся взгляд, который бывает лишь у представителей спецслужб – демонстративно отстраненный и одновременно внимательный, примечающий каждую мелочь. «Армейская контрразведка», – определил он. Вместе с офицерами прибыл также конвой из двух вооруженных винтовками солдат, а внизу у причала качался на воде доставивший их сюда катер.

– Куда меня повезут? – спросил Ланселот у капитана.

– Мы следуем в Лондон, – ответил тот. – Вам придется надеть вот это, – сухо добавил он, достав из кармана пару наручников. – Протяните вперед обе руки.

– Сэр, уверяю вас, это лишнее, – возразил Ланселот. – Я офицер армии Соединенных Штатов, и меня ждут в моей стране.

– Ну, кто вы такой, нам только еще предстоит выяснить. Пока же вы лишь подозреваемый, прибывший в Британию нелегальным образом, на вражеском летательном аппарате.

Позволив застегнуть на себе наручники, Ланселот вслед за офицерами спустился вниз по винтовой лестнице. Позади него по металлическим ступеням грохотали солдатские ботинки двух дюжих конвоиров. Рискуя сломать себе ноги, Ланселот спрыгнул со скованными наручниками руками в прыгающий на волнах катер, но никто даже не удосужился ему при этом помочь. Вопреки ожиданию, они взяли курс не налево, по направлению к устью Темзы, а прямо к заросшему камышами и ограниченному дамбой низкому берегу, где у пирса их уже ожидал легковой автомобиль. Ланселота усадили на заднее сиденье, а по бокам устроились два конвоира. За руль же сел лейтенант, рядом с ним, на переднем пассажирском сиденье – капитан.

Путь до Лондона был долгим и утомительным. Везде бросались в глаза следы войны. В кварталах промышленных городов, которые они проезжали, зияли провалы рухнувших домов, напоминавшие о рейдах Люфтваффе. В нескольких местах виднелись сооруженные из фанеры и выкрашенные серой краской огромные макеты заводов, которые, по-видимому, должны были принимать на себя удары вражеской авиации, однако особых разрушений в них заметно не было: то ли работала немецкая резидентура, то ли пилоты слишком хорошо знали, где и что им нужно бомбить. В маленьких городках, также остававшихся относительно невредимыми, на главных улицах теснились витрины мелких лавок и магазинчиков, которые, словно боясь бомбежки, в страхе сбивались в кучу. По дороге они сделали пару остановок, и на второй из них офицеры отвели Ланселота в небольшое придорожное кафе, заказав на всех троих завтрак. С удовольствием поглощая омлет с ветчиной и кофе, ради чего с него даже сняли наручники, Ланс попытался установить психологический контакт со своими охранниками, которые доселе всю дорогу сохраняли истинно английскую невозмутимость, не проронив ни единого слова.

– Как вас зовут, парни? – стараясь выглядеть как можно более непринужденно, спросил он. – А то мы уже несколько часов едем, но я даже не знаю с кем. Вы случайно не из контрразведки?

– Я капитан Макалистер, он лейтенант Нэш, а большего вам знать не положено, – отрезал длиннолицый.

– Ну, что же, это меньше, чем я надеялся, но больше, чем ожидал, – улыбнулся Ланселот. – Но не были бы вы столь любезны больше не надевать на меня эти ваши браслеты? Я даю слово джентльмена, что не сбегу и не буду причинять вам каких-либо неприятностей. Мне самому надо как можно скорее попасть в Лондон, чтобы встретиться с моим командованием.

– Возможно, оно и так, и вы нам не враг, но оставить вас без наручников мы не можем, не положено, – заявил капитан.

– Понимаю, – сказал Ланселот, – но в таком случае, пока их не надели снова, не угостите ли вы меня хотя бы сигаретой?

– Это можно, – согласился офицер, – и дал знак лейтенанту, который только что сам достал пачку сигарет, чтобы закурить.

– Берите, это «Кэмел», ваши американские, – сказал тот, улыбнувшись, из чего Ланселот заключил, что его американское произношение сделало свое дело и его, скорее всего, принимают не за немецкого шпиона, а за попавшего в какую-то передрягу союзника.

В Лондон они въехали лишь поздно вечером, через Ист-Энд, где расположены многочисленные заводы и доки. Ланселот поразился царящей на улицах темноте. Светомаскировка здесь все еще соблюдалась неукоснительно, хотя ежедневные жестокие бомбардировки, терзавшие город в прошлом году и оставившие на улицах память о себе в виде черных скелетов разрушенных домов, почти прекратились. Тем не менее фары машин, закрытые шторками, через узкие прорези бросали свет вниз, едва освещая перед собой дорогу. На фонарные столбы, стволы деревьев, бордюрные камни белой светящейся краской повсеместно были нанесены широкие горизонтальные полосы, чтобы их можно было различить в темноте. На улицах было не только темно, но и тихо, потому что сирены больше не разрывали ночной покой своими душераздирающими воплями. Но это тишина казалась обманчивой и опасной, таящей в себе угрозу каких-то новых вражеских козней.

Путешествие по темным улицам завершилось у неприметного четырехэтажного здания, в котором, как можно было предположить по его внешнему виду, вполне могли бы размещаться офисы каких-нибудь страховых или ритейлинговых компаний. Окна его, закрытые маскировочными жалюзи, были темны. Капитан Макалистер вышел из машины и открыл ключом дверь. Конвойные остались снаружи, а Ланселот в сопровождении обоих офицеров вошел внутрь. В вестибюле здания царил таинственный полумрак. На площадке рядом с ведущей наверх лестницей за столом, на который падал лишь свет зеленой настольной лампы, сидел дежурный. Капитан показал ему свое удостоверение и какие-то бумаги, вероятно документы на арестованного, после чего они смогли подняться по лестнице на второй этаж, где по обеим сторонам длинного мрачного коридора виднелись двери служебных кабинетов. Ланселота ввели в один из них, где из-за письменного стола навстречу им поднялся человек в форме майора, среднего роста и возраста. На его круглом бульдожьем лице с отвислыми щеками-брылями и красными от бессонницы глазами можно было прочитать лишь безмерную усталость, однако, увидев Ланселота, он оживился, проявив неподдельный интерес.

– Так, так, так, – сказал майор, бесцеремонно разглядывая Ланселота. – Это, значит, и есть наш немецкий шпион?

– Говорит, что он американец, сэр, – пояснил ему капитан, – был в Германии на каком-то секретном задании. Просит срочно передать его американской стороне.

– Так, так, так, – снова повторил майор. – Ну-ка, посадите его вон на тот стул, наручников пока не снимайте, – распорядился он. Капитан взглянул на лейтенанта Нэша, тот подвел Ланселота к столу и усадил в стоявшее напротив деревянное кресло. Майор же занял свое прежнее место напротив, направив свет лампы прямо в лицо задержанному.

– Я майор Олдридж, начальник отдела контрразведки. Ну, американец, потрудитесь мне объяснить, кто вы и почему, как говорят очевидцы, буквально свалились нам на голову с какого-то странного летательного аппарата, который к тому же, кажется, еще и напал на корабли флота Его Величества?

– Не напал, а сам был атакован английским эсминцем, отчего и потерпел крушение, – ответил Ланселот, щуря глаза от неприятного яркого света. – При этом погиб мой друг и напарник, мистер Томпсон… Послушайте, сэр, я правда лейтенант армии США, меня зовут Ланселот, и у меня есть сведения чрезвычайной важности, от которых, возможно, зависит исход этой войны, и мне надо срочно передать их моему командованию. Все, о чем я прошу, это связаться с американским посольством, чтобы они запросили помощника нашего президента Гарри Хопкинса или генерала Уотсона, которые в курсе моего задания.

– Так, так, так. Интересно, что же вы такое узнали, мистер Ланселот, от чего зависит прямо-таки исход всей войны? Гитлер вдруг решил сдаться? Или Гиммлер готов продать фюрера союзникам за миллион фунтов? Ну, не стесняйтесь же, говорите!

Олдридж весело посмотрел на своих подчиненных, как бы ища у них поддержки в таком очевидном вопросе. Те всем своим видом подтвердили, что, да, задержанный должен сейчас же им все выложить, ничего не тая.

«Что мне им сказать? – думал Ланселот. – Что мир совсем не таков, как им представляется, что в нем есть силы, рядом с которыми все величие наших земных империй лишь пыль и прах? Стоит мне лишь приоткрыть даже частицу правды, как они решат, что я или издеваюсь над ними, или сумасшедший. Зря я сказал, что у меня важные сведения, пока они не узнают какие, меня могут держать здесь сколько угодно долго. К тому же они знают о немецкой летающей тарелке – чем не доказательство того, что я просто набит секретами? Придется сочинить что-нибудь похожее на правду, но не слишком шокирующее и к тому же делающее опасным держать меня здесь под арестом».

– Я входил в состав одной из двух диверсионных групп, которые должны были захватить новое секретное оружие немцев – скоростной металлический дирижабль. Моей группе удалось это сделать, мы взяли его прямо с пилотом, но оказалось, что дотянуть до места в Атлантике, где нас ждал американский крейсер, мы не можем, поскольку в оболочке дирижабля немецкий истребитель проделал несколько дырок, поэтому мы направились в Англию. Дальше вы знаете сами.

– А вторая группа, что сталось с ней?

– Не знаю, она была в резерве. Но они в курсе, что мы отправились сюда и где нас искать.

– Ну, если все, о чем вы сказали, правда, тогда не о чем и волноваться, мистер Ланселот. Очень скоро ваше командование запросит наше, не занесло ли к нам диковинный летательный аппарат с американскими командос на борту. Тогда я вам и поверю. А пока вам придется посидеть здесь и подождать.

Тут Ланселот понял, что дал маху и попался в ловушку.

– Я бы так не шутил, майор, – предпринял он отчаянную попытку вырваться. – Это задание исходит от самого президента Рузвельта, которому не понравится такая ваша самодеятельность. В конце концов, ваша выходка может повредить нашим союзническим отношениям!

– Союзники… – иронично усмехнулся Олдридж. – Да, мы англичане с вами, американцами, близкие родственники, хотя прежде всякое между нами случалось, но кому эти родственные связи теперь выгодны прежде всего? Дяде Сэму! Так было и в Первой мировой войне, так будет и теперь. Как вы думаете, кто потеряет в этой войне больше всех? Немцы, французы, русские, американцы? Нет, больше всех потеряет Британия! Немцы, конечно, проиграют, потому что нельзя одним выстоять против всего мира, французы быстро оклемаются, поскольку они сразу же сдались противнику, который их пощадил, русские никогда не считались с людскими потерями и заглотят изрядный кусок пирога, но после войны и победители, и побежденные – все надолго окажутся должниками Америки, а Британия потеряет не только свои заморские владения, но и ведущие позиции в экономике и финансах…

Что сейчас вообще значит быть англичанином? – перешел он на совсем философский тон. – Раньше я надеялся, что под этим подразумеваются гольф и крикет, ирония по отношению к себе, отсутствие злобы к другим, честное обращение с женщинами и рыцарское отношение к врагам. Однако в англичанах стало слишком много угрюмости, каждый из нас убежден, что стакан, из которого мы отхлебнули виски, наполовину уже не полон, а пуст. Наш нынешний символ веры состоит в том, что Англию ждет полное разорение, а преобладающее настроение можно выразить так: «Летим ко всем чертям»…

Внезапно Олдридж вскочил со своего кресла и возбужденно стал мерить шагами кабинет, зло поблескивая глазами и жестикулируя руками.

– Так вот, я этого не хочу и не допущу! – почти кричал он. – Не дело, когда за нашей спиной проворачивают какие-то тайные дела. К черту все политесы! Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, а еще у нас говорят: держи своих друзей близко, а врагов еще ближе. Поэтому вы, мистер Ланселот, кем бы вы там ни были, выложите мне все, что знаете, хотите вы того или нет. Думаете, я поверю вашим сказкам про немецкий дирижабль? Похожие диски не раз уже летали над нашей территорией, и у них так же мало общего с дирижаблями, как у клячи старьевщика с племенным жеребцом-производителем. Я чувствую, что у немцев наклевывается что-то серьезное в вооружениях, потому вы, американцы, и забегали: то кидаете к нам через океан восьмую воздушную армию стратегических бомбардировщиков, то засылаете в Германию целые толпы диверсантов. Короче, вы, Ланселот, официально погибли при крушении вашего «дирижабля», поэтому мы можем держать вас под замком хоть всю жизнь, и никакой президент о вас вовек не узнает! Подумайте сами, стоит ли игра свеч? Так вы будете говорить? Да или нет?!

В нетерпении майор сильно топнул ногой. И тут произошло нечто странное: пол заходил ходуном, а за окном раздался ужасающий грохот. После наступившего после этого краткого мига тишины особенно явственно и страшно прозвучал шум тысяч одновременно осыпающихся в окрестных домах стекол. В недоумении майор посмотрел себе под ноги, как будто это его несдержанность послужила причиной случившегося.

– Кажется, взорвался газопровод, – предположил капитан. – Не иначе, диверсия!

Однако это был не газопровод. Над городом раздался вой сирен воздушной тревоги. За первым взрывом прогремел второй, потом третий. В темноте за оголенными окнами с неба вдруг послышался звук, похожий на тарахтенье мчащегося мотоцикла. Через несколько секунд в здание со страшной силой что-то врезалось, от чего все оно заходило ходуном, а внешняя стена кабинета Олдриджа превратилась в скопище кирпичей, ввалившихся внутрь. Вместе с ними в помещение влетело веретенообразное металлическое тело длиной около двадцати футов, по бокам которого виднелись остатки срезанных при ударе о стену крыльев. Его можно было бы принять за небольшой самолет, если бы не полное отсутствие кабины и пилота. Скорее это была ракета, и, судя по размерам ее передней боевой части, выкрашенной в желтый цвет, она несла заряд весом не менее полутонны, которого с лихвой бы хватило, чтобы уничтожить весь дом. Ланселота при ударе швырнуло на пол к противоположной стене, и потому он оставался невредим. Он завороженно смотрел на стальное чудовище, ожидая неминуемого взрыва. Но его не последовало. Очевидно, взрыватель на сей раз не сработал. Впрочем, смерть успела собрать свою жатву и без взрыва. Майору Олдриджу отлетевшим от стены кирпичом проломило голову, и он неподвижно лежал на полу в луже крови, а капитан Макалистер, находившийся до катастрофы именно в той стороне помещения, в которую угодила ракета, попросту исчез. Остались только Ланселот и лейтенант Нэш, который каким-то чудом оказался под массивным письменным столом, видимо и спасшим ему жизнь. Однако концом деревянной балки, обрушившейся вместе с частью потолка, ему зажало и раздробило ногу, а все его попытки из-под нее выбраться были безуспешны. Ланселот поймал его взгляд, в котором читалась немая мольба о помощи. Встав на ноги, он уже собирался прийти лейтенанту на выручку, как здание потряс очередной взрыв нового снаряда, очевидно разорвавшегося где-то неподалеку. От этого сотрясения обрушилась оставшаяся часть внешней стены, а пол накренился, едва балансируя на одной нижней балке, каждое мгновенье рискуя сорваться в образовавшийся проем. Ланселот осторожно попробовал ногой половицу, пытаясь найти путь к столу, но от этого крен только увеличился, а сам стол, вместе с лежащим под ним лейтенантом, стал медленно съезжать вниз. Стало ясно, что еще одно малейшее движение в его сторону – и они оба выпадут наружу. Нэш с тоской посмотрел в глаза Ланселоту и хрипло произнес:

– Лейтенант, прочь! Мне уже не помочь, а вам погибать нельзя. Делайте то, что должны, и будь что будет. Надеюсь ваши сведения того стоят…

Ланселот понял, что он прав и медлить нельзя. С того места, где он стоял, до порога двери было около семи футов. Примерившись, он в два отчаянных прыжка оказался у спасительного выхода. Сзади послышался треск падающих конструкций – это окончательно рухнуло то, что только что было логовом британской контрразведки. Перемахивая через дыры, зияющие в лестничных проемах, и ежесекундно рискуя переломать себе кости, ему все же удалось добраться до выхода. Дежурного на месте не было, везде царили хаос и разрушение. Еще не зная, куда ему надо идти, Ланселот выскочил на улицу.

Той ночью Лондон вновь был предан огню. Везде слышались разрывы падающих крылатых ракет, которые сотрясали город. Открывшаяся картина вызывала трепет и завораживала своим инфернальным, варварским великолепием. Весь видимый горизонт был сплошь залит огнем, слышались вопли умирающих, крики пожарных и треск горящего дерева. Искры, подхваченные ветром, разносились по улицам, как стаи злых ос. По ракетам пыталась работать зенитная артиллерия, от ее залпов упруго вибрировал воздух. Путь Ланселоту преградили руины только что рухнувшего здания, из-под обломков которого вырывались гигантские языки пламени в сотню футов длиной. Сизый дым, подсвеченный снизу огнем пожарищ, клубами поднимался к небу, соединяясь в вышине с такими же светящимися облаками, что висели над другими руинами, укутывая город розово-белым саваном, в котором то и дело мелькали разрывы зенитных снарядов. Над всем этим в освещенном пространстве парили серые противовоздушные аэростаты. Выше их виднелись лишь звезды, но они выглядели в этом аду совершенно неуместно.

Рядом стал падать пылающий телеграфный столб, и в этот миг сзади раздался отчаянный визг тормозов. Ланселот оглянулся и увидел черный лондонский кеб, водитель которого очертя голову пытался проскочить опасный участок, но не успел.

– Здесь не проехать, разворачивай, – закричал Ланселот, размахивая руками перед лобовым стеклом. Водитель и сам видел, что дорога перекрыта. Он высунулся из кабины и крикнул:

– Забирайся ко мне, парень, если не хочешь сгореть заживо, срочно уносим ноги!

Повторять дважды ему не пришлось, Ланселот запрыгнул в просторный салон кеба, водитель бешено выкрутил руль, каким-то невероятным образом сумев развернуться на тесном свободном пятачке в каких-то восемь ярдов, и они помчались в обратном направлении мимо пылающих зданий. Через несколько минут машина вырвалась из эпицентра пожара, впереди показалась набережная Темзы. От сполохов огня река стала светлой, как днем, но тени набережных сделались еще темнее и гуще.

– Проклятые фрицы! – выругался водитель. – Мы уже думали, что после того, как год назад они устроили нам такой же адский костер, налетов больше не будет. А теперь они выдумали какую-то новую чертовщину, которой бьют сюда прямо из-за Канала, то ли из Голландии, то ли из Франции. Правду говорят: лучшее, что есть общего между Англией и континентом, – это море, но теперь и оно не спасает… Куда тебе надо? – повернулся он к Ланселоту. – Если не далеко, то могу подвезти, денег не надо. Какие уж тут деньги?!

– Сэр, мне надо попасть к американским военным или, по крайней мере, в американское посольство.

– А, американец! Ну, теперь-то вы поняли, чего можно ждать от Гитлера? То-то и оно… Правда, ты не очень-то похож на военного. Ну да ладно, надо – значит, надо, подкину тебя до площади Гровенор, это отсюда недалеко, рядом с Гайд-парком, там сейчас что-то вроде «маленькой Америки», в общем, какой-то важный американский штаб.

Через десять минут Ланселот входил в здание американской военной миссии. Конечно, охрана его не пропустила, поскольку никаких подтверждающих личность документов при нем не было. Однако он назвал свое имя и звание, объяснив появившемуся дежурному офицеру, что имеет срочную информацию для генерала Уотсона в Белом доме, которую тот с нетерпением ждет, после чего его, правда под конвоем двух морских пехотинцев, немедленно провели внутрь. Проверка его слов заняла около часа, в течение которого пришлось ждать в приемной, но поскольку всякий хороший штаб, как давно усвоил Ланселот, начинается с хорошей связи, вскоре последовало приглашение к офицеру разведки, который без лишних слов сообщил, что его уже ждет на аэродроме самолет в Штаты. Скоро он был на борту «летающей крепости» Б-17, которая несла его в Америку, и после дозаправки в аэропорту Гандер на Ньюфаундленде через пятнадцать часов полета он снова оказался в Вашингтоне.

* * *

На аэродроме его встречал сам «Па» Уотсон. Рядом ждал огромный черный линкольн и джип, набитый охраной, которую генерал предусмотрительно прихватил с собой, видимо, в память о том, что случилось здесь при их прошлом свидании.

– А где же Томпсон? – первым делом спросил он обеспокоенно, увидев Ланселота, в одиночестве спускавшегося по трапу.

– Мистер Томпсон погиб, – ответил тот.

– Как?!

– В бою, – просто сказал Ланселот.

По дороге он вкратце рассказал Уотсону о событиях последних дней и о том, что с ними случилось. Тот некоторое время молчал, отвернувшись и глядя в окно, а потом, как бы стряхнув с себя оцепенение, произнес:

– Я, безусловно, верю вам, лейтенант, но ваш рассказ звучит слишком невероятно, чтобы вот так просто вывалить это все президенту. Он подумает, что у нас паранойя.

Ланселот догадался, что помощники не рискнули сообщать Рузвельту и о прошлых событиях на аэродроме, когда они так своеобразно провожали их в полет на дисколете атлантов. Отчасти он их понимал, потому что убедить в подобном занятого массой неотложных земных проблем политика, не имея на руках конкретных убедительных доказательств, мягко говоря, довольно сложно. А вот что легко, так это лишиться доверия.

– Но ведь время не ждет, сэр, – возразил Ланселот. – То, что я видел, не оставляет сомнений: немцы близки к созданию бомбы. Я уже не говорю об их летающих дисках, которые, хотя и не стояли рядом с кораблями атлантов, но сильно превосходят все, что имеется сейчас у нас. А главное, – шепотом добавил он, наклонившись к Уотсону, – Гиммлер, похоже, вступил в союз не только с «серыми», но и с теми, кто дергает за ниточки здесь, в Штатах.

Уотсон приложил палец к губам. Этой темы он, кажется, боялся касаться даже при собственном водителе.

– Сделаем так, – сказал он. – У нас есть ученые, которые уже занимаются этим вопросом, правда, пока что не слишком успешно. Мы встретимся с ними и обсудим вашу информацию, чтобы суметь оценить степень опасности.

На сей раз помощник президента решил не искушать судьбу и привез Ланселота прямо в Белый дом.

– Пока поживете здесь, лейтенант, а то ваши похищения уже стали прямо-таки местной традицией, – сказал он, когда они заходили внутрь с задней части здания через двухэтажный полукруглый, украшенный шестью колоннами портик.

Тут Уотсон как-то загадочно улыбнулся.

– Сейчас президента в Белом доме нет, но о вашем размещении позаботилась сама первая леди. Правда, все гостевые комнаты на четвертом этаже, к несчастью, оказались на сегодня заняты, – что делать, идет война, и резиденцию посещает много разного народу, – поэтому уж не взыщите, если вам придется довольствоваться тем, что осталось.

– Не беспокойтесь обо мне, сэр. Я привык обходиться малым. Для меня и так уже огромная честь оказаться здесь, да еще в качестве гостя.

– Ну вот и славно, ха-ха, – почему-то обрадовался генерал. – Переночуете и отдохнете, а завтра утром мы обо всем и поговорим.

С этими словами он сдал Ланселота на руки горничной, которая по большой лестнице провела его на третий этаж, где они свернули налево, прошли через помпезную арку и роскошную гостиную с огромным полукруглым окном, в которой горничная ключом открыла одну из дверей, расположенных сразу слева от входа. Она включила свет, и Ланселот едва удержался на ногах – да, это была спальня, но какая! Поистине, достойная королей! Старинная мебель красного дерева, тяжелые шелковые портьеры на окнах, картины на стенах, на полу огромный, не иначе как персидский, ковер. По центру у стены стояла высокая двуспальная кровать с балдахином, поддерживаемым резными деревянными столбиками.

– А вы не ошиблись, мэм? – растерянно спросил он горничную. – Я хотел лишь выспаться, а вы привели меня в какой-то музей! Можно ли на этом вот спать? – вымолвил он, кивнув на пышное ложе. – Мистер Уотсон сказал, что мне дадут какой-то оставшийся от других закуток.

– Не знаю, сэр, но первая леди распорядилась приготовить для вас именно эту комнату. Все остальные, извините, действительно заняты. Впрочем, здесь вам будет очень удобно, хотя в этом помещении никогда и не селили американцев.

– Это почему же? – машинально спросил Ланселот, с изумлением разглядывая шикарные апартаменты.

– Потому что это королевский сьют, сэр, то есть спальня, предназначенная для монарших особ, если они вдруг захотят посетить Белый дом!

Показав ему в апартаментах все, что необходимо, горничная ушла. Несмотря на то что в самолете ему удалось немного поспать, Ланселот чувствовал, что просто падает с ног от усталости, – видимо, сказывалось громадное нервное напряжение последних дней. Он хотел было не раздеваясь плюхнуться на кровать, но с невольным почтением посмотрел на это произведение Высокого Ренессанса и, не желая, чтобы его приняли за деревенщину, присел на кресло, чтобы стащить с себя грубые солдатские ботинки, которые он обрел в Англии после вынужденного купания в Северном море. В этот момент в дверь постучали.

– Да, да, войдите, – поспешно ответил Ланселот, судорожно пытаясь снова засунуть ногу в только что снятый ботинок.

Дверь открылась, на пороге стояла пожилая, но еще довольно стройная дама необычайно высокого роста, почти с самого Ланселота. В густых волосах, волнящихся крупными кольцами, поблескивала седина. Крупные черты ее лица, возможно, и были несколько грубоваты, но красивые, изумрудного оттенка глаза смотрели внимательно, тепло и участливо. Притом весь ее облик излучал какую-то спокойную и естественную уверенность, которой отличаются люди, давно привыкшие к праву повелевать.

– Добрый вечер, мистер Ланселот, – сказала она хорошо поставленным голосом с приятным, светло окрашенным тембром. – Я Элеонора Рузвельт, некоторые еще называют меня первой леди. Я наслышана от генерала Уотсона о ваших приключениях, они просто невероятны! Вы оказали нашей стране неоценимую услугу, не раз рисковали собственной жизнью. Мы рады принять вас у себя.

Ланселот уже оправился от первого шока, который был вызван появлением в его спальне первой леди.

– Мадам, честно говоря, я не ожидал такого приема, спасибо за добрые слова… И прошу простить меня за мой внешний вид, – пробормотал он смущенно, стоя перед ней в одном ботинке, а второй безуспешно стараясь задвинуть ногой под кресло.

– О, ничего, мистер Ланселот, – весело рассмеялась она. – Это вы простите меня за мое бесцеремонное вторжение. Я просто хотела узнать, не нужно ли вам чего еще. Вы ведь наверняка голодны? К сожалению, уже поздно, и на кухне теперь никого нет, но это не беда, я могу покормить вас и сама. Правда, признаться, я неважный кулинар и единственное блюдо, которое мне удается, – это простая яичница, я часто предлагаю ее гостям и могу быстро сделать ее для вас. Если, конечно, хотите…

От этого предложения сон, о котором он мечтал, сняло как рукой.

– Откровенно говоря, мадам, я голоден, как виннипегский волк! Ничего не ел почти двое суток. Мне как-то неловко затруднять вас, но, с другой стороны, не каждый день выпадает такая удача, чтобы первая леди страны готовила вам яичницу.

– То есть вы согласны?

– Еще как, мэм!

– Тогда доставайте из-под кресла свой ботинок и пойдем. Только тихо, потому что в доме все уже спят. Заодно и расскажете мне все поподробнее.

Рядом с королевской спальней оказалась небольшая лестница наверх, на четвертый этаж. По ней миссис Рузвельт провела Ланселота в располагавшуюся там маленькую, но уютную кухню. Там она достала из объемистого «Харвестера» продукты, включила газовую плиту и, разбив в миску несколько яиц, взбила их с молоком, а затем выплеснула все это на горячую сковороду с шипящим на ней сливочным маслом, приготовив аппетитный скрэмбл.

– Добавить вам сюда ветчину или шпинат? – спросила она уже глотавшего слюнки Ланселота.

– Конечно, мэм, хотя от вашего блюда и так запах идет просто божественный!

Положив пищу на тарелку и добавив к ней поджаренные хлебные тосты, она поставила все это на стол перед Ланселотом.

– А вы, мэм, разве не будете есть вместе со мной? – сказал он, видя, что весь омлет достался только ему одному.

– Нет, мистер Ланселот, я не голодна. К сожалению, я не употребляю спиртного, но вам, думаю, пара глотков сейчас вовсе не повредит.

С этими словами она достала из стенного шкафа бутылку бурбона и налила в стакан на два пальца янтарной жидкости, которую Ланселот, предварительно произнеся краткий, но прочувственный тост за хозяйку дома, тотчас в себя и вылил. Виски было как раз то, что ему было сейчас нужно, он сразу почувствовал живительное тепло, разливающееся сначала по груди, а затем по всему телу. Напряжение, которое не спадало с него долгое время, исчезло, и наконец он ощутил себя дома.

– «Па» сказал, что ваш друг погиб. Мне очень жаль… Как это случилось?

– Летательный аппарат…, ну, в общем, самолет, на котором мы летели из Германии, принял бой с немецкими истребителями, а потом нас обстрелял еще английский эсминец.

– ???

– Самолет был немецкий, с крестами на борту.

– То есть вы его захватили у немцев, чтобы суметь добраться до союзников?

– Так точно, мэм.

– Но как вам удалось спастись? Насколько я понимаю, этот ваш, э-э, самолет, упал в море?

– Мой друг, мистер Томпсон удерживал штурвал до тех пор, пока я не выпрыгну в воду.

– Значит, он пожертвовал собой, чтобы спаслись вы?

– Именно. Мистер Томпсон получил, когда мы были у немцев, огромную дозу опасного облучения и понимал, что выжить не сможет. Хотя и в реакторе он, честно сказать, меня спас, прикрыв от смертоносных лучей собственным телом.

– Вот как? Тогда он был настоящий герой! И хотя я обычно не пью, но в память о нем я, пожалуй, сделаю исключение.

Он принесла второй стакан и плеснула в него немного бурбона. Ланселоту же подлила щедрой рукой еще.

– За Персиваля Томпсона, который ценил свой долг выше бессмертия, – произнес Ланселот интригующий тост. Они выпили.

– Вы зоветесь Ланселот, странствующий рыцарь. Имя мужественное, да и вы, как я вижу, тоже настоящий смельчак.

– Когда оказываешься в необычных и экстремальных условиях, смельчаком быть поневоле приходится, потому что ничего другого попросту не остается, – ответил он, чувствуя, как сознанием пытается завладеть хмель.

– Да, я знаю. Когда я была девчонкой, мой дядя, Теодор Рузвельт, поощрял мои занятия спортом, причем весьма своеобразно. Однажды, когда я боялась войти в воду, потому что не умела плавать, он просто столкнул меня в бассейн и уже потом учил плавать и прыгать с вышки.

– Президент Теодор Рузвельт был вашим дядей?

– Да, ведь моя девичья фамилия – тоже Рузвельт. Мы с Франклином дальние родственники, в пятом колене.

– Теперь я понимаю, почему вас часто называют «Миссис Президент»!

– Ну что вы. Президент Франклин Делано Рузвельт – великий человек. Но иногда мне кажется, я ему больше не нужна, – возразила Элеонора. – У него есть советник Гарри Хопкинс, который говорит ему то, что он желает услышать. И тем не менее долг каждой женщины – жить интересами мужа.

Она некоторое время сидела молча, думая о чем-то своем.

«О-о, видимо, не все так гладко в „датском королевстве“, – сообразил Ланселот. – Она явно пытается вызнать подробнее, что за всем этим кроется. Не иначе, чтобы иметь на руках козыри в драчке за влияние на президента. Для этого и подпаивает меня, чтобы язык побыстрее развязался. Кое-что она уже узнала от Уотсона, вот хотя бы об этом „э-э, самолете“. Но, во всяком случае, видно, что первая леди искренне болеет за интересы своей страны, а в здешних политических джунглях, где каждый второй может оказаться оборотнем, такой могущественный союзник мне вовсе не повредит».

– Так вы говорите, реактор, – задумчиво сказала она. – У нас в Чикаго Энрико Ферми со своей группой тоже работает над атомным реактором, только у них пока что-то не слишком клеится. А у немцев он, значит, дает мощное излучение. Получается, что они дальше нас ушли в создании атомной бомбы! То есть, если мы максимально не ускорим исследований, то можем проиграть Гитлеру эту войну.

– Боюсь, что так, мэм, и об этом надо срочно сказать президенту. Лучше всего, если это сделаете вы, потому что я уже больше здесь никому не доверяю. Вы знаете, что в Штатах у нацистов есть сторонники, которые глубоко проникли в государственный аппарат, и некоторых из них мы видели в Германии, в самом логове СС?

И тут он рассказал ей все с самого начала – от гибели «Принцессы Елизаветы», посещения Асгарда и Новой Швабии до визита к Гиммлеру и встрече там с Рафилом. Не сказал он ей лишь об одном – что технология изготовления атомной бомбы хранится у Николы Теслы – ведь и в Белом доме у стен могут быть уши.

Она слушала его, не проронив ни звука, не перебивая и не задавая вопросов. Но видно было, что его рассказ ее ошеломил. Когда он закончил, первая леди продолжала сидеть молча, осмысливая услышанное. Наконец, когда к ней вернулся дар речи, она сказала взволнованно:

– Хотя ваша история, Ланселот, и совершенно невероятна, я вам верю. Опыт учит нас, что случается всегда неожиданное. Я давно подозревала, что мир, в котором мы живем, совсем не такой, каким нам представляется… Ну вот что – жить пока вы будете здесь, в Белом доме. Особ королевской крови пока что у нас не ожидается, хотя мы и приняли к себе бежавшую от немцев норвежскую принцессу Марту с сыном, но они живут в другом месте. Возможно, чуть позже мы подыщем для вас более удобное помещение, а то все горничные решат, что вы тоже какой-нибудь прибывший к нам инкогнито принц, и будут бегать сюда, чтобы на вас поглазеть. Президент завтра вернется из поездки, и я устрою вам с ним встречу. Думаю, что он должен услышать всю эту историю от вас собственными ушами. А теперь отправляйтесь спать. Найдете дорогу в свои королевские покои? Нет, лучше уж я вас провожу…

* * *

На следующий день, проснувшись часов в восемь утра, Ланселот обнаружил на столике рядом с кроватью новую отутюженную форму лейтенанта морской пехоты и, мысленно поблагодарив за любезность генерала Уотсона, после завтрака, который ему, как и обещала первая леди, доставили прямо в покои, был полностью готов к аудиенции у президента. Однако ждать пришлось долго, и лишь в половине двенадцатого за ним пришел молодой человек, по-видимому сотрудник секретной службы, который провел его вниз, в Овальный кабинет.

Там он впервые увидел президента Франклина Делано Рузвельта. Тот сидел не за знаменитым письменным столом, который стоял ближе к окнам, завешенным тяжелыми, цвета лесного мха драпри с вышитыми поверху изображениями гербовых орлов, а в центре зала в своем инвалидном кресле посреди застилавшего весь центр кабинета ковра легкого бирюзового цвета. Рядом с ним на диванах, стоявших по сторонам журнального столика, расположились трое мужчин: уже знакомые Ланселоту помощники президента Гарри Хопкинс и Эдвин Уотсон и еще один незнакомый ему худощавый пожилой мужчина в очках, похожий на ученого.

Сам Рузвельт выглядел неважно, похудевшим и осунувшимся, однако приветливо улыбнулся и кивнул Ланселоту, когда он вошел, как будто тот был его старым знакомым. Жестом руки президент показал ему на кресло, приглашая сесть.

– Знакомьтесь, это лейтенант Ланселот, – пояснил он присутствующим. – Ланс, это мои помощники. Хопкинса и Уотсона вы, как я понимаю, уже знаете. Мистер Ванневар Буш – мой ведущий научный советник и консультант. Господа, лейтенант выполнял одно наше, э-э-э, секретное задание на территории противника и сейчас вам расскажет о том, что видел. Ланс, я прошу вас коснуться сейчас только главного вопроса об атомном реакторе.

Из этих его слов Ланселот понял, что президент уже в курсе того, что он сообщил этой ночью первой леди, но не хочет, чтобы сейчас прозвучали сведения об Асгарде и связях Гиммлера с пятой колонной. Подыгрывая версии Рузвельту о якобы полученном от него секретном задании, он рассказал о том, что видел в подземелье гиммлеровского замка, в реакторе, куда их так коварно заманил Рафаил.

– Значит, вашего друга сразило быстро возникшее излучение? – выслушав повествование, спросил Буш. – И вы сами видели, как в потолок убирались металлические стержни? Хм… А колонны в центре реактора были похожи на графитовые, ну, то есть сделаны из материала аспидно-черного цвета? Да? Интересно! Похоже, господин президент, – сказал он, обращаясь теперь к Рузвельту, – мы зря столько времени провозились с тяжелой водой. Немцы нас, кажется, провели… Видите ли, для того чтобы началась ядерная реакция, которая высвобождает атомную энергию, нужно бомбардировать изотоп урана элементарными частицами – замедленными нейтронами. Еще в 1939 году работающие на нас ученые – Лео Силард и Энрико Ферми предположили, что такую реакцию можно обеспечить путем помещения ядер урана в матрицу замедлителя. Сделать излучаемые ураном-238 нейтроны медленными может дейтерий, который содержится в этой самой тяжелой воде. Немцы всячески выказывали нам свой к ней интерес как замедлителю нейтронов, даже построили секретный завод по ее производству в Северной Норвегии, но сами, оказывается, используют для этих целей другой, твердый замедлитель – графит, который тоже способен выполнять эту задачу, но, по-видимому, еще более эффективно. А стержни, опускающиеся и поднимающиеся на потолке – это не что иное, как поглотители нейтронов, сделанные, наверное, из кадмия, бористой стали или еще чего-нибудь подобного. У нас в Калифорнийском университете группе во главе с Гленном Сиборгом совсем недавно удалось доказать, что в подобном реакторе способен медленно нарабатываться другой радиоактивный элемент – плутоний-239, который тоже может быть использован в атомной бомбе, заменив уран-235, выработка которого другими методами, вероятно, будет сложнее… – Но мне непонятно только одно, мистер Ланселот: как ваш друг смог, как вы утверждаете, защитить вас от потока нейтронов своим телом – ведь это невозможно, если, конечно, он не был сделан из свинца!

– Такие люди, как покойный мистер Томпсон, сделаны из стали, дорогой Ванневар, и он погиб как настоящий патриот и герой, – вдруг раздался голос Рузвельта. – Скажите-ка лучше, какую пользу мы можем извлечь из всех этих сведений?

– Я думаю, нам надо срочно строить подобный реактор с графитовым замедлителем. Можно это поручить, например, металлургической лаборатории Чикагского университета под руководством Артура Комптона. Он нобелевский лауреат, но там вообще полно гениев: еще два нобелевца – Ферми и Франк, венгерские физики Вигнер и Силлард, – так что они справятся. Хотя, конечно, могут быть и другие методы получения оружейного топлива, например методом газовой диффузии, на центрифугах либо на циклотроне – электромагнитным методом. Всем этим тоже надо параллельно заниматься.

– Хорошо, – сказал Рузвельт. – Ваннивар, прошу вас как можно скорее представить мне письменный доклад. И вот еще что: с этого момента все дела по данному проекту могут доверяться лишь самому малому числу людей, потому что он отныне строго секретный.

На этом совещание закончилось. Советники встали и направились к выходу. Ланселот также собрался уходить, однако президент жестом показал, чтобы он остался.

Когда двери в кабинет закрылись, Рузвельт некоторое время молчал, что-то обдумывая, а потом сказал:

– Атомная физика не принадлежит к числу оккультных наук, а вот древние цивилизации, тем более обитающие под землей, – это уже вполне сродни оккультизму. Поэтому я не стал обсуждать этот вопрос при всех… Ха! Представляю, какой шум подняли бы в Конгрессе республиканцы и какие издевательские заголовки появились бы в завтрашних газетах, стань этот разговор достоянием гласности! «Нашему президенту привиделись зеленые человечки» или что-нибудь еще в том же роде.

– Понимаю, сэр, поэтому я и рассказал свою историю только миссис Рузвельт.

Президент снова сделался серьезным.

– Штаб наших военно-воздушных сил регулярно фиксирует появление над территорией США неопознанных летающих объектов. Более того, у меня есть доклад, который я попросил подготовить наших историков, в котором утверждается, что такие же явления люди постоянно наблюдали и сто, и двести лет тому назад, причем не только в Америке, но и в Европе и других местах. Многие думают, что это корабли пришельцев с другой планеты, например с Марса, а они, оказывается, всегда были у нас под боком. Но, как бы там ни было, правительство об этом должно молчать, потому что общественное мнение сейчас не готово поверить в столь фантастические вещи. Признаться, я и сам не очень-то верил. Но не могу же я отказать в доверии вам и моим ближайшим советникам. Ведь и Хопкинс, и Уотсон – оба тоже клянутся, что недавно видели вблизи один из таких кораблей и даже беседовали с его пилотом, настоящим гигантом, наделенным невероятными способностями. Мало того, когда тот безумец отважился совершить на пришельца нападение, то чудесным образом был отбит и усмирен. Вы ведь тоже при этом присутствовали, не так ли?

– Так точно, господин президент. Корабль должен был установить контакт между Ахартой, или Асгардом, – так называют подземный мир, точнее, между населяющим его благородным древним народом и вашим правительством, но, как оказалось, в нашей стране есть силы в этом совсем не заинтересованные. Они делают ставку на противников тех, кто послал к вам эту дружественную миссию, – на другую, темную подземную расу, имя которых – Кабиримы, или «серые», мало того, эти силы намерены объединиться с немецкими нацистами, точнее с Гиммлером, чтобы установить на всей Земле свой новый порядок. И, как я понял, главную роль здесь играют масоны.

Рузвельт посмотрел на своего собеседника изучающе. И тому показалось, что настроение президента вдруг изменилось, потому что он резко сказал, обрубая слова:

– Тогда, лейтенант, как вы можете объяснить тот факт, что этот представитель «древнего и благородного народа» доставил вас на своем корабле прямо в логово нацистов, в замок Гиммлера? И его там, кажется, ждали. А потом, судя по вашим же рассказам, в этом Асгарде, под крылом у ваших подземных друзей, нацисты построили целый город и прекрасно там себя чувствуют.

Ланселот вынужден был сам себе признаться, что Рузвельт имел все основания для подозрений, и факт сотрудничества его «подземных друзей» с немцами требовал объяснений.

– Все не так просто, сэр, – сказал он. – До сих пор атланты – это их настоящее имя – старались не вмешиваться в человеческую историю, не принимать чьей-либо стороны. Все живущие на поверхности народы были для них равны. Немцы же со своими проектами создания новой расы сверхлюдей сумели их заинтересовать, к тому же они первыми смогли найти путь в подземный мир. Поэтому им было разрешено основать там свою колонию. Однако сдается мне, что с недавних пор атланты к нацистам охладели, особенно после того, как те заинтересовались атомным оружием и стали у них за спиной вести дела с «серыми». Но их терпение лопнуло окончательно, когда немцы тайно завезли в Асгард на подводной лодке урановую руду. И теперь атланты хотят иметь дело лишь с Соединенными Штатами, поскольку у нас обозначились общие враги и мы самая мощная наверху держава. Согласитесь, если бы их отношения с нацистами оставались по-прежнему безоблачными, разве посмели бы те засунуть нас с Томпсоном в ядерный реактор, чтобы там поджарить? Практически, это объявление войны атлантам со стороны этой новой тройственной коалиции.

– Да и нам тоже, – тихо добавил Рузвельт. – Признаться, я давно ощущаю глухое сопротивление всем моим действиям от некой «пятой колонны». Я говорю не о тех идейных республиканцах, вроде сенаторов Вандерберга или Тафта, а также части демократов от южных штатов, как мой бывший приятель по Гарварду конгрессмен Гамильтон Фиш, которые приняли в штыки «новый курс» или были искренне убеждены в пользе внешнего изоляционизма, пока японцы не напали на Перл-Харбор, нет! Я имею в виду теневую, но влиятельную группу финансовых «набобов», из лагеря которых то и дело слышится тихое, но угрожающее рычание всякий раз, когда речь заходит об участии Америки в войне против Гитлера. «Зачем нам ввязываться в эту ненужную войну? Почему бы не пойти на деловые отношения с Гитлером, открыть ему наши рынки, а самим поучаствовать вместе с немцами в реконструкции покоренной ими Европы, к тому же еще и решив за счет этого непростой вопрос с занятостью внутри страны?» – вот этой песней они пытаются соблазнить народ, Конгресс и Сенат. Даже Герберт Гувер – бывший хозяин этого кабинета – недавно высказался в том духе, что, почему бы нам не сесть с Гитлером за стол переговоров? И все это очень серьезно. В 1940 году, когда я баллотировался на третий срок, они чуть было не провели в президенты своего кандидата от республиканцев, я имею в виду Уэнделла Уилки. Счет в мою пользу был лишь пятьдесят пять к сорока пяти. Правда, теперь старина Уилки выступает в мою поддержку в этой войне, но, боюсь, он скоро получит за это от своих бывших хозяев по голове. Но если клюнуть на эту их приманку, нацисты, подогревая наши разногласия и нерешительность, усыпляя нас призывами к нейтралитету, в конце концов деморализуют страну своей пропагандой. Дадим им себя околпачить – погибнем, проснувшись в один прекрасный день под пяткой у Гитлера – и в торговле на мировых рынках, и даже в наших домашних делах. Тогда его цель – поставить Америку к 1944 году на колени будет близка, как никогда.

Казалось, Рузвельт забыл о своем собеседнике и репетирует публичную речь, попутно убеждая и самого себя в своей правоте. Вдруг он на секунду умолк, будто его что-то осенило, и, продолжая обращаться к самому себе, воскликнул:

– А я все никак не мог понять, зачем было английской Ми-6 с этим своим резидентом сэром Уильямом Стивенсом, который сейчас выставлен почти напоказ в Рокфеллеровском центре, так активно влезать в кампании с нашим Пратт-хаузом в прошедшие президентские выборы на стороне республиканских изоляционистов? Ведь у Британии, казалось бы, должен быть в этом деле совсем другой интерес – поскорее втянуть Америку в войну против немцев. Но теперь картина проясняется: видимо, кое-кто у англичан до самого последнего дня тянул резину, втайне рассчитывая на сделку с Гитлером. Какая разница, с кем делить мир? Но ведь двум-трем игрокам договориться намного легче, чем десяти, особенно если предварительно убрать с шахматной доски всех лишних, и что особенно приятно, руками самих же немцев. А в случае заключения мира в таком тройственном союзе – мы, Германия и Британия – последняя автоматически становилась бы в нем ключевой и незаменимой фигурой, просто в силу своей географии, поскольку естественным образом обеспечивала бы посредничество между нами и Германией. Вот так, разделяй и властвуй! В случае же вступления Штатов в войну перспектива мирового господства для подобного триумвирата улетучивалась как дым. Но поскольку теперь-то мы с немцами воюем, то в случае победы делить мир, скорее всего, придется уже другим игровым составом, я имею в виду с участием Сталина, который недавно крепко дал Гитлеру по зубам под Москвой. А это ставит крест на дряхлеющей Британской империи, особенно после того, как нам недавно удалось уговорить Черчилля в обмен на сотню старых, ржавых эсминцев открыть нам для свободной торговли все их колонии. Поэтому теперь сэру Уинстону ничего не остается, как грозно потрясать оружием, надеясь хотя бы в послевоенной Европе на руинах Третьего рейха сыграть с нашей помощью партию первой скрипки.

– Ну, это при условии, что немцы первыми не сделают атомную бомбу, – вставил Ланселот. – И потом, вы не находите, что правила изменились с вступлением в игру на стороне немцев «серых»? Теперь их тройственный союз с нашими масонами, или, как вы сказали, «пятой колонной», выглядит слишком внушительно.

– Черт возьми, – с досадой стукнул ладонью по поручню своего кресла Рузвельт, – я все время забываю про эти ваши оккультные силы, которые путают все карты! Как некстати они появились. А впрочем… может быть, напротив, и кстати. Вы говорите, что эти, как их, атланты намерены вступить с нами в союз? Это, как минимум, уравняло бы шансы сторон, а то и дало нам преимущество. Во всяком случае, могло бы форсировать создание нами бомбы… Ланселот, вы можете связаться с ними и организовать мне встречу?

– Боюсь, что нет, сэр. Связь с ними умел поддерживать Томпсон, но он погиб. Правда, кажется, есть еще один человек, который может это делать, некто Никола Тесла, ученый. Он живет в Нью-Йорке.

– Тесла? Я давно его знаю. Еще в Первую мировую войну, когда я был помощником секретаря Военного министерства, я занимался его проектами по радиосвязи на большие расстояния. Я уже тогда понял, что его сильно недооценивают, считая чуть ли не сумасшедшим. Между прочим, он, возможно, и сам подливал масло в огонь, когда на полном серьезе заявлял, что на своем радиооборудовании регулярно общается с иными цивилизациями. Странный он человек, хоть и гений. Если его официально призвать к сотрудничеству, он легко может и отказаться. И что тогда делать? «Мистер Тесла, не соблаговолите ли вы для блага Соединенных Штатов произнести парочку заклинаний, чтобы вызвать из-под земли вашего приятеля Люцифера?» Боюсь, что, несмотря на всю мою популярность, мы все после этого быстро поменяем Белый дом на желтый… Но вы-то, Ланс, сами были в подземном мире, знаете кого-то из этих атлантов, и поэтому если кто и может убедить нашего чудака в искренности намерений, так это вы. Поэтому мы сделаем вот что: вы немедленно отправитесь к нему в лабораторию, объясните всю опасность ситуации, скажете, что речь идет ни много ни мало о спасении человечества. Разрешаю вам ссылаться на меня – это я, президент Соединенных Штатов, прошу его о помощи!

– Но, господин президент, как я, простой лейтенант, смогу убедить такого незаурядного человека, что действительно говорю от имени президента, а не являюсь провокатором? – с деланым смирением сказал Ланселот.

Рузвельт понимающе улыбнулся.

– Хорошо, я дам вам к нему личное рекомендательное письмо. Кстати, поздравляю – отныне вы мой помощник, а поскольку сотруднику президента как-то несолидно ходить в лейтенантах, то с этого момента вы – майор. О формальностях я распоряжусь. И еще – я чертовски не хочу, чтобы вас снова похищали или убивали, поэтому я, если не возражаете, могу приставить к вам негласную охрану.

– Лучше будет, если мне дадут кольт, сэр! Я отправлюсь, как только получу ваше письмо.

Когда Ланселот уже стоял на пороге, он вдруг услышал за своей спиной:

– И не надо, Ланс, мазать всех вольных каменщиков одной черной краской, ведь почти никто из них не имеет и понятия о тех закулисных кукловодах, которые мнят себя главными умниками и скрываются в тени Храма.

Обернувшись, Ланселот встретил смеющийся взгляд Рузвельта, который, подняв мизинец левой руки, показывал ему серебряный перстень с изображением масонских символов – циркуля и угольника.

* * *

Письмо через два часа принесла Ланселоту секретарь Рузвельта миссис Грейс Талли. Она же сообщила ему, что внизу уже стоит автомобиль, готовый отвезти его на аэродром. Там он сядет на военный самолет, который отвезет его в Нью-Йорк и, вообще, будет в его полном распоряжении. За время, пока Ланселот ждал письма, он, спустившись в библиотеку, полистал подшивки газет и смог выяснить, что Тесла постоянно живет в отеле Нью-Йоркер, почти ни с кем не общается, делая исключения лишь для нескольких друзей и посла Югославии в США Савы Косановича, который приходится ему родным племянником. В последние годы Тесла отказывается от встреч с журналистами, но раньше любил эпатировать публику, рассказывая в интервью о своих изобретениях: аккумуляторе космических лучей, устройстве для получения радия, способе межпланетного общения и загадочных лучах смерти, способных уничтожить разом десять тысяч самолетов на расстоянии в двести миль. Правда, никто все эти чудеса так ни разу и не увидел. Впрочем, в 1931 году в газетах мелькало любопытное сообщение о созданном Теслой электромобиле: очевидцы клялись, что сами наблюдали, как он заменил на громадном «Пирс-Эрроу» обычный двигатель на электромотор, подсоединил к нему проводами небольшую коробочку с двумя торчащими из нее стержнями, сел и уехал. Автомобиль ходил без подзарядки целую неделю, а когда Теслу спросили, откуда он берет энергию, он ответил: «Из окружающего эфира». Не раз он прозрачно намекал, что свои изобретения черпает откуда-то извне – то ли из будущего, то ли из некоего параллельного пространства. А однажды даже похвалился, что может лично читать свои стихи Гомеру, обсуждать открытия с Архимедом, а с Буддой беседовать о бессмертии души.

«Даже если сотая часть из этого правда, то Тесла – именно тот, кто мне нужен, – думал Ланселот. – Про Архимеда не знаю, но если на Земле и есть человек, который общается с Асгардом, так это он».

Спустившись вниз, он сел в автомобиль и вскоре был на военном аэродроме, где его действительно ждал двухмоторный «Дуглас С-47», командир экипажа которого отдал честь и сказал, что ждет приказаний. Через полтора часа, проглотив двести двадцать миль, самолет сел в Ньюаркском аэропорту. Ланселот распорядился, чтобы экипаж ждал его возвращения, потом взял такси, на котором добрался в Мидтаун до отеля «Нью-Йоркер» на углу 8-й авеню и 34-й стрит. Отель, несмотря на свои гигантские размеры, по форме напоминал недостроенную детскую пирамиду из кубиков. Его фасад с красующимися наверху огромными буквами названия, выходил на оживленную улицу. Войдя внутрь, Ланселот прошел через лобби к стойке рецепции и спросил там, как ему найти Николу Теслу.

– Сэр, мистер Тесла проживает в номере 3327 на тридцать третьем этаже, но он не принимает посетителей без предварительной договоренности, – ответил ему важный портье в черном смокинге и при галстуке-бабочке. Но тут, посмотрев на форму морпеха, он смягчился и, чуть замявшись, посоветовал уже другим тоном: – Но если вам и вправду очень надо его видеть, то в это время он всегда кормит голубей в Брайант-парке, что между Пятой и Шестой авеню.

Парк оказался большим, приподнятым над уровнем улиц пространством, с огромным центральным газоном, обрамляющими его пешеходными дорожками и аллеями, каменными балюстрадами, большим фонтаном и изящным кованым забором. На полукруглой площадке возле фонтана Ланселот заметил худого старика, который, сидя на скамье и низко склонившись, кормил голубей зерном из бумажного пакетика. В нем трудно было узнать того утонченного красавца, которым он запомнил его на фотографиях в старых газетах. Длинный мясистый нос над широким ртом, впалые щеки, седые волосы. И только живые темные глаза составляли приятный контраст с этим увядшим старческим лицом.

– Могу ли я присесть здесь, сэр, – спросил он старика, подойдя ближе и стараясь не спугнуть стайку голубей, собравшихся на привычное угощение.

– Конечно, офицер, присаживайтесь, это ведь публичный парк, здесь может сидеть каждый, – ответил тот, не поднимая головы, будучи занят кормлением голубей. Слова он произносил с каким-то небольшим, едва уловимым акцентом.

«Точно, волшебник, – решил Ланселот. – У него что, глаза на затылке, ведь он даже ни разу не взглянул в мою сторону, когда я подходил».

– Видете ли, – пояснил старик, заканчивая кормить птиц, и, перевернув пакет, вытряхнул остатки корма на землю, после чего выпрямился на скамье и впервые взглянул на своего собеседника, – лишь военные ходят таким решительным, четким шагом. И в то же время вы вовремя перешли на мягкий индейский охотничий шаг, чтобы не распугать моих голубей, что говорит не только о деликатности, но наблюдательности и тренировке. Кроме того, вряд ли рядовые солдаты посреди белого дня сейчас могут вот так запросто разгуливать по парку. У нас все-таки, знаете ли, война!

– Ну вот, вы еще и мои мысли читаете, – весело сказал Ланселот.

– Я просто очень давно живу, так что успел привыкнуть складывать факты и делать из них правильные выводы, – ответил тот, улыбнувшись. Вот улыбка у него была совершенно та же, что запечатлели старые фотографии на его тогда еще молодом лице. По этой сдержанной, немного загадочной улыбке Ланселот окончательно и опознал в нем знаменитого изобретателя.

– Ну, выкладывайте, чего вы от меня хотите. Ведь именно ради меня вы сюда пришли.

«В самом деле, – прикинул про себя Ланселот, – вокруг полно пустых скамеек, а я прошу позволения присесть на этой. Никакого колдовства, только логика». Вслух же он произнес:

– Не только пришел, но даже специально прилетел ради вас из Вашингтона. Разрешите представиться – Ланселот, помощник президента Соединенных Штатов мистера Рузвельта.

Тесла внимательно на него посмотрел, немного по-старчески пожевал губами и сказал:

– Ну, если вы и помощник мистера Рузвельта, то, очевидно, совсем недавно, поскольку о вашем назначении никто ничего не слышал, хотя я ежедневно читаю и «Нью-Йорк Таймс», и «Уолл-Стрит Джорнал», и «Вашингтон Пост». Извините, но, честно говоря, сомнительно, чтобы на этой должности состоял всего лишь лейтенант, да, к тому же, еще лет двадцати пяти от роду.

– На самом деле теперь уже майор, сэр, – смутился Ланселот. – Но вы правы, я только вчера вернулся в Штаты и лишь сегодня познакомился с президентом.

– Который тут же на радостях и произвел вас в свои помощники и майоры, после чего, конечно, немедленно отправил ко мне! – усмехнулся Тесла.

– Я понимаю ваши сомнения, сэр, поэтому у меня для вас письмо президента, – покраснев, сказал новоиспеченный майор, вынул из кармана конверт и вручил его адресату.

– Ну вот с этого и надо было начинать, молодой человек, – достав из кармана пальто очки и пробежав глазами письмо, сказал Тесла. – Я ведь знал Франклина Рузвельта примерно в вашем возрасте, когда он сам был помощником морского министра. Ну да он вам, наверное, об этом уже рассказывал…. Но вот, он тут пишет, что у него ко мне какая-то деликатная просьба, которую должны озвучить именно вы.

– Точно так, сэр. Видите ли, американскому правительству срочно надо установить контакт с обитателями центра Земли, с атлантами, и только вы можете нам в этом помочь.

При этих словах Тесла вздрогнул, как будто в этот момент ему явился призрак.

– А с чего это вы взяли, что я имею дело с какими-то там «атлантами»? – раздраженно спросил он.

– Потому что мне об этом лично сказал Араторн, если вам о чем-то говорит это имя. Мне также знаком великий Араман и настоятель Храма Истины Даэрон. Мистер Тесла, я, как, очевидно, и вы, побывал в Асгарде. Меня и моего наставника атланты попросили вернуться в Штаты, чтобы наладить контакт с нашим правительством, но все пошло не совсем так, как планировалось, мой наставник погиб, а вместе с ним была утеряна и возможность снова связаться с Внутриземьем.

– Тогда скажите мне, Ланселот, что находится посредине храма Истины в Асгарде? – тихо спросил Тесла.

– Там изображена Полярная звезда.

– Правильно… А теперь расскажите-ка мне все подробно: как вас занесло в Асгард, почему атланты решили заговорить с американским правительством и откуда такая спешка?

Тут Ланселот вкратце поведал ему свою историю, особо остановившись на визите в замок Гиммлера, рассказав о реакторе, немецких летающих дисках и работах над ядерным оружием.

Тесла слушал его рассказ очень внимательно, и было заметно, что он взволнован. Встав со скамьи и оказавшись при этом очень высокого роста, он начал ходить взад и вперед, говоря:

– В 1934 году я напечатал в журнале статью, в которой намекнул, как можно высокой энергией воздействовать на атомное ядро. Тогда поднялся большой шум, но главного, как мне казалось, никто не понял. Оказалось, что нет, кое-кто в Германии прочитал это внимательно и сделал правильные выводы. Но я не думал, что дело так быстро дойдет до создания оружия. Хотя, чему тут удивляться, люди удивительно хорошо умеют все опошлить.

– Скажите, мистер Тесла, можете ли вы помочь нашему правительству создать атомную бомбу, чтобы опередить немцев? Известен ли вам ее секрет?

– Откуда же? Я ведь никогда этим вопросом специально не занимался. Когда-то у меня была мысль дать всем великим державам оружие такой мощности, которое сделало бы всякую большую войну бессмысленной, просто потому, что в ней не могло бы остаться победителя. Но потом я понял, что ошибался. Особенность подобного оружия в том, что рано или поздно оно непременно сработает – или случайно, в силу неимоверной технической сложности систем его применения, или просто найдется какой-нибудь сумасброд, дорвавшийся до пусковой кнопки. Равновесие страха – самое неустойчивое. Создадут немцы атомное оружие или нет, это еще неизвестно, поскольку от реактора до реальной бомбы еще очень далеко. Может быть их, даст бог, союзники разобьют и обычными способами. Так что не стоит нам бежать впереди паровоза. Как говорят у меня на родине, «русские живы молитвой, а сербы терпением».

– Но может быть вы поможете связаться с атлантами. Дело в том, что они поручили нам установить контакт с американским президентом, но мой друг, у которого было средство связи, погиб, и я не знаю, как сделать так, чтобы они меня услышали.

– Что ж, может быть, это действительно был бы наилучший выход. Атланты, как никто, привержены миру и, наверное, могут остановить все это безумие. Но вот только я общался с ними довольно давно. Причем средства связи у меня были самые необычные. Они располагались на Лонг-Айленде, в Уорденклиффе. Слышали вы когда-нибудь о «башне Теслы – повелителя молний»? Нет? Так я и думал, вы еще слишком молоды. Но в 1917 году башня была взорвана – военные власти побоялись, что ее используют немецкие шпионы. Тупоголовые солдафоны! А ведь именно с ее помощью я и общался с Асгардом!

– Но, мистер Тесла, если башня взорвана четверть века назад, то как же вы собираетесь ее использовать?

– Конечно, не ее, мой юный друг. Позднее, в другом месте я выкупил участок земли и построил там ее слегка уменьшенную копию. Я давно не навещал эти свои владения, но надеюсь, что священное право частной собственности, которое так уважают в Америке, сослужит миру добрую службу, и мы найдем все необходимое оборудование в целости и сохранности. Только вот находится моя старая лаборатория довольно далеко, в Скалистых горах, в Колорадо-Спрингс.

– Это не страшно, сэр, у меня есть самолет, и мы сможем там оказаться уже сегодня. – Тут Ланселот с некоторым сомнением посмотрел на старика и добавил: – Если, конечно, вас это не слишком затруднит?

– Ни в коем случае, молодой человек, ни в коем случае. Я вообще легок на подъем и неприхотлив, питаюсь в основном молоком, хлебом, капустой, репой, и вообще, я тут немного закис. Откровенно говоря, давно мечтал о каком-нибудь новом приключении. На мой возраст не смотрите, я до ста лет доживу, есть еще внутренние резервы. Зайдем в отель, я возьму с собой кое-какие вещи, и в путь. Лишь бы только в Колорадо была гроза, – произнес он под конец загадочную фразу. – Ну, да они там случаются постоянно.

* * *

«Этот человек отличается от всех западных людей. Он продемонстрировал свои опыты, проводимые им с электричеством, к которому относится как к живому существу, с которым разговаривает и которому отдает приказания… Вне сомнения, что он обладает духовностью высшего уровня и в состоянии признать всех наших богов».

Индийский философ Вивекананда

Через час они уже были в Ньюарке и, сев в поджидавший их «Дуглас», поднялись в воздух. Правда, пилот сначала слегка поворчал, что полет в Колорадо, до которого отсюда более полутора тысяч миль, – на пределе дальности этого самолета, но потом, хитро улыбаясь, заявил, что поскольку в Ньюарке он успел полностью заправиться, то, если лететь потише, горючего, может быть, и хватит.

Восемь часов полета минули почти незаметно. Тесла держался молодцом, лишь один раз побледнел и вцепился в поручни кресла, когда самолет провалился в воздушную яму. Потом он признался, что это первый его полет на аэроплане, если, конечно, не считать путешествия в Асгард, которое случилось очень давно и было несравненно более быстрым и комфортным. Приземлились рядом с Колорадо-Спрингс, на военно-воздушной базе, которая немедленно дала посадку президентскому борту. Командовавший ею полковник был настолько любезен, что лично приехал встречать самолет и предоставил в полное распоряжение столичных гостей свой автомобиль. На вопрос, куда их доставить, Ланселот ответил, что у них совершенно секретная миссия, а потому, если господин полковник не возражает, он возьмет его автомобиль и поведет его сам, без сопровождающих, на что тот сразу же и согласился.

Тесла показывал дорогу, и, проехав несколько миль, они очутились у подножия скалистого двухкилометрового пика Пайк, возле участка земли, обнесенного проволочной изгородью с покосившейся предупреждающей табличкой: «Не подходить – смертельно опасно!». Над запертыми ржавыми металлическими воротами красовалась надпись из таких же ржавых букв, составлявших мрачную гармонию с ее содержанием: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!». Внутри изгороди располагалось большое квадратное строение, увенчанное башенкой и высокой телескопической мачтой с почерневшим медным шаром наверху и напоминавшее выброшенный на сушу корабль. Это странное техническое сооружение резко контрастировало с окружающей панорамой. В отдалении высились дикие вершины Скалистых гор, воздух был девственно чист, сух и прозрачен, небеса сияли солнечной синевой, и вокруг этого уединенного места стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь свистящими звуками, которые издавали ласточки, видимо давно обжившие высящийся на антенне медный шар.

Тесла достал из кармана замысловатый ключ и, к удивлению своего спутника, легко открыл им вмонтированный в ворота замок, несмотря на то что им, по-видимому, никто не пользовался по меньшей мере несколько лет.

– Я сконструировал этот замок сам, – лукаво улыбнувшись, пояснил ученый. – Последнее время я приезжаю сюда редко, поэтому, чтобы его можно было открыть, в нем предусмотрена система автоматической внутренней смазки. Пусть пройдет даже сто лет, но мой замок всегда будет открываться с полуоборота.

Ворота со скрипом открылись, и путники вошли на территорию лаборатории. По заросшей травой тропинке, выложенной выщербленным от времени красным кирпичом, они подошли к дверям квадратного здания. Немного на сей раз повозившись, Тесла другим ключом открыл и их и, войдя внутрь, повернул электрический выключатель. Внутри зажглось освещение.

– Ага, электричество есть, отлично, а то я боялся, что меня уже отключили от станции… Правда, после того, как когда-то давно я отремонтировал и немного усовершенствовал их генераторы, они больше никогда не ломаются, а владелец станции гарантировал мне, если не вечную любовь, то бессрочный трафик… Заходите, мистер Ланселот, – пригласил он и продолжил патетическим тоном, сквозь который, впрочем, сквозила ирония. – Именно здесь находится мое главное и единственное сокровище – передающее устройство, или генератор высокочастотных токов большой мощности, который называют теперь усиливающим резонансным трансформатором Теслы, а, кроме того, еще приемник слабых сигналов. Я провел здесь когда-то множество интересных экспериментов и впервые прикоснулся к великим тайнам, скрытым под покровом земной тверди и в электрическом эфире небес.

Ланселот зашел внутрь и огляделся. Там в большом круглом зале была размещена какая-то огороженная решеткой мудреная техническая установка, которая, очевидно, и представляла собой этот самый резонансный трансформатор. По-видимому, часть крыши лаборатории раздвигалась подобно куполу астрономической обсерватории. Как понял Ланселот, немного разбирающийся в электротехнике, трансформатор состоял из двух катушек, причем в качестве первичной выступали сами округлые стены зала, на которых были подвешены гигантские витки толстого медного провода, очевидно рассчитанные на очень высокое напряжение. Вторичная катушка находилась в самом центре зала и напрямую соединялась с телескопической мачтой, на вершине которой был укреплен медный шар-разрядник. Со вторичной катушкой трансформатора было также соединено устройство, напоминавшее одновременно и самописец, и радиоприемник, и что-то еще, Ланселоту совершенно незнакомое.

– Что, впечатляет? – с гордостью сказал Тесла, смахивая ветошью пыль и паутину с установки и проводов. – Это устройство уникально: при стандартной частоте переменного напряжения во вторичной обмотке трансформатора можно получить ток напряжением в миллион вольт со сверхвысокой частотой. Электроемкость всей конструкции регулируется в зависимости от высоты расположения шара над земной поверхностью, поэтому мачту можно поднимать и опускать, как перископ субмарины.

Ланселот обошел по кругу весь зал лаборатории, оставляя следы на покрытом толстым слоем пыли полу, и сказал:

– Все это крайне интересно, мистер Тесла, но я все-таки не понимаю, как можно с помощью даже самого мощного трансформатора наладить связь с подземным миром?

– Хороший вопрос. Видите ли, наша Земля, несмотря на ее огромные размеры, в сущности, ведет себя как проводник и конденсатор чрезвычайно большой емкости. При этом она обладает резонансной частотой, которая может быть измерена и использована как гигантская несущая волна для распределения электрической энергии. Мое оборудование рассчитано таким образом, что может быть приведено в резонанс с планетой, поэтому интенсивность исходящих от него импульсов с расстоянием не уменьшается, а, напротив, только увеличивается. Это значит, что с помощью этого беспроводного электрического осциллятора я могу разговаривать с обитателями Земли, находящимися хоть на ее поверхности, хоть внутри. Волны электрического потенциала сходятся в определенной точке южного электрического полюса, диаметрально противоположной Колорадо. Она расположена в южной части Индийского океана, на линии между мысом Доброй Надежды и Антарктидой. Улавливаете?

– Кажется, да. То есть ваше изобретение использует электрический потенциал Земли, чтобы передавать сообщения, ну, что-то в этом роде. Но как вы догадались о существовании подземного мира?

– Понимаете, если бы наша планета была идеальным небесным телом – совершенно однородным шаром, то, попав в абсолютно точный резонанс, она была бы повергнута в роковой катаклизм, или, попросту, могла быть расколотой на части. Однако если геоид неоднороден, а, паче того, пустотел, резонанс ему не угрожает, но при этом способен служить для передачи энергии в любую его точку. Так вот, постепенно наращивая мощность сигнала, я обнаружил, что никакой катастрофы не предвидится, то есть Земля внутри полая. Тогда у меня зародилось сумасшедшее предположение, что, возможно, ее внутренняя поверхность тоже обитаема, и я стал, меняя в определенной последовательности частоту сигналов, посылать сообщения. Можете представить мое изумление и радость, когда я получил ответ в виде серий упорядоченных импульсов? Проанализировав их, я понял, что это элементарная «азбука Морзе», и сначала решил, что это кто-то из живущих на поверхности ответил на мое послание, однако его содержание говорило об ином.

– О чем же?

– Мои загадочные корреспонденты выразили восхищение моими достижениями и сообщили, что они представители другой, неизвестной нам земной цивилизации и пригласили с ними на встречу.

– Где?

– Прямо здесь, в Колорадо, указав точное время и координаты. О дальнейшем, вы, наверное, и сами догадываетесь?

– Конечно. Пустынная местность, светящийся летающий диск, появившиеся из него добрые гиганты…

– А потом невероятный прыжок через половину планеты, сквозь толщу океана в центр Земли. Вот почему на этом месте обрываются записи в моем лабораторном дневнике! Вот почему после возвращения в Нью-Йорк мне пришлось нести на пресс-конференциях всякую чушь и размазывать по журнальным статьям, которые меня наперебой уговаривали написать издатели, всякие философские сопли. Не мог же я, в самом деле, рассказать им всю правду, чтобы не прослыть сумасшедшим.

– А как долго вы пробыли в Асгарде?

– Достаточно, чтобы открыть для себя безбрежный океан знаний. Самое ценное, что я узнал там, – это учение об эфире, тонкой субстанции, которая лежит в основе любой материи и несет в себе не только безграничную энергию, но и бесконечное знание – всю информацию, которой обладали или еще только будут обладать люди. Более того, я научился черпать из этого великого источника потрясающие новые идеи. Например, вернувшись сюда, я сразу же сконструировал радиоприемник, с помощью которого можно разговаривать через всю планету с теми, кто находится с вами на связи. Вы можете видеть его здесь. Правда, потом мне долго пришлось доказывать в судах мой приоритет на это изобретение перед Маркони и прочими эпигонами.

– Так, значит, мы можем позвонить атлантам прямо сейчас? «Алло, алло, вы будете говорить с Америкой, штат Колорадо? Разговор оплачен».

– Нет, друг мой, нам придется набраться терпения и немного подождать. Дело в том, что электрический импульс, достаточный по силе, чтобы достичь внутренней поверхности Земли, может быть получен лишь тогда, когда земная поверхность наэлектризована. То есть нам нужна гроза. К счастью, в этом месте она не редкость. Вот и теперь я чувствую ее приближение. Смотрите.

Действительно, выйдя из здания лаборатории наружу, они увидели подтверждение слов ученого. В лучах клонящегося к закату светила было видно, как на западе скопились плотные гроздья насыщенных энергией облаков, в которых то и дело мелькали сиреневые искры грозовых разрядов. Звуков грома пока еще слышно не было, но, даже растратив в Скалистых горах часть своего буйства, надвигавшаяся на равнину небесная стихия все равно вселяла трепет ее невероятной, угрожающей мощью. Уже стемнело, когда наконец раздались первые громовые раскаты, а по крыше застучали первые, пока еще редкие капли дождя. В сполохах молний мелькали грозные черные тучи, опустившиеся настолько низко, что цеплялись за верхушку мачты и, казалось, утюжили равнину своей чудовищной массой, подобно строительному катку. Увлеченный величественным видом этой небесной механики Ланселот не сразу заметил отсутствие рядом изобретателя, однако, зайдя внутрь лаборатории, он обнаружил, что тот уже занят работой. Тесла удивительным образом преобразился и, кажется, даже помолодел. Он успел переодеться в откуда-то взявшиеся строгий черный костюм, черные перчатки и старомодный котелок, что придавало всему его облику вид торжественный и фантастичный. Свой командный пункт Тесла устроил поблизости от раскрытого дверного проема лаборатории, чтобы иметь возможность одновременно наблюдать и распределительный электрощит, и мачту с медным контактом-резонатором. В руках он держал морской бинокль. Увидев Ланселота, Тесла прокричал ему сквозь громовые раскаты:

– Когда я вот так буду махать вам рукой, каждый раз поднимайте вверх на распределительном щите крайний правый рубильник, но не более чем на две секунды, после чего сразу же выключайте. Понятно?

Ланселот кивнул головой и стал ждать. Тесла пристально наблюдал в бинокль за поведением болтавшегося на конце мачты шара-резонатора и вот, заметив что-то ведомое только ему, подал условленный сигнал. Ланселот поднял рукоять рубильника и, отсчитав две секунды, контакт разомкнул. Так повторялось несколько раз. В дверной проем он увидел, как вокруг медного шара возник клубок из множества нитевидных молниевых разрядов, так же как и на обмотках вторичной катушки. Все это сопровождалось треском настолько сильным, что он напоминал ружейные выстрелы. Помещение лаборатории озарилось призрачным голубым свечением, резко запахло озоном, а вокруг всех металлических предметов возникли огненные нимбы из сияющих игл. На вершине мачты гремела просто пушечная канонада, слышная, наверное, на десятки миль вокруг, от которой, казалось, барабанные перепонки вот-вот не выдержат и лопнут. Синхронно с этими залпами всю территорию станции накрывали волны слепящего белого света. Блистающие нити вокруг шара постепенно превращались в толстые огненные стержни, каждый длиной в полусотню ярдов. В точках высоковольтных разрядов стали возникать и подниматься вверх сонмы ярко светящихся шаровых молний. Было видно, как на всей окружающей местности по земле среди камней и скал то там, то сям пробегали стайки ярких электрических искр. А посреди всего этого жуткого фейерверка зловеще возвышалась длинная черная фигура Теслы, прямо из пальцев которого струились и, извиваясь, распространялись в такт движениям рук огненные змеи электрических разрядов, не причинявших ему никакого вреда. Он был в эти мгновенья чародеем, повелителем стихий и дирижером какого-то волшебного оркестра, который в поисках божественной пропорции командует, приказывает своим безумным музыкантам играть то тише, то громче, до верхних пределов невероятного крещендо. Эти звуки заставили стихнуть даже саму грозу, которая как бы раскололась и стала обходить территорию станции по сторонам. Тесла, нажав на какой-то рычаг, раскрыл купол здания. Искусственные молнии на вершине мачты исчезли, а из недр передатчика в небо внезапно ударил ослепительный сноп света. Несмотря на то что дождь давно уже прекратился, в открывшийся в крыше проем стали шлепаться с неба какие-то небольшие трепыхающиеся предметы. Приглядевшись, Ланселот осознал, что это в воронку катушки трансформатора потоком засасывались насекомые, мелкие ночные птицы и летучие мыши. Потом наутро он обнаружил, что все пространство вокруг лаборатории было усеяно их обгоревшими тушками.

Внезапно все прекратилось, оставив после себя лишь отдельные мерцающие в темноте огоньки и сильный запах озона. На станцию опустилась звенящая тишина, как это бывает, когда закончился артиллерийский обстрел.

Вдруг в центре зала возникло какое-то странное свечение. Оно быстро нарастало, становясь все ярче, приобретая очертания чьей-то фигуры, и вот перед изумленным Ланселотом возник призрак. Он был явно бестелесен, поскольку сквозь него были видны предметы и обстановка лаборатории, однако тем не менее выглядел живым человеком, хотя и гигантского роста, с длинными белыми волосами. Точнее, это было его трехмерное изображение, настолько реальное, как будто он присутствовал рядом. В нем Ланселот узнал настоятеля храма Истины Даэрона. «Призрак», кажется, их видел, потому что повернулся в направлении ученого и сказал:

– Мы рады снова видеть тебя, Никола Тесла, после долгого перерыва. Что произошло?

– Мудрый Даэрон, я вновь решил вас побеспокоить, так как американское правительство, президент Соединенных Штатов через меня просит вас установить с ним контакт, – ответил Тесла. – Ваш посланник, которому вы дали такое же поручение погиб, а вместе с ним и портативное средство связи. Его молодой коллега, Ланселот, со мной. Он вам знаком?

– Да, Никола Тесла, мы знаем его. Как погиб Персиваль Томпсон?

– Я не знаю подробностей, поговорите об этом с Ланселотом.

Даэрон обратил взгляд к Ланселоту. Тот выступил вперед:

– В Германии, куда доставил нас Араторн, ждала засада. Немцы, или, как вы их называете, тевтоны, договорились с «серыми» и попытались нас уничтожить. Нам удалось бежать, но при этом Томпсон тяжело пострадал и вскоре умер. «Серые», по всей вероятности, помогают немцам в создании урановой бомбы. Президент Соединенных Штатов Рузвельт просит вас о помощи, иначе мир может постигнуть небывалая катастрофа.

Даэрон внимательно посмотрел на него и усмехнулся:

– Небывалых катастроф не бывает, Ланселот. Все уже случалось, и не раз. Но почему ты решил, что Кабиримы, то есть «серые», помогают тевтонам?

– Я сам видел одного из них в Германии, в компании влиятельного тевтонского вождя Гиммлера. Я обнаружил там также готовый ядерный реактор для обработки урана и вместе с Томпсоном даже испытал на себе его смертоносное действие.

– Чего же хочет от нас ваш президент?

– Я знаю, что вы, атланты, предпочитаете не влезать в людские дела, но у нас сейчас идет мировая война. Тевтоны рвутся к мировому господству, и если на их стороне Кабиримы, то они легко победят и сделают все другие народы своими рабами. Боюсь, что и Кабиримы замышляют то же самое в отношении вас, атлантов. Не случайно же немцы тайно передали им в Агхарте уран. Так что, возможно, «серыми» уже создано против вас ядерное оружие, которое скоро будет и у немцев. Поэтому наш президент предлагает вам военный союз и против Гитлера, и против Кабиримов.

Даэрон, в глазах которого при упоминании о «серых» сверкнул гнев, кивнул Ланселоту и сказал:

– Спасибо. Мы обсудим и твое предупреждение, и твое предложение. Завтра в то же самое время ты получишь наш ответ.

Изображение Даэрона померкло и пропало. Провести остаток ночи и весь следующий день в заброшенной лаборатории естествоиспытателям не слишком улыбалось, поэтому Ланселот вместе с Теслой вернулся в Колорадо-Спрингс, где обоим как нельзя кстати пришелся ужин в хорошем отеле, уже обеспеченном расторопным полковником. На следующий день с утра они вновь повторили свой путь в лабораторию, однако, как пояснил Тесла, для возобновления сеанса связи гроза уже не нужна, поскольку канал был налажен недавно и еще действовал. Ждать пришлось недолго, образ Даэрона возник перед ними в точно назначенное время. Тот сообщил, что Совет дал согласие на переговоры с президентом, и вимана атлантов прилетит в Америку ровно через семь дней в точку, координаты которой он продиктовал, а Ланселот старательно записал.

Вернувшись в отель, он тут же испросил у полковника подробную географическую карту, нашел на ней требуемую точку и воткнул в нее булавку. Местом встречи оказался маленький городок в Нью-Мексико под названием Розуэлл.

* * *

– Интересно, почему именно Розуэлл? – задумчиво произнес, изучая с помощью сильной лупы карту, Рузвельт. Кроме него в зале совещаний Белого дома присутствовали Ланселот, Гарри Хопкинс и «Па» Уотсон. – Возможно, их интерес к этому месту объясняется тем, что там расположены авиабаза Уокер или военный институт Нью-Мексико? Как вы думаете, Ланселот?

– Это вряд ли, сэр, – ответил тот. – Наши скромные достижения в военной области атлантов интересуют мало. Скорее всего, эта точка играет какую-то географическую роль. Возможно, где-то неподалеку находится тоннель, ведущий на поверхность из внутренней части Земли. Я видел один такой, который имел выход на дне океана. Через него корабль атлантов быстро попал на внешнюю сторону, минуя Антарктиду. Почему бы такому же не быть где-то в окрестностях Розуэлла?

– Кстати, – заметил Уотсон, – Розуэлл расположен на обширном плато, на высоте около трех с половиной тысяч футов над уровнем моря, а с востока к городу вплотную примыкает пустыня Мескалеро-сэндз. Место достаточно безлюдное, и там вполне могут быть скрытые выходы на поверхность. Я навел кое-какие справки: в этом районе действительно часто наблюдают неизвестные летающие объекты. На авиабазе Уокер к ним уже даже привыкли.

– То есть нам назначали рандеву прямо у порога преисподней? – усмехнулся Рузвельт.

– Хорошо, что не в самом пекле, – съязвил Хопкинс. – Откровенно говоря, я против того, чтобы вы летели туда сами, господин президент!

– Отчего же, Гарри? Ведь нам ясно сказали – они летят на переговоры с президентом США. Я не могу пренебречь таким историческим событием. Ведь предыдущим, равным ему, была, кажется, лишь встреча Моисея с Богом на горе Синай, не так ли?

– Все так, но в прошлый раз, при первом контакте, нас чуть было не перестреляла банда головорезов, переодетых солдатами. Мы, конечно, их арестовали, но толку от этого мало – все они утверждают, что лично они ничего противозаконного, кроме переодевания и проникновения на военный объект, не делали и дальше молчат. Где гарантия, что и теперь всем придется по вкусу то, что вы намерены вступить в переговоры с атлантами?

– Это хорошо, что в Розуэлле есть военная академия, – заметил в этот момент Уотсон. – Можно будет под видом учений организовать оцепление места встречи с помощью курсантов.

– Да, эту встречу придется держать в строжайшем секрете, – сказал Рузвельт. – Но не потому, что мне может угрожать опасность от прямого нападения – ваш опыт говорит, что против атлантов любые атаки бесполезны, а потому, что мои политические враги, окопавшиеся в Пратт-хауз, тут же постараются выставить меня перед всеми легковерным идиотом, а это намного хуже любого покушения. Значит, надо придумать благовидный предлог, почему президент США вдруг ни с того ни с сего в самый разгар войны решил срочно сорваться на Запад, в пустыню Нью-Мексико.

Хопкинс саркастически ухмыльнулся:

– Вот именно: «в разгар войны».

– ???

– Ну, это просто, сэр. Давайте представим это дело так, что вы демонстрируете свою неустанную заботу о ковке новых военных кадров, на этот раз в тамошнем военном институте – нашем западном ВестПойнте. Возьмем с собой пару-тройку проверенных, лояльных журналистов. А что до самой встречи с атлантами, то, судя по данным нам координатам, рандеву должно состояться в пустыне, милях в пяти-семи от города. Так почему бы вам после трудов праведных не изъявить желание немного проветриться и съездить с семьей и ближайшим кругом на пикник? Тем более что всем хорошо известна ваша любовь к поездкам на лоно дикой природы.

– Отличная идея, Гарри, вы, как всегда, умеете найти нужное решение.

– И все-таки опасность нападения полностью исключить нельзя, – заметил Уотсон. – Если не на президента, то на пришельцев. Конечно, они с легкостью отобьют любую атаку, но переговоры сорвать можно. Во всяком случае, если бы мне поставили подобную задачу, то я именно так бы и поступил.

– Извините, сэр, – подал голос Ланселот. – Вы сказали, что ваши враги окопались в Пратт-хауз. Я не знаю, что это такое, но если противник известен, то почему бы нам не нейтрализовать его первыми, то есть не нанести упреждающий удар?

– Хороший вопрос Ланс. Вы, как военный, рассуждаете совершенно правильно. Но в политике, друг мой, к сожалению, все намного сложнее, чем на войне. Враг, конечно, известен, но пока ты не поймал его за руку на серьезном преступлении, сделать с ним мало что можно, а застигнуть такого с поличным очень и очень непросто. Видите ли, вам следует знать, что во все времена, а сейчас тем более, миром правят в первую очередь тайные общества. А силы, которые теперь нам противостоят, настолько древние и мощные, что даже мне, президенту великой страны, с огромным трудом удается их сдерживать. Во всяком случае, пока. Пратт-хауз – это ведь только верхушка айсберга, нью-йоркская штаб-квартира некоего Совета по внешним связям, или CFR, засевшая в Рокфеллеровском центре. Их связи тянутся дальше, в Лондон, в Чаттам-хауз – Королевский институт международных отношений. Это старший брат CFR и гнездо тайных сил, которые незримо стоят позади британского трона. На последних выборах вся эта шайка-лейка чуть было не провела своего кандидата в президенты – Уэнделла Уилки, да так сноровисто, что все решили, что его проталкивает в президенты сам Дух Святой. По нашим же данным, за всем этим стоял никакой не дух, а глава британской разведки в Штатах, некто Уильям Себастьян Стивенс. Но официально он богатый бизнесмен и к тому же герой Первой мировой, многократно награжденный воздушный ас, близкий друг английского посла лорда Лотиана. Такого голыми руками не возьмешь. Однако сдается мне, что корни идут еще глубже, и вы, Ланс, это подтверждаете своим рассказом о вашем Михаиле. Кстати, так ведь зовут и самого главного Архангела, а двое других ваших знакомца, его ближайшие подручные, как вы говорили, – Гавриил и Рафаил? Просто «божественная комедия» какая-то! Я давно подозревал, что все эти советы, центры и ложи – только прикрытие, овечья шкура для настоящих, древних волков, глаза которых время от времени зловеще мерцают из тьмы. Они-то и считают себя истинными хозяевами мира, дергая за ниточки политиков-марионеток в разных странах, а те часто об этом даже и не подозревают, самонадеянно полагая, что обязаны своим счастьем лишь собственным талантам или случаю. Главное оружие этих закулисных кукловодов – веками накопленные несметные богатства, прочные связи среди наследственной аристократии и банкирских династий, древние тайные знания, которыми они, судя по всему, обладают. Поэтому лишь неискушенным кажется, что политика – это свободная игра стихийных сил, на самом деле здесь ничего не происходит случайно, а если что-то произошло, то так было задумано и спланировано. Бывают, конечно, отдельные эксцессы, когда какой-нибудь выскочка-гений, вроде Бонапарта, прорывает сотканную ими паутину, но таких довольно быстро осаживают, и заканчивают они всегда плохо. Взять хотя бы меня. Мне всего шестьдесят, а я уже старая развалина, которая сидит в этом инвалидном кресле! Ни с того, ни с сего один я в зрелом возрасте подхватил полиомиелит, а вот Гарри Хопкинс, лишь связался со мной и стал активно участвовать в моей политике, так просто не слезает с хирургического стола. Только Уотсон у нас, к счастью, пока что пышет здоровьем, но и ему следует поберечься. Про вас, Ланселот, я уж и не говорю… Но все равно мы никогда не допустим, чтобы нашему делу угрожала горстка крикливых изменников – предателей Америки и самого христианства, которые, мня себя будущими диктаторами, в душе уже капитулировали перед гитлеризмом и хотели бы, чтобы вся наша республика последовала их примеру…

Впрочем, давайте вернемся к встрече с нашими подземными благодетелями. Итак, через неделю мы едем на «пикник». Я скажу Элеоноре, чтобы не забыла надеть свою любимую походную шляпку. Вы, Уотсон, организуйте все, как вы сказали, в Розуэлле, в Военном институте. Вы, Гарри, попытайтесь выяснить, что за птица этот Михаил. Ланс, не спускайте глаз с Теслы, а то вдруг он «случайно» попадет под какой-нибудь грузовик, когда пойдет кормить своих голубей…

* * *

Ровно через неделю президентский самолет доставил Рузвельта с супругой, тремя помощниками и личной охраной на военную авиабазу в Розуэлле. Оттуда они проследовали в тамошний Военный институт, где пришлось пройти обычную рутину официального посещения высокими гостями государственного учреждения. К счастью, это продолжалось не слишком долго, и в назначенное время кортеж из немного устаревшего, но безопасного, как сейф, бронированного президентского кадиллака, заранее перегнанного сюда из Вашингтона, одного пакарда и армейского внедорожника, нашедшихся в гараже института, попылил по пустынной дороге, удаляясь в бескрайние просторы Мескалеро-сэндз. Стараниями начальника института, заблаговременно проинструктированного генералом Уотсоном в части технических деталей операции и преисполненного вследствие этого необычайным служебным рвением, полторы тысячи курсантов, дополненные охраной с авиабазы, заранее оцепили предполагаемый район президентского «пикника» по широкому периметру – с тем расчетом, чтобы исключить проникновение в него любых посторонних, но и так, чтобы сами они не являлись нежелательными свидетелями предстоящих событий.

Обычно безжизненное плато по причине весны, когда здесь проливаются обильные дожди, было покрыто сплошным пестрым ковром из ярких цветов, которые как будто спешили выплеснуть на предоставленную им природой палитру все краски земли и хотя бы на несколько чудесных мгновений превратить раскаленную пустыню в живой благоухающий край.

– Кстати, – полуобернувшись, сказал Уотсон, сидевший рядом с водителем в семиместном кадиллаке вместе с президентом и Элеонорой Рузвельт, разместившихся на мягком заднем кожаном сиденье, а также Хопкинсом и Ланселотом, которым пришлось довольствоваться раскладными креслами, – как мне рассказал командир здешней авиабазы, территория, куда мы направляемся, имеет много странностей: прежде всего, здесь глохнут все радиоприемники, отчего местные ее называют «зоной молчания». Фермеры издавна наблюдали в этих местах падения на землю с неба светящихся «горячих камней», видели странные огненные шары, перемещающиеся по ночам над землей. А некоторые из них рассказывали, что иногда здесь объявляются неизвестные личности нордического типа – высоченные блондины, которых те, кто их видел, описывают как исключительно вежливых, красивых, но как-то чудно одетых людей. И хотя те безукоризненно говорят по-английски, тембр их голосов напоминает необычный музыкальный звон, похожий на нежный звук хрустальных подвесок. Приходили эти загадочные люди к фермерам исключительно для того, чтобы набрать из колодца воды, расплачиваясь за нее ни много ни мало кусочками чистого золота, а на вопрос откуда пришли улыбаясь, отвечали: «Сверху»…

– Не наши ли это друзья, к которым мы так торопимся на встречу? – улыбнулась Элеонора. – Может, у них действительно здесь есть выход на поверхность? Не случайно же нас заставили тащиться в эдакую глухомань.

– Удивительно интересно быть президентом этой страны, – рассмеялся Рузвельт. – Каждый день узнаешь невероятные новости о своих избирателях, и кого тут только не встретишь! Только я теперь никак не могу взять в толк, кто в ней все-таки главный и кому на самом деле принадлежат Штаты?

– Я бы поставил вопрос шире, господин президент, – откликнулся Гарри Хопкинс, – кому на самом деле принадлежит планета Земля?

Через час езды они приблизились к предполагаемому месту встречи. Точные его координаты доверили вычислять Ланселоту, поскольку только он был близко знаком с секстантом и хронометром, который предусмотрительно захватил «Па» Уотсон. Искомая точка находилась недалеко от дороги, на вершине видневшегося впереди пологого холма, поросшего редкими агавами и кактусами.

Когда кортеж, казалось бы, уже почти достиг цели, случилось непредвиденное. Они не сразу заметили надвигавшуюся весеннюю грозу, которая в этих краях налетает внезапно и неожиданно, сменяя совершенно ясную погоду. Покрывшееся черными тучами небо раскололось от вспышек молний и разверзлось, опрокинув на землю все хляби небесные и вмиг превратив грунтовую дорогу под колесами автомобилей в вязкое, топкое болото. Они, забуксовав, встали и начали медленно погружаться в серое жидкое месиво. Охрана выскочила из машин сопровождения, облепив президентский автомобиль и намереваясь не дать ему окончательно увязнуть, однако все попытки вытащить тяжеленный кадиллак из грязевого плена были тщетны. Тогда армейский внедорожник попытался его объехать, чтобы вытянуть на буксире, но оказалось, что в запасе нет троса, поскольку никто не предполагал такого резкого изменения погоды. Положение сделалось критическим. Вдруг неизвестно откуда рядом с кортежем обозначились две странные человеческие фигуры. Они направлялись к нему через потоки дождя, приветливо махая руками и явно предлагая помощь. Вблизи они оказались очень высокими парнями в желтых непромокаемых плащах и широкополых шляпах, с которых ручьями стекала вода и под которыми было трудно различить лица. Однако особых опасений пришедшие не внушали, все приняли их за участников военного оцепления, которые каким-то чудом, а главное, крайне своевременно пришли на помощь. Незнакомцы вежливо попросили всех сесть обратно в машины, а сами зашли с задней стороны кадиллака. И прежде чем кто-нибудь понял, что происходит, машина буквально вылетела из огромной лужи жидкой грязи, в которой она завязла, на относительно твердую почву. Однако когда охранники и вышедший из машины Ланселот вознамерились поблагодарить своих чудесных избавителей, тех нигде не оказалось, будто они растворились в дождевых потоках. Невероятно, как они смогли так быстро исчезнуть из виду на этой ровной, совершенно оголенной местности. И что еще удивительнее, было совершенно непонятно, как этим двоим удалось вытолкнуть из грязи многотонный кадиллак, совершив то, чего перед тем не смогла осилить целая дюжина крепких тренированных мужчин. В салоне машины повисла напряженная тишина.

– Вот, кажется, нам уже и начали помогать высшие силы! – нарушил затянувшееся молчание Хопкинс. – Первое, так сказать, знакомство.

Никто не спросил его, какие именно силы вознамерились им помогать, потому что это было всем ясно и без объяснений. Между тем гроза прекратилась так же внезапно, как и началась. Снова как ни в чем не бывало засияло яркое солнышко, и трудно было поверить, что только что чуть было не случился новый Всемирный потоп.

Кортеж снова тронулся в путь по направлению к пологому холму с плоской вершиной, заметному издалека. По просьбе президента Ланселот снова измерил секстантом положение солнца и уточнил их координаты. Оказалось, что они практически находятся в назначенном месте. Рузвельт приказал доставить его на вершину. Телохранители вынесли его из машины на руках и усадили в вездеход, в котором разместились также миссис Рузвельт и четверо личных телохранителей президента. Остальным в кабине места не нашлось, и они тронулись вперед пешком, следуя за вездеходом, который не без труда стал карабкаться по песчаному склону вверх. Наконец все оказались на вершине холма. Она представляла собой обширную ровную площадку величиной с четыре бейсбольных поля. Однако никакой растительности здесь не наблюдалось – только голый спрессованный песок, напоминавший бетон, с какими-то темными вкраплениями. С вершины было видно далеко окрест, однако ничего, кроме плоской равнины, изрезанной кое-где песчаными каньонами, заметно не было.

– Ну, прямо-таки готовая взлетно-посадочная полоса! – изумленно протянул Уотсон, преодолевая одышку, вызванную тяжелым подъемом.

– Это она и есть, – подтвердил Ланселот, поднимая с земли кусок спекшегося песка, похожего на обсидиан, или черное вулканическое стекло. – Видите, как оплавился песок, кто-то приземлялся здесь, и отнюдь не на легкомоторном самолете, а точнее, совсем не на самолете.

– Странно, похоже, что эта гора здесь единственная, – сказал Рузвельт, восседая на вездеходе, с которого сняли тент, и подобно капитану корабля оглядывая все вокруг в невесть откуда взявшуюся у него подзорную трубу, наверное оставшуюся после службы в военно-морском министерстве. – Думаю, место мы определили верно, и если где и садиться их аппарату, то только здесь.

Ланселот в этом не был так уверен, однако поглядел на часы. До семи пополудни, когда была назначена встреча, оставалось всего несколько минут.

Вдруг кто-то коснулся его плеча. Это был Хопкинс, который указывал рукой куда-то на север. Ланселот взглянул в этом направлении и увидел в совершенно ясном вечернем небе некое плотное серое образование пирамидальной формы, напоминавшее облако, которое приближалось к холму, по мере этого приближения все увеличиваясь в размерах. Одновременно с запада показалось второе такое же «облако», которое быстро двигалось наперерез первому. Когда они сблизились, между ними вдруг вспыхнула вертикальная световая колонна, уходившая своей вершиной в самые небеса, а основанием упиравшаяся в землю. Затем оба «облака» столкнулись со страшным грохотом, как будто это были два курьерских поезда, произведя яркую огненную вспышку. Однако это был не конец, а лишь начало последовавшего за этим аутодафе. Из огня вылетел и помчался над пустыней новый объект в форме двух сложенных между собой сверкающих серебристых тарелок, диаметром каждая около двухсот футов, излучавший яркое синее свечение. Даже отсюда было видно, как с сумасшедшей скоростью вращалось его днище. Вдруг откуда-то вынырнули три меньшие по размеру объекта чечевичной формы, черного цвета, со светящейся красной окантовкой по периметру, которые атаковали большой аппарат, осыпая его огненными стрелами, при этом слышался громкий треск, похожий на звук молниевых разрядов. Маленькие объекты явно пытались приблизиться к большому с трех сторон, однако он наращивал скорость и стремительно удалялся, уходя вверх. Одновременно он испустил световой луч, упершийся в одного из своих преследователей. Тот как будто налетел на твердую преграду, мгновенно остановился как вкопанный и сразу распался на части, которые беспорядочно стали падать вниз. В ответ из двух оставшихся черных объектов вылетели пылающие красные шары, которые полетели в сторону большого. Однако, когда они преодолели до него половину расстояния, большой объект выстрелил в них двумя тонкими белыми лучами. Шары стали раздуваться и из красных сделались белыми. Потом раздался звук, похожий на громкий хлопок, лучи исчезли, а шары упали на землю примерно в миле от подножия холма. Исход битвы явно склонялся в пользу большого корабля – ибо не было сомнений в искусственном происхождении этих объектов. Двое его врагов в конце концов, также были уничтожены испускаемыми им светящимися стрелами, причем не упали на землю, а как бы были съедены смертоносным лучом, а сам победитель стал быстро удаляться на юг, пока совершенно не исчез из поля зрения.

Невольные зрители на вершине холма, забыв обо всем, с замиранием сердца следили за этой немыслимой небесной баталией, картина которой походила на сражение двух фантастических флотов и выглядела одновременно и жутко, и величественно. Если Ланселот уже наблюдал нечто подобное в Тихом океане, когда вимана расправилась с английскими эсминцами, то для всех остальных это зрелище явилось подлинным шоком.

Рузвельт жестом попросил Ланселота подойти поближе.

– Ланс, что вы обо всем этом думаете? – тихо спросил он.

– Я думаю, сэр, что это была засада. Кто-то из нашего ближнего окружения передал «серым», что атланты собираются вступить с вами в переговоры, а те решили этому помешать.

– То есть переговоры сорваны, а корабль атлантов назад уже не вернется?

– Боюсь, что так. Они могли решить, что мы их предали. И еще это означает, что и в Асгарде началась война.

Подождав еще некоторое время и убедившись, что никто больше не появится, они вернулись в Розуэлл, а затем в Вашингтон. Так закончился этот «пикник» – не сказать, чтобы весело, зато интересно.

* * *

Легко ему говорить: «не спускать с Теслы глаз». Вопрос, как выполнить этот приказ Рузвельта, оставаясь в Вашингтоне. Упрямый старик, несмотря на все уговоры Ланселота лететь с ним из Колорадо прямо в Вашингтон, где он будет под защитой президента, наотрез отказался. Он не хотел менять привычный образ жизни, оставить свою нью-йоркскую лабораторию и своих любимых голубей. Пришлось возвращать его в Нью-Йорк. Ланселот, конечно, позвонил начальнику городской полиции и, представившись помощником президента, попросил обеспечить ученому безопасность, однако тот ответил, что Нью-Йорк – город большой, а подчиненных у него в результате последних сокращений персонала кот наплакал, поэтому при всем уважении он не может приставить к каждому старику по полицейскому, хотя и обещал за Теслой (о котором он никогда и не слыхивал) приглядывать. По возможности. Звонить в ФБР, прямо грозному Эдгару Гуверу, Ланселот не решился, да и не было никакой гарантии, что и в этом федеральном ведомстве не окажется людей из Rex Dei. Тогда повышенное внимание к Тесле со стороны президента могло бы стать поводом для подозрений в его связях с Внутриземьем и только навредило бы. Все это он и изложил Рузвельту, когда тот его вызвал, чтобы обсудить дальнейшие планы. Тот согласился с его доводами и тут же сам позвонил Гуверу, попросив его, чтобы Тесле дали охрану, мотивируя это участием ученого в важных военных исследованиях. Тем не менее президент попросил Ланселота, чтобы он лично проконтролировал исполнение. Потом он прибавил, что про участие в научных исследованиях сказал Гуверу абсолютно искренне, потому что после фиаско, которое случилось в Розуэлле, надо срочно форсировать создание атомной бомбы, а Тесла к этому – необходимый и, похоже, единственный ключ. В общем, чтобы мир не сгинул в тартарары, дорогой Ланс должен уговорить старину Николу поделиться секретом этой адской машинки. Ибо он тоже, сдается, единственный, кто может это сделать.

Ну, хорошо. Итак, снова Нью-Йорк. В аэропорту его уже ждал черный семиместный кадиллак «Империал-седан», который подкатил прямо к трапу самолета. «Все-таки в положении помощника президента есть свои плюсы, – подумал Ланселот. – Я теперь стал, вроде как большой шишкой; вот даже целый „Империал“ заранее подогнали к самому самолету. Не иначе как старина Уотсон постарался. Даром что генерал, а с понятием».

Он спустился по трапу на летное поле, из автомобиля вышел водитель в черном костюме, белой рубашке, при галстуке и предупредительно открыл ему заднюю дверь. Ланселот нырнул вглубь машины, ощутив мягкость дорогого кожаного кресла. Дверь за ним, щелкнув, закрылась, и автомобиль плавно тронулся с места. Глаза, ослепленные солнцем, сиявшим над аэродромом, не сразу привыкли к темноте просторного зашторенного салона, и он не сразу заметил, что кроме него там находятся еще два человека. Наконец он сумел их разглядеть. Одного, который был помоложе, он никогда раньше не видел, зато второй – старший – был ему до боли знаком. Вновь пришло неприятное чувство, которое, наверное, испытывает зверь, попавший в ловушку.

– Что-то мы давненько с вами не встречались, мистер Ланселот. – Я слышал, вы за это время успели сделать весьма неплохую карьеру, – сказал с усмешкой старший.

– А вы, Михаил, как я вижу, успели обзавестись новым подручным взамен тех двух, что не справились со своей задачей, – в тон ему ответил Ланселот, решив, что лучшая защита в такой ситуации – это нападение.

– Да, дорогой мой, признаю – вы сумели нанести нам серьезный урон. Хотя, с другой стороны, если подумать, то первого из моих, как вы изящно выразились, «подручных», я могу и не записывать на ваш счет, тем более что он, как я понимаю, остался в живых, а что до второго, то он погиб в честном воздушном поединке. Так что вам вовсе не обязательно платить по этим долгам, если только…

– Если что?

– Если вы будете вести себя разумно.

– Как я понимаю, у вас ко мне опять есть какое-то «заманчивое» предложение?

– Я пока что предлагаю вам просто нас внимательно выслушать.

– Нас?

– Да, простите, я не представил вам моего спутника – это мистер Даллес, Аллен Даллес. И он не мой «подручный», а серьезный политик, председатель Совета по международным отношениям. Слышали когда-нибудь о таком?

– Что вам от меня нужно?

– Я же сказал, просто выслушать. Успокойтесь, никто не собирается вас убивать. Вы же теперь вознеслись в политические сферы, где у вас сейчас сильные покровители, а в политике нет врагов, в политике – только противники, здесь не убивают, а договариваются, и если кого-то и ликвидируют, то лишь в самом крайнем случае, когда никак не получается взаимопонимания.

– О чем же вы хотите со мной договариваться? Тем более что дверь в машине, как я понимаю, заблокирована, что как-то не очень вяжется с добровольностью и гостеприимством.

– Ну что вы! Договариваться, мой юный друг, можно при необходимости в любой обстановке, и речь идет о договоренности не с вами, конечно, а с вашим нынешним боссом. Не знаю, понял ли он наше послание, которое вы наблюдали в небе над столовой горой в Мескалеро-сэндз? Ага, по вашей физиономии вижу, что понял… Да, мы считаем, что президент поставил не на ту лошадку. Те, кого вы называете атлантами и которые сами себя считают хранителями Земли, на самом деле – подземные могильные черви, которые в конце концов дождутся, что те, кто остался наверху, превратятся в гниющий, разлагающийся труп.

– Да, бросьте, Михаил. Атланты не таковы, я твердо знаю, что они хотят для всех людей лишь мира и благополучия.

– Вот именно: «для всех»! А вы никогда не задумывались, почему в одном нынешнем веке на планете случились уже целых две мировые войны? Вы, конечно, этого не знаете, но за восемь тысячелетий до Рождества Христа население мира составляло всего пять миллионов человек – в два раза меньше, чем сейчас живет в одном только Нью-Йорке. К началу этой эры оно выросло уже до трехсот миллионов, а когда мир вошел в двадцатое столетие, по Земле ходило более полутора миллиарда человеческих существ. Если все пойдет в том же духе, то к концу нынешнего века население вырастет до шести миллиардов, а к середине следующего – до десяти. Содержать такую ораву Земля, если ее периодически не чистить, будет просто не в состоянии. Вы, конечно, сейчас скажете: технический прогресс, наука и все такое сумеют всех прокормить. Допустим, что так. Прогресс неизбежно ведет к тому, что даже ничтожно малое число высокоразвитых интеллектуалов, сконцентрированных в нескольких мировых центрах, будет способно обеспечить материальные блага для всех остальных. А стоит ли кормить этих «всех»? Чем будут заняты тогда бесчисленные орды проигравших в конкурентной борьбе экономических и интеллектуальных лузеров? Нетрудно себе это представить: часть их ринется в развитые регионы, грозя смести их своей биомассой, большинство же останется дичать на депрессивных территориях, уничтожая последние остатки культуры и совершая варварские набеги на цивилизованную зону. Придется их бесплатно подкармливать, что лишь усилит иждивенчество и разложение и в конце концов похоронит на Земле всякую цивилизацию. Особенно если за этой безмозглой толпой продолжать сохранять всякие гражданские права, равенство и дать им демократию. Ведь они сразу же выберут себе в повелители какого-нибудь людоеда! Единственный выход – культивировать на Земле лишь разумное количество высокообразованных творческих индивидов, то есть царство Света Знаний, или Люцифера. Можно будет оставить для них небольшое количество не отягощенных особыми знаниями низших прислужников.

– И как же вы собираетесь оставить здесь это «небольшое количество»? Не с помощью ли ядерной бомбы?

– Ну, это лишь один из крайних способов решения проблемы, есть и другие, менее радикальные, например: локальные войны, сокращение рождаемости, новые искусственные болезни, избирательность доступа к качественной медицине, поощрение гомосексуализма, потребление опиума, кокаина, всякие другие зависимости и тому подобное. С наслаждением предаваясь порокам, бездельники сами себя быстро и верно истребят. Впрочем, это долгий путь, чреватый многими рисками. Дело, похоже, все-таки идет к тому, что проблему решит ядерная война – не сейчас, так в следующий раз. Человеческая же элита должна спастись внутри Земли, в Асгарде. Наши друзья – Кабиримы – готовы нас принять, но этому препятствуют те, кого вы зовете «атланты» и которых придется усмирить.

– Мы уже видели, как их пытались усмирить в небе над Розуэллом, да только как-то у вас вышло не очень, напротив, всех «серых» они перебили.

– Ничего, цыплят по осени считают. Раса Кабирим сильна и многочисленна, а атланты фактически вымирают. Говорю же, вы ставите не на ту лошадь, и будущее, несомненно, за Кабиримами и за нами, Rex Dei – детьми королей-богов!

– Я вижу, будущее вы понимаете так же, как и немецкие нацисты. Я сам видел, как ваш покойный Рафаил бегал на побегушках у палача Гиммлера!

– Вы не уразумели главное: на самом деле Гиммлер – неисправимый романтик, он мечтает о лучшем мире, в котором будут править совершенные и прекрасные сверхлюди. Он понимает, что Гитлер, напав кроме Европы еще и на огромную Россию, ведет Германию к неизбежному краху. В этой войне, если оставить все как есть, победит, конечно, Сталин, а русский коммунизм – антипод того элитарного идеала миропорядка, к которому мы стремимся. Это власть черни, которая отбросит планету в ее развитии на столетия назад.

Даллес, который до этого момента сидел молча, вдруг сказал:

– Президент Рузвельт совершает огромную ошибку, заигрывая со Сталиным. По моему, у него красные подштанники и он втайне симпатизирует левым, не очень-то прислушиваясь к трезвому голосу мистера Черчилля, который не раз предупреждал его о коварстве московского азиата. Эта близорукая политика в конце концов заставит нас делить мир с большевиками, а в самой Америке начнется эпидемия красной чумы. Чтобы этого не допустить, мы не погнушаемся переговорами хоть с самим дьяволом, не то что с Гиммлером. Только договариваться с рейхсфюрером надо и против Сталина, и против Гитлера. Ведь сейчас Гитлер не просто не хочет равных, партнерских условий мира с Англией и Америкой, но, похоже, не очень-то верит и в существование древнего Асгарда. Недавно он чуть было не разогнал «Аненэрбе», будто бы она ищет «мифическую культуру атлантов». Так что всеми их делами в Антарктиде сейчас руководит Гиммлер. Поэтому, сотрудничая только с ним, мы сможем прекратить нашу противоестественную войну с Германией и повернуть немецкие штыки против русских варваров. Выгоды от этого для Америки очевидны. После войны она в союзе со своей прародиной Англией станет единственной сверхдержавой, правящей всем миром. Неужели, вы, Ланселот, не патриот, неужели вы этого не хотите?

– Кстати, так мы сумеем сберечь и старушку Европу, ведь тогда не придется бросать на Германию атомные бомбы, – продолжил его мысль Михаил. – Она сама любезно преподнесет такой подарок Сталину, а когда тот убежит от немцев за Урал, а потом еще дальше – на Дальний Восток, то и Китаю. Вообще, это оружие наиболее эффективно не столько против зарывшихся в блиндажи армий, сколько при массовых зачистках территорий.

– Загребать жар чужими руками – это истинно британский стиль, – заметил Ланселот. – Из-под вашей овечьей шкуры вылезают истинно английские волчьи уши, мистер Михаил. Или как вас там? Может быть, к вам лучше обращаться Билл? Точнее – сэр Уильям Стивенс?

– Я вижу общение с Белым домом пошло вам на пользу, хотя и при первом нашем знакомстве я убедился, что считаете в уме вы неплохо, – сказал «Михаил» с усмешкой, различимой даже в полумраке салона. – Но ведь и мы считать умеем, мистер помощник президента. Вот, например, тот маленький перламутровый браунинг, который мы у вас как-то наблюдали, с передатчиком в рукоятке, не подарила ли вам его, случайно, известная вам баронесса Джейн де Броссар? Да-да, именно та, с которой вы провели романтические дни и ночи на прекрасном тропическом острове и оставили в Асгарде, где сейчас, как вы понимаете, весьма неспокойно. Вы же, надеюсь, не хотите, чтобы с вашей прекрасной Джейн случилось какое-нибудь несчастье?.. Вижу, вижу, что не хотите. Но теперь это всецело зависит только от вас. Будьте же благоразумны, и я вам гарантирую, что вы с ней скоро встретитесь, и никто не станет чинить вам обоим препятствия. Живите тогда долго и счастливо!

– Послушайте, Билл, – я думаю можно теперь вас так называть, – довольно неосторожно с вашей стороны меня шантажировать. Даже если вы хотели бы чем-либо навредить Джейн, то именно Асгард – единственное место, где она вне вашей досягаемости. Моих скромных технических знаний хватает, чтобы понять, что передатчик, спрятанный в браунинге, мог лишь посылать сигналы, но не принимать их, поэтому если даже у вашего агента там есть такой же, вы вряд ли сможете передать ему приказ. Да и кто может быть таким агентом? Месье Броссар? Вряд ли, он для этого, как мне кажется, слишком глуп. Кто-то из нацистов? Но Джейн находится сейчас далеко от немецкой базы, под защитой атлантов… А теперь послушайте, что я вам сейчас скажу. Маски сорваны, и это в корне меняет дело. Как бы там ни было, вы здесь официально представитель союзной державы, а то, что вы предлагаете – тайные переговоры с Гиммлером, война на стороне немцев против русских – это государственная измена, причем одинаково как в Штатах, так и в Британии! Президент Рузвельт никогда этого не допустит. Что до моего мнения, то я считаю ваши планы чудовищными и безумными. Сгубить миллиарды людей только потому, что без них вам станет комфортнее – это даже не преступление, это настоящий план Сатаны, или Люцифера, которому вы поклоняетесь. Ваши любимые «серые» – нелюди, и я начинаю подозревать, что и вы тоже. Не зря же вы и вам подобные кичатся своей голубой, а не красной, как у всех нормальных людей, кровью. Раньше я думал, что это лишь метафора, но теперь мне не терпится самому проверить содержимое ваших вен. Имейте в виду, я не дам сбыться вашим дьявольским планам! А теперь остановите машину, я выйду, и только попробуйте мне помешать.

Эти слова Ланс подкрепил весомым аргументом – кольтом, который недавно выдал ему по распоряжению Рузвельта генерал Уотсон и который он направил прямо на заговорщиков, лица которых при этом неузнаваемо исказили злоба и страх. Но резкий звук передергиваемого затвора оказался весомее всяких аргументов, «Михаил» сделал водителю знак, замок двери открылся, и, толкнув ее ногой, Ланселот беспрепятственно вышел наружу. Лимузин возмущенно взревел мощным мотором и мгновенно исчез из виду.

* * *

«А вот теперь надо действительно поспешать, – сказал он себе. – Просчитывать варианты мои враги точно умеют, и сейчас они должны убедиться, что обрезана единственная нить, которая может связать нас с Асгардом, – Тесла! Если они следили за мной раньше, а это скорее всего, то знают и о моем к нему интересе, и о нашей поездке в Колорадо-Спрингс. Значит, после моей сегодняшней встречи ему как никогда угрожает опасность. Что ж, вперед!»

На всякий случай он пропустил первое подъехавшее такси и остановил лишь следующее. Вот и Мидтаун, знакомый отель «Нью-Йоркер». Ни один из нескольких лифтов долго не спускался в лобби, будто, как назло, застрял между этажами. Тогда Ланселот бросился к лестнице и, перемахивая сразу через две ступени, пулей помчался наверх. Он не надеялся таким способом добраться до тридцать третьего этажа, но рассчитывал перехватить лифт где-то наверху. Ему улыбнулась удача – на площадке седьмого этажа он обнаружил лифт, стоявший с открытыми дверями. Но обычного лифтера в ней почему-то не оказалось, а кнопку, блокирующую закрытие дверей, удерживала нажатой какая-то экстравагантная дамочка, безуспешно пытавшаяся зазвать в нее свою крошечную чихуа-хуа. Собачка в нерешительности стояла перед дверью, поджав переднюю лапку, и всякий раз убегала, когда хозяйка пыталась поймать ее одной рукой, не решаясь, однако, и покинуть лифт. Ланселот вихрем вскочил в кабину, от чего она затряслась, а робкая чихуа-хуа бросилась наутек, и показал даме умоляющим жестом, что ему позарез надо наверх. Однако та, вместо того чтобы внять его мольбе и бежать за своей собакой, начала возмущаться и с неожиданной силой выпихивать его из лифта. Не обращая внимания на ее тычки, Ланселот принялся жать кнопку с цифрой тридцать три, но вдруг почувствовал у своего виска холодный ствол револьвера. К тому же дамочка попыталась еще и заломить ему руку приемом джиу-джитсу, но сил у нее для этого, учитывая внушительные габариты Ланселота и то, что она действовала лишь одной рукой, явно не хватало. Отработанным приемом он освободился от захвата и вывернул ей кисть с пистолетом, направив дуло в сторону. Грохнул выстрел. Ланселоту ничего не оставалось, как успокоить строптивую даму не вполне джентльменским образом – легким ударом в подбородок сбоку. Аккуратно положив обмякшее тело на пол кабины, он нажал нужную кнопку, и лифт наконец поехал вверх. Тут ему пришло в голову, что все четыре лифта не могли одновременно задержаться случайно. «Сдается мне, что в каждом из них обосновалась такая же воинственная собачница или что-нибудь еще похуже», – подумал он. Нажав кнопку изменения вызова, он вышел не на тридцать третьем этаже, а этажом выше, держа наготове кольт. Спустившись по лестнице, Ланселот осторожно выглянул в коридор тридцать третьего этажа. На площадке у лифтов, которую было отсюда хорошо видно, он заметил двух мужчин в одинаковых черных костюмах и шляпах, стоявших лицом к лифтам, а к нему спиной, и мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность. Апартаменты 3327, в которых жил Тесла, находились, если судить по чередованию номеров, в противоположной стороне, в перпендикулярном ответвлении коридора. Тихонько прикрыв дверь с лестницы, он на цыпочках быстро проскочил до поворота и нырнул в проход. Кажется, при этом его никто не заметил. Там, где, по его прикидке, должен был находиться номер Теслы, происходило что-то странное: внутрь его медленно втягивались два темных продолговатых предмета, которые вблизи оказались ногами в форменных брюках и начищенных ботинках, какие обыкновенно носят полисмены. Когда Ланселот подбежал к двери, ноги уже скрылись в ее проеме, а саму ее прикрыли. Не тратя времени даром, Ланселот сильным толчком ноги распахнул дверь, которую, по-видимому, еще не успели запереть, и, держа перед собой кольт, вихрем ворвался внутрь. Перед собой он увидел изумленную физиономию человека в таком же черном обезличенном костюме, как и те двое у лифта. Наклонившись перед собой и пятясь назад, он еще продолжал тянуть внутрь прихожей бесчувственное тело полицейского, который, очевидно, был поставлен сюда по просьбе Ланселота для охраны ученого. Впрочем, выражение удивления на лице неизвестного, тут же сменилось гримасой страха, когда он увидел направленный на него пистолет. Он уже открыл рот, чтобы призвать кого-то на помощь, как, подтвердив, вероятно, его худшие опасения, Ланселот рукояткой резко ударил его в висок, отчего человек в черном рухнул как подкошенный, не успев издать ни звука.

Апартаменты представляли собой две большие комнаты – гостиную и спальню. В гостиной обнаружилось еще два человека, которые рылись в шкафу и письменном столе. Появление неожиданного визитера, по-видимому, совершенно не входило в их планы и застигло врасплох. Воспользовавшись минутным замешательством агентов, Ланселот направил на них кольт и приказал быстро лечь на пол лицом вниз, что и было теми благоразумно исполнено. Связывать их было некогда, поэтому Ланселот просто подскочил к поверженным противникам и, не особо заботясь о сохранении их здоровья, наградил двумя сильными ударами пистолетом в темя, отчего оба немедленно отключились. На всякий случай забрав у них оружие, он вошел в спальню.

* * *

Этому прорыву с боем помощника президента США в апартаменты выдающегося ученого с мировым именем Николы Теслы предшествовали следующие события, случившиеся за два дня до этого…

Муха, заложив вираж, приземлилась на стол, произведя звук, подобный тому, что бывает при падении с высоты большого грузного тела. В окна хмуро смотрело едва забрезжившее ранее утро. В такие дни солнца почти не бывает, и это хорошо, потому что его лучи дразнят и раздражают воспаленные глаза, даже через сомкнутые веки, лишая желанного, но так и не пришедшего за всю тягостную ночь сна. Можно даже не задергивать тяжелые шторы, которые в иные дни всегда плотно сдвинуты. В полумраке огромной спальни дорогого «президентского» номера, на белых шелковых подушках широкой постели не сразу можно было заметить бледное, исхудавшее старческое лицо, черты которого, и так необыкновенно тонкие, еще более обострились за время болезни. Спутанные пряди седых волос прилипли ко лбу, тонкие запекшиеся губы беззвучно шевелились, пытаясь что-то произнести, но звуки умирали на них, так и не родившись. Вот мучительный кашель сотряс худое тело, оставив после себя хриплое дыхание, какое бывает лишь при тяжелом легочном воспалении. Старик устало открыл глаза. В нем с трудом можно было узнать Теслу – живого подвижного человека, которого называли волшебником, что каждый день выходил в парк кормить городских голубей и уверял всех, что благодаря ежедневным физическим упражнениям и особой диете он обязательно доживет до ста двадцати лет. Увы, как оказалось, не все разделяли этот его оптимистический план.

Накануне на скамейку в парке, где он сидел, кормя своих птиц, подсел незнакомец в черном костюме и шляпе.

– Вы Никола Тесла? – бесцеремонно спросил он.

– Я здесь не принимаю посетителей, – раздраженно ответил старик. – Приходите ко мне в офис, только сперва запишитесь по телефону. Вам назовут его в рецепции отеля.

– Я по другому вопросу, – нехорошо усмехнулся посетитель. – Перейду прямо к делу. Мы знаем, что вы недавно возобновили некий сеанс связи. Нам бы хотелось, чтобы вы – разумеется, за хорошую плату – повторили его в присутствии наших специалистов.

– Простите, кто это «мы». То есть кого вы представляете?

– Скажем так: некоторые промышленные и финансовые круги. Да это и не так важно. Важнее то, что мы предлагаем вам очень неплохие деньги. Ну, скажем, десять тысяч долларов!

– Вы ошибаетесь, любезный, я больше не провожу никаких платных опытов.

– Бросьте, точно известно, что вы недавно летали в Колорадо-Спрингс, где у вас есть лаборатория, в компании с одним молодым человеком по фамилии Ланселот. Ну хорошо, назовите вашу цену: двадцать, тридцать, может, пятьдесят тысяч. Подумайте только, это же колоссальные деньги!

– Молодой человек, я много раз в своей жизни вел дела с крупными промышленниками и финансистами, но они не имеют обыкновения делать серьезных предложений на улице, а тем более анонимно. Так ведут себя только бандиты.

– А вы упрямы. Ну, не хотите – как хотите, но только тогда пеняйте на себя. Можете считать, что это было первое и последнее предложение… и предупреждение одновременно.

– Подите прочь, иначе я сейчас позову полицейского, чтобы вас задержали за назойливые приставания и угрозы в общественном месте.

Незнакомец встал и быстро удалился. А когда Тесла возвращался в свой «Нью-Йоркер», то на пешеходном переходе его сшибла машина, которая умчалась в неизвестном направлении. Врач диагностировал у него три сломанных ребра и сотрясение мозга, но от госпитализации он наотрез отказался, сказав, что его организм должен справиться сам. Однако ночью ему сделалось совсем худо, появились признаки тяжелой пневмонии. Вызванный утром доктор осмотрел его, прослушал стетоскопом, покачал головой и сделал обезболивающий укол морфина.

Ближе к полудню он очнулся от шума в передней. Сиделка, которая до этого находилась с ним неотступно, куда-то исчезла, а в спальне хозяйничали два посторонних человека, которые, как близнецы, были похожи на того, кто говорил с ним в парке. Они шарили в его вещах, а один даже попытался залезть под матрас. Увидев, что Тесла пришел в себя, человек наклонился и, тряся старика за худое плечо, грубо сказал:

– Где твои бумаги, старик, говори быстро! Ну!

Тот ничего ему не ответил. Он застонал, глаза его закатились, тело сотрясли предсмертные конвульсии.

– Кончается, – сказал второй громила, – оставь его. Сдается мне, здесь ничего нет, надо искать в лаборатории. Тут оставим трех человек в засаде – вдруг кто-то еще заявится. Кстати, пусть они на всякий случай поищут еще в гостиной да и приберут труп копа, который валяется в коридоре.

Тесла открыл глаза, убедился, что они исчезли, прекратил изображать агонию и даже попытался встать, однако последние силы его покинули, и он провалился в тяжелое забытье. Его разбудила муха, которая продолжала жужжать, как самолет, на котором они летали в Колорадо-Спрингс. Тут перед ним возникло разгоряченное лицо Ланселота, и он подумал, что бредит. Однако это не было галлюцинацией.

– Это я, мистер Тесла, не пугайтесь. На вас напали, я позвонил в полицию, врачу, сейчас они приедут, и все плохое будет позади. К несчастью, охранявший вас полицейский погиб, но я здесь и не дам вас никому в обиду.

А-а-а, Ланселот, – узнав его, слабо протянул старик. – Они до меня добрались. Два дня назад, когда я пошел кормить голубей, меня на улице сбила машина. Теперь я понял, что не случайно. А сегодня они пришли снова, требовали у меня мои расчеты, но я им не дал… Я уже слышал о том, что произошло в Нью-Мексико. В газетах написали, что там была аномальная гроза и сталкивались гигантские шаровые молнии, но я, конечно, понял, что случилось на самом деле. Вы там были?

– Да, мистер Тесла, и я, и президент. Должна была состояться встреча с атлантами, о которой мы с вами договаривались с Даэроном, но ее сорвали. Корабли «серых» внезапно атаковали виману атлантов.

– Понятно. Боюсь, что я переоценил свои силы, думая, что сумею поправиться после наезда, времени у меня осталось мало, поэтому слушайте внимательно. Америке теперь, как видно, трудно будет рассчитывать на помощь атлантов, тогда как нацисты уже спелись с «серыми». Равновесие сил в мире нарушено. Теперь главным козырем в игре будет атомное оружие. Мне известно, что исследования по его созданию в Штатах ведутся. Есть и ученые, которые, в принципе, способны решить эту задачу: Сцилард, Ферми, Вигнер, Теллер, Оппенгеймер, кое-кого могут пригласить из Англии: Линдемана из Оксфорда, Дирака из Кембриджа. Но я боюсь, что они пока что не очень себе представляют, какие сложности их ждут на этом пути. Одно дело – теория и расчеты, и совсем другое – практические технические решения. Камнем преткновения для них станет прежде всего технология обогащения урана. Существует пять или шесть способов, как это делать. Но я подозреваю, что наши ученые собираются использовать для этого метод газовой диффузии, но он дорог и не слишком-то эффективен, для него придется строить огромные заводы. Немцы здесь ушли далеко вперед. Я это знаю, потому что до войны много с ними работал. Эрих Багге и Хорст Коршинг открыли метод промывки изотопов, который за один проход обогащает уран в четыре раза быстрее, чем ворота газовой диффузии. Но в Германии есть способы и получше, например центрифуга доктора Хартека. Правда, радиоактивные газы быстро разъедают металл, из которого ее делают, но у немцев есть сплав – они называют его «бондур», – который выдерживает нагрузку. Короче, если так пойдет и дальше, нацисты первыми сделают бомбу, и тогда всему миру крышка. Так вот, я убежден: чтобы успеть, нам надо использовать не химию, а электричество! Я говорю это не потому, что меня прозвали «королем электричества», а потому, что так и есть! Я знаю электромагнитный метод разделения изотопов. Нужны электростатический генератор напряжением в два миллиона вольт и циклотрон. Я добавил к нему баки электромагнитного разделения. Немцы не скоро дойдут до этого, может, через пару-тройку лет. По моим расчетам, на первой ступени электромагнитного обогащения можно будет получать до двухсот грамм урана-235 в сутки, на второй – до двух килограмм, а не по полграмма, как в других случаях. Этого будет вполне достаточно для создания урановой бомбы. Есть еще один перспективный метод – накопление в ядерном реакторе плутония. Расчеты, как все это сделать, находятся здесь. – Слабой рукой он извлек из-под матраса, на котором лежал, пухлую зеленую папку. – Слава богу, они ее не нашли. Здесь схемы агрегатов, спецификации используемых материалов, описания методов получения металлов высокой чистоты, а также обзоры по вопросам молекулярной физики, химии и металлургии и многое другое, что необходимо для реализации проекта… Ланселот, я открою вам первому тайну Николы Теслы: я использую знания, к универсальной сокровищнице которых во Вселенной мне открыли доступ в Асгарде. Вот почему я всегда получал в готовом виде решения, для разработки которых иначе ушли бы десятилетия. Долгие годы я держал ядерную оружейную технологию в секрете, ждал момента, когда можно будет передать ее сразу всем великим державам, чтобы они больше никогда не рискнули между собой воевать. Но я был наивен, все пошло не так. Надеюсь, теперь это сможет остановить хотя бы нацистов… А теперь быстро идите! Не дай бог, документы попадут в их руки.

Понимая, что тот прав, и в последний раз с признательностью взглянув на великого человека, Ланселот вышел из номера с теми же предосторожностями, что и вошел. С улицы уже раздавались звуки полицейской сирены, и люди в черном, которые до того дежурили у лифта, исчезли, наверное скрывшись по лестнице. Ланселот вызвал кабину и без всяких помех спустился вниз. Не привлекая ничьего внимания, он миновал холл, вышел на улицу и, поймав такси, направился на аэродром. По крайней мере этот раунд остался за ним.

* * *

Зеленая папка сделала свое дело. Рузвельт пригласил в Белый дом председателя Национального исследовательского комитета обороны Ванивара Буша, где в присутствии Ланселота дал посмотреть ее содержимое. Буш, бегло пролистав документы, в крайнем изумлении уставился на президента:

– Откуда это у вас, господин президент? Неужели добыли у немцев? Тогда нам будет полный капут, потому что здесь, насколько я понимаю, есть практически все, чтобы изготовить бомбу прямо сегодня.

– Успокойтесь, Вэн, – улыбнулся Рузвельт, – мы взяли эту занятную папочку вовсе не у немцев. Благодарите вот, Ланселота. Впрочем, можете считать это и подарком непосредственно от Господа Бога или что-то вроде того. Скажите-ка мне лучше, когда мы реально можем рассчитывать на конечный результат? Вы сказали «сегодня», но я вас не тороплю. Что, если я вам скажу, что бомба нужна мне, например, завтра?

– Господин президент, я, конечно, выразился фигурально. Не сегодня и не завтра, но по меркам задачи такого масштаба достаточно скоро – через год или два! Ведь речь идет не о лабораторной разработке, а о промышленном производстве: надо привлечь тысячи людей, построить с дюжину крупных заводов, запустить процесс накопления необходимого количества урана и плутония, провести испытания… И потом, нужны большие деньги, беспрецедентно большие, думаю несколько сот миллионов долларов!

– Я понимаю, Вэн, но когда речь идет о жизни и смерти, все становятся намного сговорчивее, так что деньги будут. Меня беспокоит другое – как сохранить такой огромный проект в тайне от противника? Думаю, надо поручить это дело не просто ученым. Пусть всеми организационными вопросами и безопасностью руководит человек военный, поищите кого-нибудь в штабе тыла.

– Кажется, я знаю такого. Что вы скажете насчет полковника Лесли Гроувза – заместителя начальника штаба тыла. Я слышал, что мимо него и мышь не проскочит. К тому же у Гроувза, кажется, неплохая техническая подготовка, а здесь очень важно, чтобы военные и ученые могли разговаривать между собой на одном языке.

– Что ж, Гроувз так Гроувз. Присвоим ему для придания веса проекту звание генерала. А кто будет заправлять там всем от науки?

– Я думаю, что нет ничего лучше, как поручить руководство тому, кто написал все это, – сказал Буш, похлопав рукой по папке с расчетами. – Он, без сомнения, истинный гений!

– Полагаю, этот гений уже не сможет нам ничем помочь. Не так ли, Ланселот? – грустно спросил, взглянув на Ланселота, Рузвельт.

– К несчастью, да, господин президент, – подтвердил тот.

– Жаль, очень жаль. В таком случае я предлагаю кандидатуру Роберта Оппенгеймера, профессора физики из Калифорнийского университета в Беркли, – откликнулся Буш. – Он, как мне кажется, будет наиболее пригоден для этого дела. Правда, злые языки твердят, что Роберт чуть ли не коммунист, но это явное преувеличение.

– Вэн, про меня самого судачат, что у меня красные подштанники. Не знаю, откуда они это взяли, разве что проболталась одна из моих пассий, ха-ха-ха! А если серьезно, то коммунисты, а тем более евреи, имеют больше причин утереть нос Гитлеру, чем кто-нибудь еще… Но погодите-ка, уж не из тех ли он Оппенгеймеров, у которых, помнится, были алмазные копи в Южной Африке?

– И были, и есть, господин президент. Эрнест Оппенгеймер – председатель совета директоров «Де Бирс»: «Бриллианты навсегда». Правда, наш Оппенгеймер – всего лишь его дальний родственник.

– Ну и что с того. Я тоже дальний родственник президента Теодора Рузвельта, а вот женился на его родной племяннице. Нет, ворон ворону глаз не выклюет, так что поговорите срочно с Робертом Оппенгеймером. А Лесли Гроувз за ним приглядит. Так, на всякий случай. И давайте обозначим все это предприятие как-нибудь так, чтобы сложно было догадаться о его истинном предназначении. Говорите, Оппенгеймер из Калифорнии, из Беркли? Тогда проект надо назвать от противного, к примеру нью-йоркским или даже манхеттэнским. Направим тех, кто любит совать нос в чужие дела, по ложному следу, пусть себе ищут концы в Колумбийском университете, на Манхэттене.

После того, как Буш удалился, Рузвельт задумчиво сказал:

– Да, не вовремя с Теслой произошло это несчастье. Хотя какое несчастье? Ведь совершенно очевидно, что мои враги открыли против нас прямые боевые действия. И боюсь, это не последняя жертва, которую нам придется принести… Что ж, я готов принять их вызов. Вы говорите, что Стивенс и Даллес намерены начать сепаратные переговоры с Гиммлером? Хорошо, очень хорошо. Пусть начинают. Когда рыба поглубже заглотнет крючок, мы ее подсечем и вытащим из воды. А тем временем мы организуем утечку информации о факте переговоров, если они состоятся, и Гитлеру, и Сталину. В итоге мы не только расстроим планы нашей «пятой колонны», но и скомпрометируем Гиммлера в глазах фюрера, Стивенса – в глазах Черчилля или, по крайней мере, английского парламента, Британию – в глазах Сталина, которого мы потом заверим, что никаких решений за его спиной принимать не собирались, и он будет благодарен за это лично мне, президенту Соединенных Штатов…

Вас же, Ланс, я попрошу заняться вот чем. Союз с Асгардом – слишком важная вещь для Америки, да что там Америки – для всего мира, чтобы можно было от него просто так взять и отказаться. Это было бы преступлением перед историей. Пусть наши переговоры враги и сумели сорвать, но мы должны приложить все усилия, чтобы их возобновить. Поэтому вам следует вернуться в Колорадо-Спрингс и попытаться разобраться во всех этих тесловских средствах коммуникации с Асгардом. Вы ведь единственный видели, как это работает. С вами поедут наши лучшие специалисты по радиосвязи… Конечно, хорошо было бы спросить самого Теслу, но утром врачи сообщили мне, что он умирает. Сегодня я пошлю к нему Элеонору, чтобы она на месте оценила обстановку и сделала все, что можно, чтобы попытаться его спасти. Если, конечно, еще не поздно…

Однако Элеонора Рузвельт спасти Теслу не успела, потому что спасти его не мог уже никто. Он скончался в начале января 1943 года в своем номере в отеле Нью-Йоркер. Смерть великого ученого серьезно осложняла перспективу связи с Асгардом. Выполняя указание президента, Ланселот вместе с группой технических специалистов отправился в Колорадо-Спрингс, в уже известную ему лабораторию. Инженеры долго копались в оборудовании, что-то измеряли своими приборами, и наконец у них получилось его включить. На мачте с медной сферой был зафиксирован электрический потенциал, динамики ожили, и в них раздался характерный, но, увы, неясный шум и шорох. Однако эфир по-прежнему был пуст, никто не реагировал на предложения ответить, сколько бы их не произносили в микрофон. Ланселот предположил, что для успеха необходима гроза, как это случилось в прошлое его посещение станции вместе с Теслой, с тем чтобы использовать ее мощь и дотянуться радиоволной до точки входа в эфир Асгарда на противоположном конце земли. Но поскольку наступила зима, и ночные температуры даже в таком южном штате, как Колорадо, опускались до 25 градусов по Фаренгейту, на грозы рассчитывать не приходилось, и потому пришлось вернуться в Вашингтон ни с чем и дожидаться весны. Сезон, когда случались дожди и грозы, начался в Колорадо только в середине мая. К тому времени лаборатория Теслы была уже взята под правительственный контроль, объявлена военным объектом и хорошо охранялась. Прежде чем отправиться туда с командой инженеров, Ланселот получил метеосводку на месяц вперед. Синоптики предсказывали сильную грозу в ночь на 12 мая. И хотя вероятность такого прогноза была довольно приблизительна, он все же решился попробовать. Военный самолет доставил их в Колорадо-Спрингс, а затем на машинах, уже ждавших экспедицию на военной авиабазе, они быстро домчались до места. К счастью, синоптики не подвели – к вечеру небо затянуло густыми грозовыми облаками, а ночью пошел первый весенний ливень, сопровождаемый сполохами мощных грозовых разрядов.

Все оборудование снова было включено и протестировано, оставалось лишь ждать и надеяться на благоприятный исход. Ланселот отлично понимал, что ставки сейчас как нельзя высоки, а неудача может обернуться катастрофой. Он не знал еще, как Асгард сможет помочь им выиграть войну у темных сил, заключивших между собой зловещий союз, однако был уверен, что без такой помощи сделать это будет крайне трудно, если вообще возможно. Время шло, но никто не отзывался. Гроза понемногу стала стихать, а нервное напряжение, напротив, лишь росло. Ланселот начал про себя молиться, чтобы высшие силы услышали его и пришли на помощь. И как тут усомниться в божьем промысле, когда как бы в ответ на его мольбу, все внутреннее пространство лаборатории вдруг озарилось зеленовато-голубым светом, а посреди него выросла из пустоты огромная полупрозрачная фигура атланта в длинном серебристом хитоне с рассыпанными по могучим плечам снежно-белыми волосами. Приехавшие с Ланселотом инженеры, увидев ее, в ужасе отпрянули назад, словно узрели призрак, ноги их будто приросли к полу, так что они не могли сдвинуться с места, а только застыли с открытыми от изумления ртами, глядя на представшее перед ними чудо.

Даэрон, а это снова был он, грозно взглянул на Ланселота, из чего было понятно, что он также видит, что происходит в лаборатории, и произнес:

– Я не заметил здесь Николы Тесла, где он?!

– Тесла недавно скончался, о мудрый Даэрон, – вспомнил особенности должного обращения к высшим атлантам Ланселот. – Наши общие враги убили его.

– Убили за то, что он все-таки передал вам секрет бомбы?

– Да, это было крайне необходимо, потому что иначе им бы завладели враги.

– Это печально, он был среди вас одним из немногих посвященных. Однако Совет очень недоволен тем, что грязное оружие расползается по Верхнему миру. Теперь оно реально угрожает даже нам здесь, в Асгарде.

– То есть та тревожная картина, которую вы нам показали в прошлый раз, когда я был в Асгарде, все-таки становится явью?

– Возможно. Поэтому мы сейчас не можем активно повлиять на ваши дела, а тем более открыто встать на одну из сторон. Но в Верхнем мире все еще продолжает сохраняться равновесие, хотя и неустойчивое. Есть шанс, что вам удастся избежать ядерной войны, хотя бы в Европе. Но для этого вашей стране надо как можно скорее объединить усилия с Восточной империей, чтобы успеть опередить тевтонов в создании, а главное, применении грязной бомбы.

– С Восточной империей?

– Да, вы называете ее Россия.

– Да, но там же правят большевики, которые мало чем отличаются от нацистов. Что будет, если бомба попадет и в их руки?

– Вы мало понимаете о тех, кого называете большевиками. На самом деле их вожди знают о тайнах мира не меньше, чем члены нацистского ордена Туле, и несравненно больше, чем вы. Если атомное оружие окажется и у них тоже, в Верхнем мире установится равновесие сил, и на многие годы наступят мир и процветание. Ни одна из сторон не должна получить оружие, которое дало бы ей решающее преимущество. Помните, что только в этом залог выживания рода людей.

– Но, великий Даэрон, разве не было такого равновесия в том, древнем мире, который тем не менее однажды был разрушен войной, как вы нам показали?

– Тот мир был в равновесии многие сотни тысяч лет, пока одна из сторон не получила оружие, которого не было у других, и возомнила себя богом, которому все дозволено.

– Грязную бомбу?

– Нет, то, что во сто крат хуже этой бомбы, это то, что, попав в руки неразумных, выпустило в мир еще более могущественные силы зла, отчего наступила вселенская катастрофа, гибель богов.

– Так что же, неограниченное могущество равносильно гибели?

– Ты прав, Ланселот. Великая тайна заключена в том, что Змей Вселенной всегда сам пожирает себя за хвост.

– И рождается вновь?

– И рождается вновь! Но если роды преждевременны, они проходят в муках, страшных страданиях, чего мы не хотим и не должны допустить.

– Так что же нам делать, чтобы не выпускать наружу зло?

– Я уже сказал, вам надо договориться с Россией против тевтонов и вместе с ней восстановить в мире равновесие.

– Как это сделать?

– Вашему президенту Рузвельту и главе британцев Черчиллю нужно встретиться со Сталиным. Это будет опасно, потому что «серые» и тевтоны обязательно постараются уничтожить их, когда они соберутся все вместе, да и многие в вашем же стане будут колебаться, на чью сторону встать, но мы постараемся им помешать. Встречу надо назначить, когда в вашей войне обозначится перелом, причем во многом в пользу России, и провести эту встречу тоже следует в России, на самом ее юге, в месте, которое зовется Крым, Ялта.

– Почему именно там? Ведь президенту Рузвельту будет сложно убедить Черчилля ехать в Россию, да и сам он, я думаю, не очень-то горит таким желанием. Проще собраться где-нибудь посередине, что будет для всех удобнее и не так опасно. К тому же, насколько я знаю, в этом русском Крыму сейчас хозяйничают немцы.

– Это пока. Знай, что ровно через год он будет свободен, и там есть наш центр силы, один из выходов на поверхность. Именно в этом месте нам будет легче всего подстраховать вас от возможного нападения со стороны тевтонов, причем сделать это мы сможем самым неожиданным, но действенным способом, о котором я сейчас умолчу.

– Я донесу это до Рузвельта и попытаюсь его убедить.

– Не сомневайся, Ланселот, и верь мне, у тебя все получится. Только храните все это в тайне, потому что есть темные силы, которые постараются обратить эту встречу во зло.

– Обещаю, я расскажу об этом только президенту, а он тоже не из болтливых.

– Хорошо.

– И еще один вопрос, мудрый Даэрон!

– Говори.

– Как там Джейн? Ей грозит опасность?

– Как и всем нам. Но я видел в волнах грядущего, что вы с ней снова встретитесь.

– Это тоже один из сценариев будущего?

– Конечно, но только от тебя зависит, станет ли он реальностью в этом мире или нет. А теперь прощай.

Фигура Даэрона исчезла, так же как и сияние, наполнявшее лабораторию. Инженеры долго не могли прийти в себя, однако, как выяснилось, они не слышали ни слова из состоявшегося разговора, хотя Ланселоту и казалось, что он говорил вслух. Это Даэрон использовал свои телепатические способности. А наутро всем чудилось, что все это был лишь сон.

Вернувшись в Белый дом, Ланселот доложил Рузвельту об успехе своего предприятия и содержании беседы с Даэроном.

– Крым? – задумчиво переспросил президент. – Да, я читал об этом полуострове, там в середине прошлого века англичане и французы яростно сражались с русскими за город с каким-то греческим названием, то ли Ставрополис, то ли Себастосис. Нет, вспомнил – Севастополис. Но о Ялте я никогда не слышал… Трехсторонняя конференция? Знаете, все это немного странно, потому что мы как раз сейчас озабочены тем, чтобы организовать встречу со Сталиным один на один у нас на Аляске. И потом, вы говорите, что в Крыму сейчас немцы, так что если это когда-нибудь и станет возможно, то лишь в отдаленном будущем. Скорее мы встретимся сначала где-нибудь в другом месте: в Алжире или Багдаде, а может быть, в Тегеране. Но в одном ваш Даэрон, безусловно, прав – мы вместе с Британией должны придерживаться с Россией дружественных отношений, причем не только теперь, когда идет война, но и после нее, когда – и я в это верю – мы побьем нацистов. Без такого сотрудничества мы все будем обречены на гонку вооружений, которая разорит всех, а главное, рано или поздно поставит мир на грань нового глобального побоища. И только четыре державы – Соединенные Штаты, Россия, Великобритания и Китай – после этой войны должны сохранять свои армии, чтобы совместно выполнять роль мировых полицейских, – все остальные будут разоружены. Как побежденные, так и будущие победители – Франция, Польша и прочие. Но надо понимать, что это немыслимо без союза с Россией. Более того, все четыре полицейских державы – хранительницы мира – должны иметь ядерное оружие, чтобы ни у одной из них не явился соблазн отхватить себе от кого-нибудь еще кусочек пожирнее. Так что я буду помнить об этом предложении, а точнее, пророчестве Даэрона, и если он хороший пророк, то рано или поздно вопрос о Ялте всплывет сам собой.

* * *

Блестящий черный «Паккрад 180», ревя своим мощным шестилитровым мотором и тараня радиаторной решеткой густой июльский воздух, промчался по широкой улице Горького, выскочил на Охотный Ряд, затем на Красную площадь, прямо к Московскому Кремлю. Перед Лобным местом вырулил направо, подкатил к Спасским воротам и резко затормозил, взвизгнув тормозами. Офицеры охраны Кремля подбежали, посмотрели в окна, узнали пассажира, козырнули и, не требуя предъявления никаких документов, пропустили автомобиль внутрь.

Вот и старинное крыльцо с железным навесом, у которого «Паккард» остановился. Подбежал офицер охраны, распахнул дверь лимузина, из которой выбрался полноватый человек в шляпе и пенсне, круглые поблескивающие стекла которых еще больше подчеркивали близкое расположение к переносице его темных восточных глаз, поднялся по ступеням, вошел внутрь. В вестибюле снял шляпу, обнажив большую лысину, и прошел в лифт, который поднял его наверх, на второй этаж. Через небольшой проходной зал и широкий коридор человек подошел к массивной двери, перед которой стояли два караульных офицера в ладно сидевших мундирах с золотыми погонами на плечах и блестящих хромовых сапогах. Также, не проверяя документов, они отдали ему честь и распахнули перед прибывшим тяжелые створки. За дверью располагалась просторная приемная с массивными стульями по стенам и большим столом, заваленным иностранными газетами. Здесь его встретили еще два полковника из кремлевской охраны, которые открыли перед ним последнюю дверь в кабинет.

Большая комната со сводчатым потолком и тремя окнами выходила во двор. Белые стены, облицованные в рост человека светлыми дубовыми панелями с вставками из карельской березы, и дубовые двери придавали всему помещению ощущение серьезности и основательности. Справа от входа можно было заметить стеклянную витрину с чьей-то гипсовой маской, очевидно, посмертной, слева – напольные часы в футляре из черного дерева с перламутровыми инкрустациями. Вдоль всей левой стены стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном. По ковровой дорожке, ведущей через весь кабинет к письменному столу, на котором не было ничего лишнего: только телефон, перьевая ручка, чернильница, графин с водой, стакан с чаем и пепельница, неторопливо похаживал невысокий, грузный пожилой человек в полувоенном френче, с густыми седыми усами и курил трубку, держа ее в полусогнутой левой руке.

– Ну что, Лаврентий, – не утруждая себя приветствием и лишь слегка взмахнув в сторону вошедшего дымящейся трубкой, сказал он по-русски, но с характерным грузинским акцентом, не покидавшим его до конца дней, – ты нашел то, что я просил?

– Да, товарищ Сталин, нашел, – ответил Лаврентий Берия – народный комиссар внутренних дел и заместитель хозяина кабинета на посту главы правительства. Как и Сталин, по национальности он был грузин, но разговаривали они между собой в основном по-русски. Он протянул Сталину папку с документами. Тот взял ее, уселся за стол и, неторопливо покуривая трубку, стал читать. Берия, не смея садиться в присутствии хозяина, продолжал стоять возле стола.

– Что ты стоишь, Лаврентий? Телеграфный столб проглотил? – удивленно посмотрел на него Сталин. – Садись куда-нибудь, в ногах правды нет. А вот есть ли правда в твоей папочке, а? – с легкой усмешкой добавил он.

– Честно говоря, не могу за это поручиться, товарищ Сталин. Это ведь было почти двадцать лет назад, и вообще какая-то странная история: Тибет, этот колдун седобородый Рерих, и с какого-то боку рядом с ними сумасшедший чекист Блюмкин. Он и составил этот отчет. Вполне мог понаписать туда всякой чепухи, чтобы оправдать затраты на экспедицию. То, что он там наплел, наверное, понравилось бы какому-нибудь Жюлю Верну или Герберту Уэльсу, но я, конечно, ему совсем не верю.

– Эх, Лаврентий, Лаврентий, вот уж правду говорят, молодо-зелено, – продолжая одновременно читать, обронил вождь. – Я тебе так скажу: напрасно мы в двадцать девятом шлепнули этого Яшку Блюмкина. Он, правда, расстрел заслужил, якшаясь с этим английским выкормышем Троцким, но ведь талантливый был мерзавец! Как он ловко в восемнадцатом году укокошил этого германского посла Мирбаха, любо-дорого: бах-бах, и поминай, как звали. А кто создал из ничего советскую резидентуру на Ближнем Востоке, а потом еще вдобавок – персидскую Красную армию и персидское большевистское правительство? Тоже он… Нет, зря расстреляли! Сейчас бы ему за такие подвиги Героя Советского Союза дать полагалось. И в Тибет эту экспедицию они организовали не зря, совсем не зря. Вместе со своим начальником Глебом Бокием и с санкции Дзержинского. У них там, в ОГПУ, разведке нашей тогдашней, был такой секретный, якобы дешифровальный, «кри-пто-графический» отдел, – иронично протянул по слогам Сталин как бы сложное для него слово. – На самом же деле они занимались многими такими вещами, о которых и теперь никому, кроме, пожалуй, нас с тобой, и знать-то не положено. А, Лаврентий?

– Да, но вот он пишет, что далай-лама показал ему какой-то город богов в подземельях под дворцом Поталы. Там Блюмкин якобы видел машину «ваджра», которой было, по словам буддийских монахов, десять тысяч лет и которая могла превращать золото в порошок жизни, продлевающий ее на сотни лет. Затем монахи рассказали ему, что на Земле до нас уже было пять погибших от всяких катаклизмов цивилизаций, и скоро должен произойти новый потоп, потому что полюса изменят свое местонахождение. Это же бред какой-то!

– А еще Блюмкин пообещал далай-ламе поставки советского оружия, чтобы обороняться от наседавшего на тибетцев Китая, и крупный кредит золотом, – в тон ему продолжил Сталин. – А за такое я тебе, Лаврентий, любой подвал в Кремле покажу и Царь-пушку подарю в придачу. А чтобы все это побыстрее прибыло в Тибет, монахи поведали ему о грядущем скоро Армагеддоне. Мол, поспешите, а то поздно будет… Но вот тут есть одна зацепочка, которая все переворачивает и заставляет взглянуть на дело другими глазами. И даже две.

– Какие, товарищ Сталин?

– Первое. Блюмкина ведь поставили к стенке не только за связь с Троцким. В двадцать девятом году он в Германию ездил и, как доложила наша резидентура, передал немцам копию вот этого самого отчета о советской экспедиции в Тибет.

А меньше чем через год немцы послали туда свою крупную экспедицию, причем снарядила ее «Аненэрбе». Ты знаешь о ней, это такой институт оккультный у Гитлера. Что-то такое они из Тибета привезли, во всяком случае. Помнишь, нам сообщали, что в Германии появились какие-то загадочные буддистские монахи, которых видели в «Аненэрбе» и в охране Рейхсканцелярии. Мы тогда этому не поверили, однако… Второе. Я еще в прошлый раз для себя отметил, когда читал отчет Блюмкина в двадцать шестом году, но только значения не придал – уж больно темным мне тогда это место показалось…

– Что? – живо спросил Берия.

– Он вскользь упоминает, что один из тибетских монахов, знаменитый своими предсказаниями, предрек ему, что в недалеком будущем судьба великой войны и всего мира будет решена тремя сильнейшими, собравшимися в его стране, причем на земле, которая одновременно есть и остров, и не остров.

– Не понимаю, товарищ Сталин, хоть убейте: как это «и остров, и не остров»? И кто такие эти «сильнейшие»?

– А вот я теперь понимаю. Только что президент Рузвельт и премьер Черчилль предложили мне провести новую трехстороннюю встречу, как та, что была в Тегеране, но только в Шотландии. Сильнейшие – это те, кто побеждают в великой войне: СССР, Америка, Англия. Они-то и будут решать судьбу и войны, и мира.

– Но ведь там написано, что в «его стране», то есть стране, откуда явился Блюмкин. А-а-а, понимаю, он и на самом деле был английским шпионом! И фамилия его, если посмотреть с этой стороны, – Bloom keen – по-английски можно перевести как «цвести вовсю», то есть «сильно цветущий», – эту версию отрабатывали, как я помню из его следственного дела, когда его «кололи», не английский ли он резидент. Да ведь и Шотландия-то тоже находится на острове! Но только почему – «и не остров»?

– Это потому, Лаврентий, что эта встреча состоится не в Шотландии.

– А где же? – растерянно спросил заместитель.

– Это же Крым, экий ты глупый грузин!

– Крым?!

– Да! Ну-ка, вспомни, как мы в двадцатом брали Крым у Врангеля. А-а-а, тебя там все равно не было, ты ведь тогда парился в своей бакинской Чека. Нам пришлось брать Перекоп, а это узкий укрепленный перешеек, перерезанный рвом глубиной метров в пятнадцать и шириной в сорок. Так что есть после этого Крым – полуостров или остров? Скажи мне, генацвале…

– То есть встреча с Рузвельтом и Черчиллем должна произойти в Крыму?

– Конечно, в Крыму, не полечу же я в эту Шотландию. Не люблю я мужиков в юбках и, вообще, самолеты… Прошлый раз, когда летели из Баку в Тегеран, чуть было в штаны не наложил, слушай! Ха-ха-ха. А если серьезно, то и стратегически, и политически будет очень правильно, если встреча состоится на нашей территории, тем более недавно освобожденной от врага. Пусть посмотрят, какие разрушения мы имеем, какие жертвы несем. Эти империалисты нас упрямо признавать не хотели, а вот теперь пусть сами приедут спросить у нас, как им дальше жить, что делать.

– А если не согласятся? Вон в прошлый раз еле-еле уговорили их прилететь в Тегеран, Рузвельт-то все хотел в Марокко, чтобы, значит, было поближе лететь.

– Да куда они денутся? – удивился Сталин. – Мы, считай, уже освободили от немцев весь наш юг, в том числе и Крым, сейчас добиваем группу армий «Центр», освобождаем Белоруссию, к октябрю, думаю, возьмем всю Восточную Европу, а в начале следующего года выйдем на границы самой Германии. Сила теперь за нами, а у кого сила, тот и прав. Выходит, тибетский монах не ошибся – сильные мира сего соберутся в Крыму, и, скорее всего, где-то в начале следующего, сорок пятого года.

– Товарищ Сталин, вы своей прозорливостью и железной логикой даже меня убедили, я уж не говорю об этих рузвельтах-музвельтах и прочих черчиллях! – подобострастно подольстил Берия. – А монах… может это просто так, совпадение? Откуда ему было все это знать, никакого бога-то ведь нету!

Сталин внимательно, с веселым прищуром посмотрел на своего наркома и заместителя:

– Знаешь, Лаврентий, ты мне сейчас не поверишь – не люблю я этот атеизм. Того нет, сего нет. Чего ни хватись, ничего у вас нет: ни Бога, ни Дьявола. Я вот духовную семинарию чуть было не закончил, хотел священником стать, ей-богу, потом астрономом, а стал революционером. Рядом все это, так что не суди о том, в чем ни черта не смыслишь.

– Но если, допустим, есть Бог, то зачем мы в тридцатых церкви ломали, религию искореняли, ведь с нас же тогда и спросится? – хитро заулыбался Берия.

– Э-э-э, Лаврентий, не беспокойся, – махнул трубкой Сталин. – Бог помогает большевикам. Если бы он царю да Врангелю с Колчаком помогал, где бы мы сейчас с тобой были? А? То-то и оно! И потом, что такое, по-твоему, Бог? Думаешь, бородатый старик верхом на облаке? Не-е-т, генацвале, Бог – это то, что лежит за гранью нашего понимания. И все! Эзотерика называется. Я в семинарии учился с одним интересным человеком, Георгий Гурджиев его зовут. Так вот, он потом тоже в Тибет ходил, у лам тамошних знания получал. Слыхал о таком?

– Конечно, товарищ Сталин. По долгу службы, так сказать. Этот Гурджиев сейчас во Франции живет, большой популярностью пользуется. Называет себя учителем восточных танцев. Только танцы эти не простые, а особенные, такие, что люди потом своей собственной воли лишаются и за ним толпой бегают. А самое главное, с немцами у него отношения отменные. Мне докладывали, что он как-то встретил на улице немецкого коменданта Парижа Карла фон Штюльпнагеля и по-приятельски так хлопнул его рукой по спине. Тут охрана, конечно, Гурджиева скрутила, а сам Штюльпнагель только рассмеялся: «Учитель! Как я рад встрече!..» – и дружески того обнял. Так что немецкую оккупацию этот Гурджиев переносит неплохо. И вообще, по моим данным, и некоторые другие из нацистских бонз числят себя учениками Гурджиева. Например, Карл Хаусхофер – один из их главных идеологов – ездил с Гурджиевым на Тибет, искал там корни арийской расы. По слухам, даже свастику сделать нацистской эмблемой Гитлеру этот Гурджиев посоветовал.

Сталин рассмеялся:

– Эдак ты и меня, Лаврентий, в фашисты запишешь, потому что я был знаком с Георгием.

– Ну что-о-о вы, товарищ Сталин, – конфузливо развел руками улыбающийся нарком. – Вон даже Владимир Ильич, – кивнул Берия на висевший на стене портрет Ленина, – и тот, у Горького на острове Капри когда гостил, с самим Адольфом Алоизычем в шахматишки перебрасывался. У меня даже фотография есть, я вам как-то ее показывал. Помните?

– Да помню, помню. Но Гурджиев – статья особая, – сказал Сталин. При этом Берия с удивлением и даже страхом заметил, что вождь как-то преобразился, подтянулся, порозовел, стал выглядеть моложе. А главное, голос, голос – каким-то чудесным образом Сталин вдруг утратил свой обычный грузинский акцент и говорил по-русски абсолютно чисто, по-ученому, будто профессор на кафедре.

– Свое учение, – продолжал он, – Гурджиев называет четвертым путем. Если путь первый – это путь факира, второй – путь монаха, третий путь – путь йогина, то четвертый объединяет все эти три. То путь мага. В основе его – принцип маятника, а точнее, выведения маятника из состояния равновесия. Так же как Гегель и Маркс, Гурджиев учит, что любое развитие начинается в конфликте, в борьбе, а для того чтобы люди начали как-то шевелиться и выходили в новое, высшее состояние, надо пинками выталкивать их оттуда, где они комфортно устроились, нужно заставить их хорошенько пострадать. Думаешь, зачем мы устраиваем все эти чистки, лагеря, «врагов народа» днем с огнем везде ищем? На самом-то деле это мы маятник истории раскачиваем! И нелегко, ох как нелегко сдвинуть с места такую глыбищу, как Россия, но мы ее сдвинули, а теперь уже и не остановить, летит эта махина вперед, а за ней и весь мир. Так что, если хочешь знать, Гурджиев вместе с Марксом – Лениным – это, по счету того же Ильича, – три источника, три составных части чего? Думаешь, марксизма? Нет, генацвале, бери выше, это три части сталинизма. Понял наконец? Так что ты не трогай у меня Гурджиева, по крайней мере, пока я не велю… Да это к тому же дело и небезопасное. Он ведь и вправду после Тибета многое может: например, даты смерти Ленина, Троцкого, Кирова заранее предсказал. И потом, у меня же на всякий случай под рукой его двоюродный брат работает, скульптор Меркуров, который посмертные маски с членов правительства снимает. Наш, так сказать, большевистский Гермес-психопомп, проводник душ умерших в подземное царство. Тоже ведь в своем роде магия… Так что предсказанию ламы, о котором говорил покойный Блюмкин, верю. А это значит: быть конференции союзников в Крыму, но только не в Симферополе, а в Ялте, а еще вернее – в Ливадии, бывшем царском дворце, если, конечно, он сохранился после немцев. А если не очень сохранился, то ничего, для такого дела это даже хорошо. Ведь если империалисты добровольно явятся договариваться с нами прямо на развалины романовского царства, это же какой сильнейший символ будет! Просто печать на признании нас великой мировой державой, взамен старой России… И потом, – понизив голос, добавил Сталин, – коли уж это событие было заранее где-то прописано, значит, тот, кто его записал и спланировал, наверное, должен позаботиться и о том, чтобы оно состоялось. Разве не так, а, Лаврентий? А ты говоришь, «бога нет». Есть Бог, если он за большевиков!

Берия заметил, что на этих последних словах грузинский акцент к Сталину снова благополучно вернулся.

* * *

«Как днище бочки, правильным диском стояла луна над дворцом Ливадийским».

Владимир Маяковский. «Чудеса».

Ланселот, после того как получил последние инструкции от Даэрона, все время продолжал работать в президентской команде. Ему казалось, что Рузвельт по-своему привязался к нему, часто спрашивая его мнение по разным вопросам, в первую очередь военным, хотя об Асгарде больше никогда не упоминал. Между тем к началу 1945 года стало окончательно ясно, что нацистский зверь смертельно ранен и уже не исцелится, хотя пока еще и не сломлен до конца. Американские и британские войска, высадившись в июне 1944 года в Северной Франции, к концу года продвинулись к западным границам Германии, которая оказалась в огненном кольце, потеряв почти все территории, захваченные ею с начала войны. Русские к началу ноября успели освободить свою территорию, включая Крым. В Берлине осознавали, что уже в самое ближайшее время начнется широкомасштабное вторжение на территорию Германии как с востока, так и с запада. И немцы развили бешеную деятельность, чтобы избежать разгрома. Они надеялись на «оружие возмездия», которое вот-вот должно было у них появиться, но делали и попытки расколоть и антигитлеровскую коалицию, делая ставку на страх, испытываемый Западом перед красными. А чтобы западные союзники были посговорчивее, Гитлер решил по-отечески вразумить их, задав хорошую трепку. Полной неожиданностью для англичан и американцев стало немецкое контрнаступление в Арденнах, предпринятое 16 декабря сорок четвертого года. Если бы вермахт сумел прорваться к Антверпену, британские и американские войска, находившиеся в Бельгии и Голландии, были бы отрезаны от их основных сил и сброшены в море. 6 января сорок пятого года Черчилль в панике направил Сталину послание, в котором умолял его начать наступление на русском фронте, и 12 января советские войска с линии Вислы и на других участках Восточного фронта перешли в наступление. Красная Армия стремительно продвигалась вперед. К началу февраля она освободила почти всю Польшу и вступила на территорию Германии, закрепившись на левом берегу Одера. До Берлина русским оставалось рукой подать – каких-нибудь тридцать – сорок миль. Тут и Черчиллю, и Рузвельту стало совершенно очевидно, что со Сталиным надо срочно устраивать встречу, иначе скоро в его полной власти окажется три четверти Европы. Но внезапно Сталин сам предложил созвать трехстороннюю конференцию, назвав местом встречи Крым, Ялту, и категорически отвергнув все другие предложения. У Сталина был сложный характер, его армии рвались вперед, и поэтому спорить с ним было крайне трудно. Да и Рузвельт, к удивлению всех, почему-то особенно не упорствовал. Он лишь сначала предложил для проведения саммита Рим, Афины, и даже совершенно невероятную альтернативу – Иерусалим, но потом быстро сдался, приняв мнение Сталина. Что касается Черчилля, то сначала он тоже принял предложение русских в штыки, заявив, что Крым, где, по его мнению, была холера и повсюду вши, – самое худшее место в мире, какое только можно придумать. Однако через некоторое время он вдруг также сменил гнев на милость, согласившись на Крым, заявив: «Выживу, если возьму с собой ящик виски и дустовое мыло…» Впрочем, возможно, сыграло роль и сообщение русских, что в Крыму где-то сохранилось английское кладбище, на котором он сможет посетить могилу своего дедушки – герцога Мальборо, который еще в прошлом веке воевал здесь с Россией и сложил там свою породистую голову. Так что против Ялты Черчилль не возражал. В конце января тяжелый крейсер «Куинси» вышел из Ньюпорт-Ньюс, приняв на борт президента и всю американскую делегацию, включая журналистов. Среди них Ланселот заметил Лорену Гикос, которая, очевидно, попала сюда по протекции своей подруги Элеоноры Рузвельт. Стоя на палубе, Ланселот с удовольствием вдыхал свежий морской воздух, глядя на тяжелые серые водяные валы, которые уверенно резал нос военного корабля. Курс сначала лежал на Мальту. Там они встретились с Черчиллем и обоими командующими американскими и британскими войсками, чтобы предварительно обсудить положение. Со второго на третье февраля американцы и англичане самолетами отправились в Крым. Им предстояло пролететь почти полторы тысячи миль. Всю ночь с промежутками в 10–15 минут огромные «С-54» с ревом поднимались с аэродрома в Луке. Сначала они направлялись на восток, к южной оконечности Греции, затем под углом меняли курс на северо-восток, пролетев над Эгейским и Черным морями. Вдоль всего их пути в это время крейсировали американские и русские истребители прикрытия и военные корабли – мера предосторожности на случай атаки из еще занятой немцами Северной Италии. На следующий день внизу показались очертания Крымского полуострова и аэродрома в Саки. В полдень самолет президента приземлился, его встретили Молотов, государственный секретарь США Стеттиниус и Аверелл Гарриман. Через 20 минут сел и самолет английского премьер-министра; красноармейский оркестр и рота почетного караула оказали Рузвельту и Черчиллю воинские почести. Оркестр исполнил «Звездное знамя», «Боже, храни короля» и советский гимн. Затем все погрузились в машины и отправились в путь по дороге, которая сначала проходила по покрытой снегом холмистой местности, затем поднималась зигзагами на большую высоту по живописным горам. Вся дорога от Саки до Ялты тщательно охранялась тысячами советских солдат, среди которых было много девушек, одетых в военную форму и вооруженных винтовками. По прибытии американской делегации был предоставлен изящный Ливадийский дворец, некогда служивший летней резиденцией русского царя.

Правда, покидая Крым, немцы там здорово насвинячили, не оставив ничего, кроме двух больших картин, которые были повешены в спальне, отведенной Рузвельту. Однако русские срочно подновили дворец, доставили в Крым весь обслуживающий персонал и самую лучшую обстановку, какую только смогли найти в Санкт-Петербурге и Москве. Все делегаты были очень утомлены, они приняли ванну, пообедали и отправились спать. Правда, Черчилль куда-то надолго запропастился по дороге из Саки.

* * *

Дорога после войны был разбита, ехать пришлось долго. Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании, пребывал не в лучшем своем настроении. Перед вылетом с Мальты он не позавтракал, потому что так рано не ел никогда. Приняв внутрь лишь полстакана «Джонни Уокера» и сунув в карман пачку нераспечатанной корреспонденции, которую ему передал секретарь и которую он рассчитывал посмотреть в самолете, премьер отправился на аэродром. Перед выездом он дал русским шифрованную телеграмму: «Вылетаю, позавтракаю в самолете». Но его самолет РКУ-54 в полете немилосердно трясло, он то и дело проваливался в воздушные ямы, все время опасались, как бы не нагрянули немецкие истребители, и вообще, было не до еды, как, впрочем, и до чтения корреспонденции. Поэтому в Саки он прилетел голодный как волк. Там его встречал русский министр иностранных дел Молотов, ехать они должны были вместе.

По дороге о делах не говорили, Молотов через русского переводчика весьма дипломатично лишь спросил его о том, как прошел полет и как Черчилль себя чувствует, а потом рассказывал о Крыме и истории его недавнего освобождения от немцев. Однако, по-видимому, телеграмма сделала свое дело, и русские заготовили Черчиллю сюрприз. Дорога до Ялты длиной около ста миль имела множество спусков, подъемов, поворотов, что очень утомляло пассажиров и водителей. Где-то часа через два пути машины остановились, Молотов предложил выйти, размять ноги и подышать свежим воздухом. Черчиллю вовсе не хотелось ничего разминать и покидать ради такого сомнительного удовольствия теплую кабину, однако отказаться от предложения хозяев было бы невежливо, и, кряхтя и ругаясь про себя последними словами, он вылез из лимузина. То, что он увидел, заставило его протереть глаза. Рядом с дорогой прямо на каменистой площадке стоял огромный белый шатер, будто взявшийся из сказок тысячи и одной ночи. Молотов любезно пригласил его внутрь. Из шатра веяло теплом, как оказалось, от жаровен с углями, а на накрытом белоснежной скатертью столе гостей ждали красная и черная икра, балыки, коньяки и вино. Премьер сразу почувствовал себя лучше, а осушив подряд несколько бокалов русского шампанского, которое привело его в восхищение, ощутил настоящий прилив жизненных сил. Пользуясь неожиданной остановкой, он решил бегло посмотреть пачку писем, которая напомнила о себе тяжестью в кармане его полувоенного пальто. Одно из них, скрепленное печатью, привлекло его особое внимание. Сломав печать и раскрыв письмо, Черчилль начал его читать, и по мере прочтения его лицо приобретало все более и более озабоченное выражение. Сложив письмо и сунув его в нагрудный карман своего защитного цвета френча, он подозвал переводчика:

– Пожалуйста, передайте господину Молотову, что мне необходимо сделать по пути еще одну остановку… конфиденциально, в государственных интересах Великобритании. Если, конечно, у вас для этого предусмотрены по маршруту дополнительные пункты отдыха.

Выслушав перевод, Молотов удивленно посмотрел на Черчилля через круглые стекла своих очков, но тут же с готовностью пояснил, что такой пункт действительно имеется по пути следования, в пригороде города Симферополь, где он и оставит господина премьера, с тем чтобы тот имел возможность без помех сделать все то, что должен.

В пригороде Симферополя – этого главного города Крыма – они сделали вторую остановку у дома номер 15 на улице со странным для России немецким названием «Шмидт», однако Молотов объяснил, что его дали этому месту не немцы и к кузнечному ремеслу оно также не имеет никакого отношения, просто так звали одного из известных русских революционеров. Двухэтажный особняк с четырехгранной башней, накрытый синей крышей с остроконечным готическим шпилем, напоминал чародея в широкополой шляпе из английской сказки. Справа к дому примыкал небольшой садик, а внутрь вели ступени крыльца, украшенного мраморным львом с пышной вьющейся шевелюрой. Остановившись на лестнице, Черчилль одобрительно посмотрел на него как на друга и соотечественника и ласково погладил по морде.

Русская охрана осталась у ворот, а Черчилль с двумя личными телохранителями вошел в дверь. Из прихожей наверх вела дубовая лестница. Поднявшись, они обнаружили там большую квадратную комнату с мраморным камином, украшенным резными барельефами каких-то мифических существ. Камин был уже разожжен, в нем приветливо потрескивали дрова, посередине стоял накрытый стол с закусками и бутылками с вином и армянским коньяком, немного поодаль, у окон и двери на балкон, – диван и два кожаных кресла. Охранники помогли премьер-министру снять пальто, после чего он попросил их подождать внизу.

Когда они вышли, Черчилль достал из кармана письмо и вновь перечитал его, затем налил себе в бокал коньяку, достал из специального футляра свою излюбленную семидюймовую «гавану», пробил ее шапочку большой канадской спичкой, обмакнул кончик в стакан с коньяком, зажег и уселся в глубокое кресло, глядя в окно. Там по небу летели серые облака, зимний ветер раскачивал ветви деревьев, которые при особенно сильных его порывах тревожно стучали в оконное стекло. Спускались ранние зимние сумерки, пламя камина отбрасывало на стены багровые отсветы. Ему показалось, что он задремал. Вывел его из этого состояния какой-то шорох за спиной. Обернувшись, Черчилль краем глаза заметил, как с камина будто скользнула на пол какая-то неясная тень. Несмотря на всю свою грузную комплекцию, премьер неожиданно быстро вскочил с кресла и развернулся всем телом, приняв что-то вроде боксерской стойки, готовый отразить возможный удар. Впрочем, боксировать ему в этот день не пришлось, потому что никто на представителя рода Мальборо пока что не нападал. Тем не менее от того, что он увидел, на лбу Черчилля, видавшего разные виды в своей богатой на всякие приключения жизни, сразу выступил холодный пот. Потому что из полумрака на него в упор глядели два горящих угля, и это никак не могли быть глаза человека. Черчилль на миг зажмурился и потряс головой, силясь стряхнуть наваждение, однако когда он снова открыл их, то даже удивился, потому что фантасмагория от этого никуда не делась. Конечно, тварь, загадочным образом оказавшаяся в одной комнате с английским премьер-министром, реально существовать не могла, напоминая одновременно и одну из горгулий, украшавших пылавший рядом старинный камин, и мифического грифона. Ростом она была около шести футов, голова, похожа на птичью, с загнутым острым клювом, на ней небольшие рога, в обе стороны распущены два перепончатых крыла, какие бывают у летучих мышей, что не мешало ей иметь две руки с длинными суставчатыми пальцами, вооруженными длинными когтями, и две ноги, точь-в-точь, что рисуют у сатиров, то есть поросшие мохнатой шерстью и заканчивающиеся копытами. В общем, обычный черт, только без хвоста. Ан нет, не совсем обычный: на груди этого исчадия ада красовались две аккуратные, округлые женские груди, что, безусловно, давало бы повод предполагать принадлежность этой демоницы к дамскому полу, если бы не одна неуместная деталь – артефакт, располагавшийся у твари ниже пояса, да-да, именно там, как раз меж лохматых козлиных ног, – гигантских размеров член, причем в неприлично эрегированном состоянии. Словом, такого существа на свете быть не могло, однако оно было, более того, нагло торчало напротив премьер-министра, нацелившись на него своим устрашающим украшением, и, кажется, разглядывало его с неподдельным интересом.

– Ваал-Фегор, или Бельфегор, – архидемон из средневековых мистерий, собственной персоной, – усмехаясь и затягиваясь своей сигарой, прокомментировал появление нежданного визитера Черчилль, который уже совершенно пришел в себя. – «… И увидел Я отцов ваших, – и пошли они к Ваал-Фегору и предались постыдному, и сами стали мерзкими, как те, которых возлюбили». Надеюсь, Бельфегор, ты явился сюда не за тем, чтобы срывать цветы наслаждения с главой английского правительства?

Тварь издала негромкие каркающие звуки, которые, похоже, означали у нее смех.

– Уинстон, Уинстон, – внезапно сказала она на безупречном английском, – я полдня торчала на этом дурацком камине, изображая горгулью, – и все для того, чтобы тебя напугать, но ты не доставил мне такого удовольствия, испортив всю мою невинную забаву. Другой бы, увидев такое, давно хлопнулся в обморок, а ты нет… Значит, ждал чего-то подобного?

– Как только прочел это письмо, – кивнул премьер на стол, где лежала бумага. – Не забывай, что Великий мастер Объединенной ложи Англии не покупается на такие дешевые трюки, – слава богу, насмотрелся этого предостаточно. Но ты ведь не напрасно пришел ко мне в облике Бельфегора – гения открытий и изобретений, а также творца разногласий и людских ссор?

– Не напрасно, – с несколько обиженной и капризной интонацией подтвердил демон, направляясь к креслу и по пути теряя прямо на глазах весь свой кошмарный облик. В кресло же опустилась соблазнительная молодая рыжеволосая женщина в длинном облегающем платье из черного бархата. – Дело-то как раз состоит в изобретении и разногласиях, которые оно вызывает…

– В прошлый раз, когда мы встречались, ты, помнится, прикинулся одним нашим известным физиком, нобелевским лауреатом, и толковал мне о том же самом: деление атомного ядра – это, мол, грядущий раскол мира и, вообще, апокалипсис, поэтому Англии, как и Штатам, не стоит этим заниматься. Но, мой лукавый гений, ты, очевидно, Гитлера-то от ядерной бомбы не отговаривал, наоборот, помог ему ее сделать.

– Да, но вы ведь, вместе со своим безногим другом, меня тогда не послушали, затеяли с немцами эту никчемную войну, вместо того чтобы действовать заодно, чтобы наконец навести на этой вашей Земле хоть какой-то порядок. А теперь вы оба явились сюда, чтобы договариваться с этим выродком Сталиным, который только путает мне все карты.

– Бельфегор, я тоже совсем не в восторге от намерения Рузвельта умиротворять Сталина и разделить после войны весь мир с Советами. Но что делать, этот параноик Гитлер совсем закусил удила, швыряет на бедную Англию эти ужасные крылатые ракеты, душит в лагерях газами миллионы людей. Поверь, я сейчас просто не могу предложить нашему парламенту немыслимое – объединиться с Гитлером и повернуть оружие против русских.

Дама в кресле напротив сделала лукавые глаза, протянула к нему руку и томно произнесла:

– Зачем же сразу с Гитлером, Уинстон? А как же я? Кстати, вот ты все говоришь: «Бельфегор», «Бельфегор», а ведь перед тобой сидит дама. Зови меня лучше Элейна, какая тебе разница? Ведь английские политики всегда были очаровательно беспринципны, но слишком уж догматичны. Вы склонны следовать своим стереотипам, а это плохо. Вот, например, заключите союз с Гиммлером, а Гитлера потом отдайте под суд, если, конечно, он до него доживет. Ведь у Гиммлера супербомба практически готова.

– Зачем же ему тогда заключать с нами союз?

– Несмотря на всю свою мощь, атомный заряд сейчас уже не принесет немцам победы, а только умножит жертвы, в том числе и с их стороны – ведь после такого никто их жалеть не будет. А купить себе спасение, напротив, вполне возможно, а может быть, Гиммлер за эту бомбу и лидерство в послевоенной Германии получит.

– Да, но, пока жив Рузвельт, американцы никогда на это не пойдут.

– Вот именно, «пока жив»!

– Что ты мне предлагаешь? Предательство?

– Отнюдь. Напротив, привычную для британцев роль – таскать каштаны из огня чужими руками.

– ???

– Смотри, если вдруг доверчивого американского президента здесь, в России, заманив в свои сети, убьют коварные большевики, – пусть даже они и попытаются свалить все на нацистских диверсантов – им никто не поверит, а ваш драгоценный парламент и американский конгресс тут же проголосуют обеими руками за мир с немцами и немедленную войну с русскими. Voi la, как говорят французы, западный мир спасен, орды большевиков загнаны в Сибирь или вовсе уничтожены, – все, как ты хотел.

– Но ведь война с русскими будет стоить новых миллионных жертв.

– Русским, да. Но не забывай – у немцев ведь уже почти готово «оружие возмездия», которое тогда будет и вашим, а у Сталина его пока нет. Если, конечно, твой любимый Рузвельт не раскроет ему этот секрет.

– Он не мой любимый.

– Вот именно, вот именно, дорогой Уинстон! Получается, что жизнь одного человека стоит миллионов других, которые ты можешь сейчас спасти. Разве же это справедливо? Разве человечно?

– Странно, ты – и вдруг говоришь о человечности…

– Кто знает, Уинстон, кто знает, может быть, я хочу стать к людям ближе, подняться к ним, так сказать, из глубин ада?

– Тогда ты и принесешь с собой ад.

– Возможно, возможно, но вдруг тебе понравится? Что, например, тебе с твоими сигарами, виски и богатым боевым прошлым делать в раю? Может, все, что я хочу, – это спасти вас, людей, ну, хотя бы от скуки. Вот и теперь, думаешь, я случайно изменил твой маршрут? Нет, Рузвельт поехал другой дорогой, где с ним ведь всякое может случиться. Тем более что здесь, в лесах на горном перевале, давно уже ждет своего часа диверсионная группа «Днепр», из крымской немецкой разведшколы, а ей на подмогу летят «птенцы» Отто Скорцени – те самые, что недавно выкрали у американцев самого Бенито Муссолини. Переодетые в советскую военную форму, они уничтожат Рузвельта, но оставят в живых пару американских репортеров и фотографов, которые все это заснимут и опишут в цветах и красках. Ты же, Уинстон, останешься в живых по чистой, но счастливой случайности и, естественно, возглавишь новую коалицию. А кто же еще, если не ты?!

Черчилль издал что-то вроде бульдожьего рычания и бессильно откинулся на спинку кресла.

– Правильно, если не можешь остановить неизбежное, расслабься и получи удовольствие, – сообщил Бельфегор-Элейна, сладострастно закатив глаза и потянувшись в кресле всем своим тугим женским телом.

Вдруг вся нега слетела с дьяволицы, будто ветром сдуло. Глаза открылись, они были озарены ярким пламенем бешенства. Она вскочила с кресла, но это уже была не женщина, а снова прежнее, крылатое исчадие ада.

«Что-то пошло не так», – подумал Черчилль и был прав, ибо Бельфегор каким-то загадочным образом явно получил информацию, от которой его всего перекосило.

– Болваны, они какого-то черта передали Скорцени по рации сообщение, что здесь снежная буря, и самолет не сможет сбросить парашютистов в нужное место, – завопил демон, скача по комнате. – Я понял – русские захватили всю группу «Днепр». «Радиоигра»! – так это у них называется в их проклятом Смерше. Ну, да ладно, мы еще посмотрим, кто кого переиграет!

Прошипев эту фразу, он вскочил на подоконник, ударом копыта распахнул окно, впустив в комнату порыв студеного ветра, а с ним и изрядную порцию снега, взмахнул крыльями и взмыл в небо, быстро исчезнув в фиолетовых февральских сумерках.

На шум, который произвел Бельфегор, примчалась охрана, но Черчилль успокоил их, сказав, что камин немного дымил и он просто хотел проветрить комнату. Затем спустившись вниз, он остановился на крыльце, где докурил, задумчиво гладя в небо, сигару, положил окурок в серебряную пепельницу, которую всегда носил с собой, и отправился дальше. В местечке со странным названием Алупка его ждал роскошный дворец, построенный английским архитектором в стиле эпохи Тюдоров и ранее принадлежавший князю Воронцову. Располагался он в двенадцати милях от назначенной для ведения переговоров бывшей царской резиденции Ливадия.

* * *

Сталин прибыл лишь утром следующего дня и остановился в Юсуповском дворце, в шести милях от Ливадии. В воскресенье к четырем часам дня он с Молотовым нанес Рузвельту первый неофициальный визит, а в пять конференция уже полным ходом шла за большим круглым столом в беломраморном зале Ливадийского дворца, украшенном по фризу разными мифическими барельефами, среди которых за происходящим внимательно наблюдал и мраморный Бельфегор. Туда Ланселота, конечно, не допустили, и он помогал «Па» Уотсону, который взял на себя все заботы по безопасности, организовать охрану президента, обычно находясь в примыкающей к залу комнате и иногда наблюдая за тем, что там происходит, через застекленную дверь.

Что касается самого дворца, где шли переговоры, туда не смогла бы прошмыгнуть даже мышь: по периметру – специально сооруженный к саммиту высокий забор, тройное кольцо охраны с собаками; внутри десятки агентов, наблюдавших за каждым шагом всех и вся. В общем, русские сделали все, что можно, и даже больше. И именно поэтому, чтобы иметь возможность держать конфиденциальную связь с Вашингтоном, американцам пришлось проложить от Ялты до Севастополя, где в бухте стоял вспомогательный военный корабль «Катоктин», пятьдесят миль подземного кабеля. Но и это поначалу не сильно помогло – при разговоре все время возникали какие-то подозрительные помехи, будто кто-то пытался подключиться к каналу связи. И лишь когда американцы припугнули русских, что поставят вдоль кабеля через каждые сто метров своих солдат, все помехи сразу прекратились.

Несмотря на всю свою внешнюю респектабельность, переговоры начались трудно. Русские фактически вели дело к тому, чтобы после победы им в качестве зоны влияния отошла вся Восточная Европа и часть Западной, включая Германию. Черчилль был категорически против, Рузвельт колебался и пытался по возможности умерить аппетиты Сталина, напомнив ему русскую поговорку о том, что пока еще рано делить шкуру неубитого медведя. Черчилль категорически потребовал, чтобы Польша снова стала независимой в своих довоенных границах, сославшись на то, что война началась как раз из-за нарушения Гитлером польского суверенитета. Сталин же не соглашался, прозрачно намекая, что народ Польши уже сделал свой выбор и воюет теперь с немцами на стороне Советов. Взаимная подозрительность, особенно со стороны русских, была невероятной, так что было трудно представить, как все три стороны смогут между собой договориться. Любая мелочь, которая начиналась как фарс, могла стать причиной дальнейшей драмы.

Однажды, наблюдая из-за стеклянной двери за ходом переговоров, Ланселот заметил, что Рузвельт нацарапал что-то на листке бумаги и передал Черчиллю. Тот ознакомился с посланием, чиркнул спичкой и тут же сжег его в пепельнице, потом написал ответ и передал его Рузвельту. Прочитав его, президент ухмыльнулся, а листок небрежно смял и бросил в стоявшую рядом пепельницу. Как только наступило время обеда и все вышли из-за стола, русские секьюрити бросились к пепельнице и схватили оставленную президентом бумажку. В тот же день у них, похоже, случился аврал. Они поменяли охрану, усилили наблюдение, привели в боевую готовность войска и подогнали к берегу подводную лодку, словно готовились к чьей-то срочной эвакуации. Американцы долго ломали голову, в чем причина такой паники, пока Ланселот не предположил, что виной всему та записка, которую так остервенело схватили со стола русские. Когда об инциденте доложили Рузвельту и он сообразил, в чем дело, то зашелся от смеха так, что чуть не упал со своего кресла-каталки. Затем, отдышавшись и утерев выступившие на глазах слезы, сказал:

– Вот так порой срываются переговоры и начинаются войны – из-за сущей ерунды! Я просто заметил, что у Черчилля, по его обыкновению расстегнута ширинка, и, чтобы избежать конфуза, предупредил его об этом. Он же мне ответил в своей неповторимой афористичной манере, чтобы я не беспокоился, ибо «старый орел не вылетит из гнезда!». А русские, наверное, подумали: «Кто еще здесь может быть „старым орлом“, кроме товарища Сталина? А „Гнездо“ – это, конечно, Ливадийский дворец. Ясно как день, что коварные капиталисты сговорились устроить на нашего вождя покушение». Но если это и было покушение, то лишь на меня, потому что я только что чуть не помер со смеха.

Но русские, кажется, так не считали, потому что явно старались, чтобы Рузвельт и Черчилль не оставались наедине. В один из дней саммита после утреннего заседания Рузвельт выразил намерение посетить резиденцию английского премьера, которая, как ему сказали, по своей красоте и роскоши превосходит даже саму Ливадию. Учитывая, что и Ливадийский дворец так ему понравился, что он даже полушутя просил Сталина его ему продать, желание президента отправиться в Алупку было неколебимым, хотя Черчилль и пытался его от этого визита мягко отговорить, ссылаясь на опасности, которые могут поджидать в горах. Однако Рузвельт отмахнулся, сказав, что поедет с кучей охраны, причем не на своем линкольне, который тоже будет в его кортеже, а на обычном виллисе, так что никто ничего не заметит. Русские же при всем желании не могли помешать этой неожиданной инициативе высокого гостя. Тогда Сталин заявил, что и он хочет навестить Черчилля и поедет вместе с ними. Конечно, отказать хозяину встречи также никто не посмел.

Поскольку в феврале рано темнеет, решили ехать немедля. Двухметровый чернокожий телохранитель Рузвельта Джим пересадил его из инвалидной коляски в переднее пассажирское кресло открытого виллиса, в котором были установлены специально сконструированные для парализованного президента стальные перила, выполнявшие роль ограждений, поскольку дверей у виллиса не предусмотрено.

Сам охранник уселся слева на заднем сиденье, справа от него устроился Ланселот. Кортеж Черчилля отправился первым с трехминутным отрывом, замыкал шествие с таким же отставанием Сталин в своем бронированном лимузине, в окружении четырех бронетранспортеров, битком набитых автоматчиками.

Дорога из Ливадии до Алупки шла вдоль берега, изобилуя подъемами, спусками и крутыми поворотами, с которых порой открывались живописные виды на расстилавшееся внизу море и дикие величественные скалы, одна из которых, как было известно Ланселоту, была увенчана крошечным, почти игрушечным замком и за свою живописность называлась Ласточкино гнездо. По пути им не попадалось ни одной посторонней машины, потому что все дороги в округе были давно перекрыты, и гостям всегда предоставляли «зеленую улицу». Тем большее удивление вызвало у Ланселота, что за одним из очередных поворотов неожиданно вырос преградивший дорогу советский военный патруль: офицер, поднявший руку в знак того, что кортеж должен остановиться, а с ним семь автоматчиков. Конечно, это могла быть дополнительная мера предосторожности, однако было почти невероятно, чтобы какой бы то ни было патруль осмелился заступать дорогу американской делегации, а тем более самому Сталину. А если бы впереди на дороге случилось какое-то препятствие: промоина, упавшее дерево или обвал камней, то сначала остановили бы кортеж Черчилля, но он, по-видимому, проехал без помех. Наметанным взглядом десантника Ланселот машинально отметил, что здесь идеальное место для засады: на повороте машины вынуждены были затормозить, недалеко впереди еще один крутой поворот с резким подъемом вверх, слева – обрывающийся к берегу моря край пропасти, справа – склон горы, покрытый густым лесом, где легко могли укрыться снайперы. И как раз в тот момент, когда он это подумал, низкое зимнее солнце бросило свой луч на горный склон, и среди нависших над дорогой кустарников он явственно увидел отблеск стекла, который мог принадлежать лишь оптическому винтовочному прицелу. Первой в кортеже шел бронетранспортер с охраной, вторым – бронированный президентский лимузин, в котором ехал только начальник службы безопасности и фотокорреспонденты, в том числе Лорена Гикос, и лишь третьим – их виллис с Рузвельтом, а за ними еще одна машина охранения.

«Так, – лихорадочно соображал Ланселот, – первой машине достанется из семи автоматов от тех, кто стоит на дороге, под бронированный линкольн для верности закинут пару противотанковых гранат. Значит, вперед нам путь закрыт. Заднюю машину тоже могут подорвать, чтобы никто не смог развернуться. Объяснять что-либо русскому водителю поздно, да и не поймет он ничего по-английски, так что надо действовать!»

– Это засада, господин президент! – прокричал он в ухо впереди сидящему Рузвельту.

С этими словами он ринулся вперед и мощным толчком плеча выбросил из машины шофера, который кубарем откатился по земле от колес, сам прыгнул на его место и, резко выкрутив руль вправо, дал задний ход, а затем вывернул влево, до отказа выжав педаль газа, собирался помчаться по обочине, над самым краем обрыва, назад. Но тут вдруг случилось то, чего он никак не мог предвидеть и что могло явиться ему лишь в страшном сне: при выполнении крутого левого поворота, перила ограждения со стороны президента, которые, по-видимому, забыл закрыть чернокожий телохранитель, когда усаживал в машину своего босса, неожиданно распахнулись, и Рузвельт стал вываливаться из машины, прямо в разверзнутую справа пасть горной пропасти. Ланселот, сам не ведая как, среагировал мгновенно, на лету подхватив его правой рукой и нечеловеческим усилием втащил назад, на сиденье виллиса.

Впрочем, неожиданности на этом не кончились. Джим наконец очнулся от шока, вызванного безумным, на его взгляд, поведением Ланселота. Он, кажется, не понял его мотивации, а просто принял за попытку похитить президента Соединенных Штатов, на что и отреагировал по своему совершенно адекватно – выхватил пистолет и приставил его к голове похитителя. Но ничего большего он сделать не мог, потому что виллис набирал скорость и, нажми он сейчас на курок, неминуемо улетел бы в обрыв вместе со всеми пассажирами. Но его босс оказался гораздо более сообразительным. Все это время – а с момента его «похищения» Ланселотом прошло около четырех секунд – он сумел сохранить редкостное хладнокровие, даже несмотря на чуть было не состоявшийся полет с сиденья машины в пропасть. Рузвельт, как и его советник, видимо, сразу понял, что они попали в засаду, поэтому рукой отвел дуло пистолета от головы водителя, сказав:

– Все в порядке, Джим, он действует как надо! Там немецкие диверсанты!

А сзади, подтверждая правоту их подозрений, вслед за командой «огонь», отданной по-немецки, грохнули автоматные очереди, защелкали выстрелы со склона горы. При этом стреляли не по президентскому линкольну, а именно по ним, очевидно заподозрив, что их провели. Но было поздно – виллис уже вошел в заслонявший их от огня поворот дороги, где сразу же наткнулся на подоспевший кортеж машин Сталина. Из бронетранспортеров сыпались пехотинцы и тут же занимали боевые позиции. Загородили они, ощетинившись стволами, от возможного обстрела и президентский виллис.

– Так я и думал, – с облегчением выдохнул Рузвельт, – русские здесь ни при чем.

В это время подбежал генерал – начальник охраны Сталина и от его имени попросил Рузвельта пересесть к ним в бронированный автомобиль. Однако Сталин не уехал назад, а остался под защитой броневиков и пехоты – и правильно, ибо никто не знал, сколько здесь всего десанта противника и где он может быть еще. После того как президент оказался в относительной безопасности, Ланселот, взяв автомат, снова направился к изгибу дороги и выглянул за него. Там разгорелся нешуточный бой. Это вступила в дело, хотя и несколько поздновато, охрана президента. Из-за второго поворота горного серпантина тоже стучали частые выстрелы, и Ланселот понял, что это вернулись, услышав канонаду, верные союзническому долгу англичане. Немцы же – а теперь не было сомнений, что это они, – чтобы не попасть с двух сторон в клещи, отступали, отстреливаясь, по склону горы. Кажется, их было здесь не менее сорока, и, кроме того, у них имелось позиционное преимущество, поскольку они были наверху, а машины кортежа внизу и видимы как на ладони. При этом опасность нападения на колонну русских, где теперь находился и Рузвельт, также сохранялась. Ланселот молил Бога, чтобы у немцев не оказалось Panzerfaust, потому что тогда им всем внизу пришлось бы туго. Но Господь его не услышал, потому что с горы оглушительно грянул залп, и вниз полетела огненная стрела, пущенная из базуки. К счастью, выстрел был неточен, и снаряд не причинил особого вреда, взорвавшись на обочине дороги, рядом с линкольном. Однако второй выстрел должен был попасть в цель. Положение сделалось критическим.

В этот момент все вокруг вдруг странным образом изменилось. Какая-то густая тень пала на горы, оружейные залпы мгновенно стихли, а двигатели автомобилей заглохли. Несколько секунд стояла мертвая тишина, а затем ее нарушили полные удивления и ужаса возгласы людей, которые указывали куда-то вверх. Ланселот посмотрел в небо и его не увидел, потому что все пространство над ними, насколько хватало глаз, заполнило нечто. Оно медленно двигалось низко над горами, почти касаясь зубцов вершины Ай-Петри. Объект был явно искусственного происхождения, поскольку его нижняя поверхность отливала серым металлическим блеском и по ней бежали бесчисленные цепочки синих и красных огней. Ланселот еще никогда не видел такого огромного корабля – те виманы, на которых ему доводилось летать, не шли с ним ни в какое сравнение. Но, возможно, это была иллюзия, искусственная видимость, которую умели создавать обитатели Асгарда. Только чей это был фокус: атлантов или «серых»? Но тут от вспомнил, что Крым как место встречи назвал ему Даэрон, а значит, все это воздушное представление было его подстраховкой на случай, если что-то пойдет не так. Оставалось лишь занять место в зрительном зале и наблюдать. А наблюдать было что. Нервы людей, не подготовленных к восприятию немыслимого, не выдерживали. Большинство из них замерли, как в столбняке, не в силах пошевелиться, некоторые падали ниц, многие вставали на колени и пытались молиться. Кое-кто, обезумев от страха, даже пытался стрелять в брюхо неизвестного корабля, но безуспешно, ибо все оружие умерло, и они бросали его, бесполезное, на землю и нервно рыдали. То, что они видели, было само по себе настолько грандиозно и несопоставимо с масштабом людей, что все они почувствовали себя как бы представшими перед лицом Бога, а ведущаяся война, которая только что казалась им самым великим и важным в жизни, вдруг со всей беспощадной очевидностью предстала абсурдным и абсолютно бессмысленным делом. Оглянувшись, Ланселот увидел, что двери сталинского лимузина распахнуты настежь, а сам его хозяин вместе с президентом Рузвельтом, которого держит на руках Джим, забыв об опасностях и запрокинув вверх головы, тоже молча взирают на проплывающее над ними чудо.

Однако главное аутодафе, похоже, еще только начиналось… Внезапно небо с проплывающим по нему кораблем свернулось, как свиток, горы и море растаяли в воздухе, будто их никогда и не существовало, а все вокруг заполнил какой-то странный густой туман, белый, как молоко, но наполненный волшебным внутренним свечением. Он все нарастал и уплотнялся, в нем возникали какие-то неясные движущиеся тени, контуры которых быстро становились все более четкими, обретая форму, цвет и плоть, пока не сделались яркими картинами, которые напоминали бы кадры кинохроники, не будь они настолько реалистичны, что все ощущали себя непосредственными участниками того, что возникало прямо на их глазах.

Сначала все увидели полуразрушенный мост через реку в городке, похожем на немецкий, а на нем пришедшие с двух разных сторон солдаты в американской и советской форме, пожимающие друг другу руки. Затем картинка потухла, а на ее месте возник огромный, лежащий в руинах город, остов большого здания с высоким сгоревшим куполом, над которым солдат устанавливал красное знамя, а по улицам двигались бесчисленные колонны людей в серой немецкой военной форме, без оружия и с поднятыми руками. Потом возник зал суда, где на скамье подсудимых под конвоем солдат в белых касках сидели немецкие политики и генералы, среди которых можно было узнать рейхсмаршала Геринга и фельдмаршала Кейтеля.

Это, без сомнения, были картины грядущей великой победы и великого поражения.

Но вот все опять изменилось, туман рассеялся, и перед изумленными взорами зрителей выросли города будущего с невиданными стеклянными небоскребами, потоки удивительных сияющих автомобилей, толпы спокойных и сытых людей, спешащих куда-то по своим делам, стартующие в облаках огня гигантские ракеты и, наконец, люди в белых массивных скафандрах, ставящие американский флаг на безжизненной поверхности чужой планеты, над горизонтом которой встает голубой диск Земли.

И вдруг все исчезло, как сон. Снова вокруг были скалистые крымские горы, над потемневшим морем клонился к закату красный лик солнца, а на дороге среди беспорядочно брошенных машин молча стояли растерянные взрослые люди, чувствующие себя детьми, которым не дали дослушать перед сном чудесную сказку. Тишину нарушил лишь шорох камней, осыпающихся под сапогами, – это с горы спускались немецкие солдаты, держа руки вверх и складывая на шоссе свое оружие… Больше не было ни удивленных возгласов, ни долгих разговоров. Пряча друг от друга глаза, как будто им было за что-то друг перед другом неловко, люди торопливо разместились по машинам, разъехались и разошлись в разные стороны. Лишь английский премьер-министр ненадолго задержался. Он раскурил свою очередную сигару и некоторое время задумчиво смотрел в небо, как бы ожидая чего-то или кого-то, но потом уехал и он. А над тем местом, где только что могла открыться новая преисподняя, кружили лишь ночные птицы да посвистывал зимний крымский ветер.

* * *

На следующем, последнем заседании конференции стороны сразу обо всем договорились. Черчилль снял все свои возражения, а Сталин согласился разделить Германию на несколько оккупационных зон, отдав все их, кроме советской, союзникам. Было принято также решение о создании для поддержания всеобщего мира новой универсальной международной организации, объединяющей все нации Земли, которая станет принимать обязательные для всех решения и где все основные вопросы безопасности будут решаться только на основе единогласия всех великих держав.

На последнем банкете в честь завершения конференции Сталин подарил всем участникам русские сувениры, а Черчиллю – целую бочку полюбившегося ему выдержанного армянского коньяка «Двин», сопроводив это словами:

– Предлагаю тост за премьера Черчилля! Вот нас называют «святой троицей» – Сталин, Рузвельт, Черчилль. А мы никакая не «троица», потому что господин Черчилль все время летает на самолете, долго парит в воздухе, с кем-то там общается. Значит, господин Черчилль – это «святой дух», такой же, как тот, что сидит в этой бочке. Вот за него я и предлагаю выпить…

Был ли этот двусмысленный тост случайной шуткой, или Сталин знал намного больше о том, какими делами занимался Черчилль, останавливаясь в доме со львом в Симферополе, так и осталось неизвестным.

Рузвельт со всей своей командой провел последнюю ночь в Крыму в Севастополе на борту «Катоктина». Вечером он пригласил Ланселота к себе в каюту и, глядя ему прямо в глаза, проникновенно произнес:

– Ланселот, извините, что я не имел возможности сказать это вам раньше, но говорю сейчас: вы спасли жизнь президента Соединенных Штатов, за что я и американский народ будут вам вечно обязаны и благодарны! Но не следует думать, что все будут этим обстоятельством очень довольны. Кое-кто сделает все, чтобы расстроить наши планы и снова рассорить с русскими. Не думайте, что союз моих и ваших недругов с дьявольскими силами сам по себе исчезнет от того, о чем мы только что договорились в Ялте. Знайте, что именно теперь нам, как никогда, угрожает смертельная опасность!

Утром вся американская делегация вылетела в Египет, где их ждал крейсер «Куинси». По Суэцкому каналу они вышли в Средиземное море, чтобы направиться обратно, в Ньюпорт-Ньюс. Несчастья начали случаться сразу в пути. Когда «Куинси» прошел Александрию, внезапно от кровоизлияния в мозг умер «Па» Уотсон, который до того ни разу не жаловался на свое здоровье. Расследование, проведенное прямо на борту судна, ничего не дало. Эта смерть буквально подкосила президента – не только потому, что он лишился одного из своих ближайших помощников, но и верного друга. В тот день он сказал Ланселоту:

– Ну вот, как я и говорил, месть началась. Только я не думал, что это случится так быстро. Чья очередь следующая?

В Алжире Рузвельт сделал короткую остановку, потому что ждал появления там по его приглашению премьера временного французского правительства де Голля, однако тот прислал крайне дерзкую отписку: «Алжир находится слишком далеко, а я слишком занят в Париже», и это несмотря на то, что это именно по настоянию Рузвельта на конференции было решено допустить Францию в клуб стран-победительниц.

Но главная беда ждала впереди, уже после их возвращения в Вашингтон. В середине марта Рузвельту стало известно, что Управление стратегической службы США в лице главы разведывательного центра в Берне Аллена Даллеса с участием англичан начиная уже с февраля, в глубокой тайне ведет в Швейцарии сепаратные переговоры с эмиссаром Гиммлера – генералом СС Карлом Вольфом по поводу условий прекращения германского сопротивления в Северной Италии. Причем это стало известно президенту не от своих подчиненных, а из ноты Сталина, который узнал о переговорах, ведущихся с немцами за его спиной, не от союзников, а от своей зарубежной резидентуры и был поистине взбешен. Пытаясь замять скандал, 1 апреля 1945 года Рузвельт направил в Москву послание, в котором заверил Сталина, что «никаких переговоров о капитуляции не было, и если будут какие-либо переговоры, то они будут вестись в Казерте все время в присутствии Ваших представителей». 12 апреля он отправил Сталину еще одну примирительную телеграмму, где выразил уверенность, что «…когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».

Рузвельт не знал, что этой телеграммой фактически вынес себе смертный приговор, причем немедленный.

* * *

12 апреля начался как обычный день, Ланселот работал в Белом доме, у себя в кабинете. В три часа десять минут пополудни к нему ворвался Хопкинс:

– Ланс, только что позвонили из Уорм Спрингс – у президента, похоже, случился сильнейший удар, он лежит без сознания. Надо срочно туда ехать. Я не могу этого сделать, потому что мне срочно надо вызвать Элеонору – она сейчас на Массачусетс-авеню в Сулгрейв-клабе и пока ничего не знает – и вице-президента – его надо немедля вводить в курс дел. Поезжайте вы с адмиралом Мак-Интайром. Он, как личный врач президента, лучше разберется, что к чему. Ваша задача – обеспечить охрану президента и, если не поздно, собрать улики…

– Улики?

– Конечно. Я вовсе не исключаю, что это покушение. Сегодня утром я по заданию президента отправил Сталину телеграмму, в которой он еще раз подтвердил, что сепаратного мира с немцами не будет. И вот мгновенный ответ, да только не с той стороны, откуда мы ждали. ФБР пока подключать рано, надо сперва удостовериться самим… Да и вряд ли от них будет какой-нибудь толк – такая большая игра вряд ли им по плечу! Кстати, вы тоже будьте начеку, всякое может случиться.

Не успел Ланселот собраться на самолет, как Мак-Интайру сообщили, что Франклин Рузвельт только что скончался.

К вечеру они с доктором были на месте, в «маленьком белом доме», как называли поместье Рузвельта в штате Джорджия, в местечке Уорм Спрингс. Там они еще успели застать, кроме прислуги, лишь министра финансов Генри Моргентау, который был с президентом в момент его смерти, и доктора Брюнна из военно-морского госпиталя Бетезда, который первым проводил осмотр мертвого тела. Никакой охраны, если не считать той, которая была у Моргентау, здесь не было, так как вся служба безопасности президента тут же отбыла в Вашингтон охранять вице-президента Гарри Трумэна, который, видимо, уже стал к этому времени новым президентом. Тело бывшего президента все еще находилось в доме и лежало на софе, накрытое простыней. Мак-Интайр внимательно осмотрел его, ощупал, заглянул в рот, затем закрыл простыню обратно и молча отошел. Вид у него был при этом крайне озадаченный. Ланселот тоже подошел попрощаться с покойным. Он немного изучал в военной академии судебную медицину, и ему приходилось не раз видеть трупы, поэтому он сразу отметил, что на теле покойного сбоку проступили трупные пятна, что было вполне естественно, так как с момента смерти прошло около семи часов. Странно было другое – они имели не сине-фиолетовый, как обычно, а красно-вишневый цвет. Очевидно, это и было одной из причин смущения Мак-Интайра.

Опросив в присутствии адмирала кого было еще возможно из обслуги, Ланселот, как мог, попытался восстановить картину событий. Выяснилось, что с утра президент работал с документами и в час дня сел отдохнуть. В это время художница по фамилии Шуматова, очевидно русская, писала с натуры его портрет. У окна сидела знакомая Рузвельта Люси Мерсер, также в комнате находилась его племянница Сакли, а другая племянница, Делано, расставляла в вазах цветы. Еще там был какой-то фотограф, тоже, возможно, русский, прибывший вместе с Мерсер и Шуматовой. Тут внесли столик для ланча, и Рузвельт предупредил художницу, что ей осталось работать не более четверти часа. После этого он взял из хьюмидора сигару, закурил, вдруг лицо его покраснело, он потер ладонями лобные доли и шею. «Как ужасно болит голова», – только и успел сказать он, шумно вздохнул и лишился чувств, а через два часа, не приходя в сознание, скончался. Мерсер и Шуматова после этого сразу уехали. Все это было довольно странно и оставляло много вопросов, над которыми Ланселот размышлял в самолете, так же, видимо, как и доктор Мак-Интайр. Но тот все время молчал, отвернувшись лицом к темному иллюминатору, а может, просто спал, и Ланселот решил пока что не приставать к нему с вопросами.

По прилете рано утром он сразу отправился к Хопкинсу. Тот выглядел крайне уставшим и очень грустным. Выслушав рассказ Ланселота, он сказал:

– Я уже переговорил с Мак-Интайром, он уверен, что президента отравили цианистым калием, все клинические признаки налицо: внезапная головная боль, красное лицо, шумное дыхание, вишневого цвета трупные пятна, прикушенный от судорог язык. Хотя официальная причина в свидетельстве о смерти названа как кровоизлияние в мозг вследствие артериосклероза, Мак-Интайр утверждает, что регулярные осмотры президента никаких признаков склероза мозговых артерий не показывали. Единственное, что он не понимает, как яд попал к президенту, ведь ланч только еще начали собирать.

– Думаю, что я могу это объяснить.

– ???

– Прямо перед приступом президент закурил сигару.

– Но он же последнее время совсем не курил!

– То-то и оно. Подозреваю, что хьюмидор с сигарами кто-то привез ему в подарок. Сигара могла быть пропитана цианидом.

– Кто?! Русская художница, фотограф?

– Вряд ли. Это должен был быть кто-то из ближнего круга: Люси Мерсер либо Моргентау. Кстати, совсем не обязательно, что они знали, что сигары отравлены. Подарок для президента мог кто-нибудь через них и передать.

– Мог, мог, мог… – в задумчивости тихо повторил Хопкинс. – Впрочем, – оживился он, – есть один безошибочный способ это проверить. Порой несколько косвенных доказательств дороже прямых. Скажите, Ланс, внимательно ли вы осмотрели дом?

– Да, как вы и просили.

– Тогда скажите мне, видели ли вы там этот хьюмидор?

– Нет, не видел.

– Это точно?

– Абсолютно! Никакого хьюмидора, сигар и даже ни одного окурка я там не заметил, хотя смотрел очень тщательно.

– И что из этого следует?

– То, что хьюмидор кто-то спрятал или увез. Скорее всего, тот, кто его и привез и кто знал, что сигары отравлены!

– Именно так, – констатировал Хопкинс. – И это значит, что доказать что-либо нам вряд ли удастся, тем более что вскрытие тела проведено не будет.

– ???

– Адмирал сказал, что так распорядился Моргентау. Он ведь, кроме того что министр финансов, курирует в правительстве еще и полицию и ФБР. Я разговаривал по телефону с Элеонорой Рузвельт – она приехала в Уорм Спрингс сразу после того, как вы оттуда отбыли. Так вот, она тоже против вскрытия, более того, говорит, что президента будут хоронить в закрытом гробу – якобы такова была его воля.

– Что, не хочет, чтобы грязное белье стирали на людях?

– Думаю, да. Рузвельта уже не вернешь, война ни сегодня завтра закончится, победители будут делить победу, и Америка просто не может выглядеть перед всеми как страна, где президентов травят, как крыс. «La Raison d’État», как говорят французы, – государственный интерес!

– Значит, все, чего мы добились в Ялте, коту под хвост? А ведь кино, которое нам показали под Ай-Петри, теперь вряд ли прокрутят снова, для одного Гарри Трумэна!

– Не совсем так. Это кино ведь смотрели не только мы, и Трумэн, конечно, уже в курсе. Да и русские танки, которые сейчас катаются по Германии и Австрии, как у себя по деревне, так просто со счетов не сбросишь! Но вы правы, наш тон в отношениях с Советами сменится скоро, и на 180 градусов. Трумэн вчера мне сказал: «Теперь у нас есть дубинка против русских парней».

– Готова атомная бомба?

– Очевидно. Кстати, благодаря и вашим стараниям, мистер Ланселот! И потом, сдается мне, что наши атомщики, идя чуть ли не впереди наступления, что-то такое раскопали и в Германии, причем уже в готовом виде. Так что дружбе с русскими, похоже, конец, даже корабли с товарами по ленд-лизу уже начали в портах разгружать обратно!

– Все равно «джерри» войну уже окончательно проиграли, а это значит, что хотя бы союз Америки с «серыми» и немцами против русских не состоится, то есть, надеюсь, и демократия у нас пока сохранится по-прежнему.

– Вы все еще верите в демократию, Ланс? И это после того, что видели вчера в Уорм Спрингс? А вы знаете, что наши воротилы бизнеса всю войну снабжали вермахт и финансировали Гитлера?

– ???

– Так вот, французский филиал заводов Форда в Пуасси выпускал авиационные моторы, на которых всю войну летали немецкие юнкерсы, фоке-вульфы и мессершмитты, «Дженерал-Моторс» разработал реактивный мотор для «Мессершмитт-262». Кроме всего прочего, они поставляли немцам резиновые покрышки, запчасти, органическое стекло для колпаков самолетов и много чего еще. А их коллеги, Рокфеллеры, Морганы и прочие, просто накачивали германский Рейх деньгами. Так что ничего еще не кончено!.. Кстати, я уверен, что вам, Ланс, после всего того, что вы видели и слышали, с приходом Трумэна грозит большая опасность. Есть ли у вас надежное место, где можно некоторое время отсидеться? Я выхлопочу для вас годичный отпуск.

– Спасибо, сэр! В Ки-Уэст у отца есть неплохой парусник, яхта. На нем можно болтаться в море не то что год, а хоть целую вечность, и никто тебя никогда там не найдет.

– Отлично! Тогда езжайте туда как можно скорее. Когда все утрясется, я вас вызову. Мне тоже здесь, мягко говоря, неспокойно. Пожалуй, сейчас самое безопасное для меня место на Земле – это Москва. Туда-то я и отправлюсь, если, конечно, смогу убедить Трумэна, что надо как-то сгладить ужасное впечатление у дядюшки Джо от его ковбойских выходок. Так сказать, вдохнуть новую жизнь в ялтинский дух.

– Что ж, берегите себя, сэр.

– Постараюсь, хотя и не гарантирую. У меня же нет такого парусника, как у вас…

Гарри Ллойд Хопкинс умер 29 января 1946 года в возрасте 55 лет. Его сын, Роберт, встретившись с Трумэном после похорон, сказал: «Знаете, единственное, что могло уберечь его от смерти, – это ваше решение отправить его еще куда-нибудь с зарубежной миссией».

* * *

Хопкинс выполнил свое обещание почти мгновенно. Через два часа Ланселоту позвонили из Военного министерства и сообщили, что ему предоставлен неоплачиваемый отпуск с военной службы сроком на один год. В Вашингтоне его ничего не держало, поэтому он сел на поезд и отправился в Майами, а оттуда домой, в Ки-Уэст. Через сутки он уже заключил в объятия мать и отца, а на следующий день они вместе с отцом отправились на яхте в долгое плавание, надолго заходили на Кубу и другие Карибские острова, лишь изредка возвращаясь домой – всегда только ночью и уходя под утро, чтобы не дать ищейкам Стивенса взять след.

Так прошел почти год. Штаты сбросили на Японию две атомные бомбы, закончилась война. Из газет Ланселот с печалью узнал о смерти Хопкинса, что только подтверждало его опасения. Однажды, придя домой, он обнаружил телеграмму от Элеоноры Рузвельт, чему немало удивился, ибо никому, кроме Хопкинса, не сообщал о месте своего вынужденного отшельничества. В телеграмме было сказано: «Ланс, как только сможете, приезжайте в Нью-Йорк, для вас есть важное дело. Ни о чем не беспокойтесь. Вот мой тамошний адрес…»

Через несколько дней он был в Нью-Йорке. Элеонора Рузвельт после смерти мужа продолжала заниматься активной публичной деятельностью. Президент Трумэн высоко ценил ее и с одобрения Сената назначил делегатом от США в ООН. Она радушно встретила Ланселота как старого друга, но глаза ее источали грусть:

– Кто бы мог подумать, Ланс, всего только год назад, что скоро в живых не станет ни Франклина, ни «Па» Уотсона, ни Хопкинса.

– То есть всех, кто участвовал в создании «ялтинского мира», – также грустно ответил ей он. – А те, кто остались из президентской команды, как я, например, вынуждены бегать и скрываться.

– Времена меняются, дорогой Ланс. Вы представляли для врагов опасность только тогда, когда был жив Франклин. Теперь все в прошлом. Вы знаете, Гарри Трумэн недавно назвал меня «Первой леди всего мира» – это явное повышение после того, как я была всего лишь первой леди Америки. Короче говоря, мне дали гарантии, что вас не тронут, но только вам надо куда-нибудь уехать, причем даже в официальном качестве, с каким-нибудь важным заданием, как правительственному чиновнику.

– Что, Трумэн прочит меня по дипломатической линии? – горько усмехнулся Ланселот.

– Не смейтесь, потому что в известном смысле да!

– ???

– Он хорошо помнит тот день, когда встречал вместе с вами корабль с Асгарда на недостроенном аэродроме. Уотсон мне все рассказал. На Трумэна это произвело неизгладимое впечатление. Еще бы! Не каждый день членам Сената является настоящий Плутон из Тартара собственной персоной. Вы нужны теперь президенту как единственный оставшийся в живых, а потому незаменимый эксперт по Асгарду.

– То есть он собирается использовать меня для продолжения контактов? Но как? Лаборатория Теслы в Колорадо-Спрингс, наверное, уже уничтожена. Да и захотят ли атланты снова иметь с нами дела после того, что мы сделали с Хиросимой и Нагасаки?

– Когда-то мистер Черчилль называл Гарри Хопкинса «мистер Корень вопроса», теперь бы он, наверное, передал этот титул вам. Да, Трумэн боится именно этого. Поэтому он решил пойти к обитателям Внутриземья на поклон. Как говорится, «если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».

– Экспедиция в Антарктиду?

– Именно так. Деталей я не знаю, да они еще и не прояснились, я думаю. Их придется разрабатывать вам… Ну, не только вам одному, но в том числе. В общем, Гарри просил вас переговорить об этом с одним человеком.

– С кем же?

– С Нельсоном Рокфеллером.

– Миллионером Рокфеллером?! Но ведь это значит по своей доброй воле сунуть голову в пасть тигру. Все эти рокфеллеры, стивенсы, даллесы, трумэны – это же одна шайка-лейка, Rex Deus, «дети богов», или те, кто им служит! Ведь от них-то я и скрывался целый год!

– Я же сказала, гарантии неприкосновенности вам даны, считайте, что дипломатической. Неужто бравый морпех чего-то боится? А то мне говорили, что в Асгарде вы оставили свою сердечную привязанность. Законы жанра ведь никто не отменял – мне кажется, в том немного сентиментальном романе, на страницах которого мы с вами живем, в подземное царство, где заточена принцесса, рыцарь Ланселот в доспехах и на белом коне просто обязан явиться, чтобы спасти ее, а заодно и весь мир, не так ли?

– Ну, спасать весь мир – это теперь, похоже, моя вторая профессия.

– Я верю в вас, мистер Ланселот. Почему-то мне кажется, что с этой задачей справитесь только вы, даже в одиночку, как и положено всякому приличному Ланселоту. И потом, Нельсон Рокфеллер, по крайней мере на вид, вовсе не огнедышащий дракон, а вполне светский молодой человек, хотя и отличающийся некоторыми чудачествами. Правда, и ума у него – хоть отбавляй. Насколько я понимаю, он имеет к вам некое интересное предложение касательно того, как выполнить эту дипломатическую миссию.

В общем, надо было идти на коктейль к самому Нельсону Рокфеллеру. Элеонора передала ему письменное приглашение, уже выписанное на его имя. Приехав в назначенный вечер в главное здание Рокфеллер-центра и поднявшись на лифте куда-то на 55-й этаж, Ланселот вошел в роскошный зал с огромными зеркальными окнами, открывающими завораживающую панораму россыпей огней большого Нью-Йорка. В зале собрались сливки так называемого блестящего общества, в том числе известные политики и бизнесмены, но самого хозяина пока что заметно не было. Гостей встречал лысый мужчина небольшого роста, но в черном фраке и белой манишке. Сначала он препровождал всех к барной стойке, поражавшей обилием самых разнообразных бутылок с напитками из всех стран мира, блиставших цветным стеклом и яркими этикетками. Здесь же стояли серебряные ведерки со льдом и целая коллекция бокалов самой различной конфигурации. Гости заказывали любой известный им коктейль по своему усмотрению, а бармен в белом смокинге и бабочке тут же артистично подхватывал нужный бокал и с ловкостью фокусника начинал молниеносно оперировать бутылками, заливая из них содержимое в шейкер. Ассистенты принимали у него драгоценную смесь, бросали в нее кубики льда, взбалтывали, подбрасывая шейкер подобно заправским жонглерам, а затем отправляли прямиком в бокалы, которые вручали наблюдавшим это цирковое представление гостям. В общем, вечеринка начиналась довольно весело, и лишь ливрейные официанты с невозмутимым видом сновали среди приглашенных, разнося угощения. Вдруг мажордом вышел вперед, стукнул три раза об пол своим церемониальным жезлом и громко объявил:

– Леди и джентльмены! Имею честь представить вам господина Нельсона Рокфеллера!

Быстрой походкой в зал вошел загорелый мускулистый мужчина лет сорока с рыжеватыми волосами. Резкими чертами лица он немного походил на индейца. Одет знаменитый мультимиллионер был довольно небрежно: свободный, даже мешковатый коричневый костюм, голубая рубашка без галстука с белым фрачным воротничком с отогнутыми уголками. Сам Рокфеллер, по-видимому, особого значения своей внешности не придавал и вел себя совершенно непринужденно. Приветливо всем улыбнувшись, он поднял в знак приветствия руку, потом легко сбежал вниз по ступеням и стал обходить по очереди всех гостей, здороваясь с ними за руку и обмениваясь приветствиями. Остановился он надолго только возле госсекретаря Стеттиниуса, знакомого Ланселоту по Ялтинской конференции. Когда Ланселот проходил мимо, Стеттиниус помахал ему рукой, как старому приятелю, и попросил подойти, чтобы представить Рокфеллеру.

– Я вот все время хочу задать мистеру Рокфеллеру вопрос, – шутливо сказал Стеттиниус, после того как представил своих собеседников, – почему он, такой состоятельный человек, одет столь небрежно?

– Видите ли, Эдвард, – ответил ему Рокфеллер, – если у вас еще нет миллиона, вы обязаны следить за своей внешностью. А когда перевалило за миллион, то можете позволить себе в одежде некоторую небрежность.

– Ну, миллион-то у меня, положим, имеется, – смеясь, сказал госсекретарь. – Тем не менее я все же стараюсь не ударить в грязь лицом.

– Это потому, что вы никогда не занимались строительством, – остроумно парировал Рокфеллер, после чего начал рассказывать, как строился Рокфеллер-центр, с удовольствием вспоминая свое в этом непосредственное участие. Ланселот в ответ выразил свое восхищение центром и открывающимся из него видом города. Нельсон оживился, сказав, что это еще цветочки, и предложил Ланселоту подняться с ним на крышу небоскреба, где была оборудована смотровая площадка.

Поднявшись на лифте, они вышли в длинный коридор. Открыв ключом металлическую дверь, Нельсон пригласил Ланселота подняться по крутой железной лестнице на плоскую крышу семидесятиэтажного небоскреба. Рокфеллер подвел Ланселота к самому краю невысокого парапета и, внимательно посмотрев ему в глаза, предложил заглянуть вниз, в открывшуюся перед ними пропасть. Где-то там, на самом дне океана Нью-Йорк, по трещинам улиц медленно дрейфовал светящийся желтый и красный планктон – это светились фары и сигнальные огни автомобилей. Слева под полной луной серебрилась игла небоскреба Крайслера, а впереди в самые облака вздымалась гора Эмпайр-стейт-билдинга. За ними, между двумя светлыми сабельными лезвиями Гудзона и Ист-Ривер, текла на восток, сверкая огнями, река Бродвея, упиравшаяся в силуэты небоскребов Уолл-стрит, темневших мрачными зубцами на фоне лунной дорожки, удалявшейся в океан.

– Не боитесь? – весело спросил Нельсон. – А то ведь одно неловкое движение или чей-нибудь случайный толчок, и вы ровно через восемь секунд захватывающего полета превратитесь в кучку неаппетитного студня.

– Ну что вы, – в тон ему ответил Ланселот, – я же, в отличие от мистера Стеттиниуса, еще не успел нажить свой миллион, так что, как вы сами сказали, должен следить за своей внешностью.

– Ха, – хмыкнул Рокфеллер. – Во всяком случае, вы за словом в карман не лезете… Ну, к делу. Вы, надеюсь, уже в курсе, для чего я вас сюда пригласил?

– Да, миссис Рузвельт в общих чертах меня просветила.

– Что ж, тогда не будем ходить вокруг, да около. Готовится экспедиция в Антарктиду, ее цель – установить контакты с подземной цивилизацией атлантов. Вы единственный человек, который был лично с ними знаком и посетил их мир. Следовательно, вы в этом походе будете важнее десяти авианосцев. Предлагаю вам в нем участвовать.

– А что, там предполагаются и авианосцы? Зачем?

– Затем, что в Антарктиде, по-видимому, хорошо окопались гитлеровские недобитки. И им вряд ли понравится, когда мы туда заявимся. Поэтому в экспедиции будут участвовать и авианосцы, и эсминцы, и самолеты, а если понадобится, то и вся армия США.

– Насколько я знаю, мистер Рокфеллер, раньше некоторые ваши друзья не очень-то жаловали атлантов, предпочитая водить дружбу с их врагами, впрочем, как и с немцами из СС. Какие вы можете дать гарантии, что Асгарду в результате этого налета не будет нанесен вред?

– Видите ли, не все в нашем кругу одобряли сомнительные контакты с «серыми» и оккультным крылом СС. Особенно они становятся бессмысленными, когда Третий рейх приказал долго жить… Только не делайте, пожалуйста, удивленные глаза. Я прежде всего деловой человек и должен из всех возможных путей всегда выбирать тот, который наиболее выгоден в данный момент. Сегодня идея «нового мирового порядка» уже не актуальна, ибо она потерпела фиаско. Сейчас неотложной задачей является научное и техническое перевооружение нашей цивилизации. Война показала, что прежний технологический уклад себя исчерпал, в дверь стучится следующий. Тот, кто откроет ему эту дверь первым, тот и сорвет джекпот, то есть будет определять судьбы всего мира. Без усвоения хотя бы некоторых достижений атлантов такой рывок вряд ли возможен. Короче, мы хотим с ними немножко поторговаться: они нам свои ноу-хау, мы им сырье и, возможно, право устроить с нашей помощью их базы на поверхности. В перспективе они смогут вернуться в наш внешний мир и, чем черт не шутит, улучшить нашу людскую породу. Ну, не всех сразу, конечно, а пока только избранных.

– И избранными, естественно, будете вы, Рексы?

Рокфеллер еще раз внимательно посмотрел на Ланселота.

– Вы и про это знаете? Удивляюсь, как с таким-то знанием вы до сих пор еще живы и здоровы! Ну, да ничего, ведь это пока только слова. Все равно, заговори вы об этом в полный голос, вам никто не поверит. Ведь большинство людей проводят всю жизнь, глядя лишь себе под ноги, и верят только в обыденное, но в политике никогда ничего не происходит случайно – раз что-то случается, значит, так было кем-то когда-то запланировано.

– Я знаю, мне об этом уже говорил один очень умный и сведущий человек.

– И я даже, кажется, догадываюсь кто… Вот и теперь, у меня есть план. У вас ведь наверняка на языке вертится вопрос: а как мы собираемся установить контакт с атлантами, если они этого не захотят? Верно?

– Ну, примерно так.

– Вы ведь родом их Флориды, из Ки-Уэст? Что, я вас удивил? Думали мы не знаем, где вы проводили свой затянувшийся отпуск? Напрасно, мы с самого начала отслеживали ваши перемещения, и даже на Кубе вы были под нашим присмотром. А как же? Ведь нельзя же было допустить, чтобы с вами что-нибудь случилось… Так вот, вы наверняка ловили тунца и макрель и знаете, что они хорошо берут на живца. Причем сначала такого живца ловят на более мелкую рыбу. Наша экспедиция и будет такой мелкой рыбешкой, а живцом – немцы, которые решат, что мы явились по их души, и обязательно атакуют. Я уверен, что атланты, заслышав, как кто-то бьет горшки прямо у них на пороге, не смогут сидеть спокойно у себя под землей и хоть нос свой на поверхность непременно да высунут. Особенно если в заварушке примут участие «серые», а ведь это очень вероятно, не правда ли?

– Возможно. Но вы хоть представляете, в какие жертвы может обойтись нам эта ваша рыбалка?

– А что вы хотите? На войне как на войне. В конце концов, не может же Америка допустить, чтобы «джерри» забаррикадировались в Антарктиде, спокойно варили там под землей черт знает какое адское зелье и вечно оставались чирьем у нас на заднице? Как бы там ни было, а придется выкурить их оттуда. Неужели вы со мной не согласны?

Хочешь не хочешь, но Ланселот вынужден был признать, что в этом Рокфеллер, безусловно, прав.

– И если ваши друзья все-таки покажутся на поверхности, – продолжал Нельсон, – кому, как не вам, убедить их в миролюбии и искренности наших намерений?

– Хорошо, – подумав, сказал Ланселот, – я согласен принять участие в этой затее, но у меня есть одно условие.

– Какое же? Деньги? Скажите сколько? Ведь именно я финансирую этот проект.

– Нет, ваши деньги мне не нужны. Я должен быть уверен, что военные не наломают дров, а потому в вопросе, как и когда можно применять силу, руководство экспедицией будет слушать мои рекомендации, точнее, беспрекословно их выполнять. И это должно быть прямо записано в секретном приказе. Кстати, кто там будет главным?

– Знаете, когда человек говорит: деньги мне не нужны, я начинаю испытывать тревогу, ибо он мыслит непредсказуемо и нерационально, а значит, опасно. Впрочем, нет проблем, у вас будет право вето. За военное прикрытие отвечает Ричард Крузен – командующий Оперативным соединением специальных задач Атлантического флота, а руководить собственно экспедицией будет Ричард Берд, адмирал Берд, слышали о таком?

– Конечно, но лично я с ним не знаком.

– Ну, это легко исправить. Я как раз собирался вас с ним познакомить, он ведь тоже здесь, среди приглашенных.

Погуляв, таким образом, по крыше, они отправились обратно в банкетный зал.

Их там встретил распорядитель, который спросил у Рокфеллера, не пора ли предложить всем гостям начать запланированную экскурсию по небоскребу. Получив согласие, он призвал присутствующих к вниманию и объявил, что их приглашают ознакомиться с техническим оборудованием новейшей экспериментальной телестудии. Телевидение было в диковину, и приглашенные с готовностью отправились смотреть на это техническое чудо. Рокфеллер со Стеттиниусом встали перед объективом телекамеры, а любопытствующие подошли к монитору. Восторгу их не было предела, когда на экране они увидели четкое изображение того, как хозяин и госсекретарь, широко улыбаясь, обменивались рукопожатиями и дружески хлопали друг друга по спине. Вслед за ними все гости стали по очереди позировать перед телекамерой, а Рокфеллер тихо взял Ланселота под руку и повел к выходу. Они снова поднялись на лифте, но на сей раз только на один этаж, после чего оказались в кабинете, где их ждал уже немолодой седой мужчина в военно-морской форме – это и был знаменитый полярник Ричард Берд.

Представляя их друг другу, Рокфеллер сказал:

– Мистер Ланселот, это мистер Ричард Берд, который первым пролетел в 1929 году над Южным полюсом и назвал в Антарктиде открытую им горную цепь в честь нашей семьи – хребет Рокфеллера. А это, мистер Берд, Ланселот, единственный, кто побывал в центре Земли.

Тут он объяснил адмиралу ту роль, которая отводится Ланселоту в предстоящем предприятии, пошутив насчет того, что это будет крестовый поход сразу трех рыцарей: Ланселота и двух Ричардов – Крузена и Берда, и у каждого – львиное сердце.

– Может, нам так и назвать эту экспедицию – «Львиное сердце»? – предложил он.

– Я все-таки предлагаю другое название – «Высокий прыжок», – сказал Берд. – Мы ведь никогда не поднимались столь мощными силами в такие высокие широты.

– Отличное название и символическое! Ведь если мы установим отношения с иной, высшей цивилизацией, то человечество перепрыгнет сразу несколько ступеней в своем развитии, – патетически воскликнул олигарх. – Итак, адмирал, каков наш план?

– В море выходим в начале декабря. Чтобы раскинуть сеть пошире, к Антарктиде мы пойдем тремя разными группами – западной, восточной и центральной. Так шансы, что немцы нас заметят и вылезут из своей берлоги, возрастут в три раза. Центральная группа следует прямо в район бухты Китовой моря Росса и начинает строить там базу и полевой аэродром. Самолеты обследуют побережье, чтобы найти выход теплых вод из-подо льда. Как только мы его обнаружим, подводная лодка «Сеннет», которой командует капитан Айзенхауэр, начинает искать проход внутрь. В целом наша эскадра будет состоять из двенадцати кораблей, включая ледоколы и авианосец, танкер и подводную лодку, шесть геликоптеров и двадцать пять самолетов, в том числе пять истребителей «Корсар», столько же реактивных штурмовиков «Вампир», девять бомбардировщиков «Хэллдайвер», командирский самолет «Тайгеркэт», четыре тяжелые летающие лодки и шесть транспортников «Дуглас», а также личный состав – четыре тысячи семьсот человек, в том числе четыре тысячи морской пехоты – это на случай, если нам удастся обнаружить наземные проходы.

– Как вы полагаете, мистер Ланселот, этих сил достаточно? – раскуривая сигару, спросил Рокфеллер, явно испытывая гордость за такую военную мощь.

– Достаточно для чего? – ответил Ланселот. – Для отражения немецкой атаки, если, конечно, «джерри» на нее отважатся, эти силы избыточны. Но в случае нападения «серых» это только умножит количество наших потерь.

– А с чего бы им на нас вообще нападать? – поинтересовался Берд. – И существуют ли они на самом деле, эти «серые»? Сколько раз я бывал там, ни разу их не встречал.

– Как вы верно заметили, адмирал, именно в районе моря Росса находится вход в Асгард, – ответил Ланселот. – Если субмарина в него войдет или хотя бы приблизится к нему, это вряд ли останется незамеченным, и, скорее всего, нам предъявят убедительные аргументы, чтобы мы убрались оттуда подальше.

– А почему вы считаете, что убеждать нас будут именно «серые», а не атланты? – удивился Рокфеллер.

– Атланты нам не враги. Они когда-то допустили к себе немцев, не будут против контактов и с нами. Для засевших же там немцев и их союзников «серых» наше вторжение – реальная угроза. Думаю, что атаковать нас из-под воды немцы не смогут. Та их техника, что я видел, хотя и ушла по сравнению с нашей далеко вперед, на такое пока все же не способна. А вот у «серых» она, безусловно, имеется. Думаю, что они непременно появятся, как только мы войдем в море Росса.

– А если нет?

– Тогда мы можем попробовать сами пройти на субмарине по туннелю и выйти во внутренний океан.

– Насколько это рискованно?

– Откровенно говоря, намного менее опасно, чем план дернуть тигра за усы, чтобы вызвать огонь на себя.

– Хорошо, полковник, я вижу, у нас теперь сложился, наконец, реальный, целостный план.

– Вы ошиблись, мистер Рокфеллер, я пока что всего лишь майор.

– С завтрашнего дня – полковник, дорогой Ланселот, с завтрашнего дня. К сожалению, договориться, чтобы вас сразу произвели в генералы, мне вряд ли удастся, но полковник – это вполне в моих силах. Нельзя же допустить, чтобы двумя нашими доблестными адмиралами командовал всего лишь майор!

Часть III Черная жемчужина

Поход был долгим и утомительным, а секретность полнейшей. Те, кто не был занят на вахтах, изнывали от безделья. Лишь вечером офицеры собирались в кают-компании авианосца, чтобы поиграть в карты и за стаканчиком рома или виски посудачить, куда и зачем они идут. Однако шила в мешке не утаишь. Однажды капитан минного тральщика «Мёрдик» Сайрус Лафарг, с которым Ланселот за время плавания сдружился, сидя за карточным столом, сообщил новость, которую недавно услышал по радио: в Аргентине, мол, недавно сдались союзникам экипажи двух немецких подводных лодок, причем они утверждают, что прибыли прямиком из Антарктиды; причем, когда к подлодкам подошли аргентинские сторожевики, немецкие матросы развлекались тем, что с палубы бросали чайкам кусочки консервированных сардин в масле, хотя если бы они были до этого в многомесячной автономке, то все сардины, конечно, сожрали бы сами, а вот если до того субмарины посетили свою базу где-нибудь неподалеку, например в той же Антарктиде, то вполне могли пополнить там свои запасы. Это вызвало в подвыпившей кают-компании взрыв хохота, а кто-то предположил, что они идут разыскивать фашистские базы на Южном полюсе, и это прибавило всеобщего веселья. Тут припомнили слухи, что сбежавшие нацисты построили себе в сельве Южной Америки города или даже поселились в космосе.

– А что, господа, вдруг мы сцапаем здесь самого Гитлера? – смеясь, заявил Лафарг. – Болтают ведь, что в Берлине русские нашли лишь чей-то сожженный труп. Но если он все же удрал и спрятался где-то подо льдом, я, чтобы его найти, готов нырнуть на дно морское прямо с моим эсминцем!

Смех в кают-компании внезапно смолк, и все как-то странно на него посмотрели. Ведь это очень плохая примета, когда сам капитан кличет на свое судно беду.

В море Росса эскадра вошла к середине января 1947 года. Там в бухте Китовой уже много лет находилась законсервированная полярная станция «Литтл Америка», которую когда-то основал здесь сам Берд. На воду спустили тяжелые десантные амфибии, они доставили на ледяной шельф людей и технику, которые тут же приступили к обустройству аэродрома.

Ланселот вместе с Бердом также сошли на лед. Вокруг расстилалась ровная белая пустыня, никаких следов раньше находившейся здесь базы заметно не было, если не считать восьми металлических труб, которые торчали из снега.

Берд потопал ногой по блестящей ледяной коре:

– Смотрите, Ланселот, здесь в двадцать девятом году я поставил восемь радиомачт. Как вы думаете, какой они были высоты?

– Во всяком случае, повыше, чем теперь, – похлопав по одной из труб ладонью в меховой перчатке, сказал Ланселот. – Наверное, их сломало здешними стоковыми ураганами. Не удивительно, ведь с тех пор столько лет прошло.

– Вы правы, мачты и в самом деле когда-то возвышались на семьдесят пять футов. Но ветер здесь ни при чем, они и сейчас такой же длины. Просто все восемь теперь погребены под снегом. Как вы видите, верхняя часть мачт торчит над снегом на тридцать пять футов. Таким образом, сорок футов конструкций были занесены снегом в течение восемнадцати лет, прошедших с момента их установки. Следовательно, средняя скорость увеличения снежного покрова в этом месте составляла около двух футов в год. Как предполагают ученые-гляциологи, в среднем толщина снежно-ледяного покрова в Антарктиде должна быть примерно восемь тысяч футов. Если допустить, что примерно такими же темпами рос ледяной покров и в других частях материка, то как вы думаете, за какое время намерзли эти восемь тысяч футов?

– Получается, за четыре тысячи лет, – ответил Ланселот. – То есть вы хотите сказать, что за два тысячелетия до Рождества Христова снега в Антарктиде вообще не было? Но как вы объясните тогда, что возраст антарктических льдов, как я слышал, составляет миллионы лет?

– Ну, это смотря по тому, где брать пробы. Представьте: если вы, например, пробурили скважину на одной из вершин Мак-Кинли, что на Аляске, то возраст льда из взятого вами керна будет, вероятно, миллион лет или больше. Но если вы спуститесь пониже, в долину, где снежный покров иногда сходит, то можете обнаружить, что в руках у вас тает всего лишь прошлогодний лед.

– Ну, допустим.

– Так же и здесь, в Антарктиде. На ее ледяном щите можно найти очень высокие точки – до двенадцати тысяч футов и выше. Рельеф местности подо льдом никто в точности не знает, кроме того, земная кора под тяжестью ледяного щита должны была просесть, так что, беря пробы льда, вы можете угодить в какую-нибудь слегка подсевшую местную «мак-кинли». Наши подсчеты, конечно, очень приблизительны – на самом деле возраст щита может быть и четыре, и десять тысяч лет, – однако это дает представление о порядке цифр… И потом, есть еще карта Пири Рейса!

– Пири? Того, кто в 1909 году ходил на Северный полюс?

– Нет, другого Пири, не американского, а турецкого, причем жил он почти четыре с половиной века назад. В 1929 году мой хороший знакомый, директор Национального музея в Константинополе Халил Эдхем, разбирал библиотеку византийских императоров в старом дворце султанов Топкапы. На дальней пыльной полке он обнаружил кусок кожи газели, на которой была нанесена старинная карта, судя по сделанной на ней надписи, составленная в 1513 году турецким адмиралом Пири ибн Хаджи Махмедом, по прозвищу Пири Рейс. Адмирал ухитрился с поразительной точностью нанести на карту Антарктиду, и это больше чем за триста лет до ее открытия. Но самое удивительное, что изображена она на ней без всякого ледяного покрова! Причем Антарктический полуостров там еще соединяется перешейком с Южной Америкой. Я видел эту карту собственными глазами.

– Но тогда получается, что, составляя ее, этот Пири пользовался какими-то невероятно древними источниками, которые, если принять ваши расчеты, могли иметь возраст в десять тысяч лет.

– Именно так. Ведь Константинополь, прежде чем стать Стамбулом, был столицей Византии, то есть Восточной Римской империи. Туда были вывезены тысячи старинных свитков, спасенных из погибшей в войнах Александрийской библиотеки. А в ней хранились многие секреты, в том числе первых египетских жрецов и фараонов, знавших и помнивших многое. И это заставляет меня верить в ваш рассказ о полой Земле, внутри которой обитают те, кто спасся там во время оледенения материка.

– Главное теперь, чтобы эти самые обитатели не начали убеждать вас в этом еще более энергично…

Через несколько дней, когда взлетная полоса для самолетов с лыжными шасси была готова, Берд, как бывалый полярный летчик, собрался лично выполнить воздушную разведку местности и попросил Ланселота его сопровождать. Был взят курс на юг, через трансантарктический горный хребет, прямо по направлению к полюсу. Кряж был прорезан сухими долинами, где и с востока, и с запада поднимались величественные вершины. Некоторые, лишенные снежного покрова, были угольно-черными и кирпично-красными, другие, покрытые льдом и похожие на гигантские застывшие водопады, сияли радугой цветов голубых, пурпурных и зеленых оттенков, которые вряд ли где еще можно увидеть. Однако за хребтом простиралась лишь огромная белая равнина, совершенно пустынная и безжизненная. Когда от полюса их отделяло каких-нибудь сто миль, на восемьдесят восьмом градусе южной широты и тридцатом восточной долготы самолет почти под прямым углом сделал поворот в восточном направлении, а затем на сорок пятом градусе восточной долготы повернул назад, на базу.

– Что-то хозяева не слишком торопятся нас встречать, – сквозь шум двигателей прокричал Берд.

В ту же самую секунду самолет сильно тряхнуло, а потом подкинуло вверх, легко, как пушинку.

– Какого черта, – выругался Берд, потянув на себя штурвал, – управление не реагирует! Господь всемогущий, это еще что такое?! – указал он наружу.

По обеим сторонам самолета параллельным курсом летели два больших блестящих диска, которые почти касались концов крыльев самолета, оказавшегося в их тисках. Вдруг в динамиках раздался вой и треск, а затем послышался голос на английском с легким немецким акцентом: «Адмирал Берд, добро пожаловать на нашу территорию. Мы посадим ваш самолет ровно через три минуты. Но не волнуйтесь, вы в надежных руках». Мотор самолета чихнул и заглох, он задрожал всем корпусом, но не упал, а, повинуясь какой-то невидимой силе, стал плавно снижаться вертикально вниз, словно под него подставили платформу невидимого лифта. Слабый толчок – и он встал на ледяную поверхность. Сквозь плексигласовый колпак было видно, как к самолету приближается несколько темных фигур. Когда они приблизились, то оказалось, что это люди, одетые в кожаную и меховую одежду черного цвета, которая по своему покрою напоминала зимнюю форму войск СС. На груди у них висели автоматы, а на поясе виднелись привешенные к нему гранаты. Жестами они показали, чтобы те, кто в кабине, выходили наружу.

– Ну вот, адмирал, нас и встретили, – сказал Ланселот. – Только вот, кажется, не совсем те, кого мы ждали.

– По крайней мере, это джентльмены, которые умеют вежливо говорить по-английски, а не какие-то нелюди, – буркнул Берд.

– Да, и особенно радует то, что они как две капли воды похожи на эсэсовцев! – в тон ему с иронией ответил Ланселот.

– Даже если это немцы, что тут ужасного? – спокойно сказал Берд, отстегивая ремни. – Война-то ведь уже давно кончилась, а Германия капитулировала. Лучше сдвиньте колпак, полковник, мы выходим – это приказ!

Спрыгнув на землю, Ланселот и Берд оказались в окружении шести немцев, а это были, без сомнения, они – высокие голубоглазые блондины, как раз такие, каких набирали в СС. Знаков различия у них заметно не было, но один явно был старшим, поскольку говорил только он, а остальные лишь слушали. Голос был тот же, что и по радио. В этом человеке Ланселот узнал штурмбаннфюрера СС, помощника коменданта Нового Берлина Крамера Отто фон Вайцзеккера. По его мельком брошенному взгляду он понял, что и тот его тоже узнал.

– Господин адмирал, – сказал Вайцзеккер, – мы уже давно наблюдаем за вашими передвижениями. Вы явились сюда впечатляющими силами, но, как, наверное, уже поняли, они ничто по сравнению с тем, чем располагаем мы. Но, поверьте, мы вам отнюдь не враги. Напротив, у нас общий противник – красная большевистская зараза. Мы слушаем ваше радио и знаем, что и президент Трумэн, и премьер Черчилль, по сути, призывают к новому крестовому походу против Советов. И это нас очень обнадеживает.

– Что вы предлагаете? – спросил его Берд.

– Я предлагаю Америке мир и сотрудничество. Мы передадим вам новые технологии, которые позволят совершить настоящую научно-техническую революцию, вы же – я имею в виду тех, кто реально правит вашей страной, – немедленно прекращаете преследовать всех германских офицеров, которые лишь выполняли свой долг, но обвиняются сейчас в военных преступлениях, объявляете план восстановления экономики Германии, ну и соответственно налаживаете поставки сюда некоторых необходимых нам материалов… Да, чуть не забыл, Антарктиду следует объявить демилитаризованной зоной, исключить присвоение ее территорий какими бы то ни было государствами и, вообще, запретить ее посещение любому кому заблагорассудится. Вот вам моя рука, пожмите ее, если согласны пойти с нами на переговоры.

С этими словами, он сдернул с руки перчатку и протянул ее Берду. На указательном пальце блеснул серебряный перстень с так хорошо знакомым Ланселоту масонским символом. Он поймал также и взгляд адмирала, который буквально вперился глазами в этот знак. Тут Берд тоже стряхнул свою перчатку и пожал немцу руку. В этот момент Ланселот заметил, что концы больших пальцев каждого из них особым образом нажимают на место между пястно-фаланговыми суставами среднего и безымянного пальцев друг друга.

– Я думаю, что на таких условиях мы, пожалуй, сможем начать переговоры, – сказал Берд. – Однако если об этом станет известно Сталину, неприятностей не оберешься.

– У вас же уже есть атомная бомба, которую вы сбросили на Японию, – сказал немец, – а у русских пока нет. Но скоро она у них появится, и тогда будет поздно. Мы предлагаем вместе нанести по России упреждающий удар оттуда, откуда они не ждут – прямо из-под земли, и после того, как мы уничтожим нашего общего врага, придет пора Нового порядка на всей этой планете, когда мир наконец проснется.

Ланселот понял, что при таком обороте событий терять ему нечего, так как свидетеля подобного разговора никто в живых, естественно, не оставит, а значит, пора действовать.

– Если я вас правильно понял, герр Вайцзеккер, – вмешался он, – вы сейчас предлагаете нам развязать новую мировую войну, причем ядерным оружием, надеясь сами отсидеться под землей, пока американцы и русские убивают друг друга. Здорово придумано! А вот вам, адмирал, не пристало пожимать руку закоренелому нацисту. Я уверен, что президент Рузвельт ни за что не пошел бы на сделку с этими недобитками. Кроме того, не забывайте, что в этом деле есть еще один, главный игрок – атланты, которые вряд ли поддержат подобные планы.

Лицо Вайцзеккера побагровело.

– Я тоже узнал тебя, Ланселот. Жаль, что не удалось пристрелить тебя в прошлый раз. Но сейчас мы это исправим, а скоро придет конец и твоим друзьям атлантам, – яростно прохрипел он, судорожно расстегивая кобуру.

Ждать было нельзя. Ланселот резко обернулся и ударил стоявшего сзади эсэсовца, совершенно не ожидавшего такой наглости, боковым в челюсть, отчего ноги у того подкосились, сорвал у него с пояса гранату, похожую на французскую лимонку F-1. Затем он выдернул из нее чеку и высоко поднял смертоносный заряд над головой. При этом другой рукой он крепко обхватил адмирала и прижал его к себе, заслонившись таким образом от стволов немецких автоматов, сделал три шага назад по направлению к самолету и крикнул по-немецки:

– Даже если вы выстрелите одновременно, граната все равно успеет взорваться. Радиус ее сплошного поражения минимум пятнадцать метров, так что ляжем здесь все. Терять мне нечего, и я обязательно это сделаю, не сомневайтесь. Но есть и другое предложение: на счет три вы все бросаете свое оружие вот сюда, – кивком головы указал он себе под ноги, – мы с адмиралом улетаем, а вы спокойно возвращаетесь в свою нору. Итак, время пошло: раз, два…

Автоматы звякнули об лед, а за ними пояса с гранатами и вальтер Вайцзеккера. Немцы подтолкнули оружие к ногам Ланселота, который отпустив Берда, схватил один из шмайсеров и, передернув затвор, направил его на обезоруженных противников.

– А теперь все отошли прочь на сто метров!

Немцы и на сей раз повиновались, только Вайцзеккер, просверлив своего врага ненавидящим взглядом, на прощанье сказал, обращаясь к Берду:

– Имейте в виду, мое предложение все равно остается в силе. Передайте его своему президенту, а также Михаилу, если вы понимаете, о ком я говорю. Но если через трое суток мы не получим от вас положительного ответа, то берегитесь, мы еще покажем вам, где, как любят говорить русские, раки зимуют!

Ланселот, не мешкая, запихнул адмирала в кабину, прыгнул в нее сам, и через несколько секунд самолет, скользнув лыжами по гладкой ледяной поверхности, поднялся в воздух. Шесть черных фигурок внизу быстро превратились в крошечные точки, а потом и вовсе исчезли из виду.

Приняв адмирала на борт, эскадра срочно снялась с якоря и на всех парах двинулась вдоль западного побережья Антарктиды к вытянутой далеко к северу Земле Грэйама, обогнула ее и вошла в море Уэдделла. Этот маневр был очень похож на бегство, каковым он, в сущности, и являлся. Берд все это время старательно избегал общества Ланселота. Однако тот знал, что связаться по радио с Вашингтоном, чтобы обсудить предложение немцев, адмирал не мог. В открытом эфире делать это было бы слишком рискованно, да и приняли бы такое сообщение наверняка за пьяную шутку. Срок ультиматума истек, но ничего не происходило – ни самолетов с крестами, ни торпедных атак вражеских субмарин, ничего… Берд, кажется, решил, что немцы блефуют, потому что больше не торопился с возвращением домой. Ланселот тем временем, чтобы попусту не мозолить глаза адмиралу, которого он и сам не очень-то жаждал видеть, перебрался на «Мёрдик», где его появлению весьма обрадовался капитан Сайрус Лафарг. Они с Ланселотом стояли на мостике, курили, разговаривали, когда вдруг услышали крик наблюдателя: «Воздух! По правому борту!» Со стороны берега к кораблям эскадры стремительно неслись, так низко, что почти касались воды, около дюжины летательных аппаратов, одни из которых по форме были похожи на английские военные каски, другие, серповидные, – на гигантских черных ласточек. Приблизившись, они поднялись выше и промчались между мачтами кораблей настолько быстро, что поднятыми воздушными вихрями порвало радиоантенны. Скорость и маневренность у них были просто невероятные. Казалось, что воздух от снующих вокруг невиданных машин вибрировал словно струна, так что моряки хватались за головы от сильнейшей боли в ушах, падали и с криками катались по палубе. Напавшие били по кораблям какими-то красными лучами, которые прошивали их толстую броню так же легко, как раскаленный нож режет масло. С авианосца взлетели несколько истребителей, однако, пронзенные огненными лучами, тут же рухнули в воду. С «Мёрдика» и других судов по врагу ударили эрликоны, но безуспешно – ни один снаряд не попадал в цель, поскольку те мгновенно меняли свой курс. Тут прямо на глазах у Ланселота луч буквально срезал руку чернокожему матросу-наводчику и насквозь прожег палубу. Наверное, он угодил прямо в пороховой погреб, потому что за этим сразу же последовал мощный взрыв, сломавший корпус судна пополам. Тех несчастных, кто находился ближе к середине, просто разорвало на куски, а некоторых, среди которых оказался и Ланселот, с чудовищной силой выбросило, словно из гигантской катапульты, далеко в море.

* * *

Он видел, как яркий золотой свет пронизывал все вокруг. Собственно, это «все» было ничем, бескрайним и пустым голубым пространством. Никакого источника света также не наблюдалось, он сиял как бы сам по себе. И слово «вокруг» тоже было условно, ибо тело вовсе не ощущалось, оно просто отсутствовало, а сознание являлось лишь частью этого вездесущего света. Он дарил ласковое тепло, которое поднималось, влекло и затягивало бестелесное «Я» в какую-то невидимую воронку сверху. Но не было ни страха, ни сожаления. «Как, оказывается, все просто и… приятно, – думал он о смерти, потому что это, несомненно, была она, явившаяся в образе доброго вселенского света. – Словно мать берет тебя ребенком на свои теплые и нежные руки». Тут же лицо матери в золотой дымке, неясное и размытое, склонилось над ним. Оно приближалось, делалось все более четким и вдруг оказалось, что это уже не мать, а Джейн, которая нежно гладит его по щеке и тихо напевает какой-то колыбельный мотив. «По щеке? Значит, я еще жив? Но почему она плачет?» Тут он вспомнил бой эскадры с дисколетами, огненные лучи, взрыв минного тральщика… «Наверное, у меня нет ног… или рук», – пришло ему в голову первое объяснение. Он попытался пошевелить пальцами ног, потом рук, и против ожидания это у него получилось.

– Он очнулся, – раздался рядом чей-то знакомый мужской голос.

– Ланс, ты видишь меня? Скажи что-нибудь, – прозвучал неповторимый грудной голос Джейн.

– Где это я? – сказал он и попытался сесть, но был остановлен мягким движением ее ладоней.

– Слава богу, ты пришел в себя! Ты снова в Агхарте, в Атласе, среди друзей. Это что-то вроде медицинской клиники атлантов.

Ланселот обвел глазами вокруг себя, однако обстановка не слишком напоминала больничную. Правда, он лежал на кушетке посреди большой комнаты, но ни лекарств, ни капельниц, ни специфического больничного запаха не было. В изголовье стояло только несколько небольших белых приборов со светящимися цветными экранами, на которых бегали какие-то кривые и знаки, похожие на руны или иероглифы. Лишь в нос ему были вставлены концы мягких прозрачных трубок, из которых внутрь струился странно бодрящий свежий воздух, помогавший дышать. Одежды на нем никакой не было, если не считать легкой накидки на бедрах, однако холода он не чувствовал, напротив, ему было тепло и уютно.

– А как я здесь оказался? – поинтересовался он.

– По чистой случайности, – решительно заявил мужской голос, по которому Ланселот узнал месье Броссара. – Атланты засекли, что боши вместе с «серыми» атаковали американскую экспедицию, за которой они тоже давно уже наблюдали, и мы с Араторном немедленно отправились туда на боевой вимане. Должен сказать, что поспели мы как раз вовремя, потому что еще чуть-чуть, и они спалили бы всю вашу эскадру, как некогда адмирал Нельсон – весь наш французский флот при Трафальгаре.

– Но ведь Нельсон там и погиб, правда, чтобы вернуться в Англию в бочке бренди, – попытался улыбнуться Ланселот.

– Вот-вот, и боши тоже сразу ретировались, как только заметили, что появились атланты. Несколько человек с взорванного судна были в воде, и мы их сразу же подобрали. К сожалению, все они вскоре умерли от сильных ожогов, за исключением вас, который, наверное, родился в рубашке.

– Значит, я, месье Броссар, обязан вам своим спасением?

– Не мне, мистер Ланселот, не мне, а Джейн, которая тоже была там с нами, и первая заметила вас в воде.

– Понимаешь, Ланс, я была уверена, что эта экспедиция в Антарктиду не случайна и что ты обязательно должен быть в этом замешан. А уж если где-то что-то горит и взрывается, то ты точно этого не пропустишь. Поэтому, когда на экране наружного слежения я увидела, как кто-то взлетел в воздух с капитанского мостика взорвавшегося корабля, я почти не сомневалась, что это ты. Оставалось только подставить ладони, точнее, поймать тебя в какие-то устройства, кажется, гравитационные сети, которые, на счастье, имеются у атлантов.

– Со мной на мостике тральщика был его капитан Сайрус Лафарг, он жив?

– Как я уже сказал, все остальные погибли, – скорбно ответил Броссар.

Ланселот столько раз представлял себе эту встречу с Джейн, столько хотел ей сказать, но сейчас у него не было для этого ни сил, ни слов. Тем более что при ней неотступно торчал барон, чья роль хотя и выглядела довольно двусмысленной, но который все-таки оставался ее официальным супругом. Они сообщили ему лишь то, что ситуация в Внутриземье неспокойна, а если быть более точным, накалена до предела. Отношения атлантов с «серыми», и ранее натянутые, готовы были перерасти в открытое столкновение. Яблоком раздора стал Новый Берлин, находящийся на территории Агхарты, но в последнее время все более и более отдававший предпочтение дружбе с Кабирим. Совет верховных асуров поставил немцам ультиматум: либо они прекращают с «серыми» все контакты, либо сами уходят из страны атлантов. Масла в огонь подлило и совершенное по наущению немцев нападение «серых» на американскую флотилию. Атланты совершенно не желают жертв ни с чьей стороны, но если немцы ответят отказом, то им придется применять силу.

Ланселот почувствовал, что, несмотря на краткое время, в течение которого продолжался разговор, он очень устал. Сказывались и последствия взрыва корабля, где он, кажется, все-таки получил легкую контузию, да и недобровольное ныряние с высоты пятнадцати ярдов в ледяную воду не прошло даром. Джейн заметила его состояние и, велев отдыхать, вместе с бароном удалилась, пообещав вскоре прийти снова. В ее отсутствие к нему несколько раз заходили двое атлантов – мужчина и женщина – видимо, врачи, которые общались с ним телепатически. Они надели ему на голову шлем, лежа в котором Ланселот слышал легкое гудение, и дали выпить живительного напитка цвета рубина, который однажды ему уже довелось пробовать у Даэрона, после чего он крепко заснул, а когда проснулся, то чувствовал себя совершенно здоровым и полным сил.

На сей раз вместе с Джейн явился Араторн, которому Ланселот обрадовался, как родному, и, поблагодарив за свое чудесное спасение, тут же заявил, что его пора выписывать. Атлант усмехнулся и сказал, что никто его здесь насильно не держит и он волен идти куда пожелает, но со стороны американского друга было бы большой любезностью, если бы он согласился ответить членам Совета на парочку вопросов. Ланселот понял, что ему предстоит неприятный допрос о том, какого гоблина сюда приперлась целая американская эскадра и для чего с ходу устроила небольшую войнушку. Но делать было нечего, придется отдуваться за идиотский эксперимент, затеянный Рокфеллером и Бердом. Его полковничья форма, чистая и выглаженная, лежала на тумбочке. Когда посетители деликатно вышли, он оделся и был готов к любым дальнейшим испытаниям. Оказалось, что клиника располагалась в том же огромном центральном здании, где и высший Совет. Поднявшись на лифте вместе с Араторном, он снова очутился в зале верховных асуров.

На сей раз там присутствовал не весь Совет, а лишь его председатель – «Отец мира» Аэрон, Хранитель истины Даэрон и явившийся вместе с Ланселотом Араторн.

Аэрон некоторое время молча изучал Ланселота и, кажется, копался в его мозгах. По-видимому, он не нашел там ничего криминального, что его вроде бы даже слегка озадачило.

– Как получилось, американец, – телепатически спросил он, – что информация о встрече в Крыму стала известна тевтонам и в результате ваш президент чуть было не погиб, а мир на Земле мог быть сорван? Я вижу, что сам ты не предатель, но кому еще было заранее ведомо об этом визите? Ведь тебя предупреждали, чтобы это хранилось в тайне.

– Великий Аэрон, я, как и обещал, доложил об этом одному только президенту Рузвельту, и больше никому, а место встречи не было согласовано до самого последнего момента.

– Я слышал, Ланселот, что спутница Рузвельта – Элеонора – была главным другом и советником во всех делах. С ней он делился своими планами.

– Я знаю ее лично и готов поручиться – она не может быть изменницей.

– Она нет, но нет ли у нее еще какого-нибудь близкого друга или подруги?

– Насколько я знаю, Элеонора Рузвельт весьма близка с журналисткой Лореной Гикос.

– А не было ли этой женщины в Ялте, а главное, в момент нападения десанта у горы Ай-Петри?

– Да, она была среди аккредитованных на конференции журналистов и в деле при Ай-Петри тоже.

– Вот и ответ, откуда тевтонам стало заранее известно об этой встрече. Если бы не твоя находчивость, Рузвельт был убит там солдатами в русской форме, а в газетах появились фотографии его смерти, сделанные Лореной Гикос. Все это было заранее спланировано Rex Dei… Понятно теперь и то, через кого ордену и Кабиримам стало известно о наших планах встретиться с президентом Рузвельтом в пустыне… А теперь скажи, Ланселот, зачем ты прибыл сюда с целым военным флотом и с кем ты намеревался воевать?

– Те, кто послал сюда эскадру с ведома нынешнего американского президента Трумэна, не знали, как еще привлечь ваше внимание, и рассчитывали, что немцы и «серые» нападут, а вы вмешаетесь и вступите с нами в контакт. Так и произошло. Я принял участие в этой экспедиции и для того, чтобы предупредить вас об опасности. Подозреваю, что «серые» и тевтоны готовят на Агхарту атаку с использованием ядерной бомбы. Во время войны, когда Араторн высадил нас в замке Вевельсбург, в ставке Гиммлера, я сам видел там главного Кабирима. Немцы и «серые» уже тогда были близки к созданию атомной бомбы и наверняка имеют ее сейчас. В общем, Агхарте грозит большая опасность.

– Мы ценим твою заботу об Агхарте, Ланселот, – ответил старейшина. – Но мы знаем о планах «серых» и тевтонов. И мы просим тебя оказать нам одну услугу.

– Какую, достопочтенный Аэрон?

– Мы хотим, чтобы ты принял участие в нашем посольстве в Новый Берлин, чтобы попытаться в последний раз вразумить оставшихся здесь тевтонов. Сейчас они растеряны, всего боятся – и здесь оставаться, и возвращаться на поверхность. Не зная общей обстановки, они могут совершить необдуманные и роковые поступки. Ты, как единственный здесь представитель Америки, мог бы от нашего имени и от имени своего правительства заверить их, что им ничего не угрожает?

– Но мое правительство не давало мне таких полномочий. К тому же мы ведь не знаем, не нашел ли кто-то из преступных главарей Третьего рейха убежище в Новом Берлине, а им ни я, ни кто-либо другой не может предоставить никаких гарантий. Однако предложить свое посредничество в переговорах с моим правительством, чтобы согласовать условия немецкой капитуляции, я мог бы попробовать. Правда, последний раз нам пришлось покидать Новый Берлин, когда нам стреляли в спину.

– Об этом не беспокойся, тевтоны не посмеют, да и не смогут ничего сделать нашим послам, и потом, ты полетишь не один, а с Араторном и Даэроном.

– Хорошо, я согласен, но у меня есть одна просьба.

– Какая же?

– Мое правительство отправляло эту нашу экспедицию для того, чтобы возобновить переговоры с Асгардом, с которым Америка хотела бы дружить и сотрудничать. Я хочу знать, возможно ли продолжение диалога?

– После смерти вашего президента Рузвельта американское правительство сделалось послушным исполнителем воли Reх Deus. А мы не приемлем их претензии на мировое господство, они алчны и лживы, погрязли в пороках. Поэтому говорить о сотрудничестве пока рано. Но если американцы свободно выберут себе другого президента и снова придут сюда с миром, мы будем готовы обсудить возможность ведения переговоров. При этом твое личное участие в них будет залогом добросовестности намерений американцев.

– Я понял. И еще одно: могу ли я взять с собой двух моих соотечественников?

– Если они этого пожелают, ведь они свободны.

На этом мысленный диалог с Советом был завершен. Теперь, накануне возложенной на него нелегкой миссии, предстояло разобраться с самими свободными соотечественниками, чтобы поставить все точки над «i».

* * *

Араторн снова доставил их на своей вимане в Храм Истины, где они уже раньше бывали. До этого Ланселот не имел возможности переговорить с Джейн, но когда аппарат приземлился на зеленой лужайке рядом с полупрозрачными кристаллическими стенами храма, а вышедший встречать их Даэрон после обмена приветствиями проводил всех троих внутрь, предложив отдохнуть на ложах, что стояли на террасе возле бассейна, он решил, что это самый подходящий момент. Он отозвал Джейн в сторону и, когда они уединились в одном из примыкавших к террасе залов, рассказал ей все, что с ним случилось с момента, когда они прошлый раз расстались. При этом он не стал скрывать и истории с передатчиком, спрятанным в рукоятке браунинга, который она вручила ему и по сигналам которого его смогли выследить ищейки Рэксов.

– Ты что же, подозреваешь меня, что я шпионка Михаила, которая с какими-то коварными целями заслана сюда, в Асгард? – спросила она, удивленно подняв брови. – Но это же абсурд! Разве можно было заранее просчитать, что несчастную «Принцессу Елизавету» потопит японская подводная лодка, что я чудом выживу в катастрофе, каким-то образом доплыву до затерянного в океане острова, где спрятано несметное сокровище и где меня подберет субмарина, которая по счастливому совпадению направлялась именно сюда?

– Конечно же, нет, – сказал он. – Но объяснить, почему у тебя оказался замаскированный передатчик, настроенный на волну этих «избранников божьих», можно только одним – твой барон, который его тебе вручил, работает на Reх Deus. А нападение японцев на «Принцессу Елизавету» было спланировано заранее, чтобы Броссар как бы случайно оказался на атолле Кваджалейн, на японской военно-морской базе, откуда в Асгард отправлялась «Черная жемчужина», немецкий капитан которой – такой же масон, как и Броссар. Очевидно, Reх Deus имеет своих агентов и среди японцев. Это все объясняет. Те два японских морских офицера, с которыми мы потом сражались на острове, как раз и были приставлены проследить за тем, чтобы операция прошла чисто и гладко. Все остальное, что случилось с тобой и мною, – просто случайность, которую в таких делах никогда нельзя исключать.

– Ну, предположим – пока только лишь предположим, – что все обстоит действительно так, как ты говоришь. Но зачем тогда Reх Deus предпринимать такие неимоверные усилия, чтобы забросить в Асгард одного своего агента? Какой вред он мог бы нанести могучим атлантам? Да и что за прок ордену от вражды с Асгардом?

– Не забывай, что Рэксы тоже считают себя потомками древних обитателей Атлантиды и претендуют на то, чтобы управлять всем миром. Однако нынешние атланты их презирают как вырожденцев и последышей дезертиров, покинувших родину в самый трудный для нее момент. К тому же им недостает могущества и знаний первых атлантов, которые потомки эмигрантов за тысячи лет утратили. Но Томпсон рассказывал мне, что у Асгарда есть оружие, которому нет равных, по сравнению с которым ядерная бомба – просто хлопушка! Думаю, что Рэксы мечтают о том, чтобы заполучить это оружие в свои руки и с его помощью добиться своих целей. Вот почему Михаил хочет посеять здесь смуту. Я убежден, что именно Рэксы подначили немцев заключить союз с «серыми» против Асгарда и попробуют их руками добраться до сверхоружия атлантов. Если это произойдет, нас всех ждет большая беда.

Джейн казалась смущенной.

– А может быть, не все так ужасно? – вдруг сказала она. – Ну, я имею в виду, если в мире будет одно правительство. Ни войн тебе, ни границ, ни торговых и языковых барьеров. Человечество станет наконец одной дружной семьей…

– Но только для этого придется сперва испепелить две его трети, устроив подлинный ад – и на земле, и под землей! Хороша же будет такая дружная семейка! Скажи, это Броссар внушает тебе подобные мысли?

– Нет, нет, что ты! Выкинь это из головы, я просто так сказала! Проведя здесь почти пять лет, я поняла, что атланты – прекрасны и великодушны. Они истинные хранители Земли и не желают зла никому – ни людям, ни даже «серым». И я тоже не хочу, чтобы им был причинен какой-нибудь вред! Нет, не хочу и не допущу! Теперь мы с тобой снова вместе и сделаем все, чтобы им помочь, и здесь, во Внутриземье, опять наступит мир.

– Рад слышать, что мы с тобой снова вместе. А как же Броссар?

– О, он не такой, как ты думаешь. На самом деле он добрый. И благородный…

– Вот как? Теперь он уже и добрый, и благородный! Ты говоришь так, словно после моего отъезда снова к нему вернулась как добрая супруга. Ну конечно! А я-то, глупец, надеялся, что когда мы встретимся, между нами все будет как прежде. Но эти годы… Значит, они не прошли для тебя даром.

– Ланс, ты прав, все действительно очень сложно. Мы в ответе за тех, кого приручили. Я не знаю, что будет с нами дальше, да и не время сейчас в этом разбираться. Я хочу только одного – вернуться в наш мир, а путь для этого, как я понимаю, пролегает через Новый Берлин, где нам надо выполнить нелегкую миссию. Всем нам вместе!

«Да, – подумал он с грустью, – женщины поистине непостижимы. Можно повторить подвиги Геракла, одолеть миллионы врагов, явиться, взломав вековые льды, с целым военным флотом, чтобы наконец освободить ее из оков, и после этого услышать: „Буду ли я снова с тобой? Не знаю, может быть, когда-нибудь. Но мне сейчас недосуг в этом во всем разбираться!“»

– Пусть будет так, – вздохнув, сказал он вслух, – разберемся потом…

Когда они вернулись к бассейну, то кроме Броссара застали там Даэрона. Атлант выглядел озабоченно.

– Я хочу сообщить вам, что из Нового Берлина к нам прибыл человек. Он русский ученый-биолог, давно с нами сотрудничает в изучении человеческого генома и часто бывает здесь, в Атласе. Но у него трудное имя…

– Неужели, Николай Трофимов-Рузовский? – напрягая свою незаурядную память, вспомнил Ланселот. – Да, конечно, мы встречались с ним в Новом Берлине. Где же он?

– Ждет вас в зале Полярной звезды…

Русский за прошедшие пять лет почти не изменился: он был так же худощав, носат, и только его буйная черная шевелюра начала понемногу сдавать свои позиции, отступая назад и обнажая огромный, слегка покатый лоб философа и ученого. Заметив Ланселота, он совершенно не удивился.

– Я еще в прошлый раз, когда увидел вас в Новом Берлине с моим другом Томпсоном, понял, что когда-нибудь мы встретимся снова, – сказал он, крепко пожимая ему руку. – Знаете, Ланселот, у вас лицо благородного флибустьера, а такие всегда добиваются своих целей… Мне сказали, что Перси погиб. Это правда?

– К сожалению, да. Я был с ним до последней минуты, и он спас меня ценой собственной жизни.

– Догадываюсь, что не только вас одного. У него была внешность бонвивана, а душа героя! И наверняка его смерть как-то была связана с нашими здешними делами?

– В общем, да.

– Ну что ж, – смахнув с лица набежавшую грустную тень, сказал Николай, обращаясь ко всем, – кажется, герои нам еще потребуются. Я только что прилетел сюда из Нойшвабенланда, и у меня дурные вести. После поражения в войне там, наверху, наци, похоже, готовятся взять реванш здесь. Недавно в Новый Берлин пришла последняя подводная лодка, по слухам, из Аргентины, после чего все сразу забегали, как ненормальные, а город стал похож на растревоженный осиный рой. Сам я не знаю, кто прибыл на этом судне, потому что все держится в строжайшем секрете, но думаю, персона очень важная. Вы знаете, я занимаюсь в здешнем институте «Аненэрбе» радиационной генетикой, так вот – моя чуткая аппаратура вскоре после этого снова зафиксировала заметный скачок радиационного фона. Я знаю, что вы, американцы, недавно взорвали над Японией атомную бомбу. Боюсь, что и немцы все-таки успели обзавестись своей, и даже не одной. Их близкое соседство и засекли мои приборы. И потом, в городе стали все чаще замечать «серых», которые хоть и не афишируют свое там присутствие, но особо больше и не скрываются. В общем, готовится что-то очень серьезное. Надо что-то делать.

– Мы как раз и собираемся лететь в Новый Берлин, разобраться там во всем на месте.

– Я же сказал, это сейчас настоящий осиный рой, а если его разворошить, осы накинутся на вас все скопом, и тогда держись!

– Но мы обязаны предотвратить худшее развитие событий, – заметил Даэрон. – Иначе среди людей не обойдется без жертв, да и всем прочим достанется. И мы хотим предложить оставшимся здесь тевтонам вступить в контакт с правительством Соединенных Штатов, чтобы начать переговоры о сдаче на приемлемых для всех условиях. Для этого наши американские друзья и собираются в путь. И мы с Араторном летим с ними.

– А если немцы не согласятся?

– Не забывайте, дорогой Николай, что Новый Берлин стоит на нашей земле, и именно мы, атланты, снабжаем его энергией.

– А-а, понимаю: если детки будут шалить, им просто выключат в спальне свет!

– Если эти детки до того не спалят весь дом, – саркастически добавила Джейн.

– Вот потому-то ждать больше и нельзя, – подытожил Ланселот. – В общем, boot and saddle, как говорят в американской кавалерии! Только вот я все-таки сомневаюсь, Джейн, стоит ли тебе лететь вместе с нами? Ведь неизвестно, чем это все обернется.

Сказав это, он понял, что сморозил какую-то несусветную глупость, ибо Джейн смерила мужчин таким взглядом, что даже Даэрон под ним съежился и как будто сделался меньше ростом. Вдруг она неожиданно усмехнулась и весело заявила:

– Я думаю, что если бы Елену Прекрасную глупые троянцы взяли на переговоры с греками, то Трою никто бы и пальцем не тронул, а так у них всех мужиков перебили. Нет уж, я лучше за вами пригляжу. И потом, Ланселот, я не хочу, чтобы ты потерялся еще лет на двадцать.

– Хорошо, моя Прекрасная Елена, – рассмеялся он, чувствуя в глубине души облегчение оттого, что не придется сейчас расставаться, – глупые троянцы охотно преклоняют пред тобой колена, дабы ты своими волшебными чарами одолела коварство злых греков…

Выйдя из здания, они обнаружили, что все уже готово к отлету: вимана ждала на лужайке, а в ее открытом проеме маячила долговязая фигура Араторна.

* * *

Дисколет взмыл в безоблачное розовое небо, заложил вираж и взял курс на Нойшвабенланд, находившийся приблизительно милях в трехстах. Несмотря на довольно значительное расстояние, он должен был покрыть его минут за пятнадцать. Благодаря вогнутой кривизне внутреннего пространства Земного шара, когда видно намного дальше, чем на его внешней, выгнутой поверхности, пункт назначения можно было смутно различить в иллюминаторах и на экранах обозрения высоко взлетевшего аппарата как напоминающее нарост лишайника серое пятно на вздымающейся на самом краю горизонта земной тверди. С противоположной стороны внизу лежала столица Асгарда – город Атлас. Впрочем, назвать его городом можно было довольно условно; он скорее напоминал брошенную на песчаном берегу океана россыпь драгоценных морских раковин – так причудливы и разнообразны были цвета и формы образующих его гигантских сооружений. Лучи красного небесного светила преломлялись в их блестящих стеклянных гранях, разбиваясь на сонмы мерцающих разноцветных огней. Между зданиями пробегали в разных направлениях бесчисленные крошечные искры – то были летательные аппараты, на которых передвигались жители города, создавая над ним неповторимое, колеблющееся золотистое облако. Пейзаж был поистине футуристическим и настолько прекрасным, что люди завороженно смотрели, не в силах оторвать от него взгляды.

Но вдруг вся эта пленительная картина бесследно исчезла. Экраны внешнего наблюдения ослепительно вспыхнули, словно множество солнц соединилось в одно, а корабль буквально швырнуло в сторону, так что если бы не стабилизирующее гравитационное поле, включенное в его кабине, всех пассажиров, наверное, расплющило бы о стены. Затем, когда экраны снова обрели способность показывать то, что было снаружи, они увидели, как над берегом появился растущий огненный шар диаметром около мили, и к нему с поверхности со зловещей неторопливостью начало подтягиваться круглое светящееся облако пыли. Оторвавшись от земли, шар за считаные секунды взлетел на три мили и все продолжал подниматься. Затем он исчез, уступив место столбу клубящегося дыма, вытянувшегося вверх миль на десять и прямо на глазах принявшего форму чудовищного гриба. Все это сопровождалось оглушительным раскатом грома, от которого сотряслись и небо, и земля. Было видно, как над прибрежной равниной пошла тепловая волна, настолько мощная, что она буквально слизала всю растительность, оставляя за собой лишь сломанные и обугленные остовы деревьев. Нетрудно было представить, что ждало всех оказавшихся там живых существ – они должны были превратиться в пылающие факелы, их внутренности испариться, а тела превратиться в сгустки полыхающих углей. Но тут из-под огненного шара вырвалась вторая, ударная волна, которая стала распространяться из эпицентра со скоростью примерно пятьсот миль в час, сметая на своем пути все, что еще не было окончательно уничтожено тепловой вспышкой. Ее яростного натиска не выдерживали даже скалы, которые рушились, как детские песчаные куличики. Свидетели этой нежданной катастрофы первые секунды даже не поняли, что произошло, но, когда осознали, ужаснулись и устремили взоры на то место, где только что перед ними красовался волшебный град, ожидая увидеть на его месте лишь дымящиеся руины. Однако ничего не было видно, лишь плотные клубы дыма застилали небо. Дисколет завис над пожарищем, в которое превратились равнины Асгарда, надеясь на чудо.

Через несколько минут после взрыва по обшивке корабля застучали тяжелые капли дождя – то был черный радиоактивный ливень, испарившаяся влага, успевшая остыть в верхних слоях атмосферы и устремившаяся обратно к земле в виде крупных капель, в которых вода насыщена радиоактивной пылью. Дождь принес с собой новый ураганный порыв ветра, на сей раз поменявший свое направление и устремившийся назад, к эпицентру. Он был не столь сильным, как первый, но тем не менее мог бы вырывать с корнем деревья, если бы они здесь еще оставались. Воздушные смерчи мгновенно слизали дымовую завесу, и тут случилось чудо, исторгшее у людей – невольных зрителей этого инфернального аутодафе, – общий восторженный крик. Атлас стоял неколебимо, он совершенно не пострадал от ядерного взрыва, будто был накрыт какой-то невидимой защитной сферой, отвратившей от него, казалось, неминуемую погибель.

Ланселот впервые видел атлантов растерянными и впавшими в некую прострацию. Несколько минут после взрыва ни Араторн, ни Даэрон не могли вымолвить ни слова, их лица застыли, а телепатический канал общения молчал.

– Возвращаемся? – решился первым нарушить затянувшуюся паузу Ланселот.

Этот вопрос вернул Даэрона к реальности. Он подал знак Араторну, и тот, тоже очнувшись, возобновил движение корабля вперед.

– Нет, теперь нам, напротив, надо как можно скорее попасть в город тевтонов. Вы видели, с Атласом ничего страшного не случилось – его защитило мощное поле, которое мы недавно создали над городом и всеми другими нашими поселениями. Оно включается, как только возникает опасность. Преодолевать его Кабиримы, которых вы зовете серыми, пока что, как мы сейчас убедились, не научились, хотя боюсь, скоро смогут. Жаль только, что взрыв убил в округе всю растительность и животных, ну да это поправимо, со временем восстановим. Но, честно говоря, мы все-таки не думали, что Кабиримы решатся на войну с нами, ведь последняя была много тысяч лет назад… Теперь же наша цель изменилась. Очевидно, Кабиримы уже полностью взяли под свой контроль тевтонов, а значит, вести переговоры нам теперь не с кем. Однако там осталась наша секретная установка, снабжавшая город пришельцев энергией. Там мы на всякий случай поставили защитное оборудование, охраняющее ее от вторжения, и это было ошибкой, моей в том числе. Беда в том, что оно может быть использовано как оружие. Смертельное оружие! По сравнению с ним ядерная бомба, что сейчас взорвали здесь наши враги, – ничто. Тевтоны никогда не смогли бы сами его захватить, но боюсь, что Кабиримы, если очень постараются, смогут. И мы обязаны, во что бы то ни стало, их опередить и эту страшную машину уничтожить, иначе весь мир может разлететься на куски, как внутри, так и наверху. Но для этого я должен сначала сам посмотреть смерти в глаза, – загадочно добавил атлант.

– Хорошо, но каков будет наш дальнейший план? – спросила Джейн.

– Он простой, – ответил ей Даэрон, – летим прямо к станции, забираем оттуда нашего нового друга Гавриила и уничтожаем все термическим лучом.

– Возможно, это будет не так просто сделать, – сообщил прежде хранивший молчание Трофимов-Рузовский. – Пару суток назад я был в том районе и видел, как «серые» стягивали к энергоблоку какое-то оборудование или, может быть, оружие. Я тогда еще не понял зачем, но теперь понимаю. Во всяком случае, советую быть начеку!

Тем временем дисколет на максимальной скорости и малой высоте уже приближался к Новому Берлину, облетая его со стороны гор по широкой дуге, чтобы, минуя центр, сразу достичь пункта назначения. Вскоре впереди показались корпуса станции, расположенные на окраине города и отделенные от его ближайших зданий широким и ровным пустырем. Корабль снизил скорость и завис в воздухе, внимательно изучая обстановку. Все было спокойно, никаких следов, свидетельствовавших об опасности, замечено не было, и Араторн плавно посадил машину прямо перед воротами в высокой металлической ограде, которая преграждала доступ на территорию станции. Сначала Араторн хотел пойти туда один, но Даэрон решительно возразил, сказав, что отключить защитное излучение может только он. Внезапно вмешалась Джейн, сказав, что они с Броссаром будут чувствовать себя в полной безопасности лишь рядом с Даэроном и Араторном, чем, конечно, сильно уколола самолюбие Ланселота. Впрочем, он про себя вынужден был признать ее правоту, ибо на территории станции за высокой крепкой стеной, да еще в присутствии двух могучих атлантов, опасность подвергнуться неожиданному нападению была значительно меньше, чем если бы они оставались на борту корабля. Тут и он заявил, что также отправится на станцию, против чего никто возражать не стал. За кораблем изъявил желание присмотреть лишь русский ученый, остальные спустились наружу и пошли к воротам.

* * *

Даэрон набрал какой-то сложный код на светящихся кнопках, вмонтированных прямо в тяжелые ворота, после чего они стали медленно отъезжать в сторону, открывая проход внутрь станции. Впрочем, оказалось, что путь через образовавшийся проем преграждала массивная фигура, в которой Ланселот узнал бывшего подручного Михаила, носившего гордое имя другого небесного архистратига. Как и положено его тезке архангелу, он крепко стоял на страже своего поста на самом краю мирозданья, однако в руках вместо цветущей райской ветви держал наготове тяжелый немецкий пулемет со свисающей зарядной лентой. Увидев атлантов, он, однако, расплылся в широкой улыбке, если так можно было назвать расходящееся движение тектонических плит, составлявших грубую физиономию гиганта. Отведя ствол пулемета в сторону от пришедших, Гавриил прогудел, обращаясь в первую очередь к Араторну:

– Вот уж не ожидал вас сегодня увидеть, мой господин. Да еще с такой внушительной свитой. Что-то случилось?

– Пока нет, Гавриил, но может случиться. Скажи, все ли здесь спокойно, не видел ли ты возле станции кого-нибудь из Кабиримов? – ответил атлант, жестом приглашая всех войти на ее территорию.

– Все нормально, господин, – ответил тот, закрывая за ними ворота, – никто здесь не появлялся.

Вспомнив, как быстро атлант смирил на недостроенном вашингтонском аэродроме свирепого предводителя банды переодетых головорезов, Ланселот подумал, что процесс перевоспитания с помощью чудодейственного гипноза одного из «божественных королей» у Араторна, кажется, вполне получился.

– Знакомьтесь, друзья, это Гавриил, – представил охранника Араторн. – Раньше между нами были некоторые… разногласия, но, оказавшись здесь, он глубоко проникся мыслью о своем происхождении, которое считает от атлантов, и теперь беспредельно предан Агхарте как своей вновь обретенной отчизне. Но твоя служба здесь подошла к концу, мой друг, – добавил он, обращаясь к Гавриилу, – мы закрываем эту станцию и ликвидируем ее.

– Что значит ликвидируем, господин?

– То есть мы ее уничтожаем – она будет взорвана, точнее, рассеяна на молекулы. Сейчас мы отключим охранную систему и задействуем программу ее самоликвидации.

Даэрон подошел к стене и нажал на ней едва заметную кнопку. В серой металлической плоскости разверзлось небольшое окно, из которого выдвинулось некое устройство, отдаленно напоминавшее укрепленные на вертикальной штанге массивные черные очки. Атлант приложился к ним обоими глазами и нажал еще на одну кнопку. Раздалось тихое жужжание, щелчок, и наступила тишина, потому что висевший до этого момента над станцией постоянный легкий гул стих – это отключилась защитная система излучения, которая образовывала над ней незримую смертельную и абсолютно непроходимую преграду. Затем к другой стене подошел Араторн и, вытянув вверх руку, нажал на ней в определенном месте. Наружу из стены выдвинулась небольшая горизонтальная панель с клавиатурой, на которой он набрал известный ему код. На панели замигал красный сигнал, и выскочила кнопка включения команды самоликвидации, над которой он уже занес палец, собираясь нажать. Что произошло дальше, сначала никто не понял. Уши заложило от грохота выстрелов, панель управления разлетелась на куски, а Араторна отбросило в сторону. Все его тело было прошито длинной пулеметной очередью. Гавриил, ухмыляясь, навел еще дымящийся ствол своего оружия на второго атланта и людей.

– И не вздумай пошевельнуться, – гаркнул он, обращаясь к Даэрону, – А то отправлю тебя к нашим общим праотцам вместе с этим вот, – презрительно кивнул он в сторону лежавшего на полу Араторна, в голове которого чернела дыра размером с кулак, а вокруг расплывалась большая лужа голубой крови. – Он гордился тем, что сделал из меня, как он считал, преданную собаку, но сам оказался глупцом, проглотившим брошенную ему кость. Мы ведь тоже не все забыли и отлично владеем такими штучками, как гипноз, а нападение на вашу тарелку на американском аэродроме было просто хорошим спектаклем. Наш трюк сработал, и вы решили, что взяли меня под свой полный контроль, а на самом деле мы просто привели в действие давний план, чтобы проникнуть наконец в этот ваш запретный мир… А вот теперь мы кое-что отсюда позаимствуем. Джейн, девочка моя, и ты, французик, подите-ка сюда, мне будет нужна ваша помощь. Вы почти до конца сыграли здесь свою роль, и сыграли ее в целом неплохо, но теперь нам надо еще выдернуть вон из той штуки – повел он стволом пулемета в сторону первого блока – их секретную машинку, они называют ее «Маш-Мак». Представляете, они хотели взорвать такую полезную вещь!

Воспользовавшись тем, что смертоносное дуло на миг отвернуло в сторону, Даэрон нажал на своем поясе на какую-то крохотную коробочку, и сразу его и всех трех стоявших рядом людей накрыла прозрачным искрящимся куполом защитная завеса, уменьшенная копия той, что недавно спасла Атлас. Ствол тут же вернулся на место и плюнул огнем, однако пули по дуге огибали купол, не причиняя никому никакого вреда. Даэрон шагнул в сторону первого, оставшегося целым пульта и быстро что-то на нем нажал, после чего снова раздалось характерное гудение, – это над станцией восстановилось защитное поле.

– Гавриил, прекрати стрелять, – прокричала из-за спасительной завесы Джейн. – Мы больше не на вашей стороне. «Маш-Мак» не должен попасть в руки людей, он слишком опасен. Тебе уже не удастся его взять, брось оружие, все кончено!

Но вопреки ожиданиям гигант вовсе не выглядел растерянным. Казалось, он предвидел такое развитие событий, потому что, ухмыляясь, паясничая и передразнивая Джейн, пропищал:

– Ты так считаешь, моя деточка? Тогда потрудись поднять свои голубые глазки и посмотреть наверх! Уверен, тебе это понравится.

Внезапно стало темно, будто гигантская черная тень накрыла территорию станции. Взглянув наверх, Ланселот, к своему изумлению, обнаружил два огромных перепончатых крыла, которые медленно поднимались и опускались над их головами, как причудливые опахала. Сначала ему показалось, что это какая-то гигантская летучая мышь из числа тех доисторических чудовищ, которыми был населен внутренний мир. Но тут крылья, взмахнув в последний раз с такой мощью, что поднялся воздушный вихрь, сложились, и их обладатель плавно опустился на землю прямо перед ними. Он не был ни мышью, ни ящером и вообще не был животным, несмотря на весьма экзотическую внешность: его голова была вооружена рогами и острым орлиным клювом, а на передних конечностях видны длинные когти; роста он был огромного, выше Даэрона, сзади виден длинный, извивавшийся подобно змее, голый хвост, а ноги покрыты густой шерстью, заканчиваясь копытами, как у сатира. Но глаза! Глаза этого адского создания смотрели на них совершенно осмысленно, и их можно было бы даже назвать человеческими, если бы не горевшая в угольно-черных зрачках поистине нечеловеческая ненависть и злоба. Гавриил позади него встал на колени, простер вверх руки, а затем поклонился чудовищу, словно божеству.

– А-а-а, старый знакомый! – насмешливо произнес вслух Даэрон. – Давно я тебя здесь не видел. Все сеешь среди людей раздоры, соблазняя их властью, сокровищами и богатством? Тебе еще не надоело изображать из себя летающего козла?.. Это Баал-Пеор, или Бельфегор, – пояснил он, обращаясь к свои спутникам, – вы, люди, когда-то называли таких богами, а теперь демонами. Он один из осколков древнего племени магов, которое, когда мы все еще жили на поверхности Земли, правило племенем Кабирим. Вижу, он снова решил сделаться их царем, а с нами развязать войну.

Бельфегор с силой ударил хвостом о землю, и из горла его послышался звук, похожий на орлиный клекот, который вскоре принял характер членораздельной речи.

– Ошибаешься, мерзкий атлантский колдун! Мое царство скоро будет на всей Земле, и все племена, и все народы падут передо мной ниц! И я уже скоро буду не Баал, а бог смерти Мот, которого никому не дано одолеть.

– А вот в этом я сильно сомневаюсь, – сказал атлант. – Ты уже один раз сделал ставку на тевтонов и их вождя и проиграл! Люди смогли одолеть силу, которую ты дал Гитлеру… Нам известно, что пятнадцать лет назад, – повернулся он к своим спутникам, – Баал-Пеор заключил с Гитлером договор, скрепив его кровью. Он обещал ему беспредельную власть, которую тот должен был обратить во зло, но в обмен Гитлер обязался отдать демону свою душу ровно через тринадцать лет со дня заключения договора.

– Да, уж зла-то фюрер наделал предостаточно, и ведь именно 30 апреля 1945 года, то есть через чертову дюжину лет, он покончил с собой в берлинской рейхсканцелярии, – воскликнул Ланселот, который успел мгновенно сосчитать даты.

Снова раздался клекот, вырвавшийся из горла Бельфегора. Похоже, что так он смеялся.

– Вы, наверное, удивитесь, но фюрер германской нации умереть не может. Да, я взял его душу, и теперь он бессмертен. Теперь он – это я! Так же как и многие другие там, в верхнем мире. Они ходят, едят, пьют, имеют женщин, играют на биржах, пишут в газетах и болтают в парламентах в своем изначальном обличье, но всегда послушно исполняют лишь мою волю. И таких будет все больше и больше, пока Я, Баал-Мот, не стану и в этом, и в том мире Всем! Мою армию называли нацистами, фашистами, но вся она пропитана только моим духом… Вот они, новые сверхчеловеки! – простер он когтистую лапу, указывая на кого-то, кто только что вошел в открывшиеся ворота. Ланселот обернулся и увидел, что позади них как по волшебству возник монолитный строй людей в черной эсэсовской форме и железных касках со свастиками, выбросивших вверх руки в традиционном нацистском приветствии. Среди них он узнал Вайцзеккера, коменданта Крамера и его адьютанта Вилли. Глаза всех солдат были устремлены на Бельфегора, светясь каким-то неестественным, фосфоресцирующим блеском и выражая полное обожание, самоотречение и восторг. Весь экзальтированный вид этих солдат говорил, что они жаждут ринуться в бой и выполнить любой приказ своего дьявольского божества.

Бельфегор отвечал им таким же приветственным нацистским жестом. А в другой его руке как бы из ниоткуда вдруг возник гигантский сверкающий меч, с острия которого, устремленного вверх, змеей струилось в небо яркое белое пламя. Затем меч пришел в движение, молниеносно описал широкую дугу и ударил в сферу, которой Даэрон защищал себя и людей. На мгновение Ланселоту показалось, что незримый щит остановил устрашающее оружие, которое на секунду, и правда, замедлилось. Однако поверхность сферы вдруг пошла рябью в том месте, куда вонзилось острие, потеряла свою прозрачность, стала на глазах расползаться, а потом со звоном исчезла. Меч, словно никогда и не приостанавливался, со свистом пронесся вперед, мелькнул прямо над самой макушкой Ланселота и встретился с шеей Даэрона. Огромная голова атланта слетела с плеч, полетела в сторону, как некая жуткая комета, увлекая за собой хвост из длинных белых волос, а затем покатилась по земле, мелькая широко распахнутыми глазами. Казалось, что она невероятно удивляется тому, что с ней только что произошло. Тело же все еще стояло, из рассеченных сосудов шеи фонтаном била ярко-синяя кровь, густо забрызгивая лица и плечи находившихся рядом людей. Но вот ноги его подогнулись, и обезглавленный безжизненный корпус тяжело повалился на землю. Ланселот был ошеломлен, он никак не мог поверить в произошедшее, ибо считал атлантов неуязвимыми и почти бессмертными. Но тут раздался оглушительный торжествующий рев, вырвавшийся сразу из сотни солдатских глоток, который подтвердил – случилось то, что случилось. Демон сделал повелительный царственный жест, и к голове сразу же подбежал Крамер, поднял ее и, сгибаясь от тяжести, понес своему идолу, а затем, преклонив колено, двумя руками торжественно протянул ему этот страшный трофей. Бельфегор взял голову за длинные, перепачканные синей кровью волосы, повернул к себе и долго смотрел в мертвое лицо. Затем он рывком поднес и прижал ее все еще открытыми зрачками к окулярам устройства, которое отключало защитное поле и реагировало лишь на рисунок оболочки глаз Даэрона. Раздался щелчок, и гудение поля прекратилось, что вновь вызвало у эсэсовцев приступ неописуемого восторга. Бельфегор указал когтем на блок защитного устройства, к которому теперь шагнул Отто Вайцзеккер. Ему, видимо, было известно, как работает станция, потому что он уверенно нажал на панели управления несколько клавиш, после чего в стене открылась глубокая ниша. Немного покопавшись в ней, он подозвал шестерых солдат, с трудом вытащивших оттуда массивный черный цилиндр. Бельфегор, широко расправив оба своих крыла, подошел, обхватил цилиндр когтистой лапой и победно поднял его вверх над своей головой. Строй эсэсовцев снова как по команде ответил ему нацистским жестом и троекратным криком: «Зиг… хайль! Зиг… хайль! Зиг… хайль!».

– Это «Маш-Мак»! – возгласил Бельфегор, а затем продолжил, как заправский политический оратор, причем с некими характерными интонациями, показавшимися Ланселоту знакомыми, только он никак не мог понять откуда. – Это оружие, которым так кичились атланты и которое они когда-то давно украли у моих предков. Теперь оно снова у нас, и мы с его помощью легко повернем клячу истории вспять. Мы начнем возрождение народа, который, по своей вине проиграв войну, оказался в глубочайшей за всю историю пропасти. Знайте, что с этого момента мы вступаем в новую, неистовую борьбу, которая будет иметь решающее значение для всего мира. Размеры этого события станут ясны только нашим потомкам. Они осознают его как поворотный пункт, с которого началось новое время.

Завершив эту свою удивительную речь под восторженные крики своей аудитории, демон взмахнул крыльями, медленно поднялся и на минуту завис в вышине, как бы желая подольше насладиться поклонением собравшихся внизу людей. Затем, издав торжествующий клекот, он неторопливо перелетел через стену и скрылся из виду.

Все это время о Ланселоте и двух его оставшихся спутниках никто как бы и не вспоминал.

– Так, значит, это ты была агентом Рэксов? – с сожалением глядя на Джейн, сказал Ланселот. – А я-то, честно говоря, на Броссара думал. Ловко же ты меня провела с этим пистолетом-передатчиком.

– Прости меня, Ланс, я искренне верила, что делаю доброе дело. Ты знаешь, ведь Михаил, как ты его называешь, – мой отец. Я сама не знала об этом, росла с матерью, но он нашел меня, когда я стала выступать на Бродвее. И прислал Артура. С тех пор я работала на английскую разведку и… Rex Deus. Пока не вмешался случай… и ты.

Они стояли посередине площадки в окружении не менее чем целой сотни вооруженных нацистских головорезов, что исключало всякую возможность побега. Да и глупо было бы надеяться, что о них позабудут. Этого, конечно, и не произошло. Как только предводитель скрылся в небесах, бразды правления взял в свои руки Крамер. Он подскочил к пленникам, сверля их взглядом своего единственного глаза.

– Ну что, Ланселот, – сказал он с не предвещавшей ничего хорошего злорадной ухмылкой, – у тебя еще не отпала охота шутить? Я ведь не забыл нашу последнюю встречу. Благодари судьбу за то, что вас пока не приказано убивать, а то бы я для начала с удовольствием сделал из тебя такого же циклопа, как и я сам, а потом перерезал твою американскую глотку. Но ведь никто не говорил, что тебя нельзя и пальцем тронуть.

С этими словами он коротко, но резко и сильно ударил Ланселота кулаком в лицо. Тут же сзади на того обрушился целый град ударов прикладами, а когда он упал, то его долго продолжали избивать ногами.

– Ну, все, пока с него хватит, – остановил солдат Крамер. – Быстро берите всех троих и тащите на атлантскую виману, что стоит на площади перед станцией. Только сначала свяжите американца, уж больно он прыткий.

Грубые солдатские руки веревкой скрутили Ланселоту руки за спиной, потом подхватили пленников и, больно толкая в спину стволами автоматов, вывели наружу.

Вимана, на которой недавно доставили их сюда погибшие страшной смертью Араторн и Даэрон, стояла на прежнем месте, но только вокруг нее сейчас суетились эсэсовцы, снимавшие с грузовика цилиндр и погружавшие его на корабль, входной люк в который был раскрыт настежь. Значит, им каким-то образом удалось проникнуть внутрь.

«Трофимов-Рузовский! – осенило Ланселота. – Выходит, не зря он остался на корабле – виды имел. Тоже успел вступить в это чертово братство, которое спелось и с нацистами, и с „серыми“. Так значит, все было ловко разыгранным спектаклем: и то, как этот русский неожиданно объявился в Атласе, и то, что рассказал об интересе немцев к энергоблоку. Просто надо было заманить нас сюда, причем вместе с Даэроном… Постой, – сказал он себе, – а может, и атомный взрыв над Асгардом – тоже часть их дьявольского плана? Ну конечно! Ведь иначе Даэрон не поспешил бы сразу сюда, чтобы обезопасить „Маш-Мак“».

Тем временем они подошли к кораблю, где солдаты уже закончили погрузку. У открытого трапа их ждал Гавриил.

– Ну что, голуби мои, – расплылся он в притворной улыбке и протянул тоном, каким обычно сюсюкают с маленькими детьми, – сейчас полетим с вами домо-ой!

А затем продолжил, по-прежнему ерничая, но уже серьезно и зло:

– Там и тебя, Джейн, и тебя, Броссар, ждет не дождется с отчетом Михаил. То-то папочка вам обрадуется и отблагодарит за блестящее выполнение задания… А ты, американец, расскажешь нам, что там еще замышлял ваш бывший президент Рузвельт. Ведь ты, говорят, ходил у него в советниках, то есть был важной птицей. Значит, много знаешь, это нам пригодится… Ну, что ты на меня уставился, как член на бритву? А-а-а, понимаю, гордый, не скажешь, мол, ничего. Не беспокойся, у нас все расскажешь, не таких ломали.

Но тут вперед выступила Джейн:

– Напрасно ты рассчитываешь, Гавр, что немцы, если, конечно, они сумеют с помощью украденного у атлантов оружия взять реванш, поделятся с вами своим могуществом. Ты же видел, кто у них во главе – он же не потерпит рядом ни тебя, ни Михаила, ни кого бы то ни было еще. Да и орден масонов, которым вы сейчас втемную вертите, их явно раздражает и первым пойдет под нож. Подумай об этом, не будь глупцом!

– Поживем – увидим, – проворчал гигант.

С этими словами он своей громадной ручищей грубо крутанул вокруг оси связанного по рукам Ланселота, втолкнул его внутрь корабля и, пропустив вперед себя Джейн и Броссара, последовал туда сам. За ними поспешили зайти подоспевшие Крамер и Вайцзеккер.

* * *

«Удивительно, насколько сильно надо предать народ, чтобы править им».

Адольф Гитлер

Внутри виманы, в центральном зале управления, находились двое: Трофимов-Рузовский, выглядевший как-то потерянно, и другой человек, которого не было на энергоблоке во время развернувшихся там драматических событий. Он стоял в центре зала, спиной к вошедшим, но, заслышав шум шагов, обернулся. Его фигура казалась мешковатой, а наружность невыразительной: серый полувоенный френч, нездоровый, серовато-желтый цвет лица, челка, падающая на низкий покатый лоб, под носом маленькие усики, похожие на сапожную щетку. В общем, спутать его с кем-либо еще было невозможно, ведь в течение последних пятнадцати лет это был, пожалуй, наиболее узнаваемый в мире облик. Перед ними собственной персоной предстал не кто иной, как бывший фюрер германской нации и рейхсканцлер Адольф Гитлер, который, согласно официальной версии, должен был застрелиться в своем бункере в осажденном русскими Берлине еще 30 апреля 1945 года. Однако он казался вполне себе живым, хотя и смотрелся довольно странно. Дело в том, что вел себя неожиданно воскресший фюрер как одержимый. Сначала он стоял словно парализованный, озираясь вокруг взглядом человека, который никак не мог понять, где очутился. Он не произносил ни слова, в то время как его челюсти двигались, словно перемалывая что-то твердое. Но внезапно в его поведении произошел переход от бездействия к бешеной активности.

– Это он! Это он! – орал он что было сил. – Он снова пришел за мной!

Его губы стали белее снега, на губах пузырилась пена, все тело дрожало, а пот ручьями струился по искаженному гримасой страха лицу. Тут он принялся изображать руками какие-то таинственные знаки и бормотать слова не то проклятий, не то заклинаний, но вдруг так же неожиданно умолк, хотя губы его продолжали безмолвно шевелиться, глаза же маниакально вперились в какую-то лишь ему одному ведомую точку в пространстве. Однако теперь они не были безжизненными и оловянными, как прежде, а горели холодным голубым огнем; казалось, что внутри их вспыхивали сполохи сверхъестественного света, будто там поселилось нечто постороннее, наполнявшее все его тело потоком сверхъестественной энергии.

– Принесите мне голову второго атланта! – воззвал он неожиданно громовым гласом, который никак не мог принадлежать этому низкорослому бледному человеку. Казалось, какое-то другое существо говорит из его тела, и от этого звука все присутствующие в ужасе отпрянули к стенам. – Эта вимана, чтобы ожить, требует его глаза!

Приседая на полусогнутых ногах, вперед выдвинулся перепуганный насмерть Крамер.

– Но, мой фюрер, – трясясь и заикаясь, произнес он, – голову этого ублюдка разнесла на куски пуля вон того громилы, который не из наших, – показал он пальцем на Гавриила.

– Хотел бы я посмотреть на тебя, одноглазый шакал, что бы сделал ты, когда счет шел на мгновенья, – взревел Гавриил, как разъяренный бык. – Не выстрели я первым, все бы вы сейчас лежали дохлыми или маршировали уже в вашей чертовой Вальхалле. А единственным местом, которое у него уязвимо для этого пулемета, – голова, да и то я не был в этом уверен. Так что, считай, всем нам еще крупно повезло, что я успел его завалить!

– Хватит лаяться! – рявкнул на них Гитлер, или тот, кто владел его телом. – Вам, людишкам, нельзя поручить ни одного стоящего дела, обязательно все просрете. Теперь выметайтесь все вон из этой никчемной лохани и быстро тащите «Маш-Мак» в гавань, где под погрузкой сейчас стоит большая подводная лодка. Отбываем на ней.

– А что делать с этими? – осознав, что немедленной расправы над ним не будет, и немного осмелев, спросил Крамер, имея в виду троих пленных.

– Берем с собой, – прозвучал короткий внятный приказ.

Солдаты снова вытащили из виманы заветный черный цилиндр и перегрузили его на грузовик, который, фырча мотором, умчался в сторону гавани с охраной под началом самого Крамера и эскортом из четырех мотоциклистов. Фюрер же сел в легковой «Хорьх», а остальные – в простой армейский транспортер. Через двадцать минут все они прибыли в порт, где у пирса, оцепленного охраной из автоматчиков, возвышался черный матовый корпус гигантской субмарины. Ланселот лишь взглянул на нее и понял – это то самое судно, на котором они в первый раз прибыли в Асгард, «Черная жемчужина», крупнейшая подводная лодка японского императорского военного флота.

Погрузка проходила в авральном режиме. И понятно почему, так как вдали, над городом появились виманы атлантов, явно настроенных творить суровое возмездие. Из них то и дело вырывались смертоносные лезвия тепловых лучей, старательно вырезавших на улицах и площадях Нового Берлина нацистскую заразу. Но до расположенной в отдалении гавани доносились лишь отдельные сильные взрывы, да ширились пятна пожарищ. По-видимому, атланты еще не заметили приготовлений к отплытию, и, возможно, именно это принесло спасение тем, кто пытался скрыться с похищенным «Маш-Маком». Ведь если бы они стартовали на вимане Араторна прямо от станции, где в первую очередь наверняка уже высадились карательные отряды атлантов, то скорый конец для похитителей был бы неизбежен.

Но сегодня удача, кажется, была на их стороне. Все прибывшие, включая пленников, смогли взойти по трапу на борт, куда, по всей видимости, уже был доставлен и цилиндр, поскольку погрузочный люк был открыт, а матросы высвобождали внизу стропы подъемного крана. Однако, поднимаясь по сходням, Ланселот успел заметить, что на пирс, торопясь, вкатил еще один грузовик, в кузове которого находился большой и тяжелый ящик, который рабочие с величайшей осторожностью подцепили на крюк портового крана. Большего он разглядеть не успел, потому что конвоир втолкнул его во входной люк. Там его подхватили под руки двое эсэсовцев и отвели в тесную глухую, больше напоминавшую карцер каюту, которая освещалась единственной тусклой лампочкой под потолком и где все удобства ограничивались узкой и голой, сплетенной из стальной проволоки откидной койкой да гальюнным отверстием в углу. Такое пристанище не шло ни в какое сравнение с той роскошной гостевой каютой, которая была у него здесь в прошлый раз, однако и его Ланселот оценил как благо, поскольку одноместные каюты с отдельной кроватью и гальюном на обычных субмаринах полагаются лишь капитану и врачу, да еще, по-видимому, опасным заключенным, которых не собираются сразу пускать в расход. Дверь за ним захлопнулась, в замке повернулся ключ. Через несколько минут завибрировали переборки от запущенных двигателей – это лодка спешно отчаливала от причала, отправляясь в неизвестность. По иронии судьбы его пребывание в Асгарде заканчивалось так же, как и началось – в качестве пленника на борту «Черной жемчужины».

* * *

Он не мог определить, сколько времени провел взаперти, потому что часы его остановились сразу после купания в ледяной воде, еще при гибели несчастного «Мёрдика». Ясно было только, что много. Воду и еду приносить никто и не думал, а в коридоре за дверью царила такая мертвая тишина, что, если не брать в расчет едва доносившийся гул от работающих двигателей, можно было решить, что весь экипаж давно оставил судно, забыв его на борту одного. Ланселот, как и в прошлый свой недобровольный визит на «Жемчужину», почувствовал, как на него начинают накатывать волны клаустрофобии. Не в силах больше сидеть без движения в крохотном замкнутом пространстве, он решил, что пора действовать. Когда-то ему несколько раз доводилось наблюдать, как слесарь вскрывает замок отмычкой, и даже попробовать сделать это самому. Однако единственным подручным средством, которым он сейчас располагал, была проволочная койка, поэтому он внимательно ее осмотрел и заметил, что в одном месте, там, где сетка крепилась к раме, проволока лопнула, так что за ее свободный конец можно было ухватиться и попытаться расплести часть металлического полотна. Поковырявшись несколько минут, он сумел вытащить достаточно длинный кусок проволоки, разделил его надвое и, придав каждому нужную форму, вскоре держал в руках два прочных, загнутых под острым и прямым углами проволочных крюка. Один, из сложенной вдвое проволоки, он вогнал в верхнюю часть замочной скважины, так что тот прочно встал в щель, и, поворачивая свой импровизированный инструмент вправо, придал угловое натяжение внутреннему цилиндру, но тот пока что не проворачивался, так как ему мешали подпружиненные штифты. Тогда он всунул в нижнюю часть замочной щели второй крюк, из одинарной проволоки, нащупывая и пытаясь по очереди опускать штифты, стараясь при этом не ослаблять и натяг цилиндра. На его счастье, замок в двери оказался довольно примитивным, снабженным всего лишь тремя небольшими штифтами, которые в конце концов один за другим провалились на линию разъема – цилиндр легко провернулся, и дверь отворилась.

В пустынных коридорах субмарины царил таинственный полумрак, который не могли полностью рассеять тускло мерцавшие под потолком лампы. У Ланселота не было какого-то четкого плана действий, однако он намеревался для начала отыскать Джейн и уж потом решить, что предпринять дальше. Однако задача эта была не из легких, поскольку на гигантской субмарине существовали не только кубрики для экипажа, как на обычных подлодках, но и каюты для особо важных пассажиров, около дюжины которых располагалось вдоль этого коридора. Их обитатели, завидев его, наверняка тут же подняли бы тревогу. Но делать было нечего, приходилось идти на риск, уповая лишь на то, что, скорее всего, уже наступила ночь и те, кто находились внутри, крепко спали. В крайнем случае он надеялся на неожиданность и оружие, которое всегда оставалось при нем и еще никогда не подводило – свои кулаки. Он знал, что на подводных лодках двери помещений никогда не закрываются на ключ – исключая лишь карцеры, – потому что в случае аварии их может заклинить и тогда никто тебя спасть не будет, будут спасть лодку. Поэтому, ступая на цыпочках, он подошел к первой каюте и, осторожно поворачивая ручку двери, которая и в самом деле оказалась незапертой и открывалась внутрь, приотворил ее и заглянул. Свет в каюте не горел, но и тот, что проникал из коридора, дал возможность убедиться, что она совершенно пуста. Тот же результат был и с тремя следующими. Но тут ему послышалось, что за очередной дверью раздался легкий шорох, как будто кто-то осторожно подкрался к ней с другой стороны и замер, напряженно прислушиваясь. Ланселот бесшумно приблизился к этой двери и вплотную прильнул к ней ухом, шорох повторился, и ему даже показалось, что он слышит дыхание того, кто притаился внутри. Осознав, что обнаружен, он решил перейти в атаку. Резко ударив в дверь плечом, отчего она распахнулась настежь, а за ней раздался сдавленный крик, он влетел внутрь. Здесь горел свет, а у противоположной стены, отброшенный ударом сидел, схватившись за разбитую голову, человек, в котором он узнал Трофимова-Рузовского.

– А, это ты, предатель, – угрожающе прошипел Ланселот, наступая ему на грудь. – Думаешь, тебе сгодятся твои тридцать серебреников, которые отмерили тебе за подлую измену? Сомневаюсь, что ты успеешь на них налюбоваться! И посмей только пикнуть, я придушу тебя, как крысу.

Поверженный застонал, по рукам его текла кровь из рассеченного при ударе о стену затылка, однако он пребывал в сознании, более того, выглядел не испуганным, а скорее глубоко озабоченным.

– Ланселот, не торопитесь с выводами и дайте мне сказать, потому что сейчас это важнее.

– Что бы вы мне теперь ни сказали, как я могу этому верить после того чудовищного предательства, что вы совершили?

– Я вас не предавал. Каюсь, я не все вам тогда сказал, но я никогда бы ничего не скрывал, если бы сам знал всю правду. А знал я не все. Моя информация, что немцы готовятся предпринять что-то на электростанции, была верной, но я не сказал вам тогда, что штурмом будет руководить сам Гитлер. Именно он прибыл в Новый Берлин последним рейсом. А еще я знал, что его главной целью будет «Маш-Мак», и, чтобы добыть его, он не остановится ни перед чем. Об этом мне проболтался в подпитии адъютант Крамера Вилли. И я подумал, что это удобный случай навсегда покончить с Гитлером. Ведь он и его солдаты, как я полагал, в любом случае пойдут на штурм, но нечего не смогут сделать атлантам, а те, учитывая общую обстановку, нацистов, скорее всего, уничтожат. В любом ином случае атланты, с их принципом невмешательства, его бы просто не тронули, и он преспокойно продолжал жить и верховодить отсюда своими черными делами. Да, в известном смысле я задумал провокацию, но я не знал и даже не мог себе представить, что Гитлер и то чудовище – это одно и то же. Моя ошибка дорого всем стоила, и за это я сам буду казнить себя до конца моих дней… Но это еще далеко не все! Я раньше думал, что это были просто пьяные фантазии Вилли, потому что слишком чудовищно, чтобы поверить, но теперь начал подозревать, что все может случиться именно так, как он мне говорил.

– ???

– На борт нашей субмарины погружен не только похищенный «Маш-Мак», но и ядерная бомба! Как вы думаете зачем?

– Я действительно видел, как в последний момент грузили какой-то тяжелый ящик, но с чего вы решили, что это бомба? – ответил Ланселот, не на шутку заинтригованный рассказом ученого.

– Помните, я говорил вам в Атласе, что мои чувствительные приборы – а я занимаюсь именно воздействием радиации на организмы – недавно показали ее всплеск. А это совпало с прибытием Гитлера. Если быть точным, то привезли несколько таких бомб и одну из них уже взорвали над Атласом, чему мы с вами были очевидцами.

– Но откуда у гитлеровцев бомбы? Ведь пока что только мы, американцы, сумели их сделать.

– Вы заблуждаетесь. Вы же сами рассказывали, что Томпсон в конце концов погиб от дозы радиации, полученной им в ядерном реакторе в лаборатории, что была под замком Гиммлера. Так вот, на самом деле немцы под руководством своих ученых Гейзенберга и Гана создали несколько таких бомб уже в начале сорок пятого года! Дело в том, что эксцентричный физик-самоучка барон Манфред фон Арденне, которого называли «физик Гитлера», намного раньше американцев научился эффективно обогащать уран путем разделения изотопов в электромагнитном поле. Электромагнитный метод впервые позволил получить килограммовые количества 235U намного раньше, чем в вашем Ок-Ридже появились первые калютроны.

– Но почему тогда немцы не применили атомное оружие для перелома в конце войны, к примеру в своем последнем наступлении в Арденнах?

– Думаю, что Гиммлер или еще кто-то из нацистских бонз просто придержали его, чтобы было чем торговаться с американцами за свою жизнь, но те успели раньше и сами захватили две или три немецкие урановые бомбы, две из которых и сбросили потом на Хиросиму и Нагасаки. Вы никогда не задумывались, почему американцы в конце войны подорвали у себя в Аламогордо плутониевый заряд, а против Японии применили урановые бомбы, которые до того ни разу даже не испытывали? Ведь тогда эти, по сути, экспериментальные образцы легко могли и не взорваться! Испытали же они урановые заряды лишь после окончания войны. Не странно ли? А две оставшиеся урановые бомбы Гитлер, когда бежал, прихватил с собой. Одну, очевидно, передали «серым», и именно она взорвалась над Атласом, а вот на второй мы с вами сейчас, поздравляю, фактически сидим, точнее, плывем.

– Какой же смысл был в том, чтобы сначала везти сюда через полмира эту чертову бомбу, а теперь тащить ее обратно?

– Вот! Как говорят у нас в России, вопрос «не в бровь, а в глаз». Зачем нужна этому Вельзевулу, или Люциферу, или кто он там, ядерная бомба? Ну, в самом деле, не повезет же он ее обратно в Германию, где его с распростертыми объятьями сразу же примут мои соотечественники из Смерша. И конечно, не в Америку, где у него, как я понимаю, хотя и есть определенное лобби в лице коллег этого вашего Гавриила, но заявиться туда с ядерной бомбой, да еще целым батальоном эсэсовцев, – значит, сразу сунуть голову в петлю. Тогда куда он ее везет и для чего?

– Вы же сами только что сказали, что адъютант Крамера наговорил вам кучу всяких вещей, в которые трудно поверить. Каких же?

– Вилли хвастался, что скоро они, то есть нацисты, жестоко отомстят за свое поражение и пустят весь этот мир к чертям, потому что продырявят Землю и устроят на ней такой хаос, что легко будет захватить власть над ней и всеми, кто еще останется в живых!

– Как это, «продырявить Землю»? Разве это возможно? Даже с помощью атомной бомбы?

– Я тоже сначала считал, что нет и все это сущая чепуха. Но потом я вспомнил, что в Атлантике, начиная от Галапогосов и далее, встречаются районы дна, где толщина земной коры минимальна и, кроме того, имеются ее глубокие разломы. Люди пока об этом еще не знают, но атланты называют эту акваторию зоной «черных курильщиков», то есть таких гидротермальных источников с температурой воды до четырехсот градусов по Цельсию, которые идут из самых глубин земли. Говорят, они выглядят как высокие черные башни, выбрасывающие в океанскую воду густой черный «дым», а возле них обитают гигантские красные черви, которых в другое время я бы с удовольствием изучил. А самые глубокие в мире черные курильщики расположены в желобе Каймана на дне западной части Карибского моря, между Ямайкой и Каймановыми островами. Это самая низкая точка Карибского моря, глубина там около семи с половиной километров. И вот прямо туда мы, кажется, и идем. А что, если они решили засунуть в один из этих курильщиков ядерный заряд и взорвать его там? Не пробьет ли атомный взрыв тонкую земную кору? Понимаете, что тогда будет?

– Весь Мировой океан хлынет во Внутриземье и смоет там к черту всех – и атлантов, и «серых». То есть разом устраняются все наиболее мощные конкуренты, – задумчиво сказал Ланселот. – Толково придумано!

– А на поверхности наступит обратный результат, который, впрочем, будет еще хуже: все океаны разом обсохнут, морские коммуникации прервутся. А главное, изменится климат: Гольфстрима-то ведь больше не будет, и вся Европа просто замерзнет в новом ледниковом периоде. Потом перестанут выпадать дожди и обмелеют реки, – добавил Трофимов-Рузовский. В общем, дадут нам всем прикурить, так сказать, по-черному. Такой вот дьявольский юмор! Хотя, возможно, не вся вода из Мирового океана сразу уйдет в образовавшуюся дыру, и картина апокалипсиса будет не столь ужасной, но, все равно, небывалый хаос миру обеспечен. Имея в руках такое страшное оружие, как «Маш-Мак», да к тому же еще поддержку со стороны всех недобитых фашистов, которые с восторгом фанатиков пойдут за их чудом воскресшим фюрером, этот черт действительно может воцариться над миром.

– Теперь мне понятно, почему Бельфегору понадобилось вселяться в тело Гитлера! – воскликнул Ланселот. – Вот уж поистине дьявольский план!

Русский потер ушибленную голову, с надеждой посмотрел на своего ночного гостя и сказал:

– Теперь вы все знаете. На карту поставлена судьба мира и наша с вами в том числе. И я хочу спросить: что вы теперь намерены делать?

– А вы сами-то, Никки, что предлагаете?

– Вообще-то, единственное, что в данной ситуации нам остается, – утопить эту чертову подлодку вместе со всеми ее чертями. А еще лучше – взорвать на ней атомный заряд, чтобы и духу их не осталось, а то рано или поздно объявится какой-нибудь искатель сокровищ, который достанет со дна затаившуюся смерть, и вся эта круговерть начнется сызнова. Честно говоря, неплохо было бы при этом еще и успеть отсюда смыться!

– Легко сказать: «утопить», но как? – не обращая внимания на его последние слова, задумчиво сказал Ланселот. – Нас ведь только двое, оружия нет никакого, а на борту окопалось не меньше роты до зубов вооруженных головорезов, которыми к тому же командует лично сам дьявол.

– Д-а-а, это вопрос… Я думал, вы, как опытный коммандос, знаете.

– Пока не знаю. Но и бездействовать тоже нельзя – скоро меня хватятся, и тогда пиши пропало… Теоретически надо добыть для нас два комплекта эсэсовской формы и оружие – благо каюты не заперты, – затем проникнуть в самый нос лодки, в торпедный отсек и взорвать там пару торпед. Вот и все.

– И все? – с горечью усмехнулся Николай. – За исключением маленькой детали – тогда мы тоже оба погибнем. Нет, вы не подумайте, – конечно, я, как истинный русский, готов с радостью принять славную смерть за други своя, а тем более во спасение мира и всего прогрессивного человечества, но только вот там, наверху у меня остались некоторые неоконченные дела. А нельзя ли еще раз подумать, как бы нам умудриться и всю эту нечисть пустить ко дну, и самим отсюда все-таки выкарабкаться живыми?

– Боюсь, что живыми не получится. Даже если допустить, что мы сумеем заминировать торпеды и будем выходить наружу через торпедные аппараты, воспользовавшись гидрокомбинезонами и индивидуальными дыхательными аппаратами, которые надо еще где-то здесь отыскать, глубина выхода должна составлять не больше трехсот футов – иначе умрем от кессонной болезни с разрывом легких от вскипевшего в крови азота. Поэтому подниматься придется медленно, с перерывами, для чего нужен буйреп. Да, чуть не забыл – кто-то должен оставаться в лодке, чтобы обеспечивать наш выход!

– Другими словами, это невозможно!

– Именно, если, конечно, лодка опустится вглубь и не подвсплывет настолько, что можно будет подняться на поверхность с целыми легкими.

– А когда она «под-всплы-вет»?

– Думаю, что скоро, когда мы пройдем под прибрежным ледником и выйдем в открытый океан. Вероятнее всего дальше плавание продолжится под шноркелем. Это такая труба, которая забирает воздух для дизеля, когда лодка находится в подводном положении, но недалеко от поверхности. Но все равно, нужен человек, который согласится остаться внутри, чтобы заполнить торпедный аппарат водой и выровнять в нем давление с наружным – иначе не открыть переднюю крышку люка. Вряд ли нам удастся уговорить на такой подвиг кого-то из фашистов. Так что придется взрывать как есть.

– Послушайте, попытаться нас взорвать вы всегда успеете, но прикиньте: коли вас не убили сразу, еще на берегу, значит, Бельфегор на вас имеет какие-то виды. Если немножко ему подыграть, то не исключено, что вы сможете получить несколько большую свободу передвижения по лодке, возможно, даже повидаться со своими друзьями и так далее. Вы не находите, что тогда спектр наших диверсионных возможностей расширится. А лезть напролом прямо сейчас, без всякой информации и подготовки, значит, надеяться лишь на голый авось, то есть на чудо. А в чудеса я не верю… хотя, пожалуй, здесь-то как раз всякое может случиться, – добавил он непонятную фразу, на которую Ланселот не обратил тогда внимания.

Но он вынужден был признать, что ученый прав, шансы на успех у них сейчас крайне невелики, и лучше выждать более удобный момент.

– Ладно, я возвращаюсь в свою камеру, а вы пока постарайтесь выяснить, зачем я понадобился этому черту. Завтра, примерно в это же время, я снова к вам загляну… по-соседски. Постучу дважды по три раза.

– Хорошо, но на этот раз я буду держаться от двери подальше, так, на всякий случай. А пока вот возьмите мои часы, вам они будут нужнее.

* * *

Ланселот вернулся в свой карцер и, манипулируя своей импровизированной отмычкой, заперся изнутри. Через три часа охранник принес ему нехитрую еду: кружку кофе и несколько галет. И на том спасибо, ибо со вчерашнего утра у него во рту не было и маковой росинки. Ночью Ланселот повторил свой визит в каюту к Трофимову-Рузовскому. Однако выяснилось – узнать что-нибудь новое или важное тому пока что не удалось, разве что матросы в кубрике, куда его определили на обед, ругались, что покурить теперь выпустят не ранее чем дня через три-четыре, пока наверху не закончится ледник. Однако Ланселот решил не терять времени даром и продолжить свою ночную разведку, чтобы сориентироваться, что называется, на местности и составить план действий. На следующую ночь он снова покинул место заточения и, благословляя беспечность своих альгвазилов, забирался все дальше вглубь чрева гигантской субмарины. Она имела несколько палуб, и на ту, на которой находился он, члены экипажа, видимо, не заходили, так что ночью коридоры были странно безлюдны. Он заглянул в несколько встретившихся на пути кают, но они были темны и совершенно пусты, в них не было ни личных вещей, ни каких-либо других следов, которые остаются в помещении, когда там живут люди, что тоже было удивительно, – ведь обычно на подводной лодке слишком тесно, чтобы оставлять незаселенными целые каюты.

Он продвигался все дальше и дальше, но коридор почему-то никак не заканчивался, хотя, по его прикидкам, он уже прошел по нему расстояние большее, чем была длина самой субмарины. Но самым пугающим было то, что из него не было и выхода, словно он бродил по какому-то заколдованному кругу. Вдруг ему показалось, что кто-то осторожно крадется за ним по пятам. Ланселот резко обернулся, однако прямой коридор за ним, освещенный призрачным светом, был по-прежнему пуст. Он сделал несколько шагов вперед, и сразу же позади вновь послышался тихий, но явственный шелест. Ланселот почувствовал, как липкая холодная струйка скользнула вниз по позвоночнику, но усилием воли он подавил внезапно накативший страх и заставил себя идти дальше. В довершение лампы на потолке вдоль коридора замигали и потухли, как будто кто-то намеренно хотел его запугать. Шорох за спиной прекратился, зато впереди в полной темноте забрезжило какое-то неясное белое свечение. Ланселот остановился, почудилось, что все это ему лишь снится, и надо просто проткнуть мембрану забытья, отделившую от реальности, чтобы снова оказаться в привычном мире. Он больно ущипнул себя за руку, чтобы очнуться, но безрезультатно, – светлое пятно продолжало, колеблясь, медленно приближаться к нему в темноте. Постепенно оно приобретало черты человеческой фигуры, но совершенно бесплотной, поскольку оставалась лишь белым мертвенным сиянием. Ланселот вгляделся, и сердце ледяным комком подкатило к горлу. Это был отец, который умер от рака год назад. Призрак смотрел прямо на него неподвижным безжизненным взором, бледные губы его беззвучно шевелились, будто он хотел что-то сказать, о чем-то предупредить, но слова не могли пробиться сквозь окутывающую его белую пелену смерти. Ланселот шагнул к отцу, протянув вперед руку и пытаясь дотронуться, но поймал в ладонь лишь холодную пустоту. Свечение эфемерной фигуры отца начало ослабевать и через мгновенье совсем исчезло. Вокруг же после этого сгустилась такая непроглядная мгла, что неизвестно было куда ступить. Он беспомощно озирался вокруг, когда краем глаза заметил, что свечение возобновилось и рядом явилось еще одно видение. Оно выглядело ужасно, как долго пролежавший в воде труп: распухшее синее лицо с пустыми глазницами, лопнувшая сморщенная и отвисающая лохмотьями кожа, – Ланселот с трудом узнал Томпсона, который сейчас должен был покоиться на дне Северного моря. Но на сей раз потусторонний гость не собирался хранить молчание, и хотя из его обезображенных губ не вырывалось ни звука, Ланселот прямо в своем мозгу услышал знакомый голос, который твердо произнес загадочную фразу, напомнившую ему апокалиптические пророчества: «Печать сломана, врата приоткрылись, зверь вышел из бездны, но они еще воззрят того, которого пронзили». Затем и это видение исчезло. От всего увиденного голова его пошла кругом, а сердце в груди билось, как отбойный молоток.

Внезапно кожей он опять почувствовал возле себя движение, но теперь оно материализовалось во внезапное легкое прикосновение. Ощущение было такое, будто две холодные мягкие ладони скользнули сзади по его щекам и шее, а потом быстро отпрянули. При этом послышался звук похожий на приглушенный женский смешок.

– Джейн, это ты? – спросил он наугад, не зная, на кого еще можно подумать.

Снова смех и игривое прикосновение, однако почему-то родилась уверенность, что это не Джейн, да и как она могла оказаться здесь, в замкнутом и темном коридоре подлодки, где свободно разгуливают привидения. Но тогда кто?! Ведь на борту больше нет никаких женщин, тем более таких, которых не смущают посетители с того света. Или есть? Правда, говорят, что призраков видят лишь те, кому они являются, но ведь кто-то же приоткрыл для них дверь. Или «врата», как только что поведал дух Томпсона?

– Кто здесь? – громко и напряженно произнес Ланселот, пытаясь своим решительным тоном вернуть себе ощущение реальности и сохранить самообладание. – Хватит с меня этих ваших штучек! Если вам чего-то от меня надо, то говорите прямо и… зажгите, наконец, свет в этом чертовом коридоре.

Однако никакого ответа не последовало. Вместо этого он услышал какой-то неясный шум. Звук приближался, нарастая, и наконец он понял, на что это похоже – на шум водяного потока, который несется прямо сюда! Инстинктивно он развернулся в противоположную сторону, а ноги сами понесли прочь, хотя разум отдавал себе отчет в том, что если подводная лодка разгерметизирована, то спасения нет. Вода настигла его, со страшной силой опрокинула, накрыла сверху и понесла дальше, больно ударяя о трубы и выступы стен. Коридор заполнился водой до самого верха, потому что все его попытки всплыть и глотнуть воздуха оказались безрезультатными. В такой ситуации было бессмысленно тратить силы, махая руками и ногами, потому что это лишь сокращало те краткие мгновения жизни, которые ему еще оставались. Он прекратил попытки выбраться и поплыл по течению, надеясь только на чудо и немного – на вместительность своих легких. Однако скоро кислород в них начал заканчиваться и сознание стало меркнуть. Последнее, что он увидел в свете последней его вспышки, была женщина, обнаженная, с длинными рыжими волосами, ее зеленые глаза смотрели насмешливо и дерзко. И еще ему почудилось, что ее тело заканчивалось длинным рыбьим хвостом. «Русалка», – успел подумать он прежде, чем окончательно лишиться чувств.

* * *

Ему показалось, что в следующую секунду после того, как утонул, он снова открыл глаза, но никакой воды и русалок вокруг больше не было, да и одежда была совершенно сухой. Он обнаружил, что сидит в кресле в каком-то помещении, погруженном в полумрак. Причем его убранство, мягко говоря, было вовсе не характерно для подводного плавания и будто бы перекочевало сюда из самой Рейхсканцелярии. Напротив стоял письменный стол красного дерева с аллегорической инкрустацией на передней панели, изображавшей полуобнаженный меч, на нем горела массивная настольная лампа с оранжевым абажуром. Она освещала столешницу, оставляя в тени то, что было дальше, но через верх отбрасывала небольшой свет на стену, где поблескивал золоченый картуш с изображением рыцаря в латах, на плече которого устроилась горгулья, а снизу тевтона обнимал, протягивая вверх костлявые руки, символ смерти – человечий скелет. Однако не это его поразило. Вглядевшись в неосвещенное пространство за столом, Ланселот поневоле вздрогнул – там в кресле сидел Адольф Гитлер. Тот же серый френч, та же ниспадающая на лоб челка, сапожная щеточка усов под носом, однако что-то с ним было не так. Его голова слегка откинулась на подголовник, рот приоткрылся, а выпученные глаза неподвижно смотрели прямо перед собой, не отражая ни тени рассудка. Нет, он не производил впечатления мертвеца, но создавалось ощущение, что напротив сидит бездушная восковая кукла.

«Как же я здесь очутился? – напряженно думал Ланселот. – Ведь вроде бы только что умер, захлебнувшись в тонущей подлодке, и мне чудились призраки и ундины. А теперь сразу вот такая аудиенция! Значит, все это было наваждением, колдовством или худо-бедно гипнозом? И вот теперь я сижу и гляжу на человека, которого весь мир считает мертвецом и который, по правде сказать, сейчас сильно на него смахивает, хотя вроде бы и дышит. Интересно, куда он так уставился и на кой черт я ему сдался? В любом случае из этого положения можно будет, наверное, извлечь пользу. Ну что же, посмотрим, что будет дальше».

От того, что случилось дальше, наш бравый морпех не просто вздрогнул, а даже подскочил на своем кресле. Потому что Гитлер вдруг подал голос. Конечно, если бы он с ним просто заговорил, в этом не было бы ничего удивительного, в конце концов, судьба давно уже заставила его привыкнуть к общению с князьями мира сего, пусть даже и бывшими, но все дело в том, что фюрер избрал для этого весьма экстравагантный способ. Он произносил слова как чревовещатель, то есть совершенно не шевеля губами, не меняя стеклянного выражения глаз и, кажется, вообще не приходя в сознание. При этом голос его неузнаваемо изменился, сделался глубоким и таким низким, что от него вибрировали в животе внутренности. Казалось, существо иного мира властно вещает из этого тщедушного тела, и Ланселот, конечно, сразу догадался какое.

– Ланселот, мой неугомонный друг, – укоризненно, но вроде бы даже по-отечески произнес голос, – ты опять что-то затеял. Я сразу тебя узнал, когда увидел на электростанции вместе с атлантами. Это ведь ты был посланцем от них и американцев в замке Вевельсбург, когда мой бедный, а теперь дохлый, как бездомная собака, слуга Генрих так неразумно решил расправиться с тобой на скорую руку, поджарив, словно яичницу, в ядерном тигле. И именно ты подвернулся нам в Крыму, чтобы в деле при Ласточкином гнезде зачем-то спасти этот гниющий полутруп – Рузвельта, втащив его обратно в машину, когда он, казалось, уже благополучно летел в Тартар. А ты знаешь, сколько сил и времени я положил на то, чтобы все это организовать? Чтобы промыть мозги его охране, особенно этому долговязому, черному, тупому Джиму, который ведь не случайно не закрыл дверцу джипа, в который влез этот калека? Атака немецких коммандос была тогда лишь прикрытием. А вы думали, в ней все дело? Ха-ха! Но какая же была тебе за это награда? Тебя вышвырнули из их Белого дома сразу же, как только не стало хозяина. Атланты тоже тебя не оценили по достоинству, послав в клоаку Нового Берлина сразу после атомного взрыва над Атласом, то есть фактически на верную смерть. Ты для них просто расходный материал. Но я убежден – такой, как ты, способен на большее, на поистине великие дела!

Ланселот вспомнил недавние слова русского ученого: чтобы выжить и победить грозного противника, надо ему немного подыграть. Однако он решил зайти издалека.

– Насколько я понимаю, ты предлагаешь мне перейти на твою сторону. Но какой мне резон переходить в стан противника, когда он повержен и отовсюду бежит?

– Ого! Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа! Ты прав, это было бы глупо, потому что вставать надо всегда на сторону сильнейшего… Только с чего ты решил, что я бегу? А-а, понимаю, ты смотришь на это никчемное тело. Да, я использовал его в моей борьбе и даже чуть было не достиг успеха. Но что делать, против меня выступили мощные силы, и я временно отступил. Но помнишь ли ты, что писал в своем Откровении ваш Иоанн Богослов: «Перед снятием седьмой печати наступит безмолвие как бы на полчаса». Это тишина перед бурей, которая всколыхнет мир. На самом деле вся ваша последняя «мировая» война была лишь эффектной трескотней, дымовой завесой, отвлекающим маневром от истинного театра действий. Настоящая битва, которую мир не заметил, состоялась за Агхарту, точнее, за ее древнее оружие, которое теперь у меня, так же как и новейшее оружие людей, созданное под занавес этой вашей войны, причем с обеих сторон. Так что я уже практически победил! И ты, Ланселот, можешь помочь мне вступить в союз с Америкой, где ты знаешь многих важных политиков и военных.

– А что даст Америке союз с тобой?

– Он спасет ее от уничтожения, а сама она будет править миром. Под моей рукой, конечно. Согласись, ведь если всех убить, то над кем же тогда царствовать?

– То есть тебе нужен зверь, выходящий из моря людского, то есть земные правители?

– О-о, да ты, я вижу, знаешь Писание!

– Да, посещал иногда воскресную приходскую школу. Но ведь в Откровении упомянут еще и второй, хитрый и льстивый зверь, выходящий из земли. Это те, кого Иоанн называет лжепророками. Как быть с ним?

– Люди, представляющие этого зверя, умны, беспринципны, и у них есть древний тайный орден, пронизавший своими ветвями целые государства, посему они будут нам полезны, потому что как только поймут, за кем великая сила, то сразу узрят, кто их истинный бог.

– Но заслужили ли люди те страдания, которые в таком случае снова выпадут на их долю? Ведь это будет новая, третья мировая война, Армагеддон.

– Люди виноваты сами. Они из поколения в поколение предаются низменным страстям, отнимающим у них таланты и физическое совершенство. Они пустили в свой мир рыжего коня и его всадника, променяв на золото и блуд свои души. В их природе, как только они, выйдя из животного состояния, осознали свою смертность, – убийства себе подобных, которые они постоянно творят, чтобы убедить себя в своем ложном бессмертии. И в этом вы сами перешли всякую меру, завалив ваши колонии, а затем в постоянных войнах и Европу сотнями миллионов человеческих трупов. Вороной конь и всадник с весами в руке давно уже скачет по земле, взвешивая ваши грехи и радуясь своей богатой жатве. Так стоит ли удивляться, что в мир должен явиться и всадник на коне бледном, который сотрет нечестивых с лица планеты и начнет писать историю заново?

– А не кажется ли тебе, Бельфегор, что тут что-то сильно попахивает дьяволом, врагом рода человеческого, который сам же и повинен в его грехах?

– А-а, вот ты о чем. Мол, я дьявол, а этот бесноватый с усами – антихрист. Ну, можно, наверное, сказать и так. Хотя Адольф эту интересную роль, к сожалению, провалил. Он мелочен и глуп. Только в те моменты, когда я вселялся в это бренное тело, он становился кумиром толпы. Но я не мог быть все время его поводырем, и вот результат. Мне нужен более талантливый помощник.

– Уж не я ли?

– Знаешь, мир одновременно и сложнее, и проще, чем вы, люди, себе напридумывали. Как ты мог убедиться, история разумных созданий на этой планете неизмеримо более древняя, чем учит ваша христианская церковь. Поэтому того Бога, какого вы себе представляете и по образу и подобию которого якобы сотворен людской род, не существует и никогда не существовало. Однако есть Абсолют, из которого выходят и куда снова стремятся попасть в конечном счете все вселенные, число которых бессчетно. Но, для того чтобы этот процесс шел, короче говоря, для устроения движения, которое на самом деле и есть все, необходимы противоположные силы, вихри, закручивающие бытие в противоположных направлениях. Плюс рождает минус, всякое движение оставляет за собой разрежение, пустоту. Это, кстати, и делает мир дискретным, не однородным, не сплошным. Бесчисленные его дискретные элементы, или материя, как это называют ваши философы, сталкиваются, конкурируют между собой и выживают в конечном счете лишь те, которые более рациональны: быстрее, экономичнее, умнее, наконец. Эту взаимную вечную войну на уничтожение вы, видя ее лишь из своего узкого стойла, зовете Злом. Добром же считаете противоположное начало, когда разные элементы, двигаясь центростремительно, соединяются и дополняют друг друга, образуя системы и сообщества, а финальная цель этого – новый Абсолют. Но ведь без Зла нет и Добра! Именно Зло или конкуренция и жесткий отбор дают элементам мира необходимую энергию, выучку, чтобы они могли потом эффективно соединяться. Иначе говоря, Зло есть инкубатор Добра. Потому-то они и должны находиться в динамическом равновесии. Где слишком уж быстро утекает Добро, надо добавить добра, если мало Зла, подсыпать немного зла. А сейчас в вашем мире маловато настоящего, ядреного Зла, потому что вы, люди, оказались слишком уродливы, слабы и несовершенны, чтобы начать по-настоящему сливаться в единый Мировой разум. Вот и бедняга Адольф бредил новым сверхчеловеком, а сумел воспитать лишь двуногих волков… Хотя, честно говоря, и мне, и Абсолюту совершенно наплевать на вас, на ваши моральные ощущения и названия. Называйте, как хотите, от этого ничего не изменится. Так устроен мир, и точка.

– Не предлагаешь ли ты мне повторить эксперимент со сверхчеловеками?

– Нет, не предлагаю. Потому что один раз он вроде бы даже уже удался, и сверхчеловеки населили значительную часть земли под названием Атлантида, но потом выяснилось, что они застыли в своем развитии, начали деградировать и вымирать.

– Почему же так случилось, Бельфегор?

– Потому что им стало все подвластно и… все скучно, ленно. Утратился смысл существования. Настолько, что даже Великая катастрофа не смогла стряхнуть с них сонное оцепенение. Вместо этого они, как крысы, забились под землю, где теперь и найдут свой бесславный конец.

– Так, ты был один из них?

– Когда-то, очень давно. Один из тех, кто выбрал для себя радость борьбы, или, если хочешь, путь Зла, кто карает ленных. Ведь Зло и есть жизнь, хотя вы и называете ее – во многом справедливо – юдолью скорби. Возвращаясь к твоему вопросу: мне нужны не сверхчеловеки, а правильный Путь.

– В общем, как говаривал Змей-искуситель: «Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum», – гордясь своей феноменальной памятью, процитировал Ланселот. – «Будете, как Бог, знать и добро, и зло».

– Спасибо, но латынь мне известна. Впрочем, ты прав, я всегда это повторял. А лучше всех меня понимал Йохан Вольфган Гёте. «Ein Teil fon jener Kraft, Die staets das Boese will Und staets das Gute schafft», – процитировал Бельфегор.

– Спасибо, но я знаю немецкий: «Я – силы часть, что вечно хочет зла и неизменно сотворяет благо», – повторил Ланселот. – Впрочем, не зря говорят: что благо для одних, для других – несчастье. Только Добро – безусловно, вне Зла. Однако приятно встретить начитанного собеседника!

На минуту повисло молчание, и вдруг все изменилось.

– Я слышу иронию в твоих словах, – неожиданно промурлыкал сзади ласковый голос, а вокруг его шеи нежно обвилась обнаженная женская рука. – Но скажи мне, разве любое убийство, вот хоть кровавого тирана, – тут тонкий пальчик указал на мирно дремлющего фюрера, – можно назвать добрым делом? Ведь нет! Но у кого повернется язык отказ от расправы с ним объявить благом для рода человеческого? Так что вопрос, считай, по-прежнему открыт. Но… хватит с нас ученых разговоров, ведь не собеседника ты встретил, а собеседницу!

Вслед за этим на колени к нему спорхнула прелестница. У нее была копна рыжих волос, уже знакомые зеленые насмешливые глаза, но совершенно отсутствовали какие-либо предметы дамского туалета. Ланселот опасливо покосился вниз – к его облегчению, вместо рыбьего хвоста на сей раз в наличии были две стройные, вполне приличные, если не считать необремененности их мелочами одежды, женские ножки. К тому же Адольф со всеми его мужскими атрибутами по-прежнему оставался неподвижен на своем посту, что его также немного успокоило.

– Я вижу, ты удивлен, – продолжала ворковать блудница, ласково гладя его по щеке. – Вот все кричат: «Бельфегор, Бельфегор», а, между прочим, мне обидно, потому что никто не желает замечать моей женской стороны, а ведь именно в ней вся моя суть! И в этом качестве имя мое – Элейна. Как думаешь, о ком это: «И узрел я жену, сидящую на звере багряном, и на челе ее написано – тайна»? Я – средоточие всех жен, и часть всякой из них, и все они – частица моя… А ты, ты будь, будь моим зверем! – страстно шептала искусительница и в это время терлась о его колено своей жаркой промежностью, все убыстряя темп и сладостно закатывая глаза. – Исполни же волю Его, принеси мне все царства земные, в этом твоя судьба-а-а!!! – возопила она в экстазе.

Ланселот с ужасом почувствовал, как его воля слабеет, что он не в силах противиться немыслимому, дьявольскому соблазну. В то же время он отстраненно наблюдал за происходящим и как бы со стороны, не в состоянии ни на что повлиять. Но тот, другой, который оставался в кресле, не помнил, как оказался без одежды, как желание захлестнуло его сознание, багровой пеленой затмило глаза, почти лишив рассудка. Он действительно превратился в зверя, багряного зверя. В одно и то же время он страстно хотел ею обладать и пламенно ненавидел. Эта страсть-ненависть подняла с самого дна его существа древнюю темную силу, которая вожделела разорвать клыками манящую трепетную плоть, пожрать ее и сгореть вместе с нею в адском огне. Что было дальше, он уже не помнил.

* * *

Когда он наконец очнулся, то обнаружил, что стоит абсолютно голый на улице какого-то, по всей видимости очень древнего, города. Впрочем, после случившегося ранее особо удивляться чему-либо он уже перестал. Было жарко, солнце палило немилосердно. По обеим сторонам тянулись без перерывов ряды одноэтажных домов, довольно примитивных, сложенных из неотесанных камней и саманного кирпича, без окон, с крышами из тростника. Навстречу ему валила большая толпа людей – бородатых мужчин и расхристанных женщин, которые нестройными голосами громко горланили какие-то варварские песни и были сильно пьяны. Одеты они были в короткие туники, состоявшие из кусков грубой ткани, едва прикрывавших тело, или просто в овечьи шкуры. Впрочем, многие, как и он сам, вообще не имели на себе никакой одежды, что здесь, видимо, было в порядке вещей и никого не смущало. Вели они себя также крайне разнузданно. В середине толпы он заметил носатого мужчину, которого окружающие его хулиганы подталкивали вперед, осыпая насмешками, оскорблениями и тумаками, отчего лицо его заливала кровь, а глаза его заплыли кровоподтеками. Несмотря на это, он показался ему странно знакомым. Когда пьяная компания поравнялась с ним, Ланселот увидел, что на истязаемом надеты штаны – наряд, явно выбивавшийся из ряда здешней моды, – и именно эта деталь туалета, кажется, приводила аборигенов в особое раздражение и служила поводом для экзекуции. Мало того, штаны представляли собой часть матросской экипировки, а проще сказать, робы, которую носил экипаж «Черной жемчужины». В доказательство внизу на одной из штанин мелькнуло прямоугольное черное клеймо, которым обычно метят казенное обмундирование. Только тут Ланселот осознал, что обладатель штанов – не кто иной, как его тайный инсургент, русский ученый-генетик Трофимов-Рузовский. Матросскую куртку с него содрали раньше, и она красовалась на одном из веселящихся негодяев. Тот что-то прокричал Ланселоту, подкрепляя слова неприличными жестами, из чего тот понял, что его приглашают принять участие в развлечении, характер которого не вызывал сомнений. При том его собственная нагота поводом для остракизма не являлась, напротив, очевидным образом приветствовалась, а многие с интересом разглядывали и его бритую физиономию, которая, наверное, выглядела в их глазах особенно оригинально и многообещающе. Ланселот последовал за толпой, и скоро они вышли на наполненную народом рыночную площадь перед городскими воротами. Посреди нее возвышалось каменное изваяние божества, которое показалось ему удивительно знакомым: тот же птичий клюв, рога, ноги сатира, женские груди и огромный эрегированный член, бесстыдно торчащий вперед, подобно тарану древней триеры. «А-а, старый знакомый, Ваал-Фегор, назвавшийся Элейной, – узнал свою недавнюю соблазнительницу Ланселот, – вот, оказывается, откуда ты родом! Остается только узнать, куда это нас занесло». Шум на площади стоял невообразимый, но не от бойкой торговли, а от совсем иного. То, что происходило вокруг, было отвратительно, соединяя разнузданную вакханалию, в которой вином, вытекавшим из бурдюков, упивался и стар, и млад, со всеобщим, но противоестественным совокуплением, когда мужчины почему-то имели сношение лишь с мужчинами, а женщины – с женщинами. Под улюлюканье толпы с Трофимова-Рузовского уже начали стаскивать штаны, а к самому Ланселоту тоже норовил было пристроиться сзади здоровенный рыжий детина, отвратительно вонявший винно-чесночным перегаром. Он почувствовал, как гигантский твердокаменный инструмент, почти такой же, что и у Ваал-Фегора, тычется в его обнаженный тыл, безуспешно пытаясь обрести вход внутрь. Обернувшись, Ланселот коротким, резким ударом пальцев, сложенных наподобие тигриной лапы, в кадык не ожидавшего такого решительного отпора ухажера надолго устроил последнего на заслуженный отдых. Затем он подскочил к тем, кто намеревался совершить групповое изнасилование его спутника, и с яростью, удесятерившей его силы, разбросал всех в разные стороны. Сделав это, он оглянулся вокруг. Шум толпы, как по мановению руки, вдруг стих, все замерли и с тупым недоумением уставились на двух чужаков с бритыми рожами, которые, по-видимому, явились сюда в поисках своей неминуемой и страшной смерти. И только один, вскочивший со скамьи у городских ворот пожилой бородач в длинном белом хитоне, отчаянно махал ему рукой, явно призывая к себе. Раздался рев обезумевшей толпы, которая вот-вот бросится на них, чтобы разорвать на части. Ланселот схватил генетика под руку и, отшвыривая тех, кто стоял на пути, бросился с ним к воротам, думая, что именно там ждет их спасение. Однако старик сделал протестующий жест и махнул рукой в направлении ближайшего переулка, куда поспешил и сам, оглядываясь и жестами продолжая манить за собой. Проблема состояла в том, что от полученных побоев его товарищ совсем ослаб и спотыкался на каждом шагу, не в силах не то что бежать, но даже идти. Тогда Ланселот схватил его и бросил себе на плечи, а затем со всех ног припустился за своим нежданным спасителем, чувствуя, как сзади плюются ему в затылок вонючей слюной и вопят десятки яростных глоток. Однако в этом состязании сказывались огромные преимущества умеренного образа жизни над беспробудным пьянством, потому что, несмотря на нелегкую ношу, разрыв между преследуемым и преследователями медленно, но неуклонно увеличивался. Влетев в переулок, Ланселот увидел того загадочного старика, который стоял в воротах высокого каменного дома с черепичной крышей, и понял, что он призывает их найти спасение именно там. Вряд ли это могла быть западня, подумалось ему, а если и так, то все-таки хоть какая-то передышка, поэтому он, отбросив сомнения, вбежал внутрь, и тяжелые створки дверей сразу за ним захлопнулись. Загремел засов, и тут же в дверь стали бешено барабанить ноги и кулаки преследователей, разражавшихся при этом потоком ругательств и угроз, не требовавших перевода. Однако ворота, сделанные из дерева твердого, как мамврийский дуб, и снабженные широкими бронзовыми накладками, могли выдержать длительную осаду. Окна же с улицы в домах этого города, если не считать маленьких круглых отдушин, похоже, вовсе не предусматривались, так что с этой стороны непосредственной опасности пока что не предвиделось.

Внутри дома, в большой центральной комнате, их ждал хозяин. Оказалось, что он еще не слишком стар, лет пятидесяти, высок, жилист и смугл, хотя его длинная борода была совсем белой, отчего вначале и показалось, что он глубокий старик. Рядом с ним находилась семья – жена и две молодые девицы, по-видимому дочери. Все они были сильно напуганы, и немудрено, потому что под стенами дома бесновалась разъяренная толпа.

Одна из дочерей, по-видимому старшая, выглянула в крошечное слуховое оконце в стене, сказав:

– Отец, взгляни! Похоже, весь город собрался около нашего дома! Они хотят, чтобы ты выдал им этих чужестранцев, иначе грозятся убить нас. Зачем они тебе? Один вон совсем нагой, – добавила она с усмешкой, откровенно разглядывая Ланселота, который действительно оставался в чем мать родила.

– И правда, Лот, – высоким дрожащим голосом сказала жена, – пусть лучше они их заберут, а то ведь сейчас сожгут дом.

Ланселот удивился, потому что хорошо понимал их речь, несмотря на то что, как он помнил еще со времен воскресной школы, жители Содома – а у него не было сомнений, что они попали именно в библейский Содом – звались филистимлянами или же, по-иудейски, хананеями, язык которых давно всеми был прочно забыт. А еще его поразило, что имя хозяина дома созвучно его собственному, только короче. Посмотрев на своего русского товарища, он увидел, что тот озадачен не меньше его.

– Вы видите то же самое, что и я, Николай? Или я сплю? – сказал он ему.

– Вряд ли, Ланс, мы оба видим один и тот же сон, скорее, это все чертовы шуточки нашего друга Бельфегора. Кстати, судя по идолу, что стоит на площади, кажется, он и есть то божество, которому поклоняются эти извращенцы. Я знаю только одно – физически перенестись в библейские времена из двадцатого века мы точно не могли, так что это что-то вроде гипнотического воздействия, хотя и поразительно эффективного, во всяком случае, меня только что чуть было не лишили девственности, а может, и головы. Надеюсь, что только виртуально, и мы на самом деле все еще находимся на подводной лодке.

– Послушай, Лот, – обратился Ланселот к хозяину дома, – может, нам лучше сейчас и в самом деле добровольно выйти и сдаться, а то ведь, не ровен час, они и впрямь сожгут нас здесь всех вместе?

– Негоже тебе стоять перед моей женой и дочерьми так, голым, – сказал Лот, как будто и не слышал его последнего заявления. – Хоть в этом городе ходить нагишом и предаваться свальному греху и не в диковину, мы осуждаем это как богопротивную мерзость. На вот, надень-ка мой старый хитон, – бросил он Ланселоту одежду. – А вы, дуры, – прикрикнул он на женщин, – уймитесь! Разве не ведомо вам, что по обычаям моей родины – благословенного Ура – тот, кто принял странника под свой кров, должен защищать его, даже жертвуя собственной жизнью?! Лучше мы все умрем, чем позволим им сотворить то, что они замыслили!

Сказав это, Лот решительным шагом направился к выходу и, открыв дверь, вышел наружу, снова плотно затворив ее за собой. Однако, несмотря на это, было слышно, как он громко обратился к толпе:

– Братья, не сотворите зла! Вот у меня две дочери, которые не познали мужа. Лучше уж я выведу их к вам, делайте с ними что хотите, только людям сим не делайте злого, ибо они пришли под кров дома моего!

– Он предлагает нам своих сучек! – заржали в толпе. – А на кой нам нужны его бабы? Пусть отдаст чужаков, мы ведь еще с ними не рассчитались. Особенно с тем, голым и сильным, он мне два зуба выбил, а я выбью из него дух!

– Одумайтесь! – закричал Лот. – Ведь вы губите сейчас свои души, и Бог вам этого не простит.

Прежний голос, который, очевидно, принадлежал тому, кто верховодил толпой, прорычал:

– Смотрите, этот урод сам явился сюда неизвестно откуда, прожил тут пару лет, а уже хочет быть судьей нам, исконным содомитам! За это мы поступим с тобой даже хуже, чем с ними! Прочь с нашего пути!

Мерзавцы снова начали ломать дверь, но тут гости Лота отворили ее и затащили его в дом. На крыльцо же вышел Ланселот, держа в руках тяжелую узловатую жердь, служившую Лоту посохом. Ею он был полон решимости уложить первого же, кто попытается войти внутрь дома. Но это не охладило пыла толпы, напротив, лишь подогрело. Ланселот видел перед собой лишь безумно вытаращенные глаза, оскаленные слюнявые рты и тянущиеся к нему грязные руки. Еще секунда, и они кинулись бы на него, чтобы растерзать, но в этот момент случилось что-то совершенно неожиданное: улица перед домом и весь город вдруг озарились мощной вспышкой такого яркого, сверхъестественного света, что каждый в толпе мгновенно ослеп. Ланселот, стоявший спиной к источнику вспышки, зрения не утратил, он быстро захлопнул дверь и запер ее. Больше дом Лота атакам не подвергался, пораженные слепотой люди падали в испуге на землю или беспомощно тыкались друг в друга. Лот, видевший то, что произошло, встал на колени и молитвенно протянул руки к своим гостям. Глаза его выражали благоговейный восторг, он явно решил, что они – боги или, по крайней мере, ангелы божьи.

– Что это было, Ник? – спросил Ланселот, сам донельзя изумленный тем, что произошло.

– Поздравляю вас, Ланс, кажется, вы только что, наградив содомитов временной слепотой, стали мифологическим героем. Это ведь о вас в Библии сказано как об ангеле, которого Бог послал, чтобы спасти праведного Лота. Впрочем, я вроде теперь тоже ангел Господень. А то, что мы сейчас наблюдали, очень похоже на вспышку, которая бывает при взрыве атомной бомбы, как его описывают очевидцы.

– Да бог с вами, Ник, откуда здесь взяться атомной бомбе? Тут ведь еще до Рождества Христова ждать тысячу лет, а может, две!

– Вы правы, Ланс, бомбе здесь взяться действительно неоткуда… – ученый на секунду задумался, как будто его осенила какая-то мысль. – Впрочем, есть у меня одна идейка. Вряд ли вам известно, да я и сам не очень-то, признаться, это пока понимаю, но некоторые физики в нашем с вами мире считают, что время – это объективно-субъективная категория, которая всецело зависит от координат, в которых находится наблюдатель. Абсолютно во Вселенной лишь движение, но оно происходит волнообразно, потому что в своей основе вся материя состоит из микрочастиц, которые одновременно есть и корпускулы, то есть частицы, и излучение, то есть волны. А ведь соседние волны при определенных условиях могут между собой сжиматься и интерферировать, то есть накладываться друг на друга и взаимодействовать.

– То есть вы хотите сказать, что ядерные взрывы в нашем мире, как бы проткнули эти соседние волны, и из-за этого мы угодили во времена Лота и Авраама?

– А как по-другому можно объяснить, что атомные вспышки произошли одновременно, или почти одновременно, и там, и здесь? Безусловно, эксперименты с атомным ядром сыграли в этом свою роль, ведь они – прямое вмешательство в неведомый нам микромир, но не исключено, что главным толчком для переноса во времени послужила черная магия, которую практикует этот демон или демоница Бельфегор. Она, видимо, тоже как-то вторгается в тонкие материи, используя законы природы, о которых мы, люди, пока ничего не знаем. Иначе, если бы он был тут ни при чем, с чего бы тогда на главной содомской площади торчала именно его статуя?

– Стоп! – хлопнул себя по лбу Ланселот. – Если это так, и древность, в которую мы угодили, не плод нашего воображения, а реальный мир, то скоро должен произойти еще один взрыв – ведь в Библии сказано, что сначала ангелы ослепили толпу ярким светом, а затем Содом и Гоморра были сожжены павшим с неба огнем! Первую вспышку мы видели, значит, скоро будет вторая. Она-то всех нас и прикончит!

– Если только мы срочно отсюда не уберемся, – мрачно подытожил Трофимов-Рузовский. – Будем надеяться, что вторая вспышка вернет нас назад, ну, хотя бы на чертову подводную лодку, а то как подумаю, что всю оставшуюся жизнь мне придется здесь провести, изображая из себя ангела, сразу такая забирает тоска!

Повернувшись к Лоту, Ланселот сказал, стараясь выражаться так, чтобы праведнику было понятнее, то есть по возможности в библейской манере:

– Лот, остался ли у тебя еще кто-нибудь в Содоме? Тогда немедля выводи их из города, ибо это место скоро будет Богом истреблено!

То ли стиль изложения оказался как нельзя более подходящим, то ли старик пребывал под впечатлением только что случившегося чуда, но он мгновенно бросился собираться.

Говоря последние слова, Ланселот почувствовал, что, в отличие от своего ученого спутника, роль ангела Господня оказалась для него не лишена приятности, так что, если вернуться не удастся, можно будет, по крайней мере, освоить роль какого-нибудь библейского пророка и прародителя рода человеческого. А что, тоже неплохо на крайний случай! Тут он вспомнил, как Бельфегор, войдя в трогательный образ коматозного фюрера, втолковывал ему что-то про то, как зло ежечасно порождает добро. А может, в Содом его занесло вовсе не случайно? Может эта библейская картинка, которую кто-то решил ему показать во всех цветах и красках, совсем об обратном? Вот он, Содом этот – безусловное зло, и никакого добра, ясное дело, от него не дождешься. Приходит сюда, значит, праведный Лот, родной племянник самого Авраама, и начинает наставлять этих греховодников на путь истинный, а от них как от стенки горох, ничего хорошего не прививается. То есть, в принципе, нет! Что это значит? А вот что – рановато к таким лезть с праведностью, всепрощением да толерантностью – только хуже будет. Вон наш праведник Лот не только содомлян, но даже своих родных дочерей от греха-то отвадить не смог, да и сам скоро падет вместе с ними. В общем, ничего не выйдет, пока не появится ангел с мечом огненным да не вразумит как следует, пока не научит больно – что не свято, то должно! А любовь вселенская – это роскошь, это когда-нибудь потом, после того, как приучатся жить да думать вместе, хотя бы по правилам, по-людски, по чести, а не так, как твоя урчащая утроба восхочет. Закон – детоводитель ко Христу. Кто же это потом скажет? Кажется, Павел. Это Ветхий Завет, детки, и никто еще его Новым не отменял! Все в одном… Но ведь роль ангела-то явно тебе предназначена, Ланселот. Что это, знак? Ну конечно! Ясное предупреждение, чего от тебя ждут и как всегда поступать дальше. Кто ждет? Да какая разница, главное, что этот кто-то абсолютно прав. И не каждому такое «кино» показывают, а мне – тут он вспомнил грозные картины будущего на фоне крымской горы Аю-Даг – уже второй раз. Куда ж без ланселотов? Выходит, что никуда.

Эти его непривычные думы прервал деликатным покашливанием Лот, который уже собрал свои пожитки и стоял наготове у двери с женой и дочерьми, ожидая дальнейших приказаний свыше. Впрочем, Лотова супруга, кажется, не проявляла особого энтузиазма в том, что придется выполнить божью волю, оставив на погибель все нажитое имущество. Обводя в последний раз взглядом свой дом, она плакала и причитала. Однако Лот, посуровев лицом, не допускал возражений. Он вытолкнул жену за порог, вышел сам, а за ним последовали обе девушки. Через минуту вся процессия во главе с «ангелами» уже спешно направлялась к городским воротам. По пути никто препятствий им чинить и не думал, потому что все жители Содома, ослепленные световой вспышкой, были заняты исключительно собой, своим пошатнувшимся здоровьем. Миновав открытые настежь ворота, они двинулись по дороге, которая вела вверх, по направлению к горам, где, как пояснил Лот, есть глубокие пещеры, где можно укрыться.

– Лот, если снова будет такая же вспышка позади нас, ни в коем случае не оборачивайся сам и вели не делать этого своим женщинам, особенно жене. Ты слышишь меня – жене! Надо будет упасть на землю и закрыть голову руками, вот так, – сказал Ланселот, имея в виду первые приемы выживания при атомном взрыве. Лот тут же транслировал это жене и дочерям, указывая рукой на оставленный город. Через полчаса они достигли первых скал, которые могли обеспечить им какую-то защиту. И только успели за них завернуть, в небе произошла новая вспышка. На сей раз она была намного сильнее первой и сопровождалась немыслимым грохотом взрыва, который почти сразу достиг их ушей. Огромные скалы сотряслись, готовые рухнуть на головы людей, но угрожающе покачнувшись на своих вековых каменных ложах, устояли.

– Где жена, – закричал в отчаянии Лот, – где моя Юдифь?!

Действительно, женщины рядом с ними не было. Ланселот выглянул из укрытия – позади, немного не доходя до первой скалы, стояла жена Лота, точнее, все, что от нее осталось, – мгновенно спекшаяся в камень, но все еще пылавшая огнем серая зола, отдаленно напоминавшая контуры человеческого тела. Как и было предсказано, она отстала ото всех, чтобы оглянуться в последний раз на свой город, застыв навсегда страшным монументом.

– Почти спасена и погибла навеки! – прозвучал за спиной не лишенный патетики голос Трофимова-Рузовского. – Через много веков такую надпись выбьют на этом печальном месте. Так и не смогли содомляне понять: чтобы выжить, всяким живым тварям не голая сила нужна, а, хочешь – не хочешь, согласие и взаимопомощь, короче, коэволюция. Но до этого еще не скоро дойдет…

А Содом, точнее, место, где он стоял, ярко пылал. В нем не осталось ни окружавших его стен, ни единого целого дома. Все жители мгновенно сгорели, так же как и разделившая их участь Юдифь. Но вдруг эта страшная и завораживающая картина начала меркнуть, меркнуть и вот совершенно исчезла.

* * *

Ланселот очнулся все в той же каюте, где он до Содома пребывал в объятиях двуполой дьяволицы. Она была пуста, ни Гитлера, ни Бельфегора в ней не было, зато рядом у переборки сидел и протирал глаза Трофимов-Рузовский. Его густая черная шевелюра была явно опалена огнем, а на себе самом Ланселот обнаружил библейский хитон, что заставляло поверить в невозможное – все, что с ними случилось, не привиделось, а произошло наяву. Впрочем, кажется, содом вокруг все еще продолжался – по коридорам подлодки раздавался топот сотен матросских ботинок, раздавались команды и крики, а снаружи, как бы вторя содомской катастрофе, один за другим раздавался грохот близких взрывов, от которых весь корпус субмарины, все ее переборки ходили ходуном, готовые лопнуть в любой момент. «Глубинные бомбы, – понял Ланселот. – Мы все же вернулись, но, похоже, в не совсем подходящий момент, хотя…, кто знает?»

– Что это? – подал голос пришедший в себя ученый. – Кажется, мы снова на месте, но кто-то явно пытается пустить нас ко дну.

– Ну, все-таки это не так страшно, как оказаться в эпицентре ядерного взрыва, – рассеянно ответил Ланселот, обдумывая что-то в уме.

– Вы хотите сказать, друг мой, что вам пришла в голову та же мысль, что и мне, и в этой неразберихе можно незаметно улизнуть? – проявил русский незаурядную проницательность.

– Именно, потому что другого такого шанса не будет! Но сперва нам надо найти Джейн и Броссара. Без нее я никуда не пойду, только где ее искать?

– Ах, Ланселот, куда же вы без Гвиневры, хотя, что я, дурак, говорю, – конечно же, без Дженевры-Женевьевы. Хотите, я облегчу нашу задачу? Всех гостей и, так сказать, знатных пленников Бельфегор разместил на этом уровне, более того, в этом коридоре!

– Откуда вы знаете?

– Во-первых, чтобы иметь всех под рукой. Он ведь, если вы еще не поняли, артист, ему нужна аудитория, публика. Я даже подозреваю, что раньше он был Нероном, римским императором, кровавым деспотом и злодеем, который, покидая свою телесную оболочку, воскликнул: «Какой артист умирает!» А во-вторых…

Ланселот так и не успел узнать, что «во-вторых», потому что в этот момент тряхнуло так, что подлодка совершила почти что кульбит, пол резко накренился по килю назад, и все предметы, что не были закреплены, поползли к задней переборке.

– Кажется, руль заклинило взрывом в положении на всплытие, и мы движемся вверх, – определил Ланселот. – Это хорошо, потому что, если мы поднимемся близко к поверхности, нас при выходе из лодки не убьет давлением.

– Кессонная болезнь?

– Да, но надо спешить, кто знает, сколько продлится всплытие!

– Но как мы пройдем, там же полно эсэсовцев, да и просто немецких и японских матросов, нас же, учитывая ситуацию, сразу пристрелят. Причем вас первым. Посмотрите на себя – вы одеты в хитон, как древний филистимлянин! На мне-то хоть какие-никакие, но штаны.

– В самом деле, на современной субмарине я несколько выделяюсь.

Говоря это, Ланселот уже рылся в гардеробе, который принадлежал Гитлеру или дьяволу, а может, и тому, и другому, ведь дьявол, если верить русскому ученому, мнил себя великим актером.

– Вот, надевайте, – швырнул он русскому сверкнувший золотым шитьем черный офицерский китель.

Николай осмотрел его и ахнул:

– Помилуйте, Ланс, это же парадный китель гросс-адмирала, высшее звание в Кригсмарине!

– Вот и хорошо, вполне достаточно, чтобы все на секунду замерли на месте и отдали вам честь. Это у них в печенках сидит. А за это время многое можно успеть.

– Но штаны, на мне же рваные матросские штаны!

– Значит, это еще одна секунда, пока они станут соображать. Мне это не подходит, потому что меня на этой лодке раньше многие видели и, возможно, помнят в лицо.

Русский перекрестился и влез в китель, который, впрочем, пришелся ему почти впору. Ланселот критически осмотрел его и добавил к этому наряду белый целлулоидный воротничок, на который привесил железный рыцарский крест.

– Вот теперь порядок, пошли, – скомандовал он, и друг за другом они выскочили в коридор. На их счастье, в это момент рядом никого не оказалось, и они побежали вдоль коридора, барабаня и в двери и выкрикивая имя Джейн. Вдруг Николай пропал из виду, а затем из одной каюты раздался сдавленный крик. Ланселот ринулся туда и застал удивительную картину: мнимый «гросс-адмирал» лежал на полу каюты, а на нем с занесенным над головой для удара предметом, в котором он распознал женскую туфлю с острым, подбитым стальной набойкой каблуком, победно восседала Джейн. Рядом стоял Броссар.

– Стой, это же Ник! – прокричал он. Она оглянулась, и лицо ее просияло. «Гросс-адмирал», конечно, тут же получил помилование и, кряхтя, поднялся на ноги. Выглядел он сконфуженно.

– Я только вошел, ничего не делал, а она сразу уложила меня каким-то боевым приемом и чуть не пробила череп этой изящной туфелькой.

– Ну, не каждый день к вам врывается по фашистскому адмиралу, – попыталась отшутиться она, обнимая Ланселота и с удивлением оглядывая его библейский наряд. – Почему тебя так долго не было и по какому случаю вы так странно вырядились?

Этот вопрос Ланселоту показался странным, ведь по его ощущениям он отсутствовал здесь всего один день.

– Долго не было? – удивился он. – А сколько именно?

– Смеешься? Я не видела вас больше двух недель. Где вы все это время пропадали?

– Неважно, – ответил он, – сейчас нет времени объяснять. Скажите лучше, что здесь стряслось и кто нас бомбит?

– Сегодня около полуночи лодка всплывала на поверхность, и, кажется, с нее пытались что-то куда-то перегружать, однако почти сразу после этого она попала под обстрел. Наверное, ее сначала засекли радарами с самолетов, которые сбросили первые глубинные бомбы, а теперь к преследованию подключился и флот. У меня такое ощущение, что кто-то отсюда послал условный радиосигнал и нас уже ждали, – со знанием дела заявила Джейн. – Я думаю, что это Михаил пытается заставить субмарину всплыть и сдаться, потому что очень хочет поживиться ее грузом.

– Сигнал через радиомаяк, такой же, как был у тебя, мог послать Гавриил, он ведь тоже здесь, на этой подлодке. Очевидно, Рэксы заранее обо всем договорились. Но мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы они завладели «Маш-Маком», – продолжил Ланселот ее мысль. – Этот дьявольский груз надо похоронить навсегда! Поэтому сейчас наша задача – пробиться в торпедный отсек и взорвать все к чертям собачьим. А если удастся, то успеть покинуть ее через торпедные шлюзы. Во всяком случае, мне бы очень этого хотелось.

– А это возможно? – спросила его Джейн.

– Говорят, что да. Но сам я никогда не пробовал. Да, если по пути нас попытаются остановить, будем драться.

– Но чем? – изумился Броссар. – Мы безоружны!

– Смелость – вот главное оружие обреченных, – ответил ему Трофимов-Рузовский, однако Броссару это явно не добавило энтузиазма.

– Тогда вперед, и да пребудет с нами Господь! – закончил дискуссию Ланселот.

Они вышли в коридор и направились в нос судна. К счастью, каюты находились перед центральным постом управления, и торпедный отсек должен был находиться недалеко.

Чтобы добраться до него, нужно было миновать еще два отсека, разделенных переборками. За второй переборочной дверью ждала неожиданность – два солдата-эсэсовца, вооруженных автоматами и, по-видимому, охранявших подходы к напичканному взрывчаткой торпедному отсеку. У одного за поясом торчали две немецкие пехотные гранаты с длинными рукоятками. Увидев прямо перед собой китель гросс-адмирала, в который был облачен Трофимов-Рузовский, они на секунду застыли от изумления, но затем сработал условный рефлекс – оба с возгласом «хайль» разом вскинули руки в нацистском приветствии. «Гросс-адмирал», страшно выпучив глаза, в ответ тоже гаркнул «хайль» и резко вскинул, но не одну, как положено, а сразу обе руки так, что в узком пространстве коридора подводной лодки пальцами, сложенными наподобие копья, угодил прямо в глаз каждому из эсесовцев. Результатом «адмиральской» неловкости было то, что оба на пару секунд ослепли. Этим тут же воспользовался Ланселот, он немедля выхватил из-за пояса одного из солдат две тяжелые гранаты и, пользуясь ими, как булавами, нанес сильнейшие удары по головам, защищенным одними только пилотками. Результатом этой обоюдной импровизации двух недавних посетителей Содома явилось то, что два бесчувственных тела рухнули на пол. Завладев оружием, заговорщики почувствовали себя намного уверенней. От торпедного отсека их теперь отделяла лишь одна дверь. Рывком раскрыв ее, Ланселот снова пропустил вперед «гросс-адмирала», поскольку такая тактика до сих пор себя оправдывала, а за ним заскочил в отсек и сам. Однако там их ждала неожиданность, от которой они непроизвольно прикрыли ладонью глаза – ослепительный блеск, исходивший от рядов сложенных в носовом отсеке множества золотых брусков. Когда же через мгновение зрение к ним вернулось, они различили прямо перед собой черные зрачки двух люгеров и ухмыляющиеся физиономии Крамера и самого капитана фон Штокхаузена, за спинами которых стоял еще один старый знакомый – Мочицура Хашимото. Сзади же уже слышался топот дюжины кованых солдатских сапог – это захлопывалась мышеловка, подстроенная Бельфегором. Ланселот втащил в отсек Джейн и Броссара, захлопнул тяжелую бронированную дверь и закрыл ее, быстро закрутив до упора барашковую задрайку. Но проблемы это не решало, а лишь отодвигало на краткое время неминуемую и печальную развязку.

– А вот и наши старые знакомцы! – глумливо изрек Крамер, тогда как его единственный глаз пылал дьявольским огнем и, казалось, скоро прожжет в них дыру. – А то мы уже заждались, когда же вы наконец явитесь нас взрывать. Отдайте должное провидческой мудрости нашего фюрера – он так мне и сказал: ждите америкосов в торпедном отсеке. Но, каюсь, я вас слегка недооценил: внешнюю охрану вы сняли гладко, а ведь Курт и Ганс были одними из моих лучших волкодавов! Как вам это удалось? А-а-а, понимаю – купили их на адмиральские цацки и рваную простыню, в которую завернулся один из вас. Что делать, чинопочитание у нас, немцев, в крови… А теперь, американец, – сказал он, глядя на Ланселота, – медленно положи на пол автомат и открой дверь обратно, а иначе я застрелю эту суку, – повел он стволом в стороны Джейн. – И попробуй кто только дернуться, глаз у меня, правда, один, но целюсь-то я именно им. Считаю до трех. Раз, два…

Положение стало безвыходным: выполнить требование Крамера – значит, почти наверняка позволить Бельфегору уйти, не выполнить – наверняка сейчас же лишиться Джейн, да и всех остальных, потому что гестаповец их тоже, конечно, перестреляет, а потом… потом подлодка все равно ускользнет. А так хоть какой-то шанс остается.

– Положить оружие, – скомандовал он своим спутникам и первым начал медленно опускать автомат.

В этот момент случилось то, что нельзя назвать иначе как божьим промыслом. Хашимото, стоявший позади Крамера и Штокхаузена, вдруг издал гортанный возглас, как будто хотел разом вытолкнуть из легких весь воздух, и нанес два молниеносных прямых удара кулаками Крамеру в самое основание черепа, а затем, обхватив руками голову второго немца, каким-то особым приемом крутанул ее, сломав тому шею. Штокхаузен умер мгновенно, а Крамер еще пару секунд стоял на ногах, но его единственный глаз совершенно выскочил из орбиты и болтался лишь на тонких кровеносных сосудах. Затем его мертвое тело медленно осело на пол.

Они не сразу осознали, что произошло, и пребывали в замешательстве. Однако Хашимото, предостерегающе подняв вверх руку, сказал:

– Смотрите, я безоружен и для вас не опасен. Я хочу вам помочь, однако следует спешить, потому что переборку скоро пробьют направленным взрывом.

– Чего вы хотите? – спросил Ланселот.

– Того же, что и вы, – покончить с «Черной жемчужиной» и ее грузом. Вы, американцы, нанесли жестокий удар по Японии атомными бомбами, но это была война, и мы на вашем месте поступили бы точно так же. Но потом наш император приказал армии капитулировать, и войны больше нет. Если же теперь, спустя два года, японская военная субмарина нанесет по Америке ядерный удар, Японию ждут неисчислимые страдания, и она, скорее всего, как государство перестанет существовать. Так что я просто спасаю свою страну. Но и отдавать американцам, что сейчас нас бомбят, оружие, которое в тысячу раз страшнее атомной бомбы, я – японец – позволить не могу! Это судно проклято, на нем поселился Акума, вышедший из царства мертвых. Его надо уничтожить, пока он не погубил целый мир, ведь он – дьявол!

– Вы знаете, мистер Хашимото, у меня примерно такое же впечатление, – усмехнулся Ланселот. – Ну, если так и наши интересы совпали, то давайте немедленно возьмемся за дело! Мы хотим взорвать подлодку, а самим уйти через торпедные аппараты. Скажите, есть ли здесь ребризеры, подводные дыхательные аппараты?

– Есть и ребризеры, и гидрокомбинезоны. Они вон там, в тех сумках, – указал Хашимото на стеллаж со спасательным оборудованием. – Я помогу вам их надеть и выпущу через торпедный аппарат. Выбраться через него без подготовки непросто, но другого варианта у вас нет, так что придется попробовать… Но вот только здесь всего три комплекта, а вас четверо, так что уйти смогут не все. Решайте прямо сейчас, кто из вас остается; женщина не в счет – она, конечно, выходит в любом случае.

Все посмотрели на Джейн, как будто ей и предстояло решать, кто будет спасен, а кто нет. Ее лицо пошло красными пятнами, а глаза наполнились слезами.

– Я… я не могу решать, – задыхаясь, вскричала она. – Как я смогу жить, если обреку на смерть кого-то из вас?! Лучше уж оставьте здесь меня!

– Тебе не надо выбирать, Джейн, – сказал Ланселот, нежно обняв ее за плечи. – Останусь я. Ведь только я могу задержать эсэсовцев, которые скоро будут рваться в этот отсек, и помочь Хашимото довести дело до конца. Так что решено!

– Нет, друг мой, нет, – вдруг вмешался Броссар. В словах его сквозила грусть, но звучала и уверенность человека, принявшего окончательное решение. – Не забывайте, что именно на вас возложена миссия, вы должны навести мосты между двумя цивилизациями. Вы обязаны выжить… Я барон Артур де Броссар, потомок рыцарей-тамплиеров и основателей Приората Сиона, член ордена Rex Dei. Я совершил большую ошибку, поверив Михаилу и взявшись вместе с Женевьевой выполнять его задание на «Принцессе Елизавете» и потом в Асгарде. Я слишком поздно понял, что их цели далеки от благородства, им нужна лишь власть, полная власть над миром, а на все остальное плевать. Попадет ли смертельное оружие древних в руки нашего демона или Михаила – неважно, результат будет один и тот же – война и гибель всего, что для меня свято! Ошибки надо исправлять, поэтому здесь останусь я, а вы спасайтесь. И потом, Ланселот… любит-то она не меня, а вас. Так что желаю вам счастья… вдвоем.

– О, Артур! – тихо произнесла Джейн, обвив руками шею Броссара, – оказывается, я совсем тебя не знала. Прости меня, если можешь.

– Нет времени на нежности, – прервал их японец. – Скоро немцы будут здесь. Я остаюсь на подлодке. Выпускная крышка торпедного аппарата открывается лишь при закрытой задней, и только я сумею это сделать. Еще надо выравнять давление воды в аппарате с забортным, а это тоже надо уметь. А главное – придется взорвать гранаты, чтобы на борту сдетонировали торпеды.

– Хашимото, может, все-таки есть какой-то другой способ? – В голосе Джейн была безнадежность.

– Был. В этой подлодке предусмотрен мощный заряд для самоликвидации, который приводится в действие из центрального поста. И я уже это сделал.

– ???

– К сожалению, я ошибся. Заряд срабатывает автоматически при выставлении определенного забортного давления, то есть глубины погружения. Думая, что подлодка, уходя от погони, будет нырять вглубь, я установил таймер на сто пятьдесят метров, но случилось так, что рули заклинило, и она, наоборот, стала всплывать, замерев сейчас на глубине метров в двадцать-тридцать. Так что устройство самоликвидации по моей вине сработать не сможет, но я же это и исправлю. Ведь ошибки надо исправлять, не так ли, барон? Итак, вы трое, берите скорее ребризеры, дверь скоро взорвут.

Помогая друг другу, Джейн, Николай и Ланселот влезли в резиновые гидрокомбинезоны и надели шлемы с выпученными глазами-стеклами. С помощью специального резинового жгута Хашимото произвел их герметизацию и приладил сверху напоминающие хомуты дыхательные мешки, снабженные трубками для вдоха и выдоха, к которым снизу подсоединил баллоны с дыхательной газовой смесью, а потом показал, как ими пользоваться.

– Помните, слишком быстро подниматься нельзя, а то порвете легкие. Вы будете подниматься постепенно, по буйрепу с узлами-мусингами, с остановками от одного мусинга до другого. Если же все-таки придется подниматься быстро, то только выдыхайте, задерживать дыхание категорически нельзя.

– Благодарю вас, мистер Хашимото, – перед тем как надеть шлем, сказал Ланселот. – Когда-то мы были врагами, но теперь я буду помнить о вас всю свою жизнь…

Сказав это, он передал японцу две гранаты, а затем первым полез в тридцатифутовую трубу торпедного аппарата, таща за собой буйреп, за ним последовала Джейн, замыкающим – Трофимов-Рузовский. Хашимото закрыл за ними заднюю крышку и начал заполнять аппарат водой, поступавшей под давлением сжатого воздуха из специальной цистерны. Люди внутри открыли вентили баллонов с газовой смесью, а когда давление в трубе сравнялось с забортным, Хашимото электроприводом отворил внешнюю крышку торпедного аппарата, и все, кто был внутри, один за другим выбрались наружу. Ланселот отпустил вьюшку буйрепа, его поплавок всплыл на поверхность, а трос под тяжестью вьюшной катушки повис вертикально. Затем, цепляясь металлическими карабинами у себя на поясе за буйреп, они начали подъем до первого мусинга, а затем, через каждые три метра подъема, начали делать остановки, чтобы не вскипел азот в крови и не повредил легкие. Однако судьба не отпустила им много времени. Когда до поверхности воды оставалось метров шесть-семь, нос оставшейся внизу субмарины с оглушительным грохотом лопнул, из него вырвалось яркое пламя. От взрыва вода, словно из помпы, ударила вверх и в мгновение ока выкинула всех, кто висел на буйрепе, на поверхность. Субмарина же стала быстро погружаться вниз, в пучину океана. Через несколько секунд ничего нельзя было разглядеть, лодка исчезла, будто ее никогда и не существовало. Оказавшись на поверхности, они срывали с себя шлемы и с хрипом хватали ртами воздух. Оттого что декомпрессия при всплытии не была еще полностью завершена, все они испытывали адскую боль, глаза налились кровью, а на губах пузырилась розовая пена. Но если бы в этот момент они могли видеть вокруг, то заметили бы невдалеке два американских эсминца, с ближайшего из которых уже засекли их красные гидрокомбинезоны и спускали моторный спасательный катер. Примерно через четверть часа все трое были подняты на борт корабля, где они немедля попали в руки врача и офицеров управления морской разведки США. Затем корабли взяли курс на запад, оставив далеко позади себя острова Зеленого Мыса. Океан успокоился, и ничто на его синей глади не напоминало о недавно разыгравшейся здесь трагедии. Но вдруг благостная картина нарушилась: вода над тем местом, где лежала «Черная жемчужина», как будто вскипела, расступилась, и в воздух стремительно взвилось темное тело. Расправив перепончатые крылья, чудовище огляделось, сделало широкий круг над водой, словно запоминая, куда потом надо вернуться, и, издав воинственный клекот, направилось вслед эсминцами.

* * *

«Пол сначала все никак не хотел брать меня на погружение, говоря, что в моем возрасте это опасно. Его забота обо мне трогательна, но возраст в данном случае не помеха, – я готов навсегда остаться там, внизу, как когда-то поступил капитан Хашимото. Сдался он лишь после того, когда я намекнул, что мне известно, где еще на подлодке спрятано золото, но точно определиться я смогу лишь оказавшись на месте. Как только они поднимут золотые слитки и никого больше не останется на борту затонувшей субмарины, я уничтожу ее бренные останки вместе с тайным грузом. Скорее всего, атомная бомба, которая там должна быть, пролежав столько лет в воде, уже не опасна, а вот „Маш-Мак“ – этот дезинтегратор материи, похищенный Бельфегором у атлантов, помнится, был надежно упрятан в герметический ящик из толстой стали и может быть еще вполне работоспособен. О, попади он в руки безумцев, одержимых жаждой богатства и власти, и он будет неслыханно страшным оружием! А безумцев и сейчас, спустя полвека после той войны, хоть отбавляй.

Rex Dei уже давно пронюхали про проект Тивела и, заподозрив неладное, развили бешеную, хотя и закулисную активность, чтобы перетянуть одеяло на себя и, если не возглавить все предприятие по подъему подлодки, то, по крайней мере, иметь возможность его контролировать. „Михаила“, конечно, уже нет в живых, однако его дело живет. „Божественные Короли“ глубоко запустили свои щупальца во все мировые финансовые структуры, правительства и претендуют на роль тайного глобального центра влияния. Давно охотясь за оружием атлантов, они не могут пройти мимо возможности перехватить инициативу и им завладеть. Для начала, пользуясь тем, что подлодка считалась японской, они сделали так, что Тивелу пришлось предварительно вести непростые переговоры с правительством Японии, в ходе которых он должен был получить разрешение от их ветеранской организации „Могилы войны“ на практическое осуществление своего проекта. Японские власти сразу же заявили претензии и на большую часть золота – а на борту должно быть не менее двух тонн, – а также обязали Тивела в случае обнаружения субмарины повесить на ее боевой рубке японский флаг, дабы закрепить на находку свои права. Пришлось представлять весь проект как сугубо гуманитарную деятельность по спасению остатков знаменитых кораблекрушений и развитию развлекательных программ. Вокруг мигом поднялась газетная шумиха, проектом занялось телевидение, а правительства США и Японии вдруг предупредили Тивела о соблюдении конфиденциальности. Стали ходить слухи о появлении альтернативных проектов по подъему „Черной жемчужины“, а то, что у Тивела есть прямые конкуренты, подтверждают и недавние странные маневры неподалеку отсюда того английского судна. Короче говоря, кота в мешке надолго не спрячешь, а потому следует поторапливаться. С собой я захвачу небольшой сундучок, якобы чтобы положить в него некоторые оставшиеся на лодке реликвии, но на самом деле в нем мощная бомба с часовым механизмом, чтобы привести в действие еще больший заряд для самоликвидации, о котором говорил капитан Хашимото. Конечно, я вовсе не был убежден, что этот мой план сработает, потому что взрывчатка, долго оставаясь глубоко под водой, вполне могла прийти в негодность, и это было моей основной головной болью. Но вчера стало известно, что по воле провидения субмарина лежит недалеко от поверхности и на самом краю бездны, готовая в любой момент в нее сорваться, и я надеюсь, что даже малого толчка для этого будет достаточно, главное, правильно разместить заряд», – так размышлял старик, которого здесь все звали мистер О’Нил, а раньше – Ланселот, когда его облачали в гидрокостюм и когда он вместе с Тивелом и другими четырьмя водолазами заходил в глубоководный колокол, который должен был доставить их к подлодке.

Колокол медленно, больше часа, опускался в глубину, чтобы водолазы могли адаптироваться к растущему давлению. На тридцатиметровой глубине перешли на дыхание кислородно-гелиевой смесью. После того как колокол достиг рабочего горизонта, они промыли смесью легкие, чтобы избавиться от избытка азота, и начали выбираться наружу. В свете прожекторов их встретило огромное ржавое тело субмарины, лежащей прямо на брюхе вдоль кромки подводного обрыва. Совсем рядом из большого отверстия в разорванном носовом отсеке стекал поток золотых слитков, рассыпавшихся по каменистому дну. Вместе с колоколом сверху опустили прочную металлическую сеть для слитков, и водолазы, похожие в своих желтых костюмах и круглых металлических шлемах на высадившихся на Луну космонавтов, медленно передвигаясь, принялись за свою работу. Ланселот заметил, что застывший золотой водопад, пока он еще не окончательно разобран, похож на своего рода лестницу, по которой можно подняться в чрево субмарины, и по нему уже карабкался вверх Тивел.

«Интересно, что ему там понадобилось? Или он собрался разведать другие кладки золота сам, без меня? Глупец, их там нет!» – подумал Ланселот. В его планы вовсе не входило при путешествии внутрь лодки чье-либо соседство. А тем временем Тивел уже скрылся за изломом корпуса. Преодолевая сопротивление толщи воды, Ланселот отправился за ним, держа в руке свой заветный сундучок. Слитки скользили и проваливались под ногами, обутыми в тяжелые боты со свинцовыми накладками, но, отчаянно отгребаясь руками и цепляясь за края обшивки корпуса, он все-таки сумел достичь искореженной палубы. С трудом отдышавшись – возраст и глубина давали о себе знать, – он огляделся. Дальше, внутри субмарины, царила кромешная тьма. Он включил фонарь, который был укреплен на его шлеме, и медленно стал пробираться через отсек. По его расчетам, заряд надо было установить посередине корпуса, в центральном пульте управления, иначе, если взрыв прогремит в носу или на корме, лодку может просто развернуть по оси, перпендикулярно краю пропасти, и она туда не соскользнет. Вот он добрался до места, где должна быть дверь в перегородке торпедного отсека, которую он тогда успел закрыть перед самым носом у своих преследователей, однако теперь ее не существовало, а края дверного проема были изорваны – видимо, дверь после того, как они вышли через торпедный аппарат, все-таки успели снести направленным взрывом. Он представил себе, как Хашимото выдергивает чеку из гранаты и кладет ее под торпеду, ее взрыв сливается с взрывом слетающей с петель тяжелой двери, а из открывшегося проема смотрят искаженные диким ужасом лица солдат. Какой же здесь был ад!

Проходя через второй отсек, он ожидал увидеть хоть какие-то останки тех, кто погиб здесь полвека назад, но ничего не обнаружил – время и обитатели океанских глубин сделали свое дело. Небольшие рыбьи стайки серебряными проблесками мелькали в свете фонаря, кое-где по пустым коридорам медленно проплывали светящиеся тела медуз самых разных расцветок и форм: одни напоминали купола, другие осьминогов или львиные гривы, – все это делало картину затопленного судна одновременно и жутко прекрасной, и нереальной. Лишь кое-где на полу валялись какие-то бурые комья, в которых он с трудом узнал изъеденное ржавчиной стрелковое оружие. Время шло, вот и центральный отсек, но Пола пока что не видно, где же он? Неожиданно раздался сильный скрежет, будто по железному полу волокут что-то очень тяжелое. Сделав еще десяток шагов, Ланселот наконец обнаружил Тивела, стоявшего посередине отсека к нему спиной. Но что это он делает?! Пол, схватив за ручку огромный металлический ящик, который должен был весить никак не меньше полутонны, волок его по полу, причем делал он эту работу, требующую усилий никак не менее шести человек, один и необычайно легко, без каких-либо видимых усилий. Вглядевшись, Ланселот с изумлением узнал в этом предмете тот самый ящик, в который тогда, в Новом Берлине, положили похищенный «Маш-Мак». «Неужели ящик пустой, а устройство кто-то уже забрал? – на миг мелькнула у него мысль, но он сразу ее отогнал как нереальную. – Но тогда почему он его двигает так легко?»

– Пол! – позвал он по имени, не надеясь, впрочем, что его услышат через толщу воды, однако тот резко обернулся, круглое стекло шлема попало в луч фонаря, Ланселот увидел его лицо и вздрогнул – оно не было похоже на лицо Тивела. От былого добродушия не осталось и следа, черты его заострились, закаменели, глаза пылали красным огнем, который он уже видел когда-то у другого, так памятного ему существа.

– А, это ты?! – послышалось пробившее даже разделявший их трехметровый слой воды рычание. – Я ждал тебя, папа. Ты удивлен? Ну да, я никакой не Пол Тивел, а Гэлахэд – сын Ланселота и Элейны. Помнишь ее? Думаешь, зачем я разыскал тебя и взял сюда с собой? Ты считал, что победил Элейну, что уничтожил ее, что спас свой никчемный мир? Глупец, Зло бессмертно! Мать просила оставить тебя в живых, но у меня на этот счет другое мнение. Ты годен лишь на то, чтобы стать сакральной жертвой, и когда ты умрешь, а это произойдет очень скоро, естественный порядок вещей будет восстановлен.

Тут он заметил в руке Ланселота чемоданчик и понял его назначение. Гэлахэд рванулся вперед и резким ударом выбил из рук старика бомбу, отбросив ее далеко в сторону, а самого припечатал к переборке так, что у того потемнело в глазах. Тут Ланселот почувствовал, как что-то, подобно тискам, сжало его горло – это была рука Гэлахэда, точнее, того, в кого он на глазах превращался: из разорванной перчатки гидрокостюма вырвались наружу когти, шлем, больше не нужный, слетел с его головы, но она уже не была головой человека. Перед Ланселотом стояло рогатое чудовище с горящими красными углями-глазами, загнутым орлиным клювом вместо носа и ощеренной хищной пастью, вооруженной длинными острыми клыками.

В этот момент корпус субмарины страшно вздрогнул, колыхнулся, накренился по борту и пришел в движение, сопровождаемое душераздирающим скрежетом металла по камню. То ли их неравная борьба была тут последней каплей, то ли перемещение тяжелого ящика сместило центр тяжести, а может быть, рабочие к этому времени успели освободить от груза золотых слитков ранее прижатую ими часть корпуса, но лодка медленно начала скользить в пропасть. Демон, в которого превратился Пол-Гэлахэд, отпустил его и погнался за ящиком, который уполз далеко в сторону, схватил эту свою добычу и, больше не обращая внимания на Ланселота, быстро потащил ее в нос, к выходу. Ланселоту стало ясно, что, двигаясь следом за ним, он не успеет покинуть лодку прежде, чем она сорвется в пропасть, после чего сработает заряд самоликвидации, когда-то установленный Хашимото на глубину. Тут Ланселот вспомнил, что на центральном посту должен быть люк для выхода наверх через боевую рубку, и, возможно, он был открыт в тот момент, когда лодка тонула, и экипаж мог пытаться ее покинуть. В самом деле, невдалеке с потолка свисал рукав, который обычно прикрывает ведущую в рубку шахту в момент выхода через нее экипажа. Ланселот кинулся к этому месту и заглянул в шахту. Слава богу, кажется, все люки наверху открыты. Он отстегнул свинцовые подошвы, и его начало быстро втягивать в шахту, а затем выбросило наружу. Однако он понимал, что это не принесет ему спасения, потому что подняться на поверхность живым без длительной декомпрессии он не сможет. Каково же было его изумление, когда рядом с собой он увидел колокол. Очевидно, всколыхнувшись, лодка откинула его в сторону от носа, ближе к середине. Корпус лодки, падающей в пропасть, удалялся, и колокол, двигаясь как маятник, уже начал обратное движение. Терять драгоценные мгновения было нельзя. Ланселот поднырнул под днище и, обнаружив, что люк колокола открыт, туда полез. Его неожиданно подхватили под руки и втащили внутрь полностью. Оказалось, что все четверо водолазов уже там, не хватает лишь одного.

– Вы не видели мистера Тивела? – спросил его один из них.

– Видел, но он забрался слишком далеко внутрь подлодки и выбраться наверняка уже не успел, – ответил он. – Быстрее поднимаемся, потому что сейчас будет большой взрыв, и колокол может сорвать с троса, тогда пропадем все!

Люк быстро задраили, по переговорному устройству дали команду на срочное всплытие, насколько это можно считать срочным, потому что подъем все равно надо выполнять с остановками для выравнивания давления, чтобы не получить баротравму легких, однако выбирать в этот момент не приходилось. Колокол немедленно пошел вверх. Ланселот мысленно отсчитывал время, ожидая взрыва и моля Бога, чтобы он произошел как можно скорее. Через десять секунд тряхнуло так, что все попадали со своих мест, но трос, к счастью, выдержал, и всплытие продолжалось, теперь уже со всеми положенными остановками. Наконец колокол достиг поверхности, и, побыв еще некоторое время в барокамере, все окончательно смогли выйти наружу.

Первой его встретила Джейн, на которой лица не было. Она решила, что он погиб, потому что взрыв был настолько силен, что даже «Мстислав Келдыш» запрыгал на волнах, как при хорошем шторме.

– А где Пол? – обеспокоенно спросила она. – Разве он не поднялся со всеми?

– Надеюсь, что нет, на сей раз – нет, – вздохнул он и вкратце рассказал ей о том, что случилось внизу.

Она ничего на это не ответила, лишь глаза ее налились слезами.

«И отрет Бог всякую слезу с очей их», – припомнилось ему вдруг.

Эпилог

Утром к одинокому вулканическому острову, затерянному в океане где-то милях в трехстах к северу от экватора между Каролинскими и Маршалловыми островами, подошла большая крейсерская яхта. Ее изящные обводы, выполненные в строгих английских традициях, что по умолчанию подразумевает высокие мореходные качества, солидные размеры, роскошная отделка – все говорило о респектабельности и вкусе ее владельцев. Через узкий проход между двумя высокими скалами она вошла в бухту, и на причал, ведущий к берегу, откуда открывался вид на стоявшее в тропических зарослях бунгало, сошли трое: пожилая пара и молодой мужчина, лет тридцати.

– Арчи, это что, наше поместье? – спросила молодого человека пожилая, но все еще стройная и изящная леди, льдистая голубизна глаз которой эффектно подчеркивалась серебром густых волнистых волос. Они удачно гармонировали с ее элегантным нарядом – ослепительно белыми блузой и юбкой.

– Да, мам, – отвечал он. – Я подумал, что для твоей энергичной натуры было бы мало просто поселиться в этом уединенном, хотя и райском уголке, поэтому я сделал сюрприз – купил для вас этот небольшой отельчик с шестнадцатью номерами, рестораном, бассейном и собственным пляжем. Отсюда относительно недалеко до столицы этого острова – городка Тойфалы и древних руин Менка, которые, говорят, построили великаны. В годы войны остров был оккупирован японскими войсками, и после них здесь сохранилось немало военных сооружений, включая технику, подземные ходы и горные пещеры, которые, как гласят легенды, скрывают несметные сокровища. Так что, если вы захотите, к вам со всего мира хлынут туристы, уж это я, как обладатель собственного туристического интернет-ресурса, вам обещаю. А если нет, сможете наслаждаться здесь уединением и природой только вдвоем.

– О, Арчибальд, дорогой мой, на такой прекрасный подарок я даже не рассчитывала! Как тебе пришло это в голову?.. А что это ты, Ланс, так хитро улыбаешься? – заметив выражение лица своего спутника, воскликнула она. – А-а-а, кажется, я догадалась – вы вместе договорились обо всем этом заранее!

– Не сердись, Джейн, – ответил ей тот, кого она назвала Лансом, а это был именно он, седой, но еще прямой и крепкий старик. – Да, мы с тобой сначала хотели уединиться, вернувшись в места, где были когда-то молоды, где родилась наша любовь и началась история нашей бурной жизни, но мир изменился, и вряд ли нам удалось бы стать отшельниками, да и сами мы, я уверен, долго бы так жить не смогли. Мне кажется, что нам не стоило бы оставаться наедине со всеми этими подземными ходами и пещерами, о которых сказал Арчи, – слишком уж тягостные воспоминания у нас с ними связаны. И мы договорились, что наш сын будет поставлять сюда лишь самых интересных и значительных гостей, с которых, если ты не захочешь, мы даже не будем брать плату, слава богу, наше финансовое положение это сейчас позволяет.

– Ну, работать себе в убыток я тоже не намерена, так что этим значительным людям, исключая, само собой, всех наших друзей, придется все же слегка раскошелиться, – возразила Джейн, однако по ее веселому тону было заметно, что их затея пришлась ей по вкусу и она уже видела себя в роли радушной хозяйки уютного отеля… – Кстати, мы тут ничего не забыли? – шутливо сказала она, ковыряя носком туфли прибрежный песок. – Ты помнишь, Ланс, как мы зарыли прямо вот в этом месте два ящика с золотом? Смотри, тот камень, которым ты тогда обозначил это место, все еще лежит там же… Неужели наш клад до сих пор лежит здесь?

– Вполне возможно, – ответил ей Ланселот. – Но я предлагаю этого не проверять. Я всегда мечтал жить на острове, где в земле скрыт клад, а если мы его выроем, то вся романтика этого острова исчезнет. Так что пусть все пока остается на своих местах… А ты помнишь, как дед Арчи – Персиваль Томпсон тогда мгновенно нас раскусил и даже вычислил место, где мы зарыли золото. Однако, сохранив наши подвиги на этом острове в тайне, он спас нас, как спасал и потом…

– Жаль, что ни дед, ни мои отец и мать не дожили до этого дня, – грустно сказал Арчибальд. – Но вы после безвременной кончины моего отца усыновили меня – внука Персиваля Томпсона, за что я всегда буду вам благодарен, теперь вы моя семья, мои отец и мать. И я буду скучать, потому что мы теперь не сможем видеться часто.

– Ну, что-что, а скучать-то тебе особенно не придется, – сказал Ланс. – Тех денег, которые мы получили как приз от японского правительства за поднятое со дна океана золото и которые вложены нами в интернет-корпорацию «Черная жемчужина», вполне хватит, чтобы ты, как ее глава, крутился все двадцать четыре часа в сутки.

– Главное, Арчи, чтобы создаваемая тобой новая социальная сеть не позволяла всяким диктаторам, политиканам и финансистам одурачивать людей, вливая им в головы потоки бессовестной лжи, – добавила Джейн.

– Да, теперь – я имею в виду такие сети – им и всем этим их тайным обществам, которые уже было решили, что закулисно правят миром, придется неуютно, как ужу на сковородке, – продолжил Ланс. – За тобой пойдут и другие, и это, я надеюсь, объединит миллиарды людей в единый разумный мозг планеты, не нуждающийся в своекорыстных и глупых поводырях. Как говаривал один мой друг – русский генетик, – в «ноосферу».

– Особенно если нам не перестанут помогать своими мудрыми техническими советами прямо по е-mail твои друзья из Асгарда, – хохотнул Арчибальд, – тогда-то мы уж точно справимся!

Разговаривая так, они шли по песчаной дорожке по направлению к бунгало. Солнце поднималось к зениту, щедро поливая своими лучами тропические дебри, восточный пассат нежно ласкал кожу, в ветвях раздавалось пение тропических птиц, а в песке за галечным пляжем в траве пестрели яркие благоухающие цветы, и тут ими овладело давно забытое ощущение детского счастья.

«Любовь и смерть – лишь эти две вещи важны, – подумал Ланселот. – Странно, что они сходятся в одной точке, но может быть, именно это и называется „рай“?»

Но тут на память ему почему-то пришло, как когда-то при их возвращении из фантастического путешествия в библейский Содом, он спросил Трофимова-Рузовского, почему демон держал его при себе на подводной лодке и не убивал. Тогда тот не успел договорить, но потом, много лет спустя, при встрече, когда они с Джейн приезжали в Москву как туристы, Николай, лукаво улыбнувшись, сказал, что он тогда имел в виду: «Просто она любила тебя, Ланселот, вот и все…»

Оглавление

Пролог Русское чудо

Часть I Золото микадо

Часть II Гибель богов

Часть III Черная жемчужина

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg