«Змей Уроборос»

Змей Уроборос (fb2) - Змей Уроборос [litres] (пер. Валерия Александровна Маторина (В. А. М.)) (Зимиамвийская трилогия) 3584K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эрик Рюкер Эддисон

Эрик Рюкер Эддисон Змей Уроборос

Eric Rücker Eddison

THE WORM OUROBOROS

Перевод с английского В.А.М.

Иллюстрация на переплете – Дмитрия Андреева

© В. А. Маторина, наследники, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2019

От переводчика

Книгу можно по праву считать предшественницей и, в какой-то мере, литературным истоком «Властелина Колец» Дж. Р. Р. Толкина. В ней такая же обширная «география», масса стран, имен и названий, благородные герои совершают великие подвиги. Читатель знакомится с многовершинным Демонландом, Колдунией и другими странами, вместе с героями преодолевает горы и моря, встречается как с добрыми, так и со злыми чарами, попадает в зловещую крепость Горайса XII и в волшебную гору Коштру Белорну.

Толкин явно взял у Эддисона эпический размах повествования, построение книги (целыми блоками глав то про одни, то про другие события), манеру давать имена, деление героев на «белых» и «черных», причем, благородным могут быть присущи ошибки, а злобным – вполне положительные свойства, и описываются они столь же подробно и уважительно. Можно предположить, что замок Карсэ послужил прообразом Черной Башни, где властвует король Горайс, не доведенный до абсолюта будущий Саурон. И Эддисон, и Толкин вставили в одну из сцен старика, который появляется из ниоткуда, пророчествует и исчезает. В другой сцене герои, побывав в зачарованном месте, определяют по луне, на сколько дней выбыли из обычной жизни. Главные герои обеих книг, Арагорн и Джасс, владеют даром врачевания. Чтобы держать читателя в напряжении, оба автора часто доводят события до полной безнадежности, а потом неожиданно вводят помощь извне, и все решается. В конце книги Эддисон приводит хронологию событий, и точно такую же приводит Толкин. В обеих книгах примерно одинаковое количество стихотворных вставок, отлично дополняющих сюжет, с той разницей, что Эддисон брал стихи из средневековой литературы, а Толкин писал их сам.

Если пойти дальше, то Толкин использовал музыку в начале «Сильмариллиона», борьбу мелодий добра и зла при сотворении мира. Не была ли одним из первоистоков этого музыка в Коштре Белорне у Эддисона?

Борьба добра со злом вечна, мимо этой идеи не мог пройти Толкин, и конец книги Эддисона в этом смысле логичен, хотя весьма своеобразен. Если пойти дальше, то Тем, кто любит Толкина, обязательно стоит прочитать «Змея Уробороса», не забывая при этом, что иногда сходство может быть чисто внешним (литературная школа), а различия – глубоко внутренними (разница в идеологии, обусловленная временем написания, и мера таланта).

В.А.М., 2012 г.

Из вступительной статьи к английскому переизданию романа

Прошло 30 лет с тех пор, как «ЗМЕЙ УРОБОРОС» впервые вышел из печати в Англии и 26 – с тех пор, как я впервые поддался его мощным чарам. С тех пор я его несколько раз перечитывал, каждый раз находя новое подтверждение тому, что понял сразу: этот великолепный роман – шедевр, очень своеобразный, хотя, может быть, не вполне совершенный, а Эрик Эддисон – большой мастер английской прозы, несправедливо обойденный вниманием. Давно пора открыть его снова. Может быть, с переизданием книги это произойдет.

Эрик Рюкер Эддисон был преуспевающим госслужащим, а также автором нескольких мелких литературных произведений и трех замечательных романов: «Змей Уроборос», «Любовница из любовниц» и «Рыбный обед в Мемисоне» (а после его смерти в 1945 году был обнаружен большой фрагмент недописанного четвертого). Все три независимых романа отдаленно связаны одной идеей, являются частями бесконечного романтического эпоса. «Змей Уроборос» уникален в простоте своей темы: это героические приключения. В двух других книгах наличествует, кроме этого, достаточно глубокая философия. Поэтому лучше начать читать со «Змея», так легче войти в космос воображения Эддисона. А тот, кто раз насладится необыкновенным удовольствием от первой книги, наверняка захочет погрузиться в дальнейшие глубины метафизики и фантазии.

Каковы причины считать этот небезупречный шедевр (столь благородный по замыслу, богатый по охвату событий и вместе с тем не лишенный некоторых досадных огрехов) достойным серьезного изучения? Во-первых, в нем есть великолепный размах, квинтэссенция рассказа ради рассказа, что в нашем мире, который предпочитает самоанализ, стало редкостью. Во-вторых, это роскошная проза…

…Поскольку это эпический роман о воображаемом мире, Эддисон счел нужным очертить сцену и кое-что объяснить перед тем, как начинать собственно рассказ. Сделал он это неуклюже, отправив англичанина в магическом сне на планету Меркурий наблюдать за разворачивающимися там событиями. Это неудачный и отвлекающий прием. Но так как Эддисон после первых двадцати страниц забывает о своем земном наблюдателе, читатель может больше о нем не беспокоиться. На Меркурии Эддисон решил назвать представителей разных народов колдунами, демонами, гоблинами, бесами, пикси. Это тоже отвлекает, но ненадолго.

Темой этой современной Илиады становится великая война между демонами и колдунами. Такую войну так подробно еще никто не описывал. Намеки на нее можно найти у Гомера, в исландских сагах и в «Смерти короля Артура» Томаса Мэлори. Описываются битвы на море и на суше, гибельные походы и приключения, подлые измены и великие подвиги, совершаемые настоящими героями и титулованными негодяями. Сцена за сценой волнуют воображение, достигая такого уровня, что накрепко врезаются в память. Это поединок между лордом Голдри Блажко из Демонланда и жестоким королем Колдунии Горайсом XI; сражение лорда Джасса и лорда Брандока Даха с жутким чудовищем мантикорой; восхождение на сказочную гору Коштру Пиврарку; преступления злобных герцогов Колдунии Корсуса и Кориниуса; предательства храброго и умного гоблина лорда Гро, обреченного неким проклятием на постоянные измены.

Эти герои и подлецы, так же как прекрасные королевы и принцессы, появляющиеся вскользь, – вовсе не прописанные до тонкостей портреты. Они все – эпические герои, как Ахилл или Роланд, колоритные, живописные, нереальные и очаровательные. Подлые колдуны порой даже более привлекательны, чем героические демоны. Их приключения играют более важную роль, чем их взгляды, что вполне соответствует эпосу. Кроме того, Эддисон ведет рассказ в уникальном, чеканном стиле.

Проза «Змея Уробороса» не похожа ни на что, написанное позже семнадцатого столетия…

…Если бы «Змей Уроборос» был только красиво написанным славным приключенческим романом, это уже было бы большим достижением. Но дополнительный оттенок ему дает свежий ветер из иного мира с иной системой ценностей. Сам Эддисон, недолюбливавший двадцатое столетие, страстно верил в идеалы, вдохновлявшие лорда Джасса и лорда Брандока Даха, великих воинов и учтивых рыцарей. Храбрость, благородство и преданность само собой разумеются; женщины красивы, значит, им надо служить; славы добиваться стоит.

Все несложно, безоговорочно и оправдано. Эти воины могут быть язычниками или полуварварами, но им не свойственны скользкие сомнения или слезливая неуверенность. Даже подлецы у Эддисона героичны в своей монументальной подлости. Сама жизнь прекрасна и удивительна, а магические заклинания и сверхъестественные чудеса в большом количестве лишь делают ее более волнующей. Когда надо переплыть широкую реку Бхавинан на крокодиле или высидеть яйцо гиппогрифа, чтобы обрести нового Пегаса, жизнь становится славным приключением.

Мы живем в гораздо более прозаичном, но не менее опасном мире, и должны радоваться возможности побывать в многовершинном Демонланде и проникнуть в замок Карсэ, зловещую крепость короля Горайса XII в Колдунии.

Новое издание «Змея Уробороса» является в литературе событием первостепенной важности.

Орвил Прескотт, 1962 г.

Из баллады о Томе Рифмаче

У Хантли реки честный Томас лежал, И увидел светлую деву. Как чудо, конь ее подскакал К нему под Эйлдонское древо. В зеленой юбке была она, Плащ-бархат накинут небрежно, Полсотни бубенчиков в гриве коня Звенели сладко и нежно. Честный Томас шапку со лба сорвал И упал перед ней на колени. «Привет тебе, Дева Мария, – сказал, — Царица небесной сени!» «Нет, Томас, – услышал он, словно во сне, — Это имя совсем не мое. Я правлю в дивной эльфийской стране, И пришла к тебе из нее». «Иди ко мне, Томас, – сказала, маня, — Пой и играй со мной. А если еще поцелуешь меня, Навек потеряешь покой». «Ничего не боюсь я, – Томас сказал, — Что б со мной ни случилось, Дева!» И алые губы поцеловал Под зеленым Эйлдонским древом.

Интродукция

Звали его Лессингам, и жил он в Востдейле в старинном приземистом особняке в глубине старого седого сада с роскошными тисами, которые еще саженцами видели викингов в Копленде. Лилии, розы и дельфиниумы цвели у ограды, а на клумбах перед крыльцом красовались бегонии с цветами крупными, как блюдца: белыми, красными, розовыми и лимонными. По камням стен ползли вверх вьющиеся розы, жимолость, клематис и огненно-пурпурные вьюнки. Справа и слева за садом темнел густой лес, а на открытом северо-востоке виднелось вдали одинокое озеро. Горизонт замыкали горы: над четким плавным абрисом холмистой гряды высоко поднимал голову скалистый Гэйбл.

На теннисный корт уже прокрались длинные прохладные тени, воздух стал золотистым. В деревьях ворковали голуби. Два зяблика играли возле сетки, по дорожке торопилась трясогузка.

Распахнутое французское окно открывало часть столовой с панелями темного дуба и столом времен короля Якова. Поблескивало серебро, искрился хрусталь, прихотливыми цветными пятнами перекликались цветы в вазах, горы фруктов на веджвудских блюдах: сливы, персики, мускатный виноград. Лессингам полулежал в кресле-качалке, устремив взгляд сквозь дым послеобеденной сигары на розы Слава Дижона, которые свисали из окна спальни, купаясь в мягком вечернем свете.

Её рука лежала в его руке. Это был Их дом.

– Давай докончим главу о Ньяле? – предложила она.

И, взяв тяжелый фолиант в выцветшей зеленой обложке, начала читать:

– «Он вышел в ночь на воскресенье, когда до зимы оставалось еще девять недель; услышал он великий треск, так что подумал, что земля сотряслась вместе с небом. Тогда посмотрел он на восток, и ему показалось, что он видит там огненное кольцо, а в кольце – всадника на сером коне. Приблизился всадник и промчался мимо него так близко, что он хорошо рассмотрел и его, и коня. Пылающий факел держал всадник в руке, а сам был черен, как смоль, и громким голосом пел такие слова:

Быстроног мой конь, Иней на боках, С гривы каплет влага. Мощный конь – беда, Пламя с двух концов, Посреди обида. Как брошенный факел, Козни Флоси. Как брошенный факел — Козни Флоси.

И показалось ему, что всадник швырнул факел на восток в сторону гор, и пламя закрыло от него горы. А сам всадник ускакал в пламя, и не стало его видно.

После того пошел он в постель, и надолго отрешился от всего, а когда пришел в себя, то помнил все, что случилось, и поведал о том отцу. Но отец посоветовал ему рассказать обо всем Хьялти сыну Скегги. Итак, он пошел и рассказал все Хьялти, а Хьялти сказал, что было ему видение Волка-всадника, что бывает перед великими событиями…»

Некоторое время они сидели молча, потом Лессингам вдруг произнес:

– Ты не против того, чтобы мы сегодня спали в восточном крыле?

– Как, в Лотосовой Комнате?

– Да.

– Сегодня мне как-то лень, дорогой.

– Ты не будешь возражать, если я пойду туда один? Я вернусь до завтрака. Я люблю, когда ты со мной, но мы сможем отправиться вместе на исходе следующей луны. Ведь моя любимая не станет бояться?

– Нет! – сказала она, смеясь. Но глаза ее слегка расширились, а пальцы теребили его цепочку от часов. И она добавила: – Лучше бы ты пошел вместе со мной когда-нибудь потом. Здесь так необычно, и Дом, и все остальное. Вдобавок, путь долог, иногда в Лотосовой Комнате можно прожить несколько лет, хотя на самом деле всего лишь до утра. Лучше пойти вместе. Если что-нибудь случится, с нами обоими будет кончено, но тогда это уже не будет иметь значения.

– С нами обоими что? – спросил Лессингам. – Боюсь, что ты не совсем правильно выразилась.

– Ты же учил меня выражаться! – возразила она, и оба рассмеялись.

Они долго просто сидели, потом тени накрыли газон и наползли на верхушки деревьев, и высокие скалы горного отрога заалели в лучах вечернего солнца. Тогда он предложил:

– Хочешь, прогуляемся немного в сторону гор? Сегодня виден Меркурий. Он показывается сразу после заката.

Через некоторое время, стоя на открытом холме, они уже смотрели в небо, а над ними с писком кружились летучие мыши. Наконец, совсем низко на западе над полосой заката в темном небе засветилась туманная планета.

– Сегодня вечером Меркурий словно показывает на меня пальцем, Мери, – заметил Лессингам. – Я сегодня нигде не засну, кроме как в Лотосовой Комнате.

Ее рука сжала его руку.

– Меркурий? – произнесла она. – Это же другой мир. Это слишком далеко.

Но он засмеялся и ответил:

– Нет ничего слишком далекого.

Когда тени сгустились, они пошли назад. Задержавшись под аркой ворот, ведущих в сад, услышали, как из дома льются негромкие отчетливые звуки спинета. Она подняла палец.

– Слышишь? Это твоя дочь играет «Преграды».

Они постояли, прислушиваясь.

– Она любит играть, – прошептал он. – Хорошо, что мы научили ее. – И добавил, тоже шепотом: – «Тайные преграды». Интересно, что вдохновило Куперена на такое мистическое название? Только мы с тобой знаем, что оно означает на самом деле. «Тайные преграды».

В ту ночь Лессингам лежал один в Лотосовой Комнате. Ее решетчатые окна открывались на восток в сторону спящего леса и дремлющих обнаженных холмов Иллгил Хед. Сон его был спокоен и глубок, потому что это был Дом Мира, Послеполуденный Дом.

В самый глухой час ночи, когда убывающий месяц выглянул из-за горного отрога, он вдруг проснулся. Серебряный луч падал через открытое окно на маленькое существо, сидевшее в ногах на спинке кровати. Черная круглоголовая птичка с коротким клювиком и длинными острыми крылышками сверкнула яркими, как звезды, глазами и вдруг произнесла:

– Пора.

Лессингам встал, взял с кресла большой плащ, завернулся в него и сказал:

– Я готов, ласточка.

Ибо это был Дом Сокровенных Желаний.

Сияющие глаза ласточки наполнили комнату звездным светом. Комната была старая, резные узоры из лотосов украшали панели, кровать, кресла и потолочные балки. В призрачном свете лотосы изгибались, словно покачиваясь в ленивом водном потоке. Лессингам подошел к окну, ласточка села ему на плечо. За окном, не касаясь земли, ждала колесница цвета лунного нимба, запряженная странным крылатым конем, его передние ноги были покрыты перьями и заканчивались не копытами, а когтями. Человек вошел в колесницу, и ласточка пересела к нему на колено.

Взмахнув крыльями, дикий скакун взмыл в небо. Ночь вокруг заполнилась пузырьками, подобно тем, что окружают ныряльщика в глубокой воде под гладкой скалой. Скорость поглощала время. Мир кружился. Но всего через пару мгновений невероятный скакун широко распростер крылья и спланировал на большой остров в дремлющем море, окруженный другими островами поменьше. На острове высились скалистые горы, на холмах раскинулись пастбища, и в лунном свете блестела вода в родниках, ручьях и водопадах.

Они приземлились у ворот, увенчанных изваяниями золотых львов. Лессингам сошел с колесницы, ласточка закружилась над его головой, указывая путь через ворота на тисовую аллею. Словно во сне, он последовал за птичкой.

I. Замок лорда Джасса

О редкостных сокровищах, радующих глаз в высоком тронном зале; о разных обстоятельствах в Демонланде и о свойствах характеров их лордов; о посольстве Короля Горайса XI, отправленном к ним, и о полученном им ответе

Восточные звезды бледнели перед рассветом, когда Лессингам проследовал за своим проводником по заросшей травой тропе под тенистыми ирландскими тисами, стоявшими, как солдаты в карауле, в мрачном ожидании. Трава купалась в ночной росе, а воздух был отягощен душным ароматом крупных белых лилий, дремлющих под тисами. Лессингам не чувствовал земли под ногами, а когда, протянув руку, попытался дотронуться до ствола дерева, рука прошла насквозь, словно дерево было призраком в лунном свете.

Ласточка на его плече тихонько засмеялась:

– Дитя земли, не думаешь ли ты, что мы в мире грез?

Он ничего не ответил, и она продолжала:

– Это не сон. Ты первый сын человека, попавший на Меркурий, где нам предстоит долгое путешествие по морям и по суше, я покажу тебе леса и долины, древние горы, страны и дворцы, а также деяния тех, кто обитает в них. Но здесь, на Меркурии, ты не сможешь ничего пощупать, и не сможешь показаться местным обитателям, и они не услышат тебя, даже если станешь кричать до хрипоты. Мы здесь невидимы и неосязаемы, это мы здесь сновидения.

Они дошли до мраморных ступеней, ведущих на террасу замка, прошли под древним порталом, украшенным странной резьбой, сквозь массивные створы ворот, густо утыканных серебряными заклепками, и оказались во внутреннем дворе.

– Нам с тобой двери не преграда, – объяснила птичка. – Идем в высокий тронный зал, там немного подождем. Утро уже тронуло поднебесье, скоро в замке зашевелится народ, ибо здесь, в Демонланде, просыпаются, как только настает день. И знай, землянин, что это и есть Демонланд, а замок принадлежит лорду Джассу, и сейчас наступает день его рождения, когда демоны собираются на большой праздник, поздравляют его и оказывают почести его братьям, Спитфайру и Голдри Блажко. Эти высокородные лорды, наследуя своих отцов, с незапамятных времен правят всеми демонами в Демонланде.

Птичка договорила, и первые горизонтальные лучи солнца, как копья, ударили в восточные окна, и утренняя свежесть задышала в высоком зале, прогоняя смутные синие тени уходящей ночи из углов и ниш, и поднимаясь к балкам сводчатых потолков. И уж верно, ни один земной властитель, ни великий Крез, ни Минос в критском дворце, ни фараоны, ни царица Семирамида, и никто из царей Вавилона и Ниневии не владел столь роскошным тронным залом, какой был у лордов Демонланда. Стены и колонны были из белоснежного мрамора, в прожилках которого сверкали мелкие дорогие камни: рубины, кораллы, гранаты и розовые топазы. Семь колонн с каждой стороны поддерживали купол крыши. Опоры и перекладины под куполом были из золота с узорами, сам купол – из перламутра. У восточной стены за колоннами шла галерея, и было семь больших окон, а в западной галерее на стене висели семь больших картин. В конце зала на возвышении стояли три трона, с подлокотниками в форме золотых гиппогрифов, а спинка каждого представляла собой один огромный драгоценный камень. У левого трона это был черный опал, сверкающий серо-синим огнем, у среднего – опал огненный, как горящий уголь, а у правого – александрит, ночью пурпурный, как вино, а днем сине-зеленый, как море. За тронами стояли полукругом еще десять колонн, поддерживающих золотой полог. По бокам зала во всю его длину тянулись скамьи из кедра, инкрустированного кораллом и слоновой костью, а перед скамьями – столы. Пол зала был выложен мозаичными плитами из мрамора и зеленого турмалина, и на каждом квадрате турмалина красовались резные изображения рыб, дельфинов, угрей, зубаток, осетров, тунцов, осьминогов и прочих необыкновенных морских тварей. За тронами висели гобелены, затканные цветами, змеиными головами, драконами и прочими дивными рисунками. На подставках под окнами красовались изваяния животных, птиц и ползучих гадов.

Но самым удивительным было то, что капители всех колонн представляли собой совершенно живые фигуры волшебных созданий, чудищ и великанов, вырезанные вручную давними скульпторами из цельных драгоценных камней. Среди них была гарпия из охристого янтаря с разинутым в крике ртом, только вопля слышно не было; летящий дракон из винно-желтого топаза; рубиновый василиск; циклоп из звездного сапфира цвета луны, в чьем единственном глазу дрожал луч звезды; саламандры, русалки, химеры, лесные дикари, левиафаны – все из драгоценных камней чистейшей воды размером втрое больше крупного человека. Трудно было глаз оторвать от темных бархатистых сапфиров, светящихся хризолитов, бериллов, аметистов и прозрачно-золотистых цирконов.

Свет исходил от семи крупных кристаллов, размером с тыкву, висевших по центру вдоль зала, и девяти светлых лунных камней, стоявших на серебряных подставках между колоннами на возвышении за троном. Днем эти камни впитывали солнечный свет, а в темные часы отдавали его розовым свечением и лунным блеском. Еще одно чудо – нижний край полога над троном, инкрустированный лазуритом, и в нем, как в подобии небесного купола, все двенадцать знаков Зодиака, где каждая звезда – настоящий алмаз, горящий собственным сиянием.

Замок стал наполняться народом. Сначала в тронном зале появилось два десятка слуг с метлами, щетками и войлоком, чтобы все подмести, натереть и отполировать. Стройные, гибкие, проворные, с чистой кожей и светлыми волосами, слегка прикрывавшими рожки, они быстро все сделали и удалились, и в зал начали сходиться гости. Поражало радостное смешение красок и блеск одежд в движении: всюду бархат, меха, шитье, необыкновенные ткани, тончайший флер, кружева, воланы, массивные золотые цепи и ожерелья. Сверкали драгоценности и оружие, покачивались пышные перья над рогами. Некоторые гости рассаживались по скамьям или стоя облокачивались о столы, другие расхаживали по отполированному полу. Среди них были женщины, такие красивые, что хотелось сказать: вот эта, наверное, белорукая Елена; а эта – Аталанта из Аркадии; там Фрина, с которой Пракситель ваял Афродиту; а вон там Таис, из-за которой Александр зажег Персеполис, как свечку; а вон ту Бог Мрака мог похитить из цветущих садов Энны и сделать навсегда царицей мертвых.

У роскошной внутренней двери народ зашевелился, чтобы дать дорогу богато одетому дородному демону с высоким лбом и благородной осанкой. Он был краснолиц и слегка веснушчат, синие, как море, глаза смотрели спокойно, густая рыжеватая борода была разделена надвое и зачесана в стороны и кверху.

– Скажи мне, ласточка, – спросил Лессингам, – это лорд Джасс?

– Это не лорд Джасс, – ответила ласточка, – и он менее почитаем. Ты видишь Волла из-под Картадзы, что у соленого моря. Он славный капитан, верно служит Демонланду и совершил великие подвиги ради своей страны и всего мира в войне с вампирами. Теперь снова обрати взгляд к двери. Там в кругу друзей стоит высокий сутуловатый муж в серебряных латах и тускло-золотом расшитом плаще. Он слегка похож на Волла, но смугл и с колючими усами.

– Вижу, – сказал Лессингам. – Так это лорд Джасс?

– Нет, – объяснила ласточка. – Это всего лишь Визз, брат Волла. Но он самый богатый из всех демонов, не считая трех царственных братьев и лорда Брандока Даха.

– А это кто? – спросил Лессингам, указывая на демона со смеющимися глазами и легкой походкой, который в этот момент встретился с Воллом и заговорил с ним. Он был силен и красив, длинный острый нос его не портил. Чувствовалось, что он любит жизнь и умеет ей радоваться.

– Ты видишь лорда Зигга, прославленного укротителя коней, – ответила птичка. – Он всеми любим, потому что всегда весел, к тому же он могуч, и нет равных его всадникам, когда они скачут на врага.

Волл вздернул бороду и расхохотался, видимо, оценив шутку Зигга, которую тот прошептал ему на ухо, а Лессингам потянулся в зал, надеясь понять разговор. Слова терялись в общем гуле голосов, но Лессингам увидел, как на мгновение раздвинулись тканые занавеси за возвышением, и мимо тронов в зал прошел некто с царственной осанкой. Он двигался плавно, как проснувшийся хищник, и с ленивой грацией отвечал на приветствия. Он был очень высок, но тонок в талии, как девушка. Шелковую тунику цвета дикой розы украшали вышитые золотом цветы и молнии. На левой руке сверкали драгоценные кольца, на запястьях золотые браслеты, золотистые кудри обвивал обруч с перьями райской птицы. Рога были выкрашены шафраном и отделаны золотой филигранью. Поблескивала золотая шнуровка на сапогах. У пояса висел узкий острый меч с эфесом, усыпанным бериллами и черными алмазами. У него была удивительно стройная и изящная фигура, но при взгляде на него возникало ощущение дремлющей силы, подобно той, что таится в горе под белоснежной вершиной, нежащейся в лучах рассвета. Лицо было красиво, с нежным румянцем, выражение чуть надменно и слегка меланхолично, но в глазах иногда загорались огненные искры, и у рта под вьющимися усами появлялась решительная складка.

– Наконец, – пробормотал Лессингам. – Наконец-то лорд Джасс!

– Ты не так уж сильно ошибся, – заметила ласточка. – Ибо редко видел более благородных особ. Но это не Джасс, а лорд Брандок Дах, кому присягал весь Демонланд на запад от Шалгрета и Стропардона. Он владелец богатейших виноградников Кротринга, пастбищ Файлза, всех западных островов и скальных крепостей на них. Не думай, что раз он любит шелка и драгоценности, как королева, и держится изящно, словно серебристая береза на склоне, то у него легкая рука и не хватает храбрости в битвах. Он много лет считался третьим бойцом на всем Меркурии, наряду с Голдри Блажко и Горайсом Десятым из Колдунии. А теперь разве только Голдри превзойдет его в бою, после того как девять лет назад он одержал победу над Горайсом в поединке, когда колдуны совершили налет на гоблинов, и Брандок Дах повел пятьсот и восемьдесят демонов на помощь их королю Гасларку.

Раздалась буйная и сладкая музыка, гости повернулись к возвышению, занавеси раздвинулись, и ласточка произнесла:

– Наконец, является триумвират Демонланда! Тише, музыка; улыбайтесь, норны, в сей праздничный день! Да воссияет радость и покой во всем мире и в Демонланде! Сначала обрати взор на того, кто царственно шествует в середине, он в оливково-зеленой бархатной тунике с тайными знаками, вышитыми золотом и хризолитовыми бусинами. Заметь, как облегающие сапоги на сильных икрах сверкают золотом и янтарем. Обрати внимание на сумеречный плащ, пронизанный золотыми нитями и подбитый кроваво-красным шелком. Его сшили сильфы в забытые дни, он приносит удачу, если его носит храбрец с верным сердцем. А теперь смотри, на ком он. Видишь смуглое лицо, фиолетовый огонь в глазах, приглушенное тепло улыбки, представь осенний лес под солнцем. Вот лорд Джасс, хозяин этого древнего замка, почитаемый всеми в Демонланде. Он владеет неким волшебством, но не пользуется магией, ибо она выпивает жизнь и силу, и считается, что демоны должны полагаться не на чары, а на собственные силы.

Теперь обрати внимание на того, кто опирается на левую руку Джасса. Он ниже ростом, но, может быть, даже сильнее. Черный шелк его одежд искрится золотом при движении, волосы светлые, а головной убор между рогов украшен черными орлиными перьями. Лицом он суров, как морской орел, и взгляд умных глаз из-под густых бровей пронзает, словно копьем. Кажется, что из широких ноздрей время от времени вырывается бледное пламя. Это лорд Спитфайр, в бою стремительный.

Наконец, посмотри, кто выступает справа от Джасса. Этот лорд могуч, как Геракл, но идет мирно, словно теленок, и ступает легко. Мышцы и жилы играют у него под кожей, а кожа бела, как слоновая кость. Плащ из золотой ткани густо усыпан драгоценными камнями, узор из сердец на тунике из черного сендалина вышит алым шелком и отделан рубинами. На перевязи висит двуручный меч, рукоять которого венчает большой звездный рубин, вырезанный в форме сердца, ибо сердце – его символ. Меч ковали эльфы, и этим мечом лорд убил морское чудище, как можно увидеть на одной из картин на стене. Благородной внешностью он подобен Джассу, но волосы у него темнее, цвет лица ярче, и скулы выступают резче. Рассмотри его как следует, ибо нет лучшего бойца, чем лорд Голдри Блажко, полководец Демонланда.

Отзвучали приветствия, в последний раз вздохнули струны лютней, и их звон рассеялся под потолком, виночерпии наполнили выдержанным вином большие чаши из цельных драгоценных камней. Демоны покатили к лорду Джассу глубокие тележки с дарами в честь дня его рождения, а после поздравлений парами и по трое начали разбредаться по паркам, наслаждаться видом садовых растений, любоваться рыбами в прудах, играть в метательные игры и теннис. Некоторые увлекались военными упражнениями и верховой ездой, некоторые собирались на охоту в холмы. Светлое время отводилось на удовольствия, а вечером все должны были снова собраться в высоком зале, развлекаться за едой и питьем, как полагается в такой день.

Еще не все разошлись, как вдруг трижды резко пропела труба.

– Кто нам портит праздник? – возмутился Спитфайр. – Так трубят, извещая о пришельцах из-за границы. Костями чувствую, что какой-то негодяй явился в Гейлинг с камнем за пазухой и намерением бросить тень на солнце в наш великий день!

– Ни слова о дурных намерениях, – откликнулся Джасс. – Кто бы там ни был, мы быстро решим его дело и вернемся к развлечениям. Кто-нибудь, бегите к воротам и приведите гостя.

Побежал слуга, и так же бегом вернулся, докладывая:

– Милорд, там посол из Колдунии и его свита. Их корабль причалил в гавани Лукинг вчера на закате. Ночь они провели на борту, а утром твои воины сопроводили их в Гейлинг. Посол требует немедленной аудиенции.

– Ах, из Колдунии! – воскликнул Джасс. – Без дыма огня не бывает.

– Может, попросим посла подождать, пока мы веселимся? – предложил Спитфайр. – Жаль лишаться радости из-за чужого раба.

Голдри рассмеялся и произнес:

– Интересно, кого нам прислали? Думаете, это Лаксус снова ищет примирения, после того как сыграл грязную шутку с нами в Картадзе, нарушив свое слово?

Джасс обратился к слуге:

– Ты видел посла. Кто он?

– Его лицо мне не знакомо, милорд, – ответил слуга. – Он маленького роста, и, с вашего разрешения, я не видел никого менее похожего на знатного лорда-колдуна. На нем богатые и пышные одежды, но он кажется фальшивым камнем в ценной оправе.

– Ладно, – сказал Джасс. – Кислое питье от ожидания не становится слаще. Позовем посла.

Лорд Джасс сел на средний трон на возвышении, Голдри занял трон с черным опалом по правую руку от него, а слева на трон с александритом сел Спитфайр. Рядом с ними на возвышении расположились другие лорды Демонланда, а многие гости меньших рангов сели на скамьи и встали у полированных столов. Бесшумно распахнулись широкие двери на серебряных навесах, и посол напыщенно и церемонно прошагал по сверкающему полу из мрамора и турмалина, припадая на одну ногу.

– Что это за карла? – прошептал лорд Голдри на ухо брату. – У него волосатые руки до колен, и он ковыляет, как хромой осел.

– Мне не нравится его грязная морда, – заметил лорд Зигг. – У него нос, как ком глины, и через ноздри можно заглянуть в мозги. Верхняя губа выдает редкого болтуна. Будь его рот на палец шире, ее можно было бы затыкать за воротник, чтобы прикрывать подбородок зимними ночами.

– Мне не нравится запах от него, – сказал лорд Брандок Дах и послал за курильницами и распылителями лавандовой и розовой воды, а также приказал открыть хрустальные окна и впустить прохладную свежесть поднебесного ветра.

Итак, посол прошел по блестящему полу и встал перед лордами Демонланда, сидевшими на тронах с золотыми гиппогрифами. На нем была длинная пурпурная мантия, подбитая горностаем, с крабами, мокрицами и сороконожками, вышитыми золотой нитью. Голову прикрывала черная бархатная шапочка с приколотым серебряной брошью павлиньим пером. Поддерживаемый своими пажами и сопровождающими, он оперся на золотой посох и хриплым голосом провозгласил:

– Джасс, Голдри, Спитфайр, и вы, прочие демоны, я пришел к вам как Посол Горайса Одиннадцатого, славнейшего Короля Колдунии, Великого герцога Бутении и Эстремерина, командующего Шуланом, Трамной, Мингосом и Пермио, верховного правителя Эсамосийских болот, герцога Трейса, верховного владыки Бештрии, принца Ара, правителя Оджедии, Малтраэны, Болтари и Торибии, правителя многих других земель, славнейшего и величайшего, чья власть и слава известна во всем мире и чье имя переживет все поколения. Прежде всего прошу вас уважать мою неприкосновенность королевского Посла, признаваемую всеми народами и монархами, кроме совершенно варварских.

– Говори и не бойся, – ответил Джасс. – Я клянусь, а клятва не отменяется, кому бы ни была дана, будь то колдун или иной варвар.

Посол сложил губы буквой «О» и с угрозой потряс головой, потом усмехнулся, обнажив острые кривые зубы, и продолжал:

– Вот что сказал Король Горайс, великий и прославленный, давая мне поручение донести его слова до тебя, не убавляя и не добавляя ни единого слова: «Считаю я, что до сих пор церемония принесения присяги на верность Мне ни разу не проводилась в моей провинции Демонланде…»

По залу пронесся ропот, будто внезапный порыв ветра прокатил по каменному полу сухие листья. Лорд Спитфайр, не сдерживая гнева, вскочил, схватился за рукоять меча, словно собираясь напасть на посла, и вскричал:

– Провинции? Разве демоны не свободный народ? Можно ли стерпеть наглость Колдунии, приславшей раба оскорблять нас в лицо в нашем собственном замке?

В зале зашумели, некоторые встали. Посол втянул голову в плечи, как черепаха, заморгал и оскалил зубы. Но лорд Брандок Дах, мягко положив руку на плечо Спитфайра, произнес:

– Посол еще не все сказал, брат, а ты его напугал. Имей терпение, не стоит портить комедию. У нас хватит слов, чтобы ответить Королю Горайсу. Слов, а не мечей. Пусть не говорят, что Демонланду достаточно наглого намека, чтобы мы забыли о древней учтивости по отношению к послам и герольдам.

Лорд Брандок Дах говорил спокойным насмешливым тоном, словно лениво отбивая мяч в игре, но при этом так, чтобы все слышали. После того как ропот в зале стих, заговорил Спитфайр:

– Я смиряюсь. Говори дальше, и знай, что не ты ответишь за то, что скажешь, а тот, кто тебя послал.

– Я лишь ничтожные уста, – слегка набравшись смелости, продолжил посол. – У того, кто меня послал, невзирая на почтение к вам, хватит власти и силы отомстить за любое надругательство над его слугами. Вот что сказал Король: «Я призываю вас, Джасс, Спитфайр и Голдри Блажко, и приказываю вам поспешить в Колдунию и прибыть в мою крепость Карсэ, дабы всенародно покорно облобызать пальцы моих ног в знак того, что я ваш Повелитель и Король, Верховный правитель всего Демонланда».

Лорд Джасс выслушал посла хмуро и без единого жеста, опираясь спиной о спинку трона и положив руки на выгнутые шеи гиппогрифов. Голдри, насмешливо ухмыляясь, поигрывал рукоятью длинного меча. Спитфайр сидел скованно, сдерживая гнев, из его ноздрей готовы были полететь искры.

– Ты все сказал? – спросил Джасс.

– Все, – ответил посол.

– Ты получишь ответ, – сказал Джасс. – Пока мы держим совет, ешь и пей.

И он знаком приказал виночерпию налить послу светлого вина. Но посол отказался, уверяя, что он не хочет пить, и что на корабле у него достаточно еды и питья для него и всех сопровождающих. Тогда лорд Спитфайр сказал:

– Не удивительно, что отродье колдунов боится отравы. У тех, кто привык совершать подлости по отношению к своим врагам, как свидетельствует убийство Корсусом последнего владыки страны гоблинов при помощи отравленного питья, всегда дрожат колени от страха, что с ними поступят так же.

Он выхватил чашу у виночерпия, осушил ее единым духом и швырнул на мраморный пол к ногам посла, так что она разлетелась вдребезги.

После этого лорды Демонланда встали и вышли за цветные занавеси в смежный покой, обдумать свой ответ на послание Короля Колдунии Горайса.

Когда они остались одни, первым заговорил Спитфайр.

– Можно ли стерпеть позор и насмешки, с которыми король обратился к нам? Разве не мог сын Корунда или Корсуса быть назначен послом, чтобы передать нам его вызов? Вместо этого он прислал самого грязного из своей прислуги, косноязычного карлу, годного лишь на то, чтобы молоть языком, пока они до полусмерти пьяны сами?

Лорд Джасс презрительно усмехнулся и произнес:

– Колдуния мудро и предусмотрительно выбрала время двинуться на нас, зная, что тридцать три наших лучших корабля затоплены в проливе под Картадзой в сражении с вампирами, и у нас осталось только четырнадцать. Вампиры побеждены и полностью уничтожены, великое проклятие снято, и гибель мира предотвращена благодаря мечам и доблести сынов Демонланда. Нашим ложным друзьям момент для нападения на нас кажется удачным. У колдунов ведь есть сильный флот, который они не потеряли, отступив и предоставив нам решительно сразиться с вампирами. Теперь они намерены предательски напасть, использовав это свое преимущество. Король правильно рассудил, что мы сейчас не можем послать войска в Колдунию, строительство нового флота займет много месяцев. Он, без сомнения, собрал войско на судах в Тенемосе, чтобы отплыть оттуда, как только получит от нас ответ, которого ждет.

– Значит, можно сидеть спокойно и точить мечи, – сказал Голдри. – Пусть он переправляет войска через соленое море. Ни один колдун не высадится в Демонланде, они оставят здесь кровь и кости для удобрения наших полей и виноградников.

– Наверное, лучше перехватить негодяя, – сказал Спитфайр, – и сегодня же отправиться в море на оставшихся четырнадцати кораблях. Колдунов можно застать врасплох в крепости Карсэ, осадить ее и отдать их на растерзание воронам-падальщикам. Пусть оценят скорость нашего ответа. Вот мой совет.

– Нет, – сказал лорд Джасс. – Мы не застанем Горайса спящим. Будьте уверены, его корабли в морях Колдунии готовы к любому внезапному нападению. Неумно совать шею в петлю. Ожидая врагов здесь, Демонланд тоже славы не добудет. Вот мой план. Вызовем Горайса на поединок и предложим ему надеяться на удачу.

– План хорош, – отозвался Голдри. – Но как его выполнить? Он побоится выступить в поединке против тебя, да и против любого из нас. Но надо предложить. Ведь Горайс прославленный поединщик, в его дворце в Карсэ хранятся черепа и кости девяносто девяти могучих бойцов, которых он победил и убил своими руками. Он безмерно тщеславен, и говорят, что очень досадует оттого, что так долго не находится никого, кто бы сразился с ним, и чей череп стал бы у него сотым. Мне он проиграет!

Такой план всем показался удачным. Лорды Демонланда подробно обсудили его, и с легким сердцем вернулись в высокий тронный зал. Здесь первым взял слово лорд Джасс.

– Демоны! – сказал он. – Вы все слышали, какие слова король Колдунии в безмерном тщеславии своем и бесстыдстве вложил в уста своего посла. Наш ответ даст мой брат, Голдри Блажко. Мы требуем, о посол, чтобы ты передал его точно, не добавляя ни одного слова, и не убирая.

Тут лорд Голдри встал и произнес:

– Мы, лорды Демонланда, выражаем глубокое презрение к тебе, Горайс Одиннадцатый, как к великому трусу, который подло бежал, покинув нас, своих союзников, в морской битве с вампирами. Наши мечи, покончившие в той битве со страшной угрозой всему миру, не согнулись и не затупились. Новыми ножнами им послужат твои кишки, а также внутренности твоих приспешников, Корсуса и Корунда, и их сыновей, и Кориниуса, и всех злодеев, чьи корабли стоят в гаванях Колдунии, прежде чем тебе подчинится хотя бы розовый мох на утесах Демонланда. Но если ты захочешь, то можешь сначала испытать свою силу. Я, лорд Голдри Блажко, делаю тебе предложение: сойдемся один на один в поединке из трех раундов при дворе Красного Фолиота, который в этой ссоре не стоит ни на твоей стороне, ни на моей. Мы поклянемся страшной клятвой, что если я тебя одолею, демоны навсегда оставят тебя и Колдунию в покое, и ты забудешь о нас, и колдуны навсегда откажутся от наглых притязаний на Демонланд. А если ты, Горайс, одержишь победу, то насладишься своей славой и будешь вправе взять у нас оружием все, на что позаришься.

Так сказал Голдри Блажко, гордо выпрямившись во всем великолепии под звездным пологом и так грозно смотря на посла из Колдунии, что тот смутился и сдвинул колени. Голдри призвал писца, и послание Королю Горайсу было написано большими буквами на свитке пергамента, запечатано печатями лордов Демонланда и отдано послу.

Посол взял ответ и быстро направился к выходу, но в дверях, отдалившись от лордов Демонланда и оказавшись в кругу своей свиты, слегка собрался с духом, повернулся и сказал:

– Слишком необдуманно ты вознамерился получить согласие нашего Повелителя на поединок с тобой, о Голдри Блажко, это станет твоей погибелью. Как бы могуч ты ни был, он побеждал сильнейших. Драться он будет не ради забавы, а с целью лишить тебя жизни и добавить твои кости к костям девяносто девяти побежденных ранее.

После этого под грозными взглядами Голдри и других лордов и под крики гостей в зале, позорящие колдунов, посол поспешно вышел под небо, пробежал через двор, словно за ним гналась буря, и его схватят. Он боялся так, что запутался в собственном бархатном плаще, расшитом крабами и ползучими гадами, и плащ задрался выше колен. Раздался взрыв смеха и новые крики демонов:

– Видели? Уста у него лживые, а хвост настоящий! Ай да Горайс, прислал с посольством обезьяну!

С выкриками и неучтивыми возгласами толпа проводила посла от замка Гейлинг до самого причала. Там он взошел на борт крепкого дракара, и корабль на веслах доплыл до гавани Лукинг. Обогнув акваторию гавани, дракар поднял паруса и при попутном ветре поплыл на восток по глубокому морю в Колдунию.

II. Поединок за Демонланд

О предсказании, встревожившем лорда Гро, которое касалось поединка короля Колдунии с лордом Голдри Блажко; как они встретились, и чем поединок кончился

– Как я мог заснуть? – вскричал Лессингам. – Где замок демонов, и как мы покинули большой тронный зал, где принимали посла?

Ибо теперь он стоял на холмистой равнине, опускающейся к морю. Здесь не росло ни единого дерева, а с трех сторон внизу под солнцем искрилась вода. Свежий соленый ветер гнал бесчисленные облака в безграничном небе.

– Мой гиппогриф преодолевает не только расстояния, но и время, – объяснила черная ласточка. – Во мгновение ока прошло много дней и не одна неделя. Ты стоишь на одном из островов Фолиота, это мирная земля, где правит добрый принц, и настал день, назначенный для поединка Короля Горайса с лордом Голдри Блажко. Схватка таких могучих бойцов будет ужасна, и конец ее неясен. В глубине души я боюсь за Голдри Блажко. Он сильный и непобедимый воин. Но века не помнят поединщика, который бы сравнился с этим Горайсом, он не просто силен, упорен, ловок и искусен в нападении и защите, он жесток и беспощаден, как змей.

Там, где они стояли, холм разрезала глубокая лощина, по которой можно было спуститься к морю, и над ней стоял дворец Красного Фолиота, из нескольких невысоких строений, с множеством башенок и парапетов с бойницами. Дворец строился из камня, добытого тут же в лощине, так что трудно было различить, где стена, а где естественная скала. За дворцом простирался луг с большим плоским участком, покрытым коротким пружинистым дерном. С двух сторон луга стояли шатры, с одной стороны для колдунов, с другой для демонов. Участок в середине луга был размечен ивовыми прутьями на 60 шагов в обе стороны.

Луг был пуст, если не считать парящих птиц и ветра, лишь возле шатров для колдунов собралось шесть бойцов в полном вооружении. На них были сверкающие бронзовые кольчуги с нарукавниками, бронзовые наколенники и шлемы. Щиты тоже блестели на солнце. Пятеро казались совсем молодыми, у старшего из них, чернобрового, с крепким подбородком, только начала расти борода. Но шестой был на полголовы выше ростом, мощный, как бык, с окладистой бородой до пояса и пробивающейся сединой. Пояс его был утыкан железными шипами. Но голос и глаза его выдавали молодой задор, двигался он легко и без усилий играл толстым копьем.

– Смотри, удивляйся и скорби, – сказала ласточка. – Ясный день вынужден видеть детей вечной ночи. Это Корунд из Колдунии и его проклятые сыновья.

Лессингам подумал, что его ласточка слишком прямолинейный политик, для нее существуют только две противоположности: ангелы и проклятые враги. Про себя он решил не плясать ни под чью дудку, а понаблюдать, как развернутся события.

Шестеро прохаживались взад-вперед возле своих шатров, как львы в клетке, потом Корунд остановился, оперся о копье и сказал одному из сыновей:

– Иди найди Гро, я буду говорить с ним.

Сын Корунда ушел и вскоре вернулся с лордом Гро, который хоть и подошел почти крадучись, но выглядел вполне достойно. Руки у него были тонкие, нос серповидный, а глаза ясные, большие, как у быка, и такие же непроницаемые. Он был бледнолиц, худ и строен, его длинная черная борода была аккуратно завита и блестела, как шерсть ретривера.

Корунд спросил:

– Как там Король?

– Раздражен, – ответил Гро. – Чтобы убить время, он играет в кости с Кориниусом, а в игре удача ему изменяет.

– Что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался Корунд.

И ответил Гро:

– Удача в игре в кости не обязательно сопутствует военной удаче.

Корунд что-то проворчал себе в бороду, потом положил руку на плечо лорда Гро.

– Поговори со мной без свидетелей, – сказал он, отводя Гро в сторону. – Не скрывай то, что знаешь, от меня и моих сыновей. Последние четыре года мы были, как братья, неужели сейчас ты станешь таиться от нас?

Гро грустно улыбнулся и сказал:

– Стоит ли, облекая в слова дурное предзнаменование, наносить еще один удар, когда дерево и так шатается?

Корунд застонал.

– Предзнаменования, – проговорил он. – Их все больше с тех пор, как Король принял вызов, не считаясь с твоим и моим мнением и советами всех великих в стране. Наверное, боги сделали его одержимым, предопределив его поражение и унижение перед демонами, – и добавил: – Знаки множатся. Во-первых, ворон летал вокруг дворца против солнца, когда Король принимал вызов демонов, а мы все тогда объелись на пиру и перепили вина. Во-вторых, Король споткнулся, входя на полуют корабля, который вез нас к этим островам. Далее, косоглазый виночерпий вчера облил нас вином. И все время Король выказывает дьявольское упрямство и только и делает, что похваляется. Нет, он одержим. И в кости ему не везет.

Тут заговорил Гро.

– О Корунд, я не скрою от тебя, что у меня так же тяжело на сердце, его прикрывает тень будущих несчастий. Когда я заснул под бой часов, тень ночи встала у моего ложа и посмотрела на меня так злобно, что я пришел в ужас и задрожал. Мне показалось, что мой сон разбил полог над ложем, крыша раздвинулась и открыла тьму, а в ней проплывала бородатая звезда и было много огненных знаков. На крыше появилась кровь, потоки крови потекли по стенам и на спинку моего ложа. Закричала сова: «Колдуния из руки твоей, Король!» Потом весь мир осветился, я заорал и проснулся.

– Ты мудр, – сказал Корунд. – Похоже, что твой сон вещий, посланный тебе через врата войны, и похоже, что он предвещает великие и зловещие события для Короля и всей Колдунии.

– Не открывай тайного другим, – сказал Гро, – потому что никому не дано победить, сражаясь с роком. Нельзя заранее повергать их в уныние. Надо достойно встречать неудачи. Если (да не допустят боги) поединок кончится бедой, прежде чем что-нибудь предпринимать, вы должны держать совет со мной. «Спина не прикрыта, если за ней не стоит брат». Нам следует все делать вместе.

– Будь уверен во мне, – сказал Корунд.

Тут из дворца вышла большая толпа и расположилась по обеим сторонам площадки для поединка. Эбеновая колесница, запряженная шестеркой черных лошадей с волнистыми гривами и хвостами, доставила Красного Фолиота. Перед колесницей бежали музыканты, дудочники и менестрели, а позади пятьдесят копейщиков в доспехах и с большими щитами, достающими от плеч до ног. Их доспехи были подкрашены мареной, так что казались запятнанными кровью. Красный Фолиот выглядел почти кротко, но царственно. Кожа его была алой, как макушка зеленого дятла. На голове красовалась серебряная диадема, на плечах – алая мантия с опушкой из черного меха.

Когда все фолиоты собрались, один из них по команде Красного Фолиота выступил вперед и три раза протрубил в рог. Из шатров Демонланда вышли три лорда, Джасс, Голдри, Спитфайр, а также Брандок Дах, со своими оруженосцами и воинами, в полном боевом вооружении. Без оружия шел только Голдри, завернувшись в золототканый плащ с узором из сердец, вышитым красным шелком. В свою очередь из противоположных шатров вышли лорды Колдунии и Король Горайс в сопровождении воинов в полном вооружении. Не было приязни во взглядах, которыми обменивались противники. Горайс вышагивал в плаще, как и Голдри. Его плащ из черного шелка был подбит черным медвежьим мехом и расшит крабами в алмазных коронах. Низко на лбу Короля сидела тяжелая железная корона Колдунии, в форме уродливого краба, так густо усыпанного драгоценностями, что под ними не было видно железа. Король был без усов, с коротко стриженными волосами и черной бородой, торчащей, как лопата. Рот он изогнул в презрительной ухмылке, из теней под нависшими бровями смотрели зеленоватые глаза, светящиеся, как у волка. По левую руку от Короля шел гигант Корунд, всего на дюйм ниже его, по правую – Кориниус в богатом небесно-голубом плаще поверх сверкающих лат. Кориниус был высок, молод, гладко выбрит и по-солдатски привлекателен, с грубоватыми чертами лица, дерзким взглядом и полными губами. Шел он, покачивая плечами.

Красный Фолиот снова затрубил в рог и, стоя в своей эбеновой колеснице, зачитал условия поединка:

– О Горайс Одиннадцатый, славнейший Король Колдунии, и ты, о Голдри Блажко, полководец Демонланда, сие есть поединок между вами, подтвержденный крепкими клятвами, а я, Красный Фолиот, подтверждаю, что вам предстоят три раунда, и если победит Король Горайс, то завоюет славу и возобладает многовершинным Демонландом; но если победа достанется лорду Голдри Блажко, то колдуны оставят демонов в покое, и демоны их не тронут, но колдуны должны будут навечно отказаться от притязаний на владычество над демонами. Оба вы, и ты, о Король, и ты, о Голдри Блажко, обязаны драться честно и подчиняться мне, кого вы в согласии избрали судьей. Я же клянусь судить вас честно. По законам поединка нельзя душить противника руками, кусать его, наносить удары кулаками, царапать, выдавливать глаза, или производить иные неподобающие действия. Борьба должна быть вольной, и если один боец повергнет другого на землю бедром или плечом, ему присваивается победа.

Красный Фолиот вопросил:

– Я верно говорю, о Король, и клянешься ли ты биться по правилам?

– Клянусь, – сказал Король.

Красный Фолиот обратился к его противнику:

– Клянешься ли ты биться на этих условиях, о лорд Голдри Блажко?

И Голдри ответил:

– Клянусь.

Без лишних слов Король вступил в огороженный участок со своей стороны, а Голдри Блажко со своей, они сбросили богатые плащи и остались обнаженными для боя. Народ замер от восхищения при виде могучих мышц этих двоих, и трудно было решить, кто из них может победить. Король был чуть выше, и руки его были чуть длиннее, чем у Голдри. Но Голдри был сложен, как бог, из двоих он казался крепче, и шея его была мощнее.

Король принялся насмехаться над Голдри, говоря:

– Ты взбунтовавшийся пес, мне подобает показать тебе, и этим фолиотам, и демонам, свидетелям нашей встречи, что я Король Колдунии не потому только, что ношу корону, которую только что отложил на час, а и потому, что превосхожу тебя мощью своего тела. Довольствуйся тем, что я окончательно разделаюсь с тобой лишь после того, как лишу тебя жизни и отправлю бестелесную душу в неизведанное. Твои кости и череп я заберу в свой дворец в Карсэ, как символ сотой победы над великими бойцами, из которых ты не последний. А потом я буду пировать, пить и веселиться в королевском дворце в Карсэ, и лишь после этого соберу войско и поплыву через море в многовершинный Демонланд. Я вытру об него ноги, и демоны станут моими рабами и рабами моих рабов.

Но лорд Голдри Блажко лишь негромко рассмеялся и сказал, обратившись к Красному Фолиоту:

– О Красный Фолиот, я прибыл сюда не препираться с Королем Колдунии пустыми словами, а потягаться силой, один на один.

Они приготовились, Красный Фолиот сделал знак рукой, и звон цимбал обозначил начало первого раунда.

Противники сошлись и обхватили друг друга сильными руками, правой за левый бок, а левой за правое плечо. Плоть проминалась под захватом, словно их руки были из бронзы. Так они стояли, покачиваясь, как мощные дубы под бурей, крепко уперев ноги в землю. Ни один не уступил противнику, захваты оказались равными. Они долго качались, тяжело дыша, наконец, Голдри собрал силы и слегка приподнял Короля над землей, намереваясь развернуть его и бросить об землю. Но Король, почувствовав, что отрывается, резко наклонился вперед, занес ногу и ударил Голдри пяткой по ноге над щиколоткой, так что Голдри пришлось ослабить захват. Зрители поразились, как он в этом положении сумел устоять и не упасть. Они снова сцепились, на спинах и плечах у них появились красные пятна. Король внезапно повернулся боком, захватил ногой ногу Голдри с внутренней стороны бедра под большой мышцей, притянул противника к себе и навалился на него, пытаясь повалить на спину. Но Голдри сумел резко выпрямиться и так яростно бросился вперед, еще усилив захват, что прием Короля не удался, и они оба, как были, сцепившись, с глухим ударом упали на землю набок и пролежали в ошеломлении ровно столько времени, за которое можно было досчитать до семи.

Красный Фолиот объявил их равными в этом раунде, и они отправились каждый к своим соратникам перевести дух и слегка отдохнуть.

Пока они отдыхали, со стороны шатров Колдунии вдруг прилетела летучая мышь, бесшумно облетела против солнца площадку для боя, и вернулась туда, откуда появилась. Лорд Гро ее заметил, и сердце у него упало. Он обратился к Корунду и сказал:

– Хотя уже слишком поздно, я должен все равно попытаться любыми средствами отговорить Короля от дальнейшего риска, иначе все пропало.

Но Корунд сказал:

– Действуй, как хочешь, но это напрасно.

Итак, Гро предстал перед Королем и произнес:

– Повелитель, прекрати поединок. Этот демон выше и сильнее всех, кого ты побеждал до сих пор. Мы все ясно видели, что именно ты его повалил, а не он тебя, а Красный Фолиот неверно признал вас равными, потому что твое величество тоже оказалось на земле. Не испытывай судьбу. Считай, что в поединке победа твоя. Мы, твои слуги, подождем, а тебе стоит только кивнуть, и мы внезапно нападем на демонов и убьем их, их легко одолеть неожиданно. Что же касается фолиотов, они мирные, как овцы, после расправы с демонами их можно держать в страхе. И ты уедешь отсюда, о Король, в радости и великой чести, а потом мы отправимся в Демонланд и покорим его.

Король недовольно посмотрел на лорда Гро и сказал:

– Твой совет неприемлем и неуместен. Что стоит за ним?

Гро ответил:

– Было три предвестия, о Король.

И спросил Король:

– Что за предвестия?

На это Гро ответил:

– Не стану скрывать от тебя, о мой Король, что однажды в самый темный час мне явился во сне призрак ночи и посмотрел на меня так злобно, что у меня волосы на голове стали дыбом, и я побледнел от ужаса. Сон разбил полог над моим ложем, крыша раздвинулась, и открылось черное небо с огненными знаками, и в полночном мраке пролетела бородатая звезда. Я увидел кровь на потолке и стенах. Потом мой сон закричал совой: «Колдуния из руки твоей, о Король!». Я заорал и проснулся в холодном поту.

Но Король в гневе сверкнул глазами на лорда Гро и произнес:

– Нечего сказать, верно служат мне интриганы вроде тебя, хитрый лис! Тебе не подходит, что я совершаю этот подвиг собственноручно, и ослепнув от безумной дерзости, ты являешься ко мне со сказками, которыми пугают детей, упрашивая меня отказаться от моей славы, чтобы ты и твои приспешники прославились в мире оружием.

Гро сказал:

– Повелитель, это не так.

Но Король не стал его больше слушать, а произнес:

– Мне кажется, что верные подданные должны искать величия в славе своего Короля, а не пытаться светить собственным светом. Что же касается этого демона, твои слова о том, что я одолел его, есть наглая ложь. В этом раунде я лишь примерялся к нему. Теперь я точно знаю, что если я приложу всю свою мощь, он не сможет противостоять мне, и все вы скоро увидите, что я сломаю и раздроблю кости этого Голдри Блажко так же легко, как ломают стебель дягиля. Что же до тебя, лживый друг, хитрый лис, слуга-предатель, я давно устал наблюдать, как ты крадешься по моему дворцу, занимаясь темными делами, о которых я не знаю. Ты не из колдунов, ты ссыльный гоблин, которого я пригрел на груди себе на беду. Но я положу этому конец. Когда я разделаюсь с этим Голдри Блажко, у меня будет время на досуге разделаться с тобой.

Гро в великой печали поклонился, уступая гневу Короля, и отступил.

Рог возвестил второй раунд, и бойцы снова вступили на площадку. Под звон цимбал Король прыгнул на Голдри, как барс, и сдвинул его к краю площадки. Их занесло почти в толпу демонов, наблюдавших бой. Голдри перекачнулся влево, пытаясь, как в прошлый раз, приподнять Короля над землей, но Король парировал прием и навалился на противника всем весом, так что хребет Голдри чуть не сломался под убийственной силой рук противника. Потом Голдри Блажко показал великую силу, толкнув Короля вправо, а затем влево могучими мышцами груди. Захват Короля ослаб, и все его мастерство еле спасло его от падения. Голдри, не ожидая следующего выпада противника, молниеносно ослабил свой захват, нырнул спиной под живот Короля и мощным движением подбросил его в воздух. Зрители, затаив дыхание, ожидали, что Король перелетит через голову Голдри, но лорд не смог полностью оторвать его от земли. Это у него не вышло даже с третьей попытки, и Король сумел ухватиться крепче. На четвертой попытке Голдри поднять Короля и швырнуть его через себя головой вперед Король толкнул его сзади, и Голдри оказался на четвереньках. А Король прижался к его спине, обхватил под мышками и завел руки снизу через плечи, намереваясь сомкнуть захват сзади у противника на шее.

Тогда Корунд сказал:

– Демон уже выдохся. Этот захват Короля погубил более шести десятков знаменитых бойцов. Но он не спешит сомкнуть пальцы на шее проклятого демона и нагнуть его голову так, чтобы позвонки разлетелись.

– Он не спешит, а я не могу чувствовать себя спокойно, – заметил Гро.

Король тяжело дышал и постанывал от натуги, пытаясь свести пальцы на шее Голдри. В этот час Голдри спасла от гибели толщина шеи и мощная грудь. В положении на четвереньках он не мог ни освободиться от захвата Короля, ни захватить его в свой черед. А Король, как ни старался, не смог закрепить свой захват. Когда он понял, что его усилия напрасны, то сказал:

– Сейчас я ослаблю хватку, и мы снова встанем лицом к лицу. Недостойно ползать на коленях.

Они встали и некоторое время боролись молча. Потом Король снова предпринял попытку завалить лорда, как в первом раунде, внезапно прижавшись к противнику левым боком и ногой захватывая ногу, одновременно налегая на него всем весом. И, как раньше, Голдри с великой силой рванулся вперед, усиливая захват. Король пошатнулся, навалился на него, и, озверев от того, что его в первый раз подвел проверенный прием, сунул пальцы в нос Голдри и стал драть нежную плоть в ноздрях, так что Голдри не смог откинуть голову назад. Тогда Король еще тяжелее налег на него и швырнул на спину, а сам сел сверху, пригвождая его к земле.

Красный Фолиот объявил Короля Горайса победителем в этом раунде.

Король вернулся к своим колдунам, которые громко славили его превосходство над Голдри. Обратившись к лорду Гро, король произнес:

– Как я и говорил. Сначала проверка, потом синяки, в конце враг разбит.

Король смотрел на Гро со злостью, но Гро не возразил ни словом, потому что его возмутила кровь на пальцах и ногтях левой руки Короля, и он понял, что в этом раунде Королю не удалось превзойти противника, и он прибег к зверскому приему, ибо иначе не смог бы повалить демона.

А когда лорд Голдри Блажко смог подняться, то в великом гневе подошел к Красному Фолиоту и громко сказал:

– Этот дьявол взял верх хитрым и постыдным способом, загнав когти мне в нос.

Сыновья Корунда заорали на Голдри, называя его лжецом и негодяем, и все колдуны возмущенно закричали. Но Голдри громким трубным голосом перекрикнул их:

– О Красный Фолиот, теперь суди наш поединок справедливо. Ты ведь поклялся. Пусть покажет свои ногти, и ты увидишь, есть ли на них кровь. Последний бросок был нечестным, и я заявляю, что этот раунд нельзя засчитывать.

Красный Фолиот частично видел, что произошло, и был намерен не засчитывать раунд, но побоялся Короля Горайса, который смотрел на него взглядом василиска, явно угрожая. А теперь, под крики колдунов и демонов, он совсем растерялся и не мог решить, что безопаснее: спасать свою честь или поддаться Королю Горайсу. Тем временем Король сказал пару слов Кориниусу, который прямо подошел к Красному Фолиоту и стал угрожать ему, говоря:

– Страшись идти на поводу у демонов. Ты справедливо присудил победу в этом раунде нашему повелителю Королю. Болтовня о пальцах в носу лишь предлог, больное воображение этого Голдри Блажко. Он был брошен на землю на глазах у тебя и всех нас, он понял, что не в состоянии выстоять против нашего Короля, жульничает и думает, что с важным видом избежит поражения. Если, не веря Королю на слово, отвергая свидетельство присутствующих здесь колдунов и отрицая то, что ты сам видел, ты будешь упорствовать в пользу этих демонов, то вспомни, что Король уже победил девяносто девять великих противников. Этот станет сотым. И еще вспомни, что доплыть к тебе морем из Колдунии можно на много дней быстрее, чем до Демонланда. У тебя не хватит силы выстоять под карающими мечами Колдунии, если ты пойдешь против нас и будешь судить в пользу наших врагов.

Так говорил Кориниус, и Красный Фолиот струсил. В душе он верил Голдри, понимал, что Король нарушил правила, и демон справедливо его обвиняет, но из страха перед Горайсом и угрозами стоящего рядом Кориниуса не посмел высказаться и приказал трубить в рог, объявляя третий раунд.

И стало так, что при звуке рога летучая мышь снова вылетела из-за шатров колдунов, бесшумно облетела против солнца площадку для боя и скрылась.

Когда лорд Голдри Блажко понял, что Красный Фолиот не принял во внимание его обвинения, кровь бросилась ему в лицо, оно сделалось красным. Страшно было смотреть, как нарастает его ярость и глаза сверкают, словно грозные звезды в полночь. Охваченный гневом, он заскрипел зубами, и пена показалась изо рта. Звон цимбал возвестил начало раунда. Одержимый одной мыслью, Голдри с ревом бросился на Короля, схватил его одной рукой за правое запястье, а другой за ту же руку у плеча, и прежде чем Горайс успел шевельнуться, развернулся к нему спиной и с невероятной силой, к которой прибавилась сила его гнева, бросил Короля через голову, направляя его, как массивное копье, головой вперед. Король ударился о землю головой, его позвоночник вмялся в череп, кости треснули, из ушей и из носа хлынула кровь. От такого броска ярость Голдри испарилась, и силы его покинули. Он выпрямился, качаясь, и его братья, Джасс и Спитфайр, поддерживая с обеих сторон, увели его с площадки, обернув могучее тело золототканым плащом с красными сердцами.

Колдуны пришли в отчаяние, увидев, как их Король был внезапно захвачен и брошен оземь, и теперь лежал бесформенной грудой, как сломанный и раздробленный стебель болиголова. В великом волнении Красный Фолиот сошел со своей эбеновой колесницы и поспешил к павшему Королю. Туда же подошли пораженные в самое сердце лорды Колдунии. Корунд поднял Короля на руки, но Король Горайс был мертв. Сыновья Корунда сделали из копий носилки, уложили на них Короля, накрыли его черным шелковым плащом, подбитым медвежьим мехом, надели на него корону Колдунии и молча понесли к своим шатрам. Остальные лорды Колдунии так же молча последовали за носилками.

III. Красный Фолиот

О приеме, устроенном для колдунов во дворце Красного Фолиота; о кознях и хитростях лорда Гро; и как колдуны отплыли ночью с островов Фолиота

Красный Фолиот вернулся в свой дворец, воссел на трон и послал за лордами Колдунии и Демонланда. Они приняли приглашение и незамедлительно явились. Их усадили на длинные скамьи, колдунов с восточной стороны, а демонов с западной. За ними встали их воины. В зале было сумрачно, через высокие окна светило заходящее солнце, бросая отблески на полированные латы и оружие колдунов.

Красный Фолиот обратился к ним и сказал:

– Сегодня великий боец был повержен на землю в честном и равном поединке. Согласно торжественной клятве, которой вы связаны, и которой я свидетель, кончается всякая вражда между Колдунией и Демонландом. Вы, колдуны, должны навсегда отречься от притязаний на управление Демонландом. Чтобы закрепить священное соглашение между вами, я предлагаю вам всем присоединиться ко мне сегодня на торжественном пиршестве, подтвердить дружбу, забыть ссоры, помянуть Короля Горайса Одиннадцатого, самого могучего и почитаемого правителя, и после этого мирно отбыть в родные страны.

Так сказал Красный Фолиот, и лорды Колдунии согласились с ним. Но лорд Джасс выступил со следующей речью:

– О Красный Фолиот! Ты хорошо сказал о клятвах, данных нами друг другу. Мы ни на йоту не отступим от данных обещаний, и колдуны могут отныне вечно пребывать в мире, если они, конечно, не вынашивают новых замыслов против нас, вопреки здравому смыслу, ибо по природе колдуны, как блохи, могут напасть в ночи. Но сейчас мы не станем есть и пить с лордами Колдунии, которые предали и покинули своих союзников в морском бою против вампиров. И мы не будем участвовать в поминках Короля Горайса Одиннадцатого, который использовал подлый трюк против моего родича в сегодняшнем поединке.

Так сказал лорд Джасс, и Корунд прошептал на ухо Гро:

– Мы недостойны этого уважаемого общества, как раз пора напасть на них.

На что Гро ответил:

– Прошу, имей терпение. Это было бы сверхопасно, потому что удача сейчас отвернулась от Колдунии. Лучше ночью захватим их в постелях.

Напрасно Красный Фолиот пытался заставить демонов изменить свое решение. Они учтиво поблагодарили его за гостеприимство, сказали, что они хорошо повеселятся ночью в шатрах, а утром сядут на острогрудые корабли и поплывут по бестревожному морю в Демонланд.

Лорд Джасс поднялся, за ним встал лорд Голдри Блажко, который уже был в боевых доспехах, в рогатом золотом шлеме, в золотой кольчуге, украшенной рубиновыми сердцами, и с двуручным мечом, выкованным эльфами, которым он некогда убил морское чудище. Поднялся лорд Спитфайр, взглянув на лордов Колдунии, как сокол смотрит на добычу; встал и лорд Брандок Дах, поглаживая пальцами драгоценные камни на рукояти меча и глядя прямо на Кориниуса. Под его насмешливо-презрительным взглядом Кориниус заерзал и попытался ответить таким же взглядом, но, несмотря на богатые одежды и старания держаться достойно, в сравнении с демоном он казался обыкновенным грубияном. Вот так лорды Демонланда со своими воинами вышли из зала.

* * *

Красный Фолиот отправил вслед за ними слуг, которые отнесли в их шатры большое количество вина и вкусных изысканных блюд. Туда были посланы музыканты и менестрель, дабы развлекать их песнями и историями о давних временах, чтобы не почувствовали они неудовольствия.

Колдунам и прочим гостям были поданы массивные серебряные чаши, и в зал внесли большие кувшины с двумя ручками, в каждый входило по два бочонка вина. Красный Фолиот предложил сначала выпить за колдунов и за фолиотов, потом они выпили поминальную чашу за Короля Горайса XI, павшего в этот день от руки Голдри Блажко. Когда их чаши оказались снова до краев наполнены пенящимся вином, Красный Фолиот обратился к собравшимся и сказал:

– О лорды Колдунии, вы мне позволите исполнить поминальную песнь в честь Короля Горайса, которого сегодня забрал темный жнец?

Когда они все дружно сказали «да», он призвал гобоиста и музыканта с теорбой, и приказал им играть печальную мелодию. Они тихо заиграли, словно зазвучала эолова арфа. Казалось, что ветер плачет в нагих ветвях в безлунную ночь. Красный Фолиот наклонился вперед на высоком троне и заговорил речитативом:

Счастлив ты был и в радости жил, А нынче жизнь утекла из жил. Смертную слабость ты познал, — Ужас смерти меня объял. Радость – тщета, и слава – тщета. Мир – преходящая суета, Плоть не вечна, и срок наш мал, — Ужас смерти меня объял. Судьбы смертных изменчивы, брат. То здрав ты, то болен, то грустен, то рад. Страдаешь, а только что танцевал, — Ужас смерти меня объял. Недаром есть поговорка в народе: «Так земная слава уходит». В мире огромном я слаб и мал, — Ужас смерти меня объял. Косит кончина своей секирой Принцев, жрецов и сильных мира. Был ты богат, а нищим упал, — Ужас смерти меня объял. Падают воины в жарких битвах, Шлем или щит уже не защита, Ты победил, но не устоял, — Ужас смерти меня объял. Смерти жестокой не избежать. Оба погибнут, ребенок и мать. Будь, как дитя, ты невинен и мал, — Ужас смерти меня объял. Равно заберет и крестьянина с пашни, И полководца с высокой башни, Леди – красу, что выше похвал, — Ужас смерти меня объял. Лорд не спасется, спасая добро, И летописец уронит перо, Никто воли рока не избежал, — Ужас смерти меня объял. Магам, астрологам, логикам, судьям, Риторам то же самое будет. Вечности тайну никто не узнал, — Ужас смерти меня объял. Лишь лекаря ее уважают, Смерти добычу они доставляют. Но смертен хирург и простой коновал, — Ужас смерти меня объял.

На этом месте куплеты Красного Фолиота были грубо прерваны перепалкой между Кориниусом и одним из сыновей Корунда. Кориниус, который ломаного гроша не дал бы за музыку и песни, но очень любил игру в карты и кости, вынул коробочку с костями и принялся играть с сыном Корунда. Сначала Кориниусу везло, он при каждом броске выигрывал, а кошелек его соперника становился все легче. На одиннадцатой строфе сын Корунда заорал, что кости Кориниуса утяжелены, и ударил его его же коробочкой по бритой челюсти, обозвав жуликом и паршивым негодяем. В ответ Кориниус извлек кинжал и попытался ударить обидчика в шею, но кто-то встал между ними, и с большим трудом и руганью их разняли. Кости оказались не фальшивыми, сыну Корунда пришлось извиниться, и они опять сели за игру.

Лордам Колдунии снова налили вина, и Красный Фолиот осушил большую чашу за их страну и будущих правителей, а потом приказал:

– Пусть придет моя кагу и станцует для нас, а потом пусть нас порадуют другие танцоры. Ибо для нас, фолиотов, нет услады приятней, чем красивый танец. Мы равно любим торжественную павану на фоне закатных облаков; грациозную аллеманду; фанданго, с переходом от мечтательной прелести в стремительные и страстные движения вакханок на горных полянах под летней луной, выглядывающей из-за сосен; нам так же мил веселый вихрь гальярды и джиги. Не мешкайте, зовите кагу, пусть станцует!

И кагу поспешила явиться в сумрачный зал. Она сначала двигалась медленно, изящной походкой, слегка покачиваясь, вытянув шею, и в легком волнении сделала несколько движений в стороны, застенчиво распахнув огромные прекрасные глаза цвета жидкого золота, нагретого докрасна. Она напоминала цаплю, но была полнее, с более короткими ногами и более коротким и толстым клювом. Ее бледно-серое оперение было таким нежным, что трудно было сказать, перья это или волосы. Духовые инструменты, лютни и цымбалы заиграли куранту, и кагу легко понеслась по залу меж столов, иногда подпрыгивая и кланяясь, идеально выдерживая ритм музыки. Приближаясь к возвышению, где сидел Красный Фолиот, наслаждаясь ее танцем, она удлиняла шаги и плавно скользила в его сторону. Постепенно выпрямляясь, она медленно открывала клюв и изгибала шею, так что клюв ложился на грудку, а перья расправляла так, что они напоминали кринолин. Хохолок на ее головке встал прямо, оказавшись вполовину выше, чем она сама, и она величественно подплывала к возвышению во всей красе, прежде чем сделать новый круг по залу. Куранта всем понравилась, гости весело улыбались. Танец кончился, Красный Фолиот призвал кагу к себе, усадил рядом на табурет, гладил мягкие серые перышки и всячески ласкал ее, а она застенчиво сидела рядом, удивленно глядя рубиновыми глазами на колдунов.

Затем Красный Фолиот призвал лемуров, и они встали перед ним. У них были рыжие, как у лис, спинки и черные животы, круглые пушистые мордочки, наивные янтарные глаза, мягкие лапы и длинные хвосты в бурую и кремовую полоску. Красный Фолиот сказал:

– О лемуры, нам нравятся ваши танцы, не станцуете ли вы для нас?

Они спросили:

– Лорд, изволите ли вы, чтобы мы сплясали джигу?

И он ответил:

– Джигу, если вам угодно.

Струнные инструменты заиграли быструю мелодию, вступили тамбурины и треугольники, отбивая ритм, и в веселом танце замелькали лапы лемуров. Скоро весь зал захватила радость бурной музыки и танца, колдуны заорали и захлопали. Вдруг музыка смолкла, танцоры встали в шеренгу, поставив лапу на лапу, и поклонились. Красный Фолиот подозвал их, расцеловал в мордочки и пригласил сесть, чтобы они смогли отдохнуть и полюбоваться следующими танцами.

Потом Красный Фолиот пригласил белых, как лунный свет, павлинов. Они должны были начать павану. Они развернули великолепные хвосты и с величавой грацией словно поплыли по залу под изысканную и благородную музыку. К ним присоединились золотые фазаны с пышными воротниками, серебряные фазаны, страусы и дрофы, которые гордо выступали вперед, вытягивая носки, и отступали, кланяясь, в такт с торжественной мелодией паваны. Вступили все инструменты: лютни, цимбалы, теорбы, волынки и гобои; флейты переливчато пересвистывались, как птицы в полете; серебряные трубы и горны выводили таинственные мелодии, которые проникали в самое сердце; барабаны звали в бой, трепетно вибрировали арфы, бряцали цимбалы. Рядом с Красным Фолиотом выводил страстные трели соловей, и сердца раскрывались, погружаясь в дивную красоту звуков и созерцая плавный танец.

Лорд Гро прикрыл лицо краем плаща и заплакал под звуки божественной паваны, вспомнив давние счастливые дни своей юности в Гоблинланде, до того как вступил в заговор против короля Гасларка и был выслан со своей милой родины в болотистую Колдунию.

После паваны Красный Фолиот приказал играть гальярду. Под веселую мелодию струнных инструментов в зал вкатились, подскакивая, две толстых сони. Музыка становилась все более бурной, и сони подскакивали все выше, пока не стали доставать до потолочных балок, с которых снова спрыгивали на пол. Присутствующие фолиоты присоединились к исполнителям гальярды, прыгали, дурачились и кружились, захваченные общим весельем. В зал на легких копытцах вбежали шестеро козлят и принялись скакать и дурачиться под музыку, пока колдуны не охрипли от поощрительных криков и подпевания музыкантам. Сони подскакивали так высоко и перебирали лапками так быстро, что невозможно было уследить за их движениями.

Одного лорда Гро веселый танец не радовал. Он сидел в печали с темными мыслями, общее веселье действовало на него, как солнечный свет на ночную сову. Так что он оживился, когда заметил, как Красный Фолиот встал с трона и вышел через закрытую шпалерами дверь. Гальярда была в самом разгаре, в зале раздавались взрывы смеха, а Гро тихо встал с места и вышел в вечернюю тишину, в безветрие, под синее небо, окрашенное с запада оранжевым закатом, переходящим в пурпур. Единственным звуком было бормотание бессонного моря, единственным движением – взмахи крыльев последних улетающих на ночлег птиц. По каменному гребню над лощиной Гро прошел на запад до обрыва и остановился на меловом утесе над морем, где обнаружил Красного Фолиота, который стоял одиноко и молча, устремив взгляд на гаснущие закатные краски.

Некоторое время они оба молча стояли над морем, потом Гро произнес:

– Как день покидает нас, умирая в дальней обители заката, так слава покидает Колдунию.

Красный Фолиот не ответил, пребывая в глубокой задумчивости.

Гро заговорил снова:

– Демонланд лежит в той стороне отсюда, где заходит солнце, но всходит оно на востоке от Колдунии. Оттуда надо смотреть на завтрашний рассвет, ибо пройдет немного времени, и восстанет сила, честь и слава Колдунии, под чьим гибельным мечом полягут ее враги, как трава под серпом.

Красный Фолиот сказал:

– Я люблю мир и тихую прелесть вечерней прохлады. Оставь меня, а если желаешь остаться, не нарушай очарования.

– О Красный Фолиот, – ответил ему Гро. – Неужели ты в самом деле любишь мир? Тогда возрождение Колдунии станет музыкой твоему сердцу, потому что мы, колдуны, тоже любим мир и не затеваем вражды, это делают демоны. Война с вампирами, в которой сотряслись четыре стороны света, была затеяна Демонландом.

– Ты сейчас, вопреки собственным намерениям, воздал демонам великую хвалу, – сказал Красный Фолиот. – Ибо кто как не эти выродки-вампиры, жил в диком разврате, людоедствовал и проявлял такую чудовищную бесчеловечность? Кто через каждые пять лет с незапамятных времен объявлял критический год, последний из которых, прошлый, был отмечен немыслимыми зверствами? Если они еще где-то поднимают паруса, то лишь на Темных озерах, не оскверняя земных морей и рек. Слава демонам, подавившим их навечно.

– Этого я сомнению не подвергаю, – сказал лорд Гро. – Но пожар можно погасить как чистой, так и грязной водой. Мы, колдуны, против нашей воли присоединились к демонам в той войне, предвидя (как доказало тогдашнее кровопролитие), что демоны возгордятся и пожелают стать всемирными повелителями и тиранами.

– В дни своей юности, – возразил Красный Фолиот, – ты был подданным короля Гасларка. Ты родился гоблином и был воспитан его сводным братом, ел его хлеб. Почему я должен слушать тебя, кто изменил такому хорошему королю? Чье вероломство народ тогда открыто осуждал (как я сам хорошо видел прошлой осенью, когда ездил в город Заджэ Закуло на праздник по случаю обручения племянницы короля принцессы Армеллины с лордом Голдри Блажко). По улицам носили непристойные рисунки, изображающие тебя, и пели:

Ах, как жаль, Наш умник ничем не доволен. Отбросив совесть, К измене склониться волен. Дар его — Изворотливость без чести, А храбрость – ложь, С подлостью вместе!

Гро слегка поморщился и сказал:

– Такое искусство отражает настроение и положение сочинителей. Я не думаю, что такой благородный принц, как ты, пойдет на поводу у толпы, где пристрастна и зависть, и ненависть. Гнусное обвинение в предательстве я отвергаю и плюю на него. А правда то, что, не стремясь завоевать доброе мнение у женщин и дураков, я иду за своей путеводной звездой. Но, как бы там ни было, я пришел не обсуждать с тобой столь ничтожный предмет, как я сам. Я скажу тебе со всей печальной серьезностью: не успокаивайся на мысли, что демоны оставят мир в покое, это очень далеко от их намерений. Они не стали слушать твоих уверений и не сели за пир с нами, значит, они замышляют недоброе против нас. Ведь что сказал Джасс? «Колдуны, как блохи». Да, как блохи, которых ему хочется раздавить ногтем. О, если ты любишь мир, перед тобой откроется краткий путь к исполнению желаний.

На это Красный Фолиот ничего не ответил, продолжая вглядываться в отсвет заката под темнеющим небом, на котором рождались звезды.

Гро продолжал тихо, словно кот мурлыкал:

– Когда не помогает мягкое убеждение, искусная срочная операция приносит быстрейший результат. Можешь предоставить это мне.

Но Красный Фолиот сердито посмотрел на него и произнес:

– Какое мне дело до твоей вражды? Ты поклялся хранить мир, и я не потерплю, чтобы ты нарушал клятвы в моем мирном королевстве.

Гро сказал:

– Клятвы даются в душе, и тот, кто нарушает их во внешних обстоятельствах, на самом деле не нарушитель, ибо их уже попрал и презрел противник.

Но снова возразил Красный Фолиот:

– Какое мне дело до твоей вражды, которая вцепилась в твои уши, как бойцовый пес? Я пока не понимаю, почему тот, у кого чистые руки, кто в душе прав и не держит зла, должен быть втянут в смертоубийство и ссоры, такие, как между вами и демонами.

Лорд Гро пристально посмотрел на него и сказал:

– Ты думаешь, что для тебя еще остался прямой путь без ущерба для обеих сторон? Если такова твоя цель, то надо было хорошо подумать, прежде чем судить второй раунд. Потому что нам и твоим подданным, и всем демонам ясно, как день, что в том раунде Король применил подлый прием, а ты громко присудил ему победу. Ты этим словом протрубил, что ты друг ему и враг Демонланда. Разве ты не заметил, какой змеиный взгляд бросил на тебя лорд Джасс, покидая зал? Он отказался есть и пить не только с нами. Его не будет мучить совесть, когда он вознамерится уничтожить тебя. Они именно этого хотят, в этом нет сомнения.

Красный Фолиот опустил голову на грудь и некоторое время стоял молча. Их накрыла тень смерти, а в ночном небе над погасшим пожаром заката, словно цветы в безграничном поле, расцветали звезды и созвездия: Арктур, Спика, Близнецы, Малый Пес, Возничий и его три спутника.

Красный Фолиот произнес:

– Колдуния лежит у моего порога. Но Демонланд – как я выдержу ссору с ним?

И сказал Гро:

– Завтра солнце опять взойдет над Колдунией.

Некоторое время они не говорили ни слова. Потом лорд Гро вынул из-за пазухи свиток и сказал:

– Урожай в этом мире собирают решительные, а тот, кто колеблется, оказывается между жерновами. Ты уже не можешь повернуть назад. Демоны с презрением пнут тебя, и колдуны тоже. Сейчас прочный мир может быть достигнут только утверждением Горайса на троне Демонланда и полным усмирением демонов под пятой Колдунии.

– Но разве Горайс не убит? – спросил Красный Фолиот. – Разве мы не пили на его поминках? Он ведь второй из этой династии, погибший от рук демона.

– Горайс Двенадцатый в этот самый момент вступает на трон в Карсэ, – ответил Гро. – О Красный Фолиот, знай, что я читаю ход планет и вижу скрытые силы в паутине судеб. Поэтому мне ведомо, что двенадцатым Королем по линии Горайса в Карсэ станет самый искусный маг, коварный и вероломный, который силой чар и мечей Колдунии получит наивысшую власть. Неотвратимо, как молния небесная, поразит его гнев врагов его.

Тут Гро наклонился, поднял с земли светляка, ласково попросил его посветить, подышал на него, поднес к свитку пергамента и обратился к Фолиоту:

– Поставь свое царственное имя под этими пунктами. От тебя совсем не требуется принимать участие в военных действиях, но ты должен (в случае, если будет война) быть на нашей стороне и против демонов, которые втайне угрожают твоей жизни.

Но Красный Фолиот все еще колебался и сказал:

– Как мне узнать, что ты не лжешь?

Тогда Гро вынул из сумки письмо с печатью, похожей на печать лорда Джасса, которое гласило: «Воллу, со всей любовью и доверием, дабы он не преминул, поплывя в Колдунию, направить все или часть кораблей к островам Фолиота и ворваться в дом Красного Фолиота. Ибо если мы не выдавим жизнь из этих червей, вечный позор упадет на нас». И добавил Гро:

– Это у них украл мой слуга, когда они беседовали с тобой вечером в твоем зале.

Этому Красный Фолиот поверил, достал из-за пояса тушницу и перо, и поставил под пунктами на пергаменте свою подпись.

Лорд Гро спрятал пергамент на груди и сказал:

– Срочная операция. Надо застать их в постелях сегодня же ночью. Тогда завтра мы принесем победу и славу Колдунии, чья слава сегодня затмилась, а также мир и покой всему миру.

Но Красный Фолиот сказал на это:

– Достойный лорд Гро. Я подписал эти пункты, и значит, стал связан с тобой в ненависти к Демонланду. Но я не предам гостей, с которыми ел соль, даже если меня убедили, что они мои враги. Знай, что я расставил ночную стражу возле твоих шатров и шатров демонов, чтобы никаких враждебных действий между вами не произошло. Так я поступил, и на этом стою. Вы разойдетесь завтра утром в мире, как и прибыли. Ибо я твой друг, а то, что я подписал, означает, что я встану на твою сторону, когда начнется война между Колдунией и Демонландом. Но я не потерплю ночной резни и убийств на моих островах.

При этих словах Красного Фолиота лорд Гро почувствовал, что до сих пор он шел по тропе, усыпанной цветами, а последний его шаг привел к обрыву, и он теперь стоит на краю и не может перейти на другую сторону. Но в лукавстве своем он не показал разочарования, а ответил:

– Правильно и мудро ты рассудил, о Красный Фолиот, ибо верно говорят: «Достойному негоже оступаться, за правду надо смерти не бояться». То, что посеяно в ночи, раскрывается при свете дня, а то завянет, не успев вырасти. Я тебе другого и не посоветовал бы, но в самом деле боюсь этих демонов и всеми силами стремлюсь обернуть их заговор нам на пользу. Попрошу тебя лишь об одном. Ведь если они последуют за нами по пятам, когда мы поднимем паруса при отплытии домой, они смогут догнать нас в пути, ибо у них быстрый корабль. Если же они отплывут раньше, они смогут намного опередить нас и дождаться в открытом море. Сделай так, чтобы мы отплыли сегодня ночью, а их задержи под каким-нибудь предлогом всего на три дня, чтобы мы сумели добраться домой к тому времени, как они покинут твои острова.

– В этом я тебе не откажу, – ответил Красный Фолиот. – Потому что это не противоречит справедливости и моей чести. Сегодня ночью я приду к вашим шатрам и отведу вас к вашему кораблю.

Когда Гро вернулся к шатрам колдунов, он обнаружил там стражу, как предупреждал Красный Фолиот, и у шатров демонов тоже была расставлена стража. Он вошел в королевский шатер, где на носилках из копий лежал Король Горайс, облаченный в королевские одежды поверх черных доспехов, инкрустированных золотом, и в короне Колдунии. Две свечи горели в изголовье Короля Горайса, и две – в изножье. Пламя свечей колебалось под ночным ветром, который задувал в щели, и тени плясали на полу и под пологом. На скамьях вдоль стен сидели мрачные лорды Колдунии, чье опьянение уже улетучилось. Они зло взглянули на входящего лорда Гро, и Кориниус встал и произнес:

– Вот пришел Гро, виновник и творец наших несчастий. Убьем его.

Гро не согнул головы, а устремил взгляд на Кориниуса и сказал:

– Мы в Колдунии еще не сошли с ума, лорд Кориниус, чтобы доставлять радость демонам, вцепляясь друг другу в глотки, как волки. Пусть Колдуния моя приемная родина, но я не меньше вашего потрудился, чтобы отвести от нее угрозу гибели на выбранном нами пути. Если вы обвиняете меня, дайте мне выслушать вас и ответить.

Кориниус зло засмеялся.

– Что толковать с дураком! Мы не младенцы-молокососы. За кого ты нас принимаешь? Ясно, как день, что ты помешал нам напасть на демонов, когда мы могли это сделать, дав дурацкий совет неизвестно зачем сделать это ночью! Вот тебе ночь, и мы пленники в своих шатрах, и нет никакой возможности напасть, не потревожив осиное гнездо фолиотов и не переполошив демонов и всех живущих на этих островах. Зачем тебе понадобилось тайно ускользать от нас и договариваться с Красным Фолиотом? Ты зарвался, и теперь мы тебя убьем и положим конец твоим интригам.

С этими словами Кориниус вскочил и обнажил меч. Засверкали мечи других колдунов. Но лорд Гро глазом не моргнул, только произнес:

– Сначала выслушайте меня, перед нами целая ночь, а убить меня недолго.

Тут во весь громадный рост поднялся лорд Корунд, встал между Гро и Кориниусом и громовым голосом воскликнул:

– Кто направит на него оружие, сначала будет иметь дело со мной, даже если это окажется один из моих сыновей. Выслушаем его. Если он не обелит себя, разрубим его на куски.

Все сели, недовольно бурча. Гро заговорил:

– Сначала посмотрите на этот пергамент. В нем пункты важного договора о союзничестве, под которыми стоит собственноручная подпись Красного Фолиота. Конечно, его страна военной мощи не имеет, и мы могли бы растоптать его так, что под нашими подошвами остатки разотрутся. В день битвы нам от его слабой помощи будет мало пользы. Но через эти острова проходит прекрасный морской путь, и кораблям есть, где развернуться. Если наши враги займут это место, их флот расположится так, что сможет причинить нам невероятные неприятности. В нашем положении такой договор весьма выгоден. Далее. Знайте, что когда я советовал вам застать демонов врасплох в постелях, а не нападать на них в пиршественном зале, я уже был предупрежден о том, что Красный Фолиот дал приказ своим солдатам обезоружить поднявших мечи, будь то мы или демоны. И когда я ушел из зала, чтобы вступить в заговор с Красным Фолиотом, в чем глубоко уверен Кориниус, я на самом деле имел целью получить подпись на договоре, который только что показал вам. Интригуй я с Красным Фолиотом против Колдунии, я бы вряд ли оказался таким простаком, чтобы возвращаться сюда на гибель вместо того, чтобы спокойно пребывать в его дворце.

Теперь, когда Гро заметил, что его защита умерила гнев колдунов, и убедился, что он достаточно хитро переплел ложь с правдой, он опять обратился ко всем:

– Я мало чего добился своими стараниями на благо Колдунии. Лучше бы вы следовали моим советам. Корунд знает, как, рискуя жизнью, я после первого раунда пытался отговорить Короля от дальнейшего боя. Если бы Король прислушался к моему совету, а не исполнился подозрений и не угрожал мне смертью, нам не пришлось бы сейчас нести покойного в королевские катакомбы в Карсэ.

Корунд сказал:

– Правду ты говоришь.

– Только одно мне не удалось, – сказал Гро. – Но это можно исправить, причем скоро. Мне не удалось убедить Красного Фолиота, хотя он и встал на нашу сторону, напасть на демонов обманным путем, и он не допустит, чтобы мы разбили их сейчас на его островах. Он в паутине простых глупых сомнений, и упрямится, но я убедил его задержать их здесь на три дня, а мы уйдем в море сегодня ночью. Он искренне поверил, что мы боимся демонов, и потому отплываем раньше, чтобы они не застали нас врасплох на море. Мы в самом деле окажемся дома до того, как они поднимут паруса, но не из страха, а чтобы подготовить смертельный удар и не дать им добраться до Демонланда.

– Какой удар, гоблин? – спросил Кориниус.

И сказал Гро в ответ:

– Удар, который я спланирую вместе с Королем Горайсом Двенадцатым. Он ждет нас в Карсэ. Я не собираюсь болтать о нем с пьяницей и игроком в кости, который только что пытался обнажить меч против истинного друга Колдунии.

При этих словах Кориниус в ярости замахнулся мечом на Гро, но Корунд с сыновьями сдержали его.

В свой час звезды обозначили полночь, и Красный Фолиот тайно пришел со своей охраной к шатрам колдунов. Лорды Колдунии вооружились, их воины взяли скарб, в середине шествия на носилках из копий понесли Короля. Так в безлунной ночи они обошли дворец и стали спускаться по вьющейся тропе на дно лощины, а потом пошли вдоль потока к морю. Поближе к берегу решили, что можно без опаски зажечь факел, чтобы видеть дорогу. Голыми и мрачными были скалы по бокам лощины, пламя факела отражалось в драгоценных камнях короны Колдунии, поблескивало на сапогах с острыми носками, которые торчали из-под подбитого медвежьим мехом плаща Короля, на латах и оружии носильщиков и сопровождающих, играло на черной поверхности холодного потока, бегущего к морю. Тропа была каменистой и неровной, колдуны шли медленно, боясь споткнуться и уронить Короля.

Iv. колдовство в железной башне

О крепости Карсэ и полночном ритуале Короля Горайса XII в древнем покое замка, который должен был определить судьбу и рок лордов Демонланда

Когда колдуны взошли на борт своего дракара и простились с Красным Фолиотом, гребцы заняли места за веслами, рулевой встал у руля, корабль отошел от причала и поднял паруса. Сначала путь шел вдоль берега, потом открытым морем. Ночью звезды катились над головой, утром восток светлел, и солнце вставало с левого борта. Так они плыли два дня и две ночи. На третий день впереди показалась земля. Утро над Колдунией вставало облачным и туманным, а солнце выкатилось из-за горизонта, как красный огненный шар. Вблизи Тенемоса моряки подождали, пока прилив закроет отмель, и вошли в Друйму. По сторонам тянулись дюны, мелкие болота и Эргаспийская топь. За излучиной реки близ Карсэ по обе стороны, насколько может охватить взор, простиралась болотистая местность с островками ивняка и редкими усадьбами. С севера земля с одной стороны резко обрывалась к излучине, а на противоположной стороне плавно опускалась до уровня дальних болот. С юга у самой реки над заросшей осокой равниной поднимался большой бугор, его венчали скалы, на них высилась мрачная квадратная крепость Карсэ из неотшлифованного черного мрамора. Ее укрепления занимали много акров. Мощную твердыню окружала стена, на каждом углу торчали башни. Дворец был в юго-западном углу, а перед ним прямо над водой на высоте больше семидесяти локтей на площадке с железными подпорами стояла главная башня, круглая, окованная железом, с парапетом, украшенным бесчисленными и разнообразными изваяниями Краба Колдунии. Внешний двор окаймлял ряд кипарисов, которые поднимались к небу над мрачной местностью, как языки темного пламени. С востока от башни был шлюз, за ним мост и сторожевой каземат, с башенками и навесными бойницами. Башни и башенки могли держать под обстрелом все подходы. Мрачна и страшна была твердыня Карсэ, воплощение ночного кошмара над застойной рекой. Даже днем при ярком солнце она сама казалась плотной тенью. Безжалостная сила таилась в ней, окутывая мраком пустынные болота. Ночью она была чернее самой черноты.

Корабль быстро подплыл к шлюзу, лорды Колдунии и их воины высадились, перед ними открылись ворота, и они медленно поднялись во дворец со своей мрачной ношей. В ту ночь тело Горайса XI было выставлено для торжественного прощания в большом зале дворца Карсэ. Прошла ночь и весь следующий день. Король Горайс XII не показывался.

Когда на крепость опустилась тень новой ночи, лорд Гро вышел на террасу за восточной стеной дворца, к нему подошел камерарий и сказал:

– Милорд, Король ждет тебя в Железной Башне и просит принести ему королевскую корону Колдунии.

Гро поспешил выполнить приказание Короля, пошел в большой зал, с благоговением снял с головы Горайса XI железную корону, густо усыпанную бесценными драгоценностями, и поднялся вслед за камерарием по винтовой лестнице в круглый донжон. Дойдя до первой площадки, камерарий постучал в массивную дверь, часовой, стоявший за ней, открыл ее, и камерарий сказал:

– Милорд, по воле Короля тебе надлежит подняться в тайный покой на вершине башни.

Гро был потрясен, потому что никто не входил в запретный покой уже много лет. Давным-давно там колдовал Горайс VII, и говорили, что он накликал на себя гибель, вызвав злых духов. С тех пор покой стоял запечатанным, ибо последующие короли мало верили в тайное искусство, а больше полагались на силу своих рук и крепость мечей Колдунии. Но Гро и обрадовался, потому что сам Король открывает ему запретную дверь, теперь исполнится половина его замыслов. Он без страха пошел вверх по винтовой лестнице. Было полутемно, на лестнице толстым слоем лежала давно не сметавшаяся пыль, и на стенах висели густые тенета. Поднявшись к низкой дверце, Гро немного помедлил, постучал и стал ждать ответа.

Изнутри раздался голос:

– Кто стучит?

– Милорд, это я, Гро.

Отодвинулся засов, дверца открылась, и Король сказал:

– Войди.

Гро вошел и встал перед Королем.

Круглый покой занимал весь верхний этаж донжона. Уже сгущалась темнота, и слабые сумеречные лучи едва проходили сквозь окна-амбразуры в стенах, выходящие на четыре стороны света. В большом очаге горел огонь, бросая мерцающие отблески на ниши в стенах, освещая странные стеклянные и глиняные сосуды, флаконы, реторты, весы, песочные часы, тигли, астролябии, громадный трехгорлый перегонный куб из светящегося стекла на паровой бане, под которой горела лампа, и еще много таинственных предметов. Под северным окном напротив входа стоял почерневший от времени массивный стол, на котором лежали огромные книги в черных кожаных переплетах с железными цепочками на тяжелых замках. За столом в большом кресле сидел Король Горайс XII в черно-золотой мантии колдуна, подпирая щеку худой рукой, похожей на когтистую орлиную лапу. Слабый свет, отец теней и тайн, обрисовывал фигуру Короля. У него были жесткие коротко стриженные волосы, крючковатый, как орлиный клюв, нос, короткая густая борода, гладко выбритая верхняя губа, высокие скулы и тяжелая челюсть, а в зеленые глаза под густыми бровями, казалось, свет вообще не попадал. Дверь бесшумно затворилась. Гро оказался наедине с Королем в страшном покое. Сумрак сгущался, огонь в очаге вспыхивал и гас, Король, не двигаясь, опирался на руку, лишь изгиб его бровей показывал, что он смотрит на Гро. Стояла тишина, если не считать слабого шипения огня в очаге.

Через некоторое время Король произнес:

– Я послал за тобой, потому что ты один оказался достаточно смел, чтобы дать последний совет Королю Горайсу Одиннадцатому, ныне покойному, да славится он вечно. И твой совет был хорош. Тебя не удивляет, что теперь совет нужен мне?

– Король и Повелитель, – ответил Гро, – это меня не удивляет. Мне ведомо, что душа продолжает жить, когда погибает тело.

– Удержись от лишних слов, – сказал Король. – Есть тайны, одна мысль о которых может нести гибель, и тот, кто заговорит о них даже в столь уединенном месте, как это, и даже только со мной, может погибнуть жуткой смертью.

Гро ответил:

– О Король, я сказал так не из легкомыслия. Искус был в твоем вопросе. Я готов следовать твоим указаниям.

Король поднялся с кресла и медленно подошел к Гро. Он был чрезвычайно высок и худ, как изголодавшийся баклан. Нагнувшись к Гро и положив руки ему на плечи, он спросил:

– Ты не боишься остаться со мной в этом покое перед началом ночи? Ты не думал о том, для чего предназначена эта комната, и что за инструменты ты здесь видишь?

– Во мне нет страха, о Повелитель, – не моргнув, ответил Гро. – Наоборот, я рад, что ты меня призвал, ибо это совпадает с планами, зародившимися тайно в моей душе после несчастий, обрушившихся на Колдунию на островах Фолиота. Ибо в тот злосчастный день, когда я увидел, как угасает свет Колдунии и ночь опускается над Королем Горайсом Одиннадцатым, вечная ему слава, я подумал о тебе, Повелитель, о двенадцатом короле Карсэ, и вспомнил песнь древнего пророка:

Десять, одиннадцать, Двенадцать в свой черед. Храбрый и жилистый Место займет. Тайные науки И сильный меч Твердыню Карсэ Смогут сберечь.

– Понимая, что он песней указал на тебя, Король, Двенадцатого, искусного в науках, я приложил все усилия, чтобы задержать демонов в пределах действия твоих чар, до тех пор пока мы не вернемся домой и не доложим тебе об их местонахождении, так чтобы ты уничтожил их магическим искусством, и они не смогли добраться до многовершинного Демонланда.

Король прижал Гро к груди и поцеловал его, воскликнув:

– Ты настоящее сокровище мудрости и осторожности! Я обнимаю тебя в знак любви.

Король сделал шаг назад, не снимая рук с плеч Гро, и какое-то время смотрел на него пронзительным взглядом. Потом поджег восковую свечу, вставленную в железный подсвечник у стола с книгами, поднес ее к лицу Гро, и сказал:

– Да, ты умен, осторожен, и достаточно смел. Но если ты взялся в эту ночь послужить мне, я должен испытать тебя ужасами, дабы ты привык к ним, подобно тому, как проверяют золото в тигле; если ты окажешься простым металлом, страхи поглотят тебя.

Тогда Гро сказал Королю:

– Повелитель, до того, как оказаться в Карсэ, я много лет странствовал по миру, и многие ужасы знакомы мне, как игрушки ребенку. В южных морях под сияющим Канопусом я видел гигантских полурыб-полуконей, дерущихся с осьминогами в водоворотах Корша. Во мне не было страха. Я был на острове Сиона, когда первый выплеск извержения раскроил остров, как топор разрубает череп, и зеленые волны моря поглотили его. Раскаленные скалы зашипели в океане, и много дней на том месте стоял смрад и в воздухе висел пар. И тогда я не боялся. Я был с Гасларком, когда мы бежали из Заджэ Закуло, где вампиры завладели дворцом сверху и зловещие призраки бродили по нему при дневном свете. Вампиры тогда чарами прогнали солнце из неба. Я и тогда не боялся. Тридцать дней и ночей я бродил один по пустыне Моруна в Верхней Бесовии, где не встретишь живой души, но воздух населяют невидимые твари, которые злобно преследуют всех и бормочут в темноте. Я и там не боялся и без промедления прибыл в Морну Моруну, где стоял на краю обрыва, как на краю света, глядя на юг, на непроходимые леса за Бхавинаном, которые никто до меня не видел. Над ними в немыслимой дали между небом и землей возвышаются один над другим одетые льдом гребни высоких гор. Я видел Коштру Пиврарку с двумя пиками неземной красоты, а за ними дикие провалы, глубочайшие бездны, и молчаливый царственно-снежный купол Коштры Белорны.

Когда Гро окончил речь, Король отвел его в сторону, взял с полки реторту, наполненную темно-синей жидкостью, и поставил ее на паровую баню над лампой. Из горлышка реторты поднялся бледно-пурпурный пар, и Король собрал его в сосуд. Сделав знак над сосудом, он высыпал из него себе в ладонь немного тонкого порошка. Потом сказал, обратившись к Гро:

– Смотри на порошок.

Гро устремил взгляд на ладонь Короля. Король пробормотал заклинание, порошок зашевелился и поднялся горкой. А потом в руке Короля оказалась шевелящаяся масса мельчайших сырных клещей, они росли, и Гро увидел, что у них появились ноги. Вот клещи выросли до размера горчичных зерен, вот уже каждый из них стал с ячменное зерно, потом с фасолину, потом они стали превращаться в жаб и лягушек. Они продолжали расти и расползаться, падали на пол, доросли до размера мелких собак. Король уже не мог удерживать в ладони больше одной, подставив руку ей под брюхо, так что ноги болтались в воздухе, а они все росли, потом стали разбегаться по всему полу, запрыгивать на стол и драться. Они были полупрозрачными, как из рога, и бледно-пурпурными, как пар, из которого сотворились. Вот уже они стали величиной с откормленных свиней, и вся комната заполнилась ими так, что они полезли друг на друга, глядя выпученными глазами на Гро и квакая. Король заметил, что корона, которую держит Гро, дрогнула в его руках. Он произнес заклинание, жабы стали уменьшаться в размерах и скоро исчезли совсем.

Король взял с полки темно-зеленый стеклянный шар величиной с яйцо страуса и сказал Гро:

– Хорошо вглядись в этот шар и скажи мне, что видишь.

– Внутри движется тень.

Тогда Король приказал ему со всей силы бросить шар об пол. Шар был тяжелый, как свинец. Гро обеими руками поднял его и по команде Горайса швырнул на пол, так что шар разлетелся вдребезги. Густой дым поднялся из его осколков и принял форму страшного человека с ногами-змеями, такого высокого, что он упирался головой в потолок. Змеи извивались, а призрак злобно смотрел на Короля и Гро. Король сорвал со стены меч и вложил его в руку Гро со словами:

– Руби ему ноги! И не мешкай, а то тебе смерть!

Гро ударил мечом и легко отсек левую ногу чудища, она оказалась мягкой, как масло. Но из ее обрубка тут же выросли две извивающихся змеи. То же произошло с правой ногой. Король вскричал:

– Руби и не останавливайся, а то умрешь, как собака!

Гро без устали рубил, а на месте каждой змеи вырастало две новых, весь пол покрылся скользкими дергающимися конечностями, пот выступил на лбу лорда, и он взмолился между ударами:

– Король, он уже стал сороконожкой, неужели мне придется до утра делать из него тысяченожку?

И Король произнес тайное заклинание, странный порыв ветра унес все, кроме осколков зеленого шара, комната очистилась.

– Ты не испугался? – спросил Король, и когда Гро ответил отрицательно, добавил: – Мне казалось, такие ужасы должны были потрясти тебя, ты ведь не искусен в магии.

– Но я философ, – ответил Гро. – Я немного знаком с алхимией и скрытыми свойствами материального мира. Я знаю свойства трав, камней, минералов, пути звезд в небесной выси и их влияние на нас. Мне доводилось разговаривать с птицами и рыбами, а также с ползучими существами, я их не боюсь. Я могу мило беседовать со светляками, божьими коровками и муравьями. Так что я сумел приобрести некоторые знания во внешнем мире, хотя ни разу не оказывался в тайных храмах запретного искусства магии. Однако, подходя философски, я понимаю, Повелитель, что ты вызывал иллюзии и фантазмы, которые могут устрашить тех, кто не искушен в божественной философии, но на самом деле являются лишь бестелесными призраками.

– Как ты это узнал? – спросил Король.

И лорд Гро ответил ему:

– О Король, ты колдовством сплел венок из страхов так же легко, как дитя плетет венки из маргариток. Тот, кто вызывает смертельный ужас из глубин, добивается этого тяжелым трудом и потом, большим напряжением воли, ума и жил.

Король усмехнулся:

– Истинно так. Теперь, раз от иллюзий твоя душа не содрогнулась, я покажу тебе более материальный кошмар.

И он зажег свечи в больших железных канделябрах и открыл секретную дверцу в стене над самым полом. Гро увидел железную решетку за дверцей и услышал шипение. Король взял тонкий серебряный ключ с тремя выступами по длине, отпер железную решетку и сказал:

– Смотри, что вылупляется из петушиного яйца, высиженного глухой гадюкой. Одного взгляда этой твари достаточно, чтобы обратить в камень всякого, кто встанет перед ней. Если я на мгновение замешкаюсь, снимая чары подчинения, кончена моя жизнь, и твоя тоже. Зловредная сила этого монстра, выпущенного на землю древним Врагом, гибельна для живущих, но маги и чародеи могут использовать его мощь.

Из норы за решеткой вышел злобный урод на петушиных ногах и с головой петуха с розовым гребнем и бородкой, однако голова больше напоминала адскую горгону, чем птицу. Шея имела черное оперение, а чешуйчатое тело, блестящее при свечах, было телом дракона. На спине торчал такой же чешуйчатый гребень. У него были крылья, как у летучей мыши, гадючий хвост с жалом на конце, а из клюва высовывался раздвоенный ядовитый язык. Он был невелик, немногим выше локтя, но страшен. Под чарами заклинания Короля Горайса он не мог устремить свой гибельный взгляд ни на него, ни на Гро, и ходил взад и вперед в свете свечей, отворачивая глаза. Перья на шее топорщились от злости, поразительно быстро вертелся чешуйчатый хвост, монстр шипел, раздраженный сковывающим заклятием Короля, шумно дышал и выпускал вьющиеся струи пара. Некоторое время он так ходил, глядя мимо Гро, но Гро все-таки заметил, что его глаза, как бледные луны, горели в ночи тошнотворным зеленовато-желтым светом. Он почувствовал такое отвращение, что его чуть не вывернуло наизнанку, лоб и ладони покрылись холодным потом, и он сказал:

– Повелитель, я пристально смотрел на этого василиска и страха не почувствовал, но он настолько противен, что у меня тошнота подступает к горлу.

На этих словах его чуть не вырвало. Король тут же приказал монстру убираться назад в нору, тот злобно зашипел и скрылся.

Король налил в чашу вина, произнес заклинание, и когда светлое вино вернуло лорду Гро хорошее самочувствие, обратился к нему:

– Отрадно, что ты показал себя истинным философом с отважной душой. Но все же ни один меч нельзя по-настоящему проверить до битвы. Ты должен подвергнуться еще более жуткому испытанию, и если сдашься, то мы оба навек пропадем, и Карсэ будет разрушен и забыт. Осмелишься ли ты пройти последнее испытание?

Гро ответил:

– С нетерпением жду твоего слова, о Повелитель. Мне хорошо известно, что иллюзиями и фантомами демонов не напугаешь, и бесполезно натравливать на них твоего василиска. Они отважны, решительны и обучены наукам. Джасс владеет древней магией и знает способ притупить взгляд василиска. Тот, кто хочет победить демонов, должен в самом деле уметь колдовать.

– Велика сила и хитрость демонского семени, – согласился Король. – Чистой силой они только что взяли верх над нами. Печальное свидетельство тому – гибель Горайса Одиннадцатого, против которого ни один смертный не мог устоять в схватке, пока проклятый Голдри, опьяненный злобой и завистью, не убил его на островах Фолиота. До него всех превосходил в воинском искусстве Горайс Десятый. Он одержал бесчисленные победы и прославил нас во всем мире, пока неожиданно не нашел свою смерть в поединке с кудрявым танцором из Кротринга, применившим не знаю, какой подлый прием. Но я, искушенный в науках, обладаю более мощным оружием против демонов, чем крепкие мышцы или убойный меч. Однако мое оружие может оказаться гибельным для того, кто им владеет.

Король открыл самую большую книгу на массивном столе и зашептал на ухо Гро, словно кто-то мог его подслушать:

– Это самая страшная волшебная Книга, с помощью которой некогда в такую же ночь Горайс Седьмой расшевелил неведомые глубины. Но знай, что именно она послужила причиной его гибели. При помощи черной магии Горайс Седьмой вызвал кого-то или что-то из доисторической тьмы. От неимоверного напряжения и страшных усилий его рассудок на мгновение затуманился, и то ли он забыл слова, написанные в Книге, то ли не смог найти нужную страницу, то ли потерял дар речи, так что не смог произнести или сделать что-то, чтобы завершить заклинание. В результате то, что он вызвал, не подчинилось ему, а напало на него и разорвало на куски. Я хочу в ближайшие дни воспользоваться теми же самыми заклинаниями, но при этом избежать его судьбы. Для этого надо, чтобы ты не боялся встать рядом со мной, когда я буду произносить заклинания, и если я вдруг ошибусь или засомневаюсь, ты положишь руку на Книгу и тигель и сделаешь все, что нужно, как я покажу тебе заранее. Не будешь бояться?

– Повелитель, покажи мне, что надо делать, – сказал Гро. – Я выполню свою задачу, даже если все фурии ада слетятся в этот покой, чтобы помешать мне.

И Король обучил Гро всем действиям, повторил с ним порядок заклинаний, ознакомил с разными страницами магической книги, где были записаны слова для произнесения в нужное время. Но Король не произнес вслух ни одного из этих слов, а только указал на них в Книге, ибо должен был погибнуть тот, кто выговорит их зря или не вовремя. После этого он выставил все реторты и мензурки в нужном порядке, соединив их горлышки, чтобы началось сгущение, соединение, горение, разложение и, наконец, покраснение их содержимого. Процесс дошел до завершения, когда астролябия определила, что злая звезда Антарес вот-вот выйдет на меридиан полуночи. Король волшебным жезлом начертил на полу комнаты три пентакля в семиконечной звезде со знаками Рака и Скорпиона, и написал между ними некие руны. В центре звезды он изобразил зеленого краба, поедающего солнце. Потом открыл семьдесят третью страницу своей Черной Книги и громким голосом произнес слова с тайным смыслом, вызывая того, чье имя запретно.

После первого заклинания наступила мертвая тишина и в комнату вошел зимний холод. Гро слышал лишь прерывистое дыхание Короля, словно тот греб против течения. Кровь отхлынула от рук и ног Гро, ему стало холодно, и пот выступил на лбу. Но храбрости он не потерял, и сохранял ясность мыслей. Король жестом приказал Гро отрубить конец некоей черной стеклянистой капли на столе. При этом вся капля рассыпалась в черный порошок. По указанию Короля Гро собрал порошок и высыпал в перегонный куб над лампой, в котором булькала и пенилась зеленая жидкость. Жидкость стала красной, как кровь, куб наполнился желто-коричневым дымом, в котором потрескивали золотистые искры. Из куба закапало негорючее белое масло. Король опустил туда конец жезла и начертил им на полу вокруг семиконечной звезды контур змея Уробороса, поедающего свой хвост. Получился круг. Под кругом Король написал формулу краба и произнес второе заклинание.

После этого морозный ночной холод стал еще более пронизывающим, и комнату заполнила могильная тишина. Рука Короля тряслась, как в лихорадке, когда он переворачивал страницы великой Черной Книги. У Гро зубы стучали. Он сцепил их и ждал. В окна стал проникать свет, как перед утром, но была полночь, когда рассвета быть не может, и светлело со всех четырех сторон. Это был страшный свет смерти и разложения. Пламя свечей потускнело. Лица и руки Короля Горайса и его ученика казались мертвенно бледными, а губы черными, как виноградины, если из них выдавить сок. Король страшно закричал:

– Час близок!

Он взял хрустальный флакон, содержащий волчий студень и кровь саламандры, влил в него семь капель из перегонного куба и стал поливать полученной жидкостью изображение краба на полу. Гро прислонился к стене, ослабев телом, но сохранив непреклонный дух. Холод был так жесток, что руки и ноги немели, а жидкость из флакона сворачивалась, попадая на пол. От великого напряжения крупные капли пота выступили на лбу Короля. В гнетущем свете преисподней он выпрямился, распростер руки, сжатые в кулаки, и громко сказал:

– ЛЮРО ВОПО ВИР ВОАРКХАДУМИА!

При этих словах свет угас, словно задули лампу, и снова сомкнулась ночь. Не было слышно ни звука, кроме затрудненного дыхания Короля. И было ощущение, словно ночь затаилась в ожидании того, что будет. Свечи брызгали воском и горели синим пламенем. Король покачнулся, ухватился левой рукой за стол, и снова произнес страшное слово:

– ВОАРКХАДУМИА!

Мертвая тишина продлилась на десять ударов сердца, а затем грохот потряс землю и небо, и слепящая вспышка, как молния, озарила покой. Весь Карсэ содрогнулся, в комнате словно забила крыльями огромная птица, воздух из холодного стал горячим, как дыхание огненной горы, Гро задыхался от запаха сажи и серы, башня качалась, как корабль на волне против ветра. Но Король, опираясь о стол и сжав его край так, что вены вздулись на его худой руке, прерывисто дыша, кричал изменившимся голосом:

– Заклинаю начертанными изображениями и произнесенными словами, маслом саламандры и помазанием волчьим, не освященным знаком Рака, обращенного к солнцу, и огненным сердцем Скорпиона, пылающего в полночном меридиане, будь моим рабом и орудием! Подчинись мне и служи мне, червь преисподней. Иначе я вызову из прадавней ночи древние силы, способные одолеть тебя и служить мне, а тебя закуют в цепи из негасимого огня и протянут по всем мукам преисподней.

Земля перестала трястись, осталось лишь легкое дрожание стен и пола, дуновение от взмахов невидимых крыл и запах горящей серы. Из насыщенного воздуха раздался странно благозвучный голос:

– Жалкий бедняга, будь проклят, что потревожил наш покой. Чего ты хочешь?

Тут Гро стало страшно, у него горло пересохло и волосы встали дыбом.

Король весь дрожал, как испуганный конь, но голос его звучал почти ровно, и лицо не выражало страха, когда он заговорил:

– Мои враги отплывают на рассвете от островов Фолиота. Я спускаю тебя на них, как сокола с руки. Я отдаю их тебе. Делай с ними, что хочешь: сейчас или потом, где будет тебе удобно, уничтожь их и сотри с лица земли. Прочь!

На этом силы Короля иссякли, колени его подогнулись, он опустился в кресло, как тяжело больной. Комнату наполнило хлопанье невидимых крыльев, к которому добавился странный смех обреченных душ. Король вспомнил, что не произнес последнего слова, чтобы отпустить посылаемого Врага. Но усталость его была так велика, что он совсем обессилел, язык присох к нёбу, и он не мог произнести ни слова, лишь пытался неслушающимися пальцами перевернуть тяжелые страницы Книги и, страшно вращая глазами, молча звал Гро. Гро подскочил к столу и почти распростерся на нем, потому что твердыня Карсэ снова тряслась, как коробочка с костями в руке, снова молнии раскалывали небо, грохотал гром, оглушительно ревели невидимые волны, и надо всем прозвучал взрыв смеха. Гро понял, что с Королем сейчас произойдет то же, что с Горайсом VII, когда он в давно забытые годы потерял силу, и вызванный дух разорвал его и заляпал стены его кровью. Но Гро даже в этой жуткой буре помнил о девяносто седьмой странице с освобождающим словом, на что пытался указать ему Король, и он вырвал Книгу из рук Короля и открыл нужную страницу. Едва он успел найти Слово глазами, как вихрь града и мокрого снега ворвался в комнату, свечи погасли и стол перевернулся. Гро упал головой вперед, и в наступившей темноте под раскат грома почувствовал, как его голову и тело хватают страшные когти. В агонии он выкрикнул Слово:

– ТРИПСАРЕКОПСЕМ! – и лишился чувств.

Был уже полдень, крогда Гро пришел в себя в затихшем покое. Яркое весеннее солнце пробивалось сквозь южное окно, освещая ночной разгром. Перевернутые столы валялись на полу, который был заляпан дорогими снадобьями, отварами, эликсирами и ядовитыми зельями, вытекшими из разбитых сосудов, засыпан ценными порошками, афродизиаками, шафраном, горным льном, милосской стриптерией, шариками ртути, всем, что могло высыпаться из расколотых коробочек и золотых шкатулок. Все смешалось: отвар из ядовитых грибов и плодов тиса, аконит, дурман, черная чемерица, квинтэссенция драконьей крови, желчь змеи, эликсиры, о которых мудрецы только могут мечтать, спирты, растворители, питьевое золото… И во всем этом погибшем сокровище лежали и плавали книги, шпатели, подстилки и подставки, серебряные сосуды и осколки стеклянных, обломки ценнейших инструментов. Кресло Короля было перевернуто и отброшено к очагу, Горайс лежал у стола, откинув голову на волосатой шее и задрав к небу бороду. Гро присмотрелся к нему. Казалось, Король невредим, просто спит. Зная, что сон – лучшее лекарство от всего, Гро не стал его будить, а просидел возле него до вечера, хотя сам был страшно голоден и весь в синяках.

Когда Король, наконец, проснулся и удивленно оглядел покой, то произнес:

– Похоже, я споткнулся на последнем шаге ночного пути. Непонятно кто здесь буянил, так наследив.

Гро отвел его подозрения:

– Повелитель, я смертельно устал. Но я выполнил твое повеление.

Тут Король облегченно рассмеялся, поднялся на ноги и обратился к Гро:

– Подними Корону Колдунии и коронуй меня. В этот великий час прими почести, ибо я полюбил тебя за минувшую ночь.

Лорды Колдунии собрались во дворе и оттуда пошли в большой пиршественный зал, куда Король направился из башни, одетый в плащ колдуна. Невероятно ярко сверкали драгоценные камни в железной Короне Колдунии над густыми бровями, выдающимися скулами и презрительно изогнутыми губами Короля, когда он встал у выхода из башни во всем своем величии, а рядом в тени ворот стоял Гро с почетным караулом. Король сказал:

– Милорды Корунд, Корсус, Кориниус и Галландус, и вы, сыновья Корсуса и Корунда, и вы, прочие колдуны! Перед вами – ваш Король, Горайс Двенадцатый, увенчанный короной Карсэ, Король Колдунии и будущий король Демонланда. Все страны подсолнечного мира и все их правители должны будут покориться мне и назвать меня своим Королем и Повелителем.

Все дружно провозгласили славу Королю и поклонились ему. А Король продолжил:

– Не воображайте, что клятвы, данные демонам Королем Горайсом Одиннадцатым, да не угаснет слава его и память о нем, свяжут меня. Я не собираюсь мириться с этим Джассом и его братьями, а считаю их противниками. И сегодня ночью я сотворил Врага, который перехватит их в открытом море на пути домой в многовершинный Демонланд.

Корунд сказал:

– Повелитель, твои слова, как сладкое вино. Когда прошедшей ночью вся крепость Карсэ качалась, и ее основание поднималось и опускалось, как дышащая грудь земли, мы догадались, что были разбужены высшие силы тьмы.

В пиршественном зале Король объявил:

– Гро в этот вечер сядет по правую руку от меня, ибо он мужественно послужил мне.

Колдуны помрачнели и начали перешептываться, тогда Король сказал:

– Я окажу честь любому из вас, кто послужит мне, как он в эту ночь, ради возвеличения Колдунии, – а, обратившись к Гро, добавил: – В Гоблинланд, откуда ты ушел в изгнание, я отправлю тебя с почестями. Я свергну короля Гасларка, и посажу на трон в Заджэ Закуло тебя. Ты будешь собирать дань со всего Гоблинланда и править им от моего имени.

V. Враг, посланный Королем Горайсом

О короле Гасларке, и о нападении посланного Врага на демонов в открытом море; и как лорду Джассу по настоянию своих попутчиков пришлось поступить опрометчиво

Наутро после ночи, когда коронованный Король Горайс XII сидел на пиру, как было описано выше, Гасларк плыл по Среднему морю, возвращаясь домой с востока. Семь его дракаров плыли в одну линию, друг за другом, равняясь по правому борту. Вел флотилию самый большой и прекрасный корабль, выкрашенный в лазурный цвет летнего моря и разрисованный под дракона с крупной золотой чешуей, высоко поднятой головой змея на носу и змеиным хвостом, торчащим над кормой. Команду составляли семьдесят пять лучших гоблинов в ярких рубахах и кольчугах. Они были вооружены топорами, копьями и мечами. Их щиты с гербами висели по бортам. Король Гасларк сидел выше всех на корме, держа крепкими руками рулевое весло. Видными и ладно скроенными были гоблины, собравшиеся на судне, но король Гасларк превосходил их всех силой, красотой и царственной осанкой. Одет он был в рубаху из тирийского пурпурного шелка, широкие плетеные золотые браслеты защищали его запястья. Он прожил всю жизнь под жарким солнцем и был смугл и белозуб. Четкие черты лица с большими глазами и волнистыми черными усами не портил слегка крючковатый нос. Неугомонный, как юноша, он был непредсказуем и необуздан, горд и хорош, как олень осенью.

Капитан корабля Тешмар стоял у его локтя. Гасларк обратился к нему:

– Есть три лучших зрелища в мире, и первое – славный корабль, летящий по волнам с царственной красотой и грацией, взрезая форштевнем гребни волн и расплескивая сверкающую пену.

– Я согласен, Повелитель, – откликнулся Тешмар. – А какие два других?

– Одно мы, к несчастью, пропустили. Вчера пришла весть о поединке великих бойцов, я не увидел, как лорд Голдри одержал победу над хвастливым тираном.

– Но третье, надеюсь, не пропустим, – сказал Тешмар. – Бракосочетание лорда Голдри Блажко в королевском дворце в Заджэ Закуло с юной принцессой, твоей двоюродной сестрой. Будет пышный праздник и великая радость. Счастливый лорд возобладает той, которую считают украшением земли, образцом небесных добродетелей, королевой красоты.

– Да приблизят боги этот день, – сказал Гасларк. – Она милая девочка, а эти мужи из Демонланда – мои лучшие друзья. Ибо, что было бы со мной, Тешмар, и с моим королевством, и со всеми вами, если бы они не поддержали нас, уже не однажды?

Король нахмурился, слегка задумался, потом заговорил снова:

– Я мечтаю о великих делах, надоели мне мелкие набеги за добычей на Неврию, браконьерство в самосийских охотничьих угодьях, это все игрушки, ими не прославишь знатное имя и не приобретешь настоящую известность. Надо сделать что-нибудь такое, чтобы о нас не забыли, чтобы удивить мир, вот как демоны очистили земли от вампиров.

Тешмар, не отрываясь, смотрел на юг, потом показал рукой:

– Там большой корабль, о Повелитель. Мне он кажется странным.

Гасларк минуту внимательно вглядывался в море, потом переложил весло и направил свое судно к неизвестному кораблю. Он больше ничего не говорил, лишь наблюдал, как сокращается расстояние, и пытался разглядеть, что перед ним. Лохмотья шелкового паруса свисали с реи, гребцы еле гребли, словно корабль шел на ощупь, и его еле удавалось удержать от дрейфа кормой вперед. Он болтался в море, как побитый, не зная, в какой стороне родной причал, и куда плыть. Словно побывав в пламени чудовищной свечи, он был обожжен и замаран сажей. Гордая фигура на носу была побита, разбиты были бак и полуют, и красивые скамьи. Судно дало течь, так что полкоманды вычерпывали воду, чтобы держаться на плаву. Из пятидесяти весел половина была сломана или унесена морем, много раненых и несколько убитых лежали под бортами.

Приблизившись, король Гасларк понял, что за рулем на поврежденной корме стоит лорд Джасс, а рядом с ним Спитфайр и Брандок Дах. Их украшенные драгоценностями доспехи и богатые одежды почернели от вонючей сажи, и на их лицах застыла смесь пережитого страха, горя и гнева.

Когда они оказались на расстоянии крика, Гасларк окликнул их. Они не ответили, только отчужденно взглянули на него. Но они остановили корабль, Гасларк взошел на борт, поднялся на корму и приветствовал их.

– Удачная встреча в неудачный час, – сказал он. – Что случилось?

Лорд Джасс попытался заговорить, но не смог произнести ни слова, только двумя руками взял Гасларка за руку, и со стоном опустился на доску, отвернув лицо.

Гасларк сказал:

– О Джасс, ты столько раз брал на себя груз моих бед и спасал меня, дозволь мне разделить с тобой твое несчастье.

Но Джасс ответил странным глухим голосом, словно говорил сам с собой:

– Говоришь, мое? О Гасларк, что в этом превратном мире мое, если я только что лишился части своей души, брата, правой руки, главной опоры дома моего!

И он разразился рыданиями.

Кольца короля Гасларка вдавились в плоть от того, как Джасс сжимал его руку. Но он почти не чувствовал боли, такое страдание испытывала его душа от потери друга. Страшно и горько было видеть трех великих лордов Демонланда, плачущих, словно перепуганные женщины, и плачущих рядом с ними испытанных воинов. Гасларк хорошо понял, что сейчас благородные лорды не примут утешений, с ними случилось нечто слишком ужасное, о чем он пока не имел понятия. От неведения его сердце еще сильнее болело.

Однако, после многих расспросов, он все узнал. Ему рассказали, как за день до их встречи, в яркий полдень в открытом море при тихой погоде они услышали с неба хлопанье невидимых крыльев, которые, судя по шуму, должны были простираться от горизонта до горизонта. Потом море высоко поднялось и опало, волны схлестнулись над кораблем, но он не затонул. Загремел гром, волны взъярились, засверкали молнии, все накрыла черная ночь. Когда тьма отступила, море успокоилось. Вокруг, сколько доставал взгляд, была только вода.

– Нет никаких сомнений, – говорил Джасс, – что это Король Горайс Двенадцатый наслал на нас Врага. Пророки говорят, что он великий некромант, сильнее всех в этом мире. Это его месть за поражение, которое мы нанесли Колдунии на островах Фолиота. Предвидя подобное несчастье, я запасся некими амулетами из камня алекториана, который образуется в зобе петуха, вылупившегося в безлунную ночь, когда Сатурн горит в знаке человека, и рождается глава третьего дома. Амулеты спасли нас от гибели, хотя нас сильно потрепало. Спаслись все, кроме Голдри. Он остался без амулета. Проклятая случайность! То ли он его не надел, то ли цепочка порвалась при нападении на нас, то ли он потерялся по другой причине, но когда вернулся свет, нас на корме осталось трое вместо четырех. Больше я ничего о нем не знаю.

– О Гасларк, – сказал Спитфайр. – Наш брат похищен, теперь мы должны найти его и освободить.

Но Джасс застонал и сказал:

– Под какой звездой бесконечного неба ты начнешь поиск? В каком тайном течении океана найдешь то место, где последний зеленый луч гаснет в мутной тьме?

Гасларк некоторое время молчал. Потом произнес:

– Мне кажется, и больше всего похоже на то, что Горайс захватил Голдри Блажко и держит его в темнице в Карсэ. Туда и надо немедленно отправиться, чтобы его освободить.

Джасс не ответил. Но Гасларк схватил его за руку и сказал:

– Мы давние друзья, ты много раз спасал Гоблинланд. Твоя война – моя война. Послушай мое решение. Когда я плыл с востока через пролив Ринат, я видел мощный флот из сорока кораблей, шедший на восток в Бештрианское море. Хорошо, что они нас не заметили, потому что мы задержались у Эллиэнских островов, и были сумерки. Зайдя позже в Норвасп в Пиксиленде, мы узнали, что то был Лаксус со всем флотом Колдунии, который направлялся чинить разбой в мирных городах Бештрианского побережья. Мои семь кораблей по сравнению с армадой этих злодеев были всего лишь антилопой, встретившей жадного льва. Но теперь, смотри, как широко открывается дверь к выполнению наших замыслов. Лаксус со своим флотом далеко на востоке. Я сомневаюсь, что в Карсэ осталось на этот момент больше полутораста или двухсот воинов. Здесь у меня пять сотен. Еще не представлялось более удобного случая обрубить когти Колдунии и расцарапать Горайсу лицо, пока он снова соберет силы.

Гасларк рассмеялся в предвкушении битвы и воскликнул:

– О Джасс, как тебе улыбается такой план?

– Гасларк, – ответил лорд Джасс. – Ты предлагаешь его со всем благородством и открытой душой, я за это всегда любил тебя. Но не с налета можно победить Колдунию, а после долгих дней приготовлений и составления планов, и строительства флота, и сбора сил, которые мы еще не восполнили после уничтожения вампиров.

Гасларк не сумел его убедить, как ни старался.

Но Спитфайр сел рядом с братом и заговорил с ним:

– Родич, что с тобой? Неужели Демонланд потерял боевой дух и с ним способность быстро действовать? Неужели от нас осталась только непотребная оболочка? Ты совсем не тот, каким был; если бы колдуны сейчас нас видели, то решили бы, что мы подавлены страхом, раз на нашей стороне так удачно оказалась сила, а мы пятимся, вместо того чтобы нанести удар.

Джасс сказал на ухо Спитфайру:

– Дело в том, что я в душе сомневаюсь в стойкости гоблинов. Внезапное пламя их храбрости похоже на пожар в сухих листьях. Их стоило бы проверить, прежде чем во всем на них полагаться. Я считаю, что глупо доверять им нанесение главного удара по Карсэ. Тем более, то, что Голдри там, может оказаться игрой воображения.

Но Спитфайр, выругавшись, вскочил и воскликнул:

– О Гасларк, тебе лучше направиться домой в Гоблинланд. А мы открыто поплывем в Карсэ и будем просить аудиенции у великого Короля, умолять его разрешить нам расцеловать пальцы его ног и признать его нашим Повелителем, а нас считать дурно воспитанными непослушными детьми. Пусть он тогда вернет нам брата и всех примерно накажет, а потом отправит домой в Демонланд, раболепствовать перед Корсусом или Кориниусом, или кого он там посадит в Гейлинге как своего наместника. Ибо вместе с Голдри все мужество ушло из Демонланда, остались мы, молокососы, нас можно презирать и оплевывать.

Пока Спитфайр так говорил в гневе и горе, лорд Брандок Дах ходил туда-сюда по палубе, как голодный барс по клетке. Время от времени он хватался за рукоять длинного меча и бряцал им в ножнах. Наконец, встав перед Гасларком и окинув его насмешливым взглядом, он сказал:

– О Гасларк! Все, что произошло, меня так взволновало, что дух мой рвется наружу, в голове поднимается буря, а тело в тоске, сейчас сойду с ума. Лучшее лекарство от этого – драка. Если ты меня любишь, Гасларк, вынимай меч и защищайся! Мне надо подраться, а то взрыв чувств меня убьет. Жаль, что приходится обнажать меч против друга, но что остается, если нельзя драться с врагами?

Гасларк расхохотался и в шутку придержал его руки, говоря:

– Я не буду с тобой драться, Брандок Дах, спасший Гоблинланд от колдунов.

Но он тут же помрачнел опять и обратился к Джассу:

– О Джасс, подчинись. Видишь, в каком состоянии твои друзья. Мы все, как псы, рвемся с цепи, чтобы напасть на Карсэ в удобный час, которого может больше не случиться.

Теперь, когда лорд Джасс увидел, что они все против него, и услышал, как горячо они отстаивают свое намерение, он укоризненно усмехнулся и сказал:

– О брат мой и друзья мои, не уподобляйтесь эху. Манок лишь подражает голосу истины. Наверное, вы все лишились ума, и я тоже. Говорят же: трещина в одном месте приводит к многим трещинам. Воистину, я очень забочусь о своей жизни теперь, когда Голдри нет среди нас. Давайте же бросим жребий, и так решим, кто из нас троих отправится домой на нашем корабле, ставшем калекой из-за насланного Врага. Тот, кому жребий выпадет, должен будет плыть в Демонланд, собирать мощный флот и вооружать его для войны с Колдунией.

Так сказал лорд Джасс, и все те, кто всего лишь час назад находились между жизнью и смертью и не надеялись ни выздороветь, ни даже выжить, взбодрились духом, как в некоем опьянении, и мечтали лишь о радости битвы.

Лорды Демонланда наметили свои жребии и бросили их в шлем Гасларка. Гасларк встряхнул шлем, и выпал жребий лорда Спитфайра. Он пришел в большой гнев. Лорды Демонланда сняли латы и богатые одежды, почерневшие от сажи, и отдали их вычистить. Шестьдесят их воинов, оставшихся невредимыми после нападения Врага, пересели на один из кораблей Гасларка, а команда этого корабля взошла на борт корабля Демонланда, и Спитфайр взялся за рулевое весло. Раненые демоны лежали в трюме. Вместо порванного был поднят запасной парус. В глубоком неудовольствии, но с бодрым выражением лица лорд Спитфайр поднял парус и направился на запад. Король Гасларк встал за руль своего боевого драккара, с ним были лорд Джасс и лорд Брандок Дах, нетерпеливый, как боевой конь в ожидании битвы. Нос корабля, направленный на север, развернулся к востоку, его парус, расшитый лилиями, захлопал по мачте и наполнился северо-западным ветром, а остальные шесть судов повторили маневр, встали в фарватер с развернутыми белыми парусами и величественно заскользили по волнам широкого моря.

VI. Когти Колдунии

О предводительстве короля Гасларка в попытке нападения на Карсэ, и преуспел ли он, а также о великом сопротивлении лордов Джасса и Брандока Даха

На третий день вечером, когда они завидели побережье Колдунии, они убрали паруса и стали ждать ночи, чтобы причалить к берегу в темноте; ибо не очень хотелось им, чтобы Король узнал, где они. Их план был подвести корабли к пустынному берегу примерно в двух лигах от Тенемоса, откуда до Карсэ было около двух часов пути по болоту. Так что, когда село солнце, они обмотали весла и тихо погребли к плоскому берегу, который казался странно близким в темноте, но будто все время отступал и не приближался. Наконец, добравшись до земли, они вытянули корабли на берег, оставили примерно полсотни гоблинов сторожить их, а остальные воины вооружились и зашагали в глубь земли сначала по песчаным дюнам, потом по открытой болотистой местности. Большинство воинов были из Гоблинланда, поэтому трое вожаков, Джасс, Брандок Дах и Гасларк, договорились, что всем набегом будет командовать Гасларк. Шли они молча, болотистая почва была достаточно твердой, но шли осторожно, обходя опасные торфяные ямы и мелкие лужи. Это время года было сравнительно сухим, и воды было мало. Но ближе к Карсэ погода ухудшилась, начался дождь. И хотя малоприятно шагать ночью под моросящим дождем к крепости, имевшей плохую славу, лорд Джасс радовался, ибо плохая погода способствовала неожиданности, а они надеялись именно на внезапность.

Около полуночи они сделали привал примерно в четырех сотнях шагов от внешних стен Карсэ, которые смутно виднелись сквозь пелену дождя. Твердыня больше напоминала высокую молчащую гробницу, в которой лежит мертвая Колдуния, чем окованный железом панцирь с огромной силой внутри. От вида темной громады под дождем в сердце Гасларка запылал огонь битвы. Ничто не обрадовало бы его больше, чем возможность подойти к стенам со всем своим воинством, обойти их, и, найдя наиболее удобное место, внезапно напасть и захватить. Лорд Джасс хотел сначала выслать вперед малую силу и добыть сведения, а потом нападать, но об этом Гасларк слушать не хотел. Говорил он:

– Они там уже третью ночь все пьяны, празднуют победу своего посланного, осушают чашу за чашей. Охрана слаба, ибо они думают, что никто не придет их воевать теперь, когда сила Демонланда сокрушена. Уж не жалкие гоблины, так они думают. Смех, да и только! Но твой передовой отряд может их предупредить, и тогда у наших главных сил не будет случая напасть внезапно. Нет, ибо даже когда вампиры в тот недобрый день внезапно напали на меня в Заджэ Закуло, мы смогли бы дать им отпор, если бы узнали об их приближении. Крепость Карсэ надо атаковать сразу. Если ты страшишься их вылазки, я желаю ее. Если они откроют ворота, у нас хватит сил, чтобы ворваться внутрь, неважно сколько их там засело.

Джассу не нравился такой совет, но его разум еще сковывала некая вялость, и он не стал противоречить Гасларку. Так что они подкрались к стенам Карсэ. Тихо падал дождь, и недвижно стояли кипарисы за внешними стенами из черного мрамора, угрюмыми и молчащими в мрачной полночи.

Гасларк дал команду, войско стало осторожно огибать крепость с севера, потому что с юга река омывала стену, а на северо-западе они надеялись найти место для проникновения внутрь. Впереди шел Гасларк с сотней своих лучших воинов, за ними – демоны. Главные силы гоблинов под командованием Тешмара следовали за демонами. Двигались они осторожно, и, наконец, дошли до пологого холма, тянувшегося на юго-восток от самых болот и кончавшегося утесом, на котором стояла крепость Карсэ. Воины из Гоблинланда, опьяненные предстоящей битвой, вырвались вперед, а демоны отстали, так что Джассу не удавалось догнать их. Воины Тешмара боялись отстать, Тешмар не мог сдержать их, и они прорвались между демонами и стенами, намереваясь бегом присоединиться к Гасларку. Джасс тихо выругался, сказав:

– Толпа гоблинов неуправляема. Они всё провалят.

В таком порядке войско остановилось. Гоблины Тешмара оказались не дальше, чем в двадцати шагах от стен, когда на них, словно молнии, вспыхнули факелы, ослепляя гоблинов и демонов и ярко осветив стражу на стенах с луками, копьями и пращами. В нападающих полетели стрелы и камни. В то же мгновение отворились тайные ворота, из них выскочил лорд Кориниус с сотней высоких воинов Колдунии, крича:

– Тот, кто захочет поужинать крабом Колдунии, будет иметь дело с его клешнями, прежде чем подберется к панцирю!

Ворвавшись в строй воинов Гасларка с фланга, он рубил двуручной секирой с бронзовыми пластинами так яростно, что разделил гоблинов надвое. Их было больше, но не они, а солдаты Кориниуса напали внезапно. Гоблины смешались и отступали под натиском. Многие были ранены, некоторые убиты, в том числе Тешмар, капитан корабля Гасларка. Он поднял меч на Кориниуса, но промахнулся, при этом наклонился вперед, и Кориниус одним ударом отсек ему голову. Гасларк с лучшими воинами успел проскочить тайные ворота в стене, но теперь вернулся назад навстречу Кориниусу, громко скликая гоблинов в атаку, дабы загнать колдунов назад за стены. Прорубившись к Кориниусу, Гасларк ткнул его копьем и ранил в руку. Но Кориниус секирой разрубил древко копья Гасларка, прыгнул на гоблина и нанес ему глубокую рану в плечо. Гасларк взялся за меч, и обменялись они многими ударами, под которыми шатались, но никто из них не упал, пока Кориниус не обрушил на шлем Гасларка свою секиру сверху вниз, как топор на дрова. Крепок был шлем, подаренный лордом Джассом в былые дни в знак любви и дружбы, не смог Кориниус его разрубить. Гасларк остался жив, но упал на землю, как мертвый. С его падением смятение охватило гоблинов.

Все это произошло в самом начале вылазки колдунов, когда лорды Демонланда не успели вступить в битву, только воины Гасларка оказались перед колдунами. Но теперь Джасс и Брандок Дах мощным броском прорвались вперед и подняли Гасларка. Джасс приказал отряду гоблинов отнести его на корабль, дабы он остался цел. Но колдуны громко орали, что король Гасларк убит, и в этот удачный для них момент сидевший в засаде Корунд с полусотней воинов выскочил из потайной двери в западной стене и напал на гоблинов с тыла. Поверив, что Гасларк зарублен, гоблины отчаялись и растерялись, их сердца дрогнули. В полутьме они не сумели трезво сообразить, что их воинство намного больше колдунского, пришли в ужас и побежали от стен Карсэ. Колдуны бросились за ними, как бешеный кролик за горностаем, и убивали их дюжинами и сотнями, так что немногим больше полусотни храбрых гоблинов, отправившихся с Гасларком на штурм Карсэ, сумели добежать через болота до кораблей.

А Корунд с Кориниусом, собрав сильнейших бойцов, тут же набросились на демонов, и между ними произошла жестокая битва, далеко был слышен гул от ударов и звон оружия. Соотношение сил изменилось. Гоблинов вывели из сражения, колдунов погибло мало, и теперь на одного демона их приходилось четыре. Они теснили демонов со всех сторон. Тут случайная стрела со стены вдруг застряла в шлеме Корунда. Он заорал, что после боя порубит на пироги тупоголового олуха, который посмел поставить лучников на стены, тем портя забаву и угрожая жизни своих же бойцов. Стрельба со стены прекратилась.

Битва становилась все кровавее. Демоны отчаянно отражали атаки колдунов, лорд Брандок Дах бросался то на Корунда, то на Кориниуса, и они по очереди отступали от него под защиту своих воинов, осыпая друг друга громкими проклятиями. Вряд ли кто в течение одной ночи видел столько чудес отчаянной храбрости, сколько показал лорд Брандок Дах. Он играл мечом легко, как ивовым прутиком, но на конце его меча была смерть. Одиннадцать сильных противников уложил он насмерть, и пятнадцать тяжело ранил. Наконец, Кориниус, которого колкости Корунда жалили, как слепни, пристыженный и разъяренный, бросился на лорда Брандока Даха, как безумный, нацелясь двуручной секирой разрубить его до пояса. Но Брандок Дах легко ускользнул от удара, как зимородок над прудом избегает в полете ветвей ольхи, и мечом пронзил Кориниусу правое запястье. Так Кориниус был выведен из боя. Колдуны не добились больших успехов и в противоборстве с лордом Джассом, который косил их размашистыми ударами, кого разрубая, кому снося голову, пока они не были вынуждены отступить от него. Все демоны сражались великолепно во враждебном тумане, против превосходящих врагов, до тех пор, пока все не полегли, в живых осталось только два лорда: Джасс и Брандок Дах.

Тут на бастион Карсэ вышел Король Горайс в черных доспехах, инкрустированных золотом, и увидел этих двоих, которые, встав спиной к спине, продолжали отражать удары колдунов, наседавших со всех сторон, и никто не мог одержать верх над ними. Король обратился к Гро, стоявшему рядом, и спросил:

– Туман и свет факелов мешают мне видеть. Кто эти двое, учинившие кровавую бойню с моими лучшими воинами?

Гро ответил:

– О Король, это не кто иной, как лорд Джасс, и с ним лорд Брандок Дах из Кротринга.

Тогда Король сказал:

– Вот так помалу возвращается ко мне добыча, за которой было послано. Ибо тайным способом я уже получил сведения, что тот, кто был послан, захватил Голдри, самого ненавистного мне. А эти двое, спасшиеся благодаря чарам, обезумели настолько, что сами шагнули в открытую пасть моего мщения.

Король немного помолчал, глядя вниз на бой, потом насмешливо ухмыльнулся и произнес:

– Нечего сказать, приятное зрелище: сотня моих храбрецов отскакивает и уклоняется от этих двоих. До сих пор мне казалось, что есть достойный меч в Колдунии, и что Кориниус и Корунд – не просто хвастуны, у которых, как оказалось, нет ни силы, ни смелости. Их, как мальчишек, отхлестали светлыми мечами Джасс и этот выскочка из Кротринга.

Но Кориниус, к этому времени вышедший из боя и вставший рядом с Королем, озлобленный, с рукой в крови, воскликнул:

– Ты неверно судишь, о Король! Было бы справедливее похвалить меня за великий подвиг, удачную засаду на большое войско и полный его разгром. То, что мне не удалось превзойти этого Брандока Даха, не удивительно, ибо сильнейший воин, чем я, Горайс Десятый, да сияет память о нем, был им с легкостью побежден. Мне кажется, что мне повезло не быть убитым, а отделаться раненной рукой. Эти двое – неуязвимы, их ни рубящим, ни колющим ударом не возьмешь. А Джасс – чародей, сильнее его не сыщешь.

– А вы все – взрослые молокососы, – сказал Король. – Но я не испытываю желания дальше наблюдать такое представление. Пора кончать.

Король призвал старого герцога Корсуса и приказал ему поймать демонов сетями. Воины Корсуса, потеряв убитыми около двадцати бойцов при большом численном перевесе, наконец, смогли накинуть сети на лорда Джасса и лорда Брандока Даха, и затащить их, как шелкопрядов в коконах, в крепость Карсэ. Там их швырнули оземь, и все колдуны радовались, что таких великих бойцов удалось, наконец, обездвижить. Ибо Корунд и его воины настолько утомились, что чуть не падали с ног.

Когда воины Короля зашли в Карсэ, им было велено снова выйти с факелами, найти всех раненых колдунов и внести их за стены, а оставшихся в живых раненых демонов и гоблинов прикончить мечами. Лорда Джасса и лорда Брандока Даха, крепко спутанных сетями, бросили в угол внутреннего двора, как тюки с испорченным товаром, и оставили до утра под стражей.

Когда лорды Колдунии отправлялись спать, то увидели в западные окна красное зарево и языки пламени у берега. Кориниус, обратившись к Гро, сказал:

– Смотри, как гоблины, прежде чем со стыдом уплыть домой на одном корабле, сжигают остальные, чтобы мы за ними не погнались.

И Кориниус, у которого уже слипались глаза, повел Гро спать, по дороге пнув лорда Брандока Даха, не имевшего возможности ответить.

VII. Гости Короля в Карсэ

О двух пиршественных залах в Карсэ, старом и новом; об угощении, поставленном Королем Горайсом XII для лордов Джасса и Брандока Даха, о пире в честь принца Ла Фириза; и об их отбытии после пиршества

В день после битвы над Карсэ наступил ясный рассвет. После военных трудов колдуны долго спали, и до тех пор, пока солнце не поднялось над стенами, возле них не было никакого движения. К полудню Король Горайс выслал за стены отряд с приказом собрать добычу. Потом все тела погибших перенесли на холм на правом берегу реки Друймы, ниже по течению в полумиле от Карсэ. Колдунов, демонов и гоблинов похоронили в одной могиле и насыпали над ней большой курган.

В тот день нещадно пекло солнце, но на террасу под мощной башней за западной стеной дворца падала густая тень, и там стояла приятная прохлада. Между плитами из красной яшмы пробивались ростки асплениума, горьких ночных трав, ассафетиды, серые поганки и зубы дракона. По внешнему краю террасы были посажены в ряд кусты туи, невысокие и круглые, как спящие сони, а в промежутках между ними – пышные акониты с дурманящим запахом. Терраса тянулась на много сотен футов с севера на юг, в начале и в конце ее черные мраморные ступени вели вниз, до уровня оборонительных укреплений.

Напротив западной стены дворца были массивные скамьи из зеленой яшмы с разноцветными бархатными подушками. На скамье, ближайшей к Железной Башне, спокойно сидела женщина и завтракала вафлями с кремом и айвовыми пирожными, которые служанки подавали ей на подносе из светлого золота. Женщина была высока и стройна, красива, как береза в солнечной роще ранней весной. Золотисто-рыжие волосы были собраны свободными прядями и заколоты большими серебряными шпильками с алмазными головками. Платье из серебристой ткани было расшито узорами из черных шелковых шнуров с лунными камнями, а поверх него была накинута мантия из травчатого атласа цвета голубиного оперения с блестящими серебряными нитями. Она была белокожа и изящна, как лань. Нежными пальцами она брала с подноса пирожные и вафли, время от времени запивая их белым вином из подвалов Карсэ, налитым в янтарный кубок с тонкой резьбой. Дева, сидящая у ее ног, играла на семиструнной лютне и негромко пела:

Не спрашивай, куда уйдет Юпитер, Когда пройдет июнь, увянут розы все. Цветы найдут последнюю обитель В твоей благоухающей красе. Не спрашивай, куда уходят искры Веселых, золотых и светлых дней. Готовит небо из любови чистой Пыль – серебро для головы твоей. Не спрашивай, где скрылся соловей. Когда проходят майские отрады, Живет он в нежной памяти твоей, Зимой в твоих устах звучат его рулады. Не спрашивай, где звезды светят те, Что падают с небес в глухой ночи. В твоих глазах они, в твоей мечте, Навек с тобою вместе их лучи. Не спрашивай, закат или восход Гнездом для феникса послужит в ходе дней. Лишь знай: к тебе он все равно придет И пламенно сгорит в груди твоей.

– Довольно, – произнесла женщина. – Сегодня утром твой голос хрипит. Никто еще не вышел из крепости, чтобы можно было расспросить о событиях прошлой ночи? Неужели даже от ворот все ушли, и милорд спит, словно все маки земных садов наслали сон на его голову?

– Вон идет один, госпожа, – сказала девушка.

– Это лорд Гро, – сказала леди. – Он может внести ясность. Хотя будет удивительно, если он участвовал в ночном сражении.

По террасе подошел Гро в серовато-коричневом бархатном плаще с жемчужно-серебристым стоячим воротником, отделанным выпуклым золотым узором. Его длинная волнистая черная борода была надушена апельсиновой водой и дягилем. После взаимного приветствия леди приказала служанкам отойти и сказала:

– Милорд, я жажду новостей. Поведай мне, что происходило после заката. Ибо я крепко спала до тех пор, пока утренние лучи не проникли сквозь окна моих покоев, а потом очнулась от сна, в котором были трубы и факела, и военная тревога. Мой повелитель пришел в постель в сопровождении факельщиков, и не сказал мне ни слова, а сразу заснул, совершенно измученный. На нем было несколько царапин, но ни одной серьезной раны. Я не стала его будить, ибо сон – бальзам, и он бы разгневался на разбудившего. Но сама битва и фантастические догадки слуг вызывают удивление. Пошел слух, что огромное войско Демонланда высадилось в Тенемосе, было разгромлено милордом и Кориниусом, Голдри Блажко был убит в поединке с Королем. Говорили, что Джасс наложил чары измены на Лаксуса и на весь наш флот, так что флот пошел против нас с Джассом и демонами во главе, и все были убиты, кроме Лаксуса и Голдри Блажко, которые напали на Карсэ, как бешеные, с пеной у рта. Якобы Кориниус убил Брандока Даха и сам умер от ран. Еще глупее разговоры о моем брате, – продолжала она, гневно сверкнув зелеными глазами. – Не мог он взбунтоваться настолько, чтобы вывести Пиксиленд из-под руки Горайса, примкнуть к Гасларку, напасть на нас, потерять войско и попасть в плен!

Гро рассмеялся и сказал:

– Конечно, леди Презмира, правда принимает странные обличья, когда прислуга разносит ее метлами по королевским дворцам. Но часть ее дошла до тебя. Ты смогла заключить, что большое событие произошло между полночью и рассветом и потрясло мир, и что победная мощь Колдунии в эту ночь возросла необыкновенно.

– Ты пышно выражаешься, милорд, – заметила леди. – Демоны в этом замешаны?

– Да, миледи, – ответил он.

– Их победили? И убили?

– Убиты все, кроме Джасса и Брандока Даха, этих взяли в плен.

– Это деяние моего лорда?

– В большой степени, – сказал Гро, – хотя Кориниус, как обычно, претендует на признание главной заслуги за ним.

– Он слишком на многое претендует, – заметила Презмира, и добавила: – Там больше никого не было, кроме демонов?

Гро, угадав ее мысли, улыбнулся и осторожно ответил:

– Миледи, там были колдуны.

– Милорд Гро, – воскликнула она, – ты зря смеешься надо мной. Ты мой друг, тебе известно, что мой брат принц горд и легко входит в гнев. Ты знаешь, что его раздражает верховенство Колдунии. Ты также знаешь, что он уже на много дней просрочил срок подношения дани Королю.

Взгляд огромных глаз Гро смягчился. Он взглянул на леди Презмиру и сказал:

– Разумеется, я твой друг, госпожа. Истинная правда в том, что ты и твой лорд – мои единственные друзья в болотистой Колдунии; точнее, вы двое и Король. Но кто может спать спокойно, будучи в милости у королей? Ах, миледи, во вчерашнем сражении не было никого из Пиксиленда. Пусть твоя душа будет спокойна. А моя задача была стоять на парапете возле Короля и улыбаться, когда Кориниус с воинами устроил кровавую резню, убив четыре или пять сотен моих соотечественников.

Презмира задержала дыхание и минуту молчала. Потом произнесла:

– Значит, Гасларк?

– Ясно, что его войско было главным, – ответил Гро. – Кориниус похваляется, что погубил его, и действительно, ему удалось повалить его на землю. Но мне тайно донесли, что его не было среди мертвых.

– Милорд, – сказала Презмира, – пока ты удовлетворяешь мою жажду новостей, ты сам постишься. Кто-нибудь, принесите еду и вино для лорда Гро!

Две девушки побежали и вернулись с искрящимся золотым вином в бокале и блюдом с миногами в пряном винном соусе. Гро сел на яшмовую скамью, и пока ел и пил, рассказывал Презмире о событиях минувшей ночи. Когда он кончил, она спросила:

– Как поступил Король с этими двумя, лордом Джассом и лордом Брандоком Дахом?

Гро ответил:

– Они скованы и находятся в малом пиршественном зале в Железной Башне. Жаль, что твой лорд столь долго пролежал в постели и не пришел на совет, где Корсус и Кориниус при поддержке своих пасынков и сыновей Корсуса подстрекали Короля бесчестно поступить с лордами Демонланда. Истинно сказано в дистихе:

Знай, что сказать; давно ведь ясно, Что Королям совет давать опасно.

Мне тоже мало пользы принесло то, что я открыто противостоял им. Кориниус не упускает ни малейшего случая попрекнуть меня тем, что я гоблин. Но слова Корунда на советах столь же весомы, как его рука в бою.

Пока Гро говорил, на террасе появился лорд Корунд, приказывая слугам принести выдержанного вина промочить горло. Презмира сразу обратилась к нему с упреком:

– Не стоило тебе так долго оставаться в постели, милорд, тебе следовало вместе с Королем решать, как поступить с врагами, взятыми в плен нынешней ночью.

Корунд сел на скамью рядом с женой и отпил вина.

– Если это все, миледи, – сказал он, – то совесть моя спокойна. Ибо нет ничего легче, чем отрубить им головы и насладиться счастливым концом.

– Совсем иначе решил поступить Король, – сказал Гро. – Он повелел приволочь лорда Джасса и лорда Брандока Даха пред его светлые очи и с многими насмешками и колкостями произнес: «Добро пожаловать в Карсэ. На вашем столе не будет недостатка в яствах, хотя вы явились без приглашения». Он приказал оттащить их в старый пиршественный зал, и призвать кузнецов, дабы они вделали в стену большие железные крюки и надели на руки и ноги демонов железные оковы. За эти оковы демонов подвесили к крюкам, а у их ног накрыли стол, как для пира, чтобы мучить их видом и запахом еды. И Король призвал нас всех в старый зал, чтобы мы могли вознести ему новые хвалы и еще поиздеваться над пленниками.

– Великий Король должен быть подобен псу, убивающему сразу, а не коту, который притворно гладит жертву и играет с ней, – отозвалась Презмира.

– Истинно, было бы безопаснее просто убить их, – сказал Корунд, поднимаясь со скамьи. – Кстати, мне надо перекинуться с Королем парой слов.

– С какой целью? – спросила Презмира.

– У того, кто долго спит, – ответил Корунд, лукаво взглянув на нее, – иногда есть новости для той, кто встает раньше времени, чтобы уединиться на западной террасе. Я пришел сказать тебе, что видел из восточного окна нашей спальни, как по Дороге Королей кто-то едет в сторону Карсэ из Пиксиленда.

– Ла Фириз? – спросила она.

– У меня достаточно зоркие глаза, – сказал Корунд, – но я не смог бы поклясться, что узнал собственного брата на расстоянии трех миль. А что касается твоего…

– Но кто может ехать по Дороге Королей из Пиксиленда, кроме Ла Фириза? – воскликнула она.

– Пусть тебе ответит Эхо, миледи, – сказал Корунд. – Мне сдается, что мой зять принц хранит в сердце привязанность к воспоминаниям о прошлых добрых делах. А кто оказал ему большую услугу, чем Джасс, который шесть зим назад спас ему жизнь в Бесовии? Будь Ла Фириз свидетелем наших забав этой ночью, Король приказал бы нашим задирам прекратить издеваться над этими лордами в старом пиршественном зале и вообще не касаться роли Демонланда в ночном бою.

– Идем, я пойду с тобой, – сказала Презмира.

Они нашли Короля у парапета на самой верхней площадке над шлюзом, где он со всеми лордами смотрел на восток, на холмистую равнину, за которой лежал Пиксиленд. Но когда Корунд попытался открыть Королю свои мысли, Король сказал:

– Ты стареешь, о Корунд, и как никчемный торговец, несешь свой товар на рынок, когда он уже закрывается. Я уже дал приказ объяснить народу, что прошлой ночью на Карсэ напали только гоблины, были мной разгромлены, и сброшены в море. Кто посмеет речью или знаком выдать Ла Фиризу, что в деле были демоны, или что моих врагов развлекают в старом пиршественном зале к их неудовольствию, лишится жизни.

– Это хорошо, о Король, – сказал Корунд.

Король спросил:

– Сколько у нас войска, командующий?

Кориниус ответил:

– Шестьдесят три убиты, из оставшихся большинство ранены, и я среди них. На некоторое время я остался одноруким. Вряд ли в Карсэ найдется более пятидесяти здоровых воинов.

– Милорд Корунд, – сказал Король. – Твои глаза видят на лигу дальше любого из нас, молодого или старого. Сколько воинов приближаются к нам по той дороге?

Корунд перегнулся через парапет и заслонил глаза от солнца широкой, как копченая треска, рукой, покрытой, как кожа слоненка, редкими рыжими волосами.

– Того, кто приближается, сопровождают шестьдесят всадников, о Король. Я могу ошибиться на одного-двух, но если их меньше шестидесяти, можешь меня не уважать.

– Будь проклят случай, что несет его сюда так не вовремя! – пробормотал Король. – Все мои войска далеко, я остался со слишком малой силой, чтобы можно было внушить страх, если меня начнут раздражать. Поскорее посади на коня одного из своих сыновей, о Корунд, и пошли его на юг в Зорн и Пермио, пусть наберет там бойцов из крестьян и пастухов. Это мой приказ.

День клонился к вечеру, когда подъехал принц Ла Фириз со своими воинами. После приветствия Король принял дань и выделил покои для гостей. Потом все собрались в большом пиршественном зале, который построил Горайс XI в юго-восточном крыле дворца, когда взошел на престол. Этот зал по размерам и пышности намного превосходил старый зал, в котором оказались лорд Джасс и лорд Брандок Дах. Он имел семь равных стен из темно-зеленой яшмы с кроваво-красными пятнами. В середине одной из стен находилась высокая дверь, а в стенах справа и слева от двери, а также в тех, которые образовывали противоположный угол, были высоко расположенные большие окна. Во всех семи углах стояли кариатиды, изваянные из массивных глыб черного серпентина. Они изображали трехголовых гигантов, пригнувшихся под тяжестью таких же каменных крабов. Распростертые в стороны и вверх клешни этих крабов поддерживали гладкий купол потолка, покрытый картинами битв, охот и поединков в темных красках, соответствующих мрачной величественности зала; на стенах под окнами висело боевое и охотничье оружие, а на двух глухих стенах были по порядку прибиты черепа и кости всех побежденных соперников Горайса XI, до того недоброго часа, когда он сам встретился в поединке с Голдри Блажко. Угол напротив двери пересекал длинный стол, за ним – резная скамья, а от концов этого стола под прямым углом тянулись столы еще длиннее, почти до самой двери, со скамьями по бокам. За правым столом посредине стоял большой красивый кипарисовый трон с черными бархатными подушками, расшитыми золотом, а напротив него за левым – трон поменьше, с подушками, расшитыми серебром. Массивные железные жаровни, числом пять, стояли в ряд в центре зала на ножках в форме орлиных когтей; за боковыми скамьями с каждой стороны было по девять высоких подставок для факелов, которыми зал освещался ночью, и семь таких же подставок за поперечным столом. Пол зала был выложен белым и кремовым мыльным камнем с коричневыми, черными и пурпурными прожилками. Столешницы, лежащие на козлах, представляли собой большие серые полированные каменные плиты с мелкой золотой крошкой.

Женщины сели за поперечным столом. В середине – леди Презмира, затмевающая остальных царственной красотой, как Венера затмевает меньшие планеты, слева от нее – Зенамбрия, жена герцога Корсуса, а справа – Срива, дочь Корсуса, необычно красивая при таком отце. За правым от двери столом вокруг трона расположились лорды Колдунии в праздничных одеждах, напротив них – гости из Пиксиленда. Трон за левым столом предназначался для Ла Фириза. Обильные закуски были выставлены на блюдах из золота, серебра и расписного фарфора. Арфы и волынки заиграли варварскую музыку, гости встали, сверкающая дверь распахнулась, и в зал вошел Король Горайс со своим гостем, принцем Ла Фиризом.

Король величественно прошел мимо столов, озирая их, как черный орел с горной высоты. Его кольчуга из черного металла была отделана по вороту, рукавам и подолу золотыми пластинами со вставленными гиацинтами и черными опалами. Черные шоссы были накрест перевязаны ремнями из тюленьей кожи с алмазами. На левом большом пальце красовался золотой перстень – печатка в форме змея Уробороса, пожирающего свой хвост. Голова змея служила оправой персикового рубина величиной с воробьиное яйцо. Плащ был сшит из кожи черных кобр. Полоски кожи скреплялись золотой проволокой, черная шелковая подкладка плаща была осыпана золотой пылью. Тяжелая корона Колдунии с крабьими клешнями, поднятыми, как рога, надо лбом, сияла многоцветьем драгоценных камней, как Сириус сияет ясной морозной ночью.

Принц Ла Фириз был в мантии из черного сендалина с золотыми блестками, темно-пурпурное блио из богатого травчатого шелка по цвету напоминало цветок сон-травы. Золотой обруч на голове был украшен двумя чеканными медными крыльями, отделанными драгоценными металлами, камнями и эмалью так, что они напоминали крылья олеандрового бражника. Принц был немного ниже среднего роста, но силен и крепок, чисто выбрит, рыжеволос и курчав, румян, широколиц и курнос, с широкими ноздрями и густыми рыжими бровями. Глаза его, как у сестры, были зелеными, как море, а огненный взгляд напоминал львиный.

Король сел на трон. Высокая честь сидеть слева и справа от него была оказана Корунду и Кориниусу в знак воинского подвига. Ла Фириз сел напротив, и тут же рабы поспешили подать блюда с маринованными угрями, устрицами в раковинах, жаренными в оливковом масле улитками и моллюсками, плавающими в красном вине с пряностями. Пирующие не замедлили наброситься на угощение, а виночерпий стал обносить их искрящимся вином цвета желтого сапфира в огромной золотой чеканной чаре с шестью золотыми черпаками с ручками в форме полумесяца, висящими в зарубках по краям чары. Каждый гость, когда до него доходила чара, брал черпак и выпивал его, возглашая славу Колдунии и ее правителям.

Кориниус несколько кисло посмотрел на принца, и прошептал на ухо сыну Корунда Хемингу, сидевшему рядом с ним:

– Судя по наряду, этот Ла Фириз – великий хвастун. Смотри, как он старается превзойти демонов по количеству драгоценностей, и как он нагло обезьянничает за столом. Однако, жив этот петух, лишь пока мы его терпим, и он не забыл привезти в Колдунию цену своей шеи.

Рабы стали носить на столы круглые блюда с карпами, сардинами и омарами, за которыми последовали мясные блюда: зажаренные целиком козлята с горохом, пироги с козлятиной, телячьи языки, заливные крольчата, зажаренные в иголках ежи, свиной ливер, мясо, запеченное на углях, потроха, пироги. Босые рабы с блюдами двигались совершенно бесшумно, беседы пирующих становились все веселее по мере утоления голода, а сердца веселели от выпитого вина.

– Какие новости в Колдунии? – спросил Ла Фириз.

– Нет свежее новости, – ответил Король, – чем та, что Гасларк убит.

И Король рассказал Принцу о ночном сражении, как будто честно и открыто называя время, число бойцов с обеих сторон и последовательность событий, но из его речи невозможно было даже догадаться об участии и интересах демонов.

Ла Фириз заметил:

– Странно, что Гасларк на тебя напал. У врага должен быть повод.

– Наше величие, – сказал Кориниус, свысока глядя на Принца, – как яркий свет, который уже опалил не таких мошек, как он. Я в этом не нахожу ничего странного.

Вмешалась Презмира:

– Было бы странно, если бы это был не Гасларк. У него буйная фантазия, она заносит его, как пух чертополоха, и он бросается атаковать небеса.

– Мыльный пузырь, миледи, – откликнулся Кориниус, продолжая с вызовом смотреть на принца. – Все цвета радуги снаружи и пустой ветер внутри.

Презмира взглянула на него смеющимися глазами:

– О милорд Кориниус, сначала смени свой собственный наряд, дабы не убеждать нас в возможном безрассудстве, а то мы не поверим в твои внутренние убеждения или в твою мудрость!

Кориниус осушил чашу до дна и засмеялся, но при этом его красивое надменное лицо слегка покраснело, потому что он в самом деле был одет пышнее всех в этом зале. Широкую грудь облегала короткая куртка из некрашеной оленьей кожи с серебряной чешуей. На нем был золотой нагрудник, густо усыпанный смарагдами, и длинный плащ из небесно-голубой шелковой парчи на серебристой подкладке. На левое запястье он надел массивный золотой браслет, а на голову – венец из черной брионии и паслена. Гро прошептал на ухо Корунду:

– Он быстро напивается, а час еще ранний. Это предвещает неприятности, ибо за грубостью по пятам идет несдержанность.

Корунд ворчанием выразил согласие, а вслух сказал:

– Гасларк мог бы взойти на вершины славы, если бы не его опрометчивость. Мы не слышали ничего более жалкого, чем великий поход его войска в Бесовию десять лет назад, когда он вдруг решил покорить ее и стать повелителем мира. Он нанял Зелдорниуса, Гелтераниуса и Джалканайуса Фостуса…

– Трех славнейших капитанов в мире, – заметил Ла Фириз.

– Истинная правда, – продолжал Корунд. – Он их нанял, дал им корабли, воинов, коней. Такой лязг оружия и гром военных машин мы не слыхивали сотню лет, и он их послал – куда? В богатые и процветающие земли Бештрии? – Нет. В Демонланд? – Нет. В нашу Колдунию, где с двадцатой частью того, что он имел тогда, рискнул теперь и нашел роковую гибель? – Нет! Он послал войско в адские дикие пустыни Верхней Бесовии, безлесные и безводные, где некому было бы платить ему дань, кроме бродячих бандитов и свирепых бесов, на которых было больше блох, чем мелких монет в их кошельках. Он что, думал, что сможет править духами воздуха, привидениями и домовыми? Там же больше никого не найдешь!

– Там на Моруне этих духов наверняка не меньше семнадцати видов, – вдруг сказал Корсус так громко, что все к нему обернулись. – Там водятся огненные духи, духи воздуха, земные духи, водяные, подземные… Есть семь видов видимых, семь видов домовых, короче, если у меня будет настроение, я вам их всех назову наизусть.

Лицо Корсуса с грубыми чертами было хмуро и серьезно: мешки под налитыми кровью глазами, обвисшие щеки и седые усы над толстой верхней губой. Ел он, в основном, чтобы вызвать жажду, маринованные оливки, каперсы, соленый миндаль, анчоусы, копченые сардинки, жареные сардины с горчицей, а теперь ждал, когда подадут подсоленный говяжий филей, чтобы залить его новым бокалом вина.

– Кто-нибудь знает наверняка, какая судьба постигла Джалканайуса, Гелтераниуса и Зелдорниуса? – спросила леди Зенамбрия.

– По-моему, я слышала, – сказала Презмира, – что блуждающие огни заманили их в Гиперборейские края, и там они стали королями.

– Боюсь, что ты сов наслушалась, сестра, – сказал Ла Фириз. – Шесть лет назад мне довелось побывать в Ближней Бесовии, там мне много чего рассказывали, но там верить ничему нельзя.

Вот уже четыре раба внесли на огромном золотом блюде говяжий филей с луковыми гарниром. В тусклых глазах Корсуса мелькнул огонек предвкушаемого удовольствия, а Корунд поднялся с бокалом в руке, и колдуны дружно закричали:

– Песню про филей, о Корунд!

Огромный, как бык, Корунд встал во весь рост в красновато-коричневой бархатной куртке, с широким поясом из крокодильей кожи, окантованным золотом. С плеч его спадал плащ из дубленой волчьей шкуры мехом внутрь, с нашитыми ромбами из пурпурного шелка. Дневной свет угасал, и над запахами яств ярко горели факела, освещая лысину лорда, обрамленную густыми седеющими кудрями, и его длинную густую бороду. Он сверкнул серыми глазами и вскричал:

– Поддержите меня, милорды! Подхватывайте припев, а то я не буду вас любить!

И он пропел песню про филей, громким и звонким, как гонг, голосом. Все орали припев, а блюда на столах звенели.

Подайте филей, говяжий филей! Душистый и сочный в подливе своей, И принесите чашу вина, Я за филей этот выпью до дна! Как мне спеть, и как его съесть, Как мне воздать кухарю честь? Хороши поросятина, утка и гусь, И каплуном я вполне наслажусь, Но нет ничего в этом мире вкусней, Чем настоящий говяжий филей! Как мне спеть, и как его съесть, Как мне воздать кухарю честь? Подайте подливу, чтоб мясо макать! Подайте мускат, чтоб его запивать! Всех блюд за столом это блюдо ценней — Восславим холодный говяжий филей! Как мне спеть, и как его съесть,

Как мне воздать кухарю честь?

После этого филей нарезали, чаши наполнили, и Король приказал:

– Позвать сюда моего карлу, пусть он нас потешит своим шутовством!

В зал с гримасами и ужимками вошел карла, одетый в полосатую желто-зеленую безрукавку. За ним волочился длинный хвост.

– Этот карла какой-то мерзкий, – заметил Ла Фириз.

– Придержи язык, Принц, – сказал Кориниус. – Ты не знаешь всех его качеств. Он был послом Короля Горайса Одиннадцатого, да живет вечно память о нем, в Гейлинг к лорду Джассу и лордам Демонланда. Величайшей учтивостью с нашей стороны было отправить к ним послом этого шута.

Карла устроил перед ними представление с многими шутками, к большому удовольствию лордов Колдунии. Раздражение он вызвал только у Кориниуса и Принца, обозвав их двумя павлинами, которые так похожи в ярком оперении, что их не отличить друг от друга.

Сердце Короля растаяло от вина, и он обратился к Гро:

– Веселись, Гро, и не сомневайся, что я выполню обещание, данное тебе, и посажу тебя на королевский трон в Заджэ Закуло.

На что Гро ответил:

– Повелитель, я навеки твой, но я мало подхожу к роли короля. Я лучше распоряжаюсь чужими судьбами, чем своим достоянием.

На что герцог Корсус, который почти засыпал, развалившись на столе, громким голосом воскликнул:

– Пусть меня черти зажарят, если это не истинная правда! Когда твое достояние опять пропадет, не расстраивайся. Эй вы, налейте мне вина! Полный бокал! Ха-ха! Одним глотком! Ха-ха! За Колдунию! Когда ты наденешь корону Демонланда, о Король?

– Ну-ну, Корсус, – оборвал его Король. – Ты пьян.

Но Ла Фириз произнес:

– На островах Фолиота была дана клятва соблюдать мир с Демонландом. Крепкая клятва обязывает тебя навсегда оставить притязания на захват Демонланда. Я надеялся, что ваша ссора окончена.

– Конечно, окончена, – сказал Король.

Корсус слабо усмехнулся:

– Верно ты говоришь, о Король, и ты, Ла Фириз, говоришь верно. Наша ссора окончена. Ей больше нет места. Видишь ли, Демонланд сейчас, как созревший плод, вот-вот сам упадет нам в рот.

Он откинулся назад, широко открыл рот и, подцепив ножом куропатку в собственном соку, высоко ее поднял. Птица выскользнула, упала ему на щеку, затем на грудь, а потом на пол, забрызгав подливой его медную кольчугу и рукава светлозеленой куртки.

Кориниус рассмеялся, а Ла Фириз воспылал гневом и сказал:

– Милорд, над пьяным позволено смеяться только рабам.

– Тогда сиди и молчи, Принц, – сказал Кориниус. – Чтобы над тобой не посмеялись. Я улыбаюсь отдельным своим мыслям.

А Корсус вытер лицо и запел:

Когда я чашу вина хлебну, Без всяких забот отхожу ко сну. Плевать на тревоги, Плевать на пот, Плевать на бремя дневных забот! А смерть придет, пошлю ее прочь: Нечего делать из утра ночь! Лейте вино и пейте со мной, Как Бахус велит, еще по одной, Потому что всегда, когда мы пьем, Заботы уходят вместе с вином!

На этих словах певец снова тяжело упал на стол, а карла, чьи насмешки нравились даже тем, на кого были направлены, запрыгал и воскликнул:

– Слушайте чудо! Этот пудинг поет! Подайте тарелки, рабы! Столько бычьей крови и шпига не вместится в блюдо. Быстро нарежьте его, пока кожа не лопнула.

– Я тебя нарежу, дрянь, – поднимаясь на ноги, прорычал Корсус.

Он качнулся, одной рукой схватил карлу за шиворот, а другой за ухо, и сильно дернул. Шут заверещал, укусил Корсуса за большой палец, так что прокусил до кости, вырвался и удрал из зала под общий смех довольных гостей.

– Так глупость бежит от истины, которая в вине, – сказал Король. – Ночь только началась. Принесите мне приправу из икры кефали и красную икру. Пей, Принц! Густое, как мед, красное трамнианское вино призывает души к божественной мудрости. Властолюбие есть тщета. Оно погубило Гасларка, он зашел слишком далеко и выбрал неудачный момент, вот и пришел конец. Кончилось ничем. А ты что об этом думаешь, Гро, ведь ты философ?

– Увы, бедняга Гасларк, – сказал Гро. – Даже если бы его идея созрела, и он бы свергнул нас против всех ожиданий, он не стал бы ближе к своей цели, чем когда все это затеял. Ведь раньше в Заджэ Закуло у него была роскошная еда и питье, сад и сокровища, музыканты и красавица-жена, свобода и покой. Но, в конце концов, как бы мы ни выстраивали свой путь, нас ожидает мак, погружая в гавань забытья, этого не избежать. Сухие листья лавра или кипариса, и горстка пыли. Больше ничего не остается.

– Я с печалью говорю об этом, – сказал Король. – Мудр тот, кто сохраняет счастье, как Красный Фолиот, не искушая богов чрезмерным честолюбием, что ведет к низвержению.

Ла Фириз откинулся на троне, уронив сильные руки на подлокотники и свесив кисти, но высоко держа голову. С недоверчивой улыбкой он прислушивался к словам Короля Горайса.

Гро сказал на ухо Корунду:

– Странную доброжелательность нашел Король на дне чаши.

– Мне кажется, что мы выходим из моды, – ответил шепотом Корунд, – ибо еще не пьяны. Дело в том, что ты пьешь умеренно, что хорошо, а меня держит в трезвости аметист у пояса, не давая перепить.

Ла Фириз сказал:

– Ты волен шутить, Король. Со своей стороны, я предпочел бы иметь дыню на плечах, чем тупую голову, в которой не хватает честолюбия.

– Не будь ты нашим царственным гостем, – заметил Кориниус, – я бы назвал это речью маленького человека. Колдуния не терпит похвальбу, но может высказывать гордое снисхождение, как только что наш Король. Индюк ходит с важным видом и жадно жрет, а орел распоряжается миром по своему усмотрению.

– Жаль мне тебя, – воскликнул Принц, – если эта дешевая победа вскружила тебе голову. Гоблины!

Кориниус помрачнел. Корсус усмехнулся и сказал вроде бы самому себе, но так, что все услышали:

– Говоришь, гоблины? Будь это лишь гоблины, ничтожная дичь! Да, в этом все дело: будь это лишь гоблины.

Король нахмурился чернее тучи. Женщины задержали дыхание. Но Корсус, явно не почувствовав приближения грозы, принялся чашей отбивать ритм на столе и сонно затянул песню:

Если птицы в воду прянут, Рыбы примутся летать, Спелых устриц скоро станут С веток сада собирать, Загорятся воды в реках, Превратится пламя в лед… —

остановился он, громко икнув.

Разговор за столом стих, лорды Колдунии почувствовали себя неловко, пытаясь принять выражение лица, подобающее настроению Короля. Но тут заговорила Презмира, и как освежающий дождь, прозвучал ее голос:

– В песне милорда Корсуса, – сказала она, – я надеялась найти ответ на философский вопрос. Но, как видно, Бахус ненадолго увел его душу в Элизиум. Боюсь, что сегодня вечером ни правды, ни мудрости из его уст мы не услышим. А мой вопрос был таков: правда ли, что все земные твари имеют свои подобия в море? Милорд Кориниус, или ты, царственный брат мой, помогите мне разобраться.

– Принято считать, что так, миледи, – ответил Ла Фириз. – Если разобраться, есть много славных существ, таких как морские коньки, морские ежи, морские львы, морские коровы, морские коты… Я знаю, что варвары из Эсамосии едят давленных морских мышей в чесночном соусе.

– Фу! Скорей скажи что-нибудь другое, – воскликнула леди Срива. – А то я уже вообразила это блюдо. Пожалуйста, подай мне золотистый персик с изюмом как противоядие!

– Лорд Гро все объяснит тебе лучше, чем я, – ответил Ла Фириз. – Ибо, хотя я думаю, что философия – благородная наука, мне никогда не хватало досуга заняться ею. Я охотился на барсуков, но не могу сказать, правда ли, что у них одна пара ног короче другой. Я съел множество миног, но понятия не имею, девять у них глаз или два.

Презмира улыбнулась:

– О брат мой, мне кажется, что для тонких исследований ты вдохнул слишком много пыли сражений. Милорд Гро, бывают ли птицы под водой?

– Бывают, – ответил Гро. – Хотя это птицы с небес, на время опускающиеся в воду. Я сам находил их во Внешней Бесовии, спящих на дне озер и рек зимой. Они лежат там зимой, клюв к клюву, крыло к крылу, а весной просыпаются, и тогда леса наполняются их пением. В море же есть настоящие морские кукушки, морские дрозды, морские воробьи и многие другие.

– Странно, – заметила Зенамбрия.

Корсус опять запел:

Чародеи перестанут Колдовать и ворожить, Жабы толстые не станут Пауков и мух ловить…

Презмира повернулась к Корунду и произнесла:

– А ведь между вами был веселый спор о жабах и пауках, ты говорил, что они уничтожают друг друга, а милорд Гро обещал показать тебе обратное.

– Так и было, миледи, – сказал Корунд, – но мы еще не доспорили.

Снова раздался голос Корсуса:

Если дрозд забросит песни, Яд змеиный пропадет, Можно будет крикнуть честно: Старый мир к концу идет!

Кончив, старый лорд снова завалился на стол.

– Милорд Король, – воскликнула Презмира. – Прошу тебя, прикажи двум твоим советникам окончить спор, пока он не перешел в более горячие доводы. Повели немедленно дать им жабу и пауков, пусть проделают опыт на глазах у всех.

Все расхохотались, и Король кликнул раба. Тот быстро принес жирных пауков, числом семь, хрустальный сосуд и жабу, посадил всех в сосуд и поставил перед Королем. Собравшиеся с интересом стали наблюдать.

– Ставлю два бочонка светлого пермианского вина против пучка редьки, – заявил Корунд, – что победят пауки. Смотрите, как они влезают на голову жабе и ползают по всему ее телу.

– Ставлю редьку, – сказал Гро.

– Ты проиграешь, Корунд, – сказал Король. – Эта жаба не поддается паукам, а сидит тихо по хитрости своей, чтобы они почувствовали себя в безопасности, тогда она улучит момент и съест их.

В это время рабы подали фрукты: яблоки ранет, миндаль, гранаты и фисташки. Внесли новые чаши и кувшины вина, особое место занимал большой хрустальный графин с выдержанным напитком персикового цвета – вином из Кротринга, сделанным много лет назад в приморских виноградниках под замком лорда Брандока Даха.

Кориниус сделал большой глоток и воскликнул:

– Это вино из Кротринга – воистину королевский напиток! Говорят, этим летом он подешевеет.

Ла Фириз окинул его беглым взглядом, и Король, заметив это, сказал на ухо Кориниусу:

– Будь благоразумен! Не зазнавайся. Ты уподобишься последнему рабу, если этот принц вынюхает наш секрет.

К этому времени стало совсем поздно, и женщины покинули зал, спустившись по парадной лестнице в сопровождении рабов с факелами. Как только они ушли, Корунд вскричал:

– Чума побери всех пауков! Твоя жаба одного проглотила.

– Еще двух! – сказал Гро. – Твоя теория рассыпается, о Корунд. Двое проглочены одним глотком, осталось четыре.

Лорд Кориниус, раскрасневшись от выпитого вина, высоко поднял чашу и, смотря прямо на принца, выкрикнул:

– Заметь, Ла Фириз, это знак и пророчество. Сначала один. Затем два одним глотком. А вскоре оставшиеся четыре. Не боишься оказаться пауком под главным ударом?

– Ты допился до потери рассудка, Кориниус! – сказал Король совсем тихо, но его голос дрожал от гнева.

– Он самый остроумный собутыльник, какого я встречал, – сказал Ла Фириз. – Но черт поймет, что он имеет в виду.

– А это, чтобы ты перестал ухмыляться и стал серьезным, – ответил Кориниус. – Я имею в виду наших давних врагов, полукровок из Демонланда. Первым глотком неизвестно где был схвачен Голдри, на которого Король наслал гибельный ветер и…

– Будь ты проклят! – вскричал Король. – Что за пьяная чушь?

Но принц Ла Фириз покраснел, как рак, и воскликнул:

– Так вот что стоит за этими намеками! Вы собираетесь воевать с Демонландом? Не надейтесь на мою помощь.

– Без твоей помощи мы хуже спать не будем, – сказал Кориниус. – У нас рот достаточно велик, чтобы полакомиться тобой, как кусочком марципана, если будешь надоедать.

– Рот у тебя достаточно велик, чтобы выбалтывать секретные сведения, над чем мы сейчас дружно посмеемся, – сказал Ла Фириз. – Будь я твоим Королем, я бы приказал нарисовать тебе на шкуре усы омара, как пьянице и болтуну.

– Оскорбление! – завопил лорд Кориниус, вскакивая. – Я не потерплю оскорблений даже от богов! Дай мне меч, паж! Я украшу его потроха бештрианской резьбой.

– Успокойтесь, если хотите жить! – вскричал Король громким голосом, при этом Корунд подошел к Кориниусу, а Гро – к принцу, чтобы их усмирить. – Кориниус ранен в руку, он драться не может, наверное, горячка тоже от раны.

– Тогда излечи его от раны, полученной от гоблина, потом я его разрежу, как каплуна, – заявил принц.

– От гоблина, как же! – со злостью произнес Кориниус. – Знай, негодяй, что эту рану мне нанес лучший фехтовальщик в мире. Сам ты каплун. Если бы ты стоял тогда передо мной, я бы из тебя сделал три бифштекса.

Король встал во весь рост и возгласил:

– Замолчите, а то лишитесь жизни! – его глаза пылали гневом, и он продолжал: – Недоволен я. Ни твоя молодость, ни буйная кровь, ни вино, которым ты залил свое ненасытное брюхо, Кориниус, не смягчат строгости наказания. Я откладываю его на завтра. А ты, Ла Фириз, веди себя скромнее в моих покоях. Слишком дерзкое послание принес мне твой герольд сегодня утром, слишком похожее на обращение равного с равным. Ты назвал дань даром, хотя я сам по праву распоряжаюсь и твоей данью, и тобой, и твоими полномочиями, как нахожу нужным. Но я тебя терплю. Может быть, это не мудро, ибо твоя наглость за этим столом переходит границы, благодаря моему терпению. Ты переходишь к оскорблениям. Будь благоразумным, пока я не мечу в тебя молнии.

Принц Ла Фириз сказал в ответ:

– Побереги угрозы и нахмуренные брови для отдельных твоих наглых рабов, Король, ибо меня они не страшат, я смеюсь над ними. Мне нечего осторожничать, отвечая на твои обидные слова; ты хорошо знаешь о моих давних дружеских связях с твоим домом, и о любви моей к лорду Корунду, кому в жены я отдал сестру. Если я не могу себя заставить рабски превозносить твое превосходство, не стоит обижаться, ибо дань я тебе доставил с излишком. Но Демонланду я многим обязан, весь мир это знает, и ты скорее заставишь огни небес спуститься на землю и воевать за тебя с Демонландом, чем меня. Кориниусу же, который только похваляется, я скажу, что Демонланд слишком крепкий орешек для вас, колдунов. Голдри Блажко и Брандок Дах вам это доказали. Мой совет тебе, Король, живи в мире с Демонландом. Во-первых, потому что у тебя нет причин для ссоры с ним, а во‑вторых (и это должно убедить тебя), потому что, если ты будешь упорствовать в войне с ним, придет конец тебе и всей Колдунии.

Король в бешеной ярости кусал ногти, и на минуту в зале настала полная тишина. Потом лишь Корунд тихо обратился к Королю, сказав:

– Повелитель, ради всего святого, подави свой королевский гнев. Ты покараешь его, когда вернется мой сын Хакмон, а пока у него воинов больше, а твои одурманены вином. Поверь мне, если сейчас дойдет до драки, наши шансы я оценил бы дешевле разрубленной репы.

Неспокойно было на душе у Корунда еще и потому, что он хорошо знал, как трепетно его жена заботится о мире между Ла Фиризом и колдунами.

В этот несчастный миг Корсус, разбуженный громкими речами и движением, запел:

Дверь тюрьмы вдруг отворится, Станут пленных выпускать, Потому что не годится Без закона их держать!

Услышав это, Кориниус, в котором вино, споры и упреки Короля пробудили неуправляемую злобу и ярость, и все доводы благоразумия растаяли, как воск в печи, громко закричал:

– Вот увидишь наших пленных, принц, в старом зале для пиров, и поймешь, что ты осел!

– Каких пленных? – вскричал принц, вскакивая на но– ги. – Силы ада! Я устал от темных намеков, и должен знать правду.

– Зачем так злиться? – произнес Король. – Он пьян. Хватит грубостей.

– Хватит делать из меня дурака, – ответил Ла Фириз. – Я все равно узнаю правду.

– Узнаешь, – сказал Кориниус. – Вот она: мы, колдуны. лучшие воины, чем ты и твои пикси с куриными мозгами, и лучшие бойцы, чем проклятые демоны, и нечего больше скрывать. Двоих из этого отродья мы схватили за пятки и подвесили на гвозди в старом зале для пиров, как фермеры вешают горностаев и хорьков, и будут они там висеть, пока не сдохнут, это Джасс и Брандок Дах.

– Подлая ложь! – вскричал Король. – Я тебя на куски порублю.

Но Кориниус сказал:

– Я забочусь о твоей чести, о Король. Нечего юлить перед каким-то пикси.

– Это ложь, – повторил Король. – И ты за это умрешь.

Настала мертвая тишина. Потом принц медленно сел. Лицо его побелело, но он сдержанно и спокойно обратился к Королю негромким голосом:

– О Король, прости, что я погорячился. Если я не так выразил свою верноподданность, пойми, что церемонность мне вообще не свойственна, но это не значит, что я не проявляю дружбы к тебе и сомневаюсь в твоем превосходстве. Я с радостью выполню все, что ты от меня потребуешь, если это не затронет моей чести, и докажу, что я тебе верен. Я обнажу меч против любого твоего врага, кроме Демонланда. Но сейчас шатается башня нашей дружбы и вот-вот развалится на куски. Тебе известно, Король, и все лорды Колдунии знают, что мои кости уже шесть лет белели бы в Средней Бесовии, если бы лорд Джасс не спас меня от бесов – варваров под предводительством Факс Фей Фаза, который четыре месяца осаждал меня при малом числе моих воинов в Лиде Нангуне. Будет тебе моя дружба, Король, если ты отдашь мне моих друзей.

Но Король ответил:

– Нет у меня твоих друзей.

– Тогда покажи мне малый зал для пиров, – потребовал принц.

Король сказал:

– Позже покажу.

– Я хочу видеть сейчас, – сказал принц и встал с места.

– Не буду больше скрывать, – сказал Король. – Я очень люблю тебя. Но просить отдать тебе Джасса и Брандока Даха – это все равно, что просить то, чего я не продам за весь Пиксиленд и всю твою кровь. Эти двое – мои злейшие враги. Ты не знаешь, какой ценой я, наконец, наложил на них руки. Оставь надежду, я клянусь тебе, что Джасс и Брандок Дах сгниют и сдохнут в моей тюрьме.

Ни вкрадчивыми речами, ни предложениями богатств и сотрудничества в войне и мире не смог Ла Фириз поколебать Короля. Король повторял:

– Обойдись без них, Ла Фириз, не расстраивай меня. Они должны сгнить.

Когда принц Ла Фириз понял, что не сможет поколебать упорство Короля словами, он схватил красивый хрустальный кубок, вырезанный в форме яйца с подставкой из трех золотых когтей, припаянной к золотому ободу с топазами, и швырнул его в Короля Горайса. Кубок попал ему прямо в лоб, нанес глубокую рану, хрусталь разлетелся вдребезги, и Король упал без чувств.

В зале поднялся страшный шум. Корунд не потерпел, чтобы кто-то оказался проворнее его, выхватил свой обоюдоострый меч, вспрыгнул на стол и крикнул:

– Присмотри за Королем, Гро! Пир обернулся горем!

Его сыновья, Галландус и прочие колдуны тоже схватились за оружие, а с другой стороны то же сделали Ла Фириз и его воины. Началась битва в большом зале в Карсэ. Кориниус мог держать оружие только левой рукой, но тоже бросился вперед, обзывая принца бранными словами. Под парами выпитого он, однако, не только обезумел, а и нетвердо держался на ногах, которые потеряли гибкость. Он поскользнулся в луже пролитого вина и упал навзничь, сильно ударившись головой о полированный стол. Корсус был настолько пьян, что утратил красноречие и способность двигаться. Он сначала лопотал, как ребенок, потом схватил кубок и, размахивая им, стал кричать:

– Питие для тела – лучшее лекарство! Пей, и никогда не умрешь!

Командир личной охраны принца Эларон из Пиксиленда удачным броском заткнул ему рот куском говядины, и он свалился поперек на Кориниуса, как боров, и остался лежать без движения. Несколько столов были перевернуты, обе стороны получали раны, но перевес оказался не на стороне колдунов. Пикси как воины были слабее, но оказались трезвее, чем их перепившиеся противники, которые сильно пошатывались и часто промахивались. Аметист Корунда не очень ему помог, потому что вино так закупорило ему вены, что ему не хватало дыхания, и его меч бил слабее и медленнее, чем обычно.

Из любви к сестре своей Презмире и старинной дружественной связи с Колдунией Принц настраивал своих воинов не убивать без необходимости, только одержать верх, и следить, чтобы лорд Корунд не получил ранений. Когда стало ясно, что пикси побеждают, Ла Фириз приказал взять кувшины с вином и обильно полить Корунда и его воинов, держа их на острие мечей, так чтобы тем попало и снаружи, и внутрь. Положив их таким образом, пикси завалили двери зала скамьями, столешницами и тяжелыми дубовыми козлами от столов, Ла Фириз приказал Эларону сторожить двери и выставить часовых у окон, чтобы из зала никто не вышел.

А сам Принц взял шестерых воинов с факелами и пошел в старый зал для пиров. Там они одолели охрану, распахнули двери и перед ними оказались лорд Джасс и лорд Брандок Дах, прикованные к стене рядом друг с другом. Свет факелов их слегка ослепил, но лорд Брандок Дах сразу узнал Принца и приветствовал его почти обычным своим медлительным голосом с шутливыми нотками, не охрипшим от голода и тревог:

– Ла Фириз! Наконец-то день настал. Я уже думал, что это опять те грязные хорьки, отребье Колдунии, пришли издеваться и насмехаться над нами.

Ла Фириз рассказал им, как пошли дела, и добавил:

– Тут подворачивается случай за случаем. Я освобожу вас, но с условием, что вы отправитесь со мной подальше от Карсэ, и сегодня ночью не вздумаете мстить колдунам.

Джасс сразу согласился, а Брандок Дах засмеялся и сказал:

– Принц, я так тебя люблю, что не могу ни в чем тебе отказать. Хочешь, я сбрею половину бороды и буду так ходить до сбора урожая, спать одетым, и по семь часов в день беседовать с собачкой твоей жены? Сегодня ночью мы в полном твоем распоряжении. Одно только просим: это угощение кажется слишком хорошим, чтобы не попробовать его после стольких часов рассматривания. Да и невежливо будет оставить его нетронутым.

С них сняли цепи, Брандок Дах съел большой кусок индюшатины и трех заливных куропаток, а Джасс – дюжину яиц ржанки и холодную тетерку. Лорд Брандок Дах заметил:

– Прошу тебя, Джасс, когда кончишь есть, разбей всю скорлупу, а то какой-нибудь колдун выколет или напишет на ней твое имя, что может тебе навредить.

Он налил себе чашу вина, выпил, снова наполнил и произнес:

– Пусть мне пути не будет, если это не мое собственное вино из Кротринга! Кто видел более заботливого хозяина, чем Король Горайс?

Вторую чашу он выпил за лорда Джасса, сказав:

– В следующий раз я буду пить с тобой в Карсэ, когда Король Колдунии со своими лордами будет убит.

Потом они взяли свое оружие, оставленное рядом с едой, чтобы терзать их души безнадежностью обладания им снова, и пошли с Ла Фиризом прочь из зала для пиров на слегка затекших ногах, но с радостью в душе.

Выйдя во двор, Джасс заговорил:

– Даже если бы у нас с тобой не было условия, нас бы сдержала честь, Ла Фириз. Для нас было бы большим позором напасть на лордов Колдунии, когда они пьяны и не могут сразиться с нами на равных. Давай только обыщем эту крепость в надежде найти моего родича Голдри Блажко, ибо лишь из-за него и в надежде найти его мы приплыли сюда.

– Если вы не тронете ничего, но только заберете Голдри, когда найдете, я согласен, – сказал Принц.

Они раздобыли ключи и обыскали всю крепость, даже комнату ужасов, где колдовал Король, и все чердаки и подвалы, и подземелья, и ходы под рекой, но ничего не нашли. Когда они стояли во дворе при свете факелов, на балкон вышла леди Презмира в ночном одеянии, потревоженная шумом обыска. Она казалась бесплотной, как облако в туманной ночи, и как на облако, на нее падал свет низко плывущей луны.

– Что здесь происходит? – спросила она. – Демоны свободно ходят по замку?

– Успокойся, милая сестра, – сказал принц. – Твой муж цел, и остальные рядом с ним тоже. У Короля разбита голова, о чем я скорблю, но он без сомнения, скоро исцелится. Сегодняшнюю ночь они все пролежат в пиршественном зале, ибо после пира их одолел такой сон, что они вряд ли доберутся до спален.

Презмира воскликнула:

– Страхи мои настигли меня. Ты порвал отношения с Колдунией?

– Я не могу судить заранее, – ответил он. – Скажи им завтра, что я ничего не совершал из ненависти, и сделал лишь то, к чему меня принудили обстоятельства. Ибо я не такой трус и не такой подлец, чтобы оставлять друзей в клетке, пока у меня есть сила освободить их.

– Немедля беги из Карсэ, – сказала Презмира. – Немедля. Мой пасынок Хакмон послан собирать войско, чтобы устрашить тебя, если понадобится. Он должен уже возвращаться с юга с большим отрядом. У тебя свежие кони, и ты можешь намного обогнать воинов Короля, если они бросятся в погоню. Если не хочешь, чтобы пролились реки крови, беги.

– Тогда прощай, сестра. Не сомневайся в том, что ссора между мной и Колдунией скоро будет улажена и забыта.

Так говорил принц бодрым голосом, хотя в душе отлично понимал, что Король никогда его не простит ни за удар кубком, ни за то, что отнял добычу.

А она грустно сказала:

– Прощай, брат. Сердце говорит мне, что больше я тебя не увижу. Забрав этих двоих из тюрьмы, ты выкопал две мандрагоры, и будет печаль и смерть тебе, и мне, и всей Колдунии.

Принц замолчал, а лорд Джасс поклонился Презмире и сказал:

– Миледи, все это в ногах у судьбы. Но будь уверена, что пока мы живем и дышим, мы будем поддерживать твоего брата Принца. После сегодняшней ночи его враги – наши враги.

– Ты клянешься? – спросила она.

– Клянусь тебе и ему, – ответил он.

Леди Презмира в печали отправилась в свою спальню. Скоро она услышала стук копыт на мосту, и выглянув из окна, увидела, как они галопом удаляются по Дороге Королей в смутном желтом свете убывающей луны, всходящей над Пиксилендом. Она продолжала сидеть у окна всю ночь, еще долго после того, как ее брат, лорды Демонланда и воины ее брата исчезли из виду, долго после того, как эхо перестало повторять стук копыт по дороге. К утру новый стук копыт донесся с юга, и она услышала шумное приближение большого отряда и поняла, что это юный Хакмон возвращается из Пермио.

VIII. Первый поход в Бесовию

О возвращении демонов домой; как лорд Джасс узнал во сне, где он должен искать следы дорогого брата; как они держали совет в Кротринге и как решили отправиться в Бесовию

Над морем плыла благоуханная звездная ночь середины лета, когда корабль, отвозивший демонов домой, подходил к концу своего пути. Плащи лорда Джасса и лорда Брандока Даха, которые спали на палубе, покрылись росой. Корабль тихо плыл в чарующей ночи, ветры спали, и ничего не было слышно, кроме шороха волн под кормой корабля, монотонной песни рулевого, скрипа весел в уключинах и плеска воды под веслами. Сапфировая Вега горела почти в зените, Арктур висел низко над горизонтом на северо-западе, указывая на Демонланд. Вдали на юго-востоке из моря поднимался Фомальгаут, одинокая яркая звезда в туманной россыпи Козерога и Рыб.

Гребцы гребли, пока не настал день и поднялся легкий свежий ветер. Джасс проснулся и встал, озирая искристую серую поверхность моря, простиравшуюся до той дали, где небо сливалось с водой. За кормой серые облака вставали, как врата дня, клубясь под чистым небом, над ними плыл бледный месяц, похожий на цветок из оторвавшейся морской пены. На западе, как раз напротив рассветных облаков, на фоне неба поднимался четкий, словно хрустальный абрис гористого гребня Картадзы, первого островного бастиона многовершинного Демонланда. Рассвет бросал бледно-золотые и аметистовые лучи на вершины, а более низкие горы еще скрывались в плаще ночи. С низин поднимались туманы, таяли и возникали снова, их раздувал и рвал проснувшийся ветер. От тумана, залегшего в глубоких расселинах под пиком, ветер отрывал отдельные куски, которые на минуту свободно всплывали в небо, потом опускались и снова залегали под горами, окутывая их золотистым руном. Вот уже открылся весь западный берег Демонланда, протянувшийся более чем на пятьдесят миль от шхер Нортхауса, вдоль Каменной Гряды, вдоль низких холмов Кеставика и Байленда, за которыми высились горы Скарфа, а за ними зубчатые гребни Торнбека и дальние пики Невердейла над заросшими лесом берегами Онвардлайта и Нижнего Тиварандардейла, до крайнего южного мыса в туманной дали, где хребет Римон Армон окунает свой последний бастион в море.

Как влюбленный на предмет своей любви, смотрел лорд Джасс на Демонланд, вздымающийся из моря. Он не произнес ни слова, пока они не повернули в гавань Лукинг и не увидели за длинным мысом пролив между Картадзой и материком. Внешнее море было спокойно, а в проливе вода бурлила на рифах и у зыбучих песков. Течение в проливе было бешеным, его рев слышался за две мили. Джасс сказал:

– Помнишь, как я завел вампирский флот в эти челюсти? Я был тогда в ударе, а потом мне было стыдно об этом рассказывать. Сегодня первый день после того, как на нас напал насланный Враг, когда я мысленно не желаю, чтобы водовороты Картадзы меня поглотили и прикончили, как проклятых вампиров.

Лорд Брандок Дах взглянул на него, но ничего не сказал.

Скоро корабль зашел в гавань Лукинг и подошел к мраморным причалам. Там их уже ждал Спитфайр в сопровождении соплеменников. Спитфайр приветствовал прибывших и сказал:

– Я все подготовил, чтобы устроить вам торжественную встречу, но Волл был против. И я рад, что послушался его совета и отложил приготовленное. У меня сердце рвется, когда я смотрю на все это сейчас.

Джасс ответил:

– О брат мой, стук молотков в гавани Лукинг и десять килей на верфи доказывают, что с тех пор, как ты вернулся домой, ты был занят делом более нужным, чем праздничные гирлянды и радостная музыка.

Они пересели на коней и по дороге стали рассказывать Спитфайру обо всем, что случилось с ними, после того как они направились в Карсэ. Под этот рассказ они проехали к северу мимо гавани и Языка Хэвершо к Бэкфуту, где свернули на верхнюю дорогу в Ивендейл мимо осыпей под пиком Старкстай. Перед самым полднем они прибыли в Гейлинг.

Черный утес Гейлинга стоит на конце отрога южного гребня Малого Дрейкхолма, отделяющего Бранкдейл от Ивендейла. С трех сторон утес резко обрывается вниз от стен замка, в дубовые, березовые и рябиновые леса, ковром покрывающие низину Мунгард. Ручьи стекают с утеса в глубокие лесные овраги Бранкдейла бесчисленными водопадами. Только с северо-востока можно без крыльев добраться до замка по заросшей травой плоской седловине шириной в бросок камня. По седловине проходит мощеная дорога к Львиным Вратам, за которыми в саду на траве под тисами девять недель назад стоял Лессингам, когда впервые попал в Демонланд.

Закончился ужин, и наступила ночь. Джасс в одиночестве бродил по стенам своей крепости, наблюдая за созвездиями в безлунном небе. Могучие горы были овиты тенями. Лорд прислушивался к уханью сов в лесах под утесом, к отдаленному бренчанью бубенцов на шеях коров, вдыхал аромат сада, который доносил свежий ветер, прохладный даже в середине лета, потому что дул с гор и с моря. Он с таким наслаждением погрузился в эти запахи и звуки, что только в полночь ушел с парапета, приказав сонным слугам посветить ему факелами на пути в спальню в южной башне Гейлинга.

Очень красиво было ложе лорда Джасса из чистого золота на четырех столбах с занавесками из темно-синей парчи, затканной ночными цветами. Над ложем переливался разными оттенками и отблескивал, как ночное небо, мозаичный полог из мелких драгоценных камней, гагата, серпентина, темного гиацинта, черного мрамора, гелиотропа и ляпис-лазури. На нем выделялось подобие созвездия Орион, покровителя Джасса и символа его богатства. Отдельные звезды в нем, подобно тем, что сверкали в отделке полога тронного зала, были из драгоценных камней и светились собственным светом в темноте. На месте Бетельгейзе сиял рубин, Ригель был из алмаза, остальные звезды – топазовые. Столбы толщиной в руку вверху и шире пояса внизу были покрыты резными изображениями птиц и зверей. В ногах кровати – лев, символ храбрости, и сова, знак мудрости, а в головах – волкодав, символ верности, и зимородок, знак счастья. На карнизах над кроватью и на спинках над подушками были резные картины, изображающие подвиги отчаянной храбрости, которые совершил Джасс, на последней – морской бой с вампирами. Справа от ложа стоял столик со старыми книгами песен, звездным атласом, книгами о травах и животных, рассказами о путешествиях. Тут же Джасс клал свой меч, когда ложился спать. Панели на всех стенах были выполнены из ароматного дерева и увешаны оружием. У стен стояли огромные сундуки и шкафы поменьше, где лорд хранил богатые облачения. Окна открывались на запад и юг, со всех подоконников струили нежный аромат белые розы в сосудах из светлого нефрита.

В час петуха к лорду Джассу пришел сон, будто кто-то встал у изголовья, тронул его веки, и он проснулся и оглядел спальню. Ему казалось, что он видит мрачного и злобного многоголового зверя, горящего, как дракон, какого он никогда ранее не видел, и пять меньших зверей. Вместо меча на столе лежало прекрасной работы копье, которое во сне принадлежало ему и было его величайшим сокровищем. Он знал, что с ним он мог бы совершить все, а без него только сможет задумать. Он попытался протянуть руку к копью, но не мог пошевелиться, словно его держала некая сила. Зверь же подошел, взял копье в зубы, и ушел с ним из спальни. Джассу показалось, что вместе со зверем ушла сила, державшая его, он вскочил, схватил оружие со стены и напал на мелких зверей, которые уже драли занавеси и огненным дыханием пятнали резную фигуру зимородка в головах ложа. Покой наполнился дымом, и он подумал, что с ним здесь друзья, Волл, Зигг, Спитфайр и Брандок Дах, которые сражаются с тварями, но твари их одолевают. Потом ему показалось, что резная сова обратилась к нему со столба и заговорила человеческим голосом:

– Глупец, ты будешь ввергнут в страшное несчастье, если не вернешь копье. Как ты мог забыть, что оно – единственное твое сокровище, и только о нем надо беспокоиться?

Тут в спальню вернулся мрачный и злобный зверь, и Джасс напал на него, вопрошая сову:

– Неучтивая сова, где я найду копье, спрятанное зверем?

И ему послышался ответ:

– Спроси в Коштре Белорне.

Столь бурным был сон лорда Джасса, что проснулся он на ковре из оленьей шкуры на полу, сжимая правой рукой рукоять меча со столика, на котором во сне видел копье. В сильном волнении он быстро оделся, прошел по слабо освещенным коридорам в спальню Спитфайра, присел к нему на ложе, разбудил его, поведал ему свой сон, и сказал:

– Я считаю, что меня нечего винить в бездействии, ибо у меня одна забота: как найти дорогого брата и вернуть его домой, только после этого я буду мстить колдунам. Что такое копье в моем сне, как не Голдри? Это сонное видение зажгло для нас маяк, к которому надо плыть. Мне приказали спросить в Коштре Белорне, и пока это не выполнено, я не найду покоя и ни о чем больше не смогу думать.

В ответ Спитфайр сказал:

– Ты наш старший брат, я за тобой последую и подчинюсь во всем.

Потом Джасс пошел в покой для гостей, где спал лорд Брандок Дах. Разбудив его, Джасс все ему рассказал. Брандок Дах опять завернулся в одеяло и проговорил:

– Оставь меня и дай поспать еще два часа. Потом я проснусь, приму ванну, облачусь и позавтракаю. А тогда буду держать с тобой совет и скажу что-нибудь полезное. Я много недель не спал на пуховой постели под льняными простынями. Будешь мне мешать сейчас, клянусь богами, я на коне преодолею ограду Кротринга и пошлю к чертям тебя и все твои дела.

Джасс рассмеялся и оставил его в покое. Потом, уже после завтрака, они прогуливались по аллее с журчащим ручьем вдоль нее, где ветерок нес прохладу и в лиловых тенях пестрели яркие солнечные зайчики. Лорд Брандок Дах заговорил:

– Ты должен знать, что Коштра Белорна – огромная гора, рядом с которой горы нашего Демонланда покажутся мелкими холмами, и стоит она на удаленной земле за пустынями Верхней Бесовии. Можно год искать во всех населенных странах, и не найти никого, кто видел ее хоть издалека.

– Это я знаю, – отозвался лорд Джасс.

– Ты окончательно решил отправиться туда? – спросил Брандок Дах. – Это же нелепость, мы сыграем на руку нашим врагам, если вот так по велению сна поедем так далеко в гибельные земли, вместо того, чтобы поскорей отплатить Колдунии за свой позор!

Джасс ответил:

– Мое ложе оберегают такие сильные заклятия, что бессмысленный сон не залетит за ворота из слоновой кости и не сумеет потревожить спящего на нем. Сон правдив. Для Колдунии еще есть время. Если ты не пойдешь со мной к Коштре Белорне, я отправлюсь без тебя.

– Довольно, – сказал лорд Брандок Дах. – Ты знаешь, что для тебя мой кошелек завязан тонкой паутинкой. Значит, мы должны отправиться в Бесовию, и я тебе еще здесь помогу. Слушай, что я скажу. Когда я убил Горайса Десятого в Гоблинланде, Гасларк преподнес мне вместе с другими дарами большую редкость: трактат или книгу, переписанную на пергаменте его секретарем Бхорреоном. Эта книга рассказывает обо всех обычаях Бесовии и соседних с Моруной земель и королевств, и о чудесах в тех землях. Бхорреон подробно записывал все со слов Гро, который теперь переметнулся на сторону колдунов. Тогда Гро был в большом почете у Гасларка за свои многочисленные путешествия и свершения, записанные в этой удивительной книге. Так случилось, что он первый вложил в голову Гасларка мысль об экспедиции в Бесовию, где он многое потерял и ничего не добился. Если хочешь отправиться к Коштре Белорне, едем ко мне домой, я покажу тебе Книгу.

Так говорил лорд Брандок Дах, и лорд Джасс сразу приказал седлать коней и отправил послания Воллу в Картадзу и Виззу в Дарклейрстед, прося их встретиться с ним в Кротринге как можно скорее. За четыре часа до полудня Джасс, Спитфайр и Брандок Дах уже скакали от Гейлинга по низине Мунгард через леса к началу озера Мунмир по главной конной дороге к Брейкиндейлу, а потом по западному краю озера под утесами Скарфа. Ехали они медленно, потому что солнце жгло спины. Озеро напоминало полированную бирюзу. К востоку и к северу от него медленно подымались заросшие березами склоны, за которыми торчали зубчатые гребни Статфелла и Будрафелла, в воде видны были их отражения. Слева постепенно придвигались отроги Скарфа, словно бастионы великанских замков из черного порфира, а долины замыкали скопления валунов с серебристыми березами, издалека казавшимися садовыми растениями. Потом вверху показались главные вершины Скарфа, дикие и хмурые, и словно в коленях у них стояли Илстак, пик Гломри, и Миклскарф. К полудню лорды поднялись на вершину Брейкиндейла, сделали привал на Стайле, за водопадом, под крутой северной стеной Илл Дреннок. Перед ними дорога круто спускалась в Амадардейл. Примерно в пятнадцати милях к западу сверкал полускрытый в дымке Свичуотер. Поближе на северо-западе лежало озеро Раммерик, его обнимали пологие холмы Кельяланда, а далее к востоку находились равнины Шалгрета, и за ними – море. На дне долины, где Трансдейл впадает в Амадардейл, уже виднелись заросли плюща и крыши дома Зигга в Буше.

Когда они туда подъехали, Зигг оказался на охоте. Так что они оставили сообщение у его жены, выпили походную чашу, и поскакали дальше, по южному берегу Свичуотера. Затем заехали в Гаштерндейл, а оттуда, обогнув западные склоны Эрнгейта, добрались до террас Кротринга. Золотой летний день подходил к концу, и тени удлинялись. Террасы полого спускались к западу, примерно на расстоянии лиги под вечерним солнцем блестел, как золото, Грозовой Залив. За ним старые, как мир, сосновые леса Западного Пограничья взбирались на крутые хребты Броксти и Гемсар; вид в северном направлении закрывал амфитеатр голых утесов и каменистых осыпей. Высоко слева возвышался обрывистый Эрнгейт; с юго-востока находилось море. Они ехали по террасам, по мирным лугам с белыми маргаритками, синими колокольчиками, желтыми козлобородниками, смолевками, горечавкой, репяшком, диким майораном, розовым клевером, вьюнками и крупными желтыми лютиками, под теплым солнцем. На довольно высокой горе, за которой земля круто спускалась к морю, над лесами и садами стояли ониксовые башни замка Кротринг, молочно-белые на фоне неба и зеркального моря.

В полумиле от замка лорд Джасс сказал:

– Смотрите! Леди Мевриана заметила нас издалека и скачет навстречу, чтобы проводить в замок.

Брандок Дах вырвался вперед. Его сестра была стройна и исключительно красива. Она прекрасно держалась в седле, имела прямую осанку. Гордый взгляд серых глаз под тонкими бровями сочетался с мягкими чертами лица и нежным ртом, который был способен произносить не только нежности. Платье на ней было из светло-желтого шелка, с корсажем, расшитым, как паутинкой, тонкой золотой нитью, и с гофрированным кружевным воротником на золотой и серебряной проволоке для жесткости. В воротнике посверкивали мелкие алмазы. Густые волосы, черные, как вороново крыло, были подколоты золотыми шпильками, а желтая роза в локонах казалась луной в ночных облаках.

– Затеваются важные дела, миледи сестра моя! – сказал лорд Брандок Дах. – С тех пор, как мы отчалили отсюда, мы разделались с одним королем Колдунии, а потом погостили в Карсэ у другого, правда, без особого удовольствия. Обо всем этом я тебе скоро расскажу. А сейчас наш путь лежит на юг, в Бесовию, Кротринг всего лишь передышка на пути.

Она повернула коня, и они поскакали вчетвером в тени старых кедров, росших с северной стороны лугов и парков. Кедры были высокие, суровые, хмурые, с плоскими верхушками. Слева под могучими вязами спало прохладное озеро с лилиями и черной лебедкой, которая плавала у берега с четырьмя лебедятами. Птенцы выстроились в ряд, спрятали головки под крыло, и дремали, как шерстяные серо-коричневые мячики на воде. Дорога к мосту над шлюзом поднималась крутым серпантином и была огорожена низкими белыми ониксовыми перилами, с встроенными горшками, тоже из оникса, в которых росли желтые розы и странные белые цветы с лепестками в форме раковины. У этих цветов были глубокие таинственные темные серединки с мягкими волосками, из которых торчали бархатно-пурпурные пестики с черными, кроваво-красными и золотистыми полосками.

Замок лорда Брандока Даха стоял на верхушке горы и был окружен широким и глубоким рвом. Вход на подъемный мост открывали ворота, искусно выкованные из железа и покрытые позолотой. Надвратное помещение и башни были, как и сам замок, из оникса, а перед воротами с обеих сторон стояли колоссальные тридцатифутовые мраморные гиппогрифы, с позолоченными крыльями, копытами, когтями, гривами и хохолками. Вместо глаз были вставлены карбункулы чистейшей воды. Над воротами золотыми буквами было начертано:

Бахвалы и прочие,

Страшитесь и знайте:

Хозяин здесь Брандок Дах.

Трудно описать даже десятую часть богатств и чудес Кротринга. Прохладные дворики и колоннады, украшенные драгоценностями; благоухание дорогих пряностей и странных цветов; спальни, где дух сна, пойманный, как Афродита, в золотую сеть, не перестает стряхивать сладкую дрему с оперения, так что в них нельзя долго бодрствовать; Лунная комната и Солнечная комната; большой средний зал с высокой галереей и лестницей из слоновой кости… Рассказать обо всем – это значило бы слишком плотно забивать воображение избытком роскоши и великолепия.

В ту ночь ничего не случилось, кроме приезда Зигга перед закатом и братьев Волла и Визза ночью. Они скакали, не щадя коней, повинуясь слову Джасса. Утром после завтрака лорды Демонланда спустились в парк с леди Меврианой, присели на скамейку в аллее под пологом кедровых ветвей, ложившихся на мраморные колонны, увитые темно-красными розами, и стали смотреть на восток через сад, освещенный солнцем. Погода была теплая, на светлых газонах между клумбами сверкала роса. В середине сада блестел пруд с рыбами. По поверхности пруда плавали желтые и розовые лилии, подставляя лепестки небу. В сероватой утренней дымке все было свежим и чистым.

Посидев немного в одном месте, они продолжили прогулку и оказались на скамье возле большой емкости или вазы из темно-зеленого нефрита, плоской, как черепаха, в панцире которой росли меланхоличные в своей прелести лилии с завернутыми назад бледно-желтыми лепестками, из которых выглядывали алые. Ваза-черепаха переходила в чешуйчатого дракона, с одного конца на изогнутой шее поднималась голова с разинутой пастью, с другого был хвост, загнутый, как ручка корзины. Хвост имел четыре лапки с коготками и заканчивался головкой, которая кусала большую голову. Вся ваза стояла на четырех лапах, каждая как дракончик, поднявшийся на дыбы. Головы этих дракончиков, соединяясь с панцирем, служили как бы плечами. В изгибе шеи, опираясь спиной о голову, в свободной позе сел лорд Брандок Дах, поставив одну ногу на землю и покачивая другой. В руках у него была Книга, переплетенная в темный красновато-коричневый сафьян с золотом, которую много лет назад подарил ему Гасларк. Зигг смотрел, как он лениво переворачивает страницы, остальные тихо беседовали. Зигг склонился к Мевриане и прошептал ей на ухо:

– Твой брат может покорить и подчинить себе весь мир, разве не так? В бою он проливает кровь и губит врагов, и при этом он чудо как красив.

Ее глаза весело блеснули:

– Истинная правда, милорд.

Заговорил Спитфайр:

– Прошу тебя, почитай нам эту Книгу. У меня душа горит, нам пора в путь.

– Почерк корявый, – заметил Брандок Дах. – И Книга очень длинная. Я полночи провел, пытаясь разобраться и найти то, что нам нужно. Ясно одно: к этой горе можно попасть только через Моруну, а там (если Гро не лжет) всего одна дорога, начинается она от пролива Муэлвы. «Двадцать дней пути с севера на юго-восток». Здесь он говорит об источниках воды по пути, но потом идет пустыня, и родников там нет, попадаются только отравленные, где «вода постоянно бурлит и имеет запах серы и отвратительный вкус», вдобавок, «земля там бесплодна, ничего не растет, кроме ядовитых грибов и поганок».

– Правду ли он говорит? – спросил Спитфайр. – Он перебежчик и ренегат. Может солгать.

– Но он философ, – ответил Джасс. – Я хорошо узнал его, когда он был в Гоблинланде, и могу судить, что лжет он только в политике. У него тонкий ум, он обожает заговоры и интриги, может встать на сторону проигрывающих и сам проиграть, и часто с ним происходили несчастья. Но в этой книге он рассказывает о своих путешествиях, тут он, наверное, правдив и самому себе не лжет.

Леди Мевриана одобрительно взглянула на лорда Джасса, и в ее глазах появился огонек. Ей нравились проницательные мужи.

– О Джасс, сердечный друг, – сказал лорд Брандок Дах. – Твои слова, как всегда, льются из источника настоящей мудрости, я принимаю их. Эта Книга – путеводная, и следовать ей надо не как попало, а как делали старые воины. Если верно, что дорога в Морну Моруну начинается от пролива Муэлвы, не лучше ли поплыть прямо туда и оставить корабли в проливе, где на берегах никто не живет, чем искать гавань во Внешней Бесовии, например, в Устье Арлана, куда ты и Спитфайр плавали шесть лет назад?

– В этом путешествии Устье Арлана не годится, – сказал Джасс. – Мы можем найти там забаву, если будет досуг для драки с тамошними проклятыми обитателями, но каждый день будет стоить моему брату задержки в его пути. У принцев и родичей Фаза много башен и сильных крепостей с мощными стенами на побережьи, а в нижнем течении реки Арлан стоит большой замок Факс Фей Фаза, куда мы с Голдри некогда загнали его из Лиды Нангуны.

– Там, к тому же, трудно найти удобное место для причала, – сказал Брандок Дах, переворачивая страницу. – Вот тут сказано: «Бесовийская Морна начинается на восточном берегу Арлана и занимает все земли до мыса Сибрион, а оттуда к югу до Корше тянется примерно на пять сотен миль, и там море неблагосклонно и нет гаваней и мест для кораблей».

Поговорив еще немного, полистав Книгу и обсудив прочитанное, они определили начальный план: плыть в Бесовию через пролив Меликафказ и Дидорнианское море, завести корабли в пролив Муэлвы, высадиться там и пойти прямо через пустыню в Морну Моруну, по пути, описанному Гро.

– Начало больше обсуждать не будем, – сказал Брандок Дах. – Но слушайте, что сказано о Коштре Белорне. Он обозревал гору Коштру Пимврарку из Морны Моруны, и вот что говорит: «Земля там холмистая, песчаная, и нет ни хороших лесов, ни полей, но есть сначала заросли с вереском, болотами, мохом и каменистыми буграми. В камнях и песке много нор летучих змеев, и на краю Омпренны стоят выветренные руины малой крепости Морны Моруны, как на краю света. Крепость ограбил и сжег Король Горайс, пришедший с войском Колдунии. Говорят, здесь жил мирный и безобидный народ, у Горайса не было причин столь жестоко обойтись с ним, а он приказал привести к нему всех обитателей крепости, и собственноручно убил нескольких, а остальных повелел сбросить с крутого утеса. Те, кому удалось выжить после великого поражения, бежали за Бхавинан, в непроходимые леса, и конечно, погибли там без пропитания в большой печали. Некоторые рассказывают, что после такой жестокости Короля Горайса, его и всех его воинов съели на Моруне черти, лишь один вернулся домой и рассказал обо всем». Теперь обратите внимание: «Из Морны Моруны на юге за Бхавинаном видны две громадных горы, как две царицы необыкновенной красоты, им словно прислуживают одетые льдом меньшие горы, до них примерно двадцать лиг. Я узнал, что одна из них – Коштра Пиврарка, а другая – Коштра Белорна. И я смотрел на них на закате, это было красивейшее зрелище и чудо, ранее мною не виданное. Потом я говорил с малыми существами, обитающими в руинах и в кустах вокруг них. Среди них была птица, называемая ласточкой, которая ест так мало, что кажется, ничего не ест. И эта ласточка, сидевшая в кусте малины, поведала мне, что никому не дано взойти живым на Коштру Белорну, ибо горные мантикоры выпьют мозг любого, кто осмелится приблизиться. А если он избежит мантикор, то все равно не взойдет на ледяные скалы, ибо нет такого силача, который взобрался бы на тот лед без магии, а на той горе магия не действует. Покорить ледяные реки и утесы той горы можно только чистой силой и мудростью, а этого ни у кого не хватит».

– Что это за горные мантикоры, которые выпивают мозг? – спросила леди Мевриана.

– Книга замечательно написана, – ответил ее брат. – На этой же странице есть ответ на твой вопрос. «Чудища мантикоры, называемые пожирателями, обитают, как мне сказали, у подножья гор под снежными полями. Они звероподобны, отвратительны и ужасны, враги всех живущих, красного цвета с громадными клыками в восемь рядов. У них человечьи головы, козлиные глаза и львиные тела, а сзади растут острые иглы. Хвосты, как у скорпионов. Они умеют и ходить, и летать. Голоса у них, как львиный рык».

– Одних этих чудищ достаточно, чтобы я туда пошел, – сказал Спитфайр. – Я привезу тебе, миледи, одного маленького, посадишь на цепь во дворе.

– Тогда я навек откажусь от дружбы с тобой, кузен, – ответила Мевриана, гладя пушистые уши мартышки, свернувшейся калачиком у нее в коленях. – В Демонланде пожирателям мозгов слишком много пищи, они наводнят всю округу.

– Пошли их в Колдунию, – пошутил Зигг. – Там они сначала съедят Гро и Корунда, потом легко поужинают Королем, а потом сдохнут от голода без пищи.

Джасс встал со скамьи и обратился к Брандоку Даху:

– Мы с тобой и Спитфайр начнем сейчас же собирать силы, ибо уже середина лета. Вам, Визз, Волл и Зигг, придется в наше отсутствие охранять наши дома. Для похода надо набрать не меньше двух тысяч мечей.

– Сколько снаряженных кораблей ты сможешь дать нам, Волл, до восхода новой луны? – спросил лорд Брандок Дах.

– Сейчас на плаву четырнадцать, – ответил Волл. – Кроме них, есть десять на стапелях в гавани Лукинг, и еще девять у Спитфайра, вытащенные на берег перед его домом в Аулсвике.

– Всего тридцать и три, – сказал Спитфайр. – Мы не теряли время даром, пока вас не было.

Джасс шагал крупными шагами взад-вперед, нахмурив брови и стиснув зубы, потом сказал:

– У Лаксуса сорок боевых дракаров. Я не столь легкомыслен, чтобы отправляться в Бесовию без войска, но я уверен, что наши недоброжелатели развяжут войну, как только мы окажемся слабее их, здесь или в дальних странах. Они сразу почуют, когда мы не сможем дать им немедленный отпор.

Волл добавил:

– Из девятнадцати строящихся дракаров мы можем спустить на воду не более двух до конца месяца. Остальные семь – только через шесть месяцев, как бы ни старались.

– Лето пошло на убыль, – сказал Джасс. – И мой брат скоро устанет ждать. Надо отплыть до убывания следующей луны.

Тогда сказал Волл:

– Значит, ты отправишься на шестнадцати дракарах, о Джасс, и не оставишь нам ни одного готового к выходу в море.

– Как можно оставлять вас совсем без флота? – воскликнул Спитфайр.

Но Брандок Дах обернулся к своей сестре, встретился с ней взглядом, и с удовлетворением сказал:

– Наш выбор ясен. Если хочется съесть яйцо, нечего спорить, оставлять ли скорлупу.

Мевриана, смеясь, поднялась на ноги и объявила:

– Конец совета, милорды.

Но глаза ее стали серьезными, и она сказала:

– Неужели мы позволим слагать издевательские песни, что мы здесь в уважаемом всеми Демонланде, где самые могучие лорды в мире, трусливо отказываемся от необходимейшего предприятия только потому, что пока наши лучшие военачальники за морем, наши враги могут застать нас врасплох? Женщины Демонланда знают, что делать.

IX. Холмы Салапанты

О высадке лорда Джасса и его спутников во Внешней Бесовии; об их встрече с Зелдониусом, Гелтераниусом и Джалканайусом Фостусом; об известиях, полученных от Миварша; и о деяниях трех великих военачальников на холмах Салапанты

На тридцать первый день от совета в Кротринге флот Демонланда вышел в море из гавани Лукинг: одиннадцать боевых дракаров и два больших грузовых корабля. Они взяли курс на самые дальние моря земли с целью найти лорда Голдри Блажко. Восемнадцать сотен демонов плыли на этих кораблях, все были испытанными воинами. Пять дней гребли они на юг в полном безветрии, а на шестой день из тумана по правому борту выступили утесы Гоблинланда. Далее корабли пошли вдоль земли, на десятый день от выхода из гавани Лукинг доплыли до мыса Озам, и еще четыре дня с попутным ветром шли по открытому морю до Сибриона. Они обогнули темный мыс и направились к востоку вдоль берега Большой Бесовии. Оставалось меньше десяти дней до гавани Муэлвы, и тут их внезапно застигла буря. Сорок дней их носило под градом и дождем по ревущему морю, не было звезд, они сбились с курса, и, наконец, в самую бурную ночь дракар Джасса и Спитфайра, и еще четыре корабля прибило к берегу, и они разбились о скалы. Братья чуть не погибли и были ранены, они долго боролись с волнами, но на рассвете выбрались на сушу и даже сумели собрать на берегу тех своих воинов, кто уцелел после крушения. Всего их было триста тридцать и три.

Спитфайр посмотрел вокруг и сказал:

– Гнусная эта земля, и она пробуждает нехорошие воспоминания, от одного ее вида становится кисло во рту того, кто хоть раз здесь побывал. Ты помнишь эту землю?

Джасс огляделся. Береговая линия тянулась к северо-востоку, к дельте реки. Оттуда она резко поворачивала к западу, а там уже ничего не было видно за волнами и пеной. Море бурлило, волны бились о камни. Над ними летали одинокие птицы. Джасс сказал:

– Это, без сомнения, устье Арлана, где меньше всего хотелось бы мне высадиться, да еще со столь малым войском. Но это может еще раз доказать, что нам опять представляется случай взойти на очередную ступень к славе.

– Мы потеряли корабли! – воскликнул Спитфайр. – Потеряли большую часть войска, а хуже всего, потеряли Брандока Даха, который один стоит десяти тысяч воинов! Легче муравью выпить море, чем нам теперь выполнить наше дело, – он выругался и добавил: – Будь проклято коварство океана, который не только сокрушил наши силы, но и вышвырнул нас на берег здесь к нашей погибели! Это великий ущерб нам и выгода Королю Колдунии и всем нашим врагам.

Но Джасс ему ответил:

– Не думай, что противные ветры подули случайно или зловредные звезды их направили на нас. Буря пришла из Карсэ. Вот эти самые волны, которые ты видишь, откатываются в обратном потоке, как всегда откатываются насланные валы. В них утонули и были смыты многие из тех, кто выдержал главный удар. После него мы уже дважды чуть не погибли: в первый раз, когда неосмотрительно пошли за Гасларком в Карсэ, а во второй, когда нас застал шторм здесь, у устья Арлана. Мне удалось с помощью чар противостоять насланному Врагу и уменьшить главное зло, но против обратного потока никакие чары и никакие волшебные травы не помогут.

– Если это так, тебе все еще хватает выдержки? – спросил Спитфайр.

– Успокойся, – сказал Джасс. – Пески улеглись. Откат лишь раз может причинить нам зло. Он выдохся, колдовать дважды слишком опасно, а в мае в Карсэ Король колдовал.

– Кто тебе сказал об этом? – спросил Спитфайр.

– Я лишь догадываюсь, – ответил Джасс. – Я изучал некоторые пророческие записи о государях этого дома, из них следует – не совсем ясно, ибо слова загадочны, – что если один и тот же король самолично во второй раз предпримет подобное, силы тьмы его погубят, и не только его самого – как получилось некогда с Горайсом Седьмым при первой попытке, – но кончится династия, много поколений которой правили в Карсэ.

– Отлично, – сказал Спитфайр. – Значит, у нас есть шанс. Старая свалка, в конце концов, зацветет.

Итак, братья с войском пошли на восток по Внешней Бесовии, и шли девятнадцать дней. Сначала по землям с бесчисленными сонными речками и заросшими камышом озерами, потом по открытой неровной низине. Потом пошла холмистая заболоченная пустошь. Холмы были невысокие и пологие, но неровные, с многими валунами, переходившими в гребни, с зарослями папоротника и вереска, с выцветшей травой между ними. В расселинах между камнями появились кусты терновника и можжевельники. На гребнях трава торчала, как конская грива. Начинался красный октябрьский закат. Направив взгляд к югу, где вдали виднелась береговая линия Дидорнианского моря, они заметили старый брошенный сторожевой форт, у ворот которого кто-то сидел. Радость охватила их сердца, ибо это оказался не кто иной, как Брандок Дах.

Они обняли его, как восставшего из мертвых. А он сказал:

– Меня понесло проливом Меликафказ, и выбросило на пустынный берег в десяти лигах южнее этого места. Я остался один, потерял корабль и всех моих спутников. Но меня утешала мысль о том, что если вы пережили крушение у берегов Бесовии, то пойдете этой дорогой в Муэлву.

Слушайте! – продолжал он. – Я расскажу вам о чуде. Семь ночей я прождал вас в этом совином гнезде. Тут останавливались большие отряды воинов, пересекающих пустыню. С двумя из них я поговорил, и ждал следующего. Мне кажется, что здесь мне открылась великая тайна, которая занимала мудрецов много лет. В день, когда я сюда подошел, был красный закат, как сегодня. Вдруг раздалась громкая музыка разных инструментов, с востока подходило войско с большими знаменами, они развевались на ветру. Я подумал, что если это враги, надо быть готовым отдать жизнь с честью, а если друзья, то в их обозе найдется мне пропитание. Весомый аргумент, ибо я пришел с моря, и помнил только запах еды, если не считать, что находил по дороге ягоды и невкусные орехи. На всякий случай я приготовил оружие и со стены этого форта окликнул идущих, прося их назваться, и желая узнать их намерения. Их военачальник подъехал под стену и со всей учтивостью благородно приветствовал меня. Как вы думаете, кто это был?

Ему не ответили.

– Тот, кто некогда был славен, – продолжал он. – Во всех землях его знали как удивительно смелого искателя приключений. Помните поход Гасларка, который закончился в Бесовии?

– Он невысок и смугл, как кинжал, вынимаемый из ножен в ночи? – спросил Джасс. – Или светел, как копье с флажком, бросаемое на ристалище? Или страшен, как старый меч, ржавый посредине, но блестящий на конце и по лезвию, который решает судьбу в роковой день?

– Твоя стрела попала в тройное кольцо вокруг мишени, – сказал лорд Брандок Дах. – Он был огромного роста, облачен в роскошные доспехи, как павлин, и сидел на вороном жеребце. И я обратился к нему, сказав: «О великолепный богоподобный Гелтераниус, победитель в сотне сражений, что заставило тебя провести долгие годы в Бесовии с таким большим войском? Какой темный магнит продержал тебя здесь все девять лет, с тех пор как ты с Зелдорниусом и Джалканайусом Фостусом под трубные звуки и гром копыт выступили на завоевание Бесовии для Гасларка? Весь мир считает, что ты давно пропал и погиб». А он посмотрел на меня недобрым взглядом и ответил: «О Брандок Дах, мир следует своей глупой воле, а я иду к своей цели. Девять лет, девять лун, девять веков, – какое мне дело? Если я встречу неуловимого Зелдорниуса, я вступлю с ним в бой. Сегодня ешь и пей со мной, но не вздумай задерживать меня или отвлекать бесполезными разговорами от моей цели. Ибо на рассвете я должен продолжить поиски Зелдорниуса».

И всю ночь я ел и пил, и веселился с Гелтераниусом в его злато-зеленом шатре. А на рассвете он повел свое войско на запад через пустошь.

На третий день я продолжал сидеть у этой стены, проклиная ваше медленное продвижение, как вдруг заметил войско, марширующее с востока. Во главе на небольшой серой лошади скакал военачальник. Он был в блестящих черных доспехах, с черными орлиными перьями на шлеме, его взгляд горел, как у леопарда. Он был мал ростом, злобен на вид, гибок, как горностай, и наверняка не знал усталости. И я его окликнул с места, где сидел: «О знаменитый и могущественный Джалканайус Фостус, разрушитель крепостей, куда ты направляешься со своим великим войском по забытой пустоши?» А он спрыгнул с лошади, взял меня обеими руками за руки, и сказал: «Заговорить во сне с покойниками предвещает выгоду. Разве ты не мертв, Брандок Дах? Ты жив в моей памяти с тех забытых дней, которые временами прорастают в ней, как цветы в заросшем саду. Ты был велик среди великих того мира, в Кротринге над морем в многовершинном Демонланде. Но между мной и теми днями встало забытье. Шум прибоя заглушает мой слух, и морской туман затемняет зрение, когда я пытаюсь вызвать в памяти те далекие дни и великие подвиги. Ради тех ушедших дней ешь и пей со мной сегодня, ибо всего на одну ночь я раскину походный шатер на холмах Салапанты, а утром продолжу путь. Не знать мне покоя, пока я не найду Гелтераниуса и не снесу ему голову с плеч. Позор ему, и неудивительно, что он бежит от меня, как заяц. Предатели всегда подлецы. А кто слышал о более гнусном и проклятом предателе, чем он? Девять лет назад, когда мы с Зелдорниусом готовились разрешить наши споры мечами, в счастливый час я получил известие, что этот Гелтераниус, как хитрый змей, обходит меня, чтобы напасть с тыла. Я сразу развернул войско, чтобы сокрушить его, но толстый грубиян удрал».

Так сказал Джалканайус Фостус. Я ел и пил с ним всю ночь, и развлекался с ним в его шатре. На рассвете он свернул лагерь и ускакал на запад со своим войском.

Брандок Дах замолчал и стал смотреть на восток в сторону врат ночи. По плоской болотистой равнине к ним приближалось конное войско в полном вооружении. Их военачальник ехал впереди на огромном гнедом коне. Он был очень высок и худ, заржавевшие латы были все в пробоинах и вмятинах после сотен схваток, кожаные рукавицы выцвели, боевой плащ износился, шлем был приторочен к луке седла, непокрытая голова с развевающимися седыми волосами напоминала голову борзой собаки. Надо лбом выступали синие вены, нос был велик, усы и брови кустились, голубые глаза светились во впалых глазницах. Конь казался упрямым, он прижимал уши и поворачивал налитые кровью глаза, а воин в седле держался прямо, как древко копья.

Когда войско приблизилось, всадник придержал поводья и окликнул демонов. Он сказал:

– Девять лет каждый год в этот день я оказываюсь в этом пустынном месте, преследуя Джалканайуса Фостуса, а он все время убегает от меня. Странно это, потому что он всегда был великим бойцом, и уже девять лет не может со мной сразиться. Я начинаю бояться, что мои глаза застилает пелена иллюзии, предвещая гибель при исполнении желаний. А сейчас в неверном вечернем свете я вижу призраки гостей Гасларка в Заджэ Закуло из давно минувших дней, старых его друзей из многовершинного Демонланда: Брандока Даха, убившего короля Колдунии, Спитфайра из Аулсвика, и его брата Джасса, бывшего повелителем всех демонов до того, как мы отплыли в Бесовию. Вы – духи из забытых времен? Если вы из плоти и крови, говорите, поведайте о себе.

Ему ответил Джасс:

– О великий Зелдорниус, в бою непобедимый! На этих необитаемых холмах в глухой час вполне можно ожидать явления призраков. Если ты принял нас за таковых, то мы после кораблекрушения в ненасытном море и долгих блужданий еще скорее примем тебя за тень, которую в полутьме отпустил на землю Эреб.

– О прославленный и грозный Зелдорниус! – добавил Брандок Дах. – Ты однажды был моим гостем в Кротринге. Чтобы рассеять твои и наши сомнения, пригласи нас на ужин, ведь бестелесные духи не могут пить вино и есть земные яства.

Итак, Зелдорниус приказал раскинуть шатры и приготовить ужин для себя и лордов Демонланда за пять часов до рассвета. И они пировали в шатре Зелдорниуса и беседовали, и Спитфайр сказал:

– Не удивительно ли и прискорбно видеть, как играет судьба, заставляя трех великих полководцев тратить остаток дней в этой отдаленной пустыне? Без сомнения, здесь действуют чары, по чьей воле они бесконечно бродят друг за другом по кругу, каждый догоняет того, кто бежит от него, и они никак не встретятся.

– Только околдован может быть тот, у кого взгляд Зелдорниуса, – сказал Джасс.

– Я заметил такой же взгляд у Гелтераниуса и у Джалканайуса, – сказал Брандок Дах. – Хорошо было бы развеять чары и использовать помощь этих воинов в наших трудах. Давайте сегодня ночью откроем всю правду этому старому льву.

Так сказал лорд Брандок Дах, и братья лорды сочли добрым его совет. За ужином, когда их сердца взвеселились, лорд Джасс сел рядом с Зелдорниусом и приоткрыл ему тайну, спросив:

– О прославленный Зелдорниус, как же случилось, что ты уже девять лет преследуешь Джалканайуса Фостуса, разрушителя крепостей? Что за спор между вами?

Зелдорниус ответил:

– О Джасс, как я могу ответить тебе доводами, известными только судьбе и звездам, которые распоряжаются смертными? Тебе будет достаточно знать, что спор возник между мной и могучим воином Джалканайусом. Мы должны были разрешить его кровью на поле битвы. Но он ускользает, я напрасно гонюсь за ним уже девять лет.

– Среди вас был третий, – заметил Джасс. – Что ты слышал о Гелтераниусе?

– Ничего, – ответил Зелдорниус.

– Хочешь, чтобы я тебя просветил? – предложил Джасс.

Зелдорниус сказал:

– Только ты и твои спутники говорили со мной с тех пор, как все это началось. Обитатели этой местности бежали отсюда много лет назад, это место проклято. Здесь жили ничтожества, недостойные наших мечей. Если желаешь мне добра, говори, я хочу знать.

– Все эти девять лет, – сказал лорд Джасс, – тебя преследует Гелтераниус, а ты преследуешь Джалканайуса Фостуса. Мой кузен видел его шесть дней назад, в этом самом месте, говорил с ним, пожал ему руку и узнал, что было у него на уме. Нет сомнения, что вы все трое во власти неизвестных чар, раз когда-то были друзьями и товарищами по оружию, а теперь преследуете друг друга, чтобы убить. Это странно, и в этом нет смысла. Прошу тебя, разреши нам стать посредниками между вами. Мы попытаемся освободить вас от непонятного рабства.

При этих словах Зелдорниус покраснел, как рак, и сказал:

– Это была черная измена. Я ничему не верю.

Но лорд Брандок Дах ответил ему:

– Я услышал то же самое из его уст, о Зелдорниус. В этом я клянусь. Кроме того, Джалканайуса Фостуса отговорили от схватки с тобой девять лет назад (как он сам сказал мне, подкрепляя свои слова ужасными проклятиями), потому что ему была весть, что Гелтераниус в то время собирался напасть на него с тыла.

– Да, – подтвердил Спитфайр, – и до сего дня он идет по следу Гелтераниуса, а ты преследуешь его.

Услышав такие слова, Зелдорниус пожелтел, как старый пергамент, и его седые усы встопорщились. Он некоторое время сидел молча, потом остановил холодный взгляд на Джассе и произнес:

– Я снова вспоминаю мир, память возвращается ко мне. Жители Демонланда никогда не лгали ни друзьям, ни врагам, и обман считали позором.

Они хмуро поклонились ему, а он сказал, не пытаясь скрыть гнев во взгляде:

– Значит, против меня замышляет Гелтераниус, а перед Джалканайусом Фостусом его подло оклеветали. Нет лучше места, чтобы сокрушить его, чем здесь, на холмах Салапанты. Если я останусь здесь и дождусь его нападения, мне поможет сама земля, а по его пятам придет Джалканайус и подберет остатки моего пира.

– Наше посредничество приняло забавный оборот. Правда, как девка, встает на голову ногами вверх. Это неприлично.

Но заставить Зелдорниуса изменить мнение не удалось. Наконец, они предложили ему поддержать его в его планах:

– А когда ты победишь, то поможешь нам в нашем предприятии и поддержишь нас в грядущих войнах с Колдунией.

Но Зелдорниус сказал:

– О Джасс и вы, лорды Демонланда, я благодарю вас. Но вам нечего вмешиваться в эту битву. Ибо мы, три полководца, первыми пришли на эту землю, увидели ее и покорили. Она наша. Если кто-то ввяжется в наши дела, то, какая бы вражда ни была между нами, мы объединимся, несмотря ни на что, и сокрушим врага. Так что, не вмешивайтесь, можете только наблюдать, кого судьба принесет на холмы Салапанты. Однако, если я останусь жив, можете надеяться на мою дружбу и помощь потом.

Некоторое время он сидел молча, положив жилистые руки на стол и сжав кулаки. Потом поднялся и так же молча пошел к выходу из шатра. Но у выхода обернулся и обратился к лорду Джассу:

– Знай, что когда этой луне было всего три дня, меня начала беспокоить ломота в костях, и она до сих пор не проходит. Есть поверье, что тот, у кого кости заболят на третий день новолунья, должен вскоре умереть. Сегодня тоже новолунье, да еще суббота. Это предвещает драку и кровопролитие. Но ветер дует с юга. Тот, кто вступит в бой при южном ветре, должен победить. Вот так судьбе угодно открыть передо мной дверь: полная неопределенность, черное и белое.

Джасс склонил голову и сказал:

– О Зелдорниус, правду ты говоришь.

– Я всегда любил драться, – сказал Зелдорниус.

Далеко за полночь засиделись они в шатре прославленного Зелдорниуса, пили и беседовали о жизни, судьбах, прошлых войнах и великих приключениях. После часу ночи разошлись. Джасс, Спитфайр и Брандок Дах пошли отдыхать в сторожевой форт на гребне холмов Салапанты.

Так прошло три дня. Зелдорниус ждал со своим войском на холме, демоны каждую ночь ужинали с ним. На третий день он выстроил свое войско для битвы, ожидая Гелтераниуса. Но ни в тот день, ни в следующий, ни в следующий за следующим Гелтераниуса не было ни видно, ни слышно. Это казалось им странным, и было непонятно, какой поворот судьбы его задерживает. На шестую ночь небо затянуло тучами, землю накрыла тьма. После ужина демоны направлялись спать, как вдруг послышался звук борьбы и голос Брандока Даха, шедшего впереди:

– Я поймал щенка болотной собаки. Посветите мне. Что с ним делать?

Всполошились часовые, принесли свет, и Брандок Дах показал, кого он схватил у входа в форт: глаза перепуганного зверька на смуглом лице, золотые серьги в ушах, густая подстриженная борода, перевитая золотыми нитями, безрукавка из кожи выдры, широкие меховые штаны, крест-накрест перетянутые серебряным шнуром, золотой обруч на голове, две толстые косы, висящие по плечам, оскаленные острые зубы, как у пса, то ли в страхе, то ли в ярости, белки глаз, словно светящиеся при факелах…

Его завели в форт, и Джасс сказал:

– Не бойся, а лучше назови свое имя и происхождение, и скажи, что тебя привело к нам ночью. Мы тебе ничего не сделаем, если ты не покушаешься на нашу безопасность. Ты житель Бесовии или, так же как мы, пришел из другой страны? Ты один, или у тебя есть сообщники, а если есть, то где они и сколько их?

Незнакомец заскрипел зубами и сказал:

– О заморские дьяволы, не издевайтесь надо мной, лучше убейте.

Джасс обошелся с ним по-доброму, предложил ему мясо и питье, и опять спросил:

– Как тебя зовут?

На что пленник ответил:

– О заморский дьявол, сожаления достойно твое невежество, раз ты не знаешь, что перед тобой Миварш Фаз.

Потом он разразился громким плачем и возопил:

– Горе горькое свалилось на всю Бесовию!

– Что с тобой? – спросил Джасс.

И Миварш между рыданиями и всхлипыванием сказал:

– Увы нам, в беду попали Факс Фей Фаз, Илларош Фаз, Лурмеш Фаз и Гандасса Фаз, и все великие нашей страны!

Они попытались продолжить расспросы, но он снова заплакал и завопил:

– Будь проклят Филприц Фаз, предавший нас в руки дьявола из-за гор в замке Орпиш.

– О каком дьяволе ты говоришь? – спросил Джасс.

– Он пришел, – ответил Мивраш, – через горы из северной страны, единственной, которая могла противостоять Факсу Фей Фазу. Голос его подобен реву быка.

– С севера? – переспросил Джасс, наливая ему еще вина и переглядываясь с Брандоком Дахом и Спитфайром. – Я хочу больше узнать об этом.

Миварш выпил и сказал:

– О заморские дьяволы, вы дали мне крепкую воду, утешающую душу, и вы ласково со мной говорите. Но не должен ли я бояться ласковых слов? Ласковые слова говорил тот дьявол из-за гор, вместе с проклятым Филприцем в Орпише. Он ласково обратился ко мне, и к Факсу Фей Фазу, и к Гандассе, и к Илларошу, и к нам всем, когда победил нас в битве на берегу Арлана.

Джасс спросил:

– Как он выглядит?

– У него большая желтая борода с сединой, – ответил Миварш, – и большая лысина, и он большой, как бык.

Джасс отвел в сторону Брандока Даха и сказал ему:

– Это важно, если это правда.

Брандок Дах налил Миваршу еще вина и заставил его выпить, говоря:

– О Миварш Фаз, мы странники и гости обширной Бесовии. Но знай, что наша власть безмерна, и наше богатство превосходит воображение. Однако, и великодушие наше не меньше нашей власти и богатств, оно изливается из наших сердец, как мед, на тех, кто нас принимает с открытой душой и говорит все, как есть. Учти только, что если ты солжешь или введешь нас в заблуждение, мы станем страшнее, чем мантикоры за Моруной.

Миварш задрожал, но ответил:

– Если будете со мной хорошо обращаться, то не услышите ничего, кроме правды. Сначала он нас победил мечом, потом хитрыми словами пригласил в Орпиш, прикидываясь другом. Но те, кто к нему прислушался, все мертвы. Когда он завел их в зал совета в Орпише, то сам тайно вышел, а его воины схватили Гандассу Фаза, и Иллароша Фаза, и Факса Фей Фаза, величайшего среди нас, и Лурмеша Фаза, отрубили им головы и выставили на кольях за воротами. Наши бесы, ожидавшие снаружи, пришли в отчаяние, когда увидели головы Фазов на кольях, а дьяволы из-за гор угрожали нам смертью. Большой лысый дьявол стал говорить честным жителям Бесовии, что он убил их угнетателей, что если они ему подчинятся, он их всех сделает свободными, даст им все, что они пожелают, и разделит Бесовию на всех. Так он обманул простой народ, взял власть над ними, и теперь никто не смеет ему противостоять во всей Бесовии. Один я, боясь вероломства, не пошел в Орпиш, а потом еле убежал от своих соотечественников, которые бросились на меня. Я бежал в леса и пустоши.

– Где ты в последний раз его видел? – спросил Джасс.

Миварш ответил:

– В трех днях пути отсюда к северу, в Тормерише у лучников.

– Что он там делал? – спросил Джасс.

– Замышлял новое зло, – ответил Миварш.

– Против кого? – спросил Джасс.

– Против Зелдорниуса, заморского дьявола, – ответил Миварш.

– Дайте мне еще вина, – сказал Джасс, – и снова наполните ковш для Миварша Фаза. Ничто мне так не мило, как ночные беседы. Так с кем он замышляет зло против Зелдорниуса?

Миварш ответил:

– С другим заморским дьяволом, я забыл его имя.

– Выпей и постарайся вспомнить, – сказал Джасс, – а если не сможешь, опиши мне его.

– Он ростом примерно с меня, – сказал Миварш, который был невысок ростом. – Глаза у него светлые, лицом он слегка напоминает вот этого, – он показал на Спитфайра, – но злости в нем меньше. Он худощав и смугл. Облачен в черное железо.

– Его имя не Джалканайус Фостус? – спросил Джасс.

– Да, – ответил Миварш.

– В твоих речах амбра и мускус, – сказал Джасс. – Я хочу еще тебя слушать. Что они намерены делать?

– Вот что, – сказал Миварш. – Когда я сидел в темноте под его шатром, мне стало ясно, что этого Джалканайуса обманули, сказав ему, что другой заморский дьявол, кого называют Гелтераниус, намерен подло на него напасть. Этого не было, как уверял лысый дьявол. И они решили, что Джалканайус должен послать всадников за Гелтераниусом, чтобы заключить с ним мир, а потом они вдвоем должны напасть на Зелдорниуса, один спереди, другой с тыла, и убить его.

– Так вот до чего дошло, – заметил Спитфайр.

– А когда они убьют Зелдорниуса, – продолжал Миварш, – то станут помогать лысому в его замыслах.

– И таким образом отплатят ему за совет? – сказал Джасс.

– Наверное, так, – ответил Миварш.

– Я хочу узнать еще одно, – сказал Джасс. – Сколько у него войска в Бесовии?

– Самое большое войско, какое он может собрать, – ответил Миварш, – это сорок тысяч дьяволов из-за гор. За ним последует много бесов, но у них вместо оружия обычные ножи, косы и лопаты.

Лорд Брандок Дах взял Джасса под руку, и вышел с ним в ночь. Трава покрылась инеем и хрустела у них под ногами. Незнакомые звезды мерцали между облаками над спящей землей. Акернар у меридиана затмевал их яркостью.

– Значит, на нас идет Корунд, собираясь обрушиться, как орел с ясного неба, – сказал Брандок Дах. – У него воинов в двенадцать раз больше, чем у нас, и за ним, как веселый спаниель, бежит вся Бесовия. Они не пустят нас в Моруну, если только этот простак говорит правду, а мне кажется, что он не лжет.

– Стоит тебе унюхать великое бедствие, как ты впадаешь в праздничное настроение, – заметил Джасс.

– О Джасс, – воскликнул Брандок Дах. – Ты при этом тоже вздохнул с облегчением, и речь твоя оживилась. Против нас восстают все земли, скоро произойдут великие события, и мечи наши не заржавеют в ножнах.

Джасс сказал:

– Прежде, чем мы ляжем спать, я пойду расскажу Зелдорниусу, откуда ветер дует. Он должен теперь глядеть в обе стороны, пока это поле не вспашут. Драться немедленно ему не придется, пока его противники заняты (если Миварш сказал правду) и намерены помогать Корунду мечами.

Они пошли в шатер к Зелдорниусу, и Джасс по пути сказал:

– Будь доволен одним: Корунд не обнажит меча на холмах Салапанты. У Короля наверняка хватило ума сообщить ему обо всех зачарованных кругах мира, и он хорошо знает, какие силы здесь таятся, и какую опасность навлекают на себя чужеземцы, обнажая здесь мечи. Пример тому – роковые чары, которые начали действовать на этих трех полководцев девять лет назад. Значит, Корунд, получивший указания от своего хозяина, пославшего его, постарается расправиться с нами не в этом заговоренном углу. И лучше ему схватить за зуб медведя, чем ввязываться в грядущий бой и навлекать на себя силу трех испытанных войск, которые объединятся, чтобы его разгромить.

Они прошли мимо стражи, разбудили Зелдорниуса и все ему рассказали. Он вышел, завернувшись в плащ, проверил часовых, убедился, что они одинаково бдительно следят за обоими направлениями, и, прощаясь с лордами Демонланда возле своего шатра, сказал:

– Это мне больше нравится. Я всегда любил драться, будет одним сражением больше.

Рассвет наступил, и утро прошло без событий, и следующее утро тоже. Но на третье утро после прихода Миварша с востока и запада на равнине показались большие войска. Воины Зелдорниуса выстроились, чтобы встретить их на гребне. Затрубили боевые трубы, заблестело оружие, кони грызли удила. Противники не обменялись приветствиями, даже не снизошли до обычных угроз перед началом боя. Джалканайус со своими черными всадниками бросился в атаку с запада, а Гелтераниус с востока. Зелдорниус, как старый седой волк, огрызаясь направо и налево, врезался между ними, пытаясь сдержать. Началось одно из великих и самых жестоких сражений, и длилось оно весь день. Зелдорниус трижды бросался вперед, ведя за собой многих лучших своих воинов, так что враги разбегались перед ним, как куропатки от ястреба; трижды нападал на него Гелтераниус, и трижды отбивал его атаки Джалканайус Фостус, пытаясь овладеть гребнем.

Когда день склонился к вечеру и начало темнеть, битва прекратилась, и почти сразу наступила тишина. Лорды Демонланда вышли тогда из форта и прошли вдоль гребня к его началу, обходя горы трупов. Там лежал одинокий валун, возле которого они нашли Зелдорниуса. Старый воин стоял, опираясь на копье, опустив голову и глядя в землю в глубокой задумчивости, а рядом его старый гнедой конь тоже опустил голову и принюхивался к земле. Над западным горизонтом солнце вышло из облаков, но его лучи не были такими красными, как вереск на холмах Салапанты.

Подходя к Зелдорниусу, Джасс и его спутники не слышали ничего вокруг. Только от форта доносились нестройные звуки арфы и голос Миварша, который ходил под стенами и пел куплеты:

Ветер воет, буря плачет, Ведьма мчится, ведьма скачет, Ведьма – всадник, дьявол – конь, Под копытами огонь. Через лес и через воду, Мимо брода в непогоду. Рвет ее шиповник дикий, Хлещут ветки ежевики, У нее колючка – меч, Космы спутаны до плеч. По болотам и рытвинам Ведьма духов гонит в спину. Звери прячутся в чащобах, Чтоб не сгинуть в их утробах. Время – полночь, темный час, Время ведьминых проказ, А на суше и на море Пляшет горе на просторе. Привидения от страха Появляются из праха. Гром ударил, ветер взвыл, С ведьмой дьявол в небо взмыл…

Поравнявшись со старым воином, лорд Джасс произнес:

– О прославленный Зелдорниус, непобедимый в бою, похоже, что ты верно предвидел зловредное влияние луны. Смотри, какую великую победу ты одержал над своими врагами.

Не ответив ему, Зелдорниус продолжал стоять, уставясь в землю. Рядом лежал мертвый Гелтераниус, меч Джалканайуса Фостуса торчал из его груди, а правая рука сжимала собственный меч, которым он нанес Джалканайусу смертельную рану.

Некоторое время они смотрели на двух убитых великих полководцев. Зелдорниус заговорил:

– Не утешай меня победой, о Джасс. Пока два эти меча были в живых руках их владельцев, я гораздо сильнее желал их гибели, чем собственной безопасности. А ведь с ними я покорял обширную Бесовию. Теперь смотри, с каким губительным неистовством они добивались моей погибели, и как неожиданно гибель нашла их самих.

И в глубокой печали он добавил:

– Кто был большим героем, чем Гелтераниус? Легче облачить луну, чем подобрать слова для описания подвигов великого Джалканайуса, чье тело теперь возьмет земля, недавно содрогавшаяся перед его силой. Я ходил в крови по колено; а в этот час я стар, и мир для меня – лишь фальшивое видение.

Он посмотрел на демонов таким взглядом, что у них слова застряли в горле. Через некоторое время он снова заговорил:

– Я клялся помогать вам, если одержу победу. Но мое войско растаяло, как воск в пламени, а сам я жду темного паромщика, который не задержится. Поскольку память моя – не песок, а мрамор, и поскольку победа принадлежит мне, примите от меня дары. Тебе, о Брандок Дах, я отдаю меч, ибо еще в свои восемнадцать лет ты считался самым могучим среди воинов. Пусть он послужит тебе мощным оружием, как служил мне. Тебе, о Спитфайр, я дарю плащ. Он не новый, но может очень тебе пригодиться, ибо тот, у кого он на плечах, никогда не попадется живым в руки врагов. Носи его и вспоминай меня. А тебе, о Джасс, я ничего не дам, ты и так слишком богат. Прежде, чем земля разверзнется передо мной, я хочу пожелать тебе добра, и пусть мое пожелание сбудется.

Они его сердечно поблагодарили, и он сказал:

– Теперь оставьте меня, пусть приходит то, чем кончится день.

И они пошли назад в сторожевой форт. Ночь опускалась на холмы. С бесцветного востока задул сильный ветер. Он со стоном рвал облака, как тряпки, обнажая плывущую среди них луну. Перед фортом демоны обернулись в ту сторону, где стоял, глядя на мертвецов, Зелдорниус, и вдруг раздался гром, перекрывший вой ветра, земля задрожала, и они увидели, как она разверзлась под Зелдорниусом.

После этого тьма закрыла луну. Ночь и тишина воцарились над холмами Салапанты.

Х. Пограничье Моруны

О переходе демонов из Салапанты в Эшграр Ого; о посещении леди в Ишнаин Немартре; и о прочих делах, требующих внимания

Рано утром Миварш Фаз пришел к лордам Демонланда и увидел, что они собрались уходить. Он спросил, куда лежит их путь, и они ответили:

– На восток.

– Все восточные дороги ведут в Моруну, – сказал Миварш. – Все, кто туда идет, погибают.

Но они рассмеялись и сказали ему:

– Не стоит недооценивать нашу силу, добрый Миварш. Мы способны на большее, чем ты. Знай, что наш путь предопределен, и его план прибит алмазными гвоздями к стене необходимости.

Они простились с ним и отправились в путь со своим малым отрядом. Четыре дня они шли через густой лес, по ковру из листьев, падавших тысячи лет, где в самый полдень таятся сумерки, приглушаются шумы, и ночами со стволов на путников смотрят внимательные глаза.

Пятый, шестой и седьмой дни они прошагали вдоль кромки южного берега безводного моря c сухими волнами из песка и гравия, которые ни на минуту не успокаивались. Нигде они не нашли ни капли воды, и днем и ночью слышали страшный шум, словно били барабаны и трубили трубы, но не встретили ни одной живой души. На восток, кроме них, никто не шел.

На восьмой день они отошли от берега странного моря, и стали спускаться по каменистой почве в широкую долину, по дну которой вилась в камнях речка. Местность была бесплодная, и в ней негде было укрыться. Но в ярком солнечном свете они вдруг заметили впереди замок из красного камня. Он стоял на террасе, где кончалась долина и начинался подъем к горам. Джасс сказал:

– Мы можем дойти туда до того, как стемнеет, и остаться на ночь.

К вечеру, между закатом и восходом луны, они подошли к замку на расстояние фарлонга и увидели перед ним большой валун, на котором кто-то сидел, будто ожидая их. Но когда они подошли ближе, на валуне никого не оказалось. Миновав его по пути к воротам, они оглянулись и опять увидели фигуру на валуне, но голова была у сидящего в руках. Это было непонятно и отвратительно.

Ворота оказались распахнуты, они вошли, пересекли двор и прошли в большой зал, где столы были накрыты, как для пира, горели сотни свечей и пылал очаг, но не было ни души, и голосов не было слышно. Лорд Брандок Дах сказал:

– В этих землях не увидеть чуда в течение часа уже чудо. Давайте немного поужинаем и ляжем спать.

Они сели за столы и поели, а также выпили сладкого, как мед, вина. Из их голов улетучились все мысли о войне, пережитых трудностях и невообразимых опасностях, которые могли им встретиться в пустыне, об огромном войске Корунда, которое готовило им гибель. Дух сна расслабил их усталые тела.

Потом в воздухе поплыла нежная и тревожная музыка, полная сладострастия, и они заметили женщину на возвышении. Красотой она превосходила всех смертных женщин. В темных волосах Леди сияла диадема вроде рогатого месяца из медового цимофана, каждый кристалл которого испускал трепещущие лучи света. Так солнечные лучи трепещут, преломляясь под поверхностью летнего моря. Ее красоту оттеняло простое облегающее одеяние из мягкого розового шелка, ибо ни один наряд не мог ничего добавить к ее прелести и очарованию. Она заговорила:

– Милорды и гости Ишнаин Немартры! Всех, кто утомился, ждут пуховые постели и простыни из тончайшего батиста. Но да будет вам известно, что на насесте в восточной башне у меня сидит ястреб. Тот, кто ночью один придет и разбудит его, и не даст ему заснуть до утра, волен будет просить у меня все, что хочет. В конце ночи я приду и исполню первую его просьбу. Но он может просить лишь о земных вещах.

Сказав так, она исчезла, как сон.

Брандок Дах сказал:

– Давайте бросим жребии, кому достанется приключение.

Но Джасс был против и сказал:

– Возможно, здесь какой-то обман. В этих землях нельзя поддаваться никаким соблазнам, надо следовать намеченной цели. Мы не должны уподобляться тем, что идут по шерсть, а возвращаются остриженными.

Брандок Дах и Спитфайр посмеялись над его словами и бросили жребии между собой. Идти выпало лорду Брандоку Даху.

– Ты не должен мне мешать, – сказал он лорду Джассу. – а то я больше не стану помогать тебе.

– Я тебе никогда не мешал, – откликнулся лорд Джасс. – Разве мы с тобой не два пальца одной руки? Только что бы ни случилось, не забывай, зачем мы сюда пришли.

– Не бойся, сердечный друг, – сказал Брандок Дах. – Я этого не забуду. Мы с тобой два пальца одной руки.

И вот ночью, пока все остальные спали, Брандок Дах пошел в восточные покои и разбудил ястреба. Несмотря на то, что снаружи ревел морозный ветер, в том покое воздух был теплый и душный, навевающий сон. Но лорд не сомкнул глаз, и всю ночь не сводил их с ястреба, рассказывал ему разные истории, а когда ястреб пытался заснуть, дергал его за хвост. Ястреб отвечал на это злыми взглядами и короткими резкими криками.

Когда наступил золотой рассвет, из теней в дверях явилась Леди. Увидев ее, ястреб сердито захлопал крыльями, спрятал голову под крыло и заснул. А светлая Леди, взглянув на лорда Брандока Даха, заговорила:

– Можешь требовать от меня, лорд Брандок Дах, всего, что твоя душа пожелает, из земных вещей.

Но он встал, ослепленный ее очарованием, и сказал:

– О миледи, твоя красота на рассвете дня излучает чары, способные развеять все туманы ада. Сердце мое жаждет твоих прелестей и может насытиться, лишь созерцая тебя. Ничего мне больше не надо, ничего земного.

– Ты глупец! – воскликнула она. – Ты не знаешь, чего просишь. Тебе дано выбирать из земных сокровищ, а я неземная.

Он ответил:

– Я ничего больше не хочу.

– Тогда ты окажешься в большой опасности, – сказала она. – И потеряешь удачу, и твои друзья тоже.

Но Брандок Дах увидел, как вдруг, словно расцветающая на рассвете роза, вспыхнуло ее лицо, и расширились глаза, темнея от любовного желания. Он подошел к ней, обнял и стал целовать. Так они пребывали некоторое время, ничто для него не существовало, кроме сводящего с ума касания ее волос, их аромата, поцелуев нежных уст и объятий. Он чувствовал, как ее грудь дышит на его груди. И она тихо сказала ему на ухо:

– Ты слишком силен и самоуверен. Желанию твоего сердца невозможно отказать. Идем.

Она раздвинула тяжелые занавеси и повела его во внутренний покой, где воздух был наполнен ароматом мирры, нарда и амбры, где царила душистая дрема. Между темными занавесями с блестками золота теплый свет светильников падал на огромное широкое ложе с пуховыми подушками. И здесь они долго наслаждались всеми радостями любви.

Но все проходит, и, наконец, он сказал:

– О миледи, владычица сердец, ради твоей любви я бы бросил все и остался здесь навеки. Но в нижних залах твоего замка меня ждут друзья, и мы на пути к великим делам. Дай мне еще раз поцеловать твои уста, и расстанемся.

Она лежала на его груди, как во сне, мягкая, теплая, с шелковистой кожей, закинув голову на прекрасной шее в гущу темных рассыпавшихся по ароматной подушке волос, лишь одна толстая коса, как великолепный питон, змеилась между белой рукой и плечом. Но она изогнулась, как змея, неистово обняла его, закричала, плача, что он должен уйти в вечность, наслаждаясь опьянением любви и счастья, и впилась в его уста ненасытными сладкими губами.

В конце концов, он сумел мягко отстранить ее, и пока он одевался и вооружался, она набросила на себя прозрачное одеяние, искрящееся серебряным блеском, которое не скрывало, а подчеркивало ее красоту, и встала перед ним. Сказала она:

– Раз так, иди. Вот что выходит, когда мечут жемчуг перед свиньями. Я не могу убить тебя, потому что уже не имею власти над твоим телом. Но раз ты получил от меня больше, чем положено по договору, раз ты насладился и унизил меня, бери, гордец, три дара по моему выбору. Будет тебе война, и не будет мира. Тот, кого ты больше всего ненавидишь, победит тебя, разорит твои владения и разрушит твой прекрасный Кротринг. Расплата его найдет, но погибнет он не от твоей руки. Ты не сможешь насладиться отмщением.

Она заплакала, а лорд Брандок Дах решительно вышел вон. Оглядываясь назад с порога, он видел одновременно два покоя, спальный и боковой, но ни Леди, ни ястреба в них больше не было. Он почувствовал огромную усталость. Спустившись по лестнице, он нашел лорда Джасса и своих спутников спящими на холодных камнях, в опустевших развалинах, заросших мохом. Остатки стен затягивала паутина, а с растрескавшихся балок свисали летучие мыши. От вчерашнего пира не осталось ни следа. Брандок Дах разбудил своих спутников, рассказал им, как провел ночь, и какие страшные дары получил от прекрасной Леди.

И пошли они прочь от заклятого замка Ишнаин Немартры, довольные, что уходят невредимыми.

* * *

На девятый день после ухода из Салапанты они оказались в каменистой пустоши между скал, где даже насекомых не было. В скалах открывались глубокие расселины, куда не доходил ни солнечный, ни лунный свет, а на дне их неумолчно бурлила вода. Они шли черепашьим шагом, то вверх, то вниз по скалам, вдоль расселин в поисках переправ.

В полдень они остановились у глубочайшего каньона из всех, которые им попадались, и вдруг увидели, как к ним кто-то спешит. Подбежавший упал перед Джассом лицом вниз и остался лежать, совсем запыхавшись. Когда они его подняли, перед ними оказался не кто иной, как Миварш Фаз в доспехах черного всадника Джалканайуса Фостуса, с мечом и секирой. Он был страшно взволнован и не сразу смог заговорить. Они приветствовали его добрыми словами, дали выпить вина из большого бурдюка, подаренного Зелдорниусом, и после этого он произнес:

– Заморский дьявол собрал оружие с полей Салапанты и вооружил бессчетные сотни наших крестьян. Потом он поставил во главе их своих дьяволов – сыновей и проклятого богами Филприца, и послал перекрыть все дороги на восток. Я днем и ночью ехал и бежал, чтобы успеть вас предупредить. Он сам скачет по вашему следу с главным войском.

Они его душевно поблагодарили, удивляясь тому, что он так старался предупредить их.

– Я ел вашу соль, – объяснил он. – А вы – противники жестокого лысого дьявола, который пришел через горы, чтобы угнетать нас. Поэтому я делаю вам добро. Но я мало могу. Я был богат и имел земли, теперь я беден. В моем доме к моим услугам было пятьсот копейщиков, а теперь я один.

– Надо поспешить, – сказал лорд Брандок Дах. – Насколько мы их опередили?

– Он вас догонит через час или два, – сказал Миварш и заплакал.

– Биться с ним на открытом месте принесет великую славу, – сказал Джасс, – но и верную смерть всем нам.

– Дай мне минуту подумать, – откликнулся Брандок Дах.

Пока они тоже думали, остановившись, он прохаживался по краю расселины, мечом сталкивая камешки в обрыв. Потом сказал:

– Наверное, это та самая река Атрашах, о которой упоминал Гро. О Миварш, не этот ли поток течет на юг к соленым озерам Ого Морвео, где находится крепость Эшграр Ого?

– Истинно так, – ответил Миварш. – Но ни один безумец не пойдет туда. Здесь уже достаточно страшно, а Эшграр Ого стоит на самом краю Моруны. Туда сотни лет никто не ходил.

– Говоришь, крепость стоит? – спросил Брандок Дах.

– Насколько я знаю, да, – ответил Миварш.

– Она в самом деле крепкая? – спросил Брандок Дах.

– В старину считалась самой крепкой, – сказал Миварш. – Но вас там разорвут на куски злые духи, если вы не погибнете от рук дьяволов из-за гор.

Брандок Дах повернулся к Джассу.

– Решено? – спросил он.

– Да, – ответил Джасс, и они быстрым шагом направились вдоль реки на юг.

– Мне кажется, вы должны знать, что туда десять дней пути, – сказал Миварш. – А сегодня пошел шестнадцатый день с тех пор, как мы с вами расстались на холмах Салапанты.

Брандок Дах рассмеялся:

– Шестнадцатый? – воскликнул он. – Если ты так будешь считать золотые монеты, то скоро станешь богачом, Миварш. Это всего девятый день пути.

Но Миварш стоял на своем, утверждая, что Корунд пришел в Салапанту на седьмой день после их отбытия оттуда:

– И я уже девять дней спешу впереди него, вот сейчас чудом догнал вас.

Он упорствовал, невзирая на насмешки. А когда солнце зашло, и над пустошью вышла луна, только начавшая убывать после полнолуния, Джасс заметил, что она стала на семь дней старше, чем в ту ночь, когда они пришли в Ишнаин Немартру. Он указал на это Брандоку Даху и Спитфайру, и они удивились.

– Наверное, надо благодарить меня, – сказал Брандок Дах, – за то, что я не заставил вас ждать целый год. Черт возьми, те семь дней показались мне одним часом!

– Тебе хорошо, – сказал с некоторым раздражением Спитфайр. – А мы, значит, проспали на холодных камнях целую неделю. То-то я ногу не могу размять, до сих пор болит.

– Не надо его винить, – со смехом сказал Джасс.

Луна уже высоко поднялась, когда они подошли к соленым озерам, сверкающим, как серебро, одно над другим в каменных чашах. Их окружали почти черные скалы. Вокруг под луной белело множество костей. Между озерами торчал неровный скальный гребень, обрывистый с обеих сторон. Они поспешили взобраться на него и пойти по нему к заброшенной крепости. Пока они спотыкались, со стены крепости слетела сова и с криками облетела их по кругу. У Миварша зубы стучали, но демоны радовались, что, наконец, оказались в укрытии. Снаружи было темно и тихо, лишь далеко на востоке горели огни. Потом загорелись огни на западе, и крепость Эшграр Ого с озерами оказалась в кольце красных костров.

Джасс сказал:

– Мы опередили их на час. Сейчас они берут нас в кольцо огня, как скорпиона.

Расположившись на ночлег, они по очереди стояли на страже и проспали рассвет. Миварш совсем не спал, боясь домовых.

ХI. Крепость Эшграр Ого

О том, как лорд Корунд осаждал крепость над озерами Ого Морвео; о том, что произошло между ним и демонами; и о том, как коварство иногда приводит к смертельной опасности

Когда лорд Корунд убедился, что окружил демонов в Эшграр Ого, он приказал подать ужин в свой шатер и насытился пирогами с олениной, тетеревами и озерными омарами. Потом выпил почти полный бурдюк сладкого темного трамнианского вина, так что за час перед полуночью Гро с трудом отвел его на ложе, где он проспал до утра крепким сном.

Гро долго сидел в шатре, опершись правым локтем о стол и подставив ладонь под щеку. Пальцами левой руки он перебирал густую надушенную бороду и время от времени подносил ко рту бокал с пермианским вином. Его мысли разлетались, как мошки в летнем саду. То он думал о том, что рядом, и видел объятую сном бесформенную тушу своего военачальника, то мысленно оказывался в землях, отрезанных от него временем и расстоянием, куда вели полные опасностей пути. В одно из мгновений он увидел, как повелительница крепости Карсэ встречает своего лорда, вернувшегося с победой, а себя вообразил коронованным владыкой заново покоренной Бесовии. В следующий миг перенесся в Заджэ Закуло, где Гасларк, во всем великолепии стоя на золотой лестнице, прощался с тремя полководцами, провожая их с бесчисленным войском в обреченный поход, который кончился тем, что псы и вороны теперь пожирают их останки на холмах Салапанты. И после каждого нового видения перед ним зияла огромная черная пустота, стремящаяся поглотить кольцо войск Корунда: проклятая слепая пустота Моруны.

Видения, как унылые птицы, влетали ему в душу. Мерцали факела, и в конце концов усталые веки прикрыли светлые глаза Гро, который был слишком утомлен, чтобы искать ложе, и опустился на стол, подложив руки под голову. Красный светильник горел все тусклее, едва освещая худощавую фигуру и черные кудри Гро, и могучие формы Корунда, который положил одну ногу в сапоге со шпорой на ложе, а другую откинул в сторону, пяткой оземь.

До полудня оставалось два часа, когда солнечные лучи ударили под полог шатра, и Корунд мгновенно проснулся, по-юношески свежим и подвижным. Он разбудил Гро и, хлопнув его по плечу, сказал:

– Ты проспал хорошее утро, черт меня побери, тебе должно быть стыдно. Я родился в этот самый день сорок шесть лет назад, и с рассвета занимаюсь делами.

Гро зевнул, улыбнулся и вытянулся.

– О Корунд, – сказал он. – Живой блеск твоих глаз обманчив. Не убеждай меня, что ты видел рассвет. Я думаю, что для тебя это было бы новое и беспримерное зрелище здесь в Бесовии.

Корунд ответил:

– И правда, я редко бываю столь неучтив, чтобы лицезреть леди Зарю в ночных одеждах. Три или четыре раза, когда мне пришлось так поступить, я понял, что это час сырости и туманов, когда телу холодно и плохо, и факел жизни горит слабо. Эй, вы там! Принесите мне утреннюю чашу.

Мальчик подал им две чаши белого вина, и пока они пили, Корунд сказал:

– Слабое питье, как колодезная вода. Питье для тех, кого тошнит, не для мужей. Таков же рассвет: неблагодарный час сухости во рту, час удара кинжалом в спину, час холодной измены. Дайте мне вина! Я люблю полдневные пороки.

– Но многие выгодные дела делаются при свете совиных глаз, – заметил Гро.

– А, это темные дела, – отозвался Корунд. – В них я лишь твой ученик. Пошли, займемся настоящим делом.

Он надел шлем, взял оружие, завернулся в свой волчий плащ, потому что воздух был морозный, и вышел из шатра. Гро последовал за ним в своем меховом плаще и мерлушковых рукавицах.

– Послушай моего совета, – сказал лорд Гро, глядя на резкие очертания Эшграр Ого под солнцем. – Предоставь Филприцу и его воинам честь первого удара, хотя он, как я думаю, не очень стремится к этой чести. Домик кажется крепким. Жаль было бы проливать кровь колдунов в первой атаке, когда есть это отребье в полной готовности.

Корунд что-то буркнул в бороду, и пошел вместе с Гро по рядам воинов, острым взглядом озирая скалы и стены Эшграр Ого. Через полчаса, обойдя крепость кругом, он остановился перед своим шатром и сказал:

– Если бы я засел в этой крепости, и у меня на стенах было всего пятьдесят хороших воинов, я бы выстоял против десяти сотен.

Гро помолчал, потом произнес:

– Невесело ты это говоришь.

– Невесело, зато трезво, – ответил Корунд, распрямляя плечи.

– Ты не станешь атаковать крепость?

Корунд рассмеялся.

– Сказал тоже, не атаковать! В Карсэ не раздумывали, варить или жарить. Я – и не атаковать!

– Подумай, – сказал Гро, беря его за руку. – В моей голове дело складывается так: их мало, и они замкнуты в тесных стенах, в далекой стране, о помощи нечего и думать. Будь они даже дьяволы, наше большое войско и твои достоинства в состоянии их запугать. Даже будь это место еще надежнее, у них можно вызвать сомнения и неуверенность. Поэтому, прежде чем нарываться на отпор, который положит конец сомнениям, надо использовать свое преимущество. Вызовем Джасса на переговоры. Предложим ему условия, неважно какие. Выманим их на открытое место.

– План хорош, – сказал Корунд. – Ты будешь достоин короны мудреца, если скажешь мне, какие условия можно им предложить, чтобы они на них согласились. А пока ты ломаешь голову, не забывай, что мы с тобой хозяйничаем здесь, а в Карсэ правит другой.

Гро тихо засмеялся:

– Не шути так, о Корунд, и не надейся убедить меня, что ты дитя в политике. Неужели Король обвинит нас в измене, если мы пообещаем отписать Джассу Демонланд и целый мир в придачу, чтобы выманить его? Мы сможем соблюсти наши интересы, и уж не дадим ему еще раз вырваться из наших когтей.

– Гро, – сказал Корунд. – Я тебя люблю. Но вряд ли ты видишь события, как я, кто проводит дни в постоянных сражениях в открытом поле, то побеждая, то уступая. Я нехотя принял участие в твоем предательстве, когда мы захватили этих жалких червей Бесовии в Орпише. Но когда имеешь дело с грязью, все честно. Кроме того, тогда у нас были большие затруднения, и без запасов недолго продержишься. Здесь совсем другое. Все завоевано, надо только сорвать плод. Мое честолюбие требует унизить этих демонов открыто, под страхом моего меча. И я не стану применять к ним уловки и обманные трюки, которые принесут мне больше презрения, чем славы в глазах потомков.

Сказав так, он отдал приказ герольду подъехать к стенам крепости с флагом переговоров. И герольд громко прокричал следующее:

– От Корунда из Колдунии лордам Демонланда! Вот что сказал лорд Корунд: «Я держу крепость Эшграр Ого в клещах, как орех. Выходите и говорите со мной на поле перед крепостью, я клянусь честью воина обеспечить вам мир и защиту на время переговоров».

После положенных церемоний лорд Джасс вышел из крепости Эшграр Ого, и с ним лорды Спитфайр и Брандок Дах, и двадцать гвардейцев. Корунд вышел им навстречу со своими гвардейцами, с четырьмя сыновьями, которые сопровождали его в Бесовии, а именно с Хакмоном, Хемингом, Виглусом и Дорманесом. Все они были хмурые и темноволосые, похожие друг на друга, но не такие злобные, как отец. Рядом с Корундом, запахнувшись в горностаевый плащ, шел Гро, красивый и стройный, как скакун благородных кровей, а позади них – Филприц Фаз в крылатом шлеме из железа и золота. На Филприце были позолоченные латы и штаны из леопардовой шкуры, и он шел за Корундом, как шакал по пятам льва.

Когда они встретились, Джасс сказал:

– Сначала я хочу знать, милорд Корунд, как ты сюда пришел, и зачем, и по какому праву мешаешь нам выйти из Бесовии восточным путем?

Корунд отвечал, опершись на копье:

– Я не должен держать пред тобой ответ. Но я отвечу. Как я пришел? Через холодную горную стену Акра Скабрант. Одолеть ее в столь короткий срок с таким большим войском – это подвиг, который никто другой пока не совершил.

– Отдаю тебе должное, – сказал лорд Джасс. – Ты превзошел мои ожидания.

– Ты спрашиваешь, зачем, – продолжал Корунд. – Достаточно того, что до Короля дошли сведения о твоем походе в Бесовию и твоих планах. Я пришел нарушить их.

– В Карсэ мы застали много осушенных бочонков из-под вина, – сказал Хакмон, – и много благородных колдунов без чувств на полу, когда был похищен проклятый Голдри. Наши потери не должны оказаться напрасными.

– Это было, когда ты вернулся из Пермио? – спросил Брандок Дах. – Бог веселья был в ту ночь на нашей стороне, если память меня не обманывает.

– Твой последний вопрос, милорд Джасс: по какому праву я преграждаю тебе путь на восток, – сказал Корунд. – Знай, что я говорю с тобой не от своего имени, а как наместник нашего Короля Горайса Двенадцатого, величайшего и славнейшего из королей. Тебе нет пути из Бесовии, кроме как в мои руки. Поэтому давай договоримся, как благородные воины. Вот мое предложение, о Джасс: сдай крепость Эшграр Ого и подпиши грамоту о признании нашего повелителя королем Демонланда, а себя и всех вас – его послушными подданными, наравне с нами. Тогда я со своей стороны поклянусь, что от имени Короля дам тебе залог, и ты мирно отбудешь, куда хочешь, а мы доброжелательно обеспечим тебе безопасность.

Лорд Джасс окинул его сердитым взглядом.

– О Корунд, – сказал он. – Так же, как мы не можем понять неразумный ветер, непонятны нам твои слова. Достаточно часто между нами плавилось серое серебро. Дом Горайса всегда поступал, как вонючая жаба, не выносящая запаха сладкого винограда. Так что на этот раз мы останемся в этой крепости и выдержим твои самые жестокие нападения.

– Я сделал тебе предложение честно и с открытой душой, – сказал Корунд. – Если ты отказываешься, я не слуга, чтобы повторять дважды.

Но Гро вышел вперед и сказал:

– Все написано, и печать есть, не хватает только твоей личной подписи, милорд Джасс.

С этими словами он сделал знак Филприцу Фазу, и тот поднес лорду Джассу пергамент. Джасс отстранил пергамент и сказал:

– Не надо. Ты получил ответ.

Он повернулся на каблуке, и в этот момент Филприц Фаз внезапно прыгнул вперед, выхватил из рукава кинжал и ткнул лорда между ребер. Тот пошатнулся, но кольчуга под одеждой отвела удар.

Спитфайр схватился за рукоять меча, и прочие демоны за ним, но Джасс громко крикнул, что нельзя нарушать правила переговоров, пока Корунд не скажет свое слово. И Корунд сказал:

– Ты слышишь меня, Джасс? Я тут ни при чем.

Брандок Дах прикусил губу и произнес:

– Этого следовало ожидать. Удивительно, о Джасс, что ты не взял хлыст, чтобы сдержать эту свору собак.

– Таким ударом можно попасть в цель, а можно и промахнуться, – тихо сказал Гро на ухо Корунду, запахнулся в плащ и украдкой бросил на демонов веселый взгляд.

Но Корунд покраснел и зло произнес:

– Так это твой ответ, о Джасс?

Джасс повторил, что таков его ответ, и Корунд в ярости сказал:

– Тогда получай кровавую войну. А это – в подтверждение нашей чести.

И он схватил Филприца Фаза, и сам снес ему голову на глазах у двух войск. Потом громко возгласил:

– Я пролил кровь Филприца, чтобы спасти честь Колдунии, и я отомщу всем вам, прежде чем отводить войско от озер Ого Морвео.

После этого демоны пошли в крепость, а Гро и Корунд – к своим шатрам.

– Это было хорошо продумано, – сказал Гро. – Поднять знамя кажущейся честности и одним движением избавиться от того, кто втайне обещал выращивать колючки, чтобы нам не сиделось в Бесовии.

Корунд ему не ответил. Он в тот же час повел войско на приступ, поставив впереди отряд из Бесовии. Они ничего не добились. Много дюжин их полегло под стенами в ту ночь. Отвратительные звери пустыни при свете луны пировали на их телах.

На следующее утро лорд Корунд опять отправил герольда, прося демонов выйти на переговоры. Теперь он обращался только к лорду Брандоку Даху, прося его выдать братьев Джасса и Спитфайра:

– Если ты выдашь их мне, как я хочу, тогда я разрешу тебе и твоим демонам уйти мирно и без всяких условий.

– Ну и предложение, – сказал лорд Брандок Дах. – Ты не шутишь? Повтори громче, чтобы мои родичи услышали.

Корунд повторил так, что демоны услышали его со стен.

Лорд Брандок Дах стоял несколько в стороне от Джасса, Спитфайра и их гвардейцев, и он сказал:

– Напиши мне грамоту, ибо я верю тебе на слово, но должен показать твою подпись братьям, чтобы они согласились.

– Пиши, – приказал Корунд лорду Гро. – Я учился писать лишь собственное имя.

Гро вынул чернильницу и большими красивыми буквами написал предложение Корунда на пергаменте. Корунд сказал:

– А теперь самые крепкие ругательства, какие знаешь.

Гро писал, пришептывая:

– Он над нами издевается.

Но Корунд сказал:

– Не важно. Такой шанс стоит использовать.

Он с трудом поставил свое имя под грамотой и передал ее Брандоку Даху.

Брандок Дах все внимательно прочитал, спрятал пергамент на груди под кольчугой и сказал:

– Это мне от тебя подарок на память, милорд Корунд. Он мне будет напоминать, – тут глаза его страшно сверкнули, – что пока в Колдунии есть живая душа, я должен показать миру, что может ожидать того, кто смеет делать мне подобные предложения.

Корунд сказал ему:

– Ты щеголь. Неудивительно, что ты предпочитаешь важно расхаживать под прикрытием, разодевшись, как женщина. Как ты думаешь, сколько блестяшек я оставлю на твоем щите, когда между нами дело дойдет до драки?

– Я тебе скажу, – ответил лорд Брандок Дах. – За каждый драгоценный камень, выбитый из моего щита, я привозил с войны сотню новых, отобрав их у своих врагов. За твои обидные слова, о Корунд, я попрошу тебя выйти со мной на поединок, здесь и сейчас. Если откажешься, значит, ты явный трус.

Корунд усмехнулся в бороду, но при этом слегка нахмурился:

– Ты думаешь, сколько мне лет? Я обнажал меч, когда ты был в пеленках. Взгляни на мое войско, увидишь, в чем мое преимущество. А меч мой заговорен, он не выйдет из ножен.

Брандок Дах презрительно усмехнулся и сказал Спитфайру:

– Хорошо запомни этого великого лорда Колдунии. Сколько пальцев у колдуна на левой руке?

– Столько же, сколько на правой, – ответил Спитфайр.

– Верно. А на обеих?

– До дюжины двух не хватает, – сказал Спитфайр. – Не сдюжит.

– Отлично сказано, – заметил лорд Брандок Дах.

– Приятно с вами говорить, – сказал Корунд. – Но ваши залежалые остроты меня не трогают. Было проще всего выполнить твою просьбу, хотя мудрость советует мне применить силу и сокрушить тебя.

– Ты меня скоро речами сокрушишь, – сказал Брандок Дах. – В общем, ты храбр, когда доходит до криков и ругани. Выпивоха, который не просыхает всю неделю. Боюсь, что драться ты не осмелишься.

– У тебя от этого нос не пухнет? – спросил Спитфайр.

Корунд только передернул плечами:

– Нечего меня искушать. Предлагаете мне одному драться с головорезами, а все мои преимущества – побоку? Я вам, демонам, такой услуги не окажу. Старый лис в капкан не попадется.

– Я так и думал, – сказал лорд Брандок Дах. – Скорее у жабы борода вырастет, чем вы, колдуны, осмелитесь выйти на поединок со мной.

Так закончились вторые переговоры перед стенами Эшграр Ого. В тот день Корунд снова предпринял попытку взять крепость штурмом, битва была жестокой, демоны с трудом удерживали стены. Но закончилось тем, что воины Корунда были отброшены с большими потерями. Ночью колдуны вернулись в свои шатры.

* * *

– Мое изобретение, – сказал Гро, когда они держали совет на следующий день, – совершенно не затронет казну, но должно нам помочь, если подумать. Надеюсь, оно тебе понравится.

– Выкладывай, – сказал Корунд. – Я оценю.

Гро предложил:

– Уже видно, что мы не свалим это дерево, если будем рубить над землей. Давай подкопаем корни. Сначала дадим им семь ночей, пусть обдумают свои шансы, пусть утром и вечером наблюдают за нашим войском. Потом, когда их надежды начнут таять от этого вида, и бездействие расслабит их, вызови их на переговоры прямо под стеной, и на этот раз обратись только к простым воинам. Предложи им самые щедрые условия, какие сможешь придумать. Все, что они попросят, мы дадим им за выдачу своих вождей.

– Это мне не нравится, – ответил Корунд. – Но это может сработать. Переговорщиком будешь ты. Я никогда с протянутой рукой не просил милости у простолюдинов, и сейчас не буду.

– Но это необходимо, – настаивал Гро. – Если они услышат тебя, то поверят, а мои слова примут за интригу.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Корунд. – Но мне такое трудно переварить. Кроме того, моя речь груба.

Гро усмехнулся:

– Тот, кому нужен пес, обращается к нему «сэр пёс». Успокойся. Я тебя научу, что говорить. Это потребует меньше усилий, чем месяцы утомительной осады в морозной пустыне. Подумай о том, какой чести ты удостоишься, если повезешь домой в Карсэ связанных веревками Джасса, Спитфайра и Брандока Даха.

Наконец, после долгих уговоров, Корунд согласился. Семь дней и семь ночей его войско сидело под крепостью, ничего не предпринимая. На восьмой день он вызвал демонов на переговоры, и когда получил согласие, вышел вместе с сыновьями и двадцатью воинами на длинную скалу между озерами и подошел под стену крепости. В тот день был сильный мороз. Ветер заметал над самой землей мелкий снег, камни были скользкими от невидимого льда. Лорд Гро, страдавший от лихорадки, извинился и остался в шатре.

Корунд встал под стеной в окружении сопровождающих.

– У меня важное предложение, – громко закричал он. – Я хочу, чтобы меня выслушали как великие, так и нижайшие. Приглашаю всех на стену в этом месте. Достаточно взгляда, чтобы понять, что мы не собираемся нападать внезапно, и я клянусь, что без моей команды никто не шевельнется.

Когда на стене собралось достаточно много воинов, он заговорил снова:

– Воины Демонланда, лично с вами я никогда не воевал. Здесь в Бесовии свобода расцвела, как цветок. Я снес головы Филприцу Фазу, Илларошу, Лурмешу, Гандассе и Факсу Фей Фазу, которые правили по колено в крови, греховно, лениво, жестоко, жадно, были бездельниками и вымогателями. Я милостиво разделил их имущество между подданными, которые ранее терпели тиранию этих Фазов, пусть следят за порядком по своему усмотрению и благодарят меня за предоставленную свободу. С вами лично я тоже не воюю, о подданные Демонланда, я воюю против тиранов, которые силой привели вас сюда переживать трудности и встречаться со смертью в этой отдаленной стране. Я выступаю против Джасса и Спитфайра, которые пришли походом за своим проклятым братом, мощью великого Короля отправленным сюда. Еще я пришел за Брандоком Дахом, высокомерным бездельником, который вкусно ест и сладко пьет в своем замке, притесняя подданных, которые приумножают его богатства, а сами стонут и голодают на прекрасных землях Кротринга, Файлза, Стропардона, на островах Сорби, Морви, Страфи, Дални и Кенарви, а также в Западном Пограничье и всех западных областях Демонланда. Вас привели сюда, как скот на заклание, вы лишь пострадаете. Выдайте мне их, чтобы я мог покарать их, и я, великий наместник Бесовии, дам вам свободу, и вы возвыситесь. В моей Бесовии каждый из вас будет лордом.

Пока Корунд говорил, лорд Брандок Дах ходил по рядам воинов, успокаивая их и останавливая ропот. Тем же, кто слишком рьяно рвался протестовать, он дал особое поручение. Так что когда лорд Корунд кончил свою речь, в крепости все было готово. Воины лорда Джасса, стоявшие на стене, вышли вперед и в один голос крикнули:

– Это твое слово, о Корунд, а вот наш ответ!

При этом в Корунда и его приспешников со стен полетели горшки, ведра и прочие сосуды с помоями, дерьмом и всей грязью, которая нашлась под рукой. Содержимое одного ведра попало Корунду прямо в рот и облило его бороду, так что он отступил, отплевываясь. Все, кто стоял близко под стеной, и Корунд, и его спутники, не ожидавшие такого внезапного и вонючего ответа, ощутили стыд, когда их полили и вымазали грязью.

Со стен раздался громовой хохот. Корунд выкрикнул:

– Грязные демоны, вот вам мое последнее слово. Пусть я буду десять лет осаждать эту крепость, я ее возьму. И поступлю с вами со всей жестокостью. Моя победа будет сокрушительной.

– Ну что, парни? – спросил лорд Брандок Дах, стоя на парапете. – Накормили мы этого скота помоями? Но он все еще хрюкает у наших ворот. Дайте мне еще ведро.

Колдуны вернулись к своим шатрам с великим позором. Спустившись вниз от стен Ешграр Ого, Корунд был так зол на демонов, что не стал ни есть, ни пить, а сразу собрал отряд и напал на крепость. Его удар был сильнее всех предыдущих, в нем участвовали самые лучшие бойцы Колдунии, и он сам повел их. Трижды они взбирались на стены, и все были убиты. Юный сын Корунда Дорманес был смертельно ранен. К тому времени, как они отступили от стен, полегли сто и восемьдесят демонов, пять сотен бесов и триста девяносто девять колдунов, и много было раненых.

За ужином Корунд сидел темнее тучи. Он жадно ел мясо, проглатывая большие куски, разгрызая кости, как зверь, запивая каждый кусок большими глотками вина, но настроение у него не улучшалось. Против него сидел Гро, дрожа и кутаясь в меховой плащ. Рядом с ним стояла жаровня. Он почти ничего не ел, только пил мелкими глотками подогретое вино, обмакивая в него маленькие кусочки хлеба.

В конце безрадостного ужина лорд Корунд внезапно посмотрел через стол на Гро, поймал его изучающий взгляд и сказал:

– Ярко светила твоя звезда, раз ты в припадке озноба не пошел со мной и не был облит грязью.

– Кто мог предвидеть, – ответил Гро, – что они сыграют с тобой такую низкую и позорную шутку?

– Ну, уж не ты, – сказал Корунд, зло посмотрев на Гро и заметив, как ему показалось, вспышку в его глазах.

Гро снова задрожал, отхлебнул вина и отвел взгляд. Некоторое время Корунд молча пил, затем внезапно густо покраснел, тяжело налег на стол и сказал:

– Ты понял, почему я сказал «не ты»?

– Вряд ли это было нужно, милорд. Я твой друг, – ответил Гро.

– Я сказал так, – продолжал Корунд, – потому что знаю, что ты притворялся, когда придумывал эту интригу, и сам стремился к другому.

– К другому?

– Не сиди, поджав губы, как невинная девица. Сам знаешь, что грешен, – сказал Корунд. – Я убью тебя. Ты замышляешь мою смерть, ты заодно с демонами. В твоей душе нет ни капли чести, тебе не хватает ума понять, что они благородно отвернутся от измены.

Гро сказал:

– Ты либо шутишь так, что я не могу посмеяться над твоей шуткой, либо ищешь ссоры, но тогда ты сошел с ума.

– Ты притворщик и трус, – сказал Корунд. – Тот, кто держит лестницу, не меньше виноват, чем тот, кто лезет на стену. Ты рассчитал, что они неожиданно нанесут нам удар, когда мы пойдем на переговоры. Вот почему ты так настаивал.

Гро сделал вид, что встает.

– Сядь! – приказал Корунд. – Отвечай мне: разве не ты подставил несчастного Филприца, подговорив его попытаться убить Джасса?

– Он сам это предложил, – сказал Гро.

– Ты хитер, – сказал Корунд. – В этом я тоже вижу твое предательство. Если бы они на нас напали, ты бы сдался на их милость.

– Это было бы глупо, – ответил Гро. – Мы были намного сильнее.

– Конечно, – сказал Корунд. – Я никогда не просил у тебя мудрости и трезвого суждения, только интриг, ибо знаю, что ты весь пропитан изменой.

– И ты мой друг! – воскликнул Гро.

Через некоторое время Корунд произнес:

– Я долго знаю тебя как ловкого и хитрого лиса, больше я тебе не доверяю, ибо боюсь угодить в западню. Я решил тебя убить.

Гро откинулся на скамье и протянул руки, как бы отстраняясь.

– Я был здесь раньше, – сказал он. – Я видел эту землю под солнцем и под луной, в хорошую погоду и в снежный буран, когда ветер бушует над пустошами. И я знаю, что земля проклята. Еще до моего и твоего рождения в Морне Моруне родилась жестокая черная измена, чернее ночи, и принесла смерть тому, кто ее породил, и всему его народу. Из Морны Моруны дует ветер через пустыню, он разрушит нашу дружбу и принесет нам погибель. Убей меня, я не смогу отвести твой удар.

– Сможешь или нет, это не имеет значения, гоблин, – сказал Корунд. – Ты всего лишь вошь у меня между пальцами. Как мне будет выгодно, так и поступлю.

– Я служил Гасларку, – продолжал Гро, словно грезил. – Когда он был мальчишкой неполных пятнадцати лет, и когда стал мужем, я служил ему верой и правдой. Но за все эти годы я не получил ничего, только борода выросла, и появились угрызения совести. С какой унизительной целью я должен интриговать против него? Мне стало жаль Колдунию, которой изменила удача. И я честно служил Колдунии. Именно я посоветовал Королю Горайсу увести войска из боя под Картадзой. Когда изменчивая судьба улыбнулась Демонланду, я умолял его не бороться с Голдри на островах Фолиота. Ты меня поддержал. Но в ответ я получил лишь упреки и угрозы. Мой совет ни к чему не привел, беда пришла в Колдунию. Я помог нашему Королю, когда он колдовал и наслал Врага на демонов. Он полюбил меня и поддержал, но в Карсэ из-за этого родилась великая зависть. Но я выдержал и это, ибо твоя дружба и покровительство твоей жены согревали меня, как яркие костры, спасали от холодной злой воли недоброжелателей. А сейчас, ради любви к тебе я поехал с тобой в Бесовию. Здесь, возле Моруны, я брожу, как встарь, в печали и горестях, и, как подобает, оцениваю тщету моей жизни.

Гро минуту помолчал, потом продолжил:

– Прежде, чем ты убьешь меня, о Корунд, я обнажу душу перед тобой. Истинная правда, что до сегодняшнего дня, сидя под крепостью Эшграр Ого, я верил в наше огромное преимущество перед демонами. Я предвкушал их славу в обороне столь малыми силами против нашего огромного войска. О такой славе я думал всю жизнь, когда наблюдал сражения великих под ударами неблагоприятной судьбы, и хотя они были моими врагами, я не мог не восхищаться ими, я почти любил их. Но я никогда не обманывал тебя, даже не думал об этом. Ты несправедливо обвиняешь меня в намерении привести тебя к гибели.

– Ты скулишь, как женщина, пытаясь спасти свою жизнь, – сказал Корунд. – Трусливые собаки не вызывают во мне жалости.

Но он не пошевелился, только мрачно смотрел на Гро. Гро достал свой меч и подтолкнул его к Корунду рукоятью вперед через стол.

– Твои слова хуже, чем удар меча, – сказал он. – Видишь, я приветствую смерть. Король тебя похвалит, когда ты представишь ему, как было дело. Кориниус и те, кто ненавидит меня, получат приятное известие о том, что ты меня отверг и, наконец, избавил от меня их всех.

Корунд продолжал сидеть неподвижно. Потом наполнил новую чашу, выпил и выпрямился. Гро продолжал сидеть, не двигаясь. Наконец, Корунд тяжело поднялся со скамьи, толкнул меч Гро обратно через стол, и сказал:

– Иди лучше спать. Но воздух слишком пронизывающий для твоей лихорадки. Ложись сегодня на лавку в моем шатре.

Следующий день был холодным и серым, и Корунд еще на рассвете выстроил свое войско вокруг Эшграр Ого и приготовился к осаде. Десять дней он просидел под стенами крепости, и ничего не происходило. Днем и ночью на стенах ходили часовые, а родичи Корунда следили за строем своих воинов. На одиннадцатый день с запада с Моруны накатили холодные влажные клубы тумана, в которых стало почти не видно земли. Выпал снег, но туман по-прежнему висел над землей, и ночь настала такая черная, что даже при свете факела можно было не увидеть собственную руку. Туман продержался пять дней. На пятую ночь, двадцать четвертого ноября, в три часа после полуночи во мраке прозвучал сигнал тревоги, и Корунда вызвал из шатра всадник с севера, прискакавший с известием, что демоны предприняли вылазку из Эшграр Ого, прорвали ряды воинов с той стороны, и там идет драка. Корунд поспешно вооружился и выскочил в ночь, когда с юга прибежал второй вестовой и сообщил, что там большое сражение. В темноте все смешалось, понять можно было только то, что демоны вырвались из Эшграр Ого. Когда Корунд с сопровождающими вступил в бой на севере от крепости, то получил известие от сына своего Хеминга, что Спитфайр с множеством воинов прорвался с противоположной стороны и направился к западу, а большой отряд погнался за ним, пытаясь загнать его во Внешнюю Бесовию. Более сотни демонов оказались окружены и остановлены у озер, а в крепость ворвались воины Корунда. Новостей про Джасса и Брандока Даха почти не было, ясно было, что они не присоединились к Спитфайру, а вышли из крепости на север и оказались с теми, против кого сражался сам Корунд. Корунд увидел Джасса и обменялся с ним бросками копий уже на рассвете, а сын Корунда, видевший Брандока Даха с той же стороны, получил от него тяжелую рану.

Когда ночь кончилась, и вернулись колдуны, преследовавшие врагов, Корунд тут же допросил своих военачальников, и сам сходил на поле битвы, расспрашивая каждого и осматривая убитых. Все демоны, которые оказались зажатыми у озер, погибли, некоторых нашли убитыми в других местах, немногих взяли живыми. Военачальники Корунда требовали их убить, но он сказал:

– Пока я король здесь в Бесовии, и наш Король не снял с меня полномочия, горстка земляных блох моей безопасности не угрожает. Тем, кто храбро сражался против нас, я могу даровать жизнь.

Он отпустил всех и сказал, обращаясь к Гро:

– Лучше так, потому что за каждого демона, убитого в Ого Морвео, против нас встанет десять, пока не будут убиты Джасс и Брандок Дах.

– Если ты объявишь их убитыми, я поддержу тебя, – сказал Гро. – И очень похоже на то, что если они ушли с двумя-тремя воинами в Моруну, ложь станет правдой раньше, чем дойдет до Карсэ.

– Подумаешь! – фыркнул Корунд. – К черту прикрытие! И без них мы поступили достаточно храбро. Бесовия покорена, войско Джасса порублено в фарш, он сам и Брандок Дах бегут, как нищие бродяги, в сторону Моруны. Если их разорвут дьяволы, сбудется моя сокровенная мечта. Если нет, ты о них еще услышишь. Уж не думаешь ли ты, что если эти двое выживут, они не поднимут такой шум, что слышно будет отсюда до Карсэ?

ХII. Коштра Пиврарка

О прибытии лордов Демонланда в Морну Моруну, где они увидели Зимьямвианские горы, которые в давние годы видел Гро; о чудесах, которые им встретились, и подвигах, совершенных в попытке взобраться на Коштру Пиврарку, единственную из всех земных гор, которая выше Коштры Белорны; и о том, что никто не может подняться на Коштру Белорну, не посмотрев на нее сначала сверху

Здесь надо рассказать о лорде Джассе и лорде Брандоке Дахе. Обнаружив, что в тумане их отрезали от войска, и у них нет никакой возможности найти его, а шум сражения уже стих, они вытерли окровавленные мечи, вложили их в ножны и быстрым шагом направились на восток. С ними был один Миварш. Он слегка скалил зубы, но шел уверенно, как идет на смерть тот, кто решил умереть. Они шли день за днем, то при ясной погоде, то в тумане, то под дождем, по не меняющейся пустыне. Лишь изредка им встречалась полувысохшая речка, или мелкий водоем, отдельный холмик или куча камней. Эти мелкие вехи быстро исчезали из вида, и опять тянулись одинаковые дни в одинаковой местности. Все время за ними по пятам шел страх: ветер иногда был похож на хлопанье крыльев, безмолвная угроза чудилась под ярким солнцем, а ночью в огромной темноте вдруг раздавался зубовный скрежет. На двенадцатый день они добрались до Морны Моруны и встали на гребне Омпренны в смутных сумерках перед маленькой молчащей круглой башней.

Перед ними утесы круто обрывались. Странно было стоять на застывшем краю Моруны, как на краю мира, и смотреть на юг, на лето, и вдыхать легкий аромат, доносимый ветром с цветущих предгорий и зеленых рощ. Верхушки растущих внизу деревьев смыкались в ковер. В его середине открывалась большая земля и мелькали изгибы Бхавинана, несшего воды с горных склонов в неведомое море. За рекой горы заросли лесами до самых вершин, окутанных облаками. Демоны всматривались в дали, пытаясь проникнуть за завесу тайны; но высокие пики, как величественные девы, прятались за облаками, и снегов отсюда видно не было.

Некогда прекрасная башня Морны Моруны напоминала погребальный покой. На стенах сохранились следы давнего пожара. Красивая галерея вокруг главного зала, облицованная резным деревом, сгорела почти полностью и частично обвалилась, под потолком торчали обгоревшие концы балок. Между горелыми скамьями и стульями догнивали обрывки гобеленов, в них жили жуки и пауки. Цветные пятна и поблекшие линии еще хранили память о красивой росписи стен, но сырость и двухсотлетний тлен постепенно превратили красоту в мумию безвременно умершей красавицы. Пять дней и ночей демоны с Миваршем провели в Морне Моруне, постепенно привыкая к плохим предзнаменованиям, пока не перестали их замечать, как люди перестают замечать ласточек за окнами. В вечернем безмолвии иногда вспыхивали языки пламени. В безлунные и беззвездные ночи могли послышаться стоны и невнятные голоса, почувствоваться чье-то присутствие возле постели, дальний стук копыт. Когда Джасс выходил, пытаясь задать вопрос тьме, его словно трогали невидимые бесплотные пальцы.

На юге за Бхавинаном все время висели облака и туманы, гор видно не было, только их подножья. Но вечером за шесть дней перед Рождеством, а именно 19-го декабря, когда Бетельгейзе в полночь оказывается на меридиане, подул северо-западный ветер, неся попеременно слякоть и солнечный свет. Они стояли над обрывом, день угасал. Наступающая ночь набрасывала на ближний лес синие тени. Река текла тусклым серебром. Очертания дальнего леса на горах смешивались с очертаниями облаков, наплывающих друг на друга в вышине, и напоминали движущиеся башни и пики. Вдруг в облаках открылось окно чистого неба, и у Джасса перехватило дыхание. В прозрачном воздухе далеко и высоко над зубчатыми горами он увидел бессмертные вершины, огромные и одинокие, словно небесные, чистые, как кристаллы застывшего розового заката, неизменные, неприступные между земными туманами и небом над ними. Разрыв в облаках расширился на восток и на запад, открылись другие горы и снежные склоны, обагренные закатом. Радуга, наклоненная к югу, напомнила сверкающий меч.

Джасс и Брандок Дах, неподвижно стоя на высоком гребне, как соколы, всматривались в горы своей мечты.

Первым заговорил Джасс, неуверенно, как будто во сне:

– Нежный аромат, порывистый ветер, камень, на котором стоит твоя нога: я все это знал раньше. Не было ночи с момента отплытия из гавани Лукинг, когда бы я не видел во сне эти горы, я знаю их имена.

– Кто назвал их тебе? – спросил лорд Брандок Дах.

– Сон, – ответил Джасс. – Сначала я увидел его в своей постели в Гейлинге, после того как гостил у тебя в прошлом июне. Там снятся правдивые сны. Видишь, горы раздвигаются, за ними глубокая долина, и вершины видно от подножий до пиков? Заметь, за ближайшей грядой мрачные обрывы, расчерченные снежными коридорами, из них подъем к горному плато, на котором поднимаются скальные башни, хорошо различимые на фоне неба. Это великий хребет Коштры Пиврарки, а самый высокий из пиков и есть скрытая вершина.

Он говорил, водя взглядом по восточному хребту, где скальные бастионы, как темные боги, спускаясь с небес, останавливаются у парапета над лавиноопасным снежником. Он замолчал, остановив взгляд на втором из высочайших пиков, чья снежная вершина пламенела в лучах заката, возносясь ввысь над дикими утесами, мягко очерченная, как девичья щека, чистая, как роса, нежная, как сон.

Пока они любовались, закат над горами погас, сменившись бледными красками молчаливой смерти.

– Если твой сон, – сказал лорд Брандок Дах, – проведет тебя за Бхавинан, через леса и горы, вверх по льдам и замерзшим скалам, через много лиг между нами и главным хребтом, и выведет на правильный путь к снежной вершине Коштры Белорны, то это в самом деле великий сон.

– Он мне показал все это, – сказал Джасс, – до нижних скал высокого северного подножья Коштры Пиврарки, на которую надо взойти перед тем, как подниматься на Коштру Белорну. Выше этих скал даже сон не поднимался. Прежде, чем погаснет свет, я тебе покажу, как мы пройдем через ближний хребет.

Он показал туда, где ледник сползал вниз между темными от теней скалами, в снежник, круто поднимавшийся к перевалу. С востока от перевала стояли два белых пика, а к западу была темная гора, отвесная, как цитадель, но невысокая, под Коштрой Пивраркой, словно висевшей в небе над ней.

– Там долина реки Зии, – сказал Джасс. – Она впадает в Бхавинан. Там наш путь: под темным бастионом, который боги назвали Тетрахнампф.

Утром лорд Брандок подошел к Миваршу и сказал:

– Сегодня мы должны спуститься с гребня Омпренны. Я ни за что не оставил бы тебя на Моруне, но спускаться по этой стене – занятие не для пешеходов. Ты, случайно, не скалолаз?

– Я родился в горной долине Пераршин, – ответил Миварш. – Там исток реки Бейрун в Бесовии. Мальчишки там начинают лазать по скалам раньше, чем ходить. Я не боюсь восхождения, и не боюсь этих гор. Но вся земля здесь неизвестна мне и страшна. Здесь обитают отвратительные существа, привидения и людоеды. О заморские дьяволы, друзья мои, не хватит ли? Давайте куда-нибудь свернем, и если боги оставят нам жизнь, прославимся хотя бы тем, что побывали в Морне Моруне и не погибли!

Но Джасс сказал в ответ:

– О Миварш Фаз, знай, что не за славой мы пришли сюда. Наше величие и так осеняет весь мир, как раскидистое дерево простирает ветви над садом. Это предприятие, хотя оно и великое, добавит к нашей славе не больше, чем ты бы добавил к лесам у Бхавинана, посадив одно дерево. Но случилось так, что великий Король Колдунии своим чародейством в королевском дворце в Карсэ наслал на нас Врага из преисподней, какого доселе не знала земля, и мой брат лорд Голдри Блажко, который мне дороже собственной души, был похищен. Те, кто обитает в Тайне, прислали мне весть через сон, что можно узнать о любимом брате, если спросить в Коштре Белорне. От похода туда меня и смерть не удержит.

Миварш, рассудив, что даже если его вместе с двумя лордами сожрут горные мантикоры, это будет менее страшная судьба, чем одному терпеть ужасы Моруны, обвязался веревкой и, поручив себя защите своих богов, последовал за лордом Брандоком Дахом вниз по растрескавшимся камням и обледенелым склонам расселины.

Хотя они с раннего утра были на ногах, со скал они спустились только к полудню. Пришлось обходить каменные осыпи, выйти со дна расселины сначала на восточный утес, а потом, когда он стал слишком крут, назад на западную стену. Через час или два расселина совсем сузилась. Брандок Дах, стоя над ней, посмотрел между ног вниз, туда, где на глубине нескольких копий гладкие каменные плиты резко уходили вниз на совсем большую глубину, в которой верхушки деревьев казались маленькими, как кустики мха. Они немного отдохнули, потом вернулись чуть повыше по расселине, вылезли на скальную стену, преодолели опасный траверс до следующей расселины западнее первой, спустились по длинной осыпи и, наконец, встали на мягкий дерн на площадку у подножья скал.

Под ногами у них на уступах росли мелкие горные горечавки; внизу, как зеленое море, простирались непроходимые леса, а прямо впереди высились горы над рекой Зией: остроконечный Исларджин, тонкий темный палец Тетрахнампфа нан Чарка, указующий в небо над Зийским перевалом, и к востоку от него квадратный скальный бастион Тетрахнампфа нан Цурма. Более высокие горы не были видны за этим ближним хребтом, но Коштра Белорна была видна над перевалом. Как царица смотрит из высокого окна, так и она смотрела на зеленые леса в полдневном сне, и казалось, что у нее горит звезда во лбу. За спинами путников поднимался откос, нагромождение массивных скал, прорезанных ущельями, по которым можно было подняться вверх с земли, где шумели листья и текла вода, на обледенелые платформы Моруны.

В ту ночь они спали на уступе под звездами, а на следующий день спустились в лес и в сумерках дошли до открытой поляны возле полноводного Бхавинана. Дерн был, как мягкий ковер, на котором по ночам танцуют эльфы. Противоположный берег реки в полумиле от них до самой воды зарос серебристыми березами, которые стояли, как нимфы в полусне, поблескивая серебряными стволами, чьи отражения дрожали в воде могучей реки. День еще не совсем кончился, было почти тепло, молодой месяц выбирался из деревьев к западу от реки, были видны очертания громадных гор. С восточного края поляны поднимался заросший деревьями холм, не выше дома, и в нем зиял вход в пещеру.

– Как вам улыбается войти туда? – спросил Джасс. – Вряд ли мы найдем лучшее место, чтобы переждать, пока растают снега и можно будет продолжать путь. В этой долине может быть лето круглый год, но на великих горах вечная зима, и до весны мы не сможем двинуться дальше.

– Ну тогда, – отозвался Брандок Дах, – станем ненадолго пастухами. Ты мне поиграешь на дудочке, а я стану мерять ногами окрестности и учить жить дриад. Миварш изобразит козлоногого бога, который за ними гоняется. Сказать правду, мне давно надоели сельские девицы. Такая жизнь сладка. Но прежде, чем погружаться в нее, подумай, Джасс: время идет, а мир меняется. Что будет с Демонландом еще до лета, ведь раньше мы не вернемся?

– У меня на душе тяжело еще и из-за брата Спитфайра, – сказал Джасс. – Худая буря, несчастливая задержка.

– Не мучай себя напрасными угрызениями, – сказал лорд Брандок Дах. – Я встал на этот путь ради тебя и твоего брата, а ты знаешь, что я никогда не протяну руку без того, чтобы взять добычу. По своей воле я не сверну.

Так случилось, что они поселились в пещере на берегу глубоководного Бхавинана, и перед пещерой устроили рождественский ужин, самый странный из всех в их жизни. Они сидели, не как встарь, на рубиновом и опаловом тронах, а на мшистом берегу реки с маргаритками и тимьяном. Им светил не волшебный кристалл в высоком тронном зале Гейлинга, а костер из хвороста, вырывавший из темноты не мраморные колонны с дивными изваяниями монстров, а гораздо более мощные столбы – стволы спящих буков. Вместо искусственного неба из золотого полога со сверкающими драгоценными камнями, над ними было настоящее летнее небо, усыпанное сверкающими зимними звездами, Сириусом, созвездиями Ориона и Малого Пса почти в зените, Канопусом и не менее яркими неведомыми звездами. Деревья словно переговаривались, но не скрипом голых сучьев, а шелестом листьев и жужжанием насекомых в ароматном воздухе. Кусты были густо осыпаны белыми цветами, а не снегом, и местами под деревьями тоже не снег белел, а дремали лилии и лесные анемоны.

На пир к ним сбежались и слетелись лесные твари, никогда не видевшие двуногих. Мелкие лесные мартышки, зеленые дятлы, синицы, вьюрки, пушистые лемуры, кролики, барсуки, сони, белки, даже бобры из ручьев, аисты, вороны, дрофы, вомбаты, и одна паукообразная обезьяна с малышом. Все они таращили глаза на пришельцев. И не только они. Посмотреть на костер на тихую поляну пришли хищники и крупные звери из лесов и с диких пустошей: буйвол, волк, тигр с огромными лапами, медведь, огненноглазый единорог, слон, царственный лев с львицей.

– Похоже, все придворные собрались на прием, – сказал лорд Брандок Дах. – Это очень приятно. Только держите наготове зажженные сучья, вдруг придется в них ткнуть. Похоже, не все они обучены дворцовым церемониям.

Джасс ответил:

– Если ты меня любишь, не делай этого. На земли у Бхавинана наложено заклятие. Если кто-нибудь, будь то человек или зверь, совершит здесь насилие или убьет, он будет в тот же миг уничтожен и стерт с лица земли. Поэтому после спуска с гребня Омпренны я отобрал лук у Миварша, чтобы он не вздумал добывать для нас дичь, и с ним бы не случилось худшее.

Миварш этого не слышал, потому что сидел, пытаясь сдержать дрожь, глядя на крокодила, выползающего на берег. Потом в ужасе замахал руками и закричал:

– Спасите меня! Я хочу улететь! Отдайте мне мое оружие! Шаманка предсказала мне, что меня сожрет змей – каркадил!

Звери при этом беспокойно отступили, и крокодил, вытаращив маленькие глаза, уполз назад в воду.

Вот в таком месте лорд Джасс, лорд Брандок Дах и Миварш прожили четыре луны. Им хватало питья и еды, потому что звери, убедившись в их мирных намерениях, приносили им все, что нужно. Более того, в конце года прилетела ласточка, села на грудь к Джассу и сказала:

– До благородной царицы Софонисбы, воспитанницы богов, дошла весть о вашем прибытии. Она шлет вам приветствие, зная вас как мужей могучих и храбрых.

Джасс сказал:

– О ласточка, мы хотели бы встретиться с твоей царицей и поблагодарить ее.

– Вы поблагодарите ее в Коштре Белорне, – ответила ласточка.

Брандок Дах сказал:

– Мы туда взойдем. Только туда направлены все наши мысли.

– Великий, – ответила на это ласточка, – ты должен подтвердить свои слова. Знай, что легче уложить весь вооруженный мир на поле брани, чем взойти на эту гору.

– Если бы твои крылья меня выдержали, – сказал Брандок Дах, – я попросил бы их у тебя взаймы.

Но ласточка ответила:

– Даже орел, летающий против солнца, не сядет на Коштру Белорну. Никто не ступит на нее ногой, кроме тех благословенных, кому боги даровали позволение много лет назад, и должно было пройти время, чтобы пришли те, кто подобен богам по красоте и мощи, и при этом обладает терпением, кто сумеет, не щадя сил, без помощи колдовства одолеть гору и увидеть ее снега.

Брандок Дах засмеялся:

– Орел, говоришь? А как же ты, ласточка-летунья?

– Я сказала «не ступит ногой», – ответила ласточка. – Я не умею ходить.

Лорд Брандок Дах ласково взял ее в руки и подержал высоко над головой, глядя на юг. Березы над Бхавинаном были не так стройны, как он, и дальние утесы не столь крепки и неукротимы на вид.

– Лети к своей царице, – сказал он. – И скажи ей, что ты на берегах Бхавинана говорила с лордом Джассом и лордом Брандоком Дахом из Демонланда. Скажи ей, что мы те, кто должен был прийти. И что мы приложим все силы, чтобы, как только весна перейдет в лето, подняться к ней на Коштру Белорну и поблагодарить ее за милостивые слова.

Когда наступил апрель, и солнце, плывя между небесными знаками, собралось перейти из Овна в знак Тельца, горные речки вздулись от таяния снегов, и большая река несла полные воды с огромной скоростью, лорд Джасс сказал:

– Сейчас самое время нам перейти Бхавинан и направиться в горы.

– Охотно направлюсь, – сказал Брандок Дах, – но как это сделать: пешком, вплавь или на крыльях? Я несколько раз переплывал Громовой залив перед обедом, чтобы возбудить аппетит, мог бы переплыть и эту реку. Но как быть с нашим снаряжением, доспехами и оружием?

– Мы что, зря заводили дружбу с обитателями этого леса? – сказал Джасс. – Я думаю, крокодил перевезет нас через Бхавинан, если попросим.

– Он плохая рыба, – заметил Миварш, – и он меня очень не любит.

– Тогда оставайся здесь, – сказал Брандок Дах. – Но вообще-то не бойся, я сяду на него с тобой вместе, и он нас за один раз перевезет.

– Умная была шаманка, которая предсказала мне смерть в пасти змея-рыбы, – сказал Миварш. – Но я подчинюсь твоей воле.

Они свистом приманили крокодила. Сначала через Бхавинан переправился Джасс. Он взял с собой все свое снаряжение и доспехи, и смог выйти на противоположный берег в нескольких сотнях шагов ниже по течению, которое было очень сильным. Потом крокодил вернулся и принял на спину лорда Брандока и Миварша. Миварш Фаз старался делать храброе лицо, но сел как можно ближе к хвосту зверя и всю дорогу перебирал в пальцах какие-то травы из своей сумки и шевелил губами, беззвучно прося своих богов уберечь его от страшной смерти. Когда они вышли на берег, он с облегчением поблагодарил крокодила и попрощался с ним. Дальше они быстро пошли через лес, а Миварш, как освободившийся из тюрьмы пленник, шел впереди легким шагом, напевая и прищелкивая пальцами.

Три или четыре дня ушло на окольный путь вдоль подножий гор, потом они снова устроили длительный, сорокадневный, привал в долине реки Зии. Здесь каньон раздвинулся, став амфитеатром, с каждой стороны вздымались к небу башни из плоских плит известняка. Высоко вверху на юге над большой серой мореной залег Зийский ледник, ребристый, как дракон, вышедший из древнего хаоса, мордой к долине. Из его «пасти» с пеной вырывалась река, в хорошую погоду над ее истоком играла радуга. С ледника дул холодный резкий ветер, под ним качались альпийские цветы и кустарники, питаясь солнечным светом.

В каньоне они собрали большой запас пищи. Каждый день просыпались до рассвета и поднимались на ближайшие горы, готовясь к восхождению на более высокие пики. Они испробовали свои силы и ловкость на всех отрогах Тетрахнампфа и Исларджина, и на них самих; взбирались на скальные утесы нижнего хребта Нуаннера над Бхавинаном; поднимались на снежные вершины Авсек, Кьюрмсур, Мирсу, Биршнаргин, и самую высокую из них Борк Мехефтарск; неделю провели на морене Мехефтарского ледника над высокогорной долиной Фоаной; совершили мелкие восхождения на западную доломитную группу Бурджазарша и большую стену Шилака.

После таких упражнений их мышцы стали, как железные, а сами они силой перестали уступать медведям, а устойчивостью горным козлам. На девятый день мая они перешли через Зийский перевал и разбили лагерь под южной стеной Тетрахнампфа нан Чарка. Закатное солнце на фоне безоблачного неба было красным, как кровь. С обеих сторон и впереди них простирались молчащие синие снега. Воздух на такой высоте был страшно холодным. На расстоянии больше лиги к югу ряд черных утесов ограничивал бассейн ледника. В двадцати милях над их черной стеной в опаловые небеса врезались Коштра Пиврарка и Коштра Белорна.

В сумерках за ужином Джасс сказал:

– Стена, которую вы видите, называется Эмширским Барьером. Хотя за ней пролегает прямой путь к Коштре Пиврарке, это не наш путь, он очень опасен. Во-первых, Барьер до сих пор считается непреодолимым, даже полубоги тщетно пытались его преодолеть.

– Твоего «во-вторых» я ждать не хочу, – сказал Брандок Дах. – До сих пор твое слово было законом, а сейчас командую я. Пойдем завтра вместе и покажем, как такие преграды разлетаются в дым, когда оказываются между нами и нашей целью.

– Если бы дело было только в этом, – ответил Джасс, – я бы тебе не противоречил. Но на этом пути придется иметь дело не только с бездушными скалами. Видишь, где Эмширский Барьер упирается в чудовищную пирамиду обрушенных камней и висячих ледников, которые перекрывают нам восточный обзор? Это место называют Менксур, но на небесах оно имеет другое имя: Эла Мантиссера, что означает «Гнездо Мантикор». О Брандок Дах, я бы полез с тобой на любой гладкий утес, и я бы боролся вместе с тобой с самыми жуткими чудищами, когда-либо вскормленными у адских источников. Но и то, и другое одновременно – это уж слишком, да и глупо.

Однако, Брандок Дах рассмеялся и ответил:

– О Джасс, сейчас я могу сравнить тебя только с верблюдоворобьем. Ему говорят: «Лети», а он отвечает: «Не могу, ибо я верблюд», а потом говорят «Вези», а он отвечает: «Не могу, потому что я птица».

– Ты будешь меня убеждать и настаивать на своем? – спросил Джасс.

– Да, если ты упрямишься, как осел, – ответил Брандок Дах.

– Хочешь поссориться? – спросил Джасс.

– Ты меня знаешь, – ответил Брандок Дах.

– Однажды твой совет был хорош и спас нас, но девять раз до того он был неудачен, и я спас тебя от злой смерти. Если с нами случится худое, придется признать, что твоя сварливость во всем виновата.

Они завернулись в плащи и заснули. Утром проснулись рано и отправились на юг по твердому хрустящему снегу. Шли днем и ночью. Звездный свет скрадывал расстояние. В черный Барьер, казалось, можно было бросить камень и попасть, но они шли и шли, а он все не придвигался и не вырастал. Два или три раза они спускались в долины или пересекали складку ледника.

Наконец, на рассвете они оказались под мрачной обледенелой стеной, совершенно гладкой, без единого уступа, на котором мог бы задержаться снег. Стена преграждала путь на юг.

Они сделали привал, поели и стали осматривать стену. Казалось, что подняться на нее невозможно. Место для восхождения они нашли лишь примерно в миле от западного плеча Элы Мантиссеры, там, где ледник поднимался, и был участок высотой не больше четырех или пяти сотен футов. Он тоже был опасно гладкий и на вид страшноватый, но другого выбора не было.

Прошло некоторое время, прежде чем они смогли подобраться к этому участку. Брандок Дах встал на плечо Джасса, нашел зацеп, которого снизу видно не было, подтянулся и с огромным трудом полез выше. Ему удалось выбраться на карниз в паре сотен футов над ними, сесть на него и вытащить на веревке Джасса и Миварша. Карниз был довольно большой и широкий, на нем могло разместиться человек шесть-семь. На подъем к нему ушло полтора часа.

– Северо-восточный бастион Илл Стака был детской забавой по сравнению с этим, – заметил лорд Джасс.

– Выше еще хуже, – откликнулся лорд Брандок Дах, лежа на спине лицом к обрыву, закинув руки за голову и спустив ноги с площадки. – Скажу тебе по секрету, Джасс: я бы не хотел лезть дальше первым по такой крутизне за все богатства Бесовии.

– Так ты раскаиваешься и спускаешься? – спросил Джасс.

– Только если при спуске ты будешь на веревке последним, – ответил он. – Если же нет, я, пожалуй, рискну проверить, что нас ждет. Если там хуже, считай, что я не верю в богов.

Лорд Джасс повис на карнизе, держась правой рукой за край, откинул голову, внимательно оглядел стену над ними и по сторонам, и тут же вспрыгнул назад на карниз. Он раздул ноздри, как боевой конь перед битвой, сжал челюсти, зубы под темными усами почти свирепо блеснули, как молния между черным небом и морем в грозовую ночь, и фиолетовыми молниями сверкнули глаза. Он весь напрягся, как струна, схватился за рукоять меча и рванул его из ножен так, что меч зазвенел.

Брандок Дах вскочил на ноги и тоже выхватил меч, дар Зелдорниуса.

– Что такое? – вскричал он. – У тебя жуткий вид. Ты был таким, когда схватился за штурвал и развернулся на запад в сторону Картадзы, словно в твоих руках была судьба Демонланда и всего мира.

– Здесь мало места для мечей, – сказал Джасс и снова посмотрел на восток и вверх вдоль скалы.

Брандок Дах глянул через его плечо. Миварш схватил лук, вставил стрелу и натянул тетиву.

– Оно нас учуяло по ветру, – сказал Брандок Дах.

Времени на раздумья не оставалось. По зацепам над головокружительным обрывом, раскачиваясь, как обезьяна на ветках, к ним приближалось чудище. Оно напоминало льва, но было больше и выше, было матово-красным, с большими шипами сзади, как у дикобраза, с почти человечьим лицом, если можно назвать такой ужас человечьим, с выпученными глазами, низким морщинистым лбом, слоновьими ушами, неким подобием спутанной львиной гривы, костистыми челюстями, бурыми окровавленными бивнями, торчащими из щетинистых губ. Чудище метило прямо на карниз. Лорды готовились его встретить, и тут вдруг оно с широкими размахом качнулось, прыгнуло и приземлилось между Джассом и Брандоком Дахом. Брандок Дах успел лишь обрубить сильным ударом меча его скорпионий хвост, а оно вцепилось в плечо Джасса, сбило с ног Миварша и, как лев, напало на Брандока Даха, который не удержался на узком карнизе и сорвался со скалы, упав навзничь с высоты сотни футов на снег.

Чудище перегнулось через край карниза, собираясь последовать за демоном и прикончить его, но Джасс косым ударом срезал у него мясо с бедра, и меч звякнул о когти задних лап. Оно с ужасным ревом и ржанием обернулось к Джассу и встало на дыбы. Было оно на три головы выше, с шириной плеч, как у медведя. От смрада из разинутой пасти Джасс чуть не задохнулся, но сумел размахнуться и вспороть твари брюхо так, что кишки вывалились. Следующий удар его меча попал мимо цели, меч воткнулся острием в скалу и разлетелся на куски. Так что, когда зловонное чудище навалилось на него, рыча, как тысяча львов, Джасс стал бороться с ним голыми руками, стараясь взяться за брюхо и порвать все, что можно. Он крепко обхватил противника, чтобы не попасть под удар бивней, но зверь содрал ему когтями кожу и плоть от левого колена до щиколотки и прижал его к площадке, круша ребра. Джасс терпел острую боль, задыхался от смрада, исходившего из пасти, на него текла зловонная кровь и слюна, но он продолжал бороться, ибо сила его была велика. Он схватил правой рукой рукоять обломанного меча и вонзил обломок так глубоко в брюхо чудища, что достал до сердца, и стал давить его, как лимон, и резать вены вокруг него, пока кровь не потекла рекой. Тогда зверь свернулся, как гусеница, потом вытянулся в смертной агонии и скатился с карниза. Он упал рядом с Брандоком Дахом, и они лежали рядом, прекраснейший и ужаснейший, обагряя кровью снег. Шипы в задней части зверя еще некоторое время продолжали высовываться и втягиваться внутрь, как жала ос. Милостью небес Брандок Дах упал на мягкий снег, а чудище ударилось головой о камень, и у него вышибло мозги.

Джасс остался лежать лицом вниз, как мертвый, весь покрытый кровью, на краю головокружительного обрыва. Он выглядел жутко. Когда чудище свалилось вниз, Миварш спас лорда, оттащив за ногу от края карниза. Он перевязал его раны и осторожно прислонил к скале, затем долго смотрел вниз, пытаясь понять, мертво ли чудище.

Когда у него от напряжения заболели глаза, а чудище все не шевелилось, Миварш простерся на карнизе и принялся громко молиться:

– О Шлимфли, Шламфи и Шебамри, боги моего отца и отцов моего отца, сжальтесь над своим чадом, ибо я верю, что власть ваша простирается не только над Бесовией, но и над этим далеким запретным краем. Дома я всегда поклонялся вам в святых местах, и завещал сыновьям и дочерям своим чтить ваши святые имена. Я сделал алтарь в доме своем, как указали звезды, по обычаю предков, и принес вам в жертву сына, родившегося седьмым, и обещал пожертвовать седьмую дочь, смиренно покоряясь вашей воле, но не смог, потому что седьмая дочь у меня не родилась. Молю вас, укрепите мои руки, чтобы я смог спустить со стены на веревке своего спутника, хоть он и неверующий дьявол, а потом дайте мне силу спуститься самому с этой скалы. Спасите ему жизнь, спасите обе наши жизни! Если он не останется в живых, твое чадо никогда не вернется домой, а проживет всего день, как мошка, и умрет от голода.

Так молился Миварш. Наверное, верховные боги сжалились над его простодушием, слыша, как он просит о помощи своих идолов, которые не могли помочь, а может быть, они не хотели, чтобы лорды Демонланда умерли ужасной безвременной смертью, не удостоенные последней чести и не оплаканные. Но как бы там ни было, Миварш встал, хитроумно обвязал лорда Джасса веревкой, так чтобы она не сильно давила под мышками и не доломала ему ребра при спуске, и медленно и с трудом опустил его под стену. Потом спустился сам, трясясь за свою жизнь. Его подталкивала жестокая необходимость, и спасало умение лазать по скалам. Внизу он сразу принялся оказывать помощь пришедшим в себя спутникам, очнувшимся с громкими стонами. Когда лорд Джасс окончательно пришел в себя, то занялся врачеванием, исцелился сам и исцелил лорда Брандока Даха. Скоро они сумели встать на ноги, хотя были слабы, с трудом двигались, и их мутило. К тому времени наступил третий час после полудня.

Когда они достаточно отдохнули, Джасс заговорил, глядя на лежащую в собственной крови мертвую мантикору:

– Надо сказать, о Брандок Дах, что сегодня ты совершил худшее и лучшее. Худшее, когда упрямо полез на эту стену, и мы оба чуть не погибли. Лучшее, когда отрубил хвост чудищу. Это был расчет или случай?

– Ну, – ответил Брандок Дах, – в руках у меня всегда силы хватало, так что можно было и не хвастаться. А что касается хвоста, то он мешал моему мечу, и мне не понравилось, как он виляет. В нем было колдовство?

– Яд в жале этого хвоста, – ответил Джасс, – мог отправить нас обоих на тот свет, едва коснувшись мизинца.

– Ты говоришь, как книга, – сказал Брандок Дах. – А то бы я не узнал в тебе своего благородного друга, ты весь вымазан кровью, как буйвол болотной грязью.

Джасс расхохотался.

– Если хочешь выглядеть не хуже, – сказал он, – иди к чудищу и тоже ополоснись в его брюхе. Нет, я не смеюсь, это необходимо. Эти твари не только враги всех двуногих, но и друг с другом дерутся насмерть. Они бродят поодиночке, терпеть не могут даже запаха крови тварей своего рода, этот запах отталкивает их так же, как вода бешеных собак. И запах этот стойкий. Он оттолкнет от нас других мантикор.

В ту ночь они отдохнули у подножья отрога Авсека, а на рассвете продолжили путь по долине на восток. Весь день до них доносился рев мантикор со стороны необитаемой Элы Мантиссеры, которая отсюда была похожа не на пирамиду, а на длинный заслон, окаймляющий долину с дальней стороны. Идти было трудно, их еще пошатывало. День кончался, когда они пришли на место под восточными склонами Элы, где белые воды реки, вдоль которой они продвигались, смешивались с черными водами, с грохотом несущимися с юго-запада. Дальше река текла по широкой долине и пропадала где-то внизу под деревьями. В развилке над слиянием вод в скалах был высокий зеленый холм, как остаток более ласковой земли, уцелевший среди общего разрушения.

– И сюда меня водил мой сон, – сказал Джасс. – Там, где этот поток разбивается на дюжину пенных водоворотов, переправа очень опасна, но другой переправы для нас здесь нет.

И они еще до наступления темноты перебрались через гибельный поток над самым водопадом, а ночью спали на зеленом холме.

Этот холм Джасс назвал Приютом Дрозда, ибо утром их разбудило пение дрозда в кусте терновника. Странно звучала его простая песенка в холодных горах под необитаемыми высотами Элы, вблизи от заколдованных снегов Коштра Белорны.

Из Приюта Дрозда не было видно высоких вершин. И еще долго их не было видно, пока путь шел вдоль черных вод вверх по крутому подъему. Обзор закрывали неровные отроги и скальные бастионы. Лорды и Миварш вышли на левый гребень над водопадами; их хлестал ветер, в ушах грохотал шум воды, снизу в глаза летела пена. Миварш плелся сзади. Все молчали, потому что путь был крут, и вдобавок, при таком ветре и грохоте воды, сколько ни кричи, никто не услышит. В долине было пустынно, темно и жутко, как в подземных долинах на берегах Пирифлегетона или Ахерона. В полном безлюдии только орел иногда парил в высоте над ними, и один раз они заметили, как из пещеры на боковом склоне на них смотрит отвратительное лицо с налитыми кровью большими, как блюдца, глазами. Существо учуяло запах крови себе подобного, вздрогнуло и удрало по камням.

Так они шли три часа, и вдруг, обходя очередной отрог, оказались перед следующей горной долиной, откуда открывался вид, затмевающий все земное великолепие и способный перехватить дыхание у любого певца. В обрамлении скал, под пологом синего неба перед ними стояла Коштра Пиврарка. Она была так огромна, что даже отсюда, с шести миль, ее нельзя было охватить зрением, а приходилось переводить взгляд слева направо и вверх, от мощных черных корней горы, отвесно вырастающих из ледника, на склон, где бастионы громоздились на бастионы, и скальные башни на башни, в слепящем сиянии льда и снега, до неприступных высот, где, словно копья, угрожающие небесам, торчали белые зубы вершинного гребня. Гора закрывала четверть горизонта, с запада от нее высился красивый пик Айлинона, а на востоке за снежными склонами Джалки была невидимая отсюда Коштра Белорна.

В тот вечер они разбили лагерь на левой морене ледника Темарма. С вершинного гребня, как прозрачная девичья вуаль, слетали к востоку полосы тумана и облаков, признак ухудшения погоды.

Джасс сказал:

– Воздух слишком прозрачен. Это к холоду.

– Если понадобится, мы задержим время, – сказал Брандок Дах. – Так силен зов этой рогатой высоты, что лишь взглянув на нее, я умру, если туда не взберусь. Но я удивляюсь тебе, о Джасс. Тебя просили узнать тайну на Коштре Белорне, а ее, наверное, легче покорить, чем Коштру Пиврарку, можно по снежнику обойти Джалки и не лезть на западные утесы.

– В Бесовии есть поговорка: «Берегись высокой жены». Проклятие ляжет на любого, кто станет взбираться на Коштру Белорну, не посмотрев на нее сначала сверху. Его найдет смерть. И только с одного места на земле можно взглянуть сверху на Коштру Белорну: с того недоступного ледяного зубца, на котором горит последний луч солнца. Это вершинный шпиль Коштры Пиврарки, самая высокая точка на земле.

С минуту они молчали. Потом Джасс продолжил:

– Ты всегда был лучшим скалолазом среди нас. Как, по-твоему, лучше взойти туда?

– О Джасс, – ответил Брандок Дах. – По льду и снегу я тебе уступаю. Так что совет дашь ты. Будь мой выбор, я бы начал прямо сейчас, поднялся по проходу между горами, а оттуда свернул к западу по восточному гребню Пиврарки.

– По-моему, этот путь самый страшный, – сказал Джасс, – и, похоже, самый длинный. Я уже рискнул согласиться с твоим выбором, там, у Врат Зимьямвии. Тот проход и ледник Коштры, который соприкасается с ним, находятся под заклятием, о котором я тебе говорил. Прежде, чем мы увидим Коштру Белорну сверху, там нам грозит смерть. А когда увидим, чары спадут, и дальше можно будет смело полагаться на собственные силы, умение и мужество.

– Ну, тогда пойдем на большой северный бастион, – воскликнул Брандок Дах. – Чтобы она нас не видела, пока мы взбираемся, а когда поднимемся на самый высокий зуб, то посмотрим сверху и укротим ее.

Они поужинали и легли спать. Но всю ночь ветер выл в скалах, а утром мокрый снег закрыл видимость. Весь день длился буран, а когда наступило затишье, они свернули лагерь, спустились назад в Приют Дрозда и пробыли там девять дней и девять ночей под дождем, ветром и градом.

На десятый день погода улучшилась, они пошли вверх, пересекли ледник и устроились в пещере у подножья большого северного бастиона Коштры Пиврарки. На рассвете Джасс и Брандок Дах вышли на разведку. Они поднялись в заваленный снегом крутой желоб, ведущий вверх, к главному гребню между Ашниланом с запада и Коштрой Пивраркой с востока, обошли кругом основание Айлинона и взошли на снежный перевал на высоте трех тысяч футов, откуда смогли рассмотреть бастион и выбрать маршрут для первой попытки.

– До вершины два дня ходу, – оценил Брандок Дах. – И я не вижу особых препятствий, если только мы не замерзнем до смерти ночью на гребне. Вон то черное ребро в миле от нашего лагеря должно привести нас прямо на верхушку бастиона, в который оно упирается над большой башней с северной стороны. Если там скалы такие же, как вокруг лагеря, твердые, как алмаз, и неровные, как губка, они нас не подведут. Я в жизни не видел таких удобных камней для восхождения.

– Пока хорошо, – сказал Джасс.

– А выше, – продолжал Брандок Дах, – придется мне заказывать тебе колесницу до первого попадания на гребень. Его придется обходить, или мы никуда не доберемся. С нашей стороны он не слишком доступен, потому что скалы нависают друг над другом, а если он еще и обледенел, то предстоит тяжелая работа. Дальше я предсказывать не берусь, о Джасс, потому что ничего не вижу ясно, кроме того, что гребень разрезан на ущелья и шпили. Как мы его преодолеем, непонятно. Он слишком далеко и высоко, чтобы отсюда догадаться. Понятно только одно: до сих пор мы шли туда, куда вознамерились. И если есть путь к вершине горы, ради которой мы прошли весь мир, то он там, за этим гребнем.

На следующий день, как только побледнело небо, все трое поднялись и зашагали на юг по хрустящему снегу. У подножья ледника, который спускался с перевала в пяти тысячах футов над ними, где главный гребень раздвигался между Ашниланом и Коштрой Пивраркой, они обвязались веревками. Еще до того, как яркие звезды растаяли в свете утра, они начали пробивать путь в лабиринте башен и пропастей ледопада. Вскоре дневной свет залил снежники высокогорного ледника Темарма, окрашивая их в зеленый, шафранный и бледно-розовый цвета. Снега Исларджина сверкали далеко на севере, справа от белого купола Эмшира. Эла Мантиссера перекрывала вид на северо-восток. Бастион на восточном краю долины отбрасывал на нее синюю, как летнее море, тень. С другой стороны высились большие пики-близнецы, Айлинон и Ашнилан. Под теплыми лучами они пробудились от холодного ночного сна и временами ворчали, сбрасывая камни и сталкивая лавины.

По леднику их вел Джасс. Они обходили высокие острые кромки льда и глубокие трещины, иногда оказываясь под нависающими ледяными башнями, впятеро выше их. Некоторые ледяные глыбы были квадратными, некоторые остроконечными, в некоторых местах были просто груды льда, готовые сползти или рассыпаться, похоронив под собой восходителей или сбросив их в зияющую трещину, в вечный холод. Джасс рубил ступени секирой Миварша, и ледяные осколки с гулким звуком отскакивали в сине-зеленые пропасти. Потом подъем стал более пологим, и они вышли на гладкий участок ледника, перешли по снежному мосту через расселину между ледником и склоном горы, и за два часа до полудня оказались у подножья каменного ребра, которое видели с Айлинона.

Теперь впереди пошел Брандок Дах. Они взбирались лицом к стене, медленно и без остановок. Зацепы были крепкие, но мелкие и редкие, а стена крутая. Иногда можно было подняться по кулуару, но большей частью подъем шел по гладкой скале и трещинам, это было жестокое испытание силы и выносливости, которое немногие выдерживают даже на коротких участках, а стена имела высоту три тысячи футов. К полудню они добрались до верха и отдохнули на камнях, слишком усталые, чтобы разговаривать. Они просто смотрели на выглаженный лавинами склон Коштры Пиврарки и полускрытый за ним нависший над бездной карниз, упиравшийся в западную обрывистую стену Коштры Белорны.

Гребень бастиона сначала был гладким и широким, потом вдруг сузился до ширины конской спины и взмыл в небо на две тысячи футов. Брандок Дах вышел вперед и пролез по нему несколько футов. Зацепов не было вовсе. Брандок Дах спрыгнул вниз, попробовал еще раз, затем сказал:

– Без крыльев не выйдет.

Он пошел влево. Висячие глетчеры возвышались над поверхностью ледника, и пока он смотрел на них, сверху с грохотом скатилось несколько ледяных глыб. Потом он пошел вправо. Там скалы выступали наружу, а наклонные карнизы были засыпаны раздробленными камнями, льдом и снегом. Скоро он вернулся и сказал:

– О Джасс, прямо вперед можно только лететь, там не за что зацепиться; на востоке придется уклоняться от лавин; а на западе все растрескалось и так скользко, что не удержимся и погибнем.

Они посовещались и выбрали восточный путь. Сразу начались трудности, пришлось обходить выступающий угол башни, зацепиться там было почти не за что, края скал уходили внутрь, и сорвавшийся с них рисковал пролететь вниз три или четыре тысячи футов и разбиться внизу на леднике Коштры. Но дальше широкие карнизы позволяли пройти по траверсу стены лицом к югу. Далеко вверху в синеву небес врезались выступающие острые края ледника, с которых свисали сосульки ростом с двух демонов. Они сверкали на солнце, вид был изумительный, но наслаждаться им не было времени, они спешили, как никогда в жизни, потому что находиться на леднике было более чем опасно.

Внезапно над ними раздался свистящий звук, и, подняв головы, они увидели раскрывающуюся, как цветок, темную массу, из которой густо разлетались сотни осколков. Демоны и Миварш прижались к скалам, где стояли, но укрытие было ненадежное. Воздух наполнился свистом летящих камней и звуками ударов, казалось, это дьяволы летят в преисподнюю, натыкаются на утесы и разбиваются на куски. Эхо раскатывалось между утесами, как будто гора корчилась под ударами хлыстов. Когда это кончилось, Миварш стонал от боли в ушибленной камнем левой руке. Лорды остались невредимы.

Джасс сказал Брандоку Даху:

– Идем назад, как бы тебе ни хотелось продолжать путь.

Они отступили. За ними по поверхности ледника скатилась лавина, под которой все они погибли бы, если бы не вернулись.

– Ты меня недооцениваешь, – усмехнулся Брандок Дах. – Когда моя жизнь зависит только от меня самого, опасность для меня – лишь подпитка, и ничто не заставит меня свернуть с пути. Но на этой проклятой скале, на карнизах, по которым свободно пройдет даже калека, с нами играет случай. Задержаться на ней еще хоть на минуту – чистая глупость.

– Остается два пути, – сказал Джасс. – Повернуть назад и всю оставшуюся жизнь мучиться от стыда, или попробовать восточный траверс.

– А там погибель ждет всех, кроме нас с тобой, – сказал Брандок Дах. – Ну, если мы погибнем, то мертвым сном будем спать спокойно.

– Миваршу не обязательно ввязываться в последнее приключение, – сказал Джасс. – Он храбро сопровождал нас и доказал, что он наш друг. Но мы стоим перед таким переходом, что я сильно сомневаюсь, что он останется жив, если пойдет с нами. Может быть, ему будет безопаснее спасаться одному.

Но лицо Миварша выражало решимость. Он не произнес ни слова, лишь упрямо нагнул голову, словно хотел сказать: «Вперед».

– Сначала я тебя полечу, – сказал Джасс, и перевязал руку Миварша.

Наступил вечер, пришлось сделать привал под большой ледяной башней. Они отдыхали, надеясь на следующий день достичь вершины Коштры Пиврарки, которая возвышалась над ними на шесть тысяч футов и не была видна с того места.

* * *

На следующее утро, как только достаточно рассвело, они продолжили путь. В течение двух часов на траверсе они каждую минуту рисковали жизнью. Шли не в связке, потому что на скользкой скале при падении в пропасть можно потащить за собой остальных. Попадались карнизы, засыпанные битыми камнями и грязью. Мягкая красная порода крошилась в руках и обрушивалась вниз на ледник. Медленно обошли они основание большой башни, вверх, вниз, вперед, опять вверх, вниз и вверх, и к вечеру по грозящему обрушиться желобу вышли к гребню над ним.

Пока они взбирались, белые перистые облака, собравшиеся под верхушкой Айлинона, превратились в плотную темную тучу, закрывшую все западные горы. Из нее вытекали полосы тумана, поднимались и опускались, как волны моря, оседали на высоком гребне, окутывая демонов холодным плащом. Дул промозглый ветер. Пришлось остановиться, потому что почти ничего не стало видно. Ветер завыл в трещинах скал, на гребень посыпался снег. Туча поднялась и снова приопустилась, прикрывая их, словно огромная птица крыльями. Засверкали молнии. Грянул гром, эхо раскатилось в скалах. На оружии, когда оно касалось снега, вспыхивало синее пламя. Джасс посоветовал отложить мечи и секиры в сторону, чтобы случайно не попасть под удар молнии. В снежной пещере между утесами высокого гребня Коштры Пиврарки лорд Джасс, лорд Брандок Дах и Миварш переждали грозу и провели ужасную ночь, даже не поняв, когда она наступила. Черная буря ведь началась задолго до заката. Хлестал снег с дождем, заснуть не давали громы и молнии, ветер пронзительно выл в ущельях, казалось, что крепкая гора раскачивается. Они чуть насмерть не замерзли, и ждали смерти как избавления от адской круговерти.

Но буря утихла, наступил серый рассвет. Джасс встал, шатаясь от безмерной усталости. Миварш сказал:

– Ну хорошо, вы дьяволы. Но себе я удивляюсь. Я почти всю жизнь провел в снежных горах, случалось проводить ночи в снегу в непогоду. Многие погибали от холода. Я говорю о тех, кого потом находили. Многих не нашли, их сожрали духи.

На это лорд Брандок Дах громко рассмеялся и сказал:

– О Миварш, боюсь, что ты – неблагодарный пес. Посмотри на него, – он указал на Джасса. – Упорством и телесной мощью в борьбе с холодом и огнем он превосходит меня так же, как я превосхожу тебя. Но он утомлен гораздо больше, чем мы. Знаешь, почему? Я тебе скажу: всю ночь он боролся с морозом, не только согреваясь сам, но согревая меня и тебя, спасая нас от обморожения. Он тебя и уберег.

К этому времени стал рассеиваться туман. Они смогли разглядеть в сотне шагов от себя вершинный гребень, шпили которого словно выстроились друг за другом, каждый темнее и призрачнее предыдущего. Они казались огромными.

Лорд Джасс, Лорд Брандок Дах и Миварш обвязались и пошли вверх и вперед, то взбираясь на скалы, то обходя их. Иногда им казалось, что зубья скалы под ними оторваны от земли и подвешены в море изменчивого тумана; то они спускались в глубокие расселины, то перед ними оказывались обрывы с обеих сторон. Хорошо, что скалы были крепкие, как те, по которым они взбирались от ледника. Но продвигались они очень медленно, потому что подъем затруднялся из-за свежего снега и обледенения.

За день ветер совсем утих. А они добрались, наконец, до твердого ледяного предвершинного гребня, выступающего из скал, словно лезвие меча. С востока, слева от них, скала была почти отвесной и уходила в глубочайшую бездну. Западный склон, чуть менее крутой, был покрыт плотным белым снегом и терялся в облаках.

Брандок Дах задержался у последнего зубца перед ледяным гребнем.

– Дальше первым идешь ты, – крикнул он лорду Джассу. – Я не хочу опережать тебя, ибо это твоя гора.

– Без тебя я бы никогда сюда не добрался, – ответил Джасс. – Не подобает мне первым встать на вершину, когда на всем пути твоя заслуга выше. Иди вперед.

– Не пойду, – сказал лорд Брандок Дах. – Ты не прав.

Итак, Джасс пошел вперед, вырубая секирой ступени с западной стороны гребня, а лорд Брандок Дах и Миварш пошли за ним след в след.

Вскоре в просторах небес поднялся ветер и стал рвать облака, как истлевшие одежды. В разрывы между ними ударили копья солнечных лучей. В невообразимых далях на юге за гребнем в мерцающей дымке были едва различимы освещенные солнцем земли. Стена гребня с обеих сторон обрывалась в бездну. Последние бастионы перед вершиной Коштры Пиврарки были одеты сверкающим снегом и увенчаны слепящими ледяными шпилями и башнями. То, что раньше казалось недоступным, словно в небесах, теперь было перед ними, у их ног. Над ними высился только главный пик с голым утесом на северо-западе, над которым свисал снежный карниз. Джасс заметил, где утес с карнизом, и стал опять рубить ступени. Через полчаса он уже стоял на недоступной вершине, и вся земля расстилалась перед ним.

Потом они спустились с вершины на несколько футов с южной стороны и сели на камни. В заросших лесами и окруженных скалами холмах, которые замыкали долину, тянувшуюся от Врат Зимьямвии, синело красивое озеро с островами. Неподалеку на западе стояли Айлинон и Ашнилан, а между ними тонкий белый пик Акра Гарш. За ними, как морские валы, горы за горами закрывали горизонт.

Джасс смотрел на юг, где расстилались холмистые земли, словно таявшие в солнечном свете и пропадавшие в далеких небесах.

– Мы первые из детей земли, – сказал он, – кто собственными глазами видит сказочные земли Зимьямвии. Как ты думаешь, правда ли то, что говорят философы: по этой счастливой земле не могут ходить смертные, здесь обитают благословенные души ушедших, которые на земле были великими и совершили великие подвиги? Когда они жили, то не гнушались земными радостями и славой, а поступали справедливо, никого не угнетая.

– Кто знает? – отозвался Брандок Дах, подперев ладонью подбородок и устремив мечтательный взор на юг. – Кто может сказать, что знает?

Они помолчали. Потом заговорил Джасс:

– Раз мы наконец здесь, о мой друг, мы ведь не забудем Демонланд?

Брандок Дах не ответил. Джасс продолжал:

– Лучше я стану вечным ночным гребцом в Лунных Болотах, чем королем всей Зимьямвии. Я охотнее буду встречать рассвет на Скарфе, чем в радости проведу остаток дней на зачарованном озере Равари под Коштрой Белорной!

Тут завеса облаков, скрывавшая восточные высоты, разорвалась в клочья, и перед ними встала, как невеста, освещенная косыми лучами солнца Коштра Белорна, всего в двух или трех милях к востоку. На ее обрывистых стенах почти не было голых скал, все были одеты слепящим снегом. Она была невообразимо прекрасна. Джасс и Брандок Дах встали, как мужи встают, чтобы приветствовать царицу во всем ее величии, и несколько минут смотрели на нее, не отрывая взгляда. Потом Брандок Дах проговорил:

– Вот твоя невеста, о Джасс.

XIII. Коштра Белорна

Как лорд Джасс выполнил, наконец, повеление своего сна, задал вопрос в Коштре Белорне; и какой ответ он получил

Вту ночь, по милости богов, они спокойно спали в полной безопасности в снежной пещере под высочайшими скалами Коштры Пиврарки. Заря расцветала, как шафранная лилия с дымчатыми прожилками тянущихся с севера перистых облаков. В море облаков огромные пики казались островами. Потом выкатился красно-золотой пылающий шар солнца. За час до его появления демоны и Миварш уже в связке выступили в путь к востоку. Неизмеримо сложен был подъем к северному бастиону, с которого они взошли на гору, но спуск с восточного гребня, ведущий к Коштре Белорне, оказался в семь раз сложнее. Стена была еще более гладкая, с боков зияли более глубокие бездны, предательские переходы от надежной скалы к осыпям попадались чаще. Встречались завалы неустойчивых камней, а рядом утесы без единого зацепа. Неудивительно, что спуск с гребня занял у них тринадцать часов. Солнце скатывалось к востоку, когда они, наконец, достигли кромки ледника, острой, как серп, обозначавшей Врата Зимьямвии. Они устали и остались без веревки, потому что не смогли бы спуститься с последнего бастиона, не закрепив ее вверху. Весь день свирепствовал северо-восточный ветер, неся на своих крыльях снежные бури. Пальцы онемели от холода, а бороды у Брандока Даха и Миварша Фаза обледенели.

Слишком усталые, чтобы искать место для ночлега, они продолжали идти за Джассом, и сделали еще много сотен шагов вдоль кромки льда, пока не остановились на расстоянии броска камня от утесов Коштры Белорны. Солнце почти село. С полудня по этим утесам сползло множество лавин, а теперь, к ночи, все стихло. Ветер унялся. На темно-синем небе ни облачка. Пламя заката окрашивало белые обрывы и обледеневшие карнизы в розовый цвет, а тени стали изумрудными. Тень Коштры Пиврарки накрыла подножья утесов Коштры Белорны со стороны Зимьямвии. Край этой тени отделил живых от мертвых.

– О чем ты думаешь? – спросил Джасс Брандока Даха, который, опершись на меч, разглядывал открывшуюся картину.

Брандок Дах вздрогнул и взглянул на него.

– О том, – сказал он, – что, похоже, твой сон лишь искушение. Король мог наслать его на тебя, чтобы соблазнить нас на подвиги, которые приведут нас к гибели. Во всяком случае, с этой стороны наверняка нет пути к вершине Коштры Белорны.

– А как же ласточка? – возразил Джасс. – Мы были отсюда очень далеко, когда она долетела до нас с благодатной вестью.

– Если это была не дьявольщина, – ответил Брандок Дах.

– Назад я не поверну, – заявил Джасс. – Можешь за мной не идти.

И он повернулся, снова обозревая замерзшие утесы.

– Не идти? – сказал Брандок Дах. – Ну и ты за мной не иди. Если будешь так гнусно перекручивать мои слова, я рассержусь. Только не будь слишком самоуверен, держи секиру наготове, а я не выпущу меча из рук, ему найдется работа полегче, чем рубить ступени. Но если ты тешишь себя надеждой взойти на эту стену раньше нас, значит, чары Короля свели тебя с ума.

Солнце село. Ночь взмахнула крылами. Бездонное небо стало темно-синим, и на нем задрожали точки света: звезды открывали глаза. Мрак окружал долины вдали, как прилив. Мороз и тишина ждали, когда ночь воцарится полностью. Утесы Коштры Белорны торжественно замерли в огромном молчании и казались смертельно бледными.

Джасс сделал шаг вдоль гребня и, положив руку на плечо Брандока Даха, сказал:

– Не говори ничего. Просто смотри на это чудо.

Чуть выше по склону горы со стороны Зимьямвии последние отсветы заката словно запутались в утесах и снежных завесах. Мрак сгущался, а эти отсветы становились ярче и двигались, заполняя ущелье, которое, казалось, уходило внутрь горы.

– Это из-за нас, – тихо сказал Джасс. – Она горит от нетерпения в ожидании.

Единственными звуками были их дыхание, удары секиры и звон ледяных осколков, ударявших о стену. А странный закатный свет впереди над ними с наступлением ночи становился ярче. Подъем был страшно опасен: пятьдесят или больше футов от гребня, без веревки, по крутой обледенелой скале с редкими карнизами, засыпанными снегом. Потом они благополучно добрались по короткой расселине до ее верхнего конца и вышли к ущелью с необычным светом. В нем могли идти двое в ряд. Лорд Джасс и лорд Брандок Дах взяли оружие и вошли в ущелье. Миварш собирался окликнуть их, но потерял дар речи и пошел за ними, как собака.

Ущелье перешло в пещеру. Некоторое время ее дно поднималось, потом стало полого опускаться вглубь горы. Воздух был холодный, но теплее, чем снаружи. Стены и пол пещеры освещались розовым светом, но было непонятно, откуда он шел. Над головой в смутном свете выделялись странные барельефы: люди с бычьими головами, олени с человечьими лицами, мамонты и бегемоты. Проходили часы, а Джасс со спутниками все шли по вьющемуся проходу, уже не понимая, где север и юг. Свет становился все слабее, наконец, совсем погас, и они продолжали путь в темноте: не кромешной, а словно в беззвездной летней ночи, когда не кончаются сумерки. Боясь споткнуться, они не спешили.

Потом Джасс остановился и принюхался.

– Пахнет свежим сеном, – сказал он. – И цветами. Это мне кажется, или вы тоже чувствуете запах?

– Да, уже с полчаса, – ответил Брандок Дах, – и проход расширился, и потолок поднялся.

– Это великое чудо, – сказал Джасс.

Они шли дальше, уклон кончился, под ногами появились мелкие камни и песок, а потом мягкая земля. Наклонившись, они тронули землю и нащупали спящие маргаритки и траву в ночной росе. Справа журчал ручей. Они были на лугу. Перейдя луг в темноте, наткнулись на высокую стену, которая сначала казалась просто темной массой, темнее окружающей ночи, а потом они различили открытые ворота. Перешагнув порог, они вступили на плиты двора и увидели лестницу к закрытым раздвижным дверям с порталом.

Лорд Брандок Дах почувствовал, как Миварш щиплет его за рукав. У бедняги от ужаса зубы стучали. Брандок Дах улыбнулся и обнял его одной рукой. Джасс поставил ногу на нижнюю ступеньку.

В этот момент послышалась музыка. Какие инструменты играли, они не поняли. Сначала будто трубы звали в битву, потом стихли, потом снова зазвучали, на этот раз громко и дерзко, будто отражая нападение. Потом мелодия изменилась, словно искала выход на ощупь в темноте, вылилась в горькую жалобу, и она растаяла на ветру, остался только приглушенный раскат грома, негромкий, но долгий и зловещий. А потом в темноте раздались три глухих удара, так волны бьют о пустой берег; снова три удара; мучительная пауза; хлопанье крыльев фурий, вылетающих из бездны; освобожденный взлет, парение, безумное стремление ввысь, падение и адское смятение, и буйство драконов в ночном небе. Потом будто издалека зазвучала спокойная и нежная медленная мелодия, словно лучи солнца засияли над клубами пыли над полем битвы. Но это была лишь интерлюдия перед ужасом главной темы, которая снова выплеснулась из глубин яростной бурей, взмыла и стихла. За ней последовала величавая и спокойная музыка, рожденная ужасом и вернувшаяся к нему. Эти темы боролись в разных тональностях и закончились новым тройным ударом, сокрушившим железной булавой всю радость и нежность, втоптавшим живые корни в общее разорение. Но великий поток гнева и ужаса терял силу. Громовые удары становились слабее, тема насилия и разрушения задыхалась, угасала, и под конец, бесславно ворча, укатилась в тишину.

Лорды Демонланда, как в трансе, слушали новые печальные аккорды. Разбилось сердце гнева, и музыка словно выдыхала сердечную боль. Но это не был конец. Из могилы ужаса восстала тихая мелодия, холодная и безучастная, так поют для богов девы, чьи глаза обращены только к небу. Сначала она была слабой, как первый весенний бутон, робко пробивающийся из холода и льда. Но она бестревожно крепла, набирая силу и красоту. И вдруг раздвинулись двери, выпустив на лестницу поток света.

Лорд Джасс и лорд Брандок Дах застыли в ожидании, как люди ждут восхода звезды, перед светящимся порталом. И в самом деле, как звезду, вернее, как безмятежную луну, они увидели царицу, коронованную диадемой из мелких облаков, словно украденных у горного заката. Диадема рассыпала нежные лучи розового сияния. Царица стояла одна под порталом из блестящего черного камня с резными крылатыми львами. Она казалась юной, будто только что простилась с детством, у нее были нежные губы, печальные черные глаза и черные, как ночь, волосы. На каждом ее плече сидела черная ласточка, и еще дюжина ласточек летала у нее над головой так быстро, что трудно было за ними уследить. Тем временем приятная незамысловатая мелодия лилась с высоты, пока не наполнилась летним жаром любви, стала бурной и неотразимой, а потом сгорела до углей, растворилась в тишине. Эта музыка говорила Джассу о мощи и великолепии гор, закатных огнях на Коштре Белорне, о впервые увиденных с Морны Моруны пиках; и сверх того, дух этой музыки проявился в образе царицы, благословенной в юности, со сладкой печалью и обещанием счастья во взгляде; словно пела каждая ее черта и поза; она была, как изящный цветок, настолько божественный, что мужи лишались речи и могли только затаить дыхание и поклониться ей.

Хрустальным голосом заговорила она:

– Благодарение благословенным богам. Ибо годы идут, и боги предопределяют судьбу. Вы те, кто должен был явиться.

Лорды Демонланда стояли перед ней, как мальчишки. А она снова заговорила:

– Ведь вы лорд Джасс и лорд Брандок Дах из Демонланда. Вы пришли ко мне в Коштру Белорну путем, не дозволенным прочим смертным.

Лорд Джасс ответил за обоих:

– Истинно так, царица Софонисба, мы те, кого ты назвала.

Царица повела их к себе во дворец в большой тронный зал. Колонны зала были подобны высоким башням, над ними многими ярусами шли галереи, а столы и пол освещались светильниками на подставках. Стены и колонны были из неотшлифованного камня со странными цветными изображениями: львы, драконы, морские твари, орлы в полете, слоны, лебеди, единороги, и многие другие, огромных размеров. В этом зале они не казались большими, а словно собрались в малом пространстве под защиту дарящего жизнь света.

Царица воссела на трон, светлый, как рябь на речной поверхности под серебряной луной. Ей никто не прислуживал, кроме ласточек. Она пригласила пришлецов из Демонланда сесть перед ней, и невидимые руки поставили перед ними столы с драгоценными блюдами, полными неведомых яств. Зал наполнила тихая музыка невидимых инструментов.

Царица сказала:

– Зрите, это амброзия, пища богов, и нектар, который они пьют. Я тоже питаюсь этим, ибо щедры благословенные боги. Не иссякают вкусные яства, и свет, и музыка.

Они попробовали амброзию. Она была белой, сладкой и похрустывала на зубах, и придавала телу силы больше, чем говядина. Нектар словно горел красками заката, и имел божественный вкус.

– Зачем вы пришли? – спросила царица.

– Мне был послан сон, о царица Софонисба, – ответил Джасс. – Он пришел через врата из рога, и мне было приказано спросить здесь о том, кого я больше всего хочу увидеть, о ком моя душа тоскует уже год, о дорогом брате моем, лорде Голдри Блажко.

Тут слова застряли у него в горле. При произнесенном имени весь дворец словно затрепетал, как листья под порывом ветра. Все краски угасли, так кровь от страха сходит с лица, и все вокруг стало серым и холодным. Более того, изо всех швов в каменных стенах и колоннах полезли мелкие отвратительные твари вроде кузнечиков с человечьими головками, рыб с жалами на хвостах, гадов вроде толстых жаб и угрей со щенячьими мордами и ослиными ушами; многие были покрыты чешуей и непристойно двигались.

Ужас длился недолго. Краски вернулись. Царица сидела, как статуя, слегка раздвинув губы. Потом взволнованно заговорила, опустив глаза:

– Лорды, вы требуете от меня помощи в очень странном деле, о котором я ничего не знала до сих пор. Вы благородны, и я прошу вас не называть больше этого имени. Ради благословенных богов, не произносите его больше.

Лорд Джасс молчал. В мыслях его не было ничего хорошего.

В положенный час ласточка по велению царицы отвела их в спальни. Их ждали мягкие благоуханные постели.

Лорд Джасс в волнении сердца долго ходил по спальне в неясном свете. Потом заснул неспокойным сном. Свет светильников проникал в его сон, и он не мог понять, спит он или бодрствует. Он увидел, как стены спальни раздвинулись, и открылся вид на море облаков, лунную дорожку и одинокий голый утес, торчащий над облаками. Он вдруг понял, что может летать, и полетел к тому утесу, который показался совсем близко. Вокруг него был огненный круг, а на вершине медная крепость, позеленевшая от старости, холода и ударов бурь. На парапетах Джасс увидел множество мужей и жен, которые в мольбе вздымали руки к хрустальным небесным светильникам, падали на колени, клонились на бронзовые перила, закрыв лица руками, или стояли, остолбенело глядя в пустоту. Судя по одеждам, среди них были вооруженные воины, придворные, правители и короли, принцессы и бородатые советники, юноши, девы и королевы. Они ходили, стояли и рыдали совершенно бесшумно, лица их были бледны, как лица усопших, и тихо было в крепости, как в могиле.

Потом Джассу показалось, что он видит справа медную башню с зубцами вокруг плоской крыши, чуть выше стен крепости. Он хотел закричать, но не издал ни звука, словно дьявол сжал ему горло. Посредине крыши на скамье сидел некто, опершись локтем о перила скамьи, подперев подбородок большой рукой, и завернувшись в златотканый плащ. Рядом в лунном свете блестел его тяжелый двуручный меч. Цельный рубин, вырезанный в форме сердца, венчал головку рукояти меча. Таким Джасс в последний раз видел брата на борту корабля, прежде чем тьма их поглотила. Лишь рубин его жизни потерял яркость, и лицо его был хмуро и печально. Он встретился глазами с Джассом, но не узнал его, словно смотрел из дальней дали за звездами. Джассу показалось, что если ему суждено найти брата, он найдет его именно таким: не склонившимся перед темными силами, пленившими его; пребывающим в терпеливом бдении, безучастным к стонам тех, кто разделял его плен, равно как и к угрозам окружающей тьмы.

Видение исчезло. Лорд Джасс обнаружил себя снова в постели, через занавеси на окнах струился холодный утренний свет, ярче светильников.

Семь дней они провели в этом дворце, не встретив ни одной живой души, кроме царицы и ее маленьких ласточек, но невидимые руки доставляли им все, чего они желали, и развлекали их по-царски. У Джасса было тяжело на душе, но когда он пытался расспросить царицу о Голдри, она отстранялась, умоляя его больше не произносить страшное имя. Наконец, застав ее одну прохладным вечером на лужайке у тихого ручья, где росли асфодели и другие священные цветы, он произнес:

– Когда я пришел сюда, о царица Софонисба, и впервые заговорил с тобой, я думал, что мое дело прояснится благодаря тебе. Разве ты не обещала мне добро и поддержку?

– Истинно так, – ответила царица.

– Тогда почему, – продолжал он, – если я спрашиваю тебя о том, кто больше всех мне дорог, ты стараешься отвлечь меня и отстраняешься?

Она молчала, опустив голову. Он видел сбоку ее прелестный профиль, чистые линии губ и подбородка.

– У кого же мне спрашивать, – произнес он, – как не у тебя, царицы в Коштре Белорне? Ты должна знать.

Она остановилась и взглянула на него по-детски невинными и божественно прекрасными глазами.

– Милорд, не приписывай дурным намерениям то, что я тебя отстраняю. Для меня в самом деле неестественно видеть вас из Демонланда, которые исполнили предсказание и тем самым подарили мне свободу встретиться с земным миром, чего я страстно желаю, несмотря на все печали, познанные некогда там. Разве я должна забыть, что вы враги злодейского дома Колдунии, и тем самым вдвойне имеете право на мою дружбу?

– Вот и докажи, о царица, – сказал лорд Джасс.

– О, видел ли ты Морну Моруну? – вскричала она. – Видел ли ты ее опустошенную?

Он продолжал смотреть на нее хмуро и недоверчиво, и она сказала:

– Разве такое можно забыть? Мне кажется, что это надо помнить до конца мира. Прошу тебя, милорд, скажи мне, сколько тебе лет?

– Уже трижды по десять лет я смотрю на этот мир, – ответил Джасс.

– А я, – сказала царица, – всего семнадцать. Но мне было столько же, когда ты родился, и когда родился твой дед, и многие до него. Ибо боги даровали мне долгую молодость, когда перенесли меня сюда и поселили в этой горе, после того, как мой дом был разорен.

Она постояла, молча и не двигаясь, сложив руки перед собой, склонив голову и слегка отвернув лицо, так что он видел лишь линию белой шеи и мягкий овал щеки. В воздухе царил закат, хотя солнца не было, лишь из-под каменного потолка, служившего как бы небом, лился закатный свет. Она вновь начала говорить, очень тихо, хрустальные нотки ее голоса звучали, как далекий перезвон колокольчиков летним вечером.

– С тех пор, как я царствовала в Морне Моруне, живя там с матерью и братьями в мире и радости, прошло много, много дней и лет, ибо время бежит, как тень по земле. Тогда с севера пришел великий король Колдунии, Горайс Третий, желая исследовать эти горы, в высокомерии своем и дерзости. Это ему дорого обошлось. Мы его увидели вечером в начале лета, оказали ему благородный прием, а когда узнали, каким путем он намерен идти, посоветовали повернуть назад, потому что мантикоры могли его разодрать. Но он посмеялся над нашим предупреждением и утром ушел вместе со своими спутниками в направлении Гребня Омпренны. Больше никого из них не видели среди живущих.

Это была малая беда, но она повлекла за собой великое и ужасное бедствие. Весной следующего года явился с большим войском Горайс Четвертый, открыто заявляя, что мы убили короля, его предшественника. Мы были мирным народом, и за все богатства Бесовии не могли сделать того, в чем нас обвиняли. Ночью пришли они, когда все, кроме часовых на стенах, мирно спали в своих постелях с чистой совестью. Они схватили моих братьев царевичей и жестоко убили их. Моя мать, видя это, лишилась чувств и вскоре умерла. Король приказал поджечь наш дом, разбить священные алтари богов, и осквернить святые места. А мне, молодой и красивой, он предложил выбор: пойти с ним и стать его рабой или быть сброшенной с Гребня и разбиться. Я выбрала второе. Но боги, которые спасают правых, замедлили мое падение, направили меня сюда и помогли избежать гибельных опасностей. Я преодолела высоту, не погибла от холода, и меня не растерзали дикие звери. Мне была дарована вечная юность на земле между мертвыми и живыми.

А боги направили огонь своего гнева на Морну Моруну, превратив ее в пустыню, как свидетельство злого деяния короля Горайса, спалившего наш дом. Ни люди, ни звери туда не ходят. Земля поднялась до холодных высот, где живут одни морозы, так что утесы Гребня Омпренны, по которым вы спускались, теперь в десять раз выше, чем были, когда по ним спустился Горайс Третий. Увял цвет Моруны, пришел конец ее веснам и летним дням.

Царица замолчала, и молчал лорд Джасс, дивясь.

– Вот и суди, – сказала она, – мои ли враги твои враги. От меня не скрыто, милорд, что ты счел меня равнодушным другом и не помощником в своих делах. Но я продолжаю искать и узнавать, и посылать ласточек на восток, север, запад и юг, чтобы они разведали, где тот, кого ты назвал. Они быстры, как мысли, и возвращаются ко мне на усталых крыльях, но пока не узнали ничего о твоем великом родиче.

Джасс посмотрел в ее глаза, влажные от слез, но не увидел ничего, кроме ангельской правды.

– О царица! – воскликнул он. – Зачем твоим посланницам летать по всему миру, если мой брат здесь, в Коштре Белорне?

Она покачала головой:

– Я клянусь тебе, что уже две тысячи лет ни один смертный не приходил в Коштру Белорну, кроме тебя и твоих спутников.

Но Джасс снова сказал:

– Мой брат здесь, в Коштре Белорне. Я видел его своими глазами в первую ночь. Его окружают огни, его держат в плену на медной башне на вершине горы.

– Здесь нет другой горы, – сказала она. – Только эта, в недрах которой мы живем.

– Но я сам видел брата под лучами полной луны.

– Здесь нет луны, – сказала царица.

Тогда лорд Джасс пересказал ей свое ночное видение, и все остальное рассказал до последней мелочи. Она серьезно слушала, а когда он кончил, с дрожью сказала:

– Эту тайну, милорд, я не в силах разгадать.

Потом, после недолгого молчания, она снова заговорила, приглушенным голосом, как будто ее слова и даже дыхание могли вызвать что-то ужасное:

– Значит, он пленен насланным Врагом по воле Короля Горайса Двенадцатого. Когда умирает один из рода Горайсов, на его место встает другой, с каждым разом более злобный и сильный. Так было всегда. Смерть не ослабляет правящий дом Колдунии. Это как если сорвать одуванчик, на его месте вырастет новый, крепче прежнего. Ты знал это?

– Нет, – ответил он.

– Благословенные боги, – продолжала она, еще понизив голос, – показали мне много скрытого, о чем сыны земли не знают, и чего вообразить не могут. Например, эта тайна. Есть только один Горайс. И по воле небес (которая иногда проявляется так, что не нашему слабому разуму судить об этом), когда умирает этот жестокий и злобный Один, от меча или от старости, его душа и дух переселяется в новое крепкое тело и проживает следующую жизнь. Потом он умирает в этом новом теле, и вселяется в следующее, а потом в следующее. Ему дана вечная жизнь.

Джасс сказал:

– Твои речи, о царица Софонисба, свыше понимания смертных. Ты говоришь о великом чуде. Раньше я кое о чем малом догадывался, но главного не знал. Истинно, этот Король, живя бессмертно, носит на пальце изображение змея Уробороса, которое в древности изготовили чародеи как знак вечности, где конец есть начало, а начало есть конец, и так без конца.

– Видишь, как трудна твоя задача, – проговорила царица. – Но я не забуду, милорд, что первым делом ты должен освободить того, о ком меня спрашивал (молю, не произноси имя!). Чтобы утешить тебя, могу сказать, что луч надежды я вижу. Больше ни о чем меня не спрашивай, пока я не проверю, не ложная ли это надежда. Если все так, как я думаю, то тебе придется пережить самое трудное испытание.

XIV. Озеро Равари

О помощи, которую царица Софонисба, воспитанница богов, оказала лорду Джассу и лорду Брандоку Даху; как возле зачарованного озера было высижено яйцо гиппогрифа; и что из этого вышло

На следующий день царица Софонисба пришла к лорду Джассу и лорду Брандоку Даху и позвала их за собой. Миварш последовал за ними, чтобы служить им. Они пошли по лугу и вошли в проход, подобный тому, каким они явились сюда. Он вел вниз.

– Вы, наверное, дивитесь тому, что внутри великой горы есть дневной свет, – сказала она. – Но это скрытая работа Природы. Ибо солнечные лучи, весь день бьющие в Коштру Белорну и ее снежные одеяния, растворяются в снегу, как вода, просачиваются сквозь скалы в тайных местах, и снова сияют в палатах, где мы живем, и освещают проходы, по которым мы входим и выходим. Как и на земле, у нас внутри горы цветные закатные огни сменяют ясный день, за закатом следует лунный свет, потом темнота, потом рассвет, потом снова ясный день.

Они шли вниз и вниз, пока вдруг, через много часов, не вышли в ослепительный день, оказавшись вне пещеры. Перед ними на чистый белый песок накатывались мелкие волны сапфирового озера, большого, с каменистыми островами, заросшими роскошными деревьями и цветами. Озеро словно покоилось в многоруких объятиях горных отрогов, по краям его в берега врезались извилистые заливы. Скалы на берегах были покрыты лесом либо цветами и зеленой травой, доходящей до самой воды, некоторые были увенчаны коронами из живописных утесов. Был полдень, по небу плыли облака, внизу бежали тени. Воздух был напоен ароматом. Над озером кружились белые птицы, иногда синей молнией проносился зимородок. Они стояли на западном берегу озера, под отрогом Коштры Белорны, на котором росли сосны, а между ними на полянах цвели примулы. На севере были две больших горы, и между ними виднелась узкая долина, доходившая до Врат Зимьямвии. Они, похоже, были больше, чем показались демонам с шести– или семимильного расстояния и шестнадцатифутовой высоты над озером. И отсюда все было невероятно красиво: Коштра Пиврарка, как распростершая крылья орлица, Коштра Белорна, как спящая богиня, прекрасная, как утренняя звезда. Удивительно ярко сверкали под солнцем снега; неземными, почти призрачными казались горы в летней дымке. В нижних долинах росли серые оливы с мягкими очертаниями, выше по склонам стояли дубы и березы, в более прогретых солнцем горных складках до самых морен цвели кремовые рододендроны. Дальше начинались ледники и снега.

Царица увидела, что лорд Джасс перевел взгляд с Коштры Пиврарки влево, на округлый гребень Гольо, а с него на одинокий пик, до которого было много миль. Он угрюмо возвышался над множеством мелких гребней, торчавших над озером. Его южное плечо с рядами скал плавной линией шло к крутой вершине, а на севере крутым был весь склон. Снега на голых скалах было мало, только в расселинах. Редкой своей красотой пик чуть что не превосходил саму Коштру Белорну, но был страшен, как обиталище древней ночи, даже полдень не мог полностью рассеять мрак, окутывающий его.

– Вон там гора большая и величественная, – сказал лорд Брандок Дах. – Когда мы были на вершине, ее скрывали тучи. Она похожа на огромного спящего зверя.

Но царица продолжала смотреть на лорда Джасса, который не отрывал взгляда от этого пика. Наконец, он повернулся к ней, сжимая руками пряжки нагрудника. Она сказала:

– Это то, о чем я подумала?

Он глубоко вздохнул:

– Такой я увидел ее вначале. Точно как отсюда. Но мы слишком далеко, чтобы разглядеть медную башню или узнать, что она там. – И он обратился к Брандоку Даху: – Нам остается взойти на ту гору.

– Этого вы не сможете, – сказала царица.

– Время покажет, – сказал Брандок Дах.

– Слушайте, – сказала она. – Та гора не имеет земного имени, ибо до сего часа ни один землянин, кроме вас и меня, ее не видел. Но боги дали ей имя, и назвали его благословенным духам, которые обитают здесь, и несчастным душам, которые страдают в плену на ее холодной вершине. Это Зора Рах нам Псаррион, она высится отдельно от всех над молчащими снежниками, которые питают ледники Псарриона, самой одинокой и таинственной горы на земле, проклятой и самой зловещей. О милорды, – продолжала она, – даже не думайте взобраться на Зору. Она овеяна чарами, вы дойдете лишь до края снежника у ее подножья, и там вас ждет гибель.

Джасс улыбнулся:

– О царица Софонисба, ты мало знаешь нас, если думаешь, что этим остановишь.

– Я говорю это не потому, что надеюсь остановить, – сказала царица. – Но потому, что хочу показать вам иной путь и рассказать о нем, ибо хорошо знаю, что вы не сдадитесь. Я бы не посмела сказать о нем никому, кроме демона, чтобы небеса не заставили меня отвечать за его смерть. Но вам я могу дать опасный совет, если правда то, что в древности над Демонландом видели гиппогрифа.

– Гиппогрифа? – воскликнул лорд Брандок Дах. – Да это же символ нашего величия! Тысячи лет назад гиппогрифы гнездились на Невердейл Хаусе, и до сих пор на скалах есть отпечатки их копыт и когтей. На гиппогрифе ездил наш с Джассом прапредок.

– Только тот из смертных, кто снова оседлает гиппогрифа, сможет одолеть Зору Рах. И только муж с сильными руками может освободить из рабства того, о ком речь.

– О царица, – сказал Джасс. – Мне кое-что известно о чарах и божественной философии, но я низко кланяюсь тебе, обладающей знанием, которое здесь переходит из поколения в поколение и позволяет общаться с мертвыми. Как найти такого скакуна? Их мало, они летают высоко над миром, и родятся только раз в три тысячи лет.

На что она ответила:

– У меня есть яйцо. Во всех других странах оно давно стало бы мертвым и сухим, но не в земле Зимьямвии, священной для высокородных усопших. Вот как родится такой скакун. Если ты действительно превосходишь всех смертных мощью тела и храбростью души, то поспи в этой земле с яйцом на груди, огонь твоего желания согреет яйцо, и вылупится гиппогриф. Сначала его крылья будут слабы, как у бабочки, вышедшей из кокона. Потом один лишь ты сможешь оседлать его, и если окажешься достаточно сильным мужем, чтобы подчинить его своей воле, он отнесет тебя в самые отдаленные края, по желанию твоего сердца. Но если ты недостаточно велик и могуч, берегись этого скакуна и садись только на земных коней. Если в твоей душе тщета, если ты дрогнешь, если цель твоя – холодный расчет, если ты забудешься и возжелаешь больше славы, чем заслуживаешь, то он сбросит тебя, и ты разобьешься.

– У тебя оно есть, о царица? – вскричал лорд Джасс.

– Милорд, я нашла его больше ста лет назад, – ответила она, – когда бродила по скалам над этим зачарованным озером Равари. Я его спрятала, потому что боги объяснили мне, что я нашла, и предсказали, что некто с земли придет, в конце концов, к Коштре Белорне. Я в глубине души подумала, что у того, кто придет, должно быть неисполненное желание, и он должен быть могуч, чтобы суметь оседлать такого скакуна.

* * *

Они до вечера оставались на одном месте на берегу зачарованного озера, но говорили мало. Потом встали и пошли вместе с ней в павильон, построенный в роще цветущих деревьев. Прежде, чем настало время спать, она принесла им яйцо гиппогрифа, большое, размером почти с землянина, но легкое, шероховатое, и золотого цвета. И она спросила:

– Кому из вас, милорды?

Джасс ответил:

– Ему, если главное – мощь и храбрость. Или мне, потому что именно моего брата надо освободить из зловещего плена.

Царица дала яйцо лорду Джассу. Он обнял его руками, сказал ей «доброй ночи», и добавил:

– Сегодня мне не понадобится снотворное.

Ночь дышала амброзией. Крепкий и спокойный сон, ласковее всех снов на земле, смежил им глаза в павильоне у зачарованного озера.

Но Миварш не спал. Озеро Равари его мало радовало, ему была безразлична его красота, но он думал о неких непристойных телах, которые всю вторую половину дня грелись в золотых солнечных лучах на берегу. Он спросил о них одну из ласточек царицы, но птичка посмеялась над ним и сказала, что это крокодилы, стражи озера, ручные и не опасные для благословенных, которые приходят сюда купаться.

– Но если в озеро полезет такой, как ты, они тебя одним глотком проглотят.

Это его очень огорчило. Душа его не находила покоя с того дня, как он покинул Бесовию, он всем сердцем желал вернуться домой, хотя его дом был ограблен и сожжен, а родичи скорее всего встретят его как врага. Еще он думал, что если Джасс и Брандок Дах улетят на гиппогрифе на ту холодную вершину, где страдают в плену души великих, он останется один и никогда не доберется в страну живых через холодные горы, мимо мантикор и крокодила, который живет возле Бхавинана.

Он пролежал без сна час или два, тихо всхлипывая, пока ровно в полночь в его мозгу не встали во всей огненной ясности слова царицы о том, что великий огонь желания согреет яйцо, и оно проклюнется, а тот, кто высидит его, оседлает скакуна, и гиппогриф понесет его в мечту души. Миварш встал, его руки стали влажными от страха и страсти. Ему казалось, что его желание сильнее стремлений остальных спящих. И он сказал сам себе:

– Я подойду, возьму яйцо у этого заморского дьявола и сам обниму его. Моей вины перед ним не будет, ибо разве она не сказала, что яйцо может оказаться гибельным? Ведь каждый гребет жар под свой пирог.

Миварш, крадучись, подошел к Джассу. Тот крепко спал, положив могучие руки на яйцо. Луч луны через окно осветил лицо Джасса, уподобив его лицу бога. Миварш наклонился и осторожно высвободил яйцо из его рук, беспрерывно бормоча молитвы. Крепкий сон Джасса унес его душу далеко от земли, от благословенного озера, в печальные высоты, где на замерзшей вершине Зоры одиноко и терпеливо ждал Голдри. Миварш взял яйцо и отнес его в свою постель. Яйцо было почти горячим и трещало в его объятиях, как будто его толкали изнутри.

Миварш заснул, крепко обнимая яйцо, как самое дорогое существо. Перед рассветом оно раскололось. Миварш проснулся и увидел перед собой шею странного скакуна. Вслед за шеей в бледном свете утра появилась голова с глазами, как изменчивые звезды. Гиппогриф раздул ноздри и расправил крылья. Его перья, как хвост павлина, белые с красными глазками, на ощупь были твердыми, как стальные лезвия. Гиппогриф выпрямлялся, бес оказался у него на спине и, дрожа, цеплялся за гриву обеими руками. Он хотел было слезть, но гиппогриф заржал, встал на дыбы, Миварш испугался, что сейчас упадет, и крепче прижался к нему. Гиппогриф бил серебряными копытами, хлопал крыльями, греб передними лапами, как львица, рвал траву когтями. Надежды Миварша сменились страхом, он громко завопил. Крылатый конь взмыл в воздух и полетел.

Проснувшись от шума крыльев и вопля, демоны выбежали из павильона и увидели, как новорожденное чудо улетает на темный запад, то ныряя и взмывая вверх, то бросаясь в стороны, как бекас. Через несколько мгновений с его спины свалился всадник, и вода в озере всплеснулась от упавшего тела.

Крылатый конь исчез в высоте. По дремлющей воде разошлись круги, рябь исказила темное отражение Зоры Раха.

– Бедняга Миварш! – воскликнул лорд Брандок Дах. – А я его водил за собой столько долгих лиг!

Он сбросил плащ, взял в зубы кинжал и поплыл, широко взмахивая руками, к тому месту, куда упал Миварш. Но никого не нашел, только увидел поблизости на берегу большого крокодила с раздувшимся брюхом и виноватым взглядом. Крокодил не стал ждать, а поковылял в воду и нырнул. Брандок Дах поплыл назад.

Лорд Джасс стоял, будто громом пораженный. В отчаянии он повернулся к царице, которая как раз вышла в сад, завернувшись в плащ из лебединого пуха, и высоко подняв голову, сказал:

– О царица Софонисба, вот он, тайный цвет надежды и падение на дно наших дней! Мы не успели почувствовать свежесть утра.

– Милорд, – сказала она, – лишь мошки оживают с солнцем и умирают в росе. Если ты в самом деле велик, не ломай руки в отчаянии. Пусть печальная кончина твоего бедного слуги послужит памятником глупости. Землю не разорить одним ливнем. Идем, вернись со мной в Коштру Белорну.

Он посмотрел на величественный пик Зоры, темный на фоне пробуждающегося востока, и сказал:

– Госпожа, тебе немногим больше половины моих лет, а по другому счету ты в семь раз меня старше. Воля моя непоколебима, и нечего принимать меня за глупца. Вернемся в Коштру Белорну.

Они спокойно вернулись в гору тем же путем, каким пришли. И царица сказала:

– Милорды Джасс и Брандок Дах, на свете мало таких коней, которые донесли бы вас до Зоры Рах нам Псаррион, и хоть вы могучи, как полубоги, вы не сможете оседлать их, если не возьмете прямо из яйца. Они летают так высоко, и они так осторожны, что вам их не поймать, хоть бы вы прождали десять земных жизней. Я пошлю своих ласточек, может быть где-нибудь в мире есть еще такое яйцо.

Она разослала птичек на север, запад, юг и восток, и все они, кроме одной, вернулись в свое время на усталых крыльях и без вестей.

– Ко мне вернулись все, кроме Арабеллы, – произнесла царица. – В мире многие опасности подстерегают их: хищные птицы, охотники, убивающие ради забавы. Но будем надеяться, что она, в конце концов, вернется.

Но тут заговорил лорд Джасс:

– О царица Софонисба, не в моей природе надеяться и ждать. Когда я вижу цель перед собой, я должен действовать быстро, решительно и уверенно. Я никогда не ждал, пока земляника сгниет под крапивой. Я попытаюсь взойти на Зору.

Никакими мольбами не смогла она отговорить его, а лорд Брандок Дах его всячески поддержал.

Их не было две ночи и два дня, царица в глубоком беспокойстве ждала их в павильоне у зачарованного озера. На третий вечер в павильон вернулся Брандок Дах, смертельно бледный, с едва живым Джассом на руках.

– Ничего не говори, – сказала царица. – Есть лишь одно средство: забвение. Я употреблю все чары, которые знаю, чтобы наслать его на вас обоих. Я уже отчаялась увидеть вас живыми, вы так безрассудно бросились в запретный край.

Брандок Дах улыбнулся, но выглядел он ужасно.

– Не вини нас, царица. Кто целится в полдневное солнце, обычно понимает, что не сможет попасть, но уверен, что его стрела все-таки полетит выше куста.

Его голос прервался, белки глаз закатились, он схватил царицу за руку, как испуганный ребенок. Потом с огромным усилием ему удалось овладеть собой.

– Молю, побудь со мной немного, – попросил он. – Пару раз плотно поем и выпью, и это пройдет. Но взгляни на Джасса: как ты думаешь, он мертв?

Прошло много дней, потянулись месяцы, а лорд Джасс все лежал, как на смертном ложе, в павильоне у озера, на попечении своего друга и царицы. Наконец, когда в земных краях кончилась зима и почти прошла весна, вернулась ласточка со стертыми крыльями, которую они уже не ждали. Она скользнула на грудь своей госпожи, полумертвая от усталости. Царица приласкала ее, напоила нектаром, и птичка собралась с силами и сказала:

– О царица Софонисба, воспитанница богов, по твоему поручению я побывала на востоке и на юге, на западе и на севере, летала в жару и в мороз, побывала на полюсах и везде вокруг, и наконец, залетела в Демонланд, где высится хребет Невердейл. Там между гор есть озеро, которое демоны называют Дьюл Тарн. Оно очень глубокое; смертные, живущие на его берегах, считают его бездонным. Но у него есть дно, и на дне лежит яйцо гиппогрифа, я его видела, когда летела над ним на огромной высоте.

– В Демонланде! – воскликнула царица. – Оно единственное. Вам надо вернуться домой и достать его.

Брандок Дах сказал:

– Домой в Демонланд? После того, как мы прошли весь свет, чтобы найти путь, и совсем обессилели?

Но когда об этом услышал лорд Джасс, то встрепенулся, и его слабость стала отступать, так что через несколько недель здоровье к нему полностью вернулось. К тому времени прошел ровно год с тех пор, как демоны вошли в Коштру Белорну.

XV. Королева Презмира

Как леди Презмира открыла лорду Гро, что она хотела бы сделать с Демонландом, что должно было привести ее лорда к еще большей славе и величию; и как ее неосторожно громкая речь о своих планах стала причиной того, что лорду Кориниусу было обещано блаженство

В ту самую двадцать шестую ночь мая, когда лорд Джасс и лорд Брандок Дах узрели с самого высокого в мире пика землю Зимьямвии и Коштру Белорну, Гро прохаживался с леди Презмирой по западной террасе крепости Карсэ. До полуночи оставалось два часа. Было тепло, в чаше неба еще смешивались лучи заходящего солнца и восходящей луны. Легкий ветерок оживлял спящий воздух. Стены дворца и Железной Башни закрывали террасу от прямого лунного света, и в колеблющемся свете факелов качались тени. Из дворца доносилась бурная музыка и шум попойки.

Говорил Гро:

– Если твой вопрос, о Королева, скрывает желание, чтобы я ушел, я исчезну быстрее молнии, как бы это меня ни огорчало.

– Это просто праздный интерес, – сказала она. – Если хочешь, оставайся.

– Естественное свойство мудрости, – сказал он, – следовать за светом. Когда ты покинула зал, мне показалось, что все огни пригасли.

Он взглянул на нее сбоку при свете факела, и ему показалось, что в ее лице отражаются мрачные мысли. Она была красавица из красавиц, статная и царственная, на голове ее сверкала золотая корона с темными аметистами. Краб надо лбом был хитроумно выполнен из серебра, и в каждой клешне держал хризолитовый шарик размером с яйцо дрозда.

Лорд Гро сказал:

– В мои планы входило посмотреть на небесное созвездие, которое смертные называют Волосами Береники, и понять, могут ли эти звезды сиять ярче твоих волос, о Королева.

Некоторое время они ходили молча. Затем она произнесла:

– Вымученная учтивость твоих фраз не вяжется с нашей дружбой, милорд Гро. Если я не рассердилась, то только потому, что считаю их продолжением громких слов, сопровождающих наполнение чаш и восхваление Короля в эту ночь из всех ночей, когда все мы вспоминаем, как был наслан Враг, и как мы отомстили Демонланду.

– Госпожа, – сказал он, – забудь свои печали. Неужели тебе мало, что Король оказал такой почет твоему мужу Корунду, поручив ему безраздельно править всей Бесовией? Все заметили, что ты была не рада, когда сегодня сам Король надел корону на твою голову, чтобы ты носила ее вместо своего великого мужа до тех пор, пока он не вернется и востребует ее. Мне казалось, что корона и то, как Король хвалил Корунда, должно было заставить твои щеки порозоветь от гордости. Но это не смогло развеять твои печали, подобно тому, как слабые лучи зимнего солнца не могут растопить черный лед на пруду.

– Короны сейчас – дешевый мусор, – сказала Презмира. – Уже двадцать королей служат нашему Королю, как лакеи, а он возвышает лакеев до королей. Тебе не кажется, что радость от этой короны несколько потускнела, когда я увидела ту, что получил от Короля Лаксус?

– Госпожа, – сказал Гро. – Прости Лаксуса. Правда, он только одной ногой встал на землю Пиксиленда, но если сейчас он там король, тебя это должно радовать хотя бы потому, что войну там вел Кориниус, которому просто везло. Он перехитрил твоего благородного брата и довел его до ссылки, а корону не получил.

– Кориниус считает, что ему просто не повезло, а я горячо молюсь, чтобы пострадали все те, кто разжиреет на разорении моего брата.

– Тогда возвеселись, потому что Кориниус в печали, – сказал Гро. – Судьба – слепой щенок, нельзя полагаться на ее повороты.

– Разве я не королева? – сказала Презмира. – Разве здесь не Колдуния? Разве у нас нет войска, чтобы подкрепить проклятия, если судьба на самом деле слепа?

Они остановились на верху лестницы, которая вела вниз во внутреннюю караульню. Леди Презмира оперлась о черную мраморную балюстраду, глядя в сторону моря через ровные болота под неровным светом луны.

– Какое мне дело до Лаксуса? – сказала, наконец, она. – Король бросает стаю коршунов на добычу, которая богатством и благородством превосходит сотню таких, как они. Но я не допущу, чтобы мое негодование было расценено как каприз, и справедливость не даст мне возложить всю вину на Колдунию. Истинная правда, что в ту ночь, когда наш пир из-за моего брата Принца превратился в битву, а наше пьяное веселье в резню, он в сговоре с нашими врагами покусился на то, что нам принадлежало, не зная, что открывает ворота к нашей и собственной гибели.

Некоторое время она молчала, потом заговорила опять:

– Клятвопреступники: самое отвратительное слово, это значит против всех. Два лица под одним капюшоном. О, если бы земля могла подняться на дыбы и стряхнуть все пороки, которые ее топчут!

– Ты смотришь на запад через море, – заметил Гро.

– Там то, чего ты, наверное, в сумерках не видишь, – сказала Презмира.

– Ты мне рассказывала, – вспомнил он, – о торжественных обетах и странных обещаниях дружбы, с которыми лорд Джасс уходил от тебя, когда они бежали из Карсэ. Но можно ли винить тебя, о королева, за то, что ты мучаешься из-за нарушенной клятвы, данной в исключительных обстоятельствах? Она же, как рыба: сегодня свежая, завтра с душком, а на третий день гнилая.

– Конечно, не так уж важно, – сказала она, – что мой брат презрел союз и налаженные связи ради освобождения тех великих от страшной смерти; а они, когда их освободили, швырнули ему мелкое спасибо и ушли, и тем обрекли его на изгнание из своей страны, и, вероятно, на верную смерть. Пусть дьяволы ада замучают их души!

– Госпожа, – сказал Гро. – Мне бы хотелось, чтобы ты трезво оценила события, без вспышек гнева. Демоны однажды спасли твоего брата в Лиде Нангуне, и, вырвав их из рук нашего короля, он им отплатил.

Она ответила:

– Не оскверняй мой слух, оправдывая их. Они нам нанесли позорное оскорбление. Их черное преступление с каждым днем сильнее разжигает мою глубокую ненависть. Ты начитан в законах природы и философии, неужели я должна учить тебя, что смертельная чемерица или жабья блевотина – отрава в руках женской злости?

Огромная туча накатила с юга и поглотила лунный свет. Презмира повернулась и снова стала ходить по террасе; ее глаза в свете факелов сверкали желтыми искрами. Она казалась опасной, как львица, и при этом нежной и изящной, как антилопа. Гро ходил рядом с ней, говоря:

– Разве Корунд не прогнал их зимой в Моруну? Могли ли они выжить там одни, среди страшных опасностей?

– О милорд, – ответила она. – Неси такие добрые вести кухаркам, а не мне. Ты же сам некогда дошел до самого сердца Моруны и вышел оттуда, или ты великий лжец. Мою душу разъедает одна язва: проходят дни и месяцы, Колдуния кладет себе под ноги народ за народом, но Король терпит, что бунтовщики из Демонланда до сих пор не затоптаны. Он что, считает, что лучше пощадить врага и ударить по другу? Такой вывод не естествен. Или он одержим, как Горайс Одиннадцатый? Да предотвратят небеса крах и гибель всех нас, если он не покарает Демонланд до того, как Джасс и Брандок Дах вернутся, чтобы встретиться с ним!

– Госпожа, – сказал лорд Гро. – Своей речью ты кратко нарисовала картину, которая сложилась в моих мыслях. Прости за то, что сначала я говорил с тобой осторожно, ибо время трудное. Я откроюсь тебе: я с тобой согласен. Надо, чтобы Король нанес удар сейчас, пока их великие воины в отсутствии. Тогда потом, если они вернутся и, да не допустят боги, Голдри с ними, сильнее будем мы.

Она улыбнулась, и показалось, что от ее улыбки душная ночь стала приятней и свежее. И она сказала:

– Ты славный собеседник. В твоей меланхолии я брожу, как в тенистой летней роще, где можно танцевать, что я часто мысленно делаю, или грустить, как бывает чаще, чем мне хотелось бы, и ты никогда не противоречишь мне. Вот только сейчас, когда ты докучал мне изысканной лестью, я чуть не подумала, что ты пытаешься влезть в шкуру Лаксуса или юного Кориниуса, и подыскиваешь приманки, как дамский угодник, чтобы тебя пустили склониться на грудь.

– Я хотел, чтобы ты отряхнула напавшую на тебя печаль, – ответил Гро, и добавил: – Ты должна похвалить меня, ибо я не говорил ничего, кроме правды.

– Хватит, милорд! – воскликнула она, – а то я отошлю тебя, – и, продолжая ходить, запела:

Тот, кто выбирает одну любовь, И все же борется с ней, Не сможет никак взволновать мне кровь, Любя против воли своей. И тот, кто любит только себя, Выбирает нас ради утех, И уходит, едва я приду, полюбя, — Такой для меня хуже всех. Тот, кто только честных может любить, Мне не нужен со скукой своей. А тот, кто может измену простить, Сам неверен, всего верней. Тот, кто платит…

Тут она вдруг прервала куплет, и сказала:

– Идем, я уже стряхнула испорченное настроение, вызванное видом Лаксуса и его дешевой короны. Поговорим о деле. Сначала я хочу тебе кое-что сказать. То, о чем мы с тобой беседовали, не выходит у меня из ума уже два или три месяца, с тех пор как Кориниус воевал в Пиксиленде. Так что, когда пришла весть о том, что мой муж разбил войско демонов и выгнал Джасса и Брандока Даха, как бездомных бродяг, в Моруну, я поручила Виглусу отправить ему письмо с сообщением, что наш Король назначает его королем Бесовии. В нем я писала, что корона Демонланда была бы для нас более достойной наградой за храбрость, и сверкала бы ярче, чем корона Бесовии. Я просила его убедить Короля Горайса послать войско в Демонланд и назначить его командующим. А если он сам не сможет сейчас вернуться домой с этой просьбой, просила дать мне возможность, как послу, предстать перед Королем, изложить ему дело и просить назначить Корунда.

– В тех письмах, которые я привез тебе, содержится ответ? – спросил Гро.

– Да, – ответила она. – Но это ответ лизоблюда, что унизительно для великого воина. Увы, о моем долге жены теперь нет и речи, мне хочется браниться последними словами.

– Я отойду в сторону, миледи, – сказал Гро, – если тебе захочется облегчить душу без свидетелей.

Презмира рассмеялась.

– До этого еще не дошло, – ответила Презмира, – но я злюсь. Предприятие, которое он предлагает, продумано до конца, и я имею полномочия изложить все Королю как бы его устами, и добиться одобрения. Но он не собирается возглавлять его, он предлагает назначить военачальником Корсуса или Кориниуса. Постой, я прочитаю.

Она остановилась возле одного из факелов и вынула письмо из-за корсажа:

– Ах, оно слишком откровенное. Не буду унижать моего мужа чтением такого письма даже тебе.

– Ну, – сказал Гро, – будь я Королем, я бы поручил сокрушить Демонланд именно Корунду. Может быть, он пошлет Корсуса, который в свое время совершал подвиги, но, по моему мнению, для такого предприятия он не годится. А Кориниусу Король вряд ли простил промах на пиру год назад.

– Кориниус! – воскликнула Презмира. – Так ты думаешь, что разгром моей любимой родины не достоин награды, и что он не вернул себе милость Короля?

– Думаю, что нет, – сказал лорд Гро. – Кроме того, он безумно зол, что сорвал этот колючий плод для того, чтобы его съел другой. Сегодня в пиршественном зале он вел себя безобразно самоуверенно, раздражал Лаксуса колкостями, хватался за меч, отпускал грязные шуточки и открыто заигрывал со Сривой, хотя не прошло и месяца со дня ее обручения с Лаксусом. Я не удивлюсь, если еще до конца пира не прольется кровь. И я думаю, что он не пойдет на войну, если ему не будет точно обещана награда. Мне кажется, Король, зная его настроение, не только не поручит ему нового дела, но даже не даст ему права с почетом отказаться.

Они стояли около арки ворот, открывавшихся на террасу из внутреннего двора. Из большого пиршественного зала Горайса XI еще доносилась музыка. Под аркой и в тени огромных контрфорсов затаилась чернота, в которую не проникал свет факелов.

– Ну что, милорд, – спросила Презмира. – Твоя житейская мудрость одобряет мое решение?

– Да, ибо каково бы оно ни было, оно твое, о королева.

– Каково бы оно ни было! – воскликнула она. – Ты еще сомневаешься? Что я еще могу решить, как не просить аудиенции у Короля прямо с утра? Разве не об этом меня просит муж?

– А если твое рвение перейдет границы его просьбы в одной подробности? – спросил Гро.

– Именно! – сказала она. – И если я завтра до полудня не принесу тебе известие, что объявлен поход на Демонланд, и что милорд Корунд возглавит его, и подписаны письма о том, чтобы его немедленно отозвали из Орпиша…

– Тс-с! – сказал Гро. – Во дворе шаги.

Они повернулись к арке, и Презмира еле слышно пропела:

Тот, кто платит любовнице за срам, Превращает ее в рабу, А тот, кто не платит, обычно сам Не верит в свою судьбу. Выходит, нет на свете мужей, Кому можно доверить себя. Наверное, лучше жить без затей, Любить лишь одну себя!

Кориниус встретил их под аркой, ведущей в пиршественный зал. Он остановился прямо у них на пути и стал всматриваться в Презмиру из темноты, так что она почувствовала жар его дыхания с винными парами. Было слишком темно, чтобы видеть лицо, но он узнал ее по фигуре и осанке.

– Молю о милости, Госпожа, – сказал Кориниус. – Я думал, что это… но неважно. Желаю наилучшего отдыха.

Он уступил ей дорогу с глубоким поклоном, одновременно грубо задев Гро. Гро не имел намерения затевать ссору, поэтому дал ему пройти и пошел вслед за Презмирой во внутренний двор.

Лорд Кориниус сел на ближайшую скамью, развалился на подушках и, прищелкивая пальцами, запел:

Какой же тот осел, кто ждет, Когда к нему сама придет Девица развлекаться? Минута радости пройдет, Она обманет и уйдет, Очарованье пропадет — Над кем тогда смеяться? Не буду я смотреть ей в рот, Да пусть другой ее берет, Чего мне огорчаться? А я останусь без забот, Хоть день один, хоть целый год, Ну, а случайно повезет — Так буду наслаждаться! Как мимо смуглая пройдет, Так сразу сердце обомрет, Влюблюсь, добьюсь, – и что же? Другая будет посмуглей, Я побегу скорее к ней — Свобода мне всего милей И всех девиц дороже!

Шорох слева от него заставил его повернуть голову. Из глубокой тени ближайшего к арке контрфорса, крадучись, вышла женская фигура. Он вскочил, первым оказался в арке, и раскинул руки, преграждая дорогу.

– А! – воскликнул он. – Синички водятся в тени! Какой выкуп я получу за то, что вчера вечером зря прождал свидания? Ты прокралась сюда, чтобы еще раз одурачить меня? Думала, я тебя опять всю ночь не поймаю?

Леди засмеялась:

– Вчера вечером меня отец не отпустил, а сегодня, милорд, ты заслуживаешь наказания за бесстыдную песенку. Это что, серенада для женских ушей? Ну, пой, пой еще раз, покажи, какой ты осел.

– Здесь ты храбрая, чтобы дразнить меня, один я, ни звездочки нет в свидетели, а факела – старые пьяницы, поседели в бесчинствах, они не разболтают.

– Если ты сам пьян, то я ухожу, милорд, – сказала она, а когда он сделал шаг к ней, добавила: – и не вернусь, а тебя отошью навсегда, потому что не хочу, чтобы со мной обращались, как со служанкой. Я долго терпела твои солдатские привычки.

Кориниус обхватил ее руками и прижал к широкой груди, так, что она едва доставала до земли пальцами ног.

– О Срива, – сдавленным голосом произнес он, – ты думаешь, что можно разжечь большой костер, пройти сквозь него и не обжечься?

Крепким объятием он прижал ее руки вдоль тела. Казалось, она надломится, как лилия в пылающий полдень, и лишится чувств. Кориниус склонился к ее лицу и стал жадно целовать, говоря:

– Клянусь всеми сладостями ночи, сегодня ты моя.

– Завтра, – задыхаясь, сказала она.

Но Кориниус настаивал:

– Сладкое мое счастье, сегодня!

– Дорогой милорд, – негромко сказала леди Срива. – Ты завоевал мою любовь, но не будь таким нетерпеливым. Клянусь тебе страшными силами, которые держат землю, у меня есть, что рассказать отцу сегодня ночью, нет, даже прямо сейчас. Только это, а не легкомысленное тщеславие, так что не сердись.

– Он может развлекаться вместе с нами, – сказал Кориниус. – Он старик, и за книгами подолгу не спит.

– Как? Ты станешь его поить? – сказала она. – то, что я должна ему сказать, опьянит его сильнее вина. Опасно любое промедление.

Но Кориниус сказал:

– Я тебя не пущу.

– Хорошо, – сказала она. – Ты упрямое животное. Но знай, что я позову на помощь, сбежится весь Карсэ, разыскивая нас, и Лаксус, если он настоящий муж, и мои братья заставят тебя дорого заплатить за насилие надо мной. Но если ты хочешь поступить благородно и наградить мою любовь дружбой, отпусти меня. А если ты тайно подойдешь к дверям моих покоев через час после полуночи, я думаю, в них не будет замка.

– Клянешься? – воскликнул он.

Она ответила:

– Иначе пусть я погибну, – ответила она.

– Через час после полуночи. Для моего желания это целый год, – сказал он.

– Так говорит мой благородный любовник, – сказала Срива, снова подставляя ему губы.

Она быстро прошла под аркой и через двор, где в северной галерее находились покои ее отца Корсуса.

Лорд Кориниус вернулся на скамью и лениво развалился на ней, мурлыча песенку на старый мотив:

Моя любовница – волан Из пробочки и перьев. Сегодня я любовью пьян, А завтра рад потере! Волан к другому я пошлю, И сам другую полюблю! Ла-ла, ла-ла, ла-ла!..

Он вытянул руки и зевнул.

– Ну, Лаксус, круглолицый петушок, такое лекарство сильно облегчает мою досаду. Будет только честно, если я не получил свою корону, зато мне достанется твоя любовница. Правду сказать, глядя, какое ничтожное, маленькое и обыкновенное королевство этот Пиксиленд, и какая восхитительная трясогузочка эта Срива, от взляда на которую у меня уже два года слюнки текут, я могу считать себя частично вознагражденным, пока она мне не надоест:

Полна любовью жизнь моя, Но не хочу жениться я. Без жен мы проживем, друзья, А без любви негоже…

– Значит, через час после полуночи? Какое вино лучше всего для любовников? Пойду выпью бокал и сыграю в кости с кем-нибудь из парней, чтобы скоротать время.

XVI. Миссия леди Сривы

Как герцог Корсус подумал, что государственное дело стоит поручить собственной дочери; и как она успешно справилась с миссией

Срива быстро пошла в покои своего отца, застала мать дремлющей за шитьем в кресле с двумя свечами по бокам, и сказала:

– Госпожа матушка, есть корона королевы, которая ждет, чтобы ее подобрали. Если вы с отцом не пошевелитесь, она упадет в колени чужестранки. Где отец? Все еще в пиршественном зале? Надо немедленно призвать его сюда.

– Тьфу! – воскликнула Зенамбрия. – Как ты меня напугала. Говори медленнее, дочь моя. Из твоей бурной речи я ничего не поняла. Что у тебя за дело?

– Дело государственной важности. Ты не пойдешь за отцом? Ладно, я его приведу. А ты скоро все услышишь, матушка, – и она направилась к двери.

Мать закричала, что возвращаться в зал спустя много времени после того, как все женщины оттуда ушли, по меньшей мере неприлично, но она не слушала. Видя, что дочь не остановишь, леди Зенамбрия подумала, что лучше пойти самой, и в скором времени вернулась с Корсусом.

Корсус сел в кресло напротив жены, и его дочь рассказала ему все, что узнала.

– Они дважды или трижды проходили мимо, – сказала она, – так близко, как ты сейчас от меня. Отец мой, она опиралась на руку своего кудрявого философа, словно они родственники. Ясно, они не думали, что кто-то может их подслушать. Говорила она вот что.

Тут Срива передала все речи леди Презмиры о походе на Демонланд, и о задуманной встрече с Королем, и о плане Презмиры поручить Корунду возглавить поход, и о письмах, которые утром отправят в Бесовию, чтобы срочно отозвать его из Орпиша.

Герцог слушал, не шевелясь, тяжело дыша, наклонившись вперед, опершись локтем одной руки о колено, а другой рукой теребя седые усы. Он бродил хмурым взглядом по покою, и его обвислые щеки, раскрасневшиеся на пиру, постепенно приобретали более темный оттенок.

Зенамбрия сказала:

– Увы, разве я тебе не говорила давным-давно, милорд, что Корунд зря взял молодую жену. Вот от этого и весь позор. Жаль, что такой славный муж, уже не в расцвете сил, оказался на краю света, а она так скоро нарушает обет и покушается на его честь. Я очень надеюсь, что он вернется домой и отомстит ей. Я уверена, что Корунд достаточно горд, чтобы не покупать успех такой позорной ценой.

– Твоя речь, жена, – сказал Корсус, – подтверждает поговорку, что волос долог, а ум короток. Ты дура.

Некоторое время он молчал, потом перевел взгляд на Сриву. Она полусидела, полустояла, опираясь белоснежными руками о стол, схватившись за его край и сверкая драгоценными кольцами. Его хмурый взгляд слегка посветлел, остановившись на ней.

– Иди сюда, – сказал он. – Садись мне на колени, вот так.

Когда она устроилась на его колене, он сказал:

– Красивый наряд на тебе сегодня, мартышка. Красный, как подобает веселому настроению.

Он обнял ее одной рукой, его широкая ладонь у нее под грудью была похожа на щит.

– Ты очень хорошо пахнешь.

– Это лист малабатрума, – ответила она.

– Я рада, что тебе нравится, милорд, – сказала Зенамбрия. – Моя служанка заявляет, что когда его варят в вине, получаются непревзойденные духи.

Корсус внимательно смотрел на Сриву, и через некоторое время спросил:

– А как ты оказалась на террасе ночью?

Она опустила глаза и ответила:

– Лаксус просил меня выйти туда на встречу с ним.

– Хм! – фыркнул Корсус. – Тогда странно, зачем он тебя уже час ждет у себя в личном дворике.

– Он меня не так понял, – сказала Срива. – Так ему и надо.

– Значит, так. А ты сегодня занялась политикой, – сказал Корсус. – И унюхала поход на Демонланд. Похоже на то. Но мне кажется, Король пошлет Кориниуса.

– Кориниуса? – переспросила Срива. – Вряд ли. Туда должен будет отправиться Корунд, если только ты не доложишь Королю об этом деле сегодня. Потому что, о отец мой, леди лиса лично посетит его завтра.

– Да ну! – воскликнул Корсус. – Ты еще девчонка, и ничего не понимаешь. У нее нет права крови просто так входить к Королю, и ей не хватит решимости. Нет, на первом плане не Корунд, а Кориниус. Поэтому Король воздержался от передачи ему Пиксиленда, который должен был стать его владением, и швырнул эту игрушку Лаксусу.

– Но это чудовищно, – сказала Зенамбрия. – Отдать Кориниусу Демонланд, что намного больше, чем корона Пиксиленда. Новичок получит все мясо, а тебе достанутся кости и обрезки, потому что ты стар?

– Придержи язык, женщина, – сказал Корсус, глядя на нее, как на скисшее питье. – Почему тебе недостает ума использовать дочь как наживку и насадить его на крючок?

– Прости меня, муж мой, – сказала Зенамбрия.

Леди Срива рассмеялась, обхватив бычью шею отца и играя его усами.

– Успокойся, госпожа матушка, – сказала она. – Я сама могу выбирать в Карсэ. Сейчас, например, я думаю про лорда Кориниуса. Настоящий воин, вдобавок, бреет усы, а это, по моему опыту, гораздо приятнее, чем твоя щетина, отец.

– Ну ладно, – сказал Корсус, целуя ее. – Как бы там ни было, сегодня же отправлюсь к Королю, чтобы решить дело. Тем временем, миледи, – обратился он к Зенамбрии, – отправляйся прямо в спальню и крепко запри дверь, а я для пущей безопасности запру ее снаружи. Сегодня народ слишком развеселился. Очень может статься, что тебя обидят пьяные гуляки, пока я занимаюсь государственными делами.

Зенамбрия пожелала ему спокойной ночи и хотела взять с собой дочь, но Корсус запретил, сказав:

– Я постараюсь пристроить ее получше.

Когда леди Зенамбрия оказалась запертой в спальне, и они остались одни, Корсус достал из дубового шкафчика большую серебряную флягу и два резных бокала. Он наполнил их до краев искрящимся желтым вином и заставил Сриву выпить с ним до дна, да не один раз, а дважды. Потом подвинул кресло к столу, положил на него руки и уронил на них голову.

Срива ходила взад-вперед, нетерпеливо ожидая, когда отец сменит позу и прервет молчание. Конечно, вино зажгло ей кровь, и в этом тихом покое она вспомнила горячие поцелуи Кориниуса на своих устах, силу его рук, когда он держал ее в железных объятиях. Наступила полночь. Она думала о свидании, назначенном через час, и ей казалось, что у нее кости тают.

– Отец, – сказала она, наконец. – Пробило полночь. Ты идешь? А то будет поздно.

Герцог поднял голову и посмотрел на нее.

– Нет, – произнес он, и еще раз: – Нет. Какой смысл? Я старею, дочь моя, и скоро зачахну. Мир – для молодых: для Кориниуса, для Лаксуса, для тебя. А больше всего для Корунда, кто хоть и стар, но имеет кучу сыновей и жену, самую крепкую лестницу, чтобы взбираться на троны.

– Но ты только что сказал… – начала Срива.

– А, рядом была твоя мать. Она раньше времени впала в детство, я и говорю с ней, как с ребенком. Корунд плохо сделал, женившись на молодой? Ха! Да это оплот и бастион его удачи! Видела хоть кого-нибудь, кто бы так возвысился? Был у меня советником, когда я вел старые войны с вампирами, а теперь забрался намного выше, хотя я на девять лет старше. Смотри, он уже король, и скоро будет (пусть под властью Горайса) фактическим повелителем всей страны, если эта женщина доведет свою игру до конца. Неужели Король не отдаст ей сверх Бесовии Демонланд и весь мир в придачу за такую плату? Клянусь адом, я бы не отказался, если бы мне предложили.

Он встал и потянулся к вину, отводя взгляд от дочери.

– Корунд, – продолжал он, наливая себе, – лопнул бы от смеха, если бы слышал болтовню твоей матери. Никаких сомнений быть не может, что последним походом он обязан своей жене. Он вернется домой и наверняка придет к ней с горячей любовью и благодарностью за то, что она для него отвоевала здесь. Поверь мне, не каждая знатная леди завоевывает благосклонность Короля.

Окно было открыто, и пока они какое-то время молчали, снаружи под ним раздались звуки лютни, и негромкий мужской голос с бархатными нотками пропел:

Судьба дала быку рога, Коню копыта, чтоб скакать, Льву зубы, жертву раздирать, А зайцу ноги – удирать! У любви, как у льва, Жадный оскал: Попал – и голову потерял! Птицы летают, Рыбы плывут, А смертные рассуждают: Почему у женщин рога не растут? Почему они не летают? Но есть у них что-то, Что нам не понять. Мы можем только Их обожать! У них красота — Единственный щит. Меч красоты Все победит. Кровь и огонь они укротят. Одной красотой Всех покорят!

Леди Срива узнала под своим окном голос Лаксуса. Сердце у нее забилось, но дух приключений влек ее скорее не к нему, и даже не к Кориниусу, а на странные и гибельные тропы, о которых она доселе не мечтала. Отец ее герцог направился к ней, сшибая стулья по пути, и сказал:

– Корунд и куча его сыновей! Корунд и его молодая королева! Если он заклинает белую розу, почему бы нам не поколдовать с алой? Она не менее красива, дьявол меня забери, и источает сладчайшее благоухание.

Она пристально смотрела на него, щеки ее раскраснелись. Он взял ее за руки.

– Неужели эта чужестранка со своим бледнолицым ухажером получат превосходство над нами? – сказал он. – Длинные бороды, хоть белые, хоть черные, для нас бельмо в глазу. Для нас неприемлемо, чтобы именно эта женщина с чужими манерами… А ты не боишься выступить на поле боя против нее?

Срива уперлась лбом в его плечо и сказала очень тихо:

– Если до этого дойдет, я тебе докажу.

– Уже дошло, – сказал Корсус. – Ты сама сказала, что Презмира будет добиваться аудиенции утром. Но женщины лучше всего действуют ночью.

– А если Лаксус тебя услышит? – сказала она.

Он ответил:

– Чепуха, он тебя не обвинит; а если узнает, мы это уладим. Твоя дура-мать болтает о чести. Это школьное понятие. Если не так, объясни мне, откуда бьет источник чести, как не от Короля из королей? Если он тебя примет, ты будешь в чести, и все, кто с тобой связан. Я еще не знаю, как можно считать бесчестным того или ту, кому честь оказывает Король.

Она рассмеялась, оборачиваясь к окну, не отнимая рук.

– Ого, ты напоил меня крепким зельем! От этого меня качает сильнее, чем от многих твоих наставлений, отец мой, которые я, сказать правду, не запомнила, потому что не очень в них верила.

Герцог Корсус обнял ее за плечи. Он смотрел на нее сверху, потому что она была ниже ростом.

– Великие боги, – сказал он. – Аромат алой розы, хоть она и меньше, пьянит сильнее, чем запах белой. А почему бы и нет? Пусть хоть игра, выходка сорвиголовы? Плащ с капюшоном, маска, если хочешь, и мое кольцо в доказательство, что я тебя послал. Я провожу тебя через двор до лестницы.

Она ничего не сказала, только улыбнулась, когда он накинул ей на плечи большой бархатный плащ.

– Ха, – заметил он, – дочь бывает лучше, чем десять сыновей.

Тем временем Король Горайс сидел в своем личном покое и писал на пергаменте, разложенном на столе из полированного мармолита. Возле его левого локтя горел серебряный светильник. Окно в ночь было открыто. Король отложил в сторону корону, которая поблескивала под светильником. Кончив писать и отложив перо, он перечитал написанное:

«От меня, Горайса Двенадцатого, Великого Короля Колдунии, Бесовии и Демонланда, и всех королевств под солнцем, слуге моему Корсусу. Этим подтверждаю, что ты должен со всей возможной поспешностью отбыть с достаточным числом воинов и кораблей в Демонланд, ибо засевшие там неблагодарные и вероломные скоты должны быть наказаны моим острым мечом. Приказываю тебе как моему полководцу вторгнуться в указанную страну, опустошить ее, взять добычу, убить и поработить тех, кто бунтует, взять на службу тех, кто для этого годится, и с особым тщанием стереть с лица земли крепости и замки: Гейлинг, Дрепаби, Кротринг, Аулсвик, и другие. Эта война должна стать величайшей из всех прежних, ибо надо пройти весь Демонланд и навсегда уничтожить любую опасность, которая может исходить оттуда. Знай, что, не оценив твоих выдающихся прежних заслуг, я бы не дал тебе столь высокий пост в столь трудное время. И поскольку все великие планы должны немедленно выполняться и достойно вознаграждаться, ты должен все выполнить, и получишь награду. Мое повеление: ты, Корсус, прими приказ о немедленном снаряжении кораблей, набери гребцов, воинов, всадников, военачальников, собери прислугу, заготовь оружие и все необходимое для войска и флота, а поможет тебе это мое собственноручное письмо. Писано в моем замке Карсэ мая двадцать девятого дня, в год второй моего правления, и запечатано моей печатью со знаком Уробороса».

Король взял с большой золотой чернильницы воск и свечу, приложил к воску рубиновую голову змея Уробороса и произнес:

– Рубин – самый благоприятный камень для сердца, ума, храбрости и памяти. Так утверждают.

Воск еще не успел затвердеть на королевском послании Корсусу, когда в дверь кто-то осторожно постучал. Король разрешил войти, перед ним встал начальник караула и доложил, что снаружи ждет кто-то, прося немедленной аудиенции.

– Он показал мне знак, о милорд Король, кольцо с черным опалом, вырезанным в форме бычьей головы с раздутыми ноздрями. Я узнал перстень-печатку милорда Корсуса, который он носит на левом большом пальце. Только поэтому я посмел передать поручение вашему величеству в такой неподходящий час. Если я виноват, нижайше прошу меня простить.

– Ты узнал этого человека? – спросил Король.

Начальник стражи ответил:

– Я не мог его узнать, великий господин, он в маске и большом плаще. Он малого роста и говорил шепотом.

– Пусть войдет, – сказал Король, а когда Срива вошла, в маске, завернувшись в плащ и протягивая руку с кольцом, добавил: – Подозрительно ты выглядишь, но этот знак открывает тебе двери. Сними с себя все лишнее и покажись.

Но она, продолжая говорить шепотом, стала умолять его об аудиенции наедине. Так что Король отослал начальника стражи.

– Повелитель, – спросил воин, – мне встать за дверью?

– Нет, – сказал Король. – Освободи прихожую, выставь стражу дальше, и пусть меня никто не беспокоит.

А Сриве он сказал:

– Если твоя миссия не честнее, чем твой вид, тебе предстоит плохая ночь. Движением пальца я могу превратить тебя в мандрагору, если ты уже не что-то подобное.

Когда они остались одни, леди Срива сбросила маску и откинула капюшон. Ее темно-каштановые волосы были собраны в две тяжелые сетки на голове, подколотые надо лбом и ушами серебряными шпильками с гранатами цвета горящих углей. Король посмотрел на нее из-под бровей глубоко посаженными глазами, ни движением век, ни выражением худого лица не выдав своих мыслей по поводу ее появления.

Она, дрожа, произнесла:

– О милорд Король, надеюсь, ты простишь мне несвоевременное вторжение. Я не хотела нарушать твой покой и удивляюсь собственной смелости.

Король жестом пригласил ее сесть в кресло у стола по правую руку от себя. Потом сказал:

– Не надо бояться, леди. То, что я тебя принял, уже означает, что ты желанная гостья.

Жар отцовского вина заиграл в ней, как костерок под порывом ветра. Ее сердце забилось чаще. Сидя рядом с Королем Горайсом XII, в кольце света светильников, она собралась с духом и сказала:

– О Король, я очень боялась идти к тебе, но я пришла с просьбой. Для тебя это мелочь, милорд, а для меня, ничтожной твоей служанки, это огромная милость. Но теперь, когда я здесь, я не смею просить.

Он сверкнул глазами из-под нахмуренных бровей, и она пришла в смятение. Рядом с ней лежала зловещая железная корона, сверкая драгоценностями на устрашающих поднятых клешнях, медные змеи извивались на подлокотниках кресел, пламя светильников отражалось в блестящей столешнице из зеленого камня с красными и черными прожилками, напоминавшими окровавленные лезвия мечей.

Однако она нашла в себе силы и произнесла:

– Будь я достойным лордом у тебя на службе, как мой отец, или как другие, которых ты чествовал сегодня, о Король, все было бы иначе. Но я тоже хочу тебе служить, и я пришла спросить, как.

Сначала Король ничего не сказал, потом вдруг улыбнулся:

– Я очень признателен тебе, леди. Чтобы угодить мне, оставайся такой же, как раньше. Развлекайся и веселись, не забивай себе голову полночными вопросами, а то похудеешь от излишней осмотрительности.

– Разве я похудела? О Король, суди сам.

Говоря так, леди Срива встала и медленно подняла руки в стороны и вверх. Бархатный плащ распахнулся и повис складками на ее руках, как крылья птицы, собирающейся взлететь. Белая кожа плеч, рук, шеи и полуобнаженной груди, казалось, светилась. Огромный камень гиацинт на золотой цепочке на шее висел над ямкой между грудей, мерцая в такт с ее дыханием.

– Ты грозил, милорд, превратить меня в мандрагору, – сказала она. – Может быть, ты превратишь меня в мужа?

В каменном выражении смуглого лица и в глазах, горящих в глубоких орбитах, она ничего не могла прочесть.

– Я бы тогда лучше служила тебе, милорд, чем красивая женщина. Я бы пришла и сказала: «О Король, хватит терпеть собаку Джасса. Дай мне меч, о Король, я покорю для тебя Демонланд и растопчу его».

Она снова опустилась в кресло, бархатный плащ упал на его спинку. Король задумчиво провел пальцем по торчащим клешням на короне.

– Это и есть твоя просьба? – сказал он, наконец. – Поход в Демонланд?

Она кивнула головой.

– Надо отплывать сегодня? – спросил Король, продолжая наблюдать за ней.

Она усмехнулась с глупым видом.

– Я только хочу знать, – сказал он, – какая муха срочности тебя укусила и заставила прийти так странно и неожиданно, да еще после полуночи.

Она минуту помедлила, потом набралась храбрости и сказала:

– Иначе первым к тебе пришел бы кто-то другой, о Король. Поверь мне, я знаю о приготовлениях и о том, что утром к тебе явится другой, просить о том же. Какие бы связи там ни были, я уверена, что мои сведения верны.

– Другой? – спросил Король.

Она ответила:

– Милорд, я не называю имен. Но есть опасные просители, сладкими словами они играют на струнах, которые нам чужды.

Она наклонила голову к столу, словно всматриваясь в глубину сквозь поверхность. Ее корсаж и платье из алой парчи напоминали чашечку большого цветка, а руки и плечи – лепестки. Потом она посмотрела вверх.

– Ты улыбаешься, миледи Срива, – заметил Король.

– Я улыбаюсь своим мыслям, – ответила она. – Ты будешь смеяться, они совсем не о том, о чем мы говорили. Наверное, мысли женщины не более постоянны, чем флюгер, который подвластен всем ветрам.

– Позволь мне услышать твои мысли, – сказал Король, наклоняясь к ней и лениво протягивая тонкую волосатую руку вдоль края стола.

– Вот что, Король, – сказала она. – Я вдруг вспомнила слова леди Презмиры, когда она вышла замуж за Корунда и поселилась здесь в Карсэ. Она сказала, что правая половина ее тела принадлежит Колдунии, а левая – Пиксиленду. У нас тут народ радовался, что именно правую сторону она отдает Колдунии, на что она ответила, что сердце находится с левой стороны.

– А у тебя где сердце? – спросил Король.

Она не посмела поднять на него глаза, так что не увидела шутливого огонька, который, как летняя молния, на мгновение осветил его темное лицо, когда она назвала имя Презмиры.

Его рука упала с края стола, и Срива почувствовала, как она коснулась ее колена. Она задрожала, как парус, когда он вдруг теряет ветер. Она сидела, не двигаясь, потом очень тихо произнесла:

– Есть одно слово, милорд Король. Если ты его скажешь, оно, как луч, выведет на свет мой ответ.

Но он придвинулся к ней и сказал:

– Неужели ты думаешь, что я стану с тобой торговаться? Я сначала узнаю ответ в темноте.

– Милорд, – прошептала она. – Я бы не пришла к тебе в самое глухое время ночи, если бы не знала, что ты великий и благородный Король, а не жадный охотник до женщин.

Ее теплое тело источало пряный аромат, который кружил голову: духи из малабатрума, растертого в вине, эссенция желтых лилий из садов Афродиты. Король притянул ее к себе. Она обняла его руками за шею и прошептала возле его уха:

– Милорд, я не смогу заснуть, пока ты не скажешь мне, что войско должно отплыть, и полководцем назначен Корсус.

Король взял ее в объятия, как ребенка, и впился ей в губы долгим поцелуем. Потом вскочил на ноги, посадил ее на стол под светильник, как куклу, снова откинулся в кресле и стал ее рассматривать со странной настораживающей улыбкой.

Вдруг он помрачнел, приблизил свое лицо с черной квадратной бородой к ее лицу, скривил губы и сказал:

– Девочка, кто прислал тебя?

Он смотрел на нее жутким взглядом горгоны, так что у нее вся кровь отлила от лица, и она ответила еле слышно:

– Меня послал отец, о Король, и это правда.

– Он был пьян?

– Думаю, да, милорд, был, – ответила она.

– Пусть он теперь всю жизнь, как сокровище, хранит ту чашу, из которой напился. Ибо, будучи трезвым, он бы добивался моей милости только исполнением долга, а другие пути стоили бы ему жизни.

Срива расплакалась, говоря:

– О Король, сжалься.

Но Король ходил по покою, как хищный лев.

– Он боялся, что я вместо него назначу Корунда? Интриги не заставят меня изменить мнение, так ему не добиться своей цели. Пусть придет и говорит сам. Иначе пусть отправляется вон из Карсэ и не попадается мне на глаза. Пусть убирается к дьяволам.

В конце концов Король остановился возле Сривы, которая все еще стояла у стола и жалостно плакала, закрыв лицо руками. В слезах она была еще красивее. Он какое-то время смотрел на нее, потом сел в кресло, одной рукой притянул ее к себе на колено, а другой отнял ее руки от лица.

– Успокойся, – сказал он. – Ты не виновата. Хватит плакать. Подай мне письмо со стола.

Она повернулась и протянула руку за пергаментом.

– Ты узнаешь мою печать? – спросил он.

Она кивнула.

– Читай, – приказал он.

Она встала под светильником и стала читать написанное. Король подошел к ней сзади, нагнулся и, жарко дыша ей в ухо, сказал:

– Видишь, я уже выбрал полководца. Разрешаю тебе узнать сейчас, ибо не намерен отпускать тебя до утра. Но не думай, что даже твоя красота, как бы она ни привлекала меня, может заставить меня изменить политику.

Она бессильно откинулась ему на грудь, и он покрыл поцелуями ее шею, глаза и плечи. Ее губы жадно ответили ему. Его руки обжигали ее тело, как горячие угли.

На мгновение вспомнив о Кориниусе, который, наверное, бесится у двери пустого покоя, леди Срива почувствовала глубокое удовлетворение.

XVII. Король выпускает сокола

О том, как леди Презмира пришла к Королю по государственному делу, и что ей удалось; также о том, почему Король послал герцога Корсуса в Демонланд; и как в пятнадцатый день июля лорды Корсус, Лаксус, Гро и Галландус вывели флот из Тенемоса

Наутро леди Презмира пришла просить аудиенции у Короля, и когда ее впустили, встала перед ним во всей своей красе и великолепии.

– Милорд, я пришла сюда выразить свою благодарность, ибо вчера на пиру не представилось случая. Конечно, это нелегко, ибо благодарю тебя я, а не Корунд. Можно подумать, что я забываю о том, что именно он завоевал это королевство и заслужил его корону. Но если я буду говорить иначе, покажется, что я преуменьшаю твою щедрость, о Король, а неблагодарность – отвратительный порок.

– Миледи, – ответил Король. – Нечего меня благодарить. До моих ушей доходят трубные сигналы о великих подвигах.

Она рассказала ему о письмах, которые получила от Корунда из Бесовии, и сказала:

– Всем ясно, милорд, что ты в наши дни покоряешь все народы и назначаешь новых королей править твоими вассалами от твоего имени, тем умножая славу Карсэ. О Король, сколь долго может нас оскорблять злостный сорняк Демонланда, до сих пор не вытоптанный нами?

Король не произнес ни слова, лишь слегка оскалил зубы, как тигр, которому помешали за трапезой.

Но Презмира упрямо продолжала:

– Милорд, не гневайся на меня. Я думаю, что верный слуга, обласканный господином, должен искать повод еще раз услужить ему. А где еще сможет выдвинуться Корунд, служа тебе, как не на западе, возглавив флот и поведя воинов в победоносный поход, дабы умножить славу, добытую тобой в прошлом мае?

– Госпожа, – ответил Король. – Здесь решаю я. Когда мне понадобится твой совет, я скажу тебе. Но не сейчас. – Он встал, как бы заканчивая беседу, и добавил:

– Я намереваюсь поохотиться сегодня. Мне сказали, что у тебя есть сокол, который летает выше лучших соколов Кориниуса. Не хочешь ли ты натравить его сегодня на цаплю?

– С радостью, Король, – ответила она. – Но все же я умоляю тебя, вдобавок ко всем твоим милостям, выслушать еще одно мое слово. Что-то мне подсказывает, что ты уже принял решение по этому походу, и, судя по тому, как ты отстраняешь меня, я думаю, что ты хочешь назначить не Корунда, а кого-то другого.

Король Горайс смотрел на нее так же мрачно и неподвижно, как его мрачная крепость созерцала ясное утро. Солнечные лучи лились через бойницы восточного бастиона и бросали красно-золотистые отблески на ее пышные волосы, отражаясь в алмазах прически. И Горайс сказал:

– Представь, что я садовник. Я не прошу советов у бабочки. Пусть радуется, что для ее удовольствия есть розовые кусты и красная заячья капуста. Если ей этого мало, я дам ей еще, по ее просьбе. В Карсэ бывают маскарады, пиры и любые развлечения. Но война и политика не для женщин.

– Ты забываешь, о Король, – сказала леди Презмира, – что я сейчас посол Корунда.

Однако, заметив, как он помрачнел, поспешно добавила:

– Но это не все, о Король. Я буду с тобой откровенна, как день. Он настаивает на походе, но не на том, чтобы самому возглавить его.

Король зло взглянул на нее, перестал хмуриться и произнес:

– Рад слышать.

Затем добавил:

– Знай и радуйся, госпожа, что приказ уже выдан. Еще до прихода зимы Демонланд будет у меня под пятой. Напиши своему лорду, что я исполняю его желание.

Глаза Презмиры победно засияли.

– О радостный день! – воскликнула она и спросила: – Мое тоже?

– Да, если ваши желания совпадают, – ответил Король.

– Ах, ты знаешь, что мое, как борзый конь, скачет впереди.

– Тогда сдержи его, миледи, – сказал Король. – Пусть скачет в упряжке. Как ты думаешь, почему я послал Корунда в Бесовию? Он умен, и храбрость его благородна, он может управлять большим королевством. Ты хочешь, чтобы я, как избалованное дитя, вырвал у него Бесовию, как недошитую игрушку?

Прощаясь с ней с изысканной учтивостью, он сказал:

– Мы обязательно встретимся с тобой, миледи, за три часа до полудня, – потом ударил в гонг, вызывая начальника стражи: – Проводи королеву Бесовии. И пусть герцог Корсус немедленно придет ко мне.

За три часа перед полуднем лорд Гро встретился с Презмирой у ворот внутреннего двора. На ней был охотничий костюм из темно-зеленого шелка с узкой оборкой, обшитой жемчугом. Она сказала:

– Ты с нами, милорд? Я к тебе так привязана. Я знаю, что ты не любишь охоту, но ты должен спасти меня от Кориниуса. Непонятно, почему, он все утро надоедает мне странными любезностями.

– В этом, как и в больших делах, я твой покорный слуга, о Королева. Но у нас еще есть время. Король будет готов не раньше, чем через полчаса. Он заперся с Корсусом, наверное, обсуждают вооружение войска перед походом на демонов. Ты слышала?

– Я не глухая, – сказала Презмира. – Все колокола в Карсэ уже звонят.

– Увы! – вздохнул Гро. – Мы так долго бодрствовали вчера вечером, и все утро пронежились в постели.

– Не я, – сказала Презмира. – Хотя я сейчас злюсь на себя за это.

– Как? Ты встретилась с Королем до совета?

Она утвердительно наклонила голову.

– И он отказал тебе?

– С безграничным терпением, – сказала она, – и бесповоротно. Милорд Корунд остается в седле в Бесовии, пока не усмирит ее полностью. Правду сказать, я думаю, что в этом есть смысл.

Гро сказал:

– Ты принимаешь это с таким благородством и благоразумием, как я и ожидал.

Она засмеялась.

– Больше всего на свете я хочу, чтобы Демонланд был покорен. Однако, меня очень удивляет, что Король подобрал для этой цели грубую дубину, когда к его услугам столько прекрасных мечей. Взгляни только на их вооружение.

Стоя у ворот перед крутым спуском к реке, они увидели, как лорды Колдунии собираются у шлюза, чтобы ехать на соколиную охоту. И Презмира сказала:

– Разве не прекрасно жить в Карсэ, милорд Гро? Разве не замечательно находиться в крепости, которая правит миром?

Они спустились на мост к Дороге Королей, чтобы встретиться со всеми на открытом лугу на левом берегу Друймы. Презмира обратилась к Лаксусу, сидевшему на черном с сединой мерине:

– Я вижу, ты сегодня взял ястребов, милорд?

– Да, миледи, – ответил он. – Они сильнее соколов. Кроме того, они злобные, их приходится держать отдельно, чтобы они не убили всех остальных.

Срива, оказавшись рядом, протянула руку и погладила их.

– В самом деле, – сказала она. – Я обожаю твоих ястребов. Они сильные и по-королевски величественные.

Она засмеялась и добавила:

– Сегодня я хочу иметь дело только с королями.

– Тогда я к твоим услугам, – сказал Лаксус. – Хотя на охоту я корону не надел.

– Поэтому я тебя и не замечаю, – сказала она.

Лаксус обратился к Презмире:

– Не хочешь похвалить моих ястребов, о Королева?

– Я ими восхищаюсь, – ответила она. – Но осторожно. Я думаю, тебе они подходят больше, чем мне. Это хорошие птицы для охоты в кустах, а я предпочитаю горы.

Ее чернобровый пасынок Хеминг рассмеялся, зная, что она шутит и думает о Демонланде.

Тем временем Кориниус подъехал к леди Сриве на крупном серебристо-белом коне с черными ушами, гривой и хвостом, и угольно-черными ногами. Он сказал ей тихо, чтобы никто, кроме нее, не услышал:

– В следующий раз тебе это не удастся. Я возьму тебя, когда и где захочу. Можешь своим вероломством обманывать дьявола, но меня во второй раз не обманешь, лживая мошенница.

Она так же тихо ответила:

– Грубиян, я исполнила свое обещание до буквы, оставив тебе ночью открытую дверь. А то, что ты надеялся там найти меня, это твое дело, этого я не обещала. Знай, что я буду искать более великого мужа, чем ты, и более приятного мне. Кого-нибудь, кто не лижет в губы каждую кухонную девку. Я знаю твои привычки, милорд.

Он густо покраснел:

– Если у меня были такие привычки, я от них откажусь. Ты сучка того же помета, и они все теперь мне противны, как и ты.

– Мяу! – протянула она. – Остроумно сказано. Очень подходит для конюха, каким ты, в сущности, и являешься.

Кориниус ударил коня шпорами, так что тот поднялся на дыбы. Потом громко крикнул и обратился к Презмире:

– Несравненная леди, я покажу тебе своего нового коня. Он умеет поворачиваться, прыгать, а как он останавливается на полном скаку в галопе!

Он подскакал к ней, заставил коня сделать поворот на лету, перейти на иноходь, дважды его завернул, и с галопа лихо остановил у ее стремени.

– Это очень мило, милорд, – сказала она. – Но я бы не хотела быть твоей лошадью.

– Как, миледи? – воскликнул он. – Почему?

– Потому что, милорд, будь я самой сдержанной и покладистой, и сильной, и при этом осторожной и быстрой в курбетах и прыжках, я бы все равно боялась потерять гриву, утомившись от твоих шпор.

При этом леди Срива громко расхохоталась.

Появился Король Горайс со своими сокольничьими и егерями с сеттерами, спаниелями и огромными злобными волкодавами на поводках. Он скакал на черной кобыле с горящими глазами, такой высокой, что рослый воин едва доставал ей до холки. Правая рука его была в кожаной перчатке, и на ней неподвижно сидела орлица в колпачке, вцепившись когтями в запястье. Король сказал:

– Все в сборе. Корсус с нами не едет, я натравил его на более серьезную дичь. Сыновья ему помогают готовиться к походу, не теряя ни минуты. Остальных приглашаю принять участие в охоте.

Все прокричали хвалу Королю, и поскакали за ним на восток. Леди Срива прошептала на ухо Кориниусу:

– Милорд, в Карсэ правят чары, поэтому никому нельзя ни видеть меня, ни прикасаться ко мне с полуночи до первых петухов, если он не Король Демонланда.

Но Кориниус сделал вид, что не услышал, и повернулся к леди Презмире, которая, в свою очередь, повернулась к лорду Гро. Срива смеялась. Казалось, она в тот день была весела и радовалась жизни, как маленький кречет у нее на руке, и была готова при любой возможности заговорить с Королем Горайсом. Но он совсем не обращал на нее внимания, не одарив ни взглядом, ни словом.

Некоторое время они скакали, шутя и переговариваясь, в направлении границы Пиксиленда, по дороге подняли несколько цапель, в преследовании которых лучшими оказались соколы Презмиры. Они взлетели с ее рук вверх на много сотен футов над каменистым склоном и парили в облаках, круг за кругом, пока и дичь, и соколы не стали казаться точками в небе.

Когда всадники были уже на возвышенности меж кустов и мелких деревьев, Король свистнул и выпустил орлицу. Она сначала улетела прочь, ни разу не повернув головы, но вскоре по его зову вернулась. Затем взмыла вверх и зависла у него над головой. В это время собаки подняли волка. Орлица камнем упала на зверя, Король спешился и кинжалом помог ей расправиться с добычей. Так повторялось несколько раз, пока не были убиты четыре волка. Охота редко бывает удачнее.

Король приласкал свою орлицу и досыта накормил ее волчьей печенью и легкими. Потом передал ее одному из своих сокольничьих и сказал:

– Теперь поскачем на плоскогорье Армани, я хочу запустить черного орла, его моя орлица заманила в марте в горах Ларгоса. Он мне стоил многих бессонных ночей, пока я подчинил его себе, научил слушаться и возвращаться по моему зову. Сейчас я его натравлю на большого черного кабана, который в последние годы наносил большой ущерб хуторянам Ларгоса. Если мой орел вдруг не оробеет и не выйдет из послушания, насладимся хорошей охотой.

Королевский сокольничий принес орла и посадил его на руку Короля. Блестящие черные перья и красный клюв придавали птице царственный вид. Кожаные путы были снабжены серебряными ногавками с маленьким изображением Краба Колдунии. Колпачок из красной кожи был отделан серебром. Сначала птица пыталась взлететь, с криком хлопая крыльями, потом успокоилась. Король поскакал вперед, выслав перед собой огромных псов, чтобы спугнуть кабана. Остальные следовали за ним.

Кабана они подняли довольно скоро, он в бешенстве набросился на собак и вспорол первой из них бок, так что вывалились внутренности. Король снял колпачок с головы орла и подбросил его в воздух с руки. Но орел яростно спикировал не на кабана, а на пса, который повис на ухе зверя. Он впился когтями в шею собаки и молниеносно выклевал ей глаза.

Гро, находившийся рядом с Королем, пробормотал:

– О, мне это не нравится. Это плохой знак.

Король подскакал и метнул в кабана копье. Копье вошло сверху и сзади под лопаткой, пронзило сердце, и кабан упал в лужу крови. Король в гневе ударил орла древком копья, но не сильно, а скользящим ударом, после чего орел взлетел и пропал из вида. Король был зол, потому что хотя кабан был убит, но погиб пес, и орел повел себя плохо. Король приказал своим егерям освежевать кабана и доставить его шкуру во дворец, как трофей, а сам повернул домой.

По пути Король подозвал к себе лорда Гро. Они поскакали рядом впереди, чтобы их слова не были услышаны остальными, и Король сказал:

– У тебя недовольный вид. Не потому ли, что я не послал в Демонланд Корунда, дабы он закончил дело, начатое в Эшграр Ого? Ты болтаешь еще и о предвестиях.

Гро ответил:

– Милорд Король, прости мне мои страхи. Предвестия могут не сбыться. Ибо сказано: «Дурень думает, а колокольчик звенит». Я говорил поспешно. Но судьбу не обманешь. Раз ты назвал имя Корунда…

– Я его назвал, – ответил Король, – потому что женщины мне уши прожужжали. И мне не верится, что ты ничего не знаешь.

– Я знаю лишь то, что он лучший, поэтому подумал о нем, о Король.

– Может быть, и так, – сказал Король. – Но я, что, должен остановить удар в воздухе, когда случай стучится в ворота? Я утверждаю, что силен в магии, но вряд ли мне удастся остановить время, чтобы успеть вернуть Корунда из Бесовии и снарядить его в поход на запад.

Гро не возражал.

– Хорошо, – сказал Король. – Я хочу больше услышать от тебя.

– Милорд, – ответил Гро, – я не люблю Корсуса.

Король усмехнулся ему в лицо. Гро опять замолчал, но поняв, что Король хочет знать больше, продолжил:

– Раз ваше величество требует моего совета, я скажу. Тебе известно, милорд, что из всех твоих подданных в Карсэ Кориниус меньше всех может считаться моим другом. Если я его поддерживаю, то не потому, что мне этого хочется. Я сужу трезво. Причина не приглашать Корунда в этот поход, как я понимаю, заключается в том, что он должен оставаться в Бесовии, как для того, чтобы укрепить свою победу, так и для того, чтобы перекрыть дорогу Джассу и Брандоку Даху, если они вдруг вернутся из Моруны. Также имеет значение время, которое призывает к немедленным действиям. Кроме Корунда, у тебя нет лучшего полководца, чем Кориниус. Он прекрасный воин, опытный военачальник, молодой, грозный и решительный, и, раз начав, он не остановится. Пошли его в Демонланд.

– Нет, – сказал Король. – Кориниуса я не пошлю. Разве ты не видел соколов в расцвете сил и красоты, которых надо долго учить, прежде чем выпускать на дичь? Он как раз таков, и я буду терпеливо укрощать его, пока не буду в нем уверен. Кроме того, в прошлом году он пренебрег моим советом и разрушил все наши планы, по его вине пришлось разорвать отношения с Пиксилендом и отпустить пленников. Тогда я поклялся, что во всем предпочту ему Корунда, Корсуса и Лаксуса, а ему наград не видать, пока он мирными делами не заслужит вновь моего доброго отношения.

– Тогда пусть вся слава достанется Корсусу, а Кориниус пусть отправляется советником. Испытай его. Вместе они лучше выполнят дело.

Но Король повторил:

– Нет. Ты глупец, если думаешь, что он примет такое назначение. Позор не сделал его скромнее, он по-прежнему важничает. И, разумеется, я не буду его просить, чтобы не дать ему возможности с почетом отказаться.

– Милорд Король, – сказал Гро. – Когда я сказал тебе, что не люблю Корсуса, ты презрительно усмехнулся. Но я сказал об этом не из простой учтивости. Я боюсь, что он окажется поддельным сукном: если промокнет, то съежится и станет ни на что не годным.

– Клянусь Сатаной, – воскликнул Король. – Ты с ума сошел? Забыл вампиров двенадцать лет назад? Правда, тебя там не было. Кто тогда справился? Когда по всему миру разнеслась слава об их великом прорыве, а Колдуния оказалась в отчаянном положении, кого, как не Корсуса, надо было благодарить за наше спасение? Потом через пять лет он удержал Харкем, который осадил Голдри Блажко, и заставил демонов снять осаду и бесславно вернуться восвояси, хотя весь берег Сибриона подчинялся не нам, а демонам.

Гро склонил голову, ему нечего было на это сказать. Король помолчал, потом оскалил зубы:

– Когда я собираюсь жечь дом своего врага, – сказал он, – я подбираю хороший смолистый факел, который разбрызгивает искры и жарко горит. Таков Корсус. Он был в Гоблинланде десять лет назад. Поход был неудачный. Будь я тогда Королем, я бы не допустил его. Когда Брандок Дах захватил Корсуса в плен на Лормеронском поле, то жестоко обошелся с ним, раздел догола, сбрил волосы с левой стороны, облил желтой краской и с позором отослал в Колдунию. Будь я проклят, если он забыл это. Он всей душой стремится в поход, и, я думаю, что когда он доберется до Демонланда, мы услышим о великих подвигах.

Гро все еще молчал, и Король добавил:

– Вот, я изложил тебе три причины, по которым посылаю в Демонланд именно Корсуса. Есть еще одна. Сама по себе она мало значит, но вместе с другими может и перевесить их. Другим своим слугам я давал великие поручения и великие награды. Корунд получил Бесовию и королевскую корону, Лаксусу досталась такая же корона в Пиксиленде, тебе я собирался в конце концов отдать Гоблинланд. Но этот старый охотничий пес пока сидит в конуре, и нет у него кости, чтобы точить зубы. Это плохо, и так больше не будет, ибо смысла в этом нет.

– Милорд, – заговорил Гро. – Ты меня переспорил по всем вопросам, и ты видишь наперед. Но у меня дурные предчувствия. Ты бывал в Гейлинге. Ты взял там лошадь без звезды во лбу. В ее морде я вижу черную тучу. Это предвещает злобу, коварство и несчастье.

Они уже спускались по Дороге Королей. На запад от них простирались болота, вдали в восьми или семи милях стояла крепость Карсэ, а далеко за ней на горизонте высились башни Тенемоса. Худая фигура Короля гордо и страшно вырисовывалась на фоне неба. После долгого молчания он посмотрел на Гро.

– Ты тоже отправишься в Демонланд, – сказал Король. – Лаксус будет командовать флотом, ибо вода – его стихия. Галландус будет советником Корсуса, и ты примешь участие в их советах. Но главное командование я поручаю Корсусу. Я ни на волос не собираюсь умалять его права. Если Джасс соберет все силы, придется рискнуть Корсусом. Если я вышвырну его из игры, как фальшивую монету, пусть он гниет в аду. Но эта ставка не приведет к потере всего, что я имею. У меня в кошельке найдется нечто, чем я смогу отыграться и все вернуть, как бы демоны ни мошенничали.

Так закончилась охота. В тот день, и в следующий, и еще около месяца герцог Корсус ездил по стране, собирая вооружение и великое войско. На пятнадцатый день июля был собран флот в Тенемосе, и великое войско числом пять тысяч воинов, с конницей и военными орудиями, вышло из лагеря возле Карсэ к морю.

Первым в сопровождении моряков шел Лаксус в короне Пиксиленда, его воины громко славили его как короля, и возглашали хвалу верховному Королю Горайсу из Колдунии. Он шел смело, с открытым лицом. У него были светлые глаза мореплавателя, жесткие курчавые волосы и кудрявая борода. За ним следовала основная пехота, тяжело вооруженная, с секирами, копьями и короткими ножами. Это были бывшие крестьяне и фермеры из поселений вокруг Карсэ, с южных виноградников и холмистого пограничья Пиксиленда: приземистые, крепкие, сильные, как медведи, упорные, как буйволы, ловкие, как обезьяны, всего четыре тысячи отобранных Корсусом воинов. Сыновья Корсуса, Декалайус и Гориус, ехали верхом перед ними с двадцатью трубачами, игравшими военные песни. Тяжелый топот войска раздавался, как топот судьбы. Король Горайс сидел на троне на бастионе над шлюзом, и нюхал воздух, как лев принюхивается к запаху крови. Было раннее утро, южный ветер раздувал большие знамена, синие, зеленые, пурпурные и золотые, на верхушке каждого древка сидел блестящий на солнце железный краб.

После пехотинцев проскакали четыре или пять конных отрядов, всего более четырехсот всадников в латах и с копьями. В конце сам Корсус вел избранное войско из пяти тысяч ветеранов, которое замыкало поход. С ним были испытанные воины, которые ранее сражались на востоке и в Гоблинланде, и стояли насмерть рядом с ним в незабываемые дни, когда он крушил вампиров на землях Колдунии. Слева и справа от Корсуса, чуть приотстав, скакали Гро и Галландус, загорелый, веселый и красивый, с длинными руками и ногами, длинными каштановыми усами и большими глазами, как у собаки.

Презмира стояла рядом с Королем, а рядом с ней леди Зенамбрия и леди Срива. Они молча провожали взглядами колонну воинов, уходящую к морю. Сын Корунда Хеминг перегнулся через парапет. За ним стоял Кориниус, поджав губы в обиде, сложив руки на груди. Он был в праздничной одежде, с дубовым венцом на голове и массивной золотой бляхой, знаком командира королевского гарнизона в Карсэ.

Корсус, который замыкал поход cо своим отрядом, надел на конец поднятого меча свой большой бронзовый шлем с плюмажем из выкрашенных в зеленый цвет страусовых перьев, и поднял его высоко над головой, приветствуя Короля. Его редкие седые локоны развевал ветер, а тяжелое лицо сияло от гордости, будто его осветил ноябрьский закат. Он сидел на темно-гнедом коне, похожем на медведя, который прогибался под грузом всадника в тяжелых латах. Ветераны из его отряда шагали следом, тоже подняв шлемы на концах мечей, и пели старую походную песню под топот и бряцанье поножей:

Был у Корсуса дом в Тенемосе, На морском берегу в Тенемосе, Тир-лира-лей! Тир-лира-лей! Объявились вампиры в Тенемосе, Сожгли его дом в Тенемосе, Дон-дерри-дей! Дерри-дон-дей! Но Корсус порезал вампиров, Пригодилось их мясо для пира, Накормил он их собственным мясом, А кишки их пустил на подвязки! А потом вернулся в Тенемос, Вернулся домой в Тенемос, С песней вернулся домой!

Король поднял скипетр, приветствуя Корсуса в ответ, и все, кто оставался в Карсэ, громко закричали со стен.

Так лорд Корсус повел к кораблям свое огромное войско, которое должно было принести горе и гибель Демонланду.

XVIII. Смерть Галландуса от руки Корсуса

О бунте в войсках Короля Горайса XII в Демонланде; откуда видно, как тиранство и упрямство старого вояки может угробить хорошее командование; и как терпение великого Короля кончается, когда нарушается его политика

После отплытия флота из Тенемоса до самого августа никаких новостей не было. Потом с запада приплыл дракар Колдунии, поднялся по реке к Карсэ и причалил у шлюза. Шкипер сразу поднялся во дворец и пошел в новый пиршественный зал, где Король Горайс XII ел и пил со своими приближенными. И шкипер вручил Королю письма.

К тому времени наступил вечер, в зале горели яркие огни. Пир приближался к концу, пришли рабы разливать темные вина, как полагалось напоследок. Рабы выставили перед пирующими дивные сласти: быков, свиней, грифонов и прочих зверей из сахарной пасты, у некоторых в заткнутых пробкой животах было вино, и к каждому подавалась отдельная серебряная вилка. В зале царило веселье, но тут все замолчали, смотря, как Король читает письма, сидя на троне. По лицу Короля нельзя было ничего понять, оно было непроницаемым, как стены Карсэ. Письма пришли от Корсуса. Вот что в них было.

«Великий Король и высокие принцы и лорды. Тебе, Король Колдунии, Демонланда и всех прочих королевств под солнцем Горайс Двенадцатый, пишет твой слуга Корсус, простертый перед твоим величеством на земле. Да наградят тебя Боги, благороднейший Повелитель, здоровьем, долгой жизнью и безопасностью. После того, как я получил твое повеление и отправился от твоего величества, милостиво назначившего меня командующим военных сил, снаряженных и посланных тобою в Демонланд, я поспешил, чтобы доставить тебе удовольствие, направить свое войско, оружие и орудия, а также припасы в те части Демонланда, которые лежат на берегу восточных морей. Здесь с двадцатью семью кораблями и большей частью войска я заплыл в залив Миклфрит и обнаружил 10 или 11 кораблей демонов под командованием Волла перед гаванью Лукинг, и по очереди затопил все без исключения корабли вышеупомянутого Волла, и убил большую часть демонов, которые были с ним и на его кораблях.

Теперь я хочу объяснить тебе, о милорд Король, что как только мы высадились, я разделил свое войско на 11 отрядов и отправил Галландуса с тринадцатью кораблями на север, чтобы он высадился с пятнадцатью тысячами воинов в Экканойсе. Оттуда был ему путь вверх в горы через Кельяланд, дабы он захватил перевал, называемый Стайл, чтобы никто не прошел там с востока, потому что это удобное место для боя, где можно отбиваться от большого числа противников, если не быть ослом.

Так я отлично отделался от Волла, и, как и надеялся, и как мне донесли, это был весь их флот, который теперь разбит и утоплен мною. Это была легкая работа, их было так мало против моего войска, что я пошел по суше в место, называемое Грунда, у северных берегов залива, где воды Брейкиндейла впадают в море. Здесь я разбил лагерь и построил укрепления, доходящие до берега соленого моря, которое плескалось передо мной и позади меня, и я приказал перенести запасы и пригнать рабов, и выслать всадников в разведку, чтобы доставили вести. На четвертый день я получил известие о большом войске, подходящем с юга из Аулсвика, чтобы напасть на меня в Грунде. И я дрался с ними и отогнал их назад, их было четыре или пять тысяч. За теми, кто отступал в Аулсвик, я погнался, и нагнал их в месте, называемом Кросби Аутсайкс, куда они переместились, чтобы удержать форты и броды через реку Этри. Здесь произошла ужасная и великая битва, в которой твой слуга подавил и разбил этих демонов с большим искусством, устроив им такую кровавую и жестокую резню, какой в памяти народов не бывало ни одного раза. Я с радостью сообщаю тебе о том, что Визз, кого они сделали главным, убит, он умер от моего меча на поле при Кросби.

Сейчас я держу в кулаке, благодаря этой победе, все эти земли Демонланда, которые завоеваны, и которыми я овладел. Ближайшее мое дело – расправиться с их замками, деревнями, богатством, скотом, лошадьми и жителями на моем пути по всему восточному берегу в пределах 50 миль. Мое войско будет убивать, жечь, насиловать, и вводить строгий порядок, согласно воле твоего величества. В Аулсвике моим отрядам противостоит проклятый Спитфайр, у него большой замок и крепость, которая одна жива в этой опасной земле со злобными врагами, и этот Спитфайр при моем появлении бежал в горы. Все могут покориться и стать вассалами твоего величества. Но я решил, и не допущу мира ни с мужами, ни с женами, я убью их всех, ибо заранее знаю, что послужит удовольствием тебе.

Чтобы не писать слишком много, я кончаю послание, сообщая тебе не все о многих замечательных событиях и наблюдениях, которые я оставляю в памяти до того времени, когда вернусь домой, или до следующего письма. Лаксус, называющий себя королем, возносится и противоречит мне, утверждая, что он выиграл морское сражение, но я хочу сообщить тебе обратное. Гро наблюдает за битвами и принимает в них участие, как ему позволяет хилое сложение, и хорошо себя показал. О Галландусе я должен сказать, что он слишком часто перечит мне и требует делать то или другое, чего я не намерен. Он стал непочтителен, и то, как он обращается со мной, я пока терплю, но не намерен терпеть долго. Хотя я не обращаю внимания на клевету и все такое, он клевещет на меня, и я прошу твое величество сообщить мне, если это дойдет до тебя. В подтверждение того, как я ценю твои милости ко мне, целую твою руку.

Униженно и почтительно написал милорду Королю и поставил свою печать, – Корсус».

Король сложил послание и спрятал на груди.

– Принесите мне чашу Корсуса, – повелел он.

Чашу принесли, и Король сказал:

– Наполните ее трамнианским вином. Опустите туда изумруд, дабы удача вошла в чашу, и выпьем за удачу и мудрость, которые принесут победу.

Презмира, наблюдавшая за Королем, как мать следит за ребенком в переломный момент болезни, просияла, вскочила с места и воскликнула:

– Победа!

Все принялись кричать и колотить по столу, пока от великого крика не затряслись потолочные балки. Король отпил первым и передал чашу по кругу, чтобы все могли выпить по очереди.

Но все же Король Горайс сидел хмурый, как серпентиновый утес над танцующим летним прибоем.

Когда женщины уходили с пира, леди Презмира подошла к Королю и сказала:

– Ты хмуришься, Повелитель. Действительно ли эти вести настолько хороши, чтобы твоя душа возрадовалась?

Король ответил:

– Миледи, это очень хорошие вести. Запомни, что трудно поднять полную чашу, не пролив.

Лето кончалось, урожай собирали в закрома, и на двадцать седьмой день после первых вестей с запада по неспокойному морю пришел еще один дракар колдунов. Гребцы провели его по реке Друйме и Эргаспийским топям, и он бросил якорь возле Карсэ за час перед ужином. Был светлый вечер, солнце еще не село, и Король Горайс возвращался с охоты как раз в тот момент, когда корабль оказался у шлюза. На борту был лорд Гро. Когда он сошел с корабля и встал у стремени Короля, цвет его лица напоминал негашеную известь.

Король внимательно посмотрел на него, потом милостиво и беззаботно приветствовал и пригласил в свои покои. Там он заставил Гро выпить большой бокал красного вина, и сказал:

– Я весь в поту после охоты. Идем вместе со мной в бани, там все расскажешь, пока я купаюсь перед ужином. Из всех живущих властителям угрожают наибольшие беды, когда простые смертные боятся сообщать им об опасностях. Ты странно выглядишь. Но знай, если ты даже объявишь мне о гибели моего флота и войска в Демонланде, сегодня вечером это не испортит мне аппетит. Колдуния достаточно богата, чтобы трижды и четырежды восполнить потери, и в моем кошельке еще останутся деньги.

Говоря так, Король вместе с Гро вошел в свой банный покой, где стены и полы были облицованы зеленым серпентином. Из того же камня были вырезаны дельфины, из которых в ванны лилась вода, а сами ванны из белого мрамора, широкие и глубокие, находились в полу: горячая ванна слева, а холодный бассейн для плавания, во много раз больший, справа от входа. Король отпустил прислугу, пригласил Гро сесть на подушки на скамью над горячей ванной и предложил ему еще вина. Сам Король снял короткую черную куртку из воловьей кожи, шоссы и белую рубаху из бештрианской шерсти, и погрузился в ванну, из которой шел пар. Гро с удивлением рассматривал могучие мышцы Короля, который был худ и необычайно силен, словно сделан из железа. Удивительно было, что, сбросив королевские одежды и входя в ванну полностью обнаженным, он не потерял царственности и величия, и по-прежнему внушал благоговейный ужас.

После того как Король полежал в воде, намылился с ног до головы, потом нырнул и вынырнул, он разлегся в ванне на спине и сказал Гро:

– Расскажи мне о Корсусе и его сыновьях, а также о Лаксусе и Галландусе, и всех, кто отправился за море. Рассказывай так, словно их жизнь и смерть так же важна, как полет скарабея. Говори и не бойся, ничего не скрывай и не льсти. Страшись лишь обмануть меня.

Гро заговорил:

– Милорд Король, ты, я думаю, получил письма от Корсуса с рассказом, как мы пришли в Демонланд, и как одержали победу над Воллом в морском сражении, и как высадились в Грунде и выдержали две битвы с Виззом, наконец, сокрушили его, и он мертв.

– Ты видел эти письма? – спросил Король.

– Да, – ответил Гро.

– Они рассказывают правду?

– В основном, правду, о Король, хотя иногда, когда Корсус правдиво излагает ход событий, он несколько преувеличивает свои заслуги. Например, он говорит об огромном войске демонов в Грунде, а по справедливому счету их было меньше нас, и при этом битву они сначала выигрывали, потому что пока наш левый фланг держал их у моря, они атаковали нас справа. Я уверен, что Визз собирался заманить нас внутрь страны, на что было похоже, когда он отступил к Аулсвику ночью. Но что касается сражения при Кросби Аутсайксе, тут Корсус хвастает в меру. Битва была великолепно задумана им и так же великолепно проведена. Он своими руками убил Визза в пылу сражения и одержал великую победу. Неожиданно напав, он воспользовался преимуществом и рассеял их войско.

Говоря так, Гро тонкой белой рукой взял бокал и выпил. Потом, нагнувшись над коленями и расчесывая пальцами надушенную черную бороду, продолжал:

– О Король, я должен тебе поведать о бунте недовольных, который помешал нашим удачам и сбил с толку всех. Один раз Галландус покинул Брейкиндейл с немногими воинами, оставив основное свое войско, около четырнадцати тысяч, удерживать Стайл, что было решено раньше. Галландус узнал, что Спитфайр сначала жил в горах в западных землях и охотился на медведей, которых там много. Теперь он быстро двигался на восток и собирал войско в Гейлинге. По настоятельной просьбе Галландуса мы держали военный совет через три дня после Кросби Аутсайкса, и на нем Галландус потребовал, чтобы мы пошли на север к Гейлингу и разогнали врагов там, пока не поздно.

– Его совет всем понравился, кроме Корсуса. Он яростно противился, потому что решил выполнить то, что задумал, закрепить победу при Кросби Аутсайксе жестокими убийствами, пожарами и насилием в Верхнем и Нижнем Тиварандардейле, вдоль побережья в Онвардлите и на южном берегу. Он хотел сразу показать этому сброду, кто их хозяин, и заставить их поверить, что плеть в твоей руке, о Король, в случае неповиновения сдерет с них мясо до костей. На что Галландус отвечал, что приготовления в Гейлинге требуют немедленных действий. Он говорил: «Хорошенькое дело, если в Аулсвике и Дрепаби нас заставят опустить глаза, а те, которые соберутся в Гейлинге, вышибут из нас мозги». Корсус отвечал крайне грубо: «Я не верю твоим сведениям, их надо проверять». Он ничего слышать не хотел, сказал, что он все решил, а мы должны подчиниться, а то нам будет плохо. Он хотел покорять юго-восточные земли Демонланда с великой жестокостью, чтобы сломать шею сопротивлению, чтобы у тех, кто соберется в Гейлинге или в другом месте, был лишь один выбор: сдохнуть, подобно собакам. Он сказал, что глупо сразу идти на Гейлинг, он прочен, а страна непокорная, и он обещал, что быстро покажет Галландусу, кто главный. Члены совета разошлись в глубоком неудовольствии. Галландус остался перед Аулсвиком, а тебе известно, о Король, что это мощная крепость на мысе за гаванью, и мощеная дорога туда лишь во время весеннего отлива не заливается морем. На случай осады мы перевезли туда много провианта. Но Корсус со своими главными силами пошел на юг по стране, убивая и грабя. Он направился к отстроенному дому Голдри Блажко под Дрепаби, заявляя, что отныне про Дрепаби Майр и Дрепаби Комбаст перестанут говорить, что их сожгли вампиры, ибо вскорости он сам сожжет их оба в пепел.

– А, – сказал Король, выходя из ванны. – И он их сжег?

– Сжег, о Король, – ответил Гро.

Король поднял руки над головой и нырнул головой вперед в большой холодный бассейн для плавания. Поплавав, он вылез, взял полотенце за два конца и стал вытирать спину, стоя перед Гро.

– Продолжай, – сказал он. – Рассказывай дальше.

– Милорд, – сказал Гро, – так вышло, что Аулсвик, в конце концов, сдался Галландусу, а Корсус вернулся после того, как сжег Дрепаби Майр. Демонов в этих землях он обрек на самое жалкое существование. Но теперь на собственном горьком опыте убедился, какой ошибкой было не послушаться совета Галландуса и не пойти в свое время на север в Гейлинг.

Ибо пришла весть, что Спитфайр выступил из Гейлинга с тысячей и двумястами пеших воинов и двумя тысячами и пятьюдесятью всадниками. Мы исполнились боевого духа, пошли им навстречу, и в последнее утро августа встретили их войско в месте, называемом Бриманский Рапс в Нижнем Тиварандардейле. На душе у нас было спокойно, ибо мы превышали их числом (у нас было больше трех тысяч воинов, из них четыреста всадников), и располагали более удобной позицией, горным гребнем на краю долины, откуда мы смотрели сверху на Спитфайра и его войско. Некоторое время мы так стояли, ожидая, что предпримет противник, но Корсусу надоело ждать, и он сказал: «Нас больше. Я пойду на север, оттуда на восток и отрежу им путь на север в Гейлинг, чтобы они после поражения не побежали туда».

Галландус резко возразил, предлагая ему остаться, где стоим, и принять бой. Демоны умеют лазать по горам, и если мы не двинемся, наверняка атакуют нас на склоне, а нам это будет выгодно. Но Корсус, с которым все труднее было иметь дело, не стал его слушать и, не сдержавшись, обвинил его при всех в том, что он стремится взять командование на себя (что было ложью) и поэтому прошлой ночью подсылал убийц к шатрам Корсуса и его сыновей.

Корсус отдал приказ пересечь долину перед их передовыми отрядами, как я уже говорил тебе, о Король, что было приказом сумасшедшего. Ибо Спитфайр, увидев, как наш отряд идет по долине справа от него, направил своих воинов в атаку, напал на нас с фланга, разделил надвое, и через два часа наше войско было разбито, как яйцо, которое сбросили со сторожевой башни на гранитные плиты. Я еще не видел такого страшного поражения великого войска. С трудом мы пробились назад в Аулсвик, в живых осталось семнадцать сотен бойцов, из них несколько сотен тяжело раненных. Противник потерял всего две сотни, Спитфайр одержал над нами великую победу под Бриманским Рапсом, которой никто не ожидал. Наше бедственное положение усугубилось тем, что с севера пришли спасшиеся воины и рассказали, как Зигг напал на малый отряд, оставленный удерживать Стайл, и разгромил его. Так что мы оказались запертыми в Аулсвике, и нас почти держало в осаде войско Спитфайра, который никогда не одержал бы верх над нами, если бы не чудовищная глупость Корсуса.

Плохую ночь провели мы в Аулсвике у моря, о милорд Король. Корсус был пьян, и оба его сына залпом осушали бокал за бокалом вина из аулсвикских подвалов Спитфайра. В конце концов, Корсус повалился на пол между столами и стал блевать, а Галландус, от большой досады и стыда, закричал: «Воины Колдунии! Я устал от этого Корсуса. Он буян, развратник, чревоугодник, скандалист, он губит не вражеские войска, а свои. Он приведет нас в ад, а у нас нет приказа помешать ему. Я вернусь в Колдунию, чтобы больше не участвовать в этом позоре». Но все закричали: «Долой Корсуса! Будь нашим полководцем».

Гро с минуту молчал. Потом сказал:

– О Король, вышло так, что немилость богов и моя несчастная судьба ввергли меня в этот спор, и часть вины за его исход лежит на мне. Но не суди слишком строго. Я не думал, что каждое мое слово может способствовать тому, что Корсус продолжит свои пагубные действия. Все продолжали кричать: «Галландус! Галландус! Вырви сорняки, а то сгниет доброе зерно! Будь нашим командующим!» Галландус отвел меня в сторону, чтобы поговорить, потому что он хотел услышать от меня здравое суждение, прежде чем соглашаться на такое важное предложение. А я, видя в этих беспорядках смертельную опасность и думая, что единственный выход – в том, чтобы командование принял безупречный воин, который одновременно способен на высокие замыслы и благородные поступки, подтолкнул его к решению принять предложение. И он согласился, хотя и неохотно. Все захлопали, а Корсус ничего не сказал. Мы думали, что он был слишком пьян, чтобы говорить или двигаться.

В ту ночь все отправились спать. А утром, о Король, во внутреннем дворе Аулсвика раздался страшный шум. Я в одной рубахе выбежал в туманный серый рассвет и увидел Корсуса, который стоял в галерее перед палатами Галландуса. Он был обнажен до пояса, его волосатая грудь до подмышек и руки были в крови, и в руках он держал два окровавленных кинжала. И он кричал громким голосом: «Измена в лагере, но я вырвал жало! Подходите все, кто хотел Галландуса своим полководцем, я смешаю их кровь с его кровью».

К этому времени Король натянул шелковые шоссы, чистую шелковую рубашку, и зашнуровывал черный дублет, отделанный алмазами.

– Ты рассказал мне о двух ошибках Корсуса, – заметил он. – Сначала он проиграл битву, а потом убил Галландуса в приступе раздражения, хотя мог этого не делать.

– Убил спящего, – сказал Гро. – Отправил Галландуса из тени сна в вечную тьму.

– Ну что ж, – сказал Король. – В каждом месяце есть два дня, когда ничто начатое не заканчивается. Я думаю, что Корсус исполнил свои намерения относительно Галландуса в один из таких дней.

– Весь лагерь взбунтовался против него, – сказал лорд Гро. – Все были глубоко оскорблены убийством достойного воина. Но они не смеют открыто выступить против Корсуса, ибо его охраняют ветераны, а он уже выпустил кишки дюжине тех, кто роптал, так что остальные пребывают в страхе. Говорю тебе, о Король, твое войско в Демонланде в гибельной опасности. Спитфайр сидит под Аулсвиком с большим войском, нет надежды на то, что мы сможем долго продержаться без свежих сил. Есть опасность, что Корсус решится на отчаянный шаг. Я не вижу, как он вообще сможет успешно предпринять что бы то ни было с взбунтовавшимся войском. О нем идет дурная молва, и если он не загладит, как можно скорее, свою вину за провал под Бриманским Рапсом, позор ждет его. Существует мнение, что у демонов не осталось кораблей, и что Лаксус правит морем. Между флотом и Аулсвиком нет сообщения, но в Демонланде много хороших гаваней и мест для строительства кораблей. Если демоны смогут помешать нам сменить Корсуса, и не дадут Лаксусу успешно действовать на море, мы встретимся с огромными трудностями.

– Как тебе удалось ускользнуть? – спросил Король.

– О Король, – ответил Гро, – после убийства в Аулсвике я каждый день боялся удара кинжалом, так что для спасения собственной жизни и ради Колдунии стал продумывать способы побега. В конце концов, я тайно добрался до флота, и держал совет с Лаксусом, который очень зол на Корсуса за деяния, после которых наши надежды могут развеяться в дым. Лаксус просил меня встретиться с тобой, о Король, и говорить как от своего имени, так и от имени всех верных сердец Колдунии, которые надеются на твое величие и не сдаются в надежде на твою помощь, пока еще не все пропало. Ибо воистину Корсусом овладело безумие, которое перевернуло его характер и рассеяло все доброе, что ты знал в нем. Удача покинула его, сейчас он может разбить нос, даже упав на спину. Молю тебя, нанеси удар, не то судьба ударит первой, и мы окажемся в опасности.

– Тьфу, – сказал Король. – Не пытайся поднять меня, пока я не упал. Пора ужинать. Сопровождай меня в зал для пиров.

Король Горайс к этому времени был уже в полном облачении для праздника, в блио из тонкого черного шелка, украшенного полосками черного бархата и расшитого алмазами, в черных бархатных шоссах, накрест перехваченных серебристыми шелковыми лентами с блестками, в широком плаще из медвежьей шкуры с золотым воротом. На голове его красовалась железная корона. По пути из своих покоев он снял со стены меч, кованный из синей стали с рукоятью, головка которой была вырезана из гелиотропа и имела форму черепа. В пиршественный зал он вошел с обнаженным мечом.

Все молча встали, выжидательно глядя на Короля. Он остановился в дверях между колоннами, поднял острый меч, и краб Колдунии в короне сверкнул алмазами у него надо лбом. Но сильнее всего их поразили его глаза. Они горели под густыми бровями, как адское пламя.

Он не произнес ни слова, но жестом дал знак Кориниусу подойти. Кориниус встал и медленно, как во сне, приблизился к Королю, послушный жуткому взгляду. Он откинул с плеч плащ из небесно-голубого шелка. Блестящая чешуйчатая серебряная кольчуга с короткими рукавами обтягивала широкую бычью грудь. На запястьях обнаженных рук сверкали золотые браслеты. Голова крепко сидела на мощной шее, полные губы, сотворенные для чаш и женских поцелуев, были крепко сжаты над квадратным бритым подбородком. На пышных светлых кудрях красовался венец из черной брионии. В темно-синих глазах дремал укрощенный огонь, только злые зеленые искры иногда вспыхивали под взглядом Короля.

Они простояли друг против друга так долго, что можно было глубоко вздохнуть двадцать раз, потом Король произнес:

– Кориниус, прими королевство Демонланд, которое Король, твой повелитель, дарует тебе, и служи мне верой и правдой.

Все в зале потрясенно выдохнули. Кориниус встал на колени. Король протянул ему обнаженный меч, который держал в руке, и сказал:

– Этим мечом, о Кориниус, ты загладишь позор, которым запятнал себя в моих глазах. Корсус утомился и допустил ошибку в Демонланде. Пьянство привело его к потере половины войска. Сейчас он заперт в Аулсвике. Я потерял хорошего военачальника из-за его зависти и злобы, столь жестоко направленной не на врагов, а на друзей. Страшный беспорядок в войске, если ты его не прекратишь, превратит всю нашу удачу в крах. Если сумеешь управиться, то одним сильным ударом можно будет изменить положение к лучшему. Иди, и докажи, что ты достоин.

Лорд Кориниус выпрямился, держа меч острием вниз. Лицо его вспыхнуло и стало красным, как осенние листья, когда на западе внезапно разрываются свинцовые тучи, и выглядывает солнце.

– Милорд Король, – сказал он. – Дай мне место, где сесть, я сам добуду место, где лечь. Когда луна станет полной, я отчалю из Тенемоса. Если в ближайшее время я не верну удачу, которую спугнул это кровожадный дурак, плюнь мне в лицо, о Король, прогони меня от своих очей и наложи заклятия, которые погубят меня.

XIX. Тремнирский Обрыв

О том, как колдуны осадили лорда Спитфайра в его крепости; как он дрался с Кориниусом под Тремнирским Обрывом; и как воины Колдунии победили в тот день

Страшно недовольный лорд Спитфайр сидел в шатре перед Аулсвиком. Жаровня с горячими углями источала приятное тепло, под богатым пологом горели светильники. Снаружи доносился равномерный шум дождя, шлепающего по лужам. Был поздний осенний вечер. Рядом со Спитфайром на ложе, как хмурый ястреб, сидел Зигг, его взгляд выражал озабоченность. Он поставил меч между колен, острием в пол, и слегка покачивал его то влево, то вправо, следя, как теплый свет играет в головке рукояти, выточенной из шпинели.

– Проклятье! Значит, так случилось? – сказал Спитфайр. – Говоришь, все десять, в проливе Раммерик?

Зигг утвердительно кивнул.

– А где он был, раз не спас их? – спросил Спитфайр. – Жуткая неудача.

Зигг ответил:

– Они неожиданно и тайно высадились за милю от гавани. Он не виноват, что не знал.

– Что нам остается делать? – произнес Спитфайр. – Надеюсь, что я о нем еще услышу. Те корабли, которые у нас остались, пригодятся. Три у Нортсанд Эреса, ниже Элмерстеда; пять на Троувотере; два у Личнесса; еще два в Аурвате; шесть по моему приказу в устье Стропардона; семь здесь на берегу.

– Кроме них, четыре в затоке в Западном Пограничье, – сказал Зигг, – и несколько заказано на островах.

– Двадцать девять, – подытожил Спитфайр, – вдобавок, те, что придут с островов. Но до весны ни одного на воде. Если Лаксус их вынюхает и возьмет так же легко, как те, которые он сжег под носом у Волла в проливе Раммерик, нам придется пахать пустыню, пока мы построим новые. – Он поднялся и стал ходить по шатру. – Ты должен собрать новое войско, чтобы прорваться в Аулсвик. Клянусь небесами, я страшно расстроен. Сижу у собственных ворот уже два месяца, как нищий, в то время как Корсус и два щенка, его сыновья, пьют вино из моих подвалов и играют в городки моими сокровищами.

– Строитель судит о качестве своей постройки по слабой стене, – заметил Зигг.

Спитфайр остановился у жаровни, протянув сильные руки над углями. Через некоторое время он заговорил трезвее:

– Меня должны сильнее беспокоить не те несколько кораблей, которые были сожжены на севере. У Лаксуса нет пятиста моряков, чтобы обслужить весь его флот. Но он держит море, и с тех пор, когда он вышел из гавани Лукинг всего с тридцатью дракарами, я жду, что он получит подкрепление из Колдунии. Вот почему я грызу удила, в надежде отвоевать эту крепость. Тогда мы свободно сможем встретить их на берегу при высадке. Но в эту пору года держать осаду в низкой болотистой местности крайне неудобно. Войско врага пешее и в бой не вступает. Поэтому, о друг мой, я думаю, что тебе надо спешно перейти Стайл и доставить подкрепление мне. Оставь отряд охранять строящиеся корабли, какие бы они ни были, оставь крепкие отряды в Кротринге и его окрестностях, ибо я не хочу оказаться плохим управляющим, который не может обеспечить безопасность его высокородной сестры. Подумай и о безопасности собственного дома. Когда все будет готово, строгай стрелу войны и приведи мне с запада пятнадцать или восемнадцать сотен вооруженных воинов. Потому что мне кажется, что мы с тобой, имея под командованием такое войско демонов, распахнем ворота Аулсвика и вытащим оттуда Корсуса, как краба из чужой раковины.

Зигг ответил:

– Я отправлюсь с началом дня.

Они встали, взяли оружие, завернулись в большие боевые плащи и пошли в сопровождении факельщиков по рядам воинов, беседуя с командирами и расставляя караулы, как было в обычае Спитфайра. Дождь утихал. Настала беззвездная ночь. В мокром песке отражались огни замка Аулсвик, и из него время от времени доносились взрывы смеха и звуки пира, заглушая плеск прибоя и стоны мрачного бессонного моря.

Когда они обо всем позаботились, снова подошли к шатру Спитфайра, и Зигг собрался прощаться, из тени от шатра вышел древний старик и встал между ними в свете факелов. Он был согбен и морщинист, без зубов, с глазами мертвой рыбы. Волосы и борода, мокрые от дождя, висели спутанными космами. Костлявой рукой он прикоснулся к плащу Спитфайра и сказал каркающим голосом:

– Спитфайр, берегись Тремнирского Обрыва.

Спитфайр воскликнул:

– Кто он такой? И как, дьявол побери, он проник в мой лагерь?

Но старик вцепился в его плащ со словами:

– Спитфайр, разве это не твой дом в Аулсвике? Разве это не самое укрепленное и красивое место в этой стране?

– Отцепись от меня, грязный нищий, – сказал Спитфайр, – а то я проткну тебя мечом и отправлю в Тартар или ад, где тебя, наверное, давно дожидаются дьяволы!

Но старик снова сказал:

– Горячие головы легко попадаются в ловушки. Крепко держись за то, что принадлежит тебе, Спитфайр, и берегись Тремнирского Обрыва.

Лорд Спитфайр крепко разозлился и, так как старик продолжал держаться за его плащ, выхватил меч, собираясь ударить его плашмя по голове. Но ударом он только вызвал порыв ветра, пламя факелов почти погасло. Это было странно, ибо ночь была безветренная. А старик исчез, как облако.

Зигг сказал:

– Духов мечом не возьмешь.

Спитфайр откликнулся:

– Чушь! Разве это был дух? Я бы сказал, что это обманный мираж, насланный колдунами, чтобы затуманить нам разум и поколебать наше решение.

Утром, когда солнце еще светило над горизонтом, как красный шар, лорд Зигг спустился к морю выкупаться в бассейне между скал с северной стороны залива Аулсвик. После дождя соленый воздух был свежим и прохладным. Ветер сменил направление и дул с востока холодными порывами. В разрыве между синеватыми тучами низкое солнце бросало на землю кроваво-красные лучи. Далеко на юго-востоке синели воды Миклфирта, а низкие утесы гавани Лукинг вдали сливались с облаками.

Зигг отложил меч и копье и смотрел на юго-восток через залив. Вдруг он заметил корабль на всех парусах. Корабль обогнул гавань и поплыл на север. Зигг снял куртку и посмотрел в том направлении еще раз. А там еще два корабля обходили гавань и быстро догоняли первое судно. Так что он снова надел и застегнул куртку и взял оружие. К этому времени перед ним уже было пятнадцать боевых дракаров в строю.

Он поспешил к шатру Спитфайра, который еще спал сладким сном, откинув голову на вышитую подушку, так что обнажилась бритая шея и подбородок. Рот под пшеничными усами был спокойно закрыт, как и глаза под щетками светлых бровей.

Зигг тронул его за ногу, разбудил и рассказал, что видел.

– Пятнадцать кораблей, и каждый из них, насколько мне удалось увидеть, потому что они были близко, набит воинами, как гнездо цапли яйцами. Наши опасения сбываются.

– Значит, это Лаксус возвращается в Демонланд, – сказал Спитфайр, спрыгивая с ложа. – Со свежим мясом для наших мечей.

Он схватил оружие, выбежал на небольшой холм над берегом напротив замка Аулсвик. И все его войско тоже побежало на берег смотреть, как под утренним солнцем в залив входят дракары.

– Они направляются прямо в Скарамси, – заметил Спитфайр. – Не зря я проучил этих колдунов на Бриманском Рапсе. Лаксус был свидетелем поражения своего флота, и сейчас считает острова более безопасными, зная, вдобавок, что у нас нет ни парусов, ни крыльев, чтобы напасть на него через море. Но, болтаясь у островов, он не поможет Корсусу прорвать осаду Аулсвика.

– Я бы хотел знать, – сказал Зигг, – где еще его пятнадцать кораблей.

– На пятнадцати кораблях, – ответил Спитфайр, – невозможно доставить более шестисот или семисот воинов. Против такого количества у меня сейчас хватит силы сбросить их в море при высадке и отразить вылазку Корсуса, если он на таковую осмелится. Вот если их будет больше, тут я не так уверен. Обстановка еще настойчивее требует, чтобы ты ехал на запад.

Лорд Зигг подозвал дюжину воинов и сел на коня. К этому времени все корабли направились к южной косе Скарамси, где удобные причалы, и скрылись из вида, только верхушки мачт примерно указывали, где они находятся.

Спитфайр сопровождал Зигга до бродов Этреи, и там с ним простился.

– Я поспешу быстрее молнии, – сказал Зигг. – Я скоро вернусь. Но я хотел бы, чтобы ты не пренебрегал словами того старика.

– Воробьиный писк! – сказал Спитфайр. – Я уже забыл, что он там вещал.

Однако он перевел взгляд на юг, за Аулсвик, где, как часовой, над лугами нижнего Тиварандардейла поднималась высокая темная стена обрыва. Между ней и морем была очень узкая полоса земли. Спитфайр рассмеялся:

– О друг мой, в твоих глазах я, наверное, мальчишка, а мне ведь уже двадцать девять лет!

– Смейся надо мной, если хочешь, – сказал Зигг, – но без этих слов я не мог уйти.

– Ладно, – ответил Спитфайр, – чтобы успокоить твои страхи, обещаю, что не пойду строить гнездо на Тремнирском Обрыве, пока ты не вернешься.

Более недели не было никаких событий, если не считать того, что войско Спитфайра сидело под Аулсвиком, а колдуны с островов присылали то по три, то по четыре корабля, которые причаливали возле гавани Лукинг, в конце залива или южнее за Дрепаби, и их воины совершали внезапные набеги на прибрежные поселения под Римон Армоном, опустошая их и сжигая жилища. Часто, когда против них высылались отряды, они возвращались на корабли и отплывали назад в Скарамси. В эти дни с запада вернулся Волл с сотней воинов и присоединился к Спитфайру.

На восьмой день ноября погода ухудшилась, с запада и с юга пришли тучи, пока не затянули все небо мокрым свинцом с редкими белыми просветами. Ветер крепчал. Море потемнело и по цвету стало похоже на матовую сталь. Забарабанили крупные капли дождя. Горы были в тени: некоторые совсем темные, чернильно-синие, некоторые, с востока, как бастионы из сгустков тумана на фоне однотонного хмурого неба. К вечеру началась гроза, молнии с дождем рвали туман. Всю ночь гремел гром, и всю ночь грозовые тучи сходились, расходились, и сходились снова. Луна светила изредка и слабо, свет давали вспышки молнии, факелы и костры вокруг Аулсвика, да окна помещений, в которых пировали. Демоны, стоявшие лагерем перед замком, не знали о пятнадцати кораблях, которые вышли из Скарамси в бурное море и причалили в двух или трех милях к югу неподалеку от Тремнирского Обрыва. Не знали они также, кто высадился с тех кораблей, а это были пятнадцать или шестнадцать сотен воинов во главе с Хемингом из Колдунии и его младшим братом Карго. Корабли пошли на веслах назад в Скарамси в шторм и непогоду, все, кроме одного, оставшегося в проливе Ботри.

Наутро, когда кончилась буря, все увидели четырнадцать кораблей, выходящих из Скарамси, в каждом были воины. Корабли быстро проплыли через пролив, причалили в двух милях южнее Аулсвика и ушли в море, а высадившееся войско, готовое к битве, зашагало по лугу над Мингарнским ущельем.

Лорд Спитфайр собрал своих воинов из рядов осаждающих и направился к югу. Когда они были примерно в полумиле от войска колдунов, так что ясно видели их красно-коричневые куртки, бронзовые латы и щиты, различали матовый блеск мечей и наконечников копий, Волл, скакавший рядом со Спитфайром, сказал:

– Видишь того, о Спитфайр, кто разъезжает вот-вот перед их рядами, как перед битвой? Так всегда ездил Кориниус. Его можно легко узнать даже издалека по внешнему блеску и развязной посадке. Это знаменательно. Всем известно, что этот сорвиголова никогда не отступает перед сражением. А теперь, когда мы от них на расстоянии броска копья…

– Клянусь светом дня! – воскликнул Спитфайр. – Истинно так. Неужели он не задержится и не даст мне бой? Пусть я потеряю несколько всадников, но собью с них спесь, пока они не скрылись из вида и не пропали из поля зрения.

И он отдал приказ всадникам поскакать прямо на врага. Они поскакали вперед, их повел Астар из Ретрея, зять лорда Зигга. Но всадники Колдунии встретили их у брода Арон Пау, и задержали на мелководьи, а Кориниус с воинами за это время пробился через реку. Когда подошли главные силы демонов, и брод был отбит, колдунов отогнали через мокрые луга к проходу между берегом и крутой стеной Тремнирского Обрыва.

Спитфайр сказал:

– Они даже не выстраиваются в порядке в узком проходе между морем и обрывом, а это было бы их спасением, если бы они набрались храбрости повернуться и противостоять нам.

Он громко крикнул своим воинам, приказывая им напасть на врагов и не выпустить живым ни одного колдуна.

Пешие воины схватились за стремена конных и бегом двинулись через узкий проход в гущу врагов. Спитфайр скакал первым, рубя налево и направо, и казалось, первая волна сражения приведет его к славе.

С ним было двенадцать сотен бойцов, и он азартно гнал через проход под Тремнирским Обрывом пятнадцать сотен колдунов, и вдруг неожиданно слишком поздно понял, что придется иметь дело с тремя тысячами. Кориниус собрал войско в один кулак и развернулся в проходе, как волк, а сыновья Корунда, которые, как было сказано, высадились ночью в шторм, посыпались на демонов с покрытых лесом склонов над обрывом. Таким образом, Спитфайр не мог ничего знать о беде, пока она не пришла: удар с фланга, с тыла и в лоб.

И произошла великая резня между утесами и морем. Демоны оказались в положении бегущего, которому натянули веревку под ноги. Колдуны напирали и загоняли их на мелководье, и пена морская покраснела от крови. Лорд Кориниус, прекратив ложное отступление, понесся в гущу боя, как лесной пожар, нанося своим мечом неотразимые удары.

Конь под Спитфайром был убит копьем, когда он, по щетки в рыхлом песке, собирал воинов, чтобы отбиться от Хеминга. Бремери из Шозов подвел ему другую лошадь, и Спитфайр напал на колдунов с такой яростью и силой, что сыновья Корунда были вынуждены отступить, и это крыло войска Колдунии было отброшено назад под обрыв. Это, однако, мало помогло, потому что с севера прорвался Кориниус, тесня демонов с отмели, так что те оказались между ним и Хемингом. Спитфайр с несколькими отрядами развернулся к Кориниусу. Тут поначалу казалось, что можно будет подавить и утопить в соленой воде большое число колдунов, жизнь самого Кориниуса была под угрозой, потому что его конь увяз в мягком песке, и его не удавалось высвободить.

Спитфайр с демонами с боем пробился в самую гущу боя и громовым голосом закричал:

– О ненавистный мне Кориниус, выходец из врат ада, сейчас я тебя убью, и твое мертвое тело удобрит сладкие луга Аулсвика!

Кориниус ему ответил:

– Проклятый Спитфайр, последний из трех щенков, ибо твои братья уже мертвы и гниют, я тебе рот заткну!

Спитфайр выстрелил в него дротиком. Дротик не попал в колдуна, но ударил его коня под лопатку, и огромный конь повалился в предсмертной агонии. Спитфайр чуть не наехал на Кориниуса, но тот схватил коня Спитфайра за уздечку и ударил его в морду. Конь вздыбился и рванулся вбок. Спитфайр замахнулся секирой, но, вместо того чтобы расколоть противнику шлем, секира скользнула по гребню шлема и, сверкнув, просвистела сбоку. Тогда Кориниус ткнул мечом под щит Спитфайра и нанес ему тяжкую рану. Острие меча проткнуло большую мышцу возле подмышки, одновременно скользнув по кости и задев плечо.

Однако Спитфайр не вышел из боя, а нанес сильный удар Кориниусу, думая, что отсек ему руку, которой тот держал поводья. Кориниус принял удар секиры щитом, но его пальцы разжались, и он выпустил поводья и упал на землю, а прочный щит оказался пробит.

Конь Спитфайра рванулся вперед и понес всадника мимо Кориниуса к морю. Спитфайр крикнул:

– Достань себе коня! Я считаю нечестным биться с тобой, сидя но коне, когда ты пеший!

Кориниус крикнул в ответ:

– Сам сойди с коня и встретимся пешими. Знай, певчий дрозд, что я король Демонланда, этот титул мне пожаловал Король из королей Горайс из Колдунии, мой верховный Правитель. А ты самый великий бунтарь, который пока остался жив в этом моем королевстве. Встретиться с тобой в поединке значит показать тебе, насколько я сильнее.

– Не пытайся припечатать меня большими словами, – ответил Спитфайр. – Вот я впечатаю их тебе в глотку.

Он попытался соскочить с коня, но глаза ему застлал туман, и он качнулся в седле. Его воины встали между ним и Кориниусом, и начальник его гвардии поддержал его и сказал:

– Ты ранен, милорд. Тебе нельзя драться с Кориниусом, потому что твое высочество не выстоит в этом поединке.

Воины окружили великого Спитфайра и, поддерживая его, стали выводить коня с раненым всадником из центра сражения. Пока эти лорды договаривались о поединке, самая жаркая драка прекратилась, а теперь начиналась снова на том же месте. Жестокий бой собирал жатву под Тремнирским Обрывом, и поразительна была храбрость демонов. Многие сотни их были убиты или смертельно ранены, их осталось совсем мало, но они продолжали сражаться.

Теперь те, кто был рядом со Спитфайром, незаметно вынесли его с поля боя, обернув голубым плащом, чтобы скрыть блестящие латы. Они остановили кровь, хлеставшую из раны в плече, крепко перевязали рану и тайными горными тропами перевезли его на коне под командой Волла в Треммердейл в ущелье восточнее Стеррийского Прохода под каменистым склоном одного из отрогов южного пика Дайны. Долго он лежал без чувств, как мертвый, ибо много ран получил в неравном бою, и все тело его было в синяках и ссадинах, но хуже всего была тяжкая рана, которую ему нанес Кориниус, прежде чем они расстались на границе между землей и морем.

Когда настала ночь и покрыла тьмой все дороги, в одинокое ущелье пришел утомленный лорд Волл с немногими соратниками. Ночь была тиха и безоблачна, молодой месяц плыл высоко в небе, большие пики в черных тенях торчали, как акульи зубы. Спитфайра положили на ложе из камыша, накрытое плащами, под большим валуном. Его лицо в серебристом свете месяца было страшно бледным.

Опершись на копье, Волл всмотрелся в него. На вопрос, какие новости, он коротко ответил: «Все кончено», и продолжал неотрывно смотреть на Спитфайра. Ему говорили:

– Милорд, мы остановили кровь и перевязали рану, но его светлость остается без чувств, и мы очень боимся за его жизнь. Как бы эта рана не стала причиной его гибели.

Волл опустился возле Спитфайра на колени на острые холодные камни, и стал ухаживать за ним, нежно, как мать ухаживает за больным ребенком. Он приложил к ране листья черного подорожника и другие целебные травы, напоил его из своей фляги дорогим аршалмарским вином, выдержанным в подвалах Кротринга. Через некоторое время Спитфайр открыл глаза и произнес:

– Раздвиньте занавеси у моего ложа, уже много дней прошло с тех пор, как я просыпался в Аулсвике. Или сейчас ночь? Чем кончилась битва?

Он водил глазами по голым скалам и чистому небу над ними. Потом с громким стоном приподнялся на правом локте. Волл обхватил его сильной рукой и сказал:

– Выпей хорошего вина и наберись терпения. Впереди великие дела.

Спитфайр огляделся, потом с отчаянием сказал:

– Значит, нам придется жить в горных норах, как лисам и беглецам? Светлые дни прошли? Тогда долой эти путы! – и он стал рвать повязки на ранах.

Волл сильными руками удержал его, говоря:

– Думай не только о себе, о прославленный Спитфайр, у нас вся надежда на твою мудрость и храброе сердце, которое еще порадуется в жестокой войне. Надо уберечь наших жен и любимых детей, и всю нашу добрую землю от бешенства колдунов, и спасти великое имя Демонланда. Не давай своей гордой душе отчаиваться.

Но Спитфайр со стоном сказал:

– Значит, правда, что пока мои родичи не вернутся домой, горе и беды поразят Демонланд. Настанет ли тот день? Разве подлый Кориниус не хвастал, что назван королем Демонланда? А я не проткнул мечом его внутренности. Ты думаешь, я могу жить с таким позором?

Он опять попытался сорвать повязки, но Волл снова удержал его. Спитфайр метался и повторял:

– Кто вынес меня из боя? Жалость оскорбляет меня. Лучше было погибнуть, чем удирать от Кориниуса, как побитый щенок. Пустите меня, изменники! Я разделаюсь с ним. Я умру в бою. Не мешайте мне вернуться!

Волл сказал:

– Подыми взгляд, великий Спитфайр, и посмотри на девственную луну, плывущую в небесных полях, и на сияющие звезды, во множестве сопровождающие ее. Земные туманы и штормы лишь ненадолго прикрывают ее, а потом уходят, небо очищается, и она снова держит свой курс, госпожа приливов и хозяйка судеб смертных. Под ней оживет Демонланд, и вернется слава твоего дома, о Спитфайр. И так же, как небесные волнения не смогут сдвинуть вечные горы, никакая разрушительная война, пусть даже такая, как та, которую мы проиграли сегодня, не сможет поколебать наше истинное величие. Его лишь укрепят копья предков, и вся земля поклонится нашей славе.

Так говорил Волл. Лорд Спитфайр смотрел вдаль через спящую в тумане долину, на огромные горы под луной и на высокие молчащие пики. Он больше ничего не говорил, то ли от слабости, то ли под мощными чарами луны и гор, то ли успокоенный тихим и глубоким голосом Волла, как голосом самой ночи, которая укрощала смятение и отчаяние детей земли.

Через некоторое время Волл сказал:

– Твои братья вернутся домой, не сомневайся. Но до тех пор наша сила – ты. Потому наберись терпения; залечивай раны; собирай новое войско. А если ты в безумии отчаяния лишишь себя жизни, вот тогда мы действительно погибнем.

ХХ. Король Кориниус

О том, как лорд Кориниус вошел в Аулсвик, и как был коронован на сапфировом троне Спитфайра, став королем Демонланда и наместником Короля Горайса; и как его приняли все, кто был в замке Аулсвик

Одержав великую победу, Кориниус повел свое войско в Аулсвик, когда день клонился к концу. Перед ним опустили подъемный мост и широко распахнули ворота, утыканные серебряными гвоздями и украшенные алмазами. Во всем блеске въехал он со своими сопровождающими в замок Аулсвик по дороге, вырезанной в цельной скале и мощенной массивными плитами из треммердейлского гранита. Большая часть его войска расположилась в бывшем лагере Спитфайра перед замком, но тысячу он взял с собой. С ним в Аулсвик вошли сыновья Корунда и лорды Гро и Лаксус, потому что флот был переведен под Аулсвик сразу по объявлении победы.

Корсус дружественно всех приветствовал, и хотел сразу отвести лордов в покои рядом со своими, чтобы они сняли доспехи, переоделись в чистое белье и праздничные одежды перед ужином. Но Кориниус извинился, сказал, что он с утра ничего не ел, и предложил:

– Давайте без церемоний, веди нас прямо в зал для пиров.

Корсус вошел в зал первым, Кориниус и остальные за ним. Кориниус положил на плечо Корсусу руку, всю в грязи и запекшейся крови, ибо решил не тратить время даже на мытье рук. Вряд ли это было хорошо для вышитого плаща из пурпурной тафты, который Корсус накинул на плечи. Как бы там ни было, Корсус сделал вид, что ничего не заметил.

Когда они вошли в зал, Корсус осмотрелся и сказал:

– Видишь, милорд Кориниус, этот зал несколько мал для такого стечения народа. Многие из моих достойных подданных должны по обычаю прийти и сесть с нами, а для них не хватит скамей. Прошу тебя, прикажи тем своим спутникам, которые менее родовиты, уступить место, чтобы был порядок. Моим командирам не пристало тесниться в чуланах.

– Прости, милорд, – ответил Кориниус, – но я должен думать о тех своих парнях, которые выдержали трудную битву, и я надеялся, что ты не откажешь им в чести сидеть за трапезой с нами. Это те, которых ты должен в первую очередь благодарить за то, что смог открыть ворота Аулсвика после столь долгой осады.

Итак, они заняли свои места, и перед ними поставили ужин: козлят, фаршированных орехами, миндалем и фисташками; цапель под соусом; говяжий филей; гусей и дроф; большие жбаны и кувшины с рубиновым вином. Кориниус и его воины истосковались по хорошему пиру, и какое-то время в зале царила тишина, нарушаемая только звоном чаш и жеванием.

Наконец, Кориниус, осушив одним глотком большой бокал вина, произнес:

– В лугах под Тремнирским Обрывом сегодня была битва, милорд герцог. Ты там был?

Обвислые щеки Корсуса покраснели. Он ответил:

– Тебе известно, что нет. По моему мнению, непростительной опрометчивостью было бы выступить с моими силами, когда казалось, что победу одерживает Спитфайр.

– О милорд, – сказал Кориниус. – Я не собираюсь с тобой спорить. Давай я лучше покажу тебе, какой чести ты достоин.

Он позвал пажа, стоявшего за его креслом, и мальчик вскоре вернулся с полированной золотой диадемой, усыпанной топазами, опаленными огнем, с фигуркой краба из матового железа, с глазами из зеленых бериллов на серебряных стебельках. Мальчик поставил корону на стол перед лордом Кориниусом, словно это было блюдо. Кориниус вынул из кошеля письменное послание, и положил его на стол перед глазами Корсуса. Пергамент был запечатан красным воском. Оттиск змея Уробороса означал личную печать Короля Горайса.

– Милорд Корсус, – сказал Кориниус, – и вы, сыновья Корсуса, и прочие колдуны. Я должен сообщить вам, что наш Повелитель Король вручил мне эти знаки своего наместника в Демонланде, дабы я в этой стране именовался королем и требовал почтения к себе, а я буду держать ответ только перед ним.

Увидев корону и королевскую печать, Корсус сразу смертельно побледнел, а в следующее мгновение стал красным, как рак.

Кориниус продолжал:

– Как король Демонланда, я доверяю тебе, Корсус, достойнейшему из всех, кто сейчас собрался в Аулсвике, возложить на меня эту корону. Это покажет тебе, какой чести я удостаиваю тебя.

Все молчали, ожидая, что скажет Корсус. Декалайус шепнул ему на ухо:

– Отец мой, если правит обезьяна, танцуй перед ней. Время предоставит случай исправить положение.

А Корсус, не пренебрегая этим полезным советом, хоть и трудно ему было сохранить невозмутимость, заставил себя проглотить обиду и молча со всей учтивостью возложил на голову Кориниуса новую корону Демонланда.

Кориниус сел на место Спитфайра. Корсус пересел, уступив ему трон из дымчатого нефрита с изысканной резьбой и бархатистыми сапфирами. По обе стороны от трона стояли высокие золотые подсвечники. Мощные плечи Кориниуса заполнили все пространство между столбиками широкой спинки трона. Новый король в боевом облачении, не остывший после боя, был молод, силен, и давал понять, что иметь дело с ним будет нелегко.

Корсус, сидя между сыновьями, почти неслышно произнес:

– Ревень! Подайте мне ревеня, очистить желчь.

Но Декалайус прошептал ему:

– Спокойно, не шуми. Нельзя думать, что планы спрятаны, если они торчат изо всех дыр. Усыпи его бдительность, так и нам будет спокойнее. Когда-нибудь мы смоем свой позор. Неужели Галландус был таким уж значительным лицом?

Взгляд Корсуса прояснился. Он поднял полную до краев чашу и воздал хвалу Кориниусу. Кориниус приветствовал его и сказал:

– Милорд герцог, прошу тебя, позови своих командиров и объяви им меня, чтобы они, в свой черед, могли объявить всему войску в Аулсвике, кто теперь король.

Корсус сделал так, хотя это ему очень не нравилось, но он не мог найти повода отказаться.

Когда со двора донеслись громкие крики, извещающие о признании нового короля, Кориниус заговорил снова и сказал:

– Я утомился, и мои соратники устали, милорд, нам пора на отдых. Прошу приготовить нам ложа. Пусть их постелят в тех покоях, которые занимал Галландус, когда пребывал в Аулсвике.

Корсус едва переборол дрожь. Но Кориниус не сводил с него глаз, и он отдал требуемый приказ.

В ожидании, пока новоприбывшим приготовят постели, лорд Кориниус хорошо повеселился, потребовал, чтобы колдунам принесли из богатых запасов Спитфайра еще вина и новые лакомства: оливки, икру кефали, гусиную печенку в особых приправах для долгого хранения.

Тем временем Корсус тихо говорил сыновьям:

– Мне не нравится, что он упомянул Галландуса. Однако, он кажется беспечным и, похоже, не боится обмана.

Декалайус ответил ему так же тихо:

– Боги, наверное, предопределяют его гибель, поэтому он назвал те покои.

И они тихо посмеялись. К всеобщему удовольствию, пир заканчивался весело.

Пришли слуги с факелами, проводить гостей к постелям. Когда Кориниус остановился у выхода, пожелать всем доброй ночи, то сказал:

– Я сожалею, милорд, что, после такого приятного приема с твоей стороны, я должен предложить тебе нечто менее приятное. Но я не сомневаюсь, что замок Аулсвик должен раздражать тебя и твоих сыновей. Вы так долго были заперты в нем и, несомненно, устали от осады и длительных военных действий. Поэтому вот моя воля: вы немедленно должны отплыть домой в Колдунию. У Лаксуса готов корабль, который вас туда доставит. Чтобы пристойно и дружественно закончить праздник, мы вас сейчас же проводим на корабль.

У Корсуса челюсть отпала. Но он опять сдержался и произнес:

– Милорд, пусть будет так, как ты хочешь. Но я хочу знать, почему ты так решил. Мой меч и мечи моих сыновей не так уж мало значат для Колдунии в этой стране наших недоброжелателей, чтобы вкладывать их в ножны и ехать домой. Как бы там ни было, это дело не требует такой спешки. Мы устроим совет утром.

Но Кориниус ответил, окинув его недобрым взглядом:

– Как бы ты ни просил, вы взойдете на борт именно сегодня ночью. Поскольку я сегодня лягу в покоях Галландуса, я думаю, что моей личной охране подойдут твои покои, милорд, которые, как я недавно узнал, находятся рядом.

Корсус на это не произнес ни слова. Но его младший сын, Гориус, который выпил слишком много вина, вскочил и крикнул:

– В недобрый час ты, Кориниус, явился в эту страну требовать от нас подчинения! Если ты боишься нас из-за Галландуса, то тебе кто-то злонамеренно наговорил на нашего отца. Ползучий гад, который сидит рядом с тобой, гоблинский подтиральник, налгал на нас. Жаль, что он влез к тебе в душу, он все еще замышляет зло против Колдунии.

Декалайус отшвырнул его в сторону и сказал Кориниусу:

– Не слушай моего брата, он мелет спьяну, поэтому груб и поспешен. В нем говорит вино. А правда в том, о Кориниус, что Галландус хотел захватить власть для себя и предать все войско врагу, что тебе подтвердит мой отец, и в чем все мы поклянемся самыми крепкими клятвами. Только поэтому Корсус убил его.

– Это наглая ложь, – сказал Лаксус.

Гро тихо засмеялся.

Но Кориниус наполовину выхватил меч из ножен и сделал шаг к Корсусу и его сыновьям.

– Называйте меня королем, когда обращаетесь ко мне, – сказал он, грозно смотря на них. – Я воин, а не сачок для ловли птичек, и вам, сыновьям Корсуса, не удастся заставить меня служить вашим целям. А ты, – обратил он злой взгляд на Корсуса, – лучше смирись и не препирайся со мной. Ты глупец! Неужели ты видишь во мне второго Галландуса? Ты убил его, меня ты не убьешь. Неужели ты думаешь, что я освободил тебя из западни, в которую ты попал из-за собственной глупости и хвастовства, только затем, чтобы терпеть тебя здесь и снова все потерять из-за твоей бестолковости и злобы? Скажи спасибо, что я не снес тебе голову.

Корсус и его сыновья стояли в сомнениях, решая, что лучше: броситься с оружием на Кориниуса и отдать свою судьбу на волю случая, затеяв драку в зале Аулсвика, или принять неизбежное и спокойно пойти на корабль. Второе казалось менее рискованным, потому что перед ними стояли Кориниус и Лаксус со своими воинами, а воинов Корсуса рядом было мало, они бы не выстояли в драке, тем более, что вряд ли захотели бы связываться с Кориниусом даже на более равных условиях. Итак, наконец, с болью в сердце они подчинились его воле, и в тот же час Лаксус отвел их на корабль и повез через залив в Скарамси.

Там они оказались не в большей безопасности, чем мыши на мельнице. Ибо шкипером корабля был Кадарус, верный вассал лорда Лаксуса, и вся команда была предана Кориниусу и Лаксусу. Ночь корабль простоял на якоре у острова, а с первым лучом рассвета поплыл к выходу из залива, увозя Корсуса и его сыновей домой из Демонланда.

XXI. Переговоры у врат Кротринга

Где рассказывается, как воинственная политика и нарисованный портрет перенесли войну на запад; и как лорд Гро пошел послом к вратам Кротринга, и какой ответ он там получил

Тут следует сказать, что Зигг выполнил просьбу Спитфайра и быстро собрал войско числом более полутора тысяч всадников и пехотинцев. Он набрал их в северных долинах, поселениях вокруг Шагретской Пустоши, на пастбищах Кельяланда и Свичуотера, и в области Раммерик, быстро миновал Стайл и направился в Гейлинг. Но когда Кориниус узнал о его походе с запада, то с тремя тысячами воинов вышел им навстречу, чтобы перехватить их над озером Мунмир и не пропустить в Гейлинг. Но Зигг был еще в верхних ущельях Брейкиндейла, когда до него дошли вести о великой резне под Тремнирским Обрывом, и о том, что войска Спитфайра и Волла разбиты и рассеяны, а они сами бежали в горы. Зигг решил, что с малым войском не стоит давать бой Кориниусу, повернул свои отряды и быстро вернулся к Стайлу, откуда пришел. Кориниус выслал малые силы, чтобы задержать его отступление, но поскольку не намеревался идти за ним в западные земли, приказал построить укрепление у перевала в выгодном месте, оставил там достаточно воинов, а сам вернулся в Аулсвик.

Кориниус уже имел в Демонланде большое и грозное войско из более пяти тысяч воинов. Погода была хорошая, и он за короткое время покорил весь восточный Демонланд, кроме Гейлинга. Гейлинг для лорда Джасса сохранил Бремери из Шозов. С семьюдесятью бойцами ему удавалось отбивать все нападения. Кориниус надеялся, что после сбора остального урожая этот плод созреет и сам упадет ему в руки, и решил повести свои главные силы в западный Демонланд, оставив малые отряды держать в повиновении восточные земли и не давать Бремери выйти из Гейлинга. К такому решению его привело знание военного искусства и собственные устремления, ибо, кроме воинственной политики, его туда притягивали два магнита: во‑первых, старая незарубцевавшаяся ненависть к лорду Брандоку Даху и замок Кротринг как самая желанная добыча; а во‑вторых, неистовое похотливое желание овладеть леди Меврианой. Причем он знал ее лишь по портрету, который нашел в шкафу Спитфайра вместе с перьями, чернильницами и прочими мелочами, но, раз увидев, поклялся, что с благословения небес (да и без него, если получится) она должна стать его любовницей.

Итак, ясным морозным утром в четырнадцатый день марта он со своим войском поднялся по Брейкиндейлу и перешел через Стайл по той же дороге, по которой некогда летом на совет в Кротринг перед походом в Бесовию приехали лорд Джасс и лорд Брандок Дах. Колдуны подошли к слиянию рек и свернули в Буш. Не найдя там ни Зигга, ни его жены, они разграбили пустой дом, сожгли его, и пошли дальше. В Кельяланде они ограбили и сожгли знаменитый замок Джасса, потом еще один по дороге в Свичуотер, а также зимний дворец Спитфайра на холме над озером Раммерик. Так они победно продвигались вперед, и некому было их остановить, потому что все бежали, завидев такое большое войско, и скрывались в тайных убежищах в горах, надеясь спастись от смерти.

Когда Кориниус прошел по узким тропам Гаштерндейла и добрался до окрестностей Кротринга, он разбил лагерь под утесами Эрнгейта, где западный склон горы круто поднимался к выветренным скалам, похожим на зубчатую стену на фоне неба.

Кориниус подошел к лорду Гро и сказал ему:

– Ты будешь моим доверенным послом к этой Мевриане. Ты пойдешь с белым флагом, чтобы войти в замок. А если тебя не пустят, пусть она говорит с тобой из-за стены. Примени все свои придворные уловки и умения, дабы облегчить переговоры, и скажи: «Кориниус ныне обрел корону Демонланда по милости великого Короля и, благодаря мощи своих рук, сидит, как ты можешь видеть, перед твоим замком с непобедимым войском. Он желает через меня передать тебе, что пришел сюда не воевать с женщинами и девами, и ты можешь пребывать в уверенности, что ни тебя, ни твою крепость он не тронет, если ты примешь от него честь стать его женой и королевой Демонланда». Если она ответит согласием, все хорошо. Мы мирно войдем в Кротринг и завладеем им и женщиной. Но если она откажет, ты скажешь ей со всей жестокостью, что я наброшусь на ее замок, как лев, и не будет ни передышки, ни перемирия, пока я не разобью его в щебень у нее на глазах, и не убью всех ее сородичей своим мечом. А то, в чем она мне отказала, когда я просил мирно и с добром, я возьму грубой силой, чтобы она и ее упрямые демоны поняли, что король и хозяин здесь я, а они всего лишь мой скарб, тела для моего удовольствия.

Гро сказал:

– Король, молю тебя, найди другого, более подходящего для такого поручения, чем я.

И он долго отказывался совершенно искренне. Но чем упорнее Кориниус настаивал на отвратительном для Гро посольстве, тем яснее становилось, что именно он должен взять его на себя. Так что Гро, в конце концов, вынужден был согласиться, и сразу пошел к вратам Кротринга с белым флагом, который перед ним нес один из одиннадцати сопровождавших воинов.

Гро послал к воротам герольда объявить, что он хочет говорить с леди Меврианой. Вскоре ворота открылись, и леди спустилась во внешний зеленый сад перед шлюзом, чтобы встретиться с лордом Гро. Был конец дня, еще горячее солнце словно плыло меж низких облаков над горизонтом, его пламенные лучи отражались в водах Громового залива. Вдали над краем Западного Пограничья лежала полоса тяжелых темно-серых клубящихся туч, которые сами казались горами, словно боги их подняли над Демонландом в помощь настоящим древним горам, которые больше не служили надежной защитой от врагов. Здесь, в саду у Врат Кротринга, цвел куст пурпурного волчеягодника, расточая пряный аромат. Но лорда Гро не волновал ни этот аромат, ни огонь западного заката. Он не мог глаз отвести от темноволосой леди с белоснежной кожей, вставшей в воротах, как богиня охоты. Она была высока, величава и дивно красива.

Мевриана, заметив, что он потерял дар речи, сама произнесла:

– Милорд, мне сказали, что ты прислан с поручением от имени своего господина. Я видела большой военный лагерь под Эрнгейтом, и уже много месяцев слышу о разбое и грабежах в нашей стране. Я не жду ласковых речей. Поэтому, наберись смелости и прямо скажи, какие дурные вести ты принес.

В ответ Гро сказал:

– Скажи мне сначала, вправду ли ты леди Мевриана, чтобы я знал, что разговариваю не с богиней, спустившейся с сияющих небес, а с живой женщиной.

Она ответила:

– Я та, которую ты назвал, и любезности мне не нужны.

Тогда он сказал:

– Миледи, я бы не взялся за это поручение и не принес тебе слова моего господина, если бы не знал, что иначе сюда очень скоро придет другой, гораздо менее любезный и опечаленный, чем я.

Она грустно кивнула, как бы приглашая его продолжать, так что он, стараясь сохранить подобающее выражение лица, передал ей послание слово в слово, а в конце добавил:

– Миледи, так сказал король Кориниус, и так он поручил мне передать его слова твоему высочеству.

Мевриана внимательно выслушала его, не опуская головы. Когда он кончил, она минуту помолчала, изучающе глядя на него, потом заговорила:

– Мне кажется, я тебя узнала. Послание мне принес лорд Гро из Гоблинланда.

Гро ответил:

– Госпожа, того, кого ты назвала, давно нет на земле. Я лорд Гро из Колдунии.

– По твоей речи похоже, что так, – сказала она и опять замолчала.

Спокойное презрение в ее глазах словно ножом царапало его чувствительную кожу, ему было невыносимо неловко. Она заговорила снова:

– Я вспомнила тебя, милорд. Сейчас пороюсь в памяти. Одиннадцать лет назад мой брат воевал в Гоблинланде против колдунов, и одержал над ними победу на Лормеронском поле. Тогда он убил в поединке великого короля Колдунии Горайса Десятого, который до тех пор считался величайшим бойцом во всем мире. Моему брату тогда было всего восемнадцать зим, то был первый всплеск его славы. Король Гасларк устроил большой пир и великий праздник в Заджэ Закуло, по поводу освобождения своей страны от захватчиков. Я была на этих празднованиях. Я видела тебя там, милорд. Одиннадцатилетняя девочка сидела у тебя на коленях во дворце Гасларка. Ты показывал мне книги с картинками. Они были разрисованы незнакомыми красками, зеленой, золотой и алой, там были птицы и звери, книги рассказывали о дальних странах и чудесах. Невинная девочка думала, что ты добрый и хороший, и полюбила тебя.

Она замолчала, а лорд Гро совершенно смутился и стоял, как опоенный зельем, не в состоянии собраться с мыслями. Наконец, она сказала:

– Расскажи мне об этом Кориниусе. Он в самом деле такой великий воин, как о нем говорят?

– Да, – ответил Гро. – Он один из самых прославленных полководцев. Этого не отрицают его злейшие враги.

Мевриана сказала:

– Как ты думаешь, он будет подходящим мужем для женщины из Демонланда? Вспомни, я отказывала законным королям. Я хочу знать твое мнение, ибо ты несомненно его близкий друг, раз ты у него на посылках с такими поручениями.

Гро видел, что она насмехается, и опять смутился.

– Госпожа, – сказал он слегка дрогнувшим голосом. – Не слишком презирай меня за низость. Я принес тебе позорнейшее предложение, это правда. Но я сделал это не по своей воле. У меня не было выбора. Я мог либо расшибить голову о грозный мрамор, либо слово в слово передать тебе порученное.

– Твой язык бьет меня по лицу каленым железом, – сказала Мевриана. – Возвращайся к своему господину. Если ему нужен ответ, он написан золотыми буквами над воротами замка.

– Но твоего благородного брата, миледи, сейчас здесь нет, – сказал Гро, – и он не может подтвердить твой ответ.

Он подошел близко к ней и, понизив голос так, что, кроме нее, никто не мог его услышать, сказал:

– Не обольщайся, миледи. Этот Кориниус капризный, порочный, безнравственный юнец, привыкший к роскоши. Если он силой ворвется в замок Кротринг, то использует тебя без всякого почтения. Было бы разумнее разыграть представление, принять его, а потом под благовидным предлогом отвлечь его красивыми словами. Может быть, так тебе удастся совершить побег.

Но Мевриана сказала:

– Я дала тебе ответ. Я не стану слушать его предложений. Добавь к этому, что мой двоюродный брат лорд Спитфайр залечил раны и уже собрал войско, которое отгонит этих колдунов от моих ворот, долго ждать не придется.

Сказав так, она с великим презрением отвернулась и ушла в замок.

А лорд Гро вернулся в лагерь к Кориниусу, который спросил его, как прошли переговоры. Он ответил, что она наотрез отказала.

– Значит, киска дала мне пинка, – сказал Кориниус. – Моему пылкому желанию придется чуть подождать, тем с большим шумом я ее прихлопну. Ибо она будет моей. А скромность и упрямый отказ только подогревают мое упорство.

XXII. Аурват и Свичуотер

Как леди Мевриана со стен Кротринга смотрела на войско Колдунии и его полководцев; о полученных ею вестях про войну в западном Демонланде; об Аурватском Поле и великой резне по дороге на Свичуотер

На четвертый день после вышеописанных событий леди Мевриана прогуливалась у парапетов на стене крепости Кротринг. Резкий ветер дул с северо-запада. Небо было безоблачным, голубым над головой, а дальше жемчужно-серым, и в воздухе было чуть туманно. С ней вместе прохаживался старый управитель замка, рослый воин в доспехах и шлеме, в куртке из бычьей кожи с нашитыми пластинами.

– Скоро пробьет час, – сказала она. – Милорд Зигг обещал сегодня или завтра явиться в гости. Если бы гоблины тоже сдержали слово, мы бы их удачно прихлопнули.

– Как твоя милость прихлопывает комара между ладонями, – отозвался старик, и стал смотреть на юг через море.

Мевриана посмотрела туда же.

– Ничего, только туман и пена, – сказала она через несколько минут. – Я рада, что отослала лорду Спитфайру двести всадников. Для такого дня ему понадобятся все, кого можно наскрести. Как ты думаешь, Равнор: если король Гасларк не придет, хватит у лорда Спитфайра воинов справиться одному?

Равнор ухмыльнулся в бороду:

– Я думаю, будь милорд твой брат здесь, он сказал бы «да». Еще когда я в детстве катал обруч, меня учили, что одного демона можно выставлять против пятерых колдунов.

Она слегка задумчиво взглянула на него и сказала:

– Ах, если бы он был дома! И если бы Джасс был дома.

Потом вдруг перевела взгляд на север, указала на вражеский лагерь и воскликнула:

– Будь они дома, ты бы не смотрел на чужаков возле Кротринга, которые оскорбляют нас одним своим видом, шлют постыдные предложения, держат меня в замке, как птицу в клетке. Разве раньше такое бывало в Демонланде?

Тут с другого конца крепости прибежал мальчик, крича, что с юга и востока плывут корабли:

– Они плывут к заливу!

– Из какой страны? – спросила Мевриана, спеша на другую сторону, чтобы увидеть.

– Откуда же, как не из Гоблинланда? – произнес Равнор.

– О, не спеши! – воскликнула она.

Они обошли стену башни, и перед ними открылось широкое и пустое море, и залив Стропардон.

– Я ничего не вижу, – сказала она. – Ты принял за флот стаю чаек?

– Он хотел сказать, к Грозовому заливу, – сказал Равнор. Он вышел вперед и показывал на запад. – Они держат курс на Аутварт. Это точно король Гасларк. Смотри, паруса у них синие с золотом.

Мевриана всматривалась в корабли, в волнении постукивая рукой в перчатке по парапету. Ее величавую фигуру прикрывал развевающийся плащ из белого муарового шелка с опушкой и воротником из меха горностая.

– Восемнадцать кораблей! – воскликнула она. – Я не думала, что у Гоблинланда найдется такой большой флот.

– Может, госпожа хочет посмотреть, – сказал Равнор, отходя назад по стене, – не проспали ли колдуны приход кораблей.

Она последовала за ним и вгляделась. В войске Колдунии было большое движение. Воины шагали перед лагерем, уходили и возвращались, садились на коней и спешивались, ветер издали доносил звуки труб. Все это Мевриана наблюдала с высокой сторожевой башни. Потом войско выстроилось и зашагало по долине, в строевом порядке, блестя бронзой и сталью. Колдуны двигались на юг, проходя мимо Кротринга так близко, что с башни можно было разглядеть каждого в отдельности.

Мевриана высунулась из бойницы, упираясь обеими руками в зубцы парапета.

– Я не всех их знаю по именам, – сказала она. – Ты часто хаживал на войну, подскажи мене. Гро мне знаком, вон он с длинной бородой. Как тяжело на сердце видеть лорда из Гоблинланда в таком окружении. А кто рядом с ним, вон тот бородатый щеголь в крылатом шлеме с диадемой, как у короля? У него копье с малиновым древком. Он надменен.

– Лаксус из Колдунии, – ответил старый воин. – Он командовал их флотом в войне с вампирами.

– Похоже, он храбрец и достоин лучшего дела. А кто сейчас скачет как раз под нами, во главе конницы? Худощавый, смуглый, румяный, но хмурый и вооружен до зубов?

Равнор ответил:

– Госпожа, я не могу точно сказать. Сыновья Корунда так похожи друг на друга. Кажется, это юный принц Хеминг.

Мевриана засмеялась:

– С чего это он принц?

– Мир меняется, госпожа. С тех пор как Горайс посадил Корунда на трон в Бесовии…

Мевриана прервала его:

– Тогда называй его принц Хеминг Фаз. Ручаюсь, что они там все получают варварские добавки к именам. Хеминг Фаз, увы! корчит лорда в Демонланде.

– Первый хвастун из всех, – сказала она через некоторое время, – похоже, задерживается. А, вот и он. Дикий всадник. Но он отлично умеет сидеть на коне, Равнор, и сложен, как боец. Смотри, как он скачет галопом вдоль рядов своих воинов. Надеюсь, ему понадобятся не только золотые кудри, чтобы сохранить голову, если придется иметь дело с Гасларком, да, и с нашими демонами, которые собираются сюда с севера. Я вижу, шлем у него на луке седла. Ты нам уже подражаешь? – крикнула она, когда он поравнялся с башней. – Весь в шелку и серебре. Ты же клялся, что только демоны выходят на бой в дорогих одеждах. Ах, были бы у меня ножницы, отрезать тебе гребешок!

Говоря так, она перегнулась через парапет, чтобы лучше его рассмотреть. А он, скача галопом, взглянул вверх, заметил, что она смотрит, резко натянул поводья, так что огромный гнедой конь присел, потом поднялся на дыбы, и громко крикнул:

– С добрым утром, хозяйка! Пожелай мне победить и поскорее вернуться к тебе в объятия!

Он был внизу, но так близко, что она разглядела каждую черту его лица и прочитала, как книгу. Он поднял меч в приветствии, пришпорил коня и помчался догонять Гро и Лаксуса.

Леди Мевриана оперлась на мраморный парапет, будто ей на мгновение стало плохо, или будто она собиралась идти по смертельно жалящей крапиве. Равнор шагнул к ней:

– Миледи нездорова? Что случилось?

– Дурацкий приступ тошноты, – ответила она. – Если хочешь меня вылечить, покажи мне блеск копий Спитфайра на севере. От пустой земли голова кружится.

Прошел день. Дважды или трижды Мевриана поднималась на стены, но ничего не видела, кроме моря, заливов и окруженной горами долины, по-весеннему красивой и мирной: ни военной тревоги, ни воинов, только мачты кораблей Гасларка за краем долины в трех или более милях к юго-востоку. Все же она точно знала, что возле этих кораблей за Аурватской гаванью должно происходить отчаянное сражение короля Гасларка с Лаксусом и Кориниусом. Копья Колдунии имели большое численное превосходство. Солнце уже почти зашло за темные сосны Западного Пограничья, а с севера никаких вестей.

– Ты послал гонца за вестями? – спросила она Равнора, когда в третий раз поднялась на стену.

Он ответил:

– Еще утром, миледи. Но за милю или две от замка нельзя спешить, можно наткнуться на мелкие банды противника, которые бродят по округе.

– Как только он явится, приведи его ко мне, – сказала она. Потом поставила ногу на ступеньку, собираясь спускаться, и произнесла:

– Равнор.

Он тут же подошел.

– Ты много лет был управляющим у моего брата в Кротринге, а до этого служил моему отцу, и должен знать, каким духом мы дышим. Скажи мне правду, пусть нерадостную: что ты обо всем этом думаешь? Лорд Спитфайр опоздал. Или пришел слишком рано (он издавна этим грешил). Что ты видишь в этом? Говори со мной, как говорил бы с моим братом Брандоком Дахом, если бы он тебя спрашивал.

– Миледи, – сказал старик Равнор. – Я скажу тебе, что думаю. Увы Гоблинланду! Раз милорд Спитфайр пока не идет с севера, только боги, спустившись с небес, могут спасти короля Гасларка. Число колдунов, по самым скромным подсчетам, вдвое превышает его войско. Можно точно так же выставить волка против медведя, как гоблинов против колдунов. Как бы храбры и яростны они ни были, медведь, в конце концов, одержит верх.

Мевриана слушала, не отрывая от него грустных глаз:

– А он так благородно и искренне прилетел утешить Демонланд во мраке его последних дней! Почему судьба столь неблагосклонна? О Равнор, какой позор! Сначала Ла Фириз, теперь Гасларк. За что теперь нас можно любить? Позор нам, Равнор!

– Я бы не возлагал вину на нас столь поспешно, – ответил Равнор. – Если их план не сложился, это скорее ошибка короля Гасларка, чем лорда Спитфайра. Мы ведь точно не знаем, на какой день была назначена высадка.

Говоря так, он неотрывно смотрел мимо нее на море, в точку чуть южнее самого красного участка заката. Вдруг его глаза расширились. Он указал туда, тронув ее за локоть. На мачтах в Аурвате поднимали паруса. И в небо поднялся дым, как от пожара. Они увидели, как большинство кораблей выходило в море, а пять или шесть оставшихся пылали, окутанные черными клубами дыма. Те, что отошли от берега, направились в открытое море на веслах или под парусами.

Больше не было произнесено ни слова. Леди Мевриана, опершись локтями о парапет, закрыла лицо руками.

Наконец, вернулся гонец Равнора, и старик привел его к Мевриане, сидевшей у себя в южном крыле Кротринга. Гонец сказал:

– Миледи, я не принес письменного известия, это слишком опасно, по дороге можно было наткнуться на колдунов. Но я видел лорда Спитфайра и милорда Зигга у ворот Гаштерндейла, и они говорили со мной. Вот что они поручили передать тебе. Ты должна быть спокойна, ибо они стерегут подходы к Кротрингу. Войско Колдунии не сможет уйти из этой части страны между Громовым заливом, заливом Стропардон и морем иначе, чем с боем пробившись через заслоны их светлостей. А если они останутся здесь у Кротринга, тогда наши войска сомкнутся вокруг них и разобьют их, ибо у нас почти на тысячу копий больше. Все произойдет завтра, ибо завтра день, назначенный для высадки сил короля Гасларка в Аурвате.

Мевриана произнесла:

– Так они не знают о гибельной ошибке, о том, что Гасларк уже был здесь раньше условленного срока, и был отброшен в море? Надо предупредить их, и немедленно, этой ночью.

Когда гонец понял, о чем речь, то сказал:

– Десять минут, чтобы поесть и выпить на посошок, и я к твоим услугам, миледи.

Скоро он снова тайно вышел из Кротринга в ночных сумерках, чтобы доставить лорду Спитфайру весть о том, что случилось. В ту ночь часовые со стен Кротринга видели на севере под Эрнгейтом костры колдунов, как россыпь звезд.

Ночь прошла, наступил день, лагерь колдунов опустел, как брошенная раковина.

Мевриана сказала:

– Они ушли ночью.

– Значит, скоро придет великая весть, – сказал Равнор.

– Похоже, в Кротринге будут гости, – сказала Мевриана.

И она приказала приготовить все к их приходу и постелить постели в лучших спальнях для Спитфайра и Зигга. В приготовлениях прошел день. Но наступил вечер, с севера никто не прискакал, и вместе с ночными тенями в Кротринг ползли сомнения. Гонец Меврианы не вернулся. Леди Мевриана пошла спать поздно, и с рассветом уже была на ногах и вышла, завернувшись в свой широкий бархатный плащ, подбитый лебединым пухом. Под холодным ветром она поднялась на бастион, и вместе с Равнором стала осматривать местность. Весь день вокруг было пусто. Все смотрели, ждали, и мысленно вопрошали судьбу.

На третий вечер после битвы при Аурвате, когда они ужинали, во внешних двориках зашевелилась стража, раздался грохот опускаемого моста, потом стук копыт по мосту и яшмовым плитам. Мевриана выпрямилась в ожидании. Она кивнула Равнору, и он без дальнейших приказаний немедленно вышел и через мгновение вернулся, хмуря брови. Он прошептал ей на ухо:

– Новости, миледи. Лучше принять гостя без свидетелей. Но сначала выпей.

Он налил ей вина. Она встала и велела слуге привести вновь прибывшего. Равнор тихо прошептал:

– Это Астар из Ретрея от лорда Зигга с важнейшим поручением лично к миледи.

Леди Мевриана села в кресло из слоновой кости, с подушками, обтянутыми цветным бештрианским шелком, искусно расшитым мелкими золотыми птичками, земляничными листьями, яркими цветами и спелыми красными фруктами. Она протянула руку Астару, вставшему перед ней в боевых доспехах, в грязи и в крови с ног до головы. Он нагнулся и поцеловал ей руку. Потом молча выпрямился и посмотрел ей прямо в лицо налитыми кровью глазами. Вид у него был ужасный, было ясно, что он нес худые вести.

– Благородный Астар, – обратилась к нему Мевриана. – Не стой в сомнениях, открыто скажи все. Ты знаешь, в нашей семье не принято падать духом в беде и склоняться перед опасностями.

Астар сказал:

– Зигг, муж моей сестры, поручил мне все рассказать тебе честно.

– Говори дальше, – сказала она. – Вы получили последние наши вести. Час за часом после этого мы пребывали в ожидании победы. К вашему приходу я приготовила завидный пир.

Астар застонал.

– Миледи Мевриана, – сказал он. – Теперь готовь не пир, но меч. Ты посылала гонца к лорду Спитфайру.

– Да, – отвечала она.

– В ту ночь он принес нам весть о поражении Гасларка. Увы, гоблины приплыли на день раньше и попали под удар. Они оказались одни. Мы полагали, что вот-вот отомстим врагам. Ибо все дороги и тропы охранялись, а воинов у нас было гораздо больше. Мы ждали утра, наблюдая костры Кориниуса, чтобы на рассвете напасть на него и разгромить. Но поднялся туман, и луна рано закатилась. Это беда, но это правда: все войско Колдунии прошло мимо нас в темноте.

– Что? – вскричала Мевриана. – А вы все спали, и дали им спокойно пройти?

– К середине ночи мы точно знали, что он выступил, – ответил он. – Костры в его лагере должны были нас обмануть. По всем признакам выходило, что он пошел к северо-западу по верхней дороге в Миланд через Броксти Хаус. Зигг с семью тысячами всадников поскакал к Хитби, чтобы отрезать ему путь, а главные наши силы спешно направились к Малому Рейвендейлу. Видишь ли, миледи, вышло так, что Кориниус двигался вдоль лука, а мы вдоль тетивы.

– Да, – отозвалась Мевриана. – Вам надо было всего лишь задержать его конницу у Хитби, и ему пришлось бы сражаться или отступить в Джастдейл, где он потерял бы половину войска в мшистых болотах Меммери. Чужакам трудно найти там твердую дорогу в темной ночи.

– Это если бы мы поймали его, – сказал Астар. – Но он запутывал след, как заяц. Под конец он прошел по собственному следу, как мы потом поняли, где-то возле Гусиных песков, и все его войско проскользнуло назад на восток у нас в тылу. Такая удивительная ловкость еще не описывалась в военных хрониках.

– Фу, благородный Астар, – заметила Мевриана, – не надо восхвалять Колдунию. Не воображай, что я буду хуже думать о командовании Спитфайра или Зигга, раз Кориниус сумел от них ускользнуть в темноте, благодаря своему искусству или везению.

– Милостивая леди, – возразил Астар. – Всегда надо ждать худшего и готовиться к нему.

Она пристально посмотрела на него серыми глазами. Он продолжал:

– До нас дошли отдельные сведения о том, что они со всей скоростью могут миновать Свичуотер по пути на восток. Как только солнце поднялось над кромкой Гемсара, мы взяли их след, зная, что сил у нас больше, и надеясь заставить их вступить в бой до того, как они дойдут до Стайла, где они построили укрепления и держали большое войско. Если бы они успели пробиться туда, у нас бы не осталось надежды их оттуда выкурить.

Он замолчал.

– Ну? – сказала она.

– Миледи, – сказал он, – то, что мы, демоны, велики и непобедимы в бою, неоспоримо. Но в сегодняшней войне мы напоминаем хромого или полусонного, который половину снаряжения оставил лежать возле ложа. Нет с нами наших великих. Без них на нас валятся беды. Роковое сражение под Тремнирским Обрывом прошлой осенью сокрушило нашу силу, а сейчас, именно сегодня, судьба еще ужаснее наказала нас по дороге на Свичуотер.

Щеки Меврианы побелели, но она не произнесла ни слова.

– Мы с жаром бросились в погоню, миледи, – сказал Астар. – Я объяснил тебе, почему. Ты знаешь, как близко к горам проходит дорога у Свичуотера. К берегам озера на протяжении многих миль подступают горные отроги, леса покрывают их склоны, а между скалами зияют ущелья и трещины. День был хмурый, берега Свичуотера окутал туман. Битва началась, когда наши передовые отряды были примерно напротив поселка Хайбенк, на противоположном от него берегу. Враги оказались в лучшем положении, потому что Кориниус оставил самые сильные отряды на склонах справа от нас, так что мы попали в засаду. Он напал неожиданно. Чтобы не огорчать тебя, госпожа, долгой скорбной повестью, скажу, что мы проиграли кровавый бой, и наше войско перестало существовать. Зигг вырвал мгновение в пылу битвы, и поручил мне скакать в Кротринг ради любви к нему, так скоро, словно моя жизнь от этого зависела, и жизни всех нас. Он просил тебя бежать отсюда в Западное Пограничье или на острова, или куда ты сама захочешь, пока колдуны не вернулись и не захлопнули тебя в ловушке. Ибо меж тобой и гнусными колдунами остались только стены и малое число храброй охраны. Больше тебе никто не поможет.

Она молчала. Он добавил:

– Не питай ко мне ненависти, милостивая леди, за грубый рассказ об ужасной беде. Сладкая лесть не годится, когда времена так ужасны и непредсказуемы. Я в самом деле думал, что прямотой смогу угодить тебе больше, чем ложной учтивостью и суждениями о том, чего я не знаю, пытаясь утешить тебя, когда утешения нет.

Леди Мевриана встала и взяла обе его руки в свои. Свет ее очей был, как свет зари, скользящий сквозь туман по серой поверхности горного озера, а звук ее речи был сладок, как голоса утра. Сказала она:

– О Астар, не думай, что я настолько глупа и неблагородна. Благодарю тебя, милый Астар. Но ты не ужинал, а после ратных трудов в великой битве и такой далекой быстрой скачки наверняка голоден. Пусть ты принес плохие новости, но ты не заслужил холодного приема из-за того, что мы ждали других вестей. Для тебя приготовили отдельный покой. Отдыхай, ешь и пей. Когда ночь пройдет, еще будет время поговорить обо всем.

– Миледи, ты должна немедленно бежать, – сказал он, – а то будет поздно.

Но она ему ответила:

– Нет, благородный Астар. Это дом моего брата. Я буду хранить его для брата, пока он не вернется, и не уползу из Кротринга, как крыса, пока могу стоять на страже. Я ни за что не открою ворота колдунам, пока мы здесь живы и можем держать их запертыми.

Она настояла, чтобы он пошел ужинать, а сама в ту ночь долго сидела одна в Лунном покое в донжоне над внутренним двором Кротринга. Это был столовый зал лорда Брандока Даха, который он сам выстроил и обставил много лет назад. Здесь она вместе с ним обычно принимала пищу, используя зал для пиров в конце двора, только когда бывало много гостей. Этот зал был круглый, его стены повторяли форму стен донжона. Все колонны, стены и купол потолка были из иноземного камня, белые и гладкие, но словно светились изнутри бледно-золотистым сиянием, как полная луна в середине лета. Светильники из молочных опалов наполняли зал мягким светом, выделяя изящные барельефы на высоких панелях, изображающие амаранты, дурман, дикий чеснок и асфодели. Над большим очагом висели удивительно красивые портреты повелителя Кротринга и его леди сестры, а также лордов Джасса, Голдри и Спитфайра. По другим стенам были развешаны меньшие, но не менее красивые портреты принцессы Армеллины из Гоблинланда, Зигга с женой и других высоких особ.

Здесь долго сидела леди Мевриана, держа в руках небольшую лютню из душистого сандалового дерева, инкрустированного слоновой костью и драгоценными камнями. Она задумчиво перебирала пальцами струны, потом тихо запела приятным голосом:

Три ворона на дереве сидят, Три черных, черных ворона кричат. О дон, дин-дон! Один из них спросил, чернее тьмы: «Где ужинать сегодня будем мы?» «На поле под горой, – сказал другой, — Убитый, под щитом лежит герой. Собаки у него в ногах лежат, Хозяина надежно сторожат. И соколы не устают летать, Чтобы никто не смел его клевать». Большая лань к герою подошла И голову его приподняла. И целовала раны, как во сне, И унесла на гору на спине. Похоронила тихо под скалой, И скоро рядом с ним нашла покой. Пусть каждый муж получит от богов Собак и соколов, и верную любовь. О дон, дин-дон!

С последним сладким вздохом струн она отложила лютню в сторону и произнесла:

– Разброд моих мыслей, лютня моя, не сочетается с гармонией твоих струн. Отложим.

Она стала смотреть на портрет брата, лорда Брандока Даха. Он был изображен стоя, в кольчуге с драгоценными камнями, отделанной золотым шнуром, с рукой на рукояти меча. Ленивый, но готовый в любой момент засветиться весельем, и в то же время властный взгляд так искусно был передан художником, что казался живым. Красивые линии лба, губ и подбородка выдавали решимость и делали его похожим на бронзового Ареса, дремлющего в объятиях царицы любви.

Мевриана долго смотрела на портрет. Потом, упав лицом в подушки длинного сиденья, разразилась горькими слезами.

XXIII. Первый роковой удар Ишнаин Немартры

О совете колдунов по поводу ведения войны; и как после пятой атаки замок лорда Брандока Даха стал добычей Кориниуса

Времени на споры и предположения почти не оставалось. Утром следующего дня войско Колдунии снова подошло к стенам Кротринга, и Кориниус выслал герольда к Мевриане с требованием сдать замок и сдаться самой, чтобы не случилось худшего. Она твердо отказалась, и Кориниус сразу атаковал крепость, но взять не сумел. В последующие три дня он трижды нападал на Кротринг, теряя бойцов в попытках овладеть воротами. Все кончилось лишь более плотной осадой.

И он созвал остальных лордов Колдунии на совет:

– Что скажете? Какой план принять? Для обороны стен их внутри осталось совсем мало; позор нам и всей Колдунии, если мы не возьмем эту крепость при таком большом войске с такими знаменитыми командирами.

Лаксус сказал:

– Ты король Демонланда. Приказывай, а мы выполним приказ. Я, конечно, могу дать совет, если хочешь.

– Я хочу услышать вас всех, – сказал Кориниус. – Пусть каждый выскажется свободно и открыто. Вам хорошо известно, что я стремлюсь лишь к славе Колдунии и хочу закрепить нашу победу здесь.

– Хорошо, – сказал Лаксус. – Я однажды дал тебе совет, а ты на меня разозлился. Ты одержал славную победу на пути в Свичуотер; если бы мы продолжили наступление, используя меч нашего преимущества, пока щиты противника не разбились бы о сами горы, мы, может быть, уже уничтожили бы всю их банду, Спитфайра, Зигга и Волла. Но теперь они в бегах, дьявол знает, где, и готовят новые колючки протыкать нам бока.

Кориниус сказал:

– Нечего махать кулаками после драки, милорд. Ты мне не то советовал. Ты просил меня оставить в покое Кротринг, а этого я делать не буду, раз уже положил глаз на него.

– Я тебе не только это советовал. Хеминг был рядом и не даст соврать. Я предлагал тебе свои или его отряды, чтобы не открывать до поры эту коробочку со сливой в сахаре, и сохранить ее для тебя, до тех пор, пока ты не закончишь главное дело.

– Это так, – подтвердил Хеминг.

Но Кориниус сказал:

– Это не так, Хеминг. Будь это так, можно легко предположить, что он или ты захотели бы первыми высосать сочный плод. Но тогда не понятно, зачем мне отдавать его вам.

– Ты нас обижаешь, – сказал Лаксус. – Твою память надо встряхнуть, а то ты скатываешься к неблагодарности. Сколькими подобными плодами ты насладился с тех пор, как мы сюда пришли, и сколько труда мы потратили, чтобы сорвать их?

– Прошу пощады, милорд, – сказал Кориниус. – Я забыл, что сны о влажных губах леди Сривы удерживают тебя на пути истинном. Но хватит глупостей. Перейдем к делу.

Лорд Лаксус покраснел.

– Честное слово, – сказал он, – это имеет отношение к делу. Хорошо, если бы твои сны удержали тебя на пути истинном. Разбрасываться воинами ради этой крепости? Тогда лучше атаковать Гейлинг; он стоит большего, даст нам большую безопасность и власть.

– Согласен, – сказал Хеминг. – Врага надо искать. За этим мы пришли сюда, а не ради того, чтобы поставлять тебе женщин.

На этих словах лорд Кориниус сильно ударил его через стол в лицо. Взбешенный Хеминг выхватил кинжал, но Гро и Лаксус схватили его за руки и сдержали. Гро сказал:

– Милорд, и вы, милорды, нельзя так опасно бросаться словами. Мы здесь единодушны в одном: приумножать славу нашего Короля. Ты, Хеминг, не забывай, что право решать дал Кориниусу Король, значит, кинжал, направленный на Кориниуса, изменнически направляется на его величество Короля. А ты, милорд, молю тебя, будь терпеливым. Наверное, нам не хватает открытой войны, раз мы готовы развязывать руки в личных драках.

Справедливые слова остудили пыл, и Кориниус попросил Гро высказать свое мнение по поводу того, что делать дальше. Гро произнес:

– Милорд, я того же мнения, что и Лаксус. Сидя здесь под Кротрингом, мы как повара, которые забавляются со сластями, пока жаркое портится. Надо искать, где собираются войска, и уничтожать их, пока они не выросли в опасную для нас силу. Куда бы ни бежали их полководцы, я не думаю, что они станут сидеть сложа руки. Они уже готовят нам неприятности.

– Понятно, – сказал Кориниус. – Вы все трое сговорились против меня. Но мои мысли, вызванные вашими рассуждениями, только собираются в черную тучу, которая над вами сгущается.

– Но мы ведь на самом деле, – сказал Лаксус, – с некоторым презрением относимся к войнам с женщинами.

– Вот тут-то ларчик и открылся! – сказал Кориниус. – У вас путаница в мозгах. Каждый из вас помешан на женщине, и туман в глазах заставляет вас думать, что я болен той же глупостью. Клянусь, что твоя маленькая темноглазая плутовка, Лаксус, много недель назад сменила тебя на другого. Не знаю, по какой девице страдает юное сердце Хеминга, но Гро! Ха-ха. Зачем Король взвалил мне на седло этого гоблина, известно только ему и дьяволу, а я не знаю. Клянусь адом, твой голодный взгляд наводит меня на мысль, что тебе не повезло с моим посольством в Кротринг. Косой взгляд моей киски показывает, что она просит кота. Вороново крыло тебе теперь больше волнует холодную кровь, чем рыжая грива? Или ты думаешь, что у этой грудь мягче, и твоим надушенным локонам на такой подушке будет удобнее?

Тут все трое вскочили с мест. Гро с посеревшим лицом произнес:

– На меня ты можешь плевать любой грязью. Я научен терпеть это ради Колдунии, и буду терпеть до тех пор, пока ты не захлебнешься злостью. Но, пока я жив, ни тебе и никому другому не позволено распускать язык, когда речь идет о королеве Презмире.

Кориниус внешне спокойно сидел в кресле в позе судьи; но меч держал наготове. Он сжал челюсти, переводя взгляд наглых синих глаз с одного лорда на другого. Они все еще стояли в угрожающих позах.

– Тьфу, – сказал Кориниус. – Кто, как не ты, впутал сюда ее имя, милорд Гро? Не я же.

– Лучше не произноси его, Кориниус, – сказал Хеминг. – Мы без колебаний следовали за тобой и поддерживали тебя. Так будет и дальше. Но не забывай, что я сын Корунда. И если ты снова произнесешь подобную клевету, я постараюсь, чтобы это стоило тебе жизни.

Кориниус раскинул руки и рассмеялся.

– Успокойся, – произнес он почти весело с показным дружелюбием. – Это была шутка, признаю, что неудачная шутка. Простите меня, милорды.

– А теперь, – добавил он, – вернемся к делу. Я не оставлю замок Кротринг, потому что не в моих привычках возвращаться. Даже всемогущие боги не собьют меня с выбранного пути. Вот как я договорюсь с вами. Завтра мы атакуем крепость в последний раз, используя всех наших воинов и всю нашу мощь. И если, хотя я в это не верю, и это было бы позором, мы ее не возьмем, то уйдем и поступим по твоему совету, о Лаксус.

– Уже два дня потеряно, – сказал Лаксус. – Ты их не наверстаешь. Но как бы там ни было, будь по-твоему.

Совет, таким образом, прервался. Но в душе и в сердце лорда Гро бушевала буря. В нем, как змеи, переплетались и боролись несчетные надежды, страхи и старые страсти. Перед ним все было в тумане. Ясно было только то, что он взволнован и неудовлетворен. Будто он ждал тайную награду, и внезапно между ним и его мыслями опустился заслон, который он не смел отодвинуть.

Наутро Кориниус выпустил на Кротринг все свое войско. Лаксус напал с юга, Хеминг и Карго с востока штурмовали главные ворота, сам он подошел с запада, где стены и башни казались крепче, а местность служила меньшей естественной защитой, чем в других местах. В крепости почти никого не осталось, ибо Мевриана еще раньше выслала двести всадников на помощь Зиггу, и после Свичуотера никто из них не вернулся. Продолжался день, и продолжалась битва, с обеих сторон были раненые, но судьба оборачивалась не в пользу демонов, им все труднее было оборонять крепость своими силами, и на стенах почти не осталось боеспособных воинов. Кориниус почти взял замок, он ворвался с запада и лез по стене на башню донжона, а его воины, как волки, очищали парапеты. Тут его настиг Астар из Ретрея, и нанес ему такой сильный удар мечом по шлему, что он скатился со стены в ров. Его оттуда вытащили и спасли, но он выбыл из боя, хотя продолжал подстрекать к действиям своих бойцов. Около пятого часа пополудни отряд сыновей Корунда взял главные врата.

Леди Мевриана в этот час сама принесла бокал вина Астару. Настало временное затишье. Пока он пил, она сказала:

– Астар, время требует, чтобы вы все мне подчинились. Я прошу о повиновении всех своих подданных, а также Равнора, который возглавил мой гарнизон в Кротринге.

– Миледи Мевриана, – ответил он. – При условии твоей безопасности я подчиняюсь.

– Никаких условий, – сказала она. – Слушай и повинуйся. Сначала я благодарю тебя и всех храбрецов, которые охраняли нас и золотой Кротринг от врагов. Мое решение с самого начала было держаться до последнего, стараясь сохранить замок, ибо это дом моего брата. Я считаю недопустимым, чтобы Кориниус держал здесь своих лошадей и уродовал со своими пьяными приспешниками наш прекрасный зал для пиров. Но сейчас наступила жестокая необходимость, надо это пережить, ибо все, кроме нашей крепости, уже в его руках.

– Увы, миледи, – сказал он. – Это позор, но это неизбежно.

– Не думай о позоре, – сказала она. – Их двадцать на одного нашего. Слава о нашей обороне будет жить в веках. Но сейчас имеет значение то, что он наносит нам удар за ударом, на Кротринг они сыплются, как град. Слушай меня. Нас мало, мы не можем держать оборону вечно. Если мы будем продолжать сопротивляться, мы просто погибнем.

– Божественная леди, – сказал Астар. – Каждый из нас однажды должен встать на путь смерти. Мы будем защищать тебя до смертного часа.

– Достойный друг, – сказала она, стоя перед ним, как царица. – Сейчас я буду защищать себя и ценности Кротринга, и сделаю это лучше, чем воины.

Она кратко дала ему понять, что собирается сдать крепость Кориниусу и взамен получить обещание свободно отпустить Астара и Равнора со всеми остальными.

– А сама подчинишься Кориниусу? – спросил Астар.

Но она ответила:

– Твой меч ненадолго подрезал ему когти. Я его не боюсь.

Сначала Астар не собирался соглашаться с ней, и старый управляющий тоже гневно противился. Но решение ее было твердо, и она ясно доказала им, что для нее это единственный способ спастись самой и спасти Кротринг, иначе колдуны разграбят замок, и за несколько дней полностью разрушат крепость.

– А потом вползет отчаяние, – говорила она. – Вина действительно ляжет на нас, если мы не сможем сами выстроить свою судьбу.

* * *

Наконец, с тяжелым сердцем они согласились поступить, как она просила.

Без дальнейших проволочек были объявлены переговоры, Мевриана говорила от своего имени из высокого окна башни, а Гро от имени Кориниуса. В переговорах было определено, что она сдаст башню; что ее воины, оставшиеся внутри, получат свободу и мирно уйдут, куда захотят; что замку и землям вокруг него не будет причинен ущерб сверх уже нанесенного. Все это должно быть записано с печатями Кориниуса, Гро и Лаксуса. По истечении получаса после передачи пергамента с печатями в собственные руки Меврианы, колдунам будут выданы ключи.

Все было выполнено, как полагается; крепость Кротринг перешла в руки Кориниуса. Астар, Равнор и их воины хотели сначала остаться в плену ради Меврианы, но Кориниус не желал этого терпеть, и с крепкой бранью заявил, что если кого-нибудь из них через час застанут в пределах трех миль от Кротринга, убьют на месте. Мевриана еще раз приказала им уходить, и они ушли.

XXIV. Король в Кротринге

Как король Кориниус хотел обзавестись королевой в Демонланде и устроил свадебный пир; о знаменательном примере того, как у тех, кого любят боги, появляются помощники и утешители даже среди врагов

В тот же вечер Кориниус приказал устроить пир в Лунных Покоях для сорока своих ближайших соратников. Были задуманы королевские развлечения. Считая, что он теперь сможет получить полное удовольствие с леди Меврианой, он послал ей приглашение через одного из своих приближенных. Но в ответ она учтиво сказала, что весь замок теперь в его распоряжении, а она слишком утомлена, ей нужен отдых и сон. Кориниус громко расхохотался и сказал:

– Ее желание несвоевременно, и кроме насмешки, содержит оскорбление, ибо ей хорошо известно, что я намереваюсь сделать этой ночью. Пусть она извинится и придет, причем поскорей, а то я сам приведу ее.

После того, как ей передали его слова, она пришла довольно скоро, в глубоком трауре. На ней было черное платье и облегающий корсаж из черного шелка с коленкоровыми вставками, на шее нитка темных таинственно мерцающих сапфиров. Ее голова была гордо поднята. Лицо, обрамленное толстыми косами иссиня-черных волос, было бледным, но невозмутимо спокойным.

Когда она вошла, все встали, приветствуя ее. Кориниус сказал:

– Леди, ты быстро меняешь мнение. Сначала ты убеждала меня, что никогда не сдашь Кротринг.

– Не быстрее, чем могу, милорд, – ответила она. – Я поняла, что была не права.

Он некоторое время не говорил ни слова, водя почти влюбленными глазами по ее красивым формам. Потом сказал:

– Значит, ты хочешь купить безопасность для своих друзей?

– Да, – ответила она.

– Для тебя, – сказал Кориниус, – не будет никакой разницы. Всемогущие боги, от которых ничто не скроется, свидетели того, что я желаю тебе только добра.

– Милорд, – сказала она. – Слова твои меня утешают. Но знай, что для меня лучшее добро – это моя свобода, а не условия по выбору другого.

На что он, уже выпив достаточно много вина, изобразил на лице самое приятное выражение, которое только мог, и ответил:

– Я не сомневаюсь, госпожа, что сегодня тебе придется выбрать самые высокие условия, о которых раньше речи не шло. Я предлагаю тебе стать королевой Демонланда.

Она поблагодарила его наилучшим образом, но сказала, что она намерена отказаться от такого высокого и кажущегося заманчивым предложения.

– Как? – воскликнул король. – Это для тебя ничего не значит? Ты, наверное, смеешься надо мной?

Она ответила:

– Милорд, я из рода многих поколений воинов. Мне не нужно фальшивое величие, когда настоящего нет. Прошу тебя, не забывай, что между правлением демонов и обычных королей огромная бездна. Мы были выше и смотрели на мир, как очи дня глядят на народ сверху. Положение королевы, которое ты предлагаешь мне, ничего мне не добавит, ибо я сестра того, кто написал на вратах слова, вкус которых ты узнал бы, будь он здесь, чтобы встретиться с тобой.

Кориниус сказал:

– Правда, что некоторые превосходят всех в бахвальстве. Но я до сих пор обращался с ними, как с обманщиками. Мой сапог видал виды в Карсэ, я не хочу вызывать у тебя излишнее раздражение рассказами об этом.

Глаза Меврианы сверкнули презрительным гневом, он заметил это и сказал:

– Прошу прощения, несравненная леди! Я хватил через край. Не буду пятнать нашу новую дружбу воспоминаниями о… Эй вы, там! Кресло рядом со мной для королевы!

Но Мевриана заставила слуг поставить его у дальнего конца стола, и села там, сказав:

– Прошу тебя, милорд Кориниус, возьми это слово обратно. Ты знаешь, что оно мне неприятно.

Он молча посмотрел на нее. Потом наклонился через стол, слегка раздвинув губы и часто дыша.

– Ладно, – согласился он. – Сиди там, госпожа, если тебе так нравится. Доставляй мне радость постепенно: в прошлом году между нами был весь мир; в этом году нас разделяли горы; вчера вечером – стены Кротринга; сегодня вечером – стол; а еще ночь не пройдет, и…

Гро увидел в глазах Меврианы взгляд затравленного оленя. Она произнесла:

– Меня не учили понимать подобные речи, милорд.

– Я тебя научу, – сказал Кориниус, вспыхнув. – Любовники живут любовью, как жаворонки травкой. Клянусь сатаной, я люблю тебя, как собственное сердце, которое ты из меня вынула.

– Милорд Кориниус, – сказала она. – Мы, северянки, плохо перевариваем такие манеры, но они, наверное, поощряются в болотах Колдунии. Хочешь получить мою дружбу, покажи, что умеешь заслужить ее в свое время. Это не застольный разговор.

– Ну вот, – сказал он. – Между нами крепкое соглашение. Я с удовольствием покажу тебе все, и еще одну затейливую штучку потом, в твоей спальне. Я даже не надеялся, что ты согласишься так скоро. Мы счастливы?

В гневе и со стыдом леди Мевриана поднялась из-за стола. Кориниус несколько неуклюже вскочил на ноги. Он был огромен, но она тоже была высока и смотрела на него вровень, глаза в глаза. А он, как ночной хищник, перед которым вдруг вспыхнул яркий свет, застыл под этим взглядом и в странном оцепенении неохотно произнес:

– Госпожа, я воин. Я не привык выражать чувства любезностями. В моем нетерпении виновата только твоя красота. Прошу тебя, садись.

Но Мевриана ответила:

– Твои речи, милорд, дерзки и порочны. Если хочешь, приходи ко мне завтра, но знай, что только терпением и учтивостью ты сможешь добиться моей благосклонности.

Она отвернулась и пошла к двери, больше не смотря на него, и как будто спали чары ее взгляда. Он громко закричал, приказывая остановить ее, но никто не шевельнулся. Не владея собой, одержим непристойным желанием, он бросился ей вслед, намереваясь схватить, но перевернул скамью, зацепился и грохнулся на пол. А когда поднялся, Меврианы уже не было.

Поднялся он с трудом, изрыгая грязные варварские проклятия. Лаксус, помогая ему встать, произнес:

– Милорд, не превращайся в скотину. В только что завоеванном королевстве мы связаны обстоятельствами. Прежние лорды побеждены, но не взяты в плен и не убиты, а, вероятнее всего, раздумывают, как собраться с новыми силами. Неужели в серьезных заботах найдется место для любви?

– Да! – ответил он. – И сопливый сухарь вроде тебя не сможет меня остановить. Когда вернешься домой жениться на своей игривой Сриве, спроси ее, кто больше нравится женщинам, ты или я? Она тебе ответит! А сейчас не вмешивайся в дела, которые тебе не по зубам.

Бывшие с ним рядом Гро и сыновья Корунда слышали эти слова. Лорд Лаксус вымученно засмеялся и обратился к Гро:

– Командир перебрал вина.

Гро заметил, как Лаксус, изо всех сил стараясь казаться беззаботным, покраснел до ушей, и тихо ответил ему:

– Так и есть, милорд. И еще: истина в вине.

А Кориниус, решив, что еще рано, и пир только начинается, повелел расставить стражу во всех коридорах, ведущих к покоям Меврианы, чтобы она никуда не ушла, а дождалась, когда ему захочется получить удовольствие. После этого он спокойно продолжил пировать.

На столе хватало изысканных яств и вин, и лорды Колдунии наслаждались пиром. Лаксус по секрету шепнул Гро:

– Я прекрасно понял, что тебе очень не нравится то, что происходит. Можешь быть спокоен, что если ты сочтешь уместным сыграть над ним хорошую шутку и украсть у него леди, я возражать не буду.

– В колоде карт, – ответил Гро, – валеты прислуживают королям. Мы поступили плохо, и тоже виноваты в том, что случилось. Мне недавно птичка пропела, что ты имеешь к нему счет.

– Не совсем так, – ответил Лаксус. – Ты скорее Роланд, чем Оливер, и я тебе скажу, что ты сам любишь эту леди. Это же видно.

Гро сказал:

– Не обвиняй меня в безрассудстве, оно не свойственно моей природе. Я серьезный ученый, и если некогда занимался сладкими играми, то время давно прошло. Просто я считаю, что она не должна достаться ему против своей воли. Ты знаешь, что он грубый вояка и распутник.

– Тьфу, – сказал Лаксус. – По мне, он может делать, что хочет, и липнуть к этой леди, как мотылек. Но из соображений политики лучше сейчас от нее избавиться. Я не хочу, чтобы меня в этом деле заметили. Но поддержу тебя, чем смогу. Если он проваляется все лето в любовных играх, Великий Король обвинит нас, что в разгаре доброй охоты мы подбрасываем его лучшему соколу приманку и лишаем его настоящей добычи.

– Понятно, – проговорил Гро. – Ты за трезвое правление и понимание событий, и думаешь в первую очередь о Колдунии. Это правильно и справедливо.

Пир продолжался, гости объедались, вино лилось рекой. Женщины Меврианы против воли прислуживали за столом, ставили перед пирующими все новые блюда и наливали в нефритовые, хрустальные и золотые чаши все новые вина, светло– и темно-золотистые и рубиново-красные. Воздух в зале был густ от запаха жареных блюд и винных паров, так что опаловые светильники горели, как факелы в тумане, их свет имел медный оттенок. Громко звенели чаши, с громким треском разбивались об пол бесценные сосуды. То и дело раздавался смех или пение, слышались и женские голоса, ибо служанок Меврианы в Кротринге заставляли петь и плясать перед гостями, что они делали, скрепя сердце. Многие чернобородые гуляки старались заставить служанок развлекать их не только песнями и танцами, но делали это украдкой под бдительным оком своих командиров. Ибо великий гнев мог пасть на тех, кто решится вкусить сладких плодов, когда их главный лорд постится.

Через некоторое время Хеминг, сидевший рядом с Гро, шепотом обратился к нему:

– Плохой пир.

– Мне кажется, очень хороший пир, – отозвался Гро.

– А мне кажется, что пир ему нужен, как предлог. Как ты думаешь?

– Не могу его винить, – ответил Гро. – Леди необыкновенно привлекательна.

– Да он же жуткая свинья! Разве можно стерпеть, как он полезет удовлетворять свою похоть к такой милой женщине?

– Что я могу с этим сделать? – спросил Гро.

– То же, что и я, – ответил Хеминг.

– Тебе это не нравится? – спросил Гро.

– Ты же муж! – воскликнул Хеминг. – А она ненавидит его сильнее, чем проклятую Атропос!

Гро посмотрел на него испытующим взглядом. Потом прошептал, низко наклонив голову над изюмом, выбирая крупные ягоды:

– Если ты вправду так думаешь, это хорошо.

И он заговорил очень тихо, иногда вставляя громкие фразы или жесты, чтобы никто не заподозрил тайную речь. Он ясно и понятно объяснил Хемингу, что надо делать, и открыл ему, что Лаксус тоже с ними согласен, хоть и слегка ревнует.

– Твой брат Карго в этом деле подойдет лучше всего. Он почти одного роста с ней и, по молодости лет, безбород. Иди, найди его. Передай слово в слово наш разговор. Кориниус меня подозревает, поэтому сегодня не отпустит от себя. Все должны сделать вы, сыновья Корунда, а я буду у его локтя, и может быть, мне удастся задержать его за столом, пока вы справитесь. Иди. Желаю удачи. Понадобится мудрость и скорость.

Леди Мевриана, вернувшись в свой покой в южной башне, села у восточного окна, которое выходило на сады и озеро. Она всматривалась в дали озера Стропардон и темные горы Восточного Пограничья, в гордые гребни над Мосдейлом, Мэркдейлом и Свортривдейлом и внутренним морем Троувотер. Последние дневные лучи задерживались на вершинах и окрашивали Стальной Клюв, гладкую стену Скарты и двойной пик Дайна за менее высоким гребнем Мосдейла во впадине Невердейл Хауса. За ними катилась в небо колесница тихой Ночи: Священной Ночи, матери Богов, матери сна, нежной пестуньи птичек и зверушек, обитающих в полях, утешительницы усталых душ в мире страхов, насилия и убийств.

Мевриана не уходила от окна, пока вся земля не растворилась в темноте ночи и небо не зарябило от звезд перед восходом луны. Она молилась Леди Артемиде, называя ее тайными именами и взывая:

– О Богиня, чистая и святая! Триединая Богиня, что живет в небе, охотится на земле и посещает бессолнечные подземные глубины, наблюдая за поселениями мертвых. Спаси меня и сохрани, ибо я пока твоя дева!

Она повернула кольцо на пальце и обвела камнем темноту. В кольцо был вставлен хризопраз, незаметный при свете и видимый в темноте. Днем он тускло-желтоватый или серый, а ночью – как трепещущее пламя, в котором танцуют и кружатся тысячи золотых искр.

Пока она раздумывала, что может означать сияние внезапно ожившего хризопраза, к ней подошла одна из ее служанок со светильниками и сказала:

– Два лорда Колдунии желают говорить с госпожой наедине.

– Два? – переспросила Мевриана. – Это число безопасно. Кто они?

– Миледи, они высокие и стройные. Смуглые и тихие, как мыши. Вдобавок, совершенно трезвые.

Мевриана спросила:

– Один из них не лорд Гро? Есть у него длинная борода, завитая и надушенная?

– Госпожа, я не заметила у них бород, – сказала служанка. – И не знаю их имен.

– Хорошо, впусти их, – сказала Мевриана. – И позови подруг прислуживать мне, пока я с ними говорю.

Так и было сделано. В покой вошли два сына Корунда. Они почтительно приветствовали ее, и Хеминг сказал:

– С твоего разрешения, достойнейшая леди, наш разговор только для твоих ушей.

Мевриана сказала своим женщинам:

– Крепко закройте двери и никуда не уходите из предпокоя, – и добавила, обращаясь к гостям: – Теперь, милорды, я жду.

Она сидела боком к окну, на границе света и тьмы. Хрустальные светильники из комнаты подчеркивали черноту ее волос. Изгибы белых рук, уроненных в колени, напоминали молодой месяц. Ночной ветерок нес с юга из-за полей и виноградников шепот моря, которое у берегов Стропардона даже в тихую погоду не успокаивалось. Как будто и море, и сама ночь возмущенно вздыхали, узнав, что замыслил на это время Кориниус, охваченный безумным желанием.

Два брата стояли в смущении, ошеломленные ее красотой. Заговорил Хеминг, глубоко вздохнув:

– Госпожа, как бы плохо ты ни думала о колдунах, молю тебя, будь спокойна. Мы с родичем пришли к тебе с чистым сердцем и предложением услуги.

– Принцы, – сказала она. – Если я усомнилась в вас, то не по своей вине. Дни моей жизни проходили не среди лицемеров и обманщиков, а в окружении чистых рук и открытых действий, но в эту ночь меня заставили поверить, что в Колдунии учтивости не осталось. Я же свободно открыла Кориниусу ворота, думая, что принимаю в своем замке короля, а не бешеного волка.

Тогда Хеминг сказал:

– Ты сумеешь надеть доспехи, госпожа? По росту вы с моим братом почти одинаковы. Я хочу провести тебя мимо караульных, это можно сделать только так. Ты будешь вооружена, и нам поможет выпитое ими вино. Я приготовил коня. Под личиной моего брата ты сможешь выехать из замка и скрыться. А в своем обычном виде тебе не удастся даже выйти из покоев, потому что вокруг них расставлена стража. Он твердо решил прийти к тебе сегодня ночью, в твою спальню, миледи.

Громкий шум попойки донесся из зала для пиров. Мевриана услышала обрывки непристойной песни, которую распевал Кориниус. Словно что-то темное угрожало ей, она не все осознавала, но почувствовала дурноту, словно кровь у нее отхлынула от сердца. Она посмотрела на братьев и спросила:

– Это ваш план?

Хеминг ответил:

– Задумал его с самыми благородными целями лорд Гро. Но Кориниус, вечно подозревающий его, особенно когда сам много выпьет, крепко держит его у своего локтя.

Карго снял доспехи, а Мевриана позвала женщин, приказала им взять то, что он снял, и другую одежду, и быстро пошла в смежный покой переодеться.

Хеминг сказал брату:

– Тебе придется быть крайне осторожным, чтобы тебя не выследили, когда будешь выходить отсюда после того, как мы уйдем. На твоем месте я бы поддался соблазну подождать его прихода, и ради редкой шутки проверить, так ли хороша поддельная Мевриана, как поддельный Карго.

– Веселись и смейся, – сказал Карго. – Ты же сопровождаешь ее. Кладу голову на отсечение, ты решил сделать все, чтобы испортить Кориниусу ночное удовольствие. Он объявил, что насладится, а насладишься ты.

– Ошибаешься, – ответил Хеминг. – Тебе в голову приходят варварские мысли. Язык мой не станет подлым предателем, сказав, что я не полюбил ее. Поставь рядом ее красоту и мою молодость, разве может быть иначе? Но я люблю ее так преданно, что скорее обижу звезду небесную, чем поступлю с ней нечестно.

Карго сказал:

– Что сказал умный маленький мальчик? «Раз тебе достался пирог, братец, я съем крошки». Когда ты уйдешь, все будет тихо, я останусь здесь среди женщин, и как бы мне ни было трудно, научу их чему-нибудь хорошенькому перед сном.

Открылась дверь соседнего покоя, перед ними появилась Мевриана в доспехах и шлеме и сказала:

– С кем поведешься, от того и наберешься. Думаете, в темноте я сойду за воина, милорды?

Они ответили, что воин из нее получился выше всех похвал.

– Благодарю тебя, принц Карго, – сказала она, протягивая ему руку. Он молча склонился и поцеловал ее. – А эти доспехи станут мне даром на память от благородного врага. Будем надеяться, что когда-нибудь я смогу назвать тебя другом, ибо как друг ты поступил сегодня.

Попрощавшись с юным Карго, она вместе с его братом вышла из своих покоев на полуосвещенную лестницу, где Кориниус расставил стражу. Как все те, кто привык тонуть в кувшине, а не в море, охранники были не очень бдительны, и когда увидели двоих в доспехах и узнали голос Хеминга, вопросов задавать не стали, решив, что сыновья Корунда возвращаются на пир.

Так они легко миновали стражу. Но когда поднимались высоким коридором мимо Лунных Покоев, их двери вдруг распахнулись, и оттуда в два ряда вышли факельщики и менестрели с цимбалами, флейтами и тамбуринами, так что коридор сразу наполнился светом и шумом. В середине процессии шагал лорд Кориниус. В нем играла похотливая кровь, лоснящиеся щеки раскраснелись, жилы на мощной шее и крепких руках вздулись. Густые кудри, выбивающиеся из-под короны, намокли от пота. Было заметно, что он еще не в полном здравии после сильного удара по голове, который он получил от Астара, и много пить ему не стоило. По бокам от него шли Гро и Лаксус, и он поочередно опирался на их руки, а правой рукой отбивал такт свадебной мелодии.

Мевриана прошептала Хемингу:

– Сделаем веселые лица, чтобы остаться в живых.

Они отодвинулись к стене, надеясь, что на них не обратят внимания, потому что отступать было некуда. Но вдруг глаза Кориниуса сверкнули, он приостановился, схватил их за руки и воскликнул:

– Хеминг, ты пьян! И ты пьян, юный Карго! Глупо так напиваться, когда я предоставил вам столько девок. Как я утешу их, когда они придут завтра жаловаться, что всю ночь подпирали коленями пьяные головы?

Мевриана, словно исполняя хорошо выученную роль, качнулась и прислонилась к Хемингу, повесив голову.

Хеминг не нашел ничего лучшего, чем сказать:

– О Кориниус, мы совсем трезвые!

– Врешь, – отозвался Кориниус. – Нечего отрицать, что ты пьян, все признаки налицо. Смотрите, лорды, я не отрицаю, что я пьян. Пьяного всегда можно узнать, и трезвого можно узнать. Но этот час призывает к более важным делам, чем препирательства даже по такому важному поводу. Вперед!

Говоря так, он тяжело навалился на Гро и, как будто ему свыше пришло озарение, что вокруг него плетется интрига, но выпитое вино побуждало его искать измену не под самым носом, а в другом месте, схватил Гро за руку и проговорил:

– Лучше оставайся при мне, гоблин. Я люблю тебя, но я благоразумен, и буду держать тебя за уши, чтобы ты меня не укусил и не улизнул.

Счастливо избежав гибели, Хеминг и Мевриана со всей возможной осторожностью поспешили прочь из замка, без всяких препятствий оседлали коней и выехали из главных ворот с мраморными гиппогрифами, освещенными низко плывущей восходящей луной. Они проскакали через сад и луг, затем галопом направились по мягкому дерну в дикий лес, подгоняя коней. Они скакали так быстро, что безветренная апрельская ночь показалась им штормовой из-за свиста в ушах. Гром копыт и летящие мимо тени деревьев казались юному Хемингу лишь отголосками бури в его душе. Ночь, скорость, и леди, скачущая колено в колено рядом с ним, волновали кровь. Но в душе Меврианы, от быстрой езды под звездами по лесным тропам и залитым лунным светом полянам, зазвучала небесная музыка. Она чувствовала удивительный покой и уверенность в том, что непреходящее величие Демонланда управляет всеми изменениями в мире, и что недоброжелатели смогут владеть троном ее любимого брата в Кротринге совсем недолго.

Они натянули поводья на опушке возле широкой полосы воды. С дальнего края стоял сосновый лес в тенях от лунного света. Мевриана въехала на невысокую горку над водой и обратила взгляд в сторону Кротринга. Она хорошо знала местность, но даже любящим оком с трудом различила замок на расстоянии многих миль к востоку в мягком сиянии луны. Она долго смотрела на золотой Кротринг, ее конь пасся рядом. Хеминг тихо сидел возле ее локтя, глядя только на нее.

Наконец, она оглянулась и встретилась с ним взглядом.

– Принц Хеминг, – сказала она. – От этого места начинается тайная тропа к северу, сначала по берегу залива, потом по сухой дороге через болота, потом вверх. Она ведет к Западному Пограничью. Здесь, как и везде в Демонланде, я найду путь с завязанными глазами. И здесь я с тобой попрощаюсь. Я плохой оратор. Но я вспомнила слова поэта:

Душа моя, как каменный асбест, Когда он раз нагреется в огне, То не остынет. Не остыть и мне.

Закончится ли последняя битва этой войны победой моего великого родича, как мне искренне хочется верить, либо победой Горайса, я никогда не забуду, какое благородство по отношению ко мне ты проявил этой ночью.

Но Хеминг, не отрывая от нее взгляда, ничего не ответил.

Она спросила:

– Как поживает твоя мачеха королева? Семь лет назад в это самое время я была в Норваспе на свадебном пиру лорда Корунда и стояла рядом с невестой. Она все так же красива?

Он ответил:

– Госпожа, июнь дарит золотой розе совершенство, но годы умаляют красоту.

– Мы с ней были подругами, – сказала Мевриана. – Она старше меня на два года. Она такая же властная?

– Госпожа, она королева, – ответил Хеминг, по-прежнему не отрывая взгляда от леди.

Она сидела вполоборота к нему, нежные губы сомкнуты, ясные глаза обращены к востоку, смутному в свете луны, и наклон ее тела напоминал изгиб стебля лилии, дремлющей над зачарованным прудом.

У него в горле пересохло, и он сказал:

– Леди, до сегодняшней ночи я не знал, что есть на свете женщина красивее ее.

Любовь, вспыхнувшая в нем, вырвалась, как ветер, и затемнила его разум. Он схватил ее в объятья, как будто слишком долго ждал, не решался и не смел открыть засов у двери в дом своего сердца. Ее щека под его поцелуем была мягкой, но совершенно холодной; глаза метались, как у птицы, попавшей в сеть; доспехи его брата на ней были более податливы под его рукой, чем эта щека, а взгляд был чужим. Его мысли хромали, словно он пытался ухватиться за несбыточное. Он спросил:

– Ты меня не любишь?

Мевриана покачала головой и мягко отстранилась.

Как пламя пролетает летом по сухому вереску, оставляя за собой дымящуюся пустошь, так пламя его мгновенной страсти погасло, оставив обиду и гнев на самого себя и свою судьбу.

Он сказал, понизив голос от стыда:

– Молю тебя простить меня, госпожа.

Мевриана сказала:

– Милостью богов, желаю тебе доброй ночи, принц. Не будь жесток к Кротрингу. Я оставила там очень плохого правителя.

Сказав так, она села верхом, натянула поводья и поскакала на запад к заливу. Хеминг смотрел ей вслед, мысли у него путались. Вскочив на коня, он всадил шпоры ему в бока, так что конь встал на дыбы, и помчался на восток через лес к Кротрингу.

XXV. Лорд Гро и леди Мевриана

Как лорд Гро, ведомый странной любовью к безнадежным делам, и движимый только ею, отправился в окрестности Невердейла; и как он увидел там чудеса и некоторое время вкушал то, чего больше всего желал

Прошло девяносто дней и один день после вышеописанных событий. Оставался час до рассвета, когда лорд Гро на коне спустился с гор Восточного Пограничья к бродам Мардардейла. За ними уже светлел восток. Оказавшись по щетки в воде, его конь встал. Его бока были влажными, он тяжело дышал после ночной скачки по открытому склону. Он опустил голову, коснулся губами свежей речной воды, и напился, пофыркивая. Гро повернулся в седле, прислушался, левой рукой ослабил поводья, а правую положил на круп коня. Но ничего не услышал, кроме журчания воды на отмели, звука водопоя и хруста гальки под копытами, когда конь переставлял ноги. С двух сторон от широкой речной долины стояли леса, их окружали холмы, таявшие в серой дымке. Легкий туман скрывал звезды. Не замечалось никакого движения, только сова бесшумно, как призрак, вылетела из куста остролиста ниже по потоку, пересекла тропу, по которой собирался ехать Гро, опустилась на ветку сухого дерева слева от него и уставилась на всадника, осмелившегося нарушить границы ее охотничьих угодий.

Гро наклонился вперед и потрепал шею коня.

– Вперед, друг, пора ехать, – сказал он. – Не удивляйся, если я не дам тебе отдохнуть, со мной у тебя не будет постоянной конюшни во всем подлунном мире.

Они переправились через реку и двинулись дальше, по жесткой траве, по окраине леса, по открытым вересковым полянам, к востоку. Через милю или две свернули вправо и пересекли еще одну реку, затем выбрались на неровную сухую тропу в болотистой местности, потом тропа повела их в горы, все выше, над сужающейся долиной. Склон стал более пологим, и перед ними словно открылись ворота между двумя крутыми горами, а за ними опять болотистая пустошь с осокой, болотным миртом, папоротниками, множеством мелких озер, ручьев, мшистых кочек и скальных обнажений. Дальние пики стояли, как короли в доспехах. Яркие утренние краски уже расцвечивали просыпающуюся землю. Кролики выскакивали из-под копыт коня и бежали спасаться в осоку. Из кустов вереска вылетали птицы. Олень постоял в папоротнике, поглядел на всадника и поскакал к югу. Прокричала куропатка.

Гро сказал сам себе:

– Ну как молве не счесть меня безумцем, когда я так опрометчиво и самонадеянно подвергаю жизнь опасности? Это же против всякого здравого смысла. И как раз сейчас, когда терпение, смелость и политическое чутье помогли мне чудом вырвать из зубов удачи то, в чем она мне долго и упрямо отказывала: милость короля. После всех ударов судьбы король держал меня в чести и холе при дворе, и, смею надеяться, берег, как зеницу ока.

Он снял шлем, подставив утренней свежести белый лоб и черные кудри, откинул голову, впивая ноздрями душистый влажный воздух.

– Все же это обычное мнение глупцов, – продолжал он. – Не мое, а тех, кто воображает, что его усилия приведут к вечной радости. Это все равно, что толочь воду в ступе. Разве в природе не достаточно примеров того, как старомодна и смешна такая глупость? Возьмем байки о великих, которые восстают и побеждают народы: светлый День против жестокой ночи. День ласков, ступает по горам легко, как олень. Свет сострадания сильнее первозданной тьмы. Воины Дня – это радости жизни, их определяют небеса: прохлада своенравных утренних ветерков; раскрывающиеся цветы; поющие птицы; росы, сверкающие на тонких паутинках, протянутых между папоротниками и терновником; влажные листки серебряной березы; смех юной девы, радующейся своей силе и красе; огонь жизни в каждом запахе и цвете, рожденный, чтобы возобладать над хаосом, скучной тьмой и безродной ночью.

День на рассвете очаровывает меня, но стоит ли любить его, когда, насладившись утренней победой, он кричаще ярким светом объявляет полдень? Лучше обратиться к печальному закату его славы, как сейчас я обращаюсь к Демонланду. Кто посмеет обозвать меня двуличным, когда я всего лишь следую мудрости, редкой в наши дни? Я люблю рассвет и закат, утро и вечерние звезды. Только в них обитает благородная душа, настоящая любовь, чудеса и величие надежд и страхов.

Так он спокойно ехал на восток, отклоняясь чуть к северу, по вересковой пустоши, погружаясь время от времени в глубокие раздумья, навеваемые странной гармонией внешних впечатлений и внутренних мыслей. Пустошь кончилась, начались горные отроги, невысокие перевалы, находить путь приходилось уже в лесу и вдоль потоков, тропа вилась то вправо, то влево, и шла то вверх, то вниз. Конь сам выбирал дорогу, потому что всадник ничего не замечал вокруг, утонув в размышлениях и самосозерцании.

Настал полдень. Лошадь и всадник вступили на зеленую траву маленькой долины с родником. Вода переливалась через камни и бежала дальше тонким ручейком. Вокруг долины росли высокие и прямые деревья. Над деревьями под солнцем вырисовывались горные вершины, казавшиеся неземными в струящемся жарком воздухе. Журчала вода, звенела мошкара над цветами, хрустел травой конь, и больше ничего не было слышно, ни птиц, ни шелеста листьев. В полдневной тишине одинокая лощина замерла, прогретая солнцем.

Гро, словно пробудившись в этой тишине, оглянулся вокруг. Конь костями почувствовал беспокойство своего хозяина, прекратил щипать траву, насторожился, вздрагивая. Гро погладил и приласкал его, потом, движимый непонятным внутренним чувством, медленно поехал на запад к лесу вдоль ручья. Деревья здесь росли так густо, что он побоялся, как бы их ветви не сбросили его с седла, поэтому спешился, привязал коня к дубу, и поднялся по руслу ручейка до того места, где смог посмотреть на север поверх деревьев. Примерно в пятидесяти шагах он увидел зеленую террасу с небольшим глубоким водоемом, защищенную с севера тремя или четырьмя большими рябинами.

Он остановился, придерживаясь левой рукой за выступающий камень, заросший розовой смолевкой. Конечно, те, кто топтал траву у водоема на скрытой поляне, не были смертными. Разве что козы или олени с ласковыми глазами, скачущие на задних ногах, но уж никак не эти разнообразные создания с остроконечными ушами, мохнатыми ногами и раздвоенными копытами, которые вели хоровод с белокожими девами, ступающими по цветам синей горечавки и лапчатки, не сгибая стебельков. Музыку для их танца играли на дудочках загорелые козлоногие дети с длинными ушками. То ли потому, что эта музыка слишком нежна для ушей смертных, то ли по другим причинам, Гро ничего не слышал. Над лощиной царила тишина жаркого белого полдня. Горные нимфы и простые духи воды и камней плели лабиринт танца.

Лорд Гро застыл в великом восхищении, говоря себе:

– Откуда в моей затуманенной голове явились такие фантазии? Раньше я видел злых духов; видел фантомы, искусно созданные магией; видел странные сны по ночам. Но до этого часа я считал, что только поэты от безделья могут выдумать, что в лесах, полях, на берегах рек и морей, на вершинах огромных гор до сих пор взорам избранных являются разные нимфы и полубоги. Вот теперь, пытаясь разобраться, почему эта покоренная страна так меня притягивает, я вижу великое чудо.

Он стал думать дальше.

– Если это лишь фантом, он не сможет повредить мне. Если, наоборот, это эфирные существа, они должны меня весело приветствовать и хорошо со мной обойтись, как духи многовершинного Демонланда. Ведь именно к возвращению ему прежней славы и благополучия я стремлюсь, приняв последнее решение.

Во внезапном порыве он открылся и позвал их. Но дикие существа бросились прочь и скрылись на склонах гор. Каприпеды бросили дудеть и присели, недоверчиво его рассматривая. Только ореады не остановились. У каждой было изящное стройное тело и прекрасная высокая грудь. В бесконечно разнообразном ритме они сходились и расходились, изгибаясь в странном танце. Вот одна закинула белые руки за голову, томно покачивая золотыми косами; вот другая подпрыгнула и пошла на цыпочках; вот третья вдруг остановилась и слилась с солнечным лучом, пробившимся сквозь крону старой сосны, потому что теплый горный ветер слегка раздвинул ветки и открыл окошечко в небо.

Гро пошел к ним по траве. Не успел он сделать дюжины шагов, как вдруг ноги перестали его слушаться. Он упал на колени и воскликнул:

– Божественные создания земли! Не отвергайте меня, не гоните меня! До сих пор я жестоко притеснял вашу страну, но больше никогда не буду! Мои следы здесь остались, как свидетели обвинения. Будьте ко мне милосердны, отведите меня туда, где я смогу найти бывших хозяев этой земли, изгнанных в леса и горы по моей вине и по вине тех, с кем я был. Я должен искупить свою вину перед ними.

Так он проговорил, и горестно опустил голову. И услышал голос, похожий на тихий перебор серебряных струн лютни:

На север, на север, на север! К чему нам дальше идти?

Он поднял взгляд. Видение исчезло. Вокруг него и над ним был лишь слепящий полдень и молчащий лес, и ни души.

Лорд Гро вернулся к своему коню, сел верхом и поехал на север, по горам, переполненный неясными фантазиями. Под вечер тропа, вытоптанная дикими овцами, привела его на траву под осыпью с крутого горного склона. Далеко внизу раскинулась долина с речкой, вьющейся меж камней. Старые морены напоминали волны зеленого моря. Июльское солнце катилось низко, тени от холмов уже ложились на западные склоны гор, по которым ехал Гро, но выше него скалы еще купались в теплом желтом сиянии. Самый дальний пик казался передней стеной дома, от него отходили гребни голых скал, как ребра.

Обогнув небольшой отрог, где гору прорезало неглубокое ущелье, он увидел перед собой что-то вроде норы или пещерки, в которой вполне можно было найти укрытие от непогоды. Рядом росли две рябины, которых скала защищала от восточных и северных ветров, и несколько остролистов. Сбоку со скальной плиты в глубокую каменную чашу стекал удивительно красивый водопад. Вода в нем была кристально чистой, а внизу пенилась и бурлила. Скалу покрывали мхи, лишайники и мелкие цветы, корни которых питала вода, а стебли освежала пена.

Лорд Гро подумал:

– Я бы мог здесь остаться навсегда, если бы владел искусством уменьшаться до размеров эльфа. Я бы выстроил себе дом на подушке из изумрудного мха, цветы наперстянки качались бы у меня над входом. Один скромный колокольчик с Парнаса с белоснежной чашечкой на тончайшем стебельке стал бы моим кубком, а из мелкой вьющейся песчанки получился бы занавес у входа, вон сколько ее тут, она висит над скалой, как лоскут зеленого неба с молочно-белыми звездами.

Он долго разглядывал это чудесное место в складке обнаженной горы, потом, не в силах оторваться от его красот, а заодно подумав, что конь его устал после долгих часов пути, спешился и прилег у ручья, мысленно перебирая в памяти недавно увиденные чудеса. Очень скоро его веки с длинными темными ресницами сами собой прикрыли большие глаза, и он заснул крепким сном.

Когда он проснулся, красный закат полыхал вполнеба. Между ним и закатом стояла тень. Кто-то наклонился над ним и повелительным тоном, в котором одновременно звучало эхо чего-то милого и давнего, залегшего на самом дне памяти, произнес:

– Лежи тихо, милорд, не кричи. Видишь, твой меч у меня, я отобрала его, пока ты спал.

Он почувствовал прикосновение острия меча у себя на горле, под подбородком, и не шевельнулся, и не заговорил, только смотрел на нее, как на сонное видение.

Леди спросила:

– Где твой отряд? Сколько их? Отвечай быстро.

И он ответил, словно во сне:

– Как я могу ответить тебе? Как можно сосчитать несчетное? И как я могу указать твоей милости их обиталище, которое сейчас ближе ко мне, чем собственные руки и ноги, но через мгновение окажется вне границ досягаемости, переместится, как солнечный луч?

Она сказала:

– Не говори загадками. Лучше отвечай, как есть.

– Госпожа, – ответил Гро. – Я говорю о собственных мыслях. Нет здесь никакого отряда, кроме моего коня.

– Ты один? – спросила она. – И так спокойно спишь на земле своих врагов? Странная самонадеянность.

– Не врагов, с твоего позволения, – сказал он.

Но она воскликнула:

– Разве ты не лорд Гро из Колдунии?

– Он давно устал от смертельной болезни, – ответил он. – Уже сутки, как он умер.

– Кто же ты, если не он? – спросила она.

– Лорд Гро из Демонланда, если тебе будет угодно меня принять таковым.

– Заученное двуличие, – сказала она. – Похоже, они тоже устали от тебя и твоих привычек. Увы! – тут она изменила голос. – Нижайше прошу прощения! Без сомнения, одним из великодушных твоих поступков по отношению ко мне было появиться с ними вместе, когда ты только что благородно поклялся мне в дружбе.

– Я скажу тебе чистую правду, госпожа, – ответил он. – Я был с ними в наилучших отношениях, когда вчера вечером принял решение уйти от них.

Леди Мевриана замолчала, ее лицо стало чернее тучи.

– Я одна, – сказала она. – Не думай, что я трушу. Но я не позволю тебе встать, пока ты меня не убедишь, что стоит вспомнить о прежних твоих услугах. Клянись, что ты меня не предашь.

Но Гро сказал:

– Чем поможет клятва? Клятвой не свяжешь подлеца и предателя. Если бы я хотел навредить тебе, миледи, я бы легко поклялся всем, чем ты захочешь, а в следующую минуту нарушил клятву.

– Плохие слова, – заметила Мевриана, – не снимают опасности. Вы, мужи, говорите, что сердца женщин слабы, я докажу тебе обратное. Попробуй меня убедить. Иначе я точно поражу тебя твоим собственным мечом и убью.

Лорд Гро откинулся назад, закинув тонкие руки за голову.

– Прошу тебя, – попросил он. – Встань с другой стороны, чтобы я видел твое лицо.

Она перешла на другую сторону, по-прежнему угрожая ему мечом. А он улыбнулся и сказал:

– Божественная леди, всю жизнь опасность стояла у моего ложа, и страх смерти стал моим другом. Я вел непростую жизнь при королевском дворе, где смерть может таиться равно в винном кубке и в спальне. Я в одиночестве путешествовал в гораздо более гибельных странах, чем эта, я побывал в Моруне, где водятся зловредные твари и ядовитые змеи, а дьяволов больше, чем кузнечиков у нас летом. Тот, кто боится, – раб, будь он даже богат и славен. Но тот, кто не знает страха, – король мира. У тебя мой меч. Смерть будет для меня сладким отдыхом. Я боюсь не смерти, но рабства.

Она помедлила, затем сказала:

– Милорд Гро, ты мне некогда оказал настоящую услугу. Надеюсь, что я могу положиться на тебя, хотя бумажный змей никогда не заменит быстрого сокола.

Она отвела меч от его горла и протянула его ему рукоятью вперед, сказав при этом:

– Я отдаю его тебе, милорд, в надежде, что честно врученный, он будет применен с честью.

Но он, вставая, сказал:

– Госпожа, это и твои благородные слова так закрепили договор о доверии между нами, что он может расцвести целым букетом любых клятв, ибо клятвы – цвет дружбы, а не корень ее. Во мне ты найдешь верного хранителя незапятнанной и незатертой дружбы.

Много разных ночей и дней провели Гро и Мевриана в этом месте. Они пили сладкую родниковую воду и иногда охотились для пропитания. Ночами она спала в пещерке у водопада под рябинами и остролистами, а он – в расщелине несколько ниже в лощине, где подушки мха были упругими и мягкими, не хуже больших пуховиков в Карсэ. В те дни она рассказала ему, что с ней произошло после той апрельской ночи, когда она бежала из Кротринга. Как сначала она нашла приют в месте, называемом Бай в Западном Пограничье, но через пару дней услышала крики, означавшие облаву, и бежала на восток, где какое-то время прожила возле Троувотера, потом отправилась дальше. Примерно месяц назад она набрела на эту пещеру у водопада и поселилась здесь. Она намеревалась перейти через горы в Гейлинг, но после первой попытки отказалась от этой мысли, потому что боялась наткнуться на вражеские отряды. Встречи с одним из них она едва избежала, когда спустилась в одну из нижних долин на восточном побережье. Ей пришлось вернуться в это тайное место в горах, одно из самых безопасных в Демонланде и достаточно укромное. Она сказала ему, что место называется Невердейл, здесь нет дорог, только тропы, по которым ходят горные козлы и олени. В долине нет поселений, и ветра не пахнут дымом очагов. А пик, похожий на стену дома, – это южный пик вилки Нантреганон, там гнездятся орлы и стервятники. Под отрогом правого пика проходит тайный путь, который продолжается по зубчатому гребню за Невердейл Хаусом до верховьев Тиварандардейла.

Однажды в конце знойного летнего дня оказалось так, что они отдыхали ниже Хауса на скальном выступе юго-западного склона. Еще ниже зиял головокружительный обрыв, карниз над ним шел полукругом, а горы поднимались, как стены адской крепости, массивные, твердые, волнистые, как море, и хмурые, прорезанные глубокими трещинами, будто лицо горы рубил топором великан. На дне обрыва спокойно спали воды бездонного озера Дьюл.

Гро растянулся на краю обрыва, лицом вниз, опершись на локти и всматриваясь в темные воды.

– Наверное, великие горы этого мира, – сказал он, – настоящее лекарство, если бы только смертные знали о нем в своем вечном раздражении и неудовлетворенном честолюбии. Горы – источник мудрости. Они хранители времени. Им ведомы пути солнца и ветров, они хранят следы огненных молний, знают трескучие морозы и проливные дожди, снега укрывают их белым покрывалом мягче батиста. Серьезный философский вопрос: это фата невесты или погребальный саван? Это просто покой без политики, каждый следующий год тому подтверждение. Ну не пример ли того, как смешна осторожность? Ибо мы, – ничтожные дети пыли, дети одного дня, – отягощены заботами, и еще несем груз мыслей, страхов и желаний, и сомнительных интриг, от чего стареем раньше времени и утомляемся еще до конца короткого дня, и одно движение серпа приводит к концу все наши труды.

Она подняла глаза и встретилась с взглядом его больших глаз. Они казались глубокими прудами, в которых шевелились странные волнующие вопросы, и вместе с тем в них было тихое обаяние, которое успокаивало.

– Ты видишь сны наяву, милорд, – сказала Мевриана. – Мне трудно бродить с тобой в твоих снах, я не сплю в ясный день и стремлюсь действовать.

– Очень плохо, – сказал лорд Гро, – что ты, взращенная не в бедности или нищете, но в избытке богатства и славы, вынуждена жить изгнанницей в своей собственной стране, с лисами и прочими дикими зверями в диких горах.

Она сказала:

– Это все же более приятное обиталище, чем сейчас Кротринг. Но я хочу побыстрее пробиться в Гейлинг, это было бы уже что-то.

– Что нам даст Гейлинг, – спросил лорд Гро, – без лорда Джасса?

Она ответила:

– Ты хотел сказать, что это то же самое, что Кротринг без моего брата?

Она сидела в доспехах рядом с ним, и, глядя на нее сбоку, он заметил, что у нее на реснице дрожит слеза. Тогда он ласково сказал:

– Кому ведомы пути судьбы? Похоже, что тебе сейчас лучше быть здесь.

Леди Мевриана встала. Она показывала на след в камне перед собой.

– След копыта гиппогрифа! – воскликнула она. – Давным-давно это огромное благородное животное вбило его в скалу. Гиппогриф с древности покровительствует нашему роду и способствует предопределенной нам славе, он с межзвездных высот указывает нам путь к ней. Правду говорят, что земля, управляемая женщиной, запущена. Больше я не могу сидеть здесь без дела.

Гро, глядя, как она стоит в полном вооружении на краю обрыва, и как в ней в полном совершенстве сочетается женская красота с мужской доблестью, видел истинное воплощение утра и вечера, тех чар, которые позвали его прочь из Кротринга, и ради которых пророческие духи гор, лесов и полей одарили его небесным благословением, указав путь в настоящий дом его сердца. Он пал на колени, схватил ее руку в свою, покрывая поцелуями. В ней были все его надежды, и он страстно воскликнул:

– Мевриана, Мевриана, вооружи меня своей благосклонностью, и я брошу вызов всем, кто встал или встанет против меня! Как солнце озаряет широкое небо в полдень и дает свет унылой земле, так и ты есть истинный свет Демонланда, которым славен весь мир. Я приветствую все беды, только бы ты была ко мне благосклонна!

Она отскочила, вырвав руку. Зазвенел ее меч, выхватываемый из ножен. Но очарованный Гро, почувствовав обиду, забыл обо всем на свете, кроме того, что видит ее, и не двинулся. Она закричала:

– Спиной к спине! Скорей, а то будет поздно!

Он вскочил на ноги и едва успел. Шесть крепких воинов Колдунии незаметно подкрались к ним совсем близко и напали. Никаких переговоров, только звон стали. Они встали спиной к спине на карнизе. Против них было шестеро с двух сторон. Они услышали:

– Гоблина убить. Леди не причинять вреда. Если заденем ее, – нам смерть.

Двое защищались изо всех сил. Но долго так продолжаться не могло. Гро был отчаянно храбр, но ему не хватало силы и умения хорошо обращаться с оружием. Леди Мевриана была прекрасной фехтовальщицей, но враги ее не боялись, а первый из них, огромный большеголовый парень, двинулся на нее, чтобы повалить ее своим весом, тогда она хитроумным выпадом пронзила ему горло. Он упал, остальные получили урок осторожности. Гро получил много ран, и в конце концов, оказался на камнях. В следующее мгновение они схватили Мевриану сзади и попытались закрыть ей лицо, но тут вмешались сами небеса, и дело приняло другой оборот. Вдруг все пятеро легли на камни, истекая кровью.

Мевриана осмотрелась, увидела – и без сил упала на руки брата, охваченная безумной радостью после страшной драки. И перед ее собственными глазами явились веселые духи этой земли, которые все предвидели и пришли показаться Гро: ибо Брандок Дах и Джасс вернулись домой в Демонланд, как восставшие из мертвых.

– Я невредима, – объяснила она им. – Но помогите милорду Гро, я боюсь, что он ранен. Отнеситесь к нему хорошо, ибо он доказал, что он наш настоящий друг.

XXVI. Битва под Кротрингом

Как лорд Кориниус получил весть о возвращении лордов Джасса и Брандока Даха в свою страну; как он решил дать им бой под Кротрингом, близ Эрнгейт Энда; о великом переходе лорда Брандока Даха через горы из Трансдейла; о великой битве, и чем она завершилась

Лаксус и сыновья Корунда прохаживались в конце дня по лугу перед Кротрингом. Свинцовое небо над ними предвещало грозу. Было жарко и тихо. Замершие листья деревьев под серыми тучами приняли мертвенно-фиолетовый оттенок. Из замка непрерывно доносились глухие стуки ломов и мотыг. Там, где раньше был сад с тенистой зеленью, теперь осталась руина: поваленные колонны и расколотые порфировые вазы редкой работы, кучи земли и гниющих растений. Громадные кедры, символы богатства и величия своего хозяина, безжизненно лежали, засыхая, с вывороченными корнями и сломанными ветвями. Ониксовые башни на фоне неба выглядели страшно и нелепо над смертным ложем погибшей красоты.

– Разве семь не счастливое число? – говорил Карго. – Мы уже шесть раз думали, что вот-вот поймаем угрей за хвост в комариных горах Миланда, и возвращались с пустыми руками. Когда, ты думаешь, удастся их схватить?

– Когда пироги с яйцами вырастут на яблонях, – отвечал Лаксус. – Наш великий полководец больше беспокоится о женщине (которая, наверное, про них не слышала, и уж точно не они вернут ее домой), и играет в отмщение, чем думает о воинах и войне. Слышишь? Идет работа.

Они повернулись на новый звук от ворот, и увидели, как два золотых гиппогрифа скатываются по крутым ступеням в ров, подымая тучи пыли и щебня.

Лаксус нахмурился. Он положил руку на плечо Хеминга и сказал:

– Время требует собрать самый разумный совет, о сыновья Корунда, если наш повелитель Король хочет в самом деле одержать победу над своими противниками в последнем походе в Демонланд. С тех пор как ушел гоблин, нам не хватает мудрости.

– Долой гада! – сказал Карго. – Кориниус был прав, когда слышать не хотел о честности этого скользкого скота. Прослужил всего месяц или два, и удрал к врагам.

– Кориниус только начал править в этой стране. Неужели он думает, что дальнейшее правление будет веселой игрой, а королевство – игрушкой? Судьба еще может его свалить одной левой, пока он топит свою молодость в вине и распутстве и злится на леди. Юнец, сорвавшийся с поводка, должен слушать советы заслуженных старших, а то все прахом пойдет.

– Это ты-то заслуженный старший? – сказал Карго. – Всего шесть и тридцать лет.

– Нас трое, – сказал Хеминг. – Ты командуй, а мой брат тебя поддержит.

– Лучше возьми назад свои слова, – сказал Лаксус. – Будто ты никогда их не произносил. Вспомни Корсуса и Галландуса. Кроме того, хотя он иногда сбивается с пути истинного, трезвый Кориниус храбрый и могучий воин, политик и дальновидный полководец, таких не сыщешь в Демонланде, да и во всей Колдунии, если не считать вашего благородного отца, а ведь он еще молод.

– Это правда, – отозвался Хеминг. – Принимаю упрек.

Пока они беседовали, подошел служитель из замка и почтительно поклонился Лаксусу, сказав:

– Тебя почтительно просят, о король, пройти во внутренние покои.

Лаксус спросил:

– Меня просит тот, кто только что прискакал из восточных земель?

– Да, с твоего разрешения, – ответил посланный с низким поклоном.

– Разве король Кориниус не удостоил его аудиенции?

– Он добивался аудиенции, – ответил служитель, – но король ему отказал. Дело срочное, поэтому он настоятельно просил меня доложить твоему величеству.

По пути в замок Хеминг прошептал на ухо Лаксусу:

– Тебе знакомы новые правила дворцовых церемоний? С тех пор, как он назло леди Мевриане уничтожил заложника, как сегодня уничтожил орла с конской головой, он не дает аудиенций до заката. С утра он занимается отмщением, а после этого удаляется в свои покои с женщиной, стараясь выбрать самую красивую и веселую, какую найдет, и на два или три часа погружается в море удовольствий, ненадолго притупляя таким образом муки любви.

Но после того, как Лаксус поговорил с гонцом с востока, он немедленно направился в покои Кориниуса, по дороге расшвыряв стражников, распахнул блестящие двери и нашел лорда Кориниуса в веселом настроении. Он полулежал на ложе с тройными темно-зелеными бархатными подушками. У его локтя стоял столик из слоновой кости, инкрустированный серебром и черным деревом, а на нем хрустальный кувшин пенного вина, уже на две трети пустой, и красивый золотой бокал. Король был одет в свободную шелковую рубаху с золотой бахромой, без рукавов, распахнутую на груди. Сильной рукой он как раз тянулся за бокалом. На коленях у него сидела дева лет семнадцати, красивая и свежая, как роза, с которой он уже собирался перейти от дружеского разговора к любовной ласке. Он зло взглянул на Лаксуса, который без церемоний начал:

– На всем востоке беспорядки. Крепость, которую мы возвели на Стайле, взята. Спитфайр прошел в Брейкиндейл, чтобы добыть продовольствие для Гейлинга, и разогнал наше войско, которое сидело там в осаде.

Кориниус осушил бокал и сплюнул.

– Тьфу! – воскликнул он. – Много шума, мало толку. Хотел бы я знать, по какому праву ты беспокоишь меня этими слухами, когда я с приятностью отдыхаю и предаюсь веселью? Не мог подождать до ужина?

Прежде, чем Лаксус успел что-либо добавить, с лестницы послышалось бряцание оружия, и вошли сыновья Корунда.

– Разве я не король? – воскликнул Кориниус, запахивая рубаху. – Разве меня можно заставить? Выйдите вон из покоя.

Они стояли молча и выглядели расстроенными. Кориниус все-таки спросил:

– Что стряслось: вас обманули или вы заболели страстью к переворотам? Или умом тронулись?

Ответил Хеминг:

– Мы не сошли с ума, милорд. Здесь Дидарус, который удерживал в осаде крепость Стайл, он скакал оттуда так быстро, как мог нести его конь, и прибыл по пятам за предыдущим гонцом со свежими и более неотложными новостями. Первые новости отстают на четыре дня. Молю тебя, выслушай его.

– Я его выслушаю, – сказал Кориниус, – за ужином. И не раньше, разве что крыша загорится.

– У тебя под ногами земля горит! – вскричал Хеминг. – Вернулись Джасс и Брандок Дах, ты уже потерял полстраны, пока вестей не было. Эти дьяволы снова дома! Разве можно продолжать расплескивать чаши, услышав такое?

Кориниус слушал, скрестив руки на груди, выдвинув подбородок и раздув ноздри. С минуту он хранил молчание, устремив холодные синие глаза куда-то вдаль. Потом сказал:

– Снова дома? И на востоке беспорядки? Вполне возможно. Поблагодарите Дидаруса за вести. Он усладит мой слух подробностями за ужином. До тех пор оставьте меня, если не хотите, чтобы вас посадили в подземелье.

Но Лаксус продолжал стоять перед ним с озабоченным и серьезным видом. Он сказал:

– Милорд, не забывай, что ты здесь наместник великого Короля. Пусть корона на твоей голове вложит в нее мысли об опасности и заставит тебя прислушаться к тем, кто желает дать тебе мудрый и серьезный совет. Если мы сегодня получим приказ выступить к Свичуотеру, то сможем преградить дорогу врагам и задержать их там, пока опасность не выросла. Если же, наоборот, мы допустим их поход в восточные земли, достаточно будет их впустить сюда, и они отвоюют всю страну.

Кориниус только вращал глазами.

– Неужели ничто не научит тебя повиновению? – сказал он. – Посмотри на свои обязанности. Твой флот в полном порядке? Ибо он – наша сила, свобода и якорь нашей власти, как для доставки провианта, так и для переброски сил, куда понадобится, а также для надежного спасения, если до этого дойдет. Неужели мы четыре месяца только и ждали, что демоны осмелятся дать нам бой? Если правда, что сам Джасс и Брандок Дах разгромили построенные мной на востоке крепости и движутся на нас с войском, ну будем считать, что они уже на наковальне, и скоро мы опустим на них молот. И будьте уверены, что я сам выберу для этого место.

– Нам надо спешить, – сказал Лаксус. – День промедления без отпора с нашей стороны, – и они подойдут к Кротрингу.

– А это уже почти совпадает с моим планом, – сказал Кориниус. – Я выйду с войском на расстояние лиги им навстречу и задержу их, а бой приму здесь, где земля удобнее. Если у меня будет перевес, я растяну войско, насколько смогу, возле Кротринга, мой фланг упрется в горы. Флот должен будет пойти в гавань Аутварт.

Лаксус молча теребил бороду, потом поднял голову и сказал:

– Это серьезное военное решение, возражать не буду.

– Есть цель, милорд, – сказал Кориниус, – которую я долго держал в запасе на такой случай. Посему предоставьте мне самому действовать так, как я считаю правильным. И еще в этом хорошо то, что я покажу этому щеголю его дом, прежде чем убью его. Тяжкое зрелище, на мой взгляд, после того как я поухаживал за ним.

На третий день после этих событий крестьянин в Холте стоял у своего порога, откуда открывался вид на запад на Тиварандардейл. Это был старик с искривленными от работы членами, его руки напоминали ветви горного терновника. Но глаза его смотрели ясно, и волосы курчавились надо лбом. Был конец дня, солнце садилось за горы. Лохматые овчарки спали у дверей. Ласточки кружились в небе. Рядом со стариком сидела дева, нежная, как луговой цветок, легкая, как антилопа. Она молола зерно на ручной мельнице и напевала:

– Три, жернов, три, Кориниус всех сотрет, Кротринг овдовел.

Старик полировал щит и шлем, остальное боевое снаряжение лежало у его ног.

– Интересно, долго еще ты будешь возиться со снаряжением, отец мой? – спросила дева, отрываясь от песенки и от жернова и поворачиваясь к нему. – Если снова накатит грозный прилив, что сможет сделать старик, как не смолчать и опечалиться?

– Для этого будет время потом, – сказал старик. – Пока рука должна готовиться к удару.

– Если они вернутся, – сказала дева, снова берясь за жернов, – они скорее всего подожгут крышу.

– Ты непослушная девчонка. Если бы ты убежала, как я просил, в шалаш в долине, мне было бы наплевать на пожар.

– Пусть жгут, – сказала она. – Все равно отнимут. Но где мы будем жить? Ты – старик, знавший лучшие дни, а мне ничего не останется.

Большой пес проснулся, встряхнулся и уткнулся носом ей в колени, глядя на нее добрыми грустными глазами. Старик сказал:

– Ты непослушная девчонка. Ради тебя вынимается меч, приходит огонь, мне даже соломинки не надо. Я знаю, что теперь, когда милорд вернулся, гроза скоро пройдет.

– Они отобрали земли лорда Спитфайра, – сказала дева.

– Ах, голубушка, – сказал старик. – Вот увидишь, милорд отберет их назад.

– Да? – сказала она, и опять взялась за жернов:

– Три, жернов, три, Кориниус всех сотрет…

Спустя некоторое время старик насторожился:

– Шш-ш, – сказал он. – Кажется, копыта стучат по тропе. Войди в дом, пока я не уверюсь, что это друзья.

Он с трудом наклонился, чтобы поднять оружие. Слабые руки тряслись.

Но она, узнав поступь коня, уже его не слушала, а сначала покраснела, потом побледнела, потом снова залилась краской и побежала к калитке. Овчарки прыгали перед ней. За калиткой ее встретил молодой воин на усталом коне. Он был в доспехах, но весь вместе с конем в грязи и пыли, так что являл собой весьма печальный вид, и вряд ли они сумели бы проехать еще хоть фарлонг. Всадник заехал во двор. Собаки встретили его дружным радостным лаем и прыжками.

Спешившись, воин сразу попал в нежные объятия.

– Осторожней, голубка, – сказал он. – Плечо болит. Это не столь важно, потому что руки-ноги целы.

– Там был бой? – спросил старик.

– Бой? – воскликнул он. – Я скажу тебе, отец, на землях Кротринга больше убитых, чем у нас овец во время стрижки.

– Увы, увы, у тебя тяжкая рана, дорогой мой, – сказала дева. – Войди в дом, я промою ее и приложу лист подорожника с медом. Он лучше всего снимает боль, останавливает кровь и подсушивает края раны. Ты потерял много крови, дурачок. Как бы ты справился без жены?

Крестьянин обнял его одной рукой и спросил:

– Мы выиграли бой, парень?

– Потом расскажу по порядку, старый, – ответил он. Конь ткнулся мордой ему в грудь. – Сначала надо его поставить в конюшню. А меня загрузить. Пусть боги нам помогут, это рассказ не на пустой желудок.

– Увы, отец, – сказала дева. – Мы-то уже положили сладкий кусок в рот, что же мы держим его здесь голодным? Сладко или кисло, всему свое время.

Она промыла его рану, осторожно наложила на нее травы и чистую повязку, переодела его самого в чистое и усадила на скамью перед входом в дом. Она его накормила и напоила. Принесла овсяные лепешки, темный вересковый мед, молодое тиварандардейлское вино. Собаки улеглись у его ног, будто им так было теплее и безопаснее. Его молодая жена без слов взяла его за руку, словно так могло продолжаться вечно, а старик, еле сдерживая нетерпение, как школьник ждет конца урока, трогал его дрожащими пальцами.

– Ты получил известие, которое я тебе посылал, отец, после битвы под Гейлингом?

– Да, да, то были хорошие вести.

– В ту ночь полководцы держали совет, – начал рассказ воин. – Все великие собрались в большом зале в Гейлинге, как боги на небесах. Я был одним из виночерпиев, мне досталась эта честь, потому что в той битве я убил знаменосца колдунов. Я не считал это подвигом, но после боя Милорд сам подошел ко мне и сказал: «Арнод (представляешь, он назвал меня по имени, отец!). Арнод, – сказал он, – ты поверг наземь знамя Колдунии, которое гордо реяло, как знак нашего рабства. Такие, как ты, лучше всех защищают свободу Демонланда в эти черные дни. Сегодня, – сказал он, – ты будешь подносить мне чашу». Видела бы ты его глаза в то время. Наш повелитель умеет влить силу в руку с мечом.

Им принесли большую карту всего мира и Демонланда, чтобы они могли изучить положение. Я был рядом, разливал вино, и слышал все речи. Карта удивительная, из бронзы и хрусталя, искуснейшим образом сделанная, на ней блестят воды и стоят горы. Милорд указал мечом: «Вот здесь, – сказал он, – стоит Кориниус. Есть сведения, что он не уйдет из Кротринга, и это, клянусь богами, очень мудро. Заметьте, если мы пойдем через Гаштерндейл, как легче всего к нему подойти, он ударит нас, как молотом по наковальне. А если мы пойдем в обход, к началу Грозового залива, он нападет на наш фланг, и ему поможет каждый склон». Я запомнил эти слова, – сказал молодой воин, – потому что милорд Брандок Дах засмеялся и сказал: «Неужели мы так одичали в наших странствиях, что уже склоны ему служат и дерутся с нами? Дайте, я еще посмотрю». Я наполнил его чашу. Боги, я бы наполнил его чашу собственной кровью, отец, если бы он попросил, после того, что мы пережили вместе! Но об этом потом. Он несравненный полководец.

А лорд Спитфайр, который до этого ходил взад-вперед по залу, вдруг воскликнул: «Было бы глупо идти по приготовленной для нас дороге! Захватим его с той стороны, откуда он меньше всего нас ожидает, пойдем на юг через горы и нападем на него с тыла из Мардардейла». – «И он нас загонит в болота Миркдейла, если мы не успеем развернуть войско в боевой порядок. Это слишком опасно, еще хуже, чем из Мардардейла». Так они спорили, отвечая друг другу «нет» на каждое «да», пока, наконец, милорд Брандок Дах, который все еще рассматривал карту, сказал: «Теперь, когда мы переворошили весь стог сена, а иголку так и не нашли, послушайте мой совет. Как видите, он не столь поспешен». И они попросили его сказать свое слово. И он сказал Милорду: «Ты с нашим главным войском пойдешь по пути мимо Свичуотера. Пусть вся земля закипит перед тобой. Завтра вечером ты засядешь в удобном для боя месте, где ему будет невыгодно нападать на тебя. Может быть, в старых хижинах над Рентвейтом, или в любом другом месте до того, как дорога пойдет вниз к югу в Гаштерндейл. На рассвете снимешь лагерь и пойдешь вверх, в Сайд, где навяжешь ему битву. Все начнет получаться так, как он задумывал, и на что надеялся. А я, – сказал милорд Брандок Дах, – с семьюстами лучшими конниками за это время пройду вдоль горного гребня из Трансдейла в Эрнгейт Энд. Так что, когда он развернет свое войско к северу вдоль Сайда, чтобы накрыть тебя, мы нападем на его фланг и тыл сверху, о чем он подумать не мог. Если он ответит на мою неожиданную атаку с фланга, когда ты встанешь перед ним, и у него будет малое преимущество в силе, мы его разобьем. А если он выдержит, то прощай, слава! Признаем, что колдуны в воинском деле сильнее нас, снимем перед ними шапки и больше не будем противиться». Так говорил милорд Брандок Дах. Но все сказали, что он с ума сошел. Как за такое короткое время перевести конницу по такой сложной местности? Это невозможно. «Ну, раз вы считаете это невозможным, противник тем более не поверит. Кориниус поступит нам на руку. Добавьте мой отряд всадников к семи тысячам, и я так разыграю маскарад, что вы признаете мой розыгрыш лучшим».

В конце концов, он добился своего. И они еще долго после полуночи строили планы и обсуждали подробности. На рассвете все его войско направилось в долины под Мунмиром, а Милорд говорил с воинами и сказал нам, что он принял решение пройти в западный край и уничтожить колдунов в Демонланде. Он просил каждого из нас, кто думал, что испил чашу страшной войны до конца и хотел вернуться домой, честно и без страха об этом сказать, и обещал отпустить такого воина с дарами за честную службу; но в этот поход он решил взять только тех, кто готов был отдать сердце и положить голову.

– Я думаю, что на его предложение никто не согласился, – сказала дева.

– Был такой крик, и топот ног, и бряцание оружия, что земля задрожала, – продолжал воин, – эхо, как гром, раскатилось по ущельям Скарфа. Все кричали: «Кротринг! Джасс! Брандок Дах! Веди нас к Кротринг!» Без лишних слов собрали запасы, и еще до полудня все войско перешло через Стайл. Когда мы сделали обеденный привал далеко за Блеквудом в Амадардейле, подскакал милорд Брандок Дах и выбрал из нас семь сотен самых лучших всадников. Он не доверил это дело своим командирам, а сам, увидев подходящего, называл каждого парня по имени, и за ним охотно шли, и просили, чтобы он выбрал их. Он никому не отказал. У меня сердце замирало, я боялся, что он меня не заметит, он проезжал по рядам, как настоящий король. Но поравнявшись со мной, он придержал коня и сказал: «Арнод, у тебя хороший конь. Сможет он донести тебя на охоту на кабанов под Эрнгейтом к утру?» И я отдал ему честь и сказал: «Сможет и дальше, к воротам ада, если ты поведешь нас». – «Едем, – сказал он, – я поведу тебя к лучшим воротам, к замку Кротринг, но туда надо попасть до вечера».

Наш отряд был собран, а главное войско приготовилось выступить на запад, по дороге в Свичуотер. Лорд Зигг возглавил конницу, а лорд Волл, сам Милорд и его брат лорд Спитфайр шли в середине войска. С ними шел чужак – предатель лорд Гро. Однако, он мне показался больше похожим на сахарный леденец, чем на воина. И много достойных воинов пошло с ними: Гизмор Глим из Джастдейла, Астар из Ретрея, Бремри из Шозов, и очень многие с Пограничья. А с милордом Брандоком Дахом были Арнунд из Бая, Тармрод из Кенарви, Камерар из Стропардона, Эмерон Галт, Геспер Голтринг из Элмерстеда, Стиркмир из Блеквуда, Мелчар из Струфи, три сына Квазза из Долни, и Стипмар из Фейлза. Все бравые ребята, с гневом в сердце, прекрасные всадники, которые не очень задумывались о будущем, но радовались сегодняшней удаче. Они не умели командовать, но умели подчиняться и идти за своим командиром на славные дела.

Когда мы расставались с главным войском, Милорд подскакал к нам, чтобы поговорить с лордом Брандоком Дахом. И Милорд поглядел вверх, где ветер собирал темные тучи, и сказал: «Приди на встречу вовремя, кузен. Ты сам говорил, что мы два пальца одной руки, большой и указательный. Завтра это подтвердится». – «Не тревожься, сердечный друг, – ответил милорд Брандок Дах. – Разве я когда-нибудь забывал о гостях? И разве я не звал тебя на завтрак в лугах Кротринга завтра утром?»

У слияния рек мы свернули влево, все семь сотен, и поскакали вверх по Трансдейлу в горы. Там на нас обрушилась плохая погода, хуже я не помню. В Трансдейле земля достаточно мягкая, и дорога короткая, как ты знаешь, отец, но нам пришлось нелегко, ибо каждая оленья тропа превратилась в ручей, под ногами образовалась слякоть, ничего не стало видно, только белый туман и ливень, и вода под копытами коней. Короче, когда мы взобрались на перевал, туман вокруг нас стал только гуще, а ветер сильнее. Все промокли до штанов, и в сапоги налилось по пинте воды.

Когда мы остановились на Седловине, милорд Брандок Дах не отдыхал. Он передал своего коня стременному, а сам ходил между нами. И для каждого у него находилось доброе слово, шутка и веселый взгляд, так что видеть и слышать его было все равно, что поесть и напиться. Но он не дал нам отдыхать долго. Мы повернули вправо, вдоль гребня, где дорога была еще хуже, чем в долине. Под ногами попадались камни, скрытые в вереске ямы, скользкие гранитные плиты. Честное слово, я не знаю коня, который мог бы одолеть такую местность хоть в дождь, хоть в ясную погоду, если он не был рожден и объезжен здесь. Он бы охромел или сломал ногу и сломал бы шею всаднику за два часа вдоль гребня. А мы ехали вдоль него десять часов, и еще останавливались напоить коней и накормить их, и последнюю часть пути проделали в ночной темноте, и все время под ветром и дождем, а иногда под градом. Дождь кончился, когда ветер сменился на северо-западный и подсушил скалы. Но он дул нам в лицо, и вместо градин летели крошки гранита. С подветренной стороны скал укрытия не было, штормовой ветер хлестал нас и хлопал крыльями по камням, как гром. О небеса, как мы устали! Мы промерзли до костей, почти ослепли и готовы были упасть, но ужасная война гнала нас вперед. Милорд Брандок Дах скакал теперь то впереди, то в конце строя, подбадривал воинов, которые видели, как он бодро переносил те же трудности, что и последний конник. Будто он ехал на большой свадебный пир. Он кричал: «Эй, парни, веселей! Когда эти болотные жабы с Друймы узнают, что наши горные пони скачут по горам, как олени, для них будет слишком поздно!»

Когда начиналось утро, мы сделали последнюю остановку и смогли спрятать все семь сотен лошадей в лощине под высокими утесами Эрнгейт Энда. Я тебя уверяю, что мы проделали это очень тщательно, чтобы ни одна любопытная свинья из Колдунии, взглянув вверх, не заметила на фоне неба ни признака лошади или всадника. Милорд сначала расставил часовых, а потом устроил нам смотр и проверил, чтобы каждый всадник получил завтрак, и каждый конь свой корм. Потом он встал за утес в таком месте, откуда была видна земля внизу. Он держал меня при себе для поручений. С первыми признаками рассвета мы посмотрели на запад и увидели Кротринг и морские заливы. Было не настолько темно, чтобы не разглядеть вражеский флот на якоре в Аурвате, и их лагерь, похожий на пасеку с множеством ульев, так что захотелось бросить вниз камень. Я впервые был с ним на войне. Честное слово, стоило видеть, как он лег на обрыв, выдвинувшись вперед, оперся подбородком о сложенные руки, отложил в сторону шлем, чтобы снизу не заметили блеска металла, и лежал тихо, как кот. Казалось, что он дремлет, но глаза его были открыты, и он смотрел на Кротринг. Даже отсюда издалека было видно, как жестоко они его разорили.

Потом на востоке из туч выкатилось большое красное солнце. В лагере под нами враги зашевелились. Там собирались отряды, поднимались знамена, трубили трубы. Из Гаштерндейла в лагерь галопом прискакало два десятка всадников. Милорд, не повернув головы, дал мне знак рукой позвать командиров. Я бегом привел их. Он быстро отдал им распоряжения, показывая рукой вниз, где кабаны Колдунии собирались на бой: воры и пираты, которые грабили народ его светлости на морском берегу и на реках, уже поднимали флаги и потрясали копьями, отходя от шатров к северу. Затем издали из лощин Гаштерндейла донесся звук, от которого сердце забилось: еле слышный из-за расстояния сигнал боевых труб Милорда Джасса.

Милорд Брандок Дах минуту подождал, глядя вниз. Потом повернулся, и его лицо сияло, как само утро. «Достойные лорды, – сказал он. – Быстро садитесь на коней, ибо Джасс уже сражается с врагами». Мне показалось, что он очень доволен. Я думаю, он был уверен, что в этот день от души задаст жару всем, кто причинил ему зло.

Вниз с Эрнгейт Энда мы ехали медленно. Кровь закипала в жилах, понукая нас спешить, но пришлось осторожно выбирать путь на неровном склоне, косом, как крыша, с ручейками, влажным мохом, камнями и осыпями. Ничего не оставалось делать, как предоставить выбор пути лошадям, и они мужественно снесли нас с крутизны. Еще на полпути вниз мы увидели, что начинается битва. Колдуны и главное войско Милорда сшиблись так яростно, что, я думаю, заметили нас не раньше, чем мы оказались на ровной земле и стали строиться к атаке. Трубачи затрубили боевой клич: «К Брандоку Даху, враг, не лезь!» и мы, как камнепад, скатились на поле Кротринга.

Отец, я плохо помню, как проходила битва. Отряды встречались, как потоки в половодье. Кажется, они пытались расшвырять нас вправо и влево, чтобы выдержать наш удар. Те, что были впереди нас, падали, как колосья под градом. Мы развернулись в обе стороны, часть наших атаковала их правый фланг и отбросила их назад к собственному лагерю, а большая часть, и я в том числе, остались на нашем правом фланге. Его светлость скакал на буйном и упрямом коне, колено в колено с ним скакали Стиркмир из Блеквуда с одной стороны и Тармрод с другой. Их натиска не выдерживали ни люди, ни лошади, они все время были в гуще боя, расшвыривая пехотинцев, отрубая головы и руки, рубя вражеских воинов с головы до пояса и с плеч до седла. Кони, потерявшие всадников, бесились, а кровь разбрызгивалась по земле, как болотная жижа.

Когда приугас первый пыл атаки, мы почувствовали, как они сильны. Кориниус, как оказалось, с конниками и копейщиками сам оторвался от своего передового отряда, который заставил наше главное войско отступить, и атаковал лорда Брандока Даха. Сбоку стояли метальщики с пращами, им он приказал гнать нас назад. Получилось, что в разгар сражения мы все же вернулись к лагерю. Дьявольщина, там стало жарко! Кони и люди путались в растяжках шатров, шатры рвались, кони топтали битую посуду, а с причалов подошел король Лаксус с моряками, и они стали подрезать сухожилия нашим коням, пока Кориниус нападал с севера и с востока. Кориниус в бою больше похож на дьявола из ада, чем на смертного. Двумя первыми ударами своего меча он поразил двух наших лучших командиров, Роменарда из Долни и Эмерона Галта. Стиркмир, вставший у него на пути, оказался повержен вместе с конем и копьем. Говорят, что Кориниус дважды сшибался с лордом Брандоком Дахом в тот день, но оба раза они расходились, не доходя до рукопашной.

Ты знаешь, отец, что я не новичок в боях, я уже бывал в других странах со своим милордом и милордом Голдри Блажко, а в минувшем году пережил разгром при Кросби Аутсайксе, потом дрался в войске милорда Спитфайра в Бриманском Рапсе, и в кровавой битве под Тремнирским Обрывом. Но такого сражения, как вчерашнее, мне никогда не приходилось видеть. Не бывало доселе таких ратных подвигов. К примеру, Камерар из Стропардона двуручным мечом нанес одному из врагов такой удар по бедру, что меч разрубил ногу, седло и коня. А Стиркмир из Блеквуда, которого уже сочли убитым, выскочил, как дьявол, из кучи трупов, и хотя потерял шлем и получил три или четыре тяжелых раны, колющими и режущими ударами меча удерживал дюжину колдунов, пока они не отступили перед ним, все двенадцать. Но и эти подвиги – ничто по сравнению с подвигами милорда Брандока Даха. За короткое время под ним были убиты три коня, а он даже не был ранен, что уже чудо. Один раз, когда он оказался на земле, на него наставил копье один из лордов Колдунии. Но он молниеносно вскочил на ноги, схватил копье врага двумя руками и концом древка столкнул его с седла. То был принц Карго, младший из сыновей Корунда. Долго будут колдунские девы всматриваться в море, никогда больше не приплывет домой этот красивый юноша, потому что милорд нанес ему такой удар мечом по шее, когда он упал, что голова его отлетела, как мяч, а милорд мгновенно вскочил на его коня и зарубил еще много врагов. С виду он строен и гибок, но неутомим. Я думаю, что последний удар в этом сражении дался ему так же легко, как и первый. Камни из пращей, удары мечами и копьями словно не задевали его. Так можно соломинками бить по алмазу.

Не знаю, как долго длился бой среди шатров. Но это был лучший мой бой, и кровавейший. Все говорят, что с другого края, где Милорд пробивался с главным войском к Сайду, тоже была добрая работа. Но мы об этом ничего не знали. Однако, если бы Милорд там не победил, мы все уже были бы мертвы, и точно так же, если бы мы не атаковали их с фланга, когда они в начале напали на него, никто бы не уцелел. Пока длился наш последний бой, каждый из нас думал только об одном: как бы убить еще одного колдуна, и еще, и еще, пока сам жив. Кориниус бросил на нас всю силу, желая нас сокрушить. На место каждого убитого врага вставало еще два, и наших полегло так много, что рваные белые шатры стали красными от крови.

Когда я был мальчишкой, отец, у нас была игра. Плавая в глубоких озерах Тиварандардейла, ребята хватали друг друга под водой, и держали, пока хватало дыхания. Мне кажется, нет на земле страха большего, чем оказаться без воздуха, когда тебя хватает и не отпускает более сильный, и нет большей радости, чем, вынырнув на божий свет, снова набрать свежего воздуха в легкие. Так было с нами, когда мы потеряли надежду и всё, кроме самой жизни, и решили, что скоро конец. Но вдруг мы услышали оглушительные трубные сигналы, зовущие в атаку. Пока мы поняли, что это означало, поле битвы стало похоже на море под шквалом, когда бурные воды то накатывают, то отступают, смешиваются и волнуются. Толпа врагов, которые обступили нас со всех сторон, вдруг собралась и хлынула вперед, сверкая сталью, потом отхлынула назад, потом снова бросилась на нас, похоже, в великом замешательстве. Я понял, что к нам добавились новые силы. Наши мечи снова зазвенели. На севере заполоскалось, как яркая звезда, знамя Гейлинга. И тут сам Милорд впереди всех, и Зигг, и Астар, и сотни наших всадников стали прорубаться к нам, а мы прорубались им навстречу. Для нас настало время жатвы, мы были вознаграждены за кровь и усталость, за все долгие часы, когда, сцепив зубы, держались за жизнь у шатров близ Кротринга. А Милорд с соратниками, преодолевая все преграды, ярд за ярдом отвоевывал победу. Мы уже знали, что выиграли великую битву, что победа наша, враг сражен и разгромлен так, как еще не бывало.

Подлый король Кориниус дождался конца битвы и бежал с немногими своими приспешниками. Позже стало известно, что он сел на корабль в Аурвате, который отошел от берега еще с тремя или четырьмя кораблями. Остальной свой флот он сжег прямо у причалов, чтобы он не достался нам.

Милорд повелел, чтобы всех раненых, как друзей, так и врагов, вынесли с поля и позаботились о них. Среди них оказался король Лаксус, получивший удар булавой или чем-то вроде. Когда он пришел в себя, его доставили в луга Кротринга, где наши лорды отдыхали. Он смотрел им в глаза гордо, как настоящий воин. И он сказал Милорду: «Поражение – это больно, но после такой великой битвы с равным противником мы не стыдимся. Я виню свою судьбу лишь за то, что мне не удалось пасть в сражении. Ты можешь отсечь мне голову, Джасс, за то, что я изменил тебе три года назад. Я знаю, что ты благороден и милостив, так что нижайше прошу оказать мне эту милость немедленно». Милорд тяжело вздохнул, как боевой конь после боя, взял его за руку и сказал: «О Лаксус, я тебе оставляю не только голову, но и меч, – и протянул ему меч рукоятью вперед. – Время искусно превращает все в пыль. Пусть оно так же поступит с твоим деянием в битве при Картадзе, от которой давно осталась только память. С тех пор ты показал себя нашим благородным врагом, каковым мы тебя считаем». Милорд приказал отвести короля Лаксуса к морю, посадить в лодку и спустить ее на воду, потому что Кориниус все еще был неподалеку, надеясь, что можно будет спасти еще кого-нибудь из колдунов.

Но когда Лаксус прощался, милорд Брандок Дах, очень стараясь казаться беззаботным, будто говорил о случайно пришедшей на ум мелочи, произнес: «Милорд, я никогда никого не прошу об услугах, это просто обмен любезностями. Может быть, ты передашь мой привет Кориниусу, у меня нет другого посла». Лаксус ответил, что это ему не трудно, и тогда милорд добавил: «Скажи ему, что я не виню его в том, что он нас не дождался в поле, когда проиграл битву. Он спасал жизнь, хотя это против правил у настоящих воинов. Виновата капризная судьба, которая нас разделила, хотя сегодня мы должны были кое-что решить вместе. Мне доложили, что он вел себя в моем замке, как свинья или грязная обезьяна. Передай ему мою просьбу, чтобы прежде, чем он отплывет восвояси, мы могли свести счеты между собой, без свидетелей. Обещаем ему мирно доставить его назад на корабль в полной безопасности, если он возьмет верх надо мной или если я заставлю его просить пощады. А если он не согласится на мое предложение, значит, он презренный трус, и мы так и объявим всему миру». – «Милорд, – ответил Лаксус, – я слово в слово передам твое послание». Мне не известно, отец, выполнил ли он эту просьбу. Если выполнил, то Кориниусу это, наверное, мало понравилось, потому что как только с его корабля подобрали Лаксуса, он поставил парус и уплыл в открытое море.

Молодой воин кончил рассказ, и все трое некоторое время молчали. Легкий ветерок шевелил листву дубов в Тиварандардейле. Солнце опускалось за величественный Торнбек, и все небо от горизонта до горизонта пылало в его лучах. Пятна облаков плыли довольно густо, только на западе между ними и землей словно открывалась арка окна в чистую голубизну. Воздух был прозрачен и нагрет, но не полдневным жаром. Небесная синева в арке тоже была не полуденная, и не темная, как перед наступающей ночью, а светлая, глубокая и нежная, с зеленоватым оттенком, предвечерне-ласковая. Поперек окна меж облаков протянулась узкая туча, как зазубренное лезвие меча, с одной стороны словно полоса живых углей поверх полосы погасших, а с другой – темная сталь. Тучи над аркой были бледно-розовыми, зенит становился темно-опаловым, темно-синим и серым, как в грозу, с языками пламени.

XXVII. Второй поход в Бесовию

О том, как лорд Джасс, которого нельзя было заставить отказаться от задуманной цели, нашел поддержку в своем решении там, где не ожидал; и об отправке войска в Муэлву через пролив Меликафказ

Догорели последние угли красного лета, когда демоны собрали урожай на поле при Кротринге. Пришла осень, за ней зимние месяцы, потом начался новый год, и дни снова стали удлиняться. С первым дыханием весны гавани заполнились военными кораблями, их было больше, чем когда-либо в стране, и в каждом сельском поселении от западных островов до Бая, от Шалгрета и Кельяланда до возвышенности под Риммон Армоном собирались воины с лошадьми и вооружением.

Лорд Брандок Дах скакал с запада в день, когда первые весенние цветы раскрыли лепестки на обрывах под Эрнгейтом, и примулы наполнили сладким ароматом березовые рощи в Гаштерндейле. Он выехал вовремя, но спешил, и около полудня уже въезжал в Гейлинг через Львиные ворота. Лорд Джасс уже ждал его в своих покоях и приветствовал с большой радостью. Брандок Дах спросил:

– Что успел?

Джасс ответил:

– Тридцать и пять кораблей спущены на воду в гавани Лукинг, из них все, кроме четырех, – боевые дракары. Завтра я жду Зигга с новобранцами из Кельяланда. Спитфайр сидит в Аулсвике, у него тысяча и пятьсот воинов – южан; Волл три часа назад привел еще четыре сотни. Всего у меня четыре тысячи, считая судовые команды и личную охрану.

– У меня в заливе Стропардон восемь боевых дракаров, – сказал лорд Брандок Дах. – Все снаряжены и готовы к отплытию. Еще пять в Аурвате, пять в Лорнагее в Морви, три в Стакри Ойсе на побережье у Миланда, да еще четыре на островах. Я собрал шестнадцать сотен копейщиков и шесть сотен конников. Стоит мне щелкнуть пальцами, и все они придут к тебе в гавань Лукинг, только предупреди дней за семь.

Джасс схватил его за руку:

– Без тебя у меня не было бы тыла.

– В Кротринге я не сдвинул ни одного камня и не вычистил ни одного покоя, – сказал Брандок Дах. – Там помойка. Всех, кому я мог приказывать, я занял срочным делом, и вот все готово. – Он резко повернулся к Джассу и посмотрел на него в упор. Потом с несвойственной ему серьезностью сказал: – Разреши мне еще раз настоять на своем. Нанеси удар немедленно. В тот раз наше войско бездельничало на проклятых берегах Бесовии и у зачарованных вод Равари, а он смог спокойно послать туда Корсуса и Кориниуса мародерствовать. Мы пережили величайший позор, а нас не учили его терпеть. Не окажи ему снова ту же услугу.

– Ты сказал, семь дней, – отозвался Джасс. – Щелкай пальцами и поднимай войско. Даю тебе не больше часа.

– Я имел в виду Карсэ, – уточнил Брандок Дах.

– Конечно, Карсэ, куда же еще? – сказал Джасс. – Но я возьму туда с собой брата Голдри.

– Я думал, сначала в Карсэ, – сказал Брандок Дах. – Послушай меня еще раз. Любой школьник тебе скажет: прежде, чем идти вперед, очисти фланги и тыл.

Джасс улыбнулся:

– Мне нравится, как ты облачаешь свою осторожность в платье шута, – сказал он. – Тебе очень идет. Однако, вопрос в том, какова главная причина: Кориниус не ответил на твой вызов прошлым летом, ты оставил все, как есть, но твой аппетит не пропал.

Брандок Дах кинул на него косой взгляд и засмеялся.

– О Джасс, – сказал он. – Ты задел меня за живое, но дело не в этом. Помнишь, какое заклятие наложила на меня светлая леди в покинутом замке с коршуном в Бесовии? Тот, кого я больше всего ненавижу, погубит мое красивое имение, а в отмщении моей руке будет отказано. Это я должен вытерпеть. Нет, нет. Подумай о том, что проволочки опасны. Послушай совет. Не упрямься.

Но лицо лорда Джасса помрачнело.

– Не настаивай больше, дорогой друг, – сказал он. – Ты слишком чутко спишь. Но ко мне в самом крепком первом сне много раз приходил образ Голдри Блажко, которого злые чары держат на вершине Зора Рах. Та гора стоит отдельно от земли, солнца, тепла и звуков. Давно уже я поклялся не сворачивать с пути ни вправо, ни влево, пока не освобожу его.

– Он твой брат, – сказал лорд Брандок Дах. – И он мой близкий друг, которого я люблю вряд ли меньше, чем тебя. Но раз ты заговорил о клятвах, вспомни Ла Фириза. Что он о нас подумает после клятв, данных нами три года назад в Карсэ? Этот единственный удар и для него восстановит справедливость.

– Он поймет, – сказал Джасс.

– Он должен приехать вместе с Гасларком, и ты говоришь, что уже их ждешь, – сказал Брандок Дах. – Я ухожу от тебя. Мне стыдно будет ему сказать: «Терпение, друг, сегодня неподходящий день. За тебя расплатятся потом». Клянусь небесами, я бы счел ниже своего достоинства так разговаривать со своим портным, а это наш друг, который спас нам жизнь, потерял все и живет в изгнании.

Говоря так, он встал в великом недовольстве и гневе, и собирался выйти из покоя. Но Джасс схватил его за запястье:

– Твой упрек совершенно несправедлив. В глубине души ты знаешь это, потому и злишься. Слышишь? У ворот запел рожок, это Гасларк. Я тебя не отпущу.

– Ладно, – сказал лорд Брандок Дах. – Поступай по-своему. Только не проси меня излагать им твое гнилое дело. Если я заговорю, тебе будет стыдно. Я тебя предупредил.

Они пошли в высокий зал торжеств, где собралось немало красивых женщин, военачальников и благородных персон из всей страны, и поднялись на возвышение. Король Гасларк прошел по блестящему полу, за ним по двое шествовали его командиры и советники из Гоблинланда. Принц Ла Фириз, горделивый, как лев, шел рядом с ним.

Они дружески приветствовали лордов Демонланда, вставших под звездным пологом над тронами. Леди Мевриана стояла между своим братом и лордом Джассом, и трудно было сказать, кто из них красивее, хотя они были такие разные в сиянии своей красоты. Гро, стоявший рядом с возвышением, сказал сам себе:

– Я знаю четвертого. Будь он здесь, это был бы венец всемирной красы в одном зале, и точно в подобающей оправе. Боги в небесах (если, конечно, они там есть) побледнели бы от зависти, не найдя в своих звездных палатах равных им. Они затмевают и Феба Аполлона, и гордую Охотницу, и саму Пенорожденную.

Но когда взор Гасларка упал на длинную черную бороду, слегка сутулую фигуру, бледный лоб, приглаженные душистыми помадами кудри, серповидный нос, тонкие белые руки и большие влажные глаза, он на мгновение потемнел, как грозовая туча, вспомнив того, кого видел раньше. Кровь прилила к загорелой коже, и он широким движением выхватил меч, будто собираясь без предупреждения пронзить Гро насквозь. Гро тотчас отступил, но лорд Джасс встал между ними.

– Отойди, Джасс! – крикнул Гасларк. – Разве ты не узнаешь подлого гада и врага? Надушенный негодяй! Много лет он плел вокруг меня паутину беспорядков и бунта, и вкрадчивым языком выманивал у меня деньги. Какая удача! Теперь я выпущу его душу из тела.

Но лорд Джасс остановил его руку с мечом и сказал:

– Гасларк, умерь гнев и вложи меч в ножны. Год назад ты не причинил мне зла, а сейчас хочешь убить моего подданного, лорда Демонланда.

После всех приветствий они омыли руки и сели за великолепные обеденные столы. Они пировали, и лорд Джасс примирил Гасларка с Гро, хотя убедить Гасларка простить его было нелегко. После пира он уединился с Гасларком и Ла Фиризом в отдельном покое.

Заговорил король Гасларк:

– Никто не станет отрицать, о Джасс, что в последнем бою ты собрал величайший урожай за многие годы, и это чрезвычайно важно. Но я слышал, как птичка пропела, что нас ждут еще более великие дела, не пройдет и нескольких лун. Посему мы пришли к тебе, я и Ла Фириз, твои давние друзья, просить тебя взять нас с собой в поход за твоим братом, по ком печалится весь мир. И мы хотим сопровождать тебя в Карсэ.

– О Джасс, – сказал принц. – Мы не хотим, чтобы в грядущие времена про нас сказали, что вот, демоны пошли походом в гибельные чародейские земли, силой своей и храбростью освободили лорда Голдри Блажко (или, да не допустят этого боги, нашли свой конец в славе), а Гасларка и Ла Фириза с ними не было, они простились с друзьями, повесили мечи на стены и жили спокойно и весело в Заджэ Закуло. И о них забудут.

Лорд Джасс с минуту молчал. Он был весьма тронут, но сказал:

– Твое предложение, король, я принимаю без лишних слов. Но перед тобой, дорогой принц, я должен приоткрыть свое сердце. Ибо ты встреваешь в наши распри не для того, чтобы пролить за нас свою кровь, а лишь чтобы мы оказались у тебя в еще большем долгу. При этом ты не так уж будешь виноват в том, что несправедливо отнесся ко мне, ведь многие обвиняют именно меня в том, что я тебе плохой друг, и нарушил клятву.

Но принц Ла Фириз прервал его, говоря:

– Молю тебя, согласись, а то совсем пристыдишь меня. Как бы я ни поступил в Карсэ, я этим отплатил тебе за то, что ты спас мне жизнь в Лиде Нангуне. Счет между нами сведен. Не думай больше об этом, и не отказывайся взять меня в Бесовию. Я лишь не пойду с тобой в Карсэ, ибо хотя я начисто порвал с Колдунией, я не смогу обнажить меч против Корунда и его родичей, а также против моей сестры. Будь трижды проклят тот день, когда я отдал Корунду ее белую руку! Она владеет многим нашим добром, но главное – то, что она владеет нашими сердцами. А свое сердце она отдала Корунду вместе с рукой. В мире много странного.

– Ла Фириз, – сказал Джасс. – Мы не пренебрегаем обязательствами перед тобой. Но я должен идти своим путем. Я дал нерушимую клятву в том, что не сверну ни влево, ни вправо, пока не освобожу дорогого брата Голдри из плена. Я в этом поклялся, а то бы не пошел в тот неудачный поход на Карсэ и не попал там в крепкие оковы. Ты тогда меня вызволил. В этом решении меня не смогут поколебать никакие силы, ни уговоры друзей, ни несправедливые обвинения. Когда я выполню то, что задумал, то не будет нам покоя, пока мы не отвоюем для тебя законное твое королевство Пиксиленд, и наши добрые чувства к тебе будут подкреплены многими дарами.

– Ты правильно делаешь, – сказал принц. – Я бы осудил тебя, если бы ты поступил иначе.

– И я тоже, – сказал Гасларк. – Думаешь, мне не тяжело видеть, как моя прелестная юная кузина, принцесса Армеллина, тает и бледнеет с каждым днем? И все из-за тоски по любимому лорду Голдри Блажко. Ее мать очень хорошо ее воспитала, ей не было ни в чем отказа, ибо для такой благородной и утонченной натуры не может быть слишком много нежности. Я считаю, что сегодня лучше, чем завтра, а завтра лучше, чем послезавтра, чтобы поставить паруса и поплыть в длиннобережную Бесовию.

За все это время лорд Брандок Дах не произнес ни слова. Он сидел, откинувшись на троне из слоновой кости и хризопраза, то поигрывая золотыми кольцами, то теребя золотистые завитки усов и бороды. Потом он зевнул, встал с трона и стал шагать взад-вперед, заложив меч за спину, так что с одной стороны торчал конец ножен, а с другой – гарда, украшенная драгоценными камнями. Пальцами он словно наигрывал какую-то мелодию на швах богатого розового дублета, обтягивавшего грудь. Лучи весеннего солнца будто гладили его, по мере того, как он переходил из света в тень и снова в свет, падавший из высоких окон. Словно сама весна радостно смеялась, видя в нем своего сына, одетого изящно и красиво, и до самых губ и глаз переполненного жизненными соками, как почки, готовые расцвести в рощах Бранкдейла.

Остановившись, наконец, возле лорда Гро, который сидел несколько поодаль от остальных, он сказал:

– А что ты думаешь, Гро, о наших планах? Ты за прямую дорогу или обходной путь? Надо идти в Карсэ или на Зору Рах?

– Из всех дорог мудрый обычно выбирает обходную, – ответил Гро. – Представь, что ты отличный горовосходитель. Представь, что наш жизненный путь проходит через высокую скалу. Взбираясь, надо идти то вверх, то вниз. Куда может завести прямая дорога? Никуда. По прямой дороге не пройдешь. Пока я останусь стоять, разинув рот, ты по обходным тропам доберешься до вершины. Спуститься по прямой можно легко и быстро, но на этом все кончится. Внизу найдут мой неприглядный труп.

– Большое спасибо за сравнение, – сказал лорд Брандок Дах. – Весомый довод, подкрепленный живым примером. Как ты применишь свое правило к нашему сегодняшнему положению?

Лорд Гро поднял на него взгляд.

– Милорд, ты хорошо обошелся со мной, и, чтобы заслужить твою любовь и способствовать твоей удаче, я много размышлял о том, как вам, демонам, лучше отомстить своим врагам. Я и сейчас об этом думаю, и перебираю разные способы в своем воображении, но лишь один кажется мне лучшим.

– Расскажи мне о нем, – попросил лорд Брандок Дах.

Гро сказал:

– Вы, демоны, часто ошибаетесь, считая, что не подобает вытаскивать змею из логова чужими руками. Рассмотрим сегодняшний случай. У вас большая сила как на суше, так и на море. Не стоит слишком этому доверять. Часто тот, у кого сила меньше, побеждает самых сильных противников, заманивая их в ловушку хитростью и умелой политикой. Вернемся к вам. У вас есть нечто гораздо сильнее, чем кони, луки и дракары, чем твой меч, милорд, хоть ты считаешься лучшим фехтовальщиком в мире.

– Что же это за сила? – спросил лорд.

– Добрая слава, милорд Брандок Дах, – ответил Гро. – Демоны славятся тем, что открыто решают все разногласия даже со злейшими врагами.

– Чепуха, – ответил Брандок Дах. – Это всего лишь у нас в обычае. Более того, я думаю, что это естественно для великих, в какой бы стране они ни родились. Измена и двуличие обычно проистекают от страха, а страха в нашей стране не знают. Что касается меня, то я думаю, что когда боги творят такого, как я, то что-то чертят у него на лбу, я не знаю, что, но простые смертные не смеют смотреть на нас без трепета.

– Дай мне заняться этим, – сказал Гро, – и я за малый час добуду тебе больше славы, чем ты сам своим мечом за два года. Поговори ласковыми словами с Колдунией, предложи ей объединение, вызови их Короля на совет со всеми его героями, а я сделаю так, что их можно будет всех схватить ночью или убить в постелях, как тебе удобнее. Всех, кроме Корунда с сыновьями; их мы мудро не тронем, а заключим с ними мир. Это задержит твой поход в Бесовию не больше, чем на десять дней, а потом с легким сердцем и свежими мыслями можешь отправляться.

– Красиво задумано, клянусь душой, – сказал Брандок Дах. – Только не вздумай говорить об этом с Джассом. Во всяком случае, не сейчас, когда он думает о важных и неотложных делах. И не делись этими своими мыслями с сестрой моей Меврианой. Женщины подчас слишком всерьез воспринимают такие планы, пусть это всего лишь пустой разговор. Со мной по-другому. Я сам немножко философ, и твоя шутка мило совпадает с моим настроением.

– Ты волен веселиться, – ответил лорд Гро. – Как показали последние события, многие отвергли мои полезные советы к большому ущербу для себя.

Но Брандок Дах небрежно заметил:

– Не бойся, милорд Гро, мы не собираемся отвергать советы такого мудреца, как ты. Но, – и тут в его глазах сверкнул огонь, заставивший Гро вздрогнуть, – если кто-нибудь с серьезными намерениями осмелится предложить мне поступить подло, он получит удар моего меча в самое нежное место.

Потом лорд Брандок Дах повернулся к остальным.

– Джасс, – сказал он, – сердечный друг, мне кажется, вы все пришли к одному мнению, которого я не разделяю. Так что я с вами прощаюсь. Прощай, Гасларк. Прощай, Ла Фириз.

– Но куда ты? – воскликнул Джасс, подымаясь. – Не бросай нас.

– Куда же, как не домой? – сказал Брандок Дах и вышел из зала.

Гасларк произнес:

– Он слишком разгневан. Чем ты его разозлил?

Мевриана сказала Джассу:

– Я последую за ним и охлажу его пыл.

Но она тут же вернулась и сказала:

– Бесполезно, милорды. Он ускакал из Гейлинга так быстро, как конь смог его унести.

Все они никак не могли прийти к согласию, взволнованно предлагая то одно, то другое. Только лорд Джасс и леди Мевриана молчали и казались спокойными. Наконец, Джасс обратился к Гасларку:

– Дело в том, что он приходит в ярость от любого промедления. С каждым днем от него отодвигается миг мести Кориниусу. Конечно, я не виню его, зная, какой ущерб причинил ему этот негодяй, и как он обошелся с тобой, миледи. Причин для беспокойства нет. Он сам вернется ко мне, когда настанет время, никакая сила не заставит его поступить против воли. Он из тех, чье великое сердце не подвластно даже силе небес.

И стало так, что в ночь на второй день от их совета, когда все крепко спали в своих постелях, Джасс, засидевшись за книгой у себя в спальне, вдруг услышал звон конской сбруи. Он позвал слуг с факелами и вышел к воротам. В неверном свете факелов к замку Гейлинг подскакал лорд Брандок Дах. К его седлу было приторочено что-то вроде большой тыквы, завернутой в шелковую ткань. Джасс отослал слуг и сам встретил его в воротах.

– Дай сначала слезть с коня, – сказал Брандок Дах. – И прими от меня того, с кем будешь спать возле озера Равари.

– Ты его добыл? – спросил Джасс. – Достал яйцо гиппогрифа со дна озера Дьюл, сам?

И он нежно принял сверток в обе руки.

– Да, – ответил Брандок Дах. – Оно было там, где мы определили прошлым летом, со слов ее ласточки, которая нашла его для нас. Потом озеро замерзло, и было бы сложно нырять под лед и доставать его в жуткий холод. Тебе во всем везет, о Джасс, но это не удивительно с помощью друзей!

– Я думал, что ты не покинешь меня, – сказал Джасс.

– Думал! – воскликнул Брандок Дах. – А ты не думал, что я буду терпеть, пока ты будешь делать глупости? Нет, я сам сначала отправлюсь с тобой к зачарованному озеру, а Карсэ пусть подождет, хоть это и не совпадает с моим собственным планом.

Прошло еще шесть дней в приготовлениях, и на второй день апреля мощный флот был готов к отплытию из гавани Лукинг: пятьдесят и девять военных дракаров и пять кораблей с припасами. Собралось войско из трижды по две тысячи воинов.

Леди Мевриана сидела на молочно-белой кобыле, обозревая гавань. Вода искрилась под солнцем, корабли стояли рядами и казались серыми, но время от времени на их бортах играли цветные пятна, розовые, синие или ярко-зеленые, и посверкивали блики на золотых мачтах и носовых фигурах. Гро стоял у головы ее лошади. Дорога из Гейлинга змеей спускалась с мыса Хавершо, потом бежала вдоль моря к причалам гавани Лукинг. Далеко разносился тяжелый топот ног и конских копыт по твердой земле: шло войско. Легкий западный ветер доносил до Гро и Меврианы обрывки военных песен, бой барабанов и звуки труб, от которых сильнее бились сердца бойцов.

Впереди шли четыре трубача, в золоте и пурпуре. За ними на черном жеребце медленно скакал лорд Зигг. Конь прижимал уши, вращал глазами и помахивал хвостом. Доспехи Зигга от шеи до пят блестели серебром, драгоценные камни сверкали на латном воротнике, перевязи и гарде длинного прямого меча. За ним двигалась большая конница, после нее вполовину меньший строй высоких лучников в красно-коричневых куртках с медными и серебряными пластинами.

– Это воины из Кельяланда, – сказала Мевриана, – и с берегов Арроуфирта, а также его вассалы из Раммерика и Амадардейла. Чуть позади его справа скачет Геспер Голтринг, ему милы всего две вещи в мире: добрый конь и быстрый корабль. А тот, слева, в шлеме из матового серебра с вороньими крыльями, и такой длинноногий, что если сядет на низкую лошадь, то зашагает с ней шестью ногами, – это Стиркмир из Блеквуда. Он наш родич. Ему еще нет двадцати лет, но после битвы у Кротринга он считается одним из лучших.

Она показала лорду Гро всех, кто ехал мимо них: Перидора из Суле, командира отряда из Миланда, его племянника Стипмара, Фендора из Шалгрета с младшим братом Эмероном Галтом; Фендор едва оправился от тяжелой раны, которую нанес ему Кориниус в битве под Кротрингом. Они вели пехотинцев: пастухов и табунщиков с обширных вересковых пустошей севернее Свичуотера, которые держались за стремена всадников, и на полном галопе могли бежать за ними прямо на поле битвы, щиты у них были легкие, а мечи короткие. Бремери, в золотом шлеме с бараньими рогами, в широком блио из красного бархата поверх доспехов, возглавлял отряд из горных долин Онвардлита и Тиварандардейла. Трентмар из Скоррадейла возглавлял отряд новобранцев из Бая, Странда и Брейкиндейла. Астар из Ретрея, худой, гибкий, белокожий, скуластый, с открытым взглядом, рыжими волосами и бородой, скакал на красивой чалой лошади во главе двух отрядов копейщиков с огромными щитами, утыканными железными гвоздями. Они были из Дрепаби и с юго-восточных горных долин, а также с земель лорда Голдри Блажко. За ними ехали жители запада, в почетном ряду скакал старый Квазз из Долни, которому белоснежная борода и блестящие латы придавали благородный вид, но настоящими командирами были более молодые: на горячем гнедом коне широкоплечий Мелчар из Струфи с воинственным взглядом и густыми каштановыми волосами, в отделанной золотом кольчуге и богатом плаще из расшитого кремового шелка, и на невысокой черной кобыле Тармрод, ленник Брандока Даха из Кенарви, в серебряной кольчуге и в шлеме с крыльями летучей мыши, готовый сорваться в бой, как стрела с тетивы. Затем Арнунд из Бая, военачальник с Западного Пограничья со своими воинами, а дальше, во главе лучшего отряда из четырех сотен всадников, который выделялся из всего войска безукоризненной выправкой и ровным строем, скакал молодой Камерар, дородный великан, прямой, как пика, нарядный, как король, со знаменем лорда Кротринга на толстом копье.

– Внимательно смотри на них, – сказала Мевриана, когда они скакали мимо. – Это наши демоны из Сайда, Громового залива и Стропардона. Можно весь мир объехать и не найти подобных им по скорости, меткости, подчинению приказам, и всем воинским доблестям. Но ты грустишь, милорд.

– Госпожа, – ответил лорд Гро. – Для уха того, кто, как я, привык думать о тщете земной пышности, в музыке славы всегда звучит глухой полутон печали. Короли и правители, наслаждающиеся силой, красотой, страстями и богатыми одеяниями, лишь на краткое время показываются на сцене мира в вотчине высоких небес, а кто они потом? – позолоченные летние мошки, умирающие с угасанием дня!

– Мой брат и остальные не могут с нами остаться, – сказала Мевриана. – Они решили взойти на корабли, как только войско войдет в гавань, и их дракары первыми поплывут из залива в море. Действительно решено, что ты отправишься с ними в этот поход?

– Я так решил, госпожа, – ответил он.

Она медленно направилась на дорогу к причалам, но Гро взялся за повод ее лошади и остановил ее.

– Дорогая леди, – сказал он. – Уже три ночи подряд мне снится сон: странный сон, все его подробности предвещают глубокое волнение, увеличение опасности, страшный вред. Может случиться что-то ужасное. Может быть, ты меня больше не увидишь.

– Фу, милорд! – воскликнула она, протягивая ему руку в перчатке. – Не давай разыгрываться глупому воображению. Это луна светила тебе в глаза. А если не так, останься с нами здесь и обмани судьбу.

Гро поцеловал ее руку и задержал в своей.

– Миледи Мевриана, – сказал он. – Судьбу не обманешь, как бы ни мудрить. Наверное, не много найдется тех, кто искренне не боится смерти, как я. Я пойду в этот поход. Есть только одно, что может удержать меня.

– Что же это? – спросила она, потому что он вдруг замолчал.

Он молча смотрел на ее руку в своей, потом сказал:

– Мы, мужи, немеем, когда волк первым взглянет на нас. Ты станешь волком, если я тебе скажу? Один раз я сказал достаточно, чтобы ты догадалась. О Мевриана, ты помнишь Невердейл?

И он посмотрел на нее. Но Мевриана сидела в седле прямо, гордо подняв голову, как ее небесная покровительница, сжав нежные прохладные губы и устремив взгляд на гавань и на корабли. Она мягко высвободила руку, и он не пытался удержать ее. Она отпустила поводья, а он вскочил на коня и последовал за ней. Они молча спустились на дорогу и поехали бок о бок к гавани. Прежде чем оказаться в пределах слышимости от причалов, Мевриана заговорила:

– Не думай, что я неблагодарна или забывчива, милорд. Проси то, что принадлежит мне, и я все тебе отдам обеими руками. Но не проси того, чего у меня нет, чтобы не получить поддельное золото. Это было бы плохо и для тебя, и для меня. Я с врагом бы так не поступила, а с другом и подавно.

Отплывающие взошли на корабли, и были сказаны слова прощания Воллу и всем, кто оставался с ним дома. Гребцы вывели корабли из залива в строгом порядке, со спущенными парусами, и великое войско поплыло в открытое море под безоблачным небом. Всю дорогу дули попутные ветры, так что корабли шли быстро, и на тридцатое утро после отплытия из гавани Лукинг они завидели в тумане над пеной морской длинную линию серых скал Внешней Бесовии. В пролив Меликафказ дракары заходили друг за другом, потому что ширины пролива едва хватало на два судна в ряд. С обеих его сторон были черные обрывы, тысячи морских птиц покрывали каждый карниз, как снегом. Большие их стаи срывались со скал и кружили над кораблями, наполняя воздух жалобными криками. Справа и слева по борту с поверхности воды все время вырывались фонтаны белых брызг. Но здесь не было молодых китов, всплывающих подышать. Это охотились бакланы с огромными крыльями. Они летали по трое или по четверо друг за другом, на высоте в несколько мачт, и время от времени останавливались в полете, словно подстреленные, и падали головой вперед, лишь наполовину расправив крылья, как ослепительно белые дротики с широкими наконечниками. В нескольких футах над поверхностью они плотно складывали крылья и входили в воду, как камни, брошенные с высоты, через мгновение уже ловко выскакивали из воды с добычей в зобе, минуту отдыхали, сидя на волнах, а потом сильные крылья снова поднимали их в воздух.

Через милю или две пролив расширился, скалы стали ниже, и флот поплыл мимо красных рифов Уаймназа и величественных утесов Пашнемартры, белых от множества чаек, в синей пустынности Дидорнианского моря. Весь день они плыли на юго-восток, ветер постепенно стихал. Береговая линия Меликафказа отступала за кормой, бледнела в тумане вдали, потом совсем пропала из вида, и только прямоугольные очертания островов Пашнемартры нарушали ровную линию горизонта. Потом и они скрылись за горизонтом, и корабли пошли на веслах на юго-восток по совершенно спокойному морю. Солнце скатилось в восточные воды, словно в кроваво-красную ванну. Стемнело. Всю ночь они гребли под незнакомыми южными звездами, и всплески из-под весел казались вспышками огней. Потом из моря на востоке вышла дневная звезда, ярче всех ночных звезд, и на воде появилась узкая золотая дорожка. Над водой всплыли ярко-золотистые раковины света, из них выстрелили золотые лучи, и вынырнуло огромное солнце. По мере того, как оно поднималось, с правого борта поднимался и ветер, надувая паруса. А с левого борта из пены выросли белые утесы Муэлвы. Здесь удалось причалить. Они вытащили корабли на белый песок под защитой мыса. Стена утесов начиналась поодаль от берега, перед ней простерлась зеленая полоса плодородной земли, а к самым горам прижалась роща с маленьким родником в середине.

Ночь они провели на борту, а на следующий день разбили лагерь, вывели на траву лошадей и сгрузили часть запасов. Но лорд Джасс не хотел ждать в Муэлве ни одного лишнего часа, кроме того времени, которое понадобилось, чтобы отдать все необходимые распоряжения Гасларку и Ла Фиризу. Он определил, что они должны делать, когда ждать его назад, и какими запасами снабдить тех, кто вместе с ним перейдет горы и направится в населенные призраками пустоши Моруны. К полудню все было готово, они попрощались и двинулись вдоль берега к югу, туда, где, как им показалось, можно было перейти горы. С ними пошел лорд Гро, как по собственному желанию, так и потому, что он уже бывал в Моруне, именно в этих краях. Также с ними были зятья Зигг и Астар, которым Джасс доверил драгоценную ношу – яйцо гиппогрифа. Они сами настояли на этой чести, и Джасс откликнулся на их искреннюю просьбу.

Кожа на руках Гро скоро покрылась ссадинами от острых камней, и он натянул поярковые перчатки. Его слегка знобило, потому что дыхание пустыни было резким и морозным, а на юге в воздухе висела тень, хотя, когда они причаливали, погода была ясная и теплая. Гро был слаб телом, но дух его преисполнился благородным упорством. Он стоял на краю скалы под безоблачным куполом неба. Внизу расстилалось смеющееся море, под утесами стояли дракары, и возле них расположилось лагерем войско. На юге начиналась ужасная пустыня, в которой каждый камень напоминал череп, а в редких пучках сухой травы обитали духи. Рядом с Гро стояли лорды Демонланда. Они приняли решение. Казалось, что для них нет ничего привычнее, чем, следуя своей цели, повернуться спиной к живой земле и вступить в край мертвых. В душе Гро проснулась мощная музыка, ему перехватило дыхание, и в глазу заблестела слеза.

Так, по прошествии двух лет, лорд Джасс начал переход через Моруну в поиске своего любимого брата лорда Голдри Блажко.

XXVIII. Зора Рах Нам Псаррион

О том, как лорд Джасс поскакал на гиппогрифе к Зоре Рах; об ужасах, встреченных им в этом проклятом месте; и о том, как он совершил свой великий подвиг и освободил брата из плена

Убаюканное легкими ветерками, слишком нежными, чтобы потревожить его поверхность, зачарованное озеро Равари дремало под луной в сладком напоенном ароматами теплом воздухе в предрассветный час. По глади озера плавали волшебные кораблики светлячков. К озеру спускались леса, а над ними в лунном свете возвышались огромные таинственные горы. В ночной дали вырисовывались пики Коштры Пиврарки и девственные снега Ромшира и Коштры Белорны. Было тихо, не было слышно ни порхания птиц, ни шороха крадущихся зверей, только песня соловья в оливковой роще возле павильона царицы у восточного берега летела к звездам. Его песня была не похожа на обычные трели в земле смертных, а словно заклинала духов воздуха, придавала колдовские чары единению священной ночи с бессмертными богами, доводя до совершенства и саму ночь, и ее голоса и огни.

Занавеси на входе в павильон раздвинулись, пропуская царицу, воспитанницу богов. Она остановилась на пороге, как видение, глядя на лордов Демонланда, Спитфайра и Брандока Даха, которые лежали, завернувшись в плащи, вместе с Гро, Зиггом и Астаром на росистом откосе над озером.

– Спят, – прошептала она. – Так же, как и он внутри вкушает сон перед рассветом. Мне кажется, что только в благородной груди сладкий сон может нежиться перед великими событиями.

Как лилия, как лунный луч, проникший сквозь крону замершего в ночи дерева, она стояла, подняв голову к звездам. Воздух был пронизан серебряным сиянием луны. И она стала тихим голосом возносить молитву вечным богам, называя их священными именами: сероглазой Палладе, Аполлону, быстроногой охотнице Артемиде, Афродите, царице небес Гере, Аресу, Гермесу и чернокосой Потрясательнице земли. Она не побоялась обратиться к Тому, кто обитает за занавешенным порогом между Ахероном и Летой и подчиняет своей воле дьяволов преисподней, и к великому Отцу всего сущего, для кого время от начала до наших дней – всего лишь капля в океане вечности. Она искренне молилась священным богам, прося их, чтобы по их милости полет гиппогрифа на сей раз не стал крушением, как когда его оседлал невежда себе на погибель, а вознес героя с чистой совестью и непоколебимой решимостью к заветной цели, как доселе не бывало.

На востоке за снежной стеной Ромшира открылись врата дня. Спящие проснулись и встали. Из павильона донесся шум. Они повернулись, широко раскрыли глаза и увидели, как из-за занавесей вышел только что вылупившийся, неуверенный и бледный, как предрассветное небо, крылатый конь. Джасс шел рядом, положив руку на сапфировую гриву. Гордо и уверенно он приветствовал царицу и друзей. Они не произнесли ни слова, лишь по очереди пожали ему руку. Настал час. Едва день, восстав с восточных снежных полей, прогнал с небес ночь, дикий скакун окреп и почувствовал неудержимое стремление взлететь. Он сиял, словно свет рвался у него изнутри, принюхивался к утренней свежести, ржал, топча траву задними копытами и раздирая ее когтями передних ног. Джасс погладил его по шее, проверил, крепка ли узда, которую он еще в павильоне надел на коня, убедился в прочности застежек на своей броне, расстегнул ножны большого меча. И тут взошло солнце.

Царица сказала:

– Помни, что только когда ты увидишь своего брата в настоящем образе, это не будет иллюзией. Всему остальному не верь. Всемогущие боги да охранят и утешат тебя.

Тут гиппогриф, словно обезумев от яркого света, рванулся, как дикий конь, распростер радужные крылья, встал на дыбы и взлетел. Но лорд Джасс успел вспрыгнуть на него, и железной хваткой сжал коленями бока. Земля стремительно отдалялась. Озеро и острова стали маленькими, царица и спутники сначала были, как игрушки, потом превратились в точки, потом их совсем не стало видно. Крылатый конь поднимался ввысь по спиралям, земля и небо качались, как чаши с вином. Перед Джассом раскрылись бесконечные просторы воздуха, и приняли его в горнее одиночество. Вдруг небо перед ними закрыла белоснежная пушистая туча. Ее белизна становилась все ярче, пока они не вошли в нее, а когда они к ней прикоснулись, сияние пропало, их окружил серый туман, он густел и темнел, и в нем становилось все холоднее, пока они не вынырнули из него с противоположной стороны в синеву и золото света. Некоторое время конь летал без определенного направления, только все время выше. Потом, наконец, подчинился мастерству наездника и послушно понес Джасса на запад. Они в последний раз оставили далеко внизу озеро Равари и помчались в отступающую к западным пещерам ночь, словно догоняя ее. Становилось все темнее и темнее, пока в зловещих сумерках, а потом во мраке не скрылись пики вокруг озера Равари, и вся земля Зимьямвии с ее долинами, вьющимися реками, горами и зачарованными лесами. В верхних слоях воздуха ожили зловещие видения: столкновения великих войск, драконы, дикие звери, кровавые и огненные полосы, пылающие кометы, и прочие бесчисленные провозвестники бед. И стало так холодно, что руки и ноги Джасса онемели, а усы обледенели.

И наконец, перед ними встал до сих пор скрытый от глаз пик Зоры Рах, огромный, одинокий, черный и скованный холодом. Они летели все выше, а он словно продолжал расти, возвышаясь в стылой пустоте над ледниками Псарриона. Джасс, не отрываясь, смотрел на гору, ветер бил ему по глазам, пока не полились слезы, но было слишком далеко, чтобы можно было хоть что-нибудь рассмотреть. Он ждал, что увидит медную крепость, огненный венец, охрану, но Зора, как темная царица ада, считала ниже своего достоинства показываться самонадеянным взглядам смертных и скрывала свою страшную красоту под пеленой грозовых туч. Они все летели, а серый туман сгущался, пока не закрыл небо над ними. Джасс сунул руки под плечи гиппогрифу, туда, откуда росли крылья, пытаясь хоть так немного согреться. Было так холодно, что глазные яблоки замерзали, но боль от этого не шла ни в какое сравнение с более жутким чувством, какого он доселе не испытывал: смертельным ужасом одиночества в пустом пространстве, сжимавшим сердце.

Наконец, они смогли приземлиться на черную обсидиановую скалу несколько ниже тучи, которая окутала вершину. Гиппогриф съежился на крутом склоне и повернул голову к Джассу. Джасс почувствовал, что его конь дрожит. Он прижал уши, в глазах был страх.

– Бедняга, – проговорил Джасс. – В трудный путь я тебя завлек, а ты ведь только что вылупился.

И лорд сошел с коня. В тот же миг гиппогриф его покинул. С отчаянным ржанием он взмахнул крыльями и скрылся внизу в тумане, помчавшись на восток, в мир жизни и солнечного света.

А лорд Джасс остался один в царстве страха, мороза и жуткой печали, под черными предвершинными скалами Зоры Рах.

Настроив, как говорила ему царица, весь свой разум на единственную цель, и собрав все силы, он повернулся лицом к застывшему утесу. Он взбирался на него, туман сгущался, он мог видеть лишь на десять шагов впереди и вокруг себя. То, что он видел, было так страшно, что менее решительный, наверное, заколебался бы и сошел с пути: отвратительные злые духи и адские горгоны, грозящие смертью. Но Джасс, сцепив зубы, полез прямо на них и прошел сквозь них, они были бесплотны. Поднялся жуткий крик:

– Кто из смертных смеет тревожить наш покой? Покончим с ним! Позвать сюда василисков! Зовите Золотого василиска, который сжигает все, что видит! Зовите Звездного василиска, он погубит все живое! Зовите Кровавого василиска, от прикосновения губ которого остаются лишь кости!

От этих голосов кровь в жилах стыла, но Джасс продолжал взбираться, говоря себе:

– Все лишь иллюзия, кроме того, о ком она говорила.

И все пропало, осталась ночь и тишина, и холод, а скалы становились все круче, и лед все опаснее. Лезть было трудно, как на стены Эмшира, которые они преодолели с Брандоком Дахом два года назад, где он встретил и убил чудовищную мантикору. Несколько часов в холодной и черной ночи длился медленный подъем. На Джасса навалилась страшная усталость, он уже еле шевелил членами и был близок к смерти, когда, наконец, попал в засыпанный снегом желоб, где смог пересидеть до наступления дня. Он не спал, боялся, что холод его убьет, пытался шевелиться, топать ногами и растирать руки и ноги. А усталость его была такова, что о смерти он думал, как о желанном избавлении от мук.

На смену холодной ночи пришло холодное утро. Туман из черного стал серым, над ним открылись заснеженные скалы, мрачные, молчащие и мертвые. Джасс усилием воли заставил замерзшие члены двигаться, чтобы продолжать подъем, и увидел страшную картину: молодой негр в шлеме и доспехах из темной стали, с выпученными глазами и белозубым оскалом держал за шею коленопреклоненную юную красавицу, которая с мольбой хватала его за ноги, а он размахивал шестифутовым копьем, готовясь лишить ее жизни. Увидев лорда Джасса, дева жалобно возопила, зовя его по имени:

– Сжалься, лорд Джасс из Демонланда, победивший ночь, остановись на мгновенье на своем пути и избавь бедную несчастную деву от жестокого тирана! Ты побеждал королевства, неужели тебе не хватит храбрости, чтобы одолеть его? Докажи, что ты благороден, и будь благословен навеки!

Из самого его сердца вырвался стон, и он схватился за рукоять меча, с желанием исправить зло, но при этом движении вспомнил о дьявольских кознях этого места, и о своем брате, и прошел мимо. Он успел увидеть, как жестокий убийца ударил копьем нежную деву и проткнул ей вены на шее, она упала и умерла, залитая кровью. Джасс быстро дошел до конца желоба и, оглянувшись, увидел, как негр и дева превращаются в двух свивающихся змей. Он был потрясен и одновременно радовался, что избежал злой силы, которая могла его заманить.

Туман опять темнел, и сильнее давил ужас, обитавший в воздухе вокруг этой горы. Джасс в великой усталости смог присесть на снежный ком, когда увидел, как некто ползет по скале, цепляясь ногтями за камни и снег, оставляя за собой кровавый след. И услышал хриплый голос, умоляющий его не идти дальше, а поднять несчастного и отнести его к подножью горы. На мгновение Джасс заколебался между жалостью и долгом, но пошел вперед. Тогда голос закричал:

– Остановись, я твой брат, кого ты ищешь! Король колдовским искусством дал мне другое обличье, чтобы обмануть тебя. Ради любви ко мне, помоги!

Голос напоминал голос Голдри, но был слабее. И лорд Джасс снова вспомнил слова царицы Софонисбы, предупреждавшей его, что только настоящему образу брата можно верить. И он подумал, что это опять иллюзия, и сказал:

– Если ты в самом деле мой дорогой брат, прими свой образ.

– Не могу, пока ты не спустишь меня на землю! – закричал голос Голдри Блажко. – Если ты этого не сделаешь, будешь проклят навеки!

Сердце лорда Джасса разрывалось от жалости, сомнений и потрясения при звуках родного голоса, но он ответил:

– Брат, если это действительно ты, то потерпи, пока я преодолею эту гору и войду в медную башню, которую видел во сне, чтобы убедиться, что ты не там, а здесь. Тогда я вернусь и спасу тебя. Но пока я не увижу тебя в настоящем обличье, я не должен ничему верить. Я добрался сюда с дальнего края земли, чтобы тебя освободить, и не стану ставить на сомнительную карту, стольким уже пожертвовав и столько опасностей преодолев ради тебя.

Ему было очень тяжело, но он снова упрямо взялся рукой за скользкую черную скалу. Жуткий голос завопил:

– Радуйтесь, этот смертный сошел с ума! Радуйтесь, он не настоящий друг, он бросил брата в беде!

Но Джасс уже карабкался дальше, а оглянувшись, увидел ужасного змея. И он возрадовался, если только можно радоваться на вершине отчаяния.

Силы у него почти иссякли, когда подошел к концу еще один день, и он преодолевал последние скалы под пиком Зоры. С рожденья он жадно пил из источника жизни, радости и славы, и был счастлив, а теперь душу его охватил еще больший ужас, чем за день перед восхождением на Зору, когда он летел через тьму в стылой пустоте со зловещими видениями.

Когда он дошел до огненного круга у вершины, то был уже выше страха и желания жить. Он вступил в огонь, как на порог собственного дома. Синие языки чародейского пламени гасли у него под ногами. Бронзовые врата были распахнуты. Он вошел в них, поднялся по медной лестнице и оказался на верхнем ярусе башни из своего сна. Как во сне, он увидел того, ради которого перешел границу жизни и смерти: лорда Голдри Блажко, одиноко сидевшего на неосвященных высотах Зоры. Он был в точности таким, как Джасс его увидел в ту давнюю ночь в Коштре Белорне. Он полусидел на медной скамье, опираясь на локоть, подняв голову и устремив взгляд в пустые глубины пространства, куда не доходил звездный свет, как будто в ожидании конца времени.

Он не повернулся в ответ на приветствие брата. Джасс подошел к нему и встал рядом. Лорд Голдри Блажко даже не моргнул. Джасс заговорил и тронул его руку. Рука была твердой и влажной, как земля. Холод, исходивший от нее, проник в тело Джасса и ударил его в сердце. Джасс сказал себе:

– Он мертв.

Сумасшедший ужас охватил его. Он стал озираться вокруг. Туча поднялась с пика и зависла над голыми камнями, присыпанными снегом. Холодный воздух казался дыханием могилы. Огромная туча, снег, лед, молчание, одиночество, бесцветность. Здесь, в горах мертвых, открылось дно мира, где была единственная истина: Ничто.

Чтобы прогнать ужас из души, Джасс стал перебирать в памяти картины своей счастливой жизни на земле: то, что он больше всего любил; самых дорогих его сердцу мужей и жен; битвы и победы юных лет, праздники в Гейлинге, золотые полдни под соснами Западного Пограничья; выезды на утреннюю охоту на плоскогорьях Миланда; день, когда он впервые оседлал коня, это было весной на поляне с цветущими примулами, его загорелые ножки были тогда не длинней теперешнего предплечья, лошадь шла рысью, отец придерживал его за ногу и показал старый дуб, где жили белки.

Он пригнулся, словно заслоняясь от удара. Ему казалось, что внутри него рождается крик:

– Ты ничто! Все твои желания, воспоминания, любовь и мечты – ничто. Мертвая вошь – что-то, а ты – ничто. Все есть ничто: земля, небо и море, и все, что в них. Не утешайся иллюзией, что когда тебя не станет, все проживет свой срок, а потом звезды и месяцы вернутся, люди постареют и умрут, новые мужи и жены будут жить и любить, и тоже умрут и будут забыты. Ибо ты превратишься в угасшее пламя, и тебе будет все равно. Все земное и небесное, прошлое и будущее, пространство и время, бытие и небытие для тебя станут ничем. Ибо ты сам навсегда превратишься в ничто.

И лорд Джасс громко закричал в агонии:

– Если меня швырнут в Тартар, отдадут черным адским фуриям, чтобы меня ослепили и окунули в кипящее озеро, все равно останется надежда. Но ужасное Ничто не оставляет ни надежды, ни жизни, ни смерти, ни сна, ни пробуждения! Навсегда.

Неизвестно, сколько времени лорд Джасс пребывал в такой черной безысходности, но поднять голову его заставили звуки плача и стенаний. Он увидел плакальщиц в траурных одеждах, идущих друг за другом по медному полу. Они оплакивали смерть лорда Голдри Блажко, перечисляли все его славные подвиги, возносили хвалу его красоте и доблести, благородству и силе. Протяжные женские голоса вызволили душу лорда Джасса из всеуничтожающей пустоты, и сердце его смягчилось, даже слезы выступили. Он почувствовал, как кто-то прикоснулся к его руке, и увидел, как из-под тени траурного капюшона на него смотрят кроткие глаза, увлажненные слезами. Женский голос проговорил:

– Сегодня поминают лорда Голдри Блажко, который умер год назад. Мы такие же заключенные, как и он, и мы его оплакиваем, и будем поминать каждый год, пока наша жалкая жизнь не пресеклась. А по тебе, славный лорд, мы поплачем еще горестнее, ибо твои великие труды увенчались ничем, твое честолюбие неудовлетворено. Но очнись, успокойся на время, ибо, где бы ты ни был, конец пути определяет судьба, и на дороге смерти королей нет.

Лорд Джасс почувствовал, как сердце в нем умирает от горя и отчаяния, и не противился, когда она взяла его за руку и свела по медной лестнице во внутренний покой, где воздух был напоен ароматами, и мерцали светильники. Ему показалось, что тревоги жизни отдаляются от него, превращаются в невнятный ропот, а от ужаса пустоты остается лишь пустое воображение. В благовонном покое его чувства притупились. Он обернулся к своей проводнице, а она вдруг сбросила траурный плащ. Она стояла перед ним, раскинув руки, ее обнаженное тело обещало любовь и наслаждения.

Он чуть не прижал к груди это воплощение очарования. Но судьба, или великие боги, или собственная сила духа вновь пробудили в его одурманенном мозгу осознание великой цели. Он резко отвернулся, бросившись прочь от очередной приманки, которая должна была его уничтожить, и поднялся на крышу башни, где его брат сидел, как мертвый. Джасс схватил его за руку:

– Скажи мне слово, родич! Это я, Джасс. Перед тобой Джасс, твой брат.

Но Голдри не пошевелился и не ответил.

Джасс посмотрел на руку, лежащую в его руке. На ней были точно такие же ногти, как у него, и волоски на тыльной стороне. Он отпустил руку, и она безвольно повисла.

– Нет сомнения, – сказал Джасс, – что ты неким образом окоченел, и твой дух и рассудок заморожены в тебе.

Говоря так, он пристальнее всмотрелся в глаза Голдри, еще раз потрогал его руку и плечо. Никакого движения. Он схватил Голдри за руку и рукав, и попробовал заставить его подняться со скамьи, тряся его и громко выкрикивая его имя:

– Скажи хоть слово брату, который прошел весь мир, чтобы тебя найти!

Но Голдри был мертвым грузом в руках брата. Джасс сказал:

– Если ты мертв, то и я не жив. Но пока я не узнаю точно, что ты мертв, я не считаю тебя покойником.

Он сел на скамью рядом с братом, взял его руку в свою и осмотрелся. Вокруг была полная тишина. Спустилась ночь. Спокойное сияние луны и бледный свет мерцающих звезд сливались с неверными огнями, окружающими вершину. Ад больше не засылал к нему своих выходцев, и после того как он во внутреннем покое стряхнул с себя чары последней иллюзии, он не видел никого, кроме брата своего Голдри. Сердце справилось с ужасами, от них остался только холод, который может на мгновение прервать дыхание, как у пловца, нырнувшего в ледяное море зимой.

Спокойно и упорно сидел лорд Джасс возле брата, вторую ночь без сна, потому что не смел заснуть в этом проклятом месте. Но он радовался, что нашел брата, пусть без признаков речи, зрения и слуха. Он не думал о своей страшной усталости. Он подкрепился амброзией, которую ему дала в путь царица, потому что справедливо считал, что для выполнения следующей задачи понадобится вся телесная сила.

Когда настал день, он поднялся, взял брата на спину и понес его через медные врата и через пламенный заслон, а потом стал медленно спускаться по северному гребню над ледниками Псарриона. Весь день и всю ночь, и следующий день они провели на горе, сам Джасс был утомлен до полусмерти, когда за час или два перед концом второго дня достиг морены. Но, несмотря на усталость, сердце его ликовало, ибо он совершил великий подвиг. Ночь он провел со своей ношей в роще земляничных деревьев под крутым подножьем горы, примерно в десяти милях от западного берега Равари.

Как только Джасс спустился с закоченевшим братом с горы, тот стал оттаивать, и скоро смог двигаться и ходить, но не говорил ни слова, и взгляд его был застывшим, словно он смотрел куда-то вдаль сквозь то, что его окружало. Джасс упрямо шел вперед, и к вечеру последнего дня пути его встретили Спитфайр и Брандок Дах, которые две ночи ждали с лодкой в условленном месте. В душе они очень встревожились и боялись, что лорда Голдри Блажко нельзя будет исцелить, что из плена удалось вернуть лишь бренное тело без души.

Они переплыли озеро и поспешили с Голдри к Софонисбе. Она встретила их на лужайке у павильона. Царица словно знала заранее, что произошло с Голдри, и какое средство требуется для исцеления, так что сразу взяла лорда Джасса за руку и сказала:

– Тебе предстоит сделать еще кое-что, чтобы полностью его освободить. Ты выдержал ужасы, которые не под силу обычному смертному, и увенчает твой подвиг то, без чего все бесполезно, так же как сам твой подвиг был бы бесполезен без того, что есть в тебе. Во мне есть лишь одно, и я отдаю его тебе с чистой душой.

Говоря так, она заставила лорда Джасса наклониться так, чтобы она могла поцеловать его в губы. Она подарила ему нежный и спокойный поцелуй, и произнесла:

– Передай его милорду брату твоему.

Когда Джасс передал брату ее поцелуй, она сказала:

– Теперь возьмите его, милорды. Я стерла страшную память из его сердца. Возблагодарите за него великих богов.

После этого лорд Голдри Блажко, очнувшись от тяжелого сна, увидел их и прелестную царицу, и красоту прохладного озера. И радость переполняла их сердца весь следующий день.

XXIX. Флот в Муэлве

Как лорды Демонланда вернулись к своим кораблям в Муэлве, и какие новости они там узнали

Девять дней лорды Демонланда провели с царицей Софонисбой в Коштре Белорне и возле озера Равари, вкушая чистое наслаждение, доступное лишь благословенным духам в Элизиуме. Когда они прощались с царицей, она сказала:

– Мои ласточки станут носить мне вести о вас. А когда вы окончательно победите зловредную Колдунию и вернетесь в родные края, настанет мое время, о милорд Джасс, о котором я часто говорила тебе. Я о нем давно мечтаю: снова посетить землю смертных и погостить у тебя в многовершинном Демонланде.

Джасс поцеловал ей руку и сказал:

– Не забудь свое обещание, что бы ни случилось, дорогая царица.

Царица приказала вывести их тайным путем на высокогорные снежники между Коштрой Белорной и Ромширом, откуда они спустились в горную долину с темным потоком, текущим с ледника Темарм, а потом через много дней, избежав многих гибельных опасностей, они добрались через Моруну к Муэлве и кораблям.

После теплой встречи и веселого праздника Гасларк и Ла Фириз сказали лорду Джассу:

– Мы здесь слишком долго пробыли. Мы проникли в бочку, а отверстие оказалось заткнуто пробкой.

Тут они привели Геспера Голтринга, который три дня назад плавал через пролив за провиантом и благополучно вернулся, а вчера наткнулся на корабли Колдунии. Ему пришлось дать им бой, один корабль он потопил и взял пленных. Он рассказал:

– Из допроса пленников, а также из моих соображений получается, что Лаксус держит пролив, имея сто и шестьдесят военных кораблей, у него самые большие дракары во всем мире, и он собирается прийти сюда и разгромить нас.

– Сто шестьдесят кораблей? – переспросил лорд Брандок Дах. – У Колдунии половины этого не было, даже трети, с тех пор как мы последний раз собирали урожай в Аурватской гавани. Это неправдоподобно, Геспер.

Геспер ответил:

– Твоя светлость убедится, что это правда, как ни горько, и как ни удивительно.

– Он наскреб их у союзников, – предположил Спитфайр. – С ними нетрудно будет расправиться, после того как обезвредим остальных.

Джасс спросил у лорда Гро:

– А что ты думаешь об этих новостях?

– Я не удивлен, – ответил Гро. – У Колдунии хорошая память, и Лаксус не забыл, как мы сражались под Картадзой. Он не тратил времени даром, и не собирается рисковать всем в одной битве. Не утешай себя мыслью, милорд Спитфайр, что это окажутся праздничные галеры, позаимствованные у мягкотелых бештрианцев или простоватых фолиотов. Это наверняка новые корабли, построенные для войны, милорд, чтобы уничтожить нас. И это не мои догадки, я знаю точно, хотя число гораздо больше, чем я думал. Когда я плыл с Кориниусом в Демонланд, в Тенемосе уже начинали строить огромный военный флот.

– Охотно верю, – сказал король Гасларк, – что никто не знает этого лучше тебя, ибо ты сам это посоветовал.

– О Гасларк, – сказал лорд Брандок Дах, – ты все еще продолжаешь кидаться вишнями, хотя сезон давно прошел. Оставь его в покое. Сейчас он наш друг.

– Сто шестьдесят их кораблей в проливе, – сказал Джасс, – а наших всего сто. Налицо огромная разница. Мы все равно с ними столкнемся, или никогда не попадем домой, потому что из этого моря есть только один путь – через пролив Меликафказ.

– А с Лаксусом сделаем то, что он собирается сделать с нами, – сказал лорд Брандок Дах.

Но Джасс замолчал, подперев подбородок рукой. Голдри Блажко произнес:

– Я бы признал его преимущество, и все равно побил.

– Стыдно будет тебе, Джасс, – сказал Брандок Дах, – если тебя смутит то, что их больше. Что из того? Мы их превосходим по духу, воинской доблести, у нас правая цель.

Но Джасс протянул руку, схватил его за рукав, подержал так с минуту, изучающе посмотрел и сказал:

– Ты великий спорщик, хоть и друг, и если бы я разозлился, то не стерпел бы тебя. Не могу я, что ли, три минуты изучать положение, чтобы ты не обзывал меня молокососом?

Все засмеялись, а лорд Джасс поднялся и сказал:

– Давайте созовем военный совет. Пусть на него придет Геспер Голтринг, и все шкиперы, которые были с ним в тот день. Заодно приготовьтесь к отплытию, ибо мы отчалим утром. Кому не нравится такой салат, закройте рот. Выбора у нас нет. Если Лаксус не даст нам прохода через Меликафказ, тогда, я думаю, будет такой грохот, что Король, заслышав его, решит, что мы стучимся в ворота Карсэ.

XXX. Вести из Меликафказа

Как Король Горайс получил в Карсэ вести с юга о том, что лорд Лаксус, засев со своим флотом в проливе, задержал флот Демонланда во Внутреннем море, но не смог его одолеть

В одну из ночей в конце лета перед осенью, через восемь недель после отплытия демонов из Муэлвы, о чем упоминалось ранее, леди Презмира сидела перед зеркалом в высокой спальне Корунда в Карсэ. Ночь была теплая и звездная. По обеим сторонам зеркала ровно горели свечи, их пламя отражалось в стекле, как два золотых шара с искрами. Теплый свет озарял часть покоя, оставляя почти неосвещенными фигурные столбики ложа и мебель. Свет падал на волосы Презмиры, пышной волной спадающие с головы и плеч до изумрудных застежек пояса. Взгляд ее бродил по собственному отражению в зеркале. Она обменивалась ничего не значащими словами со своей старой няней, которая расчесывала ее роскошные волосы, стоя за золотым креслом с черепаховой отделкой.

– Подай мне ту книгу, няня, я хочу снова прочитать слова серенады, которую лорд Гро сложил для меня в ту ночь, когда мы получили вести от моего милорда о победе в Бесовии, и Король сделал его вице-королем.

Женщина подала ей книгу с золотыми застежками, переплетенную в тисненый сафьян с позолотой и мелкими драгоценными камнями, смарагдами и жемчугом. Презмира полистала страницы и прочитала:

«Рой мелких звезд, услада глаз, Вас много, но и всем зараз Сияния едва хватает. А что останется от вас, Когда взойдет луна златая? Вы, малые певцы лесов, Что хором многих голосов Щебечут про любовь несмело, Кто вас услышит, если зов Любви подхватит Филомела? Фиалки скромные цветут Пурпурным цветом там и тут, Но лишь весною им резвиться. Пройдет весна, их не найдут, Над всеми роза воцарится. Моей принцессе власть дана, Она красива и умна, И добродетелью сияет. Как солнце, царственна она, И всех собою затмевает!»

Некоторое время она сидела молча. Потом произнесла тихим голосом, в котором словно дремала музыка:

– В следующее Рождество будет три года с тех пор, как я впервые услышала эту песню. И до сих пор не привыкла к тому, что я королева.

– Жаль, что пропал милорд Гро, – сказала няня.

– Ты так думаешь?

– Радость чаще освещала твое лицо, о королева, когда он был здесь, и ты развеивала его печали и посмеивалась над его выдумками, предчувствиями и шутливыми предсказаниями.

– Причем часто не сомневалась в их правдивости, – сказала Презмира. – Даже когда презрительно щелкала пальцами. И я ни разу не видела, чтобы он трепетал пред лицом грозного тирана.

– Он был преданнейшим рабом твоей красоты, – сказала старуха и искоса взглянула на свою госпожу, желая знать, как она воспримет ее слова. – И все же из этой потери вышло добро.

Она снова принялась за гребень, потом сказала:

– О королева, повелительница мужских сердец, ни в Колдунии, и ни на всей земле не найдется лорда, который не стал бы твоим рабом за одну прядь твоих волос. Лучшие сдавались перед единственным твоим взглядом.

Леди Презмира рассеянно взглянула в отражение своих зеленых глаз. Затем насмешливо улыбнулась и сказала:

– Кого ты считаешь лучшими на земле?

Старуха тоже улыбнулась.

– О королева, – ответила она. – Только сегодня вечером за ужином мы это обсуждали.

– Тоже мне, обсуждали! – сказала Презмира. – Ну, скажи, кого ваш высокий суд признал самым красивым и учтивым? А я посмеюсь.

– Мы не пришли к согласию, о королева. Некоторые выбрали милорда Гро.

– Увы, он слишком женоподобен, – сказала Презмира.

– Другие предпочли нашего Великого Короля.

– Ни более великого, ни более почитаемого нет, – сказала Презмира. – Но в мужья можно с таким же успехом выбрать грозовой шторм над жадным морем. Предложи еще.

– Некоторым нравится лорд, который командует флотом.

– Это уже ближе, – сказала Презмира. – Не вертопрах, не льстивый придворный, но храбрый, высокий и учтивый муж. Однако он рожден под водяной планетой и больше похож на статую, чем на мужа. Назови кого-нибудь получше.

– Сказать правду, о королева, – ответила няня, – когда я выбирала, то отдала предпочтение королю Демонланда.

– Позор тебе! – воскликнула Презмира. – Не называй того, кто слаб настолько, что не удержал страну от врагов.

– В народе говорят, что его войско разбили у Кротринга лисьими чарами и волшбой. Говорят, что не кони, а дьяволы принесли демонов с гор.

– Говорят, говорят! – вскричала Презмира. – Я тебе говорю, что он предпочитает щеголять в короне в Колдунии, а не ставить перед собой на колени демонов в Гейлинге. Перед настоящим королем склоняются и колени, и сердца. А этому достается только в зад коленом, когда его пинком загоняют домой.

– Фу, госпожа! – сказала старуха.

– Придержи язык, няня, – сказала Презмира. – Нас всех надо выпороть, как глупых кобыл, не умеющих отличить жеребца от осла.

Старуха, взглянув на нее в зеркало, решила, что лучше промолчать. Презмира произнесла еле слышно, словно говорила сама с собой:

– Я знаю мужа, которого не постигла бы такая неудача.

Старая нянька не поняла, кого леди имела в виду, потому что не любила лорда Корунда за высокомерие, заносчивость, грубую речь и любовь к выпивке, вдобавок ревновала его, считая, что неотесанный чурбан не должен владеть такой драгоценностью, как ее хозяйка.

Через некоторое время старуха тихо заметила:

– Ты сегодня много думаешь, госпожа.

Их глаза встретились в зеркале.

– Почему мне нельзя думать, если нравится? – спросила Презмира.

Ее каменный взгляд, как удар гонга, пробудил в сердце старой женщины память о событиях двадцатилетней давности. В лице Презмиры она все эти годы видела своевольную девочку, непокорную, но целеустремленную. Она вдруг упала на колени и обняла свою хозяйку за талию.

– Зачем тебе тогда понадобилось выходить замуж? – спросила она. – Ты же хотела делать, что тебе хочется. Мужчинам не нравится грусть в глазах жен. Любовника можно держать в узде, но, когда ты замужем, все по-другому. Все, как захочет муж, и берегись слов «я так хочу».

Ее госпожа посмотрела на нее с усмешкой:

– Сегодня семь лет, как я замужем. Я все эти вещи знаю.

– А сегодня ночью! – сказала няня. – За час до полуночи ты все еще сидела на совете.

Леди Презмира откинулась назад и залюбовалась собственным отражением. Ее гордый рот смягчился в улыбку.

– Ты будешь учить меня обычным женским премудростям? – спросила она, и в ее голосе зазвучали нотки сладкой чувственности. – Я расскажу тебе сказку, как ты мне в старину рассказывала в Норваспе, когда укладывала спать. Ты, наверное, слышала о старом герцоге Хилманесе из Малтраэны, который, среди многих причуд, бывших у него в разное время в разных местах, завел себе женщину из собственного сна. Она приняла облик старухи, маленькой, некрасивой, которая великодушно мыла его кастрюли и чистила сковородки, как должна делать служанка, не причиняя ему никакого вреда. Будучи искусен в колдовстве, он знал, что будет получать от этой служанки все, что пожелает, но только пока сможет этому радоваться. А герцог был глуп и жаден, и захотел получить одновременно радости всех четырех времен года: развлечения, и плоды земли. Целых шесть месяцев он наслаждался всем, чем мог, но потом пресытился, перестал радоваться, перестал желать, и от скуки повесился. Я бы никогда не выбрала себе такого мужа, няня, которому не могла бы дарить каждый раз новое небо и новую землю, никогда не предлагая одно и то же дважды.

Она взяла руки няни в свои и приложила к своей груди, как бы желая, чтобы та почувствовала и узнала, что глупо бояться за нее. Пару раз качнувшись в бесконечно уютном кресле, она крепче сжала нянины руки, потом слегка вздрогнула и прошептала старухе на ухо:

– Я бы не хотела умирать. Мир без меня будет летом без роз. Карсэ без меня будет ночью без звезд.

Ее голос затих, как ночной ветерок в летнем саду. В тишине они услышали плеск весел на реке, потом окрик часового, и ответ с корабля.

Презмира быстро встала и подошла к окну. У шлюза виднелся темный корпус корабля, слышался неразборчивый шум.

– Это вести с флота, – сказала она. – Подколи мне волосы.

Не успела служанка выполнить указание, как к двери спальни подбежал, запыхавшись, мальчик-слуга, и, когда ему открыли, выпалил:

– Король твой муж просил сказать, госпожа, просил спуститься к нему в большой зал. Я боюсь, что там плохие вести.

– Ты боишься, молокосос? – сказала королева. – Я прикажу тебя выпороть, чтобы ты не носил мне свои страхи. Что ты еще знаешь? Что происходит?

– Корабль сильно поврежден, о королева. Он заперся с королем, шкипер. Никто больше не смеет говорить. Опасаются, что командующий флотом…

– Опасаются! – воскликнула она и быстро повернулась, подставляя белые плечи няне.

Няня накинула на нее мантию из сендалина и серебряной ткани, надушенную кедровым маслом, гальбанумом и миррой. Ворот мантии сверкал пурпурными аметистами. Презмира прошла по темному коридору, потом по мраморной винтовой лестнице, и через центральный дворик, спеша в большой зал. В зале было полно народу, все переговаривались, но никто ничего толком не знал. Высказывались подозрения, кто-то удивлялся, кто-то пересказывал слух про большой морской бой на юге. Якобы Лаксус одержал великую победу над демонами: Джассом и теми, кого считали мертвыми. Наверное, с утренним приливом доставят пленных. Наряду с хорошими вестями то здесь, то там слышались противоположные слухи, произносившиеся змеиным шепотом: все плохо, командующий флотом ранен, он потерял половину кораблей, исход битвы сомнителен, демоны ускользнули.

Леди вошла в зал, когда все лорды и военачальники Колдунии находились в тревожном ожидании. Герцог Корсус в кресле наклонился вперед, хрипло дыша, устремив маленькие глаза в одну точку, как пьяный. Напротив него молча сидел массивный Корунд, поставив локоть на стол и подперев рукой подбородок. Взгляд его был мрачен. Другие собирались группами, тихо переговариваясь. Лорд Кориниус ходил взад-вперед вдоль скамей, выдвинув вперед тяжелый подбородок, заложив руки за спину и время от времени нетерпеливо прищелкивая пальцами. Он смотрел на всех заносчиво и вызывающе. Презмира подошла к Хемингу, который стоял в окружении трех или четырех колдунов, и тронула его за руку.

– Нам ничего не известно, госпожа, – сказал он. – Он у Короля.

Она подошла к своему лорду:

– Ты за мной посылал.

Корунд взглянул на нее:

– Посылал, госпожа. Вести с флота. Может, что-нибудь важное, может, нет. Но тебе лучше быть здесь.

– Хорошие вести, или плохие, стены Карсэ не обвалятся, – заметила она.

Вдруг гул голосов стих. В раздвинутых занавесях появился Король. Все встали, приветствуя его, кроме Корсуса, который был пьян. Корона Колдунии мрачно сверкала над темным непроницаемым лицом Короля Горайса. Поблескивали страшные глаза, рот был крепко сжат, подстриженная черная борода торчала вперед. Он стоял, как каменная башня, а за ним в тени жался посол с флота с лицом цвета мокрой известки. Король заговорил:

– Милорды, вести правдивы, чем я удовлетворен. Говорится о гибели моего флота. В морях Бесовии возле пролива Меликафказ была битва. Джасс потопил все наши корабли, кроме одного, который доставил вести. Лаксус и все его воины погибли.

Тут Король сделал паузу и добавил:

– Это тяжелая потеря, но я хочу, чтобы вы восприняли ее, как ведется в Колдунии: чем тяжелее удар, тем сильнее мы ударим в ответ.

В наступившей непривычной тишине раздался слабый судорожный вскрик, и леди Срива лишилась чувств.

Король сказал:

– Пусть короли Бесовии и Демонланда пройдут со мной. Остальным приказываю немедленно отправляться спать.

Лорд Корунд, проходя мимо своей жены, взял ее за плечо и сказал шепотом:

– Ну что, девочка? Бульон расплескан, но мясо осталось. Иди в постель, и не сомневайся, что мы им за это отплатим.

Было далеко за полночь, когда совет закончился, и Корунд пошел в свои покои в восточной галерее над внутренним двориком. Его жена сидела у окна, устремив взор на неправдоподобный рассвет над Пиксилендом. Отпустив факельщиков, сопровождавших его в спальню, Корунд закрыл на засов тяжелую дверь, обитую железом. Его широкие плечи закрыли весь дверной проем. Головой он почти доставал до косяка. Свет свечей не падал на него, и трудно было разглядеть выражение его лица, но Презмира заметила, что он озабочен, хотя весь его величественный вид говорил о принятом твердом решении.

Она поднялась и открыто посмотрела на него как на друга, с которым можно быть откровенным, не обманывая себя.

– Ну? – спросила она.

– Планы составлены, – ответил он, не двигаясь. – Король назначил меня командующим.

– Неужели дошло до этого? – спросила Презмира.

– У нас отрубили руку, – сказал он. – У них хватит ума, чтобы следующий удар нанести в сердце.

– Неужели правда? – сказала она. – Восемь тысяч воинов? Вдвое больше твоего войска, овладевшего Бесовией. И все утонули?

– Эти проклятые демоны дьявольские корабельщики, – сказал Корунд. – Случилось так, что Лаксус держал пролив, которым они должны были плыть, иначе им было бы вообще не добраться домой. Лаксус собирался дать им бой в узком месте и прихлопнуть легко, как мух. У него было намного больше кораблей и воинов. А они, со своей стороны, не выходили далеко в пролив, чтобы заставить его пройти вперед и применить обманный маневр на открытой воде. Он больше недели противился, а на девятый день (чертов дурень, не мог еще потерпеть!) устал от бездействия, и утром при попутном ветре и течении… – Лорд Корунд застонал и с презрением щелкнул пальцами. – О, я тебе все расскажу завтра, жена. На сегодня с меня хватит. Кончилось тем, что корабль Лаксуса потоплен, все, кто был с ним, тоже, а Джасс с большим вооруженным флотом идет на Колдунию.

– Он теперь хозяин моря. Мы можем ждать его в любой день?

– Ветер восточный. В любой день, – сказал Корунд.

Презмира сказала:

– Хорошо, что командование дали тебе. А наш юнец с опытом, кого ты сменил? Он будет играть по новым правилам?

Корунд ответил:

– Голодный пес съест грязный пудинг. Думаю, что будет, хотя поначалу покажет зубы.

– Пусть побережет зубы для демонов, – сказала Презмира.

– Этот корабль, – продолжал Корунд, – демоны сами отправили к нам домой, чтобы сообщить, что произошло. Показная храбрость, тупо и нагло, и может им дорого стоить, потому что мы получили предупреждение. Шкипер привез для тебя письмо, отдал его мне под строгим секретом.

Она соскребла воск, развернула письмо и сразу узнала, кто его писал. Она протянула его Корунду:

– Читай вслух, милорд. Я устала от ожидания, и мне трудно читать при свечах.

На это он сказал:

– Читай сама. Я не сильно грамотен.

При свете свечей, колеблемом восточным ветром, она прочитала то, что было написано:

«В собственные руки великой Королевы Бесовии от того, кто был ее верным слугой, а теперь считается предателем, и дважды предателем, от кого отвратились небеса, кого земля презрела, а солнце, звезды и луна стыдятся, кого все проклинают и считают, что ему не стоило родиться, но кто хочет покаяться перед тобой и умереть. В большой печали я посылаю тебе свой совет, дабы твоя светлость задумалась над ним, увидев предвестие гибели и разрушений. И хотя в Карсэ ты пока в безопасности, это все равно, что сидеть под деревом осенью, когда с него падают листья. В последней битве в проливе Меликафказ все морское войско Колдунии погибло, командир всего нашего флота погиб, и все имена великих воинов, убитых в этом сражении, я не буду перечислять, а тем более не перечислю простых моряков, которые теперь покоятся на недоступном дне. Корабли Демонланда почти не пострадали, и с большим войском идут на Карсэ. С ними Голдри Блажко, которого они непонятно как вызволили из могильного плена, и множество странных и свирепых воинов, о которых я никогда не сышал и их никогда не видел. Это Великая Война. Благороднейшая Королева, я не буду говорить с тобой загадками, а скажу понятно, чтобы ты не упустила последнюю возможность. Ибо я видел плохой сон, предвещающий гибель Колдунии. В этом сне я был с самого начала устрашен появлением вооруженного Лаксуса, который кричал громим голосом: «Конец, конец, конец всему!» Поэтому я искренне прошу твое величество и твоего благородного лорда, который был моим другом до того, как из-за моей подлой измены я лишился тебя, и его, и всех остальных, позаботиться о собственной безопасности и отдать нужные распоряжения как можно скорее. Ты должна немедленно отправиться к себе на родину в Пиксиленд, и собрать там войско. Ты должна опередить бунтарей и упрямцев из Демонланда в их намерении ударить по Колдунии, и должна купить их дружбу, ибо они без сомнения с бесчисленным войском встанут перед Карсэ прежде, чем Колдуния успеет поразить тебя. Такой совет я тебе даю, хорошо зная, что демоны сейчас обладают преимуществом в силе и власти, и их не преодолеть. Уходи с тонущего корабля, делай, как я сказал, а то все погибнет. Еще одно я скажу тебе, что должно подкрепить мой совет, но это самые страшные вести».

– Самые страшные вести, что такой лжец дает указания честным смертным, – заметил Корунд.

Леди Презмира снова протянула письмо мужу.

– Читай остальное, – сказала она. – У меня рябит в глазах.

Корунд обнял ее громадной рукой, присел рядом у зеркала и стал читать, водя по строчкам пальцем. Он плохо знал грамоту, и долго разбирал каждое слово. Вслух читать ему не пришлось: по лицу миледи было понятно, что она прочитывала все раньше него.

Последняя весть от Гро гласила, что ее брат принц был убит в морском бою, сражаясь за Демонланд, и пошел на дно вместе с кораблем.

Презмира подошла к окну. Начинался хмурый серый рассвет. Через минуту она повернула голову, как львица, гордая, очень бледная, с грозным взглядом. Ее голос прозвучал ровно и негромко, но бил, как дальний барабан.

– Вот помощь Демонланда: слишком поздно или никогда.

Корунд встревоженно смотрел на нее.

– Их клятвы ему и мне! – воскликнула она. – Они клялись нам в ту ночь в Карсэ. Лживые друзья! Я бы съела их сердца с чесноком.

Он положил широкие ладони ей на плечи. Она стряхнула их.

– Только в одном совет Гро верен, – сказала она. – Уходить с тонущего корабля. Надо собирать войско. Но не в поддержку клятвопреступников – демонов, как предлагает он. Уходить надо сегодня же ночью.

Ее муж сбросил свой огромный волчий плащ и сказал:

– Идем, миледи. Наш ближайший путь – в постель.

– Я спать не буду, о Корунд, – сказала она. – Сейчас увидим, настоящий ли ты король.

Он сел на край постели и стал расшнуровывать сапоги.

– Ладно, – сказал он. – Каждому свое, как сказал хозяин, целуя свою корову. Скоро рассветет, мне надо быть на ногах вовремя, а бессонная ночь мешает изобретательности.

Но она стояла над ним, говоря:

– Посмотрим, какой ты король. Только не обманывайся: если ты сейчас мне не поможешь, я больше не хочу тебя видеть. Сегодня ночью мы уходим. Ты поднимешь Пиксиленд, который теперь принадлежит мне по праву. Ты поднимешь войско в своей огромной Бесовии. Колдунию пусть развеет ветер. Не все ли мне равно, утонет она или поплывет? Важно лишь одно: наказать подлых клятвопреступников демонов, наших врагов и врагов всех смертных.

– Для этого не стоит идти далеко, – заметил Корунд, продолжая снимать сапоги. – Очень скоро ты увидишь Джасса с братьями и шеститысячным войском под стенами Карсэ. Металл кладут на наковальню. Успокойся, не плачь.

– Я не плачу, – ответила она. – И не буду плакать. Но меня не поймают в Карсэ, как мышь в мышеловку.

– Я рад, что ты не станешь плакать, жена. Жалкое зрелище, когда женщина плачет, как гусыня, когда ее заставляют ходить босиком. Успокойся, не глупи. Сейчас нам нельзя делить силы. Надо встретить бурю в Карсэ.

Но она закричала:

– На Карсэ лежит проклятие! Мы потеряли Гро и его советы. Любимый милорд, я чувствую, как что-то зловещее накрывает нас темной тенью. На карте не остается мест, не покоренных Королем Горайсом. Но он слишком самонадеян. Мы безоглядно пользуемся плодами своих трудов. Карсэ стал чересчур велик, и боги оскорблены. Вызывающая наглость Кориниуса, старческое слабоумие Корсуса, который и сейчас наливается вином, все наши свары в Карсэ недопустимы. Покорись воле богов и возьми штурвал в свои руки, пока еще не поздно.

– Тихо, миледи, – сказал он. – Это все страшилки. Настанет день, сама станешь над этим смеяться.

Но Презмира совсем не по-королевски обвила его шею руками.

– Справиться с этим всем можешь один ты. Так неужели ты будешь смотреть, как мы барахтаемся в омуте, и не приплывешь на помощь, пока не поздно? – голос ее прервался. – Сердце мое уже почти разбито. Не добивай его до конца. У меня остался один ты.

Рассветная прохлада, тихий покой, свечи с потеками, и благородная храбрая жена, на мгновение обескураженная и приникшая к его груди, как пташка, – все это отрезвило его. Он взял Презмиру за руки и, не выпуская, отстранил от себя. Она снова гордо подняла голову, хотя оставалась бледной. Он почувствовал в ней союзницу.

– Дорогая моя девочка, – сказал он. – Вот тебе моя рука. Я не один, когда со мной мои сыновья, и пока мы дышим, мы разберемся с этими мальками из Демонланда, постоим за тебя и за Короля. Но поскольку именно Король сделал меня вице-королем, с любой бурей мне придется бороться в Карсэ. Правду говорят, что королями становятся ради славы, а не долгой жизни.

Презмира в душе подумала, что это роковые слова. Но, отбросив страхи и пустые надежды, решила больше не бороться с бурей, а стоять твердо и ждать своей участи.

XXXI. Демоны у стен Карсэ

Как Король Горайс, хотя был великим чародеем, решил, что с помощью меча и такого военачальника, как Корунд, сможет выполнить высокую задачу; и как двое сильнейших, Король и лорд Джасс, наконец, встретились лицом к лицу; о кровавой битве перед Карсэ; о том, что было посеяно там, и какой урожай был собран

На тринадцатое утро после того, как в Карсэ пришли плохие вести, Король Горайс сидел в своем покое. На столе под его рукой лежали счета, планы расположения войск и отчеты о вооружении. Корунд сидел справа от него, а напротив Кориниус.

Корунд сцепил на столе большие волосатые руки. Он говорил, не глядя в записи, провожая взглядом плотные облака, плывущие в квадрате неба в высоком окне.

– В Колдунии и ближайших провинциях, о Король, все в порядке. Отряды, которым было назначено прибыть сюда для пополнения войска, уже здесь, за исключением нескольких групп копейщиков с юга и из Эстреганзы. Последних я ожидаю сегодня. Виглус сообщает, что они придут с его пешими латниками из Балтари, он был туда послан собрать их. Готовы к смотру отряды из Трамнэ, Зорна, Пермио, Ара, Трейса, Бутени и Эстремерина. С союзниками положение хуже. Пришли с войсками короли Минии и Гилты, Олис из Текапана, владетельный Эскобрин из Тзейши, король Эллиэна. Но есть более именитые вассалы, которые не ответили на призыв. Герцог Макстлин из Азумела разорвал с нами союз и отрезал нашему посланнику уши. Говорят, о Король, сыновья Корсуса нанесли легкое оскорбление его сестре. Это стоило нам шестиста крепких бойцов. Лорд Эуштлан ответа не прислал, но короли Минии и Гилты объявили о его измене и открытой ненависти к нам. Он упорно мешал им проходить через его владения, нарушая твой приказ, о Король. Есть новобранцы в Оджедии, около тысячи копейщиков, они опаздывают на десять дней. Хеминг, который поднимает на войну Пиксиленд от имени Презмиры, приведет их, если позволишь. Хеминг также получил приказ поднять по дороге Малтраэну, но оттуда нет вестей, и я подозреваю, что в Малтраэне и Оджедии возможна измена, так как они сильно задерживаются. Король Баршт из Торибии прислал полный отказ.

– Кроме того, тебе известно, о Король, – вставил слово Кориниус, – что король Неврии пришел вчера вечером, опоздав на много дней и лишь с половиной воинов, которых обещал.

Король поджал губы:

– Я не стану его позорить сейчас, чтобы не сбивать боевой дух. Но потом он за это заплатит головой.

– Это все, – сказал Корунд. – Впрочем, я забыл Красного Фолиота с родичами, их около трехсот, они пришли сегодня утром.

Кориниус высунул язык и рассмеялся:

– Из такого трусливого омара, как он, не приготовишь и одного блюда на наш пир.

– Он нам верен, – сказал Корунд, – а более сильные подло предают. Уже видно, кто надежен, а кто нет. Твое величество, без сомнения, даст ему аудиенцию.

После некоторого молчания, Король спросил:

– Сколько сейчас воинов в Карсэ?

Корунд ответил:

– Приблизительно четыре тысячи пеших и тысяча конных, всего пять тысяч. Все широкоплечие сильные парни из Колдунии.

Король сказал:

– Ты неправильно сделал, о Корунд, что просил сына задержаться в Оджедии и Малтраэне. Он мог бы уже быть в Карсэ с тысячью воинов из Пиксиленда.

– Я это сделал, о Король, лишь для твоего блага, – ответил Корунд. – Задержка всего на несколько дней может добавить нам тысячу копий.

– Задержка, – сказал Король, – всегда на руку врагу. Вот что надо было сделать: не дать ему глазом моргнуть после высадки, а навалиться всей силой и отшвырнуть его обратно в море.

– Если нам повезет, так еще может статься, – сказал Корунд.

Ноздри Короля расширились. Он перегнулся через стол, вперив глаза в Корунда и Кориниуса. Челюсть его выдвинулась вперед, жесткая черная борода прошлась по бумагам.

– Демоны, – сказал он, – уже высадились ночью в Ралпе и, почти не останавливаясь, идут на север. Не пройдет и трех дней, как они будут здесь.

Оба военачальника покраснели, как раки. Корунд спросил:

– Кто принес тебе эти вести, о Король?

– Какое тебе дело? – сказал Король. – Достаточно того, что мне это известно. А ты проспал?

– Нет, – ответил он. – Мы уже десять дней как готовы встретить их с той силой, которая есть, и в том направлении, откуда они придут. Получается, что пока мы ждали подкрепления из Пиксиленда, Джасс как-то прорвался, и сейчас шесть тысяч наших бойцов идут за ним. Вот к ним и добавится подкрепление.

– И ты будешь ждать, пока Хеминг не приведет подкрепление из Пиксиленда и еще откуда-то, и лишь потом дашь бой? – спросил Король.

Корунд сказал:

– Я бы сделал так. На дороге надо смотреть, что за поворотом.

– А я бы так не сделал, – сказал Кориниус.

– Уверенно говоришь, Кориниус, – отозвался Король. – Вспомни, что в Кротринге у тебя было больше силы, но тебя одолели.

– Это и я помню, – сказал Корунд. – И я хорошо знаю, что будь я там на твоем месте, мне бы повезло не больше.

Лорд Кориниус, который уже нахмурил брови при упоминании о его поражении, оживился и сказал:

– Я прошу тебя обратить внимание, о Король, на то, что здесь дома нет места для таких хитростей и обходов, которыми они заманили меня в своей стране. Когда Джасс и Брандок Дах со своими вонючими бродягами станут задирать нас на земле Колдунии, мы их накормим грушами. Чем, с твоего разрешения, я обещаю заняться, или жизнь положить.

– Дай мне руку, – сказал Корунд. – Для такого дня я бы из всех выбрал тебя и (если бы пришлось сегодня встретиться со всей силой Демонланда) засел с тобой в засаде перед кровавой дракой. Но выслушаем волю Короля: как он решит, так и поступим с радостью.

Король Горайс сидел молча. Одну худую руку он положил на железную змеиную голову на подлокотнике, на другую, отставив один палец, оперся подбородком. В глубоко посаженных глазах таился злой огонь. Наконец, он вздрогнул, будто его дух, отлетавший ненадолго в беззвучное время и пространство, вернулся в смертное тело. Он сгреб пергаменты и швырнул их Корунду.

– Слишком многое от этого зависит, – сказал он. – Кто запасся горохом, тот может всегда подкинуть его в горшок. Но подходит день, когда я и Джасс должны свести счеты, и одному из нас, или обоим, придется погибнуть.

Он встал с кресла и посмотрел на двух избранных военачальников, великих воинов, из которых он воспитал королей двух четвертей мира. Они следили за ним, как птенцы под взглядом змеи.

– Демоны прекрасные наездники, – сказал Король, – но здешняя местность не годится для всадников. Карсэ – мощная крепость, и ее атакой не возьмешь. Под моим наблюдением воины Колдунии способны на великие подвиги. Мы будем ждать здесь, в Карсэ, пока подойдет юный Хеминг с подмогой из Пиксиленда. Тогда вы навалитесь на них всей силой, и будете бить их, не останавливаясь, пока не очистите от них землю. Лорды Демонланда должны быть убиты.

Кориниус сказал:

– Слушаю и повинуюсь, о Король. Только не скрою, что я бы хотел обрушиться на них сразу, не давая им отдохнуть и накормить войско. Удача, как распутница, чуть холоднее на нее посмотришь, она уйдет к другому. И еще, милорд Король, не мог бы ты чарами, какими-нибудь составами, совсем ненадолго…

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – ответил Король. – Вот твой меч; вот твои воины; вот мои приказы. Когда время придет, выполнишь их точно.

– Милорд, – сказал Кориниус, – я буду готов.

Он поклонился и вышел раньше всех.

Король обратился к Корунду:

– Ты отлично его укротил. Был риск, что он перестанет тебе подчиняться, а в воинских делах любая ссора означает по меньшей мере задержку.

– Благодарю тебя, Король, – ответил Корунд. – Но не думай, что это получилось сразу. Прошел год. Теперь он ест у меня с рук.

– Все потому, – сказал Король, – что ты говорил с ним честно и открыто. Не сбивайся с намеченного пути, и не забывай, что в твоей руке теперь меч Колдунии, и ты облечен моим доверием.

Корунд сверкнул на Короля серыми глазами, как у орла, и хлопнул рукой по рукояти тяжелого меча:

– Крепкое оружие, милорд Король. Такой меч не подведет.

Он поклонился Королю, радуясь милостивой речи, и, довольный, вышел из королевского покоя.

В ту же ночь в небе над Карсэ повисла ослепительная звезда с двумя хвостами. Корунд увидел ее в просвете между облаками, когда возвращался в спальню. Жене он ничего не сказал, чтобы не волновать ее, но она видела звезду из окна и ничего ему не сказала, по той же причине.

А Король Горайс, сидя в своем покое над страшными книгами, и увидев эту звезду, скорее просто заметил ее, чем огорчился или обрадовался. Ибо хотя он точно не знал, что означает такой зловещий знак, но, будучи искушен в некромантии и астрономии, понял, что он может быть роковым, одним из тех, что предвещают гибель благородным правителям и государствам.

Ранним утром на третий день часовые со стен Карсэ увидели войско демонов, которое заняло всю равнину с юга. О подкреплении из Пиксиленда все еще ничего не было известно. Король Горайс, как и решил, держал все войско внутри крепости. Но время шло, и Королю очень хотелось поговорить с лордом Джассом, прежде чем сталкиваться с ним в последнем смертельном бою. И он послал своего герольда Кадаруса с белым флагом и оливковыми ветвями в ряды демонов. Было решено, что войско демонов отойдет на три полета стрелы от стен, все колдуны останутся внутри крепости, только Король и четырнадцать его приближенных без оружия выйдут навстречу Джассу, который тоже выйдет без оружия и возьмет с собой столько же демонов. Они сойдутся для переговоров в середине луга у берегов Друймы в три часа пополудни.

В назначенный час оба противника вышли на переговоры. Джасс шел с непокрытой головой, но в блестящей кольчуге с нагрудником и наплечниками, отделанными золотом, в золотых поножах и с золотыми кольцами на запястьях. Его куртка была из шелковой ткани цвета темного вина, и на нем был плащ, который ему соткали сильфы, с жестким воротом, с выпуклой вышивкой серебряной нитью, изображавшей странных зверей. Как было договорено, он был без оружия, только держал в руке короткий жезл из слоновой кости с драгоценными камнями и набалдашником из камня, называемого глазом Бела, снаружи белым, а внутри, как черное яблоко со светящейся золотой сердцевиной. Он встал перед Королем прямо и горделиво, как олень на рассвете. Его братья и Брандок Дах встали на два шага позади него. С ними были: король Гасларк, милорды Зигг и Гро, а также Мелчар, Тармрод, Стиркмир, Квазз с двумя сыновьями, Астар, Бремери из Шозов, все достойные мужи без оружия. Дивно сверкали на них драгоценности.

Против них за Королем вышли: Корунд, король Бесовии, Кориниус, называемый королем Демонланда, сыновья Корунда Хакмон и Виглус, герцог Корсус с сыновьями Декалайусом и Гориусом, король Минии Эульен, владетель Текапана Олис, герцог Авел из Эстреганзии, Красный Фолиот, король Эллиэна Эрп, князья Трамны и Тзеуши. Все были в доспехах и без оружия, могучие и властные, но никто не мог сравниться с Кориниусом и Корундом.

Король в мантии из кожи кобр, со скипетром в руке, был на голову выше самых высоких, как друзей, так и врагов. Худой и черный, он возвышался над всеми, как расщепленная молнией сосна на фоне заката.

Вот так в золотой осенний день на лугу, возле заросших осокой берегов вьющейся среди болот Друймы, встретились гордецы, кому было мало места в мире для двоих, и встретились мирно. Чудовищная крепость Карсэ, зловещая, как древний спящий дракон, осеняла их своей тенью.

Первым заговорил Король:

– Я послал за тобой, ибо считаю благом, чтобы мы с тобой переговорили, пока для этого есть время.

Джасс ответил:

– Я с этим не спорю, о Король.

– Ты мудр и бесстрашен, – сказал Король, наклонив к нему голову. – Я советую тебе и всем, кто пришел с тобой, отойти от Карсэ. Я хорошо понимаю, что кровь, которой ты напился в Меликафказе, не утолила твоей жажды, и ты любишь и ценишь войну. Даже если так, уйди от Карсэ. Ты сейчас на вершине славы. Если прыгнешь выше, то сорвешься в бездну. Пусть наши войны потрясают четыре угла земли, но не этот ее центр. Ибо здесь никто не собирает иных плодов, чем смерть. Кроме нее можно сорвать лишь один, Зоакум, горький плод. Кто его отведает, для того все светлые краски небес станут тьмой, а все добро земли – горьким пеплом на губах, до конца жизни.

Он замолчал. Лорд Джасс стоял спокойно, не дрогнув под страшным взглядом. Его сопровождающие перешептывались. Лорд Брандок Дах, с искрой насмешки во взгляде, что-то еле слышно сказал лорду Голдри Блажко.

Но Король снова обратился к лорду Джассу:

– Не обманывайся. Я говорю тебе все это не для того, чтобы устрашить тебя и сказками заставить отклониться от цели. Мне слишком хорошо известны твои достоинства. Но я читал знаки в небесах. Они не ясны, но угрожают и тебе, и мне. Я желаю тебе добра, о Джасс, и снова советую (ибо последний разговор оставляет самый сильный отпечаток): уйди от Карсэ, или будет слишком поздно.

Лорд Джасс внимательно выслушал слова Короля Горайса, и когда он закончил, ответил ему:

– О Король, твой совет хорош. Но в нем кроется загадка. Слушая тебя, я смотрел на твою корону. Она сделана в форме краба, а краб смотрит в одну сторону, а ходит в другую. Мне сдается, что ты хорошо описал опасности для нас, а сам ищешь выгоды для себя.

Король окинул его недобрым взглядом и сказал:

– Я твой верховный Повелитель. Подданным не пристало в такой простецкой манере говорить с Королем.

Джасс ответил:

– Ты – это ты, а я – это я. Со стороны нас обоих было бы неумно вставать на колени друг перед другом, когда власть над всем миром ждет победителя в нашем споре. Ты был откровенен со мной, Колдун, когда дал понять, что не хотел бы встречаться со мной на поле боя. Я тоже буду откровенен с тобой, и сделаю тебе предложение: мы уйдем из твоей страны и не предпримем никаких военных действий против тебя (если, конечно, ты нас не доведешь до этого), а ты, со своей стороны, откажешься от всех притязаний на мой Демонланд, а также на Пиксиленд и на Бесовию, и выдашь мне своих слуг Корсуса и Кориниуса, чтобы я мог наказать их за безобразия, которые они творили в моей стране, пока она оставалась без нашей защиты.

Он кончил, и с минуту они смотрели друг на друга молча. Потом Король поднял бороду и зловеще усмехнулся.

Кориниус едко прошептал ему на ухо:

– Милорд, можешь спокойно выдать им Корсуса. Об этом легко договориться, и монета фальшивая.

– Отойди, – сказал Король. – И успокойся.

А лорду Джассу он сказал:

– Причина всех бед в тебе. Я твердо решил не вынимать меча, пока не представится случай сделать мяч из твоей окровавленной головы. Сейчас пусть земля корчится в страхе и луна потемнеет. Слова больше не нужны: молчи. Гром, кровь и тьма охватят нашу землю до полной гибели.

В ту ночь Король допоздна мерил шагами тайную комнату в Башне в полном одиночестве. За последние три года он входил туда редко, лишь для того, чтобы взять ту или иную книгу, а читал в собственных покоях. Кувшины, фляги и бутыли синего, зеленого и пурпурного стекла, в которых он хранил гнусные зелья и секретные составы и эликсиры, тигли, пузатые реторты, перегонные кубы и пароварки стояли рядами на полках под толстым слоем пыли. Всюду висели серые тенета; печь остыла; оконные стекла заросли грязью; стены покрылись плесенью; воздух был затхлым и душным. Король в глубоком раздумьи остановился у шестигранной подставки для чтения и взял большую Черную Книгу, самую жуткую из всех своих книг, ту самую, которая некогда подсказала ему зловещие заклинания, чтобы навлечь проклятие на Демонланд и уничтожить всех лордов этой страны.

Под его рукой открылась выцветшая пергаментная страница, на которой по-крабьи теснились неразборчивые черные древние буквы, написанные толстым пером. Заглавные литеры и широкие поля были густо разрисованы темными и огненными красками. Рисунки изображали жуткие лица и морды, змей, жаб, обезьян, мантикор, суккубов и инкубов. Вот слова, которые Король читал и перечитывал, временами задумываясь, пока не запомнил наизусть древнее пророчество, касающееся судьбы королевского дома Горайсов в Карсэ:

«Дом будет вечно стоять, Но будь осторожен: В нечестивое Дважды в тело войти Чревато несчастьем. Двое войдут, Один будет пойман. Твое колдовство, Но дьявол хитер: Род пресечется, Жизнь потеряешь, Земли не увидишь, Проклят навечно. Вряд ли боги спасут, Из ада пути не будет, Мрак бесконечен — Звезды сказали так».

Король Горайс выпрямился и подошел к южному окну. Щеколды в раме заржавели. Он с силой дернул, окно с визгом и скрипом открылось, взметнулась пыль. Горайс выглянул. Ночь была безмолвна. Поодаль от замка на болотах горели костры войска лорда Джасса. Король смотрел из окна, высокий, худой, словно в нем была не плоть и кровь, а нечто тверже железа, его фигура внушала ужас. Давно умершие мастера так изображали черное божество, воплощение несгибаемой мощи, презрения, тирании, стихийных свойств, древних, как сама ночь. И он был молод, как вечно остается молодым первозданное зло.

Постояв у окна, Король снова направился к Книге.

– Горайс Седьмой, – произнес он, говоря сам с собой, – первым вошел в тело. У меня получилось лучше, но не достаточно хорошо. Второй раз будет чреват несчастьем, колдовать одному слишком опасно. Корунд неустрашим в бою, но слишком суеверен и трепещет перед всем, что не из плоти и крови. При виде призраков его мужество пропадает. Есть еще Кориниус, который не боится ни бога, ни черта, но он слишком опрометчив и неуправляем. Надо быть сумасшедшим, чтобы довериться ему в этом деле. Был бы здесь гоблин, может быть, удалось бы все исполнить. Двуличный негодяй, он больше не со мной.

Король впился глазами в страницу, словно пытался проникнуть за пределы времени и смерти, и, вопреки голосу рассудка, найти в словах новые значения, более соответствующие его желаниям.

– Здесь сказано «проклят навечно», «род пресечется», «земли не увидишь». Отложим.

И Король медленно закрыл Книгу и запер три ее замка, а ключ спрятал на груди.

– Еще нет крайней нужды, – проговорил он. – Пусть действует меч. И Корунд. Если они подведут, я все равно с пути не сверну. Что смогу, то выполню.

Как только Король вернулся назад в свой покой, прибежал гонец от Хеминга и сообщил, что он с войском в тысячу пятьсот воинов идет по Дороге Королей из Пиксиленда. Кроме того, пришло известие, что флот демонов вошел в реку, и возможно, атака начнется утром с суши и с воды.

Всю ночь Король держал совет с военачальниками и отдавал распоряжения на завтра. Он ни на миг не сомкнул глаз, а остальных заставил спать по очереди, чтобы утром они были бодры и готовы к бою. Они решили перевести все свое войско на левый берег к шлюзу и там напасть на демонов на рассвете. Ибо если остаться внутри крепости и позволить демонам отрезать юного Хеминга от ворот шлюза, он погибнет, а если шлюз откроется и мост окажется разрушен, то демоны легко перевезут на кораблях любое количество воинов и ворвутся в Карсэ. Атаки с правого берега бояться нечего, стены замка с той стороны неприступны, можно сидеть за ними, смеясь над врагом. Но если битва начнется у шлюза, как они считали, то демонов можно будет смять и оттеснить с запада в центр, в то время как Хеминг ворвется с востока и ударит оттуда. В рядах демонов при этом начнется замешательство, они не смогут добраться до кораблей и станут добычей колдунов в болотах перед Карсэ.

В холодный предрассветный час полководцы получили от Короля последние приказы, и пошли к своим воинам. Кориниус вышел из покоев Короля чуть раньше остальных. В коридоре был сквозняк, светильники качались и дымили, свет колебался. Кориниус заметил леди Сриву, которая то ли хотела попрощаться с отцом, то ли пришла из любопытства. Как бы там ни было, ему на это было наплевать, и он быстро подошел к ней и затащил ее в нишу, где света едва хватало, чтобы разглядеть мерцание шелкового платья, темные волосы, подколотые змеиными кольцами, и блеск темных глаз.

– Ну что, поймал я тебя, неверная притворщица? Не противься. Твое дыхание пахнет корицей. Поцелуй меня, Срива.

– Нет! – воскликнула Срива, пытаясь вырваться. – Наглец, разве так надо со мной обращаться? – но, почувствовав, что так она ничего не добьется, понизила голос: – Ладно, если ты сегодня к вечеру вернешь себе Демонланд, можно будет поговорить.

– Послушать только капризную изменницу! – воскликнул он. – Вчера ты была со мной крайне неучтива, а сейчас пытаешься говорить честно. Какого дьявола? Может, потому, что я, вероятнее всего, не вернусь из боя. Но я вернусь, леди «целуй-меня-пошел-прочь». И, клянусь богами, получу награду.

Его губы впились в нее, жадные сильные руки овладели ею против ее воли, и она с заглушенным вскриком обняла его, раня нежную кожу о его латы. Между поцелуями она прошептала:

– Да, да, сегодня вечером.

Конечно, он выбранил злодейку-судьбу за то, что она не послала ему эту встречу на полчаса раньше.

Когда он ушел, Срива осталась в нише приводить в порядок волосы и платье, совершенно не расстроенная таким горячим ухаживанием. Зато из своего укрытия она проследила за леди Презмирой и ее мужем, которые остановились перед тем, как спуститься по винтовой лестнице.

Корунд держал Презмиру под руку.

– Я знаю, миледи, где у дьявола хвост, – говорил он. – И я узнаю изменника, если увижу.

– Разве хоть раз тебя постигла неудача после моего совета, милорд? – сказала Презмира. – Или я тебе хоть в чем-нибудь отказала? Уже семь лет, как я променяла девичество на тебя. Двадцать королей предлагали мне счастливый брак, но я им всем предпочла тебя, ибо зеленый дятел не сравнится с соколом, а орлица не выбирает лебедей. И ты мне в этом откажешь?

Она развернулась к нему лицом. Зрачки ее больших зеленых глаз расширились в полусвете, и взгляд стал таинственным. Роскошно отделанная корона и великолепный пояс казались бедной оправой для несравненной ее красоты. Благородные и нежные черты лица дарили обещание всех земных и небесных благ; сияние светло-рыжих волос напоминало свет солнца; гордой осанкой она была похожа на птицу, только что опустившуюся из высокого полета.

– Мне кажется, это вздор, – ответил Корунд, – но разве можно сейчас тебе отказать? Нет, сейчас я тебе не откажу, моя королева.

– Благодарю, милорд. Разоружи его и приведи сюда, если удастся. Когда ты одержишь для Короля победу над нашими врагами, он не откажет нам в даровании ему прощения за ошибку.

Леди Срива ничего больше не услышала, хотя ей никогда не было так интересно. Но на последней ступеньке лестницы Корунд остановился поправить застежки на латах. Вид у него был хмурый. И он сказал:

– Битва будет смертельно жестокой, и исход ее сомнителен. Может быть, нам удастся выстоять, но не более. Поцелуй меня, девочка. А если… Нет, не может быть… Но все же, я скажу: если мне не повезет, я не хочу, чтобы ты провела остаток дней, сходя с ума от горя. Ты знаешь, я не из тех ревнивых и никчемных парней, которые требуют, чтобы их вдовы не выходили замуж, потому что боятся, что новый муж окажется лучше.

Но Презмира приблизилась к нему со светлой улыбкой на губах:

– Давай, я закрою тебе рот, милорд. Такие глупые мысли не пристали королю, уходящему на битву. Возвращайся с победой. Думай только о том, что я жду тебя, как ждет звезда. Она обязательно взойдет.

– Взойдет, – произнес он. – Я тебе скажу, когда увижу. Я не звездочет. Я буду рубить мечом, любовь моя. Пресекать их намерения, если смогу.

– Будь удачлив, моя любовь с тобой, – сказала она.

Срива вышла из своего убежища и поспешила в покои матери, где застала ее всю в слезах после прощания с двумя сыновьями. Тут же пришел герцог, ее муж, чтобы сменить меч, и леди Зенамбрия бросилась ему на шею, желая расцеловать. Но он стряхнул ее, крича, что давно устал и от нее, и от ее слюнявых поцелуев. Бранясь, он грозился потащить ее с собой и отдать демонам, которые не переносят старых кляч и, без сомнения, повесят ее или вспорют кишки, освободив его от постоянных расходов. После чего он быстро вышел, а его жена и дочь зарыдали, обнявшись, и так, плача, спустились во двор с намерением подняться на башню и посмотреть, как войско уходит через реку.

Во дворе они встретили Презмиру. Она шла легким шагом с беспечным выражением лица и напевала песенку. Они обменялись приветствиями.

– Ты переносишь такие несчастья храбрее, чем мы, госпожа, – сказала Зенамбрия. – Мы жалкие плаксы.

Презмира ответила:

– Правда, миледи, я не так слаба, как некоторые женщины, которые, чуть что, хнычут, и глаза у них на мокром месте. С вашего разрешения, я придержу слезы – которые, кстати, портят кожу щек – до того момента, когда они мне понадобятся.

Когда она прошла мимо, Срива сказала:

– Ну, разве она не каменная бесстыдница, мама? Какой позор смеяться и шутить, прощаясь с мужем, как я тебе рассказывала, и тут же уговаривать его спасти жизнь тому вероломному псу?

– С которым она наверняка делает такое, о чем стыдно говорить, – сказала Зенамбрия. – Эта бесстыдная чужестранка позорит нас на всю страну.

А Презмира шла своим путем и была рада, что ни одним движением ресниц не выдала мужу того, какой ужас сжимает ей сердце, после того, как она всю ночь наблюдала страшные видения, предвещавшие гибель всего, что ей дорого.

Начался новый день, и все королевское войско вышло в боевом строю к шлюзу. Кориниус командовал левым флангом. За ним шли семь сотен отборных бойцов Колдунии с герцогами Трейса и Эстреганзии, и кроме них, приведшие рекрутов короли и принцы из чужих земель, в их числе король Минии, владетель Эскобрина из Тзеуши и красный Фолиот. Корсус возглавлял центр, с ним шел король Эрп из Эллиэна с пращниками в зеленых одеждах, король Неврии, лорд Акстакус из Пермио, король Гилты, Олис из Текапана, и другие военачальники, всего тысяча семьсот воинов. Правый фланг выбрал лорд Корунд. За его знаменем шли две тысячи лучших воинов Колдунии, закаленных в битвах в Бесовии, Демонланде и на южных границах, а также копейщики в латах из Балтари и меченосцы из Бутены и Ара. Тут же был его сын Виглус, правитель Трамны Кадарус, Дидарус из Ларгоса и лорд Эстремерина.

Но когда демоны увидели великое войско возле ворот на мост, они тут же перестроились для битвы. И их корабли были готовы двинуться вверх по течению реки к самому Карсэ, на случай если придется брать мост с воды, чтобы отрезать колдунам путь к отступлению.

Солнце стояло низко и светило ярко. Блестящие доспехи демонов, украшенные драгоценными камнями, их разноцветные куртки и перья на шлемах представляли удивительную картину. Вот каков был их боевой порядок. Слева ближе всего к реке стоял большой отряд всадников во главе с лордом Брандоком Дахом на огромном мышастом коне с огненным взглядом. Главными военачальниками, выехавшими с ним на этот бой, были его соратники с островов: Мелчар, Тармрод, Камерар из Стропардона и Стрикмир со Стипмаром. Рядом с ними встали отряды тяжело вооруженных демонов с востока, ими командовал сам лорд Джасс, на горячем ширококостном гнедом коне. Его окружали избранные конные телохранители под началом Бремери из Шозов. Кроме него, там были Астар из Ретрея, Гизмор Глим из Джастдейла и Перидор из Сулэ. Лорд Спитфайр возглавлял центр, с ним были Фендор из Шалгрета, Эмерон и знаменитые лучники из Долни, а также герцог Азумел, одно время союзник Колдунии. Рядом был и лорд Гро. Он с тяжестью на сердце озирал мощные стены и думал о Короле внутри них, и о том, с какой силой разума и воли он правил своими мрачными и буйными подданными, которые терпели его. Думал он и о королеве Презмире, и о том, что он пристал к своим врагам, не служа больше никому. В его больном воображении черный замок Карсэ, которого даже утро не могло сделать светлее, казался не столько образом и символом могущества и власти королевского дома колдунов, как раньше, сколько темной тенью рока, символом смерти, которая навсегда сбросит эту власть. Ему было почти безразлично, случится это или нет, он устал от жизни и ее изменчивости, страстных желаний, неожиданных ударов, которых, как он думал, претерпел достаточно, и считал, что еще один удар судьбы все равно не принесет желанного покоя. На правом фланге демонов развевалось знамя лорда Голдри Блажко, за которым шли на битву воины с берегов южных заливов и закованные в латы копейщики из Мардардейла и Троувотера. К нему же присоединились король Гасларк с войском гоблинов и рекруты из Оджедии и Эуштлана, недавно разорвавшие союз с Королем Горайсом. Лорд Зигг с легкой конницей из Раммерика, Кельяланда и с северных долин прикрывали фланг с востока.

Король Горайс из башни над шлюзом смотрел на расположение войск. Кроме того, он видел то, чего демоны снизу видеть не могли из-за небольшого холма: издалека с востока по Дороге Королей подходило войско юного Хеминга с вассалами из Пиксиленда и Малтраэны. Король послал надежного слугу уведомить об этом Корунда.

Вот лорд Джасс приказал трубить к атаке, и под оглушительный бой барабанов войско демонов бросилось на врагов. Войска сшиблись под Карсэ, словно грянул гром. Ни за одну ночь, ни за тысячу ночей не мог развалиться замок, как огромный риф, столетиями терпевший ярость ветра и штормовых волн. Колдуны грудью встретили атаку, смешались с нападающими, отбросили их и остались стоять. Железные отряды Корунда выдержали тяжелейший первый удар. Молодой Геспер Голтринг, командуя кораблями, заставил их пройти вверх по течению реки, чтобы форсировать мост в надежде, что Корунд, сражаясь с цветом Демонланда, подставит им спину. Но юные сыновья Корунда, принцы Хакмон и Виглус, охраняли мост и стены, поджигали и топили корабли. Дважды или трижды они отбрасывали демонов, стремившихся встать на мост. Обе стороны сражались насмерть; для Геспера и его соратников это кончилось плачевно: большинство их сгорели на подожженных кораблях, были зарублены мечами и утонули. Сам Геспер после долгой драки остался один на мосту, получил множество ран и, отползая от противника, был заколот кинжалом и умер.

Оставшиеся несколько кораблей отступили по реке, а сыновья Корунда, мужественно выполнив первую задачу, присоединились со своими отрядами к главному сражению. Запах дыма от горящих кораблей был фимиамом для Короля, наблюдавшего с башни над шлюзом.

Вторая атака была предпринята почти сразу после первой. Хеминг подошел с востока, напал на конницу Зигга, увязавшую в болотистой почве, и пробился на правый фланг демонов. Колдуны яростно нападали по всей линии от поста Корунда у реки до восточного края, где Хеминг соединился с Кориниусом. Сначала перевес был на стороне демонов, но теперь положение изменилось в сторону колдунов. Часть воинов лорда Голдри Блажко не выстояла под мощным ударом, передовая линия изогнулась. Демоны отступали перед колдунами ярд за ярдом, героически не допуская разрыва рядов, только их иноземные союзники отделились и бежали. Тем временем на левом фланге демонов Джасс и Брандок Дах упорно держались, хотя им пришлось столкнуться с отборнейшими силами Колдунии. Самая кровавая битва произошла именно там, резня была такой жестокой, что почти никому не удалось выжить. Смертельно раненные воины падали, зарубая противника последним взмахом меча. Целый час войска словно раскачивались, как сцепившиеся в захвате кулачные бойцы, но, в конце концов, Корунд одержал верх и закрепился перед воротами шлюза.

Роменард из Долни галопом подскакал к лорду Джассу, когда тот переводил дух между схватками, и принес ему вести от Спитфайра с правого фланга. Он сообщил, что Голдри не может справиться с таким перевесом врагов, что центр еще держится, но вот-вот сломается, что правое крыло колдунов готовится напасть с тыла:

– Если твое высочество не отбросит Корунда, все потеряно.

В эту краткую минуту затишья (если можно назвать затишьем шум битвы, как рокот моря, гром копыт, лязг оружия и лишь слегка ослабевший натиск) Джасс сделал выбор. От его выбора зависела судьба Демонланда и всего мира. У него не было советника. У него не было времени на размышление. В такой момент воображение и высокие дары мыслей не имели значения: они, как быстрые кони, влетали в бездну, вырытую врагом, и она их поглощала. Только трудно добытый опыт, копившийся годами, мог расстелить под летящими копытами твердую дорогу вперед, к лучшей судьбе. Так от начала мира бывает со всеми великими военачальниками, каковым был лорд Джасс. Так стало и с ним, в час, когда враг сметал его войско. Две минуты он молчал. Затем приказал Бремери из Шозов быстрым галопом, рискуя сломать шею, лететь с его приказами к лорду Брандоку Даху, а Роменарда снова отослал к Спитфайру. Сам Джасс встал перед своими воинами и громовым голосом закричал, чтобы они готовились к самому жестокому испытанию.

– Мой кузен сошел с ума? – воскликнул лорд Брандок Дах, увидев и поняв, что происходит. – Или он считает Корунда настолько ручным, что собирается справиться с ним без меня и без половины своего войска?

– Он теряет позицию, чтобы ухватиться за последнюю возможность, – ответил Бремери. – Это отчаянный шаг, но все другие пути ведут к разгрому. Наш правый фланг отступает, левый еле держится. Он просит твою милость разбить их центр, если сможешь. Они несколько рискованно продвинулись влево, и тут могут найти свою погибель, если мы будем действовать, не медля. Но помни, что здесь, с этой стороны, перед нами их главные мощные силы, и если нас одолеют здесь…

– Ответ «да», – сказал лорд Брандок Дах. – Время скачет галопом, мы должны его обогнать.

В это самое время, когда Голдри и Зигг, отступая шаг за шагом, оказались уже спинами к реке, и Корунд на левом фланге у демонов задерживал их и угрожал последним мощным ударом сокрушить всех, Джасс использовал отчаянный прием: встретить опасность в лоб, чтобы враг не смял его. Он ослабил свой левый фланг, бросил в битву отряды Брандока Даха и почти восемьсот своих всадников, чтобы соединиться со Спитфайром и врезаться клином между Корсусом и Кориниусом.

Давно прошел полдень. Бой, лишь ненадолго приутихнув, грянул с новой силой по всей передовой линии, когда Брандок Дах бросил своих всадников на Корсуса и его союзников. Демоны теснили врагов. Успех висел на волоске. Первыми не выдержали отряды из Гилты и Неврии, они смешались и побежали. Конники Брандока Даха ворвались в освободившийся проход и стали давить Корсуса и Кориниуса с фланга и тыла.

В этой атаке пали лорд Пермио Акстакус, короли Эллиэна и Гилты, сын Корсуса Гориус, владетель Тзеуши и многие другие благородные воины. Многие демоны были ранены, и многие убиты, но из именитых лишь Камерар из Стропардона, которому Кориниус отсек голову боевой секирой, и Трентмар, которого Корсус пронзил пикой насквозь, так что он упал с коня и тут же умер. Весь левый фланг и центр колдунов смешался, большинство союзников дрогнули и были готовы сдаться и просить пощады. Король, видя, какое бедствие постигло его войско, послал конного вестника к Корунду, а тот немедленно направил приказ Корсусу и Кориниусу со всей скоростью всем возвращаться в крепость, пока не поздно. Сам Корунд, как солнце на закате, поставил последний заслон из усталых воинов, пытаясь сдержать продвижение Джасса и открыть дорогу остаткам королевского войска к воротам моста в Карсэ. Когда Кориниус это понял, то бросился с отрядом воинов на помощь Корунду, то же сделали Хеминг, Декалайус и другие военачальники. Но Корсус, считая, что битва в этот день проиграна, а сам он уже стар и с него хватит, помчался в Карсэ так быстро, как мог. Правду сказать, он был в крови от многих ран.

Своим великим противостоянием Корунд и его воины выиграли время, и остатки войска смогли укрыться в Карсэ. Колдуны были выгнаны с большей части поля, но лорд Корунд был храбр и не обделен благородством, он подбадривал своих воинов, и они отступали медленно, продолжая в кровавых схватках отстаивать каждый фут пути к воротам шлюза, надеясь под конец тоже войти в крепость. Джасс сказал:

– Это величайший подвиг из всех, которые я видел в своей жизни, и я восхищен и глубоко потрясен деяниями Корунда. Я бы даже оставил его в покое, но я поклялся не оставлять в покое Колдунию.

Лорд Гро был в этой битве на стороне демонов. Он пронзил мечом шею Дидаруса, и тот упал мертвый. Увидев это, Корунд занес секиру, но в последний миг изменил свое намерение и сказал:

– О беззаконный перебежчик, ты уже убиваешь моих родичей у меня на глазах? Но моя дружба – не флюгер. Живи, изменник.

Гро, глубоко тронутый его словами, посмотрел на Корунда большими глазами, словно проснулся, и ответил:

– Я поступил не так? Это можно исправить.

И он развернулся и убил одного из демонов. Это увидел Спитфайр, громко обозвал Гро грязным предателем и ткнул его мечом в небольшой щит, которым тот прикрылся. Меч прошел насквозь и попал в мозг.

Вот так возмездие внезапно оборвало жизнь лорда Гро. Он нашел жалкий конец. Он был философом и хотел мира, он не был привязан ни к чему земному, всю жизнь он упорно следовал за одной божественной звездой, но после кровавой битвы под Карсэ он останется в памяти живущих, как многажды преступник и изменник, получивший, наконец, награду за вероломство.

Лорд Джасс в окружении большого отряда демонов продолжал сражаться на коне, с его меча капала кровь, а битва загрохотала еще яростнее, и великая резня продолжалась, и еще много храбрых воинов Колдунии полегло. Демоны почти сбросили их с моста. Но лорд Корунд, скликая своих бойцов, хотя их осталось мало, снова ринулся от моста в гущу сражения. В этой мясорубке он искал самого Джасса, а когда увидел его, то с великой яростью набросился. Сначала они обменивались страшными ударами мечей, потом Корунд разрубил щит Джасса, и сбросил лорда демонов с коня. Джасс, вскочив на ноги, с силой вонзил меч в грудь Корунда, пробив кольчугу. А Корунд уложил его на землю, ударив сверху по шлему, так что Джасс лишился чувств.

Битва все продолжалась, и много было тяжело раненных с обеих сторон. Сыновья Корунда увидели, что их отец потерял много крови и шатается от слабости, и остальные его родичи увидели это тоже, и пришли в замешательство. Сыновья, подскакав к Корунду с оставшимися воинами, повели за собой его коня, и он последовал за ними, от слабости не соображая, что делает. И без того чудо, что этот великий лорд со смертельной раной смог удержаться на коне.

В большом дворе замка его сняли с коня. Когда леди Презмира увидела его рану и залитые кровью латы, она не упала в обморок, как могла бы другая женщина, но положила его руку себе на плечо и поддержала его с помощью пасынков, ибо этот великий муж, только что сражавшийся против целого войска, сам идти уже не мог. Она вызвала лекарей и носилки, и Корунда отнесли в зал для пиров. Ученые мужи долго совещались, но признали его рану смертельной, а свое искусство – бессильным. Считая ниже своего достоинства умирать в постели, а не на поле боя, лорд Корунд дал знак посадить себя на свой трон с оружием и в латах, не стирая с них ни кровь, ни грязь. Так он остался ждать смерти.

После этого Хеминг пошел доложить обо всем Королю, следившему из башни над шлюзом за ходом конца сражения. Король сидел в своем кресле, высунувшись в окно и подперев подбородок рукой. Темный плащ прикрывал его плечи. Девять или десять воинов его личной охраны сгрудились поодаль, страшась подходить ближе. Когда подошел Хеминг, Король медленно обернулся. Кроваво-красное солнце, опускавшееся над Тенемосом, освещало его лицо. Хеминга охватил такой ужас, что он не произнес ни слова, но лишь, дрожа, поклонился и вышел. Ему показалось, что он заглянул на тот свет.

XXXII. Гибель Карсэ и конец лордов Колдунии

О военном совете; как лорд Корсус, отрекшись от Короля, обратил мысли в другую сторону; о последнем колдовстве в замке, и о последнем винопитии; и как леди Презмира еще раз говорила в Карсэ с лордами Демонланда

Наутро после битвы перед Карсэ Король Горайс держал в своем покое военный совет. Небо затянули мрачные тучи, и хотя все окна были распахнуты, в духоте было трудно дышать, будто воздух был перенасыщен тяжестью, лежавшей на сердце лордов Колдунии. Лица лордов побледнели и осунулись. Собравшиеся старались изо всех сил выглядеть бодрее в присутствии Короля, но боевой дух пропал. Один Кориниус сохранил остатки храбрости и величественную осанку. Он сидел напротив Короля, уперев руки в бока, раздув ноздри и выдвинув вперед массивную челюсть. Вероятно, он плохо выспался, потому что его глаза налились кровью, и от него сильно пахло вином.

– Мы ждем Корсуса, – сказал Король. – Ему передали, что я его звал?

Декалайус сказал:

– Милорд, я могу еще раз его позвать. Боюсь, что он тяжело переживает вчерашнее поражение, он сам не свой сегодня.

– Иди немедленно, – сказал Король. – Дай мне пергаменты, Кориниус. Корунд нашел свою смерть, теперь ты мой полководец. Я хочу знать, во что нам обошелся вчерашний день, и какие силы у меня остались, чтобы разгромить этих змей оружием.

– Вот их число, о Король, – сказал Кориниус. – Всего три тысячи пятьсот воинов, из которых почти половина ранены и могут что-то делать, только оставаясь внутри стен. Демоны одержат над ними легкую победу, перед Карсэ стоят четыре тысячи их невредимых воинов.

– Откуда тебе известно их число? – спросил Король, презрительно фыркнув.

– Было бы опасно не досчитать даже одного воина, – ответил Кориниус.

А Хакмон сказал:

– Милорд Король, я могу рискнуть головой, что их больше. Твоему величеству не стоит также забывать, что они воодушевлены успехом, в то время как наши воины…

– Вы же сыновья Корунда, – сказал Король, грозно взглянув на него и прервав его речь, – ветки срубленного дерева своего отца, почему в вас нет его мужества и жизненных соков, а лишь слабоумие? Я не потерплю женской болтовни, и даже таких мыслей в Карсэ.

Кориниус сказал:

– У нас точные сведения, о Король, что при высадке их главное войско насчитывало шесть тысяч бойцов. Вчера вечером я сам говорил с двумя десятками своих военачальников, и выслушал правдивые слова захваченных демонов, которых мы потом убили. Когда я говорю, что Джасс стоит под стенами Карсэ с четырьмя тысячами воинов, я не преувеличиваю. По сравнению с нашими, его потери ничтожны.

Король коротко кивнул. Кориниус продолжил:

– Если бы нам удалось исхитриться и собрать силы вне Карсэ, пусть хоть пятьсот копий, чтобы отвлечь его от нас, я бы атаковал его, и меня ничто не удержало бы, кроме приказа твоего величества. Это могло бы кончиться нашим поражением, но ты знаешь, что я всегда срываю все плоды, невзирая на шипы. А до тех пор без твоего прямого приказа я в атаку не пойду. Ибо хорошо понимаю, что так погибну я, и не спасешься ты, и погибнет вся Колдуния.

Король слушал, застыв, как каменный, лишь презрительно приподняв верхнюю губу и полузакрыв глаза, как сфинкс под ярким солнцем. Но солнца в покое не было. Снаружи висели свинцовые тучи, хотя время близилось к полудню.

– Милорд Король, – сказал Хеминг. – Пошли меня. Как обойти караульных ночью, придумано не сегодня. Я соберу тебе небольшое войско, которого хватит для нашей цели, пусть мне придется прочесать семь королевств.

Пока говорил Хеминг, дверь открылась, и в покой вошел герцог Корсус. Он выглядел плохо, щеки сильнее обвисли и взгляд стал тусклым. Лицо было бескровно, брюхо стало меньше, плечи опустились. Он шел неверной походкой, и рука дрожала, когда он отодвинул кресло от стола и поставил его перед Королем. Король некоторое время молча смотрел на него, и под этим взглядом на лбу Корсуса выступили капли пота, а нижняя губа дернулась.

– Нам нужен твой совет, Корсус, – сказал Король. – Дело вот в чем. Вчера звезды отвернулись от нас и дали победу бунтовщикам демонам. Джасс с братьями стоит перед замком с четырьмя тысячами, когда у меня в Карсэ меньше двух тысяч боеспособных воинов. Кориниус считает, что мы слишком слабы, чтобы рискнуть и предпринять вылазку, и предлагает собрать подкрепление извне. Но после вчерашнего об этом даже думать нечего. Мы уже стянули все силы отсюда до Меликафказа, и союзники шли под наши знамена не из любви к нам, а из страха и в надежде на добычу. Сейчас эти гусеницы отползают. Если мы сейчас ввяжемся в бой, то потеряем последние силы, и нашим врагам останется лишь подольше посидеть под Карсэ, пока мы умрем с голода. Вот какой узел надо развязать, и в этом вся трудность.

– Трудность в самом деле большая, милорд Король, – сказал Корсус, оглядываясь на членов совета, избегая устремленного на него взгляда Короля, и в конце концов уставившись на сверкающую драгоценностями корону Колдунии. – Ты требуешь, чтобы я сказал. Я не скажу ничего, кроме того, что добро нам будет, пока ты с нами. Сейчас наше величие обернулось горем, мы скорбим и нам тяжело, но после драки кулаками не машут.

Он замолчал, нижняя челюсть его тряслась. Король сказал:

– Продолжай. Ты запинаешься, как гусь в лихорадке. Мне нужен твой совет.

Корсус сказал:

– Ты не примешь его, о Король. Нами, колдунами, всегда правили скалы, а не прибой. Я лучше смолчу. Молчание нельзя записать.

– То у тебя нет совета, то есть! – сказал Король. – Вид у тебя бескровный, но не безмозглый. Говори, не гневи меня.

– Тогда не вини меня, о Король, – сказал Корсус. – Мне кажется, что настал час, когда мы, сыны Колдунии, должны посмотреть беде в глаза и признать, что мы бросили кости в последний раз и проиграли все. Как мы убедились ценой своего поражения, демоны в войне непобедимы. Но их мысли изукрашены всякими глупыми понятиями о чести и учтивости, так что в чаше удачи для нас может остаться пара жалких глотков, если мы отбросим неуместную гордыню и рассмотрим свою выгоду.

– Пустая болтовня! – воскликнул Король. – Будь я проклят, если хоть что-то понял! Что ты мне предлагаешь сделать?

Наконец, Корсус посмотрел Королю в глаза. Он собрался, как перед ударом:

– Не бросай плащ в огонь, когда твой дом горит, о Король. Сдайся на милость Джасса. Поверь мне, глупое милосердие демонов даст нам свободу и место, где жить.

Король слегка наклонился к Корсусу, который с пересохшим горлом все-таки осмелился выпалить такой совет. На Корсуса никто не смотрел, все уставились на Короля. С минуту в покое было слышно только прерывистое дыхание. Затем в окно с шумом ворвался горячий воздух, и Король, не поворачивая головы, обвел всех своим жутким взглядом, останавливая его на каждом по очереди. И сказал Король:

– Для кого приемлем такой совет? Говорите и предлагайте.

Все молчали, как немые звери. Король снова заговорил:

– Хорошо. Если бы в моем совете нашелся еще один такой отупевший червь, вредитель с вшивой душой, каким оказался этот, я счел бы Колдунию гнилой грушей. И будь это так, немедленно дал бы приказ о выходе. Пусть бы этот Корсус повел вас к бесчестью. Таков был бы грязный конец, а нам вечный позор перед небом и землей.

– Я восхищен, милорд, что ты меня не ударил, – сказал Корсус. – Но молю тебя, подумай, сколько королей в Карсэ совершали недостойные поступки и погибали, ибо были слишком упрямы, чтобы прежде выслушать полезный совет. Будь твое величество полубогом или дьяволом из ада, тебе не удастся дальнейшим сопротивлением высвободить нас из сети, которую затянули на нас демоны. Гусей ты уже не спасешь, о Король. И ты разорвешь меня, потому что я даю тебе совет спасти гусят?

Кориниус стукнул по столу кулаком.

– Чудовищный подонок! – заорал он. – Ты обжегся, а мы все должны дуть на воду?

Но Король лишь встал во всем своем величии, и Корсус съежился под огнем королевского гнева. Король сказал:

– Совет окончен, милорды. Тебя, Корсус, я отстраняю от дел. Благодари меня за милость, ибо я не сниму тебе голову. Ради своей безопасности, о которой ты печешься больше, чем о моей чести, не показывайся мне на глаза, пока не пройдут страшные дни.

А Кориниусу он сказал:

– Ты ответишь головой, если демоны пойдут на штурм крепости. Их гордыня может случайно привести к такой попытке. Не ждите меня на ужин. Сегодня я сплю в Железной Башне, и кто меня потревожит, лишится головы. За четыре часа до завтрашнего полудня вы все должны прийти ко мне сюда. Смотри, Кориниус, не смей предпринимать никаких военных действий против демонов, пока я не дам дальнейших указаний. Ты можешь лишь удерживать Карсэ, если демоны начнут атаковать. Ответишь головой. Демоны, вероятно, будут ночью праздновать вчерашний успех. Если мой враг оторвет от скалы камень над моим жилищем, мне хватит силы собственных рук в одно мгновение остановить его в полете и расколоть вдребезги, чтобы он не упал мне на крышу.

С этими словами Король решительным шагом пошел к двери. Затем остановился, положив руку на серебряную щеколду, хищно взглянул на Корсуса и сказал:

– Советую больше не переходить мне дорогу. И не подсылай ко мне дочь, как год назад. Она хороша в любовных играх, и хорошо обслужила меня. Но Король Колдунии не ест дважды с одного блюда. Когда понадобится, найдутся свежие девки.

Все рассмеялись, а Корсус покраснел, как рак.

Так кончился совет. Кориниус с сыновьями Корунда и Корсуса пошли на стены раздавать приказы от имени Короля Горайса. Старый герцог Корсус отправился в свои покои в северной галерее. Он никак не мог успокоиться, и то садился в свое резное кресло, то присаживался на подоконник, то на широкое ложе, то ходил взад-вперед, сжимая кулаки и скрипя зубами. Неудивительно, что он был расстроен, оказавшись между соколом и ястребом: с одной стороны гнев Короля в Карсэ, с другой – войска демонов за стенами.

Так прошел день до вечера. За ужином Корсус, ко всеобщему удивлению, сидел на своем месте, с леди Зенамбрией и Сривой. Он много пил, и под конец ужина наполнил бокал и произнес:

– Милорд Король Демонланда и вы, прочие колдуны, как хорошо, что мы ладим друг с другом, стоя одной ногой в капкане гибели. Нет надобности скрывать друг от друга свои мысли, можно говорить открыто, как я говорил пред лицом Короля сегодня утром. Не стыдясь, я признаю, что был неправ, пытаясь склонить Короля к миру между нами и демонами. Я старею, а у стариков в мыслях часто проявляется трусость. Но если в них остается мудрость и мужество, они потом признают свои ошибки, подумав на досуге. Ясно, как день, что Король был прав, как в том, что покарал меня за недостаток мужества, так и в том, что повелел тебе, о король Кориниус, стоять на страже и ничего не предпринимать до утра. Разве он пошел не в Железную Башню? И чем может кончиться ночь в том ужасном покое, как не новым колдовством, как уже бывало, когда он своей мудростью нанес демонам гибельный удар в расцвете их славы? Колдуния более всего нуждается в исполнении наших желаний именно в сегодняшнюю полночь, и я прошу вас, милорды, незадолго до полночи собраться в этом зале, и единодушно выпить за удачный исход Королевского колдовства.

Такими любезными словами и вовремя вставленными сочувственными намеками, когда чаши с вином вернули радость их сердцам при всех неудачах ужасной войны, Корсус вновь обрел дружбу с лордами Колдунии. Так что, когда была расставлена ночная стража, они все собрались в большом зале для пиров, где более трех лет назад принц Ла Фириз пировал и дрался с ними, а теперь он давно на дне пролива Меликафказ. И лорд Корунд, который в ту же памятную ночь храбро дрался в этом зале, теперь ждал торжественного прощания на погребальных носилках, закованный в латы, как воин, в аметистовой короне Бесовии. Много мест на широких скамьях пустовали, а поперечная скамья была сдвинута, чтобы освободить место под носилки Корунда. Лорды Колдунии сели за малый стол перед возвышением: Кориниус на почетном месте ближе к двери, напротив него Корсус, слева от Кориниуса Зенамбрия, а справа сын Корсуса Декалайус, потом Хеминг; слева от Корсуса его дочь Срива, а справа два оставшихся сына Корунда. Пришли все, кроме Презмиры, она не покидала своих покоев после смерти мужа, и ее никто не видел. Факелы на серебряных подставках горели, как прежде, освещая полупустой зал, и пламя четырех свечей колебалось вокруг спящего последним сном Корунда. Против каждого гостя на столе стояли красивые чаши, полные до краев темным сладким трамнианским вином, и в легкий полночный ужин входили холодные пироги с ветчиной, икра кефали и раки в пряном винном соусе.

Не успели они сесть, как вдруг факелы потускнели и из дверей полился странный свет, жуткий, мутный, гибельный, как тот, что некогда видел Гро, когда Король Горайс XII впервые колдовал в Карсэ. Кориниус не успел сесть. Он стоял во всем своем величии в синем плаще и посеребренной кольчуге. Красивая корона Демонланда, которой Корсус был принужден короновать его в ту знаменательную ночь в Аулсвике, сверкала на его светлых кудрях. Каждая черта его крупного тела дышала молодостью и жаждой жизни, на обнаженных мускулистых руках красовались золотые браслеты, но в странном потустороннем свете его бритый подбородок окрасился смертельной бледностью, а губы потемнели дочерна, словно он принял яд.

– Вы уже видели этот свет? – воскликнул он. – Это тень на солнце нашего могущества! Молот судьбы поднят. Пейте вместе со мной за успех нашего Короля, который борется с роком.

Все сделали по большому глотку, и Кориниус предложил:

– Давайте передвинем чаши так, чтобы каждый допил за своего соседа. Этому старому обычаю Корунд научил меня в Бесовии. Скорее, ведь на весах судьба Колдунии.

Он подвинул свою чашу Зенамбрии, которая выпила до дна. И все стали передвигать чаши и осушать их, кроме Корсуса. Когда сын Кориниуса передвинул к нему свою чашу, глаза Корсуса расширились от ужаса.

– Пей, о Корсус, – сказал Кориниус, и закричал, когда старый лорд продолжал колебаться: – Что с тобой, ты выжил из ума? Смотришь на доброе вино, как бешеный пес на воду.

В это мгновение потусторонний свет погас, как задутый ветром светильник, и только пламя факелов и погребальных свечей отражалось на пирующих. Кориниус повторил:

– Пей.

Но Корсус сел, не притронувшись к чаше. Кориниус открыл рот, собираясь что-то сказать, и у него отвисла челюсть, как в страшном подозрении. Он не успел издать ни звука, как вдруг ослепительная молния с грохотом сверкнула между небом и землей, и твердый пол зала качнулся и затрясся, как при землетрясении. Все, кроме Кориниуса, отшатнулись от стола, хватаясь за его край, онемев от ужаса. Грохот и треск сопровождался ревом, от которого чуть не лопались уши, в Карсэ буйствовал ужас, рожденный утробой тьмы. В разорванном воздухе носился смех, словно с адского пира проклятых душ. Зарницы разрывали темноту, ослепляя сидящих за столом. Когда последний удар сотряс стены, и в ночь взвился столб синеватого пламени, осветив все небо, Кориниус обеими руками схватился за столешницу и в свете этой адской вспышки увидел через юго-западное окно, как взорвалась и раскололась Железная Башня, и тут же рассыпалась огненными обломками.

– Башня пала! – закричал он и, вдруг охваченный смертельной усталостью, тяжело опустился на сиденье.

Все прошло, как ветер в ночи. Но раздался шум атаки. Враги, видимо, собирались брать крепость. Кориниус пытался подняться, но ноги его не слушались. Взгляд его остановился на невыпитой чаше Корсуса, которую ему передвинул сын Корунда Виглус, и он закричал:

– Что это за чертовщина? У меня немеют ноги. Клянусь небесами, ты выпьешь эту чашу или умрешь!

Виглус с выпученными глазами, хватаясь за грудь, пытался подняться, но не мог.

Хеминг, спотыкаясь, приподнялся, пробовал нащупать свой меч, но страшно захрипел и упал ничком на стол.

А Корсус, дрожа, вспрыгнул на ноги, его тусклые глаза вдруг вспыхнули торжествующей злобой.

– Король бросил кости и проиграл, – воскликнул он. – Я это предвидел. Порождения тьмы забрали его. А ты, проклятый Кориниус, и вы, сыновья Корунда, дохлые свиньи. Вы все выпили яд, и вас уже нет. Теперь я выдам замок демонам. Этот замок, и ваши тела, в которых догнивает мое снадобье, будут моей платой за мир с Демонландом.

– Какой ужас! Значит, и я отравлена, – воскликнула леди Зенамбрия и лишилась чувств.

– Жаль, – сказал Корсус. – Это из-за перестановки чаш. Я не мог говорить, пока отрава не сковала члены этим отродьям, теперь они мне не навредят.

Кориниус выдвинул челюсть, как бульдог. Скрипя зубами, он с трудом поднялся с места и взял меч. Проходя мимо него, Корсус слишком поздно увидел, что просчитался. Смертельная отрава спутывала Кориниусу ноги, как саваном, но он ухитрился опередить Корсуса, тот лишь успел раздвинуть тяжелые занавеси у двери, как меч Кориниуса вонзился ему в спину. Он упал, извиваясь, как жаба на вертеле, и стеатитовый пол стал скользким от его крови.

– Хорошо. Как раз в потроха, – произнес Кориниус.

Но он уже не смог вынуть меч, а зашатался, как пьяный, упал и остался лежать, опираясь о косяк высокой двери.

Некоторое время он лежал так, прислушиваясь к звукам боя, доносившимся снаружи. Железная Башня упала на внешнюю стену, проломила ее и нарушила все линии обороны. Через эту брешь демоны ворвались в крепость Карсэ, в которую не ступала вражеская нога со дня, когда ее построил Горайс I. Худо было Кориниусу, ибо он не мог шевельнуть рукой, а лишь прислушивался к шуму неравного боя, когда все, кто должен был возглавлять оборону, лежали мертвыми или умирали у него на глазах. Его дыхание чуть выравнивалось и боль утихала, когда он смотрел, как грузный Корсус извивается в агонии на его мече.

Так прошел почти час. Телесная мощь Кориниуса и железное сердце еще выдерживали действие яда, когда остальные испустили дух. Бой закончился, демоны победили, и лорды Джасс, Голдри Блажко и Брандок Дах с несколькими соратниками вошли в зал для пиров. Они были все в крови и пыли сражения, ибо победа далась нелегко, не без тяжелых ударов и гибели храбрых воинов. На пороге они остановились. Голдри произнес:

– В этом зале пировала смерть. Как так случилось?

Кориниус нахмурился при виде лордов Демонланда и очень хотел встать, но со стоном упал назад.

– У меня смертельный холод в костях, – сказал он. – Вот этот проклятый предатель отравил нас всех, а то бы я сам отправил некоторых из вас на тот свет, прежде чем вы вошли бы в Карсэ.

– Принесите ему воды, – сказал Джасс.

Вместе с Брандоком Дахом они осторожно подняли Кориниуса и отнесли его в его кресло, где ему было удобнее. Голдри сказал:

– Вон там живая леди.

Срива сидела слева от отца, и таким образом избежала смертельной чаши. Сейчас она поднялась из-под стола, где в ужасе пряталась, залилась слезами и с мольбой обняла колени Голдри. Голдри велел отвести ее в лагерь и до утра оставить в безопасном месте.

Кориниус почувствовал, что конец его близок, собрал последние силы и сказал:

– Я рад, что погибли мы не от твоего меча, а в неравной игре судьбы, чьими орудиями стали этот Корсус и дьявольская гордыня Короля, который хотел запрячь в свою колесницу и небо, и землю. Удача – шлюха: обняла меня за шею и вдруг лягнула под дых.

– Не удача, а боги, милорд Кориниус, – сказал Голдри. – У них ноги подкованы руном.

Принесли воду, и Брандок Дах хотел дать Кориниусу напиться. Но Кориниус только тряхнул головой, так что опрокинул чашу, и, зло взглянув на лорда Брандока Даха, проговорил:

– Подлец, ты пришел глумиться над могилой Колдунии? Ты больше похож на плясунью, чем на воина, а бьешь в сердце.

– Зачем? – сказал Брандок Дах. – Если пес укусит меня за бедро, я ведь не должен кусать его в то же место.

Веки Кориниуса закрылись, и он совсем тихо произнес:

– Как выглядят твои побрякушки в Кротринге, после того как я потрепал их?

На этих словах отрава доползла до его сердца, и он умер.

* * *

В зале настала тишина, потом раздались шаги, и лорды Демонланда повернулись к высокому входу. За аркой двери зиял темный проем, ибо Корсус в агонии содрал тканые занавеси, и они лежали кучей на полу, а он поверх них. Рукоять меча Кориниуса торчала у него из ребер сзади, а сам меч на фут вышел из груди. Пока они смотрели на все это, через порог переступила леди Презмира в короне и богатом одеянии, сразу оказавшись в свете факелов. Ее лицо было бледно и печально, как зимняя луна в облаках, плывущая высоко в небе в ветреную ночь. При виде ее холодной красоты лорды замерли без слов.

Потом Джасс, словно пытаясь овладеть своим голосом, сдержанно поклонился ей и сказал:

– О королева, мы не тронем тебя. Мы все к твоим услугам, приказывай. Прежде, чем отплыть домой, мы хотели первым делом снова возвести тебя на трон твоей родины, Пиксиленда. Но сейчас мы связаны роковыми событиями и страшными делами. Совет назначен на утро. Ночь призывает к отдыху. Прошу тебя, не держи нас.

– Ты предлагаешь мне Пиксиленд, милорд Джасс, – сказала она. – А я королева Бесовии. Ты думаешь, что можешь дать мне отдых в эту ночь. Те, кто мне дорог, отдыхают: мой муж, мой любимый лорд Корунд; мой брат принц; мой друг милорд Гро. Свою смерть они нашли, встретившись с вами, – враги вы или друзья?

Джасс сказал:

– О королева Презмира, когда валится дерево, падает и гнездо. Все решает судьба, а мы в ее руках всего лишь волчки, как она захочет, так мы и вертимся. Мы не воюем с тобой, и я клянусь, что мы позаботимся о том, чтобы возместить тебе весь ущерб.

– Ах, клятвы! – воскликнула Презмира. – Что вы мне можете возместить? У меня есть молодость и осталась бедная моя красота. Вы можете воскресить троих мужей, которых вы убили? Думаю, что твоего хваленого искусства на это не хватит.

Они молчали, глядя, как она грациозно проходит мимо стола. Она смотрела на мертвых лордов и пустые чаши словно издалека, и казалось, не понимала, что видит. Все чаши были пусты, кроме одной, передвинутой Виглусом, которую Корсус после него не допил. Красивая была чаша, из бледно-зеленого стекла, удивительной работы, ее ножка изображала трех свившихся змей, золотую, серебряную и железную. Леди Презмира небрежно тронула чашу пальцами, взглянула на демонов и произнесла:

– У вас в Демонланде всегда было в обычае съесть яйцо, а скорлупу отдать как подаяние, – потом указала на мертвых колдунов: – Они тоже жертвы вашей утренней охоты, милорды?

– Ты ошибаешься, леди! – воскликнул Голдри. – Демонланд никогда не применял к своим врагам таких коварных приемов.

Лорд Брандок Дах быстро взглянул на него и словно случайно шагнул вперед, говоря:

– Я не знаю, какой искусник сделал твою чашу, но она странно похожа на ту, что я видел в Бесовии, только красивее.

Он протянул руку, но Презмира опередила его и быстро придвинула чашу к себе, так чтобы он ее не достал. Их взгляды скрестились, как мечи, и она сказала:

– Не думай, что у тебя есть худший враг, чем я. Это я послала Корсуса и Кориниуса растоптать Демонланд и утопить его в болоте. Имей я хоть искру мужской силы, кто-то из вас уже с воплем отправился бы к теням, прислуживать моим дорогим, которым я подняла парус. Но силы у меня нет. Убейте меня и отпустите.

Джасс, который уже обнажил меч, сунул его назад в ножны и шагнул к ней. Но между ними был стол, и она отступила на возвышение, где лежал Корунд. Там она встала над ними, как богиня-победительница с чашей в руке, и сказала:

– Не заходите за стол, милорды, а то я осушу эту чашу за то, чтобы вы были прокляты.

Брандок Дах сказал:

– Кости брошены, Джасс. Королеве выпал риск умереть.

– Миледи, – сказал Джасс, – я тебе клянусь, что к тебе не будет применена сила, и мы ни в чем тебя не ограничим. Мы тебе окажем только почести и почтение. Если хочешь, прими нашу дружбу, в память о твоем брате.

Ее взгляд был ужасен, и он сказал:

– Только не наложи на себя руки в эту ночь, миледи. Ради них, которые, наверное, смотрят на нас из неизведанных пустот, из-за озера печали, не делай этого.

Все еще смотря на них, держа чашу в поднятой правой руке, Презмира легко провела левой рукой по бронзовым щиткам на кольчуге Корунда, которая облегала его могучую грудь. Ее рука коснулась его бороды и отдернулась. Потом она снова нежно положила ее ему на грудь. На мгновение ее красота как будто стала ярче, и она сказала:

– Меня отдали Корунду, когда я была совсем молода. Сегодня ночью я буду спать с ним или править с ним среди мертвых.

Джасс сделал движение к ней, но она остановила его взглядом, ее тело напряглось, а несравненные зеленые глаза стали глазами львицы. Она сказала:

– Неужели твое величие настолько переросло твой разум, что ты можешь вообразить меня своей нахлебницей, меня, принцессу Пиксиленда, королеву огромной Бесовии, жену величайшего воина в Карсэ, который только вчера был бичом и грозой всего мира? О лорды Демонланда, благополучные глупцы, не говорите со мной больше, ибо речь ваша безрассудна. Вы можете поклониться простодушной оленихе в горах, просить ее жить с вами в тепле и уюте, после того как убили ее пару. То же может сказать розе жестокий мороз, убивший все остальные цветы. Разве она сможет согласиться на такое волчье предложение?

И она выпила чашу до дна, потом отвернулась от лордов Демонланда, как королева может без внимания отвернуться от не стоящей внимания толпы, встала на колени у носилок Корунда, нежно обвила руками его голову и спрятала лицо на его груди.

Когда Джасс заговорил, в его голосе были слезы. Он приказал Бремери вынести из пиршественного зала тела Корсуса и Зенамбрии, и сыновей Корунда и Корсуса, скончавшихся от яда, и наутро похоронить их с почестями.

– Что же касается лорда Кориниуса, я повелеваю, чтобы его в эту ночь положили на погребальное ложе для торжественного прощания, а наутро мы вынесем его хоронить перед Карсэ, как подобает прославленному военачальнику. Но великого Корунда и его жену нельзя разлучать. Они будут лежать в одной могиле, во имя своей любви. Прежде, чем мы отсюда уйдем, я воздвигну им памятник, как королям. Ибо благороден и царствен был Корунд, и великий воин, и честный боец, хоть и злейший наш враг. Удивительно, какими крепкими узами любви привязал он к себе свою несравненную королеву. Кто знает женщину, более верную и высокую душой? И вряд ли найдется более несчастливая.

Потом они все вышли во внешний двор Карсэ. Ночь еще хранила некие признаки волнения небес. Буря прошла, небо успокоилось, но обрывки грозовой тучи еще носились по нему. В просветах между ними вздрагивали звезды. Заходила наполовину полная луна, опускаясь за Тенемос. Уже чувствовалось дыхание осени, и демонов знобило после душного воздуха пиршественного зала. Дымились руины Железной Башни, а поваленные стены вблизи нее и обрушенные куски кладки в темноте казались чудовищными остатками древнего хаоса. От них поднимались едкие пары`, как от горящей серы. Отвратительные ночные птицы летали туда-сюда над этими серными парами, и летучие мыши на кожаных крыльях кружили над ними, еле различимые в темноте. Их становилось видно, только когда они проносились под лунным диском. А с одиноких дальних болот прилетали на крыльях ночи печальные звуки плача и стенаний, то громче, то тише.

Джасс положил руку на плечо Голдри и сказал:

– В этих стенаниях нет ничего земного. И твари, которые кружат над нами, не настоящие совы и летучие мыши. Это оставшиеся без хозяина духи оплакивают его. Ему многие служили, дьяволы земли, воды и воздуха, он держал их в подчинении своим колдовством, они появлялись и исчезали по его велению и выполняли его волю.

– Ему это не помогло, – сказал Голдри. – И меч Колдунии, направленный против нас, сломался в его руке и убил его могучих храбрецов.

– Но правда и то, что не жил на земле более великий властитель, чем Король Горайс Двенадцатый. Когда после всех долгих войн мы загнали его, как оленя, он боялся колдовать, ибо до сих пор это никому не удавалось дважды. Он знал, что тот, кого он вызовет из глубин, его самого уничтожит, если он ошибется даже в самой малости. В первый раз он только споткнулся, но его спас ученик. Заметь, как он уходил сейчас: ничем земным его нельзя было взять. Был жуткий гром, Железная Башня раскололась, черный замок Карсэ стал ему памятником, лорды Колдунии и сотни наших и его воинов послужили погребальной жертвой, а ночные духи стенают, как плакальщики.

Они вернулись в лагерь. В свое время закатилась луна, ушли тучи, спокойные звезды продолжили свой вечный путь до утра; ночь снова стала обычной ночью, словно и не была свидетелем того, как слава и мощь Колдунии была разбита вдребезги молотом судьбы.

XXXIII. Царица Софонисба в Гейлинге

О развлечениях, устроенных лордом Джассом в Демонланде для царицы Софонисбы, воспитанницы богов; о том, что больше всего удивило ее после всех чудес, которые она увидела в этой стране; редкий пример того, как весной в счастливом мире, вопреки ожиданиям, нечто возрождается

Прошли месяцы, и наступило время года, когда царица Софонисба должна была сдержать свое обещание и приехать в гости к лорду Джассу в Гейлинг. И случилось так, что безветренным апрельским утром галеас из Зимьямвии с царицей на борту вошел на веслах в гавань Лукинг.

Весь восток был залит золотом рассвета. Резко очерченная, словно бронзовая, Картадза еще заслоняла солнце; в большой тени горы дремала гавань, и сонно стояли в неясной синеве и пурпуре рощи земляничных деревьев и каменных дубов. Белые мраморные причалы и аллеи розовоцветных миндалей, просыпаясь, отражались в безмятежном море, как в зеркале. На западе за заливом вся земля уже встречала наступающий день яркими красками. Вершины гор еще были в снегу и резко выделялись на фоне неба: Дайна, Вилка Нантреганона, островерхий Шард, все пики гребня Торнбек и Невердейла. Утро смеялось на плечах отрогов и целовало пышные леса у подножий, где каждый сук отсвечивал сочным коричневым цветом, и на мириадах веток словно вспыхивали бесчисленные почки. Белые туманы еще покрывали влажные долины, где Тиварандардейл тянулся к морю. Берега Ботри и Сирамси, земля под Тремнирским Обрывом и лужайки меж березовых рощ к югу от Аулсвика были усыпаны золотыми ранними нарциссами.

Галеас провели на веслах к самой северной стоянке и зачалили. Нежный аромат миндаля означал весну, и весна сияла в облике царицы, когда она сходила с корабля в сопровождении свиты, и ласточки летали вокруг нее и садились ей на плечи. Вечной юностью поделились с ней боги, воспитавшие ее, и вечный мир подарили Коштре Белорне.

Лорд Джасс с братьями встречали ее, с ними был и лорд Брандок Дах. Они все по очереди поклонились, поцеловали ей руки и сказали:

– Добро пожаловать в Демонланд!

– Не только в Демонланд, милорды, – ответила она, – но снова в мир. И в какую еще гавань из всех гаваней, и в какую страну из всех стран я могла бы направить руль, как не сюда, к вам, кто своими победами принес мир и радость всему миру? В старину, до того как имя Горайса и название Колдунии не слышали в Моруне, мир в той стране спал так же сладко, как будет спать для нас в этих землях и в Демонланде, особенно теперь, когда грозные имена навеки пропали в водовороте тьмы и забытья.

Джасс сказал:

– О царица Софонисба, не желай, чтобы великие имена забывались навечно. Так забудутся и войны, которые в минувшем году завершились великой победой, сделавшей нас бесспорными властителями земли, и мы сами, и те, кто сражался против нас. Надо, чтобы эти имена переходили из уст в уста в течение многих поколений, пока стоит мир.

Они оседлали лошадей и поскакали из гавани на верхнюю дорогу, потом между открытых пастбищ к Языку Хэвершо. На росистых лугах у дороги резвились ягнята; с куста на куст перепархивали дрозды, в безоблачном небе звенели жаворонки; а когда они спускались через лес к Бекфуту, в деревьях ворковали дикие голуби, и из листвы выглядывали белки с глазами-бусинками. Она была так очарована лесом и лугами, что всю дорогу молчала, лишь иногда радостно вскрикивала. Лорд Джасс, который сам все это любил, радовался ее восторгу.

После крутого подъема от Бекфута, они въехали в Львиные ворота Гейлинга. В аллее ирландских тисов выстроились телохранители Джасса, Голдри, Спитфайра и Брандока Даха. В честь своих великих правителей и царицы они подняли копья, а трубачи с серебряными трубами протрубили трижды. Зазвучали лютни, теорбы и цитры, и под приглушенный ритм барабанов юные девы хором спели приветственную песню и забросали дорогу перед царицей и лордами Демонланда белыми гиацинтами и нарциссами. Леди Мевриана и Армеллина, красивые, как королевы, ждали прибытия царицы Софонисбы в Гейлинг на верху золотой лестницы во внутреннем дворе.

Трудно было бы описать все развлечения и удовольствия, приготовленные для царицы Софонисбы лордами Демонланда. Первый день она провела в парках и садах Гейлинга, где лорд Джасс показал ей широкие липовые аллеи, тисовые домики, фруктовые сады и висячие сады, свои любимые дорожки и беседки; тропинки из ползучего тимьяна, которые, если ходить по ним, издают освежающий аромат; старинный водяной сад с Бранкдейлским ручьем, где летом отдыхают нимфы, и можно услышать, как они поют, и увидеть, как они расчесывают волосы золотыми гребнями.

На второй день он показал ей сад трав, объяснил тайные свойства растений, большим знатоком которых был. В его саду рос замалентицион, заживляющий любые раны, будучи растерт с жиром без соли; дикий бадьян, который надо съесть, чтобы вытолкнуть из тела стрелу и заживить рану от нее; змеи не выносят его запаха и уползают, если ветер разносит его, и могут погибнуть. Мандрагора, принесенная в жилище, выгоняет из него зло, облегчает головные боли и дарит спокойный сон. Он также показал ей морской остролист, родящийся в тайных влажных местах; его корень похож на голову горгоны, каждый его отросток имеет два глаза и нос, он змеиного цвета; выкапывая его, надо следить, чтобы на него не попал солнечный свет, а тот, кто его режет, должен отвернуть голову, ибо смотреть на него опасно.

На третий день Джасс повел царицу в свои конюшни, где у него были боевые кони, и скаковые для охоты, и ездовые для колесниц. Они содержались в стойлах, где все было серебряное. Больше всего она дивилась красивым белым кобылам. Их было семь сестер, таких похожих, что не отличить, их в давние годы подарили Джассу жрицы Артемиды в закатных землях. Бессмертны были они, в их венах текла не кровь, а ихор, его светом горели их глаза.

Четвертый и пятый дни царица гостила в Дрепаби у лорда Голдри Блажко и принцессы Армеллины, их свадьба состоялась на рождество в Заджэ Закуло. Шестой и седьмой вечера она провела в Аулсвике, где лорд Спитфайр устроил истинно королевские развлечения. Но в Кротринг лорд Брандок Дах царицу не пригласил, ибо еще не привел в порядок все сады и не восстановил всю роскошь во дворце, который испоганил Кориниус. Он не хотел, чтобы она увидела замок Кротринг до того, как он засияет прежней красотой.

На восьмой день она вернулась в Гейлинг, и лорд Джасс показал ей свой рабочий покой с большой медной астролябией, где были выгравированы все знаки Зодиака и дома луны, где стояли призмы и камеры с печами, кристаллы, вогнутые зеркала и большие хрустальные шары, в которых он заключал гомункулов, создавая их тайным искусством. Это были крошечные мужи и жены необыкновенной красоты, которые ели, пили, спали в своих постелях и вели себя, как смертные, только выйти из шаров не могли.

Каждый вечер то в Гейлинге, то в Аулсвике или Дрепаби Майре в честь царицы давались пиры с музыкой, танцами и разнообразными развлечениями, устраивались декламации и состязания, скачки и представления, каких земля не видела.

* * *

Девятый день пребывания царицы в Демонланде был кануном дня рождения лорда Джасса, и все великие съехались, как четыре года назад, чтобы наутро поздравить его и оказать честь его братьям, как было издавна заведено в этой стране. Стояла чудесная ясная погода, только изредка брызгал дождик, освежая землю и воздух и придавая яркость весенним краскам. После каждого дождя солнце светило радостнее. Утром Джасс гулял с царицей в лесах Нижнего Мунгарта, уже одетых листвой, а после полуденной трапезы показал ей сокровищницу, вырубленную из живой скалы под замком Гейлинг. Она увидела бруски золота и серебра, сложенные, как поленья; необработанные кристаллы рубина, хризопраза и гиацинта, такие большие, что одному не поднять; груды слоновых бивней; сундуки и кувшины, полные благовоний и дорогих специй, серой амбры, ладана, сандала, мирры и нарда; там также были чаши, ковши, амфоры, светильники и шкатулки из чистого золота, украшенные изображениями мужей, жен, птиц и зверей. В них были вставлены драгоценные камни, бесценные жемчужины, розовые и желтые сапфиры, смарагды, хризобериллы и желтые алмазы.

Когда царица налюбовалась сокровищами, он повел ее в большую библиотеку, где стояли статуи Аполлона с девятью музами, а все стены были заставлены книгами. Здесь хранились старинные повести и поэмы, книги по философии, алхимии, астрономии и магии, песни и ноты, жизнеописания великих, трактаты по искусству и военному делу, в книгах было много картинок и изукрашенных буквиц. Окна библиотеки выходили на юг, в сад, вокруг них вились розы и жимолость, к оконным рамам приникала вечнозеленая магнолия. По бокам открытого очага, в котором зимой горели кедровые поленья, стояли кресла и мягкие сиденья; на серебряных подставках на столе в сумерках сами собой загорались светильники из лунного камня с зелеными турмалиновыми щитками, такие же светильники были возле каждого кресла и сиденья. Воздух был напоен нежным ароматом сушеных розовых лепестков, собранных в старинные чаши и вазы из расписной глины.

Царица Софонисба сказала:

– Милорд, из всех чудес, которые ты мне показал в Гейлинге, это мне больше всего нравится. Здесь все печали кажутся забытым эхом сурового внешнего мира. Сердце мое радуется, что ты, мой друг, и другие лорды Демонланда могут снова мирно наслаждаться сокровищами и светлыми днями в родной стране.

Лорд Джасс стоял у западного окна, выходящего на озеро, за которым поднималась стена Скарфа. По его смуглому лицу пробежала тень, когда он всматривался в струи дождя, катящиеся с полускрытых туманом скальных вершин.

– Ведь мы молоды годами, госпожа, – сказал он. – А деятельные умы всегда найдут причину беспокойства в чрезмерном покое.

И он повел ее в оружейни, где хранил свои доспехи и оружие и все, что нужно для войны, а также доспехи и оружие для своих воинов. Он показал ей мечи и копья, булавы, боевые топоры и кинжалы, с серебряными насечками и золотой чеканкой, осыпанные драгоценными камнями; кольчуги, перевязи и щиты; острейшие лезвия, которыми можно перерубить вдоль волосок на ветру; заговоренные шлемы, не пробиваемые обычными мечами. И Джасс сказал царице:

– Госпожа, что ты думаешь об этих мечах и копьях? Именно они есть ступеньки лестницы, по которой мы, демоны, взошли на вершину славы и власти над четырьмя углами мира.

Она ответила:

– О милорд, я считаю их благородными. Неправильно было бы, радуясь собранному урожаю, презреть орудия, подготовившие к нему землю.

Пока она говорила так, Джасс взял с крюка большой меч. Его рукоять была отделана узором из золотой и серебряной проволоки с аметистами, по концам латунной гарды торчали головы драконов с альмандиновыми глазами, а головка рукояти представляла собой шар из опала янтарного оттенка с красными и зелеными искрами.

– С этим мечом, – сказал он, – я отправился с Гасларком к воротам Карсэ четыре лета назад. Ум мой был затуманен нападением Врага, насланного королем Горайсом. Этим мечом я целый час дрался с Корундом, Кориниусом и его избранными воинами, стоя спиной к спине с Брандоком Дахом. Для меня это был труднейший бой с превосходящим противником. Сама Колдуния не подпустила наше войско к стенам Карсэ, и удивительно было, что всего двое смертных, рожденных женщиной, могли совершить такой подвиг.

Он отвязал ремни, и вынимаемый из ножен меч словно запел. Джасс любовно провел взглядом по лезвию:

– С этим мечом я сражался с сотнями врагов: колдунами, вампирами, варварами из Бесовии и с южных морей, пиратами Эсамосии и принцами восточных земель. С этим мечом я одержал множество побед, самая славная из которых – в битве под Карсэ в минувшем сентябре. В схватке с великим Корундом я нанес ему смертельную рану.

Он снова вложил меч в ножны, подержал его с минуту в руках, будто раздумывая, не опоясаться ли им, потом медленно подошел к стене и повесил меч на крюк. Он поднял голову, как боевой конь, при этом отводя взгляд от царицы, но она успела заметить слезу, блеснувшую у него на ресницах, когда они выходили из оружейни.

В тот вечер ужин был подан в личных покоях лорда Джасса: легкий, не очень сытный, но роскошный. За круглым столом их собралось девятеро: три брата, лорд Брандок Дах, Зигг с Воллом, леди Армеллина, леди Мевриана и царица. Искрились вина Кротринга и Норваспа, разговор казался легким и непринужденным. Но время от времени их будто накрывала серая пелена молчания, которое прерывали либо Зигг неожиданной шуткой, либо Брандок Дах, либо Мевриана. Царица почувствовала холодок за внешним весельем. Чем ближе к концу ужина, тем чаще наступали минуты молчания, словно вино теряло способность веселить и вместо этого рождало невеселые размышления.

Лорд Голдри Блажко, который до сих пор говорил мало, замолчал совсем, его смуглое лицо выражало работу мысли. Помалкивал и Спитфайр, нагнув голову и оперевшись подбородком на руку, иногда постукивая другой рукой по столу. Лорд Брандок Дах, откинувшись в кресле из слоновой кости, потягивал вино, сдержанно наблюдая за остальными, прищурив глаза, как барс, задремавший в полдень. Иногда по его лицу пробегали отблески удовольствия, но казалось, они только скользят, как по поверхности горного склона под тучами в ветреную погоду.

Царица сказала:

– О милорды, вы обещали, что я услышу всю историю ваших войн в Бесовии и в морях, и как вы попали в Карсэ, и о той жуткой битве, о том, как погибли великие лорды Колдунии и что стало с проклятым Горайсом Двенадцатым. Прошу вас, расскажите сейчас, пусть сердца ваши возвеселятся повестью о великих подвигах, память о которых останется во многих поколениях. А мы тут снова возрадуемся, что погибли все лорды Колдунии, под властью которых земля стонала столько лет.

Лорд Джасс, в чьем лице она заметила печальную задумчивость еще в библиотеке, налил всем вина и сказал:

– О царица Софонисба, ты услышишь все.

И он рассказал обо всем, что случилось с тех пор, как они с ней попрощались в Коштре Белорне: о походе к морю в Муэлву, о Лаксусе и его громадном флоте, разбитом и потопленном возле Меликафказа; о битве перед Карсэ, как она шла с переменным успехом; о нечестивом свечении и знаках в небе, по которым они узнали, что Король опять колдует; о ночном ожидании, когда они стояли в полном вооружении с талисманами и амулетами на случай, если Король наколдует что-нибудь ужасное; о том, как раскололась Железная Башня, о штурме крепости в полной темноте; о лордах Колдунии, отравленных на пиру; и как от величия, мощи и ужаса Колдунии не осталось ничего, кроме угасающих углей погребального костра и стонущих голосов в предрассветном ветре.

Когда он кончил, царица сказала, словно во сне:

– Вот что, наверное, можно сказать об этих королях и лордах Колдунии:

Несчастные высокие мужи Не больше славы за собой оставят, Чем след от тела, павшего в мороз На белый снег. Едва засветит солнце, Стечет со снегом прах, Растает след.

После этих слов за столом опять наступила тяжелая тишина, более гнетущая, чем перед этим.

Вдруг лорд Брандок Дах встал, отстегнул с плеча золотую перевязь с абрикосовыми сапфирами, алмазами и огненными опалами, которые изображали молнии. Он швырнул ее вместе с мечом на стол перед собой, так что чаши зазвенели.

– О царица Софонисба, – сказал он. – Ты проговорила подобающую погребальную песнь про нашу славу и победу над Колдунией. Этот меч дал мне Зелдорниус. Он был со мной, когда я бился с Кориниусом у Кротринга и вышвырнул его из Демонланда. Он был со мной при Меликафказе. Он был со мной в последней великой битве в Колдунии. Ты скажешь, что он принес мне удачу и победу в бою. Но он не принес мне того, что получил Зелдорниус: не разверзлась подо мной земля и не поглотила меня после последнего подвига.

Царица потрясенно смотрела на него, удивляясь его волнению, ибо до сих пор знала его как жизнерадостного шутника.

Но остальные лорды Демонланда тоже встали и побросали свои богато изукрашенные мечи на стол рядом с мечом Брандока Даха. А лорд Джасс сказал:

– Теперь мы можем сложить мечи как последнее жертвоприношение на могиле Колдунии. Отныне они заржавеют; отомрет мореплавание и великое военное искусство; наши великие враги погибли, их больше нет; а мы, повелители мира, станем пастухами и охотниками, или хуже, обманщиками и шутами, как домоседы-бештриане и Красный Фолиот. О царица Софонисба, и вы, братья мои и друзья, собравшиеся, чтобы завтра отметить мой день рождения в Гейлинге, какие наряды вы приготовили на праздник? Облачитесь во все черное, плачьте и плачьте, думая о том, что наши величайшие воинские подвиги должны были привести нас к безвременному крушению, как только яркая звезда нашего величия пересечет меридиан. Думайте о том, что мы, бившиеся ради битвы, наконец, стали сражаться так хорошо, что никогда не сможем сражаться лучше, разве что друг с другом в братоубийственном безумии. Дабы этого не случилось, пусть земля сомкнется над нами, и память о нас исчезнет.

Царица была потрясена, став свидетелем такой вспышки горя, хотя не могла осознать причин и корней ее. Когда она заговорила, ее голос слегка дрожал:

– Милорд Джасс, милорд Брандок Дах, и другие лорды Демонланда! Я никак не ожидала увидеть вас, охваченных таким горем. Ибо я прибыла веселиться с вами. Странно мне слышать, как вы скорбите и оплакиваете своих худших врагов, которых вы, рискуя жизнями своими и самым дорогим, что у вас есть, наконец, одолели. Моя память насчитывает две тысячи весен, но я всего лишь дева, и молода годами, мне не пристало давать советы великим лордам и воинам. Однако, мне кажется странным, что для вас не найдется мирных дел, радостей и подвигов в вашей жизни, ибо вы молоды, благородны, и обладаете всякими сокровищами и знаниями, и живете в самой красивой стране мира. Ваши мечи не должны ржаветь, вы сможете снова поднять их против варварской Бесовии или других доселе не покоренных стран.

Но лорд Голдри горько рассмеялся.

– О царица, – воскликнул он. – Разве покорением слабых дикарей могут довольствоваться мечи, сражавшиеся с домом Горайса и его славнейшими военачальниками, имевшими столь великую власть и славу и внушавшими такой страх?

А Спитфайр сказал:

– Какая нам радость от мягких постелей, изысканных трапез и всех этих развлечений в многовершинном Демонланде, если нам придется жить трутнями, не имея жал, и ничего не делать для поднятия аппетита?

Некоторое время все молчали. Потом лорд Джасс сказал:

– О царица Софонисба, тебе приходилось видеть весной в дождливый день радугу между небом и землей, и замечать, как все на земле, что есть за ней: деревья, горные склоны, реки, поля, леса и дома смертных, – преображается в радужных красках?

– Да, – ответила она. – Мне всегда хотелось достать до них.

– Мы побывали за радугой, – сказал Джасс. – И не нашли за ней желанной сказочной страны, но лишь дождь и ветер, и холодные горы. Наши сердца замерзли там.

Царица сказала:

– Сколько тебе лет, милорд Джасс, что ты говоришь, как старик?

Он ответил:

– Завтра будет тридцать три, по земным меркам это молодость. Никто из нас не стар, мои братья и лорд Брандок Дах моложе меня. Но в свою дальнейшую жизнь мы входим, как старики, ибо все лучшее из нее ушло, – и он добавил: – Тебе, о царица, вряд ли понятна наша печаль, ибо тебе благие боги дали то, чего желала твоя душа: покой и вечную юность. Если бы они могли дать нам желанный дар, это была бы вечная юность и война, неувядаемая сила и искусство владеть оружием. Лучше было бы нам снова подвергнуться риску полного уничтожения, чем доживать свои жизни, как скот, который откармливают на убой, или как растения.

Царица широко раскрыла глаза от удивления.

– Ты бы мог такое желать? – спросила она.

Джасс ответил:

– Правду говорят, что на могиле не построишь дом. Если бы ты мне сию минуту объявила, что великий Король снова жив и сидит в Карсэ, предлагая нам решить наш спор ужасной войной, ты бы тут же увидела, что я сказал тебе правду.

Пока Джасс говорил, царица переводила взгляд с одного на другого. И видела, что в их глазах вспыхивает радость битвы, как радость жизни возвращается к мужам в тяжелом сне. Но когда он кончил, глаза их потухли. Словно боги собрались за столом в расцвете горделивой молодости, но боги страшно печальные, изгнанные из бескрайних небес.

Все долго не говорили ни слова, а царица опустила глаза, погрузившись в раздумья. Потом лорд Джасс встал и сказал:

– О царица Софонисба, прости нас за то, что собственные горести заставили нас забыть о гостеприимстве и утомить нашу гостью такой невеселой трапезой. Мы пренебрегли церемониями, ибо считаем тебя близким нашим другом. Завтра мы будем с тобой веселиться, что бы ни случилось потом.

Они стали прощаться. Но, когда они вышли в сад, под звезды, царица отвела Джасса в сторону и сказала ему:

– Милорд, ты и милорд Брандок Дах были первыми смертными, вошедшими в Коштру Белорну, и вы исполнили то, что было предопределено, поэтому я хочу лишь одного: содействовать и помогать вам, чтобы вы получили все, чего желаете, насколько это в моих силах. Хоть я только слабая женщина, но может быть, боги будут добры ко мне. Иногда всего одной молитвой можно испросить того, о чем мечтаешь. Хочешь, я вознесу к ним молитву сегодня?

– Увы, дорогая царица, – сказал он. – Разве можно собрать развеянный пепел? Кто повернет вспять поток неизбежности?

Но она сказала:

– У тебя есть кристаллы и призмы, которые показывают то, что далеко. Прошу тебя, принеси их и отвези меня на лодке к истоку озера Мунмир, чтобы оказаться там в полночь. Пусть с нами поплывут милорд Брандок Дах и твои братья. Но больше никто не должен ничего знать. Ибо рассвет может солгать, милорд, и дело может повернуться не так, как я задумала, а так, как считаешь ты.

Лорд Джасс выполнил все, что просила царица, и ночью они поплыли с ней по озеру под луной в полном молчании. Царица сидела отдельно на носу лодки и беззвучно возносила искреннюю молитву к богам. Они доплыли до истока озера и вступили на небольшую отмель. Апрельская ночь была прохладной, лунный свет серебрил песок, тени громадных скал над ними были невообразимо черны. Царица молча встала на колени, а лорды Демонланда застыли вокруг.

Вскоре она подняла глаза вверх. И, о диво! между двумя главными пиками Скарфа из тьмы появился метеор. Он медленно пересек небо, оставляя за собой пламенный след, и исчез во тьме. За ним поплыл второй, затем третий, затем еще, пока все небо на западе над горой не осветилось. Из двух небесных точек они появлялись: те, что выплывали из созвездия Льва, возникая в его передних лапах, сверкали, как белое пламя, подобно Ригелю или Алтаиру, а те, что выходили из Рака, были кичливо красными, как Антарес. Лорды Демонланда долго наблюдали это знамение, опершись на мечи. Метеоры проплыли по небу и погасли, остались лишь обычные безмятежные звезды. Легкий ветерок шуршал в ольховнике и ивняке у озера. Мирно шлепали волны о песок. Соловей в рощице на холме запел так нежно и страстно, словно был не птицей, а ночным духом. Никто не сказал ни слова, пока он не смолк, и вода, лес и долы погрузились в полную тишину. Потом вдруг на всем востоке запылали зарницы, и из-за моря донесся рокот грома.

Гром напомнил музыку сражения, земля и небо звали в бой, затрубили трубы, сначала звонко и очень громко, потом тише, потом вдруг смолкли. Джасс и Брандок Дах узнали в этих звуках прелюдию к музыке, которая встретила их в Коштре Белорне, когда они вступили под высокий портал священной горы. Небо и земля кричали о неповиновении, вступили новые голоса, сначала они словно нащупывали путь во тьме, потом взвились в горячей мольбе, метались в вихре ветра, потом постепенно стихли, и остался лишь приглушенный рокот грома, долгий, дальний, и угрожающий.

Царица повернулась к лорду Джассу. Глаза ее светились в сумраке, как две звезды. Голос был глубок:

– Призмы, милорд.

Лорд Джасс возжег костер из неких специй и трав, от него плотным облаком поднялся дым с яркими искрами и резким, но приятным запахом. Лорд сказал:

– Не мы, миледи, ибо наши желания могут обмануть наши чувства. Смотри сама в призмы через этот дым, и скажи нам, что увидишь на востоке за несжатой нивой моря.

Царица посмотрела и сказала:

– Вижу портовый город и мутную реку, стекающую с болотистых равнин, и обширные пустые луга. В глубине суши у реки вижу крутой холм над болотами. Над холмом стены, как крепость. Сам холм и стены черны, как ночь, и нечто чудовищное царит там, окутывая мраком болота.

Джасс спросил:

– Стены повалены? Ты видишь развалины большой круглой башни сбоку внутри стен?

Она сказала:

– Все совершенно цело, как стены твоего собственного замка, милорд.

Джасс сказал:

– Поверни кристалл, о царица, чтобы ты смогла увидеть, есть ли обитатели внутри стен, и рассказать нам, на что они похожи.

Царица пристально всмотрелась в кристалл. Затем сказала:

– Я вижу зал для пиров со стенами из темно-зеленой яшмы с красными пятнами, и массивный полог, опирающийся на трехголовых гигантов из черного серпентина. Гиганты склонены под тяжестью огромных крабов. Зал семистенный. В нем два длинных продольных стола и один поперечный. В середине зала железные жаровни и факела на серебряных подставках, а за длинными столами пьяные гуляки. Несколько черноволосых молодых воинов с тяжелыми подбородками, похоже, братья. Один краснолицый, с длинными усами, кажется, добрее остальных. Еще один в бронзовой кольчуге и куртке цвета морской волны, старый, толстый, неповоротливый, с обвислыми щеками, довольно неприятного вида.

Она замолчала, и лорд Джасс спросил:

– Кого еще ты видишь в пиршественном зале, о царица?

Она ответила:

– За факелами не видно поперечной скамьи. Я поверну кристалл. Теперь вижу двух игроков в кости. Один довольно красив, хорошо сложен, с благородной осанкой, с кудрявыми каштановыми волосами и бородой, взгляд у него острый, как у моряка. Другой совсем молод, он кажется моложе вас, милорды. Он гладко выбрит, у него свежая кожа и светлые вьющиеся волосы, а на них праздничный венок. Он широкоплеч и силен. Но что-то мне в нем не нравится, хоть внешне он хорош. За их игрой наблюдает молодая женщина, довольно красивая, в ярком платье. Не могу сказать о ней ничего особенного…

Вдруг царица положила кристалл. Во взгляде лорда Брандока Даха сверкнул огонек, но он промолчал. Лорд Джасс сказал:

– Прошу тебя, смотри еще, царица, пока костер дымится, потом видение пропадет. Если это все, что ты увидела в зале для пиров, то что делается за его стенами?

Царица Софонисба опять стала смотреть, и, наконец, сказала:

– Там с западной стороны под внутренней стеной крепости терраса, и по ней в свете факелов ходит некто в королевской короне. Он очень высок и худ, у него длинные руки. На нем черный дублет с алмазами, а корона напоминает краба и сверкает ярче солнца. Но у него такое лицо, что мне не хочется описывать его. Оно ужасно, я таких никогда не видела. Он весь воплощение гордыни, тьмы и ужаса, он такой властный, что, наверное, подземные духи трепещут перед ним и служат ему.

Джасс сказал:

– Да не допустят небеса, чтобы это было лишь сладким сном, и завтра окажется, что он пролетел.

– Он ходит не один, – продолжала царица. – Его собеседник говорит с ним, как слуга с господином, у него длинная черная борода, кудрявая, как овечье руно, и блестящая, как вороново крыло. Он бледен, как дневная луна, тонок, с красивыми чертами и серповидным носом. Глаза у него большие, он кроток и печален, но благороден.

Лорд Брандок Дах сказал:

– Ты никого не видишь, о царица, в покоях в восточной галерее над внутренним двором дворца?

Царица ответила:

– Вижу высокую спальню с ткаными занавесями. Там темно, горят только две свечи по обе стороны большого зеркала. Перед зеркалом стоит женщина в королевской короне на густых волосах цвета языков пламени. К ней входит высокий и могучий муж, раздвигая занавеси. Вид у него царственный, на нем большой плащ из волчьих шкур, его коричневая бархатная куртка расшита золотом. Кудри с проседью вокруг лысины и пышная борода, тоже с сединой, говорят, что он не молод, но взгляд у него молодой, и походка легкая. Женщина повернулась, она приветствует его. Она высока, горделива, молода и прекрасна, и по ее виду я чувствую, что она храбрая и веселая.

Царица Софонисба прикрыла глаза и сказала:

– Милорды, я больше ничего не вижу. В кристалле словно ливень хлещет, и волны пенятся в водовороте. У меня глаза болят. Поплывем назад, ночь проходит, и я устала.

Но Джасс остановил ее и сказал:

– Дай мне еще немного помечтать. Неужели один из двух столпов мира, который мы, слепые орудия непостижимых небес, разбили вдребезги, снова возрожден? И от сего времени я и он, и то, что принадлежит мне и ему, будет вечно и бессмертно в высоком споре за право великой власти над всей землей? Если это лишь видение, о царица, ты ввергаешь нас в самую глубь отчаяния. Мы могли этого не видеть и не представлять себе, но не сейчас. Возможно ли, чтобы боги смягчились, и прошлое вернулось?

Но царица снова заговорила, и от ее голоса сумеречные тени словно затрепетали, наполняясь скрытым сиянием, пробуждая живой звездный блеск в светлеющей синеве.

– Этот Король, – сказала она, – в нечестивой гордыне своей носил на пальце изображение змея Уробороса, как символ того, что его королевство будет вечно. Однако, когда пробил назначенный час, он с грохотом провалился в бездну ада. И если сейчас он восстал и продолжает жить, то не из-за своих достоинств, а ради вас, милорды, к кому благосклонны всемогущие боги. Молю вас, покоритесь высоким богам, и не говорите неподобающих слов. Давайте поплывем назад.

Рассвет расправил золотые пальцы, но лорды Демонланда еще долго лежали в постелях после ночного бдения. Только за три часа до полудня высокий тронный зал стал наполняться гостями, и три брата воссели на троны с золотыми гиппогрифами, как четыре года назад. Рядом с ними поставили троны для царицы Софонисбы и лорда Брандока Даха. Царица рассмотрела в замке Гейлинг все, но тронный зал видела впервые, и дивилась его несравненной красоте. Ее поражали собранные в нем редкости, расшитые занавеси и резьба на стенах, изумительные картины, светильники из лунного камня и самосветящиеся карбункулы, двадцать четыре столба с изваянными из драгоценных камней чудищами, такими громадными, что вдвоем не обнять, и созвездия, сверкающие на ляпис-лазури под золотым пологом. А когда они выпили заздравную чашу в честь лорда Джасса, с пожеланиями долгих лет и еще большей радости и величия, царица взяла в руки цитру и сказала:

– О милорд, я спою тебе сонет, он просвящается также всем вам, милорды, и опоясанному морем Демонланду.

Она ударила по струнам и запела хрустальным голосом, таким искренним и нежным, что очаровала всех его прелестью:

Сравню ли я тебя с весенним днем? Надежней красота твоя живая. Уже ветра ласкают почки мая, И скоро будет лето за окном. То ярок и горяч небесный глаз, То иногда прикроется туманом: Природы красота непостоянна, Но переменами чарует нас. Твое же лето вечно не увянет, Красы твоей тебе не потерять. Смерть не посмеет даже запугать, И забирать, тем более, не станет. Пока мы дышим, чувства сохранив, Жить будет мир, и ты в нем будешь жив.

Когда она закончила, лорд Джасс поднялся, поцеловал ей руку со всей благородной учтивостью, и сказал:

– О царица Софонисба, воспитанница богов, ты пристыдила нас похвалами, слишком высокими для смертных. Тебе хорошо известно то единственное, что может принести нам полное удовлетворение. Не надо обольщаться вчерашним видением у истока озера Мунмир, и думать, что оно было истиной, а не ночным обманом.

Но царица Софонисба ответила:

– Милорд Джасс, не богохульствуй. Не сомневайся в щедрости благословенных богов, не то они разгневаются и возьмут свой дар назад. Они подарили тебе вечную юность отныне, и неувядающую силу, и воинскую доблесть, и… Но слушайте! – воскликнула она, ибо у ворот три раза громко пропела труба.

При этом звуке лорды Голдри и Спитфайр вскочили с тронов и взялись за рукояти мечей. Лорд Джасс стоял, как настороженный олень. Лорд Брандок Дах продолжал сидеть на золотом троне в красивой свободной позе, но внутренне весь напрягся, готовый начать действовать. Так зарождается утро: еще темно, но вот-вот брызнет свет. Он вперил взгляд в царицу, не веря своей догадке. Лорд Джасс кивнул, и один из слуг послушно поспешил к выходу.

В высоком тронном зале Гейлинга наступила полная тишина. Через минуту слуга вернулся с встревоженным видом и, низко поклонившись лорду Джассу, объявил:

– Милорд, там посол из Колдунии со свитой. Он нижайше просит немедленной аудиенции.

Приложение: даты от Сотворения мира

Действие романа покрывает ровно четыре года, от 22 апреля 399 года до 22 апреля 403 года от сотворения мира.

Год

171 Царица Софонисба родилась в Морне Моруне.

187 Горайс III съеден мантикорами за Бхавинаном.

188 Морна Моруна разграблена Горайсом IV. Царица Софонисба находит приют в Коштре Белорне милостью высших сил.

337 Горайс VII, занимаясь колдовством в Карсэ, убит злыми духами.

341 Родился Зелдорниус.

344 Корсус родился в Тенемосе.

353 Корунд родился в Карсэ.

354 Родилась Зенамбрия, жена герцога Корсуса.

357 Родился Гелтераниус.

360 Волл родился в Дарклейрстеде в Демонланде.

361 Родился Джалканайус Фостус.

363 Визз родился в Дарклейрстеде.

364 Гро, молочный брат короля Гасларка, родился в Заджэ Закуло в Гоблинланде.

Гасларк родился в Заджэ Закуло.

366 Лаксус, верховный командующий флотом Колдунии, позже король Пиксиленда, родился в Эстремерине.

367 Галландус родился в Бутене.

369 Зигг родился в Буше в Амардардейле.

370 Джасс родился в Гейлинге.

371 Голдри Блажко родился в Гейлинге.

Декалайус, старший сын Корсуса, родился в Колдунии.

372 Спитфайр родился в Гейлинге.

Брандок Дах родился в Кротринге.

374 Ла Фириз родился в Норваспе в Пиксиленде.

Гориус, второй сын Корсуса, родился в Колдунии.

376 Презмира, сестра принца Ла Фириза, вторая жена Корунда, позже королева Бесовии, родилась в Норваспе.

379 Родился Хакмон, старший сын Корунда.

Мевриана, сестра лорда Брадока Даха, родилась в Кротринге.

380 Родился Хеминг, второй сын Корунда.

381 Родился Дорманес, третий сын Корунда.

382 Виглус, четвертый сын Корунда, родился в Карсэ.

Реседор, король Гоблинланда, тайно отравлен Корсусом.

Гасларк правит вместо Реседора в Заджэ Закуло.

Срива, дочь Корсуса и Зенамбрии, родилась в Карсэ.

383 Армеллина, двоюродная сестра короля Гасларка, позже обрученная с Голдри Блажко и ставшая его женой, родилась в Карсэ.

384 Карго, младший сын Корунда, родился в Карсэ.

388 На Гоблинланд нападают вампиры; гоблины бегут из Заджэ Закуло; Тенемос сожжен; вампиров побеждает Корсус.

389 Зелдорниус, Гелтераниус и Джалканайус Фостус, посланные Гасларком в военный поход на Бесовию, там оказываются околдованными.

390 Ла Фириз освобожден демонами из осажденной Факсом Фей Фазом Лиды Нангуны во Внешней Бесовии.

Корсус отбивает нападение Голдри Блажко перед Харкемом.

395 Корунд женится на принцессе Презмире в Норваспе.

398 Вампиры с невообразимой яростью прорываются в Демонланд. Они его разоряют и жгут дом Голдри в Дрепаби.

399 Священная война Колдунии, Демонланда, Гоблинланда и других государств с вампирами; Лаксус, с одобрения своего господина Горайса XI и по совету Гро, уводит весь свой флот из Картадзы (восточная оконечность Демонланда); несмотря на его измену, демоны в проливе Картадзы одолевают вампиров и уничтожают все их племя.

Горайс XI требует покорности от Демонланда, вступает в единоборство с Голдри Блажко, и гибнет в схватке с ним.

Горайс XII колдует в Карсэ с бо`льшим успехом, чем Горайс VII, и насылает на демонов черные силы. Похищение Голдри. Джасс и Брандок Дах, частично потеряв благоразумие, идут с Гасларком в поход на Карсэ и попадают в плен; они освобождаются с помощью Ла Фириза и возвращаются на родину.

Сон Джасса; совет в Кротринге; первый поход демонов в Бесовию.

Кориниус по указу Короля мстит Пиксиленду; свергнутый Ла Фириз отправляется в изгнание.

Великий поход Корунда через Акру Скабранту, внезапное вторжение во Внешнюю Бесовию и покорение этой страны.

399 Гибель флота демонов.

Резня у Салапанты.

Поход демонов в Верхнюю Бесовию; любовное приключение Брандока Даха в Ишнаин Немартре; леди Ишнаин Немартры накладывает на него заклятие.

Корунд осаждает и захватывает Эшграр Ого; Джасс и Брандок Дах бегут через Моруну и проводят зиму у Бхавинана.

400 Вести из Эшграр Ого доходят до Карсэ; Король награждает Корунда короной Бесовии.

Джасс и Брандок Дах проходят перевал Зии; поединок с мантикорой; восхождение на Коштру Пиврарку; демоны входят в Коштру Белорну и наслаждаются пребыванием у царицы Софонисбы.

Сон Джасса про Зору; помощь царицы в осуществлении его замысла; у озера Равари вылупляется гиппогриф; гибельная ошибка Миварша; Джасс, несмотря на предупреждение царицы, пытается взойти на Зору Рах и возвращается едва живой.

В Карсэ коронуют королеву Бесовии Презмиру и короля Пиксиленда Лаксуса.

Король отправляет войско, чтобы покорить Демонланд, и назначает командующим Корсуса; Лаксус побеждает Волла на море у гавани Лукинг, а Корсус – Визза на суше у Кросби Аутсайкса, Визз убит в сражении.

Жестокая политика Корсуса; раздор между ним и Галландусом; Спитфайр изменяет ход событий, разбив войско Корсуса у Бриманского Рапса и осадив остатки его войска в Аулсвике; недовольство в войске: Корсус собственноручно убивает Галландуса в Аулсвике.

400 Гро доставляет вести в Карсэ; Король развенчивает Корсуса, и назначает королем Демонланда Кориниуса; битва у Тремнирского Обрыва; разгром войска Спитфайра; Кориниус коронуется в Аулсвике; Корсус с сыновьями задержаны и отосланы домой в Колдунию.

401 Кориниус подавляет восточный Демонланд, но не может взять Гейлинг, который удерживает Бремери с семьюдесятью воинами.

Кориниус переходит Стайл и движется на запад.

Наглые притязания Кориниуса к Мевриане; Гасларк намеревается освободить Кротринг, но терпит поражение при Аурвате; Кориниус умело отступает от Кротринга перед превосходящими силами противника, и разбивает войско Спитфайра из засады на берегах Свичуотера.

Падение Кротринга и сдача Меврианы; ее побег с помощью сыновей Корунда по совету Гро при молчаливом согласии Лаксуса.

Мевриана бежит в Западное Пограничье, а оттуда на восток в Невердейл; Гро предает Колдунию ради Демонланда; встреча Гро и Меврианы.

Встреча Гро и Меврианы с Джассом и Брандоком Дахом через два года после их возвращения домой; восстание на востоке и освобождение Гейлинга.

Искусная расстановка сил как со стороны Кориниуса, так и со стороны демонов для решающего сражения; битва при Кротринге и изгнание колдунов из Демонланда.

402 Второй поход в Бесовию, в котором Гасларк и Ла Фириз присоединяются к демонам и вместе с ними высаживаются в Муэлве на берегу Дидорнианского моря.

Джасс, Спитфайр, Брандок Дах, Гро, Зигг и Астар пересекают Моруну. Джасс на гиппогрифе летит на Зору Рах и освобождает Голдри.

402 Лаксус послан Королем Горайсом с огромным числом кораблей закрыть пролив Меликафказ и не пропустить демонов на родину; битва у пролива Меликафказ; гибель кораблей Колдунии; Лаксус и Ла Фириз убиты; единственный спасшийся корабль доставляет вести в Карсэ.

Корунд назначен главнокомандующим; сбор войск колдунов и их союзников; высадка демонов на юге Колдунии; переговоры под Карсэ; Король угрожает Джассу, их непримиримая вражда; знаки и предзнаменования в небесах; отчаянное решение Короля на случай, если он проиграет битву.

Битва при Карсэ; гибель Гро и Корунда; поражение войск Короля; военный совет в Карсэ; Кориниус во второй раз назначен командующим; Корсус, осмелившийся советовать Королю сдаться, впадает в немилость и с позором удаляется; в отчаянии он решает отравить Кориниуса и сыновей Корунда, но по несчастной случайности от яда гибнут его сын и жена, а самого его убивает Кориниус.

Королю не удается последнее колдовство, и рушится Железная Башня. Демоны входят в Карсэ; их встреча с королевой Презмирой; ее трагический конец и торжество.

Окончательное падение Колдунии и гибель дома Горайса.

403 Царица Софонисба в Демонланде; чудо из чудес, которое в тридцать третий день рождения лорда Джасса вернуло мир на круги своя.

Библиография стихов

Оглавление

От переводчика

Из вступительной статьи к английскому переизданию романа

Из баллады о Томе Рифмаче

Интродукция

I. Замок лорда Джасса

II. Поединок за Демонланд

III. Красный Фолиот

Iv. колдовство в железной башне

V. Враг, посланный Королем Горайсом

VI. Когти Колдунии

VII. Гости Короля в Карсэ

VIII. Первый поход в Бесовию

IX. Холмы Салапанты

Х. Пограничье Моруны

ХI. Крепость Эшграр Ого

ХII. Коштра Пиврарка

XIII. Коштра Белорна

XIV. Озеро Равари

XV. Королева Презмира

XVI. Миссия леди Сривы

XVII. Король выпускает сокола

XVIII. Смерть Галландуса от руки Корсуса

XIX. Тремнирский Обрыв

ХХ. Король Кориниус

XXI. Переговоры у врат Кротринга

XXII. Аурват и Свичуотер

XXIII. Первый роковой удар Ишнаин Немартры

XXIV. Король в Кротринге

XXV. Лорд Гро и леди Мевриана

XXVI. Битва под Кротрингом

XXVII. Второй поход в Бесовию

XXVIII. Зора Рах Нам Псаррион

XXIX. Флот в Муэлве

XXX. Вести из Меликафказа

XXXI. Демоны у стен Карсэ

XXXII. Гибель Карсэ и конец лордов Колдунии

XXXIII. Царица Софонисба в Гейлинге

Приложение: даты от Сотворения мира

Библиография стихов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg