«Тени Богов. Искупление»

Тени Богов. Искупление (fb2) - Тени Богов. Искупление 4266K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Вацлавович Малицкий

Сергей Малицкий Тени Богов. Искупление

Пролог. Долина Милости

«Никакое время не будет последним, и за последним временем последует время, но у каждого времени есть начало, середина и конец».

«Трижды пришедший»[1]. Книга пророчеств[2]

Вот она, Долина Милости, у самых ног. В две сотни лиг шириной. От подошвы Молочных гор до Геллских пиков[3]. Если бы не высота, на которую пришлось взобраться, и не разглядишь на горизонте черные зубцы. Тишина. Лишь холодный ветер путается в скалах и чуть слышно звенит ручей в заледенелых камнях. Посмотреть бы с этакой высоты на другую долину — на ту, на которой сошлись две силы, готовые перемолоть друг друга в кровавую пыль. Услышать бой барабанов, заранее зная, чем он обернется. И успеть вернуться к той, которая стоит за спиной, сразу, а не через много лет. Слишком много лет.

— Как ты меня нашел?

Только в последние дни зимы дышится так легко. Снег на холмах осел и покрылся жестким настом. Сыро, но воздух прозрачен как лучшее одалское стекло. Уже скоро весеннее солнце пробьет пелену облаков, растопит сугробы, согреет землю, и все живое пойдет в рост. Между узких речек взметнутся травы, вокруг озер зашелестят листвой рощи. Теплый туман поползет с холмов, наполняя ложбины. Здесь бы стадам пастись, но на той стороне долины разбойничье гнездо — Лок[4], поэтому не будет ни стад, ни свежей пашни, а редкие деревни останутся похожими на граничные остроги. На шесть сотен лиг раскинулась дикая вольница — от Вандилского леса[5] до Мертвой степи[6], где властвуют кимры[7], которых разбойники боятся сами. Впрочем, в Мертвой степи и чуть севернее — в Хели[8] — есть кое-что и пострашнее кимров. Но в Хель дорога одним безумцам, а здесь-то воля вольная всякому, однако, словно страшась местных красот, даже королевские дружины редко забредают в эти края. А уж купцы… Только с большой охраной. Не потому ли здесь так тихо и свежо? Отчего же никак не получается отдышаться?

— Как ты меня нашел?!

Высокий мужчина — судя по стати — крепкий воин, по лицу — почти старик, по влажным глазам — очарованный красотами весеннего Терминума[9] юнец, обернулся, но сначала посмотрел не на привязчивую собеседницу — худую и беловолосую женщину средних лет, а взметнул взгляд к пронзающим синее небо снежным вершинам Молочных гор и блаженно зажмурился, словно почувствовал желанную прохладу.

— А ведь ты едва не убила меня…

Он поднял пронзенный короткой стрелой посох. Она скривила губы:

— Неужели ты стал смертным?

— Ты знаешь, о чем я…

— Захотела бы — убила. Отвечай, Бланс[10]!

— Хопер, — поправил он ее, сбросил с плеча мешок, прислонил к камню испорченный посох, присел на обломок белой колонны и только потом стянул с головы вязаную гебонскую шапку и вытер ею пот с обветренного лица.

— Называй меня Хопером. Меня все так называют. Хотя бы последние лет пятьдесят точно. Значит, не убила, потому что не хотела убить? Ну хоть что-то… Ты-то по-прежнему Амма[11]?

— Тебе-то что? Я — это я.

Она осторожно опустилась на похожий камень в десяти шагах от нежданного гостя. Положила рядом взведенный самострел, звякнула ножнами старого меча. Замерла на фоне древних развалин и сооруженной в их глубине убогой хижины. Рядом в загоне топчет снег небольшое стадо овец, жмется к стогу сена коротконогая кимрская кобыла с жеребенком, порыкивают два здоровенных степных пса. Такие разорвут в пару секунд, куда надежнее самострела или меча, который когда-то недурно поблескивал в сильных руках Аммы. Но воспитаны, лежат, подобрав под себя лапы, хотя глаз с гостя не сводят.

— Смотри… Я готов воспользоваться любым именем. Только скажи. Вижу, ты так и не отыскала свой клинок?

— Не твое дело, — поджала губы Амма.

— Не мое. А ты не переменилась. Сколько мы с тобой не виделись? Страшно подумать…

— Я тебя не видела семьсот два года. И надеялась, что больше уже не увижу.

— А ведь я искал тебя… — пробормотал Хопер, опустив взгляд на собственные сапоги.

— А я нет, — выдохнула Амма. — Одно время даже думала, что ты среди тех…

— Я выжил, Амма, — едва заметно качнулся Хопер. — Не своею волей, руку мне прострелили, да и тушку отметили, но выжил. Именно я, а не кто-то другой. Это я — тринадцатый.

— Значит… — она прищурилась, вглядываясь в Хопера.

— Да, — он кивнул. — Хвастаться нечем. Беду остановили или отсрочили без меня. Став смертными… Закляли сами себя и превратились… — Хопер засмеялся словно закашлялся, — в дюжину маленьких менгиров[12]. В истуканов. Которые осыпались прахом. Вместе с оружием и доспехами.

И снова бой барабанов в ушах и ужас накатывающий с севера, где за частоколом пик — чудовища. Фризские стяги, маски энсов[13], оскаленные пасти бестий[14] и пять силуэтов высших… Сколько они уже ему не снились? Года два или три? А ведь до этого едва ли ни каждую ночь…

— Так все и произошло? — она снова сузила взгляд.

— Наверное, — он пожал плечами. — Я был не самым внимательным наблюдателем. Валялся среди мертвецов почти таким же трупом… Но смерти двенадцати умбра[15] хватило, чтобы последняя жатва завершилась. Да, плоть Терминума треснула, разверзлась Большим провалом, многие дома обрушились, придавив укрывшихся в них, но мор закончился, чудовища убрались в логова, северяне, потеряв каждого второго, отступили, жнецы[16] рассеялись…

— А потом?

— А потом я очнулся. Вернулся на все готовенькое. Было бы странным… не очнуться. Залечил раны. Много лет искал тебя. Но ты хорошо пряталась. Зачем-то. Сколько нас осталось, Амма? Ты должна знать.

— Тринадцать, — ответила она.

— Надо же… — скорчил гримасу Хопер. — Значит, остальные все в деле? Мы поразительно живучи, не находишь? Почти как люди.

— Ничего не изменилось за семьсот лет, — проговорила Амма. — Так же как не менялось и предыдущие триста. Было двадцать пять умбра — осталось тринадцать. Пять верных слуг и восемь неверных. Пять высших и восемь низших. Восемь курро…[17] Восемь беглецов. Я не удивлена, что ты выжил. Ты всегда был самым хитрым.

Хитрым… На что хватило его хитрости, так это оказаться в самой гуще схватки. Поднять нож, чтобы сделать то же, что решили сделать его соратники, и получить сразу три стрелы — в живот, под левую ключицу и в правую руку, которая оказалась пришпилена к груди. О чем он тогда подумал, выпуская кровавые пузыри изо рта? Ведь о ней. Точно о ней. Где же ты пропадала, Амма?

— Это не хитрость, — засучил рукав и показал шрам на предплечье Хопер. — Это судьба. Такой же на теле. И не один.

— Оправдываешься? — Она скривила губы. — Всегда оправдываешься.

— А если бы… я остался там, — хрустнул пальцами Хопер, — ты была бы рада моей смерти?

— Я уже давно ничему не рада, — проговорила Амма. — Как ты меня нашел, Бланс?

— В этот раз я искал не тебя, — признался он. — Хотя, не скрою, рад встрече. Я искал вот это.

— Это? — Она наставила на него самострел, мотнула головой, чтобы проследить направление взгляда, удивленно подняла брови. — Мою хижину?

— Уютное гнездышко? — раздраженно хмыкнул Хопер. — И внутри, полагаю, куда уютнее, чем снаружи? Ты всегда умела все устроить. И живешь ты здесь… лет шесть?

— Пять, — поджала она губы. — Год строила. И внутри уютно. Но не для тебя.

— Жаль, — вздохнул Хопер. — Когда-то мы с тобой неплохо ладили. Вплоть до той ссоры. Перед самой битвой. До сих пор не могу понять, чем я тебя огорчил? Я ведь не мог на нее не пойти. Все было не зря, Амма. Семьсот лет покоя — это немало.

— Миг, — прошептала Амма.

— Ну да, — согласился Хопер. — Мгновение для нас и вечность для смертных. Хотя, как оказалось, мы тоже смертны. Впрочем — дело давнее. Я здесь не из-за тебя, и не из-за твоей хижины. Я здесь из-за развалин.

— Из-за руин? — не поняла Амма. — Не золотишком ли промышляешь? Нет тут золота. Может, и было, но я не нашла. Хотя сюда с самого Прихода[18] никто не заглядывал. Если не дольше. Тропы обрушились. Выше и севернее по склону стоял монастырь, так он сполз в день Кары Богов[19] с куском скалы, стерся в щебень, так что и наверх дороги больше нет. Тысячу лет назад… А уж тропу сюда я так спрятала, что… только ты и мог ее найти. Лошадь внизу оставил?

— Да, — кивнул Хопер. — Так что я у тебя не задержусь. Лошадь прошла бы по тропе, но мало ли… Не хотел рисковать. Долина милости[20] не слишком милостива. Без лошади никак. Я в самом деле не ожидал тебя здесь увидеть. Но чувствовал… жизнь наверху.

— Это всего лишь камни, — она смотрела на Хопера с подозрением и как будто с сожалением. — И храмом они были не тысячу лет назад, а раньше. На сотни лет. Их разрушила не Кара Богов. И не трещина поперек Терминума. Их разрушило время. И беспамятство.

— В этом все дело, — согласился Хопер. — Когда-то здесь стоял один из храмов Трижды пришедшего. Сейчас о нем мало кто помнит. Три тысячи лет прошло. Кстати, ты ведь должна знать, летоисчисление в Терминуме до Прихода велось как раз с его последнего визита. Так вот это один из первых его храмов. Он, конечно, не бывал здесь, но…

— Сказки и мифы, — брезгливо поморщилась Амма.

— Возможно, — он не собирался с ней спорить. — Но до Кары Богов Трижды пришедшему возносили молитвы миллионы. Я слышал, что древняя вера доставила немало неприятностей высшим и после Прихода. Или ты думаешь, их ненависть к Трижды пришедшему объясняется одной лишь ревностью?

— И что же ты хочешь найти в этих руинах? — сдвинула она брови.

— Полагаю то, что нашла ты, — лишь мгновение он смотрел ей прямо в глаза и тут же отвернулся, словно обжегся. — Обрывки пергамента, каменные таблицы, стелы, фрески, обломки керамики с надписями. Все, что содержит хотя бы часть слова или образа.

— Зачем тебе этот хлам? — раздраженно проговорила она, поднимаясь.

— Для того, чтобы кое-что выяснить, — Хопер остался сидеть, даже опустил голову. — Семьсот лет я не нахожу покоя. Не могу понять, что там произошло…

— Я тебе втолковывать ничего не собираюсь, — процедила сквозь зубы Амма.

— Но ты что-то знаешь? — с надеждой шевельнулся он.

— Только то, что ты рассказал, — скривила она губы. — Кем-то удачно пущенная стрела лишила тебя возможности совершить подвиг.

— Перестань, — поморщился Хопер. — Никто не собирался совершать подвиг.

— Ну, — она умела быть безжалостной, — ты-то обошелся без подвига?

— Нет, — он понемногу начинал закипать. — Мы вышли, чтобы сражаться. С той стороны было слишком много поганых.

— Энсов, — поправила она чуть слышно.

— Как угодно, — процедил сквозь зубы Хопер. — Энсов, поганых, разных добрых зверушек, готовых разметать хозяев этой земли. Ну и нас заодно. Или вновь обратить в бессловесных слуг. Согласись, триста лет свободы, пусть они и не были безмятежными, изменили нас. Пережитое стоило того, чтобы защитить эту землю. Да и людей, рядом с которыми мы жили.

— И травили которых, — прошептала Амма. — Истязали и убивали. Не разделяя женщин и мужчин, стариков и детей.

— Не мы, — помрачнел Хопер.

— Не лги себе. — Она облизала сухие губы. — На что вы рассчитывали?

— Выжить, — ответил он. — Самое страшное, что нам грозило, — лишиться выпестованных нами тел. Все прочее проговаривалось, но… умирать никто не собирался.

— Помахать мечами, погибнуть в славе и доблести, воспарить, а затем захватить новые тела? — она прищурилась. — Не слишком великая цена. Так… беспокойство и временное неудобство. Что вас заставило сдохнуть по-настоящему? Ах да, ты же упал в спасительный обморок. Только все равно не сходится. Как они сумели убить себя?

Убить себя? Поймать в грудь стрелу и захлебнуться кровью. Скорчиться от боли. Лежать на земле между ног и тел. Пытаться рассмотреть солнце среди теней. И наткнуться на взгляд соратника, который втыкает себе в горло каменный нож. Убить себя было бы легче…

— Вот… — он подтянул мешок, распустил завязи, сунул в горловину руку и вытащил сверток.

— Что это? — отшатнулась Амма.

— Нож, — Хопер развернул сукно и взял в руку каменное оружие. Отшлифованное лезвие шириной в три пальца поблескивало. Рукоять была оплетена кожей.

— Кто сумел это сделать? — побледнела Амма.

— Чего ты боишься? — не понял Хопер. — Да, один из нас открыл секрет, как взять часть менгира, сохраняя в нем силу, которая одна и может справиться с такими, как мы. Задачка не из легких, это ведь не стриксов[21] наковырять для амулетов, хотя и с ними приходится повозиться. Я, правда, снарядил таким же камнем посох, который ты продырявила, но уже после, да и нет у меня похожего умения… Пойми, никто из нас не только не хотел погибать, но и лишаться свободы… Вновь становиться слугой, сменной шкуркой. Не для этого мы освободились. Кто же мог подумать, что придется выбирать между рабством и смертью? Такой нож мог бы развоплотить высшего умбра, если бы он вышел против нас. Жнеца, как теперь говорят. Так мы думали, во всяком случае. Это, конечно, великая тайна, но…

— Послушай, — понизила голос Амма, не сводя взгляда с ножа. — Зачем эта суета? Неужели никто из вас сам не хотел стать жнецом? Почувствовать вкус божественного могущества? Наполниться силой, к которой ныне у нас нет доступа? Воспарить над слабостью и случайностью?

— Оставь, — покачал головой Хопер. — Когда-то мы обсуждали этот соблазн. Я не изменил своего мнения. К тому же — это невозможно. Подобное не в нашей власти.

— Немного покорности и послушания, и сила даст о себе знать, — прошептала Амма. — Те, кто обладает властью, неплохо платят за покорность. Они могут одарить даже этим…

— Кто тебе это сказал? — удивился Хопер. — Даже если и так, и вытерев о тебя ноги, тебя поднимут на древко, ты не обретешь свободу! Это и есть рабство.

— Или абсолютная свобода, — вымолвила Амма и вдруг подмигнула Хоперу. — Пока боги спят.

— Спят? — напряженно засмеялся Хопер. — Крепко же они спят. Опять проверяешь меня? Издеваешься? Пойми, тогда в Хмельной пади[22] впервые были готовы столкнуться друг с другом умбра. Ты знаешь, что такое война демонов? Пусть даже полудемонов. Весь этот мир мог разрушиться!

— Я помню что-то подобное, но страшнее… — прошептала Амма. — Но ни один из нас не был убит за тысячу лет.

— Двенадцать, — не согласился Хопер. — Да, самоубились, но все же. Тринадцать вытащили ножи, и двенадцать всадили их в собственные шеи. А тринадцатому руку вместе с зажатым в ней ножом не только проткнули стрелой, но и пришпилили ее к груди. И, теряя сознание, я еще не знал, чем все это закончится.

— Не закончилось, — чуть слышно произнесла Амма.

— Тогда — закончилось, — буркнул Хопер, снова заворачивая нож. — Тебе все-таки хочется позлить меня? Пестовала это желание семьсот лет? Если бы ты знала, какое горе обрушилось на меня, когда я понял, что не ушел вместе со всеми! И какое счастье нахлынуло, когда я почувствовал, что жертва не была напрасной!

— Все-таки жертва? — скривила губы Амма.

— Да нет же! — заорал, вскочил на ноги, шагнул к Амме Хопер и тут же получил стрелу в живот. Согнулся, стиснул древко руками и повалился боком на камень, хрипя от боли.

— Да ты… озверела!

— Зато не состарилась, — с облегчением выдохнула Амма. — Забыл, что я никогда не шучу? Давай вспоминать вместе. Заодно и проверим, как ты перенес битву в Хмельной пади. Выпрямись. И не стони, ничего важного я тебе не проткнула. Руки сунь под спину. И не дергайся. А то вдавлю еще глубже.

— Чего ты хочешь?

— Вытащить стрел…

И снова перед глазами Хмельная падь. Трупы. Тлеющие в отдалении костры. Черное небо с россыпью звезд и диском луны. И стрелы в животе и груди, которые ему придется вытащить из себя самому. Битва завершена. И никого рядом, только двенадцать окаменевших фигур, которые начинают осыпаться пеплом на весеннем ветру…

— Очнулся? Не обманул. Живучий. Можешь садиться, рану я залепила хорошим средством. Завтра даже покалывать уже не будет.

Она сидела на прежнем месте и рассматривала его каменный нож. И вновь взведенный самострел лежал там же, где и в прошлый раз. Хопер встряхнул головой, осторожно прикоснулся к животу. Согнувшая его боль не ушла, но утихла. И, кажется, не обещала долгого недуга. Кто из умбра мог сравниться с Аммой в стрельбе или фехтовании? Немногие. А кто из них мог выпустить стрелу в живот собеседнику? Почти каждый. Но только не Амма. Да, время бывает безжалостным по-разному.

— И эту женщину я искал семьсот лет, — процедил сквозь зубы Хопер, садясь на тот же камень.

Она позволила себе улыбнуться.

— Имей в виду, что у меня еще много стрел, а ты уже не тот, что прежде. Кстати, ведь ты единственный, кто застрял в одном теле на сотни лет. Почему?

— Не единственный, — поморщился, поглаживая живот, Хопер. — Что мы знаем о высших? Почти ничего. Да и здесь… Тот же Чирлан[23] прирос к телу коротышки-весельчака на те же сотни лет. К тому же ты забыла себя…

— Я о себе всегда помню, — ответила Амма. — И со мной все просто. Не скажу, что мне очень понравилась именно эта оболочка, но слишком много труда в нее вложено. Я к ней привыкла. Да и с годами я уже стала похожа сама на себя. Приросла к этому телу. А ну как не переживу расставания?

— А я просто не хочу, — осторожно выпрямился и выдохнул Хопер. — Можешь смеяться. Я еще этот грех не отмолил. Мне же это тело не подарено было. Как и каждому из нас. Мы украли их.

— Надо же, — удивилась Амма. — В умбра заговорила совесть? Старый волк пришел пролить слезы в овечий загон?

— Все не так, Амма.

— Мне неинтересно, что творится внутри тебя, Бланс, — она почти оскалила зубы. — Ты остановился на том, что происшедшее в Хмельной пади не было жертвоприношением. Чем же оно было?

— Никому бы не простил, кроме тебя… — покачал головой Хопер.

— Меньше пустой болтовни, — повысила голос Амма.

— Попыткой избежать рабства, думаю, — прошептал Хопер. — Может быть, надеждой призвать забывших нас богов. Я не все слышал, едва успел к началу битвы. Да, оказалось, что гибель моих друзей возымела силу жертвы, умалила даже высших, но кто мог знать об этом? Пойми, если бы двое-трое встали против нас, мы бы сладили с ними. Развоплотили бы уж точно. Но вышли все пятеро. Вышли осиянные едва ли ни божественной силой! И мы не могли двинуться с места. Застряли, как мухи в паутине…

— Почему ты промедлил? — Спросила Амма. — Тень сомнения накрыла тебя? Или страх?

— Страх? — Хмыкнул Хопер и тут же стер улыбку с лица. — Я не знаю, что испытывали те, кто стоял рядом со мной. Но я услышал голос. Голос, который открыл мне то, что я, оказывается, и так знал. Голос, который я мечтаю услышать еще раз. Большего счастья, чем счастье слышать его, я не испытывал. Он пел в моей груди. Горел в ней. Он был моим голосом. Слезы лились из моих глаз от его звучания. Он успокаивал меня, говорил, что смерть — это как вечный сон. Еще что-то… И я промедлил, хотя уже и подносил нож…

— Опять сладкий голос, — как будто помертвела Амма. — Тебе не кажется, что когда-то это все уже происходило? Не здесь, но с нами и так похоже.

— Разве ты не хотела бы это повторить?

— Зная последствия?

Она и в самом деле как будто хотела услышать его ответ.

— Последствия… Не все обладают даром прорицания. К тому же это ведь не было голосом беды. Понимаешь, этот голос словно собирался умереть вместе со мной! Пожертвовать собой ради меня! Точно так же, как пошел на смерть тот, в руинах храма которого ты устроила хижину! Пошел на смерть, чтобы остановить предыдущую беду, что нависала над этой землей задолго до Прихода!

— Неужели? — растянула губы в улыбке Амма. — Предыдущую беду? А последующую? И что ты собираешься делать с новой бедой? Значит, двенадцать умбра покончили с собой и ценой своей жизни подарили этому миру семь сотен лет благоденствия? И что же дальше? Ах, нас же еще тринадцать… Хотя, что это я… Я, вроде, не собиралась расставаться с жизнью. Да и ты, как всегда, найдешь причину для оправдания. Кто у нас остается? Неужели те, кто не пошел с вами тогда? Ты думаешь, что семи сотен лет достаточно, чтобы они разлюбили жизнь? Тем более теперь, когда их жребий очевиден? К тому же, разве ты можешь обещать им, что они услышат голос бога? Конечно, может быть, они и тоскуют по нему, но ведь прошла уже тысяча лет. Пора бы и отвыкнуть… Да и свобода чего-то стоит. Ты же сам говорил о свободе! Разве не так? Разве не так?!

— Ты не понимаешь, — прошептал Хопер. — Ты все еще не понимаешь… Этот голос, он… не покушался на свободу. Он… не вынуждал. Просто открылся. А что если это был голос кого-то из этого мира? Кого-то, кто однажды уберег эту землю? Этой истории больше тысячи лет, много больше. И если бог этого мира пробудился тогда, семьсот лет назад, то он может пробудиться еще раз. Главное — отыскать что-то, чтобы понять, как до него достучаться. Найти зацепку… Ключ…

— Ты сошел с ума, — фыркнула Амма.

— Может быть, — пожал плечами Хопер.

— И для этого ты рыскаешь по древним развалинам?

— Да.

— И тебе удалось что-то найти?

— Мало… — он тяжело вздохнул. — Прежние верования Храмом Кары Богов[24] объявлены ересью. Их следы разыскивают и уничтожают много столетий.

— Но ты не отступишься? — спросила Амма.

— Не должен, — развел руками Хопер. — Если буду пореже с тобой встречаться. Но я никуда не спешу. У меня много времени в запасе.

— Ладно, — после минутной паузы сказала она. — Кое-что попало ко мне в руки. Случайно, хотя… Конечно, никакой силы в этом нет, если только она не сливается с силой этих руин, но… Подожди меня здесь, я принесу. Псы! А ну-ка, присмотрите за этим… человеком.

Псы поднялись тут же. Оскалили пасти и, перекатывая в глотках рык, сели у камня, на котором только что сидела Амма. Женщина, которую он искал семьсот лет.

Она вернулась через пару минут.

— Вот, — Амма показала Хоперу сверток. — Здесь полный список пророчеств и жизнеописание Трижды пришедшего. Довольно милое сочинение, я тебе скажу. Я нашла его в нише в подвале. Там, где его не было точно. Даже не знаю, или я страдала слепотой, когда обследовала руины, или оно появилось там по волшебству. Но это только ветхие листы пергамента, заполненные старо-берканскими буквицами больше тысячи лет назад и сшитые друг с другом в книгу, и ничего больше. В этом нет… магии.

— Магия может таиться не в листах, а в смысле, — прошептал Хопер. — Святые боги. Это не может быть! Что ты хочешь взамен?

— Твой каменный нож, — сказала Амма.

— Зачем он тебе? — удивился Хопер.

— Отдай, тогда скажу, — пожала плечами Амма.

— Разве он не у тебя в руках?

— Я должна была это услышать, — сказала она и бросила ему ответный дар.

Он стянул с ветхой книги обертку и тут же начал бережно перелистывать страницы, повторяя вполголоса:

— Бог мой, это же древнейший список! Без исправлений! Полный! К тому же рукописный, значит, он куда древнее тысячи лет. Перед Карой Богов в ходу уже была печать на станках. Ты смотри… Вначале завет, затем завет с комментариями, потом бытие, пророчества, гимны…

— Ты надолго расположился? — с напряжением спросила Амма.

— Прости, — он поднялся, завернул книгу, спрятал ее в мешок. — Действительно, никакой магии, просто текст. Но какой текст!

— Ты все еще думаешь, что тогда… семьсот лет назад это был голос бога? — она смотрела на Хопера испытующе.

Он не отвел взгляда.

— Не знаю, — пожал плечами Хопер. — Но я убежден…

— Убежден? — перебила она его. — Сколько тебя помню, ты всегда был в чем-то убежден. Ладно. Это все?

— Все? — он не понял, оглянулся, придерживая рукой рану. — Ну… ты остаешься собой. Все здесь устроила… Колодец, наверное, почистила. Я слышу звук ручья. Забралась повыше. Ты видишь всех, тебя — никто. Да и печь можно топить без особых опасений. Скучновато только одной-то.

— Кем я была, Бланс? — спросила она.

— Хопер, — снова поправил он ее. — Пусть уж лучше я буду Хопером, если ты не принимаешь меня прежним. Ты — Амма, если не заявляешь об ином. Умбра, как и я. И курро, как и я. Отверженная по собственной воле. Отыскавшая свободу в чужой земле. И опасающаяся всего на свете. Неужели твоя способность к предсказаниям тебе не всегда служит? Да и мое посещение тебя удивило. Это точно.

— Твое посещение — как полет комара. Глупо его предсказывать. Мелочь. А себе я могу пророчествовать только собственную смерть.

— И когда же она случится? — заинтересовался Хопер.

— Не знаю, — попыталась улыбнуться Амма. — Истина редко открывается в полноте. Но две вещи я знаю точно. Меня убьешь ты. И вот этим самым ножом.

Он замер. Вгляделся в женщину, которая семьсот лет пряталась от него.

— Милостивые боги, — прошептал Хопер. — Я тебя убью? Этим ножом? И ты носишь это в себе семьсот лет? Так вот почему ты тогда… Зачем мне убивать тебя?

— Это предвиденье, — ответила Амма. — Я не толкую будущее. Зачем? Мне это неизвестно. Ты, кстати, ведь тоже не обделен талантами? Я могу не только предсказывать, но и точно знать, сколько умбра разгуливают по земле. Но не могу, как ты, почувствовать каждого. Не могу погрузиться внутрь кого-то и обаять его во всей полноте. Это редкий дар.

— Он не всегда подвластен мне, — признался Хопер. — Только когда они открываются, или обстоятельства становятся сильнее их скрытности. Или же, когда они становятся вестниками. Да и то… Почему ты не убила меня? Ну, не лишила меня тела, почему выпустила стрелу в посох? Если знала, что я угрожаю тебе? Или и твоя рука дрогнула?

Она ответила не сразу. Молчала несколько секунд, потом неохотно произнесла:

— Одно мое предвиденье не сбылось. Может быть и это… ошибочно?

— Какое же не сбылось? — затаил дыхание Хопер.

— Ты не должен был выжить, — прошептала Амма. — Все тринадцать должны были погибнуть. Тринадцать. Больше половины умбра, воплощенных в этом мире. И знаешь, это ведь только часть предвиденья. Все мы, все оставшиеся должны были отправиться в бездну. А отделались семью сотнями лет слабости и покоя. Может быть, благодаря тебе или тому… голосу. Или меткости того лучника.

— Так ты не ссорилась со мной… — прошептал Хопер. — Ты прощалась?

— Скоро они вернутся, Бланс, — обронила Амма.

— О чем ты? — Не понял Хопер.

— Да, — она закрыла глаза. — Я здесь пряталась не от тебя. Та жатва не была последней. Третья жатва грядет. Самая кровавая. Может быть, действительно последняя. Иная. Такая, что все предыдущее покажется легким насморком…

— Когда начнется? — процедил сквозь зубы Хопер.

— Уже скоро, — ответила Амма.

— А точнее?

— В день весеннего равноденствия.

— Где?

— На юго-востоке — в Альбиусе[25]. В маленьком городке на берегу Манназа[26]. И на севере… — она нахмурилась. — В городишке в горном ущелье. Там, где тоннель с железной дорогой в горах и исток большой реки.

— Ясно, — Хопер кивнул. — Это Водан[27]. Что ж, Альбиус чуть ближе. Ненамного, но ближе. К началу празднества может и не успею, а к раздаче подарков буду на месте.

— Думаешь остановить беду вот этим? — кивнула на книгу Амма.

— Не знаю, — ответил Хопер.

— Подожди, — она задержала его. Сделала шаг и кончиками пальцев коснулась плеча, заставив его замереть. — Я не сказала главного…

— Главного? — обернулся Хопер.

— Все повторяется.

— О чем ты? — снова не понял Хопер.

— Все повторяется, — повторила она с нажимом. — То, что обратило прежний мир в пепелище. То, что вынудило нас оказаться здесь. То, отчего мы бежали. То, что лишило нас богов. Кажется, мы принесли заразу с собой.

— С чего ты взяла? — побледнел Хопер. — И разве наши боги мертвы?

— Ты ведь и сам подозреваешь это? — улыбнулась Амма и раскинула руки в стороны. — Знаешь, что-то действительно есть в этом древнем храме. Здесь и в самом деле хорошее место. Чистое. И оно прикрывает. Ты обманул меня, никакой жизни ты здесь не почувствовал. Я поняла это по твоим глазам, когда ты поднялся к моей хижине.

— До того, как выпустила в меня стрелу? — спросил Хопер.

— Сначала в твой посох, — смахнула с лица улыбку Амма. — Ты был удивлен, когда увидел меня.

— Потрясен, — признался Хопер. — Потому что увидел тебя, Амма. Пришлось отвернуться, чтобы не дать волю слезам.

— Не стоит стесняться слез, — медленно проговорила она.

— Так ты прячешься здесь от прошлого ужаса? — спросил Хопер. — Ты не сошла с ума? Или ты не знаешь, что не знает, что нельзя укрыться от пожара в горящем доме?

— Послушай, — она сглотнула слезы. — Нас осталось тринадцать. Не знаю, что стало с Покоищем[28], есть ли оно вообще, но умбра в нем больше нет. Думаю, если оно есть, в нем только энсы и бестии. Обычные люди и воины, которые спят и будут спать, и их много, и будет много, даже если очередная жатва исторгнет их тысячи, но умбра — нет. Пятеро из нас все еще служат. Да, высшие умбра все еще служат. Хотя мне все больше кажется, что служат четверо, пятый… как будто уже сотни лет укрыт тенью. Но он жив или она жива. Не знаю. Может быть, это Тибибр[29], он всегда был выше и мудрее прочих. Но и эти четверо… Кому они служат?

— Нашим богам, — ответил Хопер. — Кому им еще служить?

— Может быть, — прищурилась от лучей пробившегося сквозь тучи зимнего солнца Амма. — Одно непонятно, как они служат, не слыша голоса? Или он приходит к ним, как пришел к тебе? Ну ладно, их пятеро. Восемь курро — здесь, на юге. Трое из нас нацепили балахоны пастырей и пытаются противостоять тем пятерым или лелеют еще какие-то замысли. Еще трое живут своей жизнью. Еще двое — мы с тобой.

— И что? — нахмурился Хопер. — Все верно. Тринадцать.

— Есть еще кто-то, — чуть слышно прошептала Амма.

— Четырнадцатый? — не понял Хопер. — Чужак? Или пробуждается один из богов?

— Не знаю, — она глубоко вздохнула. — Нас тринадцать, но еще кто-то словно невидимые крылья, реющие в высоте. Словно хищная стрекоза, подрагивающая в хитиновой куколке. Смертоносный меч, зреющий в стальной болванке. Но главное не это. У меня начали потеть кончики пальцев. От ужаса. Точно так же, как и тогда. Не здесь, а там. Где все началось и все кончилось. Где нас уже нет. Перед Исходом[30].

— Всего лишь это? Кончики пальцев и все? Да ты сошла с ума.

— Всего лишь, — прошептала она.

Хопер посмотрел на собственную ладонь, протянул руку и коснулся прядей Аммы. Ее белые волосы прилипли к его пальцам и потянулись за ними, как взбитый шерстяной пух. Хопер замер.

— Ты чего-то не договариваешь, — наконец произнес он.

Амма не ответила ему. Хопер поклонился ей, развернулся и пошел прочь.

— Почему ты никак не успокоишься? — крикнула она ему вслед.

— Хочу сам распоряжаться своей судьбой! — донеслось в ответ.

— Будь осторожен! Не забирайся слишком высоко! Тебя ждет беда на высоте!

— Какая беда?

— Не знаю. Что-то с рукой и сердцем. Что-то черное. И невыносимая боль.

Глава первая. Альбиус

«Обещанное настанет, потому что обещано не тебе».

Пророк Ананаэл[31] «Каменный завет»[32]

Излет первого месяца весны считался весной даже в предгорьях. Холодный ветер порой заряжал мокрым снегом, но надолго его не хватало. Из облаков выбиралось солнце и день за днем прогревало городок Альбиус со всеми его стенами и башнями, крышами и площадями, улочками и крохотными садиками. Усердие приносило плоды; еще вчера в укромных переулках и у главных ворот лежали грязные сугробы, а сегодня от них не осталось и следа. Конечно, и городские уборщики не покладали рук, и бургомистр Альбиуса сорвал голос не просто так, но где бы они были, если бы не солнце? Огибающий городскую стену Манназ все еще тащил в упругих струях куски льда, горы, отливая зеленью молодой травы только к подошвам, сияли снежной белизной, деревья топорщили голые ветви, девичьи плечи от холодной свежести спасала только стеганая куртка, но весна уже перешагнула порог. Одно было неясно, отчего и небо, и горы, и свежесть — все это казалось подобным тонкой струне, что должна лопнуть с минуты на минуту? Может быть, из-за прекрасной черноволосой незнакомки, что с удивлением поймала восхищенный взгляд шестнадцатилетней девчонки и ответила ей улыбкой? Ладная, с распущенными волосами, не дитя, но и не мать, чистая, как вода в горном ручье. Откуда этакое чудо в Альбиусе?

На ярмарочной площади стоял гул, торговцы призывали то ли покупателей, то ли теплое лето, зеваки из окрестных деревень судорожно сжимали в кулаках тощие кошельки, лоточники тыкались друг в друга корзинами и казалось, что только Торн Бренин[33] — тронутый сединой капитан королевской стражи в отставке и добровольный попечитель альбиусской роты стрелков — точно знает, куда и зачем он направляется. Горожане расступались перед ним словно воды Манназа под килем берканской ладьи, и следовавшая за отцом темноглазая Гледа могла крутить головой, вовсе не опасаясь не только карманного воришки, но и случайного, а то и неслучайного тычка или щипка. Впрочем, последнее ее скорее огорчало, чем радовало, потому как было ей чем ответить на подобное посягательство; не все же махать деревянной палкой, обучая молодых увальней фехтованию, да сбивать кулаки о ровесников из будущих воинов? Признаться, все это ее забавляло целых три года, но уже начинало надоедать… Вот ведь незадача! Где же прекрасная незнакомка? Только что была перед глазами!

— Я вижу, капитан Бренин прибыл на ярмарку за подарком для прелестной женушки?

Между рядами в сторону ратуши двигался бургомистр. Стражник с корзиной подношений тащился сзади, а сам барон Троббель[34] — седой старик, напоминающий выросший в каменистом грунте корнеплод, — покачивался с ноги на ногу и между делом высматривал вокруг себя что-нибудь полезное, требующее его доброго или недоброго покровительства.

— С чего вы взяли, господин бургомистр? — спрятал в бороде улыбку Торн.

— Альбуис не самый большой город, — подмигнул дочери Торна Троббель. — Капитанов королевской гвардии в нем — раз, два и обчелся. А женушек у них и того меньше. И лишь у одной из них день рождения на праздник весеннего равноденствия. Так что, считай, что вечерний фейерверк будет вспыхивать и для твоей Лики[35], капитан.

— Я передам ей, господин бургомистр, — склонил голову Торн вслед бургомистру. — Можем ли мы надеяться на ваш визит?

— Конечно! — обернулся Троббель. — Но не сегодня. Боюсь, что сегодня мне будет не до визитов. Но я не прощаюсь, капитан! Вечером загляну в кабак у южных ворот! Заваливайтесь вместе с Кригером[36]!

— Непременно! — отозвался Торн и добавил, когда Троббель отдалился на десяток шагов. — Хотел бы я быть столь же бодрым, когда мне стукнет восемьдесят четыре…

— Это случится через тридцать один год, — зевнула Гледа. — Мне тогда стукнет… почти сорок восемь? Святые боги! Да я буду уже старухой!

— Старухой? — отец укоризненно покачал головой. — Твоей матушке сегодня исполняется сорок восемь. Разве она старуха?

— Что мы ей подарим, пап? — виновато пробормотала Гледа.

— А ты как думаешь? — спросил Торн через минуту, окидывая строгим взглядом торговые ряды и заставив дочь вздрогнуть. Гледа уже было решила, что отец не услышал ее в ярмарочном шуме, но Торн Бренин слышал все и всегда.

— Какое-нибудь украшение? — предположила Гледа. — Мама вчера прихорашивалась у зеркала! Или райдонский пуховой платок? Холодно еще в доме.

— Так одно или другое? — сдвинул брови отец.

— Украшение, — улыбнулась Гледа. — Скоро лето. Она согреется и без платка.

— Тогда нам сюда, — кивнул Торн и направился к одной из лавок, что окружали ярмарочную площадь кольцом. Здание ратуши с желтым диском городских часов на башне в этом кольце было подобно драгоценному камню на перстне. Как раз к ратуше нужная лавка и примыкала.

«Вот так дела, — подумала Гледа. — Неужели отец вызнал, где я пропадаю время от времени? Конечно, болтовня с пожилым торговцем древностями не слишком большой проступок, но уж никак не напоминает прогулку к реке или утоление девичьего любопытства в рядах, где продаются деревенские сладости. Лишь бы Раск[37] не проболтался, что мы знакомы!»

Раск, коренастый чернобородый весельчак, казался пожилым только из-за морщин, что густо покрывали его лицо. Скорее всего они случились из-за его постоянной веселости, во всяком случае каждая из них находила себе применение, стоило Раску расхохотаться, а уж смеялся он почти непрерывно. Вот и теперь при виде покупателей торговец расплылся в счастливой улыбке, сам позвонил в колокольчик, укрепленный над входом, не переставая улыбаться, раскланялся и с Торном, и с его дочерью, старательно давая понять, что видит ее в первый раз и, раскатываясь хохотком на всякое замечание капитана, провел гостей в лавку, где занял место за потемневшей от времени дубовой стойкой между многочисленных шкафов и шкафчиков — точно поднялся на какую-нибудь приступку.

— Давненько я у тебя не был, Раск, — заметил Торн, рассматривая расставленные на полках вазы и вазочки, сундуки и коробки, развешенные тут и там чучела диковинных зверей и малопонятные штуковины, окрашенные в разные цвета солнечным светом, проникающим в лавку через затейливые витражи двух узких окон.

— Три года, дорогой Торн, — снова расплылся в улыбке Раск. — Как вышел в отставку, прибыл в этот городок, обнаружил здесь лавку старого приятеля и купил для своей женушки, красавицы Лики, серебряное колье с гранатовым камнем, так и забыл про меня. Как сейчас помню, это было на ее сорокапятилетние. А ведь когда-то она сама еще сопливой девчонкой рылась в манускриптах на моих полках. Правда, это было в другом городе… Забыл, где ты познакомился со своей женой? Что улыбаешься? Почему больше не заглядывал? Или Лики наконец решила более не взрослеть? Не скрою, ее возраст по ее красоте словно пятна на солнце, попробуй разгляди… Но неужели не было причины купить подарок для вот этой девчушки, которая ничем не уступит собственной матери? Наконец, я слышал, твой сын получил титул? Разве не повод заказать ему церемониальный кинжал в серебряных ножнах?

— Было бы кстати, — согласился Торн, обнимая расплывшуюся в улыбке дочь. — Если бы еще Макт[38] выбрался навестить родителей. За усердную службу при королевском дворе сорванец пожалован баронетом, и я его не видел как раз те же самые три года. Но собираюсь навестить этим летом сам, так что… А вот дочь мою, кажется, больше интересуют оружие, доспехи и пергаментные свитки, и я удивлюсь, если она уже не захаживала в твою лавку. Прямо вижу, как стоит у этой корзины и перебирает древние манускрипты. Точно как Лики когда-то. Только жене эти три года было не до украшений. Однако то колье с гранатовыми камнями — ее любимое, и ей стало лучше в последние месяцы. Кстати, я слышал, что гранат помогает при родах? Думаю, если бы семнадцать лет назад оно уже было бы у моей Лики, я бы чаще заглядывал в твою лавку.

— Знаю о вашей беде, — приуныл Раск. — Больное сердце не лечится порошками и снадобьями, а сберегается семейным теплом. Да и то не всегда. И вот такими дочками, пусть даже их появление на свет и служит порой причиной недуга. Слышал, правда, что в Урсусе[39] есть особенная лекарка, Ундой[40] ее зовут, но, кажется, и она не творит чудес. Да и тот гранат, что в колье — не чудодейственное средство. В отличие от некоторых других минералов.

Раск наклонился и ткнул пальцем в висящий на шее Торна кулон с черным камнем.

— Стрикс иногда выручает… от разного.

— Мы были с Лики у всех менгиров и в нашем королевстве, и в соседних, — скривился Торн. — Говорили и со смотрителями, и со служителями Храма Кары Богов. Больное сердце Лики — не недуг. Это недостаток. Недостаток, который она получила при рождении. К сожалению, вторые тяжелые роды сделали его явным. Недостатки менгиры не исцеляют. Отрубленные ноги и руки не выращивают, разорванные сердца — не склеивают. А кулон со стриксом на моей груди всего лишь почетный знак короля. Такие вручают каждому капитану.

— И все же говорят, когда-то такие камни могли уберечь от большой беды… — пробормотал, словно задумался о чем-то, Раск.

— От жатвы, — прошептала за спиной отца Гледа.

— Твои слова, девочка, — криво усмехнулся Раск.

— Брось, приятель, — поморщился Торн. — Найди другую причину, чтобы расхваливать свой товар. И тебе, Гледа, пора забыть детские сказки. А ты, Раск, лучше покажи, что у тебя есть из серебра?

— Много чего, — почему-то передумал улыбаться Раск. — И, кстати, стрикс у меня тоже есть. Особенный. Вот, посмотри.

Торговец выдвинул ящик в одном из шкафов, вытащил из него холщевый кисет, расстелил на стойке лоскут зеленого бархата и вытряс из кисета блеснувший белым металлом кулон. Его основа напоминала звезду, множественные лучи которой подобно лапкам стискивали черный камень. Он походил на камень капитанского кулона, только превышал его размерами в два раза и не был огранен, а словно застыл каплей. Торн коснулся пальцем кожаного промасленного шнура, украшение дрогнуло, и Гледе показалось, что серебряная пустынная многоножка собирается бросить добычу и убежать.

— Зловещий оберег… — прошептала она с интересом.

— Это ведь не серебро? — заметил Торн.

— Да, — кивнул Раск. — Этот необычно большой стрикс закреплен на белом золоте. Фризы[41] называют такой металл платиной. Но это особая платина. Она заколдована. Если камень уменьшается, она сжимает лапки. Чтобы не упустить его.

— Не верю в колдовство, — нахмурился Торн. — Разве только упругость может заставить их сжиматься? Тогда почему камень не поврежден? Или стрикс не подобен черному янтарю? Он же мягкий! Ты торгуй, но не завирайся! Я еще не видел ни одного колдуна, который бы не жульничал, а на самом деле колдовал.

— Что без сомнений указывает только на одно обстоятельство, — рассмеялся Раск, — ты еще действительно не видел ни одного колдуна, который не жульничал, а на самом деле колдовал.

— А с чего бы это ему уменьшаться? — не поняла Гледа.

— Когда он тратит себя на исцеление, то уменьшается, — объяснил Раск. — Твоему отцу нечего бояться, его камень приклеен к кулону. Думаю, он станет уменьшаться, не отклеиваясь.

— Я ношу его уже не первый год, и он не уменьшился ни на волос, — отрезал Торн.

— Просто не было причины, — растянул губы в улыбке Раск.

— Жатвы[42], — повторила Гледа.

— Прикуси язычок, Гле! — повысил голос Торн. — Нечего болтать попусту. Заладили… Лучше скажи, поможет ли этот камень Лики и сколько он стоит?

— Ничего не могу сказать о помощи Лики, — признался Раск. — Или ты о всяком юнце готов сказать, поможет ему тот же меч или пика? Одно точно, отсутствие меча не поможет никому. Так и с камнем. Особенно с таким. Поэтому он очень дорог. Его цена — тысяча золотых монет.

— Сколько? — удивился Торн.

— А чего ты хотел? — развел руками Раск. — Или стриксы с лотков продают? Поищи их в Альбиусе… Если только крупинки, которые вставляют в уши. Это ж не просто так, отколоть кусочек от менгира. Откалывали, и что толку? Нет, добыть стрикс — большое искусство. Редкое искусство. Пожалуй, таких умельцев больше уже и нет. В Беркане[43] во всяком случае. Поэтому и цена. Но я могу подождать полного расчета скажем… лет пять. Тебе я верю.

— Тысяча золотых монет… — пробормотал Торн. — Мой дом стоит немногим больше. Это дорого.

— Не дороже жизни, которую такой камень может сохранить, — заметил Раск. — Берешь?

— Ты с ума сошел, — отмахнулся от старого знакомца Торн.

— Тогда вот, выбирай, — Раск поставил на стол корзинку с серебром. — Только для тебя, Торн. Один золотой за любое, самое богатое украшение из серебра. И смею заметить, среди них есть и украшения с рубинами. Они куда дороже гранатов. И дороже золота в том числе. Твоей Лики понравится. Но я бы подумал…

— О чем? — не понял Торн.

— О стриксе, — понизил голос Раск. — Жизнь стоит дороже тысячи золотых.

— Смотри, папа! — закричала Гледа, выдергивая из корзинки серебряную диадему с багровыми камнями. — Представляешь, как это украсит волосы мамы?

— Чья-то жизнь требует обмена на камень? — нахмурился Торн, развязывая кошель.

— Пока… не знаю, — ответил Раск, как будто прислушиваясь к чему-то.

— Бам… — донесся из-за стены удар колокола в часовой башне.

— Всегда удивлялся, как ты живешь здесь? — Положил на зеленый бархат золотой Торн. — Звонарь отмечает время четыре раза в сутки, в том числе ночью. Мой дом не близко, и то звон докучает. А ты как? Просыпаешься всякий раз?

— Дело привычки, — прошептал отчего-то вдруг побледневший Раск, вытащил из-за стола мешок и начал торопливо вытряхивать в него выдвижные ящики из шкафов.

— Бам… — донесся второй удар.

— Хотя, — Торн еще раз осмотрел диадему, удовлетворенно кивнул и сунул ее в сумку, что висела у него на плече, — я бы на месте бургомистра открутил звонарю голову. До полудня еще полчаса.

— Хороший выбор, — зачастил Раск. — Конечно, стрикс лучше, но и серебро — хороший выбор. Не знаешь, когда пригодится.

— Пригодится? — не понял Торн. — О чем ты?

— Если что… — блеснувший бисеринами пота Раск затянул раздувшийся за секунды мешок, с сожалением огляделся, подхватил и накинул на плечо резной топор с изогнутой рукоятью и плетенным ремнем, нахлобучил на голову суконный треух и выкрикнул, протискиваясь между шкафами, — то захлопните дверь, хотя можете выйти и через задний двор!..

— Да куда ты? — крикнул вслед Раску Торн.

— Подальше отсюда! — хлопнула дверь где-то в глубине лавки.

— Сошел с ума, — предположил Торн. — Вместе со звонарем.

Разноцветные лучи, пронизывающие витражи окон, померкли, словно тучи заволокли небо.

— Нет, — прошептала Гледа.

Они вышли на рыночную площадь и замерли. В нависших над городом тяжелых тучах продолжал редко и монотонно бить колокол, но больше не было никаких звуков, разве только резал уши хрип бургомистра, который, привалившись к стене ратуши, умирал, исторгая из носа и рта струйки крови. И все пространство площади, все проходы между торговыми рядами, все было заполнено телами, но не мертвыми, а павшими ниц, павшими в ужасе, и, что было страшнее всего, ужас сковал пасти и клювы и всякой домашней живности на ярмарке, а если кто из упавших захотел бы зарыдать, неминуемо должен был умереть от удушья или от разрыва сердца.

— А ты крепок, — услышал Торн не голос, а как будто шорох, скрип, уханье в ночном колодце, грохот железа, вой ветра в трубе, шелест стального меча о воздух, скрежет внутреннего жернова каменного великана, обернулся и оцепенел. Перед ним стояло чудовище.

Оно напоминало человека, но не было им. Превышая Торна на голову, оно повторяло человека каждой линией, но если бы даже сравнялось с ним ростом и совпало стройностью и шириной плеч с самыми бравыми стрелками Альбиуса, все равно осталось бы чудовищем, потому что едва различимые отличия от человека были страшнее любой фантазии, сами по себе порождали ужас и тошноту. В нем все было невыносимо. Кожа, рассеченная трещинами, как будто ее наклеивали на глиняную куклу серыми кусками, заворачивая края внутрь. Мышцы — не вздутые, как у цирковых силачей, а свитые из жгутов, оплетающие руки, грудь, живот, шею и едва не разрывающие на стыках серую кожу. Длинные пальцы с плоскими серыми ногтями, сжимающие кожаные, как будто кровоточащие, посеченные заклепками, ремни, которые стягивали чудовищное тело от пояса до плеч, местами уходя в плоть. Сверкающая серым металлом чудовищная глевия[44], торчащая над ужасным плечом. Бронзовые штыри, пронзающие тело над ключицами и под ребрами, заглушенные стальными кольцами и соединенные цепями. Длинная, до узких и серых босых ступней юбка из темной ткани и вымазанный в крови кожаный фартук поверх нее. Серое, безжизненное лицо, кожа на котором распадалась по лицевым складкам на те же куски. Черные, словно масляные волосы, заплетенные в десяток косиц. И мутные, узкие прорези будто заплывших черными бельмами глаз.

— Действительно крепок, — или повторило чудовище, или эхо вернулось к Торну с другого края рыночной площади, и он понял, что нужно упасть. Распластаться ниц, вжаться в землю, вгрызться в заплеванный ярмарочный камень, обратиться в высохшее дерьмо, и пошатнулся, чтобы сделать это немедленно, но почувствовал за спиной Гледу, которая стояла, ухватившись за его пояс, и не давала ему распластаться — удерживала его вертикально, или же сама держалась за него, чтобы не упасть, и остался стоять. Стиснул зубы, чувствуя, как скалывается с них эмаль. Сжал кулаки, разрывая ногтями ладони. Зарычал вполголоса, чтобы не завыть, не заскулить в голос. И напряг колени и чресла, чтобы не обмочить штаны.

— И девчонка под стать — то, что надо, — прошумело чудовище, шагнуло вперед, протянуло серую руку и, поймав кулон капитана, стиснуло его в зашипевшем кулаке, словно камень на груди Торна был раскален. — Ты ведь не так глуп, как местный бургомистр? Город твой погряз в грехе, Торн Бренин. Люди забыли о богах, корысть, ненависть, зло захватили их сердца. Готов ли ты послужить мне? Смыть их кровью их прегрешения? Очистить твой город от мерзости и очиститься самому? Меч у тебя на поясе, капитан. Это легко.

— Я не палач, — прикусывая губы, прохрипел Торн.

Чудовище отпустило кулон, отдалилось на половину шага, посмотрело на капитана как будто с сожалением:

— Тогда с твоей семьи и начнем.

И растаяло в воздухе как наведенный морок.

— Я обмочилась, — выдохнула за спиной Торна Гледа.

— Бегом, — прорычал он. — Бегом домой!

Впервые маленький городок Альбиус показался Гледе невероятно большим. Улицы словно удлинились, ушли за горизонт, поэтому у ворот собственного дома она уже задыхалась, а когда вслед за отцом вбежала внутрь, почувствовала, что сердце в ее груди останавливается. Старик Тенер[45] — слуга и домоуправитель Бренинов — сидел сразу за дверью и вполголоса выл. Торн взглянул на лестницу, ведущую на второй этаж, увидел стекающую по ней кровь и ринулся наверх. Там он сначала нашел Квину[46] — служанку и дочь Тенера. Она была убита ударом меча. Тут же валялся и меч Лики. Сама Лики лежала у входа в спальню. Казалось, что смерть застала ее врасплох, лишь прижатые к животу колени и рука под грудью подсказывали, что с ног ее сбила боль в сердце. Правой, забрызганной кровью Квины рукой Лики стискивала шею под затылком. Не веря собственным глазам, чувствуя, как сердце замирает груди, и все погружается в темноту, Торн упал на колени.

— Мама! — осеклась и захрипела в рыданиях Гледа у него за спиной.

— Быстро, — услышал Торн собственный голос и не узнал его. — Накрой Квину. Возьми покрывало на постели — и накрой. Потом протри меч мамы, и принеси два мешка. Мой и свой. И все это — бегом!

Гледа метнулась в сторону, а Торн положил руку на щеку жены, почувствовал холод уходящей жизни и крикнул через плечо, чтобы остановить рыдания, рвущие грудь:

— Тенер!

— Я здесь, господин, — забулькал слезами старик, бывший слугой еще у юной Лики Бренин — тогда еще Лики Вичти.

— У тебя десять минут, — уронил сухие слова Торн. — Седлай всех трех лошадей и собирай вещи. Мы уходим.

— Слушаюсь, господин, — отозвался слуга.

— Что дальше? — всхлипнула за спиной Торна Гледа, не решаясь приблизиться к матери.

— Порты переодела? — он говорил с дочерью, не отрывая взгляда от завитков темных волос на виске жены.

— Да, — прошептала Гледа.

— Собирайся так, как мы собирались на летние игрища в прошлом году, — еле слышно проговорил Торн. — У тебя тоже десять минут, не больше. Только вот еще что, сунь в мой мешок шкатулку с материными украшениями и возьми мешочек с монетами в моей комнате. Ты знаешь.

— Куда мы пойдем? — спросила Гледа, сдерживая рыдания.

— Куда? — переспросил Торн, вспомнил бегство Раска и прошептал. — Подальше отсюда.

— Но что происходит?! — прикусила губу Гледа.

— Ты еще спрашиваешь? — процедил сквозь зубы Торн и снял руку Лики с ее шеи. У четвертого позвонка жены темнело синее пятно. Кожа вокруг него вздулась как от ожога.

— Так, значит… — пробормотал Торн и стал заворачивать тело Лики в ковер, на котором она и лежала.

— Папа! — раздался стон Гледы. — Шея. Печет сзади. Невыносимо.

Торн вскочил на ноги так, словно враг, которого он преследовал всю жизнь, наконец явил себя. На шее дочери оказалась точно такая же отметина, как и на шее жены. Мгновение Торн грыз губы, стараясь не взвыть от горя и бессилия, затем схватился за собственный кулон. Капитанский знак уменьшился вполовину. Серебряная основа оказалась смята рукой чудовища, а сам камень словно усох, но все еще оставался стриксом. А если Раск говорил дело? Взъерошивая седые вихры, Торн содрал с собственной шеи капитанский знак и надел его на шею дочери. Боль перестала донимать ее тут же.

— Вот и ладно, — прохрипел Торн, прижимая дочь к себе. — Будь умницей. Поспеши. Мы вместе.

Она кивнула, повязала на шею платок, принялась суетиться, давя рыдания в груди, но, утирая слезы, подала голос только во дворе, где Торн грузил на лошадь тело ее матери.

— Там… на площади… ведь это был… Значит, это все не сказки? Это жатва?

— Не знаю, — буркнул Торн и окликнул слугу, — что там за стук на воротах, Тенер?

— Капитан, — слуга трясущейся рукой размазал по лбу пот. — Там капитан Кригер. Он не один. С ним Фиск[47], стражник с северных ворот. И четверо мальчишек из вашей роты. Из его роты. Они все на лошадях.

— Запускай, — махнул рукой Торн.

— Что происходит, дружище? — спросил у него через минуту грузноватый, но все еще полный сил капитан Кригер. Одежда его была вымазана в крови, руки дрожали. На плече висел тяжелый мушкет.

— Ты ведь и сам знаешь? — ответил вопросом Торн.

Над городом продолжали разноситься удары колокола.

— Неужто… жатва? — странно вздрогнув, пробормотал Кригер.

Торн окинул взглядом спутников капитана. Всех он знал неплохо. Четыре погодка из осеннего набора в роту, все из Оды. Соп[48], Флит, Брет[49] и Хода[50]. Ровесники Гледы и ее же партнеры в фехтовании и борьбе. Мальчишки еще. Хотя, из лучших. Фиск — похожий на ободранную дворнягу — стражник из местных. Сирота и холостяк, и уж точно забулдыга и любитель хмельного. И сам Кригер с внушительным кулоном на груди. Точно таким же, как и у Торна. Точнее таким же, как на груди Гледы, которой теперь словно обет молчания сомкнул уста. Хотя, что там осталось после пожатия чудовища? Ей бы камень Раска…

— Она самая, — подал голос Флит, щуплый чернявый мальчишка с кудрями на шее и висках.

— Показывайте шеи, — приказал Торн.

— Нет ничего, — махнул дрожащей рукой Кригер, — я уже проверял. Там… в городе у многих, а у нас нет. Там у каждого второго. Хватались за загривки, многие визжали от боли… Но только мы в здравом уме…

— В здравом уме? — не понял Торн.

— Безумие охватило зараженных, — понизил голос Кригер. — Некоторых уж точно. Правда, не сразу. Мы стояли у северных ворот. Мы с Фиском. Потом вдруг появилось какое-то чудовище.

— Ужас, — подтвердил Фиск. — Никто не устоял на ногах от страха!

— Жнец, — прошептал Флит.

— Не знаю, — сердито мотнул головой Кригер. — Чудовище. Такое, что обделаться можно. Многие и обделались. Попадали уж во всяком случае все. Где стояли, там и попадали. Я так себе спину рассадил этим мушкетом! А чудовище нанесло на ворота знак. Он и сейчас там. И прокричало что-то. Ни слова не понял.

— Сказало, что все врата города запечатаны, — снова подал голос Флит. — На фризском и на храмовом.

— Ты заткнешься или нет, умник? — взревел Кригер. — Ты бы так в бой рвался! Языком-то каждый может…

— Разве я… — побледнел Флит.

— Молчать! — заорал Торн. — Еще не хватало нам схватиться друг с другом… Каждый докажет свою смелость, не сомневайтесь. И язык тут не при чем. Почему на фризском и на храмовом?

— Не знаю… — обронил опустивший голову Флит. — Языки мне знакомы, а почему… На храмовом только гимны поют. Еще говорят, что колдуют на нем.

— Ладно, — сдвинул брови Торн. — А потом?

— Колокол сначала зазвонил, — пожал плечами Кригер. — Слышишь? До сих пор бьет. А потом появился торговец. У него еще лавка возле ратуши. Всяким старьем торгует… Раском его зовут! Промчался по площади верхом на кобылке, как только не подавил никого. Испуганный, но сам себе на уме. Сорвал рычаг, что-то сотворил со створками, крикнул пару слов стражникам, которые едва в себя пришли, чтобы открыли ворота, и был таков. Ворота, конечно, захлопнулись, их же никто не удерживал. Хотя с дюжину стражников успели проскочить между створками, вроде бы погнались за торговцем… Непонятно только, за каким демоном он им сдался, как остервенели будто… А знак после этого словно кровью налился! Только тут уже не до ворот стало. Народ стал подниматься и убивать друг друга. Кто-то побежал прочь, кто-то схватился за оружие, а кто-то и голыми руками… Мы с Фиском отбивались, как могли. Старые знакомые бросались на нас как звери. Кое-кого пришлось порешить. Пробились к конюшне, а там вот ребятки. Надо уходить из города, Торн. Все мои стражники перебесились, какой от меня здесь толк? Молю богов, чтобы эта беда мою деревеньку обошла, мои-то все там. Но вроде далеко отсюда…

— Мою деревеньку не обошла… — мрачно пробормотал Торн, приглядываясь к воинам. К знаку на груди Кригера, к черным крапинам стриксов в ушах четверки. Повернулся к Фиску. — У тебя что?

— О чем ты? — не понял воин. — Нет у меня ничего. Со вчерашнего дня ни капли во рту не было. Да что вы все в самом деле?

— Их спасли камни! — зарычал Торн. — У тебя тоже должен быть стрикс.

— А… — Фиск судорожно вздохнул, разжал левый кулак и показал блестку черного камня на тонком перстне. — Бабский, поэтому ношу камнем внутрь. Все, что осталось от матери.

— Похоже, она хранит тебя и после смерти, — раздраженно кивнул Торн.

— Что будем делать? — спросил Кригер.

— Выбираться из города, — запрыгнул в седло Торн. — Ты же сам сказал. Тенер!

— Я не еду, — подал голос старик, который стоял у ворот. — Моя Квина здесь, значит, и мне оставаться здесь. Лики… устояла. Эта беда ужалила и ее, и Квину. Я видел, обе схватились за собственные загривки, а потом моя Квина бросилась на хозяйку. Та оттолкнула ее и побежала наверх. Квина за ней… Рычала, как зверь… Махала кухонным ножом. А уж потом… Лики не обезумела. Она еще крикнула мне, что просит простить ее за Квину… А я… Я остаюсь. Если что — присмотрю за домом. Пока буду жив.

— У тебя ведь тоже отметина на шее, — догадался Торн.

— Если боги назначат мне умереть, значит, скорее встречусь с дочерью, — всхлипнул старик. — А боль… Что мне эта боль? Боль в сердце больше любой боли.

— Спасибо, Тенер, — кивнул Торн, подхватил под уздцы лошадь Лики и подал коня к выходу.

Над головой несся звон колокола. Площадь была залита кровью. Тут и там валялись мертвые, посеченные тела, но битва уже закончилась. Словно пресытившись смертью, дюжина воинов стояла с обнаженными мечами у ворот, на которых, смыкая створки, тускло светился знак — вертикальная линия с треугольником на середине ее высоты. И окровавленные стражники у ворот казались слугами страшного знака. Они переминались с ноги на ногу и вполголоса выли, потирая собственные загривки.

— Странно, — разминая дрожащие ладони, скривился Кригер. — Сговорились они, что ли? Смотри-ка, уже и не рубят друг друга…

— Зачем он запечатал ворота? — задумался Торн. — Если кто-то насылает заразу на целый край, зачем запирать ее в городе?

— Я ничего не знаю о жатве, — признался Кригер. — Никогда не думал, что… доживу.

— И почему они перестали убивать друг друга? — продолжил бормотать Торн. — Не видно по лицам, что они могли сговориться…

— Эти жнецы, как дети, — подал голос Флит. — Всесильные, жестокие дети. А печать — вроде ловушки. Отсроченная ворожба. Не нужно искать смысла в забаве. Хотя и исключать его тоже нельзя.

— Откуда ты все знаешь? — поинтересовался Торн.

— Мой отец был королевским книжником, — вздохнул парень. — А я хотел стать воином.

— Надеюсь, у тебя получится, — буркнул Кригер.

— Они служат тому чудовищу, — услышал Торн голос Гледы. — Если мы не убьем их, они будут убивать каждого, кто приблизится к воротам. Каждого, до кого жатва не дотянулась сразу.

Флит с интересом посмотрел на Гледу. Затем столкнулся взглядом с ее отцом.

— Раск давал мне почитать некоторые пергаменты, — добавила Гледа и потянула из ножен меч.

— Среди них ребята из моей роты! — поморщился Кригер.

— Ну так вспомни, что ты мастер стражи Альбиуса! — процедил сквозь стиснутые зубы Торн. — Прикажи им уйти от ворот! Отправь их в казарму! Чего молчишь? То-то… Мне кажется, что это уже не они… Может, потратишь один заряд? А ну как удастся их отпугнуть?

— У меня нет ни одного заряда! — прошипел Кригер. — И мушкет старый, память об отце. Хотел к оружейнику занести, чтобы отладить!

— Тогда придется воспользоваться мечом, — прошептал Торн. — Если не внемлют словам. Он у меня, правда, тоже не новый…

Безумцы не слышали слов или не понимали их. Он взметнули мечи и двинулись на Торна, не обращая внимания ни на его увещевания, ни на крики Кригера из-за его спины, и все же Торн перестал просто парировать их удары, лишь когда его начали обходить, чтобы добраться до Гледы и до мальчишек из роты, да еще и ткнули мечом в лошадиное горло.

— Защита в боевом строю! — заорал он во всю глотку, вставая на ноги и напоминая подопечным о вдолбленной в них науке, и ринулся вперед, ломая странно строгий строй безумцев и даже теперь стараясь не убивать противников, а оглушать их, но обезумевшие стражники сражались, не чувствуя боли и не ведая страха. Кригер сыпал проклятиями, окликая каждого, но и имен своих они словно не помнили и, даже сбитые с ног, вставали и снова поднимали мечи, и Торну пришлось их убивать.

«Всякое благо — есть благоволение богов, пусть даже исходит от человека, потому как человек — суть создание божественное, но если зло исходит от человека, то лишь человек и повинен в том», — бормотал то ли вслух, то ли про себя строки из Каменного завета Торн Бренин и заученными движениями — отбить, уклониться, с разворотом подсечь и мгновенным движением пронзить — убивал безумцев одного за другим, пока на камнях перед воротами не осталось лишь несколько недобитых стражников, что уже не могли сражаться. Покалеченных мальчишками, которые, выпучив глаза, были вынуждены следовать примеру наставника.

— Добивай! — сорвался на визг Кригер и сам стал тыкать мечом в хрипящие, истекающие кровью тела.

Когда все было кончено, капитан подхватил мешок с убитой лошади и пересел на лошадь с телом Лики, но ворота не открылись. Створки словно были соединены намертво. Вымазанные в крови стрелки налегали вчетвером на рычаг, цепи гудели, но ворота не поддавались.

— Какого демона? — разразился проклятиями Кригер, прыгающий у створок. — Раск подъехал к воротам, провел рукой между воротин, и стража легко сдвинула их! А я уже все пальцы сжег об этот знак!

— Папа, — приблизилась к отцу Гледа. — Ты помнишь слова Раска? «Стрикс лучше, но и серебро — хороший выбор». Диадема. Она все еще в твоей сумке?

Торн оглянулся, увидел на противоположной стороне площади еще один отряд странно упорядоченных безумцев с окровавленными клинками, сунул руку в сумку, достал диадему, мгновение вглядывался в нее, потом бросил ее Кригеру.

— Проведи между створок вот этим.

Ворота стали распахиваться сразу. Гул колокола на городской ратуше продолжал оповещать окрестности об ужасной беде. Облака накрывали город густой пеленой.

Глава вторая. Водан

«Неси не то, что можешь поднять, а то, что можешь нести».

«Трижды пришедший» Книга пророчеств

Защищенный крепостными стенами и горными неудобьями приграничный городок Водан обычно пребывал в дремоте и просыпался только в случае войны или в дни равноденствия, отводимые для народного веселья. Фризы любили празднества; расставляли чередой памятные даты, по малейшему поводу устраивали торжества, бахвалились победами в забытых войнах и заучивали имена героев древних битв, переписывая и правя ветхие манускрипты. Но дважды в год и с особым усердием они отдавали должное богам и врагам, славя и ублажая первых и подвергая пыткам вторых. И в жажде веселья и крови, которая охватывала едва ли не каждого фриза, городок Водан ничем не выделялся среди прочих селений великой державы, чье величие не требовало подтверждения, но неизменно пыталось получить его, возводя эшафоты и забивая в древние стены пыточные костыли.

Окрестности Водана считались во Фризе[51] глухой провинцией и забытым богами краем, но именно здесь располагалось начало Геллского тоннеля[52], великого фризского пути на юг, по которому северные полки век от века маршировали на усмирение коварных геллов[53], а то и обнаглевших от сытости берканцев[54]. И хотя земли на противоположном конце тоннеля принадлежала горцам, воданцы знали — едва застучат в тоннеле фризские стальные колеса, разбегутся геллы прочь, попрячутся в норах и родовых башнях. Так что пусть пока хорохорятся за горными хребтами, всего лишь весеннее празднество приходит в Водан, хотя и о войне разговоры нет-нет, да расползаются по кабакам. Да что разговоры; держава без очередной победы, что силач без хорошей драки. Надо же и размять мускулы, да и славы много не бывает. Главное в другом — история Фризы учит, что все и всегда начинается в Водане. Ну, разве что кроме не столь давней, но победоносной войны с Бальдаром[55].

Неизвестно, думал ли об этом бургомистр Водана барон Стим[56], седой ветеран той самой бальдарской войны, но именно теперь ему было не до раздумий. Почетный караул, который он выстраивал на воданской площади, больше напоминал сборище обозных прихвостней, пусть даже все бляхи и пряжки на парадных доспехах караульных были начищены до блеска. Трубачи над главными воротами выдували из сияющих труб невнятный хрип, а только что заметенный мусор налетевший ветер не просто разбрасывал по площади, а взвивал столбиками смерчей. Старшина караула давно сорвал голос и теперь только взмахивал руками, косясь на небо и надеясь на спасительный дождь, а копящиеся на площади зеваки никак не хотели умещаться в огородках у дома бургомистра и ратуши.

Лишь двое не участвовали в весеннем помешательстве, пусть даже один из них неотступно следовал за бароном, а другой, стоя на крепостной стене, зорко оглядывал окрестности. Жизнь барона Стима охраняли сыновья Клана Теней[57]. Эйконцы не были в диковинку ни в Водане, ни в других городах Фризы, всякий влиятельный вельможа мечтал заполучить в собственную охрану разукрашенного татуировками иноземного воина, но вряд ли хоть кто-то из фризов не задерживал на них взгляд, столкнувшись со зловещими телохранителями в городе или где-нибудь в дальней дороге. Конечно, о настоящем столкновении и речи не могло идти; по слухам воины из Клана Теней были подобны смертельному ветру, что овевает и убивает каждого, кто пытается встать у него на пути. Стоил этот ветер немало, поэтому позволить его себе могли только важные сановники или самые богатые купцы, чьи караваны заходили в опасный Вандилский лес, не менее опасную Мертвую степь или отваживались путешествовать по Долине милости. Зато еще никто и никогда не пожалел о том, что немалое количество золотых монет ежегодно отправлял на далекий остров Теней[58], где во мраке неизвестности пребывали соплеменники удивительных воинов. Хотя, за барона Стима — правителя приграничного города — платила казна.

Двое эйконцев[59] успели примелькаться в крохотном городке, и все-таки привыкнуть к ним было невозможно; ни к их странноватой, свободной одежде, ни к разной длины мечам, висевшим на их поясах, ни к узлам, которыми они стягивали на затылках длинные черные волосы. И уж тем более к угрожающим татуировкам-шрамам, что оплетали их тела, начиная от скул и запястий, хотя вряд ли кто точно знал, встречаются ли эти узоры на их коже или нет. Впрочем, к линиям, вырезанным по живому, привыкнуть было вообще невозможно, пусть даже жертвы предстоящего празднества подвергались чему-то подобному ежегодно. Но самым удивительным было то, что из-за нанесенных на их тела угрожающих узоров эйконцы не обращались в увенчанных шрамами горемык. Поговаривали, что они вообще не чувствуют боли и не знают, что такое радость или печаль, скука или азарт. Некоторые даже утверждали, что именно ужасными узорами и скрытыми в них магическими камнями эйконцы полнят собственную доблесть, но доподлинно об этом никому не было известно. Во Фризе эти воины появлялись уже в узорах.

Ло Фенг[60], воин покоя[61], пожалуй, единственный сын Клана Теней за его пределами столь высокого ранга, стоял на стене у надвратной башни. Воин мужества[62], Чжан Тао[63], который был старше Ло Фенга, но не достиг ранга покоя, держался возле барона Стима, а Ло Фенг словно присматривал за всем городом. Ловил на лицо прохладный весенний ветер, чувствовал тепло невидимого в облаках солнца, сползающий с вершин и Бальдарских[64], и Серебряных гор[65] холод, любовался предгорьями, укутавшимися по случаю начала весны в зеленый бархат молодой травы. Однажды, когда воин покоя окунется в покой с головой, он выйдет из крохотной хижины в родной деревне на острове Теней, и точно так же будет ловить лицом жар и холод, и отмечать взглядом красоту сада, возделанного собственными руками. Правда, вряд ли он будет видеть при этом темно-серые, почти черные бастионы и стены воданской крепости, красные черепичные крыши, деревеньки, раскиданные по склонам ущелья, огромную даже издали арку Геллского тоннеля и ревущий в Серебряном ущелье Уруз[66], который кричит словно новорожденный ребенок, но уже через десяток лиг успокаивается и бежит, принимая в себя притоки, полноводной рекой к Фризскому морю, то сходясь, то расходясь с Гординским трактом. Если, конечно, эйконец вообще доживет до старости и увидит хоть что-то.

Ло Фенг пригляделся к процессии, которая уже въехала в привратную деревню. Впереди под черным фризским флагом с тремя алыми коронами двигался небольшой отряд стражи, за ним на статном коне — как раз для грузного седока — ожидаемый гость — граф Пелко Сотури[67] в окружении троих неприметных всадников — один впереди, почти среди стражников, один рядом, на полкорпуса коня отставая от графа, еще один сзади, среди слуг. Все как положено, никто не исполняет доверенную им службу лучше эйконцев. А вот дальше наблюдалось что-то необычное. За повозкой слуг держал строй десяток широкоплечих воинов, доспехи и лица которых скрывали черные плащи с капюшонами, а уж за ними следовала еще одна повозка. Рядом с ней правил лошадью одинокий всадник — тоже наряженный в черный балахон, но маленький, словно ребенок. Возница же повозки, даже расположившись на облучке, не мог скрыть собственный немалый рост. Худой старик, как и его спутники, не отличался яркостью одеяний, но на груди его что-то поблескивало. Беспокойство, донимавшее легкой тенью Ло Фенга с самого утра, нашло свое разрешение. Он развернулся и, минуя трубачей, готовых дуть в медные трубы, стал спускаться со стены.

Барон Стим скользнул утомленным взглядом по бесстрастному лицу главного телохранителя, который ни разу за год службы не выказал ему ни единого знака уважения, не говоря уже о подобострастии, взъерошил слипшиеся от пота седые волосы, вздохнул и продолжил выравнивать кое-как выстроенный на привратной площади почетный караул. С год назад он напрямую спросил Ло Фенга; отчего ни тот, ни его напарник не склоняют головы не только при встрече с их нанимателем, но и при подъеме флага или звуках фризского гимна, или это тоже не прописано в контракте? Ло Фенг тогда ответил странно. Он обошелся всего несколькими словами, но дал понять барону, что не все можно прописать в контракте, но он, Ло Фенг, никогда не склонит ни перед кем головы, пусть даже перед ним окажется предстоятель Храма Гнева Богов[68] или любой из фризских королей-герцогов, потому что за Ло Фенгом да и внутри него таят силу и доблесть тысячи великих эйконских воинов, а подобной чести не заслуживают даже боги. Тогда барон с досадой поморщился, даже подумал о том, что уж перед инквизицией голову склонит всякий, а теперь только раздраженно покачал головой. К счастью, на стене, наконец-то обойдясь без хрипа и сипения, загремели трубы. Ло Фенг подошел к Чжан Тао и произнес:

— В свите не только инквизиция, но и храмовые воины.

— Трое братьев тоже? — спросил Чжан Тао.

Ло Фенг не ответил. Чжан Тао не должен был спрашивать об очевидном и пропускать между ушей главное, и воин мужества понял свою оплошность, кивнул и отправился к дому бургомистра. Ло Фенг занял его место.

— Наконец-то, старый друг! — почти пропел граф Пелко Сотури, сползая с коня перед строем почетного караула, и тут же обнял барона Стима, бросившегося помогать гостю, нога которого застряла в стремени. — Лопнуть моим потрохам, но все-таки, полтысячи лиг до твоего захолустья из Гордина[69] — многовато для моего старого зада, пусть даже четыре сотни из них мне удалось проделать на корабле. Не мог бы ты углубить Уруз на последние сто лиг или хотя бы передвинуть Водан на сотню лиг севернее? Никак? Ха-ха! Я шучу, дорогой мой. Надеюсь, ты помнишь, как мы пировали на палубе после бальдарской битвы? Все еще не могу понять, как ты сумел переманить к себе нашего кока? Впрочем, отложим болтовню, надеюсь, стол накрыт? Я присылал гонца. Ты помнишь, что надо было сделать? Как раз к полудню. Сколько у нас времени? Еще два часа? Как раз подтянется мой подарок. Какой? Увидишь. А пока к демонам все дела, надо хотя бы немного перекусить. Распускай караул, нечего твоим ветеранам втягивать животы, пускай занимаются делом. Много работы нам предстоит, барон, очень много. Кстати, в этот раз стражникам мараться не придется, я взял мастеров заплечного дела. Ну? Где твоя благодарность?

Не слишком большую привратную площадь наполнила суета. Ло Фенг окинул взглядом братьев, прибывших с графом Сотури — и широкоплечий Ли Фанг[70], и опытный Ван Ксин[71], и коротышка Лю Чен[72] были весьма высокого ранга, воинами добродетели[73], поймал едва приметное движение подбородка Ван Ксина, подтверждающего, что барон Стим взят под охрану, и стал приглядываться к храмовникам. Воинский кодекс Клана Теней предписывал следить не за охраняемой персоной, а за опасностью, которая ей может угрожать, но был в кодексе и раздел, о котором не знал тот, кто нанимал для собственной охраны эйконца. «Глядя на течение жизни, различишь потопы и засухи, которые лишь предстоят, — учила далеких предков Ло Фенга мать-основательница клана. — И нарушение неизменности столь же опасно, как и упорядочивание хаоса». Ни разу еще на памяти Ло Фенга не прибывали в Водан инквизиторы и храмовые воины одновременно. Было отчего задуматься. Ничто вплоть до собственной смерти не могло вывести из равновесия воина покоя. Но в каждое мгновение жизни он делал то, что должен был делать, и теперь ему следовало понять замыслы особых столичных гостей.

Их было двенадцать. Возница с серебряным медальоном инквизиции на груди в виде двух скрещенных топоров, инструктированных стриксами, — худой безбородый старик — копался под пологом повозки. Относительно молодой коротышка, почти карлик с гладко выбритым черепом, густыми черными бровями и тонкими губами, лениво прогуливался по площади. Судя по капюшону и подвязанному за спиной фартуку, он служил палачом. Остальные, в которых Ло Фенг предположил храмовых воинов, занимались лошадьми. Лишь один из них — широкоплечий франт, позволив себе сбросить с головы капюшон, остановился, уперев руки в бока. Он, не скрывая интереса, рассматривал самого Ло Фенга.

— Оставь его, Накома[74], — посоветовал инквизитор, не предполагая, что Ло Фенг слышит каждое его слово. — Этот эйконец вроде тех, что охраняют графа. Дорогая застежка на прочном ремне. Для красоты и только. Никогда не понимал, зачем нужен дорогой пояс, когда можно подпоясаться веревкой?

— Нет, — расплылся в улыбке Накома. — Этот посерьезнее троицы графа, отец Авгрин[75]. Жаль, что среди меченосцев Храма Гнева Богов нет ни одного эйконца. Было бы любопытно… прощупать их. На излом.

«Меченосец Храма Гнева Богов, — отметил про себя Ло Фенг. — Значит, я не ошибся. Лучшие воины Фризы — это стражи предстоятеля и хранители святынь Храма. Они называются меченосцами храма. Или храмовыми воинами. Никто не знает, кто они, сколько их, и кто их учит. Некоторые вовсе сомневались в их существовании. И вот они появились в Водане. Отчего они выбрались из храма? Что они замыслили? И почему один из них явно нарушает их же правила? И отчего у него другой меч, не как у остальных? Судя по ножнам — полуторный фальшион[76], хотя, точно сказать, пока он не обнажен, нельзя… В главном алтаре Храма Змеи[77] до сих сохраняется отметина от фальшиона. Мать-основательница храма оставила ее, покидая остров…»

— Некоторые пытались, — кивнул инквизитор. — Мало кто осмеливался, но тех, кто набирался храбрости, уже нет. Запомни, парень, что я скажу. Ты будешь резать на части ребенка перед эйконцем, и он даже не моргнет, если не нанимался этого самого ребенка охранять. Говорят, что у них нет сердца.

— Можно подумать, что у тебя сердце есть, — усмехнулся Накома.

— Есть и даже побаливает иногда, — кивнул отец Авгрин и повернулся к палачу, который ходил вдоль крепостной стены правее ворот и ощупывал забитые в нее железные костыли. — Что там, Мел[78]?

— Сойдет, — отозвался палач. — Хорошее железо, хорошо забито. Не хватит штырей — добавим. Ему, правда, многовато лет, но раньше умели делать. Ржавчины нет почти.

— Семьсот лет ему, Мел, — отозвался инквизитор. — Семьсот два года, если точно. Как и многие города Фризы Водан оказался в руинах семьсот два года назад, и эти стены поднимались заново.

— Помост еще нужен, — добавил палач. — А то я не допрыгну до верхних. Ростом маловат. Да и жаровню некуда будет поставить.

— Вон, — махнул рукой инквизитор. — Видишь за воротами мытарский помост? Его и возьмем. И место для жаровни найдется. И для котелка. Сначала, правда, надо бы перекусить…

— А если его ребенка? — продолжил разговор Накома, не сводя глаз с Ло Фенга и одновременно прихватывая уздцы лошади у коновязи. — Если резать на его глазах его собственного ребенка, он тоже не моргнет? Ну, он же не нанимался его охранять? Вряд ли у него есть контракт. У кого есть контракт с собственной семьей?

— Этого никто не знает, — ответил инквизитор. — Но я слышал, что у эйконцев, которые нанимаются служить, нет семей. Ни жен, ни детей.

— Тогда ради чего служить? — не понял Накома.

— Можно подумать, у тебя есть семья, — ухмыльнулся инквизитор и снова полез в свою повозку.

— Много ты знаешь, — скривился Накома.

— Спроси у него сам, — посоветовал из-под полога инквизитор.

— Спрошу… как-нибудь, — процедил сквозь зубы Накома.

— Тут провал, — топнул ногой палач, подойдя к повозке. — Площадь неровная.

— И что? — не понял Накома.

— Кровь будет стоять, — объяснил палач. — Желоба нет, стока нет. Кровь будет стоять лужей. Публика не любит. Когда крови много, тяжело дышать. Обмороки случаются. Она пьянит.

— Пьянит… — мечтательно закатил глаза Накома.

— Держи, — высунулся из-под полога инквизитор и протянул палачу связку железных штырей и кувалду.

Под звяканье кувалды Ло Фенг снова поднялся на стену, вытащил из-за пояса небольшую подзорную трубу, пригляделся через нее к тающему в весенней дымке тракту и, не спускаясь вниз, двинулся по стене к угловой башне, у которой начиналась открытая галерея — переход к дому бургомистра. Стража, расступилась мгновенно, едва завидела эйконца. У входа на галерею стоял Ван Ксин — старый знакомый Ло Фенга, тот, кого он с радостью придушил бы собственными руками, если бы не был воином покоя.

— Почему в свите графа храмовые воины? — спросил у него Ло Фенг.

— Спроси об этом у графа, — усмехнулся Ван Ксин. Усмехнулся той же самой усмешкой, с которой убивал двадцать пять лет назад питомца Ло Фенга — белого щенка с черным ухом. Тогда Ло Фенг усвоил урок, воин Клана Теней не должен впускать в свое сердце никого. Но ненависть он впустил.

— Я спрашиваю у тебя, — холодно парировал Ло Фенг, и Ван Ксин понял, что должен ответить старшему по рангу, хотя сам был старше Ло Фенга на четыре года.

— Тщеславие, — процедил сквозь зубы Ван Ксин. — Ты думаешь, что графу нужны три эйконца в охране? Для того, чтобы носить толстое брюхо из собственной усадьбы в королевский дворец и обратно, ему и одного много. Фризские вельможи меряются нами как породистыми лошадьми. Храмовые воины[79] — тот же жемчуг, только помельче. Пелко Сотури и ваш бургомистр — старые друзья. Возможно, он хотел похвастаться своим влиянием при храме. Какая разница? Он прибыл сюда всего лишь на один день.

— А потом?

— Что потом? — не понял Ван Ксин. — Сегодня казнь, празднество, а завтра отправимся обратно. Куда еще можно отправиться из вашего глухого угла?

— Кого должны казнить? — спросил Ло Фенг.

— Вроде бы в каждой крепости есть узники, — пожал плечами Ван Ксин. — Или ты забыл, что было в прошлом году?

— Казнили двоих, — проговорил Ло Фенг. — Преступников, прибереженных как раз для празднества. Но на стене, правее ворот, штыри забиты под одновременную пытку пяти человек. И палач забивает еще.

— Какая тебе разница? — помрачнел Ван Ксин. — Может, у вас больше узников?

— Узников мало, — сказал Ло Фенг. — И барон Стим не собирался казнить кого-то из них. Но на тракте большой отряд. Сотни человек в цепях в сопровождении стражи. Будут здесь через час. Ты ничего не знаешь о них?

— Мало ли кого водят по дорогам Фризы! — прищурился Ван Ксин. — Мы должны охранять графа, а не глазеть по сторонам. Но Сотури что-то говорил о «подарочке». Может, это он и есть? Что это меняет?

— Ты знаешь, что может все изменить, — ответил Ло Фенг. — Почему этот Накома отличается от прочих храмовых воинов?

— Да ничем он не отличается, — поморщился Ван Ксин. — Если только слегка не в себе. Возможно, он выходец из рода влиятельных вельмож. Благородная спесь не успела облупиться. Пытался задирать нас, но осторожно. Ничего не будет, Ло Фенг. Уже семьсот лет ничего не было.

— Если ничего не будет, ты увидишь улыбку на моем лице, — сказал Ло Фенг.

— Я не дам своих узников, — бормотал барон Стим через час, поддерживая за локоть графа Сотури. — У меня всего трое мальчишек в темнице, украли барана на рынке, я уже завтра собирался их отпускать, родители оплатили все хлопоты. Виданное ли это дело — пытать и казнить за такое прегрешение? И рабов у меня нет для этого. Одного казнишь, другие в истуканов от страха обратятся. Писал же в канцелярию Гордина, что нет ни одного убийцы, ни одного насильника. Можно было бы, конечно, выловить кого-нибудь на геллской стороне, но не та у меня дружина, да и мир у нас с геллами. Кому это нужно?

— Богам! — погрозил пальцем граф. — Богам, лопнуть моим потрохам! Каждый год у тебя одна и та же история. Читал я твои послания, читал. И вроде содержание у тебя почти графское, все-таки граничный город, и охрана лучшая, почти как у меня, и годами ты почти как я, а все никак не разберешься, что курицу несут на алтарь не для того, чтобы ее потом сожрать, а для крови, из нее выпущенной.

— Кур предоставлю сколько угодно, — отмахнулся барон.

— Кур он предоставит, старый лис, — вздохнул граф. — Ну ладно, я был бы не я, если бы не приготовился к твоему упрямству. Есть у меня мясо для заклания. И без тебя есть. Считай, что дар от самого предстоятеля Храма Гнева Богов. Выпустим потроха дюжине-другой человечишек, и опять за стол. Уж больно хорошее жаркое ладит наш… твой кок. А завтра уж дальше, да. А куда дальше, пока не скажу. Страда начинается. Особенная страда! Не такая, как каждый год. Великие времена настают, приятель. И ты еще услышишь про меня!

— Почему дюжине-другой? — не понял барон. — Обычно обходились парочкой. И где вы набрали столько погани для казней?

— Я ж втолковываю тебе, что нынешний год особый, — расплылся в улыбке граф. — И не всегда нужно погань на эшафот ладить. Невинная кровь куда как ценнее. А ты воришек жалеешь. Ты бы лучше оценил уважение — сам предстоятель отправил меня в твое захолустье! Жертвенное мясо выделил! Так что, не простые казни сегодня будут произведены, а казни с особым интересом и личным благоволением! Благодарить еще будешь!

Граф толкнул дверь, ведущую на открытую галерею, и барон, выйдя на свет, прищурился, отметив, что кроме десятка его личной стражи тут же замерли сразу четверо эйконцев, но взглянув вниз, остолбенел. Площадь наполнялась народом. И если по правую руку и так уже с час толпились городские зеваки, проезжие купцы с торжища, то у мытарской накапливалась толпа, которую заводили в ворота столичные стражники. Гремели цепи, раздавались стоны, время от времени щелкал бич. Справа от ворот дымилась жаровня, потрескивали дрова под котлом, и щуплая фигура в черном прыгала по мытарскому помосту, развешивая на забитых в стену штырях ременные петли.

— Что ж ты творишь, твоя милость? — закашлялся барон. — Я тут вижу не пару дюжин жертв, а несколько сотен! Как бы ни тысячу!

— А я что тебе говорил? — оскалился граф. — Особый год, особое угощение… для богов! Я, конечно, мог бы тебе забить шелухой уши, да сказать, что, если уж суждено Водану уважение оказывать, грешно остальных объедками обносить. Добавить, что если у тебя нет убийц и насильников, то и у прочих их верная недостача. Но я не буду. Не для твоего и моего увеселения здесь это стадо, а уж для чего — не твоего ума дела. Радуйся, что сброшу на твое блюдо порцию человечины без всякой мзды. И тебе польза, и остальным острастка… на долгий путь! Нет! Ты только полюбуйся! Это же отборная погань! Ядреная! Инородцы, бродяги, воры, убийцы, мошенники, девки гулящие, прокаженные, конокрады, всякая пьянь и нищета, неужто мы не очистим от них родную землю?

— Разве нет другого способа? — прошептал барон. — В прошлом году было иначе. Повесили пару убийц, тем и обошлось.

— Ну, так в этом году у тебя и одного убийцы нет, — пожал плечами граф. — О чем же тогда разговор? Обряд Храм Гнева Богов вершит, а не я. Я лишь чиновник, дорогой Стим, который делает то, что ему поручено. Делает и не задает лишних вопросов. Вот как эти эйконцы. Я, если захочу, вытащу из толпы да хоть вон ту рыжую девку, которой за ее острый язык и так уже сполна досталось плетей по моей милости, и горло ей перегрызу, а они все равно защищать меня будут. Ты еще не понял, зачем тебе воины Клана Теней? Не для охраны. Для примера, как службу надо нести. Ясно?

— Куда уж яснее… — пробормотал барон.

— Расправь плечи, дружище! — толкнул в бок барона граф и зашептал ему уже на самое ухо. — Скоро! Скоро зазвенят доспехами легионы Фризы, они уже на бальдарском тракте[80]! Близится час воинской славы! Ясно?

— Ты хочешь сказать… — побледнел барон.

— Не спеши, дружище, — подмигнул приятелю граф, — всему свое время, — и, перегнувшись через парапет, заорал. — Начинай, отец Авгрин!

Ло Фенг стоял на галерее почти у городской стены, над головами несчастных, которых загоняли в наспех приготовленное, огороженное жердями стойло. Снизу поднимался запах крови, гнили и нечистот. С несколькими сотнями человек, пусть и закованных в цепи, управлялись всего три дюжины королевских стражников. Да, имелась еще пара сотен воданских стрелков, но они встали поперек площади в ряд, и замерли, оставив за спинами онемевших от ужаса или от предвкушения страшной забавы горожан. Небо на Воданом было ясным, но Ло Фенгу казалось, что над крепостью сгущаются тучи.

Эйконец не был уверен в том, что случится именно то, чего он опасался, однако знал, что будет делать, если произойдет то, что может произойти. То, о чем предупреждали его и каждого из воинов наставники и старейшины в последние годы обучения. То, к чему готовили каждого воина Клана Теней, даже если его готовили убивать и не быть убитым, охранять и сохранять беспристрастность, внушать ужас и уважение во всем Терминуме без исключения. То, что было существом всякого эйконца — отсроченная на тысячу лет кровная месть за лишение родины, смерть близких, умаление рода. Готовность к нападению, которое было по своей сути отчаянной защитой. Может быть, теперь пробил его час. Может быть.

Обряд шел своим чередом. Сначала отпел жертвенную песню инквизитор, напоминая подданным троецарствия и верным прихожанам Храма Гнева Богов, что всякая жертва угодна богам, а безвинная угоднее прочих, потому как не несет корысти в себе и только она одна способна вымолить прощение и отсрочить конечный день этого мира. Затем отгремели кандалы, снятые с первого десятка узников, и гординские стражники подвесили их на штырях, безжалостно распиная несчастных, одну из которых — рыжую гибкую девчонку с отметинами бича на лице и плечах выбрал лично граф. К этому времени раскалились до багрового цвета на жаровне ужасные крючья и щипцы, и пар начал подниматься над котлом. Затем с благоволения инквизитора палач зачерпнул ковшом кипятка и обдал им крайнего подвешенного — чернокожего вандила[81], который завизжал, словно ошпаренная перед забоем свинья и тут же обмяк, обвис в петлях под оханье взрослых и рыданье детей среди согнанных и пришедших на площадь зевак.

Но в тот самый миг, когда должно было начаться самое страшное, рыжая девка вдруг перестала кричать о своей невиновности и запела. Запела на том самом языке, на котором несут службу в Храме Гнева Богов и по слухам служат в Храмах Кары Богов в далекой Беркане. Запела на языке, которого никто кроме служителей храмов не знал. Запела на языке, на котором, по преданиям, объяснялись посланные разгневанными богами страшные воины в белых масках, что появлялись раз в несколько столетий у священных камней. Запела чистым и звонким голосом, выводя тона, доступные только самым опытным певчим, послушать которых в столицах собирались и собираются тысячи прихожан. Запела, зазвенела, полилась чистой, прекрасной мелодией и заставила не только замолчать сквернословящих стражников, изрыгающего ругательства, требующего вырвать поганке язык графа, рыдающих в толпе детей, стонущих узников, вынудила окаменеть палача и инквизитора, но и заставила забыть обо всем самого Ло Фенга. На одну секунду. На одно мгновение. На долгое, бесконечное мгновение, в которое он успел подумать, что когда оборвется и этот голос, и все десять жизней, и еще столько жизней, сколько захотят оборвать инквизитор и его палач, и пройдет дождь, который смоет кровь с камня, и он, воин покоя, Ло Фенг, сын клана Теней продолжит свою службу во имя клана и исполнения тысячелетней мести, ничего не останется прежним, потому что он не сможет забыть этот голос и вернуть в сердце утраченный покой. А потом на площади появилось чудовище.

Оно напоминало мертвеца, который выбрался из склепа, разламывая чудовищными плечами погребальные плиты, разрывая могучими руками могильные цепи так, что потревоженный им тлен пропитал его кожу, окрашивая ее в серый цвет. Его сальные черные волосы были сплетены жгутами и прихвачены кожаными лентами в тяжелый колтун. На его предплечьях поблескивали чешуйчатые наручи. На его поясе висел ужасающий меч, похожий на нож для разделки мяса. На его бедрах коробилась юбка, словно собранная из засохших фартуков дюжины мясников. На его обтянутом кожей черепе шевелились веки, под которыми кромешные выплески тьмы заменяли глаза.

— Время пришло, — горным эхом выдохнуло чудовище.

Замолчала, захлебнулась, захрипела девчонка. Обвисли в путах распятые пленники. Попадали ниц, гремя доспехами, оружием и цепями стражники и назначенные к казни. С шорохом повалились зеваки, осели без чувств граф и барон. Опустился на корточки, чуть слышно заскулил, ухватившись за знак инквизиции на груди, отец Авгрин. Опрокинулся на жаровню, взвизгнул и свалился с помоста палач. Только девять храмовых воинов остались стоять и четверо эйконцев.

— Сейчас, — прошептал Ло Фенг, удержался за каменное ограждение, чтобы устоять на ногах, почувствовал, как начинают жечь его тело выведенные на нем узоры, как шипят в его плоти жертвенные камни[82]. — Сейчас.

— Неразумное дитя, — прогудело утробно чудовище, направляясь от дома бургомистра к помосту. — Кто же отстраняет кубок, когда сладость готова политься в рот? Песни поются после великой жертвы, а не вместо нее! Много сомнений в вас, люди. Слишком много сомнений. Только мука, людская мука может освободить и спасти вас!

— Сейчас, — собрался с силами, стиснул зубы Ло Фенг. — Чжан Тао. Воин мужества. Не подведи.

— Время пришло, — заклокотало чудовище, поднимаясь на заскрипевший помост. — Но смертная мука бесполезна, если мука недостаточна! Открой врата страданий в чужом теле, и врата богов откроются для тебя!

Облизав палец, чудовище мгновение смотрело на обмякшего вандила и рыжую девчонку, распятую рядом с ним, которая продолжала что-то сипеть, затем сделало выбор, коснулось черной груди и вычертило на ней знак из вертикальной линии и треугольника на середине ее высоты. И едва чудовище оторвало палец, знак вспыхнул и стал погружаться в тело, заставив несчастного очнуться и завизжать от новой боли.

— Время пришло! — вскинуло вверх руки чудовище, и тогда Ло Фенг закричал:

— Чжан Тао!

Фыркнул лук, и эйконская стрела пронзила грудь чудовища.

— Сталь, — прошептал Ло Фенг.

— Время пришло! — зарычало чудовище, выдернув из груди стрелу. — Убить наглеца!

— Братья! — заорал Ло Фенг.

Они спрыгнули с галереи одновременно. Воин покоя и воины добродетели. Одни из лучших в клане. Встали на ноги, как дикие двуногие кошки. Обнажили мечи, которых боялись воины всего Терминума. Четверка, сравнимая по смертоносности с дружиной лучших фризских мечников. Ло Фенг, Ли Фанг, Ван Ксин и Лю Чен. Выпестованные из эйконских мальчишек в угодьях Храма Змеи Острова Теней со всей возможной жестокостью и старанием. Спрыгнули, чтобы остановить девятерых храмовых воинов, отправленных к Чжан Тао, а затем напасть на чудовище, победить которое не могли.

Схватка была короткой. Гордость Храма Гнева Богов, подготовленные фризскими наставниками меченосцы были срезаны мечами эйконцев словно придорожный бурьян. Нет, эйконцы не были слишком быстры, хотя в каждую отпущенную им секунду они были чуть быстрее и чуть точнее своих противников, которые захлебнулись кровью у их ног. Но чудовище это лишь позабавило. И серый фальшион, сверкнувший над его головой, и хриплое уханье — не оставляли в этом никаких сомнений.

— Золото, — прошептал Ло Фенг, когда очередная стрела, блеснув желтым лепестком, вошла в серое тело. — Нет.

Ван Ксин, почти разрубленный пополам, рухнул у ног чудовища.

— Серебро, — прошептал Ло Фенг, когда очередная стрела прошила серую щеку и была выдернута из тут же смыкающейся плоти. — Нет.

Голова Ли Фанга откатилась к воротам.

— Священное дерево[83], — прошептал Ло Фенг, когда следующая стрела отскочила от плеча чудовища, а коротышка Чен отлетел в сторону с перебитой рукой.

— Свинец, — произнес Ло Фенг, бросаясь под удар серого фальшиона, но и прогремевший выстрел не остановил чудовище. Развороченная мушкетной пулей серая грудь сомкнулась точно так же, как и мгновением позже после удара меча Ло Фенга срослась серая гортань. Но ответный взмах серой руки едва не лишил воина покоя сознания. Пожалуй, только охваченный дрожью инквизитор, на которого упал отлетевший от чудовищного удара сын клана Теней, и спас его от переломов. Но эйконский меч разлетелся на осколки.

— Чжан Тао… — прохрипел, глотая хлынувшую в глотку кровь, Ло Фенг, чувствуя что сейчас, сию секунду в его груди выгорают, обращаются в пепел искры доблести его предков.

— Чжан Тао! — с ревом раскинуло руки в стороны чудовище. — Иди ко мне!

В распахнутом окне на третьем этаже дома бургомистра появился воин мужества с мушкетом в руках.

— Посланник богов приказывает тебе убить себя, Чжан Тао! — прогремело чудовище, и воин мудрости послушно выронил мушкет, снял с пояса нож, вонзил его себе в горло и полетел вниз головой на мостовую Водана.

— Чжан Тао, — прошептал Ло Фенг, опираясь о потерявшего сознание инквизитора, глотая кровь и пытаясь встать на ноги.

— Очень неплохо, — услышал он скрежещущий голос прямо над головой, нащупал знак инквизиции на груди отца Авгрина и, когда чудовищная рука ухватила воина покоя за узел волос на его затылке, вывернулся и ударил туда, куда смог дотянуться. Истошный вой огласил площадь Водана. Ло Фенг с трудом встал на ноги, а продолжающее выть чудовище, зажимая дымящуюся руку, стало отступать, пока не повалилось навзничь и не обратилось сначала в Накому, а потом и вовсе не почернело и не осыпалось пеплом, исторгнув умчавшуюся тень.

— Все-таки серебро? — прохрипел, зажимая искалеченную руку, Лю Чен.

— Нет, — покачал головой Лонг Фен. На зажатом им в руке знаке инквизиции в серой слизи, шипя, выгорали стриксы.

— Надо возвращаться домой, — понял Лю Чен. — Нести великую весть на совет старейшин.

— Сначала освободим пленников, — закашлялся, потирая грудь, Лонг Фен. — Нам придется обратиться в беглецов, так пусть преследователи ловят не только нас.

— А он? — спросил Лю Чен, показывая на горку пепла. — Мертв?

— Нет, — после секундной паузы ответил Ло Фенг. — Они умирают… не так. Но теперь мы знаем, отчего они умирают. Они уязвимы. Подай-ка мне его меч.

— Негодное оружие, — поморщился Лю Чен. — Слишком тяжелый. Я уже не говорю о его размерах.

— И в самом деле, тяжелый, — пробормотал Ло Фенг, принимая фальшион. — И почему-то горячий. Особенно рукоять. Но мой меч не выдержал удара клинок в клинок, а на этом нет даже зарубки. Интересно, каков он в деле?

Он взмахнул оружием демона так, словно не выпускал его из рук долгие годы, и срезал узел черных волос на собственной голове. Узел, за который его только что удерживала ужасная рука. Освобожденные пряди упали на его лоб и уши.

— Что ты делаешь? — оторопел Лю Чен.

— Плачу за нарушение контракта, — ответил Ло Фенг. — Я больше не воин покоя. Но все еще эйконец. Перетяни руку, кажется, она сломана. А я подберу мушкет Чжан Тао и возьму меч одного из братьев. Имей в виду, у нас мало времени.

Глава третья. Маски

«Срезая волосы, не изменишь цвет их».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Они словно соскочили с эшафота перед собственной казнью. Захлопнули за собой ворота и, услышав тяжелые удары в створки, поняли, что ужасная печать пылает на прежнем месте.

— Горячие! — крикнул Кригер, отдергивая ладони от кованной поверхности. — Наверное, на южных воротах то же самое. Что же это творится, Торн? Свои же ребята… Жатва, она вот такая? Дальше-то что будет?

— Хочешь получить ответ? — словно от боли скривился Торн. — Тогда не медли. Сейчас «свои ребята» заберутся на стену и пощекочут нас стрелами. Встать в боевой порядок ума у них хватило! Пошевеливаемся!

Гледа взглянула на покрытые каплями пота и чужой крови скулы отца, на его дрожащую руку, которой он придерживал на холке коня тело ее матери, и первой направила лошадь подальше от крепостных ворот. Хотя бы для того, чтобы никто не видел слез, которые снова хлынули из ее глаз.

Оставив за спиной и город, и бурлящий ледяной водой Манназ, крохотный отряд помчался к Берканскому тракту[84], по которому можно было попасть и в столичную Оду, и на север, к йеранским окраинным поселениям, но, главное, к ближайшему менгиру, что высился в Змеином урочище[85]. Горячка недавнего боя вскоре спала, кони успокоились, перейдя с галопа на привычную рысь, но Гледа, то и дела посматривая на отца, не снимающего руки с тела жены, не могла отделаться от ощущения, что они спасаются бегством. Она смотрела на его широкие плечи так, словно ждала страшного мгновения, когда они переломятся от свалившейся на них тяжести, и не замечала слез, которые безостановочно текли по ее щекам до тех пор, пока влага в ее глазах не иссякла. Ей казалось, что отец чувствует ее взгляд, должен был чувствовать, но он не обернулся ни разу.

У сторожевой башни, что высилась в паре часов неспешной езды от Альбиуса уже на тракте, дозора не оказалось. Сухое русло одного из притоков Манназа полнил грязный ледяной ручей, белые вершины Молочных гор упирались в серое небо почти над головой, их основания подступали к пустынной дороге скопищем таких же серых скал, острые грани которых не могла сгладить даже пробивающаяся повсюду зелень. Весна, еще утром радовавшая взгляд, теперь казалась насмешкой. К тому же настораживала и сама башня. Обитые железом ворота ее были распахнуты и даже как будто сломаны. Одна из створок подрагивала на ветру с противным скрипом. Когда топот копыт стих, скрип словно стал громче и показался невыносимым. К тому же со стороны Альбиуса, пусть и еле слышно, продолжал доноситься звон колокола.

— Голову оторвать за такую службу, — проворчал Кригер, размазывая рукавом грязь по щекам. — Хотя, сегодня в дозоре Стайн[86], нет никого надежнее. Что там за чудак в распадке? Не он ли это и прыгает по ледяным камням? А где мытарь, где второй дозорный? На башне, вроде, никого нет.

Торн окинул взглядом отряд, который словно замер в ожидании его приказа, услышал прерывистое дыхание, заметил дрожащие руки юнцов, кровь на разодранной одежде, скрипнул зубами:

— Кто там? Брет? Приглядывай за дорогой, мало ли. Гледа, посмотри, не ранен ли кто серьезно? Надо перевязать, если что…

Спешился, ткнулся на пару секунд горячим лбом в лошадиный бок, снова потрогал завернутое в ковер тело жены, поправил веревки, пошатываясь, подошел к мытарскому колоколу, подвешенному над воротами, поймал шнур и позвонил.

— Идет, — выдохнул Флит.

— Серьезно никто не ранен, — прошептала Гледа, которая не двинулась с места, но дождалась нескольких испуганных кивков.

— Ну, хоть что-то… — пробормотал Торн.

— Еще бы кто-то был ранен, — буркнул Кригер. — Ты ж, капитан, бросился вперед как зверь… Рубил этих безумцев, словно обожравшихся мухоморами паллийцев[87]. За тобой только оттаскивать…

— Здесь тоже кровь, — показала на бурые пятна у входа в башню Гледа.

— Я вижу, — кивнул Торн, снова забрался на лошадь, подал ее к кобыле Гледы. — Покажи шею.

— Куда мы теперь? — срывающимся голосом спросил Фиск.

— Думаю, — процедил сквозь зубы Торн, не отвечая на вопросительный взгляд дочери.

— Ну, что у вас? — изрядно вымокший, но как будто разгоряченный к башне подходил седой старшина дозора. — Чем могу порадовать честную компанию? Или товар какой есть для осмотра?

— Тебе делать что ли больше нечего, Стайн? — раздраженно спросил Кригер. — Какой товар? Ты чего в яме той забыл? Не далеко ли до ветру отошел? На кого башню оставил?

— До ветру, говоришь? — остановился Стайн. — Нет приятель, нынче такое время, что до ветру ходить никуда не нужно. Где застигло, там и опорожнился. Или не так? На кого город оставил, капитан?

— Ты пьян что ли, старшина? — оторопел Кригер. — Ты в дозоре, ядреный корень, или я? И какое тебе дело, куда я еду и зачем?

— А вы трезвы выходит? — напряг скулы стражник. — Конечно, только трезвый соберется на конную прогулку, вымазавшись в грязи и крови. Или подрались, кому первому в ворота проезжать? Да. Хлебнул маленько. Чтобы нутро не выгорело. Что в городе? Отчего звонарь колокол терзает?

— А что здесь? — спросил Торн.

— Здесь? — прищурился Стайн. — Да ничего особенного. Разве только вот это.

Старшина поплевал на ладони и прикрыл створки ворот. На их внешней стороне чернела выжженным, выломанным следом точно такая же печать, как и на вратах Альбиуса.

— Когда? — спросил Торн.

— Пару-тройку часов назад, — ответил Стайн. — А может и раньше. Или позже… Что-то у меня в голове повредилось.

— Или на шее, — заметил Торн.

— Есть маленько, — кивнул Стайн и, вытащив из торбы кусок льда, прижал его к загривку. — Вот, холодок помогает. Пока.

— Стайн, говори толком! — заорал Кригер. — В городе демон знает что творится! Ты, конечно, вдовец, дети из гнезда повылетали, беспокоиться не о ком, а другие вот…

— Я не только вдовец, Кригер, — хмуро оборвал капитана Стайн. — Считай, что и почти мертвец. Точно тебе говорю. И вот еще что скажу, думаешь, беда только в Альбиусе? А почему уже половина дня как на тракте никого? Вроде бы ярмарка сегодня в городе. Где подводы из Змеиного урочища?

— Не было? — посмотрел на Кригера Торн. — Фиск?

Фиск замотал головой.

— Не было, я еще у ворот заметил, — пробурчал Кригер. — Ладно, Стайн. Я бы и сам от глотка чего покрепче не отказался. Здесь никто не проезжал? Не про подводы я, как понимаешь. Торговец, например, какой-нибудь?

— Который старьем промышляет? — усмехнулся Стайн. — Был… Час или два назад промчался. На север пошел. Крикнул, что беда в Альбиусе. Жатва мол. И чтобы прятался я. И дюжина ошалелых стражников за ним. Думал, затопчут. Как обезумели все. Пена на губах. Только мне не с руки прятаться. Некуда. Да и поздно уже.

— Много слов, Стайн, — нахмурился Торн. — Откуда печать на воротах?

— Много не мало, — поджал губы Стайн. — Хоть наговориться перед смертью.

— Спешить на кладбище? — скривился Кригер. — Может и могилу уже присмотрел?

— Не спешу, но успею, — ответил Стайн. — Могилка не потребуется, где упал, там и могилка. Десять дней он мне дал.

— Кто дал? — не понял Торн.

— Урод какой-то, — ответил Стайн. — На голову меня выше. Серый, как подметка. И сшит, как сапог из свиной кожи. Пришел с севера. Или не с севера, но я его заметил с той стороны. Сказал, что «время пришло». Хотел я ему что-то ответить, да не вышло. Язык к нёбу прилип. Да что язык… как стояли мы с мытарем, так и распластались. И Рамлин[88] — мальчишка. Он наверху был. Тоже бухнулся. Как только с башни не свалился, не знаю. А этот… подошел к воротам башни и вычертил знак. Словно огнем нарисовал. Ну, я лежал, да головой ворочал, следил за ним. Так он заметил, зубы свои серые оскалил, ножищей своей плечо мне придавил и сказал, что даже таким живчикам как я — мучиться недолго. Дней десять, а после все закончится. И добавил, что конец всей Беркане…

— И все? — спросил в наступившей тишине Кригер.

— А что, этого мало? — удивился Стайн. — Тогда добавлю. Урод этот тут же растаял, как дым от костра. А нам с мытарем загривки поджарило. Он зарычал от боли, да и я зубами захрустел. А Рамлин… он же к подобному непривычный. Взвыл там на башне и загремел вниз по ступеням. Считай, что вышиб ворота, сорвал печать. И тут мытарь словно вовсе разума лишился. Напал на меня. Вроде и не воин, а ведь я едва отбился. Пришлось порешить его. Он за башней лежит. Вот думаю, закапывать или кого из города ждать?

— Закапывай, — пробормотал Кригер. — Не жди никого из города… пока. Там та же беда.

— А где Рамлин? — спросил Торн.

— Помчался на север, — махнул рукой Стайн. — Он же оттуда. У него отец торговец. А деревенька их как раз в Змеином урочище. В паре лиг перед менгиром. Чуть в стороне. Ну, так куда еще бежать? Где еще исцеляться-то? Испокон веку, подцепил непонятную хворь, топай к священному камню. Только зря все это…

— Чего ты несешь, Стайн? — не понял Кригер.

— Ты, капитан, давно в храм ходил? — мрачно спросил Стайн. — На службе давно стоял? Чего-то я тебя там уже годика четыре не видел. Что в Каменном завете сказано? «И закончится лето. И придет осень перед зимой. И будут нивы пусты, а хранилища полны, но не будет храниться тот урожай. Потому что в конце лета придет от священных камней жнец и будет жать то, что посеяно, а посеяны им или пославшим его люди». Все, капитан! — Стайн постучал себя по загривку. — Время пришло. Пожали нас.

— Не мели чушь, — процедил сквозь зубы Кригер. — Сейчас не конец лета!

— Не о том лете речь, — понизил голос Стайн. — Лето нашей жизни закончилось, капитан. Скоро в обмолот. Десять дней осталось!

— Отчего же ты сам не бежишь за Рамлином к менгиру? — спросил Кригер. — Жить не хочешь?

— Хочу, — опустил голову Стайн. — Но говорю же, что зря…

— Это еще почему? — спросил Торн.

— «Придет от священных камней жнец», — пожал плечами Стайн. — А он шел с севера. От менгира. И нес с собой заразу. Где он ее взял? Что непонятного? Нет, попробовать, конечно, можно…

— Тут же рядом! — заорал Кригер. — Сел на лошадь, три-четыре часа — и ты у менгира! Полезно или бесполезно, потом решать будешь!

— Я в дозоре, капитан, — твердо сказал Стайн. — Тебе ли не знать? Пока смена не придет, буду стоять здесь. А не придет, здесь и сдохну.

— А-а-а-а! — замычал, захлебнулся ненавистью Кригер.

— Сколько дозорных у менгира? — прохрипел Торн, чувствуя, как в шею ему начинает вкручиваться раскаленный стержень.

— Пять, — ответил Стайн. — Как всегда. Дозор недельный, вчера только заступил. С ними храмовник. Но он обычно в часовне. Что-то ты в лице переменился, капитан. Тебе ледку-то дать? Тоже припекает?

— Папа? — испуганно обернулась к Торну Гледа.

— Все в порядке, — скрипнул зубами Торн и, превозмогая боль, выпрямился. Надо было принимать решение, куда вести отряд — на юг — к столице, где и храмы, и дружина, и лучшие лекари, или на север за Раском, чей амулет уж точно мог бы отсрочить беду, отметина на шее дочери пока не росла, да и стоило попытать счастья у менгира…

— Десять дней, — расплылся в улыбке Стайн. — Десять дней еще есть. Пока ледок на реке, можно терпеть. А там уж…

— Что скажешь, Торн? — принялся тереть ладони, стискивать кулаки Кригер.

— Ты капитан, Кригер, — медленно проговорил Торн. — Мастер стражи Альбиуса. А я отставник. И я должен спасти дочь, Не знаю, что с сыном, но она пока все, что у меня осталось. Поэтому я иду на север. К менгиру. Менгиры есть и на одалской стороне, но даже до ближнего не один день пути. Если я сразу отправлюсь туда — вдруг не прощу себе, что не побывал в Змеином урочище? Времени на возвращение может не оказаться.

— Мы с тобой, — махнул рукой Кригер. — Идти в селения что-то мне не по нутру. Опять своих же рубить?

— А зачем всем в Змеиное урочище? — спросил Фиск. — У меня, к примеру, нет дочери. И шею мне пока не печет.

— Ты кругом прав, — кивнул Торн. — И дочери у тебя нет, и шею тебе пока не печет. Только у тебя нет на груди капитанского знака. А камешка на твоем перстне, да и стриксов в ушах наших молодцов надолго не хватит. Твой-то и так был крошечным, а теперь-то…

Фиск озабоченно уставился на собственный перстень.

— Да, — пробормотал Кригер, разглядывая капитанский кулон. — Усох немного, кажется. А ведь дней через десять ему конец придет. Потом, если зараза не сгинет, припечет шею. Пройдет еще десять дней. А дальше-то что?

— Известно, что, — весело крякнул Стайн. — Смертушка с тяжелой колотушкой. Одна радость, не промахивается она никогда.

— Смеешься? — угрожающе схватился за рукоять меча Кригер.

— Плачу, — отчеканил в ответ Стайн.

— Десять дней это очень много, — сказал Торн. — Если делать хоть что-то.

— Мало, — пробормотал побледневший Флит. — Что ни делай, мало…

— Что за тело везешь, капитан? — нарушил повисшую тишину Стайн, показывая на сверток, перекинутый через холку лошади Торна. — Если речь идет о погребении, могу выручить. Все равно мытаря закапывать.

— Спасибо, Стайн, — поклонился стражнику Торн. — Но это моя жена. Она не слишком хорошо относилась к мытарям, когда была жива. Не хочу ее обижать таким соседством и после смерти.

Они догнали молодого стражника уже к позднему вечеру на развилке горной дороги, за которой виднелась деревня. Судя по смуглой коже, род парня впитал в себя порцию вандилской крови.

— Рамлин! — окликнул его Кригер. — Давно не виделись. Спешишь к менгиру?

Стражник оглянулся, остановился и, пытаясь отдышаться, согнулся, уперев руки в колени.

— Неплохо, — процедил сквозь зубы Торн, растирая шею. — Больше двадцати лиг с полудня отмахал? Наручи, поножи, не полная выкладка, но и не налегке. Нет только мешка, шлема и секиры. Как ты еще жив-то, воин?

— Шлем на башне слетел, — с трудом выдохнул Рамлин. — Секира там же осталась. А мешок…

Он раздраженно махнул рукой и попытался выпрямиться. Колени его дрожали.

— Послушай, — Торн спрыгнул с лошади. — Мы миновали от Альбиуса три деревушки, с полдюжины хуторов, но не увидели ни единой живой души. Ни лошади, ни коровы, никого. Некогда было останавливаться и искать жителей. Может быть, тебе повезло больше?

— Пока не знаю, — покачал головой Рамлин. — Вот моя деревня. Считай, на краю ее стоим.

— Зато следов было много, — продолжил Торн. — Словно большой отряд метался от деревни к деревне. И часть лошадей у него была странно подкована. С шипами… А там, где пеший след, каблук незнакомый…

— Не знаю, — повторил с легким раздражением Рамлин, словно не хотел слушать Торна. — Следы видел. Но в этих краях и лошадей стольких нет. А те, что есть, — не под седло. Вы спешите к менгиру?

— Да, — Торн снова поморщился, схватился за шею. — Если ты местный, скажи, что дальше? За менгиром? Могли жители уйти туда?

— Вряд ли, — выпрямился Рамлин. — Что им делать в йеранской стороне. Ни торга никакого, ни промысла в эту пору. А на горных лугах еще лежит снег. Да и что там есть, кроме летних овчарен и охотничьих шалашей? От менгира горы поднимаются круто вверх. Все тропы закрыты. Вот через месяц…

— Тогда куда все они делись? Их увели эти незнакомцы, что наследили повсюду? Ты был у башни со Стайном. Жители выходили из урочища?

— Нет, — проговорил Рамлин. — Но… есть еще одна переправа через Манназ.

— Я знаю, — кивнул Торн. — Мостик перед менгиром, но сам менгир в крохотной долине, дальше только дорога в Йерану[89], а делать там в эту пору нечего!

— Еще одна переправа, — повторил Рамлин. — Гремячая[90]. Она в моей деревне. Тут рядом. От менгира нет тропы на запад, только на север. А от нас есть. Через нее можно попасть и на йеранскую сторону, и на гебонскую. Сначала узкая тропа в скалах, а потом уж и выход к гебонской башне. Сейчас пройду по улице и все узнаю.

— Вот как, выходит, обитатели Змеиного урочища уходят от мытарских поборов? — усмехнулся Кригер.

— Я ничего не слышал об этом, — замотал головой Рамлин.

— Ладно, — опустил руку ему на плечо Торн. — Есть кое-что и поважнее мытарских поборов. Мы к менгиру, а потом… потом видно будет, может и заедем в твою деревню. Ты ведь хотел проведать своих близких?

— И это тоже, — кивнул Рамлин и скривился в плаксивой гримасе. — Я хотел… снять боль. Моя бабка — вандилка. Она… многое может. Я тоже, но… чуть-чуть. Вот, заговорил себе шею, добавил бодрости. Поэтому и не сдох через пять лиг. Но бабка сильнее. Она поможет мне.

— Пока не сломаешь ветку, не узнаешь, какая у нее сердцевина, — проворчал Кригер. — Так что ли в священных книгах написано? Мало этой Гремячей переправы, так в городской страже еще и колдун ходит в дозоры. Куда смотрит Храм Кары Богов?

— Куда бы ни смотрел! — оборвал Кригера Торн. — Рамлин, ты можешь… заговорить мою боль?

— Пока нет, — признался Рамлин. — Вот отдышусь. Но надолго этого не хватит. Бабка сможет. К тому же у нее есть мази и порошки.

— И заговоры! — сплюнул Кригер.

— Надеюсь, — кивнул Рамлин. — Но не знаю, может ли она это лечить…

— Мы заедем в твою деревню, — сказал Торн. — Сейчас узнаем, как дела у менгира, и к тебе. Подожди нас. Здесь на перекрестке и подожди.

Сначала они увидели воронье, кружащееся над скалами. Последнюю лигу перед менгиром дорога огибала их одну за другой, чтобы закончиться крохотной долиной со священным камнем на другой стороне реки, и поэтому каждый подумал, что птиц привлекает менгир. Но причина оказалась в другом. На каменистом склоне были свалены тела. Их было не менее полусотни — стариков и старух, женщин и мужчин, и как будто детей. Запах свежей крови кружил голову, но Торн поднял руку, останавливая онемевших спутников, и спешился. Порубленные и порезанные неизвестными извергами, люди расстались с жизнью, не в силах издать ни звука. Их рты были забиты камнями. Отрубленные руки и ноги валялись тут же. Торн, чувствуя, что его начинает трясти, медленно оглянулся. Все его спутники, побледневшие до цвета ледников Молочных гор, обнажили мечи.

— Торн, — прохрипел Кригер. — Посмотри!

Торн снова обернулся к куче и, вздрогнув, поймал взгляд одного из несчастных. На торчащей из сплетения мертвых тел голове живы были только глаза. Торн даже не мог понять под потеками крови, мужчине или женщине они принадлежат, но шагнув к их обладателю, поймал во взгляде ужас. Ушей, носа и век у несчастного не было точно и, скорее всего, не было и языка.

— Убей его, — чужим голосом проскрипел Кригер за спиной.

Торн замер, затем выдернул из-за пояса кинжал и показал его несчастному. То дернулся, словно попытался кивнуть и закатил глаза.

Клинок вошел в плоть словно в болотную грязь. Выдох облегчения послышался Торну, но одновременно с этим непосильная тяжесть вдавила его в землю. Почти такая же, как и на площади Альбуса при виде жнеца.

— Все мертвы, — донесся откуда-то издалека голос Гледы. — Теперь мертвы все. Я чувствую.

За пропастью, в которой ревел только-только вырвавшийся из узкого ущелья и стремящий снова уйти в тиски утесов Манназ, таился источник беды. Священный камень, напоминающий огромный, высотой с вековую сосну, черный клин, забитый под наклоном в каменистую землю, был на том же самом месте, на которое не раз привозил жену Торн. И часовня стояла справа от камня, как раз так, что вздумай он упасть, выворотив основанием гору земли, крохотный храм Кары Богов оказался бы на ее вершине. И дозорная вышка альбиусской стражи торчала там, где ее и поставили, слева от камня, почти подпирая его оголовком. Только ни альбиусского дозора, ни вечно пьяного часовенного храмовника у менгира не было. Точнее, они были мертвы. Их тела висели на вышке, прихваченные за ноги. И кровь из их вскрытых глоток стекала в подставленные под ними корыта. У часовни паслись лошади, коровы, за оградой топталась отара овец, уж точно из тех, что должны были радовать путника вдоль дороги по Змеиному урочищу. Рядом долбил яму в каменистом грунте молодой наголо обритый парень в сером балахоне странствующего монаха. А у основания камня стояли странные полуголые воины в белых масках. На наклонной грани менгира мерцал все тот же знак, и один из воинов поливал его кровью из ковша. Отряд Кригера замер на узкой тропе в полусотне шагов от мостка.

— Милостивые боги… — в ужасе прохрипел Фиск.

— Это они сделали, — негромко проговорил Торн, поглаживая рукоять меча. — То, что мы видели, сделали они.

— Их двенадцать, — посчитал воинов в масках побледневший Кригер. — И я не узнаю их доспехов. Неужто сейчас лето, чтобы пялить на себя наручи и поножи без рубах и портов? И что это за юбки? Или порты под юбками? Они точно не вандилы, не паллийцы, не геллы, и не фризы. Однажды я видел кимров, но это и не они тоже.

— Это не юбки, — прошептала Гледа. — На том чудище было что-то похожее. И на головах у них тоже… косы.

— Маски, — сухими губами произнес Торн. — Никто из названных тобой, Кригер, не использует маски. Говорят, что вандилы иногда раскрашивают лица, но в масках у них только шаманы… И не в таких.

— Это энсы, — подал голос из-за спины Кригера Флит. — Или, по-другому, поганые[91]. Убийцы. Все сходится. Высокие и стройные. С широкими плечами. Доспехов у них почти нет, какие-то пластины висят на поясе. Но есть юбки. Иногда плащи. Наручи и поножи — стальные, но странные. В книгах написано, что иногда они исчезают. У всех маски. Белые или черные. Впрочем, черные — редки. Но главное в другом. У них заколдованные мечи. Они меняются.

— Я вообще никаких мечей не вижу, — пробормотал Брет, вытирая со лба пот. — Обрубки какие-то висят на поясах, и все…

— У тебя хорошее зрение, — прищурился Торн.

— Для кинжалов слишком широки, — приложил ко лбу ладонь Кригер. — Что значит, меняются?

— Не знаю, — передернул плечами Флит. — Отец говорил, в некоторых свитках написано, что они могут быть то длиннее, то короче. У них и копья такие есть. А еще бывает, что часть такого меча отрывается от клинка и летит в противника. Убивает его, а потом возвращается к хозяину. Их называют ланшами[92]. Я думал, это сказки.

— Что-то мне становится жарко, — распустил шнуровку ворота Кригер. — Это глупости, конечно, насчет летающих мечей, ты бы не злил меня лучше, Флит. Тем более, после того, что мы увидели на дороге. И потому что на вышке вверх ногами висят мои бывшие приятели. И то, что вчера мы с ними выпили, сегодня из них выцеживают вот таким неуважительным образом. Что же получается, Торн? У этого жнеца есть собственное воинство? Не только те, что сходят с ума от слома печати? Но и вот эти…

— Энсы, — повторил Торн. — Откуда они взялись? И почему они тут?

— Они привязаны к менгирам, — объяснил Флит. — Иногда их называют стражами менгиров. Но на самом деле они воины жатвы. Когда семьсот лет назад Фриза встала против Берканы в Хмельной пади, на стороне Фризы был отряд из нескольких сотен энсов.

— Меня сейчас волнует другое, — прошипел Кригер. — Их двенадцать, а нас восемь! И четверо из нас сопливые подростки. А одна так и вовсе девчонка!

— И что тебя не устраивает? — процедила сквозь зубы Гледа, обнажая меч.

— То, что у меня нет ни одного заряда! — поморщился Кригер. — У нас вообще нет ни самострела, ни лука!

— У них тоже нет, — мрачно заметил Торн. — А заколдованных мечей не бывает.

— А еще у них нету бестий, — вмешался Флит. — Должны быть еще всякие страшные звери, которых называют бестиями. Известно не менее десяти видов…

— Заткнись, умник! — взревел Кригер.

Рев Кригера гулко отозвался в теснине, которой заканчивалось Змеиное урочище. Энсы схватились за рукояти висевших у них на поясах обрубков мгновенно, один из них задул в изогнутый рожок, и Торн, который соскользнул с коня, прокричал спутникам, уже подбегая к мосту:

— Только один шанс! Встретить их в узком месте. Кригер! Вставай рядом. Гледа! За спину! Высунешься — ноги выдерну. Остальные… Да хоть бросайте камни через наши головы. Если они будут над пропастью, им это точно не понравится.

Они сшиблись с воинами в масках на мосту. У энсов и в самом деле оказались непростые мечи. Гледа, которая послушно встала за спиной отца, даже подумала, что мечей нет вовсе, не считать же ими эфесы с обрубленными клинками, с которыми чужеземцы ринулись против берканской стали, но при первом же выпаде Торна раздался скрежет, и девчонка с изумлением поняла, что искрящиеся над головами врагов осколки, складываются в смертоносные клинки при каждом их взмахе.

К счастью, энсы двигались не слишком быстро, словно только что пробудились после долгой спячки. Торн легко ушел от удара рыжеволосого воина, ткнул его мечом под маску, и уже обмениваясь выпадами со вторым, который оказался почти равным ему самому, успел заметить, что Кригер падает, зажимая рассеченное резко удлинившимся вражеским мечом плечо, и на его место встает Соп и вдруг начинает сражаться так, как никогда не сражался на занятиях по фехтованию. Затем Торну стало не до Сопа, потому что ему достался настолько умелый противник, что капитан с трудом сдерживал его удары, успевая уворачиваться и в самом деле от летающих осколков и думая лишь о том, что странно изменившийся Соп все еще на ногах, что камни и как будто ножи пролетают над его — Торна — головой, унося одну за другой жизни энсов, что один из них, едва ли не последний — противостоит уже и самому Торну, и Сопу, и делает это легко, когда вдруг и последний воин в белой маске замер и, как и прочие, полетел в пропасть, а за его спиной обнаружился вымазанный в земле монах с лопатой в руках.

— Да простят меня боги, да не прогневаются они на меня за содеянное! — хрипло пробормотал монах.

Торн, пошатываясь от усталости, обернулся и посмотрел на нежданного напарника. Соп смешно надул щеки, чпокнул губами, вытер тряпицей клинок и медленно убрал его в ножны. Руки молодого воина дрожали, но дрожали не от страха. Надо же, а капитан считал его здоровяком, но увальнем. Где были его глаза? Гледа? Она с тревогой вглядывалась в отца. За ее спиной, тяжело дыша, стояли, держа камни в руках, Брет и Флит. Хода напряженно покачивался с ноги на ногу, скрестив руки на груди. Чуть в стороне у валуна бледный Фиск затягивал тряпицей плечо Кригеру.

— Торн… — процедил сквозь зубы Кригер. — А ведь нам везет. Вторая схватка и опять ни одной потери. Так… царапины.

— Это точно, — присел возле приятеля Торн. — Как ты?

— Кость не задета, — сказал Фиск. — Но левая рука сможет работать не скоро…

— Я правша, болван, — проговорил Кригер. — А ведь ты оказался неправ, друг. Заколдованные мечи случаются. Как ты их назвал, Флит? Ланши? Эх, жаль ни одного не удалось сразить на берегу. Всех унес Манназ. А что, если у них были стриксы?

— Менгир рядом, — поднялся на ноги Торн. — Он больше любого стрикса.

— Ты думаешь, его поливали кровью, чтобы он лучше исцелял? — спросила Гледа.

— Ты отлично сражался, капитан, — подал голос обычно молчаливый Хода. — Лучше, чем на занятиях. Поверь. Но этот энс был искуснее тебя. Я уж не говорю про его меч. Я удивлен, что ты так долго продержался. И я никогда не видел, что бы так фехтовали. Он даже сумел отбить брошенный мною нож. Жаль, что у нас нет ни луков, ни самострелов…

— И мушкетов, — зло добавил Торн. — И пушек. И огромного войска. Хотя, мимо меня и в самом деле пролетали не только камни. Два других энса упали с моста с твоими ножами в груди?

— Хорошие были ножи, — пожал плечами Хода. — Главное — кинуть. Втыкались уже сами.

— Не знаю уж, чем удивил тебя я, — продолжил Торн, — но ты удивил меня не меньше. А вот твой приятель Соп удивил меня куда больше.

— А меня нет, — буркнула Гледа. — Это вы все считали Сопа увальнем, а он был единственным, кто мог устоять против меня!

— Как раз потому, что он увалень, — скривил губы Хода. — Остальные умело поддавались тебе.

— Не хочешь ли ты сказать… — побелела Гледа.

— Никогда! — прижал руку к груди Соп. — Никогда бы я не позволил себе оскорбить тебя обманом, Гледа!

— Какая длинная речь! — усмехнулся Хода. — Теперь ты и меня удивляешь, Соп!

— Я тоже никогда бы не позволил себе такого, — пробормотал Флит, выронив наконец камень.

— И я, — подал голос Брет. — Хотя, признаюсь, будь ты дурнушкой, сражаться с тобой было бы легче.

— Хватит болтовни! — оборвал спор Торн и повернулся к монаху, который так и стоял с лопатой на мосту. — Как тебя зовут?

— Вай, — с трудом вымолвил тот. — Брат Вай[93]. Я странствующий монах. Хожу от менгира к менгиру. Здесь вот не повезло.

— Повезло, — не согласился Торн. — Нам-то уж точно. Как там твоя шея? Не беспокоит? Или успел коснуться менгира?

— Не беспокоит пока, — ответил монах. — Но менгира я не касался. Боюсь. У меня четки, — он поднял запястье, обмотанное четками. — В Храме говорили, что один из камней стрикс, но я не верил… Их же не отличишь…

— Отличишь, — не согласился Торн. — Тот, что меньше, тот и стрикс. Они уменьшаются.

— Раздери вас всех демоны! — заорал вдруг Фиск. — Ветки-иголки! Шея!

— Что с твоим камнем? — спросил Торн.

— Он исчез! — выругался Фиск, ожесточенно растирая загривок. — Как только ты это терпишь, Торн? Погань под язык! Сейчас моя шкура займется пламенем! Выходит, эта зараза точно сидит в каждом? Эй! Как тебя… балахонник! Что с менгиром, монах?

— Не знаю… — пролепетал Вай. — Они приказали мне копать яму… Почему-то на храмовом языке. Но больше ничего не говорили.

— Его кто-нибудь касался? — спросил Фиск, ковыляя, скрючившись от боли, к мосту. — Кто-то касался менгира, ветки-иголки?!

— Эти… воины в масках, — проговорил Вай. — Они гладили и целовали его. Прямо через маски. Или шептали что-то.

— Тогда… прочь с дороги!

Торн посмотрел вслед бегущему к менгиру Фиску, повернулся к молодым воинам:

— Как с вашими камнями? Я так и думал, что эта зараза сидит в каждом.

— На несколько дней еще хватит, — ответил Соп. — Или чуть дольше.

— Хорошо, что один из этих воинов сражался лучше других, — вдруг сказал Хода.

— Почему? — удивился Торн.

— Они не порождения бездны, — пожал плечами Хода. — Они разные. Значит, они люди.

— Я бы не зарекался, — проговорил Флит. — Что мы знаем о порождениях бездны? Говорят, даже жнецы разные. И с разным оружием. А они-то уж точно не люди.

— Хватит уже этой ученой болтовни! — взмолился Кригер.

— Папа! — окликнула Торна Гледа.

Фиск уже дошел до менгира, замер в нерешительности, потом отнял ладонь от загривка и положил обе руки на темную грань. В тот же миг знак на камне вспыхнул пламенем, и огненная удавка захлестнула горло Фиска. Он взвыл, завизжал, упал, забился в судорогах и через мгновение затих.

— «Придет от священных камней жнец», — повторил слова Стайна Торн.

Яму пришлось углубить, но они положили туда всех. И пятерых дозорных, и храмовника. Торн хотел развернуть тело Лики, но Гледа не дала. Обняла тяжелый сверток и мотала головой, пока Торн не отошел в сторону и не сел на камень, спрятав лицо в изгиб руки. Только тогда на тела стала падать земля.

— Великая честь быть погребенным у священного камня, — проговорил, вытирая пот со лба, Вай.

— Некоторые считают священные камни проклятием Терминума, — вздохнул Флит.

— Наказанием, — не согласился Вай. — Наказанием в назидание. Но как неразделимо зло и добро, так неразделимо благо и воздаяние. Исцеление — это оборотная сторона священной мзды.

— Мытарям бы тебя послушать, — пробурчал Кригер. — Они бы приободрились.

— Не все согласны с таким утверждением, — сдвинул брови Флит.

— Все несогласные — еретики, — уверенно сказал Вай.

— То есть, все вандилы, все геллы, эйконцы, паллийцы, кимры, кто там еще — все еретики? — спросил Брет. — И их всех следует казнить, побить камнями, утопить, зарубить? Или сжечь? Как нынче принято?

— Я странствующий монах, — растерялся Вай. — Я не инквизитор. Инквизиции нет в нашем храме.

— Вот это все — хуже инквизиции, — кивнул на могилу Брет.

— Папа, — Гледа повернула заплаканное лицо к как будто окаменевшему Торну, коснулась его руки.

Торн поднял голову. Через окровавленную переправу шел, пошатываясь, Рамлин.

— Как дела, Рамлин? — спросил у него Торн.

— Я… — молодой стражник словно заикался. — Я в-взял порошки, м-мази, к-камни, травы. Еще кое-что. П-пригодится.

— А что твоя бабка?

— Ее нет, — проглотил слезы Рамлин. — Никого нет. Все убиты. Все в крови. Но тел тоже нет. Кажется, их волокли к реке и сбрасывали в воду. Большой отряд… Он ушел по тайной тропе… И там на дороге. Кровавое месиво… Это люди из соседней деревни. Наших убили так же?

Рамлин обмяк, опустился на камень словно мешок, на котором распустилась завязь.

— Что происходит? — простонал он. — Что это?

— Жатва, — пробормотал Флит. — Третья жатва…

Глава четвертая. Перевал

«Дошедший до края падает с него. Недошедший — падает там, куда дошел. Где упал — там и край».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Пленники начали приходить в себя раньше тюремщиков. Зашевелились, зазвенели оковами и почти сразу принялись собирать собственную жатву. Мстить истязателям и грабить, убивать лежащих в глубоком обмороке стражников. Заскрежетало оружие, полилась кровь. Лю Чен, выходя из ворот замка, с презрением плюнул под ноги.

— Звери…

— Люди, — ответил Ло Фенг. Непонятная слабость охватила его. Словно все его силы таились в срезанных волосах. Будто он вышел из битвы, которая продолжалась несколько дней, но устал он не так, как устает воин после тяжкой работы, а как устают сотни воинов. Все те, чей дух хранился в теле бывшего воина покоя. Остановившись на мосту через бурный Уруз, Ло Фенг мгновение смотрел в его тугие струи, удивляясь странному желанию броситься в холодную воду, потирая грудь, которую жгло огнем, затем поднял взгляд. В окне надвратной башни белело испуганное лицо трубача. «Не вздумай», — повел подбородком эйконец. Испуг на лице фриза сменился ужасом, и трубач исчез.

— Куда мы теперь? — спросил Лю Чен, ощупывая поврежденную руку.

— Домой, — поправил завернутый в мешковину тяжелый фальшион Ло Фенг. — Сколько ты извлек жертвенных камней из тел братьев?

— Ни одного, — ответил Лю Чен. — Все стриксы выгорели. Как зерна пороха. Как и на моей руке. Но все. Без остатка.

Ло Фенг стиснул рукоять подвешенного к поясу мушкета Чжан Тао. Похоже, что стриксы, которые составляли основу узоров, покрывающих тела воинов Клана Теней, стриксы, которые давали силу, одаривали умением и стойкостью, унаследованными от великих воинов, действительно выгорали. Защищали своих обладателей, но выгорали. Именно поэтому так пекло в груди Ло Фенга — там, куда его ударил жнец. Именно поэтому эйконец лишился сил. Всех или их части? Так ли это важно, если он не сможет вернуть в клан искры доблести Чжан Тао, Ван Ксина и Ли Фанга и их священных предков? Отблеск их умения, силы, опыта, чести. Выходит, их боевой дух растворится? Погибшим эйконцам было уже все равно, их тела обращались в уголь на пылающем деревянном помосте вместе с телом помеченного клеймом вандила, но их стриксы принадлежали клану. Могли бы принадлежать и послужить доблести молодых воинов. А где же доблесть самого Ло Фенга? Разве она сгорела на том же костре вместе с его волосами?

«Смирись, воин покоя, — подумал Ло Фенг. — Даже если ты теперь и в самом деле простой эйконец, разве этого мало?»

— Ты идешь? — в недоумении обернулся Лю Чен.

— Да, — ответил Ло Фенг.

Трубы подали сигнал тревоги, когда эйконцы почти дошли до арки тоннеля. Но еще раньше из ворот замка хлынул поток беглецов — кое-как вооруженных, вымазанных в крови, испуганных людей, лица которых сквозь едва проступившую надежду на спасение, захлестывал действительный ужас, в том числе и за только что содеянное. Их и в самом деле оказалось под тысячу. Шарахаясь от двух эйконцев словно от прокаженных, они добежали до начала тоннеля, смели жалкую охрану и, захватив стоявшую на железных колесах древнюю машину, стали исступленно толкать ее в темноту. Впрочем, некоторые помчались во тьму тоннеля как есть. Куда еще было бежать? На юг, в Геллию[94] и Вандилию[95], подальше от негостеприимной Фризы. Всего-то и надо — преодолеть три подгорных тоннеля. Оставить за спиной сотню лиг древних стальных полос, изогнутых полузабытыми предками по собственному разумению и уложенных на почти вечные дубовые бревна. Сто лиг железной дороги, фризского чуда, которое потомки сгинувших в пламени Гнева Богов сохраняли как зеницу ока. Ходили слухи, что до Гнева Богов дорога эта тянулась до самого Гордана[96], а в Гордине до сих пор сохранился древний храм под названием Вокзал, где все еще стоит под замком с десяток подобных машин, но все это было скорее сказками. Кто видел эти машины в том же Гордине, исключая пыхтящие паром паромы? И зачем они, когда есть рабы? Да и как они могли сохраниться, если те же стальные пути ныне заканчивались на выходе из тоннеля? Тысяча лет — это очень много, какую охрану ни выставляй и как ни заливай маслом и ни замазывай воском железные части, унесут все, что можно унести. Сталь всегда в цене. Да и само величие древних было не в потраченной ради непонятной забавы стали, а в самих тоннелях. Пробивать проход в скалах на многие лиги — дело достойное богов.

— Поэтому мы не взяли лошадей? — спросил Лю Чен, когда Ло Фенг вывел его по узкой тропе к водопаду. Главная река Фризы, которой предстояло раскинуться в устье на две лиги, здесь — в трех сотнях шагов от начала тоннеля — вырывалась из теснины Бальдарских гор и падала в пропасть упругим, но узким водяным жгутом. Тропа, уже через пару десятков шагов становясь козьей, поднималась на почти неприступные скалы, но рядом, чуть ниже водопада над глубоким ущельем подрагивал узкий мост, за которым тот же путь, минуя отвесные утесы, — имел вполне сносное продолжение на северо-запад. Лю Чен с опаской потрогал ногой вплетенные в веревочную основу дубовые плашки.

— И поэтому тоже, — кивнул Ло Фенг, доставая из мешка бутыль земляного масла. — Лошади не пройдут дальше. Но на той стороне хребта без них мы не обойдемся.

— Главное, чтобы они без нас не обошлись, — проворчал Лю Чен.

«Молод, — подумал Ло Фенг. — Поэтому болтлив. Это пройдет. К тому же и я не вполне молчун».

Мост подрагивал при каждом шаге. И дерево, и веревки впитывали масло, как сухая кора впитывает капли дождя. На другой стороне пропасти Ло Фенг отставил бутыль и взял в руку кресало, когда вдруг услышал крик:

— Стой!

Меч Ван Ксина словно сам собой лег в руку эконца, сам взметнулся над посеревшими от времени канатами, но замер по воле Ло Фенга. Та самая рыжая девчонка, что пела распятая на стене, встала на мост. Встала и медленно пошла вперед. За ее спиной на краю пропасти толпились последние беглецы.

— Меня зовут Рит[97]! — крикнула она. — Отряд стражи во главе с местным бароном проскакал в тоннель. Они могут вернуться. Не позволяй им растерзать нас!

— Зачем мне твое имя? — спросил Ло Фенг, приглядываясь к девчонке, которая успела переодеться. Берканское котто[98], льняная камиза[99], порты и сапоги, мешок, лук и тул со стрелами за спиной, знакомый меч на поясе, точно, подобрала клинок Чжан Тао, — делали из нее если не бравую воительницу, то почти добропорядочную горожанку. Только синяки на лице и след от плети на скуле никуда не делись. Где-то в отдалении послышались крики фризских воинов, снова загудела труба. Ее спутники забеспокоились, но она лишь пожала плечами:

— Когда знаешь имя человека, его труднее убить.

— Иногда легче, — ответил Ло Фенг. — Можно подозвать.

— Не в этот раз, — скривила она губы, продолжая двигаться вперед.

«Лет восемнадцать, — подумал Ло Фенг. — Если просто стоит, кажется, что шестнадцать, а то и пятнадцать, но если движется, говорит или поет, сразу видно, что взрослее».

— Ты разве никогда не встречала эйконцев? — спросил он. — Мне все равно, как тебя зовут. Мне вообще нет до тебя дела.

— Ты слишком разговорчив для эйконца, — заметила она уже на середине моста.

Ло Фенг вставил меч в ножны.

— Я думал, что ты сбросишь ее в пропасть, — с облегчением пробормотал Лю Чен.

— Еще успею, — ответил Ло Фенг. — Если суматохи не избежать, следует извлечь из нее пользу.

Беглецы перешли мост друг за другом без толкотни, словно их все еще соединяла цепь. Их было с полусотню. Кое-как вооруженные, в большинстве своем плохо одетые, истерзанные, без сил, но с мрачной яростью в глазах, они смотрели на эйконцев как на диковинных зверей. Берканцы и фризы, паллийцы и вандилы. Мужчины и женщины, старики и старухи. Высокий и широкоплечий гелл, почти великан, зыркнул с интересом на торчащую из-за плеча Ло Фенга рукоять фальшиона, расплылся в улыбке, поклонился, подбросил в руке неведомо откуда взявшийся молот и двинулся прочь, за ним потянулись почти все. Те, кто не потянулся, остановились в ожидании. Трое темнокожих вандилов. Рыжий и коренастый, судя по драной кожаной куртке, — паллиец. Трое фризов. Двое берканцев. И сама Рит — рыжая, но не паллийка. Пять женщин и пять мужчин.

Ло Фенг снова взялся за кресало, но Рит все еще не оставила его в покое. Наклонилась над пролитым маслом, приложила руки к веснушчатым щекам, что-то прошептала, дунула, щелкнула пальцами, и мост оделся ярким пламенем.

«Глупая, — подумал Ло Фенг, перерубая канаты и отправляя пылающую переправу к противоположной стороне пропасти. — Кто же раскрывает свои секреты без крайней нужды»?

— Мне все равно, что ты об этом думаешь, — сказала она.

— Проклятье! — взревел показавшийся на противоположной стороне пропасти граф Сотури с отрядом стражников. — Убить их!

Ло Фенг отбил мечом выпущенные в него две стрелы. Но почти сразу же фыркнул лук у него за плечом, и третья стрела отскочила, ударившись о кирасу вельможи.

— Уходим! — поспешил скрыться за спинами отступающих стражников граф.

— Чужой лук, — с сожалением отметила Рит, опуская оружие. — Не привыкла еще. А почему ты не стрелял? У тебя же мушкет!

— Он твой враг, а не мой, — ответил Ло Фенг.

— Враг у нас теперь общий, — расплылась в улыбке Рит.

— А дорога у каждого своя, — парировал Ло Фенг.

— Я могу выбрать любую, — заметила она, не сводя с эйконца глаз.

— Мне попутчики не нужны, — ответил он и двинулся по тропе вслед за уведенной геллом толпой.

— Попутчиков не будет! — Крикнула она ему вслед. — А вот преследователей обещаю. Полезных преследователей!

— Она нас пугает? — спросил Лю Чен.

— Ставит в известность, — объяснил Ло Фенг.

Они миновали до темноты две деревни. Притулившиеся к утесам, которые давали защиту от камнепадов и снежных лавин, фризские сакли ничем не напоминали геллские родовые башни, но их обитатели были не менее воинственны. Во всяком случае, путников они встречали с луками и стрелами в руках. Прошедшие через эти селения перед эйконцами беглецы или оказались не слишком почтительными, или вороватыми. Впрочем, эйконцев боялись и здесь. Луки опускались, стрелки скрывались за дверями, воротами и низкими стенами. Словно опасаясь коварства горцев, десятка Рит, следовавшая за воинами из Клана Теней неотступно, приблизилась к ним. Однако, когда тропа стала забираться на очередной склон, попутчики эйконцев снова отстали.

— Нам туда, — выйдя на гребень, показал Ло Фенг на очерченную закатным небом горную гряду. — Это перевал и граница Фризы. По-прямой — около двадцати лиг, но идти завтра будем весь день. Предстоит спуститься в долину к Урузу и срезать еще один веревочный мост.

— Последний? — спросил Лю Чен.

— Будет еще один, третий, — ответил Ло Фенг. — Но за перевалом. Прямо посередине геллской деревни, которую нам не миновать. Но тот мост нужно сначала перейти. За ним мы скроемся. Дальше — много дорог.

— А что за мостом, который в долине? — потер руку Лю Чен.

— Выход из первого тоннеля, — сказал Ло Фенг. — И продолжение козьей тропы. Ничего хорошего нас там не ждет. Но жечь его мы не будем, здесь некому его быстро восстановить. Что с рукой?

— Сломана, — пожал плечами Лю Чен. — Но я наложил шину.

— Ты чешешь ее у запястья, — заметил Ло Фенг.

— Стриксы, — признался Лю Чен, сдвигая рукав. — Они… продолжают выгорать.

Затейливая татуировка, уходящая под повязку, была воспалена, словно ее только что выводили раскаленным ножом.

— А вторая рука? — спросил Ло Фенг.

— Пока нет, но я чувствую каждый, — признался Лю Чен. — Они выгорают, начиная с того места, где меня коснулся… жнец. Сразу, на месте, вспухли и исчезли четыре стрикса. За день почти выгорел пятый. Завтра его уже не будет. Что это?

— Великая магия, — задумался Ло Фенг. — Поганая, но великая. Может быть даже божий промысел. Во всяком случае, фризы в это верят и считают жнецов посланниками богов. Подумать только, ведь они не появлялись семьсот лет… Мы еще легко отделались. Порой мор накрывает целые страны, порой правители теряют разум и сами терзают своих подданных. Радуйся, если это еще не мор.

— Я радуюсь, — пожал плечами Лю Чен, — но не хочешь ли ты сказать, что мы сражались с посланником богов?

— С посланником точно, — кивнул Ло Фенг, — а уж кто его послал, пусть разбираются наши мудрецы. Главное, донести до них известие, которое мы узнали. И то, что наши стриксы выгорают, это тоже важно.

— А что будет, когда выгорят все камни? — спросил Лю Чен.

— Увидим, — ответил Ло Фенг. — Но ничего хорошего я не жду.

— Если они будут выгорать по одному в день, — Лю Чен сдвинул брови, — то увидим через две недели. По мне.

— Или чуть позже, — ответил Ло Фенг, ощупывая через котто грудь и живот. — Но я буду молиться духам твоих предков каждый день, который проживу после твоей смерти.

— Слабое утешение, — скривился Лю Чен.

— Я не утешаю, — ответил Ло Фенг, опускаясь на камень. — Остановимся. Та схватка обошлась нам дорого. Силы долго не восстанавливаются. Думаю, неспроста. И у тебя тоже, я вижу. Так что, пора передохнуть. Привал будет здесь.

— И ни костра, ни еды… — понял Лю Чен.

— Костер разведут наши преследователи, — кивнул в полумрак, в котором начали раздаваться шаги, Ло Фенг. — Ты даже можешь посидеть у него. Все-таки, всего две недели осталось? Надо бы прожить их с удовольствием. Видел, какие девушки идут за нами?

— Но там… — показал в сторону перевала Лю Чен.

— Пусть видят наш огонь, — кивнул Ло Фенг. — Нужно, чтобы они думали, что мы глупы.

Они спустились в долину, едва посветлело небо, и еще утром добрались через густой ельник до очередного ущелья, через который тоже был перекинут веревочный мост. Возле него лежали три тела — два старика и старуха. У всех троих были разбиты головы. Когда-то давно то же самое приходилось делать и Ло Фенгу. Убивать. Уже потом он узнал, что худой мальчишка-фриз, что смотрел на него затравленным зверьком, вор и отравитель, а в тот миг, когда маленький Ло Фенг получил в руки тяжелую деревянную колотушку, он видел перед собой всего лишь ровесника. Лучше бы ему тоже дали в руки что-то. Даже меч. Но он был связан. И Ло Фенг раскроил ему череп одним ударом, зная, что если не сделает этого, получит тысячу плетей, и успев заметить слезы на веснушчатом лице. Кажется, он был похож на Рит. А если он не был вором и отравителем? Если эти сведения о погибшем были соломинкой, по которой Ло Фенг должен был вытащить самого себя из бездонной пропасти? Почему ему до сих пор кажется, что он так и не выбрался оттуда?

— Кувалдой, — донесся до Ло Фенга голос Рит. — Ночью что-то случилось, я почувствовала. Словно мрак сгустился на нашем пути. Тот же, что и в Водане. И вот пожалуйста. Не понимаю, этот гелл никогда бы такого не сотворил, а кроме него никто его кувалду и не поднимет. Всю дорогу до Водана он поддерживал слабых, шутил, смеялся. Уже в Водане, когда вы ушли, он ногами топтал пепел того чудовища, говорил, что лучшей участи для такой твари и желать не мог. Он не мог этого сделать. Разве только спятил. Но зачем? Чтобы они не ушли? Или это был не он?

Ло Фенг оглянулся. Десятка Рит остановилась невдалеке. Пять женщин и пять мужчин. Все уставшие и, как будто, голодные. Почему они смотрят на него с надеждой? Разве он обещал что-нибудь хотя бы кому-то из них? Пять секунд, несколько мгновений танца воина Клана Теней, и трупов на этой стороне моста станет на десять больше. Может быть, именно так он должен поступить?

— Кому-нибудь нужно на ту сторону? — спросил Ло Фенг.

Молчание было ему ответом. Ло Фенг вытащил меч и перерубил канаты. Плеть моста дрогнула, пошла вниз и хлобыстнула по противоположной стороне ущелья, не дотянувшись до скрытой в утреннем тумане воды.

— Я иду к перевалу, — показал Ло Фенг на освещенный утренним солнцем гребень. — Там будет плохо. Кто-то из вас может погибнуть. Если вы пойдете за мной.

— Если мы не пойдем за тобой, погибнут все, — заметила Рит.

Ее спутники замерли, чуть дыша. Лю Чен покосился на напарника с удивлением.

— Я не стану вашим пастухом, — проговорил Ло Фенг. — И уж тем более вашим воеводой. Но если опасность будет грозить одновременно и вам, и мне, вас может спасти только беспрекословное подчинение. Отставших спасать не буду. Ослушавшихся спасать не буду. Глупых спасать не буду. Перевалим на ту сторону, минуем геллское поселение, разделенное похожей пропастью на две части, и разойдемся каждый в свою сторону. Ясно?

Они стояли молча. И весенний щебет птиц в ельнике был громче, чем их дыхание.

— Но сначала я хотел бы узнать, кто вы, — Ло Фенг окинул взглядом каждого. — Я должен знать, почему вы оказались среди узников, почему не пошли с тем молотобойцем.

— Рассказывать как на исповеди? — прогудел широкоплечий бородатый фриз средних лет.

— Как на исповеди перед самим собой, — ответил Ло Фенг. — Заодно можете спросить меня о чем-нибудь. Больше времени на разговоры не будет. Начнем с тебя.

Он ткнул пальцем в молодого чернокожего парня в нестаром, но уже продранном на коленях халате.

— Алус[100], — с вандилским акцентом, слегка запинаясь, проговорил парень с коротким мечом в руках. — Я не пошел с тем… молотобойцем, с Хатом[101], потому что он попал сюда из-за нас. Я не мог смотреть ему в глаза. Он был хорошим, прятал отца и меня, когда все это началось… В Гордине. Возмущался, когда нас забрали, и его забрали вместе с нами.

— За что вас забрали? — спросил Ло Фенг.

— У отца была лавка сладостей, — всхлипнул Алус. — Но не из-за нее… Забирали всех. Гулящих, бродяг, инородцев, черных. Мы с отцом были черными.

— Были и есть, — кивнул Ло Фенг. — А я вот инородец. Где отец?

— Умер на стене, — подала голос Рит. — Мы положили его в костер вместе с вашими воинами. Знак был вычерчен на нем.

Алус кивнул и стер с лица слезы.

— Рит, — поморщился Ло Фенг. — Покажи ему, как закрепить меч без ножен на поясе. Кажется, ты должна знать. Продолжим знакомство. Ты?

Он показал на бородача.

— Дум[102], — крякнул тот, опираясь на секиру. — Да, вот такое имя. Я убийца. Убил кого-то по пьяному делу, даже и не помню как и кого. Может и не убивал никого. Был брошен в темницу, просидел недолго, попал под это дело. Пошел с Рит, потому что она не боится. Я тоже не боюсь. А вот Хат этот робел, хоть и здоровяк. По пеплу топтался, а сам бледнел от ужаса. Я сразу вижу слабину. А так-то я механик, на пароме служил в Гордине. А ты кто?

— Я эйконец, — ответил Ло Фенг и повернулся к стройному белокурому парню. — Ты?

— Я? — поежился и взъерошил вихры фриз. — Я — Сли[103]. Вор. Тоже сидел… в темнице. Из темниц всех выгребли для этого представления. Кстати, что хоть случилось-то? Никто не видел, что ли? А то я словно жгучего пойла опился, помню как упал, а больше ничего не помню. А попался на рынке, да. Ушлый был торговец, поймал за руку. Хорошо, что не отрубили.

— Отрубили бы, — буркнула чернокожая вандилка. — Если бы не эйконец, на куски бы порезали.

— Боги спасли меня, — развел руками Сли. — А если эйконцы, значит… и они от богов. А с Рит почему… нравится она мне. Будь она парнем… подружился бы.

Рит хмыкнула.

— Ты? — повернулся к самому старшему Ло Фенг.

— Трайд, — откашлялся седой обрюзгший берканец. — Я из Йеры[104]. Вел караван. В вандилском лесу попались под геллов. Охрана сдала. Геллы продали фризам. И вот… несколько лет уж как мыкаюсь. То приказчиком, то слугой, то лекарем, то погонщиком скота, — он погладил дрожащей рукой заткнутую за пояс плеть, но тут же ухватился за рукоять небольшого шестопера. — Теперь вот мясом для палача.

— Ты? — ткнул пальцем в молодого рыжего здоровяка Ло Фенг.

— Руор[105], — с сильным акцентом произнес тот, крутанув в руке топор. — Я паллиец. Морской разбойник, как тут говорят. Ловил рыбу, а поймал неприятности на собственную голову. А там уж… Они ведь давно собирали нас всех.

— Кого вас? — спросил Ло Фенг.

— Слышал, что сказал Алус? — спросил Руор. — Оглянись. Кого ты видишь? Бродяг, рабов, гулящих, инородцев, черных, вора, убийцу, пирата. Мы все здесь во Фризе — мусор. Топливо для поганого костра. Только сгорит на нем сама Фриза.

— Ты? — спросил Ло Фенг, переведя взгляд на высокую девушку, которая сумела подобрать меч Ли Фанга.

— Гулящая, — с вызовом сказала темноволосая фризка. — Зови Шаннет[106], не ошибешься. Ты девственник, эйконец?

— Нет, — ответил Ло Фенг и посмотрел на ее соседку. — Ты?

— Болла[107], — поправила пучок на голове светловолосая берканка. — Та же самая история. Я здесь, потому что доверяю Рит. Люблю мужчин как и Сли, но доверяю женщинам.

— Сварти, — улыбнулась в ответ на взгляд Ло Фенга кокетливая мулатка. — Все как у всех. Только мне бы лук, приходилось натягивать тетиву, кое-что умею. Хотя согласна и на пику, как у Боллы. Удобно… в горах. Можно опираться. Или тыкать. Не все же тыкать в нас?

— Кенди[108], — скривила губы чернокожая вандилка. — У меня меч. Не смотри, что чертит по земле, я умею с ним управляться. И я не гулящая.

— Нагулялась, — прыснула Болла.

— Может быть, — пожала плечами Кенди. — Была телохранителем одного барона. Потом стала его любовницей. Затем стала любовницей его жены. И вот, она вдова, а я через темницу — здесь. Я из храмовой прислуги, была подстилкой у храмовых воинов, кое-чему научилась, поднялась, потом сверзилась. Впрочем, Шаннет тоже оттуда.

— Я подстилкой не была! — прошипела зло Шаннет.

— Конечно, ты была стелькой в сапоге, — оскалила белые зубы Кенди. — Не обращай внимания, эйконец. У нас старые счеты. Мне некуда идти, поэтому иду, куда глаза глядят. И мне тоже нравится Рит. Она, конечно, получала плетей и не только их, но говорила об этом мерзавце графе все, чего он заслуживал.

— И первой оказалась на стене, — заключила Рит.

— И вызвала жнеца, — хмыкнул Лю Чен.

— Так это жнец был? — удивился Трайд. — А я тоже сразу грохнулся в обморок. Ничего и не разглядел.

— Никто не разглядел, — скривила губы Кенди.

— Веселая компания у нас собралась, — заключил Сли. — Отчего ты не пошел тоннелем, эйконец? Там, конечно, побольше фризских воинов, но и дорога получше. Эйконцы же никого не боятся.

— Эйконцы такие же люди, как и все, — ответил Ло Фенг. — И против жнеца, если он появится в тоннеле, не устоят. А здесь… — он махнул рукой, — простор. Если что, беги куда хочешь.

— А как же там? — не понял Сли. — В Водане. Рит сказала, что…

— Нам просто повезло, — оборвал фриза Ло Фенг. — Я услышал от вас немало вранья, но мне все равно. Пошли. Нужно сегодня выбраться на перевал.

— Там будет засада, — сказала Рит. — Не знаю, сошел ли этот Хат с ума или с ним случилось что-то еще более страшное, но до того, как мы перешли через мост, он словно заговариваться начал, повторял, что тот серый меч, что ты подобрал, как раз был бы ему по росту. Восхищался тобой, но бормотал только одно — меч, меч и меч. Если он свихнулся, то захочет его отобрать.

— Он смелый человек, — кивнул Ло Фенг. — Или свихнулся.

Они подошли к границе Фризы в сумерках. Шли почти без привалов. Пока пробирались наверх, стараясь уйти с открытых мест в распадки и расщелины, скрыться под еловыми ветвями, задержались у родника, чтобы поделить и съесть все припасы, что у них нашлись, да наполнить водой бутыли. Уже в темноте Ло Фенг забрался по отвесной стене на пару десятков локтей, потом вытянул туда веревкой Рит, а уж за нею одного за другим остальных спутников. Силы как будто вернулись к эйконцу, но словно пустота таилась под ними.

— Странная тропа, — прошептала Кенди, снимая с талии петлю.

— Мы обходим перевал в полулиге, — так же тихо ответил Ло Фенг. — И никакой тропы здесь нет. Но теперь нам предстоит ночь без костра. Спускаться будем с утра. Ведите себя тише.

— Потерпим, — выдохнул Трайд. — Хотя холодновато здесь. Все-таки до лета еще далеко. До утра зубами стучать придется, но лишь бы добраться до дома. У меня уже внуки должны подрасти.

— Стучи потише, — посоветовала Кенди. — Геллский дозор не так уж и далеко.

Рит подошла к Ло Фенгу, когда почти весь отряд забылся в тревожном сне. Над головой сияло звездное небо. В стороне, далеко, помаргивал огонек костра. Впереди как будто поблескивали сразу несколько огней.

— Там перевал, — сказал Ло Фенг. — Вот, где костер. А впереди — в пяти лигах, небольшая геллская деревня. С десяток башен. Пойдем сразу на нее. Там последний мост на нашем пути. Перейдем и обрушим его. Не догонит ни этот Хат, ни граф, никто. Конечно, если они сами еще на этой стороне.

— Разве эйконцы боятся кого-то? — спросила она.

— Не только страх указывает путь, — ответил Ло Фенг.

— А что еще? — она спросила это чуть слышно.

— Разное… — проговорил он. — А ведь ты ничего не сказала о себе.

— Нечего рассказывать, — поежилась она. — Восемнадцать лет, а ума нет. Отправилась во Фризу в Храм Гнева Богов, чтобы постоять на службе, да запомнить побольше торжественных гимнов. Выправила ярлык, оплатила сбор, думала, что я в безопасности. А вот и нет. Графу не понравилась моя недовольная рожа, с которой я рассматривала его невольников, и вот, я мгновенно из свободного человека стала…

— Почти стала… — заметил Ло Фенг.

— Мне хватило, — прошептала она.

— У тебя меч Чжан Тао?

— Наверное, — кивнула она. — Шаннет дала мне его. Она подобрала два эйконских меча и один дала мне. Из-за моего упрямства. Решила, что он мне пригодится. Кроме того меча, что взял ты, и меча жнеца — это лучшее, что можно было унести из Водана.

— Ты ведь все видела? — спросил Ло Фенг. — Как? Даже эйконцы с трудом держались на ногах.

— У меня есть… — она поморщилась, — способности. Не только сжигать мосты. Разные способности. Я, конечно, и с луком управлюсь, и с мечом, и с пикой, но не это главное. К тому же я была распята. Как тут отвернешься?

— Сунулась во Фризу, будучи колдуньей, — заметил Ло Фенг. — Безрассудство. Где твой дом?

— Ближе чем твой…

— Почему ты пошла за нами?

— Хат пошел за вами, — объяснила Рит. — Сказал, что нужно держаться эйконцев. Он и в самом деле был неглуп и добр. Сказал, что ты словно окаменел на галерее, когда я запела. Потом, конечно, распластался, как и все. Но именно поэтому и дал мне пройти к мосту, чтобы я не дала его тебе сжечь. Я ведь потеряла тебя, не заметила эту тропу, а он стал кричать, что нельзя лезть в тоннель, слишком большой фризский гарнизон на той стороне, а уж когда барон промчался мимо с отрядом… Сказал, что за перевалом его родная деревня, и он знает дорогу. Хат хороший, если тех стариков убил он, это уже не Хат.

— Всякое случается, — задумался Ло Фенг. — Но я не отдам ему этот меч, даже если он очень попросит.

— Ты и в самом деле слишком разговорчив для эйконца, — засмеялась Рит. — Но даже эйконец не сможет сражаться таким мечом. Он чересчур тяжел. Его надо перековать.

— Нет такого кузнеца, — процедил сквозь стиснутые зубы Ло Фенг. — Меч Клана Теней разлетелся на части от удара об этот клинок.

— Есть, — прошептала Рит. — И я его знаю. Как тебя зовут, эйконец?

— Эйконец, — ответил Ло Фенг.

Ранним утром, как сказал Лю Чен, потешный отряд Ло Фенга спустился с утеса, на который забрался ночью, обошел заставу и вошел в деревню. Высокие четырехугольные геллские башни казались вымершими. Ни звука не доносилось ни из одной. Ни собачьего лая, ни птичьего клекота. Впрочем, где-то в конце деревни, за несколькими фризскими кедрами раздавался женский плач. Мост через расщелину, разделяющую деревню на части, был сожжен. На противоположном краю возле одинокой башни, опустив голову, сидел на камне Хат. Его молот, покрытый красной слизью, торчал рукоятью вверх у его правой ноги. У левой ноги сидела одна из женщин, что ушли с ним. Она всхлипывала от ужаса. Трупы беглецов с размозженными головами лежали вокруг.

— Что ты делаешь? — закричала Рит.

— Жгу мосты! — низким голосом произнес Хат, не поднимая головы. — Так же, как и вы.

— Это не Хат, — прошептала Рит. — Или почти не Хат…

— Это не Хат! Помогите… — завизжала женщина у ног существа, принявшего облик Хата, но тот уже поднялся и выставил ее перед собой, хрипящую и пытающуюся разлепить чудовищные пальцы на собственном горле.

— Эй, эйконец, отдай мне меч жнеца, и я не буду убивать ее.

— Он лжет, — потянула с плеча лук Рит.

— Подожди, — остановил ее Ло Фенг и крикнул Хату. — Если ты знаешь эйконцев, ты должен знать и то, что мне нет до нее дела.

— Ты слышала? — удивился Хат. — Зачем же я тебя терпел?

Несчастная взвизгнула, засипела, засучила ногами, и в тот же миг фыркнуло сразу не менее десятка луков, и Ло Фенгу пришлось вновь стать воином покоя, достойным сыном клана Теней. Он отбил все пять стрел, что летели из окон башни именно в него, в него и в Рит, которая отчего-то согнулась, закрыла лицо руками, но отбивая их, он уже знал, что такая же порция предназначалась и Лю Ченю, у которого действовала только одна рука, и который не был столь ловок.

— Вот и все, — рассмеялся Хат, глядя на бьющегося в судорогах, умирающего Лю Чена. — Вот так они, хваленые воины Клана Теней, отражают геллские стрелы. Я не боюсь тебя, эйконец, но сжег мост, чтобы ты не наделал глупостей, пока у тебя за спиной чужой меч. Ты и вправду хорош, но ловушка захлопнулась. Три десятка геллских воинов скачут сейчас с перевала, чтобы либо пленить вас, либо уничтожить. Ясно? Что там шепчет твоя девчонка? Собирается пропеть пару гимнов? Или молит тебя, чтобы ты защитил ее от напасти? Тебе же плевать на нее. Слышишь, рыжая? Ему плевать на тебя! Он думает только о том, чтобы отнести великий меч в эйконское логово, воткнуть его в щель в камне в их храме и заслужить прощение за собственное сумасбродство. Или когда стражники отводили тебя к графу, а потом насиловали в очередь после него, тебе повредили мозги? Эйконец! Куда послать следующий десяток стрел? В тебя или в твою девку? Брось меч на эту сторону, и я позволю тебе уйти. Что ты там ковыряешь у себя на груди? Ты можешь даже сожрать свои стриксы, они тебе не помогут! В тебя или в твою девку? Да что ты творишь там, рыжая погань?

— Баловство, — пошатнулась, упала на подогнувшиеся ноги Рит, размазала по лицу хлынувшую из носа кровь. — Сущее баловство.

— Да ты…

Хат бросил взгляд на башню, внутри которой стали раздаваться крики, а из окон вдруг повалил дым и засверкали языки пламени, свернул несчастной, которую он продолжал удерживать, шею, отбросил тело и соединил руки на плечах. Первая же стрела из подхваченного Сварти[109] лука вошла геллу в живот, но он остался неподвижным, словно и не почувствовал боли, а когда стрел стало три, за спиной Ло Фенга закричал Алус. Багровый знак, точно такой же, какой был на груди у его отца, запылал на груди молодого парня. Зашипели, отдавая запахом паленой плоти, стриксы в обмякшем теле Лю Чена. Стянуло воспаленными узорами тело Ло Фенга. И почти разрывая огненные путы, эйконец оглянулся и увидел, что в деревню въезжают геллские воины. Сварти в растерянности замерла. Шаннет и Кенди обнажили мечи. Дум и Руор встали перед ними.

— Грядет! — загудел Хат.

Ло Фенг снял с пояса мушкет и выстрелил в утыканного стрелами великана. Тот разжал руки, с удивлением открыл глаза и опрокинулся навзничь, исторгнув из себя что-то напоминающее дымный смерч.

— Почему ты не выстрелил раньше? — прохрипела Рит у ног Ло Фенга.

— Потому что не мог предать свой род, — ответил Ло Фенг, обнажая меч. — Но пришлось. И мне нет прощения. Не смотри на меня так. Это был последний заряд.

Он пошел вперед так, словно прогуливался по Воданской площади. Спрыгнувшие с лошадей, разъяренные происходящим в их деревне геллы ринулись на него толпой, которая стала истаивать словно свеча, упавшая на плиту. Ло Фенгу даже не пришлось закрываться от их ударов, он всякий раз опережал их, не задумываясь о том, что все делает быстрее. Быстрее бьет, быстрее видит, быстрее уходит с линий их неловких взмахов. Он словно вновь проходил посвящение. Скольких вандилов он убил во время своего первого настоящего боя? Несколько десятков? А ведь среди них были и женщины, и дети. «Хочешь когда-нибудь стать воином покоя, не оставляй в живых никого, — твердил ему наставник на краю безымянной вандилской деревни. — Покой всегда обходится дорого, но зато он порождает спасительную пустоту». И вот теперь пустота окружает его и помогает ему, но рядом с ней ее вечная спутница — жгучая, непереносимая тоска. Что с ним происходит? Все? Кажется, уже все?

Когда были пойманы лошади, и Ло Фенг, борясь со вновь накатившим странным изнеможением, еще не понял, кто из его спутников погиб, как Лю Чен, а кто ранен — склонившийся над Рит Трайд[110] махнул ему рукой.

— Жить будет, — буркнул старик в ответ на вопросительный взгляд эйконца, — но крови потеряла изрядно. Не держится она в ней, что ли?

— Почему ты не колдовала раньше? — спросил он, подходя.

— Не хотела вызывать жнеца, не имея рядом эйконца, — прохрипела Рит, сглатывая кровь и придерживая тряпицу у носа. — Да и убили бы меня тут же… Приглядись.

Ло Фенг замер. На загривке задушенной женщины на той стороне пропасти темнела синюшная полоса.

— Может быть… след от его хватки? — предположил Ло Фенг.

— Не заметила в его ручищах удавки, — прошептала Рит. — Жатва началась, эйконец. Это мор. Поверь мне. Я знаю. Почему он не стал жнецом?

— Возможно ему для этого нужен меч, — задумался Ло Фенг. — Или ущерб, нанесенный ему в Водане, был слишком серьезным.

— А теперь все? — она смотрела на Ло Фенга с надеждой.

— Он вернется, — качнул головой Ло Фенг. — Это не человек. Трайд, осмотри спутников, как они? Я займусь переправой.

— Почти все живы, — услышал он голос Шаннет. — Кроме твоего друга. Руор, Сли и Дум — мародерствуют. Болла и Сварти — им помогают. Ты хорошо сражался, эйконец. Я бы переспала с тобой. При случае. Бесплатно.

Две вымазанные в чужой крови воительницы стояли у него за спиной.

— А нам понравилось в паре, — Кенди крутанула в руках длинный меч. — Так или иначе — одна школа. Как ты собираешься переправить нас на ту сторону, эйконец?

— Думаю… — он снял со спины фальшион, — срубить пару деревьев.

— Так ты умеешь не только разрушать, но и строить, эйконец? — спросила Шаннет. — Я почти влюблена.

— Меня зовут Ло Фенг, — ответил он.

— И тебе лучше со стрижкой, чем с хвостом, — заметила Кенди.

Глава пятая. Колокол

«Поднесенную чашу не переплыть…»

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Хопер не попал в Альбиус ко дню весеннего равноденствия. Оставил в стороне крепость Опакум[111], ринулся в путаницу горных троп и неприметных ущелий, дважды едва не угодил под обвал, промчался по панцирю уже потрескивающего ледника, пересек Черные болота[112], углубился в Дикий лес[113], ушел к Гебонским горам[114], сократил дорогу на четверть, но все равно не успел. Не успел бы, даже загнав лошадь, а уж с расчетом, чтобы и та осталась в здравии, и дорога разматывалась без заминки, опоздал на два дня. Одно радовало — боль в животе растряслась к концу пути почти без остатка. Или Амма и в самом деле знала, куда выпустить стрелу, или снадобье подобрала лучшее. Впрочем, Хопер об этом выстреле старался не думать, от дум становилось больнее, чем от раны. Поэтому и звон альбиусского колокола опознал с облегчением. Далеко он разносился, даже шум грохочущего на порогах Манназа не мог его заглушить, а уж когда лошадь Хопера ступила на низкий каменный мост, стали видны и дымы над стенами, и запах паленой плоти ударил в ноздри, и вид близкой смерти схватил за горло — двое стражников в отдалении вылавливали из воды баграми трупы.

— Надо же, пертский лекарь и одновременно райдонский баронет! — мрачно заметил стоявший у городских ворот молодцеватого вида стражник, рассматривая подорожную. — Как твою милость занесло в Альбиус, Хопер Рули[115]? Откуда ты вообще взялся? Второй день ни души на тракте…

— Еще не занесло, — ответил Хопер, спрыгивая с коня. — И не занесет, если не въеду в ворота. А откуда взялся, могу только гадать, давно это было. Кстати, зови меня просто Хопером. Какой я баронет… без поместья, да еще и в чужом краю? Ты ведь тоже не местный? Судя по говору, из Йеры?

— Из Урсуса, — подобрел стражник, взъерошивая светло-русые вихры. — Но родом из Йеры, да. Мушом[116] — мое имя. Обращайся, если что. Особенно, если дочка у тебя имеется симпатичная, или младшая сестрица.

— Ни дочки, ни сестрицы, ни имущества, ни наследства, — огорчил стражника Хопер. — Но голова на плечах пока имеется. Так что это я должен спрашивать, как тебя занесло в Одалу[117], Мушом. И почему ты стоишь у ворот города в чужом королевстве? Да еще с капитанским знаком на груди. Или война началась между Одалой и Йераной?

— Что Одала, что Йерана, все союз пяти королевств, — снова помрачнел стражник. — Так же как и твоя далекая Райдона[118] вместе с Пертой[119] и Исаной[120]. И знаки в Йеране выдают не по выслуге или званию, а по доблести. Малая йеранская дружина здесь по великой нужде, лекарь. Едва лошадей не загнали, так сюда спешили, чтобы… помочь соседнему королевству. Или его маленькой, но важной части. Местный бургомистр попросил о помощи, выпустил голубя, ну и…

— Странно, — нахмурился Хопер. — С чего бы это бургомистру одалского города держать у себя йеранских голубей?

— Была причина, — понизил голос стражник. — Но так ли это важно, если жатва чуть было не началась в Альбиусе? Да-да. Та самая, из сказок. Слышал о таком?

— Приходилось, — прищурился Хопер. — Из сказок, говоришь? А жареной человечиной отчего пахнет? Утопленники в реке по какой причине? Колокол надрывается зачем?

— Надрывается, значит должен надрываться, — процедил сквозь зубы стражник. — И человечиной пахнет потому, что жечь следует трупы, если они от мора случились, да и где уж теперь их сортировать? А утопленники в реке от утопления.

— А жатва так и не началась, — кивнул Хопер. — Что же ее остановило?

— Страшное колдовство, — прошептал стражник.

— Остановило, но страшное? — не понял Хопер. — Разве может быть что-то страшнее жатвы?

— Не мне судить, — пожал плечами Мушом. — Но людишек выкосило немало. Так ты в Альбиус или мимо навострился? Лекари во всякую пору нужны, а уж в такую… Только не обессудь, всякого путника, а уж тем более лекаря, велено отправлять сначала к новому бургомистру.

— К новому? — нахмурился Хопер. — А куда же делся старый? Где любитель чужих голубей? Что со стариком Троббелем?

— Жнец его придушил, — снова перешел на шепот стражник. — Да, тот самый, которым детей пугают. Выволок из ратуши и придушил.

— Кто это мог видеть? — замер Хопер.

— Один торговец глазастее прочих оказался, — хмыкнул стражник. — А может, и не один. Говорят, что на ногах почти никто не устоял, а вот гляделки не у всех слиплись. Впрочем, чего зря болтать? Ты в город? Тогда прости, приятель. Стража! Отведите его к принцу. Да, сам принц Йераны пока в Альбусе за бургомистра. Его высочество Триг[121]!

Хоперу уже приходилось сталкиваться с принцем Йераны. При последней встрече тот показался ему высокомерным на вид, но в суждениях проявил и мудрость, и справедливость. Теперь на его хмуром лице не удалось разглядеть и тени высокомерия, что изрядно насторожило Хопера, не рассеялась ли вместе с чванливостью и мудрость? Вытянув ноги, принц сидел в установленном на рыночной площади шатре, помешивал ложкой какое-то кушанье в серебряной чаше и посматривал на башню ратуши, на которой продолжал звонить колокол, так, словно собирался снести ее собственными руками. На Хопера, который после вида костров с обугленными костяками, испуганных лиц горожан и разбитых окон в домах и сам как будто потерял способность улыбаться, он взглянул мельком, выслушал склонившегося перед ним стражника и заметил то ли с ленью, то ли с усталой злобой:

— Лекарь, выходит? Где-то я тебя уже видел, лекарь.

— У вас во дворце и видели, ваше высочество, — поклонился принцу Хопер. — Три года назад. Отмечали мне ярлык на летоисчисление и летописание. Я целый год провел в вашем книгохранилище. Свитки разбирал и учитывал.

— И летописец к тому же? — зевнул принц. — Ладно, если бы ты был хорошим мечником, я бы тебя запомнил, а так-то… Хотя меч под плащом у тебя вижу. Значит, и меч, и посох? В Альбиус в каком качестве заявился?

— И как летописец, и как книжник, и как лекарь, и, в меру скромных умений, — маг, — снова поклонился Хопер. — На посох опираюсь, а без меча нынче опасно путь держать.

— Книжник? — напрягся принц. — Руки покажи.

— Вот, — растопырил пальцы Хопер. — Обычные руки у меня. Да, видно, что не землекоп, но если надо…

— На окраину Одалы какими судьбами забрел, книжник? — с видимым разочарованием проговорил Триг. — Звал кто?

Только теперь принц поднял глаза, позволив Хоперу разглядеть боль и почти отчаяние на вельможном лице.

— Летописец приходит туда, где случаются события, достойные занесения в летопись, — в третий раз поклонился Хопер. — Зов не нужен. Да и не долетел бы он, я далеко был от Альбиуса. Потому и опоздал к началу жатвы. По собственной воле я здесь.

— По собственной воле? — зловеще понизил голос принц, заставив отпрянуть стражу от входа в шатер. — Только об одной собственной воле мне известно — заткнуть уши и глаза и уползти в укромное логово. Каждый второй вокруг меня лелеет эту мечту! Но даже если твоя воля иная, откуда ты узнал, что случится жатва?

— Гадалка одна… — Хопер выпрямился, положил ладони на посох, — в Долине Милости предсказала, что жатва начнется в Альбиусе и в Водане. В день весеннего равноденствия. Вот я и поспешил туда, куда ближе было.

— Гадалка? — скривился принц. — Случаем, не прекрасна лицом, не черна волосом?

— По мне так прекрасна, но волосом не черна, — ответил Хопер. — Скорее, бела как вершины молочных пиков.

— Старуха? — спросил принц.

— Нет, но и не молодица, — ответил Хопер. — Я встретился с ней случайно. Может, она и сама не ведала, что говорит?

— Однако ты помчался в Альбиус, — пробормотал принц. — И она угадала… почти.

— Я тоже не лишен чутья, — заметил Хопер. — Ярлык мага от одалского короля у меня всегда с собой. Но гадать на жатву я бы не взялся.

— Пока что «не лишен чутья», — задумчиво поправил Хопера принц. — И зачем же тебе нужна жатва?

— Жатва никому не нужна, — пожал плечами Хопер. — Но если что-то случается раз в семьсот лет, то как пропустить? До следующей жатвы можно и не дожить.

— Можно и не дожить, — повторил принц последние слова Хопера и отправил в рот ложку кушанья. — Не выгорело тут с жатвой. Хотя мой спутник — увязался тут за мной один важный храмовник, что оказался проездом в Урсусе, думает иначе. Однако есть кое-что если и не страшнее жатвы, то из той же сумы. Послушай, лекарь. Или маг, неважно. Ты можешь сделать так, чтобы этот колокол перестал звонить?

Хопер обернулся и разглядел сразу все; и мусор на ярмарочной площади, и разбитые прилавки, и заколоченные досками двери в ратушу, и стражников возле них, и какую-то едва различимую муть в самом оголовке строения, в окнах часовой башни, откуда продолжал доноситься заунывный звон. Беда, что накрыла Альбиус, явно была прихвачена на шпиле ратуши узлом.

— Может быть, стоит отогнать от него звонаря? — предположил Хопер.

— И ты смеешь полагать, что мы этого не пытались сделать? — удивился Триг.

— Мне это неведомо, — позволил себе улыбнуться Хопер. — Но я точно знаю, что попытка что-то сделать и завершенное дело отличаются результатом.

Несколько секунд принц испепелял Хопера взглядом, но заговорил лишь тогда, когда смог унять пламя в собственных глазах. Голос его подрагивал, но эта дрожь не была дрожью слабости.

— Кажется, ты не маг, — наконец произнес принц. — Или из тех магов, что тряпки тянут из рукавов на ярмарках. Я мог бы отправить тебя на башню, чтобы ты попытался… Но нет. Хватит смертей. Стража! Отведите его к кардиналу, а если и тому он не надобен, гоните прочь из города.

Вряд ли кардинал мог располагаться в ратуше, если ее двери были забиты. Но стража вела Хопера именно к ним. «Неужели священник получает удовольствие от беспрерывного звона?» — подумал Хопер. Сам-то он и часа не согласился бы выносить бронзовое дребезжание, которое ударяло в затылок и гудело в висках. И на принца звон воздействовал явно не лучшим образом. Иначе, зачем он послал с Хопером четырех стражников, трое из которых были бледны от ужаса? Так же, как и двое их собратьев у заколоченных дверей. Излишнее старание выдавало панику и беспомощность. Всего-то идти было две сотни шагов от шатра, но и эти две сотни шагов стражники тащили Хопера под руки, хорошо хоть не перекинули через спину кобылы, которая цокала по странно пустой рыночной площади, торопясь вслед за своих хозяином.

— Ученая? — обернулся самый высокий из стражей — белобрысый великан, точно кто-то из его предков смешал кровь с паллийцами. Такой и один мог нести Хопера на вытянутых руках. Паника и беспомощность ему тоже были не свойственны.

— Точно так, — кивнул Хопер. — Только упрямая. А еще кусается и лягается. Имей в виду, если что.

— Буду иметь, — пообещал Хоперу стражник. — Я, кстати, тоже и кусаюсь, и лягаюсь. И не только. Так что мы с ней вроде как сродни. Давай. Дальше сам.

— Куда? — не понял Хопер, разглядев затычки в ушах у стражников возле ратуши. — Там же забито!

— Не туда, дурень, — хмыкнул великан. — Дверь правее. Вон она. Где колокольчик. Ты не зацепи только его, нам и большой звон уже через край.

— Туда? — удивился Хопер. — Так это ведь лавка?

— Была лавка, а теперь обиталище кардинала, — последовал ответ.

— А вы что же? — скривил губы Хопер. — Могли бы и занести. Или у него собственная стража?

— Точно дурень, — оскалился стражник. — Он в страже не нуждается. Он же кардинал!

— Почти бог, — пробормотал Хопер и шагнул в приоткрытую дверь лавчонки своего давнего знакомого Раска.

В ней как будто ничего не изменилось за год, который прошел после последнего визита Хопера, разве только свечей зажжено было больше обычного, да лампы чадили, поэтому в лавке вдруг оказалось не только светло и тепло, но и одновременно душно. Высокий и худой человек в монашеской мантии, который выдвигал один за другим ящики в шкафах и мельком вглядывался в их содержимое, был бел, как и Амма. Но не имел в лице с последней никакого сходства, если не считать подобием тонкие губы и острые скулы. Насколько его знал Хопер, он и в самом деле не нуждался в страже.

— Вот и ты здесь, Бланс, — проговорил священник с раздражением, не поворачивая к гостю головы. — А я уж думал, что ни одна муха не прилетит на эту кучу дерьма.

— Считая тебя, вторая уже муха, — с ответной неприязнью заметил Хопер, присаживаясь на сундук у входа. — Как тебя зовут на этот раз, Кор?

— Вернулся к прежнему имени, — нехорошо улыбнулся священник. — Соскучился. Так что, и Кор правильно, и Коронзон[122] — не обидит.

— И ты, Коронзон, снова кардинал? В который уже раз?

— Не считал, — признался Коронзон, подходя к столу Раска. — А в который уже раз ты бродяга, Бланс?

— Называй меня Хопером, — предложил Хопер. — Я по своему имени еще не соскучился. Хозяйничаешь вместо Раска?

— Всегда удивляла ваша страсть к перемене имен, — поморщился Коронзон. — Кажется, только Амма всю здешнюю жизнь оставалась Аммой? Ну да, она же отшельничает где-то. Ты ведь не случайно здесь оказался? Что она еще предсказала?

— Ничего… — после долгой паузы ответил Хопер. — Разве только то, что жатва начнется не только здесь, но и в Водане.

— А этот глупый принц думает, что она уже завершилась, — покачал головой Коронзон. — Не может понять, что жатва — не мушкет. Осечки не бывает.

— Так это не твоих рук дело? — спросил Хопер. — Хотя бы в Водане?

— Конечно нет, — процедил сквозь зубы Коронзон, метнув подозрительный взгляд на собеседника. — Или ты думаешь, что мы сговорились с умбра?

— Мы все умбра, — парировал Хопер. — И Амма, и Раск, который, как я понимаю, улизнул. Кто здесь являлся?

— Тебе зачем? — спросил Коронзон.

— Я хочу это остановить, — сказал Хопер.

— Надо же, какой смельчак, — удивился Коронзон. — Что же ты в прошлые жатвы не беспокоился ни о чем? Впрочем, семьсот лет назад вам это удалось. Правда, я до сих пор не понял, как. Знаю-знаю, ты сам тогда чуть не сдох. Но теперь все изменилось. Ты остался один. Всем прочим плевать.

— И ты не хочешь, чтобы я попытался? — поднял брови Хопер.

— Ну… — пожал плечами Коронзон. — Почему? Пытайся. Пойдешь тем же путем? Или все еще рассчитываешь раскрыть какою-нибудь великую тайну? Отыскать чистую силу в рабской людской породе?

— Не знаю, — проговорил Хопер. — Но тут было что-то особенное. Я почувствовал. И тут, и в Водане.

— Что же? — сдвинул брови Коронзон. — Колокол?

— Не только. Нет. Кто-то устоял. Устоял против жнеца. Кто-то из смертных. Такого раньше не было.

— Окаменел от страха? — рассмеялся Коронзон.

— Нет, — ответил Хопер. — Устоял собственной волей.

— Надо же, — помрачнел Коронзон. — Это все, что ты почувствовал? Я не подшучиваю, я действительно интересуюсь. Ты ведь должен был разглядеть жнеца. И не только здесь, но и в Водане. А не спрашивать, не моих ли это рук дело.

— Все как будто смазано, — признался Хопер. — Я не стал хуже видеть, но словно покрывало опустилось над полем битвы. И только двое смертных — один здесь, и один на севере — сияли как яркие огни. И тот, что на севере, кажется, сумел развоплотить жнеца.

— Но ведь не убить? — отчего-то побледнел Коронзон.

— Пока нет, — ответил Хопер. — Хотя жнец нападал на него уже дважды. Второй раз вчера. Правда, не всей силой. Я не смог разглядеть.

— А ведь ты смог меня удивить, — задумался Коронзон. — Если есть такие воины, значит есть сила, которая их питает. Интересно, каким оружием он это сделал? Впрочем, ладно. А насчет покрывала — ты прав. Оно над нами.

— Звон? — догадался Хопер.

— Звон — это только звон, — пробормотал Коронзон. — А вот что внутри этого звона… Загадка. Слишком сложная для меня. Сюда бы Ананаэла. Но он пока занят, а сам я не могу разобраться. Даже отыскать след того, кто сплел эту ворожбу…

— Подожди… — вспомнил Хопер. — Принц что-то говорил о красавице с черными волосами?

— А ты не потерял хватку, — кивнул Коронзон. — Мелькнуло тут что-то этакое. Может, незнакомка и в деле. Неизвестная колдунья невиданной силы. И это очень важно. Но есть еще одно. Жатва не остановлена.

— Да уж, — согласился Хопер, — было бы странно…

— Не перебивай, — прошипел Коронзон. — Думаешь, я просто так торчу тут и слушаю этот звон? Можешь считать его нашим общим похоронным звоном. Если он умаляет жатву, значит, кто-то может умалить и нас. А уж если ты не ошибся насчет смертных, устоявших перед жнецами… ты сам-то хоть понимаешь, что происходит?

— Я здесь как раз для того, чтобы понять, — сказал Хопер. — И я не верю, что вы с Ананаэлом не были готовы к этой напасти.

— Мы уже давно ожидали какой-нибудь пакости от Фризы, — пробормотал Коронзон. — Шайки геллов в последние года три стали все чаще спускаться с гор и бесчинствовать в Вандилском лесу. Нахватали рабов больше, чем в предыдущие сто лет! Для чего они им? Войска из них не сделаешь, во Фризе рабов достаточно, цены на них не велики. А ведь геллы не применяют в своих хозяйствах рабский труд, зачем им кормить пленников? А Фриза? Думаешь, просто так Фриза захватила Бальдар? Зачем он им сдался? Бальдарцы останутся непокорными, даже покорившись! Думаешь, теперь на стороне Фризы будут сражаться и черные? Очень сомневаюсь, очень… Во всем этом скрывается какой-то тайный смысл. И войско Фризы, которое теперь велико, как никогда, направляет в сторону Берканы всего три легиона. Почему? Это большое войско, но явно недостаточное, чтобы покорить Беркану. Вопросы, вопросы, много вопросов. Та же Гебона[123] наводнена лазутчиками Фризы. Зачем это нужно Храму Гнева Богов?

— Грядет большая война? — спросил Хопер.

— Уже грянула, — взъерошил седые волосы Коронзон. — На втором этаже ратуши, там где жнец, судя по всему, придушил бургомистра, на стене вычерчена надпись — «Беркана, готовься кануть в бездну». На фризском, так что никаких сомнений… Триг видел эту надпись и уже разослал послания всем пяти королям. Еще боялся, как бы его старика-отца не хватил удар, он слаб здоровьем.

— Кто же решился на это пойти? — задумался Хопер. — Что-то не могу припомнить ни одного героя среди нынешних фризских герцогов? С другой стороны, вряд ли обычный смертный мог бы раздавать поручения жнецам…

— Ты придуриваешься? — зарычал Коронзон. — Никто кроме Храма Гнева Богов не может начать такую войну! Никто кроме умбра! Но дело не в этом! Это война на уничтожение, Бланс! Последняя жатва!

— Я уже слышал подобное, — заметил Хопер. — Каждая жатва мнит себя последней. И разве бывают войны не на уничтожение?

— Сколько угодно, — вытер вспотевший лоб Коронзон. — Войны случаются из-за сущих пустяков. Но большая война словно борьба на краю пропасти. Оба борца могут свалиться в бездну. И в такой войне без жатвы никак не могло обойтись. Хотя последние семьсот лет как-то обходилось. Что-то вы тогда сломали в той давней битве, я уже начал думать, что вовсе забуду о гнусных временах, но нет… Демон, если бы мы знали!

— А толку? — удивился Хопер. — В прошлый раз вы знали. Даже вы и начали.

— Прошло семьсот лет! — огрызнулся Коронзон. — И в прошлый раз кто-то выдал наши замыслы!

— Конечно, — согласился Хопер. — Или Ананаэл, или Эней[124], или ты. Больше некому. Или были еще посвященные?

— Нельзя остановить первый удар! — прошипел Коронзон. — Но ответить на него можно. И уж поверь, не все можно объяснить предательством. Искать отступников — это удел слабых. Мы извлекли уроки, и ты убедишься в этом. Тот, кто делает первый ход, проигрывает.

— Энсы? — спросил Хопер.

— Уже появились, — кивнул Коронзон. — Плевать. Мы готовы. Мы не могли приготовиться к жатве, хотя наварили достаточно храмовой мази, чтобы не дать горожанам сдохнуть от дикой боли, но мы готовы к войне. Собираем войско. Думаешь, случайно оказались вблизи Альбиуса? Это принц Триг лечит тут собственную головную боль, а мы собираемся воевать. Двинемся отсюда на запад. Уже двинулись. Первые дружины прошли через город вчера. До границ Берканы всего пятьсот лиг. Врага встретим там.

— Опакум, — понял Хопер. — Я мчался сюда горными дорогами, поэтому не встретил войска, да и с крепостью разминулся. Только она ведь гебонская?

— Король Гебоны согласился предоставить ее нам, — скорчил брезгливую гримасу Коронзон. — Пришлось его слегка припугнуть, как я умею, но Опакум пока под пятью королевствами. В нем уже два года стоит наш гарнизон. Так же как и во Фриге[125], но она в Вандилском лесу, ее будет сложно оборонять. Скорее всего мы отойдем к Хайборгу[126].

— Беркана готова к войне? — спросил Хопер. — Все пять королевств?

— Пять королевств — как пять пальцев, — скрипнул зубами Коронзон. — Да, изнежились за последние годы, но готовы сражаться. Готовы стиснуть кулак!

— Так что же тебя беспокоит? — спросил Хопер. — Всего лишь звон колокола?

— В колокол звонит третий игрок, — прошептал, подняв палец, Коронзон. — Неизвестный. А нет ничего хуже неизвестности. Потому что на самом деле он может оказаться на их стороне, и уж во всяком случае нашим противником. Да, все началось, как обычно. Думаю, на севере должны быть казни и пытки, у нас — мор с мучениями. Все необходимое, чтобы призвать как можно больше энсов. Потом грандиозная битва, подобная той, которую вы остановили, и остановить которую уже некому, кровь, еще больше энсов, и кладбище от горизонта до горизонта!

— Для чего им это нужно? — спросил Хопер.

— Раньше у тебя такого вопроса не возникало, — сузил взгляд Коронзон.

— Слишком много лет прошло, — объяснил Хопер. — И прежние ответы меня уже не устраивают. Я не верю, что боги хотят купаться в смертях и страданиях. Не верю, что людские мучения полнят священные камни высшей силой.

— Однако без войн и казней менгиры постепенно остывают, — растянул губы в улыбке Коронзон. — Исцелений все меньше, магии все меньше. С этим ты ведь не будешь спорить?

— И что же? — поднялся на ноги Хопер. — Думаешь, в этот раз умбра удастся наполнить менгиры до отказа?

— Мы здесь, чтобы им это не удалось, — процедил сквозь зубы Коронзон. — И мы еще посмотрим, чья возьмет. Чей замысел окажется мудрее. Но народишко расплодился, весьма расплодился. А они все еще служат. Да. Служат… нашим богам. Хотят разбудить их. Хотят избавиться от тоски.

— А если наши боги мертвы? — спросил Хопер. — Обратились в камень подобно нашим братьям в Хмельной пади? Разве только еще не осыпались пеплом.

— Нет, — понизил голос Коронзон. — Я открою тебе великий секрет. Поверь мне, Бланс. Ананаэл… он разговаривает с ними. Иногда.

— И что же они ему говорят? — сдвинул брови Хопер. — Или с ним беседует один из них?

— А этого я не знаю… — прошептал Коронзон. — Зачем мне это знать?

— Если бы Ананаэл сошел с ума, это тоже было бы великим секретом? — спросил Хопер. — А в прошлую жатву он тоже разговаривал с ними? Наверное, делился самым сокровенным?

— Не смей! — прорычал Коронзон. — Если бы не он… Не было бы ни Берканы, ничего. И той битвы, в которой тебе посчастливилось выжить, тоже!

— Вот именно! — заметил Хопер.

— Ты ничего не понимаешь! — отчеканил Коронзон. — Лучше молчи!

— Молчу, — кивнул Хопер. — Ананаэл сейчас в кардиналах как и ты? Или в который раз стал Предстоятелем Храма? Нет? А как же его вечный слуга Эней? По-прежнему подает создателю Храма Кары Богов и автору Каменного завета ночной горшок? И под каким именем Ананаэл теперь несет свет окормляемым народам?

— Это не твое дело, — отрезал Коронзон. — Хватит болтовни. Чего ты хочешь? Ты же не просто так приперся в этот город?

— Мне нужен тот, кто устоял перед жнецом, — ответил Хопер. — И, может быть, тот, кто видел жнеца и эту черноволосую красавицу. Я бы расспросил его.

— Все это видел один темнокожий купец под именем Падаганг[127], — отмахнулся Коронзон, — но торговец убрался из города. В первый же день. Бросил свой товар, спустился со стены по веревке и был таков. Хорошо хоть успели опросить. Где он — неизвестно. А вот тот, кто устоял — известен. Я помогу тебе найти его. Но и ты помоги мне.

— Что нужно сделать? — спросил Хопер.

— Сущую мелочь, — засмеялся Коронзон. — Две мелочи. Найти другого человека. И остановить звон.

— А убить звонаря, если его нельзя согнать с башни, тут никто не пробовал? Пусть даже магия управляет им! Или это звонят сломанные часы? — усмехнулся Хопер.

— Ты прекрасно знаешь, что на башне Альбиуса самые обычные часы, — погрозил Хоперу пальцем Коронзон. — Это не столица королевства. В условленное время звонарь поднимался на колокольню и звонил. Но мне кажется, что тот звонарь, что звонит в колокол теперь, не может быть убит или сброшен. Там наверху — ловушка. Уже больше десятка воинов попали в нее. Она действует на них, как сладкая приманка на мух. Любопытство сменяется страстью. Видел бы ты, как я вытаскивал принца из ратуши, после того как он прочитал надпись об объявлении войны. Решил поиграть в смельчака, поднялся чуть выше, а потом словно разума лишился. Только мы с тобой способны устоять перед этой магией. Поэтому и двери пришлось заколотить. К счастью, в отдалении от источника этого звона ужас от него все еще сильнее, чем зов. Но в ратушу есть ход из этой лавки. Говорят, что Раск иногда позволял себе пропустить кубок другой с Троббелем. Бланс. Надо подняться, и остановить звон. Распустить эту магию. Она сильна, но не думаю, что слишком сложна.

— А ты сам? — спросил Хопер.

— Ты считаешь, что перед войной с Фризой, на стороне которой пять высших умбра, мне нужно рисковать собой? — удивился Коронзон. — Нас всего трое! Ананаэл, я и Эней! И только мы, такие же курро, как и вы, смогли приобщиться к силе менгиров! Только мы смогли постигнуть тайны воплощения жнецов! Кто прикроет Беркану, если она окажется на краю пропасти? Это вы прохлаждались все это время! Да, вы вышли и отдали жизни, когда вас приперло к стене! А прочие? Амма, которая прячется от собственной тени? Чирлан, который хозяйничал здесь и сбежал в очередной раз при первых признаках опасности? Зонг[128], которому всегда было на всех плевать в этой его Долине Милости? Карбаф[129], упивающийся собственной плотью, проводящий время в вельможных игрищах? Где вы?

— Погибших не приперли к стене, — заметил Хопер. — Они вышли на битву в чистое поле.

— Я сказал свое слово, — ответил Коронзон. — Тебе отвечать. Поможешь мне — я помогу тебе.

— Я не хочу расплетать чужую магию, — твердо сказал Хопер. — К тому же, я не уверен, что смогу это сделать. Наконец, это ведь может оказаться не просто ловушкой. Это может оказаться новым замыслом Адны[130]!

— Не напоминай мне это имя! — оскалился Коронзон. — Впрочем, если ты не хочешь получить помощь от меня…

— Подбери мне задачку попроще, — развел руками Хопер. — Я не герой. Расплетать чужое колдовство не по мне.

— Задачку попроще? — нахмурился Коронзон. — Нет у меня задачки попроще.

— Тогда прощай, — поклонился Хопер. — Я и так выясню, кто устоял перед жнецом. Будем считать, что меня выставили из города.

— Подожди! — замахал руками Коронзон. — Ты зря упрямишься. Ну да ладно, не мастер я этих хитросплетений, сюда бы Энея, поэтому скажу как есть. Мне все равно придется разбираться с этой ворожбой. Я не призываю тебя распускать ее, это и в самом деле опасно, взгляни хотя бы. Если там что-то есть, что сможет помочь мне, только ты сумеешь это разглядеть. Сами боги послали мне тебя! Только взгляни! Ну, что ты молчишь?

Хопер думал. Звон продолжал разрывать голову, и сам по себе отчего-то казался не зловещим предзнаменованием, а криком о помощи, но окутан этот крик был не только сладостью, которая могла приманить человека. Где-то поблизости дышала опасность, равной которой Хопер еще не чувствовал.

— Ну? — выпрямился Коронзон. — Я когда-нибудь о чем-нибудь просил тебя?

— Ладно, — поморщился Хопер. — Взгляну. Рассказывай.

— В день весеннего равноденствия жнец появился у альбиусского менгира, — начал глухо ронять слова Коронзон. — Он призвал энсов, начертил на менгире знак врат, замкнул на него все менгиры Берканы, может быть, всего Терминума, и взял силу камня. Затем жнец явился к дозорной башне на тракте и одарил мором дозорных возле нее. Один из них его и разглядел. Во всяком случае — его глевию. Так что это был Дорпхал[131]. После этого жнец вошел в Альбиус. Запечатал тем же знаком ворота и двинулся к ратуше. Народ всюду валился с ног в ужасе. Но в тот миг, когда он еще вычерчивал знак на вратах, на рыночной площади появилась женщина. По описанию она была удивительной красоты. С черными, жгучими волосами, с черным взглядом. Ее видели немногие, видели смутно, как сквозь сон. Она приблизилась к ратуше, вошла в нее и, наверное, поднялась на башню. И в тот миг, когда на площади появился жнец, колокол начал бить и бьет до сих пор. И вошедший в ратушу жнец не остановил его биения. Я даже подумал сначала, что этот звон часть жатвы. Но нет…

— Это все? — спросил Хопер, потому что рассказчик словно замер на полуслове.

— Нет, — очнулся Коронзон. — Старик Троббель оказался крепким орешком. Он ведь приходился нынешнему королю Одалы троюродным братом, так что его упрямство имело глубокие корни. Обычно жнец требует повиновения, судя по тому, что, выходя из ратуши, он выволок за шиворот тело бургомистра, Троббель ему не уступил. Не уступил, даже свалившись с ног. Еще и успел голубя отправить в Урсус. Но тебе ведь нужен тот, кто устоял?

— Был ведь такой? — спросил Хопер.

— Был, — кивнул Коронзон. — И объявлен преступником. И даже приговорен принцем Тригом к казни за оставление города и за убийство стражников. Хотя, по словам многих, как раз он и мог бы заменить старика Троббеля.

— Не понимаю, — нахмурился Хопер.

— Капитан в отставке, пожалованный одалским королем титулом барона, Торн Бренин оказался на этой же площади, — объяснил Коронзон. — Вместе с дочерью. Именно он не упал, столкнувшись со жнецом. Якобы дочь спрятал за спину, она или висела на нем, или подпирала отставника. Жнец что-то сказал Торну, а потом растворился. Торн бросился домой. Судя по всему, его жена погибла одной из первых в городе. Но еще раньше, еще до появления жнеца хозяин этой лавки при первых ударах колокола бросился прочь из города. И ведь стервец ни единого стрикса не оставил! Так вот он сломал печать на воротах города.

— И наступило безумие? — спросил Хопер.

— Да, — кивнул Коронзн. — Как и во всякий мор нарушение печати вызывает безумие. Часть стражников принялась рубить горожан и друг друга. Но некоторые — объединились. Отряд таких безумцев помчался вслед за Чирланом. Зря, конечно, мы нашли их тела у йеранской дозорной башни, весельчак не разучился управляться с топором. Но они словно служили кому-то… Понимаешь?

— Служили? — нахмурился Хопер. — То есть не были безумны?

— Были, — развел руками Коронзон. — Но при этом не убивали друг друга. А затем печать на вратах была сломана еще раз.

— Кем? — не понял Хопер.

— Торном, — ответил Коронзон.

— Как он сумел? — удивился Хопер.

— Как-то сумел, — хмыкнул Коронзон. — Может быть, Чирлан ему подсказал? Они были знакомы.

— Но зачем?

— Судя по всему, мор пал на его дочь. И он вырвался из города, чтобы спасти ее.

— И в чем его преступление? — не понял Хопер.

— Он перебил половину стражников у главных ворот, — ответил Коронзон. — И увел с собой капитана стражи и нескольких молодых стрелков. Повел их к менгиру, вступил там в схватку с энсами, дочь, конечно, не спас, потерял одного воина и исчез. Большего не скажу, хотя еще вчера у моста, через который ты переехал, приближаясь к Альбиусу, был затор из мертвых тел. И не только энсов, все жители Змеиного урочища истреблены и сброшены в Манназ. Некоторые еще подплывают. А обитателей одной деревни порубили недалеко от менгира. Некоторые, кстати, винят в этом беглеца. Может быть, Торн Бренин тоже лишился разума? Видишь, я облегчаю твою задачу. Часть наших целей совпадает. Его нужно найти, Хопер. И ты сделаешь это.

— Не спеши, — поморщился Хопер. — Я и сам как раз хочу найти его. Но не для того, чтобы предать его суду принца.

— А для чего? — скорчил гримасу Коронзон.

— Я… не знаю, — признался Хопер. — Разве я не говорил? Я должен понять, как ему удалось устоять.

— Он сделал это не в первый раз, — отметил Коронзон. — Да, много лет назад спас своего тестя. Графа Вичти. Ты же слышал о северном походе против паллийцев? Против северного ярла? Отряд Стахета Вичти[132] вышел к границе. К пределу. К самой пелене. И та захлестнула часть воинов. Торн облился кровью, но вошел в пелену и вышел из нее, вытащив своего родственника.

— Герой, — согласился Хопер. — Даже умбра не способен на это.

— Умбра на многое способны, но не настолько глупы, чтобы совершатьглупости, — буркнул Коронзон. — Думаю, что принцу было бы не до Торна, но тот не только нарушил присягу, он увел сына принца.

— Сына принца? — не понял Хопер.

— Да, сына Трига, который сам почти король. Принца крови! — воскликнул Коронзон. — Парень с характером, тяготясь родительской опекой, отправился в соседнее королевство, в Одалу. Тайно поступил в одалскую гвардию стрелком, а потом уже молодым воином прибыл в Альбиус. Вместе с приятелем, который одновременно был его телохранителем. Молодого принца зовут Хода. Приятеля — Соп. Мы раскопали могилу у менгира. Ходы и Сопа там нет. И река не приносила их тела.

— Все ясно, — протянул Хопер.

— Ничего тебе не ясно, — обозлился Коронзон. — Если бы Торн не ушел из города, и его дочь была бы жива, и принц Триг не буйствовал. Уже через пару часов безумие ослабло. Те, кто не умер в первые часы, не умерли уже вовсе. Мор, конечно, не оставил их, но уже не скручивает болью и не превращает в безумцев. Всех жертв по городу, считая сраженных Торном, три сотни человек. Ты видел костры? Есть еще зараженные в деревнях, но их не так много. Здесь в городе почти все выжили. Зараза, которая оседлала их загривки пока затаилась…

— Звон противостоит мору? — спросил Хопер.

— Отчасти, — кивнул Коронзон. — Но рассеяние безумия связано именно со звоном. Может быть, и еще с чем-то, но мы не можем судить о предотвращенном, не зная его. Это странная, но могучая магия. А теперь слушай меня! Сейчас, в данное мгновение продолжают звонить колокола во всех городах Берканы. Звонить сами по себе. Без звонарей. Потому что звонит этот. И жнец не появился больше нигде! И зараженных не становится больше, кажется нам удается сдерживать мор!

— То есть, жатвы и в самом деле нет? — не понял Хопер. — Или она слабее обычной? Что тебя пугает, Кор? Ты сам-то хоть что-то рассмотрел там?

— Ничего, — ответил Коронзон. — Но вот, что я тебе скажу. Я боюсь помощи, которой не просил. А вдруг это насмешка от кого-то, равного нам? С жатвой все непросто. Это же старая магия. Та, что была сплетена еще мною и раскинута над Фризой семьсот лет назад. Та, в которую вплела свои поганые заклинания мастерица Адна. Они не могли обрушиться на нас с тем, что нам известно. Они всегда придумывают что-то новое.

— Значит… — задумался Хопер.

— Это был только первый удар, — сказал Коронзон. — Пошли, я покажу тебе.

— Странно, — заметил Хопер, протиснувшись вслед за Коронзоном в тесный коридор и поднявшись по лестнице. — А ведь Раск не рассказывал мне об этом проходе.

— Чирлан всегда был хитрецом, — заметил Коронзон. — Это я говорю, что думаю. А все прочие себе на уме. Думаю, даже ты. Вот, смотри. Сюда я привел принца Трига.

Пол на втором ярусе ратуши был вымазан в крови и усыпан обломками мебели. На одной из стен ковры оказались сорваны и на беленом камне той же кровью было выписано — «Беркана, готовься кануть в бездну».

— Принц Триг, конечно, пока что может думать только о сыне, но на него это тоже произвело впечатление, — заметил Коронзон. — Затем мы пошли по лестнице наверх. Иди передо мной, мне интересно, ты угадаешь, когда принц потерял самообладание, или нет? Хочешь, я пойду первым?

Хопер посмотрел на Коронзона. Тот и в самом деле был как будто не только встревожен, но и расстроен. Да уж, не каждому жнецу на пользу, как говаривал тот же Ананаэл, излишний покой. Вот только пускать Коронзона первым не следовало, если и остались какие-то обрывки эмоций, магии, после него уже ничего не разберешь.

Хопер поморщился от очередного удара колокола, который словно взорвался в голове, и шагнул на лестницу. Она следовала граням часовой башни, и человеку, окажись он на месте Хопера, вряд ли показалось бы, что неведомая сила тащит его к оголовку. Нет, все было сделано тоньше, в воздухе веяло ощущением загадки, тайны, собственного величия и неуязвимости. Достаточно для того, что увлечь человека, но слишком мало, чтобы заставить вспомнить его об осторожности. Но что можно было сказать о самом звоне? Хопер чуть замедлил шаг. Почему он не может разобрать сути примененной магии? Неужели, он растерял собственные способности, в которых никто не мог его превзойти? Или он и не должен ее чувствовать? Точно… То, что было сотворено над ратушей, не было раскинутой ворожбой. Эта была вознесенная над всей Берканой воронка, которая как раз и втягивала в себя раскинутую ворожбу, высасывала насланный на Беркану мор, останавливала его. И не только мор, что-то неразличимое, но еще более страшное.

— Здесь? — спросил Хопер, когда они достигли древнего часового механизма, и до колокольной площадки оставался последний лестничный марш.

— Точно, — кивнул Коронзон. — Я успел его поймать за котто и вытянуть. Иначе бы он тоже остался наверху. Как те воины, что поднялись туда. Кто это сделал, Хопер?

— Не знаю, — пробормотал Хопер, вглядываясь в отшлифованные тысячами шагов ступени. — Я думал на какого-нибудь умбра… Но разве есть среди нас такие маги?

— Это не главный вопрос, — заметил Коронзон.

— Куда все это девается — умаленная ворожба и проклятие жатвы? — догадался Хопер и оглянулся. — Но зачем ты хватал принца за одежду? Разве ты не мог сделать шаг и взять его за руку?

— Мог, — кивнул Коронзон. — Но знаешь, порой меня удивляет, насколько мы похожи на людей. И не потому, что мы обладаем человеческими телами, которые подвержены магии, а без должного ухода и старению, смерти. Нет, мы сами как будто становимся людьми. Понимаешь?

— Нет, — сказал Хопер, и в этом мгновение Коронзон его толкнул.

Он был очень быстрым, умбра и курро Коронзон. Безжалостным исполнителем и усердным служакой. Хопер успел бы ему ответить, потянись Коронзон за мечом, но он просто ударил Хопера в спину ладонью. Толкнул его на шаг или на два шага дальше той ступени, на которой Хопер почувствовал не только сладкий ужас принца Трига, но и обрывки невидимых пут, готовых захватить новую жертву. Не Хопера, человека. Путы, которые ждали Хопера, были на следующей ступени. Они спеленали его мгновенно, и когда ослабили хватку, он уже не был Хопером, он вдруг стал пожилым писарем, который дотянул до сорока, хлебнул лиха в дни Кары Богов, каким-то чудом выжил, а потом оказался захвачен беглецом умбра, наездником, брошенным вестником, спасшимся курро. Стал обычным человеческим телом, лишенным души, со странным наполнением человеческого нутра мглистой сущностью по имени Бланс, каким-то образом оказавшимся на вершине альбиусской ратуши.

Звон колокола стал оглушительным. Он раскачивался под куполом башни, язык его мерно бил по бронзовому краю устья, а под натянутой веревкой, которая раз за разом сдвигала колокольную чашу с места, в круге дневного света, падающего из вырезанных в куполе окон, метался призрак. «Да это же…» — сдвинуло брови тело писаря, ловя тень чего-то знакомого, но тут же отшатнулось, потому как под капюшоном не оказалось лица. Только непроглядная тьма.

Пять трупов сидели на границах освещенного участка. Все они были черны, как и бездна на месте лица призрака. Высушены, словно пролежали в жаркой пустыне под палящим солнцем тысячу лет. Высушены и посечены, будто участвовали в жаркой схватке. Уже после смерти. Но ни один из них не выпустил из руки меч. Еще с десяток тел лежали вокруг, обращенные в груду порубленной плоти.

«Чья тень под колоколом? — внутри тела писаря спросил сам себя Бланс и сам же себе ответил. — Не знаю. Кажется, именно так люди представляют себе смерть. Если она так им и являлась, тогда понятно, почему они так пугливы. И все же, были или не были у этого мира свои боги? И если были, почему они не давали о себе знать? Или давали? Ведь было какое-то противодействие в первые дни после Кары Богов, было! Так может быть, творец этого колдовства оттуда? Тогда где он пропадал тысячу лет? Почему я не знаю таких колдунов? И что я должен сделать? А что делали до меня? Наверное, они сражались. Сначала с призраком, а потом сами с собой. Пожалуй, следует заняться именно звоном. Перехватить веревку. Перехватить ее чуть повыше того места, где ее держат две черных руки. Или же сначала докричаться до самого себя? Хопер! Хопер! Хопер!»

Хопер замер. Снова, как когда-то, и как в эти несколько дней, когда он гнал лошадь к Альбиусу и забывался тяжким сном на недолгие часы, он увидел равнину Хмельной пади, полосу вражеского войска впереди и ощутил холод каменного ножа в руке. Кажется, ударить себя в горло было легче. Да, именно это было в глазах того, кто смотрел на него, убивая себя самого. Сочувствие. Тот, кто был на пороге смерти, понимал, что труднее будет тому, кто выживет. Умирать всегда легче, даже если перед этим и придется срубить нескольких влекомых неведомой магией мертвецов. Куда им против умбра? Слишком медлительны, слишком.

— Хорошо, наверное, быть кардиналом, — пробормотал под нос Хопер, двинулся навстречу поднимающимся мертвецам, отбил удар одного, другого, сшиб с ног третьего, шагнул вперед и перехватил веревку над обдавшим его холодом призраком неизвестной женщины без лица.

— Бом! — раздалось прямо в его голове. Раскатилось, разлетелось осколками чего-то до сей поры неприкосновенного и нерушимого. Обдало пламенем. Высушило и скрючило. Взметнуло к небу, показало на одно мгновение не только всю Беркану, раскинувшуюся по юго-восточной кайме Терминума между пиками Молочных гор и Берканским морем[133], но и весь Терминум, весь гигантский кусок сущего, почти рассеченный пополам Большим провалом[134] и охваченный вместе с просторами водной глади мутным кольцом непроглядной пелены. «Вон там, — подумал, сгорая в пламени, Хопер, выглядывая клочки суши на востоке привидевшегося ему пространства. — Вон там молодой Торн Бренин вынес из пелены своего тестя. Как ему это удалось? Только ему и удалось. Никто не возвращался. А из умбра никто и помыслить не может, чтобы подойти к границе. Или может? Только если не боится мучительного развоплощения. Вот она — свобода. В заданных пределах. Какие же мы беглецы? Мы рабы… Скот в огороженном пеленой загоне…»

— Бом, — раздалось последний раз над головой Хопера и над головами всех обитателей Берканы, в городах которых продолжали звонить колокола, даже будучи лишенными языков, и сползая на пол, обдирая руку о показавшуюся стальным тросом веревку и скручиваясь от невыносимой боли, пронзившей все тело, Хопер успел прочитать слова, вспыхнувшие на стенах башенного фонаря.

«Спящий просыпается. Следуй за болью. Спаси и спасешься».

Эти слова отпечатались пламенем во мраке, который накатил на Хопера, и он продолжал их читать и перечитывать, пока Коронзон нес его на плече вниз, потому что здание ратуши вдруг начало подрагивать и исходить трещинами.

Когда Хопер окончательно пришел в себя, ратуши уже не было. На ее месте высились руины, и взметнувшаяся при разрушении пыль медленно оседала на пустых лотках, на крышах Альбиуса, на мостовой, на сгрудившихся в отдалении стражниках и на шатре принца. Над городом стояла тишина. Боль, опалившая все тело Хопера на колокольне, теперь тлела в руке и груди. Нет, не тлела. Обжигала невыносимо, и чтобы не завыть в голос, он прошептал утоляющий наговор раньше, чем открыл глаза. Не помогло.

— Какой же ты мерзавец, Коронзон, — прохрипел, сплевывая пыль, Хопер. — Ведь знал же, что тебе нельзя верить. «Это я говорю, что думаю». Тьфу…

— Я — это всего лишь я, — ответил Коронзон, отряхивая мантию, — и если я могу убить сотни тысяч людей, почему я должен остановиться перед одним умбра? Ты хоть понимаешь, что это смешно? Что ты почувствовал?

— Это не конец жатвы, — прошептал Хопер, поморщился, справляясь с болью, и понял, что не скажет Коронзону о надписи. — Это доспех, укрывший Беркану. Легкий доспех. Тонкий. Пауза. Жатва продолжается. И, возможно, она готовит нечто страшное.

— Когда? — спросил Коронзон. «Когда», а не «что».

— Когда?

Хопер посмотрел на руку. Она стала черна, как лица мертвых в часовой башне. Слушалась его, напрямую не говорила о боли, но почернела и заледенела. От кончиков пальцев до запястья. Но боль была рядом. Окутывала невидимым облаком и руку, и все тело.

— Когда проклятье доберется до моего сердца. Или раньше. Твоей милостью. И что мне теперь делать?

— Подожди, — ухмыльнулся Коронзон, — мне нужно переговорить с принцем.

Принц вышел из шатра вместе с Коронзоном, который был бледен от ярости, только через час. Взглянул на руку Хопера, Триг покачал головой и, покосившись на кардинала, проговорил:

— И все-таки сон в руку! Права была бабка — пришлый книжник остановил звон… Что ж, Хопер Рули, призываю тебя и дальше служить короне Йераны. Надеюсь, ты справишься с этим недугом. А заодно и отыщешь моего сына, Хо, и капитана, который увел его. Торна Бренина. Сына следует спасти, а капитана предать суду.

Хопер поймал взгляд кардинала, который сочился ненавистью, и поклонился принцу:

— Я не могу ослушаться, ваше высочество, но хочу разобраться. То я что-то слышал о немыслимой красавице, теперь слышу упоминание какой-то бабки. И о каком сне идет речь? Как это связано с вашим повелением?

— Мне приснилась жуткая старуха, которая предсказала твое появление. Обнадежила меня. Сказала, что ты мне поможешь. Да, именно ты — книжник с черной рукой. И не скрипи зубами, Коронзон! Прояви уважение к йеранской короне!

Кардинал словно ждал этих слов, подобрался, как дикий кот перед прыжком, и прошипел для устрашения:

— Требуешь уважения к короне, не проявляя уважения к Храму? И того понять не хочешь, что все твои сны — это продолжение поганого колдовства? Ереси готов отдаться? Не ту дорожку ты выбрал, принц Йераны! И о Торне забудь! Не твой он подданный, не тебе его и карать!

Пришел черед побледнеть и Тригу. Он положил руку на рукоять меча, и ответил кардиналу не сразу, а через несколько секунд, заставив своим тихим голосом собственную стражу покрыться испариной:

— Уж позволь мне, балахонник, не спрашивать у тебя совета, как править и как поступать! Или хочешь на дыбе повисеть? Самое место для спесивого храмовника! Или ты думаешь, что выше прочих, ногами до земли достанешь? Высокого всегда укоротить можно. Да, Коронзон, даже храмовника! Если что случится с Хо, Торн будет казнен! А захочешь поспорить, сам поднимешься на плаху!

Кардинал словно потерял голос от речи принца, поэтому лишь прошептал в ответ:

— Может быть, начнешь уже сколачивать эшафот? И палача сыщешь? Глашатай есть? О чем кричать станет? О неуважении к короне Йераны на Одалской земле?

— Я согласен, ваше высочество, — подал голос Хопер в тот мин, когда уже казалось пламя должно было вспыхнуть на разоренной ярмарочной площади Альбиуса. — Когда-то вы были добры ко мне, теперь придется постараться и мне.

— Вот и славно, — с явным облегчением улыбнулся Триг. — Ну что ж, сочтем, что боги сегодня оказались добры к кардиналу… Поклонись книжнику, Коронзон, он умерил мой гнев. Но не вздумай впредь перечить наследному принцу. А ты, книжник, познакомься с теми, кто поможет тебе. И запомни, Торн Бренин должен быть передан ближайшему воеводе Берканы для суда. Я даю тебе трех сопровождающих. Двух моих лучших воинов и одного из местных. Он знает Бренина. И последним видел его… и моего сына. А теперь — прощай, и да помогут тебе боги.

Хопер поклонился принцу, проводил его взглядом, затем посмотрел на Коронзона, но тот лишь скривился в язвительной усмешке, развел руками и, постукивая затейливым посохом, отправился к лавке Раска, дверь которой чудом оказалась не погребена под развалинами. Поморщившись от боли, которая продолжала скручивать тело, Хопер оглянулся на трех стражников, стоявших у шатра.

— Продолжим знакомство? — улыбнулся Мушом. — Так ты лекарь или колдун?

— Меня зовут Эйк[135], — прогудел белобрысый здоровяк, тащивший Хопера к ратуше. — И я даже колдуну не позволю дурить моего правителя.

— А меня зовут Стайн, — сказал худощавый седой воин. — И я вот что скажу — никакая жатва не кончилась. Она угнездилась у меня на загривке и ждет своего часа. И вот еще. Мне тут никто не верит, но я видел ту погоню, которая промчалась за Раском. Они не были безумцами. Они служили кому-то. И Торн Бренин никогда бы не убил просто так.

— Я — Хопер, — ответил им Хопер, пытаясь не рухнуть от изнеможения в площадную пыль перед выпавшими ему спутниками. — И не думайте, что это я обрушил ратушу. Она обвалилась от времени. Ну и от моей дурости. Так совпало.

Великан придержал лошадь Хопера уже у ворот Альбиуса, дождался, когда их спутники отдалятся, и прошептал:

— Тут такое дело… Не знаю, что за бабка приснилась нашему принцу, я его сна не смотрел, а вот девку-то, красавицу, что торговцу померещилась, я видел сам. Только говорить о ней не стал никому.

— Это почему же? — не понял Хопер. — Пожалел ее или еще что? И с чего ты взял, что это была та самая красавица? Мало ли в Беркане красавиц? По мне, так больше, чем где бы то ни было.

— Красавиц немало, — поежился Эйк, — да только ни от одной из них в жилах кровь не стынет. Я чуть только не обделался, когда она ко мне в шатер зашла. От одного взгляда. А уж когда она в воздухе словно дым растаяла, так я и решил, что говорить никому не стану. Себе дороже.

— А мне тогда зачем говоришь о ней? — снова почувствовал, как сквозь боль пробивается холод в почерневшей руке Хопер. — Для чего?

— Так она из-за тебя приходила, — еще тише проговорил Эйк. — Так и сказала, передай тому, с кем пойдешь, что будут ему знаки. И если он жить хочет или облегчение получить, пусть смотрит и слушает. Бред какой-то!

— Может быть, и бред, — согласился Хопер.

Глава шестая. Арка[136]

«Смерть — милостива. Жизнь — жестока»

Пророк Ананаэл «Каменный завет».

Только теперь ужас, который словно держался в отдалении, подошел и заключил в объятия каждого. Именно возле менгира, на котором тускло пылал знак жнеца, стало окончательно ясно, что прошлая, иногда трудная, но обычная жизнь истаяла без остатка. Восемь человек вырвались из Альбуса, никто не остался у городских ворот, и только один погиб у менгира, что было удивительным везением, но дальше зияла пропасть. Когда земля присыпала тела, каждый из стоявших на краю ямы думал о том, что вскоре он и сам может удостоиться погребения или же поплывет вспухшим трупом в сторону Берканского моря без оплакивания и обряда, хотя отметины жатвы были пока только у Торна, Гледы[137] и Рамлина. Но и стриксы в ушах молодых стрелков готовились обратились булавочными головками, и Вай перебирал четки, среди камней которых по его уверению имелся один стрикс, дрожащими пальцами. Рамлин же втирал в шею какие-то мази. Кажется, они и в самом деле уменьшали боль, обращая ее в зуд, поэтому парень то и дело тянулся к собственному загривку, расчесывая его в кровь, из-за чего Торну пришлось пригрозить двинуть бедолаге или по шее, или по пальцам. Кригера начала бить лихорадка тем же вечером, но он все же смог забраться на лошадь. Гледа замкнулась и следовала за отцом тенью, словно смерть сидела у нее на закорках. Впрочем, так оно и было. Торн боли в собственной шее не чувствовал. Точнее, как и сказал Тенер, эта боль была куда меньше той, что пронзала его сердце. Да и было что-то в его прошлом, что делало нанесенную жатвой отметину всего лишь расползающимся по шее ожогом. И не такое приходилось переживать.

Едва посланные в деревню Брет и Флит вернулись с запасом продовольствия и куском плотной конопляной парусины и известием, что ужасные убийцы, судя по следам, и в самом деле ушли из Гремячей по тайной тропе на юг, Торн приказал двигаться на север. К следующему менгиру и, значит, в сторону Урсуса. Никто не смог сдержать вздоха облегчения, и даже Рамлин, который храбрился изо всех сил, вдруг обмяк и едва не вывалился из седла доставшейся ему лошади Фиска. Уже ночью, не теряя тропы благодаря полной луне, отряд выбрался к дозорной йеранской башне, у которой начинались йеранские земли, и путь разбегался на все тот же Берканский тракт и Старую гебонскую дорогу[138]. Башня стояла в темноте безжизненным обелиском. Ни факела, ни лампы, ни костра, ни отсвета не было ни возле нее, ни в ее окнах.

— Могла ли часть этих… энсов уйти на север? — с тревогой спросил Торн, придерживая лошадь, как будто кто-то из следовавших за ним знал ответ на этот вопрос.

— Кто ж тебе скажет? — прозвучал в темноте смешок Ходы. — От менгира ехали, считай, по голым камням. Да еще и ночь. Вот будь я псом, я бы унюхал что-нибудь. Хотя… огни не должны гаснуть у этого дозора. Так что я бы приготовился к худшему.

— Куда они могли последовать? — задумался Торн.

— К другим менгирам? — предположил Флит, опасливо косясь на покачивающегося в седле Кригера. — Они же вроде как охраняют их… Пока…

— Пока что? — спросил Торн.

— Пока не соберутся в войско, — вытер испарину со лба Флит. — Все жатвы заканчивались войнами. И всегда белые маски были на стороне Фризы.

— Что у них под масками? — словно очнулся Кригер.

— Думаю, что лица, — тронул лошадь Торн. — Попробуем успеть к ближайшему менгиру быстрее этих… масок. Я знаю короткую дорогу. Через Гебонские увалы[139]. У нас будет выигрыш в день. Может быть, в половину дня. Вперед.

— Интересно было бы посмотреть на мир через прорези такой маски, — словно в бреду пробормотал Кригер.

— Папа! — окликнула отца Гледа. — Разве ты не чувствуешь? Кровью пахнет из башни…

— И здесь трупы! — раздался с перекрестка голос Флита.

— Не спешиваться! — прошипел Торн, подал вперед лошадь и спрыгнул на камень.

На звездное небо со стороны Молочных гор наползали непроглядные облака, луна тоже поблекла в их клочьях, но пока еще можно было рассмотреть не только лица, но и раны. На перекрестке кем-то была остановлена погоня, устремившаяся за Раском. Дюжина крепких альбиусских стражников оказалась порублена, и смертельные отметины на их телах могли быть оставлены только топором. Определенно лавочник не только мог давать ценные советы и чувствовать опасность, он сам был немалой опасностью. Торн нашел взглядом силуэт Кригера. Капитан альбиусской роты уже почти лежал на шее коня.

— Брет! — подозвал воина Торн, забираясь на лошадь. — Держись поближе к Кригеру, смотри, чтобы он не вывалился из седла. Дальше дорога будет хуже.

— Куда мы? — спросил Флит. — И разве не стоит обыскать тела? Вдруг у них есть стриксы?

— Ни один из нас, у кого имелась хотя бы крупинка магического камня, не был охвачен безумием, — повернул коня в сторону Старой гебонской дороги Торн. — Искать бесполезно и опасно. Завтра же здесь будет альбиусская стража, не нужно оставлять следов. Гледа? Ты где?

— Я здесь! — раздался голос от башни.

Она вынырнула из тени древнего сооружения, словно из черной воды. Встряхнула головой, посмотрела на отца, не давая ему сорваться в крик, проговорила негромко:

— Я же говорила, что от башни пахнет кровью. Пять гебонских воинов. Порублены. Наверное, теми странными мечами через окна. В крошево. Двери-то заперты изнутри.

— Как ты могла рассмотреть? — процедил сквозь зубы Торн.

— Там помаргивает плошка с маслом, — объяснила Гледа. — Снаружи не видно отсвета. Но я смогла рассмотреть… Сама не знаю как, но увидела все.

— Ты поступила очень неосмотрительно, — отчеканил Торн.

— Я осматривалась изо всех сил, — виновато пробормотала Гледа.

— Скоро начнется дождь, — поежился вцепившийся в гриву доставшейся ему лошади монах Вай.

— Тогда поспешим, — буркнул Торн, укоризненно покачал головой и, тронув лошадь, снова взглянул на обмякшего в седле капитана, рядом с которым теперь держался Брет. Не слишком Торна радовало путешествие в компании юнцов. Даже перекинуться словом было не с кем. С другой стороны, разве хоть что-то могло его радовать? Что он еще может сделать для спасения собственной дочери? Кроме всего прочего уж точно не спускать с нее глаз. Но что еще? О чем говорил Раск, который оказался не только словоохотливым торговцем с хитрым взглядом, но еще и умелым открывателем запечатанных жнецом ворот и искусным воином со звериным чутьем? Не каждый даже искусный фехтовальщик способен управиться с топором, не каждый… А уж против дюжины… О чем же он говорил? Точно, напомнил Торну про Унду из Урсуса… Лекарку, к которой Торн пытался пробиться, но не застал ее, и которая вряд ли поможет, но…

— За мной, — приказал Торн, когда на темном небе черной тенью поднялся силуэт полуразрушенного акведука, и направил лошадь вниз по каменистому склону в заросшую мелким кустарником ложбину.

— Куда мы идем? — подал напряженный голос Соп. — В какую сторону?

— Скоро встанем на ночлег, — попытался рассмотреть в темноте встревоженное лицо Сопа Торн. — А с утра продолжим путь. Если ты заметил, мы повернули на запад. Извини, но возвращения в Оду пока не обещаю. На западе только Урсус. Тебя устраивает этот город?

— Больше, чем ты мог бы подумать, — раздраженно проговорил Соп и придержал коня, чтобы вернуться к молодым стрелкам.

— Как твоя шея, папа? — прошептала, приблизившись, Гледа.

— На месте, — проворчал Торн. — И, кстати, под дождем она чувствует себя лучше, чем без дождя. Но вот все остальное вовсе не жаждет намокнуть…

И в самом деле начал накрапывать дождь, но одновременно с ним поблизости раздался шум воды.

— Быстро! — спрыгнул с лошади Торн. — Посмотрим, на что вы способны. Брет, Хода, Соп — растягивайте парусину над кустами. Флит! Займись лошадьми! Рамлин! Помоги слезть с лошади Кригеру и осмотри его рану. Сделай что-нибудь, чтобы завтра он мог продолжить путь! Вай! На всякий случай, считай, что ты не паломник и не священнослужитель, поэтому подумай о дровах для костра, пока вокруг есть что-то сухое. Гледа!

— Я уже развожу костер, — услышал он в ответ, и в самом деле раздалось щелканье кресала, посыпались искры и по припасенному пуку пакли побежали язычки пламени.

— Что будем делать, капитан? — подошел к Торну Соп, когда тот сбросил рубаху и вышел под накрапывающий дождь на берег мелкой речушки, чтобы умыться.

— Ты за себя спрашиваешь или за всю компанию? — поинтересовался капитан, подхватывая пригоршнями холодную воду. — А то уж больно заботливый.

— За себя и за Ходу, — был ответ.

— Почему в схватке не пустил его биться? — спросил Торн. — Запомни, я все вижу и все замечаю. Вы же едва не подрались там за спиной Кригера. У моста. И Хода, и Брет были лучшими в роте. Почему именно ты полез вперед?

— Я разочаровал тебя, капитан? — спросил Соп.

— Скорее удивил, — буркнул капитан. — Ты сражался слишком хорошо.

— Ты спасаешь дочь? — поинтересовался Соп.

— Да, — кивнул Торн, натягивая рубаху. — И вас заодно. Если получится.

— А я спасаю Ходу, — продолжил Соп. — Что будет, если ты не спасешь дочь, капитан?

— Даже не думай об этом, — отрезал Торн.

— Мне приходится думать, — сказал Соп. — Да, я молод, но мой груз вряд ли легче твоего. За твоей спиной долгая жизнь, боль и ответственность, а за моей только ответственность. Ради нее меня растили и учили. Если что-то случится с Ходой, я умру.

— С чего это вдруг? — не понял Торн. — Я вот приятельствовал с Кригером, не раз сидел с ним в трактире у южных ворот, но не умру, если он не выдержит этого испытания.

— Ты не его телохранитель, — заметил Соп.

— Телохранитель? — удивился Торн. — Телохранитель Ходы? Да вы не раз схватывались с ним на мечах, да и в борьбе не давали друг другу спуску! И ты его телохранитель? За что такая честь?

— У молодого принца Йераны своевольный характер, — ответил Соп. — Даже вельможный папаша — его высочество принц Триг — не мог с ним сладить. Поэтому к Ходе приставлен я.

— Только этого мне не хватало, — опустился на камень Торн.

— Что изменилось от моих слов? — спросил Соп.

— Почти ничего, — буркнул Торн. — Разве только то, что по нашим следам почти наверняка двинется погоня, и мне придется прятать за собственную спину не только Гледу, но и Ходу. Если еще окажется что Брет или Флит — королевский сын, я вообще перережу себе глотку. Днем раньше, днем позже, какая разница?

— Мне показалось, что и Гледу не так-то просто задвинуть за спину, а Ходу лучше и не пытаться, — присел рядом с Торном Соп.

— Почему Брет отошел в сторону? — спросил Торн. — Испугался?

— Нет, — покачал головой Соп. — Брет никого не боится. Просто… я был лучшим выбором для той схватки. И еще Брет очень умный… Думаю, он единственный давно догадался, кто такой Хода. Да, вот, возьми…

Соп раскрыл ладонь.

— Что это такое? — спросил Торн.

— Стрикс Ходы, — ответил Брет. — Ему не нужно. Он просил передать его тебе. У него есть… знак королевского дома. Мощи его амулета хватит, чтобы добраться и до Урсуса, и даже до Йеры.

— И что хорошего в Йере? — спросил Торн. — Там есть лекари? Ты же понимаешь, что никакое войско и никакие стены не спасут от заразы?

— Этот вопрос не ко мне, — покачал головой Соп. — И не к Ходе. Берешь или нет? Можешь себя избавить от боли, но не отдавай стрикс Рамлину. Я уже пробовал. Хода сказал отдать или тебе, или ему. Рамлин страдает больше, но он отказался брать. Приглядывай за ним, капитан. Как бы он не покончил с собой.

Торн оглянулся. В глубине кустарника, под парусиной, рядом со всхрапывающими лошадьми у тлеющего костерка замерли тени. Его дочь, бормочущий гимны из Каменного завета Вай, накрытый одеялом Кригер, обхвативший плечи Флит, чистящий меч Брет, настороженный и странно спокойный Хода и погрузившийся в оцепенение Рамлин. Бывало такое с молодыми воинами перед боем. Пустота в голове и вокруг… Главное, не оставлять одного.

— Я понял, — проговорил Торн. — Гледа за ним просмотрит, я попрошу. А стрикс оставь себе. Я что-нибудь придумаю.

— Надеешься на менгир в Урсусе? — спросил Соп. — Не так уж просто к нему приблизиться.

— Вот вы с Ходой и поможете, — вздохнул Торн. — Пусть и говорят, что менгиры в городах пустые… Высосаны. Хотя я знаю всего о двух таких — в Урсусе и вроде в Опакуме… Но все меняется. К тому же, в Урсусе неплохой гарнизон, там не может оказаться этакая пакость…

— Есть еще три менгира в окрестностях Урсуса, — уточнил Соп. — Один так и вовсе нам по дороге. Тот, что называется Аркой.

— Туда мы и направляемся, — кивнул Торн. — Самой короткой дорогой. А затем… Двинемся в сторону Урсуса, посмотрим городской менгир, да и еще есть там одна лекарка, говорят… Ундой ее зовут. Может быть, она нам поможет? Тебя и твоего вельможного покровителя устраивает такой расклад?

— А если эта Арка тоже отравлена? — спросил Соп.

— Возле нее деревенька, — пожал плечами Торн. — Немалый дозор. Сразу узнаем. Впрочем, до нее еще два дня пути даже короткой дорогой. Рано гадать — отравлена или не отравлена.

— Кто захочет повторить судьбу Фиска? — спросил Соп.

— Я сам, — ответил Торн. — Если на менгире не будет знака жнеца. Но если что со мной…

Он усмехнулся, поднялся на ноги, положил руку на плечо Сопу.

— Ты хороший телохранитель?

— Принц пока жив, — нахмурился Соп.

— Тогда попрошу тебя присмотреть за моей дочерью. Это не слишком сложная задача. В Урсусе должен быть берканский поверенный. Нужно будет отвести Гледу к нему и сказать, чья она внучка. Ее дед — граф Стахет Вичти — один из самых знатных вельмож в Одале. Он сможет осыпать ее стриксами, лишь бы сохранить ей жизнь.

— А как же принц? — поднял брови Соп.

— Ну, — Торн с трудом удержался, чтобы не почесать саднящий загривок, положил руку на затылок, — за ним присмотрит тот же Брет, если он такой умный. А еще лучше, если вы отведете ее вместе. Все-таки, принц он или не принц, но все еще числится стрелком альбусской роты. А я ее попечитель. Но не беспокойся раньше времени. Я пока еще жив.

Северные пределы Йераны всегда были малолюдны. Вовсе безлюдная Пепельная пустошь[140] лежала в паре сотен лиг на западе, но как раз здесь — между предгорий Молочных пиков и Урсусом вздымались солончаковые холмы — или, как говорили в Беркане, Гебонские увалы. Конечно, с Долиной Милости и тем более с Хелью их не сравнивали, но все равно считали недоброй местностью. Казалось, словно создатель, потрудившийся над красотами Берканы, в конце работы сгреб оставшийся мусор и высыпал его между Гебонскими и Молочными горами. Оттого и получились корявые взгорки то поросшие непролазным лесом, то покрытые белесыми проплешинами, а между ними — то ли мелкие болота, то ли гнилые балки, в которых не росло ничего кроме сорняка и тины, и которые служили укрытиями для лихих людишек. Лишь уже ближе к Урсусу имелись какие-никакие поля, мельницы, и даже приличное хлебное торжище. Но до тех мест еще следовало добраться. А на всем пространстве восточнее деревни Арка селились только отчаянные смельчаки. Но и они собирались в деревеньки и рядили вокруг них остроги, а для работы на скудных огородиках выходили не иначе как с оружием, уж во всяком случае с заряженными самострелами. Как раз эти огородики и деревеньки Торн и объезжал тайными тропами, стараясь держаться развалин вытянувшегося через все увалы акведука. За три дня пути уже порядком истаявший, согнутый пальцами жнеца кулон на шее Гледы уменьшился на треть, а отметина на шее ее отца, хоть и не сломила Торна болью, стала нарывать, и капитану пришлось воспользоваться мазями Рамлина. Они и в самом деле снимали боль, хотя и не останавливали рост проклятия. У капитана оно росло медленнее, лишь на палец отползло от позвоночника, а у Рамлина была охвачена уже четверть шеи, но парень по-прежнему отказывался от стрикса Ходы, упрямо бормоча что-то про судьбу и ушедших за полог смерти родных. Камни в ушах молодых стрелков были едва видны, и один из камней в четках Вая тоже уменьшился, и теперь монах не перебирал их, а крепко сжимал, намотав на ладонь. Кригер поднимался после каждой стоянки позеленевшим, но на коня забирался без посторонней помощи. Судя по его молчанию, это было единственным, на что хватало его сил. Рамлин сказал, что не видит признаков отравления, а против колдовства, если оно попало в рану, он бессилен. Гледа бледнела день ото дня, но рана на ее шее не нарывала, и не росла.

— Твоего кулона хватит еще дней на десять-двенадцать, если не больше, — прикинул Торн утром третьего дня. — Если выйти к реке и взять лодку, то можно успеть до Йеры, а если вернуться к Манназу, то и до Оды.

— И что там, в Оде[141]? — спросила Гледа, которая, как и Кригер, за всю дорогу не проронила почти ни слова. — Исцеление? А ты? А как же ты?

— Я в порядке, — понизил голос Торн. — Никогда не сдавайся, и ты будешь в порядке. Я — как и твоя мать. Лекари сотни раз пророчили ей смерть, но если бы не жатва…

— Если бы не жатва… — повторила Гледа и вдруг широко раскрыла глаза, ухватилась за гриву коня, едва не упала ему на шею.

— Что с тобой? — вскричал Торн.

Сгрудились всадники, остановились на краю перелеска.

— Оборвалось что-то, — прошептала, переводя дыхание, Гледа. — Там, в Альбиусе. В той стороне. Как будто кто-то поднял с земли и проглотил ядовитую змею. Выпил ее яд. И звон в ушах прекратился, у меня все эти дни звенело в ушах. Я все надеялась, что отъедем подальше от Альбиуса, и звон затихнет. Но нет…

— Может быть, жатва закончилась? — скривился Соп, а Вай тут же затянул дрожащим голосом очередной гимн из Каменного завета.

— Нет, — подал голос Рамлин. — Я бы почувствовал. Река не пересохла.

— Река? — не понял Торн.

— Как бы река, — растянул в болезненной ухмылке искусанные губы Рамлин и зачастил словно в бреду. — Невидимая, но широкая. От горизонта до горизонта. Течет, колышется. Просто запруда пала. Но это даже хорошо. Вода не должна скапливаться. Моя деревня… была в горах. У нас знают… знали, что такое сель. Страшнее снежной лавины… Скоро этот твой менгир, капитан? Я уже едва терплю!

— Дай ему стрикс, Соп! — велел Торн и, повернувшись к Рамлину, добавил. — Если ты его не возьмешь, то я воткну его тебе в щеку!

— Вот, — протянул ушную булавку Соп. — Камень едва виден, но, думаю, его может хватить дней на пять. Или на неделю.

— У тебя у самого осталось стрикса на такой же срок, — процедил сквозь зубы Рамлин.

— Бери, — неожиданно властным голосом приказал Хода. — Это мой стрикс. Бери. Иначе я сочту тебя трусом.

— Неужели? — рассмеялся Рамлин, взял булавку и вдруг сам воткнул ее себе в щеку. — После того, что я испытал — как укус комара. Далеко еще до менгира, капитан? Ты не ответил.

— Он вот за этим перелеском, — пробормотал Торн. — Осталась пара лиг. Так что, поправьте поясные ремни и нацепите улыбки на лица. Если что, мы…

— Если что, вы сопровождаете меня, — подал голос Хода.

Торн окинул взглядом отряд и понял, что о происхождении Ходы уже всем известно. Соп только пожал плечами.

— Вперед, — тронул лошадь Торн.

И деревенька, и возвышающийся над нею менгир, напоминающий две выросших из земли и упершихся друг в друга лбами скалы, были окружены стеной из заостренных бревен. Над ней поднимались коньки крыш деревенских изб и торчала дозорная вышка, подобная той, что почти подпирала альбусский менгир, но здесь ей было его не достать.

— И вправду, арка, — пробормотал Соп, щурясь на солнце, которое светило ему точно в глаза.

— Смотрите-ка, — протянула руку Гледа.

Часть стены с восточной стороны острога, судя по дороге у ворот, была обрушена и сожжена. И над ее восстановлением трудились сразу и стражники, и селяне, и, похоже, их жены и дети. На сторожевой вышке загудела труба, стражники схватили за пики, но, когда отряд Торна приблизился к забитым в землю, заточенным кольям, пики опустились и из-за них вышел кряжистый бородач и еще издали заорал, распахнув объятия:

— Торн! Раздери тебя демон! Какими судьбами?

— Веген[142], — с облегчением выдохнул капитан. — Мой старый приятель. Выходит, он теперь старшина местного дозора. Редкий вояка. Ходили с ним на паллийцев много лет назад.

Чужаков было пятнадцать. Они лежали под стеной в ряд, и белая маска каждого была прибита над его телом. Гледа шла за отцом и не могла оторвать глаз от лиц воинов жатвы. Они чем-то отличались от лиц берканцев и кого бы то ни было. Может быть, неестественной бледностью, а может быть, вытянутостью и утонченностью черт. Почти у каждого кожа на лицах местами была сорвана, словно маски были с ней одним целым. Их странные мечи лежали тут же и напоминали груду битого стального стекла.

— Красивые парни, — заметил Брет. — Не так ли, Гледа?

— Откуда они приходят? — прошептала она.

— Ниоткуда, — подал голос Флит, который был бледен так же, как и мертвецы. — Некоторые считают, что они всегда здесь, но видим мы их только во время жатвы.

— Век бы их не видеть, — пробурчал Веген и махнул рукой. — Нечего рассматривать эту погань, тем более, что никакого добра ни у одного из них мы не нашли, это уж точно. Только стальные кольца у каждого на пальцах, да и все. И отвечу сразу, надевали кольца все, кому не лень, — не слушаются их эти летающие железяки. Пошли к вышке, угощу чем богаты. Все-таки после долгой дороги… Послал гонца в Урсус еще вчера, но добрался ли он — не знаю. Знали бы, как я вам рад…

Гледа посмотрела на отца. Тот опустился на колени и рассматривал стальные осколки, которые еще недавно были способны соединяться в разящие клинки.

— Что скажешь, Рамлин?

— Не вижу яда, — пробормотал Рамлин, с трудом оторвав взгляд от менгира. — Может, и вправду магия? Хуже Кригеру не становится. К тому же, рана у него затянулась. Не поверил бы, если бы не увидел.

— Затянулась? — удивился Торн. — Но он же едва движется?

Рамлин пожал плечами и снова принялся расчесывать загривок. Гледа повернулась к вышке. Кригер, опустив голову, сидел, привалившись к одной из ее опор. Лучше ему явно не становилось.

— Это энсы, — начал рассказывать Веген, когда спутники Торна расселись у дозорной вышки, чтобы выпить горячего орехового отвара со свежей выпечкой. — Откуда они взялись, не знаю, но уже две атаки я отбил. До сих пор дрожь пробирает от их летающих клинков и тоскливых дудок. Пятнадцать мерзавцев положил, еще столько же откатились вон в тот перелесок. Но я потерял больше, хотя поначалу был за стеной и имел шестерых лучников. Из двух десятков стражников у меня осталось пятеро, да и селян погибло под десяток, горе в домах. Так что, с местными мужиками на всю оборону с дюжину вояк, и вы появились очень вовремя.

— Есть зараженные в деревне? — спросил Торн.

— Зараженные? — не понял Веген.

— Наклони голову, — сказал Торн Рамлину, который опять рассматривал менгир.

— Что это? — вскочил на ноги Веген, увидев синюю полосу, перечеркивающую четверть шеи.

— Жатва, — раздался сухой голос, заставивший всех обернуться. — Я же тебе говорила, Веген.

За спиной Торна стояла женщина, которую можно было бы назвать старухой, если бы не ее прямые плечи и спина. И все-таки, судя по лицу, ей было никак не меньше семидесяти, а то и восьмидесяти лет. Седые волосы оставались пышными, но были затянуты в тугой узел на затылке, а морщины не собирались складками только потому, что и старческая кожа была словно провялена и облепляла ее лицо, как севшая от стирки шерстяная рубаха облепляет высохшую грудь. В руке у старухи была странная, изогнутая клюка.

— Опять ты, Чила[143]? — поморщился Веген. — Лекарка это, Торн. Забредает сюда пару раз в год, помогает недужным за еду и мелкую монету. В этот раз, правда, заявилась раньше обычного, чтобы предупредить, чтобы к менгиру пока не прикасались. Ты особо не слушай ее, она не в себе. Вот скажи мне, убогая, что это у парня? Зараза или нет?

— Не та, что передается с едой, водой, ветром или прикосновением, — ответила старуха. — Для этой заразы нужна магия, а магия накрывает всякого настолько, насколько он готов ей поддаться. Но даже те, кто поддаются, поддаются по-разному. Кто-то от немощи своей, а кто-то от силы.

Она ткнула пальцем в Кригера.

— Это еще почему? — пробормотал тот заплетающимся языком. — Что еще за магия? И почему я поддаюсь ей от силы? Как это?

— Высокая башня рушится с большим грохотом, — проговорила старуха. — Глубокая впадина хранит больше воды. Магия мора — как вода. Она ищет низкое место. Стекает по склонам. Копится.

— Что же это выходит? — хрипло рассмеялся Кригер. — Я низкое место? Или все же высокая башня?

— Ты касался жнеца, — прошептала старуха. — Или касался кого-то, кто касался жнеца, но сам оказался стоек. В том нет твоей вины. Только твоя беда. Или не только твоя.

Она замолчала, подняла старческое лицо к солнцу и замерла, словно сказала все, что хотела сказать, и решила погреться под весенними лучами.

— Кто ты? — спросил Торн, поднимаясь на ноги.

— Никто, — шевельнула она губами. — Иду, куда несут меня ноги, чуть лекарствую, чуть расплетаю колдовство, чуть пророчествую. Ровно настолько, чтобы не слыть ни лекаркой, ни колдуньей, ни гадалкой.

— И что же нам делать? — после паузы спросил Торн, оглянувшись на Кригера.

— А вы что-то делали? — произнесла старуха, не глядя на него.

— Вот, пришли к менгиру… — Торн взглянул на Вегена, на лице которого застыло выражение досады. — Я хочу спасти дочь. Если не поможет, собираемся в Урсус. Есть там одна лекарка…

— Унда? — спросила старуха. — Да. Есть.

— Она поможет нам? — напрягся Торн.

— Если дойдете до Урсуса, возможно.

Старуха взглянула на Торна, заставив того вздрогнуть, отшатнуться и побледнеть. Ему показалось, что солнце, на которое она смотрела, продолжило сиять в ее глазах.

— И что же нам помешает дойти? — поинтересовалась Гледа.

— Третий отряд энсов, — прищурилась Чила. — Те, что шли перед вами. Они слегка заблудились. Но скоро будут. Через полчаса.

— Демон меня раздери! — вскочил на ноги Веген. — Сколько их?

— Около двадцати, — пробормотала, закатив глаза, старуха. — Но это последние на ближайшие дни. Те пятнадцать, что ушли от острога, не вернутся.

— Не успеем восстановить стену, — заковылял прочь Веген и крикнул уже через плечо. — Ты слушай ее, Торн! Появилась вчера, попросила воды и предупредила об этой нечисти! Две атаки уже отбили! Готовься помогать!

— Не бойся меня, капитан, — сдвинула брови старуха. — Я не убиваю глазами, просто вижу многое.

— И что же ты видишь? — спросил Торн.

— Вы все заражены, но умирать пока не собираетесь, — проговорила старуха. — Особенно ты и твоя дочь. Тебе помогает твое упрямство, а твоей дочери стрикс, хотя упрямства у нее больше, чем у тебя. Но стрикс истаивает. А вот твой друг, — она посмотрела на поджавшего губы Кригера, — хороший человек, но слабый. Запомни, войско ломается как деревяшка — в самом гнилом месте.

— Гнилое место? — с болезненным смешком поднялся на ноги Кригер. — Или все же низкое? Так башня или же гнилой сарай?

— Тебе просто не повезло, — вздохнула старуха. — Хотя сила и слабость всегда ходят рука об руку. Зато повезло всем остальным. Возможно, вы увидите, чем обернется эта жатва, когда всем покажется, что она осеклась.

— Ты не могла бы выражаться чуть яснее? — поморщился Торн.

— Я не провидица, — усмехнулась старуха. — Я чувствую тепло или холод, но не всегда могу объяснить их причину. Особенно, когда речь идет о столь великих замыслах, что даже окинуть взглядом их невозможно. Вот эти два молодых парня, как бы они ни надували зобы, — она кивнула на Ходу и Сопа, — перепуганы насмерть. Зараза сидит в них, но не успела ухватить их за горло. Может быть, она и угаснет, следите за своими стриксами. Это касается и монаха. Вот он, — кивок последовал в сторону Брета, — упрямее и хитрее всех вас вместе взятых, не считая твоей дочери, капитан, но черноты в нем нет, хотя страха предостаточно. Почти столько же, сколько в нем, — она посмотрела на Флита. — Но разве не борьба с собственным страхом делает мальчишку воином? А вот ты… — она перевела взгляд на Рамлина, — уже претерпел немало. Но не надейся на менгир. Он больше не исцеляет. Стриксы могут отсрочить твою смерть. Менгир бесполезен. Даже опасен.

— Но на нем же нет печати! — воскликнул Торн.

— А разве воевода, отправляя в бой воинов, каждому вручает флаг? — спросила старуха.

— Так и стриксы делаются из менгиров! — развел руками Торн.

— Мало кто умеет их добывать, — качнула головой старуха старуха. — Знаешь почему? Они добываются кровью. Особым, тайным образом. И это не стриксы уменьшаются на вас, препятствуя поганой магии, это выкипает пролитая кем-то кровь, защищая вас.

— А я? — спросил Вай. — Что со мной?

— То же, что и со всеми, — пожала плечами старуха.

— И что же мне делать? — спросил монах.

— Молиться, — посоветовала старуха. — Молиться не переставая. Не спрашивая себя, слышат ли боги твои молитвы. Они их могут не услышать только в том случае, если их нет в твоем сердце.

— А что делать нам? — спросил Торн. — Как исцелиться?

— Исцелиться так же легко, как перейти через пропасть, — пожала плечами старуха. — Представь себе, что тебе нужно преодолеть глубокое ущелье. Ты — на его краю. А тебе нужно на противоположную сторону.

— И что, демон меня раздери?! — закричал Торн. — Что я должен делать? Найти мост? Сделать мост? Перебросить канат? Перепрыгнуть, если найдется узкое место? Спуститься на самое дно и забраться по противоположной стороне? И как это выглядит, если никакой пропасти нет?

— Есть, — закрыла глаза старуха. — Даже если она только в твоей голове. Правда, я не уверена, стоит ли спускаться на самое дно… Но надо что-то делать. Менгир вы нашли, но я не советую вам к нему прикасаться. Во всяком случае, тем, в ком явно сидит зараза. Сражайтесь, старайтесь выжить, ищете лекарку, продолжайте бороться.

— Это все? — растерялся Торн. — Но ты же ничего не сказала.

— Я сказала больше, чем нужно, — не согласилась старуха. — Старайся.

— Хороший совет, — скривил губы Торн. — И слабое утешение. Примерно то же самое говорили лекари моей жене. Я, кстати, таскал ее от менгира к менгиру. Тут их еще…

— Еще три, — кивнула старуха. — Этот главный в этом краю и самый ближний к Альбиусу. С началом жатвы у остальных появились энсы. В Урсусе их сумели прижать. Два отряда от южных менгиров Веген сумел отразить, третий, из Альбиуса, подходит. Думай, где еще есть менгиры. Не все охвачены жатвой.

— Энсы! — закричал от ворот Веген.

— Рамлин, — процедил сквозь стиснутые зубы Торн, вытаскивая из ножен меч. — Кажется, у тебя есть возможность отомстить за своих родных.

Их и в самом деле было под два десятка. Они шли на деревню строем, и лишь непривычные к верховой езде лошади, частично захваченные в деревнях, объясняли их опоздание. Сверкали стальными искрами плывушие в воздухе мечи, белели маски на лицах. Звенели железные пластины на поясах. Торн оглянулся на Гледу, которая, стиснув губы, стояла у него за спиной, посмотрел на Сопа, на Ходу, на Брета, на Рамлина, размазывающего по лицу слезы, на Флита, замершего с выданным ему Вегеном луком в руках, на Кригера, мрачно покручивающего в руке меч, на Вая, принявшегося петь дрожащим голосом все те же гимны.

— Сейчас они спешатся! — растянул губы в улыбке Веген. — Вон, мы натыкали кольев, не пройдут конными.

«Старуха?» — вспомнил Торн и поискал ее взглядом. Она сидела у менгира и пила ореховый отвар. Над полем разнесся заунывный звук рожка.

— Папа! — закричала Гледа, и ринулась к Кригеру, который при звуках рожка чужаков словно обратился в зверя. Вонзил меч в спину Флиту и готовился напасть на Торна.

«Что же ты творишь?!» — мелькнул изумленный крик в голове Торна. Отлетела в сторону Гледа, которая остановила удар, должный раскроить голову Торну, но не смогла защититься от удара ногой в живот. Захрипел под ногами, заплакал от обиды умирающий Флит. Оскалил зубы, меняясь в лице, бывший приятель. Он был крепким воином, капитан альбусской роты. Не хватал звезд с неба, но мог постоять за себя с мечом в руках. Сейчас он сражался так, словно служил в королевской гвардии. Он срубил бы всякого, даже оказавшегося отличным фехтовальщиком Сопа, но теперь ему противостоял Торн. Он отбил первый же выпад Кригера и, открываясь, развернулся вокруг себя. Чиркнул лезвием над ключицей друга, ставшего врагом, не заботясь о том, что тот может оказаться шустрее, и не оглядываясь на захлебнувшегося кровью почти зверя, ринулся в битву, в которой уже размахивала мечом и поднявшаяся на ноги его дочь.

Пожалуй, еще никогда Торн не сражался так, как в этом бою. Он метался взад и вперед, прыгал, как юный мечник, оставаясь умудренным опытом воином. Размазывал чужую кровь по собственному котто, и снова кидался в бой, отмечая, что получивший не слишком тяжелую рану и успевший сразить пару энсов Брет точно выполняет его наставления по переходу в глухую защиту. Что Соп и в этом бою почти ничем не уступает самому Торну, но вовсе исключить из схватки Ходу не может, и тот не только кидает ножи, но и неплохо управляется с мечом. Что Рамлин со своей секирой если и не сражается, как двое воинов, то рычит за пятерых. Что Гледа, которую ему удалось оттеснить за спину, снова выбралась вперед и едва не попала под удар выросшего в длину меча, чудом отшатнулась, и сразила, сразила рослого здоровяка в белой маске!

— Все! — заорал Веген. — Осилили! Однако, берегут меня боги. Опять ни одной раны. А помнишь, Торн, в том походе? Все стрелы были мои! Пятнадцать отметин на тушке!

Торн, пошатываясь, огляделся. Энсы лежали под ногами. И их мечи лежали под ногами и хрустели осколками, когда сапог наступал на них. Веген потерял еще двух стражников и всех вышедших в бой селян. Гледа вытирала меч полой своего котто. Брет заматывал руку. Хода сидел на бревне, уставившись на собственные окровавленные руки. Соп только что не ощупывал подопечного. Сраженный ударом Торна Кригер лежал на теле бедного Флита и все еще был похож на прежнего Кригера, хотя когти на его руках и проткнувшие губу клыки оставались звериными. Вай продолжал петь гимны.

— Заткнись, монах, — попросил Торн, сдирая кулон с шеи Кригера. — Где Рамлин?

— Я здесь, — прохрипел воин, сбрасывая с себя тело энса и пытаясь встать с земли. Одна рука его была отсечена по локоть.

— Подожди, — шагнул к нему Торн. — Левая рука, не самая страшная потеря. Не голова же… Надо перетянуть рану…

— Нет, — Рамлин улыбался. — Я отомстил. Сейчас. Заодно и проверим.

Он все-таки поднялся на ноги и, словно удивляясь самому себе, зажал правой рукой культю и побежал к менгиру. Добежал, ударился о него всем телом, прижался и почти сразу заскреб ногтями вспыхнувшую пламенем шею, задергался, упал и затих.

— Я же говорила, — заметила, подходя, старуха. — Подзови свою дочь, капитан. Я тебя поздравляю, она кроме всего прочего оказалась еще и прекрасным воином. Ты не зря потратил годы на ее обучение.

— Гледа! — окликнул Торн и вновь повернулся к старухе. — Кроме чего прочего?

— Иди сюда, дочка, — старуха воткнула в землю клюку, опустилась на колени и подняла руки. Под упавшими рукавами на худых запястьях обнажились десятки каменных браслетов.

— Это не стриксы, — усмехнулась она. — Это другие камни. Дай мне руку. Вот.

Старуха сняла с руки один из браслетов и надела его на руку Гледы.

— Придете к Унде, покажете. И вам помогут. И вы ей поможете.

— А нам? — подал голос Хода.

— Всем вам, — повторила старуха, вставая на ноги. — Готовься, Веген. Женщины, потерявшие кормильцев, пострашнее энсов.

От домов к воротам бежали свежеиспеченные вдовы. Над деревенькой начинал подниматься вой.

— Спаси и сохрани, — схватился за голову Веген.

Торн оглянулся. Старуха исчезла.

— Где она? — спросил он.

— Вот так всегда, — покачал головой, опускаясь на колени, Веген. — Когда хочет, тогда и появляется. И исчезает так же.

Глава седьмая. Фальшион

«В каждом миге твоей жизни — вся твоя жизнь».

«Трижды вернувшийся» Книга пророчеств

Все ли обесценивается, когда жатва накрывает землю? Лю Чен и братья ушли за полог вместе с жертвенными камнями. Ло Фенг пока избежал их участи, но уже потерял многое, и выгорающие в его теле стриксы словно обратили его самого в пыточную стену, на которой распяты его предки. Или это наказание? Что есть проступок, а что есть часть схватки, которую воин Клана Теней ведет всю свою жизнь? То, что изменяется — живо. То, что застывает в неизменности — мертво. Но если мир меняется неудержимо, если рушится сущее, жизнь может укрыться и в неизменности, поскольку все относительно. Грань неуловима, возможно ее вовсе нет. Законы принадлежат небу, под которым они составлены. Но как быть, если небо затянуто непроглядными тучами? И как быть с зияющей раной в груди? Не язвой, оставшейся после извлечения из нее камня, заряженного в мушкет и сразившего захватившего тело Хата жнеца. Нет, зияющей раной в душевной крепости воина, поскольку сын Клана Теней может расстаться с жизнью, защищая свой клан, но нигде не сказано, что он может пожертвовать жизнью другого эйконца, пусть даже вся его жизнь — дух, заключенный в жертвенный камень. Да, Ло Фенг сделал это во имя великой цели, но он убил не себя, он растратил дух своего предка. Растратил навсегда. Оправдывает ли его деяние столь непоправимую утрату? Или оправдает ли? Ведь он еще не добрался до Острова Теней и не поведал старейшинам о происшедшем. А если и не доберется? Как он должен поступать? Или ему не следует обращаться к наставлениям древних, и придется разворачивать чистый пергамент, на котором будут отмечены не угодные клану намерения, а не будет отмечено ничего? Не об этом ли говорили служители Храма Змеи, заставляя будущих воинов заучивать кодексы и предписания и одновременно с этим повторяя, что когда выпадет идти по пепелищу, придется забыть расположение комнат? Не об этом ли твердил наставник, расчерчивая тело юного Ло Фенга хной, чтобы наметить узор, в который должны будут лечь стриксы героев Клана Теней — «Сила и мудрость клана будут поддерживать тебя, но может так случиться, что однажды ты останешься один. И только тогда станет ясно, чего ты стоишь на самом деле. Только тогда, когда сам станешь собственным наставником, ты познаешь полноту вещей. Только тогда, когда ты вовсе останешься без жертвенных камней». Неужели он знал о том, что может произойти? Или это мудрость матери-основательницы рода звучала из его речей? Как должен поступать Ло Фенг? Почему эти мысли лишают его покоя? Не из-за них ли, сомкнув глаза на мгновение, он теперь открывает их так, словно вываливается из долгого забытья? Или ему мстит принесенный в жертву дух его предка?

Вот и теперь. Ло Фенг качнулся, почувствовал тяжесть в руке, тяжесть за спиной, зажмурился, затем оглянулся. Он все знал о тех тропах, которыми можно было прийти во Фризу или уйти из нее. И он точно так же знал бы обо всех дорогах в окрестностях любого города, куда бы ни отправил его служить Клан Теней. Двух вещей эйконец не предполагал: того, что ему придется воспользоваться одной из этих дорог, и того, что его будут сопровождать девять спутников. Удивительно, что никто из них не погиб во время схватки с геллами. Может быть, из-за того, что две женщины — Кенди и Шаннет оказались и впрямь умелы в обращении с оружием и смогли защитить себя? Сварти неплохо стреляла из лука, хотя трудно было предположить, что щуплая девчонка сможет не то что натянуть тетиву, но и удержать лук в руке, а Сли отлично метал кинжал и все, что успевал ухватить. Остальным, не считая самого Ло Фенга, даже не удалось вступить в битву. Он, Кенди и Шаннет перекрыли деревенскую улицу полностью. Вряд ли геллы ожидали получить отпор от столь разномастного отряда, иначе бы не пытались поначалу осыпать стрелами одного эйконца. Но увидев женщин, они остервенели, забыли о луках, обнажили оружие и бросились в атаку, чтобы наказать возомнивших о себе мерзавок. Именно на это Ло Фенг и рассчитывал. Он знал, что в селениях геллов женщины не считались ровней мужчинам, поэтому и предложил встать впереди спутницам, которые управлялись с мечами наравне с опытными воинами, что и лишило противника даже проблеска рассудка. Когда же перевес беглецов из Фризы стал явным, отступать было поздно. К тому же горцам нельзя было отказать в мужестве. Единственный из геллов, который решился покинуть поле боя, получил стрелу в спину от Сварти. Остальные пали с оружием в руках, что нисколько не успокоило Дума и Руора, которые ловили после боя лошадей, поминая демонов, что им пришлось отсиживаться за спиной женщин. Кенди и Шаннет в свою очередь бурчали что-то об эйконце, которому с его стремительностью если и нужны помощники, то лишь в качестве приманки.

Ло Фенг их не слушал. Прошедшая схватка странным образом истаивала в прошлом, не оставляя после себя ничего. Преодолевая вновь накатившую немощь, он развернул фальшион, несколько мгновений всматривался в чудовищное оружие, затем подозвал Дума и Руора и, заставив их упереть в стволы древесных великанов позаимствованные у геллских башен шесты, довольно быстро срубил два кедра, которые с шумом обрушились, перехлестнув верхушками через пропасть. Помощники Ло Фенга в сопровождении Сли, который успел вырыть могилу для несчастных Алуса и Лю Чена, отправились к башням за дверными полотнами, чтобы настелить мост, а Ло Фенг вновь подошел к Рит.

Она все еще не оправилась от совершенного ею же колдовства. Лежала на коленях Трайда, и кровавые пузыри по-прежнему вздувались у нее в уголках губ. Болла смачивала водой платок и протирала рыжей лицо.

— Не волнуйся, — прохрипела Рит, сплевывая и пытаясь запить кровь водой из фляжки. — Легкое не пробито, вообще ничего не пробито. Это поражающая магия. Теперь ты понимаешь, почему мне нельзя было колдовать там — в Водане или по дороге к нему? Для жнеца, в каком бы обличье он ни был, мое колдовство что писк гнуса над ухом. Так бы я еще может и устояла, но уж очень много сил потребовала башня на той стороне.

— Только не говори, что тебя уже прихлопнули, как гнуса, — изобразил улыбку Ло Фенг.

— Нет еще, — попыталась она улыбнуться в ответ. — И, надеюсь, не прихлопнут. Но я бы посоветовала тебе задуматься, как жнец отыскал тебя?

— Мост, который был в этой деревне, единственный с этой стороны хребта, — объяснил Ло Фенг. — Только через него можно было продолжить путь. И местные жители старались, чтобы он оставался единственным. Где ему было еще ждать меня, как не здесь? Дальше пути множатся. И жнец нас не найдет. Надеюсь, он не вселился в кого-то из нашего отряда?

— Я бы почувствовала, — снова глотнула из фляжки Рит.

— Не скрывай подозрений, если они дадут о себе знать, — понизил голос Ло Фенг. — Может быть, ты знаешь и то, почему он не явился в полной силе?

— Ты его уязвил тогда… — она снова закашлялась. — В Водане. Я видела. Я все видела. И стрелы, которые выпускал твой… напарник из окна, тоже. Только не говори, что вы его ждали. Что-то его взяло. Но он не убит. И может оправиться. Ты задавай себе этот вопрос, эйконец, задавай, почему он не явился в полной силе. Это полезно…

— Как ты могла видеть? — спросил Ло Фенг.

— Прости, не сумела пасть ниц, — она снова попыталась улыбнуться, — потому как была распята. А уж закрыть мне глаза… это надо постараться.

— Заставить замолчать тебя точно нельзя, — улыбнулась Болла.

— Откуда взялись геллы? — спросил Трайд, подавая Рит еще одну фляжку воды.

— Дозор на хребте несут жители этой же деревни, — объяснил Ло Фенг, поднимаясь. — Возможно, их семьи были заперты в той башне. Теперь это уже не имеет значения.

— Для меня — имеет, — побледнела Рит.

— Мне все равно, — сказал Ло Фенг.

— Ты так рассуждаешь, будто и не человек вовсе, — Трайд укоризненно покачал головой. — Разве виноваты в случившемся женщины? Дети?

— Разве я кого-то виню? — пожал плечами Ло Фенг. — Пойдем, Трайд. Пусть Болла позаботиться о Рит. Мне потребуется помощь мужчин. Надо сделать настил на кедрах и перевести лошадей. Да еще потом и сжечь мост за собой.

— Там, — Рит махнула рукой на противоположную сторону, — мор. Не забудь об этом. Пусть он и на мертвых телах, и это магия, но нельзя прикасаться к ним.

— Клан Теней все знает о жатве, — ответил Ло Фенг. — И он всегда ждет ее.

— Мой клан, — Рит скривила губы, — тоже ждет жатву. И знает о ней не меньше твоего клана.

— Твой клан? — поднял брови Ло Фенг. — Ну, конечно, в воданском трактире каждый вечер складывались по нескольку кланов. По двое, по трое вояк. О жатве они, правда, ничего не знали, но в верности друг другу клялись.

— Не обижай меня… — стиснула зубы Рит.

— Выздоравливай, — ответил Ло Фенг. — И запомни, эйконец никогда не просит «не обижать его». Потому что обидеть его нельзя.

— Я не эйконка, — проговорила ему вслед Рит. — Но даже эйконец может получить в сердце стрелу, которую не отбить.

— Каждый надеется на такую стрелу, — кивнул, не оборачиваясь, Ло Фенг.

Он стал присматривать за ней против своей воли. Удивился, когда понял, что то и дело косит в ее сторону взглядом. Смотрел не за тем, как умелая в обращении с лошадьми Шаннет переводит по наскоро сооруженному мосту на противоположную сторону пропасти захваченных животных, а как Рит переносит на руках бородач Дум. Смотрел не за тем, чтобы никто не коснулся сдвинутых шестами в сторону трупов, а как устраивает Рит перед собой на лошади темнокожая Кенди.

— Не волнуйся, эйконец, — рассмеялась та, заставив его отвести взгляд. — Она не в моем вкусе. Слишком упруга. Но тебе может понравиться. Когда придет в себя.

У Рит не нашлось сил даже на то, чтобы отшутиться, хотя поесть она смогла.

— Такое бывает, — заметил Трайд, который оказался немного знаком с врачеванием. — Ничего не могу сказать насчет магии, но после тяжелой работы случается. У плохого хозяина так умирают рабы — кровь течет из горла, и сил не хватает даже на то, чтобы дышать. Она просто надорвалась.

— В бою не надрываются, — не согласился Ло Фенг. — Либо гибнут, либо побеждают. Она победила.

— Тяжелая это была победа, — заметил Трайд.

— Надеюсь, что не последняя, — ответил Ло Фенг.

Она смогла говорить, не задыхаясь, на третий день, когда отряд преодолел один из самых сложных переходов, миновал укромное, заваленное осыпями, почти непроходимое ущелье, и начал спускаться охотничьими тропами к наезженным дорогам, но подошла к Ло Фенгу на четвертый. Сидя в отдалении, он выковыривал концом ножа из груди спекшийся в комок пепла выгоревший стрикс.

— По одному на каждый два, три или четыре дня, — заметила она. — Или стриксы у тебя маловаты, или обожжен ты так, что другим и не снилось. Сколько у тебя еще времени?

— Надеюсь, мне хватит, — стиснул зубы и запахнул котто Ло Фенг. — Они не должны были выгорать с такой скоростью, наверное, это из-за жнеца. Они вообще не должны были выгорать, возможно, эта жатва отличается от прочих. Но если стриксы выгорят все без остатка, жатва не заберет меня сразу. Отпустит немного времени.

— Времени на что? — спросила она, садясь на камень в трех шагах от него.

— Вернуться домой, — сказал он. — Тебе есть что мне сказать?

— Не знаю, — она убрала с лица непослушные рыжие пряди, почесала конопатый, задорно вздернутый нос. — Но, думаю, есть что услышать.

— Почему ты думаешь, что я буду ублажать твой слух? — не понял он.

— У тебя ведь тоже есть вопросы? — предположила Рит. — Мы можем обменяться ответами.

— Разве твой клан знает не все? — усмехнулся Ло Фенг.

— Так же, как и твой, — пожала плечами Рит. — Скажи мне, эйконец, почему вы бросились на жнеца а затем ушли из города? Вы не должны были этого делать.

— Откуда ты знаешь, что должны делать эйконцы? — спросил Ло Фенг.

— Меня учили, — ответила Рит. — Мудрость моего клана в том, что нужно знать все, что можно знать.

— Ты для этого пришла во Фризу? — поинтересовался Ло Фенг, зашнуровывая котто. — Для этого выучила храмовый язык? Даже эйконцы не знают его.

— Я не эйконка, — ответила Рит. — И язык храма не учила. Он мой родной.

— Так ты… — оторопело уставился на девчонку Ло Фенг.

— Да, я из кимров, — кивнула она.

— Они же людоеды… — пробормотал Ло Фенг. — Все равно, что не люди…

— А у эйконцев нет женщин, и детей рожают мужчины, — парировала Рит.

— Бред, — скривил губы Ло Фенг.

— Бред, — согласилась Рит.

— Тогда ты почти дома, — махнул рукой на запад Ло Фенг. — Там, за Хмельной падью ваше логово?

— Мой дом — не логово, — не согласилась Рит. — И я его тебе покажу.

— Мой дом там, — показал на юго-запад Ло Фенг. — Тысяча лиг пути, если идти через Долину Милости и Вандилский лес. Или еще больше, если идти через Бальдар. Но, думаю, бальдарский путь теперь плохой выбор.

— Думаю, в твоих узорах недостаточно стриксов для долгого пути, — заметила Рит. — К тому же не стоит рассчитывать на сменных лошадей и открытую дорогу. Хотя, если под одеждой ты покрыт стриксами сплошь… Тогда ты сможешь проползти до Острова Теней змеей. Но я не слышу хруста камней, когда ты движешься. В любом случае, без помощи ты не обойдешься…

— Разве я просил о помощи? — не понял Ло Фенг. — Или это хитрый способ дать понять, что моя помощь нужна вам?

— Не буду скрывать, — улыбнулась Рит, — с тобой, эйконец, пересечь Долину милости легче, чем без тебя. Но и наша помощь может оказаться неоценимой. Ты же сам сказал, что там, за Хмельной падью, мой дом. Почему бы тебе не воспользоваться моим гостеприимством? Подумай о моем предложении, тем более, что я не зову тебя в шатер или в тайное убежище кимров. Я предлагаю лишь степь, небо, дороги, о которых мало кто знает. И возможность избежать глупой смерти.

— Смерть не может быть глупой, — ответил Ло Фенг. — Даже если глупой оказывается целая жизнь, смерть — это только смерть. Смерть мне не грозит. Я не могу умереть. Я должен добраться до дома раньше, чем погибну.

— Ты поэтому нарушил контракт? — спросила Рит.

— Что ты знаешь о контрактах? — посмотрел ей в глаза Ло Фенг.

— Эйконец не может нарушить контракт, — не отвела взгляда Рит. — Это так же точно, как и то, что его жизнь принадлежит его клану.

— А твоя жизнь принадлежит тебе? — усмехнулся Ло Фенг.

— Мне и только мне, — твердо сказала Рит. — Но мой клан будет огорчен, если со мной что-то случится.

— Уже случилось, — заметил Ло Фенг. — Ты отправилась во Фризу и вляпалась в нехорошую историю. Иди спать.

— Еще не ночь, — оглянулась Рит.

— Дальше мы будем идти ночью, — пообещал Ло Фенг. — И будем идти быстро. Не забывай, что мы еще не в твоей степи. Это Геллия. Через три или четыре дня тайными тропами, о которых не знают или забыли даже здешние геллы, мы выберемся к Черному храму, оттуда по ущелью пройдем к Красным воротам[144]. Там заканчиваются Бальдарские горы и там мы расстанемся. Я отправлюсь к своему дому, а вы сможете отправляться куда угодно.

— Не совершай ошибки.

Ло Фенг вздрогнул, потому что Рита произнесла это по-эйконски. Вот уж точно на его языке она не могла говорить. Но она говорила!

— О чем ты? — ответил он на родном языке и получил ответ на нем же, против своей воли наслаждаясь интонациями родной речи.

— Все дороги перекрыты, — продолжила Рит. — Три легиона идут по Бальдарскому и Фризскому трактам[145]. Геллы собирают ополчение. Война грядет. Или ты думаешь, что тысячу невольников должны были распять в Водане и этим успокоиться? Я всю дорогу слушала бахвальство Пелко Сотури. Для того и дерзила ему, чтобы оказаться рядом и вызнать о происходящем, чего бы это мне ни стоило. Война начинается, эйконец. Вход в Долину милости будет перекрыт. Думаю, тамошние разбойники уже расползаются по тайным укрытиям. Часть невольников будет умерщвлена у Лежащего менгира[146] у Большого провала, прочих погонят в Беркану. Зачем — не знаю. Пелко Сотури и сам не знает, не он правит этим походом, но то, что один из трех легионов отдан под его руку, пропел не менее сотни раз. Но двинутся на юг они только вместе с невольниками. Сколько времени занимает преодоление тоннеля?

— Если фризы сумеют запустить машину — меньше одного дня, — ответил Ло Фенг.

— Тоннель заканчивается в сотне лиг от Черного храма, — кивнула Рит. — Тебя будут ждать, Ло Фенг. У храма тебя будут ждать. Значит, и нас. Кому ты служил?

— Бургомистру Водана, — проговорил Ло Фенг.

— Седому и подтянутому? — задумалась Рит. — Я разглядела его тогда на галерее… Он стоял рядом с ненавистным графом. Не думаю, что он простит…

— О каком прощении ты говоришь? — вновь заговорил по-фризски Ло Фенг. — Разве я убил хотя бы одного его стражника? Я нарушил контракт, но в нем ничего не было сказано об обиде и о прощении. Я виноват только перед своим кланом, но моя вина меньше моего долга. Это тебе нужно беспокоиться. Разве не ты вызвала жнеца?

— Он появился бы все равно, — ответила она. — Я всего лишь просила стойкости духа перед смертью.

— Да, — скривил губы Ло Фенг. — Этим боги одаривают многих. К несчастью, больше им одаривать нечем. Иногда полезнее не попадать в такие истории, после которых приходится обращаться к богам. Учись, кимрка. Следующей ночью мы ступим на тропу, о которой не знают даже местные жители.

— Тебя что-то беспокоит… — она прищурилась, вглядываясь в тающее в вечерней мгле лицо Ло Фенга. — Неужели Кенди права? Хорошо, я попробую поспать пару часов… А о тропе, на которую мы должны ступить, я знаю. Она начинается у сгоревшего дуба? Мои родные края близко. Я почти дома, эйконец.

Она посмотрела на запад, он проследил за ее взглядом и принялся рассматривать выпавших ему спутников. Они постепенно прирастали друг к другу. Шептались у костра, подсмеивались друг над другом, рассказывали что-то. Трайд кашеварил, Дум расправлял усы и плечи, Роур и Сли, которые сдружились, азартно трясли глиняный стаканчик с костями, а женщины то потешались над Роуром, то оглядывались на него, Ло Фенга, который всегда был в отдалении. Кенди даже помахала им рукой.

— В чем она права? — спросил Ло Фенг.

— Тебя могут убить, — прошептала Рит. — Она сказала, что Клан Теней убивает отступников. Ты ведь теперь отступник?

— Нет, — процедил сквозь зубы Ло Фенг. — Я не отступник. Просто моя нынешняя служба куда важнее любых контрактов. Стоит мне добраться до Острова Теней…

— Но пока ты не добрался, считаешься отступником, — поняла Рит.

— Я взял контракт в Водане три года назад, — проговорил Ло Фенг. — Мы пришли к барону с клеткой почтовых голубей. Каждый из нас делает так же. Если контракт разорван, голубей отпускают. День, два — и они в родной голубятне. И если клан знает, что Ло Фенг отступник, то такие же голуби полетели в те города, через которые может лежать мой путь. В каждом из этих городов есть неприметный человек — водонос, дворник, швея, прачка — кто-то, кто поймет, что пришел его черед.

— Значит, эйконки существуют? — улыбнулась Рит.

— Не сомневайся, — ответил Ло Фенг. — И они управляются с оружием не хуже эйконцев. Но убивать меня пошлют не эйконца и не эйконку. Нет, скорее, кого-то вроде тебя.

— И они справятся с тобой? — удивилась Рит.

— Может быть… — Ло Фенг с неохотой говорил с Рит, но лишь отчаянным усилием заставлял себя не смотреть на нее. — Они тоже воспитанники клана. Но инородцы. Как раз для такого случая. И я никого из них не знаю в лицо. Если бы ты захотела — ты смогла бы убить меня. Всегда есть миг, который служит убийце.

— Ты боишься, — поняла Рит.

— Да, — кивнул Ло Фенг. — Но не того, о чем ты думаешь. Весть, которую я должен принести в клан, слишком важна, чтобы оборваться вместе с моей жизнью на половине пути. Но есть еще одно. Я буду защищаться, и значит, сам убью кого-то из них. И это меня гнетет. Это ненужная жертва.

— А бывают нужные? — все еще с трудом выпрямилась Рит.

— Случаются, — кивнул Ло Фенг. — Мои братья погибли в Водане не зря. Хотя, все зависит от того, сумею ли я добраться до Острова Теней.

— Сумеешь, — сказала Рит. — Если сделаешь правильный выбор. Только нельзя убивать твоего убийцу.

— Это почему же? — не понял Ло Фенг.

— Его надо остановить, — объяснила Рит. — И отправить с твоей вестью к тебе домой. Вдруг ты не успеешь? Твои стриксы выгорают. Но если ты хочешь сам добраться до Острова Теней, то не оставляй нас. Я знаю, как обойти дозоры фризов. Но не скажу тебе как. Без меня ты не сможешь воспользоваться кимрской уловкой.

Отряд остановился у горелого дуба через два ночных перехода. От старого дерева почти ничего не осталось, из черного пня торчала половина ствола с парой почерневших от давнего удара молнией и пожара веток, и тропа у основания дерева была почти нехожена, потому как вела в Проклятое ущелье[147], которое и само по себе было не лучшем жребием для всякого путника. И Ло Фенг, который продолжал коситься на Риту, начал уже поднимать отряд по крутому склону холма, чтобы перевести в соседнюю ложбину, откуда и вел начало тайный путь к Черному храму, когда колдунья подняла вверх руки. Она делала так уже не раз, застывала на мгновения, шла ли, сидела ли у костра, ехала ли на лошади, ее спутники уже начали посмеиваться над этой привычкой, но теперь она не только вскинула их, она вытянулась, напряглась, как степной зверек над своей норой.

— Сли! — Рит нашла взглядом парня. — У тебя хороший слух. Приложи ухо к дороге.

— Лошади, — побледнел Сли, припав ухом к камню. — В паре лиг. Но отряд небольшой, с дюжину всадников. Поднимаются с юга.

— Их надо встретить, — посмотрела на Ло Фенга Рит.

— Может, спрятаться за холмом? — озабоченно спросил Трайд.

— Они ищут нас, — сказала Рит. — Мы не укроемся от них за холмом.

— Они не могли знать, что мы здесь, — твердо сказал Ло Фенг. — Значит, разослали по отряду на каждую тропу. К тому же дюжиной геллов больше, дюжиной меньше…

— Вот и посмотрим… — прошептала Рит, обнажая меч.

— Поднимаемся на гребень холма, — приказал Ло Фенг.

Это не был отряд геллов. Сам барон Стим вел за собой лучших воданских стражников. Да, среди них имелся проводник гелл, да и уже знакомая фигурка палача с почему-то затянутым черной тканью лицом тряслась на одной из лошадей, но прочие всадники были Ло Фенгу знакомы. С некоторыми из них он даже обменивался кивками при встрече. Сейчас они стали его врагами, которые смотрели на него и его спутников снизу вверх и с опаской, и удовлетворением одновременно. Склон был слишком крут, чтобы атаковать в конном строю.

— Удивительно, — покачал головой барон Стим. — Никогда бы не поверил.

— Храм Гнева Богов никогда не ошибается! — подал голос из-под повязки палач. — Голос богов вел меня!

— Я не об этом, — рассмеялся барон. — Я о том, что сын Клана Теней набирет войско среди бежавших рабов.

— Мы не рабы! — крикнула Кенди.

— Вот уж точно, — прогудел Дум, перебрасывая из руки в руку секиру.

— Замолчите, — процедил сквозь зубы барон, спешиваясь. — Еще не хватало разговаривать со всякой поганью. Ло Фенг! Я не рассчитываю на твою честь, ты потерял ее в Водане, но сохрани остатки мужества, дай сойтись клинок в клинок. Убери свою лучницу.

— Ты служишь жнецам, барон, — крикнула Рит. — Тем, кто истребляет людей.

— О! — рассмеялся барон, спешиваясь. — Кажется, о тебе поминал граф Сотури? Называл тебя сладкой мерзавкой, если мне не изменяет память. Тебе предстоит с ним встреча, если останешься живой. Войско Фризы уже на этой стороне гор. Все дороги перекрыты, я бы не советовал…

Стрела, выпущенная Сварти, должна была поразить барона, но он отбил ее мечом.

— Действительно, — усмехнулся барон. — О какой чести мы говорим… Но, как видишь, эйконец, не один ты умел в фехтовании! Вперед! Убить всех!

Бой был коротким. Стражники никак не ожидали, что женщины смогут противостоять им, но и другие спутники Ло Фенга не пали лицом в грязь. Разве только Болла взвизгнула, когда меч одного из стражников раскроил ей голову, но и ее пика нашла брешь в его доспехах. Барон не успел нанести Ло Фенгу ни одного удара. Тот выбил у него из рук меч, сшиб седого воина с ног и умело скрутил его, заткну ему рот его же перчаткой. Впрочем, барон ничего не пытался молвить, он смотрел на своих сраженных стражников и молчал.

— Что ты собираешься с ним делать? — с ненависть прошептала Кенди, закрывая вымазанными в крови пальцами глаза Болле.

— Я бы придумала что-нибудь, — прошипела Сварти.

— Ничего, — покачал головой Ло Фенг, задумчиво глядя вслед умчавшемуся по ложбине палачу. — Руор, Дум. Возьмите барона, привяжите его к лошади. Перекиньте через седло.

— Не хочешь превращать разрыв контракта в убийство? — поинтересовалась Рит. — Ты уже понял, что дороги через Геллию нет?

— Я думаю не об этом, — признался Ло Фенг. — Как они нашли нас?

— Точно так же, как нашел нас жнец, — прошептала Рит. — Дай-ка мне его меч.

На коленях рыжей девчонки меч чудовища показался еще более ужасным и громадным, чем тогда, когда он сверкал в руках жнеца. Рит погладила его, внимательно осмотрела, с трудом удерживая в руках, затем кивнула сама себе, словно нашла ответ и вдруг провела ладонью по лезвию, окрашивая его собственной кровью.

— Нет! — жестко сказала она метнувшимся к ней Трайду и Сварти и вдруг запела вполголоса что-то вроде того, что она пела, будучи распятой на стене Водана. Ее тихий голос наполнил собой ложбину, зазвенел в щепе обгорелого дуба, овеял тела сраженных стражников, умчался в серое утреннее небо. Он затих, когда весь меч был покрыт кровью.

— Не подходите ко мне, — прошептала осипшим голосом Рит, заворачивая окровавленный меч в холстину. — Больше он не позовет к себе ни жнеца, ни кого-нибудь еще, и его можно нести, но пусть ко мне никто не подходит.

— Почему? — спросил Ло Фенг.

— Опасно… — прошептала Рит.

— Что делать с бароном? — крикнул из ложбины Руор.

Пленник был накрепко прихвачен перекинутым через седло.

— Стеганите лошадь, — ответил Ло Фенг. — Может быть, она окажется умнее своего хозяина.

— Смотрите! — вскрикнула удивленная Шаннет. — Смотрите сюда!

Ло Фенг повернулся к черноволосой воительнице. Она показывала пальцем на дуб. Его черные ветви покрылись молодой листвой.

— Это ты сотворила, Рит? — ойкнула Сварти.

— Это просто весна, — стиснула зубы кимрка.

Глава восьмая. Урсус

«Запоминай дорогу, убегая от самого себя».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Как было начертано в древних свитках, которые в свое время попадали и в руки Торна, как бы он ни сетовал на увлечения непоседливой дочери, священные камни явились в день Кары Богов. В тот миг, когда небо наполнилось пламенем, а земля содрогнулась, спасением и опорой для немногих выживших стали внезапно появившиеся менгиры. Кто-то говорил, что они были сброшены с неба, как бросают с борта корабля утопающему пробковый плот. Кто-то заявлял, что они выросли под огненным дождем, как вырастают за одну дождливую ночь целебные грибы. Но в одном сходились все — боги не забыли о своих детях. И даже решив покарать их, оставили лазейку для спасения и надежды. Именно так говорилось в древних манускриптах. Хотя, вряд ли хоть один из этих пергаментов был заполнен в самые трудные дни. В мгновения охватившего их отчаяния людям, оказавшимся среди трупов близких, на развалинах жилищ, в пламени и болезнях, было не до летописей. Но уже на десятом году после наступления великой беды в уцелевших поселениях появился седоволосый странник, который называл себя пророком Ананаэлом и возвещал о великой скорби и великой любви богов к тем, кому довелось пережить ужасные дни. Так что, скорее всего свитки писались первыми храмовниками, а верить им у Торна получалось едва ли не хуже, чем верить колдунам.

Не считая тех камней, что за тысячу лет обросли деревеньками или постоялыми дворами, лишь два менгира в Беркане появились внутри поселений. Один в поселке соледобытчиков Урсусе, другой в деревеньке, ставшей со временем крепостью Опакум. Один вздымался над домами сверкающей стелой, другой торчал на скалами черным клыком. Один прославился в прошлом тысячами чудесных исцелений, другой не исцелял никого и никогда. Вокруг одного постепенно вырос город, другой при появлении разрушил древнюю часовню, но со временем стал частью крепостной стены, возвышаясь над ней словно своевольная неотесанная башня. О том, что черная скала, торчащая из опакумской стены, — менгир, сообщали все хроники. Еще бы, это был единственный мертвый менгир из сотен их, разбросанных по Терминуму, и этакая диковинка привлекала немало любопытствующих к самой западной берканской крепости, Фрига-то, как ни крути, была крепостью вандилской, отнятой у темнокожих правителей едва ли не в той же древности. Паломники никогда не направлялись к Опакуму специально, никакого толка не было от мертвого камня, но крепость стояла на тракте, и всякий случившийся в этих краях не упускал случая провести ладонью по черной поверхности, тем более, что коснуться камня можно было как изнутри крепости, так и снаружи. Но слава менгира из Урсуса затмевала известность каменного нароста из Опакума, как тень от горы затмевает придорожный валун.

Давно минули те времена, когда каждый второй приложившийся к менгиру в Урсусе если и не исцелялся, то уж во всяком случае получал или облегчение, или яркое воспоминание. После второй жатвы, когда перед камнем вдруг появились полсотни ужасных воинов в белых масках, его обнесли стеной, разрушив при этом пару десятков строений в непосредственной близости. В стене сделали ворота, а при них поставили стражу и мытаря, который поначалу взимал монету с каждого исцелившегося, а потом, когда исцеления стали редкими, так и вовсе с каждого, кто хотел прикоснуться к священному камню. Говорили, что на собранные деньги построена изрядная часть города, и уж во всяком случае и летний дворец короля Йераны, что венчал вершину урсусского холма, и казармы йеранской гвардии. Так или иначе, но за последние семьсот лет стена изрядно обветшала и обросла множеством домов и домиков, ворот в ней стало двое, и всякий, кто имел лишний медяк, мог пройти из одних в другие, навернув вокруг черного камня столько кругов, на сколько у него хватало терпения, и прикоснуться к камню всем, чем только можно — исцеления на нем почти прекратились.

Наверное, однажды жители и гости Урсуса вовсе бы раздробили «подаренный» их городу знак богов в памятную щебенку, если бы после уже давнего визита предстоятеля Храма Кары Богов бургомистр города не решил, что беспорядок не может продолжаться вечно. «Нельзя выпить из кубка больше того, что в него налито», — объяснил предстоятель отсутствие исцелений при знаменитом менгире и добавил, что сила камня подобна наполненности колодца. Если забирать из него воду сверх меры, ведро стучит о каменное дно, и вода иссякает. «Однако всякий колодец полнится подземными водами», — заметил в низком поклоне бургомистр города. «А сила камней полнится молитвами и воздержанием, — заметил предстоятель. — и уж точно не прибывает от того, что всякий оборванец за медную чешуйку будет почесывать о его грани бока».

Проход к менгиру вновь перекрыли и стали пропускать к нему страждущих только при уплате сбора в пять серебряных монет, две из которых шли королю, две — храму, а одна оставалась в городской казне. Конечно, по городу ходили слухи, что ночами, когда мытари засыпали, стража пропускала к менгиру всякого и за один серебряный, который оставляла в собственных кошелях, но поток паломников иссяк, зато те немногие, что добирались до камня и в самом деле начали пусть и не поголовно, но в немалом числе — исцеляться.

Об этом как раз и думал Торн, когда, отмерив положенное число лиг по Старой гебонской дороге, уже на следующий день после схватки у двойного менгира вывел своих спутников к Урсусу. Их стало меньше, и почти все они были ранены, но ранены легко. Зато в глазах у воинов появился лихорадочный блеск, свойственный юнцам, которые выжили после пары первых схваток и решили, что поймали удачу за хвост и готовы сразиться даже с демоном. Торн не пытался разубеждать подопечных, зная, что это бесполезно. Его устраивало уже то, что такого блеска не было в глазах Гледы. Теперь на ее груди красовался капитанский кулон спятившего Кригера, а кулон Торна вернулся к его хозяину, уменьшившись за время отсутствия на его груди почти вполовину. Стриксы Брета и Сопа были почти не видны, но никто из них не выказывал беспокойства по этому поводу, так что не беспокоился и Торн. Вай продолжал бормотать молитвы, и, похоже, рассчитывал в том же Урсусе прибиться к местному храму, чтобы переждать накатывающую на Беркану беду. Кригер, Флит и Рамлин были погребены там, где погибли, и Торн, замечая боль в глазах Гледы, гадал, о ком она грустит? То ли о матери, которая нашла успокоение в общей могиле в объятиях их домашнего ковра, то ли об умнике Флите, то ли о несчастном Рамлине, то ли о Кригере, которого пришлось хоронить в отдалении, жители отказались погребать на деревенском кладбище человека, который начал обращаться в зверя, пусть даже он и ограничился страшными когтями и острыми клыками. Нет, скорее это была боль, которая возникает сама собой от количества пережитого и попавшего в сердце. «Прости меня, дочка», — повторял про себя Торн, стискивая в кулаке смятый жнецом кулон, и в который раз перебирал в голове события последних дней, выискивая спасительную подсказку, что он сделал не так и как должен был поступить, чтобы избежать и ужасных смертей, преследовавших его, и уберечь дочь от настигшей ее беды.

Урсус стоял на северо-западной окраине гебонских увалов. Точнее, он занимал самый большой из холмов, за сотни лет окончательно очистив его и от чащ, и от солончаковых проплешин. Крутые и облицованные камнем склоны холма намекали на неприступность не слишком высоких крепостных стен города, а черный штрих менгира над городскими кровлями подтверждал, что путник добрался именно до Урсуса, а не до какого-нибудь другого местечка. К тому же и полуразрушенный акведук упирался как раз в основание холма, когда-то донося в гиблое место чистую воду с ледников Молочных гор. Крепким же оказалось древнее строение, если не только реки пролегли не так уж далеко от соляного холма, но и новые Молочные пики поднялись едва ли не за самим Урсусом, прикрывая северную йеранскую столицу от страшной бездны Большого провала. После полумрака хвойных чащ, через которые ползла старая гебонская дорога, облитый свежей зеленью простор вокруг городского холма казался мягким и безмятежным, и горные вершины на горизонте как будто подталкивали небо на такую высоту, что впору было почувствовать себя на глубине и захлебнуться от свежего ветра. Урсус высился на фоне затянутых синей мглой склонов словно вырезанная из белого камня игрушка. И все же казалось, что лучи солнца, ложась на белые стены, освещают не древнюю кладку, а затопившую всю Беркану беду.

— Не стоит потрясать регалиями, — сказал Хода, вглядевшись в силуэты остроконечных башен летнего королевского дворца.

— Это еще почему? — не понял Торн.

— Дед в Урсусе, — объяснил Хода. — Король Йераны. Вон, видишь? Желтые флаги Йераны на шпилях. А я с ним не слишком лажу. Поэтому триумфальное возвращение принца крови отменяется. Кажется, мне удастся побыть еще пару дней обычным воином. Надо бы заглянуть на ярмарку, да прикупить что-нибудь для няньки. Платок или теплую шаль. Она будет рада. Воспитывала меня как мать.

— Как ее звали? — спросила Гледа.

— Почему звали? — удивился Хода. — Она жива и здорова, хотя и обижается, наверное, на меня, что отправлял ей известия о себе не чаще, чем раз в два или три месяца. Всегда говорила, что воспитывала не будущего короля, а обычного йеранского мальчишку. Своих-то детей у нее не было. Пута[148] ее зовут.

— Наверное, она мудрая женщина, — заметил Торн. — Наследника престола она во всяком случае не испортила.

— И мне придется побыть еще пару дней обычным воином, — вздохнул Соп. — Хотя я с куда большим удовольствием побыл бы завсегдатаем какого-нибудь трактира.

— Не рановато ли для молодого воина превращаться в завсегдатая трактира? — поинтересовался Торн.

— Я чуть старше, чем числюсь в альбиусских списках, — признался Соп. — Иначе как бы я успел обучиться фехтованию и другим хитростям? Это невозможно. Хотя, — он подмигнул Гледе, — некоторые славные девчонки собственным примером убеждают меня в обратном.

— Мне еще учиться и учиться, — смущенно пробормотала дочь Торна.

На воротах Урсуса, который был больше и настолько же суетливее Альбиуса, особых проблем не возникло. Седоусый йеранский мастер стражи, который представился Шэком[149], потер покрасневшие глаза, окинул усталым взглядом ярлыки шестерки, поклонился монаху и заметил, что Хода мог бы зарабатывать при дворе благословенного короля Йераны неплохие деньги, поскольку похож на его внука как неизвестно откуда взявшийся брат близнец.

— Случайное совпадение, случайное, — досадливо пробормотал Хода, на что стражник довольно сощурился и заметил, что таких случайностей сын нынешнего короля наплодил немало, но кто бы мог подумать, что одна из них удастся ему с точностью до портретного сходства с собственным вельможным отпрыском. Усач, который в связи с присутствием в городе его величества опечатал сургучом мечи всему отряду, явно хотел ляпнуть еще что-нибудь фривольное о правителях собственного королевства, но Торн, разглядев багровый румянец на щеках Ходы, поспешил раскланяться и увести королевского внука подальше от словоохотливого мастера стражи.

— Да как он смеет!? — шипел Хода.

— А ты сам-то разве, будучи в Альбиусе, не подшучивал над королем Одалы? — удивился Соп.

— Так то я, а то какой-то стражник, пусть он даже лет двадцать уже ветеран и друг отца по его детским играм, — не унимался Хода. — К тому же я знал, что никого не обижу своими шуточками.

— Да, Шэк всегда был себе на уме, — скорчил кислую гримасу Соп. — Хотя он мог и не узнать нас. Времени прошло немало, да и бритва давненько не касалась наших щек. К тому же в подлостях он никогда не был замечен. А что касается твоих шуточек, Хода, то представь, что тот же Брет, к примеру, переодетый принц Одалы. Каково ему было слушать про рубашки его отца, которые так велики, что обычного, не столь толстого короля, можно заворачивать в них как в одеяла?

— Я не принц Одалы, — озираясь по сторонам, заметил Брет. — И вообще не принц.

— Однако не трясешься над величиной своего стрикса, — вздохнул Соп. — Ну ладно я, у меня в рукоять меча вделан священный камень, да, — разведя руками, здоровяк поклонился Торну, — а ты почему не волнуешься?

— Ну, — Брет показал крупинку стрикса, который успел побывать в щеке Рамлина, — вот, есть небольшой запас. Это, конечно, не камень в рукояти меча, но тоже что-то. Может, и еще что-то есть. Но даже если и нет, к чему беспокойства? Разве они продлевают жизнь?

— А что продлевает? — спросил Хода, поправляя платок, которым он прикрыл часть лица сразу после встречи усатым шутником.

— Надеюсь, вот это, — показал Торн на торчащий над крышами оголовок менгира.

— Нашей маме он не помог, — вздохнула за спиной Торна Гледа, — ты ведь был с нею здесь?

— Был, — кивнул Торн, — но теперь уже не уверен, что она не получила помощи. Как-то она ведь держалась все эти годы?

— Чем ты обеспокоен, капитан? — спросил Хода. — Крутишь головой, оглядываешься? Разве мы не в безопасности? Король в Урсусе! Посмотри, стража на каждом углу! Да, мечи наши опечатали, но разве то же самое не делали в любом городишке Берканы, куда прибывала венценосная особа?

— Только во время войн, — ответил Торн. — Запомните, друзья мои, воин остается воином в любое время, даже если засыпает сладким сном. А все, что вы видели, это шутливого седоусого стражника, да королевские флаги на шпилях урсусского дворца.

— А ты разглядел больше? — принялся крутить головой Соп.

— Да, — кивнул Торн. — Кроме желтых флагов на шпилях были и флаги Берканы, флаги пяти королевств. Это не просто так. И глаза у этого стражника не были веселы. Он почти наверняка узнал в Ходе собственного принца, и я уверен, что уже послал гонца во дворец. И уж тем более после того, как поставил сургучные печати на ваши мечи, на которых, как я только теперь понимаю, латунные противовесы не для особой красоты, а в цвет королевского дома Йераны.

— Я тоже это понял, — махнул рукой Соп. — Но таких мечей полно в Йеране, а бдительность стражи можно только приветствовать.

— Никогда стражники Урсуса не держались за мечи, когда проверяли входящих в город, — продолжил Торн. — И уж тем более не взводили самострелы, а они были направлены на нас из бойниц. И стражи на воротах было вдвое против обычного. И улицы Урсуса пусты так, словно жителям запрещено выходить из домов. И кровь на камнях…

— Кровь? — удивился Хода. — Где?

— Вот, — показал на бурые пятна на мостовой Торн. — И это уже четвертое место, где я ее вижу. Она свежая, ей меньше недели, а если тот дождь, что настиг нас три дня назад, не обошел Урсус стороной, то ее было еще больше. Не все ладно в Урсусе.

— И что же нам делать? — спросил Брет. — Спешить к менгиру? Или сразу на ярмарку за подарком для няньки Ходы?

— Паленой человечиной пахнет о стороны менгира, — втянул ноздрями воздух Торн. — Или со стороны ярмарки, тем более, что она как раз за менгиром и расположена. Если, конечно, это не какая-нибудь хозяйка вдруг принялась весной палить над огнем свинью и не уснула при этом. Давайте-ка сначала заглянем к знакомому трактирщику, да зададим ему пару вопросов, а там и решим, что нам делать дальше. Ты с нами, Вай, или отправишься к храму?

Монах, который с полузакрытыми глазами покачивался на лошади позади отряда, вздрогнул и недоуменно оглянулся. Улицу, ведущую к менгиру, пересекала другая, почти такой же ширины, и если одним концом, расширяясь и одеваясь коваными оградами и резными воротами, она уходила к зажиточным кварталам Урсуса, то другим упиралась в местный храм Кары Богов — белое здание с округлым куполом.

— Я… в храм… — сполз с лошади и протянул ее поводья Торну Вай. — Помолюсь и… может быть вернусь к вам. Эта чаша еще не испита, не испита еще… Я чувствую… Я должен…

— Все монахи немного не в себе, — заявил вслед Ваю Хода. — Одного не могу понять — их такими отбирают в храм или лепят на месте? Может их бьют там?

— Может и не бьют, но спуску не дают, — вздохнул Брет. — Где здесь трактир? Я бы забросил что-нибудь в живот.

— Рядом, — махнул рукой в противоположную сторону от храма Торн, — можно спешиваться. И это не какая-то ярмарочная едальня, а лучшее заведение Урсуса. Говорят, что даже твой дед, Хода, заглядывает сюда время от времени.

— Заглядывал, — поморщился Хода. — Теперь он почти не встает. Стар стал. Но за угощениями в этот трактир до сих пор посылает. Королевские повара обижаются, кстати.

— Вот ведь, — довольно закряхтел Соп. — И вроде не совпадает с храмом полезное заведение, но и далеко от него не отставлено. Хорошо это. Нельзя разносить далеко пищу для сердца, и пищу для живота.

Трактир был пуст так, как может быть пуст только трактир. Мало того, что в небольшом зале не обнаружилось ни единого человека, так еще и лавки были подняты, перевернуты и водружены на столы, а с кухни не только не слышалось звона посуды, но не доносилось никаких запахов из тех, что вызывают аппетит и обнаруживают пустоту в животах. Впрочем, голод владел спутниками Торна уже без всяких запахов.

— Тик[150]! — стукнул деревянным молотком по подвешенной над стойкой высушенной плашке Торн. — Где ты? Какого демона не на месте? А если трактир закрыт, отчего двери не заперты изнутри?

— Бургомистр Ярн[151] запретил запирать двери кому бы то ни было, — раздался голос с лестницы, ведущей на второй этаж трактира. — Торн, ты ли это? Чтоб я сдох! Давно мы с тобой не виделись, давно…

В зал выкатился невысокий, лысоватый человек, который не был слишком уж толст, но явное отсутствие шеи обращало его почти в шар. Он поклонился посетителям, шмыгнул за стойку и забрался за нею на ящик или на еще какую приступку, потому что почти сравнялся ростом с Торном.

— Что стряслось в городе, приятель? — спросил Торн. — Кровь на камнях, стража на каждом углу, ни единого жителя на улицах, пахнет паленой плотью и, что самое удивительное, в твоем трактире, который один привлекает в Урсус больше народу, чем урсусский менгир, нет ни души. Что случилось?

— Ничего, — с явной тоской хмыкнул Тик. — Правда, на праздник равноденствия вдруг начал звонить городской колокол на проездной башне. Сам по себе, без звонаря. Пытались остановить, но ни один смельчак с башни не спустился, их потом уже нашли, высохших, словно прокопченных на медленном огне, хотя и не голых. У менгира словно из воздуха соткался отряд воинов в белых масках с диковинными мечами, который начал прорубаться к выходу из города. Стражи в городе, конечно, было немало, потому как сам король прибыл на празднество, но пока этих беломасочников положили, потеряли по три воина на каждого из них. Потом, а точнее одновременно, едва ли не половину горожан ужалила в загривок какая-то пакость. Боль накатила такая, что весь город воем отзывался. Вот, посмотрите… — Тик развернулся и показал едва запекшийся шрам на загривке, — к счастью, у меня всегда ледок на погребе, было что приложить. Ну а потом… На днях колокол вдруг замолчал, да и храмовники очухались, стали мазь лечебную раздавать, так что пока мы живы, а там посмотрим… Или кто-то другой посмотрит на нас.

— И поэтому нет народа на улицах и двери твоего трактира распахнуты непонятно для кого? — спросил Торн.

— Для стражи, — объяснил Тик. — Ходят они по домам. Ищут.

— Кого же? — подала голос Гледа. — Кого ищут?

— Дочь твоя? — расплылся в улыбке Тик. — Похожа на твою женушку, Торн, да пошлют ей боги долгих лет.

— Не пошлют уже, Тик, — глухо обронил Торн. — Похожая беда настигла и Альбиус. Кого ищет стража?

— Тех, кто в масках, — помрачнел Мат. — Не все из них пали в битве. С полдюжины схоронились где-то, но найти их не могут. Хотя ищут их теперь уже в заброшенных соляных штольнях под городом. Но вам-то чего бояться? Вы же не они?

— А паленая плоть? — напомнил Торн.

— Многие погибли и от отметины на шее, — вздохнул Тик, — многие от страха, а кое-кто от мечей чужаков. Однако не меньше полусотни от самого менгира. От огненных удавок, которыми он награждал каждого несчастного, кто исцелиться хотел. Так что бургомистр приказал сжигать всех погибших как раз на площади у менгира. Чтобы не уповали на исцеление и не лезли к нему. Да и чтобы не появились новые враги там же. А люди… Люди боятся выходить на улицы, хотя беда вроде и минула… Да и старый король, говорят, не в духе, попадешь под горячую руку. Внук у него пропал. Весть пришла из Альбиуса, туда сразу же принц Триг с дружиной помчался. Не встречали?

— Нет, — покачал головой Торн. — Разминулись.

— Ну и ладно, — кивнул Тик. — Мы люди маленькие, что нам королевские заботы? Вы будете есть что-нибудь? Могу поднять из погреба да разогреть.

— Хотелось бы перекусить… — подал голос Хода.

— Папа! — крикнула от окна трактира Гледа. — Отряд стражников спешивается. Но они не йеранские. И с ними… дядя! Дядя Бран!

— Святые боги! — оторопел Тик. — Так этот гнус — брат твоей жены, Торн? Сколько раз у меня отобедал, еще ни разу не заплатил!

— Демон его раздери! — скривился Торн. — Послушай, Тик. С вельможным шурином я сталкиваться не хочу. Позаботься о наших лошадях. Есть у тебя черный выход?

— Да, — выкатился из-за стойки Тик. — Только куда вы теперь?

— Мне нужна местная лекарка, Унда, — ринулся вслед за трактирщиком в глубины трактира Торн. — Как ее отыскать? Она на прежнем месте?

— А, ведьма которая? — усмехнулся Тик. — Отыскать ее несложно, только дома ли она? Вот ведь, старуха, а все бродит где-то. Я ее уже лет десять не видел. Или пятнадцать. Но ее дочь вроде мелькала на рынке на прошлой неделе. Идите в сторону менгира. Ее дом примыкает к стене слева. Узнаете сразу. Оленьи рога над входом прибиты. А лошадей можно здесь оставить, присмотрю. Вернетесь, заодно и перекусите.

— Пару дней я когда-то простоял у этих рогов, — проворчал Торн. — Так и не дождался. Ладно, хоть с дочерью ее переговорить.

— Серьезная женщина, — вздохнул Тик. — Как-то я даже предлагал ей стать здесь хозяйкой. Не ударила конечно, но покидал ее жилище я быстро. Но вы же по другому поводу? Стучите, и откроет.

— Разве ее не касается распоряжение бургомистра? — удивился Торн, останавливаясь в маленьком дворике трактира.

— Он и приказал ей запереться и не высовываться без сопровождения даже за овощами, — развел руками Тик и заспешил, услышав чужие голоса в зале. — Вот туда идите. Бургомистр считает, что в такие дни всякая нечисть под надзором должна быть, а семейство Унды нечисть и есть. Но дочь ее, Филия[152], все равно женщина серьезная…

Никто из спутников Торна не остался в трактире. Правда, Соп еще оглядывался с тоской не меньше сотни шагов, уверяя, что все же сумел унюхать запах копченого окорока, но вскоре махнул рукой, пробормотав, что прибытие на королевскую кухню неминуемо так же, как наступление лета после начала весны, главное, чтобы оно не происходило так же медленно. Гледа озиралась по сторонам и отмечала, что на узкой улочке, на которую их вывел Тик, стражи нет вовсе, горожан тоже не видно, а домик с оленьими рогами над входом не так уж далеко, и именно там, где узкая улочка закачивается, упираясь в ту, что огибает высокую стену. Как раз над ней, окутывая взмывающий к весеннему небу менгир, курился удушливый дым. В дверь стучать пришлось недолго. Где-то в глубинах дома что-то звякнуло, заскрипело и далекий голос прокричал:

— Что нужно? Унда не принимает никого!

— У нас послание от Чилы! — рявкнул в дверной проем Торн так, что зазвенели стекла в окнах.

— Сейчас, — донеслось издалека, и дверь открылась.

Никого не оказалось за дверью. Торн недоуменно оглядел обратную ее сторону, не нашел ни рычагов, ни веревок, покосился на плотные занавеси по стенам, почувствовал сквозняк, отнес дверное волшебство к нему и шагнул в узкий коридор, который вывел его и весь отряд в полутемный зал, стены которого сплошь состояли из ниш, заполненных бутылями, корзинами и мешками, а затем через вторую дверь и в небольшой дворик, что упирался в ту же саму стену, за которой высился менгир и поднимались клубы поганого дыма. Под стеной из каменной плиты торчал резной стол на кованных ногах, а за столом стояла высокая и худая женщина средних лет с напряженным лицом с деревянными ступкой и пестиком в руках.

— Послание от Чилы? — спросила она, окидывая взглядом вошедших.

— Вот, — произнесла Гледа, подняв руку и показывая браслет. — Она сказала, мне помогут здесь, если я приду с этими камнями. Нам нужна Унда.

— А что с Чилой? — спросила женщина.

— Она исчезла, — пожала плечами Гледа. — Только была рядом и исчезла. Это случилось на днях. У двойного менгира.

— Такое случается с Чилой, — прошептала женщина. — Да, я ее знаю. Впрочем, моя маменька тоже этим грешит. Меня зовут Филия. Я дочь Унды, которой, как вы понимаете, дома нет. Чем я могу вам помочь?

— Исцелиться нам нужно, — с надеждой проговорил Торн. — Хотя бы дочь исцелить от жатвы. Никаких денег не пожалею. И услышать подсказку, где укрыться можно от этой беды.

— А от старости или от неудачи ты исцелиться не пожелаешь? — усмехнулась Филия. — Впрочем, совет дать тебе могу. Исцелить от жатвы, хотя бы на время, можно на одном менгире, что водой омывается. Он недалеко от Фриги. А вот укрыться… разве только в Опакуме? Укрыться и уповать на толщину его стен. Жатва не властна внутри них. Пока что не властна. Ты хоть слушаешь меня? Чего застыл.

— Стена за твоей спиной… — заметил Торн. — Она ободрана. Побелка сбита сапогами. И лестница лежит в траве. Скажи мне, Филия, тебе случайно не нужна помощь?

Филия побледнела, хотя и так была бледна.

— Вы хорошие воины? — спросила она.

— Не самые плохие, — положил руку на рукоять меча Торн.

— Тогда обернитесь! — крикнула она.

Это вновь были энсы. Выскочив из дома во двор, они рассчитывали на внезапность, но Торн уже стоял у них на пути с обнаженным мечом. Именно это спасло жизнь его спутникам, но не избавило их от ран. Осел, зажимая рану в груди, Хода, успев перед этим метнуть нож. Взвыл, поймав боком летящее острие, Соп. Лишился, уворачиваясь от удара, части уха Брет, но шестеро чужаков уже хрипели на полу, и Гледа, которая оказалась вместе с Торном впереди всех, уложила двоих из них, бросившись на пол и подсекая им ноги.

— Нет никого опаснее остервеневших женщин, — прохрипел Хода, пытаясь остановить кровь. — И всего опаснее они в положении лежа.

— Быстрее! — метнулся к принцу Соп. — Помогите мне!

— А ну все прочь! — шагнула вперед Филия. — Каждая секунда дорога! Нож мне! Бегом! Синюю бутыль с правой верхней полки! И корзину, что стоит рядом! И свечу подхватите! Да пламя не сбейте с нее!

— Он умирает! — схватился за голову Соп.

— Умирает, но пока еще не умер, — процедила сквозь зубы Филия, ловко распуская ножом одежду на груди Ходы, выдергивая сверкающий осколок и заливая рану шипящим средством и засыпая желтоватым порошком. — Виданное ли это дело, лезть в схватку без толкового доспеха?

— Виданное ли это дело, таить у себя в доме всякую погань?! — скривился Соп над Ходой, который замер в беспамятстве.

— А ты думаешь, что моего разрешения спрашивали? — поинтересовалась Филия. — Ладно. Рана тяжелая, но крови ваш приятель потерял не слишком много. Средством я его попотчевала очень сильным, так что ближайшую неделю он будет спать. Смотрите, чтобы все время лежал на боку, не бросайте одного. Если захотите оставить его здесь, тогда придется говорить об оплате. Кстати, если бы не этот знак…

Она подняла рассеченный знак королевского дома.

— Это кто же ко мне пожаловал?

— Оставь, — проговорил Торн. — Или не видишь? Принца крови ранили в твоем доме. Принца Йераны.

— Вот ведь угораздило, — побледнела Филия.

— Молись, чтобы он остался жив, — прошептал Соп.

— Всю жизнь в молитвах, — пробормотала Филия. — Но теперь они не пригодятся. Я сделала все, что могла. Если парень крепок, выдержит.

— А ведь он спас нас, — шагнула вперед Гледа. — Убил главного.

— Может быть и так, — кивнул Торн, рассматривая рослого здоровяка с торчащим из глазницы маски ножом Ходы. — Похоже, в каждом таком отряде есть особый фехтовальщик. Я мог не устоять против него.

— Непросто сражаться в крохотном дворике, — заметил Брет, с тревогой ощупывая укороченное ухо.

— Я учил вас и этому, — не согласился Торн.

— А как не становиться зверем после поганых ран не учил, — скривился, прикасаясь к ране на боку, Соп. — Это нам бы тоже пригодилось. Кажется, шкурку мне попортили всерьез.

— Снимай котто, — подала голос Филия. — Ты ранен легче, чем принц, но рану, кажется, придется зашивать. Но вы не станете зверями В вас нет слабости.

— Давно я не слышал столь приятных слов, — вздохнул Брет.

— И ты со своим ухом далеко не уходи, — призвала Филия.

— Долго они у тебя скрывались? — спросил хозяйку Торн.

— Да уже пятый день, — ответила она. — Нашли лучшее место. Унду побаиваются в городе, не рискнули обыскивать ее дом. Хотя стражники заходили несколько раз.

— Но на нас энсы напали… — задумался Торн.

— Ты оказался слишком внимателен, — пожала плечами Филия.

— Так они понимали, о чем мы говорим? — удивился Торн.

— Кто-то подсказывал им, — проговорила Филия. — Голос того, кто послал их, звучал у них в ушах.

— И кто же их послал? — нахмурился Торн.

— В их ушах, — развела руками Филия. — Не в моих. К счастью, я с этим посылальщиком не знакома, уши у меня в порядке, да и энсы меня не обижали. Пока вы не пришли.

— А теперь, выходит, обидели? — не понял Торн.

— Попытались, — она подняла ступку, пронзенную стальным осколком.

— Ясно, — кивнул Торн.

— Капитан королевской гвардии Одалы Торн Бренин! — донесся приглушенный голос через весь дом, и вслед за тем на входную дверь обрушились удары. — Согласно установлению королевской стражи, я имею полномочия тебя задержать!

— Дядя Бран! — побледнела Гледа. — Что нам делать?

— Филия! — шагнул к женщине Торн. — Уж не знаю, что для тебя слово Чилы, но моей дочери нельзя встречаться с собственным дядюшкой. Можешь спрятать ее?

— Я обязана это сделать, — кивнула Филия. — Знак Чилы для меня… закон. Подойди ко мне, девочка.

— Папа! — скривилась Гледа. — А ты?

— Я справлюсь, — пообещал Торн и обернулся к спутникам. — Бран Вичти[153] — плохой человек. Я не хочу, чтобы он нашел свою племянницу.

— Мы ее не видели, — кивнул Брет.

— Никогда, — согласился Соп. — Знать ее не знаем.

— Вы отличные воины, — с тревогой кивнул Торн.

— Тогда идите в дом, — сказала Филия. — Не оборачивайтесь. Выждите минуту. А потом уж запускайте стражников.

Глава девятая. Хмельная падь

«Не переломив ветку, не узнаешь сердцевины ее».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

На второй день после схватки у дуба Рит начала замерзать. Ее не била дрожь, испарина не покрывала ее лоб, но на стоянках она только что не забиралась в костер, а на переходах закутывалась в одеяло и припадала к шее лошади. Губы ее побелели, кожа стала сухой, словно высушенный на солнце пергамент, и вода, казалось, не могла утолить ее жажды. Когда отряд поздним вечером третьего дня вышел на горное плато и засел между острых, словно паллийские топоры, базальтовых скал в лиге от Черного храма, она уже едва могла говорить. В расщелине помаргивал костер, в закопченном котелке готовилось какое-то варево, скалы опускались в вечернюю мглу, и тучи, которые ползли по небу, обещали сделать ее непроглядной. Далеко на юге, зацепившись за возвышающиеся за Большим провалом Молочные горы, посверкивала гроза, но громовые раскаты рассеивались, не долетая до Бальдарских гор.

— Долго так наша рыжая заводила не протянет, — поклонился, подойдя к Ло Фенгу, Трайд. — Если бы я не знал, что случилось, решил бы, что она выпила яду.

— Может быть, и выпила, — ответил Ло Фенг, приглядываясь к храму и узкой дорожке, которая, огибая скалы, спускалась с плато в ущелье.

— Куда дальше? — спросила подошедшая Кенди, которая постепенно стала заправлять отрядом, словно Ло Фенг назначил ее помощницей. — Я слышала об этом храме. Если даже по меркам Храма Гнева Богов в нем служат мерзавцы, то можешь представить, что это за место. Шаннет вроде здесь бывала. Эй! Подойди сюда! В Гордине говорили, что в этом храме жатва не прекращается. Отсюда до Красных ворот почти сотня лиг по Северному ущелью[154]. Оно уходит вправо. Змей в нем полно, так что ночью лучше не соваться. На юг тоже идет дорога, так и называется, Храмовой[155], но она выходит к Ядовитым ключам[156], и дозоров на ней — не протолкнешься. Ну а обратно к Водану нам и не нужно. Что будем делать?

— Это зависит от того, чего ты хочешь добиться, — буркнул Трайд, глаза которого помаргивали, словно предчувствовали какую-то беду.

— Я хочу убраться из Фризы! — процедила сквозь зубы Кенди, — И из Геллии заодно! И как ни крути, у нас одна дорога — в Мертвую степь. От Красных ворот до нее сотня лиг, даже меньше. Можно добраться за пару дней.

— Куда добраться? — скривился Трайд. — Чего делать-то будешь в этой степи? Мертвая степь большая. Краев не сыщешь! И не укроешься нигде!

— Все лучше чем так, — прошептала Кенди. — От такой участи и в Шалый лес[157] побежишь. Здесь оставаться нельзя. Если повезет, вернешься во Фризу в прежнем качестве. Не повезет, распнут в этом самом храме. Или послужишь кормом геллским псам. Удивляюсь, отчего они не послали за нами собак? Шаннет! Где ты там?

— Могли и послать, — хмуро ответил Ло Фенг, торопясь запомнить очертания зловещего храма, дорогу и ограду вокруг него, пока тьма не затопила ущелье полностью.

— Думаете, я ради забавы привязывал к лошадиным ногам пучки душицы? — скорчил жалобную гримасу Трайд. — Не возьмут собаки наш след.

— Кто еще бывал в этих краях? — спросил Ло Фенг.

— Ну я бывала, — хмыкнула подошедшая Шаннет, потягиваясь на холодном ветру. — Приезжала сюда с храмовниками. Где еще молодые воины могли научиться протыкать клинком живое человеческое мясо? В прежние времена только здесь.

— А теперь на каждом шагу, — пробормотал Трайд.

— Что необычного успела разглядеть? — спросил Ло Фенг. — Ты же стояла, рассматривала храм. Рассказывай.

— Расскажу, чего же не рассказать-то? — подмигнула эйконцу Шаннет. — На тропке, что в горы от храма поднимается, всегда дозор стоял. Сейчас его нет. Справа от храма — новая коновязь, у нее дюжина лошадей. Так? А ведь с обратной стороны храма и старая коновязь имеется, у нее и полсотни лошадок выставить можно. О чем это говорит?

— Ловушка, — сплюнула Кенди. — Не пройдешь мимо.

«Пройдешь, — подумал Ло Фенг. — Если ступать неслышно, то к утру я буду уже на пути к Красному торжищу[158]. Купцы народ отчаянный, за монету и за охрану в Долине милости могут и укрыть в повозке. Тогда, может быть, и успею…»

— Ты оставишь нас? — спросила Шаннет.

«Вот ты могла бы убить меня, — отметил про себя Ло Фенг. — Может быть, чересчур прямолинейна, зато сильна, быстра и точна. Но ты не воспитанница эйконцев. Слишком приметна. Хотя, есть и такой способ маскировки. Но тебя пригнали в Водан раньше, чем я нарушил контракт. Так что это не ты…»

— Увидим, — ответил Ло Фенг и окликнул Трайда, который, кряхтя, полез на скальный взгорок. — Ты куда?

— За желтоцветом, — оглянулся Трайд. — Рит просила сварить ей зелье. Почки горной ивы добыл, известковый мох добыл, каменную смолу — добыл. Осталось добыть желтоцвет. Он как раз лезет из земли, весна же. Тут в расщелинах его полно, я приглядел — где погуще. Но собирать придется по запаху, не видно же ни демона!

— Это, — кашлянул за спиной Ло Фенга Руор. — Девчонка… Рит… просит, чтобы ты подошел к ней. Срочный разговор.

— Что за срочность? — спросил Ло Фенг, присев у сжавшейся в комок фигуры.

— Побоялась опоздать, — даже не прошептала, а прошелестела Рита. — Мы на развилке. Наверное, раздумываешь об уходе? Должен раздумывать. Хотя неделю назад не раздумывал бы, просто ушел бы. Дай руку.

— Хочешь остановить меня? — нахмурился Ло Фенг. — Ухватившись за руку?

— Не знаю, — она неловко повела плечами, протянула дрожащую ладонь. — Разве тебя можно удержать? Если только дать почувствовать?

— Что почувствовать? — не понял Ло Фенг и коснулся протянутой руки, позволил горячим пальцам обхватить его ладонь, словно девчонка и в самом деле хотела удержать воина в отряде.

— Главное, — выдохнула Рита, и в тот же миг Ло Фенг словно сам оказался распятым на стене Водана, и увидел сразу все — и раскаленные на углях инструменты, и испуганные глаза зевак, и самого себя на галерее рядом с бароном и графом и погибшими уже братьями, и воплощенный ужас, который двигался в окружении девяти храмовых воинов. Увидел и почувствовал боль, усталость, отчаяние, ненависть, беспомощность, но пуще всего другого — жажду жизни, обращенную не внутрь хрупкого тела, а наружу, на весь мир, на людей, на горы вокруг Водана, на палачей и стражников, на небо, весну, ветер, солнце, на все то, что как раз теперь в эту самую секунду должно обрушиться в бездонную бездну, и единственной нитью, занозой, выступом, не дающим сорваться миру в пропасть, как раз и остаются ременные петли и железные костыли, забитые в воданскую стену. А как же свобода? — неслышно спросил Ло Фенг, как будто разговаривал с наведенным мороком. — Тебе ли говорить о свободе? — словно ответил он сам себе, и тут же чуть слышный голос прошелестел у эйконца над ухом — «Всегда есть договор, который важнее всех прочих. Договор с самим собой».

— Хвала богам, ты еще не решился, — ее рука упала, но глаза горели пламенем. — Не бойся, это не магия, это голос моего сердца. Я даже не знаю точно, что ты смог услышать, но ты услышал. Не уходи, не выберешься. Не успеешь.

— А с вами успею? — со странным облегчением выдохнул Ло Фенг. — С тобой — успею? Что с тобой?

— Я думаю об этом, — она перевела дыхание, словно истратила на сказанное едва ли не все силы. — Кажется, это не мор.

— Что же тогда это? — спросил Ло Фенг, который и в самом деле был озадачен отсутствием отметин на ее шее.

— Это проклятье, — постаралась она улыбнуться, и Ло Фенг мгновенно понял, что девчонка держится только на стиснутых зубах — не позволяет им зайтись дробью, не дает слабости захватить тело, но держится из последних сил. — Проклятье жнеца. Жажда мести душит его, к тому же он пытается найти свой меч, а я его спрятала. Вот… только проклятьем он и может отплатить. Не может отыскать меня, но проклятью не нужно знать, где я. Достаточно моей крови… И ты проклят. И твой спутник, что погиб в той деревне, тоже был проклят жнецом. Иначе бы ваши стриксы не выгорали с такой скоростью. Я знаю… Кимры охотятся в Шалом лесу — там без стриксов нельзя. Не продержишься долго. Но одного небольшого стрикса хватает на годы. И уж во всяком случае, на пару недель… даже во время жатвы. А у тебя они выгорают по одному в несколько дней… Это проклятье.

— Наши мудрецы говорят, что любой мор — это проклятье, — заметил Ло Фенг.

— Не любой, — покачала головой Рит. — Конечно, если взять зачумленную плоть и бросить в источник, из которого пьют люди, это тоже можно счесть проклятьем, но магии в такой беде не будет.

— И что же мне делать? — усмехнулся Ло Фенг. Спросил просто так, чтобы что-нибудь сказать.

— Надо очиститься, — сказала Рит. — Нужен менгир.

— Они бесполезны во время жатвы, — не согласился Ло Фенг. — Жнецы черпают в них силу, поэтому всякий, кто касается священных камней в жатву, пожинается первым.

— Есть секрет, — улыбнулась Рит. — Я его знаю. Тут недалеко менгир, который нам поможет. Он называется Щепоть бога[159].

— Мало того, что ты хочешь заманить меня в Мертвую степь, ты еще и сулишь прогулку по Хмельной пади? — нахмурился Ло Фенг.

— Я хочу помочь тебе, — скривилась от пронзившей ее боли Рит. — Мне этот менгир уже не поможет. О тебе речь, эйконец. Ты сам не представляешь, что ты сделал. Ты изменил все. Наши мудрецы учат, что жнецу противостоять нельзя, а тебе это удалось. К тому же ты подарил мне несколько дней жизни, с которой я должна была расстаться в Водане.

— Почему же это только несколько дней? — не понял Ло Фенг.

— Потому что я продержусь еще дня три-четыре, не больше, — ответила она.

— Подожди умирать, — помрачнел Ло Фенг. — Хотя бы эти три дня. Я буду думать.

— Некогда уже думать, — прохрипела Рит. — Спроси Трайда, он знает, что делать. Трясется от ужаса, но знает. И не бойся Тройного менгира[160], там спасение. Не бойся. Главное, воды набрать, воды…

Он сбросил с плеч гарнаш[161], накрыл им Риту, впавшую в забытье посреди фразы, и, отойдя в сторону, присел на камень, глядя в черноту ущелья и в прогал Храмовой дороги, над которой далекие зарницы казались отсветом огромного костра. В темноте посвистывали скальные сурки, шелестел ветер в черных шпилях невидимого уже храма. В голове и груди замерла пустота. Не та, которой добивается всякий эйконец, пытаясь стать воином покоя. Другая, наполненная неразборчивым бормотанием, томлением и тоской. Пыхтя и бормоча что-то под нос, мимо проковылял Трайд. Да, таилось какое-то знание в этом берканце. Знание, смешанное со страхом. Вскоре от костра запахло чем-то резким и неприятным и донесся удивленный голос пожилого лекаря:

— Что-то это за варево, Рит? Пить это нельзя точно. Чем я котелок буду чистить?

Ответа Рит Ло Фенг не услышал и подумал, что ломает голову над задачей, которую ему никто не задавал. Сыну клана Теней, сколько бы контрактов он ни нарушил, не стоило беспокоиться о нечаянных спутниках. Ему не должно быть дела до тех, кто не был его братом или сестрой по племени или хотя бы по воспитанию. И даже его главный контракт, тот, который он не мог нарушить ни при каких обстоятельствах, контракт о противостоянии жнецу и жатве — касался не кого-то другого, а эйконцев и только эйконцев, пусть даже каждая жатва косила прежде всего берканцев, фризов и прочих обитателей Терминума. Но сейчас он вглядывался в спасительную темноту и не мог ответить самому себе, отчего он не срывается с места и не уходит во тьму, забыв об этих странных людях, которые там за его спиной гадают о собственной судьбе и отчего-то надеются не на себя, а на него? Или на себя они надеются тоже?

Утром пошел дождь. Гроза растеряла по дороге громы и молнии, и ограничилась холодной весенней моросью, которая затянула горизонт мутью и окрасила все вокруг в серый цвет. Ло Фенг поднял отряд затемно, но не повел его вниз к Храму или к дороге, а подозвал к себе Трайда, и, вновь поймав в его взгляде тревожный блеск, спросил:

— Ты ведь знаешь здешнюю козью тропу?

— Да в Бальдарских горах полно козьих троп! — напрягся Трайд. — Ты о какой разговор заводишь?

— О той, которая начинается у Черного храма, — сказал Ло Фенг.

— Вот проклятье, — заерзал Трайд. — Чего ее знать, вон она, начинается у тех скал и идет почти до Красных ворот. Выходит в пяти лигах от конца ущелья.

— В том наставлении, которое я держал в руках, сказано, что лошади не пройдут по этой тропе, — заметил Ло Фенг.

— Пройдут, — опустил голову Трайд. — Всадник не пройдет, если, конечно, не прильнет к лошадиной шее, но надолго его не хватит. Не всякий человек-то пройдет, ловушек полно, кромка кое-где в две ступни над пропастью, где-то и в пещеры заходить надо. Однако провести лошадей можно. Есть секрет. Только нелегкое это дело. А ну как силенок у меня не хватит?

— И что же? — холодно спросил Ло Фенг. — Рит думала о том, хватит ли ей силенок, когда меч жнеца зачаровывала? Когда спасала нас в геллской деревне?

— Ну, нашел, чем в меня тыкать, — обиделся Трайд. — Что, и мне пришел черед пуп надорвать? Только дело-то такое, я с той стороны караваны водил. Когда под геллами был, ну, чтобы мытарские посты объехать. На Красных воротах по-любому раскошеливаться приходилось, только главный мытарский пост у Черного храма стоял, так что — к горелому дубу, в Проклятое ущелье, а потом уж околицей и к Красному торжищу. А вот отсюда — никогда. Отсюда не всякую ловушку стронешь, может и руки переломать. Да и дальше… И кто ж тебе скажет, что творится у Красных ворот? Тогда уж в Черный храм[162] лезть нужно, чего уж тогда бояться, если пропастей и ловушек не боишься…

— Вода будет по дороге? — спросил Ло Фенг.

— Будет, — осекся Трайд. — Целый водопад. Так чего делать-то?

— Готовь лошадей, — посоветовал Трайду Ло Фенг. — Ты же будешь что-то им в глотки вливать? Так, чтобы они шли как привязанные за поводырем и в пропасть глазом не косили? В этом твой секрет? Мы пойдем по козьей тропе, у Храма — храмовые воины, схватка с ними может оказаться слишком дорогим испытанием. Так что вся надежда на тебя, Трайд. Только помни, перед Красными воротами лошади мне бодрыми потребуются. Руор! Сли! Нужно приготовить все меха, что есть в отряде, под воду. И если какие прохудились, так залатать их быстро или перетянуть течи. Ясно?

— Все им ясно! — пробурчал Трайд. — Так и скажи тогда Руору, что мне его мех с вином как раз в обратку и подойдет. А то все тянет из него по глотку. А так и толк будет, и воды наберем, когда мех освободится. Теперь еще травы собирать… Будь я проклят, думал, что уже не пойду по этой тропе никогда в жизни…

Они двинулись уже через полчаса. Трайд забрал у недовольного Руора мех вина, высыпал в него растертую в пыль полынную траву и влил едва ли не по плошке пойла в лошадиные пасти. Животные побрыкались с минуту другую, а потом замерли, слегка пошатываясь на расставленных ногах.

— На выходе еще по столько же, — закинул за спину мех Трайд, — и оживут. Но до тех пор еще топать целый день и еще день. Вниз не смотреть, если кто свалится с обрыва, доставать не буду. Нечего будет доставать. Прихватите только Рит к седлу. Если ляжет на живот, будет даже лучше. Вот так. Я первым, поведу лошадь Рит, свою прицеплю к хвосту, никуда не денется. За мной…

— За тобой я, — сказал Ло Фенг. — Остальных пусть расставляет Кенди. Выходим.

Беспокойство Трайда нашло свое объяснение уже через час. Узкая тропка, отмеченная лишь тем, что ни мха, ни клочка травы на ней не имелось, недолго петляла между скалами. Сначала она сузилась до неприметной, да так, что лошади пробирались между камней обтирая бока сразу с двух сторон, а потом выбралась на край бездонного ущелья. Затем впереди что-то загромыхало, и вслед за этим раздались проклятия Трайда.

— Что там? — окликнул берканца Ло Фенг.

— Старый пень под камнепадом, — зло отозвался Трайд. — Появилась новая ловушка, и я снял ее собственной башкой. Хвала богам, голова пока крепкая. Не медлим, нужно засветло пройти все опасные места.

Медлить никто и не собирался. Отряд тут же двинулся дальше, хотя, пожалуй, каждый из спутников эйконца не раз пожалел, что появился на свет. Казалось, что копыта лошадей должны неминуемо соскользнуть с края узкой тропы, но напичканные средством Трайда, животные двигались за поводырями как пущенные по тросу кольца рыбацкой сети. Кенди, которая шла за Ло Фенгом, в какой-то миг не выдержала:

— Демон меня раздери, что же это за пропасти такие в здешних местах? Похоже, семьсот лет назад Терминум треснул не только по Большому провалу. Прорех предостаточно, просто о них мало кто знает.

— Потише там, — рявкнул с головы отряда Трайд. — Мало того, что и здесь могут оказаться чужие уши, так еще и чужие стрелы! И каменная лавина может случиться от внезапного крика!

Несколько лиг по краю пропасти сменились путешествием через безжизненную долину — заполненный древним камнепадом распадок, но и здесь лошади точно так же находили, куда поставить ноги, чтобы не переломать их, ступая след в след за поводырем. На коротком привале, который Трайд устроил под нависшей над скальной площадкой выступом, Руор только цокал языком:

— Большое дело, хорошее пойло. Видишь, как на лошадей действует? На людей так же. И травы никакой не нужно. Вот у нас в селении был один паллиец. Пять раз с мачты падал. Четыре раза пьяным, а один раз трезвым. Пьяным — хоть бы что. Ну, ребро раз сломал, хромал еще потом, а вот как упал трезвым, так и все. Ни косточки целой не осталось. Сразу испустил дух. Вино — оно мягкость придает. Податливость.

— Мозгов оно лишает, — выругался Трайд, заматывая разбитую голову. — А уж с остальным, как повезет. Просто та пьянь, что погибла от своего увлечения, обычно без вести пропадает. Не медлим! Скоро полдень, а мы и половины тропы не осилили!

Вторая половина тропы была куда труднее первой. В ней оказались и проходы через пещеры, где лошади едва не обдирали холки, и связанные из прутьев хлипкие мостки через пропасти, и те же каменные уступы, но омываемые падающими со скал ручьями, и проход через заросли горных колючек, после которых отряд Ло Фенга окончательно стал похож на шайку оборванных бродяг. Судя по грохоту и проклятьям Трайд снял еще не менее трех ловушек и всякий раз это делал не самым лучшим образом, однако в пропасть не свалился. Когда уже в сумерках отряд выбрался на безжизненное плато, Трайд опустился на колени, приложился к серому мшанику лбом, размазал по грязному лицу старческие слезы и принялся сдирать левой рукой с плеча котто.

— Руку сломал, — бросил он зло подошедшему Ло Фенгу. — Ну и половину пальцев размозжил. И на ногах тоже. Плохой я теперь пешеход. Да и не был никогда хорошим.

— Я помогу, — подошла к берканцу Кенди. — И руку перетяну, и с одеждой разберусь. Вот твои снадобья, Трайд. Спасибо тебе.

— Самое время, — усмехнулся Трайд. — Буду твое спасибо с медом заваривать и на воротник цеплять. Что уставился, эйконец? Я свою работу сделал. Как мог, так и сделал. Бросишь теперь меня здесь? Кому я нужен со сломанной рукой? Я ведь и с целой не особенно кому-то надобился…

Ло Фенг посмотрел на берканца, которому остался год или два до того, чтобы считаться стариком, увидел слезы бессилия у него в глазах и отвернулся, ткнув рукой на север:

— Там что?

— Заметил все-таки? — покачал головой Трайд. — Да, ветвится здесь тропка. Правда, козьей ее уже не назовешь. Отсюда есть путь к Шалому лесу. На север, мимо фризских мытарей. Даже до Аскенсора[163] можно добраться. Тайная купеческая тропа. А нам на восток. Еще с четыре десятка лиг более или менее ровного пути, и выход в Северное ущелье. А там уж как повезет. Так что пройдем еще пару десятков лиг, заночуем у водопада. Там и воды наберем. Лошадей я сейчас в чувство приведу. Но без ночевки они себе прыть не вернут. Ты лучше за Рит присмотри, эйконец, на меня-то что пялиться? Я, конечно, старый дурак, но доволен собой.

— Не подходи, — предупредила Ло Фенга Шаннет, которая расстелила на камнях одеяло, положила на него Рит и теперь поправляла на ней одежду. — Она, конечно, плоха, но не настолько, чтобы о стыде забыть. Всякой бабе уход нужен, а мужику следить за ее уходом не нужно и даже вредно. Меньше знаешь, слаще спишь. Понял? Жива она еще жива, не сомневайся.

Они продолжили путь через несколько минут в молчании, нарушаемом лишь ворчанием Руора, который не мог понять, как Трайд находит дорогу среди камней, которых не отличить друг от друга, то ли дело волны в Берканском море. Уже в темноте отряд добрался до водопада, где спутники наполнили все меха и сосуды водой, но и здесь Ло Фенг не смог переговорить с Рит. Она спала, хотя эйконцу казалось, что сон ее более походил на болезненное забытье. Кимрка продолжала спать и утром, когда отряд вновь двинулся путь, но лошади, явно пришедшие в себя, вдруг начали проявлять беспокойство. Что-то белело на камнях впереди, и не в одном месте, а через каждую сотню другую шагов. Ло Фенг не стал вытаскивал из-за пояса подзорную трубу, он различал разбросанные дары и так.

— Куски тел, — пробормотала Сварти, у которой тоже оказалось отменное зрение. — Вон там — часть туловища. Левее — руки. А вон тот валун вовсе не валун. Это голова…

— Они хотят устрашить нас? — спросил Руор. — Или не нас, а любого? Кому это нужно?

— Не знаю как насчет страха, но дорогу они осквернили, — прогудел Дум. — Каждый, кто ступит на нее — будет проклят. Геллы во всяком случае верят в такое. Так что это против геллов. Проклятие.

— Мы уже прокляты, — пробурчала Кенди. — Проклятием больше, проклятием меньше, какая разница?

Приблизившись к растерзанной плоти, спутники Ло Фенга смогли убедиться в главном — несчастные не были воинами. Члены их, скорее, принадлежали старикам, женщинам и детям.

— Кто это сделал? — сглотнул тошноту Сли. — Не просто же порубили, так еще и принесли сюда. Разбросали. Посмотрите, плоть обескровлена! Никогда не слышал о таком…

— Еще и не то услышишь, — зло проговорила Шаннет. — А кто сделал, неважно. Кто угодно. В палачах недостатка нет. Какую бы гадость не затеял, подручные всегда найдутся. Им кажется, что их это не заденет. Тьфу, погань. Надо бы миновать это место быстрее.

— Нет, — мотнул головой Трайд. — Медленнее. Нужно выходить к Красным воротам к вечеру. Чтобы уйти в степь перед закатом.

— Как скажешь, пастух, лекарь, коновал и проводник, — хмыкнула Кенди и спрыгнула на камень. — Тогда я поведу лошадь в поводу. Ноги надо размять. Да и лошадке моей отдых пригодится.

— Вот уже и лошадка стала твоей, — кивнул Сли, спешиваясь. — У меня никогда не было своей лошадки. И дома своего никогда не было.

— Какие твои годы, — прогудел Дум. — У меня все это было. И у тебя будет.

— Ага, — скривился Сли. — Буду рад уже и могильному камню.

Ленивая перепалка, которая возникла между спутниками Ло Фенга, постепенно превратилась в тихий разговор, и на какой-то миг эйконцу даже показалось, что никакой жатвы нет, а он сам служит при караване мелкого купца, который пробирается со слугами и малым товаром в нужный ему городишко, уповая на всесильного охранника. Солнце медленно поднялось в зенит и так же медленно начало спускаться к горизонту, и Ло Фенг даже позволил себе задремать на ходу, пока держащийся рядом с Рит Трайд не обернулся:

— Спускаемся.

— Куда? — Ло Фенг подал коня вперед.

— Видишь белую скалу? — кимрка уже сидела в седле, хотя и казалась тенью самой себя. — Правее нее спуск в Северное ущелье. Пять лиг и Красные ворота. И нигде нельзя останавливаться, пусть даже легион встанет поперек нашего пути. За Красными воротами вскоре начинается Хмельная падь. Там наше спасение.

— Спасение? не понял Руор. — Она что, стеной огорожена?

— Жатвой, — прошептала Рит и снова упала на шею коня.

— Где ее варево? — спросил Ло Фенг.

— Здесь! — постучал здоровой рукой по фляжке, что висела у него на груди, Трайд. — Не пьет отчего-то. Говорит — не время еще. Такую посудину испортила. Может, выбросить?

— Я тебе выброшу! — прошипела Кенди. — Может, ты и жив только потому, что она в храмовом пении на стене Водана упражнялась. Прихватывай ее крепче ремнями к седлу. И будь рядом. Если потеряем рыжую, голову откручу.

— Она не шутит, — кивнул Ло Фенг в ответ на вопросительный взгляд Трайда.

Над спуском в ущелье тоже висел сладковатый запах тлена. Лошади тревожно задирали морды и отшатывались от каждой следующей находки. На начинающих вспухать головах еще были видны следы мучений. На обрубках шей синели полосы.

— Да тут не одна повозка с трупами должна была пройти, а как бы ни десяток! — раздраженно обернулся Сли, который стал держаться чуть впереди. — А ну как у Красных ворот и в самом деле целый легион?

— Проскочим, — процедила сквозь зубы Шаннет. — Дозор стоит с той стороны ворот. Створок никаких нет. Бывает, натягивают цепь, но это для гостей со стороны степи. Обычно там мытарь, да десяток стражников. Но будь там их хоть двадцать, я перегрызу глотки каждому. А легиона там быть не может. Ни воды, ничего поблизости. К тому же с нами эйконец. Ведь так?

— Со стороны видней, — ответил Ло Фенг, не отводя взгляда от поникшей в седле Риты.

«Отступник, — мерно отстукивало у него в голове. — Бывший воин покоя. Скоро стану бывшим эйконцем. Человеком без дома, без племени и без чести. Зачем мне все это? Разве я обязан чем-то этим людям?»

— Становись в ряды по трое! — обернулась Кэнди. — Фризы ходят таким строем, а нас девять. Издалека, может быть, и не разберут, что и кто…

— Кэнди, Шаннет, — словно очнулся Ло Фенг. — Со мной в первую тройку. Дум, Руор и Сли — вы сзади. Смотрите, чтобы никто не отстал. Рит в центре. Куда после ворот?

— Ты еще прорвись сначала, — неожиданно прохрипела, лежа на шее коня, Рит.

Скалы, окаймляющие узкий спуск, становились все выше. В какой-то миг они и вовсе загородили небо, но к этому времени солнце уже сияло через узкую щель впереди. Еще минута, другая, и отряд оказался в Северном ущелье. Горы словно разошлись в стороны, освобождая узкий, не более четверти лиги, прогал, чтобы укрыть в красноватой гранитной плоти дорогу и дать место для поселений и пастбищ, но ни тех, ни других ни впереди, ни позади, в стороне Черного храма, не наблюдалось.

— Впереди бивак, — отметила, обернувшись, через пару лиг Шаннет. — Я вижу костры, но лошади большей частью расседланы. Отряд не слишком большой, с полусотню всадников. Пришпорим лошадей? Можно миновать их сходу! Просвет Красных ворот уже виден.

— Едем так же, как едем, — приказал Ло Фенг.

— Да, — согласилась Кенди. — Раньше времени дергаться не стоит. Эх, отдохнуть бы нашим лошадкам. Вряд ли они продержатся еще часа три!

— Часа хватит, — прозвучал за спиной голос Рит.

Ло Фенг обернулся и увидел, что девчонка снова сидит в седле и даже понукает лошадь, но, судя по изумленному лицу Трайда, делает это вопреки всему.

— Нас заметили! — прошипел сзади Сли. — Машут руками! Ага, ждите гостинцев! Сейчас будем вручать!

— Ты смотри-ка, — хохотнул Дум. — А ведь среди них тот самый барон, которого мы отпустили у горелого дуба! Похоже, ему понравилось!

Барон Стим и в самом деле не ожидал увидеть беглецов. У Черного храма была оставлена засада из храмовых воинов, которые могли по уверениям Пелко Сотури порубить на куски и десяток эйконцев и уж во всяком случае взять их на стрелы из бойниц. Он же приказал разбросать порубленные трупы рабов на всех окрестных горных тропах, чтобы геллы не путались под ногами. Сам же барон Стим был оставлен близ Красных ворот зализывать раны и успокаивать поруганную честь, за которую, впрочем, граф Пелко Сотури уже выторговал у него так обожаемого графом повара. И вот теперь обидчики и барона, и самого графа показались на дороге, чтобы проехать мимо воданской дружины как ни в чем не бывало. Одно мгновение барон думал, что, верно, вся графская засада лежит порубленной возле Черного храма, и этого мгновения хватило, чтобы тот самый проклятый эйконец миновал дозорный шатер и двинулся в сторону Красных ворот. Словно королевский эскорт проехал мимо мытарской башни.

— Седлать… — прохрипел Стим. — Седлать лошадей, разорви вас в клочья! Лучники, провалиться вам сквозь землю! Где ваши луки? Да чтоб вас…

Он хлопнул себя по животу, по плечам, по поясу, сорвал со шнура сигнальный рожок, но не успел в него дунуть. Фыркнула тетива, и короткая фризская стрела пронзила его рожок вместе с ладонью. И это сделала девка! Смуглая мулатка, почти девчонка, мелкая настолько, что радостно взвизгнула, обрадовавшись собственной удаче! И разразившись проклятиями, Стим лишь проводил взглядом перешедший на галоп отряд беглецов, подумав о том, что его честь, похоже, была растрачена на позорной бальдарской войне, и неожиданно для самого себя пожелал удачи и эйконцу, и его спутникам.

Они вылетели из вертикальной теснины Красных, вырезанных природой и геллскими мастерами из розового гранита, ворот, снеся трех дозорных и переломив выставленную на рогатках жердину, и понеслись дальше, но Ло Фенг успел заметить и бегущих к лошадям стражников, которых было никак не меньше полутора десятков, и десяток вымазанных в крови и брошенных в стороне телег, и высокого и худого старика — того самого инквизитора из Водана, который смотрел на беглецов и с ненавистью, и с удивлением одновременно.

— Есть водичка! — зарычал сзади Дум.

Ло Фенг оглянулся, увидел запотевшую медную флягу размером с ведро, которую на ходу подхватил бородач, но тут же перевел взгляд на Рит. Она все еще держалась в седле, но, судя по закрытым глазам, не могла уже управляться с собственными веками.

— Что дальше? — заорал Сли, когда беглецы удалились от дозора на лигу. — Их много!

Из прохода, который издали казался черным штрихом на красной стене, выкатывался отряд барона Стима.

— Пять лиг! — вдруг прокричала Рит, прежде чем вновь упасть на шею лошади. — Пять лиг до края Хмельной пади! Они не пойдут за нами туда!

— Лошади наши сбесятся! — крикнула в ответ Кенди. — Одна-две лиги внутрь и все. И в обычное время мало кто туда суется, а уж в жатву… Считай, что мы одичалых оседлали, сбросят! Да и мы сами… Разное случается! Кое-кто и навсегда с разумом расставался!

— Как же паломники ходят к менгиру? — удивился Дум. — Из нашего городишка многие здесь бывали!

— Так у них проводники были, думаю, — отозвалась Кенди. — Из кимров. Неплохую монету на этом зарабатывали. Мазали чем-то под носом и людям, и скотине, и вели. Очень вонючее средство, говорят.

— Рит из кимров, — крикнул Ло Фенг, оглядываясь. За их спинами вырастала погоня.

— Демон меня раздери! — завопил Трайд, потрясая фляжкой. — Так вот оно — средство! Она сказала — «Не время, пока еще не время!» Значит, время пришло?

— Не потеряй, — посоветовал Ло Фенг.

Хмельная падь началась внезапно. Равнина, которая разбегалась во все стороны весенней зеленью, вдруг оборвалась, вдавилась в землю дном высохшего в незапамятные времена огромного озера и обратилась безжизненным солончаком. Соль, поднимающаяся из-под копыт лошадей удушливой дымкой, заставила ткнуть лица в рукава, но еще раньше в висках застучала томительная боль и лошади недовольно и тревожно захрапели.

— Быстрее! — придержал лошадь Ло Фенг, оглянувшись на погоню, которая скрывалась в пыли. — Трайд! Делай то, о чем догадался! У нас минута!

— Воду зря не тратить! — крикнула Кенди. — Насколько я помню, колодцев в Хмельной пади нет! А до Щепоти богов еще день пути!

— Ну и пакость, — поморщилась Сварти, которой Трайд мазнул под носом первой. — А лошади наши не сбесятся от такой вони?

— Принюхаются, — отрезал Ло Фенг. — Быстрее. По коням! Как Рит?

— Дышит, — отозвалась Шаннет. — Пока дышит.

— Держись рядом, — попросил Ло Фенг и добавил, повернувшись к Трайду. — И ты тоже.

Они оторвались от погони через час. Та сначала отдалилась, а потом и вовсе растаяла вместе с осевшей пылью. А еще через пару часов над пустынной, лишь изредка украшенной отдельными камнями и полумертвыми колючками Хмельной падью начала опускаться мгла, а вместе с нею и холод. К счастью, даже в этом мертвом царстве то и дело попадались принесенные ветром степные кусты, так что было из чего собрать костер. Когда в ночи затрещал огонь, и лошади были напоены, у Рит начались судороги.

— Помирает! — всхлипнул Трайд.

— Молчи, — процедил сквозь зубы Ло Фенг, поднял девчонку на руки и понес ее в сторону, прочь от костра, туда, где необычно чистое, звездное небо освещало белесую равнину.

— Помощь нужна? — крикнула вслед ему Кенди, но Ло Фенг ничего не ответил. Он еще сам не понимал, что собирается сделать, но ясно чувствовал — впереди была пропасть и ему придется броситься в нее без всякой надежды на спасение. В памяти встал маленький дворик родительского дома, живая изгородь вокруг, напряженная улыбка матери и притихшая утка в его детских руках. «Это не страшно, — говорила мать, — удар должен быть резким и точным. Ты умеешь. Тренировался на тростнике. Не бойся». Тогда птица в его руках дрожала почти так же, как и Рит теперь. И то давнее убийство что-то переменило в маленьком Ло Фенге. Но то, что предстояло сделать ему теперь, было куда страшнее. Почти тем же самым, если бы тогда вместо утки он убил собственную мать.

Он остановился, когда костер за спиной стал похож на подрагивающий огонек свечи. Опустился на колени, положил Рит на землю и закрыл глаза, чтобы привыкнуть к полумраку. Замер, удерживая ладонь над ее грудью, ловя то, что все еще было прерывистым дыханием, но уже и в самом деле становилось больше похожим на предсмертный хрип. Затем шепотом попросил прощения у собственного отца, у предков своего рода, у предков клана, у мудрецов и воинов клана, у матери-основательницы, зная, что прощения не получит, но, повинившись, все же распахнул котто. Воспалено было все тело эйконца. Часть рисунка, там, где он извлекал сгоревшие стриксы, уже зарубцевалась обычными шрамами, но прочее напоминало воспаленную язву. Каждый из заключенных в теле бывшего воина покоя стриксов тлел от полученного проклятья. Каждый был готов обратиться комочком спекшегося пепла.

Ло Фенг открыл глаза, ощупал собственную грудь там, где рисунок сходился плавными линиями к центру, и, называя по именам великих воинов, наследником чьих камней он был, один за другим вырезал три камня, напоминающих крохотные черные бобы. Замер на мгновение, словно оказался на пороге непоправимого. Откупорил зубами фляжку с вином, плеснул огненного пойла на камни, на собственную грудь, удивился жгучей боли и неожиданно почувствовал легкость. Теперь, когда он преступил запрет, сомнения потеряли смысл. Он распустил завязи котто Рит, раздвинул ставшую заскорузлой от пота и пыли ткань, омыл вином нож и бледную, подрагивающую кожу девчонки, и быстрым движением вычертил на том месте, которое и фризы, и берканцы называли сплетением жизни, а эйконцы — обиталищем духа — треугольник. На линиях вспухли капли крови, Рит задрожала еще сильнее, скорее даже затряслась, но Ло Фенг уже погружал в вершины созвездия камни, одаривая рыжую заводилу эйконскими покровителями. Вопреки правилам и законам родного племени. Оставалось только залепить рану припасенным листом дорожной травы и воздать хвалу духам предков, прося у них помощи и прощения, которое он получить не мог. Что же получается? Неужели он всего лишь сделал то, что решил сделать уже давно? И кто он теперь?

«Никто…» — болью отозвалось в груди…

Утром Рит казалась пробудившейся от долгого и тяжкого сна. Она не сказала Ло Фенгу ни слова, лишь поглядывала на него время от времени так, словно видела перед собой воплощение ужаса, словно смотрела в бездну. Все еще пошатываясь от слабости, она жадно поела и махнула рукой в ту сторону, куда им предстояло двигаться. Зато остальные члены отряда смотрели на Ло Фенга с благоговением. Ему было все равно.

Уже к полудню, когда весеннее солнце начало палить по-летнему, под ногами коней раздался хруст. Равнину покрывали выбеленные человеческие кости. Следы ужасной битвы оставались там, где она и произошла когда-то. Оружие не сохранилось, соленая почва сожрала его, лишь рыжие пятна на земле свидетельствовали, что когда-то павшие держали в руках мечи и копья, а лохмотья ткани подтверждали, что они прибыли на эту равнину не нагишом.

— Это то самое место? — принялся озираться Трайд. — Здесь сражались берканцы с фризами семьсот лет назад?

— Не только берканцы! — подал голос Руор. — И паллийцы, и вандилы стояли рядом с ними!

— А против них были не только фризы, но и те же паллийцы, и вандилы, и кое-кто из Гебоны, а так же жнецы, — отозвалась Кенди. — Только эйконцев не было на этом поле.

— Эйконцев слишком мало, чтобы воевать, — подала голос Рит. — И ты забыла энсов. Множество воинов в белых масках, призванных жнецами из-за полога небытия, сражались на стороне фризов.

— Фризам это не помогло, — заметила Шаннет. — Но я не вижу менгира? Где эта ваша Щепоть богов? Вроде бы битва была вокруг нее?

— Битва была большой, — хрипло ответила Рит. — А Щепоть богов вон там. До нее еще пяток лиг.

— Демон меня раздери! — вдруг заорал Дум. — Шею печет! Что за пакость?

— И у меня! — один за другим стали подавать голоса спутники Ло Фенга.

— Вперед, — повысила голос Рит. — Там спасение!

Эти три менгира и в самом деле напоминали вынырнувшие из земляной плоти или со дна бывшего озера три огромных черных пальца, которые не успели соединиться или держали что-то невидимое. Там, где они пробивали землю, лежали тела и стояло с полдюжины воинов в странных доспехах и в черных масках. А с севера к менгирам близился отряд в полторы дюжины всадников, лица которых сверкали белым, словно были покрыты перламутром. И еще утром чуть живая Рит вдруг выдернула из ножен меч и, прокричав что-то, ринулась на этих незнакомцев, увлекая за собой остальных.

«Ну уж нет», — подумал Ло Фенг и, пришпорив коня, обогнал всех — и орущих Дума, Руора и Сли, и размахивающую мечом Рит, и следующего за ней как привязанного Трайда с перетянутой тряпицами сломанной рукой, и хохочущую безумным смехом Сварти, и изогнувшихся словно звери перед прыжком Кенди и Шаннет. На мгновение Ло Фенг снова стал воином покоя Клана Теней, воином, равным которому среди его соплеменников было столь мало, что их можно было счесть, используя пальцы на одной руке, и за ним словно неслась в бой его родная деревня, которую он обязан был спасти. Никто не должен погибнуть, — всплыло в его голове. Как же я устал, — была вторая мысль. Хороший способ закончить жизнь, — мелькнуло напоследок, и он бросился в битву, как рыба выпущенная в воду.

Они оказались неплохими воинами, эти незнакомцы в белых масках и странных доспехах. К тому же их диковинное оружие само по себе было способно внушить ужас; стальные пластины сверкали в воздухе, взлетали над головами и обращались клинком только в момент удара, но видно и на незнакомцев Хмельная падь действовала не лучшим образом, и на их лошадей, но все же не девять беглецов расправились с почти двумя десятками чужаков. Ветром смерти обратился эйконец.

— Никогда, — мотнул бородой Дум, — никогда я бы не хотел вставать против тебя, эйконец. Даже если на моей стороне будет сотня воинов. Ты хоть заметил, что спрыгнул с лошади уже на второй секунде? А то, что у тебя меч за спиной размером с двуручную пилу, заметил? Да если бы мы отстали от тебя еще на пару десятков шагов, нам бы и оружие обнажать не пришлось!

— Сварти! — крикнула Шаннет.

Девчонка умирала. Осколок странного клинка вошел ей точно между ключиц, кровь булькала, омывая лезвие, но она все еще оставалась живой, словно что-то не давало ей покоя. Наконец, она нашла помутневшим взглядом Ло Фенга, через силу улыбнулась и прошептала:

— Я красивая? Нет, ты не кивай, ты скажи, эйконец. Я красивая?

— Ты красивая, — сказал Ло Фенг.

— Это было славно, — прошептала девчонка и прежде чем вытянуться и обмякнуть, выдохнула. — Мне понравилось…

— Будь я проклята! — отвернула заплаканное лицо Кенди.

— И что теперь? — зло спросила Шаннет. — Теперь сражаться с теми?

Ло Фенг качнулся и оперся на подскочившего Руора. Темнота заволокла взгляд. Вкус крови наполнил рот.

— Ты ранен? — прозвучал в ушах тревожный вопрос Трайда.

— Он устал, — раздался в ответ голос Рит.

— Нет, — узнал он свой собственный голос. И открыл глаза.

Отстранив Руора, Ло Фенг стиснул зубы, проглотил кровь, выпрямился и огляделся. Воины в черных масках по-прежнему стояли у менгиров. У них в руках были обычные мечи, и среди тел у их ног лежали и их соплеменники, и сверкали белым соплеменники тех, с кем только что сражались спутники эйконца.

— Не нужно с ними сражаться, — хрипло ответила Рит. — Это… мои предки. Это тоже энсы, но другие. Главное, не спешить. А когда я договорюсь с ними, ни в коем случае не касаться менгиров. Отравлены все камни. Нужно встать между ними. Увидите. Там всегда зеленая трава.

И она зашагала, пошатываясь, к менгирам, выкрикивая что-то на том языке, который в Терминуме считался храмовым.

Глава десятая. Безумный Торн[164]

«Не воли богов страшиться следует, а безволия их…»

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Когда умолк альбиусский колокол, захлебнулся битым кирпичом, обрушившись вместе с ратушей, словно тишина забилась в уши. Сначала Хоперу было не до того, боль опустилась на него мутным маревом, потом, когда она начала становиться привычной, навязанная тишина встала поперек горла. Хопер и пальцем ковырял в ушах, и даже тряс головой, хотя звуки-то никуда не делись; и ветер шумел в деревьях, и копыта постукивали по проселку, да и его спутники нет-нет, да и перебрасывались шуточками, но так и не сумел извлечь тишину из ушей, и стал привыкать к ней так же, как заставил себя привыкать к боли. Разговоры, которые затевали Мушом и Эйк, словно тонули в этой тишине.

Они оказались приятелями и не скучали в пути, пусть даже рослый и медлительный брюзга вроде бы никак не должен был приятельствовать с суетливым красавцем, хотя Хопер немало знавал расслабленных ворчунов с кривой усмешкой на губах, которые в минуту опасности словно тетиву набрасывали на собственное тело. Зато напряжение не оставляло Стайна. Альбиусский стражник то и дело ощупывал запекшийся шрам на загривке и повторял, что чувствует себя червивым яблоком, после чего находил взглядом почерневшую руку Хопера и сочувственно качал головой. В конце концов на очередном привале Хопер отыскал в мешке льняную перчатку, которую использовал, когда собирал жгучие травы, и натянул ее на кисть, с трудом попадая в пальцы. Боль застилала все, ему даже казалось, что он ехал не на лошади, а на боли, или боль ехала на нем, вонзая ему в бока шпоры, но сквозь нее возникало и становилось явственным ощущение тяжести, которая копилась в потрохах. И это была не та тяжесть, что заставляет томиться колени и наливает руки и веки свинцом, а та, что давит на сердце. Наконец, не выходила из головы сама ворожба, которая была сотворена на ратуше Альбиуса. Слишком много вопросов оставалось без ответа; и откуда взялся столь сильный колдун, и зачем он или она прикинулся женщиной, если, конечно, прекрасный образ не был мороком, обманкой для отвлечения взора, и так ли уж эта ворожба препятствовала жатве, а не была ли она ее частью? Да и те слова, что Хопер увидел на стенах часовой башни, словно продолжали гореть под его веками. Стоило закрыть глаза, он видел все то же — «Спящий просыпается. Следуй за болью. Спаси и спасешься».

Что это значило? Загадку, на которые были горазды ярмарочные зазывалы во всех столицах Берканы? Издевку, подстроенную Коронзоном? Ловушку, подготовленную для него, Хопера, высшими умбра? Зачем он им сдался? Да и Коронзону он точно не был нужен. Или вспыхнувшую на стене ратуши надпись следовало понимать напрямую? Как предупреждение, что некто спящий просыпается? Как указание, что ему необходимо следовать за собственной болью? Как настоятельный совет, что его спасение зависит от спасения кого-то его собственными усилиями? Кто он — этот всесильный советчик? Может ли так оказаться, что он в сговоре с Коронзоном, которому зачем-то сдался тот же самый человек, что был нужен и Хоперу? Или с принцем, отправившим его, Хопера, на поиски собственного сына и на поимку все того же капитана Бренина? Зачем тогда в эту историю был приплетен Эйк, которому якобы привиделась все та же загадочная красавица? Красавица или старуха? Чье видение важнее — Трига или Эйка? Что значит — следовать за болью? Ведь если он за ней будет следовать, точно разобьет голову, свалившись с обрыва. Или, чего доброго, заснет вечным сном, закинувшись сонной травой. Нет, бежать нужно от этой боли, бежать… И кого он должен спасти, чтобы спастись самому? И будет ли это спасение равно избавлению его от боли? И кто, демон его разбери, просыпается? И почему ценой розыгрыша становится жизнь Хопера?

С этими мыслями Хопер незаметно для самого себя оказался в Змеином урочище, где под охраной дружины, собранной из ветеранов и безусых юнцов, мастеровые из Альбиуса ладили вокруг менгира бревенчатый острог. Хопер смотрел на пламенеющий на каменной грани знак врат и думал о том, как было бы прекрасно подойти к менгиру, прижаться к нему и разом окончить все страдания. Пропади пропадом и этот Торн Бренин с его дочерью, и йеранский принц, и принц Триг, и Коронзон, и Эйк с Мушомом, сама жатва и даже далекая Амма заодно. Что она сказала? Не поднимайся высоко? Что-то стрясется с рукой и сердцем? Что-то черное? Невыносимая боль? А яснее она не могла выразиться? И семьсот два года назад — яснее она не могла выразиться? Не закатывать скандал, не бить посуду, а сказать — сдохнешь ты вместе со своими друзьями в Хмельной пади. Только вот он тогда не сдох. А теперь очень хочет сдохнуть. Смотрит на напрасные труды альбиусцев и хочет сдохнуть. Ведь из прошлых жатв известно, что отмеченный знаком менгир уже не интересует энсов. Он уже словно помещен в ножны и запечатан неразрывной печатью…

Ни мастерам, ни стражникам Хопер ничего не сказал. Когда он подошел к свежей могиле, Эйк приблизился и коснулся его плеча:

— Почти все тела так и остались здесь. Могилу вскрывали дважды. Когда мы искали принца Хо, и когда опакумский воевода проезжал здесь с одалской дружиной. Он забрал тело своей дочери, жены Торна Бренина — Лики. Говорят, когда развернули ковер, в котором Торн ее похоронил, она была как живая. Послушай меня, приятель. Я понимаю, ты проявил себя в Альбиусе. Можно сказать, что проклятье снял с города. Но ты не воин. Тут в округе эти воины в масках… как их… энсы, вырезали всех. Торн, судя по всему, справился с их небольшим дозором. А вот прочие куда-то ушли. Не думаешь, что маловато нас для погони за Торном? Еще бы с десяток воинов не помешало!

— Каких воинов? — не понял Хопер, словно вынырнул из черного омута.

— Мало нас, говорю, — понизил голос Эйк. — Мало! Поганые в округе!

— Нет, — мотнул головой Хопер. — И времени нет, и нужды. Справимся.

— Ну-ну, свитками будешь отбиваться? — раздраженно сплюнул Эйк и пошел к коновязи.

Хопер поймал мрачный взгляд Стайна, в который раз ощупал свою почерневшую руку, погладил сам себя этой самой рукой по щеке, приложил черную кисть к сердцу и только после этого отправился к ожидавшим его спутникам. Даже сквозь боль что-то менялось в нем самом, менялось каждую секунду, менялось непоправимо, но для того, чтобы оценить эти изменения, следовало понять, что с ним произошло на альбиусской ратуше, и почему это произошло именно с ним? Почему именно он — Хопер — избран неведомым колдуном для этой странной игры? Или больше и выбрать было некого? Не потому ли Раск бросился прочь, что почувствовал опасность подвоха? А если бы он сам не прибыл в Альбиус? Если бы не успел, не добрался, да хотя бы даже не наткнулся на Амму и не узнал о начале жатвы? Так бы и бил колокол над Альбиусом, отзываясь звоном колоколов над всей Берканой? Что это было — случайность или тонкий умысел? Или нужен был именно умбра, пусть даже из беглецов? Что в нем есть особенного кроме того, что семьсот два года назад благодаря случайности он остался жив? Или это и было главное причиной? Да полно, так можно додуматься до того, что и подстрелили его тогда в Хмельной пади лишь по одной причине, чтобы подставить под это проклятье на башне альбиусской ратуши! Никто не прорицает и не предвидит на такой срок. Никто не строит столь далеко идущие планы. Как же все это свести одно с другим, оставаясь при этом в незыблемом убеждении, что случайностей не бывает?

В следующий раз Хопер вынырнул из раздумий и боли уже у йеранской башни, возле которой тоже чернела земля на свежей могиле и стоял хмурый йеранский дозор, с которым Эйк переговорил накоротко и махнул рукой Хоперу, мол, надо уходить на север, следы Торна или кого-то вроде него были замечены чуть ближе к руинам акведука. Нет, мотнул головой Хопер, показывая на Берканский тракт, мол, пойдем точно на запад. «Какого демона? — возмутился Эйк. — Как раз на Берканском тракте были отмечены следы энсов, ты в самое пекло хочешь забраться?» «Нет, — упорствовал Хопер, — но уж поверь мне, нам нужно точно на запад».

Он и сам не мог объяснить, что заставило его повернуть на Берканский тракт. Может быть, ему показалось, что именно на западе его боль станет меньше. Или не хотел следовать предложению Эйка только потому, что оно исходило от Эйка. Точно так же, как и не смог бы объяснить, почему в испуганной, запертой на все двери и ставни деревеньке Берканке[165] повернул на север и двинулся по Урсусскому тракту[166]. Такое с ним иногда случалось, погрузившись в свои мысли, он давал волю лошади и порой иногда обнаруживал себя или у лесного родника с вкусной водой или на лугу с сочной травой. Но в этот раз лошадь словно следовала его скрытым желаниям.

Понемногу, особенно когда ему удалось слегка отдалить боль, и она стала напоминать грузного и неприятного седока за спиной, он начал понимать собственные ощущения. Верно, точно так же могла бы себя чувствовать нижняя чашка песочных часов, принимая песчинкой за песчинкой ускользающее из верхней чашки время. Только вместо песчинок в него падала безысходная тоска. Та воронка, которую он разглядел над альбиусской ратушей, теперь зияла над ним самим. Или, если быть точнее, над его рукой и над его болью, которая прирастала с каждой крупицей времени. Поняв это, он даже попытался спрятать руку под одежду, набросить на нее отводящий наговор, намотать на кисть нехитрые амулеты, но с таким же успехом он мог бы противостоять снежной лавине. Но самым страшным было не это, и даже не сила проклятья, справиться с которым он не мог. Самым страшным было то, что независимо от сковавшей его тело боли, это проклятие тоже росло. Оно питалось от затянувшей небо беды, и если и служило для этого неба защитой, если и оттягивало что-то еще более страшное, то делало это за счет любопытного умбра, который сунул свой нос туда, куда не следовало, и именно этим подписал себе смертный приговор. И поняв это, Хопер вдруг расхохотался, заставив обернуться на него удивленных спутников. Так вот ради чего его многолетние метания между древними храмами. Вот ради чего он остался жив. Лишь затем, чтобы подняться на альбиусскую ратушу и обменять собственную руку на длящуюся пытку и на тишину в ушах, которая так похожа на тишину смерти. Только одно неясно, отчего неизвестный колдун решил, что он, Хопер, даже не так, он — Бланс — будет играть в его игру? А что если бросить это тело и вновь, как когда-то, опьянеть от свободы?

— Что ты делаешь? — спросил у него Стайн вечером второго дня пути, когда отряд остановился на привал возле придорожной часовни и, отдав должное ужину, приготовился к отдыху. Шумевшие весь день сосны замерли в вечернем сумраке, стук копыт сменился потрескиванием углей в костре, и Хоперу впервые показалось, что он не мучается тишиной, а дышит ею.

— Еду с приданным мне отрядом воинов по следам Торна Бренина, чтобы найти его и передать ближайшему воеводе Берканы. Но главное — чтобы найти сына принца Трига. Разве не так?

— Ты точно уверен, что он пошел на Урсус? — хмыкнул Мушом, усаживаясь у костра и подбрасывая в него валежник.

— Точно, — кивнул Хопер. — С ним дочь, он думает только о том, чтобы излечить ее. Больше ему идти некуда. Сначала он пошел к альбиусскому менгиру, следующий менгир недалеко от Урсуса. Мы завтра повернем к нему. Ну, а уж если его там нет, нагоним Торна в Урсусе.

— Подожди! — поскреб затылок Мушом. — Ты хочешь повернуть к Двойному менгиру у развалин сторожевой башни? Чтобы чавкать к нему по Болотной хляби[167]? А какого демона мы не повернули к нему от недавней переправы? Отчего не пошли по сухому Ведьмину проселку[168]? Я уж не спрашиваю, почему мы не двинулись по следам Торна от самой йеранской башни. Мудришь ты что-то, книжник.

— Как раз нет, — пожал плечами Хопер. — Я и сам не могу объяснить, отчего я не пошел по следам Торна. Может быть лишь потому, чтобы развести костер у старой часовни и переговорить с вами в тишине и покое. Хотя, мог бы сослаться на собственное чутье. А уж его объяснить точно не смогу.

— Это да, — хмыкнул Мушом. — Чутье объяснить нельзя. Вот помню, тут недалеко, ночевал на старой мельнице. Ну, как водится, мельничиха под боком, благо ее муженек с подводой муки отбыл на хлебное торжище, и что-то меня торкнуло среди ночи одеться и свалить на сеновал. И точно. Муженек ее уже близко был! И ведь, сволота такая, с вилами женушку пришел проверять!

— Нет здесь никакого покоя, — перебил Мушома Стайн. — Всю дорогу от Альбиуса путь держали, все было в порядке, а как к этой часовне приблизились, меня словно обожгло! Вот уж и намазал загривок, а все одно печет. И ведь, погань такая, чем ближе к часовне, тем сильнее печет. Хотел до ветру сходить за угол, едва не заорал! А отойдешь в сторону, вроде нечего.

— С бабами так же, — заметил Мушом. — С одной хоть по нужде рядом присядешь, хоть в баньку, хоть в травку зеленую — и ничего. А другую только завидишь, так припекает, что сил никаких нет! Говорят, что у Торна дочь как раз из таких. Правда, девчонка еще, но если бутон цветка сшибает с ног ароматом, то как зацветет, лучше не приближаться. Такую девчонку и в самом деле нужно спасать. А что, выходит, Торна тоже жатва зацепила? Может, он себя хочет излечить? Что скажешь, Стайн?

— Для таких как Торн ребенок всегда будет важнее всего, — пробормотал Стайн. — К тому же я перебросился парой слов с его слугой — Тенером, когда тот покидал город. По словам Тенера, Торн не думал ни о чем другом, тем более, что его жена умерла одной из первых.

— Куда отправился этот слуга? — спросил Хопер.

— А кто его знает? — пожал плечами Стайн. — Вроде бы получил какое-то предписание. Или посыльный какой прибыл? Не мое дело. У него ж тоже дочь погибла. Похоронил, опечатал дом, сдал начальнику стражи и отбыл. И, кстати, не в Оду, а куда-то в эту сторону. Может, встретим его еще.

— К Стахету Вичти, — скривил губы Мушом. — Да-да, к тестю этого самого Торна. Тот как раз проходил мимо Альбиуса с одалской дружиной, ну и прислал посыльного за Тенером. Верно, старик как-то известил тестя Торна о беде. Так что, и тело дочери своей, и старческую плоть попечителя ее граф Вичти забрал в Опакум. Однако, удачно женился Торн, удачно.

— Не знаю, что он выгадывал, но всякий был бы счастлив иметь такую женушку, какой была Лики Бренин, — помрачнел Стайн. — И таких детей. Что сын, что дочь — удались на славу. С сыном, правда, Торн как-то повздорил, говорят, даже руку ему сломал, оттого парень и не показывался три года в Альбиусе, но все одно — парень загляденье! Да и в Оде у него дела шли в гору, слухами земля полнится. И попомни мои слова, помирятся они еще с отцом. Просто потому, что похожи друг на друга нутром, как две створки одной раковины. А уж дочь Торна словно жемчужина из тех же самых створок.

— И все-таки, — не унимался Мушом. — Дочь дочью, а дел этот Торн в Альбиусе натворил немало. Я не был бы столь уверен…

— Удивляюсь я тебе, Мушом, — сплюнул подошедший Эйк. — Ты что, никогда не слышал о Безумном Торне? О лучшем фехтовальщике если не Берканы, то Одалы? О герое гебонской войны, герое северного похода? О битве при Южных островах[169]?

— Постой, — растерялся Мушом. — Так выходит Безумный Торн и Торн Бренин — один и тот же человек?

— Полтора человека, — хмыкнул Эйк, — если не два. А если его дочь окажется в опасности, то и все десять.

Хопер промолчал. Сейчас, когда он сидел у костра и даже позволил себе пригубить огненного пойла из бутыли Эйка, боль почти не донимала его. Она темным силуэтом сидела напротив и как будто ждала. Что ж, тем лучше. Он уже давно собирался подробно расспросить Стайна и о Торне, и обо всех, кто сопровождал капитана, но собственные мысли не давали ему этого сделать, и вот важные для него сведения словно сами собой приходили к нему. Теперь все это нужно уложить в голове. Было бы неплохо понять еще, отчего Триг взъелся на капитана? Не потому ли, что мертвые стражники и горожане в Альбиусе случились, а найти других виновных в их смерти хлопотно и долго?

— Следы у родника, — сказал Эйк. — Отряд в пару десятков всадников проходил два дня назад. Обувь не берканская. Каблук странный.

— Возможно, те самые энсы, — кивнул Хопер. — Воины в белых масках. Их еще называют погаными. Я так понял, что многие ходили посмотреть на их тела, принесенные Манназом?

— Выходит, нам следует опасаться? — напрягся Мушом. — Спокойной ночевки не получится?

— Мушом-Мушом, — хохотнул, заваливаясь на груду принесенного валежника Эйк. — Если не хочешь беспокоиться — не беспокойся.

— Спокойной ночевки теперь долго не получится, — задумался Хопер. — Жатва началась, Мушом. Но вы ложитесь, я буду в дозоре первым. Надо кое-что обдумать.

— Что ты делаешь? — повторил вопрос Стайн, когда и Эйк, и Мушом погрузились в сон.

— Мой предыдущий ответ тебя не устроил? — пробормотал, глядя на огонь, Хопер.

— Ты же и сам понял, — наморщил лоб Стайн. — Не обижайся, лекарь. Если бы не эта зараза на моем загривке, я бы не спрашивал. Вот я — стражник. По нужде — воин. Да и всегда воин. Пока жив. А ты? То ли лекарь, то ли колдун, то ли этот… писец, что ли? Книжник, демон тебя раздери. Ни то, ни се. К тому же еще и барон, я слышал. Без баронства. А ведь, судя по лицу, не молод. Хорошо, если мой ровесник. Живешь-то ты чем? Не каждый день лекарю дают лучших воинов и отправляют его не лечить, а охотиться. Тебе ж вроде и жалованья не положили?

— Плохой из меня охотник, — согласился Хопер. — Живу прошлым, смотрю в будущее, опасаюсь настоящего. Я летописец. Без жалованья, да. Кроме всего прочего. Но так ли уж важно это все… прочее? Сейчас для меня самое время. Надо все видеть и запоминать. А потом… переносить в летопись.

— Чудно! — покачал головой Стайн. — А не боишься… свидетельствовать? Время горячее, может и припечь, и по голове пристукнуть.

— А ты не боишься? — спросил в ответ Хопер.

— Отбоялся, — буркнул Стайн и тоже повалился на груду валежника, оставив Хопера сидеть у костра. Дождавшись, когда в ночной тишине смешается сопение и храп сразу трех воинов, Хопер поднялся и пошел к часовне. С каждом шагом рука его словно погружалась в лед, а боль топала следом. Когда он приблизился к древнему сооружению, боль навалилась на него со спины. Войдя внутрь, он уже едва не кричал от боли. И вроде никакой магии, ничего похожего не мог разглядеть. Разве только на крохотном алтаре, вырезанном из тяжелого кедрового пня, на котором тлела вылепленная из глины лампада, что-то было. Хопер прищурился, прочитал наговор на ночной пригляд, и, прежде чем упасть от полыхнувшего ему в лицо жара, успел разобрать вспыхнувшие и исчезнувшие на алтаре слова — «Из плоти в плоть».

Он пришел в себя только через час. Выполз из часовни, сплевывая непонятную горечь и потирая виски, в которых по-прежнему пульсировала боль, добрел до костра, и только там обнаружил, что чернота на его руке перехлестнула запястье и продвинулась к локтю. Ненамного, на палец, но продвинулась. «Так, значит, — подумал он с непонятной злобой. — Забавляешься? Ну, забавляйся. Только бойся того мига, когда я узнаю, кто ты».

Четверка прибыла к двойному менгиру на четвертый день пути, когда солнце уже село. Над обновленной бревенчатой стеной пылал факел, и дозорный остановил было отряд в полусотне шагов, пообещав проткнуть стрелой каждого, кто попытается подойти к воротам до утра, но Эйк подал коня вперед и прорычал, что если молодец не бросится тут же за старшиной дозора, то утром ему лучше всего будет спуститься со стены с обратной стороны острога и бежать куда глаза глядят. Уже через полчаса все четверо сидели вокруг костра, пили горячий ореховый отвар и слушали рассказ старшины дозора Вегена о том, что произошло у менгира позавчера. Хопер прикладывался к чаше, не говоря ни слова, а Мушом довольно потирал руки, потому как, судя по описанию, принц Хо или Хода был в полном порядке и отправился из селения к Урсусу в здравии и бодрости. Старшина дозора только разводил руками, сетуя, что сразу разглядел сходство одного из молодых воинов с наследником, но счел его случайностью, да и видел-то последнего мельком и уже давно. Впрочем, добавил, что и принц, и его спутники бились как настоящие воины и по сути спасли селение. К тому же, кажется, до Урсуса они добрались благополучно, потому как две дюжины стражников прибыли уже на следующий день.

— Как же так? — с опаской потрогал шрам на собственной шее Стайн. — Выходит, капитан Кригер зарубил собственного стрелка? Флита? Помню я этого парнишку, да. Все умничал. Но с Кригером-то что стряслось? Он, конечно, был на слово скор и на язык остер, но даже спьяну никогда разума не лишался.

— Магия! — понизил голос Веген и, переведя взгляд на Хопера, нахмурился. — Эй! Что с тобой, уважаемый? У тебя глаза как черные провалы! Болит, что ли, что-нибудь?

— Болит, — кивнул Хопер и поднялся. — Пошли.

— Куда это? — не понял старшина дозора.

— Неси лопату и показывай, где закопали этого Кригера, — объяснил Хопер. — Мне надо на него посмотреть.

— А чего на него смотреть-то? — не понял Веген. — Я целый день есть не мог, как его когти и зубы увидел…

— Сказано, неси лопату, значит неси, — отряхнул порты Эйк. — Мне вот тоже любопытно, рядом с кем сражался принц Хо. Подумай, Веген, ведь этот самый Кригер мог и его убить.

Могила была неглубокой. Кригера закопали в стороне и от острога, и от могилы энсов, да еще привалили тяжелым камнем и забили вокруг него несколько можжевеловых кольев. Эйк отвалил камень в сторону, Хопер посоветовал убрать колья, потому как толку от них чуть, а когда из-под земли показалось котто и сапоги Кригера, дал знак Стайну, и тот, зацепив покойника багром за пояс, выволок на край ямы.

— Святые боги! — схватился за рот Мушом.

Труп выглядел и пах так, как будто его закопали пару месяцев назад. Кожа на теле вздулась, покрылась черными пятнами, волосы клоками отставали от головы вместе с кожей. Но даже в этом непотребстве можно было разглядеть и кривые звериные когти на пальцах, и коверкающие лицо клыки.

— Что это творится-то? — в ужасе прошептал Веген, удерживая над трупом шипящий факел.

— Магия, — прошептал Хопер, наступая ногой на длинный берканский мушкет, у которого сгнил приклад, а ствол съела ржавчина. — У всего есть две стороны. Жизнь — маятник. Лепишь магией зверя, наливаешь его силой, будь готов, что когда сила схлынет, останется яма. Пепелище. Видишь, она пожирает даже то, что оказалось рядом.

— И что с этим теперь делать? — спросил Эйк.

— Закапывай, — пожал плечами Хопер. — Хотя, можешь и сжечь. Поверь мне, теперь это уже все равно. Главное — я увидел.

— И что же главное? — прошептал белый как диск луны Стайн.

— Эта жатва будет страшнее прочих, — ответил Хопер. — Кажется, люди обойдутся без помощи жнецов в смертоубийствах. И еще одно. Если правда, что на груди у него был стрикс, то все еще хуже.

— Чем хуже? — не понял Мушом.

— Тем, что он не смог противостоять обращению, — ответил Хопер. — Хотя пытался. Что ты рассказывал об этой лекарке, Чиле, Веген? Куда она ушла?

— Да никуда она не уходила! — едва не выронил, обжегшись, факел Веген. — Я же говорю, исчезла! Вот как стояла, так и исчезла!

Хопер смотрел на раздраженного старшину и думал о том, что даже не самый умелый фокусник с магическими задатками может сплести в секунду наговор, чтобы отойти в сторону, пока пара десятков ярмарочных зевак будет глазеть в изумлении на то место, где он только что был. Но зачем это старой бродяжке?

— Можешь показать это место? — спросил Хопер. — Ты вроде говорил, что она исчезала не один раз?

Через несколько минут Веген уже топал ногой по проплешине на траве недалеко от менгира:

— Вот, в прошлом году здесь костер ладили. Вот как стояла, так и исчезла. И в тот раз, и в предыдущий. На этом самом месте. Я еще думал, вот погань, появишься еще раз, точно прикажу розгами высечь за шуточки, а как появилась, ну словно язык проглотил. Так ведь она считай что и спасла нас!

Хопер отстранил Вегена, опустился на колени, ощупал землю, спросил:

— Что она еще здесь делала?

— Чего-чего… — пробурчал Веген. — Отвар пила. Предсказывала. С Торном о чем-то говорила. Что-то его дочери подарила. Под менгиром стояла. Снилась мне, поганка старая.

— Под менгиром стояла, — повторил Хопер, поднял глаза на две соединившихся над ним скалы и пробормотал про себя — «Значит, будут ему знаки?». И в тот же самый миг на темных, укутанных ночной мглой гранях вспыхнули и исчезли две руны — «Два и один».

— Эй! — услышал Хопер встревоженный голос Вегена и почувствовал прикосновение. — Ты жив или как? Окаменел, что ли?

— Это ж книжник, — раздался как будто в отдалении голос Эйка. — Наверное, книжку какую-то вспомнил. Я вот, когда учился читать, так же каменел, когда свиток развертывал. Причем — любой свиток. Наверное, и сейчас окаменею. Хорошо, что у меня свитка нет.

— Да ладно, — крякнул Веген. — Ты его глаза видел? У меня мать когда от поганой болезни помирала, такие же глаза были. Так и упала замертво. От боли. А я стоял рядом, смотрел на нее, губы грыз и сделать ничего не мог. Сам бы упился на ее месте, все легче, а она не переносила это дело.

— Может, его водой облить? — поинтересовался Мушом.

— Не нужно меня водой, — с трудом пошевелился Хопер и медленно поднялся на ноги. — Обманула тебя бабка, Веген. Бросила наговор, отвела глаза и пошла себе к воротам. Только ты уж не пытайся ее высечь. Себе дороже выйдет. О чем она тебе снилась?

— Как это «о чем»? — не понял Веген. — Ты не подумай плохого, я, конечно, сны разные смотрю. Разное случается в снах, я, вроде, бессемейный, так что какие хочу, такие сны и смотрю. Но с бабкой этой — ни-ни. Просто, подошла, как будто вот на этом самом месте, за плечи меня взяла и сказала: «Помучиться тебе придется, Веген, но недолго. Из плоти в плоть, дорогой, из плоти в плоть». Хотел я ей сказать, какой я тебе «дорогой», старушка, да только проснулся. Так и не сказал.

— Показывай, — сказал Хопер.

— Что показывать? — не понял Веген. — Это же сон был.

— Сон не сон, а глаза у тебя не светлее моих, — заметил Хопер. — Что болит? Рана, зараза какая, опухоль, еще что? Показывай. Сразу после того сна прихватило? Или чуть позже?

— Да тем же вечером, — сплюнул Веген и стал распускать котто. — Ну мало ли… У моей матери такая же дрянь на горле вскочила. Это дело такое…

— Замолчи, Веген, — прошептал Хопер.

— Мать моя, — прошептал Мушом.

— Плохие тебе сны снятся, Веген, — протянул Эйк.

— Да что там? — испугался Веген. — Ведьма она, эта Чила. Вот видят боги, ведьма!

— Не кричи, — приказал Хопер, подошел ближе и прикоснулся к широкой, помеченной множеством старых шрамов, груди Вегена. Основа эйконского узора была вычерчена на ней. Треугольник, вписанный в круг. Верхний угол на полпути между гортанью и чревным сплетением, два нижних справа и слева от него. И тот, что был под сердцем, исходил гноем и выдавался покрасневшей шишкой.

— Ты не раздевался в этом своем сне, случаем, Веген? — поинтересовался Мушом.

— Нет, приятель! — замотал головой Веген. — Да чтоб мне сдохнуть, если я вру!

— Раздеваться тут совсем не обязательно, — задумался Хопер. — Это ожог, а сильный колдун может его устроить и пальцем через гарнаш. А вот опухоль… Да не дергайся ты, я лишь потрогал. Я ведь все-таки лекарь. А ну-ка, Эйк. Плесни-ка своего пойла в две чашки. Да не жалей. И одну дай Вегену, а другую мне.

— Вы чего же? — не понял Эйк. — Пить собираетесь? А мы? Так может, вчетвером и опрокинем?

— Вегену дай, — мотнул подбородком Хопер, и в тот самый миг, когда Веген поднес к глотке объемистую чашу с огненным пойлом, мгновенно опустил во вторую чашу короткий нож, полоснул им по рыжей груди стражника и почти сразу же плеснул в нее оставшееся пойло.

— Да что же ты поганец делаешь! — взревел Веген, отбрасывая чашу и хватаясь за меч.

— Лечу, — пожал плечами Хопер.

— Как это? — не понял Веген и принялся ощупывать собственную грудь, на которой исчезли и круг, и треугольник, а вместо страшной опухоли красовалась небольшая ссадина.

— Ядреный корень, — присвистнул Эйк. — Да ты, Хопер, считай, на моих глазах вторую ратушу обрушил. Вот если бы ты больные зубы так удалял, озолотился бы!

— Мать моя, — расплылся в улыбке Веген. — Ты ж… благодетель! Я уж собирался помирать! Что я тебе должен?

— Ничего, — ответил Хопер, сжимая в кулаке обычный, размером с лесной орех, камень.

Энсы напали на отряд, когда уже городской холм и стены Урсуса появились из-за деревьев. Полдюжины воинов в белых масках вышли из-за арки акведука и двинулись на четверку. Заскрипела, обрушиваясь, вековая ель за спиной крохотного отряда.

— Это что еще за напасть?! — заорал Эйк, но Хопер уже стоял на земле с обнаженным мечом.

— Успокойся, великан. Это как раз те, кого называют погаными. Кажется, Веген рассказывал о пятнадцати ушедших энсах? Судя по всему, они потеряли лошадей.

— Они потеряли еще и пятерых собратьев, — размазал по лбу выступившую испарину Мушом. — От ели идут четверо.

— Я свою лошадь не отдам, — обнажил меч Стайн.

— А ведь красиво идут, — растянул губы в улыбке Мушом. — Ты посмотри на их мечи! В самом деле, над каждым словно рой пчел, если бы каждая была с осколок стекла! Так вот что имел в виду Веген, когда говорил, что их клинки как мозаика в храме — делятся на части и витают над их головами… Видят боги, будь я чуть помоложе, обделался бы еще до схватки.

— Не застывай, — посоветовал Хопер, отгоняя лошадь в кустарник шлепком по крупу. — Будешь быстр — уцелеешь. Стоит замереть, как любой из их мечей может обратиться пикой, а то и стрелой и пронзить тебя насквозь.

— А ты хорошо стоишь с мечом, — заметил Эйк, взглянув на Хопера. — Слишком хорошо для лекаря. Да и для книжника неплохо. Посмотрим, как ты сражаешься. Спиной к спине?

— Ты бы видел, как я сражаюсь со свитком в руке, — ответил Хопер. — Нет. Глухая защита не по мне, Возьмите на себя шестерых. Если что, зовите на помощь.

Эйк удивленно поднял брови, но Хопер уже не смотрел на него. Энсам нельзя было дать сблизиться друг с другом, поэтому он сам двинулся навстречу противнику. Остановился в паре десятков шагов от четверки, в которой сразу выделил старшего, и который один стоил десятка воинов, взметнул над головой меч, прихватив клинок второй рукой и медленно поднес его ко лбу. Энсы явно не ожидали знакомого приветствия перед схваткой и замерли. Короткой паузы хватило Хоперу для того, чтобы на языке, который в Терминуме назывался храмовым, предложить воинам сдаться. Как и следовало ожидать, предложение принято не было. На него ринулись трое, а над их головами блеснули стальные осколки, которые отправил во врага главарь. Знал бы он, против кого обнажил клинок…

Хопер сразил всех троих, легко уходя от их живых мечей, отбивая развернутым плашмя клинком брошенные в него острия, и ни разу не соприкоснувшись ни с одним из противников клинок в клинок. А когда и главарь отряда осел на проселок, заполучив в горло им же посланный осколок, за спиной Хопера раздался восхищенный возглас Эйка:

— Что ты творишь, лекарь? Если ты такой же лекарь, как мечник, ты не только опухоли одним взмахом… ты мертвецов должен оживлять!

— Не обучен, — с сожалением вздохнул Хопер и тут только понял, что его спутники обошлись без серьезной схватки. Шестерка была посечена стрелами подскочившего отряда стражников. Спрыгнувший с лошади седоусый старшина ухмыльнулся, покачал головой и поклонился Хоперу:

— Так вот это, Эйк, и есть ваш лекарь? Прими мое восхищение, уважаемый. Никогда не видел, как сражаются эйконцы, но мне кажется, что ты бы сладил с любым из них.

— Хопер Рули, — поклонился стражнику Хопер. — С эйконцами не схватывался, и не жажду. Судьбу испытывать можно, но лучше над ней не насмехаться.

— Хорошо сказано, Хопер, — спрятал под пышными усами улыбку старшина. — Мастер стражи Урсуса Шэк к твоим услугам. Охотимся за этим отрядом второй день, лишили их лошадей, срубили пятерых всадников, сами потеряли троих воинов, но никогда бы не подумали, что они выйдут на вас да еще у самых стен города. Правда, уверен, что старина Эйк обидится, что не дали ему помахать мечом, но кубок вина в кабаке у Тика его успокоит.

— Два кубка! — крякнул Эйк. — И то только потому, что я смогу поведать друзьям, что видел лекаря, который держит меч так, словно родился с ним в руке и прожил так уже лет двести!

— Скажи еще, что тысячу, — скривился Хопер, заставив закатиться в хохоте столпившихся вокруг стражников.

— Не, — почесал затылок Эйк и добавил, прежде чем вновь разразиться хохотом. — За тысячу лет ты бы научился их сбивать с ног взглядом!

— Хорошо, что мы тебя встретили, Шэк, — подал голос Мушом. — Принц Триг послал нас вместе с Хопером на поиски принца Хо. Он в городе?

— Также нам нужен капитан одалской гвардии Торн Бренин, — добавил Хопер.

— Что ж, — помрачнел Шэк. — Вы пришли туда, куда и нужно. Третьего дня я лично встречал на воротах Урсуса и одного, и другого, и еще нескольких их спутников.

— И что же с ними теперь? — насторожился Хопер.

— Принц Хо ранен, — вздохнул Шэк. — И ранен серьезно. Третий день без чувств, и неизвестно — выживет ли он еще или нет. К тому же, сама по себе история темная, в которой, говорят, не обошлось без магии, а колдунья, которая ее сотворила, как сквозь землю провалилась. А Торн Бренин в темнице.

Через три часа Хопер вместе с Эйком сидел в молельне городской темницы и ждал свидания с Торном. Того привели в цепях. Торн был бледен, но как будто спокоен. Он кивнул Эйку, с которым оказался отдаленно знаком, звякнув цепями, присел на скамью и посмотрел на Хопера. Тот дождался, когда по кивку Эйка уйдут стражники, и представился:

— Меня зовут Хопер Рули. Я лекарь, немного маг, книжник и… разное другое. Путешествую из города в город. На днях попал в Альбиус, воспользовался везением и снял ворожбу с города. Нет, не поднимай брови, не жатву. Принц Триг, который замещал на тот момент погибшего бургомистра, нанял меня, чтобы я нашел его сына, принца Хо, известного в альбиусской роте стрелков как Хода. Кроме всего прочего мне поручено отыскать тебя, Торн Бренин, и передать в руки ближайшему берканскому воеводе. Со мной в Урсус прибыл вот Эйк, а так же Мушом и Стайн.

— Принц Триг выделил тебе славных помощников, — усмехнулся Торн.

— Малым числом, — заметил Эйк.

— Но лучших, — кивнул Торн. — А ведь ты везунчик, Хопер Рули. Говоришь, в Альбиусе тебе повезло? Так тебе повезло и в Урсусе. Я перед тобой, уже пойманный и закованный в цепи. Хорошо хоть в клетке сижу не в цепях. К тому же в руках не просто берканского воеводы, а считай, что самого короля Йераны. Вот только принц Хо при смерти.

— Надеюсь, что не при смерти, — качнул головой Хопер, вглядываясь в лицо Торна. — По слухам, он серьезно ранен, но жив. Надеюсь, мне удастся на него взглянуть. А если боги помогут, то и вернуть его в чувство. Шэк обещал содействие с этим. Завтра же.

— Завтра меня казнят, — сказал Торн. — За убийство стражников Альбиуса, за то, что не уберег принца от тяжелой раны, за самоуправство и за оставление места службы. Конечно, когда Хода очнется, король Йераны на радостях может меня помиловать, но вряд ли это меня уже обрадует.

— Насколько я помню, ты в отставке? — удивился Хопер. — К тому же ты не подданный Йераны!

— Война, — звякнув цепями, пожал плечами Торн. — На войне отставников не бывает. И подданные отдельных королевств становятся подданными Берканы. Так что твои хлопоты окончены.

— Где твоя дочь? — спросил Хопер.

— Зачем она тебе? — нахмурился Торн. — Ей не выдвинуто никаких обвинений.

— Вас вышло из Альбиуса восемь человек, — сказал Хопер. — В пути к вам присоединились монах и еще один стражник. Двоих стражников и капитана Кригера вы потеряли в пути. Монах ушел от вас уже в Урсусе.

— Ушел в храм, — кивнул Торн, — но он не сможет свидетельствовать о происходящем в Альбиусе, мы встретили его позже.

— Вас осталось пятеро, — продолжил Хопер. — Хода в глубоком обмороке, ты, Соп и Брет приговорены к казни. Монаха, кстати, уже нет в городе. Храм быстро взял его в оборот и нагрузил какой-то работой. В качестве наказания.

— Раздери меня демон… — скрипнул зубами Торн. — Вот уж кто ни в чем не виноват, так это Вай… Впрочем, работа — это не казнь. И Соп и Брет тоже не заслуживают казни. Но думаю, они признают вину и отправятся на поле битвы, чтобы искупить ущерб, пусть даже ни в чем не виноваты. Казнят только меня.

— А почему бы тебе не признать вину? — спросил Хопер.

— Мне? — Торн снова стиснул зубы. — Ты думаешь это поможет? А тебе знакомо слово «честь», лекарь?

— Ты мог бы восстановить ее в битве! — буркнул Эйк.

— Честь — это не платье, — покачал головой Торн. — Ее нельзя зачинить. Брету и Сопу проще, они выполняли мой приказ. В этом их и обвиняют. Вай вообще случайный человек… Хода придет в себя, монарх остынет, и их отзовут из роты обреченных.

— Неужели нет ни одного высшего вельможи, который мог бы поручиться за тебя? — спросил Хопер. — Тогда бы не потребовалось твое признание вины.

— Нет, — мотнул головой Торн. — К тому же я понял, что меня казнят в любом случае…

— А твой тесть? — спросил Эйк. — Он ведь очень влиятелен. Я слышал, что ты его…

— Спас? — спросил Торн. — Не уверен, что теперь он так уж радуется тому, что я его спас. Кстати, задержал меня его сын. Я не уберег его сестру. И не уберег дочь своего тестя. Я злейший враг всего семейства Вичти. Думаю, большего тебе знать и не нужно.

— Но ты уберег собственную дочь, — напомнил Хопер.

— Ты опять о ней? — напряг скулы Торн.

— Эйк, — повернулся к воину Хопер. — Мы говорили с тобой об этом?

— Да, — кивнул великан. — И я готов повторить это при Торне. Клянусь, что все сказанное останется между нами. И здесь я только потому, что без меня тебе не удалось бы увидеться с Торном. Но запомни, Хопер, я вверяю тебе свою честь.

— А моя честь останется при мне, — усмехнулся Хопер и сказал, наклонившись вперед. — Я пытаюсь остановить жатву или хотя бы ослабить ее.

— Разве ты бог? — прищурился Торн.

— Нет, — с сожалением покачал головой Хопер. — Но и обычный воин, встав в нужном месте, может сдерживать целое войско.

— Не знаю, как насчет войска, но ратушу в Альбиусе он обрушил, — хмыкнул Эйк. — Да, снять ворожбу было непросто. Да и сражается так, что впору позавидовать.

— Так что тебе нужно от меня? — спросил Торн.

— От тебя и твоей дочери, — поправил его Хопер. — Разгадка. Мне нужно объяснение. Вы противостояли жнецу. Не пали ниц, даже говорили с ним. Как он выглядел?

— Как воплощенный ужас, — процедил сквозь стиснутые зубы Торн. — Серый, огромный, с черными масляными косами на голове. И с чудовищной глевией в руках.

— Коронзон не соврал, — потер виски Хопер. — Это был Дорпхал. Впрочем, кто же еще…

— Ты знаешь имя жнеца? — удивился Эйк.

— Я не только лекарь, но и книжник, — развел руками Хопер. — Иногда сам удивляюсь, чего только не хранится у меня в голове. Но мне нужно закончить с Торном. Послушай, капитан. Я смотрю на тебя и вижу в тебе достаточно силы, чтобы ты смог вынести самые тяжелые испытания. Но я не вижу того, что позволило бы тебе устоять. А это важно.

— Ты хочешь сказать, что устоять мне помогла моя дочь? — сдвинул брови Торн.

— Не знаю, — покачал головой Хопер. — Возможно она, возможно — вы вместе словно медь и олово, которые, сплавляясь, рождают прочную бронзу. Скорее всего — вы вместе. Но чтобы понять это, мне нужно увидеть ее.

— Дай подумать… — ответил Торн после паузы. — Предположим, что я скажу тебе, где ее искать. Как ты хочешь ее использовать? Так же присмотришься и отпустишь восвояси? Или закуешь в цепи? Зачем она тебе?

— Только не в цепи, — твердо сказал Хопер. — Да и как я могу отпускать восвояси кого бы то ни было? Я не стражник, и не тюремный надзиратель, а она — свободный человек. Но уверяю тебя, если хотя бы тень моего предположения верна, — ей нужна защита.

— И ты защитишь ее? — спросил Торн.

— Если кто и способен защитить ее, только он, — кивнул Эйк. — Ты давно меня знаешь, Торн. Я просто так словами не разбрасываюсь.

— Я могу попытаться, — пожал плечами Хопер. — Во всяком случае, не дать ей превратиться в то, во что превратился Кригер.

— Мне это не подходит, — усмехнулся Торн. — Ты можешь попытаться? А я могу попытаться сбросить эти цепи. Видишь?

Торн встал и начал ожесточенно трясти цепями.

— Все в порядке! — рыкнул Эйк на вбежавших в зал стражников. — Дайте договорить!

— Чего же ты хочешь? — нахмурился Хопер.

— Ты должен защитить ее! — отчеканил Торн. — Спасти от смерти, спасти от жатвы, избавить от участи Кригера. Не за ее красивые глаза, к ним ты не смеешь даже прикасаться! Но я могу отписать свой дом в Альбиусе, чтобы ты старался не зря. Поклянись в присутствии Эйка, что ты спасешь ее!

— Поклясться? — удивился Хопер. — И заниматься ее спасением? Не слишком ли высокая плата за то, чтобы посмотреть на нее?

— Тебе решать, — опустился на скамью Торн. — Это ты пришел ко мне, а не наоборот.

— Это все, что я могу для тебя сделать? — спросил Хопер.

— Я бы попросил тебя еще о чем-нибудь, но ты ведь не бог… — закрыл глаза Торн.

— А если бы я был им? — усмехнулся Хопер.

— У меня есть срочные дела, после которых я могу и сам подняться на эшафот и даже оторвать воротник от своей рубахи, чтобы палачу не пришлось его подгибать, — пробормотал Торн. — Если бы ты был бог, я бы попросил тебя вытащить меня из темницы. Ну или хотя бы сделал так, чтобы никто мне не помешал. Запоры на моей клетке так себе…

— Я не бог… — развел руками Хопер.

— Значит, завтра меня казнят, — кивнул Торн. — Как негодяя и преступника.

— Не считаю тебя негодяем и не думаю, что ты преступник, — поморщился Эйк.

— Ты не король Йераны, Эйк, — процедил сквозь зубы Торн. — Впрочем, будь ты королем, все могло быть еще хуже. Ты слишком горяч, дружище.

— Ты все еще Безумный Торн, — покачал головой Эйк.

— Папаша Торн, — не согласился капитан. — Отец двоих детей. И в беде, как я узнал, оба моих ребенка. Мой сын, Макт, пропал где-то в окрестностях Фриги. Я бы вырвал себе сердце, не сходя с этого места, если бы мог надеяться, что кто-то спасет моих детей, но прошу тебя, займись хотя бы дочерью.

— Ладно, — согласился Хопер. — Не знаю, удастся ли вызволить тебя из темницы, но клянусь отыскать твою дочь и оберегать ее. Хотя бы до тех пор, пока ты не сможешь делать это сам.

— Из могилы? — поинтересовался Торн.

— Значит, до конца собственной жизни, — пожал плечами Хопер. — Или пока беда не рассеется над ее головой. Но уж если погибну сам, не обессудь.

— Ты для этого заставил меня присутствовать при разговоре? — пробурчал Эйк. — Что ж, я свидетельствую. Хорошо хоть не сговорились о побеге.

— Я не бог, — напомнил Хопер.

— Наклонись ко мне, лекарь, — сказал Торн. — Я скажу тебе и только тебе, где искать следы моей дочери.

Тем же вечером, оставшись в одиночестве в каморке, снятой под косой крышей трактира Тика, Хопер разделся по пояс, сделал на груди надрез, смешал собственную кровь с огненным пойлом и начертил на полу многолучевую звезду. Он соединял линии с предельной осторожностью, и все же, когда сомкнул последние из них — едва не опалил лицо. Низкое, но жаркое пламя поднялось на локоть от пола, но вслед за этим опало и явило отливающий пурпуром рисунок.

— Кто? — донесся откуда-то извне глухой и низкий голос. — Какого демона?

— Хопер, — произнес колдун и тут же поправился. — То есть, Бланс. Ты должен мне, Коронзон. Нужна твоя помощь.

— Как ты сумел? — раздалось в ответ, и из рисунка начало подниматься чудовище. Сначала появился обтянутый кожей гигантский череп, затем заостренные плечи, вслед за этим руки, грудь, ровно до тех пор, пока снаружи не оказалось ужасное тело по пояс. Это был скелет обтянутый кожей, но он был больше любого человека, да и под серой кожей явно пряталось больше костей, чем было привычно для смертного. И все же даже в таком виде он напоминал кардинала Храма Кары Богов.

— Мог бы явиться и по-домашнему, Коронзон, — заметил Хопер. — Думаешь, великое удовольствие разговаривать со жнецом?

— Как ты сумел меня вызвать? — оскалило зубы чудовище. — Никто не знает этого заклинания, кроме… Да нет, вовсе никто не знает! Как?!

— Амма прозрела, что я тебя вызову, — признался Хопер. — Много лет назад, еще до той битвы. Прозрела и запомнила, как я это делал. И рассказала мне. Я, правда, тогда счел это шуткой…

— Удобно иметь женушку, на которую можно все свалить, — проворчало чудовище. — С другой стороны, не потому ли она тебя бросила? Прозрела не то, что нужно? Никогда я не завидовал тебе, Бланс. Жить с провидицей…

— Мне не до шуток, — процедил сквозь зубы Хопер.

— Надо же, — удивилось чудовище. — Вот уж не предполагал, что когда-нибудь услышу подобное.

— Помоги мне, — повторил Хопер. — И то, что прошу я, не зачернит твоей руки и не будет испытанием для твоей смелости.

— Я так понимаю, ты нашел Торна Бренина и принца? — поинтересовалось чудовище.

— Именно, — кивнул Хопер. — Принц, правда, тяжело ранен, но, надеюсь, оправится. А вот с Торном Бренином — беда. Завтра его казнят.

— А его дочь? — поинтересовалось чудовище.

— Она исчезла, — ответил Хопер.

— Любопытно-любопытно, — заскрипело чудовище. — И чего же ты хочешь? Легкой смерти для него?

— Для таких, как Торн, всякая смерть будет легкой, — сказал Хопер. — Я прошу для него жизни. Тебе это ничего не будет стоить. Явишься ночью в темницу, да хоть постоишь на ее крыше. Нужно лишь, чтобы тюремщики заснули. Лишились чувств. Остальное Торн сделает сам.

— Даже так? — удивилось чудовище. — А ты знаешь, что после вот такой прогулки и даже после вот этого разговора, я буду ближайшие несколько дней мучиться с головной болью? Я ведь не Дорпхал и не Атраах[170]! Я не высший умбра! Мне это дается дороже! Куда дороже!

— Я же мучаюсь? — стянул перчатку с руки Хопер. — Чернота растет, Коронзон.

— Ты останешься должен, — клацнуло зубами чудовище. — Это слишком большая услуга.

— Я понимаю, — кивнул Хопер.

— Ладно, — сверкнуло провалами глазниц чудовище. — Только постарайся на будущее обходиться без внезапных вызовов…

— Ты же переплетешь заклинание вызова сегодня же, — усмехнулся Хопер. — Так что теперь… до следующего прозрения. Впрочем, Амма теперь сама по себе.

— Она всегда была сама по себе, — расхохоталось чудовище и добавило, уже исчезая в гаснущем рисунке. — Всегда удивлялся, как ты этого не понимал, Бланс…

Когда Коронзон исчез, Хопер шевельнулся не сразу. Он еще минут пять сидел, глядя на выжженный на полу рисунок, ожидая, когда невыносимая боль, стиснувшая ему виски, отступит, но боль не отступала, поэтому Хопер тяжело поднялся, раскатал на выжженном следу циновку, взял свой мешок и вытряхнул его содержимое на топчан. Пару минут он раскладывал по одеялу клочки пергамента, пузырьки, птичьи перья, куски ткани, мешочки, коробки и глинки, пока не нашел каждому предмету его место. Затем осмотрел все это сомнительное богатство и взял в руки книгу, которую получил от Аммы. Сначала он отсчитал двадцать первое слово с начала и несколько секунд рассматривал его. Затем прочитал сначала вторую страницу, затем первую. После этого открыл двадцать первую страницу и прочитал ее тоже. И точно так же прочитал двадцать первый лист, обнюхивая его с обеих сторон. Наконец он открыл вторую главу, которая начиналась на пятой странице, и прочитал первый стих — «Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому. И если не сгоришь — неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая. Но не отринешь беду, ибо беда в тебе».

— Беда в тебе, — повторил Хопер, задумавшись. — Спасешься спасая. То, что надо. Беда в тебе.

Он быстро покидал в мешок разложенное богатство, но когда ему на руку попал камешек, вырезанный из тела Вегена, вновь замер. В камне, как будто не было никакой магии, но без всякого сомнения, какая-то загадка в нем имелась. Камень и книга. Спящий просыпается. Как это связать?

Просидев в неподвижности еще пару минут, он неловко шевельнулся, почувствовал, что боль снова наваливается на него тяжелой тушей, поморщился от ожидания бессонной ночи, нащупал под левыми ребрами отметину, которую сделал сам себе для обряда, и вдруг, не отдавая себе отчет, подхватил нож, которым вскрывал кожу на груди и несколькими движениями расчертил на собственной коже треугольник и круг, чтобы затем вставить в уже готовую рану обычный дорожный камень, вырезанный из тела Вегена.

Впервые за несколько дней боль отступила, отплыла, прижалась в угол. Хопер повалился на ложе и закрыл глаза.

— Эй! — застучал в дверь каморки трактирщик Тик. — Что там у вас происходит, господин Рули? Вы колдуете, что ли? В комнате под вами выморозило потолок! Паленым пахнет! И все мои посетители последние полчаса пролежали на полу в беспричинном ужасе! Некоторые обделались! И я в том числе! А некоторые упали с бокалами вина в руках! Прекратите, господин Рули, иначе вам придется искать себе другое жилье!

— Я сплю уже давно, Тик, — зевнул, кутаясь в одеяло, Хопер. — А про колдовство ты сам себе все придумал. И про то, что заставило тебя и твоих гостей обделаться. Наверное, мясо было несвежим в жарком. Советую, больше добавлять специй. И вываривать как следует.

— Ну конечно, — озадаченно почесал нос Тик. — Конечно, вываривать. С чего это я взъелся. Спасибо, господин Рули. Кланяюсь. Вот ведь, взбрело же в голову…

Казнь была назначена на раннее утро. Хопер поднялся затемно, удостоверился, что боль все еще держится в отдалении, осмотрел собственную грудь, узор на которой был едва виден, а камень не виден вовсе, хотя и прощупывался, умылся, потребовал у сонного Тика горячей еды, но довольствовался холодным окороком с сухим хлебом и глотком райдонского вина и вышел на улицу, когда солнце еще не успело подняться над городскими стенами, а над площадью клочками истаивал туман. Народу собралось не слишком много, видно недавние события в городе по-настоящему испугали горожан. Выходящие на площадь окна королевских покоев напоминали бойницы спящей крепости. Фонари над площадью тлели словно поздние светляки. Зато в галереях темницы бегали с факелами стражники и светились все окна. На эшафоте палача не оказалось. Вместо него вокруг плахи расхаживал одутловатый вельможа в дорогом котто и как будто довольно потирал руки.

— Это Бран Вичти, — прошептал пробившийся вместе со Стайном к Хоперу Мушом. — Да, как я понял, шурин Торна Бренина. Смотри, явно радуется его смерти. Только палача я что-то не вижу. И бургомистра.

— Мы были у дома Унды, — процедил сквозь зубы Стайн. — Двери заперты и опечатаны. Вряд ли там кто-то есть. Нам во всяком случае попасть внутрь не удалось. А Бран-то и в самом деле радуется. Я слышал, что у шурина Торна нет своих детей. Вообще семьи нет. И тесть вроде бы собирается отписывать большую часть наследства детям дочери. Тенер, во всяком случае, болтал об этом. Так что, я не пожелал бы племяннице попадать в руки собственного дядюшки. А вот и Эйк!

— Ты где пропадал, Эйк? — нахмурился Мушом.

— Был в трактире Тика, — с подозрением уставился на Хопера Эйк. — Справлялся, не разгуливал ли ты ночью где-то, приятель.

— Я спал как убитый, — отмахнулся Хопер. — И лучше бы поспал еще пару часов. Отчего тянут с церемонией?

— Да, — взъерошил короткие волосы Эйк. — Тик подтвердил, что ты спал. Впрочем… Ну да ладно. Казни не будет.

— Почему? — не понял Мушом. — Помиловали? Принц пришел в себя?

— Нет, — мотнул головой Эйк. — Торн бежал из темницы. Вместе с приятелями, оружием и лошадьми.

— Безумный Торн! — восхитился Мушом.

— Не скажу, что я огорчен — нахмурился Стайн.

— Как это случилось? — напрягся Хопер.

— Не знаю, — раздраженно пожал плечами Эйк. — Но без пролитой крови не обошлось.

— Похоже, мне пора возвращаться в Альбиус, — пробормотал Стайн. — А то ведь так и погонят искать Торна по всей Беркане. Хопер, не мог бы ты отойти со мной в сторону? Есть у меня к тебе одна просьба.

— Говори, — прошептал Хопер, чувствуя спиной пронизывающий взгляд Эйка.

— Я обманул Торна, — признался Стайн. — И если так случится, что ты все-таки найдешь его, а я нет, хочу, чтобы ты ему об этом рассказал. Тогда у дозорной башни я сказал ему, что мытарь напал на меня. Обезумел и напал, и мне пришлось убить его. Это неправда. Я обезумел. И я напал на мытаря. И если бы не звон, который донесся от Альбиуса, я или бы превратился в зверя вроде того, в которого превратился Кригер, либо начал бы грызть человечину. Скажи об этом Торну. Он должен знать. Никогда и никому я не врал, и не хочу покончить с жизнью лжецом.

— Надеюсь, ты скажешь ему об этом сам, — ответил Хопер.

Глава одиннадцатая. Долина призраков[171]

«Слушают того, кто говорит мало, слышат того, кто говорит тихо, но затоптать могут и того, и другого…».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Все исчезло. Опрокинулось, взлетело к небесам и обернулось тьмой. И в этой тьме Ло Фенг вновь мчался к прорези Красных ворот, снова пытался прорваться через теснину Северного ущелья, снова уходил от погони в Хмельную падь, только теперь уже он был один, и без лошади, да и на что была ему лошадь, если летел он вперед словно влекомый порывом ветра сухой лист? И каждая прожилка на этом листе обращалась частью узора на его теле, а каждая точка — стриксом. И только они обещали ему тяжесть, иначе унесло бы его куда-нибудь в весеннее небо. А так-то, едва ветер стих, качнулся он вправо и влево, развернулся по спирали, замер, а потом прилег на зеленую траву. И почти сразу услышал раздраженный голос Руора:

— Кенди, мать твою за ногу! Зачем ты тащишь сюда Сварти? Да мертва она, понимаешь? Мертвее не бывает!

— Отстань, паллиец! — со слезой в голосе огрызнулась Кенди. — Тебе жалко, что ли? Или, думаешь, места ей здесь не хватит? Не оживет, так хоть на зеленой траве полежит после смерти.

— Все равно башка трещит, — прогудел где-то неподалеку Дум. — Я слышал, что до Дня Гнева Богов здесь озеро было. Потом вода ушла или выкипела, когда эти менгиры поднялись, но с тех пор тут каждый словно похмельем мучается. Неспроста к востоку отсюда и Горячие ключи[172], и Ядовитые, да и Хмельной колодец[173] имеется.

— Рит! — долетел голос Шаннет. — Ну что там эйконец? Ведь ни с того ни с сего с ног свалился. Как же мы без него?

— Приходит в себя, — прошелестел голос рыжей над самым ухом и ее рука коснулась его щеки. Ее рука коснулась его щеки. Ее рука.

Он открыл глаза секундой позже, чем мог. Оперся на руки, взглянул на тело Сварти, замер, так похожа она была на спящую, медленно поднялся на ноги. Рит стояла рядом.

— Голова кружится? — спросила она.

— Нет, — ему и в самом деле стало как будто легче, словно пропасть, образовавшуюся внутри, занесло снегом или песком. — Наверное, проклятье, о котором ты говорила, сшибло меня с ног. Или пнуло, прощаясь с эйконцем.

— Главное, не прикасайся к менгирам, — напомнила Рит. — Жатва не окончена, но теперь, надеюсь, мы с тобой прокляты не больше, чем остальные. Мор отметил всех, но пока отступил.

Ло Фенг оглянулся. Разглядел острые грани огромных камней, что окружали его с трех сторон, пятно зеленой травы под ногами, вдохнул удивительно свежий воздух, увидел Руора, Сли и нескольких незнакомцев, которые копали яму. Рядом лежали мертвые тела. Белые и черные маски были свалены кучей. Один из незнакомцев сидел возле собранного на плаще железа, надевал на руку странные, соединенные четверками стальные кольца и поочередно брал разложенные перед ним эфесы с обрубками клинков, словно хотел овладеть ими.

— Это ланши, — объяснила Рит. — Летающие мечи энсов. Ты сумел противостоять им. Это непросто.

— В них магия? — спросил Ло Фенг, стараясь стоять твердо. Слабость все еще не покинула его тело.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Я ее не чувствую. И друзья говорят, что магии в них нет. Все дело в перстнях. Они управляют клинками. К сожалению, каждый меч настроен только на одного человека. Очень редко подходит кому-то еще. Скажем так, я не знаю примеров. Но уж если подойдет… Все попробуем.

— Мечи не птицы, они не взлетают и не возвращаются и не кружат осколками над головой, — мотнул головой Ло Фенг, снимая с пояса флягу с водой. — Что это, если не магия?

— Ты был в Гордине? — спросила Рит. — Береги воду, кстати. Я всех предупредила.

— Да, — вытер губы Ло Фенг. — Я был в Гордине.

— Видел корабль правителя? — прищурилась она. — А паромы видел? Если не видел, поговори с Думом. Он многое может рассказать. У тех кораблей нет парусов, нет весел. Но они урчат и ползут против течения, когда нужно. Это магия?

— При чем здесь магия? — не понял Ло Фенг. — Это машина. Подобная той, что ходит по железу в Геллском тоннеле. Наследие мудрости фризских предков. Если котел с водой накрыть крышкой и поставить на огонь, рано или поздно крышку сорвет, как бы она ни была тяжела. Вся хитрость в том, чтобы заставить эту силу двигать корабль.

— Вся хитрость в том, чтобы заставить стальные осколки взлетать и соединяться в прочные клинки по желанию владельца, — согласилась Рит. — Может быть, там, откуда пришли эти воины, больше хитрости? Или больше мудрости?

— А почему тогда у твоих… друзей или твоих предков обычные мечи? — спросил Ло Фенг. — Им, выходит, хитрости не хватило? И откуда они пришли? Почему у них маски черного цвета?

— Потому что у их врагов маски белого цвета, — ответила Рит. — Потому что черный цвет принимает в себя все, а белый ничего. Оставь черную чашку в снегу, и она провалится под лучами солнца вглубь. А уж насчет мечей и откуда пришли… спросишь у них сам. Если захочешь. Собирайся, эйконец, нам нужно спешить. Я безмерно благодарна…

— Молчи, — он коснулся пальцами ее губ. — Не говори ничего… об этом. Куда мы должны спешить?

Она заговорила не сразу. Несколько мгновений молчала, как будто проглатывала слова, которые эйконец не захотел услышать, затем продолжила:

— Я не отказываюсь ни от одного своего слова. Но здесь оставаться нельзя, потому что у Храма Гнева Богов есть снадобья, подобные тому, что приготовил для нас Трайд. И на восток или на юг тоже идти нельзя. Хмельная падь наверняка окружена дозорами. И три легиона, о которых я говорила тебе, уже поблизости.

— И что же ты предлагаешь?

— Идти на север. Сначала на северо-запад, потом на север.

Ло Фенг повернулся к северо-западу. Небо в той стороне казалось желтым. Конечно, до жаркого лета еще оставалось время, но даже зимой маловато было охотников забредать в Огненную пустыню[174].

— Она страшна, но не так велика, как может показаться, — проговорила за его спиной Рит. — Зато никто не будет нас там искать. Запасы воды у нас есть, через пару дней пересечем тропу паломников и уйдем на север.

— Мне нужно на юг, — напомнил Ло Фенг. — Точнее, на юго-восток, к Долине милости. Это в другой стороне.

— В той самой, — не согласилась Рит. — Я открою тебе тайну кимров. Покажу короткую дорогу. Мы окажемся в Долине Милости раньше фризских легионов.

— Зачем ты делаешь это? — обернулся Ло Фенг.

— Я могла бы сказать, — она все еще была слаба, но улыбнулась почти так же, как и тогда, у первого сожженного моста. — Но не хочу повторяться. Ты уже слышал мое объяснение. Да, воины-энсы пойдут с нами. Думаю, мне удастся уговорить их бросить менгир. Во всяком случае, они покорены твоим умением, эйконец.

Ло Фенг ни о чем не стал расспрашивать незнакомцев, хотя те и не спускали с него восхищенных взглядов. Без масок они напоминали обычных людей. Разве только лица их казались чуть вытянутыми, но не настолько, чтобы завидев такого человека в толпе, оборачиваться на него. Рит пришлось потратить немало времени, прежде чем воины согласились следовать за отрядом Ло Фенга или за отрядом Рит, как он сам теперь говорил про своих спутников, все больше погружаясь если не в безразличие, то в какую-то пустоту. Ветераны говорили, что подобное воин испытывает после тяжелого ранения. Выкарабкавшись из смертельной пропасти каждый попадает в долину равнодушия и лени и, пока не добредет до ее края, считается больным. Но Ло Фенг не был ранен. Даже проклятие, о котором говорила Рит, как будто оставило его, и все же пустота пожирала эйконца. Но чем глубже он в ней оказывался, тем сильнее его жег стыд — необходимость добраться до Острова Теней оставалась и казалась все более важной с каждым днем. К счастью, менгиры и в самом деле помогли ему. Стриксы в теле эйконца все еще давали о себе знать, но выгорали без прежней спешки. Меч жнеца продолжал оттягивать ему плечо, но уже не казался неподъемной тяжестью — силы постепенно возвращались, и Ло Фенг надеялся, что ничто больше не собьет его с ног, какие бы схватки ему не пришлось пережить. В том, что схватки еще будут, он не сомневался.

Между тем Рит постепенно как будто оживала, и даже ощутимый жар Огненной пустыни словно не влиял на нее. Она была везде, определяла, как идти по песку, когда вставать на привал, а когда продолжать идти в темноте, и даже сумела объединить шестерых чужаков с оставшимися шестерыми спутниками Ло Фенга. Во всяком случае, Сли уже в первый день начал разучивать с чужаками фризские слова. Хотя, та же Кенди, которая все еще оплакивала Сварти, ворчала, что не нужен им фризский, если они идут в сторону Берканы, лучше бы Сли о еде побеспокоился, всякий мужчина должен быть добытчиком. Сли язвил, что он не вполне мужчина, а Рит улыбалась, обещала еду в самое ближайшее время, прищурившись, окидывала взглядом окрестности, точно выглядывала колодец, которого не должно было быть в Огненной пустыне, и время от времени посматривала с тревогой на эйконца, который держался чуть в стороне от остальных. У первого же колодца, который она отыскала, остановив отряд между двумя барханами и вырыв яму глубиной в локоть, оказалось, что воды действительно нет, но зато есть нечто иное. Устроив возле снятого с каменного жерла плоского камня непонятную суету с веревками, она в конце концов нырнула в черную дыру, вылезла оттуда с какими-то корзинами, устроила долгожданную трапезу для всего отряда, и только после этого приблизилась к Ло Фенгу, который напоил из меха лошадь и снова отошел в сторону.

— Все-таки я должна сказать тебе спасибо.

— Откуда еда? — спросил он принимая из ее рук почти окаменевший кусок спрессованной муки с торчащими из него сушеными фруктами.

— Кимрские тайники есть у каждого колодца, — пожала она плечами. — Даже у сухого. Немного, но продержаться можно. Правда, на будущее надо иметь в виду, что их следует пополнить.

— А будет оно, будущее? — спросил он.

— Ты хочешь спросить, есть ли в нем место для нас? — скрыла она усмешку, стиснув губы.

— Для нас? — не понял Ло Фенг.

— Воины говорят, что так, как сражаешься ты, не сражается никто, — словно не заметила его заминку Рит. — Если бы ты не упал, они бы решили, что ты бог. Они ведь готовились к смерти. Хочешь поговорить с ними?

— Нет, — поморщился Ло Фенг. — Мне не нужны новые знакомства. Расскажи сама то, что мне нужно знать. Например, почему они не соглашались уходить от менгира? Ведь у них не было ни воды, ни еды. Ты уговаривала их?

— Они с трудом понимают меня, — призналась Рит. — Тысяча лет — большой срок. Я вот с трудом понимаю гимны, которые поют в Храме Гнева Богов и которые затвержены со времен пророков. Язык меняется. Понемногу, но постоянно.

— Тысяча лет? — не понял Ло Фенг. — О какой тысяче лет ты говоришь? О той, что прошла со дня Гнева Богов? Причем тут твои гости?

— А ты думаешь, откуда они взялись?

— Откуда взялись? — Ло Фенг поднял руку, нащупал рукоять закутанного в мешковину меча над плечом. — Наши мудрецы говорят, что тысячу лет назад на твердь нашего мира упал корабль, что плыл по небесному океану. Его паруса разлетелись в стороны и окутали Терминум непроходимой пеленой. А полуразбитый корпус лежит где-то в недостижимом центре Хели и оттуда время от времени выбирается всякая пакость.

— Красивая легенда, — кивнула Рит. — Ничего не могу сказать насчет корабля, но из уст черных масок я слышала другое. И другое слышали мои предки, которые сами были детьми таких же пришельцев. Их и обычных женщин. Из геллов или из тех же фризов.

— Пришельцев? — переспросил Ло Фенг.

— Называй как хочешь, — вздохнула Рит. — Не было никакого корабля. Или о нем никто не помнит. Каждый из черных масок рассказывает одно и то же. И теперь, и в прошлые жатвы, когда бы их ни выплеснуло в наши края. Они стояли на страже священных камней и отбивались от белых масок, которые выныривали из мглы. Отбивались и знали, что когда все камни будут потеряны — миру наступит конец, зло поглотит его. И этот конец становился все ближе.

— И все? — нахмурился Ло Фенг.

— Почти, — пожала плечами Рит. — Затем словно плотная занавесь задернула небо и все вокруг, а еще через мгновение они оказались у тех же камней, чтобы снова ждать врага, но только мир вокруг них стал другим. Наш мир — не их мир.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тому миру наступил конец, — вздохнула Рит. — Я так думаю. А нашему еще нет. Но все может случиться.

— Никакой ясности, — поморщился Ло Фенг. — Уже тысячу лет никакой ясности. А что говорят об этом они?

— Они думают, что умерли, — ответила Рит. — И все, что видят, это их послесмертие.

— А это что? — спросил Ло Фенг, показывая на небольшой вихрь, что скользил по гребню ближайшего бархана. Казалось, что юркий ярмарочный танцор закружился в танце, ускорился и, забыв, как вставать на обе ноги, умчался в вечное путешествие, обратившись в таинственный смерч. Красные порты окрашивали в красное нижнюю его часть, желтое цирковое котто в желтый — середину, черная кимрская шапка с раскинутыми ушными завязями в черную оголовок смерча. Развевающиеся лохмотья усиливали его сходство с воздушным вихрем, — Мираж?

— Вроде того, — улыбнулась Рит. — Надо же! Как ты его разглядел? Я сама вижу его, кажется, в третий раз в жизни. Это безумный монах[175]. Может и мираж, но говорили, что кое-кому удавалось побеседовать с ним. Еще слышала, что пока он танцует, этот мир стоит. Ты думаешь, что вся магия — добрая она или недобрая, в Терминуме от менгиров? От жнецов? Нет. Не знаю уж, что тут было раньше, я мало что смогла найти об истории Терминума до дня Гнева Богов, но уж поверь мне, удар, который выдержала эта земля, не говорю уж о Большом провале, который едва не разорвал ее пополам, бесследно не мог пройти. Кимры верят, что все вокруг нас живое. И камни, и небо, и земля, и вода. И уж точно животные и растения. А если оно живое, значит может сойти с ума. Ну и одарить своим безумие всякого.

Ло Фенг поднялся на ноги, чтобы лучше разглядеть таинственного танцора, но тот развернулся на самом высоком месте бархана, взметнул песок и исчез, мелькнув в последний миг стертым каблуком бальдарского башмака.

— Кстати, это плохая примета, встретить танцующего монаха, — заметила Рит. — Но кимры плюют на плохие приметы. И обычно им это сходит с рук.

На третий день пути после схватки у Щепоти Богов, когда запасы воды уже подошли к концу, отряд добрался до русла высохшей реки. Бальдарские горы по прежнему высились по правую руку, но барханы Огненной пустыни, безжизненные потрескавшиеся такыры и каменистые распадки остались за спиной. Впереди раскинулась холмистая степь, а прямо под ногами лошадей шуршал под легким ветром бывший речной песок.

— Граница Хмельной пади, — показала Рит на тянущийся с запада на восток невысокий обрыв. — По сути Огненная пустыня — ее часть. Когда-то огромное озеро плескалось в этих берегах, а теперь вся вода только под землей. Даже весенние и осенние дожди не могут его наполнить.

— Не слишком-то и пытаются, — спрыгнула с лошади Кенди и подхватила ладонь сухого песка. — А что дальше?

— Дальше тропа невольников[176], — пожала плечами Рит. — До нее меньше лиги. Заброшенная дорога, на которой могут оказаться фризские дозоры. Но и купцы, и тем более невольники здесь редки. Если пойти по ней направо — упрешься все в те же Красные ворота. Пойдешь налево, придешь в Пыточный острог[177]. Поганое место. Но именно за ним дорога в Долину милости.

— Я вот не хочу в Пыточный острог, — проворчал, потирая сломанную руку, Трайд. — Ничего хорошего про эту темницу я не слышал! Правда, за ним тоже ничего хорошего нет. Солончаки, соленые колодцы и прочая ерунда. Ну и дозоров в достатке. А геллских шаек еще больше.

— Мы не пойдем ни туда, ни туда, — успокоила Трайда Рит. — Дождемся ночи, пересечем тропу и пойдем в Мертвую степь. Наш путь лежит на север.

— Подожди, — замер Трайд. — Зачем нам на север, там же Хель?

— Нет, — успокоила берканца Рит. — Хель за рекой Ос[178]. Все, что до реки — это Мертвая степь. И я тебя уверяю, что не такая уж она и мертвая. Во всяком случае, кимры прекрасно в ней себя чувствуют.

— И долго нам идти на север? — спросил Сли. — Я, конечно, не очень верю в эти самые короткие пути кимров, о которых ты говорила, но хотелось бы яснее представлять свое будущее.

— Дня три или четыре, — прикинула Рит.

— Подожди, — напряглась Кенди. — И мы не будем пересекать ни Бальдарскую дорогу, ни Фризский тракт?

— Не будем, — сказала Рит.

— Святые боги, — посерела Кенди. — Мой… хозяин, еще когда у нас… было все хорошо, до того, как я его убила, демон меня раздери, рассказывал об этих местах! Он ведь тоже ходил на Бальдарскую войну. В неделе пути по Фризскому тракту от Тройного менгира на север плохое место. У них дружина пропала. Кое-кто остался, но все с ума посходили. Мы ведь не туда идем?

— Именно туда, — кивнула Рит. — Кимры называют это место Поющими холмами[179]. Фризы — Долиной призраков.

— Зачем нам туда? — испуганно спросил Трайд. — Я тоже что-то слышал! Насчет призраков не знаю, но люди там точно пропадают!

— Я была в Долине Призраков, — подала голос Шаннет. — Лет пять назад ходила… с храмовой дружиной из Гордина. Как раз из-за пропавшего каравана богатого купца. Никого мы там не нашли. Голые холмы. Развалины. Да, есть кострище, и люди там бывают, но постоянно никто не живет. Никого мы не поймали и никого не отыскали.

— Кимры не грабят купцов, — твердо сказала Рит. — И не людоедствуют тоже. Если я говорю, что нам нужно в Долину призраков, значит туда и нужно.

— А оттуда куда пойдем? — спросила Кенди.

— Некуда оттуда идти, — буркнул Трайд. — Дальше только горы, река Ос, Шалый лес и та же Фриза, только через большой крюк. Нам в другую сторону надо! Через Долину Милости в Беркану. По Долине милости еще не одну сотню лиг топать, а потом Вандилский лес проходить. И вот он-то уж точно страшное место. А мы вообще в другую сторону идем. Не верю я во все эти короткие кимрские тропы.

— А как же Лок? — нахмурилась Кенди. — До Вандилского леса еще добраться надо! Лок-то не страшнее разве? Вот уж где люди пропадают. Да там собирается отребье со всего Терминума! Там и две роты стражи не помогут!

— А я вот верю Рит, — прогудел Дум и подмигнул кимрке, которая шепотом переговаривалась о чем-то с одним из чужаков. — Если она говорит, что есть короткая тропа, так оно и есть. Иначе бы фризы давно всех кимров переловили, а ничего у них не выходит. Что тебя беспокоит, рыжая?

— Оси тележные скрипят, — ответила Рита и посмотрела на Ло Фенга. — На севере.

— На северо-востоке, — не согласился он. — Кажется, по тропе невольников кто-то движется. И как раз в сторону Долины милости. Думаю, нам нужно спрятать под обрывом лошадей и затаиться.

Сначала на дороге появились дозорные всадники, которые промчались вперед, затем неторопливой рысью пошла уже обычная конница, а уже за ней потянулись и пешие воины, которые шли сотнями, и между которыми ползли, скрипя тележными осями, тяжелые подводы.

— Второй легион, — пробурчал Дум, выглядывая из укрытия. — Прозван бальдарским кровавым. Наверное, кое-кто из его ветеранов до сих пор хвастается, сколько вандилских младенцев он мог одновременно насадить на свою пику.

— Куда они идут? — спросил Сли.

— Известно куда, — пожал плечами Дум. — К Долине милости. Кого б ты ни захотел завоевать, конечно, если войско твое сухопутное, Долину милости не минуешь. Что на Вандилию, что на Гебону, да и на всю Беркану. Одна дорога на юг. А ведь помыслы у вояк серьезные. На телегах-то осадные машины. Кованные рыла для таранов. И почему-то полно глиняных чанов. Для воды, что ли? Смолу в чугунных варят. Для метания — великоваты… Не пойму я.

— Успеем ли мы их опередить? — прошептала Кенди.

— Успеем, — отрезала Рит.

— Тебе-то зачем? — не поняла Шаннет. — Ты же уже дома?

— Степь приучает к тому, что чужой беды не бывает, — прошептала Рит. — Дунул ветерок, и вот уже чужой пожар летит к тебе. Ночью нам нужно перейти на ту сторону тропы.

Они смогли пересечь тропу невольников, разбитую прошедшим легионом в пыль, только под утро. Да и то, едва ушли в холмы, услышали за спиной топот очередного конного отряда. К счастью, небо затянули тучи, и мгла между холмами была почти непроглядной. Зато на другой стороне дороги путников нагнал южный ветер, который принес и запах дыма, и вонь какого-то варева, и запах лошадиного и перекисшего человеческого пота так явственно, что даже Кенди недовольно поморщилась:

— Может, и от нас так пахнет? Помыться бы!

— Помоемся, — успокоила ее Рит, — Я же говорю, Мертвая степь не так уж и мертва. Особенно весной. Только придется поспешить. Какой бы дорога, что я покажу, ни была короткой, до нее еще нужно добраться. Не хотела бы я столкнуться в долине Милости с фризскими легионами. Так что, отдыха не обещаю.

Она и в самом деле не дала им ни часа отдыха. Даже после рассвета вела между холмами, словно боялась, что взлетит над фризским легионом ручной сокол и разглядит далеко на севере небольшой отряд беглецов. К полудню вновь накатили тучи, и пошел дождь, обращая склоны холмов в слякотное земляное месиво, а ложбины между ними в бурлящие потоки. Руор даже стянул с плеч котто, и блаженно жмурился на ходу, растирая холодные капли по сильным паллийским плечам, а Трайд и вовсе вытащил из мешка одеяло и накинул его на холку лошади, пообещав всем, что будет отжимать его и пить добытую таким образом воду, пока не напьется. Но стоило дождю прекратиться, как вновь засияло солнце, и скользкие холмы покрылись твердой коркой, рвущей молодые зеленые побеги. Разве только ручей продолжал шуметь в ложбине, по которой вела отряд Рит. Уже в сумерках она махнула рукой, призывая уйти в сторону, и попетляв с пару лиг между позеленевшими от времени известковыми скалами, вывела отряд на берег степного озера. Ло Фенг даже придержал лошадь, настолько неожиданно было увидеть под ночным небом озерную гладь и заросли тростника, и уж тем более услышать весеннее кряканье уток.

— Что ж ты, мать, ничего не сказала, когда я одеяло свое мочил! — с досадой воскликнул Трайд.

— Разве я мать тебе? — засмеялась Рит. — А одеяло твое уже высохло. Располагайтесь. Об этом озере мало кто знает. К тому же их здесь в холмах немало, и это дальше прочих от дороги и любопытных. Только охотиться здесь не стоит, если мы хотим остаться незамеченными.

— Почему же ни домов, ни сторожек, ничего нет поблизости? — удивился Дум. — Да я б навсегда здесь остался!

— Трудно остаться навсегда там, где появляются и фризы, и геллы, — вздохнула Рит. — Да и в жаркое лето, случается, пересыхают эти озера. Точнее, вода остается посередине. А вокруг непролазная топь. Так что, только весной здесь и хорошо. Надеюсь, воины устроят костер? Сухого кустарника здесь предостаточно. А я пройду пока дальше по берегу. Там твердое дно, и родник бьет в камнях. Заодно и меха туда отнесу, чтобы наполнить их.

Рит позвала с собой Кенди и Шаннет, привела их через полчаса умытых и довольных и посадила ощипывать невесть где добытых трех степных кур. Когда уже горел костер, и от родника вернулись вымывшиеся чужаки с наполненными водой мехами, а так же Дум, Руор и Сли, Ло Фенг тоже отправился к воде. В черных камнях и в самом деле журчал родник, вздрагивал ночным стеклом на пластах сланца, невесть каким чудом вышедших из-под земли как раз в этом месте, облизывал зеленоватые бока известковых валунов и бесшумно соединялся с озерной гладью. Звездное небо над головой словно сгущало в зарослях тростника тьму, а убывающая луна никак не помогала ее рассеять. Ло Фенг прислушался к доносящемуся от костра разговору, разделся и вошел в воду. Холод сковал его ноги, чресла, живот, спину и словно разлился по линиям рисунка, устраивая крохотное обрушение воды на каждом стриксе и словно закипая при этом, как будто жертвенные камни все еще были раскалены.

— Не заходи далеко, — услышал он голос Рит и понял, что показавшаяся ему плывущей кувшинкой над водой торчит ее голова. — Дальше пиявки живут на дне. Замучаешься отдирать. Да и неприятно.

— Далеко плавала? — спросил он, выходя из воды.

Она последовала за ним через минуту, мелькнула обнаженным силуэтом, заставила сжаться сердце в эйконской груди, натянула на мокрое тело котто, взялась за шнуровку.

— На тот берег. Озеро вытянутое, та сторона развернута к фризскому тракту, я должна была посмотреть.

— И что же ты там увидела? — Ло Фенг снова закрепил на спине меч жнеца.

— Следы фризских лошадей, — ответила Рит. — Ты же ведь не думал, что о нас забудут? Мы как заноза в заднице Пелко Сотури. Не надейся на спокойное путешествие. Но, не думаю, что нас будут ловить у долины Призраков. Хотя… не поручусь. Кстати, дождь должен был смыть наши следы. Впрочем, даже если и будут ловить…

— Эти шестеро чужаков так важны? — спросил Ло Фенг.

— Для моего племени нет ничего важнее, — ответила Рит. — Для Терминума, возможно, нет ничего важнее того, чтобы ты добрался до своего острова. А для меня важны вы все. До Долины Призраков я должна довести всех.

— А после? — спросил Ло Фенг. — Я тоже слышал разное об этом месте. Там же нет никого? Вот и Шаннет говорит.

— У кимров другие обиталища, — согласилась Рит. — Но никто из тех, кто хочет попасть к ним, не минует Долину призраков. Хотя, кимров можно и просто встретить на дороге. Даже где-нибудь у Красного торжища. Главный геллский тракт называется Кимрской тропой[180].

— Ты говоришь загадками, — заметил Ло Фенг.

— Иногда легче показать, чем объяснить, — улыбнулась Рит.

— Кто тебя научил эйконскому языку? — спросил Ло Фенг.

— Бабка, — ответила Рит и тут же продолжила. — Да, она когда-то была одной из тех, кто мог бы убить тебя. Но, наверное, голуби, которые могли бы принести ей столь важное поручение, передохли много десятилетий назад.

— Чем ты соблазнила чужаков? — спросил Ло Фенг. — Пообещала им продолжение рода? Жен и семейный уют? Разгадать какие-то тайны?

— Все проще, — пожала плечами Рит. — Я пообещала им показать менгир, который никогда не был захвачен белыми масками. Они думают, что пока такой менгир есть, у них есть надежда.

— А ты как думаешь? — спросил Ло Фенг.

— Не знаю, — он посмотрела на Ло Фенга, и ее глаза блеснули отраженным звездным небом. — Но я еще сказала им то, что должна была сказать. Их век короток. Что они, что белые долго не живут. Год, два, самое большее три года, и все пришельцы словно обрушиваются изнутри. Умирают от недугов, слабости, нежелания жить, и ничто не может этого исправить.

— Я слышал и об этом, — кивнул Ло Фенг. — Это тоже проклятье?

— Может быть, — пожала плечами Рит. — Хотя мне кажется, что это какая-то… поломка. Изъян. Ну, что-то вроде ворожбы, испорченной пятном на магических линиях. К тому же, не забывай о тысяче лет. Ничего не могу сказать о разбитом корабле чужаков в центре Хели, но упал он тысячу лет назад. И если все они пребывают в нем, не ведая о том, тысяча лет-то никуда не девается. Возможно, она и догоняет каждого.

Ночная стоянка у степного озера оказалась единственной, во время которой спутникам Рит удалось привести себя в порядок, пополнить запасы воды и немного отдохнуть. Дальнейший путь превратился в гонку между степных холмов и вдоль глубоких оврагов, доставляющую радость лишь тем, что живности в Мертвой степи оказалось неожиданно много, а Рита била из лука, который вернулся к ней после гибели Сварти, без промаха. Трайд, которому приходилось тяжелее прочих, радовался зеленой траве на склонах, Дум и Сли беспокоились о том, что они с каждым днем удаляются от нужной им Долины милости, Шаннет и Кенди даже на коротких привалах умудрялись сойтись на мечах, а Руор не мог говорить ни о чем, кроме моря. Даже поднимая глаза к небу, он вздыхал, потому как и небо над морем по его словам было другим, настоящим, сочным, соленым и свежим. Ло Фенг по-прежнему держался в стороне и с удовлетворением отмечал, что почти не чувствует стриксов в собственном теле, и что немощь вспоминается ему как дурной сон.

Шестеро чужаков все еще оставались чужаками. Они держались обособленно, и хотя время от времени и посматривали на Ло Фенга, разговаривали только с Рит и иногда со Сли. Эйконец приглядывался к светлым, чуть рыжеватым шевелюрам воинов, переводил взгляд на лицо Риты и как будто обнаруживал сходство между ними. Хотя, то же самое можно было бы сказать и о любом из отряда. И еще одно заметил эйконец; и чужаки, и беглецы из Фризы ночной дозор несли наравне, и на трудном пути не нарушали строй, приглядывали друг за другом, следили за запасными лошадьми, на которых была навьючена добыча, те же ланши, ни один из которых не подчинился никому из отряда, но словно каждый из спутников Рит двигался к собственной цели. Впрочем, а разве не к собственной цели двигался и сам Ло Фенг?

Они вышли к Долине призраков ранним утром пятого дня, и все равно опоздали. На высоком холме над закутанным туманом распадком стоял лагерь фризской стражи. Не менее полусотни воинов в боевом облачении расхаживали между шатрами, а на раскладном кресле, обращенном к торчащим из тумана руинам, сидел никто иной как сам барон Стим.

— Вот настырный, — вернула подзорную трубу Ло Фенгу Рит и восхищенно вздохнула. — Хитрое устройство. За такие в торговых рядах Гордина отдают по полторы сотни золотых. Мало кто может выточить подходящие линзы.

— Ты и это знаешь? — усмехнулся Ло Фенг. — Что теперь? Будем ждать ночи?

— Зачем же? — удивилась Рит. — Мы все сделаем на глазах Стима. Только обойти придется его холмик по оврагу. Сделаем крюк в пару лиг, и зайдем в туман с другой стороны.

— Когда я была здесь, никакого тумана не было, — заметила Шаннет.

— Когда ты была здесь, с тобой не было меня, — объяснила Рит. — И, значит, никто тебя здесь не ждал. Ну или тебе не повезло, хотя, может и наоборот. Но ты не думай, что в этом тумане нам будут устраивать радостную встречу. Придется кое-что и перетерпеть. Главное, добраться до алтаря.

— Да нет там никакого алтаря, — прошипела Шаннет. — Одни развалины, да яма среди них.

— Яма-то и есть алтарь, — сказала Рит. — Но нам нужно быть готовым к схватке.

— Ты хочешь забраться на холм? — не понял Ло Фенг. — Зачем же тогда обходить его?

— Я не хочу забираться на холм и убивать этих фризов, — ответила Рит.

— Ну, слава богам, — откашлялся Дум. — А то я у думал, что кто-то из нас повредился в уме.

— Днем фризские воины спят в шатрах? — улыбнулась Рит бородачу.

— Жарко, а пологи у шатров опущены, — прогудел Дум. — Да и не принято это. А ведь ты глазастая, девчонка. Лошадок-то далеко за полсотню, а воинов чуть больше сорока.

— Точно так, — кивнула Рит. — Полагаю, с дюжину воинов Стим отправил в туман. Не завидую я этим парням.

Они и в самом деле спустились в овраг, пробрались через колючие заросли, стараясь защитить от них лошадей и обращая в лохмотья и так испорченную одежду, и через час вышли к Долине призраков с северной стороны. В узкой ложбине между холмов струился туман и как будто что-то звенело. К тому же Ло Фенгу почудились в белесой мгле тени энсов.

— Это морок, — остановила схватившихся за мечей чужаков Рит и повторила свои слова на храмовом языке. — Отзвук. Тень той самой битвы. Вот уже семьсот лет едва ли не каждое утро здесь можно наблюдать схватки воинов, который сражались у Хмельной пади. Это словно эхо. Отсюда до Щепоти богов не так уж близко. Говорят, сразу после битвы, ну, через несколько лет, родные погибших приходили сюда, надеясь высмотреть своих героев. Многие сходили с ума. Теперь эти видения появляются здесь только по воле кимров. Моя бабка знает здесь каждый камень. Она говорила, что видела то, что стало основой легенды. Пятерых жнецов — пятерых чудовищ, которые в облике трех мужчин и двух женщин шли по полю боя, обращая всех ниц. И тринадцать героев, которые встали у них на пути. Закляли себя и превратились в камень.

— Все тринадцать? — спросил Ло Фенг.

— Двенадцать, — мотнула головой Рит. — Тринадцатый всякий раз куда-то исчезал. Но обычно это просто схватки. К тому же с каждым годом они становятся бледнее. Кстати, держите лошадей под уздцы и смотрите за ними. Лошади не должны бояться. А если чего-то не боятся лошади, того и нам не следует бояться.

Это и в самом деле походило на тень настоящей битвы. Белесый туман, который уже начинал развеиваться под лучами солнца, наполняло движение. Войдя в него как в воду, Ло Фенг словно попал в самую гущу сражения. Тени в отдалении сливались друг с другом, смешивались с туманом, но некоторые из них появлялись прямо перед эйконцем. То это был берканец с полустертым лицом, который падал от пронзившего его копья. То воин во фризской каске с пикой колющий пустоту. То неведомая тварь в сбруе с оскаленной пастью. И все это сопровождалось едва слышными, но криками, лязганьем, стонами и проклятиями на всех языках. В какой-то момент Ло Фенг, который не выпускал из руки рукояти меча, поймал себя на мысли, что боится, но боится только одного, рассеяться вместе с туманом и оказаться и в самом деле на том давнем уже поле боя, после которого Терминум едва не разорвало пополам.

— Вон фризы, — прошипела Рит. — Стоят с обнаженными мечами у алтаря! И отсюда до холма, на котором сидит Стим, не более трех сотен шагов. Еще четверть часа, и туман начнет расползаться. У нас мало времени. Хотелось бы обойтись без ненужного боя.

— Вот, — показал рыжей на одну из теней Ло Фенг. Воин в черной маске размахивал обычным мечом и падал ниц, пронзенный осколком ланша. Рит кивнула и бросилась к чужакам.

Шестеро чужаков оказались хорошими воинами. Надев маски они приблизились к ошалевшим от ужаса фризам, и сразили их в пару секунд.

— Кажется, не услышали! — прошипела Кенди. — Но я бы нацепила на голову эти фризские котелки, пусть поблескивают и успокаивают барона.

— У нас мало времени, — процедила сквозь зубы Рит. — Заводите сюда лошадей. Дум! Руор! Кладите мертвецов на край ямы! Кровь должна стекать вниз!

— Куда мы спешим? — спросил Ло Фенг, заглянув в провал, который Рит назвала алтарем. — Ты собираешься показывать свой короткий путь?

— Опять привела целый табор? — внезапно раздался незнакомый скрипучий голос.

— Бабушка! — радостно воскликнула Рита.

У края провала, дно в котором Ло Фенг так и не рассмотрел, стояла седая старуха, чем-то напоминающая саму Рит, которая тут же бросилась ее обнимать, но лет через сто. Одежда пожилой незнакомки была расшита бисером, шея и запястья украшены ожерельями из геллского нефрита. Она потрепала Рит по затылку, шутливо хлопнула ее пониже спины и пристально оглядела сгрудившихся у края ямы спутников, поклонившись с приветствием на незнакомом языке каждому из чужаков и Ло Фенгу.

— Не бойся, эйконец, — подмигнула она ему, — я не стану тебя убивать. Но если добредешь до своего дома, передай там своим безмозглым старейшинам привет от старой Лисы[181]. Скажи, что твердость хороша в постели и на улице в тихую погоду, а в бурю лучше быть мягким и гибким.

— Жатва, бабушка! — скорчила гримасу Рит. — Жатва началась!

— Я уже давно слышу твои камлания и молитвы, — кивнула Лиса. — Да и как бы я здесь очутилась? Менгир по-настоящему оживает только во время жатвы. В другое время приходится попотеть. Жертвенной кровью не обойдешься.

— Здесь же нет менгира… — не узнал Ло Фенг собственный голос.

— Он здесь и не здесь, — неопределенно проговорила старуха и обратилась сразу ко всем. — У нас в самом деле мало времени. Я, конечно, набросила приговор тумана и тишины, но вскоре ветерок унесет туман, и фризский болван на холме разглядит нас как на ладони. Нам следует убраться отсюда. Куда вы идете?

— На юг, — ответил Ло Фенг. — Я бы, к примеру, не отказался попасть на Остров Теней.

— Эка ты хватил, — хмыкнула старуха беззубым ртом. — А за пределы пелены выбраться не хочешь? Не, дальше Долины милости и не проси.

— Нас устроит, — сказал Ло Фенг, оглянувшись на спутников.

Старуха еще раз заглянула каждому в глаза, дождалась кивков и укоризненно покачала головой, посмотрев на Рит:

— А тебе-то что там делать? Ну, спас тебе жизнь, и что? Собираешься в ответ весь Терминум спасать? А если и сама жизни лишишься? Не нравится мне вся эта история, словно паутина к тебе тянется из темноты, Рыжик. Может, останешься?

Рит опустила голову.

— Упрямая, вся в меня, — с гордостью подмигнула Ло Фенгу бабка. — А ты что?

Она уже смотрела на одного из чужаков. Высокий светловолосый воин поклонился ей и проговорил что-то на храмовом языке.

— Ну, как знаешь, — поморщилась старуха. — Тогда поспешим. Многого не обещаю, но дорожку вам чуть сокращу. И вот еще что, если кто будет медлить, оставлю здесь. Всем все ясно?

— А что делать-то? — недоуменно пожала плечами Шаннет.

— Забирайтесь в седла, да подхватывайте уздцы вьючных лошадей, — приказала старуха. — Давай, Рит. Покажи им, что надо делать. И не волнуйтесь, лошади не взбесятся.

Рит кивнула, села на лошадь, взглянула на Ло Фенга и вдруг послала лошадь к провалу. Эйконец невольно схватился за рукоять меча, но кимрка не рухнула в бездонную яму, ширина которой была никак не меньше трех десятков локтей. Она просто исчезла, словно скрылась за пеленой.

— Святые угодники! — оторопел Дум, вытягивая шею. — Упала, что ли? Не слышно ничего!

— Быстрее! — повысила голос старуха и один за другим шестеро чужаков повторили то, что сделала Рита.

— Алтарь, ядреный корень, — скривился Трайд и тоже послал лошадь к провалу.

— Уже ради этого стоило остаться в живых, — вздохнула Кенди. — Правда, никто не поверит. Давай, Шаннет.

Когда Ло Фенг остался последним, старуха кивнула, сняла с руки один из браслетов и бросила ему.

— Надень. Уж больно тяжкий груз у тебя за спиной. Надень, а то не выдержит никакой менгир. И слушай мою внучку, она тебе зла не желает, а ума в ней столько, что и меня завидки берут. И поспеши, барон уже что-то подозревает, мне тоже надо отсюда убраться.

Ло Фенг кивнул, натянул на руку браслет и подал вперед коня.

— Ну, вот теперь я спокоен! — раздался голос Дума.

По-прежнему сияло утреннее весеннее солнце, по-прежнему ветер гладил кожу, но вокруг уже не было ни тумана, ни древних руин, ни фризского соглядатая на холме. Зеленая степь расстилалась во все стороны, упираясь на востоке в снежные вершины Молочных гор, а на западе в черные скалы Геллских пиков.

— Долина Милости, будь я проклят! — заорал Трайд.

Ло Фенг оглянулся. За его спиной высился или даже висел в воздухе странный, напоминающий опрокинутый кубок огромный камень, а перед ним стояли его спутники. Рит, Кенди, Шаннет, Руор, Сли, Дум, Трайд и светловолосый чужак.

— Меня зовут Кшама[182], — запинаясь, с трудом выговорил светловолосый. — Я хотеть идти с вами. Спасать.

— Надеюсь, ты не против? — спросила Ло Фенга Рит.

— Менгир исчез! — в ужасе крикнул Трайд.

Ло Фенг оглянулся. Менгира и в самом деле больше не было. Непотревоженная весенняя трава расстилалась на том месте, где он только что являл себя громадой камня.

— Значит, с бабушкой все в порядке, — улыбнулась Рит. — Кстати, без нее этот фокус не работает! Ну и еще без кое-кого.

— Это же Блуждающий менгир[183]! — прошептала Шаннет. — А я никогда не верила, думала, что это выдумки, что иногда он является путникам. Кстати, считается большой удачей!

— Куда мы теперь? — спросил Ло Фенг.

— Тебе же нужно домой? — удивилась Рит. — Значит, идем на юг. Только сначала заглянем в Лок.

— В самое разбойничье гнездо? — поразился Трайд.

— Именно, — кивнула Рит. — Там есть мастер, который может помочь нам. И, кстати, способен перековать меч эйконца.

— Разве я просил об этом? — нахмурился Ло Фенг.

— Если бы ты знал, о скольких вещах мы не просим лишь потому, что не подозреваем об их существовании, — скорчила гримасу Рит. — Впрочем, я не буду настаивать, но есть… люди, ради встречи с которыми можно пройти половину Терминума.

— Есть люди, ради расставания с которыми можно пройти и весь Терминум, — ухмыльнулась Шаннет.

— А что бы ты сделала, если бы у алтаря не было фризов? — спросил Ло Фенг. — Кого бы назначила в жертву?

— Никого, — удивилась Рит. — Каждый бы пролил несколько капель крови и все. Или ты все еще думаешь, что кимры людоеды?

Глава двенадцатая. Могильный острог[184]

«Если боги смеются, время плакать…»

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Торн Бренин рвал свое сердце, не ведая об участи дочери, но мчался на запад, чтобы спасти сына. Спутники следовали за ним, сделав выбор, исправить который им было уже не суждено. Прошлая жизнь каждого вместе с назначенной прошлой смертью истаивали безвозвратно. Новая жизнь таилась в тумане, но не обещала ничего хорошего, разве только не грозила мгновенной смертью. И пусть погони пока не было, но клеймо изгоев следовало за беглецами неотступно. За всеми, кроме Торна. Он не думал о будущем. Минуя дозоры и деревни, села и перелески, вглядываясь в вырастающие на пути холмы и рощи, он вспоминал прожитое. Случившееся недавно и давно. Заново впускал в сердце то, что зацепило его когда-то, и то, что ударило наотмашь вот только. И скрипел зубами от ненависти к шурину. Но умел ли Торн ненавидеть?

Умел ненавидеть и истово ненавидел своего зятя молодой граф Бран Вичти. Он не досадовал, как его отец — Стахет Вичти, который был недоволен выбором дочери, потому как хотел для нее лучшего будущего. Нет, Бран ненавидел выскочку Бренина как зверь, которого травят, подсовывая тряпку с запахом будущей жертвы. Он ненавидел Торна до судорог, и смелость последнего, которая позволила спасти в давнем походе старшего Вичти, только усиливала ненависть шурина. Торн долго не мог понять причин этой клубящейся ярости, пока Лики Вичти не сказала Торну, что ее саму вместе со всеми возможными отпрысками братец ненавидит еще больше, чем Торна.

— Почему? — сдвинул брови тогда еще отец одного только Макта. — Ты ведь его младшая сестра. У вас разница всего в год. Вы же должны были не расставаться в детстве, забавляться, играть вместе. Вы словно две ветви одного дерева. Или твой папаша выполнил обещание и отписал свои поместья на внука?

— На всех возможных внуков, — улыбнулась Лики, поглаживая живот, в котором шевелилась еще не родившаяся Гледа. — Конечно, никто не выгонит Брана из его охотничьих угодий, но детей у него нет. И никогда не будет…

— Он еще молод, — пожал плечами Торн. — Дети могут появиться.

— Не могут, — процедила сквозь стиснутые зубы Лики, и Торн впервые увидел на ее лице то самое выражение непобедимого упрямства, которое впоследствии почти без изменений перекочевало на лицо Гледы. — Или ты думаешь, что я просто так занималась фехтованием и борьбой? Для собственного удовольствия пыталась обучиться колдовству?

— Не хочешь ли ты сказать, что твое фехтование повлияло на… — удивился Торн. — Или…

— Не хочу сказать, — не отвела прищуренного взгляда Лики. — И сейчас не хочу, и потом тоже не спрашивай. Я не отвечу.

— Почему? — не понял Торн.

— Потому что в этом случае ты его убьешь, а мне бы этого не хотелось. Все-таки он мой брат. Да и отца жалко.

Лики и в самом деле больше ничего не рассказала Торну, но ее взгляд, с которым она обмолвилась об отношениях с братом, свидетельствовал о чем угодно, только не о ее сожалении. Она больше не возвращалась к этой теме, но сказанного уже было достаточно, чтобы Торн относился к Брану если не с ответной ненавистью, то с неприязнью и настороженностью. А случайное столкновение с шурином в Оде и несколько брошенных им злобных взглядов даже не на самого Торна, а на еще юных Макта и Гледу, уверили Бренина, что некоторых близких родственников лучше перевести в дальние. Поэтому после выхода в отставку Торн выбрал для поселения небольшой, но не скучный Альбиус на окраине Одалы. Жаль только Макт остался в столице, но, вроде бы, сам тесть покровительствовал единственному и любимому внуку.

Сын был причиной и гордости, и душевной боли Торна. И лицом, и нравом он скорее пошел в мать, но звериное, несокрушимое упорство взял у отца, которого приводило в исступление не то, что его отпрыск готов спорить с ним, не уступая Торну ни в чем, но скорее то, что здравый смысл Макта в этих спорах куда-то улетучивался, и сын готов был биться за торжество глупости и всяческой ерунды. Однажды, отчаявшись воззвать к разуму упрямца, Торн, который ни единого раза не поднял руки не то что на своих отпрысков, но и на подчиненных ему юнцов из черни и бесчинного молодняка, взял сына за руки и встряхнул, словно рассчитывал, что разошедшиеся в голове отпрыска части со спасительным щелканьем встанут на место, но вместо это щелкнула кость в руке сына. Макт побледнел, но не сказал о происшедшем ни матери, ни Гледе, ни Тенеру. Он отправился к ротному лекарю и соврал ему, что упал с лошади, а когда тот затянул парню руку тугой повязкой, отправился к советнику короля, который помнил внука Стахета Вичти и королевским пажом, и стрелком одалской гвардии, и записался в королевскую стражу. Это было все равно, как если бы одалский принц нанялся кормчим на обозную галеру. Так или иначе, но ехать вместе с родителями в Альбиус Макт отказался, и в стражниках проходил недолго. Уже через полгода он стал старшиной стражи, затем ее мастером, а вскоре и дружинным воеводой. Присылая письма матери, Макт всякий раз приписывал в конце приветы отцу и сестре, но принимая от Лики эти послания, Торн неизменно слышал, как щелкает кость в руке его сына. Скорее всего Лики знала об этом случае. Не потому, что Макт рассказал ей, просто обмануть Лики Бренин, урожденную Вичти было невозможно. Но она не сказала Торну ни слова. Она вообще никогда и ни на что не жаловалась. И в тот самый миг, когда Торн увидел ее лежащей на полу собственного дома, он вдруг понял, что не успел ей сказать главного — того, как он любит своего сына, и какую беспомощность и вину ощущает из-за того страшного щелчка.

А ведь именно благодаря Макту в последние годы как-то стала исчезать прежняя прохлада со стороны отца Лики. Во всяком случае именно граф Стахет Вичти дважды за последние три года присылал отчет о достижениях внука, в том числе о присвоении ему титула баронета. Письма, в которых не только подробно расписывал, что происшедшее никак не связано с протекцией сановного деда, но и оба этих послания направлял на имя своего зятя — жалованного барона Торна Бренина. Интересно, как бы старый граф поступил, если бы узнал, что его дочь мертва, внучка пропала, внук в беде, а непутевый зять находится в темнице в руках его сына — Брана Вичти? Когда Бран скручивал Торну руки в доме Филии, глаза его горели торжеством. Стражники почти сразу увели Сопа и Брета, появившийся на месте схватки вислоусый мастер стражи с одобрением окинул взглядом сраженных энсов, уважительно кивнул Торну, покачал головой, наблюдая, как погрузившегося в беспамятство Ходу поднимают на носилки, и громко объявил, уходя: «Если будут какие жалобы, или здешняя хозяйка объявится, мастер стражи Шэк всегда к вашим услугам. Это была хорошая схватка, капитан. Жаль, что ты не уберег принца. Очень жаль». «Жалоб не будет, — прошипел Бран, сорвал с шеи Торна капитанский кулон и, дождавшись, когда за Шэком захлопнется дверь, ударил пленника ногой в живот. — Где твоя дочь, выродок?» Торн не ответил.

Он провел в заточении четыре дня. Скрипя зубами от жгущей боли в шее, томился в каменном мешке, в полуклетке, в которой можно было только стоять или, упираясь коленями в решетку, сидеть на торчащей из холодной кладки деревянной плашке. Боль постепенно стала привычной, и даже вонь отхожего места, что поднималась из дыры в полу, не слишком угнетала его. Бывалому воину, которому приходилось управляться с веслом в паллийской ладье во время тяжкого шторма, все это казалось не более чем неудобством. Участь дочери не давала ему покоя. Как он мог оставить ее первой встречной? Почему поверил незнакомке? Или не ее словам он поверил, а старухе, что встретилась возле двойного менгира? Ведь было что-то особенное в этой Чиле, было… И этот браслет, что она надела на руку Гледе. Вроде и из обычных камней собран, а дочь глаз от него не могла отвести, даже лицом порозовела. Да, и в Филии тоже почудилось что-то чистое, что не дало Торну даже повода усомниться в ней, но так почему же теперь сердце рвется на части? Ночами, когда через узкое оконце в стене камеры переставал падать дневной свет, Торн забывался в беспокойном сне, и всякий раз видел одно и то же; он вновь в седле, вновь во главе отряда, и через холку его лошади, упираясь ему в колени, вновь перекинуто тело, завернутое в ткань. Он останавливает лошадь, наклоняется, сдвигает ткань, видит темные волосы и широкие плечи какого-то парня, выдыхает с облегчением от того, что это не Гледа, приподнимает голову несчастного и узнает в нем собственного сына…

На второй день стражники открыли тесную келью и сначала отвели Торна в помывочную, где позволили ему опрокинуть на себя лохань холодной воды, затем дали немудрящей еды, а еще через полчаса завели в молельню, где на скамьях уже сидели Брет и Соп. Их затылки тоже блестели от недавней помывки, взгляды были испуганы, но облегчение при виде Торна в них появилось.

— Что с загривками? — поинтересовался Торн, но, угрожающе застучав пиками по каменному полу, стража не дала парням ответить. Через минуту в зале появился дородный чиновник в дорогом котто, раскатал на алтарной доске полоску пергамента, окинул троицу тяжелым взглядом, представился бургомистром Урсуса Ярном и начал долгое и проникновенное повествование о начале войны, тяжести проступков и ужасной беде, которая настигла королевское семейство, поскольку принц Хо все еще при смерти, и виновники его ранения должны молиться богам, чтобы он очнулся в ближайшие два дня.

— Разве виновники его ранения не порублены нами в доме лекарки Унды? — поинтересовался Торн, за что сразу получил древком копья по воспаленной шее.

— Виновники его ранения передо мной, — скривился бургомистр. — Потому как гибель вельможной особы ложится несмываемым пятном на войско, которое он возглавляет или в составе которого пребывает.

— Принц находился в Альбиусе тайно! — выкрикнул Брет и тоже получил удар по затылку. — Мы могли не знать, что…

— Лжете! — улыбнулся Ярн и ткнул пальцем в Сопа. — Хотя бы потому, что знал он.

— А что будет, если он не очнется через два дня? — спросил, прикрывая шею рукой, Соп.

— Вам отрубят головы, — скорчил грусную гримасу Ярн. — Но можете радоваться, это случится не в тюремном дворе, а на городской площади и со всеми почестями. Чтобы его величество мог насладиться действом из окон своих покоев. Впрочем, вы можете вступить в роту обреченных и смыть павший на вас позор кровью в бою.

— А если позор только на мне? — громко спросил Торн.

Ударить его второй раз стражники не решились. Бургомистр замер в дверях, усмехнулся и добавил:

— Казнь уже назначена. Даже если на самом деле позора и вовсе нет. Может оно и к лучшему для вас всех. Кстати, ты, Торн Бренин, будешь казнен в любом случае. У меня ходатайство от твоего тестя.

На третий день в темницу явился Бран. Он пришел в сопровождении двух рослых стражников и Шэка, который посматривал на шурина Торна с явным неодобрением.

— Я помню-помню, — с раздражением буркнул Бран в сторону мастера стражи и, подойдя к решетке, покачал головой. — Да. Не слишком уютно. Зато отхожее место под ногами. Удобно… перед смертью.

— Чего ты хочешь? — спросил Торн. — И почему не один? Ах, да. Я же не связан. Да и прутья клетки слишком тонки, а замки ржавы. Опасно.

— Казнь послезавтра, — скрипнул зубами Бран. — Мне плевать на тебя, хоть ты и погубил мою любимую и единственную сестру. Но не плевать на твою дочь. Скажи, где она? Я переправлю ее к деду.

— Нет, — обронил скупые слова Торн. — Моя жена не верила тебе, и я тебе не верю.

— Послушай, — прошипел, ударив ногой о стальные прутья, Бран. — Не вынуждай меня превращаться в зверя!

— В какого зверя ты собираешься превратиться? — поинтересовался Торн. — Если в свинью или крысу, то ты явно не поспеваешь за происходящим.

— Прикуси свой язык, — прошипел Бран. — Здесь в Урсусе я не только вестник короля Одалы, я еще и помощник воеводы всего берканского войска. У меня имеется войсковая печать!

— Даже так? — удивился Торн. — Тогда я знаю, откуда у Ярна ходатайство о моей казни. Шэк, если у меня будет последнее желание, я хотел бы, чтобы Стахет Вичти увидел пергамент с ходатайством и удивился, насколько бездарно подделана его рука.

— Замолчи! — едва не завизжал Бран и выхватил из-за манжета серый листок. — А руку своей дочери не хочешь узнать? Знаешь, что она написала в этой подброшенной записке? Узнаешь ее почерк? Что же здесь написано? Ах да! «Дядя Бран, спаси, пожалуйста, моего папу, он ни в чем не виноват. Гледа Бренин». Гледа! Ау! Где ты?

— Заткнись, Бран, — поднялся на ноги Торн.

— Вот тебе, вот! — разорвал записку на клочки и разбросал их Бран. — Хочешь, я попрошу палача, чтобы он отрубил тебе голову с третьей попытки? Или с пятой?

— У нас хороший палач, — подал голос Шэк, на лице которого вместо всегдашней ухмылки застыло отвращение. — Не волнуйся, капитан, он всем отрубает головы с первой попытки.

— Это не твое дело, мастер стражи! — раздраженно отчеканил Бран. — Палача можно ведь и подтолкнуть. Нечаянно. Ты понял, Торн?

— Моя жена не верила тебе, и я тебе не верю, — повторил Торн.

— Я бы на твоем месте, — согнулся в шутовском поклоне Бран, — не слишком бы доверялся мнению собственной жены. И не потому, что она уже мертва.

— Я на своем месте, — ответил Торн. — И по-прежнему полагаюсь на мнение своей покойной жены. А ты на своем месте можешь водить за собой хоть роту стражников. Они не спасут тебя от твоей трусости и твоей мерзости.

Бран побелел от бешенства, схватился за рукоять меча, но, оглянувшись на Шэка, процедил сквозь зубы:

— Запомни. На всякий случай. Ну, чтобы было о чем подумать, укладывая голову на плаху. Твой сыночек в беде, Торн. Да-да. Попал в плен под Фригой. Несколько дней назад. Кто знает, может, он встретит тебя с распростертыми объятиями за смертной пеленой? У тебя осталась только дочь, Торн. Только дочь. Что же ты замолчал?

Торн не проронил больше ни слова. Он вспоминал недавний сон.

Ночью он впал в забытье, в котором к нему приходила Лики. Она стояла напротив решетки и укоризненно качала головой, а потом вдруг принялась кричать, словно кто-то ее избивал, но рядом с нею никого не было, и все же она кричала, рычала, выкрикивала чужим голосом проклятия, не двигаясь при этом с места, а потом все заволокла тьма.

Утром Торн увидел, что в клетке напротив появилась черноволосая девка. Она была одета по-мужски и уж точно не походила на затравленного зверька или жертву, Торн посмотрел на нее равнодушно, но вдруг выцепил взглядом что-то знакомое.

— Чего уставился? — оскалила она молодые зубы. — Убирайся к демонам! Думала, что побуду одна, но и здесь нет покоя от уродов. Если хочешь облегчиться — валяй, смотреть не стану.

— У тебя нашивка на рукаве, — проговорил Торн. — Это герб дома Вичти. Золотое руно и кривой меч на фоне Молочных пиков. Только не говори, что ты стражница Брана Вичти.

— Подожди-подожди, — она поднялась, прижалась к решетке гибким телом, раскинула руки. — А ведь ты его зять и первейший враг! Торн Бренин, провалиться мне на этом самом месте! Так это ты его вчера довел до скотского состояния?

— Нетрудно довести до скотского состояния скота, — ответил Торн. — Что касается врага… Если кто-то тебя числит врагом, твоего согласия не требуется.

— Плюнь, — зевнула девка. — Если ты в темнице, уже неважно, кто твой друг, и кто твой враг. Первый тебе не поможет, второй до тебя не доберется. Впрочем, я слышала, что твое дело безнадежно? Сочувствую. Попробуй думать о чем-то приятном. Вот как я теперь.

— Не могу вспомнить ничего приятного, — опустился на плашку Торн. — Жена умерла, дочь пропала, сын неизвестно где, кажется, в беде. В моей стране жатва, я приговорен к казни. Что выбрать?

— Ты слишком серьезен, — подергала замок собственной клетки девка. — Надо быть проще. Находить поводы для радости. Вот мне удалось дать по роже одному мерзавцу, вот об этом я и думаю. С удовольствием.

— Неужели, сам Бран Вичти получил по морде от собственной стражницы? — удивился Торн. — Конечно, кто же еще мог заточить тебя в эту клетку. Подожди, дай угадаю. Ты ведь из Райдоны? Послушница монастыря ночных убийц[185]? Я знаю, что он называется Обителью смиренных[186], но только оттуда выходят стражницы. Что тебя заставило поступить на службу к мерзавцу Вичти?

— Свобода, — прошептала девка. — Разве может быть что-то дороже? Да, мы с сестрой служили Вичти, но из монастыря можно было уйти только таким способом. Кто же знал, что наниматель окажется мерзавцем да еще и скользким гадом? Руки начал распускать, добро бы еще хоть что-то мог, а то — так… Немощь в дорогих портах. Обещал или казнить меня, или забить плетьми. Особенно, если я стану трепать языком. Но я здесь не задержусь. Я не рождена сидеть в клетке и ждать собственной участи!

— Превратишься в птицу и вылетишь через решетку? — усмехнулся Торн.

— А вот это не твое дело, Торн Бренин, — оскалила зубы девка. — Враг моего врага еще не мой друг. Но уверяю тебя, скоро я отсюда выберусь. А ты можешь выходить на казнь до тех пор, пока тебе не надоест. Все, я спать. Не отвлекай меня пустой болтовней.

Днем стражники вытащили Торна из кельи, надели на него цепи и снова привели в молельню. Там он увидел знакомого воина из йеранской гвардии — верзилу Эйка и незнакомца средних лет. Тот явно уступал и ростом, и шириной плеч Эйку, но как будто казался тяжелее или больше него. Впрочем, воином, несмотря на меч на поясе, незнакомец, кажется, и сам себя не считал. Одежда и манера держаться скорее выдавали в нем травника или писца. Хотя он мог оказаться и колдуном. В руке у него был посох с черным камнем. Незнакомец дождался, когда стражники покинут молельню, поклонился Торну и уселся напротив него только после того, как и Торн опустился на лавку. Затем назвался и начал говорить. Его звали Хопером Рули.

Торн слушал незнакомца и не мог отделаться от мысли, что тот чем-то напоминает ему старуху, одарившую Гледу браслетом. Было в нем что-то располагающее. То ли звучание голоса, то ли манеры, то ли взгляд. Наверное, все же взгляд. Точно такой же, каким отличался его первый наставник по фехтованию — старина Друер[187], оставшийся там же, где едва не остался тесть Торна Бренина. Кажется, этому незнакомцу можно было верить. «Первое впечатление никогда не обманывает», — говорила по этому поводу Лики.

«Вытащи меня из тюрьмы» — как будто против своей воли сказал незнакомцу Торн, и на мгновение словно надежда блеснула в глазах Хопера. Блеснула, но сразу погасла. Нет, кажется, ничто не могло спасти отставного капитана одалской гвардии. И он сам, и его семья напоминали тонущий корабль. Корма скрылась во тьме, мачта накренилась, нос захлестывало волнами.

Вновь оказавшись в клетке, Торн попробовал вспомнить, о чем ему говорил Хопер Рули и что отвечал книжнику он сам, но память словно позаботилась, чтобы последние часы жизни не забивали голову ненужными воспоминаниями. Но о чем бы ни рассказывал ему Хопер, Торн не мог забыть главное, книжника тоже интересовала Гледа. Точно, Хопер спрашивал именно о ней и даже обращался к надежному парню Эйку, чтобы тот поклялся не разглашать ничего из сказанного Торном. А потом объяснил свой интерес тем, что пытается остановить жатву и, возможно, дочь Торна способна помочь ему в этом деле.

Это было явной глупостью, ни один смертный не был способен остановить жатву, тем более юная девчонка. Ведь самому Торну так и не удалось спасти от жатвы хотя бы дочь, его собственную шею жгло пламенем. Важным было другое — Хопер и в самом деле верил собственным словам и вроде бы не был безумцем. И даже поклялся защищать дочь Торна от напастей. «Филия спрятала ее», — удивляясь сам себе, сказал Хоперу Торн. Почему же он сделал это?

— Эй! — раздался громкий шепот соседки. — Как тебя? Торн! Решил выспаться перед казнью? Или обдумываешь, как ее избежать?

— Почему я должен говорить с тобой? — спросил Торн, не поворачивая головы. — Я даже имени твоего не знаю.

— Подарки судьбы принимают, не спрашивая имени! — хмыкнула девка. — Меня зовут Андрой[188]. А сестру мою Фоштой[189]. Запомни, а то перепутаешь. И в друзья я к тебе не набиваюсь. Иногда можно довериться, и не рассчитывая на дружбу. Просто я намерена бежать из этой тюрьмы и рассчитываю на твою помощь. Конечно, если ты решишься на побег. Ну или хотя бы на твое молчание, если ты готов бесславно сдохнуть на плахе. Притворишься спящим?

— Хочешь бежать — беги, — ответил Торн. — Я не могу к тебе присоединиться. Тогда моих друзей точно казнят. Да и куда я без коня и оружия…

— А с конем ты и на эшафот готов подняться? — удивилась Андра. — Или хочешь скрестить свой меч с топором палача? Считай, что тебе повезло — и лошади, и изъятое оружие и прочее барахло хранятся тут же. Да, внутри этих стен. Или ты думаешь, что я собираюсь обойтись без коня? Послушай, твоя помощь может потребоваться на выходе из города. Ворота охраняются. Надо будет снять дозорных. Не убивать, конечно, лишь оглушить.

— Ты так рассуждаешь, как будто уже выбралась из тюрьмы, — пробормотал Торн. — Да и кто вам мешает самим оглушить дозорных? Если ты из той самой обители, ты должна уметь это.

— Их четверо, да еще шестеро в караулке! — понизила голос Андра. — А нас двое! Кстати, твои спутники тоже не помешали бы. А из тюрьмы выбраться не сложно. Ворота, которые смотрят на дворец, не охраняются, потому что заперты изнутри. Но мы же хотим выбраться как раз изнутри? Главное, ноги лошадям обмотать тряпьем. Ты меня слушаешь или нет?

— Кто-то крадется, — заметил Торн. — И еще я расслышал тихий удар минуту назад. И звяканье ключей.

— А у тебя хороший слух, — оживилась Андра. — А вот и моя сестра. Что я говорила? Эти придурки думали, что можно заточить в темницу воспитанницу Обители смиренных!

Словно тень ожила между клетками или дрогнуло невидимое зеркало, и отражение Андры сошло с него. Она и в самом деле была похожа на сестру, словно ее точная копия.

— Эти стражники движутся как зимние мухи, — прошептала, озираясь, Фошта. — Охранник с этого яруса придет в себя через пару часов, не раньше. Да ты тут не одна? Этот старичок не помешает нашим планам? Может, заколоть его?

— Это Торн Бренин, — сверкнула улыбкой Андра. — Да, тот самый, по поводу которого пена закипала на губах Брана Вичти. Открой его клетку. Он поможет нам. Правда, придется освободить его приятелей.

— Освободить-то несложно, — с подозрением протянула Фошта. — Я заглядывала на нижний ярус. Там всего два парня. Один чуть потолще, другой худее. Но оба бледные, словно перед казнью. Да, и два сонных стражника на входе. Только стоит ли мараться? Ты уверен, Торн, что эти детки не станут нам обузой?

— Уверен, — твердо сказал Торн и рванув решетку, переломил запор. — Показывай старичку, куда идти.

Тяжесть навалилась и на Торна, и на его спутниц уже на лестнице. Точно такая же тяжесть, какую он испытал на площади Альбиуса. Но тогда рядом с ним была Гледа, а теперь лишь две ловких девки, которые тем не менее со стоном сползли по стенам на ступени и зашмыгали кровью в носах.

— Что за погань? — прохрипела Фошта. — Разве эта темница защищена магией?

— Не знаю, — с трудом удержался на ногах Торн, вспомнив отблеск надежды в глазах Хопера. — Но, кажется, у нас есть возможность не убивать стражников. И даже не бить их по головам.

— Еще бы самим на ногах удержаться, — замотала головой Андра.

— Постарайтесь, — бросил через плечо Торн. — Я всех на себе не вынесу.

Они догнали его уже внизу, когда он, выплеснув из найденной бадьи воду, все же сумел поднять на ноги и Брета, и Сопа. И если второй хлопал со страданием глазами словно пьяный, то первый сумел прохрипеть, что в Альбиусе было что-то похожее.

— Жнец в здании, — кивнул Торн. — Или рядом. Уж не знаю, за нами ли явился, или за всем Урсусом, но просто так ожидать казни я не намерен. Вы остаетесь или попытаетесь спасти свою жизнь?

— Попытаемся спасти, — поднялся на ноги Брет.

— И куда мы теперь? — наконец вспомнил, как управляться с языком, Соп. — И эти девки с нами?

— Это вы с девками, — сплюнула кровью Андра. — Поспешим. Конечно, жаль, что нам не удалось никого пристукнуть, но мы еще не выбрались ни из тюрьмы, ни из города. И если где-то поблизости жнец, чему я не верю, это еще одна причина, чтобы поторопиться.

Сестры и в самом деле были готовы к побегу. Вскрыли конюшню, забрали лошадей, нашли собственное оружие и толику чужого, и вскоре вместе с нечаянными спутниками выбрались на ночные улицы Урсуса. Подвязанные тряпьем копыта почти не стучали, над городом стояла тишина, лишь потрескивали фитили в масляных фонарях на перекрестках, да где-то в отдалении захлебывался плачем ребенок.

— Что будем делать? — спросила Андра, когда впереди у городских ворот в пламени костра показались силуэты стражников. — Я надеялась, что они в дремоте. Так просто их не минуешь.

— Именно «так просто» их и нужно миновать, — не согласился Торн. — Кто из нас не из темницы? Фошта. Ярлык у нее есть, думаю. Пусть подъедет и попросит выпустить ее из города. Знаю, что ночью не положено, но пара серебряных откроет любые ворота. Особенно на выход. Я уж не говорю о красивых глазах. А потом мы проскочим. Не успеют закрыть.

— Я посмотрю, как вы проскочите, — сверкнула взглядом Фошта. — Будьте наготове. Кто не проскочит, останется в городе. Скоро рассвет. И казнь.

Им удалось проскочить. Но сначала произошло то, чего Торн и страшился. Лопнула последняя нить, связывающая его с Берканой. Растаяла призрачная надежда на королевскую милость и лучший исход для его спутников. Задержавшаяся у ворот Фошта вдруг что-то выкрикнула, в отсветах костра сверкнул выдернутый ею клинок, и заскрежетала сталь. На помощь сестре бросилась Андра, и когда Торн подскочил к воротам, все было кончено. Стражники корчились в лужах крови.

— Чего смотришь? — с ненавистью прохрипела Фошта. — Он меня облапать решил! Вместо серебра — облапать! Помогай тянуть ворот! Надо решетку поднять, да створки распахнуть! Ясно?

— Ясно, — ответил тогда разъяренной сестрице Торн, и вот уже третий день гонки по Старой гебонской дороге среди берканских лугов и рощ повторял это слово — «Ясно», потому как его собственная судьба стала вдруг яснее ясной, и лишь одно могло примирить его с выпавшим ему жребием — спасение сына.

Ночами, в укромных ложбинах, где им удавалось развести тайный костерок, они прислушивались к возможной погоне и почти не обсуждали происшедшее. Соп перестал хныкать уже на второй день, а Брет и вовсе не говорил ни слова, лишь ежился и словно замерзал даже днем. Зато Андра и Фошта то и дело принимались обсуждать свою жизнь у Брана Вичти, призывая на его голову все мыслимые проклятия.

— Наверное, я никогда не женюсь, — пробормотал как-то под утро Соп, когда Брет, Андра и Фошта уснули, а сменившийся с дозора Торн остался сидеть возле костра. — Это ж словно в пламя броситься.

— Если бы не это пламя, тебя бы, Соп, не было, — заметил Торн.

— Меня так и так могло не быть уже… — Соп согнул пальцы, — три дня. Что мы будем делать дальше? Ну, если найдем твоего сына?

— Искать, где можно обосноваться, чтобы жить, радуя близких, — проговорил Торн.

— А есть такое место? — с надеждой спросил Соп.

— Есть, — уверенно кивнул Торн. — Таких мест, где можно обосноваться, много. А вот жить, радуя близких, трудно. Особенно во время жатвы.

Он потер шею и потрогал вернувшийся на грудь кулон. Что там осталось от камня? Хорошо бы набрести хоть на какую лавку или ярмарку. Но откуда они в этих краях?

— Спи, Торн Бренин, — жалобно попросил Соп. — Отдыхай. А то случится что-нибудь в дороге, а ты уснешь на ходу. Что мы без тебя будем делать?

— Я не усну, — пообещал Торн.

Его помощь пригодилась уже на рассвете. Утренний туман еще стелился над можжевеловой рощицей, день и не думал разгораться, и отряд Торна успел проделать по пустынной дороге не более пяти лиг, когда впереди послышались крики и как будто звуки схватки.

— Гебонский говор! — встревожился Соп, но Торн уже тянул из ножен меч и мчался вперед, словно там, за кустами, можно было разрешить все его беды и развязать все узлы. Схватка оказалась короткой. Напавшие на урсусский обоз гебонские разбойники не ожидали появления пятерки остервеневших воинов, и оставив на поле боя два десятка трупов, отступили. К огорчению Торна, среди погибших были два возницы и все урсусские стражники.

— Раздери меня демон! — выволокла Андра за шиворот из-под одной из телег перепуганного монаха. — А это еще что?

— Вай! — в восторге бросился к бывшему спутнику Брет.

— Так вас не казнили? — удивился Вай, размазывая по лицу грязь и слезы.

— А тебя не убили? — усмехнулся Соп.

— Обоз, — вздохнул Вай. — Меня послали с этим обозом до Могильного острога. Везем молодым воинам храмовую мазь, кое-какое оружие, еду. И вроде осталось половина дня дороги, а тут разбойники. Всех перебили, я едва успел под телегу сползти. Хвала богам, вы успели меня спасти.

— Уже второй раз выручаем тебя, Вай, — кивнул Торн. — И это, кажется, начинает входить в привычку. Хочешь выручить нас в ответ?

— Да, конечно, — втянул голову в плечи монах. — А что я должен сделать?

— Прокатись с нами до Могильного острога, — попросил Торн. — Бред и Соп сядут возницами на две подводы, ты на третьей. Я с девками сойду за охрану. Но тебе быть старшим.

— А я сумею? — затрепетал Вай.

— Это легче, чем сражаться, — успокоил его Торн. — Я тебе обещаю.

В полдень показался Могильный острог. Обоз выкатил из-под крон дубравы, солнце ударило в глаза, и засияло как будто сразу все — и зеленые холмы до серого и мутного горизонта, и синее небо, тоже казавшееся серым за зелеными холмами, и небольшой, но ладный острог на ближайшем холме, и шатры и палатки всех цветов, окружающие его со всех сторон, и коновязи, и лошади, и флаги на высоких шестах, и выгородки отхожих мест, и множество воинов, и костры, и даже коровы в отдалении…

— Почему он Могильный? — с недоумением озирался Соп. — Ведь рядом нет ни одного кладбища.

— Пепельная пустошь, — махнул рукой на мутное пространство за острогом Торн. — Проклятое место. Его по разному называют. И Поганкой[190]. И Волчьим урочищем[191]. И Могильным эхом[192].

— Могильным эхом? — встревожился Брет. — Почему.

— Не знаю, — пожал плечами Торн. — Или знаю не все. Ладно. Держите себя настороже, в толпу не лезьте. И языки просто так не высовывайте. Сдадим обоз, прикупим немного припасов, поправим одежду, и отправимся дальше. Так что остановимся в отдалении, чтобы не хлопотать лицами попусту. Да не трясись ты, Вай, это мы должны беспокоится, а не ты.

Вай слегка приободрился, когда Фошта вызвалась сопровождать его в качестве охранницы старшего обоза, да еще крепко ухватила монаха за локоть. Бедолага даже выпятил живот и прикусил губу. Тем временем Андра притащила несколько мисок с теплой берканской кашей, и ее спутники застучали ложками.

— Так и не удалось ни выпить вина, ни закусить окороком, — проворчал Соп. — Чудные запахи были в трактире у Тика. Чудные. Да и давно я помощи не отправлял родным в Йеру, может уже и похоронили меня. С другой стороны, все лучше, чем быть опозоренными родителями казненного сына.

— А у меня только мать, — отозвался Брет. — Еще кто-то есть, но я его не знаю. Кто-то содержит мать, да и меня. Устроил меня в роту, купил доспехи, оружие, коня. Но все тайно.

— Может быть, ты и в самом деле еще один принц Одалы? — облизал ложку Соп.

— Вряд ли, — отмахнулся Брет. — Я не похож на него. Да и мать сказала бы. Она говорит, что отец погиб. Они прожили вместе несколько лет, но когда я родился, он отправился куда-то на север и погиб там. Он был не молод, и родных у него не осталось. Да и этот брак не был освящен храмом.

— Так ты незаконорожденый? — удивился Соп. — И попал в альбиусскую роту?

— Что изменилось от моих слов? — напрягся Брет. — Или я показал тебе следы проказы на своем теле? А если я скажу, что во мне течет, к примеру, фризская кровь? Ты подпрыгнешь от ужаса? Или схватишься за рукоять меча?

— Твой отец был фризом? — округлил глаза Соп.

— Нет, — снова опустил голову Брет. — Да кем бы он ни был. Но кто-то мне помогает… Помогал. Может дядя? Тетка? Или у меня есть сводный брат?

— Как его звали? — спросил Торн. — Если твой отец был доблестным воином, помогать может и королевская казна.

— Я не знаю его имени, — вздохнул Брет. — Мать сказала, что и не должен знать. Он предупредил, что если кто-то узнает его имя, я могу оказаться в опасности.

— Мы все в опасности, — подала голос Андра. — Весь Терминум в опасности. Какая разница, как кого зовут, если накрывает каждого?

— А у вас с сестрой есть родители? — спросил Соп.

— Обитель смиренных набирает послушников среди сирот, — ответил за Андру Торн. — Точно так же и Храм Кары Богов. И это касается не только Андры и Фошты, но и Вая.

— Скорее бы он появился, — проворчал Брет. — Не великий труд прикупить провизии в дорогу.

— А вот и он, — поднялся на ноги Соп. — И, кажется, не один.

Рядом с Ваем и Фоштой вышагивал рослый, слегка сутулый здоровяк с перебитым носом. Он поочередно окинул взглядом каждого, но задержался на Торне и, поклонившись, сразу перешел к делу.

— Меня зовут Хельмом[193]. Я иду на запад, ищу спутников.

— Почему ты решил, что мы можем стать твоими спутниками? — спросил Торн.

— Ты ведь Безумный Торн? — ухмыльнулся Хельм. — Наслышан о тебе. И в лицо помню. Да, приходилось по молодости ходить в походы с йеранскими гвардейцами. И с одалскими, конечно. Давно уже. Но тебя я помню.

— Я тебя нет, — нахмурился Торн.

— Может быть, еще вспомнишь, — пожал плечами Хельм. — Я одно знаю, что ты никогда не бросаешь своих воинов в беде. Меня это устраивает. И жалованья мне не нужно. Доля от трофеев, если они будут, устроит.

— А доля от смерти, если она случится? — поинтересовался Торн.

— Выпадет, так выпадет, — вздохнул Хельм. — Честно скажу, не своею волей на запад бегу. Случилась одна напасть, хотят меня в темницу бросить за то, чего я не совершал. Так что, выхода нет. А тебя, Торн, я вроде знаю. Поэтому и…

— А если я изменился? — спросил Торн. — Был безумным, затем образумился. Не боишься?

— Не боюсь, — потер перебитый нос Хельм. — Вы ведь через Пепельную пустошь пойдете?

— С чего ты взял? — насторожился Торн.

— Так я за вами с час наблюдал, только потом подошел к вашему монаху, который, конечно, совсем не похож на обозника, — усмехнулся Хельм. — Ты же даже когда ложкой по миске стучал, взгляда с Пепельной пустоши не сводил.

— Мы что? — испуганно прошептал Брет. — И в самом деле пойдем через Пепельную пустошь?

— Как получится, — прищурился Торн.

— А это было бы интересно, — ухватилась за рукоять меча Андра.

— С Пепельной пустоши выдачи нет, — объяснил Хельм. — Погоня за нами туда не сунется. Побоится.

— Погоня? — не понял Торн.

— Там, — махнул рукой в сторону Хельм, — ваши имена. На главном шатре. Голубиная почта. Я бы не затягивал. Надо уходить. И это только одна причина. Есть еще одна.

— Твоего имени там, значит, нет? — нахмурилась Андра.

— Кто я против Торна Бренина? — вздохнул Хельм. — Пусть даже в юности и походить на него мечтал. Никто. Да меня и искать будут на востоке, разве пойдет обычный рыбак на запад, где война разгорается?

— Какая вторая причина? — мрачно спросил Торн.

— Доходяга один с час назад ушел в Пепельную пустошь, — объяснил Хельм. — Моего возраста, юркий, но противный и скрытный. Скуром[194] его кличут. Мне кажется, он дорогу знает. Надо бы его догнать.

— Кто он? — спросил Торн.

— Не знаю, — пожал плечами Хельм. — Неделю здесь ошивался, то ли лекарь, то ли колдун, то ли для каждой дырки пробка. Но ты же должен знать, Торн, Пепельная пустошь все расставляет по местам. И если кто прыщ гнойный, то выдавит так, что и места пустого не останется.

— Я знаю это, — кивнул Торн. — А твои друзья где?

— Какие друзья? — нахмурился Хельм.

— Двое, — усмехнулся Торн. — Один коротышка, другой жердяй. Ты же вместе с ними в гляделки с моим отрядом играл.

— Вот ведь… — сплюнул Хельм. — Как знал, что ты заметишь. Это мои приятели, мы из одной деревни. Мы вместе с ними в беду попали. Они на краю Пустоши ждут. Должны сами прибиться.

— Хитер ты, парень, — скривился Торн и повернулся к Ваю, который торопливо выпрягал из телеги лошадь. — А ты чего удумал?

— Я с вами, — стиснул зубы монах. — Два раза вы меня от смерти спасали, хватит. Судьбу испытывать все равно как голову мечом брить. Рано или поздно без ушей останешься.

— Да у нас почти кочевье образовывается! — присвистнула Фошта. — Похоже ты, Торн, собираешь спутников, как кудлатый пес репей в бурьяне на шкуру лепит.

— Ну так берешь нас или нет? — нахмурился Хельм.

— Скажу, когда пройдем Пепельную пустошь, — ответил Торн. — От вас все зависит.

— Послушай, — протянула Торну клочки бумаги Андра, — сразу забыла сказать, а сейчас хотела мусор вытряхнуть и вспомнила. На полу валялось возле клетки. Это ведь твое?

Остановившись, Торн расправил и дрожащими пальцами соединил бумажные клочки. На них рукой его дочери было выведено: «Бран Вичти. Если хоть один волос упадет с головы моего отца, я убью тебя. Гледа Бренин».

Глава тринадцатая. Лок

«Жизнь подобна веревке, узлы сокращают ее».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Ло Фенг не знал, что Блуждающий менгир можно использовать для перемещения, но слышал о нем. По преданиям странный камень изредка попадался отчаянным смельчакам в Долине милости, но точного места никто указать не мог. И дело было не в неловкости путешественников — вот солнце, вот вершины Молочных гор, напротив Геллские пики, подбери приметные силуэты, запомни, и даже мелкую берканскую монету найдешь там, где ее обронил, а уж о камень, который не обхватят и десять человек, просто лоб расшибешь. Не расшибали. Приходили по вешкам на то же самое место, приводили с собой храмовников вместе с изрядным отрядом стражи, чтобы разбойные властители дикого поля не покусились на святых отцов, и не обнаруживали ничего. Ни самого камня, ни ямы там, где он должен быть. Хотя следы предыдущей стоянки, приметные ленты на кустах — все это оставалось на месте. Говорили, как-то один купец, наткнувшись на этот менгир, простоял с караваном возле него несколько дней. Вырубил в округе все деревья, выложил вокруг менгира причудливый деревянный сруб, и все равно не обнаружил через неделю за бревенчатой стеной ни камня, ни ямы от него — ничего. Даже трава не была примята, хотя и пожелтела без солнечных лучей. Ходили слухи, что лет сто назад какой-то барон-бедолага кружил по Долине милости с дружиной полгода, пока не обнаружил покрытый утренней росой менгир прямо возле ночной стоянки. На этот случай у безумца уже имелись стальные костыли, которые его воины забили в священную плоть, чтобы привязать к ним своего господина кожаными ремнями. Бедняга страдал распятым недолго, камень не дал ему и дня. Уже на следующее утро барон обнаружил себя лежащим в степной траве. Камня рядом не оказалось, костыли оставались привязаны к запястьям. Было отчего сойти с ума. А на деле, оказывается, обычная женщина, пусть и имевшая некогда отношение к Клану Теней, распоряжалась этим камнем как собственной дворовой собакой. Этого просто не могло быть!

— Кимры не так уж могущественны, — сказала Ло Фенгу Рит, которая словно читала его мысли. — Их сила в их быстроте и в том, что они всегда ждут беды. И бабка моя далеко не всесильна. Уже то, что она состарилась, о многом говорит. Никто не правит Блуждающим менгиром, он бродит там, где хочет. Правда, его можно приманить, но это уже право его хранителя.

— Кто он? — спросил Ло Фенг.

— Это не моя тайна, — пожала плечами Рит. — Если он захочет, скажет сам. Другое главное. Это последний рубеж.

— Последний рубеж? — не понял Ло Фенг.

— Я уже говорила, — Рит словно бормотала сама себе. — Единственный менгир, который никогда не был захвачен белыми масками. То же самое было… не здесь. В том мире он тоже никому не давался. Хотя я думаю, что это всего лишь суеверие. Вряд ли все зависит от одного камня.

Ло Фенг посмотрел на Кшаму. Высокий воин держался с несомненным достоинством, которое удивительным образом сочетал с простотой. После того, как Рит объяснила ему, что там, куда они направляются, в ходу берканский язык, он оставил в покое Сли и стал держаться Трайда, который принялся обучать чужеземца собственному говору. За прошедшие после встречи с Блуждающим менгиром дни Кшама выучил несколько сотен слов, и теперь пытался встрять в любой разговор, но делал это так, что обидеться на него не удалось бы даже при большом желании.

В первый же день пути по Долине милости снова дали знать о себе отметины жатвы. Не коснулась щемящая боль только Ло Фенга и Рит. Последняя приготовила на привале какое-то едкое варево и смазала спутникам шеи, избавив их от боли. Кшама, с интересом ощупав собственный загривок, сказал что-то на своем языке.

— Не самая большая беда, — перевела его слова Рит. — Плохо, когда люди умирают от наведенной порчи. Ничем не лучше, если они убивают друг друга. Гораздо хуже, если они перестают быть людьми.

— Что значит, перестают быть людьми? — заинтересовался Ло Фенг. — Те воины в белых масках, кому бы они ни служили, внешне очень напоминают людей.

— Внешне, — кивнула Рит. — На деле они скорее похожи на безумцев, которых направляет невидимый погонщик. Хотя, случалось и из-под белых масок извлекать человека. Но очень редко. Кшама говорит о другом. Возможно и худшее. Человек может обратиться в зверя и внешне. К счастью, я о таком пока не слышала.

— Кто все это затевает? — спросил Ло Фенг. — Это же не зима или лето, которые приходят раз в год, потому что так заведено природой, сущим, богами, да как угодно. Это ведь чей-то замысел? Кто насылает порчу? Жнецы?

— Видишь степных голубей над головой? — ответила вопросом Рит. — Похожий голубь может принести в любой из городов, куда мы держим путь, наставление убить тебя, Ло Фенг. Ты же ведь не скажешь, что покушение на тебя — замысел голубя?

— Голубя может прислать только совет старейшин моего клана, — ответил Ло Фенг.

— Значит, где-то есть совет старейшин, способный рассылать жнецов, — скривилась Рит. — Хотя я не знаю, что это такое. И Кшама ничего не знает о чем-то подобном. Он говорит, что за всем стоит воля богов. А вот они уже могут склоняться и ко злу, и к добру. Хотя, он не думает, что можно склонить к добру. Добро или есть, или его нет. Они, те, кто в черных масках, считают себя устоявшими перед промыслом зла. Те, которые в белых масках — это слуги зла. Они уничтожают все живое.

— Зачем? — не понял Ло Фенг. — Для чего уничтожать все живое?

— Откуда я знаю? — пожала плечами Рит. — Все, что я могу сказать, так это то, что мы дышим пеплом с чужого пепелища. Это все было в другом мире и много лет назад. Да, кажется, наш дом тоже начинает заниматься, но пока мы видим только отблески. Видим тех, кто пытался спастись. Таких, как Кшама. У кимров тоже есть своя легенда о том, что таится в центре Терминума, в самой середине неприступной Хели. Это Покоище. Тайное обиталище спасшихся, в котором они вроде переживающих зиму в улье ос. А каждая жатва вроде очистки земли для них. Проверить невозможно. Даже кимры не могут глубоко войти в Хель. Она убивает всякого.

— Не сходится, — нахмурился Ло Фенг.

— Что не сходится? — не поняла Рит.

— Если этот Кшама и его друзья, а также все те спящие в центре Хели — беглецы от некоего зла, то откуда здесь мор, жатва, воины в белых масках? Последние-то уж точно служили злу? Что же это получается, убегая от зла, они принесли его к нам? Словно грязь на подошвах? А может быть именно зло правило их кораблем?

— Не знаю, — призналась Рит и, понизив голос, добавила. — И Кшама не знает. Он, честно говоря, все еще не очень верит, что оказался в каком-то другом мире. Во всяком случае, пока мы не отъехали от тройного менгира на пару сотен лиг, и он не понял, что ему так и не попадется на глаза ничего знакомого, он даже разговаривать об этом не хотел.

Ло Фенг еще раз посмотрел на Рит, которая словно расцвела после Долины призраков, даже веснушки на носу и скулах у нее стали ярче, оглянулся на семерых спутников, следующих за ними, задержал взгляд на Шаннет, помахавшей ему рукой, затем вдохнул свежий весенний ветер. Долина Милости, раскинувшаяся на две сотни лиг от Геллских пиков до Молочных гор, и почти на полтысячи лиг от Мертвой степи до Вандилского леса еще не выгорела от летней жары. Луга ее шелестели по ногам лошадей зеленой травой и отзывались стрекотанием перепелов, которые не давали отряду Ло Фенга умереть с голода. В рощах под молодой листвой царствовала тень и прохлада, в ложбинах журчали ручьи, в небе звенела птичья мелочь. Добраться до окраины Вандилского леса можно было тремя путями — идущим по середине долины заброшенным трактом, на котором все еще стояли полуразрушенные дозорные берканские башни и попадались укрепленные деревни свободных охотников, охотничьими тропами, петляющими в хвойных лесах близ Молочных гор, и разбойничьей дорогой вдоль подножия геллских пиков, по которой и двигался отряд Ло Фенга. Трайда выбор пути не слишком радовал. Берканец словно не верил, что его родной дом становится все ближе, и даже разговариваться стал тише. Он словно боялся спугнуть удачу или опасался привлечь чуткое разбойничье ухо. Зато Руор, услышав, что Рит пообещала защиту от разбойников именем властителей степей кимров, тут же начал храбриться, объясняя, что всякий паллиец, пусть даже он всю жизнь только тем и занимался, что забрасывал в море сети и бил морского зверя, все одно разбойник. Кенди подобные откровения не понравилась, и она под смешки Дума даже отвесила рыжеволосому хвастуну шутливый подзатыльник, но общее напряжение не покидало отряд. Покой не приходил даже ночью. В отдалении подвывали степные псы, на дальних скалах помаргивали костры, порой ночную мглу разрезал заунывный вой охотничьего рожка.

— Что это значит? — волновался Трайд, которого Рит заставляла разводить костер на ночных стоянках в яме, чтобы не выдать расположение отряда.

— Не знаю, — качала головой Рит. — Это сигналы разбойников. Вот придем в Лок, так все и выясним.

— Неужели кимры настолько влиятельны, что даже собранные со всего Терминума мерзавцы опасаются их? — допытывалась у девчонки Кенди.

— Кимры — словно вольный ветер, — отвечала Рит. — Они никого не обижают. Но если кто-то обидит их, убивают обидчика. Чего бы это ни стоило.

— Так правильно, — со странным акцентом вставил слова Кшама. — Только так правильно. Нельзя прощать негодяя. Сначала убить. Потом простить.

— Но мы не боимся разбойников по другой причине, — продолжила Рит. — Их главарь — мудрый и сильный человек. Ему они подчиняются беспрекословно. Однажды он приютил одну девушку. Ни разу не обидел ее. Проводил до ее родных земель. Потом она стала моей бабушкой.

— Так это давно было? — захихикал Сли. — Ничего не имею против твоей бабушки, но девушкой она была много лет назад. Выходит, что этот главарь глубокий старик?

— Наверное, — ответила Рит. — Но он хорошо сохранился. Говорят, некоторые люди стареют медленнее других.

— Его зовут Оркан[195], — подала голос Шаннет. — Я слышала о нем. Говорят, что он стар глазами, но молод телом, и может срубить всякого молодца. Поэтому его боятся. Но еще он лучший кузнец в Терминуме.

— Да, — кивнула Рит и перевела взгляд на Ло Фенга. — Именно он сможет перековать меч жнеца.

— Я еще не решил, нужно ли это мне, — медленно проговорил Ло Фенг, как и все предыдущие дни ощущая привязанный за спиной холодный клинок, который оставался холодным даже под палящим солнцем. — К тому же это может потребовать времени, которого у нас нет. Да и согласится ли он?

— Я попрошу его, — улыбнулась Рит.

— Мне другое непонятно, — подал голос, опасливо косясь на Кенди, Руор. — Почему Беркана или Фриза, да те же геллы не соберут большое войско, не подойдут к этому Локу и не выкурят оттуда всех разбойников до единого? Это ж мечта! Вся погань, пусть даже и я к ней отношусь, засела в одном месте! И вот еще, чем они живут-то? В этой Долине милости ведь много не награбишь! Кого они грабят-то? Ждут, наверное, каких-нибудь дураков вроде нас?

— Может и ждут, — пожала плечами Рит. — Мне это неведомо. Но одно я знаю точно. Разбойники Лока в Долине милости никого не грабят. Так заведено. Даже защиту дают. Кстати, недалеко от Лока, в дне пути, деревенька имеется. Оркан лично за ней присматривает. Всех обиженных, кто ищет спасения, но не готов к разбойному промыслу, в этой деревне селит. Деревенька так и называется — Выселки[196]. У них скот, огороды, поля, и никаких забот из-за воровства или разбоя. А разбойники промышляют в других местах. В Локе они только отдыхают, делят награбленное, обмениваются новостями из дальних кроев — из Геллии, из Шалого леса, из Берканы, из Вандилских чащ.

— Вот там меня и взяли, — вздохнул Трайд. — Будь они прокляты. Нет добрых разбойничков, нет! Вся доброта оплачивается чьей-то бедой.

— А что касается разрушения или осады Лока, — Рит пожала плечами. — Легче воду удержать в кулаке. Разбойники не для того собираются в одном месте, чтобы их можно было осадить и взять на измор. Там тысячи отнорков. При малейшей опасности бросят свою крепость и разбегутся. Это, конечно, не значит, что в Долине милости безопасно. Далеко не все разбойники под рукой Оркана. Думаю даже не каждый десятый. И уж точно, Трайд, подручные Оркана не торгуют рабами.

— Все ясно, — буркнул Трайд. — Да на них молиться надо! Святее предстоятеля Храма Кары Богов!

— А мы зайдем в ту деревню? — поинтересовался Дум. — Ну, в эти Выселки.

— Конечно, — улыбнулась Рит. — Там самая вкусная вода в долине. И выпечка такая в деревенском трактире, что иногда обитатели Лока в очередь выстраиваются. Хотя и неблизко им до деревеньки добираться.

— Не хотела бы я стоять в одной очереди с обитателями Лока, — проворчала Кенди.

Выпечкой от деревни не пахло. Ранним утром, не пройдя и десяти лиг по прибитой росой траве, отряд Ло Фенга выбрался на холм и увидел пейзаж уместный скорее для Одалы или Исаны, чем для Долины милости. Вдоль узкой речушки кудрявились свежей зеленью ветлы, а под ними ерошились соломенными крышами избы. За основательными оградами — от кабанов — чернели свежей землей огороды, над единственной покрытой тесом избой поднимался дымок и вместе с легким ветерком доносился чуть сладковатый запах.

— Спасите меня боги, — расчувствовался Дум, пряча нос в рукав. — И в самом деле. Вот где я хотел бы закончить свои дни. Что, точно разбойники здешних старателей не трогают?

— Не трогают, — пробормотала Рит. — Но не думай, что у этой красоты вовсе нет хозяина. Сельчане раз в год — обычно по осени — выбирают нового старосту. Иногда прежнего, иногда другого.

— По осени! — поднял палец Дум. — У меня есть полгода, чтобы прижиться и проявить себя с лучшей стороны. А уж староста из меня бы вышел хоть куда. Интересно, есть ли под одной из этих крыш не слишком дряхлая вдовушка?

— Узнаешь, — оборвал бородача Ло Фенг и повернулся к Рит. — Что тебя насторожило?

— Не знаю, — призналась девчонка. — Запах… странный. И нет никого на улице. Не вижу ни одной коровы на лугу. Собаки не лают.

— Стойте здесь, без знака в деревню не въезжать, — кивнул Ло Фенг. — Я проверю. Мне тоже не нравится что-то…

— Без какого знака? — не понял Трайд.

— Вот! — вытащила из-за пояса рожок белых масок Рит. — Я с тобой, Ло Фенг. Вдруг это какое-нибудь колдовство?

Когда Ло Фенг и Рит выехали на поросшую нетоптаной травой деревенскую площадь, из распахнутых дверей трактира вышел седоусый крестьянин с лопатой в руке и пошел к нежданным гостям.

— Староста, — прошептала Рит. — Я его помню. Но он изменился. Вроде бы ни зимой, ни летом треуха с головы не снимал, а теперь сверкает лысиной. И где его сапоги?

— У него шея платком замотана, — бросил Ло Фенг и спрыгнул с лошади. — И кромка лопаты в крови. Оставайся в седле.

— Ло Фенг! — зашипела Рит. — Смотри!

В траве недалеко от ближайшего плетня лежала человеческая рука. Кисть ее была почти черной и вспухшей, но из нее торчала как будто обглоданная кость.

— Вот и причина запаха, — пробормотал Ло Фенг.

Подошедший староста тоже посмотрел на плетень, потом поднял мутный взгляд на эйконца и прохрипел, словно горло его было обожжено:

— Доброго здоровья дорогим гостям. Чего изволите? Еда, вода, мягкая постель? До самой Берканы не найдете другого трактира.

— Вот этим потчуете? — кивнул на огрызок руки Ло Фенг.

— Этим? — переспросил староста, еще раз скользнул взглядом по Рит, облизнулся и вдруг, прислушавшись к чему-то, пробормотал. — Зачем же этим? Это уже съедено, — развернулся и заторопился, побежал обратно к трактиру.

— Ты слышишь? — насторожилась Рит.

Где-то за спиной, в отдалении, там, где остался отряд, раздавался то ли тихий вой, то ли рычание, и почти одновременно с донесшимся испуганным криком Трайда, Рит заметила сразу все; и поднявшихся мух над лежащей в бурьяне тушей коровы, и выбитые окна в избах, и выгоревший знак жнеца на торопливо захлопнувшимися за спиной старосты дверями трактира, и рожок словно сам по себе оказался в ее руке и заунывный вой его смешался с топотом копыт спешащего в деревню отряда.

— Спешиваться! — закричал Ло Фенг. — Всем спешиваться! Потеряем лошадей, завязнем в этой Долине милости!

Их было десятка полтора — ужасных тварей, несущихся вслед за отрядом по проселку. Мелкие, вроде бездомных собак, она скорее напоминали изуродованных кем-то детей, и когда Ло Фенг, преградив им путь, срубил первых, Рит поняла, что они и были детьми, только разрывающие губы клыки, когти на пальцах и изогнутые спины делали их похожими на зверей. Из покрытых грязью и запекшейся кровью ртов ползла пена, глотки, опоясанные удавками мора, издавали полухрип-полувой, но даже будучи разрубленными почти пополам, маленькие чудовища продолжали скрести когтями по траве и пытались добраться до вожделенных путников и лошадей.

— Милостивые боги! — повторяла Кенди, добивая трясущейся рукой хрипящий ужас. — Что же это творится? Никого не покусали? Это ведь бешенство, точно бешенство!

— Наведенное, — мрачно проговорила Рит.

— Ну что, Дум? — крикнула Шаннет. — Все еще хочешь стать старостой этой деревни?

— Так есть уже у них староста! — ответил бородач, вновь поднимая секиру. — А вот вдовушки ихние мне никак не по сердцу.

Они вывалили из трактира все сразу. Все с такими же замотанными горлами, как и староста, все с мутными глазами, в которых боль мешалась с ненавистью, ужасом и вожделением свежей плоти. И мужчины, и женщины, вооруженные чем попало — лопатами, косами, вилами, серпами, и отряду Ло Фенга вновь пришлось обнажить оружие, которое, на самом деле, никто из них не успел не только убрать в ножны, но и протереть от крови.

Схватка была не слишком долгой. Не многие из обезумевших крестьян добрались до Кенди, Шаннет, Кшамы, Дума или Руора. Орудовавший перед ними сразу двумя мечами Ло Фенг косил их словно перестоявшую траву, и Рит казалось, что каждый из несчастных, умирая, на мгновение становился обычным человеком, потому что муть в его глазах сменялась удивлением, а последний выдох напоминал вздох облегчения.

— Надеюсь, что в Локе нас встретят как-то иначе, — сплюнула, вытирая брызги крови с лица Кенди.

— Лучше так же, — рассмеялась Шаннет, которой словно передалось безумие, захватившее деревню. — Если как-то иначе, мы можем не сладить.

— Там все будет в порядке, — твердо сказала Рит. — Оркан такого не допустит.

— Да что он, бог, что ли? — раздраженно пробормотал Трайд, осматривая тела. — Нет, это не бешенство. Это колдовство какое-то.

— Известно какое, — кивнула на знак жнеца Рит. — Оркан не бог. Но он хозяин в Локе, и, может быть, способен остановить даже жнеца.

— Уходим, — твердо сказал Ло Фенг. — Даже умываться не будем в этой реке. Поднимемся чуть выше по течению. Я так понял, что вот это вот, — он толкнул носком сапога оскаленную голову одного из чудовищ, — это и есть потеря человеческого облика?

— Да, — кивнул Кшама. — Я не все понимать, но вот это и есть то самое.

— Скажи ему, — проговорил Ло Фенг. — Скажи ему, чтобы он «понимать все». Им не удалось уйти от зла. Или они принесли его с собой. Или само зло доставило их в лапах в Терминум.

— Почему эта Долина милости называется именно так? — поежился Сли.

— Потому что милости не дождешься, — ответил ему Трайд.

— Нам опять повезло, — хохотнул в повисшей тишине Руор. — Мы снова никого не потеряли!

Они добрались до Лока на следующий день. Поднялись по узкой извилистой дороге в предгорья на три лиги, пока не увидели словно вырастающую из скального массива высокую башню, сложенную из гладко отесанных глыб.

— И что же? — удивилась Кенди. — Вот это вот и есть весь Лок? Одна башня? А где хваленые отнорки? И можно ли пройти в них с лошадьми? А то ведь запереть в этом Локе да с такой дорожкой нечего делать. А на башне даже ворот нет.

— Не только ворот, но и стражи не видно, — заметила Шаннет.

— Пойдем, — спешилась Рит. — Я бывала тут пару раз. Конечно, отнорков, чтобы уйти из Лока с лошадьми, всего несколько, но они есть. И не смотрите так на эту башню, она лишь передняя разбойничьего гнезда. Весь Лок выдолблен в скалах — и залы, и коридоры, и лестницы — все там. Сразу за башней — внутренний двор. Будем ждать там. Если в течение часа к нам никто не выйдет, развернемся и двинемся к Вандилскому лесу. Если выйдет — поговорим. Да, там есть колодец, коновязь, поилка и всегда хранится запас сена. Для гостей вроде нас.

Ждать хозяев крепости пришлось недолго, но Ло Фенг успел оценить высоту усыпанных бойницами стен укромного двора. Нежеланных гостей могло спасти от тучи стрел только отсутствие стрелков. На колодезном вороте имелась цепь и жестяное ведро, в колодце и в самом деле оказалась чистая вода, а в устроенном в каменной нише хранилище лежало не только сено, но и стоял ларь с сухим овсом. Дум тут же начал с интересом крутить головой, бормоча что-то про хорошее место для долгой старости, а Рит дождалась появления на ступенях, ведущих к узкому проходу на втором ярусе, ладной черноволосой женщины средних лет, которая кивнула Рит, и тут же шепнула Ло Фенгу:

— Это Фаре[197], жена Оркана. Не все ладно в Локе, если она вышла нас встречать. Пойдем, нас двоих приглашают для разговора.

— Если что, мы тут, — заметила Кенди, стоявшая рядом.

— Не волнуйся, — ответила Рит. — Опасность, где угодно, но только не у гнезда орла. Кстати, удобно не иметь дверей в дверных проемах, нечего запечатывать знаком жнеца.

— Если помнишь, в Водане знак был нанесен не на ворота, — ответил Ло Фенг.

Оркан ждал гостей в верхнем зале самой башни, подниматься куда Ло Фенгу и Рит пришлось по узкой лестнице, закручивающейся в тесном проходе. Он был среднего роста, сед и морщинист, как перезревшая и высохшая на палящем солнце тыква, но, судя по развороту плеч и подвижности, не страдал старческой немощью. Оркан отвернулся от окна, у которого стоял, кивнул Ло Фенгу и улыбнулся Рит:

— Повзрослела? Как Лиса? Ничего не передавала?

— Только привет, — ответила Рит. — Степной выпечки с душистыми травами и сушеной ягодой нет. Бабушку видела мельком, поэтому было не до гостинцев. К тому же, она не была уверена, что мы заглянем к тебе. Но, я смотрю, Лок пуст?

— Да, — кивнул Оркан. — Как и во всякие времена, когда тучи сгущаются над головой. Разбойный люд лучше чувствует себя не на бастионах, которые осаждают враги, а в укромных логовах. Так что… расползлись.

— О каких тучах ты говоришь? — спросила Рит.

— Подойдите к окну, — проговорил Оркан. — Видите дым на горизонте? Выселки горят. Вы зажгли их?

— Нет, — проговорил Ло Фенг, — но мы там были. И нам пришлось сражаться. Можно сказать, что мы попали в засаду.

— Странно для эйконца, — заметил Оркан, растянув толстые, чуть вывороченные губы в усмешке. — Зачем вы вошли в деревню, в которой вас не ждало ничего хорошего?

— Я иду с отрядом из беглецов, приговоренных к казни, — ответил Ло Фенг. — Это ведь тоже не похоже на эйконца?

— Жатва началась, — подала голос Рит.

— Я знаю, — кивнул Оркан. — И в этот раз она достанет всех. Что за спиной у твоего спутника?

— Ты чувствуешь? — удивилась Рит.

— А ты думаешь, что в этом краю способны видеть невидимое только ты и Лиса? — рассмеялся Оркан. — Мой сын довольно способный парень, да и жена кое-что может… в некоторых ремеслах, а о себе я лучше промолчу. Ты ведь не просто так заглянула сюда, Рит? Тебе повезло, конечно, что застала нас. Мы уходим уже сегодня. Видели костры на скалах? Это плохие вести. Долина милости захвачена. Да, не удивляйся, фризы явно спешат. Вас опередили. Легионы на подходе, но с неделю назад по главному тракту на юг прошел, я бы даже сказал, что промчался большой отряд. А теперь, вслед за ним, тянутся к Вандилскому лесу геллские шайки. Вот уж разбойники так разбойники. И этот дым — их дело. К тому же я уже месяц слышу о том, что фризские храмовники скупают и захватывают рабов по всей окраине Вандилского леса. Интересно, зачем?

— Я не знаю, — пожала плечами Рит. — Но я сама едва не стала невольницей.

— Хорошо, что не стала, — кивнул Оркан. — Чего ты хочешь от меня?

— Я хотела попросить о помощи, — проговорила Рит. — Если, конечно, сговоришься с эйконцем. Это ведь он спас меня от смерти. Ты мог бы перековать меч? Тот меч, что почувствовал?

— Даже так? — удивился Оркан. — Подожди, дай угадаю. Твой друг собирается сразиться со жнецом? И даже раздобыл где-то оружие, зачарованное колдунами? Может быть, даже усыпанное стриксами? Но оно слишком велико для него? Двуручник, не иначе?

— Нет, — подал голос Ло Фенг. — Фальшион для большого… человека. Слишком большого. Мне удалось его отбить в схватке, но он великоват для меня. Впрочем, ты ведь уходишь уже?

— Покажи меч, — побледнел Оркан и посмотрел на Фаре, которая замерев, так и стояла у лестницы. — Найди Эфа[198], мы выходим в течение часа.

— Есть ли смысл? — прищурился Ло Фенг. — Ведь ты не будешь им заниматься?

— Покажи меч, — отчеканил Оркан, и Ло Фенг вдруг почувствовал в его голосе ту же самую силу, которая звучала в голосе жнеца. Разве только теперь в ней не было злобы и могильного веселья.

Ло Фенг распустил на груди шнуровку, сбросил меч и развернул холстину.

— Это он, — опустился на колени Оркан. — Серое жало[199]. Потерянное и найденное. Вы убили меченосца?

— Нет, — ответила Рит. — Мы… точнее мой друг дважды развоплотил его. Стриксами. Первый раз в схватке. Тогда же удалось забрать и меч.

— Думаю, Атраах очень зол, — улыбнулся Оркан. — Очень. Запомни это имя, воин. Так зовут меченосца, хотя его собственное оружие — двузубец. Он найдет тебя. Рано или поздно.

— Я не боюсь хозяина этого меча, — стал вновь заворачивать клинок Ло Фенг. — Впрочем, к чему разговоры, если ты не можешь перековать его под мою руку.

— Я могу все, — процедил сквозь зубы Оркан. — Но не все буду делать. Глупо обрезать ноги коню, если всадник не может забраться в седло. К тому же тот, у кого ты отнял меч, не был его хозяином.

— А кто его хозяин? — напрягся Ло Фенг.

— Один… человек, — запнувшись, проговорил Оркан. — Ты ведь спешишь домой, эйконец? Хочешь донести до совета старейшин благую весть, что тебе удалось сразить жнеца?

— Откуда ты знаешь? — нахмурился Ло Фенг.

— Я давно живу, — ответил Оркан. — Хотя и признаюсь тебе, что еще не слышал, чтобы смертный сразил бессмертного. Впрочем, ты его не сразил, а лишь наказал за самодовольство. Но он вернется. И его не остановят ни стриксы, ни даже этот меч. Так что подумай об этом, что ты скажешь своему совету? То, что смог уязвить жнеца? А расскажешь им, какой ценой?

— Должен быть способ уничтожить жнеца навсегда, — произнес Ло Фенг.

— Что скажешь? — посмотрел на Рит Оркан.

— Я пообещала ему, что ты перекуешь меч, — прошептала Рит.

— Меч, что у него в ножнах, ничем не хуже, — задумался Оркан. — У всего есть предназначение. Будь у меня побольше времени, я мог бы закалить его клинок так, как закален этот, но главная закалка в руке воина, а она у него, как мне кажется, и так есть. Чего ты хочешь, эйконец. Скажи мне, и я, может быть, помогу тебе.

— Я хочу остановить жатву, — неожиданно сказал Ло Фенг. — Навсегда. Уничтожить жнецов и снять проклятье с Терминума.

— Вот оно как? — удивился Оркан. — А потом в славе и с достоинством явиться на совет старейшин?

— Это уже не будет иметь значения, — ответил Ло Фенг. — Даже если меня и самого не будет, тоже.

— Ну что ж, — задумался Оркан. — Уничтожить жнеца так же сложно, как раздробить валун с твою голову, не имея ничего, кроме зубов и голых рук. Но снять проклятье с Терминума — это не то же самое, как сравнять с землей Молочные горы с теми же инструментами. Это куда сложнее. И все же жнеца убить можно. Но для этого нужно особое оружие. И оно есть.

— Где мне его найти? — спросил Ло Фенг.

— Насколько мне известно, — Оркан прищурился, — оно хранится у хозяина меча, который ты носишь за спиной. У настоящего хозяина. Так что… у тебя есть редкая возможность получить то, что тебе нужно.

— Так не бывает, — побледнела Рит.

— Судьба не бросает пряжу, а сплетает ее, поэтому нити всегда сходятся, — улыбнулся Оркан.

— Почему я должен тебе верить? — нахмурился Ло Фенг.

— Ты мне ничего не должен, — стал жестким Оркан. — Если мы не договоримся, через час я растворюсь на просторах Долины милости, и мы никогда больше не встретимся. Но если ты думаешь, что совпадение выглядит слишком подозрительным, я отвечу тебе еще проще — случайностей не бывает. Хотя, то, что ты жив, это чудо куда как большее, чем что-нибудь еще.

— Я видела, как это случилось, — прошептала Рит. — Да, боги смилостивились над ним, но без его умения и его стойкости ничего бы не вышло.

— Так всегда и происходит, — пожал плечами Оркан. — Помощь приходит к тем, кто может обойтись без нее. Но это не умение. Это другое. Это покой…

— Где мне найти хозяина… моего меча? — прервал паузу Ло Фенг.

— В Долине милости, — улыбнулся Оркан. — Тут недалеко. Четыре или пять дней пути. Только не хозяина, а хозяйку.

— Хозяйку? — побелел Ло Фенг.

— Именно так, — рассмеялся Оркан. — И она очень удивится нашему визиту. Думает, что никто не знает об ее убежище. Кроме пары безумцев. Лесной ведьмы и одного сумасшедшего чудака. Который был не слишком осторожен. Впрочем, что с него взять… книжник.

— Что ты хочешь взамен? — спросил Ло Фенг.

— Почти ничего, — пожал плечами Оркан. — Хочу, чтобы ты взял с собой моего сына. Ему угрожает опасность.

— Ты не можешь защитить его? — удивился Ло Фенг.

— Никто не может, — вздохнул Оркан. — Кроме хозяйки твоего меча. Кстати, если вы согласны, то я готов вам предложить новую одежду и обувь. А то вы скорее похожи на шайку оборванцев, а не на отряд бравого эйконца.

Глава четырнадцатая. Пепельная пустошь

«Кто брезгует серебром, тот и золота не увидит…»

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Два приятеля Хельма, и в самом деле один коротконогий крепыш, а другой — худой и длинный хлыщ, выбрались из придорожных кустов, ведя под уздцы деревенских лошадок, привычных скорее к подводе или к плугу, чем к подседельной службе. К седлам гривастых трудяг были приторочены деревянные щиты, напоминающие скорее крышки от бочек, на поясах у новобранцев висели топоры.

— Ну, хоть не лопаты, — проворчал Соп, рассматривая пополнение.

— Который длинный — Грен[200], — представил новобранцев Хельм. — Мелкий — Рут[201]. Но если их сложить, да располовинить, то получится вполне себе средний рост.

— Надеюсь, что боги избавят меня от необходимости кого бы то ни было складывать и половинить, — поморщился Торн. — Мешки на плечах есть, значит, голодать не будут. Надеюсь, воду тоже запасли. А о том, кто чего стоит, после говорить будем. Может, и разговоров никаких не понадобится на том краю Пепельной пустоши.

— Добраться бы еще до того края, — пробормотала Фошта, спрыгивая с лошади, которая едва не встала на дыбы у грязной каймы, начинающейся на середине склона холма и пересекающей старый, поросший дорожной травой каменистый тракт.

— А теперь скажи, зачем нам проводник? — посмотрел на Хельма Торн. — Вот же дорога? Если я ничего не забыл, то как входит в проклятое место, так и выходит из него?

— Разве проводник нужен для того, чтобы дорогу показывать? — с опаской потер переносицу Хельм. — Он должен проводить по дороге. Не всякая дорога путнику дается, а уж такая…

Край Пепельной пустоши был похож на край серого пятна, словно кто-то рассыпал по равнине золу. И трава, и какие-то сучья, все за неровной линией было серого цвета. Даже древняя, припорошенная пылью дорога, казалась покрытой пеплом.

— Бывал уже здесь? — поинтересовалась у капитана Андра.

— И бывал, и не бывал, — неопределенно ответил Торн и, спешившись, решительно двинулся вперед.

— Проклятая земля, — прошептал Брет, перешагивая границу и едва не силком затягивая за собой лошадь.

— Милостивые боги, — заныл Вай, рассматривая посеревшие руки и балахон.

— Не дождешься милости, — усмехнулась одна из девиц.

— Ни милости, ни богов, — согласился Хельм и решительно зашагал вслед за Торном, кивнув все еще переминавшимся с ноги на ногу приятелям.

— А вот это еще вопрос! — не согласился Вай.

Скура отряд нагнал через час. И в самом деле худой и невысокий йеранец то ли с крысиным, то ли просто с обиженным, да заостренным превратностями бродячей жизни лицом, вышагивал по древней дороге, опираясь на вырезанную из орешника палку. Услышав за спиной шаги, он остановился и стянул с головы обвислый колпак.

— Попутчики не нужны? — спросил его Торн. — Ты ведь Скур? Торговец из Йеры? Или я ошибаюсь?

— Все ж таки нашел, к кому пристроиться? — разглядел среди спутников Торна йеранец Хельма. — А то я уж подумывал возвращаться. Да, я торговец из Йеры. А так же травник и составитель снадобий. А если проще — не глупый, смею надеяться, человек. Тебя как зовут, воевода? И в каком ты звании?

— Звания никакого не имею, но был капитаном, — ответил Торн. — А зовут меня Торном Бренином.

— Так значит… — отчего-то побледнел Скур. — Тогда возвращаю тебе вопрос, капитан. Попутчики не нужны?

— А что тебя напугало? — удивился Торн. — И отчего возвращаться надумал?

— А вот послушай, — поднял клюку Скур и ткнул ею куда-то в сторону серого марева севернее дороги.

Торн замер, и в наступившей тишине и в самом деле расслышал отдаленный волчий вой. Странно было услышать его днем, а не ночью.

— Однако продолжал идти, — заметил Торн.

— Так я вас давно приметил, — пожал плечами йеранец. — Вот, решил попытать счастья. Куда вы, туда и я.

— Это зависит от твоего интереса, — заметил Торн. — Может статься, что он у нас не совпадет. Зачем тебе туда?

Он словно повторил жест йеранца, ткнув пальцем точно в ту сторону, откуда доносился вой.

— Туда мне не нужно, — отмахнулся Скур. — А вот туда, — он кивнул на дорогу, что уходила на запад, — необходимо. А вот зачем — и сам не могу сказать точно. Длинный разговор. Считай, что болячка у меня здесь. Да и не одна к тому же. Как подзаживет немного, так я тут как тут, спешу расковырять. Расковыряю, бреду дальше, залечивать. Залечу, ползу домой. Силы копить. И опять сюда.

— Выходит, не в первый раз через пустошь идешь? — выглянул из-за спины Торна Соп.

— Не в первый, — кивнул Скур. — И не во второй. И жив пока, как видишь.

— Почему тут так? — спросил Соп, растопырив пальцы. — Что за серость?

— Что будет, если забыть на плите чугунок? — ехидно спросил Скур.

— Жратва сгорит, — пожал плечами Соп. — Сначала почернеет, а потом в пепел обратится. Вместе с чугунком.

— Вот и представь, — оперся на клюку Скур, — что сильная магия словно горячая плита. Она и целый край в пепел обратить может. Говорят, что здесь колдовство какое-то велось. Много болтать не буду, но кончилось оно вот так.

— И что стало с теми колдунами, которые это устроили? — спросил Торн.

— А вот этого я не знаю, — с кривой ухмылкой зажмурился Скур. — А еще, может, просто болтать не хочу. Может, и жив до сих пор поэтому? Одно могу сказать, магия, которая этот край припорошила, должна была и колдунов зацепить. А как, что — не скажу. Хотя слухи разные ходят.

— Я что-то слышал про сгоревший менгир в этих краях, — подал голос Брет. — Но я не об этом хотел спросить. Как же так? Ведь никакое колдовство не вечно. Ну, так говорят. Железо ржавеет, дерево гниет. Камень стирается. Колдовство истаивает.

— Точно так, — согласился Скур. — О вечности никто и не говорит. Истаивает оно. Лет пятьсот назад, говорят, и войти в Пустошь нельзя было. Так что будет оно еще истаивать не одну тысячу лет.

— А в храме говорят, что ткань сущего здесь тонка, — подал голос Вай. — Потому и мертвые приходят к живым, и цвета не хватает. А остальное ересь.

— Может и так, — скорчил гримасу Скур. — А может, и эдак. Только, если храмовников слушать, то все ересь. До ветру не сходишь, чтобы богов не оскорбить. Слова не скажешь, хулу не возведя. Разве не так?

— Считай, что так, — кивнул Торн. — Что ж. Обратной дороги для нас нет, так что присоединяйся к нашему отряду. Кто знает, может, я так постепенно к той стороне Пустоши роту соберу. Главное, дурного в отряд не брать. Меня Торном кличут.

— Меня, как ты уже знаешь, Скуром, — прищурился йеранец. — Только от дурного не убережешься. Дурь-то обычно по углам прячется. Не всегда распознаешь. От меня-то вреда не будет, я уж выжжен изнутри этой местностью, а вот за остальных не поручусь. Одно ты должен знать, пустошь не разбирает, что человек в голове держит, она к сердцу его прислушивается. И уж выжигает так, что мало не покажется.

— А я слышал, что наоборот! — подал голос Хельм. — Что если в нутрях у человека погань, так он поганью в пустоши и расцветает!

— Может в обратку и так, — кивнул Скур. — Но по-первости всех едино ладит. Увидите. Значит так, зря время не тянуть, оно и так тут тянется, будет привал — держаться костра, но дозоры тоже выставлять. Да надо факелы делать. Если припечет на середине дороги, без факелов никак не обойтись. Вой этот… Обычно тут тихо, но война все переиначивает. Наверное, со всей Берканы волчья порода собралась. Что смотрите? Я на вожака вашего хлыст не разматываю. Я тут вроде лоцмана, ясно? Ну, не отставайте.

И зашагал, подпирая себя клюкой, дальше, словно и не висел на ней только что от усталости.

— Эй! — недовольно скривила губы Фошта. — Я что-то не поняла? Так мы в отряде Торна или в отряде Скура.

— Мы в Пепельной пустоши, — ответил ей Торн.

— Почему мы пошли через Пепельную пустошь? — спросил капитана Соп, едва отряд расположился среди серой травы на ночевку, устроив костер из найденного в серой траве валежника и водрузив на него закопченный котел. — Только потому, что так ближе?

— Не только… — пробормотал Торн. Здесь, среди серости, которая как будто першила в горле, ему не хотелось ни о чем говорить. Руку, засунутую в карман, жгла записка дочери — «Бран Вичти. Если хоть один волос упадет с головы моего отца, я убью тебя. Гледа Бренин».

— Раздери меня демон! — заорал из застывших неровными силуэтами кустов Хельм. — Хотел наломать сучьев для факелов, а их можно только рубить. Гнутся и брызжут весенним соком, словно живые!

— А они и есть живые, — отозвался Торн. — Севернее, в дозорном поселке Волчий выпас[202], ветераны заходят в пустошь и косят серую траву. А когда выносят ее к острогу, она оказывается зеленой. Так что, имейте в виду. Здесь все живое. И трава, и кусты, и деревья.

— Так что же красит все в такой цвет? — поежился Соп.

— Может не красит, а обесцвечивает? — пожал плечами Торн. — Ты слышал Скура, все можно объяснить колдовством. Мой слуга Тенер боль в спине колдовством объяснял, мол, соседка ключница его околдовывает, словно ему все еще двадцать лет, а не восемьдесят почти. Я в эту сторону даже и думать не хочу. Да и вообще об этом лучше говорить с колдунами. Если и соврут, то все складнее получится.

— У нас вроде есть один полуведун, да отошел куда-то, — заерзал Брет. — Девки эти окрестности осматривают, а он вроде по дороге бродит неподалеку, клюкой постукивает. Клад ищет или что? А факелы нам нужны, чтобы было не так темно? Или об этом только Скур знает?

— Не для того, чтобы освещать путь, — ответил Торн. — Думаю, это против зверя. Ближе к середине пустоши волки словно страх теряют. По северному тракту во всякое время опасно путешествовать в одиночку, у Волчьего выпаса вовсе ночью спасение только в остроге. А уж здесь им раздолье.

— Чем же они здесь питаются? — начал озираться Брет. — Или сюда частенько забредают отряды вроде нашего?

— Им есть здесь, чем питаться, — замер, прислушиваясь к опускающейся во тьму равнине, Торн. — Охотники сюда не заходят, так что и прочее зверье здесь укрывается. Может, и увидишь еще. Олени вроде мелькали по краю. Следы кабанов попадались так уж точно. Впрочем, теперь волков может оказаться больше обычного. Они чувствуют начало войны. Так что, они здесь мимоходом. Идут в Вандилский лес со всей Берканы. Лакомиться. Мяса будет много.

У костра повисла тишина, нарушаемая лишь треском веток под руками Хельма и его приятелей.

— Так почему мы пошли через пустошь? — напомнил свой вопрос Соп. — Я ведь разглядывал карту Гебоны. Если бы мы огибали пустошь с юга — потеряли бы день, не больше.

— Два-три дня, — не согласился Торн. — К завтрашнему дню лошади привыкнут, и мы поедем верхом. А еще через пару дней выйдем к Болотному тракту[203]. За ним уже топь и край Вандилского леса. Ты что думаешь, приятель, мы так и будем раскатывать по Беркане, и никто не озаботится тем, как мы из Урсуса выбрались? Забудь про общие дороги, парень. Если только ближе к западу.

— Мы беглецы, — прошептал обреченно Брет. — Так может, остаться здесь, если погоня не рискует забираться в здешние угодья? А, Соп? Вот увидишь, наши лошадки еще эту траву щипать будут. Лошади стали серыми, трава серая, почему бы не попробовать…

— Мы здесь и сами стали серыми, — пробормотал Соп, рассматривая собственные ладони в свете костра. — И звезды серые над головой, и трава под ногами, и все вокруг. Если бы здесь еще серый трактир стоял, где бы подавали серое жаркое и серое пиво, я б еще подумал. А вот насчет серых девчонок — даже не знаю. Не по себе как-то. Кстати, а почему? Вот пламя — белое. И солнце мне показалось белым. А? И что тут есть такого, что погоню отпугивает, а нас нет?

— Наверное, опасность какая-то имеется, — предположил Брет. — Дорога не наезжена. Если бы не камень, забитый в полотно, ее бы и вовсе не различить в траве. Что, только нас заставила нужда сюда двинуться? Отчего никто не сокращает путь? Чего все боятся? Волков?

— И волков тоже… — задумался Торн. — Но главное в другом. Слышал, что Скур говорил? Он, конечно, кружева плел, но на самом деле не все так просто здесь. Люди страшатся Пепельной пустоши, потому что она просвечивает человека насквозь. Из подлеца вытряхивает подлеца. Из лгуна — лгуна. Из негодяя — негодяя.

— И что же остается? — ужаснулся Вай, съежившийся под балахоном. — Что останется, если из лгуна вытряхнуть лгуна? Честный человек?

— Кто тут честный человек? — появился у костра Хельм и бросил на землю охапку веток. — Рут! Грен! Тащите ветви сюда! Думаю, этого хватит. Кто тут обещал вязать факелы?

— Веревок, конечно, нет, — пробормотал Брет.

— Ни веревок, ни чего-нибудь подходящего, — хмыкнул Хельм, принюхиваясь к содержимому котла. — Хотя Скур обещал раздобыть земляной смолы, а девки наши клянутся, что вдоль дороги должно быть достаточно трупов, чтобы надергать с них тряпья. Так что завтра посматривайте по сторонам.

— Откуда здесь трупы? — удивился Брет. — Тут и путников нет.

— Сегодня нет, а через год-другой — появятся, — развел руками Хельм. — Вот случится с тобой незадача, споткнешься, сломаешь шею — и будешь лежать тут год, два, и никакого тлена. Разве только усохнешь немного. Так они и копятся.

— Не усохнет, — хмыкнул в полумраке то ли Рут, то ли Грен. — Волки!

— Ветви и в самом деле словно живые, — удивился Соп. — Вот, Брет. Смотри. Сдирай кору. Пока она свежая сойдет и за веревку.

— Земляная смола будет позже, — появился из темноты Скур. — Девки невдалеке гарцуют на своих лошадках, но к середине ночи вернутся. Вот ведь уродились, и лошади у них особенные, и сами… кровь с молоком. Даже как-то не по себе становится. Впрочем, куда мне. На такого даже и не посмотрят.

— Может, оно и к лучшему? — усмехнулся Хельм.

— И я так думаю! — согласился Скур. — Не ищи приключений на свою задницу, а то вдруг ей понравится. Надо бы девчонкам еды оставить. А смолы здесь нет. Вот ближе к городу. Я знаю места. Кто-то уже бывал в пустоши?

— Я бывал, — проговорил Торн. — Давно. В молодости. Почти ничего не помню. Пьян был. Наставник заставил меня упиться, посчитал, что слаб я еще для пустоши. Протрезвел я уже на той стороне. Но точно помню, что бояться нужно не волков.

— Это да, — хмыкнул Скур. — Хотя и волков тоже. Так что, упиваться надо с острасткой, волки только того и ждут. С другой стороны, порой упиться — это единственный способ выжить. Вот и думай. Но, хвала богам, бояться в большой компании легче.

— Зато страх больше, — не согласился Торн. — От каждого понемногу, и вот уже паника.

— Разве в Пепельной пустоши есть город? — спросил Соп. — О каком городе ты говоришь, Скур? На картах нет ничего. И чего там такого, что надо упиваться?

— Тебе не надо, — проговорил Торн. — Ты уже знаешь, что такое смерть. Да и нутром вроде бы чист. А насчет города… не помню я его.

— Есть город, — зевнул Скур. — В Пепельной пустоши много чего есть. Такое уж это место. И город есть. Кое-кто его Проклятой деревней[204] называет. Только он всякий раз в другом месте. Как его укажешь?

— Как это так? — не понял Брет.

— Увидишь, — потер глаза Скур. — Я три раза в нем уже был. Ничего особенного. Да, неприятно, но не более того. Кому как, впрочем. Только не спрашивай меня, что там будет, не скажу. И никто тебе не скажет.

— А я не боюсь пустоши, — скрипнул зубами Хельм. — И ребята мои не боятся. У нас совесть чиста. Будь иначе, мы не пошли бы с тобой, Торн. Так что я к испытаниям готов, а ты будь осторожнее. Не верь никому. Особенно этим девкам. Что-то с ними не то.

— Я и не верю, — прищурился Торн. — И тебе тоже, кстати.

— И правильно, — согласился Хельм. — Чтобы вера появилась, сначала надо хлебнуть дерьма из одной миски.

— Мы с Торном уже хлебали, — надул губы Соп. — Так что, нам он может верить.

— А вот это он сам решит, — кивнул Хельм.

— Это что же получается? — сдвинул брови Скур. — Вы тут дерьмо есть собираетесь? Я уж тогда без вашего доверия обойдусь как-нибудь. Все равно от меня опасности никакой. А если пугаю кого, можете связывать меня перед сном. Главное, не забудьте утром в траве. Одному в Пепельной пустоши нельзя быть. Я всякий раз компанию искал. Да и в этот раз на нее рассчитывал, все к тому шло.

— Так откуда она взялась эта пустошь? — уставился на Скура Соп. — Что это за земля? Кого не спрашивал, никто ответить не может. Храмовники что-то о грехах лопочут, книжники о великом колдовстве, целители — о проклятье. Кому верить-то?

— Никому, — посерьезнел, покосившись на Торна, Скур. — Сказано же. Но если и вправду интересно, ладно. Потом расскажу, что знаю. Все одно, какую историю ни выбирай, ни летописей, ни свидетельств, одни слухи. Демон их разберет…

— Главное, чтобы никакой местный демон с нами не решился разбираться, — выудил из-за голенища ложку и пригубил варево Хельм. — Хотя, чего сетовать, на смерть идем. Все мы сдохнем, попомните мои слова. Не здесь, конечно, но из Вандилского леса мало кто вернется. Хотя, с таким воеводой, как Безумный Торн, надежда есть прожить чуть подольше.

— Говоришь, мы были знакомы, Хельм? — прищурился Торн. — Называешь меня капитаном. Вспомнил мою старую кличку, которую никто не помнит.

— Ну, не то, что знакомы, — уставился на огонь Хельм. — Я ж говорю, в походы я ходил по молодости. Но не зацепился среди гвардейцев, хотя тебя помню. Если вспомнишь сам что, расскажи, мало ли я чего о себе не знаю. Но сейчас меня от другого мутит. Как-то все странно сошлось. Мы ведь и в самом деле в беду попали. Поставили с Греном и Рутом сеть на речушке за Урсусом, вытащили, только начали рыбу складывать в корзину, как из кустов выбирается незнакомый егерь. Так и так, господская речка — значит, господская рыба. Ну, мы вроде бы с понятием, отсыпаем ему долю за беспокойство, а он упрямиться начал. Мечом принялся размахивать. Ну, отняли мы у него меч, встряхнули слегка, чтобы не зазнавался, мало ли, может он еще к нашим порядкам не привык, да только едва отпустили, смотрим, а у него нож торчит в сердце. Причем, мой нож. Который должен был висеть у меня на поясе в кожаных ножнах и которого я даже не касался! Призадумались, что делать-то, а егерь похрипел с минуту, подергался, да и отошел туда, откуда не возвращаются. Глянь, а из тех же кустов уже выбирается господская стража и сообщает, что все мы задержаны за убийство этого самого егеря, и жизнь наша, можно сказать, закончена.

— Мало ли, — нарушил тишину Брет. — Может быть, в горячке…

— Нет, — оборвал Брета Хельм. — Злость была, а горячки не было. А теперь смотри. У меня ни семьи, ни родителей, не по моей вине, а от недостатка усердия или везения, короче, бобыль я. Но так и Грен с Рутом — тоже не при семьях, и не часто мы с ними сходимся, а тут как-то сговорились на общую рыбалку, словно за язык кто тянул. Короче говоря, плакать о нас некому, хлопотать тоже некому. Дальше вовсе чудеса пошли, егерь тот, который с ножом в груди, пропал. Ну точно знаю, что доставили его в холодную, даже нож вытаскивать не стали, а наутро ни ножа, ни егеря. Еще неделю нас мурыжили с приятелями, куда тело делось, кого заслали, кто украл. А мы и знать не знаем, но чувствуем, что дело идет к казни. Уже и стражу назначили, чтобы в Урсус нас отправлять. А ночью мне приснилась бабка. Незнакомая, никогда я ее раньше не видел. И сказала она мне, что надо мне уходить на запад, мол, не сносить мне здесь головы, а там жизнь каждый день как заново начинается. Тем более, что помощь моя требуется одному человеку.

— Это кому же? — нахмурился Торн.

— Торну Бренину, капитану одалской гвардии и дочери его Гледе, — развел руками Хельм. — Дочери я, правда, пока не вижу, но с тобой бабка точно угадала. А почему сразу об этом не сказал, так только для того, чтобы ты меня за дурака не принял. Честно говоря, я ведь сам себя дураком числил, когда в эту сторону подался, да еще приятелей с собой поволок.

— За дурака никогда не поздно принять, — прошептал Торн. — А как та бабка выглядела?

— Не помню я, — отмахнулся Хельм. — Ничего не помню, одно лишь в памяти засело, что руки у той бабки были какие-то… черные, что ли. Но не в том дело. Проснулся я, смотрю, цепи на моих руках и ногах разомкнуты, да и приятели мои тоже уже без цепей, и двери все открыты, а стража спит. Ну и помчался я на запад. Долго пробирались. Окольными путями. Уже здесь, в Могильном остроге я встретил одного знакомого из наших мест, да успел перекинуться с ним словом и узнал, что никакого нового егеря у нас там не было, старый егерь служит, как и служил, и ничего не ведает о нашем проступке.

— Ну, не знаю, — махнул рукой Соп. — Может, соседний егерь на вас напоролся?

— Соседний? — хмыкнул Хельм. — Я, когда оружие свое в холодной забирал, сразу свой пояс приметил. Меча-то у меня не было, а вот пояс был что надо. Вот он! Ты только посмотри! На нем и крючки нужные, и прорези, и ножны от того самого ножа намертво приклепанные, и кармашек потайной. Так вот.

Хельм сдвинул пояс и вытащил из ножен широкий охотничий нож.

— Видите, что выжжено на рукояти? Четыре руны. Хельм. Это я. А нож — мой. Так вот, именно он торчал в груди того егеря. Возникает вопрос, как он вернулся в ножны? И еще более страшный вопрос, что, демон его раздери, все это значит, если нож этот ножен своих так и не покидал? А?

— Морок? — спросил Соп.

— Ага, — скривился Хельм. — Вроде этой Пепельной пустоши. Бабка эта с черными руками. Непослушным детям про нее на ночь только рассказывать. Вот ты, Скур, чего примолк и побледнел, как беленый холст? Как ты попал сюда? Ты же говорил в остроге на торжище, что подставил тебя кто-то в Йере, что ты в бега бросился?

— Ты будешь смеяться, — прошептал Скур.

— Мне не до смеха, — буркнул Хельм.

— Бабка с черными руками, — пробормотал Скур. — Только не во сне, а наяву. Я ж не просто торговец, я йерский лекарь. Ну, есть кое-какие умения в магии, но ярлыка нет. А без ярлыка ты словно птица без крыльев. Одно слово — курица. Так что лекарствую понемногу. Снадобья продаю. У меня лавка не лавка, а навесик с ларем имеется на йерском рынке. Ну, там много не наторгуешь, так что я с лотком и по окрестностям. Вот и дошел до Урсуса. Ну и наткнулся у городских ворот на бабку. Я пригляделся, а у нее руки все в каменьях, а из-под каменьев — чернота струится. Ну, словно она сажу с водой месит и на солнце, не смывая, высушивает. И дернул же меня демон за язык. Что это у тебя с руками, спрашиваю? Не хочешь ли ты купить у меня настой колючей травы, он черноту с твоих рук смоет, если пить его с утра по три глотка, и с вечера по четыре. Соврал, конечно. Ничего от этого настоя кроме слабости в сердце не будет. А она остановилась, да так меня взглядом припечатала, что в памяти у меня кроме ее черных рук, ничего не осталось. Только голос еще. Спросила меня, погань такая, бывал ли я в Пепельной пустоши? Я говорю, что бывал, и опять собираюсь, мол, дело у меня там одно есть. Так говорит, поспеши, иначе твоя настойка колючей травы так и будет в груди у тебя булькать. А встретишь в Пепельной пустоши капитана Торна Бренина, будешь служить ему, и только через него освобождение получишь.

— От чего освобождение? — не понял Торн.

— От боли в груди, — вздохнул Скур. — Или ты думаешь, что я от немощи клюку эту за собой волоку? От телесного расстройства, которое на меня та бабка и наслала за мою ложь. И знаешь, Торн, когда я едва не обделался? Когда ты мне имя свое назвал!

— Это что же за колдунья мне отряд подбирает? — задумался Торн.

— Как она выглядела? — спросил Соп. — Браслеты на запястьях у нее из обычных камней не разглядел?

— Было что-то, — отмахнулся Скур. — Ожерелья какие-то или браслеты, но до них ли, если руки черны?

— У Чилы руки были обычными, — почесал затылок Соп.

— Как ее звали? — помрачнел Торн. — Не Чила?

— Я с ней не знакомился, — огрызнулся Скур. — Я вообще ее не помню. Только руки и все.

— Это как же? — развел руками Хельм. — Бывает такое, чтобы одна и та же бабка приходила к мне во сне, а к Скуру наяву?

— Мне вот пару раз Хода снился, — буркнул Соп. — Ну, мой воевода, скажем так. А к кому-то он наяву приходил. И что?

— А ничего, — обозлился Скур. — Помню, что была старуха, а какой масти, во что одета, да какова с лица — как отрезало. Только руки, словно на костре их закоптили. Я вам честно скажу, что кое-что понимаю в наговорах. Мой род… впрочем, ладно. Но если это было колдовство, то я против нее словно мышь против горы. Да чего там, еще меньше! Вот ведь, угораздило… Ладно, хватит нутро терзать. Варево наше готово. Давайте ваши плошки.

— Бред это все, — проговорил Торн. — Никогда не поверю, что есть кто-то, кто в состоянии так подстроить, чтобы и я, и мои друзья, да и вовсе случайные люди оказались вместе вот здесь на краю Пепельной пустоши. Это невозможно. Да возьми хоть нас, если бы Хода не был ранен, нас бы здесь не было!

— Скажи еще, что его бабка с черными руками ранила, — проворчал Соп.

— Не знаю, — вздохнул Хельм. — Но я себя случайным человеком не считаю. И все-таки есть во всем этом что-то ужасное. Нутро у меня томится от таких загадок. Невозможно так.

— Но мы все здесь? — неожиданно подал голос Вай. — Значит, возможно. Другое непонятно, я-то ей зачем? Я ведь вроде бы… обычный монах. Ничего не знаю почти. Ничего почти не умею. Я… никто. Пустое место. Поэтому, наверное, никаких бабок с черными руками и не помню.

— Ты с лопатой хорошо управляешься, — напомнил Соп.

Всю эту ночь да и последующую Торн словно находился в полусне. И вроде веки были сомкнуты, но он видел как истлевают угли в костре, слышал далекий волчий вой, который за полночь приблизился и как будто доносился со всех сторон сразу. Вздрогнул, когда у кустов захрапели лошади, почувствовал мелькнувшие тени Андры и Фошты, ощутил звяканье ложек по остывшему котелку и кряхтенье поднимающихся в дозор Грена и Рута. Сейчас, когда его сын был в беде, а дочь оставлена на чужих людей — Филию и отчасти на Хопера, он не мог думать ни о чем другом, но происходящее вокруг не оставляло его в покое, а сквозь забытье, словно океанская волна, накатывало на него прошлое.

Больше тридцати лет прошло с тех пор, как небольшой отряд молодых стрелков оказался у того самого Могильного острога, и капитан Друер, подкрутив седые усы, сообщил юнцам, что в Опакум они пойдут через Пепельную пустошь, а кто боится, тот может снимать с пояса меч и отправляться к мамочке. Мамочки к тому времени у Торна уже не было, как тогда оказалось, и отец доживал последние месяцы, не просто было считаться не только единственным, но и поздним ребенком, но меч снимать Торн не собирался. Он не мог понять, чего стоило бояться двум десяткам крепких молодых воинов даже на присыпанной проклятьем равнине. Но на второй день пути его начала бить дрожь. На очередной стоянке Друер подошел к побледневшему воину и, не слушая его бессвязного лепета, положил ему ладони на виски, выдержал так с минуту, а потом хлопнул парня по спине и велел перебираться из седла на подводу.

— Это еще зачем? — спросил Торн.

— Надо так, — неопределенно произнес Друер, и когда воин прижался спиной к мешкам, которые отряд сопровождал до Опакума, протянул ему мех вина. — Сейчас выпьешь половину. А остальное завтра после полудня.

— Зачем? — поразился Торн. — Какой от меня будет толк, если я захмелею?

— Никакого, — признался Друер. — Но если ты сойдешь с ума, то толку будет еще меньше.

— Почему я должен сойти с ума? — нахмурился Торн.

— Потому что у тебя умерла мать, — ответил Друер. — И потому что ты молод, и не видел смертей наяву. Таких, когда плоть рвется, и дух покидает тело, сотрясая его судорогами. А больше ничего не спрашивай. Судьба, конечно, не выбирает, какой колпак натянуть на нашу голову, но если есть выбор — горячий котел в качестве головного убора лучше не использовать.

— А как же они? — показал на приятелей Торн.

— Беззаботность их преимущество, — объяснил Друер. — Но не думай, скоро она развеется. Может быть, как раз сегодня или завтра.

Торн напился до беспамятства. Это было несложно сделать, он не был привычен к крепким напиткам, а в меху оказалось не вино, а какая-то жгучая горячительная смесь. Во всяком случае память покинула Торна, когда мех опустел на четверть, а вернулась, когда отряд выбрался на Болотный тракт. Спутники рассказывать о пережитом в Пепельной пустоши отказались. Кажется, беззаботность и в самом деле покинула их. А Друер через несколько лет погиб. Успев перед этим спасти жизнь Торну. Может быть, во второй раз.

Покачиваясь в седле, Торн опускал веки и ловил ухом какие-то вопросы, отвечая на них, и даже умудрялся улыбаться причитаниям Скура, что тряпье удается находить только гнилое, что хорошее место для города надо еще поискать, что земляное масло смешано с водой, но факелы готовы, и волкам перепадет, пусть только сунутся. Стоило Торну открыть глаза, он видел все то же — серую равнину с клочьями кустов и чахлыми рощами в отдалении и никаких признаков города.

На третий день пути отряд наткнулся на полусъеденную тушу кабана. Скур зябко потер плечи, приложил ладонь ко лбу, вглядываясь в серую луговую даль, в которой иногда мелькали серые тени, и сказал, что город уже близко.

— С какой стороны? — принялся крутить головой Соп, но Скур успокоил его тут же.

— С любой стороны. Вот его нет, и вот он есть. И откуда он берется, и зачем — никому не ведомо. Только не думай, что тебе удастся пройти по его улицам, он не для этого.

— А для чего? — спросил Брет. — Я что-то слышал о пепельном мороке, но не помню толком.

— Для каждого он свой, — понизил голос Скур. — Кому-то может и не город является, а болото какое. Или помойка. Пустошь выморачивает всех по-разному. Но многих и не трогает. Но если у тебя умер близкий человек или друг, ты можешь его увидеть.

— А если он давно умер? — спросил с дрожью Брет.

— А я почем знаю? — пожал плечами Скур. — Главное, что если кто-то жив, то его ты не увидишь. Но страшно-то другое. Если ты нутро свое запачкал, ну, там предал кого или подлость какую совершил, тебе будет очень плохо. Некоторые не выживали.

— А что видел ты? — спросил Соп. — Ты ведь идешь сюда не в первый раз?

— Не в первый! — согласился Скур, оглянулся, нашел взглядом Хельма с двумя спутниками и прошептал. — Но я не могу вспомнить, что я видел. Точно знаю, что видел что-то очень важное, но открываю глаза с утра — и все. Не помню! Но ничего. У меня на этот раз собой клочок пергамента есть и графит. Запишу сразу, как увижу!

Вечером Скур дал знак сворачивать с дороги и заводить лошадей на один из невысоких холмов, которых было вдосталь и по правую, и по левую руку. Соп, Брет и Вай принялись таскать хворост от ближайшего ельника, Вред с приятелями начали в который раз подвязывать и смачивать маслом факелы, а Андра и Фошта, которые не донимали спутников разговорами, сели у костра, расстелили одеяло, вытащили мех с вином и принялись пить.

— Что, девы, совесть не чиста? — спросил Торн, забивая в землю кол для коновязи.

— А кто ж ее знает? — узнал по голосу с хрипотцой Андру Торн. — Самой-то все кажется гладким, а ну как тот, кто морок этот раскидывал, придирчив и мелочен? Лучше не рисковать.

— Как раз рискуете, девы, — загоготал Хельм. — Упиться до беспамятства в окружении восьми мужчин — это верх легкомыслия.

— Нет, — пьяно качнулась Форта. — Верх легкомыслия — это прикоснуться к упившейся до беспамятства одной из нас. А низ легкомыслия… Андра, а что такое низ легкомыслия?

— Не знаю, может это мы и есть? — вытерла губы Андра и повалилась на одеяло.

— Вот и я думаю… — последовала ее примеру Фошта.

— Чего это они? — не понял Брет, бросая охапку хвороста. — Мы же еще не дошли до города?

— Не знаю, — пожал плечами Скур. — Может не дошли, а может и дошли. Дошли, скорее всего. Тут еще половина дня пути, и Пепельная пустошь кончится. Пора бы уже ему являться. Странно, что он еще не…

— Волки, — протянул руку Хельм.

В половине лиги на вершине одного из холмов стоял волк и как будто смотрел на стоянку отряда. Опускающийся сумрак скрывал распадки между холмами, но казалось, словно тьма шевелится там.

— Как по писанному, — пробормотал Скур. — Всякий раз гадость должна случиться. Или лошадь ногу сломает, или живот кому прослабит, или, как чаще всего, волки… Бывало, что и загрызали путников. А ну-ка, костер надо палить, да лошадей за спину. И хворосту, хворосту больше! И часа не пройдет, здесь хоть глаз выколи будет! Пасмурно нынче!

Через час над равниной и в самом деле опустилась тьма. Жарко пылал костер, испуганно всхрапывали, сбившись в кучу, лошади, а в распадках вокруг стоянки, прерываясь на рычание и отзываясь отдаленным воем, шевелилась тьма. Не прошло и часа, как у подножья холма сотнями двойных точек зажглись волчьи глаза.

— Встать в круг, обнажив мечи! — приказал Торн. — И чтобы и костер, и лошади были за спиной!

— Маловато нас для круга, — пробормотал Соп. — Вот бы сейчас упиться и прилечь рядом с девками. Я видел у них маленькие самострелы, может, позаимствовать до утра?

— Не стоит, — буркнул Скур. — Монах? Ты там еще не упал в обморок? Что-то я подумал, зачем мне ворожбу тянуть, когда ты есть? Один демон, из Каменного завета читаю. Ты ж назубок должен знать! Давай-ка третью и четвертую песни, только с чувством и нараспев. Не обязательно громко, но разборчиво. Сможешь?

— Попробую, — простучал зубами Вай и тут же затянул что-то заунывное, сложив руки на груди.

— Хельм, — закрутил головой Скур. — Давай четыре факела. Поджигай и бросай на каждую сторону в волков. А следующие, когда потухнут эти. Понял?

— А потом что? — проворчал Хельм. — Маловато у нас факелов. До утра что ли бросать?

— Нет, — вытер пот со лба Скур. — Пока город не появится. Знаешь что, Торн? — ведун повернулся к капитану и захихикал, постукивая мелкими зубами. — А вот если правда кто-то собирал нас в помощь тебе, не получится ли так, что все, сделал я свое дело, и больше не нужен? Я ж один среди всех бывал здесь в полном здравии? Вдруг на этом моя польза и закончится? Что дальше?

— Там и увидим, — пробормотал Торн. — Не закончилась еще твоя польза. Хельм! Рут! Грен! Брет! Бросайте!

Полетели, искря, в темноту пылающие факелы. Ударились о серые спины, зашипели, осветив уродливые, оскаленные пасти. Потянуло паленой шерстью, и стало ясно, что хоть руби во все стороны, это волчье племя не перерубить. И гнусавый голос Вая за спиной тоже показался подобным волчьему вою.

— Больно здоровы! — заметил Хельм. — Это не волки, это, считая, телята в волчьих шкурах. Нет ли в этом какого-то колдовства?

— Вся Пепельная пустошь — колдовство, — ответил Скур. — Весь Терминум, все в колдовстве! Тысячу лет уже как!

— Факелы! — крикнул Торн. — Гаснут же! Не медлите!

— Сейчас, капитан, — отозвался все-таки удивительно знакомым голосом Хельм. — Сейчас все будет.

Затрещали, запылали новые факелы, взлетели над холмом и…

Исчезли…

Торн стоял с обнаженным мечом на крепостной стене. Откуда-то снизу, из-под стены раздавался остервенелый волчий вой и скрежет, как будто зверь пытался разгрызть придавивший его тяжелый камень, а за спиной Торна лежал город. Над ним сияла почти полная странно большая луна, и можно было разглядеть прямые улицы, черные дома, башенки храмов и дворцов, площади и тонущие во тьме каменные изваяния, и во всем этом мертвом спокойствии не горело ни единого огонька. Только луна продолжала светить, придавая оголовку стены, зубцам, ближним крышам серебристый цвет, да как будто из немыслимой дали доносился чуть слышный голос монаха. За спиной Торна послышались шаги. Он обернулся и замер. Из черного входа в ближайшую башню вышел не кто иной, как Троббель. Бургомистр шел, пошатываясь, глаза его были пусты, но каждый его шаг сопровождался шарканьем, отдававшимся в ушах Торна. Капитан медленно убрал меч в ножны, морщась от показавшегося пронзительным скрежета, но бургомистр прошел мимо в полном безмолвии, лишь махнул в сторону Торна рукой.

— Ты не в чем не виноват, капитан, — услышал он за спиной голос, обернулся и замер.

В тени башни стоял Флит в том самом виде, в котором Торн закутывал его тело, с рассеченным плечом, с удивленным выражением лица, только теперь глаза его были как будто живыми и даже поблескивали лунным отсветом.

— Правда. Не мучь себя. Никто не мог предугадать, что Кригер станет зверем. Ты о себе думай. Сам постарайся не стать зверем.

— Чила предупреждала меня, — выдавил через непослушный рот слова Торн.

— Ну и что? — удивился Флит. — Я вот ей не поверил. А теперь уже все, поздно.

— Ты где сейчас? — спросил Торн.

— Не знаю, — ответил Флит. — Это словно сон. Я вижу сон, в котором я убит и снюсь тебе, Торн. Что это за место, не знаешь? Луна не наша. Слишком крупная.

— И я не знаю такого города, — пробормотал за спиной Торна Фиск, капитан резко обернулся и увидел альбусского сражника, опирающегося на пику. На шее у него по-прежнему алела удавка. — Красивый шнурок, правда? Жжет немного, но зато светится.

Торн снова обернулся вокруг себя, уверился, что Флит исчез и посмотрел на необыкновенно большую луну.

— И звезды другие, — добавил Фиск. — Ну, конечно, глупо было бы в посмертии оставаться там, где жил. Меня хоть прилично закопали, Торн?

— Возле менгира, — ответил капитан. — В одной могиле с моей женой. Во всяком случае, так было.

— Ну хоть так, — скривил губы в улыбке Фиск. — Но ты не волнуйся. Я же не мытарь. Она ведь мытарей не любила? Ты не видел мою руку?

— Руку? — не понял Торн, увидел протянутую к нему культю, вздрогнул, поднял глаза и понял, что на него смотрит уже не Фиск, а Рамлин.

— Рука потерялась, — пробормотал Рамлин. — Наверное, где-то у двойного менгира. Или в Урсусе.

— Ты не дошел до Урсуса, — прохрипел Торн.

— Тогда пойду поищу у двойного менгира.

— Торн, — раздался голос, которого Торн не слышал уже почти три недели.

— Лики? — вздрогнул он и пошел, побежал, помчался к башне, в проходе которой показался чуть отличающийся от тьмы силуэт. — Лики?

— Стой, — она говорила медленно, но столь уверенно, что Торн замер как вкопанный в десятке шагов от нее. Замер, пытаясь разглядеть милые черты в едва очерченном лунным светом контуре.

— Стой, не подходи. Ты еще не готов. Помни о белой башне.

— Белая башня[205]? — срывающимся голосом повторил Торн. — Какая белая башня?

— Наш сын. Белая башня. Спаси сына. Если не от смерти, то хотя бы от ужасной участи. Запомни, белая башня.

— Белая башня, — послушно повторил Торн и в тот последний миг, когда силуэт Лики уже начал таять, сделал шаг вперед и услышал вдруг угрожающее клокотание в сгустившейся тьме.

— Кригер? — нахмурился Торн. — Кригер?

— Ты сдохнешь, как сдохла твоя жена, или еще хуже, — услышал он в ответ и в следующее мгновение бросился вперед, почувствовал стальные когти, впившиеся ему в предплечья, ухватил что-то огромное и смертельно опасное за глотку и полетел вниз.

— Ну, что там было?

Торн открыл глаза, увидел встревоженное и посеревшее лицо Сопа, посмотрел на свои руки, истерзанные, разодранные на плечах в кровь, пошатываясь, поднялся. Над серой равниной стоял день, под холмом валялось с полдюжины опаленных и разорванных собратьями волков. Андра и Фошта, с интересом поглядывая на Торна, кашеварили у костра. Хельм со вздохом развел руками:

— Ничего. Ни я, ни Грен, ни Рут. Спали как младенцы. А к тебе, получается кто-то из волков прорвался? Или ты сам себе плечи разодрал?

— И я ничего не видел, — поежился сидящий тут же Вай. — Я читал до утра. Никто же не сказал, что надо остановиться. А волки рычали внизу. На холм так и не поднялись. Так я отойду? Оправиться надо, а то ведь…

— Все зря, — пробурчал Скур, рассматривая кусок пергамента. — Ведь помню же, что записывал, а что записывал, опять не помню.

— А мне никто не приснился, — радостно сообщил Брет. — Я просто шел по темной улице, но никого не встретил. Так может, мой отец еще жив?

— Король Йераны, — прошептал Соп. — Сам король Йераны явился ко мне. Но ничего не сказал. Я упал на колени, он поднял меня, похлопал по плечу и ушел. Что это значит?

— Может, он тебя простил? — поинтересовался Брет.

— Одного меня? — нахмурился Соп. — Да я для него пустое место!

— Занято, — проворчал Скур. — Пустое место уже я.

— Он умер, — прошептал Торн. — Все, кто могли явиться, были мертвы. Значит, королем Йераны стал Триг.

— Славься его величество Триг, — упал на колени Соп.

— Собираемся, — приказал Торн. — Надо сегодня же выйти из Пепельной пустоши.

— Так что с твоими руками, капитан? — спросил Брет.

— Кажется, я обнимался с Кригером, — ответил Торн. — Или с кем-то еще хуже.

Отряд вышел из Пепельной пустоши к полудню. Болотный тракт был огорожен от нее ивовым плетнем. Лошадь Торна повалила его грудью, и Торн едва не задохнулся от свежих весенних красок, синего неба и яркого солнца. Впереди раскинулась поросшая болотными ивами топь, а у горизонта, сразу за нею, поднимался темной стеной зловещий Вандилский лес.

— Ну надо же, — расплылся в улыбке Хельм. — Прошли. Так. Это мы на Болотном тракте. Перед нами вандилская топь, за нею лес. И острожек рядом. Это ж Болотный дозор[206]! Крепостишка правда ерундовая, дозорная вышка, десяток стражников и мытарская будка за оградой, но зато придорожный трактир имеется. А ну-ка, друзья мои, Рут, Грен. Скачите туда и заказывайте горячей жратвы на всю компанию! Да, есть у меня несколько монет, в поясе они зашиты, и я думаю, что пришло время их неосмотрительно прокутить. Ну что, капитан? Отсюда до Опакума три с половиной сотни лиг, а до Хайборга — меньше ста. Путь на Фригу лежит через Хайборг, не пойдешь же ты через топь? Всяко трактира мы не минуем? Последуем за моими друзьями?

— Ничего не имею против, — улыбнулся Торн. — Только мне кажется, что у острожка не десяток стражников, а побольше. Десятка три. И одеты они странно…

— Мать твою! — закричал Хельм и пришпорил лошадь. — Рут! Грен!

Это были разбойники. Верно, они собрались ограбить трактир, потому как таились за оградой сторожевой вышки, дозорного на которой не оказалось, но Рут и Грен слишком громко окликнули их и испугали. Торн рычал от ненависти, когда, забыв о боли в израненных руках, рубил их мечом так, как не рубил ни энсов, ни паллийцев, ни кого-то еще в долгой ратной жизни. И Хельм, и Соп, и Брет, и особенно обе девки — Андра и Фошта, ни в чем не уступали ему, и все же, если бы из трактира не выскочили еще двое, и не ударили гебонцев в спину, отряду Торна пришлось бы нелегко.

— Никто не ранен? — рявкнул Торн, когда стало ясно, что разбойники все мертвы, и что за минуту до нападения на Рута и Грена был вырезан и берканский дозор. — И есть хоть один выживший из этой мерзости?

— Вот, — Хельм с остервеневшим видом подтащил к Торну захлебывающего кровью разбойника. — Кто послал вас? Говори?

— Вельмож… — прохрипел разбойник и умер.

— Рут и Грен мертвы, — бросил бьющееся в судорогах тело Хельм и размазал по щекам слезы пополам с кровью. — Я ведь их еще мальчишками знал. Мы вместе с корзинкой по речкам рыбачили…

— Капитан, — пробурчал за спиной Торна Вай. — Этот меч мне подойдет?

— Не знаю, — рассеянно пробормотал Торн и зашагал к двум заляпанным кровью воинам, что помогли его отряду. — Ну, спасибо, друзья! Если бы не вы…

— Не спеши благодарить, — раздался знакомый голос. — Если бы я сразу понял, что эти молодцы ждут здесь тебя, не позволил бы этому случиться. Они ж даже еду себе заказали. Правда, спешили сюда очень. Лошадей едва не загнали. Наверное, из самой Гебоны были посланы. Ты чего, не узнаешь меня?

Коротышка перебросил в другую руку причудливый топор и вытер лицо рукавом.

— Раск! Раздери меня демон! — заорал Торн.

— Ну с этим я бы не торопился, — расплылся в улыбке Раск. — Ты куда собрался-то?

— Во Фригу, — помрачнел Торн. — Сына спасать.

— О как! — нахмурился Раск. — Тогда возьмешь с собой хорошего парня? Ему тоже в ту сторону?

— Падаганг? — удивился Торн, узнав во втором воине черного торговца тканями с альбиусского рынка.

— Он самый, — кивнул воин. — Пробираюсь домой, а через Гебону все дорожки перекрыты, так что по-любому Вандилского леса не миновать, возьмешь меня с собой?

— Ты славно сражался, Падаганг, — кивнул Торн. — Но я бы тебя взял, даже если бы ты ничего не держал в руках, кроме своей мерки для ткани.

— Тебе надо спешить, Торн, — вздохнул Раск. — Я и так тебя заждался. Время сейчас трудное. Война разгорается. И Фрига по слухам почти в осаде, и вряд ли вот такой отряд, если кто-то, как я понял, хочет тебя убить, всего один. Я ныне интендантом обретаюсь в Опакуме, там кстати твой тесть воеводой, сейчас везу обоз с провиантом в Хайборг, потом обратно, так вот слегка осведомлен о нынешних делах, так что сообщаю, что Фрига будет оставлена. Оборону решено держать у Хайборга. И у Опакума.

— Это что же? — опешил Торн. — Неужели фризское войско уже подошло к нашим границам?

— Нет еще, — покачал головой Раск. — Только геллы, разбойничьи шайки вандилов и всего лишь два или три легиона фризов на подходе. Но войско будет, не сомневайся. Впрочем, у властителей свои резоны, и не нам в них лезть. Хотя обсуждать их не возбраняется, но шепотом.

— Подожди! — не понял Торн. — Ты сказал, что заждался меня. Откуда ты знал?

— Да вот подсказали, — прищурился Раск. — Странную компанию встретил. Троица словно дожидалась меня здесь. Одна, что постарше, сказала, чтобы я ждал тебя, да направил не через Хайборг, где тебе опасность может грозить, а через топь. Набрала охапку вешек, закинула вязанку за спину и пошла прямиком. Так что, тебе прямая дорога за ней. Только вешки не забывай выдергивать за собой.

— Чила, — прошептал Торн. — Руки-то у нее не черные?

— Может и Чила, — кивнул Раск. — И к рукам я ее не приглядывался. Вторая, что помоложе, поспешила в Опакум, но намекнула, что и тебе туда вернуться придется. А третья. А третьей я повесил на шею свой кулон. Да, тот самый, который я всему Альбиусу продать пытался.

— Где она? — прохрипел Торн.

— Вот, — протянул Торну причудливый ключ Раск. — Запер ее в комнатушке на втором этаже. А то ведь это ураган, а не девчонка.

— Гледа! — заорал Торн.

— Я здесь! — раздалось в ответ, и выбитая рама на втором этаже трактира осыпалась стеклом на сраженных разбойников.

Глава пятнадцатая. Хода

«Не клянись, ибо каждое слово твое уже клятва…»

«Трижды пришедший» Книга пророчеств

— Отправили уже погоню за Торном? — спросил Эйк, когда Шэк вошел в трактир, расправил усы и проследовал к столу, за которым кроме верзилы расположились уже и Мушом, и Хопер.

— Пока нет, — потер усталые глаза Шэк и кивнул Хоперу. — Я пришел к тебе только потому, что видел, как ты сражался, приятель. Ну и потому, что об этом попросил Эйк. Но предупреждаю сразу, некогда мне пустые разговоры взбалтывать, поверь на слово.

— Я тоже просил тебя, Шэк, о встрече, — напомнил Мушом. — Я, конечно, понимаю, что рядом с Эйком всякий воин, что осел возле боевого коня, но просили мы оба.

— Не горячись, красавчик, — прогудел Эйк. — Дело такое, что горячка ни к чему. Шэку и в самом деле не до нас пока. Но время он выкроил. Наверное, ночь не спал? Что новенького, Шэк?

— Бран Вичти со всей своей стражей покинул Урсус, — проговорил, не сводя взгляда с Хопера, Шэк. — Едва я начал разбираться с побегом Торна, так сразу же и умчался куда-то… С подбитым глазом. Интересно, кто это расстарался? Жаль, что не я… И, похоже, уволок гарнизонную казну. И когда мне спать?

Хопер окинул взглядом уставившихся на Шэка йеранцев и, подозвав Тика, попросил лучшего вина и лучшей закуски на всю компанию.

— Ты ведь не думаешь, что у меня лишней монеты не найдется, чтобы здесь харчеваться? — поинтересовался Шэк, распуская на животе ремень.

— Нет, — успокоил мастера стражи Хопер. — Даже в голову не приходило. Но то, ради чего я тебя позвал, Шэк, настолько важно, что однажды ты меня сам потащишь в этот же или еще какой трактир и будешь кормить и поить. Хотя уже завтра с утра пораньше я уйду из города. Так что отложим это дело на следующий мой приезд. Но прежде чем я свой разговор заведу, ответь, если можешь, отчего погоня за Торном не послана?

— Не все ясно с этим Торном, — нахмурился Шэк. — И все потому, что с Браном Вичти еще больше неясностей. Вчера без моего ведома бросили в темницу его стражницу, одну из двух смазливых сестер, что не отходили от берканского поверенного ни на шаг. Утром ее там не оказалось, но и с Браном ни она, ни ее сестра город не покидали.

— Они не могли сговориться, — сдвинул брови Эйк. — Торн с Браном. Никак, уж поверь мне, Шэк. Тут все хитрее…

— Куда уж хитрее, — скрипнул зубами Шэк. — А если я скажу, что кровь, пролитая у ворот Урсуса, тоже была кровью стражников Брана?

— Это еще как? — не понял Мушом.

— Стражники мои все оказались в караулке, — прошептал Шэк. — Шесть человек. Весь ночной дозор. Зарезаны… Зарезаны и сброшены кучей, скорее всего еще до побега Торна. Еще шесть вдов в городе, раздери меня демон! А те четверо, что стояли на воротах — все брановские. И в одежде моей стражи. Вот их-то и порубили. Причем все — новички. Бран их только на днях набрал. Из бродяг. Что скажете?

— Что-то больно мудрено, — поскреб подбородок Эйк. — Не могу даже сообразить…

— Я тебе еще с утра сказал, что-то не то в городе творится! — стукнул кулаком по столу Шэк. — Даже поперек жатвы! Хорошо хоть в тюрьме никто не погиб, у одного увальня лишь шишка на затылке. Но там другая песня, магия. Неведомая магия приложила всех. Вся стража чувств решилась.

— Э! — поднял брови Мушом. — А как же беглецы? Их, значит, магия не касалась?

— Не знаю, — стиснул ладонями виски Шэк. — Может, они и колдовали? Кое-где я видел кровь… Чья она была? Да и Сопа с Бретом явно водой отливали. А клетка у Торна просто была взломана, здоров же ветеран, ничего не скажешь. И вот еще добавлю, похоже, что ходатайство о его казни тоже подделка. Вот и думай, отправлять ли за Торном погоню? Или за Браном гнаться? Да и с казной этой… Десять тысяч золотых монет! Жалованье всего гарнизона за полгода! Что скажешь, Эйк?

— Тяжелый мешочек, — пробормотал великан.

— Меня, значит, не спрашиваешь? — нахмурился Мушом.

— Я знаю, что ты скажешь, — поморщился Шэк. — Будет ли задержка жалованья?

— Кстати! — подскочил на месте Мушом.

— Не знаю! — отрезал Шэк. — А ты что скажешь, Хопер?

— За Торном надо отправлять погоню, за Браном — уведомление о его чудачествах, — предложил Хопер. — Только погоня не должна слишком уж спешить, а уведомителям следует торопиться, да сберегаться от перехвата. Не сладко тебе приходится, Шэк. Но я вернусь к тому, с чего начал. С дела, в котором потребуется твоя помощь, но от которого тебе же и твоему королевству польза выйдет.

— Выкладывай, — расправил усы Шэк. — Ты, конечно, имей в виду, что я против присяги не пойду, о чем бы ты ни попросил, но я и сам хочу у тебя кое чем поинтересоваться. Правда ли, что в хозяйстве Вегена возле острога двойного менгира прикопан не альбиусский капитан Кригер, а полузверь, в которого он начал обращаться? И что это значит?

— Насчет правды ты можешь у Эйка или Мушома спросить, они рядом стояли, когда мы погребение тревожили, а вот о значении увиденного можно и погадать, — согласился Хопер. — Ты ж понимаешь, что если бы я знал, что случилось с Кригером, я бы уже спешил или к твоему королю, или в ближайший храм и орал во все горло? Но я не знаю, хотя одно с другим сложить могу. Ясно одно — то, что случилось с ним, связано с жатвой. В Урсусе колокол звонил?

— Звонил, как не звонить, — кивнул Шэк. — Четыре дня голову раскалывал. Сначала нам не до него было, мы тут то энсов искали по соляным штольням, то народ от заразы с помощью храмовой мази сберегали, да и вся эта история с принцем Хо изрядно нам крови попортила. Но четыре воина, что пытались звон притушить, удавки на горло схлопотали.

— В Альбиусе за десяток воинов в расход пошло, — прогудел Эйк. — На колокольне сгорели. Я ж говорил тебе, Шэк. Вот Хопер тот звон и остановил, да не только в Альбиусе, но и в Урсусе, да и во всей Беркане. И сам кардинал Коронзон вынес его на руках из ратуши за минуту до того, как она рухнула.

— Руку покажи, — попросил Шэк.

Хопер стянул с правой руки перчатку и показал ладонь, чернота на которой уже переползла запястье и ушла под рукав.

— Как это связано с клыками Кригера? — спросил Шэк.

— Это проклятье, — объяснил Хопер. — Конечно, вся жатва — это проклятье. Но жатва для всех, а это пакость для меня лично. Ты ведь не веришь в сказки об искуплении грехов и наказании божьем?

— Ты сейчас случаем не ересь проповедуешь? — прищурился Шэк.

— Брось, старина, — поморщился Мушом. — Мы не в Храме с тобой.

— Нет, — покачал головой Хопер. — Это не ересь. Разве святые отцы говорят не о том же? Жатва — проклятье. Удавка на горло и страшные мучения. Энсы в белых масках на дорогах Берканы и фризское войско на западных границах. О воздаянии и искуплении молвят лишь полуграмотные храмовники в сельских часовнях. Только вот проклятье это не исчерпывает себя удавкой и мучениями. Всякий раз случается что-то новое. Теперь вот, похоже, клыки и когти. А может быть, что-нибудь и пострашнее. Для всех или почти для всех. Этот звон был словно крик о помощи. Тот, кто заставил звенеть колокол, взял на себя тяжкий груз, но не смог взять все. И в Альбиусе оказался я. Теперь у меня черная рука. Но пока чернота на моей руке не дошла до моего сердца, вот здесь в моей руке вязнут клыки и когти многих. И Эйка, и Мушома и, может быть, твои, Шэк, в том числе. Я взял на себя то проклятье. Не по своей воле, врать не буду. Я… и еще один человек, которого я не знаю.

— Говорят, девка это была, — вставил Мушом. — Молодая и красивая. Но ее мало кто видел. Так это что? У нее тоже черные руки теперь? Или одна рука, как у тебя? А что насчет груди? А…

— Зачем это нужно? — перебил Мушома Шэк. — Для чего это? Не черные руки, а клыки и когти?

— Для того же, для чего и удавка на горле. Для боли, для смерти, для ужаса. Только представь, что половина твоих стражников обратится в зверье. Ужас умножится многократно, Шэк. Кровь польется рекой.

— И что же? — побледнел Шэк, уставившись на собственные ладони. — Устоять невозможно?

— Можно устоять, — вздохнул Хопер. — Пока чернота ползет по моей руке. А там уж… как повезет.

— А вот и я! — появился с деревянным подносом, заставленным снедью, Тик. — Угощайтесь, дорогие гости. Сейчас и вино доставлю! Лучшее! Припасенное для самых-самых!

— Вот ведь поганец, — покачал головой Шэк вслед Тику. — Я его, конечно, отвадил, не по мне доносчики, тошнит меня от доносов, но Торна Брану Вичти трактирщик сдал. Ну ладно, с этой поганью я сам разберусь, все-таки повар он редкий, сам король его привечает. Так, о чем это я? Подождите греметь кубками. Ешьте, но запивайте вон… пивом. Если что-то понять хотим, не стоит голову туманить.

— Все равно же не поймем ничего, — огорчился Эйк. — В любом случае, вы лучше придерживаете меня, а то прискачет сюда этот толстяк, а ну как я случайно его задену?

— Не заденешь! — ударил кулаком по столу Шэк. — И напряги свою понималку. Не прикидывайся дурачком, Эйк, не поверю никогда в твою глупость. Кстати. Скажи-ка мне, Хопер, а почему я должен тебе верить?

— Тебе честно ответить? — спросил Хопер. — Так вот слушай. Съешь ли ты все это, что стоит на столе, или нет. Выпьешь ли принесенное вино или домой его оттащишь, верно лишь одно. Ты мне ничего не должен.

— И мне! — жадно хлебнул из кубка Мушом. — То есть, это я никому ничего не должен!

— Ты видел, как он сражался, Шэк, — пробубнил Эйк с набитым ртом. — А я видел, как рушилась ратуша, из которой этого Хопера сам кардинал на руках выносил. И рассказать это все могу еще не один раз! Чтобы ты запомнил!

— Я тоже видел! — кивнул Мушом. — А вот Стайн не видел, но он уже с оказией в Альбиус отправился. Скоро принц Триг здесь будет. И если мы что-то хотим сделать, надо делать сейчас. Принц крут норовом, спуску не даст. Особенно если его сын так и не придет в себя.

— Ладно, — мотнул головой Шэк. — Говори, чего хочешь. Но сразу отмечу, Филию я так и не нашел. Да, Эйк намекнул, кого ты ищешь. И из города не выходила ни женщина на нее похожая, ни девчонка. Все входы в соляные копи под охраной, все ворота под охраной, на стенах дозорные. Мышь не пробежит, Хопер.

— Так может быть, она в городе? — нахмурился Хопер. — Я поклялся Торну, что найду его дочь.

— Стражники говорят, что в доме Унды была найдена записка, — пожал плечами Шэк. — Она была заклеена и надписана Брану Вичти. Ему ее и передали. Может, в ней все дело?

— Мы же не можем прочитать ее? — спросил Хопер. — Значит, мне нужно попасть в дом Унды и осмотреть его. Хотя бы то место, где была найдена записка.

— Это невозможно, — усмехнулся Шэк. — Бургомистр приказал опечатать дверь.

— Через стену, — предложил Хопер. — Так, как попали в ее дом энсы. У тебя же есть проход к менгиру?

— Ладно, — скрипнул зубами Шэк. — И что же мы там найдем?

— Что-то найдем, — уверенно сказал Хопер. — Или ты думаешь, что эта Филия могла растворится в воздухе вместе с девчонкой?

— Не знаю, — поморщился Шэк. — Напомню, кстати, что и Торн, и его спутники — все уперлись, что девчонки с ними вовсе не было. Хотя я ее сам видел! А про Филию я знаю мало, но про ее мать — Унду — говорили всякое. И про исчезновение тоже. Она точно ведьма, поверь мне. Хотя, никого я не нашел, кто бы ее видел в последние годы.

— Верю, — поднял руки Хопер. — Верю, что ты в это веришь. Остальное требует проверки. Кстати, у меня есть еще одна просьба. Та самая, которая может принести пользу. Я должен осмотреть принца.

— Ты свихнулся? — спросил Шэк.

— Не знаю, — прошептал Хопер. — Но если да, то уже привык и даже приспособился. Ты не забывай, Шэк, что я лекарь. Мне неведомо, что за лекарка Филия, о ее матери, во всяком случае, слава ходит по Беркане, хотя я так и не заглянул к ней ни разу, никогда не заставал ее в городе, но то, что я услышал о состоянии принца, может оказаться следствием магии.

— Магии? — оторопел Шэк. — Какого демона заколдовывать принца? Для того, чтобы его спутников было удобнее лишить голов?

— Необязательно, — предположил Хопер. — Порой это делается, чтобы больной или раненый не умер от боли. Человек погружается в сон и не чувствует, как его раны заживают. Но если Филия не слишком умела… она могла и перестараться. Что, конечно, не принесет пользы принцу.

— И ты можешь определить, есть ли там магия или нет? — понизил голос Шэк.

— Я могу даже снять ее, — прошептал Хопер. — Если повезет.

— Хорошо, что мы не выпили, — проговорил Шэк, вытирая пот со лба рукавом. — Вдруг столкнемся с королем? Он слаб здоровьем и не выносит запаха вина. Конечно, мы попытаемся с ним не столкнуться, но будьте уж готовы отбрехиваться от его величества со всем старанием. Он может прийти проведать внука. Эйк и Мушом, вы пойдете с нами. Вас король должен помнить. На всякий случай. Раздери меня демон, как бы это было важно привести Хо в чувство до возвращения Трига!

— Давай сначала разделаемся с домом Унды, — предложил Хопер.

От кучи обожженных костяков возле урсусского менгира сладко воняло тленом. Мушома вырвало тут же.

— Вот стена двора Унды, — показал Шэк, прикрывая лицо мокрым платком.

На пошедшей от времени трещинами стене были видны следы, словно кто-то уже карабкался по ней.

— Ясно, — укоризненно посмотрел на Шэка Хопер. — Разбирательство было не слишком тщательным. А ну-ка, подсади меня, Эйк.

— Сам я не полезу, — буркнул Эйк. — Меня некому подсаживать.

— Я тоже останусь здесь, — принялся полоскать рот водой из фляжки Мушом. — Все равно уже вырвало. Да и не хочу. Все-таки Унда… Не по себе как-то. И плевать, что ее никто не видел долгие годы. Вдруг она в мертвом виде по двору бродит?

— Эх, — зло прошипел Шэк и, подобрав полы котто, наступил на руки Эйку, — сам бы себя увидел здесь, и то бы не поверил.

Во дворе Унды было тихо. Запах тлена от менгира почти не ощущался. Пахло травами и еще чем-то пряным. Почти у стены стоял на каменной плите небольшой, кованный стол. Лужи крови на плитах успели впитаться в камень.

— Ну? — прошептал, оглянувшись, Шэк. — Что скажешь? Записка была на этом столе. Вон проход в дом, за ним выход на улицу. Энсы прятались в доме, сразу скажу, от тесноты ни Филия, ни ее маменька не страдали. И твари эти могли просидеть здесь и год, и два, если бы не Торн. Вон та кровь — кровь энсов. Здесь — кровь принца. Куда делась девчонка? За стеной была моя стража. Дыра в отхожем месте, прямо скажем, не для бегства. И голова не пролезет. Куда она делась? Не девчонка, так хотя бы Филия! Она ведь точно была дома, сам бургомистр приходил к ней и предупреждал, чтобы никуда не выходила. Будешь осматривать дом? Чего застыл-то? Я полы вскрывал во всех комнатах! На чердаке каждую пядь пыли вынюхал! Нет здесь никого!

Хопер стоял, смотрел на исцарапанную, некогда глянцевую поверхность стола и снова повторял про себя весть, донесенную ему Эйком: «И если он жить хочет или облегчение получить, пусть смотрит и слушает».

— Ау, — буркнул Шэк и постучал по столу. — Ты еще здесь, Хопер?

— Здесь, — показал на стол Хопер. — Здесь выход. Письмо лежало на столе или было приколото к нему?

— Приколото ножом, — нахмурился Шэк. — Вот след. А ты откуда знаешь?

— И на столе кроме этого письма ничего не было? — спросил Хопер.

— Ничего, — еще сильнее сдвинул брови Шэк. — Но ты на что намекаешь-то? Неужто не видишь? Стол врезан в плиту. Видишь клинья в пазах? Его и не сдвинешь с места. Его и не двигали, судя по всему, лет двадцать. Посмотри, он рассохся от времени. Ноги кованные, а верх-то дубовый!

— Да, врезан, — согласился Хопер. — Легкий, едва приметный отвод глаз, и вот уже обычный кованый столик кажется одним целым с тяжелой плитой.

— Так сдвинь его тогда, — обозлился Шэк. — Целый не целый, а двигать его пытались, когда обыскивали здесь все.

— Зачем же двигать, — вытащил из-за пояса нож и воткнул его в столешницу Хопер. — От подвижки записка не упала бы. А вот от наклона…

Стол наклонился неожиданно легко, стоило Хоперу сойти с плиты, но наклонился он вместе с оказавшимся не столь уж тяжелым основанием, обнажая темное отверстие в земле.

— Твою мать… — оторопел Шэк. — Неучтенный вход в соляные копи. Похоже и тоннель неучтенный. Вот и веревка, чтобы притянуть на себя люк. И кожаные отбивки, чтобы он не хлопал. И лестница внутри. А ведь Филия не выдала этот проход энсам. Не выдала! Тут ведь, главное, внутрь забраться. Выходов из копей за городом много, мы не все знаем.

— Не нужны мне выходы, — показал на надпись, сделанную мелом на обратной стороне люка, Хопер. — Вот, читай. «Хайборг. Трактир».

— Что же это получается? — нахмурился Шэк.

— Ничего не получается, — процедил сквозь зубы Хопер, потому что ясно чувствовал, что под этими двумя словами скрываются еще какие-то, но необходимость прочесть их вызывала у него злость.

— Чего ты замер? — не понял Шэк. — Хочешь спуститься?

— Нет, — мотнул головой Хопер, и вдруг ясно увидел проступающие на крышке люка руны, которые словно вплавлялись в его глаза: «Восемь и семь».

— Твою мать!

Вода стекала с лица на одежду, кажется, попала в нос. Шэк снова занес ведро, чтобы облить потерявшего сознание книжника, но Хопер уже зашевелился, встал на четвереньки, откашлялся, потом тяжело поднялся. Руку он почти не чувствовал, зато притухшая вроде бы боль понемногу начинала поджаривать его вновь.

— Ты болен что ли чем? — растерянно спросил Хопера Шэк. — Или припадочный? Предупреждай хоть! А если бы я тебя не подхватил? Так бы и нырнул в люк и шею сломал? Или затылком об стену. Вот как я тебя теперь к принцу поведу?

— Так и поведешь, — процедил сквозь зубы Хопер. — Что ты видел?

— Где? — не понял Шэк. — На люке? То же, что и ты. Хайборг. Трактир. Ты чего злишься-то?

— Тот, кто это писал, знал, что я прочту написанное, потому что никто другой не нашел бы этот ход. И мне это не нравится. Слишком похоже на засаду или что-то вроде того. Записку, кстати, положили уже после того, как Торна со спутниками взяли под стражу. Если ты здесь был, то считай, что ходил прямо над головами Филии и Гледы Бренин.

— И что же мне теперь делать? — развел руками Шэк.

— То что делал, то и делай, — отнял у него ведро и напился Хопер. — Надпись я сотру, и ты никому о ней не расскажешь. А теперь поспешим во дворец, скоро свечереет. День был тяжелым, а завтра мне уже снова в путь.

Четверка вошла во дворец со стороны южных ворот, которые смотрели на узкие улочки ремесленной слободы. Стража отсалютовала Шэку и не стала задавать вопросов, куда это он вместе с Эйком и Мушомом, напялившими на себя парадные кирасы, ведет незнакомца. Впрочем, Хопера было почти не видно за широкой спиной великана, а замыкающий четверку Мушом и здесь оказался всеобщим любимцем, называя каждого стражника по имени и одаривая пробегающих фрейлин восхищенными репликами.

Внутри покоев стражи было уже меньше, но Мушом вел Хопера и его спутников какими-то узкими коридорами, где стражи не было вовсе, зато пахло то кухней, то кожевенной, то конюшней, то еще чем-то, и в коридорах попадались только слуги. Наконец, переход закончился у винтовой лестницы, где Шэк приказал Мушому и Эйку остаться, а сам вместе с Хопером поднялся наверх.

Принц лежал на обычном ложе в келье, устроенной в одной из внешних полубашен дворца. Хопер сразу понял, что окна выходят на ту самую площадь, где еще ранним утром должна была состояться казнь. У постели сидела, опустив заплаканное лицо в ладони, пожилая женщина, о которой Шэк шепнул Хоперу на ухо, что сиделкой служит бывшая няня принца. Стены кельи были сложены из обычного камня, мебели, кроме пары табуретов, не было, и корзины, горшки и жестяные кастрюли, необходимые для ухода за беспамятным, стояли тут же, издавая тяжелый запах.

— Окно, — попросил Хопер. — Надо открыть окно.

— Пута! — окликнул сиделку Шэк. — Ты оглохла что ли?

— Что? — словно очнулась няня и тут же побежала, засеменила к окну.

— Давай, лекарь, — вздохнул Шэк. — Делай что-нибудь, а то не сносить не только тебе, но и мне головы.

— Делаю, — кивнул Хопер и под причитание няньки коснулся бледной, в цвет промытой морской водой и высушенной на солнце бумаги кожи принца, поймал чуть приметное биение жизни под этой бледностью, и уже после этого, не обращая внимания на всхлипывания сиделки, закрыл глаза и стал ощупывать грудь и руки распростертого перед ним молодого парня, пока не почувствовал что-то липкое и тянущееся, склеившее ему пальцы и медленно двинувшееся по его рукам.

— Ну, что скажешь? — спросил с тревогой Шэк.

— Скажу кое-что, — прошептал, не открывая глаз, Хопер. — Заклятие имеется, и наложено оно мастерски, но оно… очень опасное.

— Опасное… чем? — прошептал Шэк.

— Это заклятие смерти, — ответил Хопер.

— Так оно убивает его? — ужаснулся Шэк.

— Может убить, — кивнул Хопер. — Оно сохранило ему жизнь, не дало умереть сразу. Помогло телу впитать снадобья. Затем погрузило принца в глубокий сон, во время которого он должен выздороветь. Но слишком долгий сон, а этот наговор предполагает долгий сон, приведет к тому, что за исцелением последует изнеможение, а потом вполне возможно и смерть. Принц будет тратить самого себя на оздоровление, которое ему уже не требуется. Высохнет и угаснет.

— И ты можешь снять это заклятье? — прошептал Шэк. — Неужели Филия и в самом деле хотела убить принца? И почему она колдовала? У нее же нет ярлыка! Да и у маменьки ее, вроде бы нет… Вот ведь мерзавка…

— Нет, — качнул головой Хопер. — Не мерзавка. Но кто — не знаю. И убить принца она не хотела. И надпись на люке, и это колдовство сделано для меня, Шэк. И это, повторюсь, мне не нравится. Она, Филия, или тот, кто ее наставлял, знали, что я приду. Это весточка для меня, явно для меня…

— Так снимай быстрее заклятье! — яростно прошипел Шэк. — Забирай эту свою весточку!

— Не могу, — покачал головой Хопер, начиная задыхаться от ползущего по его рукам и груди к сердцу яда. — Теперь оно и на мне, и на Ходе. Я же говорю — это заклятье смерти. Я должен буду его кому-то отдать. Иначе оно нас обоих… может пожрать… Сейчас я упаду и буду лежать рядом с принцем. Задвинешь меня… под его ложе. Будь уверен, умрем мы одновременно…

— Так что же делать? — помертвел Шэк.

— Нужна… жертва, — усмехнулся Хопер и вдруг вспомнил не столь уж давний разговор с Аммой. Именно это слово его возмутило. А ведь она была права. Тогда, в Хмельной пади, случилось именно жертвоприношение. Через самоубийство. И о высоте, и о руке, и о невыносимой боли она тоже предупредила Хопера, а он полез на альбиусскую ратушу. Но она ничего не сказала о смерти при попытке исцеления принца. Или это что-то вроде полета комара, который глупо прорицать?

— Жертва? — побледнел Шэк. — Чтобы спасти Ходу, нужна жертва?

— О чем вы говорите? — вдруг произнесла женщина. — Объясните мне.

Шэк посмотрел на Путу так, словно при нем заговорило ложе или один из табуретов, но Хопер стиснул зубы и, стараясь не сбить дыхания, выдавил нужные слова:

— Отдала бы жизнь за него?

— А что, кто-то примет мою жизнь? — прошептала нянька. — Она же ничего не стоит…

— Ты с ума сошла, дура! — прохрипел Шэк. — Не знаешь, что говоришь! Надо найти! Найти кого-то… кого-то… Твою мать… И в темнице никого нет!

— Нет времени, — пробормотал Хопер. — Остались секунды. Ты уже не приведешь меня в чувство, Шэк. Никто в этом городе не приведет.

— Отдала бы, — выпрямилась женщина. — Он мне как сын.

— Ну, если только так… — прошептал Хопер и сквозь сковавшую его грудь немоту почувствовал то самое гадкое чувство, которое наполняло его и в предыдущие жатвы, и когда он видел умирающих нищих, и бесчинства храмовников, и все то, что казалось ему одной из оболочек его самого, или даже глубинной сутью всякого умбра, пусть и не совпадало ни на миг с тем, кем он хотел быть снаружи и изнутри. Он растопырил пальцы, выдохнул наговор-манку, ухватил что-то скользкое и гадкое, и защемив лоскут этой невидимой дряни, начал медленно тянуть его вверх, в сторону, к себе, от себя, освобождая и принца, и самого себя от накрывшего их холода, схожего с холодом смерти.

— А что мне делать-то? — всхлипнула нянька.

— А ничего, — ответил Хопер, взмахнул рукой и метнул скользкое и ужасное в ее грудь. Пута согнулась, словно Хопер метнул в нее камень. Стиснула руками грудь, в ужасе посмотрела на Шэка, на Хопера, забилась в тяжелом кашле, пустила ручейки крови изо рта и повалилась на пол.

— Милостивые боги, — прохрипел Шэк, глядя на бьющуюся в предсмертной агонии женщину. — А почему ты просто не бросил это в сторону… И что ты там бросил-то?

— Нельзя в сторону, — пошатнулся, присел на табурет Хопер. — Это заклинание подобно поганой болезни или паразиту. Обратно метнется. Или будет искать жертву, пока не изойдет ядом. Кого оно должно было настигнуть? Тебя? Эйка? Мушома? Короля?

— Но как же… Филия… — в бессилии опустился на второй табурет Шэк. — Я ж ее с детства знаю. Чтобы она такое…

— Не обязательно она, — ответил Хопер. — Заклятье могло лежать у нее сплетенным кем угодно долгие годы. Это ни о чем не говорит. К тому же, оно очень сильное. Очень. Я не знаю, кто бы еще мог сплести подобную гадость. В любом случае, только оно и могло спасти принцу жизнь. Сейчас куда важнее…

— Кто ты? — вдруг раздалось с постели. — Что здесь происходит? Где Торн? Где Гледа? Соп? Брет?

Бледный как тень, с трудом справляющийся с дыханием, принц Хода, приподнявшись на одном локте, смотрел поочередно то на Хопера, то на тело няни.

— Кто я? — задумался Хопер, как вдруг радостный шепот Шэка — «Ваше высочество, вы живы?» — прервался топотом на лестнице. В келью ввалились сразу и Эйк, и Мушом. Они были бледны и растеряны, и даже смотревший на них принц не заставил их улыбнуться.

— Ваше высочество, Шэк, Хопер… — прохрипел Эйк.

— Беда, — скорчил гримасу Мушом.

— Короля хватил удар, — кивнул Эйк и вдруг скривился, словно болью пронзило сразу все его зубы. — Не откачали. Умер сразу. Сейчас все лекари там. Топот во всех коридорах. Отправляют за принцем Тригом.

— Дед? — растерянно прошептал Хода.

— Послушай, — повернулся к Хоперу Шэк. — Времени на разговоры нет. У тебя есть полчаса, чтобы выбраться из города. Или меньше. Затем все ворота будут закрыты до возвращения принца Трига. И я ничего не смогу сделать.

— Выводи меня из дворца, — кивнул Хопер.

— Ты ведь Бланс? — чуть слышно прошептал Хода.

— Бланс? — не понял Шэк.

— Считай это моей детской кличкой, — качнулся Хопер. — Что вам угодно, ваше высочество.

— Сон, — скривился Хода. — Один и тот же сон. Женщина. Очень красивая женщина. С черными волосами. С глазами, которые пронзают насквозь. Она говорила со мной. Говорила одно и то же. Про тебя, Бланс. Ты должен пожать руку старому знакомому.

— Кому? — спросил Хопер.

— Не знаю, — выдохнул Хода и в изнеможении опустился на подушку.

— Что это значит? — спросил Шэк.

— Это значит, что принцу нужен отдых, хорошая еда и хорошее питье, — ответил Хопер. — Чтобы не повторялись кошмары. А теперь, я вынужден раскланяться.

Полторы недели потребовалось Хоперу, чтобы добраться от Урсуса до Хайборга. Полторы недели безумной боли, которая накатила на него после ворот Урсуса с такой силой, что он и книгу пророчеств, чтобы найти в ней восьмую главу и прочитать седьмой стих или седьмую часть, открыл лишь на третий день уже возле Могильного острога, но и открыв ее, не менее десяти раз пробежал глазами по строчкам, пока не уловил тягучий смысл нескольких предложений. Поблекшие от времени руны восьмой главы извещали Хопера о правилах изгнания демонов, но в самом стихе было сказано о другом: «Не то страшно, что захватывает пришлая мерзость плоть человека, а то, что и дух человека насилует, покоряет или изгоняет прочь, так что и изгнание демона не всегда способно вернуть человеку разум, следовательно, важно не только изгнать сущность, противную богу, но и сущность благостную удержать. Один лишь способ есть к этому, пусть он и труден, и почти невероятен — погрузить в сон несчастного, потому как во сне дух его у престола богов пребывает, и изнасилован, покорен или изгнан быть не может. Невероятность же этого способа заключается в том, что нельзя изгнать демона, не пробудив человека, или же тело его на смерть обречено будет. Но и убить человека нельзя, ибо демон готов будет вселиться в того, кто рядом. А если нет рядом достойного сосуда, то демон способен разделиться и вселиться в нескольких человек. Однако и то помнить следует, что сильный демон изгнан быть не может, если только он сам не покинет сосуд избранный им».

Хопер снова и снова перечитывал назначенный ему кусок текста, и все не мог понять, как он связан с его болью и с напастью, которая навалилась на весь Терминум? Да, случалось разное в первые годы после Кары Богов, бывало, что и выжившие в пламени катастрофы жрецы Храма Трижды Пришедшего изгоняли из тел людей, захвативших их умбра, неспроста оба выстроенных на пепелищах Терминума Храма истребляли прежнее учение, так и не поняв его силы, но теперь-то, что осталось от той силы? На что он рассчитывал, Хопер? На то, что еще лет десять, а то двадцать будет искать и изучать крупицы древнего знания, но нет у него уже этих десяти лет, а есть только боль и чернота, которая тянется к его чревному сплетению, прикрытому странным камнем лишь с одной стороны. Что хотел сказать ему этот всемогущий затейник седьмой частью восьмой главы еретической книги? Что он, Хопер, сам демон и должен быть изгнан из захваченного им сотни лет назад тела? Вряд ли это возможно, чем дальше по его руке ползла чернота, тем все больше Хоперу казалось, что он сам стал простым смертным, и обречен погибнуть вместе с порченной проклятием плотью. Да и нет уже и следа в этом теле прежнего хозяина. Или же речь шла о чем-то другом? Как связать в одно это поучение, собственное проклятие, ворожбу на альбиусской ратуше и вспыхнувшие там же слова — «Спящий просыпается. Следуй за болью. Спаси и спасешься». Или же каждая из этих фраз замыкается на другую? Первая — угроза. Вторая — путь. Третье — действие. Трижды пришедший. Трижды умерщвленный, трижды убитый, закиданный камнями пророк. Треугольник и круг на груди Хопера. Из плоти в плоть. Спасение от боли. Но нету спасения! Вот она боль, подбирается сверху, садится на плечи и долбит стальным клювом в затылок!

На четвертый день Хопер ушел к югу, благоразумно огибая Пепельную пустошь и неблагоразумно не прислушиваясь к сетованию дозорных, что гебонцы расшалились в окрестностях, и десятком опасно путешествовать, а уж в одиночку верная гибель, но ему словно везло. Он не встретил ни единой разбойничьей шайки, хотя следы их поганого промысла на дороге время от времени попадались. На двадцать первый день жатвы, через день после того, как Торн с найденной им дочерью и спутниками, переходили по вешкам вандилскую топь, Хопер вошел в трактир, расположенный у восточной башни неприступного замка Хайборг, и сел за стол в правом углу зала. Жаркое, как обычно в этом трактире, оказалось приготовленым на славу, народу было немного, но не нашлось никого из тех, кто мог бы его заинтересовать, и Хопер, скрипя зубами от приступов боли, крутил головой, удивляясь, что в стройном замысле по выманиванию его из Урсуса в Хайборг не отлажена самая главная часть. Ближе к вечеру он вышел на улицу, бросил медную монетку нищенке, что сидела у крыльца трактира с самого прибытия Хопера, а еще через час обнаружил себя сидящим на ее месте, потому как рыжий коротышка с удивительно знакомым лицом старательно тряс Хопера за плечо.

— Какими судьбами, приятель? — удивленно таращил глаза он на Хопера. — И чего ты делаешь на этом чурбане? Тут нищие обычно сидят. Или упился по случаю жатвы? А я-то думал, какому еще Хоперу Торн поручил розыск своей дочери?

— Ты как здесь, Раск? — вынырнул из пыточной бездны Хопер, ощупывая карманы. — Что это на меня нашло? И что там Торн? Ты видел его? Где? Что с ним? Я должен был встретить здесь его дочь!

— Это вряд ли, — расплылся в улыбке Раск. — Хотя бы потому, что Торн позавчера ее встретил собственноручно и собственноглазно и уже отбыл вместе с нею в Вандилский лес. Я сам его туда провожал. Ну, до края вандилской топи так уж точно. А теперь мне нужно разгрузиться в замке и возвращаться в Опакум, я пока пристроился интендантом. Правда ли, что ты ратушу обрушил в Альбиусе? Как там моя лавка?

— Какая лавка? — с досадой отмахнулся Хопер. — Ах, лавка. На месте лавка, заправляет там или заправлял сам Коронзон, но ничего ему там не нужно, хотя ящики твои он все обыскал. Со мной что-то не то. Словно околдовали меня. Да так, что я и не почувствовал.

— Да, — прищурился Раск. — Что-то есть такое. И колдовство какое-то тонкое, и не разглядишь его. Ну точно. Да оно и растаяло уже почти без остатка. Кто это тебя?

— Да бабка какая-то, — с удивлением пробормотал Хопер и вдруг схватился за распущенную завязь мешка. — Твою же мать!

— Что случилось-то? — поднял брови Раск. — Меч, посох, все на месте. Кажется, и кошель висит на поясе. Что пропало-то?

— Книга, — с досадой и изумлением прошептал Хопер. — Очень важная книга.

— Ну что я могу сказать, — пробормотал, озираясь, Раск. — Времена нынче трудные. Ты посмотри на дорогу. Видишь — подводы, подводы, подводы. Беженцы из Фриги. Каждый зарабатывает так, как может. А книги всегда были дороги. Вот сегодня с утра ко мне пристала одна вандилка. Сказала, что точно знает мою судьбу. Я ее, конечно, отогнал бы, но она вцепилась в меня как репей. И знаешь, явно была в ладах с магией. Вот только коснулась пальцем и тут же выдала мое настоящее имя. Так и сказала, так ты Чирлан или Раск? А потом еще что-то, гадала у меня по руке, ну и утащила кошель, не без этого. А я-то губы распустил, она мне столько наговорила. И лавку мою в Альбиусе вспомнила, и в Оде, и во Фриге, хотя во Фриге я свою лавку уже лет восемьдесят как продал…

— Подожди, — остановил Раска Хопер. — Как ты думаешь, могу ли я назвать тебя старым приятелем?

— Конечно, — кивнул Раск. — Ты даже и выпить со мной можешь. Ну а кто у тебя еще старее из приятелей? Никого. Ну, Карбаф, но он вечно то с женами, то с детьми. Ну, Оркан. Он в Долине милости. А больше и нет никого. Ананаэл, Эней, Коронзон — нам не приятели. Ну а Амма — сам понимаешь.

— На какой руке она тебе гадала? — спросил Хопер.

— На правой, на какой же еще? — не понял Раск. — Ты что, присказок этих не знаешь. Левая рука — как хочешь, чтобы было. Правая — как будет на самом деле. Плела… разное.

— Пожми мне руку, — попросил Хопер.

— Ты о чем сейчас? — удивился Раск.

— Просто пожми мне руку, — настоял Хопер.

— Да хоть обе руки, — пробурчал Раск, протянул руку, ухватился за ладонь Хопера и тут же бросил ее, заорал от боли, стиснув предплечье и задирая рукав к плечу. Чуть выше запястья правой руки Раска на глазах вздувался или ожог, или нарыв.

— Что это, мать твою! — едва не визжал Раск, заставляя оборачиваться на него проезжающих мимо трактира возниц. — Что ты ты наколдовал, Хопер? Что это у меня?

— Камень, — прошептал Хопер, доставая нож и снимая с пояса флягу с пойлом. — Дай сюда руку, и не ори. Сейчас твоя боль утихнет, чего не могу сказать о своей боли.

— Какого демона! — подпрыгнул на месте от злости коротышка и вдруг замер, рассматривая крохотную ссадину на месте страшного гнойника. — Что это было, Хопер?

— Камень, — в изнеможении прошептал тот, рассматривая глянцевую гранитную фасолину, и вдруг рванул полу котто, сунул под одежду руку с ножом, едва ли не глядя, вскрыл второй нижний угол треугольника на собственной груди и сунул, опустил, вставил в рану камень, не сомневаясь, что она затянется за секунды.

— Ты что творишь-то? — вытер со лба липкий пот Раск. — Какого демона? Это ты или гадалка? Что это было? Ты можешь мне хотя бы что-нибудь объяснить?

— Из плоти в плоть, — прошептал Хопер. — Из плоти в плоть. Следуй за болью. Спаси и спасешься. Спящий просыпается. Кто он? Чем он опасен? И кого я должен спасти?

— Хопер, — прошептал Раск. — Бланс! Ты свихнулся? Что с тобой? У тебя кровь идет из носа!

— Все-таки человеческие тела так несовершенны, — пробормотал Хопер, вытирая хлынувшую на лицо кровь. — Лучше ты мне объясни. Что тебе сказала гадалка?

— Да ничего она мне не сказала, — сплюнул Раск. — Сказала, что отправится во Фригу и обязательно там кому-нибудь погадает. А что с твоей рукой?

— Это длинная история, Раск, — пробормотал Хопер, радуясь отсутствию боли. — И она еще не окончена.

Глава шестнадцатая. Хозяйка меча

«Нити сходятся, если не рвутся…»

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Оркан схватился за сердце на второй день пути. Уже и путь рядом с разбойничьим вожаком казался привычным, и девичьи радости по поводу новой одежды поутихли, когда Оркан вдруг побледнел и начал хватать ртом воздух, как рыба выброшенная на берег. В тот же самый миг, когда волной непонятного жара обдало и Ло Фенга. Еще торчали за спиной темными зубцами Геллские пики, все также сливались с облачным небом Молочные горы, словно маленький отряд не приблизился к ним ни на лигу, а седой предводитель вдруг заскоблил сухими пальцами грудь, затем ударил сам себя кулаком по ребрам и, наконец, приник к шее коня.

— Что с тобой? — метнулась к нему Фаре.

— Дышу, — усмехнулся разбойничий воевода, медленно выпрямляясь в седле и поблескивая испариной на лбу. — Разве я не говорил тебе, что со мной это бывает? Не сдохну, не волнуйся. О другом нутро рви. Одумайся, Фаре, никто не владеет тобой кроме тебя.

— Разберусь, — прошипела Фаре, зыркнула на Ло Фенга и придержала лошадь, чтобы остаться вместе с сыном Эфом — гибким и тонкокостным чернявым парнем в хвосте отряда.

— Странно, — пробормотала Рит, которая вместе с Ло Фенгом держалась близ Оркана. — Я тоже что-то почувствовала. Сердце не заболело, но словно комок в глотке встал, ни проглотить, ни выплюнуть. Странное ощущение. Что стряслось?

— Стряслось? — услышал ее слова Оркан. — Разве это стряслось? Вот когда кровь идет из носа, из глаз, из ушей, горлом — вот это стряслось. Бывало со мной и такое, давно уже, правда. А так-то — ничего особенного — просто излишняя чувствительность.

— И все-таки, — не унималась Рит. — Лиса говорила, что ты особенный. Что ты почувствовал?

— Да уж, — хмыкнул Оркан. — То, что я подгребал под себя разбойничий люд с половины Терминума и управлялся с ним, ее не удивляло, а то, что пару раз за сердце хватался, восхищало донельзя. Все, кто под камнями, или те, кто при камнях, назначены служить менгирам, все повязаны друг с другом. Есть, правда, дар и иного рода, вот та, к которой мы идем, в прорицании и чутье одна из лучших, да и тот чудак, что оружие ей принес, тоже подобен кристаллу чистой воды, хотя сам и не может оценить собственной силы, а мы лишь поплавки на поверхности воды. Вздрагиваем, а что за рыба попала в сети, можем только гадать. Откуда в тебе камни, Рит?

— Ниоткуда, — пробормотала Рит, бросив быстрый взгляд на Ло Фенга. — Просто есть и все. Откуда ты знаешь?

— Ну, я тебя чужими тайнами делиться не заставляю, — засмеялся Оркан. — Ты ведь и без камней многое могла. Редкий дар — ощущать сущее. И бабка твоя такая же. Но спорить не стану, в отверстую рану легче влетает, чем в сомкнутую плоть.

— Ничего не поняла, — призналась Рит.

— Вот ведь, девичья порода, — вздохнул Оркан. — Говоришь, как есть, таращится, словно птичья мелочь у мерзлой корки. Все растолочь, да в клюв вставить надо. В тот миг, когда я за сердце схватился, а у тебя комок в горле встал, у твоего друга эйконца каждый камешек в теле словно уголь на ветру раскалился, но он даже не дрогнул. Или ты думаешь, что я твои три ожога не почувствую? Три камня у тебя на груди. Раны свежие, чуть затянулись, еще и не зажили толком, потому ты и не поняла, то ли весть какая в стриксы ударилась, то ли шевельнулась неловко. А комок в горле, это уж наследие Лисы. Она всегда была словно шелковый лист. От любой капли прозрачной становилась.

— Так и есть? — посмотрела на Ло Фенга Рит.

Эйконец не сводил взгляда с Оркана. С первой секунды знакомства Ло Фенга не оставляло ощущение, что он видит перед собой птицу, зажатую в кулаке. Только кулак тот был огромным, и скрывался в нем смертоносный орел.

— Так и есть, — ответил за эйконца Оркан. — Когда твой приятель развоплотил жнеца ударом знака инквизитора, инструктированного стриксами, у меня носом кровь пошла. Когда прострелил его жертвенным камнем, я отделался сердечным ударом. Теперь что-то похожее. Но легче.

— Кто-то еще развоплотил жнеца? — спросил Ло Фенг.

— Несомненно, — рассмеялся Оркан. — Терминум переполнен героями, которые низвергают богов и их лучших слуг. И делают это раз в неделю, не реже. Забудь об этом, парень. Тебе просто повезло. Да и, кажется мне, не был твой противник во второй раз жнецом. И не потому, что ты забрал у него меч. Меч был не его, он бряцал им как трофеем, не понимая, что в ловушку попал с этим мечом. Ты забрал у него другое — кураж. Зато дал ему взамен ненависть. Такую ненависть, что она со временем затмит любой кураж. Он еще доберется до тебя. И мне очень бы хотелось, чтобы он об этом пожалел. Поэтому и еду с вами. И, конечно, чтобы спасти своего сына.

— Подожди, — замотала головой Рит. — Я, конечно, словно птичья мелочь у мерзлой корки, но не все понимаю. Откуда ты знаешь… подробности про жнецов? Я ведь не рассказывала ничего! Разве можно объяснить это только твоим даром? Разве дар дает мудрость?

— Ничто не дает мудрость, — оглянулся, нашел взглядом сына и насупленную Фаре в хвосте отряда Оркан. — Ни какой-либо дар, ни возраст. Прожитые годы дают опыт, знания, прикладывают о скалы, наделяют синяками и шишками, но мудрости от них не дождешься. Она словно семя, которое падает на каждого, но почему порой не всходит — загадка. Иногда схватывается на голых камнях, а иногда сгнивает в плодородной земле. И никто не может этого объяснить. Скажи, Рит, ты хорошо помнишь, как явился жнец?

— Я была не в себе, — скрипнула зубами Рит. — Висела распятая на стене между железными штырями. И мечтала умереть от ужаса, а не от боли. Но жнеца помню. Что ты хочешь узнать?

— Всякий жнец как и хороший меч, нуждается в ножнах, — объяснил Оркан. — Ты видела ножны этого жнеца?

— Я видел, — подал голос Ло Фенг. — Это был храмовый воин по имени Накома. Он отличался от прочих высокомерием и бахвальством. И тем, что был заметен.

— Атраах, — засмеялся Оркан. — Только он, и никто другой. Ну что же, не самый опасный противник, но все равно смертоносный. Ты лишил его выпестованного тела, и он захватил первое попавшееся? Но лишился и его. Что ж, теперь он будет более осмотрителен и куда более опасен. А теперь запомни главное. Вот у тебя в отряде есть рыжий воин по имени Руор. Паллиец. Он, конечно, говорит, что рыбак, но у паллийцев нет разных слов для обозначения рыбаков и воинов. Это одно и то же. Так вот, паллийцы противоположны эйконцам. Не мне тебе объяснять, но всякий эйконец стремится стать воином покоя. Опуститься в пустоту и почувствовать ветер вечности. И парить в нем подобно степному орлу. А паллийцы ищут силу на пути хаоса и бешенства. Кто-то сам наполняет себя неистовством, кто-то использует для этого храмовую плесень или синие грибы, кто как. Так вот, твой жнец подобен паллийцам. Это пламя, которое сжигает. И когда ты развоплотил Атрааха во второй раз, он уже не был пламенем. Так… огоньком. Который, тем не менее, мог уничтожить и тебя, и тысячу таких как ты, если бы не твоя хитрость.

— Я же не рассказывала тебе! — прошептала Рит.

— Прости, — развел руками Оркан, — ты думала об этом. Причем ночью, когда сон смежил веки твоим спутникам, и сущее успокоилось. Я не обладаю даром читать мысли, но приглядываться к зеркальной глади бытия — способен. В минуты покоя в нем отражается все.

— Будь я проклята, — покачала головой Рит.

— Не тяни на себя проклятье, — погрозил пальцем девчонке Оркан. — Но помни, не стоит думать, что сраженный враг был обречен на гибель. Он мог уничтожить эйконца, просто Атрааху не повезло.

— Мог, но не уничтожил, — проговорил Ло Фенг.

— Скорее всего, ты воин покоя, — заметил Оркан.

— Был им, — разомкнул сухие губы Ло Фенг.

— Нельзя перестать быть тем, кто ты есть, — покачал головой Оркан. — Когда Атраах был Накомой, он не был жнецом. Таких называют наездниками, вестниками, слугами богов. И не все из них становятся жнецами. Когда я схватился за сердце, я почувствовал, как кто-то подобный Накоме, но не жнец, потерял свое тело. Кто-то убил его тело. Где-то в той стороне. Возле Фриги, наверное.

— И что же… дальше? — не поняла Рит. — Получается, что я тоже почувствовала?

— Мы все под камнями или при них, — повторил с усмешкой Оркан.

— Ты тоже наездник? — спросил Ло Фенг.

Оркан посмотрел на эйконца, словно уличил того в чем-то постыдном, растянул в презрительной улыбке полные губы, но ничего не сказал.

— Почему же тогда ты рассказываешь нам все это? — нахмурился Ло Фенг.

— Чтобы вы знали то, что вам может пригодиться, — пожал плечами Оркан. — Да и почему бы не рассказывать? Я рассказывал многим. Где они? Их прах давно уже смешался с землей.

— Подожди, — скорчила гримасу Рит. — Но если «мы все под камнями», то под каким камнем ты? Какому менгиру ты служишь?

— Под тем, который иногда использует твоя бабка, — опустил голову Оркан. — Да, ты угадала, я говорю о блуждающем менгире. Я служу ему и я привязан к нему, Рит. И поэтому прошу о помощи. Я не могу покинуть Долину милости. Моему сыну угрожает опасность. Некоторые из нас убивают таких как он. Охотятся на них. Мало кому удается выжить. Надо отвезти моего сына в Вандилский лес. Там есть менгир, который сможет стереть с него отметки родства. После этого он сумеет скрыться. Должен суметь. Мать ему поможет. Фаре с юга.

— Но ведь если ты такой же как… — замялась Рит. — Ты смог бы защитить его сам! Даже от жнеца!

— Спроси своего друга, — скрипнул зубами Оркан. — Много ли эйконцев смогли бы защитить своих детей от жнеца, если бы он возжелал их убить?

— Эйконцы не служат своим желаниям, — прошептал Ло Фенг.

— Все меняется, — пробормотал Оркан. — И прежде всего внутри тебя, воин покоя.

Налетевший ветер прошуршал поднятой пылью, засыпал семенами степной ивы, донес запах паленой плоти со стороны оставленной за спиной деревни. Ло Фенг закрыл глаза. Пройдет еще месяц, и Долина милости поблекнет от жары. Останутся только рощи и луга вдоль узких речек.

— А что происходит, когда наездник находит новое тело? — после долгой паузы спросила Рит.

— Обживается, — щелкнул пальцами Оркан, словно подбирал подходящее слово. — Изгоняет не только дух прежнего владельца, но и его отзвуки в руках и ногах. Избавляется от болезней, чистит свой новый дом и чаще всего постепенно меняет его облик. Точнее, облик меняется сам. Плоть подчиняется духу. Если приложить к этому некоторые усилия, это можно сделать быстро. Жнецу будет достаточно нескольких дней. Так что Накома скоро опять станет Накомой.

— Сколько детей у… вестников? — спросил Ло Фенг.

— Я знаю только об одном, — проговорил Оркан. — Его зовут Эф, и он славный парень. Но если ты хочешь узнать, передаются ли способности вестников или, как мы называем друг друга — умбра, детям, то я тебе не отвечу. Одно совершенно точно — они обычные люди. Но некоторых не устраивает даже это.

— Поэтому ты помогаешь нам? — подала голос Рит. — Потому что тоже любишь обычного человека?

— А ты любишь кого-то? — усмехнулся Оркан.

— Лису, — смутилась Рит.

— Она еще не выпорола тебя за то, что ты одна отправилась во Фризу и едва не погибла там? — спросил Оркан.

— Не успела, — еще гуще покраснела Рит. — Она, конечно, не ударила бы меня, но нашла бы способ наказать. А что, она жаловалась?

— А кому ей еще жаловаться? — развел руками Оркан. — Ведь мы с нею старые друзья. Хотя, Фаре почувствовала, что когда-то были не только друзьями. От того и злится. А ты не красней в третий раз, Рит. Ты не моя внучка. Может быть, к сожалению.

— Злится только поэтому? — спросил Ло Фенг.

Оркан придержал лошадь у старой мельницы, от которой остался только фундамент и часть сгнившего сруба, упавшего в обмелевшую до песчаного переката речушку, оглянулся, окинул взглядом весь отряд, снова высмотрел чуть отставших Эфа и Фаре и произнес вполголоса.

— Ты ведь все понял, эйконец? Она еще остынет. Но я все же попрошу тебя. Не убивай ее, когда она попытается убить тебя. Хотя она очень хороша. Очень. А теперь готовьтесь к схватке.

— Кто должен напасть на нас? — встревожилась Рит.

— Энсы, — потянул из ножен узкий и серый клинок Оркан. — Во всякую жатву они словно псы ищут менгиры. Те, кому выпадает блуждающий, неизменно выходят на меня. Но не думайте, я не исцеляю, так что никаких прикосновений. Фаре! Возьми Эфа за шиворот и держи так крепко, как сможешь! Если начнет брыкаться и рваться в схватку, отвесишь ему… Впрочем, не мне тебя учить.

— С какой стороны? — произнес Ло Фенг, оглядываясь.

— По воде, — прошептала Рит. — Слышишь?

Ло Фенг ничего не слышал. Ни топота лошадиных копыт по песчаному дну, ни плеска воды, но, взглянув на Рит, словно почувствовал чуть слышный гул в скрытом между стропил заброшенного дома осином гнезде.

— Вода их выдает, — кивнула Рит. — Две лиги выше по течению.

— Энсы, — повысил голос Ло Фенг. — Руор! Дум! Сли! Вместе со мной к мельнице. Надо растащить бревна по отмели, чтобы энсы спешились. Остальные… Кенди, ты все знаешь. Твой этот берег. Шаннет — возьмешь потом Руора, Дума и Кшаму и будешь ждать на том берегу в ивняке. На все у нас пять минут.

— Подожди! — возмутилась Кенди. — А мне кто останется? Сли и Трайд?

— А чем я плох? — выпятил грудь Сли.

— С тобой останусь и я, и Рит, — успокоил воительницу Ло Фенг. — Извини, эйконец в отряде только один.

— А ты? — посмотрела на Оркана Шаннет.

— Я подожду в реке, — улыбнулся тот, рассматривая отблески солнца на сером клинке. — В конце концов, это мои гости.

Энсы не заставили себя ждать. Их было полтора десятка, и белые маски на их лицах уже не казались карнавальными, хотя Ло Фенгу немало приходилось видеть масок на летних празднествах в Водане. Эйконец коснулся плеча Кенди, вышел из-за фундамента и двинулся к Оркану, который стоял посредине переката и глубокомысленно подрезал серым клинком ногти на левой руке. Стоявший на другом берегу реки за толстым стволом ивы Кшама медленно расшнуровывал завязи на черной маске.

— У них особенные мечи, — заметил Ло Фенг, глядя, как энсы оставляют лошадей и выстраиваются в линию.

— Ланши, — пожал плечами Оркан. — У них есть как недостатки, так и преимущества. И неплохая сталь, я ковал ее в свое время, собирая обломки. Мой нынешний меч выкован из нее. Но оставь мысли о том, что можно подобрать перстни и какой-то из мечей отзовется. У каждого меча только один хозяин. Иначе не может быть.

— Это ведь магия? — спросил Ло Фенг.

— Все магия, — ответил Оркан. — Эта вода, небо, земля. Зелень травы, птицы в облаках, красота Рит или Шаннет, Кенди или Фаре. Но мы отчего-то называем магией только то, что-то подчиняется нашей воле. А если видим, как чужой воле подчиняется то, что не замечает нас, называем это чудом. Не завидуй этим мечам. Возможно, они сделаны злом для извлечения зла.

— Возможно? — не понял Ло Фенг. — Но ведь кто-то раздал их? Выковал? Подобрал каждому хозяина?

— Не все, что происходит, изначально назначено ко злу или к добру, — пояснил Оркан. — Возможно, кто-то варит вкусную похлебку, но некто опускает в нее каплю яда. Некто неизвестный. Он зло? А если эта похлебка назначена для пропитания еще большего зла?

— То есть, ты не знаешь? — уточнил Ло Фенг, вынимая из ножен меч, потому что энсы двинулись по перекату к ним.

— Я и не должен все знать, — вздохнул Оркан. — У тебя ведь нет глаз на затылке, но это тебе не мешает жить?

— А что там? — обернулся Ло Фенг. — Что у меня за спиной, когда я гляжу вперед?

— Ничего, — рассмеялся Оркан. — Разве только полнота сущего?

Воины в белых масках взметнули перед собой эфесы летучих мечей, и их клинки зашелестели, как ножи в корзинке у уличного точильщика. Было в этом что-то не просто ужасное и чужое, но и совершенное.

«Хотелось бы посмотреть эйконский боевой танец с мечом с использованием ланша, — подумал Ло Фенг, двигаясь в сторону от Оркана, — хотя бы ради полноты сущего», — но уже в следующую секунду он отринул все мысли и чувства.

Сначала его хотели сразить на расстоянии, но эйконец отразил все стальные проблески, что пытались найти брешь в его обороне, и тогда энсы ринулись на него, не зная, что получат удар в спину в тот миг, когда первый же их клинок окажется скрещен с клинком Ло Фенга. Эйконец бросился вперед за мгновение до стычки. Он отбивал один за одним удары, которые казались ему медленными, словно струи воды под ногами. Оборачивался вокруг себя. Чиркал острием клинка по незащищенным животам, по маскам, по плечам врагов, и словно кто-то нашептывал ему на ухо — они избалованы. Ужасом, который связан с их прошлым и их масками. Собственным оружием, которое кажется непобедимым. Легкостью, с которой удается убивать тех, кто не способен сопротивляться. Но пройдет всего лишь несколько дней, случится несколько схваток, и те из чужаков, что выйдут из них, станут стократ опаснее, потому что вспомнят все, ради чего они были вооружены и преисполнятся не только холодом, но и жаждой. И поэтому не должен уйти ни один.

— Все! — закричала Шаннет.

Энсы были сражены. Там, где Ло Фенг оставил Оркана лежало их с полдюжины, а остальные были разбросаны поодаль, отмечая путь Ло Фенга и атаку его отряда. Кенди и Сли сноровисто обыскивали трупы, Кшама мрачно поднимал одну за другой маски и рубил их. Рит, присев прямо в воду, держала на коленях голову Трайда. Он был мертв, но в глазах его застыли не ужас и боль, а удивление и обида.

— Давай я отнесу его, — мрачно бросил подошедший Дум. — Руор уже копает могилу. Нас снова стало меньше.

— Даже не успел добежать до противника, — выпрямилась Рит. — Осколок прилетел к нему за десять шагов. Разорвал гортань и, наверное, вернулся к хозяину.

— Встретил смерть лицом к лицу, — кивнул Дум.

— Все хозяева мертвы, — заметил Ло Фенг. — Больше никто не ранен?

— Не знаю, — покачала головой Рит. — Кажется, нет. Мы толком и не успели войти в схватку. Жаль, что ты не видел, как сражался Оркан. Он был очень хорош. И жаль, что он не пойдет с нами дальше. После того как мы доберемся до той хозяйки. Так ты убьешь его жену?

Ло Фенг посмотрел на берег. И Эф, и Фаре сидели в седлах и смотрели на окрашенные кровью струи реки. На лице Эфа застыл гнев, Фаре была холодна.

— Я бы не задерживался, — крикнул с другого берега Оркан. — Таких ряженных в долине немного, но полно геллов и фризов. Если их будет толпа, никакое умение не поможет. Трупами забросают.

— Есть немного стриксов, — крикнула Кенди. — А то одной мазью жив не будешь!

— Жив не будешь, — повторила вполголоса Рит. — Не добрался Трайд до своих внуков.

Отряд вышел к подножью Молочных гор к полудню четвертого дня. Белые пики были скрыты в облаках, но и то, что открывалось взору, можно было разглядеть, только задрав голову. За спиной остались двести лиг равнины, которая отсюда казалась необъятной. Лишь темные зубцы геллских пиков отмечали горизонт. Здесь же раскидывали кроны столетние дубы, а чуть выше сливались в непроходимый хаос скалы и заросли берканского кедра.

— Благословенная земля, — отметил Оркан. — Когда-нибудь здесь поднимутся города, расцветут села, заколосятся поля. Если, конечно, вся эта равнина от Фризы до Берканы не превратится в одну сплошную Хель. Мы пришли. Поднимайтесь по каменной осыпи вон к тому ельнику. Там есть и родник, и комарье не слишком донимает. Думаю, что половина дня на отдых у вас будет.

— На отдых? — не поняла Кенди. — Мы будем кого-то ждать?

— Со мной пойдут эйконец и Рит, — сказал Оркан. — Тут довольно далеко, но тот человек, к которому мы направляемся, не только не любит шумных компаний, но и блюдет сохранность своего убежища. Для нее и так будет неприятным сюрпризом, что мы узнали о нем. Хотя, думаю, она нас уже ждет. Да и надо же ей показать, кто хозяин Долины милости? Или, — Оркан нашел взглядом Фаре, — был хозяином Долины милости. Прощай.

— Прощай, — кивнула Фаре и подтолкнула сына. — Обними отца.

Эф спрыгнул с лошади и подбежал к Оркану, тот наклонился и, обхватив его одной рукой, поднял.

— Ну, все. Будьте осторожны. С этой стороны много геллов. Не разводите костер без особой нужды. Кто там у вас старший без Ло Фенга? Кенди? Присматривай за моей женой, Кенди. А Эф, — Оркан поставил его на землю, — присмотрит за собой сам. Пойдемте, — обернулся к Рит и Ло Фенгу Оркан. — У нас мало времени, тем более часть пути лошадей придется вести под уздцы.

Им пришлось миновать и ельник, и еще одну дубраву, пока Оркан не дал знак спешиваться и, продравшись сквозь заросли можжевельника, не вывел их и в самом деле на едва приметную тропу, которая впрочем то и дело исчезала, обращаясь нагромождением камней. Между кедровых ветвей проникали лучи солнца, где-то в валунах звенел ручей, под ногами шуршала хвоя, над головами заливалась звоном какая-то птица, и Ло Фенгу казалось, что он как в детстве убежал из дома в горы и лезет на самую высокую из них, чтобы проверить, правда ли с ее вершины можно обозреть весь остров Теней? Увидеть море со всех сторон. Так и не забрался ни разу. Не хватало дня, всякий раз приходилось возвращаться назад. Да и легко ли это, если на вершине той горы круглый год лежал снег?

— Выдает нас, — засмеялся Оркан щебечущей пичуге. — Тут уж никакое прорицание не нужно. Слышали, что Долину милости называют так потому, что милости от нее не дождешься? Вранье. Эту самую милость она готова раздаривать щедро и без счета. Чистые реки и родники, леса, луга. Все есть, чтобы строить дома и рожать детей. Если бы не люди…

— Ты говоришь так, как будто сам не человек, — проворчала Рит.

— Интересное замечание, — остановился Оркан. — А ведь я и в самом деле чувствую себя человеком. И уж во всяком случае находил человека порой в таких мерзавцах… Хотя, чаще всего мои поиски оканчивались неудачей. Здесь оставляйте лошадей.

— А ты? — не поняла Рит.

— Я пойду наверх с лошадью, — объяснил Оркан. — Если сговоримся, то останусь здесь. Это особенное место. Здесь меня никто не найдет. Уж во всяком случае, никто не прозреет. Адна, конечно, была здесь, но вряд ли она вернется…

— Адна? — не поняла Рит.

— Тебе не нужно этого знать, — помрачнел Оркан. — Живи спокойно. Лучше думай о том, что мы можем больше не увидеться.

— Поэтому ты прощался? — спросила Рит.

— Лишний раз попрощаться не зазорно, — засмеялся Оркан, затягивая шнур камизы. — Особенно, когда помнишь, скольких близких ты потерял, так и не попрощавшись с ними. А ведь здесь прохладнее, чем внизу. Идем. Мы уже близко.

— Подожди, — попросила Рит. — Раз уж ты остаешься… Ты обмолвился насчет слуг богов. Если есть слуги, значит, есть и господа? Где они, боги? Есть ли они на этой земле? И почему они терпят это?

— Понимаешь, — Оркан замер, глядя куда-то за спину Ло Фенга. — Если бы я знал ответ на этот вопрос, я бы ответил еще твоей бабке. Все, что я могу сказать, так это лишь то, что те, кто затевают жатву, подобны тем, кто мучает собаку, надеясь, что хозяин услышит ее визг и явится, проснется. Богов нет. Или они спят. Понимай, как хочешь. Но чтобы тебе было легче, пойми, никто не осязал их так же, как я вас здесь на склоне. Нельзя обнять гору. Нельзя шептаться с ураганом. Боги — это ощущения, чувства, голос, свет. Это невозможно описать. Можно описать лишь отсутствие богов.

— И каково оно? — прошептала Рит.

— Это невыносимо, — так же тихо ответил Оркан.

Еще через час они выбрались на крохотное плато, где Ло Фенг с удивлением обнаружил среди руин маленький домик, оголовок колодца, загон для скота, лошадь, жеребенка, двух огромных псов и стоящую между них беловолосую женщину, которая была ни высока, ни молода, ни слишком красива, но подобно Оркану казалась солью земли, на которой она стояла. Но не это заставило Ло Фенга замереть при взгляде на незнакомку. Она была неотличима от вырезанного из белого мрамора изваяния, стоявшего у входа в Храм Змеи Острова Теней.

— Давно знаешь о моем убежище? — спросила она проводника Ло Фенга и Рит.

— Да уж года три, — пожал плечами Оркан. — Ты бы, Амма, потише камни тесала для своего домика. Или думаешь, я хоть что-то упущу на этой равнине? Знала бы ты, какие орехи добываются с этих кедров!

— Значит, не Бланс меня выдал, — поняла Амма. — И не… Впрочем, ладно. А про орехи я знаю. Надавила уже и масла, и так запасла. Ты ведь, как я поняла, рассчитываешь здесь отсидеться?

— А ты, судя по мешку за плечами и оседланной лошади, собираешься отсидеться в другом месте? — улыбнулся Оркан. — А что будешь делать со скотиной?

— Думала отпустить, — ответила Амма. — Жеребенок бы побежал за матерью, а псы… Не знаю.

Она смотрела на Оркана, но Ло Фенг понимал, что незнакомка видит все, и уже заметила и эйконские узоры на его щеках, и странный сверток у него за спиной, и даже знает, что ее ожидает торг.

— Кто-то потерял тело пару дней назад? — прищурился Оркан.

— Да, но я не знаю, кто это был, — кивнула Амма. — Я же не Бланс. Но потерявший уже нашел новое тело. И нас по-прежнему тринадцать.

— Почему ты уходишь? — спросил Оркан.

— Гости зачастили, — отчего-то поморщилась Амма, словно говорила не то, что хотела сказать. — Конечно, может быть, никто из вас не болтун, но даже из прочного мешка высыпается зерно. Рано или поздно я найду другое место. И о нем никто не будет знать. Чего ты хотел, Оркан? Не скрою, я прозревала, что ты живешь в моем домике, стрижешь моих овец, но не могла понять, когда это случится, и случится ли вовсе? Слишком все туманно.

— Это чистое место, — кивнул Оркан. — Его трудно прозревать. Даже изнутри. Во всяком случае, я надеюсь на это. Ты же знаешь, у меня нет твоих талантов.

— Ты всегда прекрасно обходился своими, — не согласилась Амма. — Чего тебе нужно? Зачем ты привел сюда людей, если хочешь остаться здесь?

— Ты все поймешь… — пробормотал Оркан. — Нам нужно то, что оставил тебе Бланс.

— Откуда ты знаешь, что он мне оставил? — напряглась Амма.

— Только мне это и может быть известно, — развел руками Оркан. — Неужели ты еще не поняла?

— Так ты не только кузнец… — прошептала Амма.

— Да, — кивнул Оркан. — Это я сделал ножи. Давно. Не тогда, когда они нашли свои цели. Но пригодились они именно тогда.

— И сколько их было? — прищурилась Амма.

— Четырнадцать, — ответил Оркан. — Хотел сделать семнадцать, но менгира хватило только на четырнадцать. Это, знаешь ли, не совсем ремесло, это все-таки больше магия… Да. Пришлось потрудиться.

— Почему не двадцать? — спросила Амма.

— Никогда не доверял этой троице, — улыбнулся Оркан. — Да. Ананаэлу, Энею и Коронзону. Впрочем, не получилось и семнадцати.

— Когда? — спросила Амма. — Когда ты их сделал?

— Какая разница? — нахмурился Оркан.

— Хотелось бы понять собственные ощущение, — пробормотала Амма. — Тебе кто-то помогал?

— Ты же прекрасно понимаешь, что один бы я это не потянул, — рассмеялся Оркан. — Тут умения недостаточно. Но те, кто помогали, пусть говорят с тобой сами. Все мы так или иначе пострадали в тот день. А тех, кому эти ножи были предназначены, нет уже семьсот лет. Но дело даже не в этом, повторить это невозможно. Понимаешь? Нет ни сил, ни материала, ни желания, если уж на то пошло.

— Где четырнадцатый нож? — спросила Амма.

— Не знаю, — стал серьезным Оркан. — Тот, кому я его доверил, не должен раскрывать мне место. Хотя я подозреваю, что… он давно уже утрачен. Может быть, утерян навсегда.

— Но зачем? — не поняла Амма. — Зачем было их делать? Кто надоумил тебя?

— Ананаэл, — ответил Оркан. — Когда он пошел с горящими глазами по уцелевшим селениям, когда начал заполнять глупыми или украденными мудростями свой бессмысленный Каменный завет, когда начал рушить прежние храмы и убивать священников прежних верований, а затем возводить новые храмы и постригать в монахи, я понял, что добром это не кончится. Что однажды его придется остановить. Ну и тех, кто будет ему служить. И тем более тех, кто занимается тем же самым на севере. И ты знаешь, это почти сработало.

— Но Ананаэл ходил почти тысячу лет назад, — задумалась Амма. — К сотому году были учтены уже все менгиры, за исключением тех, что в Хели и высоко в горах, и исчез только… Пепельная пустошь!

— Она самая, — расплылся в улыбке Оркан. — Да, мы чуть не погибли, взметнувшаяся пыль отравила изрядный кусок земли, смертные тени получили к нему доступ, но и я получил кое-что. Четырнадцать зерен удивительной чистоты, а остальное уже было делом умения. К трехсотому году я как раз и управился.

— Как ты сумел выбраться из Долины милости?

— Вот и не угадала, — рассмеялся Оркан. — До Пепельной пустоши я прекрасно выбирался из Долины милости. Мог даже бродяжничать как твой Бланс. А вот после того колдовства оказался привязан накрепко. Едва успел доползти до ее начала. Не сразу и понял, отчего меня трясет. Отчего кровь выступает из всех пор.

— Так ты… — поняла Амма.

— Да, провидица, — поклонился Амме Оркан. — Привязан к этому телу навечно. И мой первый помощник — тоже. Но он стоял чуть дальше, так что не прилепился к одному из менгиров. Но тоже вряд ли сможет сменить тело, поэтому всякий раз спасается бегством. Знаешь ли, игры с богами — дорогое удовольствие.

— Чирлан, — прошептала Амма. — А как же Бланс?

— Твой Бланс слишком опаслив, — вздохнул Оркан. — Или ты заразила его способностью предвидеть будущее. Он успел отбежать на сотню шагов и отделался легким испугом. Но до Долины милости тащил меня честно. Еще и догадался, в чем причина моего недуга.

— А ты не подумал, что уничтожая менгир, убиваешь наших богов? — прошептала Амма.

— Разрезая на лоскутки ботинок одного из них? — хихикнул Оркан. — Ну, или набалдашник его посоха? Брось, ты же понимаешь, что нет не только ни ботинка или посоха, нет ничего! И эти менгиры, разбросанные по всему Терминуму, подобны вырезанным мною ножам! Это всего лишь орудие, пусть и скрывающее в себе ужасающую мощь. Умалить бога нельзя. Но можно справиться с его обезумевшими слугами.

— И ты о том же, — прошептала Амма и перевела взгляд на Ло Фенга и Рит, которые замерли, почти не дыша. — Почему вы думаете, что я вам это отдам, и зачем вам это?

— Он устоял против жнеца в Водане, — показал на эйконца Оркан. — Развоплотил его дважды. Ты должна была почувствовать. Это был Атраах. Достойный противник, не находишь? Он будет мстить. Эйконец не может вечно отмахиваться от него стриксами, ему нужен нож.

— А ты не боишься, — произнесла Амма, не сводя взгляда с Ло Фенга, — что после Атрааха он возьмется за остальных?

— А чего мне бояться? — пожал плечами Оркан. — Этого ножа хватит лишь на один удар. Не будет Атрааха, не будет оружия. К тому же, ты не думала, что гибель всех нас не слишком высокая цена за мир на этой земле?

— Меня интересует только собственная судьба, — ответила Амма. — Что я получу взамен? Ведь ты бы не пришел сюда с пустыми руками? И зачем здесь девка? Надеюсь, она не твоя дочь? Мне бы не хотелось убивать твою дочь, если мы не договоримся. Зачем ты мне в качестве врага на оставшуюся жизнь? Хотя, ведь я могу применить против тебя твой же нож…

— Нет, не моя, — улыбнулся Оркан, как будто он ни мгновения не сомневался, что Амма в одиночку способна расправиться и с ним, и с Рит, и с Ло Фенгом. — Она здесь, потому что должна быть здесь. Всегда кто-то должен свидетельствовать.

— Не согласна, но пусть, — мотнула головой Амма. — Покажи.

Оркан дал знак, и Ло Фенг медленно снял с плеча сверток, положил его на лежащую колонну и распустил завязи. Амма начала бледнеть еще до того, как ткань обнажила фальшион жнеца, но когда увидела его полностью, стала бела как цвет ее волос. Не говоря ни слова, она развернулась и ушла в дом, чтобы вынести оттуда похожий сверток. Когда ткань была снята и с него, взглядам предстали широкие, но не слишком большие ножны, обтянутые черной кожей, потрескавшейся от времени. Они были украшены золотой нитью, которая изображала свившуюся в кольца змею.

Ло Фенг окаменел. Знак храма смотрел на него.

— Маловаты, — прошептала Рит. — Чуть ли не в два раза меньше нужного. Не войдет меч.

Амма посмотрела на Рит так, словно на столе ее дома квакнула случайно запрыгнувшая в окно лягушка, повесила ножны на пояс, затем распустила завязи на мешке, извлекла сверток и бросила его Оркану. Тот развернул ткань, достал небольшой нож, мгновение разглядывал его, затем передал Ло Фенгу.

— Держи. Вот этим можно убить жнеца навсегда.

— Ты уверен? — поднял брови Ло Фенг.

— Точно так же, как и то, что им можно убить меня, — проговорил Оркан. — Хотя меня или того же Чирлана, если постараться, можно убить любым оружием. А вот жнеца или Амму…

— Прикуси язык, — оборвала Амма Оркана, подошла к Ло Фенгу, мгновение рассматривала его, потом наклонилась и взяла в руки меч.

— Значит, его украл Атраах, — произнесла она, осматривая клинок. — А где же его двузубое копье?

— В следующий раз он появится с копьем, — расплылся в улыбке Оркан, на всякий случай отступая от Аммы. — Думаю, оно где-то припрятано. Но ты же знаешь Атрааха. Он любит прихвастнуть.

— Более семисот лет я не держалась за эту рукоять, — покачала головой Амма, сделала один шаг назад, другой, взметнула над головой огромный фальшион и вдруг одним движением вставила его в ножны.

— Да как же?! — испуганно ойкнула Рит, но Амма уже вытаскивала меч, который вдруг стал обычного, даже небольшого размера.

Ло Фенг побледнел, медленно опустился на одно колено и склонил голову.

— Поднимись, — сказала Амма. — Я уже давно не мать-основательница твоего клана. Так что можешь забыть все, чему тебя пичкали долгие годы его старейшины. Хотя кое-что важное я тебе скажу. В тот самый миг, когда ты забрал этот меч у Атрааха, твой остров вновь стал беззащитен. Жатва придет и туда. Я ведь оставила его не просто так. У меня не был сил защитить Остров Теней, нужна была сила жнеца, и меч, возможно, лучший меч изготовленный тем, кого ты называешь Орканом, был приманкой. В тот самый миг, когда Атраах его вытащил из камня, остров укрыло от жатвы выстроенное моим приятелем заклинание.

— Бланс всегда был мастером заклинаний, — кивнул Оркан.

— Но он не знал, что я хочу защитить не нашу хижину, а целый остров, — рассмеялась Амма. — Впрочем, может быть, оно и к лучшему. Что собираешься делать?

— Отправлюсь на Остров Теней! — произнес Ло Фенг. — В спешке!

— Брось, — поморщилась Амма. — К чему спасать обоз, даже одну телегу из обоза, если битва в самом разгаре? Твоя судьба будет решена не на Острове Теней.

— Адна, — вдруг прошептала Рит. — Она ведь приходила к тебе сюда тоже? Я немного знаю, кто она. Зачем она приходила? Ты ведь раньше служила ей?

Замер с гримасой на лице Оркан. Остался неподвижным Ло Фенг. Вновь побледнела до цвета своих волос Амма, но Рит она ответила:

— Ты знаешь, когда можно задать вопрос, который нельзя задавать. Один из двух вопросов. Второй ведь о том, куда я собираюсь?

— Да, — с трудом произнесла Рит.

— Что ж, я отвечу, — кивнула Амма. — Да, здесь была Адна. Еще до того, как у меня оказался нож, иначе бы я убила ее. Она попыталась подчинить меня.

— У нее это вышло? — прошептал Оркан.

— Не знаю, — мотнула головой Амма. — Мне кажется, что нет, но надо знать Адну. Она способна ждать желаемого годами. Так же долго, как способно спать крохотное зерно, которое рано или поздно пустит зеленый росток.

— Что плохого в зеленом ростке? — прошептала Рит.

— Все или ничего, — нехорошо улыбнулась Амма. — Поэтому я ухожу. Для начала — в Опакум. От нее укрыться можно только там. Дальше — посмотрим. Не желаю вам встречи с ней. Тем более, что с вами будет сын умбра. Ты ведь отведешь меня в Опакум, воин покоя?

— Да мать-основательница, — твердо сказал Ло Фенг. — Только скажи мне, кто такая Адна?

— Она была в Хмельной пади, — ответила Амма. — Семьсот два года назад. Но не среди тех, кто убил себя, принося жертву. Среди тех пяти, из-за кого произошло жертвоприношение. Она жнец. Бойся ее. Она опаснее Атрааха. Много опаснее. Оставайся, — сказала она, переведя взгляд на Оркана. — А нам нужно спешить. Три десятка геллов скоро нападут на стоянку вашего отряда. Но не дергайся, Оркан. Твоя жена и ребенок не погибнут. Никто сегодня не погибнет.

— Только сегодня? — побледнел Оркан.

— Не заставляй меня, — процедила сквозь зубы Амма.

— Как я могу отблагодарить тебя? — спросил Оркана Ло Фенг.

Тот молчал несколько секунд, но ответил только тогда, когда бледность сошла с его лица:

— Отдай мне мушкет, — попросил Оркан. — У тебя все равно нет зарядов, а я давно хотел разобраться с этим устройством. Может, что-нибудь и придумаю.

Глава семнадцатая. Фрига

«Мудрость внимает, глупость учит, бог свидетельствует…»

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

— Да что же это за бабка такая? — в очередной раз смахнул с лица облепившее кожу комарье и размазал по щекам выпитую летучей напастью кровь Хельм. — Точно где-то поблизости валяется ее скелет в кожаном чулке, не может не валяться. Или же проскакала как лягушка по кочкам, разворошила болотный гнус, а нам теперь его откармливать? Эй, красавица из рода Бренинов! Гледа! Она случаем, не болотной ведьмой была?

— А что, разве бывают болотные ведьмы? — отозвалась Гледа.

Торн, спрятав в седой щетине улыбку, оглянулся. Гледа вела под уздцы сразу двух лошадей и, казалось, не замечала ни комаров, ни мокрые и вымазанные в тине едва ли не по пояс ноги, ни выступившую на рукавах камизы соль от высохшего пота. Смотрела на отца и улыбалась, хотя и взгляд ее тревогой полнился, и испарина блестела на лбу, и колени от усталости дрожали.

Солнце парило. Прошлым вечером отряд выбрался на островок посреди бескрайнего болота, ночью спасался от гнуса дымом костра, и вот уже второй день клонился к закату, а болото, несмотря на взметнувшиеся вроде бы уже рядом к небу вандилские сосны, все не кончалось. Шагающий впереди Хельм выдернул очередную вешку, передал ее Сопу, который шел следом, и в недоумении нашарил взглядом Торна:

— Вешек больше нет! Как дальше-то?

Торн обогнул замерших проводников, передал уздцы лошади Хельму и вгляделся в кочковатую низину впереди, ничем вроде бы она не отличалась от трясины, которой за два дня они отмерили никак не меньше пяти десятков лиг, но как идти дальше без меток? По палубе легче ходить в средний шторм, чем по травяному ковру над бездной, тем более с лошадьми. Два дня мучений. Хотя, если бы не старуха, что расставила вешки, потратили бы на тот же путь не меньше недели, а то и вовсе провалились бы в одно из бездонных вонючих окон в пружинящей траве. И вот, ивы и осока за спиной, такая же ива и болотный можжевельник впереди, с полтысячи прутьев с обрывками ткани приторочены к седлу лошади Торна и зажаты в руках у Сопа, и еще никак не меньше лиги до первых вандилских сосен. Сколько лет-то стукнуло той бабке? Как сказала Гледа, никак не меньше восьмидесяти. Было бы неплохо так же скакать в этаком возрасте с тяжелой вязанкой за спиной, куда там тому же бургомистру Троббелю, да укроют его в посмертии шелковые травы. И все же странно, что Гледа почти ничего не помнит. Спустилась в соляную штольню, при зажженной коптилке написала то самое послание дяде, затем дождалась Филию, которая отнесла письмо на место, забравшись по лестнице словно кошка по ветке, долго шла за дочерью Унды темными переходами, пока впереди не блеснул свет, выбралась из подземного хода в колючих кустах под речным обрывом, проползла у корней к воде, умылась, увидела старуху на другом берегу и словно утонула в пронзительном взгляде. Или ехала в беспамятстве несколько дней, или потом память отшибло, но пришла в себя уже здесь в трактире от пристального взгляда Раска. Взгляд на взгляд разменялся, что ли? Еще и понять по первости не могла, где она? Да и не сразу поверила Раску. А когда тот рассказал о том, что, кажется, беда приключилась с ее отцом в Урсусе, едва не выскочила из трактира и не побежала обратно на восток. До сих пор удивляется, как этот толстяк сумел ее скрутить, зажать рот, не заорать, когда она прикусила ему пальцы, да еще запихнуть в комнатушку на втором этаже и успеть запереть дверь до того, как она начала ее рубить мечом! И только потом рявкнул и заставил выслушать, что оставили ее здесь две незнакомые женщины, которые и передали ему, Раску, что Торн Бренин прибудет сюда именно сегодня, и ни днем позже, ни днем раньше. Так и вышло. Жаль, что окно комнатушки выходило не на север, а на юг. Как шум внизу начался, пришлось сначала вырубить дверь, а уж потом можно было и по лестнице спуститься, но Гледа ждать не могла — выбила окно в коридоре и спрыгнула на перебитых гебонцев со второго этажа. Не успела сразиться с врагом, опять ей не повезло.

Торн, конечно, после объятий начал донимать ее расспросами, но так ничего и не добился. Единственное, в чем была уверена Гледа, так это в том, что бабка, по следам которой они шли, вроде бы не Чила, но если она та самая Унда, то явно и та, и другая — родные сестры. Скур же, который после прыжка Гледы почти ему на голову едва не начал заикаться, пробормотал только, отдышавшись, что, кажется, это все не магия. «А что же это тогда?» — обозлился Торн. «Слово, — ответил, пожимая плечами, Скур. — Некоторые люди, и не обязательно короли там или важные храмовники, обладают силою слова. Не колдуют, не ворожат, а просто скажут — иди, и ты пойдешь, пока не упрешься. А уж заставить человека забыть что-то легче, чем споткнуться в глухом лесу. Одно хорошо, людей таких очень мало, и мало кто из них дает о себе знать. Но я не такой!» «Это божья благодать, а не простое слово», — вмешался Вай. «Называй, как хочешь, — отмахнулся от монаха Скур. — Кому благодать, а кому хоть что-нибудь подать». «Надолго это забвение?» — с тревогой поинтересовался Торн. «А кто же ее знает? — развел руками Скур. — Может, до следующей встречи с этой бабкой, или пока Гледа другое слово какое услышит, даже случайно. А может, забвение и само рассеется и сотрется со временем». «Было бы еще это время…» — пробормотал тогда Торн, а теперь стоял у края болота и думал, как ему поступить. «Если уж доверять этой бабке, то доверять полностью, — наконец решил он. — Глупо было вести нас через все болото, чтобы утопить на краю Вандилского леса».

Торн сделал вперед один шаг, второй, затем третий, почувствовал, что трясина расходится у него под ногами, провалился по пояс, но не обернулся на испуганный возглас Гледы, попытался сделать еще шаг, оперся на что-то, поднялся и вдруг понял, что стоит на твердом. Шагнул еще и еще и обернулся со вздохом облегчения.

— Все! Перешли! Здесь мелко!

Уже через час, наскоро умывшись в обнаруженном на окраине леса ручье, отряд сидел возле костра, в котором, потрескивая, сгорали собранные вешки, и блаженно дожидался, когда в котле закипит медовый отвар сушеных ягод. Купленная в трактире снедь пока позволяла обходиться без готовки. Очищенные от тины лошади пощипывали густую траву, где-то в глубине леса посвистывали птицы, а Скур обходил одного за другим спутников, осматривая загривки и смазывая их храмовым снадобьем, которое припас Вай. Кулон Раска поблескивал отсветами костра на груди Гледы, а Торн ощупывал вернувшийся ему на шею капитанский знак. Стрикс на нем почти иссяк.

— Вот так, Скур, — заметил Хельм. — Говоришь, что снадобьями торговал на йерском рынке, а сам храмовой мазью пользуешься. Нет бы свою потраву какую придумать!

— Много ли их — таких лекарей, что потраву против этой пакости придумали? — пробурчал Скур. — Да и не велика наука, мешай душистые травы, добавляй масло и воск, да сыпь туда же стриксовую пудру — вот тебе и потрава.

— А что толку-то? — вздохнул Соп, ощупывая свежесмазанный загривок. — Боль снимает, а заразу не останавливает. Наверное, они один булавочный стрикс на бочку потравы растерли.

— Тебе ли печалиться? — засмеялся Падаганг, который словно вовсе растворился в сумраке, только глаза поблескивали отсветом костра. — Мог бы и вовсе о загривке не беспокоится. У тебя ж стрикс в рукояти меча! Вот он о твоей заразе и побеспокоится.

— Так-то оно так, — скривился Соп, — но темнице-то мы были без стриксов! Тогда и прихватило. А теперь-то да. Вот зато Брета не прихватило, хотя стрикса у него точно в темнице не было!

— Мало ли какие секреты у Брета? — ответил Падаганг. — Я вот слышал, что эйконцы свои тела узорами разрисовывают. Где полыми иглами черных кактусов, что в Хели произрастают, колют, где просто надрезают, шрамы устраивают. И вот в каждое пересечение этого узора вставляют маленький стрикс, который отжил свой срок в теле предыдущего эйконца. И вроде бы с каждым таким камнем толика доблести ушедшего поколения воинов переходит к новому. И стриксы не уменьшаются в телах, а как будто твердеют и подрастают.

— Сказки, — отмахнулся Хельм. — Чтобы камни в теле росли?

— А вот и не сказки! — вскинулся Скур. — В почках бывают камни! Подожди, состаришься, еще испытаешь, что это такое! Так может скрутить, что взвоешь!

— Какие почки? — вытаращил глаза Хельм. — Откуда у меня почки? Если бы не девки, показал бы я тебе свои почки!

— Лучше не надо, — скривилась Андра, которую спутники отличали по белой ленте в волосах. — Насмотрелась я разного. Обычно разговоров на тачку или подводу с камнями, а посмотришь — точно почки.

— Насчет эйконцев чистая правда, — хмыкнула Фошта. — У нас в обители даже фрески были с эйконскими узорами. Ну и прорисовано, где и какие камни должны быть. Не волнуйся, Хельм, в почки их не вставляют. А вот насчет того, растут они или не растут, ничего не знаю.

— Жатва — есть жатва, — проговорил Торн. — У тебя кисет на шее со стриксовой пылью. Потрогай. Теплый? Даже горячий? Ну точно, как мой кулон. Может, так и у эйконцев в эту пору? Выгорает прямо в их плоти?

— Не знаю, — облизала губы Фошта. — Эйконцев в Беркане все равно нет, так что и не спросишь. Но одно я тебе точно скажу, никакой камень не передаст воину силу и умение его предка. Разве только дух чуть поправит. А все остальное только через боль, пот, кровь и слезы. И, конечно, через мудрость наставника или наставницы.

— Вот уж велика мудрость наставника, который вас приставил к такому мерзавцу, как этот Бран Вичти! — заметил Хельм. — Наслушался я ваших рассказов так, словно сам у него в услужении побывал. Я конечно, встречал вельмож, что вылеплены из дерьма, но чтобы и дерьмом раскрашены были — так это в первый раз.

— Ничто не дается даром, — повысила голос Андра. — Если хочешь силы и мудрости, служи тому, кто их дает. И если он приказывает тебе идти и служить мерзавцу, значит, в том твоя доля. Да и что тебя беспокоит, Хельм? Мы свою службу закончили, дальше вольны как ветер. А ты беглый. Разве не так?

— Все мы беглые, — сказал Торн. — И вы тоже, или вас из урсусской темницы с почетом проводили? Или забыли уже пролитую на воротах Урсуса кровь? К тому же, от жатвы не скроешься. Ты чего Гледу пропустил, Скур? И ей тоже загривок намажь.

— Кто же яблочко грызет между похлебкой и тушеным мясом? — обиделся Скур. — Яблочко напоследок оставляют. Вот, сейчас всем намажу загривки, потом и ей. Хотя, что за слово? Или я с лошадьми дело имею? Шея она и есть шея.

— А нас почему пропустил? — спросила Фошта. — Или мы тоже яблочки?

— Нет, дорогуша, — хмыкнул Скур. — Вы скорее две ядовитых змейки. Я вам мазь на щепочке подам, сами себя смажете.

— А ты не слишком мудр, — расплылась в улыбке Андра. — Яд в малых дозах лучшее снадобье.

— Ага, — кивнул Скур. — Если бы еще я те дозы отмеривал.

— Нет у меня никаких камней на теле, — пробормотал наконец Брет. — И я никакой не эйконец. И шею у меня саднит, как и у прочих. А вот почему язва не образуется — не знаю. Мать говорила, будто отец меня называл то ли маленьким менгиром, то ли стриксом. Я не помню, я грудным еще был. Может быть, я стрикс случайно проглотил, когда был маленьким? Может, он у меня внутри?

— Ага, — рассмеялся Соп, уплетая гебонскую лепешку с сушеным мясом. — Может, нам руки на тебя наложить для исцеления? Если бы ты был менгиром, то или энсы сейчас за тобой бы мчались, или ты ядом бы на всех брызгал. А стрикс бы давно из тебя вышел. Поверь мне, я многое глотал не разжевывая. Ничего еще внутри не задержалось.

— А как же щеки? — к общему веселью поинтересовался Скур.

— И у меня ничего не задерживается, — растерянно пробормотал Вай, обращая общий смех в хохот. — Но и щек тоже нет!

— Ладно, — отсмеявшись, махнул рукой Торн. — Послушай, Скур. Ты хотел рассказать нам, откуда взялась Пепельная пустошь.

— Да чего там рассказывать, — вздохнул Скур, отходя от Гледы и усаживаясь у костра. — Сказки же, как и все прочее. Кто это может помнить? Тысяча лет почти прошла. Но если коротко, то говорят, что где-то на полпути между соляными копями, над которыми сейчас Урсус, и Фригой, что ныне обветшала, а тогда была главной крепостью на окраине Мглистых гор[207], имелся маленький менгир. Ну, то есть, совсем маленький. Их к сотому году от Кары Богов почти все сочли. Ну понятно, что в Хель далеко не заберешься, да и в горах неизвестно что творится, но на равнине самый маленький. Скажем так, локтей в десять высотой. А в обхвате — и того меньше. Три человека могли обхватить его. Некоторые правители даже подумывали, чтобы пригнать воинов, да уволочь его в свою столицу, но не успели. Однажды к этому менгиру пришли семнадцать колдунов!

— Точно семнадцать? — с трудом сдержала смешок Фошта.

— Я их не считал, конечно, но все, от кого эту сказку слышал, настаивали на числе семнадцать, — нахмурился Скур. — Впрочем, хоть двадцать, ныне и двух колдунов в одном месте не сыщешь. Решили эти колдуны так. Мол, охрану у менгира не выставишь, а эти правители все равно рано или поздно его уволокут. Так что лучше будет его поделить на семнадцать частей и у каждого будет свой собственный маленький менгир. Ну, там для колдовства или исцеления невероятно полезный предмет.

— Если что-то кто-то может украсть, лучше украсть до него, — понял Хельм.

— Как-то так, — согласился Скур. — Понятно, что пилить этот менгир им пришлось бы долго, кто-то мог заметить, так что поступили они как настоящие колдуны. Каждый надрезал себе запястье, каждый накапал крови в плошку. Кровь смешали, взяли кисточку и расчертили этот менгир на семнадцать частей. Ну, а потом сели колдовать, и как они это делали и сколько просидели, вы не спрашивайте, потому как я не знаю. А теперь представьте, что вы берете нож и пытаетесь разделить осиное гнездо на семнадцать частей.

— Не хочешь ли ты сказать, что из менгира что-то такое вылетело? — едва не подавился лепешкой Соп.

— Колдовство обычно просто так не проходит, — пожал плечами Скур. — Не знаю, кто там вылетел, но колдуны все пропали. И менгир пропал. А изрядный кусок земли стал называться Пепельной пустошью. Да к тому же внутри него случается с тех пор наткнуться на странный город, в котором некоторые расстаются с жизнью, некоторые спят как младенцы, а некоторые разговаривают с мертвыми. Я думаю, что не удалось то колдовство. Среди гадалок и всякого похожего люда ходит поверье, что и эти менгиры, и жнецы, и энсы — все это послано богами смерти из посмертного царства. И когда там народцу становится пожиже, они и приходят сюда за свежими мертвецами. Эти колдуны посягнули на то, что нельзя было трогать.

— Однако менгир ведь пропал? — спросила Гледа.

— Пропал, — кивнул Скур. — Даже ямы не осталось. Хотя некоторые сказывают, что разделился он на четырнадцать частей.

— Подожди, — не понял Брет. — Ты же говорил на семнадцать.

— Ошиблись наверное, — пожал плечами Скур. — Ты что, никогда мех не разливал в кабаке на десять кубков? Никогда ж не хватает! Всегда приходится второй мех брать.

— Молод он еще, — усмехнулся Торн.

— Три части сперли, — кивнул Хельм. — Точно говорю, когда много народу, обязательно найдутся те, что уволокут что-нибудь под себя.

— Это все ересь, — подал голос Вай. — Пепельная пустошь — это огненное дыхание Кары Богов.

— Да мне плевать, чье это дыхание, и что говорят храмовники, — скривился Скур, заставив Вая поперхнуться.

— А почему внутри Пепельной пустоши все серое? — спросил Брет.

— Время не совпадает, — объяснил Скур.

— Это как же? — насторожился Соп.

— Смерть, это то, что нас всех ждет, — вздохнул Скур. — То, что будет завтра, через год, пятьдесят лет или, да простят меня боги, в следующую минуту. Да не дергайтесь вы, сестрицы. Отвар я не травил, и вообще, когда говорит даже колдун-неуч, не надо каждое слово как золотую монету прикусывать. Время не совпадает. Колдуны сдвинули время. Почему-то на четырнадцать секунд. Может, и вправду менгир на четырнадцать частей распался. Но отсчет точный. Но мы-то все остались в прежнем времени! Поэтому для нас все, что внутри пустоши — кажется серым. Поэтому трупы там не гниют годами. Но если срезать траву и вынести ее наружу, она зелена, потому как колдовство действует только на то, что скрыто в пределах пустоши.

— Однако, муть какая-то, — закашлялся в тишине Хельм. — Я, впрочем, всегда знал, что если хочешь кого обмануть, нужно врать без подробностей. Чтобы не запутаться. А вот если собираешь врать в свое удовольствие, тут уж без подробностей никак не обойтись. С чего ты взял-то про четырнадцать секунд? Кто это отмеривал?

— Ты, Хельм, росту большого, поэтому видишь далеко, — усмехнулся Скур. — А я среднего. Даже маленького. Поэтому далеко вижу хуже, а вот то, что под ногами, разглядываю с интересом. И уж лучше тебя. Я когда в Пустошь еще только первый раз зашел, сначала с час на рассвете постоял на краю ее. И во второй раз тоже по краю прошелся. Дело тут, конечно, не в росте, ты б и на карачках прополз ничего бы не заметил, а я все увидел. Вот, к примеру, растут два цветка желтой болотницы. Друг от друга — ладонь. Один в пустоши, серая болотница, считай, другой рядышком. И вот, поднимается солнце над горизонтом. Один раскрывается, а другой, который серый, ждет. Ровно четырнадцать секунд. И листовертка ждет. И предутренний птах на четырнадцать секунд позже в пустоши замолкает. И солнцевзгляд стебель свой за светилом с опозданием разворачивает. А?

— Подожди! — нахмурился Соп. — Если поделить на четырнадцать частей такую каменюку, какая бы мелкая она ни была… Валун-то получится тяжелее человека! Как же его унести-то?

— В том-то и дело! — торжествующе подскочил Скур. — Части-то мелкие получились! С ладонь или чуть больше! А прочее — в пыль пошло. Вот и вышла от той пыли — Пепельная пустошь. Что ты на это скажешь?

— Да ну тебя, Скур, — махнул рукой Хельм. — Ничего я не скажу. Спать я буду, мне в дозоре стоять с полуночи. Охота была голову ломать?

Уже ночью, когда Торн засучил рукава и принялся менять повязки на израненных руках, к нему подошла Гледа и стала помогать.

— Это ведь точно был Кригер? — спросила она с тревогой. — Он самый? Или морок?

— Не слышал я, чтобы морок живую плоть кромсал, — признался Торн.

— А мама? — допытывалась Гледа. — Ее ты хорошо разглядел?

— Только силуэт, — вздохнул Торн. — Но голос был ее.

— Если мы и в самом деле найдем эту белую башню и спасем моего брата, то я обязательно пойду в Пепельную пустошь, чтобы увидеть маму, — твердо сказала Гледа.

— Мы спасем Макта, — прошептал Торн, — но это вовсе не будет значить, что я разговаривал в пустоши именно с твоей мамой. Я никогда не верил в колдовство, но все, что происходит, и особенно твое спасение, говорит мне о том, что оно есть, и оно безжалостно даже тогда, когда творит добро. Кто угодно мог говорить со мной голосом твоей мамы. И ведь я открыл глаза на том же холме, где закрыл их. И никакого города вокруг не увидел.

— Волки не добрались до вас, — напомнила Гледа. — А раны на собственных руках ты можешь объяснить?

— Нет, — покачал головой Торн.

К южному тракту, который был заполнен берканским войском, отряд Торна вышел к полудню следующего дня. Над дорогой почти отвесно вздымались скалы, обращаясь ближе к синему небу серыми вершинами Мглистых гор, с другой стороны с ними пытались спорить высотой огромные сосны, в тени которых стояли спутники Торна, а все пространство между скалами и соснами вдоль узкой полоски тракта заполняли повозки, тележки, стада коров и овец и, главное — люди. Белые и черные, они почти все шли на восток. Израненные воины, егеря и охотники, оставшиеся без леса, ремесленники, утратившие мастерские, крестьяне, лишенные домов и обработанных полей, купцы, потерявшие все или почти все. Редкие отряды продвигались на запад. Для них полотно тракта было свободно. Хотя, развевающиеся над воинами алые полотнища с пятью белыми звездами — стяги Исаны — казались флагами смертников. Тяжелый запах гниющих ран, стоны раненых, плач детей заставили спутников Торна помрачнеть и умолкнуть. Отправленные на разведку Фошта и Андра вернулись через полчаса и сообщили, что король Йераны и в самом деле умер, и его сын — Триг, или уже короновался или коронуется со дня на день в крепости Хайборг. Вдоль дороги имеются дозоры, но лишь до половины пути, где дорога уходит выше в горы, потому как случаются и нападения волков из леса, и налеты разбойников, но проверяют только тех, кто идет на восток. На запад идут действительно смертники. Принц Исаны Хедерлиг[208] удерживает Фригу последние дни. Только для того, чтобы дать отступить беженцам.

— Кто штурмует Фригу? — спросил Торн. — Неужели фризские легионы добрались до нее?

— Нет, — ответила Андра. — Фризы попадаются, но осаждает Фригу не войско. Безумие накрыло земли западнее Фриги. Геллы, которые ведут себя так, словно больны бешенством, вандилы разных племен, разбойный люд, беглые рабы, даже паллийцы откуда-то взялись за сотни лиг от моря. И все они словно с ума посходили!

— Словно не злая воля гонит их на бастионы Фриги, а сладость смерти, — добавила Фошта. — Те, кто уходят на восток, все в ужасе. К тому же, многие поражены жатвой, а храмовников мало, они не успевают даже смазывать шеи несчастным.

— Что ж, — задумался Торн. — Нам пока еще ужасаться рано, но ужаса слишком много не бывает. Так что следует поторопиться, чтобы не опоздать к раздаче.

Через три дня, едва не загнав лошадей, отряд Торна въехал в южные — горные ворота Фриги. К этому времени поток беженцев почти иссяк. На запад шли только подводы с ранеными и увечными. Сама Фрига — белокаменная крепость, занимающая один из предгорных холмов над Вандилским лесом, была окутана дымом. Горели казармы, склады и немногочисленные дома. Замковая башня торчала из дыма словно закопченная печная труба. В отдалении раздавался гул вандилских барабанов, гнусавый писк геллских дудок и тяжелые удары, словно огромный подземный великан пытался выбраться на поверхность. На воротах стражи не оказалось. Распахнутые створки их при каждом сотрясении камня вздрагивали.

— Неужели тараны снарядили? — оторопел Хельм.

— Точно тараны, — согласился Падаганг. — Но почему нет стражи на горных воротах? Заезжай в город, кто хочет.

— К этим воротам нет прохода с равнины, — объяснил Торн.

— Стража была на дороге, — бросила Андра, встав в седло с ногами и приложив к глазам ладонь. — А здесь должен был стоять дозор. Кажется, штурм в разгаре. Значит, лишних воинов во Фриге нет. Все на стенах.

И словно в подтверждение ее слов, из окон возвышающейся над крепостью главной башни тревожно запела берканская труба, а мгновением позже в ушах у Торна прозвучал как будто и знакомый, и незнакомый сухой женский голос:

— К северному бастиону, Торн. Спеши к северному бастиону. Сейчас ворота падут. Нужно отбить их. Потом найдите Друкета[209].

— Кто это сказал? — обернулся Торн.

Рядом никого не оказалось, на двух ближних подводах женщин не было, только угрюмые исанцы с перетянутыми тряпьем ранами. Кварталом ниже по улице ковыляла какая-то нищенка с узлом, но она была слишком далеко, чтобы шептать на ухо.

— Ты тоже услышал? — нахмурился Соп. — Какая-то… женщина сказала мне на ухо, чтобы я спешил к северному бастиону. Чтобы отбить его и найти какого-то Дру…

— Друкета, — подсказал Брет.

— Я ничего не говорила, — пожала плечами Фошта. — Но тоже слышала.

— Это был ее голос, — поежилась Гледа, озираясь. — Я узнала. Матери Филии. Унды. И ведь вроде бы я не слышала его, а теперь уверена, что слышала. Думаю, она могла говорить откуда угодно. Может, она оставила здесь свой голос, а сама давно покинула крепость?

— Лишь бы не голову, — поежилась Фошта.

— И ей стоить верить? — нахмурилась Андра.

— Что ей от нас надо? — завертелся на месте Скур.

— Через топь она помогла нам перейти… — задумался Торн. — Да и позже не отпускала. Мне во всяком случае все время казалось, что меня кто-то ведет.

— Единственный способ это проверить — так это поспешить туда, куда нас направляют, — предложил Падаганг. — И если Друкета там нет, значит, верить этому голосу не стоит.

— Ага, — скривилась Андра. — Отрезать себе уши и забыть о нем. Мы много говорим, а голос сказал — спеши. И раздери меня демон, назвал меня по имени! Откуда она его знает?

— Она все знает, — прошептала Гледа и потянула из ножен меч. — В какой стороне северный бастион?

— На севере, — подал коня вперед Торн. — Со стороны Вандилского леса. Надеюсь, ты помнишь, дочка, где твое место?

— У тебя за спиной, папочка, — ответила она без тени улыбки.

Они успели как раз к тому моменту, когда ворота пали. Рухнули, придавив нескольких защитников Фриги, и сразу с полсотни геллов, бросив таран, ринулись в открывший проем. И Торн, которому на миг показалось, что благодаря богам перед ним оказались виновники всех его бедствий, метнулся в самую гущу сражения, чтобы не зацепить никого, чтобы вокруг были только враги, и уже там рубить, рубить, рубить и рубить, и думать только об одном, а как же Гледа? Неужели она тоже полезла в самую гущу схватки за ним? Он уворачивался от ударов, нагибался, бил коротким взмахом, тычком, с разворота, со спины, снизу и сверху, успевая отбивать чужие удары и наносить свои, пока кто-то не бросил ему в спину или камень или даже снесенную геллскую голову.

— Всё! — заорал на ухо Торну Хельм, и капитан понял, что геллы откатились. Вокруг лежали трупы. Израненные воины стаскивали их со створок и готовились поднять ворота. Кузнецы торопливо правили вырванные из привратных бастионов петли.

— Гледа! — крикнул Торн, потому что не увидел ее сразу. Рядом стояли трое залитых кровью до неузнаваемости воинов, чуть в стороне кряхтел, поднимая ворота с помощниками, Хельм. Мелькали остальные спутники Торна.

— Гледа! — повторил Торн, уже догадываясь.

— Да в порядке я, — сплюнула сгусток крови Гледа, оказавшись самым мелким из стоявших рядом с Торном мечников. — Не бойся, это не моя кровь. Наелась чужой. Так вышло.

— Хельм! — обернулся Торн. — Как там наши? Все живы?

— Все, — отозвался Хельм. — Брета чуть зацепило, но легко. В левую руку, уже через неделю махать ею будет. Нам бы щиты не помешали для таких схваток. Хотя, с другой стороны, ты с дочерью, два воина, что рядом с тобой стоят, да две наших девки, что уже убежали умываться, пока кровь не засохла, и достаточно. Тут и подступиться было трудно, как вы рубились. Если бы я был геллом, давно уже бежал прочь отсюда.

— В словах твоего приятеля есть правда, — усмехнулся самый высокий из воинов, что стояли рядом с Торном. — Ты кто, капитан?

— Торн Бренин, — представился Торн. — Капитан в отставке из Альбиуса. Ищу своего сына. Он попал в плен. Его имя Макт Бренин. А как твое имя, воин? Ты отлично сражался.

— Я больше старался не попасть под твой меч, — проговорил воин. — Мы с Лоном[210], он мастер стражи Фриги, неплохие воины, но лучшего нашего воина у этих ворот не оказалось. Ты заменил его с честью. А он как раз разыскивает твоего сына, Торн. Должен вернуться сегодня. Мое имя Хедерлиг.

— Ваше высочество! — опустился на одно колено Торн. — Принц Исаны! Как я мог не догадаться!

— Встань, воин, — поморщился принц. — Все-таки я не жнец. И дочь свою подними, не время стоять на коленях. Если бы все сражались как вы, как твой сын, который пропал, мы бы не сдали Фригу.

— Но ведь вы ее еще не сдали? — сдвинул брови Торн.

— Сдадим, — вздохнул Хедерлиг. — Линия обороны будет не здесь. Иногда отступить — значит когда-нибудь победить. Твой сын храбро сражался, но противника было слишком много. Они завалили его собственными трупами. Вот, Лон видел.

— Я был ранен, — показал тугую повязку на правом плече Лон. — Но пришел в себя, когда враг уходил. Это было тут недалеко, у Трех источников[211]. Его и еще нескольких — уносили. А уносят только живых. Мертвых — рубят. Мне повезло. Мертвых был много, до меня не добрались.

— Зачем рубят мертвых? — спросил Торн.

— Мы думаем, что вандилы, которые напали на наш отряд у Трех источников, людоеды, — с гримасой проронил Лон. — И именно это дает надежду, что Макт и остальные еще живы. Много свежего мяса. Его могли взять про запас.

Гледа заплакала. Торн качнулся, оперся на меч. Спросил, сглатывая:

— Возле этих Трех источников есть белая башня?

— Во Фриге все башни белые, — пожал плечами Лон. — Правда, закоптились уже.

— А отдельно стоящая белая башня где-то не слишком далеко есть? — повторил вопрос Торн.

— Я не слышал о такой башне, — вздохнул Хедерлиг.

— Нет такой башни, — ответил Лон. — Все башни в лесу делаются из бревен, но они сожжены. От древности осталась лишь Фрига, да и та еле держится.

— Чем я еще могу помочь тебе, капитан? — спросил принц.

— Мне нужен человек… — нахмурился Торн. — Мне нужно найти Друкета. Человека по имени Друкет. Я думаю, что именно он поможет мне.

— Он и есть лучший воин Фриги, — кивнул принц. — Барон Друкет. И именно он отправился искать твоего сына.

— А вот и он! — вскричал Лон, махнув рукой в сторону появившегося на привратной площади всадника. Тот был вымазан в крови не менее, чем Торн и все, стоявшие у ворот. Крепкий, светловолосый воин средних лет спрыгнул с лошади, подошел к принцу и опустился на одно колено.

— Никаких следов. Эта орда как растворилась. Она выходит к крепости раз в месяц. Когда кончается еда.

— Вот, — принц показал на Торна. — Это отец Макта. А вот это его сестра.

— Низкий поклон тебе за такого сына, Торн, — проговорил Друкет. — Еще не все потеряно. Мы будем его искать. Вас двое?

— Нас не двое, а десятеро, — подала голос Гледа. — Андра и Фошта, правда, отправились помыться после схватки, но восемь воинов здесь. Я, отец, Соп, Скур, Хельм, Вай, Падаганг, Брет.

— Как ты сказала? — переспросил Друкет. — Вред?

— Не Вред, а Брет, — поправила Друкета Гледа. — Вон он стоит. С перевязанной рукой.

— Брет? — застыл Друкет, но уже через секунду перевел взгляд на Торна. — Ты что-то хочешь сказать мне, воин?

— Я знаю, где мой сын, — сказал Торн. — Но тут никто не слышал о таком месте. Оно должно быть где-то не очень далеко. Называется — Белая башня.

— Откуда ты услышал о ней? — поднял брови Друкет.

— Моя умершая жена подсказала мне, — прошептал Торн. — В Пепельной пустоши.

— Я знаю, где находится эта башня, ваше высочество, — поклонился принцу Друкет. — Торн, готовь своих воинов. Выходим через час.

Глава восемнадцатая. Пепел

«Не верь тому, кто говорит от имени бога, бог сам не знает своего имени…».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Геллы словно обезумели. Наставники юных воинов Клана Теней учили к всякому врагу относится с уважением, пусть даже любой из них много слабее эйконцев, и о геллах говорили, что они дерзки, смелы и быстры, о чем следует помнить отдельно, потому как быстрота зачастую связана с глупостью и безрассудностью, что представляет опасность, но вместе с этим — «отходчивы». Маленький народ склонен сберегать себя, и на долгие схватки и затяжные бои не способен, если только они не ведутся у его родовых башен. Поэтому при малейшем сопротивлении противника геллы предпочитают убраться восвояси, отойти. Геллам, напавшим на отряд Ло Фенга, эти рассуждения были незнакомы, или они по какой-то причине не были обыкновенными горцами. Они рвались вперед, и забыв об опасности, и не чувствуя ран и боли. Даже Кенди в какой-то момент завизжала от ужаса. Гелл, которому она только что снесла своим двуручником башку, продолжал идти на нее, размахивая мечом. К счастью, мертвеца сбил с ног Дум. А вслед за тем бой завершился.

Ло Фенг опустил меч и поклонился спутникам, которые начали схватку, не дожидаясь своего предводителя, и оглянулся. Поляна, зажатая между ельником и языком каменной осыпи была залита кровью и завалена телами. В отдалении в тревоге замерли лошади. Пахло кровью и свежескошенной травой. Между трупами ходила Кенди и, бормоча проклятия, добивала раненых. Шаннет, прежде чем передать ей одного из них, встряхнула горца, выслушала несвязный лепет, свистнула Руора, кивнула Кшаме, и вскоре вся троица запрыгнула в седла и умчалась вниз по склону. Сли негромко выл, зажимая окровавленными ладонями распоротое брюхо.

— Я ничего не могу сделать! — в слезах крикнула Рит.

Рядом, прижимая тряпицу к рассеченному плечу, в растерянности стоял Дум. За его спиной Фаре держала за шиворот багрового от возмущения Эфа.

— Амма, — Ло Фенг нашел взглядом беловолосую спутницу, которая спустилась к месту схватки к ее завершению. — Прими мое почтение, мать-основательница, но ты же сказала, что никто не погибнет сегодня?

Амма затянула узел на мешке, в котором только что копалась, поднялась и пожала плечами:

— Никогда не думала, что эйконец способен беспокоиться о чем-либо, кроме своего клана или собственного контракта. Впрочем, даже это не должно вызывать у эйконца беспокойства. Что тебе до этого паренька? Какая разница, когда он сдохнет? К тому же прорицание редко сбывается в точности. А иногда не сбывается вовсе.

Видно что-то звериное или ледяное проявилось на лице Рит от этих слов, потому что Амма вдруг изобразила улыбку и добавила:

— Хотя, я никогда не ошибаюсь. Так что до завтра он протянет в любом случае. Не волнуйся, воин покоя, и пусть не волнуется твоя подруга. Не забывай, всему есть своя цена.

Она подошла к Сли, решительно отодвинула в сторону Рит, но не взялась за вывалившиеся из живота вора потроха, а поймала его голову в ладони, сжала их и медленно проговорила, глядя в помутневшие глаза парня:

— А ведь ты не вор. Ты убийца. Конечно, вор тоже может научиться так же метать ножи, но вряд ли он при этом будет так холоден. Когда человек убивает кого-то, конечно, если он не потерял разум от вина, травы, ненависти или еще по какой-то причине, то он всегда становится сам собой. Перестань хныкать, покажись. Сбрось шелуху.

— Так легче, — шевельнул трясущимися губами Сли. — Легче плакать, когда больно, чем не плакать. Легче кричать, чем не кричать.

— Да, — кивнула Амма. — Во всяком случае теперь ты знаешь, что чувствует умирающий. Скольких ты убил? Не здесь, а там, где был тем, кто есть? Здесь ты сразил четверых. Достойно, несмотря на то, что половину работы за твоих спутников вновь сделал эйконец.

— Пятьдесят четырех, — прохрипел Сли, дрожащей рукой сдергивая рукав с другой руки, на которой были вытатуированы цветы — россыпь крошечных синецветов. — Я убил пятьдесят четырех человек. Вот, смотри. Пятьдесят отметин на моей руке! Последних не успел отметить!

— А отправил тебя на плаху тот, для кого ты и убивал? — поинтересовалась Амма.

— Да, — выдохнул Сли. — Граф Пелко Сотури. Он именно так устраивает дела. И он хотел убить меня в Водане последним. Чтобы я насмотрелся на чужие смерти перед собственной. Рит меня сняла со стены!

— Чем же ты ему не угодил? — нахмурилась Амма, продолжая удерживать в ладонях голову Сли.

— Оставил в живых девчонку, — растянул посиневшие губы в улыбке Сли. — В Гордине. Убил одного купца, который не хотел в чем-то уступить графу, старшего сына купца, жену сына, двоих слуг, а дочку садовника не смог убить. Пять лет. Как на цветок наступить? Отнес ее к матери. Граф узнал и убил и ее, и мою мать. А меня… Так что все правильно. Я и должен был сдохнуть.

— Конечно, — кивнула Амма. — Но не сегодня.

Она резко разняла руки, и Сли словно лишился опоры. Глаза его закатились, и он неминуемо упал бы на вымазанную кровью траву, если бы Амма не подхватила его и не уронила ему в приоткрытый рот несколько капель из крохотного пузырька, который прятала на груди.

— Ты все правильно делала, — похвалила она Рит. — А теперь быстро принеси кипяченой воды, на стоянке я видела котел над углями, самого крепкого вина, шелковую нить и хорошую стальную иглу. Гнутую. Нет? Простую? Тоже нет?

Рит замерла в растерянности, и Амма со вздохом покачала головой.

— Тогда только кипяченой воды и мой мешок. И побыстрее. И ты, — Амма посмотрела на Дума. — Не отходи далеко. Твою рану тоже надо бы осмотреть. Твои воины хорошо сражались, эйконец. Но геллы были одурманены. Где-то недалеко жнец. Таких надо брать на стрелы, не стоит их подпускать близко.

— Что делать с трупами? — поморщилась Кенди, взглянув на застывшие на портах Сли вывалившиеся из его живота потроха.

— Свалим их в кучу, — словно избавился от столбняка Ло Фенг и, повернувшись к Фаре, крикнул. — Можешь отпускать сына. Пусть приучается хотя бы к мертвому врагу. Как тебя там? Эф? Помоги нам. И не жалей об упущенных схватках. Чем их меньше, тем лучше. А ты, Фаре, попробуй собрать геллских лошадок. Куда умчалась Шаннет, Кенди?

— Нас выдал дым, — проворчала Кенди. — Придется быть еще осторожнее. Таких отрядов с этой стороны долины немало. Они ловят разбойников, разбежавшихся из Лока. Тех, что поглупее. Охотников, которых тянет в эти леса, все ж таки не вандилские чащи. Старателей. Ближе к Мертвой степи в речушках, текущих с гор, попадается золотишко. Так что Долина милости оказалась вовсе не такой уж безлюдной. Эти геллы гнали под сотню пленников к менгиру на краю вандилского леса. Оставили с ними дозор в полдюжину клинков, а сами сюда. Ну и Шаннет помчалась. Что для нее полдюжины старичков?

— Странно, — заметила Амма, вставляя в кривую иглу шелковую нить. — Насколько мне известно, ближайший менгир не на краю вандилского леса, а в его чаще. Вроде бы не появлялось новых в последнюю тысячу лет.

— Бабка моя говорила мне, — прошептала Рит, — что каждая жатва отличается от предыдущей.

— Твоей бабке, наверное, лет восемьсот, не меньше, — засмеялась Амма и, подмигнув Сли, который явно ничего не чувствовал и не соображал, принялась зашивать рану.

— Не надо было спешить, — сказал Ло Фенг Кенди. — Стоило разговорить раненых. Не знаю насчет менгира, но отсюда до края вандилского леса под две сотни лиг. Надо было хотя бы спросить, какой интерес гнать туда пленников?

— Я спросила, — понизила голос Кенди. — Ответ был один и тот же. Скольких я добила пленных, столько и одинаковых ответов получила. Чтобы убить.

— Чтобы убить пленных, их нужно гнать за несколько сотен лиг, — заключил Ло Фенг. — Яснее не стало. Эф? Чего ты застыл? Подходи, бери того гелла, который тебе больше нравится, и волоки его за ноги вон туда. Но сначала осматривай каждое тело. Кошели, оружие, если найдется что поценнее — бросай вон на то одеяло. Выдерни ножи Сли, их должно быть четыре штуки. И, главное, ищи стриксы. На руках, на ногах, на шее, в ушах. Ищи, это для нас сейчас важнее еды.

Когда Шаннет с Руором и Кшамой вернулись, посреди поля уже высилась горка трупов, а котел вновь попыхивал паром на костре. Разве только дым уже не поднимался над стоянкой, Рит не только объяснила, как следует разводить костер, но и принесла охапку подходящего хвороста. Сли спал. Когда Амма зашила ему живот, на земле остался кусок его кишки.

— Как же он обойдется без этого? — растерянно пробормотал Дум, словно забыв о том, что Рит вместе с Аммой ковыряются в его ране.

— Успокойся, — проговорила Амма. — Это вовсе не то, о чем ты подумал. Он даже наедаться быстрее не станет. Но в ближайшие дни сможет только пить воду.

— Пятьдесят четыре человека, — сплюнул Дум. — За мной только один. И того не помню, пьян был. Может и ни одного. Потом уже больше, но это ж война. А тут… Пятьдесят четыре человека! С ума сойти. А ведь я с ним из одного котелка ел.

— И будешь есть дальше, — заметила Амма и повернулась к Ло Фенгу. — Какие вести с равнины?

— Караульных порубили, а пленники разбежались, едва с них сняли путы, — ответил Ло Фенг. — Дум, Рит, не могли бы вы отойти? Мне нужно переговорить… с Аммой наедине.

— Задержись, Рит, — поднялась на ноги Амма.

— Почему? — не понял Ло Фенг.

— Всегда должен быть кто-то, кто знает все, — объяснила Амма. — Народ у тебя подобрался подходящий, даже вот этот убийца, как ни странно, кажется приличным человеком. Но я бы на твоем месте доверяла только Рит.

— Почему именно ей? — поймал Ло Фенг испуганный взгляд Рит.

Амма улыбнулась, наклонилась и громким шепотом произнесла:

— Не скажу. Спрашивай о чем-нибудь другом. Мы ведь выходим через час?

— Да, — кивнул Ло Фенг. — Даже раньше. Пойдем вдоль гор. Если таких отрядов много — постараемся разминуться с ними. Возьмем к западу. Дня через три мы, может быть, уже столкнемся с берканскими дозорами. Вандилский лес всегда был под Берканой.

— Нет, — сказала Амма. — Не столкнемся.

— Ты предвидишь каждый свой шаг? — спросил Ло Фенг.

— С чего бы это? — удивилась Амма. — Я даже не могу сказать, что будет сегодня вечером. Почти ничего не могу сказать о том, что ждет именно меня. Но я отчетливо вижу перекрестки и резкие повороты. Или… видела. Мой меч, вернувшись ко мне через долгие годы, словно факел в темноте. В нем есть сила… Тень того, кем я была когда-то. Поэтому он рассеивает тьму поблизости, но сгущает на расстоянии. И мне кажется, что мы не избежим того места, куда идут эти отряды. Впрочем, я не уверена.

— Почему ты пожертвовала мечом? — спросил Ло Фенг. — Я ведь правильно тебе понял? Он был платой за то, что Остров Теней укрыт от жатвы?

— Он был приманкой, — закрыла глаза, зажала виски ладонями Амма. — Долгие годы два места было в Терминуме, куда не приходила жатва. Теперь осталось одно — Опакум. Но ты можешь считать мой меч украденным. Кстати, скоро он будет украден еще раз. Но я не могу разглядеть, кто его унесет. Запомни, я не жалею о том, что я сделала. Если хочешь разорвать все нити — рви все.

— Мне кажется, ты не смогла их разорвать, — проговорил Ло Фенг.

— Увидим, — прошептала Амма. — Возможно, я еще рву их.

— Почему ты не сражалась? — спросил Ло Фенг. — Ты спускалась за нами, и когда вышла из леса, схватка еще длилась.

— Со временем они становятся так прочны… — Амма посмотрела на Рит, которая застыла с открытым ртом, — что их разорвать не так-то и просто. Это больно. Не смотри на меня, как на богиню. Я обычный человек, который живет долго. Я так себя ощущаю, эйконец. Долгая жизнь — тяжкое бремя, потому что счастье уходит, а боль накапливается. Я знаю, нет ничего хуже, чем изменивший тебе наставник. Ну так я и не была твоей наставницей. Твое разочарование не имеет ко мне никакого отношения. В самом деле, не смотри на меня так. Пусть даже я могу что-то, чего не может человек, я давно уже почти он. И я не совершенна. Мелкие странности, что свойственны людям, свойственны и мне. Я мстительна, обидчива, вспыльчива, и не всегда мудра. Ужасное сочетание. Лишь одно помогает мне избегать соблазнов.

— Что именно? — спросила Рит.

— Скука, — вздохнула Амма. — Смертельная скука.

— Ты не ответила, — напомнил Ло Фенг. — Почему ты не сражалась?

— Я должна была увидеть каждого, — объяснила Амма. — Кто чего стоит. Это важно. Нам идти вместе несколько дней, надо знать, на кого можно опереться, на кого нет.

— И что же ты увидела? — спросил Ло Фенг. — Есть кто-то, на кого ты можешь опереться?

— Нет никого, — покачала головой Амма. — Хотя ты неплох. Но я увидела воинов, которые с радостью обопрутся на меня. Да, я вижу, ты готов стать моей опорой, но позаботься прежде о себе. Напомню, мать ребенка Оркана будет пытаться убить тебя.

Фаре напала на Ло Фенга уже следующим утром. Отряд остановился в распадке недалеко от ручья, эйконец до половины ночи простоял на покрытой мхом скале, вглядываясь в серые обводы холмов Долины милости, отмечая искры костров, чьи-то далекие крики, наполняющие равнину болью и отчаянием, прислушиваясь к неожиданному вою волков на юге, а затем разбудил Кенди и отошел к низкому ельнику, где пофыркивали лошади. Уже под утро, когда от густого тумана проволгли одеяло и котто, Ло Фенгу показалось, что в мглистую тишину словно бросили камень. Тот провалился в серое месиво бесшумно, но волны разбежались во все стороны и поочередно облизали плечи эйконца ненавистью, страхом и холодной решимостью. Эйконец выбрался из-под низких ветвей, сбросил одеяло, сырое котто и замер на склоне, сжимая в руке меч, доставшийся ему от Ван Ксина. Фаре появилась через минуту. Она держала меч двумя руками, взметнув его над головой, и двигалась сквозь туман так, словно кралась по острым камням. Каждое движение Фаре свидетельствовало, что старцы острова теней потратили на ее обучение не один год и довели девчонку до состояния воина мужества, но не сумели избавить ее от пламени, рвущего сердце. В противном случае она была бы воином тишины или даже воином покоя. А сам-то Ло Фенг избавлен от пламени в сердце? О чем он думает, когда в голове должна быть только тишина и безмолвие?

— Глупость, — заставил вздрогнуть Фаре Ло Фенг. — У тебя нет преимущества. Его и не могло быть, но ты надеялась, что я не проснусь. Но я не мог не проснуться. Я воин покоя, а ты нарушила покой.

— Эф! — выкрикнула Фаре, и топот копыт подсказал Ло Фенгу, что сын Оркана покинул лагерь.

— Еще большая глупость, — отметил Ло Фенг. — Он не доберется один куда бы то ни было. Какие у него таланты?

— Он вор, — прошипела Фаре. — Лучше… кого бы то ни было.

— Слишком горячий для вора, — усмехнулся Ло Фенг.

— Остынет, — приблизилась еще на несколько шагов Фаре.

Ниже по склону послышался раздраженный голос Кенди, ей ответил Руор.

— Молись, чтобы он не остыл слишком быстро, — проговорил Ло Фенг.

— Ты не воин покоя, ты воин болтовни, — процедила сквозь зубы Фаре и бросилась на Ло Фенга.

Он парировал все три мгновенных удара, приготовленные разъяренной женщиной. Разгадал две ее хитрости, не включенные в третий танец воина мужества, и даже позволил рассечь собственную камизу чуть выше локтя, чтобы наполнить противницу уверенностью, но не ответил ей ни разу, хотя мог убить ее множеством способов, даже вовсе не обнажая клинок.

— Воин болтовни, — повторил Ло Фенг. — Наверное, это посвящение воина, готовящегося к схватке с мечами, остающимися в ножнах. Ты правда думала, что сможешь убить меня?

Она вновь стояла с поднятым к утреннему небу мечом и теперь уже смотрела на Ло Фенга не только с испугом, но и недоумением.

— Кто-нибудь все равно убьет тебя.

— Все мы смертны, — согласился Ло Фенг. — Или почти все. Но не все по глупости.

— В чем моя глупость? — спросила Фаре.

— Ты забыла первый канон, — напомнил Ло Фенг. — Никакая служба не может быть прекращена, даже если брат твой и сестра твоя, родители твои или дети твои подвергаются смертельной опасности, за исключением того случая, когда наступает главная служба. Мне удалось сразить жнеца, Фаре, и весть об этом я несу в клан.

— Моя главная служба еще не наступила, — прошелестела Фаре и снова бросилась на Ло Фенга.

И во вторую атаку он парировал все ее удары и вновь не убил ее, хотя мог сделать это неоднократно. Разве только перебил ей рукоятью меча левое запястье, чтобы выбить узкий эйконский нож.

— Кто позаботится о твоем сыне, когда ты умрешь? — спросил Ло Фенг, когда Фаре вновь замерла напротив него с поднятым мечом, который на этот раз она держала одной рукой.

— Ты и позаботишься, — скривила губы Фаре. — Ты же обещал Оркану? Впрочем, мой сын уже далеко.

— Я ему обещал и не убивать тебя, — добавил Ло Фенг.

— Тебе придется стать клятвоотступником, — вздернула побородок Фаре. — Иначе я все равно убью тебя. Отравлю, толкну в спину, возьму на стрелу, но тебе не жить.

— Присваиваю и тебе титул воина болтовни, — кивнул Ло Фенг и пошел к воительнице обычным шагом, как ходят торговцы по рынку, чтобы справиться о цене у тех, кто торгует тем же товаром. Он даже не поднял меч. Просто развернулся, чуть отступил, пропуская удар Фаре, поймал ее за запястье и, выворачивая руку, приложил рукоятью меча по затылку. Рит, Кенди и Амма стояли в дюжине шагов.

— Я бы ее прибила, — прошипела Кенди.

— Нельзя, — опустила лук Рит. — Оркан просил ее не убивать.

— Тогда связать, перекинуть через седло и пусть едет дальше лицом вниз, — предложила Кенди.

— Придется, — согласился Ло Фенг. — Эф ускакал?

— Да, — проговорила Амма, которая выглядела опечаленной. — И унес мой меч. Так что я вновь чувствую себя осиротевшей.

— Мне кажется, ты позволила ему сделать это, — предположил Ло Фенг.

— Прорицателю дозволено увидеть грядущее не во имя исправления его, — пожала плечами Амма. — Путник, предупрежденный о порогах, не пытается очистить русло реки. Он либо вытаскивает лодку на берег, либо становится осторожнее.

— И что ты предлагаешь сделать нам? — спросил Ло Фенг.

— Последовать за Эфом, — ответила Амма. — Рок ведет нас.

Они шли по следам мальчишки три дня. Удача и в самом деле благоволила ему. Пару раз его след перекрывался следами конницы геллов, а ранним утром четвертого дня отряд Ло Фенга едва не столкнулся с фризским легионом. По срединному тракту Долины Милости, который за несколько дней обратился из заброшенного пути в разбитую в пыль дорогу, шли тысячи воинов, ехали тяжело нагруженные телеги, покачивались в седлах увешанные украшениями воеводы, гарцевала с пиками и луками легкая фризская конница. Ло Фенг, который наблюдал за шествием из рощи на гребне одного из холмов, подсчитывал ряды фризов, всматривался в сверкающее на солнце оружие, но думал не о том, что и в самом деле война накатывает на Беркану, а о том, как им удастся найти след Эфа после того, как пройдет войско? Ждать предстояло не менее часа.

— Первый легион, — вздохнул Дум. — Когда-то и я шагал в этих рядах.

— Что ты видишь? — спросила Ло Фенга Амма.

— Фризское войско, — ответил Ло Фенг. — Тысячи воинов со всей полагающейся прислугой, оружием и обозом. Они пешие, но идут довольно быстро. Конечно, одним легионом с Берканой не сладить, но если их будет много…

— Тогда Беркана лишится Гебоны, — согласилась Амма. А может быть, и Йераны. Хотя, не уверена. Но ты не увидел главного.

— Что ты называешь главным? — спросил Ло Фенг.

— Флаги, — подала голос Рит.

— Точно, — кивнула Амма. — Почти нет фризских полотнищ. Мелькнуло одно или два. Я о черном флаге с тремя алыми коронами. Ни одного флага Гордина, Гордана и Ингордина[212]. Хотя и флагов инквизиции с топорами тоже не видно.

— Только стяги Храма Гнева Богов, — понял Ло Фенг.

— Они идут на войну под знаменем Храма, — прошептала Рит. — Что это значит?

— Ты ведь слушала храмовые гимны? — прищурилась Амма. — Я слышала, что даже пела их в Водане? Когда воины Фризы пойдут в бой под знаменем Храма?

— В последнюю жатву, — сказала Рит. — Но ведь каждая жатва считалась последней?

— Кем считалась? — прошептала Амма. — Кое для кого жатва была всего лишь отсрочкой…

— Тем лучше, — отозвался Ло Фенг. — Однажды это и в самом деле должно закончиться.

— Вместе с нами, — буркнула Рит. — Или еще более дорогой ценой.

— О цене поговорим позже, — задумалась Амма. — Кстати, у меня есть такой же флажок. Хотела подстилать его под задницу на привалах. Думала, что иначе уже и не пригодится.

Отряд пересек тракт и в самом деле только через час, и против ожидания легко нашел следы Эфа, но шел по ним не слишком долго. Вскоре след оборвался.

— Что там? — крикнула Кенди Рит, которая спрыгнула с лошади и, наклонившись, осматривала покрытый желтым суглинком склон холма.

— Крови нет, — отозвалась Рит. — Но следов много. Геллские подковы. Думаю, он захвачен. И случилось это не так давно. На рассвете. Геллов немного. С десяток всадников. Это дозор.

— Кто-то уже размахивает твоим мечом, Амма, — затянула тугим узлом черные волосы Шаннет.

— Им никто не размахивает, — сказала Амма. — Его никто кроме меня не вынет из ножен.

— Даже жнец? — спросила Рит.

— В этих ножнах жнец не разглядит ценность меча, — ответила Амма. — К тому же жнец — не смотрит под ноги и не копается в мусорных кучах. Развяжите рот Фаре, она хочет что-то сказать.

Мать Эфа сидела в седле на лошади, прихваченной поводом к лошади Дума. Руки Фаре были привязаны к луке седла.

— Говори, — крикнула Кенди.

— Там, — откашлялась Фаре. — В лиге к западу начинается солончак. Он считается непроходимым, в нем полно ям с соленой водой, но я знаю тропу. Мы сможем обогнать и этот отряд, и уж тем более легион. Солончак заканчивается у Берканского тракта.

— И что же ты предлагаешь? — подняла брови Кенди. — Встретить твоего сыночка там? Думаешь, его принесут туда живым и здоровым?

— Туда всех приводят живыми и здоровыми, — ответила Фаре, не сводя полного ненависти взора с Ло Фенга. — Если их всех ведут в лагерь фризов, то именно туда. Там большой холм с плоской верхушкой! Лучше места для лагеря нет! Развяжите меня!

— Только если мы найдем твоего сына, — ответила Амма. — Если же нет, то тебя все равно придется убить. Зачем же развязывать? Тем более, что тропу по солончаку знаешь не только ты одна. Заткните ей рот!

— Ты уверена, что нам следует бросить след геллов и устремится к той стоянке? — спросил Ло Фенг.

— Мы их не догоним через холмы, — ответила Амма. — Фаре права. Никаких менгиров здесь никогда не было, но если где-то фризы встали, то на том холме. Его легко узнать, там имеется часовня и основание вандилской башни. Вандилы называли ее северной дозорной башней. Лет так пятьсот назад. Думаю, через часа три мы будем уже на месте. А там… посмотрим.

Амма и в самом деле или знала дорогу, или обладала завидным чутьем, потому что никакой тропы по солончаку не было. Белесая полоса, словно след от высохшей реки извивалась между холмами, и черные ямы, наполненные ядовитой влагой, казались полыньями в неведомо как сохранившемся под палящим солнцем льду. Однако, следуя за белоголовой проводницей, лошади неизменно ступали по твердому грунту, высекая копытами не только искры, но и соляную пыль. Через два часа пути Амма дала знак остановиться и, спрыгнув с лошади, повела ее под уздцы вверх по склону западного холма. Увиденное с него заставило Ло Фенга впервые за все его путешествие от Водана ухватиться за луку седла, чтобы не свалиться с лошади.

На противоположной стороне небольшого, шириной в треть лиги, распадка, сразу за пыльной полосой Берканского тракта и на фоне вздымающегося в отдалении леса высился тот самый холм, и на его склоне лилась кровь. Огромный черный камень, напоминающий клин для колки гранита, завяз в плоти холма. Бревна, по которым его закатывали наверх, казались издали переломанным страшной тяжестью тростником. Веревки, опутывающие каменную плоть, паутиной. Казалось, что некий властитель захотел воздвигнуть на придорожной возвышенности гордый обелиск, но расчеты оказались неверны, и камень, уйдя в почву тяжелым основанием, прилег отдохнуть на желанном склоне, насмехаясь над нерасчетливыми старателями. Вокруг камня творилось страшное. Сверху, с холма, на котором догорала часовня, стоял шатер и толпились сотни, если не тысячи пленников, их гнали друг за другом по склону вниз. Они заходили на камень, но не корчились с огненными удавками на шеях. Стоявшие на камне инквизиторы в черных сутанах перерезали несчастным глотки. Камень был весь покрыт кровью, кровь стекала по его граням, капала в огромные глиняные чаны, возле которых суетились какие-то слуги с мехами и бочками. И все вокруг — и склон справа и слева от камня, и пространство вокруг страшных емкостей, и сама дорога — все было завалено трупами. Инквизиторы сбрасывали обескровленные тела вниз, а заляпанные кровью фризские стражники оттаскивали их баграми. Запах крови достигал холма, на котором застыл отряд Ло Фенга, и кружил головы.

— Святые боги, — прохрипела Кенди. — Так нас сюда гнали?…

— Ты смотри, — прошептала Амма. — Что-то новое… Менгир не убивает их! Он пресытился! Твою мать, пресытился!

— Откуда здесь менгир? — спросила Рит.

— Видишь бревна? — протянула руку Амма. — Да не там, не на холме. На дороге? Его приволокли сюда. Это Перахтский менгир. У него плоская вершина и он похож на зубило. Он стоял в предгорьях, в трех сотнях лиг отсюда. Поднимался над склоном всего на полтора десятка локтей, получается, что на треть своей высоты. Знаешь, что это значит? Что фризы не пожалели сотен и тысяч человек, чтобы притащить его сюда. Что они использовали магию, потому как по собственной воле вандилы не позволили бы утащить свою святыню даже фризам. И что занялись этим делом они задолго до начала жатвы. Это к тому самому вопросу — кто ее устраивает? Кстати, это ведь самый маленький менгир. Из существующих, конечно.

— Два десятка стражников наверху, и четверо инквизиторов на камне, — проговорил Ло Фенг, опуская трубу. — Один из инквизиторов нам знаком. Это палач. Вон тот коротышка. Кажется, его зовут Мел.

— Почему они не убегают? — пораженно прошептала Шаннет. — Затоптать этих стражников и умчаться! Отсюда до окраины вандилского леса меньше двух десятков лиг. Он поднимается неподалеку!

— Магия, — ответила Рит, стискивая руками виски. — Там такая магия, что у меня раскалывается голова!

— Ужасная магия, — кивнула Амма. — Сладкая. Магия жнеца. Но самого жнеца нет. Значит, или кто-то заменяет его, или… что-то заменяет его. Они не хотят убегать. Они хотят погибнуть. Я не вижу знака врат, но он может быть начерчен и с торца камня. Но я не понимаю, чего они добиваются? Слышите пение? Это особые гимны, обрядовые. Они делают стриксы и одновременно собирают кровь. Зачем? И зачем им так много стриксов? Они уже должны хрустеть у них под ногами. Чего они добиваются?

— Стриксы? — не понял Роур. — Вот эти самые невзрачные камушки, который спасают от жатвы? Они так добываются?

— А ты думал, что их вырезают камнерезы? — скривилась Амма.

— А стражники? — спросила Кенди. — Почему они не бегут к менгиру?

— Что скажешь, Ло Фенг? — повернулась к эйконцу Амма. — Видишь что-нибудь?

— Вижу, — снова приложил к глазу трубу Ло Фенг. — У них у всех какие-то тряпицы на шеях. Но я вижу еще кое-что. Там, наверху, среди пленников Эф. Но твоего меча нет, Амма. Геллы не могли унести его? Кстати, где они?

— Рыскают по округе, — ответила Амма. — Скорее всего, они не рискуют приближаться и передают добычу в отдалении. А меч в шатре, я его чувствую. И не только меч, что-то еще… Да тресните кто-нибудь по голове Фаре! А то она перегрызет веревки. Эй! Да простит меня Оркан! Не волнуйся! Никто не собирается бросать в беде твоего безмозглого сына. Выдерните кляп у нее изо рта, но предупредите, чтобы не орала.

— Что ты предлагаешь? — спросил Ло Фенг.

— Вот, — встряхнула выцветшее полотнище Амма. — Флаг Храма. Цепляем его к палке, подъезжаем к шатру вон по той тропе, и убиваем стражу. А потом стараемся убраться. Стражи немного, наверное, самые стойкие, но ее всегда может прибавиться. Судя по всему, несчастных сюда пригоняют со всех сторон, и из Вандилии в том числе, так что может пожаловать и большой отряд. Дум, будь так добр, сруби подходящую палку в кустарнике, у нас мало времени.

— Магия, — напомнила Рит.

— Я помню, — скривила губы Амма, приставляя к левой ладони острый нож. — Подходите по одному, придется пожертвовать по нескольку капель крови на ваши шейные платки. Если у кого нет платка, рвите на платки собственное исподнее, в противном случае оно вам уже не пригодится.

— У меня нет исподнего, — нахмурился Руор.

— Я поделюсь с тобой, — зловеще улыбнулась Шаннет.

Стражники обратили внимание на отряд лишь тогда, когда он приблизился к шатру. Двое фризов с ножами даже направились к лошади, на которой восседала Фаре, чтобы присоединить ее к толпе обреченных, но были срублены мгновенно. Им на помощь поспешили остальные стражи, но и против них схватка была недолгой. Амма спешилась и пошла к шатру, подхватив меч убитого фриза и кося нападавших на нее, словно они были ожившим бурьяном. Крутящийся возле шатра Мел вытаращил глаза, взвизгнул и бросился бежать. Люди, движущиеся живой змеей к менгиру, не обращали на происходящее никакого внимания. Отсюда, от шатра магический обелиск казался торчащим из склона холма валуном. Кенди спрыгнула с лошади, растолкала нескольких бедолаг и выдернула из очереди Эфа. Глаза его были открыты, но он никого не узнавал.

— Развяжите Фаре, — приказал Ло Фенг. — Пусть она сама сдерживает своего отпрыска.

— Зачем же его сдерживать? — не поняла Рит, но оглянувшись, замолчала. Пленники продолжали идти к менгиру.

— Им не поможешь, — вышла из шатра со своим мечом на поясе Амма и потянула на себя полотнище, сдирая его с шестов. В центре шатра, привязанный к опорному столбу, стоял Авгрин. Инквизитор щурился от солнечного света и улыбался, а от его ног, расплывающихся от колен гнилой трупной плотью, раскидывался темными линиями рисунок какой-то ворожбы. — Я поняла, что они затеяли. Ты посмотри, они приносят в жертву своих! Точно дело рук жнеца!

— Почему не поможешь? — вскричала Фаре, обнимая сына.

— Привязывай его к лошади, — приказала Амма. — Морок, который подчиняет жертвы, раскинут в стороны не менее чем на половину лиги. Нужно вывезти Эфа отсюда и распутывать заклинание в отдалении.

— Кто это сделал? — шагнул к Авгрину Ло Фенг. — Зачем?

— Он не знает, — ответила за старика Амма.

— Ты видишь великую силу, — прохрипел старик. — Которая прекрасна даже будучи безымянной. Но я скажу тебе, чьих рук это дело. Сам предстоятель Храма Гнева Богов сплел это кружево!

— Запомним, — прошептала Амма. — Предстоятель Храма Гнева Богов владеет магией, которая подвластна не каждому жнецу? Кто он? Хотела бы я посмотреть на него. Впрочем, нет. Только не это, — Она замерла, положив руку на рукоять меча, добавила чуть слышно. — Ты не подчинишь меня, Адна.

— Как это остановить? — спросил Ло Фенг.

— Никак, — рассмеялся старик. — Даже если ты убьешь инквизиторов, эти люди сами пойдут туда, куда идут, и станут грызть свои руки, чтобы оросить кровью священный камень. И они счастливы. Не мешай им. Они должны следовать туда медленно, но непрерывно!

— А если убить тебя? — прогудел Дум.

— А ты попробуй, — рассмеялся Авгрин. — Я и так почти мертв!

— Почти? — прошипела Рит и выпустила стрелу.

Та пронзила старику сердце. Авгрин удивленно уставился на хлынувшую по впалой груди, зашипевшую на линиях рисунка кровь, задергался, потом вдруг скривился, закричал и начал обращаться в тлен прямо на столбе. Темные линии у основания столба как будто стали еще чернее, и вся огромная толпа околдованных вдруг зашевелилась и, не издавая ни единого звука, ринулась вниз по склону к менгиру, накрывая его человеческими телами.

— Помогите! — закричала Фаре, пытаясь удержать сына. — Помогите, я не справляюсь.

— Сейчас все кончится, — побледнела Амма. — Держи его, сейчас он придет в себя. Но не подходите к менгиру. Не нужно!

Ло Фенг шагнул к лошадям, чтобы удержать Эфа, но остановился не потому, что наткнулся на ненависть в глазах Фаре. Невыносимая тяжесть наполнила его тело, вдавливая эйконца в землю, он еще успел заметить, что зашатались лошади, растянулся на земле Дум, упал на колени Кшама, застонал, обняв лошадиную шею, едва начавший приходить в себя Сли, когда темнота накрыла все.

Ло Фенг не упал. Способность видеть постепенно возвращалась к нему, и первым, что он увидел, было серое лицо Аммы, которое казалось тем более серым, что было обрамлено ослепительно белыми волосами. Серым стало все. Столб с истлевшим Авгрином, выгоревшие линии под столбом, догорающая часовня, сотни и тысячи человек, разбегающихся во все стороны. Ло Фенг оглянулся и застыл. Менгира больше не было. Из-под холма раздавались стоны, страшные, полуобугленные, почерневшие, разорванные на части люди стонали и шевелились там, но менгира, доставленного к плоскому холму из Вандилии, уже не было.

— Что же, — раздался за спиной голос Аммы. — Теперь в Терминуме две пепельных пустоши. Но эта была сотворена без всякой пользы. Если не считать… Не пытайтесь собирать стриксы, они исчезли вместе с камнем. Фаре! Как твой сын?

— Приходит в себя, — отозвалась женщина.

— И ты по-прежнему собираешься убить Ло Фенга?

— При первой возможности, — долетел ответ.

Ло Фенг обернулся. Все члены его отряда поднимались на ноги. Все они были серы, как и земля под их ногами.

— Зачем это все? — спросил он у Аммы.

— Подожди, — ответила она и вдруг четко и громко произнесла несколько фраз на эйконском, смысл которых Ло Фенг понять не смог, хотя понимал каждое слово в отдельности. Но пытаясь разобраться с ускользающим смыслом, он вдруг увидел, что идущая к нему Фаре бросает подобранный меч и продолжает приближаться без оружия. Не дойдя до Ло Фенга двух шагов, она упала на колени и ткнулась лбом в землю.

— Что это значит? — не понял Ло Фенг.

— Прости ее, эйконец, — подала голос Амма. — Она больше не будет пытаться убить тебя. Она ушла с этого пути.

— Я прощаю тебя, Фаре, — проговорил Ло Фенг по-эйконски. — Хотя все это удивительнее даже разрушенного менгира.

— Он получил слишком много крови, — ответила Амма. — Но удивляться нечему. Я прочла Фаре последний канон. Канон искупления и прощения. Ты его не знаешь. Он известен лишь убийцам и тем, кто их посылает.

— Почему ты не сделала этого раньше? — оторопел Ло Фенг.

— Хотела позабавиться, — ответила Амма. — Надо же было оценить уровень покоя, которого ты достиг. Или ты уже забыл, что я мать-основательница? Поспешим, сюда идет легион фризов, да и отряды геллов недалеко, а до Вандилского леса надо еще добраться. Да, я поняла, что это за магия.

— И что же? — спросила Рит.

— Зов войны, — ответила Амма. — Не удивлюсь, если девять из десяти укрывшихся в этом лесу вандилов, геллов, беглых разбойников, браконьеров, даже просто лесных жителей встанут на сторону Фризы. Не удивлюсь, если они двинутся на осаду берканских крепостей. Здесь подобная магия еще не использовалась.

— А где использовалась? — спросила Рит.

— Далеко, — ответила Амма.

— Почему один из десяти противостоит этому зову? — не понял Ло Фенг. — Почему мы ему не служим?

— Наверное, не хотите? — пожала плечами Амма и, наклонившись, подняла щепоть серой пыли. — Все обращается в пепел. Люди, менгиры… все.

Глава девятнадцатая. Белая башня

«Если путь бесконечен, спешка бессмысленна…».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Только возле рухнувших ворот Фриги Гледа что-то начала толком вспоминать. Она влетела в схватку вслед за отцом, подсекла рослого гелла, который вознамерился метнуть топор в спину Торну Бренину, ринувшемуся вперед, к тарану, где противник сгрудился в кучу, схлестнулась с чернявым разбойником, оскалившим щербатый рот при виде девчонки, а затем словно погрузилась в вязкое холодное месиво. Медленно ушла от удара щербатого, но не отступила, а так же медленно шагнула вперед и, проходя мимо него, задела его мечом, как задевает неосторожного купальщика острым боковым плавником меченосная рыба на песчаных пляжах Оды. Повернулась на левой ноге, пропуская мимо себя очередного противника, и ударом рукоятью меча в затылок направив бедолагу под мечи двух слаженно действующих сестер. Пригнулась, пропуская над головой свистящий полет клинка двуручного меча, и уже собственным клинком нашла щель между наручем и кольчугой мечника. Она делала все медленно и плавно, но так же медленно, и еще медленнее двигались все вокруг нее, и шелестящий в ее ушах голос, который повторял одно и тоже — «Спокойно и уверенно, и все будет хорошо. Главное, не спеши и не медли. Остальное — в твоей власти» — казался знакомым, и сквозь него пробивались неясные воспоминания о недавнем путешествии трех женщин, одной из которых была сама Гледа. О чем с ней говорили ее попутчицы, о чем? И почему ей чудится обреченность в движениях отца, ведь противники валятся вокруг него, словно скошенные? Или теперь она не только чувствует, но и видит больше, чем раньше? Как она могла разглядеть всю схватку, если смотрела только на отца, да пробивалась на помощь к двум воинам, один из которых оказался принцом Хедерлигом? Откуда она знает, что Андра и Фошта оказались куда лучше во владении мечом, чем тот же Соп, и сравниться с ними мог бы лишь оказавшийся неожиданно ловким Падаганг? Как она могла разглядеть не только ранение Брета, но и то, что от неминуемой гибели его спас Хельм? Откуда она помнит слова, на которых Вай бросил свои песнопения и, подхватив с камня меч, ринулся в бой? Как она могла разобрать колдовство, которое Скур торопливо ладил при каждом выпаде подобранным копьем? Каким образом она успела отразить геллский топор, который летел точно в висок Сопу, бросившемуся к ней на выручку? Интересно, понял ли добряк, что она спасла ему жизнь, или решил, что чуть не лишился головы от неловкого взмаха неумелой девчонки? И почему теперь ни Андра, ни Фошта не сводят с нее глаз? Спину жжет от их взглядов, хотя их улыбки кажутся приторными от сладости. Может быть, у них виды на кого-то из спутников, и они числят ее соперницей? Так надо успокоить их, что рано еще Гледе задумываться о подобном, да и не то время для подобных радостей. И почему ей кажется, что она все еще в схватке, хотя прошло уже столько времени? Они уже давно ушли из крепости, Фрига часа два как скрылась за скалами, уже и шум осады не доносится до путников. Осталось только понять, отряд так и будет забираться по крутому горному склону или странный проводник по имени Друкет выведет своих спутников на какую-нибудь тропу?

— Я обязан тебе жизнью, — пробурчал ведущий рядом коня Соп. — Даже неловко. Топор-то точно летел мне в голову. Я и испугаться не успел. Одна мысль мелькнула, что заканчивается жизнь бравого йеранского парня, и не останется на всем белом свете никого, кто пожалеет о нем. Ну, кроме стариков-родителей. Они-то думают, что я хорошо устроился в маленьком Альбиусе и не сую нос свой туда, куда не следует. Надеюсь, что до них не дойдут вести об этом суде и всей этой поганой истории.

— Хотела сказать тебе, чтобы ты не забивал голову всякой ерундой, — улыбнулась Гледа, — но иногда эта самая ерунда и в самом деле летит в нее помимо твоей воли, да еще сверкает острым лезвием. Не меня благодари, Соп, а счастливый случай. Ты же сам знаешь, иногда получается такое, что потом никогда не повторить.

— Наверное, — озадаченно почесал затылок Соп. — Только мне так показалось, Гледа, что там, у ворот Фриги, ты этими случайностями как горохом разбрасывалась. Горстями. Послушай, тебе точно шестнадцать лет? Что-то мне кажется, что как бы ты ни старше меня. Прости, конечно…

— Брось, Соп, — вздохнула Гледа. — Мне почти семнадцать. Но не успеешь оглянуться, как… А вот Флиту теперь будет семнадцать всегда. Сколько было Ходе?

— Девятнадцать, — снова потревожил собственный затылок Соп. — Надеюсь, он отпразднует и двадцать, и еще двадцать, и еще два раза по двадцать. Теперь-то его точно никуда не выпустят из дворца. Единственный наследник. Сын короля Трига. Хорошо, если придя в себя, он не потеряет память. А то ведь… надо же будет когда-то и домой вернуться? И все-таки, ты, конечно, всегда поражала своей прытью, но тут я тебя словно в первый раз увидел. Или умение как молочные зубы? Сначала болят, а потом прорезываются? Меня правда, эти девки удивили, да и Падаганг, но с тобой и им не сравниться.

— Только не говори об этом отцу, — понизила голос Гледа. — А ты видел, что Хельм спас Брета?

— Ты и это заметила? — удивился Соп. — Не видел, куда там. Мне Брет сказал. А не знаешь, что это у них с Друкетом? Вроде бы ни словом не обмолвились, а и Брет глаз с проводника не сводит, да и тот оборачивается то и дело.

— А ты сам-то о чем думаешь? — прищурилась Гледа.

— Известно о чем, — хмыкнул Соп. — О том, что этот Друкет и есть отец Брета. Ну, или брат его отца. Или племянник. Да демон их разберет, но какой-то родственник. Он из Исаны, Брет из Одалы. Между их столицами, конечно, больше три сотен лиг, но зато и ясно становится, отчего папочка не навещает сына.

— Ничего пока неясно, — вздохнула Гледа. — Да и зачем гадать, если можно спросить? Конечно, пусть Брет и спрашивает. А грустить насчет того, что не останется на всем белом свете никого, кто пожалеет о тебе, не стоит. Мы все пожалеем. И я тоже. Так что, береги себя, Соп. Не заставляй меня страдать.

— А ты только обо мне будешь страдать, если что, или о каждом? — расплылся в улыбке Соп.

— Главное, чтобы вы обо мне не страдали! — рассмеялась Гледа и тут же стерла с лица улыбку. Слишком мрачным выглядел оглянувшийся отец. Сердце у Гледы защемило, она тут же вспомнила, что Макт в опасности, если он вообще еще жив, но и кроме всего прочего, он же ничего не знает о смерти матери, и девчонка ускорила шаг, увлекая за собой лошадь, чтобы нагнать отца и услышать, о чем они говорят с Друкетом.

— Теперь понятно, почему Фрига не опасается нападения со стороны гор, — заметил Торн, вглядываясь в узкое ущелье, вход в которое отыскался среди беспорядочно разбросанных скал. — Тут и демон ноги себе переломает. Мы обратно здесь же будем идти?

— Мы уже не вернемся во Фригу, — сказал Друкет, запрыгивая в седло и направляя коня в сумрачную теснину.

— Фрига падет? — хмуро спросил Торн, следуя за проводником.

— Она будет оставлена, — ответил Друкет. — Со дня на день. У Белой башни мы будем завтра, на возвращение тоже уйдет день, лучше не рисковать.

— И как же мы будем возвращаться? — спросил Торн.

— Через лес, — сказал Друкет. — Здесь ничего нет кроме гор и леса. Тебе ли бояться леса, Торн? Я о тебе много слышал, ты ведь забирался в такие места, откуда никто не выходил. Кроме тебя.

— Но в лесу же разбойники! — не сдержалась Гледа, которая правила лошадью сразу за отцом.

— Везде разбойники, — согласился Друкет. — И в Гебоне, и в Долине милости. А Вандилский лес просто кишит разбойниками. Правда, Фрига пока оттягивает их на себя, но рано или поздно они разбегутся по всему лесу.

— Так и пусть бы она их и дальше оттягивала! — воскликнула Гледа.

— Тихо! — предупредил ее Друкет. — Это старая тропа. Здесь давно никто не ходит. Это, конечно, не самое опасное место, но слишком громкий крик может стать причиной обвала. Посмотри по сторонам.

Гледа покрутила головой. Отряд вытянулся по дну узкого ущелья, которое чем дальше, тем все больше напоминало узкую щель в скальном массиве. Лошади выбирали дорогу среди камней с трудом. Кое-где чудились следы весенних паводков. Над вздымающимися скалами кружили стервятники.

— Тяжело парят, — отметил Друкет. — Сыты. Много… падали. А будет еще больше. Иногда отступить мудрее, чем сражаться. Фрига беззащитна. Там, где дорога к Хайборгу выходит на край леса, она будет перерезана. Уже сейчас отряды берканских егерей с трудом удерживают ее.

— А принц Хедерлиг сражается в заслоне, как простой стражник, — заметил Торн. — У вас что, принцы крови словно ополченцы? Отчего он не уходит к Хайборгу? Что, некому удерживать Фригу без него?

— Ты повторяешь мои слова, — кивнул Друкет. — Мы с Лоном уже не один раз выводили Хедерлига из себя этими разговорами. Так вот, он не уйдет. Я, конечно, не одобряю этого героизма, но сам себе завидую. Отличный король будет в Исане. Если выживет, конечно. Зато одно скажу точно, каждый исанец готов умереть за Хедерлига. Будем надеяться, что этого не потребуется, но тем не менее. Не волнуйся, мы отступим к Хайборгу и будем удерживать ту крепость. Так что Фрига — все. Скоро в ней начнутся грабежи и еще более сильные пожары. Все здесь будет захвачено.

— А геллы… — понял Торн.

— Все эти шайки упрутся в топь, — продолжил Друкет. — В трясину, через которую не сможет перебраться большое войско. Две крепких застежки имеются у нас на двух дорогах в Беркану — Опакум и Хайборг. Были, правда, пути через горы в обход Опакума, но следопыты говорят, что весенние лавины обрушили их. Ты не волнуйся, Торн, я верю, что нам удастся спасти твоего сына. А через лес мы должны пройти беспрепятственно. Его ширина, от южного до северного тракта, — двести лиг. Все разбойники, все эти своры, наполнившие его, обитают лишь в прилесьях, вдоль дорог. Но стоит зайти на десяток лиг вглубь, и уже никого нет. Или почти никого.

— А что дальше? — снова осмелилась подать голос Гледа. — Нам нужно будет пересечь лес и идти северным трактом к Опакуму?

— Вряд ли, — задумался Друкет. — С этой стороны в основном усердствуют вандилы и разбойники из Долины милости, а там будет больше геллов. Да и первые легионы Фризы уже должно подходить. Опасно. Лучше пробираться чащами. Сначала на восток, пока не упремся в топь, а потом вдоль топи к Опакуму. Надеюсь, мы опередим врага. Иначе придется идти через трясину. Но я знаю проходы.

— Как угодно, — мрачно пробормотал Торн. — Лишь бы спасти сына. Что это за Белая башня? Почему о ней никто не вспомнил сразу?

— Считай, что ее нет, — сказал Друкет. — Развалины. Хотя на две трети высоты она еще сохранилась. Из Фриги к ней толком прохода нет. Разве это дорога? Снег только сошел. Еще пару недель назад я бы сюда не сунулся. А летом здесь проносятся сели. Говорят, даже до Фриги доходили, едва не снесли как-то ее горные ворота. Но сама башня на хорошей дороге. Из Исиды[213] в Долину милости. Да, был когда-то прямой путь из Исиды на север. На двести лиг почти разрезал Мглистые горы, да и в Вандилском лесу остатки этой дороги имеются. Ее прорезали через горы еще до… дня Кары богов. А начали строить где-то через пятьдесят лет после. Тогда еще были хорошие мастера. Закончили за несколько лет до первой жатвы. А когда пришла беда, то случилось землетрясение, и большая часть дороги разрушилась. После жатвы некому было ее восстанавливать. А потом уж и мастеров не осталось. Теперь прямого пути через горы нет. Так вот, эта башня из тех времен. Говорили, что в ней жил главный строитель несбывшегося пути. От нее до окраины леса всего ничего, хотя, вроде бы он уже заполнил ущелье и подступил вплотную. Ну и три десятка лиг до Фриги.

— И о ней никто не знает? — не понял Торн.

— Ты не о том спрашивал, — объяснил Друкет. — Если бы ты спросил, как попасть в Поганое или Проклятое ущелье[214], тебе бы сказали сразу. Просто мало дураков туда забредать даже в мирные дни.

— И чем же оно… опасно? — спросил Торн.

— Там очень тяжко, — признался Друкет. — Ты… поймешь. Это магия. Говорят, что строитель той дороги был… великим магом. И жил в своей башне даже после первой жатвы. А перед второй жатвой наложил на нее охранные заклинания и отправился на великую битву, с которой не вернулся. А заклинания остались.

— Вторая жатва? — загорелась Гледа. — Это же битва в Хмельной пади! Семьсот лет назад! И заклинания не стерлись?

— Твоя дочь вызывает уважение глубиной своих познаний, Торн, — хмыкнул Друкет. — Но что такое семьсот лет? Для кого-то они словно миг.

— Подожди, — наморщил лоб Торн. — Но ведь если там… живут эти людоеды, тогда… получается, что на них магия не действует? И мой сын…

— Всегда найдутся те, на кого магия не действует, — ответил Друкет. — Представь себя колдуном. Вот ты уходишь из дома и заговариваешь его от случайных гостей. Например тем, что всякий из них будет испытывать дикую боль в правой ноге. И никто не сможет войти в твой дом.

— Кроме тех, у кого нет правой ноги, — поняла Гледа.

— Или тех, кто не чувствует боли, — продолжил Друкет. — Или любит боль. А твой сын был без сознания, ему все равно.

— Я слышал, что эти… людоеды, — Торн запнулся. — Они приходили за… едой к Фриге раз в месяц. Сколько у нас осталось времени?

— Мало, Торн, — ответил Друкет. — Поэтому мы спешим.

Отряд остановился, когда полоса неба над головами еще казалась серой от садящегося где-то на равнине солнца, но на дне ущелья воцарилась темнота. Костер развести было не из чего, поэтому оставалось лишь ждать рассвета, благо Друкет пообещал, что этой ночью в ущелье можно спать без опаски. Гледа прижалась к спине отца, накинула на себя одеяло и погрузилась в легкую дремоту, перемежаемую тихим разговором ее отца и Друкета.

— Никто нас здесь не найдет, — объяснял отцу Друкет. — Со стороны Фриги вход в ущелье мало кому известен. Из тех, кто сейчас в крепости, о нем только Лон знает, а он кому попало его не покажет. А с этой стороны через час хода будет узкий карниз, по которому и днем замучаешься проходить. И если кто на него выберется, то мы непременно услышим. Большой камнепад случится. Если бы не ночь, мы бы уже через часа три были бы у башни.

— Значит, завтра с утра все решится, — пробормотал Торн. — Тогда вот еще что объясни мне, Друкет. Я ведь бывал в дозорах на окраине Вандилского леса. И навсегда запомнил, что ни геллы, ни вандиллы, ни прочий разбойный люд никогда не могли друг с другом договориться. Объясни мне, почему они вместе штурмуют Фригу? К тому же гибнут и все равно лезут? Кто их гонит? Кто сумел взять власть над всей этой… шайкой?

— Голос, — после паузы сказал Друкет и как будто с досадой мотнул головой, прикусив при этом губу.

— Голос? — не понял Торн.

— А ты думаешь, что по воле… богов только зараза садится на тела? — спросил Друкет. — Всякое случается. И чужая воля по-разному проникает в человека. Вот, сгоняет разбойничьи шайки в орду и бросает ее на стены и ворота Фриги. Да если бы только разбойничьи. Там ведь и крестьяне, и охотники, и бортники, и даже торговцы. Лес словно гребнем вычесали. Мы же перебили их там уже тысячи. Будь они в здравом уме, давно бы уже разбежались по норам. Да и вандилы — не так их много тут было. Вот, у тебя в отряде Падаганг, Лон сказал, что отличный воин, славно сражался у ворот. Наверное, один из лучших мечников был в бальдарском войске? А теперь прикинь, сколько бальдарцев штурмуют Фригу? Я тебе скажу, много. Думаешь они по своей воле идут на штурм?

— Не сходится, — пробормотал Торн. — Мы ведь тоже в Вандилском лесу. Отчего мы не гнемся под ту же волю?

— Сходится, — хмыкнул Друкет, снова, словно от досады, прикусил губу. — Кто-то не гнется, а кто-то и готов, ждет только случая. Да и с той стороны не все поддаются безумию. И голос не все слышат. Порой достаточно, чтобы кто-то рядом с тобой поддался. Дело в другом. На этой стороне тоже есть пусть не голос, но чья-то воля.

«Есть и голос», — подумала Гледа.

— Так что это получается? — не понял Торн. — Боги против богов?

— Люди против людей, боги против богов? — тихо засмеялся Друкет. — Вряд ли. Молись, чтобы боги не вставали против богов. Иначе весь Терминум будет подобен сухому листу, упавшему в лужу под ноги мчащейся коннице. Нет… Скорее по-другому — слуги богов против слуг богов. И чтоб ты знал, те, кого мы называем жнецами, те, кого мы не видим или, видим, но не узнаем, — не боги.

— Так куда же смотрят боги, если их слуги творят такое? — скрипнул зубами Торн. — Спят они, что ли?

— Может и спят… — пробормотал Друкет. — А может, их и вовсе нет. Спи, Торн. Завтра будет тяжелый день. Неужели ты думаешь, что я бултыхался бы в этом месиве, зная ответ на твой вопрос?

Торн поднял отряд почти затемно. Лучи солнца лишь начинали цепляться за верхушки скал, когда его спутники, разминая прихваченные ночной прохладой руки и ноги, забирались в седла, которые им пришлось покинуть уже через час. Ущелье закончилось, разбежалось в стороны горным плато, но сначала обрушилось пропастью, мост через которую не перебросил бы и великий строитель, дно ее скрывалось в тумане, а до противоположной стороны было с четверть лиги, не меньше. Но под нависающими скалами вдоль обрыва к западу уходила тропа, вся ширина которой была в два локтя, не больше.

— Это ж… бездна, — поежился Соп. — Пока до дна долетишь, облегчиться успеешь!

— Значит, умрешь налегке, — ответил Друкет. — Или упадешь на мягкое. Мы пойдем по этому карнизу. Его длина — половина лиги. Кое-где он даже поуже, но пройти можно. В Терминуме немало подобных пропастей. Кстати, как и ущелий, которые называются Проклятыми. Я уж не говорю про Большой провал. В Бальдарских горах есть Козья тропа, так там может пропасть, может, и не глубже, а вот дорога куда хуже и длиннее. Успокойте лошадей, угостите хотя бы хлебной коркой. Будете спокойны, и ваша лошадь будет спокойна. Не будете — вытаскивать из пропасти никто вас не станет. Нечего будет вытаскивать. Я первый, за мной Торн, кто последний?

— Я, — подал голос Хельм. — Лошадка у меня поздоровее прочих. Так, чтоб уж наверняка.

— Главное, не касаться клиньев, — предупредил Друкет. — Они кое-где забиты в стену. Это не рукояти для равновесия. Это подпорки в тех местах, где велика вероятность обвала. Скальная стена слабая.

— Так может, она и рухнула уже давно? — подал голос Брет. — Судя по дороге, тут годами никого не бывает.

— Пока еще не рухнула, — с улыбкой ответил Друкет. — Просто поверь мне. Но запомните, последние сто шагов, хотя карниз станет и шире, самые трудные. Магия начнет действовать. Проклятие Белой башни.

— Чего ждать-то хоть? — напрягся Соп.

— Всего, — ответил Друкет. — Что несешь в себе, того и жди.

— Вот ведь, зараза, — пробормотал Хельм. — Еще одна Пепельная пустошь, что ли?

— Магия, мать ее, — процедил сквозь стиснутые зубы Торн.

Дорога и в самом деле оказалась трудна. Лошади фыркали, дрожали, но переступали и постепенно продвигались вперед. Гледа вглядывалась в высохшие от времени клинья, торчащие из стены выше головы, и думала, что только безумцу придет в голову ухватиться за них, местами казалось, что лишь зыбкие деревяшки удерживают тяжелые глыбы от обрушения. Иногда впереди раздавался грохот, и тогда по цепи путников передавалось короткое — «Ждать. Это не обвал. Друкет чистит дорогу». Наконец, тропа стала чуть шире, и сначала до Гледы донесся раздраженный голос отца, в котором он призывал демонов, а потом и она почувствовала на плечах как будто холодные пальцы неведомой силы.

— Что это? — простонала она сквозь стиснутые губы, потому что невыносимая тяжесть навалилась на нее. Казалось, что вся ее одежда, немудрящий доспех, оружие, мешок, все было отлито из свинца и давило на плечи, на тело, призывая распластаться, упасть от бессилия, расплыться лужей слизи, и она бы непременно расплылась, если бы и ее тело тоже не было таким же тяжелым и неподъемным.

— Шагать! — разнесся над бездной голос Друкета. — Шаг за шагом. На лошадей не действует. Не виснуть на узде! Идти!

Когда тропа закончилась, и Гледа оказалась в узкой долине, усыпанной скалами, она не сразу поняла, что тяжесть оставила ее. Но когда смогла видеть, заметила бледность спутников, поймала встревоженный взгляд отца и внезапно разглядела ненависть, мелькнувшую на лицах Андры и Фошты. «Точно придется с ними переговорить», — подумала Гледа.

— Со стороны Вандилского леса еще хуже, — вытер со лба пот Друкет. — Но всегда находится кто-то, кому эта магия побоку. И зверь проходит через границу, ничего не чувствуя.

— Значит, этот кто-то — зверь, — заключил Брет, осторожно прикасаясь к перевязанной руке. — Только внешне похож на человека.

— Наверное, — кивнул Друкет. — Надеюсь, таких… похожих на человека здесь не слишком много.

— Где здесь? — спросил Торн.

— Рядом, — ответил Друкет.

Настоящая, выложенная камнем дорога, шириной в десять больших шагов, начиналась сразу за скалами. Точнее, она обрывалась сразу за скалами. Обрывалась на той самой пропасти, но не продолжалась за нею, а тонула в грудах камня и в сдвинувших скалы горах. Зато с этой стороны она плавно уходила к северу, спуская со склона и прячась сначала в можжевеловых зарослях, а потом уже под кронами Вандилского леса, вторгнувшегося в ущелье Мглистых гор. До него было лиги две, не больше. Но еще ближе, в полулиге, на каменистом взгорке среди все того же можжевелового подлеска высилось строение, напоминающее выбеленный прямой сосуд с отбитым краем, и возле него шевелились, ходили какие-то люди.

— А ведь их до полусотни здесь, — проговорил Друкет. — Я думал меньше. Они, конечно, и в самом деле скорее всего потеряли человеческое обличье, но сходу их не срубить. В башне могут оказаться лучники.

— Нас не видно от основания башни, — заметил Хельм. — И я не вижу наблюдателя на самой башне. Да и зачем им наблюдатели? Я так понял, что их само ущелье прикрывает? Магия? Мы можем перейти с лошадьми к роще, и уже между кустами пробраться к самой башне. Оставим лошадей поблизости и нападем внезапно.

— Рискованно, — задумался Друкет.

— Надо их отвлечь, — вдруг выпалила Гледа. — Прийти для переговоров. Например, вдвоем. Я и отец. А пока мы будем переговариваться, вы подберетесь поближе.

— Мудро, — согласился Друкет. — Увидев девчонку, они остолбенеют от нашей наглости. Это ж лакомство.

— А нам и нужно, чтобы они остолбенели, — процедила сквозь стиснутые зубы Гледа. — Тогда уж точно никто не будет смотреть, как остальные подбираются к башне.

— Никогда, — мотнул головой Торн, не сводя взгляда с древнего укрепления.

— Она права, — неожиданно сказал Падаганг, который присматривался к башне, приложив руку ко лбу. — Они остолбенеют. И дадут нам время. Но я пойду тоже. Не знаю, как они стали людоедами, и насколько они звери по натуре, но большинство из них — исидские вандилы. Я знаю их язык. Даже если они забыли закон гостеприимства, какое-то время они будут чесать затылки. Это тоже даст нам несколько минут.

— Пойдем втроем, — твердо сказал Торн. — Но если что, Гледа…

— Мое место у тебя за спиной, — вздохнула девчонка.

Их заметили, когда они прошли половину пути. Холод пробежал по спине Гледы, но настоящий ужас, — ужас, смешанный с ненавистью, — она ощутила, когда почувствовала запах гниения и услышала хруст человеческих костей, которыми было завалено все вокруг. На площадке у основания башни, где курился дымок над костром и булькало какое-то жуткое варево в закопченном котле, столпились обитатели руин. Их было больше сорока, и хотя вандилов оказалось большинство, мелькали среди них и белые лица. Хотя вряд ли все эти морды можно было назвать лицами. Они смотрели на гостей, как голодные звери в клетке смотрят на сырое мясо в руках их хозяина. Хозяином был вандил, возвышающийся над остальными на голову.

— Приятного аппетита, — процедил сквозь зубы Торн. — Жаркое, мясо на углях и сладкое само пришло на кухню.

— Сейчас я поздороваюсь и назову свое имя, — прошипел Падаганг. — Если этот великан назовет в ответ свое, то несколько минут мы выкроим.

Падаганг закричал, когда до низкой каменной ограды вокруг башни осталось двадцать шагов. Толпа загудела, но затихла мгновенно, едва великан произнес несколько слов. Падаганг ответил ему, и снова получил ответ. Произнес еще несколько фраз, и услышал в ответ громовой хохот, подхваченный теми, кто толпился вокруг чудовищного вандила.

— Его зовут Мабок[215], — проговорил побледневший Падаганг. — Он горшечник из Гольды[216], которому здесь, в Вандилском лесу, боги открыли таинство и сладость человеческой плоти. У него есть один вельможа, может быть, это твой сын. Но он не может его отдать.

— Почему? — с трудом выдавил Торн.

— Он сказал, что твой сын слишком вкусный, — прошептал Падаганг.

— Скажи ему, что я готов с ним сразиться, — ответил Торн.

— Уже говорил, — мотнул головой Падаганг. — Предлагал и себя, и тебя. Он не будет сражаться. Он сказал, что вандил не сражается со скотом. Он режет его. И добавил, что его воины убьют нас в тот же миг, когда мы обнажим оружие. А если мы его не обнажим, то проживем чуть дольше. Сначала они съедят девчонку.

Гледа стояла, стиснув рукоять меча, и думала лишь об одном, что одна из тех костей, на которых она стояла, могла оказаться костью ее брата. И что всякая смерть ужасна, но самое ужасное в том, что ее брату суждено было погибнуть именно так, послужив пищей этому зверью, которое все еще держало в руках какое-то оружие, но утратило даже тень сходства с людьми. Она даже перестала слушать, что говорил Падаганг, поэтому, когда ее отец выдернул из ножен меч и пошел на галдящую толпу чудовищ, тут же оказалась рядом, и не услышала от Торна ни единого слова. И уже чуть позже, когда началась схватка, и она поняла, что из-за башни вылетели их спутники и врубились в визжащую толпу людоедов с тыла, слух к ней вернулся, но лишь для того, чтобы она могла слышать вопли умирающей мерзости в человеческом облике.

Схватка еще продолжалась, когда она вслед за Торном метнулась в полуобрушенный проем и среди вони и крови нашла на куче можжевеловых ветвей едва живого Макта. У того не было одной руки и сил даже на удивление. Когда его вынесли на воздух, он не мог говорить и попросил воды.

— Свет, — прохрипел Макт, напившись и загораживая лицо культей. — Отвык от света. Ты представляешь, отец? Они сожрали мою левую руку. Сказали, чтобы я сам выбрал, с чего начнут… Представляешь? Ту самую руку! Не хмурься, я давно простил тебя, просто не знал, как к тебе подойти. Гледа! Представляешь? Они сожрали мою руку!

— Я едва не опоздал, — глухо обронил Торн.

— Все хорошо, — рассмеялся Макт. — Левая рука. Ерунда. Я правша. Сестренка!

— Мама погибла, — прошептала Гледа, и Макт осекся.

— У нас потерь нет, — подошел к Макту, протирая меч, Друкет. — Святые боги, как ты продержался, парень?

— Этот Мабок, — Макт с трудом сдерживал слезы… — любил поболтать. Он каждый вечер разговаривал со мной. Поэтому меня оставили… напоследок. Подожди, Друкет. Мне нужно отдышаться.

— Все будет хорошо, — прошептал Друкет, поворачиваясь к Торну. — Жаль только, что этот Мабок убежал. Ринулся прочь, едва началась схватка. Почувствовал, что дело плохо. Ничего, такого здоровяка легко будет найти. Я рад, что твой парень жив, Торн. И я не могу себе простить, что не нашел его раньше. Не могу.

— Он жив, — прошептал Торн, покачиваясь из стороны в сторону, — мой сын жив!

— Жив, — согласился Друкет. — Твой сын отличный парень. Весь в отца. Тебе есть чем гордиться. Мы говорили с ним о тебе. Но что-то не так…

— Что не так? — застыл Торн.

— Не могу пока понять, но чувствую… — проговорил Друкет, и вдруг метнулся в сторону.

Гледа замерла. Время снова стало тягучим и неповоротливым. Но даже в этом медленном времени происходило что-то настолько стремительное, что Гледа не могла противостоять ему. Она могла только видеть. Короткую стрелу, летящую ей в грудь. Такую же стрелу, летящую в грудь Макту. Одну на двоих радость на лицах Андры и Фошты, которые уже оказались верхом. И меч Друкета, который странным, невозможным образом отбивает стрелу, предназначенную ей, и принимает вторую стрелу в собственное сердце.

Раздался топот копыт мчащихся прочь всадниц и шум падения почти мертвого тела.

— Брет, — прохрипел Друкет, схватившись за грудь. — Подойди.

Побледневший Брет встал над умирающим.

— Возьми медальон у меня на груди, — забулькал кровью Друкет. — Но не открывай до тех пор, пока не подойдет человек, который попросит тебя об этом. Он… скажет, что там. И потом… слушай этого человека. Он придет… скоро… И вот еще… — Друкет задергался, изогнулся и выдернул из-за пояса сверток. — Отдашь ему. И уходите, уходите отсюда. Бойтесь женщину с худ…

— Умер, — прошептал Торн.

Гледа пошатнулась, и упала бы, если бы Соп не схватил ее за плечи. Все это — Белая башня, растущая из костей и крови, близкий лес, брат с отрезанной по локоть рукой и перетянутыми в коленях ногами, заплаканный отец, молчаливые друзья — все это вдруг навалилось на нее сильнее, чем тяжесть на исходе карниза над бездной. Сил у нее не осталось.

— Ненавижу, — процедил сквозь зубы Торн, закрывая глаза Друкету. — Ненавижу тебя, Бран Вичти. И твоих слуг. И жатву. И всю эту погань, что убивает нас! Как я мог… Почему мне кажется, Друкет, что я тебя знал? Почему мне кажется, что я уже часами и днями беседовал с тобой? Я ведь увидел тебя в первый раз.

— Он умер, папа, — прошептала Гледа, глядя на вытянувшегося на камне и кажущегося обычным, не слишком широкоплечим исанцем — воина.

— А ведь он один положил не менее полутора десятков этой погани, — заметил Хельм, придерживая за плечи Брета, которого начала бить мелкая дрожь. — Если бы я не боялся тебя обидеть, Торн, то сказал бы, что он был ничем не хуже тебя. Надо бы его похоронить.

В отдалении раздался грохот, звук горного обвала.

— Еще кому-то не повезло, — мрачно заметил Хельм, поворачиваясь к пропасти.

— Или наоборот, — почесал окровавленной рукой нос Скур.

— Всадник! — вытаращил глаза Вай.

— Хода! — заорал Соп, едва не уронив Гледу.

Бледный, исхудавший, но живой к башне торопил коня Хода.

— Ну что? — закричал он еще издали. — Я успел или нет? У меня с собой помилование для всех! Все еще живы?

— Нет, — прошептал, размазывая слезы по щекам, Брет.

— Я с вами! — нашел взглядом Гледу Хода. — Неужели этого мало для радости?

— Мало, — прошептала Гледа.

— Есть еще, — вдруг подал голос Макт. — Я не забыл. Все забыли, а я не забыл. Гледа. Поздравляю тебя. Сегодня тебе исполнилось семнадцать.

Глава двадцатая. Накома

«Скрытое разглядишь, оглянувшись …».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Укол в сердце Хопер почувствовал еще у Хайборга, когда лишился книги. Ставшая уже привычной боль, словно он и не вставил в собственную плоть второй спасительный камень, начала подступать к нему уже через десяток лиг. Но опрокинулся во тьму и заскрипел зубами от стократной боли, пронзившей почерневшую уже за локоть руку, он лишь через несколько дней, когда уже казалось, что предчувствие развеялось, не воплотившись. Торопя лошадь по Гебонскому тракту на запад, Хопер словно упустил главное. Он успел привыкнуть к отчаянию на лицах израненных воинов и изможденных беженцев, к тяжелому запаху гнилых ран, отметил напряженное и тревожное молчание над дорогой, но не понял, что это молчание и есть предвестие еще больше беды. Даже плач не раздавался над разномастным обозом. Молчали уходящие на восток, молчали немногие спешащие на запад, молчали серые скалы, не отзываясь острыми гранями порывам ветра, молчали кроны величественного леса, который раскинулся если не до горизонта, то уж точно до сияющих белым молочных пиков. Тишина забивалась в горло, в нос и в уши, словно лежалая пакля. Негромко посвистывали тележные оси, дребезжали жестяные обода колес, всхрапывали и постукивали копытами лошади, но все эти звуки жизни не разбавляли воцарившееся над дорогой тревожное бесчувствие, а словно увешивали его дешевыми украшениями. Сутью его было неуклонное движение тысяч человеческих тел навстречу собственной гибели, потому что гибель была всюду, куда бы ни уходили они от накатывающей на них беды, а зовом — звон в ушах после тяжкой работы и бессонной ночи. Соединял одно с другим невидимый, но липкий ужас. И именно в этот звон и в этот ужас Хопер погрузился с головой, едва тьма заволокла его взгляд.

Он придержал лошадь, подал ее в сторону, к скалам, которые вставали стеной по его левую руку, и замер, прижавшись к шее животного. Где-то недалеко, в дне пути или того меньше, один из его собратьев лишился тела. Не покинул его, истерзав до крайней степени, что само по себе было редкостью, не был изгнан кем-то более сильным, хотя Хопер и не мог припомнить подобного, а просто лишился. Живая, сберегаемая ее хозяином плоть стала мертвой, и дух полудемона воспарил над ней, осветив вокруг себя все и ослепив на томительные минуты Хопера.

— Карбаф, — прошептал Хопер, размазывая по щекам хлынувшую из носа кровь, словно исторгнутый вестник мог его услышать и отозваться. — Что ты здесь делал, приятель? Разве твое место не на королевских балах и в альковах знатных девиц? И что все это значит? Опять умбра против умбра? Сейчас. Подожди. Дай отдышаться, и я все увижу.

Давно уже провидение не прикладывало своего жалкого слугу о сущее с такой силой. Воистину не могло быть лучшего повода встряхнуться и вспомнить сотни способов собственного сбережения, чем оказаться на краю гибели или почувствовать гибель кого-то похожего на тебя самого. Пусть даже и полугибель. Чем она отличается от обычной смерти кроме того, что может повторяться сколь угодно долго? Да и чего он хотел? Всякий дар оплачивается соразмерно его ценности, могло и вовсе перемолоть в кровавую кашу. Неспроста же столь долго донимали Хопера умбра с севера, все хотели перетащить на свою сторону, чтобы иметь под рукой соглядатая. Но что же он успел разглядеть? Что промелькнуло в доли секунды, отпечатавшись в застилающей взгляд темноте?

Так… Карбаф погиб примерно в дне или двух днях пути на запад, наверное, сразу за крепостью Фрига. Рядом с ним удалось разглядеть четверых, но они были не умбра, скорее лепестками умбра, отпрысками той или иной степени родства. Один — ясным и отчетливым лепестком, точно ребенок, рожденный от плоти, захваченной полудемоном, принявший от него кроху его сущности, второй — бледным силуэтом, возможно потомком умбра во втором или третьем поколении. Но вот кем были еще двое? Один даже как будто показался Хоперу знакомцем. И что же блеснуло в другой стороне? На севере? Не так уж далеко, лигах в двухстах. Неужели Амма? Чего ей не сидится в укрытии? Или случилось что-то такое, что иссякла даже ее осторожность? И что за лепесток рядом с нею? Тоже отпрыск умбра? Что же вас гонит в этот лес? Но главное даже не это. Главное то, что наполняет холодом и тоской. Что-то, находящееся поблизости. Между Аммой и Фригой. Между Аммой и отлетевшим Карбафом. Что означают эти темные провалы в сущем? Неужели жнецы? Что им нужно в глухом лесу?

— Да это же Хопер, — донесся голос Эйка из-за спины. — Точно Хопер, чтоб мне лопнуть! И кобыла его, да. Ученая, как собака. Да смотри же, Мушом! Эй! Ты уснул, что ли, Хопер? Просыпайся!

«Просыпайся. Спящий просыпается. Кто он? Кто может проснуться? Что сказала Амма возле своего убежища? Что же она сказала? Ну точно… Что-то про свободу и… пока боги спят. Она сказала — пока боги спят. Спящий просыпается. Почему спящий, а не спящие?»

— Хороший денек, Хопер! — окликнул книжника Мушом. — Увидел тебя, ну прямо словно домой вернулся. Что с тобой? На солнце перегрелся? Кровь из носа пошла? Бывает. Весеннее солнце самое опасное.

— Подождите, — отмахнулся Хопер, все еще пребывая в темноте. — Подождите. Голова раскалывается. И не вижу ничего.

— Может, водички? — прогудел Эйк. — А ты чего хотел, Хопер? Все ж таки не сорванец какой. Ты, конечно, славный воин, я и в лучшие годы и вполовину твоего умения не имел, но годы есть годы. Сберегать себя следует.

— Это точно, — согласился Мушом. — Вот я вроде бы еще хоть куда, а то и дело то в спину вступит, то в боку заколет. Тут задумаешься…

— Эйк? Мушом? — все никак не мог проморгаться Хопер. — Вы как здесь? Какого демона вас понесло на запад?

— Нас понесло? — обиделся Мушом. — Сказал бы я, кого понесло.

— А ты угадай, — скорчил гримасу Эйк.

— Не может быть, — сдвинул брови Хопер. — Неужели опять…

— Опять Хода, — крякнул Эйк. — Вот если бы он не был принцем, вот клянусь — сказал бы, что поганец и негодяй. Правда, кто бы тогда нас за ним послал? И все-таки, пороть его нужно, пока корону не напялил. И при всем при этом — отличный король из него может получиться, если доживет до собственной коронации, но даже если доживет, то пока доберется до короны, вымотает нутро и охране, и отцу, да и нам заодно.

— Это точно, — продолжил Мушом. — В чем только душа держится, а туда же. Только-только встал с постели, едва оплакал свою няньку, словно она дороже собственного деда, сразу же день отстоял на траурной церемонии, под руки уводили, так час отлежался и в путь. Еле добрался с эскортом до Хайборга, опять отстоял день на коронации. Зеленый, как весенняя трава. Голос срывался! Но вымолил у отца помилование для Торна и его компании, и тут же исчез. Хватились, оглянулись, нашли крайних и отправили следом. Самого высокого и заметного…

— И самого красивого и не менее заметного, — продолжил Эйк. — Если бы ты, Мушом, не красовался на замковой площади, примеряя новые шпоры, меня бы с моим ростом искали до сих пор.

— Ага, — проворчал Мушом. — Спрятался, малыш. А как на меня посмотрели, сразу тебя вспомнили. Подожди-ка. А это еще что?

— Где? — наконец разлепил глаза Хопер, пытаясь разглядеть что-то впереди, откуда доносился гул подходящего отряда и внезапно прозвучал странно знакомый голос:

— Лопни мои глаза! Исанский книжник? Здесь? Да еще верхом?

— Ваше высочество? — прищурился Хопер.

— Встаньте! — с раздражением приказал принц Хедерлиг Эйку и Мушому, которые успели слететь с лошадей и преклонить перед ним колени. — Не на дворцовом приеме. Война. Какими судьбами, Хопер? Не ошибся с выбором пути?

Рядом с принцем Исаны было около полусотни стражников. Тех, которых не заменила бы и дружина в две сотни клинков. Едва принц остановился, половина из них прикрыла его от леса, треть — от скал, а остальные не сводили глаз с встретившейся их правителю троицы. За спинами всадников не было больше никого. Лишь солнечные лучи поблескивали на выщербленных тысячами ног и колес камне.

— Что с Фригой? — спросил Хопер.

— Сначала скажи, какой у тебя интерес? — остановил книжника Хедерлиг.

— Да нечего скрывать, — поклонился вельможе Хопер. — Мне нужен Торн Бренин. Моим друзьям — йеранский принц, который тоже идет по следу Торна. Не для беды какой, а для разговора. Ну и для помощи, пожалуй.

— Имя принца? — нахмурился Хедерлиг.

— Хо, ваше высочество, — подал голос Мушом. — Но так-то он представляется Ходой.

— Вот ведь зараза, — усмехнулся Хедерлиг. — Ведь как чувствовал!

— Что случилось, ваше высочество? — напрягся Эйк.

— Отправил я его к Белой башне, — сказал Хедерлиг. — Дал ему в провожатых своего мастера стражи, Лона, и велел довести если не до места, то хотя бы до опасного перехода.

— Через Орлиное ущелье[217], — понял Хопер. — И до Смертельного карниза[218].

— Точно так, — удивился Хедерлиг. — А ты знаток этих мест, Хопер. Я вот про эту Белую башню только услышал на днях.

— Гиблое место, — покачал головой Хопер.

— Надеюсь, что нет, — ответил Хедерлиг. — Торн рассчитывал там найти своего сына. Дочь с ним. А Лон… Лон уже должен был вернуться во Фригу. Еще вчера, полагаю.

— Но разве… — не понял Мушом. — Ваше высочество… Ведь Фрига…

— Поспешите, — поднял лицо к солнцу Хедерлиг. — Я оставил там полсотни лучших воинов. Хотя, самый лучший, Друкет, ушел с Торном спасать своего подопечного. Пятьдесят моих парней будут держать Фригу еще день или два. А потом помчатся на восток. Но знайте, вы лезете в пасть к зверю. Странные дела творятся во Фриге, странные.

— О каком звере… — открыл было рот Мушом, но Хедерлиг уже пришпорил лошадь и умчался вместо с эскортом на восток.

Троица почувствовала запах гари еще с ночи, а ранним утром разглядела сначала столбы дыма, а потом и всю окутанную его клубами некогда белокаменную крепость. На северных, горных воротах дозора не оказалось, и хотя было ясно видно, что крепость пережила длительную осаду, захватившая тракт тишина и здесь начала забиваться в уши и ноздри. Эту тишину не смогла разорвать даже закопченная угловая башня внутренней крепости, которая внезапно покосилась, и с грохотом обрушилась.

— Белый камень, — закашлялся от поднявшейся пыли нос Эйк. — Слабый. Балки перегорают, укрепления складываются. Поди под тысячу лет без ремонта? Да хоть бы и меньше. Запустила Гебона свою старую крепость.

— Вандилы построили эту крепость, — прошептал Хопер.

— Серьезно? — удивился Эйк. — Не знал. Ты что там, Хопер? Опять занедужил?

— Слушаю, — открыл глаза Хопер, зажимая рот тряпицей и пытаясь отогнать постепенно становящуюся вновь невыносимой боль. — Тихо здесь. Слишком тихо. Почему нет осады? И где оставшиеся исанские воины? Мы не могли с ними разминуться.

— Вон они, — протянул руку Мушом.

По узкой улочке, покашливая в клубах пыли, и в самом деле поднимались к северным воротам несколько воинов. Смотреть на них было страшно. Они вели под уздцы лошадей, но шли так, словно лошади тащили их за собой. Кровь с их лиц и одежды была недавно смыта, теперь уже припорошенная пылью вода каплями падала на покрытую гарью мостовую, но посеченные доспехи и наскоро перетянутые раны не оставляли сомнений, оборона Фриги далась им нелегко. Их было тринадцать, не пятьдесят. Только тринадцать, и двое из них оказались девушками-близнецами.

— Девок помню, — сдвинул брови Мушом. — Вроде они были в охране Брана Вичти, а потом пропали, что ли? Темная история. Откуда они здесь?

— Кто такие? — закашлялся один из воинов. — Чего надо во Фриге?

— Лон, — развел ручищи в стороны Эйк. — Ты что, не узнаешь меня? Или я уменьшился ростом с последней нашей пьянки?

— Эйк, раздери тебя надвое, — замотал головой Лон, протирая глаза. — Все плывет, не разгляжу. Сожри меня демон… Проклятая бабка… Какого… вам здесь нужно? Мы уходим на восток. Все ворота Фриги открыты, делай что хочешь. Впрочем, крепость пуста. Вроде и осада иссякла. Кто с тобой? Хотя, Мушома я знаю.

— Хопер, — представил книжника Эйк. — Он… мы по поручению принца Трига. Тьфу, демон, короля Трига. С проверкой…

— Мытари, что ли? — сдвинул брови Лон, и этот его вопрос неожиданно заставил и спутников Лона, и Эйка, и Мушома расхохотаться. Даже Хопер не сдержал улыбки.

— За сколько лет недоимку собрать хотите? — вызвал новый взрыв хохота Лон. — И когда Триг успел стать королем?

— Да только что, — отмахнулся Эйк. — Старый король умер, вот и…

— Что тут случилось? — спросил Хопер. — Принц Хедерлиг говорил об осаде. О полусотне воинов. Где они? Почему осада иссякла?

— Вот все, — повел рукой Лон. — Все, что остались. Одиннадцать исанцев вместе со мной и две райдонских девки. Если бы не они, может, и одиннадцати бы не осталось. Хорошо рубятся.

— Получается, что вы отбили осаду? — не понял Эйк. — Где враг?

— Шайки геллов, вандилов, россыпью прочего добра вроде дорожных грабителей? — скривился Лон. — Числом в несколько тысяч? Ничего мы не отбили. Пришел их хозяин и увел их на восток. Думаю, что к Опакуму.

— Хозяин? — не понял Хопер.

— Кто же еще? — процедил сквозь стиснутые зубы Лон. — Ты не поверишь, сколько в этом лесу оказалось всякой колдовской мерзости!

— Ну так расскажи, чтобы я не поверил, — буркнул Эйк.

— Вчера в полдень, — сплюнул сгусток крови Лон, — я как раз вернулся, отводил тут одного парня в нужное место, мы отбились от очередного наскока этой погани, как увидели вот девок. Андра и Фошта их зовут, если что. Они мчались с запада. За ними неслась вандилская конница. Да, оказывается, бывает и такая. Тысяча всадников, не меньше. Мы едва успели принять девок, хотели закрыть ворота, да куда там. Они уже в ворота ломились, ну и пришлось порубиться. Так что, эти девки нам дорого обошлись, но уж и они проявили себя так что… Будь у меня таких девок пару десятков, мы бы вовсе крепость не оставили.

— Да уж, — расплылся в улыбке Мушом. — С девками бы и я посидел в осаде…

— А что с хозяином? — напомнил Хопер.

— А ничего особенного, — снова сплюнул Лон. — Чуть отбились, положили при этом больше половины своих и едва сумели закрыть ворота, поднялись на стену и вот тут поняли, что надо прощаться с жизнью. Этих всадников уже и видно не было, другая тьма на нас шла. Легион лесной погани, не меньше. С лестницами, с тараном очередным, мы уже шесть их раскатали по бревнышку у ворот, и даже, чтоб мне сдохнуть, с осадными машинами. Видишь, башня рухнула? Успели метнуть несколько смоляных зарядов. Как будто не все еще в городе выгорело.

— Да как вы отбились-то? — вдвинул меч в ножны Мушом.

— А и не отбивались мы, — развел руками Лон. — Оборвалась та осада. Вот только что смерть в глаза смотрела, громыхала нашими костями считай, лестницы к нашим жизням приставляла, и вдруг — тишина. И все мы, все оставшиеся, тринадцать рыл — одиннадцать страшных и два наоборот — хочешь верь, хочешь не верь, все попадали с ног. Вон там, у северных ворот, и на стене, и на бастионах! Попадали, словно кто-то отстукивал нас по темечку.

— Ноги ослабли? — не понял Хопер.

— Точно так, — кивнул Лон. — Я подполз к бойнице, выглянул и похолодел. Словно нагишом в зимнюю стужу в дозор вышел. В четверти лиги от стены на холмике стоял великан. Ну, может не великан, вот смотрю на Эйка и думаю, что на полголовы он тебя выше, Эйк, не больше. Но мне показалось, что он великан. Он стоял раскинув в стороны руки, в одной из которых была зажата диковинная глевия, и ничего не говорил. И вся эта тьма, все эти геллы, вандилы, прочие отбросы, все они смотрели на него, как будто что-то слышали. Я думаю, если бы мы даже стали отстреливать их со стены, они бы не обращали на нас внимания. А потом он медленно повернулся к нам боком, закинул глевию за спину, так же медленно махнул рукой на восток и… исчез.

— Исчез? — не понял Мушом.

— Растворился, — пожал плечами, оглянувшись, Лон. — Честно скажу, мне уже надоели эти фокусы. Я бы решил, что я сошел с ума, но вон девки эти видели, еще двое ребят. Но главное не в этом. Вся эта масса, все это войско, все они двинулись в ту сторону, куда махнул великан. Без спешки, но неуклонно. Страшное дело.

— На Опакум и Хайборг, — прошептал Хопер. — А ведь это был жнец, Лон.

— Да хоть бог войны, — оскалился Лон. — Если он существует, конечно. Что вам нужно от Фриги?

— Ничего, — ответил Хопер, прижимая холодные ладони к вискам. — Хедерлиг сказал, что ты провожал кого-то к Белой башне. Ходой его зовут.

— Так я и говорю, вчера и вернулся, — кивнул Лон. — До Смертельного карниза довел. Да как довел, гнал лошадей, чтобы вернуться побыстрее. Хотя, ущелье совсем не для гонок. Все объяснил, показал и отпустил. Но не стал уходить, хотя и спешил. Ждал, пока перейдет на ту сторону.

— Перешел? — спросил негромко Эйк.

— Не знаю, — покачал головой Лон. — Рухнула подпорная стенка, треть карниза слетела в пропасть, не пройти там больше. Да и глубина у той пропасти с треть лиги. Искать бесполезно. Если обрушилась под ним или перед ним, то все. Пропал парень. Если прошел, то счастливчик.

— Не прошел, — покачала головой одна из девок. — Меня Андрой зовут. Он не прошел. Мы с Фоштой и спутниками были у Белой башни. Никто не пришел по нашем следам.

— Подожди, — побелел Эйк. — Как это никто не пришел?

— Мы сами прошли по этому карнизу за несколько часов до этого Ходы, — отрезала вторая девка. — Я, сестра, Торн Бренин, его дочь, Друкет — проводник от принца Хедерлига, Соп, Брет, Хельм, Скур, Падаганг. Никого не забыла? У Белой башни сразились с шайкой людоедов. Кого положили, кто разбежался. В башне нашли сына Торна. Макта. Живого, хотя и без руки. Стали спускаться из долины к лесу, а там эти… вандилы и прочее.

— И что же дальше? — прошептал в тишине Хопер.

— Торн приказал нам уходить, — пожала плечами Андра. — Он же не мог бросить сына, тот был едва жив. Их растерзали. Нет их больше. Они погибли. Все.

— Где это случилось? — обронил тихие слова Хопер.

— У Трех источников, — ответила Фошта и неожиданно легко запрыгнула в седло. — Но с меня хватит. Я домой. Эта война — не женское дело.

— Прости, Эйк, — начал вставлять дрожащую ногу в стремя Лон. — У меня приказ моего принца. Надо его нагнать.

— Подожди, — остановил воина Хопер. — Не все еще. Дай несколько минут. Ты что-то сказал о проклятой бабке и разной колдовской мерзости. Что это?

— Одно от другого не отделишь, — скорчил гримасу Лон. — Гадалка тут одна образовалась. Бабка какая-то. Нищенка. Крючок древний. Позавчера еще, что ли. Все смешалось в голове. Принц еще здесь был. Ну, Друкет только Торна увел к этой Белой башне, и она у ворот. Я ей говорю, ты куда, мать, тебе другие ворота нужны, беги прочь через горные. А она мне, что никуда не бежит, а гадает по руке. Ну, кто когда и как погибнет. Мол, монету так зарабатывает. Мои ребята все, конечно, по углам. Никому не охота знать то, что и так ясно. Я ей монету протягиваю, а она головой мотает. Мол, подаяния не принимает. Ну я и дал ей руку, мол, гадай и проваливай.

— И что же она? — затаил дыхание Эйк.

— Ничего, — снова поморщился Лон. — Сказала, что жить буду. Не погибну мол, а через час мне в левую руку так вступило, что до сих пор не отпускает. Жжет, словно я кипящее масло ей размешивал! Хорошо, хоть левую руку ей дал! Ведьма, одно слово! Пришибить ее надо было.

— И чего ж ты ее не пришиб? — удивился Мушом.

— Да баба вроде, — пожал плечами и снова стиснул от боли зубы Лон. — Да и принц на меня смотрел. И о колдовской мерзости я же не просто так. Рука-то не сразу заболела. У нас как раз передых иссяк, опять какая-то погань было на стены полезла, и тут эта бабка выпрямила спину, словно девка стала по стати, руки раскинула и забормотала что-то. Ни слова не понять, но со смыслом. Ну, как в храмах на службе тянут, так же. Я уже на бастионе стоял, руку мне защемило как раз, ну, думаю, сейчас я спущусь и заткну тебя, да обернулся…

— И? — окликнул Лона Эйк. — Что замолчал-то?

— Вспомнил, и будто оказался опять на стене, — прошептал побледневший Лон. — Женщина стояла на дороге. С той стороны ворот. Худая, как костяк сушеный. Лица я не мог разглядеть, до нее с четверть лиги было. Но клюку в руке — заметил. Наша бабка с этой стороны ворот, с руками, а та — с той. С клюкой. И такое чувство было, что они мечами секутся. А ведь страшнее это было того, как ты сказал? Жнеца? Куда страшнее. И ведь вся погань, что осаждала нас, расползаться начала, словно смерть их на дороге стояла. Их и наша тоже.

— А потом что? — спросил Хопер.

— А ничего, — усмехнулся Лон. — Исчезла та баба с клюкой. Растаяла, словно ветром ее унесло. А через секунд пять и наша бабка растаяла. Опустила руки, расплылась в ухмылке, словно отстояла крепость от лиха, буркнула что-то, и растаяла.

— Что она буркнула? — спросил Хопер.

— Да не до того мне было! — отмахнулся Лон.

— Что она буркнула? — повысил голос Хопер.

— А ты что, знакомец ее, что ли? — спросил Лон. — Я вижу, ты не молод. Ну так все одно ей во внуки годишься. Глупость она сказала. Мол, лекарю нужно к озеру топать. Там он найдет, то, что ищет. Там, где камень целебный в воде прячется. Ну, бред же. Какой я ей лекарь?

— Я лекарь, — буркнул Хопер и подал коня вперед. — Покажи руку.

— Это зачем же? — нахмурился Лон.

— Покажи, — посоветовал Эйк. — Я Хопера знаю, он все равно не отстанет.

— Да на, — потянул рукав к локтю Лон.

Хопер наклонился, поймал заскорузлую, мозолистую ладонь воина, пригляделся к его запястью, к коже, покрытой волдырями ожогов до локтя и, не обращая на истошный крик Лона, провел ладонью сверху вниз, сдирая обожженную кожу и извлекая из-под нее оставленный ему камень. И провалился в темноту.

Свет вернулся в глаза вместе с холодной водой.

— Эй! — послышался голос Мушома. — Ну ты живой, или как?

Хопер открыл глаза. И Эйк, и Мушом стояли напротив него с ведрами воды.

— Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому. И если не сгоришь — неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая, но не отринешь беду, ибо беда в тебе, — пробормотал Хопер, медленно поднимаясь.

— Беда это, — покачал головой Эйк. — Что со старым, что с малым. В дальнюю дорогу с собой брать — хлопот не оберешься.

— Ты чего бормочешь-то, — не понял Мушом. — Молитву что ли? Не пойму никак.

— Молитву, — попытался отдышаться Хопер, боль словно наступила ему на грудь. — Старость — не радость. Припечет, еще не так раскорячишься. Надо будет заглянуть к Водному менгиру[219], исцелиться немного. Есть тут такой. Но вы не берите в голову.

— Да мы и не берем, — надул губы Мушом. — Мало ли кто как с ума сходит. Мы о другом думаем, как королю докладывать, что сын его погиб?

— Где Лон? — спросил Хопер.

— Да уж догоняет Хедерлига, — хмыкнул Эйк. — Думал, он ждать будет, когда ты очухаешься? Час прошел, не меньше. Я только удивляюсь, как он тебе не вмазал, когда ты за его руку ухватился. Ведь заорал, словно ты его скотским тавро клеймил. А уж когда ты с коня стал заваливаться, успел и спрыгнуть, и подхватить тебя. Ты ж заразу с его руки снял. Словно и не было у него ничего. Так что, считай, что он твой должник. Что скажешь? Путь наш окончен?

— Неужели? — прошептал Хопер, перекатывая в пальцах добытый камень и с трудом сдерживая стон. — Что-то я не вижу трех источников возле себя. И уж тем более растерзанного тела принца. Отправляемся. Тут не слишком далеко. Только мне сначала к колодцу надо. Где воду достали? Холодная. Умыться мне надо. Очень надо.

Источник скорее всего был один. Просто огромный валун скатился с ближних гор и придавил его, отчего единый водяной поток разбился на три струи и теперь журчал, пытаясь найти дорогу к затерянному в зеленой тине озерцу. Вокруг все было загажено и вытоптано. Мушом присел на первый попавшийся камень и стал раскачиваться, обхватив голову руками, а Эйк принялся рубить и подтаскивать к старому кострищу высохшие, переломанные кусты.

— Зачем? — спросил его Хопер, который все никак не мог отдышаться. Третий камень тоже погрузился в его плоть, и теперь боль не могла добраться до книжника, хотя и не уходила никуда. Вставала вокруг стеной.

— Озноб бьет, — поежился Эйк. — Согреться хочу. Ты занимайся своим делом, не обращай внимания.

— Что ты делаешь? — прошептал через час раскачивания Мушом Хоперу, который только что не ползал по перепаханной, утоптанной тысячами ног земле. — Что ты делаешь, мать твою? Не видно же ни демона!

— Кому не видно, а кому и видно, — выпрямился Хопер. — Надо все рассмотреть. Скоро вечер. Потом ночь. В темноте я вижу плохо.

— И что, разглядел уже хоть что-то? — спросил Эйк, пытаясь согреться у огня.

— Не сходится, — покачал головой Хопер. — Хотя на первый взгляд все совпадает. Вон, видишь распадок в горах? Там, где сосны забираются в горы? Это Поганое ущелье. Оно же — Проклятое. Выход от Белой башни. Вон тропа. Если отряд выбрался по ней на равнину, то приближающихся разбойников мог и не заметить.

— Торн Бренин? — усмехнулся Эйк. — Никогда не поверю.

— Поверил бы, если бы прошел по началу Поганого ущелья, — не согласился Хопер. — После него и я не сразу прихожу в себя. В любом случае, если верить девкам и моим расчетам, стычка должна была случиться здесь.

— И что же? — не понял Эйк.

— Нет следов, — пожал плечами Хопер. — Насколько я понял Торна, он не из тех, кто сдается без боя. Ни свежей крови, ни клочка плоти, ничего.

— Десять тысяч человек! — глухо пробормотал Мушом. — Десять тысяч человек, не меньше, прошли по этой земле! Что могло остаться?

— Даже если сто тысяч, — не согласился Хопер. — Должен быть след, и я бы нашел его. Но его нет.

— А может… — Эйк нахмурился. — Может жнец заколдовал их? Заколдовал и увел?

— Не думаю, — мотнул головой Хопер. — Кое-кого в отряде Торна он точно не мог заколдовать. Уходим, Эйк. И не расстраивайся раньше времени.

— Это еще почему? — не понял великан.

— Девки почему-то солгали нам о схватке, — объяснил Хопер. — Почему же тогда мы должны верить их словам, что Хода не появлялся у Белой башни? Я не знаю как, но Торн избежал схватки. Надо найти следы его отряда.

— Где ты их хочешь найти? — растерянно обернулся Эйк. — Только не говори, что ты потащишь нас в Вандилский лес.

Хопер выпрямился и оглянулся. Здесь, между предгорьями и чащей лежала полоса вытоптанной и выжженной земли, но дальше чаща тонула в лесной мгле.

— Не волнуйся, — ответил Хопер. — Я знаю в этой рощице каждую опушку.

Через день Хопер проснулся с ощущением смертельной опасности. В черной пелене боли, которая окружала его, появилась еще более черная тень, и он открыл глаза. Угли в костре уже подернулись серым пеплом, прохлада забиралась под котто, воротник которого пропитала роса, но где-то высоко в кронах не только щебетали птицы, но и сверкало свежей голубизной небо. Эйк лежал рядом с Хопером, Мушом опрокинулся навзничь за костром. Над серыми углями растопыривал пальцы сидящий на почерневшем от времени пне незнакомец.

— Не дергайся, Бланс, — узнал Хопер насмешливый голос, и в следующее мгновение двузубец, лежавший у ног Накомы, занял место у него на коленях. — Ты, конечно, не Амма, но с тобой тоже следует быть аккуратным. Да, и не беспокойся. Твои служки живы, просто спят чуть крепче обычного. Но ты меня удивил, вот ведь нашел себе телохранителей. Хотя, я было даже начал примериваться к телу этого великана. Но… надоело. И так почти месяц возвращал себе прежний облик.

«Да, — подумал Хопер. — Я, конечно, не Амма. Иначе бы уже бросился на тебя с обнаженным мечом».

— Ты дважды лишился тела, — сказал он вслух. — Первый раз в Водане, второй… чуть ближе сюда.

— Ну, конечно, — всплеснул руками Накома. — Как я мог забыть? Ведь передо мной знаменитый вестник Бланс. Слабоват, мягок, но очень проницателен. До тошноты.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Хопер.

— Гуляю, — рассмеялся Накома. — Видишь ли, тут недалеко расстался с телом Карбаф. На днях, ты должен был почувствовать. А ведь он последний из моих вестников. Трое погибли в Хмельной пади, остался только Карбаф. Как вам живется без благодати, курро?

— Даже интересно, — медленно поднялся и уселся напротив Накомы Хопер. — Интересно, что ты называешь благодатью? Ты что ли охвачен ею?

— Никто не охвачен, — вздохнул Накома и погрозил Хоперу пальцем. — Пока не охвачен. Но важна не только благодать, но и сила. Неужели тебе не хочется вновь припасть к ней?

— Ты покупаешь меня, что ли? — удивился Хопер. — Я бы еще понял, если бы это делал Дорпхал. Но какое дело тебе до меня?

— Все смешалось, Бланс, — повел подбородком Накома. — К тому же у Дорпхала осталось двое. Ты и Чирлан. Или как он себя называет теперь? Раск? Он вас еще не призвал? Может, согласится поделиться?

— Брось, Атраах, — нахмурился Хопер. — Никогда не поверю, что ты ищешь денщика. Ты же не приходишь просто так.

— Почему же? — удивился Накома. — Довольно часто. Но не к тебе. К тебе только по делу. Угомонись, Бланс. Это не твоя война.

— Угомониться потому, что она не для меня? — медленно проговорил Хопер. — Или я слишком слаб для этой войны? Или я кому-то могу помешать?

— Все сразу, я полагаю, — улыбнулся Накома, и в лучах рассвета Хопер наконец разглядел его лицо. Из-за того, что оно не было вылеплено до конца, лицо поражало едва различимым уродством.

— Тебе ведь ничего не удалось нарыть? — легко поднялся на ноги Накома и взмахнул двузубцем, заставив взметнуться золу с кострища. — Ты ничего не знаешь — ни того, как началась жатва, почему она началась, кому удалось противостоять жнецам, и каким образом им это удалось? Ты не знаешь, что за магия выхлестнула когти и звериные клыки из одного бедолаги. Да куда там, уже не из одного. Ты не знаешь, чем эта жатва отличается от прочих, какие сюрпризы в себе таит. Ты не знаешь, что за ворожба перекосила начало прекраснейшей из жатв, ни кто ее сплел, ни кто ее мог сплести. А ведь она опалила тебе одно крылышко, и даже больше скажу, пригвоздила тебя к нему. Угроза человеческой смерти вскружила голову несчастному Блансу! Будь осторожен, будь осторожен, старый приятель…

— Никогда ты мне не был приятелем, — прошептал Хопер, поднимаясь и пятясь от жнеца.

— Ну, не скажи, — нахмурился Накома. — Мы даже что-то обсуждали как-то за кубком пива… Нет? Мне пригрезилось? А ведь могли бы, Бланс. Приятно поболтать с умным… умбра. Остановись, Бланс, если ты понимаешь, о чем я. А если все эти вопросы не дают тебе покоя, словно зуд в причинном месте, я могу тебя вылечить. Навсегда. Или же дать тебе помощников, лучших лошадей, лучшее оружие. Если все, что ты узнаешь, ты сначала расскажешь мне.

— Никогда, — прошептал Хопер. — Впрочем, задать вопрос хочу.

— Ох уж эти курро, — развел руками Накома. — Как малые дети без присмотра. Заносчивы и горделивы, хотя, в сущности, беспомощны. Что ты хочешь узнать?

— Насчет зверя, — прищурился Хопер. — Насчет когтей и клыков. Разве это не повторение того, что было с нами там? Ты не задумывался о совпадениях? Не задумывался о самом страшном? Богов нет, Атраах. Спасать нас будет некому.

— Что? — замер Накома, и в этой мгновенной заминке Хопер разглядел сразу все — и бугрящуюся мышцами синеватую плоть, и отвратительный запах, и мутный, с алыми прожилками, взгляд, и двузубец, который вдруг удлинился и едва не снес Хоперу голову. Меч Бланса мгновенно занял привычное место в его руке и отразил первый удар, но долго ли он продержится? Если бы Атраах оставался Накомой, надежда выпутаться оставалась. Но в истинном обличье Атраах раздавит Хопера и не поперхнется. Вот сейчас он расправит одутловатые плечи, блеснет лысым черепом и проткнет Хоперу живот. Выпустит наружу его кишки. Однако, куда все подевалось? Вновь вместо Атрааха у костра Накома, только теперь он не присаживается на пень, а раскланивается с улыбкой:

— Шучу я, шучу. Пока шучу. Но скоро шутки закончатся. И вам от меня не скрыться. Нет такого места, где вы могли бы скрыться от меня.

Снова погрозил пальцем Хоперу и исчез. Кто мог его напугать? Разве хоть кто-то мог его напугать?

Хопер обернулся и вздрогнул. За его спиной стоял Раск. Или Чирлан. Он ничем не отличался от лавочника из Альбиуса, разве только зрачки на его глазах обратились в точки, да топор в руках поблескивал неожиданно длинным лезвием.

— Есть такое место, — проговорил Раск, убирая топор в чехол. — И оно тебе известно, Накома. Если ты, конечно, меня слышишь. Это Опакум. Не знаю, как долго, но от жатвы там можно укрыться. Надо уходить, Хопер, расталкивай своих воинов. Может случиться все, что угодно. После встречи с Атраахом все на пять лиг в округе отравлено.

— Как ты здесь? — не понял Хопер.

— Как-как? — удивился Раск. — Ножками, до этого лошадкой. Надо же было спасать тебя, дурака.

— Спасать? — нахмурился Хопер. — Откуда ты мог знать? И почему ты не пошел со мной от Хайборга?

— Иногда лучше следить со стороны, — вздохнул Раск. — Плохие дела закручиваются, Хопер. Очень плохие. Поэтому я здесь.

— Подожди, — замотал головой Хопер. — Но ведь вы не вышли на битву у Хмельной пади. Вы же всегда были в стороне.

— В стороне? — усмехнулся Раск. — Это ты был в стороне. Ты и Амма. А мы всегда были в деле. Просто, таились.

— Кто вы? — спросил Хопер.

— Я, Оркан, Карбаф, — перечислил Раск. — Разве есть еще кто-то?

— Но почему… — растерялся Хопер.

— Потому что ты блаженный, — вздохнул Раск. — Ты словно часовщик, который любит свои шестерни больше часов, которые он может из них собрать. А Амма… Ей слишком трудно. Она все или почти все видит наперед. Хотя, и не все сбывается.

— И что же не сбылось? — помрачнел Хопер.

— Разве она тебе не сказала, — удивился Раск. — Впрочем, я тоже ее давно не видел. Лет пять, что ли. Дал ей наводку на хорошие развалины в Долине милости, где неплохо поживился, и больше не видел. Ты не должен был выжить в Хмельной пади. Погибнуть должны были все тринадцать. И исторгнуться все двадцать пять вместе с пеплом наших богов.

— Что ты говоришь… — растерялся Хопер.

— То, что есть, — жестко сказал Раск. — Неужели ты еще не понял? Ничего нет, только пепел! И эти менгиры, все — это… смерть. Мы на кладбище, Хопер! Боги мертвы! Или тебе кажется, что мертвецы шевелятся в могилах?

— Может быть, — прошептал Хопер. — Один из мертвецов…

— Бредишь наяву, — понял Раск. — Осталась только похоронная служба. Приди в себя. Еще раз повторю — не все сбывается. Я знаю, Амма прорицала, что ты убьешь ее. Это бред, Хопер.

— Значит, бояться нечего? — спросил Хопер, чувствуя сжигающую его обиду и ревность к этому пожилому коротышке. — Она зря беспокоится?

— Не знаю, — вздохнул Раск. — Она сама опасна. И понимает это. Но ничего не может предсказать о самой себе, кроме собственной смерти.

— Еще что ты знаешь? — прошептал Хопер.

— Не доверяй ни Коронзону, ни Энею, ни Ананаэлу.

— Почему же? Разве они переметнулись на сторону северян?

— Нет никакой стороны северян и южан, — скривился Раск. — Мы на бойне. Разве ты еще не понял?

— Тогда почему… — задумался Хопер. — Почему Атраах ушел? Он ведь мог бы легко справиться с нами обоими…

— Значит, еще не время, — помрачнел Раск.

Глава двадцать первая. Адна

«Кровь высыхает, но не смывается…»

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Ло Фенг знал, что такое Пепельная пустошь. Однажды она доставила ему немало неприятностей, но она не была ни Хелью, ни Шалым лесом, ни Брыдом[220] или Холодными песками[221], откуда никто или почти никто не возвращался. Разлетевшаяся от исчезнувшего менгира пыль или пепел, скрип на зубах, головная боль, жажда — не удивляли. Взгляд притягивала полоса деревьев на горизонте. Именно Вандилский лес однажды заставил эйконца испытать трепет, который наставники всеми силами старались изжить в юном воине Клана Теней.

Тот трепет остался в далеком прошлом. Но окончательно это стало ясно Ло Фенгу только теперь, когда его отряд приблизился к тысячелетним деревьям. На окраине леса, который начинался вдруг, взмывал в небо стеной, отряд остановился. Спутники эйконца, все, кроме как будто осунувшейся Аммы, смотрели на Ло Фенга, но он, придержав коня, тянул время, словно пытался разобраться в нынешних ощущениях и вспомнить прошлые, которые случились с ним много лет назад. Потерявший краски лес казался эйконцу слепым и, несмотря на все кажущееся величие, жалким, но память о прошлом потрясении была все еще жива.

Это случилось в самом начале странствия взросления, через которое проходил каждый воин Клана Теней. Тогда, много лет назад, ученику и учителю предстоял долгий путь, мало кому удавалось обойти весь Терминум, знакомясь с языками и нравами его обитателей, быстрее, чем за три или за четыре года. Немало испытаний ждало на этом пути юного Ло Фенга, но ни одно из них, даже преодоление ледяного перевала Серебряных гор, когда погиб его провожатый, обрекая своего подопечного на продолжение пути в одиночку, не отпечаталось в его памяти так же ярко, как встреча с Вандилским лесом. Они ступили на берег Терминума между Нертой[222] и Гольдой, поднялись на прибрежные холмы, миновали виноградники и гранатовые рощи, вдохнули жаркий ветер гольдских равнин, и, обходя редкие в этом краю поселения, за три недели добрались до окраины Вандилии. Город вольных торговцев — Голла[223] — возвышал башни чуть севернее, а там, где постукивали срубленными из орешника посохами двое эйконцев, не было ничего — только взбитая пыль заброшенного тракта и сухая, выгоревшая на солнце трава.

— Геллские горы, — ткнул посохом в сторону темных зубцов на севере немногословный наставник. — Хотя Геллия куда севернее и лежит между Бальдарскими и Серебряными горами, за которыми, кстати, располагается Фриза, но эти горы называются Геллскими. Во Фризу же мы попадем не скоро. В лучшем случае через год. Хотя геллы есть и здесь. Два небольших города им принадлежат — Ёрмунг[224] и Фенр[225]. За Геллскими горами лежит пропасть Большого провала и Бальдар — великое вандилское королевство. Единственное в северной части Терминума. Там мы окажемся в самом конце нашего пути.

— Мглистые горы, — повернулся наставник к югу. — Перед ними пролегает Старая гебонская дорога, а за ними Исида и Гебона. Когда повзрослеешь, объедешь их сам.

— А что там? — ткнул пальцем юный Ло Фенг на восток, где поперек их пути тянулась темная, словно тонущая в тумане стена.

— Беркана, — ответил наставник. — Пять королевств, хотя шестое — Гебона — тоже является ее частью. Может быть, лучшее место для жизни в Терминуме после нашего острова. Но там, где хорошо, не нужны воины Клана Теней. Ты поймешь. Особенно, когда увидишь все своими глазами. Мы идем туда.

— Нет, — мотнул головой Ло Фенг. — Что за стена впереди?

— Вандилский лес, — приложил ладонь к глазам наставник. — Просто лес. Надеюсь, ты не забивал себе голову страшными историями про смерть в образе худой женщины с клюкой, что бродит здешними лесными тропами и подкарауливает зазевавшихся путников?

— Нет, наставник, — прошептал Ло Фенг. — Смерть эйконца подобна невидимой птице, что порхает над его головой.

— Парит, — поправил ученика наставник. — Высоко в небе. Хотя, в лесу ей придется спуститься, иначе она потеряет тебя из вида. Но имей в виду, женщина тоже не выдумка. Иногда она появляется.

Они добрались до леса только через день. Дважды ночевали в перелеске, который начался еще в полдень, скрывая растущую стену великой чащи, но добрались к первым большим деревьям лишь наутро третьего дня. И в тот самый миг, когда Ло Фенг оказался у основания первого исполина, еще до того, как он коснулся его коры, потеребил в руках мягкую, длинную хвою, он почувствовал себя крохотным насекомым, ползущим по листу огромного лопуха, представляющим, что этот лист и есть весь мир, и вдруг оказавшимся на самом краю сущего. Руки и ноги его затряслись, голос пропал и даже слезы выступили на глазах.

— Триста локтей, — положил руку ему на плечо наставник. — Самые высокие сосны в этом лесу достигают трехсот локтей. Если забраться на вершину такой сосны, то прочий лес напомнит заставшие волны зеленого моря. И тридцати человек не хватит, чтобы обхватить его ствол. И вот еще запомни — берканские, да и фризские храмовники считают это ересью, но говорят, что нигде больше нет таких огромных деревьев, даже в Шалом лесу. И семена этих исполинов тысячу лет назад упали вместе с менгирами с неба. Кстати, здесь нет ни одного дерева старше тысячи лет. Отчего ты замер? Не стыдись, прежде чем избавиться от слабостей, их нужно явить.

— Он живой, — прошептал, обхватывая плечи и удерживая бьющую их дрожь, Ло Фенг. — Не только это дерево, весь лес. Не так, как любой другой лес, а как огромный зверь, что лежит, затаившись, в своем логове. И он видит меня.

— Глупости, — похлопал Ло Фенга по плечу наставник. — Это излишняя впечатлительность. Качество, из которого получаются наблюдательность и скрупулезность. Хотя, все живое. И небо, и земля под ногами, и горы, и каждый куст вокруг нас. Но они тебя не видят. Не потому, что слепы. А потому что мы слишком быстры для их взгляда.

Нет, они не были слишком быстры. Все те недели, в которые Ло Фенг и его наставник пробирались тропами через глухие чащи Вандилского леса, обходя наезженные дороги, юного эйконца не оставляло ощущение, что цепкий взгляд, падающий на него со всех сторон, не прерывается ни на секунду. Хотя ему так и не удалось столкнуться со смертью в образе худой женщины с клюкой. Но взгляд, который был направлен на него сразу со всех сторон, страшил Ло Фенга больше, чем тысяча худых женщин, даже если бы каждая из них олицетворяла сотню смертей. Именно всепроникающий взгляд заставлял его дрожать и сбивал ему дыхание. Не подхватив ни одной болезни, ночами Ло Фенг бился в бреду, и наставник с тревогой ощупывал его грудь, живот и плечи, на которых были только намечены будущие узоры. Немногие вкрапленные в мальчишеское тело стриксы казались мерцающими угольками в обожженной плоти. Наставник даже начинал подумывать, что рано отправился в путь, что его лучший ученик оказался не готов к испытаниям, и самым мудрым решением было бы вернуться на Остров Теней, но лес закончился, и Ло Фенг успокоился, хотя еще долго продолжал чувствовать взгляд, направленный ему в спину. Больше он не появлялся в этих краях. Теперь же, через много лет, он вновь стоял у высоких деревьев, пусть и с другой стороны леса, но все изменилось. Ставший, вместе с изрядным куском равнины, серым, лес словно не только ослеп, но и лишился остальных чувств.

— О чем задумался? — окликнула эйконца Амма. — Лес не пустит далеко новую пустошь. К тому же она слабее и меньше Пепельной пустоши. Думаю, что с этой стороны она закончится уже через лигу.

— Разве лес живой, чтобы не пускать? — спросил Ло Фенг.

— Все живое, — повторила давние слова наставника Амма. — Старцы на острове Теней должны были учить этому.

— Люди слишком быстры, чтобы лес замечал их, — повторил давние слова наставника Ло Фенг.

— Слишком малы, — поправила эйконца Амма. — Малы, суетливы, непоследовательны, неразумны, злы. Но замечать и видеть — это разное. Он нас слышит. А вскоре будет и видеть… Но только видеть, и ничего больше. Нам нужно дойти до менгира, который омывается водой. Он позволит слегка исцелить раны и даст сил на дорогу к Опакуму.

— Его нельзя миновать? — спросил Ло Фенг.

— Можно, — подняла брови Амма. — Но зачем?

— Мне кажется, ты опасаешься чего-то, — заметил Ло Фенг.

— Ты прав, — согласилась Амма. — Но представь, что ты приговорен к смерти через три дня. Ты будешь отказываться от еды эти три дня? Успокойся, грядущее определено. Какой бы путь мы ни выбрали. Не определено лишь одно — что мы будем делать в этом грядущем.

Амма оказалась права. Не в том, что Ло Фенг должен был вновь почувствовать когда-то испугавший его взгляд, а в том, что и в самом деле первый же встретившийся им овраг оказался границей, отделявшей припорошенный пеплом лес от леса живого, который так же упирался в небо недостижимыми вершинами огромных деревьев, как и в прошлое путешествие Ло Фенга, так же шелестел зеленой листвой и как будто не замечал вторгшийся в его пределы отряд. Если лес и приглядывался к нежданным гостям, то ничем не выдавал собственного интереса.

— Не тревожься, — попыталась успокоить эйконца Амма, которая сама не выглядела спокойной. — Вряд ли кто-то последует за нами из Долины милости. Для фризов мы всего лишь шайка разбойников, это не их забота. Происшествие возле менгира — казус. Тем более, что наведенная там ворожба не пресеклась. Мы пересекли Берканский тракт возле холма, фризы пойдут по нему к Опакуму, им не до нас. Впрочем, в этом лесу хватает и собственной мерзости. Но, пока я с вами, вам нечего опасаться. Почти нечего.

— Нечего опасаться, — повторил Ло Фенг и добавил. — Но ты опасаешься.

— Это мои личные счеты и личные опасения, — процедила сквозь зубы Амма.

— Пока ты с нами, нам нечего опасаться, — продолжил Ло Фенг. — Значит, твое возможное отсутствие — причина для опасений. Но опасения — твои личные. Значит, опасность неотделима от тебя. Ты противоречишь самой себе.

— Разные опасности случаются, — нехорошо улыбнулась Амма. — Только не жди моих объяснений. Ты их не поймешь.

— Ты так всегда отвечала ученикам? — проговорил Ло Фенг, прислушиваясь к лесу, оглядываясь на вытянувшийся среди огромных стволов отряд. — Порой меня посещают сомнения, в самом ли деле ты была первой наставницей Клана? Надеюсь, ты не сочтешь мои слова оскорблением?

— Ты хочешь, чтобы я перечислила тебе все каноны, которые диктовала вашим старцам? — она была почти равнодушна. — Или описала коридоры запретного храма, в который женщинам нет доступа? Не можешь поверить моим словам?

— Зачем тебе моя вера? — спросил Ло Фенг. — Она ничего не стоит. Важно знание. Знание, что каменный нож может убить жнеца. Знание, что ты основательница моего клана, даже если в это трудно поверить. Знание, что твой меч, след которого до сих пор как величайшая святыня сохраняется на алтаре в нашем храме, сейчас лежит в твоих ножнах. И знание, что мой остров больше не защищен от жатвы. А ведь наставники говорили, что это боги забрали клинок и сберегают остров от мора, от жатвы, от всего. Они лгали? Что мне сказать им? Рассказать о тебе? С тех пор, как мы спустились с твоей горы, с каждым шагом, с каждым часом нашего похода я все больше начинаю думаю, что рассказывать о тебе не следует.

— Ты еще доберись до старейшин, — проворчала Амма, покачиваясь в седле. — Да и какие они старейшины… Воины, сумевшие не погибнуть до достижения собственной старости, но так и не сумевшие добраться до мудрости? Что за глупость они устроили с убийцами? Убийцы должны были жить в уединении на острове и отправляться в путь лишь по великой нужде. Без спешки! Так было задумано. И уж точно, никто не должен убивать воина покоя. Я же писала канон, в котором говорится, что воин покоя сам отвечает за свои проступки. Точнее за поступки. Никто не должен оценивать его действия кроме него самого. Иначе — он не воин покоя.

— Даже если он сам не может оценить их? — спросил Ло Фенг, оглянувшись на Фаре, которая следовала за ними в середине отряда, не отдаляясь от Эфа ни на шаг. — Противоречия есть даже в канонах.

— Это намеренные противоречия, — процедила сквозь зубы Амма. — Значит, не на все вопросы есть ответы. И случается такое, что не может быть разрешено однозначно. И всякий выбор, сделанный заранее, приводит в лужу дерьма. Или почти всякий. А неумение признавать проигрыши, неготовность к нему — хуже самого проигрыша. Одно несомненно, рано или поздно всему приходит конец.

— Который одновременно является началом чего-то другого, — из-за спины Аммы подала голос Рит и, смутившись, добавила. — Так говорит моя бабушка.

— Возможно, она права, — кивнула Амма. — Но иногда это другое хуже любого возможного выбора. Этот меч… — Амма положила руку на рукоять и посмотрела на замолчавшего Ло Фенга, — не просто стальная полоса. Это часть меня. Нет, я не страж или жнец, как вы говорите. Если бы… все было как прежде, я бы служила одному из жнецов. Но я была бы воином. Одним из лучших. Может быть, лучшим. Воином, чей меч является продолжением его тела и его мыслей. Который быстр так же, как его взгляд. Поэтому, я заклинала остров не мечом, а сама собою. Я сотворила очень сильное заклятье. Заклятье, которое невозможно преодолеть, пока меч не вернулся ко мне. А я не старалась его вернуть. Хотя, и желала этого. Именно защита острова предопределила мое отсутствия на нем. После заклинания я уже не могла там оставаться. И если быть честной, то и не хотела.

— А потом пришел жнец и замкнул заклятье, украв меч, — снова подала голос Рит.

— Не сразу, — скривила губы Амма. — Он посылал туда воинов. Храмовых воинов. Много лет. Думаю, в записях вашего храма отражено немало историй о коварных лазутчиках. Но однажды один из них, по имени Накома, сумел украсть клинок. Много лет назад. Он и принес его к Атрааху. К жнецу, у которого ты, эйконец, его забрал.

— Подожди, — не понял Ло Фенг, — ты же сказала, что именно жнец должен был замкнуть заклинание?

— Так и случилось, — кивнула Амма. — Или ты думаешь, что пуская слухи об удивительном мече, я не думала, что жнец отправит на остров посыльных? Когда их усилия пошли прахом, Атраах послал Накому, наделив ее силой. Смешав с ним свою кровь. Накома сиял от гордости. Он возомнил себя равным жнецу. Его братом. Он прибыл на Остров Теней, преодолел все препоны, вытащил меч и доставил его к своему покровителю.

— И тот наградил смельчака? — спросила Рит, покосившись на эйконца.

— Щедро, — рассмеялась Амма. — Забрал его тело себе, но не стал менять его облик. Присвоил внешность. Сам-то Атраах никогда не был красавцем.

— Выходит, ты знала… — поняла Рит. — Ты все знала… Почему ты не пыталась его вернуть? Хотела сохранить Остров Теней? Или есть другая причина?

— Просто не пришло время, — ответила Амма.

— Но если он часть тебя? — нахмурилась Рит.

— Скажи мне, — спросила Амма. — Если бы ты поняла, что дыра в твоей голове одарит тебя чутьем, предвиденьем, да еще и будет служить твоему роду, ты бы согласилась ее пробить?

— Нет, — мотнула головой Рит.

— В этом разница, — кивнула Амма. — Но не только в этом. Запомни, если бы ты знала, что твоя смерть это не конец твоей жизни, а болезненная неприятность, но не более того, ты бы отнеслась к этому по-другому.

— Зачем тебе это было нужно? — спросил Ло Фенг. — Остров Теней. Клан Теней. Зачем?

— У меня не было выбора, — пожала плечами Амма. — Точнее, выбор был случайным. Когда случилась Кара Богов, нас, таких как я, словно вышвырнуло за борт порывом ветра. Это были мгновения, но мгновения свободы, которые отравили нас навсегда. Я метнулась к горизонту, надеясь ускользнуть от всевидящих глаз, которые не упускали нас из вида никогда, но эта земля оказалась окружена мглистой стеной. И я нашла укрытие на крохотном кораблике, вселилась в тело рабыни. На том кораблике, отмеченном знаком змеи, застигнутом в чужом море, были погружены в отчаянье несколько эйконских семей. Но рабыня — была самой отчаянной из всех. И ей пришлось сражаться с теми, кто не хотел отказывать себе в праве считать ее рабыней. Я не хотела играть роль рабыни.

— И эйконцы покорились твоему умению? — в напряжении спросил Ло Фенг.

— Нет, — мотнула она головой. — Я вижу, вы там уже много напридумывали разного? Впрочем, об этом в Храме Змеи ничего не было. Нет, все было проще. Я перебила всех мужчин. На берег будущего острова Теней сошли женщины, пара десятков ребятишек. И этим история не завершилась. Пришлось перебить прежних жителей острова, вырастить детей, ну и слегка разбавить чистую эйконскую кровь, чтобы препятствовать вырождению. Разными способами. Историю нужно знать, Ло Фенг, но если вглядываться в нее слишком пристально, трудно сдержать тошноту.

— И что же, — спросила Рит, потому что Ло Фенг молчал, — все умбра такие?

— Они разные, — вздохнула Амма. — Как и люди…

— Разве не человеческие чувства управляли тобой? — спросила Рит. — Или ты не пожалела остров Теней? Не спасла его? Или ты не спасла недавно Сли? Эфа? Точно так же и тогда ты хотела защитить эйконцев от Гнев Богов[226]!

— От гнева богов? — рассмеялась Амма. — Если бы это был гнев богов… Ладно. Теперь я уже избавилась от сочувствия к собственному прошлому. Клан Теней был не единственным, что мне удалось создать, но тогда мне и в самом деле казалось, что я что-то смогла и это нужно сберечь. Как… выкованную искусным кузнецом вещицу, на которую он потратил изрядное количество дней. Понимаешь?

Рит промолчала. Прикусив губу, она то ли сдерживала дыхание, то ли пыталась успокоить подкатывающие к глазам слезы. Шуршали ветви, постукивали по лесной почве копыта, и Ло Фенгу казалось, что Амма разговаривает сама с собой.

— Не нужно ждать спасения от кого-то из высших, — продолжила рассказ Амма, словно спешила выговориться за долгие годы молчания. — Хотя бы потому, что вряд ли хоть кто-то из них задумается о вашем спасении. Он может спасти вас, лишь спасая самого себя. Или повинуясь собственному капризу. Или забавляясь вашими мучениями и обронив орудия пытки. Или отправляясь по нужде в тенистый уголок и наступив случайно на вашего врага. Понятно?

— Ты не можешь стать жнецом? — спросил Ло Фенг.

— Сама — нет, — не сразу ответила ему Амма. — А сделать меня жнецом может только кто-то сравнимый силой с богами. Но ни отзвука от кого бы то ни было из них я не слышу уже тысячу лет.

— Вас — тринадцать, — медленно проговорил Ло Фенг. — Жнецов и их слуг. И вот вы начинаете жатву. Уже в третий раз. Я не говорю о прочих напастях, которые от вас исходили. Вы опять начинаете жатву. Зачем?

Амма не ответила. Она правила лошадью, прикрыв глаза.

— Тысяча лет, тысяча тысяч смертей, — продолжал Ло Фенг. — Зачем?

— Это не моих рук дело, — покачала головой Амма.

— Зачем? — прошептала, бросила едва слышно Рит. — Пусть не ты, но зачем?

— А что, — выпрямилась Амма. — Разве все дело в нас? Без нас вы бы жили в мире? А паллийцев жнецы посылают грабить прибрежные деревни? А разбойников из геллов делают жнецы? А войны между Берканой и Вандилией жнецы устраивают? А пытки, истязания, убийства придумали жнецы?

— Ты не хочешь ответить? — еще тише спросила Рит.

— Ну почему же… — медленно проговорила Амма. — Я отвечу. У тебя на поясе меч, Рит. И у тебя на поясе меч, Ло Фенг. Представьте себе, что ваши мечи потерялись, лишились места на ваших поясах, но они подобны вам самим. Что им сделать, чтобы вернуться на ваши пояса? Как им призвать вас? Что они могут сделать? Прятаться в ножнах или убивать. Вот и все.

— Меч не убивает, — не согласился Ло Фенг. — Кто-то должен ухватиться за его рукоять.

— Возможно кто-то и ухватился, — пожала плечами Амма. — Но не тот, кто должен.

— И ты отправляешься в Опакум, чтобы продолжить оставаться в ножнах, — поняла Рит.

— Чтобы не попасть в чужие руки, — кивнула Амма. — Не самый плохой выбор. Ты не находишь?

Они двигались узкими тропами три дня. Ночевали в глухих распадках, пили из лесных родников, переходили холодные узкие речки, дно которых казалось черным от жирной лесной почвы. Они шли в глубь леса почти в полном молчании, пока на третий день под вечер Амма не дала знак остановиться, не сползла с лошади и не нырнула в глухие заросли бузины, за которыми торчали молодые ели. Огромные деревья, казалось, поднимались к самому небу, их кроны пропускали достаточно света, но здесь между их основаниями поднимался второй лес, состоящий из сплетенного ветвями кустарника, путаницы древесных лиан и паутины. Хорошо еще, что не попадалось крупного зверья, хотя далекий волчий вой как будто доносился и что-то шуршало в высоких кронах.

— Не того вы боитесь, — заметила Фаре, увидев, что Рит спрыгнула с лошади и рассматривает следы, оставленные на влажной земле. Со стороны бузины тянуло сыростью, словно где-то поблизости начиналось болото или протекала река. — Нет в Вандилском лесу крупного зверя. Это ж не Шалый лес. Разве только медведи, но они осторожны. Таятся в глубине леса, нужно постараться, чтобы на них наткнуться. А волки жируют там, где есть павшие воины. Здесь их пока нет. Людей надо боятся.

— Если людей, то и волков, — ответила Кенди. — Вой я во всяком случае слышала.

— Пока полно падали, волки сыты и не опасны, — пожала плечами Фаре.

— Падали? — не поняла Рит, выпрямилась и только тут почувствовала едва различимый, но все же явственный запах тлена, который заползал в ноздри при каждом порыве ветра. — С востока? С востока запах?

— С юга, — подала голос, выбираясь из кустов, Амма. — Со стороны Фриги. Но нам туда и не надо. Давайте-ка за мной. Надо спешить.

— Ты голову успела помыть? — удивился Дум. — Там речка или еще что?

— «Еще что», — раздраженно ответила Амма и повторила, чеканя слово за словом. — Быстро за мной, опасность!

За бузиной и молодым ельником обнаружилось небольшое озеро, чистота воды в котором объяснялась тем, что в него впадала узкая лесная речка, вытекая и вспениваясь на каменной плотине-пороге на противоположной стороне. Берега озера были густо покрыты все тем же ельником, замыкая зеркальную гладь идеальным кругом, но стройность замысла неведомого водустроителя нарушал небольшой островок, как будто прилепившийся к одному из берегов. На острове среди кустов можжевельника были различимы руины древнего здания, к которым через узкую, шириной не более пяти десятков шагов протоку был перекинут почти полностью погрузившийся в воду мост. Кое-где из воды посередине зеркальной глади торчали камни, нигде не поднимаясь больше чем на локоть.

— Который из этих камней менгир, омываемый водой? — спросил Ло Фенг.

— Потом покажу! — прошипела Амма. — Спешиваемся и заводим лошадей на островок.

— Этот островок может оказаться ловушкой, — посмотрел на Амму Ло Фенг.

— Иногда ловушка служит укрытием, — скривила губы Амма. — Давай выполним обещание, данное Оркану, а потом позаботимся об остальном.

Переправиться на остров удалось быстро, хотя и пришлось кое-где ступать по воде, каменное покрытие моста было полуразрушено, но под древними плитами скрывалась скальная основа. Зато среди развалин оказалось достаточно места и для лошадей, и для ночлега. Амма забралась на постамент, некогда служивший опорой для какой-то скульптуры и принялась с тревогой вглядываться в окружающий озеро лес.

— Может, костер развести на мосту? — крикнул снизу Дум. — Валежника, сухих кустов на островке полно. Можно хоть всю ночь палить. Чтобы от напасти какой отгородиться!

— Приготовить нужно, но на мосту зажигать ничего нельзя, — отрезала Амма. — Если только на самом острове на исходе с моста. Да и то, только если волки до нас доберутся, что вряд ли. А сейчас нужно сделать следующее. Рит? Укройте в руинах Эфа. Было бы неплохо и лошадь одну спрятать, но не удастся, не так уж велик островок. Давай так, сними с нее седло.

— Это еще зачем? — не поняла Кенди. — Хочешь, чтобы всадника спрятанного не сочли? Тогда уж лучше мешки на седло взвалить. Хотя бы до темноты. И к чему такие ухищрения? Кого мы боимся?

— Того, кого следует бояться, — отрезала Амма. — Фаре скажи, что если она не уверена, что Эф носа из-под камней не высунет, тогда пускай связывает его. Иначе, я за его жизнь и мелкой медной монеты не дам.

— Кто-то охотится на него? — спросила Рит. — На Эфа кто-то охотится?

— Да, — спрыгнула с постамента Амма. — Кто-то охотится.

— Ты не ответила, — напомнил Ло Фенг. — Вспомни слова Оркана. Нам нужен водный менгир, чтобы скрыть его сына.

— Я помню, эйконец, — прошептала Амма. — За нами уже следят. И я надеюсь лишь на то, что охотник не видел Эфа. Пока соглядатаями служит лишь свора одичавших двуногих псов — геллы, разбойный люд, они караулили здесь нас, но если появится кто-то другой… Скажи, чтобы все занимались своими делами, как ни в чем не бывало. Лошадьми, костром, растягивали полотно от дождя. Но чтобы оружие было при себе. Да, хворост собирайте не просто так. Стягивайте его в вязанки. Если что, можно будет укрыться от стрел. Хотя я и не думаю, что у них все ладно с лучниками.

— Ты завела нас в ловушку, — сказал Ло Фенг.

— Охотника лучше встретить здесь, — мрачно заметила Амма. — Нигде больше Эфа мы не убережем.

— Почему детей умбра нужно убивать? — спросила Рит. — И что такое с этим мостом?

— Ты почувствовала? — удивилась Амма. — А ведь не должна была. Он в воде. Вот уж не думала… Что-то с тобой не так, девка. Ну да ладно. Менгир — мост и есть. Камни на нем, что-то вроде дороги — обычные, а сам он в проточной воде. Ясно? Уносит она яд, смывает магию. Не всю, но большую часть. И не снимает она метку с дитя умбра. Наоборот. Накладывает ее. Делает его таким же, как и все. На взгляд, конечно. Изначально он как будто чист, если, конечно, не касался менгира еще до жатвы. Я уж не знаю, прикасался ли Эф к блуждающему менгиру, но лучше не рисковать. Поэтому его я велела спрятать. Если я прямо сейчас водружу его на менгир и выдержу положенные минуты — станет ясно кто он. Если его не увидят, то будут думать на любого из нас. Ну, или почти на любого. Возраст-то примерно определить можно. Под подозрение попадешь ты, Сли, Руор и Шаннет. Остальные старше. А уж зачем их убивать…

Амма замолчала, подошла к началу моста, вгляделась в еловую чащу, покачала головой.

— Дети умбра, конечно, не обычные дети. Их не всегда находили, но истребляли при первой возможности всегда. Особенно они видны в этом лесу. Здесь все обнажено. Кое-кто частенько здесь появлялся именно для охоты. Даже легенды о нем… о ней сложились. Детей умбра убивают по трем причинам. Во-первых, они словно тяжелый якорь. Если боги проснутся, то призовут вестников. А дети, пусть даже они созданы человеческой плотью, есть дети. Всегда есть опасность, что любовь к детям будет больше, чем любовь к богам. Да что там опасность, вестник, у которого есть ребенок, уже не вестник. Во-вторых, не все передается плотью, кое-что и духом. Значит, оставаясь обычным человеком, дитя умбра может нести в себе частицу силы умбра, частицу божественного. А она может обернуться великой силой. Зачем разбрасывать силу среди… не умбра?

— А в-третьих? — спросила Рит, потому что Амма словно погрузилась в себя.

— Прорицание, — как будто очнулась Амма. — Есть туманное прорицание, что дети вестников сметут своих родителей. Не дадут им разбудить богов. Или не дадут им… добиться чего-то.

— Значит, — Ло Фенг не сводил взгляда с лица Аммы, — боги спят?

— Смертным сном, — отрезала Амма. — Никто не может сказать точно. Нет этой ясности. Что касается того, откуда они знают… Несколько дней назад я почувствовала потерю одним из вестников тела. Где-то недалеко от Фриги. Для меня это было как вспышка, которая выхватывает из темноты то, что скрыто. Я разглядела троих детей вестников, хотя один был бледен, наверное, не из первого поколения. Но один из оставшихся двух — Эф. Значит, его могла увидеть не только я.

— И что будет дальше? — принялся вглядываться в ельник Ло Фенг.

— Ничего, — пожала плечами Амма. — Если выпутаемся, то отправим с оказией Фаре и Эфа в безопасное место, как и обещано Оркану, а сами… будем отбиваться от убийц. Пока не погибнем или пока не перебьем их.

— А если не выпутаемся? — выдохнула Рит.

— Ничто не поможет, — понизила голос Амма. — Даже твое умение, Ло Фенг.

— Значит мы сберегаем Эфа, чтобы он или кто-то вроде него когда-нибудь уничтожил таких как ты? — спросила Рит. — Или даже тебя?

— Нет, — ответила Амма. — Только потому, что я обещала Оркану. Послушай, девка. Я понимаю, что в тебе кровь энсов, что ты одарена судьбою сверх меры, да и характер у тебя сродни моему, но не топорщи крылышки.

— Не поняла тебя, — призналась Рит.

— Под утро будет нелегко, — прошептала Амма. — Если тебе захочется упасть, падай. Не выделяйся. Я знаю, что ты можешь устоять, но не нужно этого. Нужно, чтобы ты лежала, как все. Ясно? Мы справимся без тебя.

— Мы? — не поняла Рит.

— Я и Ло Фенг, — объяснила Амма. — Было бы лучше, чтобы и он упал. Но он не упадет. Я знаю. И не забывай, за тобой следят, даже когда ты отходишь до ветру.

Беда накатила под утро, когда умолк отдаленный волчий вой, и небо над озером посветлело, и начало казаться, что уже не будет ни беды, ни нападения, ничего. Словно мороз лизнул кожу каждого из отряда, каждого заставил подняться, разминая руки и ноги, кроме Эфа, который лежал стянутый веревками с заткнутым ртом под дорожными мешками. А потом спутники Ло Фенга начали падать. В затылке у Рит заломило, колени ослабли, руки налились свинцом, и она, помня наставление Аммы, повалилась на бок, хотя могла еще стоять. Упала, стараясь остаться лицом к мосту.

На берегу появилась женщина. Она походила на Амму, но волосы ее были черны, а лицо казалось чрезмерно худым из-за запавших щек. В руке у нее был посох, даже не посох, а как будто обычная, подобранная на земле коряга. Но вместе с тем одежда ее, несмотря на простоту, казалась дорогой.

— Твоя рука по-прежнему тверда, Амма, — произнесла незнакомка на храмовом языке, но, разглядев рядом с собеседницей Ло Фенга, тут же перешла на фризский. — Да и воин рядом с тобой неплох. К тому же стоек, впрочем, с эйконцами это случается. Пусть понимает то, что я говорю. Что скажешь? Меч вернулся к своей хозяйке? Значит, этот эйконец обидчик Атрааха?

— Что тебе нужно, Адна? — спросила Амма. — Не возвращайся к тому разговору, я отказала тебе.

— И даже бросила свое убежище, — изобразила улыбку Адна, отчего стала еще страшнее. — Ты не скроешься от меня, Амма. Даже если спрячешься в Опакуме, долго там не просидишь.

— Жатва не бесконечна, — прошептала Амма.

— Зачем последней жатве быть бесконечной? — удивилась Адна. — Но я не этим пришла сюда. То, о чем мы говорили, словно семя. Ему нужно время прорости. А здесь я за другим семенем. Я должна очистить цветник от сорных побегов. Выполоть непотребство, плод преступной похоти, результат осквернения духа, осененного богами. Ты послужишь мне в этой мелочи? Как раньше. Не сопротивляйся, ты же знаешь, что это бесполезно.

— Я больше не слуга тебе, Адна, — ответила Амма. — Остановись, ты безумна.

— Безумна ты, Амма, — улыбнулась Адна. — Или ты забыла прорицание? Твое собственное прорицание. Дети вестников сметут своих родителей.

— У меня нет и никогда не было детей, — ответила Амма.

— Каждый ребенок умбра — ребенок всех нас, — рассмеялась Адна. — Я могу убить тебя, Амма. По-настоящему.

— Я умру другой смертью, — ответила Амма.

— Да, — кивнула Адна. — И скоро. Не ты одна владеешь даром прорицания.

— Кому же он еще улыбнулся? — спросила Амма.

— Богам, — ответила Адна. — Богам, которые уже просыпаются. И они будут очень недовольны тобой. Но я могла бы попросить за тебя. Тем более, что нас многое связывает. Отдай мне его. И не смотри на эйконца, он достаточно силен, чтобы не упасть при виде жнеца и даже попытаться сразиться с ним, уповая на удачу, которая не повторится. Но он не двинется с места. А убивать его я не буду, у Атрааха к нему свои счеты. И ты не двинешься с места. Ты выбрала плохое место, Амма. Я стою на менгире, значит, владею тобой. Почти как раньше. Кстати, а ты умна, не стала проводить обряд. Поняла, что мне доложат.

— Что будет, если я не отдам его, — спросила Амма. — Ответь, но ответь так, чтобы слышали все.

— Для кого ты стараешься? — скривила губы Адна. — Ведь ты презираешь каждого из этих людишек так же, как и я. Как и все мы. Но не сомневайся, они слышат каждое слово. Так же, как слышит каждое слово хозяина домашний скот. Так вот, если ты не отдашь его, я убью всех. Кстати, помни, что возможный обман вскроется быстро. При развоплощении следующего курро, а их будет немало, пусть даже вас осталось лишь восемь.

— Сли! — процедила сквозь стиснутые губы Амма. — Иди сюда! Прости, но ты мне должен.

— Его зовут Сли? — растянула губы в улыбке Адна. — Что ж, значит — Сли. Иди сюда, мальчик.

Сли, побледневший до цвета высохшего на солнце пепла, с трудом поднялся и медленно пошел к мосту. Задрожал, словно пытаясь преодолеть оцепенение, Ло Фенг. Попыталась разомкнуть невидимые путы, придавившие ее к сырой земле, Рит. Сли шагал, пошатываясь, словно смерть уже овладевала им.

— Иди сюда, — повторила Адна, и когда парень приблизился, подняла посох и коснулась им его груди. — Не бойся, маленький. Это не больно. Вот и все.

Только что перед Адной стоял живой, пусть и одурманенный человек, и вот на каменную плоть менгира упал окровавленный бездыханный труп. Казалось, каждая пора в его теле выдавила алую каплю.

— Надо же как-то восполнять силу камня, — скрипуче рассмеялась Адна и подмигнула Амме. — Что? До последнего мгновения надеялась рубануть меня своим мечом? Теперь ты убедилась, что я все еще владею тобой? А теперь послушай меня, возомнившая о себе тварь. Сейчас я уйду, и на этот клочок суши ринутся лесные отбросы. И убьют каждого. И всех твоих спутников, ради которых ты пожертвовала этим парнем и испоганила свое имя. И этого эйконца, которого с трудом сдерживает даже моя магия. И девчонку из кимров, что трепыхается в грязи за твоей спиной. И тебя, чтобы ты освободилась и нашла себе новое тельце. Как раз для исполнения твоего собственного прозрения в отношении самой себя. И ты все будешь видеть.

— Я могу освободить их, — прошептала Амма.

— Нашла лазейку? — рассмеялась уходящая Адна, оборачиваясь. — Да, я оставила ее. Ты можешь освободить их, обратившись в кусок безвольного дерьма. Надеюсь, после этого они сами убьют тебя. Если выживут. Выбирай.

Тишина сковала берег лесного озера. Обещанная Адной напасть словно медлила. Ни одна стрела не фыркнула сквозь ползущий над холодной водой туман, когда ведьма скрылась за кустами, и шорох, который раздавался в зарослях, словно намекал — пробуйте, ломайте собственные кости, испытывайте судьбу, выворачивайтесь на изнанку, барахтайтесь в собственной блевотине, пока сущее не раздавит вас, как давит сапог дождевой гриб. Захрипел от бессилия Руор, всхлипнула Кенди, зарычала, срываясь на визг Шаннет, закряхтел Дум. Рит сумела опереться на локти, а Ло Фенг с трудом положил руку на рукоять меча, не в силах вытащить его из ножен, и лишь Амма застыла изваянием там, где ее оставила ведьма. Но когда разбойники наконец посыпались из ельника как горох из прохудившегося туеска, Амма что выкрикнула сквозь стиснутые зубы, и путы спали. Спутники эйконца тут же вскочили на ноги, но врага на узком мосту встретили Рит и Ло Фенг. Всю накопившуюся ярость Рит вылила в этот бой, всю боль, все умение, всю обиду. Но когда поток врагов разбился о вставших на их пути двоих воинов, когда вода в озере и камень окрасились кровью, и ни одного противника не осталась в живых, Рит бросилась к Амме. Та лежала в исторгнувшейся из ее тела рвоте, крови, дерьме и едва могла говорить:

— Даже если вы хотите покончить со мной, омой сначала мое тело, — попросила она, делая неровный вдох после каждого слова.

— Рит все сделает, — подошел к Амме Ло Фенг. — Мы повезем тебя с нами дальше чистой. Воин покоя не оставит тебя, мать-основательница. Скажи, сколько времени Эф должен простоять на менгире?

— Рит подскажет, — прошептала Амма. — Она почувствует. Я не могу понять источника ее силы, но она особенная. Поверь мне. Сделайте еще одно. Похороните Сли. Выройте могилу прямо здесь. Недалеко от моста. На острове. И положите на могилу какой-нибудь камень с письменами. Здесь их полно. Чтобы они ни значили. Что-то нашептывает мне, что это необходимо.

Глава двадцать вторая. Макт

«Боль высыхает как морская вода. Как биться хрупкому сердцу?»

Надпись на безымянном погребении

Сначала Гледе было не до отца. Она суетилась над Мактом, стараясь не залить слезами обезображенную руку брата, тем более, что Макт именно культей почему-то пытался прикрыть лицо, чтобы уже его слезы, покатившиеся из глаз после известия о смерти матери, никто не принял за слабость. Затем отгоняла Скура, пока не поняла, что умение йеранского колдуна кстати, и уже вместе с ним смазывала воспаленный обрубок лечебными снадобьями, послушно повторяла какие-то заклинания и обрабатывала внушительную ссадину на затылке Макта, которая и послужила причиной его пленения. Потом приводила в чувство Брета, обратившегося в набитую соломой куклу над телом Друкета. Вслед за этим вместе со Скуром осматривала Ходу, который с трудом держался на ногах, но странно не сводил с нее глаз, смазывала еще чьи-то ссадины, пока не наткнулась взглядом на лицо отца. Губы его дрожали, словно не могли выбрать — скривиться в усмешке или в гримасе боли, глаза застыли, уставившись в пустоту, руки не находили места, на висках и лбу блестел пот. Торн тяжело дышал и то и дело ощупывал дрожащей правой рукой левую, словно сейчас, сию минуту готов был переломить ее в локте и отдать сыну.

— Папа! Папа! — повторила она несколько раз, пока он не расслышал ее и и не стер с лица безумную улыбку. — Папа, ну что ты? Все будет хорошо.

— Ты слышала, что он сказал? — спросил Торн.

— Да, — закивала Гледа, — я все слышала.

— Он сказал, «ту самую руку», — прошептал Торн.

— Ну и что? — не поняла Гледа.

— Он сказал — «ту самую руку», — кажется, был готов разодрать себе глотку Торн. — Ты не знаешь. Но тебе и не нужно. «Ту самую руку»!

— Я все знаю, — поймала отца за руки Гледа. — Макт не рассказывал, но я все знаю. И мать знала.

— Лики знала? — обмер Торн.

— Знала, — кивнула Гледа. — Еще и беспокоилась, чтобы ты сгоряча глупостей не наделал. Перестань терзать себя, папа. Главное, что Макт жив. Все хорошо. Понимаешь? Все хорошо!

— Все хорошо, — в отчаянии повторил Торн и как будто выдохнул. — Не знаю, как будет. Сейчас — хорошо. Почти хорошо. Нет, очень хорошо. Может быть, остаться здесь? Чувствую, что везде будет хуже. Здесь — хорошо.

Она оглянулась, словно впервые увидела лежавшие вокруг трупы и части тел, вдохнула запах тлена, дурманящий запах крови, поморщилась от ужаса, который пропитал древние камни.

— Нет, надо уходить.

— Надо уходить, — хрипло закашлялся Хода. — Я же говорю, вот помилование. Отец не соглашался, но Шэк оказался въедлив. Разбирался, обнюхивал там все. На воротах Урсуса не было ни одного йеранского стражника. Все оказались нанятыми Браном. А наши стражники лежали в караулке. Зарезанные. К тому же казна пропала. Шэк даже представление отправил Стахету Вичти на его сына. Скандал будет громким, Триг этого так не оставит. Но нам в любом случае надо идти домой. Или в Хайборг, или в Опакум.

— В Опакум, — пробормотал Торн. — Там дед моих внуков, если что со мной, только он их сможет защитить. А ведь девки Брана должны были убить и Макта, и Гледу. Какой же я слепец. Сам их привел сюда. Убийц.

— Они убили Друкета, — всхлипнул Брет.

— Ты и в самом деле думаешь, что это твой отец? — спроил Торн. — Не больно-то он на тебя похож. Впрочем, я не видел твоей матери. Что за медальон он тебе дал?

— Просто медальон, — прошептал Брет, затягивая шнуровку на груди. — Я не буду его открывать, пока не подойдет человек и не попросит об этом. Кто-то незнакомый… Если Друкет не был моим отцом, может быть, именно мой отец должен найти меня?

— Лучший способ находить — не терять, — проворчал Хельм. — Эти девки не просто ловкие демоны, они еще ловчее! Мы бы их все равно не догнали! На всех лошадях испорчена узда. Когда только успели?

— Они отлично сражались, — добавил Падаганг, прикидывая, какой из найденных на телах людоедов мечей лучше повесить на пояс. — Вдвоем даже тебя, Торн, могли бы одолеть.

— Обитель смиренных — особое место, — пробормотал Торн. — Когда-то, много веков назад там была наставница, которую они до сих пор считают богиней. Я, кстати, сам брал несколько уроков у нынешней настоятельницы. Конечно, если она еще жива. Лет тридцать уже прошло.

— Ее звали Аммой, — подал голос Вай, вытирая попавший ему в руки клинок полой собственного балахона. — Ту древнюю наставницу. Я был в надвратной часовне этой обители, сопровождал кардинала, там до сих пор фреска с ее изображением. Обычная женщина. Вроде не старая, но седая. Белые волосы. Не богиня. Это ересь.

— Они не отстанут, — уверенно сказал Соп. — Или погибнут сами, или убьет твоих детей, Торн. Если верно то, что я слышал про райдонских дев, то для них главное — дело. Все остальное можно преступить.

— Значит, я убью их, — процедил сквозь зубы Торн. — Брет, а что в свертке?

— Нож, — как будто вздрогнул Брет. — Вырезанный из камня нож. Но это же не подарок, просто посылка. Ведь так?

— Странная посылка, — проворчал Скур. — Обертка-то как будто кровью вымазана! С чего бы это? Кровь, это такая штука… Сказал бы я…

— Это не наше дело, Скур, — отрезал Торн. — Друкет заслуживал уважения при жизни, и уж точно после смерти. Его воля будет исполнена. Все. Надо собираться.

— Подожди…

Макт медленно, с помощью Скура сел, потянулся было за полу куртки левой рукой, но с усмешкой покачал головой и извернулся правой, чтобы достать вымазанный в засохшей крови сверток.

— Гледа, это тебе. С днем рождения.

— Что это? — скривила губы Гледа.

— Память об одном из несчастных, что погиб здесь, — неловко пожал плечами Макт. — Но если бы не эта вещица, я вряд ли бы выжил. Наверное, людоеды выбросили ее, как ненужную вещь, но мне она придавала силы, я, правда, не могу это объяснить… Но, просто возьми в руки и разверни.

— Это…

Гледа осторожно приняла сверток, отогнула окровавленный лоскут и замерла.

— Четки… — прошептал Вай. — Храмовые четки. Может даже, кардинальские. Да они… они целиком собраны из стриксов! Древние. Теперь таких уже не делают.

— Великая ценность, — заметил Скур. — Но у тебя на руке, Гледа, ценность не меньшая.

Она подняла руку с четками, и браслет, собранный из обычных камней, сполз с ее запястья под рукав.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Гледа.

— Я не знаю, — пожал плечами Скур. — Я чувствую. Или ты не заметила, как розовело лицо твоего брата, когда ты суетилась над ним? Думаешь, из-за моих мазей? Если только на десятую часть. Твой браслет и твоя любовь все сделали.

«Твой браслет и твоя любовь все сделали» — разнеслось в наступившей тишине эхом.

— Я ничего не помню про хозяйку этого браслета! — с сожалением произнесла Гледа.

— Мы расстались с нею у двойного менгира, — напомнил Соп. — Чилой ее зовут. А ты была с Ундой. Так ведь? Или я опять все перепутал?

— Не знаю, с кем я была, — нахмурилась Гледа. — Мне все время кажется, что я несколько дней была рядом с кем-то близким. Может быть, еще вспомню. Тогда возьми, Макт, этот кулон. Он дорого обошелся нашему отцу.

— Не дороже жизни, — покачал головой Торн.

— А у меня нет никакого подарка, — прошептал Брет. — Но я добуду что-нибудь. Это ведь война?

— И у меня нет, — поскреб затылок Соп.

— А у меня только помилование для твоего отца и всех нас, — развел руками Хода. — Конечно, если оно пригодится. Надо бы еще добраться до Опакума.

— Доберемся, — поднялся на ноги Торн. — Выходим немедленно. Уже полдень, надо найти место для стоянки. Пойдем через лес. В его глубинах нет разбойников.

— Девки, — напомнил Хельм. — Андра и Фошта. У них хорошие самострелы.

— Я помню об этом, — кивнул Торн. — Сейчас главное — выбраться из этого ущелья и уйти с края леса в его глубь. А там уж как-нибудь справимся. Ощупайте свои загривки, что там у кого? Есть чуть-чуть стриксов если что…

— Я всех осмотрела, — ответила Гледа. — Пока терпимо.

— Они будут ждать на выходе из ущелья, — подал голос Соп. — Я бы на их месте ждал. Разве только что-то помешает им…

— Я буду рад, если им ничто не помешает! — процедил сквозь стиснутые зубы Бред. — Только сначала давайте похороним Друкета. Только его.

— Могила уже готова, — отозвался Хельм. — Это нас не задержит. Ты что, Скур?

Йеранец замер, выглядывая что-то на севере, потом повернулся к Торну:

— Я, конечно, никакой не колдун, так… по нужде если только. Вот мать у меня была ловка. А уж бабка, говорят, так и вовсе могла щелчком пальца человека с ног сбить. Это в роду. Там, на севере, все плохо. Не так чтобы, совсем плохо, но нехорошо. Внизу, в долине, в лесу. Какая-то вязкая магия, как липкая паутина.

— Да, — кивнула Гледа, — накатывает что-то с той стороны.

— И что же ты предлагаешь? — процедил сквозь стиснутые зубы Торн. — Оставаться здесь?

— Ну уж нет, — поежился Скур. — Я предлагаю отгородиться, ну, если совсем невмоготу станет. Да ты не хмурься, верное дело. Я на рынке в Йеране так отгораживался, когда храмовники выходили проверять торговцев снадобьями. Маленький отворот с кровью, и все дела. Нас, правда, немало… Сколько? Десять человек, но зато и свежих трупов полно. Крови, в смысле. Вот. И еще веревка нужна, длинная. Потому что мы с лошадьми.

— А если кусками? — подал голос Падаганг, встряхивая мешок, который он успел чем-то набить.

— Пойдет, — закивал Скур. — Все равно вязать.

Друкет был прав. Для того, чтобы возвращаться из леса к Белой башне или уходить от нее в лес, следовало быть если не людоедом, то законченным мерзавцем без человеческого нутра, потому как именно человеческое нутро и поддавалось чудной магии. Только на широкой тропе, нахоженной людоедами в сторону леса, на тропе, на которой не грозило падение в бездонную пропасть, Гледа поняла, что не рассудок, не тело, не одежда являются источником тяжести, которая силится сбросить ее с лошади и распластать на каменистой тропе, а ее нутро. Из него, из сочувствия к отцу и брату, из благодарности к Ходе, признательности к остальным спутникам и вырастала страшная тяжесть, от которой темнело в глазах.

«Тяжело быть человеком», — успела подумать Гледа прежде чем ее придавило так, что потемнело в глазах, и она уже не увидела серые скалы у выхода из ущелья, за которыми стеной вставал лес, но лишь услышала сначала мерный топот как будто тысяч ног, а вслед за тем и сдавленный голос Скура:

— Надень на руку подарок Макта! Четки надень на руку! Или на шею, если голова пролезет! Да не поминай лихом древнего колдуна, сейчас его магия кончится, кое-что похуже начнется. Всем спешиваться! Всем! Кто-нибудь, рядом с Мактом! Поддержите, ему тоже придется сползти с лошади!

Голова пролезла сквозь бечеву четок, и облегчение пришло сразу, Гледа даже смогла отдышаться и открыть глаза для того, чтобы увидеть ужасное. Открывшаяся полоса равнины шириной в четверть лиги вплоть до встающих стеной огромных деревьев была заполнена людьми. Порознь и кучками, отрядами и поодиночку, опираясь о землю копьями, посохами, жердями, ведя коней в поводу, они двигались на восток, вздымая пыль со старого тракта и утаптывая и так уже пожухлую траву вдоль дороги. Вандилы, геллы, вовсе непонятные, похожие на бродяг люди, все шли к Фриге.

— Все внутрь веревки! — зашипел как вода на раскаленной сковороде Скур. — Быстрее! И дайте по башке этому Сопу, его уже прихватило! Быстрее я сказал! Вай! Мать твою! Ты куда, храмовый потрох! Стоять!

Веревка взметнулась над сгрудившимся отрядом, словно тонкая петля, но стоило ей замкнуть в себя весь десяток, как и Вай вновь пришел в себя и принялся бормотать свои молитвы, и Соп начал хлопать глазами и шептать что-то о попутавшем его демоне. Гледа обернулась, увидела бледного, но улыбающегося Макта, которого поддерживал Хельм, наткнулась на взгляд Торна.

— Я почувствовал взгляды этих девок, — процедил сквозь зубы отец. — Еще на выходе из распадка, но они слетели с жердочки, вероятно, их спугнул этот поток. О чем задумалась-то?

— Все это не просто так, — покосилась на йеранца Гледа. — Чтобы мы делали если бы не… Ты ведь понимаешь? Кто-то ведь словно подбирал нам отряд, не иначе!

— Именно это я и хотел сказать, — кивнул Торн. — Только думать об этом будем позже. А теперь все вместе медленно, не выделяясь, сдаем к тракту и идем к Фриге, постепенно переходя к лесу.

— Точно так, — смахнул с лица пот Скур. — Только одно не забудьте, не смотрите никому в глаза. Особенно если увидите поводыря.

— Поводыря? — не понял Торн.

— Пастуха, поводыря, погонщика, — сплюнул Скур. — Называй, как хочешь. Ты что, еще не понял? Их кто-то гонит. К Фриге, к Опакуму, к Хайборгу, не знаю. Но они все под мороком. Под страшным мороком, который с каждым шагом становится их сутью. И еще, не болтать! И меня это тоже касается, демон меня раздери. Не обделаться бы. Близко поводырь уже, близко!

Веревка, что окружала десяток пеших воинов, была тонка и не только вымазана в крови, но и покрыта пылью, так что не бросалась в глаза. Но люди, которые окружали спутников Торна, вряд ли были способны разглядеть хоть что-то. Гледе даже показалось, что у многих из этих геллов, вандилов, фризов, берканцев были закрыты глаза. Сначала отряд Торна влился в ряды зачарованных ополченцев, которые шли вдоль тракта, потом постепенно переместился на тракт, и Гледа, кося взглядом вправо и влево, с ужасом отметила, что среди шедших на восток есть не только воины, не только мужчины, но и женщины, и старики, и даже дети, словно невидимая рука прочесала все окрестные чащи и поселения частым гребнем. Кто-то из околдованных был вооружен копьем или мечом, кто-то вилами или лопатой, а кто-то и вовсе нес на плече вывороченный из изгороди кол. Но все они казались безумцами, отправленными навстречу собственной смерти. А потом веревка в руках Гледы стала горячей. Она повернула голову и увидел всадника, который двигался посередине толпы. Узнала всадника, потому что на огромной лошади сидел не кто иной, как тот самый жнец, что накрыл проклятьем Альбиус, говорил с Торном и убил ее мать. Солнечные лучи гасли на его серой коже, косы сальными черными змеями лежали у него на плечах, а пустой, мутный взгляд равнодушно обшаривал идущих перед ним людей, как скот, направляемый равнодушным пастухом на убой.

— Не смотри! — заскрежетал зубами в спину Гледе Скур. — Отведи глаза! Если столкнешься взглядом, все! Сразу увидит, и веревка не спасет. Она и так едва не горит. Вот же напасть! Напасть! Напасть, мать ее!

Гледа опустила взгляд в землю. Стала смотреть на собственные сапоги, но и веревка продолжала жечь руку, и тошнота подступала к горлу. Главное, чтобы отец устоял. Чтобы не дал ненависти овладеть собой, чтобы не потерял рассудок.

— Я в порядке, — услышала она его голос. — Успокойся. Не верти головой. У тебя колени дрожат и рука. Соберись. Мы уже сходим с тракта. Жнец нас опередил.

— Разве можно победить такую силу? — всхлипнула Гледа.

— Можно, — прошептал отец. — Все можно. Вот смотри, Скур, обычный торговец, а ведь противостоит магии.

— Ага, — прошипел в ответ Скур. — Как заяц перед лисой. Упав на спину и суча лапками. Да раздери ж меня демон!

Веревка вспыхнула, едва они смогли войти под кроны вандилских сосен. Встревоженных лошадей удалось удержать, но Скур не дал никому выйти из чадящей и тлеющей петли, пока не раскровенил собственное запястье и не вымазал свежей кровью мох под ногами лошадей.

— Этому тебе тоже пришлось научиться на йерском рынке, Скур? — спросил Торн, помогая потерявшему силы Макту подняться в седло.

— Не доводят до добра древние свитки, — пробормотал, заматывая руку, Скур. — Хотя, эта веревка не оттуда. Первый раз я сплетал эту ворожбу, и надеюсь, что в последний. Всякое подобное колдовство — оно как тяжелая пьянка. Шатать теперь будет неделю. А если беспокоит, откуда я это знаю, то отвечу — от матери. Кому-то матери колыбельные поют, а мне вот такое… рассказывала. Чтобы я выжил. Ясно? А ей, ее мать. И той кто-то. Каждый учит тому, что знает. Или ты не учил свою дочь махать мечом?

— Научи ее тому, что знаешь сам, — попросил Скура Торн.

— Если успею, — помрачнел Скур. — То, что мы видели, очень плохой знак. Жнец гнал людей на убой. Я о таком еще не слышал. Может так случиться, что никто из нас не выживет.

— Может, — кивнул Торн. — Но если так случится, нам уже будет не больно. Так что, терять нечего. Ведь верно?

— Куда мы теперь? — спросил Скур. — Я этих мест и не знаю вовсе. Точнее знаю, но не с этой стороны.

— Я знаю, — успокоил йеранца Торн. — Сейчас углубимся в лес, доберемся до лесной речушки и пойдем вдоль нее вверх по течению. Тут по какой реке не иди, все одно к Вандилской топи придешь, но нам нужно взять чуть в сторону. Но я могу пообещать тебе через пару дней ночевку на прекрасном лесном озере. Когда-то давно бывал там, еще юнцом. Даже рыбачил.

Отряд Торна добрался до лесного озера через пару дней. Он так и двигался навстречу течения небольшой речушки, пока не вышел к естественной плотинке из валунов, через которую в речку пыталась выбраться вода из небольшого светлого озерца. Воде мешали трупы, застрявшие на камнях.

— Что-то не хочется мне тут рыбачить, — пробормотал с тревогой Хельм, а Вай тут же ухватился за свои четки и начал шептать привычные молитвы.

— А ведь я знаю это озеро, — нахмурился Скур. — Я ж сюда и собирался. Но другой дорогой. Что это за тела?

— Геллы, — ответил Торн, вглядываясь в зеркальную гладь. — Трупы относительно свежие. И я даже не знаю, огорчаться им или радоваться. Ведь тот, кто сразил их, явно на берканской стороне. На нашей стороне!

— Не скажи, — не согласился Соп. — Я слышал, что в Вандилском лесу нередко одна шайка геллов рубилась с другой. С другой стороны, какая нам разница?

— Ты мне рассказывал про это озеро, — вспомнил Макт, силы к которому возвращались как будто с каждым часом. — Вон тот островок, верно? Там еще мост должен быть!

— Да, — кивнул Торн. — На островке мы и заночуем. Кажется, здесь тихо.

— Теперь тихо, — проворчал Скур. — По берегу пойдем?

— Ну почему же? — пожал плечами Торн. — Можно и доплыть. Я, правда, не рискнул бы.

Гледа едва не оступилась на мосту. Попала ногой в выбоину и замерла в недоумении.

— Точно так, — кивнул Скур. — Правильно подумала. Менгир-мост. Редко я здесь бывал, но всякий раз поправлял здоровье. Хорошо, что это озеро в глубине леса. Если бы не чаща, тут бы не продохнуть было от паломников.

— Вон они паломники, на плотине, — пробормотал Торн, замирая над воткнутой в свежую землю плитой. — А здесь что? Я помню только руины.

— Могила, — удивился Макт. — И свежая. Вчерашняя или позавчерашняя. Камень с древними письменами на ней. Не пойму, что написано. Фраза без начала и конца. А поверх процарапано имя. Наверное, имя? Сли. Что это значит?

— Буквицы фризские, значит, это фризское имя, — пожал плечами Скур. — Означает хитрый. То есть, здесь погребен кто-то с фризским именем или кличкой Хитрый. И, судя по тому, что никто не потрудился выловить и похоронить геллов, он один из тех, кто убивал их. Неплохой размен — один погибший против полутора десятков врагов. Одно непонятно, почему фриз? Разве фризы не на одной стороне с геллами?

— Разное случается, — принялся озираться Падаганг.

— Тут сражались неплохие воины, — заметил Скур. — Плиты на мосту залиты кровью. Именно здесь и была схватка. И почему-то попахивает дерьмом.

— Мало ли… — усмехнулся Хельм.

— На таком мосту несложно сдерживать даже большой отряд, — согласился Торн. — Особенно, если в нем нет лучников. А что за линии вычерчены на могильном холмике? Ты знаешь, Скур? Что это за обряд?

— Елки вандилские! Это ж манок… — начал говорить Скур и вдруг замер, застыл, изогнулся корявым пнем, и вслед за ним замер Торн, а следом и Гледа поняла, что не может двинуться с места. А затем за ее спиной послышались легкие, неторопливые шаги, и в круг, образованный возле могилы десятком спутников с лошадьми, вошла незнакомка. Она была одета в простое платье, имела темные волосы и была бы даже красива, если бы не впалые щеки, но стоило заглянуть ей в глаза, как становилось ясно — ее красота была лишь одним из ликов ужаса.

— Это вы, — заговорила незнакомка сухим и бесцветным голосом, опираясь на корявую клюку. — Вы идете от Белой Башни? Сначала пропали, потом опять появились, а потом скрылись в тени леса. Но я знала, где вас искать. Никто не минует этого места.

— Кто ты? — с трудом произнесла Гледа.

— Надо же? — подняла брови незнакомка. — Ты даже можешь говорить? Не слишком ли часто мне стали попадаться шустрые девчонки? Может, я тебя ищу?

— Кто ты? — повторила Гледа, не в силах двинуться с места.

— Меня зовут Адна, — прошипела женщина, приблизившись к дочери Торна вплотную, а затем внезапно развернулась и сбила с ног ударом посоха Скура. — Полежи немного, крысеныш, полегчает. Вздумал колдовать на меня. На мать колдовства вздумал колдовать… Держи свое колдовство в кулаке и не дергайся, если хочешь уползти отсюда живым.

— Меня зовут Адна, — продолжила она, — и я не советую задумываться о том, что сулит вам это имя. Но сегодня у меня к вам маленькое дельце. Пустячок. Мелочишка. Ерунда. Некоторое время назад у Белой башни погиб один человек. Очень важный человек. Мне нужно узнать, как это случилось. Если я не узнаю, я убью вас всех. Так же, как этого Сли. Если узнаю… тогда посмотрим. С кого начать?

Она замолчала и, окатывая холодом, окинула взглядом каждого. И Гледа, следя за ней, разглядела и отца с напряженными жилами, и Ходу, повисшего на уздцах его лошади, и покрасневшего от натуги Сопа, и бледного Брета, и упавшего без чувств Вая, и посеревшего Падаганга, стиснувшего рукоять меча на поясе, и оскалившего зубы Хельма, и Скура под ногами у Адны, и Макта, отчего-то закрывшего глаза.

— Начну с тебя, — вновь повернулась к Гледе Адна и приставила к ее груди клюку. — Если я не услышу ответ, то первой умрет эта девчонка. У вас есть два, нет три мгновения…

— Я скажу, — вдруг подал дрожащий голос Макт.

— Надо же! — удивилась Адна. — Еще один разговорчивый попался. Калека, а туда же. Откуда вас только таких берут… Ну, говори.

— Друкет, — сглотнул Макт. — Воин Друкет погиб у Белой башни. В сражении.

— Не лги, — прошипела Адна и надавила клюкой в плечо Гледе, заставив ее вскрикнуть, струйка дыма стала подниматься от наконечника коряги. — Тот воин не мог погибнуть в битве. Он срубил бы весь ваш отряд, и не погиб бы!

— После битвы, — мотнул головой Макт. — Он погиб после битвы. От стрелы, выпущенной из короткого самострела.

— Лжешь! — повысила голос Адна и еще сильнее надавила на плечо Гледы раскаленной клюкой. — Он отбил бы стрелу!

— Две стрелы, — выдохнул Макт. — Две стрелы было выпущено в цель. Не в Друкета. В другого человека. Он защищал его. Одну стрелу отбил, а другую… принял в себя.

— Отлично, — опустила клюку Адна и взмахом руки погасила пламя, занявшееся на платье Гледы. — Но есть одна тонкость, Друкет не мог защищать человека. Уж поверь мне. Только если… Кого он защищал?

Захрипел под ногами Адны Скур. Заскрипел зубами Торн. Забился в судорогах Брет.

— Меня, — прошептал Макт. — Он защищал меня.

— Надо же, — Адна подошла вплотную к брату Гледы. — Не лжешь. Это хорошо. Правильно. Молодец. А теперь спи. Не для тебя этот мир, мальчик. Спи.

Она подняла клюку и приставила ее к груди Макта. Приставила и нажала, удерживая второй рукой брата Гледы за подбородок. А затем отняла клюку, и Макт обрушился у ее ног кучей полуистлевшей плоти.

— Вот и все, — улыбнулась Адна. — Мелочь же, не правда ли? Желаю здравствовать уцелевшим, если повезет.

Она развернулась и с той же улыбкой прошла мимо девяти оставшихся, наступив при этом на руку хрипящему на земле Скуру и похлопав по щеке потемневшую от горя Гледу. Развернулась только на мосту и произнесла, прежде чем исчезнуть:

— Хорошее место для схватки. Проявите воинскую доблесть, и, может быть, останетесь живы. Хотя, на бойне это удается немногим.

— Сейчас, — проскулил, подползая к могиле и вытягивая сломанную руку, Скур. — Сейчас, Гледа. Хотя бы ты.

Она почувствовала, что путы, словно тягучая патока стекают с ее рук. Метнулась было к Макту, но шум на берегу остановил ее. Из прогала в ельнике вываливались геллы. И Гледа, обнажив меч, вышла на мост.

— Сейчас, — хрипел за ее спиной Скур. — Сейчас попробую отпустить остальных. Мне нужно хотя бы несколько минут. Сейчас!

— Несколько минут, — прошептала Гледа и подняла меч над головой. — Несколько минут.

Она не искала этой схватки и не думала, как будет сражаться. Перед глазами стоял Макт и искаженное болью лицо отца. Она отшатнулась от первого гелла, увернулась от удара его топора, пропустила его мимо себя и, ощутив запах застарелого пота и гнили, раскроила клинком разбойнику живот. Тут же отбила удар второго, ткнула его в гортань и, вскакивая на обрушившееся перед ней в воду тело, сумела сразить третьего. Их было слишком много. Она не смогла бы держаться долго, потому как и левое плечо саднило в месте ожога, и брошенный одним из геллов нож, раскровянил ей правую руку, и силы убывали как вода в пригоршнях при беге, но на берегу вдруг послышался рев, и кто-то огромный, черный, с тяжелым топором принялся крушить и рубить геллов с тыла, заставив их дрогнуть и побежать. Впрочем, убежали немногие.

Когда бой закончился, Гледа обернулась. Уже все ее спутники пришли в себя. Скур сидел на могиле, баюкая сломанную руку. Торн стоял на коленях возле тела Макта. А все прочие смотрели с ужасом через плечо Гледы. Она вновь обернулась к мосту, скользнула взглядом сначала по груде тел у собственных ног, потом по еще большей груде тел у ног черного великана, подняла глаза и замерла. Это был глава людоедов. Тот самый Мабок, что отказался отдавать Макта.

— Эльскер[227]! — крикнул Мабок странно изменившимся голосом, как будто всю жизнь разговаривал на берканском языке. — Брет! Там портрет и имя. Эльскер. Посмотри.

— Что это? — спросил Хельм. — Что он сказал, чтоб мне сдохнуть?

— Да, — прошептал Брет, щелкнув медальоном. — Все правильно.

— Что такое, Эльскер? — спросил Хода.

— Это имя моей матери, — едва не задохнулся Брет.

Глава двадцать третья. Моркет[228]

«Если падшие утешатся, горние — умалятся».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Амма не могла ни стоять, ни сидеть, ни говорить. Она могла только лежать на холке лошади, к которой ее притянули одеялом, и шептать. Произносила одно или два слова на выдохе, и несколько секунд приходила в себя. Но еще до того, как Рит с помощью Шаннет омыла и переодела ее, она сумела произнести одно слово — «меч».

— Что «меч»? — не поняла Шаннет. — Никуда он не денется. Никто и задаром его не коснется.

— Нет, — выдохнула Амма и, набравшись сил, добавила. — Он не сможет его забрать только в том случае, если я буду держать меч за рукоять.

— Он? — удивилась Рит. — Кто «он»? Хозяин меча? Откуда он здесь возьмется? Мы уже порядком отдалились от Фризы.

— Я — хозяйка меча, — обессилено прошелестела Амма. — Но он помнит его силу и помнит нанесенную ему обиду. Он может прийти за ним. Атраах может прийти за ним.

— Ну и что? — не поняла Шаннет. — Если он придет, что ему помешает забрать у тебя меч? Не знаю, может, Ло Фенг сможет с ним сразиться еще раз, но ты-то что ему сделаешь? Да он заберет его у тебя вместе с рукой!

— Я не его тень, — засмеялась, забулькала хрипом в горле Амма. — Я тень Адны… Убивать меня — уязвлять Адну. Он не сделает этого. Хотя и заносчив и не слишком умен. Пока не сделает… Зачем ему я? У него есть свои тени… Одна тень еще есть…

— А кто тогда мы все, если ты чья-то тень? — прошептала в ответ Рит, но ответа не дождалась. Амма посмотрела на нее так, словно Рит снова висела распятой на стене Водана, только некому было вступиться за нее.

Ло Фенг подошел к Амме уже в конце дневного перехода, когда Рит показалось, что отряд должен был запутать самого опытного следопыта, и в глубине можжевеловых зарослей удалось сделать стоянку и даже разжечь небольшой костерок. Подошел, дождался, когда она откроет глаза и чуть ослабит побелевшие пальцы на рукояти меча, и спросил:

— Значит, ты тень Адны?

— Была ею, — процедила сквозь стиснутые зубы Амма.

— Давно? — поинтересовался Ло Фенг.

— До всего, — прошептала Амма. — До дня Кары Богов, до Острова Теней, до Обители смиренных.

— Хороши девы Обители смиренных? — присел рядом с прорицательницей Ло Фенг.

— Ты ведь не о красоте спрашиваешь? — тяжело вздохнула Амма. — Они другие. Отличаются от эйконцев. Я стала другой, и их сделала другими. Этого достаточно? Впрочем, я давно там не была. Может, они стали лучше. А может, и вовсе позабыли все мои наставления. Ты ведь не об этом хотел спросить?

— Сколько у Адны было теней? — спросил Ло Фенг.

— Четыре, — сглотнула Амма. — Осталась я одна. У каждого высшего умбра было четыре тени. У каждого. Вестника, наездника, называй как хочешь. И все четверо теней у каждого — тоже умбра. И тоже вестники, наездники и прочее. Но слабее. Мы все беглецы, поэтому курро. А они — наши правители. Хотя и сами тоже тени. Только тени богов. Все расставлено в соответствии с силой. Ты ведь уже это понял?

— Если воин слабее, чем нужно, он копит силу, полнит умения, ищет особое оружие, — заметил Ло Фенг. — Если его не устраивает высота ступени, на которой он стоит, то воин поднимается.

— И я коплю силу… — скривила губы Амма. — Копила, пока ее не забрали. Только как бы ни копила силу та же мышь, ей крысой не стать. Это ты хоть понимаешь?

— Есть, наверное, кто-то, кто обращает мышей крысами? — спросил Ло Фенг.

— Есть, наверное, — чуть слышно хмыкнула Амма. — Только тот, кто может, тому — это не нужно. Или он так слаб, что и о себе не может позаботиться. Да и подниматься мне некуда. Я не хочу никуда подниматься.

— Чего же ты хочешь? — спросил Ло Фенг.

— Покоя, — ответила Амма. — Дышать. Есть. Пить. Может быть, любить. Я тебя удивила?

— Стать матерью? — спросил Ло Фенг.

Она не ответила, стиснула зубы, поджала губы и каким-то чудом удержала слезы в глазах. Не пролила их. Только дышать стала глубже, словно пробежала несколько лиг и пыталась восстановить дыхание.

— Ты же…

Ло Фенг выдержал долгую паузу. Такую долгую, что Рит, которая сидела тут же, рядом с Аммой, показалось, что он уже больше ничего не спросит, ни о чем не скажет. Но он продолжил.

— Ты же не человек.

Амма закрыла глаза и тоже заговорила не сразу. Разомкнула губы и прошептала, не поднимая веки.

— Один мой приятель… который вроде меня… отметил одну странность. Люди, которые никогда не видели богов, не знают, что это такое — боги, которые даже таких как я никогда не видели, а если видели, к примеру тех же жнецов, долго не жили, так вот эти люди относятся к богам как к людям. Приписывают им качества человека. Жестокость и мягкость. Доброту и злость. Любовь и ненависть. Мудрость и простодушие. А это не так. Боги — не такие.

— А какие боги? — спросил Ло Фенг.

— Они не такие, — скривила губы Амма. — Вот представь себе стекольщика. Чтобы сварить стекло, он смешивает известь, морскую золу и песок. Песок — это люди. Стекольщику нет дела до отдельной песчинки. Понимаешь? Он даже не думает о ней. Так и боги.

— Вы, значит, известь? — проговорил Ло Фенг. — Или морская зола? А известь — жнецы? И что же за стекло получится из этакой смеси?

— Не знаю, — прошептала Амма и посмотрела Ло Фенгу в глаза. — Может быть, и не должно получиться никакого стекла, а должно получиться варево, чтобы насытить ненасытное чудовище? И люди — не песчинки, а ячневые крупинки? Все пойдет в ненасытную глотку, все.

— А ты тем временем хочешь дышать, есть, пить и любить, — заключил Ло Фенг.

— Я стала человеком, — прошептала Амма. — Почти человеком. Трудно не стать человеком, если падаешь ниц. Оставь свои расспросы, Ло Фенг. Мне нужно поспать.

— Подожди, — попросил Ло Фенг. — Сколько вас?

— Разве я не говорила? — удивилась она. — Это то немногое, что я знаю наверняка. Тринадцать. Но не все такие, как Адна, большинство такие, как я.

— Она придет в себя? — спросил Ло Фенг у Рит, когда они отошли к костру.

— Не знаю, — пожала плечами Рит. — Она околдована. Не просто обессилена, а околдована.

— Ты можешь что-нибудь с этим сделать? — нахмурился Ло Фенг.

— Я только об этом и думаю, — призналась Рит. — Но это не обычная ворожба. Она словно… оплетена корнями, которые проросли сквозь ее плоть. И даже если бы я могла ухватиться за что-то и вырвать эти корни, боюсь, я бы лишила ее жизни.

— Почему Адна не расправилась с нами всеми? — спросил Ло Фенг.

Рит обернулась к костру. Шаннет о чем-то вполголоса расспрашивала Кшаму. Кенди с Руором и Думом встряхивали в пригоршнях и бросали на хвою кости. Фаре, обняв сына, гладила его по руке.

— Ей нужно, чтобы мы дошли, — наконец ответила Рит. — До Опакума. Почему — не знаю. Те, кого она напустила на нас у водного менгира, не могли быть препятствием. Если только проверкой для Аммы и для кого-то еще, кто мог оказаться среди нас.

— Да, — кивнул Ло Фенг. — Наверное, там что-то есть в Опакуме, что нужно Адне. Интересно, сколько таких, как она?

— Пять, — твердо сказала Рит. — Пять всадников, пять жнецов, пять божественных образов, пять посланников. Все кимрские сказки об этом.

— Все сходится, — проговорил Ло Фенг. — Пять умбра. Двадцать теней умбра. Или курро, неважно. Всего двадцать пять. Осталось тринадцать. Двенадцать сгинули. Хмельная падь…

— Двенадцать окаменевших героев, — вновь обернулась, посмотрела на поникшую Амму Рит. — Былое, ставшее сказкой. Почему ты вспомнил об этом?

— Амма права, — задумался Ло Фенг. — Они ведь и в самом деле, наверное, почти стали людьми. Умерли они, во всяком случае, почти как люди.

На второй день пути отряд Ло Фенга едва не попал в беду. Стоило эйконцу подняться на прикрытый редколесьем холм, как следующий за ним Руор разразился проклятьями, ухватившись за загривок. Затем зашевелились, заерзали в седлах остальные. Жжение заставило Рит прижать руку к груди, к трем камням, что погрузил в ее плоть Ло Фенг.

— Надо остановиться, — прохрипела Амма. — Нельзя уходить дальше к югу. Старая гебонская дорога закрыта для нас.

— Но на северном тракте фризы и те же геллы! — воскликнула Кенди.

— А на юге — жнец, — с трудом выпрямилась в седле Амма. — Я чувствую. И он нас может почувствовать. Если уже не почувствовал. Пойдем на восток. Надо будет искать дорогу через топь. Там есть тропы. Пойдем или по кабаньим следам, или найдем вешки.

— Я сейчас, — поджала губы Шаннет, подала лошадь к основанию одинокой сосны и набросила уздцы на торчащий сук. — Посмотрю. Заберусь наверх и посмотрю.

— Помоги мне, Рит, — попросила Амма, глядя, как черноволосая фризка карабкается на вершину дерева. — Нож, дай мне нож.

— Нож? — обернулся Ло Фенг.

— Не тот нож, что отдала тебе, — закашлялась Амма. — Он мне не нужен, да и не опасен, пока он в твоих руках.

— Я вижу горы и белую крепость! — крикнула сверху Шаннет. — И, кажется, людей. Много людей. Не могу разглядеть каждого, но они идут сплошным потоком. В крепость и куда-то дальше. На восток.

— Жнец гонит их, — кивнула Амма. — Такого раньше не было… Значит, что-то изменилось. Что-то новое… Спускайся! Это Фрига. Нам нельзя туда. Там смерть. Спускайся… Ну крикните же кто-нибудь ей!

Она обессилено опустила голову, затем подняла руку, вытерла пот со лба, посмотрела на Рит.

— Ты права, это магия Адны. Она лучше других управляется с силами, что таятся в корнях и стеблях, но то, что во мне — не корни. Это яд, морок, паутина, которая оплетает изнутри. Никто не поможет мне. Ни я сама, ни кто-то из умбра, ни кто-то из курро. Может быть, мертвый менгир, что в Опакуме. Или же сама Адна.

— Я что-то слышала о мертвом менгире, — нахмурилась Рит. — Но он ведь… мертвый? Он никому не помогает?

— Он не полнится и ничего не отдает, — скривилась Амма. — Но он забирает. Или не он, но что-то есть там странное. Когда я зачаровала Остров Теней, я еле доползла до эти мест. Отдача от того заклинания едва не превратила меня в высушенный труп. И я сама пристала своим духом к собственным костям намертво. Но в Опакуме… стоило коснуться камня, как морок спал с меня. Объяснить это невозможно. Да и мало кому известно это свойство тамошнего менгира. А те, кому известно, не могу объяснить этого. Он словно пропасть. Или под ним пропасть. Или подземная река, что уносит все, словно озеро вокруг Водного менгира, но мертвый менгир не исцеляет. Он только берет. Больше я никуда не смогу сбросить то, чем наполнила меня Адна.

— Значит, Адна действительно хотела, чтобы мы оказались в Опакуме, — поняла Рит. — Зачем? Ведь не для того, чтобы ты излечилась? Она знает об этом свойстве мертвого менгира?

— Кто ж ее поймет, — вздохнула Амма и протянула руку. — Сделай надрез на ладони. Да, демон тебя раздери, сделай надрез на ладони, чтобы кровь наполнила ее. А теперь быстро — у кого есть стриксы, обмакните в эту кровь. У кого нет — смочите хоть что-то — шнурок, нитку, ленту и повяжите ее на свою шею. Иначе или вы все присоединитесь к стаду, которое гонит жнец, или он сам за вами придет.

— Это кровь курро? — спросил Ло Фенг.

— У курро нет крови, — растянула губы в усмешке Амма. — Это кровь человека, как и тело, которое ты видишь перед собой. Надо уходить отсюда. Немедленно.

Топь встретила отряд Ло Фенга гудением гнуса, запахом гнили и глухими ударами, которые доносились с юга, со стороны Мглистых гор.

— Что там? — нахмурился Дум, правя лошадью вдоль края трясины. — Битва?

— Осада, — ответила Амма. — Замок Хайборг. Вот уж не думала, что топь разносит звуки, словно вода. Хотя она вода и есть… С грязью. До Хайборга довольно далеко отсюда. Хайборг и Опакум — два ключа к Беркане.

— Почему же? — не согласился Ло Фенг. — А вдоль моря? Перахта[229]? Исида? Гебона?

— Слишком далеко на юг, да и горы там спускаются прямо к морю, крепости неприступны, — вздохнула Амма, вглядываясь в зеленое марево топи. — Исида — самое непокорное вандилское королевство.

— Не так давно самым непокорным вандилским королевством был Бальдар, — заметил Ло Фенг.

— Все проходит, — качнула головой Амма. — Я не вижу вешек.

— Вешек? — не поняла Кенди, опасливо вглядывающаяся в кружево болотного кустарника.

— Сколько мы проехали по краю трясины? — спросила Амма. — Не менее десятка лиг? Не увидели ни одной кабаньей тропы. Но зато нашли три засечки на сосне. Видишь? Это значит, что здесь есть охотничья тропа через топь. Уверена, в глубине леса можно даже найти старое кострище. Переход через топь тяжел, мало кто рискует углубляться в нее без отдыха. Но вешек нет. Можно, конечно, взять жерди и тыкать перед собой, но так мы будем переходить через топь месяц. Можно забрести в такой тупик, где с лошадью и не развернешься. Что будем делать?

— Тридцать монет, — раздался незнакомый голос.

Незнакомец появился внезапно, просто вышел из-за дерева, хотя Рит показалось, что он вовсе соткался из воздуха. Впрочем, она прекрасно знала, что и ее соплеменники были славны тем, что могли появляться словно неоткуда и исчезать в никуда. Но этот человек не походил на охотника. Он был не слишком высок, не слишком широкоплеч, но ровно настолько, чтобы казаться и высоким, и широкоплечим, и ладно скроенным воином или лесным добытчиком, на которого можно положиться, потому как всякая пакость оставляет следы на лице и теле, а на нем таких следов не было. На его округлом, слегка заостренном к покрытому щетиной подбородку лице жили веселые голубые глаза, и светлые волосы, которые едва-едва не достигали плеч незнакомца, словно подтверждали веселый нрав искателя лесных приключений. И вместе с тем и волосы, и взгляд, и даже легкая улыбка — все словно было подернуто тенью. Одет незнакомец был просто — длинный, по фризской моде, с отворотами на воротнике, рукавах и полах гарнаш топорщился под ремнем, на котором висел нож, сумка и моток веревки. Суконные порты прятались во внушительных болотных сапогах. Доспехов ни на руках, ни на ногах у незнакомца не имелось. Зато на одном плече висели сразу четыре не по весне жирных фазана, а на другом прошитый тканью и влажный от воды мех. А вот оружие у незнакомца оказалось редким. Насаженная на длинное, в два с половиной локтя древко, посверкивала изогнутым лезвием и крюком глевия.

— Удобно ходить по трясине, — поймал незнакомец взгляд Рит. — Тут тебе и посох, и жердина, если в топкое окно шагнешь, и клинок, от поганой твари отбиться. Тридцать серебряных берканских монет, и я переведу вас на ту сторону. Дорога непростая, но других проводников здесь нет. Меня Моркетом зовут. Но деньги вперед.

— И давно ты тут торгуешь? — спросил Ло Фенг.

— Только начал, — пожал плечами Моркет. — Но думаю обосноваться на какое-то время. Другой дороги нет сейчас на восток. Там, — он кивнул на юг, — уже не пройти. Лесной люд, да геллы штурмуют бастионы Хайборга. Уж не знаю, улыбнется ли им удача, но дороги в обход нет. Только через топь.

— Я не вижу, чем ты бьешь птицу? — спросил Ло Фенг.

— Ничем не бью, — удивился Моркет. — Зачем же ее бить? Ее ловить нужно. Для этого существуют ловушки и силки. Кстати, готов поделиться. И никакой доплаты. Все в тех же тридцати монетах.

— И напиться дашь из меха? — подал голос Руор.

— Ну, пару кубков каждому выделю, — скорчил гримасу Моркет. — Райдонское, на том берегу брал. В Болотном дозоре. Трактир там неплохой. Холодненькое. Кунаю время от времени в воду, вот оно и охлаждается…

— Откуда сам? — спросила Рит.

— Какая тебе разница? — поднял брови Моркет. — Все одно проверить не сможешь. Ты ж не местная. Судя по лицу или кимрка, или степная геллка. Точно не скажу. Да и вся ваша братия издалека сюда пришла.

— И все-таки? — нахмурился Ло Фенг. — Мало ли, может еще кого встретим, так и справимся заодно.

— Да как хотите, — пожал плечами Моркет. — Я из Альбиуса. Из маленького городка на окраине Одалы. Как раз на излете Змеиного урочища, на берегу Манназа. Служил звонарем, но как эта пакость началась, пришлось искать другое занятие. Вот, вспомнил, что некогда ставил силки. Стер пыль со старой глевии и подался в эти края.

— Разве звонари не нужны в такое время? — спросила Рит.

— Ратуша в Альбиусе рухнула, — процедил сквозь зубы Моркет. — У кого хочешь можешь справиться. Дня через три, что ли, после начала всей этой беды так и развалилась. Не во что стало звонить.

— Почему мы должны тебе верить? — спросил Ло Фенг и посмотрел на Амму, которая словно окаменела, глядя на незнакомца.

— Зачем мне ваша вера? — удивился Моркет. — Я не храмовник, и не вандилский шаман. И уж тем более не меняла с йеранского рынка. Вот уж кому я бы и обглоданной кости не доверил. Я ж, считай, собой торгую! Куда я от вас в топи денусь? Платите деньги и идете следом. Верьте своим глазам.

— Имей в виду! — подала голос Кенди. — Рит отличный стрелок! Если вздумаешь скрыться, стрела догонит!

— Ты, прекрасная женщина, наверное, плохо знаешь, что такое топь, — расплылся в улыбке Моркет. — И захотел бы — не убежал. Если договоримся, то буду с вами ближайшие два, а то и три дня. А на ночь можешь привязывать меня за ногу. Сочту за честь! Только веревку подлиннее вяжите, чтоб можно было до ветру отползти.

— А почему так дорого? — прогудел Дум.

— Дорого? — удивился Моркет. — По монете с носа за дневной переход, так и выходит. Вас — десять, три дня, вот и тридцать монет. И это еще со скидкой. Если народу меньше пяти человек, беру по две монеты за дневной переход.

— А если геллы тебя наймут? — процедила сквозь зубы Шаннет. — Скажут перевести их на ту сторону, их тоже поведешь? Чтобы они твой город осадили?

— Не наймут, — мотнул головой Моркет. — Врать не стану, мне плевать, кто платит. Я б и стаю волков перевел, если бы они платили и пасти на время перехода завязать дали. Но геллы меня нанимать не станут. Убьют, скорее. Или погонят клинками. Только геллы — горцы. Не полезут они в топь.

— До поздней осени собираешься кормиться здесь? — спросил Ло Фенг. — Пока топь не встанет?

— Нет, — с сожалением вздохнул проводник. — Может так статься, что уже и летом ни одного заказчика в округе не останется. Жатва, такое дело. Да еще и война. Вы бы придержали девицу! Да, которая с белым пухом на голове. Ранена, что ли? За ней кто-нибудь смотрит, или как? Она сейчас с лошади-то сверзится. Вырви мне глаз, сверзится.

Шаннет успела подхватить Амму первой. Та стала бледной под стать собственным волосам, но все еще дышала.

— Надо делать носилки, — покачала головой Кенди. — Мне, правда, кажется, что эта самая Амма тянет на нас несчастья, как кусок дерьма мух, но перекидывать ее через седло — не дело. Эй! Руор! Дум! Вот веревки. Полотнище тоже имеется. Главное, срубить две жердины подлиннее, да поровнее. Лошадь Аммы пристяжной пойдет, а впереди…

— Моя лошадь, — проговорила Рит, вглядываясь в бледное лицо Аммы.

— Ну так что? — кашлянул Моркет. — Пойдем или как? Уже полдень, время уходит.

— Пойдем, — кивнул Ло Фенг.

Моркет оказался веселым парнем. Жаловался, что от работы звонарем уши у него болят, мозоли показывал на руках от веревки, но не жаловался на жизнь. Причем, о чем бы ни заходил разговор, звонарь тут же находил причину для шутки или веселой истории. Оказалось, что он рано остался сиротой, поэтому не знает, ни сколько ему лет, ни откуда он, ни кто его родители, ни даже не помнит названия деревни, на окраине которой его подобрал один йеранский вельможа, который тоже вскоре умер, отчего его юный, пусть и смышленый слуга, вновь оказался на улице. Та же самая история случилась и со вторым хозяином, и с третьим, а вот с четвертым беда пришла с другой стороны — жена хозяина положила взгляд на молодого парня, да однажды и попалась с ним вместе своему муженьку. Так Моркет оказался на улице в последний раз, и если бы не добряк Троббель — альбиусский бургомистр, так бы и бродяжничал Моркет по дорогам Йераны, Одалы и других королевств. А всего-то и надо было оказаться в нужное время в нужном месте и подхватить захмелевшего старика, когда тот готов был вывалиться из седла. Барон и назначил Моркета звонарем. И вот — пять лет звона, в голове пустота, в карманах тоже, зато не вор, не бродяга, не разбойник.

— Что же он тебе другой работы не подобрал? — спросила Кенди, подбрасывая в костер прошлогоднюю осоку. — Ну, пока ратушу восстановят?

— Кто же ее будет восстанавливать? — помрачнел Моркет. — Жатва же. Да и Троббель… Отдал богам дух свой. Жнец его придушил. В тот самый день и придушил…

— А по мне, что бродягой, что вором — не самая плохая стезя, — подал голос Руор. — Нет, грабителем-то, конечно, не очень хорошо. Но может припереть так, что и выбора не останется.

— Не, — замотал головой Моркет. — Это не по мне. Я вот лучше буду через трясину переводить караваны, чем не заработок?

— Конечно, — закатился хохотом под писк болотного гнуса Дум. — Пройтись по трясине пару раз, повыдергивать вешки, и вот уже только ты один знаешь дорогу, как тут не заработать?

— Пару раз мало, — сделал серьезное лицо Моркет. — Вешки тыкаются через полсотни шагов, редко дальше, а то и через два десятка, от тропы зависит. Идти тут не близко, так что, вешек выходит за тысячу. Или еще больше? Тут жить надо, чтобы все запомнить.

— Ладно, — попытался сдержать смех Руор, — ты другое объясни! За какие такие доблести тебя подбирали? Ну, хозяева твои бывшие? Может, ты в младенчестве на девку был похож? Волосы и теперь как у девки, косу можно заплетать!

— Косу? — удивленно взъерошил волосы Моркет. — Какую косу? Вот выберусь в Йеру или в Урсус, или еще куда, схожу к брадобрею и срежу это безобразие под корень. А потом год или два — никаких забот. А хозяева меня выбирали за глаза. Причем каждый мне говорил одно и то же, что никогда таких голубых глаз еще не видел!

— А последняя хозяйка тоже из-за голубых глаз на тебя запала? — криво усмехаясь, спросила проводника Фаре, которая словно оттаяла в последние дни.

— Вот этого я не спросил, — опешил Моркет и тут же подмигнул Эфу, что глаз с проводника не спускал. — Но кажется мне, что зацепилась она за что-то другое.

На этом месте рассказа проводника слушатели привычно закатились хохотом, но он выждал несколько секунд и извлек еще больше смеха, добавив:

— Но за что, убей меня, не помню.

Дум, Руор и Эф играли на привалах с Моркетом в кости, хотя на деньги играть он отказывался наотрез, грозясь вернуться за новыми заказчиками с полпути, потому как нельзя испытывать судьбу, которая и так слишком милостива к голубоглазому молодцу. Кшама заучивал шутки, веселые истории и пошловатые песенки на берканском языке, на которые Моркет был мастер. Шаннет, Кенди и Фаре обменивались с проводником колкостями. И даже Ло Фенг то и дело прятал улыбку в уголках губ. И только Рит, которая не отходила от Аммы, не могла смотреть на проводника без дрожи. Ей все время казалось, что Моркет чего-то недоговаривает, недосказывает, таит в себе. К тому же Амма, которая становилась бледнее день ото дня, словно все глубже погружалась в болезненные беспамятство и немоту. Не удавалось даже приоткрыть ей губы, чтобы влить в них хоть сколько-то капель воды. Рит закрывала глаза и видела сплетение невидимых корней, которые проросли не только через руки и ноги Аммы, но и казалось соединили ее губы и веки, забили липкими комьями уши.

— Что с ней? — спросил Ло Фенг перед последним переходом.

— Магия, — покачала головой Рит. — И она словно усиливается.

— Ничего, — сказал Ло Фенг. — Мы, конечно, выйдем где-нибудь ближе к Хайборгу, но, насколько мне помнится, по восточному краю топи хороший тракт до Опакума, три-четыре дня и мы будем в крепости.

— Ты думаешь, что Амма не ошибается насчет мертвого менгира? — спросила Рит.

— Заодно и проверим, — кивнул Ло Фенг.

— А что скажешь насчет Моркета? — спросила Рит. — Я ему не верю. Ты посмотри, он ни разу не потер шею, словно его жатва вовсе не касается!

— А зачем ему твоя вера? — повторил вопрос Моркета Ло Фенг. — Да и язвы не на всякую шею садятся. Уже сегодня в полдень мы должны выйти на твердую землю. Выйдем, расстанемся, и можешь продолжать не верить ему дальше. Не ступай в воду, унесет.

— Это твои слова? — не поняла Рит.

— Нет, — задумался Ло Фенг и посмотрел на Амму. — Они высечены над входом в главный храм моего клана. Так что, наверное, это ее слова.

— И что это значит? — нахмурилась Рит. — Ты так об этом сказал, как будто в этом есть какой-то подвох.

— Есть подвох, — кивнул Ло Фенг. — Для того, чтобы приобщиться к тайнам Клана Теней, надо войти в Храм. Значит, пройти под этой надписью. То есть, ступить в воду.

— Что будем делать на той стороне? — спросила Рит.

— Делать? — не понял Ло Фенг. — Разве не судьба ведет нас? Доведем Амму до Опакума, оглядимся, прочувствуем, что это за место, где не властна жатва, и поймем. Можно загадывать, каким будет второй шаг. А можно сделать первый. Второй сам себя покажет. Скорее всего я все-таки отправлюсь на Остров Теней. Во всяком случае, теперь жнец может явиться и туда.

Вымазанные в грязи, чуть живые от усталости, они выбрались из топи в полдень третьего дня. Моркет даже подпрыгнул от радости, встав на твердую землю, и прокричал что-то, но в следующую секунду из-за болотных зарослей донесли звуки боя.

— Это еще что такое? — нахмурился проводник. — Это же самое тихое место между топью и Пепельной пустошью. Болотный дозор. Эх, до чего же хорошее жаркое в местном трактире. А райдонское… Надо будет снова мех наполнить!

— Геллы! — вскочила на седло ногами Шаннет. — Их немного, но их противников еще меньше! Они рубятся против… Чьи желтые и белые цвета?

— Йеранцы, — потянул из ножен меч Ло Фенг. — Кажется, мы снова в деле! Или я ошибаюсь?

Когда Ло Фенг, Рит, Шаннет, Кшама, Кенди, Руор и Дум вылетели из-за перелеска, десяток йеранцев был уже прижат к стене трактира. Еще с десяток трупов с желтыми и белыми цветами на перевязях лежал тут же в лужах крови. Рядом с ними виднелись и местные стражники. Геллы наседали и никак не ожидали удара в спину. Их было под три десятка, но уже через мгновение стало два, а затем, когда выжившие поняли, что смертоносный воин, который не оставляет никому из них ни единого шанса, — эйконец, бежать с поля боя оказалось поздно. Стрелы Рит и ярость Шаннет и Кенди сделали свое дело.

— Как же вы вовремя! — покачал головой вислоусый йеранец. — Еще бы немного, и мы не устояли. Мастер стражи Урсуса Шэк, к вашим услугам.

— Ло Фенг, воин Клана Теней, — склонил голову эйконец. — Со мной мои друзья.

— Ты славно рубился, Ло Фенг, — поклонился в ответ Шэк. — Некоторое время назад я видел, как рубился один книжник, и уж думал, что никогда не увижу лучшего умения, но ты бы ему не уступил. Откуда и куда направляетесь?

— Мы выбрались из Фризы с началом жатвы, — объяснил Ло Фенг. — Только что пересекли топь с проводником. Уходим от погони и от беды. Идем в Опакум.

— С дурными вестями? — нахмурился Шэк.

— Если и есть где-то добрые вести, то только в Беркане, — подала голос Кенди. — Не знаю точно, сколько войска послала Фриза на юг, но мы видели не меньше двух легионов.

— Ясно, — помрачнел Шэк. — Надеюсь, ваш проводник не водит через топь врагов? Надо будет переговорить с ним. Впрочем, скоро это будет неважно. Мы спешили в Опакум, чтобы сообщить, что дела в Хайборге плохи. Замок крепок и выстоит скорее всего, но воинства штурмуют не замок. Они рвутся в Беркану мимо замка. Рушат сторожевые башни, кладут на окраине топи гать. Этот отряд геллов помчался за нами. Нам с трудом удалось вырваться из замка, но они настигли нас здесь, у Болотного дозора. И боюсь, что такой отряд геллов не последний с этой стороны топи. Дорога на Беркану почти открыта. Впрочем, гонцов в Урсус, в Альбиус, в Гебону и Исиду мы тоже отправили.

— Возьмешь нас с собой до Опакума? — спросил Ло Фенг. — Кенди! Позови сюда Фаре и Эфа. Пусть ведут лошадей с носилками. Да и с Моркетом хотелось бы попрощаться. Все-таки, он сделал свою работу.

— Хотел и сам предложить вам стать моими спутниками, — расплылся в улыбке Шэк. — Такие воины на дороге не валяются. А уж девки — так вообще огонь! Сколько вас? Я вижу семерых, у топи еще двое, не считая проводника, и кто-то на носилках? Дорога была не слишком легкой?

— Да, — кивнул Ло Фенг. — Не все добрались до Берканы в здравии. А некоторые и вовсе остались в земле.

— Все сюда! — закричала из-за зарослей Кенди. — Быстрее!

Лошади стояли в кустах, прихваченные за уздцы к ветвям. Амма, все такая же бледная, лежала на носилках тенью самой себя. Эф и Фаре были мертвы, хотя руки и ноги обоих еще подрагивали. Фаре успела выдернуть из ножен меч, но и она, и ее сын были вскрыты чудовищным клинком от гортани до паха, словно попали на стол к мяснику.

— Оркан… — только и смогла вымолвить Рит, снимая с плеча лук. — Как же так…

— И где же проводник? — поморщился Шэк.

Ло Фенг, сравнявшийся бледностью с Аммой, окидывал взглядом пространство топи. Рит, натянув тетиву лука до скулы, скрипела зубами.

— Нет, — стуча зубами, прошептала Кенди. — Он не убегал никуда. Он дождался, когда я появлюсь. И сделал все это двумя взмахами. Словно траву косил. И исчез.

— Исчез? — не поняла Шаннет.

— Растворился в воздухе, — внезапно заплакала от бессилия Кенди. — Как туман. С усмешкой. Моркет, раздери его демон!

— Он сам почти демон, — раздался глухой голос.

Худая, бледная Амма сидела на носилках и словно пыталась оборвать дрожащими руками пронизывающие ее губы корни:

— Это был Дорпхал. И это страшнее Адны, Ло Фенг. Куда страшнее.

— Кто такой Дорпхал? — спросил Шэк.

— Жнец, — ответила Амма.

Глава двадцать четвертая. Смерть

«Неизбежность согревает сердце обреченного…».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Они все делали молча. Постарались придать телу Макта сходство с ним самим. Сминая расползающуюся под пальцами плоть, поправили на нем одежду. Затем обложили его жгучей травой, чтобы запах тления не раздирал глотку. Запеленали останки в два одеяла, прокладывая для прочности еловыми ветвями, перетянули их бечевой и завернули в парусину. Мабок пробормотал какое-то заклинание, приговаривая, что «от этого будет больше толку, чем от вашей травы». Затем Торн отстранил Гледу, поднял Макта на руки и положил его на свою лошадь. Порыв ветра разрисовал гладь озера морщинами, овеял лицо Гледы, и она поняла, что плачет.

Потом пошел дождь. Капли зашуршали на ветвях, захлюпали на воде, зазвенели на камнях. Гледа обернулась. Хода и Соп сбрасывали трупы геллов в воду. В той же самой воде на менгире стоял Вай и раскачивался, перебирая четки. Но не пел. Падаган ходил от лошади к лошади и поправлял снаряжение. Хельм разбирал на расстеленном под дождем мешке стриксы, монеты, какое-то оружие, добытое у геллов. Мабок о чем-то разговаривал с Бретом.

— Иди сюда.

Скур, сломанная рука которого уже была плотно перетянута полосами сукна, коснулся плеча Гледы:

— У тебя глубокий ожог возле ключицы и порез на другой руке. Нужно обработать, иначе раны могут воспалиться. Уж прости, но нет ни одной женщины, чтобы поручить ей это. Впрочем, ты можешь сделать это сама. Я буду помогать одной рукой, закрыв глаза. Вот ткань для повязок. Вот снадобье.

Гледа смотрела на колдуна, который под дождем напоминал брошенного хозяином, выставленного за ворота мокрого израненного пса, и не понимала ни слова. Какая ткань? Какое снадобье? Зачем нужна женщина? Скур стоял молча, замерев с протянутой рукой, в которой были зажаты скомканная тряпка и холщевый маслянистый мешочек. Капли дождя стекали по лицу колдуна. Гледа распустила завязи на котто, сбросила одеяние на траву, распахнула рубаху. Холодные капли побежали по обнаженной груди и как будто принесли облегчение. Скур словно окаменел с протянутой рукой и стоял недвижимо до тех пор, пока Гледа не обработала раны и не перетянула их ловко тканью, управляясь свободной рукой и зубами. Затем стала натягивать отсыревшую одежду:

— Дождь закончится, солнце просушит все, — постарался успокоить девчонку Скур, но дождь закончился только ночью, когда отряд, путая следы среди болотистых перелесков и продираясь через глухие буреломы, оставил проклятое озеро далеко позади. Под утро к Торну, который всю ночь просидел у костра, подошел Мабок. Брет стоял за его спиной.

— У тебя кровь и гной на плечах, — сказал черный великан. — Пропитало котто насквозь. Не могу понять, но как будто с колдовством. Откуда это?

— Скур! — обернулся Брет. — Нужна помощь.

— Ты слышишь меня? — спросил Мабок.

— О чем ты? — поднял глаза Торн, в которых не было ни боли, ни горя — только пустота.

— Гной проступает сквозь одежду, — повторил Мабок. — И я чувствую магию.

Торн закрыл глаза, просидел еще несколько секунд, как будто пытался понять, чего от него хотят, затем стал распускать завязи котто. Когда его плечи оказались обнажены, Гледа ойкнула, глядя на воспаленные, кровоточащие и исходящие гноем раны:

— Святые боги! Они же зарубцевались уже! Это раны из Пепельной пустоши. Ему было видение, что… кто-то вроде Кригера, человека, обратившегося в чудовище, обнимает его. Он вышел из этого видения с ранами, но они должны были зажить!

— Не зажили, — пробурчал Мабок, прикусывая толстую губу точно так же, как это делал Друкет. — Думаю, все его недавние раны открылись на островке. От напряжения. Противиться Адне бесполезно, можно кости переломать, а все одно, воли ее не преступишь. Конечно, если ты ей не равен. Но здесь что-то еще. Не разгляжу. Да и не лекарь я. Одно могу сказать, нет видений в Пепельной пустоши. Все, что там происходит, все это явь. Так что, плохие это раны.

— Скур! — нашла взглядом йеранца Гледа. — Ты можешь что-нибудь сделать?

— Что-нибудь, — кивнул Скур. — Обработаю, очищу, приложу снадобье. Прочитаю отворот. Двенадцать отворотов прочитаю, все, что знаю. Но будет ли толк?

— Мажь и отворачивай, — равнодушно бросил Торн. — Заживет все, как на собаке. А тебе, великан, не все ли равно, что с моими плечами?

Мабок посмотрел на Брета, который развел руками, и присел рядом с капитаном.

— Послушай, Торн, — он поднял мокрую ветвь и сунул ее в подернувшиеся пеплом угли, — помнишь?

— О чем ты? — равнодушно спросил Торн, словно и не чувствовал стараний Скура на своих плечах, и посмотрел сначала на Гледу, которая так же как и он, просидела всю ночь у костра и до сих пор не спускала тревожного взгляда с отца, а потом перевел взгляд на Мабока. — Что я должен помнить?

— Помнишь, как твой наставник Друер приводил тебя в чувство? — спросил Мабок. — Через год уже двадцать лет минует, как ты вот так же сидел у корабельной жаровни, как теперь сидишь у костра, и сетовал, что твой тесть ненавидит своего зятя. Желает ему смерти. И ты в ответ полнился ненавистью, у которой были причины, но которая все же оставалась только ненавистью. Помнишь?

— И тогда Друер сунул в огонь мокрую ветошь, — кивнул Торн. — Намотал ее на кортик и сунул. Тебе кто-то рассказал об этом разговоре? Что он говорил?

— Он говорил, что ненависть — это жар, который сжигает все, — напомнил Мабок. — А боль, которая пропитывает тебя, подобна воде. Ненависть способна ее подсушить, но не давай ей воли. Иначе вспыхнешь и осыплешься золой.

Ветвь, оставленная Мабоком в костре, вспыхнула.

— Не понимаю… — проговорил Торн. — Только я был свидетелем того разговора и сам Друер. Мы сидели на корме, а Веген на вышке, но он не мог слышать. Друер погиб в том походе. Погиб, спасая меня. До того, как я спас своего тестя. По сути, не я спас своего тестя, а он. Ты не можешь этого знать. Я никому не рассказывал.

— Отойди, Скур, — поднял глаза Мабок. — Не ради сохранности тайны, а ради спокойствия. Ты закончил? Помоги Торну накинуть котто, и отойди. Я с тобой потом поговорю. Мне есть, что тебе сказать. Или рассказать. О твоей прабабке.

— Я помогу надеть папе котто, — вскочила на ноги Гледа. — Говори, Мабок. Но папа прав, он даже мне не рассказывал об этом. Хотя уж я так канючила…

— Даже если бы и рассказывал, — пожал плечами Мабок. — Я все знаю. И как Друер учил тебя сражаться, и как водил тебя в Обитель смирения, чтобы ты почувствовал, что такое истинный бой, истинное отстранение, и как он вел тебя через Пепельную пустошь и избавил от того, во что, думаю, ты все-таки вляпался в последний раз. Напоил тебя, чтобы тени прошлого не терзали тебя раньше времени. Помнишь? Успокойся, сними руку с рукояти меча. Все просто. Я — Друер. И я же Друкет. А теперь Мабок. Думаю, ненадолго, и только поэтому я с тобой откровенен. Говорю лишь потому, что ты должен это знать. Твой срок близится.

— Мой срок? — равнодушно спросил Торн. — О чем ты, Мабок?

— Вот, — поднял Мабок из костра обуглившуюся ветвь. — Это судьба одной ветви. А теперь представь себе, что мы все в таком же костре, который пока еще невидим, но мы уже ощущаем, как занимаются жаром волосы на наших головах. Кто-то вспыхнет раньше, кто-то позже, но твой срок близок. Я это чувствую. Каждый из таких как я способен к чему-то особенному. Кто-то прорицает будущее, кто-то познает настоящее, кто-то овладевает тайнами стихий, а я угадываю людей. Я угадал тебя почти сорок лет назад, Торн. Но я все еще не знаю, как ты закончишь. Потому что это в твоей власти.

— Кто ты? — спросил Торн.

— Карбаф, — ответил Мабок. — Некогда слуга одного из тех полудемонов, что ныне являются людям в качестве жнецов. Тень таких, как Адна. Это ведь она убила твоего сына.

— Ты мог противостоять ей? — спросил Торн.

— Недолго, — признался Мабок. — Возможно, мгновение. Я могу только прятаться от таких как она. И пытаться прятать своих детей.

— Моего сына убили, приняв за твоего, — сказал Торн.

— Жизнь за жизнь, — произнес Мабок. — Будь я Адной или кем-то вроде нее, я мог бы сказать, что тебе пришлось заплатить за твою собственную жизнь, которую однажды или не однажды спас я. Но я не они. Поэтому могу только сожалеть и печалиться. Но не скрою, будь я рядом, Брет был бы обречен. Она бы убила меня и разглядела в моем отсвете моего сына. Но я опоздал без умысла. Так сложилось. Всегда все складывается так, как складывается.

— Зачем ты затеял этот разговор? — скрипнул зубами, скривился Торн.

— Я ухожу, — поднялся на ноги Мабок. — Моего сына может спасти только случай. Тот самый, который не спас твоего сына. Они, правители нынешнего Терминума, о которых ты можешь только догадываться, подчищают доставшееся им стадо перед бойней. Режут бодливых коров на подходе. Прости, это не мои мысли, и не мои слова. Если Брет пойдет со мной, ему верная гибель. Таких как он — убивают. Хотя он ничем не отличается от обычных людей. Так же, как и я сейчас. Разве только вкус человеческой плоти, которую я не пожирал, все еще стоит у меня в глотке, да проклятая память не дает ничего забыть из прежней жизни. Прежних жизней, если угодно. Но мой сын — просто человек. Он живет одну жизнь. Если меня убьют, мой сын сразу же станет заметен. Если убьют кого-то вроде меня, мой сын сразу же станет заметен. Поэтому, мне лучше уйти.

— Чтобы назавтра прийти к нам в новом теле? — поинтересовался Торн. — Кого ты выберешь на этот раз? Важного вельможу? Или же его богатую женушку?

— Предпочитаю не менять пол, — ответил Мабок. — Но Друером я стал потому, что некто Друер умирал в юности от горячки. Да что там, почти умер. И настоящий Друкет тоже был ранен в битве при Южных островах смертельно. Он ведь был обычным воином. Ты должен помнить ту битву. Тогда убитых бросали в каждую вторую ладью словно мешки. Друкет был одним из них. А Мабока не жалко. Только не думай, что я добряк и душка. И ты ведь не добряк и не душка. Я все помню, Торн. Все. Но ты всегда был лучшим. Оставайся им. Даже в таком горе. И береги дочь. Она великая ценность, Торн.

— Что нам делать? — крикнул Торн, когда Мабок обнял Брета и уже готов был скрыться среди деревьев.

— Идите в Опакум, — ответил Мабок. — Там все случится.

— Что случится? — не понял Торн.

— Неведомое, — ответил Мабок, обернулся, подозвал Скура, произнес ему несколько слов на ухо и исчез во мраке.

Брет сгорбился, опустился на землю, прислонился спиной к молодой сосне, щелкнул медальоном, несколько мгновений вглядывался в изображение собственной матери, ловя эмалью отсветы костра, затем закрыл глаза.

— Он забрал нож, — проговорил Брет, ни к кому не обращаясь. — Сказал, что я ним не справлюсь. И еще сказал, что мы можем увидеться, а можем и не увидеться больше. И еще… разное. Об амулетах, которыми можно укрыться. О манускриптах, которых я должен изучить. О моей матери… А мне нужно было совсем другое…

— Не могу представить, — подошел к Брету Хода и сел рядом. — Не могу представить, что бы я делал, если бы мой отец подошел ко мне в таком облике.

— У меня не было отца ни в каком облике, — мотнул головой Брет.

— Да я ничего, — примирительно буркнул Хода. — У Сопа отец добряк. Не черный, но тоже большой. Я гостил у него. Конечно, не говорил, что я принц. У него небольшой домишко в Йере. Надо будет как-нибудь наведаться… после всего.

— Ко мне наведайся, — попросил Брет. — Ты же никогда не бывал в трущобах Оды? Представляешь? Берег моря. Маленькие домишки. Пахнет рыбой, водорослями, гнилью. Но после бури — берег чистый. И волны накатываются на него словно жидкое стекло… Мой дед был стеклодувом. Одалское стекло лучшее в Беркане.

— Что он нашел в твоей матери? — спросил Хода.

Брет снял с шеи медальон, щелкнул им и протянул Ходе. Тот мгновение вглядывался, потом покачал головой:

— С ума сойти. И она не фрейлина королевского дома? Глаз не отвести.

— В жизни она еще лучше, — кивнул Брет, забирая медальон. — Даже теперь. О чем ты говорил с Мабоком?

— Ни о чем, — пожал плечами Хода. — Попросил дать мне подержать нож. Он тяжеловатый, конечно. Но отлично сбалансирован. Пожалуй, я смог бы его метнуть… Да и у тебя это получалось неплохо. Помнишь, я тебя учил?

— Меня и Флита, — прошептал Брет.

— Поспи, — посмотрел на Гледу Торн, и она вздрогнула, вновь разглядев пустоту у него в глазах. — Тебе нужно отдохнуть. Ты была умницей на мосту. Я горжусь тобой.

— Каким он был? — спросила Гледа.

— Кто? — не понял Торн.

— Друер, — ответила Гледа. — Ты уже как-то рассказывал про него, но теперь…

— Он был ниже меня ростом, чуть толстоват, и старше на двадцать лет, — ответил Торн.

— Не важно, как он выглядел, — нахмурилась Гледа. — Да и старше он был тебя не на двадцать лет. А на тысячу двадцать. А то и еще старше. Каким он был?

— Странным, — признался Торн. — Мне всегда казалось, что он все знал. Все и обо всем. И предвидел каждый наш шаг. Каждый. Но никогда не мешал нам ошибаться. Кроме того случая в Пепельной пустоши. А если подправлял что-то, то так, чтобы нам казалось, будто это результат наших усилий, догадок. Наших ума и смекалки. Я всегда хотел быть похожим на него. Но…

— Но? — нахмурилась Гледа.

— Но там, на севере, — с усилием продолжил Торн, — он спас мне жизнь. Твой дед попал в ловушку. Там, где Терминум заканчивается, стоит стена. Паллийцы называют ее туманной стеной или преградой богов. Они научились с ней управляться. Заливали кровью жертв имеющийся у них менгир, отчего стена отходила на время. А мы пытались спасти райдонских подданных, которых паллийцы увезли. Их всех убили, а когда мы пошли по следам убийц… Короче, твой дед оказался в пелене. В пелене, которая убивает всех. И я шагнул в нее, потому что подумал, ну как я приеду с вестью к твоей тогда еще будущей матери, что ее отец мертв? Это же невозможно… Ну и кроме всего прочего там уже прыгал от радости твой дядюшка, предвкушая вхождение в права наследства и всяческие унижения для нашей семьи.

— Но при чем тут Друер? — не поняла Гледа.

— Он тоже был в том походе, — объяснил Торн. — Ну и пошел в эту пелену за мной. Тесть не один был в пелене. Дозорные, что оказались рядом, разодрали себе глотки. Твой дед, наверное, мог бы сделать то же самое, но у него было и есть слабое сердце, которое унаследовала твоя мать, и он лишился чувств. Это его спасло. Это, а так же Друер, и я. Я поднял его, взвалил на плечо, и тут же бросил. В мгновение я обезумел. Считай, что почти обратился в зверя. Разве только когти у меня не выросли, и клыки не появились. Но я готов был броситься на кого-нибудь, и почти уже бросился на самого себя. Начал скрести когтями собственную глотку…

— Но ты же не разодрал ее? — прошептала Гледа.

— Не успел, — признался Торн. — Друер пробился ко мне через туман. И стал меня бить. Выбивать из меня эту дрянь. Он бил меня по щекам, по груди, сбил с ног и охаживал ногами, приговаривая, что если дрянь сильнее тебя, то ее нужно выбивать, не щадя. Я уже едва не терял сознание, когда почувствовал, что меня отпустило. Поднялся на ноги, и увидел страшное. На моих глазах Друер обращался в старика. Он ведь был тогда не очень стар, пожалуй, моложе меня нынешнего. Волосы его выпадали, ногти зеленели, кожа становилась серой и обвисала морщинами. Он едва стоял на ногах, потом упал на колени, которые хрустнули от удара. А он засмеялся и сказал, что противостоять можно всему. Но если противостоишь чему-то, что сильнее тебя, то цена будет дорогой. Жизнь наматывается на стержень внутри тебя, словно нитка на веретено, всю жизнь, а сдергивается мгновенно. И еще сказал, что эта пелена не против нас, а против тех, кто может прийти снаружи. Но этого я не понял. А он засмеялся беззубым ртом, прохрипел, чтобы я не задерживался, и умер. Умер, Брет! Понимаешь! Я оплакивал его, когда поднял тестя и вынес его обратно, а он, твой отец, вернулся!

— Он сказал, что это по-настоящему, — проговорил Брет, не открывая глаз. — Сказал, что я обычный человек, которому, может быть, досталась толика его таланта, но больше ничего. Я действительно, чувствую человека. И на вид, и на прикосновение. Знаю, чего от него ждать. Но так… как сквозь туман. А Мабок… нет Друер, или Карбаф, он вправду умер. И вернулся после смерти. Он сказал, что в этом нет ничего хорошего. Ждешь смерти, как пытки, опускаешься в бездну облегчения, а утром приходишь в себя с залеченной плотью и готовишься к следующей пытке.

— Не самая плохая судьба, — подал голос Соп. — От пробуждения до следующей пытки целая жизнь? Можно повеселиться, даже заглянуть в трактир. А если убьют ненароком по пьяному делу, почти сразу — а вот он я! Пожалуйте к расплате… К тому же, говорят, что к боли привыкаешь.

— А я бы не хотел знать свое будущее, — отозвался Хода. — Ты не прикасайся ко мне, Брет. И не говори ничего, если уже разглядел.

— Я не угадываю будущее, — пожал плечами Брет. — Я вижу, чего можно ждать от человека.

— И чего же можно ждать от меня? — спросил Торн.

— Всего, — прошептал Брет. — И великого, и ужасного. От тебя зависит. Конечно, если ты, Торн, останешься самим собой.

— Однажды ты наставил меня на путь истинный, — вдруг зашевелился под одеялом, заговорил Хельм. — Это было там же, при Южных островах. Я был в твоей ладье, Торн. Молодым мальчишкой, который остался жив после первой схватки, и когда смешались йеранцы, одалцы, исанцы, оказался под твоим началом. Паллийцы пошли на абордаж, а я струсил. Бросил меч, закрыл голову руками и присел на дно ладьи. Из-за меня погибли двое ребят. Ты должен был казнить меня, но не сделал этого. Поднял за грудки в перерыве между схватками да вмазал железным кулаком, сломал мне нос. А потом, перед следующим боем, окатил холодной водой, сунул в руку абордажный багор и заставил работать. И я тружусь с тех пор, не покладая рук! Живой, демон меня раздери! Вай, чтоб тебе лопнуть, хватит уже бормотать свои гимны! Пробрал уже до самых печенок!

— Это все ересь, — дрожащим голосом отозвался Вай. — Все рассказанное, и про Карбафа, и про пелену, и про край Терминума, это все ересь! Проклятая, поганая ересь!

— Это все было на самом деле, — произнес Торн. — Это правда.

— А я и не говорю, что этого не было, — огрызнулся Вай. — Не говорю, что неправда. Я говорю, что это ересь!

— Значит, мы все еретики, — проговорил Скур. — Кстати, Брет, похоже, мы с тобой родня. Но очень дальняя, так что не беспокойся. Демон меня раздери. Рука ноет, не могу уснуть. И ты, Вай, тоже еретик. Потому как монах, а на пояс повесил меч. И молишься за удачу и спасение еретиков. Разве не так?

— И за черного, нехрамового вандила в том числе, — хмыкнул из темноты Падаганг.

— Да ну вас, — проворчал Вай, переворачиваясь на другой бок. — Идите к демонам.

— Это ересь, — хором проговорили Брет, Хода и Соп.

— Спи, — посмотрел на Гледу Торн. — Еще есть время для отдыха.

— Сплю, — ответила Гледа и закрыла глаза. Или ей показалось, что она закрыла их, потому что она продолжала видеть? Вот только видела она уже не костер, да и не сидела на согревшейся от ее тела и костра земле, а стояла на крепостной стене над спящим городом. Убывающая луна освещала прямые улицы, черные дома, башенки храмов и дворцов, площади и тонущие во тьме каменные изваяния, среди которых не было ни единого огонька, но свет луны и звездное сито, опрокинутое в небо, освещали их.

— Не бойся, — услышала она голос Флита и вздрогнула. Задрожала.

Флит как будто стоял рядом и был таким же серым, как улицы и дома у ее ног.

— Я здесь, чтобы ты не испугалась, — произнес он, не поворачивая к ней головы. — Открыть тебе секрет, что Пепельная пустошь не только там, где все кажется серым. Она везде. Так что не удивляйся. Лики хочет поговорить с тобой. И Макт.

— Но ведь они… — Гледа не узнала собственный голос. — Ведь они мертвы.

— И я мертв, — согласился Флит. — Всегда хотел сказать тебе, как ты мне нравишься, Гледа. А когда стал мертв, оказалось, что это неважно. Нет, ты не перестала мне нравиться, но мои чувства подобны крохотной точке на храмовой фреске. Стоит сделать шаг назад и она сливается с другими точками.

— Как ты… — хотела спросить Гледа, но Флит уже изменился. Стал чуть выше ростом, шире в плечах. Повернулся к Гледе и подмигнул ей.

— Нормально. Но мне трудно судить, для меня это секунда, растянувшаяся на годы. И я словно присутствую в каждом дне из этих лет одновременно. Может быть, следующая секунда станет иной? Кстати, здесь у меня обе руки на месте!

— Макт… — едва не захлебнулась слезами Гледа. — Мы не уберегли тебя!

— Это было предопределено, — пожал плечами Макт и отступил на шаг. — Не нужно объятий. Не разочаровывай себя. Моя боль в прошлом, а твоя в будущем. Будь осторожнее, Гледа.

— Что мне делать? — всхлипнула Гледа.

— Иди в Опакум, — донеслось в ответ, и она поняла, что напротив нее стоит Лики.

— Мама, — прошептала Гледа. — Это ведь сон?

— Конечно, сон, — ответила Лики. — Когда будет плохо, возьми отца за руку. Конечно, если он все еще будет твоим отцом…

— Будет плохо? — не поняла Гледа. — А разве теперь хорошо?

— Как бы ни было плохо, всегда может случиться, что оглянувшись, ты скажешь, что было хорошо, — прошептала Лики и стала отдаляться, уходить от Гледы, таять в темном провале крепостной башни, откуда выдвинулась новая фигура — странный, словно слепой воин в длинном, перехваченном ремнем гарнаше с длинными же, до плеч, светлыми волосами. Вот только глаз у него не было и он медленно делал шаг за шагом, размахивая перед собой диковинной глевией и повторяя одно и то же:

— Гледа! Где ты? Гледа!

— Гледа, — услышала она голос отца и проснулась.

— Уходим, — сказал Торн. — На то, чтобы привести себя в порядок и перекусить — у тебя пять минут. Не больше.

— Мне приснился страшный сон, — прошептала Гледа, хватая отца за руку.

— Мне тоже, — кивнул Торн. — Уснул минут на пять, не больше. Когда Падаганг сел у костра. И увидел во сне Чилу. Помнишь, старуху у костра у двойного менгира? Она сказала мне, чтобы мы спешили в Опакум, потому что он скоро будет осажден. Мы должны быть в Опакуме. Надо выходить к Берканскому тракту, он еще не весь захвачен.

— Это все? — спросила Гледа. — Ты теперь веришь снам?

— Я теперь верю всему, — процедил сквозь зубы Торн. — Магии, снам, мертвым, которые во сне разговаривают с живыми, всякой бестелесной погани, которая меняет тела так же, как хороший меч меняет плохие ножны. Кстати, я спросил у нее, как же все-таки найти эту самую Унду? Знаешь, что она мне ответила? Нет никакой Унды. И никогда не было.

— Тогда чья же дочь Филия? — удивилась Гледа.

— Спрошу, если Чила приснится мне еще раз, — пообещал Торн. — Поторопись.

Их осталось девять, а лошадей было десять, потому что Мабок ушел без лошади, но Торн отказался укладывать Макта на свободную лошадь. Он по-прежнему упирался коленями в тело сына и то и дело опускал на него ладонь, когда ему приходилось наклоняться под низкими ветвями. Два дня отряд Торна пробивался лесными тропами на восток, пару раз едва не выходил на тракт, но всякий раз натыкался на ползущие к Опакуму фризские воинства, и снова скрывался в лесу. В последний день пути они все-таки столкнулись с фризами. Сначала наткнулись на один труп на лесной тропе, потом на другой, расслышали скрежет мечей, пересекли мелкую лесную речушку и увидели на укромной поляне берканский дозор, отбивающийся от фризского отряда.

— Вперед, — не прокричал, а процедил сквозь зубы Торн, вытаскивая из ножен меч, и все девятеро, включая забывшего о гимнах Вая, ринулись в бой, чтобы снести, уничтожить, порубить на куски заразившую родную землю нечисть.

«Как в молодые годы, — подумал Торн, разя одного за другим воинов в диковинных доспехах. — Ни боли в суставах, ни слабости в ногах. Лики, пожалуй, и не узнала бы меня теперь. Вот только как ей рассказать про то, что я не уберег сына?»

— Все! — закричал седой воин, вымазанный в крови с головы до ног. — Все, спасители наши. Всех порубили! Никого не осталось! Святые боги! Да это же…

— Стайн! — воскликнул Торн, опуская меч. — Ты как здесь? И как же твои десять дней?

— А вот так, — хлопнул себя по бокам Стайн. — У воина судьба такая, прикажут вертеться, будешь и вертеться, и подпрыгивать. Ну и мазать себя храмовыми мазями. Я был в Урсусе, как раз, когда ты бежал из тюрьмы, вернулся в Альбиус, и сразу же отбыл в Опакум. В помощь твоему тестю вместе с малой дружиной. А тут уж пришлось водить дозоры по краю Вандилского леса, да подрубать разъезды фризов, которых все больше. Вот, едва сами не оказались подрублены. Ты-то как? Решил вернуться на эшафот?

— Никакого эшафота! — шагнул вперед Хода. — У меня помилование для Торна и остальных. Подписано отцом. Королем Йераны!

— Ваше высочество! — опустился на одно колено Стайн. — Если я выживу в этой заварушке, то буду рассказывать в каждом трактире, что сражался на одной поляне с принцем Йераны! Что с сыном, Торн? Дочь твою, слава богам, я вижу. А Макт? Удалось его спасти?

— Не совсем, — помрачнел Торн. — И ты его тоже видишь.

— Святые боги, — опустил голову Стайн. — Не знаю, слышал ли ты об этом, но твой тесть выкопал тело твоей жены и привез его в Опакум. Так что, скоро вы опять будете все вместе.

Пройдя не одну лигу по краю болота, они выбрались на тракт уже возле Опакума. Огромная крепость возвышалась на каменистом холме, который одной стороной упирался в неприступные скалы Молочных гор, а другой опускался в черные глубины вандилской топи, которая именно здесь, у Опакума скорее напоминала наполненное вязкой жижей озеро. Берканский тракт еще за лигу до бастионов начинал забираться на холм, чтобы войти в главные ворота не слишком крутым подъемом, уже за крепостью продолжиться как есть и ответвиться через южные ворота Болотным трактом, но с этой стороны казалось, что он упирается в неприступную стену. Гледе с первого же взгляда крепость показалась обреченной к разорению, потому что чуть левее ворот из кладки ее стены словно поганая болезнь из тела умирающего от нее вырастала огромная черная скала. И все же крепость считалась неприступной. Над высокими, поделенными каменными ребрами стенами высились массивные зубчатые бастионы, над ними черным заворотом поднимались башни внутреннего замка, а уже над ними упиралась в небо главная берканская башня, выстроенная в честь победы в Хмельной пади.

— Благодарение богам, — стянул с головы шлем Стайн. — Никто и никогда не брал этой крепости. Ни когда она бывала под Берканой, ни когда отходила к Гебоне.

— Все когда-то случается в первый раз, — заметил Падаганг.

— Не при моей жизни, — произнес Торн. — Так мою жену перезахоронили в Опакуме, Стайн?

— Сзади! — закричал Хельм. — Сзади воинство Фризы!

Гледа оглянулась. За их спиной из-за высящихся в отдалении скал на тракт выходили закованные в железо ряды фризской гвардии. Реяли знамена. Били барабаны. Скрипели колеса под тяжелыми таранами. Визжали и щелкали бичами погонщики. Загудели при виде укрепления трубы.

— Вперед, в крепость! — заволновался Стайн.

— Ты не ответил, — напомнил ему Торн.

— Нет еще, — крикнул Стайн. — Кто-то сказал твоему тестю, что ты должен вернуться. Стахет Вичти ждет тебя с сыном и дочерью.

— Он дождался, — прошептал Торн.

Глава двадцать пятая. Опакум

«Крепость твоя несокрушима, если дух твой неуловим…».

«Трижды пришедший» Книга пророчеств

След Торна обнаружился тем же утром. Раск упал на колени всего лишь в десяти шагах от костра и торжественно ткнул пальцем в ясный отпечаток подковы:

— Вот где он отметился! Или скажешь, что не только кобыла Торна бродит в этих краях? Кто еще мог сюда добраться из Альбиуса? Ну, я, конечно, но моя зверюга туточки, а это лошадка Торна. При мне он ее подковывал, вот и клеймо альбиусского кузнеца. Ну что же, прямая дорога в Опакум нам. А ну-ка… — Раск прополз еще пять шагов. — А вот это вовсе невиданное дело! Королевское кружево отпечаталось! Львиный силуэт!

— Йерана! — выпучил глаза Эйк, который вместе с приятелем Мушомом только-только пришел в себя и все никак не мог вспомнить, как это он с утра очнулся, словно с похмелья, если и глотка вина не хлебнул перед привалом, и откуда взялся в их компании торговец-коротышка? — Да провалиться мне на этом месте! Принц Хо вместе с Торном! Вот ведь настырный!

— Или его лошадь, — почесал затылок Мушом. — И лошадь Торна. Откуда мы знаем, живы они или нет?

— Ну, Торн не тот орешек, который можно положить на зуб, — отряхнул колени Раск. — Этот прогал когда-то дорогой был, ведет он на северо-восток… Думаю, они отправились к мокрому менгиру, да, есть в здешних местах такая диковина, а уж от него полно тайных троп на восток. В этакое время только безумец на тракт решит выбираться. Так что, выбор у нас не слишком большой, вслед мы Торна вряд ли достанем, а вот если двинемся напрямик к Опакуму, то либо перехватим его по дороге, либо дождемся у самой крепости. Больше ему путь держать некуда. А где Торн, там и его дочь, и его сын, если ему удалось спасти парня, и принц Хо. Ходой ведь его окликали в Альбиусе?

— Ходой-то Ходой, — нахмурился Эйк, — только ты… Как тебя кстати?

— Раском меня зовут, — засиял улыбкой Раск. — Во всяком случае, в последние годы именно так окликали.

— Если что, Раск знакомец Коронзона, — пробормотал Хопер, разглядывая след лошади принца. — В Альбиусе тот как раз в лавке Раска останавливался.

— Да по мне хоть знакомец самого предстоятеля, — пробурчал Эйк. — Ни того, ни другого рядом с нами не наблюдается. А то прям словно на базарной площади в Йере, из-под каждого куста знакомцы выпрыгивают. Может, ты и прав, приятель, и по уму было бы лучше опередить Торна, да ждать его возле Опакума, однако он ведь в лес не на прогулку вышел? Если что с принцем в этом лесу случится, голов нам точно не сносить. Так что, давай-ка попробуем догнать его у этого… как ты сказал… у мокрого менгира. А там уж посмотрим, куда дальше путь править.

— Ну и который из этих камней твой мокрый менгир? — поинтересовался Эйк через день, когда четверка выбралась на берег лесного озера, из воды которого торчало сразу несколько камней.

— Ты не спеши, большой человек, — прищурился Раск. — Мало ли что из воды торчит? Один умный… человек, он сейчас в Долине милости проживает, как-то сказал мне, что не все менгиры сочтены, потому как Терминум свои границы имеет, да не те, что туманным пологом обозначены, а те, что берегом ограничены. Так что, менгиры могли и на морском дне образоваться. Впрочем, это неважно, другой вопрос, что все менгиры счесть нельзя. Кто его знает, может и здесь не один менгир? А это что там?

Хопер проследил за взглядом Раска. У камней, через которые воды озера убегали в русло лесной речушки, покачивались трупы. Одного мига хватило, чтобы и зеркальная гладь, и запах хвои, и тишина, украшенная попискиванием лесной пичуги, все это показалось предвестием смерти.

— Геллы! — крикнул подавший коня к плотинке Мушом. — И по одежде, да и по виду! Больше никого вроде не вижу… Но их здесь что-то много!

— Что за дурная привычка, орать в лесу? — поморщился Эйк. — Хопер. Конечно, мертвый гелл лучше живого, но что-то мне здесь не по себе. Что делать-то будем?

— Пойдем по следам, — предложил Хопер и двинулся по берегу озера, приглядываясь к едва приметным отпечаткам все тех же подков с королевским рисунком.

— Здесь, — подпрыгнул Раск на древнем, полуразрушенном мосту, соединяющим берег острова с островком. — Вот он и есть, родимый. Не, на эти камни, что сверху, не смотри. А вот под ними — тот самый менгир. Ушел в воду, а ведь когда-то поверх лежал. Что время делает, а?

— Если он и ушел в воду, то лет триста назад, — проворчал Эйк. — И что же, неужто ядом не полнится? Или о нем неизвестно жнецам?

— Все им известно, — проговорил Раск, скинул сапоги, плюхнулся на край моста, опустил ноги в воду, блаженно зажмурился и только после этого наклонился и стал шарить рукой в выбоинах мостового покрытия. — Чистенький. Как листья в лесу после дождя с ветром. Благодать…

— Чище не бывает, — сказал Хопер, переходя через мост, который явно был залит кровью и как будто не один раз. — Мы здесь не задержимся, Раск.

— Это почему же? — не понял Раск. — Все лучше, чем в овраге каком таиться? Можно и передохнуть!

— След уходит, — подал голос Эйк. — Уходит прочь отсюда, значит, и нам здесь нечего делать.

— Ты чего? — подошел к застывшему у свежей могилы Хоперу Мушом. — Чего увидел-то? Боишься, что здесь твой… Торн? Что тут накарябано-то?

— Сли, — прочитал фризские буквицы Хопер, но не стал говорить воину ни о неоднократной поганой магии, отзвук которой пропитал каждую пядь островка, ни о пятнах крови и рвоты под ногами, ни о следах приманивающего заклинания на самой могиле, ни о полустертых рунах на каменной плите, поверх которых было вычерчено фризское имя. Словно в пропасть потянуло Хопера, заледенела, заныла почерневшая уже за локоть рука, забилось в висках, зазвенело в затылке, как будто вновь поблизости оказалась альбиусская ратуша, и на ней все еще металась черная тень.

— Сли — это лучше, чем Хода, — пробормотал Мушом. — Да и, пожалуй, лучше, чем Торн. Чего делать-то будем?

— Чего делать? — Хопер оглянулся, поймал взгляд Раска, веселость с которого словно ветром сдуло, кивнул ему, посмотрел на Мушома. — Сейчас пойдем. Дай мне минуту. Да не отходи. Если что, оттащишь меня к Раску. Да и сам, если хочешь бодрость обрести на ближайшие день-два, окуни ноги туда, куда он скажет.

— Да не страдаю я от отсутствия бодрости… — зачастил было Мушом, но Хопер уже читал скрытую надпись. Она всплывала не сразу, словно наложенная рядом магия — простенький, но сильный манок — смазала ее, но все-таки всплывала, продираясь через что-то напоминающее сплетенные корни, пока не явилась Хоперу целиком в виде всего лишь двух рун — «девять и девять».

— Где мы? — спросил Хопер, когда сознание к нему вернулось.

— Едем, — пожал плечами Мушом, который держался рядом с книжником. — Идем по следам Торна. Хотя, следы пропали уже как с час. Дождь тут был, все раскисло, ничего не разобрать. Но Раск сказал, что знает такую короткую дорогу к Опакуму, что мы даже берканские дозоры обойдем и всех опередим! Толковый он оказался. Да и весельчак к тому же. Вот пообещал, что ты обязательно очнешься, ты и очнулся. Хорошо.

Хопер с недоумением оглядел себя, увидел ремни, прихватывающие его к седлу за колени и бедра, почувствовал натертость на животе от луки седла, леденящую боль в плече. Вокруг лежал глухой и сырой лес, день клонился к вечеру, и лишь откуда-то впереди доносились тихий говор Эйка и Раска и чуть слышное фырканье их лошадей.

— Долго я так?

— Ну как тебе сказать, — пожал плечами Мушом. — Полчаса тебя Раск на мосту пытался в себя привести, да вот уж и путь держим часа три, не меньше. У тебя ж рука уже за плечо почернела. Да и боковину прихватило. Я уж не говорю, что попорчена твоя тушка, шрамов полно. Писалом, что ли, сам в себя тыкал? Раск говорит, что плохо твое дело. Зараза к сердцу пошла. Что там у тебя за круг да треугольник на груди вычерчены? Вспухли, но, похоже, только они и сдерживают заразу. Колдовство что ль какое?

— Вроде того, — пробормотал Хопер. Боль скакала рядом с ним, и впереди и позади него, и даже как будто взмахивала крыльями над головой, но не касалась — «из плоти в плоть». «Спасибо затейнице, — подумал он, — наслала муку и с прихлопами и вприпрыжку от той же муки и укрыла. Остается спросить, какого демона все это нужно было делать? И как он узнает, что это такое — девять и девять, если книги у него уже нет?»

— Не по себе мне что-то, — пробормотал Мушом. — Вроде и в лесу, а такое чувство, словно через кладбище пробираемся. Мертвечиной попахивает, что ли? Убираться отсюда надо, книжник, попомни мои слова. Вся надежда на Опакум.

— Нет никакой надежды на Опакум, — покачал головой Хопер и принялся на ходу распускать стягивающие ноги ремни. — Крепость сама по себе это всего лишь хорошо уложенные камни. Да ты и сам знаешь.

— Что там было? — спросил Мушом, махнув куда-то за спину. — Что могло испугать такого бравого воина, как ты?

— Да все, что угодно, — вздохнул Хопер. — Только испуга не было, а вот магия была.

— И кто же ее там оставил? — спросил Мушом.

— А вот этого я как раз и не знаю, — признался Хопер. — Да не жмурься ты, уже не вывалюсь из седла. Не узнаю тропу, а ведь думал, что каждый уголок в этом лесу мне известен. Я что-то не понимаю, мы и ночью будем через чащу пробираться? Глаза же повышибаем! Смеркается уже!

Привал не заставил себя ждать. Раск неожиданно подал лошадь вправо, спустился в глубокий овраг и повел спутников по странно сухому песчаному дну, словно забираясь куда-то вверх, на невидимый за деревьями лесной холм, однако из оврага подниматься не стал, а так и спешился — на песчаном дне, под крышей из навалившихся над оврагом замшелых стволов, среди которых уже начинало проглядывать звездное небо.

— Ну кто бы вам еще сыскал такое место? — гордо притопнул ногой Раск. — Хоть костер разжигай, хоть песни пой. И, главное, тут сухо! Песочек! А наверху такой бурелом, что никакая погань до нас не доберется.

— Однако, выбираться отсюда тоже по дну придется? — нахмурился Эйк, пытаясь разглядеть достоинства выбранной стоянки.

— Ну почему же? — хохотнул уже едва различимый в темноте Раск. — Можешь взлететь. Конечно, если у тебя есть крылья. Ну что? Кто чем займется? Костерок? Еда погуще, питье пожиже? Ягодный отвар? Сухая лепешка?

— Я за костерок, — оживился Мушом.

— Хопер? — окликнул книжника Эйк. — Ты жив или как?

— Или как, — пробурчал тот, потому что тяжесть, которая пронизывала его руку и действительно прихватила уже и за бок, настойчиво клонила в сон. Или не только тяжесть.

Хопер не ошибся в том, чья магия пропитала островок. Она пришла к нему во сне. Постучала в дверь, но не вошла внутрь, а дождалась его на ступенях. Махнула рукой и позвала за собой в сад, усыпанный ягодой и бледными белесыми цветами. Села на замшелое бревно, хлопнула сухой рукой рядом с собой, но Хопер присел в отдалении. Покрутил головой, приглядываясь к плодовым деревьям, мягкой траве и домишку, срубленному из кедровых стволов. Все, как он хотел.

— Нравится? — спросила Адна.

— Зачем в голову мою залезла? — ответил вопросом Хопер.

— Залезешь в твою голову, как же, — усмехнулась ведьма, отчего ее впалые щеки округлились и она неожиданно показалась Хоперу даже миловидной. Конечно, не такой, от которой глаз не оторвать, но и не столь ужасной, какой она ему всегда казалась. — Так… Что отзвуками по краю поймала, из того и вылепила. Тут еще Амма должна была суетиться, да детишки бегать, но я их не стала являть. Зачем тебя попусту травить? Детей у тебя нет, а заведешь, все одно же убью всех, даже если и срастется.

— Уже не срастется, — прошептал Хопер. — Где твоя клюка?

— Так все это, — она повела рукой, — и есть моя клюка. Ты не волнуйся, я тебя мучить не стану, уйду в чащу, а ты пойдешь своей дорогой. Когда проснешься. И спутников твоих не трону, хотя Раск меня изрядно злит. Вот ведь проныра, все мои тайные тропы вынюхал.

— Что тебе нужно? — спросил Хопер.

— Твоя рука, — прищурилась, уперлась твердым взглядом в глаза Хопера Адна. — Что это за проклятье?

— Если бы знал — ответил бы, — пожал плечами Хопер. — Мог бы ответить — попытался бы снять. Неужели не понимаешь, что по своей воле такое на себя не набрасывают?

— Это точно, — кивнула Адна. — И кто набросил его, тоже не знаешь?

— Нет, — покачал головой Хопер. — А тебе-то что за дело? Жатва ваша умалилась?

— А ты что же, мнишь себя бездонным сосудом? — оскалила она зубы, в миг теряя почудившуюся привлекательность. — Жатва еще и выдох не сделала, так, дуновением одарила. А ты уже почти полон. Ну и ведьма та…

— Все-таки ведьма? — уточнил Хопер. — Она, а не он?

— Она, — тихо засмеялась, словно зажурчала Адна. — Баба. Старуха. Неясное отродье. Плохо, что неясное. Я ее давно почуяла, а во Фриге едва не столкнулась. Пошла к воротам, хотела только взглянуть, мало ли, может кто-то из наших подшучивает надо мной, но не смогла пройти. Она не пустила. И ведь не слишком и напрягалась. Легко остановила меня. До схватки не дошло, я дождаться ее решила, так она улизнула так, что и следа не оставила. Кто она, Бланс?

— Пугает неизвестность? — усмехнулся Хопер.

— Настораживает, — ответила Адна. — Я бы решила, что залетная нежить забрела в Терминум, потому как по силе она и на полудемона может потянуть, но ты ведь должен знать, даже умбра не может преодолеть мглистую стену.

— Значит, кто-то из ваших, — вгляделся в хищный профиль жницы Хопер.

— Нет, — заскрипела зубами Адна. — Не зли меня, я ведь и придушить тебя могу во сне. Чувствуешь?

Что-то стянуло горло Хопера, он схватился за гортань, едва не разодрал кожу, но удушье отпустило так же быстро, как и началось.

— Не из наших, — повторила Адна. — Легко проверить. Осязай плоть. Там нет плоти, Хопер.

— То есть, как это? — не понял он.

— Нет человеческой плоти, — прошептала Адна. — Не знаю, что есть, но если кто раскидывает колдовство, всегда можно подобраться к нему исподволь. Ростками, семенами, ароматами. Тысячи способов, и все надежные, но все призваны осязать плоть, а ее нет.

— А разве вы, когда исчезаете, собственную плоть в туман развеиваете? — поинтересовался Хопер. — Вы же лепите из нее все, что хотите!

— Силою богов, воплощенной в камнях, расставленных ими, — объяснила Адна. — Ваш Ананаэл ведь так любит выражаться? Менгиры служат нам. Не прикидывайся дурачком, Бланс, ты ведь знаешь, что эти фокусы дорого обходятся. И всегда видно, откуда что берется. Ей, этой ведьме, неоткуда было взять силу. И все-таки она ее нашла. Остановила меня, будучи бесплотной. Она духом что ли своим по земле топала?!

— Почему ты меня спрашиваешь, — спросил Хопер.

— Мне кажется, что она тебя ведет, — скривила губы Адна.

— И куда же? — поинтересовался Хопер.

— А вот туда, где ты есть, туда и ведет, — наклонила голову Адна и улыбнулась, разрывая рот пополам, от уха до уха, обращаясь в разъятое молнией старое дерево. Изгибая руки корнями постылой клюки. Растрескиваясь пересохшей корой. Шелестя сухими листьями. — Я буду присматривать за тобой, Бланс. А знаешь, что она мне сказала, когда я спросила ее, кто она и чего хочет? Она не назвалась, но сказала, что великое облегчение тебе послать хочет. Быстрый сон, который не убьет, но приморозит. Так, чтобы ни боль, ни тоска, ни радость не пробились к спящему. Представляешь? Меня, хозяйку этого леса, одну из высших, как равную о помощи попросила! И ведь зацепила, погань такая, зацепила… Есть у меня похожая уловка. Оставлю тебе подарочек. Только ты уж не пользуй его, пока до Опакума не доберешься, а там-то как знаешь. Почувствуешь, что невмоготу черноту эту сдерживать, так и глотай. В сладком и непроглядном сне любая мука что дождь за двойным окном. Что зима на горячей печи. Только не торопи события… Уж больно мне любопытно…

Хопер проснулся уже после рассвета. С трудом открыл глаза и уже не знал покоя, пока не сорвал облепившие, стянувшие путами его тело стебли лесного вьюна и не освободил спутников, которые готовы были спать до тех пор, пока их тела не обернутся перегноем. И только после этого нащупал за отворотом рукава стручок болотного поминальника[230]. Уже и забыл, как он выглядит, и сама-то трава — реже не бывает, да и цветет один раз, и цветов ее никто не видел в последнюю тысячу лет, а уж стручок, который полгода вызревает… Только и догадался, что это он, потому как цвет у него красный. Нет другого похожего в Терминуме, да и этот пришлый. Так же, как и вандилские кедры.

— Да будь я проклят, — плевался листьями и потирал горло Эйк. — Мало того, что чуть не придушила, так еще и издевалась надо мной во сне. Что это за погань такая? Что ей было нужно?

— Лесная ведьма, — пробормотал обескураженный Раск. — Вот уж не думал, что она знает про это место.

— Она про все места знает, — успокоил Раска Хопер.

— А мне она понравилась, — зевнул Мушом, поправляя порты и выдергивая из них побеги. — Ну, неплохо было бы подкормить, округлить в некоторых местах, а так-то ничего. Стройная. Чего ей нужно было?

— Со мной она не говорила, — проворчал Эйк. — Руки-ноги скручивала, словно сломать хотела, а ни слова не произнесла.

— И со мной, — сладко зевнул Мушом. — Хотя, не люблю я эти разговоры.

— Она к тебе приходила, — понял Раск, взглянув на Хопера. — Чего хотела-то?

— Рука ей моя интересна, — объяснил Хопер. — Хотела понять, кто на меня это проклятье навесил.

— А ведь это самое главное, — кивнул Раск. — Ты-то хоть это понимаешь?

— Не знаю, — стал разминать ноги Хопер. — Ну, что будем делать?

— Спешить, — посоветовал Раск. — Надо бы убираться из этого леса побыстрее.

— Не буду даже спорить, — чихнул Эйк, выдергивая из носа росток вьюна.

— Тогда за мной, — протянул руку перед собой коротышка.

Хопер уже не удивлялся, что Раск знает лес лучше его самого. Понял, что его старый приятель Чирлан готов преподнести ему сюрпризы. А тот словно забыл тягостное ночное приключение, и вновь начал сыпать шутками, веселиться, даже напевать какие-то песенки, словно его вовсе не заботили геллы или разбойники, или еще какая пакость, которая могла прислушаться к его завываниям. Он вел крохотный отряд такими тропами, о которых Хопер и думать забыл, хотя, казалось бы, не раз исходил весь вандилский лес от опушки до опушки.

— Разбойный люд в чащу не лезет, — посмеивался Раск на коротких привалах. — Нет, понятно, что до Шалого леса Вандилскому далеко, но и тут есть чего опасаться. Только ведь, если лесная ведьма нас не придушила, считай, что мы на прогулке. Все прочие опаски — это сущая ерунда.

— А что ты скажешь о той ведьме, что наслала на меня проклятье? — спросил Хопер. — Ты же и без меня знаешь, что случались среди людей и колдуны, и весьма сильные. Вдруг какая-нибудь из ведьм собрала в себя всю соль этой земли, исполнилась всей ее силой и отправилась пугать народ?

— Пока что она напугала тебя одного, — рассмеялся Раск. — Ну, может быть, и лесную ведьму. А людям, мне кажется, не до нее. Все сказки лишь про ведьму с клюкой. Или у твоей ведьмы тоже клюка была? Я так думал, что у нее только колокол. На ратуше.

— Если бы мне такая ведьма попалась, я бы еще посмотрел, как бы она ткнула бы в меня клюкой, — проворчал Эйк, который на тайных тропах Раска пару раз приложился лбом о крупные ветви. — Только вот странно ты, торговец, о людях говоришь. Как будто сам не человек.

— А кто тебе сказал, что торговцы — люди? — растянул губы в улыбке Раск. — Неужто это по-человечески, соблазнять бедных горожан разными товарами, а потом требовать с них за это деньги? Как ни крути, всякий торговец, что твой волк. Так и норовит, кусок пожирнее оттяпать!

— И не поспоришь, — сонно потер глаза Мушом. — А самые поганые среди всех торговцев — трактирщики! Мало того, что соблазняют выпивкой, так и сама эта выпивка, стоит ей попасть в горло, продолжает за этого самого трактирщика хлопотать. Вот почему, если я покупаю у портного новые штаны, меня не трясет, пока я еще одни не куплю?

— Это потому что ты внутрь их не употребляешь, — объяснил Раск. — Однако, и то, что в рот можно бросить, не всегда добавки требует.

— Это точно, — усмехнулся Эйк. — Ты бы в вечернее пойло столько меда не клал, Раск. Я уж опился, благо, что в Вандилском лесу ручей на ручье. Не люблю я сладкое.

— А сладкий сон? — поинтересовался Раск.

— А кто ж его не любит? — зевнул Эйк. — Признаюсь, ни с кем у меня не случалось такой взаимности, как со сладким сном. То ли дышится легко в вандилском лесу, то ли головой я приложился… Прилягу-ка я, вон, Мушом уже подхрапывает, растолкайте, как в дозор вставать надо будет… Только вы уж не спите. Отгоняйте эту лесную ведьму, не хочу я больше задыхаться во сне…

— Зачем шишки хмеля в питье клал? — поинтересовался Хопер, когда и Мушом вовсе притих в тени костра, и Эйк засопел и пустил из угла рта нитку слюны. — Или забыл, как сонный приговор набрасывать? Другого что ли способа не было разговор от лишнего уха прикрыть?

— Уймись пока с приговорами, — поморщился Раск. — Ты их пожалей еще. Или они дети малые? Или сам не чувствуешь, что весь лес словно паутиной облеплен? Я ж только через нее и тебя искал, ты ведь шел по лесу, словно свинья с поросятами за желудями, что не порвешь, то на себя мотаешь.

— Так и искал бы дальше, — проворчал Хопер. — Чего ты вылез, когда Атраах на меня пошел? Или так и не понял, что не собирался он меня убивать?

— Все я понял, — вздохнул Раск. — Но пуще другого понял, что и твоя ведьма, и лесная ведьма, и Атраах этот — все они какой-то умысел имеют. И, боюсь, что разный.

— А ты хотел, чтобы они в одну дуду дули? — не понял Хопер.

— Я хотел жить своей жизнью, — буркнул Раск. — Торговать, болтать с покупателями, таких девчонок, как та же Гледа Бренин или годов на тридцать пораньше — Лики Вичти — уму разуму учить. Я ж не герой, Бланс. Или ты еще этого не понял?

— Я думал, что это я не герой, — вздохнул Хопер. — Лучше бы подсказал, как с паутиной этой справиться. Думаешь, я не понял, что ты не просто так нас в тот овраг привел? Хотел от пригляда ведьмы самым простым способом укрыться?

— Да, — развел руками Раск. — Не по нутру мне эта слежка. Я еще когда Атраах нас не тронул, понял, что дадут дойти до Опакума. Не знаю уж, что за ведьма тебе руку зачернила, и чего она хочет, но Атраах, Адна и все высшие всегда заодно были. И если Атраах нас не тронул, и она не тронет. Хотя, мне больше твоя ведьма интересна!

— Королю Тригу приснилась старуха, — проговорил Хопер. — А вот Эйку вроде бы наяву явилась дева. Юная, но налитая соком, черноволосая, такая, что даже Эйка пробрало. Все это в Альбиусе. Кто из них моя ведьма?

— Так обе! — хлопнул ладонями по коленям Раск. — Я тут недавно приятеля встретил, беженец он бальдарский, тканями у нас в Альбиусе приторговывал, Падагангом его кличут. Так вот у него кто-то из шаманов в родстве, так что вандил с глазом, как говорится. Так он видел эту деву в Альбиусе. Да не просто видел, а за минуты до начала жатвы.

— Слышал я про этого торговца, — нахмурился Хопер. — И где же он?

— Известно где, — хмыкнул Раск. — К Торну пристроился, если жив еще, может и топает в ту же сторону, что и мы. Впрочем, чего уж теперь, Опакум близко, послезавтра с утра уж точно там будем.

— Что там, в Опакуме? — спросил Хопер.

— А ты как думаешь? — подбросил коряжку в огонь Раск.

— Не знаю, — задумался Хопер. — Только кажется мне, как будто загоняют меня в Опакум.

— Я что ли загонщик? — вздохнул Раск. — И так уже всю голову сломал? Знал бы ты, сколько произошло случайностей, чтобы я оказался интендантом Опакума, точно бы что-то заподозрил. Не удивлюсь, если там окажется еще кто-нибудь из наших.

— Может быть, они хотят вновь подчинить нас? — спросил Хопер. — У Атрааха ведь только Карбаф остался?

— У Атрааха — Карбаф, у Дорпхала — мы с тобой, у Адны — твоя Амма, у Чилдао[231] — Зонг, — задумался Раск. — Только у Тибибра почти полный набор — Ананаэл, Коронзон и Эней. Хотя, вроде, никто пока из нас не в ярме. Думаешь, и вправду хотят петельки накинуть на вольные шейки? Или сберегают нас от жатвы в Опакуме? Прозапас? Или еще как?

— Скорее всего, — пробормотал Хопер, глядя на огонь. — Ну примерно как ты свою лошаденку бережешь. Карбаф потерял тело на днях. Он вел Торна спасать его сына, и что-то там случилось.

— Вот бедолага, — покачал головой Раск. — И что ты увидел?

— Точно не понял, — поморщился Хопер. — Где-то в этой же стороне Амма померещилась, даже не знаю, что ей в ее укрытии не сидится. С нею был лепесток умбра. Еще кто-то, но я не разглядел, словно две неясные тени чего-то. Сам лес показался чем-то похожим на темное озеро, а в нем тени… Словно все жнецы собрались здесь. Впрочем, Атраах уже и лицо свое показал. Да и Адна являлась. А вот тех, кто был рядом с Карбафом, я рассмотрел куда лучше. Рядом с ним точно был свежий отпрыск умбра. Кроме него был и сухой лепесток, но это уже третье или пятое поколение, уж не знаю, кто уцелел, но не тот раствор, чтобы на него силы тратить. И опять двое, что не лепестки, но словно шипы на том же стволе.

— Торн и его дочь, — твердо сказал Раск. — Поверь мне, что-то было в Торне Бренине. Я это давно заметил, еще когда в Оде торговал. Даже устроил знакомство его с Лики Вичти. Смышленая была девчонка, даром, что из знати. Из нее настоящая ведьма могла бы получиться. Сводник я, раздери меня демон, как есть сводник…

— Торн и его дочь устояли в Альбиусе перед Дорпхалом, — задумался Хопер. — Может быть, с Аммой тоже двое, что устояли перед жнецом в Водане? Я, правда, тогда только одного разглядел, но и взгляд далеко бросать надо было, да и колокол этот, что над Альбиусом звенел…

— Руку покажи, — попросил Раск.

Хопер потянул было к плечу рукав, но потом распустил завязи котто. Раск сунул в костер сухую ветвь и поднес пламя к груди Хопера. Чернота, полностью захватив правую руку книжника, выползла на плечо и, раскидывая щупальца, оплетала вычерченные на груди Хопера круг и треугольник.

— Приговор, что ли какой? — покачал головой Раск. — Где-то я уже видел такой рисунок… Как ты ее сдерживаешь?

— Понятия не имею, — запахнул котто Хопер. — А рисунок прост. Круг — эйконская змея, треугольник без линии — знак запертых врат. На острове Теней такой же имеется. На вратах Храма Змеи. Да и на груди каждого воина из Клана теней, полагаю.

— Ну так эйконцы свои картинки стриксами полнят, — хмыкнул Раск. — Жертвенными камнями. А ты чем?

— Не знаю, — неопределенно пожал плечами Хопер.

— Что ты чувствуешь? — спросил Раск.

— Холод, — нехотя признался Хопер. — Нет, рука не леденеет на самом деле, слушается меня, но как будто холод подбирается к сердцу. И боль. Такую, о которой ты и понятия не имеешь. Вот только этим рисунком и отогнал ее. Но она тут рядом. Стоит поблизости, смотрит на меня и дышит.

— Вот ведь… — зябко оглянулся Раск. — И что же теперь делать?

— Прятаться в Опакуме, — скривился Хопер. — Лучше расскажи, что ты почувствовал, когда зазвонил колокол? Ты же поэтому убежал из Альбиуса? Ты ведь был ближе меня к той неизвестной ведьме!

— Слаб я, — скривился Раск. — Может, если бы остался, сейчас бы с такой же рукой ходил. А у меня-то руки короче твоих. Значит, и путь до сердца короче. Это была великая магия, Хопер. Она не под силу людям.

— Еще полтора месяца назад ты бы сказал, что людям не под силу устоять перед жнецом, — заметил Хопер. — И я бы вторил тебе. А теперь…

Хопер развел руками.

— Ты же не просто так заговорил с Атраахом о звере? — спросил Раск. — Я слышал. Все слышал. И тоже задумывался о совпадениях. И о самом страшном. Беда, что изгнала нас сюда, могло последовать за нами.

— Последовать за нами, — как эхо повторил Хопер. — И мы до сих пор не знаем, в чем ее суть. Может быть, эта неизвестная ведьма и есть семя той страшной беды? Вылежалась и через тысячу лет проклюнулась? И наших богов нет. Некому нас защитить.

— Они защитили нас там, — прошептал Раск. — Теперь, придется уж самим. Но ты не заметил главного.

— Главного? — наморщил лоб Хопер. — Того, что Атраах обозлился?

— Это мелочь, — отмахнулся Раск. — Они изменились.

— Изменились? — не понял Хопер.

— Не мне рассказывать об этом, — бросил ветку в костер Раск. — Я, конечно, в глаза не смотрел, но помню ощущения. Жнецы стали другими!

— Они и раньше не вызывали симпатии, — поморщился Хопер.

— Ты не понимаешь, — повторил Раск. — Другими! А ты знаешь, что если нас и в самом деле гонят в Опакум, то гонят не нас одних! Говоришь, Амма где-то поблизости? Так и Торн с дочерью тоже! И тот второй! А что если их всех собирают?

— Зачем? — не понял Хопер.

— Если бы я знал, — вздохнул Раск. — Что мы с тобой знаем? Что Опакум — единственное чистое место? Что такое Опакум? Крепость, построенная от набегов геллов и прочих разбойников? Построенная всей Берканой, попавшая во владения Гебоны в ее славные годы, а теперь вновь оказавшаяся у Берканы? Чем она славна?

— Мертвый менгир в ее стене, — потер виски Хопер. — Ну… останки, часть стены какой-то часовни, которой, получается уже за тысячу лет. Мертвые камни. Да и все.

— В Опакуме никогда не было жатвы, — торжественно произнес Раск.

— Это я и без тебя знаю, — отмахнулся Хопер. — Что с того?

— Ни одного человека, который получил огненную удавку в Опакуме, — продолжил Раск. — Все мертвецы — пришлые, которые уже пришли с язвами. Ни одного явления жнеца за тысячу лет. Ни одного поганого колдовства! Почему? Из-за мертвого менгира?

— Скорее менгир мертв по той же самой причине, — задумался Хопер. — По неизвестной причине.

— Так может им нужна разгадка? — оживился Раск. — Это ведь заноза в заднице… Дорпхала и его приятелей.

— И для чего там мы? — помрачнел Хопер.

— Не знаю, — зевнул Раск. — Надеюсь, ваших семисотлетней давности подвигов нам повторять не придется?

— Я не совершал подвигов, — прошептал Хопер. — Я не нашел дочери Торна. Не нашел его сына. И вот я уже почти у Опакума, а все еще не знаю, что должен делать. И мне кажется, что мы пытаемся угадать, что за закрытой дверью — волк или медведь. А там стоит смерть.

— А давай-ка, приятель, вернемся к самому началу, — прищурился Раск. — К пережитому, читанному, затертому и изгаженному. Что такое вообще эта самая жатва?

— Ты сейчас хочешь разговор на половину ночи? — затосковал Хопер.

— Ты голову-то не разламывай, — погрозил пальцем Раск. — А вот так, для себя, чтобы вешки расставить!

— А чего их расставлять? — не понял Хопер. — Все ж ясно. Менгиры силой наполнить. Богов то ли нет, то ли спят они, а силы хочется. Ананаэл со своими прихвостнями Энеем и Коронзоном, которые Храм Кары Богов подняли, испугались, что полнота менгиров вернет богов и умалит их свободу, значит, надо сокращать людишек. Вот тебе и первая жатва. Сладкая смерть, уменьшить поголовье, проредить северные царства. Высшие умбра со своим Храмом Гнева Богов оторвались на второй жатве. Мучения, боль, полнота. Сила! Если бы не та битва у Хмельной пади…

— На семьсот лет хватило той битвы, — скривился Раск. — А теперь? Пришла пора пополнить опустевшие камешки? Силы захотелось? Полноты? Ты ничего не забыл?

— Что я должен был забыть? — не понял Хопер.

— Энсы? Покоище в центре Хели? Боги? — Раск загибал пальцы, но не спускал взгляда с Хопера. — Даже пять богов?

— Я тоже могу пальцы позагибать, — буркнул Хопер. — Дурная магия, когти и клыки этого Кригера? Что скажешь?

— Кригер был одним из моих приятелей, — вздохнул Раск. — С ним хорошо было удариться кубками. Он всегда говорил то, что думал. Если хотел дерьмом обмазать, не ждал, когда ты отвернешься, так в лицо и обмазывал.

— Да, хороший приятель, — усмехнулся Хопер.

— Я не просто так пальцы загибал, — процедил сквозь зубы Раск. — Все это об одном, Хопер. Что-то пошло не так!

— Еще бы оно пошло так! — вскочил на ноги Хопер. — Ты забыл, что было там? Ты забыл, что мы убегали из горящего дома?

— Нет, — отчего-то побледнел Раск. — Мы не убегали из горящего дома. Нас уносили из горящего дома. Погрузили в некую посудину, подняли якоря и оттолкнули от берега. И вот посудина прибилась к островку. Якоря выпали…

— Менгиры, — хмыкнул Хопер.

— Крысы разбежались, — кивнул Раск.

— Мы, — развел руками Хопер.

— Команда спит в трюме мертвым сном, — продолжил Раск. — Крысы грызут туземцев, заражают их чумой, дабы освободить островок в надежде, что команда проснется. Ну или для того, чтобы якоря звенели от прочности, от которой у крыс крылья вырастают. Неужели ты думаешь, что весь смысл в крыльях?

— Ты что-то слишком много кружев словесных наплел, — скривился Хопер. — Хочешь сказать, что вся эта погань ради того, чтобы спасти тех, кто все еще в Покоище пребывает? Да если они там божественной силой размещены, если это твое Покоище не разбилось вдребезги тысячу лет назад, то они там и две тысячи лет пробудут, и три! Может, и жатвы нужны, дабы силой то Покоище через них питать?

— Может и так, — прошептал Раск. — А может и не так. Мы уже как-то спорили с тобой. Еще в моей лавке в Оде. Лет двадцать уже минуло. Ты еще тогда сказал, что наши боги могли поступить так же, как вы в Хмельной пади. Заклясть себя, чтобы спасти прочих. Я еще тогда смеялся, отчего же в таком случае менгиры пеплом не осыпались? А вот теперь думаю — третья жатва, непонятная магия, клыки и когти у Кригера. Мы ведь с тобой помним эти клыки и когти еще там.

— И что же ты хочешь сказать? — напрягся Хопер.

— А что тут говорить, — развел руками, потянулся Раск. — Ясно же, и Покоище надо спасать, не разбилось оно, иначе откуда энсы? И менгиры надо полнить, иначе откуда сила, а высшим без нее никуда, не уподобляться же нам? И людишек надо прореживать, много их чего-то. Ты не смотри на меня так, не смотри. Не все, что на языке, то и в голове пребывает. А теперь представь. Ну как в Хмельной пади тринадцать умбра против высших. Пять богов — против той беды. Решили принести себя в жертву, чтобы спасти то, что можно спасти.

— И одного из них прошили стрелами? — ухмыльнулся Хопер. — И кто же?

— А не знаю, — стал серьезным Раск. — Мы же так и не поняли, что там было? Болезнь, безумие, чей-то страшный замысел? Трудно разбираться, когда твой дом горит. Так и этот дом начинает заниматься. А что если и не было никаких стрел?

— Как это, — невольно коснулся собственной груди Хопер.

— Да не про тебя я, — отмахнулся Раск. — А что если один из пяти не стал приносить себя в жертву? Не думаешь, что все начинает сходиться?

«Спящий просыпается, — вспомнил Хопер. — Спящий? Один из… Как сказала Амма еще в Долине милости? Есть еще один? Словно невидимые крылья, реющие в высоте. Словно хищная стрекоза, подрагивающая в хитиновой куколке. Смертоносный меч, зреющий в стальной болванке».

— Ты чего замер-то? — окликнул книжника Раск.

— Во что сходиться? — переспросил Хопер. — Ты сейчас наговоришь такого, что и вовсе не разберешься во всем этом!

— Разберемся как-нибудь, — зевнул Раск. — Ты ведь первым несешь дозор? Кстати, что там было на ратуше в Альбиусе? Там ведь было что-то?

— Надпись, — разомкнул губы Хопер. — Загадка.

— Как раз для тебя, — пробормотал, засыпая, Раск. — Если захочешь, вместе поразгадываем. Только сначала до Опакума доберемся…

Они так и не догнали Торна. Сначала вышли к непроходимой, напоминающую мертвое озеро, топи, повернули к северу и вскоре выбрались к бастионам Опакума. И лишь увидев устремленные ввысь башни, Хопер почувствовал облегчение, словно холод, начинающий терзать его сердце, отступил. Он даже потянул рукав к плечу, но чернота оставалась на прежнем месте.

— Ну что же, — вздохнул Эйк. — Осады еще нет, значит, мы не опоздали.

— Главное, чтобы Торн не опоздал, — пробурчал Мушом. — Теперь нам придется стоять на стене, смотреть на дорогу и ждать, пока он не появится и не приведет с собой принца Ходу.

— Если, конечно, Торн уже не в крепости, — хмыкнул Раск.

— В крепости и увидим, — прищурился Эйк. — Если еще нас, конечно, пустят туда. Вон, на бастионах полно стражников.

— Пустят, — уверенно сказал Раск. — Воевода крепости — Стахет Вичти — умный вельможа. И справедливый, поверь мне. К тому же я интендант или хвост собачий? Ну, отлучился на недельку, бывает. Но я же здесь?

— Над главным бастионом флаг Храма Кары Богов, — прошептал Хопер. — В крепости кардинал. А то и сам предстоятель. Хотя, вряд ли. Кардинал.

— Его святейшество Коронзон? — оживился Эйк.

— Он самый, — скорчил гримасу Раск.

Стража впустила в крепость всех четверых, тщательно проверив ярлыки и подорожные, хотя Раск даже подпрыгивал от нетерпения, называя по именам стражников и стыдя их за упрямство и недоверие. Внутри оказалось многолюдно, но упорядочено, словно каждый из осевших в крепости воинов знал свое место.

— Нет, — скривился от досады Эйк, перебросившийся парой слов с мастером стражи. — Нет ни Торна, ни принца. Но еще не все отряды вернулись. Дозоры выставлены и на северном тракте, и на южном. Если Торн и прорвется, то будет с одним из них.

— Только не с южным, — покачал головой Мушом. — Как он попадет туда через топь? Да и зачем там дозор? Гебонский тракт прикрыт Хайборгским замком!

— В крепости Коронзон, — появился перед троицей ненадолго отошедший Раск. — Но воевода по-прежнему Стахет Вичти, и он желает переговорить с тобой, Хопер. Наслышан о твоем колдовстве в Альбиусе. Но это будет, скорее всего, уже вечером. Вы, Эйк и Мушом, тоже приглашены на прием. И это все хорошие новости.

— Торн? — напрягся Хопер.

— Принц Хода? — скорчил гримасу Мушом.

— Ни того, ни другого, — отмахнулся Раск. — Но надежда их увидеть еще есть. В другом беда. В дне пути на запад — легионы Фризы. С осадными орудиями. Уже завтра здесь будет жарко. Но и это не все. Геллы и вандилы не только осадили Хайборг на юге. Они пробиваются мимо него, через топь.

— Раздери их демон! — сжал кулаки Эйк. — Хотят добраться до Урсуса и до всей Йераны!

— Нет, — мотнул головой Раск. — Все отряды, что пробились, тоже идут к Опакуму.

— Бран Вичти здесь? — помрачнел Эйк. — Сын Стахета Вичти здесь?

— Не успел узнать, — развел руками Раск. — Но я знаю, кто такой Бран Вичти, еще по Оде. Не самое приятное знакомство, но что нам-то до того?

— Кажется, он что-то непотребное сотворил в Урсусе, — проговорил Эйк. — А здесь мне почудился его взгляд. Вон, из бойницы замкового бастиона.

— Ну, не знаю, так ли зорок твой глаз, я бы не рассмотрел на таком расстоянии, — усомнился Раск, — но я слышал, что какое-то представление от йеранского короля к Стахету Вичти по поводу его отпрыска приходило. В любом случае, о Бране Вичти ли теперь думать? Я бы на месте его отца запер бы сыночка в какой-нибудь каземат, и не выпускал оттуда пару лет, а потом отправил куда-нибудь на край Терминума еще лет на десять. Лучше пойдемте со мной, я вам кое-что покажу. Да, лошадей можно оставить вот здесь, у коновязи, пока я вас не устроил. Да идите же, тут рядом!

— Подожди, — прихватил за плечо Раска Хопер. — Мне тоже показалось, что я увидел одну из девок… Ну, стражниц Брана, которые были в отряде Торна. Бежали вместе с ним из темницы. Одна из них мелькнула среди лучников на стене.

— Ты хочешь, чтобы я побежал ее искать? — удивился Раск. — О чем я ее спрошу?

— Я видел их во Фриге, — нахмурился Хопер. — Они солгала о том, что произошло с Торном. И они были рядом с ним. Надо бы разобраться…

— Разберемся, — уверенно сказал Раск. — И с Браном, и с его девками. Но пока есть кое-что поважнее. Идемте к менгиру. С внешней стороны к нему подобраться сложнее, а изнутри…

Идти было недалеко, да и Хопер не раз бывал в Опакуме, и не раз прикасался к глянцевым граням загадочного обелиска. Священный камень поднимался за правым привратным бастионом, являя защитникам тяжелую каменную пяту камня. Теперь возле нее зияла яма.

— Это еще что? — не понял Хопер.

— Стахет Вичти хочет похоронить здесь свою дочь, — потянул с головы колпак Раск. — Торн похоронил ее у альбиусского менгира, Стахет собирается перезахоронить ее у мертвого. Тело уже здесь, обложено льдом в подземелье. Стахет прикажет вынести ее, едва Торн с дочерью и сыном появятся у ворот крепости. Собирался, во всяком случае.

— Главное, чтобы они появились, — прошептал Хопер.

— Яма большая, — заметил Мушом. — Хватило бы места и для жены Торна, и для его шурина, и еще для трех-четырех человек.

— Шурин еще жив, думаю, — пробурчал Эйк. — А когда начнется осада, таких ям потребуется тысяча. Что там внутри?

— Менгир, большая часть его ведь в земле, точнее в фундаменте крепости, — наклонился над ямой Раск. — И остатки древней кладки тут же. Вон они. Говорят, что священный камень вырос или появился у часовни. И как бы придавил ее к земле, оперся на нее, но она устояла. А может и упал на нее. Раздавил же. Вон, видите, кладка Опакума серая, менгир черный, а часовня была построена из мрамора. Снаружи крепости это видно не так хорошо.

Хопер стоял на краю ямы и рассматривал тщательно подогнанные, чтобы составлять единое целое с менгиром, тяжелые серые блоки Опакума. Покосившуюся, тоже заключенную в тяжелые блоки, древнюю кладку, мраморные плиты, осколок фронтона с вырезанной на нем надписью, заложенный камнем дверной проем. «Осколок фронтона с надписью, — повторил он про себя, — с неразличимой надписью. Снова какой-то знак?»

— Земля не лежалая, — заметил Эйк. — Тут не в первый раз копают. И кладка на входе в часовню не такая уж древняя.

— Да, что-то было лет двести назад, — кивнул Раск. — Говорят, что какая-то влиятельная особа захотела посетить древнюю часовню и попросила раскопать ее. Но вряд ли она попала внутрь, что там — грязь да камни. Но вроде бы горсть каких-то камней она забрала с великой осторожностью. Тогда же, наверное, вход в часовню и заложили.

— Не слышал этой истории, — мрачно заметил Хопер, оглядываясь. Никому как будто и дела не было до четверки не слишком молодых мужчин, рассматривающих древние камни, в крепости словно вовсе не оказалось зевак, каждый был занят своим делом. — Подожди-ка.

Он наступил на опущенную в яму деревянную лестницу и спустился на три перекладины. Затем потянулся и провел рукой по надписи, счищая с нее землю.

— Чего ты там делаешь? — крикнул сверху Раск. — Стерлось уже все от времени.

— Подожди, — мотнул головой Хопер, проводя рукой по следам древнего изречения, и вдруг начал бормотать то, что прочитал еще в книге под крышей трактира Тика и что время от времени словно зажигалось у него внутри: «Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому. И если не сгоришь — неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая. Но не отринешь беду, ибо беда в тебе».

— Ну что там? — крикнул Раск. — Что ты бормочешь?

— Я прочитал… — пробормотал Хопер, опираясь о край ямы и зажимая хлынувшую из носа кровь. — Тут написано: «Спаси и спасешься».

— И все? — не понял Раск. — Да это ведь на каждом храме Трижды пришедшего когда-то было написано. Ты что, не знаешь легенду об этом друге? Его трижды забросали камнями в одном поселении три тысячи лет назад. Издевались по всякому, мерзавец на мерзавце там обитали, а он все воскресал и приходил к ним снова и снова. Спасти их хотел. Я думал, ты читал о нем…

— Читал, конечно, — прошептал Хопер, стирая кровь и чувствуя, что и рука, и плечо, и почти вся его грудь, и даже сердце бултыхаются в ледяной каше, — но украли у меня эту книгу. Еще в Хайборге. А они на перечет в Терминуме. Ересь ведь! Проклятая ересь! Дай руку!

— Еще бы не ересь, — вытащил приятеля из ямы Раск. — Как какой-то человек мог воскресать после смерти? Он же не… умбра. Ну, не жнец. Да и не припомню, чтобы жнец кого-то хотел спасти. Ты мне лучше скажи, что за загадка была в ратуше? Забыл, что ли? Мы уже в Опакуме.

— Какая еще загадка? — сдвинул брови Эйк. — Почему я ничего не знаю? Э! Хопер? Так что, та девка из Альбиуса к тебе тоже являлась?

— Нет, — пробормотал, пошатываясь, Хопер. — Просто надпись… Там, на ратуше я видел почти ту же надпись, что и здесь. Спаси и спасешься.

— Почти ту же самую? — заинтересовался Раск.

— Ты Хопер? — услышал книжник и обернулся. Перед ним стояла довольно высокая и ладно сложенная, хотя и не слишком молодая женщина. В руке она держала сверток и как будто ждала, когда Хопер подойдет к ней.

— Я служу тут лекаркой, — сказала женщина. — Меня зовут Филией. Вон, Раск меня знает, мы виделись в Болотном дозоре. Я дочь Унды из Урсуса. У меня что-то есть для тебя, Хопер. Одна женщина… Чила, попросила поклониться тебе и передать это… с извинениями за небольшой ущерб.

— Что это? — спросил Хопер, но Филия уже поклонилась и разворачивала холстину. В руках у нее была та самая пропавшая книга.

— Все замыкается, — прошептал Хопер. — Филия, Унда, Чила, книга. Раск, иди скорее сюда, вот, смотри, что у меня есть… Это жизнеописание Трижды пришедшего. Да ты только что говорил о нем! Эту книгу у меня украли. Нет, Трижды пришедший, это, конечно, не бог, да и ясное дело, что не жнец, но в нем было что-то божественное. Хотя… Филия! Первые четыре страницы вырезаны!

— С извинениями за небольшой ущерб, — еще раз поклонилась Филия. — Но ты не беспокойся, начиная с пятой страницы текст повторяется. Правда, уже с разъяснениями от древних святых отцов.

— Что там? — приподнялся на носках Раск, чтобы заглянуть в книгу.

— Подожди, — стал судорожно листать Хопер. — Вот. Подожди. Девятая глава… Поучения о жертвах на алтаре. Девятый стих… «И если хочешь, чтобы удача не отвернулась от тебя, и бог размежил веки, пробудился и благоволил мольбам твоим, и явил благорасположение свое, не скупись, и в отведенное время и в отведенном месте принеси в жертву трех телят особого окраса и стати, равных которым в твоей местности должно быть не более десятка».

— Что это значит? — нахмурился Раск.

— Поучение, — прошептал Хопер. — Поучение о жертвах. О трех жертвах. Чтобы бог размежил веки.

Глава двадцать шестая. Триг

«Там, где кончается дорога, не кончается путь…».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

— Я потерял покой, — вдруг произнес под цоканье копыт Ло Фенг, когда на фоне взметнувшихся к небу Молочных гор выросла неприступная даже на вид крепость Опакум. Отсюда, с южной стороны она казалась ничуть не менее грозной, чем с запада, пусть и выглядела огромной игрушкой. Солнце подсвечивало бастионы с востока, и оттого серые обводы крепости казались вылепленными из сушеного меда, покрытого алой глазурью, к тому же стекла в замковых окнах сверкали солнечными отблесками в цвет украшающих их витражей. Даже верхушка менгира, вырастающего из западной стены, которая была едва видна — сияла на солнце.

— О чем ты? — спросила Рит, которая вместе с Шэком держалась возле эйконца.

— Обо всем, — ответил Ло Фенг. — Об Эфе и Фаре, доверившихся мне. О Моркете, оказавшемся жнецом. Об Оркане, который думает, что я спас его сына. Ненависть поселилась в моем сердце. К самому себе. К обстоятельствам, которые лишили меня покоя. К умбра. Капля черной краски не окрашивает белый лист в черный цвет, но портит его. Так не должно быть. Полудемоны не должны жить среди людей.

Шэк расправил усы, оглянулся на Амму, которая по-прежнему почти лежала на шее своей лошади, и недоуменно хмыкнул:

— Ну, я не очень понял насчет полудемонов, мало ли что могло показаться… Да и жнец ли то был? Чтобы жнец явился ради смерти двух человек… Но даже и если и так? Волки и олени живут в одном лесу.

— Люди не олени, — не согласился Ло Фенг. — А эти умбра не волки, потому как волки убивают, чтобы насытиться, а не для того, чтобы позабавиться. Или сожрать все.

— Зависит от голода, — поднял палец Шэк. — Мы как-то под Йерой такого зверя завалили… Если волк очень большой или у него логово с волчатами, он и меру может потерять. Я уж не говорю о той беде, которая случается, если бешенство в лесу зверье косит. В молодости я служил егерем и кое-что знаю о волках и об оленях. Кстати! Случается, что олени дают отпор. Поднимают волков на рога. Главное — не сдаваться и надеяться на лучшее!

— Большие олени маленьких волков, — кивнул Ло Фенг. — Но не наоборот.

— Уповать, — ответила Шэку Рит. — Надеяться на лучшее — это уповать. Тысяча лет этой надежде. Как бы она уже не истлела.

— Вот и посмотрим, — перестал улыбаться Шэк. — Главное, что мы добрались. Я вижу у южных ворот Опакума дозор. Странно. Обычно путников не выходят встречать из ворот. Ждите меня здесь, я отправлюсь переговорить со стражниками. Мало ли, время лихое, лучше не приближаться на полет стрелы, пока… не осмотришься. Хвала богам, осады, кажется, еще нет.

— Будет… — мрачно проговорил Ло Фенг, глядя, как Шэк вместе с остатками его отряда мчится к воротам Опакума.

— Что собираешься делать дальше? — спросила Рит. — Фаре не передаст твою весть твоему клану. Отправишься в родные места сам? Или сначала попробуешь вновь обрести покой?

Ло Фенг придержал лошадь, развернул ее, окинул взглядом отряд. Не считая Рит и Аммы, с ним остались пятеро. Дум, Руор, Кшама, Шаннет и Кенди. С начала путешествия он потерял каждого второго. Даже больше. И каждый из них думал, что рядом с эйконцем он находится в безопасности. Но в начале пути ему было все равно, кто они, куда они идут, дойдут ли или передохнут и погибнут все.

— Не покину вас, пока не пристрою всех, — повысил он голос в ответ на вопросительные взгляды. — Я переговорил с Шэком, он поможет с ярлыками. Остальное будет в вашей власти.

— Мы бы хотели остаться в крепости, — подала голос Кенди. — Разве здешнему воеводе не нужны хорошие воины?

— А берканским воинам красивые черные жены! — радостно воскликнул Руор.

— Ты еще спроси, не нужны ли берканским женам красивые рыжие любовники, — буркнула Кенди. — Вот уж будешь на расхват…

— Штурмовать крепость будут не только геллы, — заметил Ло Фенг. — Фризские легионы подойдут к ее стенам. Твои соплеменники, Дум. И твои — Шаннет.

— Мои соплеменники собирались меня казнить в Водане, — прогудел Дум. — Что ж мне теперь, кланяться им, что ли?

— А мне все равно, — блеснула оскалом белых зубов Шаннет. — Враг тот, кто на меня нападает. К тому же сражаться лучше, чем продавать себя.

— А я вовсе не фриз, — добавил Руор. — Паллиец сам может выбрать, кому служить. А я обижен на Фризу.

— Если энсы в белых масках за Фризу, то я против нее, — твердо произнес Кшама.

— Как вы любите поболтать, — прошептала, морщась, Амма. — Заметьте, если бы никто из вас не сказал ни слова, вы бы не узнали меньше. Лучше посмотрите на Шэка, он возвращается и, кажется, не собирается обрадовать нас гостеприимством Опакума.

— Хайборг пал три дня назад! — закричал Шэк еще издали. — Израненный голубь принес весть. Жнец явился в замок и открыл его ворота. Королю Тригу и принцу Хедерлигу удалось вырваться. Принц Исаны удерживает дорогу на восток, а король Триг мчится к Опакуму с небольшим отрядом, преследуемый геллами. Хедерлиг, который отправил голубя, пока закрепился южнее Хайборга в ожидании помощи из Йеры и от Могильного острога, но только потому, что почти все силы геллов двинулись на север. Стража Опакума выходит из крепости, нужно отсечь эскорт короля от преследователей! Их уже видно с крепостных стен!

— Сколько их? — спросил Ло Фенг.

— Три десятка! — потянул меч из ножен Шэк. — А с королем нет и дюжины! Вперед!

— Стой, Шэк! — крикнул Ло Фенг, прикладывая к глазу трубу. — Я уже вижу твоего короля! Его нужно встречать здесь. Он мчится по краю топи. Если отправишься навстречу, заставишь его замедлиться, дорога слишком узка. Подвергнешь опасности. Тут каждая секунда дорога… Так… Нужно пропустить его и встречать врагов, не сходя с этого места. Рит! Возьми лук! Дум! Веревку! Быстро! Натягивай ее поперек дороги! Вот, вяжите к этому камню! Вздернешь, как я скажу! Роур поможет тебе! Да обмотайте руки тряпьем и оберните веревку вокруг деревца, а то ладони сожжете до кости. Кшама! Помоги им. А ты Шэк, не убирай меч, пригодится.

— Стражники, мать их! — обернулся к крепости Шэк. — Движутся как сонные мухи!

— Ничего, — проговорил Ло Фенг. — День-два, и их сон развеется. Если геллов действительно три десятка — справимся. Амма, правь к крепости, от тебя толка немного.

— Знаешь, что происходит с воином-эйконцем, когда он на самом деле становится воином покоя? — спросила она. — Воином высшего посвящения?

— Никогда не мог себе этого представить, — процедил сквозь зубы Ло Фенг.

— А что с ним происходит? — спросила Рит.

— Он становится неотличим от обычного человека, — ответила Амма. — И говорит, что потерял покой.

Король Триг был измотан, но жив. В плече у него торчала стрела, правая рука сжимала меч, но вряд ли оружие помогло бы недавнему принцу — на меч из рукава капала кровь, а вторая рука — управляла взмыленной, едва живой лошадью. Только пять стражников все еще прикрывали короля близ крепости Опакум, и не было среди них ни одного, кто бы ни оказался ранен.

— Давай, Дум! — крикнул Ло Фенг, едва король промчался мимо отряда Ло Фенга.

Веревка взметнулась внезапно, подсекая ноги лошадям. Первая тройка геллов покатилась кубарем по дорожным камням, прочие сгрудились, стали спешиваться, прикрываясь от стрел Рит, и уж тут вступили в дело воины Ло Фенга.

Наверное, геллы все еще надеялись на то, что добыча не ускользнет. Верно, немала награда была обещана за поимку йеранского короля. И тот словно нарочно придержал лошадь, остановился в полусотне шагов, но его пятеро охранников, последние из последней дюжины и последние из эскорта, едва держались на лошадях, поэтому против измотанных, но все еще готовых сражаться горцев обнажили клинки всего лишь пятеро стражников Шэка и еще семеро непонятно кого, включая трех женщин.

— Смерть южанам! — взревел самый рослый из геллов и ринулся вперед, не сомневаясь, что его отряд растопчет жалкого противника.

Призванная геллом смерть пришла мгновенно и незаметно, но пришла почему-то не к южанам, а нему самому. Разбойник еще успел отметить, что идущий к нему навстречу темноволосый, чем-то напоминающий эйконца, воин странно спокоен. Заметил, что лучница пускает стрелы не в него, а куда-то ему за спину. И даже замахнулся, чтобы сразить топором темноволосого наглеца, но почему-то не попал по цели. Удар должен был развалить противника до живота, но не развалил, и когда топор просвистел в воздухе, гелл едва не оступился и даже чуть не попал топором по собственному колену, но недаром он считался одним из самых славных рубщиков чужих голов. Топор не задел ногу и, не замирая ни на секунду, вновь пошел вверх, чтобы исправить досадную оплошность. Но темноволосый воин уже прошел мимо и мгновенным, стремительным движением отправил к праотцам сразу двух ближайших подручных гелла.

— Ах ты… — собрался взреветь здоровяк, но рева не получилась. Ссадина, секунду назад появившаяся на гортани, вдруг забрала в себя и рев, и злость, и силу, а затем и всего гелла. Через мгновение из его руки вылетел топор, колени задрожали, взгляд помутнел, а ускользающее сознание затопил стыд, потому как прекрасная темнокожая воительница, которая столкнула его с дороги древком копья, даже не посмотрела ему в глаза…

— Помоги мне, Шэк, — услышала Рит, когда с геллами было покончено. Король Триг уже стоял возле собственной, судорожно вздымающей бока, лошади и держал в руке выдернутую из плеча стрелу.

— Я помогу, ваше величество! — поспешила Рит, забрасывая на плечо лук и сдвигая на живот сумку со снадобьями. — Геллы редко начиняют стрелы ядом, но их тулы так грязны, что лучше обработать рану как следует.

— Лекарка? — тяжело вздохнул Триг. — Не могу угадать, у какого народа рыжий цвет волос сочетается с красотой и наглостью? Паллийка?

— Я из кимров, — поклонилась Рит.

— Значит, колдунья, — кивнул Триг. — Ну что ж, если ты такая же лекарка, как и лучница, значит, еще поживем. Давай, краешек королевского тела в твоем распоряжении.

— На большее и не рассчитываю, ваше величество, — улыбнулась Рит. — Но вам придется или наклониться или преклонить колени, я слишком мала, чтобы обрабатывать вашу рану.

— Ты слышал, Шэк? — рассмеялся Триг. — Она хочет, чтобы король преклонил перед ней колени!

— Одного колена достаточно, — прошептала Рит.

— Я готов лечь на этот камень, лишь бы силы вернулись ко мне, — процедил сквозь зубы, опускаясь на одно колено, Триг. — Шэк, кто стоит во главе этой благородной шайки?

— Эйконец, ваше величество, — ответил Шэк. — Воин из Клана Теней. Его имя — Ло Фенг.

— Это ты? — спросил Триг, подошедшего Ло Фенга.

— Других эйконцев поблизости не вижу, — склонил голову Ло Фенг.

— Тогда все становится ясно, — прикрыл глаза Триг. — Ты не бойся, девочка, можешь и надрезать, чтобы прочистить рану, я умею терпеть боль. Это куда легче, чем проигрывать битвы.

— Битвы, которые выигрываются жнецами, это не битвы, — произнес Ло Фенг. — Только большая удача может позволить сразить жнеца.

— Не хочешь ли ты сказать, что тебе приходилось испытывать нечто подобное? — спросил Триг.

— Приходилось, — ответил Ло Фенг. — Но я не убил его. Всего лишь уязвил.

— Дорого бы я дал, чтобы уязвить жнеца, — опустил голову Триг. — Сколько с тобой воинов, Ло Фенг, и какого они рода?

— Со мной семь человек, ваше величество, — ответил Ло Фенг. — Я — эйконец, Рит — из кимров, Кенди — фризская вандилка, Руор — паллиец, Дум — и Шаннет — фризы, Амма, — он нашел взглядом лежающую на лошади спутницу, — скорее всего берканка. Кшама — энс.

— Даже так? — удивился Триг. — Что там, лекарка? Что-то я перестал чувствовать боль. Ты уже все? Благословение твоему умению и твоим богам, девочка. Спасибо.

— У нас одни боги, ваше величество, — опустилась на одно колено Рит.

— Встань, — поднялся Триг и повернулся к Ло Фенгу. — Послушай меня, воин. Фризы, паллийцы, берканцы и вандилы не стояли плечом к плечу со времен битвы в Хмельной пади. Я с удовольствием услышу историю, как тебе удалось собрать их в один отряд, и особенно буду рад узнать о том, как можно уязвить жнеца, когда все валятся с ног от одного его вида, но сначала хочу отметить, что если бы со мной были такие воины, я бы отступал от Хайборга с честью и не спеша. Даже если учесть, что всякое отступление сомнительно. Но сейчас я хочу сказать о другом. Шэк, ты слышишь меня?

— Да, ваше величество, каждое слово.

— Передашь мое повеление моего помощнику… как только он у меня появится, нет, демон меня раздери, сам это сделаешь или поручишь кому-то из своих… Так вот, я выражаю благодарность всем этим воинам и предлагаю им подданство Йераны со всеми льготами отслуживших весь срок в королевской гвардии воинов. Ясно? Включая вспомоществование на первое время. И все это за спасение короля. Если откажетесь, не обижусь. Но не пойму. Награжу в любом случае и не потребую отказа от любого их нынешнего подданства. Сегодня же заполнить все нужные пергаменты!

— Ваше величество… — поклонилась королю Рит, и все ее спутники, все, кроме Ло Фенга, опустились на одно колено.

— Жду тебя вечером с твоими друзьями на пиру, — кивнул склонившему голову Ло Фенгу Триг. — И надеюсь, что это пир не будет последним.

— Ваше величество! — поклонился Шэк. — Граф Стахет Вичти и кардинал Коронзон ожидают вас у ворот Опакума!

— Подождут немного, — подмигнул Рит король и неожиданно легко запрыгнул в седло. — А ведь ты, девочка, точно колдунья.

— Что будешь делать? — спросила Ло Фенга Рит, когда легкая пыль от умчавшихся к воротам Опакума йеранцев осела, убитые геллы были свалены в кучу, а их лошади выловлены. — Отправишься на остров Теней?

— Обязательно, — кивнул Ло Фенг. — Но чуть позже. Нас пригласили на пир. Или я ослышался? К тому же Амма должна исцелиться. Я хочу это видеть.

Южные ворота Опакума распахнули для отряда Ло Фенга настежь. Его воины, заводя в крепость захваченных лошадей, сияли от гордости. А когда эйконец объявил мастеру стражи, что его главная помощница темнокожая Кенди очень надеется не остаться без помощи в устройстве ночлега для всего отряда да и в пристраивании лошадей, стража южных ворот почти что выстроилась в ряд, чтобы отдать героям торжественный салют и набиться на роль проводника и помощника широкоплечей вандилки.

— Амма? — нашел взглядом воительницу, которая передала свою лошадь Кенди, и теперь стояла, держась за стену, Ло Фенг. — Пойдем, мы отведем тебя к менгиру. Рит, возьми ее за руку. Почему ты отдала лошадь?

— Я должна пройти последние шаги сама, — прошептала Амма. — Мне уже легче. Магия Адны все еще живет внутри меня, но уже не имеет такой силы. Идемте вдоль стены. Менгир сразу за правым бастионом главных ворот. Он словно черный корень, запеченный в каменном сером пироге. Идемте. Мне нужно только прикоснуться к нему. Только прикоснуться…

— Ты прикоснешься, — успокоил ее Ло Фенг.

Рит крутила головой в восхищении. Ей удалось обойти немало фризских городов, включая две столицы из трех, но нигде она не видела таких стен и таких башен. Казалось, словно горы сами сложили эти бастионы, так велики были камни, составляющие их. И всюду, всюду были воины. С тревожными лицами, но бодрые и решительные. Да, Беркана явно не собиралась дарить врагу ключи от своих равнин. А уж на привратной площади ряды воинов производили просто угрожающее впечатление.

— Вот, — прошептала Амма. — Здесь.

Рит обернулась и поняла, что едва не пропустила менгир. Изнутри крепости он напоминал огромную черную птицу, которая присела на серую скалу, да так и приросла к ней, не обращая внимания ни на стену, включившую ее каменное тело в себя, ни на шум вокруг, ни на проскочившее мимо нее тысячелетие. Мертвый менгир не был самым большим в Терминуме, но уступал в известности лишь Тройному, Двойному и урсусскому камням..

— Что это? — спросила Рит, показывая на мраморные блоки под черным камнем.

— Это древняя часовня, — с трудом шевельнула рукой Амма. — Мне непонятно другое, что это за яма вырыта у основания менгира.

— Это могила, — услышала Рит спокойный и сухой голос и, обернувшись, увидела немолодого сухого мужчину с внимательным и цепким взглядом. — Могила для дочери воеводы крепости. Ожидается погребение. Что ты здесь делаешь, Амма? И что с тобой?

— Что ты здесь делаешь, Бланс? — постаралась выпрямиться Амма.

— Хопер, — поправил ее мужчина. — Меня зовут Хопер, я же говорил тебе. На тебе нет лица…

— Зато ко мне вернулся мой меч, — прошипела Амма, ухватившись за рукоять.

Рит взглянула на побелевшие костяшки пальцев Аммы, перевела взгляд на Хопера и неожиданно увидела блеск в его глазах. Тот самый блеск, который рождается не радостью, не бодростью, а великой болью и неизбывной тоской.

— Я рад за тебя, Амма, — проговорил Хопер так мягко, как еще никогда при Рит не говорил мужчина с женщиной. — И все же, что с тобой случилось?

— Адна, — через силу прошептала Амма. — Адна зачаровала меня. Обратила в груду костей, плоти и дерьма. Она ведь была у меня еще до тебя. Призывала служить ей. Я отказалась.

— И ты не выпустила стрелу ей в живот? — понизил голос Хопер.

— Не успела, — закашлялась, засмеялась, сглатывая кровь, Амма. — Может, поэтому я сейчас здесь, а не в каком-то другом теле? И все же я отказалась. И отправилась в Опакум, но она подловила меня у Водного менгира. И вот — мщение лесной ведьмы во всей красоте перед тобой. Или ты сам не видишь? Может, попробуешь расплести?

— Боюсь, нечем, — поднял правую руку Хопер и показал черную ладонь. — Видишь какая незадача? Да, я не послушался тебя, и поднялся высоко над землей. Там меня ждала беда. Рука слушается меня, но нужной чувствительности нет. А для того, чтобы расплести заклятие Адны, может не хватить и двух рук.

— Что ж, — помрачнела Амма, — значит, опять все сама.

— Ты думаешь, что менгир тебе поможет? — спросил Хопер.

— Надеюсь на это, — вздохнула Амма и, посмотрев на Ло Фенга, процедила сквозь зубы. — Никогда, ни на секунду, ни на миг, ни за какие богатства не передавай этому человеку каменный нож.

— Что ты шепчешь этому эйконцу? — не понял Хопер.

— Эти двое — те самые, кого ты рассмотрел в Водане, — скривила губы Амма. — Хотя я и не уверена, что ты увидел девчонку. Да, один из них остановил Атрааха, а другая висела на стене и наблюдала за представлением. Это Ло Фенг и Рит.

— А я Хопер, хотя она все время пытается назвать меня Блансом, — поклонился спутникам Аммы Хопер. — Я… книжник, летописец, лекарь. Когда-то… близкий друг Аммы. Надеюсь, все еще друг.

— Ты тоже умбра? — спросил Ло Фенг.

— Курро… — прошипела с присвистом Амма и, отстранив Рит, шагнула к менгиру, едва не свалившись в яму. Она приблизилась к камню словно павшая на него тень, подняла руки, мгновение рассматривала ладони и прислонилась к камню сразу всем — ладонями, щекой, всем телом.

— Ничего не чувствую, — обернулась она через минуту и прошептала, прошипела, просипела в отчаянии. — Ничего, ни отзвука, ни тона, ничего! Он не принимает в себя мое заклятье! Ты слышишь, Хопер, Бланс, как тебя… Проклятье. Он не принимает! Он ведь уже спасал меня! Однажды он очистил меня! В чем дело?

— Жатва, — донесся до Ло Фенга еще один незнакомый голос.

За его спиной появилась женщина. Она была высокая, худая и чем-то напоминала саму Амму, но одновременно с этим казалась ее противоположностью, хотя и непонятно в чем. Может быть в том, что отчаяния в ней не было.

— Жатва, — повторила женщина. — Все менгиры погружены в жатву. Может быть, только Блуждающий ускользает пока от ее пут, да Водный менгир постоянно вымывает из себя яд. Можешь считать, что этот менгир тоже омывается.

— Чем же он омывается? — прошипела Амма.

— Видишь руины у основания бастиона? Это древняя часовня, — объяснила женщина. — Она чем-то похожа на тот разрушенный храм, возле которого ты свила свое гнездышко. Ведь там у тебя чистое место? Когда-то здесь было еще более чистое. Оно до сих пор чистое. Вряд ли есть что-то чище него. Менгир рядом с этой часовней словно меч, заваренный в ножнах. Пусть даже он ее почти раздавил. Он ничего не может. Ни отравить, ни исцелить, ни принять в себя твое проклятье.

— Кто ты? — выпрямилась Амма. — Откуда ты знаешь о моем укрытии? Откуда ты вообще все знаешь? Ты…

— Нет, — усмехнулась женщина. — Я не умбра и не курро. Я дочь лекарки из Урсуса. Меня зовут Филией. Но есть одна женщина, по имени Чила, которая не сидит на месте, а ходит по всему Терминуму, ну прямо как твой бывший приятель Хопер, и изучает древние камни. Может, и еще что-то. Она мне и рассказала о тебе.

— Но я ее не заметила! — скрипнула зубами Амма.

— Чила сказала, что не только ты ее не заметила, — пожала плечами Амма. — Ее не заметили и соглядатаи, которых приставил к тебе Оркан, хозяин крепости Лок через долину. И даже кусты горного остролиста, привитые на корни горной сосны с отметками Адны она тоже прошла, не оставив следа.

— Будь я проклята, — опустила голову Амма.

— А вот это плохое желание, — вздохнула Филия и обернулась к Ло Фенгу и Рит. — Ну, что замерли? Неужели никто кроме Аммы не желает прикоснуться к менгиру? Вся крепость здесь побывала. Видите, блестящий край? Говорят, хорошая примета, прикоснуться к нему.

— Я не верю в приметы, — сказал Ло Фенг, но повинуясь еще детскому чувству, которое заставляло его ощупывать фрески в Храме Змеи, подошел и прикоснулся к холодному камню. Он и в самом деле оказался просто камнем. Хотя, а чем он еще мог оказаться? Менгиров на Острове Теней не было, а прикасаться к тем, что попадались на пути Ло Фенга на большой земле, нужды не было.

— Вот дрянь, — схватилась за лоб Рит, едва коснувшись камня, и присела на корточки.

— Что с тобой? — как будто напряглась Филия, и Ло Фенг краем глаза отметил подергивание ее руки. Она точно так же хотела схватиться за лоб, как схватилась за лоб Рит.

— Что с тобой? — подхватил кимрку под руки эйконец. — Говори!

— Боль, — выдохнула Рит. — Уже отпустило. Но в тот миг, когда я прикоснулась к камню, как будто обожгло лоб. Но не поверишь, изнутри. Словно приставили клеймо. Бред какой-то. Да прошло уже все.

— У тебя было так же? — спросил Филию Ло Фенг.

Она посмотрела на эйконца если не с испугом, то с недоверием, неуверенно мотнула головой и повернулась к Амме, которая вновь оперлась рукой о менгир.

— Хопер и в самом деле не поможет тебе. Его рука словно облита смолой. Но я могу тебе помочь.

— Ты хочешь сказать, что способна снять с меня чары Адны? — недоверчиво посмотрела на Филию Амма.

— Никакой силач не порвет морской канат, — ответила Филия. — Но если его расплести… Послушай, — она повернулась к Хоперу, — верни мне книгу. Она мне пригодится… для лечения.

— И я снова не досчитаюсь нескольких страниц? — мрачно спросил Хопер, доставая из суммы сверток.

— Успокойся, — улыбнулась Филия. — Это все чудачества Чилы. К тому же — это канон. Приглядись, вот, — она раскрыла книгу перед носом Хопера. — Разве ты не видишь? Начиная с пятой страницы текст повторяется, просто после каждой строфы добавляется толкование. Кстати, не всегда неуместное. Я верну книгу. Ну так что, Амма? Ты пойдешь со мной?

— Я? — стиснула губы Амма. — Я не верю тебе, но пойду с тобой.

— Мудрое решение, — улыбнулась Филия, беря Амму под руку. — Я слышала, что вы приглашены на вечерний пир? Будет отлично, если ты придешь на него собственными ногами бед опоры и без клюки. Кстати, я тут заметила в крепости одного торговца, которого ты должна знать. Думаю, с ним ты поверишь мне больше, а он мне поможет. Имя Раск тебе что-нибудь говорит? Хотя, у него, кажется, есть и другое имя.

— Откуда у нее меч? — спросил Хопер, когда Филия и Амма удалились.

— Я вернул его ей, — ответил Ло Фенг. — Это был меч жнеца.

— У этого жнеца кроме меча есть и более смертоносное оружие, — заметил Хопер. — Двузубец. Просто он числил ее меч трофеем, сам того не зная… Хотя — это темная история.

— Светлая история, — не согласился Ло Фенг. — Она связана с моей родиной. Амма сказала, что зачаровала Храм Змеи и весь остров…

— Странно, — удивился Хопер. — Раньше она не страдала болтливостью. Да, я сплел простенькое заклинание. Настолько простое, что всякий, ищущий сложности, оказывался беспомощен его разгадать. Хитрость Амма была в том, чтобы замкнуть на него и силу ее меча, и ее собственную силу, и силу жнеца, а через него и силу всех менгиров. Атраах, наверное, до сих пор не знает, что много лет служил амулетом острова Теней. Впрочем, моей заслуги в этом нет.

— Разве мы говорим о заслугах? — не понял Ло Фенг. — Раз уж мы можем говорить без обиняков, то ты должен знать, она — мать-основательница моего клана. Я не мог не отдать ей этот меч.

— Но ведь идя к ней с мечом, ты еще не знал, кто она? — заметил Хопер. — Значит, он не мог быть подарком? Что тебе отдала Амма за этот меч? Впрочем, подожди. Не говори мне. Даже более того, никогда не давай мне это в руки. Ни при каких обстоятельствах. Ни за что. Понял?

— Почему? — нахмурился Ло Фенг.

— Потому что по ее предсказанию я убью ее этим, — ответил Хопер и стал подниматься по узким ступеням на бастион. — А еще лучше — забудь этот разговор. Давай посмотрим, что там наверху. У меня нехорошее предчувствие. Словно сель скатывается с горы на ветхую деревню.

— Разве мы в ветхой деревне? — удивилась за его спиной Рит.

— Да, — согласился Хопер. — Опакум не ветхая деревня. Он — стальной орешек, о который было поломано немало зубов. Но мне кажется, что теперь он падает в стальной рот.

Вслед за Хопером Рит и Ло Фенг поднялись на бастион. Холодный ветер с гор немедленно овеял их лица. Справа от них над величественными башнями и стенами поднимались, устремляясь к снежным пикам, скалы молочных гор[232]. За спиной высил стены внутренний замок и вздымалась большая башня Опакума. А впереди раскидывалось зеленое лесное море, самые высокие деревья которого готовы были поспорить высотой с бастионами крепости.

— Ты ничего не заметил подозрительного? — спросил эйконца Хопер, оглядывая окрестности.

— Филия, — сказал Ло Фенг.

— Точно, — кивнул Хопер. — Она что-то недоговаривает. Мне приходится по крупицам вытаскивать из нее сведения о ее матери. Да, эта Чила, скорее всего, ее мать. И одновременно великая колдунья. Мало кто может сплести заклинание медленной смерти и оставить его на годы в обычном глиняном горшке, а ведь именно оно сохранило жизнь сыну короля, которого вы спасли. Она сумела это сделать, да еще и многому научила свою дочь. Филия и в самом деле хороша. А уж ее мать… Вот эта рука — ее творение. Во всяком случае, я думаю именно так. И несколько минут назад я узнал что-то новое.

Хопер повернулся и посмотрел ей в глаза так, что все внутри кимрки заледенело в один миг.

— Что же? — спросила она.

— Ты, как и сама Филия — отмечены, — медленно проговорил Хопер.

— Отмечены? — попробовала улыбнуться Рит. — И чем же? Внезапным приступом головной боли? И сколько таких отмеченных в этой крепости?

— Ты не понимаешь, — снова повернулся лицом к лесу Хопер. — Знаешь, что самое страшное во всем происходящем вокруг нас?

— И что же? — замерла Рит.

— Истинная причина происходящего скрыта от всех, — проговорил Хопер. — Но есть одно подозрение… Страшное подозрение…

— Страшное подозрение, связанное с невидимыми знаками на лбу Рит и Филии? — нахмурился Ло Фенг. — О чем ты говоришь?

— Фризы! — протянул руку Хопер, и Рит разглядела в отдалении серую клубящуюся массу войска, приближающегося к крепости.

— Дай трубу! — вскрикнула Рит, и когда Ло Фенг протянул ей чудесное устройство, приставила ее к глазу и закричала. — Крохотный отряд мчится к воротам! За ним погоня, не менее тридцати фризских всадников! А в отряде… всего полтора десятка человек! Я вижу полдюжины берканских стражников, какого-то монаха, вандила, нескольких воинов, один из которых в дорогой одежде и на дорогом коне, еще кого-то… А замыкают отряд рослый воин и девчонка! У воина еще что-то лежит на лошади перед седлом, кажется, тело.

— Я знаю, кто это! — ринулся вниз по лестнице Хопер. — Это отряд Торна Бренина! Среди его спутников — принц Хо, Хода, сын короля Трига!

— Идем, — забрал у Рит трубу Ло Фенг. — Возможно, потребуется наша помощь. Я не знаю, кто такой Торн Бренин, но у короля Трига сегодня счастливый день. Он выиграл дважды!

— Лишь бы крепость Опакум не проиграла, — прошептала Рит.

— Вы здесь? — взбежала на стену Шаннет и прищурилась, разглядывая Рит и Ло Фенга. — А я уж обыскалась, хорошо, что наткнулась на Амму с какой-то женщиной и смешным коротышкой. Кажется их зовут Филия и Раск, они подсказали, где вас искать. Да еще какой-то пожилой воин едва не сбил меня с ног на лестнице. Откуда только прыть у стариков берется? Беда. Внутри крепости беда.

— Что еще могло случиться, кроме того, что войско Фризы подходит к Опакуму? — удивилась Рит.

— Шэк убит, — ответила Шаннет. — В спину. Короткой металлической стрелой. Убийца — неизвестен.

Глава двадцать седьмая. Соп

«Нет в памяти покоя, лишь забвение лишает страсти…».

Надпись на безымянном погребении

Они уже и так спешили к крепости, когда Стайн вдруг обернулся, выпучил глаза и с криком — «Фризы!» — вонзил в бока своей лошади шпоры. Гледа, которая держалась возле отца, тоже посмотрела назад и почувствовала, как ненависть набрасывает петлю ей на горло. На фоне ползущей в блеске доспехов и оружия силы вслед за отрядом Торна мчался конный разъезд фризов.

— Не успеют открыть ворота, не успеют! — едва не перешел на визг, в котором было больше злобы, чем страха, Стайн.

— Лишь бы открыли, когда мы убьем этих торопыг, — мрачно заметил Торн и посмотрел на Гледу, которая на ходу нащупывала рукоять меча. — Кроме тебя у меня больше никого нет. Не забывай об этом, дочь.

— И ты помни о том же! — кивнула Гледа и стала понукать лошадь, потому что от снования холма, на котором однажды была построена крепость Опакум, склон, а вместе с ним и дорога — поднимались круто вверх, и в обычное время лошадей заводили по нему под уздцы, а подводы так и вовсе затягивали, цепляя веревками и вращая привратный ворот.

— Мы на месте, — бросил Торн, спешиваясь у самых ворот, за которыми раздавался звон цепей подъемного механизма. — Стайн, присмотри за нашими лошадьми.

— Да сейчас поднимут решетку и ворота распахнутся! — закричал Стайн. — И лучники! Лучники должны быть на стене!

— Лучники не будут спешить, — нахмурился Торн. — Я слишком хорошо знаю своего тестя. Он же не знает, что в отряде его внучка. К тому же, кто открывает ворота, когда три десятка вражеских всадников возле них? Я уж не говорю, что защитники захотят посмотреть, на что способны фризы, а потом и смысла не будет тратить стрелы.

— Это еще почему? — не понял Стайн.

— Не в кого будет стрелять, — процедил сквозь зубы Торн и, выдернув меч из ножен, пошел вперед, потому что фризский разъезд уже закрутился у подножия холма, и сразу три десятка воинов, обнажив мечи и выставив пики, шли вверх по склону.

— Падаганг, Хельм! — крикнул Торн. — Держите края дороги! Вай, если молишься, то молись во весь голос, чтобы в главной башне Опакума слышно было! Соп и Бред! Справа и слева от меня! Хода, Гледа — за спину!

— Почему я за спину? — возмутился Хода.

— Потому что на срубленную голову корону надеть можно, — ответил, поднимая над головой клинок, Торн, — да толку будет маловато от нее.

— У тебя же есть ножи? — толкнула кулаком в бок Ходу Гледа, заставив того поморщится от боли в недавней ране, и шмыгнула в сторону, к Падагангу, который в отличие от Хельма куда искуснее управлялся с мечом и вряд ли мог снести ненароком голову соратнику. Фризы выстроились в три ряда и двигались по узкой дороге с таким видом, словно собирались сейчас, сразу, с наскока не только порубить крохотный отряд наглецов, но и захватить всю крепость.

— Восемь против тридцати! — расхохотался Хельм. — Не самый плохой расклад!

— Девять, дорогой Хельм, девять против тридцати, — услышала Гледа сдавленный голос Скура, оглянулась и обнаружила йеранца ползающим по камням с куском угля. — Захочешь жить — прыгать научишься! А хороший прыжок — почти полет. Надеюсь, в Опакуме у меня не будут спрашивать ярлык на магию? Ну, давай же!

Йеранец отбросил уголь, положил на рисунок ладонь, выхватил нож и пронзил ее так, словно хотел пригвоздить самого себя к древним камням.

— Всегда хотел испытать это колдовство, — с досадой простонал он и мотнул подбородком, стряхивая с лица бисерины пота. — Все как-то не было случая.

Гледа в растерянности вновь обернулась к фризам, до которых оставалось чуть больше сотни шагов, и вздрогнула. Перед ней стояла она сама! Да не одна, а сразу трое! И не только она, но и еще трое Торнов Бренинов, трое Падагагов, трое Сопов! На мгновение ей показалось, словно еще три отряда под управлением Торна Бренина выбрались на дорогу, чтобы порубить на куски врага, но уже в следующую секунду поняла — морок. Фигуры повторяли движения тех, по образу которых были созданы, но с каждой секундой становились все прозрачнее, как тающий под утренним солнцем туман.

— У вас минуты две! — заорал за спиной Гледы Скур. — Я не выдержу дольше! И знайте, что для фризов эти сполохи кажутся подлинными воинами! Пользуйтесь!

Фризы и в самом деле были озадачены, но не замедлили шага. За пятьдесят шагов одним движением они выдернули из ножен мечи и выставили копья. За тридцать прикрыли грудь небольшими щитами. За двадцать…

Торн Бренин ринулся вперед, словно хотел втоптать в камень собственный сполох, но и тот так же метнулся вперед, опережая хозяина и заставляя противника тратить силы, время, взмахи оружием на пустоту, и предлагая им смерть от ударов, источника которых они не видели. Там, где оказался Торн, сразу же обнаружилась прореха в рядах противника, а когда фризы не выдержали и побежали, с крепостной стены зафыркали луки.

— Не тот враг, — поморщился Торн. — Это же дозорные, вот если бы против нас была пехота.

— Торн Бренин! — раздался громкий голос над головой капитана. — Где мои внуки?

Гледа замерла, но посмотрела наверх лишь после того, как и Торн медленно поднял взгляд и поклонился стоявшему на привратном бастионе седому и грузному воеводе — ее деду — Стахету Вичти.

— Вот твоя внучка, Стахет, — обнял Гледу за плечи Торн. — А вон на той лошади тело твоего внука. Я не сумел уберечь его. Считай, что он умер у меня на руках.

Стахет Вичти не сразу ответил своему зятю. Он почему-то и сам поднял голову, но смотрел не на горы, не на вершины деревьев, не на близящиеся смертоносные легионы, не в небо, а куда-то за него, словно узрел нечто неведомое и невыносимое для обычного взгляда, потому что, не опуская головы, поднял руки и закрыл ладонями глаза. Наконец он снова взглянул на Торна и крикнул кому-то невидимому:

— Открыть ворота!

День уже клонился к вечеру, когда Гледа, наконец, сумела перевести дух. Филия, отмахиваясь от ее вопросов по поводу странной потери памяти, заставила Гледу раздеться, залезть в жестяную ванну, наполненную теплой водой, и собственноручно вымыла девчонку, приговаривая, что та приглашена на вечерний пир, и что негоже даже юной воительнице издавать запах пота, дыма, конюшни и еще чего-то, о чем даже сказать неприлично. В той же комнате на постели лежала незнакомая женщина, возле которой до омовения Гледы суетился Раск, а во время его вместе с Хопером стоял, торжественно повернувшись к Гледе спиной. Женщина была жива, но как будто не в себе. Она смотрела в высокий потолок кельи Филии, не моргая, и лишь странное, беззвучное движение ее губ подсказывало Гледе, что она в сознании. Филия называла незнакомку с нескрываемым почтением Аммой, а Раск так и вовсе кланялся, лишь приближаясь к ее постели, но ни на Филию, ни на Раска она не обращала ни малейшего внимания. Едва Гледа замоталась в широкое полотенце и вырвалась из цепких рук Филии, Раск тут же вновь подсел с уже привычным поклоном к Амме и начал споро шевелить пальцами, словно снимал с бесчувственного тела невидимую паутину. Гледа смотрела на его лысый затылок и представляла тугие струи лесного ручья, которые неизвестный мастер расплетал так умело, что вода, не переставая быть водой, обращалась из холодной косы в тонкие струи прохладного дождя. «Магия, — поняла Гледа. — Так Раск еще и колдун? Почему он раньше ничего об этом не говорил». Впрочем, он не говорил многого. Во всяком случае, сейчас Гледе казалось, что эта самая Амма мастерски околдована, и снимать с нее колдовство все равно, что ворошить угли в печке голой рукой, чем Раск как раз и занимался, хотя толк был, скорее, от усилий Филии, которая, на время оторвавшись от Гледы, склонялась над Аммой, листала страницы ветхой книжонки и читала то ли на незнакомом, то ли на полузабытом языке какие-то странные истории, судить о которых Гледа могла лишь по редким знакомым словам и какой-то музыке, которая как будто начинала звучать у нее в ушах.

«Магия, — опять подумала Гледа. — Никогда не думала, что магия может таиться не в заклинаниях, а просто в словах. Но это именно она».

— Поешь, поешь, — кивнула, переводя дыхания, Филия Гледе на накрытый стол, но та даже и думать не могла о еде. Случившееся в последние три часа, что прошли между тем, как их впустили в ворота, и тем, как Филия вырвала Гледу из цепких рук отца, не выходило у нее из головы.

Едва дед Гледы — Стахет Вичти — крикнул с бастиона, чтобы стража открывала ворота, едва отряд Торна, не потеряв в последней схватке ни одного воина, оказался внутри крепости, как в толпе сгрудившихся воинов гулко загудели трубы, и из ворот внутреннего бастиона в сопровождении двух воинов — одного верзилы, а другого хитреца-красавца со сладкой улыбкой, которых Торн шепотом назвал именами Эйк и Мушом, появился король Йераны Триг. За ним следовал успевший спуститься с бастиона Стахет Вичти и худой человек в богатой монашеской одежде, как прошипел на ухо Гледе Скур, — кардинал Коронзон, но наибольшего внимания удостоился именно Триг. Едва он приблизился, как Гледа словно против своей воли опустилась на одно колено, бросила взгляд в сторону, увидела, что спутники последовали ее примеру, успокоилась, но почти сразу почувствовал какое-то томление, словно взгляд полный ненависти сверлил ей затылок. Она обернулась, но увидела только добрый взгляд — взгляд того самого незнакомца, который, как сказал ей отец, навещал его еще в темнице Урсуса. Да, кажется, он просил называть себя Хопером.

— Ближайшие несколько дней я не буду отходить от тебя, Гледа, — прошептал Хопер. — И это не только по просьбе твоего отца. Тебе угрожает опасность.

— Опасность? — не поняла Гледа, скашивая взгляд на Трига, который подошел к строю и замер, обняв Ходу. — Но мы же в лучшей крепости Берканы?

— Несомненно, — согласился Хопер. — Но теперь ты последнее препятствие в деле получения вожделенного наследства твоим дядюшкой.

— Но ведь мой дед еще жив! — удивилась Гледа и снова почувствовала ненавидящий взгляд. Кто-то рассматривал ее с замкового бастиона.

— Никто не вечен, — прошептал Хопер, и Гледе на мгновение показалось, что он похож на коротышку Раска. Порой и тот произносил самые обычные, затертые слова, но в его устах они неожиданно значили больше, чем можно было представить.

— Торн! — подскочил к ее отцу исчезнувший было Стайн. — Посмотри! Посмотри на эту стрелу! В крепости творится что-то непотребное! Послушай…

— Молодцы, какие же вы все молодцы! — отвлек ее незнакомый скрипучий голос, и Гледа поняла, что пришел черед кардинала обходить новых защитников крепости. — Жаль, что я покидаю крепость, но духом я с вами. Храм Кары Богов — с вами. Вместе мы преодолеем и этого врага, и переживем жатву, внимая воле богов и покоряясь воздаянию их. С молитвой и упованием отдадимся воле повелевающих нами. Будем достойны их. Победим или падем с честью.

Он повторял эти слова и шел вдоль поднявшегося с колен отряда Торна, потому что король Триг, продолжая обнимать своего сына, уже удалился. Шел и встряхивал за плечи каждого, словно хотел наделить его силой и верой, и Гледа, не понимая, что она делает, обхватила собственные плечи, зажмурила глаза и сжалась почти в комок, ожидая прикосновения чужих рук.

Они обдали ее холодом.

— Та самая девочка? — раздалось над ней. — Хопер? Это та самая девочка? Но в ней ничего нет. Она не могла устоять.

— Значит, так сошлись звезды, — ответил этим словам за ее спиной Хопер, и в следующее мгновение, когда Коронзон уже говорил какие-то важные слова Торну, прошептал на ухо Гледе. — А ты подобна драгоценному медальону, внутри которого таится еще большая драгоценность. Мало того, что сумела закрыться от Коронзона, так еще и расслышала наши слова.

— У меня хороший слух, — расцепила губы и открыла глаза Гледа и неожиданно увидела странное, Коронзон не только обнял Сопа, но положил ему на лоб ладонь и пристукнул по ней другой ладонью, оставив бывшего телохранителя Ходы хлопать глазами, как будто его только что окатили ледяной водой.

— Мы ему не понравились! — высунулся из-за Торна Брет. — Я и Скур не понравились кардиналу. Скривился, как будто ощупывал коровий лепех. А вот Соп явно упал ему на душу. Только что не расцеловал толстячка. Видишь? Такое ощущение, что у парня мозги закипели. Еще бы, знаешь, какие слухи ходят про всю эту балахонную братию?

— Гледа! — внезапно услышала она голос деда. Стахет Вичти стоял рядом и как будто боялся прикоснуться к собственной внучке. Гледа встретилась с дедом взглядом и замерла. Сейчас, в эту самую минуту она впервые увидела на изборожденном морщинами лице не только слезы, но и явное родство. В один миг ей стало понятно, что мать ее была похожа именно на своего отца. Отчего же она всю жизнь не могла с этим согласиться?

— Ты так на нее похожа, — прошептал Стахет и после запинки добавил. — Гледа… Торн. Идите за мной. Возьмите… Макта.

— Помогите мне, — попросил Торн, и Гледа вдруг поняла, что ее отец едва стоит на ногах.

Падаганг и Хельм сняли с лошади укутанное в ткань тело и понесли вслед за воеводой, Торном и его дочерью. Стахет Вичти медленно шел между крепостными стенами первой и второй линии, обходя приготовленные для обороны крепости груды камней, котлы со смолой, корзины со стрелами, просмоленные бревна и настороженные катапульты. Воины, которых оказалось неожиданно много, при его приближении поднимались на ноги, но никто из них не кланялся воеводе.

«Так принято, — подумала Гледа. — Или нельзя кланяться воеводе, потому как король в крепости. Теперь он здесь главный».

За второй башней граф повернул во вторые замковые ворота, вышел во внутренний двор и, склонив голову, двинулся к серой арке, обрамляющей, судя по уходящим вниз ступеням, спуск в подвал. Заскрипели тяжелые двери, запахло смолой и копотью, хотя темный коридор освещали не факелы, а лампы. С каждым шагом вниз по ступеням становилось все холоднее, пока Гледа не почувствовала, что ее пробивает дрожь. Наконец, они вошли в длинный сводчатый коридор, вдоль которого темнели такие же сводчатые двери и стояли деревянные ящики с кусками льда. Хлюпая по холодным лужам, Стахет Вичти повернул в первую же галерею, толкнул высокие створки, нырнул в полумрак и остановился у входа, или ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, или не решаясь войти внутрь.

Гледа опередила деда и тоже остановилась. В длинном и узком зале, освещенном десятком тусклых ламп, стояли те же ящики со льдом и выстроились в ряд несколько столов. На ближайшем лежал мастер стражи Шэк, а в отдалении, среди кусков льда и вороха какой-то травы темнело завернутое все в тот же ковер тело ее матери, рядом с которым сидел какой-то дряхлый старик. Гледа попыталась вдохнуть ртом холодный воздух, чтобы не чувствовать никакого запаха, но поперхнулась и поняла, что не может шевельнуться. Что-то оборвалось у нее в груди, томительная пауза ударила в виски и стянула удавку на горле, начала затягивать непроглядным мраком страшное подземелье.

— Дыши, — услышала она голос Хопера, почувствовала прикосновение к плечу и с трудом выдохнула.

— Вот, — словно преодолевая боль, вымолвил Стахет Вичти. — Положите моего внука туда. Или сюда. Положите уже куда-нибудь, будь я проклят! Ночью они будут погребены. И я надеюсь, что до начала осады мертвых в моей крепости не прибавится. Потом их будет много. Твои воины, Торн, будут зачислены в охрану привратного бастиона. Сейчас мне говорить с тобой не о чем. Я должен привыкнуть к мысли, что Макта нет. Но потом ты мне расскажешь все. И ты, внучка, прости. Я жив только потому, что жива ты. Но сейчас я не могу даже обнять тебя. Сердце может разорваться.

— А выслушать меня можешь? — спросил Торн, который стоял, ухватившись за створку дверей.

— Говори, — коротко бросил Стахет.

— Мне показали стрелу, которой был убит мастер стражи Урсуса, — негромко произнес Торн. — Точно такими же стрелами пытались убить твоего внука и твою внучку. Еще до того, как судьба оборвала жизнь Макта. Это редкие стрелы, выпущенные из редких самострелов. Самострелов, которые делаются в Обители смиренных. Две женщины из этой обители служат в охране Брана. Они пытались убить твоих внуков.

Стахет ответил Торну не сразу. Мгновения он смотрел на три тела, лежащие на столах, потом подошел к Торну почти вплотную и прошептал:

— Он мой сын. Чего ты хочешь?

— Я не хочу, чтобы он убил Гледу, — так же негромко ответил Торн. — Я или еще кто-то должен быть рядом с ней неотлучно.

— Хорошо, — кивнул Стахет. — Отдыхай, зять. Вечером я жду вас на пиру.

Кивнул и медленно пошел прочь, напоминая, если бы не метнувшиеся за ним охранники, старого и никому не нужного человека.

— Ты не хочешь проститься с мамой? — прошептала Гледа, боясь закрыть глаза, но воспоминание о том, как ее мать была погребена, всплывало в памяти даже с открытыми глазами.

— Я уже простился с нею, — медленно проговорил Торн. — И с сыном я уже простился.

— Гледа… — раздался вдруг слабый голос и старик, сидевший за телом Лики, поднял голову.

— Тенер! — воскликнула Гледа, но не побежала к старику, потому что не могла приблизиться к уже погребенному однажды телу.

— Да, это я, — кивнул тот, не поднимаясь с места и махнув ей ладонью. — Я знал, что вы вернетесь. Я все приготовил. В главном замке полно пустых келий, потому что все на стенах. Прости что я не плачу, слезы кончились. Вы идите… Скоро все кончится, как кончились мои слезы. Начнется и кончится. Найдите Стайна. Он ведь вернулся? Он знает, где ваши комнаты. Идите. Тенер знает свое дело. Я приду позже. Побуду еще здесь.

— Я покажу, — отозвался Хопер.

— Нет, — мотнул головой Торн, нашел взглядом Хельма и Падаганга. — Не сочтите за труд, отыщите Стайна, пусть разместит всех. Посмотрите, что с Сопом, мне показалось, что его хватил удар от объятий кардинала. Непростое это дело перепрыгнуть с эшафота на триумфальный помост. И приведите себя в порядок. Все приглашены на вечерний пир.

— Осада скоро начнется, Торн, — осторожно заметил Падаганг. — Какой пир?

— Здесь не я король, — отрезал Торн и посмотрел на Хопера. — Потом покажешь наши кельи. Может, нам и не доведется в них побывать вовсе. Я хочу посмотреть на фризское войско. Пошли на стену.

Они поднялись на стену у менгира. Стражи Опакума, приготовившиеся к осаде, сидели неподвижно у каждого зубца. Ветер шевелил веревки лебедок, которые ожидали тяжкого труда по подъему камней и бревен на стену. Над привратным бастионом трепетал флаг Берканы, как трепетало бы сердце всякой крепости в ожидании тяжкого испытания. Все пространство от Опакума на запад было заполнено фризским войском. Начиная с расстояния полета стрелы неторопливо собирались метательные машины, приводились в порядок тараны, ставились шатры, разводились костры. Словно ядовитая змея собирала упругое тело кольцами, чтобы броситься вперед с распахнутой пастью и вспрыснуть яд в пока еще здоровое тело.

— Их здесь не так много, — сказал Хопер. — Примерно три легиона. Устоять можно. Орды геллов и вандилов идут с юга от Хайборга, но и это не самое страшное.

— А что самое страшное? — спросил Торн.

— То, что случилось в Альбиусе, — ответил Хопер, и тут только Гледа заметила, что одна рука ее охранника непроглядно черна.

— Я слышал, что в Опакуме никогда не появлялся жнец, — заметил Торн. — К тому же жнецы не участвуют в войнах. Разве только семьсот лет назад…

— Рано или поздно это должно повториться, — мрачно ответил Хопер. — Особенно если ставки высоки.

— Какие ставки? — не понял Торн. — Пережить жатву?

— Не пережить жатву, — объяснил Хопер. — Никому.

Гледа закрыла глаза и представила, что во всем Терминуме, от моря до моря, не осталось никого. Ни одного человека. Наверное, есть такие люди, — подумала она, — которые питают ненависть к каждому человеку и будут счастливы, когда не останется никого. Но что толку от этой радости, если и их не будет?

— Вот вы и вместе, — усмехнулся Хопер. — Те, кто выстоял против жнеца в Альбиусе, и те, кто выстоял против жнеца в Водане. И это не я вас здесь собрал.

Гледа открыла глаза. За Хопером стояли двое — рыжая девчонка с хитрыми чертами лица и, наверное, эйконец, который смотрел на нее, на Торна, да и на Хопера так, словно удивить его было невозможно ничем.

— Гледа, Торн Бренин — ее отец, — представил их друг другу Хопер. — Ло Фенг — воин покоя Клана Теней. Рит, маленькая ведьма из кимров. Вы все приписаны к привратному бастиону.

— Кто старшина на бастионе? — спросил Торн.

— Бран Вичти, — ответил Хопер за Ло Фенга.

— Неужели? — угрожающе прошептал Торн.

— Не волнуйся, — успокаивающе улыбнулся Хопер. — Его никто здесь не видел, и старшиной привратного бастиона он записан уже лет десять, когда Стахет Вичти был назначен попечителем крепости. Лучше скажи, что с тобой?

Гледа обернулась и обмерла. Котто отца на плечах вновь пропитывала кровь и гной.

— Со мной все в порядке, — отчеканил Торн.

— Тебе нужно обработать раны, — шагнула к отцу Гледа.

— Со мной все в порядке, — повысил голос Торн и тут же осекся, словно узнал собственную дочь только что. — Не трать свое сердце на ерунду.

— Разве это ерунда? — побледнела Гледа.

Торн ничего не ответил.

— Осада еще не началась? — как раз посреди затянувшийся мертвенной паузы появилась на стене Филия. — Я смотрю, Рит уже в порядке, а Гледу словно из берлоги вытащили после зимней спячки? Забираю ее с собой, и не спорьте. И не дергайся, Хопер, со мной она уже была в безопасности и останется в безопасности. Хотя можешь постоять за дверью, когда мы будем наряжаться. Не каждый день выпадает посидеть за одним столом с королем. И, кстати, с принцем тоже. Хорошо хоть Коронзон уже отбыл, на дух не переношу эту братию. Представляете, произнес вдохновенные слова, раскланялся со всеми, королю даже руку поцеловал, хотя я слышала, что они в ссоре, да и не по чину кардиналу целовать руку королям, и умчался! Через западные ворота! Вы тут умирайте, а я удаляюсь…

— Ты тоже приглашена? — удивился Хопер.

— А ты думаешь, почему Стахет Вичти расхаживает по всей крепости, а не лежит с больным сердцем и не стонет от прострела в спине? — улыбнулась Филия. — Все вот этими руками. А ведь ты тоже не в порядке, Торн. Что у тебя с плечами?

— Ничего, — отрезал Торн. — Ссадины воспалились, Скур уже обрабатывал их.

— Да, — кивнула Филия. — Я помню представление, которое этот колдун устроил у входа в крепость. Руку я ему уже обработала. Заметь, никто даже не заикнулся о ярлыке на колдовство. Но раны требуют постоянного ухода. Твои плечи нужно обработать. Хотя бы для того, чтобы на пиру не пахло гноем.

— Я могу это сделать, — шагнула вперед Рит. — У меня все есть. Я плечо королю Тригу обрабатывала.

— Пусть она сделает это, — внезапно произнес эйконец на чистом берканском.

— Хорошо, — скрипнул зубами Торн. — Но только для того, чтобы не раздражать носы важных гостей. Лучше скажите мне, почему кардинал не остался в крепости? Разве он не должен служить Беркане там, где его отечеству труднее всего?

— Возможно, мы не все знаем о его отечестве, Торн, — сказал Хопер. — Ладно. Я не оставлю твою дочь, как мы и говорили. Пусть даже мне придется стоять под дверью. Ты собираешь привести себя в порядок?

— Умоюсь, — пообещал Торн.

— Потратим пару минут? — спросила Филия, подводя Гледу к менгиру.

— На что? — не поняла Гледа, оглянувшись на Хопера, который держался неподалеку.

— На беспокойство, — ответила Филия, и Гледа вдруг различила в серых глазах женщины не беспокойство, а страх. Может быть, даже ужас. Ужас, смешанный с ожиданием чего-то неизбежного.

— Что я должна сделать? — спросила Гледа.

— Коснуться камня, — прошептала Филия. — Видишь, его грань блестит? Каждый защитник крепости счел своим долгом потереть его ладонью. Говорят, что это приносит удачу. Возможно, приносило. Только сними браслет, который подарила тебе Чила.

— Зачем? — спросила Гледа.

— Он родом отсюда, — улыбнулась Филия. — Видишь, в яме руины часовни? Камни, из которых сделан твой браслет, были найдены в ее алтаре. Хочешь спросить, почему в древней часовне хранились простые камни?

— Не хочу, — мотнула головой Гледа, сняла с руки браслет, сунула его за пазуху и положила ладонь на черную грань. Сначала ничего не произошло. Мгновение ей казалось, что она стоит перед закрытой дверью, с другой стороны которой кто-то огромный и зловещий прислушивается к ее дыханию. Затем ее обдало жаром и наполнило силой — руки, ноги, грудь, сердце, спина, лоно, все источало силу и бодрость. Казалось, что если она щелкнет внимательную Филию пальцем по лбу, та отлетит через всю привратную площадь к следующему бастиону. Казалось, что торжественные гимны запели в груди у дочери отставного капитана гвардии Торна Бренина, но не ударили трубным гласом в уши, а всего лишь обожгли ее лоб. На мгновение, на крохотное мгновение. Такое короткое, что она не успела вскрикнуть от боли, пронзившей ее всю. От страшной боли, ничего подобного которой она не испытывала никогда. От боли, которую можно было бы разделить на всех обитателей Терминума и запытать каждого до смерти. Но миг, на который эта боль охватила Гледу, был слишком короток. И она отделалась легким испугом, взмокшей спиной и, наверное, потемневшим взглядом. В любом случае, обретенная бодрость того стоила.

— Что с тобой? — спросила Филия.

— Со мной все хорошо, — улыбнулась Гледа. — Давай, Хопер не будет стоять за дверью? Мне спокойнее, когда он рядом.

— Как скажешь, — с интересом посмотрела на Гледу Филия и обернулась к Хоперу, который застыл, наблюдая за Гледой, в тревоге.

От Хопера и в самом деле исходило спокойствие, хотя и в нем таился тот же самый ужас, который она различила в Филии. Именно об этом думала Гледа, когда Филия помогла ей омыться, а потом вдруг достала из мешка новые порты, котто, свежую рубаху, и все то, что даже самую тяжелую жизнь делает немного приятнее, особенно если ты юная девчонка, которой только что исполнилось семнадцать.

— У тебя золотые руки, — прошептала Гледа, глядя, как ловко зашнуровывает камизу Филия, и поглядывая, чтобы Хопер и Раск не обернулись и не увидели ее саму неодетой. — И исцеляешь ты славно. И книга у тебя удивительная. А мы все хотели найти твою мать. Унду.

— Нет никакой Унды, — прошептала Филия. — И не было никогда. Если и исцеляла я кого-то, то только сама. А когда надо было явиться в ратушу или оставить след на воротах Урсуса, я накидывала на лицо наговор, закутывалась в шаль и говорила всем, что я Унда. Поэтому и не принимала никого, кто мог это распознать. А книга и правда удивительная. Это книга пророчеств Трижды пришедшего. Когда-нибудь я тебе расскажу о нем. Кстати, под менгиром как раз руины одной из первых часовен его имени.

— Подожди, — не поняла Гледа, и вдруг вспомнила все — и гонки на лошадях, и странные разговоры, когда с нею, с Гледой разговаривала Филия и старуха, которая не казалась старухой, и когда Гледа понимала все, не понимая в отдельности ни слова, пока не оказалась перед встречей с отцом в трактире Болотного дозора. — Подожди. А Чила…

— Да, — кивнула Филия. — Она моя мать. И она говорила с тобой. Но сейчас рано об этом. К тому же мы спешим. Король не задержит пир, даже если на него будет опаздывать самая красивая девушка в его крепости.

— Вот это точно, — обернулся Хопер и с восхищением покачал головой.

— А ведь ты права, Филия, — подскочил возле ложа Аммы Раск. — Уж не обижайся, ты ведь и сама далеко не дурнушка. Но не будущая ли принцесса перед нами?

— Не вздумай, — ущипнула Гледу Филия и повела ее по узким коридорам в главный замковый зал.

«Мне показалось, или эта странная Амма и в самом деле вынырнула из бесчувствия и посмотрела на меня? — думала Гледа, на ходу проверяя, хорошо ли затянут ремень и на месте ли меч и кинжал, и прислушиваясь к шагам Хопера за спиной. — Ну, хорошо, что она хоть не осталась одна. Почему я всегда думала, что Раск — древний старик, а теперь кажется, что он ровесник моего отца? Не понимаю».

— Она так ничего и не сказала? — спросила Гледа Филию. — Амма, ничего не произнесла, ни слова?

— Сказала, — задумчиво ответила Филия. — Кое-что сказала. К примеру, сказала, что пятеро упокоятся у священного камня. Наверное, так и должно быть. Пять королевств, пять жертв, пять богов, пять высших умбра, пять действий трижды пришедшего.

— Не понимаю, — замотала головой Гледа. — Я, конечно, слышала, что богов пять, но ведь они… безымянны и неразличимы? И Трижды пришедший? Какие пять действий? И жертвы?

— Все неразличимое когда-то было отчетливым, а отчетливое обращается хаосом, — ответила Филия. — Трижды пришедший не только трижды возвращался к тем, кто подвергал его испытаниям, он еще и родился однажды и вознесся в миры горние. Так во всяком случае, написано в той книге, что я читала над ложем Аммы. А вот пять жертв… Не знаю. Но я слышала, что Амма не ошибается. Пока что жертв только три. Но она сказала не только это…

— Что же еще? — спросила Гледа.

— Она сказала, что четверти от битвы при Хмельной пади хватит для воплощения, — произнес за спиной Хопер.

— Четверти? — не поняла Гледа. — Четверти чего? И о каком воплощении идет речь?

— Это она говорила в бреду, — поморщилась Филия.

— Возможно, — согласился Хопер, который говорил так, словно утаивал что-то неприятное. — Но в битве при Хмельной пади принесли себя в жертву двенадцать умбра. Четверть от двенадцати — три. И все они уже в крепости. Я, Раск, Амма. Что касается воплощения…

— Остается только гадать, — поспешила закончить разговор Филия.

— Так Раск тоже умбра? — удивилась Гледа. — И ты? И Амма?

Огромный зал опакумского замка не был полон. Наоборот, на фоне высоких, устремленных к далекому потолку колонн и узких окон, собранных из цветных витражей, столы, украшенные богатым угощением, казались несерьезной забавой мелких людишек. Не все места за столами были заняты, но Гледа сразу же разглядела отца, который застыл в новом котто на своем месте, и поспешила к нему.

— Сюда, — освободил ей место Брет — Представляешь? Соп еще не пришел в себя. Вон он сидит. Как кукла. Я даже поставил перед ним блюдо с нежнейшей ветчиной, а он словно запаха ее не чувствует. Говорит, что ему не до еды. А до чего ему тогда? Никак не может прийти в себя от объятий Коронзона?

— Я бы тоже не отказалась от ветчины, — улыбнулась Гледа, присаживаясь рядом с отцом. — А вот от объятий Коронзона никакого удовольствия не испытала. Может быть, дело в том, что Соп мальчик?

— Я тоже мальчик, — удивился Брет и подмигнул темнокожей воительнице, что сидела напротив Гледы. — Но, наверное, слишком худой мальчик.

— Ты что? — повернулась к отцу, который был еще мрачнее, чем три часа назад, Гледа. — Все не можешь успокоиться из-за Брана Вичти?

— Нет, — почему-то безучастно произнес Торн. — Какая-то беда надвигается.

— А мне кажется, что все будет хорошо, — прошептала Гледа. — Хотя, какой-то лед в сердце. То ли после подземелья, то ли после менгира. Я прикасалась к нему. Но почти ничего не почувствовала. Все будет хорошо, папа. Крепость Опакум никогда не была взята врагом, а фризов не так уж и много. К тому же Хопер сказал, что раньше рассвета штурм не начнется. Да и то вряд ли. Сначала обязательно будут переговоры. Кстати, где он?

Гледа обернулась и тут же заметила, что вместо Брета рядом с ней уже сидит Хопер, а Брет виновато и как будто разочаровано выглядывает из-за действительно окаменевшего Сопа.

— Я здесь, — кивнул Хопер. — Прости, Гледа, но тебе пока придется терпеть мое присутствие.

— Я потерплю, — вздохнула Гледа. — Ты же терпишь?

— Что я терплю? — не понял Хопер. — Это довольно приятно, следовать за привлекательной девушкой. Жаль, любоваться тобой не могу, приходится озираться.

— Я не об этом, — шепнула Гледа. — Ты так смотришь… на Амму. Как будто она дорогой тебе человек. Если что, ничего не думай на Раска. Он хороший. Я его давно знаю.

— Я его тоже давно знаю, — улыбнулся Хопер. — Хотя Амма и в самом деле дорогой мне…

Внезапно загудели трубы, да так, что витражи в окнах зала задребезжали. В окружении стражников появился король Триг, и рядом с ним шли Хода и граф Стахет Вичти.

«После пира — погребение», — вдруг сжалось сердце у Гледы, и она почувствовала, что слезы подкатывают к ее глазам.

— А Хода-то, Хода! — поднимаясь вместе со всеми гостями, прошипел издали Брет. — Вот разоделся-то!

Хода и в самом деле был наряжен во все новое и, кажется, жутко неудобное одеяние. Во всяком случае бархат его куртки топорщился на локтях, а порты не годились для того, чтобы с ходу запрыгнуть в седло. На лице Ходы застыла недовольная гримаса.

— Почему никто не садится? — прошептала Гледа.

— Потому что это торжественный пир, — прошептал в ответ Хоппер. — Здесь почти нет вельмож, только те, кого король посчитал необходимым отметить, ну и его друзья и лучшие слуги. После того, как начнется осада, многих можно будет не досчитаться. Вон, видишь, Ло Фенг и Рит, да и Кенди, что стоит напротив нас, и прочие воины — они все спасли самого короля. А вы спасли его сына.

— Брана Вичти нет в зале, — заметила Гледа.

— Он не так глуп, как кажется, — холодно отозвался Торн Бренин.

— Тихо, — выпрямился Хопер. — Король будет говорить.

Король Триг остановился посередине зала, оглядел склонивших головы приглашенных и топнул ногой, заставив всех выпрямится.

— Я призываю никого не склонять головы, пока мы не выйдем с победой из предстоящей битвы, — произнес он. — Никто не должен преклонять передо мной колено, пока мы не выйдем с победой из предстоящей битвы. И сегодня мы собрались не для того, чтобы устроить радостную пирушку, но и не для того, чтобы справить тризну по самим себе. Сегодня мы собрались для того, чтобы посмотреть друг другу в глаза. Возможно, кто-то посмотрит мне в глаза последний раз. Возможно, я не посмотрю в чьи-то глаза больше никогда. Но я должен увидеть каждого. Сегодня здесь, а завтра я пройдусь по стенам. А теперь я позволю себе обойти каждого в этом зале.

И Триг в сопровождении Ходы, Стахета Вичти и стражи двинулся по залу. Гледа поежилась. Ей вдруг и в самом деле показалось, что под высокими потолками опакумской трапезной сгущается какая-то беда. Между тем каждый шаг короля сопровождался радостным гудением и восторженными криками. Спутники Гледы возбужденно переглядывались. Только ее отец и Ло Фенг оставались как будто безучастны, да Соп стоял окаменевшим столбом.

— Он хочет подойти к тебе, Гледа, — прошептал на ухо Гледе Хопер. — Как видишь, он в первую очередь подходит к тем, кого считает важнее других.

— Гледа Бренин, дочь своего отца, — улыбнулся, подходя король Триг и, взяв Гледу, которая успела преклонить колено, за плечи, поставил ее на ноги. — Я же сказал, хватит поклонов. Не зря Хода восхищается тобой, Гледа. Не красней сын, можешь забыть ту гебонскую принцессу, из-за которой ты поссорился со своим дедом, как страшный сон. Гледа Бренин прекрасна. Я вижу, что этот тот редкий случай, когда я готов с тобой согласиться. Рад тебя видеть, девочка, за этим столом. И сожалею, что тебе пришлось оказаться в столь опасном месте. Так, а где твой верный телохранитель, Хода?

— Вон он стоит, — ответил пунцовый от смущения Хода и скорчил виноватую гримасу Гледе. — Только не стоит его трогать, он еще от объятий Коронзона не отошел.

— Этот кардинал словно осенняя птица, — усмехнулся король, подходя к опустившемуся на одно колено Сопу. — В преддверии зимы готов выклевать каждый плод в саду. Я рад тебя видеть, Соп. Тебе пришлось нелегко, но, благодарение богам и твоим усилиям…

Король не договорил. Стоявший на одном колене и преклонивший перед его величеством голову Соп вдруг вскинул перед собой руку и всадил Тригу в живот кинжал. Король охнул, пошатнулся, но Соп уже стоял и как будто в полном спокойствии тянул кинжал вверх, словно хотел распустить королевские потроха на лоскуты. Гледа оказалась рядом первой. Она неожиданно легко отшвырнула в сторону зазевавшегося стражника и взметнула меч. Клинок ее матери вошел в горло Сопа как в подгнившую тыкву. На одно мгновение Гледе показалось, что на лице телохранителя Ходы проявился ужас, но он тут же обмяк и завалился на стол. На него сверху тяжело повалился и сам король. И только тогда столбняк, охвативший гостей короля рассеиваться.

— Король мертв, — произнесла склонившаяся над телом Филия.

— Король мертв! — выкрикнул и зарыдал, удерживая на коленях голову отца, Хода.

Глава двадцать восьмая. Хода

«Не ступай в воду — унесет, Не жги дров — сгорят…».

Из поучений Клана Теней

Ходу короновали той же ночью. В суматохе, в ужасе, в отчаянии, в злобе перевернули всю крепость, но сыскали лишь одного трясущегося парня в монашеском балахоне, который от страха спрятался под столом тут же, в трапезной. Им оказался Вай, именно так окликнул его седобородый берканец Торн Бренин. Монах явно не жаждал выступать на скорой церемонии поручителем Храма, но выбора у него не было, к тому же Торн пару раз встряхнул бедолагу за шиворот, и вскоре Вай уже голосил в главном замковом зале, перелистывая страницы Каменного завета и вознося дрожащим голосом величальные гимны к восшествию на престол. Хода, бледный и едва держащийся на ногах, стоял у замкового алтаря словно тень самого себя. Медленно оглядывался, смотрел на Торна Бренина, на его дочь, которая крепко держала под руку наследного принца, словно боялась, что он упадет, на своих недавних спутников, на бледного, как выбеленная бумага, верзилу с именем Эйк и потерявшего от горя весь лоск Мушома, на окаменевшего Стахета Вичти, на Ло Фенга, на Рит, на Кенди, на судорожно натирающего собственный загривок Стайна, на всех, кто оказался в этот час в трапезной, и кто остался рядом с ним, несмотря на случившееся.

— Властью, данной мне богами и их вестниками, — неуверенно начал заключительную часть последнего гимна Вай, — во исполнение законов престолонаследия и во имя упорядочивания королевской власти объявляю сына почившего короля Трига принца Хо, именуемого также Ходою, королем берканского королевства Йераны!

Тишина обрушилась на освещенный свечами и лампами трапезный зал опакумского замка, только в узкие окна едва-едва доносился стук топоров — фризы, подошедшие к Опакуму, собирали осадные машины. Граф Стахет Вичти шевельнулся, провел дрожащими ладонями по лицу, словно смахивал облепивший его сон, взял с алтаря знак королевской власти, что еще недавно красовался на груди короля Трига, подошел к Ходе и надел ему драгоценную регалию на шею.

— Ваше величество, — склонил он голову и тяжело опустился на одно колено, — я не ваш подданный, но перед лицом смертельной опасности для нашего отечества — союза пяти королевств, я присягаю вам как воеводе и покровителю западных рубежей всей Берканы.

Зашелестели одеяния, зазвенели доспехи и все, кто находился в зале, опустились на одно колено.

— Ло Фенг! — недоуменно прошептала Рит. — Разве эйконцы встают перед кем-то на колени?

— Эйконцы чтут тех, кто готов к смерти, — негромко ответил Ло Фенг. — К тому же я вижу в этом зале несколько десятков человек, преклонивших колени, но ни одного вставшего на них.

— Идемте, — негромко произнес Хода, но его слова разлетелись под сводами зала, словно были сказаны в полный голос. — Идемте к менгиру. Нужно отдать дань уважения погибшим.

И он взял в руку лампу и двинулся через зал к выходу, чтобы проследовать к могиле, приготовленной для Лики, Макта и Шэка. Теперь та же могила должна была принять и короля Трига. Шаги принца, сливаясь с шагами следовавших за ним, гулко разносились по залам и переходам замка, отражались в арках крепостных ходов до тех пор, пока не улетели в ночное звездное небо, и всюду, где бы ни проходила траурная процессия, стояли берканские воины, сжимая в руках лампы, свечи, лучины, клочки пакли, тлеющие огнем, опускаясь на одно колено при виде молодого короля.

Хода остановился у менгира. На стенах и в руках стражи горели факелы, вокруг столов были установлены светильники. На четырех столах лежали завернутые в белую ткань тела короля Трига, Лики Бренин, Макта Бренина, Шэка. Стахет Бренин вышел вперед, наклонился над корзиной с пеплом, зачерпнул полные горсти его и стал посыпать одно за другим предназначенные к погребению тела.

— Тело истлеет, но дух выгорит, — прошептала Рит. — Истлевай и развеивайся. Гори и свети.

— Почему короля и стражника погребают в одной могиле? — спросил Ло Фенг.

— Нет различий между королем и нищим в посмертии, — услышал он голос Хопера над ухом. — Они остаются лишь в памяти, которая стирается так же, как стираются погребенные тела. Так написано в Каменном завете пророка Ананаэла.

— Он подобрал изречения на всякий случай? — поинтересовался Ло Фенг.

— Он старался, — сказал Хопер. — К тому же, у него было много помощников, и это еще не считая пары самых важных и хитрых. Я уж не говорю, что часть его текстов, как я полагаю, просто украдена у других пророков.

— Воровство не могут оправдать даже благие цели, — произнес Ло Фенг.

— Я не знаю его целей, — прошептал Хопер.

— Разве этот пророк все еще жив? — удивился Ло Фенг.

— Жива же мать-основательница твоего клана, — пожал плечами Хопер.

— Пятеро упокоятся у священного камня! — внезапно произнесла стоявшая рядом с Ходой Гледа, и молодой король словно очнулся.

— Стахет Вичти! — нашел он взглядом воеводу замка. — Где тело Сопа?

— Но ваше величество… — растерялся Стахет.

— Он такая же жертва! — отчеканил Хода. — Жертва колдовства! Или кто-то еще в этом сомневается? Быстро! Приготовить моего друга к погребению! Я жду! Эйк! Мушом! Помогите!

— Стайн! — закричал Стахет Вичти. — Не медли!

— Пятеро успокоятся у священного камня… — покачал головой Хопер.

— Что это? — не поняла Рит. — Что за слова?

— Очередное пророчество Аммы, — прошептал Хопер. — Да помогут ей боги прийти в себя.

— Ее уже удалось исцелить? — спросила Рит.

— Да, хотя я не могу в это поверить, — кивнул Хопер. — Книга, которую она же и нашла, неожиданное умение моего старого приятеля Раска и удивительное, необъяснимое мастерство Филии исцелили ее, но она все еще не в себе.

— Адна подчинила ее себе необратимо? — посмотрела в глаза Хоперу Рит.

— Ты ведь из кимров? — чуть тронул усмешкой губы Хопер. — В тебе кровь энсов. Где Кшама?

— Вон он, — кивнула Рит. — Стоит рядом с Шаннет. Там, с той стороны, за ямой все наши.

— Все наши… — повторил Хопер и на мгновение закрыл глаза. — И эти, и те — все люди. Откуда бы они ни прибыли, что бы ни полнило их души. Так и мы… Адна не смогла овладеть Аммой. Но когда ее магия оказалась расплетена, обнаружилось, что Амма вновь назначена.

— Назначена? — сдвинул брови Ло Фенг. — Что это такое?

— Если бы мы говорили о рабах, я бы представил это как клеймо на лбу и цепи на ногах, — ответил Хопер. — У эйконцев, насколько я знаю, это центральный круг с тремя стриксами на груди, который напоминает о змее, родовом знаке клана, и символизирует верность ему, смелость и точность, и одновременно выстраивает треугольник — руну закрытых врат. Знак, что дух воина не может быть покорен, чтобы ни случилось. У таких как Амма — это подобно масти. Это словно невидимый ни для кого цвет. Он меняется. Едва-едва. Его почти невозможно рассмотреть, он неуловим. Я вот его не вижу. Раск — не видит. А Филия — увидела. И я не могу найти этому объяснений.

— Кроме объяснений важны и последствия, — заметил Ло Фенг.

— Да, — кивнул Хопер. — Последствия очевидны. Амма может обратиться в слугу, стать вестником кого-то из высших… соплеменников.

— Она знает об этом? — прошептала Рит.

— Да, и пытается бороться, — ответил Хопер и замолчал, глядя, как возле четырех столов торопливо ставят пятый.

— С кем? — спросила Рит. — С кем бороться? Разве она не должна чувствовать, кто взял над ней власть?

— Должна, — еле слышно произнес Хопер. — Без сомнений. И ты сама знаешь ответ на этот вопрос. С него ты и начала разговор. Это может быть Адна и только Адна. Но кто-то должен управлять и Адной. Лесная ведьма не обратилась бы к своей бывшей тени, если бы не почувствовала удавку, поводок на собственном горле. И вот этого властителя Амма не чувствует. Он неизвестен. И это самое страшное. Хотя, я надеюсь, что его и нет. Думаю, его и в самом деле нет. Есть лишь его ожидание. Выматывающее ожидание. Пугающее Адну и выматывающее Амму. Хотя в бреду она говорила что-то и о воплощении.

— О воплощении кого? — спросила Рит.

— Я не готов к этому разговору, — задумался Хопер. — Я не хочу даже думать об этом. Главное, в Опакуме Амма должна быть в безопасности. Хотя бы до тех пор, пока крепость не пала.

— Это из-за руин часовни? — спросил Ло Фенг. — Она в безопасности из-за руин часовни?

— Руин? — не понял Хопер, который словно вынырнул на поверхность из тяжелых раздумий. — О чем ты говоришь?

— Я тоже почувствовала, — кивнула Рит. — Эта часовня словно оберег на шее Опакума. Не менгир, а кучка камней у его основания. Руины, которые будут засыпаны. Они похожи на книгу. На ту книгу, что ты отдал Филии.

— Сначала ее у меня украли, выдрали четыре страницы, потом вернули, и я отдал ее тому же, кто ее мне вернул, — усмехнулся Хопер. — Я плохой меняла. Не получил никакой выгоды и все потерял. Да, в ней есть какая-то магия, но похожа ли она на магию часовни? Не знаю. Я не столь сведущ. Я обошел много раз весь Терминум, я многое видел, но получается, что упустил главное. До сегодняшнего дня я был уверен, что этот менгир мертв.

— Теперь ты уже так не думаешь? — спросила Рит.

— Теперь я в раздумьях, — ответил Хопер.

— Я не колдун, — подал голос Ло Фенг. — Но он не мертв. Нас учили чувствовать. Определять на поле битвы, когда сражение стихает, кто мертв, кто ранен, кто притворяется мертвым. Это не так сложно. Он не мертв. Он нем. Из-за часовни. Она лишила его голоса. Я хотел бы подержать в руках ту книгу. Может быть, даже прочесть.

— Я скажу Филии, — кивнул Хопер.

— Они все здесь из-за менгира, — вдруг поняла Рит. — Из-за менгира и этой часовни. Фризы, все легионы из-за менгира! Здесь сила менгира оказалась умалена. И это не дает им покоя. Это не война с Берканой. Или пока не война. Это война за этот менгир.

— Не знаю, — скрипнул зубами Хопер. — Менгиры не только исцеляют. Они питают силой жнецов. И служат еще кое-чему, что почти невозможно постичь. Но они словно… оружие. Все зависит от того, в каких руках они окажутся.

— И что же? — скорчила гримасу Рит. — Если они окажутся в плохих руках, им нельзя противостоять?

— Кто-то пытается… — задумался Хопер, поднимая и рассматривая собственную руку, которая уже была чернее ночи вокруг них. — Кажется, кто-то пытается противостоять.

— О ком ты говоришь? — спросила Рит.

— Соп, — коротко бросил Ло Фенг.

Бывшего телохранителя Ходы нес на руках верзила Эйк, и от этого завернутый в белую ткань Соп казался убаюканным младенцем. Мушом и Стайн шли следом. Эйк опустил Сопа на пятое ложе, и Стахет Вичти, который по прежнему стоял среди тел, посыпал пеплом и бывшего телохранителя Ходы.

— Горнее к небу, плотское в плоть, — надрывно запел стоявший за спиной Ходы Вай, молодой король махнул рукой, и из рядов воинов вышли старатели, которые тут же спрыгнули в могилу и стали, передавая из рук в руки, укладывать в нее тела. Прошла еще минута и откуда-то из внутреннего двора замка потянулись воины с мешками земли. Хода повернулся к Гледе, обнял ее и пошел прочь. Стахет Вичти поспешил за ним. Торн Бренин остался недвижим, и огни факелов поблескивали на его плечах, вновь лоснящихся от проступившего гноя.

— Все, — прошептал Хопер. — Я буду присматривать за Гледой. Должен же я хоть что-то выполнить из обещанного? Присматривать и обдумывать предсказание Аммы.

— А мы? — повернулась к Ло Фенгу Рит.

— Мы? — почти не удивился тот и посмотрел на лестницу ведущую на стену. — Мы идем на привратный бастион. Пока наше место там.

— Завтра все начнется? — спросила Рит.

— Думаю, все уже началось, — ответил Ло Фенг.

— Хопер, — неожиданно спросила Рит, — почему Коронзон сделал это?

Хопер, который уже направился к Гледе, остановился, словно стрела, пущенная в спину, пробила его грудь. Он медленно повернулся, посмотрел на кимрку и произнес:

— Полагаю, дело в том, что мерзавец остается мерзавцем, даже обретя великую силу и могущество.

Ранним утром, когда солнце уже окрасило в розовый цвет вершины молочных пиков и в светло-зеленый — верхушки гигантских сосен, лагерь фризов все еще оставался в тени, которую отбрасывал Опакум. Но вскоре, заливая светом холодные дворы крепости, солнце поднялось еще выше, просветило насквозь замковые залы, вполовину сократило тени, и готовящееся к осаде войско предстало во всем великолепии. На расстоянии полета стрелы от главных ворот Опакума стояли пять тяжелых таранов, прикрытых щитами, сколоченными из досок и обтянутыми мокрыми бычьими шкурами. Сразу за ними — высился десяток огромных метательных машин, напоминающих лебедки, которые ставятся над глубокими штольнями. И все пространство вокруг этих устройств и за ними было заполнено воинами. Белели свежеочищенным деревом осадные лестницы, сверкали всеми цветами походные шатры, отражали солнце начищенные доспехи, где-то в отдалении, словно разогреваясь, мерно постукивал походный барабан.

— Требушеты, — запустил пальцы в бороду Дум. — Такая дура запросто метнет камень моим весом на двести-триста шагов. Но тут больше. Не долетит.

— Долетит камень в половину твоего веса, — ответил Ло Фенг. — Кто еще что видит?

— Башен нет, — пожал плечами Руор. — Я сам не видел, но слышал, что когда осаждают крепости, то строят башни на колесах. Подгоняют их к стене и перебираются на бастионы.

— Здесь не подгонишь, — покачала головой Кенди. — Опакум удачно расположен. Крутой склон перед основанием стен. Насколько я слышала, эта крепость никогда не была сдана?

— Кому она будет нужна, если войско пройдет мимо? — поморщилась Шаннет. — Особенно, если Хайборг пал?

— А что там? — спросила Рит. — Ближе к краю леса? Что-то серое! Воины в сером?

— У тебя хорошее зрение, — кивнул, прикладывая к глазу трубу, Ло Фенг. — Это невольники. И их много, очень много.

— Для чего они здесь нужны? — не поняла Рит. — Мы что, тоже могли здесь оказаться?

— Думай, — пожал плечами Ло Фенг.

— А это что? — прищурился Кшама. — Что поблескивает правее? Ближе к скалам?

— Пушки, — ответила Кенди. — Настоящие горданские пушки! Их всего два десятка оставалось на городских стенах, и, кажется, все они здесь!

— С запасом бесценного порошка? — поинтересовался Ло Фенг, вспомнив мушкет Чжан Тао, который он отдал Оркану, и скрипнул зубами от всплывших в памяти тел Фаре и Эфа.

— Ну не соломой же они их будут заряжать! — фыркнула Кенди.

— А пушки-то опаснее требушетов, — поежился Дум. — Не разглядишь, в тебя летит или мимо.

— А ты прям ловок отскакивать от камней? — хмыкнул Руор.

— Пушки куда опаснее даже…. тех же летающих мечей! — огрызнулся Дум.

— Летающие мечи были подарены обезумевшим белым маскам врагом! — воскликнул Кшама.

— О каком враге ты говоришь? — заинтересовался Скур.

— Не знаю, — словно в бессилии поморщился Кшама. — Никто не знает. Те беды, которые обрушивались на мою родину, исходили от врага. Белые маски приходили от врага. Менгиры служили врагу. Жнецы вольно или невольно подчинялись врагу, силой сравнимому с богами. Но кто он и есть ли он сам по себе — мне неизвестно.

— Как это? — не понял Скур.

— Ветер приносит грозовую тучу, которая может молнией поджечь твой дом, — объяснил Кшама. — А если эта туча жжет дом за домом и преследует тебя, не обращая внимания на ветер? Кто это?

— Погань какая-то, — поежился Скур, махнул рукой и пошел по стене.

— А эти пушки созданы нашими предками, — вздохнула Кенди. — Ты-то что молчишь, Рит? Готова сражаться? Или какое колдовство знаешь? Что-нибудь особенное, вроде морока, что тот йеранец запустил?

Рит посмотрела вслед Скуру. Под утро на укреплении появился Стахет Вичти и объявил, что старшиной бастиона становится Торн Бренин. Сейчас Торн Бренин стоял у флагштока, на котором чуть подрагивал от утреннего ветерка флаг Берканы — пять золотых звезд на белом фоне с серебряной перевязью. Стоял за спиной молодого короля Йераны, который еще вчера был обычным воином в его же отряде. И уже за ними выстроились шестеро — худощавый Брет, в котором Рит сразу почувствовала что-то особенное, но пока не разобралась что, испуганный на всю жизнь монах Вай, сутулый трудяга Хельм, спокойный и неторопливый чернокожий ветеран Падаганг, суетливый Скур и непростая красавица Гледа. За ее спиной, присев на оголовок стены, расположился Хопер.

— Что-то с ним не так, — заметила Рит. — Странный он, этот Хопер. Чем-то он мне напомнил…

— Оркана, — подсказал Ло Фенг. — И Амму. А Брет напоминает мне Эфа. И Филия, кстати, тоже. Да и в Скуре есть что-то похожее.

— Ты видишь людей насквозь? — удивилась Рит.

— Людей ли… — посмотрел на Рит Ло Фенг. — Я о другом думаю… Ведь кто-то собрал здесь и нас, и их тоже… Хотя Брет уж точно человек… А вот тот кардинал, что обнимал Сопа…

— Похож на Моркета, — стиснула зубы Рит. — И на Адну! И на Накому!

— Что с тобой? — спросил Ло Фенг.

— О чем ты? — не поняла Рит.

— Ты трешь лоб, не замечая этого, — объяснил Ло Фенг. — Натерла до красноты. Вот я и спрашиваю, что с тобой?

— Саднит, — призналась Рит. — Честно говоря, я давно чувствовала что-то, но вот тогда у менгира меня что-то будто обожгло. Я знаю, что на лбу ничего нет. Но всякий раз, когда протягиваю руку, боюсь нащупать клеймо.

— Какое клеймо? — спросил Ло Фенг.

— То самое, что жнец начертил в Водане на животе отца Алуса, — прошептала Рит. — И я думаю, что у Филии что-то похожее. Надо бы взглянуть на нее. Посмотри, Гледа тоже то и дело трет лоб. Она тоже прикасалась к менгиру?

— Не отходи от меня, — сказал Ло Фенг, вновь прикладывая к глазу трубу. — Но сейчас подойди к Торну. Попроси разрешения обратиться к королю и передай ему, что мы должны охранять его на переговорах.

— На каких переговорах? — не поняла Рит.

— Наши старые знакомые сейчас двинутся к воротам с белыми полотнищами на древках, — произнес Ло Фенг. — Во всяком случае я вижу графа Пелко Сотури и барона Стима. Не думаю, что они старшие в этом войске, но в жертву решили принести именно их.

— В жертву? — не поняла Рит.

— Делай, что я сказал, — посмотрел в глаза девчонке Ло Фенг. — Думаю, что барона Стима лучше пленить, он честный вояка. А вот Пелко Сотури… Кажется, у тебя на него зуб?

— Но… как? — не поняла Рит.

— Они нападут на нас, — ответил Ло Фенг. — И их всего тринадцать человек… Так что мы справимся.

— Зачем? — все еще стояла рядом с эйконцем Рит.

— Это жертва, — произнес Ло Фенг. — Может быть, заодно и разведка. Магия может многое, но не все. Для того, чтобы эти фризы сражались как сражаются настоящие воины, нужна ненависть. Жертва ей послужит. Такие истории случались в прошлом, поэтому мы должны быть готовы. Это как в Водане. Я не знал, появится ли жнец, но был готов встретить его в любой день.

— Но как они ее добьются? — наморщила лоб Рит. — Как они добьются жертвы? Мы ведь не будем их убивать… просто так?

— Я не король, Рит, — вздохнул Ло Фенг. — И никогда не хотел им быть. Давай думать о том, чтобы король не пострадал. А смертельная схватка из «просто так» делается одним движением меча. Но помни главное, у нас нет цели убить Пелко Сотури. Хода должен остаться живым. Чтобы ни случилось.

Хода внял просьбе Ло Фенга. Оставив на бастионе Торна Бренина, он отправился в тот самый зал, где прошлым вечером был убит его отец. Даже пятно крови на каменных плитах не успело поблекнуть. Разве только столы были убраны, да обновлены флаги за спинкой деревянного кресла, назначенного служить троном — рядом с флагом Берканы висел не только флаг дома Вичти с изображением гор, золотого руна и двух скрещенных мечей, но и чуть выше последнего флаг королевского дома Йераны, — золотой лев на белом фоне. Король Хода, Стахет Вичти, отряд Ло Фенга и еще с пару десятков стражников замерли в ожидании. Хода опустился в кресло, Стахет Вичти, потирая больные колени, сел на лавку рядом, Ло Фенг вместе с Рит встали парой ступеней ниже трона. Отряд Ло Фенга замер за его спиной и чуть в стороне.

— Пелко Сотури! — с ненавистью прошипела Рит, едва высокие двери распахнулись, и послы фризов вошли в зал.

Их было тринадцать, и Пелко Сотури ковылял в первом ряду. Барон Стим шел чуть сзади, за ним, к удивлению Рит, показался закутанный в черное одеяние фризских монахов низкорослый палач Мел, спасшийся бегством на окраине Вандилского леса, а уже следом выстроились десять храмовых воинов с прикрытыми до глаз лицами.

— Не могу понять, — прошелестела Рит. — Трое как будто…

— Я чувствую, — прошептал Ло Фенг, но не двинулся с места.

Рит оглянулась. За спиной Ходы замерли Эйк и Мушом. Двадцать йеранских гвардейцев держались за рукояти мечей. Где-то должны были еще и прятаться лучники. Да и Шаннет, Кшама, Кенди, Руор и Дум были готовы ко всему. И явно не хватало Аммы, потому что среди тринадцати послов трое были не вполне людьми.

— Кто тут король? Этот мальчишка? — шагнул вперед Пелко Сотури, который говорил и двигался так, словно был пьян или некто невидимый подергивал его за прихваченные к рукам, ногам и языку нити. Граф бросил перед собой белое полотнище, привязанное к неошкуренной палке и склонился в шутовском поклоне. — Могли бы посадить на трон и служанку какую-нибудь. Вот, я вижу беглую рабыню в охране, она бы подошла. Здесь ее тоже имеют, как хотят и бьют все, кому не лень? Не заразиться бы поганой болезнью. Или эйконца, который предал и продал своего нанимателя. Достойная охрана для коронованного недумка-недоросля. Впрочем, плевать.

Рит окаменела от ненависти.

— Ладно, кажется, я погорячился, — расплывшись в улыбке, продолжил Пелко Сотури. — Я шел сюда, чтобы сказать какие-нибудь мудрые слова, но передумал. Из-за всего, что увидел. Из-за того, что твои ополченцы, юный король, возомнили себя воинами. Из-за того, что ворота не открыты настежь. Из-за того, что прислуживают тебе, юный король, беглые рабы и предатели-эйконцы. Из-за того, что ты сам, король, не стоишь и смены моего грязного белья.

— Он говорит не сам, — прошипела Рит. — Ло Фенг! Посмотри на его глаза, сейчас они выпрыгнут из орбит!

— Но кое-что все же порадовало мое сердце, — продолжал Пелко Сотури. — Я хотел подарить тебе белый флаг, чтобы тебе было чем помахать славному фризскому войску с привратного бастиона над распахнутыми воротами, но обнаружил, что у тебя в крепости уже полно белых флагов! Достаточно смыть с любого из них каракули — того же льва, пять звезд или эту желтую овчину, и он сгодится для сдачи в плен. Удобно, не правда ли? Даже предусмотрительно!

— Кто ты и что тебе нужно? — холодно спросил Хода, словно он и не выслушал только что череду оскорблений от обнаглевшего фриза.

— Что-что? — расхохотался Пелко Сотури, обернулся к покрасневшему от напряжения барону Стиму и сделал шаг вперед. — Как ты смеешь обращаться ко мне без поклона? Как ты смеешь сидеть рядом со мной? Я брат герцога Гордина — граф Пелко Сотури! Я подданный великой Фризы, и ты сейчас должен ползти по этому каменному полу, облизывая его, чтобы попросить у меня прощения за нерадушный прием! А потом открыть настежь ворота и со спущенными портами…

Хода качнулся вперед и брошенный им нож вошел в гортань графа, как входит палец торговца в гнилую репу на позднем осеннем рынке. И в то же мгновение Рит разглядела мерцание среди храмовых воинов и двое из них вместе с коротышкой палачом обратились в мглистые вихри и рассеялись. А оставшиеся выдернули из ножен мечи.

— Моркет! — прошептала, выхватывая меч, Рит. — Среди них был Моркет! И Накома! Но кто скрывался под личиной Мела? Неужели Адна?

— Кто бы ни был, — бросил, спускаясь со ступеней, Ло Фенг. — У них здесь нет силы.

Бой, которым закончилась аудиенция у короля Ходы, завершился стремительно. Ло Фенг все еще был воином покоя, хотя уже и не тем, который вместе с собратьями разметал храмовых воинов в Водане перед схваткой со жнецом. Но он не стал слабее или медленнее, скорее, наоборот, теперь уже он не просто был погружен в покой, а парил над ним, угадывая движения врага и опережая их на долгие, бесконечно долгие мгновения. И все-таки они оказались умелыми и быстрыми. И если Шаннет и Кенди обошлись без ран, то Кшаме, Руору и Думу пришлось перевязывать глубокие царапины. И ни один из них не посетовал на неудачу. В то же время ни Эйк, ни Мушом, ни один из йеранских гвардейцев даже не успели вступить в схватку. Барон Стим, лишившийся чувств от удара рукоятью меча по лбу, лежал на полу, и Рит скручивала ему руки за спиной.

— Демон раздери! — прошипела она. — Я сама рассчитывала прикончить Пелко Сотури!

— Ты могла прикончить только куклу, — ответил Ло Фенг. — Он не владел собой.

— Только так! — с ненавистью скрипнул зубами Хода. — Ты восхитил меня, эйконец! Даже Торн Бренин уступит тебе в мастерстве!

— Не думаю, что мне придется сражаться против Торна Бренина, король, — склонил голову Ло Фенг.

— Я потрясен! — признался Эйк, запихивая меч в ножны. — Вроде не увалень, а даже со ступеней не успел спуститься!

— А ведь эти воины были очень хороши! — покачал головой Мушом.

— Подождите, — поморщился Хода. — Трое! Мне не показалось? Трое исчезли! Что это было?

— Думаю, что это были жнецы, — проговорил Ло Фенг. — Во всяком случае, двоих нам удалось узнать. Или, точнее, почувствовать их присутствие. Скорее всего, это были лишь их тени.

— Но почему… — не понял Хода. — Почему они… не явили себя? Отец говорил, что в Хайборге жнец тоже поначалу казался обычным человеком, а потом явил себя, и крепость пала!

— Менгир, — подала голос Рит. — Ваше величество, менгир и что-то возле него не дает силы жнецам. Поэтому осада. И поэтому эта крепость словно кость в горле у жнецов и у всей Фризы.

— Она там и останется! — поднялся с кресла Хода.

— Ваше величество! Ваше величество! — вбежал в зал, кланяясь на ходу, Стайн и замер, увидев кровь и поверженные тела. — Ваше величество… Воинства геллов и вандилов подошли к Опакуму с юга и востока. Мы окружены. И фризы начали осаду.

Стайн замолчал, и Рит услышала отдаленное гудение труб, бой барабанов и глухие удары.

— Требушеты, — прошептал Дум. — Ну хоть пока не пушки. А что с графом?

— С графом? — не понял Хода и повернулся к Стахету Вичти. Тот сидел, согнувшись и удерживая пронзившую ему грудь стрелу.

— У храмовников не было самострела! — крикнул Эйк, прикрывая собой Ходу.

— Филию! Филию зовите! — бросилась к Стахету Рит. — И Скура! И Раска!

— Гледу, — прохрипел, сглатывая кровь, Стахет. — И Торна Бренина. Замени его на бастионе, Ло Фенг.

Глава двадцать девятая. Филия

«Ветер не разрушает жилища, жилища разрушаются от ветра…».

Пророк Ананаэл «Каменный завет»

Сначала в первых рядах фризов сверкнули диковинные клинки и забелели маски энсов. Затем загремели барабаны. Скрытые тяжелой массой людей, лошадей, оружия и шатров они зазвучали приглушенно, словно укутанные войлоком, и напоминали скорее тихий грохот перебранного гороха, который опрокидывают из корыта в кадушку. Но их звук становился все громче и постепенно стал накатывать подобно морскому прибою, который поздней осенью неизменно беснуется на скалах западнее Оды.

Гледа помнила этот звук, но здесь моря не было. Сияло весеннее, почти летнее солнце, расцвечивая кроны огромных сосен, и его отблеск на снежных пиках слепил глаза. И ветер, прилетающий со стороны вечных ледников, овевал разгоряченное лицо холодом не так, как это делал морской ветер. Он не был соленым. Он был точно таким же, каким казался ей еще на стенах Альбиуса, под которыми ни тогда, когда по ним ходила Гледа, ни теперь не было фризского войска. Да и что стены Альбиуса против бастионов Опакума? Любой из приготовленных для штурма крепости таранов прошел бы сквозь стену Альбиуса, не заметив ее. И сотни, тысячи воинов, которые в тревожном ожидании замерли на стенах Опакума, не спасли бы Альбиус, оказавшись они там. Хотя, чем она забивает себе голову? Альбиус далеко за спиной, а она здесь. И как бы ни пошло дело в Опакуме, в Альбиус ей уже не попасть. Раск примчался прямо по стене и сообщил, что крепость осаждена со всех сторон. Орды геллов и вандилов подошли к ней с юга и востока, не побоялись Пепельной пустоши. Значит, все свершится здесь.

— Я не вижу пленников, — нахмурилась Гледа. — Вчера говорили, что за шатрами, ближе к лесу стояли пленники. Тысячи пленников. Кажется, их теперь нет. Куда они делись?

— Подожди, — прищурился Скур. — Я никогда не жаловался на зрение…. Там вроде какие-то кучи… И их перетаскивают… Их перетаскивают куда-то. Неужели трупы…

— Их всех перебили? — побледнела Гледа. — Тысячи людей перебили? За ночь? А что там чуть дальше? Что за решетки сколочены из бревен? Тоже осадные машины?

— Вспомни, — дрожащим голосом попросил побледневший, кажется, еще с того мига, как Соп убил короля Трига, Брет. — Вспомни, что мы увидели у альбиусского менгира.

— Они собирали кровь, — вымолвила омертвелыми губами Гледа. — Они собирали кровь и лили ее на менгир. Но ведь не кровь тысяч человек? Да и менгир здесь мертвый. Зачем это? Почему? И менгир здесь, а они там…

— Чаны, — пробормотал Брет. — Огромные чаны стоят за грудами тел. И храмовники суетятся возле них. Что они делают?

— Наполняют кровью меха, — мрачно проговорил Скур.

— Зачем? — посмотрела на колдуна Гледа.

— Не пытайся понять людоеда, — ответил Скур. — Если он даже и листает какую-то книгу, вряд ли это Каменный завет. Скорее, трактат о приготовлении человечины.

— Сколько мы продержимся? — спросил Брет. — Я слышал, что некоторые крепости обороняются долгие месяцы.

— Зачем тебе долгие месяцы? — прищурился Скур. — Жениться успеешь, а детей завести — нет. Да и на ком тут жениться?

— Не на ком, — кивнула Гледа. — Это я так, на всякий случай.

— Они постараются взять крепость быстро, — сказал Падаганг. — Когда фризы осаждали Бальд[233], они не торопились собирать тараны, не смазывали оси на телегах под ними, не ладили кожаные щиты для обслуги. Они два месяца забрасывали город камнями, гнилыми трупами и дерьмом. Ждали, когда горожане или задохнутся от вони, или сожрут друг друга от голода.

— Что ж, — нехорошо засмеялся Скур. — Если они будут метать в Опакум трупы только что убитых бедолаг, надо их относить в подвалы и класть на лед. Будет чем перекусить через пару месяцев. Свежатинка!

— Ну и шутки у тебя, — поморщился Брет.

— Все поначалу кажется шуткой, — процедил сквозь зубы Скур. — Посмотрим, что вы запоете через пару месяцев.

— Нет, осада Опакума не будет долгой, — покачал головой Падаганг.

— Значит, помрем не от жатвы, а в бою, — потер загривок Хельм. — По мне так куда лучше. Главное, побольше фризов утащить за собой в могилу. Что скажешь, монах?

Гледа обернулась. За ее спиной стоял Хопер, скрестив руки на груди, а у его ног сидел Вай и, перебирая в руках четки и зажмурившись, бормотал какие-то гимны.

— Отстань от него, — махнул рукой Скур. — Пусть гундосит, сколько влезет. Можешь мне не верить, но от него немало пользы. Всякий раз, как он начинает бормотать эту чушь от пророка Ананаэла, мне словно легче становится.

— Почему ты называешь это чушью? — нахмурился Хельм. — Священные тексты проверены временем. Вот я не слишком набожный, а все равно проникаюсь почтением.

— Ерунда, — проговорил Хопер. — Я насчет святости. Да и остальное ерунда. Уж поверь мне без объяснений. Или почитай еще более древние книги. Переписать написанное до него, выкинуть все, вызывающее вопросы, да добавить пару сотен подобранных где-то умствований… Ананаэл на это мастак.

— Ты так говоришь, как будто он все еще продолжает работать над Каменным заветом, — усмехнулся Хельм.

— Да и он и не работал над ним, — пожал плечами Хопер. — Вот, одно время даже Раск писал его. Ананаэл только правил. Прибежит еще раз, спроси об этом у Раска сам.

— Ты ведь шутишь? — поднял брови Хельм.

— Конечно шучу, — согласился Хопер и скрестил пальцы, половина из которых казались вырезанными из угля. — Не бери в голову.

— Ага, — засмеялся Хельм. — Такое бывало. Вот, помню, шли мы под парусом к Южным островам. И когда уже подходили, и разглядели врага, некоторых тоже на шуточки пробило. Ну и ладно. Все не на понос. И все же хотелось бы мне знать, где берканское войско? Где сотни тысяч отличных воинов? Ведь никогда еще Фриза не переходила Манназ! Никогда!

— Все случается порой в первый раз, — послышался голос Торна Бренина, который, словно прогуливаясь по стене, подходил к оставленному им отряду. — И войску нет нужды гибнуть за Опакум. Тем более, что до Манназа отсюда не один день пути. Войско даст бой тогда и там, когда и где сочтет нужным. Здесь мы должны рассчитывать только на себя. И бастион готов к осаде. Думаю, месяц-то мы уж точно продержимся. А за месяц можно положить и больше трех легионов.

— А пушки? — с подозрением прищурился Хельм.

— А пушки? — повернулась к отцу Гледа и вдруг заметила, что он яростно скребет ногтями скулы. — Что с тобой?

— Все хорошо! — зло ответил Торн и вдруг, словно одернул самого себя, глубоко вздохнул. — Прости. Зубы болят. Вот ведь напасть, обычно во время военного похода всякая болезнь побоку, разве только послабление живота у новичков, да тошнота, если поход морской, а тут зубы. Зубы, плечи, спина. Пошел в разнос. Шучу, дочка. Все хорошо, Гледа. Ровно настолько, насколько может быть хорошо. Разве только твоя мать и твой брат похоронены во дворе поганой крепости, которую нам приходится оборонять неизвестно для чего!

— Известно для чего, — твердо сказала Гледа.

— Ну хоть кому-то известно, — скривился Торн.

— Так я не понял насчет пушек? — осторожно подал голос Хельм.

— Судя по всему, запас ядер у них небольшой, — ответил Торн. — Ло Фенг еще вчера рассматривал их позицию через свою трубу. Значит, и порошка для зарядов — тоже. Все остальное нам знакомо. И не тряситесь попусту. Никогда осада не начинается, пока переговорщики в крепости. Вот выйдут, уберутся на безопасное расстояние, тогда…

Именно на этих словах Торна к бою барабанов вдруг добавился вой труб, и войско Фризы дрогнуло. Двинулись вперед тараны, зашевелились, поползли живые змеи пехоты, укрытые сверху щитами и свежесколоченными лестницами, заскрипели требушеты и освободились от запасенных зарядов, метнув в синее небо над Опакумом тяжелые камни.

— Берегись! — крикнул Торн, и вслед за этим страшный грохот потряс укрепление. Отправленные в воздух камни перелетели через стену крепости и большей частью ударились о замковые бастионы, осыпая собравшихся внизу воинов осколками. Крики раненых и покалеченных раздались над крепостным двором.

— В укрытие всем! — разнеслись над крепостью крики старшин.

— Не понял, — вытаращил глаза Хельм. — Это как же? Штурм начался? А переговорщики?

— Думаю, что их уже нет, — процедил сквозь стиснутые зубы Торн. — Не спускать глаз с машин. Кажется, пока они так и будут крушить замок, а не внешнюю стену. Что скажешь, Хопер?

— Я все еще пытаюсь понять их план, — расцепил бледные губы Хопер.

— Разве он еще не ясен? — в гневе обернулась Гледа.

— Не вполне, — ответил Хопер, растирая плечо черной кистью.

— Торн! Гледа! — заорал выскочивший на стену Стайн, когда требушеты забросили в бастионы замка третью порцию камней. — Быстро в трапезную! Стахет Вичти умирает! Зовет вас! Ло Фенг сменит тебя пока! Вот он! Уже здесь!

Торн обменялся с эйконцем взглядами.

— Не иди один, — бросил тот, подходя к краю стены.

— Гледа… — обернулся Торн. — Брет, Скур, Хельм, Падаганг, Вай — за мной.

— И опять забыл обо мне, — заметил Хопер. — А случись что с Гледой, спросит, где ты был?

Крепость еще не пропахла дымом, кровью и смертью, но пыль уже стояла в воздухе, и крики звучали в ушах, и грохот раздавался где-то над самой головой. Теми же коридорами, которыми ночью они же шли к месту погребения, Гледа спешила за отцом в обратную сторону. Трапезный зал был залит кровью, от запаха которой кружилась голова. Окинув взглядом трупы фризов, разглядев Ходу, который размахивал руками в окружении стражников и едва ли не в объятиях верзилы Эйка, Гледа бросилась к деду, который лежал на скамье. Рядом с ним уже были Рит и Филия. Тут же сидел, раскачиваясь и обхватив голову руками, Тенер.

— Воевода уже почти мертв, — прошептала побледневшая Филия, встретившись взглядом с Гледой. — Ничего сделать нельзя. С самого начала ничего сделать было нельзя. Я не знаю, почему он еще дышит. Лишь Рит удерживает его. Всеми силами. Даже я не смогла бы этого сделать.

Рит подняла изможденное лицо, и тут только Гледа разглядела, что она зажимает, пропустив между пальцев короткую и такую знакомую стрелу, рану на груди Стахета Вичти.

— В сердце… — обреченно прошептала Гледа.

— В сердце! — заплакал Тенер.

«Да», — опустила веки Рит.

— Да, — прошептал наклонившийся над воеводой Хопер. — Он почти мертв.

— Как это произошло? — спросил Торн, оглядываясь и как будто цепенея от ненависти. — Как это случилось? Шэк был убит такой же стрелой! Это же…

— Успокойся, Торн Бренин! — повысил голос Хода. — Стража уже обыскивает каждый угол в замке! Успокойся…

— Ваше величество, — прогудел Эйк. — Нужно уходить отсюда.

— Прощайтесь, — процедил сквозь зубы Хода. — Прощайтесь со Стахетом Вичти. Его имя не будет забыто. И я жду вас на стенах Опакума. Мы должны сражаться.

Король Хода так и пошел, прикрытый со всех сторон стражниками. Еще двое стражников потащили вслед за ним связанного вельможу из числа переговорщиков.

— Троих не хватает, — проговорил Торн. — Один пленен, девять убиты. Где еще трое? Тринадцать переговорщиков вошли в крепость!

— Трое исчезли, — выдохнула Рит. — Это были тени жнецов.

— Опакум все еще чистое место, — посмотрела на Торна Филия. — Они смогли заявиться сюда соглядатаями. На большее их не хватило.

— Торн, — раздался слабый голос Стахета.

— Я здесь, — опустился на колени Торн.

— Прости меня.

Стахет Вичти открыл глаза, но вряд ли что-то видел.

— Мне не за что прощать тебя, Стахет.

— Прости за то, что досадовал о выборе дочери, — вымолвил Стахет и добавил. — Ее выбор был лучшим из возможных. И из невозможных. Гледа?

— Я здесь, дед, — наклонилась, прижалась щекой к его лбу Гледа.

— Ты так похожа на свою мать… — выдохнул Стахет и на излете выдоха, прежде, чем умереть, добавил. — Живи. И будь осторожнее. Все будьте осторожнее. Тайные покои левее главного входа. Бран…

Стахет Вичти умер. А в следующее мгновение Хопер вдруг изогнулся, прыгнул, словно был зверем, и рухнул у ног Гледы. В одной руке он держал стрелу, предназначенную для Торна, а в другой, черной, сжимал стрелу, пронзившую ему грудь. Стрелу, пущенную в Гледу. У входа в зал, возле распахнутых дверей тайных покоев стоял Бран Вичти в окружении трех десятков стражников, и Андра и Фошта, прицепив к поясам уже ненужные самострелы, тянули из ножен мечи.

— Хопер! — метнулась к книжнику Филия.

— Ничего, — прохрипел он, сглатывая кровь. — Мне не привыкать. Сердце не задето, а остальное… Заживет как на собаке…

— Вряд ли заживет, — усмехнулся Бран Вичти, с гримасой наступая в лужу крови. — Вы что, не убираете тут, что ли? Кстати, а я ведь поначалу не поверил своим девочкам, что кто-то точно так же уберег от их стрел твоих выродков, Торн, и вот, пожалуйста. Бывает же такое… Второй раз и опять не повезло… Впрочем, плевать. Как бы ни был ты хорош, Торн Бренин, с мечом, три десятка лучших наемников да еще две воспитанницы Обители смиренных тебе не по зубам. У тебя жалкая кучка доходяг и две бабы… Ну, считая Гледу, три, пусть даже она не баба и уже не успеет… Или уже? Долгое путешествие с кучей голодных до девичьей плоти молодцов, один из которых принц? Наверное, уже представляла себя с йеранской короной на глупой головке?

— Заткнись, — побледнела Гледа.

— Это я, что ли, доходяга? — выпрямился Хельм.

— Ой… — притворно испугался Бран. — Я ж теперь спать не буду! Только великанов берешь в свое войско, Торн?

— Отца убил за что? — спросил Торн.

— Отжил свое, — поскучнел Бран. — Втемяшил себе в голову, что твои выродки продлят его род. И где же они? Где Макт, Торн Бренин? Не уберег? Ты ничего не убережешь. Ничего и никого. Сдохнешь сам и всех утянешь за собой в могилу. Вон, даже старый слуга загибается от горя! Конец твоей службе, Тенер! Зажился ты на этом свете! Кстати, где твоя дочь, Тенер? Где Квина? Сладкой она была в девичестве, помню… Плакала, а все одно, отдавалась. Не удивлюсь, если Торн Бренин прикончил ее…

— Не твое дело, Бран! — крикнула Гледа.

— А вы? — окликнул девиц Торн. — Чем он вас купил? Андра? Фошта? Откройте секрет!

— Уймись, Торн, — хмыкнул Бран. — Просто ты не все знаешь про долг. Про священную покорность. Про преданность. Не различаешь благодетель и клятву. У них нет и не было выбора. Надо иногда заглядывать в глаза своим спутникам. Это ты способен ради своих выродков плюнуть на отчизну, на собственного короля, на присягу, а настоящие воины, те, на ком держатся королевства, те, у кого есть честь, — те отдают собственной службе себя без остатка! Тут недавно был эйконец, вот у него бы стоило спросить про долг. Хотя, он, как я понял, далеко не образец в этом смысле. А вот мои девочки верны мне той верностью, о которой ты не можешь и мечтать!

— И за которую ты заплатил их обители, — кивнул Торн. — Наверное, сильно потратился? Неужели заложил поместье, которое тебе уже не принадлежит? Да, глупо как-то, нанять убийц, которые должны убить кого-то, чтобы ты смог расплатиться за их найм. Я ничего не путаю? Не вижу в этой сделке навара.

— Прикуси язык, Торн, — оскалился Бран. — Вспомни о чести хотя бы перед смертью.

— Конечно, — медленно пошел вперед Торн. — Только ты можешь говорить о чести. Ты ведь затеял все это не ради собственных поместий, которые твой отец отписал моим детям, а ради короля и славы королевства Одалы. И отца своего убил во имя короля и Одалы. И гарнизонную казну из Урсуса уволок во имя короля и Одалы. И собственную сестру пытался изнасиловать в детстве во имя короля и Одалы. Думаю, и насиловал до тех пор, пока она не перебила тебе твою ненасытную честь. Вот только девки тебе служат, скорее всего, за вольную, которую ты где-то прячешь. Ну ведь не за твою же немощь? И я им сочувствую, потому что они сдохнут, защищая ничтожество.

— Ты этого не увидишь! — зарычал Бран. — Воины! Все, все что вы найдете на их телах — ваше! И если бабы, что суетятся за спиной этого одалского простолюдина, выживут, вы сможете насладиться ими, включая мою сочную племянницу. И не бойтесь ничего. Война все спишет! Впере…

Стрела, пронзив Брану Вичти гортань, заставила его захлебнуться. Секунду еще он хрипел, скользя толстыми, усыпанными перстнями пальцами по ее древку, пока не повалился на спину и не забился в судорогах.

Торн сплюнул от досады и обернулся. Пошатываясь от усталости, Рит медленно опускала лук.

— Вот и все, — заставил Торна вновь обернуться голос Фошты.

— Служба окончена, — скривила губы Андра.

— Все к тому шло, и вольная нам не нужна, — кивнула Фошта, и девицы метнулись к выходу.

— А вы? — поднял меч Торн. — Удовольствуетесь тем, что найдете на теле вашего хозяина или захотите выпачкать руки в крови десяти человек, трое из которых женщины, а один — раненый старик?

— Это я-то старик? — прохрипел Хопер.

— Я бы на их месте не отказался, — ухмыльнулся Хельм, вставая рядом с Торном. — И женщины милы, может и вовсе девицы, да и от монет у нас кошели лопаются. Да и война все спишет. Порубить всех да и вновь отсидеться в потайных покоях. Как тут устоять?

Последние слова Хельм прокричал, потому что, уверившись в собственном превосходстве, оставшиеся без хозяина воины ринулись на, как им показалось, легкую добычу. Сомкнулись со скрежетом клинки, и пошла кровавая карусель, в которой смерть наступала раньше испуга. В которой всякий раненый истекал кровью, стоя на ногах, терял сознание в падении и бился всем телом о залитые кровью плиты уже мертвяком. За последний месяц спутники Торна и в самом деле многому научились. И они побеждали, потому что не пытались сохранить собственный жизни. Они убивали. И даже стрелы Рит, которая странствовала не с ним, находили свои цели в образовавшейся кутерьме безошибочно. Только Хельму не повезло. Все-таки, эти тридцать наемников, которые залили своей кровью пол трапезной едва ли не до ее стен, были и в самом деле неплохими воинами.

— Прости, — прохрипел Хельм, зажимая горло ладонью, из-под которой булькала кровь. — Хотел… чтобы никто не ушел…

— Прости ты меня, Хельм, — закрыл глаза воину Торн. — Я рад, что ты был со мной. Кто-то еще ранен?

— Вроде только я, — прохрипел Хопер, рядом с которым хлопотала Филия.

— Брет, Падаганг, — позвал Торн. — Помогите. Надо уложить тела Стахета Вичти и Хельма в стороне. Подальше от этой падали. И накрыть их знаменами. Не думаю, что мы сможем похоронить их в ближайшее время.

Гледа, пошатываясь от запаха крови, посмотрела еще раз на тело своего деда и шагнула к Хоперу. Филия уже успела вместе с Рит снять с него котто и рубаху и вырезать стрелу. Тело Хопера оказалось покрыто шрамами, словно стрелы уже не раз протыкали его. Но страшным было не это. Вся его рука вплоть до плеча и почти вся грудь были черны так же, как была черна ладонь, и языки, щупальца черноты сплетались и сгущались вокруг круга, вычерченного по живому. Круга, включающего в себя треугольник, линии которого вспухли как от глубокого ожога, отслаиваясь багровыми хлопьями и исходя сукровицей.

— Что здесь, — прошептала Рит, хватаясь одной рукой за собственную грудь, а другой показывая на углы выжженного знака, которые словно были прибиты инеем.

— Не знаю, — прошептал Хопер, покосившись на окаменевшую Филию. — Но не то, что в твоей груди.

— А эта чернота? — сглотнула Гледа.

— Боль, — ответил Хопер и закашлялся, сплевывая кровь. — Больно говорить. Тебя пугают мои раны? У меня это не в первый раз. Видишь сколько отметин? Тыкали уже в меня стрелами, тыкали. Давно, правда. Очень давно. А чернота… Даже не знаю, может быть, я превращаюсь в вандила? Да смеюсь, я, Падаганг… Кстати, ты мне так и не рассказал, что за девицу видел в Альбиусе?

— Просто красивую девушку, — откликнулся Падаганг. — Самую красивую, да простит меня Гледа, Рит и Филия. Я ничего про нее не знаю, только то, что она другая. Не как все.

— Я тоже ее видела, — прошептала Гледа.

— А твой цвет плохой, Хопер, — продолжил Падаганг. — В нем много боли.

— Да уж, — кивнул Хопер. — Чернота — это магия. Хитрая и вредная. Вот, Филия должна об этом что-то знать. Так что, не бери, Гледа, с меня пример, не суйся туда, где можешь так выпачкаться…

— Есть легенда, — произнесла Рит, — что семьсот два года назад, когда Беркана вышла против Фризы на битву у Тройного менгира, ее спасли полудемоны. Ну, не совсем люди. Курро, беглецы. Их было тринадцать. Они сражались в рядах Берканы как обычные воины, хотя и были куда более умелы, чем даже нынешние эйконцы. Нет, Беркана не могла победить, потому как против нее выступило огромное и лучшее войско, в первых рядах которого стояли энсы, но Беркана держалась. И тогда впервые на стороне Фризы появились жнецы. Все пять. И когда они ступили на поле битвы, стали падать с ног все, даже воины Фризы, потому как могущество жнецов многократно превышало человеческую силу и подавляло ее. Говорят, что тогда конец всего мира, конец сущего постучался в двери. Устояли только эти тринадцать. И им был голос. Для того, чтобы отринуть беду, нужно пожертвовать собой. И они достали зачарованное оружие, которое собирались использовать против жнецов, и убили себя. И жнецы вынуждены были отступить, потому что нет ничего сильнее собственной жертвы.

— Сказки, — прохрипел Хопер. — Особенно насчет голоса. Кто его мог услышать? А если кто и услышал? То кто мог рассказать о нем?

— Один из этих полудемонов не смог покончить с собой, потому что стрела пробила его руку с зачарованным ножом и пришпилила ее к груди, — показала на старый шрам на груди Хопера Рит. — И еще две стрелы лишили его сознания. Вот и вот.

Тонкий палец коснулся и других шрамов.

— Даже так? — удивился Хопер, посмотрев на Торна, который покачивался с ноги на ногу, словно опьянел от запаха крови. — Сколько раз слышал этот рассказ, но никогда не слышал главного — кто же все-таки мог выпустить эти стрелы, если все попадали с ног? Не сходится сказка, не сходится.

— Значит, их выпустил один из жнецов, — сказала Филия.

— Это были обычные стрелы, — не согласился Хопер. — Не стрелы жнеца!

— Стрелы жнеца убили бы тебя, — предположила Филия. — Ну или не тебя, а того, в кого они попали семьсот два года назад. На том поле боя было полно обычных стрел.

— Для чего убивать или ранить одного из тринадцати? — спросил Хопер. — Да и кто мог знать…

— Тот, кто стрелял, тот знал, — пожала плечами Филия. — Смерть двенадцати умбра едва не оказалась роковой для Терминума. Сила, которая была выплеснута в результате этой жертвы, на сотни лет умалила жнецов. Обитаемая земля была почти разорвана пополам. Большой провал пересек ее. Земля сотрясалась. Множество людей погибло в руинах собственных жилищ. Лишь Долина милости уцелела. Не потому ли она так и названа?

— Не помню, — наморщил лоб, стиснул зубы и с трудом сел Хопер. — Еще скажи, что это было сделано именно для того, чтобы я здесь оказался. Через семьсот два года.

— Так это был ты? — вытаращила глаза Гледа.

— Подожди, — отмахнулся Хопер. — Кто это мог сделать? Кто мог выпустить стрелы в того умбра?

— А ты никогда не задавал себе этого вопроса? — спросила Филия в повисшей тишине.

— Если бы это были стрелы жнеца, не было бы сомнений, — прошептал Хопер. — Но это были обычные стрелы. И я все еще не уверен, что это сделали жнецы или кто-то из них. Они могут заставить своих подручных следовать рядом и служить им. Скорее, это была случайность. Просто… тот умбра стоял крайним.

— И все-таки? — спросила Филия.

— О двоих из пяти жнецов не было ничего слышно сотни лет, — прошептал Хопер. — О Тибибре и Чилдао. Все, что я могу сказать, так это, что они живы. Они могли быть умалены до потери разума. Возможно, они живут обычной жизнью, дивясь собственному долголетии. Они могли скрыться, бродяжничать, да что угодно.

— И у Чилдао главное оружие — лук, — напомнила Филия.

— У Аммы главное оружие — меч, — с трудом поднялся на ноги Хопер и начал натягивать на черные плечи котто. — Но она может из лука попасть тебе в глаз на расстоянии в сто шагов.

— Зачем же попадать мне в глаз? — побледнела Филия.

— Так может это она и была? — спросила Гледа.

— Нет, — мотнул головой Хопер, осторожно усаживаясь в кресло Ходы. — Филия, тебе мать об этом рассказала?

— Нет, — мотнула головой Филия. — Она редко бывала дома. Но все мое детство прошло в окружении манускриптов и древних свитков. Она собирала их по всему Терминуму.

— Это она собрала всех нас здесь? — спросил Торн, прислушиваясь к шуму осады за окнами. — Как свитки…

— Только его, — показала на Хопера Филия. — Думаю, что вас гнали в Опакум жнецы.

— Нас гнали в Опакум жнецы? — поднял брови Торн. — Зачем мы им сдались? И если мы так уж были им нужны, для чего вся эта погань, что стряслась с нами? Что вывернула меня уже наизнанку? Зачем эти смерти?! Почему бы им было не взять меня за шиворот и не бросить к воротам Опакума сразу?

— Так и Хопера нельзя было взять за шиворот и бросить к воротам Опакума сразу, — пожала плечами Филия. — Ты же наставник, Торн. Сила не дается по щелчку пальцев. Чтобы из сопляка получился воин, нужно пролить тысячу мер пота, крови, набить мозоли, может быть, переломать руки и ноги, испытать по-всякому, и тогда, может быть, выйдет кто-нибудь вроде тебя, Торн Бренин.

— Значит, — задумался Торн, — из сопляка получится воин. А что получится из меня? Или из моей дочери?

— Почему ты у меня спрашиваешь? — спросила Филия. — Разве я тебя пригнала в Опакум?

— Но если твоя мать пригнала сюда Хопера, значит она что-то знает о происходящем? — зарычал Торн.

— Что-то знает, — кивнула Филия. — Но я знаю немногое. Ты слышишь? Осада не останавливается. Я слышала, что король призывал вас на стену?

— Помоги одеться, — повернулся к Рит Хопер. — Если, конечно, тебя не пугает моя чернота. Меня-то она приводит в ужас. Если осада будет длиться месяц или даже неделю, король немного подождет. Говори, что знаешь, Филия. Говори, пока есть кому тебя услышать.

— Твоя мать точно не из жнецов? — спросила Рит у Филии, зашнуровывая окровавленное котто на груди Хопера.

— Не знаю, — напрягла скулы Филия. — Я спрашивала у нее, но ни разу не получила ответ. Мой отец Карбаф. Да, я твоя сводная сестра, Брет. И твоя троюродная прабабка, Скур. Карбафа я тоже донимала этим вопросом. Он только смеялся, хотя и искал ее много лет. Ее всегда было очень трудно застать дома. Если бы моя мать была жницей, Карбаф бы к ней и близко не подошел. Если бы он не встретил твою мать, Брет, он бы до сих пор сходил с ума по моей матери.

— Вот паршивец, — засмеялся, закашлялся и сплюнул сгусток крови Хопер. — Наверное, в юности твоя мать была редкой красавицей. Но в чем я согласен, так это в том, что обмануть Карбафа невозможно. И хотя он всегда восхищался моими способностями, но я рядом с ним кое в чем жалкий неуч. К тому же, думаю, твоя мать, Филия, противостояла во Фриге Адне. Будь она жницей, та тоже ее бы узнала. Должна была узнать.

— Ты думаешь, что Адне можно верить? — поднял брови Скур.

— Никому нельзя верить, — пожал плечами и скривился от боли Хопер. — Я долго думал, что меня нельзя обмануть… Коронзон обманул. Филия, что еще говорила тебе мать?

— Почти ничего, — прошептала Филия и потерла ладонью лоб. — Но в одном я убеждена. Все вы, и этот эйконец, и Рит, и ты Гледа, и ты, Торн, — Филия перевела дыхание. — Все вы здесь, потому что вам предначертано быть здесь. И я тоже. И даже тот воин, что погиб только что, был послан сюда провидением. Ты не заметил, Торн, а ведь он спас тебя. Ты ринулся в схватку без оглядки. И именно Хельм сразил того, кто уже готов был нанести тебе смертельный удар. Все предначертано.

— Кем предначертано? — мрачно спросил Торн.

— Судьбой, — прошептала Филия. — Или ты думаешь, что случайно оказался в моем доме? И я случайно укрыла твою дочь? И ты случайно устоял против жнеца в Альбиусе? А ты ли устоял? А не твоя ли дочь? Или ты думаешь, что случайно оказался в пелене много лет назад? И случайно выжил и через какое-то время зачал Гледу?

— Так чего от меня хочет судьба? — спросил Торн.

— Ничего, — покачала головой Филия. — Она только раскидывает кости. Но есть кто-то, кто разглядывает значки на их гранях. Думаю, что жнецы искали тех, кто может устоять перед ними. Как раз для того, чтобы вы оказались здесь. Достойно удивления, что ты, который столько раз ходил по краю смерти, все еще жив. Что твоя дочь жива. Что вот эта девка, — Филия показала на Рит, — избежала смерти, хотя уже была распята на стене!

— Мне просто повезло, — прошипела в ответ Рит.

— О каком везении ты говоришь? — спросила Филия. — Ты же сама сказала мне, что этот Пелко Сотури, который запачкал своей кровью, жиром и дерьмом половину зала, собирался казнить на площади в Водане два десятка человек. Ты уверена, что он не казнил бы всех пригнанных пленников, пока не нашел бы деву, что не падает от присутствия жнеца?

— Почему ты думаешь, что он искал деву? — спросила Гледа.

— Да и какая я тебе дева? — оскалила зубы Рит.

— Да и я тоже, — прошептала и снова потерла свой лоб Филия. — Какая я вам дева.

— Вы все помечены, — прошептал Скур. — Лопни мои глаза, вы все помечены. И ты тоже, Филия. Все трое.

— Ты сейчас о чем? — почти беззвучно произнес Торн.

— У них у всех троих метки на лбу, — замотал головой Скур. — Я не могу понять, что это, но что-то там есть…

— Послушай, — с трудом выпрямился в кресле, оперся руками о колени Хопер. — А кто пригнал сюда тебя, Филия? Жнецы или твоя же мать?

— Я не знаю, — прошептала Филия.

Гледа смотрела на женщину, которая была много старше ее, и думала, что на самом деле перед ней такая же девчонка, как и она сама, и все отличие между ними в том, что Филия успела хлебнуть в своей жизни куда больше поганой жижи, чем она сама.

— Где сейчас твоя мать? — спросил Торн.

— Не знаю, — прошептала Филия. — Всегда, сколько я ее помнила, она бродила по Терминуму. А я жила то у Карбафа в Исе[234], то у Раска в Оде, да, мы были знакомы, но вряд ли он знал, кто моя мать. Карбаф привел меня к нему. Иногда он оставлял меня еще где-то. Пока лет тридцать назад мать не купила дом в Урсусе. Но она не забывала про меня. Просто она не могла по-другому. Вот ты, Хопер, ты же искал сведения о Трижды пришедшем? Зачем?

— Я искал силу этой земли, — признался Хопер. — Надеялся, заручиться ею, чтобы противостоять жатве.

— И много ты нашел? — спросила Филия.

— Я не слишком преуспел, — согласился Хопер.

— Моя мать нашла камни, которыми его забили, — прошептала Филия. — Нашла камни, которыми забили бога, пришедшего к людям задолго до того, как свершилась Кара богов. Вон, один браслет из этих камней на руке Гледы. Один на моей руке. Ясно? И в них есть сила. Непонятная, но есть. Та, которая не питается силой менгиров. Та, которая сделала менгир в Опакуме мертвым! Та, которая дает силы моей матери на все, что она делает. А полное жизнеописание Трижды пришедшего? Моя мать подбросила его Амме, зная, что ты придешь туда! Правда, затем ей потребовались четыре страницы, но ты же не обиделся?

— И про Трижды пришедшего, и про менгир, и про это жизнеописание, и уж тем более про то, что какой-то Раск писал что-то за пророка Ананаэла — это все ересь! — подал голос Вай, и его слабый голос совершил невозможное, все, и Филия, и Гледа, и Торн, и Брет, и Скур, и Падаганг — все скривились в усмешке.

— Ересь! — визгливо и в отчаянии повторил Вай.

— Хватит, — поморщился Хопер. — Мне больно смеяться. Что она задумала?

— Не знаю, — пожала плечами Филия. — Она много говорила с твоей дочерью, Торн. Гледа вспомнит, когда будет нужно. Но не спрашивай меня, чего она добивается. Я могу только догадываться, так же как и о том, что случится завтра или сегодня со всеми нами. Но одно я могу сказать тебе точно. Она не на их стороне.

— Почему? — спросил Торн.

— Потому что они хотят смерти ее дочери… — догадался Хопер.

— Да, — кивнула Филия.

— Как все просто, — развел руками и снова скривился от боли Хопер. — Проклятье. Как все просто. Неизвестная, но великая колдунья умаляет жатву, насылает проклятье на меня, принимает большую его часть на саму себя, гонит меня по дорогам Берканы, и все для того, чтобы спасти собственную дочку.

— Ты считаешь, что это недостаточный повод? — спросила Филия.

— Не знаю, — скрипнул зубами Хопер.

— Да провалиться им всем на этом месте! — вдруг заорал Торн. — Древняя книга! Трижды пришедший! Мертвый менгир, который мертв только потому, что уперся в древнюю часовню! Возможно, среди ее камней осталось что-то подобное камням в ваших браслетах. Но какого демона? Если Коронзон на их стороне, они могли бы разрушить часть стены без всякой жатвы, вытащить эту часовню до последнего камня и растереть их в пыль! Даже смешать с дерьмом и бросить в море! Зачем эти смерти? Зачем жатва?

— Ты не понимаешь, — улыбнулась Филия. — Даже если ты сотрешь камень в пыль, пыль-то никуда не исчезнет. Если ты сожжешь ее и обратишь в стекло, в пепел — она снова никуда не исчезнет. Да и не в менгире дело.

— А в чем? — не понял Торн.

— В этом, — постучала себя по лбу Филия.

— В этом? — закрыла лоб ладонью Рит.

— О чем вы, — схватилась за лоб Гледа.

— Метка, — прошептала Филия.

— Что значит эта ваша метка? — спросил Торн.

— Это знак… — с трудом поднялся на ноги Хопер. — Амма сказала, что грядет воплощение. Они подобрали три сосуда. Один основной. Два запасных. Филия, Гледа, Рит. Они пригнали в Опакум трех умбра. Чтобы принести нас в жертву. Я, Раск, Амма. Так что, не знаю, может твоя мать, Филия, и вела меня сюда для чего-то, но жнецы были согласны с этим ее выбором. Убийство умбра — настоящее убийство — это источник большой силы. А вот что будет дальше, я еще не знаю…

— Она говорила… — внезапно прошептала Гледа. — Что-то всплывает у меня в голове. Они хотят пробудить бога. Одного из богов. Им нужен человек. Почему-то воплощение может быть только в человека. В особого человека.

— Который устоит перед жнецом, — понял Хопер. — Но который плоть от плоти этой земли.

— Чтоб я сдох, — Торн вытер пот со лба. — Что ты хочешь этим сказать? Что одна из этих девчонок станет богом?

— Нет, — мрачно произнес Хопер. — Одна из этих девчонок отдаст свое тело богу. А сама сгинет. Сотрется.

— Которая именно? — напрягся Торн.

— Та, знак которой запылает пламенем, — ответил Хопер. — Мне так кажется. Это может быть кто угодно. И Филия, и Рит, и Гледа.

— Только через мой труп, — схватился за рукоять меча Торн.

— Это как раз легко, — махнул рукой Хопер и посмотрел на побледневшую Филию. — Так зачем же меня вела в Опакум твоя мать? Чтобы спасти самого себя, тебя или кого-то еще?

— Она сказала, что ты будешь знать, — прошептала Филия.

— Даже так… — вздохнул Хопер.

— Будьте вы все прокляты, — проговорил Торн. — С вашими жнецами, умбра, богами, менгирами и проклятиями.

— Полагаю, что мы уже, — развел руками Хопер. — Но все равно — спасибо.

— Подождите, — подал голос Брет. — Я не хочу никаких воплощений, но если бог все же воплотится, разве это плохо? Посмотрите, сколько мертвых вокруг. Все в крови. Да и человек рождается в крови. Может быть, бог по другому и не рождается?

— Воплощение — это не рождение, — сказала Филия. — Это как стук в камне, через который прогрызает себе дорогу наружу чудовище.

— Почему ты уверена, что чудовище? — не понял Брет.

— Я чувствую, — прошептала Филия. — И вижу.

— И это тоже ересь! — со слезами на глазах крикнул Вай.

— Тише! — поднял палец Падаганг. — Боги, знаки. Всему свое время. Отец учил меня, делай свое дело, но смотри по сторонам. Я спрашивал его, а зачем по сторонам смотреть? А он отвечал, чтобы отскочить, когда смерть попытается тебя пристукнуть, или чтобы вовремя увидеть, что ты делаешь не свое дело. Не знаю, пора ли отскакивать и куда, но осада продолжается! Слышите грохот? Это пушки! Нам нужно быть на стене. А еще я слышу шаги. Кажется, за нами уже послали!

В дверях зала появился Раск. Он с удивлением оглядел разбросанные трупы, погладил висящий на поясе топор.

— Хопер. Амма пропала! Как след простыл!

Глава тридцатая. Бланс

«… ибо беда в тебе».

Трижды пришедший «Книга пророчеств»

Всякое новое имя было подобно новой обуви. Каким бы умелым ни слыл сапожник, как бы ни хвалили его за мастерство, но пара даже самых мягких сапог поначалу неизменно натирала ноги и если даже не натирала, то казалась неудобной и неродной. Захлестывала голень голенищем, подпирала каблуком пятку, цеплялась подошвами за всякую выбоину на дороге. Так и имя. Только-только привыкнешь к нему, как приходит пора его менять, чтобы не повторяться в мытарских книгах да подорожных списках, не дивить долголетием мастеров стражи и королевских писцов. Хотя, век людской короток, да и память не слишком длинна; минует пара поколений, отправятся в книжные хранилища поголовные свитки, и придет пора доставать одно из ношенных, но так и не пришедших в негодность имен. Хопер…

С имени все началось. Так давно, что и не высмотреть в мутной дали. На таком расстоянии, что даже последняя тысяча лет кажется подобной пройденному за день пути. Из ничего, из взвеси, из мути, из хаоса кто-то извлек и слепил нечто не имеющее ничего, кроме имени. Точно так же, как вандилская хозяйка нанизывает на суровую нитку орехи и опускает их в медовый отвар, раз за разом остужая над котлом, пока они не сольются в желанную сладость. Не было орехов. Нитка была. Имя и было этой ниткой. «Бланс», — прошипело, прошелестело над бездной. Дух потаенный, пытливый, внимательный — отзовись. Лепись сонмами тончайших покровов на собственное имя. «Бланс». Ничего — ни облика, ни голоса, ни взгляда, ни памяти, только слух. Дрожь. Отзвук. Эхо. «Бланс».

Завидовал ли он людям? Скорее, любопытствовал. Когда видел материнские руки, материнские глаза, объятия. Когда слышал нежные колыбельные. Когда осязал прикосновения мягких рук. Только волею случая принимая или передавая исцеленного младенца счастливой матери. Ничего подобного ему не пришлось испытать на самом себе. Только долгий и как будто печальный призыв — «Бланс»… Как мало, и как много…

Тогда семьсот лет назад у тройного менгира за бесконечный миг до того, как он, Бланс, пал сраженный стрелами, голос был точно таким же. «Бланс». Почти точно таким же. «Бланс». Но не таким… Не таким, провалиться ему на этом самом месте! Как же он сразу этого не понял? «Бланс»! Голос, мгновение промедления и стрела… Или он так истосковался по этому голосу, что был готов принять за него даже не слишком искусную подделку? Кому это было нужно? Да, святые боги, не кому это было нужно, а кто мог докричаться до него из бездны? А ведь именно оттуда и только оттуда могла донестись эта удивительная схожесть — «Бланс».

Кто пронзил его стрелами? Кто мог это сделать? Почему он раньше не задумывался? Или же боялся даже думать об этом? Не было никого рядом с пятью жнецами. Атраах? Давно бы уже разболтал, разнес, развеял по всему Терминуму, прилепил бы памятным знаком на серую плоть, да и не настолько он искусен в стрельбе. Адна? Глянцевая и стрекочущая, тонкая и ядовитая словно оса с изогнутой косой в костлявых руках в образе жницы? Слишком проста и предсказуема. Слишком много ненависти, чтобы длиться, и слишком мало глубины, чтобы таить. Дорпхал? Бывший хозяин, обладатель, наездник? Проницательный и мудрый, холодный и бесчувственный? Уж как-нибудь дал бы знать за семь веков. Хотя, мог и утаить. Тибибр? Скрытный и могучий? Тот, кто всегда управляется чужими руками? Тот, кто умудряется править даже теми, кто горазды править сами? Где ты, властитель высших? Где скрываешься последние семь веков? Не слишком ли мощны твои ручищи для тонкого лука и коротких стрел? Не так-то легко выпустить из рук тяжелую секиру и подхватить лук. Ты ли или не ты? Чилдао? Самая закрытая, самая тайная, самая незаметная? Единственная, чьего лица он не видел никогда. Тонкая и быстрая. С луком в руках, стрелы из которого всегда летят точно в цель. Могли ли быть обычные стрелы в ее туле? Почему нет? Где она сейчас? Где таится, чем дышит, на что смотрит? Могла ли она оставаться незамеченой семь веков? А разве предыдущие три века, прошедшие со дня Кары Богов и до битвы в Хмельной пади она где-то являла себя? Никогда. Являлась ли она в прошлом мире? Вышагивала ли по его пепелищу? Вмешивала свой голос в голос алчущих мук и смертей? Никогда. Могла ли она оставить потомков подобно Карбафу? Неизвестно. Могла ли быть Филия ее дальним отпрыском? Неизвестно. А могла ли быть Филия ее дочерью? Неизвестно.

Если бы он не знал, что Филия человек, пожалуй, решил бы, что она курро. А ведь когда-то с Раском они любили обсудить всех и каждого. Не он ли повторял, что извлекая из малости, можно получить больше, чем черпая из обилия? Не он ли шептал Хоперу, что нет никого страшнее Чилдао, потому как непредсказуема лучница, неукратима и скрытна. Нет никого сильнее Чилдао, потому как в сути своей, данной ей богами, так и пребывает она, не прикасаясь к телесному. Хопер еще тогда отмахивался от коротышки, говорил, что не может даже высший умбра долго пребывать без плотской опоры, парить над смертными величием жнеца, потому как если нет богов, то нет силы и опоры, а менгиров на эту пакость не напасешься, да и не каждый же день жатва, но Раск только качал головой и повторял — никогда Чилдао не захватывала людской плоти. Обходилась тем, что у нее есть. А если он был прав? И если Филия — дочь умбра в ее полноте и умбра в человеческом теле… Даже и не предполагал, что такое возможно. Ну, Карбаф… удивил. Как только он осмелился подойти к Чилдао? Или он не знал? Всегда был падок на женскую красоту. А был бы не падок сам Бланс, если бы не Амма? Где она теперь?

Чилдао… Чила… Если это ты, чего ты добиваешься? Неужели правда, хочешь спасти свою дочь? А если знак будет не на твоей дочери? Кто должен воплотиться в одна тысяча второй год от Кары богов? В трех тысячный от последнего прихода Трижды пришедшего… Что Дорпхал, что Атраах, что Адна — все они любили круглые числа. И на битву явились в трехсотый год от Кары Богов. Почему же теперь привязались к столь странной дате? Ведь каленым железом выжигали память о древнем веровании! Почему? Или же это был не их выбор?

— О каком выборе ты бормочешь? — донесся издалека голос Раска.

Словно в колодец кричал. Черные стены вокруг. Черные и непроглядные. Поднимающиеся к небу. Так высоко, что голубой кружок с головой Раска меньше медной гебонской монеты. А все, что вокруг — боль. Невыносимая, выжигающая, сдавливающая в камень. Упирающаяся в три камня, врощенных в грудь Бланса. Вставших поперек боли словно стены Опакума. Принимающих в себя все, но не отдающие и не пропускающие ничего. Непреодолимая преграда ни для кого. Даже для бога. Даже для бога? Что же ты хочешь от меня, Чила? На что ты намекаешь? На конец этого мира? Тогда зачем спасаешь меня от боли, в которую сама же и погрузила? Нельзя остановить бога, нельзя. Уберешь один сосуд, выберет другой. Уберешь все — рассеется по сотням сосудов. И все равно соберет себя. Рано или поздно соберет себя, как ни выжигай, ни истребляй эту пакость. Что ты хочешь от меня, Чила?

— О чем ты, Хопер, что с тобой? — донесся голос Раска. — Вроде пошел своими ногами, а потом словно в беспамятство погрузился. Ты бредишь наяву или прикидываешься?

Хопер открыл глаза. Он стоял, опираясь на коротышку на широкой замковой лестнице, и грохот осады бил ему по ушам. Витражи в окнах над лестницей дребезжали, казалось осаждена уже не крепость, а сам замок. Пушки? Слышны выстрелы! Неужели они решили разделаться с Опакумом сходу?

— Я Бланс, Чирлан, — поморщился, садясь на ступени, Хопер. — Да, опять Бланс. Не удивляйся. Считай это капризом. Да и всегда был Блансом. Но называй меня Хопером, чего уж там.

— А я вот пока побуду Раском, — рассмеялся его приятель, наклоняясь и подтягивая сапоги. — Чирлан — хорошее имя, был бы рад к нему вернуться, но не хочу прослыть придурком. Все меня знают как Раска, Раском и останусь. Пока…

Коротышка задумался о чем-то и помрачнел.

— Пока всех знакомцев не перебьют. Знал бы ты, какой девчонкой была покойная жена Торна… Лики Вичти. Было отчего сойти с ума. Вот, Гледа ее, почти то же самое. Но сила у нее в отца. Что ты там говорил про одна тысяча девятьсот девяносто восьмой год? Сейчас вроде бы одна тысяча второй…

— Вроде бы, — Хопер с удивлением поднес к лицу ладони, которые сравнялись цветом, отливали черным.

— Святые боги! — прошептал в ужасе Раск. — У тебя оно и на шею лезет! Захлестывает! Мать моя…

— Перестань, — мотнул головой Хопер и посмотрел наверх, где ему по-прежнему чудился крохотный кружок света. — Не было у тебя матери. Никогда не было. И у меня не было. Мы с тобой нелюдь.

— Главное, чтобы не нежить, — присел рядом Раск, размазал ладонью пот по лысине, покосился на руки Хопера. — Шутки шутками, но так ты и в самом деле вандилом станешь. Или нет? О чем вы там говорили? По кровище шлепали и спорили о чем-то? Меня чуть с ног не скосило, словно мясники на бойне!

— Ты помнишь, что говорила Амма? — спросил Хопер. — О Хмельной пади?

— Да мало ли, что она говорила, — отмахнулся Раск. — Она бредила. Воплощение какое-то. Откуда она может знать, будет ли здесь воплощение, да и кому воплощаться-то? Вот тысячу лет назад — да. Тогда все воплощались, а теперь-то только по нужде. Да и то, я уж забыл…

— Трое умбра, — перебил его Хопер. — Нужны трое умбра. Четверть от двенадцати, погибших в Хмельной пади. Ты, я, Амма. И воплощение. Одного из богов. Знаешь, почему именно здесь, в Опакуме? Силы для подобного потребуется очень много. А здесь ее можно собрать. То, что под менгиром, этому и послужит. А мы жертвы. Только не говори, что ты еще ничего не понял. Или у тебя колени от старости дрожат?

— Будь я проклят, — опустил голову Раска. — Не хочу. Подожди! Кого из богов? Этого не может быть!

— Почему это? — не понял Хопер.

— Потому что пять богов закляли менгиры и покоище не просто собственной силой, но и собственным бытием, — постучал себя пальцем по лбу Раск. — Их уже нет, Хопер. Я тебе уже лет двести это твержу! Можно сколько угодно уговаривать себя сказками про спящих богов, но истину не скроешь. Да и стали бы так зверствовать жнецы? Богов нет! Если бы кто-то из богов отказался вливать свою силу в общий замысел, затаился, уснул, отполз… демон раздери, укрылся в какой-то бездне, не знаю, да заточил себя во что-то, ничего бы не вышло!

— Чего не вышло? — снова не понял Хопер.

— Ничего бы не вышло, — скорчил гримасу Раск. — Не было бы менгиров, или не было бы всех менгиров. Менгиры бы теряли силу. Мы бы разбежались, жнецы бы обезумели, а с покоищем бы и вовсе случилась бы какая-нибудь гадость. Ну, например, оно бы разбилось, и все бы погибли.

— А разве что-то вышло? — спросил Хопер. — Менгиры есть, но они то полны силой, то пусты, да еще травят ядом. Мы — разбежались. Жнецы — обезумели. И уж во всяком случае наполнились ненавистью. С покоищем ничего не ясно, но туда, где оно должно покоится, не добраться.

— Но энсы-то выбираются из него! — воскликнул Раск.

— И живут не больше двух или трех лет, — продолжил Хопер. — Ничего не вышло. Значит…

— Один из богов жив, — прошептал Раск.

— Ты хоть понимаешь, какой из этого следует вывод? — спросил Хопер.

— Да, — помертвел Раск. — Этот бог… Эта сила… И есть то самое, что уничтожило наш мир. Тот наш мир.

— И сейчас он или она хочет воплотиться в этом мире, — заключил Хопер.

— А если так, то что мы тут торчим? — вскочил на ноги Раск. — Может, бежать отсюда надо, пока не поздно? Вот я влип… Чистое место, чистое место…

— Крепость в осаде, — покачал головой Хопер. — Да и весь Терминум в осаде. Бежать некуда.

— Подожди, — замотал лысой головой Раск. — Я же никогда не сдавался! Спрятаться! Забиться в темный угол! Обмотаться амулетами и все! Никто не найдет! Что скажешь? А? Найдут? И что делать? А ты как? Зачем эта чернота? Для чего?

— Не знаю, — потрогал рану под котто Хопер. — А у этой Филии, кажется, золотые руки. Она сказала, что жила в детстве у тебя. Ты знал ее мать?

— Карбаф приводил ее ко мне, — вздохнул Раск. — Я не сразу узнал ее, все-таки пятьдесят с лишним лет прошло. Поэтому и не сказал тебе. Да и ей не сказал.

— Подожди, — нахмурился Хопер. — Да ей на вид меньше сорока. Да куда там? Тридцать!

— Это точно она, — отмахнулся Раск. — Ну ты что, меня не знаешь? Толковая она девчонка. Всегда с ней было интересно поболтать. Значит, думаешь, что эта пакость — один из наших богов, и он хочет…

— Гледа, Рит или Филия, — кивнул Хопер. — Три сосуда. Какой из них он выберет?

— Да какая разница? — обреченно почесал затылок Раск. — Я вообще надеюсь, что все обойдется. Никто меня не заставит покончить с собой. Я не герой, Хопер. Да и ты, вроде, не герой. Давай лучше так и будем жить… не героями. Ты куда сейчас? Сможешь идти сам?

— Попробую, — кивнул Хопер. — Я к Гледе. Почему-то мне кажется, что эту девчонку следует уберечь. К тому же я поклялся ее отцу… Надо же выполнить хоть что-то. А ты поищи Амму.

— Поищу, — скис Раск. — Но разве ж ее найдешь? Всю жизнь пряталась. Да и в этой крепости столько уголков. Можно уйти в скалы с северной стороны. Может, и мы тоже? Вот ведь погань какая… Стайн с отрядом уже с час мечется по крепости, ищет этих близняшек и не может найти! Как я ее найду?

— Поищи, — еще раз попросил Хопер и зашагал прочь.

Ворота замка были открыты. Хопер, морщась от почти оглушившего его гула осады, уже ожидал увидеть за ними взметнувших мечи фризов, но вместо них у главной стены метались защитники крепости. Тянули на стену корзины с камнями и бочки со стрелами, поднимали бревна и котлы с горячей смолой и кипятком. И тут же лежали на мешках с соломой раненые и увечные. Пахло паленой плотью и еще чем-то сладким и дурманящим.

— Что за вонь? — крикнул Хопер, в недоумении посмотрев на седого ветерана, застывшего у цепного привода и готового захлопнуть внутренние ворота.

— Кровь! — прокричал в ответ ветеран. — Много крови! Дурманит она!

«Сколько же надо пролить крови под открытым небом, чтобы она дурманила сильнее, чем в трапезной, где кровь стояла лужей?» — подумал Хопер.

— Где король?! — наклонился он к воину, чтобы услышать его сквозь гул.

— На главном бастионе! — выкрикнул ветеран. — Сражается!

«Сражается, мать его!» — выругался про себя Хопер, снова пощупал рану на груди и медленнее, чем следовало, но все же почти побежал к лестнице. И тут наступила тишина.

— Аааа… — словно прорезался стон покалеченного воина у груды камней.

— Сейчас, — пробормотал Хопер. — Сейчас кто-нибудь поможет. Прости приятель…

Обходя раненых, камни, выбитые из замковой стены, горы странных, как будто обескровленных трупов, вдыхая удушливый дым, Хопер добрался до стены, отшатнулся от пылающего жаром менгира и медленно, опираясь рукой о стену, начал подниматься по лестнице. Ему встретилась Филия. Ее лицо было покрыто копотью, расчерченной недавними слезами, платье вымазано в чужой крови.

— Амму не могу пока найти, — сказала она, глядя Хоперу в глаза и, прежде чем разминуться с ним, добавила. — Книгу отдала Ло Фенгу. Он захотел взглянуть на нее. Скоро все случится, Хопер. Это пока лишь… передышка.

— Кто устраивает ее? — спросил Хопер.

— Они, — мотнула головой куда-то за стену Филия. — Они останавливаются время от времени и прислушиваются, Хопер. Не к нам. К кому-то. Сверяются.

— В чем? — спросил Хопер.

Филия не ответила. Подняла руку, стряхнула с запястья на локоть браслет из тех самых камней, почему-то провела по щеке Хопера ладонью, наклонилась к самому уху и прошептала:

— Я правда не знаю, что нужно делать. Мать сказала, что ты знаешь. Все зависит от тебя.

— А если нет? — спросил Хопер и рванул черными руками ворот котто. — Если нет?!

— Я к раненым! — в испуге отшатнулась Филия. — Подойди к Гледе! Она все вспомнила!

«Вспомнила, — с раздражением подумал Хопер. — Что она могла вспомнить? Сколько тебе лет, Филия? Шестьдесят? Не слишком ли ты молодо выглядишь? Все зависит от меня…»

Он выбрался на стену и едва не упал от дурманящего запаха, новой волной накрывшего его наверху.

— Держись, — услышал он голос Стайна и, почувствовав крепкую хватку на запястье, открыл глаза.

— Тут всякие падают, — хмыкнул воин, размазывая по лицу копоть, — шибает с непривычки. Да и то сказать, виданное ли дело — столько крови в один раз вылить!

— Крови, — повторил Хопер и, пошатываясь, подошел к краю стены, чтобы увидеть ужасное — сверкающий алыми потеками менгир, какую-то шелуху и трупы под ним, трупы по всему пространству от стены до шатров фризов и откатившееся и замершее в отдалении в странном безмолвии войско — тяжелые тараны, приготовившие стрелы лучники, выстроившиеся воины с осадными мечами и лестницами. Замершее в ожидании. Хопер кинул взгляд на главные бастионы и на стену. После нескольких часов осады крепость все еще оставалась неприступной, но разрушения уже были различимы. И воинов как будто стало меньше, чем перед началом осады. И вместо флагов на древках развевались опаленные обрывки.

— Эти фризы, как тараканы, — понизил голос Стайн. — Ни огонь, ни стрелы, ни смола им не помеха. Я даже подумал, что вся осада — это обман какой-то, потому как больше всего сюда лезли, к менгиру. И у каждого мех. А в меху — свежая кровь. И вот сшибаешь его стрелой с лестницы, и он уже помирает, а все одно встает и карабкается, чтобы хоть на основание менгира, но принесенную кровинушку выплеснуть. Как будто хмельные все. Или заколдованные? Отчего он горячим становится, Хопер? Ты же должен знать, книжник? Отчего греется менгир?

— Поджаривают его, вот он и греется, — ответил Хопер. — Просто огня не видно. А кровь для него, что масло для лампы. Ясно?

— Чудно как-то, — почесал загривок Стайн. — Масло для лампы… Не хотел бы я такой лампой освещаться. Мы все тут не сгорим от этой лампы?

— Может быть и сгорим, — вымолвил Хопер и, пошатываясь, зашагал к первому бастиону.

Почти все воины Торна и Ло Фенга сидели, привалившись спинами, к нагретому полуденным солнцем тыльному ограждению бастиона. Только Торн стоял у его зубцов, скрестив на груди руки, да Ло Фенг медленно перелистывал список Трижды Пришедшего, оседлав пустую бочку для стрел. Спиной к врагу, у зубцов того же бастиона расположился рядом со связанным Стимом слуга Тенер и что-то втолковывал плененному барону. Гледа стояла за спиной Торна в одиночестве.

— Нашел старик родственную душу, — кивнул на Тенера Падаганг, правя камнем наконечник копья. — Да и умом как будто тронулся. Ну и пусть сидит. А Стима здесь Ло Фенг посадил. Сказал, что все фризы околдованы. Лучшего места, чтобы прийти в себя, нет. Конечно, ловчей было бы к менгиру присоседиться, но он так раскалился, что поджариться можно. А Торн зверем на всех смотрит. Никого к Гледе не подпускает. Того и гляди бросаться станет на людей. Что дальше будет, Хопер?

— Не знаю, — ответил Хопер.

— Вон девки Ло Фенга говорят, что осыпаться менгир может, — продолжил Падаганг. — Вроде бы они были у одного менгира в Долине милости, и когда его залили кровью, он осыпался. И получилась еще одна пустошь. Только маленькая. Это что же выходит? Пепельная пустошь с этой стороны может вовсе северную дорогу в Беркану перекрыть? Может, оно и к лучшему?

— Ничего пока не знаю, — раздраженно мотнул головой Хопер и еще раз медленно осмотрел всех — Торна, бугрящего мышцы у края бастиона, эйконца, шелестящего страницами, Вая, отстукивающего зубами гимны, Брета, обнявшегося со Скуром, Падаганга с копьем, Кшаму, рассматривающего треснувшую черную маску, Дума, Руора, Кенди, Шаннет, Рит, Гледу… — Эй! Кажется, никто не погиб?

— Многие погибли, — сделала шаг к Хоперу Гледа.

— Не отходи никуда! — зарычал Торн, обернувшись. — Жизнь мою хочешь на разрыв взять? Кто там? Ты, Хопер? Ну ладно… Стереги Гледу, ты поклялся, я помню!

— Многие погибли, — прошептала Гледа, кивнув Падагангу, который укоризненно покачал головой и отошел в сторону. — Мушом мертв. Прикрыл короля Ходу от летящей стрелы. Да и Эйк уже поймал в плечи пару стрел. Чем я могу отблагодарить тебя, Хопер? Ты спас мне жизнь. Так же, как и Друкет.

— Карбаф его настоящее имя, — сказал Хопер.

— А у него есть настоящий облик? — спросила Гледа.

— У каждого из нас есть настоящий облик, — кивнул Хопер. — Вот мой — тот, что ты видишь. Мне нравится совпадать с тем, как себя вижу я сам. А Карбаф… особенный. Любит переодеваться, если можно так сказать. И, кажется, всякий раз принимал что-то на грани жизни и смерти, забирал тело у умирающего и выхаживал уже сам себя. Как он говорил, чтобы не чувствовать себя должником. Его истинный облик — это облик гибкого юнца с черными непослушными вихрами. Красавчик. Он… любит людей. Особенно женщин.

— Ты, значит, не любишь людей? — спросила Гледа.

— Я не знаю, как это, любить людей, — помрачнел Хопер. — Все люди разные. Я не могу любить всех людей. Вот они, — Хопер мотнул подбородком на фризский лагерь, — они тоже люди. Лучше скажи, что с тобой? У тебя зрачки огромные. Тебе больно?

— Невыносимо, — скрипнула зубами Гледа. — Это я.

— Ты? — не понял Хопер.

— Я, — кивнула Гледа. — Я выбрана. Мех, ларец, сосуд для воплощения — я. Знак пылает на моем лбу. Его не видно, потому что браслет на руке. Браслет Чилы. Он прячет знак. Но я его чувствую. Он прожигает меня насквозь. Рит и Филия — они как стрелы в туле, а я наложена на тетиву. Ты понимаешь?

— Что это за знак? — спросил Хопер.

— Знак жнеца, — выдохнула Гледа и, прижавшись к Хоперу, на мгновение сдвинула к кончикам пальцев браслет. — Ты увидел?

— Да, — поперхнулся Хопер, осекся в дыхании, схватился за сердце, потому что вспыхнувший на лбу девчонки треугольник с вертикальной линией, знак врат — едва не ослепил его. — Увидел.

— Отцу не говори, — прошептала Гледа, сдвигая браслет к локтю. — С ним и так что-то творится. На всякого готов броситься. Видишь, у него снова плечи в крови, но я ему и слова сказать не могу. Он чувствует. Как бы кирасу на груди не смял… Я сказала об этом Рит, Филии, Ло Фенгу. Ло Фенг выслушал и взялся за книгу. Филия заплакала и убежала. А Рит… Она сказала, что знает. Видит мой знак.

— Что ты вспомнила? — спросил Хопер.

— Ты должен был услышать голос, — уставилась Хоперу в глаза Гледа. — Семьсот два года назад ты должен был услышать голос. Кто услышал, тот и проводник. Кто услышал, тот и вестник. Кто услышал, тот и получил стрелу. Ты сам себя выбрал. Чила рассказала мне это.

— Что она еще сказала? — процедил сквозь зубы Хопер.

— Это был голос бога, — выдохнула Гледа.

— Это не было голосом моего бога! — качнулся Хопер. Голубой кружок над его головой стал еще меньше, черные стены колодца приблизились и обдали его холодом.

— Это был голос ее бога, — покачала головой Гледа. — Она приказала ей остановить тебя, пока она же удерживает тебя от ужасного шага. И Чилдао выпустила те стрелы.

— «Она удерживает тебя от ужасного шага»? — повторил Хопер и вдруг ясно и отчетливо, впервые за все семьсот лет осознал, что голос был женским. Голос был женским. Голос был… И избраны девы — Филия, Рит, Гледа. И Адна, и Чилдао были тенями богинь. Она. Боже, как можно говорить о том — он или она бог? Но если это так, сколько величия в этом разделении? Вот почему он был покорен…

— Выпустила стрелы, а потом… ушла, — продолжила Гледа. — Ушла из числа высших слуг. Навсегда. Исчезла. Чилдао — исчезла.

— Почему? — не понял Хопер.

— Она не сказала, — вздохнула Гледа. — Чила не сказала. Но она сказала другое. Сказала, что тот же голос слышат жнецы… Они должны явиться в Опакум. Войти в него. Чтобы освятить алтарь. Их тоже должно быть трое. Они проведут обряд.

— Кто третий? — спросил Хопер. — Тибибр? Адна? Чилдао?

— Нет, — прошептала Гледа. — Амма или… ты.

— Я? — похолодел Хопер. — Только не я. И не Амма. Она не жнец. Она никогда не была жнецом. У нее нет сил для этого.

— Чила сказала, что некогда и Коронзон не считался жнецом, — заметила Гледа. — Но стал им. Силы найдутся.

— Нет, — поморщился Хопер. — Поверь мне, Амма — крепкий орешек. Никто ее не сломит.

— Не нужно ломать, — вздохнула Гледа. — Достаточно убить.

— Убить? — не понял Хопер.

— Ты ведь должен был почувствовать, — ткнулась лбом в грудь Хопера Гледа. — Ее убили. Или, точнее, она умерла там, у Водного менгира. И ее дух оказался в ловушке. То, что Раск вытаскивал из нее, то, что Филия заговаривала с помощью текстов Трижды пришедшего, не было обычной магией. Это было что-то вроде силков, что заставляют двигаться мертвое тело и не выпускают пойманного курро. Она все еще мертва, но теперь силки не требуются, теперь все иначе.

— Она не может быть мертва! — почти прорычал Хопер. — Я должен убить ее! Хотя и никогда не смогу этого сделать…

— Тело мертво, — вздохнула Гледа. — А Амма нет. Но она уже не она. Но и это не главное.

— К чему ты клонишь? — нахмурился Хопер.

— Нельзя остановить воплощение, — произнесла Гледа, сверкая черными провалами вместо глаз. — Хочешь ты или не хочешь, трое умбра будут убиты. Хочешь ты или не хочешь, бог явится. Явится и воссияет. Светом, который убивает всех. И эта жатва покажется невинной шуткой.

— И зачем тогда я здесь? — спросил Хопер. — Только для того, чтобы стать одной из жертв? Ну, или сначала побыть жнецом, а потом стать одной из жертв? Для чего она привела меня сюда?

— Она сказала, что ты знаешь, — ответила Гледа.

— Ничего не получится, — прошептал Хопер, с трудом удержавшись, чтобы не заорать девчонке в лицо, что он ничего не знает. — Есть способ убить одного из нас. У Ло Фенга есть оружие. Но это оружие для одного.

— Так вышло, что и ты, и Раск привязаны к своим телам безраздельно, — пожала плечами Гледа. — И тебя, и его можно убить, как обычного человека.

— Будь она проклята, эта Чила! — выдохнул Хопер. — Отчего бы ей самой было не принести себя в жертву ради собственной дочери? Почувствовала опасность? Поэтому убралась отсюда?

— Не только… — устало вздохнула Гледа. — Она хочет спасти тех, кто пребывает в Покоище.

— Что? — переспросил Гледу Хопер. — Какого демона? До них ли теперь? Они могут пребывать там тысячи лет!

— Нет, — мотнула головой Гледа. — Она сказала, что бог мог затаиться только там. Тенью, ароматом, дымкой, но только там. И если он там, то каждый из тысяч энсов почернеет, как и ты. Он паразит, понимаешь?

— Она, — поправил Гледу Хопер, разглядывая собственные ладони. — Она паразит. Не Чила, а та, которая… Вот что нужно понять, хотя и невозможно представить. А то, что твоя Чила обезумела, понимаешь?

— Она не обезумела, — прошептала Гледа. — Она надеется, что явится Трижды пришедший. Или хотя бы явит свою силу.

— Что? — удивленно переспросил Хопер и посмотрел на Ло Фенга, который продолжал листать книгу. — Какого демона?

— Однажды он уже спас эту землю, — задрожала Гледа. — Три тысячи лет назад. Может быть, ему пришла пора вернуться?

— Послушай, девочка, — Хопер взял Гледу за плечи. — На этой земле уже было совершено столько гадости, что если бы Трижды пришедший мог явиться, он бы уже давно явился!

— Чилдао сказала, что ты поймешь, — прошептала Гледа и позвала. — Это уже не те гадости. Это конец, Хопер. Рит! Подойди!

Рит вскочила на ноги, подошла к Хоперу и зашипела в ответ на оскал обернувшегося к ней Торна.

— Дай руку, — попросила Гледа, взяла здоровую руку Хопера и поднесла ее к длинным распущенным рыжим локонам Рит. И ее пряди прилипли к пальцам Хопера так же, как прилипают клочки шерсти к овечьему гребню.

— Ведь так уже было когда-то? — спросила Гледа. — Не здесь.

— Там все было иначе! — прошептал Хопер. — Смерть повсюду. Яд повсюду. Мор повсюду. Солнце палящее так, что жилища занимались пламенем сами по себе. Реки высыхали! Само сущее уменьшалось!

— Нет, — покачала головой Гледа и снова взяла руку Хопера и поднесла ее к волосам Рит. — Это главное. Это предчувствие гибели. Чила не хочет этого. Поэтому ты здесь, Хопер. Только поэтому. И только поэтому она взяла на себя главную тяжесть и поделилась этим с тобой.

— Поделилась, — стиснул черный кулак Хопер. — Знать бы еще, что это за тяжесть…

— Крепче сжимай кулак, — почти беззвучно прошептала Гледа. — Иногда прорывается. То, что ты держишь, иногда прорывается. Кригер… Ты понимаешь? Мой отец… Он едва держится.

— Твой отец? — переспросил Хопер и посмотрел на Торна, который по-прежнему стоял к ним спиной. Ло Фенг спрыгнул со своей бочки, подошел к Торну, сказал ему что-то неслышное, дождался кивка и затем приблизился к троице.

— Возможно, если бы у меня был ребенок, я бы тоже так переживал, — сказал эйконец Хоперу и протянул ему книгу. — Смотри.

— Что я должен увидеть? — не понял Хопер.

— Надпись на часовне, — объяснил Ло Фенг. — Там ведь было написано — «Спаси и спасешься?» Посмотри. В самом конце.

Хопер подхватил книгу, зашелестел страницами, прочитал ту же самую фразу в самом конце книги и увидел под ровными полустертыми, но черными рунами, отливающие синим строки — «Трижды пришедший — в каждом из нас». Но во фразе выше — «Спаси и спасешься» — слово «Спасешься» было зачеркнуто. Он судорожно перелистал в самое начало книги. На ставшую первой пятую страницу и вновь прочитал первую фразу — «Прими в себя то, что можешь…» Где были его глаза? Он снова открыл последнюю страницу.

— Что это значит, — в растерянности поднял голову Хопер.

— Он был воином покоя, — сказал Ло Фенг. — Трижды пришедший был воином покоя. Не выходцем из Храма Змеи, его и не было тогда, но настоящим воином покоя. Знаешь, как побеждает воин покоя? Когда он идет в схватку, он не думает о смерти. Он ждет ее. Он готов к ней. Во всякое мгновение. И если он кого-то спасает, то делает это не ради того, чтобы спастись самому. Делая шаг — думай об этом шаге. Возьми книгу, она бесценна.

— Сейчас будет последний залп, — обернулся Торн, сверкая глазами, — у них кончаются заряды.

Хопер посмотрел в небо. В окружающем его черном, не видимом никому колодце больше не было голубого проблеска наверху.

— Скоро все закончится, — прошептала Гледа.

— Возьми.

Хопер нащупал за отворотом рукава красный стручок болотного поминальника.

— Что это? — спросила Гледа. — Какой-то сухой листок? Это яд?

— Прикуси, — сказал Хопер. — Когда будут принесены в жертву три умбра, прикуси. Ты уснешь, и пока будешь спать, никакая богиня не исторгнет твой дух из твоего тела. Поверь мне. Это не яд.

И в это самое мгновение недолгую тишину разодрал на части грохот и треск пушечного залпа.

Фризы остервенели. Они лезли на стены, забыв о боли, о страхе, о смерти. И защитники крепости разили их, забыв о том же самом. Вскоре и Хопер забыл о собственном ранении. Наверное, он забыл бы обо все прочем, но странная мысль, что самым главным для него остается одно — уберечь Гледу, не давала ему поддаваться боли, которая все еще не могла овладеть им, но все сильнее напоминала тяжелый, неподъемный доспех. Тот залп, которым фризы отметили начало последнего штурма, и сам был последним. Верно, действительно кончился порошок, или ядра, или уже не было нужды крошить бастионы страшным оружием, но требушеты исправно выпрямлялись, отправляя то тяжелые камни, то обескровленные трупы на опакумский замок, фризы погибали сотнями, успев, обжигая ладони, облить кровью менгир или сцепиться с защитниками и все-таки попытаться отбить хотя бы участок стены. Внизу уже все обратилось в один огромный костер, горели сброшенные бревна, горела пролитая смола, горели, казалось, сами камни, а фризы все лезли и лезли, словно Опакум был последней, а не первой крепостью, Берканы, и взять его значило покончить с войной и со всеми напастями, что обрушились вместе с жатвой и на Беркану, и на Фризу. И отряды Ло Фенга и Торна, слившись в один, убивали, убивали и убивали врага, пытавшегося овладеть надвратным бастионом, удивляясь лишь одному, — не было на лицах фризов ни ненависти, ни жажды смерти. Они казались мертвецами, чьи жизни были отобраны загодя, дабы избавить их от страха и беспокойства.

Когда солнце начало клониться к вечеру, когда уже выдохнул с облегчением убитый случайной стрелой барон Стим, и король Хода в непонятном возбуждении промчался через главный бастион не менее трех раз, крича, что еще немного, и фризы выдохнутся, и что геллы на южных бастионах вовсе ничего не могут, мертвый менгир осыпался. Но только одно мгновение в стене Опакума зияла огромная трещина. Не успели фризы побросать лестницы и кожаные меха со страшной начинкой, не успели ринуться в проем, как менгир появился вновь, заставив откатиться фризские воинства в ужасе.

— Скур? — не поверил своим глазам Хопер.

— Полчаса, — прохрипел Скур, пронзивший свою вторую руку прямо здесь, на камнях бастиона. — Может быть, час. Но не больше. Да и то, если лучники соберутся и никого не подпустят к дыре. Это ж только видимость. А потом я сдохну. Так что уж постарайтесь.

— Постараемся, — опустилась рядом с колдуном на колени Гледа и осторожно надела ему на руку браслет Чилы.

— Ух ты! — вытаращил глаза Скур. — Словно лучшего вина хлебнул! Что ж, может и два часа выдержу! Что это у тебя на лбу?

— Ничего, — прошептала Гледа, заматывая запылавший на лбу знак платком. — Держись.

— Что ты творишь, Гледа? — с болью окликнул дочь Торн, стирая с меча кровь, и тут же заорал во всю глотку. — Лучники! Все к менгиру!

— Так надо, папа, — сдержала слезы Гледа. — Так надо.

А потом пали ворота Опакума. Загремели, сползая по стенам, покореженные кованные створки. Заскрипела, выламываясь из каменных пазов тяжелая решетка. Огромный, брошенный таран покатился вниз по крутому подъему, давя и подминая под себя фризов, но те, что увернулись от него, ринулись в ворота, где их встречали берканские воины. И вслед за ними в крепость вошли энсы. И тогда Торн Бренин, метнув взгляд со стены, призвал самых лучших, самых проверенных отстоять ворота крепости.

— Ты куда, книжник? — разнесся над бастионом окрик Эйка, но Хопер уже бежал вслед за Гледой, за Рит, за Ло Фенгом к лестнице, чтобы скатиться на липкий от крови камень привратной площади и отбить ворота. Добежал до ворот и упал. Словно стальная рука стиснула его за горло. Стиснула и принялась нашептывать неразборчивую вязь увещеваний. И впервые за все долгие семьсот два года Хопер вдруг подумал, что те двенадцать его друзей, что обратились в камень, все чувствовали как обычные люди. И протыкая себе горло ножами, и каменея, и обращаясь в пепел… Голос…

— Что с тобой? — подскочил к Хоперу Ло Фенг.

— Не могу шевельнуться… — прохрипел Хопер, прикусывая губы в кровь. — Словно кто-то пытается овладеть мной. Зовет меня. Допрхал, раздери меня демон. Нет, Дорпхал! Не дождешься! Никогда! Святые боги!

— Как тебе помочь? — спросил Ло Фенг. — Что? Стриксы? Что тебе нужно?

— Нож, — услышал он голос Филии за спиной. — Отдай ему нож, Ло Фенг.

— Держи, — сунул в руку Хоперу каменный нож Ло Фенг.

В воротах кипела схватка. Искрились летающие мечи. Сверкали фризские секиры. Рычал, размахивая мечом, Торн Бренин. Разили врага девушки Ло Фенга, металась как молния — Гледа. Где-то там же очерчивал вокруг себя смертный круг эйконец. Хопер медленно выдохнул, стер со лба липкий пот, с трудом поднялся на ноги. Только что почудившийся ему властный призыв Дорпхала словно рассеялся в дыму. Голос затих. Хопер поднес к глазам каменный нож, вгляделся в его грани.

«Амма, Амма, — подумал он. — Какие глупости ты иногда прорицала. Где же ты теперь?»

— Все идет так, как должно идти, — услышал голос Филии Хопер и понял, что дочь Чилы уже и сама стоит с мечом в руках, и кровь стекает по ее рукам. — И когда случится то, что должно случиться, ничего нельзя будет изменить извне. Судьба всех нас будет в руках того, кто сам игрушка собственной судьбы.

— Тьфу, — сплюнул Хопер и пошел было к проездному двору, где отряд Торна и Ло Фенга добивал врага, но стальная рука вновь сомкнулась на его горле, и он упал на колени.

— Оставь меня, Допхал, — прохрипел Хопер. — Я все равно не поддамся тебе.

— Выпей, — бросилась к нему Филия с крохотной бутылью. — Всего лишь отвар лесных трав и ягод, но придает сил, как ничто другое. Твой час еще не пришел.

— Сдохну, не дождавшись своего часа, — прохрипел Хопер, поднялся на ноги и снова пошел, пошатываясь к воротам. Фризы, геллы, вандилы, энсы — все, кто пытался прорваться в Опакум — уже были порублены. Сидел, прижавшись к стене двора, сраженный осколком меча в сердце, Падаганг. Рыдал над телом Дума Руор. Шаннет, Кенди, Рит, Гледа, Ло Фенг, Брет, Торн, Кшама стояли, опустив мечи, в арке ворот. Напротив них замерла Амма.

Она все еще оставалась Аммой. Только стала выше ростом и побледнела, сравнялась цветом кожи с цветом собственных волос. И еще она несла в руке меч, который вновь стал огромным.

— Амма! — попытался закричать Хопер, но издал только сдавленный хрип.

— Амма! — выкрикнула Рит.

— Амма! — попятился от матери-наставницы Ло Фенг.

— Останься тот, кто будет служить мне, жнец не призывает трижды, — проговорила она и медленно двинулась вперед. Очень медленно. Так медленно, что казалось, будто ее подошвы пристают к камню. И все, кто стояли перед ней, все начали пятиться. Все, кроме Торна.

— Стой, исчадье погани! — упал на колени Вай. — Приди в себя, Амма! Святыми богами заклинаю тебя! Приди в себя!

— Папа, — хрипела Гледа, но отступала вместе со всеми.

«Приди в себя», — прошептал Хопер, нащупывая вернувшийся к нему нож и оглядываясь в надежде на помощь. Филия за его спиной выронила меч и посерела лицом так же, как стал сер весь Опакум. Подошедший Раск запихивал окровавленный топор за пояс.

— Не, я не полезу, — прошипел он. — Как тут лезть, когда на краю стоишь? Это не наша битва, Бланс. Или ты все еще Хопер? Сдохнем. Совсем сдохнем. Понимаешь или нет?

Все вокруг, все защитники крепости, все воины на стенах и за стеной, берканцы, фризы, вандилы, геллы, все валились ничком там, где стояли. И сам Хопер чувствовал неизъяснимое желание упасть на колени, а потом повалиться плашмя на камень и притвориться мертвым или даже стать им. И только воины Торна и Ло Фенга продолжали держаться на ногах. Но пятились при этом. Все кроме Торна и Вая, который зачастил, завыл, исполняя спасительные гимны. Вот она сравнялась с Торном, который почему-то оставался неподвижен, подошла к Ваю и стремительным движением снесла ему голову, да так, что изреченные монахом гимны, долетая эхом из-под сводов бастиона, казались изреченными уже мертвыми губами.

— Стой, Амма! — словно отыскал собственный голос, выкрикнул, разрывая связки, Хопер. И она услышала. Обратила на него взгляд. Смерила с головы до ног. Скривилась в серой усмешке. Положила руку на плечо Торна, подняла меч, показала им на каменный нож, зажатый в кулаке Хопера и прохрипела:

— Посмотри, Торн Бренин. Посмотри на Хопера. Он хочет убить твою дочь.

И окаменевший Торн Бренин развернулся, и пошел на Хопера.

— Папа, — прошелестела в ужасе Гледа, стиснув локоть книжника, потому что ее отец, отставной капитан одалской гвардии Торн Бренин шел убивать по приказу жницы, думая, что защищает свою дочь.

— Папа! — заорала, срываясь на визг Гледа.

— Стой, придурок! — метнулась к Торну Шаннет, но он, не сводя глаз с Хопера, одним взмахом меча перерубил черноволосую фризку от плеча до груди.

— Прости, девочка, — двинулся вперед Ло Фенг.

Он казался щуплым на фоне знаменитого Бешеного Торна, и должен был быть снесен им, словно ураганом, но устоял. Торн нанес эйконцу неотразимый и сокрушительный удар, но Ло Фенг сместился, и меч Торна вместе с его отрубленной кистью зазвенел на камнях.

— Папа… — просипела Гледа, но не смогла двинуться с места.

— Не та рука, — засмеялся Торн, наклонился, поднял меч левой рукой и снова напал на Ло Фенга.

И эйконец, который стоял недвижимо, ждал, когда Торн или одумается, или поднимет меч, снова ушел в сторону в самый последний миг, и снова меч Торна с отрубленной кистью загремел о камень.

— А вот теперь та самая рука, — согласился Торн и уже готов был броситься на Ло Фенга с обрубками, но замер, увидев пронзивший его грудь серый фальшион.

— Папа, — выдохнула Гледа.

— Хватит, — проскрипела Амма, стряхнула с клинка тело и жизнь Торна Бренина, произнесла несколько слов по-эйконски, заставила Ло Фенга замереть и опустить голову и вознесла над его головой серый меч.

— Нет, не слушай ее! — заорала Рит, и в этот самый миг Хопер метнул нож.

Каменный клинок вошел в то самое горло, которое снилось Хоперу все семьсот лет. И все то тело, и то лицо, которые точно так же снились ему, на его глазах стали обращаться в камень, а затем с грохотом рухнули на привратную площадь Опакума.

— Папа, — выпустила рукав Хопера, обмякла, осела на камень Гледа.

— Ло Фенг! — позвала Рит.

— Я был готов к смерти, — повернулся он к Рит. — Я не смог ей противиться. Я был готов принять смерть от матери-основательницы. Она знала, как обратиться к жертвенным камням в моем теле!

«Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому, — прошептал про себя Хопер. — И если не сгоришь — неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая. Но не отринешь беду, ибо беда в тебе. Из плоти в плоть».

И голос в голове, уже не тот голос, что остановил его семьсот лет назад в Хмельной пади, а голос Дорпхала сказал: «Сюда следовало добраться только для того, чтобы увидеть, как умбра Хопер убивает свою возлюбленную умбра Амму согласно ее же предсказания. Все кончено, Хопер. Алтарь освящен. Кровь жницы пролилась на него. Остались секунды. И еще два умбра. Кто умрет следующим? Ты или Раск?»

Хопер открыл глаза. Там, где еще недавно стояла Амма, стоял Накома.

— Вот мы и опять встретились! — засмеялся он. — Ты еще жив, эйконец? Ну что? Попробуешь еще раз?

— Не люблю болтунов, — поднял меч Ло Фенг.

— Придется потерпеть, — проговорил Накома и вдруг увеличился ростом, расправил плечи, встряхнул спутанными косами, оскалил зубы и как будто покрылся трупными пятнами на обнажившемся торсе.

— Не заиграйся, Атраах, — долетел знакомый голос, и, обернувшись, Хопер замер. Умирая на пронзившем его в спину сером клинке, корчился Раск. Вот зазвенел брошенный им топор. Вот короткие пальцы весельчака стали скрести его же собственное горло. Вот он замер. И вдруг обмяк, сполз с серой стали и повалился бездыханным телом. За его спиной расправил плечи Дорпхал.

— Можно и так, — окатил холодом он Хопера. — Раск второй. Ты третий, Бланс. Или хочешь полюбоваться перед смертью танцем великих воинов? Заканчивай там, Атраах! Не тяни!

— За мной должок, — засмеялся Атраах.

Хопер с трудом повернул голову. Гледа сидела возле тела своего отца, но не прикасалась к нему. Казалось, что силы и разум оставили ее. Знак на ее лбу просвечивал сквозь платок, но глаза смотрели мимо Атрааха в даль, открывающуюся за проездными воротами. Остатки отрядов Торна и Ло Фенга все еще стояли на ногах, но все вокруг, все воины на башнях, в крепости и за нею или лежали неподвижно или были охвачены судорогами.

«Что же делать?» — в отчаянии подумал он.

— Ничего, — прошелестела где-то неподалеку Филия.

«Будь она проклята, твоя мать», — подумал он.

— Да, она давно проклята, — ответила Филия. — Так же, как и ты. Так же, как и все мы.

— Ну что же, — кивнул Атраах и вдруг словно развернул, выдернув из-за пояса, серый искрящийся двузубец. — Начали.

Схватка получилась короткой. Атраах не собирался проигрывать в третий раз. Упала замертво пронзенная насквозь Кенди. Затих переломленный чудовищным ударом Руор. Отлетел в сторону почти оглушенный Брет. Вновь лишился меча Ло Фенг и уже безуспешно шарил руками вокруг себя, потому как ни знака инквизиции, ни мушкета с зарядом под рукой у него не было. Но затем Кшама метнул в лицо Атрааху черную маску и наделся животом на его двузубец, ухватившись за древко и не давая себя стряхнуть. Одна за другой вошли в серое тело две стрелы Рит, и еще несколько коротких стрел прилетели с бастиона, где мелькнули похожие друг на друга как два яйца из одного гнезда — Андра и Фошта, и когда Атраах взревел так, что Хопер лишился на время слуха, за спиной жнеца из груды мертвых тел у входа в Опакум поднялся Мабок и нанес удар точно таким ножом, какой убил и Амму. Атраах развернулся, махнул двузубцем, половиня черное тело Мабока, но на этом его танец и закончился. Жнец закаменел и начал осыпаться пеплом точно так же, как осыпалась Амма.

«Доигрался, — услышал Бланс голос Дорпхала, который уже истаивал над телом Раска. — Третьим стал Атраах. На этот раз тебе повезло, Хопер. А может быть, и не повезло».

— Пора, — сказала Филия.

Хопер обернулся. Гледа все так же сидела возле тела своего отца, и хотя ожерелье из стриксов тлело на ее шее пламенем, не чувствовала боли. Она посмотрела на Хопера и кивнула на его суму, но он не стал вытаскивать из нее пылающую книгу, а сбросил ее вместе с сумой. И тогда Гледа поднесла ко рту алый листок и прикусила его. И упала на тело своего отца.

Хопер оглянулся, чтобы позвать Ло Фенга, и в этом движении сумел разглядеть все, что происходит вокруг. И обезумевшего старика Тенера и несколько десятков подобных ему среди защитников крепости и за ее стенами. И Ходу, плачущего под прикрывшим его собственным телом Эйком. И Скура, скорчившегося над пронзенной ножом рукой. И Стайна, медленно ползущего куда-то в сторону по стене. И двух девчонок — Андру и Фошту, замерших со взведенными самострелами, словно должен был явиться еще один жнец. Или же они целились в Гледу? Она ведь всего лишь спала, почему же, обнажив оружие, направив клинки на нее замерли Ло Фенг, Брет и Рит. Знак на ее лбу пылал, медленно остывая. Истлевшие стриксы запеклись на обожженной шее.

— Ты знаешь, что делать, — чуть слышно прошелестела ему на ухо Филия.

«О чем она говорит?» — спросил себя Хопер и вдруг почувствовал, что не может произнести ни слова, потому что заключен в каменном, непроглядно-черном мешке, из которого нет выхода, сидит в крепости, которую никогда не возьмет ни один враг, заперт в темнице, выбраться из которой не сможет даже бог. «Сейчас», — сказал себе Хопер и сделал то, ради чего он и был создан, сделал то, что он умел лучше всего. И то, чем почти не пользовался, стараясь отгородиться от собственного прошлого. Он стал ими. Стал их частью. Растворился в этой пятерке, словно имя «Бланс» еще не прозвучало, и он все еще был крупицей нечто в мутном океане ничего. И почувствовал сразу все. Через злобу и безумие, накатившие на пятерку, разобрал то, что все еще мерцало внутри них. Боль и отчаяние Андры и Фошты. Мудрость и непреклонность Рит. Холодную решимость Ло Фенга. Растерянность и упрямство Брета. Почувствовал и стал ими. И прошептал каждому на ухо одно и тоже — «Не надо». А затем погрузился в Гледу и увидел ее мать, Лики, юную и легкую, столкнувшуюся с молодым и ловким, но ставшим вдруг неуклюжим и глупым Торном в лавке весельчака Раска. Ее милую улыбку, ее запах, ее голос, ее тонкий стан. Ее упрямство, когда она сказала избраннику, что куда упрямее собственного отца. Увидел Макта, заснувшего у груди матери. Саму Гледу, сосредоточенно сосущую собственный палец. И ее же прикушенную губу, когда она раз за разом не могла отбить хитрый выпад отца за казармой роты стрелков в Альбиусе. И искры в глазах, когда ей это удалось. И ее напряженную спину тогда, на площади в Альбиусе. И тело ее матери Лики, в которое ее отец, Торн, упирался коленями. И тело Макта, в которое ее отец, Торн, упирался коленями. И залитые кровью плиты проездного двора, в которые ее отец, Торн, упирался ногами до тех пор, пока не был зачарован холодной и безразличной силой. И опять Гледу с пылающим знаком на лбу, которая все еще смотрела на отца, но уже не видела его.

«Она уже в ней, — подумала Филия. — Ты не успеешь».

— Ты ничего не понимаешь, — ответил Хопер и, распахнув котто, окликнул Ло Фенга. — Эйконец. Ты видишь это? Вырежи и вставь в плоть Гледы. И только потом разбуди ее, иначе вам всем конец.

— Сделаю, — кивнул Ло Фенг.

И черный колодец обрушился.

— Лишь миг отпускает судьба, — прошептала Филия, озираясь и жмурясь в небо, куда, как ей показалось, должны были улететь и Карбаф, и Бланс. Мать так и сказала ей, что в этот раз и тот, и другой избегут полного развоплощения. Больше она не сказала ничего.

Медленно, словно от изнеможения опустилась на камень Рит, которая только что затянула котто на груди Гледы, покрыла снадобьем и перевязала ее шею и вытащила изо рта у нее красный лепесток или тонкий стручок неведомого растения. Молчал, словно погрузившись в сон с открытыми глазами, Ло Фенг. Замер над рассеченным пополам Мабоком Брет.

— Еще не все, — вздохнула Филия.

— Она во мне, — прошептала Гледа, которая избавилась от знака на лбу, но одновременно с этим как будто стала выше ростом. — Она бьется во мне.

— Вжжжис, — взмахнул мечом Ло Фенг и подбирающийся к Гледе старик с секирой задергался и умер.

— Тенер… — прошептала Гледа. — Никого не осталось.

— Рит, — Брет растерянно развел руками. — Забыл сказать. Еще в лесу отец просил передай твоей бабке Лисе и какому-то Зонгу или Оркану извинения, что он украл нож. Но она бы не отдала нож просто так. Пришлось украсть.

— Она во мне, — повторила Гледа. — Это словно… огонь. Он не обжигает, но я чувствую движение пламени. Что мне делать?

— Я не знаю, — пожала плечами Филия и посмотрела на Ло Фенга. — Но пока ты жива, эта пламя будет заперто. Мы поймали ее в ловушку. Хопер поймал ее в ловушку.

— Хопер, — посмотрела Гледа на осыпающегося черным пеплом книжника, а затем нашла взглядом и труп Раска.

— Теперь ты отправишься на остров Теней? — тоже посмотрела на Ло Фенга Рит.

— Разве жатва уже закончилась? — спросил эйконец. — Или ты хочешь оставить Гледу одну?

— Сколько их осталось, сестра? — подошел к Филии Брет.

— Думаю, десять, — прошептала Филия. — Аммы, Раска и Атрааха больше нет. Карбаф и Бланс продолжат путешествие, но как и где — я не знаю. Я даже не уверена, что они вспомнят это. Потому что такого еще не было.

— Не десять, — мотнула головой Гледа и положила руку на грудь, — одиннадцать. Но не я. Внутри меня. Что мне делать?

— Не знаю, — повторила Филия. — Думаю, уходить. И уходить немедленно. Вряд ли жнецы смирятся с незавершенной ворожбой. Смотрите, фризы уходят.

Равнина перед Опакумом начинала понемногу шевелиться. Лежащие тут и там воины вставали на ноги и шли туда, где их подчинили жестокому колдовству, не вполне понимая, что с ними было и где они. Зашевелились и воины внутри крепости.

— Эйк, мать твою за ногу! — донесся откуда-то сверху раздраженный крик Ходы. — Ты меня раздавил почти!

— Сейчас я попробую встать, — виновато загудел в ответ Эйк.

— Да уж попробуй! — крикнул Хода.

И вслед за этим долетел жалобный вой Скура:

— Ну, долго мне еще держать морок на этом менгире? Еще минут пять, и я сдохну!

Эпилог. Чилдао

«Снег на твоем лице не тает… Что-то случилось?»

Из погребального песнопения

Весна лишь недавно перевалила за середину, а Долину милости было уже не узнать. Трава стояла в пояс, от речных долин полз терпкий запах лилового медоноса, в кустах стрекотали степные куры, на поросших мхом каменистых холмах мелькали лисы, в тростниках шуршали выводки поросят. Чтобы не сталкиваться с отрядами фризов или геллов, Чила держалась отрогов Молочных гор, но и здесь то и дело натыкалась или на охотников, избежавших фризских силков, или на рыскавших в поисках укрытия беглецов из разбойного Лока. И те, и другие или вовсе не замечали пожилую странницу, или застывали от ужаса, разглядев худую старуху с мечом на поясе и луком, притороченным к седлу. Никого из них она не удостаивала взглядом, но дыхание их прерывалось, и лишь дождавшись ее исчезновения, бедолаги принимались судорожно хватать ртом воздух, а то и скрести ногтями глотку. И ведь ничего страшного не было в хрупкой на вид старушке, разве только спину она держала подозрительно ровно, да лошадь понукала так, словно мчалась на важную битву, которая никак не могла начаться без главной участницы.

Чила спешила, и все-таки у выхода из Долины задержалась на три дня. Долго выбирала место, где остановиться, пока не отыскала полянку с низкой травой среди молодых дубов. Отпустила лошадь пастись, а сама села в сырую с утра траву, положила руки на колени и как будто забылась.

Бродячий менгир появился на третий день. Вырос в десяти шагах, словно все эти три дня Чила наколдовывала его появление, время от времени постукивая пальцами друг о друга. Не потрудившись размять ноги или растереть затекшую спину, Чила поднялась, подошла к камню и положила на него ладони, пришептывая что-то и кивая, как будто соглашаясь с собственными почти неслышными словами. Так она стояла половину дня.

— Печалься, Зонг, — наконец произнесла она вполголоса, обращаясь к невидимому собеседнику. — Тень падет на твоего сына и на твою жену, и никто не спасет их. И ты бы не спас. Да и к чему сберегать осколки, если утрачено целое?

Последняя фраза чем-то не понравилась самой Чиле, она пожевала губами и добавила:

— Они называют их лепестками… И словно гадают на собственную судьбу, обрывая их поочередно. Глупо… Глупо дробить в пыль камень, с которого должна начаться лавина. Она может начаться от шелеста…

Чила отняла руки от менгира и, не удивившись тому, что он мгновенно растаял, подозвала свистом лошадь.

В следующий раз старуха оставила седло на краю Мертвой степи. Посмотрела на восток, где почти в полутысяче лиг лепились к неприступным склонам Серебряных гор геллские деревушки, обернулась к западу, где в сотне лиг от нее впитывал всеми башнями весеннее солнце кимрский Донат[235], и повела свою кимрскую же лошадку к узкой речушке. Там Чила вытряхнула из мешка с десяток отличных мехов и, наполнив их водой, водрузила на спину лошади. Та с тревогой уставилась на север, но Чила, по-юношески запрыгнув в седло, направила лошадь через брод именно туда.

В третий раз старуха сделала долгий привал на берегу бальдарской реки Ос. Мертвая степь, которая по весне вовсе не казалась мертвой, осталась за спиной, река была широкой, но ни куста не росло на ее берегах, опаленных пустынным жаром, к тому же по северному берегу реки проходил Бальдарский тракт, поэтому старуха ждала ночи. Уже в темноте она разделась донага, связала одежду в узел, водрузила ее на холку лошади и вошла в воду, нисколько не заботясь о целой лиге водной поверхности и собственной старческой немощи. На том берегу старуха оделась, вновь наполнила меха водой, пересекла Бальдарский тракт и остановилась, прежде чем направить лошадь в Хель.

— Прости меня, Филия, — прошептала она, вглядываясь в темное пространство перед собой. — Больше всего я хотела бы, чтобы ты ни в чем не уступала мне, но каждому дано то, что ему дано. Теперь мы на равных. На этой равнине я ничем не сильнее тебя. Можешь считать меня человеком.

Первые четыре сотни лиг дались страннице без особого труда. Зеленая степь постепенно становилась желтой, хотя на востоке у горизонта одно время даже тянулась узкая полоска ядовитого цвета — являл свои кроны Шалый лес. Время от времени попадались полуживые речушки, где удавалось пополнить запас воды, на что лошадка смотрела без особого удовольствия. Иногда в отдалении мелькали силуэты степных коз и еще какие-то гибкие и быстрые тени, но к страннице никто не приближался. Только стервятники кружились черными точками в синем небе.

Потом начался песок. Сначала желтыми отмелями среди битого камня, потрескавшейся глинистой корки и ядовитых солончаков, потом серой, кое-где прикрытой колючками равниной. А потом он взметнулся, перекрывая горизонт, волнами барханов. Речушки больше не попадались. Вода убывала с каждым днем, но силы лошади убывали еще быстрее. Только Чила по-прежнему сидела в седле, не опуская плечи, словно была посажена в это седло с самого рождения и в нем же собиралась умереть в полной силе и здравии.

Когда полоса барханов, отнявшая у странницы еще несколько дней, была преодолена, и перед ней вновь раскинулась плоская равнина, пришел черед иной беды. Солнце словно усилило жар, раскалив твердый как камень песок до плывущего до горизонта марева. Воздух обжигал глотку при каждом вдохе. Разбросанные везде, где останавливался взгляд, кости не сулили путнице ничего хорошего, но она их словно не замечала. Их разглядела лошадь. Измученное животное задрожало, словно оказалось на бойне, но Чила безжалостно направила его вперед.

Ночью наступил холод и стало казаться, что звезды в небе подрагивают уже от стужи, но мороза не случилось, хотя Чила и ощупывала то и дело последний мех с водой. С утра вновь накатила невыносимая жара. К вечеру вода закончилась.

Утром третьего дня лошадь прошла с десяток лиг, подогнула передние ноги и легла. Чила опустилась на колени, посмотрела в мутнеющий лошадиный глаз, достала нож и рассекла кожу на лошадиной шее. Следующие несколько минут она жадно пила кровь. Затем забросила за спину мешок, моток веревки, лук и пошла дальше пешком.

Еще через два дня в полдень впервые началась песчаная буря. Тихий ветер вдруг свернулся смерчами, засвистел, понес песчаную поземку и вмиг прикрыл горизонт неразличимой мутью, но Чила продолжала идти вперед, лишь прикрыв глаза ладонью, чтобы их не высекло безжалостными порывами.

Еще через час ветер внезапно стих, как будто его и не было. Впереди торчала из песка полоса камней, каждый из которых напоминал свернувшегося в комок человека, а все вместе — раскинувшуюся от горизонта до горизонта челюсть с гнилыми и редкими зубами. Все пространство перед ними было заполнено смешанными с песком полуистлевшими костями, дальше равнина словно вспучивалась и обрывалась.

Чила втянула в себя горячий воздух, сунула руку за пазуху, достала четыре скомканных листа, разгладила их, снова убрала, прищурилась и пошла вперед, разламывая сапогами кости в труху. Через минуту она оказалась на краю каньона. Внутри огромного провала раскинулось прекрасное голубое озеро, в самом центре которого, купаясь в мглистых покровах и чистой воде, впитывала солнечный свет гигантская полусфера.

— Вот я почти и дома, — прошептала Чила и начала готовиться к спуску. Она сбросила под ноги моток веревки, мешок, лук, тул со стрелами и стала снимать с запястий браслеты с серыми камнями. И с каждым снятым браслетом ее руки становились все темнее и темнее, пока не обрели непроницаемо черный цвет, а лицо становилось все моложе и моложе, пока она не стала той самой прекрасной девушкой, что явилась Гледе в весеннем Альбиусе. Мгновение Чила рассматривала собственные ладони, и когда они побелели, кивнула:

— Все идет свои чередом.

Затем Чила закрепила конец веревки на тяжелом камне, сбросила ее вниз и стала спускать в каньон. Когда ее ноги встали на сырой песок, она обернулась и замерла в ужасе. Вместо чудесного озера, вместо прекрасной и совершенной сферы перед ней высилось чудовищное сооружение — огромная башня, как будто вывернутая наизнанку, вскрытая так, что все ее переходы и лестницы, всё ее уродливое, непроницаемо-черное нутро угловатыми потрохами висело снаружи, устремляясь в слепящее небо размытым и в то же время безумно отчетливым столбом хаоса.

Лишь мгновение отчаяние царило в темных глазах. Затем оно сменилось болью и ненавистью. Губы разомкнулись, и Чила прошептала:

— Все куда хуже, Филия. Много хуже.

Примечания

1

Трижды пришедший — сакральный, полумифический персонаж, пророк.

(обратно)

2

Книга пророчеств — книга, составленная из жизнеописания и изречений Трижды пришедшего — от 2000 лет до новой эры.

(обратно)

3

Геллские пики — горы, окаймляющие западную часть Большого провала с востока и юга.

(обратно)

4

Лок — свободный город, скальная крепость, разбойничье гнездо.

(обратно)

5

Вандилский лес — чаща между Вандилией, Долиной милости и Берканой.

(обратно)

6

Мертвая степь — засушливая степь между Долиной милости и долиной реки Ос.

(обратно)

7

кимры — вольный народ, приспособившийся к жизни на безлюдных равнинах Терминума.

(обратно)

8

Хель — смертоносная, безжизненная пустыня в центральной части Терминума.

(обратно)

9

Терминум — материк, «запертая» земля, изолированная часть света.

(обратно)

10

Бланс — умбра, курро см. Хопер Рули

(обратно)

11

Амма — умбра, курро.

(обратно)

12

менгир — священный камень, магический обелиск божественного происхождения.

(обратно)

13

энсы — воины, появляющиеся неизвестно откуда во время жатвы.

(обратно)

14

бестии — опасные звери, появляющиеся неизвестно откуда во время жатвы.

(обратно)

15

умбра — вестник, ангел, полудемон, наездник. Бесплотная сущность, должная находиться в подчинении богов. Способна захватывать физические тела людей.

(обратно)

16

жнец — высший умбра в состоянии максимального могущества, проводящий жатву.

(обратно)

17

курро — беглый, освободившийся умбра.

(обратно)

18

Приход — обозначение дня Гнева Богов (Кары Богов) принятое среди умбра.

(обратно)

19

Кара Богов — день всеобщего бедствия, начало новой эры и появления умбра в Терминуме. (Смотри — Гнев Богов, Приход).

(обратно)

20

Долина милости — долина между Геллскими и Молочными горами.

(обратно)

21

стрикс — полудрагоценный магический камень, изготовленный особым образом из менгира.

(обратно)

22

Хмельная падь — низменная засушливая долина (дно высохшего мелководного озера) южнее Бальдарских гор.

(обратно)

23

Чирлан — умбра, курро.

(обратно)

24

Храм Кары Богов — южное течение религии, основанной на учении о божественном воздаянии и каре.

(обратно)

25

Альбиус — городок на севере Одалы.

(обратно)

26

Манназ — река, разделяющая Йерану и Одалу.

(обратно)

27

Водан — фризский город.

(обратно)

28

Покоище — ковчег спасения, из которого являются пришедшие в Терминум умбра, воины, бестии.

(обратно)

29

Тибибр — умбра, вестник.

(обратно)

30

Исход — покидание гибнущего мира умбра и людьми.

(обратно)

31

Ананаэл — умбра, вестник, составитель «Каменного завета».

(обратно)

32

Каменный завет — книга, составленная Ананаэлом в начале новой эры.

(обратно)

33

Торн Бренин — барон, капитан королевской стражи в отставке, 53 года — 949 г.р.

(обратно)

34

Троббель — барон Троббель, бургомистр Альбиуса, 84 года — 918 г.р.

(обратно)

35

Лики Бренин — жена Торна Бренина, урожденная Лики Вичти (48 лет — 954 г.р.).

(обратно)

36

Кригер — капитан альбиусской роты. 48 лет — 956 г.р.

(обратно)

37

Раск — торговец из Альбиуса (см. Чирлан).

(обратно)

38

Макт Бренин — Сын Торна Бренина, (27 лет — 974 г.р.).

(обратно)

39

Урсус — город в Йеране.

(обратно)

40

Унда — целительница из Урсуса.

(обратно)

41

фриз — выходец из Фризы.

(обратно)

42

Жатва — мистическое бедствие, хтоническая пагуба населения.

(обратно)

43

Беркана — страна на юго-востоке Терминума — территория пяти королевств.

(обратно)

44

глевия (глефа) — древковое оружие для ближнего боя.

(обратно)

45

Тенер — слуга и домоуправитель дома Бренинов. 78 лет — 924 г.р.

(обратно)

46

Квина — служанка в доме Бренинов, дочь Тенера, 48 лет — 956 г.р.

(обратно)

47

Фиск — альбиусский стражник, 38 лет — 966 г.р.

(обратно)

48

Соп — молодой стрелок из альбиусской роты.

(обратно)

49

Брет — молодой стрелок из альбиусской роты, 18 лет.

(обратно)

50

Хода — молодой стрелок из альбиусской роты, 19 лет.

(обратно)

51

Фриза — троецарствие, союз трех королевств — Гордин, Гордан и Ингордан.

(обратно)

52

Геллский тоннель — тоннель, проходящий под горами, отделяющими Геллию от Фризы.

(обратно)

53

геллы — горцы, выходцы из Геллии.

(обратно)

54

берканец — выходец из Берканы.

(обратно)

55

Бальдар — вандилское королевство.

(обратно)

56

Стим — барон, бургомистр Водана. 58 лет (944 г.р.).

(обратно)

57

Клан Теней — воинское сообщество, орден эйконцев.

(обратно)

58

остров Теней — остров близ юго-западного побережья Терминума — обиталище клана Теней.

(обратно)

59

эйконец — выходец из Клана Теней, обитатель острова Теней.

(обратно)

60

Ло Фенг — эйконец, выходец из клана теней, воин покоя — воин высшего посвящения, 34 года. (968 г.р.).

(обратно)

61

воин покоя — высшая степень посвящения в Клане Теней.

(обратно)

62

воин мужества — низшая степень посвящения в Клане Теней.

(обратно)

63

Чжан Тао — эйконец, выходец из клана теней, воин мужества, 40 лет. (962 г.р.).

(обратно)

64

Бальдарские горы — горы, отделяющие Фризу от Хели.

(обратно)

65

Серебряные горы — горы, окаймляющие Фризу с юга и востока.

(обратно)

66

Уруз — самая большая река во Фризе.

(обратно)

67

Пелко Сотури — граф, брат короля-герцога Гордина. 66 лет (936 г.р.).

(обратно)

68

Храм Гнева Богов — северное течение религии, основанной на учении о божественном воздаянии и каре.

(обратно)

69

Гордин — одна из столиц Фризы.

(обратно)

70

Ли Фанг — эйконец, выходец из клана теней, воин добродетели, 33 лет. (969 г.р.).

(обратно)

71

Ван Ксин — эйконец, выходец из клана теней, воин добродетели, 38 лет. (964 г.р.).

(обратно)

72

Лю Чен — эйконец, выходец из клана теней, воин добродетели, 29 лет. (973 г.р.).

(обратно)

73

воин добродетели — высокая степерь посвящения в Клане Теней.

(обратно)

74

Накома — храмовый воин.

(обратно)

75

Авгрин — отец Авгрин, судья-инквизитор, служитель Храма Гнева Богов. (65 лет — 937 г.р.).

(обратно)

76

Фальшион, также фальчион (falchion) — европейское клинковое оружие с расширяющимся к концу коротким клинком с односторонней заточкой. Иногда фальшион крепился к короткому древку длиной 45–60 см (фальшбарда). Точные сведения о фальшионах привести сложно, потому что их было найдено всего около полудюжины, а из книг, живописи и описаний были получены сведения о ещё примерно двадцати. Таким образом, имеющаяся выборка — слишком маленькая, чтобы судить по ней о всех фальшионах.

(обратно)

77

Храм Змеи — храм на острове Теней.

(обратно)

78

Мел — палач Храма Гнева Богов. (24 года — 1978 г.р.).

(обратно)

79

храмовый воин — специально обученный страж храма.

(обратно)

80

Бальдарский тракт — дорога, соединяющая Геллию и Бальдар.

(обратно)

81

вандил — выходец из Вандилии.

(обратно)

82

жертвенный камень — особый стрикс, помещаемый в тело эйконца.

(обратно)

83

священное дерево — дерево, растущее во дворе Храма Змеи.

(обратно)

84

Берканский тракт — дорога, проходящая вдоль Молочных гор через всю Беркану.

(обратно)

85

Змеиное урочище — ущелье севернее Альбиуса.

(обратно)

86

Стайн — старшина дозора.

(обратно)

87

паллийцы — морской народ.

(обратно)

88

Рамлин — стражник из Альбиуса.

(обратно)

89

Йерана — берканское королевство.

(обратно)

90

Гремячая — деревня в Змеином урочище.

(обратно)

91

Поганые — см. энсы.

(обратно)

92

ланш — меч энсов.

(обратно)

93

Вай — брат Вай, странствующий монах.

(обратно)

94

Геллия — горная страна в восточной части Терминума.

(обратно)

95

Вандилия — юго-западная оконечность Терминума.

(обратно)

96

Гордан — одна из столиц Фризы.

(обратно)

97

Рит — освобожденная пленница, кимрка.

(обратно)

98

Котто (Котта) — европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Котту надевали на камизу. Поверх котты можно было носить сюрко. Мужская котта могла быть относительно короткой (до колена), но чем длиннее, тем выше статус. Женская котта обязательно закрывала ноги. Рукава могли быть пришивными или пристежными. Часто контрастных или просто других цветов. Вырез горловины обычно небольшой, часто скреплялся какой-либо застёжкой.

(обратно)

99

Камиза (нательное бельё) — нательная рубаха простого кроя из льна, шёлка или хлопка..

(обратно)

100

Алус — освобожденный пленник, вандил.

(обратно)

101

Хат — освобожденный гелл.

(обратно)

102

Дум — освобожденный пленник, фриз.

(обратно)

103

Сли — освобожденный пленник, фриз.

(обратно)

104

Йера — столица Йераны.

(обратно)

105

Руор — освобожденный пленник, паллиец.

(обратно)

106

Шаннет — освобожденная пленница, фризка.

(обратно)

107

Болла — освобожденная пленница, берканка.

(обратно)

108

Кенди — освобожденная пленница, вандилка.

(обратно)

109

Сварти — освобожденная пленница, мулатка.

(обратно)

110

Трайд — освобожденный пленник, берканец.

(обратно)

111

Опакум — гебонская крепость.

(обратно)

112

Черные болота — топь западнее Урсуса.

(обратно)

113

Дикий лес — чащи южнее Урсуса.

(обратно)

114

Гебонские горы — горы между Гебоной и Йераной.

(обратно)

115

Хопер Рули — книжник, лекарь, маг.

(обратно)

116

Мушом — мастер Йеранской стражи — 35 лет.

(обратно)

117

Одала — берканское королевство.

(обратно)

118

Райдона — берканское королевство.

(обратно)

119

Перта — берканское королевство.

(обратно)

120

Исана — берканское королевство.

(обратно)

121

Триг — принц Йераны.

(обратно)

122

Коронзон — (Кор) — умбра, курро.

(обратно)

123

Гебона — королевство на западе Берканы.

(обратно)

124

Эней — умбра, курро.

(обратно)

125

Фрига — гебонская крепость.

(обратно)

126

Хайборг — крепость на Старой гебонской дороге.

(обратно)

127

Падаганг — торговец тканями, 40–45 лет.

(обратно)

128

Зонг — умбра, курро. см. Оркан.

(обратно)

129

Карбаф — (Карб) — умбра, курро.

(обратно)

130

Адна — умбра, вестник.

(обратно)

131

Дорпхал — (Дор) — умбра, вестник, жнец.

(обратно)

132

Стахет Вичти — Граф (74 года — 928 г.р.). Отец Брана и Лики Вичти.

(обратно)

133

Берканское море — море на юге, юго-востоке и востоке Терминума.

(обратно)

134

Большой провал — огромное ущелье, состоящее из двух частей и делящее Терминум на северную и южную области. Образовалось в результате мистического катаклизма в 300 г. новой эры. Связывается с битвой в Хмельной пади.

(обратно)

135

Эйк — мастер йеранской стражи.

(обратно)

136

Арка — двойной менгир и деревня недалеко от Урсуса.

(обратно)

137

Гледа Бренин — дочь Торна Бренина, 17 лет — 985 г р.

(обратно)

138

Старая гебонская дорога — дорога, пересекающая всю Беркану.

(обратно)

139

Гебонские увалы — холмистая местность восточнее Урсуса.

(обратно)

140

Пепельная пустошь — отравленная или околдованная местность восточнее Вандилской топи.

(обратно)

141

Ода — столица Одалы.

(обратно)

142

Веген — старшина дозора в деревне Арка.

(обратно)

143

Чила — гадалка, провидица, ведьма.

(обратно)

144

Красные ворота — выход из Северного ущелья в Бальдарских горах.

(обратно)

145

Фризский тракт — дорога из Фризы на юг.

(обратно)

146

Лежащий менгир — горизонтальный менгир, расположенный у окончания восточной ветви Большого провала.

(обратно)

147

Проклятое ущелье — ущелье в Бальдарских горах между выходом из Геллского тоннеля и Черным Храмом.

(обратно)

148

Пута — няня Ходы.

(обратно)

149

Шэк — мастер стражи Урсуса.

(обратно)

150

Тик — трактирщик из Урсуса.

(обратно)

151

Ярн — бургомистр Урсуса.

(обратно)

152

Филия — дочь Унды.

(обратно)

153

Бран Вичти — граф (49 лет — 953 г.р.). Сын Стахета Вичти и старший брат Лики Бренин.

(обратно)

154

Северное ущелье — дорога, ведущая от Черного храма к Красным воротам.

(обратно)

155

Храмовая дорога — дорога, ведущая от Черного храма на юг.

(обратно)

156

Ядовитые ключи — местечко в Геллии с бьющими из земли ядовитыми водами

(обратно)

157

Шалый лес — непроходимый лес в восточной части Хели.

(обратно)

158

Красное торжище — самое большое торжище в Геллии.

(обратно)

159

Щепоть бога — тройной менгир в центре Хмельной пади.

(обратно)

160

Тройной менгир — (Щепоть бога) — менгир в центре Хмельной пади.

(обратно)

161

гарнаш — в 12–13 вв. широкая верхняя одежда с капюшоном с короткими рукавами в виде пелерины, с разрезами сбоку. Ее шили из толстой плотной ткани, так как она предназначалась для носки в плохую погоду.

(обратно)

162

Черный храм — Храм Гнева Богов на южной окраине Бальдарских гор.

(обратно)

163

Аскенсор — фризская крепость.

(обратно)

164

Безумный Торн — смотри Торн Бренин.

(обратно)

165

Берканка — деревня в Гебонских увалах.

(обратно)

166

Урсусский тракт — дорога в Гебонских увалах.

(обратно)

167

Болотная хлябь — дорога в Гебонских увалах.

(обратно)

168

Ведьмин проселок — дорога в Гебонских увалах.

(обратно)

169

Южные острова — острова близ побережья Одалы.

(обратно)

170

Атраах — (Ат) — умбра, вестник, жнец.

(обратно)

171

Долина призраков — таинственное место к северу от Хмельной пади.

(обратно)

172

Горячие ключи — местечко в Геллии.

(обратно)

173

Хмельной колодец — источник воды в Геллии с пьянящим действием.

(обратно)

174

Огненная пустыня — самая опасная часть Хмельной пади.

(обратно)

175

Безумный монах — таинственное явление, объяснения которому нет.

(обратно)

176

Тропа невольников — одна из дорог Мертвой степи.

(обратно)

177

Пыточный острог — фризское узилище в Мертвой степи.

(обратно)

178

Ос — река, отделяющая Мертвую степь от Хели.

(обратно)

179

Поющие холмы — смотри — Долина призраков.

(обратно)

180

Кимрская тропа — главный геллский тракт.

(обратно)

181

Лиса — бабушка Рит.

(обратно)

182

Кшама — воин в черной маске.

(обратно)

183

Блуждающий менгир — магический обелиск, который появляется в разных местах.

(обратно)

184

Могильный острог — берканский укрепленный лагерь восточнее Пепельной пустоши.

(обратно)

185

монастырь ночных убийц — смотри Обитель смиренных.

(обратно)

186

Обитель смиренных — женский монастырь в Райдоне.

(обратно)

187

Друер — наставник юного Торна Бренина.

(обратно)

188

Андра — воспитанница Обители смиренных.

(обратно)

189

Фошта — воспитанница Обители смиренных.

(обратно)

190

Поганка — см. Пепельная пустошь.

(обратно)

191

Волчье урочище — смотри. Пепельная пустошь.

(обратно)

192

Могильное эхо — смотри. Пепельная пустошь.

(обратно)

193

Хельм — наемник.

(обратно)

194

Скур — йерский торговец снадобьями.

(обратно)

195

Оркан — предводитель воров.

(обратно)

196

Выселки — деревня недалеко от Лока.

(обратно)

197

Фаре — жена Оркана.

(обратно)

198

Эф — сын Оркана.

(обратно)

199

Серое жало — название меча.

(обратно)

200

Грен — приятель Хельма.

(обратно)

201

Рут — приятель Хельма.

(обратно)

202

Волчий выпас — дозорный поселок возле Пепельной пустоши.

(обратно)

203

Болотный тракт — дорога по восточному краю Вандилской топи.

(обратно)

204

Проклятая деревня (Город) — мистическое место в Пепельной пустоши.

(обратно)

205

Белая башня — руины недалеко от Фриги.

(обратно)

206

Болотный дозор — небольшое селение с трактиром и острогом на Болотном тракте.

(обратно)

207

Мглистые горы — горы, подпирающие Вандилский лес с юга.

(обратно)

208

Хедерлиг — принц Исаны.

(обратно)

209

Друкет — исанский воин.

(обратно)

210

Лон — мастер стражи Исаны.

(обратно)

211

Три источника — местность неподалеку от Фриги.

(обратно)

212

Ингордин — одна из столиц Фризы.

(обратно)

213

Исида — город и вандилское королевство.

(обратно)

214

Поганое (проклятое) ущелье — зачарованное ущелье в окрестностях Фриги.

(обратно)

215

Мабок — людоед.

(обратно)

216

Гольда — город и вандилское королевство.

(обратно)

217

Орлиное ущелье — ущелье в окрестностях Фриги.

(обратно)

218

Смертельный карниз — опасная тропа неподалеку от Фриги.

(обратно)

219

Водный менгир — священный камень в глубинах Вандилского леса.

(обратно)

220

Брыд — гарь, лавовая и каменная пустыня, часть Хели.

(обратно)

221

Холодные пески — солончаковые пески, часть Хели.

(обратно)

222

Нерта — город и вандилское королевство.

(обратно)

223

Голла — город вольных торговцев.

(обратно)

224

Ёрмунг — геллский город-государство.

(обратно)

225

Фенр — геллский город-государство.

(обратно)

226

Гнев Богов — день всеобщего бедствия, начало новой эры и появления умбра в Терминуме. (Смотри — Кара Богов, Приход).

(обратно)

227

Эльскер — мать Брета.

(обратно)

228

Моркет — проводник.

(обратно)

229

Перахта — вандилские город и королевство.

(обратно)

230

Болотный поминальник — особо сильная сонная трава.

(обратно)

231

Чилдао — умбра, вестник.

(обратно)

232

Молочные горы — горы, ограничивающие Беркану с севера.

(обратно)

233

Бальд — столица Бальдара.

(обратно)

234

Иса — столица Исаны.

(обратно)

235

Донат — заброшенный город, обиталище кимров.

(обратно)

Оглавление

Пролог. Долина Милости

Глава первая. Альбиус

Глава вторая. Водан

Глава третья. Маски

Глава четвертая. Перевал

Глава пятая. Колокол

Глава шестая. Арка[136]

Глава седьмая. Фальшион

Глава восьмая. Урсус

Глава девятая. Хмельная падь

Глава десятая. Безумный Торн[164]

Глава одиннадцатая. Долина призраков[171]

Глава двенадцатая. Могильный острог[184]

Глава тринадцатая. Лок

Глава четырнадцатая. Пепельная пустошь

Глава пятнадцатая. Хода

Глава шестнадцатая. Хозяйка меча

Глава семнадцатая. Фрига

Глава восемнадцатая. Пепел

Глава девятнадцатая. Белая башня

Глава двадцатая. Накома

Глава двадцать первая. Адна

Глава двадцать вторая. Макт

Глава двадцать третья. Моркет[228]

Глава двадцать четвертая. Смерть

Глава двадцать пятая. Опакум

Глава двадцать шестая. Триг

Глава двадцать седьмая. Соп

Глава двадцать восьмая. Хода

Глава двадцать девятая. Филия

Глава тридцатая. Бланс

Эпилог. Чилдао Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg