«Небо на плечах»

Небо на плечах (fb2) - Небо на плечах [litres] (Видящий [Федорочев] - 3) 1004K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Анатольевич Федорочев

Алексей Федорочев Видящий. Небо на плечах

Глава 1

Просыпаться было рано, но липкая муть кошмара, где я опять был одиноким безруким инвалидом, напрочь отбила желание досыпать. Аккуратно освободил онемевшую руку из-под белокурой головки, выбрался из кровати.

– Егор?.. – раздался сонный голос моей нынешней подруги.

– Спи, малыш. Еще ночь.

– Умм… ррр… – совсем по-кошачьи согласно мурлыкнула она и скрылась обратно под ворохом одеял.

Мимолетно полюбовавшись на изящную ступню, словно специально оставленную на виду, отвернулся и подошел к окну. То и дело всплывающие в голове обрывки сна любовным играм не способствовали.

В попытке прогнать навалившееся омерзительное чувство беспомощности прислонился лбом к приятно холодному стеклу и принялся растирать затекшее плечо. Снова ощутить себя стариком-калекой, да еще и лишенным источника, было жутко. Положа руку на сердце, не так уж и стар я был, но контраст между моим нынешним молодым и здоровым телом и тем, что было тогда… да еще отсутствие магии без надежды на восстановление… Да ну его к дьяволу, приснится же чушь!

Стремясь стряхнуть наваждение, подошел к шкафу со встроенным зеркалом. Зеркало послушно отразило привычную картину, разве что в стиле ню из-за времени суток. А ничего так. До габаритов пилотов я, конечно, не раскачался, но и плакать над выпирающими костями уже не тянет. Зато ростом неожиданно обогнал всех троих, что одномоментно перекрыло мне потенциальную карьеру пилота МБК. Армейские мехи имели люфт по высоте от ста семидесяти пяти до ста девяносто одного сантиметра, а я со своими метр девяносто пять никак не вписывался в стандарты. Впрочем, меня этот факт нисколько не волновал: с теми деньгами, что я имел, заказ персонального доспеха не представлял проблемы.

Задумчиво сжал и разжал правый кулак. Кошмар напомнил о сокровище, которым я обладаю, – целых две руки, которые не просто руки, что уже однозначно неплохо, но и залог существования магии. Источник в зеркале не отражался, но, скосив глаза на грудь, я мог видеть полыхающую разноцветную звезду, притаившуюся в районе солнечного сплетения. Высокий рост, помимо неудобств, давал и преимущество: алексиуму было на чем расти. Повинуясь паранойе, периодически проводившиеся в академии замеры резерва я игнорировал, а заставить их пройти меня никто не мог. Мне достаточно было сведений, что резерв больше двухсот двадцати условных единиц: почему-то именно это число было принято за планку, отделяющую середнячков от сильных одаренных. Мне лично хватало знания, что как светлый я уже вышел за рубеж в четыреста УЕ, а вкупе с темным треугольником мог претендовать на фантастическую величину в шесть сотен. И да, моя осторожность родилась не на пустом месте: за всеми одаренными свыше четырехсот двадцати УЕ велся негласный надзор. За мной он тоже велся, но информация о моей настоящей силе могла привести к его конкретному ужесточению или даже к чему-то похуже, о чем не хотелось думать.

Избавившись от последствий кошмара, с новым интересом оглядел и кровать, и зазывно торчащие из-под одеяла пальчики. В конце концов, если не хочется спать, существует множество других приятных занятий, а еще одну молодость мне вряд ли кто подарит.

Апрельское хмурое утро не порадовало. Мало того что проспал, так еще и на пробежке неожиданно всплыл подзабытый мотивчик о полковнике Васине. Ноги в такт привязчивой песенке переставлялись ничуть не хуже, чем с любой другой, но под ложечкой неприятно засосало. Уж слишком многое у меня было связано с «поездом в огне».

Предчувствия не обманули: на берегу, где обычно проходил мой разминочный комплекс, сидел незваный гость.

– Доброе утро, Егор Николаевич, – поспешил он обозначить свое присутствие и мирные намерения.

– И вам не хворать, Данила Александрович.

Есть у меня одна слабость: плохо запоминаю лица. Причем, по-видимому, достался мне изъян вместе с телом, потому что в прошлой жизни я этим не страдал. Здесь же, зная о недостатке, приходилось прикладывать усилия, чтобы держать в голове целый калейдоскоп важных физиономий и (не дай бог!) не перепутать какого-нибудь Иван Иваныча с Иваном Акакьичем. Даже простым людям это было бы как минимум неприятно, а в высшем свете вообще могло вылиться в нехилые проблемы.

К чему я это? К тому, что данного индивидуума, несмотря на заурядную внешность, я запомнил с первого раза. Он даже не был дворянином – этого не позволял его профессиональный кодекс – но, поверьте, такого человека забыть невозможно. До сих пор некоронованный король преступного мира Петербурга встречался мне на жизненном пути всего раз, когда на нашу базу – по совместительству мое жилище – совершила нападение наглая банда залетных гопников. Попытку грабежа мы отбили, не привлекая местные правоохранительные органы, но само происшествие меня тогда так взбесило! К тому же любимая и тщательно лелеемая паранойя нашептывала о происках сильных мира сего… В общем, взяв неверный след, я слишком основательно всколыхнул столичный криминал, и на утихомиривание моей вспыльчивой особы была брошена тяжелая артиллерия в лице невозмутимо сидящего сейчас на бревне мужчины. Год назад мы с ним разошлись бортами. Немалую роль в мирном урегулировании конфликта сыграл Рус, ставший гарантом нашего нейтралитета, да и мне, когда слегка остыл, уже не слишком хотелось искоренять и корчевать… Короче, этого кадра я тогда запомнил и меньше всего ожидал встретить рано утром на своей полосе берега Невы. Для чего, спрашивается, тратить десятки тысяч на видеонаблюдение и охранные системы, если некоторые личности плюют на этот факт с высокой горки?

– Не спешите ругать своих людей. Даже просто незаметно попасть на это место стоило определенных усилий, а уж захоти я пройти дальше… сомневаюсь, что даже мне бы это удалось, – словно читая мысли, заверил вор в законе.

Не сказать, чтобы утешил, но градус настороженности снизил. Когда хотят убить, долгие разговоры ведут только в кино.

– Интересно, как вам это удалось? Разве что мини-подлодка?.. Не, реально?..

Впечатлен: до сих пор считал, что в частные руки подобные разработки попасть не могли. Хотя что я знаю о спайке криминала и официальных властей? Только то, что она, несомненно, есть.

Не ответив ни да, ни нет, Сорецкий полез в карман за сигаретами. Я же, подождав совсем чуть-чуть, приступил к зарядке. В старом мире некоторый опыт общения с подобной братией у меня имелся. И не так уж и сильно отличались правила поведения здесь и там, разве что феня в империи не была повсеместно распространена, это просто я за время жизни под личиной сиротки Гены Иванова успел нахвататься разного. Но воспользоваться этими знаниями теперь было бы ошибкой. Я не собирался обзывать авторитета «петухом» или «козлом» (ну чем вам эти животные в обоих мирах не угодили?), но и выдерживать весь воровской этикет и лебезить перед гостем считал ненужным. Я-то никогда не сидел и не сяду. Для сильных одаренных в случае доказанного преступления существовало лишь две меры наказания – принудительная работа на правительство или смерть, что в любом случае избавляло меня от необходимости соблюдать тюремные понятия.

Занимаясь разминкой под пристальным взглядом Папы, обдумывал возможные причины нашей встречи. С криминалом, если не брать в расчет тот эпизод годичной давности, я завязал – заработанных денег хватало с избытком. О двух жмурах – верных соратниках старого монаха – знал только Земеля, неизменно страхующий меня на этих «выездных сессиях». И уж в его-то способности молчать я не сомневался – не тот человек. Так что шантажировать меня неожиданному гостю было нечем. Что не уменьшало беспокойства.

– Чему обязан визитом? – первым не выдержал я.

– Ходят слухи… – затягиваясь уже не первой сигаретой, произнес Папа. – Ходят слухи, что одаренные могут восстановить перегоревший источник, если знать как…

– Могут, даже не зная… механизм неизвестен, – отозвался я, пыхтя на сотом отжимании.

– Могут, – согласился собеседник. – Или не могут.

– На все воля Господа, – прикинулся я ничего не понимающим, меняя упражнение.

– Господь велик! – все так же покладисто откликнулся вор. – Вот только пути его неисповедимы так же, как и деяния его, и дары.

Вися вниз головой на сколоченной Чжоу перекладине, поддержал:

– Аминь.

Пара минут тишины.

– И еще знающие люди говорят, что рядом с одним графом такие чудеса происходят чаще обычного…

– Люди много чего говорят, не всегда стоит верить.

Где-то у Милославского конкретно течет, и мне это не нравится.

– Я бы не поверил, но это очень авторитетные люди, во вранье раньше замечены не были.

– Все случается когда-то в первый раз. Бывает, и проверенные люди ошибаются.

– Бывает… Но тонущий хватается и за соломинку.

Я молча спрыгнул с турника и приступил к растяжке. Время незваного визитера заканчивалось, что почувствовал и он сам. Поэтому, сев на шпагат почти перед самым носом Сорецкого, я удостоился новых откровений:

– Надавить на вас мне нечем. Так что я ограничусь одной историей. Еще при отце нынешнего императора жил в столице молодой и горячий вор. Успешный вор, никакая преграда не была для него помехой. Ходили сплетни, что даже в царский дворец забирался, но это, конечно, молва уже загнула… хотя кто знает, кто знает… И вот однажды мелькнула маза, что одна дворяночка ищет специалиста, способного выкрасть у другого дворянина компрометирующие ее письма. Вор взялся за заказ. Женщина была молода и красива, а вор, как уже говорил, юн и горяч, поэтому в качестве платы потребовал не деньги… – Многозначительная пауза. – Аристократке было некуда деваться, поэтому она согласилась на поставленные условия. И даже честно их исполнила. В отличие от супруга дамы вор был хорош не только в своем ремесле, так что одна ночь переросла в длительную связь, пока любовника не схватили легавые и не отправили за его грехи по этапу. С тех пор много воды утекло, вор и аристократка больше никогда не виделись.

Было предельно ясно, что Папа говорит о собственной молодости, поэтому никаких язвительных комментариев я и не отпустил, хотя на языке вертелись. Распутавшись из особо заковыристой позы, знаменующей конец растяжки, опустился на коврик для медитаций. В транс входить, разумеется, не стал, но веки прикрыл. Авторитет являлся очень слабеньким, но все же одаренным, и в видении светился, а для применения этого навыка открытые глаза мне давно не требовались. Вор был умен и моей мнимой беззащитностью не обольщался, поэтому все так же ровно сидел на моем любимом бревне. Пока занимался зарядкой, с невольным уважением отметил, что нарушитель безошибочно вычислил единственную мертвую зону камер. Как раз на этом месте мне нравилось обдумывать свои мысли, и именно поэтому ни одно наблюдающее око никогда не смотрело на данный пятачок в три квадратных метра.

– У связи были последствия: графиня родила дочь, – продолжил тем временем Сорецкий, – К счастью, и лицом, и даром девочка пошла в мать, так что никто и никогда не связал ребенка с его настоящим отцом. Девочка давно выросла, вышла замуж, готовилась стать матерью. Но не так давно с ней случилась беда – пьяный лихач за рулем не справился с управлением, вылетел на тротуар, где сбил в том числе и мою… – Впервые голос мужчины дрогнул, а я уж было совсем думал, что у гостя не нервы, а канаты. – Дочь вора и графини.

Теперь я уже знал, о ком идет речь: эта авария наделала много шума, подобные происшествия пока еще не были в порядке вещей. Придурок, севший нетрезвым в машину, сбил не только беременную женщину, пострадали еще три ее подруги, остановившиеся что-то обсудить у витрины ателье. Но те отделались ушибами и вывихами, еще осколками разбитого стекла посекло, а основной удар пришелся на стоявшую спиной к дороге Марину Болотову. Супругу, между прочим, надворного советника Болотова, с которым я поверхностно знаком. Редкостный зануда, любитель присесть на уши, но компетентный в своем деле специалист. Наводить мосты с советником пришлось по просьбе Черного, чем-то Борису этот тип мог помочь. Сотрудничество их вроде бы потом вполне успешно сложилось. Тесен мир. Знал бы, что у Болотовой все серьезно, мог бы и сам подумать, как помочь, а так только карточку со словами поддержки отправил – стандартный знак внимания. А догадку, что все у женщины плохо, тут же подтвердил Папа:

– Пытаясь спасти нерожденного ребенка, она перенапрягла свой невеликий дар – источник выгорел. Но беременность все равно сохранить не удалось – повреждения оказались слишком серьезными. В прессе этого не сообщали. А она уже дважды пыталась покончить с собой, муж и родственники едва успевали в последний момент. Сейчас около нее дежурят круглосуточно, но она уже почти неделю отказывается есть. Физически молодая женщина совершенно здорова, все-таки работали с ней лучшие целители, но вот потеря и ребенка, и источника… да еще одновременно…

– Я слышал о случившемся с госпожой Болотовой, хотя и не подозревал, сколь велики последствия. В прессе об этом действительно ни слова.

– Родные позаботились, – пояснил авторитет и наконец-то перешел к сути разговора. – У графини кроме дочери есть еще двое детей. А вот у вора их больше нет и никогда уже не будет – не позволит кодекс. Поэтому оценить размеры благодарности отца… трудно. Все, что вы захотите: деньги, произведения искусства, люди… Назовите свою цену.

Слово было произнесено.

Отказать – нажить смертельного врага. Тот лихач, что сбил женщин, на днях повесился в изоляторе, причем, со слов Руса, будучи уже мертвым и не совсем целым – вот это, я понимаю, тяга к самоубийству! Сразу чувствуется, как человек раскаялся и осознал.

Согласиться – значит, подписаться, что я все-таки владею секретом. А у меня есть свои причины не разглашать эти знания широкой общественности. Очень эгоистические, не скрою, но есть.

Убить? Волчара этот старый и битый и мне, пожалуй, не по зубам. В смысле, убью-то я его легко, даже руку протягивать не надо, но только подстраховаться на данный случай он должен был, так что не вариант.

Заменталить? Маску Данила Александрович держит на пять, и она не дает определить, какие эмоции им сейчас владеют. А я теперь по себе знаю, насколько это важно. Никогда не забуду, как чуть не расхохотался императору в лицо всего лишь на призыв послужить Отечеству.

Приемлемая форма ответа наконец-то сложилась в моей голове:

– Пожалуй, я навещу господина надворного советника Болотова не далее как сегодня. Степан Никифорович достоин, чтобы поддержать его в трудную минуту. К тому же он оказал немало услуг моему партнеру и, несомненно, еще окажет в будущем.

– Значит ли это?..

– Благодарю за визит и рассказ, он был познавательным, – перебил я вопрос, на который не собирался отвечать. – Возможно, я как-нибудь поведаю вам ответную историю.

С моей стороны цена прозвучала, и Сорецкий это понял. Обозначив кивок, который одновременно можно было принять и за согласие, и за прощание, он поднял с песка мешок, в котором лежали маска и спасжилет, невозмутимо надел последний прямо поверх щегольского полосатого костюма, натянул маску. А потом, ухватившись за ничем не примечательную палку, рывком распластался на воде и с приличной скоростью скрылся в утренних сумерках, явно подтягиваемый тросом с невидимого мне катера. Или той же мини-подлодки, если она и вправду существует.

Покачав головой вслед, признал: стиль у вора есть, впечатление произвести умеет.

Обстоятельства не спрашивают: готов ты к ним или нет, – они просто приходят. У меня такое ощущение, что эти слова можно выбить личным девизом.

До сей поры я считал, что живу насыщенной жизнью: учился в академии, учился у наставника, под предводительством Черного занимался нашим с ним бизнесом и активно мелькал в свете. Не из удовольствия – упаси боже! – это тоже было частью плана, который я постепенно реализовывал. Но при этом у меня хватало времени на изредка появляющихся подружек (в моем положении сложно было найти девушку, не имеющую на меня далеко идущих видов), на нечастые вылазки «в поле» в компании пилотов и просто на себя. Неожиданный визит Папы, казалось, запустил маятник событий.

Началось все с учебы – наставник потребовал до конца апреля сдать на мастера. Звание всего лишь фиксировало мой нынешний уровень, а его защита требовала показа двенадцати энергоемких техник подряд. Я наивно считал, что экзамен хлопот не доставит, но не тут-то было! Заслуженный и именитый лейб-медик Берген Максим Иосифович – целитель, взявший меня в личные ученики, – был невероятно тщеславен и не признавал демонстрации одной и той же техники двенадцать раз – а допускалось и такое. Даже не просто допускалось – было в порядке вещей. Так нет же! Ученик самого Бергена должен был предъявить комиссии дюжину умений из совершенно разных направлений медицины, а я на сегодняшний день уверенно знал только восемь. Оставшиеся четыре пришлось спешно тренировать на радость больным из обычной муниципальной больницы, отбивая хлеб у простых врачей.

Тщеславие было присуще не одному Бергену – еще один фанат своего дела возжелал похвастаться своими достижениями, и, конечно, по закону подлости, именно сейчас. Это я о Бушарине. Нашего всеобщего восхищения профессору оказалось недостаточно, ему хотелось утереть нос своим давним недоброжелателям из научной среды, что чисто по-человечески было понятно. За годы работы у Александра Леонидовича накопилось материала на несколько трудов, смело трактующих классические представления о физике алексиума, так что все научное сообщество с нетерпением ожидало скандального доклада в Академии наук. Учитывая, что основной эффект, используемый в открытиях профессора, «скромно» был назван им эффектом Бушарина-Васина, мое участие в этой вакханалии не обсуждалось. И если пилоты, привлеченные к показу для зрелищности, были только рады продемонстрировать свои умения, то мне следовало наблюдать, чтобы в процессе последующей дискуссии профессор ненароком не выболтал сведения, представлявшие коммерческую тайну. Несколько внушений, подкрепленных ментальным воздействием, на эту тему Бушарину уже было сделано, но береженого, как говорится…

Чтобы уж совсем не расслаблялся, на следующую неделю было запланировано масштабное авиашоу от Потемкиных, где мы с профессором, пилотами и нашим бессменным механиком Виктором Жирновым тоже были заявлены среди действующих лиц. В частности, я должен был продемонстрировать, что с новым движком и улучшенной системой управления мех становился настолько прост в обращении, что с ним может справиться и вчерашний школьник. Три раза ха! У нас ведь каждый второй студент имеет сделанный по спецзаказу МБК (я напомню: армейские мне не подходили по росту), а в учителях – без шуток – лучших пилотов империи, да еще на протяжении нескольких лет! Прям типичный вчерашний школьник! Но формально организаторы были правы – мне было всего восемнадцать лет и ни в каких летных училищах или на частных летных курсах обучения я не проходил.

Восстановление источника Болотовой, вдобавок к завертевшимся событиям, было тем перышком, что могло сломать спину верблюду, но, побывав в гостях у Степана Никифоровича, я признал, что откладывать лечение ни в коем случае нельзя. До сих пор мне попадались исключительно сильные личности, пережившие подобное, а жена надворного советника к таковым никак не относилась. Хотя она же еще и ребенка вдобавок потеряла, могло и это наложить отпечаток… Так что для полного счастья ночами вместо полноценного отдыха мотался на другой конец города, чтобы прокрасться в усыпленный дом, в неверном свете луны сделать несколько надрезов на прекрасном обнаженном женском теле, разложить алексиум и погонять энергию, приживляя его к костям. Раздевая спящую Марину в первый раз, ощущал себя героем дешевого ужастика и извращенцем, но уже в последующие ночи действовал на автомате, не обращая внимания на сопутствующий антураж. Усталость копилась.

– Бу-бу-бу, Егор. Бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Бу-бу-бу?

– Угум…

Ничего не мог с собой поделать – глаза слипались сами. Больше недели спать урывками – это слишком даже для меня. А тихая музыка в кафе, где мы сегодня с Полиной Зиновьевной встречались, уютное кресло и бабушкин размеренный голос вместе действовали усыпляюще.

Негромкий, но резкий, похожий на выстрел с глушителем хлопок заставил меня подскочить. Ошалелыми глазами посмотрел, как княгиня, сердито поджав губы, разворачивает сложенную для удара газету. Осознал. Запущенная по телу волна жизни почти не принесла бодрости, потому что была уже, наверное, сотой, и это только за сегодня, но хоть немного разогнала сонливость.

– Прости, пожалуйста, – потирая лицо, извинился я.

– Пожалуй, Егор, тебе удалось подарить мне новые впечатления – до сих пор я, видимо, льстила себе, считая интересной собеседницей. Зато теперь я знаю, что ощущает тот же Коровкин на приемах, когда его несчастные слушатели засыпают прямо посреди фразы.

Господин Коровкин был замглавы столичной пожарной службы, отличнейшим человеком и моим хорошим знакомцем. Но в глазах света обладал одним существенным недостатком – очень тихим, лишенным интонаций голосом. Многие знали, что это следствие второго режима общения – крика и мата, связки у Алексея Николаевича были перманентно повреждены, но женщинам втолковывать это было бесполезно, они считали Алексея Николаевича невыносимо скучным.

– Бабуль, не передергивай! Во-первых, Алексей Николаевич ничуть не переживает насчет своих талантов оратора. Ему главное, чтоб его подчиненные на работе не спали. А во-вторых, ты сама знаешь, что собеседник ты прекрасный, вот только у меня денечки сумасшедшие выдались.

– Что-то с учебой? Или?..

– Всего помаленьку: и ваше авиашоу, и бушаринский доклад, и Борис с очередной стройкой активизировался, и Берген лютует – бестолочью обзывает.

– Вот уж никогда не думала, что мой внук лейб-медиком станет, мужчины мои все больше на флоте служили…

– Каким таким лейб-медиком? Ты о чем? – С меня разом слетели остатки сонной одури.

– «Лейб» – это «царский», если ты не знал. Врачом императорской семьи, – снисходительно просветила меня Полина Зиновьевна.

– Ну, я не настолько темный, к твоему сведению, чтобы не знать, кто такой лейб-медик. А даже не знал бы, так Максим Иосифович по десять раз на дню свое звание упоминает. При чем тут я?

– Ты хочешь сказать, что ничего не понимаешь? – удивилась она.

– И что я должен понимать? Намекни хоть.

– Максим Иосифович уже много лет себе преемника ищет, но личных учеников набрал впервые. Зачем намеки? Куда уж прозрачнее.

– Бабушка! Нас – его личных учеников – шестеро! Все, кроме меня, старшекурсники и все одаренные. Метла, кстати… извини, Иван Васин тоже в нашей группе. И только мы с ним обучаемся за свой счет, остальные – по государственным грантам. Не логичнее ли выбрать из той четверки?

– Егор! – как на маленького посмотрела на меня княгиня. – Скажи мне теперь, кто у него любимый ученик?

– Уж точно не я: у меня и руки кривые, и растут они из… гм… не из плеч. Это я тебе еще только цензурные эпитеты привел, – пожаловался я на горький хлеб самого младшего и самого шпыняемого ученика.

– И всех остальных он так же гоняет?

– Может, и не так же, но они же старшекурсники, по определению больше меня знают.

– Но мастерство-то только с тебя он требует?

– Ото всех, – разрушил я бабушкины логические построения. – Иван в прошлом году сдал, правда, он попроще отскочил – сам пошел, так что таких сложностей, как у меня, не было: одну технику двенадцать раз предъявил – и вуаля! Те четверо тоже сдавали, не знаю как, но сдавали, так что мимо.

– Хм, – опять поджала губы княгиня, неохотно расставаясь с иллюзиями о моей выстроенной придворной карьере.

А я вспомнил свою первую встречу с наставником и невольно улыбнулся.

На первом курсе я был не самым прилежным студентом. На многих предметах мне было откровенно скучно, потому что основы я знал, пройдя их еще в училище или с мамой в детстве. Далеко не все, конечно, и, понятно, в упрощенном виде, но этого хватало, чтобы не особо утруждать себя в учебе. Тогда еще с Потемкинскими заводами морока была – периодически приходилось мотаться по Уралу с Бушариным, так что к рождественской сессии набралось немало желающих отчислить нерадивого студиоза. У меня даже появилось особое достижение: только у одного первокурсника экзамены и зачеты принимали сразу несколько преподавателей, гоняя по всем пройденным темам и сверх них.

Кто такой этот пожилой одаренный мужчина в дорогом костюме, привязавшийся ко мне с проблемами приживления утерянных конечностей в полевых условиях, – кстати, вопрос уже давно вышел за рамки анатомии, с которой мы начинали, – я не имел ни малейшего понятия. Поэтому спорил с ним без малейшего пиетета, давя опытом.

– И тогда ваш пациент умрет! – торжествующе произнес он на каком-то моем доводе.

– Шаман, – не выдержал я, достав из сумки рацию, – поднимись в здание, зайди в аудиторию триста двадцать!

– Принято, – пришел отзыв с катера.

– И что же вы, молодой человек, собираетесь мне доказать вашим колдуном?

– Не колдуном, а Шаманом, это позывной. А хочу я вам, господин хороший, предъявить того самого человека, что вы опрометчиво записали в мертвецы.

– Вот как?

– Вот так! В одном вы, конечно, правы: будь мой друг неодаренным, он бы наверняка так и остался на том поле, но вот в том, что у меня ничего не было, кроме пяти индивидуальных аптечек, я не преувеличиваю. У меня даже шовного материала не было, пальцами сосуды сжимал, пока он сам своей силой их сращивал.

– Почему же вы тогда сами их не срастили, раз такой опытный? – с ехидным интересом спросил экзаменатор помоложе.

– Источник сжег, – хмуро признался я.

– Вот как? – уже с новыми интонациями произнес мужчина.

Ожидаемые вопросы я сбил одним предупреждающим взглядом, так что несколько минут до прибытия Алексея мы с комиссией сидели молча.

Шаман, возможно, и привык, что девушки стремятся снять с него штаны, но того, что это попытаются сделать сразу несколько мужчин, да еще в таких с виду неподходящих обстоятельствах, никак не ожидал. И растерянно стал отбиваться.

– Леха, нам нужна твоя нога. – Своей фразой ситуацию я ничуть не прояснил.

– Молодой человек, успокойтесь, мы всего лишь хотим осмотреть вашу ногу! – уже более внятно высказался привязчивый экзаменатор.

Обреченно вздохнув, Алексей взялся за ремень.

На месте разрыва давно не осталось ни рубцов, ни каких-то других следов, но при углубленной диагностике этот участок выглядел чуть иначе, так что мои слова легко проверялись – в собравшейся комиссии только мой преподаватель был неодаренным, приглашенные светили источниками. Помучив Шамана, экзаменаторы переглянулись, а ему дали разрешение одеваться.

– Что я могу сказать – по самому краешку прошли, – резюмировал пожилой, когда Леха покинул кабинет.

– А то я не знаю!

– Сколько лет вам было? Операция давняя, – спросил второй приглашенный.

– Тринадцать. Почти четырнадцать.

– Почти четырнадцать!.. – саркастически протянул тот, что постарше, а потом неожиданно спросил: – Ко мне в ученики пойдете?

– А вы, простите, кто? – только и догадался уточнить я.

Вот так, под смешки экзаменационной комиссии, и состоялось мое знакомство с наставником.

– Улыбаешься! – сердито отреагировала княгиня на мою улыбку. – Над несчастной старухой смеешься! А я ведь тебе только добра желаю!

– Бабушка, не прибедняйся! На бедную несчастную старуху ты никак не тянешь! – Вот что я твердо уяснил, так это необходимость сразу пресекать подобные причитания. – И потом, у нас с тобой разные понятия о добре, это мы уже давно выяснили. Давай не портить такой хороший день ссорами по пустякам.

– Но если Берген предложит, ты хотя бы подумаешь? – жалобным дрожащим голоском спросила меня эта почтенная манипуляторша.

Посмотрел на заметно сдавшую с момента нашего знакомства Полину Зиновьевну и не нашел в себе сил категорически отказать, хотя твердо знал, что этот путь не для меня.

– Ладно, подумаю, – и в ответ на вспыхнувшую надежду на бабулином лице заметил: – Только подумаю! Вон и Лина идет! Пойду встречу.

Из-за столика сбежал с удовольствием: особо управлять мной у княгини не получалось, уступал я ей лишь в мелочах и лишь когда признавал собственную выгоду, но это не значит, что она не пыталась снова и снова. Периодически утомляло.

Сестренку встретил почти у самых дверей, принял плащ, чтобы тут же передать местному гардеробщику, и галантно поцеловал протянутую руку. После чего мы с ней довольно рассмеялись.

С Ангелиной, единственной из детей моего отца, я поладил. Не факт, конечно, что потом, когда Полины Зиновьевны не станет, мы будем поддерживать теплые родственные отношения, но пока против бабушкиной гиперопеки выступали единым фронтом, а это сближало. А вот с Катериной мне так и не удалось найти точек соприкосновения, так что, потаскав ее какое-то время на наши встречи, княгиня перестала мучить и девочку, и меня. О судьбе всего раз виденного Михаила, оказавшегося не совсем княжичем и чье имя стало табу во всех разговорах с Потемкиной, знал только, что парня сослали в закрытое училище, причем даже не в Царскосельский лицей, а рангом попроще – навроде моего бывшего Святомихайловского.

– До женитьбы уже дошли? – поинтересовалась Ангелина, направляясь к нашему столику.

– Застряли на карьере, – отчитался я, – но тема свадьбы не за горами. – Окончание фразы потонуло в мощном зевке. – Прости, спать хочу до изнеможения, может, в другой раз в остроумии попрактикуешься?

– А что мне за это будет? – ехидно уточнила сестра.

– Моя горячая братская любовь.

– И исполнение желания?

– Мечтать не вредно.

– Вредно не мечтать, – вернула мне подачу сестрица, слышавшая как-то от меня это выражение. – Вообще-то у меня к тебе дело есть, – понизив голос, сказала она.

– Выкладывай, ты же знаешь – вслепую ни на что не подпишусь.

– Не при бабушке!

– Ох уж эти страшные девичьи тайны! Когда и где?

– Давай как-нибудь в выходные в Летнем саду встретимся? Если погода хорошая, я там рисую и гуляю по субботам с двенадцати до двух обычно. Там охрана хотя бы в затылок не дышит, – повинилась она, стрельнув заговорщицким взглядом. – И мне на самом деле это очень нужно.

– Хорошо, только не в эту, в эту я занят, как и в следующую. Две недели твое дело потерпит?

– Потерпит, наверное.

– Тогда через две субботы.

Устроив сестру за столом, вернулся на место, морально готовясь перейти ко второму раунду общения с Полиной Зиновьевной. Как метко заметила Ангелина, мне еще предстояло вытерпеть и отбить матримониальные поползновения бабули в свой адрес. На самом деле ранние помолвки сейчас уже редко заключались, да и возраст вступления в брак сильно сдвинулся в бо́льшую сторону, но княгиня была женщиной старой закалки, к тому же нередко заводила разговоры о своей смерти, так что, несмотря на мое стойкое неприятие, постоянно грузила этой темой.

Почему я мирился с этим? Ответ все тот же: признание в обществе, ум и связи. Я почти два месяца не мог попасть на прием к градоначальнику, чтобы получить от него разрешение на строительство аквапарка, – видите ли, абсолютно новое начинание и нет никаких инструкций по их обустройству! А стоило пожаловаться Полине Зиновьевне, как неуловимый Яков Илларионович вдруг преисполнился радушием и принял меня на следующий же день! И пусть в итоге пришлось «поделиться», но даже так размер отката оказался гораздо скромнее, чем если бы я все-таки вышел на Рылова сам. И это не единственный случай: в той же ситуации с Болотовой княгиня помогла разрешить мои сомнения. Потемкина имени давнего таинственного любовника графини Неровской не знала, но охарактеризовала последнюю как весьма легкомысленную особу, вполне способную и написать компрометирующие ее письма, и закрутить роман с помогавшим вором, и родить от него ребенка. Не стопроцентное подтверждение, но хотя бы так.

А во-вторых, я ощущал свою вину перед княгиней. Косвенную, но все же… Как ни крути, а мечта старого монаха отчасти сбылась: пусть и не было на моих руках крови Потемкиных, но именно с моим участием из их рядов выбило самых сильных и умных.

Двух лет мне хватило, чтобы поверить старшим товарищам, утверждавшим, что менталисты – это крайне редкие звери, которые на каждом шагу не встречаются. Так-то официальная наука вообще категорически отрицала подобную идею, но были те, кто ей верил, и те, кто знал. Ко вторым в моем окружении относились мама, Григорий Осмолкин-Орлов и, как ни странно, Олег Земелин-Васин. Вероятно, знал еще Дмитрий, как внук своего деда, но с ним у нас никогда речь о мозголомательных техниках не заходила – короткого времени встреч едва хватало на пересказ новостей и традиционный обмен кодовыми фразами. Также понятно, что о возможности ментального воздействия на человека точно знали Милославский и император, но им по должности положено было.

А по итогам собственных упражнений в менталистике могу ответственно заявить: если бы не моя читерская способность видеть и наличие взрослого сознания – фиг бы мне поддались данные техники: это даже не просто жизнью надо было уметь оперировать – это особый изворот ума требовался. И база, потому что самоучке подобрать все эти комбинации было нереально. Без базы можно было только папенькин «шарм» изобрести, что тоже было весьма нетривиальным навыком и не таким уж простым в использовании.

Собственно, нашим от этого было только легче. Не приходилось переживать за драгоценные мозги профессора, отпуская его от себя после разгоревшейся жаркой дискуссии в залах главного здания Академии наук. А выкрики с мест, оскорбительные реплики и вопросы не по регламенту можно было и перетерпеть.

– Это, безусловно, сенсация, – сказал почему-то не Бушарину, а мне какой-то дородный академик в холле, когда толпа желающих непременно прямо сейчас что-то уточнить или просто выразить восхищение оттеснила меня от героя дня. Не сразу, но вспомнил имя собеседника – Грушин Петр Ильич – тезка композитора.

– Несомненно, Петр Ильич, несомненно. Признаюсь, еще только познакомившись с Александром Леонидовичем, отметил его высочайший ум, а дальнейшее сотрудничество только укрепило меня в этой мысли!

«О как!» – сам восхитился, как завернул.

– Светлейшая голова! Не знаете, Александр Леонидович не собирается подавать заявку на вступление в наши ряды? Теперь, когда главное открытие его жизни состоялось, грех прятать такой талант!

– Не знаю. Для звания академика вроде бы еще преподавательская деятельность требуется, просвещение масс, так сказать. Я, признаться, не силен в вашей бухгалтерии…

– Какие ваши годы! – хохотнул собеседник. – Разберетесь! И все же передайте Александру Леонидовичу, что мы были бы рады видеть его в числе академиков. А я, кстати, наслышан и о вас! Возможно, еще станете моим коллегой! И позвольте поздравить с мастером! Говорят, ваш экзамен войдет в анналы, поскольку хоть вы и не самый молодой мастер в империи, но, безусловно, самый одаренный! Такого разнообразия целительских техник, да еще без использования накопителей, на этой проверке не представлял никто.

– Благодарю, но это заслуга наставника. Максим Иосифович от кого угодно результата добьется.

– Это да. Он, безусловно, такой!

Забавно, что этот кадр слишком часто вставляет в речь «безусловно», ученым же вроде положено во всем сомневаться.

– Что же он не пришел разделить и эту вашу победу?

– Почему не пришел? На докладе и дискуссии он присутствовал. – Я, вообще-то, чуть было не допустил серьезную оплошность – не сообразил пригласить Бергена на выступление, но он не постеснялся сам напомнить и отжать себе и своим коллегам несколько зарезервированных на всякий случай мест. – Сейчас, вероятно, уже ушел – служба.

– Жаль, жаль. Хотел с ним кое-что обсудить в неформальной обстановке… Но я к вам, Егор Николаевич, подошел не за этим. Мои лаборатории тоже изучают алексиум и тоже имеют интересные разработки. Хочу пригласить вас к себе на экскурсию. Ведь вы, как я знаю, безусловно, являетесь непревзойденным практиком в этом вопросе. Да и взгляд свежего человека иногда бывает очень кстати.

– Откуда такая информация, Петр Ильич?

– Оттуда, господин граф, – многозначительно поднимая глаза к потолку, промолвил академик. – Оттуда!

– Благодарю за столь лестную оценку и с удовольствием посмотрю на ваши лаборатории. Когда?

– Да хоть завтра, если вы не заняты.

– Договорились.

– Тогда позвольте вас оставить, ведь это не только Александра Леонидовича, это и ваш триумф. Наслаждайтесь!

«Мило, мило», – думал я, провожая Грушина взглядом. За пять минут разговора этот тип намекнул, что Бушарин стал бесполезен, попытался вбить клин между мной и наставником, потом тут же исправился и изобразил себя чуть ли не лучшим его другом, пролил тонны меда на мою юношескую душу, еще и на особое доверие императора сослался. И построил разговор так, что отказаться идти смотреть эти самые его лаборатории я никак не мог.

– Егор! – отмашка от Шамана, обеспечивающего сегодня пути отхода, отвлекла меня от раздумий. Со вздохом ввинтился в толпу, спасая новоявленного гуру от несдержанных почитателей. И, если судить по растерянным взглядам профессора, помощь ему сейчас была не лишней. Тяжело бремя славы.

– Рус! К утру у меня должно быть все, что сможешь нарыть на Грушина Петра Ильича. Академик, ученый. Ведет исследования алексиума, но это он сам мне сказал, – распорядился я, едва ступив на катер.

– Что-то еще о нем известно?

– На вид лет пятьдесят пять – шестьдесят, вальяжный такой. Если заметил, у меня с ним короткая беседа в холле была.

– С какой целью справка?

– Да если бы я знал! Пригласил меня завтра осмотреть его лаборатории, цитирую: «По мнению сверху, вы являетесь непревзойденным практиком в этом деле».

– Принято, по приезде займусь.

– Егор, а я не могу вам немного помочь в этом вопросе? – спросил профессор, ставший свидетелем нашего разговора.

– Вы его знаете? – развернулся я к Александру Леонидовичу. – Простите, профессор, просто это явно столичная штучка, я думал, вы с ним не встречались.

– Всего несколько раз, но встречался. Он когда-то проект Базарина курировал, и помните, я вам о назначенном нам начальнике рассказывал? Который все наше дело развалил? Так это его родственник был.

– Тот самый хлыщ, что вам потом репутацию подмочил? Как там его звали?

– Светозар Иванович Мусоргский. Но его, простите, за глаза иначе, чем Светочкой, никто у нас не называл.

– «Могучая кучка», блин, – всплыла еще одна ассоциация с композиторами.

Или это из другой оперы?

– Что, простите?..

– Не лучшая ему характеристика, говорю, – не стал я пояснять Бушарину свой ассоциативный ряд.

– Не будь его, мы бы с вами не встретились, – мягко улыбнулся профессор.

– Александр Леонидович, я бесконечно счастлив, что встретил вас. Не смущайтесь, я говорю от чистого сердца. Ну и еще немного – от нашего с вами туго набитого кошелька, – решил разбавить я пафос собственной речи, видя, что проф едва-едва сдерживает слезы. Так-то он был спокойным человеком, но еще не прошедшее возбуждение после публичного выступления повлияло на его эмоциональность. – Но это не значит, что я буду благодарен какому-то деляге от науки, который организовал вашу травлю. И, согласитесь, государство от этого проиграло. Ведь точно так же мы могли и не встретиться. Я искренне верю, что ваш гений все равно пробил бы себе дорогу, но…

– Спасибо, Егор. – Бушарин перебил мой панегирик, окончательно растрогавшись. – Так вот, о Грушине… – Проф высморкался в платок, скрывая волнение, вызванное моими словами. – При всем моем неуважении к его племяннику, Петр Ильич курирует почти все работы с алексиумом в нашей империи. И по праву считается признанным авторитетом в этой области. Я не могу гарантировать, что его многочисленные монографии написаны им самим, все-таки Светочка брал же с кого-то пример, набиваясь в соавторы, но он основательно… как вы там выражались? – в теме. Да, он честолюбив и любит напомнить, что обласкан императором, но тот же Тимофей Михайлович не раз высоко о нем отзывался, а это что-то да значит.

Скоропостижно скончавшийся когда-то научный руководитель Бушарина был для него путеводной звездой и примером для подражания, это я давно заметил. Но раз именно Тимофей Михайлович Базарин вывел в теории ту самую схему, с которой мы благополучно стригли сейчас купоны, то его рекомендацию стоило принять к сведению.

– Значит, умен и в теме… Что-то еще?

– Знаете… – Проф замялся, но все же честно признался: – Это, конечно, только мое мнение… но мне кажется, что он больше не по физике, а по биологии алексиума…

Опаньки! Утверждение на грани крамолы. Любые опыты над одаренными были строжайше запрещены – это было прописано в законодательствах всех стран, считающих себя хоть сколько-нибудь цивилизованными. За ту же флешку, что по незнанию была скопирована мной с компьютера Залесского, полагалось весьма суровое наказание без учета любых смягчающих обстоятельств. Правило, что чаще нарушалось, чем соблюдалось, но тем не менее ни одно государство не рискнуло бы признаться в подобных исследованиях. Серьезное и опасное заявление.

– Я понял вас, Александр Леонидович.

– Егор, я знаю, вы…

– Я понял, профессор, не стоит повторять.

– Тогда я спокоен.

– Рус, ты услышал, если что-то найдешь дополнить…

– Утром информация будет на вашем столе.

Ничего особенного справка от Францева на следующий день не содержала, разве что факт наличия сразу двух постоянных любовниц у Петра Ильича, но тут мог только поаплодировать: в таком возрасте обычный неодаренный человек, да еще и будучи женатым! В общем, не совсем то или, точнее, совсем не то, что я искал. Мне гораздо интереснее было, мог ли академик знать обо мне что-то сверх общедоступной информации, потому что подобная осведомленность шла вразрез с нашими договоренностями с императором и Милославским. Я, конечно, имел подозрения, что «хозяин земли русской» мог быть и хозяином своему слову, но как-то не вязалось это с создавшимся у меня впечатлением о Константине Втором.

Вот таким, полным сомнений и опасений, я и явился на запланированную экскурсию.

– К сетке лучше не подходить, следуйте по дорожке, – на КПП, а просто вахтой назвать это сооружение не поворачивался язык, порадовался, что не позвал никого в компанию, – пропуск был выписан только на меня. Ассистент Грушина, встретивший у входа, недоуменно косился на вольеры с нетипично ведущими себя «одаренными» собаками. Не знай я, что подобные твари пылают ко мне необъяснимой любовью – тоже бы занервничал от их тоскливого воя и лая. – Да чтоб вас!.. В первый раз вижу такое!

– Серьезная охрана, почти как в казначействе, – неловко пошутил я в попытке отвлечь сопровождающего от странного поведения животных.

– Так не шуточки! – не разделил моего легкомыслия ассистент. – Здесь около десяти тонн алексиума!

– Нехило! – польстил я проводнику, начисто игнорируя факт, что под будкой моего Бобика уже было закопано примерно столько же метеоритного железа.

Болота Карелии были не единственными болотами в стране, а при наличии скоростного доспеха расстояния меня не сильно ограничивали. Но это так, к слову.

– На ночь собак выпускают, так что пробраться в комплекс невозможно. Да и сами лаборатории расположены под землей, и там самая современная защита. У нас все на самом высшем уровне! – похвастался мне молодой ученый.

С умным видом, поддакивая в нужных местах, я выслушивал дифирамбы системам безопасности. Если верить собственному видению, замаскированные ловушки действительно были густо натыканы. Реже, чем пытался втереть мне спутник, но чаще, чем этого требовал здравый смысл. Складывалось впечатление, что алексиума на их обустройство было потрачено чуть ли не столько же, сколько хранилось в комплексе. Машинально начал прикидывать, как стал бы штурмовать это здание, потом одернул себя и сосредоточился на поисках путей отхода – на душе было неспокойно.

Радушный академик принял меня в свои объятия и повел знакомить с поднадзорным хозяйством. Вникая в не всегда понятные комментарии, я пытался параллельно разобраться в себе, потому что ощущения были двоякими. С одной стороны, хотелось облегченно рассмеяться: ничего-то вальяжному ученому обо мне не было известно, а экскурсия оказалась банальным разводом на деньги богатенького юнца. Здесь мы с моей любимой паранойей в очередной раз сели в лужу. С другой – даже обидно, я ж тут весь из себя избранный, а меня как лоха какого-то… всего лишь подоить хотят. Где, спрашивается, мировой магожидомасонский заговор, где я, весь в белом, спасу Отечество? Где пафос и превозмогание?

Лаборатории выглядели… как лаборатории. Что-то в них тикало, жужжало, крутилось, экраны приборов выдавали кривые, люди в белых халатах рисовали закорючки в журналах. Грушин разливался соловьем, сыпля незнакомыми терминами, а я с интересом вертел головой, пытаясь понять назначение различных агрегатов. Ничего похожего на приборы профессора я пока так и не увидел. И денег давать отчаянно не хотелось. Когда я прикидывал тенденции прогресса, то мыслил обычными для себя категориями, а вот предсказать пути развития этого полумагического мира было для меня сложно.

– А здесь наша безусловная гордость! – торжественно произнес Петр Ильич, открывая собственным ключом очередную массивную дверь.

Войдя в новое помещение, первым делом я отказался от видения – марево от алексиума слепило. Источником излучения служила громадная футуристического вида конструкция в центре зала, больше всего смахивающая на танк.

– Единственный в мире аппарат, настроенный на поиск алексиума! Только неделю как закончили сборку! Я вам сейчас продемонстрирую его работу, – вынув из кармана осколок характерной пористой структуры, он предложил мне: – Разместите в любой точке!

Пожал плечами и положил алексиум у ближайшей стены, разницы не было никакой.

– Готово!

– Давайте поднимемся на балкон, оттуда будет нагляднее.

На террасе, опоясывающей зал, Грушин принял из рук ассистента пульт и начал набирать серию команд.

– Запомнили место? Теперь смотрите!

«Танк» ожил и завертел башней в поисках цели. После чего «дуло» безошибочно навелось на меня, а сама конструкция медленно двинулась в нашу сторону, игнорируя выложенную приманку. О боже, они ее еще и шагающей сделали?

– Что за черт?! – Академик остервенело забил по клавишам пульта. – Черт! Черт! Черт!

А эта махина уже скребла… лапами?.. ходулями?.. по стене в безуспешной попытке достать меня с балкона.

– Да что за чертовщина-то происходит?! – С Петра Ильича разом слетела вся надменность, и он уже просто колотил пультом по перилам, в то время как его помощники с воплями суетились вокруг нас, создавая панику. Взбесившаяся под нами машина, судорожными порывами тянущаяся ко второму ярусу, очень этому способствовала.

Отобрал у Грушина пульт и нажатием клавиши «вкл/выкл» прекратил весь этот балаган. Я, может, и не гений, но читать умею. А для тупых кнопка еще и покрашена в красный цвет была. Секунды тишины показались раем.

– Впечатляюще, – ничуть не покривил я душой, спрыгивая к «танку», Грушин механически спустился следом. – Я, как практик, все же посоветовал бы гусеницы к нему приделать или вообще сделать водоплавающим. Надеюсь, императорской фамилии вы вашего монстра еще не показывали? Хотя о чем я? Мы бы тогда с вами не разговаривали. Нескромный вопрос: вот он нашел алексиум, и что дальше?

– Простите за этот инцидент, до сих пор программа сбоев не давала… – все еще пребывая в прострации, проговорил академик.

– Она и сейчас не дала, разве вы не поняли?

– Что?..

– Во мне алексиума немного побольше, чем в вашем образце. Собственно, в любом сильном одаренном его около килограмма, плюс-минус, для вас же это не новость? Так что машина отработала как надо. Но я так и не услышал ответа: что этот агрегат должен был сделать, когда добрался бы до цели?

– Воткнул бы… колышек… Пометил бы место… – белея на глазах, произнес академик.

– Колышек? Видимо, вот этот? – указал я на связку металлических прутьев, притороченных на боку успокоившегося монстра. Теперь что-то и мне поплохело. – Знаете, это счастье, что вы пока не показывали свое детище никому в верхах. Не у всех мои нервы. А живым вы мне намного симпатичнее.

– Это же… но я же… – заело у академика.

Молча сделав глоток, я протянул ему фляжку с коньяком, которая была со мной почти всегда. Этот скотина выхлебал ее с ходу (а там, между прочим, не поддельный «Наполеон» плескался!), зато резко порозовел и начал соображать.

Комплекс я покидал чуть ли не лучшим другом Грушина. Пьянущий академик – а мы с ним продолжили снимать стресс в его кабинете – с искренними пожеланиями «заходить запросто» проводил меня до самой проходной, чего, как мне потом сказали, только император и удостаивался. Клялся в вечной любви и уважении под тявканье все тех же «одаренных» псов. Изливал душу. Обещал охранникам тонну мяса, а собакам – премию. Не то чтобы я принимал всерьез все эти пьяные бредни, но вот то, что назначенный на завтра императорский показ «Компаса» был отменен, я успел уловить. И это успокаивало. Члены августейшей фамилии по праву считались одними из самых сильных одаренных в стране, а значит, алексиума содержали немало. А выжить с «колышком» в груди… которых у машины было много…

Зевок, что не смог подавить, мигом придал презрительное выражение лицу девушки, которая до этого весьма заинтересованно стреляла глазками в мою сторону. Не пообещай я Лине встречу, мог бы спокойно дрыхнуть в своей берлоге вместо того, чтобы сидеть в Летнем саду и глазеть на проходящих мимо барышень.

– Ты уже здесь! – обрадовалась сестра, подходя к скамейке.

– Я же не женщина, чтобы опаздывать!

– Ладно тебе! Подумаешь, пришла на пять минут позже!

– На пятнадцать, – уточнил я, сверившись с часами.

– Все, прости-прости-прости! Я осознала всю степень своей ничтожности, возникшей в результате…

– Лина! – прервал я словесный поток, который мог изливаться еще несколько минут безостановочно. – Не валяй дурочку, давай по существу!

– По существу… – вмиг стала серьезной она. – Что не так с Мишей?

– Мм?..

– Для начала: почему он не наследник?

– А ты не находишь, что задаешь вопросы несколько не по адресу?

– Я спрашивала и у бабушки, и у дяди с тетей, все отделываются невнятными отговорками. Если честно, то мне просто не у кого больше спросить.

Посмотрел на княжну, нервно дергающую украшения на крохотной дамской сумочке. А ведь она уже не девочка: незаметно, но выросла, превратившись в весьма интересную девушку. В старые времена могла уже замужем быть. Так стоит ли скрывать то, что все равно когда-нибудь выползет на белый свет? И если рассуждать цинично, то плюс один к доверию от дочери рода Потемкиных мне не помешает.

– Там грязная история. Ты уверена, что хочешь ее знать?

– Хочу! – упрямо набычилась сестра.

Очернять в глазах Лины ее мать не хотелось, поэтому постарался обойтись без ненужных подробностей:

– Ты уже знаешь, что наш отец… скажем так, не очень внимательно относился к жене?

– Не просто знаю, я с этим выросла. Они вдвоем словно соревновались, кто кому больнее сделает, и нас постоянно в это втягивали. Тогда я этого не понимала, а сейчас даже… Извини, перебила, продолжай.

– Елизавета Михайловна до замужества к отцу неплохо вроде бы относилась. Сама понимаешь – свидетелем не был, но на свадебных фотографиях несчастной она не выглядит. Наверно, поначалу стремилась углы как-то сгладить, а когда не получилось… В общем, после Катиного рождения один из ваших людей проявил к ней чисто мужской интерес. И она ответила ему взаимностью. Миша не сын нашего отца.

«Фух!» – мысленно вытер я воображаемый пот, вроде справился.

– Не сходится, – спокойно возразила Лина. – Миша – вылитый отец, как и ты, кстати.

– Ага, а отец, в свою очередь, – вылитый дед. Только дед наш тоже… хм… до свадьбы погуливал. Потом, если верить Полине Зиновьевне, влюбился в нее и остепенился, но и у него имелся как минимум один внебрачный сын – Упилков.

– Гаврила Акимович? – недоверчиво переспросила Лина.

– Он самый. И он же Мишин отец, так что семейное сходство в данном случае не показатель.

– А показатель, видимо, анализ крови и… – Княжна замялась.

– Тоже в рот и нос ватными палочками лазили? – понимающе уточнил я. Сестра смущенно кивнула. – И мне. Вот вроде и неприличного ничего нет, а почему-то унизительно!

– А тебе когда?

– Как только с дедом и отцом познакомились. В первый же визит в ваш дом.

– А нам всем, когда отец погиб. Ты знаешь, как он погиб?

– Упилков застрелил, когда до цели добрались. Отец же ему доверял как брату. Что за цель – не спрашивай. На мне подписок и блокировок, как… много.

– А папе орден посмертно дали… Император на похоронах такую торжественную речь произнес. Папа… герой? – сдавленным голосом спросила Лина.

– Герой, герой, – обнял я плачущую сестру, злясь на Потемкиных.

Уж за столько времени могли бы и сочинить для девчонки приемлемую версию, самим же легче было бы. Насторожившимся охранникам сделал знак не приближаться, а когда один из них не послушался – ударил недовольством. Фамильный «шарм» мне пока не давался: слишком хрупки были положительные эмоции – моментально пропадали, стоило на них сосредоточиться, хотя небольшие подвижки в этом направлении у меня имелись. Зато отрицательные прекрасно получалось транслировать окружающим, а недавно вообще научился делать эти посылы адресными. Тоже результат. Вот и Линкин телохранитель сбился с шага и отступил обратно к товарищам под смешки остальных. Новенький, наверное, – остальные меня уже знали.

– Господи… какой позор! – разобрал я среди тихих всхлипов.

– Ты о чем?

– Мама… с… с дядей! За спиной отца… Незаконнорожденный брат!..

– Тогда почему ты все еще здесь? – зло встряхнул я Потемкину.

– Егор, прости-прости-прости… – зачастила она в попытке оправдаться. – Я не тебя имела в виду. Егор, прости…

Срываться на глупой девчонке не стоило, поэтому, взяв себя в руки, произнес:

– Красавица, я тебя предупреждал, что история грязная. Там все хороши! И то, что Павлу Александровичу дали посмертно орден, не делает его ни добрым человеком, ни любящим семьянином, ни тем более святым – сама же только что говорила! И я тебе другое скажу: Упилков ваш, который Гаврила Акимович, не в пустоте вырос. Мне, если честно, непонятно, какого… какой интерес у него был под родню прогибаться, он наверняка и без них мог небедным человеком стать. Но, допустим, любил он своего отца, хотел его, а может, и всей вашей семьи одобрение заслужить. А его раз за разом в грязь макали: дескать, знай свое место, выродок! А вы сейчас ту же ошибку с Михаилом собираетесь повторить. Скажи мне: в чем мальчишка-то виноват? К нему-то эта грязь как могла пристать?

– Ирина Воронцова сказала… что меня замуж никто не возьмет, потому что я теперь не из семьи наследника…

Господи, дай мне сил!

– И ты, конечно, останешься теперь старой девой навеки! Лина! Опомнись! Пусть ты не дочь нынешнего главы клана, но ты его племянница! Дочь и внучка предыдущих глав! Выше тебя по происхождению только дочери императора, которых, скорее всего, распихают по заграницам! Да, клановую долю отца вы не наследуете – не я писал ваш устав – но приданое за тобой все равно внушительное дадут. Или, может, ты уродина какая, что ничто твои богатства не перевесит? – повернул к себе зареванную мордашку. – Нет вроде. Красавица, сильная одаренная воздуха и жизни. Ну конечно! Кто ж на такую позарится-то! Только голь перекатная!

– Правда, красавица?

– Да нет, я все вру: нищенка, уродина и слабосилок!

– Егор! – Девичий кулачок ткнулся мне в печень.

– Вот, реветь хоть перестала! Не слушай чушь от всяких-разных. Твою Ирину мне уже год пытаются втюхать в жены всеми возможными способами, устал изворачиваться. И заметь, мое происхождение их абсолютно не волнует!

– Мужчинам многое прощается… – задумчиво произнесла Лина, пытаясь привести себя с помощью салфетки в порядок. Посмотрев на ее мучения, провел по лицу сестры ладонью, возвращая на место первозданную красоту.

– Спасибо, я не догадалась.

– Знаешь, мне странно, что ты, имея способности, почти их не применяешь.

– А как? Отец с нами в детстве занимался, но его тренировки больше на подготовку кланового бойца похожи были. Я хоть сейчас ураган могу создать. Хочешь?

– Спасибо, верю и так! Но ты же не только воздухом владеешь?

– Могу молнией поджарить. Водой залить.

– Тебя что, в коммандос готовили?

– Не знаю, а спросить теперь, сам понимаешь… – В разговоре повисла пауза. – Егор, что с Мишей будет?

– Не надо ко мне ничего применять, – попросил я, заметив, что Лина собирается воздействовать на меня техникой жизни, – да, не вовремя я напомнил сестре о ее возможностях. – Раз ты так хочешь правды – убьют его. В ближайшие четыре года. Закосят, конечно, под несчастный случай, но в живых вряд ли оставят.

– И ты так спокойно об этом говоришь?!

– Лина, давай начистоту! Для меня твой брат – абстрактная величина. А если вы, его родные люди, не собираетесь ничего предпринимать, то какое дело мне до него?

Сестра промолчала, а я продолжил:

– Парень может остаться в живых одним-единственным способом – сменив род на внеклановый. Причем настолько сильный, чтобы даже твои дядя с тетей побоялись с ним ссориться. Хочешь ему помочь – ищи, все в твоих руках!

– Спасибо, – произнесла сестра, выслушав мою сердитую отповедь.

– За что спасибо? – все еще на взводе спросил я.

– Что сказал правду. И дал подсказку.

Разговор у нас дальше плохо клеился, но и распрощаться мы почему-то никак не могли. Сестра словно специально задерживала меня, на ходу выдумывая новые причины.

– А насчет великих княжон ты не прав, – заявила она, когда все возможные темы для беседы окончательно иссякли.

– То есть?..

– Маловероятно, что их по заграницам выдадут. У императора одни дочери, государыня, дай бог ей здоровья, вряд ли подарит уже сына. А Юрий Алексеевич, племянник государя, который раньше наследником считался… там какая-то темная история зимой произошла, и даже пошли слухи, что он… – оглянувшись по сторонам, она шепотом произнесла мне на ухо: – из этих! Которые не женятся! – и уже снова нормальным голосом: – Есть мнение, что Ольгу Константиновну вскоре наследницей объявят.

– И как это связано?

– Самым прямым образом. Ее муж станет консортом, а на эту роль иностранца… вряд ли. Так что Ольгу Константиновну выдадут за имперца. И Анну Константиновну наверняка тоже.

– Выдадут и выдадут. – Вот делать мне нечего, как рассуждать о брачных перспективах великих княжон, когда меня дома недомятая кровать ждет! – Пойду я. То, что ты хотела знать, я тебе рассказал, а эти сплетни нам с тобой потом Полина Зиновьевна обязательно передаст. Еще и, будь уверена, как всегда, наши будущие свадьбы приплетет! Сами не рады будем.

Очередную попытку задержать себя под нелепым предлогом я решительно пресек, но, как оказалось, поздно: на аллее появилась знакомая личность в обществе еще одной знакомой личности. А виноватый взгляд Ангелины выдал ее с головой.

– Объясниться не хочешь? – спросил я у сестры.

– В чем? – Святая невинность!

– Например, что здесь делает Мария Задунайская?

– А что, гулять в Летнем саду уже преступление?

– Лина!..

– Да, я назначила ей встречу! Мы подруги!

– Тогда не смею мешать!

Раскланявшись с приближающимся Петром Волконским и его спутницей, несколько теснее положенного прижимавшейся к молодому человеку, отправился домой. Сумасшедшие дни подошли к концу, оставив мне в сухом остатке звание мастера, новые знакомства, новые связи и контракты, разрыв с нынешней пассией и страшный недосып, помноженный на усталость. Но, остановившись прямо на трапе «Касатки», чем удивил своих, я внезапно понял, что таки да, появление Маши в обществе Петра не оставило меня равнодушным! То, что я подсознательно привык считать своим, имело наглость взбрыкнуть! Эта мысль стоила более детального обдумывания на свежую голову.

Глава 2

Назло любой логике первым мы потеряли Шамана.

В конце зимы я нанял в помощь профессору сразу четырех хорошеньких ассистенток, мотивируя подготовкой к докладу и предстоящим выходом в свет его научных работ. Девушки были как на подбор (хотя почему как? – именно что на подбор!) – из достойных, но небогатых семей, а биография их была проверена до пеленок, чтобы никаких сюрпризов не содержала. Еще и постарался, чтобы с источниками все были, из-за этого даже от одной претендентки отказался – уж очень мне хотелось бушаринские гены как-то понадежнее пристроить.

Парням на этом огороде я строго-настрого пастись запретил. Ну-ну…

– Сердцу не прикажешь! – виновато провозгласил Алексей, ставя меня в известность о предстоящем бракосочетании.

Ага! Судя по скорости событий, еще кое-чему – тоже. Едва удержал эту реплику при себе.

Глядя на то, какими коровьими глазами Леха смотрит на свою избранницу, мысленно фыркнул: конец котенку, минус один! Личные дела четырех барышень я изучил вдоль и поперек, пока тасовал папки на столе, потом и на своем «детекторе лжи» не постеснялся всех прогнать. Ничего криминального или подспудного не нашел кроме вполне нормального желания как-то устроить свою судьбу, что, собственно, мне и требовалось. Зато теперь точно знал, что за фасадом милого Викиного личика скрывается стальной стержень характера. С такой женой не забалуешь. Профессору она стала бы верной подругой, помощницей и – я бы даже сказал – соратницей. Кем она станет пилоту – поглядим.

Хотя это я тут молодой и зеленый для семейной жизни, а Леха недавно тридцать три разменял, не мальчик уже, да и с тех пор, как ему вернули звание и награды, стал серьезнее и собраннее. Вроде бы тот же раздолбай, но… уже не тот. Бумаги на собственные рода они с Земелей чуть ли не на следующий день, как нас наградили, наперегонки в канцелярию отнесли. Бок в их забеге был третьим. Ордена, что нам всем вручили, давали такое право. И печатки свои они без лишних проволочек одновременно получили, так что проспоренный ящик коньяка занял положенное место в моем винном погребе (а у меня теперь был такой!). С фамилиями только поизгалялись: Ведов-Васин, Земелин-Васин и Боков-Васин, кто есть кто, надеюсь, объяснять не надо. Сказали, что мы теперь будем маленьким, но гордым кланом. Наверное, мне должно было польстить, но меня гораздо больше обрадовало, что ни один из них в армию не вернулся, хотя предлагали, и даже настойчиво. А эти заморочки с фамилиями… как тут бедная полиция с такими обычаями работает – вообще не представляю. Почему-то все время вспоминается знаменитое жегловское: «Она же Анна Ефидоренко, она же Элла Кацнельбоген, она же Людмила Огуренкова, она же Изольда Меньшова, она же Валентина Панеяд».

Но я отвлекся, а парочка уже нервничает.

– Рад за вас! – одобрил предстоящее действо, чем вызвал заметное облегчение у волновавшихся до этого голубков. – Мальчишник, надеюсь, не зажмешь?

А вот этот вопрос невесте не понравился.

– Если ты не против, я бы у Бушарина поляну накрыл. Посидим, как в старые времена?.. – В отличие от Лехи я стоял лицом к ним обоим, так что заметил многообещающий взгляд на профиль пилота от его подруги. Ну точно, конец парню!

– Нормальная идея! – Что бы ни думала о нас Вика, но никакого непотребства на этих междусобойчиках мы не устраивали. – Когда теперь соберемся!

– Ну я же не на войну ухожу! – продолжил оправдываться неделей позже счастливый жених, развалившись на любимом продавленном диване бушаринского ангара, из которого профессор собирался в скором времени съезжать. Новый корпус для лаборатории ударными темпами достраивался на участке неподалеку. Здание будет замечательное: светлое, просторное, но почему-то сомневаюсь, что в нем можно будет так же душевно посидеть.

– Хуже, брат, все значительно хуже! С войны есть хотя бы шанс живым вернуться. По ранению там или по инвалидности. Отпуск получить! – измывался над Лехой Олег. – А ты? Сгинешь в пучине семейного быта! А ведь таким парнем был! Помянем!

– Помянем! – подхватили мы, чокнувшись кто чем.

– Да ну вас! – ничуть не обидевшись, отмахнулся Шаман от наших подначек. – Посмотрю, как вы сами потом жениться будете!

– Э нет, Алексей! – неожиданно для всех возразил ему Александр Леонидович. – Пусть сами вы дезертируете с нашего холостяцкого фронта, но нас этими упадническими настроениями не заражайте! Мы сильны в единстве!!! – гордо окончил он свою речь под наши поощряющие выкрики и аплодисменты.

– Что значит дезертирую?! Я заманиваю врага в ловушку! Чтобы изучить и победить!

– Ты сдался в плен, слабак! И вот-вот капитулируешь! У твоей невесты даже имя говорящее – Виктория!

Чем полагается заниматься на мальчишнике? Повеселиться за счет жениха и напомнить ему напоследок все прелести холостой жизни, которой он лишается. Самым трудным делом при подготовке для меня было найти стриптизершу, согласную выпрыгнуть из торта, – идея оказалась новаторской. Потому что нашествия проституток в святая святых нашей базы, как предложил поначалу Метла, я в непечатных выражениях не согласовал. Да и сам Ваня, уверен, не стал бы пользоваться услугами местных путан – с Ириной у него по-прежнему было все серьезно, а свадьба планировалась по окончании учебы.

– А ведь я, Александр Леонидович, угодил в капкан, расставленный на вас! – выдал меня Леха с потрохами спустя добрый десяток тостов.

– Читайте, Алексей! – порывшись на стеллаже, протянул ему Бушарин папку с газетными вырезками, посвященными его выступлению в Академии наук.

– Проф! Вы что?! Человек, который собрался жениться, резко глупеет! Я не уверен, что алфавит ему теперь под силу! – перехватил Земеля бумаги у Шамана. – А что читать? «Величайший ум нашего века…»

– Вот! Достаточно! – прервал его тот самый величайший ум. – Все слышали?! И вы, Алексей, почему-то думаете, что такая простейшая задачка была мне не по силам? Я отдаю должное деликатности нашего главы, – насмешливый поклон в мою сторону, – но, заметьте, в капкан попал все же не я!

От стыда мне захотелось провалиться сквозь землю, не думал, что вечно витающий в эмпиреях профессор так легко разгадает мой план.

– Не смущайтесь, Егор, я оценил вашу заботу, – добил меня проф. – Просто эти барышни оказались не в моем вкусе. Но я с нетерпением жду нового набора, у нас же теперь Олег на очереди!

Земеля, хихикавший до этого над моим неловким положением, раскашлялся и отчаянно замахал руками под наш дружный хохот.

Немного успокоившись, я решил, что есть в этой идее рациональное зерно: медовые ловушки далеко не сегодня изобрели, а мой ближний круг, ведущий несколько свободный образ жизни, в этом плане доставлял беспокойство. Так что женить не только Бушарина на заранее проверенной и лояльной девушке весьма заманчиво. Вот только сам себе усмехнулся: все-таки я тоже Потемкин – планировал свести одних, а результат получил с другими, и дальше наверняка пойдет так же.

Но все равно профессор – тролль!

А почти под конец вечера сюрприз преподнес Саша, вырвавшийся в столицу специально ради этого сборища:

– Я, наверное, тоже женюсь…

– О-о-о! – раздался хор нетрезвых голосов. Захмелеть нам было вообще-то сложно, но поскольку мы уже несколько часов хоть и не старательно, но прикладывали к этому усилия, то результат к полуночи появился.

– На ком? Мы ее знаем? – азартно накинулись мы на нашего москвича.

– На Аленке… – Бок так прятал глаза, что я заподозрил худшее и не ошибся. – На бывшей своей.

– Э-э-э… А как же «никогда-никогда» и «чтоб я еще раз!»? – Метла, как всегда, что думал, то и говорил, но и остальным было не менее любопытно.

– Ну-у-у, – сконфуженно протянул пилот, – так случилось! – Это реально гениальная отмазка!!! – Они с Туськой летом должны ко мне приехать. Туське в старшую школу нынче идти, а чему ее в нашем городишке толком научат? Это ж дыра дырой, и школы там соответствующие! Меня самого в тринадцать родители в Благовещенск учиться отправили, но я-то парнем был, да и мамина сестра тогда еще там жила – все не один! Пусть уж лучше в Москву перебираются.

– Насчет дыры категорически не согласен! – громко возразил Шаман, бывший родом из тех же краев. – Места у нас красивейшие, а охота вообще лучшая в империи! Медведи сами под ружье выскакивают!

– Охотничек! – упрекнул его бывший сослуживец. – Тебе явно хватит! Где охота, и где Туська?!

– Да, это я не подумавши…

– А жениться-то снова зачем? – непосредственный Ваня никак не мог успокоиться.

– Молодые вы еще… не поймете… – вздохнул «аксакал», взмахом руки закрывая тему.

Мы не сговариваясь переглянулись, включая профессора, который так-то был на год старше Бока, и молча согласились: молодые, не поймем. А как целитель в категории мастера от себя добавлю: идиотизм не лечится, но кто ему доктор?

– Бок! Фрекен Бок тебе в жены! – надо же! Проклял, похоже! – Так теперь и ты нам мальчишник должен! Зажмешь – уроем! – разрядил я обстановку. – А сейчас внимание! Торт для жениха! – По моему сигналу Ван и Ли, то садившиеся со всеми за стол, то порывавшиеся нас обслуживать, унеслись за подарком для Шамана. Только бы стриптизерша не уснула, пока ждала!

Наблюдая за потрясенными поначалу от развернувшегося представления лицами товарищей, подвел итог: мальчишник удался. Но танцовщицу, между прочим, увел с собой Бушарин, не дав жениху даже шанса на последний загул. Однозначно, тролль!

Пока мы весело издевались над Шаманом, наперебой выдавая ему все более бестолковые напутствия на грядущую семейную жизнь, в Москве зверски убивали успешного предпринимателя Гавриленкова Ивана Ивановича. Проломленный череп, восемь ножевых ранений, из которых половина смертельных, и все это – из-за жалких пяти сотен рублей и часов. Грабителям не повезло: практически из той самой подворотни они выскочили на патруль, оказали сопротивление и были перебиты. Но остывающему телу купца было уже все равно.

Наташка…

Недолгим было ее счастье, а с мужем, как я знал, они жили нормально. Не сказать, чтобы так уж тщательно следил за ее судьбой, но раз в пару месяцев сжатые доклады получал.

Первым порывом было бросить все и сорваться в Первопрестольную, но получил жесткий отпор от Земели:

– И в качестве кого ты собираешься появиться на похоронах?

– Ну, она же вроде как тетка мне…

– Тетка она, причем неблизкая, позволь тебе напомнить, провинциальному мальчику Гене Иванову! Который, если ты забыл, вдрызг с ней разругался и съехал домой как раз из-за свадьбы с Иваном! – Эту историю мы с Наташкой выдумали тогда, чтобы заткнуть рты всем любопытным кумушкам. Иначе началось бы: «а что-то давно Геночку не видно?», «а почему он больше Гавриленкову не помогает?» и прочая. А так поскандалил и получил указание на дверь, скатертью дорога. Дело житейское. – Вдобавок на похороны может и настоящая ее семья приехать. Им ты тоже в родственники набиваться будешь?

– Нет уж, спасибо! У меня и так родня за последние годы в геометрической прогрессии прибывает. То ли дело в детстве – только мама с братом да дед, не то что теперь… А если под собственным именем?

– Ты сам-то как себе это представляешь? Граф Васин, любимчик императора…

– Достали уже подкалывать этим!

– Столичный светский щеголь… – ничуть не обратил внимания Олег на мое возмущение.

– Еще скажи – щегол! – буркнул я, уже понимая, что никуда не поеду.

– …на похоронах мелкого дворянчика, где десятки людей опознают его как…

– Да понял я уже! Не надо нотаций! – Иногда Олег становился занудой почище Бориса. – Не сердись! Я сглупил, но теперь понял. Жалко Наташку…

– Наталью и мне жаль, она хорошая женщина. Боялась нас до чертиков, но все-таки помогла тогда. Я, наверное, с Алексеем и Ваней договорюсь: попросим Сашу, чтобы передал ей наши соболезнования. Венок еще закажем. Гавриленков, при всей своей неотесанности, все же неплохим человеком был.

– Наталья?! Боялась?! – Моему удивлению не было предела, из всей фразы я вычленил только этот момент.

– До дрожи! – подтвердил он. – А ты разве не замечал, что простые люди нас чаще всего опасаются?

– Нет…

– Тогда обрати внимание как-нибудь хотя бы на своего Рогова – он в этом отношении очень показателен. Как он ведет себя с обычными людьми и как с нами – очень много нового узнаешь. И, Василь, кстати, больше недолюбливает темных вроде меня, на Шамана с Боком он не так реагирует.

– Честно, не обращал… Но логика же есть, типа огненные вспыльчивы сами по себе!

Земеля так выразительно посмотрел на меня, что я сразу вспомнил, кто в нашей компании является истинным флегматиком.

– Да… – признал заблуждение. – Но знаешь, это иногда даже забавно.

– Что?

– Что от меня никто в страхе не разбегается только потому, что мне не так много лет и я выбрал профессию целителя. А ведь я, в отличие от вас, могу убить кого угодно абсолютно незаметно. И Наташка об этом если не знала, то догадывалась. А уж Рогов-то знает гораздо лучше любого. Но при этом меня почти не опасается.

Скептической миной Олег изобразил все свое отношение к моему заявлению:

– Почему не боялась Наталья – сказать не могу, вероятно, ваши совместные приключения давали ей такое право. А вот как раз Василий-то тебя боится больше всех, просто хорошо скрывает. И еще азартен, нравится ему тигра за усы дергать. Но ты прав, остальные этого парадокса не замечают. Наверное, тоже стереотипы.

– Ладно, стереотипы стереотипами, а что с Наташкой делать?

– Ничего. Соболезнования Бок передаст и присмотрит заодно, если надо – поможет. А сам не порть ни себе, ни вдове репутацию, ей и без тебя несладко теперь.

Как ни рвалась моя душа в Москву утешить хорошенькую вдову купца (и честно скажу: не знаю, чего больше было в этом порыве), но Олег был прав – мне там не место. А вскоре и собственная круговерть захлестнула. Май, приближающаяся сессия, предстоящая свадьба Алексея с Викой и бал выпускников гимназии, на который я когда-то пригласил княжну Задунайскую. Кто кого тогда ангажировал – еще неизвестно, но сейчас мне это было на руку. Отдавать свое я пока был не готов!

– Шер, скотина, ты линяешь! – попытка отделаться от персонального почитателя вышла безуспешной – скотине было пофиг. Весом мы сравнялись, но четыре опорных лапы против двух давали преимущество – пришлось чесать подставленную спину от ушей до хвоста.

– Шер, фу! – раздался окрик Маши, вышедшей меня встречать.

Пес укоризненно посмотрел на нее, всем видом изображая: «Хозяйка, это не то, что ты думаешь!» Но все же отошел в сторонку, адресуя мне взглядом: «Извини, брат, служба!»

– Рад видеть вас, Мария Кирилловна! – поприветствовал я княжну.

С недавних пор наши отношения снова переродились в нарочито официальные.

– Здравствуйте, Егор Николаевич! Отец вас ждет, – даже излишне равнодушно произнесла княжна, поворачиваясь, чтобы сопроводить меня в кабинет. И это показное безразличие говорило больше тысячи слов и жестов.

Пользуясь случаем, пока мы наедине, поторопился спросить:

– Ваше согласие быть моей партнершей на балу все еще в силе?

– Вы сомневаетесь в моем слове?! – Вот теперь стало заметно, что в предках у нее сплошь аристократы – настолько яростно блеснули ее глаза.

– Я приглашал на бал маленькую симпатичную девочку, а теперь вижу перед собой чудесную красавицу! – Произнося эту фразу, я развел руки в беспомощном жесте.

Прогиб был засчитан, княжна смягчилась:

– Слово от возраста не зависит, уж вы-то это должны знать!

– Благодарю, я заеду за вами в два.

Поднимаясь за Марией по их роскошной лестнице, прокручивал про себя всю историю своих взаимоотношений с Задунайскими в свете нового интереса. И выводы получались… неоднозначные.

Помимо той самой пресловутой «дружбы», что существовала между мной и этой семьей, гораздо прочнее нас связал совместный проект – строительство промежуточного терминала для кораблей торгового флота клана. Специально или нет – а я все же думаю, что с умыслом, – в качестве родовых земель император подарил мне почти идеально подходящий для этой цели остров. Я до сих пор плохо разбираюсь в морской навигации – это за гранью моих интересов, а уж два года назад был откровенно дуб дубом, поэтому долгое время даже не рассматривал ничего подобного, предполагая устроить на Багряном базу каких-нибудь орнитологов и метеостанцию. Хорошо, что успел договориться только с синоптиками: устав ждать от тупоумного графа предложений, князь Кирилл Александрович сам вышел на меня со своим проектом. По-дружески.

Соблазн просто сдать остров в аренду на девяносто девять лет был велик. Основной плюс – никаких тебе забот! Зато на счет будут ежегодно приходить денежки. Из которых, правда, львиная доля уйдет на те самые налоги за родовые земли. Остатка вместе с потемкинскими отчислениями мне вполне хватило бы на безбедную жизнь, но…

Во-первых, в моем окружении имелся такой полезный человек, как Борис, у которого был калькулятор вместо мозга и нюх на прибыль. И я никак не мог принять подобное решение, не посоветовавшись с ним.

Ведь это именно Черный тогда, в две тысячи девятнадцатом, увидев накорябанный мной вариант контракта с Потемкиными, высказал много разных слов, мало вяжущихся с его строгим воспитанием, но, окончив свою эмоциональную речь уже ставшей классикой фразой: «Ты безнадежен!» – перечеркал бумагу и составил практически с чистого листа новое соглашение. И именно Борис не давал залежаться капающим по договору процентам. Он, по-моему, особый кайф ловил от всех этих сделок, еще и заставляя отца им гордиться и немного досадовать при встречах – не того сына он наследником объявил. Артем Ярцев, закончив учебу, честно впрягся в управление семейной империей, но звезд с неба не хватал.

А во-вторых, в полный рост встал на дыбы личный хомяк – бессмысленный и беспощадный. Я сам удивился, когда осознал, что скорее совсем оставлю остров в покое, чем дам на нем наживаться чужим людям. Пусть и «друзьям».

Торговались и утрясали формальности мы долго, почти три месяца. И это была ошибка Задунайских – чем больше времени проходило, тем лучше я узнавал, что за сокровище попало мне в руки. На своих землях я мог все! Нет, одно-единственное исключение имелось: необходимо было полностью обеспечивать и соблюдать права граждан империи, постоянно проживающих на моей территории. Но их-то на Багряном и не было! Не подходил он для постоянного проживания!

А это – всего-навсего! – означало, что строительство порта ни с кем согласовывать не надо. Просто оцените масштаб:

Порт, огромный терминал – представили себе, все же видели хотя бы по телеку?!

Ни с кем – ни с имперскими службами, а бюрократия и здесь наше все, ни с экологами, ни с пожарными, ни с архитектурой, ни с единым человеком, кроме меня любимого, но уж с собой-то я как-нибудь договорюсь!

Согласовывать – тонны бумажек в ста экземплярах, потраченных нервов, взяток, откатов, да просто убитого времени, в конце концов!

Не надо! Совсем!!! Ни сейчас, когда строится, ни потом, когда будет работать!

Так что циферки в окончательном договоре с кланом хозяев морей волшебным образом подросли, так же как и изменились формулировки. Особо зверствовать я все же не стал: в конечном итоге взял ровно пятьдесят один процент. Чисто по-дружески. Пришлось, правда, и часть обязательств на себя принять, но тут уж у меня за три-то месяца фантазия сработала.

Самыми страшными по цене встали бы услуги одаренных земли, которых требовалось нанять для выравнивания площадки, – работы должен был выполнить я как владелец. Эти примы задешево не работали. Еще и комфорт себе запрашивали чуть ли не на уровне пятизвездочного отеля. И все равно выходило дешевле, чем доставка на остров тяжелой техники. Недолго думая, я пригласил на «пострелушки» около двух сотен отставных пилотов из клуба, где состояли мои орлы. За возможность полетать на современных машинках, которые все равно большую часть времени без дела пылились в нашем ангаре, ветераны чуть было вообще не сравняли мой остров с уровнем моря. А то, что к этому веселому пикничку прилагалась еще и небольшая премия, только добавило им энтузиазма. Закончив дело, впервые удостоился восхищенного цыканья с Борькиной стороны: махинации такого размаха даже он не мог себе вообразить. И главное, все остались довольны: старички налетались и снова продемонстрировали свои таланты, потом еще и благодарили, Земеля за хорошие деньги выровнял за ними огрехи, а я сэкономил почти три четверти суммы.

После, конечно, все равно потребовались настоящие специалисты, но в это я уже не лез – как я уже где-то упоминал, одаренные обычно только разрушать горазды. Так что приходилось раскошеливаться и периодически опустошать счет до минусовых значений. Собственную учебу за второй курс и Ванину за третий, как сейчас помню, оплачивал зарядкой нескольких сотен «лечилок», но ничего, справился.

И теперь вопрос: отдадут ли Задунайские свою дочь за такого человека? Будь я согласен войти в клан – отдали бы как миленькие. Собственно, они уже пару раз почву прощупывали. А вот так?

Как обычно, убедился в полном отсутствии у себя провидческого дара, потому что был уверен, что внеплановое приглашение от князя подразумевает какие-то проблемы на Багряном, и, соответственно, настроился их решать. Поскольку кошелек мой наполниться с прошлого раза еще не успел, а тут еще на подготовку Лехиной свадьбы угрохать кучу денег пришлось, всю дорогу мучительно соображал, с какого конца придется урезать осетра личных хотелок. Не угадал в который раз! Встретиться со мной в приватной обстановке возжелал еще один герой детства – Владимир Лопухин-Задунайский. По крайней мере, именно так я интерпретировал его присутствие в кабинете хозяина.

В отличие от многих людей, фигурировавших в дедовых историях, живьем Владимира Антоновича я до сего дня не видел ни разу, хотя, казалось бы, должен был. Но вот как-то не доводилось нам пока пересечься. Хорошо еще, что опознать его не требовалось усилий: если Милославский отдаленно напоминал Мюллера в исполнении Броневого, то глава СБ императорской фамилии был вылитым Штирлицем-Тихоновым из того же фильма. С поправкой на возраст, разумеется, потому что с Тихоном Сергеевичем они были одногодками.

– Мне не нравится, Володя, что ты собираешься втянуть ребенка в какие-то свои… – При виде меня князь резко замолчал.

А Владимир Антонович, пристально меня разглядывая, сыронизировал:

– Эк ребеночек-то вымахал!

– Володя! Не путай рост и возраст!

– Не за того волнуешься! Это дитятко, к твоему сведению, Кирилл, в тринадцать лет одним звонком, походя, запустило процесс уничтожения двух крупных кланов. Потом он три года водил за нос Тихона и между делом подгадил мне! Ты хоть в курсе, герой, сколько мне нервов и здоровья должен?

Усевшись в кресле напротив главы императорской охраны, вынул из кармана визитницу, а из нее карточку своей зарядной мастерской. В отличие от клановых мне было не западло зарабатывать таким образом, хотя теперь, с получением звания мастера, вряд ли буду размениваться на подобные мелочи – новый статус автоматически давал разрешение на свободную практику, что ценилось на порядок дороже. И вот уж не ожидал, но я внезапно стал чертовски модным целителем! От предложений пока отбоя не было.

– Что это? – прочитал надпись Лопухин-Задунайский.

– Приходите по этому адресу, по ней вам сделают хорошую скидку на «лечилки». Разовую. – Больших сил мне стоило сохранять спокойствие.

– Нахал! – Но карточку Владимир Антонович, между прочим, прибрал. – Заметь, Кирилл, он даже не спросил, кто я такой!

– Ах да, я же вас не представил… – запоздало спохватился хозяин.

– Не стоит! Господину графу это явно не нужно, а мне и подавно! Не так ли, Егор Николаевич?

– Вы правы, Владимир Антонович. От человека вашей профессии ничто не укроется.

– Если вы так хорошо знакомы, зачем тебе я? – возмутился князь.

– Кирилл, я, по-моему, тебе уже объяснил! – С полминуты Задунайские пободались взглядами, пока гость не сдался.

– Егор! – хмуро проговорил Кирилл Александрович. – Как вы, наверное, уже поняли, я пригласил вас по просьбе моего родственника. Я сожалею, что не предупредил вас заранее, но на таком формате встречи настоял Владимир Антонович. Некоторые вопросы мне неподвластны. Но я вам обоим… – князь с намеком посмотрел в сторону главохранника всея Руси, – обоим напоминаю, что Владимир Антонович здесь такой же гость, как и вы, Егор, и вам не обязательно соглашаться на его предложение. И я буду очень благодарен, если вы найдете меня, как только закончите. Раз уж так получилось, то нам есть что обсудить и по нашим с вами делам. Кабинет в вашем распоряжении, господа. – С этими словами князь покинул помещение.

– Да, крепко ты Кирилла зацепил, даже не ожидал от него! – Откинувшись на спинку, собеседник продолжил детальное изучение моей персоны, но тишина на меня не давила, я сам занимался тем же.

Что я помнил об этом человеке? Умен, нахрапист, честолюбив. В паре Милославский – Лопухин, которая реально была в свое время легендой Тайной канцелярии, шел ведомым, что его тяготило. Очевидно поэтому их дуэт так легко распался, стоило им получить разные назначения. Но в жесткой конкуренции за внимание императора Тихон Сергеевич по-прежнему лидировал с разгромным счетом. Что бы я ни думал о правителе, но он их крайне удачно распределил по местам. Глава ПГБ был… гибче, что ли, в отличие от сидящего напротив мужчины. Но сравнение ни в коем случае не значило, что этот глупее. Просто другой.

Что знал о нем я сам? Звезда его закатывалась. Телохранитель – пусть сам лично он уже за плечом подопечного не стоял – профессия для людей помоложе. Хотя на их службу были навешаны еще кое-какие обязанности вроде той же проверки «миллионщиков» для императорской канцелярии, но основной функцией была именно защита тел монаршей семьи. Но пока речь о его отставке не шла, а значит, он был весьма влиятельным и опасным.

Первым не выдержал все-таки он:

– Знаешь, как нас с Тихоном в свое время называли?

– Как вас только не называли! Мне перечислить все прозвища?

– Все, пожалуй, не надо, есть среди них и обидные.

– «Жаба»? – вспомнил я кличку своего визави в академии.

– И это в том числе. Но я не о своем говорил, а о прозвище нашей связки. Нас звали «крестниками Елизара», и, поверь, этим мы гордились не меньше, чем званиями и наградами. – Держите меня семеро, сейчас слезу пущу! – Каково же было мое удивление, когда я узнал, что у старика была еще одна пара учеников!

И опять же молчу.

– Как он уходил?

– Тяжело. Боролся до конца, – нехотя выдал я. Несмотря на все узнанные насчет себя планы, я продолжал уважать деда. – Вы меня на вечер воспоминаний пригласили?

– Нет, помянуть Елизара Андреевича мы сможем как-нибудь потом. Мне нужна твоя помощь, Егор. Ничего, что я сразу на «ты»? Просто с дедом твоим меня связывает не один год совместной работы.

– Нет проблем! – Глупо было бы требовать от этого человека обращения по полному этикету – помимо более высокого положения он был банально старше меня на много лет.

– Ты, наверно, знаешь, что творится сейчас в столице?

– Вы о слете женихов?

– О нем самом, будь он неладен!

А в Питере и впрямь наступил дурдом – с тех пор как родилась пятая подряд великая княжна, аристократия всполошилась и город постепенно заполнили неженатые мужчины от двадцати пяти до пятидесяти (я в восторге от самомнения последних! – императору самому пятьдесят четыре!), всеми силами пытающиеся пробраться ко двору. Что творилось среди тех, кто в этот круг был допущен, вообще страшно: молодые и не очень люди спускали целые состояния в попытках привлечь внимание великой княжны, хотя, чисто на мой взгляд, стоило в первую очередь постараться понравиться ее папе. И вроде понять можно – второго такого шанса никогда не выпадет, но со стороны этот парад павлинов смотрелся дико. А уж что происходило за пределами двора – отдельная песня: на кандидатов заключались пари, проворачивались целые интриги, чтобы протолкнуть своего ставленника поближе к объекту вожделения, а чужого, наоборот, опорочить, одного потенциального жениха даже убили. Правда, потом выяснилось, что вовсе не жениха и совсем не поэтому – это мне Рус пробил по своим каналам, но слухи уже пошли гулять, один чудовищней другого.

– Да уж, работенки вам прибавилось! – посочувствовал я Лопухину-Задунайскому. – Просветите варвара. Я, конечно, читал про царские смотрины, когда в старину невест свозили со всех углов страны, а монарх шел мимо шеренги и тыкал пальцем чуть ли не наобум, но в современных условиях мне как-то слабо верится в подобное. А нынешняя свистопляска именно тот балаган и напоминает.

– Хех, Егор! Не заставляй меня думать о тебе хуже, чем ты есть!

– То есть я все-таки правильно понимаю – будущий принц-консорт уже определен?

– Вот в этом-то и вся соль, что кандидатов до сих пор несколько! А именно трое. Попробуешь угадать?

– Даже не буду пытаться!

– Тогда и я промолчу. Окончательное решение до сих пор не принято, так что с точки зрения всей этой «пены» шанс у них есть. И не такой уж и призрачный, как мне кажется. Вот только некоторые не понимают, что брак с ее высочеством не их возвысит, а наоборот, вычеркнет великую княжну из наследниц. Что сам император, что верхушка империи не каждого потерпят на месте супруга Ольги Константиновны. – Владимир Антонович замолчал, давая мне время переварить услышанное.

Ничего нового на самом деле я не узнал. И раньше подозревал, что весь этот шум по выбору жениха – фикция чистой воды. Так и пустят туда какого-нибудь Васю Пупкина из деревни Грязи! Даже будь он дворянином из самых первых бархатных книг Ивана Грозного. И то, что будущий муж должен соответствовать какому-то перечню требований, тоже догадывался. Были же прецеденты, что за рубежом, что у нас, когда из-за неподходящей партии наследник был вынужден отказываться от притязаний на престол. Навскидку штук пять случаев припомнить могу.

– И?

– Что и?

– Это, я так понимаю, была преамбула. Зачем вам я?

– Преамбула еще не завершена. Ольгу Константиновну никто силком к алтарю не потащит, ее мнение будет если не решающим, то очень весомым, все же ей с человеком не только совместно править, но и…

«Но и спать», – мысленно закончил я деликатно опущенное. Владимир Антонович тем временем решил сделать паузу в разговоре, дошел до бара князя и по-хозяйски достал оттуда вино с бокалами. От предложения выпить я отказался, на что он невозмутимо пожал плечами, налил только себе и продолжил:

– Со всеми кандидатами ее высочество знакома, неприязни они не вызывают. А уж к мысли о династическом браке ее подготавливали с детства. И буде понравится ей один из наводнивших двор кавалеров, его кандидатуру тоже рассмотрят и объективно оценят. Все же император не только правитель, но еще и любящий отец. И вот тут-то начинается странное. Уже несколько недель Ольга Константиновна благосклонно принимает знаки внимания совершенно неподходящего со всех точек зрения мужчины. Пока это не выходит за рамки абсолютно невинного флирта и не стало проблемой, но есть некоторые моменты, которые меня настораживают. Назвать их я по определенным причинам не могу, но, поверь, они есть. От моих осторожных предостережений и его величество, и сама Ольга Константиновна насмешливо отмахиваются. Однако отслеживать и пресекать подобные провокации – тоже часть моей работы. Поэтому я не могу так же весело игнорировать детали, от которых моя интуиция просто вопит благим матом! Академия Приказа готовит кадры не только для ведомства Тихона Сергеевича, оттуда и мы берем пополнение, все же одно дело делаем. Для проверки собственных выводов я искал там молодого человека, которого мог бы быстро, безболезненно и не вызывая вопросов ввести в окружение великой княжны, дабы окончательно убедиться или разубедиться в своих сомнениях. Кого я нашел, надеюсь, ты уже догадываешься, – Дмитрий Васильев, твой брат. Почти идеальная кандидатура: молодой граф, хорош собой, за словом в карман не лезет, а взгляд незамылен. Вдобавок с детства натаскан лучшим учителем. Но на собеседовании со мной он предложил тебя. Чтобы не быть голословным – вот письмо от него. По правилам, я не мог тебе его передать в обход цензуры, но есть и в моем положении прелести. На, читай!

Казенный конверт с Митькиной печатью на склейке вскрывать в присутствии постороннего не хотелось, хоть и пришлось. Брат, как всегда, был лаконичен.

«Большой Змей!

Ты с этим справишься лучше. Наш дед хотел, чтобы твои способности служили родине. Не подведи его, помоги.

Орлиное Перо».

Шикарная Митькина завитушка в конце письма не давала усомниться в подлинности – так мы метили свои записки в детстве, играя в разведчиков. В училище тоже часто баловались.

– Слушаю, – поднял я взгляд на собеседника.

– Чтобы не было недоразумений, сразу предупрежу: о тебе я знаю все. Видящий… легенда, сказка. Никогда не думал, что встречусь с ней наяву. И вот ты сидишь передо мной и на первый взгляд ничем не отличаешься… Кирилл Александрович сказал, что ты не обязан соглашаться на мое предложение. Но я объясню, почему это в твоих интересах. Пока я на вершине – я прикрываю многие делишки Кирилла, а их немало. Все же смена власти у Задунайских не могла пройти так безболезненно, не поддержи я тогда князя, накладки со старым главой отбросим, Кирилл и сам знал, что тот просто так не сдастся. Ваша авантюра с островом во многом тоже моя заслуга. Чтоб ты знал, мы уже много лет всеми правдами и неправдами пытались заполучить его себе. Но больше чем аренду на несколько лет нам не предлагали, а это слишком большие риски. И ты можешь сколько угодно строить невинность перед их семьей, но я-то вижу насквозь твое желание войти в клан на своих условиях. Сам таким был. Кто бы знал мелкого помещика Лопухина, если бы я в свое время удачно не женился на Светлане Задунайской! Поможешь мне – я похлопочу за тебя перед Кириллом. Мария – слишком лакомый кусок, как-никак третья в списке наследников. А может, уже и вторая, Михаил недавно изъявил желание перейти в другую семью. У Вениамина работа опасная, а он до сих пор не женат, ждет, когда его невеста окончит университет. Так что все может измениться в любой момент.

– И какая роль отводится мне в вашем плане? – не стал я ничего отрицать.

– Мне кажется, что на великую княжну оказывается воздействие со стороны того мужчины, что неподобающе ведет себя в присутствии ее высочества. Ты вхож в ее круг, хотя и нечасто там мелькаешь. Тебе надо всего лишь посмотреть и оценить. И если ты заметишь что-то подозрительное… Техники ведь тебе тоже видны?

Я кивнул.

– Так вот, если ты что-то заметишь, то тебе надо всего лишь сообщить, кто в окружении ее высочества балуется подобным. Лучше даже не мне, а Тихону Сергеевичу или самому императору. Если мы будем действовать с двух сторон, они должны прислушаться, все-таки я уже не раз высказывал свои подозрения насчет этого человека.

– Кто он? За кем наблюдать?

– Не скажу. Не потому что не доверяю, а исключительно чтобы ты был объективным и смотрел на всех. По-моему, я не прошу невозможного, всего лишь применить свои способности на благо императорского дома. Я даже не настаиваю, чтобы ты называл меня инициатором. Верный сын Отечества заметил преступление и доложил, чего проще? Мне высочайшая благодарность ни к чему, я и так достаточно ею наделен. Так как, поможешь?

– Я бываю далеко не на всех приемах. Сами понимаете, посещать их все нереально. К тому же у меня сессия на носу.

– Все и не надо. Ближайший, где появится этот человек, – через четыре дня. Завершающий бал весеннего сезона. На нем ведь ты будешь?

– Буду.

– Так я могу на тебя рассчитывать?

– Я помогу.

Свое соглашение мы скрепили рукопожатием. Редко я вкладывал столько чувств в этот простой жест. Интриги, секреты двора… Запах тайн!

Да гори оно все синим пламенем!

Свои дела с князем обсуждал на автомате. Обычные мелочи, даже раскошеливаться не пришлось, зря волновался. Кирилл Александрович попытался аккуратно выведать подробности нашего разговора с его родственником, но я уклонился от ответов – помочь в этом деле он мне ничем не мог. И даже не факт, что поверил бы на слово.

А тот, кто мог и помочь, и поверить, – тоже не факт, но мог! – временно отсутствовал в Петербурге. И где его носило – бог знает! Это доложил посланный на разведку Ли. С тех пор как получил графа, с Милославским я почти не встречался, разве что изредка на больших приемах виделись, но и там мы всего лишь учтиво раскланивались.

Дома пришлось засесть за документы, освежая в уме состав клана Задунайских. Паршиво без Интернета, но нужное нашел почти сразу, все-таки картотека в нашем доме велась на совесть. До сих пор, правда, больше для Бориса, но и мне сейчас помогла. Потом еще и кое-что из законодательства прошерстил. А когда отыскал, взвыл, проклиная всех и вся.

Любое, абсолютно любое мое действие приводило к результату, выгодному одному хитроумному деятелю. Выход был только один – не идти на этот чертов бал, но, уверен, и на этот шаг у него был заранее продуманный ответ.

Тварь!

Самое гадостное – никаких доказательств!

Не пришьешь же к делу Митькины слова: «И кто бы ни пришел от меня, что бы ни передал, ни попросил…»

Кому, кроме меня, это будет уликой?..

Что ж, сами напросились!

То, что на балу выпускников я не напоминал упыря, исключительно заслуга молодости и правильно выбранных родителей, подаривших источник с сильной жизнью. Сценарий праздника почти ничем не отличался от моего: те же выступления и овации, такие же растроганные учителя и смешные от чувства собственной значимости школьники, даже репертуар модных танцевальных мелодий не сильно изменился за два года. Разве что заключительную речь для выпускников произносил вместо Константина Второго его дядя – убеленный сединами и немного согнутый под тяжестью лет великий князь Алексей. Последняя надежда спихнуть проблему на тех, кого она касалась в первую очередь, растаяла как дым.

– Странно, что император ваш выпускной не почтил, – тихонько проговорил я княжне.

– Он же в Европе! – удивилась моему невежеству Маша. – Ты что, совсем за дворцовой жизнью не следишь? У тебя же Берген в наставниках, сам говорил… – как-то незаметно мы снова перешли на «ты», отбросив церемонии.

– Где бы еще лишний час в сутках взять, чтобы за всем уследить! Вообще-то ты права, обычно Максим Иосифович с нами сплетнями между делом делится, только он сейчас в отъезде… Блин, идиот!

– Кто?

– Да я, кто еще!

– Самокритично! – прыснула княжна.

– Серьезно! Я умудрился не связать между собой отъезд Бергена и поездку императора, как будто не знал, чей он врач! Не знаешь, когда они вернутся?

– Мне-то откуда знать?! Но я слышала, что даже на Большом весеннем их не ждут – Ольга Константиновна будет бал открывать с кем-то в паре. Папа с мамой обсуждали недавно.

– Мне все ясно, мне все понятно… – закруглил я тему, примеряя новые обстоятельства к уже узнанным фактам.

Пока что все складывалось одно к одному.

Выпускной прошел по накатанной. Не буду вдаваться в подробности, сделать вечер незабываемым для девушки, влюбленной в тебя уже несколько лет, – не такая уж и непосильная задача. Капелька лести, внимание и комплименты – взболтать, но не смешивать. Но, боже мой, какой же она еще ребенок! Рядом с ней я чувствовал себя обыкновенной сволочью. А хотелось хотя бы необыкновенной. И пусть в ней стали проглядывать зачатки той шикарной женщины, которой она станет со временем, но…

Что ж, я готов набраться терпения и подождать еще несколько лет. Я сам знаю о себе многое, но совращение несовершеннолетних не входило и, надеюсь, не войдет в список моих грехов.

Вот только сам я в конце вечера получил крепкую плюху, спустившую меня с пьедестала благородного Казановы.

– Прощай! – весело проговорила мне Маша, готовясь сойти с палубы «Касатки» на причал возле их дома. Неизменная Матильда Генриховна и охрана уже стояли на бетонном уступе, деликатно давая нам поговорить напоследок.

– Почему «прощай»? Может быть, до свидания? Мы же еще увидимся?.. – Держа Машу за руку, я весь был в недоумении от нетривиального прощания.

– Нет, все правильно. Это не столько тебе, сколько детству, хотя… тебе тоже. Я так долго пыталась привлечь твое внимание, так старалась! А теперь… Сдам экзамены, и начнется другая жизнь, более свободная! И я не хочу тащить в нее старый надоевший груз! Так что прощай! – Приложив пальцы к моим губам, княжна пресекла все мои попытки что-то сказать. – Это был чудесный вечер, спасибо тебе, но он уже кончился! – и Маша, улыбаясь, сбежала с катера на причал, звонко цокая каблучками по металлу трапа.

В нарушение всех норм этикета спускаться и догонять не стал, оставив на сегодня последнее слово за ней. Встав у леера, скомандовал Михалычу отплытие, взглядом провожая небольшую процессию за ворота особняка. Неожиданный ход.

Если кто-то кому-то рассказывал, что на балу или приеме было весело, то он, скорее всего, имел в виду не один из четырех (по количеству времен года) больших императорских балов. Эти мероприятия отличались жестким регламентом, скукой и… статусом. Сюда приходили не радоваться жизни – здесь демонстрировали себя. Четыре главных сезонных раута давали возможность верхушке империи, не прячась, обговорить многомиллионные сделки, которые потом доведут до ума юристы сторон, вступить в союз или, наоборот, разорвать договоры, встретиться непримиримым врагам – перечислять долго. В общем, для тех, у кого был пропуск, посещать их считалось обязательным. А у меня он был, все же любимчиком императора я числился не просто так.

И это только поначалу мне казалось, что среди нескольких сотен гостей отсутствие некоего графа пройдет незаметным, – один-единственный пропущенный мною бал аукнулся мне стократно, так что больше подобной ошибки я повторить не рискнул бы.

Владимир Антонович все правильно рассчитал – не пойти я не мог.

Слабым утешением служило то, что конечной целью интриги был не я – меня лишь «удачно вписали» в уже сложившийся план. А мишеней могло быть несколько: во-первых, дочь императора от первого брака должна была как кость в горле стоять второй императрице и ее родне, так что в их интересах было скомпрометировать еще необъявленную наследницу в пользу великой княжны Анны – старшей дочери Лилии Федоровны.

Во-вторых, под ударом мог оказаться один из предполагаемых женихов. Тройку потенциальных консортов мне обрисовала Полина Зиновьевна при нашей внеплановой встрече, и силы за ними стояли весьма внушительные.

В-третьих, имелся спешно вычеркнутый из порядка наследования племянник императора, который, по намекам Лины, оказался не той ориентации. Такие слухи уже и до меня дошли, а парень, возрастом всего лишь на пять лет меня постарше, резко исчез из придворной жизни, уехав в большое европейское турне, но ведь наверняка и у него были свои сторонники!

В-четвертых, я мог тупо упускать какие-то детали из виду, и выгода неизвестных провокаторов была в чем-то еще.

И вот теперь мне предстояло встать на пути у какой-то из перечисленных коалиций.

Мне было совершенно пофиг, кому и за что продался глава телохранителей, по большому счету меня и грызня у трона пока волновала мало – Ольга, конечно, была девушкой разумной, но это отнюдь не гарантировало, что она станет в будущем хорошей правительницей. Меня до зубовного скрежета злило, что я пойду свидетелем. Скорее всего, это было личной инициативой Лопухина-Задунайского, стремившегося расчистить своему все еще неженатому сыну место рядом с дочерью Кирилла Александровича, а именно Сергея Лопухина какое-то время назад прочили в мужья Машке. Ведь после дачи показаний в думской комиссии, где не соврешь, на всех моих перспективах можно будет ставить жирный крест – участия в таком скандале мне вряд ли простят все стороны конфликта.

Сопоставив все, что нарыл на данный момент, пришел к выводу, что Ольгу вынудят совершить на публике что-то абсолютно неприемлемое, жестко проехавшись по психике. Это явно будут не тонкие ментальные закладки, а что-то простое и грубое, как топор. А там – как подать. Можно будет утопить одного из женихов, смотря чей человек засветится: незаметно такое провернуть почти нельзя, подавляющему большинству одаренных нужны руки, чтобы проводить силу. Это настолько вбивается с детства в подкорку, что невольно, но жестом себя выдашь. Так что даже просто по записям в конце концов вычислят, но меня, с подачи Владимира Антоновича, допросят обязательно. Более того – уж он-то постарается, чтобы все произошло именно на моих глазах – тут и пророком быть не надо! А можно и вывернуть все против самой Ольги – были в законодательстве зацепки, что наследник или наследница должны быть в ясном рассудке.

А, повторюсь, свидетель в таком деле – безоговорочный конец карьеры. Что ж, раз меня сюда приплели – придется впрягаться за Ольгу.

На Большой весенний бал я заявился впритык и без спутницы. Одиноким был не я один – те, кто пока еще питал надежду, тоже пришли без дам. Пожалуй, из всех виденных мною раутов на этом наблюдался самый большой перекос в соотношении полов. Лучшие места, расположенные вдоль прохода первой пары бала, были уже заняты, свободное пространство оставалось или почти вплотную к дверям, откуда появятся главные действующие лица, или наоборот, у самого входа. Для публики, пытавшейся привлечь внимание великой княжны, предпочтительнее было второе: угол в начале зала выпадал из поля зрения ВИП, мне же требовался именно он, но еще и алиби. Поэтому, сделав несколько неудачных попыток пристроиться, с наигранным сожалением направился в не пользующееся спросом начало очереди, провожаемый насмешливыми взглядами.

Встал на заранее выбранное место, мысленно накручивая собственное предвкушение. Черт возьми, это же будет весело! Не каждый день разрушаешь чью-то старательно подготовленную интригу!

Порядок движения всегда был один и тот же, так что гадать, кто где, не приходилось.

Зазвучали первые аккорды, сопровождающие торжественный выход первой пары.

Тяжелые створки сдвинулись на десяток сантиметров…

Сейчас!!!

Кавалер Ольги Константиновны от внезапного болевого прострела в ноге лбом помог двери открыться.

Упс! А парни все, как один, вбок заваливались… А, ладно, так даже лучше!

И зачем так уныло выть?.. А, ты еще нос разбил!.. Сорри…

Интересно, кого же я так? На сколько лет каторги?

Великий князь Алексей? Пятнашка, не меньше! Да пофиг, один раз живем! Или два? Блин, запутался!

Но вообще-то неудобно получилось… жаль старикана. Хотя… он позавчера так скучно говорил… поделом!

Охрана оцепила вход, мешая любопытствующим оценить мизансцену, к великому князю заспешил штатный целитель. Раздосадованную Ольгу Константиновну оттеснили от растянувшейся на полу фигуры. Музыка пока еще играла, но народ в зале начал волноваться и шушукаться.

Не спеша, выверяя каждое движение, приблизился к кольцу телохранителей.

Протянул руку великой княжне в приглашающем жесте.

Давай же, решайся! Мой злой кураж скоро можно будет потрогать, зря я, что ли, стоял готовился?! Я сегодня уже превзошел отца в этом умении и не собираюсь останавливаться!

Взгляд из-под ресниц задерживается на стонущем теле (слабак! – никто из моих, на ком тренировался, так не ныл!), на обстановке в зале, на моей предложенной руке…

Музыка по-прежнему играет…

Шаг, еще шаг…

Ну же! Уверенней! Тебе править этой толпой!

И под продолжающее звучать вступление я сопровождаю будущую императрицу в традиционном обходе зала перед первым танцем.

Теперь меня и мою даму окутывает шлейф удовлетворения и уверенности, в который постепенно попадает публика. Сегодня я ваш бог настроения! Великая княжна с истинно королевским достоинством улыбается собравшимся, отпуская некоторым персональные приветствия, я невозмутимо киваю поверх ее головы, внушая всем, что все идет как задумано.

Шествие окончено, мы вернулись в начальную точку, открывая бал.

– Зачем? – не двигая губами, спрашивает Ольга, кружась со мной в центре зала.

Умная девочка, быстро сложила два и два. Опять купаю ее в ироничном спокойствии, распространяя силу и на жадно рассматривающих нас зрителей.

Полутораминутную речь, объясняющую свое поведение, я репетировал несколько десятков раз, потому что заранее знал – только один танец на это оправдание у меня и будет. Артефакт, собранный Бушариным, аккуратно перекочевывает из моей руки в ладонь партнерши, а потом на крутом па ныряет за корсаж платья. С высоты роста пытаюсь оценить, надежно ли он спрятан, но, кажется, увлекаюсь, потому что получаю болезненный щипок.

– В глаза смотри!.. – Шипеть с закрытым ртом и ангельским выражением лица, оказывается, тоже можно при сноровке. В моем спокойствии проскакивают искры смеха.

Бал идет своим чередом. За его время трое, что пытались воспользоваться источником вблизи великой княжны (понятия не имею – зачем, может, всего лишь с усталостью справиться хотели), получили мое адресное неудовольствие. Ощущения, со слов Шамана, – а к себе я применить его никак не мог, так что знал об эффекте только понаслышке, – «как будто дьявол заглянул мне в душу». Вроде бы ерунда, а концентрацию сбивает на мах.

Еще один пытался что-то проделать во время танца с ее высочеством, но сработавший артефакт оставил его потуги безрезультатными. Поскольку этот партнер был еще и в числе первой троицы, я его запомнил. Впрочем, великая княжна – тоже, ведь это у нее резко заныли зубы.

Профессор – гений, не устаю это повторять! За три с половиной дня по моему невнятному техзаданию сварганить работающее и весьма компактное устройство – это надо суметь! Круглая блямба, что нашла пристанище в весьма интересном месте у великой княжны, активировалась исключительно от повышенного фона, характерного для техник, поглощая энергию в радиусе трех метров от себя. Допустим, от удара молнии или плазмы артефакт бы не спас, но уже от водяного лезвия – вполне, ведь именно сила придавала воде форму и скорость вращения. Конечно, не спорю, получить по шее или голове продолжавшей лететь по инерции массой воды все равно могло быть смертельным, но в большинстве случаев такая атака просто собьет с ног, причинив ушибы. Будет ли защита от земли – тоже не до конца уверен, потенциал этого направления был мало изучен, единой школы не существовало. Даже у нас с Олегом никак не получалось перенять друг у друга скудный опыт, поскольку вроде бы у него земля и у меня земля, а по сути – совершенно разные способности. Зато жизнь поглощалась артефактом при срабатывании полностью.

Были и минусы: защита перекрывала возможность контратаки, но я надеялся, что Ольге не придет в голову испепелить кого-то на этом балу. Также пропадали втуне и целебные техники, направленные на носителя устройства, но опять же на балу необходимости в этом не было. В крайнем случае артефакт отключить или откинуть недолго.

А мне работа Бушарина давала законное право на любом разбирательстве сказать, что никакого воздействия на великую княжну оказано не было. И ни разу не солгать при этом.

Плохая примета – покидая рано утром спальню девушки, наткнуться на ее папу. А если этот папа еще и императором в свободное от отдыха время подрабатывает – почти фатальная. Мне не повезло.

– В мой кабинет, немедленно!

Пришлось пристраиваться за спиной адъютанта и двигаться в обратном направлении.

А ведь я так хотел вчера откланяться, как только проводил Ольгу до ее покоев! Не успел! Забавно: весь вечер выкладывался, щедро угощая окружающих своим азартом и уверенностью, но к концу выдохся и не испытывал практически ничего, а вот публика вокруг завелась не по-детски. Не раз ловил перемигивания парочек на грани фола, сам взял на заметку несколько многообещающих взглядов. Только в час ночи, когда пришло время закрывать мероприятие, отпустил наконец «шарм». Стремления мои были вполне себе постельной направленности, но исключительно в смысле сна. Поэтому, когда неожиданно сильные руки увлекли меня за дверь, на несколько секунд впал в ступор.

Но не мог же подполковник Васин опозориться перед будущей императрицей! Откуда-то и скрытые резервы организма взялись! Поставленную задачу удалось решить лишь под утро, и, хоть меня сейчас немного качало, достигнутый успех грел душу. Теперь бы еще от «наблюдателей от ООН» отбрехаться.

– Я хочу услышать твои объяснения! – Правитель прибыл домой кем-то основательно накрученным, так что отвечать требовалось быстро и максимально сжато.

– Его высочеству великому князю Алексею Романовичу стало плохо прямо при входе в зал. Ее высочество Ольга Константиновна осталась без пары. Пока нашлась бы замена, прошло бы время, гости начали бы судачить. Не смертельно, но неприятно. Поскольку стоял совсем рядом, счел возможным предложить свои услуги. Это все, ваше императорское величество.

– Тимур?.. – обратился император к своему помощнику, так и не покинувшему кабинет.

– У великого князя случился прострел в колене, а вследствие падения – еще и травма головы. Примерно за полчаса его привели в порядок, но он сейчас на постельном режиме, – откликнулся императорский секретарь, найдя данные от дворцовых служб.

– Так-так-так, – пробарабанил Константин пальцами по столешнице, оставляя на ней дымящиеся следы. Во все глаза смотрел на это действо: слышать – слышал, но вот видеть не приходилось. Выглядело круто. – Твоих рук дело?

– Я сильный одаренный, но я не Мерлин, не верите – спросите у Бергена, возможно ли это, государь. – Я точно знал, что Максим Иосифович подтвердит: семь метров для целителей считалось пределом. А я стоял метрах в двенадцати от места падения, специально примеривался.

– Что еще произошло?

– Ничего необычного, государь. Я осознаю, что я не ровня Ольге Константиновне, но многие знают, что я ваш человек, так что урона ее чести не было. После очень короткой заминки вначале, которую мало кто не заметил, бал шел строго по регламенту, – вываливать свои подозрения насчет Лопухина-Задунайского я не стал, момент был неудачный. Ничего, Ольге все рассказал, пусть она сама с отцом разбирается.

– А в жилой части дворца вы, видимо, тоже следили, чтобы урона чести моей дочери не было?! – Император вернулся к официальному «вы», что было хорошим признаком, на «ты» с людьми, не входившими в его крайне ограниченный ближний круг, в основном состоящий из ровесников, он переходил только в минуты сильного гнева.

– Так точно, ваше императорское величество! – Ну должен же он знать, что я далеко не первый любовник у двадцатипятилетней великой княжны!

– Что с Ольгой?

– Спит, наверное. Пять, – посмотрел на часы, – почти полшестого утра, все нормальные люди спят, государь, – с намеком глянул на хозяина кабинета.

Император еще раз пробежался пальцами по столу, на сей раз без спецэффектов.

– До моего распоряжения я не желаю вас видеть при дворе!

Вот и чудненько!

– О том, чему стали свидетелем, – молчать!

Я склонил голову в согласном поклоне.

– Свободны!

От властного рыка меня буквально вынесло за пределы кабинета. За дверьми пришлось потратить несколько секунд на то, чтобы подавить довольную усмешку, надеюсь, на камерах это выглядело так, словно я приходил в себя после выволочки императора. Мелкая опала, которая наверняка в скором времени будет снята, была в данной ситуации наименьшим злом. А со своими недругами пускай царская семейка сама разбирается, я сделал все что мог.

Интерлюдия первая

– Тихон, ты когда-нибудь видел подобное? – спросил император, бросая советнику золотой кругляш.

– Нет. Что это?

– Это?! «Панцирь»!

– Э-э-э… тот самый?.. – Милославский озадаченно повертел в руках блестящую финтифлюшку. – Он же с конскую голову должен быть размером?.. И весом под пуд?.. Я же помню, как пришлось весь трон переделывать, чтобы только его туда запихать!

– Тот – не тот! Свойства те же самые! Проверяли. Как тебе?

– Феноменально! Кто отличился, государь? – подобрался глава ПГБ, делая заметку в пух и прах разнести собственное научное направление – о подобных новинках он должен был узнавать первым!

– Кто отличился… Протеже твой! Подарил Ольге на балу.

– После которого вы прервали свою поездку?

Константин недовольно скривился: бессмысленных вопросов он не любил, а Тихон и так прекрасно знал, зачем и почему император сорвался обратно в столицу при первой же возможности. Анонимное письмо, подброшенное прямо на стол гостевого крыла дворца германского кайзера, недвусмысленно намекало о готовящемся покушении на любимую дочь. Которое, к счастью, не произошло. Вот только выяснять, была ли записка «уткой», или же попытка навредить наследнице сорвалась благодаря действиям одного непомерно наглого юнца, приходилось осторожно, чтобы не вспугнуть вероятного недоброжелателя.

– Откуда у него?.. – начал Милославский, и тут же сам себе ответил: – Бушарин, кто же еще! Наша новая звезда на научном небосклоне! Мне кажется, Грушину надо внушительный пинок дать за то, что упустил такую голову!

– Не просто пинок, гнать пора! Уже второе изобретение подряд и снова – в частных руках! Напомни мне подумать потом, кем заменить Петра Ильича. Развел у себя семейственность! – Монарх отобрал обратно у главы ПГБ собственность дочери и принялся катать между пальцами.

– Слушаюсь, государь. После Дня империи?

– Да, где-то там. Сейчас у нас другие заботы. Что думаешь насчет своего приятеля?

– Выглядит все гладко: подозревал, никаких зацепок не было, решил проверить. Если судить с этой точки зрения, то он нашел и привлек идеального исполнителя. Даже на наше давнее соперничество не посмотрел.

– И?.. Твое мнение?

– Я… у меня нет мнения, государь, – впервые беспомощно опустил руки Милославский.

Выбор и впрямь был кошмарный: то ли давний напарник – кристально честный человек и сделал все возможное, чтобы предотвратить провокацию, причем надо признать – действовал успешно. То ли он по уши погряз в заговоре. Пусть не против императора, а против Ольги, но, случись что с ней, происшествие рикошетом ударит и по ее отцу, это Лопухин должен был понимать. Или – или. Оба варианта были равновероятными, а цена ошибки – слишком высока.

– Даю тебе две недели, чтобы мнение появилось! И еще… секрет этих штучек, – император подкинул на ладони артефакт, названный им «панцирем», – на сторону уйти не должен! Как ты это обеспечишь – сам думай, не мне тебя учить. В качестве компенсации отдай ему. – Константин бросил на стол конверт с бумагами. – Разберется!

– Так, может…

– Нет, я на него в гневе! – Тихон Сергеевич непонимающе уставился на ухмыляющегося босса, не проявляющего ни малейшего признака недовольства. – Не бери в голову, твой граф не удивится. Ей-богу, будь Оля помладше, выдал бы ее за него, и плевать на всех! Далеко пойдет! Понимаю – нет, знаю! – что врет мне в глаза, а поймать его не могу, все чувства молчат. Надо будет с Аней его попробовать свести, у них всего два года разницы. Потом посмотрим.

Глава 3

За сессией оглянуться не успел, а лето уже началось и цвело вокруг буйным цветом, вторая половина июня даже солнышком порадовала.

Наблюдая за безобразной дракой Митьки и Бориса, никак не мог определиться, за кого болеть. Радовало, что сцепились эти двое не в доме, а на берегу, но это был, пожалуй, единственный положительный момент. А! Нет! Из-за особенностей гасителя брат перейти на магию не мог, хотя уже пару раз пытался, так что разногласия они решали исключительно кулаками, и это тоже было плюсом.

– Это что? – спросил из-за спины Иван.

– Драка, – меланхолично ответил я.

– Э-э-э… А с кем Борис дерется?

– Что за шум, а драки… есть? – раздался вопрос подошедшего Алексея, чей медовый месяц наконец-то закончился.

– Битва века. Черный против Васильева, – все так же отрешенно отозвался я.

– Вмешаться не хочешь?

– На чьей стороне? – спросил родичей.

– Хм… А из-за чего дерутся?

– Лариса Морозова, за которой уже два года ухаживает наш гаситель, оказалась обещанной невестой моего брата. Вы все еще хотите, чтобы я встрял?

– Н-да… Ставлю червонец на пэгэбэшника! – Шаман плюхнулся рядом на мое любимое бревно.

– Отвечаю! Наш Борька не хуже! – справа приземлился Метла. Стало ощутимо недоставать попкорна.

– Да кто ж так бьет! Тебя же учили! – заорал пилот, приметив неловкий удар Митяя.

– Борис! Мы с тобой! – оглушил Иван.

– Дурдом! – прокомментировал я.

А на песке события подошли к закономерной развязке: то ли Лехин выкрик помог, то ли брат сам сообразил, но он взял Черного на болевой, отчего гаситель согнулся буквой «зю» и полностью утратил контроль. В результате оба свалились без сил на землю. Ничья.

Так, как мы пили в те три дня, пока Митька гостил у меня, я не пил никогда. За встречу. За мировую Дмитрия с Борисом. За прекрасных дам. За доступных дам. За недоступных дам. За родителей. За здоровье императора. За здоровье императорской семьи, всей сразу и по отдельности. За тех, кто в море. За тех, кто «в поле». За тех, кто «за речкой». На выходные, ни капли не протрезвев, отправились в Москву, а в самолете пили за пилотов, стюардесс и весь аэрофлот. Напугав отчима, ввалились к маме и… резко успокоились. Бочком-бочком Борис Черный, сачковавший в этом алкогольном марафоне, испарился из прихожей большаковской квартиры, пообещав отзвониться от отца, а мы рухнули на пол в гостевой комнате и просто вырубились.

Очнулся от того, что по мне ходил слон. Маленький, но очень конкретный и целеустремленный. В сочетании с дятлом в моей голове выходил некоторый перебор фауны, поэтому попытался столкнуть с себя животное, на что дятел ответил особо сильной дробью, а слон – возмущенным писком. При открытии глаз – почти подвиг в моем состоянии! – слон приобрел черты крохотной девочки в зеленую крапинку. С криво нарисованным зеленым цветочком на лбу. Цветочек меня добил. Это однозначно горячечный глюк!

Васин, я тебя поздравляю! К тебе даже приличные зеленые черти прийти не смогли! Сэкономили на краске и послали фею! Цветочную!

Попытался прогнать по себе стандартную волну жизни – получил пшик. Дятел, свивший гнездо внутри черепа, не давал сосредоточиться даже на таком простейшем действии. Меньше пить надо! Глюк тем временем с упорством, достойным верного последователя доктора Менгеле, попытался выковырять из меня глаза для дальнейшего изучения. Мне мои глаза были дороги как память, поэтому строго шлепнул по пятнистой ручке. «Цветочная фея» расплакалась, потеряла равновесие и упала на рядом лежавшего Митьку. Ничего не соображая спросонья, брат подскочил, стряхивая ребенка с себя. Я едва успел подхватить.

На шум в комнату прискакала мама и отобрала у меня девочку:

– Стаська! Как ты сюда забралась?

Орущая годовалая сестра (а я наконец-то понял, кто по нам топтался) ничего ей, ясное дело, не ответила. Ну не считать же за ответ вопли, принесшие второе дыхание моей персональной дереводробилке, о которой я опрометчиво забыл. Рядом застонал им в тон Митька.

– Красавцы! Алкоголики и пьяницы, а еще графы! Это ж сколько надо было надираться, чтобы в таком виде к матери явиться? Вымахали два лося, а ума не набрались! Вы, ваши светлости, последние мозги еще не пропили?

Мама – святая женщина! Разнос на тему недостойного поведения двух отдельно взятых аристократов она закатила только после того, как привела нас в нормальное состояние. Особую радость нам с Митькой доставило наличие в доме сразу нескольких санузлов, потому что битву за сортир мы бы оба с позором проиграли.

Как выяснилось за завтраком (скорее, обедом по времени), Ефим, не зная, как себя вести в обществе целых двух нетрезвых графьев (а свои синие звезды нацепить мы не постеснялись – надо же перед людьми похвастаться!), которые формально не приходились ему никем, трусливо смылся на службу, оставив нас на растерзание разгневанной жене. Разумный человек: он мог сколько угодно нас не любить, но прекрасно знал, кому обязан восстановлением источника и новой карьерой. И хоть ему наверняка хотелось построить нас не хуже своих курсантов и отвесить профилактических подзатыльников – реально оценивал последствия подобного поступка. Пусть Митька не мог отстегивать матери того содержания, что выделял я, – а пока она не работала, эти средства были весьма актуальны, – зато был любимцем Милославского и имел в перспективе головокружительную карьеру. Я же в глазах отчима, вероятно, слыл вообще непонятно кем – мне благоволили и глава ПГБ, и сам император! О случившейся со мной временной опале Большаков был не в курсе, да и знай он – вряд ли это что-то изменило бы. Для справки: если дворянское звание тут можно было банально купить, пусть и за громадные деньги, то последний графский титул был присвоен около пятнадцати лет назад первому космонавту! Второго и последующих уже так не отмечали. Оцените, в какой я компании!

Наговорившись с мамой, поиграв с сестрой и близняшками, скупив ассортимент ближайших магазинов на подарки, за ужином мы порадовали отчима предстоящим назавтра отъездом: Митьке пора было на практику, а я из-за гулянки запустил дела.

– Теперь станем видеться чаще, – обрадовал маму брат. – Я до Рождества, скорее всего, в Москве буду.

Ефим вскинулся:

– Кхм… В академии теперь изменился порядок обучения?

– Нет, конечно, – успокоил его Митька. – Нас всех старше третьего курса на усиление забирают. Теперь это уже не секрет: в ноябре будет свадьба великой княжны Ольги. Венчание в Кремлевском соборе пройдет, так что осенью ждите наплыва высокородных гостей.

– А почему в ноябре? – заинтересовалась мать. – Почему не летом?

– Ты у кого спрашиваешь? Спроси у него, – кивнул на меня Митяй. – Он же у нас в столичном обществе вращается! Я знаю не больше обычного курсанта.

Мать перевела внимание на меня. Ответ на вопрос я знал – за месяц с последних событий кандидатура фаворита в гонках женихов окончательно определилась. Несмотря на временное отлучение от двора, новости оттуда я получал исправно, да и опала моя, скажем так, была очень условной. Официально – за нарушение регламента, я не должен был предлагать себя великой княжне в кавалеры – рылом не вышел, настоящую же причину знали только два человека. К тому же явившийся ко мне на дом Антон Кугурин – помощник Милославского, дал ясно понять, что это только до Дня империи, чтоб под ногами не путался. За артефакт, точнее за целую партию и клятву под блокировку не выпускать их на продажу, заплатили по-царски: помимо денег мне сдали в аренду на девяносто девять лет соседний с моим остров за символическую плату в одну тысячу рублей ежегодно. Круглые глаза Кирилла Александровича при виде этого договора стоило бы заснять для потомков, жаль, момент уже упущен. Похоже, мысль, что я внебрачный сынок императора, мелькнула и у него.

– У жениха – Родиона Ивановича Шувалова – только осенью траур по отцу истекает. Потом посты разные начинаются, потом Рождество. Потом опять посты. Можно свадьбу втиснуть, но вроде как не комильфо. А до следующего лета откладывать не стали, – отчитался я.

– Вот и славно! Ольга Константиновна в самой поре. Давно ожидали.

– Объявлено на Дне империи будет, но все, кому интересно, уже знают – шила в мешке не утаить, – добавил брат. – Так что, мам, шей платья!

– Куда мне! Там весь цвет империи соберется! – тепло улыбнулась мать, а Большаков завистливо покосился на нас.

– Приглашения я вам пришлю, – решил я подсластить пилюлю отчиму. – Мне по рангу полагается, но меня, скорее всего, Берген как помощника возьмет. Не пропадать же добру!

Искренняя радость матери была мне наградой. Так же как и неявная признательность отчима – ему места в соборе не светили никаким боком. Под это дело общение у нас пошло легче – Ефима уже не воротило от нашего присутствия, так что наутро мы попрощались с ним вполне ласково. Он по-прежнему нас не слишком выносил, но терпеть столь полезных людей ему было проще.

Ветрянка, тупейшая, банальнейшая ветрянка!!! Которой одаренные не болеют по определению! И не важно, сколько у тебя УЕ, – даже единица обычно не даст заразиться, если уже есть источник! Но в тот момент, когда мы с Митькой валялись в гостевой комнате у матери, мы ничем не отличались от обычных людей, так что умудрились подхватить ее от сестры, чей дар еще даже не начал формироваться. И иммунитета у нас к ней не было – до трех лет мы жили в очень замкнутом мирке дедовой усадьбы и контактов с другими детьми не поддерживали, а потом просто не могли заразиться. Точнее, я-то мог за те полгода, что был без источника, но пронесло.

Если кто болел ветрянкой во взрослом возрасте, меня поймет. Высокая температура, полная недееспособность и все сопутствующие явления. В себя пришел я только на четвертый день, весь украшенный шрамами от язв. А залечив их, почти сразу остался в гордом одиночестве: сначала свалился не переболевший в детстве Борис, а следом за ним – Ван и Ли. И если китайцы перенесли все относительно легко, повалявшись денек с температурой, то Борис, впав в забытье, чуть не отправил меня повторно на тот свет.

– Как ты?

Не знаю, что подумал обо мне Черный, очнувшись в собачьем вольере, но фонить и подрастать мои запасы метеоритного железа теперь вряд ли будут – превратились в мертвый металл. Гаситель высосал из них живую силу досуха. Не жалко! Добуду еще, благо известно где и как.

– Пить, – прошептал Борис обветренными губами.

– Сейчас-сейчас, – устало отозвался я. Но ни дойти до дома, ни даже покричать сил не было – два дня рядом с Борькой вымотали меня вконец. Недолго думая напоил друга из собачьей миски. Бобик, который мало того, что немало пострадал, попав под гашение, так еще и временно стал бездомным, тоскливым взглядом проводил последнюю собственность.

Вспомнив, что сам же строго-настрого запретил кому-то приближаться к нам до моего сигнала, все же нашел в себе силы проорать, чтобы нас отсюда забрали. В здравом уме я сам не понимал, как затащил гасителя внутрь. Почему-то помнилось только, как просовывал его сквозь собачий лаз, а кто-то помогал вопреки моим посылам. И так и не нашел ответа ни тогда, ни после: почему нельзя было сделать это через нормальную калитку? Списал на помутнение рассудка от истощения и зубной боли, которая шла в нагрузку к Бориной потере контроля.

Проснулся от запаха Наташкиных сырников и ласкового поглаживания по опять отросшей шевелюре.

– Мм… Нат, еще полчасика…

И почти тут же резво подскочил.

Наташка, вернее, Гавриленкова Наталья Сергеевна, после родов приобрела чуть излишнюю, хотя пока еще приятную для мужского глаза округлость и гладкость и немного разнилась с сохранившимся в моей памяти образом, но была по-прежнему хороша. Зато эти мелкие отличия моментально убедили меня, что это не сон и не бред, а моя подруга собственной персоной. В Питере. У меня. В спальне. Интересно!

– Что ты здесь делаешь? – Ничего умнее у меня не родилось.

– Вставай, ты уже, говорят, вторые сутки дрыхнешь. Борис почти поправился. Ли и Ван шустрят по дому, – выдала Наталья ответы на незаданные вопросы. – Они меня впустили. Ван таким колобком стал! – улыбнулась она.

На ее улыбку так и тянуло улыбнуться в ответ. Вот только между мной сегодняшним и мной трехгодичной давности лежала широченная пропасть.

– Что. Ты. Здесь. Делаешь?! – чеканя слова, переспросил я.

– Объясню. Я обязательно все объясню. Ты только встань и позавтракай сначала. – Улыбка стала очень грустной, а сама вдова испарилась из комнаты.

Пришлось вставать и ковылять вниз.

Мои домочадцы выглядели смешно. Ван, исправно кормивший все эти годы нашу ораву и растолстевший до размеров среднего Карабаса-Барабаса, напоминал пятнистый шарик. Ли, которому никакая еда не шла впрок, тоже щеголял окраской ягуара-мутанта. Борис пока еще отлеживался у себя в комнате, тяжелее всех перенеся детскую вроде бы болезнь.

– Какое сегодня число? – усаживаясь за стол, спросил я.

– Восьмое июля, – ответила мне Наталья, устраиваясь напротив.

– Ни… себе!

– А ругаться нехорошо! – отчитал меня вошедший в столовую мальчик-дылда, в котором с трудом узнал сына Гавриленкова от первого брака.

– Саня! Не лезь к его светлости, дай ему спокойно поесть! – быстренько заткнула его Наталья. – И садись сам уже! Приятного аппетита!

Сожрав все, до чего дотягивались руки, я завистливо начал коситься на тарелки сотрапезников, вынуждая их энергичнее работать челюстями. Организм после почти недельной голодовки требовал еще еды. Сердобольная Наташка уже хотела было поделиться со мной своей порцией, но я сумел отказаться, еще не хватало заворот кишок словить для полного счастья. Источник источником, но и он не всесилен.

После завтрака снова начало клонить в сон, но сперва требовалось разобраться с гостями. Устроился в кабинете, дожидаясь, пока подруга покормит еще и мелкого. В первый момент, увидев малыша, оторопел: не всегда можно сказать, на кого ребенок похож, но этому отчество «Григорьевич» явно подошло бы гораздо больше записанного в его метрике «Иванович». Ну да бог его матери судья! Иван Иванович уж точно не был слепым, а раз его этот факт не волновал, то почему должен волновать меня?

– Извини, что так нагрянула, – сказала Наталья, присев на уголок дивана. – Я не знала, что ты болеешь. Одаренные разве болеют?

– Болеют. Редко, но болеют. Источник не панацея. И вы все теперь рискуете заразиться.

– Ветрянкой? Нет, мы уже переболели ею. – Она немного поерзала, прежде чем перейти к делу. – Егор, мне нужна помощь.

– Выкладывай. – Я вздохнул, отгоняя мысль о подушке.

– Я немного объясню сначала… – издалека начала Наталья. – Помнишь, ты тогда в сердцах упрекнул, что мне только курятник побольше нужен был? С позолоченными насестами, – усмехнулась она моему давнему высказыванию. Надо же, запомнила! А я уже и забыл, что тогда в запале ей наговорил. – Так и есть! И когда он у меня появился… Ты пошел дальше, а я струсила. Испугалась все потерять. Да и о дворцах я не мечтала. Нет, вру, мечтала, но как-то так, несерьезно. Иван Иванович… Ваня… я ведь не любила его, когда замуж выходила, сам знаешь, кто на душе был… – Слова ей давались тяжело – горло перехватывало, пришлось встать и налить воды.

Попив, Наталья немного успокоилась и смогла продолжить:

– Жили мы хорошо, тут ничего не скажешь. Иван разве что на руках меня не носил. Я даже сына в его честь назвала, чтобы еще один Иван Иванович был! Он так радовался… – И все-таки она разрыдалась.

Сел рядом, обнял. Сколько раз себе это представлял, сколько фантазировал, а тут понял, что утешаю эту женщину как всего лишь знакомую. Хорошую, близкую и даже дорогую, но все, что я к ней испытывал, осталось в прошлом.

– Гавриленков знал? – решился я уточнить.

– С самого начала. – Наталья сразу поняла, о чем вопрос. – У него не могло быть детей, он сам мне признался.

– Подожди, а Саша?..

– Приемный. Они с женой его усыновили, это его первой супруги какой-то дальний родственник сиротой остался.

– Не знал…

– Никто не знал, кроме родни его жены! – с ненавистью воскликнула она, моментально перестав плакать. Ого! Похоже, там те еще драмы без меня разворачивались! – Когда мальчик осиротел – никто его себе брать не хотел! Иван рассказывал, что и сами они тогда не в достатке жили, богатеть он позже начал, но пожалел Санечку, не бросил! Даже когда жена его умерла, как родного воспитывал!

– Я помню. И ни разу мысли не возникло, что он не родной, от тебя сегодня первый раз услышал. Гавриленков его любил, это видно было.

– Ванечку он тоже любил. Мы… – опять полились слезы, – мы правда нормально жили! Ссорились, конечно, всякое бывало… и Саня меня не сразу принял, потом только оттаял, когда Ваня-маленький появился. Потом у него переходный возраст начался, знаешь же, наверно, какие дети в это время бывают. Это ты у меня золотым был. – Она так крепко прижала мою голову, что пришлось даже воспротивиться.

– Наташ, все это хорошо, точнее, ничего хорошего… блин, ты поняла! – вырвался я из ее объятий. – Я соболезную твоему горю! Гавриленкову, как бы я на него в свое время ни злился, смерти я не желал. Тебе такой беды – тоже. Но я так и не понял, почему ты здесь, а не в Москве вступаешь в наследство.

– Извини, долгое вступление, сейчас доберусь. Я просто хотела, чтоб ты понял, это важно! Я… я не любила Ивана, но меня все устраивало. Мне с ним было надежно. Это был самый лучший для меня курятник! Идеал курятника! – с горькой экспрессией произнесла Наталья.

– Мне жаль.

– Меня обвиняют в его смерти. – Заявление прозвучало как гром посреди ясного неба.

– Его же убили при ограблении! Там же все прозрачно было! Мне Рус докладывал!

– Рус докладывал… – саркастически передразнила меня подруга. – Высоко ты поднялся!

– Извини, ты, конечно, Руслана не можешь знать, он уже здесь на меня стал работать. Он приглядывал за тобой немного. Не только за тобой, за всей вашей семьей. Не сам, конечно… – с чего-то стал я неловко оправдываться.

– Недоглядел, значит! – припечатала она. – У одного из тех грабителей нашли записи. Они на Ивана не случайно напали, они его поджидали, это был заказ. Угадай, кого назначили заказчиком?

– Это же чушь! – Заказное убийство и Наташка – это из разряда фантастики.

– Ты это знаешь, я это знаю. А следователи копают. А теперь представь, как меня описывает Санина родня, у Ивана-то давно никого в живых не осталось!

– А я какого-то племянника его лечил как-то?..

– Трофима, наверное?.. Он все о тебе спрашивал. Это тоже со стороны его первой жены племянник, единственный нормальный из всей своры. Иван его привечал, он часто у нас в гостях был. Управляющим сейчас работает.

– И что тебе приписывают?

– Как что? Ребенок у меня не от Ивана, еще и сильным одаренным явно будет: первые всплески уже начались, хотя ему и трех еще нет! – неожиданно гордо произнесла она.

– Где-то в это время все и начинается.

– Да? Не знала… Но не суть! Просто всплески начались, а сам посуди, как это со стороны смотрится: окрутила богатого мужчину, а тут стало ясно, что ребенок не его, вот и… – Наталья опять всхлипнула. – Других версий полиции и не надо!

– Я разберусь.

– Подожди, это еще не все!

– Что еще-то? Обвинение в изнасиловании вашей собаки, поедании детей?

– Егор! Не смешно! – оборвала меня подруга.

– Извини, я не на тебя злюсь!

– Знаю. Но дослушай! Как раз Трофим мне намекнул: Иван сам по себе был никому не интересен. Я, что уж говорить, – тоже. А вот если привлечь сюда еще тебя… Я честно не понимаю, как мои беды могут тебе навредить, но, пожалуйста, будь осторожен! Я тогда повела себя как дура, не спорь! – (а я и не собирался!) – Но дважды на одни и те же грабли… Потому к тебе и поехала. И если что… – Глаза ее опять налились слезами. – Позаботься о ребятах.

– Тебе хоть что-то предъявили? Подписки какие-нибудь давала?

– Какие? – с испугом отпрянула она от меня.

– О невыезде, например.

– Н-н-нет…

– Тогда пока расслабься. Я тебя никому не отдам, пока не выясню все. Просто пока посидите в доме, ладно?

– Ванечке гулять надо…

– Я в смысле – за пределы территории не выходите.

– Хорошо.

Беспомощность бесила. Одаренные болеют редко, но метко, а я еще и под полноценное гашение попал, что тоже здоровья не добавляет. Так бы я сам скатался в Москву, выяснить, кто в полиции такой умный, но приходилось терпеть – от шатающегося меня было мало толку. Нужна была как минимум неделя на восстановление. Пришлось напрячь всех, до кого смог дотянуться по телефону, отправить Бронислава в командировку и ждать результатов.

А Наталья уже с первого дня начала наводить в доме свои порядки.

Я не могу сказать, что жизнь в богатстве меня не изменила, но Ли и Вана я не воспринимал как прислугу – не после того, как они не раз доказали свою преданность, в том числе и с оружием в руках. Борис – тем более: во-первых, воспитание, а во-вторых, ему нравилось, что китайцы его не боялись. Уважали, держали дистанцию, но не боялись. После дома Ярцева-старшего, где слуги разбегались с приближением гасителя, атмосфера нашего жилища отличалась полным равнодушием к его особенностям.

Для обслуживания дома и разросшейся территории сил двух китайцев было недостаточно, поэтому, когда они виновато об этом сообщили, им в помощь были наняты дополнительные руки, но те были просто наемными работниками, поэтому не вызывали никаких эмоций. Мы их и не видели почти – днем редко были дома, а в наши личные комнаты Ли никого не пускал – прибирал сам. В вотчину Вана – царство сковородок и поварешек – мы сами не совались, максимум – пожелания высказывали, когда хотелось чего-то конкретного. Ван поначалу пытался с нами меню согласовывать, но быстро убедился, что ни Борю, ни меня этот вопрос не волнует, да и выучил он наши вкусы за три-то года, не было необходимости ему что-то указывать. В общем, в быту у нас царила тишь да гладь, всех все устраивало. Разве что к Шаману я китайцев слегка ревновал. Вот странное дело, вроде бы, наоборот, между ними неприязнь должна быть, все-таки пилот не один десяток их бывших соотечественников покрошил, но нет, Лехе традиционно доставались лучшие куски, а чай подавался по первому щелчку пальцев. Парадокс, да и только!

Крики и брань Наташки я услышал даже сквозь дрему, и они меня напугали. Несмотря на слабость, скатился с постели и бросился спасать подругу. И был потрясен, когда оказалось, что спасать нужно Ли и одного из его помощников, которого моя гостья цепко держала за ухо.

– Какого черта этот китаез делает в моей комнате? Что он там вынюхивает?!

– Наталья Сергеевна! Это я распорядился, он уборку делал! – утихомиривал ее китаец, аккуратно пытаясь освободить почти плакавшего мальчишку. – Ветрянка же! Надо мыть!

В ответ Наташка ударила Ли по руке и еще крепче вцепилась в многострадальное ухо.

– Почему без моего разрешения?! Совсем от рук отбились! Ничего, я вас быстро к порядку приведу!

– Наташ, что за шум? – спросил я, прислонившись к стене.

– Представляешь! Захожу в комнату, а эта узкоглазая сволочь белье на постели перетряхивает!

«Узкоглазая сволочь» резанула мне слух – раньше подруга так не выражалась.

– Наташ, он наверняка просто уборку делал. Или у тебя что-то пропало? И отпусти его уже, пожалуйста, ты ему больно делаешь.

– Да пусть катится и пришлет мне нормальную горничную!

– Наташа, ты в доме двух неженатых молодых мужчин. У нас нет горничных, могла бы спросить сначала.

– Как нет? И кто второй?

– Второй – Борис Черный, если ты еще не поняла. Он мой вассал, поэтому живет здесь же. А горничных мы с некоторых пор не нанимаем, были уже сложности. – После отъезда китаянок женской прислуги у нас так и не появилось.

– А как мне тогда быть? Я же не могу, чтобы меня мужчина обслуживал! – растерялась она.

Я бы с большим пониманием отнесся к ее неудобствам, если бы в интонациях прозвучал хотя бы намек на неловкость.

– Я распоряжусь, горничную найдут. Но, скорее всего, только завтра. Потерпи, пожалуйста. Я не ожидал твоего визита.

– Егорушка, прости! Я сама найму кого-нибудь, тебе не стоит беспокоиться! Ты ж, смотри, едва стоишь! Пойдем, я тебе помогу! – засуетилась она вокруг меня.

– Наташа, не надо! – Я был слаб, но не настолько, чтобы вести меня, подставляя плечо. – Наташа!!!

– Ну не дуйся!

– Я не дуюсь, просто не ожидал от тебя. Это же Ли! Помнишь, как он весь наш домик драил? Ты же не обижалась тогда, что и твою комнату – тоже?

– Егор! Ну прости! Я сорвалась! На меня сейчас столько всего навалилось! Ты не волнуйся, я найду себе служанку!

– Никаких найду! Ты моя гостья, я должен обеспечить тебе комфорт! Беги, слышишь, Ванька тебя зовет? – На первом этаже и впрямь раздавались детские крики.

– Ой, конечно! А ты дойдешь?

– Дойду-дойду.

Вопреки сказанному я пошел не к себе, а искать Ли, мне еще предстояло извиниться перед ним за безобразное поведение Натальи. Ли нашелся на кухне, он прикладывал лед к пострадавшему органу молоденького помощника.

– Прошу прощения за этот инцидент, Наталья перешла границы, – по-китайски извинился я перед ними обоими.

Ли разразился витиеватой речью, что понимает чувства молодой вдовы, а китайчонок смотрел на нас во все глаза. Русский аристократ, говорящий на его родном языке, да еще приносящий извинения, не укладывался в его представления о жизни. А когда я залечил его ухо – вообще чуть в обморок не грохнулся.

– Шеф, вы же еще слабы! – ахнул Ли.

– Не для такой ерунды. Ли, у меня к тебе просьба, принеси мне в спальню телефон! – и я зашаркал обратно к себе. Китаец был прав – мне пока не стоило прибегать к источнику, но уж очень стало жалко парнишку, пострадавшего ни за что.

Горничную нашел через Руса – его сестра-студентка как раз искала подработку на лето. Перед Натальей я слегка лукавил – мне не столько было дело до ее комфорта, сколько я не хотел, чтобы посторонний непроверенный человек шлялся по дому. Вдобавок риск заразиться все еще существовал, а Руслана, по заверениям ее брата, в детстве ветрянкой переболела.

Потом потребовалась няня для мелкого – на новом месте малыш начал капризничать. К счастью, у Руса было несколько сестер. Потом им надоело сидеть взаперти, но тут уж я ничего не мог поделать – выпускать их за территорию до выяснения всех обстоятельств я опасался. От сидения в четырех стенах Наташку обуяла жажда деятельности – ее звонкий голос то и дело раздавался из самых неожиданных помещений. О постоянных спорах с китайцами на тему ведения хозяйства вообще молчу.

Венцом моего терпения стал ужин с Бушариным, который так рвался увидеться с Натальей, что заявился, едва мы сняли карантин.

– Ой, Александр Леонидович! Да вас совсем не узнать! Так вы тоже в столицу вслед за Егором перебрались? – обрадовалась подруга знакомому лицу.

– Да, Наташенька! Вот… сподобился. Соболезную вашей утрате.

– Спасибо, очень любезно с вашей стороны. А у вас, я смотрю, в гору дела пошли? Выглядите гораздо лучше, посвежели!

– Да, мы тут…

– Саня! Опять ты вилку в правой руке держишь! Быстро поменяй! Извините, Александр Леонидович, за детьми все время глаз да глаз нужен. Так что у вас?

– У нас с Егором и Борисом…

– Лена! – это няне, которая кормила в сторонке мелкого Ивана. – Ваня неправильно держит ложку, поправь! Извините еще раз, так что с вашими опытами? – опять обернулась она к Бушарину. – Я помню, вы когда-то вечный двигатель с Егором изобретали.

– Вечный двигатель? – обескураженно переспросил проф.

– Ну или что-то в этом роде. Я же все равно в этом ничего не понимаю! И как, удалось?

– Нет, вечный двигатель не удалось. Но мы… – сделал Бушарин еще одну попытку заинтересовать Наташку своими успехами.

– Саня, не горбись! – Уверен, проф в этот момент возненавидел всех детей разом. – Сколько можно говорить: нельзя горбиться за столом! Погляди: его светлость намного тебя выше, но держит спину ровно!

– Наташ! Давай парня воспитывать в другой раз! – уже я не выдержал этих бесконечных замечаний.

– Ой, простите! Просто здесь все свои… Так, значит, вечный двигатель не удалось? Жаль. Но не отчаивайтесь, Александр Леонидович! Найдете нормальную работу, опять детишек пойдете учить, в Питере же много училищ и школ! Все у вас сложится!

Ученый с прогремевшим по всему миру именем, чьи труды как раз сейчас переводились на несколько языков, тот, кто после долгих уговоров, в том числе и моих, снисходительно согласился прочитать курс лекций в столичном университете, кому ежедневно приходили мешки предложений, разбираемых троицей ассистенток, не сразу нашелся, что ответить на это пожелание. Впрочем, природная вежливость не смогла ему изменить:

– Спасибо, Наталья Сергеевна, вы очень добры. – Больше проф беседовать с Натальей не стремился.

Неловкое молчание сумел разбить Борис, переведя разговор на московские новости, все-таки у нас всех немало там знакомых осталось, так что разговор худо-бедно возобновился. Правда, опять же, постоянно прерывался Наташкиными окриками на детей, от которых мы все, уже не скрываясь, морщились.

– А кто у тебя смотрит за хозяйством в целом? – спросила Наталья меня чуть позже.

– Ли и Ван. В основном, Ли, Ван только за еду отвечает. – Только сейчас я обратил внимание, что при застольной беседе подруга вчистую игнорировала Бориса.

– А как ты их контролируешь?

– Выдаю деньги на хозяйство, обычно они укладываются. В крайнем случае подходят и просят еще – иногда ведь траты посерьезнее бывают. Но тогда объясняют, на что.

– Так ведь это же непаханое поле для воровства!

– Наташ! – Я попытался ее успокоить. – Недельная сумма не с потолка взята. А если сумеют сэкономить десятку-другую, так и бог с ними! А платим мы им столько, что воровать просто смысла нет.

– Нет, так не годится! Давай я этим займусь, все равно сейчас свободна. У вас наверняка расходы завышены – что вы, парни, понимать в этом можете! Да и их выбор приходящей прислуги мне не нравится – одни китаезы вокруг!

Поначалу мы пытались нанимать русских. Но они почему-то каждый раз считали, что подчиняться приказам азиатов не входит в их обязанности, начинались склоки и скандалы, которые мы однозначно решали в пользу своих. Ни один имперец не продержался больше недели даже при вполне приличной зарплате. Так что наем китайцев оказался выходом из положения – уж те-то против Вана и Ли пикнуть не смели и готовы были работать на куда как более скромных условиях. Наташка, понятно, этого не знала, но мне в принципе не понравилась постановка вопроса. А она, не подозревая о моих мыслях, продолжила:

– К тому же что может эта узкоглазая немочь наработать?

– Наталья!!! – Вилка смялась в моих пальцах. – Помолчи, пожалуйста!

Концовка ужина прошла в благословенной тишине, если не считать стука приборов и лепета мелкого.

Извинившись перед сотрапезниками, я утащил подругу в кабинет. Наверное, нам с Бушариным именно такая прививка и нужна была – больше иллюзий на Наташкин счет мы не питали. Вся ее доброта и свет растерялись где-то за сытой жизнью, а взамен откуда-то выплыли мелочность и недалекость.

– Егор, я что-то не то сказала?

– Ната, «то» ты только молчала! Ты за пару часов умудрилась походя оскорбить всех в доме. И в первую очередь – меня как хозяина. Я тебя очень прошу, если тебе вдруг еще придут в голову идеи, обсуди их сначала со мной наедине! И еще одно из двух! Или твои дети умеют себя вести за столом и едят со взрослыми вместе, но ты тогда их промахи не комментируешь и тем более не орешь на всю комнату, или они питаются отдельно, а ты их контролируешь так, как считаешь нужным. То, что было сегодня, – неприемлемо!

– Ты стал злым! – обвинила она меня.

– Наташа! Бушарин – ученый с мировым именем! Почти все энергоблоки в стране производятся по его схеме. Меня упрашивали, чтобы я уговорил его прочесть хотя бы курс лекций в универе. Понимаешь – хотя бы один курс! Уже записалось более трех тысяч человек! Его ты послала учить детей в школу! Ван и Ли давно не выкупные, к тому же они принесли мне присягу, им просто в голову не придет что-то украсть! Но нет, ты упорно обвиняешь их в воровстве! Не первый раз уже, между прочим. Борис – сын Ярцева Льва Романовича! Знаешь такого? – Наталья судорожно кивнула. – Свой первый миллион он заработал в семнадцать, сейчас у него их десятки, а благодаря ему у меня – сотни! Но при этом ты уверена, что мальчишки не знают расходов! Ната, это не я стал злым, это ты себя просто во всей красе показала!

– Но я же…

– Ради бога, молчи! Ты сегодня уже наговорила! Завтра приедет Бронислав и привезет новости. Пожалуйста, посиди денек тихо! Я уже устал перед всеми за тебя извиняться!

– Я… Прости меня! – Наташка выскочила за дверь, а я вернулся в столовую проводить профессора после испорченного вечера.

Новости из Москвы всю неделю поступали противоречивые. Как и Наташка, я с трудом представлял, чем мне может навредить дело об убийстве купца, да и картинка постоянно не складывалась, но совету быть осторожным внял и тщательно вбил его в головы своих подчиненных. И то, что они нарыли, не нравилось: прямой связи со мной не было, но возможность надавить на меня у кое-кого появилась.

– Как видишь, твоего мужа и впрямь убили по заказу, – пригласил я Наталью, выслушав отчет Костина-младшего.

– Кто? – выдохнула вдова.

– Сушкин Трофим Геннадьевич. Тот самый Трофим, что «единственный нормальный из всей своры», – я правильно цитирую? Управляющий сначала Ивана, а потом уже и твой – правда, бывший, а еще душеприказчик по завещанию твоего мужа.

– Но почему?!

– Банальные зависть и жадность. А еще – возможность, как ему казалось. Это мы с тобой знаем, что Иван знал. Даже если не верить тебе, не мог он не догадываться, что Ваня не его сын, лично мне сразу бросилось в глаза сходство малыша с Гришкой. Но твои слова подтвердились – вот выписки из медицинской карточки Гавриленкова, тогда еще Гавриленко, бесплодие прописано черным по белому. И эта запись сделана задолго до вашей свадьбы.

– Ты разбираешься в этом узелковом письме? – сыронизировала Наташка, глядя на жуткий почерк в копии страницы.

– Не забывай, я тоже врач. Недоучившийся еще, но врач. Так что мне здесь все ясно. Идем дальше. Несмотря ни на что, Иван о своем диагнозе не распространялся, его можно понять – это не то, чем будешь хвастаться. Так что Трофим искренне был уверен, что ты выдаешь своего ребенка за ребенка мужа, а он тебе верит. Он, похоже, даже мысли не допускал, что Иван мог знать, что воспитывает ребенка от другого! Честное слово, Гавриленков во всей этой истории для меня совсем с другой стороны открылся! Его было за что уважать.

– Да, – всхлипнула вдова.

– Трофим заказал Ивана, рассчитывая стать опекуном Сани как ближайший родственник. Тебя он собирался выставить неверной женой и на этом основании опротестовать завещание. Не удалось. Гавриленков не стал бы тем, кем он был, если бы не обращал внимания на мелочи. Завещание железобетонное: все его состояние, а это на сегодняшний день примерно двадцать миллионов, делится на двух сыновей: Александра и Ивана. Независимо, чьи они биологически! Там такие формулировки – не подкопаешься! Тебе отходит вдовья доля – это около миллиона, и возвращается твое приданое – это еще один миллион, Иван твои деньги за это время приумножил. Вернемся к Трофиму. С завещанием он обломался, но остался твоим управляющим. Извини, но тебя обокрасть – это как у младенца конфетку отобрать. Ты бы даже не поняла, что тебя обворовывают. Это тебе не хозяйственные расходы высчитывать! – не упустил я возможности ткнуть ее носом. – Хотя ты не совсем безнадежна! Стала его тормошить, проверять, разбираться.

– Я отвлечься хотела. Думала, делом займусь, не так тоскливо станет.

– Догадываюсь. Вместо того чтобы занять тебя какой-нибудь ерундой, Трофим запаниковал. А тут как раз бумаги убитого грабителя всплыли. И в этой ситуации он, надо сказать, сам же себе и подгадил: если бы он при первом разбирательстве так старательно не доказывал в полиции, что ты кладезь всех пороков, на те записки не обратили бы внимания. Дело-то раскрытым считалось, думаешь, охота им было по новой к нему возвращаться? Но нашелся среди следаков въедливый и упертый, и следствие возобновили по новым обстоятельствам. Только к тебе эти улики привести никак не могли, тот следователь, его зовут Максим Ираклиевич Юргин, – отблагодари потом сама – почти сразу Трофима заподозрил. Хотя против тебя вроде бы больше доводов было. В общем, Трофим специально нагнал на тебя страху, чтобы спровадить подальше, а самому опустошить счета и скрыться. Тут уже мои сработали – есть у нас подразделение охотников за головами – скрутили его уже на следующий день. Он уже дал показания, так что к тебе вопросов нет.

– Значит, нам можно возвращаться?

– Вам можно было даже не уезжать, никаких обвинений тебе с самого начала предъявлять не собирались. Трофим слишком наследил, а Юргин оказался профессионалом.

– Спасибо, Егор! – облегченно расплакалась Наталья. – Спасибо!

– Погоди благодарить. Кроме поимки Сушкина я тебе ничем и не помог. Есть другая проблема.

– Какая?

– Незадолго до смерти Иван Иванович взял в банке кредит – восемнадцать миллионов под залог своей компании.

– Сколько?.. – ахнула Наташка, округлив глаза и открыв рот. – Это же… такая сумма!

– Вот именно! Основную часть денег он сразу же потратил – закупил новое оборудование, из-за его смерти оно сейчас застряло на таможне, но это вопрос решаемый. То, что осталось, украл Трофим. Что-то он, конечно, успел потратить, но большую часть он вернет. Тоже не сразу, только после суда, сейчас его имущество арестовано. Главная проблема в том, что банк не хочет давать вам отсрочку. Как только вы вступите в наследство, вас обанкротят. И провернут это самым худшим образом – ребят отберут в приют, а тебя посадят в Яму, откуда ты ничего не сможешь сделать. К сожалению, у Гавриленкова не было покровителя, который бы за тебя поручился. А сама ты не имеешь деловой репутации, да и история с управляющим – убийцей и вором тебе ее не прибавила.

– Господи! Что же мне делать? Что же делать? Егор, а ты можешь стать моим поручителем? – с мольбой уставилась она на меня. – Горушка! Я… я найду себе нового управляющего, если ты говоришь, что не все безнадежно! Замуж снова выйду! Или, если надо, продам компанию – пропади она пропадом! Продам и верну кредит, пусть подавятся! Только не в Яму!

– Вот как раз именно в этом банке и именно я не могу! – разбил я ее надежды. – Скажем так, с кланом Потемкиных, что держат этот банк, у меня очень сложные отношения. И стоит мне за тебя поручиться, как начнут всплывать новые трудности, которые разорят тебя быстрее, чем ты успеешь встать на ноги. Подожди, дослушай! – оборвал я готовую начаться истерику. – Я тебя не брошу и, если что, выкуплю вашу компанию в день, когда вы вступите в наследство. Но у меня предложение лучше – у меня есть на примете человек, который и банкирам укорот даст, и управляющего тебе нормального найдет, и просто присмотрит за вами и вашей компанией.

– Кто это?

– Да или нет? – жестко поставил я вопрос, уверенный, что, узнав имя, она начнет упираться.

– Я не знаю!

– Наталья, два варианта: двадцать миллионов сейчас, и это становятся уже мои проблемы, или компания ценой почти в полста миллионов к совершеннолетию Вани. Покрутиться придется, но оно того стоит. Решай сама.

– Господи, что же это за человек – твой поручитель, и чем я за его доброту расплачиваться буду?

– Ты-то? – прошелся взглядом по налитой фигуре. – Уж ты-то разберешься чем!

Дом после вокзала, где усаживал семейство Гавриленковых на поезд, встретил меня запахом любимого всеми нами ромового торта – Ван расстарался. Если добавить сюда, что Ли уже успел вымыть полы и сменить постельное белье в гостевых комнатах… комментарии излишни. И вроде надо возмутиться, но сам-то! С каким удовольствием я спихнул эту заботу на чужие плечи! С каким затаенным злорадством! Пусть скажет спасибо, что не убил когда-то.

Интерлюдия вторая

Два тела сплелись на простынях в старой как мир игре, даря друг другу радость и наслажденье.

– Но как ты их! «Вы сомневаетесь в доходах Орловых?» – передразнила она суровый тон своего мужчины, когда первый голод любовников был утолен.

– Наташ, ты понимаешь, что ничего не изменилось? – спросил Григорий, обводя пальцем заметно увеличившуюся после кормления грудь. – Моя семья разберется с твоими финансовыми проблемами, это я могу гарантировать, бодаться с нами Потемкины не будут, так же, как и вставлять палки в колеса. Но я по-прежнему не смогу ни жениться на тебе, ни открыто признать Ваню.

– Пускай! – прижалась она к сильному плечу. – Ты только приезжай иногда сам, ладно? Мы с Ваней будем ждать.

– Не могу обещать, что буду приезжать часто, но буду, – согласился скромный бывший гвардеец, а ныне – майор ПГБ, кавалер высшего ордена империи и просто клановый, входящий в одну из главных семей Орловых, – Григорий Андреевич Осмолкин-Орлов. – Расскажешь мне еще про Ваню?.. Какой он?

Глава 4

Мы с Линой орали друг на друга уже с полчаса, и конца-края этому процессу видно не было. Знал бы, зачем она приехала, – приказал бы не пускать. Правда, с ее настроем это могло и не помочь – вышибла бы ворота и прошла.

– Да пойми ты!.. – кричал я ей. – Нет у меня тех возможностей, что ты мне приписываешь!

– Егор!!!

– Что Егор?! Уже девятнадцать лет Егор! Блин, вот именно! Лина, мне всего девятнадцать лет! Я еще пожить хочу!

– А Миша что?! Не хочет?! – И тут она применила главное женское оружие – слезы.

Я не повелся и так и продолжил стоять, скрестив руки перед собой.

– Егор! Ну миленький… – завела она шарманку по новой.

– Лина, теперь я тебе объясню, как это будет смотреться со стороны: мальчишку… нет, не просто мальчишку – сильного одаренного, несовершеннолетнего наследника клана (ведь у дяди твоего сыновей пока нет) – похищают! Похищают у любящих родственников-опекунов, которые его воспитывают и за него отвечают. Вот не надо!.. – жестом отмел ее попытку что-то вставить. – Кто там будет разбираться, сын он или не сын! Племянник или не племянник! Всем будет пофиг! А он, кстати, действительно племянник, хоть и немного не тот! Клановая гвардия на ушах, полиция на ушах, твои дядя с тетей рыдают на груди императора: помогите вернуть детку! А что же делают тем временем коварные злодеи?! Задуривают парню голову и вводят в чужой род! Типа нам он больше пригодится! Где его найдут завтра же! Нет, сегодня! Лина, ты уже определись, кто я. Похититель детей или кретин?

– Но ты же сам говорил!..

– Что говорил?! В другой род перейти? Да, можно! Посредством брака. Но это только ближе к восемнадцати в лучшем случае! И ты у меня что, дочерей или сестер подходящего возраста видишь? Это если на минутку забыть, что я вообще-то тоже наполовину Потемкин и церковь такой брак не одобрит. И я, кстати, тоже.

– Я думала…

– Я уже понял, что ты думала. Это невозможно. Извини, но я умываю руки.

Лина заревела, и на сей раз – по-настоящему.

– С чего ты вообще взяла, что все произойдет именно сейчас? Живет же он у себя в интернате, никому пока не мешает.

– Весной, когда ты мне все объяснил, я поговорила кое с кем, – сквозь слезы стала объяснять она. – У нас не все довольны правлением дяди, есть… не важно! В целом, они с тобой согласны – живой наследник отца Петру Александровичу не нужен. Мы рассудили: пока Миша в училище, что-то сделать сложно, все-таки интернаты для одаренных под патронатом императора.

Да ладно?! То-то я на своей шкуре все это испытал, притом, что внуки Милославского у нас учились! Хотя… черт его знает… даже в нашем училище при каждом воспитаннике охрана на выходах в город была. Да и внутри заведения постоянное наблюдение велось, это я опять же благодаря Гришке так легко смыться смог. А после всех тех событий могли контроль и ужесточить.

– А теперь Петр Александрович собирается Мишу из училища забрать – я сама подслушала! Его отвезут к нам, под Екатеринбург, а там!.. Там у дяди руки будут развязаны.

– Девочка, я тебя поздравляю! Пока ты сидела тихо, брата твоего не трогали! Но теперь, когда ты спалилась…

– Я не спалилась!

– Спалилась! Иначе бы его так резко не забирали!

– Я не спалилась!!! – проорала она мне в лицо.

– Ладно-ладно-ладно! – примиряюще поднял я ладони, оставшись при своем мнении. – Значит, засветился кто-то еще из твоих недовольных. А может, просто у дяди твоего возможность появилась.

У Лины началась истерика. Тяжело опустившись на стул, она закрыла руками лицо и по-бабьи завыла:

– Егор, я не могу так! Не могу-у-у!!! Помоги мне сделать хоть что-нибудь! Я что хочешь для тебя сделаю, только спаси его! Пожалуйста, спаси!!!

И столько безнадежности было в этой хрупкой фигурке, столько отчаяния!

Интересно, а за меня бы она так боролась?

Вряд ли.

Но все равно ее решимость заслуживала уважения.

– Я попробую что-нибудь сделать.

Не люблю зеленый чай. Просто не люблю – и все. Я и черный не особо жалую, предпочитая кофе, а уж зеленый!.. Брр… Но приходилось делать одухотворенное лицо и отпивать мелкими глоточками подкрашенный кипяток, потому что бабуле сегодня приспичило назначить встречу в модной чайной, где одна порция запаренного веника стоила столько же, сколько я в свое время зарабатывал за неделю работы в архиве.

Мне стоило насторожиться еще в первый миг встречи, когда мелькнула мысль, что шляпка на Полине Зиновьевне надета задом наперед. Но все мы крепки задним умом, а в тот момент я просто решил, что это какая-то новая тенденция, и благополучно проигнорировал звоночек от интуиции. В свое оправдание скажу лишь одно: покажите мне того мужчину, что со стопроцентной точностью укажет стороны света у тряпичного блинчика, украшенного по кругу искусственными цветами и лентами, который женщины постарше зачем-то любят нацеплять себе на головы.

В ожидании заказа мы немного потрепались о новостях, промыли косточки знакомым и незнакомым персонажам, даже посмеялись вместе над некоторыми эпизодами из жизни света, с юмором пересказанными моей собеседницей, в общем – стандартное начало, внушающее робкий оптимизм насчет моей последующей просьбы.

Но, выслушав ее, Полина Зиновьевна вмиг заледенела.

– Тебя действительно интересует судьба отродья?! – прошипела она сквозь зубы.

– Это отродье вообще-то твой внук. Ты ж его и на руках небось качала, и игрушки дарила. Улыбкам радовалась, – попытался я воззвать к ее женскому сердцу.

– Он?! Он не мой внук! Ты мой внук! – хрипло произнесла она. – Ты! А не этот ублюдок, сын шлюхи и другого поганого ублюдка! Это тебя я должна была на руках качать, тебе читать сказки! А он обманом занимает твое место! Он тебя обокрал!

– Э-э-э… что, прости? Кто меня обокрал? Четырнадцатилетний мальчик?! Который вообще не подозревал о моем существовании?

Сарказм не был услышан. Княгиня еще более фанатично стала меня убеждать:

– Да, именно он! И теперь он пользуется всем, что твое по праву происхождения! Он живет в твоих комнатах, ездит на твоих машинах, пользуется твоими богатствами!

Да-да! А еще он, как в том анекдоте, пьет мой виски и имеет моих баб! Ну не смешно ли? Интересно, бабуля хоть представляет, как живут воспитанники в интернатах для одаренных?

– Бабушка…

Но Полину Зиновьевну уже было не остановить:

– Кукушонок, обманом подкинутый в гнездо! – произнося это, бабушка начала повышать голос, на нас начали оглядываться с других столиков, встревожилась охрана, деликатно сидевшая поодаль. – Убивший всех остальных детей! Затоптавший их своими грязными лапами! Он проклятие, от которого надо избавиться! Из-за него уже погибли мой муж и старший сын! Я не позволю ему убить еще и тебя! Выродок получит то, что заслуживает! Как сорняк безжалостно выпалывается садовником, так и это бракованное семя не будет осквернять мою семью!

От пущенной волны сна безумный злобный оскал на лице разгладился, но не до конца. Демоны продолжали терзать ее душу и в забытье. Подоспевшие телохранители попытались отобрать у меня легкое тело, но я не отдал – сам донес до машины.

– Я с вами! – бросил охранникам, устраиваясь на сиденье рядом с бабушкой. Те чуть замешкались, но потом их старший кивнул остальным, и кортеж тронулся к особняку Потемкиных, оставляя позади растревоженное кафе, где посетители уже вовсю судачили о разыгравшейся сцене.

Ксению Аркадьевну нашел в малой гостиной, где она сосредоточенно набирала петли на спицах. Это занятие настолько не вязалось у меня с представлениями о княгине, что я, замешкавшись на пороге, даже сбился с мысли, разглядывая необычную картину. Я прекрасно знал, что при необходимости она с легкостью строит из себя простушку, выставляя на первый план мужа и убеждая всех, что является всего лишь приложением к нему, но со мной она никогда не скрывала настоящего лица, и периодически возникающие между мной и Потемкиными деловые вопросы я предпочитал решать именно с теткой. Тем удивительнее было видеть ее не за столом, заваленным бумагами, а за исконно женским домашним занятием.

– Чем обязана визиту, граф? – спросила она, оторвавшись от рукоделия.

– Полина Зиновьевна сошла с ума, – не стал я разводить политесы.

– О! Я, признаться, и не надеялась, что вы заметите.

– Так вы знали?!

– Присаживайтесь, – отложив вязанье, сказала она. – Кофе? Я помню, вы черный любите. Всегда удивляюсь, когда вижу, как вы его пьете, – Павел его терпеть не мог.

Любопытный штрих: тетушка, с которой мы общаемся от силы раз в квартал, помнит, что я предпочитаю кофе, а бабуля, которая вроде бы меня любит, все норовит чаем угостить. Почему-то только сейчас обратил на это внимание.

Когда кофейник и остальные атрибуты заняли положенное место на столике возле моего кресла, а шустрая любопытная горничная исчезла из комнаты, я повторил вопрос:

– Так вы знали?

– Граф, вы видитесь с ней раз в неделю, а я постоянно живу в одном доме. Конечно, я знаю. Увы! Несчастья последних лет не прошли для моей свекрови бесследно.

– И все-равно отпускаете ее из дома?

– А что вы предлагаете? Запереть? Так вы же с Ангелиной первые и примчитесь ее спасать из заточения. Признайтесь, вы же не поверили бы, пока сами не увидели?

Задумчиво повертев чашку, вынужден был согласиться – не поверил бы.

– Что она успела натворить? – поинтересовалась княгиня.

– Натворить – ничего. Когда она на всю чайную раскричалась, что Миша – ее персональное проклятие, я ее усыпил.

– Жаль! – После этого высказывания у меня брови на лоб полезли сами собой. – Петр Александрович не считает ее манию серьезной, а переубедить его у меня пока не получается, – пояснила Ксения Аркадьевна. – Может, хоть сегодняшний случай заставит его пересмотреть мнение.

– Если это поможет – я подтвержу.

– Странно, что она вообще при вас сорвалась… – и тут княгиня нервно расхохоталась. – Я поняла! Я все поняла! Так вот что вы с Ангелиной задумали! Спасти Мишу от злобных и страшных нас! И обратились за помощью к Полине Зиновьевне! Так ведь? – Не дождавшись от меня подтверждения, она закончила веселье. – Господи, вот это шутка судьбы!

Тетушка поднялась со своего места и прошлась по комнате. Теперь, когда складки платья перестали драпировать ее живот, бросилось в глаза, что она беременна.

– Мальчик, скажи, какими чудовищами ты нас считаешь? – впервые с момента знакомства отбросила она официоз, встав напротив меня. – Убить ни в чем не повинного ребенка?.. Родную кровь?

Женщина, повтори это четырнадцати моим братьям!

Но вслух я произнес другое:

– Мы-то с вами знаем, что он вам не родной.

– Гавриил, – слегка переиначила она на благородный лад имя Упилкова, – был моему мужу тоже старшим братом. Ты не можешь этого знать, но он всегда опекал их с Андреем, не давая в обиду ни вечно занятому отцу, ни помешанной на Павле матери. Помогал мне, когда пришлось наравне с Петром включиться в управление частью предприятий. Подолгу гостил у нас. И поверь, мы до сих пор скорбим по нему не меньше, а может, и больше, чем по Павлу. Несмотря ни на что! Твой отец, уж прости, но при жизни тем еще мерзавцем и кобелем был! Это только Полина Зиновьевна его недостатков не замечала, а те, кто его хорошо знал, на его счет не обольщались. А что там произошло на этих проклятых болотах, никто из нас не видел! Так что Миша все равно нам племянник.

– И поэтому вы его запихали в самый суровый интернат, а теперь внезапно переводите подальше от столицы?

– Суровый! Зато и обучение он дает лучшее! Это Паша у нас был звездой и призывал ветра, как дышал, а нам, обычным середнячкам, нечего дать Михаилу в этом плане! А там и педагоги опытные, и не забалуешь.

– Почему тогда не в Царскосельский лицей? Там все то же самое, а рангом заведение все же повыше.

– И директором там давний друг Полины Зиновьевны! Ты сегодня сам все видел, зачем спрашиваешь? А то, что забираем, – так лето, каникулы. Я не буду утверждать, что люблю Мишу как сына, но уж отдых от муштры он заслужил!

– Был не прав, прошу прощения, – почти искренне извинился я перед женщиной, которую считал до этого разговора законченной стервой. – Тогда, я надеюсь, вас не обременит мое предупреждение, что если с Мишей что-то случится до совершеннолетия, то я тоже вспомню о милой семейной привычке прореживать лишних родственников. Это же относится к Лине и Кате.

– Мальчик! Не надо мне угрожать! Мне, знаешь ли, и без тебя есть о чем беспокоиться! – погладила она свой живот. – Угрожай лучше своей бабушке – это она у нас одержима идеей чистоты крови! Впрочем, надеюсь, Петр Александрович все же внемлет голосу рассудка и изолирует ее от общества. Боюсь, ваши милые посиделки с сегодняшнего дня прекратятся!

– Надеюсь, вы оставите мне право навещать ее?

– Да навещай сколько влезет! – грубо ответила она. – Ты же не успокоишься!

Я пожал плечами:

– У меня всего одна бабушка. Если позволите, я бы еще и Бергена на консультацию пригласил – сами понимаете, если ее держать в блокираторах, долго она не протянет. Заодно он мог бы и вас осмотреть, – намекнул на ожидаемое прибавление в семействе.

– Я не возражаю, слухи, что я уморила свекровь, мне не нужны. Но, надеюсь, ты понимаешь, что совсем без блокираторов не обойтись?

Увы, но Ксения Аркадьевна была права, сумасшедшие одаренные были слишком опасны, хватало в прошлом инцидентов. До изобретения блокираторов психов-магов просто тихо умерщвляли, теперь же растягивали агонию, по-прежнему не зная, как лечить. Даже обычных сумасшедших излечивали через раз, а уж одаренных, на которых препараты действовали очень избирательно, вообще не пытались, держа на сильнейших успокоительных и в изоляции. И даже при таких мерах за поехавшим крышей одаренным не каждый соглашался ухаживать – блокираторы не всегда спасали. А еще сумасшедшие иногда бывали очень хитрыми, умело притворяясь жертвами системы.

– Я осознаю это, – выдавил из себя скрепя сердце.

– А ты, похоже, действительно к Полине Зиновьевне привязался… – удивилась Ксения Аркадьевна. – Я-то грешным делом думала, что ты с ее помощью в клан пролезть собираешься!

– Кланы… как же вы все меня достали с этим! Не хочу я в клан, ни в ваш, ни в чей-то еще! Я категорически против, что кто-то будет мне указывать, чему учиться, чем заниматься, на ком жениться, в конце концов!

– Но будь у тебя возможность оказаться наверху?..

– Да была у меня такая возможность, была! Перед смертью Павел Александрович меня признал! А смысл? Вешать на себя все ваши проблемы? Оно мне надо?!

– Но тогда… Извини, мне надо это обдумать.

Как и почти все одаренные, княгиня чуяла прямую ложь, другое дело, что изворачиваться и играть смыслами можно было по-всякому, но трактовать мои сегодняшние слова насчет клана двояко было трудно.

– Обдумывайте сколько угодно. И раз уж у нас зашла речь… До нынешнего лета меня вполне устраивали наши с вами деловые отношения. Но коль вы первые их нарушили… Воронцовы тоже получат лицензию на движки. Немного дороже, чем у вас, но уже осенью планируется первый выпуск. Это я к тому, чтобы вы были готовы и не обижались.

– Но почему?..

– Гавриленков. Вам что-то говорит эта фамилия? – Княгиня промолчала, но мне и не нужно было слов: как ни держала она лицо, но тень эмоций мелькнула. – Я бы поверил, если бы не знал Сушкина. Ни рыба, ни мясо человек, кишка у него была тонка организовать заказное убийство в одиночку. Да еще такое удачное, чтоб грабители сразу на патруль напоролись. У меня нет никаких доказательств, кроме слишком большого кредита, выданного вашим банком, только поэтому я не иду на крайние меры… Но, я надеюсь, мы друг друга поняли?!

Уходил домой я в раздрае. Помимо неприятностей с Полиной Зиновьевной, к которой действительно успел привязаться, я был недоволен собой и проведенным разговором: любые разборки я предпочел бы проводить с мужчиной, а не с беременной женщиной. И плевать, что, будь ее воля, она съела бы меня не подавившись, все равно ощущал себя мерзко. Надеюсь, мы с ней друг друга действительно поняли.

День империи как всегда прошел помпезно, деля лето на две части: «фигня, все еще впереди» и «блин, ничего не успеваю!» Влившись в светскую жизнь после недолгого перерыва, я с неудовольствием отметил два момента: во-первых, Владимир Лопухин-Задунайский по-прежнему занимал свою должность главы царских телохранителей, ужом вывернувшись из всех подозрений. И пусть это было ненадолго – решения я принимаю резко и навсегда, но подобная мягкотелость императора и его аппарата власти говорила не в их пользу.

А во-вторых, произошли существенные перестановки в центрах сил: в компании Ольги, ранее представлявшей самые разные срезы общества, стали преобладать ставленники Чирковых и Юсуповых, стоящих за спиной Шувалова.

Сам внезапно высоко взлетевший Родион мне откровенно не понравился. Даже для той компромиссной фигуры между кланами, которой он, по сути, являлся, он был слишком ни о чем. Ну если не считать слащавой красоты, которая бросалась в глаза в первую очередь. И не надо говорить о вероятной с моей стороны чисто мужской ревности – с самого начала я прекрасно осознавал, что ночь с великой княжной была случайностью, и не строил никаких иллюзий. То же самое касается и зависти: по поводу собственной внешности я не комплексовал, но, глядя на этого красавчика, так и подмывало спросить: эй, кто пустил сюда завсегдатая «Голубой устрицы»?! С ориентацией, надо сказать, у Шувалова было все в порядке, это уж я так, для красного словца. Просто если тот же Шаман был объективно красивым, но при этом еще и обладал мужественностью и харизмой, являясь не на словах, а на деле героем, то у Родиона кроме внешности и родословной не было за душой ничего. А вся его идеальная с виду карьера при даже не очень тщательных раскопках оказалась результатом умения вовремя лизнуть вышестоящих начальников и таланта спать с их женами.

В общем, как по мне, Шувалов был не самым лучшим выбором на роль будущего соправителя. Даже уехавший на родину лорд Беккет, прочимый ранее великой княжне в мужья, смотрелся на его фоне намного уместнее. И тем неприятнее было наблюдать Ольгины попытки подстроиться под это ничтожество. Что еще хуже – Ольга заметила мое отношение и отреагировала в свойственной ей манере: высмеяв и удалив из своего окружения. И пусть я давно знал, что благодарность не входит в добродетель сильных мира, а обида была не настолько велика, чтобы за нее убивать, удаляясь от весело гогочущей компании, зарубочку на будущее себе сделал.

Где я успел испортить карму?! Почему получается, что вместо того, чтобы холить, нежить и лелеять женщин, я на них этим летом ору, угрожаю и довожу до слез? А именно сегодня делаю это одновременно?

То, что охота, на которую я опрометчиво принял приглашение, не задастся, я понял, едва узнал, что она будет конная. Нет, в детстве худо-бедно держаться в седле я умел, но навыки эти были давно утрачены, так что назвать меня уверенным наездником – это сильно польстить. Конюшен я тем более не имел, поэтому лошадь пришлось арендовать. И даже самый лучший конь, какого удалось найти, отнюдь не блистал на фоне породистого четвероногого транспорта других охотников. Черт с ним! – этот позор я легко бы пережил, но ведь охота была еще и псовой! А каких собак предпочитает знать? Конечно, «одаренных»! Которые вместо того, чтобы приносить добычу егерям или своим хозяевам, стали приносить ее мне, едва послышались первые выстрелы! Не давая сделать ни шага, пока не возьму и не похвалю!

И вот, безнадежно отстав от основной кавалькады, сижу я, значит, перед горкой птичьих трупиков, чешу репу, а из кустов выносится всадник на лошади и с ходу врезается в моего флегматичного Уголька. Ну как надо было гнать, чтобы опрокинуть полтонны живого веса? То, что сам горе-наездник улетел на несколько метров, меня не особо волновало, – судя по шуму и пыхтению, там мелочи. Чужой конь резво вскочил на ноги и умчался прочь, провожаемый моим офигевшим взглядом, но Уголек! Он стонал и плакал, пытаясь встать на сломанную ногу, жалобно ржал, сетуя на свою тяжелую долю и ненормальных людей.

Усыпив коня перед тем, как сращивать кость, я высказал карабкающемуся из зарослей лихачу все, что думал, и только после первых всхлипов увидел, что ору на Анну Константиновну – вторую по старшинству дочь императора, лишь в этом году начавшую полноценно участвовать в светской жизни.

– Прошу прощения, ваше высочество, – вздохнув, обуздал я свой гнев, – не узнал.

– Он умер, да, граф? – доковыляла она до коня и погладила мощную шею спящего животного. – Из-за меня?

– Не стоит расстраиваться, он не умер. Я его пока всего лишь усыпил, чтобы разобраться.

– Правда? – с надеждой глянула она на меня из-под растрепанной челки глазом, на котором, если не принять мер, скоро нальется шикарный фингал. – Вы сможете?

– Смогу! Но сначала приведу в порядок вас. – И, не слушая никаких протестов, подошел вплотную и стал водить пальцами по многочисленным ушибам и ссадинам.

– Кха-кха… – раздалось за спиной. Сосредоточившись на лечении, я как-то упустил из виду, что великие княжны в одиночку обычно не передвигаются. Оглянувшись, обнаружил императора собственной персоной, задумчиво разглядывавшего мою ладонь, приложенную чуть ниже поясницы великой княжны. В этой насквозь двусмысленной ситуации особенно порадовало ружье в его руках. Терять было уже нечего, так что не стал ничего объяснять, а присел на корточки и обхватил пострадавшее колено великой княжны.

– Еще где-то болит? – спросил для порядка, когда закончил с ногой.

– Нет, спасибо.

– Тогда, с вашего позволения… – По всемирному закону подлости в этот момент на поляну, где мы стояли, выскочили два ретривера и, положив к моим ногам подбитых куропаток, стали вилять хвостами и выпрашивать ласку. Печальный опыт подсказывал, что сопротивляться бесполезно, поэтому обреченно потрепал их за ушами.

– Н-да… – произнес Константин, обведя взглядом получившуюся картину. – Ты как? – спросил он у Анны.

– Уже нормально. Только Храп куда-то убежал. – Она беспомощно покрутила головой, соображая, где искать свое средство передвижения.

– Далеко не убежит, найдется, – успокоил ее монарх, кивая кому-то из подоспевшей свиты.

Сразу несколько человек спешились и стали предлагать Анне лошадей на выбор.

– Благодарю, но я пока останусь здесь. Хочу убедиться, что с жеребцом графа будет все в порядке, все-таки он по моей вине пострадал.

– Хорошо, – не стал спорить с ней отец. – Граф, коль скоро вы взяли на себя заботу собирать нашу дичь, не сочтите за труд, заберите ее потом в лагерь, – он там, на холме. А мы, пожалуй, продолжим. – И, умело развернув коня на месте, скрылся вместе со своими сопровождающими, оставив меня с великой княжной наедине. Почти наедине, потому что два неприметных человека со всеми не уехали, продолжая держаться чуть поодаль.

Вернулся к Угольку. Сил на его перелом ушло неожиданно много, но оно того стоило: помимо личного удовлетворения от хорошо проделанной работы мне был приятен детский восторг в глазах красивой девушки. А великая княжна Анна была красивой. Пусть не такая яркая и экзотическая, как Ольга, на чью внешность сильно повлияли греческие корни ее матери, зато натуральная блондинка с классическими чертами лица и изящной фигуркой.

Пока занимались конем, а потом вместе собирали птичьи тушки, разговорились. В отсутствие вечно стоящих живым щитом подружек-фрейлин великая княжна оказалась милой девушкой, болтать ни о чем с ней было легко. Опомнился, только когда поймал себя на невольном использовании «шарма», – в свете последних залетов перед императором не самое безопасное поведение. К счастью, я еще не успел создать хоть сколько-нибудь насыщенный фон, так что влиять на собеседницу не начал.

Где-то с пару километров до лагеря прошлись пешком, ведя прихрамывающего Уголька в поводу. Периодически этот хитрец забывал хромать, но стоило нам на него посмотреть, как тут же начинал изображать из себя самое несчастное животное. Хотя сидеть на нем и так бы не вышло: гора дичи на его спине прибывала.

– Граф, признавайтесь, это какое-то колдовство? – хихикнула Анна, когда очередная тушка заняла свое место поверх седельной сумки. – Вы знаете заветное собачье слово?

– Угу. Мы с тобой одной крови, – проворчал я, гладя бессчетную за сегодняшний день ушастую голову. – Не знаю, ваше высочество. Наверное, я просто хороший человек! И собаки это чуют!

– Судя по тому как жадно они вас облизывают, вы не столько хороший, сколько вкусный! – продолжила она беззлобно подтрунивать. – Нет, я поняла! Вы собачий бог!

– Почему только собачий? Просто бог! Падите ниц, презренные смертные!.. – продекламировал я со всем возможным пафосом.

Уголек, шарахнувшись от моего резкого взмаха, разве что копытом у виска не покрутил, зато великая княжна, уже не скрываясь, хохотала.

День, который не сулил поначалу ничего хорошего, закончился на позитиве. В лагере уже стоял найденный и привязанный к дереву Храп, но Анна, сменив потрепанный костюм и наведя марафет, вновь присоединяться к стрелкам не стала, составив мне компанию в получении добычи, которую мы тут же отдавали поварам. Постепенно к нам подтянулись ее подруги, и к приезду остальных пропахших порохом охотников я сидел в роскошном цветнике, развлекая девушек выдуманными и правдивыми байками из жизни.

– Можно к вам на огонек? – на правах знакомых к нам присоединились Сережа Гагарин с товарищами, которых я видел поутру только издали.

– Располагайтесь! – приглашающим жестом Анна указала на бревна, служившие нам сиденьем. Парни шустро распределились между девушками, и вскоре уже Серега вел сольную партию, давая отдых моему пересохшему горлу.

К обеду и последующим развлечениям бросать сложившуюся компанию было бы уже невежливо, так что Ольга и ее свита удачно обходилась сегодня без меня. Наследницу было даже жаль – Родион и его прихвостни за короткий срок умудрились вытеснить из окружения старшей великой княжны многих интересных людей, что явно не шло ей на пользу. В принципе, если наш конфликт получит развитие, за мной не заржавеет, но пока я просто самоустранился, не мешая Ольге в попытках наладить будущую семейную жизнь.

Потом был костер и песни под гитару, в которых я, жалея уши остальных, не участвовал, к нам подходили новые собеседники, народ активно тусовался и наслаждался неформальным общением, но до самого позднего вечера мы так и держались сложившейся группкой и весьма неохотно расставались в конце.

Так, неожиданно для себя, я променял одну великую княжну на другую, и не на один день, а насовсем. В какой-то степени с Анной мне было легче: костяк компании составляли такие же студенты, что и я, их интересы мне были понятны, да и того же Серегу я хорошо знал еще по гимназии. Плюс, не будучи старшей дочерью, Анна была лишена многих ограничений и с удовольствием проводила время в обществе людей попроще с более близкими мне развлечениями, нежели утомительно-чопорные балы и приемы. Благодаря такому положению вещей мне удалось безболезненно протащить в ее круг Бориса, причем этот деловар как-то очень быстро стал там своим и продолжил прокручивать свои проекты уже на более высоком уровне к всеобщей выгоде. В принципе, если его не остановить, лет через десять – двадцать мы с ним и вправду догоним его отца по совокупному капиталу, в этом отношении наш тандем оказался на редкость удачным.

И не скажу, чтобы часто, но проскальзывала у меня мысль: чем я хуже Родиона? Я не принадлежал ни к одному клану – а это было обязательным условием, но при этом мог, с оговорками, повлиять на целых два – Потемкиных и Задунайских – и те и другие были связаны со мной дорогостоящими и долгоиграющими проектами, а в скором будущем и Воронцовы попадали под эту гребенку. Я являлся кавалером Серебряной Звезды, в отличие от Шувалова, имеющего две юбилейные медальки из серии «На и отвяжись!», и уже вхож во многие кабинеты, а также был носителем немалых гостайн. Опять же, в отличие от будущего принца-консорта, я был богат, а под моей рукой ходило около батальона людей, обкатанных в горячих точках, что, возможно, было и минусом – меньше рычагов влияния на меня. В конце концов, я был офигенной крутости магом, что вообще-то тоже пока еще ценилось, хотя по Родиону этого не скажешь – он был даже слабее моих «капо». Происхождение мое, правда, подкачало, но полученный графский титул с некоторой натяжкой перекрывал этот недостаток. А сердце и рука великой княжны Анны пока еще были свободными, и ребенком, как Маша Задунайская, давшая мне недавно от ворот поворот, она уже не была.

Эй, ваше величество, что вы скажете насчет такого зятька?

Интерлюдия третья

В парадном, всегда аккуратно прибранном глянцевом кабинете, предназначенном производить впечатление на посетителей, сегодня царил хаос. Клочки бумаги на дорогом ковре соседствовали с осколками бывших стеклянных дверей, ставшими таковыми после встречи с тяжелым пресс-папье в виде вставшего на дыбы медведя. Самой фигурке тоже не повезло: одна лапа в результате удара погнулась, и теперь даже медведь, казалось, не ярился, а издевательским прощальным жестом махал разгневанному хозяину: «Пока-пока! Твое время вышло!»

– Твари, безусловные твари! После стольких лет!.. – шипел Грушин, смахивая на пол дорогой настольный набор золотых перьев.

– Петр Ильич, у вас все… – привлеченная шумом секретарша и по совместительству – одна из двух любовниц академика – застыла в дверях, – в порядке?.. – растерянно закончила она.

– Пошла вон!!! – Увесистая хрустальная гостевая пепельница стукнула в едва успевшую закрыться за испуганной девицей створку. – Предатели, кругом одни предатели!

Мог ли он, именитый академик, заслуженный ученый, научный руководитель целого пула стратегических разработок, еще утром в наилучшем расположении духа направляясь на прием к министру наук и образования, предположить, чем обернется для него эта встреча?! Чего угодно ждал: от новой поставленной задачи до (чего скрывать – была надежда!) представления к государственной награде.

Но что в итоге?!

Отставка!!!

Передать дела назначенному преемнику!!!

Император, к которому бросился, едва покинув министерство, даже не соизволил принять, передав через секретариат: «Нет времени!»

Как будто у него было?!

Чтоб они все сдохли! И горели в аду!

И преемник, так хорошо знакомый, который был когда-то учеником, – Иуда!!!

Давно ли в рот заглядывал и каждое слово ловил?!

Какие же они все-таки твари и предатели!

Безусловно, больше всего бесило, что новый хозяин всего заботливо выстроенного и выпестованного комплекса будет одаренным. Ирония судьбы: ученый, построивший карьеру на изучении алексиума, стоявший у истоков разработки МБК и других изобретений для одаренных, не имел ни одной УЕ и не мог воспользоваться ничем из того, на что положил жизнь. Другие, которым повезло родиться с источником, могли, а он – нет!!!

– Ненавижу!!! – Теперь, когда все точки над «i» были расставлены, он мог себе признаться – одаренных он всегда недолюбливал.

А сейчас, когда ему отказали в лечении, обрекая на скорую смерть, и вдобавок одним росчерком пера вышвырнули на улицу, искренне возненавидел.

– Во всем виноваты они! Одаренные! – бормоча эту фразу как мантру себе под нос, Петр Ильич поднял с пола чудом уцелевший телефон. – Они за все ответят!

Дождавшись соединения, он проговорил в трубку на удивление спокойным голосом:

– Марк, занеси мне документы по проекту «Сорок четыре каппа».

Глава 5

Первого сентября родная академия встретила привычным шумом и гомоном. Первый же попавшийся навстречу знакомый – Георгий Буков оказался товарищем по ученичеству у Бергена.

– Горыныч! Слыхал новости? – радостно спросил он у меня вместо приветствия. – Я только что от Максима Иосифовича, он берет нас на свадьбу ее высочества! Представляешь, всех первых лиц вблизи живьем увидим!

Учитывая, что этих самых первых лиц я видел регулярно и иногда даже чаще, чем хотелось, а о предстоящей в конце октября поездке узнал еще на прошлой сессии, новость впечатления не произвела. Но Жора этого не заметил, продолжая фонтанировать восторгом:

– Даже в Кремлевском соборе на самом венчании будем! Вдруг там кому-то плохо станет! – Судя по всему, возможный обморок кого-то из гостей в душном от толпы соборе приводил его едва ли не в больший экстаз, нежели присутствие при историческом событии. – А, может даже, самим великим княжнам!

– Губу обратно закатай! Нас с тобой максимум к помощнице младшей горничной подпустят!

– Вот вечно ты!.. Прямо помечтать не даешь! – И он умчался делиться распиравшим его счастьем дальше.

Ваньку Метлу, хоть он давно уже знал новость от меня, на дневном сборе у лейб-медика тоже потряхивало. Оказалось, он тогда недопонял и считал, что путешествие в Москву коснется только меня.

– Я же не смогу и обязательно облажаюсь! – с ужасом повторял он, заставляя меня стыдиться собственного языка.

Почти все лето Иван провел на практике в «Кистене», оттачивая навыки и зарабатывая на излишества, – учебу я ему как родичу оплачивал. По отзывам пилотов, он безропотно и бесстрашно латал наших бойцов – иногда и под пулями, но от известия, что придется иметь дело с элитой империи, изрядно оробел. Притом, что перед многими моими знакомыми и гостями, которые как раз в эту элиту и входили, никакого пиетета не испытывал. И правда: чего бояться насквозь простого, как валенок, Серегу Гагарина, который – на минуточку! – всего лишь будущий глава клана Гагариных! Или Ангелину – княжну клана Потемкиных! Всего-навсего первая сотня! (Это сарказм, если не поняли!)

Чудно устроен человеческий мозг: умом понимая, что я, как и мои знакомые, тоже один из этой верхушки, входя, как мой родич и наследник, где-то в первый десяток тысяч по империи, он продолжал мыслить привычными категориями, позиционируя себя маленьким человечком. К слову, именно Метлу втайне от него самого я прочил преемником Бергена – были намеки от лейб-медика. Обломавшись со мной, Максим Иосифович давно незаметно сосредоточил основное внимание на Иване, обтесывая его под себя. И даже летом они, в отличие от остальных учеников, не прекращали встречи и учебу, хотя по силе Ваня не особо выделялся из остальной пятерки – себя я здесь не считаю. Я с наставником летом тоже несколько раз пересекался, но по гораздо худшему поводу – еще совсем недавно незаметное сумасшествие Полины Зиновьевны прогрессировало не по дням, а по часам. И увы, Берген, как и многие другие специалисты, лишь бессильно разводил руками.

– Ваня, прекращай! – не выдержал я, наверное, сотого повтора глупой фразы.

– Тебе легко говорить, ты их всех видел!

– Ты тоже видел многих! – напомнил я ему. – Ты мастер! В перспективе – магистр! Кончай мандражировать! Тем более что ехать нам не завтра!

– Ну что, дорогие котята?! – изрек появившийся в аудитории наставник. – Начинаем готовиться!

За интенсивной учебой сентябрь пролетел незаметно. Меня еще хватало на встречи с великой княжной и ее компанией, куда я незаметно врос, но на что-то иное уже не было сил. Берген гонял нас в хвост и в гриву, переплевывая по нагрузке все предыдущие года. Понять его можно было – он впервые собирался вывести нас как учеников на публику и опасался за свой имидж. Но, право слово, в эту осень идея бросить ученичество посещала меня чаще обычного.

С приходом октября начался великий исход аристократии из Петербурга – многие спешили обживать свои заброшенные московские особняки. Кто-то еще оставался, но на улицах и каналах все реже попадались представительские кортежи, уехала царская семья со всем двором, увезя с собой погоду и Анну, служившую мне отдушиной и солнышком последнее время. Только ее общество ассоциировалось у меня с отдыхом и весельем – Берген неистовствовал, пытаясь за короткое оставшееся до свадьбы время впихнуть в нас невпихиваемое. Сам он с двором не уехал – наоборот, сосредоточил все свое внимание на нашей злосчастной шестерке, частенько забирая с лекций и заставляя с утра до поздней ночи практиковаться в центральном госпитале, который нашими совместными усилиями конкретно опустел.

Никто из парней уже давно не дрожал от предстоящей работы – венчания ждали как избавления. Какие там торжества, какие первые лица?! Выспаться бы!

Хорошо еще, что о месте жительства мы не волновались Бориса ждал отцовский дом, а нас с Ваней – Кремль и его медицинское крыло. При желании я мог остановиться у матери с отчимом, которым переслал обещанные приглашения, но Берген вообще-то не собирался отпускать нас далеко. Пилоты, которые изъявили желание сопровождать нас и подстроили под это расписание «Кистеня», загодя напросились пожить у женившегося в августе Бока – гостиницы Москвы уже не справлялись с притоком гостей.

До исторической свадьбы оставалось чуть больше недели.

Меня разбудила телефонная трель. Обычно к аппарату подходил Ван, но у него недавно завелась личная жизнь, так что дома он сегодня не ночевал. Ли говорил по-русски чуть хуже, поэтому трубку никогда не брал, да и комната его была дальше – мог просто не слышать. А Борька в такую рань никогда не просыпался, хоть из пушки пали. Пришлось топать самому.

– Да! – рявкнул в трубку, пять утра, кому не спится?!

– Васин? Егор Васин?

– Я! Кто это?

– Будь ты проклят! Ищи здесь! – Хриплый голос звонившего кого-то напоминал, только спросонья я не мог сообразить кого.

– Что здесь?! Кто вы?

– Здесь! У меня! Узнаешь! Если, безусловно, не сдохнешь раньше!!!

Разговор оборвался звуком выстрела и частыми гудками.

Недоуменно посмотрел на телефон, ища ответ, чей это тупой розыгрыш?

– И вам доброе утро!

Положил трубку на рычаг и отправился досыпать. Но кто бы ни был автор глупой шутки, своего он добился: заснуть снова я уже не мог, ворочаясь с боку на бок и прогоняя в уме раз за разом странный звонок. Уроды! Узнаю кто – убью! Мысль, что убивать уже некого, я старательно отбрасывал.

Повторная трель прозвучала несколько минут спустя.

– Что тебе еще, гад?! – заорал я, почти скатившись с лестницы.

– Егор?.. – Голос наставника ничуть не походил на голос шутника.

– Максим Иосифович, простите, ради бога! Баловался кто-то по телефону.

– Пес с ним! – услышать ругань от Бергена было настолько неожиданно, что я даже усомнился в собеседнике. – Собирай манатки и дуй в центральный госпиталь на всех парах!

– Буду через час!

– Ты мне нужен здесь через пятнадцать минут! Десять! Жду!

– Буду!

Стоило отойти на шаг, как аппарат снова зазвонил:

– Егор! – с трудом я разобрал сквозь рыдания. – Это Вика! Егор, Алеше плохо!

– Что с ним?

– Рвет, судороги! Он весь горячий! Как печка! В себя не приходит! Егор, что делать?! «Скорая» не отвечает, Егор! – на том конце слышался уже натуральный вой.

– Вика! Вика!!! – закричал я на женщину. – Укол сделать сможешь?

– Не-э-эт! – простонала она. – Я не умею!!!

– Проклятье! Уксусом или льдом его хотя бы оботри! Я сейчас буду!!!

Сонные Борис и Ли вопросительно смотрели на меня с разных концов холла.

– Что-то случилось! Меня срочно вызывают в госпиталь. Смотрите телек, может, там новости!

– А что с Викой? – спросил гаситель, догнав меня в комнате.

– Лехе плохо. Лечу к нему.

– Как ты успеешь?

– Как-как?! – разбрасывая одежду, обозлился я. – Никак!!!

– Я разбужу Михалыча!

– Не надо! Хотя буди! К госпиталю подваливайте, там разберемся!

На ходу засовывая шмотье в сумку, понесся к ангару. От холодного дождя тонкий костюм пилота почти сразу промок и неприятно лип к телу, но мне было не до этого.

На весь предполетный регламент я забил – драгоценные минуты таяли: сначала провозился с замком, потом – с включением меха. Стартовал прямо изнутри через окно, нарушив собственные же правила. А потом еще и общие: за полет над городом светило нехилое наказание, разве что Берген отмажет.

Для раннего утра мне показалось слишком оживленно на улицах. Высоко я не поднимался, но увидел как минимум три пожара и несколько аварий. То тут то там сверкали проблесковые маячки и мигалки спецслужб. Вероятно, еще и сирены выли, но мне они были не слышны. Зато в эфире на всех волнах царила паника: с четырех ночи по городу пошла волна загадочных смертей. Симптомы одни и те же: заоблачная температура, судороги, рвота. И где-то через пятнадцать минут с начала приступа – остановка сердца.

– Леха, только держись! – сжал я зубы и прибавил скорости, выходя за красную черту движка.

Приземлился так же, как и стартовал, вынеся окно на Лехиной кухне.

Новое вставят!

Дела пилота были плохи: его выгибало и корежило, из прокушенного языка лилась кровь. Полуодетая Вика, навалившись, пыталась удержать его на постели, но где там! – сколько веса и сил в ней и сколько в нем! Мокрая тряпка, пахнущая уксусом, валялась в сторонке. Грубо потеснив беременную женщину, вкатил Шаману несколько шприц-тюбиков, – для одаренных всегда надо было применять дозу, зависящую от количества УЕ. Слава богу, данные друга я знал.

– Давно он так?

– Минут пятнадцать – двадцать, – всхлипывая, ответила Вика.

Пятнадцать минут! Уже предел, если верить переговорам «скорой»! Ему не хватит времени, чтобы остыть!

Соседи снизу, простите!

Окатил пилота водой несколько раз, а потом, не прекращая поливать, потащил в ванную.

Входная дверь упала, являя миру вооруженного до зубов Земелю, примчавшегося из соседней квартиры на шум. Что нам Рэмбо, что нам Терминатор? Выбить внутрь тяжелую металлическую дверь, открывавшуюся в нормальном состоянии наружу, мог только Олег.

– Помоги! – крикнул я ему. Олег перехватил у меня все еще бьющееся в судорогах тело.

– Куда?!

– В ванную, быстро!

Ждать, пока наберется вода, смысла не было, да и наколдованная была точно холоднее, чем из-под крана. Залив весь пол, наконец-то добился, чтобы туловище скрылось под водой.

– Льда, если есть, неси!

– Нету, – жалобно проблеяла Вика.

– Тащи, что есть!

Ее опередил Земеля, вытряхнув прямо на Шамана содержимое двух ящиков морозилки. Несмотря на ужас положения, я отметил, что с пачкой пельменей на лбу и окруженный кусками мяса Леха смотрелся очень колоритно. Постепенно судороги прекратились, но пилота стало рвать кровавой пеной. Сначала испугался, подумал – открылось внутреннее кровотечение, но потом сообразил, что это из-за прокушенного языка. Сполоснув ему лицо, залечил рану. И тут же заметил, как даже та кроха жизни, что я применил, начала по новой заводить его источник. А источник при болезни – это жар! При некоторых недугах наш иммунитет играл с нами злую шутку – организм так сильно боролся, что мог убить сам себя в попытках спасти. Метнулся обратно в комнату за лекарством и вколол еще дозу. Звезда опять поблекла.

Вывел Земелю из ванной, вручив Вике губку с наказом обтирать мужу лицо.

– Вот! – высыпал перед Олегом ворох армейских аптечек. – Это и это – если температура свыше тридцати девяти. Эти четыре штуки – если за сорок. Если за сорок, лучше вообще опять в воду. Держите ванну полной! И льда наморозьте!

– А ты куда?

– Такое по всему городу. Меня в госпитале ждут. Рация со мной.

– А что потом давать?

– Олег, я не знаю, что это! Кровь я взял, надеюсь, в госпитале разберутся. И еще, на всякий случай: тебе колоть столько же, Вике – треть.

– А разве беременным можно? Ребенку не повредит?

– Нежелательно. Но если не будет другого выхода…

Оставив друга разбираться с разгневанными соседями, которые как раз начали собираться на площадке, как Карлсон, выпорхнул в окно, взяв курс на госпиталь.

Дальнейшие несколько часов слились в одну непрерывную ленту.

Я колол, колол и колол. Ставил капельницы. Обливал водой.

«Скорые» и просто машины везли все новых пациентов. Довозили мало кого, но нам и этого хватало.

Примерно после шести утра вокзалы и порт закрыли. К тому времени счет смертей шел уже на тысячи.

По рации приходили новости от друзей.

Часть «кистеневцев» собрали у нас на базе. Заболело около половины. Здоровые метались между постелями, стремясь облегчить их участь.

Поднятые по тревоге Михалыч с Борисом туда же на «Касатке» переправили Олега с четой Ведовых: Вика свалилась через час, как я их покинул. Земеля все еще оставался в строю. Так же как и Бушарин, Черный, китайцы и Рус.

«Дельфин» и «Русалка» вместе с недавно приобретенным «Трезубцем» носились по городу, перераспределяя бойцов, – заболевших хватало, а охрану объектов с нас никто не снимал.

Умер Берген. Глупо, нелепо. Приступ застал его на верхней ступеньке, и он просто упал в лестничный колодец. С четвертого этажа. Моментально насмерть.

Свалился с жаром и судорогами вызванный в госпиталь, как и я Метла. Пристроил его в ординаторской.

Из оставшихся учеников лейб-медика – бывших учеников! – еще двое уже лежали на полу в палатах (свободных коек давно не было), один уехал на каталке в морг, а последний как ни в чем не бывало продолжал принимать больных.

Вокруг меня падали врачи и медсестры. По какому принципу болезнь находила жертв, я пока так и не понял: наставник прибыл незадолго до меня, но его уже несколько часов как не стало, а я все еще был на ногах. Хотя в первую очередь косило одаренных – именно они сгорали за те самые пятнадцать минут от свернувшейся крови, но и неодаренные валились пачками.

– Егор Николаевич! Егор Николаевич! – очнулся от того, что меня тормошила молоденькая медсестра. Оказывается, я умудрился отключиться, прислонившись к коридорной стене. – Егор Николаевич! У нас кончаются медикаменты!

– Наденька! – сфокусировался я на вышитом по краю кармашка халата имени. – Наденька, какого лешего вы говорите это мне?

– Егор Николаевич! – Она чуть не плакала. – Из врачей остались только вы и Николай Алексеевич!

Коля – это тот самый живучий сокурсник Метлы, один из нашей шестерки. То есть четвертый курс медакадемии. И я – с третьего. В центральном (!) госпитале столицы!

Масштаб катастрофы отказывался укладываться в моей голове.

– Подожди, как только мы?

– Сан Саныч умер два часа назад, – всхлипнула девушка. – А больше никого нет! Все заболели!

– А лаборатория? – До сих пор я был уверен, что кто-то умнее меня и старше по должности ищет решение проблемы, а получается, что нет никого?!

– Они еще утром все заболели! Нас тридцать человек на весь госпиталь осталось! Это с нянечками, санитарами, завхозом и гардеробщицей! – Девчонка уже полноценно ревела.

– Наденька! Не плачь, малышка! – Обнял медсестричку, судорожно соображая, что предпринять. – Больные еще поступают?

– Почти нет, Егор Николаевич! – шмыгнула носом она из подмышки. – «Скорые» все тоже… Водителей и фельдшеров не осталось.

– Где Коля?

– На первом этаже был.

Бегом спустился по лестнице, оставив Надю успокаиваться.

Николая нашел в приемном, где он устало пил кофе. В непрерывном потоке больных и впрямь наступила пауза.

– Поздравляю с повышением!

– А?..

– Теперь ты главврач!

– Рехнулся? – Он дернул рукой со стаканчиком, заливая и без того грязный халат. Мой выглядел не лучше.

– Мы с тобой последние на весь госпиталь, кто остался, кроме младшего медперсонала. Я за медикаментами, ты здесь. Постараюсь быстро!

– А чего это ты тут раскомандовался?

Взбесил!

– Потому что медикаментов почти не осталось! И мне их дадут скорее, чем тебе!!!

– С чего бы это?! – попытался еще покачать он права.

– Голубев, ты это видишь? – показал я многозначный средний палец, фиксируя его взгляд на графской печатке.

Конечно, Берген никогда на мой титул внимания не обращал, считая нас, своих учеников, всех равными, но нельзя же быть настолько слепым!

– Ва-ва-ваша светлость?..

– Моя! Я за медикаментами, ты тут за старшего!

– Так точно! – по-армейски отрапортовал он.

Лететь смысла не было – что я утащу один? Тем более что с утра в угоду скорости взял МРМ, а он точно не был рассчитан на дополнительный груз. Отправляться пришлось на машине главврача, ему она уже никогда больше не понадобится. По пути решил завернуть в ближайшую к нам обычную муниципальную больницу. Черт знает, что в ней творилось, но я наивно надеялся, что там найду хоть часть лекарств для неотложных нужд и что-нибудь узнаю, ведь дозвониться никуда не получалось.

Ехать было жутко: тут и там лежали неубранные трупы, пешеходов и машин встречались единицы, на обочинах, а зачастую и прямо на дороге стоял брошенный транспорт. Апокалипсис во всей его красе. Всегда шумный город в страхе затаился.

Но все изменилось у самой больницы: входы оккупировала толпа народа. Меня не хотели пускать, вплоть до поножовщины, но я уже плохо контролировал себя, распространяя вокруг негативную ауру, заставляя даже самых нахрапистых отшатываться прочь. Вот уж не думал, что когда-нибудь придется сказать спасибо отцу за науку.

Как ни странно, здесь на ногах осталось гораздо больше медиков, включая и главврача. Измученный мужчина, отрубаясь на ходу, выслушал меня, но ничем помочь не мог – они сами уже ощущали нехватку медикаментов и были бы рады любому количеству.

– Мы послали машину на склад, когда привезут – не знаю, уехали час назад. Тогда, может, и сможем поделиться. А сейчас простите, я занят, меня ждут пациенты.

Как будто у меня, блин, каникулы настали!

– Вы знаете, что это?

– Пока нет. Надеемся, что центральная лаборатория разберется.

Возвращаясь несолоно хлебавши по переполненным коридорам, я резко остановился и вернулся к перевязанному телу, лежащему на каталке.

Митька?!

Какого лешего?!

Ты же в Москве должен быть!

Из-под бинтов виднелись только закрытые глаза и нос, но уж своего-то брата я отличил бы из тысячи других, пусть и замотанных до состояния мумии!

Схватил за рукав пробегающую мимо медсестру:

– Что с ним?

– Да что, не видно, что ли?! Привезли откуда-то! Раз здесь лежит, значит, уже обработали! Не мешайте! – И она вывернулась из моего захвата, устремившись дальше.

Наиболее удивительным (исключая сам факт находки!) было то, что брат оказался ранен, а не болен неизвестной заразой. Какое-то время поискав хоть кого-то, кто мог бы пролить свет на обстоятельства его появления здесь, плюнул и умыкнул его вместе с каталкой. Никто меня не остановил, а на освободившееся место почти тут же сгрузили очередного бедолагу.

Затащил Митьку на заднее сиденье, сел за руль и поехал в сторону склада, не собираясь больше терять время на заезды в попутные больницы. Что толку? Ответ наверняка будет тот же! По дороге вызвал своих:

– База, база! Ответьте Гору. Черт побери, у вас вообще есть живые?

– Есть, – глухо отозвался Олег.

– Как вы там?

– Держимся. На отстойниках смены перераспределил, отъезд караванов отменил. У нас по городу четырнадцать безвозвратных, здесь еще четверо заболели, но пока вроде – тьфу-тьфу! – живы. Приступы снимаем сразу.

Вот чего-чего, а лекарств на все случаи жизни у меня дома хватало – все-таки «Кистень» занимался не сбором ромашки, да и я сам периодически практиковал на дому, а иногда проще вколоть что-то, чем тратить силу на то же обезболивание. Хотя, если так пойдет дальше, то запасы покажут дно.

– Как Леха? Вика?

– Без изменений. Вы там хоть разобрались, что это?

– Не сыпь соль на рану!

– А ваши что? У вас же лучшие спецы?

– Нет больше наших!

– Как нет?!

– Вот так. Считай, что разговариваешь с замглавврача. Олег, ты сам как?

– Держусь. Меня зараза не берет.

– Перелет осилишь?

– Куда?

Назвал адрес склада, как раз по времени доеду.

У въезда на распределительную базу лежали три безжизненных тела, слабо тарахтел на холостых грузовичок, стояло еще несколько пустых автомобилей, а ворота радовали монументальностью и запорами. На стук, звонки и ругань никто не откликался. От этой неестественной тишины стало настолько не по себе, что на мгновение показалось: только я один во всем городе и остался. С трудом взял себя в руки и вернулся в машину – до прибытия пилота имело смысл подлечить Митьку.

Никогда не думал, что буду рад обычным огнестрельным ранам. Какое же это счастье, когда можно пользоваться источником! Позвав только нас, Берген совершил ошибку, но он и сам наверняка не подозревал, что от одаренных целителей толку сегодня не будет. За весь день всего пару раз к жизни прибегнул: когда привезли мальчика со сломанной рукой и когда лечил пожарного, получившего ожоги. Все остальное время я даже не лечил – носился по этажам и купировал приступы.

Одну пулю из Митьки не достали – видать, даже рентген не делали, так только, забинтовали – и ладно. Осознав, где она сидит, похолодел. Я ведь его ворочал не думая! Позвал, сплющенный комок металла послушно лег на ладонь. Средством из водительской аптечки, которая была гораздо полнее обычной, – все же врач в машине ездил – промыл раны и заживил. Если бы Митяй не потерял столько крови, тут же бы его и привел в себя, но пострадавшему организму требовалось время на восстановление. Можно было и своей кровушкой поделиться – в чемоданчике даже система для переливания была, а моя универсальная первая могла ему подойти, но черт его знает, сколько мне еще сегодня на ногах быть, а у Митьки уже нет опасности для жизни, и так оклемается.

Лишь бы он не заразился! Впрочем, переживать об этом было бессмысленно – все равно он уже провел какое-то время в переполненной больнице, так что если мог подхватить болезнь, то, значит, уже подхватил. Зараза была чудовищно летучей.

Олег спикировал сверху в лучших традициях – бесшумно и красиво. Я, например, только недавно перестал пятки о землю отбивать, а он словно с воздуха шаг сделал.

– Сможешь ворота открыть?

– А сам чего?

– Снаружи я только дыру могу сделать, а перепрыгивать не вариант – видишь, сколько колючей проволоки поверх забора намотано?

Без лишних слов Земеля переместился на закрытую территорию, и уже вскоре послышался лязг запоров. Я загнал машину внутрь, потом подумал и загнал туда же грузовичок. Раз хозяин до сих пор не объявился, то либо он среди той троицы, что остывает на подмороженной земле, либо смылся с концами. Входную дверь в сам склад пришлось все же взломать, но и здесь на стук никто так и не открыл. Минутой позже понял, что некому, – тела сторожей и работников лежали внутри. Для воссоздания картины событий даже не требовалось быть детективом: сначала стало плохо одному – его устроили на кушетке в каморке, потом второму – его уложили на пол, даже подушку пытались подсунуть. А потом свалился последний, который, вероятно, вызывал «скорую» – окоченевшие пальцы продолжали сжимать треснувшую трубку.

– Зёма, вынеси их наружу и сожги.

– Уверен?..

– Черт знает, что это за зараза, лучше не рисковать. А за лекарствами еще не раз возвращаться придется.

– Принято. – Приказ пилоту был неприятен, но и оставлять тела в тепле нельзя было, он это и сам понимал. Те, что на улице, наверняка уберут городские службы (я пока еще наивно в это верил), а эти… этим не повезло.

Упаковками с лекарствами мы забили обе машины, жестко скрепив их между собой. Закрыв за мной ворота, Олег подхватил обернутое пледом бесчувственное тело Дмитрия и улетел домой, а я тронулся в обратный путь.

Пока меня не было, поток больных возобновился. Медсестры, удивляя неженской силой, расхватали коробки в считаные минуты.

– Этого мало! – заявила Надя, подскочив к машине.

– Целый грузовик и легковушка?! – Я-то вообще собирался легковушку отогнать соседям.

– Мало! – стояла она на своем. – Егор Николаевич! Миленький! Николай Алексеевич уже всюду пытался дозвониться, везде глухо! А вы раз – и смогли! Пожалуйста, сделайте еще одно чудо! Привезите еще хотя бы столько же!

Чудо называлось вообще-то кражей со взломом, но не для себя же!

– Зёма! Еще на рейс тебя хватит? – позвал я в эфир.

Мне даже удалось немного отдохнуть под утро. Все та же вездесущая Наденька пустила меня на диванчик в сестринской, заверив, что как только – так сразу. Пока я мотался по городу в поисках медикаментов, в госпиталь подтянулись добровольцы, сняв часть забот с оставшегося персонала. Это были и медики, и студенты, и просто близкие тех, кто оказался волей случая у нас. И даже прибыла бригада корабельных врачей вместе с десантом из Кронштадта, что высадился, оказывается, еще вечером. Спать!!! Какое сладкое слово!

С утра пошла работа по профилю. Я жаловался вчера, что источник мне не пригодился? Наивный идиот! Где-то на десятом раненом я бросил таиться и начал вытаскивать пули силой. На двадцатом – перестал пользоваться раствором и стал промывать раны собственной водой. Когда кто-то замешкался и не подал мне вовремя скальпель нужного размера – окончательно перешел на водяные ножи, уменьшая или увеличивая их по необходимости. Огнестрел, ножевые, переломы, ожоги, травмы… Я словно не в столице, а в центре боевых действий!

От этого конвейера меня отвлек Олег, объявившийся в госпитале. Стоило только сбросить транс, как сразу ощутил все прелести бытия: заныли от многочасового стояния ноги, от постоянного полунаклона – поясница.

– Наденька! Перерыв! – объявил я девушке, чье присутствие ощущал рядом с собой последнее время.

– Хорошо, Егор Николаевич, – отозвалась она. – Я Николая Алексеевича сейчас разбужу, он вас сменит.

Находиться внутри не было сил, хотелось на воздух. Спустился с Земелей до выхода, чтобы как раз напороться на картину дня: двое в черных бушлатах, один из которых был легко ранен, тащили на себе третьего, оставляя за собой кровавый след.

– Братишка, братишка, потерпи! – уговаривали они его, не замечая, что парень уже отходит.

– Кладите его прямо здесь! – скомандовал я сладкой парочке, понимая, что не дотащат. Те замешкались, не желая класть товарища на холодные грязные ступени, но дело решил Олег, перехватив раненого. Дальше пошел привычный процесс: поддать жизни, обезболить, разрезать одежду, промыть рану, достать пулю, еще раз промыть рану, срастить, перейти к менее опасной ране, повторить процесс и пустить общеукрепляющую волну напоследок. Сделать шаг, добраться до поверхностной раны стоящего на ногах морячка, промыть, зарастить. Рутина.

Выбежавшим помощникам продиктовал указания по капельнице для первого, потерю крови требовалось компенсировать. Кто-то записал мои ЦУ, другие подхватили подлеченного с мрамора крыльца и потащили внутрь. Вслед за ними скрылся тот, что был не ранен.

– А мне?.. – обиженно спросил оставшийся, недоверчиво щупая только что кровоточившее плечо.

– Плотно поесть и стакан красного вина на ночь.

– А водки можно?

– Водки можно. Но лучше все-таки красного вина. Полезнее будет.

– Мне б тогда для старшины предписание. С рецептиком, а, док?

От детской наглости моряка я расхохотался.

– Скажи мне лучше, братишка, откуда вы такие красивые? В городе что, война началась? Я уже, по-моему, около четырех десятков ваших перештопал, не считая кучи гражданских.

– В городе дрянь дела, – тут же скривился он, сплюнув на землю. – Народ от страха ошалел, погромы начались. Сначала их гвардия водометами раскидывала, только вот что-то не видно гвардии стало. Одни мы патрулировать остались.

– А полиция, гарнизон?..

Морячок опять сплюнул.

– Где-то есть, наверное. Клановые центр пока еще в тишине держат, но только свои кварталы. А остальное… Эх! – махнул он рукой. – В одном месте – гниды! – больницу хотели сжечь, даже огнемет где-то достали. У нас теперь приказ: всех раненых – только к вам!

– Вот… спасибо! – Я понял, почему сегодня выдался такой… насыщенный день.

– У меня это уже третья перестрелка за сегодня, и конца-края не видно. Что хоть за эпидемия, док? Когда разберетесь?

– Не бей по больному, братишка! Ладно, прорвемся. Бывай, не подставляйся больше! – и жестом позвал Олега пройтись, пока не подкатил кто-то еще.

– Док! Подожди, док! Мы с «Верного», если что надо, меня Гошей Большим звать!

– Запомню! Бывай!

– Знаешь, я, конечно, думал, что ты хороший целитель, но даже не представлял насколько! – промолвил Земеля, едва мы сделали несколько шагов.

Доброе слово и кошке приятно, а уж мне так тем более.

– Мой профиль, – не стал скромничать. – Здесь я царь и бог! Разве что совсем сложные случаи так легко не смогу. Если б я еще знал, как эту заразу вылечить! Как Леха?

– Приходил в себя пару раз, но в основном так в полубреду и находится. Периодически температура резко подскакивает, но мы сбиваем, до приступа не доводим. С остальными так же.

– Еще кто-то заразился?

– Трое. Откачали, опыт уже есть.

– В остальном как? – Я остановился и сделал несколько разминочных упражнений.

– Все что за пределами Питера, спихнул на Бока. Город закрыт полностью. Здесь пока справляемся.

– Митька?

– Пришел в себя, но пока еще слабый совсем. Поел и спит снова.

– Ничего не объяснял? Его вообще здесь быть не должно.

– Я сам его не видел, мне Ли сказал. Вроде ничего не говорил. Мать твоя звонила несколько раз, я ее успокоил.

– Вот за это спасибо!

– Есть и плохие новости. Полина Зиновьевна умерла. Соболезную.

На несколько мгновений прикрыл глаза.

– Лина? Катя?

– Неизвестно. О Задунайских тоже ничего не слышал.

– Они уже в Москве, можете не уточнять. В начале недели уехали. Интересно, венчание теперь отложат?

– Я думаю, да. Ты хоть ел сегодня? – резко перешел он от общегосударственных вопросов к насущным. – Ван тебе нормальный обед собрал.

– Очень кстати. – После слов Олега я вспомнил, что уже вторые сутки питаюсь на бегу и чем попало.

Бог в лице Вана послал немало: хватило и мне, и Коле, и даже Наденьке с подружками. Отошедший в сторонку Олег с жалостью наблюдал, как мы дружно трескаем немудреный харч – китайцу тоже было не до разносолов. А потом я вернулся к своему марафону. Я уже догадался, что весь поток раненых, поступающих со всех концов города, благополучно спихивали мне. Но было не до обид – это действительно была моя стихия, где на равных со мной могли выступать единицы – монстры жизни вроде матушки и покойного Бергена. На полноценный наркоз я уже не расщедривался, в основном обходился местным – силы таяли. Заодно слушал радио и разговоры своих пациентов, делая собственные выводы о положении в городе.

Олег отпустил «Касатку» и остался с нами. Свой отказ возвращаться он мотивировал просто:

– А смысл? Здесь я хоть при деле.

Не знаю, чего он ожидал, но девчата быстро нашли ему работу: до самого вечера я не раз видел его спешащим по коридору с очередной неподъемной ношей. Когда Олег легко занес в наш бокс две полные пятидесятилитровые фляги, Варя – симпатичная медсестра из хирургического восхищенно выдохнула ему вслед:

– Хочу от него ребенка!

– Дура, лучше от Егора Николаевича! – горячим шепотом возразила ей Надя.

– От обоих! – поставила точку Варвара, а мой испорченный мозг сразу же выдал непристойную картинку, сбив концентрацию.

– Девочки, а ничего, что я здесь? – призвал я медсестер к порядку.

– Ой, простите, Егор Николаевич! – разом покраснели они и так же единодушно прыснули в кулачки. Подмигнул обеим хотя бы за то, что сумели поднять настроение.

Жаль только, что посмеяться нам больше не удавалось, – все силы съедала работа. К концу дня весь мир для меня сузился до размеров операционного стола и тел на нем.

Поздно вечером из кранов перестала течь вода. Совсем. Горячая кончилась еще утром, причем по моему личному распоряжению – следовало экономить топливо, запасы которого были отнюдь не бесконечны, а ездить разыскивать и тырить еще и мазут мне как-то не улыбалось. Для хозяйственных нужд госпиталя я выдал несколько «огоньков», найденных в сейфе главврача, но общее горячее водоснабжение было отключено. А теперь не стало и холодной. Красота! И обе запасные цистерны были пусты!

– Уже кончились, что ли? – спросил я у завхоза, который обрисовал мне очередную проблему.

– Дык… нет, ваша светлость. – Печатку я снял еще утром, чтобы не мешала работать, но слухи уже разошлись. То-то медсестрички вокруг меня, расстегнув пуговки, вьются! – Мы их еще при прошлой аварии истратили. А наполнить… Сан Саныч все обещал, дык руки не доходили. Да и… – Кряжистый сержант запаса неловко замолчал, но мне и так было ясно.

В центральном госпитале, где работало больше сотни светлых одаренных, наполнить в случае чего две цистерны не представляло сложности. Врачи обычно пользовались только жизнью, но ведь вода почти всегда шла в комплекте, и, даже если б не знали водных техник, уж умереть-то от жажды никому из них не грозило. Совместными усилиями они бы наполнили эти чертовы баки за пару часов.

Но сейчас, когда все они лежали либо в палатах, либо в морге, а из светлых на всю лечебницу остались только мы с Колей, и Коля отнюдь не был мне в этом смысле ровней – требовалось восстановить водоснабжение из городской сети. Возможно, в лучшее свое время я бы и смог заполнить цистерны в одиночку, хотя…

– Какой у них объем?

– Дык стандартный, ваша светлость. Сто двадцать кубических метров в каждой.

В одной «капельке» – порядка десяти кубов, зарядить подряд я в состоянии максимум пятнадцать… нет, не смог бы. А сейчас – и подавно.

– Дык что делать-то, ваша светлость?

Что делать, что делать! Сказал бы я что! Но и так уже только матом разговариваю, карму порчу. Тем более что старый сержант не особо виноват – кто он против главврача, чтобы вовремя настоять на своем! А с Кулишникова ничего уже не спросишь – на том свете вторые сутки за все свои промахи отчитывается.

– «Капельки» я видел, сейчас выдам, что есть. На сколько-то хватит.

– Дык устройство-то тоже того… не работает.

– Да чтоб вас!.. – Я все-таки не сдержался. – Запасного, конечно, тоже нет?

– Дык нет, ваша светлость. – Завхоз аж втянул голову в плечи перед моей уже заметно ощутимой злостью.

За это его бесконечное «дык», за все косяки его службы, вообще за все, что творилось в этом чертовом госпитале в эти чертовы дни отчаянно хотелось настучать кому-то в бубен! Резко развернулся на пятках, спасая себя от соблазна зарядить по круглой физиономии. Мне ничего за это не будет, дело даже не в разнице нашего положения, хотя и в этом тоже, но прежде всего я был сейчас врачом, которого некем заменить. Даже сам он ждал, что я вот-вот его ударю, и был готов это вытерпеть, но мне стало бы потом мучительно стыдно, поэтому я торопливо направился в кабинет главврача, бросив через плечо:

– Открывай цистерну, и, не дай бог, окажется, что ты и этого сделать не сможешь!

– Дык… это-та, ваша светлость… смогу, конечно.

– Ты услышал. Я сейчас вернусь.

«Капелек» нашлось целых одиннадцать. Качество зарядки, правда, было так себе – полного десятка кубов в них явно не наблюдалось, но на безрыбье, а уж тем более безводье… других все равно нет. Активировал их по-варварски – придал импульс и сбросил в цистерну. Завхоз грустным взглядом проводил полет бусин. Ну да. Для него, наверное, это целое состояние. Может, даже потом, когда все закончится, заберется внутрь и будет искать их на дне. Плевать! Дожить бы еще!

Диспетчерская водоканала ожидаемо не отвечала. Прикинул по карте, сколько до них добираться, почти выстроил маршрут, но взгляд зацепился за Дворцовую площадь. В здании Генерального штаба засел генерал-майор Тутонин с подчиненными, в чьих руках сейчас была сосредоточена вся власть в столице, если верить передаваемым радиосообщениям. Пожалуй, проще будет там поискать помощи.

– Зёма, у тебя доспех где? – Добиваться, чтобы тебя выслушали, гораздо легче при наличии хорошо вооруженной фигуры за спиной. Имея чистый теперь послужной список, Олег давно сделал себе персональный мех, отражающий его звание и заслуги, которые должны были придать вес моим словам.

– На «Трезубце». Когда нужен?

– Чем скорее, тем лучше. Пока у меня запал пошаманить не прошел.

– Как будем шаманить? – спросил он, отдав распоряжения по рации.

– Стучать в бубен.

– Какой?.. – Олег, похоже, несколько усомнился в моей адекватности.

– Правильный вопрос не «в какой?», а «кому?» – и тут же пояснил: – Его превосходительству генерал-майору Тутонину Роману Алексеевичу.

– Майору я в бубен бил, было дело, генерал-майору не пробовал. Ты уверен, что это хорошая идея?

– Не дрейфь! – приободрил я его, переодеваясь в цивильную одежду, которую мне переправили в госпиталь заботливые домочадцы. – Бить его будет моя светлость, постараюсь аккуратно и без членовредительства. Не как ты своего майора. А ты мне нужен, чтобы процесс прошел в теплой взаимодружеской обстановке. Короче, чтоб не помешал никто!

– Принято.

Расчет оказался верен: закованная в броню фигура Олега послужила пропуском сквозь редкие патрули, курсирующие на берегу. Пилоты мехов были элитой, процент аристократии среди них на порядок превышал этот показатель в любом другом роде войск, так что нас не остановил никто.

Сама Дворцовая площадь встретила небывалой тишиной, которую нарушали только гулкие шаги идущего следом Земели. Сквозь косые струи дождя в слабом свете фонарей просматривались ряды каких-то мешков, разложенных на брусчатке. Приблизившись, с ужасом понял – трупы! Оглядывая ряды тел, конец которых терялся во тьме, впервые воочию представил масштаб бедствия. Одно дело – догадываться, даже знать, но другое – вот так увидеть!

Небольшая заминка вышла на входе в здание, но стоило Земеле рыкнуть в динамик, а мне – добавить недовольства в ауру, как нас пропустили. Рай для диверсантов!

Вопреки своим словам идти напрямую к командующему я не собирался – мне нужен был кто-то рангом пониже, кто отвечал за коммунальное хозяйство. Но проплутав по коридорам с полчаса, натыкаясь на сплошь запертые или пустующие кабинеты, я окончательно озверел. Такого бардака я и в своей родной по прошлой жизни армии не видел!

В приемной генерал-майора сидело несколько человек, но на наше эпическое появление отреагировал только адъютант:

– Его превосходительство занят! У него доклад его императорскому величеству! – истерично завопил он при нашем приближении.

– О чем, интересно, можно докладывать уже больше часа? – вполголоса, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес седой капитан. – Чтобы сказать слово «задница», требуется гораздо меньше времени!

Остальные не проронили ни звука, но видно было, что с капитаном все согласны.

– Зёма! – кивнул я пилоту на адъютанта, тот понятливо придержал его за шиворот.

Штабного было ничуть не жаль – пока осматривался, заметил, что его телефоны были отключены, хотя должны были вовсю надрываться! Этот гаденыш просто отсоединил провода!

Тяжелая дубовая дверь была заперта изнутри и, может быть, в другой раз могла бы меня остановить, но не сегодня. Пока я здесь шарахался, в госпитале, возможно, умирали люди. Разрезанный замок жалобно щелкнул и поддался, а я рывком проник внутрь, краем глаза отметив, что Олег встал, закрыв своей спиной вход.

Сначала мне показалось, что в кабинете никого нет. Настороженно озираясь, я приблизился к столу, на котором звенело сразу пять аппаратов. Ботинок, выглядывающий из-за края стола, выдал тайну местообитания его владельца. Уже не сомневаясь, подошел, приложил пальцы к шее, хотя и так видел, что без толку. Его превосходительство генерал-майор Тутонин отправился на доклад гораздо более высокой инстанции, нежели пребывающему в Москве императору.

Выпрямившись, начал лихорадочно думать под несмолкаемое дребезжание телефонов.

В Питере уже не эпидемия – пандемия неизвестной болезни.

Город закрыт со всех сторон флотом и войсками. Неподалеку от нашей базы, после поглощения соседнего участка заимевшей крайний городской адрес, встал на якорь «Адмирал Наваров», безжалостно расстреливавший все суда, которые пытались вырваться из ставшей ловушкой столицы. Это мне из дома передали. На сухопутных и воздушных направлениях, вероятно, то же самое. Полная блокада.

Гвардия, которую не видно с утра. Состоявшая исключительно из сильных одаренных, которых болезнь косит в первую очередь. В минус.

Столичный гарнизон – в большей степени сборище бездельников и блатных, «арбатский военный округ». Кто у нас в нашем чертовом магическом обществе может пользоваться блатом? Все те же одаренные! Тоже в минус. Может, и не целиком, но в большинстве.

Кронштадтский десант. Братишки пока еще держатся. Кого могли сюда направить? Максимум – батальон охраны. Командир – майор, это потолок. Не знающий ни города, ни его проблем.

Медицина. Это даже не минус, это и определения подобрать невозможно. Пока еще не начались вторичные эпидемии, которые будут вызваны валяющимися повсюду трупами, но дело не за горами. Врачей мало, работать некому. Наш госпиталь для приема зараженных уже закрыли – банально некуда класть и некому обслуживать. По радио постоянно передают, что делать в случае приступа, но много ли людей сможет не растеряться в критических условиях? Вообще-то много. Жить захочешь – и сам себе укол вгонишь, но это только при первом приступе, а они бывают по нескольку раз в день.

Продукты и медикаменты. Уже начались погромы, а если их не пресекать, отчаявшаяся толпа разорит склады дотла. Причем не столько унесет, сколько разрушит, пожжет и уничтожит, приближая и без того видимый конец.

Коммуналка. Воды уже нет, а если не навести порядок, скоро не будет и света.

Словно в ответ на мои мысли лампочки на потолке замигали, но вскоре вернулись к ровному сиянию. Ненадолго, если ничего не предпринять. А за светом кончится и тепло. Или вперед него. А на улице – октябрь.

И на сладкое. Где-то в городе, возможно, еще остались имеющие больше прав, чем я. Более умные. Более родовитые. Но в приемной никого старше капитана не сидело. Потому что неодаренные обычно выше не поднимаются.

Как там Леха любит приговаривать? Это ж мой любимый расклад!

Никто не осудит, но если я сейчас отступлю, пойду искать знающих и ответственных – на фига была вся подготовка?

Это шанс! Джокер, пришедший намного раньше, чем требовалось, из колоды с целиком краплеными картами. Но других мне уже не сдадут.

Октябрь, двадцать девятое. Немного отстаю от классиков. Или опережаю, смотря по какому календарю считать.

Взял трубку самого главного телефона.

– Тутонин, что за шутки?! Почему не отвечаете?!

– Роман Алексеевич уже никому никогда не ответит, ваше величество.

– Кто это? Представьтесь!

– Граф Васин.

– Егор?! Ты?! Что с Тутониным?

– Умер.

– Кто за него?

– Теперь я.

– Ты?.. – На том конце воцарилась тишина.

Очень коротко доложил обстановку в городе.

– Вы, помнится, задолжали мне разумную просьбу, государь?

– Что ты хочешь?

– Утвердите мое назначение чрезвычайным губернатором Петербурга. Все равно больше некого. И те назначения, что я проведу, – тоже. Мне будет проще работать, если вы меня поддержите.

– У нас нет такой должности.

– Так введите! Мне по барабану, как она будет называться! – почти сорвался я.

– Ты понимаешь, что, пока вы не разберетесь с эпидемией, я не смогу прислать никого? – тяжело произнес Константин.

– Понимаю, государь.

– Хорошо! – решился император. – Я утверждаю ваше назначение, граф! Указ о вашем назначении будет телеграфирован во все учреждения столицы и объявлен по радио. Жду от вас личных докладов каждые два часа!

– Так точно!

Военные смотрят не в лицо – они смотрят на погоны, но снимать мундир с мертвеца – нет, до этого я еще не созрел. Открыл встроенный шкаф, где не нашел запасного, зато обнаружил висящий в чехле парадный, со всем шитьем, позолотой и эполетами. Фиг с ним, придется брать такой! Отцепил от рукава родовой знак Тутонина, приколол свой. Мимолетно глянул на себя в зеркало – коротковат, но в целом приемлемо.

Распахнул двери в приемную.

– Господа! Представляюсь по факту назначения. Чрезвычайный генерал-губернатор Петербурга граф Васин Егор Николаевич. У кого какие вопросы?

Растерянная тишина.

– Штабс-капитан! – обратился я к все еще висящему в Земелиной руке адъютанту. – Подготовьте приказ о вызове из запаса капитана Земелина-Васина с присвоением ему внеочередного звания майора и назначении его исполняющим обязанности начальника чрезвычайного штаба столицы. Майор, – это уже приподнявшему бровь Олегу, – через полчаса у нас совещание с ответственными за положение дел в городе, обеспечьте явку.

Интерлюдия четвертая

– Бараны! – бушевал император. – Нет, не бараны, у самой тупой овцы мозгов больше, чем у этих деятелей! Вам что, во время присяги лоботомию делают?!

Министр обороны, упрямо сжав челюсти, навытяжку стоял перед разъяренным правителем.

– Что замолчал?! Нечего ответить?

– Осмелюсь заметить, ваше величество, мои люди всего лишь выполняли приказ! – звенящим от негодования голосом, в котором прорезался давно забытый акцент, отчеканил маршал. – Исполнение которого никому из них удовольствия не доставляет. Убивать своих… Но все они понимают, что это вынужденная мера. И верны присяге. А раз теперь выясняется, что из общего приказа есть исключения, то я прошу представить мне их в письменном виде!

– Давид Георгиевич, уйди! Уйди с моих глаз! Нет, стой! – крикнул он в спину направляющегося к выходу министра. – Прости.

– За что, ваше императорское величество?

– Не надо так официально, – поморщился император. – Прости за срыв. Ты прав, исключений быть не может. И твои парни молодцы. Наградить за такое я, сам понимаешь, не смогу, но они сделали все правильно. Кто точно был на борту и где тела?

– На борту гидросамолета находилось четверо: пилот и трое пассажиров. Уверенно опознан только Петр Александрович Потемкин, фрагменты женского тела, скорее всего, принадлежат его супруге – Ксении Аркадьевне. Для опознания третьего и летчика требуется провести экспертизу.

– Никаких экспертиз! Тела и обломки уничтожить в соответствии с протоколом карантина! Со всех участников взять подписку с блокировкой. Тихон! Это на тебе! – приказал он Милославскому, стоявшему смирно рядом с Сурадзе. Тихон Сергеевич, облаченный в генеральский мундир, который крайне редко носил, предпочитая гражданские костюмы, кивнул. – Обо всем – ни звука! Иначе вашим орлам придется стрелять в своих еще и здесь.

В спокойствие Константина можно было бы поверить, если бы не тлеющий край столешницы, который он сжимал белеющими кулаками.

– Идите, работайте!

– Так точно! – синхронно отозвались подчиненные и поспешили исчезнуть с глаз начальства.

– Ольга Константиновна, аптечку захватите! – придержал Тихон Сергеевич великую княжну, пытавшуюся проникнуть в закрывшуюся за ними дверь.

– Опять?! Плохие новости? – спросила она у остановившихся перевести дух мужчин.

– Да откуда же им взяться, хорошим-то? – хмуро заметил Сурадзе. Милославский наклоном головы подтвердил.

– Все наладится, ваше высочество, – попытался приободрить советник совсем сникшую великую княжну. – Аптечка вон там!

– Что плохого в том, что мы все живы? – обрабатывая обожженные ладони отца, наследница выслушала целый монолог, активно перемежаемый нецензурными выражениями, но была потрясена не руганью, а последними словами.

– Оля! Ты должна понимать: как отец, муж, брат, сват, я только радуюсь этому. Как политик, глава государства… это катастрофа!

– Но почему?!

– На, можешь полюбоваться, – подвинул он к дочери распечатку на двух листах. – Здесь перечислены те, кто остался в Петербурге. Гагарины – два человека, судьба наследника до сих пор неизвестна, но он точно не успел выехать. Воронцовы – пять человек, из них трое детей младше десяти. Юсуповы – три человека, слова богу, хоть здесь одни столетние старики. Волковы, Горевы, Орловы… Все тридцать восемь фамилий. Те, кто не входит в кланы, – они вон там. – Император указал на стопки бумаг, оставшиеся на столе. – И ни одной фамилии Романов! Меня круглосуточно осаждают главы кланов и родов, требуя разрешить эвакуацию! Которую я позволить не могу – не имею права!

Отец смежил веки и обессиленно откинул голову на спинку высокого кресла. Спустя несколько мгновений он тем же глухим голосом продолжил:

– Я смотрю им в глаза и вижу затаенное: сволочь, ты-то никого там не потеряешь! И все равно отказываю! А теперь еще и это!.. – После еще одной паузы он закончил: – Нам никогда не простят.

– А если?..

– Если что?! Отправиться туда? Будь в этом толк, я бы ни минуты не раздумывал! Но риск, что я тут же свалюсь от этого вируса, не успев ничего сделать, слишком велик. И обязательно найдется подхалим, который затеет тогда спасательную операцию, распространяя заразу дальше! А под шумок кланы затеют свои. Пока я здесь, я хоть как-то их контролирую. Статистика безжалостна: из ста одаренных заболевает девяносто семь. За два с половиной дня от всей нашей гвардии осталось четырнадцать человек! Вслушайся в эту цифру – че-тыр-над-цать! – по слогам произнес он. – А знаешь, сколько их там было? Пятьсот сорок восемь! Цвет нации! Лучшие из лучших!

– Но ведь есть же не заболевшие! Надо просто выяснить общее!

– Их медицинские карты, те, что удалось получить, изучают сейчас до последней запятой. С гвардейцами проще всего: их документы уже здесь. Но там отражена лишь картина за время службы! И я тебе, не заглядывая в их бумаги, могу сказать, что в диагнозах будут сплошь переломы или травмы. Это если вообще хоть что-то, кроме данных ежегодных осмотров, будет! Но мы отклонились, я не об этом речь вел: ситуация так или иначе разрешится. Возможно, самым худшим способом, я не исключаю и этого варианта. Но в любом случае последствия для нас будут необратимыми. Я хотел для вас счастья, провернул кучу интриг, чтобы сделать тебя своей наследницей, а теперь даже не знаю, нужно ли это было. – Освободив одну ладонь из рук дочери, Константин рассеянно погладил роскошные смоляные косы своей любимицы, пока она прижимала вторую обожженную кисть к своей щеке, роняя на нее слезы.

– Неужели из всей семьи никто?..

– Почти гарантированно сложить жизнь ради призрачного величия нашего дома?! Кто рискнет?! Дочь, ты же не маленькая! Романовы уже не те, что раньше. Да и другие не лучше! У тебя в руках список из ста семидесяти восьми человек, из них двадцать три – взрослые мужчины! Двое из которых – а я почти уверен, что третьим пассажиром был Андрей Потемкин – предпочли позорно сбежать. Остальные забились по своим особнякам, боясь показать нос на улицу. А мы теперь уповаем на мальчишку, которому нет и двадцати! Я каждый раз перед сеансом связи начинаю нервничать: позвонит он или нет? И не перестаю молиться, чтобы его удачи хватило нам всем.

– Ваше величество! – В кабинет ворвался один из личных адъютантов императора. – Из Петербурга пришла телефонограмма: в рабочих районах собралась толпа и движется к центру!

Глава 6

Первая ночь моего правления запомнилась мне бесконечными совещаниями, летучками и звонками. Как же я ненавижу эту вертикаль власти! Почти вся верхушка страны собралась сейчас в Москве и каждый считал своим долгом позвонить мне и выдать свои умные и очень ценные указания! Пока я не потребовал от императора прекратить эту канитель, телефоны так и продолжали надрываться, не давая сосредоточиться ни на чем. И лишь после того, как он там одернул самых ретивых, пыл желающих мною поруководить малость унялся.

Забот хватало: коммунальщиков собирали с бора по сосенке. На каждого с трудом найденного специалиста приходилось по двойке-тройке прикрепленных недоучек, что тупо выполняли его указания, латая сети на авось и небось. О технике безопасности никто не вспоминал, так что несчастных случаев хватало. Но к утру пропавшую воду в центр подали.

О канализации я успел узнать столько, что теперь и захочу – не забуду. Забивший посреди Невского фонтан из дерьма очень способствовал скорости усвоения информации.

Медиков вытащили всех, невзирая на возраст и выслугу. Распределяли по больницам и моих однокашников, и столетних стариков, а были и такие. И никто не отказал, а многие уже и сами работали добровольно. Не обошлось без курьезов: каким-то образом в списки попали несколько докторов философских наук, но они отнеслись к произошедшему сугубо профессионально – по-философски и отправились на выделенные рабочие места до того, как разобрались с ошибкой.

Раскулачил клановых на их поредевшую гвардию. Теперь они не только патрулировали свои кварталы, но и помогали сводному столичному гарнизону. С военными дела обстояли не так уж и плохо, как мне казалось вначале: боевой вирус, а уже не приходилось в этом сомневаться, был настроен в первую очередь против одаренных, занимавших почти все офицерские звания, из нижних чинов заражались единицы.

Собственно, то же самое творилось и во всем остальном: после растерянности первых двух дней и чехарды смены власти места выбывших командиров, директоров и начальников заняли мало подверженные вирусу обычные люди и редкие обладающие иммунитетом одаренные, а жизнь столицы со скрипом и скрежетом двинулась дальше. Это не значило, что я мог, свесив ножки, почивать на своевольно занятой должности, но какой-то оптимизм внушало.

– Скажите, ваше превосходительство, вам не приходилось иметь дело с Varicella Zoster? Это…

– Я знаю, что это, – перебил я забирающего у меня кровь целого доктора наук с весьма характерной внешностью. – Приходилось. Не далее как этим летом перенес.

– Как так? – Гольдштейн от удивления резко дернул иглой, заставляя меня взвыть и вспомнить всю его родню по материнской линии – несомненно очень достойных людей.

– Перепил, – лаконично пояснил ему, когда пережил поток извинений.

– Это ж сколько надо было?.. Простите, ваше превосходительство, это не мое дело. А вы, господин майор? – обратился он к присутствующему в кабинете Земеле, который уже подвергся вампирской атаке и теперь недоуменно уставился на Соломона Ароновича, силясь понять, что тот спрашивает.

– Ветрянкой болел? – перевел я ему вопрос.

– А?.. – очнулся он. – Да болел вроде бы. В детстве. У родителей уточнить надо.

– Благодарю, – многозначительно произнес Гольдштейн, убирая пробирки в свой чемоданчик.

– Стоять, бояться! – поспешил приказать я, пока он не ушел. – С этого места поподробнее!

– В подробности, с вашего позволения, вдаваться все же не буду, – усмехнулся он в ответ на мои команды. – Неспециалисту понять трудно, поэтому только вкратце: новый вирус, мы назвали его Fugiens mortem, имеет общие корни с Varicella Zoster. Весьма элегантное решение – редко кто из одаренных имеет к нему иммунитет. Вы, ваше превосходительство, счастливчик! Впервые вижу, чтобы пьянка имела не отрицательные, а положительные последствия. Это не значит, что «летучая смерть» совсем для вас безопасна, даже обычной ветряной оспой можно заразиться дважды за жизнь, но несомненно ваши шансы на порядок выше, чем у остальных. Ваши тоже, – кивнул он Олегу.

– Вакцина от ветряной оспы существует?

– Да, существует. Это, к сожалению, не наша разработка, а наших японских коллег, но у нас есть образец, и его мы проверили при первых же подозрениях. Бесполезно! Вирус так изменен, что имеющаяся вакцина бессильна. Разве что теперь, когда мы знаем, в каком направлении работать, результат – вопрос времени.

– Хотелось бы побыстрее. – Я скривился, натягивая обратно свой неуместно парадный, но уже пропахший потом мундир.

– Всем хотелось бы, но не забывайте: у нас очень мало наработанной базы. При повсеместно принятом запрете на изучение одаренных мы до сих пор довольствовались лишь разрозненными данными.

– Кое-что по этому вопросу я вам, возможно, подкину, – сказал я, вспомнив о своей хранимой в тайнике уже целой коллекции носителей информации.

Началась она с той самой первой флешки Залесского, что когда-то давно разыскивал по доброму десятку поездов. Случайно затесался на ней целый раздел, посвященный в том числе и вирусам. Сведения крайне скудные, в основном на уровне гипотез, но кто знает, может быть, натолкнут исследователей на нужные мысли. Насколько мне было известно, только эта флешка и составила наследство Залесского, остальные материалы ненормального завуча сгинули в подвалах Приказа.

Вторым пополнением стали выписки и копии документов из архива, где я проработал без малого два года. Среди тонн мусора, которые вольно-невольно просматривал при сканировании, встречались иногда и драгоценные крупицы по теме. Если что находил – копировал и для себя. Охрана, живущая прошлым веком, только к выносимым бумагам придиралась, понятие электронных носителей еще далеко не везде прочно вошло в обиход.

Туда же добавились лабораторные журналы из Бобринского поселка, мои личные записи наблюдений за восстановлением источников, которых набралось уже за два десятка, но даже не это являлось изюминкой коллекции – по уши благодарный за дочь Сорецкий, начиная с июня, сам или с помощью своих людей периодически подкидывал мне на берег занятные посылочки. Первую, как сейчас помню, не приближаясь, издали смыл в Неву, после чего запаковывать их Папа перестал, но последующие появляющиеся на моем бревне разнокалиберные флешки я все равно никогда напрямую в руки не брал – перемещал ветрами. Что меня интересовало – вор догадывался. Неудивительно, с его-то опытом и знанием людей. Не все подарки шли в масть, встречался и откровенный бред, но полезного все же было больше. Там, я помню, тоже что-то про вирусы мелькало.

Кстати, надо узнать, что у меня по тюрьмам творится! А то, может быть, уже все заключенные разбежались, а я тут сижу и ни сном ни духом!

Пока я прикидывал, что отдать на откуп ученым, Гольдштейн закончил паковать свой груз и вопросительно смотрел в ожидании разрешения удалиться.

– А чем-то еще помочь я вам могу? Люди? Назовите фамилии, я вам их найду, если они здесь и живы. Материалы, оборудование, больные, трупы… Что вам нужно?

– Список людей мы сюда уже подавали, видимо, до вас не дошел. Я вам сейчас, ваше превосходительство, еще раз набросаю, это несложно! Тех, кто действительно может помочь, прискорбно мало. Оборудование… оборудование у нас лучшее, материалов тоже хватает. Я бы только попросил вас не дергать нас так часто, мы и без того работаем на износ.

– Хорошо, учту.

Подождал две минуты, пока Соломон Аронович скрипел ручкой по бумаге.

– А это как читается? – спросил я, споткнувшись на первом же имени, прочитав… не буду уточнять, что я прочитал!

– Хун Хунли. Понимаю, непривычно для нашего слуха. Это видный китайский ученый, прибыл вместе с их делегацией на свадьбу ее высочества. До того как началась эпидемия, у него был запланирован ряд лекций, встреч, в том числе и на нашей кафедре. Не думаю, что он уехал в Москву.

Посольства и дипмиссии стали моей отдельной головной болью. Слава богу, хоть большинство успело выехать из столицы на свадьбу заранее, вместе с двором. Но и тех, кто остался, мне за глаза хватало – далеко не все их сотрудники владели русским языком, а объясняться с ними как-то приходилось. Теперь вот с китайцами пообщаться придется, и идти явно самому надо, иначе мои подчиненные могут дров наломать.

– Я вам тоже подброшу информации к размышлению, – вмешался Олег, видя, что Гольдштейн собирается уходить. – Собрали первую статистику: большая часть заболевших – в северной или северо-западной части города. Окраины подвержены меньше. Данные, конечно, приблизительные, подсчеты нам еще вести и вести, но общую картину видно уже сейчас. Таблицы вам направлены, я просто заостряю ваше внимание.

– Обязательно посмотрю, – и, попрощавшись, ученый покинул мой кабинет.

– А как же наши? – спросил я Олега, вспомнив об устроенном дома лазарете. База стояла на южной окраине, а лежала сейчас, как я знал, почти четверть общего состава «Кистеня».

– Многие как раз из центра приехали, – пояснил он. – И я не говорю, что не заражаются совсем, но на первом отстойнике около порта заболеваемость намного выше.

– Надо будет Окунева насчет ветрянки просветить, пусть ребят по этому признаку распределяет. Надо же, детская болезнь, а какую дрянь из нее слепить можно! Значит, говоришь, на севере эту «смерть» выпустили… – Я подошел к уже порядком потрепанной карте города.

– Мне от тебя нужен приказ о начале эвакуации людей из северной части. Я к тебе с ним и шел, когда Гольдштейн перехватил.

– Где будем размещать? – спросил я, ставя автограф.

– Разберемся, поспи хоть час, на тебя смотреть больно. Третьи же сутки на ногах!

– На том свете отдохнем. Мне еще этого Хун Хунли приглашать, не матросов же в посольство отправлять!

В посольстве Китая нас никто не ждал, и это настораживало – когда сказал, куда направляюсь, мне все уши успели прожужжать протоколом и этикетом. Миновали закрытые, но никем не охраняемые ворота, зашли внутрь особняка. В нос пахнуло жуткой смесью винных паров, благовоний и чего-то явно наркотического, а в глубине здания раздавалось подобие музыки, живо напомнившее достопамятный концерт сестричек. У них тут что, пир во время чумы?

Оказалось – да. Пройдя на звук, мы нашли просторный зал, дальняя часть которого терялась за стеной плотного дыма. В центре на коврах возлежало четверо почти в хлам пьяных и одурманенных мужчин, которые тянули пары из раскочегаренных кальянов, а перед ними мельтешило несколько скудно одетых девушек, услаждавших затуманенные взоры танцами и музицированием. Девушки тоже явно были под кайфом. Услышав недвусмысленные стоны, обнаружил ложе, где полуголая парочка вяло занималась… понятно чем.

– Кто из вас Хун Хунли?

Один из лежащих сделал слабый взмах вглубь особняка. За неимением другого ответа пошел туда, куда послали.

Ученый был более оригинален: развалившись на самом ярком диване, что я видел в жизни, он вдыхал благовония из разожженной курильницы и слушал стихи, декламируемые юной девой без единой ниточки одежды.

Вслушавшись, узнал автора – Ли Бо. Давний совет Осининой – учить китайский я запомнил и помимо постоянной разговорной практики с Ли и Ваном нанял себе еще и учителя, который был ярым фанатом этого великого китайского поэта. Репетитор считал, что только через стихи можно понять язык, и заставлял меня заучивать их наизусть. Знал бы он, в каких обстоятельствах можно услышать строки Ли Бо!

Я накинул на чтицу валявшееся на полу покрывало и легким движением выставил из комнаты.

– Хаос уже настал. Пора прибавить порядка. Вы могли бы помочь. – Никак не ожидал, что придется обходиться без переводчика, а в своем произношении сомневался, поэтому старался говорить короткими предложениями.

– Увы, мой друг, люди всегда умирают, среди нас нет бессмертных. Я уже болен и скоро уйду к моей драгоценной Джиао!

– Н-да! – Конструктивного диалога у нас что-то не получалось, поэтому я бесцеремонно приступил к осмотру.

А проведя его – выругался. Не было у него Fugiens Mortem, а была начальная стадия пневмонии, которая лечилась если не на раз-два, то где-то близко. Для меня, по крайней мере.

Откуда-то сбоку выползли два укуренных охранника и попытались мне помешать. Указал на них своим сопровождающим и больше уже ни на что не отвлекался – раз этот китаец был первым в списке Гольдштейна, значит, он действительно ценный специалист-вирусолог.

Придя в себя, Хун Хунли оказался вполне нормальным человеком. Правда, только после того, как мне на моем корявом китайском удалось его убедить, что я не его предсмертный бред, а сам он в ближайшее время не умрет.

– У вас всегда так весело? – спросил я его, проходя обратно через общий зал.

– Страх делает нас слабыми, – отозвался ученый.

Отконвоировав и представив китайца Гольдштейну, озадачился – как они будут общаться? К счастью, Хунли неплохо знал французский – и на фига я язык ломал, объясняясь с ним? Так что языковой барьер не стал помехой, и вскоре они уже резво грассировали о своем, забыв обо мне. Лишь бы с пользой!

Пушка отстрелялась ровно в полдень, напоминая о несгибаемости Питера. И вместе со звуком выстрела ко мне в кабинет ворвался Олег с одним из порученцев.

– Ваше превосходительство, на юге собралась толпа, движется к центру!

– Много?

– Навскидку – несколько десятков тысяч, – вместо испуганного рядового ответил Земеля.

– Собирай оставшихся гвардейцев и сам облачайся, – приказал я ему. – К арсеналу их подпускать нельзя!

– В своих стрелять?..

Я сосчитал до десяти, добавляя энергии в свой «шарм». Мой штаб не знал, что их спокойствие и работоспособность во многом зиждились на моей искусственно раздутой ауре. Иначе было нельзя – когда я начинал, на многих лицах читалось уныние и отчаяние. «Шарм» стал моей палочкой-выручалочкой и проклятием. Ведь теперь я не имел права даже на минуту бессилия, одним своим присутствием внушая уверенность и надежду окружающим. Павел Потемкин, мой отец, определенно был не лучшим человеком, но за его невольные уроки я сейчас испытывал к нему самую глубочайшую благодарность.

– Понадобится – будешь!

Пилот, повинуясь моей воле, сухо кивнул. Он был счастливчиком и не знал ту историю, что проходил в школе я-Георгий. Даже просто отчаявшаяся толпа была опасной, а уж вооруженная! Меньше всего я хотел бы пережить то, о чем читал лишь на страницах книг. Тем более что в наших обстоятельствах бунт был обречен на провал – идущий рука об руку с эпидемией, он будет рано или поздно подавлен.

– Какие лозунги у толпы? – обратился я к дрожавшему как осиновый лист посыльному.

– Не знаю, ваше превосходительство.

– Олег, узнай, я в гарнизон!

История, даже несбывшаяся, любит повторения, пусть и гротескные. Батальон кронштадтских моряков с частью гарнизона собрался на брусчатке Московского проспекта. А я с установленного на постамент катера (где ты, мой броневичок?) толкал им речь:

– Наш город как корабль терпит бедствие! Кричит SOS на всех волнах! И все мы прикладываем усилия, чтобы он не потонул! Работаем из последних сил! А кто-то этим пользуется и разжигает вражду! Я не допущу анархии во вверенном мне городе! И для этого мне нужны вы! Отважные и честные моряки и военные, верные присяге! Так встаньте же со мной на его защиту!

На самом деле я мог орать хоть: «Зенит-чемпион!» – слова значения почти не имели. Радиус облака силы растянулся уже на уверенную сотню метров вокруг меня, влияя на настрой собравшихся, внушая им уверенность и решительность. За что я потом буду расплачиваться страшной мигренью, потому что удерживать его было чертовски сложно.

– Мы не будем стрелять в своих!!! – раздался выкрик из толпы черных бушлатов. О, нашелся кто-то устойчивый к «шарму»!

– А я не призываю вас открывать огонь первыми! Более того, тот, кто выстрелит до приказа, будет расстрелян мною лично как смутьян и подстрекатель к бунту! Но я требую, чтобы вы как один встали за моей спиной и были готовы к любому приказу вплоть до самого худшего! Если вы сейчас промешкаетесь, засомневаетесь, эти «свои» сметут последний оплот порядка в столице! И вы, и я знаем, что это от отчаяния, но когда они начнут вешать вас и ваших товарищей на фонарях, принципиальность никому не поможет! Мы все здесь заложники эпидемии, и, пока не найдено лекарство, ни меня, ни вас не выпустят из города точно так же, как и их, и всех остальных, кто сидит сейчас по домам у постелей больных или трудится, обеспечивая жизнь города! Вакцина будет найдена, уже есть первые результаты, так давайте постараемся сохранить наш Питер таким, каким мы его все помним!

Спрыгнул с катера, давая возможность командирам построить личный состав. Особого времени на раскачку не было – нам еще следовало занять намеченные перекрестки.

Успели. Поредевший гарнизон перекрыл северные выходы с Технологической площади до того, как первые ряды митингующих появились в поле зрения.

На площади не было памятников, на которые я мог бы взгромоздиться, но о помосте я позаботился заранее. Броневик, выдернутый из какой-то учебки, не имеющий даже боевых снарядов, послужил мне трибуной. Я ж говорю, что история любит поиздеваться!

Море. Море лиц окружило меня. Десяток моряков вскарабкались следом за мной на броню, но, если бы толпа захотела, они бы не спасли. Выходы с площади были перекрыты, деваться людям было некуда, поэтому я ждал, пока максимум собравшихся попадет в мое поле.

– Люди!.. – Что я нес, я и под страхом смерти не повторю – штамп на штампе, набор лозунгов. Вся надежда была на «шарм». – Вы шли ко мне? Вот он я, перед вами!

Проблема была в том, что народ и сам не знал, чего хотел, им просто было страшно.

– Пусть уберут тела с улиц!

– Уберем! Уже работаем!

– Нам нужен хлеб!

– Его величество Константин Второй уже распорядился отправить в Петербург эшелоны с продовольствием! Тем, кто нуждается, будет представлен продуктовый паек. Пункты выдачи организовываются при церквях и школах во всех районах!

– Нам нужны врачи!

– Врачей мало, и те, что есть, уже работают в больницах и госпиталях! В Москве сейчас собирается корпус добровольцев, уже к вечеру будут здесь! По радио постоянно передают сообщения, слушайте их внимательно! Мы пока не знаем, как победить болезнь, но что делать, чтобы отсрочить смерть, уже известно – сбивать температуру и следить за состоянием!

– Мы хотим уехать!

– Уехать?! Так я тоже хочу! Но я здесь и делаю что могу! И парни за моей спиной занимаются тем же самым! И еще тысячи людей по всему городу! Чтобы у вас были вода и тепло!

– У нас уже нет тепла!

– Все аварии на сетях сейчас под моим личным контролем! Потерпите чуть-чуть! Тепло будет!

– Во всем виноваты кланы! И одаренные!

– Одаренные?! – развернулся я в сторону выкрика. – Одаренные от этой заразы страдают первыми! Из всех моих знакомых на ногах осталось только двое! Кто-то провел чудовищную диверсию, убивающую нас в первую очередь. Не вас!!! Хотя вы тоже под угрозой! И вы сейчас движетесь в самые опасные районы!

Толчок в грудь почти сбил меня с башни, заставляя прикладывать усилия, чтобы не свалиться позорно в толпу. Восстановив равновесие, увидел заваливающееся на броню тело матроса, закрывшего меня от выстрела. Людское море колыхнулось, отпрянув от броневика, а я спрыгнул на колеса, чтобы только успеть закрыть мертвеющие глаза на знакомом лице. Я, без ложной скромности, очень сильный одаренный, может быть, даже сильнейший! Но увы, я не бог. Оживлять при прямом попадании в голову…

Забыв, что мой настрой влияет на собравшихся, я позволил истинным чувствам взять верх. А они у меня сейчас были отнюдь не позитивные. Со скачком эмоций произошел и резкий прорыв в способностях – расстояние перестало иметь значение. Облако силы, что еще недавно с трудом контролировал в пределе ста – ста пятидесяти метров, рывком разошлось по всей площади, по-прежнему служа проводником моей воли.

Обстановка кардинально поменялась. Теперь не я опасался толпы (а до сих пор на краю сознания такие мысли все-таки были) – теперь толпа боялась меня. Заигравшийся многоликий зверь, которого я терпеливо пытался успокоить, уже не сопротивлялся, а, жалобно скуля, молил о пощаде. Даже моряки, взявшие на себя функции по моей охране, инстинктивно стремились отодвинуться подальше.

Это их рефлекторное отшатывание немного отрезвило меня. Ярость, застилающую глаза, удалось взять в узду.

Подхватив на руки тело моряка, я вскарабкался обратно наверх.

– Я вас выслушал, теперь выслушайте меня! Его звали Гошей Большим. Моряк из простых, кому еще вчера я залечивал рану. Он охранял ваш покой от мародеров и что получил взамен?.. Петербуржцы! Я уже войду в историю как самый кровавый губернатор! Не заставляйте меня оправдывать этот титул! Вы идете на север, где опасность подхватить вирус – выше всего! Мы еще не знаем, кто выпустил смерть на наши улицы, но мы его обязательно найдем! И он не избежит наказания! А пока!.. Возвращайтесь по домам! Если у вас есть родственники и знакомые в северной части, которые еще не заболели, – дайте им приют! Позаботьтесь о своих и чужих детях! Выберите старших в своих кварталах, с которыми можно будет решать вопросы! Узнайте судьбу своих соседей! Проведите перепись! Если есть свободные мужчины, что могут встать под ружье, – добро пожаловать в столичный гарнизон! Мы будем рады любой помощи! Если есть незанятые женщины – помогите в больницах и пунктах помощи! Окажите содействие полиции! Патрулируйте свои районы и кварталы! Не давайте анархии и беззаконию взять верх! Когда все вернется на круги своя, вы сами сможете с гордостью сказать: и я приложил к этому руку! У меня все!

Давящая тишина стала мне ответом.

Что ж, можно себя поздравить: здесь и сейчас я оказался страшнее эпидемии. Первыми сдались особо подверженные «шарму». Расталкивая соседей, они устремлялись прочь, а следом за ними молчаливо потянулись остальные. Площадь опустела за минуты. Я еще успел заметить, как последние спешащие скрыться покидали свободное пространство, когда спасительная темнота приняла меня в свои объятия.

Расплата за перенапряжение – слабость, на которую я сейчас не имел права. Словно чувствуя это, мой полезный симбионт привел меня в порядок за рекордное время: уже через три часа я, неведомо как оказавшийся в здании Генштаба, отчитывался императору за очередной период. Стихийные выступления на всех концах города еще продолжались, но столь масштабных, как разогнал я, уже не было, – для подавления хватало демонстрации оружия, а также готовности его применить.

Две случайные встречи с Гошей Большим, одна из которых закончилась смертью кронштадтского моряка, подарили мне неподдающееся логике восхищение нижних чинов сводного гарнизона. Как мне докладывали, теперь среди матросов и солдат гуляли слухи, что я чуть ли не из лап смерти выцарапал его накануне, а над его остывающим телом рыдал кровавыми слезами и клялся отомстить.

Кому?!

Вдобавок в строй начали возвращаться те, кого оперировал в госпитале, рассказывая остальным байки о моем золотом сердце и небывалой мощи. Последнее было ближе к правде, но бегать и опровергать я не собирался: если доверие и авторитет, которые люди нарабатывают годами, сами шли мне в руки, смешно было бы этим не воспользоваться.

С офицерами и аристократами было сложнее – мешал возраст, но тут на выручку приходило то, что я и раньше был известен, а оказываемая с расстояния поддержка императора давала надежную крышу. Ну еще и «шарм», которым нужда заставила овладеть в совершенстве.

Придя в себя, с головой окунулся в текучку, разруливая то, что не мог решить штаб во главе с Олегом.

Ругался с Москвой.

Окончательно перешел на «государь» в общении с его величеством. И то только потому, что так было короче, чем «Константин Александрович». Впрочем, я и это-то обращение часто забывал добавлять.

Скандалил с клановыми.

Наживал врагов и союзников.

В придачу к военному положению максимально ограничил перемещение людей, ввел комендантский час.

Мародеров приказал расстреливать на месте, добавляя их тела к общим кучам, приготовленным на вывоз.

Дал широчайшие полномочия старшим патрулей, что мне, вероятно, еще аукнется.

По телефону и лично заставил кланы принудительно-добровольно передать под мое подчинение своих людей и технику.

Промышленники и купцы ломались, торговались, но открывали мне свои склады.

Простые люди несли в пункты помощи последнее.

Умирающему городу шла помощь со всей страны. Один Ярцев-старший снарядил два эшелона с продуктами и медикаментами, которые распределял по районам Борис. Он же вместе со своими помощниками взвалил на себя обязанности по остальной логистике, освободив людей для других дел. Два наши с ним недостроенных торговых центра мы отдали под нужды эвакуированных жителей из северных районов.

Открыл пункты прививок от ветрянки. Знаю, что поздняк, что надежды почти нет, но я не мог не попробовать! Запасов вакцины было мало, спросом до этого она не пользовалась, поэтому прививали только самых маленьких детей и сразу же отправляли на южную границу города.

Вечером прибыл обещанный корпус добровольцев, мгновенно растворившийся на просторах Петербурга.

Но всего этого было недостаточно.

Крематорий не справлялся с нагрузкой, и я скрепя сердце приказал Олегу и немногим оставшимся темным гвардейцам уничтожать тела прямо на улицах. Перекрестки и площади украсились выжженными ямами, а над городом повис мерзкий запах горелой плоти. Шашлык я теперь долго не смогу есть, потому что Дворцовую площадь не миновала сия печальная участь, а в мои окна залетали дым и копоть.

Нанеся самый первый и страшный удар, выбив почти десятую часть населения за двое суток, эпидемия продолжала собирать свой урожай, вспыхивая очагами в самых разных районах, в основном – по-прежнему на северо-западе.

Вся надежда была на ученых.

Не скажу, что на случайно обнаруженного в больнице Митьку у меня были обширные планы, но в мире, где сильный темный легко мог устроить локальный филиал огненной геенны, такие кадры были на особом счету. А с наследственностью названому брату тоже повезло. Человек, давший жизнь Дмитрию и подаривший отчество мне, был кем угодно, но не слабым магом: одно то, что его в свое время без проблем взяли в гвардию, о чем-то да говорит. И не знаю, где уж откопал Николай Васильев свою Диндилю, но породу она ему точно не испортила.

Я не много знал о Митькином обучении в академии Приказа – и виделись редко, и умалчивал брат о многом, – но не сомневался, что на минимальном уровне обращаться с МБК его натаскали. А одаренный в доспехе, даже новичок, – это супермобильный танк и боевой вертолет в одном лице, которому я нашел бы применение. Да те же тела бы на улицах уничтожал!

Но бледный и все еще пошатывающийся Дмитрий, появившийся на пороге моего кабинета, поломал планы одной фразой:

– Слово и дело!

– Э-э-э… Мы тут вроде бы не в кино снимаемся?..

Больше всего в этот момент мне хотелось дать брату в морду.

Пятиминутку с Олегом пришлось свернуть, благо уже все обговорили. Оглянувшийся в дверях Земеля, правда, успел увидеть короткий хук в челюсть, который я все же отвесил Митьке.

– Рассказывай! – приказал я брату, когда он вновь утвердился на ногах.

– Слово и дело! – упрямо повторил он.

Вот не знай я Митьку, решил бы, что это подстава, – только расследования заговора мне тут и не хватало для полного счастья! Но в этой жизни тех, кому я безоговорочно верил, можно было по пальцам одной руки посчитать, и брат входил в их число.

Снял печатку и продемонстрировал обратную сторону. Дмитрий завистливо покачал головой:

– «Аз»?! У меня только «Буки», и то из-за дедова архива, наверное. Я, конечно, подозревал, что графа просто так не дают…

– Не отвлекайся.

Митька вздохнул и приступил к рассказу, как он дошел до жизни такой.

– Наверняка помнишь, как дед вдалбливал нам списки агентов? – Я кивнул. – Кое-кого он передал только мне. – Произнося это, брат испытующе уставился мне в лицо, пытаясь понять реакцию.

А мне было все равно. То, что Митьке досталось больше информации от нашего легендарного деда, меня не волновало ни тогда, ни теперь. Я и той, что не слил Милославскому, никогда не пользовался: вот оно мне надо – лезть в это? Забывать не забывал, мало ли как жизнь повернется, но активности не проявлял. Тем более что у меня и своих появившихся связей хватало, чтобы быть в курсе основных течений и подводных камней. Одна Полина Зиновьевна чего стоила! Эх, бабуля!..

Не дождавшись и тени возмущения, брат продолжил:

– Люди там самые разные, в основном так называемые «слепые», то есть они даже не догадываются, кому конкретно готовят свои анализы и справки, знают только, что в Приказ, и все. Ты не представляешь, как мне побегать пришлось, чтобы этот механизм не распался, когда дедов доверенный человек умер! Да еще провернуть все это под носом у опекуна! – Ну, если я сумел два с лишним года скрываться, зная, как их машина работает, то уж Митьке-то сам бог велел! – И то одного потерял! – пожаловался он. – Это сейчас не важно! – оборвал он сам себя, хотя было заметно, что поделиться пережитыми трудностями ему хоть с кем-то хотелось, да и похвастаться – тоже, все же он не был еще матерым разведчиком, а был обычным двадцатилетним парнем. – Один из агентов запросил экстренной связи, стандартный канал его не устроил – слишком горячая информация. Не спрашивай, чего мне стоило получить увольнительную, – это была целая эпопея! Сюда я приехал двадцать седьмого, а двадцать восьмого меня ждали уже обратно на службе. Так что я теперь дезертир!

– Двадцать восьмого рано утром город закрыли. Порт, вокзалы и аэропорт – часов в шесть, а полностью перекрыли примерно к полудню. Я тебе хоть сейчас официальную справку со всеми печатями нарисую.

– Это имело бы значение, явись я в нашу управу.

– Только не говори мне, что это проблема! Ты не единственный, кто застрял здесь, а учитывая, что я сейчас высшая власть в городе и разрулю это в момент… Не мнись, как девица, выкладывай!

– Информация действительно оказалась горячей, – вздохнув, ответил брат. – Лопухин-Задунайский с потрохами продался.

– Не новость, мы еще в июне это обсуждали.

– Тогда мы решили, что кому-то из своих. В том забеге женихов, как ты его обозвал, кто только не отметился! Не только Лопухин интриги крутил.

– Однако так далеко зашел только он. И то мне не поверили!

– В тот момент это было бездоказательно! Пойми! – видя мой скепсис, воззвал он. – Я тебе верю! Верил тогда и тем более сейчас! Но кто я и кто он! Да что я распинаюсь – если уж тебе не удалось заронить сомнения!

– Из нас двоих только ты имеешь постоянный доступ к Милославскому и пользуешься его покровительством.

– Сказал мне человек, имеющий «Аз» на изнанке печатки! Чтоб ты знал: «Аз» – это уровень тайного советника!

– Мить, нас один человек воспитывал! И что такое «Аз», я знаю. Доверенное лицо императора, его глаза и уши, а в случае необходимости – голос. Иначе бы я сейчас в этом кресле не сидел! Кстати, садись уже тоже! – указал на стулья.

По-хорошему, Митьке еще бы сутки лежать, а он скачет со своими тайнами.

– Спасибо. – Из всех возможных мест Митяй пристроился именно на Земелино, почему-то я посчитал это знаком. – Лопухин не просто продался, он продался иностранцам, если быть точным – французам. Не знаю уж, на чем его поймали, но это факт. У меня есть неопровержимые доказательства. Хуже того, он об этом знает, просто пока считает меня мертвым. Так что чем скорее я доберусь с ними до Тихона Сергеевича, тем меньше шансов, что он начнет действовать.

– Так это из-за них тебя подстрелили?

– Буратов – его второй зам, он где-то засветился. – Я аж присвистнул от уровня информатора Митьки. – Передачу накрыли. Одно радует – портфель уже был у меня, а напоследок я их всех приголубил. Там горел даже камень! Чудо, что сам выкарабкался. Если честно, думал, что все! Кранты! Как я понял, за это тебя благодарить надо.

– Не меня. Тебя кто-то подобрал и доставил в больницу. А то, что я тебя там нашел, – случайность и стечение обстоятельств. Но при тебе ничего не было, я это точно знаю.

– Успел спрятать. Твой Ли – это нечто! Разыскал и принес, так что портфель уже у тебя дома. Я там почитал – Лопухину не отвертеться.

– Он один или кто-то еще?

– Связи с его кланом в бумагах нет, – правильно понял Митяй мой вопрос. – Не могу утверждать, что потом ничего не всплывет, но сейчас у меня только на него компромат.

– Где-то через час у меня сеанс связи с Москвой. Может быть, так передать?

– Горыныч! Я пока у тебя валялся, все передумал! Я даже до Тихона Сергеевича дозвониться боюсь – все разговоры в Кремле проходят через коммутатор, а контролирует его служба охраны. Ты можешь гарантировать, что Владимиру Антоновичу тотчас не доложат? В родную управу я тоже обратиться не рискую: Лопухин-Задунайский – это же не человек – это символ, легенда! Он и у нас в академии читает на пятом целый курс, так что нет никаких гарантий, что ему не позвонят, – связь никто не отменял!

– Я смогу добиться защищенного звонка Милославскому!

– Гор, как ты не понимаешь! Без тех бумаг, что есть у меня, этот звонок ничего не даст! Пусть Тихон Сергеевич и доверяет мне и тебе, но голословные обвинения против их давней дружбы?! Это будет то же самое, что и летом! Ему нужно своими глазами увидеть! И услышать – там и запись разговора есть! Ты тут борешься с эпидемией, а представь, этот вирус выпустят сейчас в Москве! Разом всю империю обезглавят! А у Лопухина есть такие возможности!

– Факсом передать?

– Кому?! Любой факс в Кремль пойдет через секретариат или канцелярию, где у Лопухина постоянно дежурят люди!

– Что ты от меня-то хочешь тогда?

– Горыныч, я ломал голову и так, и эдак! Только личная передача – из рук в руки! И только двум людям: Милославскому или самому императору! Больше никому!

– Мить, вообще-то мы тут в блокаде!

– Если кто и может вывезти меня отсюда с документами – то только ты! Заразным я быть не могу – ветрянкой переболел, успели просветить. Там, на месте, я уже смогу добраться до Тихона Сергеевича без свидетелей!

– Мне надо подумать.

– Горыныч, если он сейчас узнает, что бумаги уцелели…

– Мне. Надо. Подумать. Ты услышал!

Потратив все силы в попытке убедить меня, брат еще больше побледнел и начал заваливаться на стол. Пришлось тащить его на диван в комнату отдыха. Можно было его жизнью накачать, но сейчас мне требовалось немного побыть в тишине, а Митька, едва придет в себя, опять начнет агитировать против Лопухина. И не скажешь же ему, что через пару-тройку месяцев Владимира Антоновича не станет – зря я, что ли, руку ему жал в мае? Старик-монах продержался почти восемь месяцев, но это я ему хоть и не напрямую, зато от души зарядил – растерялся, не очень хорошо тогда свои возможности представлял. А с главой службы охраны императорской семьи я был ограничен коротким временем рукопожатия. Ну нет у меня статистики по этому «проклятию»! Грязное это дело – убивать вот так, исподтишка!

Но! Всегда есть это пресловутое но! Митька прав: Владимир Антонович сейчас вплотную стоял к императору и его семье. И черт его знает, на что он может решиться, если узнает, что раскрыт! Я почему-то не верю, что эпидемия – это его рук дело, но у него и без вируса возможностей хватит. А там, кроме всего прочего, есть одна небезразличная мне девушка. Я сам не понял, когда успел втрескаться в великую княжну Анну, но наступившая разлука ясно показала мне, какой я болван! Как-то незаметно первоначальный расчет сменился любовью. Не собственническими чувствами, как к Марии Задунайской, не безответной плотской страстью, как к Наташке, и не короткой влюбленностью, как в моих бывших подружек, – обычной любовью. И на этот раз я ее упускать не собирался! Хватит, набегался уже холостяком! Да и такой полезный тесть, как император, мне в хозяйстве сгодится, иначе без него мою девушку смогут принудить к какой-нибудь чуши типа династического брака.

А это все значит…

Впрягаемся!!!

Плохо только, что вывезти Митьку было реально исключительно в первый день, пока не развернули войска и флот. Сейчас я очень сомневался, что такой фокус удастся: вспыхнувшая в нескольких пригородах болезнь заставила блокировать столицу всерьез. Пока что не слышал ни об одной удачной попытке побега, а вот о неудачных – сколько угодно. Это, конечно, не показатель, об успешных никто трубить не будет, но чует мое сердце, счет там не в пользу бегущих. Теоретически я на своем МРМ мог бы рискнуть выскользнуть, но это я. Темному Митьке такое однозначно не по силам – скорости светлых ему недоступны. Поезда ходят только сюда. Самолет, катер или машину рассматривать не будем – разве что чисто поржать. Остается только пешком, что тоже очень сомнительно, или…

Подумав немного, вызвал к себе Руса, мне нужна была его набитая всевозможными сведениями голова.

Правда, явившись, он успел меня огорошить первым:

– К нам на базу Ангелина Потемкина привезла Михаила и Екатерину. Сама сидела за рулем. С ними перебралась часть прислуги, так что у нас теперь муравейник. Остальные ваши родственники исчезли в день смерти Полины Зиновьевны.

– В гробу я таких родственничков видал! – буркнул я.

– Не исключено!

– Подожди! Ты хочешь сказать?..

– Я допускаю, что у них может быть какой-нибудь бункер в пределах города, но тогда почему не взяли племянников?

– Рус, передай нашим – за Мишку теперь головой отвечаете! Выжили старшие или нет – мы еще долго можем не узнать, но если на моей личной территории умрет их единственный наследник!..

– Михаил Потемкин уже болен.

– Проклятье! С чего она вообще его перевозить стала?!

– Их особняк, если помните, близко к северной части. Наверное, просто опасалась там оставаться.

– Ладно, разгребать это все равно придется, но не сейчас. Рус, у меня мало времени, можешь мне срочно узнать, где сейчас Сорецкий? От твоего ответа многое зависит.

– И так могу сказать: в «Крестах» сидит.

– Как?! – опешил я.

– В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое его взяли с поличным на краже. Сперва сидел в изоляторе полицейского участка, а когда началась вся эта катавасия, перевезли в «Кресты». Не только его – около сотни задержанных туда же переместили. Тех, кто на мелочи вроде хулиганства попался, просто выперли, но уж Папу-то! Кто ж его отпустит!

– Как ты только это все отслеживаешь?! – восхитился я осведомленностью Францева.

– За это и цените. Да и Папа – это не та фигура, которую стоит упускать из виду. А с тех пор, как у вас с ним нашлись общие интересы…

– Ты и это знаешь? – прищурился я.

– Я сам лично тер с камеры ваш разговор. Доступ к тем записям только у меня. Простите, Егор Николаевич, но на вашей земле нет мертвых зон.

– Ладно, об этом мы тоже поговорим после. Значит, в «Крестах»… Любопытно! Чтобы такой человек – и попался с поличным на банальной краже?..

– Могу только предположить, что ему это было зачем-то нужно. Сами спросите. Вы ж теперь, как я понимаю, увидите его.

– Руслан, за языком следи!

– Нем как могила!

– Вот именно, а то в эпитафии напишу: «Он слишком много знал».

– За это и цените! – повторился Рус.

«Кресты» – очередной выверт двух известных мне историй. Был я как-то в своем прошлом Питере, записался на экскурсию по криминальному Петербургу, так и к этому мрачному комплексу нас возили. Не поручусь, что здешняя тюрьма стоит в точности на том же месте, но вот архитектуру повторяет один в один.

Папа был жалок и одновременно восхищал. Заросший щетиной, в вонючей арестантской робе, с переломанными и раздробленными пальцами, с погасшим источником, он по-прежнему оставался Королем с большой буквы. Не завидую я потом тем, кто осмелился на такое.

– Какие люди меня навещают! – насмешливо поприветствовал он меня, усаживаясь на прибитый к полу табурет.

Хоть и терпеть не могу, но при виде его пальцев сам прикурил ему сигарету и дал время насладиться куревом. Как я знал, сидел он в одиночке, а с его руками не то что спички, ложку удержать бы!

– Родилась у меня тут история. Оглянулся, а рассказать-то и некому! Дай, думаю, поищу умного собеседника где-нибудь еще! Вас вот нашел.

– Хорошая история без хорошего слушателя многое теряет, тут вы правы! Весь внимание!

– В одном городе жили-были вор и граф. Вор воровал, граф… графствовал?.. что-то в этом роде, короче. Но возникла нужда, и пришлось им пересечься. И не один раз. И всегда вор навещал графа незаметно. Не на машине, не на катере, но как-то оказывался у него на берегу. И так случилось, что вор стал немножечко должен графу. А тут аристократу понадобилось скрытно вывезти кое-что очень ценное. И кому, как не вору, с его тайным средством передвижения взяться за это дело?

– Трогательная история, за душу берет! Но тут не сказано ни слова, как вор сидел в тюрьме и как граф его оттуда вытащил.

– Очень просто. Граф графствовал, графствовал и дографствовался до поста генерал-губернатора. Чрезвычайного. Эпидемия, знаете ли, Данила Александрович!

– О! Так вас можно поздравить, ваше превосходительство! То-то я смотрю, мундирчик у вас золотом сияет!

Раскурил еще одну сигарету взамен приконченной за несколько затяжек, протянул Сорецкому.

– Шутки в сторону! Один пассажир до Москвы. С ним груз – сверхценный! Настолько, что уже граф окажется должен!

Своими умными волчьими глазами Сорецкий пристально следил за малейшими изменениями моей мимики.

– А руки и источник тоже вернете, ваша светлость?

– В счет погашения долга – да! Руки – сейчас, а источник – когда все закончится. Это будет страховкой, чтобы ты меня не кинул.

Выплюнув и растоптав бычок прямо на полу, Сорецкий протянул мне свои перемотанные грязными бинтами кисти.

– Это означает согласие?

– Да!

– Будет больно!

– Начинайте, ваше превосходительство! А то я подумаю, что вы, как девчонка, чужой боли боитесь!

– Не того на слабо берешь!

Ночка у меня выдалась та еще! За двухчасовые перерывы между звонками в Москву пришлось провернуть массу дел. Хорошо еще, скоростной доспех спасал.

Митьку забрали с «Трезубца». Сорецкий с вылеченными руками напоследок полоснул взглядом и скрылся в проеме люка подводной мини-лодки. Я в кои-то веки угадал! Исподтишка перекрестил их вслед. Как и прежде, недолюбливаю церковь, но в бога, кажется, начинаю верить.

На редкость ясное небо манило звездами. До очередного звонка императору был еще час, и возвращаться в свой кабинет не хотелось до… сами подставьте! А хотелось взять мех и летать, летать, летать! Выписывая пируэты и фигуры высшего пилотажа. Жаль только, что нам, губернаторам, это неподвластно.

Олег, сопровождавший меня в этой поездке, приказал править к Дворцовой площади. Но, проплывая мимо госпиталя, решил в него завернуть, чтобы хоть немного отвлечься. Плюс еще надо было хоть куда-то сбросить излишки силы – после прорыва, приключившегося при разгоне митингующих, постоянно плющило от переполнявшей энергии. В госпитале этому избытку быстро нашли применение – после зарядки где-то с полсотни «лечилок» и «капелек» меня наконец отпустило.

Шагая по до боли знакомым переходам, взглядом выхватил из суетящейся команды персонала то, чего там никак не могло быть. Никак!

Я плохо запоминаю лица, это факт! С простыми людьми это создает сложности, не отрицаю! Но одаренных я давно приспособился различать по совокупности внешних черт и источника, потому что двух совсем одинаковых в природе не существовало! А встречались еще и такие, что не имели аналогов, как этот.

Вместо шикарных черных кос – короткая стрижка под мальчика. Вместо привычных облегающих костюмов и платьев – бесформенный балахон добровольческого корпуса. Даже цвет глаз под линзами мне врал! Но источник! Источник врать не мог!

Схватил лжемедсестру за шиворот и, невзирая на сопротивление и возмущенные писки, потащил за собой.

Коридоры сменялись коридорами, пока я не нашел то, что требовалось, – кабинет главврача, ключ от которого все еще валялся в кармане моих брюк.

Втолкнул в него девушку.

– И как это понимать?!

– Как вы смеете?! Кто дал вам право?!

Никогда не бил женщин.

Никогда до этого.

Затрещина, данная от души, заставила девушку свалиться на пол.

– Ольга! Что ты здесь делаешь?!

Интерлюдия пятая

«Когда все пошло кувырком? – размышлял Владимир Антонович, чистя табельное оружие после выволочки, устроенной разгневанным шефом. – Вчера, когда, по уши в других хлопотах, упустил великую княжну?»

А ведь император что-то знал! Не просто так Ольга сбежала в Питер! Ох как не просто! Знать бы еще, что там между ними произошло? И с чего? Может быть, и удалось бы выкрутиться.

Или пять дней назад, когда узнал о происках Буратова?.. Кому он нес бумаги? Донес ли? И где и когда они теперь всплывут? И всплывут ли? Одни вопросы!

Группа, посланная на перехват, не вернулась. Не вернулся в Зимний и сам Александр. На месте предполагаемой встречи заместителя со связным остались лишь следы пожарища, но и Буратов, и старший в группе были сильными темными, огнем владели на уровне. И кто из них кого спалил? Хорошо бы, если они друг дружку взаимно приложили вместе с компроматом, но как в этом убедиться?

Буратов… Саня, Саня, чего ж тебе не хватало, что начал копать? А ведь и нареканий-то к тебе никогда не было! И ее высочество ты бы не упустил, что бы между ней и отцом ни произошло! Не раз даже думал, что хорошо бы тебя преемником назначить! Жаль только, французские «друзья» (чтоб им пусто было!) не одобрили бы такого хода.

Или за отсчет надо брать без малого четверть века?

На том проклятом Дне империи они с Тихоном получали первые генеральские звания. Приказы были уже подписаны, но вручение орденов и новеньких погон должно было состояться в торжественной обстановке всеобщего награждения. И то сказать, операция, которую они на пару провернули, того стоила!

Взрывы, смерти, паника… Поникший и сломленный Елизар Андреевич, передающий дела… Растерянность, настороженность и слабые нотки злорадства: засиделся старик в тепленьком креслице, ох, засиделся! Потерял нюх.

Неожиданные назначения, тщательно скрываемое ликование – траур же!

Расследование, что в последний раз вели в связке с Милославским.

Озлобленные неодаренные студенты, которым в силу отсутствия источника заказаны были высокие места. Ну так понимать надо – редко когда простой человек сравнится с одаренным! Из обычных единицы наверх пробиваются, а остальным уготована участь безликой серой массы. Но не дно же! Вполне пристойная сытая жизнь!

Студенты поразили и сплоченностью, и уровнем конспирации – клубок к их предводителю разматывали долго. Но, узнав, кто их вожак, удивляться перестал: должен же был парень хоть что-то от него взять!

Есть в жизни любого одаренного период, когда он думает не головой. У кого-то это время быстро пролетает, у кого-то затягивается, но миновать его не удавалось еще никому. Не удалось и Владимиру Антоновичу, тогда еще просто Володе – второму сыну провинциального помещика Лопухина.

Марьяшка… Даже спустя годы помнятся ее забавные веснушки и сладкие губы… Стоит ли удивляться, что вышло все так?

Суровый отец не принял беременную девушку, обратившуюся за помощью. Сам Володя тогда уже учился и не знал, к чему привело веселое кувыркание в стогу. Узнал лишь много позже. Не поленился, разыскал. Сын – конопатый рыжий малыш – никаких чувств не вызвал – ребенок как ребенок. К тому же на самого Владимира он похож не был и не унаследовал источник – и так случается в паре «одаренный – неодаренная». Нашел, посмотрел и забыл. Служба была важнее.

А знал бы, что через год после той встречи Марьяна умрет? И что парень попадет на попечение к чужим людям? Да ничего бы это не изменило! Неодаренный сын блестящему офицеру, стремительно делающему карьеру, был неинтересен! А еще было опасно расстраивать ревнивую клановую невесту, рискуя сорвать свадьбу.

В скромную съемную квартирку он успел за минуты до посланной группы захвата. Володя Ракшин (а ведь назвала в честь него!) навсегда исчез, так и не попавшись в руки следователям. А безымянное тело в лесу?.. Зверям тоже надо что-то есть! И не шевельнулось в душе ничего – аспирант был помехой, а помехи Владимир Антонович хорошо научился убирать за время службы.

А потом пришел он, Жак Монтинье, французский консул. И показал документы и фотографии. Так начался новый этап в жизни Лопухина-Задунайского, плавно приведший к сегодняшнему дню.

И что теперь готовит завтрашний?

Собрав пистолет, Лопухин привычным жестом убрал его в кобуру.

Что бы ни готовил – встретим!

Глава 7

Дур на своем веку я повидал немало – от «прелесть, что за дурочка» до реально тупых и непроходимых. Умниц, надо сказать, встречал не меньше, хотя даже лучшие из них могли в какие-то моменты переходить в первую категорию, но речь сейчас не о них.

Подвид «героическая дура-самоубийца» выпадал из моей картины мира. Да какая героическая?! Самоназначенная жертвенная коза! Я бы понял, если бы она приехала что-то полезное сделать! В корпус добровольцев женщин записалось не так чтобы много, но хватало, только это были профессиональные врачи и медсестры, фармацевты и несколько редких специалистов, что я запрашивал. И они отнюдь не собирались здесь подыхать, а приехали помогать и спасать. Невзирая на то что все волонтеры перенесли ветрянку, – остальных просто заворачивали – риск заразиться и умереть все равно сохранялся непомерно высоким. Я точно знал уже о нескольких случаях, когда иммунитет не помог.

Но эта!!! Что за чушь творится у нее в башке?!

Хотела умереть – пошла бы со Спасской башни спрыгнула! Типа: мысленно я с вами, целую, Оля! Меня бы это устроило гораздо больше!

Как не рухнул госпиталь от моей ярости – не представляю.

И самое обидное – понял, когда вник, – открыто запросить ее эвакуацию из города – это собственноручно нанести удар ниже ватерлинии по репутации императора. Вряд ли ему там легко даются многие решения. А я только что лично проводил единственную доступную мне возможность незаметно сплавить ее отсюда! Других обладателей подлодок я не знаю! И Сорецкий, если не дурак, сюда в ближайшее время не сунется.

Уже занесенную для второй затрещины руку перехватила рука Олега. Пока я тут матерился мысленно и вслух, он прошел следом и теперь удерживал мою кисть в своей стальной хватке.

– Не надо делать того, о чем потом будешь жалеть.

Дернувшись, признал его правоту: и первый-то удар был лишним.

– Отпусти, я уже в норме.

Получив свободу, свел наливающийся краснотой ушиб и по максимуму накачал великую княжну жизнью из того резерва, что оставил себе после зарядки «лечилок». Жалкие остатки извел на собственные синяки – захват у Олега был недетским. Пока растирал предплечье, анализировал собственное поведение и не находил ему разумных объяснений.

Я бывал в разных переделках. До нынешних масштабов они, конечно, недотягивали, но тем не менее стресса там тоже хватало. И растянутого во времени – в том числе. Но никогда не было, чтобы я так легко впадал в бешенство и распускал руки, хотя не скрою, периодически очень хотелось. Собственно, еще три дня назад почти в этих же декорациях от рукоприкладства я без проблем удержался. А уже сегодня машу кулаками направо и налево.

Что изменилось?

Единственный ответ, приходящий на ум, – «шарм», который держу третьи сутки без перерывов. А ведь подозревал, что есть в нем подвох! Иначе бы Павел его гораздо интенсивнее применял.

Как ни жаль, но придется свернуть технику и пользоваться ею только в исключительных случаях – побочные эффекты мне не нравятся.

Оторвал взгляд от пола и уже совсем было собрался начать просить прощения, но… не смог выдавить из себя ни слова…

Как?!

Они ни разу до этого не встречались, могу чем угодно поклясться!

Он понятия не имеет, кто она!

Она не знает ничего о нем!

Но хоровод сердечек, что порхали вокруг этой парочки, казалось, можно было потрогать.

Олег помог Ольге подняться на ноги, и ее рука все еще продолжала лежать в его. В касании не было ни капли интимного подтекста, но я чувствовал себя в этой комнате более лишним, чем когда пришлось с каким-то вопросом зайти к Алексею с Викой в их медовый месяц.

Вышел и обессиленно прислонился к стене снаружи.

У них нет даже тени шанса быть вместе, но пять минут я им дать могу.

– Ольга, это Олег. Олег, это Ольга. – Они уже знали друг о друге самое важное, но хотя бы подобие приличий следовало соблюдать. – С этой минуты ты отвечаешь за нее головой! И я не шучу.

– Как ты себе это представляешь?

– Просил секретаря – получи и распишись. Почерк у нее приличный. Ольга, если у тебя что-то здесь есть – забирай. Ты идешь с нами. – Я пока не собирался разглашать ее статус, поэтому привычные обороты смело опускал.

– Но…

– Ольга!!!

– У меня сумка, сейчас принесу.

– Ты ее знаешь? То есть кто она? – спросил Олег, провожая великую княжну взглядом.

– Дочь одного моего знакомого. Обижать не советую.

– Да я…

– Очень! – выделил я интонацией, – не советую.

– …и не собирался! Она из твоих бывших? – внезапно ревниво поинтересовался мой друг.

– Нет, – не солгал я ни словом, ни душой. Ольга была кем угодно, но не «бывшей».

Земеля заметно расслабился.

– А сам тогда чего?! – опять подозрительно прищурился он.

– Психанул – она одаренная и без иммунитета. Извинюсь потом.

– Так она что, заразиться может?! – дошло до него спустя минуту.

Меня начало пробивать на смех – влюбленный Олег очень отличался от своей обычной ничем не прошибаемой версии.

Представив Зёму, отгоняющего пудовыми кулаками вирусы от девушки своей мечты, я не выдержал и выдал нервный смешок. А Олег подлил масла в огонь, выдав на полном серьезе:

– Надо с этой эпидемией кончать!

– Олег! А мы тут чем занимаемся?! – Я уже просто откровенно ржал. На что он в коронном жесте приподнял бровь и припечатал:

– Пока что – чушью!

На катере, разбив парочку, устроил великой княжне форменный допрос, но связи с Митькиными делами не прослеживалось: после разговора с отцом, надумав себе всякого-разного, из резиденции она выбиралась почти самостоятельно, используя влюбленного в нее телохранителя, что слег уже здесь. Даже если выживет… лучше ему не выжить.

– Я понял ваши мотивы, Ольга Константиновна. Порыв души и все такое. Но тогда почему вы не пришли сразу в штаб?

– Снова на «вы»? – иронично заметила она.

Хоть я и знал, что накатившая волна злобы не моя, сдержаться удалось с трудом.

– Ты услышала!

– Я не понимала, как тут страшно! – Ольгу прорвало, она говорила и говорила, выплескивая на меня пережитые ужасы, а я слушал и разочаровывался: и вот эту девушку я считал разумной?

Издалека, из чистенькой непострадавшей Москвы, имперской небожительнице эпидемия представлялась чем-то трагичным, но возвышенным. В ее представлении больные не пахли, не ходили под себя, не корчились в муках, а тихо-мирно лежали на койках с бессознательными, но обязательно бледными и одухотворенными лицами. А мимо них с такими же одухотворенными лицами скользили врачи и медсестры и строчили что-то в своих блокнотах, не прикасаясь к пациентам. Нет, прямо она этого всего не произносила, просто я уже перевожу ее бессвязный лепет на человеческий язык и, конечно, утрирую.

Но факт остается фактом – к тому, что на самом деле творилось в Питере, ее высочество готова не была. Отойти и затеряться на вокзале Ольга не рискнула: развозку спецов по местам Боря организовал четко. Кричать: «Я великая княжна и наследница!» и требовать доставки в штаб почему-то постеснялась. С ее слов, решила сначала оценить все своими глазами. Дооценивалась – везший добровольцев автобус ровнехонько проехал мимо сжигаемого кургана тел. Если уж у меня в кабинете нет-нет, да и пованивало горелым мясом, то представляю, чем надышались они! Не выворачивало лишь самых закаленных.

В прострации, сама не своя, вместе с другими волонтерами великая княжна попала в госпиталь и какое-то время ни о чем не помышляла, но когда свалился единственный ее защитник – идиот-телохранитель, помогший ей сюда пробраться, – впала в панику и устроила истерику. Не там и не тем. Кто-то из штатных медсестер, как бы не моя Надя, надавал ей оплеух и пристроил к делу – неуравновешенную девицу убрали подальше от больных, поставили в прачечную и загрузили работой. Они-то боялись нервного срыва, но Ольге, не ожидавшей подобного обращения, пришлось покориться, попутно пересматривая собственные взгляды на жизнь. И внезапно оказалось, что умирать ей вовсе и не хочется! Тем более вот так, грязно и некрасиво. Пока думала – настал комендантский час, а вскоре уже и я появился.

– Ольга! Я прошу тебя пока не раскрывать инкогнито.

– Почему?

Тщательно подбирая слова, я постарался обосновать свою шаткую позицию:

– Сейчас это вопрос централизованной власти. Губернаторствую я здесь на очень птичьих правах, недолго, и уже много успел наворотить – правильного и неправильного, все разборы будут потом. Недовольных хватает, но они пока особо не высовываются – спасибо твоему отцу. Но если вдруг появится альтернатива мне, начнется мелкий саботаж. С каждым моим спорным решением будут бежать к тебе. Да и с другими приказами все вольно или невольно будут на тебя оглядываться. В нашей обстановке, когда счет иногда идет на минуты, я не могу такое позволить. Позже мы обязательно представим тебя со всеми положенными церемониями, подробно осветим твой вклад в дело спасения столицы, но пока тебе придется потерпеть.

– Но я же буду при штабе? Все равно кто-нибудь догадается.

– Твоя внешность кардинально поменялась, я сам узнал тебя с трудом, но мы-то были знакомы, а остальные!.. Ты не представляешь, как мало сейчас осталось тех, кто может тебя узнать! Когда это случится, тогда и будем думать.

Неуверенным наклоном головы великая княжна подтвердила свое согласие, позволив мне покинуть ее.

– Егор! – окликнула она меня уже на выходе. – Я умру?

– Не умрешь. Обещаю! – «Я сам тебя убью», – добавил мысленно.

– А Олег, он кто?

Женщины!!!

– Начальник чрезвычайного штаба города. Майор. Герой. У него наград чуть меньше, чем у Сурадзе. Мой вассал. И лучший друг.

– Не говори ему, что мы с тобой…

– Не было ничего и никогда!

– Не было, – слабым эхом отозвалась она. – Ничего и никогда! – уже решительно закончила великая княжна.

Немедленно афишировать Ольгу как великую княжну и наследницу я не хотел по многим причинам, не только по тем, которые озвучил ей. Одна из них сейчас плыла в сторону Москвы. Одна плела сети вокруг трона и попутно имела зуб на меня лично. Как отразится поступок ее высочества на той истории, я не знал, а проверять не хотелось. Но даже не эти основные и сотни более мелких доводов повлияли на решение – за два дня только в меня стреляли уже восемь раз. Лишь единожды пуля прошла близко, забрав жизнь Гоши Большого, но моего невероятного везения у Ольги не было.

Теоретически император может мне простить смерть дочери от болезни. Да зачем себе врать – не простит! Сам, идиот, наболтал лишнего, не учел ее молодости и горячности! Маловероятно, что «тестюшка» цинично пожертвовал наследницей (хотя процентик все же на этой чаше весов я оставил, просто чтобы был, – с одним из их рода я уже имел случай ошибиться), и не потому, что я так верил в людей, но тогда ее побег как-то поумнее бы обставили.

Но даже так – не простит! Не сразу, так потом прикопает! Но здесь я еще побарахтаться смогу.

А вот если я допущу смерть Ольги от выстрела, можно пойти и самоубиться, а потом кремироваться. Помнится, Рогов что-то в таком духе предлагал, и это он только Милославского боялся. Я же на всякий случай еще и пеплом по ветру развеяться должен.

Пусть сидит мышью при Олеге. Потом можно будет и как-то обыграть данный факт, но это уже будет не моя забота. И вообще: вбили девке дурь в голову, упустили в Москве – их проблемы! У меня своих хватает!

Третий день моего правления, он же пятый с начала эпидемии, прошел в штатном режиме, если так можно выразиться о нашем положении. Никто меня не подрывал по тревоге, я даже успел немного ухватить сна.

Без накачки «шармом» чрезвычайный штаб заметно приуныл, но вскоре нашел себе новое развлечение: все с интересом следили за развитием событий между их начальником и его секретаршей. Внешне все было вполне пристойно и поставить парочке в упрек было нечего, но взгляды, которыми украдкой, как им казалось, они обменивались!..

Мне было стыдно перед Земелей, но, глядя на его счастье и на умоляющие взоры великой княжны, которой страшно нравился ее маскарад, я так и продолжал молчать.

Москва тоже молчала и о пропаже наследницы, и о предполагаемых арестах, а ведь, по моим расчетам, Митька уже должен был добраться со своими бумагами до Тихона Сергеевича. И что там сейчас происходило – бог весть! Но содержание идущих с интервалом в два часа докладов оставалось неизменным.

Во вторник начали умирать те, кто заразился в самый первый день и кого до сих пор держали на лекарствах. Пока что картина поменялась – загибались простые люди, но это всего лишь означало, что одаренные – а лично для меня это прежде всего Шаман, его жена Вика и Метла – следующие на очереди.

Все чаще мне приходилось включать «шарм», наплевав на последующую неадекватность. На совещании прямо на наших глазах свалился с приступом Коровкин, чьи голосовые связки я залечивал за эти дни, наверное, сотню раз. Его преемник не пришел на следующее – тоже заболел. По городу опять начались стычки и выступления.

Помня, что любой вирус в первую очередь поражает ослабленных, я при любой возможности накачивал великую княжну жизнью. Ее настроение мне не нравилось: Ольгу штормило, бросая от любовной эйфории к лютейшей безнадеге, но, что характерно, и в том и в другом состоянии она жалась к Олегу, ища у него защиты и ободрения.

А я все никак не мог пересилить себя и сказать другу, кто она. И другие, кто, несмотря на маскировку, ее узнал, тоже хранили секрет.

Во второй половине дня Земеля отпросился отдохнуть, а я направился в вотчину Гольдштейна – мне как воздух требовались хорошие новости! Я был согласен отдать им всю кровь до капли, лишь бы это помогло, готов был стоять над душой и ныть, угрожать, в конце концов!

Соломон Аронович встретил меня неожиданно радостно:

– Как раз собирался вам звонить!

– Неужели?! – Я даже затаил дыхание, боясь сглазить.

– Пока нет, – безжалостно обломал мои надежды ученый. – Хотя мы уже близки! Но у меня для вас другие новости – удалось кое-что понять о самом Fugiens Mortem. Это искусственно выведенный вирус.

– У меня уже давно нет в этом сомнений!

– Погодите, ваше превосходительство, не надо меня перебивать! Это искусственно выведенный вирус, но создал его дилетант! Fugiens Mortem нестабилен и…

Вот за что люблю Бушарина, так это за то, что он априори считает в физике всех дебилами, поэтому и объясняет все как для дебилов – кратко и доходчиво. Очевидно, показанное мною знание словосочетания «варицелла зостер» навело Гольдштейна на мысль, что я разбираюсь в теме, потому что дальше пошла такая научная лабуда, перемежаемая латынью, от которой я потерялся уже на первой фразе. Пришлось взмолиться:

– Соломон Аронович! Очень вас прошу: говорите по-русски и как для тупых! Пока что я понимаю только отдельные слова!

– По-русски… То, что природный алексиум имеет собственное излучение, вы знаете?

– Не настолько для тупых!

– Fugiens Mortem получен путем помещения Varicella Zoster в интенсивное поле излучения алексиума. Там не все так просто, наверняка есть масса тонкостей и ограничений, но это самое основное, что вам следует знать. Вирус получился убойным, с коротким инкубационным периодом, но вне искусственно созданной среды он может существовать очень недолго, срок жизни – максимум два часа. И, попав в человеческий организм, в скором времени начинает возвращаться к первоначальному состоянию.

– Вы хотите сказать, что у меня полгорода с ветрянкой валяется?

– Егор Николаевич, вы же сами приказали упрощать!

– Тогда к чему вы это ведете?

– Спустя два часа вторичное заражение Fugiens Mortem может произойти только от сильного одаренного, чье тело насыщено алексиумом! Мы предполагаем, что даже не обычные двести двадцать УЕ идут планкой, а где-то около трехсот!

– И?!

Гольдштейн забормотал что-то на иврите, явно нелестное в мой адрес.

– Почти все сильные одаренные заболели в первые два дня! А заражение продолжается! Причем даже у тех, кто контакта с заболевшими не имеет! И это значит, что где-то в городе все еще работает адская кухня, выпускающая вирус в воздух! Найдите розу ветров за последние дни, поднимите данные по очагам заболевания, вычислите это место!!! А после – вычистите! Ищите!

«Ищи здесь!» – всплыла у меня фраза из забытого за тревогами последних дней дурацкого телефонного разговора.

– Хотя бы примерно, сколько алексиума нужно, чтобы устроить этот Армагеддон?

– Если не применялись какие-то неизвестные мне фильтры и усилители, то тонны четыре, не меньше! Я даже склоняюсь к большим значениям.

– Четыре тонны – это, конечно, много. Но в объеме… три куба?

– Необработанный и все пять-шесть занимать может.

– Все равно не слишком много – деревенский подпол больше бывает. А оборудование?

– Пройдемте, оцените.

В рабочих помещениях прикинул размеры аппаратуры. Основной вывод: в квартире не разместить. И не из-за веса с размерами – установки были самых разных габаритов, но многие агрегаты шумели и потребляли немереное количество энергии. Круг поисков немного сузился.

Милославскому позвонил прямо из лаборатории, но на месте не застал. К счастью, трубку поднял Кугурин, знавший мой голос.

– Антон Алексеевич, есть задание по вашему ведомству!

– Слушаю, ваше превосходительство! – с едва заметными нотками иронии отозвался он. Не проняло, я сейчас как гончая встал на след и ни на что другое не обращал внимание.

– Двадцать восьмого рано утром, примерно в пять, мне звонили. Мне нужно знать, откуда. И кто. Самый первый звонок, остальные меня не интересуют.

– С чего вы думаете, что у нас есть эти данные? – Ирония из голоса пропала, а я явственно представил, как он насторожился.

– Антон Алексеевич, давайте отбросим эти игры! Если я спрашиваю, значит, мне нужно! Я и сам могу эту информацию найти, но у меня это займет намного больше времени, чем у вас.

– Я доложу Тихону Сергеевичу. Он вам перезвонит, когда сможет.

– Спасибо.

Легко сказать: подними розу ветров! У кого ее искать? По логике – у воздушного и морского флота, у городской метеослужбы, но вот насколько они работали эту неделю? Озадачил Ольгу сбором и анализом информации, но гораздо большие надежды возлагал на данные по звонку – в то, что Приказ ГБ прекратил меня прослушивать или еще как-то фиксировать, я не верил. Не понимаю, зачем преступник позвонил именно мне – тут точно какой-то личный мотив, а я за собой ничего такого не знал, но он явно хотел, чтобы я его нашел.

Вспомнить дословно разговор даже с моей памятью не получалось – слишком много событий произошло за эти дни, слишком много бесед по телефону наслоилось. Но все же… вертелось на краю сознания что-то… еще тогда зацепился… эх, если бы Берген со своим срочным вызовом с мысли не сбил!

На исходе третьего часа не выдержал и позвонил наудачу Наташке с левого телефона. Сказочно повезло – сегодня Григорий ночевал у нее. Задал ему тот же вопрос, что и Кугурину: похоже, у главы ПГБ настала горячая пора и мой запрос не стоял в приоритете. В кои-то веки пожалел, что в Питере так и не навел связей ни с кем вроде Рогова – рабочими лошадками Приказа – было бы проще.

В ожидании весточки от Осмолкина опять стал нарезать круги по кабинету, насилуя память. Было! Было там что-то такое…

– Ты что-то с Приказом обговаривал? – озадачил проснувшийся и зашедший с ворохом бумаг Олег.

– Э-э-э… да, – ума не приложу, что и как Зёма мог узнать о моих переговорах.

– Тогда ладно.

– Что ладно? – окончательно потерялся я.

– Они отозвали свой взвод из гарнизона. Вроде немного, но уже чувствительно, Бурсак жаловался.

– Отозвали взвод?.. Нет, я совсем по другому поводу…

– Хм. Тогда мне это не нравится.

– Ты знаешь, мне тоже. Давай подпишу и начну разбираться.

Визируя приказы, затормозил прямо на очередном росчерке, смазывая линию.

Выяснить, кто и откуда мне звонил, для Милославского – дело пяти минут, даже из Москвы. Прослушать запись, если она велась, – еще пять минут. То, что просто так я беспокоить его не буду, он однозначно понимал. То есть я… своими руками, а точнее, длинным языком выдал местонахождение тайной лаборатории, а может, даже и секрет производства биологического оружия!

Я всегда такой идиот или только по вторникам?!

Отбросил ручку и откинулся в кресле, невидящим взглядом уставившись на Земелин лоб. И вдруг следом за одним озарением накатило другое:

«Если, безусловно, не сдохнешь раньше!»

Вот! Вот оно! Слово, что выбивалось из канвы! Сто из ста сказали бы просто: «Если не сдохнешь раньше!», но знаю я одного-единственного человека, что вставлял «безусловно» к месту и не к месту!

Имел он возможность провернуть такое?

«Так не шуточки! Здесь около десяти тонн алексиума!» – зазвучал в голове голос безымянного грушинского ассистента.

Примем за данность, что имел.

Научный комплекс расположен в северо-западной части, откуда болезнь пошла на жатву. Еще один плюсик в копилку.

Грушин вообще-то физик, но не стоит забывать, что последний десяток лет он курировал все (!) направления работы с алексиумом по империи. И есть еще предупреждение Бушарина: «Петр Ильич, скорее, по биологии алексиума»! А выражение «биология алексиума» можно трактовать широко, ограничение только в силе воображения. Плюсуем.

За каким… он позвонил мне? Ну-у-у… Бушарина он упустил, а я подобрал… Денег на исследования не дал. Но, опять же, беду с «Компасом» от него отвел. На мотив не тянет, но пока примем как рабочую версию, что гипотетический зуб на меня у него был. Чужая душа – потемки. С натяжкой еще на полплюсика набирается.

А теперь представим, что позвонил академик мне со своего рабочего места. Что моментально определил Милославский. И он Грушина, вероятно, получше моего знает.

Сколько времени нужно звену бомбардировщиков, чтобы долететь сюда с ближайшего, не закрытого карантином аэродрома? Уж всяко не три часа!

Боевой вирус, созданный дилетантом. Возможно, вообще побочный эффект какого-нибудь опыта, который наверняка, имея записи и установку, можно доработать. Вопрос: хочу я жить в мире, где такое оружие есть у спецслужб, пусть и моего государства?

И если Милославскому я с большим скрипом верю…

Ага! Только потому, что по вторникам я, определенно, идиот! И есть подозрение, что в другие дни – тоже.

Как бы ни был хорош Тихон Сергеевич, в его Приказе регулярно течет, далеко ходить не надо – глава родственной спецслужбы, как оказалось, вообще был куплен на корню! Понятно, что не все предатели, но хватит и одного. Как я теперь понимаю Митьку, что боялся сунуться не туда со своим портфелем!

– Зёма, собирай всех наших, до кого дотянешься! Срочно! Я знаю, куда нам надо идти!

– Внизу в караулке отделение моряков сидит.

– Только наших!

– Сколько у меня времени?

Прикинул, сколько понадобится взводу, чтобы закрепиться на точке.

– Когда пэгэбэшники ушли?

– Часа полтора назад.

– Тогда нисколько.

На открывшуюся дверь нервно среагировали оба, но это была Ольга, принесшая записку.

– Егор, курьер передал – ты ждешь немедленно!

– Да, спасибо, – начал я разворачивать листок, уже зная, что прочитаю. Убедился. Перевел взгляд на Олега. – Ты все еще здесь? Четверть часа, не больше. Даже если придется идти только нам с тобой.

– Рус с Черным на «Касатке» в пяти минутах, с ними человек пять. Еще четверо – внизу на карауле.

– Собирай!

– А нам уже почти удалось вычислить район! – похвасталась великая княжна, так и не покинувшая кабинет и теперь стреляющая искоса в Олега лукавыми глазками. К ее досаде, пилот на сей раз не обратил внимания на ранее срабатывавшее кокетство, а молча вышел прочь.

– Что-то случилось? – встревожилась Ольга.

– Пока ничего. Мы, кажется, уже нашли место. И не мы одни.

– Вся моя работа… была напрасной?

– Нет! – Я встал и взял за руку заметно удрученную девушку. – Узнали случайно, а могли и не узнать, так что тогда вся надежда была бы на твою аналитику. Оля! Мы сейчас туда. Если не вернемся к утру, ты знаешь теперь, что и как нужно делать. И я прошу тебя… я сейчас накидаю инструкции… если мы к восьми не выйдем на связь – сделай как там написано! – Я сел обратно за стол и принялся выводить кривые строчки.

– Доклад же скоро!

– Отчитайся сама, обстановку ты знаешь.

– Но я же…

– Оля! За двое суток твое местонахождение давно вычислили. Пора выходить из тени.

– А Олег?..

– А Родион? – вопросом на вопрос ответил я.

– Принято! – с горькой насмешкой произнесла она стандартный отзыв пилота.

Пятнадцать человек на сундук мертвеца… ровно столько нас было вместе с Михалычем, который нехотя остался ждать на катере. В одном из бойцов растерянно узнал Ли, я-то думал, что он на базе распоряжается. Хорошо «Кистень» эпидемия проредила, если даже мой эконом опять за оружие взялся. Доспех был только у Олега, в котором он по боевой мощи приравнивался к нам всем, вместе взятым. Мне в скоростном МРМ ловить в подземельях было нечего, вдобавок из-за злостной эксплуатации на грани возможностей меху требовалось очередное техобслуживание, так что рисковать не стал: не хватало еще заклиниться в самый неподходящий момент.

Танк – он и есть танк, а Земеля, прокладывая дорогу, не стеснялся. Ресурсов контролировать периметр и внешнюю территорию у пэгэбэшников не было, местная охрана отсутствовала, так что мы просто прошли буром через пролом в заборе, сделанный пилотом. Наперерез нам бросились остатки «одаренной» собачьей своры, но были остановлены моим властным окриком:

– Стоять!!!

Присели. Что люди, что собаки.

– Следовать рядом! Охранять!

Бойцы недоверчиво провожали взглядами ощерившуюся стаю, стремительно перегруппировавшуюся после моей команды. Псы выглядели неважно: оголодали, многие были ранены прошедшими до нас пэгэбэшниками, но неизвестно откуда взявшийся рефлекс подчинения видящему не отказал и на этот раз – нас взяли «в коробочку» и отконвоировали почти до самого входа в комплекс, откуда по нам тотчас же открыли огонь.

За непрозрачным забралом доспеха выражение лица Земели было не разглядеть, но я почти видел, какие противоречивые эмоции его раздирают, когда он поднимал руку с формирующейся техникой в сторону крыльца. Убивать тех, кто всего лишь исполнял приказ, и мне претило, поэтому остановил пилота:

– Погоди! Сделаем проще.

Волна сна – моя коронная фишка – веером разошлась по сектору. Препятствия в виде стен ее ослабляли, но после недавнего скачка возможностей – ненамного. Огонь почти моментально стих, открывая нам дорогу.

То ли я переоценил служивых, то ли недооценил Грушина: дальше холла пэгэбэшники так и не продвинулись – проход в подземную часть был заблокирован наглухо. В двух местах были видны следы подрыва стен, но я еще при прошлом визите обратил внимание на их толщину, так что не удивился, что попытки пробиться оказались неудачными. Тем более что среди государевых людей одаренный был только один, и тот очень слабенький.

Двое уснувших обнаружились около вскрытого распредщита, но я бы не поручился, что он настоящий, – при той паранойе, с какой академик относился к охране своего детища, с него бы сталось и муляж сюда впихнуть.

Планов комплекса у нас не было, не нашлось их после короткого обыска и у других претендентов. Вполне возможно, кто-то из спящих здесь уже бывал, как я когда-то, но в любом случае нам от этого ни тепло, ни холодно, а место для подрыва они выбрали неудачное – я точно помнил, что сквозной коридор по подземным этажам начинался левее.

Водяные лезвия увязали в толще стен, но все же нехотя очертили проем – я же читер! Зато счастье отодвинуть плиту пришлось уступить Земеле – ветром можно было рискнуть, но проделывать такое в замкнутом помещении? Могучим толчком Олег обрушил вырезанный блок в темноту. Поданным кем-то фонарем посветил внутрь. Все точно: именно этим путем водил меня тогда академик.

Раз пэгэбэшники оказались лохами и боестолкновений с противником не предвиделось, идти всем составом смысла не имело. Прикинул, кого взять, а кого оставить:

– Зёма, Блэк, Рус и… – забыл я позывной намеченного бойца.

– Я, шеф! – шагнул вперед Ли.

– О'кей! – решил я не выпендриваться, из десятка малознакомых «кистеневцев» китаец был не худшим выбором. – И Ли! Я там у служивых рюкзак с взрывчаткой видел – захватишь! Мы – вниз! Ваша задача, – обратился к остающимся, – охранять вход. Старший – Гонец. Следом за нами никто пройти не должен! И выйти отсюда кроме нас – тоже! Задача ясна?

– А эти-то долго спать будут? – спросил назначенный командиром сорокалетний опытный боец, легонько попинав носком ботинка всхрапнувшее тело.

– Если не шуметь и не кантовать особо, то еще час гарантирую. Дальше все индивидуально.

– Когда вас ждать?

– Если не вернемся до восьми – уходите! Без разговорчиков! – прикрикнул на начавших галдеть «кистеневцев». – Если мы не справимся, утром сюда прилетят бомбардировщики и раздолбают все до донышка. По крайней мере, я на это надеюсь. Так что и нам не поможете, и сами зазря поляжете. И еще, для особо умных: за нами не ходить! Там ловушка на ловушке, а отвлекаться на вас сил у нас не хватит! С богом, парни!

Вместе с гасителем нас было уже два читера – на обезвреживание увиденных мной магических преград ему требовались секунды – достаточно было указать направление. Правда, чуть не вляпались в обычную: лишь реакция Руса, смотревшего в нужную сторону, спасла Ли от падения вместе с обрушенным лестничным пролетом. После этого мы несколько затормозили наше движение, но все равно в хорошем темпе пробирались к сердцу комплекса, откуда тянуло силой. Если бы не окружавшая нас темнота, шли бы еще быстрее, но даже в свете прожектора Земелиного доспеха пару раз пропускали нужный поворот и вынуждены были возвращаться.

Спустя полчаса лишь внушительная бронированная дверь отделяла нас от цели.

– Твой выход! – приглашающим жестом Зёма пропустил меня поближе.

– Всегда пожалуйста! – Здесь резать стену было еще труднее, чем наверху. Будь на мне светлый доспех со всеми его усилителями и накопителями, справился бы за меньшее время, но чего нет, того нет. Затопив полкоридора, вернул подначку:

– Только после вас!

– Нет проблем!

После обрушения куска стены с дверью в нос шибануло вонью мертвечины, из-за чего Борис согнулся и начал судорожно избавляться от содержимого желудка. Земеля, резко захлопнув забрало, первым прошел внутрь.

– Это оно? – спросил он, осветив работающую установку, трубки от которой уходили в стену.

Чуть-чуть притерпевшись к запаху, хотя это было почти невозможно, проследовал за пилотом, сзади топали Ли с Русом. Адский агрегат стоял на постаменте, внутри которого, как я понимал, находились все запасы алексиума, какие были в комплексе. Как это обычно бывает вблизи такого скопления, видение мне пришлось отключить, полагаясь только на то, что мог разглядеть в свете фонарей.

– Похоже на то. Постамент – это бак с алексиумом. Я бы даже сказал, что здесь его больше десяти тонн.

Присвист Земели, пройдя через динамик, мерзко отдался в ушах.

Мертвец, раскинувший мозгами, причем в прямом смысле, нашелся за помостом. Рядом с начавшим разлагаться трупом лежали аккуратно сложенные бумаги и телефон, с которого, видимо, он мне и звонил неделю назад. Смотреть на разлетевшийся череп было противно, но полез переворачивать тело – зачем-то мне понадобилось окончательно убедиться.

– Кто это? – спросил Олег, обойдя все помещение и остановившись рядом со мной.

– Автор нашей катастрофы, – ответил я, брезгливо оттирая руки. – Грушин Петр Ильич. Академик, спец по алексиуму. Может быть, помнишь, я после доклада Бушарина к нему на экскурсию ходил?

Пилот сотворил неопределенный жест бронированной перчаткой.

– Пнул бы, но не хочу боты пачкать!

За него это сделал Ли, еще и плюнув сверху, Францев, закрывший ранее низ лица воротником, ради такого дела тоже высунул нос наружу. И лишь бледный Борис, опасаясь нового приступа тошноты, стоял у входа и провожал наши действия расширенными глазами. Я же, стараясь дышать только ртом, торопливо листал подшивки в надежде найти раздел, где бы говорилось о том, как с бороться с «летучей смертью». Не нашел.

– Бумаги собирать? – деловито уточнил Рус.

– Ты собираешься сварганить вирус у себя в подвале, а потом кого-то им шантажировать?

– Упаси господь! – даже в неярких лучах фонариков было заметно, как передернуло бывшего полицейского от этого предположения.

– Еще кто-то? – посмотрел на Черного и Ли, те отчаянно замотали головами, открещиваясь от подобной чести. Прожектор на голове Зёмы тоже отрицательно качнулся. Потратив еще какое-то время на просмотр бумаг, понял, что ничего толкового не найду.

– Я бы взял, если бы была надежда найти вакцину, но пока что вижу только описание установки. Вряд ли эта падаль озаботилась нужными нам сведениями! – не отказал себе в удовольствии пнуть труп, о чем сразу же пожалел – завоняло сильнее. – Убедились и ладно! Пора делать то, зачем пришли! Зёма! Вся надежда на тебя!

– Давно пора! – дождавшись, пока мы отойдем в сторону, Олег превратил установку в симпатичную расплавленную лужицу, не забыв пройтись огнем и по уголку с телом Грушина и бумагами. В помещении стало совсем нечем дышать.

Вот так просто?!

– На выход! – Я развернулся, прыгая в сделанный нами проем.

– Назад! – Окрик Олега запоздал: в коридоре я почти вплотную столкнулся с поджидавшим механическим монстром. И даже так Земеля отреагировал быстрее, выстрелив в угрозу снарядом плазмы.

– В сторону! – в кои-то веки Зёма промазал, подпалив «Компасу» только хвост.

Дальнейшее произошло одновременно: меня с недюжинной силой впечатало в угол, агрегат с пулеметной скоростью метнул гроздь металлических прутьев, а Борис развернул свой источник и загасил безумное творение академика, уже готовящее второй залп в мою сторону. После секундной дезориентации, отлипнув от подпорки, я обнаружил Олега, пришпиленного двумя кольями к стене. У мужика явно сформировалась нездоровая привычка принимать на себя предназначенное мне – уже второй раз закрывает. Но на этот раз даже МБК не выдержал попадания в упор и не защитил пилота.

Красные фонари разом вспыхнули по всему коридору. После пронзительного предупреждающего сигнала механический женский голос издевательски спокойно начал:

– Внимание! Угроза по протоколу альфа! До начала самоликвидации комплекса осталось десять минут. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и покиньте здание! Внимание!..

Метнулся к Олегу, он еще дышал, но Борис!.. Включение тревоги стало последней каплей, проломившей заслон его самообладания: гаситель стал развертывать источник на максимум. По не раз отработанному алгоритму его вечно голодное чудовище сначала присосалось ко мне, жадно выкачивая силу, а потом пустило щупальца в разные стороны в попытке найти новый корм.

– Ли! Блэк сорвался! Толкни его к постаменту!

Китаец, хорошо знавший, чем может обернуться Борина потеря контроля, с разбегу зашвырнул Черного обратно к баку с алексиумом. Метя в саму установку, Земеля не весь минерал прожарил, так что его немалое количество продолжало фонить. Найдя пищу, источник гасителя прекратил поиски, но тот луч, что прицепился ко мне, так и не отлипал. И сбросить его не было возможности – он же не имел физического воплощения!

– Ли! Рус! Успокойте Блэка!

Понадеявшись на остальных, занялся Олегом. Раня руки в кровь, буквально разодрал доспех у него на груди и обрезал колья с обеих сторон, а после рывком дернул Зёму вперед, принимая его вес на себя.

Отъелся, лось!!!

То, что Борис смог взять себя в руки, почувствовал сразу же, но поздно! Тех крох, что он мне оставил, хватило только на то, чтобы не дать пилоту умереть прямо здесь. С телом на плече развернулся, чтобы тут же замереть…

Ли!!!

Законы обычной физики наличие алексиума не отменяло: толкнув изо всех сил крупного Бориса, жилистый китаец не удержался на ногах, поскользнувшись на залитом водой полу, и со всего маху упал навзничь.

Прямо на изготовившегося к новому броску и ощерившегося заостренными прутьями замершего монстра.

В отличие от одаренного Олега, шансов выжить у моего эконома не было.

– Уходи, хозяин! – просипел Ли, испуская дух.

– Внимание! Угроза по протоколу альфа! До начала самоликвидации комплекса осталось девять минут. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и покиньте здание! Внимание!..

– Покойся с миром! – прошептал я, сглатывая ком, застрявший в горле.

– Шеф! Ходу! – хлопнул меня по спине Рус, тащивший на буксире растерянного Борьку. – Ему уже не помочь!

Олимпийские рекорды по бегу с препятствиями мы побили все!

В самом первом проломе, ведущем наружу, у меня вырвали ношу и потянули прочь, а уже на улице вставшая дыбом земля сбила нас с ног, но мы тут же вскочили и помчались еще резвее, спасаясь от образовывающегося кратера. На «Касатку» взлетели вместе с десятком собак, и Михалыч показал класс, уходя из набиравшего силу течения, хлынувшего в разлом.

Олегу, обвешанному с ног до головы всеми «лечилками», что нашлись у «кистеневцев», я пока ничем помочь не мог – был пуст. Привалился к борту и подставил лицо дождю со снегом. Освоившийся на палубе вожак своры подполз и, тихо скуля, начал слизывать влагу со щек. Привыкнуть терять своих невозможно.

– Прости… – послышалось сбоку.

Без слов за руку притянул товарища к себе. Если бы не Олег, меня бы сегодня не стало после первого залпа монстра. Если бы не Борис, меня бы не стало, пораженного вторым залпом. Если бы не Руслан – не стало бы Ли, свалившегося в обрушенный пролет. Но если бы не Ли – не стало бы нас всех. Рус, не зная всей силы Черного и никогда не попадавший под гашение, просто не сообразил бы, зачем толкать Бориса обратно. И нам бы не хватило времени очухаться после всплеска гасителя. А вместе с нами наверняка погибли бы и остальные «кистеневцы», до последнего караулившие нашу команду. И не факт, что кэп бы ушел, не дождавшись нас. Такая вот арифметика…

Кстати!..

– Игорь! – позвал я Гонца. – Что с вояками?

– Так это, Егор Николаевич… когда та тетка начала вещать, мы их быстренько к периметру вытащили. Не наши, но свои же! Побегать пришлось, а так вроде всех вынесли. В ту сторону разлом не пошел, даст бог, переживут! Первые, когда сгружали, уже ворочаться начали.

– Спасибо! – пожал я руку смущенному моей благодарностью бойцу. Сообразил же! Не стал бросать беспомощных на смерть!

– А Олег Петрович чего теперь? Пока вы не оклемались, может, железки-то ему того? Вынуть?

– Не вздумайте!!! – перебил я на корню дурную инициативу. – Пока не восстановлюсь – никаких телодвижений в его сторону! Ему сейчас главное час прожить, пока я сил не наберу, а с вашими «лечилками», я думаю, он без проблем и больше продержится.

– Дай-то бог! А Ли?.. – осторожно спросил Игорь, прекрасно понимая ответ.

– Погиб. Вытащил нас всех и погиб, – дернувшегося Борьку придержал за плечо.

– Вот ведь! Мы ж с ним воевали когда-то! Ну только не вместе, а против. Я служить аккурат на Амурский котел попал, где он в плен угодил. Может, даже стреляли друг в друга… А разговорился с ним вчера – нормальный мужик, даром что нерусь! Эх, судьба-курва!

– Она самая!

Не понимаю как, но уже через два часа я опять был способен на подвиги. Определенно, я как маг вырос на порядок. Аппарат измерения источника буду теперь вообще по кривой дуге обходить – от ожидаемых цифр мандраж начинается. Вся возня с ранами Олега заняла у меня всего лишь сорок минут, и то дольше думал, как половчее штыри из тела вынуть, чем залечивал.

С временной недееспособностью Земели остро встал кадровый вопрос – Ольга наотрез отказалась занять должность исполняющей обязанности начштаба. Должность сиделки при раненом герое показалась ей привлекательнее. Зря, на мой взгляд! Теперь, когда опасность заразиться практически исчезла, самое время ей было нарабатывать очки. Но я никогда и не утверждал, что понимаю женщин.

Из «Кистеня» я уже всех кого мог вытащил, пришлось присматриваться к имеющимся военным. По итогам раздумий остановил выбор на капитане Гоголине – том самом седом капитане, что встретился мне в первый день в тогда еще тутонинской приемной. Повышенный до майора, Олегу он все равно проигрывал по всем статьям хотя бы потому, что стеснялся соваться ко мне со сложными вопросами или, наоборот, зацикливался на пустяках, которые легко можно было спихнуть на подчиненных. А самая главная претензия – не хватало у него духу строить всех! Эх, какая жалость, что у Лехи не было иммунитета к Fugiens Mortem! Вот уж у кого уверенности хватало на десятерых!

Ближе к вечеру Олег, качаемый ветром, добрался до моего кабинета.

– Зёма! Какого лешего?! – заорал я на него, едва увидел на пороге. – Тебе лежать и лежать! Ты сейчас всю мою работу насмарку пустишь!

– Я аккуратненько.

– Ага! Аккуратненько! А потом мне тебя опять вытаскивать! Чудом же выжил!

– Выжил же! Говорят, ты тут зашиваешься?

– Не так, как в первый день. Садись уже, ради бога! Не стой! – Я подскочил и отодвинул ему стул.

– Егор, такое дело… – не послушался он, оставшись стоять.

Олег примолк, а я оглядел его новыми глазами. Теперь, когда костлявая на полпальца разминулась с нами, осознал, как легко мог потерять лучшего друга.

Круги под глазами… Наметившиеся на лбу морщины… Ввалившиеся щеки… Засеребрившиеся сединой волосы… Мундир, который начал на нем болтаться…

И золотой ободок новенького обручального кольца на безымянном пальце.

Хотел сесть на мною же отодвинутый стул, но промахнулся, оказавшись на полу.

Слов не было.

Интерлюдия шестая

В курсанте Дмитрии Васильеве странным образом сочетались присущие юности максимализм и наивность, привитые дедом рассудительность и циничность, а также собственные врожденные злопамятность и мстительность. Этот гремучий коктейль приводил порой к очень интересным результатам. Как, например, сейчас.

То, что его имя использовали для того, чтобы вынудить брата влезть в опасную придворную интригу, Дмитрию очень не понравилось. Как бы ни относился дед к Потемкиным и их отпрыску, случайно попавшему ему в руки, не кем иным, кроме как младшим братом, Дмитрий Егора не считал. А Горынычу, также очарованному раньше рассказами о неуловимом и успешном разведчике, просто незачем было наговаривать на героя.

Владимир Лопухин-Задунайский моментально перешел из разряда кумиров детства в смертельные недруги. Тихон Сергеевич, отмахнувшийся от подозрений, тоже растерял значительную часть авторитета в глазах подопечного. Будь Дмитрий постарше, он бы затаил свои чувства до поры до времени, выжидая удобного случая, но свойственная молодости бескомпромиссность толкала его на активные действия. К тому же наличие врага уровня главы личной императорской службы охраны и безопасности щекотало нервы и будоражило собственное эго.

Двадцатилетний юнец-недоучка, не имеющий пока даже офицерского звания, связанный по рукам и ногам обязательствами перед опекуном, учебой, практикой и прочими обстоятельствами, против семидесятилетнего генерала и опытного царедворца. Казалось, результат известен заранее.

Не для графа Васильева, внука и последнего ученика главы Тайной канцелярии графа Васильева-Морозова.

В один миг вся оставленная дедом в наследство развернутая сеть агентов при дворе получила вброс: Лопухин-Задунайский – предатель, работает на иностранную разведку! Рискованный блеф, ставящий под угрозу само существование этой сети, но!..

За время ее функционирования часть выбыла по естественным причинам: кто-то уволился и отошел от дел, кто-то умер. А кто-то, как Александр Буратов, из рядовых и младших сотрудников вырос до заметных чинов и званий. Именно на него и еще нескольких человек в первую очередь было рассчитано послание, именно на них в своей мести делал ставку Дмитрий.

И информация пошла!

Из разрозненных сведений о случайно замеченных встречах и разговорах делать выводы было рано, но Буратов! Свалив патрона, он получал реальный шанс занять его кресло, поэтому принялся копать всерьез. А школу он прошел ту же, что и Владимир Антонович, вдобавок многолетняя совместная служба давала представление о привычках начальника, о его способе мышления, о любимых приемах и уловках. Подогреваемый личными амбициями, Александр Глебович сумел добраться до улик. И каких!

Молодость не только наивна, она еще и жестока. Сколько человек полегло и сколько еще поляжет на пути портфеля к императору, Дмитрия не интересовало. И даже защита брата – то, с чего началась эта кампания, – отошла на задний план. Юношу сейчас вели азарт и кураж. Если бы у тихоходной подлодки были весла, Васильев, не задумываясь, заделался бы гребцом. Но приходилось смирно сидеть на отведенном месте и, за неимением другого занятия в тесном отсеке плавсредства, изучать попутчика – весьма интересную персону, судя по замеченным татуировкам. Что общего может быть между братом и этим колоритным персонажем? Профессиональная привычка – а Дмитрий, обоснованно или нет, считал себя таковым! – подзуживала начать общение и, может быть, склонить нового человека к сотрудничеству. Но тот же самый профессионализм нашептывал с другого плеча: «Лучшее – враг хорошего!» И, как бы ни хотелось будущему разведчику приступить к вербовке, осторожность победила.

За сутки с половиной пути спутники едва обменялись десятком слов, что, вполне вероятно, спасло Дмитрию жизнь: едва ли кого-то ненавидел Сорецкий больше, чем представителей Приказа. Приходилось сталкиваться. А все повадки молодого человека просто кричали бывалому преступнику о принадлежности к этому подлому сословию. И дай тот малейший повод, вора бы не удержало ни данное слово, ни потенциальная месть со стороны знакомого аристократа.

Повезло. Волк и волчонок на время спрятали зубы и мирно разошлись на темном берегу Москвы-реки. На этот раз.

Глава 8

За очень короткий отрезок времени я повторно окинул Земелю новым взглядом. В голове роился целый сонм мыслей, идей, которые, подобно молекулам в броуновском движении, беспорядочно сталкивались, меняли курс, мешали друг другу.

– Ты злишься? – спросил меня этот… не подберу слов для определения.

– Нет. Думаю. Какое уютное место – мой Багряный!

– Если это шутка, то несмешная. – Заломленная бровь на осунувшемся лице смотрелась так же выразительно, как и раньше.

– Ни-ни-ни! – замахал я на него руками. – Какие шутки! Уютнейшее!!! Советую начинать думать так же.

– И какие же предпосылки привели тебя к такому парадоксальному выводу? – Пилот неуверенно преодолел метры, разделяющие нас, и тяжело опустился на пол рядом со мной.

Покосился на него:

– Сделаю вид, что понял эту словесную конструкцию, и, так уж и быть, отвечу. Потому что альтернативой нам с тобой будет еще более уютная квартирка метр на два. Возможно, даже с именной табличкой, но более вероятно, что безымянная и одна на двоих.

– Все там будем, но хотелось бы нескоро. А есть другие варианты помимо озвученных?

– Есть, – не стал развивать тему.

– Тогда почему ты все еще не действуешь?

– Действительно, чего это я? – кривовато усмехнулся я в ответ на изучающий взгляд все еще пребывающего в счастливом неведении Олега.

Встал, отряхнулся. Сарказм сарказмом, а вытаскивать нас из потенциальной ямы нужно было срочно.

– Так на ком я женился, что даже тебя это пугает? – догнал меня у стола вопрос сидящего на полу Земели.

– Всего лишь на старшей дочери императора, Ольге Константиновне Романовой.

Но если я и ожидал какой-то реакции, то явно не такой.

– Жену не отдам! – прорычал Олег, сузив глаза.

– Да кто бы сомневался!

Так… с чего начать?

Пока я медитировал над телефоном, он сам зазвонил.

– Васин!

Чудовищная смесь французского с китайским полилась мне в ухо. И эта тарабарщина звучала сейчас лучше райской музыки.

– Они нашли! – зажав микрофон, ошарашенно проговорил я. – Они нашли!!! – заорал уже в полный голос. – Зёма! Нашли!!! – и продолжил уже более спокойно: – Олег, делай что хочешь, но телебашня должна заработать!

Мои знания о вирусах и способах борьбы с ними ограничивались одним общим курсом по самым распространенным, который проходили на втором году обучения в медакадемии, да еще с глубоким креном на меры профилактики. То есть если и отличались от нуля, то ненамного, – все-таки выбранная специализация полевого хирурга с ними была связана минимально. Но простейшей логики хватало понять, что раз «летучая смерть» – усиленная с помощью алексиума разновидность ветряной оспы, то для победы над ней требуется магически усовершенствовать антитела, вырабатываемые организмом при болезни.

Семь дней потребовалось Гольдштейну вместе с присоединившимся позже Хун Хунли, чтобы подобрать цепочку воздействий, приведшую к нужному результату. Технология была пока еще сырая и наверняка неоптимальная – вакцина вырабатывалась напрямую из крови одаренных, обладающих иммунитетом. Как и сам вирус, она была ограниченного срока действия – уже через несколько часов после производства полностью теряла лечебные свойства. И чем сильнее был одаренный, тем меньше манипуляций с его кровью требовалось совершить.

– Сыворотке, что у нас получилась, мы присвоили рабочее название «Гольдхун», – ревниво завершил Соломон Аронович свой рассказ о создании вакцины.

Для недовольства у ученого были причины: поспешив первым доложить императору о создании лекарства, он увяз в бюрократическом аппарате Кремля и был вынужден в конце концов отрапортовать министру здравоохранения. В предвкушении высочайшей благодарности и дождя из наград необходимость проинформировать меня – молодого выскочку-губернатора, который непонятно кто и неизвестно откуда взялся, он переложил на плечи китайского коллеги. К чести иностранного профессора, тот пытался отказаться от заслуженных лавров, но решительно настроенный Гольдштейн сумел его переубедить. И как-то так получилось, что, имея прямой выход на личный телефон императора, первым наверх об успехах отчитался я, опередив даже министра. Ох уж эти аппаратные игры!

При всем уважении к уму и таланту Гольдштейна, даже такая мелочь была мне на руку – в момент обнаружения заветного колечка на руке Земели ставки в игре ракетой взмыли ввысь, ставя на кон уже не карьеру, а жизнь. Был соблазн и лекарство как-нибудь переименовать – моя власть простиралась и на это, но тут уж пришлось себя одернуть, озлобленные ученые – такие… затейники!

– Поправьте меня, если я ошибся: в настоящий момент бесполезно организовывать поставки крови из ближайших не затронутых карантином районов, потому что за время пути кровь потеряет так нужные вам свойства?

– Да, пока это так. А заморозка вообще противопоказана.

– И сыворотка потеряет лечебный эффект по тем же причинам? То есть развертывать ее производство нам придется прямо здесь?

– К сожалению, вы правы, ваше превосходительство. – Ученый принял мой задумчивый тон за недовольство, и в голосе его появились заискивающие нотки. – Возможно, еще несколько дней исследований помогут решить эту проблему, но пока…

– Что вы, Соломон Аронович! – поспешил я его успокоить. – Ни в коей мере не хочу умалить вашей заслуги! В моем рапорте на награждение ваше имя будет стоять на первом месте! И вряд ли император оценит вашу работу меньше чем на Звезду, уж какую, простите, не ведаю, но я буду ходатайствовать о Бриллиантовой. А можно еще раз поподробнее про циклы облучения?

Воспрянувший духом Гольдштейн залился довольным румянцем и перешел наконец-то на нормальную речь, оставив научные выкладки, что пытался вложить в мою голову последние полчаса.

– Все очень просто: в организме сильного одаренного антитела и так подвергались мутации под воздействием собственного источника. И чем выше количество УЕ, тем меньше требуется обработки. Каждый цикл длится примерно час. Для крови обычного середнячка с показателями двести пятьдесят – триста УЕ потребуется восемь циклов. При наличии трехсот – трехсот тридцати – шесть. До четырехсот – четыре. Свыше – два-три, в зависимости от количества. С вашей… – ученый замялся, – с вашей кровью обработка займет всего один цикл.

Я, кажется, знаю, что станет самой популярной валютой Питера на следующие несколько дней.

– Сколько выйдет доз из ста миллилитров крови?

– Чуть меньше двухсот.

– Тогда не будем терять время! Где у вас процедурная?

Гольдштейн, гад, соврал и выкачал из меня явно больше оговоренных пятисот миллилитров. Как ни странно, но потерю крови одаренные переносили ненамного лучше обычных людей. Даже я, при всех своих талантах, восстановлю взятое только через несколько часов. Хотя, может быть, и раньше – звезда источника принялась пульсировать в запредельном ритме, прогоняя подкатившую слабость и шум в ушах. Честно говоря, моя нынешняя сила пугала меня самого: я как несмышленый ребенок уже дважды устраивал всплески. Только надо при этом учитывать, что источники малыша и взрослого, почти двухметрового парня очень и очень отличаются. Там, где детеныш максимум зажжет искорку, я мог наворотить многое. Да и черт с ним! Буду пока сбрасывать излишки на бусины, батарейки всегда в цене! А потом, глядишь, и устаканится.

– Двое дышат, но уже не жильцы! – доложил старшина, появившись из-за дымящей машины.

– Проклятие, где?! Веди! Кто здесь жилец, а кто нет, решать буду я!

Когда-то давно у меня сложилось ошибочное впечатление, что плоть по приказу целителя срастается сама собой. Действительность оказалась сложнее: что толку сращивать грязную рану, если потом пойдет воспаление? Или какой смысл заживлять перелом, если кость сложена неправильно? Но когда рука набита, все предварительные манипуляции для непосвященного зрителя как бы прячутся за кадром, а на виду остается чудо: на матросе, только что дышавшем с трудом и через раз, на глазах смыкались страшные раны.

Произнесенная тихим голосом матерная тирада, должная передать все восхищение одного из очевидцев, резко оборвалась на не слышанном раньше загибе от глухого тумака старшины. Дав только что умирающему бойцу время прийти в себя, я обернулся:

– Где второй?

– Здесь, ваше превосходительство.

У второго пришлось задержаться – досталось ему больше. Знал бы, начал бы с него, а так едва-едва успел. Зато теперь у нас было уже два свидетеля.

Новую валюту Питера я капитально недооценил. Платили за нее не деньгами – жизнями. Все три машины, развозившие по больницам первые партии вакцины, подверглись нападениям, хотя на их охрану я вроде бы не поскупился. Два конвоя отбились без потерь, третий – нет. Почти две тысячи ампул пропали в неизвестном направлении. Хотя какие две? Под ногами постоянно хрустело стекло, а значит, похитителям досталось гораздо меньше. Дичайшая ситуация, но я предпочел бы, чтобы грабители унесли груз целиком: даже если не найдем, на две тысячи заболевших в городе стало бы меньше.

– Чирковы, ваше благородие, – прохрипел все еще готовящийся к смерти солдат, явно попавший в гарнизон по набору последних дней – на это указывала его плохо подогнанная форма.

– Какое благородие?! – зашипел лежащему на асфальте бойцу косившийся на меня старшина. – Не видишь, с генерал-губернатором разговариваешь! Понаберут кого попало!

– К черту! – оборвал я его бурчание и обратился к солдату: – Ты кого-то узнал?

– Так я на них, иродов, работаю всю жизнь! Точно они! Ихний главный начальником охраны у нас на заводе год назад работал! И еще двоих я узнал – они это! Клянусь!

Не врал. Или истово верил в то, что говорил. Только для инсценировки слишком сложно: для этого налетчикам требовалось бы знать, что кто-то сможет опознать разыгранные роли и этот кто-то уцелеет… Бред! Значит, Чирковы…

– Фамилию-имя знаешь?

– Плахов-Чирков Вадим Игоревич… Он вообще-то путевый был начальник… зазря лишнего не требовал. – Простреленное легкое уже работало нормально, но мозг солдата еще не мог усвоить, что опасности нет, и продолжал экономить силы, заставляя хозяина делать между словами долгие паузы. – А вот мордовороты его… один вроде бы тезка его – тоже Вадим, фамилия простая какая-то, не вспомню сейчас. А второй то ли башкир, то ли татарин, имечко такое… на напильник похожее… а фамилию точно помню – Ахматуллин. Других я не видел.

Матрос никого из нападавших не узнал, да и немудрено: судя по говору – родом откуда-нибудь с Урала, служил в Кронштадте. Но главного у грабителей хорошо рассмотрел и брался опознать при встрече.

– Рус?

Францев, взятый на место перестрелки в качестве сыщика, моментально подскочил сбоку и выдал готовую справку:

– Вадим Плахов-Чирков из младшей ветви, нацелился на Василису Чиркову…

– Ого!

– Да-да, губа не дура, из-за нее и остался, в Москву, видимо, вместе с ней хотел уехать. Только, по слухам, княжна не особо благоволит своему ухажеру.

– Вспомнил, слышал я об этом Ромео. Но княжна же здорова? Да и дед ее вроде как не заразился? – Что поделать, люблю я кланы – не люблю, а о делах основных семей знать был обязан.

– Князь и его внучка – да, а вот половина их управленцев слегла в первые два дня, и их там более сотни, а лимит вы сами установили. И доноров у них, похоже, нет.

– А заплатить кому-то – это, конечно, им западло!

– После вашего объявления гвардейцы и так озолотятся. К ним уже очередь расписана на сутки вперед, вклиниться просто некуда.

– А к нам с Зёмой даже не подходил никто… – стало слегка обидно.

Ведь вот он я, открытый для предложений! Идеальный донор для вакцины! Да и Олег уже вскоре сможет расстаться с несколькими кубиками. При расчетном времени обработки и пока всего трех действующих установках брать кровь у людей с показателями меньше трехсот пятидесяти единиц было расточительством. А каждому донору вместо обычной денежной компенсации полагалось пропорциональное количество лекарства, которое тот мог пристроить по собственному усмотрению. Из-за чего я сегодня лишился гвардии окончательно, иначе бы отправил пилотов МБК страховать конвои сверху, тогда бы и не вляпались ребята в подготовленную засаду.

– Ну вы сравнили! – усмехнулся Францев. – Кто ж к вам напрямую обращаться будет? А вот Борису Львовичу уже телефон оборвали. Ко мне уже тоже подкатывали.

– Из двух первых партий, сам понимаешь, все уже разошлось. Но вечером пойду к Гольдштейну снова, так что на пяток ампул можешь рассчитывать. Это именно для дела! Если у тебя самого кто-то болен, ты скажи, я так дам. И среди наших узнай – я ведь только на базу послал, а у кого-то, может, в семье есть заболевшие.

– Спасибо, Егор Николаевич. Мне, если можно, для себя три ампулы надо. А у остальных я узнаю, список будет.

– Ладно. Майор! – окликнул я суетящегося на месте боя Гоголина. – Здесь заканчивайте без нас! На земле внимательно посмотрите, если найдете целые ампулы – отправляйте… Да без толку уже, что вы тут наберете! – махнул рукой. – Разрешаю взять себе! Только помните – срок годности у них еще максимум два часа, дальше – бесполезная водичка, и вводить желательно специалисту. Мне взвод в сопровождение! Этих двоих, – указал на все еще неверяще ощупывающую себя пару уцелевших из отделения конвоя, – со мной!

Врываться в дом к уважаемым людям! Обвинять неизвестно в чем! Если бы я не был так зол, наверняка десять раз подумал бы перед этим.

Но я был зол.

Я был очень зол!

Слабый, едва заметный запах пороха подсказал мне, что я пришел по адресу.

Виновник торжества, вышедший вместе со всеми домочадцами на шум, едва услышав:

– Вот он, ваше благородие! – попытался смыться вглубь дома, но был остановлен воздушным ударом, впечатавшим его в стену так, что сверху на него свалился стилизованный под канделябр светильник.

– Вадим, господа, что происходит? – спросила у незадачливого жениха наследница Чирковых – сухопарая «девушка за тридцать».

– По какому праву вы врываетесь в наш дом, граф? – это уже у меня потребовал ответа жилистый старик – хозяин особняка.

– Слово и дело! – Судя по реакции, копирование интонаций Елизара Андреевича вышло удачным, князь споткнулся на полуслове и заткнулся. Помнят! Помнят еще деда! – Вадим Игоревич, вы обвиняетесь в терроризме, выразившемся в нападении на государственный конвой, хищении стратегически важного груза и в создании тем самым угрозы государству.

– Государственная измена?.. – растеряла весь воинственный пыл Василиса Андроновна. – Вадим?.. Ты?.. Ты что натворил?!

– Василиса! Это ради тебя! Ради нас! – заорал в попытке оправдаться перед невестой Плахов-Чирков. Княжна в ужасе закрыла лицо руками.

– Каких нас? – патетически воскликнула она. – Нет никаких нас!

– Это я виноват! Они ни при чем! Они не знали!

Спектакль затягивался, и, хотя актеры играли почти по Станиславскому, смотреть быстро надоело, поэтому я распорядился:

– В блокираторы! – Матросы с радостью исполнили приказ. – Где его сопровождающие?

– Вадим прибыл один, – вернув самообладание, ответил князь. – Ваше превосходительство, мы можем поговорить? Наедине?

– Непременно. – Самообладание старика зашкаливало, даже позавидовал способности клановых держать лицо, сам так вряд ли сумел бы. – Рус, займись дальше! Я побеседую с хозяином.

– Они не знали, они не виноваты! – продолжал надрываться пойманный убийца.

Крохотная невольная искра уважения к нему мелькнула – своих не сдавал, вину на сообщников не валил, но при взгляде на порванный, покрытый грязью и засохшей кровью бушлат одного из моих свидетелей как мелькнула, так и пропала.

Вадиму и его подручным при любом разбирательстве светит «вышка»: нападение на конвой с вакциной и убийство двенадцати солдат гарнизона в городе с действующим военным положением иного наказания не предусматривает. Весь вопрос в том, кто ответит, кроме самих грабителей.

Кланы… даже само слово вошло в обиход сравнительно недавно – всего лишь около семидесяти лет назад, раньше они назывались родовыми союзами, и были их сотни, если не тысячи, по всей империи. Типичный пример – я и мое окружение, связанные между собой кроме дружбы еще и договорами о партнерстве и взаимопомощи. Но это не делает нас кланом, потому что сейчас клан – это не просто объединение людей и родов. Клан – это, прежде всего, налоговые льготы, приоритетный доступ к ресурсам, импорту, госзаказам, высшие должности в государстве и многое другое, не менее вкусное. Это реальная узаконенная мафия!

А взамен от тридцати восьми на сегодняшний день мафиозных семейств требуется лишь одно – верность тридцать девятому! Нехиленький расклад? Допускаются и даже поощряются интриги, игра на усиление или ослабление, грызня между собой, но верность – верность не обсуждается! Потому и не стало как таковых Алиевых и Болквадзе, а вовсе не потому, что какой-то школьник пожаловался на завуча!

В разыгранную сцену могли поверить только мои сопровождающие, да и то не все. Император выкатил сравнительно скромный список внеочередников на лечение, отдав все остальное на откуп руководству города, то есть мне и штабу. Мы постановили без затей: первые партии – в госпитали, детские и взрослые больницы в равных частях. При крайне коротком сроке годности лекарства увеличивать чью-то долю не имело смысла – медперсонал просто не справится с количеством инъекций. А по пути к Чирковым Рус просветил о цене вакцины на стихийно образовавшемся черном рынке, так вот, при сотне тысяч рублей за ампулу (да-да!) и притом, что за стандартную норму сдачи крови донору их давали всего десяток, глава клана князь Андрей Семенович Чирков и его внучка и наследница Василиса Чиркова как минимум понимали происхождение драгоценного груза в несколько сотен доз. Как максимум – они же налет и спланировали.

И теперь только от меня зависело, какое обвинение будет им предъявлено, и будет ли предъявлено вообще.

В кабинете я устроился на диване и приготовился к новому акту представления.

– Могу вам поклясться, я не знал, что задумал Вадим!

Отличное начало! Фраза – идеал дипломатии. Я тоже могу чем угодно поклясться, что не знаю всех замыслов своих людей! С иронией посмотрел на хозяина.

– Вакцины у меня нет!

А я, мысленно стоя в партере, отбил ладоши в овациях. Конечно, у тебя ее нет! За полтора часа, что прошло со времени налета, она должна была разлететься по домам нужных людей.

– Я вам верю, князь. Прискорбное событие! – Я ведь тоже нисколько не лгал. – Удивительно, на что становится способен человек в тяжелых обстоятельствах! Одни идут на подвиги, другие опускаются до низостей!

– Согласен. Но мне бы не хотелось, чтобы по поступку одного судили обо всех.

О! Наконец-то лед тронулся! Посмотрим, что он готов мне предложить.

– Его же теперь расстреляют по решению трибунала? Скажите, граф, а можно сделать это как-то… – от наглости сидящего передо мной мужчины у меня вновь закипела сдерживаемая злость, – …потише? – так и не нашел он удачного слова.

Это он что, на халяву соскочить пытается?!

Не понимает по-хорошему, придется по-плохому. Развернул «шарм» на весь кабинет.

– Я непременно передам вашу просьбу государю, доклад которому у меня состоится как раз, – посмотрел на часы, – через сорок минут. И когда Милославский и его менталисты выпотрошат вашего Вадима, – встал и навис над князем, – вам, я уверен, обязательно пойдут навстречу и прикажут навинтить глушители! Срок жизни вакцины – четыре часа. Из них два уже прошло, тратить время на ее поиски мы уже не будем. Позаботьтесь хотя бы, чтобы она дошла до адресатов в оставшийся промежуток, это, может быть, послужит смягчающим обстоятельством. Честь имею!

– Стойте! – настиг меня в дверях его окрик.

Вадим Плахов-Чирков умер по дороге в тюрьму от инфаркта. Бывает, происходит и с молодыми мужчинами. И все бы ничего, если бы не острый, полный разочарования взгляд все того же деятельного старшины в мой адрес, когда думал, что я его не замечу. Взял принципиального моряка на заметку, пообещав себе, что всеми правдами и неправдами заставлю его переменить мнение.

И вместо доклада императору – найдется кому, кроме меня, доложить! – свернул по проторенной дорожке в госпиталь проведать Метлу и вообще развеяться. Задумка удалась – к моему приезду как раз привезли целый расчет пожарных, попавших в огненную ловушку, на рефлексию времени не осталось. Выложился почти до донышка, но личное кладбище новыми могилами не пополнил. На нем и так крестов сегодня добавилось.

Чужой, неудобно сидящий мундир за неделю непрерывной носки порядком поистрепался, поэтому с удовольствием отдал его в чистку, переодевшись в свое. Те, кто работали в штабе, уже меня запомнили, а посторонним для соблюдения субординации вполне хватало полковничьей формы Олега, шагающего позади под ручку с женой.

Новое звание, с одобрения императора, я присвоил Олегу за участие в операции по уничтожению комплекса еще до известия о скоропалительной женитьбе пилота, так что повышение со статусом жены было не связано. Но, подозреваю, в скором времени в звездочках мы с ним сравняемся.

В тесном холле исследовательских лабораторий Гольдштейна сегодня было многолюдно. Источники присутствующих сияли силой ничуть не слабее, а кое-где даже намного ярче Земелиного. Все ясно, начали прибывать доноры. Это на весь Питер переболевших ветрянкой сильных одаренных едва набиралось два десятка с хвостиком, а по стране их гораздо больше обитало. Пробравшись сквозь небольшое столпотворение, взялся за ручку двери, ведущей в короткий коридорчик к помещениям охраны, временно приспособленным под нужды донорского пункта.

– Э! Малец! Осади!

Я даже не сразу понял, что это мне, успел привыкнуть, что генеральские погоны служат пропуском-«вездеходом».

– Эй! Тебе говорю! – Детина, развернувший меня за плечо, носил знак Юсуповых, хотя к главной семье не принадлежал, иначе мы были бы знакомы. Как назло, только сейчас заметил, что даже собственный герб на рукав не нацепил – так радовался возможности скинуть опостылевшую тряпку. Да где, блин, Олег-то отстал! Наверняка ведь с Ольгой в темном тамбуре опять целуется!

– Я здесь по поручению его величества!

– А мне плевать! Я здесь тоже не сам по себе!

Я не эмпат, но легко понял, что этот здоровенный мужик сейчас отчаянно трусит. Комплекс Грушина мы разгромили только вчера, и широко эту акцию пока еще не рекламировали, дожидаясь, пока не наладят работу телебашни. Все же по радио эффект не тот получается. И поэтому мужчине неоткуда было знать, что заразиться просто от хождения по улицам уже маловероятно. И если бы не его родовой знак, я постарался бы его успокоить, а вместо этого начал провоцировать конфликт:

– У меня нет времени с вами препираться! – Ничего оскорбительного в моих словах не было, но ведь взглядом и интонацией тоже можно многое показать. – Разрешите представиться, граф Васин Егор Николаевич, чрезвы…

– Да хоть императорская дочка! – криком взорвался мужик, наливаясь дурной кровью. – Хоть сам император!

Те, кто поумнее, начали пятиться от нас, освобождая пространство. А этот глупец продолжал держать меня за плечо, не догадываясь, что тем самым подписывает себе приговор.

– Вы имеете что-то против государя?

– Валентин! – попытался вклиниться в нашу ссору один из присутствующих, тоже с юсуповским знаком. – Валентин, прекрати!

– А что он может мне сделать? – не сдавался правдолюбец. – Оглянитесь! Где император и его люди? Где? Стране нужна новая сильная власть! И мы вскоре дадим ее!

– Я непременно передам отцу ваши слова, Валентин Станиславович, – раздался от входа холодный голос великой княжны.

– Ваше высочество… – шелестом прошелся по помещению шепоток. Присутствующие почти синхронно опустили головы в приветственном поклоне. Те, кто были в форме, секундой позже еще и отдали честь Олегу.

– Ваше превосходительство! – Ольге совсем необязательно было обращаться ко мне так, но она сделала это намеренно. – Прошу вас, не задерживайтесь, ваше время на вес золота.

Едва уловимо перемигнулся с великой княжной. Она как никто другой сейчас была заинтересована сбить спесь с Юсуповых, поэтому спуску за неосторожные слова Валентину не даст. Жаль, конечно, что до прямых оскорблений или драки я стычку не довел, за нападение на меня последствия бы гораздо серьезнее были, но и так хорошо получилось. И главное – за язык его никто не тянул, я только чуть-чуть снял тормоза, большего все равно не смог бы добиться без химии.

Со спокойным сердцем ушел к кровопийцам, оставив Ольгу размазывать Валентина. При таком количестве свидетелей, да еще и с Олегом за спиной, великой княжне ничего не грозило.

Появление Ольги на заработавшем телевидении произвело фурор! А после известия, что она, не имея иммунитета, прибыла в Петербург с первыми добровольцами! Инкогнито! Все же не зря я полночи провел в разговорах с императором и его советниками, разрабатывая концепцию пиар-акции.

Глупость, поданная как самоотверженность, затмила реальные подвиги многих простых людей. Кто вспоминал, что кронштадтские врачи и два батальона охраны, еще ничего не зная о болезни, пришли на помощь городу? Кто вспоминал, как команда пожарных, потеряв половину состава, до последнего вытаскивала людей из старенькой загоревшейся больницы? Кому был интересен обычный батюшка Евлампий из окраинной церкви, приютивший у себя дома пятьдесят разновозрастных детей, оставшихся без родителей?

Оказавшись под прицелом софитов студии, я снова и снова напоминал людям эти имена, но добился обратного эффекта: как же, скромняжка-симпатяжка губернатор! Как он мило смущается! Тьфу!

Впервые проделанная работа – а ведь это тоже был труд! – не принесла никакого удовольствия. Да, надо! Да, имидж! Но…

Тьфу, в общем!

И даже напиться мне было не с кем!

Олег и Ольга, так долго откладывавшие первую брачную ночь, под угрозой разрыва дружеских отношений смылись из штаба. Майор Гоголин, заступивший на смену Земеле, уже неплохо ориентировался в должности, чтобы не требовать контроля, но на роль собутыльника не тянул.

Борис, в силу своих особенностей, почти не пил, да и занят был все еще по горло. Шаман долечивался с женой и остальными «кистеневцами» на базе. Метла занимался тем же в госпитале. Бушарин… беспокоить профессора, чтобы позвать выпить… как-то не в тех мы отношениях с ним до сих пор.

Рус, пожалуй, не отказался бы мне составить компанию, но он тоже конкретно утомился за эти дни, не двужильный же!

Был бы я дома, позвал бы Вана, помянули бы Ли…

Что-то настроение у меня какое-то не такое…

А ведь радоваться должен!

Хоть что, хоть где, хоть как, а я уже войду в летописи как человек, отвоевавший столицу у эпидемии! Пусть сейчас расхваливают на все лады Ольгу, но и на нашу с Олегом долю славы хватит. Карантин пока установили на две недели, но это уже будут цветочки по сравнению с ягодками, валившимися вначале.

Что ж так в груди-то тянет?.. Не к добру!

Сквозь неплотно прикрытые двери донесся разговор адъютанта с кем-то, появившимся в приемной. Русский сменился французским, что меня заинтриговало. Кого нелегкая принесла?

– О! Господин Хун! Рад вас видеть!

Выпить китаец был не дурак. Шустовский премиум-коньяк из бара Сурадзе – а занятый Тутониным, а потом мной кабинет, как я узнал недавно, принадлежал министру обороны, – пошел на ура. По мере опустошения бутылки мой китайский совершенствовался, и уже через час мы понимали друг друга без малейшего труда.

– А ведь Хун – это древняя фамилия?

– Очень, первые упоминания относятся еще ко временам династии Мин. На протяжении веков наш род был связан с медициной, и могу с гордостью сказать, что семь последних императоров пользовались личными услугами моих предков. А мой старший брат служит придворным врачом нынешнего Сына Неба! Да продлят боги его царствование!

– Да продлят! – отсалютовал я снифтером. – Наш император тоже не останется в стороне. Уверен, ваши заслуги будут высоко оценены!

– Ваше превосходительство!

– Можно просто Егор Николаевич.

– Егор Николаевич, – Хунли покатал на языке непривычный набор звуков, безбожно их коверкая, – я из-за этого к вам и пришел… Понимаете, я глубоко чту вашего императора. Но не сочтите за невежливость… – Он так старательно искал слова, что я волей-неволей стал вслушиваться более внимательно. – Я ни в коей мере не хочу вас обидеть. Но наши страны слишком давно соперничают, чтобы награда из рук вашего правителя…

– Наш орден вас скомпрометирует? – наконец-то понял я суть.

– Да! – облегченно выдохнул ученый. – Награда вашей империи сильно осложнит жизнь на родине мне и моим братьям. Особенно старшему. Найдутся завистники, начнутся шепотки… Я и сейчас-то смог приехать к вам только потому, что надо было отправить внушительную делегацию на свадьбу ее высочества.

– Да-а-а, проблема, – протянул я. – Его величество будет сильно огорчен.

– Мне очень жаль огорчать такого большого человека, но я надеюсь, он сможет великодушно простить несчастного подданного Поднебесной, смиренно просящего о снисхождении.

Представил, как бы мне усложнил жизнь орден Китая, и проникся. Хун Хунли вовремя озаботился проблемой: пока еще не были подписаны указы о награждении, отказ от благодарности не приведет к потере лица ни одной из сторон. Но отпускать совсем без награды?.. За недолгое общение я успел слегка изучить Гольдштейна, так он не назвал бы лекарство «Гольдхуном», если бы вклад иностранного коллеги не оказался столь высок. Скорее, он его еще и принизил. Мысленно произнес «Хунгольд»… одно другого не лучше! Но я уже решил, что ничего менять не буду: «Гольдхун» так «Гольдхун»! Все равно в аптеки вакцина не пойдет, а в рабочей документации необязательно благозвучное название.

– А если бы все это произошло у вас на родине? Не дай бог, конечно! – поспешил я исправить бестактность. – Чем бы ваш Сын Неба мог бы вас наградить?

– Орденом. Почетную должность мог бы предложить, – понял мои затруднения ученый. – Богатую жену мог бы сосватать, и даже, может быть, одаренную! – При этих словах китаец мечтательно прищурился, отчего его глаза стали совсем незаметны.

– А разве вы не женаты? – склонному к полноте собутыльнику могло быть и тридцать пять, и хорошо за сорок, но брачный возраст он явно давно перешагнул.

– Я вдовец. Увы! Даже при наличии лучшего врача в родне от такого никто не застрахован! Джиао и я… мы были обручены с детства и поженились очень рано. Нас предостерегали от детей, но кто же слушает старших в молодости! Джиао очень хотела маленького, а я так любил ее! Лучше бы любил меньше! Она умерла при родах, – закончил он печальный рассказ.

– Извините, не знал. Соболезную.

– Это было уже давно. Но даже наличие моей драгоценной супруги не помешало бы мне взять еще жену. У нас разрешено многоженство, разве вы не знали? И чем более уважаем человек, тем больше у него обычно жен.

– Да, не сообразил. Я ведь слышал о гаремах ваших императоров.

– О! За этот сад прекрасных цветков обязательно надо выпить!

Не стал сопротивляться.

– Простите, что лезу, может быть, не в свое дело, но ваш род, это ведь те самые Хуны? Крупнейшие производители лекарств?

Сразу два безумных плана выкристаллизовывались в моей почти не тронутой хмелем голове. Я кропотливо собирал сведения о центрах сил Китая, но до сих пор не связывал своего гостя с могущественным и многочисленным родом Хун – мало ли однофамильцев! Но если его брат – аналог покойного Бергена, то этот крепыш – один из трех братьев Хун, подмявших под себя почти половину фармацевтической промышленности Поднебесной. Типа Суриковых у нас. Там один годовой оборот сравнится с бюджетом не самой отсталой страны.

Пока китаец расхваливал семейный бизнес, я разлил остатки второй бутылки.

Сквозь стекло бокала посмотрел на собутыльника. По моим представлениям, полноват, но у них вроде бы за недостаток это не считается. Лицо?.. Типичное китайское, без видимых изъянов, а в мерилах их красоты я все равно ничего не понимаю. Здоровье вполне приличное. Умен. Богат. Как сам по себе, так и его семья. Вполне знатен: не принц, но по-нашему – дворянин из старого рода. Сам почти не одаренный, но от одаренной жены не отказался бы. Ни в чем порочащем не замечен. И самое главное, его семья с родом Лю никакими взаимоотношениями не связана, те на сельском хозяйстве специализируются. А по силе и влиянию у них примерное равенство.

– Господин Хун, а что вы думаете насчет сразу трех жен оптом?

Семь часов непрерывного сна творят чудеса – при пробуждении каждая клеточка организма пела. Хорошему настроению не мешал ни усилившийся за ночь ветер, ни хлещущий почти горизонтально дождь за окном.

Взамен надоевшего мундира Тутонина доставили пошитый персонально на меня. Открыл чехол и расхохотался: Борис, озаботившийся моим внешним видом, умудрился заказать снова парадный вместо повседневного. Видимо, решил, что так и надо. Но новый хотя бы сидел как влитой.

Вакцина производилась, люди начали выздоравливать. Чего еще желать?

– Олег, что за кислая мина? Ты у нас новобрачный или где? – прикололся я над озабоченным видом друга.

– Сейчас у тебя такая же станет!

– Ну давай, порть командиру день! Что там у нас еще плохое не происходило – высадка марсиан?

– Хуже. В Неве начала подниматься вода. Старожилы говорят – будет наводнение. По прогнозам – самое сильное за последние двадцать лет.

Интерлюдия седьмая

Договорившемуся с вором о незаметной доставке брата в Москву Егору и в голову не могло прийти, что весь путь тот проделает на тайной подлодке, оттого он и просчитался со временем дороги почти на сутки. На самом деле не все расстояние было пройдено под водой, но светить свои контакты перед начинающим пэгэбэшником Сорецкий не собирался, поэтому Дмитрий так ничего и не увидел, кроме тесного отсека. А после расставания с попутчиком Васильев еще ночь потратил на поиски известной ему конспиративной квартиры и подачу необходимого сигнала.

– Откуда у тебя это? – спросил Тихон Сергеевич, ознакомившись с собранными материалами. Но вопрос остался без ответа – Митька, двое суток не смыкавший глаз, только закончивший восстанавливаться после ранения, уже крепко спал с некрасиво открытым ртом, завалившись на угол дивана.

– Антон! – негромко позвал глава Приказа своего помощника, караулившего за дверью. А когда тот явился на зов, указал глазами на спящего парня. – Устрой его поудобнее. Приставь к нему пару человек на всякий случай, а то проснется, решит, что ему все померещилось…

Какие бы расхожие домыслы ни гуляли в народе, всесильным Милославский вовсе не был. И аресты некоторых фигур мог проводить только с позволения императора. И все, казалось бы, ясно, с такими доказательствами получить высочайшее одобрение не составляло сложности, да только Тихон Сергеевич отлично помнил, как несколько месяцев назад головой поручился за Лопухина. Ну не мог он всерьез подозревать Вовку-Головастика! Не того, с кем нюхал изысканные ароматы Парижской канализации, не того, с кем мок в туманах Альбиона, не того, с кем делил самые яркие двадцать лет жизни! Те самые, когда небо было голубее, а девушки – краше. А теперь из их небольшого выпуска и в живых-то только они с Володей и остались, всех остальных давно перемолола служба.

На краткий миг – очень-очень краткий – кольнула мысль, что Дмитрий Васильев мог не доехать до него, потеряться где-то в охваченном эпидемией городе… Но ее даже не потребовалось задавливать – настолько мимолетной она была. Ведь в чем долг дворянина? Служить Отечеству! А кто его представляет? Император и род!

Даже если это будет стоить кому-то старой плешивой головы…

Согнутая спина расправилась, а глаза сверкнули непреклонностью: он еще задаст очень много вопросов гаду, столько лет притворявшемуся другом и соратником-соперником.

– Это все? – спросил Константин, перевернув последний листок.

– Есть еще аудиозапись, государь. Желаете прослушать?

– Нет, расшифровку я прочел. Это не липа?

– Увы, но нет, ваше величество. Часть еще можно подделать, но все сразу… нет. К тому же кое-что отсюда знали только мы с ним.

– И как твоя голова, Тихон? На шею не давит?

– Прошение об отставке у меня с собой, государь.

– Ты предлагаешь мне лишиться в разгар кризиса сразу двух глав спецслужб?.. Умно́!..

– Не я первый, не я последний, государь!

Император дернул щекой, выражая недовольство.

– Когда все закончится… Да, все правильно, не если, а когда… Представишь мне своего преемника. Я посмотрю, сработаюсь ли с ним.

От сердца отпустило. На полную реабилитацию в глазах босса Милославский не рассчитывал, но, зная, как нелегко Константин привыкает к новым лицам в окружении, как тщательно их подбирает, смотрины могли затянуться на месяцы, если не годы. То есть прямо сейчас в тираж его никто не списывал. И это было признаком максимального доверия в сложившейся ситуации.

Возможность вернуть хоть часть утраченных позиций появилась днем: голос Грушина Тихон Сергеевич различил бы и без подсказки в виде адреса звонившего. Почти тот же логический ряд занял у него даже меньше времени, чем у размышлявшего тремя часами позже Егора. И если именно его ведомство сейчас сработает как надо… Шанс затмил советнику разум, и он отдал приказы, не ставя в известность никого. Отчаянно понадеявшись, что самых толковых эпидемия не выбила.

Не срослось.

Каково это, когда тебе дважды за сутки утирают нос мальчишки?

Это… гордо! Значит, достойную смену вырастил.

Глава 9

Услышав о наводнении, к стыду своему, я не поверил:

– Зёма! До первого апреля – еще полгода!

– Пять месяцев, – педантично поправил он меня. – Но я не шучу!

– Олег! Наводнение бывает весной, во время паводка! Вес-ной! – почти пропел я по слогам. – А сейчас – осень!

– Не веришь мне – спроси у других! А я – работать! – обиделся пилот и вышел, хлопнув дверью.

Пошел спрашивать. Штаб, гудящий растревоженным ульем, намекал, что розыгрышем и не пахнет.

Наводнение в Питере – это старинная забава, уходящая корнями в Петровскую эпоху. Эдакое всегородское «веселье». Сам я, пока живу здесь, ни одного еще не застал, но метки, оставленные прежними хозяевами на моем доме, подсказывали, что «радости» мы получим по самое не хочу: ведь та, что была подписана «2006», находилась как раз на уровне окон первого этажа, а нынче, со слов Земели стоит ожидать худшего.

Регламент на этот случай был давно и многократно отработан: оповещение, эвакуация, меры по спасению… Но все эти инструкции, директивы, приказы, рассчитанные на нормальную жизнь, стали почти бесполезны в наших обстоятельствах.

Вдобавок ко всему два первых предупреждения, полученные еще вчера, я проигнорировал, потому что сам дурак. Но кто же знал, что докладные от Главной физической обсерватории (или ГФО) надо было отслеживать в первую очередь! Уж точно не я! И ведь те, кто вкладывал мне их в папку, тоже, похоже, не поняли их значения. Нет, если бы в бумагах черным по белому было написано: «Будет наводнение, и нам хана!» – я бы такого не пропустил, а вот сухое уведомление о смене направления ветра и чего-то там еще в голове не задержалось. Мой косяк. Косячище!

В следующий раз с Олегом мы увиделись только через три часа, случайно столкнувшись в общем зале. На координации пришлось оставить Ольгу: рабочие места всех мужчин сегодня были на улице. А уж пилотов – тем более. Силой воли этих парней я реально восхищался – у них же не было моей сверхскоростной регенерации, которая уже через час заставляла забыть о потере крови, а ведь мы продолжали, как проклятые, ходить к Гольдштейну сцеживать чудотворную жидкость для вакцины. Единственное послабление – по пол-литра у нас уже не откачивали (ну, кроме меня, понятно) – суточная норма снизилась до двухсот миллилитров. Зато третий день подряд!

Все к тому времени уже досыта нахлебались погодой. Что гвардейские МБК, что мой МРМ по паспорту влагу пропускать вроде бы не должны, но отчего тогда сырыми были даже трусы?

Уже сейчас, когда вода только начала подтапливать набережную, стало ясно, что мы не успеваем. Катастрофически не успеваем! Не хватало всего: техники, подготовленных помещений, людей! Особенно людей! Спасти матценности я даже не порывался – мне бы больных из зоны бедствия вытащить! Это Шаман с его прокачанной жизнью уже встал с койки и резво начал носиться по базе, организовывая там защиту от стихии, а рядовые бойцы, получившие укол одновременно с ним, все еще лежали пластом в постелях, медленно отходя от недельной комы. У них самым большим достижением на утро был самостоятельный поход до туалета. И это мы говорим о взрослых натренированных мужиках, которые до болезни отличались завидным здоровьем!

А по городу в зону затопления попадали несколько переполненных больниц и с десяток зданий, спешно приспособленных под эти же нужды в первые дни эпидемии, в которых далеко не все еще получили свою дозу сыворотки. К тому же спешка никогда до добра не доводила: на одном из импровизированных пунктов при эвакуации вспыхнул пожар. Шутка про пожар в борделе во время наводнения для меня навсегда перестала быть смешной, потому что я оказался к горящему лазарету ближе всех и заливал огонь собственноручно. А когда справился, нашел сразу три набитые до отказа палаты угоревших и сожженных заживо людей.

И это я, давясь бешенством и бессилием одновременно, отдал приказ прекратить разбирать пожарище и не искать виноватых, по крайней мере сейчас, а продолжать эвакуацию: живым помощь требовалась больше.

Олег по-прежнему злился на меня за утреннее недоверие. Не знаю, что на него нашло, видимо, так выходил многодневный стресс. Но тяга побыть хоть минутку с молодой женой пересилила, и он зашел следом в кабинет.

– Оля, ну хоть ты объясни, какого черта происходит? – спросил я, грея руки о кружку с крепко заваренным кофе. – Ноябрь же! Какое, к черту, наводнение?

За свое чертыхание я был награжден очередным тяжелым взглядом новобрачного – ругаться в присутствии его ангела не позволялось даже мне.

– Сразу видно, что ты не коренной петербуржец!

– Рязанщина! Я и не скрываю. Потом Москва. В Питере только три года.

– А ты? – обернулась Ольга к мужу.

– Тоже не отсюда. Мы вместе приехали. – Пилот притянул к себе жену, но она вывернулась из его объятий с восклицанием:

– Ты мокрый! И холодный! – и тут же сама прильнула к нему обратно. – Тогда ясно! – это уже мне. – Самые сильные наводнения здесь бывают как раз не весной, а осенью.

– Наводнение. Осенью. Оль, я где-то что-то пропустил, потому что логики пока не вижу.

– Это из-за ветра. При определенной погоде волны на Балтике становятся настолько сильными, что закупоривают сток из Невы. Вплоть до того, что образовывают обратное течение. Если это длится долго, то вода в Неве, которой некуда деваться, начинает скапливаться и подниматься, затапливая город. Как-то так. Мотыгин объяснил бы лучше, а я только своими словами могу.

– Нет, спасибо, и так ясно. Значит, из-за ветра…

В помещении на минуту воцарилась уютная тишина, давшая мне возможность обдумать новые вводные.

– Из-за ветра… А я-то все думал, зачем этой сказочке главный герой? – не заметил, как произнес это вслух. – Олег! У тебя алексиум с наших вылазок остался?

Один бы я на болотах ничего толком не натырил, так что у пилотов – единственных, кому я мог доверять в таком деле, – тоже в закромах пряталось примерно по сотне килограммов метеоритного железа. И их запасы, в отличие от моих, под гашение не попали, то есть все еще были живыми. А это значило, что источник рядом с ними восполнялся быстрее и легче.

– На складе в сейфе.

– А у Лехи?

– Там же.

– Дашь взаймы? Потом, если что, у Бобика заберешь. Я распоряжусь.

– Чем твой хуже?

– Тем, что на нем Борис летом полежал.

Великая княжна переводила взгляд с меня на мужа, не понимая ничего в нашем диалоге.

– Бери. У Ли… – неловкая заминка. – У Вана на базе где-то есть ключи. У Лехи тоже есть запасной комплект.

– Спасибо.

– Не за что. Я дальше. Ты куда теперь?

– Никуда. Здесь побуду некоторое время.

– Ну-ну! – поцеловав Ольгу в макушку, мой начштаба решительным шагом вышел в приемную.

– Зачем тебе алексиум? – полюбопытствовала великая княжна, подсушивая салфеткой мокрые пятна на платье.

– Буду покупать жизни.

– А если серьезно?

– Я серьезен как никогда. – Разговор с Ольгой был попыткой потянуть время при уже принятом решении, а это следовало пресекать. – Знаешь что, молодая и красивая чужая жена! Уступи-ка ты мне обратно пока кабинет. Где-то на полчасика.

– Да пожалуйста! – фыркнула она. – Я ведь не просто так спрашиваю, у меня тоже есть алексиум.

– Да сколько его у тебя?! – настал мой черед фыркнуть. – Килограмм? Два? Да еще в украшениях, поди?

– А тебе что, тонну надо? – удивилась она.

– От тонны я бы не отказался…

– В казначействе можно запросить.

– В казначействе в слитках. Для меня – абсолютно бесполезных! Иди, иди уже отсюда! Дай мне переодеться!

– Мог бы и сам выйти! – оставила она последнее слово за собой, прикрывая дверь.

Щелчок замка.

И снова тишина.

На отдачу распоряжений по телефону потребовалось всего десять минут. Еще примерно столько же ушло на писанину. Потом вскрыл потайной ящичек в столе Сурадзе и вытащил на белый свет пенал с двумя инъекторами. На тайник наткнулся случайно – по чужим столам привычки шарить не имею, но дня три или четыре назад сломал перо, и срочно требовалась замена, вот и пробежался по ящикам. А тайник возьми и откройся от моего неловкого движения! Вот специально бы искал – в жизни бы не нашел, но дуракам везет.

Хотя какое это везение?..

При виде маркировки ампул в голову полезла всякая ерунда: как когда-то льстил мне Грушин, я действительно был широким специалистом по алексиуму. Практиком. Не разбираясь в глубинных процессах, я зато слишком хорошо знал множество самых разных фактов по его применению. Большая часть информации была закрытой и попала ко мне не совсем законно, но что было, то было.

Жидкость, красиво переливающаяся под стеклом, являлась боевым стимулятором – на два-три часа дарила иллюзию всемогущества, выводя источник даже не на максимум, а за пик возможностей. Последствия – пятьдесят на пятьдесят: гарантированная потеря дара или смерть от болевого шока, источник ведь не безболезненно сгорает! А у Сурадзе зачем-то хранилось сразу две штуки. И – редкий случай с лекарством – но действие двух доз складывалось. Стоили эти крошки, надо сказать, чуть меньше, чем полностью обвешанный МБК каждая, то есть на ладони у меня сейчас лежало около полумиллиона. Убирая инъекторы обратно в пенал, я усмехнулся: как будто меня волнует их цена!

Париж стоит мессы, а уж сроднившийся со мной Питер явно стоит большего!

Ну что ж, вот и повод обновить мундир.

Впервые, переодеваясь в сухое и чистое, я стремился разгладить каждую складочку. Свой родовой знак на рукав. Серебряную Звезду на шею.

Разглядывая себя в зеркале, недовольно заправил за ухо седую отросшую прядь. Опять забыл вовремя подстричься!

Господи, на что я трачу последние минуты – нет бы о чем-то умном подумать!

Зашипела рация:

– Гор, мы на подходе!

– Иду!

Как ни хотел уйти без прощаний, но на лестнице опять встретил Ольгу. При виде меня, такого нарочито торжественного, ее глаза изумленно расширились:

– Ты куда?!

– Ваше высочество! – поцеловал я пойманную руку. – Кабинет снова в вашем распоряжении! – и начал почти бегом спускаться.

– Так куда ты?! – крикнула она мне вслед.

– Париж стоит мессы!

Стоило ли так важничать и стараться с одеждой, если через десять минут, потраченных на путь до причала, я уже опять был насквозь мокрым?

– Куда теперь? – спросил Шаман, давая мне протиснуться в рубку.

– А вы что тут делаете? – спросил у Лины и Миши, которых меньше всего ожидал увидеть за спиной кэпа.

– Напросились! – досадливо ответил за них Алексей.

– Егор, нам надо поговорить, – начала сестра.

– Извини, но мне сейчас не до разговоров! – и отвернулся к капитану. – Савелий Михайлович! Мне надо на берег моря. Где-нибудь недалеко, но чтоб хороший обзор был.

– На город?

– Нет, на море.

– Есть! – Катер, набирая ход, устремился к Балтике. Видимость даже из рубки была ужасной, качало тоже не по-детски, но Михалыч уверенной рукой вел «Касатку» под мостами.

– Ну привет, что ли? – обнял меня Алексей. За ним следом потянулась Лина.

– Шли бы вы, благородия, в каюту! – проворчал кэп на нашу толкотню.

– Как Вика, ребенок? – спросил я Леху, игнорируя бурчание капитана, – идти в каюту не хотелось.

– Тьфу-тьфу-тьфу. – Пилот вдобавок еще и суеверно постучал по деревянной обшивке. – Вроде неплохо. Лежит пока, она ж не я! За вакцину спасибо! Нет, спасибище! – И он опять меня облапил.

– Прекрати уже! – вырвавшись из хватки, осмотрел всех троих, даже не болевшую Лину. – Норм, похоже! – вынес окончательный вердикт. – Отъедитесь чуток и как новенькие будете.

– А ты сомневался? – влезла сестра.

Пожал плечами в ответ.

– Егор, ты потом, когда минутка будет, Вику осмотришь?

– Извини, но не обещаю… сам видишь, что у нас творится!

– Несладко пришлось?

– По-всякому, – присутствие Потемкиных меня сдерживало – не давал покоя изучающий взгляд Михаила, который действительно был на меня очень похож, несмотря на то, что братьями мы были только двоюродными.

Парень за два года заметно подрос, а в глазах совсем не осталось той детскости, что присуща его сверстникам. Сироты взрослеют быстрее, даже одаренные.

Впрочем, и Лина была сегодня на удивление тихой, а не болтала без умолку, как обычно. Поняв, что они мешают, брат с сестрой все-таки спустились вниз, оставив нас в рубке.

– Удивительно, до чего вы похожи! – заметил Шаман, едва они скрылись, – вроде и родня… – он явно хотел сказать: «Не такая уж и близкая», – но я его перебил:

– Леха! Языком не мели!

Сведения о том, что мы не единокровные братья, а двоюродные, не были предназначены для широких масс. И Михалычу, стоящему к нам спиной, тоже совсем не обязательно было это знать.

– Что делать с грузом? – Алексей понял свою промашку и переключился на деловой лад.

– Высыпьте там, где я покажу.

– Высыпать?!

– А что, жалко?

– Да как бы… – растерялся Леха. – Как скажешь.

Минуты пути пролетели быстро.

Отправив Леху командовать разгрузкой, закатал влажный рукав. Можно было уколоться и сквозь одежду, но я опять малодушно тянул время.

Соберись! Вдох-выдох!

Первый пошел!

По венам прокатилась теплая волна.

Второй пошел!

Огонь в крови усилился.

Расправив манжет, наткнулся на внимательный взгляд кэпа.

– Закурить есть?

Михалыч отчего-то не потянулся привычным жестом за портсигаром, а достал из-под штурвала упаковку с настоящей гаванской сигарой. Я в них не разбирался, но именно такие курил иногда Кирилл Александрович, когда не хотел возиться с трубкой.

– Ты ж не куришь? – вернувшийся Шаман недовольно скривился от случайно выпущенной в его сторону струи дыма.

– Всегда хотел понять: что люди в этом находят?

– И как?! – Взгляд его остановился на пустых инъекторах. – Ты!.. Это же!..

– Вперед!

Как и с одеждой, с сигарой случился облом: ее намочило и потушило, стоило выйти под дождь. Все как обычно: хочешь пойти на смерть с пафосом, в парадном мундире, сияя генеральскими звездами и эполетами, вальяжно попыхивая сигарой, а в результате плетешься мокрой курицей по колено в воде с вонючим окурком под носом. Хорошо хоть холода я уже не чувствовал: стимулятор начал свое действие.

– Давай здесь, что ли?.. – нашел я местечко, куда волны еще не доставали.

«Кистеневцы» резво насыпали холмик алексиума, на который я тут же уселся: не получилось пафосно, будет хотя бы удобно! И ветром разметывать меньше будет. И падать ниже.

Леха попытался напоследок что-то сказать, но не смог ничего выдавить и отдал честь. В насквозь гражданской куртке с надвинутым капюшоном. Такой же мокрый, как и я. Не у одного меня сегодня с пафосом не задалось.

А потом… Потом мне стало все равно – кипевшая в крови энергия потребовала выхода.

Насыщая пространство силой, я вспоминал своих предков.

Потемкины не просто так поколение за поколением шли на флот: там их дар к управлению ветрами был особенно востребован. В век парусников им вообще равных не было! Потом, в эпоху пароходов, свою славу они малость растеряли, но и тогда умение формировать по желанию дымовые завесы им помогало. Это я считал свой мощный, доставшийся в наследство воздух самым бесполезным из всех углов источника, годящимся только на подпитку доспеха. И почти не изучал его возможности.

На самом деле, мне это и сейчас не нужно: за три столетия селекции одаренные из рода Потемкиных настолько сроднились с воздухом, что в большинстве своем использовали его инстинктивно. А передо мной сейчас стояла задача еще проще: выставить циклону (или антициклону?) ветровой заслон. То есть тупо сила на силу.

О нет! Совсем остановить наводнение я не надеялся – это человеку вряд ли по плечу. Но дать Ольге с Земелей, штабу, гарнизону еще несколько часов… подарить эти несколько часов передышки несчастным, измученным эпидемией питерцам – это я мог.

Мог!!!

А значит, должен был сделать.

Первым ушло ощущение времени.

Я и море. Я и небо. Один против бога. Так было. Так есть. И так будет!

Я сказал: будет!!!

Противник не отступал, накапливая на границе моих возможностей воду. Представив, что сделает отпущенная разом волна цунами с городом, удвоил усилия. Утроил! Волна нехотя стала откатываться все дальше и дальше от берега.

Едва заметные на горизонте корабли поспешно стали сматываться с рейда.

Держать ветер становилось все труднее.

Держать!

Держаться!!!

И вдруг!..

Чистый, свежий поток родной силы хлынул, заполняя пересыхающий источник.

Мы еще поборемся!

И еще одна вечность противостояния. И еще одна, с новым союзником. А потом пришла она.

Боль.

Заставляя сдаться, опустить руки.

Да черта с два!

И тело тоже пропало. Теперь я был ветром.

И это было… Неописуемо!!! Волшебно!!! Фантастически!!!

– Дыши ты… твою так и эдак! – ворвался в мою нирвану злобный голос Земели.

– Маму не трогаем! – привычно взвился я на ненавистное ругательство.

Оттолкнув держащие меня руки, сел. Встал.

Прищурился от попавшего в глаз солнечного луча.

Солнце?!

Это было последней связной мыслью.

Интерлюдия восьмая. Взгляд со стороны

Если бы Алексей читал книги о попаданцах, то он бы сразу для себя все понял.

Заснуть у себя дома, а проснуться спустя неделю на новом месте? В новом, незнакомом мире? Мире, где отбушевала эпидемия, ни дня не служивший девятнадцатилетний шеф стал губернатором столицы и генерал-майором, строит кланы и орет на императора (но это тсс! секрет!).

У друга карьера поскромнее – всего лишь с капитана дорос до полковника. Зато женился на великой княжне – наследнице престола. Той самой, на чью свадьбу они собирались ехать. И которая… вот как раз завтра и должна состояться! В другом городе и с другим женихом. Спрашивать, куда девался Родион Шувалов, Шаман откровенно опасался.

Вместо вкуснейшей еды Вана, с которой даже готовка любимой жены не всегда могла сравниться, подавали какие-то помои: пересоленное, пережаренное, но все воспринимали это как должное. Впрочем, когда узнал, что неизвестным образом погиб Ли, хоть одна загадка перестала мучить.

Не только китайца недосчитался Шаман по пробуждении – список «Кистеня» чернел траурными рамками. Люди, с которыми он только вчера – по собственному времени – перебрасывался шутками, уже несколько дней лежали в сырой земле.

Зеркало обманывало, показывая вместо пышущего здоровьем мужчины нечто с запавшими щеками и дрожащими от малейшей нагрузки руками. Разум отказывался воспринимать эту неожиданную метаморфозу.

На базе, кроме прочего бедлама, почему-то жили дети Потемкиных. Против Ангелины и Екатерины Алексей ничего не имел, но Михаил! Эта малолетняя копия Егора прочно ассоциировалась с одной страшной ночью из жизни. Из той, прошлой жизни, где все было ясно и понятно, где одно вытекало из другого.

Но этот сумасшедший мир еще не исчерпал свои сюрпризы: ожидалось наводнение!

– Наводнение? В октябре? То есть в ноябре? – почти дословно повторил он фразу Егора, задававшегося этим же вопросом. – Не весной?

Вика (только она мирила его с действительностью!), пока еще слишком слабая, чтобы вставать, пожала плечами:

– Бывает.

– Бывает. Понятно.

Ничего не понятно, на самом деле, но способность удивляться, кажется, уже атрофировалась. Наводнение так наводнение. В ноябре так в ноябре.

Работа, движение – это то, чего не хватало ослабевшему телу и дымящемуся мозгу. Но силы свои Алексей переоценил, а сдаваться из упрямства не хотел. Вызов от Егора со странной просьбой пришелся как нельзя кстати. Странной, потому что Егор, которому нужен был алексиум… именно из их с Олегом сейфов… в разгар наводнения… ну нужен – и нужен.

Стену недоверия, которой Алексей отгородился от реальности, сломало в момент встречи. Глядя на такого Егора, он понял, что да, все услышанные байки – правда, до единого слова. И за те несколько дней, пока Шаман валялся в постели, мир действительно перевернулся. Не для него одного – для всех.

А потом он перевернулся снова. Потому что инъекторы с надписью: «БК-148» пилот однажды видел и даже держал в руках. Тогда, слава богу, воспользоваться ими не пришлось, и они были сданы под роспись обратно командиру части, но холодок, ползущий при взгляде на переливающуюся жидкость, в память врезался основательно. А тут – сразу два. Пустых.

Полчаса ожидания неизвестно чего. Если бы не нарастающая вибрация в груди, характерная для творящихся рядом мощных техник, он бы сказал, что ничего не происходило.

– Это… невероятно! – прошептала Лина, вцепившись ему в руку и вглядываясь во что-то, заметное только ей. Еще одна видящая? Миша Потемкин, завертевший головой в поисках того, что произвело впечатление на сестру, видящим явно не был.

Но толком побичеваться завистью Шаману не удалось: сначала, как любой пилот, машинально отмечающий направление ветра, он почувствовал изменения на берегу, а потом столкновение двух стихий, природной и рукотворной, перешло на новый уровень, различимый и без легендарных способностей.

И это было действительно невероятно! Пугающие фантастичностью догадки на глазах воплощались в жизнь. Там, где две силы встречались, творилось невообразимое: вода мешалась с небом, волны нахлестывали друг на друга, «Касатку», ненадолго попавшую меж двух огней, точнее – ветров, помотало и закрутило, она то выпрыгивала полностью из воды, бесстыдно обнажая днище, то погружалась в пучину по самую рубку. Шаман поежился: каково же пришлось в эти минуты кэпу, оставшемуся на борту?

Но вот зона столкновения выпустила добычу, перепрыгнула за корму катера и медленно поползла покорять Балтику дальше, устремляясь к горизонту.

Ветер дул с берега.

Ветер дул с берега!!!

Нереальный уровень вмешательства в природные процессы наотмашь бил по воображению.

Меж тем находиться вблизи Егора становилось все тяжелее: вибрации, сравнимые час назад с мурлыканьем устроившейся на груди кошки, усиливались, становясь нестерпимыми. Ошарашенным зрителям пришлось пятиться от восседавшей на многомиллионной кучке алексиума фигурки с воздетыми к небу руками.

– Рано… мало… рано! – разобрал Алексей шепот своей спутницы, все еще крепко державшейся за его рукав.

И внезапно она отпустила опору и бросилась обратно. Преодолев ставшее приличным расстояние, она опустилась на колени за спиной Егора, прижалась к нему грудью, а потом запустила руки брату под китель, осторожно, боясь помешать, размещая их на солнечном сплетении.

– Дуреха! – прошептал пилот. Прямая передача силы считалась крайне опасным делом и для донора, и для получателя. Обычно ее практиковали только целители, потому что только жизнь передавалась без проблем. Для любой другой стихии риск отторжения, грозящий откатом обеим сторонам, повышался в зависимости от вида. А тут – воздух! Второй по капризности! Сволочнее его в этом плане была только земля.

«Они же родственники!» – дошло до Шамана, когда спустя молитву, прочитанную с закрытыми глазами, две фигуры по-прежнему остались сцепленными. Лина продержалась почти двадцать минут – куда больше, чем надеялся Алексей. Обессиленно сползавшую по спине брата девушку он рывком вынес из еще более расширившегося круга бушующей магии.

Рывок совершил не он один: подобно сестре, Михаил прильнул к Егору, делясь родственным резервом.

Пробежка с грузом не прошла даром – недолеченного Шамана повело вбок. И он бы упал, если бы не поддержавшие его «кистеневцы», так же завороженно смотрящие на графа.

– Мальца я вытащу, – предупредил один из них, разминаясь, как бегун на старте. Пилот согласно кивнул, понимая, что еще один забег вряд ли осилит.

Сомлевшую Лину перехватил на руки Игорь-Гонец, повышенный за эту неделю во внутренней иерархии агентства до лейтенанта. А Шаман бездумно достал из кармана рацию и проговорил на волне «Кистеня»:

– Зёма, жаль, что ты этого не видишь!

– Не вижу чего? – оказалось, что начштаба столицы находится в зоне приема.

– Как человек укрощает стихию, – и сразу вспомнилось, чем заплатит Егор за это временное всемогущество. – Он хоть с вами попрощался?

– Леха, ты пьян?! Скажи мне, чем так можно налакаться, я себе прикуплю!

– «БК-148», расхожее название – «Берсеркер», не приходилось слышать?! Высвобождает все ресурсы источника! Две ампулы, и наш глава разворачивает Балтику! – пока Шаман мотался до сейфа с алексиумом, Михалыч успел его просветить, отчего бывают наводнения осенью.

– Так это из-за него тут чертовщина творится?!

– Две ампулы, Зёма, две!!! Одна – еще остаются шансы, но две!!! Три часа резонанса и гарантированная смерть! Куда ты смотрел, полковник?!

Олег был не первым, кто сегодня матерился в эфире.

– Аналогичный вопрос тебе, я про «Берсеркер» первый раз слышу. Ладно, все потом, где вы?

– Пеленг на «Касатку».

– Принято.

Вот уже и Михаил вынесен из эпицентра. А Егор по-прежнему истуканом сидит в одной и той же позе. В непрерывном фронте туч стали образовываться прорехи. Солнце, о котором питерцы, казалось, уже забыли, осветило берег мягким вечерним светом.

На руках Гонца заплакала очнувшаяся Потемкина.

– Что? – оглянулся Алексей.

– Вы не понимаете!!! Вы не видите!!! У него кончились силы!

– Как кончились? – спросил держащий ее Игорь. – Вон же он, сидит, колдует!

– Колдует!.. – горько передразнила она бойца, из-под зажмуренных век потоком катились слезы. – Он сейчас удерживает технику исключительно на своих жизненных силах. На зубах, если хотите! Когда говорят, что источник сгорает, – это не метафора! Он действительно горит! И ему сейчас больно!!! Он заживо сгорает, находясь в полном сознании!

– А бросить?.. Ну перестать колдовать? – растерянно поинтересовался Гонец, переглядываясь с остальными. После того, чему стали свидетелями, в плохой конец не верилось.

– Бесполезно! Единожды начавшись, процесс не останавливается.

Со стороны города спикировал Олег, но поговорить они не успели.

– Все! – тихо-тихо прошептала Лина, но ее услышали все. А потом почувствовали исчезновение сводящего с ума зуда. Невольное облегчение сразу сменилось пониманием, что оно означает.

Первым у распростертой на камнях фигуры оказался Земеля, задействовав прыжок меха.

– Не дышит, гаденыш! И сердце не бьется!

И с двух рук ударил по груди Егора молниями. Тело изломанной куклой выгнулось, чтобы снова безжизненно распластаться.

– Зёма, не мучь его, после такого не выживают!

– Да пошел ты! – и создал новый разряд.

– Зёма, он сам этого хотел! – сделал еще одну попытку достучаться до Олега Алексей.

– Отойди, не посмотрю, что друг!

Новая вспышка!

– Олег!

Еще две молнии!

– Олег!!!

– Да дыши ты… твою так и эдак! – заорал Земеля, соединяя волшебную мантру с очередным разрядом.

– Маму не трогаем! – раздался с земли хриплый голос.

Несмотря на то что это и было конечной целью реанимации, все отпрянули от неожиданности, а Олег ослабил хватку.

Егор, хлопая глазами, сел. Встал. И так же молча повалился обратно, разбивая голову о подвернувшийся камень. Шаману казалось, что до конца жизни он будет корить себя и остальных за то, что никто не успел остановить это падение.

Глава 10

Просыпаться было… да ну на фиг такие побудки!!! Меня очень ласково погладили по голому заду!

Развернуться и посмотреть, кто такой смелый, помешал ремень, фиксирующий голову, и наручники, прочно удерживающие руки на поручнях каталки?.. стола?.. в общем, места, на котором я лежал вниз животом. Попробовал пошевелить ногами – та же фигня, то ли прикованы, то ли привязаны.

Сказать, что я очканул, – это сильно преуменьшить, очень сильно! Волосы по всему телу, включая беззащитный зад, дружно встали дыбом.

Несколько безумно долгих секунд я ждал новых действий невидимки, но больше на мой тыл никто не покушался.

Темнота.

Тишина.

Может, показалось?

Но тогда какого лешего я лежу голый и прикованный?!

Начал осторожно елозить браслетами: похоже, стандартные полицейские наручники. Уже увереннее подергал руками, пошатал поручни в разные стороны и вдруг выщелкнул правый из пазов.

– Слышал? – заставивший меня замереть вопрос раздался где-то за спиной, но не в самом помещении, а приглушенный закрытой дверью.

– Прекращай дергаться, после той дозы, какую ему вкатили, он еще часа три спокойно валяться должен! – ответил другой мужчина.

– С этим… – маскирующая ругательство пауза, – никогда ничего наверняка не знаешь! Очнется – собственноручно прибью! – И голос был так убедителен, что я как-то сразу поверил: у его обладателя слово с делом не разойдется! Придушит, прибьет, а может, и чего похуже… Собственная уязвимая поза занервировала еще больше.

– Зёма, кончай уже! Половина повреждений – от тебя, у него на груди живого места не было!

– Да ты вообще молчи! Если б я тебя слушал – точно труп бы только и довезли!

– Ну сколько можно-то! Говорю же: я тогда не в себе был! В голове такая каша!

– Ладно, пошли, сейчас Ван с Метлой придут, покараулят. – Мужские голоса удалялись, пока разговор не стал совсем неразличимым.

Итак, что мы имеем?

Я в плену. У кого? Понятия не имею! Но, судя по унизительной позе, меня тут не пряниками кормить собираются!

Дожидаться какого-то Вана с уборочным инвентарем (на фига ему метла?) точно не стоило.

Вынутая из креплений металлическая трубка проскользнула сквозь петлю цепочки, подарив свободу правой руке. С двумя браслетами, оставшимися на запястье, буду разбираться потом. Дальше пошло легче: расстегнул ремень на голове, проверенным способом избавился от поручня у левой руки, привстав на четвереньки, на ощупь развязал ноги.

Слез и наступил босой ступней на ткань. Поднятая с пола простыня (шелковая?), быстренько наброшенная на тело, дала ответ на первую загадку дня: за поглаживание я принял скольжение материала по коже.

Фух!.. Надо же!.. Врагу не пожелаю пережить панику, наведенную этой тряпкой! А ведь уже поверил, что меня, такого молодого и красивого, собираются…

Стоп! Какого молодого и красивого?..

В кромешной темноте себя я не видел, но, по сугубо внутреннему убеждению, молодость и красота остались у меня в далеком прошлом, годиков эдак… А сколько мне вообще лет?..

Кто я?!

Что за!..

От невозможности ответить на элементарный вопрос закружилась голова. Судорожно схватился за только что покинутое ложе.

Проведя ладонью по контурам и поверхности, сообразил – послеоперационная кровать. И явно навороченная.

Мне делали операцию?..

Однозначно – нет! Шкура была целой. Уж я бы заметил! Помню, аппендицит вырезали, так…

Шрам от аппендэктомии на привычном месте отсутствовал.

Где?!

Аппендэктомия… слово-то какое еще выбрал! Я его вообще знаю?

Какая-то часть меня твердила, что я в жизни бы так не выразился, а часть сопротивлялась: «аппендэктомия», «лапароскопия», «резекция», «экстрипация»… Знакомо-незнакомые термины легко ложились на язык. Добило меня «лигирование», не имеющее ничего общего с легированием металлов.

У меня что, кроме амнезии, еще и раздвоение личности?!

Мат не вызвал отторжения ни у одной.

Ладно, пора брать себя в руки!

Итак, еще раз: некто Зёма бил меня по груди и, судя по подслушанному разговору, неслабо. Кстати, где гематомы? Ощупал торс. А побаливает! Точно!!! Второй сказал: меня чем-то накачали! Вот и не чувствую почти боли! Понятно, едем дальше!

Этот самый второй был не в себе, что чуть не привело к моей смерти. Тоже бил и впал в раж? Перестарался?

А теперь они караулят меня, чтобы добить?

Нет, я им зачем-то нужен живым.

Я владею какой-то информацией?.. Или вообще что-нибудь украл у них?..

Очень похоже на правду.

Но если я что-то и знал, то теперь благополучно забыл. И не факт, что даже под пытками вспомню. Уматывать отсюда надо!

Неяркий свет в коридоре, куда я осторожно выглянул, резанул по зрачкам.

Черт, а я ведь почти слеп на правый глаз! Пока находился в темноте, не замечал, а теперь вот выползло. Сбоящее зрение мешало и бесило, подсказывая, что это ненормальное для меня состояние. Счет к пленителям увеличился.

Короткая пробежка закончилась у обшарпанной двери. Толчок особым образом (я это знаю?) Бинго! Казавшаяся запертой каморка раскрылась!

Одежда с чужого плеча, выглядевшая под стать месту хранения, была все же лучше, чем ничего. Пошарив по шкафам, собрал еще небольшой узел на первое время. Когда вернется память – неизвестно, а жить как-то надо уже сейчас.

Окно (третий этаж!), задний двор, забор за деревьями…

Побег, так резво начавшийся, все больше походил на черепаший шаг: паузы между рывками становились длиннее, а сами рывки – короче. И это я все еще не покинул территорию!

Как штурмовал ограду – отдельный рассказ. Литая решетка отличалась завидной высотой и заостренными прутьями поверху. Голос внутри шептал, что для меня это не препятствие, но в том-то и дело, что препятствие, да еще какое! Попытки с десятой сумел взгромоздиться на верхнюю перекладину, а вот удержаться не удалось – очнулся на холодной земле уже снаружи.

Кряхтя и постанывая, поднялся, взглядом натыкаясь на стоящую напротив бабу, уже набиравшую воздух для крика. Удушающий захват не удался – старею, видать, руки уже не те.

– Барин, отпусти, это ж я, Анька! – просипела она.

Анька?.. Аня?.. Имя тепло отозвалось где-то у сердца.

Я ее знаю? Ослабил хватку, чтобы почти всем весом навалиться на женщину.

– Барин?.. Ох ты ж, господи! – и она потащила меня куда-то.

Новое пробуждение было не в пример хуже: болело все! Единственное утешение: пальцы нащупали женскую грудь. Впрочем, открыв зрячий левый глаз, чуть было не заорал от ужаса: при всем желании мне столько не выпить! Резко отпрянул от пропитого лица и со всей дури звезданулся затылком о стену.

– Оу!!! – взвыл от дополнительной боли. Искры в глазах, что интересно – в обоих, сменились калейдоскопом картинок, сцен, разговоров, которые лавиной накрыли мой многострадальный мозг.

В третий раз очнулся на той же вонючей лежанке, но хотя бы сам собою.

Да… Кем надо быть, чтобы с риском для жизни смыться из благоустроенного госпиталя и перебраться в бомжатник? На ум приходит только одно определение: эпический кретин!

О лечении пиявками знаю, о лечении пчелами знаю, плавание с дельфинами, говорят, при нервных расстройствах помогает… кошкотерапия еще… А вот обкладывание бомжами – это Егор Васин открыл новое слово в медицине! Господи! Лишь бы не узнал никто! Ржать же весь Питер будет!

Хотя хорошо, что Анька-Буфетчица меня узнала и к себе утащила, в моем прошлом состоянии я запросто мог замерзнуть на улице. Эпический конец! – опять пришло на ум то же определение за неимением других. Выжить после двух боевых коктейлей и сдохнуть в канаве… Вздыхая и кляня себя на разные лады, потащился сдаваться в слабом свете начинающегося дня. Благо общага студентов медакадемии, а значит, и ночлежка Буфетчицы располагались недалеко от госпиталя.

Что можно сказать о следующем дне: если любовь измерять децибелами и нотациями, то я однозначно в ней купался. В стороне не остался даже добродушный Ван, изощренно костеривший меня на китайском.

К моменту когда примчались пилоты, я успел выслушать претензии и от Метлы, и от Вана, и от Нади, и от Коли, и еще от десятка знакомых медиков. Больше всех разорялся офтальмолог, днем ранее закачавший мне какую-то гадость в глаз, из-за которой и надо было несколько часов лежать неподвижно на брюхе.

– Нет, ну это ж надо!.. Браться повторно за ваш глаз сейчас я не рискну, сначала надо старый гель удалить, а это тонкая операция, моей квалификации на нее не хватит, – недовольно завершил он свой осмотр. – Или подождать, пока он сам собой рассосется, это примерно месяц. Как еще один вариант, рекомендую подождать возвращения Новикова и обратиться уже к нему – вам он не откажет, они с Бергеном старые друзья… были. В любом случае сейчас – только покой, нервничать и перенапрягаться вам запрещено категорически!

То же самое напутствие выдал Николай, продиагностировав и ощупав мою обритую налысо голову: трещина в черепе срослась, но перенапрягаться нельзя!

Даже Шаврин – чтоб его! – считавшийся специалистом по аномалиям с источником, дотащившись до моей палаты, повторил их слова, предварительно отругав за беспечность. Только даже одним зрячим левым был заметен предвкушающий огонек в его глазах – я явно стану хитом его диссертации или какой-нибудь научной работы.

Но каждый новый посетитель заставлял меня напрягаться вовсе не от ожидания ругани и поучений – это было нормально, сам бы такого пациента прибил.

Я больше не видел. Совсем.

Мне нечего было разглядывать в ночлежке Буфетчицы – ни одаренных обитателей, ни артефактов там отродясь не водилось. Я мог с натягом предположить, что на обратном пути в палату мне не встретился никто с источником – в конце концов, целители могли до сих пор отлеживаться после эпидемии, а добровольцы, прибывшие в столицу и теперь хозяйничавшие на этажах, в основной своей массе были неодаренными. Но при виде Ивана, который больше для меня не светился, последние надежды разбились в пух и прах. И еще раз – при виде Николая. И при виде каждого, о ком я точно знал, что это одаренный.

Неудивительно, что пилоты, которые тоже теперь для меня ничем не отличались от остальных людей, нарвались. Выслушав претензии по новому кругу от Шамана (Зёма только молча сверлил меня взглядом от двери), я взорвался:

– Леха! Скажи спасибо, что я все вспомнил! В прошлый раз в подобной ситуации я от Москвы до Баку катился колбаской! И это я тогда еще хоть что-то соображал! А тут!!! В темноте, с голой задницей, прикованный к кровати! Не помню абсолютно ничего: ни кто я, ни где я! А за стенкой вы грозитесь убить! Очень убедительно, надо сказать!

– У тебя на правом глазу сетчатка от удара о камень отошла, – перешел он с гневных порицаний на нормальную речь. – Надо было полежать спокойно, а ты все бинты, которыми тебя фиксировали, обрывал и ворочался. Вот Рус и придумал наручниками тебя закрепить.

– Это я сейчас знаю, – беря себя в руки, пробурчал я. В чем друзья-то виноваты? Я готов был заплатить цену, и я ее заплатил. А то, что она мне не нравится…

– Тебе в итоге такую дозу обезболивающего со снотворным вкатили… – продолжил оправдываться Леха, – нам гарантировали, что ты несколько часов спокойно проспишь. Дальше по коридору Лина и несколько ребят из «Кистеня» дежурили, потемкинская охрана притащилась. К тебе каждые несколько минут кто-то заглядывал! Представь наше потрясение, когда ты просто испарился! Тебя же в этом госпитале каждый знает! Не мог ты незаметно выйти, а при этом тебя нет! У нас, если честно, дошло вплоть до версии о вознесении во плоти на небеса. Потом уже сообразили с ищейкой след взять, но только до ограды смогли пройти, дальше все дождем смыло.

Мне было и стыдно, что заставил всех переволноваться, и – чего скрывать? – приятно это неприкрытое беспокойство, и в то же время я отлично знал: повторись та ситуация, я бы точно так же метнулся прочь – уж слишком обстановка походила на плен. А на плен у меня еще с афганских времен неистребимая фобия, даже амнезия не смогла ее задавить.

Врачи, выдавая предписания на покой, были и правы, и не правы одновременно.

Наставник у нас с Колей был один, так что черепушкой моей можно было снова разбивать камни. Не самое удачное сравнение, учитывая, что счет был пока в пользу камней, но Николай просто перестраховывался. То же относилось и к последствиям реанимации от Земели.

Проблема глаза не решалась до конца карантина, а там меня в любом случае вылечат. Новиков действительно вряд ли мне откажет – благодаря Максиму Иосифовичу мы были знакомы, я даже ассистировал ему как-то при операции. Ну как ассистировал… работал батарейкой, но тоже было интересно. Уж на самый край есть матушка.

Рекомендации Шаврина можно было сразу спускать в унитаз – в одной конкретной узкой области, касающейся потери источника, я ориентировался гораздо лучше него. Как практик, опять же, но мне научная база и не требовалась. Так что лежать ему на радость я не собирался.

А с видением мне не мог помочь никто. Пока еще теплилась надежда, что с восстановлением зрения в правом глазу вернется и буйство красок магии, постоянно окружавшее меня, но в глубине души уже сейчас зрело понимание: не вернется.

И от этого хотелось выть и бросаться на стены.

Желание, недостойное ни подполковника авиации Васина, ни генерал-губернатора графа Васина. Которое можно и нужно глушить работой.

Мое появление в штабе вышло будничным: за двое суток, пока я отлеживался, наводнение все же состоялось. Позже и в меньшем масштабе, чем ожидалось первоначально, но люди настолько измотались, что сил на какие-либо эмоции у них не осталось. Ольга, уступив мне стол, едва сделала несколько шагов до дивана и отрубилась, еще не коснувшись головой валика. Пришлось оттаскивать ее в комнату отдыха и устраивать там.

Привычно протянул руку, чтобы бросить на великую княжну волну жизни и… беспомощно опустил.

Трудно быть богом. Еще труднее перестать им быть.

Стиснув зубы, устроился в уже обжитом кресле, поднимая первую трубку. Жизнь продолжалась.

Оставшиеся десять дней до окончания карантина пролетели как один.

Едва отросший на голове белоснежно-седой ежик волос и черная повязка на глазу отлично заменили «шарм»: мои приказы исполнялись без проволочек. А оспорить право их отдавать не рискнул никто: ни повылезавшие из своих щелей представители кланов, ни выздоравливающие штатские и военные чины. И уж тем более ни Олег с Ольгой.

Пожалуй, никогда еще приезд императора жители столицы не отмечали так бурно и искренне радостно, ведь он знаменовал окончание черного месяца. Вдоль пути кортежа выстроились целые колонны счастливых встречающих, добавляя хлопот по обеспечению порядка. Отчасти эту задачу решили прибывшие накануне части гвардии, но все равно беготни хватило и нам. Торжественную встречу смазал сам Константин: он обнял поочередно меня, дочь, а потом, после почти незаметной глазу задержки – Олега, вызвав бурю восторга у толпы. Пообнимался он и еще с некоторыми – в частности, Гольдштейн удостоился высочайших похлопываний по спине, а потом император произнес речь. И честно скажу, даже меня что-то в ней зацепило, что уж говорить об остальных собравшихся.

На чтение многостраничного рапорта его величество потратил гораздо меньше времени, чем я – на его составление, примерно сорок минут, которые я вынужден был провести на софе в его кабинете, незаметно выхлебав целый кофейник остывающего кофе – единственный доступный теперь стимулятор. Когда последняя страница заняла свое место в соседней перевернутой стопке, он вернулся взглядом ко мне:

– Я догадываюсь, какие причины двигали вами при уничтожении научного комплекса…

– Справедливости ради стоит отметить, что уничтожать его я не собирался, – влез я со своим уточнением. – Иначе бы вызвал авиацию сразу. Сработала закладка Грушина, завязанная на уничтожение «Компаса», земля ему комом!

– «Компасу»?..

– Обоим: и детищу, и создателю! Простите, государь. Я до сих пор не знаю, какие причины двигали Грушиным, но то, что он совершил… у меня в голове не укладывается! К тому же зачем он позвонил мне?

– На это ответить проще всего: за время работы к Петру Ильичу скопилось немало вопросов. Созванная из экспертов комиссия уже сейчас насчитала как минимум три направления, бездарно загубленные на корню господином Грушиным и его ставленниками. Однако случай с вашим Бушариным был самым ярким. Сколько вы потратили на завершение исследований?

– Денег или времени?

– И того и другого.

– По времени – чуть больше года с момента нашего знакомства, но стоит учитывать, что профессор, вероятно, не переставал думать над проблемой и во время вынужденного простоя. А по деньгам?.. Если брать чисто денежные затраты, то не так уж и много – миллиона два. Извините, государь, я затрудняюсь перевести в деньги помощь моих людей – обладателей уникальных талантов.

– Вашего ручного гасителя?

– И его в том числе. Не стоит забывать и о других: без того же механика многие задумки профессора вряд ли были бы так легко воплощены в металле. Пилоты испытывали его схемы и заряжали ему накопители. Я тоже этим занимался, государь.

– Не будем мелочиться и оценим эти траты еще в пять миллионов. Итого семь. Сумма, почти неподъемная на тот момент для вас и вполне вписывающаяся в бюджет того, что страна выделяет на науку. – Император сделал паузу, отвлекшись на собственную чашку кофе, но вскоре продолжил: – Я не в состоянии сам оценить перспективность того или иного направления, для этого у меня есть целый штат советников по науке, среди которых Петр Ильич занимал не последнее место. Но если десятиклассник с риском надорваться вкладывает деньги в исследования, которые императорский советник в свое время с громким скандалом закрыл, и добивается при этом оглушительного успеха… Для меня это знак, что пора менять советника, что я и сделал. Возможно, зная о неизлечимой болезни Петра Ильича, я бы не стал торопиться с его отставкой. Возможно! – выделил он. – Но Максим Иосифович не счел нужным проинформировать кого бы то ни было о состоянии здоровья господина Грушина. Врачебная тайна, чтоб ее! До недавнего времени мы даже не знали, что Грушин вообще к нему обращался! И для нас, скорее всего, так и останется загадкой, по каким причинам отказал ему Берген. Однако теперь, зная, на что в том числе тратил Грушин выделяемые ему средства, я бы не просто снял его, а приказал арестовать, но это уже из области допущений. Вы же, с точки зрения Петра Ильича, были причастны сразу к двум его бедам: ни для кого не секрет, под чьей рукой добился успеха Бушарин со своей новой схемой энергоблока и чьим учеником вы были.

– Логику сумасшедших трудно принять, государь. А Грушин для меня так и останется сумасшедшим, но я допускаю, что причины ненавидеть меня лично у него были.

– Вернемся к комплексу. Я желаю знать, по каким причинам вы полезли туда сами, а не оставили это профессионалам, уничтожив при этом многомиллиардный проект.

– Еще раз повторюсь: уничтожать комплекс целиком в мои планы не входило. Я готов это подтвердить под любым допросом, государь. Почему полез сам?.. Я, конечно, могу попытаться оправдаться тем, что не знал, не думал… Все я знал – и кто туда пошел, и зачем. Но при всем моем уважении к Тихону Сергеевичу, он все-таки не глава государства, и давать эти знания в руки ПГБ… Вот если бы я услышал приказ от вас: «Не лезь!» – я, безусловно, послушался бы.

– Почему не задействовали солдат гарнизона?

– А смысл? Там, где не прошли бы мы с Олегом и Борисом, не прошел бы никто. Это не хвастовство, государь, это факт. К моменту нашего прихода безопасники так и топтались на верхнем уровне. А каждый час промедления – это еще сотни заболевших.

– Будем считать, что с этим разобрались. Коль нет у вас доверия к Милославскому в этом вопросе, записи с доспеха Земелина предоставите мне лично, так же, как и ваш рапорт в единственном экземпляре о содержании бумаг Грушина. Не надо делать такие удивленные глаза, кхм… – Император споткнулся, напоровшись взглядом на мою черную повязку, однако поправлять себя не стал. – Если я способен с первого раза запомнить увиденный текст, то вам с вашей силой… кхм… – опять споткнулся Константин. – Описание принесете на следующую аудиенцию. Вряд ли Тихон Сергеевич будет благодарен за ваши экзерсисы, но я прослежу, чтобы претензий к вам он не имел.

Маленькое уточнение: нас там было пятеро. О том, что я листал бумаги, я никому не говорил. Ли отпадает по известным причинам. Итого остается трое: Борис, до сих пор винящий себя в смерти Ли, Олег, из которого лишнего слова не вытянешь, и Руслан, который «нем, как могила». Двое со мной с тех пор, когда я был никому не интересен, и лишь третий возник после первой встречи с Милославским. Ай да Рус, ай да сукин сын! И ведь даже «детектор лжи» прошел! Вот уж точно: мало знать, как спрашивать, надо еще знать, что! Изящно меня обыграли!

Император, не зная, что дал мне такую богатую пищу для размышлений, вернулся к разговору:

– Хотя впредь я повелеваю вам не предпринимать действий подобного масштаба без согласования со мной. И не рисковать без нужды собственной головой – для этого есть подчиненные. Если бы вы все погибли там, столица опять осталась бы без руководства. И я далеко не уверен, что Ольга справилась бы. Разумеется, без помощи ее бы не оставили, но вам следовало принимать во внимание этот факт.

– Так точно, ваше императорское величество!

– Оставьте ваше солдафонство! Вы меня поняли?

– Понял, Константин Александрович. Могу только надеяться, что впредь у меня не будет таких ситуаций.

– А вот об этом поговорим отдельно.

Отложив бумаги, Константин встал и прошелся по кабинету, вынуждая меня встать вместе с ним.

– Сидите! – махнул мне рукой правитель. – Мы не на официальном приеме. С вами у меня сейчас сложился интересный прецедент: подтвердив ваши полномочия генерал-губернатора, пусть и чрезвычайного, я автоматически присвоил вам соответствующее звание, не уточнив, правда, ступень, но раз вас запомнили генерал-майором, то пусть так и останется. Я от своего слова не отказываюсь, и эти звезды вы носите по праву. Девятнадцатилетний генерал-майор, на деле доказавший соответствие своему званию. С одной стороны, плевок в лицо действующему генералитету, среди которых даже сорокалетних меньшинство, с другой – не разжаловать же мне вас!

– Мое прошение об отставке лежит у вас на столе.

– И я его, если заметили, не подписал! Так же как и прошение вашего полковника Земелина! – Я заметил, как император уже второй раз изящно опустил часть фамилии Олега. – Теперь уже моего, кстати. Вассальные узы вам придется разорвать, это приказ. Надеюсь, мне не надо объяснять почему.

– Уже, государь.

– Очень хорошо. Для Земелина у меня уже есть новое назначение. Что же касается вас… За этот месяц в империи образовалось несколько вакансий, которые вполне вам подойдут. Первое – это место главы службы безопасности императорской фамилии. Вероятно, вы знаете, что Владимир Антонович скоропостижно скончался на своем посту. – Император хищно и многозначительно усмехнулся, давая понять, что сказанному не очень-то можно верить. – Я могу придержать этот пост для вас, назначив временного исполняющего обязанности, пока вы пройдете соответствующие обучение и стажировку.

Предложение было неожиданным, не по возрасту и чину, хотя нет, звание-то у меня как раз-таки было подходящим. Но какими извилистыми путями блуждала мысль императора, идя к этому решению, угадать я бы не взялся. Зато, только представив, скольким людям я оттопчу ноги, приняв эту службу, как сильно будут меня ненавидеть подчиненные, которым я перекрою карьеру, про себя содрогнулся. К тому же это было отнюдь не то, к чему я стремился.

– Категорическое нет, государь, – воспользовался я традиционной первой возможностью отказаться. – Мало того что обучение и наработка опыта займут годы, так и эта должность совершенно не по мне. Я слишком долго отпихивался от возможности служить в Приказе, чтобы теперь… – на язык просилось «влезать в такое же дерьмо», но пришлось дипломатично закончить другими словами: –…согласиться на это назначение.

– Поздравьте меня, я только что проиграл червонец Тихону Сергеевичу! От вас, Егор Николаевич, казне одни убытки!

– Так предложение было шуткой? – вскинулся я.

– Ничуть! – перешел обратно на жесткий деловой тон император. – Я не склонен разбрасываться и шутить такими вещами, граф! Сейчас, разумеется, вы не готовы, но согласись вы, и несколько лет двадцать четыре часа в сутки вас натаскивали бы лучшие специалисты, не давая ни минуты передышки. Я в курсе ваших проблем и в курсе, что вы способны их преодолеть. Но, как мне сказали знающие люди, безделье вам сейчас противопоказано. Вам нужно дело, которое займет вас целиком, обучение и практика с последующей в перспективе должностью как раз стали бы стимулом к жизни.

Судя по знакомым словам, Константин успел пообщаться с Большаковым. Интересно, как отчим перенес высочайшую аудиенцию? До сих пор в счастливом обмороке или мать его уже откачала?

– И все же нет, государь. – Произнося повторно отказ, я с признательностью склонил голову. Честно, не ожидал от императора такого участия в своей судьбе.

– Нет так нет. Первую возможность отказаться вы использовали. Второе предложение: мне требуется новый директор имперского научно-исследовательского комплекса и советник по развитию промышленности, завязанной на алексиум. Подождите отказываться! – прервал мою попытку заговорить Константин. – Это не столько научная, сколько административная деятельность. Комплекс, разрушенный вами, придется восстанавливать с нуля, это займет вас не меньше чем на год. Для научной работы у вас есть Бушарин. А ваши уникальные способности…

– Нет больше моих уникальных способностей, государь, – перебил я императора.

– Но, может быть, с восстановлением источника… – впервые растерялся сбитый с нити разговора хозяин кабинета.

– Я все еще надеюсь на это, но вряд ли.

– Вот как? Мне очень жаль.

– Не надо меня жалеть, государь. Согласитесь, это очень скромная цена за жизни горожан. Даже если это спасло всего десяток, оно того стоило.

– Ваше самопожертвование спасло гораздо больше, чем десяток жизней. Вы, кстати, наверное, не знаете, но благодарные жители столицы хотят установить на том берегу памятник. Уже и петицию в канцелярию подали. Тысячи подписей.

– Обалдеть! – вырвалось у меня. – Простите, государь, это от неожиданности. Лестно, конечно. Но если что – я против.

– А это не вам решать, – рассмеялся собеседник на мою реакцию. – Итак, вернемся к моему предложению. Что вы на него скажете?

– Боюсь, что опять откажусь. Не в моих правилах советовать, но тому же Александру Леонидовичу Бушарину это назначение пришлось бы гораздо больше ко двору.

– А вы его отпустите? – остро глянул на меня правитель.

– Если он согласится, то разумеется. С чего мне возражать? – Я удивился самой постановке вопроса.

– С того, что дальнейшие его открытия уже не будут принадлежать вам. Многие на вашем месте не отпустили бы.

– Тот старт, что он мне дал, уже тысячекратно превзошел все самые смелые ожидания. Не знаю, поверите ли вы, но первоначально я всего лишь хотел, чтобы он собрал мне несколько рабочих энергоблоков.

– За язык я вас не тянул, это назначение получит господин Бушарин. Но поклянитесь, что вы ни словом, ни жестом не настроите его против!

– Клянусь: ни словом, ни жестом, ни мыслью! Я его еще подопну, если упираться начнет.

– Хорошо, но вы использовали вторую возможность отказаться. Третье предлагаемое назначение… оно не совсем назначение…

– Пока оно не прозвучало, могу я высказать просьбу? – опять перебил я императора, но у нас шел такой разговор, что этикет давно остался за его рамками.

– Говорите, я вас выслушаю. – Несмотря на кажущуюся простоту в обращении, Константину вовсе не понравилась моя вольность, так что во фразе явственно послышалось недовольство.

– То назначение, которое я хочу для себя… его еще не существует в природе…

Проговорили с императором мы еще почти три часа, прервавшись лишь на доставленный прямо в кабинет перекус. В приемной толпились сановники, в дверь несколько раз заглядывал адъютант, но монарх гнал всех, выпытывая у меня подробности идеи. И лишь разложив все по полочкам, он вынес весьма неопределенный вердикт:

– Я подумаю.

– Благодарю, государь.

– Времени много, пора заканчивать. Анна хотела вас увидеть, пойдете?

– Таким? – показал на уродливую стрижку и повязку. – Не стоит пугать ее высочество.

– Напрасно вы так, но дело ваше. О времени следующей аудиенции вам сообщат.

– Благодарю, Константин Александрович.

В приемной напоролся сразу на десяток разновыразительных взглядов: от сочувствующих до откровенно злых. Поприветствовав всех, направился к выходу, но еще в широком коридоре услышал окрик:

– Егор!

И плачущая, притянувшая меня к себе почти за уши великая княжна Анна, покрывающая поцелуями закрытый повязкой глаз, гладящая колючую макушку, подарила надежду, что у этой сказочки еще может быть если не идеальное, то хотя бы неплохое продолжение.

Прежний генерал-губернатор Петербурга и столичного округа Яков Илларионович Рылов, как и многие одаренные, погиб в первый день эпидемии – близость его жилища к центру сыграла свою роковую роль. Дела я передавал вновь назначенному. Было бы что и кому! Сгрузив немногочисленные папки на руки пока еще исполняющему обязанности главы города, но с такой супругой, я думаю, ненадолго, прошелся взглядом по оставляемому кабинету.

– Я тут у вас из стола кое-что позаимствовал, – обратился к терпеливо ожидающему нашего ухода Сурадзе.

– Знаю, найду, куда списать, – кивнул министр обороны.

И вдруг этот медведь (редкий случай, но обрусевший потомок грузинских князей был не только крупнее, но еще и гораздо выше меня) крепко обнял мое вяло трепыхающееся тело со словами:

– Сынок, ты, главное, держись, это еще не конец!

– Спасибо, Давид Георгиевич! – Сегодня я был в штатском, так что блюсти устав не требовалось. – Я в порядке. Как говорят умные люди: «Не дождетесь!»

– Вот так и держись, назло всем!

– Спасибо, буду!

Попытка Олега с занятыми руками отдать честь маршалу выглядела комично, так что я без зазрения совести вытолкал его в приемную.

– Наприветствуешься еще!

Олег еще не совсем освоился в новой роли, но постепенно возвращался к своему нормальному состоянию: немногословного, спокойного, деятельного и заражающего своей уверенностью человека. За это я его всегда ценил. Надеюсь, эти качества в скором времени оценит его новая семья.

Быстро поняв, что надо обзаводиться собственной командой, первым делом он попытался переманить Леху. К моему глубочайшему удивлению, тот не согласился:

– Извини, брат, но без меня. Моя верность даже не в сердце, а тут, – похлопал он себя по колену, намекая, на обстоятельства нашего давнего знакомства и на то, как легко отказался Олег от вассальной клятвы. Вовсе не так легко, как ему думалось, мне это стоило нескольких часов споров с применением «шарма» (тогда я еще мог его использовать), но пилоты до сих пор не разговаривали друг с другом, хотя оба уже тяготились размолвкой.

Несколько офицеров и просто хороших парней из «Кистеня» Олег все же увел. Не скажу, что обрадовался этому обстоятельству, в штате агентства и так зияло множество дыр, но препятствовать не стал. В том гадючнике, где неожиданно оказался пилот, без верных людей ему пришлось бы туго.

Хоть император и пообещал прикрыть меня от Милославского, на встречу с ним я напросился сам.

– Что это? – спросил глава приказа, разглядывая кассету.

– Запись моего разговора с китайским вирусологом Хун Хунли. Я тут подумал, что вам интересно будет знать, над чем работают в Поднебесной, их центры и имена ведущих специалистов в этой области.

Милославский хотел поставить кассету на прослушивание, но я его остановил:

– Разговор на китайском, вам потребуется переводчик.

– Вот и переведешь, – не стал он менять решение.

Пришлось потратить часть времени на диктовку стенографирующему Антону.

– Считай, что вину свою ты почти загладил. Как тебе удалось это провернуть?

– Я ведь уже говорил, я очень обаятельный! – Вряд ли фирменная улыбка при моей теперешней страхолюдной внешности смотрелась, но не раскрывать же свои секреты. – Единственное, о чем прошу, – не трогать самого ученого. Он там не главное звено, к тому же его помощь при эпидемии можно смело приравнять к работе Гольдштейна, без него бы Соломон Аронович вряд ли справился так быстро.

– Только поэтому?

– Признаюсь, есть у меня на него свои планы. Абсолютно не связанные с государственной безопасностью и не могущие ей никак повредить.

– Может, все же примешь предложение его величества и пойдешь главой императорской охраны? Я бы с тобой сработался, хоть и нагл ты непомерно.

– Я уже отказался. А насчет «почти»… я передам вам все материалы по процессу восстановления источника.

– И тем самым отведешь от себя все вопросы, когда восстановишь опять свой! Браво! – изобразил он беззвучно аплодисменты. – Но я не стану отказываться, мне много раз хотелось вытрясти из тебя эти сведения, хоть я и знал, что рано или поздно ты сам с ними придешь.

– Так между нами мир? – протянул я руку Тихону Сергеевичу.

– Мир! – подтвердил он, пожимая ладонь. – Чем теперь займешься?

– А то вы не знаете, что на меня опекунство и регентство над Потемкиными навесили!

– Знаю, но это же всего на четыре года?

– Полтора, если удастся пропихнуть изменения в их уставе и протолкнуть Ангелину в наследницы. Потемкиным вообще-то повезло, что их штаб-квартира не в столице была, – эпидемия их управленцев почти не тронула, всего две-три фигуры первого звена пострадали. Поеду на Урал знакомиться с хозяйством. Так и буду, видимо, в обозримом будущем курсировать по кругу: Питер – Москва – Екатеринбург.

– А Москва почему? А! Сообразил! Ну что ж, удачи!

– Спасибо, удача мне будет нелишней.

Говорят: не было счастья, да несчастье помогло. Будучи одаренным, я не осознавал, как сильно влияет симбионт на психику. Действительно верно отметила мать: одаренный, если чего себе надумает, его бульдозером не свернешь! Это не значило, что я собирался отказаться от своего дара, но, освободившись на время от давления, я переосмыслил целый пласт жизни.

Ведь, погнавшись за чужой мечтой, я чуть было не потерял собственную. Мне не нужна была власть сама по себе – я и с той, что имел, не знал, что делать. Мне не нужны были громадные деньги – с ними тоже надо еще уметь управляться. То, чего я хотел, лежало за границами этих понятий.

Небо.

И оно стоило того.

Три года запомнились урывками.

Я еще мог бы, сцепив зубы, разрезать на себе мышцы, но обратно срастить их без одаренного целителя пока был не способен. Мама своим остро отточенным скальпелем резала меня, заживляла, а потом плакала ночами. Ефим, быстро увязав мои приезды и перепады настроения у жены, менялся в лице, открывая мне дверь. И все же молчал, принимая неизбежность, за что ему отдельное спасибо. Уже на пороге выздоровления мы с ним конкретно напились, простив друг другу прежние обиды. И бедной маме опять же пришлось растаскивать нас по кроватям.

Михаил Потемкин, удивляя недетской взвешенностью решений, всецело поддержал смену устава. Наследницей клана стала Ангелина. Резко повзрослевшей сестре пришлось бросить студенческую вольницу и перейти на заочное, отдавая все свое время вниканию в тонкости управления клановыми предприятиями. Хотя неожиданно она получила мощную поддержку в лице жениха – Бориса Черного.

Да, вот так случилось. Приняв цену императора за свое назначение, я, понятное дело, прежде всего припряг к делу гасителя с его талантом делать деньги. Тоже перейдя на заочное, Борис почти полностью переселился в Екатеринбург, встречи его с Ларисой стали эпизодическими, а вскоре и сама Морозова познакомилась наконец воочию с назначенным женихом. И выбор родни не вызвал у нее протеста. Так что парочка после трех лет встреч вполне мирно рассталась, сохранив друг о друге только приятные воспоминания.

Узнав о разрыве, я, чувствуя вину, хотел уже просить прощения у Бориса, но он сам заявился ко мне официальным донельзя:

– Егор Николаевич! – Уже само обращение поставило меня в тупик. – Я имею честь просить у вас разрешения ухаживать за вашей сестрой, Ангелиной Павловной! С самыми серьезными намерениями!

– Э-э-э… – Я потерялся.

– Ты безнадежен! – перешел Борис на нормальный слог. – Такой момент испортил! Скажи уже «да»!

– Ты прям как у алтаря ответа ждешь! А что Лина?

– Она не против, но требует твоего согласия. Давай, скажи «да», и я пошел, у нас еще годовой бюджет не сверстан!

– Ну…

– Без-на-де-жен!

– Боря, мы о моей сестре говорим! Черт с тобой, я не против!

– Отлично!

И вот уже полгода как Лина с Борисом считались женихом и невестой. Безумной любви, которая вспыхнула когда-то у Олега с Ольгой, у них не случилось. Но тем не менее им было хорошо вместе, а клановые, прочувствовав Борины управленческие таланты, всеми силами лоббировали их брак, с которым, правда, молодые не спешили, собираясь пожениться годика через два, а то и три.

Со смертью Максима Иосифовича положение Вани на какое-то время стало неопределенным, но новый лейб-медик – Ишкин Борис Павлович не стал ломать сложившийся порядок и взял четверку осиротевших учеников Бергена под свое крылышко. Мне, лишившемуся дара и забравшему документы из альма-матер, оставалось только завистливо слушать восторги Метлы о новом наставнике.

Новая звезда медакадемии – Коля, вернее, Николай Алексеевич Голубев, так и проработавший до конца эпидемии и карантина главврачом центрального госпиталя, отказался от придворной карьеры, связав свою судьбу после выпуска с тем самым госпиталем, где уже сейчас стал ведущим хирургом. Возможно, когда-нибудь он этот госпиталь и возглавит, хотя я не хороню пока надежды переманить его в скором будущем к себе. Время покажет.

Но, как бы то ни было, своим отказом он опять вывел Ивана на прямой путь в придворные врачи. Борис Павлович, как и Максим Иосифович до него, начал готовить Ваню в преемники, и я был рад и горд за родича. С Ириной, благополучно пережившей эпидемию, они обвенчались, едва Иван встал на ноги. В пору последних дней карантина у батюшек вообще работы прибавилось, многие осознали, как дороги друг другу.

И то, что я стал крестным отцом их дочери, тоже заставляло меня гордиться.

Бушарин, принявший новое назначение, потряс общество выбором спутницы жизни. Он женился на той самой стриптизерше, что выпрыгивала из торта на мальчишнике Шамана. И он же первым делом сманил Виктора Жирнова на новое место. Пускай! Виктор давно перерос нашу мастерскую при агентстве. Новый механик занял его должность в «Кистене», но в ангар, так плотно связанный целым сводом воспоминаний, ходу ему не было. Изредка, примерно раз в квартал, мы устраивали там посиделки из разряда «только для своих», в остальное время помещение пустовало, но пока рука не поднималась сносить.

Шаман с Земелей помирились, надравшись как-то без нас до зеленых чертей. Сколько они вылакали, история умалчивает, но больше меж ними обид не было. И все равно Алексей в свиту генерал-губернатора не записался, терпеливо ожидая исполнения нашей с ним мечты и попутно возглавляя «Кистень» – самое популярное на сегодняшний день охранное и наемничье агентство столицы.

Митька окончил свою академию и пропал на службе. Виделись мы с ним чуть ли не реже, чем пока он учился. Вышедший недавно в отставку Милославский по-прежнему составлял ему протекцию, но это все, что я знал. Признаться, глубже лезть и не хотелось. Брат был счастлив, занимаясь тем, для чего был рожден, а кодовые заметки все так же точно в срок появлялись на страницах газет, и этого мне было достаточно. Ах да! Еще «Буки» на его печатке сменилась на «Аз». Невиданное дело для лейтенанта Приказа, означающее, что неинтересной его карьера точно не будет.

В Китае упоенно резались с переменным успехом два клана: Хун и Лю. А при дворе их императора с недавних пор заблистали три красотки с нефритовыми именами. Две из них являлись женами придворного советника Хун Хунли, а третья – фавориткой самого Сына Неба. Ни женой, ни наложницей, а именно фавориткой, уверенно удерживая эту позицию уже второй год. Хуиланг вполне серьезно восприняла давнишние слова оракула, и – чем черт не шутит! – может, и встанет мой внук когда-нибудь во главе Поднебесной.

И, увы, но волшебное видение, не связанное ни со зрением, ни с наличием-отсутствием источника, так ко мне и не вернулось, к чему я с большим трудом, но постепенно привык.

Эпилог

– Эй! – пошевелил я ком одеял, лежащий на постели. – Соня, подъем! До бала у генерал-губернатора всего четыре часа осталось!

– Отстань! – донеслось изнутри. – Не пойду, мне нечего надеть!

– То есть те четыре платья, которые занимают место в холле, маникюрша с парикмахершей, пьющие уже по третьей чашке чая, – куда только лезет? – это все по мою душу?

– Откуда? – из плотного свертка показалась взлохмаченная голова.

– Можно подумать, твои папаня с маманей не знают, куда ты ночевать отправляешься.

– Между прочим, не папаня с маманей, а их императорские величества, великие и ужасные! А не нравится – перестану приезжать!

– Кто сказал, что не нравится? – пощекотал я игриво выставленную пяточку. – Кто? Назови мне этого предателя! Я уже который месяц прошу тебя сделать из меня честного человека и выйти за меня замуж! Чтобы на законных основаниях требовать с тебя ежедневной ночевки в этой постели!

– Сам-то много ли в ней ночуешь? – возмутилась Аня.

Я не стал продолжать наш традиционный спор, а притянул к себе и поцеловал.

С момента окончания целого года траура балы у генерал-губернатора стали самыми популярными развлечениями у знати после императорских. Зёма в результате долгих уговоров супруги со скрипом подписался на два в год, но тем ценнее были приглашения.

Сам Олег за три прошедших с женитьбы года мало изменился – разве что седина, поселившаяся в его волосах, захватывала все большую площадь. Только не мне, с моими белыми патлами, кивать на это. Власть в столице он держал твердой рукой, и уже сейчас было понятно, что соправитель при императрице из него выйдет весьма недурственный. А ведь сколько копий в свое время мы сломали в думе и имперском совете, доказывая, что брак великой княжны не мезальянс! Сколько взяток раздали! Сколько компромата и грязи подняли! Вспоминать до сих пор тошно. Одно утешало: стоило только подумать, что не добейся мы согласия и империя когда-нибудь рухнет на плечи другой хрупкой девушки, как я удваивал и утраивал усилия.

Оставив третий танец на потом, я взял тайм-аут, позволив увести Анну какому-то хлыщу из Генштаба. По-моему, каждая собака в Питере знала, где ночует вторая великая княжна, но пока мы не были женаты, внешние приличия – наше все! Три танца – и ни-ни! Скандал! Это до меня будущая теща очень внятно довела. Не желал портить и так трудно складывающиеся отношения, приходилось идти на поводу у условностей.

Так что теперь я подпирал колонну, тщательно следя, чтобы партнер моей девушки не позволил себе лишнего.

– Никак не пойму, граф, вы бессребреник или это ваш изощренный план? – раздался из-за спины голос князя Задунайского.

– О чем вы, Кирилл Александрович? – переспросил его.

С момента открытия порта наши встречи стали реже, правда, не по его вине – я банально не находил времени на визиты. Моя служба была в процессе становления, а Лина еще нетвердо стояла во главе клана, приходилось тратить редкое свободное время на ее проблемы.

Кирилл Александрович, сделав глоток шампанского, пояснил:

– У вас была возможность стать главой клана – вы от нее отказались. Возможность занять соответствующий вашим талантам пост – опять мимо. Что скрывать, вы и на власть над империей замахнуться могли! Но опять же нет. В результате вы остались ни с чем. Почти все ваши люди уже не ваши. А у вас самого – должность руководителя заштатной службы! Так что вами движет, граф?

– Скажите еще – занюханной! Мне иногда становится забавно от того, что вы, прожженные интриганы, матерые политики, так и не поняли пока, что отдали мне в руки! Глава службы спасения! Это сейчас меня знает не так много людей, а штат службы составляет чуть больше сотни человек. Через год это будет тысяча, а мое имя будет известно в самой глухой деревеньке. Еще через год я сравняюсь в рейтинге с первыми людьми империи. И уверяю вас, лет через десять со мной будут считаться не меньше, чем с императором. А что касается моих людей, взгляните по-другому: я расставил их на самые высокие посты, какие только мог. Один мой друг – кивнул на Олега, – станет императором. Пусть формально лишь принцем-консортом, но править будет он, а не его жена. Другой, – указал на гасителя, – станет главой могущественного клана, до конца своих дней оставаясь моим вассалом. Третий, – взмахнул рукой с бокалом в сторону появившегося в поле зрения Метлы, – лейб-медиком. Четвертый, – взгляд на Бушарина, – уже советник императора по науке, видный ученый, лауреат множества премий. Пятый, – невоспитанно ткнул пальцем на приближающегося Шамана, – мой зам, всецело разделяющий мои взгляды. Моя невеста – великая княжна. Вы все еще думаете, что я плохо устроился?

– Если посмотреть так…

– А только так и надо смотреть! Я взял ровно столько, сколько хотел! Ни больше, ни меньше!

– Егор! – прервал наш диалог подошедший Алексей. – Вызов из штаба, ЧП на Волжской ГЭС!

– Понял!

Выловив из толпы танцующих Анну, достал из кармана коробочку.

– Мне надо идти.

– Куда?

– По службе!

– Опять твоя служба! – притопнула ножкой великая княжна.

– А это чтоб ты ждала! – надел на пальчик давно заготовленное колечко. – Ты будешь меня ждать?

И Аня, прямо посмотрев мне в глаза, ответила:

– Всегда!

Прощаясь с хозяевами, уловил в глазах Земели тщательно скрываемый завистливый огонек. Эх, Зёма, оправдывая свой позывной, ты выбрал землю! А нас с Шаманом ждали небо и приключения.

– Что там? – спросил у Лехи, сбегая к уже ждущей фырчащей машине.

– Как обычно: наводнение, пожары, паника.

– Это ж наш любимый расклад! – переглянувшись, хором закончили мы.

– Самолет готов?

– Ждет на полосе.

– Поехали!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg