«Витязь. Тенета тьмы»

Витязь. Тенета тьмы (fb2) - Витязь. Тенета тьмы 959K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Любовь Колесник - Наталия Петровна Нестерова

Любовь Колесник, Наталия Нестерова ВИТЯЗЬ Тенета тьмы

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

© Колесник Л., Нестерова Н., 2017

© Художественное оформление серии, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2017

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2017

Пролог

Древа переплетались ветвями на почти недостижимой высоте. Могучие развилки и грубая, в глубоких трещинах кора давали возможность взбежать вверх, как по тропам, — от самых корней, распустившихся мощными щупальцами. Это были особые, вековечные деревья древних эльфийских лесов. Внизу, под лиственным сводом, возле опушек и на прогалинах росли и обычные породы, как их обозначил бы человек, — дубы, березы, ясени. Они и вполовину не достигали высоты великих эльфийских древ, царящих над Вековечной Тенистой Пущей, хотя уверенно занимали более-менее открытые места между великанами.

— Не полетит, — флегматично сказал Даэмар и приложил к губам флягу с медовым напитком. Серебристо-белые волосы следопыта сверкали на солнце поверх откинутого коричневого капюшона плаща.

— Полетит, — возразил Мэглин и мягко улыбнулся. — Я… верю. Хочу верить.

— Мне нравится твой кинжал. Этот. Поспорим на него? Не полетит.

— Полетит. А что ставишь ты?

Даэмар отпил еще, показал Мэглину чеканную серебряную фляжку. Тот кивнул.

Некоторое время сидели молча. Ждали.

— Это уже которая попытка? — спросил наконец Даэмар.

— Семнадцатая, — со вздохом ответил зеленоглазый стражник. Насторожил уши, вскочил: — Вон, вон, смотри же!

Над кронами великих древ медленно вырастал гигантский округлый бок. Шар… нет, не шар — громадная овальная конструкция, сверкающая блеском медных заклепок, перевитая веревками. Она шла неровно, неуклюже, грузно — поднимаясь выше то одним, то другим боком. Под брюхом воздушного кита на канатах болталась длинная корзина, позади которой вращались широкие лопасти, загребая воздух.

Слишком сильно болталась!

— Полетел! — радостно вскричал Мэглин. — Полетел без единого слова магии!

— Некоторые из прошлых тоже поднимались ввысь… сперва, — звучно раздалось позади.

Оба эльфа повернулись: на рослом гнедом жеребце, до самой земли покрытом богатейшей парчой, восседал лесной король — дайн Тенистой Пущи Оллантайр. Конь, согнув могучую шею в тугое кольцо, пританцовывал под всадником.

— В любом случае целительница наготове, — сухо выговорил Оллантайр. — Я сделал выводы из прежних попыток. Запретил подниматься Йуллийель. Дочь осталась на земле. Но моя жена, Ольва Льюэнь, и мой сын, Даниил Анариндил, — там.

Некоторое время эльфы смотрели на шар не отрываясь. Мэглин поигрывал кинжалом. Даэмар снова пригубил сладкого меда. Дайн перебирал повод.

— Этот держится дольше прочих, — наконец заметил он.

Красавец конь фыркнул.

— Перестал набирать высоту, — заметно огорчившись, сообщил Мэглин. — Владыка, если мы сейчас втроем споем волшебную песню…

— Тогда будет нечестно, — улыбнулся Даэмар и выразительно посмотрел на кинжал.

— Ольва, моя супруга, желает, чтобы воздушный корабль летал сам, — с заметной прохладцей, укрыв в уголке рта ироническую усмешку, сказал великолепный эльф. — На дельтаплан она потратила около десяти лет. Даже спустилась с Дантрима на нем, но потом он, к счастью, сломался, да и поводов часто навещать подгорных двергов больше нет. Теперь — это. Дири-жабль. Пусть играет. Помогать магией я ей не стану: она сама просила об этом вначале, чтобы все было по-честному, и я, как вы знаете, согласился.

Туша монументального сооружения тем временем поднялась над кронами и нерешительно зависла, медленно вращаясь вокруг своей оси и угрожающе кренясь то на один бок, то на другой. Лопасти винта молотили по воздуху, но, видно, не так мощно, как требовалось, и никакого продуктивного движения хоть в какую-либо сторону не получалось.

Даэмар хищно прищурился, словно глядел поверх стрелы.

— С ними еще Эйтар и дверг Трорин.

В ту же секунду шар, наполненный горячим воздухом, резко повело в сторону под ударом ветра. Ни один из троих наблюдателей не успел даже поднять руку. Полыхнул огонь, который вмиг охватил всего небесного гиганта. Владыка леса резко толкнул жеребца ногами — и тот принял с места в галоп. Даэмар метнулся к месту предполагаемого крушения по деревьям белохвостой белкой, Мэглин подозвал скрытую в подлеске лошадь…

Оллантайр на скаку вскинул руку и выкрикнул заклинание. Над местом крушения ударила молния, и из крошечной на вид тучки полил дождь — прицельно и мощно, ни единое великое древо не успело загореться.

Дирижабль падал с утробным свистом, выпуская горячий воздух из недр прогоревшей оболочки. Под конец что-то изрядно бабахнуло и рассыпалось каскадом искр. Останки сооружения ухнули на крошечную полянку, перегородив лесную речку.

Уцелевший Эйтар, выскочивший из корзины, сбегал по дереву вниз. Принц Анариндил не сбегал, он уже хмуро сидел на толстой ветке подле оранжевого, как апельсин, гнома. Несмотря на то что дверг Трорин стал в Тенистой Пуще почти своим, лазать по деревьям он так и не научился. Зато добрая местная снедь шла ему на пользу, и в данный момент молодой еще гном был в ширину примерно таким же, как и в высоту.

Возмутительница спокойствия, дайна Ольва Льюэнь, на вид тоже целая и невредимая, осторожно сползала по коре, изрытой глубокими желобами и трещинами. На ней был комбинезон наподобие двергского — из грубой ткани, простеганный надежными швами, местами прошитый кожей, со множеством карманов. На лбу топорщились очки, переделанные из двергских же сверловочных, кожаный шлем защищал голову. Эльфийский оружейник, усовершенствовавший конструкцию, добавил к окулярам россыпь аметистов и немного серебряной чеканки — для королевы делал, для дайны Вековечной Пущи!

На спине Ольвы имелась странная сумка, пристегнутая широкими лямками. Из нее торчали обрезанные витые шнуры, а высоко на древе на ветру трепыхалось жизнерадостное желтое полотнище, притормозившее падение. Дайна не была эльфом. Она была человеком, и трюки, которые легко проделали Эйтар и ее сын Даниил Анариндил, ей не удавались — требовалась страховка.

Мэглин молча передал Даэмару кинжал. Оба полезли на дерево — выручать потерпевших крушение.

Оллантайр чуть подождал, затем откинул плащ, легко встал легкими узорными сапогами на седло и ухватил сползающую с дерева супругу пониже талии. Ольва Льюэнь отцепилась от коры, вполне доверяя рукам дайна. Муж осторожно опустил ее на седло и соскочил сам. Ольва тоже спрыгнула на землю. Красавец конь радостно толкнул женщину широким лбом в плечо, прихватил мягкими губами за один из карманов, очевидно хорошо ему знакомый. В кармане сухарно хрупнуло.

Дождь прекратился.

— Слушай, ну почти, — радостно объявила Ольва. Перепачканная сажей, мокрая насквозь, она сияла азартом. — Ты видел? Видел? Просто подвело рулевое управление. И корзину надо крепить выше. Выше к оболочке… слишком длинные стропы… эх, где-то то ли мощности не хватает, то ли… может, поставить еще горелку? Или воздух внутри распределяется неравномерно?

— Возможно, — глубоким баритоном ответил Оллантайр, усмехаясь. На дне его фиалковых глаз плясали яркие смешинки. — Сделаешь новый. Когда ты заказывала шелк для шара в последний раз, я велел привезти материи в три раза больше. Так что если желаешь…

— Конечно желаю! — с жаром воскликнула Ольва. Нашла взглядом на дереве сына и его круглого оранжевого приятеля — возле них уже был Даэмар, помогал Даниилу Анариндилу оторвать дверга от ветки, в которую тот намертво вцепился. — Что ты сказал?

Король молчал, улыбался. На щеках вычертились мягкие ямочки.

Ольва вздохнула.

— Ты думаешь, что опять не полетит… А он полетит, я придумала, как нужно сделать! Завтра же начнем снова. Надо послать в Драконью гору за двергским углем, он легче и жарче обычного. И объяснить кузнецам, что лопасти следует перековать еще тоньше! Но тогда их, возможно, придется делать из оружейного серебра: все остальное слишком тяжелое и грубое, и…

Она темпераментно поправила очки — и из-под стекол на лицо потекла дождевая вода. Пожарная служба Тенистой Пущи сработала на отлично.

— Ты можешь выгрести все мое оружейное серебро из сокровищницы, — спокойно сказал Оллантайр. — Просто постарайся бывать со мной немного чаще. И я напоминаю тебе, что как раз завтра мы должны выехать в гости к Наиллирис… Давно обещали.

— А, да… — Ольва вдруг заметно приуныла. — Наиллирис. Ну, значит, попытка номер восемнадцать будет после поездки. Или дети начнут тут понемногу строить без меня…

— Они тоже едут, а Трорина ненадолго призывает его двоюродный дед, король Дантрима.

— Ну хорошо, — еще больше огорчилась она. — В Нолдорин тоже поедем? В Приморский Оплот?

— Нет, — покачал головой Оллантайр. — В этот раз мы минуем Скрытый город и все прочее. Только к Наиллирис.

Королева пожала плечами.

— Тогда потом, да. Отложенное удовольствие не есть упущенное удовольствие. Ведь правда?

Оллантайр собрался ответить, очень серьезно ответить — про удовольствия и упущения, но не успел. На поляну выехал всадник, спешился.

— Дайн, — гонец поклонился, — во дворец прибыло трое двергов из торгового сословия, из тех, которые живут близ людей. Они желали бы видеть королеву Ольву Льюэнь. Говорят, дело исключительной важности. Они доставили тело товарища, погибшего по дороге… погибшего странно… и просят помощи.

— Мы прибудем немедля. — Оллантайр вскочил в седло и поднял Ольву на холку коня впереди себя.

Трорина тем временем почти спустили до земли, чуть прихрамывающего Эйтара вел под локоть к своей мирной кобылке Мэглин, а принц Даниил Анариндил что-то бурно рассказывал Даэмару, страхуя апельсинового дверга.

Дайн Тенистой Пущи толкнул гнедого ногами; конь, взрыв копытами землю и опад, принял с места.

— В твоем мире летали так, чужеземка Ольва? — проговорил король в светлый затылок жены, отогнув пальцами прокопченный дерюжно-кожаный воротник ее комбинезона. — В твоем мире…

Ольва прижалась к мужу спиной, соединившись с ним в ритме галопа.

— Я почти забыла, Оллантайр! Но что-то все же помню… в моем мире летали на самолетах. В Москве есть аэропорты… Шереметьево, Внуково, Домодедово. Садишься в самолет — и…

— Чужеземка Ольва, которая желает летать, — выговорил король, — ты упрямица! Эльфы исповедуют покой и дорожат неспешным течением жизни! — великолепный конь перескочил поваленное дерево. — Никуда не спешат! Эльфы наследуют вечную благодать Чертогов Забвения, в которой их жизнь вечна. У нас нет никаких самолетов… дирижаблей! Впрочем, один из нас всегда хотел наступить на звезды, сколько я помнил его. Твой приятель, Тайтингиль. Твой неугомонный друг.

Показались стены дворца, также причудливо раскинувшегося по Пуще, как и корни древ, — огромного, почти города, и конь перешел на рысь.

— Он и твой друг, — отозвалась Ольва, — друг нашей семьи.

— Я давно не видел его, кстати. Помог ли ему Сотворитель в этой дерзости? Может быть, унес в эту твою… Москву?

Глава 1 Бар

Бар был тематический. Здесь часто проходили модные костюмированные вечеринки, косплеи. Бармен Шурман знал, как будет «налей выпить» на квенья и синдарине, мог позвать полицию по-клингонски; разбирался в нашивках и знаках различия двух десятков вымышленных армий. По мнению Шурмана, по отдельным ребятам и девочкам откровенно рыдали психиатрические лечебницы.

А вот Дима Котов, например, был вполне нормальным человеком. Рослый, крупный парень стильно одевался в спортивное, никого не изображал. Выбритые полголовы справа и длинные светлые дредды слева — вот и все его причуды. Но сейчас он появился в дверях, обводя помещение шальным взором. Его пошатывало, а в руке Диман сжимал надкусанный сэндвич эпических размеров.

— Шур, — сказал он хрипло и положил на стойку «визу». — Организуй сухпаек, а? Чипсов, сухар-риков. И шоколаду. Шоколаду побольше. Для др-ракона, — прибавил шепотом.

Шурман кивнул и принялся собирать заказ, пропустив «дракона» мимо ушей. Сухпаек требовали собирать регулярно — на войну, в поход за Стену или в Мордор, да мало ли в какую галактику.

Котов нынче явился не один.

Яркая девица, словно из мультика аниме, вплыла следом — худенькая, в причудливом алом платье, волочащемся по полу. Смоляные волосы глянцево ниспадали до пояса. В зубах у красотки торчала чадящая папиросина.

— У нас не курят, милая, — предупредительно сказал бармен.

И осекся. Девица вперила в него неподвижный взгляд странных белых глаз, и Шурман похолодел.

— Собирай провиант, — сказала спутница Котова. — Молча.

Не спутница. Голос, жестко выговаривающий согласные, был совсем не женский, а тон такой, что Шурман непроизвольно вспомнил службу в армии.

— Черт знает что, — зашептал он, быстро проводя картой Котова по си-киперу, — ч-черт знает что творится!

Диман сгреб сухпаек, принялся торопливо рассовывать по карманам. Типчик в красном стоял рядом, смотрел.

— Попить дай, пожалуйста, Шур? — попросил Котов. — Вот мохито… безалкогольное? Давай. Весь кувшин давай. И сахар-ру…

Шурман подал кувшин, оторопело глядя, как Дима выворачивает в напиток сахарницу и торопливо болтает ложкой. Красный усмехнулся, зловонная папироска перекочевала из одного угла рта в другой.

— Нейроны, — проговорил он. — Выгорели. Такова плата за полет в звездной корабле.

— В звездном, — поправил Шурман.

Странный мужик манерно вскинул голову.

— Не учи меня, торговец. Сталь, честь, смерть. Корабль. Она. Пей, Кот-ту. Враг повержен. Я выучу тебя летать.

Котов глотнул прямо через край и выдохнул:

— Нет уж… спасибо, мне хватило…

— Бесполезное создание, — припечатал похожий на девицу злыдень. — Иди, нужно встретить Тайтингиля.

Он махнул длинным рукавом — туда. К служебному выходу на задний двор. Котов рыскнул вперед; его спутник, вздернув нос, поплыл следом, напоследок полоснув Шурмана лютым нечеловеческим взглядом.

Бармен опустился на стул и вытер вспотевший лоб салфеткой.

Котов пил, зубы стучали о стеклянный край кувшина. Надо же, он и правда пару часов назад мчался на настоящем звездном корабле и палил, сжимая гашетки до боли в пальцах, в жуткого демона-паука, который хотел погубить этот мир. Мир, ставший удобным приютом перерожденному орку.

Человеком Дима не был. Не был им и его обманчиво хрупкий спутник, облитый красными шелками. Инопланетянин, Мастер Войны империи Йертайан, воплощенная смерть. Щуря белые глаза, он стоял и курил «Мальборо» с оторванным фильтром, по-блатному зажимая сигарету в когтистых пальцах.

— Ты не видишь его? — Дима, морщась, отхлебнул еще глоток приторно-густой сахарной взвеси. — Где там Тайтингиль? На др-раконе…

— Чешуйчатая мерзость, — покривился Мастер Войны. Альгваринпаэллира Багрянца Небес, их нежданного союзника, пришелец со звезд невзлюбил сразу, глубоко и взаимно. — Пока не вижу. Союзник должен прибыть.

Инопланетный воин повернул голову, вглядываясь в вечернее московское небо.

На его лилейной шее багровел совершенно однозначный синяк.

Котик чуть не выронил кувшин — кто?.. когда?.. вот так, до истерического засоса целовал Мастера Войны?.. Вот ведь жаба белоглазая, он же бесчувственный, как деревяшка!

Но времени раздумывать не было. На облаках вычертился и рос крылатый силуэт.

Шурман мялся за стойкой, не решаясь пойти и прогнать нежданных, но щедрых на заказы гостей с подсобной территории вверенного ему бара.

— А-а, Сашка-а! — Ленка, новая официантка, недавно приехала из Калязина, и ей все было в диковинку. — Иди зырь, голограмма-а-а! Дракон, во!

Вся честная компания — сама Ленка, повариха Анатольевна и пара таджиков-разнорабочих, Сафат и Руфат, — прилипла к окну, разглядывая, что творилось на заднем дворе. Там и правда был дракон. Здоровый, с «Газель» — это не считая длинной шеи с острой головой в рогатом воротнике и просторных кожистых крыльев. И хвоста, который он изящно свернул вокруг тела, переливающегося багрянцем и золотом. Возле шеи, в складке у крыла, стоял высокий рыжий мужик.

Шурман его хорошо помнил. Какое-то время назад он, ряженный в кольчугу и плащ, да еще и с мечом, валялся тут за мусорными баками…

Не было бы дракона, Шурман, может, и потерпел бы рыжего зануду, но дракон его доконал. Бармен выдохнул и пошел-таки на задний двор с намерением разогнать всю шайку-лейку.

— …Ну вот и все, — донесся до него голос рыжего эльфа. Он говорил медленно, слова падали колючими камнями. — Был бой, но не последний. Мы победили Цемру, Альгваринпаэллир, однако остались ее дети, несметные полчища детей…

Красный при этих словах нервно вздернулся.

— …Эти полчища теперь станут сосать силы из моей складки Эалы, — продолжал эльф, наглаживая дракона по голове — по пальцам текло красное и тут же застывало, осыпаясь искристым багряным прахом. — Ты, дракон, единственный, кто может провести нас туда. Помоги же нам, и я отдам тебе свою благодать, как мы уговорились. Ты получишь Чертоги Забвения.

Дракон негромко шипел, как паровой утюг.

— Вы что это тут делаете? А? — вступил Шурман и тут же ахнул: — Ох ты ж, елки-палки!

Вблизи от дракона исходило странное сияние, будто воздух подле багряного чешуйчатого тела был нестерпимо горяч, и контуры размывались. Голову он повернул очень правдоподобно.

«Точно, голограмма… лазерное шоу. Высший класс!»

Пахло жженым камнем и одновременно водой. Стоячей, как в старом пруду.

— Косплеим мы тут, — угрюмо ответил Котов, надкусывая шоколадку сразу до половины.

Красный осклабился:

— Царевну.

— Лягушку.

Дракон издал странный звук — то ли закряхтел, то ли засмеялся. Рыжий глядел строго, но его пошатывало.

Шурман вдохнул и сказал все, что думает. И про царевну, и про лягушку, и про тронутых ролевиков. Которые, хоть и приносят доход… но вот такие фокусы с голограммами — круто, чего уж, но как-то чересчур, а для выгоды бару — лучше бы перед главным входом, а не у помойки.

Красный недобро напрягся. Котов просительно оглядывался на всех по очереди — он очень не любил конфликты. Рыжий наглаживал дракона и молчал, а то и вовсе не слушал.

Зато немногочисленные посетители, а также Ленка, Сафат, Руфат и повариха Анатольевна с восторгом глядели из окон бара на бесплатное зрелище. Кто-то даже достал телефон — снимать и постить.

Шурман пошел обратно — и в дверях его едва не сбили с ног.

Красивая девушка с бешеными глазами, Оля, или, как ее звали в ролевом мире, — лучница Алора. Красивая, темноволосая, она ходила в бар за добычей и стреляла исключительно держателей платиновых карт. Чертыхаясь, бармен отскочил — и дернулся, увидев в тонкой руке пистолет.

— П-полиция, — выдохнул негромко.

Шурман нащупал в кармане телефон. 112, добавочный 02… Глядел через стекло — Оля и бедовые ребята с драконом переругивались, активно жестикулируя.

— Отойдите от окон! Быстро! Голограмма эта… Радиоактивная наверняка! — Бармен рявкнул вроде бы на персонал, но и посетители шарахнулись. А одна тоненькая фигурка рванулась вперед. Еще сумасшедшая? Дочка Ирмы Викторовны, постоянной посетительницы, беловолосая девчулька с голым животиком, как ее — Алина, кажется…

Утративший душевное равновесие Шурман дозвонился в полицию и теперь выслушивал электронного оператора, всеми силами стараясь не выдать паники.

— Алина! — крикнул он, не бросая телефона. — Туда нельзя!

— Что значит нельзя? — Девчонка аж подпрыгнула. — Они же там! Мне надо к ним!

— Посиди, сказал! — Бармен повысил голос, заслоняя собой проход к двери.

Девчонка взъерошилась:

— Закрой рот! Дай пройти! Мастер Войны! Котов! Тайтингиль! И Оля там, гадина!

Все чокнутые. Невозможные. Полный комплект.

Полиция тем временем отозвалась, и Шурман начал лихорадочно, вполголоса диктовать адрес и причину вызова и упустил Алину.

Шальная девчонка твердой рукой сгребла со стола килограммовую декоративную пепельницу из причудливого стекла с пузыриками внутри и побежала вперед.

— Стой! — закричал Шурман. — Да нельзя туда!

Он рванул следом, выронив телефон, — и не успел.

* * *

Все случилось в две секунды. В три. Рыжий Тайтингиль пошатнулся, словно совсем потеряв силы, Оля выстрелила, Алинка прыгнула на нее, широко размахиваясь пепельницей. Котов ойкнул, пятясь, — и гертаец прыгнул тоже, выталкивая его из-под пули.

И упал на гребнистый драконий бок, обливаясь кровью.

Полыхнуло белое пламя, искристое, как мелькание дискотечного шара, — и все пропали.

Почти все — Оля лежала на земле лицом вниз, пистолет валялся рядом, из разбитой головы текло красное. Алинка сидела на корточках и навзрыд плакала, закрыв лицо ладошками.

В следующий миг все зашумело, завертелось: загомонили посетители бара, снова прилипая к окнам. На улице взвизгнула сирена, по стенам домов заметались отблески милицейских маячков. В распахнутых дверях появилась Ирма Викторовна, подтянутая, в деловом костюме. Она напряженно смотрела туда, где гасло серебристое марево; пальцы судорожно сжимали небольшой продолговатый предмет вроде ручки. За плечи Ирму придерживал белесый мужик, затянутый в узкую куртку мотоциклиста.

Шурман бросился встречать полицию, а незатейливая Ленка, из которой Москва еще не выбила остатки человечности, уже возилась с павшей на поле непонятных событий Олей-Алорой, охая и хлопоча.

Ирма спешила.

В ушах бился горячий, тяжелый ток, караван машин в полосе двигался слишком медленно. Женщина чертыхалась, перестраивалась, стискивала руль — и поминутно оглядывалась на белую пластиковую палочку, лежащую на пустом сиденье рядом. Две полоски на тесте! Две! Как такое может быть? Как эльф пробился через лучшую гормональную спираль?

Ирма не понимала своих чувств, но твердо знала одно — надо ехать.

Успеть.

Алинку унесла вперед соколом летевшая «Хаябуса». Мотоцикл с хищно вжавшимся в руль Вадимом желтым ножом прорезал московские заторы. Ирма на огромном внедорожнике плотно застревала на каждом перегруженном перекрестке.

Когда Тайтингиль впервые сел в ее «прадо», на странном, светлом лице нездешнего мужчины были написаны восторг и удивление. Эльф касался длинными пальцами пластика приборной панели, резными ноздрями вбирал незнакомые запахи — движения, города, бензина…

«Сумасшедший!» — подумала она тогда. И показала все, на что была способна ее машина.

Эльф оказался настоящим.

…Зазвонил айфон.

— Да! — рявкнула Ирма.

— Вы только не волнуйтесь, милочка, — объявил богатый обертонами пожилой дамский голос. — Там уже все, кто надо. Я прибуду непременно, как только закончится мероприятие. Следите за дорогой, Ирма. И не волнуйтесь.

Соседка, пожилая мадам, писательница. Седые волосы, наряды в стиле бохо-шик, красные губы и зажатая в них неизменная скрутка сигариллы. Ей одной Ирма не постеснялась рассказать про эльфа. Расчувствовалась и рыдала в ее глубоком кресле, что златому витязю предстоит битва с демонессой-паучихой. Наталья Петровна была невозмутима и немного записывала. Накапала в микроскопическую рюмочку душистого травяного ликера — и слушала дальше, и кивала.

«Вы же не думаете, что я сошла с ума, Натальюшка Петровна?»

«Не более, чем я. И что же, вы говорите, портные — гномы? Ну, все сошлось, вот почему такие цены…»

— Я еду, Наталья Петровна, но Москва же, Москва!.. — застонала женщина.

— Душечка, не драматизируйте. Чай, не гетто и не бедный район Бомбея. Я тоже приеду.

— Спасибо…

Ирма бросила айфон. Сердце колотилось. Она облизала губы, мазнула по ним оттеночным блеском — рефлекс, помогающий собраться. И пропустила миг, когда следовало рвануться под зеленый светофор — мужчина из соседнего ряда заорал на нее; не слышно через стекла двух машин, но видно. Ирма показала палец и ударила по педали газа — внедорожник с ревом прыгнул вперед тяжелым черным зверем. Пробка тронулась.

На стоянке у хорошо знакомого бара Вадим как бы между прочим осматривал мотоцикл. Когда Ирма, хлопнув глянцевой дверью кое-как брошенной машины, рванулась внутрь, мужчина неслышно пристроился за ней.

— Ирма Викторовна… вы успеете. Я ждал… я знаю, верьте, вы…

Ирма верила.

И она успела.

Увидеть скорчившуюся в полуприседе Олю, выставившую вперед пистолет, и летящую на нее Алинку с тяжелой пепельницей в тоненькой руке.

Услышать оглушительный, хлесткий хлопок выстрела.

Заметить взметнувшуюся алую фигуру Мастера Войны и взрыв кровавых брызг, осыпающихся на бок великолепного дракона. И — мяукнувшего Димку Котова, неловко повалившегося на асфальт, — жив? цел?

Успела вскрикнуть и тотчас зажать ладонью рот.

Тайтингиль, хмурый и весь словно выцветший, вздернул Котова с асфальта рывком за шиворот. Ирма поймала взгляд серых глаз эльфа, и этот миг показался вечностью…

А потом полыхнул серебряный смерч, поглотивший фигуры трех мужчин и дракона; громко заплакала Алинка, вдалеке завыли полицейские сирены.

Ирма откинулась назад, на долю секунды закрыв глаза, и решительно рванулась вперед — к дочке.

Тайтингиль, не открывая глаз, резко вдохнул знакомый воздух — остро вычерченные ноздри затрепетали.

Ирма успела проститься. Ирма. Его человеческая женщина. Она…

Успела.

Эльф ощутил под пальцами траву. Пахло ранней осенью — рекой, мхом, лесом. Это были знакомые с миновавшего тысячи лет назад детства запахи Эалы, его родного мира.

Получилось.

Тайтингиль пошевелился. Тело слушалось, но что-то тяжелое, живое лежало сверху и… дышало.

— Слезь с меня, — сказал витязь, открывая глаза.

Напряг мышцы и выдернул себя из-под…

Потрошитель Азар, сброшенный в сторону, жалобно мяукнул и поднялся, пытаясь оправить на себе разорванные в клочья неоновые адидасовские полоски. Тряпочки едва прикрывали натуральные оркские габариты — могучую, более чем двухметровую фигуру весом центнера полтора плотно сбитой мускулатуры.

Метросексуал Димочка Котов переродился обратно в себя — низколобый, клыкастый, остроухий. Только глаза остались подарком другого мира — искристые, светло-голубые, широко распахнутые глаза прожженного московского рекламщика.

— Ты снова орк, — философски заметил Тайтингиль, пожимая кевларовым плечом. — Твоя одежда… порвалась.

Диму потряхивало.

— Д-д-да… Тайтинги-и-иль, я-а-а…

— Как себя чувствуешь?

— Норма-а-ально… Но я… я…

Тайтингиль протянул руку и дотронулся до его плеча. Кожа была прохладной, шершавой, плотной. Чуть запрокинул голову. Теперь Котов — хотя, наверное, уже Азар, — оказался заметно выше его.

И тут эльф нахмурился. Подобрался, резко повернулся — влево, вправо.

— А где?.. Мастер Войны? В него стреляли… стреляла Алора! Лучница! Где дракон?

Орк тоже подскочил.

— Алор-ра… — Манера говорить осталась прежней, с кокетливым подмуркиванием, только голос стал гораздо ниже, и получалось, что орк ворчал по-медвежьи. — Оля она, витязь. Гадина! Она стрелять стала, а Мастер-р…

— Заслонил тебя собой, — выговорил Тайтингиль, вспоминая. От прыжка между мирами рассудок еще туманился, но дыхание родных небес помогало эльфу обретать ясность. — И Алора попала в него. Я не успел… он смог. Звездный воин упал на старого дракона. Кровь Альгваринпаэллира напитала камень и открыла путь между мирами, и… мы тут. А Мастера и дракона — нет.

— Будем искать, — оптимистично сказал Котов. — Мы же здесь. Вот они мы.

— Нда. — Тайтингиль осмотрел Котова еще раз и ухмыльнулся.

Московские гномы, дверги Ивана Андреевича Монахова, справили витязю славный доспех. Позолота на нем делала броню неотличимой от обычной ковки — нагрудник с символом Дома Золотой Розы, наплечники, поножи…

Кевлар. Десант. Самолет. Гаубица.

Звездная корабль.

Шоколад.

Любовь.

Что происходило с ним, эльф знал, но что случилось с Эалой? В чистейшем воздухе словно искрились незримые крошки горечи, а в дуновении теплого, ласкающего осеннего ветра вилось предчувствие беды.

«Враг здесь. Да».

Орк свербяще поднывал рядом.

— Тайтинги-и-иль… — Он скрещивал ноги так и эдак, возился, пытаясь загородиться, но лучше не становилось. — Я без трусо-о-ов, Та-а-ай… и я огр-ромный… мамочки, бицу ха какая, самому стр-рашно… ты на меня только посмотри-и-и…

Эльф рассмеялся, возвращаясь из внутренних чертогов.

Кругом были луга, желтел перелесок, чуть дальше угадывалась излучина небольшой реки…

— Точно не Клязьма, Тай? — растерянно спросил орк. — Или я вот, помню, в Кр-расноярске был… похоже чуть…

— Мы в тех землях, где я живу. Вот Светлоструйная. Значит, неподалеку Нолдорин. До него от силы полдня хода, если знать тропы. Мы…

— Хода? — мявкнул Котов. — Я в Беломор-рье находился. Ножками. Пока др-ракона искали, ну. Ох, пр-рохладно у вас тут… Такси нету, да?

Он пытался натянуть до колен остатки поло из пострадавшего от его новых размеров трикотажа. Поднял взгляд на Тайтингиля — и осекся. Из тонких ноздрей эльфа снова стекала яркая струйка крови. Орк поднял лапу, указывая, но слова не поспели.

Из леса с гудением вылетела длинная стрела. Наточенный наконечник обжег острое орочье ухо. Азар взвизгнул, вертанулся на месте, как ужаленная пчелой собака, и спешно прикрыл руками голову.

— Вниз! — коротко приказал Тайтингиль. Он рывком откинул волосы назад, напряженно вглядываясь в кромку леса. — Пригнись, быстро!

— А ты-ы?

— Я скажу стражникам, кто ты таков.

Орк покорно присел, эльф выпрямился и сделал шаг в том направлении, откуда прилетела стрела, заступив его.

Витязь стоял, смотрел на приближающийся патруль. Измученный недавним боем, но безукоризненно прямой, статный. Безоружен — меч, обретенный в северном озере иной складки Эалы, был вбит в тело Цемры где-то в космосе и остался там навсегда.

Но меч — лишь предмет. А суть витязя остается неизменной.

Азар моргнул. Он видел ее сейчас, эту суть — тонкое златое сияние, пульсирующее вокруг Тайтингиля.

Из-за перелеска мчался небольшой конный отряд эльфийских воинов. Эльфы были в легких доспехах, хорошо вооружены. Тайтингиль видел, как передний, ясноглазый, черноволосый, щурится поверх тетивы, чтобы выпустить еще одну стрелу, на сей раз — точно в цель.

Златой витязь, перехватив его взор, поднял руку.

— Я здесь!

Всадник мгновенно оценил обстановку — присевшего на корточки громадного орка, пытающегося прикрыть одной рукой круглую лысую маковку, а второй — все самое ценное помимо головы; и непоколебимого, легендарного Тайтингиля, который горделиво стоял подле.

Эльф круто осадил жеребца — тот всхрапнул и заплясал, роняя пену с губ.

— Тайтингиль!

Спешился, бросился вперед. Остальные приближались мыкающимся полукольцом. Дюжина великолепных всадников…

Котик загляделся и заулыбался. Двое — точно девочки. Даже три… три!

Не сводя взглядов с орка, девушки перемолвились — мелодично и непонятно.

— Здравствуйте, я Дима, — сказал Азар и приветливо, по-московски улыбнулся. Увидев эту улыбку, ближняя лошадь всхрапнула и заплясала.

— Тайтингиль, — выговорил черноволосый, — ты словно из битвы, словно из пасти демона. Ты в крови…

— Лантир из стражи дайна Виленора, и я приветствую тебя. Я впрямь из боя. После того, как я посещал Нолдорин в прошлом году…

В позапрошлом, Тайтингиль. — Стражник прищурился. — В позапрошлом году Виленор беседовал с тобой последний раз. Ты долго отсутствовал, светлейший. Дайн уважает твой выбор жить отшельником, призывая в случаях исключительной важности. Но нам всем было странно, когда так долго никто не смог отыскать тебя, Тайтингиль Заступник.

— Я пришел точно в тот миг, когда был должен, — проворчал Тайтингиль, разглядывая кровь на пальцах. — Лантир, дай плащ орку. Я бился с ним плечом к плечу против… страшного врага, мы не заслужили такой встречи. Вели стражникам убрать оружие.

— Орк не пленник?

Снизу протестующе мявкнуло.

— Плащ, — сказал Тайтингиль, протягивая руку к одному из стражников, — дай мне плащ.

— Мне нужна твоя одежда, очки и мотоцикл… — сопел орк.

Витязь бросил тяжелое шелковое полотно Котову.

— Многое меняется, — проговорил он, пока Котяра пытался соорудить из просторного куска ткани подобие гаремных шаровар, постреливая на девочек ясными очами. — Орк мой оруженосец, хоть ранее он был прославлен иначе. Что же, я здесь, и я желал бы скорее достичь Нолдорина, Лантир. Дела не требуют отлагательств.

— Бери лошадь, — кивнул Лантир. — Леррис и Сиаль приведут орка.

— Орка, — сказал Тайтингиль, — хорошо было бы тоже посадить в седло. Я не буду расставаться с ним, Лантир.

— Орка? На эльфийскую лошадь?

— Она потерпит.

— А я, я потер-рплю? — встрял разволновавшийся Котов. — От нее пахнет! Я не так буквально говор-рил про мотоцикл…

Эльфы переглянулись.

Тайтингиль принял от Лантира лоскут шелкового полотна и вытер лицо.

— Помоги ему сесть на коня.

— Я без белья, — причитал орк, — голым задом на седло… негигиенично как!

Лантир фыркнул — более громко и злобно, чем требовалось. Тайтингиль хорошо знал его; некогда служивший у властителя лесных эльфов Оллантайра, непримиримый и резкий нравом, Лантир не смог вынести того, что господин решил слить душу с чужеземкой, с человеческой женщиной. Теперь, по согласию с прежним Владыкой, Лантир всецело принадлежал дайну Виленору. Он не любил людей, этот гордый эльф.

А орков он не любил стократ сильнее.

— Скажи, Лантир, — произнес витязь, — скажи, как вы столь быстро отыскали нас? Место это у Светлоструйной неприметное.

Котов встряхивал остатки своей прежней одежды, вытаскивал из уцелевших карманов плитки шоколадок и пакетики сухарей — хозяйственно переложил провиант в более подходящее место. Лошади всхрапывали и прядали ушами на мелькание и шорох оберток; эльфы смотрели во все глаза.

— Мы увидели яркую вспышку. Небывалую вспышку! В светлом небе точно сгустились тучи, и ударила молния, будто в грозу… так может делать Оллантайр в Вековечной Пуще, но на сей раз ни капли воды не упало на землю. Мы оказались неподалеку, выехали немедленно и нашли вас.

— Вспышка эта была… единственной?

«Мастер Войны. Дракон. Где же они?»

— Да, Тайтингиль. Единственной.

Витязь обменялся взглядами с орком.

— Черт его знает, — уныло сказал Котов, стараясь держаться поближе к своему эльфу и подальше от пляшущих и храпящих животных. — Чер-рт… жаба белоглазая везунчик у нас. Может быть, вер-рнулся к своим… звездам.

— Отыщем, — кивнул Тайтингиль.

— Стража останется возле вас, — сказал черноволосый эльф, — слишком уж необычна фигура твоего оруженосца.

Котов как бы между прочим сделал позирование на трицепс.

— Не завидуй фигур-ре, кр-расавчик, — ласково муркнул, сияя глазищами. — Фр-ранцузский жим, р-румынская тяга — и будешь не хуже, не ху-уже…

Среди нескольких раздавшихся смешков парочка была точно женских — Котов снова улыбнулся аудитории, но, судя по мгновенно воцарившейся тишине, это оказалось лишним.

— Тайтингиль, — примирительно сказал Лантир, — вот кони, Ари и Лэм. Феррен поскачет вперед, упредить Виленора. Эльгир и часть отряда останутся, чтобы продолжить пикет, а вас с… с… ним сопровожу я, Леррис и еще несколько эльфов. Но возле Нолдорина орка придется связать. Ты знаешь правила.

Орк перестал тянуть мышцы, сдулся, нахохлился снова.

— Посмотрим, — объявил витязь и коротко кивнул оруженосцу — тот, схватив шлем, наскоро сунул в него шоколадки, пакетики сухариков, ключи от машины… пнул ногой разорванные тряпки, в которые превратилась его одежда, и выпрямился. — Котов, отдай мне свои припасы и садись. Эльфы помогут тебе. В Нолдорине подберу тебе особую лошадь, а пока сгодится чужая.

— Чер-рт, — упавшим тоном выговорил Котяра, посмотрев на роскошную мощную кобылу; кобыла недоверчиво уставилась на него. — Косит лиловым глазом, блин. Ну л-ладно. Кор-рабль… тур-рель. Лошадь. И это пер-реживу…

Глава 2 Драконья кровь

— Итак, вы не отрицаете, что нанесли телесные повреждения гражданке Алешиной Ольге Ивановне? — спрашивал усталый милиционер. Кабинет был сер, относительно отремонтирован и кондиционирован; за дверью в коридоре отделения сидели Ирма, Вадим, молчаливый злобный Шурман и даже Ленка. — В больнице она, без сознания увезли.

Алинке было холодно и безразлично.

— Я нанесла, — равнодушно сказала она. — Я взяла пепельницу и нанесла этой шкуре удар по голове, когда она стреляла. А сознание… она в него по жизни не приходила.

— Комментарии свои при себе оставьте. В кого она стреляла?

— Мне казалось, что около бачков стоит человек, — тихо выговорила Алина. — Показалось. А Оля, наверное, просто палила по мусорке. Характер такой.

— Характер, — крякнул следователь. Дело мутное, непонятное дело; сам он был тоже мутный и несколько похмельный, и ему здесь не нравилось ровным счетом ничего, в первую очередь «глок» боевой с глушителем и без документов. — С Олей твоей мы отдельно разберемся, как только врачи разрешат. Ты мне скажи, кто еще с вами околачивался? У мусорки — россыпь драгоценных камней на сумму… такую сумму государство тратит в год на содержание всей полиции Москвы. И лужа крови, от экспресс-анализа которой с судмедэкспертом приключился припадок. А следов нет. Ни одного. Так что увы… не пройдет. Объясняй.

— Крови, — бесцветно выговорила Алина. — Крови… я понятия не имею, что там за камни и что за кровь. А Оля… я не люблю Олю. Она увела моего жениха. Трахалась с ним в туалете прямо в день помолвки. У меня дохрена мотивов. И свидетелей. Я увидела, что она с пистолетом идет. Взяла пепельницу и ударила… суку.

Следователь выдохнул.

— Ну что же, а теперь — еще раз…

В этот момент дверь открылась без стука — вошел еще один полицейский, молодой, но уже немножечко лысеющий, по фамилии Ларионов и прозвищу Ларри; следом — почтенный предприниматель и депутат, а по совместительству король под-московных гномов — Иван Андреевич Монахов. С ним был степенный дядька в элитном костюме — такой же коренастый, крепкий, с характерными кустистыми бровями и выбритой до синевы угловатой двергской челюстью.

Следователь нервно вздохнул.

— Ларри… тебе чего?

Пришедший полицейский наклонился к уху следователя и зашептал; Монахов доброжелательно кивнул Алине, а явившийся с ним галантный джентльмен представился адвокатом и раздал всем присутствующим пучок щедро золоченых визиток.

— Черт-те что! — рявкнул следователь, разгневавшись окончательно. — Ларионов, ну вот как такого рода дела — сразу ты! Конвой! Уведите ее, пусть посидит ночку, пока я чуть разберусь, у меня еще куча допросов!

— Ты, Савельев, не нагнетай, — примирительно выговорил Ларри, — о пропаже камней Иван Андреевич вчера заявил.

Дверг с достоинством кивнул. Да, мол, Иван Андреевич; и да, заявил.

— Вот камни и нашлись, хорошо же, — продолжал прибывший служитель закона, — это значит раскрываемость! А кровь нечеловеческая вообще, в ней хромосом знаешь сколько? А нет человека, как говорится… Ты на девочку не дави. Самооборона, вот и господин адвокат подтвердит. Она в шоке была от сорванной свадьбы. А тут пистолет. Не нагнетай.

— Ты не лез бы, Ларионов! Это пока мое дело! Я никаких заявлений от Ивана Андреевича вашего, — Савельев подчеркнул, что человек с таким шнобелем ну никак не может быть Иваном, а тем более Андреевичем, — не видел, понятно? И анализа этой самой крови тоже! А налицо — нанесение телесных повреждений! Сто двадцать первая, это можно лет пять впаять. Для начала, по закону, девка сорок восемь часов может в ИВСе провести. И проведет! Золотая молодежь, тьфу!

На несколько минут все смешалось: мужчины заговорили разом. Алина зажала руками уши.

В конце концов ее куда-то повел за локоть полный полицейский, от которого немилосердно пахло допотопным одеколоном; казалось, что потолочные споты качаются, стены сжимают девушку, и вот наконец Алинка потерянно села на какую-то то ли лавку, то ли узкую постель, и в руки ей сунули застиранное флисовое одеяло. Она набросила его на плечи и с ужасом прислушалась к лязгу металла и ключей. Ее и впрямь посадили в изолятор временного содержания.

Алина сжалась, подтянула ноги к худенькой груди.

Кровь.

Мастер Войны. Ее звездный мужчина без имени и без нервов.

Империя Йертайан.

Кровь!

Она обхватила себя за плечи. Нет, не то, не так… это не спасало и не защищало. Касания его рук были нестерпимо горячи и приносили неведомое ощущение опасности и свободы одновременно. Она слушала шепот: «Алина, ничего не бойся, Алина, я твой теперь…» — и верила. И обнимала сама, впиваясь губами в жилы на его шее. «Вы не чувствуете? Совсем ничего? И даже так?» — «И даже так, да… но это не важно, не важно…»

Мастер Войны!

Вдали утихал голос адвоката, примирительным тоном говорившего, что девочку надо бы определить в камеру почище, получше, без соседей. Савельев раздраженно отвечал, что изолятор временного содержания — вовсе не курорт и раз девка умеет бить других пепельницами, то и тут будет прекрасно себя чувствовать.

И плевать, сколько бабок у ее мамаши.

* * *

— Ты мог бы быть и поубедительнее, Ларионов, — ядовито сказал Вадим. — Поубедительнее.

Полицейский виновато почесал макушку.

— Так я же сказал. Камни. Кровь. Чья это кровь вообще, а?

Вадим наморщил высокий лоб с залысинами.

— Какое тебе дело? Кровь не принадлежит человеку — значит, состава преступления нет.

— Таки вы правы, — с достоинством выговорил адвокат. — Ирма Викторовна, не извольте беспокоиться. Мы решим вашу проблему в самые короткие сроки. Ваша дочь выйдет отсюда в целости и сохранности. Сейчас она находится в изоляторе… одна. Максимальный срок задержания — сорок восемь часов. Я попросил, она будет в безопасности. Я. Попросил. Убедительно.

— Хорошо, хорошо… спасибо…

Ирму еще потряхивало после разговора с дотошным следователем. Она ничего не видела… кроме глаз своего эльфа, который исчез так же странно, как и появился. И думала сейчас о дочке, запертой в изоляторе… тюрьме?

И не только.

О господи. Мысли метались от теста к Алинке, которую ей так и не дали увидеть, и снова к тесту, к Алинке…

И к Тайтингилю.

И опять.

В поле ее зрения попал Шурман. Бармен был тем, кто видел эльфа в последние минуты его пребывания на Земле. Шурман сидел в углу на стуле — взъерошенный, нахохлившийся, дулся.

— Ты не помнишь, Шура? — тихо сказала Ирма, подходя к нему вплотную, оставив мужчин разговаривать. — Ты не помнишь, что он говорил? Тайтингиль, эльф. Высокий, с золотыми волосами… что?

— Не помню, — буркнул Шурман. — Не обязан я все помнить. Ирма Викторовна, ну мне было чем там заняться.

Ирма стиснула пальцы. Тест с двумя полосками лежал в сумочке в машине, машина стояла около здания отдела внутренних дел. Тайтингиль не знал. То есть она надеялась, что он будет настолько волшебным, ее эльф, что предугадает — и оставит хотя бы какую-то весточку зануде Шурману…

Чуда не случилось.

Пора было привычно брать ситуацию в руки. В эти самые, судорожно стиснутые.

— Вадим, отвезите Шуру на работу, — сказала она строгим, хорошо отработанным тоном, — спасибо. Яков Ааронович… Иван Андреевич, я очень благодарна вам за заботу о моей семье. Господин адвокат… — Ирма заглянула в золотой прямоугольник визитной карточки, — Давид Шмулевич, вы проследили, чтобы Алина была, — голос нервно дрогнул, — в отдельной… камере?

Адвокат коротко поклонился.

— Таки она в полной безопасности. Я работаю, завтра Алина Николаевна будет дома.

— Сейчас планируем поехать в больницу, пообщаемся с этой Олей, — негромко проговорил король двергов, — у нее не самое лучшее досье. Думаю… договоримся, она откажется от претензий. К тому же неясно, как она объяснит происхождение пистолета. И камни… В общем, Ирма Викторовна, не беспокойтесь. Олю я беру на себя, обвинение предъявлено не будет.

— Я не беспокоюсь, — сказала Ирма. — Я. Не. Беспокоюсь. А теперь нам всем пора идти. Я буду завтра здесь в семь. И вы. Завтра.

Ирма наконец увидела в конце коридора яркий тюрбан и расшитый пайетками жакет, плиссированную юбку в пол, и прибытие моральной поддержки в виде пожилой, но невыносимо пафосной Натальи Петровны вынесло ее из напряженного состояния управления Вселенной в полный аут…

…Хлопочущая Наталья Петровна угостила женщину коньяком из фляжки, выхваченной из крохотной сумочки с видом завзятой фокусницы. Ирма прижала посеребреное горлышко ко рту и слегка тронула пряный напиток губами — нёбо обожгло, но и сознание вернулось вмиг. Наталья Петровна обняла, многократно назвала Ирму деточкой и погладила по голове; мужчины разбрелись выполнять поручения. Полицейский Ларри раз или два появился с пластиковыми стаканчиками воды и рассосался в казенном доме, точно его и не было.

— Завтра заберете машину, Ирма, завтра, детка. Поедемте на моем агрегате, — снисходительно говорила Наталья Петровна. — Все равно завтра за Алиной сюда надо будет, вот и заберете. Это полиция… тут сильно не угонят, максимум разуют.

И теперь Ирма дремала на пассажирском сиденье жигуля около одуряюще пахнущей «Опиумом» Натальи Петровны. Даже спала, внезапно обмякшая, выдохшаяся, обессиленная. Снились ее привычные кошмары, но с добавлением нетипичных деталей. Якобы она приехала на море, но почему-то у нее только один день на всё; Ирма бежала по пыльной улице между сухих кустов и утлых лачужек, бежала и понимала — не успевает, по необъяснимой причине пляж сейчас прекратит работать, а в аэропорт ей тоже не вернуться. Ирма во сне заплакала от бессильной ярости, страха и тоски, опустилась на придорожный камень, закрывая лицо руками, — и вскрикнула.

Рядом с ней сидел большой черный паук и внимательно смотрел холодными белесыми глазами с острыми вертикальными зрачками.

Ирма вскрикнула и дернулась — ремень безопасности удерживал ее в глубине не самого комфортабельного автокресла, а мимо плыла сияющая ночными огнями Москва.

Затрезвонил айфон. Незнакомый номер…

Знакомый голос.

Алина кричала в трубку, задыхаясь:

— Мама, мам, пожалуйста, приедь обратно, пожалуйста, вытащи меня отсюда! Дядя Вася Ларионов дал позвонить, на минуточку, мам! Как вы уехали, мне сюда сразу двух теток подселили, цыганок страшных, мама, они докапываются ко мне, помоги, я не хочу тут быть, не хочу-у-у-у, мама! Меня заперли-заперли-заперли…

Гудки; Ирма похолодевшей рукой стиснула стеклянное тельце телефона.

— Ого, — сказала Наталья Петровна, прекрасно расслышавшая заполошные крики Алины. — Так у нас еще не вечер, получается. Разворачиваюсь. Только не рыдать и не падать в обморок. И не такие учреждения брали.

Пока Наталья Петровна искала место для маневра, Ирма дрожащими руками гоняла список записной книжки.

С каждым звонком было все хуже: король двергов не брал трубку, а телефон адвоката вовсе был выключен, начальник ее собственной службы безопасности что-то беспомощно мямлил об отсутствии опыта работы с уголовными делами…

* * *

Ирма, стискивая айфон, кусала губы. Кому позвонить? Оставался еще один вариант. Крайний. Последний.

Ноготь с акриловым типсом с ненавистью ткнул в экран.

— Че, мать, че? — послышался торопливый сиплый говорок. Вася-Брови. — Доброго тебе здоровичька, на! Мать, матушка, благодетельница! — раболепно задышал Вася. — Как дела твои, все чики-пуки? А может, обидел кто? Ты только скажи, всех ушатаем!

— Вася, — дрогнувшим голосом сказала Ирма. — Моя дочь в тюрьме.

— Опа-на! — Голос Васи прозвучал радостно, даже гордо. — По серьезке малолеточка! Мокруха? — В вопросе была явная надежда.

— Вася. Нет, не в тюрьме, я неправильно выразилась… Алина в полиции…

— В изоляторе временного содержания, — со знанием дела произнесла Наталья Петровна, открывая окно. Прикурила и прицельно выдохнула дым в ночь.

— Помоги мне, Вася… К ней в камеру посадили каких-то уголовниц! Этот следователь, он сделал все назло, мы просили, просили!..

Ирма до боли закусила губу, чтобы не разрыдаться, слабо и позорно.

— Из ментовки дочку выкрасть? Ох, матушка… не вели казнить, этого не могу, на, пардону просим, чо…

— Ну я не знаю, Вася… подселить к ней в камеру кого-то… своего. Чтобы защитил. Меня… мне… кажется, меня некому больше защищать…

И она все-таки заплакала — беззвучно, неслышно. Вася еще говорил, что ему некого направить на помощь Алинке, он вроде как законник, а законникам никаких женщин не полагается, да и кругом одни шкуры, а надежную бабу найти непросто…

— Дайте уже ему отбой, этому шантрапе, он и так узнал слишком много, — заговорила Наталья Петровна, выдыхая пряную дымную струю. И продолжила после мхатовской паузы: — Мой папа, Ирмочка, был известным профессором-математиком. У нас имелась дача в трех часах езды от Москвы. Недалеко от дачи был колхоз, а в нем пастух — совершенно очаровательный и глубоко пьющий мужчина по имени Владимир.

Ирма опешила, замерла, царапнув стекло айфона.

— Позже сам профессор Успенский поражался многообразию лексических форм обсценной[1] лексики, которые я почерпнула во время конных прогулок на летних каникулах. Я вступлюсь за Алину. Не волнуйтесь, деточка. Мы не пропадем.

Ирма на секунду замерла… и с шумом втянула воздух через нос.

Все складывалось очень, очень странно.

… — Что у вас? — неприветливо встретил женщин дежурный. — Ограбление? Заявление написать?

— Уважаемый, — вкрадчиво сказала Наталья Петровна тоном пантеры Багиры из мультика про Маугли, — не могли бы вы оказать нам невероятную любезность и выслушать нас?

— Поговорить пришли? — нелюбезно выговорил полицейский. Явившиеся тетки с виду выглядели прилично, на одной была дорогущая одежда и в руке айфон стоимостью в два месячных оклада дежурного; вторая оказалась старухой с явной чудиной — из тех, что ходят по московским паркам в любое время года без лыж, но с палками.

— Наталья Петровна, — тихо сказала Ирма. — Я не знаю, что делать…

— Сядьте, деточка, — глубоким голосом сказала писательница, указав на одинокий стул у кулера. — Попейте воды.

Она достала эмалевый портсигар, на глазах оторопевшего полицейского со вкусом выбрала сигариллу, приладила ее в алых устах и высекла флаг пламени из байкерской бензиновой зажигалки.

— Женщина… — оторопело выдохнул дежурный; от шока он даже встал из-за пульта и пошел навстречу странным особам. — Вы что… тут нельзя… совсем уже!..

Спасибо за заботу. Я перебарщиваю с куревом, да. Но такая уж выдалась ночь, мой милый. Если говорить кратко, — Наталья Петровна выдохнула струю ароматного вишневого дыма и в довершение сделала колечко, — я хочу к вам в изолятор, юноша. Я. Хочу. Вы как предпочитаете, чтобы я дала вам взятку, свое удостоверение члена Союза писателей или попросту в нос?

— Откуда вы только взялись на мою голову, а? Вам зачем в камеру? Зачем вам? Все закрыто! Все ушли!

— Я писатель, — сказала Наталья Петровна, распахивая кошелек. В кошельке были бумажки приятного персикового цвета. Много. Наталья Петровна демонстративно уронила на пол две… три.

— Надо протокол же оформлять, задержание и так далее, — застонал полицейский, косясь на валяющиеся на полу денежки. — Писатель… с ума сойти. Спасибо, что не журналист…

Ирма молча глотала воду, ее потряхивало.

— В нос. — Наталья Петровна шагнула к молодому высоченному парню так решительно, что тот попятился. — Ирма, детка, вызывай себе такси, — добавила она уже гораздо более мирно. — Через десять минут я буду в камере. Мы все же договоримся. Не так, так эдак…

— Десять минут? — растерянно промямлила Ирма.

— Десять минут? — ошарашенно выдохнул сотрудник.

— Долго ли умеючи, да, юноша? — Наталья Петровна наступала. — Вот и Симочка так говорит… а пастух Владимир, помнится, по подобному поводу говаривал…

Ирма сжала виски руками и выбежала из отделения полиции. Ей в спину неслись залихватские матюки большого петровского загиба, произносимые хорошо поставленным дамским голосом.

Спустя не десять, а тридцать минут, в течение которых Ирма чуть успокоилась, дождалась такси и села в затертую временем и пассажирами иномарку с неприятным запахом салона, пробудился айфон. За это время женщина успела вспомнить про своего одноклассника, ныне полковника ФСБ Орлова и еще пару влиятельных лиц, назвать себя тупой коровой и уличить в развитии склероза, уверенно идущего на смену девичьей памяти.

— Я на месте, — вальяжно выговорила Наталья Петровна.

— Как вы… как вы пронесли телефон?

— Потом расскажу, детка. Мы с Алиной отлично досидим до утра, но мне придется отвечать за хулиганские действия в отношении представителя силовой структуры, — с достоинством и даже какой-то радостной ноткой сказала писательница. — Я даже не могу представить, во сколько раз это поднимет мои продажи. Вот, поговорите, но быстро. Туда, откуда я достала телефон, его вмиг не засунуть.

— Мам, — голос Алины дрожал, — мам, извини, я сорвалась, все нормально, я досижу… до завтра. Не все так плохо. Честно. Мам…

— Алина, мы выдержим. — Ирма постаралась, чтобы голос ее звучал твердо. — Мы. Вы. Дер. Жим. Ты там не одна, я люблю тебя, детка.

— И я тебя… — Послышался еще какой-то шум, другие женские голоса, и телефон пикнул, оборвав связь.

Король московских двергов был очень занят. Беззвучный айфон тихо покоился в кармане роскошного пиджака из слегка старомодной, но совершенно не устаревшей ткани.

Яков Ааронович Менахем, иногда представлявшийся Иваном Андреевичем Монаховым, стоял у больничной койки, на которой лежала растерянная, напуганная девушка. Яркая помада и золотистый тональник смылись, она была бледна, на голове — плотная повязка, под глазами синяки, на шее — ортопедический воротник.

— Вы кто, кто?.. Что вы… хотите?

— Зависит от того, чего хотите вы, Оля, — сказал Яков Ааронович мягко, даже ласково, но от звуков его спокойного голоса лежащую продрал озноб. — Мы внимательно наблюдали за вами. Многое знаем. Не все инициативы выглядели вашими личными. Понимаете, о чем я говорю? Вы неглупая девушка… импульсивная, но неглупая.

— Что… знаете? — хрипловато спросила Оля.

Король-под-Москвой поддернул брюки и сел на жесткий больничный стул.

— Нужны факты? О вашей семье, о братьях и сестрах, которые попали в детский дом из-за алкоголизма родителей? О делах с наркотиками, о квартире, которую для вас снимает уважаемый пенсионер от искусства? Мы о многом знаем, Оля.

— Н-ну… — Алора-Лучница нервно облизала губы. — Н-ну…

— Вам грозит достаточно большой срок. Много свидетелей. Пистолет. Стрельба в баре, — проговорил дверг, и его голос стал жестче. — Ты же понимаешь, только хорошая поддержка и много денег могут убрать эту маленькую проблемку. Но тот, кто дал средства на эльфийские ушки и израильскую грудь, не станет заступаться за тебя в уголовщине. А значит, со мной поговорить не только приятно, но и выгодно.

— Я слушаю…

— Нам все известно, кроме мелочей. Где, как ты познакомилась с тем, кто платил тебе за надзор за семьей Ирмы Викторовны?

— В баре… в баре. Мой наниматель… я его не видела никогда. — Голос Оли звучал хрипловато. — Он позвонил, номер не определялся. Так и общались. Он сказал, что рано или поздно будет момент… типа этого. Когда мне окажется лучше всего ничего не знать. Я и не знаю. Делала, что говорят. Докладывала по телефону… мне звонили и молчали. Конверты с деньгами клали в почтовый ящик. И… в этом не было ничего плохого. Ничего. Просто быть в курсе событий в этой семье. Наблюдала… сама или через Макса. Все.

— Стрелять по нашим гостям — это же не был заказ твоего нанимателя? — задумчиво уточнил дверг. — Такая неосмотрительность, Оля… зачем?

— Очередные деньги не пришли, — с отчаянием сказала девушка. — Потом не пришли снова. Я поняла, что подработка накрылась. Мне снова надо было… надо было… короче… зарабатывать. Иначе. Как раньше, ну. Я поняла так, что они… эти трое, невозможные!.. они испортили мою новую жизнь. Еще и Макс оказался сопливой дрянью. Я… не видела выхода, понимаете? И сейчас не вижу тоже. Я всем должна. У меня кредит на машину. Жилье не мое. Подруг… друзей нет. Все висит на волоске. А если я даже выкручусь по деньгам — куда мне? Обратно по вебке работать или в Ярославль вернуться? Нет, я нет, я не могу туда…

Она беспомощно заплакала. И это была не попытка вымолить жалость. Это был полный крах, и Монахов-Менахем это видел. О финансовых и слегка криминальных делах Оли-Алоры он был осведомлен лучше ее самой.

— Я допускаю, что ты сглупила, — медленно выговорил дверг. — А кровь?

— Что?

— Драконья кровь.

— К-какая?..

Яков Ааронович прищурился, скрестив руки на груди.

— Активная драконья кровь. Жидкая. Скорее всего, в каком-нибудь сосуде… бутылке. Весь персонал мы уже опросили. Осталась ты. Ты не видела драконью кровь?

— Я не понимаю, о чем вы говорите… я не понимаю… Там был настоящий дракон? Это разве не… голограмма?

— Последний дракон, — задумчиво произнес Монахов. — Настоящий, да, разумеется. Его кровь — ключ. Не может же эта история закончиться так однозначно. Я надеялся. Да. Что же, Оля… — Он встал, отступил на шаг, и девушка вздохнула, глубоко и чуть судорожно; ей показалось, что миновала грозная туча. — Ваш наниматель теперь не побеспокоит вас… если я прав. Мы поможем. Предложим своего адвоката. За незарегистрированное оружие будет условный срок. Более того, оставлю вам банковскую карту. — Он положил пластиковый прямоугольник на прикроватную тумбу. — Код простой, четыре шестерки. Тут достаточно средств, чтобы чисто и не привлекая внимания властей и банков, уладить все ваши дела. А затем… можете провести год-другой на южных курортах. Нам не интересно, чтобы вы оставались в Москве, Оля.

— Я поняла… — оторопело выговорила она. — Я не стану подавать заявление на Алинку… Алину… Николаевну.

— Вот и славно, — кивнул дверг и, коротко склонив голову, отступил к двери. Остановился. — Если вы что-нибудь пожелаете рассказать — звоните. Хорошим новостям мы всегда рады. Хорошим знакомым. Мы приедем быстро, только позвоните… если вдруг… вы понимаете? Мы очень заинтересованы в возможной встрече с вашим нанимателем. Вероятность мала, но…

— Я позвоню, — севшим голосом сказала Оля.

— Верю, — ответил Яков Ааронович Менахем, король московских двергов, и вышел из палаты.

Глава 3 Пауки

Эльф беззвучно замер на ветви.

Пауки. Меньше человека, но больше собаки.

Твари охотились за орками. Сверху было видно, как они бесшумно и прытко двигаются в зарослях, забирая отряд серокожих монстров в кольцо.

Орки переговаривались на искаженном наречии, делились на ходу грубым темным хлебом, пили из мятых металлических фляг. Эльф мог бы перестрелять весь отряд, но он ждал. Здесь происходило что-то новое, непонятное.

Он разглядывал снующие членистые ноги, вслушивался в еле слышный шорох острых коготков по мягкой лесной земле и ощущал исходящую от неведомых существ недобрую силу. Эльфы могли различать тончайшее дыхание сути, свойственное душам живых существ. Злоба. Ненависть. Яростный, неутолимый голод.

Словно искры незримой горечи, разлитые в ароматном осеннем воздухе.

Тут, на дальних границах земель Нолдорина, часто бывало неспокойно. А теперь много говорили о чудовищах. Сначала дверги увидели что-то в своем Подгорье. Потом люди принесли дурные вести.

Идущий спереди паук остановился и приподнялся на задних лапах. Эльфийка, плотно вжавшаяся в толстый ствол недалеко от эльфа, вздрогнула.

У исчадия тьмы были внимательные белые глаза с вертикальными зрачками. Странные глаза, не такие, какие бывают у пауков.

В следующий миг жвалы твари раскрылись, и она испустила истошный режущий вопль. Пауки ринулись на орочий отряд молниеносно. Их было восемь или девять, но отчего-то они казались несметной ордой, закованной в безупречный черный хитин.

Ездовые волки хрипели, бросались на деревья в тщетной попытке избежать заостренных жвал и когтей. Сами орки кричали от ужаса и пытались сражаться — но членистоногие чудовища, даже потеряв половину лап, продолжали двигаться и биться, орошая лесной опад странной для таких созданий черно-красной кровью. Кровь дымилась, словно это был яд; пауки, не задерживаясь ни на миг, вскрывали черепа павших орков и насыщались, выжирая мозги.

Видевшие множество боев разведчики Нолдорина не двигались. Они будто окаменели, слившись с ветвями.

Отряд орков погиб в считаные мгновения. Шесть или семь ездовых волков, около десятка воинов Морума — тела с изуродованными головами остались валяться под деревьями. И всего два поверженных паука, в месиво изрубленные черными секирами — останки обоих еще шевелились, пытаясь даже после смерти жрать плоть…

Их выжившие собратья, перепачканные кровью и ошметками мозгов, причудливо кружили под деревьями, будто исполняли странный танец, будто являлись пальцами одной руки… пытающейся нащупать что-то тут, недалеко, найти вожделенную цель, такую вожделенную, что остановиться и уйти было невозможно.

— Дверги ничего не напутали, — прошептал Арвиль, едва шевеля губами. — Значит, правда… Новое зло пришло со склонов гор северного Морума. Нам надо вернуться в Нолдорин любой ценой.

Один из пауков снова поднялся на шести задних лапах, поводя по воздуху парой передних, нащупывая исходящее от эльфов тепло, пробуя на вкус их души.

…Арвиль встретился с пауком взглядом — и выстрелил. Вскинула лук и Тенарис.

Стрелы попадали в цель, пробивали природный паучий доспех, из-под которого плескало густым. Одна, другая, третья — довольно, чтобы свалить наземь самого крупного из орков. Но черные чудовища, исколотые, похожие на ежей, даже не вздрагивали и упорно двигались к двум фигурам, замершим на дереве.

— Гномы говорили правду… — вскрикнула Тенарис. — Они не чувствуют боли, не знают пощады! О, что за неведомая беда!..

Паук под деревом замер — белые глаза немигающе смотрели снизу.

А потом он прыгнул.

Движения уловить не удалось. Эльфийка дрогнула, воинская выучка помимо рассудка отбросила ее прочь. Она потеряла хватку, выпустила ветвь, за которую держалась. Лук полетел вниз, цепляясь за сучья. Тенарис упала следом, спиной в траву, перекатилась и вскочила. Паук уже стоял напротив — на четырех задних лапах, растопырив остальные. От маслянистых волосков на его теле исходил удушающий сладко-тленный запах.

У девушки предательски закружилась голова. Отвратительный враг.

— Арвиль! — вскрикнула Тенарис.

Ее возлюбленный метался поодаль, соскочив следом за ней. Флагом реял светлый хвост волос. Эльф прыгал, отбиваясь сразу от пары преследующих его чудовищ. Брызгала кровь — непонятно чья, алая, густая, горячая; свистел длинный меч.

— Тенарис! Отсекай лапы, разрубай тело и голову!

Эльфийка выхватила меч. Но паук не увернулся, не отскочил, не испугался. Серебряная рыбка эльфийского клинка мелькнула и звякнула, встретив сопротивление блестящего когтя. Враг парировал молниеносно — другой коготь вспорол кожаную одежду Тенарис, боль ошпарила тело девушки, в глазах потемнело. Второй удар она нанесла уже почти вслепую — и отрубила лапу; паук яростно завизжал, щелкая челюстями — это был крик ярости, но не боли.

— Арвиль! — вскрикнула лучница, зажимая рукой рану; клинок выставила перед собой.

Эльф отбился от чудовищ, перекатился — ближе к любимой. Еще раз взмахнул мечом и рассек одну черную тушу почти до половины; та заскребла лапами по земле, агонизируя в жутком молчании; сразу же всадил клинок по рукоять в плоть другого паука, вспарывая хитин. Тугая струя крови ударила ему в лицо — оглушительный, мерзостный вкус. Арвиль мотнул головой, пытаясь сплюнуть…

И в спину ему вонзился огромный черный коготь.

Багрянец плеснул изо рта эльфа, взгляд сделался растерянным, недоуменным. Арвиль пошатнулся.

— Нет… — закричала Тенарис. — Не-е-ет!

Тонкий, высокий эльф упал медленно, как осенний лист.

Девушка всхлипнула, пальцы на рукояти меча сжались намертво, до боли в костяшках. Она ударила, рассекая черный глянец паучьего доспеха, ударила, и еще, и еще…

…Теперь все были мертвы.

Отряд неизвестно как зашедших в земли Нолдорина орков.

Один из двух разведчиков дайна Виленора.

Пауки с белыми глазами.

Трава под ясенями, светлая кожа стволов были залиты алым, багряным, всюду лежали изуродованные куски тел.

— Арвиль… Арвиль… — посеревшими от боли губами выговорила Тенарис.

Она шла на подгибающихся ногах, зажимая ладонью рану внизу живота. По бедрам текло горячее, густое, и она стискивала зубы — только не смотреть туда, только не смотреть. Дыхание со свистом вырывалось из сдавленного горла.

— Арвиль…

Девушка со стоном опустилась на колени.

Тело ее возлюбленного было разорвано на куски ужасными тварями. Часть головы с разметавшимися светлыми волосами, намертво зажатая в челюстях огромного паука, лежала поодаль. Белые глаза чудовища в кровавом месиве не потеряли ни ярости, ни злобы, ни осмысленности.

Эльфийка стояла и смотрела, как жвалы судорожно сжимаются, пронзая плоть Арвиля. Ее Арвиля…

Она с отчаянным криком всадила клинок между белых глаз. Меж яростных белых глаз с вертикальными зрачками.

Упала на колени и заплакала — навзрыд, как маленькая девочка. Одинокая маленькая девочка посреди огромного леса, и теперь — одинокая навсегда.

Страшнее этого ничего нельзя было придумать, и жить было бы незачем больше, но… Тенарис двигалась точно в бреду — доставить весть дайну Виленору; долг вел ее. Подозвать тщательно схороненных лошадей. Взять доказательство. Туго затянуть поперек живота шелковый плащ. И, полагаясь на чутье верной кобылы, скакать в город. Привезти известие в Нолдорин… Сказать Виленору о великой опасности, о страшных, чернее черного, порождениях мрака — а потом уже догонять Арвиля в его странствии к Чертогам Забвения.

Уставшие лошади брели шагом.

Котяра пытался поудобнее умоститься на спине лошади, постанывая от разнообразных ощущений в отбитых ягодицах.

— Тай, — негромко сказал Котов.

— Не усекай.

— Ладно, Тайтингиль. Сними свои доспехи, сними. Жар-рко и тяжело. А у тебя кр-ровь.

— Нет.

Орк добыл из шлема шоколадку, развернул и вкусно зашелестел фольгой.

— Будешь?

— Давай. Если подумать, ваш шоколад смахивает на наш дорожный хлеб. Долго не портится, сладкий, отлично восстанавливает силы. Лантир?..

Черноволосый красавец посмотрел, как Тайтингиль откусывает от странного, коричневого, — и отрицательно покачал головой.

— Надо пересесть, Тайтингиль. Если мы хотим въехать в Нолдорин до заката, орка следует посадить на лошадь, которая несла меньший вес и меньше устала, и тогда мы сможем скакать дальше.

— Хорошо, — мирно отозвался витязь. — Так и сделаем.

После того как громадного Котяру со всеми предосторожностями стянули с седла, кобыла вздохнула с облегчением. А вот лошадь, которую предоставили вместо первой, — наоборот.

Тайтингиль жевал, чуть хмуря светлые брови. Лантир был напряжен, переводил взгляд с витязя на орка, который терял то повод, то стремена. Неужели вот он, вот этот мог без устали скакать на щетинистом хребте ездового волка и еще рубить эльфийские головы? Легендарный Потрошитель Азар сильно сдал, решил Лантир. Это вполне простительно, если вспомнить, что он умер.

По слухам, не просто умер, а еще и утонул в озере, зимой, канул под лед.

Орк, ничуть не похожий на канувшего куда-либо, извозил клыкастый рот в шоколаде и теперь облизывался до ушей, ойкая и извиняясь.

— Котяра… что ты думаешь? Детям Цемры удалось опередить нас? — спросил Тайтингиль больше самого себя, чем Котова.

— Смотреть надо. — Тот чавкал, вытирался и одновременно умудрялся подмигивать Леррис, едущей рядом. — Мастер говорил, что попал к нам из будущего. Ты пр-ровел в Москве от силы пару месяцев вместе с Мур-мур-манскими страда… странствиями. А тут прошел год, даже два. Да ведь?

Лантир согласно, но несколько нервно кивнул.

— Цемра могла заползти в такую складку… этой вашей… Эалы… где вр-ремя шло еще иначе. И выигр-рала. Не бой, но она выиграла это самое время. Понимаешь? Теор-рия относительности. Эх, блин, жалко, в кино тебя я не сводил… На «Интерстеллар». Там про это есть. Сидели бы на заднем р-ряду… ели бы поп-кор-рн.

— Выиграла время, — задумчиво сказал Тайтингиль, пропустив синеманию мимо острых ушей. — То есть и сам Мастер Войны может оказаться не только в ином здесь… но и в ином когда?

— Слушай, я не знаю. Не могу думать. У меня боли-ит все, ноет. Доедем до города, блин, давай таксопарк откроем. Бешено разбогатеем, говор-рю тебе, стартап классный!

Тайтингиль доел шоколадку и свернул фантик пополам и еще пополам. Огляделся и сунул в голенище сапога.

— Мне стр-ранно без Мастера, — помолчав, признался орк. — Он, конечно, жаба вр-редная, и др-разнился, но…

— Но он стал тебе другом, орк. Нам всем он стал более чем союзником. Другом, — выговорил витязь. — Можно только догадываться, куда именно Творец Всесущего, Сотворитель Эалы закинул воина со звезд. Но не следует отчаиваться. Рано или поздно мы встретим Мрира, и он ли, иной чародей, иная сила — поможет нам в поисках.

Осеннее солнце золотило листву; Эала простиралась вокруг всеми красками и запахами. Едва заметная тропа вилась по великолепным холмам между перелесками; временами взблескивали излучины недалекой реки.

— Воин со звезд, — вполголоса сказал Лантир едущему рядом эльфу. — Ты слышал, что они говорят?

Тот покачал головой.

— Тайтингиль Заступник всегда слыл… особенным.

— Общение с Серой Шляпой не пошло ему на пользу, и вот он вернулся с орком. Мрир и сам… в последнее время… а, ладно. Как это может быть: воин со звезд? Звезды — пылающие шары; все знают это. Они временами срываются с хрустального свода небес, гаснут, и из их метал ла можно отковать черное оружие, — назидательно проговорил Лантир. — Они бывают маленькие, с кулак, бывают больше коня размером, но… воин со звезд! Что за небылица?

Между тем берег реки показался и скрылся; перелески сменялись лугами и долинками, по опушкам Котов наблюдал множество грибных шляпок. Рябина красная и черная, отягощенные урожаем дикие яблони и груши, алые, желтые и еще зеленеющие кусты — путь несказанно радовал взор. Привычная хозяйственность надавила на кадык, но собирать все это явно ничейное и пропадающее богатство под напряженными эльфийскими взглядами было невозможно.

— Привал, — объявил Лантир.

Котяра с несоответствующим грозному орочьему облику жалобным мяуканьем выпал из седла, потирая все отбитое и отсиженное. И — припустил вокруг остановившихся полукругом коней техничной рысцой, считая на раз-два-три-четыре, размахивая лапищами в режиме утренней зарядки.

Эльфийки растерянно переглянулись.

На привале эльфы делились тонкими ломтями медового хлеба и вином. Возвратившийся с разминки орк настойчиво пытался накормить «девочек» шоколадом и увлеченно хрупал полупрозрачными «галетками».

— Одного хлебца довольно, чтобы взрослый мужчина сутки не чувствовал голода! — убедительно сказал Лантир.

— Врут, — отрезал Котяра и заполировал изысканную снедь «сникерсом».

После короткого отдыха и нового перехода показались предгорья — и с ними выточенные на фоне вечереющего неба башни Нолдорина. Лес кончился. Земля тут будто разламывалась, вздымаясь Яхонтовыми горами, выворачивая наизнанку замшелую серость камней — и раскрывая небу узкое ущелье, перегороженное массивными воротами.

Скрытый град сверкал в скалах россыпью драгоценностей, но в нем оставалась едва ли двадцатая часть тех, кто когда-то наполнял улицы жизнью. Врата тщательно охранялись, и чужаков в Нолдорин не пускали. Но они, уже очень давно не считающие город Скрытым, поселились рядом. Ближайшая гора была изрыта двергским поселением, который сами гномы именовали Та-Кхай, а долинка, расположенная с иной, нежели подъезжал отряд, стороны, заполнилась людьми. Мимо пролегли широчайшие дороги, ведущие во всех торговых направлениях этой части Эалы.

Миновали времена, когда эльфы свободно селились по миру, гордясь огромными, открытыми всем ветрам городами Первого народа. Войны и междоусобицы, кризисы и расколы оставили от прежнего великолепия лишь память, записанную в свитки, и отдельные владычества и земли. Эльфы удерживали самые благие места Эалы, исполненные изначального величия и напитанные силой. Но люди оказались более прыткими и плодовитыми, подгорные дверги — практичными и терпеливыми, а орки — неприхотливыми, многочисленными и свирепыми. Первосотворенные с их незыблемыми устоями, несущие мудрость, силу, красоту и множество древних знаний, — уходили.

Нолдорин являлся оплотом эльфов — одним из пяти последних. Снаружи великолепие города ничуть не померкло, но Тайтингиль слишком хорошо знал, что делалось внутри. В семьях эльфов давно не появлялось потомства. Дети Последней Зари родились около ста пятидесяти лет после того, как дайн Тенистой Пущи, король Оллантайр, взял в жены дивную чужеземку человеческой крови, и было их очень мало. Именно это стало причиной для Тайтингиля уйти за предел своего мира на поиски ключа к возвращению былого величия его народа.

К звездам.

Лантир поднял руку — вся кавалькада остановилась около россыпи камней. Тайтингиль чуть кивнул.

Навстречу кавалькаде из укрытия выехал светловолосый эльф в длинном плаще, накинутом на голову капюшоне. Его сопровождали двое пеших воинов, и от взглядов гостей не укрылось, что в их луки были вложены стрелы.

— Мигр-рационная служба, — определил Котов. — Тай… Тайтингиль, у вас документы спр-рашивают?

Встречающий обменялся парой фраз с Лантиром, слегка поклонился златому витязю и сообщил:

— Виленор говорил с гонцом и велел пропустить Тайтингиля Заступника в град беспрепятственно. Его и оруженосца, если витязь Золотой Розы ручается за него, кем бы он ни был. Пропустить свободно и сопроводить до самого дворца.

Тайтингиль наклонил голову, и длинная плеть золотых волос зашуршала, разворачиваясь потоком по доспеху.

Кони устало взбрели по каменистому склону, и врата Скрытого города, жемчужины эльфов, открылись для них.

Лошади звонко высчитывали шаги по мощеным улицам.

Котяра вертел головой, оглядываясь. Нолдорин считался самым крупным и величественным из городов эльфов еще в древние эпохи — а ныне ему и вовсе не было равных. Высокие стены чем-то напомнили московский пафос сталинского ампира. Котов с наслаждением разглядывал легкие силуэты башен и изящно построенные дома, мостовую, в которую руками двергов было вмуровано немало самоцветов Яхонтовых гор, деревья и роскошные, даже осенью изобилующие цветами каменные вазы; витые решетки, скульптуры, фонтаны.

Тут вообще было очень зелено и свежо, и Котяра жмурился, наслаждаясь красотой — и, несомненно, ностальгируя по городу и миру, ставшему ему родным за человеческую жизнь.

Подъемный мост, по которому прогрохотали копыта коней, оказался превосходно отлажен и крепок. На стенах и в проеме ворот стояла стража — тоже с луками на изготовку, и взгляды высоких, худощавых эльфов были профессионально-внимательными.

Тайтингиль ехал, погруженный в свои непростые мысли, и время от времени улыбался кому-то из горожан или приветственно поднимал руку.

— Слушай, а это что такое? — спросил Потрошитель Азар, осторожно указывая лапой на пустые окна одного из дворцов. Вьющийся по стенам слегка порыжевший плющ в сочетании с опустевшими провалами окон навевал печаль.

— Здесь никто не живет, орк. — Видя, что витязь не торопится с ответом, пояснил Лантир. — Никто не живет.

— Ох, — неподдельно огорчился Котяра.

— Эльфы… стали немногочисленны, — будто признаваясь в чем-то тягостном, выговорил стражник. — Они… мы… уходим в Чертоги.

— Это понятно, — отмахнулся Котяра. — Я пр-ро другое. У вас же недвижимость в центре города простаивает. Откр-рыли бы там что-нибудь, ну.

— Ты не понял, орк. — В голосе Лантира явно прозвучал металл. — Там открыто. Но там некому жить.

— Котов говорит, — сказал Тайтингиль, словно очнувшись от дремы, — что там, где он жил ранее, в домах есть торговые лавки… и… цирюльни, и бу-ти-ки…

Котяра просиял, осчастливленный понятливостью и вниманием эльфа к московской жизни.

— Я видел всякое в том месте. Я видел…

— В Моруме? — уточнил Лантир; он разнервничался. — Разве только в Моруме во дворце благородного эльфа могут устроить цирюльню, если бы туда попал сам дворец! При полном безразличии к памяти его предков, его рода… И кто же станет работать в такой цирюльне? Ни один эльф…

— Люди, — запросто сказал Котяра. — Люди. Меня азер-рбайджаночка стрижет, Сабина.

— Нолдорин — древний эльфийский город, — отчеканил Лантир, неприязненно поглядывая на его лысый череп. — Люди — там.

Он показал подбородком назад, за ворота — и пришпорил коня, заставляя принять в рысь.

— Чего он взвился? — надулся орк. — Что я такого сказал?

— Эльфам непросто принять мысли о том, что наши дни тут конечны и сочтены. Непросто. Допустить, что их могут сменить люди… а уж тем более — орки. Тебя могут бояться, — сказал Котику Тайтингиль. — Ты был известен здесь ранее, в этом обличье, и мои соплеменники прекрасно помнят тебя. Ты должен быть к этому готов. Люди тоже… они не узнают Потрошителя Азара, прошло слишком много лет, но им простительно опасаться орка. Ты понял?

Котик, который сутки назад был вполне себе московским хипстером и стопроцентно человеком, в котором воспоминания о прежнем бытие всплывали иногда — обрывками, деталями, кусками кошмарных снов, — явно хотел уяснить детали, подробности. Но он покосился на Лантира, вслушивавшегося в слова витязя слишком внимательно, и только кивнул. Ничто орочье не трепыхнулось в нем.

Впереди показался дворец властителя Виленора. Красивый дворец — белые стены стремились к небу, на открытых столпах башен день и ночь горели сторожевые костры, а половина легкой, летящей ажурной постройки вливалась, врастала в древние скалы, окружавшие город.

Вестовые от самого входа в твердыню бросились с новостью к Виленору.

Известия оказались столь захватывающими, что Виленор, пока Тайтингиль страховал сползавшего с лошади Котика, покинул тронный зал и сам сбежал вниз навстречу гостям.

Худощавый и гибкий, правитель Нолдорина был одет в коричневый костюм из замши. Карие глаза, кольца каштановых волос, рассыпающиеся по плечам; высокую линию лба подчеркивал легкий венец.

И меч у бедра из бесценного оружейного серебра старинной эльфийской работы, густо набитый золотой чеканкой.

— Тайтингиль, дорогой друг! Ты вернулся из странствий? Мои гонцы не могли отыскать тебя нигде… кто это? Похож на…

— Долгая история, Виленор. — Тайтингиль вздохнул откровенно устало. — Это именно тот, кого ты видишь, но он переменился внутри.

Правитель Нолдорина, выгнув бровь, покосился на витязя. Тот продолжал:

— Орк — мой оруженосец. Я странствовал, как и собирался, о чем говорил тебе много раз. Воевал в другом мире, с противником небывало сильным, и победил. Мы победили.

— Ну да, — согласился орк. — Цемру победили, паучиху злобную. Мы с Мастером Войны на космической корабле за ней — вот так. — Он показал руками, как именно. — Страшно, ужас, она меня мороками осаждает, перед глазами все мельтешит! Мастер и говорит — стрелок, вали в турр-р-рель… А ведь я стрелял, только когда отдел на отдел в «контру» играли…

Теперь Виленор глядел во все глаза. Как только Котов закончил свою непонятную речь, дайн кивнул стоявшему неподалеку эльфу в сером:

— Кэллир, подбери одежду для… этого… для него. Возможно, найдется нечто подходящее. Тайтингиль, не желаешь ли снять доспехи?.. Может, тебе… целителя? Не нужен ли немедля? Я вижу кровь на тебе.

— Я не нуждаюсь в целителе, дайн Виленор. Не беспокойся.

Тайтингиль улыбнулся уголком губ — и улыбка вышла резкой, словно потревожили старый шрам.

— Оруженосец поможет мне разоблачиться, пока для него подберут платье.

Котов взглянул в лицо Тайтингиля — и взялся за дело. На глазах правителя Нолдорина он аккуратно состегивал странные крепления — доспех лишь с лица выглядел привычно для взора Виленора; состегивал и переговаривался с витязем короткими рублеными фразами, не все слова которых были ясны. Кевлар, композит, амортизация, карабин…

— Потрошитель Азар не помнит себя, Виленор. Он переродился дважды, преодолевая складки Эалы. Теперь он таков, — выговорил Тайтингиль, отвечая на безмолвный вопрос Виленора. — Зачем меня искали, дайн? Лантир сказал, я отсутствовал очень долго. Что случилось тут?

— Многие ощущают беду, но не видят ее источника, — ответил Виленор. — Воздух горчит, на сердцах тревожно, точно к обычным бедам прибавились новые. Дверги стали реже ходить с караванами, люди наконец начали строить стену вокруг своего города, как я давно им говорил… Что-то надвигается, Тайтингиль Заступник. Что-то. А тебя нет поблизости.

— Есть многие иные, — спокойно сказал витязь, с удовольствием распрямляясь и потирая плечи. — Многие иные, кто встанет на защиту Нолдорина, Виленор. Я же был занят.

Котов сложил доспехи аккуратной горкой и теперь пытался, отойдя в уголок, влезть в шмотки, которые ему предоставили эльфы, — просторные холщовые штаны и просторную же, прошитую кожей груботканую рубаху, которая села длинно даже на его немаленький рост.

— Других здесь довольно. Но справятся ли они? Возможно, орки снова поднимутся. Возможно, грядет иная беда, — проговорил Виленор. — Я пока не знаю. Но чувствую. Морум давно молчит, точно Карахорт растерял все свои амбиции… так было с каждым Темным — он затихал на пятьдесят… сто… триста лет, а потом атаковал…

Котов мимоходом муркнул из своего угла, подпоясываясь чем-то похожим на атлетический пояс.

— Только и слышу: орки, ор-рки… Вы расист? Р-расист? — спросил он, по возможности манерно задирая плоский нос.

Тайтингиль посмотрел внимательно. Азар вольно ли, невольно скопировал манеры Мастера Войны империи Йертайан, да сияет вечно ее Белое Солнце.

— Р-расист? — поднял бровь Виленор.

— Тот, кто считает одни народы превыше других, — терпеливо пояснил златой витязь. — Это слово из иного мира.

— Расист. Да, — выговорил Лантир в отдалении. Он снова нервно пощелкивал мечом, гоняя его в ножнах.

По знаку управляющего Кэллира двое слуг-людей подали запеченную во фруктах кабанью ногу, обложенную дичью, с медовой подливой, овощами и великолепным хлебом. Беззвучно ушли. Орк, не особенно церемонясь, плюхнул себе на тарелку изрядный кусок, и за ушами у него затрещало.

— Кухня фьюжен, отлично вообще! — похвалил он, салютуя королю двузубой серебряной вилочкой, мизинец на орочьей лапище при этом был куртуазно оттопырен.

Виленор мельком улыбнулся и повернулся к Тайтингилю.

— Цемра. Ты сказал, что сражался с ней, поверг ее? — выговорил он. — Древнего демона, Мать Хаоса, Пожирательницу Благодати? Тебе удалось убить ее? Это было делом, которое погнало тебя за пределы известного мира, вопреки воле Сотворителя?

— Я сказал вообще-то, — муркнул орк, интенсивно жуя. — Про Цемру.

Витязь кивнул.

— Удалось, хотя я не ждал такого противника. Я шел в поисках света и иных путей, которыми могли бы пойти эльфы, иных, против Чертогов Забвения. А нашел первородное порождение Хаоса, извечно противопоставленное порядку Всесоздателя. Может, это и был тот самый другой путь для эльфов — убить Цемру. Может, это именно она порождала хрипы в дыхании Сотворителя, опутывала его светлые ноты темными нитями… и из-за них погибал и терял силу наш народ. Цемра слишком давно не показывалась, стала хитрой, перестала привлекать к себе внимание. Она была одержима… целью, Виленор. Убить — это было… сложно, но мне удалось. Нам. У меня были сильнейшие соратники, которых я ожидал увидеть тут… и, к горечи своей, не вижу. С нами был дракон. Я атаковал Цемру на Альгваринпаэллире. Стоит глянуть свитки у Мрира, я думаю, мы найдем это имя среди Древнейших. Возможно, его помнит мудрейшая Наиллирис. Также со мной был Мастер Войны, звездный воитель, на своем корабле… на своей корабле, да.

— Неслыханно! — Виленор поставил кубок на стол. — Ты всегда был особенным, витязь Золотой Розы. Я горжусь тем, что могу прибегать к твоей помощи, и ты отзываешься — и делом, и мудрым советом. Но Цемра… почти сказка сегодня. Кто мог представить, что кому-либо из эльфов придется встретить ее как врага, лицом к лицу… да еще в некоем ином мире, о которых лишь Мрир иногда рассуждал, приняв сладкого вина сверх меры.

Он налил себе и Тайтингилю — и металл звонко ударился о металл.

— Выпью воды, — сказал орк, — я после спиррртного дур-р-рак дураком, н-ну. А Цемр-ра… я ее особенно и не р-рассмотрел. Но мне хватило.

Виленор выгнул тонкую бровь и соединил свой кубок с его кубком тоже. Стоящий около двери стражник-эльф разгладил лоб и постарался отвести взор.

— Я рад, — выговорил, отхлебнув, Виленор, — что ты не зря предпринял свой поход, Тайтингиль. Ибо в нынешние времена слишком многие грезят Чертогами Забвения… и готовы оставить Нолдорин, отправившись начертанными Сотворителем путями. Мы живем в боях, Тайтингиль Заступник, и ты это знаешь. И боям этим нет конца и края. Каждый меч на счету. Эльфы хотят покинуть Нолдорин и рассеяться в бескрайних лесах. Но пока я правлю, этому не бывать. Мы не станем призраками лесов, гор и водопадов… не перестанем быть единым народом.

— Послушай… — Тайтингиль заговорил теперь совсем тихо, и Котов, чтобы слышать своего витязя, перестал хрупать хрящами, которых, к слову, в Москве совсем не любил. — Не время ссор и препирательств — ты сказал о беде, которая пришла сюда, и я знаю о ней. Цемра сумела создать себе потомство. Страшное потомство, Виленор. Вспомни легенды… вспомни, сколько раз нам приходилось истреблять пауков и уродов самого разного и непредсказуемого вида. Но сейчас… чем быстрее удастся собрать войска и отправить на розыски этих, последних детей Цемры… тем лучше. Иначе же они первыми могут найти нас. Я думаю, они окажутся опасны не так, как могут быть опасны животные. Они будут наделены злым рассудком и магической силой истреблять благодать мира… а ее у нас и так осталось немного. Немного, Виленор. С помощью насилия и жестокости Цемра создала пауков, плетущих тенета тьмы.

— Тайтингиль! Ты говоришь неслыханные вещи! И кто бы, кроме меня, поверил тебе? Подумай сам, как это звучит. Давно забытый Великий дракон, соизволивший встать на твою сторону. Давно забытое зло, Цемра, которой теперь пугают детей. Пришелец со звезд. Какая жизнь может быть на звездах, это же небесные камни? И ты был в другом мире, о котором рассуждали только философы, мудрецы, маги да дайна Ольва. Ты лишь предполагаешь. Но… Тайтингиль…

— Ну?

У меня есть резоны верить тебе, — признался Виленор. — Дверги знают больше, но не говорят прямо. Я усилил патрули, но три эльфа из малых пикетов пропали бесследно. Три! Тогда я велел отойти дальним кордонам и прибавил стражу вокруг Нолдорина и поселений двергов и людей. Я не могу позволить городу терять воинов. И думаю, что раз ты…

Дайн не успел договорить.

Резко хлопнула дверь. Лантир, нарушив покой трапезы, ворвался в малую залу дворца бегом. В руках у него был сверток.

— Плохие вести, мой король! Плохие вести!

Правитель поднялся из-за стола. Взгляд его остановился на узле плаща, пропитанного темным; на отполированный каменный пол капала кровь. Обедавшие поднялись — все, кроме орка, который хмуро уставился в столешницу, что-то бормоча.

— Что же, — напряженно сказал Виленор, — покажи.

— Покажи. Я хочу наконец увидеть врага, — вторил Тайтингиль. Усталость и сумбур отступали, а в глубине серых глаз поднималась гроза. Витязь взял со стола салфетку и прижал к носу.

Лантир положил сверток на маленький столик на витой ножке и пододвинул ближе. Развернул плащ. Ткань неохотно опала тяжкими складками… и любопытный Котяра, все же потянувшийся посмотреть, не сдержал позорного визга; вскочил, закрывая лицо лапами, сзади с грохотом повалилась широкая кованая скамеечка, которую ему поставили вместо кресла.

На столе лежала отсеченная мечом часть отвратительно косматой черной паучьей плоти. Жвалами она впилась в голову эльфа, превратив лицо несчастного в почти неузнаваемое месиво; торчал вырванный кусок гортани…

У паука было восемь глаз, остекленевших с выражением неописуемой злобы.

Белых, с вертикальными зрачками.

Глаз Мастера Войны.

— Дети Цемры здесь, — медленно проговорил Тайтингиль. — Я опоздал совсем немного, дайн Виленор. Но я не мог прийти ранее.

Заложив руки за спину, он наклонился. Желваки его рельефного лица напряглись; напрягся и орк. Лантир замер рядом; повелитель Нолдорина глядел издали.

Это было страшное доказательство того, что, как пообещала Дочь и Матерь Хаоса перед смертью, потомство ее и Мастера Войны атаковало родной мир Тайтингиля.

— Мр-рак и ужас, — наконец проворчал Котик. — Мр-рак и ужас.

Голос орка развеял страшную тишину. Тайтингиль выпрямился и убрал за спину поток златых волос. Бросил на стол окровавленную салфетку.

Правитель Нолдорина выдохнул.

— Это Арвиль. А Тенарис? — тяжело выговорил витязь. — Они всегда были вместе.

— Она доставила это, — отозвался растерянный Лантир, в котором теперь не осталось ни на йоту обычной холодной надменности. — Сейчас она у целителей, но боюсь, ей лишь облегчат путь в Чертоги.

— А ведь они… эти стражники… были из лучших.

— Унесите и подготовьте погребение… предадим огню со всеми возможными почестями. Отправьте двоих… троих разведчиков к месту боя, отыщите тело Арвиля… то, что от него осталось. Будьте осторожны, — велел дайн. — Враг… очень опасен. — Он развернул плечи, металл венца поймал и отбросил острый отблеск. — Видно, пришла настоящая беда. Тайтингиль, сколько их может быть?

Застывшие белые радужки паука, казалось, сохраняли выражение вдохновенной, самозабвенной ярости. Стало легче, когда Лантир закрыл останки, собирая скорбный груз снова в узел.

— Много, я думаю. И каждый опасен.

— Какие жуткие у него глаза. — Правитель Нолдорина поежился совсем по-человечески.

— У этих созданий глаза нашего друга и союзника, дайн, — сказал Тайтингиль. — Воина со звезд. Ибо так вышло, что… враг происходит от него.

— Ага, вер-рно, — подтвердил Котик. — Пр-роисходит, чего уж там… Хелицер-ры, педипальпы… Какая только дррянь.

Эльфийский правитель резко выпрямился, с непониманием уставившись на витязя. Тот был невозмутимо сосредоточен, и Виленор ощутил непривычное и не положенное королю замешательство.

— Ну а что? — Котяра чуть оклемался. — В одной пор-рции эякулята спер-рматозоидов — сорок миллионов. Это у землянина. А у жабы инопланетной…

— Жабы?

Взор Виленора остановился на орке.

Витязь молчал. Дайн видел, как свечение его души, чуть потемнев, пульсировало всполохами напряженных раздумий.

— Но где же мог оказаться он сам? — прошептал Тайтингиль. — Где Мастер Войны?..

— О ком вы ведете речь? Поясните же мне, я желаю знать, что за… друга и союзника вы обрели! — Голос Виленора звучал властными перекатами.

— Это гость со звезд, Владыка, — чуть грустно сказал витязь. — Я стремился к звездам и нашел того, кто сможет меня поднять ввысь… Нашел и потерял.

— Тайтингиль… — Виленор снова смотрел на высоченного, засыпанного золотыми волосами Тайтингиля. — Что же… ваш союзник… прародитель этой мерзости? Мне кажется, я вовсе перестал понимать, что происходит. И что говорит твой орк?

Эльф заложил руки за спину, поднял выше точеный подбородок.

— Во времена, предшествовавшие Огненному демону, — раздельно сказал он, — каждый из эльфов помнил, что Великая Паучиха, само зло по сути и по виду, чуждая всему живому Эалы, истово ищет себе супруга. В этом смысл всего ее существования — размножиться и покорить миры. Временами мечты ее воплощались, и ужасные выводки появлялись в наших пределах. Любые ее дети всегда были опасны, но Цемре не удавалось вдохнуть в них главное — разум. А ведь более всего на свете она желала иметь потомство, способное мыслить, — чтобы покорять новые земли и народы… Она делала кладки, которые иногда спали веками, тысячелетиями, а потом оживали. Теперь же Цемра нашла супруга для себя у звезд, покорила его силой и понесла от него.

Тайтингиль помолчал. Молчал и Виленор.

— Цемра погибла, но то, что ты видел на столе, — это ее отпрыск от Мастера Войны, того самого пришельца со звезд, о котором я говорил. Это великий воин, поверь, дайн, и последний выводок Цемры, который она получила насильно, может оказаться непередаваемо ужасным. Тем важнее нам скорее найти… уничтожить пауков… и найти самого Мастера, открывшего путь с Земли в Эалу вместе с раненым Альгваринпаэллиром.

— Скажи, кого искать, — твердо выговорил дайн.

— Он невысок, черноволос, — ответил Тайтингиль, — быстрее эльфа, сильнее орка, а на вид как худенькая девочка-человек или эльфийский подросток. Его глаза белы, его зрачки — как нитки. Он убивает легко и всем, что подвернется под руки, и любит курения двергов, и носит длинные одежды в пол, как женское платье или одежда волшебника, но алое.

— Ты поэт, Тай…тингиль, — муркнул орк. — Портр-рет прекрасен. Жаба он белоглазая, зловредная. И урка.

Король Нолдорина стиснул кулаки.

— Такой… жабе… у нас окажут достойный прием. Воины поскачут во все стороны от Нолдорина. Хорошо вооруженные пикеты. Отец… отец зла. Мы найдем его.

— Умерь свой пыл, дайн Виленор. Если ты подумал, что отец этой нечисти столь же нечист и от него надо избавляться в первую очередь, ты сильно ошибаешься. Если захочешь причинить ему вред, больше никогда не увидишь меня на своей стороне, — спокойно, но очень веско произнес Тайтингиль, глядя прямо в глаза властителю Нолдорина. — И лишь потеряешь воинов.

И тот выдохнул. Сказал совсем тихо:

— Чудеса. Орк-оруженосец. Великий воин, похожий на человеческую девочку. Звезды… Цемра и ее дети… Так история Оллантайра и его дайны может показаться доброй наивной сказкой. Ты, кажется мне, все же тронул некое извечное зло, витязь, которое не стоило бы будить. Цемра плодилась… не тут. Я так понял твои слова. Точно ли эти дела должны были касаться… нас?

— Оно не спало и шло на нас, Виленор, хоть мы и не видели этого. Уже в новом мире, столкнувшись с Цемрой, — горько продолжил Тайтингиль, — мне пришлось вспомнить и еще одно ее имя — Пожирательница Благодати. Я думаю, именно Цемра, собирая силы для новой своей свадьбы, сидела в складке Эалы, высасывая магию и светлую силу эльфов — а может, и других народов тоже. Именно поэтому у нас перестали рождаться дети, а люди стали жить короче. Где древние королевства, в которых правители восседали на тронах и по четыреста, и по пятьсот лет? Дверги измельчали и все больше стремятся селиться не могучими подгорными городами, подобными Дантриму, а ютиться возле людских и эльфийских поселений, служить и прислуживать. Эльфы рвутся в Чертоги Забвения. Драконы…

— Мы знаем, как и когда были повержены последние драконы нашего мира, — сказал Виленор. — В войне за дайну Ольву Льюэнь, сто пятьдесят лет назад. Огненная Глаурсмир, разрушительница Дантрима и Гейла, и ее нежданные колдовские змееныши…

— Повержены, да… величайшие из великих, ранее непобедимые ни для кого и никогда, путешественники между мирами, они стали уязвимы для обычных стрел — пусть и откованных из черного небесного металла, — кивнул Тайтингиль. — Драконы пали, волшебников осталось два или три, древние дивные существа исчезают, словно растворяются, эльфы покидают пределы Эалы и устремляются в Чертоги Забвения. Ныне я думаю, что наш мир был болен Цемрой, хотя и не замечал этого, и она сосала силы незаметно и настойчиво, как это делает клещ на холке оленя, — и олень может пасть. Силы истощаются, кровь делается отравленной, в ранку проникает зараза. А его силой питается паразит. Понимаешь, властитель?..

— Ну а что? Цемр-ры нет. Попробуйте снова, — с феерической бесцеремонностью выговорил Азар, доедая вынутое из мясного рулета печеное яблоко, — попр-робуйте…

— Что, что, орк? — грубовато спросил Виленор, уже начисто забывший об этом собеседнике.

— Детишек р-рожать. — И Котов воссиял на правителя Нолдорина прозрачными глазищами; ностальгия о праздном московском времяпровождении сделала его прямолинейным. — Детишек. Напомнить, как это делается? Ну, пр-ри-близительно?

Виленор тряхнул головой — каштановые кудри рассыпались водопадом — и снова посмотрел на Тайтингиля.

— Ты полагаешь… ты полагаешь… это возможно? Ты смотришь шире, Тайтингиль. Ты смотришь поверх голов и всегда так смотрел. Скажи мне…

— Это возможно проверить, — мирно сказал витязь. — Возможно, Виленор. Я уверен, что дайна Аллиленен не станет возражать.

Лицо короля Нолдорина сделалось мягким, почти мечтательным. Но это длилось недолго. Сердце ударило два раза, три…

— После того как вернутся разведчики, мы закроем город, — сказал он. — Закроем наглухо, и ни одна смертельная напасть не коснется нас. Тысячелетиями Нолдорин стоял здесь… и останется стоять. Это один из последних оплотов эльфийского народа… и да будет так вечно.

Тайтингиль подался к нему.

— Вечно? Ты до сих пор думаешь, что в мире есть что-то вечное? Дай мне сотню своих воинов, Виленор… две сотни! Мы пойдем на разведку… я спрошу двергов. И если надо, сразу вступим в бой, выслав к тебе гонцов. Ты слышал, что говорил орк? В нашем языке нет слова, чтобы счесть потомство Цемры!

Виленор замер, его тонкое лицо заострилось. Котяра оторопело подумал, что сейчас видит все тысячи лет, грузом лежащие на плечах коронованного эльфа.

— Тайтингиль… — Губы дайна прорезала невеселая усмешка. — Прошли те времена, когда ты командовал десятитысячными армиями. Прошли безвозвратно. Оглянись вокруг… Сотня воинов! Две! Это люди, которые живут рядом с Нолдорином, плодятся весело и легко, как… — Он махнул рукой и отвернулся. — Дверги! Дверги давно хотят занять это место… А эльфы уходят, витязь! Пока ты слушаешь… орков. Две сотни… Я не могу оголить город перед лицом новой опасности. Мы укрепим стены, приготовимся к осаде. Эльфы не пойдут гибнуть… сотнями… снова выступая щитом для прочих народов. Больше не пойдут. Только Нолдорин, Тайтингиль. И ни одного бойца вне стен.

— Извините, — сказал уязвленный Котяра. — Но вы видели же, как пауки по стенам лазают? Р-раз! — Он показал рукой. — Что им ваше укр-репление? Послушайте, что вам специалист говорит, пр-рофессионал!

— Замолчи! — неожиданно резко воскликнул дайн. — Замолчи и сядь там… орк! То, что тебе не отказали в гостеприимстве, — не значит, что тебе позволено советовать дайну! Замолчи!

Орк сел и затих.

— Я пошлю гонцов в Тенистую Пущу… в иные оставшиеся города, — медленно выговорил Виленор. — Я пошлю гонцов… и стану готовить Нолдорин к осаде. Расставлю лучников, и мы подготовим смолу для тех, кто умеет лазать по стенам… Нас осталось немного, но в конце концов… мы опытные бойцы.

— А как же люди? Дверги? — спросил витязь. — Ты знаешь, там, в Москве, где я был, они живут вместе, и…

— В Москве. Откуда ты принес… откуда к нам пришла Тьма, Тайтингиль? — жестко ответил Виленор. — Я не правитель ни людям, ни двергам, помни это. Я предупрежу их. Пусть решают сами. Может, пауков тысячи. А может, три десятка.

— Р-расисты вы. Со стажем, — буркнул орк. Огляделся и начал мстительно хрустеть яблочком.

Тайтингиль резко вдохнул, словно собираясь ответить, поспорить… и медленно выдохнул, скрещивая руки на груди.

— Ты сказал, что желаешь послать гонцов? Я поеду от тебя с вестью к Оллантайру в Тенистую Пущу. К Оллантайру… и Ольве Льюэнь. Может быть, по дороге удастся понять, сколь именно велико войско детей Цемры. И еще… нужно найти Мастера Войны.

Глава 4 Темный властелин

…Альгваринпаэллир умирал.

В последний раз его крылья обнимали небо Эалы, в последний раз воздух наполнял его грудь. Жизнь покидала дракона вместе с кровью, рассыпающейся на мириады бесценных капелек-рубинов. Тускнеющие глаза уже не различали землю далеко внизу — зато ясно видели иные пределы. Впервые за много тысяч лет он почувствовал, что безжалостная память успокаивается, отпускает истерзанную душу. Покой, такой желанный и недостижимый… Близки Чертоги Забвения — место его грядущего вековечного упокоения, царский подарок Перворожденного витязя.

Как в юности, Багрянец Небес рывком набрал высоту, торопясь достичь заветного края мира. Его ослепила внезапная, счастливая мысль — а вдруг! Вдруг она тоже там и ждёт его всё это время, золотокрылая, звездноглазая Вайрин — дождется, узнает…

Он взмахнул слабеющими крыльями, стрелой вонзаясь в небо; левое, сломанное в битве на заре времен, привычно подвело. Оно беспомощно скользнуло по тугой воздушной волне раз, другой — и обессилевшее алое с золотом тело начало стремительно падать.

Камень к камню, ветер к ветру, огонь — к огню. Дымно-раскалённый след прорезал закатные облака над Морумскими пустошами.

* * *

…Мастер Войны умирал.

Его безупречное тело по-прежнему не чувствовало боли, и только пеленгатор, впаянный в запястье, заходился в истерике, пытаясь вызвать верную корабль на помощь.

Агонизирующие нейроны высвечивали обрывки воспоминаний. Мастер Войны получил пулю по своей воле. Он прыгнул, чтобы вытолкнуть бесполезное создание с линии огня. Спас того, кого следовало бы зарезать, чтобы зря не переводил кислород на борту. Кот-ту не хотел воевать с Цемрой, пытался дезертировать и чуть не плакал. Но тут впервые что-то изменилось в нем самом, Воплощенной Смерти. И когда та женщина с хищными глазами выстрелила, целясь в Кот-ту, — он прыгнул.

Пуля Алоры пробила печень и раздробила позвоночник, а потом произошло то, чего Мастер Войны не понял. Эльф — понимал и называл «магия»… Его рванула и закрутила неведомая сила, понесла куда-то. Разреженный воздух, холод. Стратосфера? Угасающий рассудок отмечал с привычной педантичностью — максимальный урон, падение окажется смертельным, рядом находится тело гигантского ящера…

Погибнуть подле ящера — какая ирония для того, кто воевал с цивилизацией чешуйчатых в просторах великого космоса!

Наверное, в крови проклятого дра-ко-на содержался токсин — смерть Мастера Войны звездной империи Йертайан омрачилась галлюцинацией. Низкие, шипящие голоса; золотые и алые всполохи; вдруг накатил испепеляющий жар — а затем нейроны взорвались лавиной импульсов, заставляющих тело выгибаться в судорогах, задыхаться, бить крыльями… крыльями?!

Он рухнул с высоты на каменный плац — так, что от боли потемнело в глазах.

Вот она какая, боль!

— Готовы ли войска мои?

Голос из-под закрытого наглухо забрала звучал грозно и глухо, но Червень знал — это хорошо, пусть будет именно так. Потому что вид лица его господина поверг бы в ужас и бесноватых орков, и тупых быкоглавов, и гоблинов, рассудок которых был плоше, чем у иных собак…

Там, под забралом, жило жуткое, непрерывно копошащееся месиво, посреди которого страшным клыкастым цветком багровел безгубый жадный рот. Таким он пришел в этот мир, в эту складку Эалы — Карахорт Пастырь Тьмы, нынешний властитель Морума.

Падение Таурона было оглушительным, и вся его чернь, вся мразь расползлась в расщелины, забилась в норы — и выманить их сюда, создать армию было делом непростым.

Карахорт смог.

Он вершил свою миссию планомерно и неотвратимо, сплотив под черными знаменами всех отверженных и павших, невзирая на расу. Играл на самых мощных чувствах, на изнанке темного нутра — на зависти, страсти, страхе. Карахорт позволял подданным воплощать любые низменные побуждения, торжествуя над поверженными, глумясь над останками, топча прах.

Высокая фигура под черным плащом, в наглухо закрытом шлеме, навершие которого было выковано то ли как корона, то ли как зубцы неприступной башни, горделиво приосанилась.

Армия была создана и жила.

Чуть поодаль толпился пяток орков покрупнее, среди которых выделялся скальный — Тхаш. Злой, словно демон, а не создание из плоти и крови, здоровенный, изуродовавший себя для пущей лютости шрамами и металлическими серьгами, набитыми куда ни попадя, он командовал не только сотней скальных, но и парой тысяч обычных. Гоблины истерически боялись скальных орков и под их командованием теряли какую-либо собственную волю вместе с крохами и так невеликого разума.

Червень — не боялся. Он был то ли орк-полукровка, то ли уродливый сын человечий, то ли плод гоблинского кровосмешения. Не прибили в прошлую войну — хорошо; желания жить у него было предостаточно. Телом он был хил, и лысая голова на тощей шейке выглядела непомерно огромной. Спина сделалась горбатенькой от постоянных услужливых поклонов, но так было удобней скрывать плутоватый взгляд и колоть снизу вверх острейшей рыбьей костью, которую Червень прятал в потайных ножнах в рукаве.

Главное — он выживал. Причем возле самых сильных.

Он служил Карахорту с самого начала, пережив падение прежнего господина, Таурона. Великая башня прежнего властителя, рушась, не погребла кривобокое бледное создание под обломками. Он уцелел, и более того — снова был востребован.

— Готовы, Темнейший, — прихотливо изогнулся хребет Червеня.

Тхаш рявкнул; остальные военачальники по мере возможностей тоже подобрались.

Карахорт не удостоил прислужника и взглядом. Он смотрел от высокого окна на дальние горы, возвышающиеся уже за пределами Морумской гряды, — Синие горы, под которыми по сей день жило и процветало крупнейшее поселение двергов. Не видел, но знал — далее простирались горы Яхонтовые и богатый торговый город Нолдорин, изви листо раскинулась на плодородных равнинах Светлоструйная и шумел кронами наглухо закрытый со всех сторон оплот гордеца Оллантайра.

Все это ждало его, дабы покориться и принять его власть.

Карахорт шагнул вперед.

— Я завоевал Юг, и его народы поклонились мне. Степные кочевники и люди пустыни теперь мои данники и вассалы. Я завоевал Восток, и погонщики птиц присягнули тоже. Теперь я желаю сделать своими сокровища непокорного Запада. Желаю идти на Север, туда, где еще остались строптивые народы, не признающие моего величия.

Огромная черная фигура повернулась к Червеню, и прислужник отступил. Он не боялся. Он знал, что господин был невыносимо, обреченно одинок среди своих в общем-то безмозглых войск.

Карахорт страшно тосковал по истовой преданности, по мягкой, сладкой лести, на которую не был способен ни один орк — но которая так привольно лилась из его, Червеня, кривого рта. Немного подобострастия, немного искреннего унижения и самобичевания — и всесильный господин всякий раз оставался доволен и благосклонен. И Червень выживал. Снова. Рядом с сильнейшим.

Прислужник склонился, глядя в пол. Пол был нечист.

— Да, Ваше Темнейшество. Вы станете. Вы победите. Поработите. Они еще будут стонать под вашей пятой… и просить пощады.

— Да… — медленно выговорил Карахорт. — Да.

— Вы не пощадите никого…

— Не пощажу.

Иногда Червеню казалось, что господин утратил смысл, цель — и повелевает по привычке, тяготясь своей маской и своей короной… а может, и жизнью? Зачем ему эти войны, одна за другой, изнурительные и не дающие никакого счастья? Потому что в войне даже Всетемнейший никак не мог отвоевать для себя иной природы и нового лица…

Иногда Червеню даже казалось, что у него самого повелевать и покорять народы вышло бы куда лучше. Чему-то же он научился возле сильнейших… возле того же Таурона.

Временами Червень позволял себе думать, что Карахорт куда как жиже того, прежнего. Этот пусть и Всетемнейший — зато тот был Огненным.

Черный плащ вздыбился на сквозняке, открывая туго облитую доспехами фигуру, и Карахорт вышел из покоев к войску.

Они стояли построенными в каре: орки, гоблины, быкоглавы располагались под скальными навесами и выступами старой крепости, дальше размещались колесницы с косами в осях, смертоносные для пехоты и конницы. Наездники на громадных бескрылых длинноногих птицах придавали вой ску неуловимый шарм курятника, но их было немного. Эти странные люди вообще с трудом ладили с кем-либо иным.

На левом фланге построения ютилась кучка троллей, давно утративших былую лихость, голых и серых. Они в любой момент могли разметать и без того неровную линию, вовсе одичав. Использовать этих было особенно сложно.

Скальные орки, относительно чистые и более-менее единообразно вооруженные, находились выше и ближе. Гвардия.

Червень привычно вышагнул вперед, чтобы объявить о предстоящей речи господина.

Карахорт любил титулы.

Он умел их придумывать, Червень.

— Падите ниц, ибо перед вами Карахорт Темнейший, Пастырь Тьмы, Властитель Морума, поработитель Востока и Юга, попирающий волю народов, величайший…

— Ды… ракон, — вдруг низким басом выговорил один из быкоглавов.

Тхаш вздернул подбородок и схватился за булаву.

— Величайший дракон! — подхватил Червень новое славословие, но сообразил посмотреть туда же, куда пристально пялился скальный орк…

И замер.

И несмело разогнул спину.

В небесах рявкнуло, завыло, загудело. Моргнув внезапно заслезившимися глазами, Червень различил распластанные крылья, хлыст хвоста и безжизненно мотающуюся на длинной шее гребнистую голову.

Дракон!

Червень подскочил и очень ловким для его неуклюжего сложения прыжком брызнул в сторону.

Это его и спасло.

Громадная алая туша с отвратительным мясным звуком рухнула на Карахорта, и Тьма в этой складке Эалы снова осталась без пастыря.

Последнее, что слышал Червень, — это мучительный, протяжный стариковский крик, донесшийся будто ниоткуда.

Ощущения были такие же, как после криогенного сна в капсуле. Воздух вошел в легкие словно под давлением, толчком.

Ничего, не впервой.

Его встретила чужая, отвратительного вида планета. Вокруг неровным рядом стояли мерзкие создания, выглядящие жалкой пародией на войско. Единственное, что в нем было убийственного, в этом войске, — оглушительный смрад закисшей сыромятины, помета и немытой плоти.

Запахи! Много, отвратительные!

Мастер Войны выгнул длинную шею и испустил яростный крик.

Снизу, под ногами… ох, под брюхом, под брюхом… там было что-то теплое, текучее, липкое и колючее.

Ощущения! Шквал ощущений!

Он переступил и с ужасом понял, что путается в конечностях.

Их оказалось четыре.

Нет, шесть — еще огромные, как паруса, кожистые крылья, оттягивающие лопатки, разворачивающие спину. Одно было искалечено, сломанные кости торчали наружу, и это место яростно пульсировало, словно кровь превратилась в огонь.

Он не знал слов, чтобы выразить свое новое состояние. Это яркое, острое чувство заливало разум, мешая думать, мешая осознавать себя, раздирая тело на куски.

Боль, наконец понял он.

Боль.

Новые ощущения обрушивались в мозг лавиной, и бешеная работа нейронов со шквальной быстротой сортировала их — чтобы вынести на передний план главное. Всегда — главное, в любом мире, в любом состоянии…

Войну!

Дракон извернулся, отмахнул уцелевшим крылом, выкатывая из-под себя сплющенную жестянку нелепого рогатого шлема. Пара неуклюжих созданий, похожих на перекормленных панцирников, припрыжкой бросились в атаку — как раз со стороны сломанного крыла. Мастер Войны оскалился — и испепелил обоих тугой, тонкой струей багряного пламени, пущенной из пасти. Огонь стегнул, как бозонный импульс по нажатию гашетки космического истребителя, — немного физического напряжения и чистое, кристально ясное желание убивать.

Его всегда было предостаточно.

Бой оказался стремительным и разрушительным. Странные создания всех мастей кидались на багряного дракона и десятками гибли под ударами лап, хвоста и здорового крыла, поджаривались в огне, оказались перемолотыми громадными клыками. Удары мечей, копий с каменными и костяными наконечниками, шипастых дубинок не причиняли укрытому доспехом чешуи телу никакого вреда.

Вскоре плац перед жутким темным замком оказался полем разрушения, усеянным останками тел. Посредине свернулся кольцом тяжело дышащий, загнанный и взбудораженный боем красный дракон с белыми глазами, в которых пульсировали вертикальные зрачки.

Он победил.

В сломанном, разорванном крыле, не остывая, билась боль. Рассудок то грозил отключиться, то вспыхивал острой осознанностью, оценивая боевую мощь врага, его количество, расстановку сил.

«Звездная горячка, — с ужасом подумал Мастер Войны. — Был выстрел… Кот-ту… телепорт… перегрузка…»

Теперь он безумен. Он видится себе ящером. Вот она, расплата за все…

Мастер Войны сцепил зубы, поднял голову и огляделся.

Плац теперь оказался пуст. Агрессивный сброд унесло куда-то прочь за холмы, за гряды валунов, которые были причудливо разбросаны в отдалении. Гряды валунов… Это укрепление. Что за представления о фортификации были у того, кто строил его?

Боль колотилась в теле, мешала думать.

Он снова метнулся на движение, готовясь выдохнуть огонь. И замер. Из-за камня поднимался грязный кусок тряпицы, навязанный на веточку. Знак, единый во всех мирах.

Знак капитуляции.

— Г-господин дракон, — проговорил писклявый, тоненький голосок. — Не убивайте.

Дракон изогнул шею, заглядывая за валун. Маленькое, горбатенькое создание в грязной одежде стискивало тонкие ручонки, переминалось на месте и отводило взгляд.

— Видишь меня? — выговорил Мастер Войны. Драконьи челюсти двигались неповоротливо, приходилось преодолевать сопротивление мышц для каждого слова. Но он привык преодолевать.

— Вижу, господин дракон, — поклонился горбун.

— Дотроньс-ся…

Он протянул к нему длинную, как пневмохлыст, шею. Трясясь отчетливой крупной дрожью, горбун протянул лапку, коснулся края ноздри, покрытой тончайшей чешуей.

Прикосновение…

Он чувствовал.

Он, Мастер Войны.

— Это не з-свездная горяч-щка… — выговорил он. — Это хуж-ше… Я ящ-щер…

В висках заломило; мозг отчаянно справлялся с непривычной нагрузкой. Запахи, пульсация, прикосновение к камню, влажность раздавленных трупов, чуткий кончик хвоста, точно еще один глаз позади.

— Где я?

— В Темном Сердце Морума, господин дракон. Так замок называется… ну и это… это за Морумскими горами, между Болотами Вечной Вони и Равниной Отчаяния, — раболепно причитало создание. — Как есть, Замок Темное Сердце, прямо на Муравьиной Горе, над городом гоблинов… Господин дракон…

Мастер Войны империи Йертайан, да сияет вечно ее Белое Солнце, поежился — раненое крыло снова пронзило болью. Шевелиться следовало с осторожностью.

Дракон. Ящер.

— Не зови меня так.

— А как вас звать, господин дра…

— Я — Мастер Войны.

— Слушаюсь, господин Мастер Войны.

Дракон вытянул здоровое крыло, глянул на него. На увечное и смотреть не хотелось — надо было накладывать шины, ровнять кости, зашивать порванную перепонку. Аккуратно зашивать. Желательно с анестезией.

Теперь — с анестезией.

Повернулся, оглядел хвост — шипы на конце тоже оказались обломаны, но хвост был хороший, замечательный боевой сегмент. Мощный, длинный, точный.

Он задумчиво пустил сильные мышцы волной, разбрызгивая покрывающее плац кровавое месиво. И шкура хороша, чешуи легки и прочны, как керамокомпозит…

Чешуи…

Удел воина — стойко сносить все невзгоды, пережить поражение, вернуться и отомстить. Но как пережить, если ты — сам себе поражение, ненавистнейший из собственных врагов?..

Однако допрос продолжился.

— Морум — это что? Ты не геянин, я виж-шу… Я ж-шил среди геян…

Карлик вышел вперед, забыв флажок, показал руками.

— Это… вот.

— Планета?

— Что?

— Морум — планета? С-система? Морумские горы… что это?

Маленькие глазки мигнули.

— Не велите казнить, господин дракон… Ой! Не могу знать, господин Мастер Войны.

Покрытые чешуей ноздри выдохнули дым.

— Я смертельно хочу курить, — выговорил Мастер, щуря белые глаза.

Он выдохнул еще и попытался тут же втянуть этот дым обратно, но трюк не удался, он закашлялся до слез.

И осторожно высунул язык, косясь на него.

— Р-раздвоенный… позор империи Йертайан…

Ясность разума понемногу возвращалась.

— Итак, продолж-шим. Морум — не планета, не система. А что? Континент? Государство?

Он двинулся вперед, желая пристальнее взглянуть на аборигена; тот попятился и упал.

— Морум… вот… Морум… это… все, — залопотал уродец, отступая и тыча грязным пальчиком туда и сюда. — А гос подарство наше вон там… раздавленное лежит…

Мастер Войны посмотрел в указанном направлении и увидел покореженный рогатый шлем, который остро колол брюхо при падении, и распластанный черный плащ поверх красной жижи.

— Осиротели… — Инопланетянин в теле дракона оскалился во все зубы, получилось совсем страшно. — Это был военный парад?

— Немножко, — признался карлик.

— Ты воин?

Белые глаза загорелись огнем, в котором поровну было недоумения и насмешки.

— Я… при господарстве нашем, Карахорте Темнейшем, на службе состоял. То, се. А вы, получается, великий, могучий, непобедимый победитель самого Карахорта! Он называл меня просто прислужником, а имя мое Червень, это от слова «червоный», красный, потому что…

Мастер Войны снова выдохнул дым.

— Тебя обманули. Я плохо знаю этот язык, но… тебя обманули, Червень, прислужник. Твое имя от другого… слова. Властью империи Йертайан, да сияет вечно ее Белое Солнце, повышаю тебя до адъютанта. Что же… станем выживать где бы то ни было. Где бы то ни было… где? — Он с отвращением посмотрел на свою лапу. — Мой пеленгатор уничтожен, я без связи… Знакомы ли тебе слова: галактика М-69 по Мерсье? Тридцать два дробь шесть по универсальному справочнику? Солнечная система? Квадрат двадцать восемь? Земля? Москва? Улица Щукинская?

Червень затряс головой. Карахорт тоже говорил непонятные слова, когда вершил темную ворожбу, создавая страшных существ или выводя особые породы орков…

— Нет, нет!

— Знаешь ли ты имя Тайтингиля, витязя Золотой Розы?

Карлик напрягся. Разумеется, он знал Тайтингиля, воевавшего с ордами его господина, но…

Он не хотел ненужных расспросов. Не хотел. И тем более ни под каким видом Червень не хотел в Морум Тайтингиля.

И он очень хотел жить — при новом повелителе тоже.

При нем — особенно.

— Ваша милость, не знаю, не слышал никогда…

Мастер Войны снова посмотрел на свое раненое крыло.

— Мне нужен медик. А потом я стану объяснять, какова бывает настоящая армия. И уже тогда мне откроются все ответы. Я умею терпеть. Я умею ж-шдать, Ч-щервень…

Он вытянул шею, и Червень почувствовал исходящий от огромного драконьего тела испепеляющий жар.

— Панцирники были еще хуже, поверь. Трусливые, не могли стрелять, не желали ходить в ногу. Мелкие. Я сделал из них воинов. Из тех, кто выжил…

Он тяжело развернулся и вперевалку двинулся по залитому кровью плацу к темным вратам замка, придерживая мордой завернутое набок искалеченное крыло.

— Я ж-шил среди геян… Я уз-снал эльфа… Хотя праматерь с-сказала, их нет больше…

«Я полюбил земную женщину.

Она совсем другая, она хрупкая и ничего не знает о войне, но глаза ее горели, как квазары, когда она принимала меня, и она бесстрашна, как лучшая из воительниц йертайан.

Но я потерял и ее».

Рана мучительно пульсировала болью, в драконьей плоти было непривычно душно, грузно.

Боль, боль, боль.

Но он должен был выжить.

Он, Мастер Войны.

Из-за камня поднялся Тхаш, подчеркнуто удерживая шестопер неопасно, как бы опустив. Дракон притормозил.

— Присягаеш-шь?

— Посмотрим, — неспешно ответил Тхаш, отступая, и длинное тело дракона, пятная землю кровью, протянулось мимо — и исчезло в стенах замка.

Следом юркнул и Червень. Лишь выкрикнул напоследок:

— Новый господин изволит отдыхать!

Глава 5 Разговоры

— Теперь я желаю увидеть Тенарис, — устало сказал Тайтингиль.

Виленор закусил губу. Кивком подозвал стражника.

— Проводи. Делай так, как решил, витязь.

Орк быстро поднялся.

— А доспехи, Тай…тингиль? Доспехи?

— Их пришлют ко мне в дом. До завтра, дайн Виленор. Я поразмыслю ночью и отправлюсь в Вековечную Пущу с утра.

— Твоя воля, Тайтингиль Заступник. Я полагаюсь на твое решение, — выговорил дайн. — Но было бы разумно, если самый знаменитый из прежних правителей Нолдорина остался бы здесь.

Тайтингиль кивнул и, выпрямившись струной, в темносерых джинсах с легким эффектом «варенки», в хромовых трофейных сапогах под колено, в поло из плотного трикотажа с длинным рукавом, гордо откинув назад сияющие золотом волосы, отправился за сопровождающим — древними коридорами нолдоринского замка, мимо дивных картин и гобеленов, повествующих о великолепнейшем прошлом эльфов.

Тенарис лежала на постели в уединенных покоях, и две целительницы, прекрасные и безупречно юные, пели над ней — тихая, грустная мелодия обволакивала. Эльфийка была бледна, дышала часто, стиснув зубы; на висках выступил пот, пальцы намертво сжимали край простыни.

Одна из целительниц повернулась к вошедшему витязю.

— Ее тело не страдает. Но душа хочет отлететь, бьется уже возле самой Завесы. Мы облегчаем боль и удерживаем ее, Тайтингиль Заступник, но… стоит ли держать ту, которая стремится за любимым?

Он покачал головой и сел на край кровати. Молча вглядывался в лицо раненой стражницы… а на простынь, накрывавшую деву, уже падали частые багровые капли из его ноздрей. Златой витязь собрался было что-то сказать или спеть… но посмотрел на разводы крови, поднялся, опираясь на плечо одной из эльфийских дев, пошатнулся… и упал в мягкие лапы подоспевшего орка.

Лантир смотрел, как когтистые пальцы Потрошителя Азара аккуратно расстегивали мелкие пуговицы на вороте поло Тайтингиля, оглаживали по щекам, касались шеи, выщупывая биение пульса.

— Та-ай, ну Тай… — шептал орк тихо. — Н-ну пер-ре-утомился, с кем не бывает. Эти ваши магические битвы… Эти ваши конные пр-рогулочки… Все пр-ройдет, все будет хорошо, я здесь, я с тобой, мы спр-равимся, обязательно спр-равимся…

Он поднял голову — светлые глаза блеснули неожиданно жестко.

— Что стоишь? Принеси холодненького, на лоб ему, на нос, хоть бр-рокколи из мор-розилки.

Остроухая дева уже спешила с плошкой ледяной воды и тряпицей — и мягко оттерла всю компанию подальше, в другой угол.

— Витязь потерял много сил… его собственная душа едва дышит, стражник Лантир, — пояснила она, хлопоча над присевшим на низкую скамеечку Тайтингилем — и изо всех сил стараясь не замечать орка, который тоже хотел хлопотать.

— Я не смогу удержать деву… — тихо сказал эльф. — Она…

— Ее уже нет с нами, светлейший, — откликнулась целительница. — Ее душа отлетела в Чертоги Забвения, когда твоя кровь попала на ее запястье. Она знает, что будет отомщена.

— Воительница ушла за любимым, — выговорил витязь. — Я видел ее путь. Она стремилась туда, где, быть может, они и не узнают друг друга. Ее поспешность оправдана. Но я видел и врага… видел. Видел ее глазами. Это истинные детища Цемры. И, увы, Мастера Войны…

Лантир закусил губу и отвернулся.

— Панихида, как сер-рдце чуяло, — грустно муркнул орк. — Давай, Тай, пойдем отсюда на улицу, ну пожалуйста, н-ну… надо свежего воздуха тебе глотнуть…

— Лантир, я отправлюсь к себе, в свой дом, — сказал Тайтингиль. — Если Виленор пожелает видеть меня завтра, пусть пришлет с утра — далее я уеду. Сегодня… я должен отдохнуть.

Он остановился и поглядел в глаза стражника.

— Меч Тенарис мне не по руке. Но оружие Арвиля я помню. Если меч разыщут, пришли мне его, Лантир Покинувший Лес.

Стражник кивнул, не поднимая взгляда на Тайтингиля.

Все трое вышли за пределы тихого двора, в котором у небольшого бассейна росли прекрасные ивы, и далее — на улицы города.

— Скалы, стены и рвы не помеха для пауков, — сказал Тайтингиль. — Не помеха.

— Леса Тенистой Пущи еще менее помеха им, — осторожно вступил Лантир. — Тот отряд… принял бой среди дерев. Я знаю… знал этих воинов, они могли во мгновение ока вскарабкаться на любой ствол, и вели бой на ветвях так же легко, как и на земле…

— Это да, — вздохнул Котяра. — В гор-роде можно хотя бы забаррикадир-роваться. Двери там закрыть, окна. Р-решетки, жалюзи, р-рольставни. Побр-рызгать чем-нибудь еще… дихлофосом… — Он вдруг осекся и махнул рукой. — Я все забываю, — признался негромко и отвернулся к окну, — у вас нечем брызгать… И купить негде. Я раньше ездил много… все ругался… от фур «Магнитовских» на трассах днем и ночью не продохнуть. А тут нету. Фур. Супер-р-маркетов. И дихлофоса.

— Виленор… прав, — медленно произнес Тайтингиль. — Я понимаю это как правитель Нолдорина, отдавший городу три тысячи лет. Город-крепость может стать единственным оплотом эльфов в этой войне. Нас становится меньше… и я не хотел бы, чтобы мои три тысячи лет власти выпали на такое время… время выбора.

— Без эльфов не станет и людей, — убежденно сказал Лантир. — И может, не станет и двергов. Сейчас все они сплачиваются близ нас, но случись что с эльфами…

Тайтингиль поднял голову, его глаза казались темными в полумраке коридора.

— Тебе легко, Лантир. Легко жить. Ты знаешь ответы на все вопросы.

Он молча вышел.

Котяра пожал плечами и трусцой побежал вслед за ним.

На улице Нолдорина Тайтингиль глянул на Котова, идущего в просторных полотняных штанах и добротной рубахе длиной чуть ли не до колен, и неожиданно рассмеялся, прижимая пальцами нос.

— Что с тобой? — Орк испуганно заглянул в его бледное лицо. После смерти, случившейся только что, смех показался неуместным и странным.

— Я вспомнил, как в твоем мире Ирма велела Алине отвести меня в магазин… и девочка наряжала меня во всякое… смешное. Нелепые рисунки, странные неживые ткани… цвета, которых я никогда ранее не видел, символы, которым вы придаете такое большое значение…

— Бр-ренды!

— Бренды… Я не отказывался. Не знал обычаев… не ведал правил. Я понял, что тоже скучаю по тому миру. Где воздух пахнет ядом, где люди живут друг у друга на головах, такие смелые и такие слабые… где осталась женщина, понимаешь, Котов, моя женщина… человеческая. Ирма.

— Тебе бы полежать, — нарочито сурово буркнул орк. — А не про Ирму думать. В таком состоянии — вр-редно.

— Да, идем домой. Завтра рано вставать. А тебе еще нужны доспехи. Заказывать некогда, — задумчиво сказал Тайтингиль. — Разживемся подходящим в слободе, у двергов и людей. Туда полчаса верхом.

— Вер-рхом? Вер-рхом…

Тайтингиль усмехнулся и еще через пару десятков шагов толкнул толстую дубовую дверь, оказавшуюся незапертой. Дом, который занимал витязь, проживая в Нолдорине, был расположен у крепостной стены недалеко от врат — и похож на небольшую крепость: толстостенный, крытый добротной черепицей.

— Телевизора нет, — объявил эльф, улыбаясь. — Холодная вода в колодце на заднем дворе. Там же отхожее место. Комнату подле кухни, с кроватью, застеленной шкурами волка, забирай себе.

— Я пр-ринесу воды, — муркнул орк. — И погрею ее на твоей ужасной дровяной печи. Я такую печь в последний раз видел…

— В доме у той северной женщины, которую полюбил. Там, где мы добывали звездную корабль.

— Надо отдохнуть, Тай…тингиль, — тихо сказал Котов — Надо. О чем ты только думаешь.

Эльф тяжело поднялся, перебрался в просторную комнату с огромной кроватью и упал по диагонали. Оттуда ответил:

— Я думаю, где и как я умудрился выронить бутылку с кровью Альгваринпаэллира. Пропал не только Мастер Войны. Пропал также старый ящер. Говорят, драконы развоплощаются, рассыпаются песком и драгоценными камнями, и в этой груде очень важно отыскать драконий камень — то, что прежде было сердцем. Но больше всего я думаю, где я потерял кровь. А я ее потерял. У меня нет этой бутылочки. А она бесценна, орк. Бесценна.

Виктор любил этот бар. Бар был специфический, косплеерский, и член Союза уфологов Москвы, известный переводчик с клингонского часто и с удовольствием проводил тут время.

Впрочем, теперь Виктор мог позволить себе какой угодно отдых. После того как он отдал троим чудикам координаты космического корабля, найденного в таежной экспедиции, на него свалилось неожиданное благосостояние. Золотая цепь в палец толщиной, словно сытая змея, пригрелась на груди…

Виктор с силой стукнул по звонку еще раз. Он весьма показательно восседал у барной стойки один, но к нему не спешили подходить: внешний вид пока не коррелировал с финансовым потенциалом.

Вдали раздавался приглушенный шум голосов.

— Подпишите, Галина Ивановна. Увольняюсь! У-воль-ня-юсь!

— Шура… Не надо горячиться, дорогой, не надо. Я тебе квартальную премию выплачивала, а, Шура?

— Квартальную… нервотрепка у вас тут квартальная! Ролевики эти, реконструкторы! Надоело, Галина Ивановна, и не уговаривайте… То эльф за мусорными баками найдется… а теперь уже до драконов дожили. Я думал, инсталляция, голограмма, а он — настоящий! А техника безопасности? А за пожарную охрану кто ответственный? Я ответственный! Такие штрафы, Галина Ивановна, никакой премией не покроешь!

— Шурочка…

— А после стрельбы я тут вообще оставаться не хочу! По кому палили, Галина Ивановна, как вы думаете? Да по эльфам вашим и по драконам! Меня вон в другое место звали, в концептуальный бар по «Танкам»… Там наверняка не стреляют!

— Или из гаубицы тебя сразу и приложат, — неожиданно зло сказал женский голос, и господин уфолог поежился.

Видел он и эльфов, и кого похлеще. Троих странных мужиков, которые вроде как были горазды пострелять… но договариваться тоже могли.

Витя еще раз погладил витую скрутку массивной цепи.

— Привет!

Он оглянулся и увидел высоченную рыжую девицу с улыбкой во все лицо. «Лена», — гласила надпись на бэджике.

— NuqneH SoH, be’, — с поклоном отозвался по-клингонски.

— Вы заказать хотели?

— Хотел…

— Пива? — радостно спросила Лена, будто само существование пива в этом несовершенном мире являлось высшей ценностью.

— Пива…

— Светлого?

— Светлого.

— Ага! Щас!

Жизнелюбивая Лена с дробным топотом унеслась прочь. Виктор поднялся и прошелся вдоль стены, разминая затекшие ноги. На ходу он вынимал из кармана камуфляжных штанов помятую пачку легкого «Альянса».

На заднем дворе бара оказалось так же пустынно, как и внутри. Площадка около контейнеров была оцеплена полосатыми милицейскими лентами. Понятно почему: уфолог отступил — под ногами виднелась наскоро засыпанная песком кровь.

— Да, дела…

Похоже, Шурман истерил не зря. Хотя гаубицы — тоже дело дрянь.

И вдруг Виктор увидел свет.

Даже не так: блеск. Будто кто-то зыркнул на него из-под мусорного бачка внимательным красным глазом.

Виктор был не брезглив. Брезгливых не берут ни в тайгу, ни в уфологи, ни в переводчики с клингонского. Он нагнулся, понял, что так ничего не увидит. Сначала встал на карачки, а потом вовсе распластался и, кряхтя, вытянул руку, шаря в темноте. Пальцы коснулись горячего, гладкого, Виктор вздрогнул от неожиданности. Оно живое? Полез еще глубже, плечо уперлось в край бачка. Зато округлый теплый край находки теперь хорошо лег в ладонь.

Долговязый тощий парень в камуфляже, с прижатыми веревочным ободком волосами, поднялся и оглядел находку. В бутылке из-под пепси был словно жидкий огонь, переливающийся перламутровыми протуберанцами. Горячий, живой огонь темно-красного цвета, отливающий сочной золотой искрой.

— Херня какая-то, — признался Виктор и пристроил находку во внутреннем кармане вассермановской полевой жилетки.

Во внутреннем.

Настоящий уфолог никогда не выбросит найденное.

Поглядев вокруг, Витя на всякий случай прихватил еще невзрачный серый камушек, вроде как завлекательно-гематитово блестящий вкраплениями неведомых минералов — и пошел пить светлое пиво.

Ирма, всхлипывая, стояла в душевой кабинке под сплошным потоком воды. В душевой кабинке. Сколько их раскурочил Тайтингиль, пока жил у нее?.. Две, три?

— Я ни за что не засну… — шептала женщина, зябко оглаживая плечи, по которым текли сотни прозрачных струек. — Я не засну… господи, записать в органайзер, записать… Встать на учет по беременности… Спираль удалить… вдруг получится… и не повредить ребенку. УЗИ. Алину… выпустят… в Болгарию отправлю на недельку, пусть отдохнет девочка… нет. В Париж. Пусть берет Наташку, и Наташке поездку оплачу, и летят вдвоем. Наталье Петровне коньяку… Потрясающая женщина… покрыла этого лейтенантика…

Она заслонила лицо руками и завсхлипывала — то ли расплакалась, то ли рассмеялась.

Вода текла.

— Я завтра буду в порядке. Я буду в порядке, честно.

Ирма отняла руки и посмотрела вниз, почему-то ожидая, что будет, как ее эльф, пятнать безупречный кафель кровью из носа.

Вышла, шлепая босыми ухоженными пяточками по элитному полу с подогревом. Отчаянно устояла на ногах, слабо отбиваясь от оглушительно гавкающего комка позитива. Лаки уже сделал свои дела дома, так и не дождавшись людей, и теперь виноватился, с привизгиванием вылизывая руки и колени Ирмы.

Женщина опустилась на кровать. «Алинка там… боже мой… цыганки… Наталья Петровна, — в голове творилось просто невообразимое. — Я не усну. Не усну».

Ирма снова потянулась к айфону — почти разрядился. Состояние было странным — когда невозможно было сидеть и никак не получалось спать. Несмотря на глухую ночь, женщина водила и водила пальцем по экрану. Мысли стали горькими и странными. Это была именно та ситуация, когда ей нужен был рядом человек — и она непременно позвонила бы Котику. Котяре. Но Котика не было. И Котик, оказалось, не человек.

Явился старый кот Пиксель, влез на колени, подвинув щенка, и громко затарахтел. «Погладь кота. Погладь!»

Да.

Ирма провела пальцами по двум мохнатым головам и, схватив айфон, ткнула — быстро, чтобы не передумать.

— Если мне звонят в два ночи, я еще актуальный специалист, — раздался уверенный дамский голос. — Чем могу помочь, Ирмочка?

— Семирамида… Ивановна… вы знаете, Наталья Петровна в тюрьме, — пролепетала Ирма.

— Наташенька давно планировала пособирать материал. Вы полагаете, эксперимент затянулся и мне пора туда подъехать? — В телефоне что-то металлически щелкнуло.

— Нет, я не об этом… она там с Алиной…

— С вашей дочерью? Не волнуйтесь, влияние Наташи нельзя называть особенно пагубным. — В голосе Семирамиды отчетливо послышалось легкое разочарование таким положением дел. — Она не подвержена порокам, про курение и коньяк мы не говорим.

— Семирамида… Ивановна… Натальи Петровны нет, а мне очень надо поговорить… выговориться. Вы ее подруга, вы психолог… вы меня выслушаете?

— Судя по тону, это будет часа на два. Три. Что же… — В трубке протяжно зевнуло. — Я так давно не принимала острых ночных звонков, что с удовольствием вспомню свою молодость на московском телефоне доверия. Минутку.

В трубке что-то булькнуло, хрустально звякнуло; спустя полминуты, в течение которых Ирма напряженно вслушивалась в шуршание динамика, одновременно судорожно подключая айфон к питанию, раздался совсем другой голос — хотя это, вне всякого сомнения, была она же, знаменитая доктор психологии Семирамида Глаурунг.

— Деточка, я вся ваша. Рассказывайте. И помните, ни одно слово из сказанного вами не покинет мою голову.

— Я знаю, знаю, спасибо. Так вот…

Через два или три часа, умиротворенная Ирма, глубоко уверенная, что уж госпожа Глаурунг точно сочла ее сумасшедшей, мирно уснула в кресле, свернувшись в комок; живность облепила ее и грела мохнатыми телами.

Снился осенний лес, рябина, далекое ржание коней и прозрачный, бодрящий, невероятно вкусный воздух.

Наверное, сквозило из окна.

Глава 6 В путь

Котик, провалившийся в радужные измерения странных снов и кочевавший там, пока солнечный луч не щекотнул его нос, еще и еще, — вздрогнул и открыл глаза. Такое было уже с ним — он попал в бешеный и злой круговорот ледяной воды… и вынырнул из него, обретя себя в новом, неизвестном мире.

Но сейчас было иначе, и пахло не смертью и страхом, а живым, пусть и неведомым — свежестью, цветами и опавшими листьями; пахло скупым воинским уютом; остывающим в осени, но все еще теплым добротным камнем, неуловимо — металлом доспехов и оружия. Около распахнутого окна, в свинцовый переплет которого были забраны разноцветные бледные стеклышки витража, стоял низенький столик изящной ручной ковки. Возле двери — простая, но надежная вешалка из оленьего рога, под ней — массивный сундук, накрытый, как и постель, шкурой волка. Вот и вся меблировка.

Эльфийский минимализм.

Котик вкусно зевнул и крепко, сладко потянулся — могучая кровать, способная вместить двух таких, как он, даже не скрипнула.

В этот раз он не выбирался из горы вонючих объедков слабым человеком на задворках Москвы, а отменно отдохнул на тонком полотне в шикарной постели. В этот раз у орка не было боли, наготы и ужаса; и забытый старый мир словно пробуждался внутри его, с каждым вздохом становясь понятнее.

В этот раз…

— Тай? — мягко спросил орк, оглядываясь по сторонам.

— Не усекай, — донеслось из соседней комнаты, — имени эльфа никогда.

Спальня хозяина дома — с резным дубовым стеллажом, с массивным столом, картой на стене, таким же сундуком и такими же рогами — не очень отличалась от гостевой.

— Тайтингиль…

Эльф лежал в постели, укрытый поперек бедер простыней, и хмурил лоб в раздумье, заложив за голову длинные жилистые руки. Скрутка волос прихотливо вилась по подушке.

— Доброе утро, — улыбнулся Азар. — Ты говорил о кр-рови вчера. О драконьей. А зачем — кровь?

— Я до сих пор чувствую, что силы не вернулись. После перехода между мирами… после смерти девушки. Я выпил бы драконьей крови, совсем чуть-чуть, и был бы исцелен.

— Я тебя сейчас сам исцелю, — пообещал орк, которого беседы о подобных угрожающих материях совсем не радовали. — Кашу у тебя есть из чего свар-рить? Или яишенку! С колбасой, н-ну или с мясом, с мяу-сом, а?

— Я приготовлю, — прозвенел чистейший девичий голос. — Ты будешь мясо, светлейший? Орку — тоже?

Хлопнула входная дверь, и в той части, где накануне Котик ознакомился с дровяной печью, раздались бодрые звуки хозяйственной деятельности.

— Он оруженосец, Ринрин, — ничуть не удивляясь, сказал Тайтингиль. — Да, буду.

Он не торопился выскакивать из постели и одеваться — так и лежал недвижно, подняв твердый подбородок.

Котик, услышавший приятное, влекомый смутными побуждениями, сунулся на кухню.

И замер.

Эльфийка, долговязая и узкая, с птичьим хищно-горбоносым профилем, разбирала огромную корзину с припасами. В кожаной куртке, набитой клепками, она выглядела совсем не домохозяйкой. Искоса глянув на Азара, фыркнула, повернувшись к комнате Тайтингиля:

— Ты снова переполошил муравейник, светлейший. Двор Виленора, все дозоры и стража обсуждают тебя… и твоего слугу.

— Оруженосца.

— Он из скальных орков? — Дева бросила оковалок мяса на доску, обтерла руки полотенцем и подошла к Котику, улыбаясь как ни в чем не бывало. — Привет. Разговариваешь? Морда симметричная, глаза одинаковые, плечи одинаковые, руки одинаковые…

Эльфийка запросто трогала указанные части Котика — и в этом не было ни унции кокетства, а только практическое, почти техническое любопытство — будто она изучала стать коня или прочность брони.

— Да, скальный, мало их осталось, славные воины. Не очень умны, конечно…

Котик сначала привычно заулыбался, глядя в серые, как два гранитных камушка, глаза; но, услышав последнюю фразу, насупился и забубнил что-то про вакуумное оборудование, термические печи и инновационные технологии, которые ему приходилось рекламировать во время московского бытия.

Гостья искристо усмехнулась, оглядывая его.

— …но доблестны, отважны и крепки статью, — закончила она на позитивной ноте. — Я Ринрин, орк. Тайтингиль, я принесла меч Арвиля. Ты велел. Лантир не осмелился возражать. Ты пойдешь в Пущу, Тайтингиль?

— Сперва к людям и двергам, справить орку одежду и доспехи, — отозвался Тайтингиль, — потом да, к Оллантайру. Надо выслеживать напасть.

— Отлично, давно там не бывала. — Эльфийка вернулась к готовке.

Котик не мог отвести взора — ее волосы были заплетены, наверное, в сто штук тонких косиц, плотных и ровных, ничуть не разлохмаченных. У корней почти черные, к кончикам они становились белыми, пройдя массу синих и лавандовых оттенков. Надо лбом косички сплетались высоко и плотно и спускались по спине пониже лопаток.

— Прическа отпад! — выговорил наконец Котик. — Полное ощущение, что я в Милане… и я Дима… то есть Азар.

Он потянулся — то ли целовать, то ли воздать дань эмансипации и жать уверенную жилистую ладонь, но сам же себя и осёк, памятуя неудачу в коммуникации при дворе Виленора.

Эльфийка глянула с недоумением.

— Потрошитель Азар? Тот самый?

— Да уж, — выговорил он; опять стало неловко. — Автограф хотите?

Она не хотела.

— Тайтингиль! Сам Потрошитель Азар, погибший лет сто пятьдесят назад, с тобой! Каких еще небывалых вещей ждать?

— Сами вы… вещи… — закряхтел орк и под легкий смешок Ринрин прыснул на задний двор.

Умываться пришлось у колодца, вода была прозрачной и студеной, и теплолюбивый Котяра отвел на гигиенические процедуры ровно пять минут. Пара мальчишек торчала на заборе и вполголоса комментировала происходящее. Орк подумал и показал им язык. Пацанов сдуло.

В доме уже вкусно пахло. Тайтингиль был одет в свежую шитую шелком сорочку, простые штаны. Он бросил короткий взгляд на орка и с досадой отправил в большой плетеный короб окровавленное полотнище — видно, витязю снова нездоровилось. Азар хмуро покачал головой.

Тайтингиль меж тем сбросил с принесенного эльфийкой меча ножны… раз, два провернул в воздухе широкое лезвие. Кивнул.

Ринрин подала на стол сыр, мед, тонкие листы хлеба, фрукты, овощи, вино и аппетитные ломти мяса на большой деревянной доске.

Котик грустно сказал, глядя на мясо:

— Оно живое…

— Будем искать, — отозвался Тайтингиль. — Будем. Теперь и все дозорные Виленора станут разыскивать Мастера Войны в землях Нолдорина.

— Ага… Ринрин. — Сияющий взор Котика обратился на девушку. — Тоже до Рин сокращать нельзя?

Эльфийка в это время резала мясо и просто показала кинжальчик — небольшой, но весьма убедительный.

— У меня есть лапа от этого паука, — продолжила она начатый, видно, ранее рассказ. — Я нашла, где погиб Арвиль и была ранена Тенарис. Лапу принесла показать тебе, светлейший витязь. Может, ты в странствиях уже видел подобное.

— Я уже видел, — коротко выговорил Тайтингиль.

— Пр-роясните, — подал голос Котик, — Тай…тингиль, девушка с нами?

— Девушка — мой давний боевой друг. В схватке с пауками, о которых вчера принес весть Лантир, погибли ее друзья, — грустно сказал Тайтингиль. — Конечно, Ринрин с нами. Вне всяких сомнений. Садись.

После завтрака Ринрин хлопотала, убиралась на кухне. Котик принес ей в подмогу два громадных ведра воды. Тем временем Тайтингиль надел вместо массивных московских доспехов кольчугу, оправил на поясе кинжал и остановился возле орка. Тот не спешил уходить, разглядывая тонкую фигурку, мелькавшую на кухне и от сапог до макушки усыпанную разномастным оружием. Глазищи его печально сияли.

— Что ты, оруженосец?

— Ты был таким… одиноким там… в Москве, — муркнул Азар. — Мне в голову не пр-риходило… что у тебя тут жизнь. Др-рузья… а я ведь пр-редставлял тебя — одним, единственным, взлетающим на белом коне над боем.

Тайтингиль посмотрел в глаза Азару, сжал его плечо и пошел на двор.

Ринрин подошла, стряхивая сверкающие капли с тонких пальцев.

— Ты подумай, сколько его друзей канули в Чертоги Забвения? Сколько потерь хранит каждое эльфийское сердце, орк? Тайтингиль — витязь, которому нет равных. Сколько бы тебе ни пришлось быть возле него — гордись.

— Я, — муркнул Котов, — я…

— Я еще ничего о вас двоих не знаю, — спокойно выговорила девушка, — но вижу, ты нужен ему.

То, что в его мире прозвучало бы весьма двусмысленно, здесь ударило Диму Котова прямо под сердце — почти до слез, до потери дыхания, как от ледяной осенней колодезной воды со вкусом высокого неба…

— Я скоро вернусь, Котяра, — послышалось со двора. — Жди.

Орк разворачивал холстины громадных свертков и доставал кожаные одежды, обувь. Могучая фигура почти двух с половиной метров ростом оказалась экипирована с ног до головы. Мастера дверги и люди знали толк в изготовлении снаряжения и шили на любых мимоезжих.

В итоге икры и щиколотки облегли великолепные сапоги на застежках, с бляхами и открытыми носами, выпускающими орочьи когти. Штаны — тонкая замша, рубаха из выкрашенного синей краской грубого полотна неуловимо напоминала джинсовую, колет из буйволовой кожи усилен круглыми стальными бляхами. Широкий, также набивной плотной чеканкой пояс охватил неожиданно ладную и узкую талию, шлем с кольчужной бармицей живо напомнил Диме Котову картину «Три богатыря».

Потом орк начал разбираться с деталями портупеи. Ринрин некоторое время наблюдала за процессом со стороны, а потом стала деловито и умело помогать; сухие пальцы застегивали замки, подтягивали завязки и осаживали доспех, и в конце концов эльфийка осталась довольна, что выразилось в молчаливом бодром похлопывании по плечу.

Котяра понял — тут не будет никакой романтики, эх… Тайтингиль тем временем беседовал с тихим невзрачным двергом, до ужаса напоминающим Беспрозванного. Но за мирной, густобровой, коренастой статью, за сытым бурым пони, которого дверг держал в поводу, чуткому Котяре увиделось что-то большее.

— Таки чтобы я так жил, светлейший, — безмятежно пропел гость, цепко поглядывая на орка — и явно придержав нить разговора, которая вилась до появления Котяры.

— Это свой, — коротко бросил Тайтингиль.

Из-под личины коренастого, пузатого торговца на миг выглянул старый, битый жизнью волк и так же быстро втянулся обратно.

— Начали пропадать старатели, особенно одиночки, — стал докладывать дверг совершенно иным голосом. — Уже два каравана с товарами не вернулись из-под Синих гор. Король Виленор… пытается оберечься, но не слишком усердно. Светлейший, помоги нам.

— Чего хотят дверги?

— Узнать о новой угрозе больше. Мы полагаем, следует подойти ближе к Серым Россыпям, что у Синегорья, — оттуда слухи о напасти поступали чаще всего. Также связаться с Оллантайром напрямую. И лучше бы побыстрее. Предыдущие так и не добрались.

— Как раз следую туда.

— Ты же знаешь, светлейший, его жена вроде как… в самом начале… в трудную пору была под прикрытием нашего народа… Дантрима.

— Знаю, — ответил витязь.

— Если позволишь, наш посланец пойдёт с вами до Тенистой Пущи.

— Да будет так, страж, — кивнул Тайтингиль. И посмотрел пристально в слишком честные глаза сотрудника Тайной подгорной стражи. — Это все, что ты скажешь мне?

Дверг полностью расслабил лицо, сделавшееся отекшей скучной маской. Витязь ждал, смотрел, не отрывая взгляда, орк тоже никак не уходил и тоже пялился… и почтенный Грашааль понял — уловка не пройдет. Глаза его снова сделались колкими, цепкими.

— Ничего не скроется от тебя, светлейший… Когда случились первые нападения… два, три… мы сразу обратились за советом… к мудрецу Мриру, ты знаешь его, светлейший, вы дружны…

— Мы много общались прежде, — уточнил Тайтингиль. — Много, да. Он обладает великими знаниями, Мрир.

— Он сказал нам, что причина беды не ясна ему, что она темна. Как раз он и посоветовал обратиться за помощью в Тенистую Пущу. По его совету мы попросили знаменитую магическую бляху старой гномьей работы у королевы Ольвы Льюэнь, — совсем тихо сообщил дверг. — Мрир сказал, эта магия должна помочь. Властительница не отказала. С тремя надежными двергами бляха была передана в Нолдорин. Мы были убеждены, что обережный знак, выкованный в Дантриме великим королем, защитит любой караван. Но посольство просто кануло. Наш воин должен отыскать утерянное… чтобы привезти в Дантрим или вернуть Ольве и дайну Оллантайру, как выйдет. Задача непроста. Кроме этих неведомых пауков есть и другие враги и угрозы. Орки Карахорта, обычные разбойники…

— Мы выступим вскоре, — сказал Тайтингиль. — Я собирался с рассветом, но… Утерянное надо вернуть, это в равной мере сокровище двергов и эльфов Тенистой Пущи. И не только поэтому. Сейчас, в неспокойное время, важна сила любого предмета доброй магии. Нельзя позволить такой вещи быть в злых руках. И драконья кровь…

— Что?

— Нет, нет, ничего, добрый дверг.

Грашааль с почтением поклонился.

— Молодой Иррик Вайманн будет ждать вас за городскими воротами. Мы не хотим привлекать излишнего внимания. Благодарю тебя, Тайтингиль Заступник, — снова поклонился он. — Благодарю… И… Виленор не видит всей опасности. Не видит, светлейший…

— Он прозреет, — спокойно сказал витязь. — Я иду искать источник, откуда пауки выходят на землю. Я хочу понять, сколько их. Найду — и сделаю все, чтобы пресечь их исход. А вы обретете свой оберег, либо я сразу отвезу его дайну Тенистой Пущи. Пусть Вайманн следует за мной на лошади, я буду двигаться быстро. Я знаю, он может.

Грашааль, снова нацепивший спокойно-благообразную личину, простился и уехал, а Ринрин втянула Котяру из прихожей туда, где на столах было разложено воинское облачение.

— Это правда надо? — робко спросил он.

Вместо ответа, она нахлобучила на него громадный клепаный нагрудник и впихнула в лапы шлем — тот самый, который выглядел по-богатырски. Оказавшись на голове, он сдавил непривычно голую маковку с небылинной жесткостью.

— Выглядишь почти человеком, — резюмировала Ринрин. — Если к зубам не присматриваться. Надвинь шлем поглубже, так… Нет, не то. Не улыбайся хотя бы.

— Ой, не похож, ой, халтура! Зубы, что ли, подвязать? Было бы с чего… улыбаться, — засопел орк. В плотной коже доспеха было жарковато и твердо. И скрипуче. — Тай… Тайтингиль, а никак… без лошади не обойтись, да? Я высоты боюсь! В седле… голова кружится. И к тому же лошадь… пахнет же!

Тайтингиль прищурился.

— Я вспоминаю, как в вашем мире впервые сел в бесконную повозку. Она тоже источала разные запахи. Бензин…

— Бензин? — шевельнула бровью Ринрин.

Эльф кивнул.

— Но истинное удовольствие я получил, когда ехал с тобой, орк. Ты был славным… водителем, это называется так. Ты сам дышал полной грудью, наслаждался скоростью, управляя автомобилем. И станешь хорошим наездником тут.

— Полжизни за машину, — вздохнул орк. — Даже на горбатый «Запорожец» соглашусь.

Дева хихикнула. Ей не все было понятно, но безусловно все — интересно.

— Мы отправляемся на конный двор короля Виленора, подберем лошадей, — заявил Тайтингиль. — Потом сразу в путь. И так довольно промедлили. Ринрин, ты на своей Светлогривой?

— Да, витязь. Я как обычно.

— Конный? — заморгал орк. — Конный! Я… когда дарил Алинке пони, он меня укусил за… за…

Эльфийка смотрела, ждала откровений.

— …задолбаетесь вы меня в седло сажать, вот! — закончил Азар и надулся обиженно.

— А он у тебя веселый! — улыбнулась Ринрин Тайтингилю.

Королевский конный двор встретил Тайтингиля и Азара разноголосым ржанием. Широкий проход к вытоптанному полю позади дворца с двух сторон окружали полукруглые арки, где в тени древнего камня стояли десятки лошадей — у крытых коновязей и в денниках. Изобилие этих животных заставило Котика оробеть.

Витязь молчал и выглядывал среди пасущихся коней единственного — для себя. Ринрин, юркая и быстрая, уже сходила за красивой кобылой — пегая, она действительно была Светлогривой, по холеному тонкому телу в причудливом порядке растекались рыжие и белые пятна.

— А вот и наш р-расист, — заметил орк.

Лантир, рея яркой синевой богато расшитого плаща, пафосно въезжал в ворота. Он круто осадил вороного коня, более крупного и тяжелого, чем давешний белый.

— Тайтингиль, — проговорил стражник. — Дайн Нолдорина велел мне подобрать коней для тебя… для вас. Виленор также отрядил меня сопроводить тебя в твоих странствиях. Тебя и вот его, — с этими словами Лантир небрежно махнул рукой в тонкой перчатке на Котова.

Тайтингиль прищурился.

— Вот его зовут Дима. Дима Котов. Котик, если подружитесь. А в прежние времена, Лантир Покинувший Лес, за небрежение оруженосцем витязи бились на мечах.

В прежних временах, — с расстановкой сказал Лантир, спрыгивая с коня, — было немало хорошего. Но ты, мне кажется, смотришь ввысь и в будущее и перестал чтить многие из традиций эльфов, Тайтингиль Покинувший Чертоги. Тебе бы нынче воинов со звезд, а не древние обычаи.

Вмиг все затихло вокруг. Казалось, даже кони перестали показывать норов, умолкли.

— Я покинул, — спокойно сказал Тайтингиль, — и я смотрю ввысь. Но и обычаи эльфов помню очень хорошо.

Ринрин встала между воинами.

— Тайтингиль, Лантир. Все как обычно — общий враг, темная нечисть… общий. Время ли вспоминать, кто и что когда покинул?

Витязь коротко кивнул и привычным движением закинул скрутку волос за плечо.

— Покажи коней, Лантир.

Черноволосый красавец встряхнул гривищей и пошел к денникам, разве что не всхрапывая на ходу. Ринрин улыбнулась Котику, а тот перевел дух и показал эльфийке большой палец правой руки.

Воистину королевский жеребец сочной гнедой масти — высокий, но не грузный, с точеными ногами, мощным крупом и круто изогнутой лоснящейся шеей с густой щеткой гривы, — почувствовав на себе незнакомого всадника, вздыбил репицу и затанцевал боком, но уверенное пожатие сильных ног успокоило норов.

— Хорош, — резюмировал Тайтингиль. — Мне подойдет этот конь для похода, Лантир.

— Та-ай… — позвал Азар.

Ему пара пересмеивающихся эльфов-коноводов, повинуясь жесту Лантира, вывела каурую кобылу, больше похожую на деревянную резную фигуру, что северяне крепят на носах своих кораблей. Огромная, с равнодушной постной мордой, животина стояла недвижно.

Однако орку надо было сесть в седло, а он все аккуратно поглаживал толстые жесткие волоски на квадратном крапчатом храпе и искательно заглядывал в левый конский глаз, выпуклый и равнодушный.

— Ты же скакал на своем боевом волке, — заметил Лантир. Он с удовольствием наблюдал, как орк кружит вокруг огромной лошади, не зная, с чего начать. — И как-то доехал с отрядом до Нолдорина.

Даже не вспоминай… — Орк энергично потер упакованный в плотные штаны зад. — Я десять лет в Москве прожил, у меня машина хорошая была, а не этот… владимирский цент… тяжеловоз!

Лантир нахмурился и фыркнул одновременно. Он был очень странный, этот возвратившийся из небытия оркский вождь, которого называть легендарным Потрошителем не поворачивался язык.

Котов все-таки взгромоздился в седло и, осторожно взяв повод огромными лапами, неуклюже подтолкнул кобылу пятками — вслед за жеребцом Тайтингиля и танцующей пегой лошадкой Ринрин. Лантир подчеркнуто изящно вспрыгнул в узорное седло вороного коня.

— Повторять не стану, — сказал витязь, не глядя на него. — Слов розни слышать не хочу. Станешь препираться, отправишься к Виленору.

Тот склонил голову.

— Но ты не… будешь препятствовать моему присутствию в твоем отряде?

— Я не собираю отряд, — легко сказал Тайтингиль. — Со мной поедет Ринрин и один дверг, которому по пути в Тенистую Пущу, просто по пути. Ты не поступаешь под мою руку, Лантир, а следуешь рядом по приказу своего властителя.

— Ты не принимаешь командование надо мной?

— Воздержусь.

Лантир более не высказывался, но Котяра временами ощущал на спине его колкий взгляд.

В спокойствии и исключительной стати кобылы вскоре обнаружился подвох. Она ела все, что видела, вырывая повод из непривычных к конским штукам лап, хотя и послушно следовала за остальными, не отставая.

— Хв-ватит жрать! — возмущенно пыхтел Котик. — Прорва! Я буду звать тебя Винни Пух. Застрянешь между двумя стволами, будешь знать… кобыла Винни Пух, она, да… Эх, жаба белоглазая, инопланетная, где-то ты теперь… Скучно без тебя.

— Мы обязательно отыщем Мастера Войны.

Так выехали из городских врат.

Вскоре послышался бодрый бой копыт, и Котик увидел верхового, во весь опор мчащегося к ним. Компактный всадник осадил коня подле отряда, и орк рассмотрел молодого чернявого дверга приятной, но какой-то крайне неприметной наружности, в простой, добротно сшитой дорожной одежде.

— Вайманн, — сказал прибывший, слегка поклонившись. Цепкие глаза пробежали по всем попутчикам, остановились на Тайтингиле. — Иррик. Приветствую тебя, светлейший, и поклон тебе от почтенного Грашааля. Я тот скромный сын ювелира, о котором он говорил тебе; с твоего позволения пойду с вами до Пущи.

Эльф кивнул.

— Почту за честь разделить дорогу с достойным двергом.

Остаток дня прошел вполне благополучно. Отряд передвигался шагом, периодически переходя на рысь, и тогда округа оглашалась звонким орочьим ойканьем и последующим протяжным нытьем. Дверг вполголоса беседовал с Тайтингилем, Азар на тихих аллюрах поставил целью поразить эльфийку умом и сообразительностью, хмурый Лантир молча замыкал строй, сверкая волосами, плащом и очами.

Начало смеркаться; стали искать место для привала. Тайтингиль указал на лесную опушку недалеко от дороги, туда путники и направили коней. Стали расседлывать — Ринрин без лишних слов пришла на помощь запутавшемуся в пряжках и ремнях орку, потом собрала животных и увела к воде. Дверг взялся за притороченный к седлу тюк и раскинул довольно вместительный шатер. Азар по указанию витязя пошел в лес за хворостом и сухими стволами для разведения костра.

Лантир вынул из колчана лук, приладил тетиву.

— Пока не пала тьма, я добуду пару гусей у реки, — сказал он, обращаясь к Тайтингилю. Тот молча кивнул.

— Отдохни с дороги, светлейший, — предложил Иррик. — Всем нужен отдых в пути… а тебе особенно.

Послышался треск — орк уже пер обратно через кусты, в каждой лапе у него было по сухой ели. Шлем съехал на нос, и Азар спотыкался почти на каждом шагу, чертыхаясь и причитая. Подоспевшая эльфийка со смехом бросилась ему помогать.

— Сейчас бы селфи в «Инстаграм» запостить в таком виде, — бурчал Азар. — Тут с одной этой каски пятьсот лайков можно собрать.

— Лайки — это ягоды в твоей стране? — спросила Ринрин.

— Грибы, — хмуро ответил орк и галантно передал ей менее увесистую дровину.

Силы в легком жилистом теле оказалось немало, в четыре руки они совладали с бревнами и сложили костер. Ринрин достала кресало, и под восхищенные комплименты Азара огонь весело заплясал на дровах. Из совсем уж сгустившейся тьмы вышел черноволосый эльф с увязанной на гибкой ветке парой крупных гусей.

— Славные тут луга в пойме, — сказал он, — но дичи почти нет, это странно. Будто кто-то…

— Я бы не советовал блуждать ночью в этих краях, — негромко сказал дверг. — Не советовал бы. Раньше они были благими, еще совсем недавно. Но это раньше.

— Мы не станем, — ответил Тайтингиль. — Никто более не будет отходить отсюда. Кони пасутся неподалеку, здесь горит огонь. Сейчас будет трапеза, а потом отдых, мы не желаем рисковать без меры.

Ощипанных и опаленных гусей орк густо натер набранными в перелеске ягодами, размяв их в лапе, а Ринрин дала соли и немного сухих приправ. Свежая, нагулявшая к осени жирок дичь запеклась, и с вынутым из седельных сум эльфийским хлебом, двергской пряной солониной, крупными осенними яблоками, напоминающими антоновку, с ломтиками спелой медовой тыквы была съедена путниками очень быстро.

— Я побуду на страже, — наконец сказал Лантир. — Нужно спать. Дела вроде и не гонят нас…

— Гонят, — отозвался Тайтингиль и встал, чтобы пройти к воде — умыть лицо и руки.

— Спасибо за угощение, — откликнулась Ринрин. — Лантир, я посижу с тобой.

Эльф вернулся и растянулся в шатре всем длинным, узким, сильным телом. Котик, переваривая плотный ужин, возился на расстеленных плащах и пушистых шкурах рядом с ним.

— Тай…тингиль, н-ну…

— Что тебе?

— Что говорила тогда Рин…рин? Морда симметричная, и все такое?

Тайтингиль подпер рукой голову.

— Орки, если мы о них, есть разные. Сами они летописей и историй не вели, но другие народы что-то помнят об этой напасти. Самые крупные и мощные — скальные. Они живут в Серых Россыпях, и осталось их немного. Во всех армиях Темных скальные орки воевали как начальники, а некоторые семьи, к которой относишься и ты, были знамениты не менее иных эльфийских королей.

— Это хор-рошо же? — муркнул Котик. — Но Рин сказала — глупый, глупый, н-ну…

— Нет, скальные, как правило, умны. Однако эльфийке это незачем говорить орку. У них правильные симметричные тела и более-менее единообразный склад морды… лиц. Мрир считал, что скальные орки или были изначальными жителями Эалы, еще до эльфов, понимаешь?.. Или пришли сюда из иной складки.

— Так.

— Другой народ — орки обычные, — тихо сказал Тайтингиль. — Их еще называют искаженными. Один из сильнейших властителей прошлого, великий дух, восстававший против Сотворителя Всего, не имея своего дарования творить жизнь, наловил детищ более удачливых духов — людей, эльфов, гномов, пытал их и мучил, пока они не превратились в нечто иное. Орки искаженные не имеют симметричного тела, а если кто-то рождается с двумя одинаковыми сторонами лица и тела, ему завидуют и, как правило, убивают свои же. Таких большинство: среди них есть глупые, что гибнут через пару лет после рождения, а есть мудрые, которые делаются военачальниками. Они могут быть маленькими или крупными, мощными, как ты, и даже больше, но о них нельзя судить по внешнему виду. Этот народ, понимаешь, придумала и вывела злая воля на потребу своих нужд. Как Цемра, которая пыталась сделать себе и народ, и детей, и армию разом…

— Так. Я понял… пррро симметрию. Не рассказывай, аж затошнило. А еще кто у вас тут… водится?

— Горные гоблины. Они размером с двергов или мельче. У них чем крупнее — тем более знатен гоблин, самый большой под каждой горой — король. Гоблины, считается, родились из подгорной тьмы и грязи. Дверги верят: когда Сотворитель Эалы поручил великому каменному духу-праотцу лепить их, тот позабыл обжечь часть заготовок — из них и вышли гоблины, а из обожженных — сами дверги. Гоблины многочисленны, но не слишком сильны и умны, у них тонкая кожа и легко умирающие тела. Но они могут быть очень опасны в пещерах. Я хочу спать, Кот.

— Конечно, — всполошился орк, — конечно, светлейший… — раскинулся и сладко засопел первым, покряхтывая от ощущений в отбитых седлом ягодицах.

Эльф смежил ресницы, вслушиваясь в профессионально-неслышное дыхание дверга по другую сторону от себя.

Почтенный ювелир, сын ювелира не пожелал ничего добавить о гоблинах, предпочёл притвориться спящим. Что же, его право. Тайтингиль ухмыльнулся и уснул под тихий разговор Лантира и Ринрин.

Глава 7 Матерь дома

— Алина!

Ирма окликнула дочку, та не отозвалась. После того как ее вызволили из полиции, девочка была растерянная и замкнутая. Возбужденно простившись с Натальей Петровной, она, оказавшись дома, рыскнула к себе наверх и заперлась в комнате, включив бесконечное аниме.

Ирма и сама была растеряна.

Нужно сказать Алине, что у нее будет братик. Или сестричка. Нет, братик: женщина почему-то очень четко осознавала это. Мальчик. Упрямый сероглазый бутуз с волосами странного цвета — не рыжими, не русыми. Золотыми, как у отца.

Эльфа, который сгинул.

Ирма в очередной раз попыталась собрать себя в кучу, мысли путались. Она в третий раз шла почистить зубы и все заруливала куда-то не туда: то на кухню, попить кофе, то в гостиную, погладить кота, то убрать за беспокойной собакой.

— Али-на! Я уехала… к врачу.

Все же надо сказать дочке.

Надо понять самой, во что превратилась ее жизнь.

Ирма поднялась к Алинкиной комнатке, приоткрыла дверь. Девушка лежала, засыпавшись всеми своими мягкими игрушками, сколько их было, а заодно и мирным теплым Пикселем, и недвижно всматривалась в самураев, бесконечно рубящих друг друга на кровавые геометрически правильные части. Лаки на полу разрывал на куски большого плюшевого крокодила.

— Нормально, мам. Поезжай.

Голос был картонным, сухим.

— Я постараюсь ненадолго, детка.

— Я справлюсь. Тут, если что, Наталья Петровна, могу к ней спуститься. Наталья Петровна — это… да. С Лаки погулять выйду. — Голос оставался таким же, но он произносил правильные слова. — Я пойду. Да. Через десять минут. Двадцать.

Ирма вздохнула.

— Мам… ничего серьезного? Чего ко врачу-то?

— Нет, это… это… в общем, это женское. Возрастное. Мне давно было надо. Не беспокойся и… и не отключай телефон.

Алинка села. Уставилась на мать.

— Что ты. Я никогда больше не выключу телефон и не выпущу его из рук. Мама. Правда.

Ирма отшатнулась и быстро-быстро застучала каблучками.

В клинике она села в коридоре, изучая разнообразные плакаты о современных способах контрацепции. Спирали, таблетки. Ирма привычно стиснула руки. Ведь случается, даже самые дорогие тесты домашнего использования врут. Случается. Может, и этот соврал. Нет человека — нет проблемы.

«Прерывание беременности на ранних сроках. Без осложнений, без хирургического вмешательства. Планируй свою жизнь».

С другого плаката улыбалась счастливая округлившаяся молодка, рядом с ней стоял подтянутый пожилой мужчина в строгом сером костюме. Цепкий прищур глаз, длинные седые волосы, харизматичная борода. «Михаил Ростиславович Чар. Идеальный человек в тебе. Психоэмоциональное сопровождение сложной беременности», — гласила надпись.

Женщина отвернулась.

— Ирма Викторовна. — Сотрудница с ресепшен приветливо засияла отбеленной зубной эмалью. Немного ботокса, коллаген в губы, инъекция золотых нитей в скулы — администратор демонстрировала на себе все достижения современной медицины. — Доктор ждет. Я нашла вашу карту, давайте сверим данные, пожалуйста.

Ирма встала, придерживая себя за внезапно занывшую спину; отчего-то прострелило.

— Панченко Ирма Викторовна, год рождения… ах, тут ошибочка. Ведь 1986-й, так?

— Семьдесят шестой.

Барышня удивленно вскинула норковые ресницы.

— Н-не может быть… Вы… где вы делали пластику, пожалуйста, дайте адрес!

— Я делала веки… пять, нет шесть лет назад у Анисимова в «Бьюти-гранде», — сухо ответила Ирма.

Удивление, недоверие, даже раздражение исказили красивое лицо администраторши.

— Веки? И все? Видно, что вы прошли какой-то потрясающий курс омоложения! Да, скорее всего, не в России — Израиль… или Австралия.

— Я… — Сил спорить не было. Казалось, что внутри наливается огнем шар. Золотым и белым огнем. Золотым и белым. Как Тайтингиль. Он, ее эльф. Остроухий долговязый мужчина с длинными волосами.

Он был очень серьезным, и когда назвал ее своей женщиной — а она никогда, никогда не была чьей-то, даже в браке! — Ирма плакала от нового, непонятного чувства, охватившего все ее существо.

Настоящий эльф.

Теперь прежняя деловая хватка изменила ей, железной Ирме, и все ее женские силы оказались направлены внутрь, туда, где — она видела! — помещалось малое золотое с белым зернышко. Малыш, зачатый от эльфа. Тест не врал. Не врал.

Тайтингиль как-то сказал, что человеческие женщины желали его соплеменников, потому что близость с ними приносила молодость. Рациональная, современная Ирма не верила в сказки.

Как выяснилось, это была не сказка.

Но это уже не имело никакого значения.

— Что же, если вы не хотите делиться контактами, я не настаиваю. — Коллагеновые губы поджались. — Так, вы у нас были последний раз полгода назад. Дмитрий Владимирович ожидает.

Ирма вошла в кабинет. Худощавый очкастый доктор деловито мыл руки.

— Пожалуйста, на кресло, Ирма Викторовна.

Потом был осмотр, УЗИ и еще много медицинских процедур, которые она ненавидела. Высокий лоб доктора морщился, на него будто наплывали хмурые тучи.

— Я написал вам направления на анализы. Сдадите их, и давайте, Ирма Викторовна, на аборт. Много времени не займет, через сутки будете дома. Надо удалить спираль и сделать небольшую чисточку. На первый взгляд все нормально, но меня что-то настораживает.

— Дмитрий Владимирович, я хочу сохранить ребенка. Чего бы это ни стоило. — Звуки голоса плыли под потолком кабинета, Ирма почему-то почти теряла сознание.

— Сохранить? Ирма Викторовна, он зачат при гормональной спирали. Вы не девочка уже.

— Я могу лечь немедленно. Или вы не готовы провести аккуратное удаление спирали, доктор? — Ирме казалось, что потолок качается, и вдруг… все обрело ясность, четкость, самочувствие выровнялось, откуда-то изнутри ударил пучок сил и задора. — Просто уберите из меня эту штуку, а ребенка оставьте. Просто!

— Не могу гарантировать! — также чуть повысил голос врач. — Не могу! Готовы — ложитесь завтра с утра. Хотите сохранить беременность? Даже если это удастся, пару дней я хочу вас покапать и понаблюдать. Но вы понимаете, что такая манипуляция…

— Я все понимаю. Отлично. Лучше вас, — чуть грубо заявила Ирма. — Вы сделаете все, чтобы сохранить для меня малыша, а я со всей ответственностью говорю вам, что понимаю риски. Если надо — подпишу бумаги, что не буду иметь никаких претензий к клинике… в случае…

— Ладно, — раздраженно сказал врач и тоже взял себя в руки. — Ладно. Сегодня не ужинаете и не пьете на ночь много воды. И совсем не пьете спиртного. Завтра прошу вас к нам к половине седьмого утра, натощак, с анализами мочи. Вы поняли?

— Отлично поняла. — Ирма схватила сумочку и устремилась вон из клиники.

«Ты — оазис спокойствия. Твой ребенок — твой проводник в будущее», — сообщил ей с плаката М. Р. Чар на выходе из клиники.

Ирма почти бегом достигла стоянки, на ходу отвечая на всевозможные звонки, и резко затормозила.

У машины стояла неожиданная парочка, состоящая из тетушки Сары, которая при свете дня выглядела еще удивительнее, чем в катакомбах двергов, и журналистки Ники. Обе увлеченно ели жареные каштаны, для которых был не сезон и не совсем та страна, и невероятно оживились при виде Ирмы.

— Таки едемте, детка, — заявила Сара. — Мы вас уже заждались, миленькая. Я сажусь назад. В смысле ширины салона.

— Правда, Ирма Викторовна. Ну тут такие дела, — задушевно сказала Ники, — давайте мы вас к другому врачу отвезем. К нашему.

— Я имею сделать вам нормальный стационар, — сообщила двергская дама, пощипывая себя за усы. — Таки в эту вашу клинику, «Бесту», тухес заносить страшно, отважная вы моя.

— Я что? — взвизгнула Ирма, снова вскипая. — Не имею права ни на какие интимные… личные тайны? Моя жизнь теперь будет достоянием Москвы и желтой, прости, Ники, прессы?

— Не надо-таки волноваться. — Сара вдавила Ирму за руль мягким теплом своего переднего фасада. — Просто садитесь и включите эти ваши гоголь-моголь карты. Три поворота налево, пять поворотов направо.

Улочки Москвы мелькали одна за другой, и вскоре Ирма, подпихиваемая с двух сторон, поднялась по затертым ступенькам крошечного медучреждения. Каждая капелька масляной краски, покрывавшей стены, кричала о том, что оно самое что ни есть бюджетное. Неброская вывеска сбоку гласила — «Роддом №…», и еще — «Женская консультация».

Сара вплыла в вестибюль с уверенностью линкора, штурмующего северные льды.

— Все дверги Москвы рождались тут, моя дорогая. Все.

Потертые диванчики, людно; запахи не элитные и совсем не дорогие. Сара и Ники, отодвигая возбужденных женщин разного возраста и на разных сроках, провели Ирму в кабинетик, на котором не было никаких табличек с указанием фамилии или часов приема специалиста.

Ирма снова чувствовала себя странно. Она, не привыкшая слушаться никого и никогда, словно вошла в безуспешно вытряхиваемое из нее состояние внутреннего молчания, которого так и не добился высокооплачиваемый инструктор по йоге. Почему-то факт, что впервые за полтора десятилетия о ней заботятся две женщины, которым бы, по идее, этого никак не следовало делать, заставил кипеть слезы у ее глаз — совсем, совсем близко. Но Ирма не давала себе воли… и только думала всякую ерунду: мнение другого специалиста не повредит, в таких небольших и небогатых роддомах обычно отличные врачи-практики, и прочее, прочее…

Рациональное.

Дверь открылась, Ники выскочила вон. В кабинет вошла приземистая дама за шестьдесят, определенно двергской внешности, с коричневыми от курева руками, небрежно подбритыми усиками, в не очень чистом белом халате. С ней был мужчина около пятидесяти, маленький, весь какой-то складчатый, точно кожи ему отпустили намного больше, чем плоти, загорелый дочерна. Череп его был брит и блестел.

Ирма автоматически подала распечатки — УЗИ, направления на анализы.

— Зовите меня Тата Аароновна, — прогудела тем временем усатая дама. — Так-так, что тут у нас…

Мужчина улыбался. Потом, словно спохватившись, достал откуда-то халат, надел его, пристегнул бедж. «Либензон Моисей Исаакович, хилер-акушер Королевского Подмосковного двора».

— Мне надо просто удалить спираль, — нервно сказала Ирма. — Я уже договорилась в «Бесте»…

— Таки мы знаем, — кивнула Сара. — Детка, выпейте чайку. Вот, у меня в термосе есть.

Ирма сжалась в комок… и разжалась. Она не ощущала угрозы.

Совсем.

Крошечный кабинетик наполнялся цветочными, травяными ароматами, плыл и качался. Добрые, убаюкивающие интонации Таты Аароновны чрезвычайно не вязались с ее грубым лицом и мужиковатым обликом. Чисто вымытые руки Моисея Исааковича поглаживали плоский Ирмин животик. «Тут чем меньше мешать, Ирма Викторовна, тем лучше. И вообще, показывайтесь вы в вашей „Бесте“ пореже. Просто слушайте мой голос. Я обучался на Филиппинах. Не смотрите, будет немножко странно»…

Сухие пальцы врача будто погружались в ее тело, не причиняя никакой боли. Выступили несколько капелек крови. «И рожать приходите к нам. Лучше не пугайте ребенка УЗИ, вы пореже, пореже, пореже»…

Ирма совсем уснула под воркующий говорок двух женщин, успев услышать напоследок только: службу «трезвый водитель»…

…проснулась она уже дома, на диване под вазой.

Некоторое время женщина бессмысленно рассматривала картинки на фарфоре, только теперь уловив их смысл. Слабо улыбнулась и огляделась.

— А они уехали, — сказала Алинка. — Машина в гараже. Мам, тебе лучше?

Дочка сидела в кресле с ногами и изучала несколько бумажек с печатями и заключениями.

— Твои документы, мама. Из них следует, что ты на раннем сроке беременности и удаление спирали прошло удачно. Вот она, в пакетике. — Алинка продемонстрировала названное. — Тебя привезли, ты еще от наркоза не отошла, мам. Какая ты счастливая… у тебя от дяди Тая остался ребенок. Какая ты счастливая… ну правда.

Ирма, которая в толк не могла взять, как она вот так безмозгло пошла за малознакомыми людьми в неизвестную городскую клинику, где выпила чая с наркотиками, точно с наркотиками!.. после этих слов разревелась.

Сказать было нечего.

С утра ощущение странной пустоты и безнадеги вернулось. Казалось, только что дом был полон народа: на балконе странной красной птицей восседал Мастер Войны, на кухне деловито упаковывал в посудомойку грязные тарелки Котов. В душе плескался эльф. Только что рядом были хотя бы Ники и двергская дама величественной полноты. А теперь — зверье и они. Беременная мать возраста «старородящая плюс» и рано повзрослевшая дочь.

— Наташка не может, — бумажным, неживым голосом прошуршала Алинка. — Она поступает. А я не хочу. И поступать не хочу, и в Париж, и в Болгарию…

— Нельзя киснуть, — жестко сказала Ирма. Посмотрела на стол. Там в боевом порядке сгрудились баночки с витаминами для беременных, биологически активные добавки и прочая невероятная атрибутика элитного московского вынашивания эпохи XXI века.

— Я не кисну, мам. Тут какое-то другое слово нужно, — так же заторможенно выговорила Алинка.

Ирма медленно повернула голову.

Айфон трясло — звук был отключен, но звонили все подряд. Деловые партнеры, Монахов, следователи, немногочисленные подруги и многочисленные бывшие в употреблении любовники, которых словно прорвало.

— Так.

Пиксель, вздрагивая пышным хвостом, терся о спину Ирмы, топчась по дивану — влево, вправо, вот так. Потом свернулся шапкой и замурчал. Он оставался неизменным, этот кот. Был такой же, как во времена Алинкиного младшешкольного детства и неуемной подростковости. Когда ее собственный развод уже случился, а капитал и образ жизни еще не сложились…

— Алина, ты как-то говорила, что можешь собраться за пятнадцать минут.

— Я могу, мам. Но…

— Через полчаса в машине, — рявкнула Ирма. — Через полчаса — в ма-ши-не! Жду тебя, ты поняла?

Алина вдруг подобралась, встала.

— Куда поедем, мам? И это… я под следствием. Я подписывала бумаги какие-то.

— Бумагами займутся евр… дверги. А мы — к тете Юле в Нижний.

Забыть мамину подругу, бегучую, как ртуть, восточную женщину с буйной шапкой непокорных кудрей, было невозможно. Тетя Юля была художница, она постоянно ваяла, рисовала, конструировала что-то монументально-разнящееся с собственной миниатюрностью, водила «Ауди Q7», виртуозно мешала портвейн с водкой и знала сотни забавных историй. С Ирмой они дружили тысячу лет.

Алинка вдруг оживилась.

— Не в Европу?

— Чего нам Европы! — надменно выговорила Ирма. — Ты уйму летних каникул просидела у тети Юли в загородном коттедже. Там большой кусок твоего детства, Алинка, и комнатка на мансардном этаже, где ты оставила своего главного плюшевого медведя. Помнишь, ты сказала мне тогда, что выросла — и теперь будешь интересоваться компьютерными играми и мальчиками? М-мальчиками…

Алина чуть опустила глаза.

Генерал чужой звездной империи попросил ее: прими меня; так было заведено в его мире, где правили женщины. И она, обалдевая от невыразимого счастья, дикого восторга и захватывающе острого ощущения чего-то запретного — и вместе с тем естественного, — она приняла…

Ирма тем временем в очередной раз рассказывала про их с тетей Юлей историю университетского знакомства, про девичьи подвиги, про первый французский коньяк и тусовки с московскими художниками…

Алина думала о своем.

Спустя все же не тридцать, а все сто тридцать минут оставшийся в квартире за старшего Пиксель был торжественно передан под присмотр Наталье Петровне в комплекте с ключами от квартиры, пачкой люксового корма, не менее люксового туалетного наполнителя и расписанием трапез. Мятущийся толстый Лаки запихан в салон, Алинка с планшетом простерлась на заднем сиденье внедорожника. Ирма решительно бросила свое пока что стройное тело за руль («разнесет же, как корову… после Алинки сколько было, плюс двадцать два? Двадцать три?»…), а все купленное «для правильной беременности» осталось сиротливо стоять на кухонном столе.

— Что ты улыбаешься? — спросила Ирма, выезжая из гаража.

— Ты наконец бросила суетиться, мам, — уважительно сказала Алинка. — Ты отключила звук, но айфон твой нервно моргает. А ты нет. И ты везешь меня к тете Юле. Как в детстве. Это то, что надо…

— Конечно, — произнесла Ирма уверенно, — конечно. Сейчас так надо. Только так.

— Мастер говорил, что ты матерь дома, мам!

Матерь дома!

Ирма скривилась… черт бы побрал такого зятя!

И тут же мысленно оговорилась — но лучше бы побрал не навсегда.

— Как там его народ называется, Алина?

— Нам сложно выговорить. Для простоты — гертаец он. Уроженец великой империи Гертай, да сияет вечно ее Белое Солнце. А с их произношением выговорить не так легко. Йертайан, так будет.

Алинка упала лицом в ладони и затихла.

* * *

— Але, Юрчик? Ну че, на?

Вася Брови дышал в трубку сипло, но аккуратно, будто боялся спугнуть важное.

— На стреме я. Вынесли чемоданы, еп-ма. Собрались телочки и правда куда-то надолго… Пса забрали, квартирка на охране, сигналка говно.

— Так это же и хорошо, — осклабился беспредельщик. — Пусть валят… шмары… Волосатики их… того… сгинули. Без присмотра осталась Ирма, оп-па! А Вася долгов не прощает… Отдавать пора настала, че…

Вася Брови много знал о долге. Сначала он считал, что Ирма ему должна, они не могли поделить кусок хорошей земли в центре Москвы. Но за бестолковую бабу вступился ее не менее бестолковый длинный рыжий патлатый мужик, пришлось по нему пальнуть, чтобы успокоился. Все было почти на мази — и вдруг на Васину башку обрушился тощий хмырь в бабских шмотках, со страшенными белыми глазами. Спалил тачку и куском арматурины разнес Васиных бойцов. Про недвижку пришлось забыть, а ценный Андрюха, едва залечивший сломанную руку, и вовсе уехал из Москвы на какие-то Гоа от греха подальше…

Такого Вася простить не мог.

Он улыбался Ирме в глаза, желая ей доброго здоровьичка, лебезил, как козел на красной зоне.

И думал о мести каждый день.

Пора пришла.

— Чё на, вот и туточки.

Охранную систему отключил Гришка Вермикулит, лучший по Москве спец по всяким компьютерным погремухам, а с замком Вася справился сам, благо навык домушника никуда не подевался. Мастерство не пропьешь, подумал он и гордо выпятил пузо.

Вася скинул ботинки на дорогой половичок, и воздух немедленно наполнился зловещими флюидами стиранных на прошлой неделе носок. В Ирминой прихожей было темно, вкусно пахло духами, а еще — недавно зажаренной яичницей; запахи вступили в непримиримую войну.

— Вася Брови, мля, долгов не забывает, — уверенно сказал беспредельщик и шагнул дальше. Шел он чуть бочком. Злобный трансвестит, впрягшийся за Ирму, ушатал его так, что лучшие костоправы до сих пор не могли понять, что делать с шеей.

Он отобрал тачку, бабло, волыну и, не чинясь, снял с облитой холодным потом Васиной шеи благородную рыжую цацку. Вася смотрел на жуткие когтищи, плавно двигающиеся в опасной близости от своего лица, — и обмирал.

«Теперь ты должен мне, Вася Бу-рови. Я взял всего лишь вещи, но оставляю жизнь. Это — честно. Быть должным Мастеру Войны — честь, Вася Бу-рови…» — вещал странный мужик.

Вася все вернет. И возьмет даже больше!

— Ща… по документам да по цацкам пройду.

Он открыл дверь в Ирмин кабинет и остановился, разглядывая вазу, купленную на его, Васины, кровные денежки в лучшем антикварном магазине Москвы. Белоглазый хмырь к моменту покупки избавился от черных бабских шмоток и впялился в другие, красные. Вася вспомнил, как он держал портного на мушке — тощая рука не дрогнула, противный тягучий голос дотошно объяснял, какими должны быть рукава, подол…

Вазу когтистый черт тоже выбирал придирчиво. Теперь темная посудина в Васин рост немым стражем стояла у диванчика в Ирминой комнате. Вася прищурился, колупнул заусенчатым пальцем эмаль.

— Э, мля… — с сомнением сказал он. — Чет не заметил я раньше…

На глянцевой темной поверхности древний художник прилежно выписал сцены убийства и расчленения. Маленькие самурайчики душили, резали друг друга, выпускали кишки и сносили головы, осыпая округу ярко прорисованными брызгами.

«Ваза должна быть лучшей, Вася Бу-рови. Это дар матери дома моего. Ирме».

Матери дома!

— Нормальный подарок… теще? — Вася почесал плешивый затылок. — Вот ведь паскуда, нелюдь!

Это был редкий момент, когда Вася не мог определиться, кого ненавидит больше, — Ирму или Мастера Войны. Немного подумав, он решил — обоих. Равенство, опачки.

Подойдя к комоду, он дернул верхний ящик и вздрогнул — в темной комнате, подсвеченной отблесками города из-за неплотных штор, кто-то двигался.

«Я знаю таких, как ты, Вася Бу-рови, — плавно вещал белоглазый, наматывая вокруг Васи круги в их последнюю встречу, подметая московскую пыль красным хвостом, оставляя ядреный табачный шлейф, ну чисто дракон, а! — Космические пираты, они зовут себя так. Я называю их — шваль, — нелюдь где-то нахватался блатных словечек и кичился их знанием. — И убиваю легко. Запомни, Вася Бу-рови. Дом матери Ирмы должен остаться неприкосновенным. Я буду видеть тебя отовсюду. Слуга моего народа будет видеть тебя, Вася Бу-рови».

Плотное пушистое облако переместилось с пола на спинку кресла, с кресла — на комод. Бандит вздрогнул и схватился за выкидник.

— Пфу ты… животная… напугал, падла.

Прямо к Васе по самому краешку комода, беззвучно ступая лапками, подошел редкостной красоты и пушистости рыжий кот. Сел и уставился глаза в глаза. Очи животины чуть фосфоресцировали.

— Ну здорово, охрана, — снисходительно сказал Вася. — Ты, штоль, слуга народа?

— Я, — сказал кот. — Мы, панцирники, служим звездной империи Йертайан сотни лет.

Бандит икнул и шарахнулся.

— Ты гля… Че на компьютере сделали. Запись… по датчику движения врубилась. Типа кот говорит, на…

Кот смотрел пристально, вертикальные зрачки навевали самые нехорошие воспоминания. В горле у Васи пересохло, а выкидник во вспотевшей ладони предательски задрожал. Пришлось защелкнуть и убрать в карман, чтобы не позориться.

— Кот говорит, — подтвердил рыжий и растянулся во всю длину на столешнице высокого комода. — Кот долгие годы присматривает за семьей Ирмы. У кота тут особое поручение, понимаешь? Увидеть здесь господина Мастера Войны, Воплощенную Смерть, было великой честью. Он сразу узнал меня. Панцирник, но в волосах — так он сказал. Волосы — маскировка.

Кот поднялся на задние лапы и передними что-то поделал у груди. Кошачья шубка расстегнулась, и из-под нее показалось такое, отчего Вася взвизгнул высоким, стыдным бабьим голосом.

Кот застегнулся, поправил съехавшее ушко.

— Господин Мастер Войны предупредил — придут бесчестные геяне. Ты пришел.

В кошачьей лапке показалось что-то металлическое.

— Он повелел передать тебе слова, Вася Брови, — торжественно сказал кот, шагая по комоду на задних лапках. — Эти слова таковы…

Он вдохнул и поднял маленькую блестящую штучку. На лбу Васи, прямо между глаз, нарисовалась красная точечка — вроде той, что малевал на себе ряженый в красно-коричневую тряпку спятивший Андрюха на этой своей Гоа.

— Завалю, фофан, — объявил котик.

Глава 8 Боль

Боль. Что такое боль? Как описать боль?

Как вспомнить боль, если ты ее никогда не ощущал?

…Геянка была распята и растянута — ноги в стороны, руки в стороны, коротко стриженная голова бессильно клонилась вниз. Изувеченную плоть пленницы прикрывали остатки мундира, густо залитые кровью.

Госпожа Мастер Войны почитала традиции и вязала пленников без использования пластиковых фиксаторов и сетей. Она делала так, как ее Праматери: продевала концы плетеной веревки внутри плоти. Также она редко брала для пыток какие-либо инструменты, кроме собственных когтей, покрытых керамокомпозитом и заточенных до бритвенной остроты.

Тому, кто является воплощением смерти, не нужно оружие.

Оружие — он сам. Она сама.

Пленница всхлипнула и вытянулась на веревках.

— Пожалуйста, — еле слышно выдохнула она, роняя с губ кровавую каплю. — У вас… матриархат… я сама женщина, астронавтка… пожалуйста…

Госпожа Мастер Войны провела когтем чуть ниже свода ребер и воткнула. Тут еще оставалось неизраненное место. Пленница закричала.

— Великой империей Йертайан, да сияет вечно ее Белое Солнце, правят Матери. Таков извечный порядок. Что до вас, пришельцы, — нет разницы, кто враг, женщина или мужчина. Вы не желаете признать наше господство и умрете все одинаково.

Она говорила на языке Геи с изысканным акцентом древней династии Даранну — плавно растягивая гласные и дробно выщелкивая согласные звуки. Говорила и продолжала мерно кромсать когтями плоть пленницы.

Она была идеальна, великая Праматерь, госпожа Мастер Войны. Мальчик любил смотреть на все в ней. Как она двигалась — высокая, грациозная, неторопливая, и в каждом жесте ее великолепного тела, сокрытого под складками одежд, читалась грозная мощь. Смоляные волосы, которые не были срезаны ни в знак покорения, ни в знак траура, привольно лились по плечам. Мальчик никогда не видел ее ни в ярости, ни в смятении. Прекрасное лицо с белыми перламутровыми глазами, которые утратили цвет в знак принадлежности к Черным Линиям, было безмятежным и спокойным даже без золотой маски. Она отреклась от всего во имя гибели своей Королевы, но судьбу вместе с маской сложить было невозможно. Так говорила Праматерь, и мальчик почтительно внимал каждому ее слову.

Сейчас он слушал крики пленницы и смотрел — кожа становилась бледнее, и кровь на ней казалась очень яркой…

Это было красиво.

— Подойди ближе, — велела Праматерь.

Она заметила его издалека, как он ни старался дышать тихо и не шуршать одеждами. Скрываться было бессмысленно. Мальчик подошел и склонил голову — черные прядки завесили лоб.

— Почему она кричит? — осмелев, спросил он.

Геянка уже не кричала. Она слабо хрипела, и кожа на ее боку подрагивала волной. Из глубоких проколов в подреберье сочилась темная жижа.

— Потому что ей больно.

Мастер Войны наклонилась и взяла мальчика на руки. Лишь она делала так, и еще Мать, но Мать постоянно была в боях и редко видела своего сына — будто бежала прочь от него. От мальчика, рожденного к несчастью. Закончившего ее великий род — потому что у мужчины от Черных Линий не может быть потомства.

Он привык, что его сторонились, боясь приманить неудачу.

Мальчик обхватил сильное плечо Праматери и примостился, как птенчик, прижавшись виском к ее виску. Он очень любил высоту. И он любил интересное.

— Как это — больно?

Госпожа Мастер Войны показала ему — дай руку. Мальчик откинул пестрый широкий рукав детской одежки и показал ей запястье. Украдкой он разглядывал наготу геянки, отшлифованную работой великой Праматери.

— Вот так, — сказала госпожа и дотронулась когтями до белой кожи. — Что ты чувствуешь?

— Ты касаешься меня, — ответил он.

— А вот так?

Она нажала сильнее, и на тонкой ручке появилась капля крови.

— И так тоже. Ты касаешься.

— Мы от Черных Линий, — пояснила очевидное Праматерь, глядя, как по запястью ребенка течет темная струйка. — Нам не бывает больно. В этом наша сила. И во многом другом. Мы быстрее всех в великом космосе. Мы лучше всех правим кораблями. Мы знаем искусство войны. Умеем подчинять и добиваться своего. Смотри, я покажу тебе, как сделать ей хорошо. На теле есть точки, смотри…

Она протянула руку и вдавила когти в грудь пленницы, повела ниже, оставляя сочащийся багряными каплями след; послышался душераздирающий стон.

Мальчик смотрел.

— Где твои корабли? — спросила госпожа Мастер Войны. — Где ты скрываешь их? — Пленница вытянулась в путах, повинуясь движениям руки великой Праматери. Вытянулась и задрожала, уже иначе.

Здесь свершалось что-то… тайное.

Мальчик запоминал.

— К-квадрат восемнадцать-два… у Авроры… Квадрат… ааах…

— Ей больно? — спросил он, следя за мерно движущимися пальцами великой Праматери. — Теперь тоже? Это боль? Боль управляет обычными людьми?..

— Ей больно и приятно.

— А мне так… может быть?

— Никогда. Но в этом твоя сила. Никто не сможет управлять тобой. А геянка слаба и сейчас сделается безумна от того, что чувствует. Убивать ее даже не будет нужды. У обычных людей боль и наслаждение ходят рядом. Иногда… слишком близко… ты запомнил, что я делала?

— Я все запомнил, Праматерь, — серьезно ответил он.

Он запомнил, да.

Госпожа Мастер Войны подняла мальчика на вытянутых руках. Маленький, как все мужчины Йертайан, зато вырастет очень быстрым. Интересуется, понимает, помнит. Не боится. Его глаза раньше всех в роду утратили цвет. Сейчас только в одном зрачке осталась крохотная голубая капля, но и она скоро растворится.

Он мог бы быть лучшим… Если бы не родился мужчиной.

Бесполезное создание.

Женщина на веревках застонала, уже слишком хорошо понимая, что никакие врачи никакого мира не соберут ее воедино. Агонизируя, она испытывала волей великой Праматери смертное наслаждение; где-то внутри тела порвалась артерия, алая кровь широким ручьем хлынула вниз, рискуя затопить горячей волной роскошные сапоги гертайки. Та досадливо прищелкнула языком — геянка умерла, поймав взгляд широко раскрытых светлых глазенок мальчика напоследок.

Боль.

Боль и наслаждение. Они где-то сплетены. Они как-то связаны.

Боль, наслаждение и смерть.

Боль…

…Дракон продвигался по узким переходам замка стремительно. Где надо — без секундного сомнения разбивал дверные косяки, сносил стены. Он безошибочно отыскал огромную комнату Карахорта.

Вдребезги разлетелись дубовые двустворчатые двери… и ящер, ворвавшийся во внутренние, тщательно укрытые от посторонних покои, замер на толстых коврах.

Мастеру Войны не требовалось отдохнуть или отдышаться — новое тело, похоже, даже не особенно утомилось во время схватки. Только крыло… сломанное крыло-о…

Боль, боль, боль.

Все это было ничем по сравнению с огромным, кишащим пестрым миром, обрушившимся прямо в мозг. Запахи и звуки, расцветшие мириадами обертонов, незнакомые доселе ощущения. Собственная огромность. Заточенность в чешую.

Если осмысливать, можно было сойти с ума. Нужно было брать — и делать. Так учила великая Праматерь.

Дракон вжался в пышную плоть ковров, вспоминая отчего-то взгляд давным-давно умершей девушки с Геи, девушки, погибшей во славу империи Йертайан, последний взгляд которой он хранил в памяти.

Зачем-то хранил.

Инопланетянин чуть отдышался и огляделся.

Карахорт был странным созданием.

Где только можно, в комнате стояли, висели и лежали зеркала. Металлические и стеклянные, тонкой работы, в оправах простых, драгоценных и вовсе без оправ — десятки отражений разной величины глянули на Мастера Войны белыми глазами, колюче-ледяными на черно-алой морде.

— Он любил смотреть на себя. И он любил убивать. Любил.

Наметанный глаз увидел все — пустой угол с закрепленными в камне наручниками; пол здесь был наклонным, по нему пробит желоб для крови. На высоких резных столбиках по всем четырем углам кровати — грубые следы то ли от цепей, то ли от жестких веревок или ремней, много. И — несколько стеллажей с книгами, и — роскошный бархатный халат, подбитый нежным мехом зайца.

— Я понял, — коротко сказал Мастер Войны.

— При войсках его всетемнейшество никогда не снимал маски, — стал рассказывать вынырнувший откуда-то сзади Червень, согнувшийся в три погибели. — У него было не все ладненько с лицом, не все. И иногда он питался… неаккуратно… проливал. Вон там питался, — тонкая лапка указала в пустой угол с наручниками.

Горбун помолчал и продолжил, тихонечко, заламывая тонкие лапки:

— Вам… привести? Покушать. Девочку, мальчика…

Белые зрачки полоснули так, что слова застряли в горле. С новым господином могло быть трудненько, так подумалось Червеню. Непонятно, что ему надо, что он хочет, что может сделать его благосклонным.

Но он обязательно придумает.

Мастер Войны прикрыл глаза. Голода он не чувствовал, новое тело пока горело другим — физической радостью недавнего боя… и физической же болью, теперь начавшей брать верх. Он пытался справиться с непривычным ощущением — жгучим, пульсирующим, невероятно выворачивающим всю суть, мешающим думать. Умея причинять и использовать боль, Мастер Войны никогда не думал, что столкнется с ней сам, вот так. Лицом к лицу.

Но он столкнулся.

Боль, боль, боль.

…Помнить, что в недрах боли кроется иное.

Постараться отыскать в слабости — силу…

— И с какой стати ты решил, что это теперь твое? — Тхаш, прошедший следом, обходил дракона вдоль стены, перехватив шестопер покрепче.

— Право победителя. — Голова Мастера на гибкой шее взмыла под потолок.

— Я был сильнейшим командующим Карахорта. Я брал для него страны, города и женщин, — выговорил орк, зло поглядывая снизу вверх. — Я собрал сотню скальных, такого не было никогда, чтобы мы не перебили друг друга и служили одному господину. Я должен быть тут хозяином. И вот — ты.

Червень затруднился бы описать, что произошло; менее чем через миг орк валялся в углу под наручниками, зажимая глубокие проколы от шипов хвоста, а Мастер Войны разглядывал насечки на чешуях плеча, оставленные шестопером.

— Силен, быстр, но туп. Я знал таких, как ты, и побеждал их, — надменно выговорил новый повелитель Темного Сердца. — Присягай, или умрешь.

— Ты н-не… — прохрипел орк.

— Я да.

— Демон…

Мастер метнулся к самому большому из зеркал и прошипел прямо себе в морду:

— Демон? Не знаю, что это. Я — Мастер Войны.

Тхаш выпрямился, исподлобья поглядывая по сторонам. Искал оружие, понял дракон.

Глупец.

— Даже не думай, не ус-спеешь. — Клыкастая пасть с раздвоенным языком с трудом выпускала слова, коверкая, но кажется, получилось вложить в них всю меру презрения. — Подойди.

Он с напряжением развернул искалеченное крыло.

— У адъютанта не хватит с-сил. Ты — с-сможеш-шь. Такие, как вы… нередко становились хорош-шими врачами…

— Какие?

— Ты пох-хож… на криданца… Этот… неизвестная расса… какой-то панц-сырник от людей… проклятая планета… соедини кос-сти.

В маленьких глазах Тхаша мелькнула злоба.

Дракон оскалился, выдыхая огонь.

— Ошибешьс-ся… умреш-шь…

Хвост изогнулся и ударил по огромной кровати, во мгновение превратив ее в груду щепы и тряпок.

— Этого дос-статочно…

Орк сделал шаг вперед — и тотчас же острейшая игла на конце драконьего хвоста прижалась к его горлу; Тхаш застыл, вытянув вмиг похолодевшую, влажную спину.

— Прежде чем коснеш-шься меня, присягни.

— Присягаю, — мрачно выговорил скальный орк. — Присягаю, дракон. Кто бы ты ни был и откуда бы ни свалился. Я, великие демоны, думал, что вы все издохли сто пятьдесят лет назад, последние дети Глаурсмир. А ты — вот…

Дракон зорко следил, а Тхаш накладывал шины, виток за витком затягивая обрывки простыни на обломках костей.

— Молч-щи… криданец-с…

Серокожий гигант оторвался от лекарского ремесла и тяжело посмотрел в странные глаза дракона.

— Я — скальный орк. Скальный орк. Твой разум, верно, помутился от боли, и ты с кем-то путаешь меня.

Дракон оскалился. В его пламенеющем рассудке и правда все перемешалось: расы далекого космоса и здешние непонятные, невиданные доселе жители, их обычаи и слова…

Когда Тхаш ушел, исполнив — и совсем недурно — работу целителя, Мастер Войны бессильно простерся на коврах, залитых собственной кровью. Тяжелый ток пульсировал в крыле, хотелось впиться в себя зубами до хруста, сжечь огненным дыханием увечную конечность…

Прекратить это. Прекратить. Как просила пленная геянка, как она уговаривала Праматерь…

Хотелось кричать.

Он царапнул когтями ковер, разрывая.

Больно!

Внутри боли — наслаждение…

Терпеть, терпеть…

Червень подкрался сбоку.

— Я поставил на страже быкоглавов, попреданнее и потупее, — льстиво зашептал он. — Быкоглавы меня слушаются… тонкости смены власти им недоступны. Изволит ли господин отдохнуть?

Дракон скрипнул зубами. Отдохнуть?

От боли?

— С-ступай прочь.

— Скальный орк все сделал не так уж плохо. Настоящих знахарей тут не отыщешь…

— Проч-шь…

Белый глаз не упускал Червеня из виду — следил, не покажется ли вдруг в маленькой ручке игольно-острый клинок; удар будет один, неожиданно и насмерть, горбатенький хитрец вложит в него всю свою огромную волю, которая с лихвой компенсирует физическую убогость. Мастер Войны видел это умение в Червене.

Но Червень пока был не готов его проявить.

Снова согнувшись в три погибели, он просеменил к неприметной портьерке в глубине комнаты, отдернул ее — там обнаружился скудный источник воды, которая медленно стекала в выбитую в камне чашу.

— Водички… водички, оно хорошо, раненому-то…

Дракон метнулся — сильный раздвоенный язык зачертил зигзаги в воде, собирая ее всю, до капли.

— Так лучше же, лучше? — Червень вился рядом, ожидая похвалы.

Мастер Войны глянул прямо на Червеня.

— Труслив, но не глуп. С-слаб, но амбициозен. Ты желал с-свергнуть Карахорта каждый день с-своей жизни. То же с-самое теперь может быть со мной…

Червень помолчал секунду, что-то решая про себя, и серьёзно, без подобострастной маски, посмотрел на Мастера.

— Вы уж не обессудьте, вашество. Но если уж служить, то самому лютому. Сдается мне, что лютее вас не придумать.

Дракон снова взметнул хвост — Червень не успел и пискнуть, как золотое жало коснулось его щеки и повело по губам, оставляя на них отвратительный вкус тухлой крови карахортовых воинов. К горлышку, передавленному страхом, подкатила дурнота.

— Я — да. Я уничтожал миры, Ч-щервень. Уничтож-шу и ещ-ще один. Не пытайся подойти ко мне тайно, — раздельно выговорил дракон. — Ош-шибешься…

Мастер Войны приблизил драконью морду к лицу своего новоявленного адъютанта. Жаркое дыхание нестерпимо жгло кожу, от него пахло чем-то страшным. Показался кончик гибкого языка, второй. Они оплели короткую шею Червеня — туже, туже. Ноги прислужника заколотились в ослабших коленях…

— Умру, — остро понял смышленый уродец.

Удавка на шее разжалась, Червень спешно утер рот от поганого привкуса тлена. И тотчас показал пальчиком, как ни в чем не бывало:

— Вот, вы стенку-то проломайте. Там и будет то, что вам поможет утишить боль. Сказывают, драконы так всегда лечились.

Мастер Войны тараном ударил в хилую циновку. В проломе потайной стены блеснуло золото.

Много золота.

Витя много раз хотел заняться бутылочкой со странной мерцающей, сверкающей жидкостью, но все как-то не доходили руки. Точнее, доходили, но как только уфолог приближался — начинали необъяснимым образом трястись.

С бутылочкой дело было неладно, да.

Дома Витя первым делом поставил ее на весы. Оказалось, что она весит в шесть раз тяжелее идентичной емкости с оригинальной кока-колой. Витя тряс — красно-золотое содержимое переливалось с царственной неторопливостью, пузырек воздуха перемещался вверх завораживающе медленно. На ощупь бутылка всегда была теплой, даже горячей, около сорока градусов по Цельсию.

— Инопланетная субстанция, — благоговейным шепотом говорил Витя, ставя ее в безопасное место в нижнем отделе кухонной плиты. — Артефакт!

Теперь он опасался даже думать неуважительное слово «херня» близ удивительной бутылки.

Иногда у него возникали крамольные мысли исследовать находку прямо дома. Витя боролся с громкими увещеваниями здравого смысла, который утверждал: вязкая густая смесь с такими физическими свойствами и органолептическими характеристиками может быть очень, очень опасной. Был вариант отнести бутылку к знакомым в лаборатории ГИНа, чтобы открыть ее там в вытяжном шкафу.

Но…

Переводчики с клингонского и так были в Москве нарасхват, а Витя, внезапно ставший обладателем нешуточного состояния, которым его одарили три чудика в обмен на координаты космического корабля, решил все же не рисковать, пока полностью не выработает халявный ресурс.

А там посмотрим.

Может, бутылочку тоже удастся выгодно спихнуть.

Пока же Витя наслаждался своей неожиданной популярностью и кайфовой беззаботной жизнью новоявленного олигарха. Его (а с ним — стопки пицц и ящики пива) бесперебойно приглашали на косплеи и всевозможные мероприятия. Пару раз у Вити оставались на ночь симпатичные модельки с «Игромира», и приходилось погромче включать музыку, чтобы Витина мама не услышала сигналов, которые вне всякого сомнения передавались в те ночи в далекий космос…

Витя делился щедро. Он совсем не был жлобом и искренне верил, что настал его звездный час.

Еще он полюбил вкусно и дорого кушать.

Он резал тушки кальмаров и осьминогов, заправлял в рот щупальца и жевал солоноватую плоть с кисленьким и острым привкусом экзотических соусов, представляя себя обедающим на борту диковинного космического судна.

Вот и теперь.

— Это. — Он ткнул пальцем в глянцевый лист меню.

— Такосумису, — коротко поклонилась официантка в японском костюмчике.

Расчлененный осьминог на картинке раскинул щупальца в несколько угрожающей предсмертной агонии.

На вкус было нормально. Даже отлично, хотя и чуток резиново.

Витя кушал без японских ухищрений, обычными ножом и вилкой, увлеченно втыкая зазубринки в тягучее белое мясо.

— Вы не против?

В дорогущем ресторане было время ланча — многие столики оказались занятыми. Около Вити оказался благообразный старец с длинной бородой — интеллигентный на вид, в хорошем сером костюме, с портфельчиком. Профессор какой-нибудь…

На подносе у него было такое, что Витя со своим осьминогом ощутил себя нищим… и, конечно, не посмел отказать внезапному соседу в месте рядом с собой.

Старик сел ловко, как молодой, примостив на углу стола хорошую серую шляпу.

Разговорились.

Слово за слово — Витя сам не заметил, как выложил всю свою подноготную. Он говорил охотно и много, практически неостановимым монологом. Отчего-то у него возникла непреодолимая потребность пересказать все обиды, которые нанесла ему эта вселенная, начиная с подросткового энуреза, отказа мамы подарить компьютер «Spectrum ZX» и расставания с однокурсницей Анжелой из-за ее мещанского непонимания ведущей роли комиксов «Марвелл» в Витиной жизни.

Сосед слушал очень внимательно, ловко накалывал кусочки в своей тарелке на вилку и жевал крепкими зубами.

— Ваше лицо мне знакомо, — наконец сказал он. — О… вы тот самый… с форума? — Старик выговорил это слово, словно оно было ему чужим. — Это правда вы! Какая честь!

Витя зарделся — на форумной аватарке была такая фотография, по которой узнать его было крайне непросто. На уфологическом форуме, разумеется…

— Вы тоже уфолог?

Старик с достоинством наклонил седую голову и чуть приподнял кончик вилки.

Витя обратил внимание, что рука была хоть и старческой, но не дряхлой. Сильные загорелые пальцы крепко держали узкое серебряное тельце элитного столового прибора. Как… как меч, что ли.

Ланч затянулся на долгие два… три часа.

Теперь говорил старик — он представился, но имя-отчество оказались такими мудреными, что не запомнились совершенно. Зато он начал с ходу решать застарелые психологические проблемы уфолога так ловко, что тот растаял душой. Во всем оказались виноваты женщины. Сначала мать, которая не смогла раскрыть женскую сущность отцу, вследствие чего тот спился и пропал; потом — девочки из класса, из-за низкого интеллектуального уровня не понявшие идеологии супергероев, а потом…

Старец вдруг заторопился, засобирался.

— А вы сами… давно интересуетесь паранормальными явлениями? — задал Витя вопрос.

Я давно, — ответил тот. — Занимаюсь артефактами, которые сохраняются в жидком виде — вода, растворы, отвары, кровь. Но по моей специальности, увы, так редко попадается…

Разрываемый благодарностью, Витя сунул руку в рюкзак.

— Вы знаете, у меня кое-что есть. Может, это просто краска… а может… понимаете? Вот ведь, я ее все время храню дома… а тут взял с собой… как чувствовал, что пригодится, а?

— Интересно, интересно…

Дед с благодарностью принял бутылку от кока-колы, и, откланявшись, ушел, оставив приятную бумажку в оплату ланча. Витя еще некоторое время доедал осьминога, чувствуя при этом необыкновенное воодушевление.

Но день на этом не закончился.

После ланча переваривающий сложную японскую еду Витя отправился в арбатский подвальчик, где заказал на всю компанию уфологов и паранормальщиков суши, пиццы и выпивки, и потому очередное заседание в углу мастерской художника Араева прошло в теплой дружеской обстановке. Говорили о кораблях, ждали новую серию про Капитана Америку и Тора. Из женщин была одна готка Ира Затворница, которая в общих разговорах не участвовала и молча раскладывала свои грозные таро в свете черных свеч.

В который раз выходили маг, башня и туз мечей.

Спустя несколько часов на выходе из подвальчика на Арбате Витю встретили трое. Крепко скроенный коренастый мужчина в хорошем костюме горчичного цвета — его сопровождали охранники в черной униформе со странными значками на шевронах. ЧОП «Одинокая Гора» — было написано ниже вроде как руническим начертанием.

— Стало известно, что вы кое-что нашли, — сказал мужчина без какого-либо предисловия. — Тогда. На задворках бара.

Один из охранников почесал нос — с намеком, как показалось Вите.

— Откуда стало известно? — робко спросил уфолог.

— Камера наблюдения, — так же сухо пояснил мужчина. — Я хотел бы купить у вас бутылку. За любые разумные деньги.

Теперь другой охранник как бы между прочим огладил себя по фигурной бороде; под мышкой у него что-то топорщилось. Витя вспомнил свои приключения со странными ребятами, звездным кораблем и последовавшей пальбой — и инстинктивно потрогал висящую на шее златую цепь.

— Я понял, — ядовито сказал он, — иначе меня убедят отдать бутылку.

Мужчина в костюме поморщился, но ничего ответить не успел.

— Так вот, — продолжил Витя. — Я уже отдал ее. Нормальному специалисту, причем по доброй воле и даже бесплатно.

Незнакомцы ни драться, ни стрелять, ни как-либо еще вредить не спешили.

— Какому? — спокойно спросил главный. — Какому специалисту?

Витя открыл рот…

И закрыл.

— А вы знаете… я не в курсе, как его зовут. Можете меня бить! — поспешно добавил он.

Мужчина вздохнул.

— Вас никто не собирался бить. Опишите хотя бы, как выглядел этот… мужчина. Это ведь мужчина?

Витя наморщил лоб. В голове было все — вкус осьминога и имя официантки на бейджике (Диляра), количество коробок пиццы и горечь пива на уфологической тусовке (темное оказалось невкусным). Но о своем проницательном собеседнике он, как ни силился, не вспомнил ничего, кроме длинной седой бороды… и, кажется, небольшой шляпы серого цвета. Ни как звать, ни кем работает, ни кто таков.

Профессор?

Лектор?

Тренер психологических практик?

— Наблюдательность у вас совершенно не клингонская, — напоследок обидел Витю крепкий мужчина. — Вы больше ничего не находили там? Если находили и вспомните, пусть это был мусор, например, какой-нибудь камешек… дайте мне знать. Понимаете? Любая находка. Любая.

Витя, поняв, что бить его все-таки не будут, отрицательно затряс головой.

Мужчина предложил задаток, но Витя задатка ни в коем случае не взял.

Шальные деньги в этой истории определенно не шли ему впрок.

Глава 9 Мастер Войны

— Опять скрипит потертое седло, — с чувством выводил орк, постигающий азы верховой езды, — и ветер холодит былую рану…

— Хорошая сага, орк! — одобрила эльфийка.

— Таки есть вероятность, что чудовища вдруг умрут сами, — подал голос дверг. — Услышав это ваше, держите меня, пение. Будь начеку, орк. И скажи-ка… ты же из скальных? Правда ли, что ваш легендарный вождь, Потрошитель, — жив?

В спокойном — слишком спокойном! — голосе дверга слышалась то ли насмешка, то ли угроза…

— Говорят, он немножко утонул, — попытался отшутиться Котов. — Лет сто пятьдесят назад, тебя тогда мама еще в печи не обожгла. Сейчас у них наверняка другой вождь, лучше прежнего…

Дверг сузил глаза и готов был, видимо, сказать нечто резкое — но витязь поднял руку. Тайтингиль не улыбался более, пристально рассматривая окраину леса, вдоль которого теперь ехали. Котик проследил за его взглядом и передернул широченными плечами — с ветвей свисали тонкие, еле видные белые нити.

— Паутина…

— Не только. Смотри.

На опушке были разбросаны темные предметы — части доспехов, там щит, тут налокотник… однако никаких останков тел.

Тайтингиль спешился. Котик стащил шлем, и, сторожко прядя острыми ушами, спрыгнул с лошади вслед за витязем. Он озирался, предусмотрительно не приближаясь к кустам. Кобыла Винни Пух, ничуть не интересуясь никакими опасностями, тут же сунула морду в сочную траву и громко захрупала.

Ринрин изготовила лук, Вайманн хватко перебросил на руку щит. Лантир блеснул серебром наточенного меча.

Витязь натянулся струной у кромки рощи.

— Слышишь ли ты, Азар? — негромко спросила эльфийка.

— Что? — переполошился орк.

В каждом шорохе ему чудился цокот когтей и скрежет ядовитых жвал. Тайтингиль поднял из травы черный покореженный шлем и внимательно рассматривал его, прихватив длинными пальцами за самый край.

— Бой был здесь, но не с эльфами. Тут дрались орки, Котов. Попробуй прислушаться… к себе. Слушай сердцем — что ты слышишь?

Ринрин, Голубая Ласка Нолдорина, вынырнула из кустов.

— Кости лежат дальше, светлейший. Обглодано все — добела. Свалили в кучу и выели до последнего лоскута плоти… ездовых волков тоже, — сказала она.

Сердце Котова не слышало ничего такого, чем стоило бы поделиться. Варианты «валим отсюда» и «господи, за что мне такое наказание?» достойными оглашения ему не показались. Но, будто завороженный, он медленно двигался вперед, стараясь не терять из поля зрения Тайтингиля.

— Орки неразумны, — выговорил Лантир ему в спину. — Все случилось очень быстро: их взяли в кольцо, кольцо это сомкнулось… Тут. — Он показал рукой, и златовласый витязь хмуро кивнул, стражник был прав.

Котяра услышал и обиделся.

— Неразумны… Ты на себя-то посмотр-ри. Воды гор-рячей нет, а все туда же. Ничего, умник, расскажу я тебе на пр-ривале о технологиях изготовления монокристаллических лопаток для газовых тур-рбин.

— Не страшусь твоих угроз, — злым шепотом отчеканил Лантир.

— Не уходи далеко, Азар, — напомнила Ринрин, — или возьми меч.

— Вот еще, — с отвращением ответил орк.

И замер.

Под низеньким, лохматым кустом бересклета сидел огромный паук.

Огромный; Котяра рассмотрел его до ворсинки на каждой лапе; лапы были толщиной с черенок от лопаты, восемь, цвета черного, в глянцевую синеву, как волосы Мастера Войны. На передней части головы, овальной, чуть приплюснутой, белыми пуговицами сияли совершенно белые глаза со знакомыми вертикальными зрачками.

Паук агрессии не проявлял.

Орк длинно выдохнул и замер, боясь спугнуть.

— Что там? — окликнула эльфийка.

Тайтингиль свел светлые брови и взялся за рукоять меча, прижав пальцами ножны у устья, чтобы не издать ни звука.

— Н-нормально, — без голоса выдохнул Котяра.

Паук казался совершенно не опасным — и орк, подумав еще пару секунд, потянул к нему ладонь.

— Ты же хороший, хор-роший… — тихонько замуркал он, лихорадочно вспоминая, куда засунул предпоследнюю шоколадку. — Мы же обязательно договор-римся, пр-рав-да? Мы же с папой твоим… блин, глаза-то как похожи…

Паук прыгнул.

Он прыгнул прицельно и так быстро, что орочий рассудок, тем паче настроенный на мирное разрешение ситуации, за движением просто не поспел. Раньше, чем Котяра успел вскрикнуть, черные когти со свистом располосовали наплечник из воловьей кожи; руку обожгло нестерпимой, яростной болью.

Рухнув навзничь, орк почувствовал задом что-то твердое и колючее — и заорал снова.

Закипела битва.

Подшагнувший Тайтингиль, взметнув над головой меч Арвиля, рассек хитин; брызнуло горячим, красным. Рядом оказался сын ювелира, принял на щит еще одного появившегося из чащи отпрыска Цемры, махнул чеканом — раздался отвратительный хруст, паук завертелся, припадая на одну сторону. Эльф не дал твари опомниться, подсек лапы — дверг прижал щитом, добил. Они уже знали, что одним ударом чудовищ не остановить. Ринрин и Лантир молниеносно нашпиговали стрелами четвёртого; взвизгнули парные клинки — и косматая уродливая голова остекленело уставилась в небо всеми восемью белыми глазами.

Азар, подвывая от боли, пытался понять, на что так неловко упал. Перекатился на живот, проклиная неудобный доспех — и увидел. На громадную двулезвийную секиру, которая была теперь вдавлена в землю.

Котяра глянул на плечо — толстая кожа модной одежки оказалась разодрана, как бумага, и кровь текла… но рана ощущалась неопасной. Зато теперь, откуда ни возьмись, в котячьей благостной душе загорелась ярость.

— Я вам покажу сейчас кр-россфит… — сказал он, поднимаясь во весь свой орочий, потрошительский рост, — и потянул секиру из земли; по краю черненых массивных лезвий блеснула остро заточенная сталь. — Я вам покажу, как договар-риваться…

Сколько часов Димочка Котов провел в элитных московских фитнессах, молотя покрышку! — рельеф от этого занятия вытачивался потрясающе, многочисленные девочки визжали от восторга, ощупывая подтянутое котячье тело…

Секира легко подалась, выворотив жирный пласт.

Длинная рукоять оказалась удобной. Котик махнул наискось, подражая какому-нибудь Харальду Золотоволосому — хотя, с учетом нынешней прически, скорее Гриму Лысому — и со всей дури шмякнул по черному, как резина, хитину. Эффект оказался потрясающий: паучий панцирь взорвался мелкими осколками твердого покрова и ошметками плоти, искалеченное восьминогое тело с отвратительным скрежетом отлетело под ноги к двергу; коротко взметнулся и опустился чекан.

Тайтингиль глянул на Азара и коротко хохотнул.

— Сзади, орк!

Котяра показал клыки и рванулся к следующему противнику, занося секиру для решительного удара. Дверг подпирал левый фланг; Ринрин танцевала справа. Паук попятился.

И тут стало видно, что на косматой овальной туше что-то поблескивает.

— Бля… ха!.. — сдавленно вскрикнул дверг.

— И когда только научился! — просиял Котик, поняв по-своему. — Да ты свой мужик!

Эльфийка вскинула лук, но ошиблась с углом, и отличные стрелы беспомощно проскользнули по хитину.

Это был последний паук.

С той самой магической бляхой, выкованной королем двергов для человеческой женщины, дайны Тенистой Пущи…

— Что ты встал, бей! — отчаянно закричал Вайманн, замахиваясь топориком.

— Погоди…

Паук не атаковал.

Все прочие оказались порублены, посечены, утыканы стрелами. Этот пятился, и было видно, что он напуган. Белые глаза наполнились ужасом, такие знакомые белые глаза… И незнакомое выражение — Котяра не мог допустить и мысли, что инопланетная жаба когда-либо сможет смотреть вот так.

Паук издал высокий жалобный звук и умоляюще сложил передние лапы перед головогрудью, где поблескивала бриллиантами темная металлическая бляха.

— Орк! — яростно воскликнул Вайманн, снова замахиваясь чеканом.

Азар протянул лапу и слегка толкнул его в плечо.

Слегка, но дверг отлетел в сторону, будто его лягнула лошадь. Котик еще не мог рассчитать силу нового тела.

Паук скрежетнул жвалами и вмиг скрылся в высокой траве, взлетел по дереву и исчез в кронах…

Выстреливший издалека Лантир тоже промахнулся.

— Что ты творишь? — закричал дверг, вскакивая. — Что ты… Орк! Бляха…

— Пр-рекрати ругаться, — насупился орк. — Пр-ри девочке же!

— Ругаюсь? Убил бы! Бляха, ох…

Дверг сердито поджал губы, зачехляя чекан. Так позорно упустить талисман дайны Ольвы Льюэнь! Из-за орка! Орка!

Эльфийка молча приладила стрелу и скользнула в чащу. Котов повернулся к витязю.

— Тайтингиль… — сказал орк. — Они и пр-равда разумные. И р-разные, точно тебе говорю. Пер-рвый был умный, хитрый, злой. Но др-ругой… Правда боялся и не хотел нападать. Ты слышал, он пытался… сказать что-то, поблагодар-рить, что мы его не убили… Ох, у них глаза Мастера, такая жуть…

— Я видел все. Они действительно разные. Тот, которого ты упустил, крупнее прочих и смотрит иначе, — сдержанно кивнул витязь. — Да, это действительно порождения Цемры и Мастера Войны. В них есть магия, немного. Зато изрядно ненависти и жажды чужой плоти. В разуме они отличны друг от друга… но они и впрямь мыслят, как желала их мать. Это не… животные.

— Они едят мозги, — подал голос Лантир. — Возможно…

Дверг крайне выразительно вздохнул.

— Ринрин ушла за ним… из нас нет другого разведчика столь же быстрого и бесшумного, — сказал Тайтингиль. — Паук бросился в чащу, лошади не пройдут там. Доверься ей. Даже я не сравнюсь с Голубой Лаской в искусстве выслеживания врага.

— Мы будем ждать ее?

— Она найдет дорогу сама и вернётся в мой старый дом, — ответил Тайтингиль, — в замок Золотой Розы. Мы остановимся там по пути к Оллантайру. А ты ранен. Тебя надо перевязать.

Орк впервые глянул на кровоточащее плечо.

— Н-ну…

— Я, пожалуй, оставлю вам лошадь, — сказал вдруг Ир-рик, — пойду в рощу, помогу. Двигаться быстро и бесшумно дверги тоже могут. А оставлять дев в подобном месте — таки нет…

— Ступай, — согласился витязь. — Я видел в деле двергских… ювелиров много раз, совсем недавно — в Москве, и они были достойны самых добрых слов. На всякий случай: ты знаешь, где мой дом?

— Знаю, светлейший, ходил мимо караваном.

— Отлично. Иди сюда, Котяра, я перевяжу плечо — и поедем немедленно.

Тайтингиль подошел к коню и открыл седельную сумку, вынимая тугую скрутку чистой тряпицы.

— Та-ай…тингиль, — тихо сказал Котяра. — Я же… не бесполезное создание, а?

Витязь молча огладил серую шершавую шкуру на плече орка.

— А я, Тайтингиль? Кажется, ты вовсе не принимаешь меня в расчет, — надменно, но с явной обидой сказал Лантир.

— Ты не в отряде, — ровно ответил эльф. Он не глядел на стража Нолдорина и был поглощен раной Котяры, совершенно не опасной, более похожей на глубокую царапину; снял наплечник и негромко пел, прилаживая повязку. Котяра чувствовал себя героем и наслаждался прикосновениями теплых сухих рук. Жмурился, пару раз ойкнул.

— Я тебе не приказываю, — продолжил Тайтингиль. — Не приказываю, Лантир. Хочешь, ступай за Ринрин и двергом, хочешь, следуй с нами или своим путем.

Ровный тон исключал вероятность оскорбления.

Исключал?..

Нолдоринскому стражу в очередной раз пришла в голову неприятная мысль — кажется, его тут вовсе не желали видеть.

— Не желали, не желали, — выговорил Азар, берясь за уздечку.

Черноволосый красавец эльф нервно дернулся.

— Я сказал это вслух?

— Подумал ты слишком громко… — ответил орк, и волны памяти снова понесли его в пучину ностальгии. — Жабонька ты моя инопланетная… мой… ну не мой, а пр-росто, просто, ну… куда ж занесли тебя космические ветр-ры, а?

— Скучаешь по Мастеру Войны, — не спросил, а сказал Тайтингиль. — Вы ругались и даже дрались каждую минуту, но он без колебаний спас тебя от гибели, а ты теперь скучаешь. Я тоже желал бы видеть его здесь… или хотя бы понимать, где он. Хотя бы понимать…

Спать здесь, конечно, было нельзя.

Вообще нельзя было спать.

Раньше, смежая веки, он падал в черный покой, нейроны отдыхали. Сейчас и во сне на Мастера Войны наваливались калейдоскопы образов, столь ярких, что иногда он не видел грани между ними и явью. Боль не отпускала даже во время отдыха.

Потерять рассудок было еще страшнее, чем жить в чешуе.

Да, теперь он знал, что такое страх. Понимание страха пришло одновременно с болью.

Мастер Войны дремал вполглаза, ожидая врага. И перебирал воспоминания и обрывки снов.

Беззащитное, хрупкое девичье тельце, тонкие косточки и жилки, просвечивающие под кожей. Он вел когтем — и гладь шла мурашками, тончайшие волоски приподнимались, и внутри незнакомой плоти расцветала дрожь.

«Я спал с ней».

Геяне вкладывали в эти слова иной смысл. Он — впервые в своей жизни, полной смертей и побед, уснул подле кого-то живого, уснул по-настоящему, а не впал в чуткое сторожевое забытье.

Она сидела подле и смотрела, и касалась его совершенно без страха. Его, Воплощенную Смерть. Маленькая женщина чужого народа.

Алина…

Быкоглав с огромным неуклюжим мечом не мог подкрасться бесшумно, и Мастер Войны с наслаждением воткнул шип драконьего хвоста ему прямо в горло, расплескивая фонтан горячих красных брызг, и потом разметал мясные ошметки по стенам.

Маленький горбатый гуманоид, сцепив ручки у груди, внимательно смотрел.

Дракон свернулся на золоте. Странное дело, соприкосновение с этим металлом и правда утишивало яростную пульсацию в сломанном крыле…

Боль, боль, боль отчасти отступала и делалась контролируемой, как сообщения утерянного нынче навигатора. Но наслаждение так и не приходило.

Под утро дракон выметнул длинную шею далеко за контур окна, оглядывая небо. Созвездия были знакомыми. Сдвинутые, словно чуть переложенные на небосводе созвездия планеты Земля, Гея, планеты врагов; такими они могли сделаться на тысячи лет вперед или назад…

Это повергло Мастера в глухую, отчаянную тоску.

Долгие годы ученые и инженеры всех рас бились над телепортом, способным перемещать не только в иное «где», но и в иное «когда». Теперь Мастер Войны понял: бились напрасно. Потому что никакая наука не могла объяснить того, что произошло с ним.

«Магия» — могла. Сила, видимая им как поток нестерпимой яркости, выгибающий пространство. Удивительная мощь, которую в его мирах не знал никто. И лишь Праматерь сказала однажды: «Я видела эльфа. Эльф сделал так — и была магия». Но расспрашивать ее он не смел. Великая Праматерь не любила говорить о том, что не покорялось ей.

«Магия» — сначала черная, как сажа и окалина на воздуходувке геянского крейсера, сила Цемры, а потом багряно-золотая мощь чешуйчатого ящера проволокла его через миры и парсеки, через пространство и время. И зашвырнула туда, откуда он теперь точно не найдет дороги — никуда. Слишком гордый, слишком безрассудный. Слишком желавший быть лучшим — любой ценой. Слишком желавший быть любимым…

Цена оказалась чрезвычайно высока.

Дракон вернулся в сокровищницу и упал в монеты и слитки, засыпая их рубинами твердеющей на воздухе крови.

Утро уже вовсю высветило огромное помещение через узкие окна у самого потолка, а Мастер Войны все еще не двигался.

Червень явился и бочком, неуверенно пошел вдоль стеночки.

— Ваше… темнейшество… господин дра… Мастер Войны…

— Десять с-стандартных минут, еще дес-сять…

Он так и не сомкнул глаз, и непривычное, грузное тело вяло бунтовало.

— Н-неплохо бы показаться войскам — а то ведь разбегутся, разбегутся же, кто куда…

— Я сам себе войс-ско… А дезертиров… выжгу вс-сех…

Медленно поднялась роскошная рогатая голова, изящно вытянулась шея. Мастер двинул сломанным крылом, аккуратно складывая его на спину. Оскалился от боли, зашипел. Червень попятился.

Звездный воин оглядел себя. Брюхо было отвратительно грязным — налипла кровь, останки поверженных воинств Карахорта, да и сам Карахорт тоже… На всю эту мерзость намертво присохло немало монет и украшений, сплющенных кубков и золотых блюд, которые выглядели как издевательские ордена. Что с этим делать, новоявленный дракон не знал.

Велеть помыть себя?

Велеть касаться себя?

Немыслимо!

Застывшая жижа начинала издавать тленный смрад, шибавший в ставшие чувствительными ноздри, но Мастер Войны даже не мог самостоятельно дотянуться и почистить свои чешуи.

Однажды панцирник, который жил в доме у Ирмы, сел на хвост и начал мыть себя своим же ртом. Отвратительно! «Сделаешь так еще раз — убью», — пообещал Мастер Войны. Панцирник залепетал что-то про сложную работу под прикрытием, в маскировке, но сказанное понял и при господине генерале не мылся. Теперь стало очевидно — если Мастер Войны соберется чиститься сам, придется садиться вот так и лизать свои чешуи.

Чешуи.

Какое унижение!

Он снова направился к большому окну.

Червень покорно ждал.

Пейзаж кругом был уныл. Камни, камни и ничего кроме камней, сколь хватало взора. Далее отвратное болото, плоское, как блин. Болото едва виднелось, а миазмы оттуда долетали даже на приличную высоту смотровой башни Темного Сердца. С высоты полета все это можно было бы рассмотреть получше. Его внезапную вотчину неизвестно какого момента эволюции планеты Гея.

Судя по созвездиям — Гея. Земля.

Пропади она пропадом.

— Червень, — сказал Мастер Войны, — я хочу выпить. Если я не могу летать, и нечего курить… Алкоголь… этанол. Как это называется у вас-с… Чем-то расслабить нейроны. Слеза панцирника, Червень.

— Люголь… Сатанол… — ошарашенно повторил карлик, мостясь рядом на камешке. — Такого у нас отродясь не водилось. Есть оркский бурмур, а еще быкоглавы брагу ставят иногда, могу взять.

— Делай. Кто у вас тут вообще занимается… — Дракон подумал и выдал длинное слово на родном наречии: — Тыловым обес-спечением?

Вопрос остался без ответа, карлик утопал прочь.

Он явился на плац, волоча за собой приличных размеров корыто и сделанный из целой овцы мех, в котором что-то булькало.

Алая шея взметнулась плетью, из ноздрей пыхнул черный дым.

— Оно ч-што, живое?!

Червень икнул от страха, выпустил и корыто, и двухведерный мех лучшего оркского бурмура; тот запрыгал по скале вниз, расплескивая струи коричневой густой жижи с умопомрачительным запахом.

Это — не успокоило бы взбесившиеся драконьи нейроны.

— Никогда не думал, что стану вспоминать панцирников добрым с-словом, — с ненавистью выговорил Мастер Войны. — Созывай войска к построению, адъютант Червень. С-созывай, или, клянусь памятью своих праматерей, я выжгу тут все и вс-сех… особенно я желаю видеть командующего Тхаша. И представителей… его вида.

«Войска» было слишком громким словом для очевидного сброда, понемногу выбиравшегося из скал. Орки жались кучками, быкоглавы оглядывались и подпихивали друг друга — иди, мол, ты первый; нет, ты… Гоблины сбились в потявкивающие стаи. Степняки, чьи колесницы погибли еще при первом драконьем налете, предусмотрительно расчехлили гнутые луки.

Скальные орки, вся сотня, с Тхашем во главе, неприветливо молчала — с уступа чуть повыше остальных.

Дождавшись, пока все выползут из своих укрытий, Мастер Войны вышагнул вперед, к нестройному ряду. Белые глаза с вертикальными зрачками изливали квинтэссенцию холодного презрения.

— Армия, — заговорил дракон, — это неукос-снительная дисциплина, высокая воинская чес-сть, почитание высших и равных. Это храбрость, смелость, отвага. Это мудрос-сть и хитрость, это осознание себя как выс-сш-шего орудия победы. Это готовность убить любого противника и с чес-с-стью умереть в бою…

На него лупали бесчисленные сотни настороженных глаз.

Длинная гибкая шея метнулась к сгрудившемуся отряду орков — черных, скособоченных, страшных.

— Что понял, повтори?

— Ары-мия. Умере-еть, — выговорила клыкастая пасть, и единственный глаз вперился в Мастера Войны.

Кажется, с преданным выражением.

Дракон кротко вздохнул и тут же молниеносно, змеино метнулся к сотне скальных.

— Вы!

Тхаш не спеша приосанился.

— Ты похож на криданц-са. Давно живеш-шь здес-сь?

— Сколько помню себя. Здесь же, где и мой отец, и отец моего отца. Люди зовут наши горы Окаянными и не суются к нам.

— На ч-щем вы с-сюда прибыли?

— На ездовых кабанах, — неспешно ответил он, меряясь взглядом с драконом. — Мы сожрали их потом.

— На эту планету — на чем?

— О чем ты? Что такое планета?

Серокожий искренне не понимал его!

Червень зашептал откуда-то сзади:

— Великодушный господин! Это ж варвары, они никаких властей не признают — засели в своих скалах и в ус не дуют! Вла… гм, Карахорт и войной на них ходил, и колдовство напускал — не покоряются они, а к магии ре-зис-тен-тны. — Червень с гордостью выговорил мудреное слово, слышанное от предыдущего господина.

— Не покоряются, значит… — пробормотал Мастер Войны.

Криданцы. Криданцы на Земле непонятно какой эпохи…

Орки?

Орк! Смешной трусоватый пр-роныра и бабник Кот-ту — бившийся, тем не менее, с проклятой паучихой не хуже истинного гертайца. Он так назвал себя. «Раньше я был орком. В прошлой жизни…»

Где он теперь? И где эльф, где Тайтингиль?

Где… Алина?

Ждать.

Ждать, пока зарастет проклятое крыло. Подняться в воздух. Это единственное, что может примирить с обликом и сутью ящера, — возможность летать.

Дальше — разведка боем. Клыкастый много знает, но строптив, ничего не скажет; горбатый чересчур хитер и распоряжается информацией только в своих интересах. Значит, все данные следовало получать исключительно самому. И он их получит.

Он, Мастер Войны.

А пока…

Войско еще никому не помешало.

Бесполезные создания!

— С-солдаты! — рявкнул дракон, и вдруг от вибрации его собственного голоса чешуи разом встопорщились и сжались, клацнув, как затвор. Грязь, кровь, мусор и золото облетели, и он предстал во всем своем алом, багровом и сверкающем великолепии. — Воины! Вы разные, но вас с-собрала здесь единая с-сила. Мы здес-сь, эта планета будет наш-шей… Мы з-зальем ее кровью врагов! Я поведу вас-с к победе! Я, Мастер Войны!

— Мастер Войны! — хором заорали сотни пастей. — Мастер Войны! Мастер Войны!

Глава 10 Воительница

Ирма сумела себя заставить отключить айфон ровно на два дня. Она проревелась на шее у Юльки, а Алинка, оттаявшая от ужасов задержания, оббегала с Лаки на поводке всех своих каникулярных приятелей. В загородном доме у тети Юли она проводила немало времени, пока мать налаживала в Москве бизнес и грызла гранит делового успеха после развода.

Двух дней хватило, чтобы прийти к какому-то внутреннему решению — каждой из двух женщин, одной — внезапно омолодившейся, и другой — странно, рывком повзрослевшей.

Алинка подкрасила у местной мастерицы корни волос в сверкающий белоснежный тон — и мама с дочкой поехали обратно в Москву.

После ошеломительно вкусного уик-энда, напоенного ароматами земляники, они были готовы говорить и друг с другом и воспринимать сказанное.

— Так ты не против, чтобы у тебя был брат? — спросила Ирма. — Не… ревнуешь?

Алинка отпихивалась от Лаки, на заднем сиденье пытавшегося облизать ее вдоль и поперек.

— Что за вопросы, мам? Я — за! А ты не против, если я забью на учебу? — поинтересовалась та. — Мне что-то захотелось жить иными ценностями. Я тут как-то подумала… ну, обо всем, что случилось…

— Малышка… они ведь могут никогда не вернуться. А мы можем их никогда не нагнать.

Шоссе серой лентой раскатывалось под колесами авто.

— Больше оптимизма в голосе, ма, — ответила Алинка, и ее тон лязгнул неведомым оружием. — Верь. Просто верь, ладно?

— Алиночка… Как тут не верить? Я да, я стала лучше выглядеть, что странно, — вздохнула Ирма. — Он рассказывал, что человеческие женщины, которые с эльфами… — Ей отчего-то стало неловко, она не могла подобрать слова, но дочь, как всегда, рубанула с плеча:

— Встречаются, ма!

— Встречаются… — покорно выдохнула Ирма. — От этого молодеют. Господи, мне столько лет… и уже не… и всегда… ладно. Я забеременела.

— Факт, — согласилась дочь. — Значит, сказки все же — бывают? Про эльфов, мам? И звездные войны? И вообще…

Хотелось спорить, хотелось отказываться, отпираться всеми руками и ногами, говорить про экономику, нефть и кризис, про падение рынка недвижимости и налоги, про возраст и осложнения.

Но…

Ирма украдкой глянула в зеркало на козырьке авто.

На нее смотрела чуть растерянная тридцатилетняя женщина со свежайшим румянцем на щеках, который не дарует ни один гиалуроновый курс, никакие подтягивающие нити. Только любовь и счастье.

— Мам. Помнишь, ты говорила, если я захочу, дашь мне до института пару лет просто послоняться? — Алинка смотрела в окно, а черный ньюфаундленд наконец уснул внизу, растянувшись вдоль заднего дивана. — Я тебе клянусь, мам. Если жизнь заставит, я могу и уборщицей работать. Мне не противно, все нормально же. Я не готова сейчас… в учебу. Давай ты мне дашь эти два года, ты родишь, мы подрастим пупсика, а я пойму, чем же хочу заниматься. Мам. Пожалуйста.

В тоне Алинки была, пожалуй, едва слышная двусмысленность, некая оговорка. Но Ирма решила не замечать недосказанности.

— Ладно, — коротко выговорила она. — Но ты сама взвоешь, не сможешь болтаться без дела. Я занята с утра до вечера — и буду занята еще сильнее. Я не для того так ломалась после… последние десять лет, чтобы все потерять в один момент просто потому, что я… что у меня… что я… в общем, нет. Ты будешь одна эти полгода. Понимаешь?

— Я да, — сказала Алинка. — Так я готова, мам, взрослая уже. По паспорту — и вообще. Я ж ведь тоже что-то поняла. Жить, как жила… мне больше нельзя. Возьму ключи от квартиры дяди Котика, буду у него временами. Цветы поливать. У него это… драконовое дерево. И щучьи хвосты.

Ирма поняла, что девочка… хотя какая уже девочка? Ее новая, совсем незнакомая подруга-дочь — окончательно выросла. И у нее есть какие-то совершенно определенные планы на свою будущую жизнь. И решимость сделать эту жизнь правильной и счастливой.

И она не удивится, если выяснит, что отдельное жилье нужно Алине, чтобы собирать там космический корабль.

Или телепорт…

— Сансивьера не подохнет, — усмехнулась Ирма. — И у Димки все горшки с автополивом. А растения такие, которые выдерживали выливание спиртного и тушение окурков в землю. Но ты права, за квартирой надо присматривать.

— И за тобой тоже, — выговорила Алинка очень странным тоном. — И за тобой, ма. Интересно, как там Пиксель без нас?.. Все-таки не молодой уже…

— Ну что ему будет, Алин? Делает, что и все коты… кушает, спит. Сядешь за руль? Я что-то устала…

* * *

…Вадим маскировал катану в чертежный тубус.

Высокий, по-волчьи поджарый молодой мужчина выходил в парк со старыми липами четыре раза в неделю, точно за десять минут до рассвета. Аккуратно извлекал тренировочную катану и начинал упражнения.

Он бился с призраком. В прямом смысле слова. Спарринг-партнер уже давно обитал в этом парке.

Когда Алина увидела, как вспыхивает алым порез на плече Вадима, она ахнула.

— Зачем ты прячешься, Алина? — проговорил боевой маг, опуская клинок. — Так рано в парке я тебя еще никогда не видел. И ты без собаки…

Девушка вышла из-за кустов.

— Здрасте, дядя Вадим. Я тут за вами немножко… слегка… я хочу научиться драться. Воевать.

— Я думаю, Алина, ты уже поняла, кто я такой. Экстрасенс, так будет понятнее. — Вадим едва заметно картавил, грассировал, перекатывая «р» на языке, как колючий леденец. — И то, что я проживаю в одном доме с вами, не случайно. Я не ушел… с ними, остался тут — не случайно. Тебе не стоит тревожиться о маме, ее безопасности. Но я совсем не умею учить. Не мой профиль.

Алинка уцепилась пальцами за карманы джинсиков. Каблуки модных босоножек утопали в жирной парковой земле, сережка в пупке блестела.

— Я понимаю. Но может, вы попробуете, а? Я очень хочу! Мастер Войны рассказывал, что в его мире женщины все делают — и правят, и воюют. Я очень хочу воевать! Заплатить надо? Вы только скажите, у меня есть.

Мужчина поджал губы.

— Я не нуждаюсь, поверь. Дело в другом. Алина, кендзюцу — высшая боевая практика. И… если ты хочешь стать настоящей… воительницей, ищи свой путь. Тебе подойдет что-нибудь другое. Более быстрое. Простое.

Алинка смотрела, не мигая, прямо в бесстрастные серые глаза.

— Мой путь тебе не годится, — педантично выговаривая каждую букву, продолжал Вадим, — и не…

Алина развернулась круто и пошла прочь, пытаясь впечатывать каблуки в мягкую землю.

— Черт, — сказала она на выходе из парка. — Ну что за черт, невезуха!

Первая попытка провалилась.

— Эй, кукла, чего ревешь?

Громадный черный джип притормозил рядом. Стекло опустилось, и на Алину зыркнула низколобая щетинистая морда.

Алинка плакала.

Ирма, как и обещала, заполнила свое время бизнесом, звонками, йогой для беременных и странными перемещениями капитала. Алина осталась одна, как и хотела. Но одиночество не принесло ей желанного сосредоточения. Все друзья бурно поступали, а девушка, в самый разгар лета, на жаре и в безысходности, в душном городском пространстве пыталась сделаться воительницей, чтобы догнать призрак Мастера Войны.

После неудачи с Вадимом, полная решимости и задора, она отправилась дальше. Посетив с десяток бойцовских клубов, поговорив со спортсменами самых разных направлений, девушка сообразила, что задача платных тренеров — получить с нее как можно больше денег. Все. Никто не собирался учить ее всерьез. Большой город породил массу разновидностей фитнеса и уничтожил все истинно воинское.

В последнем клубе плечистая, коротко стриженная рукопашница очень четко объяснила про отсутствие элементарных навыков, растяжки, мышечной массы и поставила срок — три года. Три года не до статуса «воительницы». До возможности в первый раз встать в спарринг с нормальным бойцом — и не оставить на татами все зубы.

Алина вышла из клуба и заплакала.

Она вспоминала слова инопланетного воина о женщинах его народа — великолепных, сильных, идеальных… И хотела — так же. Быть достойной, нет, лучшей. Самой лучшей, для него, для Мастера Войны.

И не могла.

Вася Брови остановил машину прямо посреди полосы для маршрутного транспорта, вылез, подтянул штаны и показал остервенело бибикающим автовладельцам сначала неприличный жест, а потом пистолет. Подошел к Алинке, обнял потной лапой за плечи.

— Ну ты че, на? А? Обидел кто? Покаж падлу! Я, блин… ой, пардону просим… я ему… тово. Ну? Оп-па?

Внезапно утратившая стальной стержень вместе с озорным драйвом, девушка разразилась бессвязными рыданиями, из которых вычленялись слова «Мастер Войны», «воительница», «одна-одинешенька» и «меч».

При упоминании своего сюзерена Вася Брови нервно сглотнул и заводил глазами. После того, как толстый Ирмин кот говорил с ним человеческим голосом и испепелил бластером его ботинки, Вася сделался недужен душой, и только старая гарпия-психологиня со странным именем… Семирамида Ивановна, кажется… за большие деньги вернула ему способность спать ночью без позорного икания в подушку.

Но от котов, особенно рыжих, Вася Брови все еще шарахался.

— Мастер Войны? Х… Х… Хороший он мужик…

Он неловко погладил ладонью со сбитыми татуированными костяшками по глянцево-белым волосам.

— Завязывай с соплей-то. Раз он сказал — сделаем. Найду нормального пацана, серьезного. Ржевского пацана, не хухры-мухры. Поучит тебя, тово… воительствовать. Поехали, еп-ма…

Вася немедленно схватился за телефон и вступил в переговоры. Переговоры были трудные, от исходящего от беспредельщика мата оказавшаяся в салоне муха сначала обмякла, а потом простерлась на пыльной панели, дрогнув крылышками. Алина не слышала, не слушала, хмуро смотрела в окно и шевелила босыми пальцами ног, вынутых из босоножек. Теперь ей было стыдно, но отступать?..

Вася привез ее во двор типового спального района на западе Москвы. Там их уже ждали.

Малоприметный мужичок вышел навстречу разболтанной походочкой, поигрывая ножом-бабочкой.

— Если ты опять будешь про говорящих котов-воителей втирать, Вась, — неприветливо сказал незнакомец. — Пошлю, хоть ты и кореш мне.

Бровкин подскочил и нервно заозирался.

— Ну че ты, Юрчик, на… Где, где коты? Про каких котов-то?.. Я вот того… девчонку привел. Это… поучишь ее, а? Чтобы стала воительница. Ей надо. Чтобы кого хочешь завалила, еп-ма.

Он кивнул Алине, та шагнула вперед. Подошла — не спеша, но не потому, что боялась. Страха не было, но она очень устала. Сумасшедший день… дикие цены и совершенно тронутые люди, предлагающие физкультуру в маске боевой науки.

Глаза у Юры были цепкие, внимательные.

— Зачем, почему ты в это ввязалась — не спрашиваю. Кого хочешь валить — тоже не мое дело. И только попробуй слезу точить — по первой же сырости мы с тобой завязываем. Ты хорошо поняла, кукла?..

— Я поняла. — Алинка, вдруг внутренне воспрянув, смотрела прямо в глаза мужичка, выпрямившись. — Я — поняла.

— Нездоровенько вы выглядите, господин Мастер Войны…

Дракон хмыкнул, выпуская из пасти черный дым.

С рождения будучи бесчувственным, устремленным на единственную цель — уничтожение того, что не покорялось власти великой империи Йертайан, сейчас он с трудом боролся со шквалом охвативших его неведомых ощущений.

Эмоций.

Чувств.

Рожденный от Черных Линий, он унаследовал мутированную нервную систему. Каждый нейрон в его теле был невосприимчив ни к боли, ни к наслаждению — но при этом тысячекратно ускорен. Сейчас с безумной прытью в лихорадочно работающий мозг каждый миг сыпалось новое, незнакомое. Запахи, звуки — и прикосновения.

Боль.

— Когда я оказ-сался на планете моих врагов… З-семле… Я с-стал изучать… людей. С-смотрел их с-сети… Интернет.

Белые глаза мигнули. У адъютанта вид был исполнительно-придурковатый, как тому и положено быть. Мастер Войны знал, что хитрец понимает не все сказанные им слова, но станет использовать каждую малость в своих инте ресах.

И все же он не мог не говорить.

Смертельно хотелось курить, болело раненое крыло, все тело нестерпимо ныло от непривычной квадрупедальной локомоции… Новая суть разрывала его. Уничтожала способность мыслить здраво. Он простер багряное драконье тело в нагретой своим жаром лунке посреди сокровищницы Карахорта. В золоте было немного легче.

— Бойтес-сь с-своих желаний. Они могут ис-сполнить-ся — так говорилось там.

Червень уже знал, что новый господин любит «дис-ци-пли-ну» — это когда перед ним стоишь, вытянувшись по струнке и едва дыша. Любит странные слова вроде «никак нет» и «разрешите доложить». Чего надо было доложить и куда, Червень не понимал — ящер не питался, только пил воду, а как нет может быть еще и никак, это вообще не стоило обдумывать.

Но он говорил так, как велено. Дракон, называвший себя Мастером Войны, был непонятный, странный, но пока его никак не взять — значит, следовало смириться, служить. И ждать какого-нибудь подходящего шанса.

— Моя праматерь рас-сказывала, как однажды вс-стре-чала эльфа. Это древняя раса кос-смоса, немногим выпадала честь увидеть их. Мне выпала. Я увидел его с-силу. Вот такую, — кончик шипастого хвоста провел по монетам, издавшим приглушенный звон. — Белую, золотую… Магия, так называлас-сь. Я захотел такую. Теперь у меня ес-сть… Я могу убивать огнем, который… делаю из с-себя…

Он выдохнул тонкую, длинную огненную струйку, как бы проверяя это умение. И снова положил рогатую голову на скрещенные лапы.

— Но теперь я в чеш-шуе. Ящ-щер.

Червень почуял, что надо заговорить.

— Вы самый могучий из ящеров! Самый прекрасный, опасный! Самый великий!

Дракон оскалил многорядные белоснежные клыки, из-за них пыхнуло черным. Надо быть осторожнее, подумалось Червеню: новый господин не любил лесть и безошибочно отличал ее от истинного славословия.

— Многие поколения в моем роду рождалис-сь воительницы, — продолжил он. — Женщ-щины. Пойми, какое сч-щастье, адъютант: женщ-щина может зачать, даже ес-сли бесчувс-ственна.

Мастер Войны поднялся на лапы и шагнул к окну, оглядывая хмурый пейзаж — горы, камни, серые россыпи, тухлые болота, тупые войска.

— У тебя ес-сть потомство, Червень?

— Никак нет! — выпалил карлик.

— Я с-сознавал, что род закончилс-ся на мне… Это нес-стерпимо. И вот — приш-шла паучиха. С-сделала так, что я… — Он выпустил из остро прорисовавшихся ноздрей две длинные дымные струи, разогнал их нервным взмахом головы. — Размножилс-ся… От меня произошли тыс-сячи чудовищ. Миллионы.

Дракон говорил медленно, интонации были непривычными, тягучими. От тяжелых слов, камнями падающих на золото сокровищницы, Червеню становилось жутко. Закованный в чешую великий убийца… Рассказывал небывалые, ужасные вещи. Становилось понятно — этот все же будет сильнее и злее безумного Карахорта, могущественнее одержимого страстями Таурона. Еще и тысячи чудовищ, ох, ох…

— А ещ-ще я хотел полюбить. Ты — любил? Не отвечщай… противно…

Карлик и не собирался.

— Поч-щуствовать прикосновение женщины, которой принадлежиш-шь… Теперь я могу наконец почувствовать… чеш-шуей… Даже ес-сли мы вс-стретимся… через тыс-сячи лет. Ес-сли она уз-снает меня. Ес-сли захоч-щет… такого… Вс-се мои желания сбылис-сь, Червень. Вс-се.

Дракон перестал рассказывать свои страшные, странные истории про бесчувственных воинов и жутких монстров. Багряно-черное тело поджалось, даже раненое крыло легло на гребнистой спине.

Может, привести ему женщину, если он так много рассуждает о них… о любви? Странно и стыдно сказать — дракон, и о любви! Женщину… две-три.

— Войс-ска к пос-строению! Довольно с-слабости.

— Господин дра… Мастер Войны! — поспешно выкрикнул карлик. Он боялся не вынести нового сеанса строевой подготовки: господин без лишних слов отправил его в отряд к ненавистному Тхашу, и скальный норовил пнуть его побольнее за каждый недостаточно четкий шаг.

— Вы не устали?

— Это тело вынос-сливо.

— А кушать? Не желаете? Кушать же надо!

— Воздержус-сь.

С пищей возникла проблема, да.

Мастер Войны не желал говорить этого при Червене, но драконье тело уже просило еды. Голод, еще одно новое и непривычное чувство… Однако потреблять то, чем питались эти местные… орки, так похожие на криданцев, быкоглавы, полуживотные-гоблины — было немыслимо.

Они ели плоть.

Рожденным от Черных Линий нужно было проявлять особенное внимание к сочетанию аминокислот в пище. Вкушать живое было опасно. Такая пища могла привести к безумию, и чем сильнее были изменены нейроны, тем более явной оказывалась эта угроза…

— Пос-строение, адъютант!

Грохотнул металл, заревели сотни глоток свеженазначенных сержантов, зашаркали лапы и загремели кованые сапоги.

Внимания у подопечных Мастера Войны оказалось, как у первоклашек. После получасовой лекции о доблести, о подвигах, о славе они начали скучать, зевать и окусываться друг на друга. Логично было устроить им перемену, что воитель и сделал, заставив полчища драить залитый кровью плац…

Он смотрел на суету внезапно обретенных подданных — и тосковал. Мастер Войны чувствовал себя в двойной, тройной осаде — в неуклюжем теле, покрытом омерзительной чешуей, посреди неведомых существ, в чужом мире.

После того, как плац был очищен до блеска, дракон мстительно погнал армию маршировать.

И это был провал.

Червень, трясясь от страха, шел к новому господину на подгибающихся ногах. Он только что наблюдал, как драконий огонь выжег пару десятков искаженных орков, окончательно запутавшихся в собственных ногах.

— О величайший…

— Почему доклад не по форме?

— Господин Мастер Войны, разрешите доложить!

— Докладывай.

— Орки слов таких не знают — «право», «лево».

— Как же они живут? — оскалилась зубастая пасть.

— Так…

— Какой рукой они… едят? Какой убивают? Это же… нейроны, полушария… Даже панцирники знают стороны своего тела!

— Полушариев у них отродясь не было, ваше благоро… господин Мастер Войны! Убивают они двумя руками-то, без разбору. А едят ротом, — пояснив очевидное, Червень на всякий случай съежился, закрыв голову, но дракон не вознегодовал.

Следующие полчаса были посвящены тому, чтобы объяснить оркам про лево и право. Сколько-то полегло сразу, сколько-то было пожжено при позорной попытке к бегству. Остальным тяжелая наука все же далась, но с определенным попущением.

Стороны пришлось обозначать при помощи камешка (право) и палочки (лево).

Орки так и запомнили — камешек и палочка.

— Палочка! Камешек! Раз, два, три! — рявкал Мастер Войны, пуская черный дым.

И ненавидел все происходящее лютой драконьей ненавистью.

Алина бежала навстречу Ирме наперегонки с огромным черным псом. Лаки научился не тявкать и не валить гостей, ставя лапы на грудь, хотя искренне любил такие игры. А кот Пиксель — не любил, нервно вздрагивал хвостом и отходил в тихое место, чаще — на занавешенный легкой органзой уютный подоконник. Это и понятно, кот был уже немолодой, вон сколько лет с Ирмой Викторовной, куда ему такие потрясения…

Ирма потрепала пса по мохнатой шерсти.

Алинка, ее маленькая девочка, менялась на глазах. Подъемы в пять утра, сбитые незнамо где и обо что руки, пробежки — такие, что треники потом Алинка попросту выкручивала над ванной и кидала в стирку…

И она стала немногословна. Ирма видела — девочка сознательно или невольно копирует лаконично-однозначную манеру говорить Мастера Войны. Мужчины со звезд. Своего… бойфренда?

Как же это назвать? И кто теперь она сама?

Ирма вздохнула, придерживая низ живота — принявшегося расти немедленно и как на дрожжах, но доктор Либензон успокаивал: «Все нормально, нормально, даже замечательно, шоб я так жил…»

В «Бесте» — не успокаивали.

В «Бесте» ее в который раз послали на аборт.

— Давай массаж сделаю? Ступни разомну… ты отекла чуть, ма… — предложила Алинка, и Ирма с удовольствием согласилась. Ничего, они обязательно выстоят. Она же… матерь дома. Женщина, которая «встречается» с эльфом.

Над головой нависала ваза в человеческий рост, подаренная… зятем в компенсацию морального ущерба. Фарфоровая уродина и сама была как моральный ущерб, но у Ирмы не поднималась рука ни кокнуть ее наконец, ни выкинуть. Выставить, например, к лифтам — авось потом потихоньку ваза сама оттуда уйдет.

— Опять они… доставали тебя, да? — тихо спросила девушка.

— Я больше не пойду в «Бесту», правда, — легко отозвалась Ирма. — Буду наблюдаться у… двергов. Надоело, знаешь ли. «Аномалия плода».

Алина старательно размяла ухоженные Ирмины ступни, и от этого по телу беременной женщины будто разошелся мягкий, теплый покой.

Они вместе.

Они… выстоят. Женщины дома. Старшая и младшая. Вот так-то.

Алина поднялась, одергивая футболку.

— Мамочка, я у Котика сегодня переночую. Со щучьими хвостами.

На вечер был запланирован ответственный спарринг.

Поцеловала Ирму в щеку.

— Хорошо, девочка моя. Мне абсолютно спокойно дома. И… я пойду к Наталье Петровне, попьем чаю. С Семирамидой Ивановной…

— И занудой дядей Вадимом, — фыркнула Алинка. — Горячий привет ему… с поцелуем. — Девчонка нащупала в кармане славный ножик, очень славный, с которым у нее получалось весьма недурно — причем с первого занятия, дядя Юра здорово научил… и коварно улыбнулась.

Пиксель явился и лег возле Ирмы, грея пушистым боком.

«Странно, — думала Ирма. — Дочка покинула гнездо, дома полно зверья, мужик исчез, а мне совсем не одиноко. Совсем. Я случайно научилась доверять вселенной… ангелу-хранителю… судьбе. Или не случайно?.. Но я научилась. Я…»

Она задремала под мерное мурчание, поглаживая бархатные ушки и пушистый загривок Пикселя, а Алинка тихо-тихо закрыла за собой дверь, показав кулак Лаки, доедающему ненужный теперь лабутен.

* * *

…Дядя Юра ждал Алину у супермаркета. Старый «БМВ Х5» с запредельной тонировкой и блатными номерами было сложно не узнать. Мужчина вышел ей навстречу — мелкий, жилистый, шарнирная походочка, короткий серый «ежик» волос и глаза со слишком цепким прищуром за темными очками.

У Юры была странная фамилия Буханец, погоняло Непьющий и два серьезных срока — за убийство и разбой.

Юра тренировал Алину в подвальном клубе на западе Москвы.

Алина смотрела в окно. Пробежки по парку, турники, приседания и отжимания зажигали тело странной новой жизнью, и это было только начало. Юра оказался наставником по призванию. По молодости лет был разрядником по рукопашному бою, ездил на всероссийские соревнования. Потом оступился, покатился по наклонной, но навыков не растерял — они лишь стали еще более убийственными. По-настоящему убийственными, без излишних сантиментов.

Юра вел машину и говорил. Говорил он редко; сегодня, видимо, был особенный день.

— Я, когда на первую ходку пошел, моя сразу на развод подала. Ну понятно, шубы все носить хотят, а передачки на зону возить желающих мало. Дочке моей, Катьке, тогда пять лет было. Вышел я, потом опять отправился отдыхать. Малую и не видел почти, считай. Она вот тебе ровесница, наверное. Семнадцать тебе?

— Восемнадцать, — отозвалась Алина.

— Ну ей семнадцать исполнилось в декабре, — кивнул Юра. — Я все равно ее нашел. Жёнка шкура, понятное дело. Но дети — святое. Она серьезная у меня, Катька, туризмом занимается, экологией, в институт поступать будет на будущий год, я помогаю. Ну, чтоб эта особо не знала. И вот как раз перед тем, как Вася меня за тобой приглядеть попросил, вернулась она из похода. На севера, значит, ходили. Лагерями старыми любоваться, что ли? — Он сплюнул за окно, не сводя стального взгляда с дороги. — Звонит мне — бать, мол, встретиться надо, базар есть. Ну, приезжаю, в кафешке забились. А она мне показывает кожаный шнурок — глянь, пап, че такое. Блестяшки… Я, говорит, там, на северах, мужику странному, рыжему хиппарю кофту дала, ну лишняя была кофта, а он замерзал. Добрая она у меня, Катюха… а он мне вот, говорит, в обратку отдал. Типа сувенир. Я сначала думал, стекляшки, а потом смотрю — камни… Ну, взял, пацанам снес, посмотрели. А этим камешкам цена оказалась в две хаты моих. Вот такие дела… И тут, значит, Вася звонит — помочь, мол, надо, девчонке малой. Меня сразу как толкнуло что — надо, значит, помогу. Хоть Вася и чудит в последнее время — от рыжих котов, веришь, шарахается? Да… А ты веришь в такие штуки, а?

Алина верила, да, Алина верила.

Алина смотрела в окно и верила всем своим существом.

Мастер… Мастер. Мастер Войны.

Они обязательно увидятся снова.

Глава 11 Мрир

— Ой эй! Ой вэй!

Старая гномка всплескивала руками: прохудившаяся корзина треснула так неудачно, что весь скарб, который матушка Циля несла на торг, высыпался разом: яйца пропали, подвяленное мясо вывалилось из тряпицы в пыль. Туго увязанные короткие ножи громко звякнули о сверток, и у гномки чуть бусины из усов не повыпадали — не побились ли бутылки с дорогим напитком из порта Гелл?

Сладкая осень в здешних местах Эалы была тиха и плодородна; матушка Циля не могла припомнить, когда это время года оказывалось столь же благостным. Утоптанная дорога, идущая от Гелла через небольшое поселение двергов в отрогах Рябиновых гор, сплошь поросших очаровательными рощицами, располагала прогуляться до Нолдорина, да вот незадача…

Матушка Циля застыла, не зная, то ли снять фартук и увязать уцелевший скарб в него, то ли наскоро выломать пару прутов и починить корзину.

— Не тревожьтесь, почтеннейшая, — раздался над ее ухом спокойный веселый голос.

Мрир Серая Шляпа.

— Ах ты, ах ты! — Матушка Циля заулыбалась и тут же успокоилась. Старый добрый волшебник не обидит, уж точно! И не даст пропасть провианту, да, не даст. Угоститься может, а пропасть в пыли — никогда. Чудаковатый местный мудрец, маг — золотое сердце! Мрир часто путешествовал по Эале на величественном белом жеребце, вожаке с зеленых равнин славных всадников Таккара, но нередко и ходил пешком, не гнушаясь подметать Эалу подолом длинной серой мантии, видавшей лучшие времена. Через плечо — туго затянутая кожаная котомка, на ногах — добрые сапоги двергской работы.

— Вот, смотри, Мрир Серая Шляпа, — залебезила матушка Циля, — неудачно как я, корзину-то и не проверила, а она, видно, стояла на сыром, подгнила, а дно и выпало… Что не из металла сковано — все ненадежно, верно тебе говорю!

Волшебник махнул рукой — успокойся уже, успокойся! Подошел и пристукнул сучковатым посохом. Гномка, ахая и охая, смотрела, как почерневшие ветки лозы выпрямляются, зеленеют и сплетаются сами собой, пока Мрир, подмурлыкивая себе под нос, водит по воздуху концом посоха.

— Таки чтобы я так жила! — восхитилась матушка Циля, проверяя корзинку на прочность. — Спасибочки вам, почтенный маг! На все-то вы горазды, и с витязями в одном бою против темных сил стоять, и мудрый совет правителю дать, и фейерверками да небесными огнями простой люд порадовать… Извольте получить от меня в подарок эту бутылочку прекрасного приморского вина, что я несу на продажу в Нолдорин! Кабы не вы, уважаемый Мрир… пришлось бы, глядишь, раздеваться тут на проселочной дороге на радость оркам да разбойникам, увязывать добро в юбку.

Сильная и широкая рука приняла гладкое темное стекло бутыли. Умные глаза в обрамлении лучистых морщинок просияли улыбкой.

— Ну, матушка, раздеваться-то не стоит, не стоит вам… уж, пожалуй, лет сто как не стоит… ну да ладно. Доброго вам пути! О яйцах не жалейте — все равно бы протухли. А остальное, — маг чуть приподнял посох, указав на туго увязанный сверточек у пояса гномки, в котором покоились хорошо обработанные самоцветы Рябиновых гор, — уж донесете в целости. Доброго вам пути, матушка!

Гномка усмехнулась и принялась собирать в воскрешенную корзину раскатившийся товар.

Легендарная серая шляпа над головой мага чуть приподнялась, и он продолжил путь. Отсюда до его приюта была еще пара лиг ходу.

Вся Эала стелилась под ноги Мриру. Много лет назад он обосновался тут — в Звездной башне, построенной неизвестно кем в старинные времена. Спиральная лесенка вилась вдоль каменных стен, на верхних этажах располагалась жилая комната и большая библиотека, а внизу были кузня и мастерские, где старый волшебник делал шутихи и фейерверки, знаменитые во многих городах и поселках Эалы.

Мрир плотно притворил за собой дверь, зашагал по ступеням. Место уединения и раздумий о судьбах миров, башня встречала привычным покоем и сонмом знакомых запахов — трав, бумаги, пергаментных свитков, немного — пыли, немного — паутины.

Мрир поставил посох в угол, подаренную бутыль — на уложенный свитками стол. Опрокинул усталое тело в кресло, потянулся. Бросил рядом с бутылкой ломоть сыра, который незримо ехал где-то в складках серой мантии.

Придвинул тонкий стеклянный стакан, сорвал сургучную пробку. Налил, посмотрел вино на просвет. Запах его был сладок, багряный оттенок напоминал благородный отсвет рубинов.

Рубинов, застывающих в камень из капель и брызг драконьей крови.

— Я пью за величие Эалы, — медленно выговорил мудрец, покачивая стаканом: вино меняло цвет и оставляло на стекле сочные, будто маслянистые подтеки, — пью за то, чтобы она была единой и вечной навсегда! Чтобы цвел и богател этот край, радость взора Сотворителя всего Сущего, да не замрет никогда его животворное дыхание…

Он выпил, медовая сладость тронула язык — в жарких заморских краях делали отличное вино, хмель в котором не противодействовал вкусу. Виноградники росли по склонам долин, сбегающих к соленой воде.

Мрир пригубил еще.

— Меняется все, меняются миры, — продолжил он, звуки голоса тонули в окружающем воздухе, не темном, но пыльном, будто застарелом. — Эала расцветает каждую весну, но та ли она, что я помню? Те ли народы, которые я был призван направлять и поддерживать в их стремлении следовать Предначертанному Сотворителем? Меняюсь и я сам. Я не становлюсь моложе. Я помню былые дни и годы, исполненные могущества и красоты, вздохи Силы Творца — инеистых великанов и демонов с огненными бичами. Помню, как над мирами властвовали драконы; куда канули те времена? Вспоминать… страшно, ведь даже могущественные маги порой боятся. Боятся конца мира.

Маг поднялся, подошел к окну, из которого тянуло осенней прохладой, посмотрел на дальний край лесов и возвышающиеся над ним белые стены Нолдорина. Великий город был едва виден, но даже отсюда сверкал, как бесценный камень на короне гор.

— Боятся; потому что даже сильнейшие из сильных конечны. Цемра, повелительница Хаоса, к которой я столь прозорливо направил Тайтингиля, — повержена, как ни велико было ее могущество. Повержена, я чувствую это, чувствую по дыханию Эалы.

Маг рывком забросил в горло остаток вина, твердо поставил пустой стакан на подоконник, вцепился сильными узловатыми пальцами в старое дерево.

— Прощай, Цемра, ты не смогла умерить безумного аппетита, в итоге твоя жадность уничтожила тебя саму. Так и должно быть, ты погибла, а я победил. Ты не нужна, ты отработана, как и великий светлейший эльф — отыгранные карты, сброшенные со стола фишки. С родом остроухих справятся паучьи полчища, они уже плетут тут свои тенета тьмы; но я знаю, как уничтожить и их. Карахорт и его войска гоблинов и орков одержат верх — не воинским умением, так многочисленностью и моей силой. Наша складка Эалы освободилась от Цемры, а пауки очистят Эалу от эльфов… и темные воинства завершат огранку мира… для меня.

Мрир отступил к столу, снова взял пузатую бутыль и отпил прямо из горла. Рука мечника и воина, старческая, но твердая и крепкая, стиснулась на узком горлышке.

— Твой путь по складкам Эалы, Цемра, был ошибкой. Ты напрасно устремилась за пределы, презрев меня… и Карахорта. Ты могла зачать разумное, могучее потомство и здесь. Наш Карахорт… наш сын… унаследовал мою мудрость. Он воспользовался случаем, уничтожил великого Таурона, своего предшественника, и воцарился на темном троне. Это ли не торжество разума?

Теплый осенний ветер ударил в витраж, защищающий окно башни, горстью сухих, ярких, как бабочки, листьев. Маг смотрел неотрывно куда-то в грядущее, ведомое только ему одному. Смотрел и говорил.

— Карахорт! Правая рука моя к обретению нового мира, который станет совершенно иным, молодым… где буду молод я сам! Таурон просчитался, я наблюдал за каждым его шагом тогда, во время битвы в Тенистой Пуще. Он желал обрести вечную жизнь и вечную молодость кровью эльфинита, совершив обряд, описанный в Черных свитках… Так желал, что потерял холодность и возвышенную отстраненность рассудка… и потерял себя. Заполучить эльфинита оказалось куда сложнее, чем он думал. Это и мне непросто. Но я ведь не темный, не темный… нет.

В бутыли осталась половина, каждый глоток теперь шел с трудом, вино сделалось слишком приторным, нестерпимо вязким; вязли и слова на онемевшем языке старого мага, мысли замедлили свой бег.

Капли сладкой жидкости текли по бутыли и пятнали странную, слишком яркую и блестящую бумагу, на которой был изображен сам Мрир, но словно чуть моложе и без шляпы… «Духовная поддержка в трудный момент. Обратись к источнику Силы! Михаил Ростиславович Чар», — гласила странная, непонятная надпись возле портрета мага. Ни одна живая душа Эалы, кроме, разве что, чужеземки дайны Ольвы Льюэнь, не сумела бы прочитать четко вычерченные несмываемыми чернилами буквы.

— Чистейший, светлейший из эльфов, Тайтингиль. Один из немногих, еще сохранивших в крови первозданную мощь этого народа… я так и думал, что сердце его дрогнет. Я так и думал, отправляя его драконьим путем, тайным путем, проколотым в тканях мироздания, которые выдохнул Сотворитель, что, не обретя любви в собственной складке Эалы, он откроется ей в ином мире. Эльфинит, маленький эльфинит мне нужен… нужен крайне. Если бы Цемра убила Тайтингиля, это было бы неплохо, но и наоборот — все равно играет мне на руку. Даже ошибки оборачиваются на пользу. Я буду возрожден юным, великая сила Карахорта встанет за мной, драконья кровь откроет все пути между мирами, и мы изменим Эалу, как пожелаю я, мудрейший! Изменим все складки ее, создадим и уничтожим миры, страны, города, и меня впоследствии назовут Сотворителем миров. Меня…

Маг с силой стукнул стеклянным донцем в стол и бессильно опустился в кресло, тяжело дыша, будто только что мчался в неистовой погоне за сладчайшей, вожделенной целью.

Бутылка матушки Цили была пуста.

— Я столько сотен лет оберегал народы Эалы… столько сотен лет наставлял и защищал их от Тьмы, — помолчав, медленно выговорил он, глядя на сургучное клеймо на бутылке, словно в лицо внимательного собеседника, — что уже не вижу разницы между светом и тьмой. Я вижу лишь разницу между силой и бессилием, между действием и тупой покорностью предначертанному, между жизнью и волшебным небытием, предназначенным лишь эльфам. Я вижу, как этот прекраснейший из прекрасных народ, подобный ведомому на заклание стаду, уходит в Чертоги Забвения, чтобы бесконечно уподобляться едва рожденному ребенку в сладком, но бессмысленном отупении. Я не хочу следовать за эльфами. Вовсе не хочу.

Пошатываясь, Мрир подошел к полке, на которой стоял небольшой потрет древней работы.

Сильные пальцы прошлись по тонкому лицу прекраснейшей из женщин.

— Наиллирис… отчего ты презрела меня? — горько сказал Мрир. — Ты не смогла полюбить меня этой вашей эльфийской любовью… и презрела. Дружба. Что мне дружба, Наиллирис?.. Что мне твоя доброта, в которой нет страсти? Ведь в тебе самой столько огня. Но это адресовано не мне. После тысячелетий отверженности и боли я внял словам Цемры… из-за тебя! Я слишком хорошо понимал, что такое неразделенность. Цемра подарила мне дитя, подарила надежду… Наиллирис, в конечном итоге, это ты повинна в том, что происходит в Эале. Твоя надменность породила тенета тьмы в моей душе… и в холмах Эалы. Ты виновата, мудрейшая и могущественная. Ты, бессмертная эльфийка, Владычица Цветущей Рощи, живущая у Бездонного озера. Ты.

Ирма занималась выведением своих активов из оборота, и король под-московных двергов Яков Ааронович Менахем оказался незаменимым помощником в данном процессе. У женщины оформилось то ли предчувствие, то ли осознание — очень скоро никакие ее деловые контакты не будут иметь никакого значения. Она не хотела больше никаких сует и просто покупала недвижимость. Этаж почти достроенной высотки — под сдачу, коттедж за городом, который она всегда хотела, но не доходили руки, — жить. Светские тусовки, суета полезных знакомств, гонка потребления всего, что производил конгломерат всевозможных индустрий третьего тысячелетия — все это перестало иметь значение.

В один прекрасный день Ирма пригласила активных прихожанок из ближайшего храма, и они очистили ее гардеробную, разобрав многочисленные наряды, в том числе и ненадеванные с ярлыками.

«Зачем я купила это? И когда? Зачем? Не помню, не помню… Носила такое? Господи…»

Не было никакого желания тащить все это брендовое великолепие в новую жизнь.

Была шальная мысль подкинуть православной церкви еще и фарфоровую вазу… но Ирма усмехнулась и оставила артефакт с агрессивными самураями на месте.

Пусть.

Никакая слабость, никакие сомнения теперь не владели железной Ирмой. Партнеры орали, устраивали истерики, называли ее дурой; партнеры хотели ее участия и невероятного делового чутья. Ей было нужно иное — беспроблемно пережить беременность, благо самочувствие оказалось даже лучше, чем в первую, спокойно родить и жить за городом в компании Лаки, Алинки и…

И.

Кирпичную коробку на Новой Риге молниеносно наводнили рабочие — Юля ради такого дела лично примчалась из Нижнего и поселилась на объекте вместе с сонмищем самых передовых дизайнерских идей. Средств Ирма не жалела, но ее запросы удивляли подругу. Никаких изысков — ни рельефных панно, ни прозрачных стен, ни распашных дверей в восточном стиле. Просто, надежно, просторно, максимальный комфорт. Чтобы можно было пересидеть и ядерную зиму.

На вопрос, откуда бы взяться ядерной зиме, Ирма молчала.

И все-таки иногда она срывалась. Вот как теперь.

День не задался с самого начала.

С утра было солнечно, Гисметео обещало такую погоду на весь день — но хлынул дождь. В лютой пробке на Щелковском по воде на Ирмину машину вынесло нелепый старинный «пыжик», и из радиатора повалил белый пар. Пока ждали полицию и эвакуатор, выслушивали проклятия и мат разъяренных автовладельцев, Ирма и сама все больше закипала.

Приехал Семеныч — как всегда, с часовым опозданием — забрал в офис. После необыкновенно мучительного дня, полного проблемных посетителей и яростной стычки с неожиданно заглумившей главбухшей, Ирма ощутила себя выжатой как лимон. Отчего-то решила не брать такси, а сесть в метро. Никакой ожидавшейся ностальгии: подземка оказалась полна потных, воняющих дешевым парфюмом, набухших дождевой водой, неряшливо одетых людей. Сесть не получилось, туфли жали.

Ирма вышла обратно в дождь не на своей станции. Раскрыла зонтик и отправилась пешком по бесконечной московской улице, надеясь восстановить душевное равновесие.

Не восстановила.

Достойным завершением дня стал визит в «Бесту». Лечащий врач окончательно испортил настроение, не желая отдавать документы.

«Плод развивается очень странно, и анализы крови у вас, Ирма Викторовна, один интереснее другого, — нервно говорил он. — Поймите меня, я наблюдаю вас достаточно давно. Я не понимаю, что происходит, и это кажется мне опасным. Нашли другую клинику? Какую? Не скажете? Подумайте сто раз, прежде чем довериться шарлатанам. Ирма Викторовна… Нет-нет, я не отдам анализы — ксерокопии вы можете получить на следующей неделе. Нет, по факсу послать не смогу, таковы правила конфиденциальности»…

Ирма чувствовала закипающую волну ярости, поднимающуюся от сердца — и идущую вовнутрь.

«Да когда это кончится? Чертова старуха! Чертова беременность! Поверила… в сказку! Дура!»

Остатки рационализма подсказывали — это гормоны, Ирма, это стресс, поможет Семирамида Ивановна или успокоительный чай тети Сары…

К чертовой матери всех этих чудных дамочек!

Внезапно захотелось есть — чего-нибудь эдакого, что может желаться лишь в первом триместре. Щиплющего язычок соленого огурца классического посола — и горького шоколада… или обмакнуть сосиску в сгущенку и урча сожрать на зависть Пикселю и Лаки…

Острый, пикантный запах ударил по ноздрям, и женщина остановилась, оглядывая выписанную иероглифами вывеску. Ресторан.

«Пережду дождь. Просто пережду».

В помещении оказалось неожиданно людно. Ирма огляделась, выцепила взглядом свободный столик — и снова застучала каблучками.

— Прошу прощения.

Одновременно с ней к столику подошел интеллигентный седовласый мужчина в хорошем сером костюме. Благородное серебро волос, ухоженная борода, очень дорогой портфель и серая шляпа фасоном под старину — но явный новодел, причем из дизайнерских. Типажное, как у старого голливудского актера, загорелое лицо прорезано умными морщинками. Очень внимательные глаза.

Ирма снова облилась изнутри ледяным и звонким — черт, ну и тут невезуха! Но старик улыбнулся так обезоруживающе, что женщина отругала себя за очередной выплеск «беременных» эмоций — и позволила присоединиться.

Первым делом новый знакомый, представившийся именем Михаил Ростиславович, галантно, но без подтекста придержал спинку Ирминого стула — и только потом сел напротив. Японское меню не вызвало у него ни робости, ни смущения — по всему было видно, что Михаил Ростиславович прекрасно ориентируется в экзотике.

— Положение обязывает, Ирма Викторовна. — Он слегка наклонил ухоженную седую голову. — Я тренер по психологическим практикам. Путешествую много, везде.

Она немного оторопела — надо же, как повезло! Вот и психолог, и никуда идти не надо. К тому же лицо показалось знакомым, но расспрашивать Ирме было неловко.

Заказали; волшебный старик взял то, что Ирма и не выговорила бы, сама она ограничилась сладко-острым, под стать токсикозу, супчиком и привычными роллами.

— Беременны, — сказал Михаил Ростиславович — и снова приветливо улыбнулся.

Ирма не донесла фарфоровую ложечку с ароматным варевом до рта.

— Как вы…

— У вас особенный вид. Особенный! — Он подчеркнул, слегка взмахнув палочками. — Ну, тридцать лет — отличный возраст для деторождения, что бы ни говорили медики. Но что они понимают? Главное — раскрытие женственности, которое происходит на тех уровнях, которые медицине никогда не будут доступны, уважаемая Ирма Викторовна.

— Сорок… два… — одними губами выговорила Ирма.

— Что? Не может быть!

— Да, — вздохнула женщина, в третий раз макая «филадельфию» в соевый соус; отчего-то растерянности стало еще больше. — И как раз вот врачи… Не рекомендуют.

— Патология плода? — Внимательные глаза Михаила Ростиславовича посмотрели особенно цепко. — Аномалия? Задержка развития?

— Д-да…

Ролл развалился окончательно, расплылся рисом по соуснику и выглядел отвратительно.

Психолог отложил палочки.

— Уважаемая, за счастье надо бороться. Говорю вам как дипломированный специалист! А как бороться за счастье?

— Я не знаю, — честно ответила Ирма. — Я всегда это делала… Боролась. А теперь — не знаю.

Михаил Ростиславович ловко закинул в рот щупальце и с аппетитом прожевал, беря паузу.

— Я вам скажу. Существует особенный путь для раскрытия личных ресурсов счастья, напрямую связанный с обновлением потенциала энергией женственности. Сразу говорю — это непросто. Очень непросто. Вы же привыкли быть сильной? Использовать энергию Силы?

Ирма кивнула молча.

— Занимались деятельностью? Вы же… деловая женщина, так?

— Я… директор, да, — неловко, будто уже стесняясь, выговорила она. — У меня своя фирма, консалтинговая. Я…

— Женщина может заниматься любой деятельностью, если её состояние женственности имеет опережающий вектор! — непонятно, но убедительно сказал психолог. — Однако женщина и деятельность мало совместимы. Для женщины важно состояние, а не действие. Чем более действует женщина, тем менее она женственна. Вы утратили женственность, Ирма Викторовна. Женщина в высшем состоянии женственности не должна работать. Ей это не нужно. Бьюсь об заклад… Рядом с вами нет мужчины? Отца ребенка?

— Н-нет…

— Я все это вижу по вашей ауре, она затемнена. Вы несчастны, в глубине души несчастны, Ирма Викторовна. Вы глубоко сомневаетесь — сомнения подрубили Силу, которую вы много лет ставили превыше женственности недеяния… и теперь не знаете, на что опереться.

— Я просто очень устала, — пролепетала замороченная Ирма. — Устала. И да, я все время одна. А мужчины… похоже, мне с ними совершенно не везет.

На темное полированное дерево стола лег серый прямоугольник визитки.

— Вот что, уважаемая. Я как раз провожу тренинги по раскрытию истинной, глубинной силы женщины, как она должна быть. Мы с вами поработаем, позвоните. Но предупреждаю сразу — просто вам не будет. Ваша энергия была искажена, это словно испортило каждую клеточку вашего тела. Отсюда и проблемы. — Он двинул бровью, указывая на скрытый под столешницей чуть видный Ирмин животик. — Мы будем учиться сотворять пространство любви и опираться на то, что от рождения принадлежит вам, отринув искажения.

Он кинул в рот кусочек щупальца, вкусно дожевал — и поднялся, поклонившись напоследок с самыми наилучшими пожеланиями.

Ирма осталась одна, с трудом осмысливая поступившую информацию.

Истинно женственное звало срочно посетить уборную и посыпать сахарным песком оставшиеся два ролла, сиротливо утонувшие в соевом соусе.

Ослепительная, белоснежная, сияющая лошадь резала стрелой просторы Эалы.

Мрир гнал волшебного скакуна, заставляя его вершить невозможное для конских ног. Магу было непросто путешествовать складками Эалы, но оно того стоило. Доверчивая женщина эльфа вправду была беременна, она ждала эльфинита, кладезь особой силы, плод слияния двух народов.

Эльфинита хотел заполучить и прежний Темный — тот, которого заменил Карахорт. Его погубила именно эта несносная жажда жизни и молодости. Давно потеряв плоть в магических битвах, Таурон мечтал снова обрести ее — слишком сильно, и желание возобладало над волей и разумом, чего никогда нельзя допустить истинно великому магу.

Мрир не повторит этой ошибки.

Он слишком мудр, Волшебник в Серой Шляпе…

Мрир, долгие столетия оберегавший Эалу и никак не вознагражденный за свой труд, скакал и думал о том, что заполучить ребенка Тайтингиля будет даже проще, чем он помышлял. Ему — проще.

Ребенок.

Эльфинит.

Карахорт!

Создатель Всесущего, Великий Сотворитель Эалы одарил Мрира единственным чадом от единственного же немыслимого союза… магического союза, который сложно было бы назвать любовным.

Чадо темнейшей Цемры — по сути, полного антагониста прекрасной эльфийской королевы, к которой с незапамятных времен тянулось сердце волшебника, — оказалось столь странным, что в течение столетий его пришлось растить втайне и обучать не только повелевать собственным могуществом, но и смиряться со своим обликом.

Это было трудно — но тем крепче устанавливалась связь меж ними. И теперь мудрец ощущал, что с Карахортом случилась беда. Он приближался к острозубым горам Морума, и с каждым плавным прыжком белоснежного скакуна сердце его щемило все сильнее — неотвратимость… беда… потеря.

Черные бивни Морума надвинулись и нависли; Мрир, светоч мудрости Эалы, любимец и друг простого народа всех рас, мастер петард и шутих, весельчак и любитель выпить, спрыгнул с белого коня и пешком, опираясь на посох, отправился к тайной тропе.

— Вот идет чужой, — подал голос Мурбук.

— Старик, — ответил Гыргыз. Он обгладывал кость, пачкая лапы и морду жиром; Гыргыз был всегда голоден. — Ночью его разорвут волки.

— Смотри на врага своего — и видь врага своего. Так говорил Мастер Войны. Я запомнил, — сказал Мурбук и сощурился, оглядывая путника. — Ты говоришь: старик. Но у него стать воина. Он широк в плечах, как воин, идет, как молодой. И на его одежде нет грязи и пыли, будто к нему не липнет. Хотя одет и не в новое. Это странно.

— Мастер Войны. — Гыргыз отложил еду и поежился.

Гыргыз был скальным орком, как и Мурбук. Но он хотел только есть и спать, а Мурбук хотел большего. Чтобы страшный дракон с холодными белыми глазами, который одним взмахом хвоста способен разметать целый отряд, однажды подошел к нему и коснулся острым жалом на кончике хвоста его плеча. Так было с Зугдом, который быстрее всех выучил, как правильно считать шаги, чтобы получалось ступать в единую ногу.

«Назначаю тебя лейтенантом», — возвестил тогда дракон громовым голосом и повесил Зугду на шею золотую бляху. Зугд сделался очень важным, он теперь жестоко бил тех, кто неправильно считал шаги.

Мурбук тоже хотел быть лейтенантом и бить других. А еще он хотел бы занять место Тхаша.

Но он понимал, что ему одному не победить опасного старика.

Опасного.

— Давай обманем его, — сказал он. — Старика. Ступай туда, Гыргыз, пошевели кусты. Он отвлечется, а я нападу сзади. Мастер Войны сделает нас лейтенантами и даст много еды.

— Ой, как плохенько! Ой, как плохенько!

Червень всплескивал руками и причитал; дела и в самом деле были нехороши.

— Гыргыз пошевелил кусты, а старик поднял посох и выстрелил туда молнией, — говорил Мурбук. — Гыргыз упал и умер сразу, а я кинул камень и попал старику в голову. Я умный. Я буду лейтенантом.

— Трупом ты будешь, — неожиданно зло ответил Червень. — И тебя гоблины сварят в большом котле, сварят с тухлыми морумскими грибами, и споют застольную песню…

Старик, которого Мурбук связал обрывками его же собственной мантии, был знаком ему. Иногда, тайно, он приходил к Темнейшему владыке Карахорту, они запирались и говорили, долго. Червень всегда хотел послушать, но старик делал так, что никакие звуки не выходили из Черной Башни.

Старик был маг. У него было странное имя, как у всех магов.

И маг отлично помнил Червеня.

— Развяжи меня, — сказал он, не глядя на Мурбука. — Развяжи меня немедленно!

Мрир был в сознании, хотя кровь от брошенного скальным орком камня обильно залила седые волосы.

— Л-лейтенантом… — беспомощно сказал Мурбук.

Горбун вытолкал серошкурую клыкастую бестолочь вон из своей каморки — и принялся спешно развязывать старика, охая и причитая.

— Никогда… — сказал маг, поднимаясь, — никогда в этих краях со мной не обращались так бесчестно.

Его мантия была порвана, посох надломан. Бормоча что-то себе под нос, Мрир соединил, выровнял сухое узловатое древо, корень светлейших Прадрев всей Эалы, пошептал — и через миг оперся на целый посох. Испытующе уставился на Червеня.

— Так изменилось тут все, — осторожно сказал горбун. — Владыка наш темный, которого вы изволили навещать… Великий Карахорт Черный Шлем… Умерли они.

То ли необыкновенное горе, то ли ярость исказили черты Мрира — и застыли немой маской в полутьме затхлой каморки.

— И так умерли плохенько, что хоронить даже нечего было, — прибавил горбун. — Новенький у нас владыка теперь. Дра… кон. Мастер Войны.

— Мастер… Войны, — выговорил Мрир, и повисла тяжелая тишина. — Где он… Мастер Войны? Дракон?..

— Летать учатся. Скоро прибудут, — елейно изогнулся Червень. — Не гневайтесь, ваше могущество. Нынче проведу вас в ту же комнатку, где вы раньше останавливались. Велю подать воды, вина и пищи. Только с драконом-то не выпьешь… не выпьешь. Не жрут они ничего, только воду лакают да брагу иногда, когда им совсем невмоготу. И муштруют нас без устали… Такие вот дела.

— Откуда взялся… дракон? — тяжело спросил Мрир, уже предполагая ответ.

— С неба упали, — ответил Червень. — Взяли и упали, мы как раз эльфов собирались пойти побеспокоить. Господин Карахорт войско собрали, а они возьми и упади… Да так неловкенько…

Услышав скрежет драконьих когтей и шуршание чешуи, Мрир уже почти спокойно отложил сплющенный шлем.

Урок Всесоздателя был понятен ему. Магов и волшебников, оберегавших Эалу, точно сторожевые собаки, создали не для того, чтобы они множились.

Он — смог.

Цемра в муках родила пластинчатое яйцо, и уже из него на руках Мрира спустя год или два появился младенец. Увидев его, паучиха сразу потеряла к нему интерес. Карахорт был не такой, как она хотела: слишком слабый и отвратительно, жалко уродливый, он совершенно не соответствовал ее представлениям о достойном наследнике.

После этого они не виделись и с Мриром. Было незачем. Очередной эксперимент провалился, и великая повелительница тьмы очень легко списала его со счетов. Она двигалась дальше. Мрир остался.

Звездная башня мудреца была окутана странными слухами, пока не стало ясно, что рассудок у ребенка все же есть и своими желаниями он со временем сумеет управлять. Когда слухов стало слишком много, волшебник испугался разоблачения. Так начались долгие годы службы Карахорта прежнему Темнейшему, Таурону, — службы с закрытым лицом, всегда закрытым — или в железной маске, или в шелковой полумаске, пеленающей уродливые челюсти. На то, чтобы сделать его лик обычным, человеческим, не хватило даже могущества отца… Он исправлял — и вскоре уродливая пасть расползалась обратно, магия не держала маскировки перед злобной мощью истинного лица…

Дракон застыл чуть поодаль от мага, церемонно раскинув крылья, на одном из которых виднелись свежие шрамы, кости были скреплены неловко сделанной шиной. Он надменно изучал старика белыми глазами, в которых кинжальными разрезами бились вертикальные нити зрачков.

Мрир смотрел в шипастую алую морду.

— С-снова магия… Твои ц-света с-серый и крас-сный, — выговорил дракон. — Я вижу твою с-силу…

Волшебник стиснул пальцы на посохе, голова ящера метнулась вперед стремительно и страшно, опережая выплеск магии.

— Не с-смей… Из-сжарю. Положи пос-сох, ш-шпион.

Старик показно тяжело наклонился, но дракона было не разжалобить. Более того, он заставил оттолкнуть посох от себя ногой и поднять над головой руки.

— Я не шпион, — сказал Мрир. — Я… лекарь. У тебя болит крыло, а я лекарь. Я друг.

Острые зубы в несколько рядов хищно блеснули.

— Не мне. С-старик, с-скрывающий с-силу. Начавш-ший с-со лж-ши. Ц-сель виз-сита?

Мрир видел дракона так же, как дракон видел его, сквозь сферы. Острый, режущий белый свет, как исходит от дальних звезд, — вот каков был дракон. Не такой, как все виденные им ранее. Будто в чешуйчатую суть оказалось замуровано нечто совершенно иное…

— Я хожу по всей Эале, помогаю. Помогаю своей силой, лечу разные болезни, а мне платят — деньгами или пропитанием. — Мрир на ходу втискивался в привычное обличье кроткого благодетеля, а мозг лихорадочно работал, пытаясь понять, как совладать с громадной и явно недоброй зверюгой. — Тут, в Моруме, никогда не было… лекаря.

Неуклюже сделанный крепеж драконьих костей подтвердил: он на правильном пути, нужно развивать легенду.

— Ты рано пробуешь крыло, — выговорил волшебник. — Оно не срослось и не окрепло еще. Позволь, я помогу. Помогу… за десять золотых монет.

Дракон некоторое время смотрел молча, потом подшагнул ближе. От громадного багряного тела изливался небывалый жар.

Он приблизил клыкастую пасть прямо к лицу Мрира.

— Ош-шибешься… умреш-шь…

Мастер Войны поднял хвост, и грозное золотое жало остановилось под подбородком волшебника.

— Вот так убивают под моим с-солнцем… — прошипел он.

Кончик хвоста вмялся в загорелую сухую кожу, но не проколол ее. «Пока не проколол», — понял Мрир. Кто бы он ни был, одержавший верх над драконьей сутью, добра от него ждать не следовало. Покорности — тоже.

Но у всех есть слабости.

— Можешь убить меня, я и так стар. Крыло гноится. Два месяца… три тебе не видеть неба. Если найдешь иного лекаря.

Он попал в точку. При упоминании неба дракон как-то по-человечески жалобно моргнул.

Жало перестало давить.

Волшебник положил ладонь на чешуи, призывая целебную магию. Вместе с этим он желал проникнуть в саму суть странного ящера, чтобы вызнать — кто, кто скрывается под его маской? И вот он уже увидел что-то — ослепительное, выжигающее чужое белое солнце, великие горы, устланные безупречным покровом снегов, и застывшие на скалах арки дивных городов; золотые неподвижные маски, и узкие смертоносные клинки, и хищные силуэты великолепных звездных кораблей, поднимающихся в небеса…

— С-сканируеш-шь?!

Из процесса его вырвал удар сокрушительной силы, отбросивший к противоположной стене. По рассеченному подбородку потекла кровь, Мрир ударился спиной и забился, тщетно пытаясь вдохнуть.

Багряный дракон навис, дыша черным. Чешуи словно раскалились, топорщась. Шея геральдически выгнулась и поднялась над старым магом. Жаркое дыхание касалось кожи Мрира, а волоски в бороде потрескивали и свивались черными скрутками.

— Ты ис-сцелил крыло, — выговорил дракон. — Поэтому у меня к тебе обязательс-ство. Ос-ставлю тебе ж-шизнь. Но не с-смей больш-ше появлятьс-ся тут, с-старик. Потому что ты… о-шибс-ся…

Хвост извился волной и швырнул ему несколько золотых монет.

Мрир, ухвативший золото на лету, и не собирался более тут появляться.

Сейчас он думал вовсе не о том, как уцелеть после своей неосторожной ошибки. Его больше занимало то, что увидел внутри сущности господина дракона.

В другом мире непутевая девушка по имени Оля, страстно желавшая быть Алорой, докладывала ему обо всем, что происходило в доме Ирмы. В этом доме, точнее, в самой женщине, сплелись нити Силы, разобраться с которыми Мрир не мог — но точно знал, что Тайтингиля рано или поздно выведет именно сюда, к ней. Сама Ирма была неповинна в том, что стала объектом внимания и порталом для разнообразных потоков информации и странных встреч. Пустышка, никакого магического дара. Просто так вышло. Иногда случалось, что самый простой человек делался персоной особого значения.

«Белоглазый черт, ходит в красном женском платье, ругается по-блатному, — четко выговаривала тогда в молчащий телефон Оля, — глаза… я думала сперва, линзы. Белые глаза, зрачки, как у кота, только уже. Нитками. Зовет себя Мастером Войны… противный, ужас! Злющий!»

Значит, Мастер Войны. И Альгваринпаэллир, кровь которого была теперь у Мрира — истинная кровь, не застывшая драгоценными камнями, — они слились воедино, и это едино грозило уничтожить не только его планы, но и всю прежнюю Эалу.

Вот так поворот.

«Ничего не ест — только разводит себе протеины Ирмы Викторовны… вроде бы ему нельзя. Вроде бы у него непереносимость животной пищи. Может, аллергия…»

Оля-Оля, Алора. По-своему толковая детка, может, и вызволить ее?.. Может, еще пригодилась бы.

Червень тихо скорчился в углу комнаты, примечая, о чем беседуют, чего хотят. Беседа с самого начала не задалась, господин дракон сразу невзлюбил добренького старика, сразу! Когда разговор стал совсем уже острым, горбун выскочил в коридор и прижался там в углу у окованного сундука, пережидая бурю.

Не хватало еще пострадать самому!

Четыре орка из искаженных тащили Мрира, Червень поспешал следом с посохом. Мастер Войны не велел давать палку в руки магу, пока тот не покинет пределы Морума.

Орки бросили старика по ту сторону крупных белых камней, которые издревле знаменовали границу… Мрир поднялся, оправляя одежду и шляпу.

Червень бочком приблизился и протянул посох.

— Вот, палочка ваша.

Убедившись, что орки не слушают, волшебник присел на корточки.

— Червень, я хорошо помню тебя. Ты умный мальчик, Червень, ты достойный, я всегда это знал. — Старческая рука коснулась плеча горбуна. — Когда ты решишь, что пришло твое время править этими землями, просто подлей этой твари крови в питье. Крови. Взятой от живого… кого угодно. Дракон… Мастер Войны погубит себя сам. Ты понял?

— Крови… крови от живого… Понял, да, понятненько, я умный, да, умненький, — прошептал горбун. — Вы уж извините, что так с Карахортом вышло.

— Что было — то прошло, — жестко сказал маг, забирая посох. Боль полоснула по сердцу — годы, десятилетия, столетия тщательного взращивания; младенчество, отрочество, взрослость сына; служба у Таурона, собственное воцарение…

И смерть.

Алая, черная. Смерть с белыми глазами. Направленная волей Сотворителя именно сюда, в этот миг и в этот час.

Мрир свистнул, и сияющий конь стрелой вынесся на зов из редколесья, примыкавшего к Морумским скалам.

— Я хотел посмотреть, кто уничтожил моего… кто лишил меня надежды на… — Сильная ладонь снова провела по тщедушному плечику. — Что же, так бывает, правители сменяют правителей, эпохи идут за эпохами, смерть следует за жизнью, но иногда и жизнь может быть смертью, мальчик. Кровь, живая кровь. Ну или плоть — но тварь слишком подозрительна. Запомни хорошо. У чужака не так много слабостей, и самое опасное для него — это он сам.

— Запомнил, — прошептал Червень, глядя, как старец вскакивает на коня. — Я умненький, я хорошенький, я запомнил.

Глава 12 Крепость Золотой Розы

С высокого, только начавшего окрашиваться желтыми штрихами склона спускалась едва заметная тропа, пробитая до вкусно-оранжевой песчаной почвы. Под холмом лежала долина, на которой причудливой петлей раскинулась сверкающая лента реки. В крутой излучине прорисовывалась роща могучих деревьев, в ее тени виднелись небольшие домики — слобода, обнесенная крепким забором, отделенная от возможных врагов рекой, рощей и серым невысоким скальным утесом. Он высился там, где два изгиба реки образовывали сужение, — и здесь же к нему были пристроены квадратная башня и широкая стена. Они запирали проход в излучину, к слободе и роще; перед крепостью были нарезаны несколько квадратов полей, обнесенных плетнями.

Котик понял все по тому выражению, с которым Тайтингиль смотрел вниз.

— Так ты помещик, да-а?

Это Дорожная крепость, — пояснил витязь. — Очень древняя. Она исстари лежала на перепутье дорог… только те пути, как и города, которые они соединяли, давно погибли. Теперь тут одна езжая дорога — из Тенистой Пущи в Нолдорин и дальше, к соленой воде. Я восстановил крепость из руин, и несколько поколений назад со мной поселились три семьи людей, которые остались здесь. Теперь это место называют Крепостью Золотой Розы. Розы у меня растут, но не так много, как хотелось бы.

Тайтингиль скосился на Лантира и вдруг изогнул в усмешке угол рта, похожего на шрам.

— Когда мне доведется отправиться за Ирмой, я наберу разных сортов роз у тамошних садовников.

Орк клыкасто улыбнулся — он любил Москву…

Витязь тронул коня и поскакал вниз — только взметнулся золотой плащ волос, поспешал и Котик. Кобыла Винни Пух прилежно била широкими круглыми копытами в почву, пудовая секира игриво тыкалась рукояткой в бок. Адреналин весь вышел, зазнобило — так, будто Котяра простыл. Боль в раненом плече стала ощутимой. Орк тоскливо подумал, что аптеки тут тоже нет, и вместо деловитого участкового хирурга ему разве что споют протяжную эльфийскую песню.

Вблизи крепость в излучине оказалась намного больше, чем выглядела сверху. Игрушечный рыцарский замок перерос в нависающую суровую башню, и чуткий Дима заранее поежился, представляя все тот же брутальный быт, что был представлен в доме Тайтингиля в Нолдорине.

«Водка тут точно есть, для дезинфекции. Без водки тут никак нельзя…»

— Тай…тингиль, ты живешь не один?

— Со мной мой друг и соратник, Гленнер. Он эльф, но считает себя слугой, — сказал витязь, — заботится обо мне, о моем удобстве, о крепости, присматривает за людской слободой в священной буковой роще.

— Он же… добр-рый? — всполошился Азар, покосившись на Лантира, который вдруг ядовито заулыбался.

— Могут быть проблемы, — коротко сказал Тайтингиль. — Но я все улажу.

— Очень давно, — четко выговорил черноволосый страж, — несколько людских поколений назад… Гленнер, один из сильнейших всадников и мечников Вечноцветущих Рощ Наиллирис, попал в плен к скальным оркам. Они пытали его более пятнадцати лет, пока Тайтингиль сумел выследить их в горах и уничтожить всех. Там был кто-то из твоих предков, Азар. Пытал его. Терзал, мучил, увечил… Гленнер выжил, но он изуродован душой и телом. Это значит, он не любит орков. Не любит.

— С душой Гленнера все в порядке, стражник Лантир, — особенно ровным тоном сообщил Тайтингиль. — Однако тело да, пострадало очень сильно. Но Гленнер согласен со мной в том, что вечное беспамятное детство в Чертогах Забвения менее ценно даже по сравнению с самой трудной жизнью. Поэтому он — здесь…

— Тай…тингиль, — мявкнул Котик, расстроенный снова. — Ну ты же знаешь, что я хор-роший. Поговор-рим, все уладим.

— Если Гленнер захочет слушать. Какие новости: твой новый оруженосец — Потрошитель Азар, потерявший память и разучившийся драться. Ха-ха… — Лантир скривил красивое лицо.

— Да, я много сотен лет не брал оруженосца, — строго сказал златой витязь. — И совсем не понимаю, что может тут веселить тебя, Лантир Покинувший Лес.

Замок встретил путников широким, залитым осенним солнцем двором. Видно было, что крепость на излучине давным-давно не держала осады; все здесь дышало миром и покоем, было выметено и ухожено до последнего камешка, до последней травинки. Во дворе, поодаль от могучих стен и от проезда наружу, весьма накатанного, росли, широко раскинув ветви, три древа — липа, дуб и яблоня. Извитые временем стволы напомнили орку Коломенское, и он открыл было пасть, чтобы прокомментировать увиденное, снова завязав привычные параллели с любимым городом. Как вдруг словно ожегся — оглянулся.

В тени липы стоял, скособочившись, очень странного вида эльф и сверлил Котика взглядом остро сверкающих глаз. Спина его, очевидно, была сломана много раз, руки и ноги скрючены — не вообразить, как из великолепной эльфийской стати можно было сделать подобный ужас! Но, одетый в широкие свободные одежды, с волосами много ниже пояса — белыми, но лишенными блеска и жизни, — эльф все же стоял и, видно, даже мог двигаться.

Тайтингиль спрыгнул с коня, подошел к Гленнеру. Обнял его, нагнувшись, и положил ладонь на пальцы калеки, стиснутые на рукояти кинжала.

— Я прошел границу между мирами, Гленнер, и я вернулся, как и надеялся. Я нашел женщину и друга. Друзей. Я пребывал в сражениях и теперь устал. Здравствуй.

— Скальный… орк с тобой? — Голос калеки прозвучал хрипло.

— Это Потрошитель Азар. И он мой оруженосец.

— Вот так… — Голос звучал тяжело, слова будто падали камнями. — Вот как…

— Не суди сейчас. Все сложнее и страннее… даже для меня, — с легкой улыбкой выговорил Тайтингиль. — Он переродился и мало что помнит из прошлого. Почти ничего. Он… я расскажу тебе позже. Главное — он безопасен и даже больше — он друг. Друг.

Котяра лихорадочно соображал, как быть. Улыбаться не стоило, спешить с рукопожатиями — тоже. Поклонился с седла максимально сдержанно и учтиво.

— Я тут как медведь др-рессированный, — буркнул, не сводя глаз с Гленнера.

— Также со мной Лантир, — продолжал витязь.

— Я отлично помню всю стражу Виленора, — ответил Гленнер. — И… я рад, что ты вернулся, хоть идея твоя и была безумной…

Котик тем временем бережно стащил свой драгоценный организм с кобылы. Винни Пух немедленно завозила по нему жесткими широкими губами, выпрашивая вкусненькое. Но вдруг орк подпрыгнул и вдохнул с привизгом: в углу двора, нарушая умиротворение дремлющей крепости, валялось тело громадного паука.

— Та-ай…

— Попроси женщин слободы приготовить нам обед, — спокойно продолжил витязь, — и комнаты для гостей. Я жду также Ринрин и дверга, они скоро прибудут. Значит, зло дошло и до вас… Как ты убил его? — рука указала на скорченный многоногий труп.

— Эти твари появились недавно, — нехотя сказал Гленнер. — Паук пришел средь бела дня, прямо по равнине, не хоронясь. Временами бежал очень быстро. Стены не остановили его — он взобрался по камню наверх и перевалил во двор к древам. Он шел ко мне и… видел во мне пищу. Не тронул ни лошадей, ни овец, ни кур — хотел именно моей плоти и целился в голову, атакуя… Когда он напал, я зарубил его, хоть это было непросто. Увечья не остановили его… нужно было иссечь всего. Позже я сумел проверить его яд — он не смертелен, но отнимает силы и туманит зрение. Что за новая напасть, Тайтингиль? Не ты ли своими странствиями открыл путь такому врагу?

«Туманит зрение!»

Раненному паучьим когтем впечатлительному Котяре тотчас же показалось, что он стал хуже видеть.

— Не стоит искать зло далеко за рубежами, когда его много в собственном доме. Это приплод Цемры, — ответил Тайтингиль. — Демона, изначально рожденного в нашем мире. Я выступил против неё вместе с орком, и мы победили. Матерь Хаоса больше не появится под нашим солнцем. Но остались ее отпрыски. Мрир давно ли был тут?

— Давно, витязь. Проводи своих гостей в дом, я кликну людей. — Гленнер направился к медному гонгу, висящему на ветви дуба. Орк сглотнул — смотреть, как двигается искалеченный эльф, было мучительно больно.

— Людей, — сказал Лантир с оттенком презрения.

— Расист, — подытожил Котик. — Тай…тингиль, мне бы водки немного, — нерешительно прибавил он.

Гленнер и Лантир переглянулись.

Тайтингиль определенно не был ни помещиком, ни мещанином. В его замке жили просто. Камень стен и полов, серый, но притом неуловимо теплый изнутри, будто живой; темное драгоценное дерево мебели и кованые скамеечки и столики, на которых ажурно переплетались ветви, птицы и цветы, вешалки из рогов, окованные начищенной медью сундуки.

Чтобы добыть воды, Котяра окликнул местную поселянку, направлявшуюся к колодцу с деревянным ведерком. Миловидная человеческая девушка закричала и побежала; Котяра догнал и муркал, муркал, муркал, стыдливо прикрывая лапищей клыки и изо всех сил стараясь встать так, чтобы не было видно прицепленной к поясу секиры… Муркать пришлось дольше, чем Котик привык с москвичками. Девушка краснела и бледнела, потом несмело отдала ведро и пошла показывать орку колодец.

Это была победа.

Тайтингиль слушал, как неисправимый Котяра осыпает поселянку изысканными комплиментами, и чуть улыбался. Гленнер смотрел напряженно, словно закаменев всем телом.

Дальше стало проще. Информация о том, что странный орк — ручной («Я знаешь какой р-ручной? Я такой р-руч-ной!» — сиял Котяра, поселяночка смущалась), разошлась быстро. Московские рекламные навыки пригодились; еще пара дней — и она наверняка захочет проверить, пр-рове-рить! — планировал оруженосец.

Сбившиеся в кучку женщины оторопело смотрели, как клыкастая громадина плещет воду в большую жестяную емкость и ставит на огонь, шурует по кастрюлям. Когда орк спросил, нет ли водки, кто-то даже подхихикнул. Начали искать. Девчонка посмелее потрогала секиру.

«Человеческие девочки все же попр-роще эльфиек», — подумал Котяра.

И тут же спешно убедил себя, что он — ни в коем случае не расист.

Витязь меж тем простерся на широком жестком ложе, закинув длинные руки за голову. Тело ныло и даже не просило — требовало отдыха.

«Понравится ли тут Ирме? Нет телевизора. Электричества. Душевых кабин тоже нет, и нет работы, которая вздевает ее с постели пять дней из семи. Вместо всего этого будет лошадь для прогулок, много земли для роз, девушка для разной мелкой женской помощи… и я. Понравится ли тут Ирме?..»

Тайтингиль закрыл глаза и расслабил мышцы. Надо было отдохнуть и восстановить силы. Но никак не выходило, будто что-то мешало. Даже привычное касание к душам родных дерев не приносило желанного успокоения. Да, кровь дракона решила бы проблему. Но…

Он вытянулся, привычно заслоняя глаза локтем.

— Витязь, — мягко позвал орк. — Я водички тебе погр-рел. Ну не мыться же холодной в этом вашем… феодализме… Хоть упр-равляющую компанию тут создавай…

Он сам уже был умытый, неожиданно посвежевший к вечеру, сияющий своими яркими глазами, держал в руках лохань и кувшин, на плече была свежая повязка, а поверх нее — расшитое полотенце. Безмолвный, словно тень, Гленнер смотрел в раскрытую дверь из тьмы коридора. Смотрел, как теплая вода из кувшина щедро льется на подставленные узкие жесткие ладони и дождем падает на траву.

После ужина Потрошитель Азар беззаботно валялся на высоченном стоге сена, заботливо утеплив организм прихваченной со двора попоной. Плотные яства приятно распирали желудок. От повязки на плече, наложенной заботливыми местными девочками, поднимался роскошный спиртной дух, вызвавший в памяти беломорские приключения и особенно северную деву с тугой русой косой.

Маруся гладила его тогда по спине и жарко шептала в ухо всякое — и у немного хмельного Котяры замирало в груди так тревожно и сладко, как не бывало ни с одной из его гламурных столичных подружек. Поутру у него дрожали коленки, и вовсе не от выпитого. Мастер Войны глянул цепко, повел тонкой бровкой. Он все понял — и очевидно позавидовал.

Вот же жаба, а!

Маруся была особенная. Все ее тело, гладкое, как литое, источающее запахи диких трав и свежего женского пота, звало, хотело и манило, и Котяра льнул снова, всхлипывая, ойкая — и иногда, кажется, крича в голос.

«Вижу: ты, Димка, хохочешь с ними, а глаза вон грустные. Боишься. А ты не бойся. Чему быть, того не миновать, а удача веселых любит».

Котяра проводил взглядом очередную поселяночку. Нет, не то, все не то…

И вдруг он увидел, как Ринрин и дверг спускались с холма. Орк вскинулся и громким мявом воззвал к Тайтингилю.

Витязь, прервавший очередную краткую попытку отдыха, уже выходил во двор. Лантир следовал за ним, ладонь его лежала на сверкающей рукояти меча. Запыхавшийся Котик вырос за их спиной сторожевой башней.

— Спаслись! Я так пер-реживал, пер-реживал! — ахнул он и попытался заключить обоих в могучие оркские объятия. Дверг ловко увернулся, а Ринрин, наоборот, хмыкнула и подалась вперед — орк обнял ее до костного хруста и хотел радушно обцеловать, но тиснулся клыком в щеку и загрустил.

Эльфийка утерлась рукавом:

— Что значит — спаслись, орк? Спасались — от нас… мы нагнали паука. Многое увидели, витязь. Выслушаешь нас?

— За столом. Умойтесь, перемените дорожную одежду — и в залу, — отозвался Тайтингиль.

Ринрин фыркнула и, взметнув каскадом своих косичек, умчалась к бане, которая уже топилась; дверг нагнулся к ведру, поданному служанкой, и щедро ополоснул холодным лицо и шею.

За снова собранным столом эльфийка начала рассказ:

— Мы пустились в погоню за уцелевшим пауком…

— За упущенным, — буркнул дверг, полосуя кинжальчиком ломоть тыквы, — из-за некоторых!

— Пауки очень быстры. Они не устают, однако нуждаются в пище. Пока мы преследовали того, с двергской бляхой, он несколько раз добывал себе мелкую дичь. Когда охотится, он двигается неуловимо глазу.

Гленнер, который был тут же, ловил каждое слово.

— Скорость… — кивнул Тайтингиль, — достойная черта их отца. Он очень быстр, воин со звезд.

— Далее мы следовали за ним по направлению к Серым Россыпям.

— Это в сторону земель Морума, — подал голос Лантир. — Возможно, эти твари исходят оттуда?

— Мы тоже предполагали это, — блеснул глазами Вайманн. — Но хитрая тварь вела себя там очень странно. Паук явно не желал идти ни в Пущу, ни в Морум, будто выбрав для себя какой-то третий путь.

— Оллантайр выставляет на охрану своих границ самых метких лучников. Наверняка паук уже был обстрелян там — и даже если путь через Пущу ближе, если кажется, что в лесах проще укрыться, он не вернется туда вновь. Это лишний раз подтверждает его разумность.

Тайтингиль привычно смотал рассыпавшиеся по плечам волосы, убирая тугую скрутку за спину.

— Мы двинулись за пауком в Серые Россыпи. Это места, где коннику не пройти ни в коем случае, светлейший, — продолжала Ринрин. — Теперь мы знаем, где они множатся. В небольших пещерах меж камней, которых там в изобилии. Мы заглянули в одну из таких пещер.

Тайтингиль подался вперед.

— Там была кладка, витязь, — выговорила эльфийка. — Паучья кладка, вроде той, которые заводятся у плохих хозяев в чулане. Какие-то из пауков уже вылупились и выросли большими — такими, которых мы убивали в лесу. Некоторые совсем малыши, но они дерутся между собой еще более остервенело, чем взрослые. И мне показалось, что именно те, которые уничтожают и поедают больше своих собратьев, начинают расти быстрее. Иные росли прямо на глазах. Мы видели, как лютый паучонок убил паука побольше, сожрал его — и сразу увеличился.

— Так и есть, — кивнул дверг. — Это так и есть, мамой клянусь…

— Сколько их всего? — осторожно подал голос Котяра. Аппетит у него резко пошел на убыль.

— Там, где мы их нашли, — пара сотен.

— Может быть больше. Должно быть больше, — медленно выговорил Тайтингиль. — Довольно, чтобы пожрать… все миры Эалы. Так посулила Цемра.

— Я по «Нэшнл Джиогрефик» смотрел, — выговорил Котик, откладывая смачную мясную ножку. — До сорока миллионов сперматозоидов в одной пор-рции… эякулята… А Цемр-ра… она же волшебная тварь, ну. Использовала Мастер-ра по полной…

Иррик Вайманн напрягся, вглядываясь в лицо орка. Непонятные слова звучали зловеще.

— Здесь никто не понимает по-оркски, Азар, — прошипел он. — Поэтому потрудись…

Котяра стрельнул на него неожиданно колкими, острыми глазами.

— Миллион — это тысяча тысяч, — педантично выговорил он явно заимствованным у Мастера Войны тягучим, как мушиная липучка, тоном. — Считай сам.

Дверг сощурился.

— Да, видимо, пауков много, очень, — продолжила Ринрин. — Наверняка есть и другие… они теряются в камнях, прячутся и снова выходят на свет. Надо что-то решать, Тайтингиль. Я думаю об огне и о большой битве.

— Каждый из подросших пауков в бою стоит человеческого или даже эльфийского воина. — Голос Тайтингиля был мрачным. — Что ж, плохие новости.

— Тут у тебя есть люди, пошлем кого-нибудь к двергам, к Оллантайру… атакуем, светлейший, сейчас хорошее время. Пока не выросли все — атакуем.

Темные глаза дверга блестели, руки нервно сминали салфетку. Витязь смотрел на него — и сквозь него. Иррик желал выполнить то, зачем его послали. Чем скорее, тем лучше.

Добыть утраченный амулет.

— В ночь никто никуда не пойдет, — ровно выговорил витязь. — Вы должны отдохнуть, и я сам все еще не ощущаю себя… целостным. Слишком много сил пошло на то, чтобы уничтожить их мать, — это для них минул год, а для меня всего несколько дней. Поэтому добрая еда… добрый сон. А завтра решим.

— Я знаю, что ты решишь, — негромко сказал Гленнер. — Передам в слободу, чтобы дали бойцов, но нынче у людей мало молодых мужчин, способных воевать. Люди разбаловались жить тут под твоей защитой и не рожают по десять детей, как раньше.

— Хорошо. И все же я сообщу свое решение утром.

Тайтингиль ушел; Гленнер и Ринрин собирали посуду, дверг вывалился куда-то во двор и растворился в темноте широкого двора замка Золотой Розы.

Котик, спать которому пока вовсе не хотелось, взялся за посуду. Встал к корыту, удобно установленному на высокие ножки, зачерпнул воды — холодная, как всегда, холодная.

— Вы, конечно, извините, я со своими пор-рядками лезу тут, — сказал он Гленнеру с некоторым вызовом. — Но неужели тр-рудно сделать отопительный котел? Эти вашикамины… кр-расиво, конечно. Бани… Но вот емкость такую свар-рить, ммм, склепать, и повесить над огнем, и кр-ран приделать, ну… И девочкам будет хорошо — теплой водой посуду помоют, и душ пр-ринимать можно…

Эльф ничего не ответил, молча отступил — и, только отшагнув от орка подальше, повернулся к нему спиной, чтобы уйти.

Ринрин принесла еще тарелок.

— Ну как, ка-ак, вот они берррут и отпускают тебя? — мурлыкал за работой Азар. — Берр-рут и отпускают… Ты р-радфем, да? Радикальная феминистка, в Москве это модно сейчас… Нет, ты не феминистка. За тобой пошел двер-рг. Мелкий, но мужчина же, ну…

— Я следопыт и воин много столетий, — легко сказала Ринрин. — Отчего бы Тайтингилю и Лантиру меня не отпустить?

— Как вы тут живете? — Широкие лапы бережно мыли изящный фарфор и выкладывали на полотенце. — Душа нет теплого… Такси нет. Лантир-р, Лантир-р бы двинул туда за пауком, он на словах бр-равый. А пошла — ты.

— Ты очень добрый. Но я воин, и я разведчик, следопыт. У вас это называется… феминистка? Я запомню. — Ринрин обняла скального орка за шею, чмокнула в щеку. — Ты не такой, какие орки бывают обыкновенно. Твоя душа тепла. Как сказать на твоем языке? Лайк тебе! Я пойду спать. — И она выскользнула за дверь в темноту широкого двора.

Орк все же увидел очертания коренастой мужской фигуры, стоявшей в отдалении.

Дверг ждал эльфийскую деву.

Гленнер вернулся бесшумно, как привидение. Глаза его были словно дыры, проткнутые в неподвижной маске лица острейшими кинжалами.

Калека выговорил:

— Ступай, подними Тайтингиля… не судьба светлейшему сегодня выспаться. У нас гости, в Дорожный замок хочет войти мудрец Мрир.

Орк подхватился наверх, бросив недомытую посуду.

— Ступай… Котяра, — выговорил Гленнер вдогонку, несмело пробуя на язык непривычное имя прежнего врага.

— Н-носит ср-реди ночи, — неприязненно выговорил Котик и тронул пальцами прикрытую дверь в комнату Тайтингиля. — Волшебники, блин. Ох, были ж времена, когда я из чудес только «Чудо-йогурт» знал…

Эльф выглядел нехорошо.

В комнате горели несколько светильников. Тайтингиль не бодрствовал и не спал. Он лежал, раскинув длинное сухое тело, глаза его были прикрыты, а между бровями залегла тонкая, но глубокая морщина. Скрученный жгут волос вился под закинутыми за голову руками, и золото казалось тусклым, точно запыленным.

— Мрир пришел, — утвердительно сказал он, не двигаясь. — Странник в серой шляпе, однако же он припозднился. Но не нам судить мудрецов и магов, они видят больше и знают, как лучше.

Котяра опустился на кровать, погладил эльфа по боку.

— Ну вот, с новостями я пр-рипоздал. Ты гор-рячий какой. Температура, что ли? Мне и самому нездор-ровится. Паук этот… тяпнул же, н-ну. Иной р-раз ничего, а вдруг голова кружиться начинает, мутит так непр-риятно.

— Я в порядке, — разлепил сухие губы витязь. — Просто устал. Просто. И сейчас я не могу петь, чтобы исцелить тебя. Твоя рана не кажется опасной, я верю, ты справишься сам. Ты сильный, Кот… А я чувствовал, что движется нечто… Оказалось, Мрир. Что же…

Тайтингиль, как показалось Котяре, с усилием скинул ноги с ложа. Уперся руками, встал — головой почти под потолок, волосы сразу же легли плащом. Орк сентиментально вздохнул.

— Ты пр-ро меня не думай, сам поправляйся. Может, скажу Мриру, что ты себя плохо чувствуешь? Утром поговорим?

Тайтингиль коснулся пальцами серошкурого плеча.

— Так нельзя с магами. Они приходят именно тогда, когда требуются. И я многим обязан Мриру. Пойдем.

— А может, как в Коломенском? — жалостливо выговорил Котов.

— Не выйдет, — отозвался витязь, и в его голосе были ноты сожаления, грусти — и тени воспоминаний. — Я пуст, мне не хватит магии даже испросить эту помощь. Ведь на нее тоже нужна сила — открыть связь с деревом, впитать его мощь. Я с трудом касаюсь пищи, спать тоже не могу. Не понимаю, что такое. Словно помимо истощения в бою… ко мне привязана нить… и сила уходит в никуда, как только ее удается хоть сколько-то собрать.

— Нить, — задумчиво сказал Котов и провел лапищей по плечам эльфа, — нить. Сила уходит, кушать не можешь. Не тошнит?

— Немного.

— Ты такое когда-то ощущал?

— Нет.

— За все свои много тысяч лет? Даже сражаясь с огненным демоном? — допытывался орк, и глаза его уже озорно засверкали.

— Нет же… видно, Цемра нанесла мне какой-то непоправимый урон… — горько сказал Тайтингиль. — Я пытаюсь сосредоточиться на завтрашней битве — а мне думается только об отдыхе и постели. И чтобы никаких пауков на горизонте. И хочется… острого вкуса. Чтобы горькое, соленое и сладкое сразу… Это ужасно странно. Понимаешь, орк?

— Понимаю, Тайтингиль. — Котяра теперь лыбился неприкрыто, всем набором разновеликих клычищ. — И ты сейчас поймешь — с твоей-то интуицией да с твоими мозгами. Ну давай посмотр-рим, справедливости р-ради: сила уходит. По нитке. Тошнит. Тянет на соленое. И настр-рое-ние такое… своеобр-разное, да?

Эльф кивнул.

— Да, ты вымотался. Но я помню, какой ты был после Цемр-ры пер-рвый раз, когда в Москве-р-реке плавал — посвежее все же. А тепер-рь давай подумаем: чего с тобой ни разу не было за все твои годы эльфийской жизни? Ну ни разика?

Тайтингиль молча смотрел на Котова, который сиял уже, как надраенная медяшка. Потом осторожно сказал:

— Ну нет…

— Да, — ответил Потрошитель Азар, умильно стискивая лапищи у груди. — Да, да! Поздравляю, поздр-равляю!

И тотчас же полез обильно, жарко обниматься, совершенно забыв про подраненное плечо.

— Этого не может быть… этого… — шептал витязь, не пытаясь избежать тисканий.

— Ты же сам рассказывал, р-расказывал, ну, что когда зачат р-ребенок, отцы, папашки эльфийские, это ощущают наравне с матер-рями, и празднуют у вас не день рождения, а день зачатия! — выпалил единым духом орк.

— Кот…

— Ну чер-рт возьми, ну да же! Я понимаю, может, и некстати это, — Котяра улыбался до ушей, — но какие еще вер-рсии-то?

Тайтингиль долго молчал — и отшагнул чуть в сторону, сосредотачиваясь. Котяра не мешал, понимая, что сейчас эльф остатки своих сил пускает на то, чтобы проверить этот головокружительно невозможный вариант. Он взглядывал украдкой, как сменяются эмоции на лице витязя, завешенном крылом золотых волос, — узнавание, оторопь и несмелая, удивленная радость.

Радость новой жизни.

— Я никогда не смотрел в эту сторону, не искал причины тут. Но теперь я понял… — выговорил витязь — и неожиданно порывисто обнял оруженосца. — Да! Ты прав! Нить уходит от меня в тот мир, где осталась моя женщина… и где зачато мое дитя. И раз так… раз так, Котяра, — мы обязаны победить. И обязаны вернуться.

— Ну конечно, ну…

— Теперь послушаем, что скажет мудрец.

Во тьме коридора, внизу, под лестницей легким ветерком прошелестела чья-то одежда.

Тайтингиль мельком коснулся плеча волшебника и произнес слова приветствия. Темные круги у глаз делали сейчас великолепного эльфа похожим на изнуренного человека. Мрир, напротив, излучал бодрость и здоровье. Он оказался рослым, осанистым мужиком в возрасте, с положенной волшебнику бородой и пышными седыми волосами, слегка примятыми шляпой характерного островерхого фасона.

Котяра заулыбался, протягивая руку. Он привык, что его любили, — там, в московской жизни.

— Пр-риятно познакомиться, я Дима. Ой, вы настоящий волшебник же, как из Гарри Поттер-ра…

Мрир руку не принял, лишь перебросил посох из ладони в ладонь. Повернул голову и вполголоса сказал что-то Лантиру. По тому, какие эмоции проявились на лице черноволосого стражника, орк сразу понял — так, как в Гарри Поттере, не будет. Никакого сливочного пива и тыквенного сока, максимум — авада кедавра.

Радость от открытия восхитительной тайны состояния Тайтингиля улетучилась. Он чуть растерянно глянул на витязя, но тот уже будто закаменел лицом, глядя на Мрира.

«Общаются, — понял Котяра. — Невербально. Ну нельзя словами, что ли, поговор-рить? Тай вымотан и так. Р-ре-беночек будет, р-ребеночек же!»

Снова настроить себя на бескрайний позитив не получалось. Опять заныло раненое плечо.

— Пойду я, — сказал он нарочито громко и подмигнул Гленнеру, который тоже выглядел довольно напряженным. — Вы, уважаемый, пойдемте тоже. Вот Лантир-р, он молодой, р-расторопный. Он поможет гостю р-распо ло житься.

Стражник гневно поджал красивые губы, орк почувствовал себя чуточку отомщенным.

— Я покалечен, но не так уж стар, — едва слышно выговорил Гленнер вдруг. Он чутко смотрел на Тайтингиля, щурясь и как бы что-то прикидывая, примечая.

— Мудрые вправду обойдутся нынче без нас, — добавил калека. — Наше время придет. Попозже, Кот… Котов.

Беседа была долгой. Тайтингиль обстоятельно рассказывал все, что сумел узнать о другой складке Эалы; об орке и о звездном воителе, о Цемре и полчищах пауков, обнаруженных в труднодостижимых Серых Россыпях, где невозможно сражаться конным и тяжело делать это пешим. И только паукам, восемь ног которых могут возносить их по камням вертикально, — паукам там самое место…

Мрир слушал внимательно, иногда спрашивал, уточнял. И охотно расправлялся с холодной дичью и сырами, с вином и хлебом, с овощами и сладкими осенними фруктами.

Разговор затянулся. Которая уже по счету беспокойная, бессонная ночь. Тени под глазами эльфа пролегли глубже, и вот уже на острое колено капнула первая багряная капля, другая…

— Там будет нужен огонь, Мрир, — говорил Тайтингиль, с досадой прижимая пальцами нос, — огонь твоего посохапоможет истреблять нечисть. Знаешь, в той складке Эалы мой оруженосец использовал плаз-ма-трон…

Маг улыбался, и от глаз его лучиками бежали морщинки, а крепкая, хотя и несомненно старческая рука твердо сжимала посох. Нешуточного размера меч стоял у дверей.

— Славно у тебя тут слободские готовят, витязь… Благодарю за прием, благодарю за рассказ твой. Я и сам шел посмотреть, что за напасть гложет наш славный мир. Она серь езна, да. Выступим прямо с утра, Тайтингиль. До рассвета.

До рассвета оставалась пара часов.

— Прямо с утра, маг.

Эльф смотрел в глаза волшебника, не отводя взора. Смотрел. Но Мрир больше не говорил ему ничего голосом и не спрашивал бессловно. Только звенела напряженная тень, исходящая от мага: беда, великая битва, опаснейший враг, опаснейший, небывалый…

— Светлейший, — наконец выговорил Мрир. — Не откажешь мне, старику, в своем знаменитом гостеприимстве? Я хотел бы переночевать у тебя в покоях… Мне нужно собрать силу. Да и тебе не повредил бы отдых. Но ты воин, ты привычен к лишениям, а я старик.

Напряженное лицо Гленнера чуть заострилось при этих словах. Тайтингиль кивнул, медленно поднялся, промокая кровь. Провожать Мрира не требовалось, тот не хуже хозяина знал, где и как расположиться на ночлег, однако Лантир не мог не проявить вежливости и проследовал за ним.

Ложиться спать на полтора часа было бессмысленно. Витязь подумал, прихватил пару бутылок вина и отправился на излучину реки. Удивительное новое знание, которое он все же утаил от Мрира и в которое не до конца поверил сам, — заставляло сердце беспокойно биться, сильнее натягивая нить, которая уходила в неведомо далекую складку Эалы, к крохотному яркому зернышку новой жизни.

Спустя небольшое время позади присевшего прямо на песке Тайтингиля выросла огромная остроухая глыба.

— Ты нор-рмально?

Эльф кивнул.

— Непривычно.

— Я всегда очень предохранялся, — доверительно сообщил орк. — Я девочек бер-рег. Хотя на самом деле дети — это клево! Вот у эльфийки и двер-рга — могут быть?

Тайтингиль глянул остро, во тьме блеснули белки глаз.

— От тебя не укроется ничто… такое. Ее любимый, ее муж погиб много лет назад. Обычная история для эльфов. Теперь она с Ирриком Вайманном, несколько лет они…

— Встречаются? — подсказал Котяра.

Эльф кивнул.

— Да, и я предпочитал не думать об этом. Эльфийка и дверг. Эльф… и человеческая женщина… Тихо, Кот. Сейчас они придут сюда.

Через несколько ударов сердца из темноты появились тонкий силуэт Ринрин и дверг рядом с нею.

— Что станешь делать? — прямо спросила Ринрин. — Тебе нельзя в бой, а Гленнер говорит, вы уговорились с Мриром выступать на рассвете. — И протянула эльфу лоскут тонкой ткани — вытереть кровь с лица.

— Я немного иной нынче, — выговорил Тайтингиль. — Попытаюсь обратиться к утренним звездам и реке. Мне нужно собрать силы. И добрый сон помог бы, но я согласен с Мриром — времени у нас нет.

— Отряд пойдет за тобой — любым. Но такой, как сейчас, ты падешь, светлейший, — сказал Вайманн. — Я не из тех двергов, которые будут юлить вокруг да около, я называю вещи своими именами. Из боя тебе дорога — в Чертоги Забвения.

— Я отринул Чертоги, — тихо сказал Тайтингиль. — Отдал благодать Альгваринпаэллиру в обмен за помощь.

Дверг сощурил цепкие глаза.

— Тогда ты умрешь, витязь. Думаю, ты понимаешь это.

Котяра уже темпераментно вдохнул и приподнялся, чтобы возразить этим жестоким словам, возр-разить, но…

— Не будет ни Чертогов, ни смерти, — раздался негромкий голос Гленнера.

Покалеченный эльф стоял у косматого ивового куста, держась за ветки; спуститься ниже он не мог, хоть и доковылял от дома до реки — судя по всему, путь дался ему сложно. Орк звонко захлопнул пасть, рыскнул — и подхватил калеку на руки. Перенес, переставил через змеящиеся по плотному песку корни и опустил на бревно возле Тайтингиля.

— Ты легко расстался с Чертогами Забвения, Тайтингиль, светлейший витязь, — тихо, но очень энергично сказал Гленнер, проводив орка взглядом. — Отринул место, где эльфы способны жить вечно, постепенно утрачивая память… Потому что именно память способна совершать волшебство более яркое и доброе, чем иные маги.

Он протянул руку, в которой было зажато что-то небольшое, и все чуть подались вперед, стремясь разглядеть предмет в неровном свете луны.

— Я принес тебе вещь, которая принадлежала тебе… давно. Ты ее любил. Эта вещь с твоей родины.

— Город, в котором я родился, давно затонул и почивает на морском дне. Я помню, Гленнер. Я хотел нырнуть к дому, который…

— Который помнил тебя ребенком, Тайтингиль Заступник. И ты нырнул. Вот, возьми то, что ты привез оттуда. Возьми.

Гленнер развернул ладонь и разжал сухие, изломанные пальцы.

В его руке оказалась деревянная фигурка, лошадка.

Ей было много сотен лет. Когда-то ярко окрашенная, лошадка потеряла цвет — но еще хранила следы острого ножа, вырезавшего ее. Древнее дерево просолилось на морском дне и сделалось неподвластным времени.

— Отец, — зачарованно сказал Тайтингиль. — Отец… мама.

Он протянул руку и торопливо сжал пальцы на старой игрушке, крепко-крепко… а орк, точно так же стиснувший лапы на груди, приметил, что Ринрин взяла дверга за широкую ладонь.

— Отец… мама.

Тайтингиль поднялся во весь великолепный рост, туго натянув спину безупречной певучей струной; одновременно с первыми лучами солнца ветер раздул плащ его златых волос — и по ним словно побежали живые искры силы и яркой мощи.

— Отец! Мама!

— Тай, — прошептал Котяра, не решаясь приблизиться; казалось, вся фигура эльфа занялась восхитительным златым пламенем — как тогда, в Москве, напитанная великой силой. — Та-ай…

— Не усекай, — громко выговорил Тайтингиль и улыбнулся. Лицо его преобразилось за краткий миг — складки и скорбные тени исчезли, а черты высветлились, стали четче и моложе, чеканнее. Поверх водной сырости и осенней прохлады в воздухе ярко запахло липовым цветом и песком, силой и радостью. Откуда-то издалека донесся плеск морского прибоя…

— Тайтингиль! — взвыл орк, подскочив на месте.

Это был момент полного единения душ.

Ринрин отпустила руку дверга — и потянулась к Тайтингилю, как это делали эльфы, скорее душой, чем телом, будто стремясь подхватить сильное златое свечение. Почтенный Вайманн хмыкнул, степенно провел ладонью по недлинной бороде и кивнул. Огромная серая орочья туша ринулась к Гленнеру, Котяра схватил его в охапку, поднял, закружил и радостно заголосил:

— Дай я тебя поцелую, голова ты, голова-а!

Но не поцеловал, потому что калека молча ткнул его острием кинжала. Котяра привизгнул и вернул эльфа на место, потирая уколотое место и сердито бормоча — но больше для порядка, потому что он видел: Гленнер склоняет голову, чтобы спрятать смущенную улыбку, и от укола на дубленой шкуре не выступило и капли крови.

На тропе, ведущей к крепости, появился Лантир.

— Волшебник проснулся, люди подготовили завтрак и лошадей. Мы выступаем, Тайтингиль?

Златой витязь откинул волосы назад и выпрямился.

— Выступаем, да. Во имя наших предков и наших потомков — мы будем биться и победим.

Тайтингиль вошел в крепость легким, чеканным шагом. Владетель своей земли, хозяин Дорожного замка, уверенный и бодрый, высокий, яркий.

В нагрудном кармане московской трикотажной рубашки, надетой под легкий эльфийский плащ, лежала деревянная лошадка, игрушка, вырезанная его отцом в незапамятные времена и раскрашенная легкими руками матери. Отсюда, от самого сердца по телу будто расходились волны тепла и сияния. Белого, золотого.

Не успел Мрир толком пробудиться и оценить перемены, произошедшие в выбитом из колеи и утомленном светлейшем витязе за столь краткий срок, как Тайтингиль уже раздавал указания. Велел Гленнеру собрать слободской люд и поделил немногих мужчин на два малых отряда; один снарядил к Оллантайру, другой — в Нолдорин. Написал письма, и, запечатав их смолой, дал устные указания. Оставшиеся воины должны были держать крепость и слободу, если придет враг.

— Нар-рочно их выслал, да? — муркнул Котяра, вместе с Гленнером собирая на стол. — Этот, котор-рого к Оллантайру отправил… несовер-ршеннолетний, кажется.

— Слобода не так многочисленна теперь, — ответил эльф, пододвигая к себе блюдо с мясом. — И мужчины отвыкли воевать. С собой их брать не стоит, погибнут зря.

Орк поежился. Он видел, что витязь преобразился, вернув мощь и растерянные в боях силы. Но мысли о том, что ему самому, Диме Котову, снова придется браться за отвратительную секиру, очень огорчали.

— У нас три эльфийских бойца, отличных бойца. — Тайтингиль щурился на ранний рассвет и жевал луковицу. — Двергский воин неплох, могучий волшебник… — Он поднял взгляд на Азара, и серые глаза, сверкавшие сейчас звездами, потеплели. — И, конечно, ты, Котяра. Ты сражаешься, хоть и без охоты, но ты хорош в бою. Сейчас по коням, и к полудню будем у Серых Россыпей.

— Как до полудня? Скакать и затем биться? — чуть растерянно спросил Котяра, а сияющая Ринрин уже несла ему эту самую секиру. — Ср-разу?

— Скакать! Биться, орк! — с энтузиазмом возгласила она. — Держи, кузнец отменно наточил ее!

Азар со вздохом встал из-за стола и обреченно посмотрел на черное лезвие.

— Такси нет. — Тайтингиль глянул прямо и заулыбался. — Нет метро, самолета. Здесь так, оруженосец. Плазматрона тоже нет, и это уже жаль. Значит, сперва добрая скачка, затем сразу в бой.

— Скачка…

Ринрин присела рядом с орком, погладила по плечу.

— Твоя кобыла с норовом…

— И с аппетитом. Кобыла Винни Пух… — без настроения ответил Котяра.

— Она вовсе не плоха. На ровном марше не отстанет. Если поскачем слишком быстро, просто держись за гриву. Затем еще проще, в Серые Россыпи конным не пройти, будем биться пешими.

Тайтингиль уже стоял во дворе, осматривая снаряжение своего гнедого коня.

— Подай доспехи, орк, облачайся сам, и мы выступаем. Лантир и дверг уже готовы. Гленнер… Гленнер. Ты останешься с людьми, хранить Дорожную крепость. Как обычно, мой старый друг. Я полагаюсь на тебя.

Калека кивнул снизу, и Котяра понял, что под своими одеждами, скрывающими уродство, тот прятал еще и меч.

Мрир, опоясанный перевязью с ножнами, с посохом в руках, стоял во дворе крепости возле ослепительно-белого коня, белого, как дневной свет, сияющего изнутри, но отчего-то понурого.

Сам маг, очевидно, не выспался. Он глядел на собирающийся к бою отряд, отряхивая серую шляпу от невидимых пылинок.

Глава 13 Северная дева

— Пока, дядя Юра…

Бывай, малая, — усмехнулся мужчина.

Алина нажала ручку машины. Руки ныли, ноги не держали, подкашивались. После спарринга наставник без слов подал ей тяжеленный «калаш» со спиленным стволом — стреляй. К такому она была не готова. Впрочем, к бою нельзя быть готовым никогда — и надо быть готовым всегда. Она попала в мишень два раза… три; вороненая туша в руках оглушительно тарахтела и тряслась. Юра Буханец остался недоволен результатом и назначил второй раунд. Бил точно и жестко, чтобы объяснить настырной безбашенной девчонке, что она провалила задание и умерла, а умирать больно.

«Он не чувствует боли! — кричала внутри себя Алина. — Он, Мастер Войны!»

И пыталась представить себе, как это. И снова бросалась в атаку, сцепив зубы до хруста, так, что немели челюсти.

Но ей-то было больно.

Даже переставлять отбитые до впечатляющих синяков ноги на коротенькой подъездной лестнице — больно.

В Котиковой квартире было тихо. Африканская маска на стене равнодушно глядела в темень пустыми глазами. Дорогущий холодильник не урчал, а только приветливо моргал электронным табло.

Алина позажигала свет во всех комнатах, нажала кнопку на пульте плазмы.

«— В отличие от традиционных танков, Т-14, как и все боевые машины семейства „Армата“, — заговорил проникновенный мужской голос, — предназначен не для одиночного боя, а для работы с группой различных боевых машин в одном тактическом звене, выполняя функцию разведки, целеуказания и дистанционного управления через единую систему управления тактического звена, что позволяет всем машинам „Армата“ получать оперативную обстановку в режиме реального времени и автоматически рассчитывать баллистические данные для систем управления огнем в сценарии поражения целей не одной „Арматой“, а атаки цели всей группой разом».

— Нормально так, — уважительно сказала Алина и замешала в молоке мерную ложку сывороточного протеина.

И тут в дверь позвонили.

Девушка отложила шейкер, шагнула вперед, вернулась, в пять глотков выпила коктейль и пошла открывать.

В глазок не было видно ничего, серая темень, и только. Лампочку в подъезде, что ли, вышибли?..

— Кто там? — спросила она.

— А Дима дома? — спросил низкий голос с ярко выраженным «оканьем».

Женский.

Или мужской?

— Медведь какой-то, — буркнула Алина. В коридоре у нее стояла сумка со спортивным имуществом, где в числе прочего были бита и нож. После некоторого раздумья она выбрала второе и открыла дверь на цепочке, отступив в сторонку.

— Димочка, родненький! Нашла я тебя, нашла котяру эдакого! — возопило во тьме, и стальная цепочка тихо тренькнула, разрываясь.

В прихожую ввалилась огромная фигура…

«Вот ты какой, панцирник!» — мелькнула в голове шальная мысль, пальцы сжались на рукояти ножа, плечо понеслось в сторону.

Но тут щелкнул выключатель, нажатый гостьей… и Алинка замерла.

Бабе было, наверное, около тридцати. Скорее чуть после, чем слегка до. Высоченная, дородная… статная? В облегающем ситцевом платье и резиновых сапогах, туго севших на полные икры.

Она скинула с плеч цветастую шаль и брякнула о Котиков элитный паркет эмалированным ведром.

— Ух, — сказала она, утирая высокий лоб. — Умаялася по Москве ходивши! В мётры эти ваши с ведерком не пущали. Нельзя, говорят. Не бонбу ль, говорят, несете? Ну, я им грибов-от понюхать дала… Насилу от дежурных отбилась, да турникет отломила, штраф пришлось платить. Комедия!

Алина зачарованно разглядывала гостью. Больше всего она напоминала метательницу ядра Аманду Бингсон, ну или девушку, которая с веслом. Русая коса с руку толщиной спускалась меж монументальных грудей, распирающих платьишко скромной длины, рукава фонариками делали и без того широкие плечи совершенно молодецкими. Румяные щеки на спокойном и суровом лице северной валькирии багровели, как две половинки отборной свеклы.

Пришелица хозяйственно огляделась, отчего африканская маска нервно покачнулась, и уставилась на Алину.

— А ты кто ему будешь? Диме моему?

Собольи брови нахмурились.

— Я? — Девушка, очень смутившись, спрятала нож за спину. — Я за квартирой присматриваю, пока дяди Котика… нет.

Синие очи русской красавицы придирчиво осмотрели Алинку, углядели черный спецназовский клинок.

— Готовить взялась? Ну хорошо. Я вот как раз груздей соленых привезла. Уже этого года засолу, а то Димочка мой только прошлогодние попробовал, а вот дожди прошли — тут и грибы начались…

Пришелица подала Алине ладонь размером с саперную лопатку.

— Куколева я, Марья Кузьминична. Маруся.

Алина осторожно дотронулась до Марусиной руки.

— Алина…

— Ну, Алина, накрывай на стол, хозяйка. Расскажешь мне, что стряслось у вас. За квартирой просто так не присматривают же. Я ж первым делом к Нине Егоровне, учительнице пошла. У ней-то тарелка. Посмотрела она Димку по компьютеру, а он «вкомпакты» свои уж сколько времени как не заходил. И на телефон не отвечает. Хорошо, я в документах адрес глянуть догадалась. У мужика, если уж, хм, с ним в постель ложишься, паспорт проверить — первое дело…

— Нету. Нигде его нет. А вы дяде Ко… Диме кто? — вымучила Алинка вопрос.

— Я ему баба, — с удовольствием ответила Маруся. — Понимаешь? Или маленькая еще?

— Вы? — В голове Алинки кавалькадой проскакали стильные модели того и сего, густо напшиканные духами последнего сезона, просоляренные и подтянутые, увешанные моднейшими бирюльками и одевающиеся в Милане и Париже. — Вы?..

— Я, — отозвалась Маруся. И радостно улыбнулась. — Ой, мы с ним корабль космическую тянули-и. — И она сама потянулась очень сладко, всем сильным полным тоскующим телом.

Корабль… Космическую.

Алинка сама не заметила, как заулыбалась в ответ… и, подхватив ведро за ручку, решительно сказала:

— Давай на кухне сядем, Марусь. Раз так, разговор у нас будет долгий. Раз ты про корабль знаешь.

— Ну я так и думала, — ответила северная женщина. — И на сухую такие разговоры — никак нельзя.

Из увлажнителей для задушевных бесед у Котика в доме на данный момент оказался один лишь «Бейлис», и Маруся долго недоумевала, зачем москвичи догадались хорошую водку замешивать со сгущенкой, но все же оскоромилась, закусывая непривычный напиток хрусткими груздями прямо из ведерка.

Хмель взял обеих неожиданно равно. Алинку наконец отпустила боль во всем теле (Маруся, глядя на синяки, советовала бросать негодного мужика, а то идти к участковому; Алинка немеющим языком отнекивалась, что это не мужик, а такие упражнения).

Понемногу поняли, что к чему.

— Стало быть, мать твоя беременная от рыжего парня, которому я отдала трофейные хромовые сапоги. Эльф, помню! Ну я и смотрю, русский-то голышом и без водки в студеное озеро разве полезет? Или гидрокостюм, или поллитра, лучше и то, и другое…

— Ты р-расист, Маруся? — спрашивала Алина, глядя в стакан.

— А ты, — не слушая, продолжала северянка, — того мужчину красного полюбила, который за кораблью своей приехал?

— Корабль — она. Да.

— Вот! — обрадовалась Маруся, — Наши мужики тоже сначала сказали, что он — она! И я-то грешная, думала — чеченочка, и до того пригожая! — Она стиснула огромные ручищи на груди, Алина посмотрела хмуро, и пришлось поправиться: — А потом поняла — мужик. По водке и поняла…

Выпили еще.

— А я Димку полюбила, — сказала Маруся. — Никогда у меня такого мужика ласкового да ладного не было! Эх, да что уж там… Вот, решила податься в столицу. Нам, как заполярным, билеты положены, раз в год. Да я не брала никогда. А тут, думаю, чего теряю. Есть у меня мнение… что Дима крепко меня запомнил. Чего бы и не освежить?..

— Они не были. Они — есть, — трудно выговорила Алина. — Они мир спасали. Миры даже. А сами при этом…

Тут слова кончились, и Алина просто и беспомощно провела рукой.

С другими девчонками она сходилась трудно, самая близкая подруга — Наташка — была в основном для тусовок и интернет-общения… Спокойная мощная бабища на десять… пятнадцать лет старше и на шестьдесят килограммов тяжелее почему-то казалась теперь очень близким, родным человеком.

Она видела, как нашли корабль.

Ей не надо было доказывать, что все это — правда.

— Так, — выговорила Маруся, снова вливая в себя ликер и обильно заедая сладость едкими хрусткими грибочками, — разберемся, не маленькие, чай.

— Как? Я уже всю голову сломала… — ответила Алинка. — На следующий день туда побежала, где Мастер корабль оставил… Ни её, ни этажа этого… Я думала, что схожу с ума. Вадим, боевой маг, со мной разговаривать не хочет. Ники, его девушка, ничего не знает сама. Говорит, должен быть проход между мирами. Там, на заднем дворе за баром… откуда они пропали. Портал. Была я там. Нет ничего…

— Место — уже хорошо, — веско заявила Маруся. — А проход… проход дело такое… — Она почему-то покраснела. — Если его один раз того… открыли… то и еще можно. Придумаем. Вот завтра и начнем думать, Алинка. Нет такого, чтобы русская баба не смогла.

Допив ликер, решили спать. Алина постелила гостье в гостиной, а сама ушла в котикову спальню… но не смогла там заснуть. Вот когда не было тут никого — спала, с ножом в руке, стиснув зубы до боли. А когда приехала Маруся…

Сгребла одеяло, подушку и нетвердо прошлепала под бочок к огромной теплой мягкой северянке. Долго прилаживалась и в конце концов ткнулась носиком в застиранную «хэбэшную» ночнушку, пахнущую хозяйственным мылом и малиновым листом.

— Марусь… а Марусь…

— Ну што.

— Мару-усь…

— Да што? Спи уже. Пришла, возишься…

— Ты в горящую избу заходила?

— А чего тут такого-то? — спокойно отозвалась северянка. — Раза четыре. Мужики как напьются, так и палят избы да сараи. Не бросать же их там. Спи.

— Нет, — прошептала Алинка, — не бросать. Ни в коем случае. Мы — не бросим точно…

С утра девушки обнаружили три пустующих «поллитры» из-под «Бейлиса» и ополовиненное ведро грибов, содержимое которого теперь уже хозяйственно разложили по банкам и убрали в холодильник.

— Димочка, как вернется, так все сразу же и съест, — объявила Маруся, наливая себе в суповую чашку крепчайшего чая — все кружки в котиковой квартире оказались ей малы. — Такая-то толковая баба, как я, и для своего мужика грибов не припасет?

Маруся оказалась женщиной исключительной доброты и ровности характера, что при ее габаритах было немаловажно — но все же не хотелось недопониманий.

Алина уперлась пальцами в виски.

— Марусь… А как понять, свой мужик… или… блин…

После вчерашнего соображалось туговато. Она помнила, что они болтали про сложные перипетии отношений, а потом беломорка запросто спросила, как же у них с Мастером свершилась любовь, ежели у инопланетятина чувств нету и от этого не стоит?

«Петтинг, — подытожила Маруся, слушая сбивчивые Алинкины объяснения. — Всего-то. И этот, как его. Коне… коне… Слово больно мудреное, ну Димка тоже так умеет, ртом. Да и не так умеет, эх-ма… А мужик у тебя ничего, находчивый…»

«Находчивый, — кивнула Алина. — Он вообще…»

Стало жарко, душно; защипало в глазах…

— А чего мудрить? — спросила она, прихлебывая непроглядно черный отвар. — Вот ты взяла мужика… с ним и живешь.

— Просто у тебя все… — вздохнула девушка. — Просто… Взяла…

«Под Белым Солнцем моей империи властвуют матери, — вспомнила она слова Мастера Войны. — Женщины правят, женщины воюют… Примешь ли ты меня, Алина?»

— А че мудрить-то? Или тебе что надо? Свадьбу, чтоб людей удивить? Деньги на ветер выкинуть? Э-эх… Ты вот со своим где будешь регистрироваться, на Луне? У него и паспорта нашего небось нету.

— Нету…

Алина вспомнила длинные разговоры в пути, тяжелые сомнения Ирмы по поводу того, кем она была в жизни своего златого витязя; вопросы, на которые не находилось ответа.

«Встречается»…

Теперь в сердце девушки будто распрямилась тугая, светлая пружина.

— Как же… правильно ты сказала, Марусенька! — восхитилась Алина. — Взяла! Взяла — и все, и твой! Обязательно нужно будет сказать это маме… а то она так расстраивалась! Я уверена, вы подружитесь! А сейчас… — Она деловито вбросила в шейкер черпачок протеина и бодро взболтала привычный завтрак. — Надо подумать, с чего мы начнем наши поиски. — И я думаю, что позвоним Льву Абрамовичу, да!

* * *

К старой обшарпанной двери подъезда на Красных Воротах девушки пришли во всеоружии. Алинка надела строгие брючки, облегающую темную майку и туфли на удобной танкетке, отчего сразу сделалась похожа на героиню фильмов Тарантино о женщинах очаровательных и опасных. Маруся подумала и сменила хорошие, но больно жаркие резиновые сапоги на найденные в котиковом шкафу котиковы же шлепки в задорный цветок — оказались впору.

Тощая вышивальщица высунула острый бледный нос, осмотрела обеих и нехотя впустила в обойно-газетные недра мастерской.

Все так же тут стояли покрытые лоскутными накидками старые скособоченные диваны, ужасающие на вид, но удобные, изгибающиеся под капризные формы самых непредсказуемых тухесов. Подмастерья сновали между кофеваркой и стеллажиком с баранками и сахаром, в воздухе витали сложные ароматы старомосковской квартиры — от запаха недавно протертого (не вымытого, учтите, а протертого) столетнего паркета, истосковавшегося по циклевке и лаку, и до парфюмных шлейфов гламурных посетительниц, совсем недавно покинувших портновский рай.

— Шоб я так жил! — восхитился московский портной Лев Абрамович Беспрозванный, выходя девушкам навстречу из таинственных закоулков. — Боже, какая прелесть! Таки не говорите ни слова!

Он душевно обнял Алину и тепло сжал в руках сурово протянутую ладонь Маруси. Северянка закаменела лицом: обиталище двергов ей не глянулось.

— Алиночка, безмерно счастлив визиту… желаете обновочку? Старик Беспрозванный все же знает толк в моде! То платье, что мы пошили вам на день рождения… оно должно было принести счастье!

Девушка вспомнила многослойный наряд, похожий на пучок чуть подвядших лепестков кремовой розы… и праздник, на котором ей сделал предложение ее парень Макс. Час спустя она билась в истерике, выдирая Макса из объятий его подруги Оли, также известной под прозвищем Алора. Ноздри у обоих были в порошке, глаза — осоловелые и пустые.

Помолвка оказалась безнадежно испорченной.

Но потом была ночь.

Ночь, когда Мастер Войны пришел к ней, сидящей в этом самом платье, порванном и растрепанном, на ступеньках кафе — и признался в любви, и поднял в бесконечный космос, к звездам.

Счастье. Да.

Алина улыбнулась и кивнула, сглотнув что-то трудное, комком вставшее в горле.

— Не говорите ничего, — продолжал портной, — я о многом догадываюсь. Ведь идет так, как должно. Теперь мы будем делать счастливой и вас, моя дорогая северная роза! Королева, королева как есть, мамой клянусь, шоб я так жил!

— Маруся я, — ответила поморка и ловко избежала теплой твердой ладони портного, уже прицелившейся измерять ее ОТ, ОГ и особенно ОБ.

— Штаны мне не годятся, — степенно выговаривала Маруся. — В носке нехороши. Неделя — и между ног рвутся. Ерунда, а не одежда, если только кожи нашить и кожей об кожу шваркать.

Алина, присев на диванчик, пила душистый чай и во все глаза глядела, как трое белошвеек щебечут вокруг северной валькирии, обмеряя ее во всех проекциях. Самому Льву Абрамовичу она не далась ни в коем случае.

Глядя на Марусину стать, дверг слегка краснел и что-то бормотал вполголоса, вычерчивая коротенькими толстыми пальцами в воздухе одному ему ведомые удивительные фасоны. Кустистые брови драматично взлетали.

— Мы сделаем… Это будет феерично, феерично! Модерн и немного эклектики! Москва у ваших ног…

Эти ноги, освобожденные от шлепок, перетаптывались на коврике, демонстрируя не совсем чистые пяточки и мозольки, а также смешной полустершийся перламутрово-розовый педикюр.

Алина негромко кашлянула, обозначая свое присутствие. Маруся явно заняла весь эфир.

— Мама так много о вас рассказывала, — заговорила она, обращаясь к портному. — Много. Что была у вас в гостях… в тайном подмосковском подземелье… говорила, что вы…

Она должна была сказать — «не люди», но это показалось ей не слишком красивым.

— Что вы волшебные, — нейтрально закончила она и остро оглядела багровый затылок портного. Затылок был многослойный, поросший кудрявой шерстью всех оттенков соли и перца.

Лев Абрамович сосредоточенно, ритуально и медитативно изучал Марусю — не руками, но шагами, дирижируя в воздухе взмахами короткопалых ладоней и напевая песенку, из которой вычленялись хитроумные портновские словечки. Северянка вытянулась самой басовой из рояльных струн и с подозрением следила за действиями ловких рук.

На слова Алины он, кажется, не обратил никакого внимания. Но она была упорной девушкой. Немного помолчала и продолжила:

— Я знаю, что они куда-то ушли. Переместились. Я не просто знаю — я там была. Оля, стерва, выстрелила, попала в Мастера. — При этих словах Алина стиснула кулаки. — Попала, ранила, — последнее слово она выговорила с усилием. — И они переместились. Трое, четверо. Дракон, там был дракон.

— Сарочка-а, — чуть повысил голос Лев Абрамович. Привстал на цыпочки, оттопырив задники разношенных шлепанцев, и вгляделся в пыльную темень портновской бездны. — Сарочка, угостите девочек чаем!

Алина нахмурилась.

— И про чай я знаю тоже. От мамы знаю, и не стану пить ваш фирменный чай! Послушайте, почему вы все, как сговорившись, темните? Ники, Вадим… и теперь вы. Неужели непонятно — я хочу докопаться до цели и найти их — и я сделаю это! Я пойду туда, за… за ними.

— И я пойду, — проговорила Маруся. — Даром, что ли, магазин бросила и в такую даль ехала?

— Таки не даром, — вздохнул Лев Абрамович. — Таки билеты сейчас очень дороги. Марусенька, шо вы лично от всей вашей натуры скажете за стиль модерн? Чтобы я так жил, он будет вам к лицу. «Звездные войны» сейчас в тренде, и даже я сходил и посмотрел новую серию, конечно, на утреннем сеансе, потому шо там дают прекрасные скидки бедному портному.

— Вы не бедный, — с нажимом продолжила Алина, почему-то ощутив на пальцах удобный выкидной ножик. — И вы иногда даже не портной! Вы…

Лев Абрамович повернулся и посмотрел сквозь нее, будто впитывая поверхностью расширенных зрачков многовековую, мягкую, особенную портновскую пыль, пахнущую старой Москвой и обстоятельным под-московским бытом, и чуточку — травками специального сердечного чая тети Сары, и богатыми тканями, приехавшими из неизвестных стран…

Алина длинно выдохнула и стукнула кулачками по задрапированным в черное остреньким коленкам.

Лев Абрамович, мурлыкая под нос, жестами послал белошвеек за тканями, и те понесли ему штуки за штуками, отрезы за отрезами. В выборе преобладали цвета металлик, холодные тона, остальное портной забраковывал.

— Он ранен был, — тихо сказала Алина. — Он, Мастер Войны. Ему нужна помощь. Моя. Наша. Я вот уверена. А вы…

— Еврей, как есть, — жестко буркнула Маруся. — Знает, но не говорит. Может, денег ему предложить?..

Лев Абрамович обиженно подобрал подбородки, чтобы возразить, но…

— Мы всего лишь хотим сделать так, чтобы помощь не понадобилась еще многим, — послышался ровный мужской голос.

Из-за пыльной ширмы, утыканной иглами и булавками, вышел коренастый мужчина с аккуратной бородкой, с весьма убедительной осанкой, в хорошем пиджаке горчичного цвета.

— Иван Андреевич?..

— Никто не сомневается в вашей смелости, Алина Николаевна, — сказал король под-московных двергов. — Просто ситуация весьма и весьма сложная. Боюсь, она даже и не в моей компетенции, хотя я делаю все возможное. Светлейший витязь дал мне поручение заботиться о его… семье. — Его голос чуть потеплел, вокруг проницательных глаз собрались лучики морщинок. — Заботиться в его отсутствие.

«Семье»!

Лев Абрамович, окончательно что-то решив по поводу Маруси, обид и темы межрасовых и межпланетных отношений, отступил и шуршал теперь в отдалении рулонами пожелтевших выкроек.

— У меня, может быть, своя семья, — не глядя на Монахова, сказала Алина. — У меня, может… своя собственная. Семья.

В носу снова предательски пощипывало. Но Алинка, стойкая и сильная девочка, когда-то бестрепетно «пристрелившая» объективом айфона отца с двумя чужими тетками в кровати, не собиралась сдаваться.

Иван Андреевич тоже не собирался.

— У вас — точно — были неприятности. Из которых я помог выбраться. И я не советовал бы вам сейчас искать, — король двергов сделал значительную паузу, — новых приключений. На… — Его взгляд скользнул по утянутым джинсами бедрам Алинки.

— Вы, гражданин, советов не давайте, — строго сказала Маруся. — Мы давно уже не Советский Союз. Нам мужиков надо выручать. Наших. Можете помочь — помогите. Нет — сами будем искать дальше.

Иван Андреевич развернулся к ней и некоторое время оглядывал великолепную северную деву. Маруся рефлекторно уперла кулаки в бока и смотрела прямо, не мигая.

— Ничуть не сомневаюсь и в ваших способностях, Мария Кузьминична, — наконец сказал Монахов, тщательно подобрав слова, — но и вы меня поймите. У меня есть миссия. Охранять. Оберегать. Всеми доступными мне способами. В данном случае это значит — убедить вас… не мешать. Не мешать… себе же. Надеюсь, вы поймете меня. Обе.

— Смотри-смотри, — проворчала медведицей Маруся, — на меня и не так Егорыч смотрел, когда по накладной водки не довез, а я ущучила…

Алина поднялась.

— Иван Андреевич. Но вы хотя бы можете сказать мне… нам. Сказать нам хоть что-то. — Ее голос звенел, но вдруг она понизила тон и совсем жалобно, по-девчоночьи прибавила: — Ну пожалуйста…

Король-под-Москвой замер. Подумал, глядя на странную парочку — огромную северную бабу с толстенной косищей и бюстом седьмого размера и маленькую Алинку, словно выпавшую из мультика-аниме.

— Скажу, — неспешно выговорил дверг. — Если вам, барышни, попадется в руки странный ингредиент — жидкость, тяжелая, как ртуть, красного цвета, переливающаяся градиентом в золотой… и быстро кристаллизующаяся на воздухе… Немедленно дайте знать. От этого напрямую зависит положение дел, — улыбка чуть тронула его губы, и взгляд снова вернулся к Марусиному великолепию, — у ваших мужчин. Зависит, как быстро к ним на выручку попадут бойцы «Одинокой Горы». Убедительно вооруженные по последнему слову современной техники.

— Чайку, девочки, — сказала тетя Сара, покачивая бедрами и вынося поднос с разнотипными, покоцанными временем чашечками из недр обители двергов. — Это чай с багульником, но, поскольку багульник смертельно ядовит, я положила его немного…

Маруся принюхалась, кивнула.

— В самую меру ты положила, тетка, багульника… убери, не доводи до греха.

Под рукавом-фонариком ситцевого платьишка загуляли мышцы.

— Умница, — одобрительно выговорила тетя Сара. — Ты таки детка умница, — и уважительно обвела взором Марусин тухес, во всех смыслах превосходящий ее собственный.

— Ладно. — Алинка взяла чашку чая и выпила залпом. — Ладно. Багульник так багульник. Уже все равно. Пошли, Марусь. Это не конец. Это — начало.

Маруся подцепила подругу под мышку и повлекла ее на выход, попутно войдя в мужские шлепанцы Котика, бурча: «Ну их, темнят, сидят по норам, баб щупают, вон один в костюме с галстуком, а туда же»…

— А? — отвлекся от дел Лев Абрамович и торжествующе покачал головой. — А! Есть женщины!

— Надо ли было, Яков Ааронович, — негромко сказала тетя Сара, — про кровь-то. Надо ли было?..

— Девочки везучие, — выговорил Монахов, — у нас пока не получается. Можно сделать ставку на них. — Король-под-Москвой взял одну из оставшихся чашек и неторопливо пригубил.

— И уж голыми они от нас точно не уйдут! — слегка не в тему воскликнул Лев Абрамович, раскатывая парчовый металлик поверх черной шагрени.

— Девушка, будьте любезны!

Рыжая официантка в любимом Ирмой ресторанчике на Дмитровской споро расставила на столе заказ.

Сидящая рядом с Алинкой Маруся сосредоточенно листала «Космополитен», временами ахая, временами гневно фыркая.

— Поняла, Марусь? — спросила девушка. — Во, платишко почти как у тебя. Стиль этно с элементами винтажа.

Северянка с сомнением покачала головой.

— Какого монтажа? Бабкино платье, я разве что проймы ушила чуть, в плечах бабка шире была… А ситец, во какой крепкий ситец, довоенный! — Она прилежно помусолила ткань.

— А что тебе дверги сотворят! Я даже и не знаю! Но предвкушаю — классное! — пообещала Алина.

Она высыпала в свой шейкер порцию спортпита, долила принесенной минеральной водой, энергично встряхнула и сделала глоток.

— Этот, коренастый, — сказала Маруся, — вежливый. Кто он?

— Дверг. Дверги — это гномы, понимаешь? И он тоже. Он их король, зовут его Иван Андреевич Монахов. Вообще-то Яков Ааронович Менахем, но…

— Тоже еврей, значит, — подытожила Маруся. — Евреи — они хитрые. И Лев твой Абрамович жук непростой, и король этот. В костюмчике.

— Ну Марусенька, не будь расистом! Иван Андреевич мне помог, когда я попала в полицию, а теперь…

— Абсистенцию, сказал, ищите. Я запомнила — красная, золотая, горячая, тяжелая. — Северянка глянула чуть в сторону, и щеки ее по необъяснимым причинам зарделись. — Сперва жидкая, а на воздухе каменеет.

— На воздухе каменеет, — повторила за ней Алина. — Послушай, Маруся. А я ведь знаю, что он ищет. Драконью кровь. Я была там, около дракона. Дядя Тай его гладил, и кровь… вот такая, как сказал Монахов, тягучая, красная и золотая, ну как лак с блестками… она не оставалась на пальцах, а рассыпалась, как песок. Как маленькие камешки. Значит, ему нужна драконья кровь.

— Пашка как ушел — и озеро другое стало, — сказала Маруся, прихлебывая мудреного коктейля с манго. — Ммм, на морошку похоже… На морошку с можжевеловой ягодкой… Рыбы осталось там, в Змеином, и много, это он не наврал. А все одно, не тот коленкор уже, без дракона-то… И мужики перепили, передрались. До смертоубийства аж дошло. При Пашке такого не случалось.

— Мария Кузьминична?

Белошвейка Беспрозванного, одетая в современный яркий спортивный костюм и узнаваемая с большим трудом, подъехала к столику на веранде на роликах.

— Вот, Лев Абрамович передал. Уже готово. Сели в пять пар рук.

Она достала из рюкзака пакет шуршащей коричневой бумаги, перевязанный разноцветной бечевкой.

— Носите на здоровье.

Маруся сунула нос в пакет, пока Алинка давала чаевые белошвейке и изучала счет за пошив.

— А уборная тут есть? — поинтересовалась северянка, колупая ногтем плотную космически-серебристую ткань. — Дурацкое — ужас… но я бы примерила.

По осенней московской улице шли, вдыхая загазованный воздух мегаполиса, две девушки. Чуть в стороне голосил мегафон, зазывающий на распродажу якобы таможенного конфиската, круглосуточный магазин пах ванилью и сдобой, а цветочный ларек-аквариум источал парфюмерные ароматы.

— Девушка, девушка! Умоляю, девушка! Мамой, папой клянусь! Мечта!

Маруся остановилась и начала поворачиваться медленно и неотвратимо, как боевой линкор в открытом океане. Молодой человек, который мог бы получить третий юношеский разряд по греко-римской борьбе в ультралегком весе на кубок славного города Дербента, слегка побледнел от величественности этого движения, но руку с букетом не опустил.

— Я привыкла, что обычно мне кричат, свистят, — хмыкнула Алинка, — но ты, Марья Кузьминична, ты… это третий за сегодня, нет? Хипстер тот, конечно, был получше…

— Тонконогий, патлатый? Фу, не мужик, а… кузнечик.

Марья Кузьминична выглядела как воплощенная мечта Веры Мухиной. Вся ее беломорская стать была облита серебром высокотехнологичной ткани супермодного комбинезона. Волшебство подмосковного гения создало образ футуристический и монументальный: корсаж придавал Марусиным габаритам очертания, которые назвать «рюмочкой» было бы недостаточно масштабно.

Кубок!

Ухажер робко переводил окосевшие глаза с бедер на разрез спереди, приоткрывший беломорские холмы. Косы, которые Алинка прямо в ресторане переплела «как у принцессы Леи», обрамляли суровое лицо с поджатыми губами, россыпью веснушек и неровным заполярным загаром по носу и скулам.

Маруся нахмурилась. Молодой человек тревожно вскинул брови и сделал букетом «туше».

— Девушка… — Голос его ослаб. — Мечта… телефончик…

— Не дорос, — коротко выговорила Мария Кузьминична. Легко развернулась (в комплекте к комбезу шли ботиночки в стиле нью-рок на удобной платформе) и пошла себе дальше.

Алина хихикнула и хулигански подмигнула очередному незадачливому ухажеру. Взяла Марусю под руку и сказала:

— Я уверена, Марусенька, ты сразу понравишься маме! Иначе просто быть не может!

Глава 14 Лучший сын

Дракон лежал на груде злата. Он протянул хвост вдоль собственного тела, изогнул его и устроил на изгибе тяжелую голову в шипастом костяном венце. Было очевидно, что ящер погружен в раздумья.

Пыль, грязь, золото и засохшая кровь вперемешку укрывали огромную залу Темного Сердца.

Червень, проводивший Мрира до самой границы, немедленно поспешил доложить господину, что все ладненько да складненько, более никаких досадных происшествий не отмечено. Но Мастер Войны молчал, и горбун замер подле, исподтишка разглядывая затянувшуюся рану на крыле, подлеченную волшебником. Тонкая кожица отливала розовым золотом и казалась очень нежной.

Уязвимой.

Немаленькая нога Червеня, затянутая в дубленую кожу, возила носочком по золоту, стараясь, чтобы не звякало.

— Там, где я был рож-шден, — сказал дракон, — живут величайш-шие из воинов. И я был лучш-шим в этом. Я, Мас-стер Войны… могу убивать чщ-ем угодно, Червень, но с-самое главное оружие, которое у меня ес-сть, — я с-сам. Моя плоть не ч-шувствовала боли… ранее. Ты можешь с-себе предс-ставить такое, Ч-щервень? Тебя реж-шут… а ты…

Адъютант судорожно передернулся, что вполне могло означать и согласие, и отрицание. Он уже понял, что нового господина лучше не гневить, а разгневаться тот мог вообще от чего угодно. Вот и сейчас было совершенно непонятно, к чему клонит дракон.

Режут, ну надо же!

— Ты не сумеешь предс-ставить мой мир, а я так ж-шил и не мог предс-ставить иного… Так вот, Червень, я убивал вс-сем, кроме магии. Йертайан не могут этого, магии. Земляне, люди… могут немного. Но эльфы… Моя великая праматерь з-снала эльфа, и я тож-ше, Червень, я говорил тебе… Эльфа. Я спраш-шивал…

Дракон длинно выдохнул черный дым и переложил голову на изгибе хвоста чуть иначе. Червень насторожился.

— В этом теле я теперь тож-ше могу… магию. Когда с-старик, которого вз-сяли погранич-щники… с-старик, которого ты привел, Червень… — при этих словах маленькое сердечко еще острее кольнуло беспокойство, — с-стал касатьс-ся меня магией, он открылся и с-сам… И я увидел, что эльф, с-союзник мой, которому я присягал… он з-сдес-сь.

В следующий миг огромный багряный ящер единым движением распрямился и раскинул крылья, демонстрируя свое страшное величие. Медленно текущий из ноздрей дым сменился двумя острыми струями пламени.

Червень попятился, замахал ручками, а голос сорвался на жалобное верещание.

— Ваше… великолепие… какой эльф? Какой эльф? Т-тайтингиль? Не знаю… Тайтингиля Заступника, н-нет… никакого эльфа не знаю я!

— Ты лгал мне, мерз-савец! С-сявка, хаттунгаф итту! Уничтож-шу! — загремел яростный крик.

Мастер Войны хлопнул крыльями раз, другой — и маленького горбуна сдуло прочь вместе с мусором и даже мелкими золотыми монетами, рыбьей чешуей полетевшими вслед.

Червень юркнул в дыру внутри стены, которая, как он знал, ходами выводила прочь от сокровищницы Морума.

* * *

— Страшненько, — шептал Червень. — Страшненько!

Сбитый могучим ветром драконьих крыльев, больно прокувыркавшийся по камням, он теперь бежал прочь во весь опор, и необоримая жуть владела им. Неудачненько вышло…

Эх, надо было вовремя набрать золотишка. Золотишко ни при какой беде не лишнее.

— Куда прешь?

Окрик Тхаша вывел Червеня из состояния двигательной паники.

Здоровенная серая гадина явно не так давно участвовала в потасовке. К старым шрамам на могучем теле прибавились новые, шестопер был угваздан запекшейся кровищей и какими-то неприятненькими остаточками, а в лапе…

Демоны Морума!

В лапе Тхаш держал скорченное тело паука размером с гоблина — со страшными жвалами, длиннющими волосатыми лапами.

— Дракон у себя?

— Ну а куда ж они денутся? — всхлипнул Червень.

Маленький человечек, переживший изрядно властных темных господ, уже понял, что править самому снова не складывается. Чем-то Червень и впрямь не вышел. Не иначе как везучестью. Но при Мастере Войны, скорее всего, не выйдет и подольше пожить. Старые предания говорили: драконы, ныне повывевшиеся, считались безупречными созданиями. Этот был безупречным разве что в части кого-нибудь поубивать. И оказался сильно ушиблен головушкой.

Но тот добренький старичок точно вознаградит Червеня за верность и смекалку! Умненький, хорошенький Червень все сделает, как надо. Он уже придумал! Прямо сейчас, пока Тхаш отвлекает дракона дурными новостями, и сделает…

— Ступай, ступай, серая г… глыба, дракон у себя! Слышишь, радуется твоему приходу?..

И Червень снова побежал прочь одному ему ведомыми тайными переходами, а предводитель скальных орков широким шагом, грохоча окованными сапогами, направился к Мастеру Войны.

— Ко мне пришли гонцы! — заорал Тшах с порога. — С дурными вестями! Пока мы тут учимся леву и праву, в Серых Россыпях появилась напасть! Наши женщины сражаются с врагами, а в Храме Жизни, который скальные орки хранили тысячелетиями, развелось вот это! Если ты владыка и господин, заступись, а если чешуйчатый слабак — я пойду воевать сам, своей сотней!

Он швырнул паучий труп прямо к драконьей морде и кричал что-то еще. Раскидав ногой злато на полу, тыкал сапогом в выложенную там мелкими самоцветами карту Эалы, в Серые Россыпи — но дракон замер могучим изваянием, почти прикоснувшись носом к скорченным лапам убитого чудовища, и, казалось, на бушующего орка даже не смотрел.

— С-сошлос-сь… — наконец проговорил он. — Вс-се с-со-шлось… она ис-сполнила…

— Кто — она? Что ты говоришь?..

Мастер Войны словно очнулся и рывком, змеино приблизил голову к Тхашу. В белых глазах пульсировала черная нитка зрачка.

— Это мое обязательс-ство. Ты не нуж-шен. Я с-сам. Я с-сам пойду в раз-сведку… Отыщ-щу. Вам нельз-ся доверять… никому…

Орк сжал кулаки и подался вперед.

— Что ты говоришь, дракон! От этих тварей гибнет мое племя! Пауки внутри Храма Жизни… внутри!

Дракон развернулся и приник к выемке в камне под скудным источником, жадно втягивая воду сквозь зубы.

— Против них ты бес-сполезен. Бес-сполезный орк. С-странный вкус-с воды… Тут все с-странное… Теперь я понял, поч-щему…

— Да откуда тебе знать? — злобно выкрикнул Тхаш. — Откуда тебе знать, дракон! Каков! Я! В бою! Ты знаешь только плац и глупые команды! Откуда тебе знать, как побеждать… это?!.

Мастер Войны сделал еще глоток и медленно выговорил:

— Это мое потомс-ство…

В следующий миг Тхаш увидел, как в глаза огненного ящера втекла жуткая густая муть.

Длинная шея взметнулась хлыстом, развернулись крылья, разрывая заживленные магией Мрира раны, по могучему телу молнией прошла длинная жесткая судорога.

«Бежать!» — и ноги сами вынесли предводителя скальных в распахнувшуюся дверь.

Уже на бегу он увидел лежащую на боку скорченную гоблинскую тушу — бедняга был заколот чем-то очень тонким и острым прямо в печень, и кровь залила коридор, понемногу просачиваясь и в поилку дракона.

Ящер закричал — яростно, неистово — и выстрелил длинной струей пламени вверх, в слепой проем снесенной крыши.

И атаковал.

Он громил и уничтожал — сперва собственный замок и всех, кто в нем был. Орков, гоблинов, быкоглавов. Повезло лишь скальным, которые несколькими мгновениями раньше по приказу Тхаша выбежали вон из Темного Сердца, направляясь к своему привычному убежищу — Храму Жизни.

Владыка уничтожал воинство Морума без разбора права и лева.

Затем воспарил и исчез в сереющем небе.

Из крепости выехали в таком порядке: впереди — Тайтингиль на могучем гнедом; подле него звонко шмякался атлетичным орочьим задом о высокое седло Котяра, не всегда ловивший ритм тряской рыси монументальной кобылы. Ринрин и Вайманн скакали чуть в стороне, как и Мрир. Позади них двигался подобранный, решительный Лантир, и теплый осенний ветер полоскал длинные черные волосы красавца эльфа.

— Я вот думал, Тай, — сказал орк, приближаясь, — вот думал…

— Не усекай.

— Я думал, ты на таком коне, как маг, ездишь. На белом. Кр-расивом. Особенном.

— Много сотен лет на таком и ездил, — неохотно выговорил Тайтингиль. — Но теперь семьи, которая разводила подобных коней, не осталось. Сами кони канули. Многое изменилось в Эале, и не к добру.

— На машине бы уже на месте были, — крякнул Котяра, в очередной раз не совпавший с Винни Пухом.

— «Амарок». «Гелендваген». «Прадо», — усмехнулся эльф. — «Витязь», орк! Машина, которой не нужна дорога, — вездеход «Витязь»!

— Ты, Тайтингиль. Это ты. Витязь, котор-рый где угодно проложит путь.

— А еще, — продолжил эльф. — Я думаю о звездной корабле! Тот раз… когда я управлял ею… незабываем. Я хочу ее, такую корабль.

Он встряхнул волной живого злата волос.

— Бозонными бы пушками по этим паукам — и готово, — подтвердил Котов. — А у нас что? У нас секир-ра… И кожанка, а под ней — я… Страшно мне, светлейший. Страшно умир-рать.

— Всем страшно, Кот, — серьезно сказал Тайтингиль. — Я отказался от Чертогов Забвения… и теперь мы равны в этом страхе. Я много думаю об Ирме. Сейчас особенно. Об Ирме и о ребенке, эльфините. Он будет особенным, этот ребенок… Мальчик, мой сын! Он — будет! Скачем!

И эльф пришпорил гнедого.

Белый конь мага — тот вообще несся стрелой, казалось, не касаясь копытами желтеющих трав. Даже Котов теперь ощущал удовольствие от ровного движения кобылы, без труда следующей за более легкими скакунами. А когда лошадь, глухо ударяя копытами в землю, поднялась в карьер, и осенний ветер ударил по глазам, вышибая из них слезы, уши куснуло холодом резвейшей скачки, — Азар не сдержал восторженного вопля.

Лантир фыркнул.

Вскоре в высокой траве стали попадаться валуны, а впереди показалось скалистое нагорье. Всадники остановились в перелеске, готовясь дальше продолжить путь пешком. Тайтингиль спрыгнул с коня, потрепал его по шее.

Ринрин юрко скользнула вокруг животных — надо было ослабить подпруги и закрепить поводья. Всадники попили и напоили коней; разделили мясо и эльфийский хлеб, не разбивая лагеря. Мрир достал небольшую флягу и сделал пару добрых глотков. Тайтингиль улыбнулся.

Разделились — орк следовал за металлопластовым, кевларовым витязем, следом шли Голубая Ласка и дверг, далее — легко перехвативший посох маг и Лантир.

Нагорье делалось выше. Идти по валунам стало сложнее. Над камнями, между которыми на странном сером песке уже почти ничего не росло, витала неживая, ватная тишь, и шаги словно тонули в воздухе, подернутом туманной дымкой.

— Это мертвое место, — шепнул Котяра.

— Тебе виднее, — буркнул Лантир. — Серые Россыпи — вотчина и граница владений скальных орков. Может, вспомнишь тайные тропы?

И тут из-за камня выскочил черный косматый шар, будто запущенный из пращи, — и в прыжке жестко раскинул ноги, превращаясь в смертоносный сюрикен.

Тайтингиль среагировал молниеносно, отбросил паука мечом Арвиля, рассекая его надвое прямо в воздухе.

— В бой!

Следом прыгнул второй, и Котик, морщась от гадливости, шагнул вперед и приложил тьму секирой, стараясь не смотреть в многочисленные белые глаза.

На конце посоха мага вспыхнуло алое; хлестнуло пламя. Ринрин взлетела на высокий камень, налаживая стрелу на лук — за ее спиной был туго набитый колчан. Дверг охранял подступы к эльфийке.

— Я войду в пещеру! — выкрикнул Лантир и скрылся с глаз.

— Гер-ройствует, кр-расавчик, — рыкнул Котов, замахиваясь снова.

Серым Россыпям не было конца, пещерам и пещеркам в них, наполненных пауками всех размеров — также. Ринрин оказалась права: многие пауки не отличались величиной, но попадались и гиганты — и к каждому из них отчаянно кидался дверг, стремясь отыскать талисман Ольвы Льюэнь. Попутно дверг разыскивал заполненные паучатами и кладкой пещерки и кидал внутрь крохотные глиняные горшочки, заполненные мудреной смесью — едва горшок разбивался, смесь возгоралась и жгла нещадно. Однако такого правильного и ценного припаса у него оказалось немного.

Враги никак не заканчивались. Эльфы и маг то видели друг друга, то полностью теряли — и только по звукам и сполохам пламени можно было догадаться, что и где происходит.

— Темнеет! — выкрикнул Тайтингиль, не опуская меча. Прыгающие пауки целились в голову, и многих высоченный эльф сшибал на лету. — Надо отступать! Искать лошадей, если те еще целы! Это слишком много для нас, напасть неисчислима!

Орк в неудобном доспехе шумно дышал, исходил потом, зло взрыкивал и сквозь зубы матерился, отбиваясь от пауков — и стараясь далеко не отходить от своего эльфа.

Котяра сам не понял, как это случилось: он только отбился от одного особенно настойчивого черного гада — и сразу упустил из вида другого, который подкрался и всадил жвалы в его бедро.

Кровь будто застыла льдом — шок. Орк отшвырнул первого, искалеченного паука и в панике уставился на того, который висел, вцепившись стиснутыми челюстями в его плоть. Жуть ударила под сердце — сразу выдрать это из тела, немедленно!

Нога под жвалами дико запульсировала, хлынула кровь.

— Т-та-ай… — всхлипнул орк. — Тай…

Эльф развернулся — и одним ударом снес половину туловища паука, на сапоги плеснуло отвратительным темным багрянцем.

— Разожми, разожми его челюсти, орк! — велел он, становясь над осевшим на камни Котярой. — Я здесь!

— У меня иммунитет же, да? — всхлипнул Азар, не решаясь взяться за черный хитин. Половина членистоногого тела висела на нем, челюсти двигались в агонии, разрывая мышцы.

— Уходим! — подал голос Лантир. Он был весь залит паучьей кровью, от которой слиплись и волосы. — Тайтингиль прав, уходим! Надо призывать всех… малым отрядом тут не сладить…

— Не смейте! — взревел Мрир. — Пауки разозлены и пойдут отсюда прочь по мирным селениям! Я создам свет, когда стемнеет, но мы не смеем отступать!

— Я согласна с магом! — крикнула Ринрин. — Что нам терять? Что?

Голос эльфийки звучал серебром.

— Магического света недостаточно, — возразил витязь, отбиваясь от очередной атаки. Сверкающие волосы его были грязны, дыхание прерывалось. — Будет опасно упасть… уходим, я не спрашиваю… я приказываю!

— Я, старик, останусь тут и буду сражаться до последнего вздоха! — яростно вскричал Мрир. — Я…

Тайтингиль собрался добавить что-то еще, как вдруг небеса померкли. Сверху раздался жуткий звук стремительно летящего громадного тела.

На них пикировал дракон.

Чешуя его пламенела собственным сиянием, преодолевающим свет закатного солнца, крылья ловили встречный ветер, и было видно: одно из них увечно. Тем не менее дракон летел.

Он летел убивать.

Алая шея выгнулась — и хищно выстрелила вперед. Из пасти извергся поток пламени, от которого чудом отскочил проворный Лантир. Пролетев в паре метров над землей, дракон пропахал паучьи ряды, полосуя чудовищ направо и налево. И, с усилием опершись раненым крылом на ветер, снова развернулся, чтобы набрать высоту.

— На Пашку похож, — выговорил Котов. От падения паучьи челюсти выдрались из его бедра, кровь хлестала ручьем. Орка затошнило, повело… — На Пашку… дракона… Альгварин… Альгва…

Тайтингиль, зарубивший копошившихся пауков, медленно вставал. Он с прищуром вгляделся в темнеющее небо, на котором снова расцветал силуэт дракона.

— Это он… и это не он. Это…

Остолбеневший маг стоял с посохом в руках — не решаясь напасть на дракона, который закладывал новый виток. Ниже, ниже — и ящер снова пронесся на бреющем полете, уничтожая пауков огнем и клацающими зубищами, полосуя их лапами и хвостом, испепеляя убежища до черноты.

Тайтингиль быстро пригнулся, уходя за камень, и подал сигнал Лантиру — не поднимайся.

Распрямился — и снова вгляделся.

— Это Мастер Войны, — сказал он.

Орк издал протяжный вымученный звук — то ли засмеялся, то ли истерически зарыдал.

— Я видел его глаза, орк, — продолжил витязь. — И я ощутил его душу. Это он. Он дракон. И он безумен…

Дракон закладывал еще вираж, припадая на искалеченное крыло.

Да, у него были белые глаза.

Узнаваемые белые глаза, подернутые дымкой бешеной мути.

Эльф снова присел за камень, дыша глубоко и порывисто, ноздри его раздувались. Он без слов отодрал кусок ткани от плаща, бросил полосу Котяре, который постепенно проваливался в забытье.

— Перетяни выше раны! Перетяни и держись. Я… остановлю его, я стану петь!

Он раскинул руки, выводя грозные длинные ноты, адресованные дракону. Но холодные, мутные белые глаза, явно видные на красной морде, смотрели в никуда. Очередная струя огня едва не опалила волосы витязя — он отскочил и снова вжался в камни. Сердце колотилось, эльф дышал тяжело.

Орк прижимал лапами бьющий из ноги поток крови, тряпица пропиталась вмиг.

— Та-ай… Мастер-р, господи… нашелся…

— Безумен! Он не помнит себя, он безумен! — крикнул эльф. — Опомнись, Мастер Войны! Ты присягал, союзник, опомнись!

Из-за соседнего камня стрельнуло красным, но пущенный Мриром волшебный огонь не достиг алых чешуй.

— Не нужно, волшебник! — крикнул витязь. — Это наш друг!

— Это чудовище! — заорал в ответ маг.

— Опусти посох! — Голос Тайтингиля стал громовым. — Он убивает пауков! Он пришел на помощь! Единый его выдох уничтожил их больше, чем мы все, вместе взятые!

— Жабонька! — стенал Котик, ошеломленный видом собственной крови. — Ну как же… Тай…тингиль, Тай, сделай что-нибудь…

— Вот что вышло, — заговорил эльф, вжимая лоб в ладонь, будто желая помочь себе думать. — Они смешали кровь, и теперь они едины…

Он нахмурился — и снова пружинисто распрямился посреди горящего, тлеющего поля битвы. Тут и там валялись членистоногие ошметки, некоторые смердели паленым, распространяя маслянистый чад. Никого не было видно — ни Ринрин, ни дверга, ни Лантира, и лишь еще один красный всполох из-за камня сигнализировал о местонахождении мага.

Тайтингиль жестко схватил орка под локоть, втаскивая наверх.

— Поднимайся… оруженосец. Сейчас он полетит снова, и мы прыгнем! Попытаемся его остановить!

— Прыгнем? — слабо переспросил орк, его пошатывало. — Я ранен, я…

Но времени на размышления не было.

Дракон опускался, обнимая небо резными крыльями.

— Мастер Войны! — закричал эльф и бросился вперед.

Они схватились за лапы, оба, и Котяра ощутил, как горячи под пальцами чешуи, перетекавшие, словно звенья ка кого-то причудливого ювелирного изделия.

Дракон начал подниматься вверх, словно не чувствуя груза. Полет его был неровен, ящер припадал в воздухе на одно крыло, и орк с ужасом почувствовал, что руки слабеют.

— Мастер! — робко позвал он, — Мастер Войны, очнись, пожалуйся, я не могу на тебе висеть долго, мне нехор-рошо…

Серые Россыпи внизу становились маленькими и таяли во тьме, рядом послышалось пение эльфа, который боролся и с ветром, и с драконьей сутью, взывая к помутившемуся рассудку своего инопланетного союзника…

— Мы здесь. Мы здесь, Мастер Войны!

Дракон летел.

— Держись!

— Руки… Мастер-р… вспоминай скорее… — застонал Котяра и прерывающимся голосом замурчал: — Вспоминай, ну, ты эту песню любил: в «Лазурном» шум и песни, и там братва гуляет, и не мешают мусоррра-а…

Дракон выдохнул длинную струю огня в пустое ночное небо и замер на теплом восходящем потоке, растопырив крылья.

— Мастер Войны! — повторил витязь. — Мастер Войны! Союзник!

Дракон сложил крылья и устремился вниз, будто желая разбиться насмерть.

Из тьмы пиками вынырнули чахлые стволы сосен, дохнуло сыростью болото. Огромный красный ящер стряхнул с себя непрошеных наездников, развернулся в воздухе, и, сверкая во тьме алой и золотой чешуей, направился в сторону Морума.

Проклятый дракон!

Проклятый. Дракон.

Мрир закусил губу, поднимаясь. Упругий ветер, поднятый крыльями ящера, которые он сам и подлечил — конечно, не полностью подлечил, даровать истинную силу опасному врагу было бы опрометчиво, — повалил волшебника спиной на камни. Силясь подняться, он чувствовал себя…

Старым.

Впервые в жизни — старым, немощным, проигрывающим ход за ходом.

Он помнил драконов. Они были сильны и могущественны, и тем не менее на них нашли управу. Но этот был другим. И тот мир, который стоял за ним, — чужой, иной, полный холодных колких звезд…

Он был опасен. Опаснее всех драконов прошлого, вместе взятых.

К тому же теперь у Мрира не было союзников, как в прошлой войне. Тогда против Темного властелина плечом к плечу выходили биться все народы Эалы — дверги, люди, эльфы. Тогда и у самого волшебника была надежда — падет прежний Темный, окрепнет Карахорт, и тогда…

Этого не случилось.

Он вспомнил покореженный, сплюснутый шлем сына и застонал от удвоившейся боли. Теперь ему не на кого было ставить. Совсем. Не судьба мага быть продленным в потомках. Он и в самом деле старик. Пусть много знающий, наделенный Сотворителем особым могуществом — но войска к битве повести он не сможет. Карахорт — да, и, получив кровь эльфинита, Мрир стал бы ему подспорьем, развивая магию и опекая ею боевое искусство сына…

Не получилось.

Старик тяжело поднялся. Тут и там чадило черным дымом, уже плохо различимым на фоне сгущающихся сумерек. В драконьем пламени, жирно потрескивая, догорали скорченные паучьи тела. Урон кладке был нанесен непоправимый, по сути — фатальный. Дракон сжег выводок Цемры, оставленный в этой части Серых Россыпей.

Волшебник раскинул волшебные нити Знания, ощупывая камни и пустошь.

Обожженные пауки умирали, кто мог — убежал. Никого из отряда Тайтингиля не было на расстоянии полета стрелы. Никого рядом, а может, и в живых…

Но…

Мрир вздрогнул и заозирался.

«Посмотри… Посмотри на меня, обернись. Обернись, я здесь…»

Магия. Неоформленная, полная сорных вкраплений, хаотически очерченная, но сильная магия.

Магия Цемры.

Блестящая, глянцево-черная.

«Обернись, посмотри. Сюда…»

В ней было что-то знакомое, но вместе с тем уникальное. Неповторимое. Чересчур сильная волна буквально тянула его.

— Что ты такое?

Мрир посмотрел — но не увидел. Над Серыми Россыпями уже встала тьма, и лишь мрачный багровый отсвет ушедшего за горизонт солнца виднелся в такой дали, которую — он знал — было никогда не достичь.

Но маг владел и иным зрением.

Звавший распластался, придавленный опаленным камнем, паучий сын, похожий на всклокоченный протуберанец тьмы. Все его восемь глаз были черны — расширившиеся в ночи зрачки скрадывали белизну радужки.

Паук вдохнул и разжал жвалы.

— Услы-шал… Ты меня… услышал… — произнес он.

Мрир подошел, присел на корточки и протянул ладони, посылая живительное тепло к раненым конечностям странного создания. Тяжи магии, как подтеки краски в воздухе, серые и красные, были видны в темноте.

Когда лечение окончилось, сын Цемры с силой выдернул ноги, разваливая серую груду.

— Услы-шал… Потому что я лучший. С-сила. Я впитал ее сколько смог. С-сила Матери.

Он шагнул вперед и приподнялся на четыре задние лапы. Голова с раскрытыми жвалами, влажно поблескивающими во тьме и отражающими лунный свет глазами оказалась на уровне груди Мрира. Между магом и пауком было три, может, четыре шага. Оба изучали друг друга.

— Да, ты одарен. Твоя мать была…

— Лучшей. И лучший — я. Продолжатель величия. Главный сын Верховной Матери моего народа.

— Значит, Цемра и этот… дракон… — сипло, без голоса выговорил Мрир. — Значит, они… она…

— Мастер Войны. Отец… недостоин. Он не понял. Он жег. Я уничтожу его.

Волшебник улыбнулся — тепло, счастливо. И медленно протянул руку.

— Мы, мальчик мой. Мы… уничтожим. Нам есть о чем поговорить. Ох, Цемра, Цемра…

Тьма миновала быстро; над миром Эалы занимался серый рассвет. Белоснежный конь, яркий, словно солнечный луч, неукротимо несся по едва заметной тропе.

Мрир всматривался в еле видный путь впереди, управляя силой мысли — колени старого мага плотно сжимались на шелковой шкуре скакуна, а руки удерживали у груди горячий, косматый черный комок, всеми коготками лап вцепившийся в грубое полотно. Мрир слышал, как глухо ударяют в землю копыта коня, ощущал пульс внутри паука, стук маленького, злого, яростного сердца — быстрый-быстрый, перегоняющий в жилах кипящую багряную лаву.

— Мой мальчик…

Ветер развевал густую белую гриву коня… Но вот в ней продернулся черный волос — так в реке, в которую капнули ядом, начинает струиться темная полоса. Еще и еще, и по воздуху заполоскался беззвездный, как вороново крыло, каскад. Тьма расползалась по плечам и шее жеребца; он всхрапнул и ускорил ход, словно чернь придала ему сил. И вот уже Мрир, защитник и наставник народов Эалы, много раз укрывавший их от опасности своей волшебной силой, несся вперед на иссиня-вороном коне.

— Что же, — вслух выговорил Мрир, — так ты видишь меня теперь, Сотворитель Всесущего. Но ты сам сделал, что перемены в Эале можешь творить лишь чужими руками, и поэтому теперь не в силах ни перенаправить, ни уничтожить меня. Кто знает, может, и ты когда-то взбунтовался против правил, которые установили до тебя? Да, я выбрал — желаю жить и желаю сотворить свой мир. Все, что надо, у меня теперь есть.

— У нас…

— У нас, да, мое мудрое и сильное дитя. Мое, не по крови, но по рассудку и тому родству, что превыше всех кровных уз… Пусть будет черный конь, Сотворитель, да не замутится твое животворное дыхание… и пусть он несет меня к цели. Маг, воин и эльфинит, что создан питать нас… Есть все, что нужно, чтобы жить и править. Чтобы самому стать Сотворителем. Мы поняли друг друга.

— Мы — да, — снова скрежетнул жвалами паук, пристраивая голову на груди мага и плотнее обхватывая его лапами, прижимаясь. — Мы…

— Я дам тебе имя. Аэктанн, Обретенный.

— Иметь имя — честь. Я в долгу перед тобой. Я, Аэктанн.

Преображенный конь выдохнул горячее и ускорился, казалось, пытаясь пролететь сквозь горизонт.

Глава 15 Эльфийская любовь

Маруся подошла к окну в холле бочком и с опаской глянула вниз.

— Двадцать второй этаж, да! — сказала Алина и надавила кнопку звонка. — Мама! Мам!

В ответ донесся оглушительный собачий лай и звуки бодрого когтистого топотания.

— Алина, ну что, у тебя ключей нет?

Ирма показалась в дверях — встрепанная и чуть сонная, в теплых носочках и домашнем спортивном костюмчике.

Маруся серебристой ракетой стратегического назначения осторожно вдвинулась в квартиру. Лаки, скуля, попятился задом, влез под коридорный пуф наиболее ценной половиной черно-пушистого тела и притих.

— Ирина Викторовна!

Рука Ирмы вмиг оказалась в широченных ладонях поморки, и ее затрясло, будто она попала в кухонный комбайн.

— Ирина Викторовна! Здрасте, умница вы моя! А что мужик пропал, вы не переживайте. У меня вон тоже пропал. Так мы разыщем, Ирина Викторовна! Я для этого приехала! Я две ночи в плацкарте тряслась, еле грибы уберегла!

— Я Ирма! — немедленно отнимая руку, взвизгнула женщина. — Ирма Викторовна! И я решительно не понимаю, что здесь происходит! Кого ты привела, Алина? Что за майор Айсберг?..

— Это Маруся, мам! Маруся, оттуда, с севера! Куда дядя Тай и Котик ездили за кораблью Мастера…

— Из Малиновой Варраки я. Мы, девчонки, может, и выпить сразу сообразим? Грибка, жалко, не захватили с собой, они у Димки в холодильнике остались, а то перекиснут совсем!.. Да ништо, что ты беременная, немножко-то можно, за здоровье малыша!

— Вы… пить? Выпить?! Алина. Ты что, сказала чужому человеку про… мою беременность? Которую даже я сама… даже я…

— Она не чужая, мам. Маруся — своя… совсем своя.

Кот Пиксель издалека осмотрел гостью и удалился в сторону миски.

Ирма, покинув прихожую, шумно возилась в кабинете, демонстративно перебирая деловые пустяки с места на место: ноутбук, планшет, стопку бумаг… Неловко задела, уронила папку — белые листы разлетелись веером.

Черт! Да они с ума посходили!

— Это Котика девушка, — пояснила Алина, появляясь в дверном проеме. — Деревенские традиции попроще наших. Вот Маруся и приехала. Мне это нравится, мам.

Ирма, неловкая, постанывая от тупой боли в спине, собирала бумаги — и рассыпала их еще раз. Медленно разогнулась и уставилась дочери не в глаза — в переносицу.

— Котика — что?

— Баба я Димкина, — сказала Маруся, воздвигаясь за Алинкой, и Ирме показалось, что бесцеремонная, наглая деревенская тетка заслонила весь свет и выдышала весь ее, Ирмин, воздух в ее, Ирминой, квартире, с величайшим трудом выцарапанной в процессе развода из Коли Панченко.

— Вот — это? — Ирма постаралась как можно обиднее произнести краткую фразу, и у нее получилось. — Это — с Котиком? Дима… он… Алина, детка, дай женщине денег на такси, и пусть она немедленно едет к себе на станцию Строитель в Мытищи, или откуда она там. И чтобы ноги ее не было в нашей квартире.

— Мама, ты говоришь, как городской… сноб! Как расист! А она видела, как пробудился дракон, мама! И как Мастер Войны поднимал свою корабль из болота! Мой Мастер!

— Мастер, — выдохнула Ирма, сжимая кулаки. — Ваза. Воительница!

— А ты, Ирина Викторовна, не гневайся, тебе не полезно, — медленно выговорила Маруся, и в воздухе запахло грозой. — И не жадничай. У тебя тоже, как-никак, свой мужик есть, а Димку уж можно и отпустить.

Неизвестно, что вынесло Ирму больше — «тоже», с протяжным круглым «о» или добавочка в виде запростецкого «как-никак», которую она сама не желала применять даже к своему теперешнему неопределенному социальному статусу…

«Встречаются».

Как-никак.

Деревенская дылда выдала лучшее определение того, что происходило с Ирмой.

— Вон, — железно сказала женщина.

— Мама!

— Во-он…

— Ах так? Ну, мы и сами уйдем, мама! А между прочим, могли бы объединиться, и вместе…

Маруся подбоченилась.

— Я-то уйду. Уйду, мужика своего искать. Своего! — повторила она бронебойно. — А что ты виды на него имела, я уж поняла! Мужик-то хороший. Молодой!

Молодой — это слово напоследок резануло по живому, и Ирма, потерявшая остатки самообладания, взвизгнула и запустила бумагами в вазу, которая даже не покачнулась, и закричала, яростно вбивая утепленные пятки в паркетные плашки, что-то на тему деревенских нахалок и излишнего веса.

Алина тоже топнула ногой, как норовистая лошадка.

— И уйду! И уйдем! Раз ты не понимаешь, мама! Потом сама будешь звонить и мириться!

Она круто развернулась и начала сгребать со стола все, что попалось под руку, — ключи, кошелек, сумочку, брошенную впопыхах при входе, еще какие-то безделушки.

Космическая корабль, невиданное Беломорье, ее бесследно канувший странный мужчина, которого она впервые увидела вот тут, в мамином кабинете, безжизненно простертым на окровавленных простынях… он, может быть, именно сейчас пропадает — где-то, неизвестно где!

Их мужчины! Золотой дядя Тай, который может плести косички, и дядя Котик, добрый и хороший, подаривший пони Филю, классные барабаны и дух очаровательной вседозволенности…

— Пойдем, Маруся! Раз так, станем жить у Котика! И сами будем матери дома!

Гулко хлопнула дверь.

В квартире стало оглушительно пусто. Напуганный толстый черный пес не решался вылезти из-под мебели, а кот Пиксель осторожно водил усами, пытаясь понять, что же произошло — и что следует сделать дальше. Как лучше в равной степени послужить великой звездной империи Гертай, да сияет вечно ее Белое Солнце, и не менее великой, но пока находящейся в подчиненном положении планете Панцырь?

И еще — не обидеть геян. Неплохие в общем-то гуманоиды. Слишком суетливые, но неплохие.

Подошел к Ирме, забрался всем мягко-пушистым телом на колени и включил мурчание.

На полную мощность.

Ирма пожалела не просто скоро. Она пожалела сразу, немедленно, как только за девушками закрылась дверь. Бросилась в подушки, плакала, отчаянно, по-детски, искренне, навзрыд. Схватила айфон… бросила. Схватила снова. И через десять или пятнадцать минут, подтянутая, подкрашенная, сдержанная, вышла и привычно села в машину.

Куда угодно — только прочь.

«Я дострою дом, — упрямо шептала Ирма сама себе, — я дострою, и стану… матерью. Я буду жить за городом, брошу бизнес. Средства выводятся с потерями… с потерями. Но эти потери — ничто по сравнению с возможностью потерять саму себя. Потерять. Я извинюсь… пусть она будет, эта капитан Айсберг, котикова баба, черт ее побери, если Алинке с ней проще… пусть будет… пусть…»

И Ирма снова разрыдалась, не удержав за рулем бесстрастной деловой маски.

Кое-как припарковалась и плакала, упав лбом на баранку.

Стекло деликатно тронули. Ирма оторвала лицо от ладоней, ожидая увидеть инспектора или запертого автомобилиста… но крупным дорогим перстнем к ней стучался Михаил Ростилавович Чар.

— Это очень удачно, что мы встретились таким образом, — мягко говорил Чар спустя полчаса. — Представляете, какое совпадение — вы остановились именно около моего центра. Стрессы лучше врачевать по горячему, Ирма Викторовна. Конфликт с дочерью был неизбежен. Увы, старшие дети по-разному воспринимают появление младших… особенно если разница в возрасте велика. Тут и зависть, и ревность, и масса иных сложных чувств. Сегодня я приглашаю вас в группу, вот сюда пройдите, Ирма Викторовна. Можно сесть на пуф или на пол. Просто включайтесь — общие энергии, вопросы и ответы поднимут вас на иной уровень осознания женственности и позволят обретать ключи…

Ирма, как кролик, зачарованный удавом, полезла наружу из машины, на ходу растирая тушь и слезы по щекам бумажным платочком.

Группа состояла из пятнадцати дам разного возраста — проколотых гиалуроновой кислотой и ботоксом деловых стерв с бриллиантами, подобранными не к одежде и случаю, а по принципу «у кого дороже». У всех этих женщин в анамнезе был развод, безумные игры с беременностями — ЭКО, суррогатное материнство, зачатие от негра, от двух негров… Одна дама, родившая в пятьдесят, проклинала все на свете, особенно грудное вскармливание, ради которого вынула силиконовый третий размер, и истово катила бочонки с зажжённой смолой на старшую дочь, отказавшуюся нянчить младенца. Ирма слушала ее реплики и будто смотрела фильм ужасов — стараясь не включаться, но периодически внутренне сжимаясь от отвращения и страха.

Михаил Ростиславович, который восседал посреди этого громокипения в белоснежной рубахе в пол (и когда только успел надеть?) и в ожерелье из живых роз, нанизанных на длинный шнур, исключительно вовремя подавал короткие реплики. И черный шум этой странной компании вдруг обретал глубину и смысл, наполненность и даже особое значение.

— Вы все знаете сами. Ключи — в вас, — вещал он. — Слушайте мудрость собственных слов и слов таких же женщин, как вы сами… и обретете истину. Истина рядом, надо лишь распахнуть для нее душу… открыть тело… понимание и высшее спокойствие раскрытой женственности войдет в вас. Вот так… уже входит… входит… — и что-то делал пальцами крупной загорелой руки.

Ирма с интересом обнаружила, что включилась.

Что не отказалась бы сейчас от секса.

Желания — нормальные, женские — возвращались к ней.

Какой профанацией ни показался тренинг — сейчас она была спокойна, уверена в том, что помирится с Алинкой и в том, что дочка не такая идиотка, как другие барышни ее возраста… Мир встал на свои места. Она — старородящая, одинокая, но вполне крепко стоящая на ногах деловая женщина, которой пришла пора удаляться от активного бизнеса. Все это воспринималось нормально. Нормально. Коттедж на Новой Риге, любовно ремонтируемый Юлей, вновь обрел эмоциональную и финансовую ценность (это вложение средств, и неплохое!). Восстановилась уверенность в завтрашнем дне.

Когда дамы покидали тренинг — кто-то в слезах счастья, кто-то истерически облобызав руки Михаила Ростиславовича, Ирма случайно услышала реплику одной из них: «Не дешево, я оплатила абонемент, так выгоднее… а вы платите поразово? Ну я понимаю, Михаил Ростиславович специалист, на которого приходится копить…»

Ирма дождалась, пока вышли последние барышни, и подошла к кудеснику. Тот, свеж и бодр, ожидал ее с улыбкой. Целенаправленной и адресно лучезарной.

— Ну как вам, Ирма Викторовна?

— Знаете, полная ерунда, — искренне сказала она. — Но мое состояние до, так сказать, и после — совершенно несравнимо. Я не знаю, как вы это делаете, но… я… действительно успокоилась. И нашла ответы на все вопросы.

— На все? — педантично уточнил Михаил Ростиславович.

— На… — На душе Ирмы что-то тревожно зазвенело. — На… все…

Михаил Ростиславович секунду помолчал.

— У вас есть визитка, Ирма Викторовна?

Ирма достала карточку и молча подала Чару.

— Я пришлю вам счет по электронной почте. А пока… Ирма, — перешел Михаил Ростиславович на душевно-интимный тон, — послушайте. Если бы у вас был ключ… вы бы знали, где дверь?

Ирма открыла рот, чтобы сообщить, что изнемогла от загадок и многозначностей, и закрыла его.

Дверь?

Дверь там, где в сиянии волшебного всполоха, похожего на дискотечный шар, исчез ее мужчина. Невозможный долговязый эльф. Там дверь. Если бы у нее был какой-либо ключ, конечно, она пошла бы именно туда, проверить, подойдет или нет.

Ирма невольно кивнула.

— Отлично, — с удовольствием выговорил Чар. — Я хочу дать вам талисман, Ирма. Не трогайте его без нужды. Но когда вам станет нестерпимо, когда вы окажетесь в тупике, из которого не увидите выхода, — откройте ключ у двери. И произойдет чудо. Я обещаю. Один раз. Но оно произойдет. Не растратьте его попусту. Я верю вам, вы вправду знаете, где дверь. Знаете.

Сухие сильные руки повесили на шею Ирмы кулон — крошечный стеклянный флакон, внутри которого переливалось искрами что-то красное… золотое.

Ирма не успела возразить или ответить что-либо.

— Это входит в стоимость тренинга, — вдруг очень обыденным, даже усталым тоном сказал Михаил Ростиславович. — Остальные дамы уже получили свои талисманы, а вы присоединились к группе позже. Следующее занятие в четверг, пожалуйста, не опаздывайте. И не забудьте оплатить счет, вам придет письмо с инструкцией, какими способами это можно сделать. Виза, МастерКард, Яндекс кошелек, ПейПал, безналичный перевод, все для вашего удобства…

Ирма попрощалась и вышла.

Флакон с красным и золотым уютно лег ей в ложбинку между грудей и согревал кожу.

Алинка яростно красила ногти на ногах. Один — ядовито-желтый, другой — истошно-синий. По телевизору шел политический репортаж… Алинка прислушалась к выраженному украинскому акценту и стерла оба цвета, схватила неоновый зеленый.

Маруся сидела за компьютером, одним пальцем набирая в строке поиска «няня», «седелка», «уборжица по часово».

— Марусь, ну что ты делаешь? — буркнула Алинка. — Ерунда это. Я найду тебе работу. Я…

— Как искать будешь? — флегматично спросила Маруся.

— Через ма… — сказала Алинка и осеклась.

— Во, — выговорила с удовольствием Маруся. — Через маму. Сама ты пока нужной силы не набрала. А матери твоей я обязанной быть не желаю ни в коем случае.

— Матери… матери дома, — вздохнула девушка.

— Чего?

— Матери дома… Старшей женщине в роду. Это у них так… там, откуда Мастер.

— Дельно, — кивнула Маруся. — Дельно, как у нас. Батьку-то я не помню. Спился да помер. А дед в войну погиб. Бабка главная и была в семье. И у тебя, гляжу… о батьке ни слова.

Алина вздохнула, развела руками. Тогда ей казалось весело и прикольно, как папа выпрыгивает из постели, обматываясь сбитой простыней, а две тетеньки так же прытко шарахаются в стороны под ударной волной маминого крика. Щелк, щелк — она расстреляла их вспышками новенького айфона.

С тех пор о папе ничего не было слышно.

— Вот и я говорю: мужик — хорошо, но сегодня есть, завтра нет его. Полагаться на это дело нельзя, я ученая. С жильем пока ладно, у Димки перекантуемся. Но работу я тоже погляжу. Ты ж, если что, обратно к маме под крылышко. А я куда?

— У тебя же вообще свой дом, Марусь. С печкой…

— Да видала я эту печку, Алина! — неожиданно жестко сказала женщина. — И печку, и красоты эти северные! Ваши-то понаедут: ах, экзотика! Ох, красота! Только они к себе в большие города возвращаются. Зимовать, к примеру, не пробуют. А у нас газа нет, автобус через день ходит, школу закрыли… Я всю жизнь хотела клубники себе на грядках посадить. Выйти, собрать ее в горстку, есть и вдаль смотреть. Мужик чтоб подошел рядом, обнял, детки чтоб играли… Да хрена-то лысого, Алинушка! Мужики спились, рожать не от кого. И клубника не растет… А мне посреди этого всего — пропасть, что ли? Жизнь дожить да в землю сойти? Я для этого ли родилась, в сельпо труселями и водкой торговать? Не могу там больше. Как увидела корабль твоего мужика, дракона, — так и поняла, уходить надо к тому, чего раньше и не чаяла. Иначе сопьюсь за прилавком. Понимаешь?

— Нет.

— Ну и слава богу. — Маруся встала из-за стола и резковато хлопнула крышкой ноутбука. — Пройдусь я, Алиночка.

Алинка глянула на часы.

— У меня… я…

— Иди-иди, я сама пройдусь.

Алинка прикусила губу и кивнула. Дядя Юра не терпел отложенных или перенесенных тренировок, опозданий, месячных, соплей, жалоб на трудности и неприбранных лунно-белых волос.

— Марусь, ты… не заблудись, пожалуйста. Адрес запомнила?

— Ну да.

— Телефон не забывай.

— Ага.

— И… может, тебе денег?

Маруся уставилась на Алинку тяжеловато.

— Материны же деньги.

Алинка встала, прошла к стильному малазийскому комодику на резных ножках. Дима любил этнические акценты в светлом летящем хай-тековском интерьере.

— Вот. Это не мои. Дядь-Димины. Он держал тут наличку на случай курьеров всяких на дом… и так далее.

И отправилась одеваться — на пятках, растопырив пальчики ног с позеленевшими ногтями.

Маруся осторожно заглянула.

— Ох, Димка, Димка, — протянула она. — Вот блин, живут же люди… С другой стороны, мы ж спасательная экспедиция. Нам нужно того… финансирование.

Пухлая рука схватила не менее пухлую пачку тысячных купюр.

Маруся утвердила простыми металлическими «шпильками» тяжёлые скрутки кос около ушей, чуть тронула губы перламутровой Алинкиной помадой и двинула на выход, прихватив простенький, сильно пошарпанный телефон и ключи от шикарной квартиры.

Спустя двадцать минут, когда «смарт» повез Алинку, завязавшую волосы в тугой самурайский пучок, на насыщенное рандеву с Юрой Буханцом, Маруся сидела в дорогущем ресторане и по буквам разбирала названия мудреных блюд.

Официант, приняв неловкие спотыкания фактурной, стильно одетой валькирии за иностранный акцент, стоял согнувшись.

— Вы любите морепродукты? Hej! Gillar du fisk och skaldjur? Дr du svensk, eller hur? Moi! Tykkaatkц meriruoasta? Oletkohan suomalainen? — рядом присел тощий парень в смешно раскрашенной пацифистскими символами футболке. На шее китчево поблескивала толстая золотая цепь. — Вы же шведка, да? Или финка? — добавил он нерешительно и почему-то по-русски.

Маруся уперлась в него взглядом, далеким от нежного. Но Витя, любимчик богов, беды не чуял.

— Тут вот осьминог не очень, переваривают его, а может, перемораживают. А карельская форель высший сорт.

— Карельская форель, говоришь? — Маруся хмыкнула. — Морепродукты? Видала я твою форель во всех видах, пацан.

— А, так вы русская? — оживился Витя. Ему не былозаметно ни грубых пальчиков с заусенцами, ни коротко обстриженных ногтей (а по совести, некоторые были и вовсеобкусаны), ни обветренных губ, покрытых поверх шелушинок нарядной Алинкиной помадой… Маруся еще не успела налощить себя, как того требовала столица, — но формы, комбинезон и прическа а-ля принцесса Лея сделали свое дело.

Особенно прическа.

Витя утонул взором в Марианской впадине между пышными грудями и потерял дыхание.

— М-можно я вас угощу?

Маруся навострила отлаженные в боях с северным мужичьем рецепторы, прикинула весовые категории. Вывела вердикт «чудик неопасный, турист, можно сэкономить» и величественно кивнула.

Витя точно так же мысленно потянулся к пощипанному разгульным образом жизни счету, решил, что на Такую Женщину должно хватить, а машина может и обождать. И лихо прищелкнул пальцами, подражая кому-то из фильма «Место встречи изменить нельзя»:

— Официант!

…Спустя пару часов и пару десятков тысяч рублей Витя окончательно уверился в даре богов, снизошедшему к нему с небес.

Он боялся вести домой великолепную, космически сияющую диву — мама и в особенности бабушка не поняли бы этого соединения душ. Но Витя дошел уже и до идеи «в нумера».

— Разошелся, — посмеивалась Маруся. — Ты откуда деньги-то взял, фуфлолог? Ваше дело не прибыльное, вон, к нам сколько народу за змеем приезжали, — и осеклась.

— Я тоже! Тоже! — в пьяном угаре водки, смешанной с водкой другого сорта, выговорил Витя. — Я вон в Чопу ездил… одиночный поиск… сам! Ходил! На Змеиное…

— Ну, — осторожно выговорила вдруг протрезвевшая Маруся.

— И там нет никаких змеев, — гордо, но не совсем внятно промямлил Витя. — Зато я там сделал открытие, и мне его, его… оп… оплатили!

— Ну, — еще осторожнее сказала Маруся. Увидев необходимость поддать жару, слегка дернула вниз замочек комбинезона. Столичный метросексуал отметил бы край хэбэшного, основательно постиранного бельишка, но для Вити это оказалось откровением похлеще брабантских кружев ручного плетения.

— Я же космический корабль нашел, — поплыл уфолог. — Корабль… нашел… космический. Настоящий. У меня его купило ЦРУ. КГБ. Я… вот. Не веришь? Смотри…

Толстенький Марусин палец, угрожающе растопырившийся заусенцами, пролистал фотографии на смартфоне.

— Я на камеру… но оттуда карту памяти забрали… но я и на телефон… — бурчал Витя, пересев к Марусе и придвигаясь теснее к серебряному великолепию.

— Ты, значит, — выговорила Маруся. Отдала телефон.

И встала.

Витя отчего-то покачнулся вместе с годным бархатным диванчиком. Растерянно глянул снизу вверх. Он чувствовал себя рыбаком в резиновой лодочке, на которого внезапно вышел ледокол «Мария Ульянова».

— Ты, падла, скалу изрисовал? Графитями своими? — сурово спросила Маруся. «Здесь был Витя» — это ты, мелкаш?

— Почему сразу мелкаш, — залепетал Витя.

— Я с вредителями экологии в нумера не хожу. — Маруся сделала шаг к выходу, потом вернулась. Достала из просторного кармана чуть пониже бедра пачку денег, отслюнила не глядя. Веером кинула тысячи на стол, покрыв общее разорение, в том числе и кальмара, патетически задравшего перемороженные, а затем переваренные щупальца вверх. — Ты ж хорошее место загадил, паскуда городская. Понаедут… Оно ж и с порошком не отмывается! Может, из-за твоей гадости дракон уйти и решил! Э-эх! — Она замахнулась было, но бить не стала. — А корабль — нет ее там больше.

— Его, — пискнул Витя.

— Сказано, ее! Просрал ты, Витя, и ее, и змея! И меня.

И вышла.

Витя долго ошарашенно смотрел ей в спину. Так с деньгами на его памяти обращался только один — мужик с наполовину бритой башкой и дредами.

Который был с психом в красном бабьем платье.

И с третьим из той же компании. Приличного вида, но и с ним что-то было неладно, что-то неуловимое…

Вспомнился фильм «Пятый элемент».

И тут Витю по-настоящему пробило испариной.

«Инопланетяне… инопланетяне, епта, как я не догадался… что же делать? Меня проверяли, а я… вот так спалился… повелся на формы! Не удержал язык за зубами… теперь пришьют…»

Витя схватил телефон и начал негнущимися пальцами набирать номер Андрюхи, давно взывающего к его непросветленности. Поговаривали, что Андрей раньше был бандитом… но разве такой тихий, святой человек мог беспределить? Да он, считай, безрукий — правая будто высохла, совсем не работала…

— Привет… ты группу всю набрал на Гоа? А ты на сколько туда? Ага… ага… да не важно, сколько стоит… оформляй. Да. Решил. Буду духовно расти. В Москве тут черт знает что делается. Лечу к океану. Навсегда!

На какое-то время Ирме стало спокойно и делово.

Она скинула дочери приличную сумму, написав вслед: «Люблю, целую». «Спасибо, мам. И я тебя», — пришел ответ. Вот и достаточно, а поговорят — потом.

Беременность не давала о себе забыть и в деловой беготне. Животик рос не по дням, а по часам. Все сантиметры тухеса, с которыми она так яростно боролась, изнуряя себя безуглеводными диетами, мстительно вернулись на законные места. Дополнительно появилась тяга к телесному, к сексу. К мужчинам. Физическая, почти нестерпимая. Острая.

Тайтингиль, Тайтингиль…

Он исчез так же внезапно, как и появился, — ушел спасать миры; спасать миры, вы только подумайте…

Небывалый эльф, остроухая рыжая дылда, сияющая неземным светом, он поступил ровно так же, как и многие обычные мужики на этой планете.

Слинял и оставил ее беременной.

Ирма оторвалась от бумаг и рыскнула в уборную. В туалет хотелось так же регулярно, как и секса. Но с этим было проще. Намного.

Когда она вернулась в кабинет, на столе разрывался айфон.

«Олег Маслов».

Олег! Белокурый, чернобровый красавчик, похожий на героя популярного фильма по Толкину…

У Олега была роскошно-гламурная квартира на двести квадратных метров, оборудованная в определенном контексте, и контекст оправдывал себя. «Я твой король эльфов!» — говорил Олег и манил ее на медвежью шкуру, устланную шелками. На стенах висели щиты и мечи, лосиная голова таращилась янтарно-стеклянными глазами… Атмосфера эльфийского замка, эльфийской любви!

Если не знать, какая на самом деле бывает эльфийская любовь.

С запахом крови и смерти, липы и песка…

Шелка скользили, шкура кололась, но тело Олега было молодым, упругим, просоляренным и правильно подкачанным. Он был ласков и умерен, никогда не перебарщивал. Не загонял ее до состояния, когда ей приходилось спасаться бегством, запершись на защелку в ванной, слушая под дверью настойчивые мурканья: «Ирма, Иррр… пррриходи, мы же только начали, нну… мы не доигррали…»

Олег был очень хорош. Он был правильным любовником, Олег. Таким, которых в ее кругу характеризовали «для здоровья».

Ирма вспомнила, как жестко и даже манерно отказала ему в последний раз.

«У меня есть мужчина. Это другое. Ты понимаешь? Это серьезно».

— Да?

— Здравствуй, Ирма, — бархатный баритон сладко полился, щекоча мочку уха даже через алюминий и закаленное стекло, через радиоволны и пустоту разделяющего их пространства. — Здравствуй. Я скучал, Ирма.

Она молчала, ждала. В трубке было слышно, как Олег облизывает губы — припухшие, алые, словно у девушки, полную нижнюю и красиво очерченную верхнюю.

— Олег…

— Давай встретимся, пожалуйста. Я скучал, правда. Найди минуту для меня?

Красивый голос звучал ласково, просительно.

— Просто встретимся, поговорим. Просто. Я слышал… разное. У тебя все в порядке? Ты особенная, Ирма. Я много раз думал… может, поговорим лично?

Ирма помолчала.

— Нет.

— Я заеду за тобой.

— Олег… Я не… У меня… Я…

— Ирма.

Она судорожно вздохнула. За окном стояла серость типичного московского дня, на столе громоздился бестолковый ворох бумаг.

— Ладно.

Ирма успела добежать до дома, принять душ, вывернуть на стол все лишнее из сумочки, оставив там только правильное и гламурное, переодеться в легчайшее белье, в лучшее (и очень эластичное) платье, повесить бриллианты. Способность мыслить словно оставила ее, и только жаркий пульс бился там, откуда временами Олег в прежние времена начинал вдруг говорить «по-эльфийски», страстно, влажно, нараспев.

Глава 16 Ринрин

…Кипела битва, сверкали алые протуберанцы пламени, и взлетали в темное небо голубые снопы магического огня. Иррик Вайманн спиной к спине бился с Ринрин против целого клубка сплетенных пауков. Враги были невелики и неразумны, но огромное количество их лезло друг по другу в неостановимом желании добраться до голов дверга и эльфийки; почтенный гном был готов звать на помощь светлейшего, когда…

С неба пал дракон.

Ужасный рев разрываемого пикирующей громадиной воздуха потряс землю. Упругая жаркая волна толкнула, ударила, сбивая с ног. Эльфийку и дверга смело вместе с частью пауков. Ринрин, легкая, юркая, пролетела чуть дальше и занырнула под камень, спасаясь от страшной атаки. Поверху дунул огонь, затрещал сгорающий воздух.

Дракон утюжил Серые Россыпи кругами, размешивая струями огня кровавую баню. Багряный небесный змей летел, припадая на одно крыло — так низко, что пару раз чуть не приложился брюхом о камни. На бреющем полете он перемолол тех пауков, которые не успели попрыгать вниз, в расщелины. Иррик услышал сухой щелчок — чешуи раскрылись, и алая громадина превратилась в летящий шестопёр или шипастый валик наподобие тех, которыми подгорные старатели штробят породу. Во все стороны полетели куски паучьих тел, ошметки черного хитина, куски лап.

Но и пауки не сдавались. Будто повелеваемые невидимым полководцем, они вдруг собрались в единую волну и бросились к дракону, явно желая не позволить ему взлететь. В какой-то миг алое тело, сверкающее древним темным златом, оказалось погребено под копошащейся кучей. Пауки неслись отовсюду, образуя мрачные черные комки, атакуя.

Дракон с усилием оттолкнулся от земли, расшвыривая с себя насевших тварей, снова взмыл в воздух.

— Ринрин!

Иррик поднялся над камнями, стараясь не упускать из поля зрения происходящее. Магический огонь… да, Мрир тут, а клинка светлейшего витязя уже было не видно.

Орк… Лантир…

— Иррик! Бежим!

Над Серыми Россыпями повисла подернутая туманом муть. Солнце падало за горизонт, заливая округу красными лучами. И осколком солнца бился с пауками багряный дракон, хромающий в воздухе на одно крыло.

Ринрин вскочила и ланью понеслась среди камней, петляя зигзагами и на бегу отмахиваясь от атакующих пауков — они налетали темными кляксами из подступающей ночи. Доблестный дверг не отставал. Он приметил — пара жвал все же проткнула ногу эльфийки. Голубая Ласка не просто путала след — она серьезно прихрамывала, тяжело дышала. Заляпанный тугой кровью светлый эльфийский клинок вздрагивал в ее руке, колчан опустел.

Остановившись, она молча взглянула на Иррика.

Тоска. Мольба. Боль.

— Ринрин… Я позову красавчика! — выкрикнул дверг. — Лантир! Ланти-ир! Подожди, Ринрин. Без него нам не уйти, тварей много, они тут в каждой расщелине! Мы отобьемся! Мы должны… Светлейший, кажется, возле дракона, далеко…

— Они бегут к дракону, — тяжело вымолвила Ринрин. — Пауки. Бегут, словно их ведут. Смотри.

Очередная черная волна закипела на камнях, собираясь в плотный черный кулак, готовый взметнуться — и ударить.

— А где Мрир? — медленно выговорила эльфийка. — Это ворожба, я чувствую, но где Мрир? Почему он…

Ее шатнуло — и то ли услышав звуки голоса, то ли почуяв слабость, ближние пауки, два или три, покрупнее, развернулись и начали подступать.

— Иррик…

Миг — и пауки бросились на Ринрин, а еще один, самый большой, атаковал дверга, издавая свист и скрип, странно похожий на яростный крик дракона.

Все случилось в считаные мгновения. Гном отбил атаку чудовища, крутнулся…

Он лишь на миг потерял свою Голубую Ласку из виду.

Но что-то произошло, и ее не стало. Пропала, как и не было.

Пропала.

Не стало и дракона; только яркая алая точка недолго вспыхнула на ночном небе — а потом и вовсе исчезла.

Добив очередного выпрыгнувшего из тьмы паука, дверг заозирался.

— Лантир! — в отчаянии закричал он. — Тайтингиль! Азар! Но на зов явились еще два монстра; мгновение — и оба черных тела разлетелись от ударов чекана.

— Ринрин!..

— Я здесь, — едва слышно прошелестело снизу.

Вайманн опустил взгляд — меж камней был пролом, проход из ночного мрака в совсем уж непроглядную тьму открывшейся пещеры. Дверг выхватил из кармана крупный кристалл, ударил по валуну — камень зажегся неровным, мерцающим светом — и спрыгнул вниз.

Ринрин лежала, бессильно раскинув руки, на полу небольшой пещерки. Возле нее валялись два мертвых паука. Один еще слабо шевелил лапами.

А в углу…

Иррик вскинул чекан.

— Он помогал, — прошептала Ринрин. — Паук… Тот, которого ты искал, тот самый… У него бляха… бляха Ольвы. Он прятался тут… и попробовал спасти меня.

Скорчившись, в углу пещерки сидел косматый черный монстр — много крупнее остальных. В неверном свете кристалла глаза его, все восемь глаз, казались голубыми. Зрачки собрались в нитки, а на сочленении округлого тела и одной из лап прочно засела цепочка, на которой висела знаменитая двергская бляха дайны Тенистой Пущи.

Паук раскрыл жвалы и издал нервный, высокий вибрирующий звук. И попятился еще — хотя было некуда, он уперся в стену.

Дверг опустил оружие, все же оставляя себе пространство, возможность ударить.

— Он убил этих двоих… убил. Хотел защитить. Но он не спас меня, Иррик. Мне пора в Чертоги, — с трудом выговорила Ринрин. — Прости. Я очень устала и вот теперь поняла, что мне пора. Мне было хорошо… с тобой. Славно идти в поход. Но всегда это не могло продолжаться. Не могло.

— Что ты говоришь? — ахнул Вайманн.

Паук закрылся двумя передними лапами.

Боялся? Испытывал горе?

— Обними меня, — попросила Голубая Ласка. — Мне слишком больно… не спорь. И не зови никого. Не убивай паука. Я ухожу. Просто обними. Спой мне… спой, если дверги поют.

Голос дверга глухо звучал в пещерке, а залитые липкой вражьей кровью руки сжимали плечи Ринрин, будто пытаясь удержать то уходящее, что не возвращается никогда.

Когда последний вздох эльфийки коснулся щеки Иррика Вайманна, двергский воин, ювелир и сын ювелира, тайный страж подгорного королевства опустил голову и надолго прижал лоб ко лбу своей удивительной возлюбленной.

— Это… любовь, да? — скрипнуло в углу.

— Это смерть, паук, — очнулся дверг. — И твоя тоже. Теперь ты умрешь.

Глаза паука посмотрели ему прямо в лицо.

Вертикальные зрачки.

— Зачем? — шевельнулись черные жвалы. — Зачем смерть? Я не бегу. Ты хочешь эту вещь? — коготь подцепил бляху, потянул, силясь отделить от плоти, в которую вросла цепь. — Я отдам.

Он дернул сильнее.

— Не могу снять. — В голосе послышалось непритворное огорчение. — Сними сам. Нужен… инструмент? Я пойду с тобой по доброй воле.

— Доброй… воле? — хрипло переспросил дверг. — Доброй?..

Кровь любимой женщины жгла ему руки.

— Ты теперь один, — сказал паук, не сводя с него внимательных немигающих глаз. — Моих братьев много. Ты умрешь, как она.

— И что ты предлагаешь? Довериться тебе?

— Эта… вещь, — паук качнул бляху, — странная. В ней разум, как в тебе или во мне. Она говорит. Рассказывает разное. Непонятное. Любовь, смерть. Она у меня. Значит, так надо. Она доверяет. И ты доверяй тоже. Почему нет?

— Замолчи, чудовище. — Вайманн взял легкое тело эльфийки на руки и медленно выбрался из пещерки, хрипло постанывая: — Я не хочу сейчас слышать ничего-о…

Хвататься за чекан не было ни сил, ни желания.

— Я защищал твою женщину, — негромко сказал паук. — Она красивая. Вещь говорила мне: «Красота». Я хотел понять красоту. Вещь говорила: «Любовь». Я хотел понять любовь. Но ничего не понял, только все время думаю. Я думаю, думаю… — Он нервно притронулся кончиками передних лап к огромной уродливой голове. — Мне плохо от этого. Я пойду с тобой туда, где с меня снимут вещь. Мне тяжело с ней.

Серые Россыпи дымились; небо усыпали звезды. Везде были тишина, недвижность и смрад. Странный паук беззвучно следовал за двергом, и доблестный Иррик Вайманн отчего-то не боялся повернуться к нему спиной.

Остановились на перепутье.

— Иди левее, — прошелестело сзади. — Справа норы, в норах кладки. Там младшие братья. Ошибешься — умрешь.

Дверг огляделся. Похоже, его нежданный спутник был прав.

Пройдя некоторое расстояние, Иррик опустил на камни тело Ринрин и выпрямился.

— Тайтингиль! Лантир! — снова крикнул он.

Тишина.

— Мрир!

Тишина.

Пробираясь меж камней, дверг пошел дальше по пепелищу, и тяжелые кованые сапоги давили хрупкие паучьи останки.

— Они ушли, — скрипнул его спутник. — Кричи. Теперь можно. Мои ушли, и твои тоже. Мои ушли в Убежище. В Скорлупу.

— Куда?..

Кричать расхотелось. Думать, что за Скорлупа, — тоже.

Десять шагов, сто — к окраине Россыпей, где они оставили лошадей. Туда.

Вдруг что-то зашевелилось в камнях. Иррик поднял чекан, придерживая тело Ринрин одной рукой. Паук вскинулся на задних лапах, но дверг видел, что он отчаянно трусит. Бляха Ольвы Льюэнь и впрямь преобразила опасную тварь, дав ей слишком много чувств. Слишком много.

— Дверг…

— Лантир?

Красавчик был истощен боем и ранен. Дверг прищурился, втянул ноздрями запах крови и гари. Роскошные черные волосы эльфа были опалены драконьим огнем, ладонь прижата к боку, удерживала текущую из рваного укуса кровь.

— Паук за тобой, дверг!

Стражник поднял один из мечей, второго уже не оказалось при нем.

— Это… друг, — неожиданно даже сам для себя сказал Вайманн. — Этот… пусть он будет, Лантир. Он не опасен. Он обещал помочь… и он говорит, Лантир.

— Что с Ринрин? — хрипло спросил эльф, присаживаясь на камне. Воткнул клинок в каменистую землю и, опираясь, не сводил с паука глаз. Тот столь же цепко смотрел в ответ. — Я не слышу души Ласки… О-о-о, она ушла в Чертоги, — простонал Лантир. — Зачем этот? Где ты взял его, дверг?

Паук издал высокий скрежещущий звук.

— Где остальные? — выговорил Иррик, не отвечая на вопрос Лантира.

— Мрир бросился за драконом… потом ускакал верхом… Тайтингиль… я потерял его. Я ранен сильно, не могу смотреть душой. Яд… Но поблизости витязя нет, это точно… дракон… нас словно намеренно кинули сюда умирать… и неожиданно спасли…

— Ты сможешь идти?

— Смогу… Ринрин… Это потому, дверг, потому что… вы смешали все, что нельзя смешивать. Ринрин и ты… проклятый орк, оруженосец Тайтингиля, а теперь еще ты притащил паука и говоришь, что он друг… она ушла, чтобы забыть, — выдыхал Лантир, и алая кровь сочилась между сочленений доспеха, между пальцами эльфа. — Все изменилось… испортилось…

— Лучше молчи, — оборвал стражника Вайманн. — Молчи. И… паук… идет со мной к дайне Ольве. К Оллантайру. Я… пообещал ему.

Ольва, — горько усмехнулся Лантир. — Конечно. Куда еще. К Ольве. Она была первая. Мыслимое ли дело, великий король, сын великого короля, наследник высочайшей крови… и человеческая женщина, иноземка, да еще и…

Лантир плюнул наземь, чтобы избавиться от горечи и пепла во рту; слюна была темной.

Вайманн обнимал Ринрин и не смотрел на него больше. Паук собрался в черный встревоженный ком.

Иррик наконец тяжело поднялся на ноги, опираясь на валун, и уставился на чудовище.

— Я отнесу тело Ринрин на окраину Россыпей и там схороню, — сухо сказал дверг. — Отнесу, а потом вернусь за тобой, эльф. Потом. И не смей говорить мне, что я делаю что-то не так, Лантир-стражник, Лантир Покинувший Лес, потому что, клянусь Молотом Творца…

Эльф усмехнулся и качнул головой.

— Далее, — сурово и собранно продолжал дверг, — мы отправимся в замок Золотой Розы, и уже оттуда я пойду в Тенистую Пущу Оллантайра, чтобы завершить назначенный путь. Вернуть бляху. Сопроводить ее случайного носителя, кем бы он ни был. Мы пойдем.

— Хорошо, я буду ждать здесь, — прошептал раненый эльф, не сводя взгляда с паука. — Я не дойду сам так далеко… Если надо, стану драться, не сходя с места. Делай как знаешь, дверг. Ринрин…

— Я… я помогу, — скрипнул паук. — Братья вернутся. Ты умрешь. Надо вместе.

— Как ты поможешь? — скривился Лантир. — Как, чудовище?

Горячее, твердое, круглое и неодолимо сильное тело врага молча приблизилось к нему. Прежде чем эльф успел поднять клинок или сказать хоть слово протеста, паук обхватил его лапами и перекинул через себя, только меч брякнул по камням. Лантир ругнулся и принялся выворачиваться, но…

— Идем, — как ни в чем не бывало, сказал паук. — Братья. Скоро. Смерть. Идем вместе. Могу нести. Не трудно.

— Ольва, — простонал Лантир, бессильно опуская голову, — Ольва, дверги, пауки… Б-бляха! Опять… Ольва… помощь… от паука… ненавижу… — и добавил шепотом по-эльфийски несколько крепких слов.

— Что значит «эстайн»? — спросил паук, будто вовсе не слыша его ругани. — Красиво. Не знаю такой речи. Не… ел… таких. Когда ешь мозг, знание приходит.

Он шел рядом с двергом, лапы точно вставали между камней.

— Это на его языке, — сказал Иррик. — Такое слово.

— Неправильный, — прохрипел Лантир. — Значит — неправильный! Мягко говоря…

— Я неправильный, — подтвердил паук. — Я буду Эстайн. Имя. Иметь имя — честь!

Вайманн осторожно выбирал дорогу окованными металлом сапогами, потому что уронить его ношу было нельзя.

Это эльфы знали Чертоги и Забвение, а для Иррика все, что еще оставалось от Ласки, было сейчас в его руках, крепко прижато к сердцу.

Вот так.

Глава 17 Предатель

Свет плыл где-то под самым потолком, сходясь и расходясь кругами. Все нейроны были будто перемолоты и торопливой рукой снова затолканы в череп, и теперь жижа из мыслящей субстанции вяло вытекала через глазницы и уши.

Вдоль хребта спускался настойчиво бьющий пульс. Руки, ноги — все казалось даже не отдельным, а разломанным на куски, разобранным и перепутанным, как у старого киборга, который сестры решили разобрать и собрать как попало, чтобы посмеяться над мучениями покалеченного агрегата.

Сестры.

Девочки.

Самые лучшие. Урожденные Матери, призванные вести за собой народ — и властвовать над такими, как он.

Над мальчиками.

Он, мальчик, вспомнил лицо лучшей из лучших — растерянное, с глазами, превратившимися в черные испуганные кляксы. Она насмехалась и говорила, что ему никогда не сравняться с Матерями. Что он негодный. Но теперь и она испугалась.

«Что ты сделал? Бежим, спасайтесь!» — Мальчик еще слышал ее голос, а потом по голове словно ударил красный молот.

Он потерял себя. Потерял сознание и понимание, потерял даже униженность рожденного будущим мужчиной. От него осталось только движение, реагирующее на движение.

Девочек, сестер, а то и самого главного героя страшных событий спасла старая Матерь, майор из охраны — бывалая, битая сединой. Удар в основание черепа — и мальчик, превратившийся в смертельный вихрь, все же упал.

И теперь он лежал на спине, опутанный кандалами и трубками, постепенно осознавая себя.

Первым пришел ужас: а если он убил и ее? Смелую девочку с ошеломительно-черными глазами… лучшую из лучших… а ведь он только хотел доказать, что и он на что-то годится…

Старый медик в желтом, мужчина, служащий Матерям, замер и отошел, не разгибая спины, увидев стремительно приближающуюся черную тень.

— Госпожа Мастер Войны…

— Больше нет, — криво усмехнулась она, укладывая мечи на больничную койку. Длинная черная сигара нещадно коптила в углу ее идеально очерченного рта, слегка заштрихованного возрастом.

Горячая ладонь легла на лоб мальчика.

— Сколько ты выпил крови?

Он сказал. Он выпил меру. Залпом, чтобы девочки, и особенно та, лучшая из лучших, не считали его больше пустым местом.

Праматерь осмотрела капельницу, кандалы, поправила. Погладила его по скуле.

— Мальчик…

Касаться его было нельзя. Никто не касался, и даже на лице медика проступало странное выражение, при виде которого хотелось рыдать и драться — удивительная смесь гадливости, страха и восхищения. Но она сама была такова же, прекрасная и грозная женщина, его Праматерь. Совершенная. Проклятая.

Она знала, что будет, если потомок Черных Линий вкусит животные ДНК, чужие аминокислоты, не прошедшие сложные процессы переработки и сублимации. Для них существовал специальный синтетический корм — для великой женщины, чья статуя грозила мечом небесам над одной из великолепнейших площадей Гертая, и ее негодного внука с белыми глазами.

Когтистая рука внезапно стиснула его шею, и мальчик понял, что смерть, помноженная на смерть, иного дать не может.

— Ты. Выпил. Меру. Крови, — медленно выговорила она, глядя, как дрожат его губы и закатываются глаза. — Твоя матерь воюет с врагом у звезд, а ты выпил меру крови.

Он по-прежнему не чувствовал боли. Он никогда ее не чувствовал. Просто не стало воздуха, и даже пульсация покинула плоть. Умирать оказалось не страшно, тем более от родной руки великой Праматери, доселе сжигавшей неугодные Империи звезды…

Незаслуженная честь для того, кто завершил древний славный род.

— Почему?

Воздух неожиданно вернулся. Ее белые глаза сияли над ним, как беспощадные квазары. Дымок сигары вился над точеным плечом.

— Сестры сказали… я не смогу. Сестры сказали, я выродок от Черных Линий. Я хуже их. Я… закончил род… и не гожусь даже… даже на то, чтобы зачать дочь…

Сильная рука снова сжалась на его горле.

— Ты хочешь умереть?

Он покорно закрыл глаза.

Он хотел, да.

Праматерь резко наклонилась к нему так, что губы почти коснулись уха, и заговорила — ровно, жестко, как привыкла говорить великая воительница.

— Ты умрешь, мальчик. Когда-нибудь потом, с честью, в бою. А сейчас поднимешь свое никчемное тело — и попытаешься стать лучше сестер. Лучше женщины. Мужчина не может этого… но ты — должен. И сделаешь, клянусь памятью праматерей!

Она отпустила его и встала — прямая, опасная. Безупречная. Великая Праматерь, осененная крыльями чернейшей одежды.

Сощурила глаза.

— А девочку ту забудь. Лучшую из лучших. Девочка станет королевой, королева есть империя, а империя не выбирает никого. Тем более такого, как ты, мальчик от Черных Линий.

— Она жива… я не помню… я убивал…

— Забудь.

Он сжался, сощурил глаза и, сам поражаясь своей дерзости, выпалил:

— Я стану Мастером Войны! Как Матерь и как ты! И буду подле той девочки, когда она станет королевой! Я буду… лучшим! Годным!

Женщина медленно опоясалась мечами, расправила идеальные складки темных одежд. Едва заметно улыбнулась чему-то своему.

— Бесполезное создание…

Мальчик всхлипнул — а дракон открыл глаза.

Свет плыл где-то под самым потолком, сходясь и расходясь кругами. Все нейроны были будто перемолоты и торопливой рукой снова затолканы в череп, и теперь жижа из мыслящей субстанции вяло вытекала через глазницы и уши.

Вдоль хребта спускался настойчиво бьющий пульс. Руки, ноги — все казалось даже не отдельным, а разломанным на куски, разобранным и перепутанным, как у старого киборга, который сестры решили разобрать и собрать как попало, чтобы посмеяться над мучениями покалеченного агрегата.

И когтистые лапы.

И крылья.

И боль.

Теперь у него была боль.

Мастер Войны поднял голову, скрипя многорядными зубами. В этот раз боли оказалось даже больше; к неожиданному проклятью оказалось невозможно привыкнуть, оно было все время разное и каждый раз застигало врасплох. Как они живут с этим, нелепые и странные существа?

Как будет теперь жить он сам?

Он с усилием поднялся на лапы и не сдержал крика: на заново переломанное крыло было страшно смотреть. Кругом были разметанные по углам монеты, слитки, толстый слой золота, густо залитого кровью. Чьей кровью? Горячее, багряное текло из поломанного крыла — и застывало горстями алых камней.

— Ч-чщервень…

Тишина.

Дракон медленно подошел к поилке, ткнулся мордой — и тотчас отшатнулся, приметив на крае каменной чаши засохшие бурые кляксы.

— С-старик с-сканировал, — прохрипел он. — Ч-щервень ис-сполнил… Предатель.

Он высунул голову из пролома в стене, оглядывая замковый двор, плац. Разрушения были ужасными. Тут и там валялись трупы, разорванные на куски. Были среди них и фрагменты странных членистоногих тел, будто закованных в идеальные черные хитиновые доспехи.

Дракон зажмурился.

Он вспоминал.

Он взлетел, обезумев от удара чуждых, еще живых аминокислот по мозгу, и хаос куда-то понес его.

Он убивал. Жег. Рвал лапами. Уничтожал пауков, свое несметное потомство от чудовищной Цемры.

Да, он больше всего желал принадлежать женщине, Мастер Войны.

Вот как это все обернулось. Цемра. Выводок пауков. Бойтесь мечтать, говорят геяне.

Голова дракона беспомощно легла обратно на золото.

Алина…

Потрясающая геянская женщина, яркая и отважная, как лучшие воительницы его небес.

Он не увидит ее больше никогда.

Мастер Войны стиснул зубы.

Зато он видел… Тайтингиля. Витязь прыгнул без страха и промедления, как лучший из воинов йертайан, и вцепился ему в конечность… а еще там был Кот-ту, но он выглядел не похоже на себя. Мастер Войны видел его будто через двойной визуализатор скафандра. В одном фильтре Кот-ту был похож на криданца, здоровущего и клыкастого, а в другом он был собой, бесполезным и мягким, и причитал, дергая его за лапу, причитал, причитал…

Дракон вытянул лапу вперед, стараясь разглядеть на ней отсвет белого, золотого…

Это — было?

Или было внушено мерзким стариком? Вшито в нейроны без всякого оборудования, магией!

Неслыханная сила. Она потрясет равновесие галактик — если существует на самом деле. Если все это не галлюцинация, вызванная отравлением.

Мастер Войны посмотрел на себя снова и не увидел никаких следов касания. Только багряные чешуи, идеально ровные, как лучший керамокомпозит кораблей йертайан, плотно облегали лапы.

Корабли…

Ему привиделся даже корабль. Огромный, замшелый криданский транспорт, похожий на скорлупу, на котором негодные когда-то кочевали по просторам Вселенной, силясь занять как можно больше планет и размножиться на них. Серый купол высовывался из нагромождения каменных глыб, и Мастер Войны даже через пелену безумия — удивился…

Откуда тут взяться криданскому кораблю?

Или все же те, кто именуют себя скальными орками — урожденные криданцы? Одичавшие, забывшие свое происхождение…

Дракон снова скрипнул зубами, пытаясь собраться. Что бы то ни было: привидевшийся корабль забыть или разыскать, пауков жечь, старика найти и уничтожить, удавив его собственными кишками, а Червеню забить в глотку винт и дать две недели… три… мучительнейшей смерти за предательство и дезертирство.

Собрать остатки войск, выставить караулы.

Лишь одно могло обрадовать: где-то внутри дракона оставался он сам. Поэтому ему оказалась так опасна чужая кровь. Он оставался мужчиной, завершившим свой род, негодным, неспособным зачать дочь отпрыском Черных Линий.

Но раз он оставался собой, то следовало жить и действовать.

— Поднимис-сь с-сюда, — выдохнул Мастер Войны, стараясь смягчить громовой голос.

Из-за обломков башни поднялся быкоглав, его потряхивало.

— Ваше темнейшество…

— Чш-што тут было?

— Вы испили воды… и покрушили, почитай, пятую часть армии. Скальные орки ушли. Остальные не знают, что и думать… — забубнил громадный полузверь.

— Подойди.

Он подошел. Ноги, оканчивающиеся раздвоенными черными копытами, ступали нетвердо.

Безумная планета.

И он сам здесь — безумен.

— С-справишься с крылом?

Быкоглав кивнул. Поднял пару бревен, разодранный штандарт. На штандарте красовался герб Карахорта — закрытая черная маска на сером фоне.

Черное Сердце Морумской пустоши.

Серая тряпка окрасилась багрянцем драконьей крови.

Мастер Войны глухо застонал, утыкаясь мордой в камни. Быкоглав ровнял бережно, огромная сила давала ему возможность аккуратно сложить части изуродованного крыла — но боль, боль прошивала нейроны ничуть не хуже яда.

— Удивительные вещи ты говоришь мне, дружок…

Двое сидели у костра. Старик в запыленной мантии помешивал деревянной ложкой густое варево в котле и прихлебывал из небольшой серебряной фляжки. Огромный черный конь невидимым мороком ходил в ночи, ступая бесшумно. Напротив старика на круглом камне примостился уродливый паук. Уродливый даже по меркам своих соплеменников: у него не хватало пары лап. Впрочем, и на оставшихся он стоял плотно и цепко — точнее, сидел.

— У меня есть драконья кровь. Как я заполучил ее, не стоит задумываться: это было в ту пору, когда нас было больше: волшебников и драконов… Позже я немного дополнил свой запас, ох, люди-люди, наивные и примитивные создания, и за что Сотворитель так полюбил их… В этой удивительной субстанции заключается секрет перемещений не только в ином «где», но и в ином «когда». Но я никогда не думал, что существуют столь удивительные пространства, о которых ты рассказываешь мне, — говорил старик. — Я никогда не заходил дальше… как ты называешь ее… Эалы… лишь немного вперед и в сторону, да-да, вперед и в сторону…

— Эала — дрянь, — скрипнул паук. — Дрянь, дыра. Есть много негодных планет и систем. Панцырь, населенный никчемными панцирниками. Система Веги, где живут… гид роиды… Эниф и Мицар… Строптивые геяне воюют за планеты… Ящеры… Ящеры хорошие воины. Но никому не выстоять против величия йертайан. Корабли империи быстрее, воины искуснее… Но даже у них нет силы, которой владеем мы — я и ты.

— Магии, — сказал Мрир и снова прижал к губам металлическое горлышко. — Жаль, что запаса драконьей крови, который есть у меня, окажется недостаточно…

— Дракона убить, — откликнулся паук, нетерпеливо поскребывая когтем камень. — Дракона убить, добыть много крови. Тогда можно будет перемещаться дальше. Ты научишь меня ходить во все миры, старик. Мы возьмем лучшие корабли и станем убивать. Матери йертайан поклонятся нам. Матери! Потому что мы лучшие.

Старик вздохнул.

— Ну, ну, малыш. Какое горячее и нетерпеливое сердечко у тебя…

«И каков ты мерзок на вид, дружок…»

Паук учуял его мысль. Учуял, услышал, понял. Проклятье, он и правда редкостно одарен, и сила крепнет в нем не по дням, а по часам…

Не успел Мрир моргнуть, как черный ком ярости оказался подле него, ощетинившийся ядовитыми волосками. В свете языков пламени раскрытые жвалы смотрелись…

Убийственно.

— Сделай меня идеальным, старик. Ты сказал, что станешь растить меня и сделаешь великим, дай мне облик, которого не будут стыдиться. Которому поклонятся. Который… пожелают.

Мрир поднял ладонь, охваченную огнем. Паук понял намек и отпрянул. Снова сел на свой камень и заговорил оттуда:

— У меня есть память. Много, чужая. И моя тоже, она… не знаю, как сказать. Я знаю расы галактик. Я знаю курсы кораблей. Как воевать. Как строить разное для войны. Я хочу выглядеть как…

— Как мама?

Аэктанн издал яростный визг; черный конь всхрапнул в ответ.

— У йертайан правят матери. Матери велики, но я… Старый волшебник вздохнул.

— Есть вещи, которые оказываются чересчур даже для таких, как мы, правда? Ты… хочешь быть, как твой… папа, я правильно понял? Человек со звезд?

— Человек. Эльф. Он отличное от них, в твоих мирах нет такого. Он йертайан. Давно… они сожгли свою планету. Нашли другую. Там было плохое солнце. Они стали меняться. Получилось много выродков. Черные Линии… Поэтому важно быть красивым, правильным. Я хочу быть красивым. Правильным. Две руки. Две ноги. Лицо. Сделай меня.

Мрир покатал на языке тяжелый, сладкий хмель.

— Вот так бывает, мой дружок… Я хотел поставить на колени один мир и не смог. Но нечаянный союзник открыл куда более выгодные перспективы. Покорить галактики… галактики… какое красивое слово. Много звезд… много жертв нашей растущей силе… как же прекрасен будет этот новый мир… который мы откроем друг для друга. Мне уже нечего терять… тут. И почти нечего желать.

И вдруг он резко встал, напряженно вглядываясь во тьму.

— Когда я говорил о новом мире, я имел в виду и тебя, Червень. Не прячься, подойди.

Горбун несмело выступил из тьмы. Паук ощетинился, увидев его.

— Подслушиваешь, подсматриваешь, — протянул Мрир, — увиливаешь…

Червень принялся часто, неглубоко кланяться.

— Да-с… приходится… Дракона-то я вот извел, извел все же. Кровушки плеснул ему, а он такой страшненький сразу стал… Наверняка и убился уж…

— Отец силен, — с отвращением выговорил паук. — Не надейся. Ты не сможешь убить его. Я смогу. Я, Аэктанн. Особенный.

Мрир потянулся, наплюхал густого варева в миску, протянул горбуну.

— Угощайся. Каждый из нас силен в своем деле. Но вместе… Вместе мы непобедимы. Содружество невозможных!

И он захихикал, будто вспомнил что-то очень забавное.

Все, что возможно, было расчищено.

Дракон взирал на огромное количество котлов, в которых булькала пища. В кои-то веки его армия будет сыта, сыта до отвала, до бесчувственной икоты. Это правило знали, еще когда войны велись в ограниченном пространстве единственного обитаемого мира, — если войско сомневается в командире, ему надо дать жратвы.

Благо среди морумских войск оказалось немало трупо едов.

Дракон смотрел бесстрастно.

Бесстрастно.

Быкоглавы пробили несколько стен и отыскали личные запасы Карахорта — там наконец обнаружились и крепкие напитки. Их Мастер Войны забрал себе, отдав всем прочим негодный бурмур — или что там хлебали эти убогие.

Войско будет сытым и пьяным — и потом пойдет на смерть. Как есть, без полушариев.

Войско будет маршировать на плацу и падет под атаками пауков.

Мастер Войны не видел возможности и необходимости беречь солдат.

Искаженные гоблины поумнее выкрикивали лозунги и речевки, из которых следовало — встретишь паука, убивай его. Нехитрый прием рифмования поверг большую часть морумских сил в состояние экзальтации, а прегрешение повелителя Черного Сердца, покусившегося на своих, быстро забылось, утопленное в алкоголе и наваристых супах с потрохами и остатками фуражного зерна.

Мастер Войны старался даже не вдыхать витающий аромат.

Плац вымели, из камней выстраивали новые оборонные валы, кричали, ели и пили.

— Дикари, — с отвращением выговорил дракон.

Распластавшись на золоте лежать было легче.

— В покоях велите убираться? — прогудел быкоглав.

— Нет. Усильте посты. Войска по сотням. Дезертирам смерть, — равнодушно выговорил Мастер Войны. — Вам выпала честь. Вы умрете за свой мир. Понимаешь, рогатый?

Быкоглав медленно качал головой.

— Умирать за всех — это дело эльфов, господин генерал. Они, говорят, от этого ничего особо не теряют.

— Молчать. Избрать сотенных и тысячников. Утром построение. Я научу вас. Камешки и палочки. — Дракон зубасто улыбнулся, из ноздрей потек дым.

— Вы научите, — рога медленно наклонились вперед. — Враг, может, и не убьет, а вы вот… Мы пойдем, куда велите. Кто остался — все пойдем.

Дракон прижался к золоту, как к груди матери. К золоту, теперь густо перемешанному с алыми драгоценными камнями.

Быкоглав ушел, тяжело ступая.

Мастер Войны вылакал воду, ставшую снова безопасной и чистой, ощупанную и обнюханную тысячу раз, и снова замер бабочкой, приколотой к этому миру незримым копьем.

Завтра. Построение. Война не ждет. Война. Его стихия. Его предназначение.

Вокруг Темного Сердца нестройно пели, а в свете факелов дрожали искалеченные силуэты пауков, которых Мастер Войны ненамеренно притащил на себе. Насаженные на высокие пики, они украшали теперь двор замка.

Мертвые скрюченные туши поблескивали белым перламутром глаз, застывших навсегда, лишенных век.

«Я понял, в чем сила боли. Она ни на секунду не дает тебе спуску и тренирует лучше, чем любые другие условия. Она не дает есть, думать или спать… и миг, когда она уменьшается или покидает тело, можно счесть за наивысшее благо. Вот что такое — чувствовать. Чувствовать — это значит боль. А блаженство, которое описывают чувствующие, всего лишь время, когда ты свободен от нее.

Если ты вытерпел ее, то вытерпишь все. Это враг, который внутри тебя, и нет его страшнее.

Я понял».

Глава 18 Болото

Витязь прочертил спиной по макушке тщедушной сосны и ухватился за ветви. Ободрал ладонь в кровь — в другой руке был меч, — но притормозил падение. Где-то рядом про шуршало по невидимым в ночи сучьям — и грузно шлепнулось.

«Все же не провода с элек-три-чес-твом…» — успел подумать Тайтингиль; рука соскользнула с влажных чешуек сосновой коры, и витязь ножом вошел в густую болотную жижу.

Захлопали крылья ночных птиц — и все затихло.

— Кот! Котяра!

Эльф простерся в ледяной густой грязи, пронизанной корнями болотных трав. Волосы липли к доспеху, меч казался пудовым грузом. Затхлая сырость; оглушительно-слад кий, почти тленный запах багульника.

Мшистые болота меж Россыпями и Пущей Оллантайра.

Витязь потянулся — ухватил корень чудом удерживающейся на краю кочки скорченной березы. Места эти были заражены дурной магией издавна. Здесь пала целая армия, сражавшаяся с Тауроном, — сгинула бесследно. Болото расползалось, как язва, захватывая и искажая благой край.

Тайтингиль с усилием выволок из тины и всадил в хлипкую землю меч. Выбрался по пояс. В свете луны и пляшущих голубоватых огоньков увидел — недалеко на пушистой кочке неподвижно лежала здоровенная туша орка. Лапа откинута, другая неловко подвернута под спину…

— Кот! Котяра!

Тот не отвечал.

Эльф рванулся еще. Бросил напряженное тело в ковер мха, подтянулся снова. Выполз, встал.

— Котов, очнись, орк! Азар! Орк!

Котик был без сознания. Витязь глянул на развороченное паучьими челюстями бедро — рана, сочащаяся кровью и какой-то черной дрянью, не понравилась бы даже самому неграмотному целителю.

Тихо шипя проклятия, он коснулся ладонью покатого серого лба — холодный, влажный.

— Котяра…

Эльфа самого тряхнуло ознобом, и он принялся стягивать мокрую одежду, жестко щелкал карабинами и затяжками московского доспеха. Оставшись босиком и в тонких штанах, нагнулся над орком.

Тот застонал.

— Терпи, я сейчас… я здесь, я здесь. Все будет хорошо, все хорошо, Котяра. Обережный круг на этих болотах нужно сотворить сразу. Для этого мне надо петь, орк. Как же тебя, а… Тут нет хорошей воды и не развести костра, они не дадут, болотные духи, умертвия… а надо бы, надо… я попробую. Рана твоя… Помнишь, там, в своей Москве, ты вытаскивал меня из мертвой реки? Вытаскивали… с двергом, помнишь, Кот? Цемра отбросила меня сначала на провода, ударил… ток. Потом вода, в воде — железный канат… металл… там много разного, на дне этой вашей реки, орк… много…

— Мне как-то нехорошо, Тай, — вдруг неожиданно внятно выговорил Котов, чуть оживший под руками эльфа. — Я должен полежать.

— Это рана, — нахмурился эльф, — рана твоя плоха, орк. Пр-роклятье… Но я…

— Спой, — отозвался Азар. — Не р-ругайся, н-ну, лучше пой. Голос у тебя…

Витязь поднял меч и обтер ладонями.

Чахлая болотная береза ушла на дрова. Несколько выпетых нот — и внезапно высохшее дерево вспыхнуло, распугивая ночную тьму.

Эльф сосредоточенно полосовал свою трикотажную рубаху.

— Придется еще терпеть, Котов.

Он смотрел на сочащуюся усталой кровью рану, и орк перехватил этот взгляд.

— Т-террпеть?..

— Вот, — не давая ему опомниться, Тайтингиль сунул в клыкастую пасть деревянную лошадку. — Закрой глаза. Так будет легче.

— К-как же… это твое… обер-рег… — муркнул Котяра, из последних сил вертя головой. — Ой… Как больно… Я такое только в кино видел… Ты р-резать меня будешь, да?

— Зажми и молчи. Старые обереги так и отдают свою благодать. А самое важное еще предстоит, орк… мы должны выжить. Оба.

Котяра послушно стиснул клыки, и на миг ему показалось, что терзающая боль, жаром расходящаяся из изжеванного бедра, ослабевает.

— Не смотри! Ты… — голос Тайтингиля сошел на шепот, — ты ведь на самом деле и не такое переживал, Азар. Просто не помнишь. Не хочешь помнить.

И витязь умелыми движениями вырезал дурную рану, очистил ее от грязи и лохмотьев изгрызенной кожи и мышц, выровнял края. По онемевшей плоти Котова расходились жаркие, испепеляющие волны; каждая взрывалась в голове раненого орка тяжелым темно-багровым шаром. В глазах стало темно, а к горлу подкатила муть. Дерево хрустнуло в стиснутых клыках, вкус крови из пораненной щепками десны заполнил рот.

Тайтингиль оглянулся — да, чистой воды тут не найти. Та, которая была, могла стать смертельной отравой.

Он нагнулся и начал высасывать из раны черный яд, сплевывая в сторону. Котов издал неопределенный звук, не сводя взгляда со склонившейся золотой макушки.

— Достаточно.

Тайтингиль утерся — во рту стояла полынная горечь.

Орк тяжело дышал. Веки его дрожали.

Витязь ощущал — на крики, запах живого и звуки голосов уже собираются местные обитатели, столетиями дремавшие во мхах.

— Сейчас… еще…

Он поднес меч к пламени. Нужно было прижечь края раны.

— Отвернись, Кот… Терпи…

Красное зашипело, распространяя омерзительный запах паленого.

Котяра мяукал, разжевывая дерево в щепу.

— Все, уже все…

Лоскуты стянули обугленные края. Эльфийский воин мягко забрал деревянную лошадку изо рта орка; тот с трудом разжал судорожно сведенные челюсти. Витязь краткий миг глянул на свою любимую игрушку, которую раздавили немаленькие клыки. Чуть коснулся губами — и отправил в огонь, который вспыхнул светло и ярко.

— Всему свое время… всему. Свет этот останется во мне навеки, — прошептал еле слышно. — Мать и отца благодарю, мой род, мой корень… благодарю.

Его волосы вдруг пошли яркой золотой искрой, словно вспыхнули; болотная жижа стряхнулась сама по себе.

— Ты красивый какой… — тихо заговорил орк, не открывая глаз. — Ты красивый. Я помню, тогда… В пррошлой жизни, н-ну… Увидел тебя и подумал — почему такой красивый… умирает в болотах… зачем? И я… зачем?

— Молчи. Никто не умирает. Не умрет.

Эльф устроился рядом на корточках и положил ладони на грудь и на перевязанную рану орка. Нота за нотой — исцеляющая песня потекла сильнее.

— Ты как? Котов?

— Л-лучше… Та-ай…

— Не усекай… Ты как всегда, Котяра… оруженосец.

Орк слабо заулыбался.

— Пр-рости…

— Я ходил по этим болотам, — начал говорить витязь, всматриваясь, сколь позволяла ночь. — И не один раз. Они роковые для меня, я уже пропадал здесь. Направившись в любую сторону, можно годами блуждать тут, кружить, теряя облик и разум, если не знать, куда именно идти. Чтобы выбраться, нам надо будет держать направление на скалу Зарн-Мелет, или Каменный Ялтык, как ее называют орки. Она видна почти отовсюду. Туда и пойдем… ты окрепнешь немного, и мы пойдем. Оллантайр… его лесные целительницы… вылечат тебя, орк.

— А нашли… жабу-то, — неожиданно гордо сказал Котов. — Только характер у него, кажется, совсем испор-ртился.

— Это непостижимо, — выговорил Тайтингиль. — Он стал драконом. Знаешь, орк, я живу очень долго, и иногда кажется, что знаю все, видел все… Но мир наш… наши миры удивительны, и очень многое нам еще предстоит узнать и ощутить. Столько невозможного творится на самом деле, и нет этому никакого предела! Мы с тобой не были еще у звезд, Котяра! Мастер Войны, если теперь он с нами, — обязательно направит нас и туда… Сначала мы выберемся, а потом, орк…

— Я умереть боюсь, — тихо сказал Азар. — Очень.

— Я не знаю, как долго это будет заживать. Песня должна успокоить боль, — прошептал эльф. — Ты… Упрямый. Ты должен жить.

— Л-лапы онемели, — пожаловался Котик и обмяк.

— Яда много. Два укуса… — сказал витязь. — Тот, раньше, и теперь в бою. Держись, Котов…

— Дер-ржусь, н-ну…

Эльф, стремясь в равной степени согреться сам и согреть орка, сел спиной к камню и подтянул ближе тяжеленную тушу оруженосца. Стащил с каменных плеч мокрую куртку из толстой кожи и прижал Котова к себе. Накрыл одеждой их обоих, и, мысленно устремившись к звездам, мерцающим в разрывах облаков, снова запел, сжимая в ладони рукоять меча.

Говорить, что они уцелели, в этих местах можно будет лишь с утра.

— К-как ты м-мог… лошадку… — беспомощно заговорил Котов, упираясь в грудь витязя лобастой башкой. — К-как… там же… мама… папа…

— Предметы — лишь символы, — мягко ответил Тайтингиль. — Лошадка… это мощь и любовь моего рода. Надо было обратиться к ней. У реки Гленнер вернул мое детство. Мое, орк, детство, которое было счастливым и светлым, но оно было так давно… Не жалей о деревяшке. Истинное осталось со мной, во мне. В тебе.

— Я… маму… папу…

— Ты не помнишь. Но они были. Говорят, у скальных есть тайный город и Храм Жизни. Храм некоторые видели, издалека. Он не похож ни на что иное в Эале. Там живут… ваши мамы. Матери домов — так сказал бы Мастер Войны, да! Может быть. Может…

— Лошадка…

— Мы идем к Оллантайру, Котяра. Владычица Ольва Льюэнь, его супруга, повелительница Пущи, в свое время сумела показать мне, как мало значат предметы. Как мало значит наша привязанность к тем или иным обстоятельствам, — эльф говорил, пальцы левой руки чуть поглаживали жесткую кожу орка, ощущая, как та наливается сухостью и жаром, — и я сделался свободным. Я захотел пойти за предел — и еще дальше. В моей руке тот меч, который в нее лег… под седлом конь, который попался на пути.

— На твоей шее… оруженосец… бесполезный… — Глаза орка были полуприкрыты, и, если бы рука эльфа не придерживала затылок, голова металась бы по плечам. — Бес… по… лез… ный… Жаба… какой же ты… страшный…

— Бредишь… ну-ну… держись, — лоб орка был теперь горяч, словно уголь, и сух — начиналась лихорадка. — Я не могу отвлекаться… когда-то могучие воины полегли тут, и болота имеют недобрую мощь. Призраки близятся. Держись!

— Плохое болото. И я плохой. Был, я помню, хотя и не хочу, — наивно, как-то очень открыто сказал орк. — Я был плохой, я убивал, много. И я погиб… упал под лед. Утонул. Я так мечтал… быть… эльфом. Красивым. А стал опять… ур-родом. Это так и должно быть, Та-ай?.. Может, надо еще раз… умереть? Чтобы… эльфом…

— Ты таков, какой ты есть, — выговорил Тайтингиль. — Ты Котяра же. Даже тогда, когда был знаменитым Потрошителем Азаром… подобрал меня раненого, выходил. Сделал невозможное. Мы все делаем невозможное. Я шагнул за грань миров при помощи Мрира. Обрел Ирму. Сына. Тебя. Стало быть, главное — идти…

— Он мне не нравится, Мрир. — Голос Котика был теперь совсем слаб, а плечи и лицо покрыла испарина. — Не нравится…

— Он сильно изменился. Словно темная трещина в нем. Тьма… темнота, — с грустью сказал Тайтингиль. — Я не узнал его даже, так как смотрел сперва изнутри, из глубин души. Так что ты не далек от истины, орк, как мне кажется.

Что-то двинулось на болотах — Тайтингиль приподнялся и властно очертил перед собой полукруг клинком, выкрикнул несколько слов; захлопали крылья, раздались истошные вопли, словно птичьи… и все стихло.

— Мне холодно… З-знобит…

— Огня не будет до рассвета. А потом мы пойдем. Теперь мне надо встать, Кот. Держись.

Эльф плотнее обернул плечи орка курткой и поднялся.

— Не только сторонние духи, но и те искажения, что владели нами изнутри, могут атаковать. У них на болоте великая поддержка Зла, оруженосец. Но ты верь… и жди рассвета. Нашего рассвета. Это те самые болота, где ты спас когда-то меня. Ты нужен мне. Очень. Это страшное место, орк… но мы победим его.

— Тай… — Пальцы огромной серой лапы потянулись за эльфом и бессильно упали в мхи. Котик обмяк, потеряв опору.

Витязь ругнулся сквозь зубы и встал у него в ногах. Двумя руками перехватив рукоять меча Арвиля, устремил его во тьму и начал вслух, громко произносить слова на незнакомом Котику языке.

От стоп эльфа, от самой земли по его телу побежали золотистые кольца. Поляну, чахлые деревья и камень, у которого сидел орк, медленно охватывало магическое пламя. Глаза Тайтингиля закрылись, а голова запрокинулась — поток сверкающих волос стек водопадом. Меч недвижно указывал на незримого врага.

Орк, ощущая, как намокает под повязкой прижженная рана, сморгнул и несмело глянул во тьму, которую временно отодвинуло ярчайшее сияние… Перед ним стоял обнаженный, ослепительно светящийся силуэт.

«Бр-режу. Брежу, да…»

Брови его скорбно вздернулись, желваки на щеках вздулись.

Азар закрыл глаза.

Но даже на сомкнутых веках изнутри пылало белоснежное пламя. Белое, золотое.

…Только когда лучи солнца проткнули муть тумана над болотом, Тайтингиль опустил меч.

Все покрыла роса. Все, включая неподвижного орка, серым валуном лежащего во мху. Массивный силуэт мерцал бриллиантами.

Тайтингиль, убедившись, что нежить отступила и канула в трясины, вогнал клинок в кочку и бросился к Котову.

— Орк… орк? Ты… что?..

Перевернул за плечи. Несмотря на то что Тайтингиль очистил и прижег рану, обрывки поло пропитались кровью, повязка дурно пахла. Эльфу не показалось — Котяра был голубовато-белым. Тонкие сильные пальцы нащупали жилку на виске, которая билась часто-часто. На долгую секунду, хотя витязь и слышал, что Котов жив, все равно пришло сомнение. Кто-то из демонов прошел обережный круг, яд оказался слишком силен, Азар не выдержал боли и, разменяв очередную кошачью жизнь, устремился своими странными путями дальше по складкам, созданным Сотворителем, чтобы в какой-то из них стать эльфом…

— Котов, — шепнул Тайтингиль, опускаясь коленями вмох, — Котов…

Котяра оживал так медленно, что эльф не раз и не два усомнился — не зря ли он вообще потащил Азара обратно в Эалу. Тому было славно в Москве, в ядовитом воздухе, в мире машин, бензина и плазматронов, странных знаков-лейблов, такси и труб, из которых на руки течет теплая вода — и девочек, девочек…

Не разгневался ли Сотворитель Всесущего на свое заблудшее в складках миров дитя, которое так внезапно снова свалилось ему в ладони?

Постепенно прочная светлая шкура утратила мертвецкий оттенок. Убедившись, что орк будет жить, Тайтингиль тихо выдохнул.

Он терял оруженосцев. И много раз принимал решение оставаться одному — потому что провожать тех, кто рядом, невыносимее, чем самому рваться из Чертогов Забвения в мир.

Положив голову орка на колени, витязь надолго замер. Целительные песни были спеты, и эльф глядел в просветлевшее осеннее небо своего родного мира. Тучи расступились, показав синь, а Тайтингиль думал о великом драконе, который очнулся какое-то время назад в Чертогах. Вспомнил ли он, что выменял сомнительное бессмертие беспамятства у Тайтингиля? Узнал ли свою Вайрин?

Знает ли он, что его кровь, слившись с кровью инопланетного воина, переродила того в дракона?

— П-покушать бы…

— У меня ничего нет. Терпи, Котяра.

— У… у меня есть…

Лапа прошелестела по одежде и вытащила откуда-то изрядно деформированную после боя, падения и ночи на болоте шоколадку. Орк развернул и разломил ее — неловко, онемевшими пальцами. Тайтингиль не помогал и не мешал, просто смотрел. Взял половину и откусил.

— А з-запить же нечем?..

— Я собрал немного росы в шлем, и у меня есть фляга верескового меда, — тихо сказал витязь. — Но это на крайний случай. На болотах сложно выживать. Надо идти, орк. Надо. И… я рад тебе.

— Пр-равда?..

— Очень.

…— Несешь меня… пр-рямо как пр-ринцессу, — постанывал орк, — пр-ринцессу же, ну…

— Жабу, — сердито выговорил эльф. Тайтингиль, напружинив мышцы, упрямо тащил громадного орка — нес на руках, переступая по лишайникам, обходя трясины по одному ему известным приметам.

Орк сжимал в руках остатки растрепанного доспеха и ненавистную черную секиру.

— Истор-рия пр-ро кр-рокодила Гену, ну… — ворчал Азар, смущенный до распоследней стадии. — Я возьму чемоданы, а ты возьми меня…

— Я взял, — буркнул Тайтингиль, и Котов надолго замолчал.

— Т-тай…

— Не усекай. — Эльф резко оборвал сам себя, и в теплом осеннем воздухе отчетливо зависло недосказанное слово «зараза».

Все же ему было очень непросто.

Орк чуял это и всей котячьей душой пытался восстановить безнадежно утерянное состояние комфорта.

— Мне уже лучше! М-может, я попробую пойти сам?

— Объясняю, — металлическим тоном сказал витязь. — Везде, где сыро, а сыро тут везде, под слоем мха — трясины и нежить. Пока ты спал, я оборонял нас. Магия во мне восполняется, но не так быстро. Ее вполне хватит и на ночь, и на две, но, если выбирать — отдохнуть или быстрее выйти к Зарн-Мелет, я предпочту второе.

— Я тяжеленький, — признался Котяра. — Я бы в таком весе двести легко пожал… двести пятьдесят без экипа… А тягу… квадр-рицепс пор-рвали мне… Как же я без квадр-рицепса тягу…

«Бредит», — огорчился эльф.

— Спину сор-вешь. Я тебя килогр-раммов на… тр-ри-дцать… сор-рок… тяжелее. Ты же не такой волшебный, чтобы…

— Я такой, — упрямо сказал эльф.

Он шагнул еще и еще — и увяз. С трудом выволок ногу, ступил еще — и оказался в холодной жиже едва ли не по бедро. Болото стало мягче; по зыбкой грязи, затянутой стелющимися растениями, шагать оказалось невозможно.

— Физика же, ну. Знаешь, я тебя зр-ря в кино не сводил. На «Хоббита» вон, там Леголас по кир-рпичам прыгал… кир-рпичи рассыпались, а он по ним, вверх, ну знаешь, вот так…

Орк слабо поводил рукой, пытаясь показать.

— Леголас, эльф, — повторил и сник.

— Никогда не слышал о таком, — признался Тайтингиль и не слишком изящно опустил массивную тушу на мох.

Еле слышным шепотом Котяра пожаловался на озноб и застучал клыками. Рана нехорошо потемнела, запах стал сильнее, а ногу раздуло. Эльф освободил рану от тряпицы, выдавил сукровицу и гной и снова набрал целебных листиков и травок. Повязка держалась обрывками одежды уже самого Котова.

— Мне снилось плохое, — сообщил Котов, проваливаясь в забытье. — Снилось… разное…

— Тут полное болото нежити, — отозвался эльф. — Тут могло что угодно сниться.

— Холодно, — постанывал орк, вздрагивая всем огромным телом. — Холодно. Лед, Та-ай… я там погиб. Во льду. На льду. А почему?.. Зачем?.. Зачем я тогда поги-иб… р-ради кого…

Эльф сел подле него, упер ладони в бедра, нахмурился.

— Хорошо, что не бросили твой доспех, — сказал он. — Остались ремни, я сделаю волокушу. Так будет удобнее, ты прав. Фи-зи-ка. Эльфы, значит у вас тоже были эльфы… в вашей складке мира… если это не Эала… если Земля — это каким-то образом не Эала одновременно…

Постепенно сухие места приблизились, и здесь была более твердая почва, пушистые сосенки, несколько крупных камней, образующих убежище от ветра, и главное, бочаг с водой, не затянутый тиной и мутью.

— Т-ты…

Да, я не вполне уверен, что и это можно пить, хотя и не вижу опасности, — буркнул витязь. — Духи тьмы уже почти не властны здесь, но твоя рана плоха. Не от магии — от яда. Нужно скорее к целителям. Хорошо бы в Лес, да Вековечная Пуща Оллантайра не близка пока. И… этой тропой я никогда не ходил. Если это можно назвать… тропой.

— Д-давай вскипятим воду, — выговорил Котов и откинулся в мох. На лбу снова выступила испарина. Клыкастая морда сейчас имела на диво человеческое, утомленное, даже измученное выражение. — К-как варриант. От микр-робов поможет. Я попью… гор-рячего.

— Огонь… вскипятить… давай, сделаем так, орк. Я сделаю. Это действительно может помочь. Но я не знаю, можно ли кипятить в моем шлеме. Там кевлар…

— У меня есть наколенник… вашего местного пр-роиз-водства… без пластика.

Эльф сухо кивнул и отправился собирать ветви для костра.

Глядя на то, как Котяра, обжигаясь, касается заветренными губами края покореженной железки, как постанывает, утоляя нестерпимую, болезненную жажду, Тайтингиль думал о жизни — как ранима и мала она бывает в огромном пространстве миров Эалы.

Котяра тем временем снова чуть ожил и увлеченно болтал про эльфа со странным именем, фи-зи-ку — и другие бесконечные истории.

— Интер-ресно, как там остальные… Ринрин… двер-рг… — вдруг сказал он. — Я за девочку пер-реживаю.

Эльф грустно усмехнулся.

— За девочку. Ты все же неисправим, орк. Она воин. Она… выбрала. Девочка.

Котяра глянул на него беспечным сияющим взором.

— Девочки — хорошо же. Вот Маруся, к пример-ру. Вот она… знаешь, какая теплая, эльф? Девочка. Гор-рячая же, ну… я бы согр-релся сразу, и…

— Выживешь, — выговорил Тайтингиль. — Вот теперь я уверен.

Он протянул руку и тоже сделал глоток кипятка из импровизированной чаши.

Помолчали.

— А Ринрин… я чувствовал не лучшие новости, — нехотя сказал Тайтингиль, — не лучшие, орк. Но дракон слишком высоко взмыл и слишком далеко в сторону отнес нас. Я не мог увидеть всего.

— Др-ракон… он очнется, жабонька наша? — спросил Котов. — Тай…тингиль, мы же спасем Мастер-ра? Мы…

Эльф вспомнил страшную муть в белых глазах — и ощущение противоречивого клубка сил, бушующих в драконьей сути.

— Сначала нам надо спасти себя. Никого не спасешь, если погибнешь сам. Отдыхай, орк. Я потащу тебя наутро. Будет лучше, если завтра ты сумеешь пройти хотя бы часть пути… так будет лучше.

— Я говор-рил же… я тяжелый… — снова скис Котик. — Масса…

Вдруг в кустах грозно затрещало, раздалось металлическое бряцание и тяжелое дыхание огромного существа; Тайтингиль вскочил пружиной, обнажая меч, а Котяра резко сел, вскинув черную секиру.

Куст болотной купины раздвинулся, и высоченный темный силуэт шагнул на полянку.

Шумное дыхание и тяжкая поступь; низкорослые кусты под громадными ногами трещали. Котяре показалось, что конечностей там не две и не четыре, а намного больше, и что ростом жуткий гость выше двух метров, и что…

Тайтингиль вогнал меч в кочку и сделал шаг вперед, протягивая руки.

— Приветствую!

Котяра выдохнул и бессильно повалился обратно, раненая нога казалась ему налитой чугуном.

Громадная кобыла выбралась из растительности, по пути затянув куст купины в пасть целиком. Гленнер, сжавшийся в неловкий комок на холке огромной лошади, откинул капюшон дорожного плаща, открывая лицо.

— Гленнер! Винни!

— Как ты управлялся с ней, Котов, не приложу ума, — буркнул Гленнер, — она все время ест.

Орк просиял и, презрев боль в ноге, начал было рассказывать, как именно, но Тайтингиль прервал его излияния:

— Гленнер, ты… ты один? Ты ехал верхом?

— Я не хотел, — сухо сказал калека, давая сильным рукам витязя снять его с высоченной кобылы, которая сосредоточенно хрумкала, — но я увидел дракона, который полетел к Россыпям. Дракона! И тут же поскакал следом.

— Тебе удалось, — тихо выговорил Тайтингиль. — Удалось!

— Я слишком люблю лошадей… чтобы примириться, что больше не взойду в седло, — подытожил калека.

Тайтингиль тем временем раскрыл чересседельные сумы. Котяра радостно внимал с моховой постели, даже недомогание словно отступило; запах вкусняшек щекотал чуткие орочьи ноздри.

— Я готовился — там, в замке. Подобрал себе хорошую смирную лошадь, умную лошадь, — в этих словах был явный укор, но Винни не слушала. Она ела. — Я обучил ее стоять смирно, скакать ровно, слушаться тех команд, которые я могу подать. На ней я доскакал до Россыпей. Там я понял, что никогда нельзя быть готовым ко всему, Тайтингиль. Потому что я не мог заранее обучить ее не бояться пауков. Чудовище прыгнуло, спугнуло кобылу, она шарахнулась… подпруга лопнула, сумы и седло остались мне, а она ускакала.

— Не ушибся? — сочувственно спросил Азар, протягивая лапищу за ломтем хлеба, переложенного копченым салом; витязь открывал флягу, полную чего-то медово-ароматного.

Гленнер колко глянул и не ответил.

— Я убил паука, но потерял много времени. Зато увидел вашу битву. Это было страшно. Дракон… Вы оба прыгнули на него. Вы оба.

«Идиоты», — зависло в воздухе.

— Так было нужно, — отозвался Тайтингиль.

— Я понял, — неохотно выговорил Гленнер. — Я многое понял тогда. Когда дракон улетал, а вы висели на нем, следом поскакал маг… Эта кобыла сама подошла ко мне, далась в руки. Позволила навьючить себя. Она слушается без обучения. Только…

— Много жрет! — радостно закончил Котов. Винни Пух подошла к нему и возила по серой башке и щекам добрыми слюнявыми губами, оставляя зеленые пенные следы и пытаясь перехватить эльфийский хлебец. Котов сунул ей в рот последний кусочек.

— Ринрин? Дверг? Лантир? — отрывисто спросил Тайтингиль.

— Я не видел никого. Я думал, маг найдет вас первыми. Но…

— Не всегда понятны решения волшебников, — напряженно выговорил витязь, и на болоте словно запахло озоном, грозой. — Не всегда. Может, он решил преследовать дракона далее, а нас предоставить нашей судьбе.

— Да.

— Мы очень р-рады, что нашлись, — с чувством сказал орк. — На самом деле было стр-рашновато…

Тайтингиль разворачивал чистое полотно, привезенное Гленнером, раскладывал какие-то пучки травы, снадобья в маленьких жестяных коробках. Котяра сообразил, что сейчас его снова будут лечить, и тихо завыл, мигом утратив оптимизм. Винни успокоительно дышала ему на ухо, не отходя ни на шаг.

— Мы стоим ночь… и наутро уходим, так быстро, как только получится, — уходим к Оллантайру, — говорил витязь. — Нолдорин слишком долго живет в комфорте, и слишком привык этот град к торговле вместо войны. В лесу я найду более ловких следопытов… и воинов. Надо искать еще паучьи кладки, Гленнер. Сам же я последую за драконом. И я хотел бы найти его прежде, чем маг.

— К Оллантайру, светлейший. Как скажешь. — Гленнер вынул клинок и приземистой тенью ломанных очертаний встал между Тайтингилем и ночной тьмой. — Но зачем вы накинулись на дракона? И зачем тебе идти за ним снова?

Витязь опустился на корточки, чтобы срезать дурно пахнущую повязку с бедра орка.

— Это он, Гленнер, — выговорил Тайтингиль, — наш друг, о котором я говорил тебе. Мастер Войны.

Лицо калеки исказила странная усмешка, черты причудливо исказились в лунном свете.

— Друг? Он едва не убил вас. Он…

— С ним что-то неладно, Гленнер, и мы не бросим его в беде.

— Ни-ни-ни! — запричитал орк, и было непонятно, относится его протест к действиям эльфа или к его словам.

— Я видел безумие в нем, — сказал Гленнер. — В вашем друге. В драконе, от которого, ты говорил, зачала детей Цемра. Икота Сотворителя! Ты всерьез рассчитываешь его… образумить?

— Я да. Мы. И мы образумим, хотя он, слив свою сущность и кровь с кровью Альгваринпаэллира, изменился, — тихо сказал Тайтингиль. — Он, Мастер Войны.

— Ему подходит это имя… — прошептал Гленнер. — Он война. Он смерть. Редкое единство наименования и сути.

— Жабонька он, — прочувствованно сказал Котяра. — Лебедь! Ты пр-росто не знаешь его, как мы, Гленнер-р… и… он совер-ршенно не чувствует боли. А я…

Гленнер внимательно посмотрел в глаза орка, срезал крепкий сук, очистил от коры и сунул в пасть. Котов сжал дерево клыками и прижмурился, обнимая кобылу за морду.

— Я начинаю, — предупредил Тайтингиль.

— Здесь кругом нежить, — выговорил Гленнер. — Я не подпущу ее. Не сомневайся, Тайтингиль. Твой оруженосец должен встать на ноги… и скорее. Но на какое-то время я займу это место. Как раньше. Вот так.

Винни сочувственно вздохнула.

Клинок снова прикоснулся к зараженной ядом плоти.

В дороге волей-неволей Гленнеру пришлось удовольствоваться позицией позади массивного орка; Тайтингиль скользил возле Винни по земле, ничуть не страдая от отсутствия верхового животного, без труда выдерживая скорость тяжелой кобыльей рыси. Она была невелика, потому что раненому орку постоянно хотелось пить, спать, привала и хоть немного постоять на земле ногами. Однако они двигались вперед. Часы на болотах и в лесу пролистывались, как страницы неинтересной книги.

Когда впереди забрезжила Пуща, даже орк узнал ее с первого же взгляда. Огромные деревья, не похожие ни на какие другие, образовывали великолепный свод, под который надо было не въезжать, а вступать. Торжественно.

— А там б-безопасно? — неуверенно уточнил Котяра.

— Я столько лет не был в великой Пуще, — сухо прошелестел Гленнер и замолчал.

— Там безопасно, орк. Но стража нас проверит, — выговорил уставший Тайтингиль и уверенно ввел Винни Пуха с ее неоднозначной ношей под великолепные лиственные своды. — Проверит и отведет в Подлесные Чертоги.

Здесь все было изумрудно-зеленым, бронзовым и золотым. Привычные деревья и кусты теснились у опушек, а величественные стволы в три обхвата стояли теремами. Пуща производила странное впечатление, точно сказочный лес, в котором перемешались растения разных эпох и миров, разных древесных рас; впрочем, так оно и было.

— Великие Древа гибнут, — грустно сказал витязь. — Старый мир, мир, выдохнутый Сотворителем Эалы, уходит. Неуловимо медленно даже для взора живущего бесконечно, Эала превращается в твою Землю, орк. Исконные древа, прямые потомки Прадрев, уступают место березам, дубам, соснам. Осталось лишь три Пущи Истинных древ. Эта — Великая или Вековечная. Она и впрямь бескрайняя. А потом… Плазматроны. Автомобили. Космические корабли. Да. Тысячи лет… десятки или сотни… я не знаю. Выжившие эльфы сделаются духами отдельных благих мест, а люди смешаются с двергами и с перворожденными. И проложат путь к звездам.

— Приветствую тебя, витязь Золотой Розы! — пропел юношеский голос откуда-то сверху. — Ты снова грезишь о несбыточном? Тебе бы писать трактаты в твоем Придорожном замке! Кто с тобой?

— Со мной Потрошитель Азар и Гленнер Поющий Клинок, Анариндил. Спускайся, я хочу посмотреть на тебя, — мирно сказал Тайтингиль. — Хорошо, что стража встретила нас так рано. Я очень спешу к Оллантайру. И мне нужна помощь целительницы.

— Воины приведут еще лошадей. — С огромного ствола спустилась гибкая, точно ящерица, ладная фигура. — Здравствуй!

Юноша тепло обнял Тайтингиля. Из тени выступали еще эльфы — хорошо вооруженные, подтянутые, они говорили на певучем, неизвестном орку языке, обнимали Тайтингиля — было видно, что тут его принимают намного менее сдержанно, чем в Нолдорине. У Котяры мутилось в глазах и кружилась голова; искусанная, изрезанная и много раз прижженная нога пульсировала.

Гленнер отстегнулся и скорченной тенью находился меж эльфов на земле, и даже, кажется, смеялся, а его выбеленные до пепельного отлива волосы уже не казались смертельно безжизненными.

— Так, — сказал Тайтингиль, — так. Я вижу усиленные пикеты, большой отряд лесной стражи…

— Оллантайр собирает войска, — проговорил Гленнер. — Тревога в Вековечной Пуще. Что у вас случилось, Даниил Анариндил? Дошли ли до вас наши гонцы?

— Пауки, — легко ответил юный эльф. — Пауки. В старой крепости, разрушенной в прошлую войну, когда Темные Земли пали. До Карахорта. Пауки… странные вести, необычные гости! Да, люди дошли и упредили вас.

— Еще один выводок, — уверенно проговорил Тайтингиль. — На Лысом холме, так? Разрушенный Хвейленирр снова сделался оплотом зла.

— Холм изъеден ходами и норами, — подтвердил Гленнер. — Там есть где плодиться темному семени. Пауки любят пещеры и камень. Им не страшны утесы Лысого холма и обугленные стены Хвейленирра — они могут по ним бегать вверх, как мы по равнине.

— Я должен пройти к Оллантайру, Анариндил. Пройти немедля, — строго сказал Тайтингиль. — Поэтому, Анариндил, без твоих обычных забав. Ты не запутаешь меня в тропах, и я буду двигаться прямо.

— Я веду тебя, Тай…тингиль. Веду прямо! Честно!

Заминка в произнесении имени оказалась слышна орку — Котяра дернул изорванным заостренным ухом и заулыбался.

Юноша ему нравился, нр-равился.

Но, посчитав до десяти, потом до двадцати, потом до тридцати… он все же потерял сознание и рухнул лицом в густую гриву Винни.

Глава 19 Красное, золотое

— Ой-йи! Ух! Й-их!

Маруся визжала сочно, от души. Тугие струйки гидромассажа стрекотали по округлым плечам и спине северянки, покалывая и щекоча.

— Ой матушки! Алина, Алинка! Чего выдумали-то, а?

Алина поморщилась. Ныли перетренированные бедра, выбитые в очередном спарринге костяшки пальцев. Она пыталась читать редкостную нудятину по баллистике, которую ей впарил дядя Юра, — и ловила себя на мысли, что в пятый раз начинает один и тот же абзац.

Мысли витали далеко отсюда.

— Ну хватит уже, Марусь. Что ты как маленькая.

Маруся вышла румяная, обмотанная банными полотенцами: одно скрывало плотно укутанную косу, другое не скрывало прелестей округлого тела — не сходилось.

— Завтракать будешь?

— А отчего ж нет?

Наплюхали в тарелку полезных каш из круп чиа и киноа, пошли в комнату. Маруся была довольна, тщательно вытирала все свои немалые площади, обильно мазалась кремом и прилежно расчесывалась.

Алина ела, сосредоточенно жуя.

Маруся скинула с себя ворох полотенец и полезла в ящик котикова хай-текового комода отыскивать подходящую одежду. Майку какую-нибудь, рубашку…

Вывернула из ящика ворох разноцветного колкого кружева, лоснящегося атласа, дутого поролона. Котиковы разнообразные трофеи, забытые его бесчисленными подружками. И еще — что-то истошно-розовое, округлое, немедленно зажужжавшее.

Северянка коротко рявкнула и швырнула все обратно. Осторожно протянула руку и медленно вычленила сплетение ажурных черных нитей. Задумчиво оглядела. Потянула за резиночку.

— Чего это, Алин, а?

Девушка захлопнула книгу, решительно встала, отобрала у нее элитную дамскую штучку.

— Ничего.

Открыла другой ящик, выудила любимую Котиком застиранную туровую майку «Carnifex». Маруся облекла белые перси в вылинявший трикотаж, села и загрустила.

— А может, и правду Ирина Викторовна сказала. Зря я явилась, не ровня я ему… Что ж я, дура совсем? Девки у него всегда были, много девок, да не чета мне. У нас-то такое белье только в райцентре и купишь, и то мой размер есть ли?

— Она Ирма, — вздохнула Алина. — Слушай, если мы все начнем думать, кто кому чета, — спятим. Я вот точно спячу. Надо собраться, и… и…

— Так-то я работу уже нашла, — тихо сказала Маруся. — Недалеко тут магазин продуктовый. Касса там, как у меня… почти, зарплата тридцать тысяч, премии. Проживу. Не зря же я в Москву-то…

Алинка молча встала и взяла ноутбук. Просто залипнуть в соцсети, просто. Чтобы не думать, что все зря, с мамой поругалась зря, с Марусей связалась зря, в институт не поступила зря…

И с ним тоже. С Мастером. Зря.

«ВКонтакте» выплюнул ей сообщение от неизвестного пользователя. Девчонка с баскетбольным мячиком на аватарке и ником «Катю-Ха Бу» писала: «Привет, на станции в Заполярье нашли багаж, в кармане сумки лежали билеты на имя Алины Панченко. Еще Приходько Игоря Викторовича и Котова Дмитрия Георгиевича. У Дмитрия есть учетка, я нашла, город, возраст, даже фото совпадают. Но он не отвечает, зато ты у него в друзьях, и ты тоже совпадаешь. Если что — мы привезли сумки в Москву».

Алина подумала и быстро нащелкала:

«Чего так долго? Мы когда сумки потеряли, а пишешь только теперь?»

«Извини, у нас не было багажных мест в поезде, отправили ваше барахло в конце смены с экспедиционной машиной. Так заберешь?»

«Заберу».

Алина закрыла серебристую крышку с «яблочком».

Не зря.

— Марусь, ты веришь в сопадения?

Маруся вытащила из комода котиковы спортивные шорты и теперь примеривалась в них влезть.

— Чего?

— Нашлись беломорские сумки дяди Котика, — задумчиво сказала девушка. — Там все. На Мастера Войны и на Диму. И на дядю Тая, конечно. Все снаряжение для… похода. Надо съездить забрать.

— И что за совпадения? — деловито уточнила Маруся.

— Что на Мастера — подойдет на меня, — сказала Алинка. — А что на Котика…

— Кроме штанов, — отрезала Маруся; шорты и впрямь наделись только до ватерлинии и дальше никак не шли. — Куртка может и сядет, в груди тесно, в руках длинно. А штаны никак!

Алинка рассмеялась.

— Ну есть же и универсальные вещи… ножи там, котелки и так далее. Может, свитер трикотажный. Поехали заберем?

Долговязая девчонка чуть помладше Алинки встретила их на углу указанного дома и отдала две громадные камуфляжные сумки.

— Там и сухпай, и мини-палатка, и спальники. Одежда, средства от комаров, зажигалки, сухое топливо… я чуть глянула. Думаю, ребятам было сложно без этого, но выкрутились же как-то. Я отдала ему свою кофту. Высокому рыжему мужику.

— Они пропали, — сухо сказала Алинка.

— О-хо-хо, — опешила Катя. — Север — он такой.

— Мне ли не знать, какой он, — выговорила Маруся и забрала обе сумки разом. — Вот, поедем искать.

— Если честно, они не там пропали, — объяснила Алина. — Но мы все же поедем. Здесь зацепок все равно никаких. Кать, а почему ты Бу?

Она постаралась спросить максимально ровным голосом, ничем не выдав своего волнения.

Потому что совпадения…

Как рассыпанные на дороге хлебные крошки, они подтверждали — верный путь.

— У меня фамилия Буханец, — хмыкнула девушка.

— Спасибо тебе. — Алинка протянула фирменный пакет, наполненный отборным шоколадом. — Спасибо… Катя Буханец.

Все сошлось. Сошлось.

От ощущения чего-то близкого и правильного облило жаром.

В маленькую Алинину машинку еле влезли объемные сумки и не менее объемная Маруся, серебристая и округлая, как самолетный фюзеляж.

— Хочу заехать к маме… — проговорила Алина. — Белье заберу, гаджеты, кое-какую мелочевку. И поедем. На север к тебе и поедем, там поищем.

— Как скажешь. Но оставаться там не проси. Я в том магазине уж считай договорилась. Они рады, что русская да непьющая, продуктов по просрочке обещали за так давать. Чего ж я им скажу?

Девушка попыталась потянуться, расправить перетренированные мышцы.

— Да вернешься. Верне-мся. Все. Маме очень нужен дядя Тай, я знаю. Без него она… какая-то она не такая стала. Раньше никогда на моих подруг не кидалась. А ведь она на самом деле хорошая.

— Все мы хорошие, когда спим зубами к стенке, — прохладно выговорила северянка. — Беременные — особо. Я в машине посижу.

Она повела плечами и недовольно крякнула. «Смарт» облегал ее, почти как пошитый двергами модерновый комбинезон.

— «Амарок» дядь-Котин надо было взять, — вздохнула Алинка. — Или Мастеров гелик. Ключи есть. А документов нет, так что до первого мента. Терпи, Мария Кузьминична. Мы уже приехали.

Алинка поднялась — Маруся со звуком, отдаленно напомнившим чпоканье добротной бутылочной пробки, выползла из небольшой машинки и начала степенно разминать конечности.

В Москве ей не нравилось. Воздух был противный, вонючий, машины сновали беспокойно, люди постоянно куда-то бежали сломя голову и чиркали пальцами по своим гаджетам. Маруся думала, что «гад же ты» — это все-таки ругательство, ее раздражала местная суета. Еще более раздражали страстные взгляды мелких, как тараканы, чернявых мужиков, скользившие по ее красотам.

Но в Чопе было хуже. Тошнее. И безысходнее — только и спиться. Потому что хороший, ладный, ласковый Дима, первый не спасовавший перед Марусиными аппетитами, сгинул…

— Не вернусь, — сурово повторила она. — Хоть что со мной делайте — не вернусь.

И все же пошла вслед за Алиной в негостеприимную Ирмину квартиру.

Девушка собирала шмотки, кидала в распахнутый зев бездонной сумки все подряд. Зарядки, запасные солнечные очки, брючки спортивные и обычные, топы, колготки, бижутерию, купюры и монетки…

Степенный кот Пиксель сидел на журнальном столе в гостиной и вполголоса мурчал сквозь усы.

Лаки носился за Алинкой, прыгал и оглушительно гавкал.

Маруся стояла в дверях, посматривала хмуро.

Девушка схватила конверт, глянула, надорвала — рассыпался ворох бланков из «Бесты» — СITO, «превышен», «внимание», красные штампики так и пестрели. Алина поднялась на цыпочки и затолкала все скопом в Мастерову вазу. Не надо это маме. Пусть лучше будут смешные двергские усатые тетки, с ними она хотя бы успокаивается.

«Где же?»…

А, вот — проводок от айпада валялся на журнальном столике рядом с Пикселем. Алинка подошла взять. Кот сидел неестественно прямо и мурчал как заведенный, растопырившись на две трети стола.

— Пиксюш… ты что? Что?..

Алинка спихнула пушистую скотину… увидела банки витаминов, прокладки, пачки початых носовых платочков, флакончики духов и тюбики различной косметики… и среди всего этого скарба — собственно предмет, на котором Пиксель прицельно сидел рыжим задом. Красный стеклянный кулон на цепочке, переливающийся рубином и золотом.

У Алинки внутри все ухнуло, будто она начала спуск на скоростном лифте.

Девушка протянула руку и робко потрогала.

Так и есть. Теплое. Даже горячее!

Схватила.

Пиксель настойчиво терся у ног, а мурчание достигло громкости рокота двигателя взлетающего вертолета. Старый кот неожиданно игриво встал на задние лапы и попробовал поддеть когтем цепочку от флакона. Алинка отдернула, быстро повесила находку на шею и, закрывая сумку на ходу, рванула вниз.

— Маруся, давай, поехали, срочно!

Лаки со здоровым энтузиазмом невыгулянного пса понесся следом.

…Алина бежала, прижав локоток к боку (в другой руке была сумка). Удивительно, но ни хищный дядя Вадим, ни всеведущая Наталья Петровна, ни легконогая Ники, обычно пасущиеся вокруг Ирмы, в этот момент не случились поблизости.

— Да что ты припустила? Случилось что?

Девушка молча показала ей находку и крутнула руль — ехать к бару. Немедленно ехать к бару, потому что… так надо! «Драконья кровь… Драконья кровь», — стучало в висках.

Маруся сосредоточенно щупала фиал.

— Теплое… ишь! То самое? То самое, что евреи говорили! Из материных вещей без спросу взяла! — ахала она, и в ее голосе был неприкрытый восторг.

Алина сильнее давила на газ, выжимая из движка размером с беломорскую поллитру нешуточную скорость.

— А Якову этому позвонить не хочешь?

— Что толку, он отнимет, и все! — почти кричала Алина, и сердце ее колотилось. — Монахов? Отнимет! Наше! Красное, золотое, горячее!

Горячее.

— Ирина-то сама Викторовна откуда добыла?

— Ирма! Какая разница! А зачем ей оно, все равно она не в курсе, что с этим делать!

— Так и ты не знаешь! Несешься наугад!

— Я — знаю! Совпадения! Их было слишком много! Я знаю! Нам надо туда, где был дракон… где с него текла кровь, Марусь… и где они все исчезли! Туда!

Машинка вжикнула шинами, останавливаясь позади бара, — и чуть не впечаталась в мусорные баки. Тут уже давным-давно не было ни оградительных лент, ни следов крови на асфальте, но сердечко Алинки колотилось быстро-быстро, а в районе тухеса на полную катушку врубилось пресловутое шило. Она выскочила из машины, Маруся выдралась следом и хозяйственно навьючила на себя обе беломорские сумки, свою собственную полотняную авоську в цветочек и Алинин баул. Лаки рванул за хозяйкой — Маруся прытко сцапала за ошейник и его.

— Алина!

От входа в переулок к девушкам уже бежали два крепких охранника в униформе.

— Стойте! — кричал один из них, кажется, Алинка видела его раньше — Абрам?.. — Девочки, стойте!

— Да чего уж тут стоять, Алин. К едрене фене, — зло выговорила Маруся и тяжело оперлась о «смарт». — Отымут, правда твоя. Знаешь, что делать, — делай уж!

Алинка выхватила из кармана джинсиков «бабочку» и со всей дури шарахнула металлом по горячей красной склянке.

Они еще видели силуэт дяди Вадима, приближающийся на «Хаябусе» с неторопливой плавностью, как в замедленном кино… Охранник ЧОПа «Одинокая Гора» застыл в воздухе в прыжке. Задняя дверь бара открылась, из проема показалась вытянутая физиономия барменши Ленки, нестерпимо медленно открывающая накрашенный рот.

Лаки успел вывернуться от Маруси и скакнуть к Алинке. Маруся грациозно ухватила собаку за хвост, а Алинка так же медленно потянулась к ошейнику…

Мир смазался, как смазывается акварельный рисунок в воде; обеих девушек и пса, паровозиком прилипших к «смарту», подхватило, и, плавно повернув, мягко кинуло на толстую перину сухого, воздушного мха.

* * *

Олег остановил машину и подал Ирме руку.

Он был перфекционистом до мозга костей. Натянутое на эти самые кости идеальное, холеное тело трижды в неделю занималось фитнесом, дважды — историческими танцами и фехтованием и регулярно посещало солярий. Поддержание имиджа требовало немало усилий: занятия староанглийским и квенья у дорогого репетитора, уход за восхитительной светлой шевелюрой почти до пояса, сводящей с ума поклонников жанра всех полов и возрастов. Когда «выстрелила» трилогия «Хоббит», Олег покрасился посветлее и даже собирался подкорректировать форму ушей. Но что-то подсказало ему — мода на фильмы приходит и уходит, нужно держаться чего-то более надежного.

Какое-то время он держался Ирмы.

Ирма любила роскошный антуражный секс, особенно в определенные периоды своей жизни. И сейчас, подходя к двери в квартиру, она вспоминала, как это было.

И не могла вспомнить.

Ей нравилось, да. Но подробности почему-то стерлись. Вроде нравилось. Как в кино. Вроде — как в кино…

— Я рад, что ты согласилась встретиться, — выдохнул ей в ухо Олег. — Но если ты не хочешь… или в силу положения… ничего не будет. Твой рыцарь просто принесет кофе. Пирожное. Я заказал те, которые ты любишь. Сливки. Сливки на ягодах, Ирма… слив-ки…

Ирма покосилась на него без восторга. Шепот, от которого раньше вставали мельчайшие волоски у основания шеи, сейчас превратился в назойливую щекотку. И сливки. Обычно она их сама и приносила. Предварительно купив на свои деньги.

Что-то было не так.

Вот огромный дог, вот двести квадратов, стилизованных под замок короля эльфов.

Все было ненастоящим.

Тревога била Ирму жаркими волнами вперемешку с желанием забыться и включиться в игру, которая раньше нравилась ей. Достать невидимый пеньюар в пол, объявить, кто она нынче — нищенка у двери королевского замка или царица, принимающая ухаживания нерадивого подданного. Погрузиться в вымышленный мир, отдаться утонченным ласкам.

Снять напряжение.

Просто.

— Кофе? Ирма? Апельсинового, морковного сока? Ты выглядишь изумительно…

Ирма почти услышала вопрос про контакты пластического хирурга. Олегу очень важно было выглядеть вечно юным.

— Олег… а кто ты по профессии? — спросила вдруг Ирма.

— Что-о? — Король эльфов застыл с подносом, на котором стояли сливки, две крошечные чашки крепкого кофе, лежали разноцветные пирожные. — В каком… смысле, Ирма?

— Так. Интересно. Чем ты зарабатываешь на жизнь. Я имею в виду…

Олег покраснел яркими пятнами.

— Какая-то чушь…

— А если… Олег, а если все будет по-настоящему? Если тебе придется воевать?

Молодой человек мгновенно ощутил себя в своей тарелке. Он поставил поднос, расстегнул пару пуговичек неброской серой шелковой рубахи и эффектно снял со стены меч в ножнах. Со вкусом обнажил его, взмахнул. Принял фехтовальную позицию.

— Так, я понял, мы уже в квесте. Ирма, ты как всегда… требовательна, простых задач не даешь… — буркнул себе под нос — и раскрыл голос богатством театральных обертонов: — Тебе ничто не грозит, когда ты рядом со мной, Ирма. Я сумею защитить тебя… и всех, кто тебе дорог.

Во рту у женщины стало нестерпимо кисло.

Она вспомнила лицо Тайтингиля, который собирался на битву.

Тогда.

На настоящую.

Вспомнила его серьезные и горькие слова о том, что он шел — к звездам, но снова обрел сражения и боль.

Олег разглагольствовал, принимая кинематографические позы и аккуратно совершая фехтовальные выпады в комнате, наполненной дорогими безделушками… а Ирма как-то оплыла, поплыла, потеряв точку опоры, поползла спиной по спинке дивана…

Мужчина, заподозрив неладное, с кастрюльным грохотом бросил меч и рыскнул в ванную к аптечке — поднес ей нашатырь.

— Ирма… да что с тобой такое? — Голос зазвучал надрывно. Проблем Олег точно не желал. — Это тебе в положении нехорошо стало, так ведь? Токсикоз? Давление? Сказала бы, что неважно себя чувствуешь, я бы все понял…

— Я…

Вдруг раздался звонок в дверь, от которого вздрогнули оба. Олег ругнулся и бросился в прихожую.

Ирма вяло, отстраненно слушала раздававшиеся из прихожей голоса… Правда давление? Или токсикоз?

Но больше ее не тошнило.

Переговоры длились не так долго — беспомощного Олега оттерли в сторону, а в гостиную вошли трое вооруженных чоповцев, — как один, бородатых и коренасто-крепких, и Иван Андреевич Монахов.

— Что… — Ирма поднесла к носу коричневую скляночку, по ноздрям ударил едкий запах. Очнувшись, она силилась встать. — Что…

— У нас неприятности, Ирма Викторовна, — сурово сказал король двергов. — Я очень надеюсь, что не побеспокоил вас. Не нарушил ваших планов. — Тон голоса был более чем нейтральным, но краска бросилась Ирме в лицо.

— Неприятности? Какие… неприятности? Если с бизнесом… то…

— Поедемте, Ирма Викторовна. Тут есть посторонние уши, которым не стоит слышать нашего разговора.

— Ирма, — потерянно подал голос Олег, — так у тебя правда что-то случилось? Ну я, может, и смогу чем-то помочь…

— Сомневаюсь, — выговорил Иван Андреевич, — сомневаюсь, ваше величество.

… — Это не то, что вы подумали, — говорила Ирма. — Это не то…

Она сидела в просторнейшем, полностью темном салоне машины на заднем сиденье рядом с Иваном Андреевичем и прижимала к груди сумочку, словно это был щит. Монахов не распекал ее, не апеллировал к вопросам морали и нравственности, любви и верности.

От этого было не легче.

— Драконья кровь, Ирма Викторовна, является одной из сильнейших магических субстанций, — лекторским тоном вещал дверг. — Испокон веков ей приписывали различные экстраординарные свойства. Восстановление физического здоровья после тяжелейших ран, продление молодости, жизни и стойкости к повреждениям. Вы же помните историю Зигфрида?

Ирма не знала никакого Зигфрида, но на всякий случай торопливо кивнула.

— Так вот, Ирма Викторовна. Еще одна, крайне малоизученная характеристика драконьей крови — это ее способность перемещать живые и неживые объекты между мирами. Драконы являются уникальными творениями, которые способны передвигаться не только в пространственном, но и в пространственно-временном отношении. Не стану проводить с вами популярных бесед по квантовым теориям, на это сейчас нет ни времени, ни желания. Просто ответьте на мой вопрос. Хорошо подумав, Ирма Викторовна. Откуда у вас взялась драконья кровь?

— Д-драконья кровь? А она… у меня?

— У вас. Была. Тяжелая жидкость металлически-красного цвета с повышенной температурой. Если вы ее видели, точно не забудете. Пожалуйста, сосредоточьтесь.

Ирма не могла сосредоточиться.

Водитель вез их домой, следом за машиной следовала мрачная громада внедорожника с охранниками.

Монахов-Менахем вытащил серебряную фляжку. Ирма сделала крохотный глоток.

— Н-не помню. Значит — не было…

Она попыталась улыбнуться, вспомнив одну из любимых поговорок Котика, Котяры, и…

Король под-московных двергов молча протянул ей отглаженный до бумажного хруста темный шелковый платок с золотыми вензелями.

— Послушайте, Иван Андреевич, зачем вы меня мучаете? — всхлипнула женщина. — Если это касается Олега, то поверьте, между нами ничего не было, и, пожалуйста, давайте закроем эту тему… Олег, он…

Монахов качнул головой и спокойно выговорил:

— По большому счету, данный фей нам безразличен. Это ваша частная жизнь, Ирма Викторовна. Я не хотел начинать с действительно плохих новостей. Тем не менее… Ирма Викторовна, вам нужно немедленно вспомнить, откуда в вашем доме появилась драконья кровь. Потому что ваша дочь… и ее гостья воспользовались ею… и хотел бы я знать, где они теперь!

Красное, горячее, золотое взорвалось у Ирмы перед глазами, словно завертелся зеркальный дискотечный шар — и она второй раз за вечер потеряла сознание.

Один Сотворитель Всесущего — ну, и несколько особенно доверенных старших гномок — ведали, из каких горных трав делается специальный сердечный чай и от чего доподлинно он помогает. Рассказывали, что рецепт придумала знаменитая тетя Циля из Синегорья, но в настоящее время секретом чая безраздельно властвовала тетушка Сара, двоюродная сестрица под-московного короля…

Ирма выпила еще один глоток и посмотрела на дверга. Ее перенесли из машины в ее собственную квартиру, каким-то образом отперли дверь. Пиксель взволнованно топтался рядом, мурчал и шипел вперемежку. А Лаки…

Лаки не было.

— Кровь. Драконья. Честное слово, Иван Андреевич. Спишите на беременность или на что-то еще — не могу вспомнить. Кто же мне ее дал, кто-о… я даже не помню, какая она была — в бутылке? Или как?.. Ой, девочки, девочки-и… вы-ы…

Она вжала кончики пальцев в виски и беспомощно села.

— Посмотрите, Ирма Викторовна. Вот расписание. Простите, но мы за вами… присматривали. В этот день с 16 до 18 часов вы пробыли в офисе на Красной Пресне. Адреса нет в списке ваших контактов. Наведавшись туда, мы обнаружили закрытое помещение, подготовленное к ремонту. Никаких объявлений, вывесок — ничего. Кого вы посещали там? Что делали? Предположительно, кровь появилась у вас после данного визита… но мы не могли быть уверенными и не хотели тревожить вас без нужды.

— Я… не помню. Я не помню!

Менахем взял ее за руку — возникло ощущение касания теплого твердого камня.

— У нас есть одна зацепка. Одна. Мы нашли ее в клинике «Беста». Вам известен этот человек?

Дверг достал из кармана вчетверо сложенный плакат.

Благообразный седой старец с умными проницательными глазами. «Твой ребенок — это лучшее в тебе»…

— Что-то знакомое… не могу вспомнить…

Между ноющими висками была оглушительная пустота.

Монахов нахмурился.

— У нас есть подозрение, что именно этот… что он организовал слежку за вашим домом. Помните скандальную девицу — Ольгу Алешину? Алору? Так вот, нам удалось выяснить: большинство действий она совершала… не по своей инициативе. Ее работу оплачивал он. Связывался с ней по телефону, и…

Ирма осторожно взяла в руки глянцевый листок.

— Что-то знакомое…

— Мы будем искать девочек. Будем искать, насколько сможем. Сила драконьей крови… эх. Мы за ними попросту не успели, они понеслись к порталу стрелой, как подскипидаренные, — сердито выговорил Монахов. — Даже не попробовали поговорить, спросить. Возможно, я зря… ладно. И к вам, извините, приставим более строгую охрану. Я обещал светлейшему, я должен. И тут большее, Ирма Викторовна, много большее.

У Ирмы замерло сердце.

Монахов прищурился.

— Ирма Викторовна. Я предполагаю, что конечной целью этого… злоумышленника, обозначим пока его так, является ваш ребенок… который еще не родился. Ваш сын. Эльфинит. Эльфинит, не выбравший свою сторону. Воспитав волшебное дитя в зле и во славу зла… можно добиться невиданного доселе результата. Не случайно все Темные Владыки Эалы так или иначе стремились заполучить такого ребенка. Любого, а особенно новорожденного, незащищенного. В нем невиданная мощь, Ирма Викторовна. Невиданная.

Ирма смотрела на свои руки, сцепленные в замок — и молчала.

— Мар-русь…

— Ась?

— Получилось?

Маруся встала, стряхивая листики и травинки.

Кругом был лес, даже не лес — отборная, матерая тайга с могучими деревьями и ковром беломошника. И дорога, в которую они не вписались, — тянулась, едва накатанная, уходила в даль, невидную от лесной полутьмы, осеннего легкого тумана…

Было очень тихо.

Лаки, поскуливая, жался к ногам.

— Ну что-то получилось. Мы уже всяко не в Москве твоей вонючей. Воздух хороший, как надо.

— Марусь… — Алинка чуть не плакала.

— Ну чего ты? Сами же хотели, — примирительно сказала Маруся, подталкивая скулящего Лаки коленкой. Тот неуверенно побрел обнюхивать кусты.

— Я думала… они… и сразу! Блин, где мы, а? Ох, я дура…

Она села на жесткую кочку и обхватила голову руками.

— И что я заладила про этот север? Я думала про него, а драконья кровь… она живая, понимаешь? Она по мне настроилась… и запулила нас куда-то! И что теперь делать? Что делать?

Она неожиданно раскисла и вся будто звенела от напряжения, от шока. Вся боевая выучка разом выплеснулась, как водица из простреленного ведра.

— Маруся! — Голос прорвался криком. — Что теперь будет?

— Искать теперь их станем, чо-чо. Раз абсистенция красная тебя сюда вывела — значит, так надо. Не мельтеши.

Северянка огляделась из-под ручки, еще раз цыкнула на собаку.

— Давай-ка вещи в машину и поедем. Что-то мне эта тайга больно знакома. Выберемся. Дорога есть — выберемся… Ты не ушиблась?

— Неа…

«Смарт» крепко засел в канаве. Бампер висел на соплях — Маруся наступила на него и оторвала.

— Вытолкаем… А ну, помоги. Ишь, север ей не нравится. Совсем вы в своей Москве… трусы из ниток, телефоны по сто тыщ покупаете… И раз, давай! Р-раз!

Алина наскоро вытерла лицо. Приподняли, налегли — и миниатюрная машинка легонько выкатилась на ровное место. Девушка бросилась проверять, не пробило ли бак, костерила себя за то, что не заправилась по дороге к бару и лихорадочно соображала, заведется ли двигатель после магического перемещения.

Ее колотило.

«Смарт» завелся, это добавило уверенности.

Дорога, даже и не проселочная, а едва наезженная по толстому дерну, уходила в глубь леса меж высоченных древ.

— Точно, обходная… не накатали… — деловито поясняла Маруся. Она потопала по колее, убедилась, что не раскисло и не заболочено. Глянула туда, сюда, мастерски определила север. — Машинка хоть и низенькая, но дорога неплоха, лесовозы не разбили. Не засядем, знать. А засядем — вытащат, трактора есть. Туда поедем, все одно километров через тридцать деревня будет. Узнала я дорогу эту. На Кереть вроде ведет. Если на Кереть, то там за поворотом избушка будет погорелая, охотники пожгли. Да не скачи ты, черт такой! — цыкнула она на прыгающего пса. — Ну что там? — а это уже Алинке.

Алина пыталась приладить погнутую дверцу — не получалось.

— Рукой подержишь? — спросила растерянно.

— А что ж не подержать? — легко согласилась беломорская дева и снова втиснулась в салон. Потянула дверцу — и со скрипом вмастила ее в технологический проем. Лаки юркнул в другую дверцу — и маленькая беленькая машинка аккуратно поползла вперед.

Алина озиралась по сторонам. Огромнейшие стволы сосен, белый ковер мха, свисающие с деревьев длинные бороды лишайника, поросшие мхами камни — все казалось удивительным.

— Или это не обыкновенный лес… или нас куда-то… Тридцать километров, Маруся! — шептала она, играя сцеплением и газом: вести «смарт» по бездорожью оказалось затруднительно, он все время норовил поймать брюхом кочку и засесть на ней. Тогда Маруся со скрипом отворяла погнутую дверь и выходила, «смарт» сразу становился чуть выше и преодолевал препятствие.

— А какой тебе лес? — говорила беломорка не слишком довольным тоном, влезая обратно. — Лес обычный.

— Что это? — ахала Алинка; огромная темная тень снималась с куста и беззвучно взмывала в небо. — Дракон… дракон!

— Филин, дуреха ты городская. Филин полетел.

Так проехали километров десять.

Начало смеркаться, и в стекло принялся биться редкостно крупный местный гнус, Маруся гоняла его матерками.

— Так-то засветло к деревне не выедем, не… и чего-то избушки я не приметила…

Алина понемногу успокоилась. Привычные атрибуты городской жизни — машинка, телефон, который, хоть и не ловил сеть, никуда не девался и заряжался от прикуривателя, полезные походные снасти — все это понемногу возвращало уверенность. Ей даже стало немного грустно, что волшебство оказалось банальным, и вместо дивного, сказочного мира зашвырнуло их в интересную и далекую, но совершенно обыкновенную тайгу. Однако драконья кровь оказалась вполне рабочей. Тут дверги не ошиблись…

— Вон мужики идут, охотники, что ли, — деловито объявила Маруся, вглядываясь в сумерки. — У них-то дорогу и спросим. Хотя Кереть я и без них узнаю, чего тут мудрить. Езжай скорей, ну!

— Что тебе, Мурбук?

Тхаш был зол.

У него был план — забрать скальных, спасти как можно больше детенышей и самок — и увести подальше от всего этого столпотворения, хаоса, смерти. Проклятый дракон окончательно спятил, начал крушить своих, и множество войска полегло от его злой мощи.

Тхаш был вождем. Он не мог допустить гибели рода скальных орков.

У скальных во веки веков было единственное спасение — Храм Жизни. Когда самка становилась тяжела и была готова родить, ее отводили туда, под древнейшие своды, что испокон веку стояли посреди заповедного, тайного места Серых Россыпей. В этом укрывище и звучал первый крик новой жизни, поэтому оно носило такое имя.

Храм Смерти — следовало звать его теперь.

Тхаш с тоской и бессильной злобой думал о том, как меняется мир. Он был молод, когда орки и эльфы воевали друг с другом — сила на силу, армия на армию. Сшибались воины, рушились знамена, кипела кровь! Младшие народы вроде людей и не думали вступать в битвы великих, а уж таких, как быкоглавы, и вовсе не взяли бы в войско — разве только поджирать трупы после самых низших из обычных орков…

Сейчас в битве схлестнулись совершенно иные силы, и даже в Храме Жизни поселилось небывалое зло. Как только орочий обоз остановился подле убежища и самки с детьми вошли вовнутрь, великое множество пауков обрушилось на них. Прыткие черные твари лезли со всех сторон, и не было им ни счету, ни погибели. Они прыгали и прыгали, не ведая ни боли, ни страха, и норовили впиться в голову, выжрать мозг. Тхаш вспоминал, что дракон говорил — в голове «ней-ро-ны», они очень важны и нужны, чтобы думать и быстро двигаться — не поэтому ли пауки так желали их?

Скальные потеряли там половину своих. Если учесть, что ранее Мастер Войны сократил войско еще на треть — убыток был очень серьезен.

Зугд отчаянно хромал, Окус и вовсе потерял левую руку по локоть. Кровавый след паучьего когтя рассекал лицо Мурбука — глаз затек, губа висела уродливым набухшим лепестком.

— Мы должны вернуться, — сказал он.

Тхаш сжал кулаки.

— Куда? Ку-да?!

— К нему. К Мастеру Войны.

Удушливая волна бешенства залила сердце Тхаша.

— Что ты несешь?

Он прыгнул, схватил Мурбука за плечи, встряхнул, как ездовой волк трясет пойманную болотную крысу.

Громко заплакал орчонок на руках одной из уцелевших самок.

— Вернуться. Ты не победишь пауков, Тхаш. Плохой знак! Храм Жизни, они захватили его! Впервые за много поколений Храм Жизни во власти чужих! Плохой знак! Надо верить приметам, Тхаш! Понимать, что происходит!

— Плохой знак! Плохой! — послышалось тут и там.

Скальные были суеверны. Проклятые тупицы!

Тхаш яростно оттолкнул Мурбука.

— Их победит огонь, — не переставал бубнить тот. — Но мы не сделаем такого огня. Ты начнешь раскладывать костры — пауки растащат их тут же. Ты пойдешь с факелом — они нападут. Дракон делает огромный огонь — он убьет их. Надо вернуться к нему. Поклониться ему и просить спасти нас.

— Он чуть не убил нас всех, болван! — заорал Тхаш, окончательно потерявший самообладание. — Он — зло!

— Мы тоже зло, — сказал Мурбук примирительно.

— Мы тоже, — подтвердила старая самка.

— Мы… И мы…

— Надо идти. С пауками страшно… Захватили… Самим не справиться, — понеслось над поляной.

— Дракон дает золотые бляхи, — поддержал хор Окус.

— Да чтоб ты провалился! — заорал Тхаш, наступая на дерзнувшего возражать ему соплеменника. Мурбук собирался возразить…

И почти что провалился. Он попятился, запнулся о корень и неловко повалился на моховую подушку.

А прямо на него из-за поворота хорошо утоптанной лесной дороги вывернулось что-то такое чудное, что орки и обозначить никак не могли, — белый сундук на колесах, с окнами, забранными стеклом, но без витражей…

Внутри металась, оглушительно тявкая, большая черная собака — и сидели две самки. Одна вроде эльфийская, лицо которой странно перекосилось при виде орков, и вторая…

Вторая!..

Глава 20 Орки

— Тук-тук, — сказал Тхаш и постучал секирой в окошко.

Лаки оглушительно тявкнул.

— Пошел на…й, — отозвалась Маруся и показала изнутри кулак. Алинка скорчилась под рулем; она приходила в себя, сжимая в руке черный спецназовский выкидник Юры Буханца. Выкидывать его в сторону двухметрового… мужика? Не мужика? Клыкастого, частичного голого и грязного, покрытого грубыми коваными и кожаными доспехами, увешанного до зубов черным, щербатым, но несомненно острым оружием, пока не хотелось.

— Давай порубим колесницу и вынем баб, — предложил Мурбук, пытаясь приладить губу на место. — Маленькую на суп, большую в дело.

Маруся сложила несколько незамысловатых фигур из пальцев, ткнула в его сторону и прошептала:

— Алинка, давай очухивайся и вылазь. Все равно вынут, по глазам вижу. Глаза у них — как у наших деревенских после бабы-Клавиных самогонов.

Дядя Юра учил так же: бей и беги, беги и бей. Но бежать было некуда. Алина поняла: все ее переживания, девичьи беды и страхи ничего не стоили. Страшное, настоящее — начиналось только сейчас.

Она длинно выдохнула, восстанавливая ясность рассудка.

«Я должна быть достойна Мастера. Моего Мастера. Я…» Маруся неспешно распахнула дверку «смарта» и по сантиметру вытащила свое шагренево-серебряное великолепие из узковатого по всем параметрам проема. Бесстрашно шагнула к Тхашу, чуть привстала на цыпочках и почти уперла нос пуговкой в его плоскую морду.

— Ты на кого топориком стучишь? На меня штоле? На меня и не такие в окошко стучали, когда надпись «переучет» вешала. Похлеще твоего клапана горели! Так что не напужал. Дорогу покажешь или мы дальше сами поедем?

— Не поедем, — подала голос Алинка, — Километров пять, не больше… Лампочка горит, давно уже.

Лохматая черная собака поскуливала из-за ее спины.

— Ты отважная, — заинтересованно сказал скальный орк, разглядывая Марусю и не обращая никакого внимания на писклявую Алинку. — И… большая!

— Ты мне не идиетолог. Еще расскажи, что у бабы грудей и жопы быть не должно, черт нерусский, — напирала Маруся, и, к изумлению Алинки, орк по миллиметру отступал. — И сюда мода московская дошла на тощих баб? Моя величина не про твои лапы, мандикюр сначала сделай. Кто тут главный?

— Он и главный, — выговорил Мурбук, не сводя взора горящего с Марусиных кондиций. — Де… де… дева.

— Вот, вежливый, — одобрила Маруся. — Значит так. Люди вы первобытные, примитивные. Мы сейчас посовещаемся да и купим у вас бензину.

— У меня дизель, — сказала Алина.

— Тем лучше, соляру проще взять. Выменяем, вон, на твой айфон, на хрена он тут сдался. А ну, отошли все и убрали рыла от машины!

Тхаш собрался возразить, но упорствующий в дерзости Мурбук неожиданно схватил предводителя за локоть и отдернул прочь, попутно отвесив пендель увечному Зугду.

— Ты посмотри на их повозку, — выговорил Мурбук. — Будто половина круга, и прозрачные окна, и колеса на толстой черной коже… Свет внутри, но ничего не сгорает от этого света… Где ты такое видел?

Тхаш рывком обернулся и пару секунд изучал бедолажку «смарт», вжавшийся в лесную дорожку.

— В Храме Жизни… — прошептал Тхаш. — В Храме…

Пауза среди пестрого племени скальных затянулась.

Мурбук отчаянно держал губу, не сводя с предводителя взгляда, полного надежды.

— Подумай, Тхаш… раз в жизни… подумай. Пауки захватили Храм Жизни. Мы идем на поклон к красной чешуйчатой твари ради огня. И нам на пути попадается чудесная дева в повозке… которая… Ты веришь в совпадения?

— Маруся, что там? — тихо спросила Алинка.

Лаки снова нервно завозился и заскулил.

— Совещаются. Здоровый хочет проблем, — ответила Маруся. Она стояла подле «смарта», уперев руки в бока, и деловито оглядывалась. — А тот, у которого губа оторвана, пытается за нас заступиться.

— А те, им по пояс… лохматые… это кто?

— Это, Алиночка, их бабы, — флегматично сказала северянка. — Вот кого бы на фитнес сдать без возврату, господи прости. Толстые и на морды так себе. Выходит, я тут за козырную-то.

— А я-а-а…

Ей снова стало нехорошо.

— А ты, видно, типа чипсов, — буркнула Маруся. — Вылезь и перестань зубами щелкать. Лучше врубай голову и уши. Нам понять надо, как спасаться. Не Кереть это, ох, не Кереть… Но мужичье что в Чопе, что тут — одинаковое, это я уже вижу. Им надо отпор уметь давать. Я по этому делу натренированная, а у тебя что? Одно слово — Москва… Ни собака твоя, ни ножик — тьфу, не спасение…

— Ладно, — решил Тхаш. — Я не видел тут таких, как она. Большая. Ни у эльфов, ни у людей, ни у троллей с быкоглавами даже. А эта… и повозка ее… Устроим испытание. — И предводитель скальных вразвалку зашагал обратно к Марусе и бешено озирающейся Алинке.

— Если хочешь этого… Бин Зина… или кого пожелаешь из нашего народа, Окуса к примеру, — звучно выговорил Тхаш, пытаясь смотреть на Марусю сверху вниз, — но она тут же подшагнула ближе и воинственно выпятила обтянутые серебром груди, — можешь поехать с нами. Мы даже дадим тебе верхового тура. Вот он.

Тхаш махнул рукой.

Толпа орков расступилась…

Лаки тревожно заскулил.

Тур был привязан между двух тяжелых повозок. Громадный зверь с плечами, покрытыми мозолями, иссеченный в боях, мычал и вращал глазищами. Маруся глянула без выражения. Алинка прижалась к подруге сзади, как улитка к арбузу, ее трясло. Еще и бык…

— Тура, стало быть? — подбоченилась северянка. — Пони маю. Наши мужики-то городских практикантов, бывалоча, тоже с ведром за компрессией посылали… Давно не доили тура-то своего? Боевого? — пренебрежительно поинтересовалась она и перебросила косу назад. — Не слажу, думаешь, с коровой? Уж не столько я в Москве прожила, чтоб ум растерять. Молоко перегорело у ней, вот и бесится. Дай тазик… Дай, сказала! — и вырвала из рук Зугда гнутый щит, украшенный нехитрой чеканкой. — Грязный и мелкий, но сойдет.

Маруся неожиданно ловко для своих габаритов пролезла между беснующимся зверем и краем окованной повозки. Алинка, оставшись одна, сглотнула от ужаса. Орки смотрели на нее нехорошо — как она сама смотрела на прилавок с сушеной рыбкой и кольцами кальмара в далекой Москве. Поесть как следует не хватит, но побаловаться с пивком — самое то…

…Алинка толком и не поняла, что было дальше. Сперва Маруся сунула ей сильно помятый железный кубок с перелитым из щита молоком, и молоко это оказалось невероятно вкусным. Оголодавший Лаки толкался в плечо — она поила его из горстки. Затем Маруся орала с огромными орками около машины, взяв все дипломатические стратегии на себя, а Алина снова сидела внутри. К тому времени почти совсем стемнело. Какое-то время горели фары «смарта», потом сел аккумулятор, и ощущение вселенского одиночества и ужаса стало очень острым.

Вокруг кипела жизнь — чужая, громкая, жестокая. Бегали, возились, носили какую-то упряжь. Колотили, вязали, снова ругались, но вскоре турица, освобожденная от мучившего ее молока (теленок погиб в трудном переходе) оказалась запряжена в «смарт». Машинка тяжело двинулась вместе с отрядом орков.

Наконец Маруся, отдуваясь, втиснулась на свое место.

— В общем так, — скороговорочкой вывела северянка. — Эх, жаль, курить я бросила. В общем, так. Ты им не нравишься. Похожа, говорят, на эльфов, а они их лютейшие враги. На эльфов, во как… Поняла, куда нас забросило? Рыжий длинный мужик… сапоги мои трофейные. Так вот. У них война. Идут просить помощи у дракона, у красного дракона, понимаешь? Я думаю, это Пашка наш. Этот… Альгваринпаэллир. Драконья кровь и есть, все как раз сошлось, только иначе, чем ты думала. А война тут идет с пауками. Со здоровущими. Прям как в кино. Захватили, говорят, они особо почетные орочьи пещеры… и Храм Жизни, дворец, что ли, какой. Вот. — И Маруся сунула на колени Алинке кусок черной лапы с антрацитово сверкающим когтем.

Алинка зажала рот, чтобы не взвизгнуть, и испуганными глазищами уставилась на Марусю.

— Я у них в чести, стало быть, — устало сказала Маруся. — Типа богини или королевы красоты. Ой господи, я ж в Москву ехала, думала там в люди выбиться… а вон во что выбилась. Тхаш, тот еле сдерживается, аж юбка топорщится. А Мурбук… он получше, с подходом. Дай мне авоську мою, я иголку возьму и нитку… Пойду подошью ему губу.

— Не уходи! — пискнула Алинка.

— Держись, — сурово сказала Маруся, — держись. Мы сами… нарвались. Кто заставлял эту херню у твоей мамаши забирать?.. Выручим, выручим своих парней… а сами во как влипли… ну ладно. Эти говорят, до дракона две ночевки. — Она достала швейный наборчик и деловито порылась в прочих сумках. Вынула литровую бутыль отличного «Джека Дэниелса» и банку консервированных крабов из котовских запасов. Алинка, как ни было ей страшно, перекошенно улыбнулась — дядя Дима собирался в турпоход в дикие места на славу.

— Я писать хочу, — вдруг сказала растерянно.

— В вазу писай, в железную, — сердито прошипела Маруся, подпинывая ладонью кубок. — А потом в окно выльешь. Сразу ты себя не поставила как надо — пиши пропало. Тебе, Алинка, лучше притвориться, что тебя тут вовсе нет. Они оголодали, а людоеды же. Ты поспи лучше, ночь уж глубокая. Старайся не думать ни о чем и в окошке не мелькать. Не боись, я постараюсь, чтобы все хорошо закончилось, лишь бы дойти до Пашки. Но из машины выходить тебе не надо. Не зли их. Терпи.

* * *

…Уснуть получилось сразу, как только Алина, облокотившись на рюкзак, закрыла глаза. Не снилось ничего, как после изнуряюще тяжелой тренировки. Мерное покачивание «смарта», дыхание и сонное поскуливание теплого Лаки, глухой и размеренный ход турицы и отрывистая, лающая речь орков смешались в белый шум, убаюкивающий и далекий.

Когда засветало, еще не полностью проснувшаяся Алинка нашарила в бауле безлактозный белковый батончик на сахарозаменителе и принялась жевать.

Скрипнув дверцей, в кабинку снова влезла Маруся; от Маруси крепко пахло вискарем.

— Клыки клыками, — хохотнула она, — а перепить Марию Кузьминичну не всякий мужик может. Они себе бормотуху какую-то ставят, в ней градусов, как в пиве. А с крепкого развезло… женишков-то. Сморило… ты как тут, Алинка?

— Н-нормально… — потянулась девушка и попыталась примоститься к богатырскому плечу подруги; высокотехнологичная двергская ткань теперь распространяла ароматы дыма, леса и еще чего-то сильного, звериного. — Завтракаю, поспала. Так они к дракону идут?

Собака тревожно поскуливала.

Маруся отстранилась.

— Пойду я, пойду, Алинка. Ага, к дракону. Ты уж сиди тут. Я чуть обозначила, что ты у меня под защитой. А то эти, — она дернула подбородком в темень за окно, — уши свои драные вострят. Пойду, Алинушка. Нужен присмотр. Их много, все с оружием.

Алинка кивнула, обернулась пледом, свернулась в комок. Но сон уже не шел. Захотелось пить. Девушка нашари ла бутылку с теплой колой, сделала пару маленьких глотков. Включившийся желудок ответил урчанием, приучившееся к режиму тело сигнализировало о том, что неплохо бы поесть еще. Алинка снова зашуршала обертками. Батончиками Котов запасся на славу, но есть сладкое было уже невозможно. Под руки попалась пачка «доширака». Вздохнув, девушка захрустела сухими макаронами, осторожно прихлебывая из бутылочки.

Поравнявшийся с машиной огромный сутулый орк с инте ресом следил за процессом, вглядываясь через запотевшее, покрытое росой стекло. Лаки поймал этот взгляд, в котором отражались все первобытные инстинкты разом, и попытался втянуться под кресло.

Дальше было хуже.

Окончательно проснувшийся Алинкин организм пожелал отлить.

Орк смотрел.

Выходить из машинки под таким взглядом, имея в качестве защиты далекую Марусю, маленький ножик и щенка, было немыслимо. Алинка похватала пледы, принялась закрывать окна, и, обливаясь ужасом и стыдом, наконец пристроилась над кубком. Кровь оглушительно стучала в виски; девушке казалось, что ничего более безумного и постыдного она не делала никогда в жизни.

Приоткрыв дверцу, она с омерзением выплеснула теплую жидкость вон, а кубок долго терла влажными салфетками.

Так начался новый день.

Маруся подходила еще несколько раз, какое-то время они ехали в «смарте». Северянка была не похмельна, но от бессонной ночи на ее округлом лице пролегли тени. Алина раньше не замечала возраста Маруси за их веселым беспечным щебетом и девичьими приколами. Теперь она видела перед собою трепаную жизнью бабу, широко перешагнувшую за тридцатник. Но эта баба удивительным образом железной дланью пыталась провести их суденышко мимо рифов.

И небезуспешно — на шее у Маруси болтался кожаный шнур с корявой золотой птичкой, размером с половину Марусиной ладошки.

— Этот подарил… Мардук, Мурбук… — ответила северянка, поймав вопросительный взгляд. — Пьяный-то мужик завсегда щедрый… Ты ела? — спросила она и шевельнула разбросанные по салону фантики. — Дай и мне.

Батончики она тоже не стала, с треском развернула пакет с вермишелью и аппетитно захрупала.

— Самогонку твою всю выпили, хорошая самогонка. Смеялись, пели… А есть я с ними не могу, — хрипло сказала она. — Все время ту историю вспоминаю про геологов. Ты, может, по телевизору видела ее. Ну когда пошли в поход их четверо… а вернулись в зиму уже… двое. Этому племени, я вижу, своих жрать привычно.

— Я сделала, как ты сказала, Марусь, — устало отозвалась Алинка. — В кубок… и за окошко. Провоцировать… как дядя Юра говорил… провоцировать нельзя. Силы неравны…

Полная Марусина рука обхватила Алинкины плечи, встряхнула.

— Держись. Говорят, до дракона чуть осталось. Они срезали, короткую тропу нашли. Интересный вроде народ, конечно. Мужики во какие. Бабы и правда страшные. Неприсмотренные какие-то, своей силы не понимают. Мужики… им бы руку тут жесткую. У нас председатель был Геннадий Михайлович, еще в советское время. Я девчоночкой тогда была, а помню, как боялись его. Он помнил про всех, кто когда в запой уходит, у кого какая беда в жизни и какая радость…

Под мерное бормотание про подвиги неведомого ей Геннадия Михайловича Алинку сморило снова. На пару часов притулилась и Маруся.

Когда Алинка проснулась, уже был день, от которого не спасали никакие импровизированные шторки. Ночная прохлада сменилась жарой и почему-то необъяснимой, явно животной вонью, хотя пахнуть в машинке, кроме пса, было вроде и нечему.

Маруся опять ушла, Лаки забился под сиденье, все же проявив чудеса компактности. Один из пледов сполз с ручки, и первым, что увидела Алинка, оказалась средняя часть торса все того же орка. Оглядывая могучие ляжки, едва прикрытые кожано-клепаной юбкой, и поджарый, исполосованный шрамами мышечный пресс, девушка всхлипнула.

То ли от нервов, то ли от «доширака» с колой прихватило живот.

Алина кусала губы, примащивалась и так и эдак, подтягивая колени к подбородку, но колики не унимались. Почуяв волнение хозяйки, свербяще заскулил пес, и от этого сделалось еще хуже. Алинка схватила кубок, повертела в руках, с ненавистью отбросила прочь.

Вариантов не было.

— Стой! — закричала она, стучась в окно. — Останови, мне надо!

Она распахнула дверцу, выпуская тявкнувшего Лаки, и, стараясь не глядеть на орка, пошла в сторону. Слишком ровным шагом, со слишком прямой спиной. Кричать «Маруся!» показалось невозможным.

Краем глаза Алинка отметила, что лес уже был чуть другой, сплошные сосны сменились неузнаваемыми лиственными породами, под ними стлался не мох, а трава. Девушка выхватила пачку одноразовых носовых платочков. Другой рукой она сжимала нож.

Лаки, дрожа от нетерпения, выливал из себя накопившееся за сутки. Орк стоял метрах в пятнадцати от Алины и внимательно смотрел изжелта-зелеными глазами, почесывая под юбкой.

Ну, и что с ним делать?

«Бросится… в шею его разве что… не достану, не пробью… в лицо, в глаза… — зашевелились в голове мысли. — Какая же я дура, дура! Думала, что сразу встречу наших… что спасу, думала. Чем? Этим? Дураа-а-а…»

Живот скрутило еще сильнее.

— Стой там! — крикнула девушка, стараясь вложить в слова максимум силы.

Орк осклабился, показывая слюнявые клыки.

Алинка отступила бочком, присела за кустик, стягивая с бедер узкие джинсики. Подняла голову…

Пока она возилась, орк подошел почти вплотную.

— Шы-то за о-дежда? — сказал он и показал пальцем на трусики. Белые кружевные трусики, взблескивающие стразиками.

— Это трусы, болван, — холодея от ярости и страха, ответила Алина. — У вас что, не носят трусы?

— Ты-русы… — повторил орк и начал медленно поднимать свою юбку.

Трусов под ней не было.

Увидев, что же там было, Алина заорала в голос и зайцем сиганула в сторону, на бегу подтягивая джинсы.

Ее заколотило от отвращения и ужаса, голова отказалась работать, все разумные аргументы куда-то делись.

Бежать!

Девчонка помчалась наугад, не разбирая дороги. Орк закричал ей вслед, раздалось тявканье Лаки, а потом в землю ударили другие лапы, больше и тяжелее. Алинка обернулась через плечо и увидела оскаленные морды ездовых волков, на хребтах которых сидели, горбясь к холкам, громадные орки, вооруженные палицами.

Как в компьютерной игре.

Возблагодарив беспощадного тренера дядю Юру за лютую муштру и мучительные кроссы с отягощением и без, девушка ускорилась. На ногах были удобные кроссовки, лес просох от росы, и ноги сразу налились хорошей упругой силой. Алине даже показалось, что она прилично оторвалась от преследователей, как вдруг по ушам полоснул неистовый собачий визг.

Она обернулась через плечо и увидела, что огромная ездовая волчица, прижав черный пуховый ком лапами к земле, рвет и треплет его ощеренной пастью.

Плеснуло ярким, красным, собачий визг перешел в хрип, Алина рывком отвернула себя от жуткого зрелища и припустила сильнее.

«Мастер, Мастер… — билось в висках. — Забери меня отсюда, пожалуйста…»

Но никто не забирал.

Накрутив петель по лесу, Алинка убедилась, что рявканье ездовых волков утихло вдали. Она забралась на дерево, ломая ногти, и сидела там, пока не стемнело. Идей не было, мысль вертелась единственная: «Какая же я дура»…

В ее попытках стать воительницей, равной Мастеру Войны, ей и в голову не пришло пройти курс выживания в лесу.

Она согрелась, снова замерзла, поняла, что голодна, пыталась пожевать листья…

В конце концов старая проблема снова дала о себе знать — Алинка сползла по стволу и присела тут же, наскоро сдернув джинсики и выставив перед собой нож. Как только она угнездилась, огромные мягкие руки взяли ее за плечи, за спиной шумно дохнуло нестрашным, травяным. А потом густой, как гудрон, голос проговорил:

— Ты нарушила нашу границу, эльфийское дитя.

Она рыпнулась и с ужасом увидела краем глаза могучее плечо, забранное ремнями, и широколобую бычью голову с короткими темными рогами.

Когда ее паковали в колючий, воняющий мышами мешок, у нее не было сил даже вынуть ножик.

— Ах, это вы добрый маг! Таки доброго здоровичка! Проходите, устали поди с доро…

Червень подступил незаметно, как собственная горбатая тень. Маленькая ручка оказалась неожиданно сильной. Укол рыбьей кости — и пожилая гномка подавилась приветливой речью.

Из полуоткрытого рта плеснуло темной, густой кровью, и тетя Циля, недоуменно округлив глаза, пошатнулась — и осела на выскобленный каменный пол пестрым кулем двергских одежд.

Червень хозяйственно вытер оружие о занавеску у входа и склонился, приглашая господина войти.

Мрир аккуратно переступил через тело, чтобы подол длинной мантии не запачкался в крови. Двумя руками он удерживал нечто увесистое, округлое. Замотанный в ткань косматый ком, торчащий наружу глянцево-черными членистыми ногами, выглядел недружелюбным.

— Проходите, добренький господин, — засуетился Червень, следуя за Мриром. — Тут съедобненькое, я издалека чуял.

Он загремел горшками и кастрюлями. Сдвинутая крышка впустила в комнату с низким потолком плотный аромат мясного варева. Червень быстрым червяком юркнул к полкам, добыл хорошо укупоренную бутыль и потащил к волшебнику, счастливо улыбаясь. Но укутанный паук заскрипел так резко и страшно, что горбун поспешил отпрыгнуть и едва не выронил свою ношу.

— Не извольте серчать, господин паук!

Сильная ладонь мага бесстрашно огладила черные ядовитые щетинки.

— Это не паук. Вовсе не паук, нет… он просто так выглядит. Но мы сейчас исправим это. Ты поймешь. Циля… ей все равно осталось недолго. Лет тридцать… сорок. Все они смертны, все, кого Сотворитель выдохнул позже эльфов… а справедливо ли это?

— Я — Аэктанн, — глуховатым, будто усталым голосом выговорил ком косматой тьмы. — Я — лучший.

— Наиллирис, такая прекрасная, такая надменная, — продолжал Мрир, не слушая голоса паука; он словно ушел за своими странными мечтами, — Наиллирис Мудрая, Звезда Небес, сколько у тебя имен…

— Я хочу меняться, — скрипнул паук.

Мрир словно очнулся.

— Лучший, лучший… Ты лучший. Да. Верно, мой мальчик. И ты будешь меняться, чтобы стать идеальным.

Мрир кругом обошел небольшую комнатку гномки, близоруко вглядываясь в темень. Осмотрел висящий на стенах богатый хозяйственный скарб, покивал чему-то своему.

— Славно… Ты лучший, и мы заставим весь мир, все миры признать это. Видишь ли, дитя… не одним же эльфам править, верно? Мы, маги, сотворены так, что на нас наложены определенные ограничения…

Он кивком показал на висящую на стене громадную латунную лохань, которую с одинаковым успехом можно было использовать и для варки сидра, и для купания. Червень подставил скамеечку и заскреб пальчиками по стене, подбираясь к надраенной емкости. Снял, балансируя, с натугой спустил с верхотуры и по указанию Мрира установил в центре комнаты на широком толстенном столе, скроенном под рост гномки. Волшебник неспешно покивал, поглаживая паука. Паук смотрел внимательными ледяными глазами, вертикальные зрачки в которых широко расплылись в темноте.

— …Так вот, мы, маги, не можем убивать… сами. Такие как я — не могут. Защищаться — да. Убивать… Я присягал в непричинении зла. Наиллирис, прекрасная Наиллирис… Да что теперь говорить о тех златых временах? Главное в том, что нарушь я этот канон, меня покинет и сила, и, возможно, жизнь… по крайней мере, пока мы тут, в ладонях Сотворителя Эалы. Поэтому мне нужен ты, мой славный. Я учел ошибки своего прошлого. Я учел… Я хотел перевернуть этот мир силами этого же мира. Теперь будет иначе. Будет иначе… благословен тот день, когда я познал, что миров множество…

Он подошел к лежащей навзничь гномке и, не выпуская из рук Аэктанна, протянул руку и выщупал пульс на крепкой морщинистой шее.

— У тебя верная рука, маленький… приятель, — одобрительно кивнул он. — Искра жизни еще теплится… сейчас мы используем эту бедную женщину. И изменим тебя, мой сынок… а ты сынок мне, вне всякого сомнения, не по рождению, по духу… ты исказишься, да. Исказишься от замысла твоей матери, обретешь свободу плоти и мысли. И будешь делать то, чего не могу я. Для меня. Со мной.

Гномка теперь лежала в лохани, и маг задумчиво глядел на ее залитую кровью одежду. Потом посадил паука на едва живую тетушку Цилю.

— Я буду убивать. Много, — сказал Аэктанн — и по кивку Мрира всадил жвалы в запрокинутое бледное лицо гномки.

Густые клубы странных зелий окутали комнату. Червень, который насмотрелся разного, трясся в углу, но трясся он не впустую — отличная снедь, наготовленная Цилей, помогала ему скрасить ожидание. Мрир издалека водил руками, будто вылепляя что-то из паука, плотно присосавшегося к несчастной гномке. Временами Аэктанн скрипуче взвизгивал, сыпали искры, в помещении нестерпимо воняло.

— У нас не так много времени… не так много, — говорил Мрир, и его голос плыл тугими клочьями, делаясь будто материальным. — Циля живет на отшибе, но дверги непременно почуют беду. Тут удобно, но небезопасно. Червень… сходи-ка посмотри, нет ли какой живности в хлеву… нам надо будет уносить отсюда ноги. Очень скоро. Твои братья шли тут, Аэктанн. Я видел тела пауков, наколотых на пики у поселка.

— Я лучший из лучших, — оторвался от трапезы Аэктанн. — Иные глупы, и потому гибнут. Они не могут найти нужного. Я нашел. Ты будешь служить мне.

Мрир покладисто усмехнулся.

— Я умею служить, мальчик мой. Я тысячи лет служил — Сотворителю, эльфам, людям, даже всякой мелочи, которая ростом не выше вот этой табуретки. У меня было, понимаешь, предназначение, пока я не понял, что превыше всякого предназначения просто жизнь. А она капает, капает, я слышу звуки этих капель, стучащих по моей шляпе, точно дождь… я буду служить. Ты будешь доволен. Мы оба будем довольны.

Паук потянулся наверх, демонстрируя то, что вышло после заклинаний Мрира. Червень потихоньку вернулся и доложил:

— В хлеву молодой мул.

— Готовь его себе и выводи, скачи прочь. Мы нагоним тебя.

— Слушаюсь, добренький господин, — подобострастно выговорил Червень. Кроме еды, он нашел тут мешочек с хорошими самоцветами и увязал их себе на пояс.

— Стой. Брось, что награбил, — ласково выговорил Мрир. — Не будь глупеньким. Бабку могли съесть пауки… а вот камни они не взяли бы. Мул мог сбежать от страха. Дверги неважные следопыты, и к тому же я вызову сейчас дождь — нас не найдут. Положи камни.

Червень неохотно отвязал добычу, вернул на место в тайный ящичек громадного комода и даже узел сделал как было. Мрир кивнул и стянул с пальца, давно сделавшегося коричневым от табака, драгоценный перстень.

— Не жалей о добыче, Червень. Все мы выиграем больше, а пока вот тебе за службу. Ты же самый умненький… и красивенький?

Паук скрипнул.

Червень и Мрир уставились на него — Аэктанн покинул лохань, оставив там начисто высосанную, лишенную мозга и глаз Цилю, и стоял, покачиваясь на четырех задних ногах, сложенных по две. Передние вроде бы укоротились, а тело стало длиннее. Сочленение между головой и брюхом вытянулось и слегка напоминало теперь шею.

— Это хорошо, — сказал Мрир. — Ты поддаешься магии, мой мальчик, поддаешься с уникальным на то талантом. Но чтобы ты стал похож на человека окончательно, нам нужны еще тела. Живые… тела.

Червень хихикнул, изучая великоватое ему кольцо на узловатом пальце.

— Сколько угодно тел, сколько угодно. Вот уж не проблема это в Эале, не проблема…

— Теперь мы будем охотиться на эльфа, — жестко сказал Мрир. — Все остальные дадут слишком мало силы. Потребуется множество обрядов… а у нас нет времени. Нам нужен результат.

— Эльфа, — насторожился Червень. — Добыть эльфа?

— Да. Мы идем выслеживать эльфа, — благожелательно сказал Мрир. — Пикеты есть у Тенистой Пущи и в окрестностях Нолдорина… есть они также у владений прекрасной Наиллирис, но это далеко, далеко.

— Далась тебе эта самка, — проскрипел Аэктанн. — Когда я обрету могущество, я притащу ее тебе, и ты сделаешь все, что захочешь… Или я сделаю, если тебе нельзя, а ты будешь смотреть, старик. Ты увидишь все. Я смогу.

Мрира передернуло, словно от удара током. Он молча глядел на Аэктанна, и затем вздрогнул и встряхнулся, как пес, вышедший на сушу из воды.

— Посмотрим, посмотрим… но сперва нам нужен эльф. Затем мы пойдем в Храм Жизни скальных орков — там больше всего твоих братьев, мальчик мой. Ты получишь силу управлять ими, как собственными паль… лапами. И Эала ляжет перед нами.

— Я лучший. Я буду править миром, — назидательно выговорил Аэктанн. — Большим миром, не этой вонючей планеткой.

— Как скажешь, как скажешь… я тоже сыт Сотворителем по уши, — усмехнулся Мрир. — Мы пойдем к звездам и отыщем твоих иных братьев, рожденных под другими солнцами. Мы, свободные от любых условий. От любых… условностей.

Выеденные красно-черные глазницы тети Цили смотрели в потолок.

— Уходим же, — нетерпеливо сказал Червень. — Пора. Я слышу движение в поселке, скоро светает. Где твой дождь, маг? Где твой славненький мокренький дождик, который размоет наши следы?

Мрир поднял Аэктанна, который обхватил его под плащом всеми лапами и крепко прижался, и ударил посохом в пол.

— Уже начинается, приятель, уже начинается…

Глава 21 Пуща

Черноволосый красавец эльф был изранен; он едва держался на лошади… и упал бы — если бы не странный спутник, который удерживал его на верховом жеребце всеми восемью ногами.

Паук, вцепившийся в коня позади эльфа, внимательно смотрел на великие древа Тенистой Пущи, сохранившиеся от предначальной эпохи. Светлые глаза, как росинки, поблескивали на фоне черной глянцевой туши.

— Мои братья не доходили сюда. Еще нет.

— Нас видят, — простонал Лантир. — Видят… мой позор.

— Если Тайтингиль и Азар уцелели, они, верно, уже тут, — выговорил Иррик, следующий рядом на своей лошадке.

— Воины ранее не подпускали никого к пределам Тенистой Пущи, — гнул свое Лантир. — Чужаков! А теперь все иначе… Мир изменился! Когда я ездил тут стражей…

— Приветствую тебя, Лантир Покинувший Лес, — донеслось с ветвей. — Но ты не ездишь тут больше. Позади тебя сидит чудовище.

— Приветствую и я тебя, Мэглин, — выговорил нынешний стражник Виленора с горечью. — Да, знаю, и будь я проклят, если желал такого соседства.

— Снять его?

— Не нужно убивать меня, — скрипнул паук, обращая прозрачные белые глаза наверх. — Он ранен, я держу его. Умру — он упадет. Это называется помощь. Польза. Сотрудничество.

— Я упаду, — понуро выдохнул Лантир. — Тварь права, Мэглин.

— Приветствую, Правая Рука. Паук следует к дайне Ольве, чтобы отдать ее вещь, — произнес Иррик, шаря взглядом по кроне. — Важную вещь. Смотри, она на нем, вот… видишь? И у нас… — Он вынул из-за пазухи половину клинка Ласки, обернутую шелковым платком. — Есть и другие новости. Очень дурные.

— Большая утрата. — Гибкий эльф в простой одежде лесного следопыта соскочил с ветки, внимательные ярко-зеленые глаза в еле заметных лучиках морщин оглядели гостей. — Мы пойдем к дайне Ольве и дайну Оллантайру. Ты, — взгляд его остановился на пауке, — можешь отпустить. Я поддержу воина.

Явившиеся из древесных чертогов Пущи стражники оглядывали паука, не зная, как подступиться к нему и стоило ли это делать. Они стали приводить в порядок уставших лошадей, бережно передавали из рук в руки обломок меча Ринрин; Мэглин помогал Лантиру.

Дверг сидел чуть поодаль. Он достал из потайного кармана трубочку, раскурил ее и неспешно потягивал ароматный дымок.

Паук устроился рядом, ничуть не смущаясь двух стрел, наложенных на тетивы и направленных на него. Странные, точно живые опалы, глаза смотрели внимательно и пристально. Черная на черном, двергская бляха Ольвы Льюэнь была едва видна на нем.

Мэглин временами ловил этот взгляд и сам будто ощупывал суть врага.

Нет, не врага.

Противника? Союзника?

Раны стражника Виленора схватились, боль ушла, и сила отчасти вернулась к Лантиру Покинувшему Лес. Дверг отнял трубку от губ и тихо присвистнул, удивляясь эльфийской магии.

Мэглин отбросил комок пропитанного кровью полотна.

— Я вижу, нет нужды связывать тебя. Ты пойдешь по своей воле с нами… гость? — спросил он паука.

Лантир при этих словах скривился, будто от боли или стыда. Чуть склонил голову — тонкое изысканно-чеканное лицо эльфа скрыл водопад черных волос, и выражение неприязни к незваному помощнику осталось незамеченным.

— Я пойду. Эта вещь меня жжет. Пусть снимет. Женщина, — заскрипел паук, перебирая жвалами. — Женщина пусть снимет. Это ее. Она тут живет. Я узнаю ее. Я буду говорить с ней. Я отдам ей ее вещь.

— Женщина, — улыбнулся Мэглин. — Дайна Ольва. Хорошо, ступай. Только иди так, чтобы я в любой миг мог видеть тебя. Даниил Анариндил сменит меня на посту; а я и мои воины проследуют с вами в замок дайна Оллантайра.

Древа тысячи лет назад переплелись тут с камнем, а подземные чертоги, устроенные руками двергов в благодарность за право пересекать Пущу удобным тайным путем, вырастали наверх легкими галереями. Предметы искусства, созданные столетия и тысячелетия назад, соседствовали с цветами и живыми листьями. Жизнь внутри Подлесного Чертога звенела голосами птиц, потоками родников, стекавших в многочисленные чаши. Роскошный бархат и шкуры, укрывавшие скамьи и кресла, сменялись пышными подушками мха и лишайников. И все же что-то указывало на то, что ранее дворец был более жив и величествен, а теперь, невзирая на нерастерянную красоту, неуловимо дряхлеет.

Но сегодня тут еще был правитель, великолепный и величественный, высокий и статный, укутанный в багряную мантию.

— Я не вернулся служить тебе. — Лантир смешал в словах горечь и гордость.

Сень лесного дворца вдохнула в него силы, стражник смыл пыль и пот изнурительной скачки, сменил одежды, и теперь лишь свежий шрам на виске и легкая хромота напоминали о битве, в которой ему довелось побывать.

— Не вернулся, — согласился дайн.

Он сидел на высоком троне, перекинув ногу на ногу, и изучал на просвет темно-красное вино, налитое на два пальца в стеклянный кубок тончайшей работы.

Лантир вскинул голову, расплескивая по плечам волну волос.

— Но я хочу предупредить тебя, властитель. Те перемены, которые начались при… тебе, которые принесла в наш край Ольва Льюэнь… они усугубляются. Я получил доказательства своей правоты. Народы смешались, и уже нет того порядка, который всеми силами стремились поддерживать Перворожденные. Оллантайр! Этот дверг — он ведь был парой Ринрин, погибшей в Серых Россыпях. Ласка, Голубая Ласка, о! Не он ли причина ее гибели? Не эта ли связь?

— Дверг? — Оллантайр коснулся губами вина. На Лантира он так и не смотрел; казалось, напиток занимал его куда больше. — Он что же… убил ее?

— Н-нет… — Страж замешкался, но подхватил нить повествования. — Он не убил, он бился за нее, но… это неправильно. Смешение всего… что было нельзя смешивать. В наших землях, на границах эльфийских земель появились пауки, взявшиеся от того, что сама Цемра слила свою суть с неведомым другом и союзником Тайтингиля, который и вовсе пришел со звезд. Так говорит златой витязь, да не изменит ему рассудок.

— Тайтингиль. — Правитель Тенистой Пущи наконец оторвал взгляд от бокала. — Мой сын как раз встретил его, он и его спутники скоро прибудут. Гонец опередил их. Что касается тебя, Лантир… давно я не слыхал таких речей. Полная уверенность в своей правоте, полная…

Черноволосый эльф расправил плечи.

— …Такая была разве что у Таурона, такая вела его орды на все живое. В те годы, когда ты еще служил мне. Помнишь?

Скулы Лантира вспыхнули, но ответить дайну резкостью он не решался.

— Почему ты не позвал этого дверга… Вайманна? Я хотел говорить с ним тоже.

— Я…

— И кстати. Дверги дружны с моими детьми. Двергские малыши родились одновременно с Анариндилом и Йуллийель, росли с ними и по сей день вхожи под сень Тенистой Пущи, — лениво сказал Оллантайр, медленно дегустируя напиток. — Так есть и будет, Лантир. И моя супруга. Ольва. Ольва Льюэнь. Она…

— Я помню, дайн. — Лантир, склонившись в поклоне, едва шептал. — Я помню. Она подданная двергского королевства. Многие склонны забыть. Но я помню.

Словом, — Оллантайр встал, и мантия прошелестела багряным крылом, — я желаю сам увидеть странного пришельца, который наделал столько шума в этом лесу. И его, и Иррика Вайманна, который уже был гостем здесь. Был, Лантир. Ты сильно отстал от событий, происходящих в Пуще. Подумай, стоит ли нагонять, или же ты отправишься к Виленору, как только придешь в себя.

— Ты подправил когтем, это нечестно.

— Я нет.

— Ты да! Я лучник три тысячи лет, и две из них я учу других лучников. Ты — да!

— Просто хотел выиграть. Просто.

— Тогда сделай это честно. Хорошо, кидай еще раз.

— Даэмар!

Дозорный у камеры, а точнее, зарешеченной каморки размером с двергский шкаф, подскочил — и в следующий миг стоял, вытянувшись струной, перед ликом своего дайна, пришедшего со спутниками.

— Вот о чем я и говорил, — тихо сказал Лантир за спиной Оллантайра. — Все смешалось. Страж и враг играют в кости.

— Перестань, красавчик, — примирительно отозвался Вайманн, который шел за эльфами поодаль и немного в стороне. — Он спас тебя, тащил тебя, пора понять — Эстайн, хоть и иной, не враг. Он один из них всех — не враг. Осталось только снять с него бляху.

Оллантайр уже видел: на черном теле паука металлически блестел угловатый знак.

— Вот она. Дар дверга моей супруге. Что же…

Он перекрестил руки, опуская в складки своих сложных одежд, и поднял их уже сжатыми на рукоятях двух узких, чуть гнутых светлых мечей.

— Я передам ей. Открой дверь, Даэмар. Покончим с этим. Он может быть не врагом… а может быть хитрейшим планом врага. Вполне.

Паук в ужасе забился в угол. Светлые глаза засверкали, как будто налились слезами.

— Я шел… шел сам… я…

Даэмар возразил:

— Не нужно! Он сам хочет избавиться от бляхи.

— Я хочу, хочу… она жжет, — заскрипел паук. — Хочу избавиться, отдать. Она жжет меня, и я думаю. Вот тут, нейроны. — Он сжал лапами косматую голову, прикрывая блестящие белесыми белками глаза. — Начинаю думать разное. Что такое смерть. Женщина. Любовь. Что будет потом со мной. Думаю. Снимите. Убить можете тоже. Вас много, вы сильнее. Но зачем? Я отдам. Я говорю с вами. Вы же… тоже… думаете?

— Прошу прощения, ваше величество, — негромко сказал дверг. — Таки вы сами сказали, что бляха двергская. А я здесь, стало быть, официальный представитель, Трорин не в счет, он другим занят. И я тоже за то, чтобы снятьс паука вещь по доброй воле. Мы с ним такое пережили… не приведи никому Сотворитель. Пусть госпожа Ольва снимает. Или уж Тайтингиля дождемся, он свое слово скажет.

Оллантайр звонко вогнал мечи в ножны.

— Тайтингиля. Ладно. Стража пусть неотлучно находится при пауке, возведя луки. Дайна Ольва поговорит с чудовищем.

Парчовый хвост мантии утек по коридору прочь.

— Тебя хочет видеть паук, Ольва Льюэнь, — четко и раздельно выговорил правитель, отмахнув в сторону с лица глянцево-белую прядь. — Вот такого роста, — изящным жестом он показал довольно прилично от мозаичного пола; женщина неотрывно смотрела в глаза своего супруга. — Он говорит языком, достойным придворного… придворного из замка Виленора. Просит королеву прийти и забрать у него то, что принадлежит ей по праву. Что бы это могло быть, Ольва? И когда же дайна Тенистой Пущи… перестанет быть девчонкой… влипающей во все неприятности разом?

Она дала ему договорить, потому что речи великого правителя ни в коем случае нельзя прерывать, — и только потом поцеловала. Здесь, в дивном дворце, сплетенном из живых ветвей, затененном листвой, все дышало свежестью — и этот поцелуй тоже. Как десять и сто лет назад. Светловолосая женщина с необыкновенными, изжелта-карими глазами целовала своего короля.

— Ольва… ты девчонка, вечная девчонка, я понял это. Но я и сам… мальчишка с тобой.

Со звоном упал на мозаичный пол светлый венец — и это будто был сигнал пробудиться. Оллантайр кашлянул, оправляя мантию, приглаживая волосы.

Медленно наклонился за тончайшим серебряным ободком.

— Паук. Ждет.

— Дверги верят в силу этой бляхи, — сказала Ольва. — Они просили ее у меня как защиту, которая поможет следовать караванам, убережет от напасти, пока никто не понял еще, что это за напасть. Мне слали весть, что бляха утеряна. И вот кто ее нашел. Я тут ни при чем, Оллантайр.

— Ты всегда так говоришь, — лукаво произнес дайн. — Но ты всегда при чем, Ольва, если дело идет к проблемам.

— К приключениям, мой король! Но… я заберу бляху, раз паук разумен и сам предлагает отдать.

— Это может быть ловушка. Ты наденешь кольчугу и только тогда станешь разговаривать с ним. И рядом…

— Рядом со мной всегда стража, — легко согласилась Ольва. — Я уже почти привыкла.

— Кольчугу.

— Поможешь вздеть? — спросила женщина. — Ты? Сам?

— Зови Эйтара. Если займусь я… паук будет ждать еще сотню лет, — усмехнулся Оллантайр.

…Дайна Тенистой Пущи вошла в темницы, облитая серебром кольчуги. Даже шея, даже запястья — все было укрыто, так как паук мог оказаться агрессивным и ядовитым. С женщиной рядом следовали несколько лучников, но самого короля не было среди сопровождавших.

Паук и правда ждал. Он сидел в углу, похожий на комок беспросветной косматой тьмы. Членистые лапы были поджаты, и туманные белки странных глаз глядели в никуда. Острия стрел устремлялись на него со всех сторон. Единственное неверное движение…

Ольва встала у решетки.

— Сними, — тихо выговорил паук. — Слишком сложно с этим. Жизнь, смерть, судьба, любовь, верность. Слишком, — продолжил Эстайн. — Все, что было у тебя, есть тут. В этом металле. Честь, доблесть, выбор.

Она вздохнула.

— Бремя того, кто мыслит. И кто живет. Да.

— Слишком сложно… сними. Я шел отдать. Добровольно. Я шел. Получил случайно. Не хочу. Прости. Слишком трудно.

Даэмар очень осторожно открыл дверку темницы. Паук, подчиняясь жесту Ольвы, медленно выбрался наружу. Женщина наклонилась. Стражники издали слитный металлический шелест. Пальцы дайны бесстрашно прошлись по горячему хитину, по черной цепочке, глубоко вросшей в него.

— Ты шел. Я не знаю, откуда ты взялся и где твое место. Не могу даже предположить, — твердо выговорила Ольва. — Такие не должны существовать… здесь, и потому грядет война, в которой падут многие.

— Я знаю.

— В которой твои братья падут все. Потому что такие, как я… не позволим, понимаешь? Нам слишком дорог этот мир.

— Я зна-аю… — простонал паук. — Я Эстайн, я знаю. Я понял. Это трудно. Сними.

— Я не могу. — Ольва встала. — Эта вещь нашла у тебя свое последнее пристанище, и я не могу противоречить воле Сотворителя. Жизнь и смерть, судьба, любовь и верность, честь и выбор — теперь это все твое, Эстайн, чудовище, сын чудовища. Ты с этим будешь жить, и ты должен решить, как с этим знанием собираешься погибнуть.

— Жизнь… смерть, — скрипнул паук. — Жизнь… смерть.

— Выбирай. Покуда ты останешься тут. Это все, что я могу для тебя сделать. Живи и думай. Думай за всех твоих братьев.

— С-с-смерть…

Фигура в блестящей кольчуге уходила, стрелы смотрели в белые глаза паука, а сам он сжался в судорожный черный ком.

— С-с-смерть…

Это была почти смерть — но не обнаженно-страшная, как на болотах, а нежная, теплая, напоенная ароматами трав и светом.

Услышав голос того, кто касался его мягкими руками, Котяра передумал умирать и распахнул голубые очи…

И не ошибся.

Девочка!

Дева — тонкая, затянутая в белоснежное платье, сверкающее и сияющее оттенками великолепно граненых бриллиантов, с длинными, много ниже ягодиц, волосами. Она сидела на стуле рядом с орком и касалась плотной повязки тонкой рукой, унизанной перстнями.

— Пр-ривет, — сказал Котяра.

Ничего не болело. Ясная голова не давала усомниться в истинности происходящего. Орк был слегка голоден и ощущал биение пульса в раненой ноге. Однако он имел полнейшую уверенность, что прямо сейчас готов встать и идти.

— Я Синувирстивиэль, — пропела дева.

— Синувир-р-р…стивиэль, — зачарованно справился со сложным именем Котяра.

— Ты исцелен. По просьбе дайна Оллантайра и витязя Золотой Розы, ты, орк, исцелен мной. Полностью твоя рана, которую изуро… ммм… которую начал лечить светлейший витязь, заживет примерно через пять дней. Но ты уже можешь одеться и пойти в трапезную. Великие давно беседуют и ожидают тебя, — строго прочирикала эльфийка. — Также тебя желает видеть дайна Великой Пущи, Ольва Льюэнь.

Дева поднялась. Идеально прямая спина, искристые складки светлого платья. Девочка. Княгиня? Королева?

— Погоди… сколько дней пр-рошло?..

— После того, как Даниил Анариндил встретил вас на окраине Пущи, ко дворцу вы добирались два дня. И два дня я занималась твоей ногой, орк.

Слово «орк» было осторожно взято пинцетом, аккуратно, но не брезгливо.

— Войска готовы к выходу, хотя это и не дело целительницы говорить о таком, — сказала Синувирстивиэль, направляясь к выходу. — Лантир Покинувший Лес и дверг Иррик Вайманн прибыли ранее вас, с другой стражей. Прибыли с весьма занимательным спутником. Впрочем, видно, настало время… занимательных спутников.

— Двер-рг, Лантир-р… а Ринрин? Р-рин… — выдохнул Котов, уже зная ответ, — Р-рин…

— Голубая Ласка устремилась в Чертоги, где ее уже давно ожидают супруг и дети, — сухо сказала Синувирстивиэль. — Это великая печаль… но такова участь каждого эльфа, орк. Одевайся, тебя ждут. Я покидаю твою комнату и приду в случае необходимости.

— В Чер-ртоги… — грустно мяукнул Котов. — К-как же так… в Чер-ртоги… зачем… не убер-регли. Тайтингиль знал… он почувствовал.

Синувирстивиэль внимательно посмотрела на огромного орка, который сел и сгорбился.

— Ласка давно искала достойный повод отправиться за супругом и сыновьями, — тихо выговорила целительница. — Я провожала многие сотни эльфийских жизней туда, где воля Сотворителя исцелит тела, а милость Забвения — исстрадавшиеся души. Мы исцеляемся и сражаемся не так, как люди. Если бы она хотела жить — нашла бы способ остаться. Израненная, обессилевшая, но она осталась бы. Ты видел Гленнера. Он не захотел уходить. Видел?

— Видел, — выдохнул Котов и примолк.

Синувирстивиэль вздохнула и вышла прочь, едва слышно шурша шитьем платья.

…Котяра, заметно прихрамывая, шел галереями дворца Оллантайра, дайна Тенистой Пущи.

Стражники в кожаной, коричневой и зеленой одежде, видимо, были предупреждены о том, что по дворцу свободно пойдет орк, орк, принятый на правах друга, — и перекликались, давая Азару дорогу, а затем распахнули перед ним двери большого тронного зала.

Котяра глянул искоса, пытаясь усмотреть, что выражают лица… но свет в лесном дворце был мягок, размывал очертания. Дима на всякий случай приосанился, напружинив бицепсы и дельты. И ступил кованым сапогом, из которого кокетливо торчали когти огромной лапы, на узорчатый пол, собранный из тысяч самоцветных камней, отшлифованных до блеска.

Здесь было десятка три эльфов в нарядной одежде и ярких плащах. Над залом парил трон. Он был занят, а прочие, в том числе и Тайтингиль, стояли вокруг инкрустации на полу, изображавшей, вне всякого сомнения, географическую карту. Котов тут же усмотрел Лантира и насупился.

— Здрасте, — выговорил орк, слегка щурясь от ослепившего его сияния правителя Тенистой Пущи, восседавшего наверху. В отличие от Виленора, проповедовавшего нарочитый демократизм, лесной дайн был усыпан драгоценностями. Высокая фигура в короне и стекающей до пола багровой мантии, поднявшаяся на троне, отчего-то вызвала в сложной душе рекламщика и авиатора странный резонанс. Котяра внутренне напружинился, пытаясь что-то вспомнить… что-то неоспоримо и существенно важное… но не смог.

Оллантайр тем временем спускался шаг за шагом — величественно и неспешно.

— Вот мой оруженосец, — спокойно выговорил Тайтингиль. — Вы все помните Потрошителя Азара… и, хотя внешность та же, путешествие через границы Эалы преобразило его внутренне. Мы держим совет, Котов.

— Я… н-не буду мешать. — Орк чуть попятился, пытаясь при этом удержать гордую осанку.

— Правда, не стоит, — как-то особенно ровно и холодно проговорил Оллантайр. — Это эльфийский совет. Поскольку ты оказался тут, я приветствую тебя… и позволяю задержаться в моем дворце на какое-то время. На разумное время. Тем более что дайна Ольва желала видеть тебя, как только ты встанешь на ноги, ор… Аз… Котов.

Чуткому Котяре почудился в тоне короля ничем не оправданный литр холодной воды со льдом, и он поежился.

— Тайтингиль, мне уйти?

— Он и впрямь мой оруженосец, — сухо сказал тот. — Делает и говорит все, как должно по его чину.

Откинутые назад златые волосы потоком окутывали металлопластик, кевлар и московскую чеканку. И, хотя сейчас Котов не мог поймать взгляд Тайтингиля, он был уверен — витязь не даст ему пропасть.

— Что же.

Оллантайр тем временем спустился целиком; и это был процесс! Хвост роскошной мантии тащился следом. Котяра смотрел во все глаза — метросексуал, черт его побери, лесная крутизна! Серебряно-белые, лунные волосы приглажены волосок к волоску, аметистовые глаза смотрят надменно, определенно сверху вниз, хотя в нынешнем своем воплощении Котик не был обделен ни ростом, ни силой. Тайтингиль, однако, стоял совершенно раскованно.

Оллантайр подошел. Медленно повернулся и глянул витязю в глаза. Безмолвный разговор двух высоченных эльфов проассоциировался у Котяры со словом «старослужащие». Несмотря на аромат духов и яркую внешность Олантайра.

Это были воины, и они говорили о войне.

— Это все же Азар, — сказал наконец Оллантайр вслух. — Ты уверен, что он изменился, Тайтингиль?

— Посмотри глубже, — разлепил губы витязь. — И узришь сам, владыка древней Пущи. А еще лучше — отправь его к дайне. Она увидит.

— Ладно.

Парчовый хвост снова неспешно потек обратно к трону.

Все эльфы, присутствующие в зале, ждали молча. Котов рваными заостренными ушами слышал, как летают высоко под сводами какие-то некрупные насекомые… и как тяжеловато дышит Гленнер у самоцветной карты.

— Даниил проводит тебя, — упало сверху.

Давешний ясноглазый приметный юноша с некоторым сожалением на лице отделился от группы воинов.

— Пойдем. — Он тронул орка за локоть.

Котяра очнулся и тут же замурлыкал что-то приветственное и благодарственное. Парень был приятный, пр-рия-тный, и орку в нем виделось не эльфийское — человеческое тепло.

Молодой воин повел Котяру сложными переходами и лестницами.

Отойдя подальше, Анариндил с обидой выговорил:

— Они не берут меня. Считают, молод.

— Н-не бер-рут? — переспросил Котов.

— Но они не берут и тебя, — чуть злорадно сказал парнишка. — Ты тоже останешься во дворце. Рана слишком серьезна, целительница Синувирстивиэль не отпускает тебя в бой. А она, знаешь ли, строга…

— В бой… пауки-и… Да. В бой, — проговорил Котов и замолчал. Напоминание о многолапой беде заставило его вспомнить и о Ринрин. Чувствительный Дима внутри суровой орочьей плоти все равно не мог взять в толк, как теперь крутится остальной мир, когда девочка, де-евочка — погибла в бою.

— Следуй за мной, — негромко сказал ему тем временем еще один стройный и очень юный на вид эльф. — Меня зовут Эйтар… я личный охранник Повелительницы Леса, Ольвы Льюэнь. Оллантайр велел представить тебя ей. Анариндил… ты пойдешь с нами?

— Я нет, — сказал тот. — Я вернусь и послушаю совет. Может, Оллантайр все же отведет и мне достойную роль в предстоящей войне. Может быть…

Эйтар кивнул и распахнул высокие резные двери.

— Малый приемный зал дайны… веди себя достойно, орк.

Азар сделал три или четыре шага в зал и застыл.

Трон Повелительницы Леса венчали легкие ажурные крылья то ли диковинной бабочки, то ли странной птицы — откованные из светлого металла. Сама она, в ослепительном шитом каменьями платье, в сверкающей короне, белоснежным силуэтом стояла, глядя на Потрошителя Азара сверху вниз. Истинная королева, королева из сказки… но Котов, неотрывно глядя в карие, сверкающие золотыми искрами глаза, замер, словно пораженный громом.

…Память вытаивала, словно из куска льда. Понемногу, по капле, Потрошитель Азар вспоминал.

Ее — вот эту. С бичом в руках… дрожащий голос пытается командовать, а он подчиняется, так сладко! Потом вырывает бич — и отбрасывает его, показывая, кто на самом деле тут хозяин. Девушка корчится в его руках, бьется и кричит, вздернутая за локти, — а он выводит огромным клинком завитки на ее грязном худом теле. И вдруг задумывается — а стал бы так делать эльф? Тот, прекрасный, которым он не будет никогда. Реющий флагом золотых волос в черно-красной кипени битвы, раз за разом вздымающий клинок в неутомимой руке…

Так — стал бы?

Топот копыт, крики соратников — легко было бы прервать ее жизнь, так легко, удар — и все, удар — и все! Но он отчего-то вспрыгивает на оскаленное ездовое животное, покрытое густой шерстью. И, зло ругнувшись, скачет прочь…

— Это не все, — жестко сказала Ольва. — Дай себе силы вспомнить… дальше. Просто иди туда… иди в толщу времени. Иди назад, Потрошитель Азар.

…Два ездовых волка петляли по льду озера — петляли, оставляя кровавые следы широких лап… Один зверь небольшой, бурый, одноухий, и следом белая громадина, несущая огромного всадника.

— Тебе не уйти, Ольва! — рявкнул Азар. — Твоя волчица истощена, ты погибнешь! Сдавайся… я все равно нагоню тебя, нагоню в любом уголке Эалы, куда бы ты ни попробовала скрыться…

— Ни! За! Что!

— Сдавайся, ты погибнешь! На озере бьют ключи… — Азар бросил кричать и молча, неумолимо, неотрывно гнал белого волка, заставляя того совершать огромные прыжки. Лед местами и верно был выдут ветрами до прозрачной, черно-стеклянной глубины; там, под холодным черным стеклом, вспыхивали огоньки навроде болотных. Великая битва была тут в незапамятные времена, полегли эльфы, орки и маги — так много пролилось крови, что земля не выдержала и провалилась, образовав Обманное озеро…

— А-а-а!

Чего она кричит? Да, ее волк так устал, что скоро падет, но что за упрямство?..

Азар развернул зверя… и замер.

Остатки его отряда уже были смяты странной разношерстной ордой. Пираты-северяне, одичавшие мелкие гоблины, по уши замотанные от дневного света. Люди, давно не помнящие родных городов — нищие, грязные, страшно и многообразно вооруженные, они мчались, словно их гнала вперед темная и неумолимая сила.

Словно?..

— Скачем, — рявкнул Азар Ольве.

От лап бурой волчицы по грязи тянулся широкий кровавый след, она сильно припадала. Дурная девица обнажила короткий черный ятаган, в глазах ее плескалось безумие.

— Ты спятила! — заорал орк. — Садись верхом и уезжай, быстро, или брось суку и садись на кобеля…

В два прыжка орк оказался около Ольвы. На него гляде ли две пары глаз, охваченных одинаковым безумием, глаз, исполненных боли. Сжавшись на льду, женщина и волчица приготовились умереть… или дать бой… но не разлучиться ни в коем случае.

— Вот оно что… вот… — потрясенно прошептал Потрошитель Азар и стремглав развернулся к орде. — Вы единое… Как же так возможно… а ну уходите прочь, про-о-чь!

Ему на сильном, великолепном кобеле ускакать было проще простого — но тогда эти, которых было так много, сброд, эхо последней войны, настигли бы женщину и ее бурую волчицу — которая теперь стала ее частью.

Он не ускакал.

Для опытного воина, могучего скального орка полсотни замерзших, истощенных людей и гоблинов было почти пустяковым затруднением…

Почти.

Волк, оскалившись, заливал пасть кровью, Азар бился, стремясь не пропустить дальше себя ни единого бандита. «Всадники с равнин! — кричали нападавшие, — всадники назначили награду за женщину на волке-е-е…»

Как сделал бы эльф?

Тот, который…

Краем глаза орк видел, что Ольва с ее волчицей все дальше и дальше уходили по льду и наконец скрылись в кустах на том берегу, сойдя с неверного льда Обманного озера. Плечи его были иссечены, несколько стрел торчало из открытых частей тела, но скальный орк, предводитель многих сотен, верный полководец Таурона, не собирался сдаваться.

Потрошитель Азар…

Обманное озеро снова заливала алая кровь.

Перед орком остался единственный противник, вооруженный топором, — невысокий, коренастый. Дверг. Дверг, который изменил ремесленным заветам предков и примкнул к бандитам.

— Отойди прочь, орк, — негромко сказал он. — Ты ранен, хотя и перебил весь мой отряд. Я пройду вперед и поймаю эту безумную, за которую так хорошо обещают заплатить.

Азар глянул в сторону.

Его великолепный белый волк издыхал, протянув лапы, — чей-то топор подрубил ему шею, и с хрипом из алой раны выходила жизнь.

— Ты ранен, а я не вступал в бой, — равнодушно выговорил дверг. — Я полон сил. Мне нужна эта награда. Дай мне пройти.

— Ноги коротки, — буркнул Азар и шагнул вперед…

Дверг был славным бойцом. Но что-то дрогнуло в самом Обманном озере, с избытком наглотавшемся крови, и последнее, что запомнил орк, — он падал в черную холодную во-оду-у-у…

— Да, — сказала Ольва. — Да. Ты вспомнил. И это правда ты.

— Я, — растерянно мяукнул Котов. — Я-а-а…

— Я обязана тебе своей жизнью и жизнью Даниила Анариндила, — негромко проговорила Повелительница Леса.

Она спустилась с трона, медленно подошла к Азару и, промедлив лишь мгновение, обняла орка, прикоснувшись лбом, увенчанным сверкающей короной, к его груди.

— Я… тебя любил? — растерянно выговорил тот. — Я… тебя… любил?..

— Нет, — сказала Ольва, выпрямляясь и отстраняясь. — Не любил. Но очень хотел. Учился, как мог.

— Но мы…

— А об этом забудь, если вспомнил, и не вспоминай подробнее, — усмехнулась Ольва. — Где ты был? Век, отпущенный скальным оркам, прошел, а ты выглядишь даже моложе, чем тогда, на Обманном озере.

— Я был… в Москве… Тайтингиль объяснял, что я здесь погиб и очнулся там. В Москве, на помойке. Это… это такой город…

Владычица остановилась, словно пораженная громом, и недвижно вглядывалась в светлые Димины глаза.

— Где? — осторожно переспросила она. — Где?

— В Москве, — шепотом повторил Котяра. Ему вдруг стало ужасно смутно, горячая волна залила все тело и дошла до горла, стеснив дыхание. — В Отрадном…

Ольва подошла к нему снова и взяла его за руку.

— Это мой город. Я там родилась. Я оттуда родом, орк. Из Москвы. Я чужеземка здесь… чужеземка, природу которой никто не мог понять… и ставшая женой короля. Теперь все понятно… все понятно. Отдав за меня жизнь, ты получил право пройти в мой мир. И начать там жить… снова. Снова.

Глава 22 Авиаторы

Котяра взахлеб рассказывал Ольве последние новости московской жизни. Супруга блистательного Оллантайра слушала, всплескивала руками и обнимала себя ладонями за щеки.

— Дим, а кем ты работал? — Они сидели за столом и уписывали богатое угощение, принесенное изящными эльфийками. — Ну как так, а… Мне немного жаль того Азара. Он был… страшный был, честно. Был момент, когда я… да ладно. Страшный, короче, но — особенный. И ты, наверное, сейчас именно такой, каким он хотел стать. Совсем другие… глаза. Но тот… тот надлом, который он… тогда… — Она замолчала.

— С авиаторрами я же, ну, авиаконцерррн, — урчал над обедом Котов, решивший не останавливаться на развитии скользкой темы. — Р-рразное, р-реклама, ну и в цехах с р-ребятами…

— Авиатор! — Зрачки карих глаз супруги Оллантайра расширились, а направление мыслей с заметным щелчком перескочило на другую дорожку. — А-ви-а-тор. Да! Десять минут, ладно? Я переоденусь, и мы с тобой… сходим с тобой в одно местечко…

— Ладно, — покладисто кивнул орк и впился зубами в громадную ногу вепря. Разговор с Ольвой Льюэнь и сытный обед на время вышибли из него размышления о Тайтингиле, долге оруженосца и даже о Ласке.

Дайна вернулась. Теперь она была одета в грубый комбинезон из толстой ткани. На голове — шлем из толстой кожи с очками, оправленными в густо инкрустированную камнями оправу. Из множества карманов, укрепленных кожей и металлическими заклепками, торчали инструменты.

— Гаечка! — восхищенно выговорил Котов, отпуская обглоданную кость. — Га-еч-ка…

— Тс-с-с… Пошли на задний двор, орк. Пошли… в мастерские.

Котов наскоро промокнул салфеткой клыкастую пасть и вскочил.

Пара длинных переходов, которые в одиночку орк точно бы не нашел заново, пара высоченных парящих балконов и ажурных мостиков, устроенных прямо внутри дворца, — и Ольва вывела его на широкий двор, залитый солнечными лучами.

Вокруг здоровенного сооружения, укрытого чем-то вроде громадного паруса, находилась масса верстаков, приспособлений, кузнечные меха, кучки угля… Управляла процессами высокая, очень красивая юная эльфийка в таком же, как и Ольва Льюэнь, комбинезоне, а также коротенький рыжий, словно апельсин, гном — эльфийке чуть выше пояса. Еще пара эльфов и гномов были у молодежи в подручных.

— Оллантайр не запрещает… потому что считает, что оно не полетит! — гордо сказала Ольва. — А оно полетит. Раз уж ты авиатор, орк…

— Еперный театр! — с выражением проговорил Дима, заглянув под полог. — Дирижабль!

Некоторое время все говорили разом. Откуда-то тут взялся и Даниил, который оказался полностью в курсе тщеславных воздухоплавательных идей матери. Котову объясняли про ткань и пропитку, про механизмы и источник подъемной силы. И сам он, оказавшись в круговороте веселого оживления, мыркал, тыкал лапой, говорил про аэродинамическое, токарное и фрезерное, про детали, приводы, гайки и подшипники — и радовался.

Оболочка шара была натянута на тончайший каркас из прочных гнутых деревянных реек. Широкая корзина, неплотно сплетенная из них же, с двух сторон дополнялась бортовыми самострелами с отдельными кабинками-корзинками для стрелков, защищенными тонкими сверкающими щитами с чеканкой. Направлять движение предполагалось небольшим рулевым винтом на паровой тяге, установленном в хвосте. Топливом для котла, а также для горелки, наполнявшей шелковый дирижабль горячим воздухом, был какой-то особо редкостный двергский уголь — пористый, легкий, горящий долго и жарко. Апельсиновый гном, раздуваясь от счастья, начал было рассказывать историю его добычи от сотворения Эалы, но сагу удалось замять.

— Я не инженер, — с оптимизмом говорила Ольва, — я рассказала свою задумку гномам, эльфам, детям. Сделали как надо, подъемная мощь даже с запасом… чем я только шелк не пропитывала, пока достигла непроницаемости… и швейную машинку пришлось изобретать на ходу… полосы ткани шириной не больше метра, и все немного нестандартные… а не летит! Надо думать, как закачать газ, но реально получается пока создавать только горячий воздух — примитивно, однако работает… а так, гелий бы, водород…

— Сейчас-сейчас… полетит, — ворчал орк. — Полетит как миленький… мне чуть р-разобраться, денек, др-ругой… стр-ратегическое преимущество, авиация, это даже я понимаю… мы этим паукам… отсюда, с воздуха… зададим! Черртежи есть? А как вы пр-роизводили вот этот узел, какова механика пер-редающего узла?

— Прошлый полетел даже на горячем воздухе, правда, недалеко, но мне и не нужны межконтинентальные перелеты, — гнула свое Ольва, — пока… не нужны… а дальше подумаем про водород… подумаем же…

Урчание огромной белесой туши, внезапно мирное и чрезвычайно обаятельное, собрало вокруг себя всю компанию; красавица эльфийка, оказавшаяся абсолютно безбашенной младшей, предельно забалованной дочерью сурового Оллантайра, бесстрашно повисла на квадратном каменном плече. Она и гном Трорин представились главными инженерами сумасшедшего проекта, а Даниил скорее рассчитывал на боевую мощь того, что должно было получиться, и концентрировался на бортовых самострелах.

— Драконов больше нет, — сказал он. — Великие птицы также ушли в заокраинные земли. Небо свободно. Почему бы его не взять себе?

— Я знаю одного др-ракона… кр-расного, кр-расного, — ворчал Котов, переворачивая тугие свитки, которые тут же удерживали десятки пальцев. — Эх, Мастер-р, Мастер-р, тебя бы сюда… М-мать твою, оружейницу…

— Дайна Ольва, — негромко окликнул подошедший эльф, — дайн Оллантайр готовит войска к выступлению. Мы не желали тревожить вас, но в Моруме объявился дракон. Красный. Он велит своим жалким ордам называть его Мастером. Мастером Войны. Тайтингиль настаивает, что нужно… договориться с ним. Договориться.

— А я говорил! Говорил! — подскочил Котяра. — Жабонька!

— Поэтому Оллантайр и желал взять тебя под охрану, — не моргнув глазом, ответил посланник. — И не могу сказать, что его желание полностью остыло. То, что в воздухе Эалы снова раскрылись драконьи крылья, и заставляет дайна стремительно выступать из Леса.

— Желал он, — ворчал Котов, однако встретился взглядом с Ольвой и прикусил язык. Что тут было, в его многогрешной прошлой жизни, и стоит ли это узнавать?..

Ольва помолчала, глядя, как Йуллийель водит по чертежу тонким пальцем, что-то поясняя прямо в рваное ухо орка, которым тот прядал, как конь.

— Оставь Азара мне, Эйтар. Ведь ты же хочешь остаться… Дима? — с нажимом переспросила Ольва, и в ее зрачках сияло по маленькому дирижаблику. — Не стоит тревожить этим Оллантайра, пусть идет и выполняет свой долг. Они будут тут со мной, орк и дети. Это безопасно, Эйтар. Ступай.

— Слушаюсь.

* * *

— Мы выступим на рассвете, — говорил Оллантайр. — Я слал к Виленору Иргиля Ключника, он теперь моя левая рука вместо Лантира. Он должен был уже вернуться назад. Что же, пошлю еще всадника, пусть донесет дополнительно о наших планах. С твоих слов, Нолдорин намерен отсидеться в стенах… но всякое бывает. Виленор иногда… меняет свое решение.

Они с Тайтингилем, два высоченных силуэта в туго сидящих доспехах, шли вдоль бесконечного ряда великолепных эльфийских воинов. Тайтингиль взблескивал золотой отделкой кевлара, Оллантайр сиял лунным светом оружейного серебра.

Следом скользил изломанной тенью Гленнер.

— Два дневных марша, и мы окажемся возле Дар Шогорана. Там и дадим бой нечистому отродью, — неспешно завершил Оллантайр. — Ты сказал, и мои разведчики подтвердили — пауки идут из Серых Россыпей. Бой будет на границе Морума, на землях скальных орков.

Златой эльф кивнул:

— Неудобно, кони не пройдут, но делать нечего. Там камни либо болота. Однако оставлять великую напасть нетронутой и лишь обороняться от нее — не с руки нам, Оллантайр. Они расплодятся повсюду, увеличатся в размерах и ни один мирный житель Эалы отныне не будет в безопасности.

— Ольва не стала брать свою бляху у чудовища. После гибели того, кто ее отковал, она искала повод избавиться от этой вещи. Груз памяти и понимания сделался нестерпимым для нее, — тихо сказал дайн. — Паука покамест удерживаем под стражей, но он хочет идти с нами и истреблять неразумных братьев. У нас появились странные союзники, витязь.

— Про паука решай сам или дай решать Ольве. Брать Азара в битву я не стану, Оллантайр. Он ранен. И он… не совсем… ладно. Еще о странных союзниках: скажи… видели ли лесные стражники дракона?

— Дракон воцарился над орками и гоблинами, уничтожив Карахорта, — сухо ответил Оллантайр. — Он в Темном Сердце Морума.

Вот как… Все сходится. К нему надо бы слать посольство, — негромко сказал Тайтингиль. — Дракон не тот, кем кажется, Владыка. Но времени нет. Потому мы просто пойдем на битву, уповая на удачу. Я надеюсь… дракон очнется. Я попробую обратиться к нему. Еще раз. Договориться… Однажды я смог. Однажды…

Король эльфов повел бровью — и теперь был его черед молчать. Слать посольство к дракону, шагать через миры, а то и наступить на звезды — Тайтингиль не менялся с ходом времен.

— Нужно идти, — подал голос зеленоглазый эльф в изумрудном плаще, — я только от разведчиков. Пауки пока невелики, но с каждым часом они находят все больше пищи и растут. Дичь кончается — они двигаются дальше. Это армия без командира, сродни стихии — как расползаются злые муравьи из муравейника. Еще немного, и они окажутся под сенью Пущи. Здесь они станут неуловимы. Взбираются на деревья, теряются в кронах. Прыгают сверху… На скалистой равнине они чуть менее опасны, а лучше всего было бы выгнать или выманить их на открытое место без камней, пещер и укрытий, может, к долине реки, где песок и вода…

— Без того, чтобы съесть головы людей, орков, гномов или эльфов, они не сделаются мыслящими, — выговорил Тайтингиль. — Значит, надо успеть уничтожить их раньше. Надо успеть, Мэглин Горячее Сердце.

— Мы поняли это, Тайтингиль Заступник. — Изумрудный эльф поклонился. — Поняли о головах. И я рад тебе.

— Я с самого начала знал, что происходит. Первый же паучок, который вывелся и вышел к проезжему тракту, немедля обратил на себя внимание. Но враг слишком быстро растет, и малому отряду было его не одолеть. Я послал тридцать отборных воинов; воинов, много лет державших кордоны Холодных водопадов еще в прежние времена, — говорил Оллантайр. — Вернулось трое.

— Это опаснейший враг. Я малым отрядом, в котором была и Ласка, попробовал воевать с ними в Серых Россыпях… мы нашли лишь одну кладку, Оллантайр. И без помощи дракона…

— Кстати о врагах. Ты оставляешь Котова тут. Кто будет твоим оруженосцем? Желаешь выбрать из моих?

— Я давно жаждал битвы, — прошелестела сзади изломанная тень. — Возьму кобылу Азара, Вайни, и буду слева от тебя, Тайтингиль Заступник. Дай мне побывать в бою. В настоящем, как в прежние времена. Это мой шанс, Тайтингиль. Возможно, последний.

— Гленнер, — ровно выговорил Тайтингиль. — Он поедет моим оруженосцем.

— Ольва сопровождала меня во всех войнах, — сказал Оллантайр. — Но на этот раз — нет. Слишком странны предчувствия, витязь.

— Пусть она, ваши дети и Азар останутся тут, — мирно отозвался златой витязь. — Пусть. То, что вижу я внутренним зрением, заставляет думать: бедствие больше, чем кажется. Это вправду война за Эалу, Оллантайр. И в самом деле, пошли еще один свиток Виленору, а также Наиллирис — пусть думают, что им делать, раз уж так выходит.

— Наиллирис со Стражами Света уже следует сюда, — ответил Оллантайр. — Мы соединимся с ее Серебряным отрядом перед битвой… или ощутим ее поддержку на другом фланге. Магия нам не повредит. Мэглин, передай Эйтару, Ольве и детям мою волю. Они да пребудут здесь. Передай также, что Азар будет находиться во дворце, и внутренняя стража незримо последует за ним всюду. Что с двергом?

— Пусть Иррик отправляется со мной в бой, если пожелает, или возвращается с подробным отчетом к уважаемым ювелирам, если сочтет это более важным. Один гномий чекан в бою — подспорье, а тысяча, пришедшая в нужный момент, — может оказаться спасением, Оллантайр, — сказал Тайтингиль.

— Даже для нас? Эльфов? Для моей армии? — Дайн провел тонкой кистью, сверкнувшей перстнями, над рядами великолепных воинов. — Дверги?

— Да, повелитель. Пришло время иначе посмотреть на то, кто друг, кто враг, — ответил витязь. Волосы его реяли золотым флагом, а взор смотрел куда-то в странные, неведомые Оллантайру дали. — Иначе. Общий враг может быть допущен Сотворителем, чтобы мы все более осознали, что нас скорее объединяет, а не разъединяет, дайн. Где-то в складке Эалы женщина, человек носит моего сына. Эльфинита. Понимаешь?

Дайн надолго замолчал, разглядывая профиль витязя Золотой Розы, знаменитый на всю Эалу.

— Я понимаю. Лучше, чем кто-либо, — неспешно выговорил дайн. — И я рад. Я отдаю команду войскам, Тайтингиль Заступник, Златой Сокол Нолдорина.

* * *

— Ты опять! Паук!

— Имя. У меня есть имя — Эстайн.

Даэмар слегка улыбнулся, подгребая к себе кости.

— На нашем древнем наречии это значит… странный. Звать тебя странным?

Паук притиснулся почти вплотную к решетке, и эльф ощутил сладковато-тленный запах, исходящий от хитиновых ворсинок на его туловище. Он смотрел, как двигаются сухие, гладкие, будто полированные наборные ножны, паучьи лапы. Все в этом создании было опасно, все отвращало и заставляло ощущать его чужеродность.

Лапы… сильные, быстрые, неутомимые. Одна из них несла игральные кости на сгибе крючковатого когтя.

— Поиграем иначе?

Кости со стуком упали на камень пола. Даэмар дернул острым ухом и заинтересованно придвинулся ближе. Его совершенно не смущало, что паук вмиг смог бы распороть его горло когтем.

— И как же играют пауки?

Белесые глаза мигнули.

— Пауки не играют. Они едят и убивают, чтобы есть. Но я видел картину, когда спал.

— Сон?

— Да, да. Сон. Видеть, чего нет. Сон. Картина, когда не двигаешься и не ешь.

Даэмар откинул с лица белоснежные пряди густых волос. Пришлое чудовище звало играть, видело сон.

— Расскажи мне твой сон, Эстайн. Мне правда интересно.

— Интерес, любопытство, — проскрипел паук. — Знания. Разум. У вас все это есть.

— Есть, — мягко сказал Даэмар. — У меня — есть. Что ты видел во сне, Эстайн?

Паук перебрал ногами.

— Я видел красивое место. Высокие камни.

— Горы?

— Горы. Скалы. В горах дома и дворцы. Красивые арки, статуи и мосты. Все вверх словно растет, и будто бы камни живые.

— Тебе снилось прошлое эльфов, паук.

Не эльфы. Не люди, — тревожно заскрипел пленник, катая когтем кости. — Я видел людей, видел эльфов. Нет. Нет. Другие. Похожи, но другие. Там играли дети. В тени статуи. Большая статуя, женщина грозила небу мечом. А дети играли. Делали камешки. Вот так! — Он быстро цапнул одну костяшку, движение оказалось почти неуловимым, Даэмар ахнул.

— Клади! Попробуем! — Он сцепил руки в замок, разминая пальцы. — Но учти, я лучник три тысячи лет!

— Я запомнил, — проскрежетал Эстайн. — Ты лучник и учитель лучников. Вот, я положил. Кто быстрее?

Ладонь эльфа выстрелила вперед… и схватила пустоту.

— Мальчик был лучше всех, — задумчиво сказал паук, катая костяшку. — Маленький мальчик был быстрее. И дети…

— Побили его? — Эльф запросто коснулся когтя, забрал кость и повертел ее в пальцах. — Радовались вместе с ним? Учились у него? Дети, они…

— Дети ушли. А мальчик стоял и смотрел на женщину, которая грозила небу мечом. Стоял и смотрел. Над ними было солнце. Белое. Дети не были довольны, что тот мальчик оказался быстрее девочек. — Паук замер, одиночество неведомого мальчика весьма занимало его.

— А потом? — тихо спросил эльф.

— Потом я проснулся, — сказал паук. — Иначе я сказал бы ему…

Даэмар подождал, потом протянул руку сквозь решетку и положил на горячую лапу.

— Я сказал бы ему… — Эстайн мялся. — Сказал бы, что он больше не будет один. Если нет имени, имя можно найти. Камни не стоят радости и печали. И победы… не стоят. А вот когда ты не один… я был бы ему другом, лучник.

Помолчали.

— Как это — больно? — вдруг спросил паук. Его внимательные белые глаза засветились перламутровым белым огнем.

Даэмар поежился и накинул капюшон плотной зеленой накидки, словно озяб. Он протянул руку, снова коснулся жестких, блестящих щетинок паука, осторожно провел по ним.

— Не могу объяснить, — наконец медленно выговорил он. — Не могу, па… чужак. Эстайн. Больно — это… чувство. Чувство тела. Телу бывает больно. И ему бывает хорошо. — Острое, умное лицо Даэмара чуть занялось маревом румянца. Он поглаживал боевой хитин, избегая кончиками пальцев острых ворсинок с ядом — и подбирал слова.

Слова не шли.

— Поэтому я буду воевать против своих, — скрипнул паук. — Не могу объяснить им. И не могу встать и уйти. А они будут жить, как могут… от рождения. От сотворения. Убивать и есть. Есть и убивать… ваш мир. И им не будет больно. Никогда.

— Никогда… — покачал головой эльф. — Но тебе…

Эстайн тронул кончиком когтя тяжелую бляху, впаявшуюся в хитин.

— Кажется, мне больно здесь. От снов. От мыслей. От того, что нельзя… съесть чужой мир, который жил до тебя. Это неправильно — портить чужой мир. Есть. Пожирать. Как обмануть в игре. А мои братья хотят этого. И мне больно.

Эльф задумчиво катал на ладони кости, которые переваливались с грани на грань. Шестерка — единица. Шестерка — и снова единица…

— Ты действительно странный, Эстайн, — наконец сказал он. — Сны. Женщина, грозящая небу мечом. Ты странный. Но если придется, я пойду с тобой в бой и буду биться плечом к плечу с тобой. Мы, эльфы, тоже сотворены. И тоже, возможно, не совсем так, как хотелось бы… кому-то. И живем, как можем.

— У меня две пары плеч, — серьезно сказал паук. — Брось кости снова. Хочу играть. Бросай кости, Даэмар.

Эльф вскинул взгляд и тихо спросил:

— На что играем?

Бесконечные вереницы эльфийских воинов шли к обугленным руинам древней крепости. Сторожевая точка незапамятных лет, она некогда венчала границу с Серыми Россыпями. С ее вершины очень редко, но можно было разглядеть взблескивающий на горизонте Храм Жизни скальных орков, в другую сторону темнели скалы, слагающие неприступную границу Морума, а в третью колыхалось море вековечных эльфийских древ.

Башня, до того как была разрушена, являлась важным форпостом Пущи. Но нынче уже не было рук выводить ее стены заново, и, разрушенная Тауроном, она упокоилась, отступив на полшага от края Пущи, и уснула в развалинах.

Тайтингиль, Златой Сокол Нолдорина, возглавлял половину войск; другую вел сам Оллантайр, облитый сиянием оружейного серебра, величественный и ослепительный. Котяра помахал вслед колоннам и разве что не пустил слезу. Ольва, в великолепном платье, осыпанном сверкающими камушками, во много раз превосходящими светимость стразов Сваровски, сохраняла невозмутимость дайны.

— Я разогрел горны, — тихо буркнул подкравшийся оранжевый гном Трорин. — Можно ковать. Чего вы там придумали с орком?

— Оллантайр спрашивал меня, почему я так легко согласилась остаться и как смогла уговорить детей, — выговорила Ольва, не сводя взора с бесконечных верениц шлемов и плащей. — Я сказала, что опасаюсь за них… и не хочу снова оказаться там, куда направился дайн. Я там бывала. В битве.

— Нор-рмально, — муркнул Котов. — Сейчас соор-ру-дим дир-рижабль и полетим к Мастер-ру! И он обязательно вспомнит, — закончил он шепотом.

— Ага, так чего же мы ждем? — спросил неизвестно откуда вынырнувший Даниил. — Надо быстрее. Мы планировали, что к моменту битвы нагоним войска. И нагоним! — Он порывисто сжал кулаки. — Я подготовил тучу стрел для бортовых арбалетов… Пойдемте, Йуллийель ждет возле дирижабля.

Котов мечтательно улыбнулся, и его голубые глаза поймали блик солнца, льющегося из высокого окна древнего эльфийского замка. Показалось, что тут стало еще светлее.

— Мы сейчас с товар-рищем Трорином чер-рвячную передачу соберем — и полетит наш шарик. Полетит как миленький.

— Мы соберем, — выговорил молодой гном, выделив слово «мы».

— И мы полетим, — подтвердила Ольва.

И Котов, ухватив под локоть ее, а другой рукой — Даниила, начал эмоционально рассказывать про то, как трудно, тр-рудно было провести на авиастроительный завод эльфа и инопланетную жабу, а потом и вовсе перешел на описание технологического процесса, который был интересен только следующему позади внимательному молодому гному.

Две лошади скакали неустанно, подкормленные эльфийским дорожным хлебом и напоенные медом.

Черные крылья плаща Иргиля Ключника, возвращавшегося в Пущу, и алая накидка гонца Виленора, Феррена, трепетали на ветру. Нолдорин принял решение, и с этим решением оба гонца скакали к Оллантайру.

— Держатся дороги, добренький господин, — шепнул Червень. — Никак к деревьям не подъезжают.

— Они скачут прямо в западню, — выговорил Мрир. — Эх, как жаль, что я не могу использовать свою силу… вы уж сами, мальчики. Постарайтесь.

Червень приосанился, а Аэктанн, которому, очевидно, нездоровилось, угрюмо отколупывал от себя крошки хитина.

— Эльфов два, — робко выговорил карлик. — Так, может, и мне получится чуть подрасти? Чуть подрасти, ну совсем?

Аэктанн наконец выдрал из головы ставший ненужным глаз, бросил его на дорогу и уставился оставшимися четырьмя на Червеня. Как показалось тому, злобно. Горбуна передернуло.

— Я голоден, — хрипло сказал паук. — Делайте скорее. Я устал. Мне трудно совладать. Надо есть.

Укротить стремительно меняющееся под воздействием магии тело было и впрямь трудно. Все лапы сделались разной длины, на одной вроде прорезались едва наметившиеся пальцы с черными ногтями. Глаза, по два с каждой стороны, теперь были прикрыты чем-то вроде надбровных дуг. Ядовитые щетинки отпадали вместе с кусками панциря, из которого росли.

— Тебе нужен плащ и лошадь, — жалостливо сказал Мрир. — Ты стал больше, и мой конь не увезет нас так же быстро, как ранее. Сейчас мы добудем все это. Вы добудете.

Тончайшая, незримая нить поперек дороги, натянутая заранее, едва заметно взблеснула в лучах закатного солнца, поднимаясь от земли, и лошади, скачущие вровень, единым движением кувырнулись вверх тормашками. Всадники откатились в разные стороны — не расшиблись, но… острая, острая рыбья кость пробила шею Феррена до того, как он смог вскочить, и горячая кровь выхлестнулась фонтаном.

Зато Иргиль Ключник был уже на ногах. В узком черном кафтане, с обнаженным тонким и длинным мечом, он двигался быстро и ловко.

Но противников не было.

Лошадь Феррена сломала ноги и билась на земле, жеребец Иргиля вскочил и отряхивался, храпя и шарахаясь. Вне всякого сомнения, тут были враги, но Иргиль не видел их, рывками поворачиваясь влево и вправо, и лишь следил краем глаза за тягучей алой лужей, расползающейся вокруг шеи Феррена.

Магия!

Что-то надвигалось вместе с вечерним туманом — взвесь, порошок, парящий в воздухе; Иргиль вдохнул раз, два, и, закрывая рукавом лицо, неверно попятился в сторону, а затем повернулся и бегом побежал прочь, узнав отраву.

— Этот ушел, — раздраженно выговорил Аэктанн. — Ушел!

— Иргиль не убежит далеко, — легко произнес Мрир. — Пока возьмем тело Феррена… его жизнь, кровь, мозг. Возьмем плащ Иргиля — его конь почует знакомый запах и примет тебя.

— Добренький господин знает их всех?

Аэктанн жрал мозги погибшей лошади, неопрятно чавкая, а Червень тащил к нему Феррена за ноги.

— Знает их по именам?

— Конечно, — задумчиво сказал Мрир. — Я знаю их всех. Эльфов. Сложно не знать, когда живешь рядом с ними так долго. Мы должны торопиться, нам некогда преследовать Иргиля. Он отравлен и погибнет сам. А мы должны торопиться, пока сердце Феррена еще бьется. Скоро Аэктанн получит тело и силу, которых достоин.

— А назовем мы его — Лед Зеппелин! — радостно сказал Котяра.

Ольва просияла, и ее ладошка звонко шлепнула по мягкой орочьей лапище.

Дирижабль готовился полететь. Наконец-то удалось разобраться с паровой установкой, и овальная громадина высилась над внутренними арками лесного дворца и его древними деревьями.

Заходил Эйтар. Увидел привычную суету, в эпицентре которой теперь был громадный серошкурый орк.

«Не полетит», — сказал одними губами.

Котяра принялся охотно и обстоятельно рассказывать, что разумеется, р-разумеется, не полетит, но в отсутствие Оллантайра непременно надо чем-то заняться, и почему бы, вот, не дирижаблем — раз он не полетит…

Эльф не дослушал.

— Не полетит. Но когда будете пробовать, я буду с вами внутри корзинки. — И ушел.

Гном с восторгом воспринял идею червячной передачи и приговаривал, что если бы в подгорном царстве имелись подобные устройства, то они, дверги, сейчас были бы богатейшей расой Эалы, и всякие там выпендрежные эльфы не посмели бы…

Выпендрежный эльф Даниил Анариндил со смехом отвечал, что своим умом до такого новшества дверги не додумались, а посему пока есть так, как есть. Его сестрица с восхищением смотрела на Котяру, и орк, наконец-то вернувшийся в комфортное ему пространство принятия и обожания, таял, мурчал и чуть смущался, что лишь добавляло ему обаяния.

— Это ты замечательно пр-ридумала, — говорил он Ольве. — И я замечательно пр-ридумал. Сверху паукам нас не достать, так что прилетим прямехонько к Мастеру. Я вас познакомлю, он тебе понр-равится!

— Мне уже. — Ольва азартно копошилась плечом к плечу с Трорином, подавала ключи, которыми тот в который раз подтягивал винты, проверял крепления. — К драконам у меня, Дима, особенное отношение.

— Да он не дракон вовсе, — отмахивался орк. — Вообще он инопланетянин. Но иногда так жжет… в Новокосино за своего признали бы. Или в Бутово. В Южном.

И снова затягивали, проверяли, крепили, тянули болты, вязали мудреные узлы. Котов настоял, что в оболочке следует сделать несколько клапанов для сброса избыточного давления. Потом перешли к регулировке хвостового оперения.

— С ор-риентацией разобраться надо, — с неописуемым выражением умильной морды отмечал орк, и эльфиниты не понимали, почему их матушка весело прыскает в забранный гномской огнеупорной перчаткой кулачок.

Зато они быстро освоились в том, что орк называл мудреным словом «аэродинамика». Было просто — надо сделать так, чтобы у огромного рулевого винта оказалось достаточно силы управлять не менее величественной махиной надутого шара — и при этом его не завернуло бы ветром, а у привода хватило мощи приводить всю систему в движение.

И снова спорили до хрипоты, и переходили на личности, расы и цивилизации, и шумели, и тут же мирились — за вином, элем или чаем из душистых трав.

Наконец все было готово.

Наполненное горячим воздухом упругое тело дирижабля натягивало фиксирующие канаты. Даниил Анариндил засиял глазами, взволнованно коснувшись рукояти меча — и Котяра понял все без слов. Припасы обычные и боевые загружены, строгий Эйтар со скептическим выражением лица разместился внутри легкой деревянной клетки, Трорин зафиксировал себя к самой толстой перекладине надежной веревкой.

Котов кивнул и коснулся плеча Ольвы.

— Руби, Даня, — звонко крикнула она.

Гибкое тело перемахнуло через борт корзины. Взлетел клинок дымчатой стали — раз, другой. Канаты отстреливали, как живые, Йуллийель визжала, Трорин кротко закрыл глаза, Котов разместился так, чтобы уравновесить легкую гондолу дирижабля относительно дверга.

Отскочил последний канат — и дирижабль, слегка накренившийся на один борт, начал неспешно подниматься вверх. Даниил, явно красуясь, уцепился за болтающийся пеньковый хвост, перехватился сильными ладонями, лодыжками — и попытка номер восемнадцать, гордость воздухоплавания Эалы, поднялась ввысь.

Глава 23 Любовь

Алинку вывалили из мешка на пол, и девушка рефлекторно поджала коленки к груди, накрывая голову руками. Студеная осенняя ночь окутала мир, но странное дело — в полуразрушенной башне оказалось тепло, будто тут работало отопление.

— Она нарушила границу, господин. Вы сказали бдить за странным. Я…

Огромное существо с рогатой головой, пленившее Алину, боялось, это было слышно. Девушка замерла, стараясь выровнять дыхание. Неизвестно, что еще будет.

— Прочь, — жестко донеслось из затененного угла огромной залы. Своды многократно усилили нечеловеческий рокочущий голос.

Быкоглав попятился. Алинка, чуть всхлипывая, приподняла голову. Холодный лунный свет, льющийся в помещение через проломленную стену, вырисовывал контуры драконьего тела — огромный, шипастый, угловатый силуэт.

От него и шел жар.

— Господин, — умоляюще выговорил быкоглав. — Наградите меня. Я поймал…

Хвост тяжело взметнулся и ударил в стену. Посыпался камень. Зверочеловек дрогнул и попятился в темноту проема, оглядываясь в поисках защиты. Господин был зол.

Осмелев, девушка украдкой глянула через спутанные воло сы. Дракон сидел, забившись в угол, отвернувшись к глухой стене. Громадное сильное тело, покрытое плотно прилегающей чешуей неразличимо-темного в ночи цвета, выглядело угрожающе. Громадное; голова дракона была размером чуть поменьше Алинкиного «смарта»… Одно крыло висело плетью, наружу торчали обломки костей, кое-как перемотанных подобием повязки, шины. Тяжело вздымались своды ребер.

Дракон страдал. И от этого казался еще опасней.

В Альгваринпаэллире, которого девушка видела расслабленно спящим около звездной корабли в Москва-Сити, это ощущение напряжения сжатой пружины отсутствовало напрочь. Багрянец Небес был дряхл, уныл плотью. Алина разглядывала драконьего мафусаила в упор, не стесняясь и не боясь. Не боясь — потому что Мастер Войны был с ней. Он стоял чуть позади, держал ее за запястье горячими пальцами и требовательно покусывал в шею, в плечо, отчего по всему телу разбегались мелкие сладенькие мурашки.

«Я можно еще посмотрю… дракон же! Когда я еще увижу дракона?»

«О, ящер… — иронично хмыкал инопланетный мужчина, обжигая ее спину дыханием. — Не на что смотреть».

Теперь перед ней был совершенно другой ящер.

— Вы же не Альгваринпаэллир, да? — сказала девушка, уже зная, что надежды Маруси найти тут понятного дракона Пашку, ворчуна и любителя шоколада, не оправдались.

Тихо звякнули монеты, гибкая шея медленно приподнялась.

«А я с Наташкой на „Он дракон“ не пошла тогда… дура», — беспомощно подумала Алина, спешно вставая на ноги. В голове бешено крутилось: Дейнерис Таргариен, матерь драконов — и почему-то Змей Горыныч из советской детской сказки. Змей летал, смешно подвешенный на нитках, и Алинка даже в пять лет углядела эти нитки и не боялась пластмассового чудища. А «Игру Престолов» она смотрела только начало, когда дракончики были еще совсем маленькие… маленькие, господи!

Ну не как автобус же.

Дракон издал глубокий, дизельно-рокочущий звук, и начал поворачиваться. Алина почувствовала, как у нее отнимаются ноги.

Драконья резная морда с шипастым воротником приблизилась… и посмотрела на девушку внимательными белыми глазами, чуть поблескивающими во тьме.

До боли знакомыми белыми глазами с расширившимися в ночи вертикальными зрачками.

У Алины закружилась голова, сердце замерло и настойчиво застучало прямо в горло: бух, бух, бух…

В полуоткрытой пасти дракона влажно блестели острые, как ножи, зубы. В два ряда. В три.

Дракон молчал.

— Мастер… — всхлипнула Алинка, в тщетной надежде, что тот единственный, которого она считала почти всемогущим, сильный, надежный мужчина со звезд — что он каким-то чудом услышит ее изнутри этого страшного чешуйчатого тела и придет на помощь. — Мастер… Это же ты!

Ей было очень страшно, и она не знала, что делать.

Глаза дракона смотрели неотрывно — мерцающие двумя белыми опалами в отсветах нескольких факелов.

Ледяные.

— Мастер…

Все тяготы плоти, голод, жажда покинули Алинку. Девушка, истерзанная страхом и чужим миром, не отводила взгляда от шипастой морды, выискивая в драконе кого-то другого.

Любимого.

— Мастер… Значит, драконья кровь сделала все правильно… привела меня… к тебе…

Тепло вернулось в руки. Она нашла его! Своего мужчину, заточенного в драконьей плоти. Их с Марусей прыжок в ничто внезапно наполнился смыслом и радостью, потому что она — нашла. Потому что она любит его — каким угодно.

Осталось только объяснить это ему самому.

Алинка сделала шаг, поднимая руку. В следующий миг чешуи дракона встопорщились с клацаньем передернутого затвора. Он вскинулся и закричал; это был высокий, почти человеческий крик, полный муки. Вспыхнувшая багрянцем чешуйчатая громадина шарахнулась обратно в свой закуток, осыпая каменные блоки и пыль. Алина завизжала и попятилась, ее снова затрясло.

Что происходит?!

Дракону было… больно?

Девушка выдохнула резко, как перед спаррингом. И шагнула вперед.

— Мастер Войны…

Дракон пыхнул черным дымом и вскинул уцелевшее крыло, заслоняя голову.

— Не с-смотри на меня… — раздался чужой, тяжелый голос. — Я ящ-щер…

Она сделала шаг вперед, еще. Несмело подняла руку в примирительном, успокаивающем жесте.

— Какая разница вообще? Разве это важно? Я… я нашла тебя… я…

— Ос-становись… — глухо прозвучало из-за крыла. Сквозь темень перепонки даже в отсветах факелов и неверном отблеске луны были видны сосуды и кости, прочертившие алую кожу.

— Нет, — тихо сказала Алина. — Нет, нет.

Напуганная, голодная, смертельно усталая, она ощущала теперь себя — сильной. Матерью дома. Пришедшей за своим мужчиной. Ужас перед орками, паника после гибели Лаки — все отступило в дремучую тьму инстинктов, и Алинка просто шла к дракону, протягивая вперед руки.

Желая его касаться.

Он снова шарахнулся от нее. Отшатнулся почти так же быстро, как мог тогда, в привычном ей облике. Мощные лапы переступили по звякнувшему золоту, туго перетекли мышцы хвоста.

— Остановись.

Он выдохнул огонь. Это был предупредительный выстрел. Тугая струя почти добила до Алинки, и девушка почувствовала губительный жар.

Смертельный.

— Мастер… — почти беспомощно сказала она. — Я желюблю тебя. Я шла за тобой. Я нашла тебя и узнала. Драконья кровь, вот… это на самом деле чудо, настоящее. Оно бывает! Магия… волшебство.

По чешуйчатому телу проходили волны дрожи.

— Я… ящер…

— Да какая разница! — зло выпалила Алина, стискивая кулаки. — Был у меня уже не ящер… папа директор, мама банкир… Я даже замуж за него собиралась, ты помнишь? Максом звали… Помнишь, Мастер Войны? — Ее голос зазвучал сильнее, громче. — Смотри на меня!

И Алина прыгнула.

Быстро, чтобы не думать.

В конце концов, если он решит атаковать, в драконьем огне она сгорит моментально — а терять теперь, кажется, ей было нечего. Позади орки. Впереди, если без Мастера, — неизвестность и тьма чужого мира…

Гибкая шея ринулась вперед, и Алина приземлилась точно на морду дракона. Распласталась по ней, хватаясь за шипы костяной короны. Вцепилась, прижалась, зажмурилась… Животу сразу стало горячо-горячо. Она прислонилась щекой и потерлась — чешуя оказалось гладкой, как керамическая сковорода.

— Мастер… — выдохнула Алина, шаря по шипам, по затылку, по… это что, уши? — Ну я же люблю тебя. Люблю. Люблю. Люблю…

Она зажмурилась и шептала слово, как заклинание, лаская ладошками бронированную плоть дракона.

— Алина… — длинно выдохнуло внизу. — Я… чувствую тебя.

Дракон пыхнул жаром, но уже неопасно, словно избавляясь от избытка эмоций, — и через миг Алина почувствовала на своих бедрах осторожное касание чего-то гладкого, упругого, настойчивого.

Язык. Драконий раздвоенный язык.

— Чш-ш… Тих-хо… — шепнул смягчившийся голос. — Не бойс-ся… я з-с-сдесь…

Теперь она не боялась.

Теперь…

Мастер Войны распрямился, и она взлетела высоко вверх, к звездам, в пролом потолка высоченной Черной башни — поднятая на длинной шее великолепного дракона. Ночной ветер разметал ее выбеленные до лунного сияния волосы, бесцеремонно прорвался под разодранную одежку. И тотчас же холод сменился жаром — два тугих конца сильного гладкого языка оплели ноги, скользнули по лодыжкам и повели вверх, чуть сжимая, пульсируя. Мастер Войны ласкал ее причудливо, как всегда, — язык слегка провел по ягодицам и начал исследовать спину, выглаживая и щекоча чувствительное основание талии, отчего под кожей девушки вспыхнули сотни острых искорок, разошедшихся в ноги, в плечи…

Алина вжалась в драконьи чешуи лбом и застонала.

— Мастер, мой Мастер…

Она огладила ладонью драконью морду, задержав пальцы на веке — тут не было чешуи, тут была кожа, сухая, жесткая, горячая — живая кожа.

Дракон покорно прикрыл глаза, позволяя любимой женщине касаться себя. Все, что происходило, было дивно ему самому. Дивно — и сладко…

— Я чувствую…

Кончик языка сделался твердым — и настойчиво потянул с худеньких плеч Алинки драную маечку. Другой кончик в это время… ох! Алина зажмурилась сильнее, вдавливая взмокший лоб в горячую броню. Было страшно, и трепетно, и сладко; пальцы онемели от хватки, а если не держаться, то недолго и грянуться с этой высоты — сколько тут, метров пять точно есть…

Краешком сознания девушка понимала: он ни за что не позволит ей упасть, не сделает ничего дурного — он, Мастер Войны! Но все равно ощущение опасности присутствовало. Бесподобное, острейшее, захватившее ее сердечко в первые минуты, когда она увидела этого странного мужчину.

В конце концов, он никогда не был обычным.

— Алина… — глухо выдохнул драконий голос.

Ответить она уже не смогла.

В ее напряженном теле взорвалась багряная волна, прокатившаяся до кончика каждого пальца. Девушка тоненько, будто испуганно вскрикнула, вытянулась, прогнулась, пальцы намертво сжались на шипах драконьей короны; ноги, оплетенные сложными петлями гибкого языка, вытянулись струнками. Все звезды чужого мира вспыхнули над ее головой колкой и острой россыпью — и погасли.

Дракон осторожно опустил ее на теплое золотое ложе, и она послушно разжала руки, скатываясь с его морды на странно мягкий металл. Белые глаза внимательно, безотрывно смотрели на нее.

— Я люблю тебя, — сказал дракон. И в этой фразе не было ни одного шипящего звука.

Алина молча потянула к нему ослабшие руки. Она целовала его прямо в жесткие губы чудовища, прижималась лицом, худенькой грудью, будто хотела вплавиться в покрытую багряной чешуей плоть, растаять в ней. Дракон вытягивал уцелевшее крыло, хлестал по золоту и камням хвостом, как бичом — и льнул к ней, как только мог, пытаясь впитать каждой клеточкой своего тела ласки любимой женщины, которые он наконец-то мог чувствовать.

А потом…

Алина поцеловала горячую шагрень драконьего века, шепча что-то бессвязно-порывисто-сладкое — и дракон взорвался.

Взорвался в самом прямом смысле слова — полыхнуло оглушительное золотое пламя, от которого не было ни жара, ни звука; просто на миг ослепило и заложило уши. Тело дракона подсветилось изнутри багряным огнем — и разлетелось во все стороны комками горячей живой плоти, осколками чешуи, мертвыми парусами погибших крыльев.

Мастер Войны в своем первозданном виде, нагой, весь покрытый кровью и слизью, как новорожденный младенец, рухнул на колени перед Алиной, лихорадочно вцепляясь ладонями в ее бедра. Длинный глухой стон утонул в ее подреберье; девушка растерянно смотрела, как дрожит и выгибается худая спина, оплетенная анатомически прорисованными мышцами.

Она осторожно коснулась его лба, отводя от лица мокрые, спутанные глянцево-черные волосы.

Его глаза были закрыты, веки чуть трепетали, напряженная линия скул выдавала намертво стиснутые зубы.

Она прижала пальцы к его губам.

— М-мастер…

Он медленно открыл глаза в мокрых, ярких ресницах. Широченные зрачки медленно пульсировали в белых радужках.

— Это…

Она с удовольствием прикоснулась к нему ножкой.

— Да.

Он поднялся и выдохнул ей в губы:

— Полетаем?

* * *

— Я больше не могу-у… — захныкала Алина.

Уперлась ладошками в горячие плечи Мастера Войны, но оттолкнуть не смогла.

— Я устала, правда.

Он чувствовал, как дрожит под ним ее тело. Он — чувствовал.

— Я там, в Москве, разозлилась сильно, — тихо сказала она, обнимая его. — Разозлилась, решила стать… воительницей, как бы, ну…

Мастер Войны смотрел на нее сверху вниз, очень внимательно. Алина смутилась.

— Кроссы бегала по десять километров с утяжелением. Драться училась. Чтобы… соответствовать. Тебе соответствовать, понимаешь? Но если честно, я на спаррингах так не уставала… извини.

Он снова начал двигаться — теперь медленно, медленно. Потянулся к уху Алины, обвел языком завитки раковинки.

— Когда я был мальчиком, моя матерь вела войну. Никто не знал, что со мной делать. Тогда праматерь сказала, что возьмет меня.

— Бабушка?

Мерные тягучие движения после бешеной гонки страсти начали понемногу расслаблять ее плоть. Золотые монеты во много слоев под спиной нагрелись и казались мягкими. Над головой качались далекие звезды чужого мира — и глаза Мастера Войны были самыми яркими из них.

— Н-нет… Бабушка — это ваше слово. Великая Праматерь. Йертайан ставили монументы в ее честь, она была разящей рукой империи. Она была лучшей. И она сказала, что сделает меня лучшим. Мастером Войны. Несмотря на то что я мужчина. Бесполезный мужчина от Черных Линий, завершивший ее великий род.

— Она жива сейчас? Старенькая уже? А-ах…

Мастер Войны осваивался с новым телом, и оно было неутомимым. Но выражение тонкого нелюдского лица от вопроса Алины стало… непонятным.

— Н-нет. Не знаю, нет. Мы не виделись давно. Она живет в… уединении, в изгнании. Не подберу слова.

Алина подалась ему навстречу — снова горячая, разгоряченная, желающая. К своему мужчине.

Коснулась губами скулы.

— Как отшельница?

— Да, так. Каждый мой день с ней был борьбой. Не с ней, хотя и с ней тоже… Был трудом, от которого… больно. Хотя я не знал тогда боли. Понимаешь?

Алина всхлипнула, судорожно кивая. Напряжение внутри становилось нестерпимым. Мастер Войны снова наклонился, потерся носом о ее нос — и начал двигаться быстрее.

— Здесь, заточенный в ч-чеш-шуе… я был испытан строже, Алина. Но мне не надо было стать лучшим. Надо было просто… не потерять себя. Внутри ящ-щера.

— А мне надо было не потерять тебя, — отозвалась она.

Его лицо над ней, переломленное утренними серыми тенями, казалось призрачным — если бы не этот жар, не ощущение нарастающей волны, захлестывающей волны, горячей, горячей, горячей…

Вдруг Мастер Войны остановился — и встал.

Алина растерянно мигнула, глядя на него.

— Что случи…

Шаги. Даже не так: топот. Тяжелый, злой, нарочитый топот кованой обуви. Быкоглав? Нет, у быкоглава копыта, они звучат не так.

Тхаш серой тенью появился в проломе двери. Раннее утро добавило цвета всему вокруг — только не ему. Сутулая серая махина закрыла мир разворотом плеч.

Алина — оставленная, голая! — рефлекторно потянула к подбородку запыленный, некогда богатый подбитый мягким заячьим мехом халат, который валялся рядом.

Мастер Войны поднял полупрозрачный, как плацента, еще не успевший ссохнуться кусок перепонки от драконьего крыла; на нем мерцала пара багряных чешуй. Опоясался по бедрам.

— Где дракон? — хмуро спросил Тхаш, глядя на следы разрушения, осколки чешуи, ошметки плоти, разбросанные по сокровищнице.

Мастер Войны так же неторопливо наклонился за ятаганом. Огромный кривой клинок был ему явно не по руке.

«Дрянь», — прочитала девушка по еле заметному движению губ.

— Где дракон, я спрашиваю!

Низкий орочий лоб пошел морщинами, как тухлое озерко — рябью.

— Дракона нет, — врастяжку ответил инопланетянин.

Новая информация, новый передел собственности. Опять?

— Кто убил его? Ты? Мне нужен дракон! Мне нужен драконий огонь!

Звездный воитель усмехнулся, чуть показав зубы.

— Она убила.

В воздухе сгущалось острое, колючее напряжение. Алина сжала руки под душным мехом, моментально прилипшим к разгоряченному телу. «Не бойся, ну или никогда не показывай страха», — так учил дядя Юра, так говорил и Мастер Войны. Но этот орк меньше двух суток назад хотел сожрать ее живьем. И его ездовой волк растерзал ни в чем не повинного Лаки.

Тхаш недоверчиво скользнул взглядом по девушке, непонятно, узнав или нет, и шагнул вперед, поднимая шестопер.

— Если нет дракона, я буду править!

— Не будешь.

Мастер шагнул чуть в сторону, поднимая ятаган. Тхаш был выше его на две головы. Огромный, плечистый, покрытый шрамами, сильный и злой орк. Выше на две головы и тяжелее килограммов на восемьдесят.

Это, как уже знала Алина, не обеспечивало преимущества.

— Что ты за мерзость? — выговорил скальный, брезгливо оглядывая инопланетянина. — Мерзость, тощая, как недокормленный эльфийский детеныш, как девка…

Мастер Войны прыгнул.

Как всегда, все было очень быстро: ятаган сверкнул в луче робкого утреннего солнца, поймав золотой блик — а потом был мясной звук точного удара. Густо и туго свистнуло красным, оскаленная башка орка с бессильно вывалившимся синюшным языком запрыгала по монетам, высекая из них слабое позвякивание. Серое тело, выгнутое агонией, осело и завалилось на бок.

Алина взвизгнула, рефлекторно поджала ноги и натянула меховую полу до глаз. К горлу подкатило, она стиснула зубы и прилежно задышала через нос — как учил тренер.

Помогло.

Мастер Войны разжал пальцы, отпуская ятаган.

Рассвет вычертил его профиль, обрисовал контуры поджарого, хищного тела. Алина смотрела не отрываясь. На него, только на него — чтобы не видеть, как подергивается и оплывает густой краснотой орочья туша… Черные волосы Мастера были всклокочены и грязны, и это добавляло его облику какой-то необузданной дикости. Он будто стал чуточку массивнее, шире в плечах, и… на локтях, коленях и сзади, сверху по линии позвоночника под кожей проступали багряные линии плотно прилегающих чешуй.

— В чем позор быть женщиной?

Как ни в чем не бывало, он опустился на колени перед Алиной. Протянул руку, провел когтем по плечу, придвинулся ближе, еще ближе. Снова начал требовательно кусать уши — так под Белым Солнцем Гертайской империи выражали чувства, которые земляне вкладывали в поцелуй.

— Быть женщиной… это…

— П-подожди… Я не могу так. — Она отстранилась. — Т-ты ему голову снес… вон она… Я не могу, правда.

Он встал, огляделся. Засыпанная кубками и слитками, неподалеку валялась какая-то тряпка. Красная… Потянул — оказалось что-то вроде занавеси, сорванной с окна или дверного проема давным-давно.

Тишина, висящая в башне, казалась невыносимой. Алина слушала свое дыхание и не решалась произнести ни слова. Только не смотреть на орка. Только не смотреть. Да, он хотел ее сожрать — и сожрал бы. И Лаки.

Но она…

Она правда так не могла.

Это было чересчур.

Мастер Войны закрутился в тряпку, как в сари, и теперь пытался сделать так, чтобы были прикрыты и руки. Не получалось.

— То, что случилось с нами — невозможное, Алина. Я оказался в другом времени на планете своих врагов. Я полюбил тебя, женщину от рода геян, и я желаю принадлежать тебе. Ты спрашивала о моей праматери — так вот, по нашим законам она первая пожелает убить меня за этот поступок и будет одобрена. Я понимаю это так же ясно, как и то, что вряд ли вернусь. Нет такой технологии, таких телепортов. Даже в моем времени — нет.

Его голос становился твердым, чеканным.

Злым.

— Там, на Земле, у меня была хотя бы корабль. Здесь нет ничего. Пустая планета. И народы, которые едва начинают осознавать себя. Хуже панцирников…

Алина отвела взгляд. Тяжелая ткань облегала тело ее мужчины, скрывая наглухо.

— Возможно, отсюда нет пути. Нет. Вообще. А если так, Алина, то крови будет много. Но нам надо жить сейчас и здесь. Выживать.

— Ошибешься — умрешь… — тихо сказала девушка.

Белые глаза инопланетянина чуть светились привычным холодным огнем.

— Да.

Алина выдохнула застывший в легких воздух.

Тяжелый.

— Но драконья кровь…

— Дракона больше неоткуда взять, Алина, — ответил Мастер Войны. — Здесь есть маги, но доверять им нельзя. А жить надо — сейчас. Да, теперь я знаю: может случиться то, чего нельзя объяснить. Я не понимал такого, пока не встретил Тайтингиля. Более того, мне было… видение, что я увидел его снова. Если я скажу при йертайан, что у меня было видение, я буду сочтен негодным! Ты приняла меня, Алина, а теперь пойми: мы здесь и сейчас, и больше ничего нет. Нам придется взять эту планету. Править здесь. Неизвестно, какое время. Пока опять не случится невозможное. Нам придется воевать, потому что эти, похожие на криданцев, не будут рады подчиниться, они уже не рады, ты видишь? Крови будет много. Не драконьей. И наверное, это твой черед испытаний.

— Значит, воительницей? Правда, придется? Правда?

Глаза уже горели, но плакать было нельзя. Перед ним — нельзя. И вообще. Она же так хотела…

В голове у вчерашней абитуриентки престижного московского вуза полыхали картины одна жутче другой — бесконечное кровавое месиво и почему-то она, как Анджелина Джоли, — в джунглях, раздающая еду тощим детям.

Орочьим.

Она сцепила пальцы, стиснула до боли.

— Они шли к тебе за помощью. Орки — как ты их называешь? Криданцы. Я в плену у них была… слышала.

— На Криде живут такие. Похожие. Крида — это… — Он поводил ладонью. — Не важно.

— Я от них сбежала. А Маруся осталась. Сказала, справится…

Северная дева, — хмыкнул Мастер. — Она шла за бесполезным созданием — и пришла сюда. Значит, видение было не случайным. Хорошо. Станем искать — сначала ее.

— Я не знаю, что с ней орки сделали…

— Что она с ними сделала.

— Орки шли просить у тебя огня… чтобы победить пауков. Пауков, Мастер.

— Я знаю.

Мастер Войны наклонился за башкой Тхаша, поднял за пробитое кольцами острое ухо. В другой руке — ятаган.

— Я пойду говорить с ними. Нужно приучить их, что я больше не ящер.

— Подожди!

Он остановился молча, встал вполоборота. Было видно, как напряжена перевитая жилами худая спина.

— Мне будет трудно привыкнуть! — почти выкрикнула Алинка. — Трудно, понимаешь? Я… никогда не жила так. Я… не воительница. Училась, но ни фига не научилась! О чем ты говоришь? Завоевание планеты? Это что значит? Вот так будет постоянно? Вот так?! — Она дернула подбородком в сторону орочьего трупа.

Она чувствовала, что сейчас зарыдает от настигшей ее слабости, страха, боли. Зарыдает позорно и недостойно матери дома… да какой, к черту, матери дома?

— Я так не могу. Я бесполезное создание, — тихо сказала она. — Я…

— Ты женщина, — ответил он. — Тебе решать.

Алинка и сама не заметила, как ее сморило. Навалилось все скопом — усталость, тоска и неожиданная горечь. Тело предало, тело пало под настойчивой осадой ее инопланетного мужчины, силы кончились разом. Вроде надо было поесть, но от звериного запаха орочей крови мутило.

Голова выключилась раньше плоти. Это было и хорошо, потому что крутить по новой все это — смерти, суровые порядки, которые с легкостью принимались и диктовались Мастером Войны, — оказалось невозможно. Помимо того, что навязчиво лезла мысль, а какие такие властвующие женщины научили ее Мастера трахаться — потому что он, черт возьми, умел. Очень своеобразно, но умел. Ревность кольнула очень ощутимо — и неприятно.

В общем, мир покосился, и Алинка провалилась, как под черный лед, в самый последний миг ни с того ни с сего вспомнив маму.

Проснулась она от приглушенного голоса, который неторопливо и спокойно вещал:

— Восьмилетку я, стало быть закончила, и даже без троек. А уж по физкультуре да по пению равных мне не сыщешь, вот как! Да мне до одного места было, что школу нашу прикрыли за недостатком детей. За двенадцать километров каждый день ходить приноровилась, туда да сюда. С чего школу закрыли? Бабы рожать перестали. Да что я тебе, господи, про перестройку-то, ты ж с космоса… Слушай, а имени у тебя точно нет? Неудобно как-то без имени… Генералом да Мастером тебя, как эти черти рогатые, что ли, называть?… но ты ж молоденький совсем…

— У меня нет.

— А папка с мамкой тебя как звали?

— Мальчик. Праматерь звала так.

— Э, да ты сирота, что ли? Бабка да… у меня бабка староверкой была, посты все блюла строго. А я, вишь, телом-то не обижена. Из детства помню — жрать постоянно хотела. А бабка ложкой ка-ак щелкнет по лбу! Не сметь, говорит, антихристово племя! Держи пост, крепись. Такая бабка была, да… Ну вот, и готово уж все. Вылезай из своей кожанины, воняет она, и слизь… помойся сходи. Кончился, значит, дракон Пашка… ну царствие ему небесное.

— Что это значит?

— Это божественное, говорится так. Помер, значит… по-доброму помер, в общем. Вы там в Бога хоть верите? Понятно. Прибрать бы тут не мешало, вот что. Сейчас велю своим криворылым. Я сначала обтрухала, конечно. Шутка ли, здоровущие они, таким ложкой не пригрозишь. А у меня даже топора с собой не было, один ножик Алинкин, которым только ногти скрести да грибы резать. Потом я поняла: ума-то у них — как у детей пятилетних. Только у детей хрены такие не вырастают, как у коней. Ох ты, проснулась! Да еще бы, разговорились мы тут с твоим-то… да все за жизнь.

Маруся, хозяйственно упаковывая бабий швейный наборчик под клепаную орочью портупею, встала с кучи золота и направилась к Алине, которая ошарашенно смотрела на нее из-под халата, послужившего спальником.

Посмотреть было на что — поверх серебристого скафандра двергской работы, к которому не липла никакая местная грязь, была надета грозная кожаная юбка с черепами и такой же жилет, а еще — кожаная с металлом обувка на железном ходу.

Они обнялись — и только теперь Алина смогла легко и даже с каким-то удовольствием расплакаться.

— Дурочка ты дурочка, ну куда ты от Зугда стреканула… Да тебя, видно, сердце повело. Нашла ты своего мужика. Нашла.

Мурбук, губа которого, пришитая к месту, перестала быть столь угрожающе диссонансной, и пара орков поменьше возились в сокровищнице, убирая труп Тхаша. Мастер, Маруся и Алина, одетая в нормальный полевой защитный костюм из сбереженных хозяйственной северянкой баулов, сидели в сторонке. Прямо тут, в полуразрушенной башне, Маруся соорудила небольшой костерок, и вскоре на жертвенной треноге, предназначавшейся безвестным духам Эалы, покачивался оббитый до состояния котелка золотой кубок, в котором кипятились лесные травки.

— Хоть чаю попить… я там нащипала, пока лесом ехали. Нормальным. До границы Морума этого. Держи, Алинка. Натерпелась ты у меня. Чего ж ты так стреканула?..

Девушка шмыгнула носом.

— Нормально.

— И верно, что нормально. Эй, не филонь! По совести делай! Тут еще прибери и тут!

Орки засуетились по гневному окрику. Было видно, что уборка — дело для них непривычное, но они старались.

— Криданцы глупы, агрессивны и примитивны, — назидательно сказал Мастер, принимая в ладони чашечку напитка. На нем теперь была одежда — красная с рукавами, наспех сварганенная из все того же куска ткани. Маруся стегала широкими шагами, поминая какой-то Новый год в клубе Малиновой Варраки, пьяного Деда Мороза и свою звездную роль Снегурочки. На слова Мастера о криданцах она рассмеялась:

— Ох, родненький, ты еще агрессивных не видывал! У нас-то в колхозе, помню, как получку дадут… и-их! С огнетушителя палила по мужикам, в окна лезли за водкой. А эти сказала ж, как дети. Я уже их песне хорошей выучила. То берёзка, то рябина… Знаешь такую песню?

Мастер и Алина переглянулись и пожали плечами.

— Марусса, — осторожно подал голос Мурбук, который исподволь прислушивался к разговору. На месте, где лежало тело Тхаша, не осталось ни следа крови. — Марусса, кто такие кустраки? Кустраки-то над рекой…

Маруся вздохнула.

— Я ж говорю, мозгами небогаты ребята… ну, большинство. Вот, Алинушка, значит, как вышло. Шла я за мужиком, а нашла целое племя. На кого ж я теперь их оставлю?

— Значит, не показалось, — выговорил Мастер Войны. — Этот телепорт, который работает на… магии… — Он осторожно подбирал слова, щурясь в пространство. — Драконья кровь. Его можно настроить по… желанию… эмоции. Силе намерения. И он преодолевает время и пространство. Я понял теперь. Это неслыханная технология. А я…

Он резко встал. На поясе у него болтался сильно редуцированный ятаган.

— Я был помрачен, нейроны перепутались. Видел праматерь, Королеву, мерзкого старика, горбуна. Что из этого было реальным?

Маруся встала следом, обняла себя ладошками за щеки, раскрасневшиеся от чая.

— Да все же понятно, и я любила. Верно ты говоришь, все перепутывается, ох… Ну засиделась я, пойду, пойду… Вам побыть надо вдвоем, понятно, понятно.

Поднялась, отряхнула свою кожаную юбку, сделала ручкой — Мурбук, за мной!

— Я тебе говорила — чудо бывает, — тихо сказала Алина. — Чудо, понимаешь? Оно привело меня к тебе. А Марусю — к нам. И благодаря ему мы найдем Котика и дядю Тая. Чудо — а никакой не телепорт. Это не технологии, Мастер. Мой Мастер. Это…

Она протянула руку и взяла его за скрытое под темным багрянцем запястье.

— Я решила. Я буду с тобой, пока ты, деспот и злюка, не признаешь существование чуда. А потом буду еще и еще.

Он повернулся к ней — глаза в глаза.

— Прости меня, Алина, матерь дома моего. Я принадлежу тебе, и будет так.

Она прижала пальцы к его губам.

— И не надо меня так сильно… любить. Я устаю. Понял?

Отвел взгляд.

— Слушаюсь.

— И вообще — успокойся. Ты теперь с женщиной, все по-другому. Сам сказал, обратной дороги нет.

— Слушаюсь.

— И покажи мне уже свою… армию, Мастер Войны.

Алина длинно выдохнула, запустила чуть подрагивающие руки в карманы — и пошла следом за утекающим красным хвостом. Вот так, оказалось, быть матерью дома. Непривычно, но ничего страшного. В конце концов, она же ничуть не хуже Маруси!

На верхотуре было прохладно. Красные одежды Мастера, склепанные рукастой Марусей, реяли драконьими крыльями. Алинка, укупоренная в камуфляж, жалась к своему мужчине.

Воительница.

Видно было, где встали лагерем скальные, где в камнях толпились гоблины, — на первый взгляд, разношерстная толпа вокруг Темного Сердца казалась очень немаленькой.

— Тут были еще люди, — сухо сказал Мастер Войны. — Мало. Ушли.

Быкоглав и пара орков ставили на куцей площадке страхолюдную штуковину, похожую на уличное мусорное ведро. Увидев Алинку, быкоглав оторвался от работы и поклонился в пояс, как в старых сказках про Финиста Ясна Сокола.

— Ты не серчай, — прогудел он, — служба.

— Н-ничего, — помотала головой девушка и шепнула Мастеру: — А что они делают?

Инопланетянин потянул Алину к зубцам на другом краю башни. Она глянула через них и охнула. Вид отсюда открывался потрясающий — мертвые каменные россыпи на много километров вокруг, потом скалы в далекой дымке. В ближнем круге, очерченном черными колючими стенами, кипела жизнь. Орки, быкоглавы, еще какие-то создания и творения помельче и постраннее пилили, строгали, таскали и ковали.

— Готовимся к обороне, — сказал Мастер Войны. — Разведка донесла — везде в скалах пауки. Стягиваются сюда.

— Так это пушка, что ли? — распахнула глаза Алина.

Мастер сморщился, сказал что-то по-своему, пара гласных на дюжины две согласных.

— Оборона, — уточнил наконец. — Если атакуют сверху. Бесчестный маг может.

— Дрянь?

— Дрянь. Соединили… — Он покрутил ладонью. — Пороха нет. Готовить некогда.

— А стрельнет?

— Да. Один выстрел. Взрывчатка дрянь, разорвет. Парраша… — раскатисто добавил он по-русски. — Криданцы… не умеют сделать ровно ничего. Руки у них… как вы говорите? Растут с ногами вместе. Гр-ребаный итту! Делай ровно, бесполезное создание! — прикрикнул на суетящихся орков.

— Обидные слова ваши, господин генерал, — с натугой разгибая спину, ответил Мурбук. — Орки еще в древние времена воздвигли Храм Жизни, равных которому не было в этой части Эалы. — Он описал рукой широкий полукруг. — И когда нашим самкам приходит черед рожать потомство, они рождают его там, ибо никто не может сокрушить эти стены. Это огромный, великий купол…

Мастер Войны замер.

— З-золотые купола… смотри сюда.

Чиркнул клинком по камню.

— Так? И вот здесь… дюзы. Так?

— Так, да. Ты видел?..

Инопланетянин со звоном вогнал оружие на посадочное место, рыскнул туда-сюда.

— Алина, — сказал так, что она вздрогнула. — Я должен еще раз принести тебе извинения. — Он склонился перед ней, и девушка снова подумала про киношки про рыцарей, волшебников и все такое прочее. — Я не мог признать чуда, магии. Там, откуда я пришел, не знают этого. Все объяснено технологией. Теперь я знаю. Криданец, подойди.

— Я скальный орк, — уже с обидой сказал Мурбук. — Так-то запомнить несложно… не то что про кустраки…

— Это криданский транспорт, болван! Ты урожденный криданец, как я и думал. У вас были такие технологии. Криданцы хотели… заселить космос. И вот, заселили. Все смешалось в этом мире. Как вы называете его, Эала? Хорошо, значит, станем искать витязя и его бесполезное создание. Они не показались мне. Не привиделись. Они есть.

Нужно послать разведку. Пауки везде, но нужно послать разведку…

— Может быть, по воздуху? — подала голос Алинка.

— По воздуху, верно. — Мастер скрестил руки на груди. — Но тут не летают.

— Кажется, летают!

В хмуром небе над их головой разрасталась, увеличивалась темная овальная точка.

— Воздушная тревога! — заорал инопланетянин. — Орудие к бою!

Глава 24 Дядя Котик

С одуряющим свистом разорванный сразу в десятке мест дирижабль шел на аварийную посадку. Очень быстро. Котов вцепился в несколько канатов, оплетавших шар, пытаясь управлять его формой и направлением падения, но это удавалось с трудом — снизу прицельно били длинные стрелы.

Анариндил и Йуллийель сбросили весь балласт и стрелковые корзины; Трорин, круглый и оранжевый, лежал на дне гондолы около двигателя, накрыв голову руками. Тяга к небу у него компенсировалась диким страхом высоты и падений в частности — и вот теперь скомпенсировалась до полной неподвижности.

Эйтар, ни на секунду не забыв о роли оруженосца, прижимал Ольву к себе, прикрыв щитом.

— Это Морум, госпожа! Мы падаем в Черную страну… прямо на Темное Сердце. Туда, где правил Карахорт!

— Не каркай, Эйтар! — выкрикнул Даниил, прыгая по канатам. — Надо цепляться за остатки шара и отрубить гондолу полностью вместе с машинами! Тогда нас, может, ветром протащит дальше!

— Ольва и Йул удержатся, орк тоже…

— А мы должны попробовать удержать Трорина!

— Хорошо!

Но благие намерения не были осуществлены — в шаре что-то хлопнуло, и восемнадцатый дирижабль королевы Тенистой Пущи, перестав даже частично слушаться управления, резко снизился.

Очень резко.

Земля была уже близко, настолько близко, что воздухоплаватели могли разглядеть ощеренные морды орков и широкие лбы быкоглавов; а затем сильный удар швырнул Котова на слишком твердые, тверррдые плиты широкого плаца, и он ненадолго отрубился.

…И открыл глаза.

Над ним плыло и качалось серое небо, омерзительное, будто грязное, застиранное. И в этом небе, как торжествующий флаг, красный с черным, полыхал…

— Жабонька, — сказал Котов как только мог умильно; язык еле шевелился, и от удара очень болела спина и пораненная пауком нога, а руки почему-то были накрепко скручены. — Жаба ты белоглазая, урка, как же я рад тебя видеть. Я тебе кррричал-кррричал, а ты как не слышал… стряхнул нас с лап куда-то в болото…

— Что? — тонкие черные нитки зрачков, затопленные белым перламутром, расширились. — Повтори, криданец. Что ты сказал?

— Ну, это я… Дима… а ты… ты… твое белое солнце… — и провалился снова.

…И снова открыл глаза.

Котов обнаружил себя в просторном зале с высокими потолками. Интерьерчик тут следовало подновить — дверные и оконные проемы были выломаны вместе с частью стен, мебель порушена, как будто ею собирались топить в холодный год; пол частично засыпан кучами какого-то неопрятного, пыльного золота, но дискомфорт создавали даже не эти прискорбные факторы.

Котик был намертво привязан к массивному креслу, вырезанному, видимо, из цельного камня.

Около окна стояла тонкая маленькая фигурка, завернутая в грязные красные тряпки.

Как только Котов зашевелился, Мастер Войны метнулся к нему.

— Каков номер транспорта? — недружелюбно спросил он. — Гелик, так звали его.

— В-васиного? — оторопел Котов. — Я башкой пр-рило-жился, а ты хочешь, чтобы я цифры вспомнил?

— Хочешь жить — вспомнишь, — оскалился белоглазый.

— Вот же жаба ты, — с душой сказал Котов. — Где д-де-вочки? Ольва где… ребята?

— Живы, — коротко ответил. — Номер гелика?

— Ну и пожалуйста, — совсем обиделся Котик. — Ну и получи. — Он назвал номер. — Отпускай меня уже, н-ну!

Мастер Войны заложил руки за спину, шурхнул мимо Котика длинным подолом, обляпанным неприятными пятнами.

— Как звали Тайтингиля в Москве?

— Приходько, Игорь Борисович! — рявкнул во всю глотку Котов и напружинил мышцы, пытаясь порвать вязку, но куда там. Тот, кто фиксировал его, умел это делать. И любил. — Ну ты и гадина, инопланетянин! А Тай тебе верил!

— Последний вопрос, — почти пропел Мастер Войны. — Какой кнопки на турели я запретил тебе касаться?

— Плоской синей, — с досадой выговорил Котов, снова пыжась в веревках. — Доволен? Я все равно рад, что ты жив, Мастер.

— Можно, я спрошу? — откуда-то сзади вышла…

Алинка?..

Котов воззрился на нее во все глаза.

— Алинка! Ты?.. Откуда? А мать знает?

— А она про Диснейленд тоже не знала, — хмыкнула, — и про кастинг.

Подошла, протянула руку. Потрогала Котяру за перетянутое веревками плечо.

— Ну ты даешь, дядя Котик… Ты же дядя Котик?

— Я дядя! — чуть не закричал орк, ему было неудобно, а еще больше обидно. — Я Котик! А в Диснейленд ты летала со мной, со взр-рослым… а тут…

— Тут я сама взрослая, дядь Дим. Как называется твой щучий хвост?

— Какой хвост? У меня еще и хвост?

Котов забился в путах, силясь посмотреть на себя с неожиданной стороны. Мастер Войны оскалил зубы.

— Хво-ост…

— Алин, ты пр-ро цветок, что ли? А у него есть какое-то название? — изумился Котов. — Не знаю я! Алинка, ну ты-то!

— Хорошо. Тогда… Что ты последнее подарил мне на день рождения?

Котов помолчал, двигая плечами в веревках. Потом тихо выговорил:

— В обратном порядке — барабанная установка, колье и серьги с бриллиантами, билеты на тебя и Наташку в Барсу на чей-то концерт вместе с билетами на этот концерт, еще раньше ноутбук и годичные курсы английского, которые ты сочла за личное оскорррбление, до этого — пр-рикид как у Тейлор Момсен, и до этого — Фильку.

— Это он, Мастер.

Мастер Войны небрежно взмахнул черным, каким-то мятым на вид клинком, и веревки попадали. Котов поднялся, разминая запястья. Инопланетянин смотрел на него снизу вверх, щурился.

— Ты стал еще больше, — наконец сказал он, — еще бесполезнее, Кот-ту!

— Я тоже рад тебя видеть, — надулся орк.

Алина тем временем несла таз с водой, какие-то тряпки — протирать котиковы ссадины. Массивный доспех погасил падение, но покорежился сам, и теперь причинял больше неудобства, чем пользы. Маленькие твердые ладошки девушки принялись воевать с креплениями — очень деловито. С пониманием.

И когда только успела?

— Где Тайтингиль? — спросил Мастер Войны.

— Идет с ар-рмией на твоих детей, — сердито сказал Котик. — Где Ольва и остальные?

— Здесь. В плену, — оскалился мелкий инопланетянин. — Вы летели…

— Мы летели, да, — горько сказал Котик. — Летели поддержать эльфов с воздуха. Но ты все испортил. Ты часто…

— Молчи, бесполезное создание.

Алинка тем временем, поприглядевшись к огромному орку, приняла какое-то решение, подошла и крепко обняла его, прижалась. Котов ласково погладил ее по белым, светящимся волосам.

— Алинка… как же сюда прошла, пр-рошла…

— Ой, дядя Котик, — устало сказала Алинка, — это отдельная история.

Котяра удержал ее… заглянул в лицо, будто принюхался, присмотрелся. И засиял глазами.

— Матушки мои, ну кто бы мог подумать… Так вы встр-речаетесь, что ли?

Мастер Войны досадливо поджал губы.

— Алина согласилась принять меня в свой дом… — сказал он раздраженно.

— Ну да, — кивнула она. — Встречаемся…

Котик пожал плечами.

— Бывает. Так часто бывает: хор-рошая девочка найдет себе какого-нибудь… — Поймав на себе холодный взгляд инопланетного воина, он осекся, махнул лапой. И буркнул: — А тебя… Ирма обязательно убьет.

— Знаю, — ответил Мастер Войны. Он снова рыскнул туда, сюда; красный подол оплел ножки раскуроченного стула, обломки уродливой мраморной статуи.

— Надо выпустить пленников. Ты, — ткнул он острым когтем в быкоглава, — приведи.

— И Ольва тебя тоже убьет, — сказал Котов. — Два р-раза.

— Потом, Кот-ту.

Инопланетянин, сплетя руки за спиной, смотрел в пролом окна на далекие черные пустоши и серые россыпи. Туда, где клубилась ныне понятная, но пока необоримая опасность.

— Была разведка. Враг очень силен. Мы все будем союзниками друг другу. Даже тот геянин… похожий на панцирника. — Он показал жестом маленькое, широкое. — Опасность понятна всем.

— Это дверг, Трорин его зовут, — желчно пояснил Котов. — А происхождение опасности…

— Да, — оборвал Котова инопланетянин. — Я не расист, пусть дверг. Я сам был ящером.

— Был он… Слушай, у тебя пожр-рать ничего нет?

— Есть, — усмехнулся Мастер Войны. — Много.

…После разговора на повышенных тонах и выяснения, кто таков новый местный владыка, где Карахорт или хотя бы дракон, — Ольва, Анариндил, Йуллийель, Мастер Войны, Эйтар, Алинка и Котик стояли вокруг круглого стола, застеленного грязной, заляпанной картой, нарисованной на коровьей шкуре, отчего-то чрезвычайно ассоциировавшейся со стоящим на посту около двери быкоглавом. Разгребать пол сокровищницы, чтобы добраться до большой инкрустированной карты, не стали.

Круглый оранжевый гном Трорин был тут же и изучал коллекцию секир, украшавшую стены, и кучи золота по углам.

Мастер Войны исподтишка изучал Трорина.

— Сейчас придут криданцы, и мы поговорим.

— Криданцы? — с любопытством спросила Ольва. — Здесь есть еще инопланетяне?

Коготь ткнул в Котика, который доедал деревянной ложкой из неровной глиняной миски кашу, стопроцентно сваренную из каких-то злаков. Котику показалось, что во дворе был подвешен неаккуратно разделанный труп орка, и мясные блюда он пробовать не рискнул.

— Я не понял, кто здесь местный, — признался Мастер Войны. — Все вперемешку. Не важно. Главное, чтобы все воевали.

Анариндил, слишком долго и чересчур бережно удерживавшийся строгим родителем внутри Пущи, воссиял.

— И я?

Белые глаза придирчиво оглядели затянутую в кольчугу ладную фигуру эльфинита.

— И ты.

Принц расцвел.

— Углеводная загр-рузка, — бурчал орк, подъедая остатки каши. — Диета безсолевая, безмасляная… безвкусная…

— Снабжение дрянь, — подтвердил Мастер. — Этанол местный — дрянь. Терпи, Кот-ту. Что говорят о пауках в твоем секторе, королева Ольва?

— Что их невозможно сосчитать, — ответила она. — Они атакуют и по одному, и лавиной, не щадят никого и ничего. Бегают по деревьям и стенам, умеют устраивать засады. Едят головы друг друга и убитых врагов. С каждой съеденной головой они делаются умнее, Мастер Войны. Размножаются или нет, неизвестно, но точно быстро растут. Кладки, которые описали нам те, кто побывал в их норах, велики. И пауков становится все больше и больше.

— Мурбук говорил схожее. Армия мобилизована, можно выступать. Я полечу на дирижабле.

— Мне нужно послать гонца к эльфам, — осторожно сказала Ольва. — Мне нужно передать, что мы живы…

— Пикеты нашпигуют его стрелами. Любого гонца, кроме эльфа, — сердито сказал Эйтар. — Отделять же любого из эльфов от нашего отряда нельзя, он и так мал. Мы должны выбираться как-то все вместе. У тебя есть лошади, повелитель Морума?

— Не интересовался, — ровно выговорил Мастер Войны. — Ездовые птицы есть, мало.

— Пришли, — прогудел быкоглав от двери, — дозволить войти?

Мастер кивнул, и двери распахнулись, впуская…

Маруся, как в замедленном кино, двигалась перед двумя или тремя скальными орками. Все они были на голову выше ее. Северянка из Малиновой Варраки широко распустила волосы по плечам, отчего выглядела настоящей валькирией. Тело, облитое комбинезоном, одетое кожаными доспехами, помимо исключительной бабьей щедрости форм обрело воинственную целеустремленность. Курносый нос и веснушки никак не портили картину — Маруся была великолепна.

— М-Маруся, — проговорил Котик и поднялся, автоматически ставя миску, — М-Марусенька…

Оба скальных вдруг рванули вперед и оттерли женщину.

— Идолы, что ж вы делаете?

Орки с напряженными мордами уставились на Котика, постукивая торчащими из пастей клыками. Котов, успев сообразить, что выглядит так же, как они, растерянно попятился.

— А ну, разойдись! — Маруся растолкала воинов локтями.

— Вот он, — холодно сказал Мастер Войны, — вот твое бесполезное создание, северная матерь.

— Димочка, — выговорила Маруся и улыбнулась. — Неужто ты?

— Я-а-а…

— Азар! — рявкнул Мурбук. — Как такое может быть?..

— Долго р-расказывать… — Котов на всякий случай отступил. В Марусе появилось что-то новое, такое, что хотелось уважать на расстоянии.

Дима горестно вздохнул, вмиг сообразив всю картину. Маруся улыбнулась ему, ткнула локтем Мурбука, который напряженно замолчал с лапищами на рукоятях всего оружия разом, и обратилась к Мастеру Войны:

— Починили. Все детали собрали, шар зашили и салом промаслили швы, как ты сказал. Во дворе он. Дальше сам доводи, а то мои остолопы поломают на хрен. Там сетка-то легкая такая, дерево гибкое, не под орков все ж. И вот еще нашли там.

Один из орков, косясь на Котова, выступил вперед и поставил тисненый кожаный сундучок.

— Там мои вещи, — легко сказала Ольва Льюэнь. — В свое время у меня были большие проблемы с гардеробом. А теперь я дайна Пущи и не могу допустить оставаться без одежды, все время вожу запасную. Ты, Мастер Войны… в твоем мире мужчины ходят в длинной одежде, закрывающей тело?

— Да.

— Ты можешь выбрать из моих платьев, — усмехнулась Ольва. — Вместо вот этой вот шторы. Только они все… приталенные. Узкие в поясе, понимаешь?

— Исправлю. — Мастер Войны нагнул голову, и иссиня-черные волосы плащом укрыли его прямые плечи. — Благодарю, матерь.

— Мам, — шепнула Йуллийель, — ты ему… свое платье? И он станет носить?

— Станет. Я читала в свое время книги о том, что миров множество, и их обитатели могут быть разными, — задумчиво сказала Ольва Льюэнь. — Саймак, Азимов… Видишь, это пригодилось. Все пригождается, Юлька, любой опыт, любые знания.

Разобранный практически полностью «смарт» окончил тут свои дни. Его детали органично влились в замысловатую структуру дирижабля Ольвы Льюэнь.

Сильно модифицированный шар, проложенный теперь поверх ткани сыромятными ремнями, уверенно наполнялся горячим воздухом. Мастер ругался не по-здешнему и даже не по-русски, поминая множество итту всех видов.

— Если бы было время… больше времени… там, на болотах, были источники… газа… но времени нет.

Эйтар ознакомился с ассортиментом туров, ездовых птиц и волков, и в итоге выбрал пару крупных кобелей. Ольва и Даниил могли ездить на них, даже не приручая, — их семейная особенность позволяла это.

— Что решим? — спросил Эйтар. Он был, очевидно, недоволен происходящим — особенно бурым волком, который навязчиво пытался прилечь к его ногам. — Возьмем еще… животных — и отправимся в Пущу? Ольва?

— Я не возьму животных. Я стану летать, — сварливо сказал Мастер Войны.

— Ольва.

— Если что, — легко проговорила дайна, отрывая наконец взгляд от раздутого воздухом атласно-желтого шара, — я могу уехать и на волке. Но я думаю, что буду полезнее на дирижабле, Мастер Войны. И… это мой дирижабль.

К сахарному голосу королевы, привыкшей уговаривать и убеждать одного из самых строптивых эльфийских владык, примешались серебряные нотки. Из чистейшего оружейного серебра, да.

— Был твой. Теперь трофей, — припечатал Мастер и покосился белыми глазищами.

Супруга величественного Оллантайра фыркнула — мелкое создание, недавно бороздившее небо Эалы в облике дракона, фланировало в ее лучшем платье. Придирчиво выбранном из прочих трех. Красном. В любимом платье ее супруга. Ни узкая талия, которую было положено утягивать витыми шнурами, ни декольте не смутило миниатюрного гертайца. Он засел на полчаса с Марусиным швейным набором, темпераментно поругиваясь, — и отличная одежда из лучших шелков, какие только можно было достать в Эале, села весьма недурно.

— И это был мой «смарт», — подала голос откуда-то Алинка. Она еще с трудом переваривала фразу «Шить — не дело женщины» — и то, как струнно узка оказалась талия любимого мужчины в потрясающем красном платье.

— А мои пар… точнее, бабы ихние, тут собирали куски да шили, — добавила Маруся, хозяйственно убирая полезный наборчик. — Так что теперь и не разберешь, чья это фигня летучая. Но этот вот, чеченец — раз вцепился, не отдаст.

Эйтар в очередной раз выдернул ногу из-под грязной бурой зверюги, гневно тряхнул головой.

— Ч-что тут только творится! Морум…

Ольва сладко вздохнула. Инопланетный бастион просто не сдавался. Требовалась пауза. Вдумчивая пауза.

— Нет, девочки, улететь мы всегда успеем. Улететь, уехать… Но не на ночь же глядя! Скоро будет вечереть, потом темнеть. Может, посидим, а? Посидим…

Алинка высунулась и с улыбкой уставилась на дайну Тенистой Пущи.

— Тусить?

— По-московски! Я очень по этому соскучилась! — весело завершила Ольва.

— А хоть по-каковски! — с готовностью сказала Маруся. — Меда я нашла: отняла у быкоглавов, да поставила медовуху. А не поспеет — так бормотухи местной возьмем. Споем. А?

— По-русски! — взвизгнула замечательная дайна Тенистой Пущи. — Споем, конечно!

— И я? — спросила Йул.

— И ты!

— Про кустраки петь будут, — уважительно проговорил толкущийся в отдалении Мурбук. Сидящий в противоположном углу Котик куксился.

Мастер Войны неотрывно смотрел в пролом стены — туда, где клубились дальние пределы, полные врага.

— Воевать… и в Пущу… мы пойдем? — осторожно спросил его заряженный Анариндил, который не слишком любил петь по-русски. — Полетим?

— Матерям нужно поговорить, — ответил Мастер. — Не мешай, пусть сделают, как хотят. А потом мы полетим, да. Я возьму… трофей. Я видел Храм Жизни. Это криданская корабль. Негодные перемещались целыми городами. Они желали захватить пространство. Захватить, вот как, — речь Мастера сменилась ядовитым свистом. — Корабли падали. Плохо сделаны. Но там есть оружие. И если мы отыщем его… Я выжгу все.

По спине юного эльфа под серебряной кольчугой пробежал неприятный холодок.

— Возьму тебя. Возьму недовольного. — Мастер дернул подбородком в сторону Эйтара.

— Не пожалеешь, владыка Морума, — с горячностью ответил юный эльф. — Ибо я лучший!

— Ты легкий, — припечатал инопланетянин, всем своим существом устремленный в дальние и очень кровопролитные битвы.

В дверь тяжело вошел быкоглав.

— Ваше-ство, к вам там эти… прали… пулре… пир-лирли…

— Парламентеры? — распевно выговорил Мастер Войны. — Кто?

— Эльфы. Эльфы, ваше-ство, — прогудел быкоглав.

* * *

Точно светлым клинком разделяя черную армию, к замку Морума двигались четыре всадника. Первым на рослой гнедой лошади ехал высокий воин с длинными белыми волосами, в богатейшем венце, убранный в сияющие лунным светом доспехи. Справа от него в темном металле, набитом по нагруднику золотой розой, двигался эльф золотоволосый. Слева был всадник в длинном изумрудном плаще, позади него — еще один, казавшийся маленьким и изломанным на спине массивной кобылы.

Мастер Войны стоял неподвижно на самом краю плаца, нависающего над широкой, мощенной темными выжженными плитами подъездной дорогой. На плацу в идеальном порядке было выстроено несколько сотен морумских войск.

Оллантайр даже не успел изумиться тому, что его встречало платье супруги, как Тайтингиль выехал вперед.

В тот же миг гоблины вскинули луки, орки взяли палицы на изготовку. Единым движением, четкость которого была достигнута кровью, потом и еще раз кровью, пролитыми в процессе изучения лева и права.

— Приветствую тебя, союзник, — спокойно сказал Тайтингиль. — А ты изменился.

— Я вернулся.

Витязь отпустил повод и легко спрыгнул с коня.

— С какой стати ты спешился? — не опуская задранного наверх подбородка, процедил Оллантайр. — Здесь враги, Тайтингиль! Он взял одежду моей жены… он взял… она здесь, Тайтингиль!

Эльф не ответил.

Орки стояли молча, смотрели. Орки, гоблины, быкоглавы и еще тысячи созданий тьмы.

Войско.

Мастер Войны раскинул сияющие вышивками и полыхающие истошно-алым рукава, шагнул вперед — и обхватил Тайтингиля, где достал. Прижался горячим лбом куда-то под ребра.

— Витязь…

Оллантайр поднял брови и расслабил руки на поводе.

Мэглин вздохнул.

Через миг повелитель Морума отлип от Тайтингиля, как ни в чем не бывало сунул в острые зубы самокрутку, сделанную из сушеной белены. Вышколенный гоблин поднес огня.

— Рад видеть тебя, союзник, — ровно сказал Мастер Войны, будто шквального приступа сентиментальности вовсе и не было. — Тебя и твоих… спутников. Надеюсь, хорошие воины. — В голосе прибавилось яда.

Оллантайр хмыкнул.

— Мы знаем, что дирижабль Ольвы Льюэнь снесло в сторону Морума, — игнорируя возможную эскалацию конфликта, ровно произнес витязь. — Мы уже знаем. Гонец прискакал в ночь, когда войско совершило первый переход.

Он взял коня в повод — и все двинулись вперед.

— Экипаж цел и в безопасности, — сказал Мастер. — Вы развернули всю армию, чтобы идти сюда? За ними?

— Мы развернули, — веско ответил Тайтингиль. — И я рад тебя видеть целым и в этом облике, Мастер Войны. Драконом ты был… слишком…

— Драконом, — тихо промолвил Гленнер. — Отсюда мне кажется, что и не изменилось ничего.

— Я желал бы убедиться, что с моей супругой все хорошо, — надменно проговорил Оллантайр. — А также узнать, кто ты таков, мужчина в платье. Я же дайн Оллантайр, повелитель Тенистой Пущи.

— И за тобой твоя армия, вставшая перед Морумом. — Мастер Войны выдохнул дым. — С той стороны, полукругом. Полторы тысячи воинов на этих животных, как вы их зовете? И в два раза больше пеших. Хорошая сила. Мне доложили. Я Мастер Войны.

Теперь они стояли перед вратами Темного Сердца, изрядно пострадавшими от драконьей мощи.

— Заходите. — Инопланетянин взмахнул рукавом. — Надо обсудить совместные… действия.

— Грядущую битву против детищ Цемры, — сказал Тайтингиль. — Грядущую битву всех народов Эалы. Да, союзник. Надо.

Эльфы покинули седла; Мэглин помог Гленнеру.

Появился неугомонный Котов; теперь была очередь орка обниматься со всеми — особенно долго с Тайтингилем, аккуратно — с Гленнером, коротко и спортивно — с Мэглином. С Оллантайром Котик обменялся дипломатичным кивком и отошел на пару шагов назад.

— Это будет неслыханный союз, — выговорил дайн Пущи после завершения приветствий. — Такого еще не знала Эала. Где Ольва Льюэнь и мои дети?

— Твоя матерь дома ожидает тебя, — ответил Мастер Войны.

Йуллийель, Ольва, Маруся и Алинка, которых прервали, не дав сообразить на четверых в лучших традициях русских девичников, образовывали очень живописную компанию.

Ольва легко пробежала десять или двадцать шагов до Оллантайра и остановилась перед ним, не нарушая торжественности встречи объятиями.

Маленький, плотный рыжий дверг с деловито закинутой на плечо секирой наконец-то очухался от множества стрессов и явился сюда же, невозмутимо наблюдая эпохальную встречу.

— Ольва! Йуллийель! — нахмурил брови дайн Оллантайр. — Вы… вы все-таки…

— Они летали. А когда женщина желает летать — лучше не мешать ей, — сказал Мастер Войны.

Тайтингиль же, подняв светлые брови, неотрывно глядел на серьезную и чуть мрачноватую Алинку.

— Здрасте, дядя Тай, — выговорила та и улыбнулась.

— Я старался удержать… — заговорил было в то же время Эйтар, но осекся под взором своего дайна.

— Мы приготовили стол, — подала голос принцесса Йул и, в отличие от Ольвы, без стеснения повисла на высоченном отце. — Сделали еду и… убрались. Можно вести военный совет. Все не так просто, как показалось вначале. Поверь мне.

— Поверь ей, — поддержал Йуллийель Мастер Войны, и Оллантайр, ненадолго потеряв ориентиры, металлически пожал плечами, породив сверкающими сочленениями доспеха тысячи солнечных зайчиков.

— Не могу играть. — Эстайн, забившись в угол, смотрел на Даэмара всеми восемью глазами. — Не хочу.

— Эх, — вздохнул следопыт. — Мне тоже надоело.

— Я чувствую зло. Я чувствую моих братьев… они нашли много голов. Они хотят есть, — жалобно выговорил паук.

— А тебя как можно покормить? — осторожно спросил эльф.

— Мне можно дать голову… животного, — выговорил паук. Жвалы его шевелились. — Она не будет снимать жгучую железку… я могу расти дальше. Ты играл со мной. Ты имеешь имя. Даэмар. Послушай меня.

Лесной эльф наклонился к решетке.

— Дай мне принять участие в битве. Я часть своих братьев, — проскрежетал паук, и в его голосе была искренняя мука. — Я знаю, что объявился… настоящий страх.

— Кто объявился? Что ты чувствуешь? — спросил Даэмар. Он повернулся и крикнул несколько певучих слов другому эльфу, стоящему на галерее выше; тот отправил весть дальше.

— Я чувствую… смерть… убивать… идти далеко, — беспомощно выговорил Эстайн. — Я чувствую… большую опасность. И силу. Непонятную силу. Много. Даэмар, — паук приблизился и восемь его глаз заблестели просительно, — ты хочешь быть в битве. Я хочу. Любовь. Вечность. Друзья. Там Ольва. Там те, кто поверил мне. Я отвезу тебя в бой. Дай мне попасть туда. Смотри.

Паук потянулся; Даэмар невольно попятился, положив руку на рукоять меча… щелчок, еще щелчок — кованые прутья решетки оказались попросту перекушены. Эстайн высунул пару ног наружу и втянул назад.

— Я мог уйти сразу. Воля. Подчинение. Доверие. Чтобы поверили, эльф. Надо идти туда. Иначе никак. Жизнь, смерть, честь, выбор.

Сверху спустился стражник — он нес две головы убитых на охоте вепрей, туши которых готовили на кухне. Бросил свою ношу, вскинул лук.

— Не надо, — сказал Даэмар. Посмотрел на замершего, капающего ядом паука. — Ты очень голоден, Эстайн. Питайся. Я подумаю, пока ты будешь есть.

Даэмар смотрел, как жвалы без труда пробили толстые черепа кабанов. Как с чавканьем и хитиновым скрежетом Эстайн выел мозги, глаза, языки животных. Как тщательно очистился лапами от капель крови и ошметков плоти. И замер, уставясь на Даэмара, — уже не в клетке, уже просто в коридоре.

— Ладно. Но мы сделаем одну вещь, — решительно сказал Даэмар.

— Что ты хочешь?

— Пометить тебя. Я тебя позолочу, паук. Тут у мастеров есть сусальное золото. Чтобы каждый эльф задумался, прежде чем стрелять, — решительно сказал Даэмар. — И… ехать на золотом пауке… веселая затея!

— Ехать. На пауке. Можно смеяться? — спросил Эстайн осторожно.

— Если мы уцелеем, приятель, я научу тебя тому, что действительно смешно…

…Спустя не так уж много времени из самого высокого окна огромного дворца вырвался золотой смерч.

Снаряженный в бой Даэмар, ради такого случая скинувший привычную коричнево-зеленую одежду лесного стража, и облаченный в вызолоченные доспехи, вцепился в паука, распластавшись на его головогруди, — а Эстайн, еще подросший после сытного обеда, покрытый сверкающей тончайшей фольгой, несся во всю прыть восьми могучих ног.

— Кто может стать предводителем пауков? — прокричал Даэмар. — Кто может возглавить ваше неразумное воинство?

Паук долго молчал, только ветер свистел в ушах у эльфа.

— Я думаю, это один из братьев, — проскрежетало наконец. — Это не чужак. Это свой. Который ел мозги своих… пока не нашел другие мозги. Это Лучший брат. Особый. Он нашел Силу. Прочие подчинились ему. Он велит им… мыслями, и все делают.

— Ну так себе ситуация, — буркнул Даэмар. — Обычные паучьи кладки были бы куда проще… я начинаю сожалеть о славном незатейливом времени у Холодных водопадов… ну да ладно. Вперед, приятель. Так весело я еще никогда не ездил…

— Держись, — и Даэмар мог поклясться, что в скрипе Эстайна прозвучала ирония, — держи-ись!

Глава 25 Королева орков

— Орки никогда никому не служили и не вступали в союзы, — холодно выговорил Оллантайр. — Отчего ты, который был драконом, считаешь, что они послушаются тебя и пойдут в бой?

За длинным столом находились дайн Тенистой Пущи, Тайтингиль и Мастер Войны. Прочие свидетели совещания стояли чуть поодаль и внимательно слушали.

— Мурбук, — взмахнул тонкой рукой Мастер.

Здоровенный орк сделал пару шагов поближе.

— Говори.

— Пауки в Серых Россыпях… пауки в нашем Храме Жизни. Нам самим не выбить их оттуда. Марусса знает… мы шли просить драконьего огня. Но дракона больше нет, а есть вот… господин Мастер Войны. Мы готовы к союзу.

Орки, которые никогда никому не служили, сейчас выглядели растеряннее прочих.

— Пауки истребили наших детенышей, самок. Нам биться или умереть… Мы станем воевать, а за скальными пойдут орки искаженные.

— Допускаю, — ровно продолжал Оллантайр. — А что гоблины и… быкоглавы? Ты считаешь их годными бойцами? Скальные орки хороши, но их мало.

Мастер Войны что-то чирикнул по-своему, снова возникло какое-то движение. Два огромных неторопливых быкоглава тащили третьего — со страшно изуродованной рогатой башкой.

— Никто не мог разбить череп быкоглава, — прогудел один из великанов. — Пришла опасность. Мы будем воевать. — Оба неловко встряхнули трупом сородича как доказательством.

— Гоблины тоже видят опасность и хотят жить, — снисходительно продолжал Мастер Войны, худощавый, точно выточенный из белоснежной кости, с огромными странными глазами, туго утянутый в лучшее платье Ольвы Льюэнь. — Гоблинов много, и их можно использовать. Желание жить… основное для любого создания. Пауки близко, разведка донесла. Они уже атакуют. Хаотично. Их много. Мы держим оборону.

— Хаотично, — сказал Тайтингиль. — Мастер Войны, я тоже считаю, что у врага нету командира. Пауки сперва едят друг друга, а потом желают иных… голов — и идут вперед, искать их. Это хаос, стихия. Как нашествие муравьев.

— Здесь очень много голов, — подытожил Оллантайр. — Словно кучка сахара для насекомых. Что же, война началась. Мы встретим отродье… совместными силами.

Криданцы знают эти места. — Мастер Войны прогулялся вдоль стола, роскошно подволакивая за собой многослойный шлейф. Оллантайр, который помнил, во что ему стали эти шелка, поморщился. — Проведут твоих бойцов, дайн Тенистой Пущи. Быкоглавы сильны. Я научу тебя, как сделать из них танки. Ты знаешь танки, Тайтингиль?

— Я знаю, — вздохнул из угла Котов. — Ну ты и пр-ридумщик, жаба.

— Я да. Возьмите все щиты из оружейных, весь металл. Быкоглавы наденут их на себя, вот так, и пойдут впереди, тогда пауки не подберутся к лучникам.

Оллантайр ничего не сказал, но посмотрел очень выразительно.

— А ты, союзник? — тихо спросил Тайтингиль. — Что будешь делать ты сам?

— Дирижабль готов, — ответил Мастер Войны, и мелкие зубы в его рту остро взблеснули. — Я полечу. Моя цель — криданская корабль. Храм Жизни, так зовут ее здесь. Она осаждена пауками, но сверху пауков нет. А я буду сверху.

Котов звучно фыркнул.

— Там оружие, там двигатели, — объяснял инопланетянин, не отвлекаясь на котячьи шуточки. — Я возьму их, и мы победим. Пауки боятся огня — я сделаю огонь. Тотальная зачистка, витязь.

На некоторое время замолчали, и тишина казалась оглушительной.

— Что же, мы же выступаем в сторону Серых Россыпей, — сказал, будто очнувшись, Оллантайр.

— Слушаюсь, командир! — рявкнул быкоглав.

Тайтингиль едва заметно улыбнулся уголками напряженного рта.

— Вы это, поспешайте, раз собрались!

Скорым шагом в зал совещаний вошла Маруся. В руке у нее колыхалась грозная черная секира, на острие которой был наколот паук — небольшой, с собаку.

— Вот, чуть не укусил, зараза! А где? Да прямо здесь, внутри стен уже завелись! Тихонечко прокрался, огородами, что ли… ну что, вы тут порешали, что нужно было?

Ноги паука чуть двинулись, а светлые перламутровые глазки, восемь штук белых глаз с нитками зрачков, уставились на Мастера Войны.

Тот сжал челюсти так, что присутствующие отчетливо услышали скрип.

Металлическое шуршание ветерком прошлось по залу: эльфы и скальные орки подтягивали крепления доспехов, защелкивали шлемы, пристегивали перчатки.

— Мы поспешим, — любезно пропел Оллантайр, прежде чем закрыть сверкающую серебром макушку изысканным шлемом. — И я готов клясться, никогда еще Эала не знала столь странного союза…

— То ли еще будет, — негромко отозвался златой витязь. — То ли еще будет…

Он чувствовал биение нити, уходящей из самого сердца в бесконечную даль.

— Я оставлю тут гарнизон, — буркнул Мастер Войны. — Оставлю гоблинов, с ними часть скальных. И королеву. — Он чуть поклонился северянке. — Вели, Марусса. Полная мобилизация. Надо проверить, нет ли еще… их. Крепости тоже нужна защита.

— Да как два пальца! — бодро ответила та и принялась сортировать свое воинство: каких отдать войне, каких оставить себе, торгуясь, словно на невольничьем рынке. Вконец очумевшая армия Морума слушалась беспрекословно, перестав понимать что-либо, кроме пауков, которые были замечательно конкретны.

Тайтингиль стоял у окна.

Он медлил надеть шлем; что-то было не так. На латных рукавицах гранатовыми каплями поблескивала кровь, только что стертая с лица.

Мастер Войны сделал два шага назад.

— Твое белое, золотое… оно бьется, союзник Тайтингиль. Кровь. Что ты видишь?

— Это не армия животных, — тихо сказал витязь. — Не муравьи. Больше нет. Это не армия, лишенная головы. Несколько минут назад они обрели предводителя. И я… не могу понять… кто это таков… не могу.

— Если это возродилась их мать, дай мне убить ее, Тайтингиль, — решительно проговорил Мастер Войны. — Я смогу теперь.

…У другого окна Темного Сердца немногим позже беседовали дайн и дайна.

— Ольва… — Оллантайр глядел в изжелта-карие глаза своей неугомонной супруги. — Ольва… я бы желал, чтобы ты вернулась в Тенистую Пущу. Ты уже не послушалась меня. Ты обещала не… ставить свои эксперименты… пока я не вернусь. Не ставить их — особенно вовлекая детей. Ты не сдержала обещания. Послушайся хотя бы теперь. Тут слишком опасно, слишком. Послушайся.

— Хорошо, — мирно сказала она. — Извини меня. Но я хотела бы побыть здесь, если уж речь зашла о безопасности. Вариантов немного, сам понимаешь. С тобой в цент ре эльфийской армии, с малым отрядом пробиваться обратно в Пущу — или остаться в крепости. Тут Маруся, Мастер Войны оставит гарнизон… стены, в конце концов.

Оллантайр задумался, глядя на огни орочьего войска, стоящего вокруг Темного Сердца. Ветерок доносил запахи какой-то пищи, и, хотя царственный эльф не желал задумываться, что именно едят его временные союзники, — стан выглядел внушительно.

— Убедила. Ты останешься здесь. Но я прошу… прошу… — В тоне блистательного дайна прозвучали нотки, заставившие чуткого инопланетянина довольно улыбнуться даже в другом углу зала. — Ты и дети… вы будете очень беречь себя. Тайтингиль сказал, что я могу доверять… союзникам. Я не хотел бы ошибиться.

— Он прав. Мы будем в безопасности, Оллантайр. — Тонкие пальцы Ольвы легли на латную рукавицу. — Я сделаю все, что должна.

«И все, что захочу», — зависло в воздухе.

На самом деле, Матери правят всюду, где только пожелают.

Маруся, курнувшая Мастеровой папироски из белены, гулко закашлялась. Она разобралась с войском, и теперь с Алинкой вместе раскладывала на широком подоконнике снедь, расставляли взятые в сокровищнице золотые стаканчики, инкрустированные самоцветами. Ждали Ольву.

Оллантайр покачал головой и улыбнулся; в фиалковых глазах дрожали отсветы факелов.

— Ступай.

…Котов, которому разговоры о войне и о страшных пауках были органически неприятны, поужинал разваренной просяной кашей и с горя выпил бутыль наименее отвратительной местной браги, выданную ему Мастером Войны.

Что-то не клеилось у него тут. Мир, который был его родиной, отказался принимать своего блудного сына обратно. Ринрин погибла. Маруся сделалась повелительницей орков, и даже великолепные свежеобретенные бицепсы и трицепсы больше не радовали.

Отлив с потрясающе высокого балкона, Котов теперь любовался пейзажем, подобные которому ранее видел разве что в фильмах ужасов про зомби. Пара гоблинов, сидевшая в его поле зрения, глодала откровенно антропоморфную часть тела кого-то, бесславно сгинувшего в котле.

— Что ты думаешь делать? — негромко спросил Тайтингиль, появляясь сзади. — Здоров ли ты? Твоя нога еще не зажила… и ты ушибся, когда падал с дирижаблем. Ты останешься с Марусей в Темном Сердце?

— Не р-решил еще, — чуть грустно муркнул Котяра.

— Завтра мы уйдем. Оллантайр хочет убедиться, что за ночь подданные Мастера Войны подготовят замок к войне и осаде так, чтобы тут было не страшно оставить Ольву, Йуллийель и Даниила.

— Ты же знал, — тихо сказал орк.

— Я — знал. Я точно знал, что дайна Тенистой Пущи, супруга Оллантайра и мать двух эльфинитов, пришла из другого мира, — решительно проговорил Тайтингиль. — Я много слышал о Москве и ничуть не сомневался, что, если драконья кровь откроет мне куда-либо путь, я попаду именно в этот мир. Знание ведет, словно… карта. Поэтому Алина и Маруся оказались здесь. Их вело знание, куда они хотят попасть, Котов. Их вело то, что они чувствовали.

— Вот и я чувствую. Я твой оруженосец. Мне надо быть с тобой. А нога — заживет же…

— Ты подумай до утра, — мирно выговорил витязь. — Я хочу отдохнуть. Я нашел тут сено. Свежее. Буду спать там. Я буду спать… и петь Ирме и сыну, где бы они ни были. Чтобы поддержать их и напитать моей силой. Моим благословением. Потому что… — Взгляд эльфа снова устремился в бесконечность, теперь скрытую в предвечернем сумраке. — Этот враг и впрямь могуч. И он таит нечто непредсказуемое, Котяра. Если я всецело осознавал Цемру, то тут не могу понять, кому противостою. Это выше моего опыта. И это… странно.

— Л-ладно.

Тайтингиль ушел, а Котов еще чуть постоял, глядя, как у горизонта, над болотом, чуть освещаемым закатным солнцем, поднимается ядовитое марево — и пошел вниз, на плац. Прогуляться, а главным образом — проверить ногу.

И вдруг его за плечо развернула жесткая рука.

Котов испуганно муркнул и оказался нос к носу с Мурбуком.

— Азар. Потрошитель Азар, — выговорил тот раздельно. — Поговорим?

Котик не успел выговорить ничего дипломатического, как на него обрушился здоровенный шестопер. Нога не подвела, Дима увернулся, и удар прошел вскользь — но все равно было больно! Он взвыл и упал на колени — и успел лишь прижмуриться и выставить руки вверх в блоке, защищаясь от следующего замаха.

— Марусса моя! Россыпи мои! — орал дорвавшийся до власти Мурбук. — Войско мое! Ты сгинешь насовсем! Меня назначили, меня любят, меня!

И тут он сам ткнулся в плиты плаца рядом с Котиком.

На огромной кобыле, сделавшейся внезапно верткой, сидела скорченная тень. Гленнер был вооружен длинной палкой. Он не собирался недооценивать боевую мощь Мурбука — четыре или пять нешуточных ударов обрушились на скального орка. Когда тот оказался под передними копытами Винни Пуха, она ловко наступила на него раз, другой — и офицер армии скальных орков оказался посрамлен.

— Оставь его в покое! Потрошитель Азар не станет претендовать ни на место вождя, ни на эту женщину! — возвестил Гленнер неожиданно звучно. — Ведь ты же не станешь?

Котяра истошно замотал головой.

— Азар присягнул эльфам, и я, если понадобится, стану сражаться за него. Ты понял?

Снизу донеслось несколько слов на темном наречии.

— Ты отпусти его, — выговорила появившаяся на плацу Маруся. — Отпусти, мне он целиком пригодится. А что за Димку заступился — спасибо. Спасибо, хоть и не пойму я, кто ты таков и чего тебе надо.

Из-под низко опущенного капюшона блеснула улыбка, и Гленнер, осадив лошадь, покинул театр действий.

Тайтингиль легко переступил по ступеням хлипкой деревянной лестницы и подтянулся на руках. Морумский сеновал был не такой, как он привык. Здешняя земля рождала грубые, жесткие травы. Они пахли гарью и копотью.

— Союзник.

Мастер Войны, сидящий в нефизиологичной, птичьей позе на какой-то жердочке, выпустил из ноздрей плотные струйки дыма. Тайтингиль глянул строже — пепел падал в какой-то черепок от разбитого горшка.

— Союзник. — Тайтингиль кивнул и уселся, скрестив ноги, напротив. — Желаешь говорить?

— Да. Я чувствую теперь, — проговорил звездный воитель, снова затягиваясь. — Я чувствую. Все стало странным, союзник. Столько информации. Вкус, запах. Цвет. Будто я слышу голос каждого в этом войске. Слишком много. Так и должно быть?

— Должно. Но и мне нынче многое странно, Мастер Войны. У меня теперь есть сын… и я не могу всецело посвящать себя бою, так как все время слышу биение его сердца, словно связанного с моим.

Повелитель Морума не ответил.

— Я жил тысячи лет, союзник, — медленно говорил Тайтингиль, тщательно подбирая слова. — Тысячи лет… Моя эльфийская женщина погибла, едва я узнал ее. И вот… у меня сын. Это похоже на то, как ты чувствуешь теперь — все иное, союзник. Сын…

— Тебе не придется убивать его, — хрипло сказал инопланетянин. Его белые глаза слегка светились во тьме, подсвеченное огоньком самокрутки тонкое лицо казалось зловещим. — Их. А мне надо убить всех. Каждого.

Он спрыгнул со своего шестка и пошел по зыбучему сену, еле слышно шелестя подолом о злые травы Морума.

— У йертайан мужчины занимаются с детьми, — сказал он, не глядя на эльфа. — Так принято; матери воюют. Завтра я пойду убивать своих детей, союзник. Пусть тебе никогда не придется даже думать о таком.

— Ты же, Димка, не обессудь, — выговаривала Маруся. — Я тут вон чего вижу. Место хорошее, хоть и бесхозным долго было. Воду подведем. Отсюда и подведем, эльфы вон сейчас себе источник открыли, и он течет себе, течет. Подраскопаем, если что: жить можно. И еще попрошу их воды поискать, уже снаружи. Тогда и земля в дело годиться будет. — Маруся потерла в широкой ладошке прах унылого морумского грунта. — Ты не смотри, что верхушка испепеленная, она родить станет, точно скажу. Плугами перевернуть, быкоглавов приспособлю. Народец отмыть, научить уму-разуму. Я смогу, точно тебе говорю! Это мне в Чопе… в Малиновой Варраке было не развернуться. Да и Мурбук… положительный вполне… щедрый. А за разбой получит. За то, что полез на тебя.

Котик, вспомнив стычку с Мурбуком, поежился. Он не знал, что сказать, — Маруся, Маррусенька, такая теплая и щедрая телом, ненасытная северная баба, словно обточилась тут душой. Обточилась так, что он сам теперь не вщелкивался в пазы ее жизненных установок.

— Я же н-не мешаю, н-ну…

А все равно было обидно.

— Уйдете отсюдова, — продолжала Маруся, — я тут на хозяйстве буду. С Мастером уж уговорилась. Оставит он мне инвалидов прошлых войн и немного из тех, кто помельче. Я-то сначала хотела кого половчей выбрать… не дал. Но и с этими отскребем тутошнее Темное Сердце так, что снова забьется. Отсидимся, пока вы пауков перебьете. В сокровищнице… инвентаризацию… у меня не забалуешь.

— М-маруся…

— А тебе спасибо. — Маруся потянулась, обняла жаркими руками широкие орочьи плечи и алкогольно поцеловала прямо поверх клыков. — Я же за тобой сюда пошла, дурень ты эдакий. Увидела вас троих… Пашку тогда вот, на озере… корабль. И поняла, что не сидеть мне больше в своем Приполярье. Вот не сидеть и все. Взяла ведро груздей — и в город. Там на твоей хате Алинку встретила.

Котяра представил, как это могло быть, и заулыбался.

— Мар-руся — королева ор-рков, — сказал он.

— А что? — решительно сказала Маруся. — Хоть и орков, а все ж королева! Я им тут устрою… принципы социалистического реализма… сухой закон, явку по петухам. Кто не явился — тот драит плац зубной щеткой.

— Сначала расскажи им, что такое зубные щетки, — чуть грустно муркнул Котик.

— И эльфу тому спасибо увечному. Так отходил Мурбука, когда он на тебя полез, что в бой он теперь не годен. Останется орчина при мне. Стало быть, война его не сожрет. А то не хотелось бы, как бабка, — добавила Маруся. — Как поженились они в сороковом, так и сгинул он в сорок первом. Буду думать. У кого зерна попросить, у кого воды. Тут то сушь да пепелище, то топь вонючая. Не страна, а кошмар. Но ведь и не такие целины поднимали, а, Димка?

— Ты поднимешь, — горячо согласился Котик и ринулся было лобызнуть еще раз — но Маруся отодвинула его и встала.

— Ладно. Хорошо тут с тобой посидеть было, да дела у меня. Шарится там по комнатке один такой… — Маруся показала руками маленькое, широкое. — Камешки выковыривает. Нехорошо это. Пойду поговорю по-дружески. Евреи мне еще в Москве не показались…

— Тр-рорин это, — улыбнулся Котов. — Двер-рг.

— Да хоть Толян, хоть Колян. Надо кармашки потрясти да спать выставить. И ты ложись. С утра эльфы и орки в бой, я останусь с бабами тут, а Мастер с Алинкой на дирижабле, — выговорила Маруся. — Отдыхай, городской. Спать надо. И это… оружие себе подбери. А то вон… поколотили тебя.

Котик проводил шагренево-серебряную фигуру Маруси… и с томным вздохом уставился на звезды. Было и досадно, и телесно голодно, и свободно в то же время.

Тайтингиль твердо вознамерился идти к звездам. Что же, теперь — с ним. До последнего. До самого последнего паука.

Изломанная тень, которая притаилась в камнях, подкралась ближе.

— Ты станешь беречь его, Котов, — сказал Гленнер. — Я слышал твой разговор и понимаю, о чем ты сейчас думаешь. Забирай завтра Вайни, поедешь на ней, это самая умная кобыла из тех, что мне попадались. Она станет убивать пауков и защищать тебя. Я останусь тут, с Маруссой. Открою ей воду. Чистую воду, чтобы в Морум вернулись деревья и цветы. Это странно, но достойно. Темная страна снова сделается зеленой. А ты береги Тайтингиля в бою так, как столетия берег я. Особенно теперь, когда он… когда…

Котик сграбастал калеку в лапищи, ткнулся в него башкой и замер.

— Я думал погибнуть, наконец, — продолжал Гленнер. — Принял решение. Но я увидел человека со звезд… послушал его речь. И в моей душе снова есть надежда, Котов. Надежда избежать Чертогов. Я терпелив. Я подожду. И я нужен большой женщине. Я помогу ей. Ты можешь быть спокоен. А если когда-нибудь вам потребуется убежище — что же, уже не Золотая Роза, а Темное Сердце будет ждать вас.

Котов муркал что-то согласное и даже успокоительное, но на душе у него было вовсе не спокойно. Орк снова полюбовался на украшение в виде изломанных и частично зажаренных пауков, постоял, тяжело вздыхая, и побрел искать Тайтингиля.

Отыскал — эльф растянулся на сеновале, как и говорил, и недвижно смотрел в пролом крыши в звездное осеннее небо, накрывшее Морум сияющим конусом.

Котяра поерзал и приткнулся рядом, почти коснувшись головой золотой макушки своего витязя. И тоже замер в благоговении. А спустя десять или пятнадцать минут сладко уснул.

— Ну что, еще по одной?

Маруся разливала.

Алинка и Ольва синхронно подставили стаканчики.

— А ты кто была-то там? Дома? — спросила Маруся.

— Я… каскадером была. Актрисой хотела стать. Но не получалось, не умею я петь, только эльфы и научили. С трудом давалось… как со мной менестрель маялся — отдельная история, — выговорила Ольва. — И как актриса я тоже не очень. Но около кино по мелочам, что получится. Где-то проскакать, где-то сняться в кадре без лица или в гриме. Как-то так.

— А я так и не поняла, чем хотела бы заниматься. — Алинке приходилось хуже всего. Злой напиток забрал ее и словно выжег изнутри, и она то принималась плакать, то щелкала найденным в заполярных баулах сигнальным пистолетом, то, почти раздирая себе щеки, пыталась утереть слезы. — Я не хотела как все. Что угодно, только не как все. Мама… мама просила. Сколько скандалов было. Просила… диплом. Теперь понятно, какая это ересь. Зачем диплом?.. Какой диплом?.. Жизнь не про дипломы. Жизнь… про жизнь. Про любовь. До смерти. До Мастера Смерти…

Смертей твой черт белоглазый тебе сколько угодно устроит, — мирно проворчала Маруся. — А я пять раз поступать ездила в Мурманск. Так хотела вырваться… учиться. Стать кем-то. Ну кроме продавщицы, я в магазинчике-то подрабатывала еще со школы. Мужики алкашня, хоть своя, а алкашня. Пять раз, Алин. И не прошла. До слез, до истерик с водочкой. Ну школу-то я как заканчивала? Соберет грузовичок детей на уроки, хорошо. Не соберет, надо час пешком по тракторной колее топать… как пятый раз не прошла в текстильный — все. Отрезало. Поломалось что-то во мне. Ну… пыталась сама английский учить. А что, пригодился раз. Уже когда поняла, что не быть мне ученой, — копила три года, доехала до Турции. А там — наша алкашня! Гив ми э дринк. Чуть попобритее, но та же самая… и так мне тошно стало… замуж за своих не хотела, на кого ни посмотришь — с души воротит.

— А Мурбук чего, загляденье, что ли? — не совсем членораздельно проговорила Алинка.

— Мурбук, он… с подходом. С подарком. И я против их баб красота неописанная. Ну не повезло народцу, — по-взрослому, снисходительно ухмыльнулась Маруся. — Драться вон за меня полез… Светка, Оллин-Тайр твой за тебя вот дрался?

— Было, — сказала Ольва Льюэнь задумчиво.

— За меня тоже мужичье морды било… а все не так. Разливай, Алин, чего экономим?

Алинка разлила — девушки опрокинули по стопарику и тут же закусили вяленой олениной, найденной в седельной сумке Мэглина.

— Ну, собственно, — подвела итог Маруся, — я свое королевство нашла. Я не из капризных. Пусть запущенное… но не пропащее.

— И я свое нашла, — согласно кивнула Ольва и легко рассмеялась.

— А я нашла своего короля… дракона… генерала, — сказала Алинка и икнула. — А уж кем я там буду — как кости лягут, девочки. Знаю только одно. Я теперь от него — ни шагу. Он от меня. Я м-матерь дома.

— Шикарный тост, — выговорила Маруся, — пьем?

На рассвете, когда солнце едва тронуло золотом стены Темного Сердца, на плацу перед замком прощались.

Ольва, румяная и тихая, стояла вместе с детьми — надутыми и сердитыми. Возле нее грустно торчал Эйтар.

— Я пришлю два десятка эльфийских стрелков, — выговорил Оллантайр, глядя на семью. — Три. Они останутся здесь. Вы должны быть в безопасности.

— Ты уверен в принятом решении? — спрашивал тем временем Тайтингиль Гленнера. Тот причудливой тенью высотой едва больше половины роста эльфа стоял перед витязем на серых обугленных камнях, черными крыльями распластав плащ. Подле тяжело топталась Винни Пух, обмусоливая рукав котиковой рубашки. Орк вооружился новой секирой, найденной в оружейной, и был суров и собран.

— Я искажен, Тайтингиль, — отвечал калека. — Ты поймешь… Я проехал с тобой как оруженосец этот путь до Морума и убедился, что не годен к войне. В самом деле негоден. Мне надо стать кем-то другим.

Тайтингиль молчал, ожидая продолжения.

— Марусса мудро сказала, — тихо продолжил Гленнер. — Ейбыло тесно в своих землях. И мне. Я снова вспомню, как служить великому правителю… королеве. Стану помогать. В самом деле, я искажен, как были искажены первые эльфы, сделавшиеся орками. Только теперь это будет совершенно иная история.

Витязь склонил голову и туго скрутил золотые волосы в жгут. Надел шлем.

Маруся мирно прощалась с Трорином, чьи карманы вчера были безжалостно вывернуты. После бурной ссоры, подогретой алкоголем, дверг и северянка стали чуть ли не лучшими друзьями.

— Отдам тебе турицу. Я подоила ее с утра… ты бери, она животина нормальная. А то как ты в бою? Спихнут с лошади и поминай как звали.

— Спасибо, — польщенно сказал обобранный, но очарованный дверг. — Ты, Марусса, ты…

— Только ты уж там закройся как следует, — сердито выговорила Маруся. — Бронетранспортер, знаешь? Зря я с тобой поговорила, еще и о тебе буду теперь беспокоиться…

— Нулевая готовность, — буркнул сквозь зубы Мастер Войны, глядя на черный хвост своей армии, уползающий за эльфами.

Палочка-камешек. Палочка-камешек, раз, два, три.

— Алина, ты стреляешь? — прищурился он. — Ты говорила, что училась.

Она молча показала ему сигнальный пистолет, который нашла в баулах мурманских путешественников, ракеты, и который мусолила второй день.

— Я стреляю, — твердо сказала Ольва, делая шаг вперед. — У меня второй взрослый разряд, Мастер Войны. С руки, с коня, на бегу…

Инопланетянин замер.

— Я должна полететь, — продолжала женщина. — Космический корабль, настоящий… я должна! Из чего надо стрелять? Из пневматики, нарезного? Из автомата? Скажи, ну! Я умею!

Мастер промолчал и только оскалился.

— А муж? — выговорила Алинка с плохо скрываемым ужасом и восторгом. — Муж, король… Ты… обещала!

Эйтар, который пребывал неподалеку, чрезвычайно насторожив уши, горячо закивал.

— Поэтому надо лететь быстрее!

Мастер Войны привычным жестом сплел руки за спиной.

— Надо будет взять оружие, стрелять. Бластеры криданцев большие, окажутся не по руке. Но это не важно, точность. Они мощные. Тут индикатор. — Он нарисовал когтями в воздухе. — Мигает, нажимаешь здесь, меняешь батарею вот так, просто. Но им, — кивнул он на Эйтара и Даниила, стоящих чуть поодаль, — я не объясню быстро. Замешкаются, растеряются, и смерть. Нужны те, кто уже умеет. Вы обе — летите.

— Ольва, — робко выговорил Даниил. — Мама… Ты рассказывала про жителей иных миров. Я хочу с вами.

— Ты будешь защищать сестру. С Эйтаром.

— А почему мы остаемся? Я тоже хочу! — воскликнула девушка. — Надо стрелять? Я умею стрелять!

— Это не такое оружие, Йул… — начала объяснять Ольва. — Это…

Белые глаза с нитками зрачков уставились на эльфийку.

— Нет. Мальчик пускай, ты нет.

— Поняла? — просиял принц.

— Мальчика не жалко, — медленно проговорил Мастер Войны. — Дочь продолжит твой род, королева, сама родит дочерей. Ее нельзя. Мальчик пусть летит.

Ольва распахнула ресницы и некоторое время молча глядела в тонкое бледное лицо властелина Темного Сердца.

— Мама… — беспомощно выдохнула Йул. — Ну мам…

И поняла: просить бесполезно. Просить, умолять, скандалить. Маленький мужчина, на котором безупречно сидело мамино платье, был непоколебим.

— Эйтар… — сказала Ольва. — Я не расставалась с тобой ни на один день. Ты знаешь обо мне все. И ты всегда предугадывал мои действия… и мои просьбы. Останься с Йуллийель, Эйтар. Мы уговорились с Оллантайром — он вышлет сюда отряд, как только доберется до места. Возглавь эльфов здесь и обереги нашу дочь.

Эйтар, не смея возразить, наклонил голову.

Маруся, Мурбук и Гленнер наблюдали издалека. Несколько могучих скальных орков и быкоглавов передвинули гондолу и шар на открытое место, откуда можно было стартовать, раскочегарили печку. Шар стремительно наполнялся теплым воздухом. Маруся на всякий случай придерживала заплаканную Йуллийель за рукав, отдавая последние указания воздухоплавателям вроде «берегите себя» и «не попадайтесь там паукам».

— Нужно дать шару как следует наполниться… у Темного Сердца есть высокие шпили — если мы еще не выйдем на пространство маневра, нас может закинуть на них ветром, — говорила Ольва.

— Я водил большие корабли, — сказал Мастер Войны, закуривая. — Большие, как вся эта крепость. Были космические течения, провалы, астероидные пояса.

И он на чистейшем, но абсолютно нелитературном русском прибавил, не моргнув, что бояться ни в коем случае не стоит и все окажется превосходно.

— Мы взяли достаточное количество стрел, — объявил Даниил. — Колчанов, набитых доверху, и именно для эльфийских луков, тут оказалось предостаточно.

— Да, — сказал снизу Гленнер, не откидывая черного капюшона с лица. — И каждый был когда-то снят с убитого эльфа. Все перемешалось в этой войне.

Даниил Анариндил не успел ничего ответить.

— Смотрите-ка: всадники, — вдруг объявила Маруся. — Пыль столбом. Это, что ли, те, которых твой послал? Ишь, на кривой кобыле не объедешь его! Не даст улететь.

Даниил легко взбежал на обломанный зубец и вскричал:

— Это Лантир! Иргиль! А вот левее, дальше, от гор скачет еще один отряд! Флаги отца!

Мастер Войны оскалился.

— Твой мужчина хорошо знает тебя, матерь. На борт, быстро.

— Шар набрался не полностью! — отчаянно крикнула Ольва. — Надо поддать огня…

— Мы поддадим.

— Ну, с Богом! — И Маруся перекрестила стартующих по староверской традиции.

— Стартуем!

Веревки отлетели, дирижабль поднялся, завалился вбок; шар протащил гондолу, которая чуть не зацепилась за пику с наколотым на нее обугленным пауком… Эйтар мрачно смотрел на старт, молча, не смея противоречить воле Ольвы и горячо надеясь на прибывающую подмогу здравого смысла.

Мастер Войны зажег вторую горелку, и шар выправился, надулся тугой продолговатой дыней, поднимая корзину выше.

Подъезжающие поняли, что происходит, и гнали лошадей в пену, нещадно нахлестывая их по бокам.

Дальше все случилось очень быстро. Йуллийель вывернулась из захвата Маруси, зайцем вильнула от палки Гленнера и оказалась висящей на гондоле взлетающего шара; точно так же, не потеряв ни секунды, Мастер Войны скинул девушку на руки Эйтара. Ольва успела только вскрикнуть…

— Родит хороших дочерей, — прищурился инопланетянин.

Следом, прямо с галопирующих лошадей, взлетевших на площадку по лестницам, на дирижабль бросились Лантир и Иргиль, и Мастер Войны обнажил клинок.

— Это свои! — взвизгнула Ольва.

Гертаец оскалился и запустил движок; шар начал резко набирать высоту. Даниил втащил за шкирку Лантира; Иргиль, затянутый в узкий, длинный черный кафтан, сам подтянулся по хлипкой, болтающейся веревке причала, скатился на дно гондолы и выкрикнул:

— Маг Мрир предатель и убийца! Он сделался сторонником пауков и отдался власти черной магии! Мы должны предупредить всех!

Гертаец метнулся к тонкому, как бич, эльфу и заглянул в расширенные глаза — Иргиль все еще был отравлен и дышал тяжело и часто. Мастер Войны напряженно изучал его измученное лицо.

— Хороший воин, — наконец выговорил он. — Токсин поразил его нейроны. Будет жалко, если умрет.

— Не умрет.

Лантир встал, держась за веревки, и, оценив состав компании, поджал губы, поглядывая с высоты на стремительно уменьшающийся плац. Даниил молча сунул ему пару колчанов и склонился над лежащим Иргилем, выводя ноты эльфийской целебной песни.

Темное Сердце со всеми его башнями оставалось внизу.

— Дайна, я не знаю, каким волшебством это летает, — проговорил Иргиль, — но мы должны опередить предательство.

— Что же, — генерал великой звездной империи обвел взором отряд, собравшийся здесь под его командованием, — мы опередим.

— Смотри, как это… Смотри…

Они опять были втроем — седой старик с умным, немного усталым лицом, маленький горбун и высокий молодой мужчина, запахнувшийся в богатый плащ. Он завернулся в ткань, будто в кокон, только длинная, сильная, белокожая, словно мраморная рука с хищными когтями выписывала в воздухе странные узоры. У мужчины была абсолютно прямая, королевская осанка, глянцевый плащ непроглядно-черных волос закрывал спину. Лицо словно высечено в мраморе; неведомый скульптор слил черты лица эльфа, человека и… кого-то еще, неведомого: слишком резкая линия скул, челюстей — и огромные глаза под тонкими бровями.

Совершенно белые. Со сжатыми в нитки вертикальными зрачками.

— Смотри, старик…

Мужчина снова повел ладонью, и в ответ на это движение раздался дальний шум, шорох, шелест. Этот мерный звук заставил горбуна поежиться всей скрюченной спиной и прижаться ближе к старику, который машинально огладил его по голове.

— Ну-ну, не бойся. Наш паучок только осознал свою силу, пусть он привыкнет к ней… — улыбнулся Мрир, но глаза у него так и остались холодными, острыми.

— Не зови меня так, — железно выговорил Аэктанн, сжимая кулак.

Из-за невысокой стены валунов, за которой располагалась троица, вдруг хлынул неостановимый черный глянцевый, остро пахнущий поток. Вот откуда был этот звук — так шелестели по камням бесчисленные лапки больших и малых пауков, оканчивающиеся смертоносными коготками.

Мрир резко отмахнул рукой, и прямо перед черным роем вспыхнули неистово пляшущие языки огня. С режущим уши скрежетом твари отскочили прочь.

Аэктанн опустил ладонь, не сводя глаз с Мрира.

— Я голоден. Мне нужна пища, старик.

Волшебник снисходительно ткнул носком сапога тело небольшого паука, не уберегшегося от огня.

— Возьми.

— Я не могу, — зло ответил Аэктанн. — Я не могу, ты знаешь. Я стану опять…

— Ты снова станешь уродом, — улыбнулся Мрир. — Омерзительным, внушающим отвращение и страх истинным сыном своей матери.

Белые глаза загорелись лютым огнем.

— Отдай его, — когтистая пясть, схожая с орлиной лапой, указала на посеревшего Червеня. — Он похож…

Мрир положил широкую ладонь на плечико горбуна.

— Ты съешь его, и он уже не будет так полезен нам далее, мой хороший. Кто станет подманивать тебе жертв? Кто еще будет так талантливо кричать в придорожной канаве…

— «Спасите! Помогите! Я ранен!» — с готовностью изобразил услужливый карлик. И стрельнул пронзительными глазками на мага: — Вы же умненький, добренький. Не отдавайте меня ему, пожалуйста!

— Я не отдам.

И Мрир слегка оттолкнул от себя скорченное тельце, чтобы легко вскарабкаться по валунам вверх.

Серые Россыпи простирались вокруг — каменные гряды, сколь хватало глаз, подернутые туманной мглой. И сколь же хватало глаз, они полнились шевелящимся, кишащим паучьим воинством.

— Иди сюда, — сказал волшебник, и голос его уже был иным. Ничего покровительственного, приторного не осталось в нем. Это был голос изыскателя, созерцающего свой лучший опыт.

Аэктанн поднялся, будто втек по камням, только колыхнулся длинный подол и что-то сухо, тихо проскрежетало по камню.

— Ты командуешь ими посредством магии, сынок, — продолжал Мрир, и сын Цемры слушал его внимательно, сощурив белые глаза. — Магия же и истощает тебя. Так будет в бою. Привыкай. Вели им снова.

Аэктанн снова вскинул длинную, перевитую жилами руку.

— Не так. Обе. В полную силу.

Повинуясь мановению его ладоней, паучьи отряды снова начали движение.

Они стояли друг напротив друга, дирижер и оркестр, безумная стихия и ее удивительный хозяин. Преображенный паук чутко шевелил пальцами, двигал кистями — и его младшие братья шли туда и сюда, вправо и влево, вперед и назад, смертоносные живые волны, полные ненависти.

Мрир внимательно следил, как напрягаются желваки на острых скулах Аэктанна, под глазами пролегают темные тени. Ему было трудно.

— Старик…

— В бою будет так и еще хуже. Ты должен учиться. Учиться преодолевать себя. А теперь пошли их принести тебе пищу. Прикажи. Сформулируй, что хочешь. Человека, эльфа. Представь. И вели им добыть. Тебе дана великая сила. Умей же пользоваться ею.

Бывший паук медленно выдохнул, опустил длиннейшие ресницы безумных глаз — и напряг пальцы. Энергия, текущая с кончиков когтей, была видима даже Червеню. Тончайшие иссиня-лиловые нити пронизывали туманы Серых Россыпей, направляя черные потоки щетинистой протоплазмы к одному ему видимой цели.

Никаких поселений вблизи не было — пришлось ждать… и вот наконец живая волна отхлынула, оставив на камнях тело девушки. Паучий яд кипел в ее крови; русая голова металась, губы безмолвно двигались, выговаривая шепот бреда.

Аэктанн склонился над ней, провел кончиками когтей по лицу, оставляя красные линии царапин.

— Красивая… красивая. Она… годна.

Червень поежился и снова скрылся за длинной мантией Мрира.

Чтобы не видеть, как чудовище, дитя чудовища прилипает поцелуем к безвольному рту жертвы.

И с отвратительным хлюпаньем высасывает ее плоть, жизнь, саму душу, восполняя свои силы.

* * *

Оллантайр и Тайтингиль, стремясь более не оборачиваться назад, скакали вдоль войск, назначая сотников и тысячников, распределяя новые силы по флангам и командирам. Предельно простая боевая задача — уничтожать пауков везде, где они только появятся.

Пауки в большом количестве появились под утро следующего дня, после изнурительного ночного марша, не дожидаясь, пока огромная армия будет готова принять их идеальным построением. Они начали атаку, подчиняясь непонятным импульсам — так бьют волны прилива. Но если в приливе был ритм, в паучьих атаках — дикая жажда убивать… и голод. Голод не только насытить плоть, а также ощутить нечто доселе неизвестное, подняться над бессмысленными братьями. Каждый воин, будь то гоблин или эльф, озаботился шлемом и не давал паукам коснуться плоти даже своих павших товарищей.

Особенно павших, которых было в достатке.

Эльфы, скальные орки и быкоглавы, образовавшие вместе передний кордон, изнемогали.

Котик перестал муркать и рьяно, без вдохновения, но и не пасуя, молотил врагов, постоянно оставаясь возле Тайтингиля. После стрессов последних дней он быстро устал, но держался, опираясь на могучую холку лошади.

Винни с израненными плечами, шеей упорно шла вперед, не поддаваясь панике. Молотила пауков мощными копытами, кусала, лягала.

Витязю приходилось сложно — временами он срывал шлем и вытирал лицо; видно, зло было совсем рядом, и раз за разом кровь снова начинала капать из его носа. Тайтингиль скалился; его тонкое, красиво вычерченное лицо искажали битва и ярость, и теперь он вовсе не казался юным.

— Пер-рерывов не бывает? — спросил Котик, снова отмахиваясь от пауков. — Тай! Тайтингиль… Мастер придет? Как думаешь — придет, а?

— Перерывов не бывает, — отозвался эльф, и тысячелетняя усталость прозвучала в его голосе. — Мы будем идти так до самого Храма Жизни вдоль Морумской гряды. А там уже и Серые Россыпи. Мы сражались в пещере, орк, с другой стороны, вон там, видишь, за болотом и лесом — там нас настиг Мастер Войны в облике дракона.

Атака пауков чуть отхлынула — стал виден Оллантайр, окруженный плотным кольцом лучших эльфийских воинов. Брызги черной крови погасили сияние доспехов. Дайн Тенистой Пущи поймал взгляд Тайтингиля и кивнул.

— Я тоже чувствую! — крикнул он. — Нас ждут… и мне не понять, хорошо это или плохо!

Еще переход с боями, такой же трудный, на два, три часа, как определил Котов, на тр-ри… и с невысокого плато открылся вид на Серые Россыпи.

Около горизонта, в плотном клубе стелющегося тумана, виднелось что-то большое, округлое, с контурами, плавящимися в лентах сырой вязкой влаги.

— Туман никогда не расходится, — тяжело дыша, выговорил Тайтингиль. — Храм Жизни скальных можно увидеть отсюда, с границы Морума, но туман там не расходится никогда. Видно лишь, что он велик. Очень велик.

…Но сегодня туман разошелся.

Равнина под плато была сплошь покрыта шевелящимся хитином. Скалы Россыпей торчали из массы пауков, как серые гнилые зубы. Некоторые пауки сидели и на самих скалах, но большинство отчего-то спустилось вниз, образуя страшное черное море, взблескивающее светлыми глазами.

— Я и представить не мог, — проговорил Оллантайр, пробившийся ближе к Тайтингилю и Котику. — Мы все ляжем здесь, Тайтингиль.

— Смотри наверх, дайн, друг мой и сын моего друга, — ответил витязь и перекинул скрутку волос, забрызганных кровью, на другое плечо. — Всегда смотри наверх.

В сыром тусклом мареве темная точка прошла по небу и плавно коснулась самой верхушки Храма Жизни, слившись с ней.

Глава 26 Храм жизни

Борясь с ветром, в густеющей тьме и холоде осенней ночи, дирижабль двигался над Морумом в сторону Серых Россыпей.

Пыхтел вынутый из «смарта» движок. По молчаливому кивку Мастера Войны принц Даниил Анариндил подлил в раструб густой маслянистой жидкости, дым повалил сильнее.

— Конечно, — пригорюнилась Ольва, — с движком-то лучше. Мы трепыхались, как придется.

Белые глаза уставились на нее.

— Ты сделала летающий… летающий…

Инопланетянин показал рукой, не находя слов.

— Пузырь, — отозвалась Алинка.

Она сидела на носу, напряженно вглядываясь в темень.

Ее не пугала редкая, максимально облегченная решетка дна. Из-за внезапно прибывших воздухоплавателям пришлось сбросить почти весь балласт, но дирижабль сумел набрать нормальную высоту и пока слушался руля.

— Пузырь, да. Неслыханно — лететь на пузыре. А двигатель — он просто есть.

Несмотря на помощь Даниила, Иргиль еще был плох. Они с Лантиром сидели на корме, и недужный эльф в полубреду рассказывал о том, что видел. О нападении Мрира на гонцов и о страшной смерти Феррена, которую он даже не смог объяснить.

— Годы не пощадили разума великого мага, — горько подытожил Иргиль. — Темнота поглотила его душу, и я больше не ощущал дыхания Сотворителя в его голосе. Все меняется, и только Чертоги, неизменно сияющие, ждут каждого из эльфов. Я был отравлен и выжил с трудом, но я выжил. Ольва! Мы не могли следовать к Оллантайру, пауки сожрали бы и нас. Как теперь предупредить его? Увидев в бою Мрира, он будет считать, что пришла помощь, тогда как это будет враг.

— Ваш народ верит, что смерть не конец. Воины йертайан умирают один раз, и это добавляет им ярости в каждом бою. На самом деле лишь дети — продолжение жизни, — выговорил Мастер Войны. — Тайтингиль отринул Чертоги. Нельзя допустить, чтобы он погиб теперь. А старик… бесчестен. Я подвешу его на крюках.

Инопланетянин темпераментно сжал когтистую ладонь — и так же стиснулся желудок бедного Иргиля; эльф заслонил рот рукой, борясь с приступом тошноты.

— Подставь одежду! — велел инопланетянин Лантиру, но тот отшатнулся, и Мастер Войны немедленно оказался рядом с ним сам. Бесцеремонно рванул за полу плаща и подставил к лицу Ключника.

— Нельзя, чтобы упало за борт. Пауки узнают о нас.

— Что ты делаешь?! — возмутился Лантир.

Смотав испачканный плащ, Мастер Войны откинул его в угол и не мигая уставился на черноволосого стража.

— Негодный, — пригвоздил он.

— Смотрите, — подал голос Даниил Анариндил.

Внизу расстилались Серые Россыпи и скрытая за ними Скальная гряда. А перед воздушным судном из мглы медленно вырисовывалась гигантская металлическая глыба, застилающая горизонт.

Корабль, призванный нести в новый мир целую колонию переселенцев, был наполовину разрушен, будто с громадины яйцевидной формы неаккуратно отбили острый конец и бросили на бок. Пустое брюхо звездного странника, потерпевшего тут крушение в неизвестные времена, было наполнено тьмой — и тьма шевелилась внизу, словно сама ткань сумерек обрела жизнь. Все, находящиеся в дирижабле, подобрались.

— Вот она, — торжествующе объявил Мастер Войны. — Корабль. Криданская корабль.

— Корабль — он, — скривил красивые губы Лантир. — Корабль — не женщина, чужак.

— Зря ты это сказал, — тихо проговорила Алинка. Мастер Войны остановил движок и взял в руки тонкую эльфийскую веревку с привязанным к ее концу якорем-кошкой. Указал на толстый острый шпиль, обелиском торчащий из брони криданского странника.

— Причалишь?

— Конечно!

Даниил Анариндил, раздуваясь от гордости, легко кинул якорь — и веревка сделала несколько витков, зафиксировав дирижабль.

— Прыгай.

Юноша подхватил лук, навьючил на себя колчаны и бесстрашно сиганул вниз. Вслед за ним прыгнул зеленоватый Иргиль, потом по кивкам Мастера — Алина, запретившая себе думать о высоте, сломанных ногах и отсутствии реанимации, и Ольва. Потом — Лантир, сопровожденный нехорошим взглядом в спину.

Капитан дирижабля, ловко заткнув за пояс длинный подол, покинул борт последним. Зубчатая сталь, которой были окованы отлично севшие на нем шнурованные сапоги Ольвы, звучно ударила в металл.

Лантир посмотрел и длинно вздохнул.

Даниил тем временем, явно красуясь, сдернул с борта веревку, отпуская дирижабль. Бросил по рукам — взявшись в связку, разведчики ощутили себя чуть увереннее, хотя шквальный ветер норовил сдуть их с овального купола.

— Астероидная антенна. — Мастер Войны указал на шпиль. — Рядом вход. Запасной… должен быть. Очень старая корабль.

— Это? — Алинка протянула руку, указывая на чуть возвышающийся над поверхностью массивный вентиль, рассчитанный на лапы криданцев.

Мастер Войны отпустил веревку и ящерицей скользнул к люку. Сапоги истошно проскрежетали по обшивке, Лантир поморщился.

— Что нам здесь нужно? Это маковка Храма Жизни скальных орков. Я так и не понял…

— Оружие, Лантир. Это… Храм Жизни — это корабль со звезд, который когда-то мог бороздить пространство между обитаемыми мирами, — шепотом ответила Ольва, пытаясь подобрать слова максимально доходчиво. — Просто прими это и не задавай лишних вопросов. Храм — корабль, а ее устройство знает только Мастер Войны. Этот!

— Корабль со звезд, — горестно прошептал Лантир. — Человек со звезд, женщина-корабль со звезд. Вы все здесь безумны! Тайтингиль принес в мир опасную заразу. Мрир… Мрир! Лучшие не выдерживают! Тайтингиль принес, а, может быть…

Мастер между тем налегал на приржавевший вентиль, помогая себе производственным лексиконом. Даниил внимал, восхищенно сияя глазами.

— Прекрати, Лантир, — сердито зашептала Ольва Льюэнь. — Приказывать я тебе больше не могу, просто прошу — прекрати. Мы стоим у края времен сейчас, миры сливаются, перетекают друг в друга. Я знаю, зачем я здесь. И Тайтингиль знает, что нельзя было иначе. Понимаешь? Нельзя. Цемра — порождение этого мира. Она искала иной силы, силы, превышающей ту, что есть в Эале… и она нашла ее. В мире другом.

— Как я понимаю, она нашла его, — отозвался стражник, не сводя глаз с Мастера Войны.

— Это я его нашла, — буркнула Алинка. — Мой Мастер, ясно? Мужчина, достали уже скандалить, что вам неймется?

Лантир только вдохнул воздуха, чтобы ответить дерзкой девчонке что-нибудь особенно едкое, как вентиль под руками инопланетянина поддался, и тяжелые створки люка поползли в стороны под шипение пневматики. Защелкали вакуумные насосы, еще перегородка, и еще…

Цепляясь за веревку, прибывшие приставным шагом потопали туда, где в куполе древнего корабля зажегся свет, заливший длинный широкий бронированный коридор.

— Я голоден! — рявкнул Аэктанн. — Если ты будешь перечить мне, старик, я сожру тебя самого!

Мрир отпрянул, прикрыв подолом мантии трясущегося Червеня.

Аэктанн рыскнул дальше, вступая под металлические своды.

Пауки расступались перед Старшим Братом, точно волны мрака, — но их глаза смотрели жадно. Аэктанн управлял ими — но более ими управлял страшный голод и тяга к местам, где было больше голов. Туда, где о черное море потомков Цемры бились волны щитов и мечей армии, сражавшейся под предводительством Оллантайра и Тайтингиля.

— Ты говорил, победа будет легкой! — заорал Аэктанн. — Ты говорил, негодный старик!

Мрир повернулся — где-то около края Россыпей, на самом пределе видимости туча пауков вдруг взмыла в воздух; раздался чувствительный хлопок, вспышка… еще и еще. Снова вспышка; пауки закипели, как будто их варили снизу кипятком.

— Иррик Вайманн! — сквозь зубы прошипел Мрир. — Они прошли кавернами! Это двергские огни, это…

— Это враг! — вскричал Аэктанн. — Братья гибнут, а враги наступают!

Эльфийские горны пропели издалека, со стороны, противоположной той, где отчаянно сражался Оллантайр… Туман разорвался, как по волшебству, — и стали видны стройные ряды витязей в доспехах, на конях, укрытых кольчугами и доспехами с лошадиных ног до голов всадников.

— Нолдорин! — воскликнул Мрир. — Я недостаточно запугал Виленора! Он пришел… пришел!

— Ты недостаточно запугал. — Ледяные белые, перламутровые глаза смотрели прямо в лицо Мрира, словно хотели прожечь его насквозь. — Ты, глупый, негодный старик. И я буду исправлять твою ошибку.

— Тем не менее драконья кровь есть лишь у меня. И только я знаю, как пользоваться ею, чтобы пройти в иной мир, — проговорил Мрир, выдерживая этот взгляд. — Только я. Так что, мой мальчик, я бы советовал тебе успокоиться. Волнуясь, ты теряешь силу — таков закон магии. Чем ты холоднее внутри — тем ты сильнее, приятель.

Аэктанн с неудовольствием отвел взор… и устремил его в третью сторону Россыпей — там по краю паучьей рати бил ослепительный клинок, сияющий, как второе солнце. Разглядеть отдельных эльфов было невозможно, но…

— Теряй теперь ты свою силу, старик. Волнуйся. Твоя женщина… не твоя женщина, чужая прекрасная женщина, которую ты желал. Здесь. Она ведет войска. Белое, золотое. Эта женщина — маг. У нее сила, которой ты так кичишься.

— Наиллирис… — простонал маг, сжимая посох. — О, пресветлейшая…

Червень вжался в его ноги и трясся.

— Теперь, — проговорил Аэктанн, ногой отпихивая младшего брата, пытающегося прокусить черную видимость его плаща, — ты будешь слушать меня, старик. Я знаю, что нужно делать. И я получу все головы, которые только пожелаю. А потом мы покорим мир моего отца.

Вооруженные массивными криданскими бластерами, обвешанные связками полуживых, покрытых слоями тончайшей пыли батарей, разведчики двигались по коридору. Иргиль, получивший дозу сильно просроченного антидота из найденной там же, в оружейной комнате, аптечки, все же вернул себе нормальный цвет лица.

Лантир отказался брать неведомое оружие и шел, чутко играя пальцами на тетиве лука.

— Это корабль-матерь, — вещал Мастер Войны, — нам нужен малый транспорт. Малый транспорт… боевой транспорт, да. Для мобильных… операций. Он в больших отсеках по правому, по левому борту. Должно быть два. Идем к ближайшему. Но могут быть пауки. Стреляйте сразу.

Пауков пока не было.

— Вы держите в руках странные вещи наподобие лесных коряг, — заговорил Лантир. — У них нет ни острия, ни лезвия. Как вы собираетесь убивать ими? Какой позор… все поддались безумию! Слушаетесь мужчину в женском платье…

Ольва нахмурилась и от души нажала на гашетку.

Из широкого сопла, распарывая обшивку, с яростным свистом дунула яркая синяя струя. Женщина еле удержала будто ожившую металлическую тушу бластера, дернувшуюся вверх, попятилась от отдачи.

— Ну ни ничего себе… — выговорила она. — Эта херня… она…

Ответом ей был неприятный, холодный, будто костяной дальний стрекот.

— Пауки, — коротко сказал инопланетянин. — Сматываемся.

Алина осматривала оружие на бегу. Регулятор с рисками-насечками легко поддавался нажатию. Она пощелкала, выбирая режим.

— Трассирующий, вот так, — недобро пыхтела она. — Заряд сэкономим. А мощность… нормальная, кажется.

Даниил вытянул шею.

— Как надо сделать?

Она показала, и он тоже переставил регуляторы.

И Алинка снова зашептала, что мама была не права, когда оттаскивала ее от плейстейшена и ругала за посаженное в компьютерных побоищах зрение. А дядя Юра со своим подпольным тиром определенно был прав.

Пауки посыпались сразу, будто из ниоткуда — хлынули черным косматым потоком.

Начали палить согласно и не останавливаясь. Алинка была в полном восторге и не забывала приглядывать, оценивает ли ее Мастер; Ольва, не переключившая оружие на энергосберегающий режим, опалила гертайцу волосы, и Даня выслушал от чужеземца звучную тираду новых непонятных заклинаний. Заклинания зримо помогали стрельбе, и даже он, помешкав несколько минут и разобравшись с управлением, с наслаждением выпустил по паукам испепеляющую синюю струю.

Этих пары мгновений и внимания всего отряда, перенесенного на один фланг, хватило для того, чтобы пропустить новую паучью атаку — с другой стороны.

— Не давать уходить, — рявкнул Мастер Войны, — никому из них, не давать! Придут все…

Сам он на секунду замер, разглядывая труп врага.

Труп с перламутровыми пуговками странных человечески-нечеловеческих глаз, так схожих с его собственными…

Алинка потянулась было утешить — но враги не оставляли времени на сантименты.

Лантир вскинул лук и начал стрелять, стараясь угодить непременно в голову, между этих немыслимых белых глаз, в которых равнодушие было заполировано жестокостью и злобой — выстрелить так, чтобы убить сразу.

Однако стрелы не останавливали пауков.

— Не давать им уходить! — зло буркнул Мастер Войны. — Приведут других… убить всех!

Свистнул длинный тонкий меч, блеснул второй — короткий, почти кинжал, который Иргиль Ключник носил у пояса. Затянутое в черный кафтан гибкое тело напряглось опасной пружиной. Эльф атаковал, оттерев Лантира с его луком, который в металлическом коридоре оказался не столь полезным.

Иргиль бился, как танцевал: точные, мгновенные движения — шквал колющих, рубящих ударов. Несколько секунд — и пауки, обошедшие отряд по стенам и потолку, разрубленные на много частей, бесформенной кучей валялись на полу.

Мастер Войны нажал на гашетку, и последний, средней прожарки отпрыск Цемры шмякнулся едва ли не на голову переводящему дыхание Иргилю.

В следующий момент бластер перекочевал в руки оторопевшего эльфа.

— Хороший воин, — с неожиданной теплотой проговорил Мастер. — Есть время, я объясню. Смотри, держать так. Это должно совпасть с этим. Потом нажимаешь. Хороший воин, быстро поймешь.

— Я не воин, — выдохнул Иргиль, не без опаски приноравливаясь к незнакомому оружию. — Был когда-то, давно. Теперь Ключник.

Мастер Войны медленно мигнул.

— Ключ-ник? Тот, кто шифрует? Кодирует — ключник?

— Завхоз, — буркнула Ольва. — Ключник. Завхоз. А в прошлом — лучший меч Эалы, легенда. Это все любовь, Мастер Войны. Она… сильно меняет. Кнопку эту переключи, Иргиль, чтоб ее…

*** Пауки больше не попадались на пути, и марш-бросок по полутемным коридорам древнего криданского корабля окончился у высоких дверей ангара. Мастер Войны саданул по кнопке, створка люка с сиплым пшиканьем поехала в стороны.

— Никакой защиты… тупые итту.

За створками была пустота.

Принц Даниил сказал несколько слов. «Мать, мать, мать» — отразило пустое пространство. Мать нахмурилась и отпустила сыну искренний подзатыльник.

— Ольва! Это заклинание, я выучил…

— Не заклинание! Не повторяй никогда этих слов!

— Но ты… Когда у тебя не получается, ты говоришь… и начинает получаться! И он… он!

Алинка хихикнула в кулак.

Мастер Войны провел кончиками когтей по подвижным частям люка. Во тьме его глаза с расплывшимися чечевицами зрачков казались черными. Думал… Алине казалось, что она слышит легкое гудение бешено работающих нейронов — как от мощного компьютера.

— Не понимаю, — наконец выговорил инопланетянин. — Не понимаю. Некогда понимать. Есть вторая корабль.

— Второй, — раздраженно буркнул Лантир.

До другого транспорта путь оказался неблизким, по пути встречались редкие пауки, которым нечего было искать в пустом громадном корабле — пищи тут не было и в помине.

Иргиль вполне освоился с бластером, и на тонком, строгом, даже хмуром лице от синих ярких вспышек высвечивался восторг. Только Лантир не пожелал расставаться с привычным луком.

Широкий коридор древнего корабля был нехожен сотни, тысячи лет. Громадина спала давно, и теперь только самые отчаянные дети Цемры непонятно зачем забирались сюда, расчерчивая пыль тонкими следами когтей. Воздух был сух и неподвижен. Колкий, мертвый воздух давнишнего запустения… Раз или два Мастер Войны отыскивал на стенах утопленные панели внутреннего коммуникатора. Стряхивал алым рукавом пыль, набирал на клавишах запрос — и потрескивающий монитор показывал схемы корабля.

— Слишком большой. Крида хотела завоевать космос. Строила такое. Без карты внутри можно блуждать годами.

Такая перспектива не прельщала.

Однако вода во флягах закончилась, и тонкие листы эльфийского хлеба были съедены. Даже Мастер Войны снизошел до пары ломтиков, жевал задумчиво, изучая коридор ледяными, почти светящимися глазами.

Один раз попался труп — истлевшая одежда, огромный скелет, обтянутый тонкими лохмотьями кожи, превратившейся в легчайший прах. Ольва осторожно присела на корточки и попробовала прикоснуться — неизвестный криданский космолетчик рассыпался в труху.

Мастер Войны ногой откатил в сторону нож с пластиковой рукоятью и нечто, напоминавшее пистолет. Подобрал, осмотрел. Ругнулся, бросил обратно на пол — останки криданца взмыли в воздух серой взвесью.

— Сколько он здесь… Невозможно представить это количество лет и зим, — серьезно выговорил Иргиль.

— Если не найдем и не полетим, надо будет идти наружу, — сказал, отвечая скорее своим мыслям, а не Ключнику, Мастер Войны. — Идти наружу, с бластерами. Сражаться вручную.

Ольва поежилась, вспомнив черное паучье месиво, шевелящееся внутри раззявленной полости древнего корабля. Сами они двигались ближе к вершине образовавшегося после крушения купола, под самой его броней.

Но вот и второй холл, похожий на первый, — и второй такой же люк в рост криданца, обсаженный шестигранными заклепками.

Люк поддался усилиям.

Точно такой же громадный ангар осветился тусклыми лампочками.

На могучем причале, похожем на растопыренную лапу, стоял транспорт.

Бортовой истребитель класса «планета-орбита», грузовой, десантный и боевой одновременно — по виду он напомнил Алинке, пожалуй, БелАЗ, только побольше.

Мастер Войны алой молнией рыскнул внутрь, чуть ли не приплясывая от нетерпения и обметая подолом пыль с лестницы трапа.

— Как он полетит? — шепотом спросил принц мать. — Тяжелый, весь железный…

— Считай, что это спящий дракон. — Ольва Льюэнь была в полном восторге.

Проголодавшиеся, надышавшиеся бедным сухим воздухом, насыщенным прахом и смертью, воздухоплаватели вошли внутрь, один за другим.

Гертаец уже сидел за управлением в передней части — деловито клацал переключателями, оживляя огромную, неуклюжую махину. С низким урчанием завелись двигатели.

— Ух ты! — ахнула Алина. — А можно? За руль можно? Ну пожа-алуйста!

— Нет. Времени нет. Ошибаться нельзя. Я и то… эта корабль очень старая… пристегнитесь все.

— Почему я должен закреплять себя этими веревками, как пленник? — заговорил Лантир. — Почему? Честь воина…

— Честь, — выговорил Мастер Войны. — Честь, я не подумал. Приношу извинения.

Он резко встал, сделал пару шагов, чтобы оказаться перед Лантиром и медленно склонил голову.

— Следуй за мной. Тебе нужно особое место. И особое поручение.

Лантир вздернул подбородок; глянец черных волос рассыпался по широким плечам эльфа.

Мастер между тем быстро прошел вдоль кресел в заднюю, грузовую часть бота, обтекая шелком металл и пластик, свернул в узкий коридор, снова защелкал кнопками. Плавно открылся небольшой овальный люк.

— Особое место, — снова склонился инопланетянин. — Для… чести. Там… ты поймешь. Ты спасешь всех нас.

Лантир подозрительно уставился на Мастера Войны, но гертаец стоял, чуть ссутулившись, смотрел снизу. В проходе появилась озабоченно-озорная мордашка Алинки.

Эльф, чтобы не пасовать перед девушкой, распрямил спину и сделал шаг вперед.

В следующий миг что-то громко пшикнуло, и люк резко захлопнулся.

Мастер Войны злобно саданул по панели управления около переборки когтистой ладонью и выдал тираду, в которой часто повторялось слово «итту», а также уже знакомые принцу Анариндилу и всем присутствовавшим русскоязычным слова. Заклинания, помогающие стрелять.

Инопланетянин бегом вернулся в пилотское кресло, бросил руки на рычаги управления, и пробуждающийся транспорт начал интенсивно вибрировать.

— Ему доверено поручение, матерь, — прошипел сквозь зубы в ответ на вопросительный взгляд Ольвы. — Особое. Некоторое время он будет очень… занят. Дело чести.

Армии Тенистой Пущи и Морума, соединенные под руководством Оллантайра и Тайтингиля, приближались к владениям скальных орков потрепанными…

Пауки выскакивали из любой тени, и воины бились днями и ночами, изнуряя себя до отчаяния. На дальних кордонах монстры были крупнее, а ближе к Храму Жизни враг мельчал, но неуклонно увеличивался в числе.

Невозможно было оставить позади раненых — пауки обтекали любые преграды и атаковали с тыла, сверху, с боков, с любой стороны, где был хоть один камень или чахлый куст. Морумские пустоши казались райским садом по сравнению с тем, во что ядовитая рать превратила не слишком живописные и плодородные, но все же живые и плодоносящие подходы к Скальной гряде.

Прорывались плечом к плечу — древняя броня эльфов и кожаные латы скальных, слабые кости гоблинов и могучие длани быкоглавов. Неумолимое дыхание смерти исключило всякие разногласия в войске. Здесь бились — любой за любого, без разбора племен и рас, потому что кровь каждого была красна одинаково.

Кровь тех, кто стоял за жизнь Эалы.

Утром лучи солнца осветили всю картину широкой долины, усыпанной невысокими, отдельно стоящими скалами. И надежда, уже неоднократно сдававшаяся перед натиском пауков, начала навсегда покидать атакующих.

Черному морю не виделось конца.

Защитники Эалы шли на смерть.

Меч Тайтингиля поднимался и мерно опускался, а измученный конь, ведомый волей всадника, держался из последних сил. Мелкие пауки были ничуть не менее опасны, чем те, кто успел вырасти до размеров человека или лошади, — впивались в бабки, норовили выискать уязвимое местечко на брюхе…

Но когда долину залил солнечный свет, зоркий взор эльфа разглядел в небе, возле самых облаков, точку — сокол парил над сражением.

— Нолдорин! Нолдорин все же пришел!

Тайтингиль обычно говорил звучно, но спокойно. Теперь он взревел во всю силу легких, перекрывая шум битвы.

Эльфы воспряли — со стоном, тяжело, — и с удвоенной силой продолжили атаку.

Отступать было и некуда — пауки, обойдя войско, взяли его в кольцо. Кольцо, окруженное шевелящимися, щелкающими жвалами тварями, неукротимо злобными и неостановимо могучими, словно подпитываемыми изнутри ненавистью и голодом.

— Нельзя было сражаться! — выкрикнул кто-то, находившийся рядом с Тайтингилем. — Надо было придумать хитрость… измор на эту погибель!

— Молчи и бейся! — вскричал витязь. — Нолдорин не оставил Эалу!

Многие воины бросились на скалы, повыше — воочию разглядеть, как в утренней дымке, на самой кромке зрения эльфа, в черные паучьи ряды вклинилась сверкающая металлом лента отряда Виленора, расцвеченная вымпелами на незримых копьях. И черный враг принял нолдоринцев, так же охотно окружая со всех сторон и их…

Тайтингиль всмотрелся и застонал.

— Ч-черт, их много, так много, — мяукнул Котов, — все прут и прут…

— Нам некуда отступать! Мы можем только сражаться!

— Может, пр-равда… придумать что-нибудь? Где же Мастер-р? А, Та-ай… ладно-ладно… не усекаю…

Орк пытался не потерять дыхание, не сбиться, а самое главное — не полететь вниз с широченной лошадиной спины, прямо в разливанное море скрежещущей жвалами ненависти.

В черное море, в воду, под лед — и тогда, тогда…

— Сражайся, не падай духом! Нам помогают, видишь?

Витязь сжал ноги, поднимая коня на дыбы — и взмыл вверх над бурей боя. Громадный орк на миг замер — этот силуэт, рассыпавшийся плащ золотых волос… это уже было, было, но не атаковал ли он сам при этом лоб в лоб?

Жаль погибнуть, так и не вспомнив.

Или… не жаль, потому что есть миры и жизни, в которых все иначе?.. Все… иначе…

— Вот вам! Вот!

Оскалившись, серая остроухая громадина на целеустремленной кобыле с удвоенной силой рванул в бой.

Винни Пух участвовала вовсю, закрытая, сколь возможно, кольчугой и латами. И Котов мог поклясться, что кобыла временами откусывала конечности пауков помельче и жрала их на ходу, сглатывая в ритм могучим прыжкам.

Тайтингиль, суровый, с закаменевшим лицом, пролегшей меж бровей глубокой складкой, методично клонился с седла, разрубая черные ряды. На ярком золоте его доспеха густела, дымясь, серная паучья кровь, смешанная с ядом.

— Там еще дверги! Дверги атакуют снизу, они принесли взрывные горшки! — прозвенел женский голос с вершины одного из камней. Несколько воительниц взбежали повыше и оттуда расходовали запас стрел, пока остававшихся у них.

В доказательство их слов что-то хлопнуло — за пределами видимости, но несомненно, а часть пауков на миг замерла и повернулась в сторону звука.

И хлопки пошли один за другим.

— Вайманн! Ты, ювелир! — восхитился Котяра. И особенно ловко опустил секиру на замешкавшееся паучье скопище, вышибая кровавые брызги и фейерверк черной хитиновой крошки.

— Не теряйте надежды! — прокатился голос Оллантайра. — Пресветлая Наиллирис также с нами! Я вижу ее отряд и ощущаю дыхание ее души! Надо соединиться в середине долины и взять круговую оборону! Иначе враг не даст… не даст…

Правителю Тенистой Пущи тоже было нелегко в бою. Серебряные доспехи его были замызганы, светлые волосы слиплись.

— Тайтингиль! Держим совет!

Три всадника пробились на скалу повыше — осмотреть поле боя. Оллантайр, Тайтингиль и умудрившийся не отстать от могучих и мудрых Котов на уставшей, пыхтящей Винни, из пасти которой торчало несколько слабо шевелящихся ног с блестящими когтями. Они замерли над кипящей долиной, где высился Храм Жизни, тускло отблескивающий старым металлом.

Эльфы, орки, быкоглавы встали понизу в странный, но единственно возможный теперь обережный круг.

— Это море, — выговорил Оллантайр. — Море врага. Долина сделалась исчадием тьмы. Они словно текут изнутри этого баррам тррур Храма Жизни. Там были мириады яиц, и сейчас каждый паучок счел нужным вылупиться. Нам не справиться без большого огня. Не справиться. Я слал гонцов и к Мриру.

— Мрир, он… — заговорил Тайтингиль — и в тот же миг пауки, собравшиеся в плотную черную волну, понеслись в атаку на скалу, прервав его речь.

— Нам жабонька поможет! — запыхтел Котяра, расшвыривая черных тварей, скидывая их со скалы, с той стороны, которая оказалась ненадежной. — Жабонька за огнем и полетел, ну!

— Даже не стану спрашивать, почему ты зовешь его так, орк, — медленно произнес Оллантайр, раскинувший пару мечей, словно острые крылья хищной птицы. — Даже не стану…

— Смотри, Оллантайр! — выкрикнул Тайтингиль. — Смотри туда! Наиллирис призывает силу Солнца и сражается на своем фланге! Но я не мог представить, что… что их тут столько, детей Цемры. Не мог!

— Та-ай, — вдруг растерянно пискнул Котяра. — Посмотр-ри туда… ты тоже видишь, а? Или я окончательно спятил?

Пару секунд оба эльфа следили за золотым силуэтом, стрелой несущимся поверху черного моря врага.

— Все страннее и страннее, — сказал Оллантайр. — Это Даэмар… Даэмар. Но на чем… он едет?

— На пауке. Верхом!

— Это, скорее всего, Эстайн, — выговорил Тайтингиль и неожиданно усмехнулся: — Эстайн, которого ты оставил под стражей Даэмара. Кто сетовал, что все смешалось в мире Эалы? То ли еще будет!

— Не так плохо все у нас с тобой, а, рогатый братец? — Эльфийский лучник внизу, под скалой ткнул быкоглава локтем в могучий бок, забранный стальной пластиной. — Смотри, если влезть к тебе на загривок, я смогу удачнее стрелять…

— Хорошо бы удачнее стрелять. Пауки едят тела, — сказал Котов, ни разу не муркнув. — Лучше не оборачиваться туда, где мы уже прошли… и где остались трупы. Пауки едят и растут. Прямо на глазах.

Растут.

В белых перламутровых пуговках зажигается отсвет разума.

Жвалы, покрытые кровью, пенятся ядом…

— Где же твоя надежда, Тайтингиль? — нетерпеливо сказал Оллантайр. — Где огонь? Где Мастер Войны, который больше не дракон? Что за повелитель пауков нам противостоит? А может быть, он и ведет паучье войско на нас? О, как нужен Мрир сейчас, что же он мешкает!..

Котов открыл рот, чтобы снова заступиться за жабоньку — и в этот момент золотой паук последним скачком запрыгнул на скалу к Оллантайру и Тайтингилю.

— Мама! — вскрикнул орк, на всякий случай замахиваясь секирой.

— Опусти оружие, орк! Он сказал, желает помочь! — выкрикнул Даэмар, стекая с твердой хитиновой спины. — Он сказал, что знает врага… знает того, кто встал во главе пауков…

Волосы лесного стражника были встрепаны от долгой езды и колкого сухого ветра, скулы покраснели и облупились.

— Это лучший брат, — проскрипел золотой паук, заглядывая странными белыми глазами в лицо Тайтингиля. — Лучший брат, особый, сильный. Он сказал… слушаться его. Я могу не слушаться. Я, Эстайн.

Глава 27 Эстайн

Внутри металлической громадины что-то заскрежетало, и застывшие на несколько тысяч лет наружные створки ангара медленно разошлись.

Транспорт пополз по причалу, попутно выпуская тупые широкие атмосферные крылья.

Мастер Войны, слишком маленький, в приталенном алом платье, вышитом золотом, утонул в кресле, пристегнутый широченными ремнями. Рассчитанные на криданцев, ставших за много столетий скальными орками Эалы, для более миниатюрных пассажиров эти кресла казались бездонными.

Лицо генерала звездной империи Гертай, да сияет вечно ее Белое Солнце, было искажено зловещей радостью и подсвечено на манер огоньков новогодней елки пультом. Некоторые датчики и мониторы мерцали, указывая на то, что бортовые источники энергии и сервисы хоть и продержались такую прорву лет, находятся на последнем издыхании.

Мастер чиркнул ногтем, скосился на Алину.

— Полетит. Я заставлю. Держитесь.

Алинка и Ольва с громадными плазменными пушками, смирные и суровые, сидели тихо. Ольва пару раз раскрыла было рот, узнать, где Лантир… и закрыла его — решив не мешать мужчине со звезд делать его дело.

Иргиль неотрывно смотрел в небольшой иллюминатор, забранный толстой металлической оплеткой; у Даниила разбежались глаза, он с восхищением глядел то на мать, двумя руками удерживавшую громадный бластер, то на Мастера Войны, то на Алинку…

Девушка в ответ скорчила ему постную рожу, и эльфинит потупился.

— Войска союзников атакуют. Хорошо, — сообщил Мастер Войны, стискивая ладони на массивных рычагах штурвала.

Корабль летел, трясясь и завывая. Гул и вибрация заставили Иргиля втянуть голову в плечи; Даня, наоборот, вытянул шею…

— Антигравитационной тяги почти нет. Плохо. Плазмы тоже мало… но довольно, чтобы сжечь тут все. Я атакую. Союзники поймут… и начнут отходить. Будет очень легко понять.

Тонкие руки хищно сжались на рычагах.

— Во славу Империи.

И транспортный корабль, ухнув вниз почти с самой маковки Храма Жизни, выровнялся и полетел… сперва горизонтально, а затем, запрокинув квадратное рыло к небу, начал подъем.

Пассажиры сглотнули, возвращая слух ушам и желудки на свои места…

Мастер Войны меж тем, рыкнув пару слов на наречии, которого не слышала Эала, снова развернул бот, уронил его вниз и пропахал черные паучьи ряды огнем из хвостовых дюз. Выглядело это, будто на почти остывшие, почерневшие угли плеснули водки… или абсента.

— Кобра! Кобра! — с восторгом закричала Алина, узнав фигуру высшего пилотажа.

— Дракон, — выговорил Мастер Войны, разворачивая транспорт. — Дракон, красный…

Мамочки! — ахала Ольва, прилипшая к иллюминатору. — Красота какая… ужас! Эй! Там вымпелы… эльфийские вымпелы. Осторожнее! Наиллирис… Виленор! Оллантайр!

— Пусть отступают, — Мастер Войны негромко рычал, — пусть отступают все, это моя война…

— Они отступают, но они не могут отходить со скоростью… твоей корабли! Пауки окружили каждую из пришедших армий…

— Я буду точен, — и острые зубы разноцветно взблеснули. — Я не ошибусь.

Тонкие пальцы играли по непривычно широкой панели управления, рассчитанной на другие форму и размер руки. Из шести плазменных двигателей Мастер Войны виртуозно подключал нужные, чтобы добиться поставленной им цели. Он снова и снова бросал корабль, сложными маневрами выжигая пауков. Золотое и белое, бурое и серое тем временем спешно оттекало от черного эпицентра угольно-непроглядного смертельного котла, в который превратилась долина перед Храмом Жизни. В какой-то момент все механизмы десантного бота отключились, свет в салоне погас… но пилот, казавшийся совершенно обезумевшим, резко вщелкнул громадный ключ в разъем активации запасных батарей — и криданский корабль снова выровнялся.

— Союзники разбились на клинья, — белые глаза не моргали, а зрачки сжались в нитки и чуть пульсировали, — под дюзы не лезут… Тайтингиль, витязь… хорошие воины… криданцев не жалко… но их не отделить, все перемешались, все…

— Дядя Котик тоже криданец, — тихо выговорила Алина, но Мастер не слушал ее сейчас.

Индикатор топлива сначала горел желтым, потом стал мигать, налился красным, но Мастер давил и давил на гашетки, выжимая резерв до последнего. Корабль взревел и ухнул вниз. Пилот ругнулся и выправил махину прямо над живым ковром из пауков, разворачивая ее носовой частью внутрь громадного корабля, в тьму его гигантского про лома.

Даниил видел, что ритмичные атаки пауков прекратились — управление армией восьминогих было потеряно. Теперь это было обычное бегство с обугленного поля боя.

Тем временем бортовые пушки, доселе спавшие, очнулись и ударили внутрь огромного металлического яйца, разбитого тут в незапамятные времена — и полость криданского корабля-колонизатора превратилась в полыхающий ад. Внутреннее убранство Храма Жизни скальных орков, каким бы оно ни было на протяжении столетий, перестало существовать.

Стремительно убегавших пауков, утративших руководство, теперь добивали со всех сторон. Почтенные ювелиры хлопали ручными бомбами, раскидывая горшки, плотно закупоренные сургучом и насыпанные порохом. Чеканы, топоры поднимались и опускались, кроша хитин.

Нолдорин, закованный в изысканную, безупречную броню, бил серебряным кулаком. Изнуренное войство Оллантайра и Морума шло в атаку прихотливо — умело скомпонованные отряды не давали паукам уходить. Поражение и бессилие, которые были столь очевидны совсем недавно, оборачивались победой.

И наконец, зарево волшебства Наиллирис давало надежду и на дальнем фланге…

— Все кончено, — с отвращением выговорил Мастер Войны. — Догадайся они разбежаться раньше, этому миру пришел бы конец. Дальше бластеры, м-матерь Ольва. Зачистка. Эта корабль почти мертва.

Даниил восхищенно сжал свое оружие.

Транспорт триумфально опустился на пепелище. Температура плазмы дюз была настолько высокой, что от пауков не оставалось ничего, лишь прах и копоть. В суете и вовсе забывшие о Лантире, изолированном в бортовой гибернационной капсуле, космонавты выбежали наружу — Алинка в полевом хаки, Ольва в рабочем комбинезоне с ладно утянутой талией, Иргиль в узком черном кафтане, Даня в одежде принца эльфов… и Мастер Войны в лучшем шелковом платье Ольвы Льюэнь, дайны Тенистой Пущи, с длинным струящимся подолом и такими же рукавами и золотой шнуровкой.

К высадившейся группе бросились обезумевшие немногочисленные уцелевшие в этой части поля боя пауки… и всадники, оправившие напуганных лошадей — Оллантайр, Тайтингиль, Котик.

И позолоченное чудовище с Даэмаром верхом.

Ольва с пафосом подняла оружие и расстреляла пару улепетывающих врагов.

Оллантайр охнул, превратился в безмолвный восклицательный знак и бросился к жене, резко вложив клинки в ножны.

Мастер Войны, сухо ответив на жаркие объятия Котова, кубарем скатившегося с Винни Пуха, сунул ему и Тайтингилю по настроенному бластеру.

— У дракона всегда есть огонь, — и сверкнул мелкими острыми зубами, наставив оружие на Эстайна, поднявшегося на четыре задние лапы.

Паук с бляхой дайны Ольвы стоял как-то особенно неподвижно и почтительно, поджав конечности под головогрудь, показывая максимально мирные намерения.

— Как ты могла! — громыхал тем временем Оллантайр, прижимая Ольву. — Анариндил! И ты! Где Йуллийель?!

— Йул осталась с Марусей, — задавленно шипела Ольва Льюэнь, размазанная силой любви по узорному нагруднику. — В Моруме. Она…

— Дайн, — вклинился Иргиль, — я выполнил твой приказ и передал весть Виленору, но…

— Как ты могла!

— Я…

— Но на обратном пути…

— В следующий раз я оставлю тебя во дворце в наручниках! Анариндил! И тебя!

— Дайн, маг Мрир…

— Не послушаться меня в таком деле!

— Отпусти, ты весь в крови и яде… щеку жжет…

— Маг Мрир предатель! Он переметнулся на сторону, противопоставленную дыханию Сотворителя, — почти простонал Иргиль.

Мастер Войны оскалился, не сводя оружия с Эстайна.

— Здравствуй, отец, — медленно и очень тихо сказал паук.

Даэмар, не отходящий ни на шаг, положил ладонь на страшную голову покрытого сусальным золотом чудовища.

Тайтингиль, стоявший чуть поодаль, взвешивал в руках тяжесть незнакомого оружия — и вспоминал.

Когда второй или третий язык пламени лег на середину долины, с пауками случилось странное.

Сперва они вдруг забегали кругами, хаотично прыгая на врага, как будто забыв, зачем собирались это делать; сила, которая управляла ими и вызывала новые орды дремлющих в яйцах чудовищ, исчезла, и теперь по большей части это были просто неразумные создания. Они все еще жаждали плоти, чужих мыслящих голов, но более того они жаждали жить. Теперь огонь словно не только обжигал и уничтожал, но и пугал их нестерпимо. Дети Цемры бросились врассыпную, забыв о бое и об эльфах, двергах, гоблинах, орках, быкоглавах… Их рубили и кололи, некоторые пауки все еще кидались на противника, пытаясь впиться жвалами в лица — но по большей части они просто бежали.

— Их командир велел отступать? — пробормотал Оллантайр, пытаясь понять происходящее. — Из-за этого… дракона?

— Дайн, — выговорил Тайтингиль, — скорее всего, их командир избрал иную задачу в этом бою. И… как ты думаешь, кто обладает достаточной мощью в Эале, чтобы управлять всем… этим?

Повелитель Тенистой Пущи смахнул паука с края скалы и неторопливо выговорил:

— Не может быть.

— Только Мрира не было с нами в этой битве, — горько сказал Тайтингиль. — Только его. Даже люди пришли с Виленором, не боясь гибели — желая спасти Эалу. Все же им наследовать этот мир после нас, дайн. А Мрир… Мне давно казалось, что в дыхании его нет больше воли Сотворителя. Мрир избрал нечто иное, до крайней степени не подобающее ему.

Внутренняя часть железного яйца занялась огнем — металлический дракон бушевал и плевался то струями огня спереди и сзади, то чем-то незримо-черным, что расцветало грохотом и огнем.

— Они опускаются, — напряженно выговорил Оллантайр. — Это… эта… оно разворачивается и летит сюда…

Не приученные к виду идущего на посадку космобота легкие кони эльфов прыснули со скалы, рискуя поломать ноги. Только Винни равнодушно поглядела на штуку, закрывшую ей солнце, и, повинуясь приказу орка, неспешно спустилась, шаг за шагом утверждая широкие копыта на крошащемся камне, не забыв прихватить зубами чахлую травяную кочку по дороге.

— Скачем прочь! — выкрикнул Оллантайр.

— Напротив, скачем туда!

Тайтингиль уже несся по оставленному пауками полю боя, перетекавшему в выжженную дюзами хрусткую равнину. Котов не отставал, нахлестывая Винни Пуха; из-под лат, защищавших лошадь, пошла пена.

Оллантайр снова ругнулся на темном наречии и поскакал следом. Золотой тенью с ними следовал и Эстайн.

И вот теперь…

* * *

— Здравствуй, отец, — медленно и как-то очень тихо сказал позолоченный паук.

Пальцы Мастера Войны шевельнулись на гашетке.

Восемь глаз пристально глядели на него. С восторгом, с…

— Любовь, — проскрипел паук. — Честь. Империя. Великие матери. Я видел твои сны. Матерь с мечом в руке, матерь… твоего дома. Играть, вот так. Кидать кости. Я твой сын. Я…

Мастер Войны стоял неподвижно — и молчал.

Молчал.

Его странное лицо застыло неподвижно, и черные, как разрезы в бездну великого космоса, зрачки не двигались больше.

Ольва, выпроставшаяся из рук Оллантайра и переводившая взгляд с одного на другого, шагнула вперед.

— Это… этот паук… Эстайн… он под моей защитой, Мастер Войны. Он получил дар… которого не желал. Он…

Гертаец только оскалился и мотнул головой.

И тут из-за Скальной гряды медленно, словно издеваясь, поднялся еще один космический корабль.

Точно такая же металлическая туша неспешно зависла напротив первой… и плавно, как осенний лист, опустилась на высокую плоскую скалу.

Слаженно щелкнули бластеры.

Оллантайр, интуитивно догадавшись, что второй железный дракон уже не может быть их союзником, выхватил оба меча. Ольва, которая еще недавно была боевита и уверена в себе, спряталась за мужа, выставив в сторону прибывшего корабля дуло бластера.

— Понятно, — сказал Мастер Войны неожиданно холодно и ровно. — Понятно. Первый ангар. Металл… пыль. Я должен был догадаться.

— Там старший брат, — сказал Эстайн.

— Там Мрир, — выговорил Тайтингиль.

— Там враги, — подытожил Мастер Войны.

— Погодите. — Оллантайн поднял руку. — Они хотят переговоров.

— Они хотят выпендриваться, — еле слышно прошептала Ольва. — Общая проблема всех плохих…

Второй десантный бот завершил посадку. Открылся люк, откинулся прочный основательный трап — два корабля теперь стояли друг напротив друга, точно отражаясь в зеркалах, бесконечно преломляющих слой черного пепла.

Высокая фигура, появившаяся на ступенях, была похожа разом на всех почивших в прошлом повелителей Морума. Тонкое, скуластое лицо, длинные черные волосы, черная одежда — казалось…

— Карахорт все же жив? — прищурился Оллантайр. — Не понимаю… Карахорт ходил так, но всегда в маске…

Отчего-то невинное замечание вызвало у пришельца приступ бешенства.

— Не давай мне чужих имен! — выкрикнул он. — Собственное имя — честь! Я Аэктанн! Я единственный! И выше всех, кто был раньше! Я наследник дома величайшей матери, величайшей из всех! Я повелитель прочих братьев! Лучший брат! Вы видели мою мощь!

— Что ты хочешь? — спросил Тайтингиль.

— Точно, — совсем тихо прошептал Котов. — Даже такие позеры, как этот, появляются потому, что им что-то надо…

— Поговорить с отцом.

Узкое строгое лицо было прекрасным даже по меркам эльфов. Но Иргиль смотрел, больно заломив брови:

— Феррен… какая страшная участь…

Пришелец подошел ближе — медленно, будто плыл по воздуху.

— Ты негодный, — продолжал Аэктанн, сверху вниз глядя прямо в глаза Мастера Войны, — тебя отвергла матерь, и праматерь воспитала тебя из жалости. Великая Цемра избрала тебя, но ты не понял чести. А ведь все отвечало твоим чаяниям — Она, Наилучшая, Могущественнейшая, она услышала тебя и предложила тебе стать отцом народа. Ты не внял. Ты ошибся. Но наконец… ты искупишь. Отдай мне свою голову, и ты перестанешь быть негодным. Я сумею продолжить славу и силу рода. Вызываю тебя на бой… и тот, кто вправду достоин, продолжит путь к звездам.

— Подстава! — пискнула Ольва. — Мастер, стреляй!

— Союзник, — тяжело выговорил Тайтингиль, меряя Аэктанна взглядом. — Что за условия он ставит тебе…

— Врет, — буркнул Котяра, — врет и замышляет, гадина. Вижу насквозь.

Мастер Войны словно очнулся от глубокого сна, от столбняка.

— Вы связаны, — медленно проговорил он. — Вы связаны все, дети Цемры. Скажи мне, лжет ли он?

Когтистая ладонь плавно опустилась на золотой бок, мягко тронув щетинки.

— Нет, — тихо откликнулся Эстайн. — Он не обманщик. Он безумен. Он жаждет твоей головы, отец. Твоего облика и чресел.

— Переговоры. Хорошо.

Аэктанн небрежно откинул полу черной одежды — в его руках также был бластер.

— Переговоры. В корабле есть стрелок. Вы все на прицеле, если что.

— Ты тоже, — раздался многократно усиленный динамиками голос Алинки, которая под шумок забралась обратно в десантный бот. — Ты тоже, и я могу выпалить прямо в открытый люк!

Котику казалось, что вокруг Мастера Войны искрит статическое электричество. Красной, рубиновой искрой.

— Я отдам тебе голову, — наконец сказал гертаец. — Отдам, если ты сможешь взять. Но ты ответишь на три вопроса. Это честно.

— Никакая информация не стоит жизни! — воскликнул Даниил Анариндил.

— Ты еще молод. Стоит. Твое решение… Аэктанн.

— «Если ты сможешь», — еле слышно повторил Котяра, руки на непривычном оружии стиснулись и застыли, как костяные, — жабонька всегда знает, что говорит…

Голос Мастера Войны на миг потек медовыми модуляциями.

— Прежде, чем счесть лучшим, всегда испытывают. Ты же… лучший? Три вопроса. Вопроса, не действия. Они важны для меня. А тебе важны мои нейроны. Уже испытанные — и лучшие. Ну?

Аэктанн колебался. Что-то казалось ему нечестным в этой сделке, но что?

— Мы положим бластеры одновременно.

— Да.

— Хорошо. — Тяжелое оружие глухо ударилось о камни.

— И велим никому не открывать огня.

— Велим.

Тишина словно застыла костью в горле Сотворителя, останавливая его дыхание.

— Итак. Вопросы?

— Твоя матерь, — вкрадчиво выговорил Мастер Войны, — Величайшая Цемра. Она вправду погибла?

Аэктанн помолчал.

— Я не слышу ее разума… и другие доказательства есть. Почему ты спрашиваешь?

— Один раз она уже воскресала. Я был готов увидеть ее здесь, — так же мягко продолжил Мастер Войны.

— Здесь ее нет. Она мертва… насколько я знаю.

— Она мертва, — откликнулся Эстайн. — И я бы сказал тебе это… отец.

Мастер Войны не услышал его слов.

— Твой второй вопрос?

— Она оставила потомство, — генерал Йертайан обвел рукой окружающие сожженные пространства, исчерченные трупами погибших пауков, — в космосе? Цемра была на Земле, на Гее. Ее дети… здесь. Но это не все, верно?

— Да, — едко выговорил Аэктанн. — Пусть здесь вы и победили, в этом негодном отсталом мире, но я буду править галактиками. Я! Матерь хотела тебя, недостойный. Одарила неслыханной милостью. Она могла бы быть для тебя кем угодно — женщиной, мужчиной, другом, любимой. Она выбрала тебя! Только за набор твоих несчастных генов, искаженных Белым Солнцем. А ты не оценил дара. Но если ты спросишь, где именно мои братья дремлют, ожидая меня, их истинного патриарха и предводителя, это будет уже третий вопрос.

— Я задам его. Задам, потому что все прочие вопросы я выяснил, — равнодушно сказал Мастер Войны. — А что-то понял и сам. Мое потомство не может размножаться. Это самцы, бесполезные создания. Они могут жрать и расти… и все. Эльфы перебьют их здесь. В космосе… хватает рас, чтобы уничтожить их тоже.

— Ну зачем тебе космос? Зачем даже думать о нем? — усмехнулся Аэктанн. — Неужели ты рассчитываешь туда попасть, не просто в иное где, но и в иное когда? И, кроме того…

На лице гертайца высветилась страшная зубастая улыбка.

— Я рассчитываю, да. Мне просто надо было подумать. Я нужен тебе… весь. Чтобы ты смог зачинать дочерей. Чтобы ты принял мой облик. Вот почему ты рискуешь. Вот почему ты не стрелял по мне и не станешь. Вот почему согласился слушать мои вопросы. Я нужен тебе целиком. Живой.

Плеснул огнем красный рукав, и Мастер Войны вдавил острые черные когти себе в горло, брызнула горячая струйка. Ольва где-то позади пискнула; Иргиль оставался рядом с ней и поддерживал, не выпуская из рук меча — и бластера. Оллантайр не оборачивался к жене, плечом к плечу с сыном внимая тому, что говорилось.

— Где они?!

Белые глаза загорелись — так сияют квазары за миг до взрыва.

— Отвечай! Ты получишь пепел. Союзники слышали все и не дадут тебе взять тело.

— Переиграл тебя жаба, — буркнул Котов. — Переигр-рал.

— Не смей!

Аэктанн почти завизжал. Крыльями взлетели полы черного плаща, разложились четыре ноги — нижняя часть тела Лучшего Сына, несмотря на все усилия, все еще оставляла желать большего человекообразия. В руках с длинными когтистыми белыми пальцами мелькнул металл станнера.

— Отец!

Эстайн подпрыгнул, отталкивая Даэмара, и встретил удар луча всем собой, всем телом.

Аэктанн с досадой взвыл, сделал несколько хаотичных паучьих скачков — и вдруг, стремительно, как напуганное насекомое, бросился внутрь захваченного десантного бота.

Мастер Войны, мельком глянув на неподвижно лежащее располосованное золотое многолапое тело, рванулся к своей корабле.

Котяра и Тайтингиль, не сговариваясь, бросились за ним.

— Уходите! — крикнул Тайтингиль Оллантайру. — Прочь от этого места! Сделайтесь невидимы! Скалами, кавер нами…

Дайн подхватил Ольву на седло измученной лошади, Даниил вскочил на Винни, Иргиль и Даэмар — на жеребца Тайтингиля.

Бот Аэктанна взмыл в воздух — с полным энергозапасом и сохранивший топливо, он легко завис в воздухе…

Оставшаяся корабль была почти мертва.

— Ты полети-ишь! — кричал Мастер Войны, бросаясь за рычаги управления. — Ты… полетишь… заставлю!

С душераздирающим скрипом серое металлическое брюхо оторвалось от выжженной земли.

Котячьей чуйкой орк нашел турели и прилип к бортовым пушкам.

— Пер-рестрелка же? Мастер-р? Как в стар-рые добрые времена?

Алинка, оккупировавшая вторую турель, только издала воинственный звук, готовая палить, как в компьютерной игрушке.

Тайтингиль схватился за спинку кресла Мастера Войны.

— Он не сказал, где в твоем мире паучья армада! — крикнул эльф. — Что ты будешь с этим делать?

— Это не страшно. Первый же паук… будет отскани рован, допрошен… Наш мир другой, союзник, — рычал гертаец, маневрируя над округлым куполом Храма Жизни, остающимся внизу. — Первый паук… и кладка будет обнаружена. Там все другое. У тварей нет шансов…

— Вера и уверенность — разные вещи, Мастер Войны. Разные…

Инопланетянин вдруг застонал в голос, налегая на рукояти.

Боты обменялись выстрелами — раз, другой… стабильное защитное поле второго корабля отражало прямые попадания яркими бликами — а вот бот Мастера Войны содрогнулся.

Они взлетали. Эала стремительно уменьшалась — и вот уже была видна, точно огромный глобус, практически вся.

Замерцал монитор связи.

— Я больше всего желал тебя убить, — произнес голос Аэктанна. — Убить своими руками. Но мы же договорились. Подумай, отец. Отдай мне… себя. А я скажу координаты. Только зачем они тебе? Кому ты передашь их? Ты сдохнешь здесь. Сейчас.

Фоном поблизости от него спорили два голоса — мужской, убедительный, и писклявый, срывающийся на визг.

— Ради достижения цели… ты был жесток. Я тоже могу. Я быстро учусь. Я, Аэктанн, — неестественно красивое, гладкое, будто пластиковое лицо приблизилось к монитору. — Тебе был к лицу облик дракона… ящера. Оставайся тут. Я дарую Эалу тебе. А космос… Я возьму сам.

Мастер Войны коротко рявкнул — на бот Аэктанна обрушился поток выстрелов. Котову стрелять было нечем, его бортовая пушка опустела… Алинка палила метко, но безуспешно.

— Ты жалок, — снисходительно выговорил Аэктанн. — У меня было время выбрать наиболее исправную корабль. Оставайся, негодный. И думай о том, что не сумел меня остановить. Дай сюда!

Аэктанн повернулся куда-то внутрь корабля.

— Дай, я сказал!

Взмахнула длинная членистая нога, раздался короткий протестующий вскрик — и в пальцах Старшего сына засияла красным небольшая склянка. Тайтингиль ахнул.

— Ты узнал, эльф, да? Жаль, я не смог поквитаться с тобой за мать… впрочем… почему же не успел? У вас нет топлива. Вы упадете. Нет, вы зависнете тут, на орбите, навечно. Счастливо оставаться.

Судя по всему, Аэктанн разбил флакон с драконьей кровью прямо о передающую камеру — поле зрения монитора залило алым, а затем…

Хлопок за пределами неба Эалы, яркая вспышка, словно закрутился дискотечный шар, — и все пропало.

В боте, в котором находился Мастер Войны, Алина, Тайтингиль и Котяра, возникло нехорошее чувство невесомости — желудки переместились было в горло, завис миг молчания…

Затем Мастер Войны взорвался дикой руганью, и, снова вцепившись в рычаги, оживил бот.

— Что нам делать? — взвизгнула Алинка.

— Т-топливо, — мявкнул Котов. — Кончается, да?

— Думай, — сказал Тайтингиль. — Думай, союзник.

Мастер Войны на миг бросил управление, сжал ладонями виски. Широкие рукава платья Ольвы упали вниз.

— Мастер, — вдруг негромко сказала девушка. — Ма-астер…

Она протянула руку и осторожно коснулась кончиками пальцев ворота великолепного одеяния дайны.

На пальцах осталась сверкающая легкая россыпь невесомой пыльцы. Рубиновой, с золотой горячей искрой.

Из глубоких ссадин на тонкой шее звездного воителя текла драконья кровь.

Миг — и Мастер Войны от души полоснул себя когтями, раздирая ткань богатого рукава, рассекая свою плоть так, будто она сделалась бесчувственна вновь. Кровь хлынула на пульт управления; Мастер снова взялся за рычаги, выжимая самые последние граны запасов топлива и энергии…

Котяра сглотнул и вырубился, Алинка осела, обхватив руками голову; Тайтингиль рухнул без сознания, залив доспех кровью из носа.

Что-то еле слышно хлопнуло, и беспокойное сияние, брызжущее всеми цветами спектра, слитого в стремительный круговорот, поглотило изношенный криданский бот.

Глава 28 К звездам

— Когда ты вернешься, я убью тебя сама.

Ирма прошлась по комнате влево-вправо, схватила пачку сигарет, открыла, достала одну, бросила. Смяла пачку и зашвырнула в вазу. Пиксель встревоженно терся у ног.

— И Лаки. Да что же такое…

Женщина схватила фотографию дочери в модной рамочке со стразами, вгляделась в беззаботно-улыбчивую мордашку. Это было еще до. До Макса, до помолвки и до проклятого инопланетянина. До того, как тот испоганил лучшие экспонаты Ирминого гардероба. До того, как Алинка объявила, что теперь с ним.

Его женщина.

В их понимании это совсем не то, что в нашем. Если русский мужик говорит — моя женщина, значит, он распоряжается ею. Иногда содержит. Но всегда считает, что он сверху.

Если тощий и иссушенный неизвестными солнцами, похожий на девочку аниме инопланетянин, с невероятной легкостью убивающий бандитов голыми руками, говорит — его женщина, выходит так, что он ей принадлежит. Он — ей. И в какой-то момент Ирме даже показалось, что этот вариант будет лучше для ее дочери.

В какой-то момент…

Женщина застонала вслух и снова взвизгнула портрету:

— Вернешься! Убью сама! — упала на диван и разрыдалась.

Художественно убивающие друг друга множественные самурайчики немо смотрели на нее с глянцевой поверхности вазы.

Незапертая после ухода двергов дверь тихо приоткрылась. В холл просочилась Наталья Петровна с пузырьком корвалола наперевес, за ней следовали невозмутимая Семирамида Ивановна и Вадим. Все трое отражали некоторую растрепанность чувств. Глядя в разные стороны, дамы и господин прошествовали к креслам и расположились за невысоким журнальным столиком.

Они явно что-то знали — и такое, о чем не спешили рассказывать.

— Ну? — спросила Ирма.

— Видел их, — сухо ответил Вадим. — Они прошли в портал. Последовать не смог. И дверги не смогли. Девушки там вдвоем, но с машиной и с собакой.

— Лаки… что он может… это же ребенок. Собачий ребенок, Вадим… — Женщина опустила лицо в ладони и наконец заплакала. — Портал… другие миры… эльфинит… Господи, забери меня из этого кошмара…

— Все будет хорошо, деточка, — подсела с одной стороны Наталья Петровна. — Выпей вот… Ну просто глотни водички…

— Откуда вы знаете, как будет? — прекратив всхлипывать, безнадежно сказала Ирма. — Ну откуда? Я вот чувствую, что все нехорошо. Совсем нехорошо.

— Ирма, — вступила профессор психологии. — А как у вас дела с бизнесом? Вы уверены, что сможете себе позволить длительное отсутствие на, так сказать, авансцене событий на время перед родами, после родов? Вы подобрали няню? Потому что, милая моя, что бы ни происходило — жизнь-то идет своим чередом. Игнорировать одного ребенка только потому, что другой оторвался от вашей пуповины и ушел во взрослую жизнь, — неразумно.

— Оторвался от пуповины! — зло сказала Ирма. — Вы это так называете, да? Всегда ценила вашу способность переводить разговор на сторонние темы. Ну да, вы же профессионал!

— Девочка найдется, — склонила седую голову мадам Глаурунг. — Девочка найдется, это так же точно, как то, что внутри вас эльфинит, милочка. Невозможное… с недавних пор стало возможным для нас всех, а не только для Димы Билана… Другой вопрос — что вы сможете предоставить дочери… и себе, когда понадобится. Как у вас с практической позицией? Ведь вы тоже профессионал.

Ирма присмирела; ее взгляд замер на тяжелом кольце Семирамиды Ивановны, в котором сочное огненное золото обнимало красный янтарь.

— Почти все готово, — прошептала она. — Закрыть последние активы, перевести Юльке на завершение ремонта… Я профессионал, да… но я хотела отойти от дел. Могу себе позволить. Я лет десять не отдыхала дольше трех дней подряд и сейчас хочу просто лечь. Евре… Монахов обещал няню, проверенную до семнадцатого колена.

— Но этим «почти» ведь еще надо позаниматься? — коварно спросила Семирамида Ивановна, совершая сухой рукой с богатым кольцом причудливые пассы. — Знаете, дорогуша, ничто так не обессиливает, как попытки решить заведомо нерешаемые задачи. Тут вокруг вас…

— Тут вокруг меня! — снова взвизгнула Ирма, отрывая взгляд от сочного драконьего блеска. — Полно народу! И все наперебой говорят, что скоро будет лучше! И все вроде как присматривают за мной! И все равно! Мне всучили эту проклятую склянку! Я даже не помню где! И Алинка! Алинка! А на другого моего ребенка открыта охота, так говорят эти прекрасные… люди! В «Бесте» пугают, что родится урод! Я уже не соображаю, что происходит! Оставьте меня, оставьте!

Она махнула ладонью, и в окружающем ее пространстве все задвигалось и тотчас смешалось. Тактичный Вадим сразу юркнул к двери, втянув голову в накачанные плечи. Профессионально-бестактная Семирамида еще минут десять пыталась увещевать Ирму, пока в нее не полетели подушки с восточного дивана. Наталья Петровна оказалась самой тихой и стойкой, она до последнего старалась влить в женщину душистое снадобье, однако гнев устремился и на нее…

Но этого было мало. Мало, чтобы успокоиться — или выпустить наружу панику, страх и отчаяние.

Когда все ушли, Ирма, залитая слезами, растрепанная и красная, решительно огляделась, ухватила увесистую статуэтку из мрамора, изображавшую египетскую кошку и бросилась к ростовой вазе.

— Ненавижу! Всех! Алинка, Алинка-а-а! — и отвела руку для роскошного замаха.

— Не советую, Ирма Викторовна, — донеслось с комода.

Ирма оторопела и замерла. В комнате никого не осталось. Никого, кроме пушистого Пикселя, который сидел и смотрел прямо на нее умными круглыми глазами.

— Я сошла с ума, — радостно сказала женщина и без сил опустилась на диван. Мраморная кошка, выпав из ослабшей ладони, повалилась на ковер. — Это бред. С Алинкой все хорошо. Она просто вышла в магазин.

— Боюсь, что нет. — Пиксель фланирующим облаком прошел по ковру. Вспрыгнул на диван. — Боюсь, она и вправду переместилась между мирами, открыв портал с помощью активирующей субстанции. Я очень в этой субстанции заинтересован, Ирма Викторовна. Все мы заинтересованы.

— Кто — вы? — севшим голосом спросила Ирма.

— Панцирники, — лаконично и непонятно ответил кот. Поднес лапки к груди — и остановился. — Покажу потом. Признаться, мы своеобразная раса. А ваза — если разобьете, пожалеете. Я вас знаю. Я живу у вас пятнадцать лет.

— Так, — сказала Ирма. — Панцирники, значит. Я сейчас звоню Семирамиде Ивановне, и пусть она меня срочно освидетельствует.

— Господин Мастер Войны империи Йертайан, — терпеливо продолжал Пиксель, — да сияет вечно ее Белое Солнце, он же сразу меня узнал. «Панцирник в волосах» — так он сказал. Наша раса служит гертайцам долгие сотни лет, Ирма Викторовна. Наша мечта — это суверенитет, и мы надеялись добиться его с помощью…

— Меня? — взвизгнула Ирма, протягивая руку за мраморной кошкой. — Г-господин Мастер Войны, и тут эта жаба… этот жаба инопланетная!

Пиксель корректно отошел на пару шажочков назад.

— Он тут ни при чем. Я приставлен к вам как независимый наблюдатель, ведь наши исследователи предположили, что именно вы…

— Какие исследователи? — ахнула Ирма. — Приставлен? Да ты шпион?!

Кот вздохнул.

— Я, Ирма Викторовна, разведчик.

— И ты с самого начала мог говорить?

— Я обучался, — честно сказал Пиксель. — Понимаете, у нас, панцирников, роевой интеллект, и мы…

— Роевой! Пиксель! Я же при тебе с Колей, с мужем… А ты смотрел! Пиксель, ты валялся на краю кровати, спал на ногах… мурчал так убедительно… и даже лез под одеяло… — Ирма медленно подбиралась, а краска на ее лице стала нестерпимо багровой. — Это прилично? На твоей планете — это прилично? Я же тебя с вот такого котеночка, подобрала на помойке…

— Это была тщательно продуманная ресурсоемкая операция, — серьезно сказал кот.

Ирма бросила взгляд на слишком тяжелую статуэтку и привычно взялась за тапку.

Пиксель засуетился.

— Нет, Ирма Викторовна, не надо, не надо тапки, веника, я все объясню… Не надо так резко, вы же не гертайка, чтобы резко, Ирма Викторовна, давайте успокоимся и поговорим…

Нелицеприятное сравнение бросило Ирму в жар.

— Гертайка? М-матерь дома? Поговорим? С котом поговорим, да? Это значит что? Да вокруг меня не было ни единого человека! — завизжала она во всю силу легких. — И ты! Разведчик! Ты, рыжая паскуда, смотрел, да еще, может быть, и фотографировал!.. Штирлиц хренов!

Тапка просвистела мимо — кот пушистой тенью ретировался под штору.

— Ирма! Ирма Викторовна! Во-первых, я самка…

— Врешь, гад! А что мы у ветеринара отрезали?..

— Биоорганическая имитация… А во-вторых…

— А что я за тобой из лотка пятнадцать лет убирала?! Тоже имитацию?

— Ирма Викторовна! — возопил кот, уворачиваясь от многочисленных предметов. — Волноваться вредно для малыша! Да постойте же! Я никогда бы не раскрылся, но… я знаю, как можно попробовать догнать Алину!

Ирма замерла, тяжело задышала, стоя со свернутым в рулон глянцевым журналом в руке, как с бейсбольной битой.

— Ирма Викторовна, — уважительно выговорил Пиксель. — Только на Панцыре вам предоставят должную охрану, защиту и поддержку. Только в космосе, куда, вне всякого сомнения, устремился господин Мастер Войны, вы сможете вести нормальную жизнь.

Ирма обхватила голову руками и сидела, раскачиваясь.

— Панцирь… Панцирь… Панцирь…

— Ранее в таком состоянии вы пили кофе с коньяком, — продолжил Пиксель и мягко прошелся около Ирминых ног. — А о собаке не горюйте, Ирма Викторовна, ну на что она нужна, она негодная…

— Так.

Ирма схватила кота за шкирку; он сразу обмяк и испуганно мявкнул.

— Ты сейчас мне все расскажешь.

— Но Ир-рма Викторовна…

— Немедленно, — грозно произнесла женщина и широким шагом пошла на кухню — удерживать обмякшего кота отчего-то было очень сложно. Там Ирма одной рукой выгребла все из духовки… бросила туда рыжика и захлопнула дверцу.

— Ирма Викторовна, эх-х, — горестно донеслось изнутри. — Я ж как лучше хотел… хотела.

… — Почему никто не видит корабль?

— Магия-с… материя непознанная, но эффективная. — Кот смирно глядел на хозяйку из накрепко запертой усиленной котоноски. Ирма нервно вела машину, сигналя и обгоняя прочих участников движения как попало.

— Почему мы не можем лететь?

— У нас… нет пилота…

— А ты?

— Я умею управлять… но у меня другая ан-натооом-мия, — совершенно по кошачьи мяукнул Пиксель, самка. — Нужно… тело… я бы…

— Я смогу?

— Боюсь, н-нет, Ирма Викторовна, хотя вы мне как родная уже, но нет… по чисто технической причине… увы… беременным нельзя, у вас в таком положении два сознания… нет.

— Ладно. Вадим? Я не думаю, что он откажет… или попросить кого-то из двергов…

— Насколько я понял, — вежливо сказал кот, — все перечисленные связаны определенного рода обязательствами к этому месту и не могут его покинуть. Нужен кто-то другой.

— Ладно… черт, черт…

— Ирма Викторовна, я хотел бы обратить ваше внимание на то, что машина эта следует за нами уже довольно давно. Видите?

Ирма уставилась в зеркало заднего вида — малиновая «шкода», ничего особенного, за рулем баба.

— Дура, — буркнула Ирма и поморгала аварийкой — отвяжись.

— Ирма Викторовна…

Вот и Москва-Сити; Ирма порылась в документах, разыскивая нужные. Ткнула в вахтера паспортом и пропуском одной из фирм, расположенных в Сити, въехала на просторную подземную стоянку, начала парковать машину, подобрав место.

«Шкода» тулилась в паре пролетов в стороне.

Ирма вздохнула, пристроив машину. Посидела, сжав руками голову. Затем схватила котоноску:

— Это тот корпус? Точно?

— Нам надо подняться на лифте, Ирма Викторовна. Здесь уже работает лифт. Но я бы обратил ваше внимание…

— Молчи и веди!

— Молчу, молчу, но…

— Здравствуйте, Ирма Викторовна.

Девица из малиновой «шкоды» подошла ближе и сняла темные очки и кепку, сияющую стразами.

Ирма нахмурилась — и вдруг вспомнила. Вспомнила помолвку Алинки, и следователя, и процесс, и успокоительный голос Менахема, который убеждал ее, что Оля-Алора никогда больше не появится в ее жизни…

— Ты, падла, знаешь, как я вынуждена теперь жить? — с отвращением сказала Оля. — Я каждый день проклинаю тебя и твою сучонку дочь. И Макса, и этого типа в красном, который все испортил. Вы не выдворите меня из Москвы. Не теперь. Иначе все было незачем. Это мой город.

— Мне кажется, Иван Андреевич хорошо договорился с тобой, — осторожно сказала Ирма.

— Ты отведешь меня туда. — Оля очень недвусмысленно вертела в руке кепку, прикрывая что-то. — Прямо сейчас.

— Куда?

— Не делай из меня дуру! Я все знаю!

— В здании охрана… металлоискатели.

— Ты что-нибудь придумаешь, — выговорила девушка. — Иначе, Ирма Викторовна, мне придется рассказать вам, как сладка месть.

— Нам не надо мстить, — буркнула Ирма. — Мы сами себе… месть… сами все отлично устроили, на пять с плюсом.

— Покажи мне космический корабль. Немедленно.

Ирма растерянно посмотрела вниз.

— Кстати, кота оставь. В машине. Ну?

Ирма неспешно поставила котоноску на сиденье, захлопнула дверь, не запирая электронные замки. Подлая болтливая скотина упорно молчала, точно набрала в рот любимой им ряженки.

Почему-то все дежурные охранники уже вполне функционировавшего офисного здания, обычно дотошные до омерзения, не обратили на двух очень ухоженных и великолепно выглядящих дам никакого внимания. Ирма в лифте промокнула лоб бумажным платочком… Реальность плыла. В животе, уже давно очертившемся, но не сказать, чтобы очень уж большом, стало неожиданно тяжело. Лифт слишком резко остановился на совершенно не том этаже, который был нажат на табло лифта.

Ирма чуть помешкала и вышла.

Да, сюда ремонт и отделка не добрались.

Голые бетонные колонны поддерживали нависающий потолок. Всюду были гарь, следы побоища; стены пятнали тени, похожие на силуэты людей, погибших плохо, будто тут был филиал ада. Следы плазматрона, строительная пыль и пустота. Выбитые по всему периметру стекла. Почему этого не видно снаружи?.. А мойщики фасадов?..

Около края этажа лежала огромная темная, будто полупрозрачная манта, в толще брони которой плавали крохотные мерцающие огоньки.

— Так это правда, — завороженно сказала Оля, снова нацепила кепочку, держа пистолет уже напоказ. — Как открыть?

— Почем я знаю? Надо спросить у… — И Ирма осеклась. Идея догонять дочь на этом перестала нравиться. Совсем. Женщина плотно обняла животик двумя ладонями жестом, хорошо знакомым каждой матери.

— У кого? Звони, — жестко выговорила Оля-Алора. — Это будет моим. В компенсацию.

Ирма опустила взгляд вниз — пол был засыпан приличным количеством алых камешков, взблескивающих в солнечных лучах, которые свободно проникали снаружи.

— Может, этого хватит?

— Ну уж нет, Ирма Викторовна, — усмехнулась Оля. — Больше вы из меня дурочку не сделаете. Давайте открывайте. Звоните, кому надо. Быстро.

Ирма медленно соображала, какой номер стоило бы набрать и заговорить о космическом корабле, когда…

— Оп-пачки! Волына! Ты, мля, волыну-то опусти, в матушку-благодетельницу не тычь!

Вася Брови, сам несколько обескураженный происходящим, пошатываясь, стоял в проеме, отделяющем основное пространство несуществующего этажа от холла лифта.

На его плече хищным рыжим облаком встопорщился Пиксель.

— Это еще что такое? — глумливо выговорила Оля. Кот соскочил и шмыгнул за стопку бетонных блоков, в самую пыль. — Какие у вас заступнички, Ирма Викторовна! А брюхо! А фикса! А татуировочки! Эльф, чистый эльф!

Вася Брови поддернул сползающие под основной радиус брюки и вразвалочку пошел вперед.

Дело из долгового стало личным.

— Ты мне, шалава, про брюхо лекций не читай, а то я и сам почитать могу. Не хочешь полетать отсюдова птичкой-ласточкой? Волыну давай и проваливай, тоже мне Непердити…

Оля, скрипнув зубами, подняла пистолет — отчего-то вот так, прямо в лицо идущего к ней человека, выстрелить не получалось.

Наверное, надо было взбодриться порошком.

Ирма, вдруг остудившая свои эмоции до температуры межзвездного пространства, стояла около борта корабля Мастера Войны и смотрела.

Вася, которого напугать обычным небольшим пистолетиком было сложно, пер нахрапом.

— Бровкин, она не выстрелит, — поняла Ирма. — Разве что сдуру.

Оля взвизгнула и нажала на курок. Материализовавшийся позади нее кот прыгнул на плечи, и девушка упала. Ирма подскочила и случайно оперлась о броню корабля — пухлым четырехугольником опрокинулся люк и возник трап… Вася матернулся на пулю, прощелкавшую по пыли, неожиданно шустро юркнул вперед и отфутболил ногой пистолет, который, прочертив по грязному полу длинную дугу, вылетел с этажа.

Оля, хватаясь за разбитый до крови локоть, взвыла.

Кот длинным плавным прыжком очутился около Васи Брови, взлез по его одежде и снова словно прилип к плечу, крепко удерживаясь коготками.

— Господин генерал запрограммировал корабль на ДНК Алины, — выговорил Пиксель. — И ее матерь может открывать и закрывать его без малейших затруднений. Гертайцы, они такие… Войдите, прошу вас.

Ирма колебалась. Тон любимейшего кота показался ей несколько слащавым и слишком уж гостеприимным. Вася стоял, несколько остолбенев. Нижняя губа отвисла, взгляд сделался еще менее осмысленным, чем обычно.

— Как ты его нашел? — устало спросила Ирма.

— Случайно повезло. — Пиксель замурчал, ритмично втыкая в потное Васино плечо когти. — Гер-ртайцы… долги, обязательства…

— А он… может быть пилотом?

— Нет, Ирма Викторовна. У него с нейронами беда… Зато…

— Ирма Викторовна!

Этаж наполнился бойцами ЧОПа «Одинокая Гора».

— Ирма Викторовна… — Абрам, почему-то в шлеме с закрытым пластиковым забралом, с каким-то оружием в руках, медленно шел к ней. — Какое счастье, что мы не опоздали… Ирма Викторовна…

— В корабль, — негромко скомандовал Пиксель.

Ирма мешкала.

— Сейчас внизу найдут пистолет… и пошлют прочесывать этажи. Когда сюда прошел господин Бровкин, магическая защита почему-то исчерпалась. — Абрам медленно, по шагу подходил. — Ирма Викторовна… без средства открыть портал вы не попадете в будущее. Вы должны знать. Благодаря тому, что на Эале… на Земле когда-то обитали драконы, стало возможно жить в прошлом. Наше время — время прошедшее. Это так называемая инверсия. Слово означает, что данное «здесь и сейчас» регулярно посещали драконы… и своим присутствием, интересом и магией закрепили это время и это пространство, словно слепок с Земли, сделали его стабильным, как бы боковой веткой основного дерева истории, и реальной, и одновременно уже не взаимосвязанной с историей истинной. Нас, двергов, это устраивает. Других магических народов здесь почти нет, но многие нашли убежище в других инверсиях, в других складках времени. Попасть в реальное будущее Геи, которое на самом деле существует сейчас для Мастера Войны и его современников, и где, скорее всего, находится Алина, можно только с помощью драконьей крови. У вас ее нет… вы окажетесь в пустом, необжитом, неизвестном вам космосе и погибнете, или вернетесь сюда же и в эту же инверсию… понимаете?

— Нет, — сказала Ирма.

— Я вам с компьютером объясню, с картинками… мы… вы… было рассчитано, что вы — зона особого возмущения… времени и пространства. Вы родите ребенка, который сможет свободно ходить между любыми «где» и «когда»… как в свое время делали только драконы. В фантастике это пытались назвать путешествиями между мирами… не между планетами в рациональном понимании, а между мирами… Ирма Викторовна… вы бесценны… послушайте…

— В корабль, — еще более строго сказал Пиксель. — Сейчас или никогда. Там Алина. К ней! Спасать!

Ирма наконец поняла, что именно держал Абрам — это был пистолет, стреляющий ампулами. Такие использовались для усыпления животных в заповедниках…

— Ну нет! — взвизгнула Ирма. — Хватит!

Ноги сами занесли ее внутрь корабля… в голове сонмом пронеслись мысли — это забыла, того не взяла, в сумочке никаких средств гигиены, и вообще черт знает что… Вася юркнул за ней, и люк негостеприимно закрылся, предварительно саданув по чоповцам силовым полем.

Корабль ожила немедленно, предъявив на огромных мониторах наружную обстановку. Отброшенные полем дверги медленно поднимались, отряхиваясь от местного сора. Помимо доблестных бойцов ЧОПа «Одинокая Гора», уже принимавших бой на этом этаже, в помещении появилась толпа галдящих, изумленных до крайней степени людей. Поза и жесты Абрама выражали крайнее отчаяние. Вбежал Иван Андреевич, непривычно растерянный и суетливый…

Ирма смотрела на это все, как сквозь кривое зеркало.

Треть присутствующих фотографировала корабль на телефоны.

Вася Брови между тем бодро уселся за пульт управления и бросил волосатые, покрытые татухами лапы на изящные кнопки и рычаги.

— Пиксель… ты же сказал, что он не может.

— Я могу, — проникновенно ответил кот. — Я. Только конечности у меня до пульта не достают, понимаете? Я и приспособил.

Пульт ожил, на экране мелькнула белая корона солнца на черном фоне — а потом все стало видно, как через лобовое стекло.

Из угла рта Васи текла слюнка, глаза были стеклянными.

— Никто не пострадает, Ирма Викторовна, — сказал кот с его плеча. — Вы мне не поможете? Садитесь во второе кресло. Я тихонечко… на самом деликатном режиме. Как бабочка.

Ирма подшагнула ближе. Ее ощутимо мутило, хотя воздух внутри гертайского крейсера был свежим и вкусным, горным. Она отчего-то снова утратила четкость мышления, не вполне понимала, что происходит. Сердце колотилось и заметно пульсировал живот, точно какая-то жилка там вдруг пережалась и вибрировала в такт пульсу.

— За малыша не бойтесь. Гертайки летают до последнего и прекрасно рожают прямо в космосе, — вещал Пиксель.

— Типун тебе, — вяло выговорила Ирма.

— Вот. Держите. Откройте, когда мы поднимемся на орбиту. — Кот протягивал ей зажатую в когтях теплую пластиковую пробирку от семян петунии, совсем крошечную, в которой горела единственная алая капелька.

Москва мелькнула и стерлась, будто прокрученная в рапидной съемке. Ирма откинулась, зажмуриваясь.

— Ох, не могу… господи, мягкий старт… знала бы, живодерам тебя…

— Мягкий старт, прекрасная корабль, Ирма Викторовна… думайте о Панц… о дочке. Думайте об Алине. Ирма Викторовна, смотрите, какие звезды. Откройте глаза. И пробирку тоже… открывайте.

Рубиновая капелька густого, красного вытекла и повисла над пультом управления.

Затем оторвалась и медленно, медленно полетела вниз, и, наконец, ударилась о сверкающую черную поверхность…

Эпилог

…И все.

— Не могу объяснить почему, — задумчиво сказал Оллантайр, — но мне легче, что наши странные союзники покинули нас. Возможно, еще удастся удержать этот мир в предназначенных ему Сотворителем рамках и уложениях.

На самом краю Серых Россыпей, там, где лес не пострадал от огня железного дракона, был раскинут огромный шелковый шатер. Сам дайн Тенистой Пущи сидел на резном троне, который вовсе не потерялся в суете боя.

Ольва расположилась на кресле поскромнее. Ее фигуру изящно утягивало роскошное желтое платье, продернутое золотым шитьем.

Сидели также Виленор, тщательно причесанный, надушенный и по такому случаю облаченный в чрезвычайно ему идущие доспехи, и прекрасная Наиллирис. Эльфийка была грустна — лицо ее накрывала легкая вуаль, сквозь которую мерцала диадема из бриллиантов, венчавшая голову.

Даниил Анариндил присутствовал на совете стоя. Тут же был и дверг, Иррик Вайманн. Он стоял рядом с Даниилом, скромно сложив руки на груди, и совершенно не претендовал ни на что большее.

— Пауки разбежались, — продолжал Оллантайр, — немало их осталось на болотах, примыкающих к Моруму, Скальным россыпям и Тенистой Пуще. Понятно, что они еще годы будут тревожить нас всех. Для этих созданий не имеют значения расстояния, они легко достигнут любых пределов Эалы.

— Дети Цемры не могут оставлять потомства, — выговорила Наиллирис. — Это удача. Рано или поздно в живых будут лишь несколько самых умных и самых… крупных. Эала снова заселится чудовищами, скрывающимися возле обитаемых городов и плодородных равнин. История повторяется снова… но ранее с нами всегда были маги. — Эльфийка, многократно названная прекраснейшей из живущих в Эале, вздохнула.

— Мы будем сражаться с этой напастью. Предупредим все народы. Что до магов, — Оллантайр на миг задумался, — о них так давно не слышно… Мрир оставался последним, кто не утратил интереса к жизни Эалы и ее народов, последним, кого видели в наших землях. Предательство его — сильнейший удар, невосполнимая утрата. Теперь не стоит надеяться на поддержку мудрых, мы должны справляться сами. Ты, Наиллирис, сильнее всех прочих, наисильнейшая из магов-эльфов. Теперь тебе выпала честь защищать Эалу силой волшебства.

— Что скальные орки и их Храм?

— Это не должно нас больше волновать… — произнес Оллантайр. — Серые Россыпи расчищены от паучьих кладок. Только сами орки могут решить, возвращаться ли им сюда.

— А Тайтингиль? — отозвался Виленор. — Верно ли я понял, что он возглавил силы Морума вместе с воскресшим Потрошителем Азаром?

— Тайтингиль покинул нас, снова устремившись к звездам на железном драконе. Силы Морума ушли отсюда немедля после того, как закончилась главная битва, — усмехнулся великий дайн. — Ни витязь, ни Азар их не ведут более. Орки направились… к своей королеве.

— Темное Сердце никогда долго не пустовало, — проговорила Наиллирис и наконец улыбнулась. — Пройдет несколько месяцев… год. И еще на какой-то срок все в Эале примет привычную нам всем форму. На какой-то, дайны. Потому что наше время подходит к концу.

Ольва хранила молчание. После того, как она оплакала гордеца Лантира и рассказала Оллантайру с Виленором, что, скорее всего, он погиб на железном драконе, выполняя долг, она думала только о том, что сильный порыв ветра разорвал веревки, удерживавшие дирижабль на вершине Храма Жизни, старинного криданского корабля-колонизатора, и унес его в сторону Тенистой Пущи.

Он мог упасть около Холодных водопадов.

Стоило поискать.

— Спасибо тебе, Сотворитель Всесущего, — шептала Ольва.

Маруся сидела на громадной турице.

На голове урожденной жительницы Малиновой Варраки была надета самая расфуфыренная корона из тех, что обнаружились в сокровищнице. Дракон малость погнул ее, пока возлежал сверху — ну, да круглый рыжий Трорин, возвративший взятую напрокат животину, поправил.

Рядом стоял Мурбук, уже почти освоивший человеческую одежду и кое-где прикрытый тканью и кожей помимо кольчужной юбки. Лицо его зажило, и для скального этот положительный хозяйственный мужчина выглядел даже привлекательно.

На флегматично жующей кобыле Винни Пухе сидел Гленнер, плотно закутанный в плащ. Глаза его весело блестели. Гленнер не верил, что Тайтингиль погиб. Его сердце пока что говорило иначе.

Йуллийель покидала гостеприимное Темное Сердце, следуя верхом в отряде эльфов, сверкающих разноцветными плащами. Девушка обогатилась житейской мудростью сверх всякой меры, пила крепчайшее едкое морумское вино, выучила пару десятков скабрезных русских частушек. Но все равно была несколько обижена, что ей не довелось присоединиться ни к какому из отрядов, победивших паучье племя. Осталось надеяться на разбежавшихся пауков — поэтому Йул была до зубов вооружена и настроена крайне решительно.

Маруся рассматривала спины удаляющихся всадников.

— Эльфы, конечно, поровнее да на рожи поприятнее, — вынесла она вердикт, — но и я для них проста да широка. Я уж своих обихожу. Как вас там чернявенький называл? Кирда… херда…

— Мы скальные орки, — нудно повторил Мурбук. — Можно и запомнить, Марусса.

Гленнер белозубо улыбнулся.

— Уже и поле распахали под озимые, — гнула свое Маруся. — Назначила председателей, наделала колхозов… чтобы в каждом по три быкоглава, не меньше… дисциплина первое дело. Поднимать надо Морум ваш. Поднимать.

— Он встанет, — мягко сказал Гленнер.

— Права женщин опять же, — задумчиво сказала северянка. — Как обеспечить прирост населения-то? Я, конечно, не Клара Цеткин…

— Дракон говорил, у его народа правят матери. Ты хочешь такого же для Морума? — поинтересовался увечный эльф.

— Отчего бы нет, — буркнула Маруся. — Баба-то она завсегда грамотней мужика. Уж хуже точно не будет.

— Будет лучше. Я уверен, — подытожил Гленнер.

Маруся посмотрела вниз — около стены Темного Сердца, на неприметном месте между грубой каменной кладкой и широким непроходимым рвом, земля была взрыхлена и затем слегка примята. Там покоились останки позолоченного паука. Паука, похороненного вместе с волшебной бляхой дайны Вековечной Тенистой Пущи, Ольвы Льюэнь, которую попробовали, но не смогли выломать из хитиновой брони.

Над могилой Трорин установил откованную на скорую руку восьмилапую фигуру, на которую Маруся не пожалела пару горстей золотых монет — покрытая золотом снаружи, она блестела в лучах солнца, как экзотический иероглиф или новый символ Морума. Из темной земли пробились безвременники, которые тут сами вырасти ну никак не могли… и лежали игральные кости, которые после первого же дождя грозили пропасть из виду навсегда, затонув в почву.

— Золота там мало, только слой сверху, — сказала Маруся. — Не сопрут. Смысла нет, да и фигня дико тяжелая. Троллем из кузниц тащили. А сопрут — так я найду и своей рукой шкуры поснимаю с ворья! С этим строго надо. Сразу.

Помолчали.

— Дядь Ген. — Маруся положила руку на нагретый осенним солнцем лоснящийся бок кобылы.

Гленнер снова улыбнулся.

— Знаешь, на что похоже вышло? Мастер Войны говорил: танки, машины самоходные, военные… потом расскажу, у вас такого, поди, не видывали… а это заслоны им были, противотанковые ежи. Где бы войны ни шли — а память о себе они оставляют одинаковую… Ну, за работу, крепостные! Даешь пятилетку в три года… родина-мать зовет.

* * *

— Мастер. Мастер Войны.

Нейроны снова вышли из-под контроля.

Лицо, выплывшее сейчас из хаоса отрывочных воспоминаний и тьмы, казалось слепленным из неправильных мазков света и теней. Оно висело будто в невесомости, ни к чему не приделанное, и гертаец не сразу сумел сфокусировать взгляд.

— Тай…тингиль.

— Ты кричал.

Мастер Войны стиснул зубы, приподнялся на локтях.

— Я да.

Умирающий корабль дрейфовал в космосе.

Каждый из путешественников как мог приходил в себя. Все ресурсы криданского десантного бота и правда были на исходе. В полутьме только слабо перемигивались огоньки на пульте и мягко моргало аварийное освещение.

— Мы прыгнули.

Витязь вытер рукой нос и подбородок, глянул на темное, скользкое в ладони, поморщился.

— Прыгнули?

— Прыжок в гипер… пространство, так называют геяне. Тяжело… переносят. Криданцы еще хуже. Йертайан легче, намного, но…

Инопланетянин с трудом перевалил тело черед подлокотник пилотского кресла, уперся коленями, ладонями. Он разгибал себя, как давно заржавевший погнутый гвоздь.

— Живы?

— Живы, — шепнул Тайтингиль. — Не могу разбудить. Тебя — смог.

— Это сильнее… прыжка. Драконья кровь.

Белые глаза с широченными зрачками уставились на Тайтингиля.

— Тебе не сделалось ничего. Я еле собрал нейроны, а ты… бодр. Такие пилоты, как вы… покорили бы галактику.

— Если бы… мы были, верно? Если бы эльфы были в твоем мире… но нас нет, союзник. Мы в Эале, в единственной складке ткани мира, а оттуда уходим прямо в Чертоги Забвения, — горько выговорил Тайтингиль.

Мастер Войны поднялся со стоном.

— Драконья кровь… Где мы?

— Не знаю, — задумчиво выговорил витязь, — я же еще не пилот. Еще нет.

Корабль автоматически перешел на режим минимального жизнеобеспечения, и большинство источников света выключились.

Тайтингиль не мог оторвать взгляда от сонма звезд, висящих за мутным стеклом маленького иллюминатора. Они двигались, жили своей жизнью — и, казалось, даже дышали, ритмично мерцая в пустоте.

Звезды…

Мастер Войны наклонился над Алиной, лежащей навзничь, провел пальцами по вискам, по шее.

От Котова была видна только филейная часть, остальное скрывалось под креслом.

— Надо выводить. Может быть… звездная горячка. Кот-ту не будет плохо, — он скривил рот в ухмылке, — Безмозглый, нейронов нет, нечему портиться.

Тайтингиль подошел к пульту, коснулся подлокотника кресла. Слабо освещенная панель управления кораблем притягивала взгляд.

Притягивала.

Мастер Войны деловито шуршал по одному ему ведомым закромам, поругиваясь на бесхозяйственных криданцев.

— Корабль умирает. Я чувствую, — сказал витязь.

Раздалось басовое лязганье, по обшивке прошла короткая дрожь.

— Что это?

Мастер Войны мельком глянул в иллюминатор.

— Она избавляется от лишнего, корабль. Отстрелила съемный модуль. Чтобы не… не поддерживать. Экономит ресурс. Воздух.

— Вот как, — тихо сказал витязь. — Я шел к звездам… чтобы погибнуть среди них? Какие красивые… вижу так близко, есть время рассмотреть. Но… неужели все кончится вот так? У меня же… сын.

— Сын, — еле слышно ответил тот. — Сын… у меня был. Хороший воин. Погиб в золоте как истинный йертайан.

Он невесело усмехнулся.

Нашелся медицинский пакет. Мастер Войны распаковал шприц, осмотрел потускневшие надписи на ампулах.

— Этим препаратам много лет, — выговорил он. — Много. Но…

От укола Алина распрямилась бешеной пружиной, как героиня Умы Турман в «Криминальном чтиве». Заозиралась, переводя дыхание.

— Корабль. Значит, мне не приснилось! Дядя Тай… господи, как голова болит…

Эльф погладил ее по волосам, убирая колкие взрывы лекарства в висках, осторожно обнял.

Алинка всхлипывала и колотилась всем тоненьким телом.

Мастер Войны тем временем колдовал над валяющимся в отключке Котярой. Взял шприц. Отложил. В мертвой тишине прозвучали звуки пощечин.

— Кот-ту!

— Мастер!

— Ты превратился снова, Кот-ту! Стал совсем негодный, совсем! И не смей тошнить здесь!

Послышались звуки истошных причитаний и просьбы дать зеркало, попить и сладенького для восстановления нервных сил. Алинка протянула мятый-перемятый, завалявшийся в одном из сотни карманов камуфляжной курточки «сникерс». Котов замурчал теперь бессвязно, причмокивая и ощупывая лицо руками.

Тайтингиль улыбнулся.

— Ты снова стал собой.

— Разницы не вижу, — фыркнул гертаец. Он снова рылся в криданских запасах тысячелетней давности, выискивая нечто одному ему известное. — Вот, держи.

Котов, выглядящий как усохшая улитка внутри орочьего доспеха, растерянно озирался в корабельной тьме. Большую стеклянную бутыль он взял рефлекторно, понюхал и отпрянул.

— Меня р-развезет же, ну, — сказал нерешительно. — И стошнит, теперь точно.

— Я не знаю, что здесь за препараты, — ответил Мастер. — Старый криданский язык, не все понимаю. Знал одно наверняка, использовал, хоть и старое. Ввести тебе неизвестное?

Котяра решительно присосался к горлышку и закашлялся.

— Вести, вывести… нет уж. Это должно быть взаимно. Ох, ядреная!

— Что станем делать, союзник? — спросил Тайтингиль. — Что? Где мы? И когда — мы?

— Я не знаю, — ответил Мастер Войны. Он стоял, чуть покачивая в руках объемный шарообразный предмет. — Не знаю. Корабль почти не жива. Приборы не функционируют. Сигнала нет. Это старая модель, такая… дрянь… — Гертаец закашлялся согласными. — Здесь нет даже… нечем подать сигнал. Маяк — вот. Отдельный.

Алинка потянулась глянуть.

— И как он работает?

— Надо сообщить о том, что мы потерпели бедствие. И вывести его наружу.

— Что сообщать?

— Что угодно.

Она подошла ближе, кашлянула и заговорила над шаром.

— Я Панченко Алина Николаевна из Москвы, — задумалась, замолчала. — С Земли. Улица Щукинская, дом восемь… Блин. Я жила, как дура, а потом встретила Мастера Войны. И теперь он мой. Я его люблю. И если кто-то нас найдет — просто знайте это. Просто.

Тайтингиль смотрел на уродливый металлический шар, который держали тонкие руки Мастера Войны.

— Ирма, — наконец сказал он. — Я желал наступить на звезды, сколько помнил себя. Я шел тысячи лет — и наконец я пришел к тебе. Наш сын — пусть он будет счастлив. И ты будь счастлива тоже. Я знаю, что часто последние рубежи не являются последними. Мы постараемся уцелеть. Уцелеть… чтобы я вернулся… к тебе… и смог помочь своему народу. Я найду Чертоги Забвения, если буду жив.

В тишине послышались звуки сдавленных рыданий. Котов протяжно хлюпнул носом.

— Забрало меня что-то, — извиняющимся тоном сказал он, запинаясь; хмель в неизвестном напитке и правда оказался чрезмерным. — Из-вините… Сюда говорить, да? Мастер… А помнишь, как мы… Помирать, так с музыкой. Врагу не сдае-отся наш гордый «Варяг»… поща-ады никто не жела-ает!

Мастер Войны отобрал маяк и заговорил на непонятном наречии со множеством раскатистых, щелкающих согласных, а затем подытожил по-русски:

— Терпит бедствие криданская корабль. Лежим в дрейфе. Остаток жизнеобеспечения — три стандартных галактических часа. Затем в гибернационную капсулу будет помещена женщина… других капсул на борту нет.

Затем Мастер Войны как-то очень долго заправлял маяк в устройство, которое протолкнуло его по длинной трубе в подобие пушки. Через некоторое время выведенный на приличное расстояние прочь от бота шар повис на фоне бархатно-черного космоса и начал удаляться прочь.

— Я же много раз читала и смотрела в кино, — сказала Алина, не сводя взгляда с маяка, — когда герои понимают, что им осталось жить совсем чуток. Вот три часа. Что я могу сделать за это время, чтобы… ну… не считать, что жизнь закончилась зря?..

Мастер Войны смотрел на нее молча, Тайтингиль тоже. А вот легко опьяневший Дима потянулся к фарфоровому ушку девушки и с минуту что-то в него наговаривал. Тайтингиль невольно насторожился; расслышал пару слов и смущенно отвернулся, а Мастер Войны хищно заулыбался, показав много мелких зубов.

Алинка порозовела и затем прыснула.

— Ну дядь Дим! Ну что ты несешь-то! И потом, мы тут… не делимся… демографическая ситуация не та!

Котов снова потянулся и что-то горячо добавил. Алинка захохотала в голос:

— Пошляк!

Тайтингиль, приняв какое-то решение, встал, длинный, как циркуль.

— Союзник… алкоголь, пища есть?

— Экономить теперь не надо, — оскалился Мастер Войны. — Всего вдоволь. Открываю?

Алинка стиснула стеклянное горлышко и сделала решительный, взрослый глоток.

— Дядя Тай…тингиль, — негромко сказала она, напряженно глядя в лицо эльфа. — Вы же у нас главный? Вы… городом руководили, типа король… да? Или как капитан на корабле? Или предводитель армии? А вы можете нас с Мастером… поженить?

Гертаец подпрыгнул.

— Алина… Союзник!

В углу всхлипывал не вынесший сентиментальности момента Котов, утирающий горючие слезы человеческими конечностями — и от этого еще более обуреваемый чувствами.

Тайтингиль смотрел на Алину, на Мастера… улыбнулся.

— Я… могу, да. Могу. Начинать?

Мастер Войны подскочил и выпрямился алой свечой. Алина наскоро скинула камуфляж и огладила бока в облегающей черной маечке, одернула трикотаж. Вздохнула. Пробежалась пальцами по лицу.

— Дядь Дима! — обернулась к Котову. — Давай вставай! Свидетелем будешь, что ли…

Котяра поднялся, осторожно придерживая вокруг себя безразмерный орочий доспех, и, сколь получилось, принял парадную позу.

«Бесполезное создание», — одними губами выговорил Мастер Войны.

— А что, — муркнул Котов, — свадебка, она… пела и плясала… почему бы и нет, черт побери, как говор-рил д’Артаньян… нас четвер-ро, пока еще мы вместе…

— Но дело есть, и это дело — чести, — закончила Алина, и отчего-то на секунду зависла тишина.

Тайтингиль покачал головой, откинул волосы назад и поднял ладонь. Котов заткнулся и завсхлипывал, перемежая цитаты мушкетерской саги пожеланиями вечной любви. Гертаец перламутрово косился.

Эльф, придавший себе наконец необходимый внутренний пафос, взял на ладонь узкую когтистую руку Мастера Войны, тонкое исцарапанное запястье Алины. Соединил в своей ладони и начал говорить древнейшие эльфийские слова, слова, свидетельствующие о том, что души этих двоих слились, и дыхание их слилось, и с этого момента они будут вместе, что бы ни происходило на этом свете.

Воздух чуть дрожал и как будто налился светом, которому неоткуда было взяться тут. Белым, золотым. Из полутьмы космического агрегата на волосы Алинки опустилась маленькая хрупкая бабочка… две, три…

Магия отзывалась голосу витязя.

Криданский бортовой десантный бот, не предназначенный для серьезных межпланетных перелетов, минута за минутой терял энергию, превращаясь в металлический хлам.

Примечания

1

Ненормативная.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1 Бар

Глава 2 Драконья кровь

Глава 3 Пауки

Глава 4 Темный властелин

Глава 5 Разговоры

Глава 6 В путь

Глава 7 Матерь дома

Глава 8 Боль

Глава 9 Мастер Войны

Глава 10 Воительница

Глава 11 Мрир

Глава 12 Крепость Золотой Розы

Глава 13 Северная дева

Глава 14 Лучший сын

Глава 15 Эльфийская любовь

Глава 16 Ринрин

Глава 17 Предатель

Глава 18 Болото

Глава 19 Красное, золотое

Глава 20 Орки

Глава 21 Пуща

Глава 22 Авиаторы

Глава 23 Любовь

Глава 24 Дядя Котик

Глава 25 Королева орков

Глава 26 Храм жизни

Глава 27 Эстайн

Глава 28 К звездам

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg