«Предатели Гора»

Предатели Гора (fb2) - Предатели Гора [ЛП] 2400K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Норман

Джон Норман Предатели Гора

1. Дорога

Внезапная вспышка молнии высветила размытую за стеной ливня череду фургонов, запрудившую дорогу, и позволила мне рассмотреть выше и слева от меня, где-то в половине пасанга впереди, возвышавшийся на каменном плато постоялый двор «Кривой тарн».

— Фух, — облегчённо вздохнул мужчина шедший рядом со мной. — Осталось пройти меньше пасанга

— Вот только сомневаюсь, что у них найдутся свободные места, — устало проворчал второй.

— Тебе-то какая разница? Ты всё равно не сможешь позволить себе остановиться там, даже если бы места у них были, — осадил его первый.

— Зато сможем встать лагерем у его стены с подветренной стороны, — заметил второй, — заодно и наши животные смогут пить из их рва.

— А что нам мешает поставить фургоны в круг где угодно? — спросил первый.

Зачастую подобные группы, путешествующие вместе, во время привалов выстраивают свои фургоны в круг, вплотную друг к другу, повернув внутрь оглобли, чтобы зазоры между повозками были минимальными. Скованные между собой фургоны образуют импровизированную крепостную стенную. Тягловые животные, как и любой другой домашний скот, обычно содержится внутри такого вагенбурга. Форма такой полевой крепости не случайна, ведь круг содержит наибольшее внутреннее пространство, по сравнению с любой другой геометрической фигурой. Таким образом, внутри круглого лагеря можно разместить большее количество людей и животных, притом же числе фургонов. И что немаловажно, каждая точка окружности видима с любого места и равноудалена от центра, что облегчает оборону, например, позволяя быстро и своевременно перебрасывать резервы внутри периметра. Подобные мероприятия, кстати, не особо распространены среди южных кочевых народов, таких как тачаки, вероятно из-за огромного количества фургонов. Вставая лагерем, они устанавливают свои повозки рядами, формируя своеобразные города на колёсах. Однако, у не столь многочисленных кочевников севера, например племён аларов, такое построение лагеря является довольно типичным. При этом следует отметить, что стоянка аларов может быть весьма немаленькой, и состоять из четырёх, а то и пяти концентрических кругов фургонов.

Новая вспышка молнии разорвала мрак, и почти сразу раздался оглушающий, рвущий барабанные перепонки раскат грома. На этот раз глаза успевают выхватить болтающийся на ветру и поливаемый дождём, висящий на цепях перед воротами постоялого двора, большой деревянный знак. Предположительно, это была фигура атакующего тарна. Вот только, на мой взгляд, она больше походила на изогнувшего шею стервятника, когтистая правая лапа которого, значительно большая чем левая, была вытянута вниз, словно хватая добычу. Такие знаки перед гореанскими постоялыми дворами явление довольно распространённое, ведь грамотность среди гореан далеко не повсеместна, и многие представители низших каст просто не умеют читать.

И снова мир погрузился в непроглядную мглу. Казалось, вокруг не осталось ничего кроме шороха дождя и скрипа фургонов. Капли дождя барабанили по моему плащу, в который я укутался с головой. Я шёл на север по дороге, в этих широтах обычно называемой Дорогой Воска, однако в городах расположенных южнее она была больше известна как Виктель Ария. Фургон, в котором ехал мой дорожный мешок, и за правый борт которого я придерживался рукой, высунутой из-под плаща, прижимался к левой обочине дороги. Я надеялся, так я меньше рискую споткнуться в темноте и искупаться в одном из множества холодных потоков, стекавших с дороги в придорожную канаву. Правой рукой я удерживал плащ у шеи. Чтобы оставаться в боевой готовности, портупею ножен пришлось укоротить, и теперь эфес моего меча находился почти под левой подмышкой, естественно под плащом.

Внезапно, справа от меня, из колонны, движущейся на юг, до меня донеслись проклятия и испуганный протестующий рёв тарлариона. Потом послышались отчаянные крики, скрип дерева и пронзительный писк тормозной колодки, кожаная лента которой прижалась к железному ободу колеса.

— Прыгай! — закричал кто-то.

Следом с правой стороны дороги прилетел звук скольжения, и спустя какое-то мгновение, тяжёлый грохот опрокинувшегося фургона. Тарларион, скорее всего сбитый с ног и с толку, возмущённо визжал в своей сбруе.

Сдёрнув свой рюкзак с кузова фургона, у борта которого я держался всё это время, и, ориентируясь только на слух, пропустив следующий фургон, двигавшийся на юг, я перешёл на другую сторону дороги. Едва я оказался на обочине, как за моей спиной фыркнул тарларион. Мне даже показалось, что я почувствовал прикосновение его мокрой чешуи. Я едва успел сместиться к краю обочины и увернуться от оглобли и угла повозки. Следующая вспышка молнии позволила мне рассмотреть, завалившийся на бок фургон, лежавший в придорожной канаве. Похоже, груз, бывший в кузове, сорвало с креплений, и теперь он выпирал сквозь прикрывавший его брезент. Тарларион, как я и ожидал, тоже валялся на боку и, вытянув длинную шею, отчаянно сучил лапами в воздухе, ещё больше запутывая упряжь.

Мимо меня проскочил человек, державший в руке, прикрывая его полой плаща, тусклый фонарь. На голове мужчины была фетровая шляпа, с полей которой ручейками стекала дождевая вода. За ним последовали ещё двое. Вся троица скользнула вниз, к перевёрнутому фургону.

— Ось сломана, — сообщил тот, что держал фонарь, одному из двоих мужчин стоявших у повозки, по-видимому, вознице.

Сам я пока оставался на обочине. Что интересно, ногами я чувствовал, что край дороги был неровным. Там явно не хватало камней. Похоже, именно в этом месте колесо потеряло сцепление с дорогой, фургон наклонился, опрокинулся и полетел вниз, в канаву, утащив за собой и тяглового ящера. Можно, конечно, предположить, что покрытие дороги ослабло из-за интенсивного движения и погодных условий, вот только мне показалось странным, что трое мужчин, один из которых с зажжённым фонарём наготове, столь быстро появились на сцене. Я решил на некоторое время задержаться и понаблюдать за разворачивающимися событиями.

— Поберегитесь! — донёсся до меня сквозь пелену дождя грозный крик возницы, обращённый к троим, только что спустившимся мужчинам. — Я везу в этом фургоне свой Домашний Камень.

В слабом свете фонаря я увидел, что трое подошедших мужчин посмотрев друг на друга, отступили. Похоже, у них не было никакого желания связываться с тем, кто нёс Домашний Камень, даже притом, что их было трое против двоих. Я всё больше и больше убеждался, что передо мной дорожные разбойники, и меня бы уже не удивило, если бы я узнал, что камни были ослаблены намеренно.

— Эй, джентльмены, — окликнул я тех, кто был внизу. — Поднимите-ка фонарь.

Все дружно задрали головы и удивлённо посмотрели вверх. Их удивление стало ещё больше, когда я распахнул полы своего плаща, продемонстрировав им алый цвет моей туники.

— А теперь оставайтесь на своих местах! — потребовал я.

Они так и замерли в тех самых позах, в которых стояли. Вот теперь я мог спокойно во всём разобраться. Я был уверен, что ни одному из них даже в голову не придёт рискнуть напасть на меня.

Соскользнув вниз по откосу, я присоединился к ним. Свой рюкзак я бросил на склон, и, забрав фонарь у мужчины в широкополой фетровой шляпе, передал его товарищу водителя. Мой меч по-прежнему оставался в ножнах. На мой взгляд, особой необходимости в нём не было.

— Распряги тарлариона, — велел я вознице. — Помоги ему подняться на ноги.

Тот немедленно ушёл к передку фургона и занялся делом. Сам же я занялся подозрительной троицей, первым делом взяв за грудки их вожака.

— У вас фургон поблизости, — уверенно сказал я ему и, повернувшись к его подельникам, бросил: — Вы двое, приведите это сюда.

— Но он не на дороге, — сообщил один из них.

Рывок на себя и в сторону, подножка, и их вожак летит лицом в грязь. Не давая встать, ставлю ногу ему на спину.

— Тащите сюда фургон! — скомандовал растянувшийся на животе мужчина, двое его людей мгновенно скрылись за пеленой дождя.

— Как Ты думаешь, они вернутся? — спросил я у лежавшего на земле, но тот предпочёл промолчать.

Я пожал плечами и переместил ногу на затылок мужчины и вдавил его лицо в грязную воду. Долго ждать не пришлось. Вскоре он задергался, и стоило мне убрать ногу, забормотал:

— Да! Да!

И, что интересно, оказался прав. Не прошло и нескольких ен, как двое его товарищей действительно вернулись, ведя в поводу тарлариона, впряжённого в фургон. Я был недалёк от истины, предполагая, что он стоял недалеко.

— Разгружайте фургон, — приказал я им. — А потом перекладывайте груз с этого фургона в тот, что когда-то был вашим.

Что они и сделали. Как я и ожидал, в кузове их фургона нашлось то, что можно было охарактеризовать, как дешёвые трофеи, взятые с других повозок и отобранные у беженцев, движущихся на юг по Виктэль Ария из окрестностей Форпоста Ара, что на Воске.

Возница, освободив от спутанной сбруи и поставив своего тарлариона на ноги, недолго думая, впряг его перед другим животным. Судя по довольному ворчанию, тягловый зверь ничего не имел против, быть ведущим в тандеме.

— Свои кошельки передайте вознице, — скомандовал я, и мужчины безропотно отвязали кошели от поясов и сунули их в руки своей несостоявшейся жертве.

Себе я забрал содержимое металлического ящичка, найденного в их фургоне, ссыпав в свой кошелёк несколько монет, по-видимому, их добычу за несколько дней. Само собой, большинство монет там были небольшого достоинства, такие, вероятно, считались бы значительной суммой, только звеня в тощем поношенном кошеле бедняка. Впрочем, их количество с лихвой окупало не впечатляющий номинал. На первый взгляд там могло набраться на семнадцать, а то и восемнадцать серебряных тарсков.

Осмотревшись, я нашёл и камни, недостающие в дорожном покрытии. Они, наполовину впитанные в грязь, валялись в канаве под тем самым местом, где им следовало находиться. Теперь у меня не осталось сомнений, что их удалили сознательно, и, более того, их можно было бы поставить на место, и при желании убрать снова, тем самым снова превратив край дороги в ловушку, весьма опасную в темноте. Трое грабителей, под моим присмотром, торопливо установили камни на место, восстановив целостность дороги.

По окончании работы, я снова вернул незадачливую троицу на дно канавы к опрокинутому фургону.

— Становитесь на колени там, между колесами, спинами к днищу фургона, — приказал я им.

Никто из них не осмелился противоречить. Все трое послушно опустились на колени перед лежавшим на боку фургоном. Теперь сбежать из такого положения для них было бы крайне трудно.

— Забирай всё, только позволь нам уйти! — взмолился их главарь.

— Да я вот думаю, — усмехнулся я, — раздеть вас догола, тебя привязать спиной к оглоблям, а твоих подельников к колёсам. Забавно, наверное, будет понаблюдать, как они будут на них крутиться.

Мужчины испуганно посмотрели друг на друга.

— Однако вы же не рабыни, чтобы так с вами поступать, — задумчиво заметил я.

— Эй, если люди найдут нас рядом с нашей добычей, они посадят нас на кол! — попробовал возмутиться вожак шайки.

Кстати, это было весьма вероятно. С ворами на Горе церемониться не принято.

— Вы же осуждаете нас на смерть! — выкрикнул грабитель.

— Раздевайтесь, — приказал я им.

После того, как они разделись, я связал им руки сзади верёвками, найденными в их же фургоне, и привязывал их за шеи к задку повозки. Верров, рабынь и прочих животных, часто привязывают именно так.

— Южнее, — заметил возница, стоявший у передка фургона, — есть несколько рабочих цепей. Думаю, мы сможем получить за них что-нибудь.

— Ступай наверх, задержи движение хотя бы на ен, — велел я товарищу возницы. — Нам надо вывести фургон на дорогу.

— Честно говоря, сомневаюсь, что даже два тарлариона смогут вытянуть такой груз из канавы, тем более по такому скользкому склону, — проворчал извозчик, почесав в затылке.

— Поторопись, — бросил я его товарищу. — Мы всё же попробуем сделать это.

И парень направился вверх по склону, удерживая фонарь в одной руке и хватаясь за пучки влажной травы другой. Выбраться наверх у него получилось далеко не сразу. Пару раз он, поскользнувшись, съехал обратно в канаву. Но, в конце концов, со своей задачей парень справился, оказавшись на дороге. Я же остался в канаве, утопая в воде по самые щиколотки. Ливень не прекращался ни на ен. Вода, собравшаяся на дороге, скатывалась вниз быстрыми ручьями, бурлила и пенилась под ногами. Снизу было видно, как наш товарищ, подняв фонарь в руке, размахивает им из стороны в сторону.

— Остановитесь! Остановитесь! — донёсся до нас сквозь шум дождя и ветра его крик.

Мне показалось, что он буквально повис на уздечке следующего тарлариона.

— Остановитесь! — снова прокричал парень.

— Ничего у нас получится, — покачал головой возница.

— Попробуем, — сказал я. — Кроме того у нас под рукой есть три крепких товарища, которые могут подтолкнуть фургон снизу.

— Эй, если фургон скатится обратно, — возмутился главарь шайки, — нас же просто раздавит!

— Вот и проследи за тем, чтобы он не покатился, — усмехнулся я.

Со стороны дороги прилетели сердитые крики. Похоже, тем, кто двигался на юг, непредвиденная остановка пришлась не по вкусу.

— Давай скорее! — скомандовал я вознице.

Он, кряхтя, вскарабкался на фургон и занял своё место на фургонном ящике. Через мгновение, сверху послышался его крик ведущему тарлариону, и подобный выстрелу хлопок кнута. Кстати говоря, кнут редко падает на спину животного. Обычно резкого звука поблизости от его головы более чем достаточно. Зачастую кнут нужен для того, чтобы просто привлечь внимание ящера, подать ему сигнал, если можно так выразиться, о том, что сейчас последует вербальная команда, на которую тот обучен реагировать. Кроме того, этот кнут играет роль командного жезла или скипетра, то есть своеобразного символа власти над животным. Само собой, эта власть появляется в значительной степени в силу того, чем он в действительности является, и что он может сделать. И кстати, почти то же самое может быть сказано и о плети в отношениях рабовладельца и рабыни. Как и в случае с тарларионом, плеть на женщину падает достаточно редко. В этом просто нет особой необходимости. Вполне достаточно, что женщина видит её, и знает то, что она может с ней сделать. Этого так же более чем достаточно. Конечно, время от времени невольница должна чувствовать укус плети, чтобы её понимание этого вопроса не было чем-то теоретическим. Рабыня должна сознавать, что, если она вызовет даже наименьшее неудовольствие или проявит минимальное упорство, её господин не преминет использовать плеть для коррекции её поведения. В действительности, она знает, что время от времени, её могут подвергать порке просто ради того, чтобы напомнить о том, что она — рабыня. Лично я уверен, что в любой женщине живёт инстинктивное понимание плети.

Фургон дёрнулся вперёд. Возница не стал пытаться вытащить свою повозку на дорогу строго перпендикулярно, а взял немного наискосок, направив фургон по восходящей диагонали. Грабителей, привязанных за шеи, потянуло вперёд. Один из них, не удержавшись на ногах, свалился в воду и пробороздил пузом по дну канавы несколько шагов. Подняться на ноги ему удалось, только когда движение фургона замедлилось.

— Подставляйте спины! — крикнул я пленникам.

— Осторожней! — закричал кто-то с дороги, возможно, один из тех, что спешились с других фургонов и подошли выяснить относительно причины задержки.

— Осторожней! — вторил ему другой голос.

— Он опрокидывается! — в ужасе закричал вожак шайки.

Подскочив к фургону с нижнего бока, я попытался подставить плечо под борт, но поскользнулся и скатился на дно канавы. Фургон, вырывая колёсами траву и оставляя глубокие полосы в склоне, скользил боком вниз прямо на меня. Едва почувствовав под собой твердую опору, я рванулся вверх и, уперевшись руками в уже нависающий надо мной борт фургона, кое-как смог удержать его.

— Что там у вас происходит? — крикнул человек с дороги.

Посмотрев вверх, я увидел там несколько фонарей.

— Я вижу там четверых мужчин, по ту сторону фургона, — ответил ему кто-то. — Кажется уже всё в порядке. Они удержали его.

Я услышал, что когти первого тарлариона скребли по камням дороги. Несколько человек, подскочили ко второму ящеру и, схватив его под уздцы, потащили его наверх. Другие, вцепившись в борта и передние колёса, в меру сил помогали тащить фургон на дорогу. Конечно, частично это делалось исходя из духа дорожной солидарности, но, не стоит забывать и о том, что люди торопились как можно скорее продолжить движение. Задерживаться в этих местах было небезопасно, особенно для беженцев из окрестностей Форпоста Ара.

— Я вижу внизу ещё одного человека, — сказал один из тех, кто стоял на дороге.

Я задержался на дне канавы, чтобы забрать свой дорожный мешок. Он был мокрым насквозь, впрочем, как и я сам, с той лишь разницей, что я промок от пота. Признаться, я очень испугался в то мгновение, когда фургон начал переворачиваться. Теперь он стоял выше меня, на дороге, но, всё ещё наклонившись, ибо его левое заднее колесо стояло на самом краю обочины. Кромешная мгла и встречное движение по другой стороне дороги делали попытку полностью выехать на дорогу небезопасной. Существовала немалая вероятность того, что продолжая двигаться наискосок, фургон мог зацепиться оглоблями со встречным, сбруя перепутаться, а люди попасть под лапы тарлариона.

Поднявшись на дорогу, я поставил свой рюкзак на задок фургона.

— Он из алой касты, — сказал один человек другому.

— Поднеси фонарь сюда, — велел я товарищу возницы, который всё ещё держал под уздцы тарлариона запряжённого в следующий фургон.

— Эй, да это же — Андрон, разбойник, и его шайка! — внезапно выкрикнул один из стоявших мужчин, тыкая пальцем в вожака шайки дорожных грабителей.

Начавшая было расходиться толпа, собралась снова. Послышались злые крики.

— Переехать их шеи колесами! — предложил кто-то из толпы.

— Лучше на кол их! — закричал другой.

— Нет, привязать их за ноги к фургону и тащить пока не сдохнут, — высказался третий.

— На колени, — приказал я разбойникам.

Толпа собралась приличная, и у меня уже не было уверенности, что я смог бы защитить их. Признаться, я не рассчитывал, что эти проходимцы окажутся столь известными.

— Головы склоните, — посоветовал я своим пленникам. — И постарайтесь выглядеть настолько безопасными насколько возможно.

— Повесить их на цепях и в железных ошейниках перед постоялым двором! — предложил кто-то из собравшихся.

Казнимый таким способом мужчина иногда может промучиться два, а то и три дня.

— В цепи и на доски, — выкрикнул другой.

Это — почти аналогичный способ казни, при котором жертва приковывается ошейником и кандалами к параллельным вертикальным доскам, платформам или столбам. Такое можно встретить в портовых городах около причалов. Похоже, что тот, кто предложил подобное, скорее всего, был уроженцем речного порта Форпоста Ара. В сельской же местности чаще сажают на кол, обычно устанавливаемый около перекрестков.

— Лучше пусть их растопчут тарларионы, — заявил ещё один.

— Нет, давайте разорвём их, — предложил его сосед.

В этом случае руки и ноги жертвы привязывают веревками к сбруе двух тарларионов, которых, просто понукают в противоположных направлениях.

— Да, это действительно лучше, — согласился с этим предложением первый.

Если кто-то делит с виновным Домашний Камень то, конечно, казнь зачастую может оказаться довольно гуманной. Обычно, в этом случае приговорённого раздевают, привязывают к столбу и, избив палками, отрубают голову. Такие способы умерщвления, как вывешивание на цепях, приковывание к доскам, и тому подобные, скорее являются устаревшими и редкими способами казни.

— Нет у нас времени на это, — заявил один из мужчин, и, сквозь пелену ливня я увидел, что его нож покинул ножны. — Я просто перережу им глотки.

По толпе пробежал ропот одобрения. Коленопреклонённые пленники испуганно заозирались.

— Мы не можем тратить время впустую, — пояснил мужчина. — Как только буря прекратится, и раздует облака, тарнсмэны Артемидория снова начнут нападать на колонны.

Артемидорий, о котором шла речь, был косианцем, капитаном отряда наёмников-тарнсмэнов.

— До утра осталось всего несколько анов, — напомнил мужчина.

Мужчина с ножом шагнул вперед, но я встал на его пути.

— Это мои пленники, — объявил я.

— Они слишком известны на этой дороге, — покачал головой мужчина с ножом.

— Отойди, — посоветовал другой. — Позволь нам свершить правосудие.

— Эй, что тут случилось? Фургоны сегодня пойдут? — донёсся мужской голос из-за спин.

— Нас здесь много, — любезно сообщил мне мужчина с ножом.

— Фургон всё ещё не на дороге, — напомнил я ему, указывая на левые колеса. — Давай-ка мы поедем дальше, а вместе с нами и вся колонна.

— Перерезать три глотки займёт не больше трёх инов, — заметил мой противник.

— Лучше помогите мне вернуть фургон на дорогу, — сказал я.

— Ты умён, — усмехнулся мужчина. — Ты собираешься заручиться нашей поддержкой и сделать так, чтобы мы стали твоими товарищами, а потом на этом основании отказать нам в нашем требовании.

— То есть Ты не будешь мне помогать? — уточнил я.

— Пусть тебе помогает кто угодно! — заявил он. — Только не я!

— Долго мы ещё будем стоять! — раздражённо выкликнул мужчина из-за его спины.

Ему вторило фырканье тарлариона перешедшее в недовольный трубный рёв. В первой шеренге, пятеро мужчин стояли с фонарями. Ещё несколько ламп мелькали в толпе позади.

— Я сейчас сам кому-нибудь горло перережу, если через два ена мы не стронемся с места, — предупредил всё тот же возмущённый голос. — У меня в фургоне моя спутница и двое детей, безопасность которых я должен обеспечить.

— Значит, Ты не собираешься мне помогать? — спросил я того что держал нож в руке.

— Нет, — отрезал он.

— Тогда отвали, — бросил я и, повернувшись спиной к фургону, присел под его задний борт.

— Не надо! — крикнул товарищ возницы, державший один из фонарей.

— Да он же безумен! — воскликнул другой.

— Смотрите! — поражённо сказал третий.

Медленно выпрямившись, я оторвал загруженный фургон от земли, при этом, не отрываясь, глядя в глаза мужчины с ножом. Справа от меня, тихонько поскрипывая, медленно крутилось колесо фургона, поблёскивая в свете фонаря каплями дождя, скатывавшимися по его железному ободу. Мужчины были тихи в дожде. Медленно, дюйм за дюймом, я начал смещаться влево. Наконец, по-прежнему не сводя глаз с мужчины с ножом, я аккуратно поставил фургон на дорогу. Теперь повозка всеми четырьмя колёсами стояла на каменной поверхности. Выбравшись из-под днища, я с мучительным стоном выпрямил спину и посмотрел сверху вниз на мужчину с ножом.

Тот испуганно отшатнулся и поспешно вложил свой нож в ножны.

— Они — ваши пленники, — примирительно сказал он.

— Лезь на фургонный ящик, — велел я товарищу возницы. — Не теряйте время. Выбирайтесь отсюда. Как только сможете, накиньте пленникам на головы капюшоны, мешки или любые тряпки, какие найдёте и надежно привяжите к их шеям. Не дайте кому-либо увидеть их лица. Похоже, этих проходимцев знает каждый путник даже на расстоянии ста пасангов отсюда. А если их убьют, то вряд ли вы получите за них, хоть что-то с владельца рабочей цепи.

— Тот фургон принадлежал Септимию Энтрату, — напоследок сообщил мне товарищ возницы.

— Замечательно, — кивнул я, хотя для меня это ничего не значило.

— Желаю вам всего хорошего! — попрощался парень, спеша занять своё место в фургоне.

— И вам удачи, — сказал я ему вслед, и сдёрнул свой рюкзак с задка их фургона.

Через мгновение спереди донёсся хлопок кнута и рёв животного. Толпа начала рассасываться, люди спешили к своим транспортным средствам. Тяжелогружёный фургон, стронулся с места и, набирая скорость, покатился в темноту. Я ещё постоял на дороге, сжимая в руке свою поклажу и глядя ему вслед, пока тот не растворился в ночи. Некоторые стоявшие рядом мужчины успели ударить и пнуть привязанных пленников, которые были просто рады следовать именно за этим фургоном. В конце концов, они были разбойниками, людьми выбравшими грабёж в качестве основного занятия и жившими на то, что удалось добыть. Теперь, в некотором смысле, сами они стали добычей, и в конечном итоге, должны принести некую пользу честным людям, неожиданно превратившимся из жертв в их владельцев. Бросив последний взгляд в ту сторону, где в темноте ночи и в пелене дождя растворился фургон, я усмехнулся, да, теперь эти проходимцы сами были добычей, тем, чем обычно были женщины.

— Возможно, теперь-то Вы разрешите нам продолжить движение, — осторожно, но в то же время не скрывая раздражения, поинтересовался один из мужчин.

— Один момент, — отозвался я, медленно поворачиваясь лицом к говорившему.

Мне хотелось дать фургону время оторваться как можно дальше от основной колонны. Так было больше шансов, учитывая небольшую скорость, темень и бурю, что его не настигнут.

— Есть среди вас те кто пострадал от тех негодяев? — спросил я.

— Из-за них я лишился груза, — ответил тот, что грозил перерезать разбойникам глотки.

— Большая часть их добычи, — громко, чтобы меня услышало как можно больше людей, даже, несмотря на шум дождя, объявил я, — была выгружена в канаве. Возможно, вы парни, захотели бы посмотреть, что там есть, и восстановить справедливость, хотя бы частично.

— Добыча Андрона! — мгновенно заинтересовался один из мужчин.

— Подозреваю, что если пройти по следам фургона, то можно найти их тайник или убежище, — намекнул я.

Сразу несколько фонарей поднялись и направили лучи вниз.

— Там точно что-то есть, — объявил мужчина, и почти немедленно начал спускаться по откосу.

Ещё двое последовали за ним.

— Садись в фургон и езжай дальше, — велел другой возница своему помощнику, направляясь к обочине. — Я догоню тебя позже.

Я отошёл на обочину, уступая дорогу начавшим движение фургонам.

— Добыча Андрона, — услышал я чьи-то слова.

— Где? — спросил кто-то у говорившего.

Ещё двое мужчин соскользнули с дороги. Фургоны меж тем продолжали один за другим проезжать мимо меня. Тот мужчина, который пытался убить грабителей, пристально глядя на меня, спросил:

— Там действительно есть что-то интересное?

— Да, — заверил его я.

— Хорошо, — кивнул он, — возможно, в конце концов, этой ночью я получу хоть что-нибудь.

И он тоже спустился в канаву, присоединившись к остальным. Я же пересёк дорогу, и, дождавшись первого попутного фургона, втайне от его возницы закинул свой мешок в кузов, и снова, как и прежде, уцепился левой рукой за его правый борт.

Мне показалось, что гроза пошла на убыль, хотя дождь всё ещё лил как из ведра, а вспышки молний, время от времени, раскалывали небо, внезапно заливая дорогу и её окрестности ярким синевато-белым светом, сопровождаясь, иногда почти мгновенным, иногда немного запаздывающим раскатом грома.

— Кажется, Царствующие Жрецы опять толкут муку, — смеясь, крикнул мужчина шедший у борта того же фургона, что и я.

— Похоже на то, — признал я.

Его замечание касалось старого способа приготовления муки, по неким непонятным мне причинам, всё ещё приписываемого Царствующим Жрецам. Имеется в виду перемалывание зёрен в муку с помощью ступки и пестика. В настоящее время большая доля Са-Тарны перемалывается на мельницах, между двумя каменными жерновами, причём верхний камень, обычно вращается водяным колесом, либо, реже, тарларионом или рабами. Тем не менее, в некоторых деревнях до сих пор применяется приспособление, отдалённо напоминающее старые добрые ступу и пестик, хотя и несколько усовершенствованные. Такое устройство состоит из двух частей: первая — верхняя ударная, закреплённая на упругом горизонтальном шесте, и вторая нижняя часть — собственно ступа или наковальня. К концу шеста крепятся одна или более верёвок, дёргая за которые ударный блок опускают в ступу. Упругий шест, стоит отпустить верёвки, возвращает пестик в прежнее положение для следующего удара. Однако куда чаще используются ручные мельницы, приводимые в действие силой двух мужчин, если они достаточно большие, или двумя мальчишками, если они небольшие. Есть и совсем маленькие ручные мельницы, с которыми может управиться даже женщина. Конструкция и принцип действия у них у всех одинаковые: ниша, два круглых камня-жернова и шест-рукоять. В центре нижнего камня имеется небольшой выступ-ступица, на который центральным отверстием надевается верхний камень. Таким образом, при вращении верхний жернов не съезжает в сторону. Кроме того в нижнем камне прорезаны тонкие радиальные канавки, через которые полученный продукт ссыпается в нишу в которой установлены жернова, чтобы потом по наклонному жёлобу стечь в ларь или мешок. В верхнем жернове имеется два отверстия, одно сквозное центральное, о котором уже упоминалось, которым камень одевается на ступицу, также служит и для засыпания зерна, а потому выполнено воронкообразным. И второе глухое отверстие, просверленное ближе к краю, в которое вставлен шест для проворачивания. С этим шестом обычно управляются два человека. Обычно над жерновами устанавливают горизонтальную балку-ворот, в которой намертво крепится верхняя часть шеста, таким образом, обеспечиваются соответствующие рычаги, позволяющие облегчить труд работников. Маленькая ручная мельница отличается только размерами и тем, что вместо шеста в ней устанавливается небольшая деревянная ручка. Крупа или мука, полученная из этих механизмов, обычно просеиваются, поскольку продукт, получаемый на выходе далеко не всегда требуемого качества, и зачастую требует ещё одного перемола, а то и нескольких. Сито обычно делают из, кожи натянутой на деревянный обруч. Отверстия в этой коже протыкают раскалённой проволокой.

Кстати, гореане в большинстве своём, не связывают молнию и гром с тем, что Царствующие Жрецы занимаются таким прозаическим занятием как помол муки. В прежние времена они находили тому объяснение в наивных мифах и легендах, которые теперь стали частью гореанского эпоса. Однако кое-кто из низших каст, особенно в среде крестьянства, и особенно среди жителей отдаленных деревень, на полном серьёзе рассматривают возможность того, что такие явления могут быть признаками разброда в сообществе Царствующих Жрецов, их конфликтов, ударов оружия, грохота колесниц, топота тарларионов, и тому подобной чепухи. Я замечал, что даже многие более образованные гореане, конечно не представители каст Писцов или Строителей, полагают, что молния — результат сталкивающихся в небе облаков, выбрасывающих искры. Но есть и люди, которые видят сходство таких явлений как молния и треск искр в мехе охотничьего слина поглаженного рукой человека.

В свете новой вспышки молнии, я увидел, на задке следующего впереди фургона, свисающее с крюка и покачивающееся на ремне, узкое, цилиндрическое, закрытое крышкой «смазочное ведро». Сквозь отверстие в крышке торчала ручка кисти. Это был обычный аксессуар гореанского фургона. Кстати, «смазка» в таком контейнере вовсе не является минеральной консистентной смазкой привычной на Земле. Это смесь дёгтя и животного жира. Впрочем, свойства и способ применения те же самые, при большей доступности и низшей цене. Такую смазку наносят кистью на трущиеся детали фургона, в особенности на оси и на металлические пружины, обычно в рессорном варианте, там, где они есть. В некоторых гореанских «каретах» и наёмных экипажах, очень немногих, для амортизации используется многослойная кожаная подвеска. Это делает поездку довольно удобной, но возникающее раскачивание, пока к нему не приспособишься, может вызвать тошноту, а проще говоря, морскую болезнь. Особенно этому подвержены свободные женщины, которые, как известно существа деликатные и склонные к надуманным жалобам.

Что интересно, эта «деликатность», показная слабость, и связанное с этим «недовольство», обычно исчезают, как только эти особы оказываются в рабстве. Вероятно, всё дело в том, что в этом случае они оказываются на своём месте назначенном им природой. Кроме того, стоя на коленях и глядя на своего хозяина снизу вверх, они не могут не понимать, что у того может просто не хватить терпения на их капризы. Само собой, не малую роль играют обстоятельства поездки. Например, замечено, что одна и та же особа, отвратительнейшим образом ведшая себя, будучи свободной, путешествуя в один конец на таком подвешенном на кожаных ремнях экипаже, возвращаясь на нём же, но уже рабыней, возможно, связанной по рукам и ногам, и упакованной в мешок или просто в рабский капюшон, лёжа под ногами пассажиров, старается всячески сдерживать позывы своего организма, даже если они вполне обоснованы. Если же она этого не делает, то не исключено, что ей предстоит почувствовать последствия своей неосторожности. Её, скорее всего, пнут либо ткнут, если она в мешке, или стегнут плетью, если в капюшоне. Потом, чтобы она не оскорбляла своим присутствием приличных людей, запачканный мешок или капюшон вывесят на заднем борту повозки, а её саму привяжут к перилам сзади экипажа, свесившись над дорогой. Впоследствии, конечно, ей придётся самой полностью очистить и мешок или капюшон, и саму себя, прежде чем снова заползти в мешок, снова стать его заключенной. У женщины редко возникает желание повторять такое дважды.

Однако, откровенно говоря, большинство гореан и не только свободных женщин, предпочитает простое, тряское движение безрессорного фургона, зачастую более быстрой и плавной езде в наёмном экипаже на кожаной подвеске.

Снова полыхнула молния, и в её ярком кратковременном свете я разглядел не только «смазочное ведро» болтавшееся на крюке, под впередиидущим фургоном, но и двух детей, испуганно выглядывавших из большого кожаного отсека, подвешенного под кузовом повозки. Их глаза показались мне очень большими, видимо детишкам было по-настоящему страшно. Кстати, в такой коже подвешенной под днищем, не было ничего особенного. Однако чаще всего там возят топливо для походного костра, собранное по пути, а вот возить там детей, любых других пассажиров или даже рабынь было необычно. Вероятно, возница решил, таким образом, спрятать своих детей от грозы. Когда окрестности осветила следующая вспышка молнии, я уже не увидел детей. Похоже, они решили спрятаться внутри, и я бы их за это не винил.

Я вспомнил, что захваченные мною разбойники теперь находились под присмотром возницы и его товарища, которые прежде управляли фургоном «Септимия Энтрата». А даже не поинтересовался, было ли это имя самого возницы, или так звали владельца того фургона, что попал в ловушку шайки Андрона, и слетев в канаву так и остался лежать там со сломанной осью. Я не смог вспомнить, сколько ни пытался, чтобы слышал такое имя прежде. Довольно необычное имя, надо признать. Оно намекало на имена, весьма распространенные во многих городах по берегам Воска, где происходило культурное смешение традиций, под влиянием островных убаратов, таких как Кос и Тирос, с одной стороны, и южных городов, таких как Венна и Ар с другой.

Фургон с добычей разбойника заменил их собственный выведенный из строя транспорт, и товарищи, переложив на него свой груз, продолжили свой путь. На мой взгляд, они оказались добрыми малыми. Помнится, грабители спустившиеся, чтобы напасть на них, были готовы уйти без добычи, услышав, что в фургоне везут Домашний Камень. Мужчины, на попечении которых находится Домашний Камень, обычно оказываются очень опасными противниками. Немногие сознательно станут на пути такого человека, уже не говоря о том, чтобы угрожать или нападать на них. Предупреждая подошедших, что в фургоне Домашний Камень, возница ясно давал понять, что он раскусил их намерения. Кроме того, этим заявлением, он поощрил меня вмешаться в происходящее. Интересно, вёз ли этот извозчик Домашний Камень на самом деле, или его утверждение было простой уловкой, чтобы обескуражить предполагаемых грабителей. В любом случае и возница, и его помощник теперь были куда более обеспеченными людьми, чем до встречи с разбойниками. У них появился ещё один тарларион, три отнюдь непустых кошелька и трое голых и связанных пленников, бредущие за их новым фургоном. Причём за каждого из них можно было получить по серебряному тарску с владельца рабочей цепи. Хотелось бы надеяться, что возница, или его товарищ, если они, конечно, хотят получить с этих проходимцев прибыль, не забудут закрыть им лица к тому времени, как начнёт светать. Боюсь, если их узнают, то правосудие может оказаться коротким и жестоким. Не думаю, что некоторое время, проведённое этой шайкой на каторжных работах, повредит им. Насколько я знал, в настоящее время в округе находились несколько рабочих цепей, причём одна совсем рядом, чуть южнее, под стенами Венны. Город спешно восстанавливал свои оборонительные сооружения. По последним сведениям, Ионик с Коса, владелец нескольких таких цепей, в настоящее время набирал работников. Такие цепи, кстати, рассматриваются как политически нейтральные инструменты. Так что жители Венны, союзника Ара, смогли использовать одну из цепей Ионика, даже при том, что тот происходил с Коса. Я предположил, что, раз уж косианцы не возражали против использования здесь дешёвой рабочей силы, то у них не было никаких захватнических планов относительно Венны.

Кстати, хотя это и не традиционно для гореан, но, весьма распространено, держать своих заключенных раздетыми. Тому есть несколько различных причин. Во-первых, это унижает преступника и доставляет удовольствие схватившему его. Во-вторых, это даёт понять самому пленнику, что теперь он находится в чьей-либо власти. В-третьих, на голом теле невозможно скрыть оружие. К тому же, на Горе вообще не существует какой-либо общепринятой одежды или униформы для заключенных или каторжников, как это принято на Земле. Соответственно, идентификация человека как заключенного и предупреждение других относительно его статуса, что в культуре Земли достигается специальной одеждой, зачастую на Горе, достигается отсутствием, или почти полным отсутствием таковой. Нагота или полунагота заключенного сразу ставит в известность любого, кто его видит о его статусе. Корме того, если заключенный сможет сбежать из места своего заключения, он столкнётся с дополнительной проблемой поиска одежды. Стоит также упомянуть, что большинство гореан к преступникам относится крайне неодобрительно, соответственно, ни у кого не возникает каких-либо возражений относительно лишения их одежды.

Однако следует помнить, что всё вышесказанное касается, прежде всего, свободных людей, ставших преступниками и пойманных, а не военнопленных или рабов. Раздевание военнопленных, если оно произошло, является вопросом временным, связанным с тем, чтобы предотвратить сокрытие оружия и хоть как-то отметить их, так как у многих гореанских солдат, особенно наемников, просто нет отличительной униформы. А уж одеты рабы или нет, это является прерогативой их владельцев. В домах работорговцев и на невольничьих рынках, например, подневольных красавиц почти всегда держат нагими.

Новая вспышка молнии снова выхватила из темноты качающееся «смазочное ведро», скорее всего заполненное смесью дёгтя и жира, свисающее на ремне с крюка под кузовом фургона едущего впереди. Я был уверен, что разбойники из шайки Андрона, учитывая все обстоятельства, будут только счастливы пойти на юг и присоединиться к рабочей цепи. Возможно, со временем, года через два-три, их даже могут освободить, если сочтут, что они стали образцовыми заключенными, трудолюбивыми и послушными. Из-за грозы, дождя и ветра, другой метод обращения с такими проходимцами вообще не предполагал их возвращения на дорогу. Однако это не является чем-то неизвестным на Горе. Это называется «правосудие фургонов». Я не буду вдаваться в детали, но сей метод включает дёготь, масло и огонь. Гореане, как я уже отметил, не очень склонны потакать преступникам.

Забрал свой мешок из кузова фургона, у борта которого я шёл, и, позволив ему обогнать меня, затем, следуя за его задним бортом, я по диагонали пересёк дорогу и вышел на левую обочину. Остановившись там, и пропустив следующую повозку, я осмотрелся. В свете молнии, в очередной раз расколовшей небеса над моей головой, я увидел каменистое плато, на котором возвышалось строение — постоялый двор «Кривой Тарн». Ветер и струи дождя хлестали меня по правой стороне головы и тела. Я сошёл с дороги, оказавшись на посыпанной гравием широкой, квадратной, со стороной ярдов пятьдесят площадке, перед постоялым двором. Здесь смог бы развернуться даже фургон, запряжённый десятью тарларионами. Впереди на столбе мерцал фонарь указывавший вход в постоялый двор, и я направился туда. Следующие вспышки молний высветили дорожки накатанные на плато. Все они вели к более-менее ровным площадкам, на которых могли встать лагерем фургоны.

По левую руку от меня я смог рассмотреть, несколько фургонов занявших одну из таких площадок, с подветренной стороны от стены постоялого двора. Ещё несколько других фургонов, только что свернувших с дороги, разворачивались прямо передо мной. Пришлось задержаться, чтобы в темноте не попасть под лапы тарларионов. Наконец, путь был свободен, и я направился на свет фонаря. Под моими сандалиями хрустел гравий. Столб был установлен около правого угла широкого моста, перекинутого через ров, и ведущий к воротам постоялого двора. В свете молнии я заметил, что из-под брезента одного из фургонов выглянули две девушки. В то же самое мгновение они видели меня, и на их лицах появилось испуганное выражение. Когда небо осветилось новым шнуром молнии, брезент уже был на прежнем месте. Я успел разглядеть немногое, смазливые лица и испуганные глаза, но и этого мне хватило, чтобы понять, что они были кейджерами. Они выглядели, как женщины, которые хорошо знали, что мужчины были их владельцами. Я прошагал по мокрому гравию к левой стороне моста, и остановился, осматривая ров и частокол с воротами за ним.

Ров были футов сорок шириной. Земля плавно спускалась ко рву, огороженному невысоким всего несколько дюймов высотой бордюром, слишком низким, чтобы позволить мужчинам укрыться позади него. В основании этого бордюра, через каждые двадцать футов или около того, имелись дренажные отверстия, позволявшие воде с площадки стекать в ров. Так что этот уклон, сделан не случайно, и его назначение — не давать рву пересохнуть. Кроме того это облегчало обороняющимся вести прицельный обстрел нападавших из луков и пращей, даже если они пытались прикрываться щитами, не говоря уже о том, что сделать подкоп становилось уже совсем затруднительно. Любая подобная попытка, конечно, потребовала бы несколько человек, много времени, и стала бы небывалым подвигом с инженерной точки зрения. Есть, конечно, различные и другие подходы к подобным проблемам, например, попытаться форсировать ров, используя понтоны из челноков или плоты, на которые можно было бы установить осадные лестницы, или же закидать ров фашинами. Кстати, попытка взять гарнизон измором, обычно, по самым разным причинам, не приводит к желаемому результату. Всё же в подобных местах имеется весьма солидный запас продуктов, зачастую достаточный, чтобы выдержать осаду в течение года. С водой у осаждённых тоже проблем возникнуть не должно, наверняка внутри есть цистерны, заполненные по самые горловины, да и возможность собирать дождевую воду или брать её прямо изо рва не стоит списывать со счетов. Так что скорее уж осаждающие через некоторое время могут столкнуться с проблемой исчерпания запасов продовольствия, как своих, так и в окрестностях, и не исключено, что сами будут страдать от голода больше, чем осажденные. Поддержание неопределенно долгой осады вообще требует обширного и эффективного аппарата поставок снабжения, включающего в себя приобретение, транспортировку и защиту обозов. Безусловно, многое зависит от численности и стойкости осаждающих и осажденных, длины стен и многих других факторов. Например, если у осажденных нет достаточного количества мужчин, чтобы укомплектовать ими весь периметр, им будет сложно выстоять против атаки с разных направлений. Однако, по статике, в большинстве случаев осады заканчиваются неудачей именно для нападающей стороны. Не зря же все города первым делом обзаводятся стенами и рвами. Кроме того, обычно, в любом городе, имеется цитадель, в которую, в случае удачного штурма, могут уйти защитники города, и которая вероятно, будет практически неприступной. Люди, собравшиеся там, скорее всего, останутся в безопасности, даже если весь город вокруг них будет сожжен дотла.

Следует заметить, что в целом, осады не затягиваются надолго, редко когда больше чем на несколько недель, либо потому что дальнейшие действия становятся для осаждающей стороны бессмысленными, либо по причине чувствительного снижения запасов, или, возможно даже, потому что контракт с капитаном наёмников истёк, или закончились сроки вербовки его людей. Действительно, зачастую солдаты, особенно если это — рекрутированные гражданские, могут потребовать отпустить их домой просто, чтобы заняться их собственными делами, например сбором урожая. Насколько я знаю, куда больше городов пало в результате военных хитростей или подкупа, чем в результате прямого штурма или осады. Хороший капитан, приступая к осаде, обычно заранее узнает о политических разногласиях в городе и пытается использовать их, обещая в случае своего предположительного успеха, привести ту или иную партию к власти. Вероятно группа изменников, и возможно достаточно честно в её собственном понимании, даже будет приветствовать завоевателя как освободителя. Дитрих из Тарнбурга, один из самых известных на Горе капитанов наемников, стал легендой именно за своё умение пользоваться такими методами. Кстати, золотом он взял куда больше городов, нежели чем железом. Не трудно догадаться, что израсходованное на подкуп золото, позже можно легко возместить из казны взятого города, либо с продажи захваченных трофеев, таких как драгоценная посуда, ковры, ткани, гобелены, изделия из инкрустированного дерева, серебряной и золотой проволоки, предметов искусства, драгоценностей, тарларионов, тарсков и, само собой, женщин. Зачастую, такие репарации могут быть наложены, в качестве «искупительной платы», на правящую партию, тем самым изящно и быстро оправдываясь перед горожанами.

Фонарь, висевший на столбе справа от меня, и дико раскачивавшийся под дождём и ветром, почти не давал света. Лишь частые вспышки молний, раз за разом выхватывали из темноты частокол, выстроенный на плато по ту сторону рва, заполненного тёмной бурлящей водой.

Доски моста сейчас были скользкими от сбегавшей по ним воды. Ширина моста составляла приблизительно восемь футов. Как раз достаточно, чтобы свободно проехать одному фургону за раз. За мостом возвышались покрытые сверху крышей ворота. Я бы не удивился, если бы узнал, что за их створками имеется огороженное стеной пространство, упирающееся в ещё одни ворота. В крайне редких случаях эти ворота, внутренние и внешние, открываются одновременно. И наверняка сверху под крышей, и по бокам в огораживающих этот тамбур между воротами стенах, имеются бойницы для лучников. Два толстых каната, не меньше восьми дюймов в диаметре, спускались от верхней части ворот к мосту, таким образом, этот мост мог быть поднят в любой момент, если в этом возникнет необходимость. Само собой, когда секция будет поднята и притянута к воротам, ещё более защищая их, постоялый двор, окружённый со всех сторон водой, фактически превратится в остров.

Такие постоялые дворы могут служить, своего рода цитаделью или опорным пунктом, но в таком качестве их используют лишь изредка. Любой человек может запросто приехать сюда и оплатить стол и кров. В этом смысле они открыты для всех, хотя весьма обычно для подобных заведений быть закрытыми на ночь. Однако, насколько мне известно, они могут послужить и убежищем. Не раз в таких постоялых дворах прятались сельские жители от фуражиров или мародеров. Бывало, что они захватывались остатками разбитых войск, как места, в которых можно продолжить отчаянное, возможно безнадёжное сопротивление. А в отдаленных, беспокойных или варварских регионах такие места, являются островком мира и спокойствия. Внутри частокола обычно имеется сарай на несколько фургонов. На сколько именно конкретно в этом постоялом дворе я не знал. Кроме того, где-то в пределах ограды должен быть маяк, предназначенный для тарнов, хотя я не думал, что он был зажжён в это время. Обычно он устанавливается где-нибудь под стеной высокого сарая, и показывает не только местонахождение постоялого двора, но также и не прикрытый противотарновой проволокой безопасный подход для тарнсмэнов-воинов или тарнсмэнов-извозчиков прибывающих с тарновой корзиной. Само собой, приземляющийся наездник ведёт птицу левее света маяка. Традиционно на Горе принято левостороннее движение. Таким образом, рука с мечом, по крайней мере, если Вы правша, каковыми являются большинство гореан, всегда обращена в сторону приближающего спереди прохожего.

Слева от моста пристроился фургон с опущенным брезентовым тентом. Капли дождь собирались в ручьи и скатывались с него на землю. Под фургоном виднелась маленькая, лежавшая на земле, скукожившаяся фигурка, по самую голову закутавшаяся в брезент. Полагаю, мужчина внутри фургона, мог быть вместе со своей свободой спутницей. Разумеется, ничего необычного в том, чтобы выгнать рабыню наружу не было, если внутри присутствует свободная женщина и компаньонка. Хотя не исключено, что невольница просто вызвала неудовольствие хозяина, и была выставлена трястись под фургоном от страха и холода. Я нисколько не сомневался в том, что обладательница этой маленькой фигуры гораздо красивее и привлекательнее, чем свободная спутница, возможно, находившаяся внутри. Это определялось, прежде всего, её статусом. Свободные женщины ненавидят таких как она, настолько, что никогда не упускают возможности заставить их страдать. Интересно, тот мужчина, что сейчас находился в фургоне, приобрёл женщину, что сейчас валялась под его днищем, просто из интереса и ради своего удовольствия, или же, как способ поощрить свою компаньонку более серьезно относиться отношениям с ним. Возможно, если его план сработает, то он мог бы оказаться достаточно любезным, и отказаться от индивидуума под фургоном, и, признав её работу законченной, избавиться от рабыни на том или ином невольничьем рынке.

Подойдя и присев рядом, я, без особого удивления, рассмотрел, что здесь имелась тяжёлая цепь, проходившая через кольцо, закреплённое в днище фургона. Один конец цепи спускался и исчезал между сгибами брезента, сжатого в руках женщины под её горлом, и вероятно, опоясав шею, запирался там на висячий замок, или крепился к ошейнику. Другой конец спускался вниз позади фигуры и также исчезал под брезентом, но уже в районе ног, вероятно чтобы сковать вместе её перекрещенные щиколотки. Увидев меня, девушка под фургоном сразу встала на колени и, убрав руки с брезента, опустила ладони на покрытую гравием землю и склонила голову, демонстрируя мне почтение.

— Ой! — тихонько пискнула она, когда я сдёрнул с неё брезент, откинув его назад.

Она поднялась на четвереньки и испуганно посмотрела на меня. Оказывается, цепь, спускавшаяся с кольца, была дважды обмотана вокруг её шеи и заперта на висячий замок. А вот второй конец, как я и предполагал, сковывал её скрещенные лодыжки. Ничего удивительного, ведь будучи закреплена таким образом, пленница не только не сможет идти, но и встать на ноги будет для неё большой проблемой. Это весьма распространённый способ обездвиживания женщин-заключенных. Причём, здесь дело не столько в безопасности, но и в символизме того, что это указывает им их законное место. Под брезентом женщина была абсолютно голой, и, как я и подумал, довольно хорошенькой.

Капли косого дождя, залетая под фургон, ложились на тело девушки и, собираясь в тонкие ручейки, сбегали вниз, сверкая при каждой вспышке молнии. Её тёмные волосы, частью разметавшиеся по плечам, частью свисавшие до земли, вымокли и стали ещё темнее. Колени рабыни покоились на брезенте, который только что служил ей и одеялом и постелью, прикрывавшей жёсткий и неровный гравий. Я встал позади неё на колени и, потянувшись, взял её руки в свои. Какие же они были холодные! Немного подержав ладони девушки и отогрев их, я положил их на её бёдра. Затем нежно проведя руками по телу рабыни, стирая плёнку воды, я почувствовал, что она задрожала ещё сильнее. Уверен, теперь это было связано не только с холодом и испугом.

— Ты беспомощна и переполнена потребностями — заметил я, — не бойся, я буду аккуратен, только постарайся не шуметь.

— Мои лодыжки скованы цепью, — всхлипнув, прошептала она.

Аккуратно опрокинув её на спину, я немного сдвинул девушку поближе к центру фургона, куда долетало меньше капель дождя. Звенья цепи лязгнули, перемещаясь сквозь кольцо над нами. Я на мгновение замер, услышав, как над головой скрипнули доски повозки. Кажется, кто-то пошевелился внутри. Скорее всего, владелец этого фургона, перевернулся во сне на другой бок, или прижался к своей компаньонке. Но сразу стало тихо, если не считать шума ветра, дождя, и частых раскатов грома.

Наши лица были так близко, что почти соприкасались.

— Ты — рабыня, — шепнул я ей.

Внезапно, молния ударила где-то совсем рядом, отразившись в широко раскрытых испуганных глазах девушки, а взрыв грома, почти оглушивший нас, заставил её затрястись. В следующее же мгновение я придавил её к земле своим телом, и, удерживая голову, прижался к её губам поцелуем господина. Оторвавшись, в свете следующей молнии, я увидел глаза девушки, смотрящие на меня, дико, испуганно и умоляюще.

— Да, я — рабыня! — прошептала она страстно и беспомощно. — Я — рабыня!

Внезапно она приподнялась и сама, обхватив меня руками, прижалась своими губами к моим, нетерпеливо, пылко и с благодарностью. Вернув её на спину, я, сверху вниз, провёл рукой по её телу. Уже после первых, осторожных ласк, тело рабыни, периодически озаряемое вспышками молний, начало извиваться и дёргаться, на мокром брезенте, расстеленном на гравии под фургоном.

Она была маленькой, голой и очень соблазнительной. Её бедро, как я определил, сначала на ощупь, а затем, и в свете молнии, было помечено обычным клеймом кейджеры, маленьким изысканным «Кефом», иногда называемым «жезл и ветви», что намекало на красоту, находящуюся под властью. На шее невольницы, под двумя витками тяжелой, запертой на замок цепи, прятался обычный, железный, гореанский рабский ошейник, плотно сидевший на её горле.

— Увы, — разочарованно всхлипнула она, в страдании и расстройстве, — мои ноги скованы цепью!

Похоже, что девушка пока ещё недолго пробыла в рабстве, и не приобрела достаточного опыта.

— Ой! — тоненько, но явно обрадовано вскрикнула она, когда я, подняв её ноги, скользнул между ними, оказавшись внутри их тугого кольца.

Я приподнял почти невесомое для меня тело девушки, устраиваясь поудобней, и снова уложил её на спину.

— О-о-охх, — мягко простонала она, прижимая меня к себе руками и ногами.

Вокруг нас бушевала жестокая гроза, освещая наши тела синевато-белыми вспышками молний и оглушая раскатами грома.

Закончив с ней через некоторое время, я снова оторвал её тело от земли и выскользнул из объятий ей ног. Разумеется, существует множество способов использовать женщину, щиколотки которой связаны. Я воспользовался всего лишь одним из них.

— Если возникнут вопросы, — предупредил я, — тебе просто приказали молчать, и Ты была беспомощна.

И кстати, в этом не было ни капли лжи.

— Тебя просто использовал случайный прохожий, — подсказал я ей.

В случае с рабыней, в подобной ситуации нет ничего необычного, особенно если их оставили ночью снаружи, без железного пояса, фактически, предоставив для взятия первым встречным.

— Я не могу поверить в то, что я только что почувствовала, — побормотала девушка.

— Тебе придётся испытать чувства куда более сильные, — пожал я плечами, — стоит только мужчинам захотеть подвергнуть тебя этому.

— Да, Господин, — прошептала она в испуге.

Характер и глубина таких ощущений, как мне кажется, в значительной степени зависит от вовлеченных в процесс индивидуумов, но не малую роль в этом играют и многие другие факторы. Например, на мой взгляд, в данном конкретном случае, одним из таких факторов было то, как именно её сковали цепью. Ограничивая свободу женщины, даже символически, не говоря уже о буквальном, физическом заковывании в цепи, делая её абсолютно беспомощной, мы по самым различным причинам, как психологическим, так и физиологическим, усиливаем её ощущения в момент оргазма. Можно предположить, что свободным женщинам об этом мало что известно, хотя многие из них, как мне кажется, пусть и смутно, но подозревают об этом. Однако эти эмоции и ощущения становятся для них реальностью, стоит им обнаружить себя на коленях, связанными и целующими плеть мужчины. Причём самым существенным фактором будут для них даже не цепи, а само состояние неволи, при котором женщина знает, что мужчина является её владельцем в прямом смысле этого слова, и что она принадлежит ему и должна подчиняться ему под страхом наказания и даже смерти. Институт рабства узаконивает, в организационном, социальном и цивилизационном контексте, естественные биологические отношения между мужчинами и женщинами. Более того, как этого и следовало ожидать, посредством различных механизмов, законодательных и прочих, этот институт делает их чище и ещё эффективнее.

— Ох, Господин, купите меня! Пожалуйста, купите меня! — попросила меня девушка.

— Только рабыня просит о том, чтобы её купили, — усмехнулся я.

— Я и есть рабыня, — всхлипнула она. — Это преподал мне работорговец, который захватил меня несколько недель назад!

— Подозреваю, что Ты, скорее всего, не предназначена для продажи, — предположил я.

— Мой хозяин не проявляет ко мне никакого интереса, — пожаловалась мне рабыня. — Он и купил-то меня только затем, чтобы позлить свою компаньонку, которая относится ко мне с ужасной жестокостью. А в течение дня, когда мои ноги не скованы, он даже сдаёт меня в аренду любому незнакомцу за бит-тарск!

— А его свободная спутница стала после этого более внимательной и озабоченной? — поинтересовался я.

— Мне так не показалось, — покачала она головой.

— Возможно, в таком случае, это её стоило приковать цепью под фургоном, — заметил я.

— Но она же свободная женщина! — воскликнула девушка в ужасе.

— Значит, твой владелец взимает бит-тарск за твоё использование? — уточнил я.

— Да, — кивнула она.

— Открой рот, — приказал я.

Пока рабыня сидела с открытым ртом, я нащупал и вынул из своего кошелька бит-тарск. Это не была отдельная монета в смысле круглого или квадратного, плоского куска меди с отчеканенным на нём номиналом, а только часть такой монеты, узкий треугольный сегмент, одну восьмую часть от медного тарнового диска. Этот обрезок я и положил в её рот.

— Это для твоего владельца, — сообщил я.

Многие гореане, особенно представители низких каст, идя в магазин, с поручением либо по любому другому делу, зачастую держат монету или монеты во рту. Дело в том, что большинство гореанских предметов одежды, за исключением, рабочей одежды ремесленников, просто не имеет карманов.

Не обращая внимания на разочарованный взгляд невольницы, я укрыл её брезентом, как это и было прежде. Это должно было хоть немного защитить девушку от дождя и холодного ветра.

Положив монету в рот рабыни, я не столько заплатил её владельцу за использование его имущества, давая при этом рабыне оправдание на случай, если мужчина заинтересуется такими вещами, в конце концов, цена была не слишком высока, сколько избавлялся от её дальнейший назойливости. На прощанье я легонько поцеловал девушку в мокрую щёку. Странно, я-то думал, что полоски влаги на её лице, были каплями дождя, а на моих губах остался солёный вкус.

Выбравшись из-под фургона, я поднял свой насквозь промокший рюкзак, и обернулся. Рабыня с грустью смотрела на меня, даже не пытаясь заговорить. Ну что ж, у неё хватило ума понять смысл монеты в её рту.

Повернувшись в сторону частокола, я поднял лицо вверх. Вспышка молнии на мгновение выхватила из темноты, свисавшую на цепях со столбов и раскачивающуюся поверх ограды под порывами ветра огромную фигуру, должную изображать атакующего тарна. Длинная изогнутая шея птицы, делала её больше похожей на стервятника, хватающего правой лапой добычу. За этот знак, постоялый двор и получил своё название — «Кривой тарн».

Оглянувшись назад, я снова столкнулся взглядом с грустными глазами девушки, всё ещё смотревшей на меня, и ткнул пальцем в гравий перед ней. Рабыня, поняв, что от неё требуется, немедленно, встав на колени, опустила голову до земли, исполняя почтение.

Я отвернулся и направился к мосту, ведущему к воротам. А девушку я выбросил из головы, в конце концов, она была всего лишь рабыней, за использование которой я заплатил.

2. Внутренний двор

— Ты не женщина, — заявил ворчливый мужской голос из-за маленькой узкой двери, в левой створке ворот. — Покажи, что у тебя есть деньги!

Подняв медный тарск, я продемонстрировал монету в приоткрывшееся в двери оконце, из-за которого поблёскивали чьи-то глаза. Человек внутри поднял маленькую масляную лампу. Монету я держал, так, чтобы он мог её разглядеть, но не смог достать. Никакого желания передавать деньги не войдя внутрь, у меня не было.

— Маловато будет! — проворчал он из-за двери.

Дверь открылась, стоило в моих пальцах появиться серебряному тарску. Едва я оказался внутри, как привратник захлопнул дверь, и направился по длинному, футов сорок длиной, высокому и узкому, похожему на сарай туннелю, к внутренним воротам. Я следовал за ним. Подойдя к следующим воротам, мужчина обернулся и спросил:

— А как на счёт, чего-нибудь для привратника?

— А разве тебе не платит хозяин этого заведения? — вопросом на вопрос ответил я.

— Времена нынче трудные, — пожал он плечами. — К тому же, уже поздно, а я открыл дверь, хотя мог бы и не делать этого.

— Это верно, — согласился я, и вложил в его руку бит-тарск.

— Времена нынче трудные, — намекнул этот вымогатель.

Со вздохом опустив дорожный мешок на землю, я вынул нож и приставил сталь к его брюху и немного надавил. Моментально побледнев, мужик попробовал отстраниться, но упёрся спиной в створку внутренних ворот. Сняв с его пояса кошель, я встряхнул его, и открыл остриём ножа. Внутри имелось несколько монет. Не трудно было разглядеть их в свете маленькой лампы, что привратник держал в руке.

— Времена не столь же трудны, как можно было бы подумать, — усмехнулся я. — И сколько же Ты хотел бы поиметь с меня?

— Бит-тарска вполне достаточно, — испуганно проблеял он.

— Он уже у тебя, — напомнил я.

— Да, Сэр, — часто закивал мужчина. — Спасибо, Сэр.

Он скинул монету с ладони в свой кошелек, а затем, почувствовав, что я не против, осторожно взял кошелек из моей руки, и повесил его обратно на пояс, слева от себя и отпустил. Упав вниз под весом монет, кошель сам затянул свою горловину. Похоже, привратник был правшой, ведь удобнее поднять кошель левой рукой, правой доставать из него деньги.

— Тяжёлая сегодня выдалась ночка, — заметил я, как ни в чём не бывало.

— Это верно, Сэр, — кивнул несколько успокоившийся мужчина. — У вас есть какие-нибудь новости с севера?

— Я пришёл с юга, — пояснил я.

— Немногие сейчас идут на север, — подозрительно заметил мой собеседник.

— Я так понимаю, большинство постояльцев у вас, пришли с севера, — предположил я.

— Да, — кивнул он, — и мы переполнены сверх всякой меры.

— Людьми из Форпоста Ара? — спросил я.

— Как раз этих, не так и много, — ответил привратник. — Мало кому удалось выскользнуть оттуда.

— Похоже, большинство оказалось блокировано в городе, — заметил я.

— Скорее всего, — согласился со мной он.

— Есть какие-нибудь свежие новости оттуда? — полюбопытствовал я.

— Нового ничего, — пожал плечами мужчина.

— А что на счёт старого? — уточнил я.

— Откуда Вы прибыли? — вместо ответа подозрительно спросил меня он.

— С юга, — неопределённо ответил я, полагая, что этому товарищу нет никакого дела, что я пришёл из самого Ара.

— Всё что я знаю, это то, что косианцы обложили Форпост Ара с трёх сторон на суше и перекрыли выход из гавани, бонами из скованных цепями плотов, — сообщил мне привратник.

— Стены повреждены? — спросил я.

— И даже несколько раз, — ответил он, — но всякий раз защитникам удавалось отбить штурм и заделать проломы.

Я понимающе кивнул. В таких ситуациях всегда завязываются упорные и кровопролитные сражения, не уступающие по своей напряжённости уличным боям.

— То есть, с твоих слов можно сделать вывод, — заметил я, — что косианцам не удалось прорваться в город, и захватить хотя бы его часть.

— Насколько я знаю, нет, — кивнул мужчина.

— Ну и как по-твоему, какова численность вовлечённых в осаду войск? — поинтересовался я.

— Эй, это Вы носите алую тунику, — напомнил мне он. — А я всего лишь бедный привратник.

— Но Ты же не мог ничего не слышать об этом, и не составить своего мнения о сложившейся ситуации, — предположил я, вкладывая свой нож в ножны, понимая, что оружие в моей руке не могло не раздражать моего собеседника.

— Говорят, что самих косианцев под стенами Форпоста Ара тысячи, да ещё их союзники и наемники, — сказал привратник. — Насколько я знаю, это больше чем в десять раз, тех войск что были в городе до начала осады.

— Осадные машины, продовольствие? — уточнил я.

— Всё нужное для осады они привезли с собой из-под Брундизиума, — сказал он. — Можно предположить, что и источники продовольствия у них должны быть.

С моей точки зрения, это, конечно, было разумно и имело смысл. Однако если это так, то почему тарнсмэны Ара не попытались перерезать маршруты доставки продовольствия? Или если они делали это, то почему я ничего не слышал об этом.

— Судя по тому, что поведали очевидцы, битва у Форпоста Ара будет долгой и жестокой, — вздохнул мужчина. — Стены защищают не только воины гарнизона, но наравне с ними и граждане города. Похоже, косианцы не ожидали такого сопротивления.

Тут я с ним был полностью согласен. Полагаю, военачальники Коса шли сюда в расчёте на лёгкую победу.

— Вот Вы, как человек из красной касты, объясните мне, почему Кос так заинтересован во взятии Форпоста Ара? — спросил у меня привратник.

— Я, конечно, не уверен на все сто процентов, — пожал я плечами, — но, на мой взгляд, тому есть несколько различных причин, некоторые из которых могут показаться очевидными. Уверен, Ты знаешь, что самые большие разногласия между Косом и Аром связаны с их конкуренцией в Бассейне Воска. Захват Форпоста Ара одним ударом лишает Ар его главной цитадели на реке, наносит сокрушительный удар по нейтральной Ару Салерианской Конфедерации, и заодно по Лиге Воска.

Следует помнить, что в силу взаимного недоверия между Косом Салерианской Конфедераций, последняя традиционно поддерживала тесные отношения с Лигой Воска, союзом городов расположенных на берегах великой реки, изначально сформировавшийся, как и ранее Салерианская Конфедерация на реке Олни, для борьбы с речным пиратством. Лига Воска, по крайней мере, в теории, была независимой и от Ара и от Коса. Я сказал, «в теории», потому что один из городов подписавших хартию Лиги Воска — Порт-Кос, который, хотя и считался независимым городом, первоначально был основан косианцами, и продолжал поддерживать тесные связи со своей бывшей метрополией. Если Ар лишится выхода в бассейн Воска, то у меня не было ни малейших сомнений, что достаточно быстро возникнет напряжённость между Косом и Салерианской Конфедераций, а возможно, со временем и между Косом и Лигой Воска, фактически по тем же причинам, как прежде между островным убаратом и Аром.

Наиболее известны в Лиге Воска такие города как Виктория, Тафа и Фина. Самый западный город союза — Турмус лежит уже перед самой дельтой реки. Самый восточный — Беловодье. Некоторые из городов лиги по отношению к Форпосту Ара лежат восточнее, это Лесной Порт, Искандер, Пристань Танкреда и, конечно, Беловодье. Форпост Ара, хотя он и активно участвовал в противостоянии с пиратами на Воске, никогда не присоединялся к этому союзу городов. Причиной тому, по-видимому, было влияние непосредственно Ара, известного своей склонность к захвату территорий и распространению своего влияния, что не могло не быть расценено членами Лиги, как явное покушение на их суверенитет.

Штаб-квартира Лиги Воска расположена в городе Виктория. Полагаю, что тому были некие специфические предпосылки исторического, а отнюдь не географического характера, поскольку Виктория расположена далеко не в середине течения реке, если рассматривать её участок от дельты на западе и до впадения в Воск реки Олни на востоке. Кстати, устье Олни контролирует город Лара, члена Салерианской Конфедерации. Виктория лежит ближе к западу и находится в регионе, традиционно считающемся сферой интересов Коса. Если бы при выборе главного города Лиги Воска принималось во внимание географическое положение, то можно было бы ожидать, что штаб-квартира речного союза размещалась бы сейчас в Жасмине или Сибе, городах стоящих примерно в середине рассматриваемого участка реки.

— А ещё я слышал, — сказал привратник, — что несколько недель назад большие силы выступили из Ара и направляются к Форпосту для снятия осады.

— Я тоже слышал об этом, — кивнул я.

Скажу больше, я не только слышал, но и доподлинно знал об этом. Более того, я знал, что Ар, необъяснимо лично для меня, буквально бросил туда большую часть свой сухопутной армии, причём в тот момент, когда главные силы Коса в данный момент располагались, отнюдь не на севере, а под Торкадино. На мой взгляд, это было стратегической ошибкой почти невероятного масштаба. Я покинул Торкадино несколько недель назад, в тот самый момент, когда город, служивший косианцам своеобразным складом их осадной техники и продовольствия, а также и опорным пунктом сосредоточения их войск для дальнейшего наступления на восток, находился в руках Дитриха из Тарнбурга, взявшего город благодаря смелой хитрости, с отрядом всего лишь из нескольких тысяч наемников.

Они вошли в город через акведуки, буквально по главам ничего не подозревающих солдат косианских армий, стоявших лагерем вокруг города. Именно этот смелый манёвр остановил вторжение. На мой взгляд, Дитрих был в состоянии удержать Торкадино в течение зимы, и может быть немного дольше. Именно его письма, описывавшие сложившуюся ситуацию, доставил я в Ар.

Принимая во внимание интриги, завязавшиеся в эти неспокойные времена, и стараясь отвести от себя подозрения, Гней Лелиус, верховный консул и первый министр Ара, исполнявший обязанности регента в отсутствие Марленуса, Убара города, даже приказал привести меня в Центральную Башню под охраной, как будто я был арестован, и должен был предстать перед следствием по некому обвинению. Впоследствии мы с ним имели длительный и подробный разговор с глазу на глаз. Я пытался убедить регента атаковать Торкадино и разбить основные силы косианских армий. Но, войска Ара не были, ни отозваны назад в город, ни перенаправлены под Торкадино. Они продолжили следовать на север, как если бы главная опасность исходила со стороны Форпоста Ара. Таким образом, с моей точки зрения, это сводило на нет смелый план Дитриха, сумевшего задержать наступление Коса, дать Ару время отмобилизоваться, вооружиться и выступить навстречу основной угрозе исходившей с запада. Ар не послал против косианцев к Торкадино ни одного солдата. Он бросил свою армию на север, с приказом снять осаду с Форпоста Ара. Гней Лелиус глубокомысленно и терпеливо выслушал меня. Но, похоже, остался при своём мнении, больше доверяя словам своих советников.

Меня продержали в Аре несколько недель. Да, я не считался ни пленником, ни заключённым. За мной был закреплён статус гостя Центральной Башни. Всё, что мне оставалось это ждать. Но вот наконец мне выдали запечатанное письмо для командующего Форпоста Ара. Звали этого офицера Амилиан. Это было всё, чего мне удалось достичь. Той же самой ночью, на спине тарна, я покинул Ар и пронёсся на север. Тарна мне пришлось продать два дня назад, и продолжить двигаться пешком. Количество патрулей в небе оказалось настолько большим, что полёт становился просто небезопасным. Причём я нисколько не сомневался, что по мере продвижения на север их плотность вырастет ещё в разы. Я решил, что шансы на благополучное выполнение моей миссии по передаче сообщения Амилиану, независимо от того, что именно в нём могло содержаться, будут выше, если мне удастся затеряться среди наёмников и гражданских лиц. Кроме того, я был уверен, что попасть в Форпост Ара с воздуха было бы затруднительно, если не сказать опасно, ведь можно было не сомневаться, что всё небо над городом сейчас затянуто проивотарновой проволокой для защиты от тарнсмэнов Коса, контролировавших воздушное пространство.

— Но, мы не могли не заметить таких крупных подразделений. Мимо нас не прошло ни одного солдата, — сообщил привратник.

— Признаться, я сам понятия не имею о том, где они сейчас находятся, — пожал я плечами.

За время моего путешествия на тарне длившегося пять дней, я несколько раз останавливался на постоялых дворах на юге, по пути следования, но так и не смог обнаружить следов их присутствия. Не встретил я их и позже, двигаясь не север, на или рядом с Виктэль Арией к северу от Венны.

— Но не могли же они просто взять и исчезнуть, — заметил он.

— Вероятно, передвижение войск держится в тайне, по крайней мере, от населения, — пожал я плечами, — но, несомненно, для тех кто обладает доступом к надлежащей информации, местонахождение и направление движения армии хорошо известны.

Лично я встречался с беженцами от Форпоста Ара и его окрестностей к югу от Венны. Некоторые из них утверждали, что видели армейские колонны. А кое-кто даже рассказывал мне, будто бы мужчины и женщины, которых они знали, якобы последовали за армией на север, обратно к своим домам, словно были уверенны в её скорой победе. Что озадачивало меня, больше всего, так это то, что армии не было на Виктэль Арии, а ведь это был самый прямой маршрут к Форпосту Ара, и даже он был протяжённостью несколько сотен пасангов. Форпост Ара, если быть точным и был крайней северной точкой Виктэль Арии или Дороги Воска.

Виктэль Ария была военной дорогой, спроектированной и построенной военными строителями, как дорога, предназначенная для переброски армии. Она шла почти прямо от Ара до Воска. Были сделаны лишь небольшие отклонения от прямой, в угоду некоторым городам. Основное назначение Виктель Арии — быстрое передвижение по ней вооруженных людей, для чего было уложено надежное, почти не разрушаемое покрытие. Это был самый удобный и короткий маршрут, однако, армия Ара почему-то избегала его в своём предполагаемом выдвижении к Форпосту Ара для снятия с него осады. Наиболее подходящей гипотезой, что родилась в моей голове, была та, что войска выступили вовсе не к Форпосту Ара, а к Брундизиуму, где несколько месяцев назад высадились армии Коса. В этом случае предлагалось, что либо Форпост Ара приносился в жертву, либо полководцы Ара рассчитывали на то, что атака на Брундизиум сама собой вынудит косианцев снять осаду с Форпоста Ара затем, чтобы перебросить войска его блокирующие на защиту своей основной гавани на материке. Кроме того, такой манёвр мог бы отрезать главные силы Коса от их товарищей под Форпостом Ара. Кстати, я не сомневался, что тех сил, которыми обладал Ар на севере, вполне хватило бы, чтобы взять Брундизиум штурмом, если бы это было именно тем, чем что задумано. Но и недостатки подобной стратегии, лично для меня, были очевидны. Бастион Ара на Воске — Форпост Ара, рассматривался в качестве расходного материала, которым он однозначно не являлся, если, конечно, Ар всё ещё хотел удерживать своё влияние в бассейне Воска. Даже если бы удалось с хода взять Брундизиум, это, скорее всего, не прервало бы полностью линии коммуникаций и поставок провианта и резервов армии вторжения. В конце концов, у Ара просто не имелось в наличии сколь-нибудь значительного флота, а следовательно не было и никакой возможности развить свой успех, если таковой будет, под Брундизиумом, перекрыв всё побережье, или, тем более, сделать попытку вторжения на Кос.

Главным же возражением против такой стратегии, конечно, было то, что выдвижение основных сил на запад, оставляло Ар практически беззащитным перед главными силами косианцев собранными в кулак под Торкадино. С моей точки зрения, это походило бы на то, что полководцы Ара решили обменять сам Ар на порт, который, строго говоря, даже не был косианским портом. Впрочем, всё это было не более чем моими предположениями, и даже если бы Ар двинул свою армию на Брундизиум, лично я ничего не слышал об этом. В любом случае, к настоящему времени, при нормальном ходе событий, учитывая время, прошедшее с момента начала Аром активных действий, и среднюю скорость движения воинских колонн, у них было достаточно времени, чтобы не только достичь Форпоста Ара, но даже и Брундизиума, до которого было намного дальше.

Можно было сколько угодно строить предположения о достоинствах и недостатках стратегии Ара, толку от этого не было никакого. Ведь я понятия не имел, куда именно направил Ар свои главные силы. В общем, я столкнулся с загадкой, решить которую не мог, по причине ограниченности имеющейся у меня информации. Можно, конечно, было предположить, что деблокирующие силы Ара, по неким причинам, намеревались подойти к Форпосту Ара с запада, например, таким способом отсекая их от наиболее вероятных маршрутов отступления, в сторону Брундизиума или Торкадино. Однако если это имело место, то мы должны были бы уже что-то услышать об этом, хотя бы потому, что если это было верно, то силы Ара к настоящему времени уже должны были бы появиться на западном фланге косианцев.

— Признаться, я опасаюсь за Форпост Ара, — заявил привратник.

— Почему это? — осведомился я.

— У меня нет уверенности, что город сможет продержаться долго, — объяснил он. — Штурмующие очень многочисленны, а защитники понесли тяжёлые потери. К тому же стены во многих местах разрушены, и новые проломы возникают ежедневно. В городе, стараниями диверсантов, а также от забрасываемых катапультами зажигательных снарядов, постоянно вспыхивают пожары. Население глодает. Если войска Ара не снимут осаду в ближайшие дни, то город падёт.

— Понятно, — кивнул я.

— Кроме того, борьба, в которой принимали участие и гражданские, была долгой и кровопролитной, — добавил мужчина. — А ведь косианцы ожидали более или менее легкой победы. Вместо этого, они понесли тяжёлые потери. Вряд ли стоит ожидать от них снисходительности.

Я кивнул, соглашаясь с его мнением.

— Не хотел бы я оказаться там, когда косианцы ворвутся в город, — заявил он.

— Уже довольно поздно, — намекнул я, прерывая болтливого привратника и переводя разговор в другое русло.

Мужчина намёк понял и открыл дверь во внутренних воротах.

— Стол владельца и зал, где можно пропустить кружку паги, находятся в здании справа, — указал он

Я, не выходя наружу, окинул взглядом внутренний двор гостиницы. Снова выходить под не желающий прекращаться дождь крайне не хотелось. За время перехода я промок до нитки. Здесь же, в этом похожем на сарай проходе между воротами, по крайней мере, было сухо. В целом, постоялый двор, за исключением некоторых вспомогательных строений, был построен из тяжёлых брёвен. Основных зданий было два, и оба были покрыты, обычными в таких местах остроконечными крышами. Открытое пространство между домами, также было убрано под крышу. Каждое строение представляло собой большой четырёхэтажный дом. От внутренних ворот, где я стоял, до ближайшего здания надо было пройти футов сто. Внутренний двор не был мощён камнем или досками, и представлял собой просто выровненную каменную поверхность плато, на котором был построен постоялый двор. Также в камне были прорезаны дренажные канавы для стока воды. Само собой эта вода отводилась к частоколу, а затем в ров. Дождевая вода сбегала с крыш двух зданий и длинными ручьями падала вниз с высоты примерно футов тридцать-сорок, а потом пенящимися потоками устремлялась к внешней стене постоялого двора.

Прежде чем снова выйти по дождь, я вложил ещё один бит-тарск в ладонь привратника.

— Спасибо, Сэр, — поблагодарил мужчина.

Всё же он попытался быть услужливым, хотя честно говоря, от него я узнал немного, по крайней мере, он не добавил никакой полезной информации к тому, что уже знал прежде. Однако теперь я пришёл к выводу, что осада Форпоста Ара уже приближается к критической точке. Наконец я поднял рюкзак с земли и, накинув плащ на голову, решительно вышел наружу, стремясь поскорее пересечь пространство двора. Дверь позади меня, скрипнула и захлопнулась. Из прохода донёсся звук задвигаемого засова, и я поспешил к самому близкому из двух корпусу гостиницы.

Но внезапно, не доходя до здания, я видел нечто, что меня заинтересовало. Я окинул их взглядом, выставленных под дождь, и пошёл вокруг здания, решив уделить им больше внимания несколько позже. Сначала мне было необходимо хорошенько разведать местность, в которой предстояло остановиться на ночь. Думаю, нет нужды напоминать, что это было вбито в меня на уровне инстинкта ещё на стадии начального воинского обучения.

Я обошёл и исследовал все постройки и сараи, запоминая их расположение и обращая особое внимание на то, какие преимущества или укрытия они могли мне предоставить на случай непредвиденных обстоятельств. Здесь имелись стойла для тарларионов и навесы, под которыми стояли фургоны. Нашёл я и место, где стоял маяк для тарнов, на платформе под стеной высокого сарая. Как я и ожидал, в данный момент света в нём не было. Тут же имелся огороженный дворик для посадки тарнов, ворота которого были заперты. В свете очередной молнии я заметил, как блеснула проволока, натянутая над двориком. Я не видел, но был уверен, что такой противотарновой защитой была затянута большая часть пространства над постоялым двором. Скорее всего, места крепления проволоки имелись на крышах основных гостиничных корпусов и на столбах частокола. Здесь же нашёлся и крытый ангар для тарнов, внутри которого, в настоящее время обитала только одна птица. Судя по её внешнему виду и хорошо заметной опытному взгляду свирепости и настороженности, я решил, что это мог быть тарн какого-нибудь воина. Однако ни на птице, ни где-то поблизости, я не заметил ничего, что могло бы мне дать намёк к какому гарнизону мог принадлежать тарнсмэн. Здесь не нашлось ни украшенной гербом попоны, ни седла, ни упряжи, по стилю изготовления которых я смог бы вычислить, в каком городе они были изготовлены. Вполне возможно, это место испытывало недостаток в охранниках, хотя, я не сомневался, что хозяин этого заведения, на всякий пожарный случай, держал под рукой пару мужчин знавших с какой стороны надо браться за меч.

Теперь можно было идти к главному корпусу. Окна, имевшиеся в здании, были достаточно узкими, и, по сути, являлись бойницами, через которые можно было, держа оборону, пускать стрелы в нападавших. Я предположил, что оба здания могли быть соединены узким, легко блокируемым подземным ходом, пробитым в скальном массиве. Однако было бы ошибкой считать этот постоялый двор неприступной цитаделью. Такие строения, сделанные целиком из дерева, было очень легко поджечь. Несколько стрел, обмотанных пропитанной маслом паклей, и эти «твердыни» превращаются в огненную ловушку для обороняющихся. То же самое касается и частокола.

Подойдя к левой, если смотреть на фасад главного корпуса, стене, я задержался. Именно там было то, что показалось мне достойным внимания.

— Выкупите меня! — тут же крикнула одна из женщин. — Умоляю вас!

— Нет, — следом закричала другая. — Меня!

— Меня! Меня! — заплакала третья.

Всего их было пять, голыми стоящих под дождём. Руки женщин были прикованы над их головами, отчего их тела вытянулись и радовали глаз. Браслеты наручников были соединены короткими цепями, и прикованы к крепким кольцам, вбитым в стену. Длина цепей шедших от колец к кандалам варьировалась в зависимости от роста женщины.

— Кажется, вам здесь неудобно? — полюбопытствовал я, обращаясь к женщине стоявшей первой в ряду.

— Да, — заверила она меня, — да!

— Не удивительно, учитывая, как вас закрепили, — усмехнулся я.

— Пожалуйста! — взмолилась она и, дёрнулась в кандалах, зазвенев цепью.

Её тело было мокрым от дождя, как и тёмные волосы, это тело прикрывавшие. Женщины стояли под нависающим скатом, но штормовой ветер направлял скатывающиеся с крыши струи воды прямо на них

— Отведите глаза! — потребовала от меня женщина стоявшая первой.

Вместо того чтобы послушаться, я взял её волосы и откинул их ей за спину. Теперь мне ничто не мешало рассмотреть тело женщины во всех подробностях, не считая скудного освещения, а она сама, скованная таким образом, уже была не в состоянии перебросить волосы вперёд и хоть как-то помешать мне сделать это. Конечно, при необходимости, их вообще можно было бы завязать узлом позади её шеи.

— Пожалуйста! — всхлипнула она, пытаясь меня разжалобить.

Вспышка молнии, в очередной раз разогнавшая тьму, подсветила для меня всю стену и окружающее пространство внутреннего двора. Здесь имелось только пять колец для того, чтобы приковать женщин, и все они были в настоящий момент заняты.

— Выкупите меня! — попросила она.

— Может правильнее говорить «купите меня»? — уточнил я.

— Никогда! — возмутилась пленница. — Я — свободная женщина!

— Мы все здесь свободные женщины! — поддержала её женщина стоявшая рядом с ней.

— Да, мы все свободные женщины! — выкрикнула следующая в ряду.

В это не трудно было поверить, поскольку я отлично видел, что ни на одной из них не было ошейника.

— Ой, — испуганно пискнула первая женщина, когда я провёл ладонью по её боку.

— Не дёргайся, — усмехнулся я. — Уверен, вы простояли здесь, по крайней мере, в течение всего предыдущего дня, и готов поспорить, что мужчины потрогали вас всех не по одному разу.

Клейма я на ней действительно не обнаружил, по крайней мере, ни в одном из двух наиболее популярных на Горе мест клеймения. Похоже, они на самом деле были именно теми, кем утверждали — свободными женщинами.

— Выкупите меня, — всхлипнув, попросила она.

Я уже раньше заметил, что над головой каждой из них, гвоздям были прибиты к стене маленькие прямоугольный лоскутки промасленной ткани. Перевернув один из них, при следующей вспышке молнии я прочитал начертанные там цифры.

— Как тебя зовут? — спросил я у первой женщины.

— Я — Леди Амина из Венны, — представилась она. — Я была с визитом на севере, и мне пришлось бежать оттуда при известии о подходе косианцев.

— Выкуп за тебя составляет сорок медных тарсков, — заметил я, — весьма значительная сумма.

— Заплатите это! — воскликнула Леди Амина. — Спасите благородную свободную женщину, попавшую в сложную ситуацию, и навсегда останусь вам благодарной.

— Немногие мужчины, — усмехнулся я, — согласятся довольствоваться одной лишь благодарностью.

Женщина испуганно отпрянула от меня, прижавшись спиной к грубой бревенчатой стене.

— Мой долг — всего тридцать тарсков, — заявила смазливая блондинка, стоявшая второй в ряду. — Выкупите меня!

— А мой только тридцать пять! — сообщила третья женщина.

— За меня надо заплатить всего лишь двадцать семь! — выкрикнула четвертая.

— А я задолжала целых пятьдесят, — крикнула мне последняя из них, — но я обещаю что Вы не пожалеете о потраченных вами деньгах!

— Каким же способом Ты это устроишь? — заинтересовался я.

— Способом доступным женщине! — смело заявила она.

Её слова были встречены протестующими и гневными криками остальных сестёр по несчастью.

— А вот вам не стоит корчить из себя праведниц, — бросил я первым четырём пленницам, прикованным к стене.

— Мы — свободные женщины! — напомнила мне Леди Амина.

— Все вы шлюхи, задолжавшие денег, — усмехнулся я.

Стоявшая первой Леди Амина, услышав такую характеристику, даже задохнулась о возмущения, а у второй и третьей женщин вырвались гневные крики. Четвертая всхлипнула и опустила голову, сознавая, что сказанное мной, было неприятной правдой. Пятая просто промолчала.

Я вспомнил, что привратник, когда я подошёл к воротам, увидев, что перед ним не женщина, прежде чем он допустить меня внутрь, потребовал предъявить деньги, и удостоверился, что их у меня достаточное количество. Ничего удивительного, ведь учитывая сложность и опасность наступивших времён, а также столпотворение на постоялом дворе, цены должны были взлететь до неприличного уровня. Вот только я подозревал, что от женщин никто не требовал показывать какие-либо деньги. И дело было даже не столько в том, что работники гостиницы не хотели ставить под сомнение платёжеспособность свободных женщин, или унижать их такими подозрениями, сколько в том, что женщины на Горе, в некотором смысле, сами являются деньгами. Или точнее их зачастую используют в качестве своеобразного платёжного средства наравне с деньгами. Конечно, в первую очередь это касается рабынь, у которых, как и у любого другого товара или домашнего животного, есть устанавливаемая спросом и предложением на рынке конечная стоимость, в целом зависящая от того, сколько свободные люди готовы за неё заплатить. Женщины же, такие как те, что сейчас стояли у стены, признанные владельцем постоялого двора несостоятельными должниками, сами становились эквивалентом их неоплаченных счетов. Теперь они могли либо оказаться во власти своих «избавителей», то есть любого, кто решил бы оплатить их долги, либо если «выкуп» за них никто выплачивать не захочет, они могли бы сами, рано или поздно, быть проданы уже как рабыни. Таким образом, постоялый двор в большинстве случаев возвращает свои деньги, а зачастую ещё и получает прибыль. Особенно красивые экземпляры не расплатившихся гостей иногда оставляются владельцем постоялого двора в качестве гостиничных рабынь.

— Пожалуйста, не надо называть нас так, — попросила Леди Амина.

— Как именно «так»? — уточнил я.

— Как Вы только что нас назвали, — пояснила она, смущённо потупившись.

— Уверен, расценки на постоялом дворе вывешены на всеобщее обозрение, — заметил я. — В крайнем случае, они доступны по запросу.

Женщина промолчала, по-видимому, понимая, что сказать в своё оправдание ей нечего.

— А разве вы не знали, что денег у вас было недостаточно? — осведомился я и, не дождавшись ответа, резко схватил за горло и прижал женщину, стоявшую первой, ещё плотнее спиной к брёвнам.

— Да! Да! — задыхаясь, закричала она. — Я знала!

— Мы все это знали! — призналась вторая женщина в ответ на мой пристальный взгляд.

— Но мы же свободные женщины! — попыталась оправдаться та, что стояла третьей. — Мы надеялись, что мужчины окажутся джентльменами, что они войдут в наше положение и позаботятся о нас!

— Мы рассчитывали на доброту мужчин! — поддакнула ей четвертая.

— Они же должны были оказать помощь свободным женщинам! — возмущённо заявила вторая.

От моего громкого смеха, которого я больше не мог сдерживать, все пять прикованных к стене женщин испуганно задрожали. Дождь всё ещё шёл, но ветер уже потерял свою штормовую силу, буря постепенно шла на убыль. Наконец, отсмеявшись, я убрал руку из-под подбородка Леди Амина из Венны.

— Не надо смеяться над нами! — попросила первая женщина.

— Короче говоря, — заговорил я, — вы все пришли на постоялый двор, и остались здесь, несмотря на тот факт, что у вас не было средств на оплату его услуг. Подозреваю, вы ожидали, что у вас получится сделать это безнаказанно, что кто-нибудь оплатит ваши счета, или, возможно, что служащие постоялого двора на них просто махнут рукой. Не удивлюсь, что вы надеялись, что нетерпеливые мужчины сами будут соперничать друг с другом, ради того, чтобы оказаться полезными высоким свободным женщинам.

— А Вы хотели бы, чтобы мы провели ночь на дороге, как какие-то крестьяне? — возмутилась было третья женщина.

— Сейчас трудные времена, — развёл я руками и, усмехнувшись, добавил: — и далеко не все мужчины — дураки.

Третья женщина разгневанно выкрикнула что-то неразборчивое и дёрнулась, загремев кандалами. А, между прочим, у неё была хорошая фигурка, и я не сомневался, что подходящая диета и упражнения смогут значительно её улучшить. На мой профессиональный взгляд, она могла бы уже сейчас уйти с торгов за целых шестьдесят медных тарсков. Если хозяин постоялого двора всё же продаст её за такую сумму, то он ещё и прибыль с неё поимеет, тарсков двадцать пять, само собой медью.

— Но ведь обнаружив, что денег на оплату услуг постоялого двора, у вас недостаточно, вы же могли бы предложить свои услуги, и просто отработать стоимость комнаты и ужина.

— Но мы же не какие-то там гостиничные девки! — возмущённо закричала вторая женщина.

— Хм, интересно, что Ты первым делом подумала именно о таком способе заработка, — заметил я. — Вообще-то я имел в виду другие способы, например стирку или уборку.

— Это работы, предназначенные для рабынь! — фыркнула пятая женщина.

— Тем не менее, многие свободные женщины занимаются этим, — напомнил я.

— Но это касается низких свободных женщин, — заявила она, — а не для таких высоких леди как мы!

— Зато теперь вы все стоите в кандалах прикованные к стене, — усмехнулся я, — и не имейте на себе, даже своих вуалей.

— Тем не менее, — настаивала на своём вторая женщина, — мы — высокие свободные женщины. Такие женщины как мы, не зарабатывают на своё содержание.

— Возможно, такие женщины как вы, наконец-то, скоро займутся именно этим, — предположил я.

— Что Вы имеете в виду? — испуганно крикнула Леди Амина из Венны.

— Есть ли внутри гостиницы другие женщины, такие как Вы? — поинтересовался я у неё.

— Только одна, — сообщила она мне, — та, кто задолжала больше всех. Её оставили внутри. Просто здесь для неё не хватило кольца.

— Почему же тогда та, кто должна больше всех, оставлена внутри, а мы, чьи долги куда меньше, оказались прикованным цепью снаружи, позорно выставленными на показ, да ещё и в такой дождь? — спросила пятая женщина.

— Возможно, она уже начала отрабатывать своё содержание, — пожал я плечами, и женщина прижалась спиной к брёвнам, поняв, что я имею в виду.

— Мои руки болят уже невыносимо, — пожаловалась вторая женщина.

— А были ли другие свободные женщины, приходившие сюда, с тех пор как вас здесь приковали? — спросил у Леди Амины из Венны.

— Да, — кивнула она, — они видели нас здесь. Некоторые из них сразу после визита к столу администратора покинули постоялый двор. Несомненно, это были те, у кого недоставало средств.

— Ну что ж, это, как мне кажется, было ещё одной причиной того, что вас приковали именно здесь, — заметил я, — это, конечно, помимо таких целей, как представление вас вниманию тех, кто мог бы выкупить вас и ясно дать понять неодобрительное отношение хозяина постоялого двора к мошенничеству. То есть вы должны были бы послужить предупреждением другим свободным женщинам, которые не увидев вас, возможно, могли бы испытать соблазн попытаться провернуть подобную уловку.

— Что станет с нами, если никто не захочет нас выкупить? — завопила четвертая девушка.

— Ну, я могу предположить, — усмехнулся я, окидывая её задумчивым взглядом.

— Нет! Нет! Нет! — запричитала она в ужасе.

— Выкупите меня! — снова заканючила пятая женщина. — Я не останусь в долгу, красавчик.

— Рабыня! — сердито крикнула ей Леди Амина.

— Ты рабыня! Рабыня! — возмутилась следом вторая женщина.

— Хватит, — рявкнул я на первых двух, — она пока ещё не рабыня.

— Вот именно, что пока! — поддакнула четвёртая женщина.

Признаться, мне показалось забавным, что Леди Амина и её соседка, казалось, думали, что рабыня могла бы заключить сделку. Похоже, у них было совершенно неправильное представление, впрочем, типичное для свободной женщины, о том, чем является полное рабство для женщины. Рабыня принадлежит. Она имущество, а имущество не заключает сделок. Рабыня должна отдать своему владельцу всё, и отдаёт ему всё, и даже больше. Она стремится удовлетворять хозяина полностью, всеми способами, и отчаянно надеется, что тот оценит её старания. Впрочем, возможно, им ещё предстоит изучить это.

— Но я не такая, как эти женщины, — вдруг заявила Леди Амина. — Выкупите меня! Некоторые женщины, они, например, сделали то, что Вы называете уловкой, образом жизни. Я этим не занимаюсь! Я впервые в жизни, вынуждена была прибегнуть к такому мошенничеству!

Остальные женщины, прикованные к стене, возмущённо вскрикнули.

— Бывает, что и одного раза достаточно, — развёл я руками.

— Это будет стоить вам каких-то сорока тарсков! — сказала она.

— На мой взгляд, на невольничьем рынке Ты могла бы стоить больше, — заметил я.

— Пожалуйста! — всхлипнула женщина.

— Выкуп за меня составляет всего двадцать семь тарсков! — влезла в разговор девушка, стоявшая четвёртой.

— Выкупите меня, — опомнилась вторая. — Я из высшей касты. Подумайте о славе, что ждёт вас за помощь в освобождении женщины из высшей касты!

— Вообще-то у рабыни, нет никакой касты, ни высшей, ни низшей, не больше, чем у верра или тарска, — напомнил я, и женщина разочарованно простонала, беспомощно дёрнув руками, закованными в кандалы.

— Я красивая, я блондинка, — внезапно вмешавшись в общий хор, заявила третья женщина. — Выкупите меня!

— Рабыня! — обругала её та, что стояла пятой.

— Сама рабыня! — парировала третья.

— Я не хочу быть рабыней! — заплакала Леди Амина.

— Конечно же, Ты не рабыня, — успокоил её я, — ведь Ты не имеешь никакого желания понравиться мужчине.

— Во мне есть рабские потребности, я признаюсь в этом! — закричала пятая женщина.

— А вот это уже представляет для меня интерес, — заметил я.

— У меня тоже, есть потребности! — тут же выкрикнула четвертая.

Честно говоря, я в этом и не сомневался. Было нечто в её теле, казавшееся соблазнительно рабским.

— И у меня, тоже! — внезапно заплакала третья женщина.

Окинув её внимательным взглядом, я вынужден был признать, что она действительно будет неплохо двигаться, стоит ей оказаться в мужских узах.

— Но я, правда, хочу нравиться мужчинам! — заявила первая из женщин, заставив меня присмотреться и к ней.

— Не смотрите на неё, — попыталась завладеть моим вниманием вторая. — Выкупите меня! У меня тоже есть рабские потребности! Я признаюсь в этом! Да у меня полно рабских потребностей!

— И у меня! У меня они тоже есть! — поспешила заверить меня Леди Амина.

— У тебя? — разыграв скептицизм, спросил я.

— Да! — всхлипнула она. — Правда!

Честно говоря, я положил глаз на неё с первого взгляда. Человек моей профессии не мог не увидеть, что эта женщина родилась для шёлка.

— Позвольте мне поцеловать вас! — закричала пятая.

Остальные женщины, услышав такое предложение, задохнулись сначала от удивления, а потом от гнева, протеста и негодования, шокированные её наглостью.

— Испытайте меня, — предложила пятая женщина, соблазнительно выгибаясь.

— Шлюха! Шлюха! — наперебой закричали на неё другие женщины.

Это было приглашение рабыни. Меня даже несколько заинтриговало, откуда свободная женщина могла знать об этом. Впрочем, далеко не все свободные женщины столь уж несведущи, как полагают мужчины. Признаков того, что рабство конкретно этой женщины, стоявшей последней, уже очень близко к поверхности, было предостаточно. Конечно, я не мог знать этого наверняка, но был уверен, что ей часто приходилось бороться с этим.

— Нетерпеливые губы свободной женщины ждут Вас, — позвала меня стоявшая пятой.

Подойдя, я встал перед женщиной, и она, не обманув моих ожиданий, потянулась вперёд, пытаясь добраться до меня, но было остановлена цепью. Замерев на мгновение, я, с задумчивым видом полюбовался, как она напрягается, стараясь дотянуться до меня. Поймав её удивлённый взгляд, я заметил в нём удивление, быстро сменившееся испугом, от понимания того, что теперь, когда она сделала своё столь смелое предложение, я могу и не захотеть принять эго. Что если теперь, оскорбив её и опозорив перед сёстрами по несчастью, её разоблачительный, ошеломительный, неожиданный порыв будет отклонён? Вдруг, она сейчас получит презрительную пощёчину или порцию насмешек. Искорка страха в её глазах быстро начала разгораться в пожар ужаса. Но я не дал ей сгореть в этом огне и, взяв её голову в руки, прижался своими губами к её. Всё началось с робкого поцелуя свободной женщины, но затем, когда я, не дав ей разорвать его, удержал её в своих руках, она сама прижалась ко мне. Закончился этот поцелуй, хотя и, несомненно, всё ещё бывший поцелуем свободной женщины, весьма прозрачным намёком на скрытую внутри её тела страсть. Теперь я уже не сомневался, что помещённая в подходящие условия беспомощности и подчинения, а так же при надлежащем обучении, она откроет в себе способности к откровенным поцелуям рабынь, по крайней мере, быстро к ним приблизится.

Наконец, я отпустил женщину, и она поражённо уставилась на меня. Её тело всё ещё рефлекторно вздрагивало, руки мёртвой хваткой сжимали цепь, шедшую от наручников к кольцу в стене. Вдруг она опомнилась и, попытавшись успокоиться, выпустила цепь. Её маленькие руки теперь снова, как и прежде, обвисли внутри железных браслетов. Вот только успокоиться у неё не получалось. Её всё ещё заметно потряхивало.

— Выкупите меня, — лукаво глядя на меня, попросила она.

— Испытайте меня! — позвала хорошенькая стройная девушка, стоявшая четвертой, и казавшаяся наиболее скромной из всей пятёрки.

На мой взгляд, из них именно она могла послушнее и охотнее, и с наибольшей благодарностью, пойти к своим цепям.

— Шлюха! — обругала её третья женщина.

Поцелуй лишь подтвердил моё мнение о том, что со временем она может стать превосходной рабыней.

— А разве Ты не хочешь, чтобы тебя выкупили? — поинтересовался я у выпавшей из реальности девушки.

— Да! — опомнившись, воскликнула она. — Да! Конечно!

Но я-то видел, что она никогда не будет по-настоящему счастлива, пока не почувствует ошейник на своём горле.

— А как же я! — внезапно встрепенулась третья женщина. — Тогда целуйте и меня тоже! Испытайте меня!

Похоже, что и она не хотела остаться за бортом этого, внезапно возникшего, своеобразного состязания, наградой в котором могла стать свобода одной из них. И ни одной из них не хотелось бы упустить свой шанс. А возможно, не меньше они хотели увидеть, смогли бы они своим согласием на интимную близость со мной, или обещанием такого согласия, в общем искушением или обманом, вынудить меня заплатить выкуп. От меня не укрылось, что женщина, стоявшая третьей, судя по её поведению и подходу, считала себя самой красивой из всех пятерых, и расценивала свои шансы на успех в таком соревновании, как наиболее высокие. Так что, я, не давая ей времени на то, чтобы настроиться, просто сдавил её в своих руках и, не обращая никакого внимания на её вялые попытки противостоять моему напору, почти насильно и быстро, сокрушил её губы своими. На этот раз я разорвал поцелуй почти сразу, оттолкнув женщину к стене. Она поражённо и недоверчиво уставилась на меня. Похоже, ей пока ещё было невдомёк, что для того, чтобы нравиться мужчинам, мало быть блондинкой. Многому ей ещё предстоит научиться.

Отступив на шаг, я окинул оценивающим взглядом этих трёх женщин.

— Вы же ещё не испытали меня, — напомнила вторая женщина, похоже испугавшись, что я могу остановить свой выбор на тех кого только что испытал.

Пришлось поцеловать и её. Должен признать, что женщины, закованные в кандалы, могут неплохо целоваться, даже несмотря на то, что это свободные женщины. Некоторое время она смотрела на меня затуманенными глазами, но наконец, опомнилась и заявила:

— Хотя я принадлежу к высшей касте, я разрешила вам поцеловать меня, причём, не просто в руку, прикрытую рукавом и перчаткой, а в губы, и даже не через вуаль, а прямо в мои открытые голые губы, почти как если бы я могла быть рабыней! Поэтому, в ответ на такой неоценимый подарок, я рассчитываю, что теперь Вы должны выкупить меня.

— Ты — женщина, — напомнил я ей, — а, следовательно, предназначена для таких поцелуев мужчин.

— Но я же из высшей касты! — возмутилась она.

— В данный момент, возможно, — кивнул я.

Рабыни, конечно, ни к каким кастам не относятся, как и любые другие домашние животные. Рабство устраняет все искусственные различия и барьеры, возведённые между женщинами. В этом смысле можно считать, что в среде рабынь торжествует истинное равноправие. Они все становятся одинаково равными, независимо от прежних различий, обусловленных положением или богатством. Оказавшись в неволе, они все вынуждены начать с одной и той же ступени, голые заклеймённые женщины, в простых ошейниках, соперничающие друг с дружкой за внимание мужчин. Выигрывает та из них, кто сможет стать самой приятной для рабовладельца.

Возмущение во взгляде женщины сменилось яростью.

— Очень жаль, — покачал я головой, — что у меня нет с собой рабской плети.

— Вы избили бы меня? — удивлённо спросила она.

— Можешь не сомневаться, — заверил её я.

Женщина отпрянула и прижалась спиной к стене. Окинув её взглядом, я решил, что с такой фигурой она будет хорошо смотреться, пресмыкаясь у ног мужчин, униженная до статуса рабыни и вынужденная не скрывать своей женственности.

Потом я оценил внешность всех четырёх женщин, губы которых я опробовал. Каждая из них, несмотря на свой высокий статус свободной женщины, предложила себя мне, чтобы таким образом повлиять на меня и вынудить спасти её от очевидного тяжелого положения. Каждая была готова отдать мне своё тело за возможность расплатиться с её долгами. Все они, на мой взгляд, были женщинами, которые взяли за правило жить за счёт великодушия и благородства мужчин, или, по крайней мере, некоторых их мужчин, ища лёгкого пути в жизни, ради чего прибегая к чисто женским уловкам, регулярно эксплуатируя и, в некотором смысле, делая из мужчин простофиль. Несомненно, по крайней мере, до сих пор, к них был повод поздравлять себя с успехом в таких вопросах. Однако теперь все они оказались прикованными цепью к бревенчатой стене главного корпуса постоялого двора. Конечно, теперь они были напуганы настолько, что, даже притом, что пока считались свободными, были готовы развить свои женские хитрости до следующего уровня. Вероятно, в более спокойные времена, даже будучи полностью одетыми и скрытыми под своими вуалями, они скорее всего нашли бы нетерпеливых товарищей готовых оплатить их счета, возможно по первому признаку затруднения, просто за слезинку в глазу. Вот только со временами они серьёзно просчитались. Тяжёлые сейчас наступили времена. Я, задумчиво переводя взгляд с одной на другую, рассматривал этих четырёх женщин. Они сами попросили испытать их, как если бы были рабынями. Одна из них даже недвусмысленно попросила, чтобы её опробовали, хотя и кичилась своей принадлежностью к высшей касте. Это позабавило меня. Только женщина, стоявшая первой, не повела себя столь вызывающе. Похоже, она, единственная из всех, отличалась в лучшую сторону. Я услышал тихий звон цепей её кандалов.

— Я прошу испытать меня, — неожиданно заявила она.

Теперь, присмотревшись к ней внимательнее, я увидел, что она была красива, и ничем не отличалась от остальных. Она, также как и другие, была всего лишь рабыней.

— Я прошу этого, — повторила Леди Амина.

Я не сводил с неё оценивающего взгляда.

— Вы разочарованы во мне? — спросила женщина.

— Будь Ты свободной женщиной, возможно, — пожал я плечами, — но почему я должен разочаровываться в рабыне?

Очевидно, даже в самой свободной из женщин живёт рабыня, которая ждет своего владельца. Существует гореанское изречение о том, что все женщины всего лишь рабыни, просто у одних есть владельцы, а у других их пока нет. Некоторые мужчины боятся рабыни живущей в женщине, другие используют её, управляя её страстью и потребностями.

— Пожалуйста, — выдохнула она.

— Кто просит меня, испытать её? — строго осведомился я.

— Леди Амина из Венны просит испытать её, — чётко проговорила женщина.

У её сестёр по несчастью даже дыхание перехватило от её смелости. Она только что использовала своё собственное имя таким способом, который скорее приличествовал рабыне.

Леди Амина выжидающе смотрела на меня. Она не могла дотянуться до меня, кандалы надёжно удерживали её у стены. Только я мог решить нужно ли её целовать, и в какой момент это следовало бы сделать.

— Леди Амина просит этого, — повторила она.

Она была свободной женщиной. И всё же я не мог не видеть, какие прекрасные у неё были формы, и как уютно устроились бы на них руки владельца.

— Пожалуйста, — позвала она меня.

Я подошёл к ней и, взяв её в руки, притянул к себе, оторвав от стены. Цепь кандалов натянулась, заставив женщину выгнуть спину. Я посмотрел на неё сверху вниз. Да, она всё ещё была свободна, как и другие, но на ней уже не было ни одежды, ни вуали. Таким образом, хотя она пока считалась свободной женщиной, но её губы были открыты для меня, обнажены для меня, выставлены точно так же, как и губы рабыни. Леди Амина посмотрела на меня, и под моим взглядом её прекрасные, чувственные губы приоткрылись. Да, она почувствовала себя рабыней в моих руках. В этот момент я поцеловал её.

— Ох! — мягко вздохнула Леди Амина, когда я, наконец, отступил от неё.

Я выяснил всё, что меня интересовало. Она принадлежала ошейнику, как и остальные её товарки. Я снова осмотрел их всех. Красивые обнажённые женщины, прикованные к стене. Все они не так давно решили пожить немного опасней, чем прежде. Скорее они захотели пожить немного слишком опасно. Пожалуй, они все будут хорошо выглядеть на торгах, или на рабском прилавке, в павильоне продаж, или на полке открытого невольничьего рынка.

Я пожал плечами и направился к проходу между двумя корпусами постоялого двора, прижимаясь к стене и держась под нависающим скатом крыши. Мой путь лежал к правому строению, в котором, по словам привратника, находилась стойка администратора. Проход был убран под крышу. Это было сделано, чтобы защитить от непогоды площадку, на которой останавливались наёмные экипажи, выпуская своих пассажиров.

Было уже довольно поздно. Дождь уже не лил как из ведра, но, как бы то ни было, ночь обещала быть довольно прохладной. Я с нетерпением ждал горячую ванну, комнату, где можно было бы высушить одежду, выпить, перекусить и завалиться в тёплую кровать.

— Пожалуйста! — услышал я отчаянный крик Леди Амины, прилетевший мне вслед. — Пожалуйста!

Но я оставил их в прошлом, прикованных к стене, раздетых и проверенных на вкус.

3. Постоялый двор

Я дважды ударил кулаком по столу администратора.

На стене позади стола, как я и предполагал, был вывешен лист со списком цен на услуги. Однако! Цены-то здесь кусались! Я бы даже сказал, что они были неприлично высоки. Если они были таковыми и в обычные времена, то для меня становилось загадкой, как постоялому двору удавалось выдерживать конкуренцию.

Я ещё два раза грохнул по столу кулаком, на этот раз сильнее.

Справа от меня с потолка на трёх цепях свисала лампа, заполненная тарларионовым жиром, освещавшая стол и расценки гостиницы.

Типовые пункты этого списка были следующие:

Хлеб и пага —--- 2 М.T.

Другая еда —--- 3 М.T.

Проживание —--- 1 М.T.

Одеяло(а) —--- 2 М.T.

Ванна —---- 1 М.T.

Девка для ванны —-- 2 М.T.

Мочалка, масло и стригил — 1 М.T.

Девка на ночь —-- 5 М.T.

Сено и стойло —-- 2 М.T.

Мясо и стойло —-- 5 М.T.

Этот список нуждался в некоторых комментариях, относительно услуг и цен. Во-первых, как уже было отмечено, цены были не типичны. Что и говорить, в большинстве постоялых дворов, конечно, в зависимости от сезона и готовности администратора торговаться и идти на уступки клиенту, можно было бы провести сутки всего за два — три медных тарска, и это по системе «всё включено», само собой, проявляя некоторую сдержанность относительно паги и тому подобных излишеств. Кроме того, девушка для ванны, мочалка, масло и стригил, в большинстве заведений включены в стоимость самой ванны. Цены в списке, висевшем на стене, оказались раз в пять выше обычных, если не больше.

Для сравнения, практически в любой пага-таверне, можно взять пагу, закуску и рабыню для алькова, если захочется всего за один единственный медный тарск. Танцовщицы, конечно, иногда могут стоить дороже, но не больше двух. Я пока понятия не имел, какова могла быть «другая еда», это следовало выяснять отдельно, поскольку здесь всё зависело от сезона, местных поставщиков, и, в некоторых случаях, даже от удачливости местных охотников и рыбаков. В большинстве случаев плата за постой на постоялом дворе была довольно доступной. Если кто-то предпочитает следить за тем что он ест, то он может принести продукты с собой и проинструктировать администратора, как их следует приготовить. Знавал я некоторых богачей, которые и вовсе путешествовали со своими собственными поварами. В конце концов, не стоит рассчитывать на то, что на каждом постоялом дворе найдётся повар, знающий, как готовить вуло по-туриански или парсит а-ля-Кассау. Ссылки на сено и мясо со стойлом касались тарларионов и тарнов.

Что интересно, когда я несколько лет назад появился на Горе, одомашненные тарны, точно так же как и дикие, почти всегда сами добывали себе пропитание посредствам охоты. Само собой, они и сейчас могут сделать это, просто теперь многих из них приучали принимать готовое и даже консервированное мясо. В идеале, их начинают учить брать пищу их рук человека с того самого момента как они вылупившись из яйца откроют глаза, втискивая еду в их клювы, подобно тому как это делает их мать в дикой природе. Для этого используются специальные щипцы. Птиц постарше, например, пойманных диких тарнов, обычно приучают брать приготовленное мясо привязывая его к ещё живым животным, производя постепенный переход от одного к другому. Нет нужды объяснять насколько опасен охотящийся тарн, и хотя его излюбленной добычей является табук или дикий тарск, он вполне может напасть и на людей. Сие новшество, что интересно, и возможно кое для кого это очевидно, вовсе не было результатом заботы о безопасности людей, в основном проживавших в сельских районах. Здесь, прежде всего, просматривается интерес военных, в особенности тех, кто имеет отношение к тыловому обеспечению тарновой кавалерии. Именно благодаря этому нововведению, впервые за многие годы стало практически возможным сформировать и использовать крупные отряды тарнсмэнов, насчитывающие сотни всадников.

— Тал, — устало бросил мне седой мужчина, появившийся из двери в стене по ту сторону стола.

— Тал, — поприветствовал я его.

— Похоже, буря стихает, — проворчал он.

— Дождь пока ещё не кончился, — пожал я плечами.

— Десять тарсков за ночь, — сообщил администратор, что в принципе соответствовало тому, что значилось на листе.

— Не дороговато? — поинтересовался я.

— Это верно, — кивнул мужчина. — Лично я бы столько платить не стал.

— А что если я сейчас уйду? — осведомился я.

— А что дождь уже кончился? — вопросом на вопрос ответил он.

— А что, торг не уместен? — уточнил я.

— Нет, — усмехнулся администратор.

— Уверен? — спросил я.

— Уверен, — проворчал он. — Владелец этого постоялого двора, можете мне поверить на слово, жадный и не склонный к торгу малый, уж я-то его знаю.

— Ну, вполне может быть, что он не столь плох, как о нём думают, — предположил я.

— Честное слово, он именно таков, — заверил меня мужчина.

— Ещё я бы хотел ванну, мочалку, масло и стригил, и девку для ванны, само собой, — заявил я.

— Тогда с вас ещё два тарска сверху, — сообщил он.

— А разве не четыре? — уточнил я, подняв глаза на лист с ценами.

— Так нет у нас сейчас ни одной девки для ванной, — развёл руками мой собеседник. — Такое столпотворение и спрос, что нам пришлось использовать их в качестве гостиничных девок.

— Понятно, — разочарованно протянул я.

— Так что придётся вам мыться самостоятельно, — посочувствовал он.

— Кажется это как-то несколько по-варварски, — заметил я, хотя больше меня волновали труднодостижимые места на спине.

— Времена нынче трудные, — притворно посочувствовал администратор.

— Ладно, — махнул я рукой, — показывай, где у вас тут ванны, — проворчал я.

— Вон там, — ткнул он пальцем в сторону одного из проходов.

— А где я могу пропустить стаканчик другой паги? — поинтересовался я.

— Это туда, — указал он на другой проход.

— Позже, я хотел бы, чтобы в мою комнату прислали девку, — предупредил я.

— Так нет у вас своей комнаты, — осадил меня администратор.

— А за что же тогда десять тарсков? — опешил я.

— За проживание, — пояснил он.

— У вас что, нет комнат? — удивился я.

— Отдельных комнат для гостей — нет, — сообщил мужчина. — Зато вместо этого есть общие спальни.

— Там хоть кровати-то есть? — со страхом спросил я.

— Откуда? — «утешил» меня он.

— Мда, — протянул я.

— Полагаю, Вы знаете, где находитесь, — заметил администратор.

— На Дороге Воска, — ответил я осторожно.

— Правильно, причём в пределах ста пасангов от реки, — кивнул он. — Ни у одного постоялого двора поблизости вообще нет кроватей. Вам следовало бы знать это. Хотя, похоже, Вы в этих местах впервые.

— Возможно, — не стал спорить я.

— Если вас, что-то не устраивает, можете попробовать один из тех роскошных постоялых дворов, что построены между Аром и Венной, — предложил он.

— Боюсь до них не меньше двух тысяч пасангов, — усмехнулся я.

— Надеюсь, Вы не собираетесь обвинить меня в их местоположении? — уточнил он.

— Даже и не думал об этом, — заверил я его.

— Да Вы не беспокойтесь так, — успокоил меня мой собеседник. — Даже в столь трудные времена, владелец нашего постоялого двора, можно сказать человек не лишённый благородства, для такого случая не стал сдавать все расчерченные места.

— Наверное, это — хорошая новость, — осторожно проговорил я. — И что же такое эти расчерченные места?

— Понимаете, большинство постоялых дворов, — пустился он в объяснения, — для жилья, просто назначает большую спальню, которую Вы делите с другими постояльцами. Довольно примитивно. У нас же, в «Кривом тарне», мы сдаем в аренду места.

— Ага, теперь понимаю, — кивнул я.

— Кроме того все места ясно промаркированы, — добавил мужчина.

— Рад слышать это, — признал я.

— Что и говорить, так мы можем разместить куда меньше постояльцев, — заметил он, — зато и драк стало гораздо меньше, да и свободные женщины почти всегда предпочитают иметь свое собственное место. К тому же, за постой с местом можно и цену запросить большую.

— Ну что ж, я делаю вывод, что этот постоялый двор по-своему роскошь для этих мест.

— Это точно, — с довольным видом закивал администратор.

— В таком случае, на эту ночь можете послать девушку на моё место, — сказал я.

— На всю ночь не можем, — заявил этот прохиндей, — только на четверть ана.

— Это ещё почему? — удивился я.

— Понимаю, что это необычно, — выставив вперёд руки, сказал он, — но, и Вы поймите нас, постоялый двор переполнен, клиентов через чур много. С другой стороны мы запросим за такую услугу всего три медных тарска.

— За четверть ана? — возмутился я.

— Ну да, хозяин этого заведения — негодяй, — развёл он руками.

— Помнится, кто-то сказал, что он не лишён благородства, — напомнил я.

— Ему удаётся сдерживать свои благородные порывы, — пояснил мужчина.

— А вдруг он не такой негодяй, как о нём думают, — предположил я.

— О нет, поверьте, он — именно такой негодяй.

— Но три тарска за четверть ана, — воскликнул я. — Однако!

Интересно, спрашивал себя я, а если бы я общался напрямую с владельцем этой клоаки, не смог бы я достичь большего взаимопонимания? Впрочем, наверное, не в это время.

— Есть тут у нас ещё шлюха задолжавшая нашему заведению денег. Она служит в зале паги, — сообщил администратор. — Вот её мы могли бы предложить на целый ан и всего за бит-тарск.

— А она знает, что подвергается такому использованию? — уточнил я.

— Нет, — ответил он.

— Вначале я посмотрю на неё, — решил я, — а о своём решении я сообщу позже.

— За всё в сумме — четырнадцать медных тарсков, — объявил администратор.

— Хм, по моим расчётам двенадцать, — запнулся я. — Десять за постой, и два за ванну и питание.

— Я подумал, что Вы могли бы захотеть одеяла, — пожал плечами мужчина.

— Конечно, — вздохнул я.

— Тогда четырнадцать, — сказал он, и я увидел, как он вывёл сумму в счёте.

Скользнув за одну из маленьких дверей, он вынес оттуда ванные принадлежности и положил их на стол перед собой.

— Я заберу одеяла после того, как поем, — сообщил я.

— Я зарезервирую для вас два, — сказал он. — Найдёте их по вашей остраке.

— Я хочу место около стены, предпочтительно в углу, — сказал я.

— Любой каприз клиента, — заверил меня администратор. — Ваше место: Ю-3-97. Это означает 97 место, в южном крыле, на третьем этаже.

— Замечательно, — кивнул я.

— Постарайтесь не наступить на какого-нибудь извозчика, — предупредил он. — Эти парни могут сильно разозлиться, если на них наступить посреди ночи.

— Постараюсь, — буркнул я.

— Но если вдруг так случится, что наступите на кого-либо, — пожал он плечами, — то для всех будет лучше, если Вы сразу вырубите буяна, по крайней мере, на время.

— Понятно, — сказал я.

— Представиться не хотите? — спросил администратор.

— Нет, — отрезал я.

Мужчина не показался мне удивленным. По-видимому, очень многие постояльцы здесь останавливающиеся, никак не идентифицировали себя или называли вымышленные имена.

— Тогда, вместо имени мы просто внесём в счёт ваше место, Ю-3-97, -пробормотал он, вписывая цифровой код в счёт.

— Превосходно, — поддержал я его решение.

— Оплату мы взимаем перед или во время отъезда, — сообщил администратор. — Безусловно, если постоялый двор заподозрит неладное, мы оставляем за собой право потребовать оплаты вперёд.

— Ну что ж, это разумно, — признал я.

— Мы тоже так думаем, — улыбнулся он.

— Цены у вас, на мой взгляд, впрочем, Ты и сам это признал, довольно высоки, — заметил я.

— Так оно и есть. Что касается меня, я ни за что не стал бы платить столько, — согласился мой собеседник, но заметив мой выжидающий взгляд, сразу добавил: — Торг здесь неуместен!

— Уверен? — уточнил я.

— Да, — буркнул он.

— Я почему-то уверен, что владелец этого постоялого двора может быть не столь уж непреклонен, как Ты его изображаешь, — предположил я.

— Можешь мне поверить, он именно таков, — заявил мужчина.

— Да ну, не может он быть таким негодяем, каким Ты его описываешь, — настаивал я.

— Он именно таков, — заверил он. — Уж я-то его знаю, лучше чем кто бы то ни было.

— Жаль, конечно, что я добрался до вас так поздно, и он, наверняка, уже спит, — заметил я.

— Да не спит он, — отмахнулся мой собеседник.

— Так значит я мог бы поговорить с ним? — полюбопытствовал я.

— Вы именно этим и занимаетесь, — заявил он. — Я и есть владелец.

— Ох, — только и смог выговорить я.

4. Ванна

Зажмурив от удовольствия глаза, я разлёгся в одной из вторичных ванн. В мыльне имелось пять первичных ванн, и пять вторичных. Все они представляли собой большие неглубокие круглые ёмкости, диаметром футов семь и около восемнадцати дюймов глубиной, сделанные из глины и облицованные фарфором, установленные на открытых кирпичных платформах около ярда высотой, по одной на каждой платформе. Собственно эти платформы представляли собой печи, внутри которых поддерживался огонь. Весьма обычная на Горе конструкция. Конечно, я пришёл сюда поздновато, и похоже, эти печи не подтапливали, возможно, уже с восемнадцатого ана. Однако к моему счастью, вода всё ещё оставалась приятно тёплой.

Свои промокшие насквозь вещи я развесил на стойках позади кирпичной платформы, на которой стояла ванна. К настоящему времени они, уже должны были бы просохнуть. С крюка, позади меня, предназначенного для полотенец, свисали мои ножны. Немало покушений, и даже на Убаров, если верить истории, было совершено именно в ванне.

Конечно, местные ванны были довольно примитивны. Например, ванны нагревались теплом огня разведённого в этой же самой комнате, а не подведённым по трубам от печей, установленных где-нибудь в подвале. Само собой, здесь не имелось никаких бассейнов с благовониями, парных или комнат для массажа, не говоря уже о залах для тренировок, где можно было бы попрактиковаться в борьбе или, скажем, сыграть в мяч. А уж про сады развлечений, картинные галереи, прогулочные аллеи, торговые ряды, музыкальные комнату и прочие излишества нечего было даже заикаться.

Общественные ванны во многих гореанских городах являются популярными местами встреч и собраний, например, там можно узнать последние новости, обсудить их и просто посплетничать. Многие из таких заведений богато оснащены и декорированы. Они просторны и даже роскошны, причём, иногда на их постройку и содержание тратятся немалые средства из городского бюджета, поскольку они считаются предметами гордости горожан. Даже бедняки могут почувствовать себя богатеями, если им выпадет волнующий момент удачи, и они смогут попасть на раздачу бесплатных острак доступа для бедных. Некоторые из этих зданий, как например в Турии или Аре, настолько монументальных размеров, что гость города может принять их за покрытые куполами украшенные колоннадами стадионы. Там размещаются десятки комнат и бассейнов. С непривычки, там запросто можно заблудиться.

Кстати, гореанские ванны почти всегда являются отдельными для разных полов, если не по отделениям, то по времени суток. Само собой, то не означает, что рабыни для ванн могут быть не доступны для мужчин, чтобы поухаживать за ним, во всех смыслах этого слова, если, конечно он того захочет в мужских ваннах. То же самое касается и красивых шёлковых рабов, которых запросто можно вызвать для исполнения ими своих разнообразных обязанностей в ваннах свободных женщин.

Мыльню от коридора отделяла решетка, в данный момент открытая. Я услышал как в нескольких футах от кирпичной платформы, что-то сонно проворчал один из разлёгшихся на полу мужчин. Их здесь было человек семь — восемь, воспользовавшихся тем, что решетка была открыта, и решивших лечь спать в мыльне. Похоже, они предпочли тепло ванн своим местам на неотапливаемых этажах или чердаках постоялого двора. В этом, кстати, не было ничего необычного. В гореанских городах в холодные времена, людям зачастую приходится спать в ваннах. Всё же это наиболее тёплые места в их домах. К утру, конечно, и они выстывают, и кое-кто из постояльцев, покидая облюбованное местечко, попутно обращается к их покровителям, в надежде на завтрак или даже приглашение на обед.

Я приоткрыл один глаз, услышав, как по ту сторону решетки скрипнула наружная дверь, открытая кем-то.

Существует множество видов ванн и способов принимать их, в зависимости, например, от температуры ванн или бассейнов и от предпочтений того кто их использует. Наиболее распространённый способ состоит в том, чтобы отмокнув в первичной ванне некоторое время, выйти и натереться моющими маслами. После того как масло будет хорошо втёрто в кожу, его удаляют специальным скребком — стригилом. Таких скребков существует великое множество, отличающихся друг от друга размерами, материалом и богатством отделки, но все они обычно сделаны в форме узкой изогнутой лопатки.

Таким скребком человек снимает с себя остатки грязи, пота и невпитавшегося масла попутно очищая поры. После этой процедуры следует приём вторичной ванны, которая заполнена тёплой чистой водой. Здесь уже можно порблагоденствовать в своё удовольствие, и ещё раз отмокнув, посредством мочалки удалить малейшие остатки масла и грязи.

Если мужчина того пожелает, то при нём находится девушка для ванны, и само собой, в большинстве этих процедур она принимает непосредственное участие. Иногда услуги «девушки для ванны», включая массаж и интим, в любых методах по выбору клиента, входят в цену помывки, в других случаях, как например, в Кривом Тарне, что более распространено, это следует оплатить отдельно. Само собой разумеется, «девушки для ванны» — почти всегда рабыни. Иногда, в некоторых городах, свободные женщины, признанные виновными в преступлениях, могут быть приговорены к тому, чтобы служить «девушками для ванны», со всеми положенными обязанностями и вытекающими последствиями этого. После отбытия положенного срока, или когда будет сочтено, что они извлекли своё урок, их обычно порабощают и продают вне города. Возможно, это и правильно, ведь к тому времени они уже будут окончательно «испорчены для свободы».

— Ай! — вскрикнул кто-то, на кого наступил вновь прибывший.

Другой мужчина приподнялся в полутьме, но был отброшен обратно на пол пинком ноги вошедшего. Я открыл второй глаз с интересом присматриваясь к происходящему. Вновь прибывший оказался весьма самоуверенным малым. Он вошёл полностью раздетым, по-видимому, оставив свою одежду на одной из вешалок в коридоре по ту сторону решетки. Именно так обычно и поступают, особенно когда ванны используются в полной мере и воздух вокруг них напитан испарениями. Мне-то пришлось развесить свою одежду позади кирпичной платформы, дабы просушить её.

В одной руке парень держал мешок, содержавший, как я предположил, его ванные принадлежности, а в другой обмотанные ремнём ножны с мечом, и нечто, что показалось мне плоской прямоугольной сумкой. Похоже, он, впрочем, как и я сам, входя в мыльню, предпочёл оставить своё оружие при себе. Вообще-то такое поведение, как пронос оружия в ванны, рассматривается как крайняя степень невоспитанности. И кстати, в больших общественных ваннах, оружие при входе следует сдавать, и зачастую это проверяется привратником. С другой стороны, конечно, я ни в коем случае не собирался как-то порицать его за то, что он пришёл сюда с мечом, учитывая особенности этого заведения. Тем более, что сам я поступил точно так же. Я, конечно, не был уверен на все сто процентов, но подозревал, что в коридоре на вешалке остался его шлем. В памяти всплыл тарн, стоявший в стойле постоялого двора. Хотя я и не обнаружил никаких знаков различия или сбруи, по которой можно было бы определить его принадлежность и назначение, но я был уверен, что это был боевой тарн, принадлежавший воину. То, что мужчина, идя в ванну, прихватил с собой сумку и оружие, намекало на то, что он нёс нечто важное, слишком важное, чтобы оставить на своём арендованном месте или на вешалке в коридоре. Меж тем, вошедший, повесил свой меч и сумку на один из крюков подле ванны.

— Эй, Вы что творите? — возмущённо спросил мужчина, бывший единственным кроме меня в мыльне, кто использовал это помещение по прямому назначению.

Он зашёл сюда несколько позже, и всё ещё отмокал в одной из первичных ванн, причём в той, что стояла самой первой от входа, и, следовательно, была самой удобной. Лично я в выборе как первичной, так вторичной ванны, в которой как раз нежился в этот момент, руководствовался несколько иными соображениями. Мною была занята самая дальняя от входа ёмкость. Так что, у меня было больше времени на реакцию между возможным входом в мыльню кого-либо враждебно настроенного, и его или их подходом ко мне.

— Я всегда занимаю первую из первичных ванн, — надменно заявил вновь прибывший.

— А я никогда ни с кем не делю ванну, — не слишком любезно ответил тот, что отмокал в ванне.

Кстати, большинство гореан в ваннах, по крайней мере, в их собственных городах, зачастую принимает ванны совместно. Это — одна из причин, по которой ёмкости делаются столь большими. Безусловно, даже в собственном поселении, человек обычно делит ванну только с друзьями или знакомыми. Однако если ванны переполнены, то считается проявлением вежливости и такта, принять совместное омовение с согражданами. Разумеется, то же самое обычно касается и использования бассейнов, которые на Горе в большинстве случаев располагаются в одном комплексе с ваннами, и в действительности зачастую считаются их частью.

— Какое совпадение, я тоже, — усмехнулся вновь прибывший, поднимаясь на платформу.

— А-а-ай! — вскрикнул мужчина, занимавший первую ванны, неожиданно для себя перелетев через край резервуара и приземлившись на деревянный пол мыльни.

Он в ярости вскочил на ноги, но мгновенно замер, увидев в полутьме освещенного единственной лампой помещения и красноватыми тлеющими угольками в кирпичных платформах, вытащенный из ножен меч в руке вошедшего мужчины.

— Разведи огонь, — скомандовал вновь прибывший.

Выброшенный из ванны товарищ поспешно схватил кочергу и принялся ворошить ей угли в топке.

— Что Ты там возишься! Принеси сначала свежих дров, а потом ухаживай за огнём. И не вздумай слинять, пока я тебе не разрешу.

Мужчина метнулся к одной из больших бочек, стоявших у стены, и быстро набрал из неё ведро щепок, которые, вернувшись обратно, забросил в печь и разровнял кочергой. Потом он, торопливо вернув ведро на его прежнее место рядом с бочкой растопки, набрал из деревянного ларя, стоявшего справа от бочки, охапку узких поленьев. Через несколько мгновений растопочные щепки вспыхнули и загорелись ярким пламенем, в которое одно за другим полетели принесённые дрова. Закончив с порученным делом, мужчина поднял лицо, подсвеченное красноватыми отсветами пламени, плясавшего внутри топки, и вопросительно и испуганно посмотрел на вновь прибывшего.

— Пшёл вон, — процедил тот сквозь зубы.

Со всей возможной поспешностью изгнанный мужчина рванул прочь из мыльни, проскочил решетку, захватив по пути свою одежду, и исчез в коридоре.

Вновь прибывший, меж тем вложил свой клинок в ножны, и повесил их на крюк вместе с сумкой.

— Уффф, — довольно выдохнул он, забравшись в ванны и откидываясь на спину.

На мой взгляд, этот невежа повёл себя просто по-хамски, что, впрочем, было не моим делом.

Кое-кто из посетителей, расположившихся на полу мыльни, подползли поближе к платформе, от которой потянуло приятным теплом. Однако, при этом, они позаботились, чтобы оставить не занятым широкий проход, по которому новый обитатель ванны, смог бы беспрепятственно покинуть помещение.

Решив, что я уже вполне достаточно провалялся в воде, и, чувствуя довольно прозрачные намёки моего желудка на его желание чего-нибудь переварить, я вылез из ванны, оделся и, собрав свои ванные принадлежности, осторожно ступая среди развалившихся на полу тел, покинул мыльню.

Я не упустил возможности, и, оказавшись по другую сторону решетки, осмотрел вешалку. В тусклом свете маленькой лампы, висевшей около выхода, я увидел, что шлем того грубияна нёс символ компании Артемидория с Коса.

5. Зал паги

— Встань здесь, — приказал я, указывая на место справа от меня подле низкого стола, позади которого я сидел со скрещенными ногами. — Ближе.

Мы находились в зале паги. Звякнув цепями, она подошла ещё ближе, почти вплотную ко мне, и замерла там, где было приказано.

Я проверил узы на её лодыжках. Браслеты кандалов, запертые на замки, плотно облегали щиколотки. Длина их цепи составляла приблизительно восемнадцать дюймов, более чем достаточно, чтобы передвигаться по залу. Схватив цепь, свисавшую с её запястий, а подтянул их к себе, заставив женщину наклониться. Наручники также имели замки. Их захват был аккуратен, эффективен и бескомпромиссен. Браслеты были отделены один от другого цепью дюймов двенадцать длиной.

— Мои узы одобрены Сэром? — надменно спросила она.

Я не счёл нужным отвечать на неё выпад, только отпустил её запястья, позволив женщине выпрямиться.

— Сэр закончил свой осмотр? — спросила она, не скрывая своего раздражения.

Надо заметить, что кроме цепей на ней ничего не было.

— Повернись, — скомандовал я, — медленно, а потом замри лицом ко мне.

— Я — свободная женщина, — попыталась было возмутиться она.

— Команда должна быть повторена? — уточнил я, и женщина медленно повернулась вокруг своей оси и снова замерла передо мной

— Что бы Вы хотели, Сэр? — поинтересовалась она, на мой взгляд, довольно смело и надменно. — Я имела в виду из еды.

— Ты через чур смела для свободной женщины, — заметил я.

— Меня не могут использовать, — пожала она плечами, — в конце концов, я свободна.

— А в этом зале есть какая-либо другая прислуживающая свободная женщина? — осведомился я.

— Нет, — ответила она.

Значит, это была именно та, о ком говорил хозяин постоялого двора. Помнится, он сообщил мне, что использование гостиничной девки будет стоить мне, с учётом того в какие времена меня угораздило забрести в эти места, три медных тарска всего за четверть ана, но свободную женщину, работающую в зале паги, я мог бы взять на ан, заплатив только бит-тарск. Разумеется, это даже переоценивало стоимость её услуг, причём значительно, ведь она была не более, чем свободной женщиной. Принимая во внимание, что свободные женщины фактически являются бесценными, то и в постели от них мало толку. В этом плане они бесполезней рабыни кротко стоящей на коленях со свечой в руке в тысяче пасангов от вас. Конечно, сами они о себе и своей желанности придерживаются иного, надменно-кичливого мнения. Однако, с мужской точки зрения, они бесполезны вплоть до того момента, когда оказавшись в цепях рабства, не начнут, с ужасом осознавая свою уязвимость, охотно или нет, двигаться по пути удовольствия и экстаза. Непомерность цены, конечно, следовало ожидать, учитывая трудные времена, и редкостную жадность хозяина этого заведения. Я сказал ему, что сообщу о своём решении позже. Пожалуй, сообщу.

— А разве тебя нельзя выпороть, — намекнул я, — только на том основании, что Ты свободна?

Женщина мгновенно побледнела. Хотя ей и не сообщили, что она была доступна клиентам постоялого двора для их удовольствий, она не могла не понимать, что её поведение, даже несмотря на всю её свободность, могло быть скорректировано множеством способов, включая такие, как внимание пятиременной гореанской рабской плети.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я.

— Это не ваше дело, — заявила она.

— Тебя когда-нибудь били плетью? — снова напомнил я.

— Я — Леди Темиона из Тельнуса, — мгновенно представилась она, и добавила: — Нет, меня никогда не били.

Тельнус — это главный порт острова Кос, и столица этого островного убарата.

— А здесь Ты что делаешь? — полюбопытствовал я, и не дождавшись ответа предположил: — Готов поспорить, что Ты следовала за косианцами или их поставщиками, на запах добычи, соблазнённая возможностью поживиться остатками с их стола, в надежде на то, что в случае неизбежного похода армии на юг, мужчины перегруженные трофеями, взятыми в Форпосте Ара, могли бы поддаться на рассказы о твоей нужде и тяжёлом положении. Возможно, Ты даже рассчитывала заключить союз о партнёрских отношениях с богатым офицером, или, на крайний случай с торговцем, обогатившимся на спекуляциях продовольствием и трофеями.

В подтверждение моих предположений, Леди Темиона бросила на меня взгляд полный ярости.

— Ты решила воспользоваться своей красотой, чтобы заключить сделку и получить определённую прибыль, — усмехнулся я, не сомневаясь, что в недалёком будущем её красота, и впрямь будет фигурировать в сделках, время от времени принося прибыль, вот только ей с той прибыли уже ничего не достанется, ибо это будут сделки других, в которых она будет выступать товаром или платёжным средством.

Сердитым движением головы женщина отбросила волосы за спину.

— Ты что, рассердилась? — поинтересовался я.

— Вы не хотели бы что-нибудь заказать? — холодным тоном спросила она.

— Какого цвета твои волосы? — спросил я. — Честно говоря, при таком освещении я не могу разобрать.

— Тёмно-рыжие, — сообщила Леди Темиона.

— Это твой натуральный цвет волос? — на всякий случай уточнил я.

— Конечно, — возмущённая моим недоверием заверила она меня.

— Ну что ж, этот цвет, в особенности, когда он наткральный, часто приносит превосходную прибыль на невольничьих рынках, — заметил я.

— Я свободна, — напомнила мне женщина.

— Видел я снаружи несколько подобных тебе, — усмехнулся я. — Они тоже тешили себя похожими идейками, а теперь вот стоят во дворе, голые и прикованные к кольцам. Ты их знаешь?

Женщина с сердитым видом отвела взгляд.

— Леди Темиона, — повысил я голос, — Тебе задали вопрос.

— Да, я их знаю. Всех пятерых, — признала она, — Ремис, Клио и Лиомач с Коса. Елена с Тироса, и Амина из Венны.

— Как по-твоему, что произойдет с ними? — поинтересовался я.

— Несомненно, их выкупят и освободят, — уверенно заявила Леди Темиона. — Все мы — свободные женщины. Мужчины, по крайней мере, некоторые виды мужчин, спасут нас. Есть немало мужчин, которые не могут без сожаления видеть слёзы в глазах женщин. Для таких мужчин просто невыносима мысль, что мы могли бы пострадать за свои поступки.

— Неужели Ты думаешь, что я отношусь к такому типу мужчин? — осведомился я.

— Нет, я так не думаю, — покачала она головой, — в противном случае, я бы уже попросила вас выкупить меня.

— Нравятся ли тебе мужчины, о которых Ты говоришь, — спросил я, — заботливые, любезные, готовые в любой момент броситься тебе на помощь, отчаянно стремящиеся исполнить любой твой каприз. Заставляют ли тебя такие мужчины, почувствовать слабость в глубинах твоего живота?

— Я — свободная женщина, — возмущённо напомнила она. — Нас подобные чувства не затрагивают.

— Но железа-то Ты боишься, — заметил я.

— Это никогда не произойдёт со мной, — завила женщина.

— И, тем не менее, Ты должна бояться этого, — настаивал я на своём.

— Возможно, — не стала спорить она.

— Ведь тогда всё для тебя будет выглядеть по-другому, — усмехнулся я.

— Да, — признала Леди Темиона. — В таком случае, для меня всё может поменяться.

И с этим трудно было не согласиться. Статус рабыни полностью отличен от статуса свободной женщины. Между ними лежит такая же пропасть, как между человеком и имуществом, между уважаемым, юридически независимым лицом, обладающим достоинством и гордостью, и домашним животным. Один и тот же мужчина, который пойдет в абсурдные поступки, чтобы понравиться свободной женщине, и даже выставить себя перед ней дураком, рабыне без долгих размышлений, даже той же самой женщине, но уже порабощённой, просто укажет плетью, ползти на его меха.

— Когда именно задержали тебя и твоих сестёр то мошенничеству? — спросил я.

— Этим утром с нас потребовали оплату, — ответила Леди Темиона. — Но наши объяснения и оправдания не нашли понимания у служащих постоялого двора, они просто накинули верёвки нам на шеи прямо поверх наших одежд и вуалей, и отвели к столу администратора. Мы отдали ему все те деньги, что у нас были, но их, конечно, оказалось недостаточно, чтобы покрыть наши счета. В результате, утро мы провели в клетке на колёсах, сидя на твёрдых скамьях, наблюдая, как съезжали остальные посетители. Ни один из них не захотел выкупить нас. Потом, в полдень, сразу после того, как пробил десятый ан, клетку завезли в сарай. Там было холодно, и там нас, одну за другой, забирали из клетки, раздевали и обыскивали две очень сильных свободных женщины. Мужчины всё это время ожидали снаружи. Когда женщины заканчивали с одной из нас, они не возвращали её в клетку, а ставили отдельно, лицом к стене. Таким образом, та, что уже была обыскана, не могла получить что-либо у тех, кто обыску не подверглись. Они тщательно обыскали не только наши одежды, но даже наши тела! Это принесло им ещё несколько дополнительных монет. Уверяю вас, эти женщины были очень суровы с нами. Я нисколько не сомневаюсь, что они уже делали это прежде. Когда нас всех вернули обратно в клетку, мы были и без денег и без одежды. Всё, что нам оставили, это — нас самих. Закончив с этой унизительной процедурой, клетку отвезли назад к столу администратора. Как Вы, наверное, догадались, теперь мы начали упрашивать гостей выкупить нас куда назойливее. И всё равно ни один из них не оказался джентльменом. Наоборот, они стали рассматривать нас, сидящих в клетке, как будто мы были какими-то рабынями! Нас выпустили только в пятнадцатом анне, но только для того чтобы поставить на колени, у стены слева от стола администратора. Нам всем скрестили щиколотки и связали их одной верёвкой.

— Руки вам, конечно, оставили свободными, — заметил я, — чтобы вы могли жалобно протягивать их к проходящим мимо гостям.

— Конечно, — раздражённо признала она.

— Продолжай, — велел я.

— В семнадцатом ане, хозяин постоялого двора уже совершенно привык к нашим просьбам и протестам, — сказала Леди Темиона. — Кроме того, как мне кажется, он был не слишком доволен женщинами, такими как мы, кто попытались надуть его в его же заведении.

— Ну, в этом нет ничего удивительного, — кивнул я.

— Как это нет! — возмутилась она. — Мы же не рабыни! Мы — свободные женщины! Мы можем делать всё что угодно!

— Понятно, — усмехнулся я.

— Владелец этой дыры не джентльмен, — заявила женщина.

— И я даже готов поверить этому, — поддержал я её.

— Это правда! — закивала она. — Вы только посмотрите на меня. Я голая и закованная в цепи!

— Да Ты не волнуйся, я тебя уже рассмотрел во всех подробностях, — насмешливо заверил я женщину.

Леди Темиона обожгла меня сердитым взглядом, и яростно тряхнула цепью сковывающей её запястья.

— Но, как мне кажется, в действительности он предоставил вам возможность заняться мошенничеством и надувательством, — заметил я. — Ваша основная проблема, лишь в том, что вам просто не сопутствовала удача.

— Возможно, — вынуждена была согласиться она.

Из своего опыта общения с хозяином этого заведения, я сделал вывод, что его главным интересом в этом вопросе было получение прибыли, причём не важно, каким именно способом.

— Продолжай, — приказал я.

— Да больше не о чем особо рассказывать, — сердито буркнула женщина. — К семнадцатому ану, ему, похоже, надоело наше присутствие, и он приказал убрать нас от своего стола. Пятерых из нас увели куда-то наружу, с ваших слов, они сейчас прикованы цепью во дворе. А меня саму заковали в кандалы и приставили сюда, в зал паги, чтобы прислуживать за столами.

— Почему же тогда тебя не увели во двор? — поинтересовался я.

— Понятия не имею, — пожала она плечами.

— Возможно потому, что там всего пять колец, — предположил я.

Женщина снова пожала плечами.

— Однако это не объясняет, почему именно тебя, а не какую-либо другую из твоих товарок оставили здесь, — добавил я.

— Ну, кто-то ведь должен был остаться, — отмахнулась она.

— Между прочим, ничего не стоило приковать к одному кольцу двух женщин, — заметил я. — Или тебя могли бы поставить на колени и приковать цепью неподалёку, к кольцу для слина.

— Мужчины — похотливые животные, — презрительно заявила Леди Темиона. — Кажется, им просто нравится рассматривать голых женщин. Подозреваю, что я здесь, потому что самая красивая из всех.

— Но самая красивая из вас вовсе не Ты, — сказал я.

— Ох? — задохнулась она от возмущения.

— Представь себе, — заверил её я. — Там стоят как минимум две женщины, кто, на мой взгляд, красивее тебя. Одна из них прикована к первому кольцу, вторая к четвертому.

— И кто же они? — сердито спросила Леди Темиона.

— Ту, что стоит у первого кольца, зовут Леди Амина, — сообщил я. — Как зовут четвертую, я не знаю.

— Это не та ли, маленькая и темноволосая? — осведомилась она.

— Она самая, — кивнул я.

— Это — Ремис, — процедила она. — Маленькая соблазнительная шлюха.

Я вспоминал девушку, прикованную к четвертому кольцу. У неё действительно были соблазнительные бёдра с изумительным лоном, словно специально созданным для любви мужчины.

— Я красивее, чем они обе вместе взятые, — гордо заявила Леди Темиона.

— Хм, Ты кажешься слишком тщеславной для свободной женщины, — хмыкнул я.

— Ни в коем случае, — тут же пошла на попятный она. — Меня совершенно не интересуют подобные вопросы.

— Уверен, что все женщины одинаковы, — усмехнулся я, — включая Леди Амину и Леди Ремис, которые на самом деле пока не так уж красивы. Они всё ещё слишком неподатливы, напряженны, сдержанны, а также подавлены, чтобы быть по-настоящему красивыми.

— Вот видите! — торжествующе воскликнула Леди Темиона.

— Но, ни одна из них не оказалась настолько зажатой, как Ты, — поумерил я её радость.

— Слин! — возмутилась женщина.

— Интересно было бы поразмышлять над тем, какой женщиной Ты могла бы стать, если бы стала действительно красивой, — задумчиво сказал я.

— Слин, слин! — сердито бросила она.

— Как выглядел владелец постоялого двора, когда приказал заковать тебя в кандалы и вставить в зал паги? — спросил я.

— Весьма довольным, — раздражённо поджав губы, процедила женщина.

— Возможно, Ты наговорила ему лишнего, — предположил я, — хотя и была всего лишь задолжавшей шлюхой.

— Это моё право! — заявила Леди Темиона. — Я — свободная женщина!

— То есть Ты осмелилась возражать тому, как с тобой обращались? — уточнил я.

— Конечно! — возмущённо воскликнула она. — Как они посмели, меня, свободную женщину, раздеть и обыскать, да ещё посадить голой в клетку!

— Возможно, Ты ещё и требовала, угрожала ему, оскорбляла и делала другие неподходящие вещи? — полюбопытствовал я.

— Возможно, — буркнула она.

— В таком случае, для меня нет ничего удивительного, — усмехнулся я, — в том, что он был так доволен, когда отправил тебя сюда прислужить официанткой.

— Возможно, — сердито повторила женщина.

— И сколько же Ты им задолжала? — спросил я.

— Серебряный тарск, пять, — ответила Леди Темиона.

— Вот и ещё одна причина, — улыбнулся я. — Это — больше, чем долг любой из остальных пятерых.

Объявленная сумма означала, что с ней причиталось один серебряный тарск и пять медных.

— Возможно также, — глубокомысленно сказала она, — он хотел бы держать меня на виду, чтобы он или его служащие могли следить за мной.

Неужели, она действительно думала, что эти люди опасались того, что она могла бы от них сбежать? Находясь внутри частокола, закованная в цепи и голая!

— Скорее уж они могли бы полагать, что выставив тебя здесь, повышают твои шансы на то, что тебе удастся уговорить кого-либо выплатить твой долг, — заметил я.

— Да, — признала женщина, — и это тоже.

Впрочем, утром у девушек, оставшихся снаружи, шансы могут быть даже повыше. Пожалуй, к тому времени, они действительно будут выглядеть весьма потрепанно и жалко. Тем не менее, я был более чем уверен, что ни одной из них, ни Леди Темионе здесь, ни тем, кто стоит у стены, в эти времена не удастся разжалобить кого-либо и уговорить выкупить их.

— Так Вы хотели бы заказать что-нибудь, Сэр? — раздражено спросила она.

Я снова окинул её взглядом. Да, подумал я про себя, вероятно, главной причиной того, что её отправили сюда, был не случайный выбор и не неудачное стечение обстоятельств, и даже не то, что она задолжала больше других, а в том, что она вызвала неудовольствие хозяина постоялого двора. Это было наказание, своего рода ей. Кроме того, он, несомненно, видел, что ей требовалось наглядная демонстрация её нового статуса.

— Я жду, Сэр, — нетерпеливо напомнила мне Леди Темиона.

— Ты считаешь себя желанной женщиной? — поинтересовался я.

— Ещё недавно Вы, говоря о моей красоте, высказали довольно оскорбительное предположение относительно моего намерения воспользоваться ей, чтобы обеспечить своё будущее, — проговорила она, надменно вскинув голову. — Возможно, Вы и сами можете видеть.

— Я задал вопрос, — напомнил я.

— Да, я считаю себя желанной женщиной, — ответила Леди Темиона, и сердито посмотрев на меня, спросила: — А разве это не так?

— Подходящая диета и упражнения, наложенные на соответствующую дисциплину, несомненно, способны сотворить чудеса, даже с тобой, — пожал я плечами.

— Так Вы собираетесь что-нибудь заказать, — спросила она, демонстративно игнорируя моё замечание.

— Тебе уже приходилось обслуживать других? — спросил я, в свою очередь, игнорируя её вопрос.

— Да, — сказала она.

— И тебя до сих пор не наказали? — полюбопытствовал я.

— Нет, — возмущённо ответила Леди Темиона, бросая на меня сердитый взгляд. — Я же свободная женщина. Так Вы будете заказать?

— Пожалуй, да, — кивнул я.

— Хорошо, что именно? — осведомилась она.

— На колени, — скомандовал я.

— На колени? — ошеломлённо переспросила Леди Темиона.

— Это — мой первый заказ, — пояснил я.

Она непонимающе уставилась на меня.

— Ты что, не знаешь, как женщина служит за столом? — спросил я.

— Я — свободная женщина, — надменно заявила женщина.

— Мне послать тебя за рабской плетью? — намекнул я.

Испуганно вздрогнув, женщина опустилась на колени, но уже через мгновение, опомнившись, она сердито сверкнула на меня своими глазами.

— Раз уж Ты свободная женщина, можешь держать колени вместе, — разрешил я.

— Ненавижу вас! — прошипела она, поспешно стискивая ноги.

— А теперь Ты могла бы склонить голову перед мужчиной, — посоветовал я.

— Никогда! — возмутилась Леди Темиона.

— Сейчас же! — рявкнул я, и она, сердито запыхтев, опустила голову.

— Я никогда не делала этого прежде, — проворчала она, выпрямившись.

— Зато теперь Ты сможешь склонить её до пола, — усмехнулся я, — и ладонями упрись в пол, так будет удобнее.

Женщину даже затрясло от гнева, но, тем не менее, она подчинилась. Исполнив положенное почтение, она выпрямилась и замерла на коленях.

— Что Ты можешь мне предложить? — осведомился я.

— Пага и хлеб — два тарска, — сообщила мне женщина. — Остальная еда будет стоить от трех до пяти тарсков.

— Пага разбавлена? — уточнил я.

— Один к пяти, — ответила она.

В этом не было ничего необычного для постоялого двора. Названные цифры означали, что пага была разбавлена водой в пропорции один к пяти. Конечно, в пага-тавернах напиток обычно смешивают с меньшим количеством воды, если вообще разбавляют. Кстати, когда гореане, за трапезой, дома пьют вино, они почти всегда разводят его водой в кратере. На пиру или дружеском ужине хозяин или назначенный распорядитель торжества, обычно определяет пропорции воды и вина. Неразбавленное вино, конечно, тоже употребляют, например, на вечеринках молодёжи, на которых могут быть предоставлены танцовщицы, рабыни-флейтистки и тому подобные развлечения. Объяснения ради, следует упомянуть, что многие гореанские вина очень крепки, и зачастую имеют содержание алкоголя до сорока — пятидесяти процентов.

— Сколько хлеба в порции? — спросил я.

— Два из четырёх, — сообщила женщина.

Получалась половина буханки. Обычно гореанский хлеб, выпеченный в форме круглых плоских караваев, нарезается сегментами. Чаще всего средних размером буханку разрезают на четыре или восемь ломтей.

— А что представляет собой «остальная еда»? — поинтересовался я.

— Сейчас уже поздно, — пожала она плечами. — Осталась только каша.

— Это за три тарска? — уточнил я.

— Да, — кивнула Леди Темиона.

— Я так понимаю, что, если я закажу кашу, то хлеб и пага не войдут с ней в цену? — предположил я.

— Нет, конечно, — подтвердила она.

Сабо сомой, я не ожидал подобной удачи, особенно после беседы с хозяином постоялого двора. Хотя, на мой взгляд, даже несмотря на его некоторую жадность, он был неплохим человеком. Например, он отправил нагую Леди Темиону прислуживать за столами.

— В таком случае: хлеб, пага, каша, — объявил я ей свой заказ.

— Очень хорошо, — сказала она, порываясь немедленно встать на ноги.

— Очень хорошо, что? — остановил я женщину.

— Очень хорошо, Сэр, — тут же исправилась она.

— Голову на пол прежде, чем встанешь, — напомнил я.

Леди Темиона, всем своим видом демонстрируя раздражение, прижав ладони рук к полу, ткнулась головой и сразу выпрямилась.

— С каждой из твоих сестер по мошенничеству, прикованных снаружи, я получил поцелуй, — сообщил я.

— От меня Вы никаких поцелуев не получите, — надменно заявила она.

Улыбнувшись про себя, я, коротким движением пальца указал, что ей следует поторопиться на кухню.

— Леди Темиона, — окликнул я женщина, едва она сделала первый шаг в указанном направлении.

Она остановилась и, оглянувшись, выжидающе посмотрела на меня.

— Ты сможешь двигаться быстрее, если поднимешься на носочки и будешь делать короткие шаги, — намекнул я ей.

Она что-то гневно пробурчала себе под нос и, отвернувшись, сделала излишне резкий шаг, отчего споткнулась и растянулась на полу. Снова поднявшись на ноги, женщина со всей поспешностью на которую была способна, устремилась к двери кухни и, через мгновение, исчезла за ней. Я видел, как дверь, подвешенная на двусторонних петлях, качнулась позади неё, и снова замерла в прежнем положении. Такие двери, одинарные и двойные, весьма распространены на постоялых дворах и тавернах, поскольку их может легко открыть тот, чьи руки заняты, например, подносом с посудой. Однако на Горе, для отделения общественного пространства от подсобных помещений в тавернах, ресторанах и тому подобных заведениях чаще используются портьеры, зачастую украшенные бисером. Леди Темиону, как я заметил, следовало подвергнуть строгому наказанию. Причём, чем скорее она получит это, тем будет лучше для неё самой и её развития.

Возвратилась она уже через несколько мгновений, проскользнув через ту же дверь с подносом в руках. Встав, на этот раз без напоминания с моей стороны, на колени перед моим столом, женщина поставила поднос на пол и, также без напоминаний, выполнила почтение, только после этого всячески выказывая демонстративную покорность, переставила с подноса на стол передо мной пагу в маленьком канфаре, хлеб на доске и миску с кашей и торчащей из неё ложкой. Закончив с обслуживанием, Леди Темиона убрала поднос в сторону, и снова исполнив нетребуемое мною почтение, замерла стоя на колени, как будто в ожидании дальнейших распоряжений. Однако в её подобострастии чувствовалась некая фальшь.

Я пристально посмотрел на неё, но женщина всячески избегала встречаться со мной взглядом.

Пригубив паги из канфара и закусив кусочком хлеба, я взял ложку, отметив при этом, что Леди Темиона чуть-чуть наклонилась вперёд. Ожидая подвоха, я подцепил ложкой совсем небольшую порцию каши. Как я и заподозрил, пища оказалась пересолена и переперчена, почти до состояния несъедобности.

— Что-то не так, Сэр? — с невинным видом осведомилась Леди Темиона.

— Я посчитаю до восьмидесяти, по одному счёту в ин, — сказал я. — То есть у тебя будет ровно один ен, чтобы исправить то, что Ты сделала.

— Я? — попыталась она разыграть оскорблённую невинность.

— Раз, два, три, — начал я отсчёт.

— Но что? — встревожено, пролепетала Леди Темиона, и сразу осеклась, поняв серьёзность ситуации.

— Четыре, пять, шесть, — продолжал я меж тем.

— Но у меня ноги закованы в кандалы! — испуганно вскрикнула она.

— Семь, восемь, девять, — не обращая внимания, считал я.

Издав отчаянный стон, женщина торопливо вскочила на ноги, но, не рассчитав движения, споткнулась и грохнулась на пол. Она попыталась встать на ноги снова, но примерно с тем же результатом. В конце концов, Леди Темионе удалось удержаться на ногах, и она со всей возможной в её ситуации поспешностью, устремилась в сторону кухни. Лучше бы она шла помедленней, поскольку по пути умудрилась упасть ещё дважды, и дверь она миновала на четвереньках и со слезами на глазах.

— Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, — мерно отсчитывал я. — Двадцать семь, … тридцать, тридцать один, тридцать два, тридцать три.

На счёте тридцать четыре, женщина появилась из-за двери, аккуратно держа перед собой миску, изо всех сил стараясь двигаться короткими, осторожными плавными шагами. Теперь она не хотела рисковать и, упав потерять свою ношу.

Не переставая считать, я позволил её подойти ближе.

— Стой, — скомандовал я, когда Леди Темиона оказалась совсем близко к столу.

Женщина испуганно замерла.

— Вероятна, из-за своей торопливости Ты забыла прихватить специи, — указал я. — А я предпочитаю есть кашу со специями. Так что не смей поставить на мой стол кашу без специй.

Леди Темиона вскрикнула от отчаяния.

— Неси приправы, — потребовал я. — Пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два.

Она мгновенно развернулась и вернулась на кухню. Уже через считанные ины женщина снова появилась в зале, сжимая в руке небольшую корзинку полную маленьких бутылочек и баночек.

— Шестьдесят семь, — отсчитал я. — Шестьдесят восемь.

— Пожалуйста! — крикнула она. — Пощадите!

— Шестьдесят девять, семьдесят, — не останавливался я.

Поняв, что умолять меня бесполезно, испуганная леди быстрыми семенящими шажками поспешила к столу.

— Семьдесят пять, семьдесят шесть, — огласил я, и напомнил: — Почтение.

Женщина со страданием простонала, и склонилась головой до пола.

— Семьдесят семь, — не остановился я. — Семьдесят восемь, семьдесят девять.

Наконец, миска с кашей, и корзинка с приправами стояли на столе.

— Восемьдесят, — закончил я.

Леди Темиона откинулась назад на пятки и испуганно замерла. Мне даже показалось, что она была на грани обморока. Женщина, вдруг снова выполнила почтение и выпрямившись замерла в коленопреклонённой позе.

— Никуда не уходи, — приказал я ей. — Я не даю тебе на это разрешения. Сиди на пятках.

Она так и осталась стоять передо мной на коленях, опираясь ягодицами на пятки, испуганно глядя на меня, но не решаясь встречаться со мной взглядом.

Попробовав кашу, удовлетворённо кивнул, не этот раз ни соли, ни специй там не было. Добавляя в миску то из одной баночки, то из другой, периодически помешивая и пробуя полученный результат, я довёл кашу до нужного мне вкуса. Такими нехитрыми способами можно достичь некоторого разнообразию или точнее его обманчивого суррогата, даже в такой непритязательной пище, какой изначально является каша, приготовленная на кухне постоялого двора. Леди Темиона, всё это время с тревогой наблюдала за моими действиями.

— Кажется, теперь это блюдо стало съедобным, — кивнул я. — Не так ли, свободная женщина?

Она облегчённо вздохнула, а я принялся за своё поздний ужин.

— Я уберу ту другую чашку, — предложила Леди Темиона.

— Не сейчас, — сказал я, откладывая в сторону ложку.

— Сэр? — удивлённо спросила она.

Встав на ноги, я рывком опрокинул и прижал женщину спиной к полу. Затем, я схватил её наручники и, задрав ей ноги, перебросил цепь через стопы и щиколотки за спину. Теперь руки Темионы оказались позади неё. Закончив с этой процедурой, я снова поставил её на колени.

— Сэр? — с опаской глядя на меня, спросила женщина.

— У тебя ведь волосы натурального тёмно-рыжего цвета, не так ли? — уточнил я, сгребая правой рукой её волосы в кулак.

Затем, левой рукой, я поднял миску каши, принесённую ей первой.

— Нет! — выкрикнула Леди Темиона. — Брлвл.

Крик перешёл в негромкое бульканье и оборвался. Это я макнул её лицом в миску с кашей. Некоторое время я крепко удерживал голову жертвы прижатой к чашке. Все её попытки вырваться кончились ничем. Наконец, я позволил ей поднять лицо. Леди Темиона, едва смогла, широко открыла рот и втянула в себя воздух, закашлялась и принялась отплёвываться.

— Я же чуть не задохнулась! — выкрикнула она, как только смогла говорить, повернув ко мне вымазанное в каше лицо, и тут же снова окунулась в миску.

— Жри давай, — рыкнул я на неё.

Женщина сделала отчаянную попытку набрать кашу в рот, но похоже, получалось у неё плохо. Она дико замотала головой, и с трудом смогла повернуть голову на бок.

— Это же невозможно есть! — всхлипнула Леди Темиона.

— Жри, кому сказано! — приказал я, вернув её голову в прежнее положение.

В какой-то момент я понял, что ещё немного, и она может утонуть в каше, и вытянул её голову, давая отдышаться.

— Пожалуйста! — заплакала женщина, поливая слезами клейкую маску, облепившую её лицо.

Я снова втолкнул голову Леди Темионы, и ей ничего не оставалось, как набирать в рот вязкую массу. Наконец, я поставил миску на пол перед ней и, уложив женщину на живот, так чтобы её лицо нависало прямо над кашей, поставил ногу ей на спину, не давая подняться. Наказание продолжалось.

— Ешь, — скомандовал я.

Леди Темиона уткнулась лицом в миску и принялась лакать ту субстанцию, что принесла для меня. Стоило мне убрать ногу с её спины, как она оторвалась от каши и, подняв на меня глаза, взмолилась:

— Пожалуйста!

— Ешь, — приказал я, и слегка ткнул её боковой поверхностью стопы.

Леди Темиона снова уделила внимание содержимому миски, а я устроился за низким столом, скрестил ноги и вернулся к своей собственной трапезе. Женщина ещё раз украдкой взглянула на меня, сквозь серую массу каши толстым слоем покрывавшую её лицо сверкнули её испуганные глаза. Она больше не решилась противоречить, и принялась очищать свою миску.

— У меня во рту всё горит! — наконец, не выдержав, взмолилась она. — Воды! Я прошу вас!

— Жри давай, — рявкнул я, и она испугано вздрогнув, снова спрятала лицо в миске.

Вскоре, я закончил со своей порцией, и полюбовался на то, как идут дела у моей подопечной. Она не заставила себя долго ждать и, доев остатки каши, лёжа на животе, повернула голова и жалобно посмотрела на меня.

— Вы — монстр, — всхлипнула женщина.

— Вылижи миску, — приказал я, не собираясь спускать ни малейшей провинности.

Леди Темиона с жалким видом выполнила мой приказ.

— Немного каши расплескалось, — заметил я. — Похоже, она перелилась через края тарелки, когда Ты нырнула туда лицом. Это бывает, когда человек ест слишком жадно и слишком нетерпеливо. Вообще-то от женщины ожидают, что она будет есть куда более изящно и аккуратно. Впрочем, Ты же свободная женщина, а значит, можешь есть так, как пожелаешь. Однако подобные привычки могут вызвать отвращение даже у тарска. Если бы так поела рабыня, то она, скорее всего, уже через ен визжала бы под плетью.

Леди Темиона испуганно уставилась на меня.

— Ну что Ты замерла? — спросил я. — Ты же видишь кашу вокруг миски. Не дай ей зря пропасть.

Женщина с несчастным стоном уткнулась лицом в пол. Я обратил внимание, какой у неё был маленький и ловкий язык. После соответствующего обучения, такому языку цены не будет на мужском теле.

— Ты закончила? — поинтересовался я у неё, через некоторое время.

— Да, — хрипло прошептала она, поднимая на меня глаза.

— Радуйся, что Ты — свободная женщина, а не рабыня, — сказал я. — Будь Ты рабыней, и за то, что Ты сделала ранее, тебя бы уже убили.

Леди Темиона промолчала.

— Ты меня поняла? — осведомился я.

— Да, — прохрипела она.

— Ползи ко мне на животе, — скомандовал я, и женщина отчаянно извиваясь, с трудом, так как её руки по-прежнему оставались за спиной, приблизилась к моему столу.

Я перекатил её на бок и помог ей просунуть ноги сквозь цепь наручников. Теперь руки Леди Темионы снова были спереди.

— Чек принесёшь мне в зубах, — потребовал я и, заметив её сердитый взгляд, уточнил: — Ты меня поняла?

— Да, — кивнула она.

— Насколько я понимаю, чек следует отнести на стол администратора и там либо оплатить сразу, либо внести в счёт, — предположил я.

По выходе из зала паги, невозможно было миновать стол администратора. Уверен, это было сделано отнюдь не случайно. Например, это позволяло сэкономить на одном работнике, что было немаловажно, учитывая прижимистость владельца этого постоялого двора. Кроме того, в этом случае, постоялец не должен был передавать монеты задолжавшим шлюхам или рабыням. Я вполне обоснованно полагал, что в этом заведении им не разрешается даже прикасаться к монетам. Они были абсолютно безденежными.

— Да, — кивнула Леди Темиона.

— Ты хотела бы что-то сказать? — поинтересовался я.

— Я ненавижу Вас! Ненавижу! — заявила она.

— В таком случае, после исполнения почтения можешь уйти, — сообщил я.

Женщина торопливо согнулась до пола и, встав на ноги, двигаясь осторожными семенящими шажками, как она могла быстро ретировалась на кухню.

У меня ещё оставалось немного хлеба на доске и паги на несколько глотков. Можно было посидеть, посмаковать и отправляться на своё место 97, находившееся где-то в южном крыле, на третьем этаже. На столе администратора вместе с одеялами меня ожидала соответствующая острака. Я задумался над вопросом, который уже давно встал передо мной в полный рост. Мне необходимо было пробраться в Форпост Ара и передать сообщение от Гнея Лелиуса, регента Ара, командовавшему в крепости Амилиану. Если переодеться в воина Ара то, как пройти мимо косианцев? А если представиться косианцем, то возникает значительная трудность в приближении к защитникам Форпоста. Тем не менее, делать что-то было надо, и как можно скорее. Похоже, сражение за город приближалось к своей кульминации.

Задумавшись, я на некоторое время ушёл в себя. Вывел меня из этого состояния мощный удар во входную дверь зала, открывшуюся перед драчливым бородатым мужчиной в униформе наёмной компании Артемидория с Коса. Это был тот самый товарищ, что вёл себя несколько невежливо в мыльне. Оружие своё он держал на ремне, свисавшем с левого плеча. Это наиболее распространённый способ ношения меча среди гореанских воинов, конечно не на марше и не в полёте на тарне. При таком расположении оружия, клинок может быть обнажён, а ножны отброшены в сторону одним быстрым движением. Помимо меча при нём был шлем и заинтриговавшая меня прямоугольная сумка, с которой он не расстался, даже идя в ванну.

Я постарался не встречаться взглядом с вошедшим воином. У меня не было ни малейшего желания дать ему повод для конфронтации. И дело было даже не в том, что я испугался его, а в том, что я не мог рисковать осложнениями или задержкой моей миссии, ради чего я готов, если такая ситуация возникнет, стерпеть даже оскорбление. Однако я далеко не всегда бываю столь рационален, каким я был в данный момент, и если этот невежа решился бы угрожать мне или бросить вызов, я совсем не был уверен, что смог бы спокойно снести подобное злоупотребление с его стороны. Признаться, временами я бываю через чур импульсивным и вспыльчивым, не раздумывая отвечая действием на любое оскорбление или неуважение, реальное или предполагаемое. Конечно, я понимаю, что это один из многих самых серьёзных недостатков. Думаю, мне следовало бы научиться лучше контролировать себя, и постараться походить в этом на Дитриха из Тарнбурга, который умел очень правдоподобно скрывать свои истинные чувства и намерения, чтобы затем, позже, когда это было выгодно ему и вписывалось в его планы, уничтожить своего обидчика.

Не поднимая глаз, я делал вид, что полностью озабочен пагой в моём сосуде. Мне показалось, что я услышал презрительное фырканье со стороны вошедшего. Интересно, а он заметил, что моя рука крепче сжалась на основании канфара. Мне надо попытаться управлять этим, твердил я себе. Думаю, сам я, скорее всего, не упустил бы из виду характерное движение моего плеча. Воин стоял всего в нескольких футах от моего стола. Во мне начало разливаться чувство оскорбленного достоинства. Жаркая волна гнева пронеслась по моему телу. Мне пока удавалось держать свои эмоции под контролем. Конечно, именно так бы поступил Дитрих из Тарнбурга. Я не поднимал взгляда. Впрочем, это не мешало мне видеть всё что происходит вокруг. Все воины обучаются пользоваться периферийным зрением. Если бы противник приблизился ко мне слишком близко, оказавшись в пределах определенного расстояния, которое, на мой взгляд, было бы небезопаным для меня, то я бы просто плеснул пагу ему в глаза, перевернул стол и ударил ногой в солнечное сплетение. Уже через мгновение он лежал бы прижатый моей ногой к полу с приставленным к шее мечом. Многие наставники ещё рекомендуют ударить канфаром в лицо, целясь краем сосуда в переносицу. Это опасно даже используя керамический канфар, не говоря уже о металлическом кубке. Уверен, большинство гражданских даже не подозревают, почему воины, обедая в трактирах, зачастую требуют подать им пагу именно в металлическом кубке. Полагаю, они расценивают это, как некую эксцентричность. Теперь я уже точно услышал, что этот невежа презрительно фыркнул, и зашагал к другому столу. Как ни странно, он всё ещё был жив. Честно говоря, меня интересовал даже не столько он сам, сколько содержимое его сумки.

Глотнув паги, я отметил, что он занял один из больших, сдвоенных столов. Понятное дело, что в это время зал паги не был переполнена. Точнее, я и он были здесь единственными клиентами. Я сидел за маленьким столом около стены. Такой стол не поощряет незнакомцев подсесть и поискать общения. Впрочем, и местоположение выбранного мною стола также, не было случайным. Отсюда прекрасно просматривался весь зал, включая вход, и, что не менее важно, за спиной у меня оставалась стена.

Мужчина, усевшись за стол, дважды ударил по столешнице, да так, что она подпрыгнула.

— Эй, обслуга! — рявкнул он. — Обслуга!

Скрипнула кухонная дверь, зазвенели цепи. Леди Темиона снова появилась в зале. Должен признать, что в своих цепях она выглядела весьма соблазнительно в полутьме столовой. Очевидно, женщина успела ополоснуть лицо, волосы и, возможно, даже верхнюю часть тела. По крайней мере, я не заметил никаких признаков каши ни в волосах, ни на лице или плечах и груди. По пути к вновь прибывшему она бросила в меня сердитый взгляд.

Я неторопливо пригубил пагу, которой ещё оставалось на несколько глотков. Оставался у меня в запасе и хлеб.

На мгновение, как мне показалось, она решила спросить его о заказе стоя на ногах, продемонстрировав тем самым плохо скрытый вызов. Однако, оглянувшись на меня, Леди Темиона внезапно опустилась на колени и исполнив почтение, выпрямилась и села на пятки, с надлежащим уважением прислуги пришедшей, чтобы получить заказ клиента. Понимающе кивнув, я снова пригубил паги. Конечно, ей следовало бы вначале вернуться к моему столу, чтобы принести чек. Возможно, она не сделала этого, потому что хотела привести себя в надлежащую форму, и быть хоть немного похожей на официантку. Безусловно, в качестве официанток в гореанских залах паги, и прочих подобных заведениях, обычно используют рабынь. Однако мне не показалось чем-то неуместным то, что ей пришлось обслуживать мужчин за столами. В конце концов, она была всего лишь задолжавшей за постой шлюхой. Возможно, она решила, что я мог бы избить её или потребовать, чтобы её выпороли, если бы она выглядела ненадлежащим образом. Особенно после того, как я не спеша объяснил ей особенности того положения, в котором она оказалась. В этом она, конечно, была права.

Было заметно, что мужчина внимательно присматривается к Леди Темионе. Женщина съёжилась под его пристальным взглядом. Наконец, он, по-видимому не удовлетворившись осмотром, встал и, подойдя к ней, присел вплотную к ней. Потрогал её шею, потом, развернув женщину к себе, то одним боком, то другим, исследовал бёдра. Наконец, встав и схватив Леди Темиону за плечи, воин легко оторвал её от пола.

— Где твой ошейник? — прорычал он. — Где клеймо?

— Я свободна! — сразу заплакала женщина.

Мужчина сердито тряхнул Темиону, словно она была куклой. Голова женщины дернулась взад и вперёд. Я даже на мгновение испугался, что её шея не выдержит и сломается.

— Где ошейник и клеймо? — закричал воин.

— Я свободна! — снова попыталась объяснить она. — Я свободная женщина!

— Пришлите мне женщину! — крикнул он в сторону кухни, всё так же держа беспомощно обвисшую Леди Темиону перед собой. — Женщину мне пришлите!

— Что случилось? — спросил человек, выглянувший из кухни, скорее всего, ночной повар.

— Где хозяин этой дыры! — заорал на него буян.

— Он отдыхает, — растерянно сообщил повар.

— Эта самка свободна! — возмущённо выкрикнул мужчина, снова встряхивая Леди Темиону. — Это кто тут у вас такой смелый, что решился послать это к моему столу! Я не хочу это! Мне нужна женщина! Пришлите мне женщину!

И он отшвырнул Леди Темиону от себя, и та растянулась на полу, проскрежетав по нему цепями. Испуганная донельзя женщина тут же перевернулась на живот. Я с удивлением заметил, что она немного приподняла свои бёдра. Конечно, Леди Темиона пока ещё даже не понимала, что то, что она сделала, было примером естественного умиротворяющего поведения самки перед лицом мужского гнева. У меня пропали всяческие сомнения относительно того, что она преуспеет оказавшись в ошейнике. Возможно, в этот момент, до неё дошёл глубинный смысл её поступка, и она быстро прижалась к полу всем телом, задрожав от страха, а может быть и от стыда. Женщина бросила на меня испуганный взгляд, в надежде, что я не заметил её позорного поведения, но увидев мою понимающую улыбку, опустила голову и зарыдала. Её женственность была выставлена напоказ, замечена и оценена по достоинству. А вот вновь прибывший, насколько я мог сказать, не обратил на эти нюансы никакого внимания.

— Немедленно, Сэр! Сей момент, Сэр! — заверил его мужчина от двери кухни, а потом посмотрев на Леди Темиону, рявкнул. — Назад в кухню, шлюха! Быстро! Нет! Не вставать! Ползком!

Прокричав всё это, повар снова исчез на кухне, а Леди Темиона проползая мимо моего стола на четвереньках, на мгновение задержалась, и жалобно посмотрела на меня. Её только что отверг мужчина, более того отбросил от себя с отвращением. Трудно было не заметить, насколько произошедшее ошеломило её. Женщина была смущена и изумлена. Её было нетяжело понять, ведь большинство свободных женщин расценивают себя, на мой взгляд, не вполне заслуженно, как изумительный приз. Так что вполне ожидаем шок, когда им внезапно дают понять, что они для мужчин практически ни представляют интереса. Например, Леди Темиону то, что её отвергли, потрясло до глубины души. А ведь ещё совсем недавно она, как и многие свободные женщины, считала себя чрезвычайно привлекательной особой. Теперь она смотрела на меня жалобно умоляюще. Похоже, ей не терпелось, получить, хотя бы от меня некое заверение того, что она могла бы быть немного желанной или привлекательной.

— Чек принеси, — бросил я ей, — и не забудь как именно.

Ткнув пальцем в сторону кухни, я намекнул, что ей следует продолжать ползти куда велено. Так и не дождавшись от меня сочувствия, заливаясь слезами, женщина медленно, поскольку быстро двигаться не позволяли короткие цепи, поползла прочь из зала. Леди Темиона ещё не успела добраться до кухонной двери, как оттуда, стремительно, но грациозно, выскочила другая женщина, одетая лишь в прозрачную шёлковую ленту на бёдрах. Шею этой девушки плотно обхватывал стальной ошейник. Но как она двигалась! Какой красивой она была! Вот что неволя может сделать с женщиной!

Рабыня поспешила к буяну и упала перед ним на живот, чем немедленно успокоила его. Я вдруг заметил, что мои руки непроизвольно вцепились в столешницу, а ногти оставили в лаке её покрывавшем глубокие царапины. Я бы не удивился, если бы узнал, что это была одна из любимиц хозяина этого заведения. Вполне, возможно, что она была привилегированной рабыней, посланной им клиенту прямо из его собственных мехов.

От волнения я разом выпил всю пагу остававшуюся на дне моего канфара.

Как раз в этот момент из кухни появилась Леди Темиона, на четвереньках, как я и приказал. Из ее рта на шнурке свисала маленькая, состоящая из двух половин скреплённых петлями, деревянная вощеная табличка, которая должна была содержать счёт. Такие, или им подобные таблички, иногда имеющие несколько «страниц», часто используются на Горе для черновиков, временных заметок, записи высказываний, детских уроков и тому подобного. На их покрытых воском поверхностях пишут стилусом. Небольшие, открывающиеся как плоские земные книги, а не как гореанские свитки, они могут быть заперты на крошечный замок или завязаны шнурком.

Раздался негромкий стук, когда маленькая деревянная табличка, коснулась пола. Это Леди Темиона склонила голову в знаке почтения около моего стола. Затем, она снова встала на четвереньки и, приблизившись ко мне, положила табличку на стол.

Я украдкой мазнул взглядом в сторону вновь прибывшего. Он уже подтянул рабыню к себе и нетерпеливо раскладывал её на столе.

— Отвратительно, — скривилась Леди Темиона.

— Очень привлекательная рабыня, — прокомментировал я, глядя, как девушка, задыхаясь от страсти, цеплялась за стол.

Воин не проявлял к ней ни малейшей нежности. В конце концов, она была всего лишь рабыней.

— Отвратительно, — возмущённо повторила Леди Темиона.

— Выглядит он конечно не очень, и ведёт себя хамовато, но обращается он с женщиной грамотно, — признал я.

Невольница в его руках уже задыхалась от возбуждения и издавала нечленораздельные звуки.

— Вам виднее, а я в этом совершенно не разбираюсь, — заявила женщина, едким тоном, при этом, насколько я видел, она не отрывала глаз от используемой рабыни.

— А Ты сама, разве не хотела бы подвергнуться такому использованию? — полюбопытствовал я.

— Нет! — отчаянно замотала она головой. — Нет! Нет!

Однако я не мог не почувствовать, внезапной, напряженной, почти истеричной страсти в её словесном отрицании истины и потребностей, скрытых в глубинах её существа, о которых сама она должна была слишком хорошо знать, и всё же по тем или иным причинам с почти трагической отчаянностью пытаться отрицать и скрывать их, возможно, главным образом от себя самой. Почему-то я был уверен, что окажись она на том столе, и она смогла бы обслужить клиента ничуть не хуже. Я не забыл, что она сама выбрала полную опасностей жизнь, основанную на обмане мужчин. Конечно, она, должна была понимать, какие риски были вовлечены в добычу средств к существованию подобным способом. В конце концов, далеко ее все мужчины — дураки. И не могло ли быть так, что отправляясь в это путешествие, она в действительности неосознанно искала мужчину, или мужчин, которые были бы, способны просто взять её в свои руки и дать ей то, что она заслужила, чего втайне жаждала, в чём отчаянно нуждалась — её полное подчинение?

Поднял маленькую закрытую табличку со стола, я открыл её и проверил сумму. Всё было правильно, за хлеб и пагу — два медных тарска, Остальная еда — ещё три монеты.

Снова окинув взглядом Леди Темиону, вынужден был признать, что у неё красивое лицо. Тёмно-рыжие волосы притягивали взгляд. Замечательная талия, неплохой животик и прекрасные груди. Безусловно, она нуждалась в диете, упражнениях и дисциплине. Такие вещи, помимо улучшения внешности, обязательно значительно увеличили бы и её сексуальные потребности. Да, она была красива. Что и говорить, многие из женщин Коса красивы. В Порт-Каре мы не раз использовали их для своих удовольствий. И она уже была возбуждена до той степени, до которой вообще могла быть возбуждена свободная женщина, наблюдающая, как берут рабыню. Безусловно, той девушке никто не собирался предоставлять какого-либо выбора, её просто бросили животом на стол. Но и у Леди Темионы, после того, как её отправили прислуживать за столами, выбор был не велик. К тому же я проследил, чтобы она не забывала выполнять почтение перед мужчинами, показал, как надо ползать в присутствии мужчин и приносить счёт в зубах. Такие вещи не проходят бесследно для женщин, даже для свободных женщин.

Я закрыл табличку и завязал шнурок.

Леди Темиона меж тем во все глаза смотрела на вцепившуюся в края стола, задыхающуюся рабыню, используемую мужчиной, служащую для его удовольствия, и получающую удовольствие сама.

Бородатый, продолжая удерживать девушку, на мгновение замер.

— Она двигается! — прошептала шокированная Леди Темиона.

— Да, — понимающе кивнул я, — она участвует в том, что происходит.

— Ужасно! — прошептала женщина, не отрывая глаз от рабыни.

— Возможно, она просто следует инструкциям, — предположил я.

— Инструкциям! — поражённо повторила она.

— Конечно, — ответил я.

Интересно, неужели свободные женщины действительно полагают, что подчинение рабынь приказам ограничивается такими вопросами как готовка и чистка, полировка кожи и тому подобными мелочами, и что это не коснётся такой интимной, изумительной, драгоценной, приватной и восхитительной сферы, как ночные утехи на мехах? Как раз мужчины-то думают иначе. С их точки зрения приятнее всего командовать рабыней именно в таких местах, как спальня, комнате подчинения, альков и прочих тому подобных.

Бородач слегка отстранился.

Невольница ещё крепче вцепилась в стол, замерла на мгновение, и вдруг, с отчаянным стоном, подалась вслед за мужским телом.

— Вы видели это! — задохнулась Леди Темиона. — Она практически подняла себя ему не встречу!

— Конечно, только рабыня могла так подняться к мужчине, — усмехнулся я, отчего женщину бросило в жар, и она густо покраснела.

— Вы только посмотрите, как извивается эта шлюха! — возмутилась Леди Темиона.

— Возможно, она просто боится, что клиент может оказаться в чём-то недоволен ею, — пояснил я. — Вот и пытается заинтересовать и соблазнить его. Но я не думаю, что мужчина рассержен на неё. Как мне кажется, он просто играет с ней, всего лишь дразнит её.

Интересно было бы посмотреть, как будет извиваться Леди Темиона, оказавшись в подобной ситуации.

— Смотрите! — воскликнула женщина.

— На что там смотреть? — удивился я. — Он снова использует её.

— Да! — выдохнула она.

— Ну да, — согласился я.

Надо признать, что рабыня действительно была очень красива и желанна. Настолько желанна, что мне самому, чтобы обуздать свои эмоции, если можно так выразиться, пришлось вцепиться в стол, как будто, таким образом, моя напряженность могла бы уйти вниз, в пол, и рассеяться подобно молнии ударившей в громоотвод. Хорошо ещё, что табличку с расчётом я отложил в сторону, а то бы уже сломал.

— А я, столь же привлекательна? — вдруг спросила Леди Темиона.

— Да, — кивнул я.

— Ах! — вздохнула женщина.

— Ну, ровно настолько, насколько могут быть привлекательны свободные женщины, — добавил я.

— Слин! — возмутилась она. — Слин!

Рабыня, вначале стонавшая и всхлипывавшая, вдруг громко вскрикнула, как будто испугавшись чего-то, но уже через мгновение, словно осознав то, что должно вот-вот произойти с нею, то что неуклонно приближалось к ней, начала тихонько подвывать, с удовольствием и благодарностью, в нетерпеливом предвкушении.

— Почему эта девка так открыто демонстрирует свои эмоции? — спросила Леди Темиона.

— Возможно потому, что ей запрещают скрывать их, — пожал я плечами.

— Ох! — задохнулась женщина. — Какой обнажённой, оказывается можно сделать женщину.

— Да, — кивнул я, — но это, между прочим, ещё и делает её по-своему свободной.

— Полагаю, что так, — пробурчала она, как мне показалось, с завистью.

Внезапно девушка на столе громко выкрикнула, потом закричала снова и снова, изо всех сил брыкаясь, и пытаясь то ли податься назад, навстречу мужчине, то ли вскочить со стола и убежать. Но у неё не было ни малейшего шанса, сделать хоть что-то, так плотно и беспомощно она удерживалась на месте. Всё что она могла это вздрагивать и выкрикивать, что-то нечленораздельное, в чём, при некоторой фантазии можно было разобрать слово «Господин!».

— Он заставил её испытать рабский оргазм, — прокомментировал я.

Леди Темиона вздрогнула в своих цепях.

— Подозреваю, что ему даже не придётся платить за её использование, — предположил я. — Вероятно, эта рабыня будет зачтена, как некий символ доброй воли, в качестве компенсации за его прежнее разочарование.

Бородач вернулся на своё прежнее место за столом и уселся там со скрещенными ногами, но при этом он позволил рабыне остаться с ним. Девушка заняла полулежачее, полусидячее положение рядом, обхватив мужчину руками за талию и прислонив головы к его боку.

— Как же я рада, — заявила Леди Темиона, — что я не такая женщина, как она!

— Я вижу, — усмехнулся я.

Отдышавшись и придя в себя, рабыня встала на колени около посетителя, всё ещё приобнимая его рукой. Она смотрела на него, и в её глазах читалось что-то родственное страху. Но было видно, что она благодарна ему за те эмоции, которые он в ней вызвал. Девушка нежно, почтительно и благодарно поцеловала мужчину в плечо.

— Я не услужливая извивающаяся рабыня, — сердито процедила Леди Темиона.

— Ну, она теперь тоже не извивается, — заметил я.

— Да вы только посмотрите на неё, — с отвращением проговорила женщина. — Какой довольной она выглядит!

— Зато она должна бояться, — напомнил я, — ведь мужчина может ей приказать, и она должна будет повиноваться во всех смыслах этого слова.

— Она — рабыня, — проворчала Леди Темиона. — Она не может быть счастливой. Она должна быть несчастной и забитой!

— Не сомневаюсь, что если бы она принадлежала тебе, то Ты смогла бы сделать её именно такой, — усмехнулся я.

— Конечно, она красива и принадлежит кому-то, — процедила она, — Уверена, что некоторым низким мужчинам такие шлюхи как она могли бы понравиться.

— Да, — кивнул я, — Убарам, например, и не только им.

— Я не рабыня, — заявила Леди Темиона, поджав губы.

— Я в курсе, — заверил её я.

Конечно, с юридической точки зрения рабыней она не была, по крайней мере, пока. Да, технически, по крайней мере, в настоящее время, согласно букве закона рабыней она не была, поскольку по закону рабыня рассматривается так же, как и животное, тарск или вуло, просто весьма нежное и соблазнительное вуло.

— Мужчины, мне не владельцы, — бросила она.

— Понимаю, — кивнул я.

— Как же я рада, что я не одна из тех женщин, которые должны ползать под ногами мужчин, облизывать и целовать их, унижаться и умолять о том, чтобы им позволили ублажать своих хозяев!

— Понимаю, — повторил я.

Леди Темиона внезапно дернула своими закованными в кандалы руками, словно пробуя их на прочность. Стальные браслеты невозмутимо остались на прежнем месте.

— Почему Ты сердишься? — поинтересовался я.

— Я не сержусь, — недовольно отозвалась она.

Она недовольно уставилась вниз на свои запястья, окружённые стальными кольцами соединёнными цепью.

— Ты хорошо выглядишь в кандалах, — признал я.

Женщина сложила руки на бёдра, при этом цепь легла в ложбинку между ними.

— Он не захотел меня, — недовольно пробормотала Леди Темиона.

— Верно, — кивнул я.

— Я была им отвергнута!

— Ну, ведь не может любая женщина быть привлекательной для любого мужчины, — постарался успокоить её я, — кроме того, ты — свободная женщина.

— Да! Меня это не волнует! — опомнилась она. — Я свободна!

— Понимаю, — сказал я.

— Как же я рада тому, что не подвергаюсь использованию, — заявила женщина. — Таким образом, хотя мне и пришлось унижаться и служить здесь, я всё ещё могу сохранить свою гордость и достоинство.

— Признаться, я сомневаюсь, что того мужлана хоть сколь-нибудь обеспокоили бы такие тонкости, — высказал я своё видение ситуации.

— Нет, — вздрогнув, признала Леди Темиона, — подозреваю, что нет.

Я украдкой взглянул на мужчину, сидевшего за другим столом. Он уже делал свой заказ красивой рабыне, теперь стоявшей перед ним на коленях. Теперь она должна была относиться к нему как простая обслуга. Впрочем, я сразу заподозрил, что этому невеже удастся получить нечто большее, чем просто миску каши, несмотря даже на позднее время.

— Хотите что-либо ещё? — не скрывая раздражения, поинтересовалась Леди Темиона.

Трудно было не заметить, что она ужасно ревновала к тому вниманию, каким мужчины могли бы наградить простую рабыню. Но что в таком случае было делать ей, если она была свободна, и по её собственному мнению была бесконечно выше какой-то рабыни? Как ей быть, если она заявляла, что её такие вещи не интересуют, а на самом деле, внимания хочется?

— Что-либо ещё, что? — уточнил я.

— Что-либо ещё, Сэр, — ядовитым тоном исправилась она.

Она была приставлена прислуживать за столами. Конечно, хозяин постоялого двора хотел бы, чтобы она демонстрировала надлежащую любезность.

— Ты считаешь, что вела себя достаточно почтительно? — осведомился я.

— Конечно, Сэр, — недовольно отозвалась женщина.

Её позиция развеселила меня. Хотя я не сомневался, что у неё имелось некоторое теоретическое понимание того, что она стала объектом наказаний, но, в отличие от рабыни, она ещё не до конца осознала то, как этот факт мог отразиться на её ситуации. Кроме того, ей даже не сочли нужным сообщить, что она теперь стала ещё и объектом использования для любого постояльца.

— Возможно, Ты хотела бы принести мне рабскую плеть? — намекнул я.

— Нет, Сэр, — поспешно ответила Леди Темиона. — Пожалуйста, не надо, Сэр.

Слишком поспешно, из чего я заключил, что она, как минимум наблюдала, как рабыню бьют плетью, или, по крайней мере, видела её после того как её уже наказали. Значит у Леди Темионы было некое представление относительно того, что плеть могла сделать с женщиной. Всё же, это — превосходное средство для исправления женского поведения.

— Нет, — сказал я.

— Нет? — переспросила она, не сразу поняв на какой вопрос я ответил.

— Нет, — повторил я и пояснил, — я не собираюсь ничто заказывать, здесь и сейчас.

— Вы действительно избили бы меня? — осторожно поинтересовалась она.

— Конечно, — заверил я Леди Темиону.

— Официантка просит сэра разрешить ей уйти, — проговорила женщина.

— Разрешено, — небрежно бросил я.

Леди Темиона тут же склонилась в почтительном поклоне.

— Нет, — остановил я её попытку подняться с колен, — не вставать. Ползи отсюда на четвереньках.

— Ненавижу вас! Я ненавижу вас! Как же я ненавижу вас!

— Ты можешь уже уйти, — напомнил я ей.

Женщина развернулась и поползла к кухне. Я заметил, что на какое-то краткое мгновение её тело непроизвольно выгнулось, слегка приподняв бёдра, но затем, осознав, что произошло она всхлипнула и торопливо перебирая руками и ногами поспешила исчезнуть из зала.

Встав из-за стола, я подхватил маленькую табличку, внутри которой на вощёной поверхности был написан мой счет за посещение столовой, составлявший пять медных тарсков. Прибавив их к моему текущему счету, я получил сумму в девятнадцать тарсков. Надо было не забыть захватить одеяла вместе с остракой со стола администратора.

Напоследок, я окинул взглядом зал, на мгновение задержавшись на бородаче из компании Артемидория с Коса. Рабыня уже приняла заказ и удалилась на кухню, чтобы принести его еду. Признаться, меня крайне заинтересовало, что такого важного могло бы быть в его прямоугольной сумке, что он никогда не расставался с ней, и даже взял с собой в мыльню. А ещё я не забывал, что у него был тарн.

Наконец, я покинул зал и направился к столу администратора. Владельца постоялого двора там, вполне ожидаемо, не было, но имелся ночной дежурный, который, заглянув в табличку, добавил пять тарсков к моему счёту. Табличку он, само собой, оставил при себе. Позже воск будет разглажен, запись стёрта, а сама табличка будет подвешена в ряду других таких же на кухне, готовая к повторному использованию. Я прихватил свою остраку, на которой был написан номер моего спального места и причитавшиеся мне два одеяла, за которые я заплатил ранее. Прежде, чем покинуть стол администратора, я велел дежурному добавить ещё один бит-тарск к моему счету.

6. Ночь в «Кривом тарне»

В общей спальне на третьем уровне южного крыла имелось сто спальных мест, хотя ни одно место не имело номера «100». Вместо сотого места, если можно так выразиться, было «нулевое» в ближнем от входа левом углу. В свете нескольких тусклых масляных ламп можно было разглядеть большие цифры, начерченные на высоте человеческого роста на левой и дальней стенах зала. На задней стене обозначались ряды с нулевого по девятый, а цифры слева означали колонны. Место, соответствовавшее номеру на остраке, определялось по пересечению чисел. Самое дальнее место слева от входа у этой стены, как уже было отмечено, было место «Ноль», а самое дальнее место справа у противоположной стены соответственно — «99». По аналогии с первой строкой гореанского письма идущей слева направо, цифры на левой стене обозначали единицы в номерах, определяющих места, а на дальней стене — десятки. Например, пересечение ряда «7» с колонной «3» означало место «73», а не «37». Этот порядок позволяет без проблем, точно определить, где именно находится искомое место. Конкретно моё место, насколько я рассмотрел, было не столь уж плохо, как и обещал хозяин. Конечно, оно не было угловым, но, по крайней мере, примыкало к стене.

Ещё было бы совсем неплохо, если бы между спальными местами оставались хотя бы узкие проходы. К сожалению, как раз их-то и не предусмотрели.

Один из лежавших мужчин внезапно вскрикнул от боли.

— Сожалею, Сэр, — поспешил извиниться я, и тут же случайно задел другого своим мешком. Освещение оставляло желать лучшего.

Я решил, что, пожалуй, будет разумно замереть на месте, и подождать пока глаза не приспособятся к темноте. Однако предосторожности ради, я осторожно вышел из пределов досягаемости того товарища, которого я ударил своим мешком, так чтобы он не смог бы достать меня, не рискуя наступить нескольких других мужчин, весьма крупных кстати. Думаю, что проходы были бы неплохой идеей. Само собой, я понимал, что в этом случае количество спальных мест получаемых с той же площади несколько сократится. Хозяин, вероятно, балансировал между двумя противоположными крайностями: разумными размерами спальных мест, около ярда шириной, соответствовавшими его собственным понятиям о первоклассности постоялого двора, и наибольшим их числом, которое он мог разместить на располагаемой площади. У трактирщиков, торговцев и прочих подобных предпринимателей проблемы того рода не редкость. На второй и третий этажи, кстати, я поднялся по узкой лестнице, а не по приставному трапу, как зачастую бывает в других постоялых дворах. Несомненно, подобное удобство могло значительно усилить заявление хозяина этого постоялого двора о том, что он держал первоклассное заведение, по крайней мере, для этих мест. Мне было трудно судить, возможно, он был в чём-то прав. Хотя и запрашивал он за постой немало. В конце концов, мой бородатый «друг» из компании Артемидория, от убийства которого я с таким трудом удержался, выбрал именно это место для ночёвки, а он не был похож на того, кто готов пользоваться не самым лучшим заведением из тех которых может достичь.

Ещё только остановившись на этом месте, я заметил, что кто-то извивается по левую руку от меня, сейчас же, когда мои глаза, наконец, адаптировались к тусклому освещению, я разглядел обнявшуюся парочку. Вначале я предположил, что это могли быть компаньоны, делившие одно место на двоих. Теперь, присмотревшись, я понял, что ошибался. Женщина, издавала тихие сердитые и испуганные звуки. На большее она была не способна, большой лоскут ткани, скорее всего, её собственной вуали, втиснутый ей в рот надёжно глушил крики. Судя по тому, как она двигалась, похоже, что её руки были связаны за спиной. Сандалии женщины валялись подле её ног, а одежды были задраны до талии. Она бросила на меня дикий умоляющий о помощи взгляд. Скорее всего, её застали врасплох, когда она спала и была практически беспомощна. Подозреваю, что когда мужчина закончит с нею, то он унесёт её отсюда, либо к своему фургону, прихватив с собой в качестве трофея, если она его заинтересует, либо оставит привязанной где-нибудь внизу, например, к перилам лестницы, или, что наиболее вероятно, в стойлах, где она не привлечёт особого внимания вплоть до утра, когда насильника уже и след простынет.

На мой взгляд, на постоялом дворе, следовало бы выделить отдельные места для женщин, причём непросто огородить отмеченные места, а сделать отдельную комнату или зал.

Женщина отчаянно пыталась отстраниться от насильника, издавая при этом тихое мычание. Парень, похоже, знал толк в затыкании рта женщинам. Наконец, он справился и прижал свою жертву спиной к доскам. Мне трудно было обвинять в чём-то этого парня. Скорее это была вина хозяина этого заведения. Всё же три медных тарска за четверть ана с девушкой — цена просто возмутительная. Что же в таком случае удивительного, что некий товарищ, дойдя до состояния полного отчаяния, при таких обстоятельствах, оказался вынужден выходить из ситуации как мог, в конечном итоге воспользовавшись попавшейся пол руку свободной женщиной. Я шагнул вперёд, благо уже видел куда наступаю. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, появился толк даже от тусклых масляных ламп, заполненных тарларионовым жиром.

— Не приближайся ко мне, слин! — прошипела женщина, рука которой дёрнулась за спину.

Она присела в центре одного из спальных мест, мимо которого мне предстояло пройти. В её занесённой над головой руке, блеснул маленький кинжал того вида, о котором некоторые женщины думают, что он предоставит им защиту.

— Простите меня, Леди, — прошептал я, — мне всего лишь надо добраться до своего места.

Вместо того чтобы успокоиться, женщина принялась размахивать оружием.

— Да не собираюсь я вам причинять никакого вреда, — попытался я успокоить незнакомку.

Честно говоря, я не думал, что иметь такое оружие для женщин — хорошая идея. Скорее их претенциозность может вызвать раздражение у мужчин. В действительности, некоторые мужчины могут убить женщину вооружённую таким кинжалом, вместо того, чтобы тратить время на её обезоруживание.

— Не приближайтесь ко мне! — прошипела она, чем вывела меня из себя. — О! Прекратите! Мне больно!

Моя рука сомкнулась на её запястье, а кинжал, беспомощно звякнув, упал на пол.

— Я закричу, — прошептала она, и уже напряглась и открыла рот. — М-мм!

— Трудно будет кричать, когда тебя удерживают таким образом, — заметил я.

Теперь я левой рукой держал её за затылок, а правой, отпустив руку женщины, плотно закрыл её широко открытый рот. Она поражённо уставилась на меня поверх своей вуали. Потом, несколько опомнившись, женщина задёргалась, попыталась закричать, но получилось у неё только тихое мычание. Она ещё попыталась оттянуть мою руку от своего рта, но от её маленьких рук было мало толку в такой ситуации.

— Я не собираюсь причинять тебе какого-либо вреда, — шёпотом повторил я. — Я только пытаюсь добраться до моего места.

Женщина кивнула, что было нелегко, учитывая, как я удерживал её голову.

— Ты закричишь, если я отпущу тебя? — спросил я.

Взгляд её стал удивлённым, а затем быстро и как могла искренне, отрицательно затрясла головой. Врала, конечно. Но это дало мне шанс засунуть её вуаль ей же в рот. Я убрал правую руку, и пока женщина набирала воздух в грудь, чтобы закричать, быстро скомкал и засунул вуаль ей рот. Она поражённо уставилась на меня. Но я ещё не закончил, и, придерживая кляп во рту большим пальцем, остальными быстро запихал туда остальную ткань вуали. Наконец я вытащил булавки крепившие чадру и счёл свою работу завершённой. Некоторые вуали, кстати, крепятся на месте не булавками, а с помощью крючков и шнурков на затылке. Другие являются частью капюшона. Я быстро завязал концы вуали на затылке женщины. Теперь она лишилась не только возможности говорить, но и достоинства сокрытия её лица. Она даже не попыталась вытащить кляп из своего рта. Вместо этого женщина подняла руки, и стыдливо держа их перед лицом, скрывала от меня черты своего лица.

Схватив её руки, я отвёл их от лица, и подержал, давая женщине понять свою полную беспомощность и бесполезность сопротивления, а затем некоторое время, не спеша рассматривал её губы и рот. Что и говорить, они действительно были превосходны. Чтобы хоть как-то избежать моего пристального изучающего взгляда, женщина вывернула голову на бок.

Перевернув её на живот, я быстро сдёрнул с неё чулки. Свои сандалии женщина сняла на ночь, и теперь они стояли сбоку от спального места. Используя один из её чулок, я связал ей руки за спиной, оставив два свободных конца. Потом скрестил и связал вторым чулком её щиколотки, а когда она задёргалась, подтянул ноги к рукам и пропустил один из свободных концов чулка с запястий между её ног и связал его с другим концом. То, что у меня получилось, обычно называется рабский лук. Из уважения к её скромности, я набросил капюшон на лицо женщины. Так что теперь скромности женщины ничего не угрожало. Даже её соблазнительные губы и рот не были бесстыдно выставлены под пристальные взгляды мужчин, как обычно выставлены таковые у рабынь. В качестве последнего штриха, я нашёл её кинжал и, аккуратно, со всем уважением к скромности женщины, срезал с её одежды все крючки и завязки, и в нескольких местах разрезал ткань вдоль. Так что она по-прежнему осталась полностью и скромно скрытой, хотя и всего лишь полосами одежды. Я решил, что она тоже сочтёт, что её достоинство ни в коем случае не поставлено под угрозу, если, конечно, по-дурацки, она не захочет пошевелиться. Прихватив её маленький кинжал, свой рюкзак и одеяла, я продолжил путь к моему месту.

Наконец, добравшись до оплаченного спального места, я расстелил одеяла. Но прежде, чем лечь на них, я счёл нужным сделать ещё кое-что. Наступив на лезвие маленького кинжала, я резким рывком за рукоять, сломал его, и отбросил оба обломка к стене. Всё, больше эта пародия на оружие не сможет подвергать опасности жизнь женщины.

Я осмотрелся. На полу в зале имелось несколько свободных мест, например, «98-е» слева от меня, но, в целом, этот этаж был практически заполнен. Конечно, мне больше пришлось бы по душе место «99» расположенное в самом углу, но как раз оно-то было занято. Подозреваю, что незанятые места, по крайней мере, большинство из них, были освобождены теми, кто съехал раньше других. Есть люди, которые предпочитают выехать посреди ночи, чтобы затем пораньше остановиться на следующем постоялом дворе. Таким способом, они рассчитывают получить удобство движения по пустой дороге. На большинстве постоялых дворов принято рассчитывать постояльцев к десятому ану, то есть к полудню.

Присмотревшись к месту, занятому свободной женщиной, поведение которой я счёл неудовлетворительным, я отметил, что она была неподвижна. Честно говоря, я сомневался, что она спала. Скорее уж ей не хотелось привлекать внимание к своему текущему бедственному положению. Утром, когда вокруг будут суетиться люди, она, вероятно, будет в безопасности. Однако в данный момент, она могла быть унесена так легко, как ларма висящая на ветке в общественной аллее. Едва я устроился на своих одеялах и подсунул мешок под голову вместо подушки, как увидел, что в зале появился дежурный, тащивший на плече раздетую и связанную по рукам и ногам женщину. Он нёс свою ношу головой назад, как обычно переносят только рабынь. Я махнул рукой вошедшему, привлекая его внимание. Парень, вызвав мою зависть, ловко проложил путь среди развалившихся спящих тел к моему месту.

— Я вернусь через ан, — предупредил он, сваливая около меня свою ношу.

— Вы! — выдохнула Леди Темиона.

— Шшш! — прошипел я, поднеся палец ко рту, предостерегая её от громких звуков. — Люди спят.

Она заёрзала, попытавшись подняться на ноги, но я аккуратно пресёк её попытку и уложил женщину на бок, на одеяло рядом с собой.

— Это ужасная ошибка, — зашептала Леди Темиона. — Вы же знаете, что я — свободная женщина.

— Знаю, — отмахнулся я.

Кандалы с неё сняли, зато её запястья связали за спиной тонким шнуром. А ещё на шее женщины теперь красовались три витка тяжёлой цепи. Два звена этой цепи, причём не крайние, были скреплены между собой дужкой замка, висевшего спереди. Два конца цепи, оставшиеся ниже звеньев, послуживших проушинами для замка, свисали вниз подобно концам своеобразного шейного платка. В подобном способе крепления цепи, конечно, имелся и практический аспект. Такую цепь, замкнув подходящие звенья, можно было надеть на любую женщину. Кроме того, к цепи, рядом с замком, была подвешена металлическая бирка, но из-за темноты, а не мог разобрать, что именно она означала.

— Тогда освободите меня! — прошептала Леди Темиона.

— Не понял, — опешил я.

— Но Вы же согласились, что это ужасная ошибка, — шёпотом объяснила она.

— Э нет, — сказал я. — Я согласился лишь с тем, что Ты свободная женщина.

— Я не понимаю, что я здесь делаю, — заявила женщина, — голая и связанный около вас.

— Да неужели? — усмехнувшись, спросил я.

— Этого не может быть! — отпрянула она.

— Почему это? — осведомился я.

— Я свободна! — объяснила она.

— Но твои счета не оплачены, — напомнил я.

Она что-то сердито буркнула в ответ.

— Кажется, на сей раз тебе не удалось заманить какого-нибудь простака оплатить их за тебя, — усмехнулся я.

— Что Вы собираетесь со мной делать? — насторожилась она.

— А как Ты думаешь? — поинтересовался я.

— Только не это, — простонала Леди Темиона.

— Именно это, — заверил я её.

— Но я же не гостиничная девка, — попыталась возмутиться она. — Я — свободная женщина! Меня не должны отдавать в пользование гостям!

— А тебе кто-то сказал, что Ты не будешь отдана в использование гостей? — уточнил я.

— Нет, — нерешительно ответила Леди Темиона.

— Тогда в чём проблемы? — спросил я.

— Но я полагала, что это само собой разумеется, — пробормотала она, — ведь я же свободна.

— Ты — девственница? — полюбопытствовал я.

— Это очень личный вопрос, — запнулась Леди Темиона. — В конце концов, это — моё собственное дело.

— Не хочешь говорить — не надо, — пожал я плечами, — мне потребуется небольше ина, чтобы определить это.

— Нет, — вздрогнула женщина, попытавшись отползти. — Я не девственница.

— Я так и думал, — кивнул я, — по крайней мере, несколько раз тебе пришлось бы заплатить мужчинам за их помощь.

— Они оказались не джентльменами, — вздохнула Леди Темиона.

— Думаю, что тебе предстоит открыть, что с этого времени Ты больше не обладаешь правом диктовать условия в таких вопросах, — усмехнулся я.

— Я не понимаю, — растерялась она.

— Думаю, что в будущем Ты обнаружишь, что больше не можешь управлять удовольствием, которое будет сопутствовать твоему использованию, ни по количеству, ни по времени, ни по его характеру.

— Я не понимаю, — испуганно пробормотала женщина.

— Но я рад тому, что Ты не девственница, — признался я. — Значит наши отношения будут намного проще.

— Неужели я действительно доступна для вас? — спросила она.

— Да, я заплатил за ан с тобой, — объяснил я.

— Заплатил? — поражённо переспросила Леди Темиона.

— Да, — кивнул я.

— Должно быть, это ужасно дорого, — заметила она.

— Цена гостиничной девки здесь — три медных тарска за четверть анна, — сообщил я ей.

— Наверное, это чрезвычайно дорого, не так ли? — поинтересовалась она.

— Ужасно дорого, — согласился я.

Признаться, я был не слишком доволен здешним хозяином. Он был просто отвратительно мерзким негодяем. Впрочем, вне вопросов ценообразования, он оказался скорее добрым малым. Например, место номер-97 действительно оказалось у стены.

— Если обычная гостиничная девка стоит здесь так дорого, — тяжело задышала Леди Темиона, — как же Вы решились заплатить за такую как я? Вы, должно быть, невероятно поражены моей красотой!

— На мой вкус, Ты немного толстовата, — заметил я, — но я думаю, что это не трудно согнать с тебя, с помощью разумной диеты и комплекса упражнений.

— Возможно, я должна буду попытаться доставить вам удовольствие, — поражённо сказала она.

— Почему это? — удивлённо полюбопытствовал я, в конце концов, она была свободной женщиной.

— Вы, должно быть, заплатили как минимум золотым тарном, — предположила Леди Темиона, — за то, чтобы иметь права на целый ан со мной.

— Нет, конечно, — отмахнулся я.

— Девять тарсков серебром? — допустила она.

— Нет, — усмехнулся я.

— Пять? — спросила она.

— Нет, конечно. Я заплатил всего бит-тарск, — назвал я заплаченную цену.

— Что-о-о! — воскликнула женщина.

— Тише Ты, — шикнул я на неё. — Людей разбудишь!

— Этого не может быть! — возмутилась она, на этот раз шёпотом. — Я — свободная женщина.

— Вот поэтому-то, это гораздо больше, чем Ты стоишь, — осадил я её.

— В таком случае, я постараюсь, чтобы Ты не получил своего удовольствия, — процедила женщина сквозь зубы.

— Думаю, у тебя могут возникнуть некоторые трудности с этим, — усмехнулся я, подтягивая её к себе.

— Животное! — зашипела она на меня.

— Как Ты восхитительно извиваешься, — похвалил я.

Леди Темиона расстроено вскрикнула, но затем, по-видимому, взяв себя в руки, замерла, постаравшись держаться настолько холодно, насколько это возможно. Я улыбнулся про себя. Повезло же этой дамочке, что она была свободной женщиной, а не рабыней.

— Да, — выплюнула она, сердито, пытаясь оставаться спокойной.

Я ощупал бирку, прикреплённую к цепи обмотанной вокруг шеи женщины.

— Кажется, эта бирка похожа на уродливого тарна, — заметил я, — кривая шея, правая нога больше левой, и длинные когти.

— Так и есть, — сердито буркнула Леди Темиона.

— Напоминает знак, висящий над частоколом, — сказал я, — тот самый, который видно с дороги на расстоянии целого пасанга, знак «Кривого тарна».

— Конечно, похож, — проворчала она.

— И где же находится этот маленький знак? — спросил я, игриво подергав бирку.

— На мне он находится, — кусая губы ответила женщина.

Кажется, она начала закипать, но всё ещё пыталась держаться холодно.

— На нём, что-нибудь написано? — поинтересовался я.

— Да, — подтвердила она мою догадку.

— Уверен, они, должны были показать тебе этот знак прежде, чем повесить его на твою шею.

— Так и было, — признала Леди Темиона.

— И что же там сказано? — спросил я.

— Должник, — ответила она. — Ой!

— Что ещё? — поинтересовался я.

— Мои руки связаны за спиной! — простонала она. — Я не могу освободить их! Разве Вы не знаете, что это означает? Вы что, правда, не понимаете? Я беспомощна!

— Ты должна оплатить свои счета. Эй, я думал, что Ты решила не двигаться, — напомнил я ей.

— Ох! — сердито выдохнула Леди Темиона, но уже через мгновение снова дёрнулась и издала мягкий протяжный стон. — О-о-ох!

Я на время воздержался от своего пристального внимания к её телу. Ей пока ещё удавалось сдерживать себя и не прижиматься ко мне.

— Итак, что же там ещё написано? — напомнил я о своём вопросе.

— Слово «должник» написано большими буквами, — сообщила Леди Темиона. — А ниже, меньшими буквами говорится: «Сумму выкупа спрашивайте в Кривом тарне».

— Хочешь, чтобы я развязал твои руки? — спросил я.

— Да! — чуть не закричала она от радости.

— Повернись, — велел я.

Женщина моментально перекатилась на другой бок, повернувшись ко мне спиной.

— Ого, — сказал я.

— Эй, Вы что, не собираетесь развязывать мои руки? — встревожилась она.

— Конечно, нет! — усмехнулся я.

— Животное! Животное! — возмущённо выплюнула Леди Темиона и задёргалась, пытаясь отползти.

Я надёжно удерживал её на том месте и в той позе, в которой она была.

— Я — свободная женщина! — напомнила она мне.

Я пока воздерживался от того, чтобы вплотную заняться её телом, но крепко держал её там, где она была.

— Я ещё никогда не была рядом с мужчиной в таком положении, — вдруг призналась Леди Темиона.

— И как Ты себя чувствуешь при этом? — полюбопытствовал я.

— Это заставляет меня чувствовать очень уязвимой, — ответила женщина.

— Ты и так уязвима, — заметил я.

Ладони её рук оказались прямо передо мной. Известно, что кожа на ладонях женских рук необыкновенно чувствительна. Проведя пальцем я проследил, в какой рисунок складывались линии на её правой руке.

— Я не кейджера! — заявила Леди Темиона.

Рисунок, который я обнаружил на её ладони, очень напоминал курсивный «Кеф», первую букву в слове «Кейджера». Такой «Кеф», в различных вариациях написания, обычно используется в качестве рабского клейма для женщин.

— Полагаю, что вам пора бы уже закончить с этим, — сказала она.

— С чем, с этим? — уточнил я.

— С моим унижением, — пояснила Леди Темиона.

— Понятно, — усмехнулся я.

Она попыталась немного пододвинуться обратно ко мне, но не смогла, потому что я держал её.

— Вы можете использовать меня, — сказала женщина, так и не сумев прижаться ко мне. — Я даю вам на это своё разрешение.

— А мне требуется твоё разрешение? — осведомился я.

— Полагаю, что не требуется, — согласилась она.

— Твои ноги не в кандалах, — заметил я.

— Они сняли их с меня, — сказала она.

— Как по-твоему, почему это было сделано? — поинтересовался я.

— Для удобства клиентов, как мне кажется, — ответила Леди Темиона.

— Совершенно верно, — кивнул я.

— Что Вы делаете? — удивлённо спросила она.

— Развязываю твои руки, — объяснил я.

— Почему? — удивилась Леди Темиона.

— Мне кажется, или Ты, правда, разочарована? — уточнил я.

— Конечно, нет! — поспешила заверить меня она.

Я намотал шнурок на её левое запястье, подсунув концы под витки. Таким образом, он остался на теле женщины и был доступен немедленно, в случае если бы я захотел воспользоваться им позже. Символизм этого действия, и его удобство, не ускользнули от внимания Леди Темионы, в конце концов, она была гореанкой.

— Я могу повернуться? — спросила она.

— Нет, — запретил я.

— Вы думаете, что сотрудник постоялого двора ожидал, что верёвку с меня могут снять? — поинтересовалась она.

— Он, конечно, мог бы предположить, что это может произойти, — ответил я. — Уж для него-то не секрет, что верёвку можно, как снять с твоего тела, так и использовать снова, чтобы связать тебя любым из сотен других способов.

Леди Темиона задрожала.

— Но разве теперь, когда я не закована и не связана, я не смогла бы убежать? — спросила она.

— Можешь, но только в пределах частокола, — напомнил я.

— Это верно, — задумчиво признала женщина.

— Впрочем, даже если бы тебе удалось бы выбраться за ограду, не думаю, что Ты ушла слишком далеко, голая с цепью на шее и знаком должника.

— Я могу повернуться? — осведомилась она.

— Хорошо, повернись, — разрешил я.

— Я привлекательна? — спросила меня Леди Темиона, повернувшись ко мне лицом.

— Да, — ответил я.

— Но только для свободной женщины? — уточнила она.

— Конечно, — признал я.

— Я хочу, — прошептала она, — быть такой же привлекательной, как рабыня.

— На твоём месте, я бы не слишком жаждал быть столь же привлекательной, как рабыня, — заметил я.

— Но тот воин в зале паги не захотел меня, — напомнила мне Леди Темиона. — Он отверг меня!

— Ты — всего лишь свободная женщина, — в свою очередь напомнил я ей.

— Вы получили поцелуи от женщин, прикованных цепями к кольцам во дворе, — сказала она, — Амина, Ремис и другие целовались с вами, если, конечно, я могу вам верить.

— Можешь, — заверил я её.

— И я сказала вам, что Вы никогда не получите поцелуй от меня, — добавила женщина.

— Да, — кивнул я, — я припоминаю что-то подобное.

— Я решила смягчиться, — заявила Леди Темиона.

— Неужели, правда? — улыбнулся я.

— Да, — серьёзно сказала она. — Вы можете поцеловать меня.

Она зажмурилась, но я не поцеловал её.

— А я могу поцеловать вас? — спросила женщина, так и не дождавшись.

— Да, — разрешил я.

Губы Леди Темионы осторожно прижались к моим. Это был короткий, деликатный поцелуй, похоже, сильно напугавший её. Она отпрянула.

— Что-то не так? — поинтересовался я.

— Я боюсь своих ощущений, — призналась женщина.

— Они — часть тебя, — объяснил я. — Не стоит бояться их.

— Давайте продолжим это, — внезапно, сердитым шёпотом предложила она.

— Что это? — уточнил я.

— Моё вами использование, — пояснила Леди Темиона.

— Понятно, — протянул я.

— Ничего вам не понятно! Я должна серебряный тарск и пять медных, — вспылила она. — Если Вы заплатили всего бит-тарск за моё использование, то при таком уровне, мне понадобятся месяцы, чтобы отработать свой долг перед хозяином этой дыры.

Я молча переждал вспышку её гнева. В конце концов она была свободной женщиной.

— Ну что же Вы ждёте? Возьмите меня в свои жестокие, как железо руки, — сказала она. — Заставьте меня задыхаться, потеть и целоваться. Только поспешите!

— Есть кое-что, что как мне кажется, тебе следовало бы понять прежде всего, — предупредил я.

— О чём это Вы? — спросила Леди Темиона.

— Ты должна серебряный тарск и пять медных, — начал я, — и я заплатил бит-тарск за твоё использование в течении ана, но это не означает, что твой долг уменьшился на этот бит-тарск.

— Что? — удивилась она.

— Обычно, в таких ситуациях, если тебе не сообщили ничего другого, деньги, которые Ты зарабатываешь, идут не тебе самой, а хозяину заведения, и они ни в коем случае не уменьшают твой долг.

— Не может быть! — вскинулась Леди Темиона.

— Тем не менее, это так, — пожал я плечами. — Таким образом, держатель твоего долга, получает с тебя некоторую пользу. Кроме того, он ещё и не теряет деньги, скажем, на твоём питании.

— Но ведь тогда получается, что он может держать меня здесь столько, сколько захочет! — возмутилась женщина. — Это значит, что я могу остаться здесь, в этом ужасном месте, в его власти, пока на то будет его желание!

— У тебя ещё остался шанс на то, что тебя могут выкупить, — напомнил я.

— Конечно! — нетерпеливо воскликнула она. — Я должна встретить настоящего джентльмена и жалобно попросить об этом!

Лично, я не был уверен, что теперь подобные хитрости пройдёт у неё с той же лёгкостью, как это было раньше, когда она была полностью одета. Одно дело, когда свободная женщина, со слезами на глазах, но в достоинстве своих одежд и вуали, попытаться приставать к мужчине уповая на его легковерность или добросердечность, и совсем другое, если она сделает то же самое будучи раздета догола. Для любого нормального мужчины будет трудно смотреть на голую женщину, и не увидеть в ней женщину. Кроме того, тело Леди Темионы недвусмысленно предполагало, что со временем от него следует ожидать проявления рабских форм.

— Возможно, со временем Ты найдешь некого товарища готового поступить так, — не стал я разочаровывать её, — в ожидании, что Ты бросишься в его руки, с радостью согласившись стать его компаньонкой.

— О да, — задумчиво протянула она.

— Похоже, подобная уловка в прежние времена тебе неплохо удавалась, — заметил я.

— Да, — признала Леди Темиона.

— А, в конечном итоге, наградой тех простаков, оказывался мимолётный благодарный взгляд поверх твоей вуали? — предположил я.

— Я — свободная женщина, — ответила она. — Но не только это.

— Тогда, возможно, благодарный взгляд, пожатие руки, сердечно произнесённое «спасибо»? — усмехнулся я.

— Самое главное, удостовериться, что счета оплачены, и что я чиста, — пожала плечами Леди Темиона. — После этого можно просто уйти. Зачастую я просто поворачивалась к ним спиной, поскольку они — дураки, и не заслуживают большего. Смешно было смотреть, как они стоят, понимая, что их только что надули.

— Честно говоря, сомневаюсь, что такое может сработать с любым мужчиной, — сказал я, — возможно, даже далеко не с каждым «джентльменом».

— Верно, — согласилась женщина, — Потому, бывает разумно вознаградить некоторых из них, по крайней мере, пожатием руки и выражением глубокой благодарности, перед поспешным уходом.

— Подозреваю, что на твоём пути осталось немало разочарованных мужчин, — покачал я головой.

— А мне нравится разочаровывать мужчин, — зло бросила Леди Темиона.

Основываясь на той страстности, с которой она это произнесла, я сделал вывод, что она когда-то разочаровалась в мужчинах, и после этого решила мстить им и презирать их. И в то же время я не сомневался, что она была по-прежнему очарована мужчинами, и что было в ней нечто боявшееся их, или того, кем они могли быть.

— К счастью, мне удалось отделаться от них, — поморщилась она.

— Интересно, что они подумали о тебе, — заметил я.

— Понятия не имею, — пожала плечами Леди Темиона.

На Земле, насколько я знаю, написано немало романтических историй о «девицах в бедственном положении», ожидающих героя, который, если можно так выразиться, будет совершать ради них подвиги, например, сражаться за них с драконами, злыми волшебниками, нечестными рыцарям и тому подобную чушь. Эти «девицы в бедственном положении», будучи спасены, как ожидается, будут с радостью даровать свою пылкую привязанность краснеющему застенчивому герою, и так далее. Само собой разумеется, в действительности, к разочарованию, а иногда раздражению «краснеющего застенчивого героя», такая развязка зачастую проходит мимо него. Хотя такие истории известны и на Горе, но, как среднестатистический гореанин имеет тенденцию быть несколько более практичным и деловым, так и среднестатистический герой таких историй, если мы поверим этим историям, будет сильно отличаться от земного коллеги. Например, земной девице, если бы она нашла себя спасенной на Горе, скорее всего, не пришлось бы проводить много времени за серьезными размышлениями относительно того, даровать ли себя спасателю. Скорее, она могла бы, к своему удивлению обнаружить, что её запястья закованы в кандалы за её спиной, одежда сорвана, а на шее завязана верёвка. И теперь вместо полагающейся кареты, ей придётся пройтись пешком, около тарлариона героя, привязанной за шею к его стремени. А в дальнейшем, если он найдёт её удовлетворительной, он может оставить её себе, по крайней мере, на какое-то время. Если же девица ему не понравится, то вскоре ей предстоит оказаться на невольничьем рынке.

— Я должна найти джентльмена, который согласится выкупить меня, — заявила Леди Темиона, — настоящего джентльмена, того, кто сжалится надо мной и благородно спасёт меня из кабалы.

— Ещё одного дурака? — уточнил я.

— Да! — усмехнулась она.

Я даже не стал ничего говорить ей.

— Как Вы думаете, я найду такого? — с тревогой в голосе спросила меня Леди Темиона. — Я ведь прежде никогда не делала этого, будучи раздетой и с цепью на шее.

— Возможно, — не стал я разочаровывать её сразу.

— Я должна! — решительно произнесла она.

Люди породили множество мифов. Многие из них, придуманные, чтобы скрыть или исказить действительность, функционируют, как своеобразная идеологическая одежда. Само собой, заблуждения и утаивание истины, в этом случае называют «правдой». Правда же, спрятанная глубоко в земле, как предполагается рано или поздно снова выйдет на поверхность, однако если этого не произойдёт, то мы и не узнаем об этом. В действительности, если даже это и случится, то только для того чтобы обнаружить, что она скорее всего, будет отвергнута и запрещена настолько быстро, насколько это возможно, причём именем «правды». Многие, действуя от имени правды, на самом деле боятся заглянуть в лицо этой правды. Всё же я думаю, что природа правды не столь уж ужасна. Просто она отличается, причём, на мой взгляд, в лучшую сторону от лица лжи. Людям рано или поздно приходится проходить через развенчание мифов, хотим мы того или нет. Всё же действительность превалирует над мифами, и эта действительность, зачастую темнее и опаснее любого мифа, но в то же время великолепнее и реальнее.

— Но что мне делать, пока я не смогу найти такого дурака? — спросила Леди Темиона.

— Значит, это правда, что иногда, когда мужчина выкупал тебя у твоих кредиторов, Ты просто поворачивалась к нему спиной? — спросил я.

— Да, — признала она.

— А теперь повернись-ка спиной ко мне, — велел я.

— Пожалуйста! — попыталась противоречить она.

— Делай что сказано, сейчас же, — приказал я.

— Ой, — пискнула Леди Темиона, оказавшись в моих руках, сразу, как только повернулась ко мне спиной.

— Склонись вперёд, — скомандовал я.

Женщина повиновалась.

— Думаю, что смогу дать тебе некоторое представление, относительно того, что Ты будешь делать, пока не найдёшь такого дурака, — прорычал я.

— Пожалуйста, — испугалась она, — пощады!

— Посмотри на это вот с какой точки зрения, — посоветовал я. — До сих пор Ты жила за счёт мужчин, предоставляя им минимальную компенсацию за это. Теперь же, Ты просто продолжишь делать то же самое, то есть, получишь на жизнь от меня, с той лишь разницей, что придётся это отработать. Но, по крайней мере, Ты хоть в чём-то будешь приносить пользу. В конце концов, мужчины, в моём лице, получат с тебя хоть какую-то компенсацию.

— Я не рабыня! — простонала Леди Темиона. — Ой!

— Прежде, Ты в некотором смысле, использовала мужчин, — сказал я. — Теперь мужчины будут использовать Тебя. Да, и Ты можешь двигаться или нет, как тебе будет угодно.

Она коротко дёрнулась, пытаясь отстраниться, но у неё ничего не получилось. Женщина раздосадовано вскрикнула, но в её крике явственно слышались нотки страха. Потом она замерла.

— Я не рабыня, — повторила она.

— По крайней мере, не рабыня по закону, — усмехнулся я.

Что интересно, от этих слов она вздрогнула всем телом.

— Пока, — добавил я.

И снова её тело, беспомощно, рефлекторно, конвульсивно ответило на мне.

— Пожалуйста! — взмолилась Леди Темиона. — Не говорите так.

Рефлекторность женского ответа представляет интерес. Их реакция всегда цельная, физическая, эмоциональная и интеллектуальная. Мужчины занимаются сексом, а женщины, они и есть — секс.

— Почему Вы заплатили за меня бит-тарск? — спросила она. — Почему Вы не заплатили за обычную гостиничную девку? Неужели они слишком дороги для вас? Разве Вы не могли позволить себе одну из них?

— Думаю, мог бы, — заверил я женщину.

Конечно, в немалой степени благодаря монетам, взятым из кубышки разбойников, мои финансы в настоящее время были в превосходном состоянии.

— Значит, я действительно была той, кого Вы желали видеть здесь, — прошептала Леди Темиона.

— Да, — признал я.

— Почему? — спросила она.

— Я решил, что смогу предоставить тебе небольшое унижение, которое проинформирует тебя относительно природы твоей женственности, — объяснил я.

— Я ненавижу вас! — простонала Леди Темиона. — Ненавижу!

Это точно, её тело просто кипело от ненависти. И это было приятно.

— Я доставляю вам удовольствие, не так ли? — сердито осведомилась она.

— Разумеется, — ответил я.

Леди Темиона снова попыталась замереть, изобразив абсолютную холодность.

— Кроме того, — добавил я, — я нахожу тебя интересной с точки зрения секса.

— Правда? — сразу заинтересовалась она.

— Конечно, — заверил я женщину.

— Как по-вашему, кто-нибудь ещё мог бы заинтересоваться мной? — спросила она.

— Можешь не сомневаться, — успокоил её я.

— Ой! — внезапно тихонько вскрикнула Леди Темиона. — О-о-ох!

— Ты двинулась, — заметил я.

— Я — свободная женщина, — сердито отрезала она. — Просто я во власти владельца этого постоялого двора! Я — свободная женщина! Меня просто заставили прислуживать за столами! А теперь предоставили гостю, как будто я могла бы быть рабыней!

Я не стал говорить ей, что чаще всего с задолжавшими денег женщинами, поступают иначе. Их просто продают в рабство.

— Как Вы думаете, у меня получится найти такого дурака? — спросила меня Леди Темиона.

— Откуда мне знать.

— Я должна, — прошептала она. — Я должна! Иначе со мной может произойти нечто ужасное.

— Что именно? — поинтересовался я.

— Меня могут продать в рабство, — всхлипнула женщина. — Тогда я стану всего лишь рабыней в ошейнике!

— Ну, на месте хозяина этого постоялого двора, я, конечно, давно бы уже решил что с тобой следует сделать, — заметил я.

— Что? — спросила она.

— Продал бы тебя в рабство, — ответил я.

— Никогда! — вскрикнула Леди Темиона. — Никогда!

— Но Ты должны быть рабыней, — сказал я.

— Нет! Нет! — простонала она.

— Ты двигаешься, — сообщил я ей.

Она вскрикнула в расстройстве, но тут же дёрнулась снова и тихонько простонала.

— Вы собираетесь заставить меня отдаться вам полностью? — поинтересовалась Леди Темиона.

— Конечно же, нет, — заверил я её. — Ты же — свободная женщина!

— Плевать, сделайте это со мной! — попросила она.

И я не стал разочаровывать женщину, в целом с толком проведя своё время с ней.

Потом она уже сама плотно прижималась ко мне.

— О-ох, — тихонько всхлипывала Леди Темиона. — О-о-охх, о-о-о.

Она казалась смущенной, испуганной, изумленной тем, что было с ней сделано, тем, что она почувствовала. По моим ощущениям, дежурный должен был вот-вот прийти за женщиной.

— Это произошло, не так ли? — испугано спросила она. — Неужели я, правда, отдалась мужчине?

— Можно сказать и так, — признал я.

Фактически, для свободной женщины, плохо знакомой с обращением мужчин, и тем, что они могли бы с ней сделать, если бы пожелали, у неё всё прошло очень даже неплохо. У Леди Темионы, хотя её саму подобная мысль, возможно, ужаснула бы, всё же она пока ещё оставалась свободной женщиной, были необычайно сильные женские начала, до поры скрытые в глубинах её тела. У меня не было никаких сомнений, что став собственностью мужчин и объектом приложения их плети, она станет чрезвычайно любвеобильной, а в конечном итоге, даже беспомощно таковой.

— Ты должна серебряный тарск и пять медных, — задумчиво проговорил я.

— Вы думаете о том, чтобы выкупить меня? — спросила Леди Темиона.

— Признаться, я подумываю об этом, — ответил я.

Я должен пробраться в Форпост Ара, осаждённый косианцами и их наёмниками. У меня мелькнула шальная мысль относительно того, как можно было бы использовать такую как она для своих целей.

— Я боюсь быть выкупленной вами, — призналась она мне.

— Почему это? — поинтересовался я.

— Если меня выкупите Вы, я окажусь в вашей полной власти, — пояснила Леди Темиона. — Вам я буду принадлежать по-настоящему.

— Ты, конечно, знаешь, что Ты, по большому счёту, не имеешь никакого влияния на того, кто выкупит тебя, — заметил я, — фактически, не больше, чем имеет рабыня на того, кто её купил на рынке.

— Я знаю, — вздохнула она.

Я какое-то время лежал спокойно, обдумывая одну идею. Да, решил я, пожалуй, я мог бы использовать женщину, такую как она, или даже нескольких женщин.

— Вы взяли меня как тарскоматку, — недовольно проворчала женщина.

— Да, и Ты неплохо ответила на такое взятие, — кивнул я. — Возможно, это тебе подходит.

— Вы совсем не уважаете меня, — сказала она.

— Но Ты же и не хочешь моего уважения, — заметил я. — Скорее тебе хочется, чтобы тебя лелеяли, тобой дорожили, управляли и даже унижали, владели и командовали, чтобы тебя заставили подчиняться, служить и любить.

Леди Темиона вздрогнула, но ничего мне не ответила.

— Кто-то идёт сюда, — сказал я. — Слышишь шаги по лестнице?

— Нет, — ответила она, старательно прислушиваясь.

— Кто-то сейчас поднимется по первому пролёту, — сказал я, и немного подождав, определил: — Мужчина.

— Да, теперь и я его слышу, — сказала женщина через пару инов. — Ой!

Я перевернул её на живот, и разложил на одеяле, расстеленном на полу.

— Мои руки! — попыталась протестовать она.

Вообще-то поздно, руки уже были связаны. Я быстро заломил их ей за спину, скрестил запястья, и, придерживая их левой рукой, правой сдёрнул шнурок и, мгновение спустя связал им руки женщины. Дело в том, что я полагал, что к нам приближается ночной дежурный, чтобы забрать у меня Леди Темиону, но по мере приближения шагов, я различил, что его поступь явно тяжелее, чем у того парня. Женщина немного приподнялась на правом локте, и поглядела в сторону двери. Впрочем, я уже был уверен, кто именно должен вот-вот войти в спальню. Я быстро окинул взглядом пространство вокруг меня. Он вошёл в главный корпус постоялого двора несколько позже меня, раз уж он позже оказался в ванной и в столовой. Не исключено, что в таком случае он арендовал место, следующее за моим. Если так, то вполне может быть, что мне будет гораздо легче сделать то, что я задумал. По крайней мере, мне не придётся разыскивать его в темноте. В углу, на месте «99» спал мужчина, должно быть, приехавший на постоялый двор гораздо раньше, раз уж ему посчастливилось получить одно из четырех самых удобных угловых мест. Если человек, шаги которого я слышал, действительно был тем, кого я ожидал увидеть, и место рядом со мной арендовал именно он, и если всё произойдёт так, как я ожидал, то можно будет заручиться поддержкой товарища с углового места. Всё же вторая часть моего плана требовала союзника.

— Ай! — услышал я, чей-то крик.

Кто-то, в нескольких ярдах от меня, около входа, вскрикнул от боли. Похоже, вновь прибывший несколько перебрал с пагой, возможно два, а то и три канфара были лишними. Интересно, заплатил ли он за них. Послышался ещё один гневный крик, оборвавшийся звуком удара. Кажется, мужчина, пробиравшийся через лежащие тела, держался на ногах несколько неустойчиво. Следующий постоялец, возмущённо закричавший от того, что на него наступили, поднялся на ноги в готовности дать отпор хаму, но тут отступил назад, увидев, что едва доставал до плеча вновь прибывшего. Однако буян был настроен отнюдь не миролюбиво и жестом показал, что тот должен подойти к нему. Испуганный постоялец так и сделал. Зря, вновь прибывший, внезапно, без предупреждения, один за другим нанёс ему два удара в живот, и бедолага, согнувшись в три погибели, со стоном упал на своё прежнее место. Другой мужчина едва успел привстать, как получил свой удар, и завалился на бок. Один из постояльцев не решившийся подниматься на ноги, имел неосторожность что-то сказать вновь прибывшему. Дебошир наполовину обнажил свой меч, и несдержанный на язык товарища тут же вытянулся на одеялах сделав вид, что крепко спит. Гарда меча со стуком врезалась в край ножен. Ещё двое мужчин приподнялись, видимо разбуженные шумом, и с интересом наблюдали за происходящим. Я обратил внимание на неподвижно лежавшую свободную женщину, которой я заткнул рот и связал, и чью одежду порезал её собственным ножом. Она была абсолютно беспомощна, и отлично понимала, что любой из здесь присутствовавших мужчин мог откинуть в сторону её разрезанную одежду и использовать её саму, как ему вздумается. Неудивительно, что она не смела даже пошевелиться. Интересно, какие мысли, навеянные её беспомощностью и уязвимостью, могли бродить сейчас в хорошенькой головке женщины. Несомненно, разоруженная и беспомощная, полностью ощутившая свою собственную слабость, понимающая, что её красота в любой момент может оказаться в чьем-нибудь пользовании, она теперь узнала себя намного лучше, чем знала когда-либо прежде. Иногда такие события помогают женщинам лучше понять, что они — женщины. Через пару мгновений вновь прибывший добрался да места «98», как раз рядом с моим. Мужчина сердито смотрел вниз. Я с удовлетворением отметил, что его прямоугольная сумка по-прежнему при нём. Воин уложил свою сумку у стены, прикрыв её шлемом.

— Ой! — пискнула Леди Темиона, рывком поднятая на ноги.

Я успел заметить, что сумка была закрыта на замок. Так что вариант, что удастся легко открыть, и исследовать или забрать содержимое отпадал. Правда, в данный момент я уже был не столь заинтересован тем, что лежало в сумке. Мои интересы перешли в несколько иную плоскость. Хотя, конечно, если он был, как мне показалось, курьером, эта сумка становилась полезным дополнением к маскировке.

Мужчина держал, запрокинувшую назад голову женщину, на весу перед собой так, что его борода оказалась в дюймах от её горла.

— Это — свободная женщина, — сухо прокомментировал я.

Мужчина с отвращением отбросил её от себя и с недовольным ворчанием отвернулся. Леди Темиона упала на бок на одеяло в ногах моего спального места. Я не знал, узнал он её, или нет, но сомневался, всё же мужчина прилично набрался. Да и темно было здесь.

Он осмотрелся. Я изначально предполагал, что он должен был предпочесть место в углу. Причём я нисколько не сомневался, что для него не будет иметь никакого значения, что оно было занято.

— Ай! — вскрикнул тот мужчина, что на свою беду занимал самое удобное место.

Бородач внезапно поднял и припечатал его спиной к стене, а потом, удерживая в таком положении, приблизил своё лицо к его и прорычал:

— Ты почему моё место занял?

— Это моё место! — возмутился разбуженный мужчина, и был тут же ещё раз брошен на стену.

— Почему?! — снова спросил бородач.

— Должно быть, Вы ошиблись! — предположил мужчина, кстати, оказавшийся тем же самым товарищем, которого этот грубиян ранее выкинул из ванны, да ещё и заставил прислуживать себе в качестве истопника.

Судя по всему, этот мужчина относился к породе педантов, тому типу людей, организованных и рациональных, любящих порядок во всём. Безусловно, такие грубияны, как этот невежа, представляют своего рода стихийное бедствие, для него и ему подобных.

В наказание за свои слова педант снова впечатался в стену. Становилось немного шумно, но, в конце концов, я пока не спал.

— Послушайте, но у меня же есть острака на это место! — простонал мужчина.

— Какое это имеет значение? — спросил бородач, снова ударяя им в стену.

— Никакого, конечно! — прохрипел товарищ, с трудом втягивая в себя воздух. — Мне очень жаль, что я занял чужое место! Я приношу свои извинения! Простите меня! Это было глупо с моей стороны!

Бородач выпустил тунику своей жертвы, и тот практически стёк по стене на пол. Там он постарался долго не задерживаться, и торопливо собрав своё имущество, уполз с места номер «99».

— Ты же не думаешь о том, чтобы перед отъездом пожаловаться на меня хозяину этого постоялого двора, не так ли? — осведомился бородач.

— Нет-нет, что Вы, конечно же, нет, — заверил его изгнанный им товарищ, пристраивая своё имущество на 98-м месте, рядом с моим.

Честно говоря, я откровенно сомневался, что хозяин этого заведения, будет особо рад возможности вмешаться в такой спор, особенно учитывая, что одной из вовлечённых в него сторон, был вооруженный наёмник из компании Артемидория.

— Я смотрю, Вы тоже крупный товарищ, — заметил мой новый сосед, окидывая меня настороженным взглядом. — Надеюсь, Вы не претендуете на это место.

— Нет, — успокоил я его.

— А то, если что, меня всегда можно бросить в стену. Опыт у меня уже есть, — проворчал он.

— Не стоит так огорчаться, — посоветовал я ему.

— И уберите эту дрянь с моих глаз, — потребовал бородатый, недовольно глядя на Леди Темиону.

Женщина всё ещё лежала на боку, головой к моим ногам, там же где и приземлилась, боясь даже пошевелиться. Она опустила голову к самому полу, не смея посмотреть на него.

— Я арендовал её на один ан, — пояснил я. — Думаю, что это время уже почти вышло, и дежурный должен вот-вот прийти за ней.

— И чего она тебе стоила? — полюбопытствовал он.

— Один бит-тарск, — ответил я.

— Это — намного больше, чем она стоит, — усмехнулся бородач.

— Возможно, — не стал спорить я.

— В большинстве городов, за такие деньги можно поиметь монетную девку, — заметил он.

— И то верно, — согласился я.

Монетные девки — это один из самых низких видов уличных рабынь, которых их владельцы, посылают на улицы, обычно ближе к сумеркам, с цепью на шее, на которой висит колокольчик, чтобы привлечь внимание к их местонахождению, и маленькой, запертой на замок копилкой на поясе или на шее. Обычно рабовладельцу, работающему в этой сфере бизнеса, принадлежат несколько таких невольниц. И горе той из его девушек, в копилке которой по возвращении бренчит меньше монет, чем у других! Безусловно, во многих местах всего за бит-тарск можно попользоваться даже пага-рабыней или рабыней борделя.

— Дороговато это, для свободной женщины, — сказал он.

— Возможно, — признал я.

— Особенно за такую, — высокомерно добавил бородач.

— Возможно, — повторил я.

— Хотя, возможно, это и правильно, бит-тарск за толстую тарскоматку, — заржал мужчина.

— Ну, не такая уж она и толстая, — встал я на защиту Леди Темионы.

Конечно, её фигуру можно было бы значительно улучшить, и, если она станет рабыней, то у меня не было ни малейшего сомнения, что так и будет, причём очень быстро.

— Да я видел тарларионих, которые выглядели лучше её, — презрительно бросил он.

Леди Темиона, лежавшая на боку у меня в ногах, сжала в кулаки свои связанные сзади руки и напряглась в гневе. Честно говоря, мне её реакция была не очень понятна. В конце концов, она же не думала, что могла бы состязаться в привлекательности с рабыней.

— Возможно, но боюсь даже за таких как она, не получится запросить меньше бит-тарска, — уже несколько раздражено ответил я.

При этом я всё время уговаривал себя, что должен попытаться контролировать себя. Бит-тарск, конечно, в большинстве гореанских городов, является монетой самого низкого номинала.

— Зато их можно было бы арендовать на месяц, — предложил иной выход бородач.

— Возможно, — согласился я.

— Такие тарскоматки ничего не стоят, — сказал он. — Она же понятия не имеет, что можно сделать её пальцами ноги.

— Скорее всего, не знает, — признал я его правоту.

Леди Темиона пораженно уставилась на меня.

— Её следует как можно скорее нарядить рабскую сбрую и послать в ближайшую школу для дрессировки, — заявил бородач.

— Честно говоря, сомневаюсь, что поблизости есть хоть одно такое заведение, — заметил я.

— Тогда надо отдать её в обучение какой-нибудь рабыне, — предложил он.

— Возможно, именно это ей и предстоит, — сказал я. — Насколько я понимаю, на неё только этим вечером надели цепной ошейник.

Школы для дрессировки рабынь, в которые бородач предложил отправить Леди Темиону, обычно имеются только в городах. Чаще всего, но не всегда, они располагаются в холдингах работорговцев. Само собой разумеется, ученицами таких школ редко бывают свободные женщины, всё же эти заведения предназначены для рабынь. Сбруя, которую он упомянул, была, конечно, не та упряжь, что используется для буксировки повозок, а дрессировочной сбруей, сложным устройством, состоящим из многочисленных ремней и колец. Весьма полезная вещь, например, для того чтобы помочь женщине научиться служить владельцу, не используя какие-либо конечности, например, руки. Обычно такая сбруя надевается на голое тело. Кроме того, это приспособление помогает невольнице привыкнуть к своей беспомощности и к своим новым условиям жизни. Женщина, носящая рабскую сбрую, может быть закреплена в невероятном разнообразии поз и положений, количество которых ограничено только воображением ей владельца.

— А Ты странный малый, — сказал он мне, — раз сумел обойтись свободной женщиной.

— Ей недолго оставаться свободной, — пожал я плечами.

Леди Темиона от страха задрожала так, что знак кривого тарна и замок звякнули на её ошейнике.

— Это верно, — признал бородач, внимательно присмотревшись к женщине.

Леди Темиона не осмеливалась даже встречаться к его жестоким пристальным взглядом. Возможно, это было правильно. Наёмник был изрядно пьян, и мог счесть это оскорблением, и хорошо если бы для неё всё закончилось оплеухой или пинком. Я, конечно, сделай он это, не одобрил бы подобного, но учитывая обстоятельства и мои планы на ближайшее будущее, скорее всего не стал бы вмешиваться. Конечно, в данный момент она была отдана мне в пользование, за что было заплачено, к тому же оставалась свободным человеком, так что правом любого её наказания обладал только я, а не он. Если ему так уж захотелось бы избить её, он должен был спросить моего разрешения, или в качестве альтернативы, он мог бы немного подождать, внести арендную плату за следующий час, делать с ней всё, что душе захочется. Кстати, наказать рабыню может любой свободный человек. Так что не стоит рабыне осмеливаться проявлять непочтительность к свободному человеку, и совершенно не важно, кто является её владельцем.

— К тому же, нет смысла надевать на неё сбрую, — усмехнулся бородач. — Она слишком глупа, чтобы чему-то научиться.

— Любую женщину можно научить, — заметил я.

— Я — свободная женщина! — внезапно всхлипнула Леди Темиона.

Мужчина подошёл и присёл подле неё, и она сразу опустила голову на одеяло и испугано напряглась.

— Да Ты не женщина, — презрительно бросил бородач. — Ты — тарскоматка.

Леди Темиона вздрогнула, как от удара и заплакала.

— Ты не стоишь даже того, чтобы скормить тебя слину, — выплюнул он.

— Не вмешивайтесь, — предостерег меня мой сосед с места «98». — Он опасен.

— Я и не собирался этого делать, — заверил я его.

Конечно, я ничего не имел против его оскорбления в адрес Леди Темионы. В действительно, эти оскорбления, хотя и несколько преувеличенные, в целом не были необоснованными. Однако опасность была в другом. Дело в том, что я, из-за своего несдержанного характера, мог ни с того, ни с сего почувствовать, что затронута моя честь. В таком случае, я, конечно, не сомневался, что преуспею, так сказать в прибивании этого невежи к полу моим клинком, но все мои планы пошли бы прахом. Так что я был столь же спокоен как притворяющийся спящим ларл, или как Дитрих из Тарнбурга, планирующий очередную компанию.

— О чём это вы там шепчетесь? — спросил бородач, внезапно обернувшись ко мне.

— Ни о чём, — заверил его я, и тот снова уделил внимание Леди Темионе.

— Ты ничего не стоишь, — сказал он ей.

— Вообще-то у неё тёмно-рыжие волосы, — сообщил я ему. — Хотя, сейчас, конечно слишком темно, чтобы разглядеть это.

— Ну, так мы сейчас сбреем их и продадим, — засмеялся бородач.

— Боюсь, что это может сделать только тот, кому она задолжала, — напомнил я.

Женщина беспомощно застонала.

Это было хорошей возможностью для заработка, особенно в этом регионе и в это время. Женские волосы, длинные и шелковистые, сплетённые в крепкие троса, просто идеальны для использования их в катапультах. Они намного превосходят по прочности, например, растительные волокна, а по длине и структуре волосы слина и кайилы. Я нисколько не сомневаюсь, что к настоящему времени волосы всех рабынь Форпоста Ара, как впрочем, и волосы большинства его свободных женщин были сбриты и пожертвованы в качестве вклада в усилия по защите города. Если хозяин постоялого двора действительно решит обрить или остричь волосы задолжавших ему женщин, то, по-видимому, он продаст их поставщикам косианцев. В текущей ситуации было бы достаточно трудно переправить такой материал в Форпост Ара. Для подобного проявления патриотизма, ему, по сути, придётся решить ту же самую проблему, с которой столкнулся я сам, направляясь в Форпост Ара.

— Бесполезная шлюха, — бросил бородач Леди Темионе, и поднялся на ноги.

Пока наёмник с презрением рассматривал лежавшую у его ног свободную женщину, я украдкой бросил взгляд туда, где лежала заинтересовавшая меня сумка.

— Уберите эту тварь с моих глаз, — потребовал мужчина. — Я не хочу испортить себе аппетит перед завтраком.

Лично я не был уверен, что у меня будет время на завтрак. В мои планы входило покинуть постоялый двор ещё затемно.

— Ты слышал меня? — грубо спросил он.

— Скоро придёт дежурный, — напомнил я.

— Ты решил перечить меня в этом? — разозлился бородач.

— Я бы не стал думать об этом с такой точки зрения, — сказал я, осторожно нащупав эфес своего меча.

Конечно, было бы не очень благородно, воткнуть в темноте свой клинок в тело пьяного невежи, но, с другой стороны, вероятно, это было бы, учитывая все обстоятельства, гораздо предпочтительнее, чем самому быть проткнутым его оружием.

— Я уберу её, — торопливо предложил товарищ с соседнего со мной места.

— Это не Ваше дело, — осадил его я, боюсь несколько нелюбезно, учитывая великодушие его предложения.

— Послушайте, — не отставал мой сосед. — Я, конечно, теперь стал весьма опытным в ударах своей спиной по стенам, но у меня нет опыта в уклонении от звенящих мечей, и в прыжках в темноте от двух вооруженных дерущихся мужчин.

— Дерущихся? — заинтересованно переспросил бородач.

— Так что давайте не будем ссориться, — попросил мужчина с 98-го места, — я буду просто счастлив, отвести её к столу администратора.

Мне показалось, что наёмник положил руку на эфес своего меча, но из-за темноты момент я упустил. Мой собственный клинок вылетел из ножен следом и в следующее мгновение я уже стоял на ногах.

Товарищ, оказавшийся между нами, застонал и приготовился поскорее уползти в безопасное место.

— Ой! — взвизгнула Леди Темиона, внезапно взлетевшая на плечо мужчины, незаметно подошедшего к нам.

— Оговоренное время использования этой шлюхи закончилось, — спокойно сообщил он.

— Убери её с моих глаз долой, — велел бородач, подкрепляя свои слова взмахом руки.

— Собственно, за этим я сюда и пришёл, — сказал дежурный, и повернулся к нам спиной.

Я снова увидел лицо Леди Темионы, смотревшей на меня с его плеча.

— Посадите её в клетку к тарскам, — заржал бородач. — Это, то самое место, где ей следует находиться.

Женщина коротко обиженно дёрнулась на плече мужчины. Вряд ли она знала, как очаровательно выглядела, беспомощно извиваясь там и дёргая связанными руками. Леди Темиону уносили из спальни, в соответствии с пожеланиями мужчин. Она сердито сверкала глазами, оглядываясь назад, но стоило в поле её зрения попасть бородачу, как ярость в её взгляде сменялась страхом. Несомненно, сама она считала себя привлекательной женщиной. Однако ей было невдомёк, насколько привлекательной она могла бы стать произойди в её жизни некие известные изменения. Напоследок, наши глаза встретились.

— Ну что, кто хочет подраться? — пьяно покачиваясь, спросил бородач, держа руку на эфесе своего меча.

— Никто, — торопливо и вполне искренне заявил мужчина между нами.

На мой взгляд, этот крепкий товарищ вряд ли смог бы эффективно атаковать меня, имея между нами помеху в виде стоящего на четвереньках педанта, по крайней мере, не срубив его по пути. Признаться, это было бы не самым лучшим способом для моего соседа закончить этот день, который и так не очень задался.

Недолго думая я вложил свой меч в ножны. Честно говоря, я даже не был уверен, что бородач, в такой темноте, заметил, что я его обнажал. По крайней мере, сам он не пошл дальше того, что положил его на свой меч. Похоже, до него так и не дошло, какой опасности он только что подвергся.

— Эй, это случайно не Ты хотел подраться? — спросил бородач, обращаясь ко мне.

— Нет, только не я, — поспешил заверить его я.

— Тогда может — Ты! — крикнул любитель подраться, поворачиваясь к товарищу, замершему между нами.

— Нет! — испуганно вскрикнул тот.

Его ответ был быстр и убедителен, соответственно не должен был оставить какие-либо сомнения относительно его искренности.

— Что-то я устал, — объявил здоровяк.

— Так может, самое время лечь поспать, — предложил мужчина, оказавшийся между нами.

Бородач на мгновение замер, по-видимому, рассматривая эту возможность.

— Ну, возможно, Ты прав, — задумчиво сказал он.

У меня появилась уверенность, что теперь мне не придётся насаживать на свой меч этого буяна, по крайней мере, не сейчас. В таком убийстве, особенно в его текущем состоянии, была бы мало чести. К тому же, довольно трудно использовать меч профессионально в такой темноте, а я, признаться, склонен быть тщеславным в таких вопросах. В конце концов, меч не столь родственен темноте, как хитрость и кинжал. Конечно, новичок, при данных обстоятельствах, скорее всего, зарубил бы его не задумываясь.

— Пора спать, — объявил бородач.

— Точно-точно, Вы совершенно правы, — согласился с ним наш общий сосед.

За эту ночь этот здоровяк уже второй раз, оказался в смертельной опасности, и даже не понял этого. Подозреваю, что он не поймёт этого, даже утром, когда протрезвеет.

— Садись, — сказал мне бородач.

— Отлично, — кивнул я, усаживаясь на свои одеяла.

Облегчённо вздохнув, сел и другой мужчина, оказавшийся на месте «98». Здоровяк пока ещё стоял над нами, озираясь вокруг себя. Он был единственным, стоящим в этом зале.

Он занял первую ванну в мыльне. Он создал напряжённость в зале паги. Ему послали превосходную рабыню, возможно даже бесплатно. Я подозревал, что и выбор блюд на ужин у него был куда разнообразие, чем тот, что предложили мне. Спальню он пересёк подобно урагану. Признаться меня терзали сомнения, что это слишком понравилось другим постояльцам. В конце концов, этот буян избыл несколько человек, продираясь к своему месту. Фактически он пересёк зал по диагонали, вместо того, чтобы, как другие, более добропорядочные люди, идти боле длинным и извилистым путём минуя спящих. Кроме того, как мне показалось, этот невежа продемонстрировал недостаточное уважение ко мне, не говоря уже о товарище рядом со мной, чьё оплаченное место он занял, и о тех на кого он наступил и ударил за время своего прохода по залу. Не оценил я и его критику, пусть и неявную, моего выбора относительно аренды шлюхи. Откровенно говоря, я думал, что мог бы присмотреться к Леди Темионе получше, чем он это сделал. Кроме того, принимая во внимание расценки этого постоялого двора, она обошлась мне довольно недорого.

Наконец бородач уселся на теперь уже своё место под номером «99», самое безопасное и самое уединённое в этой спальне.

— Ты храпишь? — поинтересовался он у товарища рядом со мной.

— Никогда, — поспешил заверить его тот.

— Если храпишь, то лучше бы тебе эту ночь провести сидя, — предупредил здоровяк.

— Я как раз это и планировал сделать, — успокоил его мужчина.

Я уже не сомневался, что этот товарищ, оказавшийся между нами, на самом деле запланировал исчезнуть отсюда, как только бородатый заснёт. Не трудно было предположить, что ждёт соседей этого здоровяка, когда он проснётся, мучимый похмельем, и в каком настроении он при этом будет. Кроме того, нельзя было исключить, что ему может присниться ужасный кошмар, и отчего он посреди ночь начнёт метаться с ножом в руке.

Мужчина на месте номер «98» сел, прижавшись спиной к стене. Здоровяк высокомерно мазнул по мне взглядом и, усмехнувшись, проворчал:

— Любитель тарскоматок.

Я обратил внимание, что ремень своей сумки, прежде чем лечь спать, он намотал на левую руку. Насколько мне было известно, в большинстве таких сумок, предназначенных для, если можно так выразиться, дипломатической переписки, ремень усилен металлическим кордом, да и внутри, между внешним слоем кожи и подкладкой, зачастую вшиты стальные кольца. Подобные предосторожности делают сумку неуязвимой к, обычным в таких случаях, попытках подрезать её.

Уже через несколько инов здоровяк задышал глубоко и равномерно.

Протянув руку, я задержал товарища с 98-го места, который явно собрался покинуть ставшее небезопасным помещение.

— Ну почему, — простонал он, — меня никогда не оскорбляют маленькие мужчины?

— Вы ведь торговец, — заметил я. — Какого рода торговлей Вы занимаетесь?

— Я — маркитант, — ответил мой собеседник.

— Превосходно, — чуть не воскликнул я.

— Обычно, я тоже так думаю, — сказал торговец.

В принципе я уже и сам догадался об этом. Зал в основном был заполнен извозчиками и беженцами. Этот беженцем мне не показался. Например, с ним не было ни компаньонки, ни детей. К тому же у большинства беженцев просто нет средств на постоялый двор. К тому же я не заметил в нём ни рафинированности, свойственной богатым торговцам, ни грубости характерной для извозчиков. Такой наплыв возниц, позволивших себе постой в таком недешёвом заведении, конечно, объяснялся их возвращением от Форпоста Ара. Скорее всего, они сейчас неплохо зарабатывают на доставке животных, скорее всего верров или тарсков.

— Вы сейчас держите путь к лагерю косианцев осадивших Форпост Ара, — рискнул предположить я.

— Да, — не разочаровал он меня.

Я предположил, что он встал на постой на постоялом дворе, желая защитить свои товары. Монеты или долговые расписки, конечно, можно спрятать в фургоне, но куда ты спрячешь мешки с мукой и солью, вяленое мясо и кувшины с пагой, не говоря уже об обычном наборе разнообразных предметов полезных для действующей в полевых условиях армии, на продаже которых может рассчитывать подзаработать маркитант. Как прожить солдатам без таких вещей как гребенки, щётки, свечи, жир для ламп, ножи, инструменты, кастрюли, посуда, оселки, кремни, сталь, кандалы для больших пальцев, наручники, кольца для носа, верёвки для связывания, рабские ошейники и плети.

— У меня будет поручение для Вас, — сказал я.

— Хотите, чтобы я убил нашего общего друга? — уточнил он кивнув на спящего на 99-м месте здоровяка.

— Нет, — успокоил его я.

— Уже неплохо, — заметил он. — В конце концов, я вряд ли был бы в состоянии сделать такую работу аккуратно, а он, проснувшись и увидев меня стоящим над ним на коленях с окровавленным ножом в руке, думаю, не захотел бы рассматривать этот вопрос с нашей точки зрения.

— Вы совершенно правы, — признал я.

— Характер у него и без того ужасный, — проворчал мужчина, — а, при таких обстоятельствах, любой вышел бы из себя.

— Вынужден полностью с вами согласиться, — усмехнулся я.

— Что тогда? — полюбопытствовал он.

— Слушайте внимательно, — прошептал я наклоняясь к его уху.

7. Дежурный

— Дежурный! — крикнул бородач, из одной из первичных ванн, стоявшей сразу перед вторичной. — Разведи огонь!

Было достаточно рано, но большинство тех, кто спали на полу мыльни этой ночью, уже покинули помещение.

Мужчина, дежуривший в ваннах, довольно крупный товарищ, в надвинутом по самые глаза капюшоне, почти полностью скрывавшем его лицо, возможно дабы спрятать раны такого характера, что своим видом они могли бы испугать постояльцев, принимавших ванну, прихрамывая, поспешил, к кирпичной платформе принялся шуровать кочергой в топке.

— Да разожги ж, Ты, огонь! И поторапливайся! — приказал купальщик.

— Да, Сэр, тотчас же, Сэр, — прохрипел дежурный.

Основываясь на увиденном вчера вечером, я был уверен, что придя в мыльню утром, бородач выберет именно эту первичную ванну, чтобы потом было удобно переместиться в стоявшую следом вторичную ванну. Многие любители ванн, и он, очевидно, один из них, считали эту пару самой престижной. Так что было вполне ожидаемо, что этот товарищ должен был занять именно их. Как на беду выяснилось, что именно в платформе под той ванной, которою он решил принять, этим утром не развели огонь. Дежурный, чьей задачей было присматривать за ваннами, торопливо приступил к исполнению своих обязанностей. Бородач, по-видимому, питавший слабость к роскошной жизни, вынужден был подождать какое-то время, пока вода нагреется до комфортной температуры. Истопник, прихрамывая и иногда бормоча себе под нос, ухаживал за огнем.

Я ожидал, что этот товарищ захочет принять ванну этим утром. Тому было много предпосылок, например, он выпил лишнего предыдущим вечером, а следовательно, должен был проснуться утром мучимый жаждой и воняющий потом. Понятно, что после вчерашнего, ужасающее похмелье ему было обеспечено. На случай, если он, вдруг, оказался бы менее скрупулезным, чем ожидалось, мы взяли на себя смелость и вымазали пол вокруг его места тем, что нашли в отхожем ведре. Само собой, мы надеялись, что он сам придумает причину их появления, опираясь на воспоминания о своей вчерашней попойке.

— Уффф, — довольно выдохнул купальщик, откидываясь на спину.

— Теперь вода достаточно тёплая? — спросил дежурный, припадая на одну ногу, подходя к ванне.

— Да, — рыкнул здоровяк.

Тогда истопник свалил охапку дров и лучины прямо на платформу около его ванны. Работники часто поступают таким образом, когда ваннах ожидается напряженный день, чтобы впоследствии реже бегать за дровами. Это — известная хитрость людей обслуживающих ванны. Однако конкретно этот работник делал свою работу несколько неуклюже. Поленья рассыпались и ударив в борт в левый ванны вызвали довольно неприятные ощущения у расслабившегося было бородача.

— А ну убирайся отсюда, — рявкнул он на дежурного.

— Я могу быть полезным в чём-то ещё? — как ни в чём ни бывало, поинтересовался дежурный.

— Пшёл вон отсюда! — зарычал на него купальщик. — Убирайся!

— Да, Сэр! Конечно, Сэр! — прохрипел работник, склонившись в поклоне и, прихрамывая, торопливо направился прочь из мыльни, всем своим видом демонстрируя испуг, и уже через мгновение он оказался по другую сторону решётки.

Оказавшись за решёткой, я оглянулся назад, и всё ещё не разгибаясь, окинул мыльню внимательным взглядом. Под моим плащом, кстати, были спрятаны пояс с ножнами и мечом, его кошель и прямоугольная сумка, снятые с крюка над ванной, как раз в тот момент, когда рассыпавшиеся дрова грохотали слева от ванны. Наш знакомый невежа, как я заметил, разлёгся в ванне и даже закрыл от удовольствия глаза. Кстати, настоящий дежурный, в этот момент сидел наверху в зале паги и баловал себя пирогами и чаем из Бази, самым популярным среди гореан праздничным завтраком. Разумеется, у него имелись средства на такую роскошь. Я ведь не случайно выдал ему пять медных тарсков.

Прихватив с собой шлем бородача и его одежду, снятые с вешалки в предбаннике, я поспешно покинул ванны.

8. Отъезд из «Кривого тарна»

Я шагал к тарновому ангару. У меня было не так много времени, чтобы тратить его впустую. На этот раз я был одет в одежду синего цвета, цвета Коса, со знаком одной из компаний Артемидория. На голове красовался синий же шлем. Понятно, это были вещи, добытые мной с вешалки в предбаннике. За спиной у меня болтался мой старый походный мешок.

Подойдя к ангару, я сильно ударил кулаком в ворота. Здесь по-прежнему находился только один тарн. Дежурный появился из сторожки, притулившейся у стены ангара.

Слева от меня медленно двигался фургон. Как раз в том направлении находились стойла тарларионов. Люди в большинстве своём уже бодрствовали. Взглянув вправо, я заметил высокую конструкцию, защищавшую тарновый маяк. Само собой, сейчас он не горел. Тарновые ворота постоялого двора, располагались по правую руку от меня, если смотреть с того места, где я стоял. Таким образом, если подлетать к постоялому двору на спине тарна, то эти ворота окажутся слева.

— Готовь птица, — приказал я.

Казалось, что служащий на мгновение замер, с удивлением присматриваясь к моей внешности. Напомню, на мне была синяя туника со знаками отличия наемников Артемидория, шлем и оружие, кстати, целых два меча.

— Живо, — рявкнул я, и дежурного как ветром сдуло.

Мужчина метнулся назад в сторожку, где, скорее всего, хранилась сбруя бородача, седло, тарновая упряжь и тому подобные аксессуары. Думаю, ему не хотелось бы задерживать кого бы то ни было, имевшего отношение к компании Артемидория. Возможно, он уже имел несчастье сделать что-то подобное прежде.

Оглянувшись назад, я окинул взглядом территорию постоялого двора и особенно его главный корпус и своему облегчению, не смог увидеть никаких признаков беспокойства. Обычная утренняя суета, характерная для такого места. Большой знак, слабо покачивался на своих цепях. Несколько фургонов стояли в очереди к воротам. Мир выглядел свежим, обновлённым и чистым после вчерашнего дождя. Каменную поверхность двора покрывало множество луж. Дежурный, сгибаясь пол тяжестью седла, попоны и ремней, выскочил из сторожки, и бросился к ангару.

— Надеюсь, тарновые ворота открыть не забыл, — строго спросил я.

— Конечно-конечно, — заверил он меня.

— Хорошо, — буркнул я.

Для него было очевидно, что я торопился. Несомненно, этого парня уже приучили к нетерпеливости подобных постояльцев. С другой стороны, он вряд ли подозревал, насколько именно я спешу в этот раз.

Наконец дежурный исчез в ангаре и приступил к подготовке птицы к полёту.

Я обошёл вокруг сторожки и ангара, пересёк двор и пройдя между зданиями, удостоверился, что ворота действительно были открыты. Понятно, что их открыли вовсе не для меня лично. Это было само собой разумеющейся мерой в течение дня, обеспечивающей удобство прибывающих тарнсмэнов. Это были двустворчатые ворот открываемые внутрь. Сейчас они были широко распахнуты и закреплены. За створом ворот открывалась посадочная платформа, на пару футов возвышавшаяся над частоколом. Платформа была составной, одна её часть была постоянной конструкцией, а вторая подвижной, убираемой, когда ворота закрыты, она крепилась на шарнирах к первой, и в данный момент была развёрнута и выходила за пределы частокола. Сразу за воротами начиналась рампа, ведущая к платформе. Створки ворот были очень большими, приблизительно тридцать футов высотой и двадцать пять шириной каждая. Впрочем, они были довольно легки для их размера, поскольку представляли собой рамы затянутые проволочной сеткой. Такие размеры ворот позволяли принимать как обычных ездовых тарнов, так и их боевых собратьев прямо с лёта, однако, обычно, всё же используется посадочная платформа. Зато такая платформа всегда используется, для посадки и взлёта грузового тарна, отягощённого тарновой корзиной. Такая птица приземляясь, вначале зависает над платформой, и только почувствовав, что корзина коснулась земли, садится сама. Наклонная рампа позволяет проще убирать корзину вниз, во двор. Кроме того, она предоставляет удобство для высадки пассажиров и выноса их багажа.

Это одна из конструкций тарновых ворот, причём далеко не единственная, но, что интересно, более характерная для военных городков, обеспечивавшая быстрый взлёт и посадку тарнсмэна, а также делавшая возможным открыть и закрыть тарновые ворота в течение ина. Такая конструкция заставляла предположить, что «Кривой тарн», скорее всего, не всегда был постоялым двором. Вероятно, когда-то, ещё до основания Форпоста Ара, здесь стоял гарнизон, контролировавший северную оконечность Дороги Воска. На эту версию работало и оставшееся до Воска расстояние, равное приблизительно ста пасангам. Обычный дневной переход гореанской пехоты по военной дороге — составляет тридцать пять пасангов. Получается, постоялый двор лежит точно в трёх днях пешего пути от реки.

Обнажив свой меч, я возвратился к дверям ангара. Тарн был практически готов. В данный момент он, стоя внутри ангара, отрывал куски мяса от бедра тарска, подвешенного перед его клювом на толстой, пару дюймов толщиной, верёвке. Помнится, я видел, как крестьянки иногда готовят мясо, подвешивая его таким же способом над огнём, лишь изредка придавая ему вращательное движение, после чего за счёт самопроизвольного скручивания и раскручивания верёвки, оно жарится равномерно со всех сторон, без особого за ним присмотра и без использования вертела. Вдруг тарн, вцепившись клювом в окорок резко дёрнул его к себе, верёвка туго натянулась, и с треском разорвалась примерно в футе от куска мяса. Птица разжала клюв, и подхватив упавшую пищу когтями, принялась отрывать мясо от кости.

Я резко крутнулся на пятках, выставляя перед собой меч, и с удивлением обнаружил перед собой замершую и чрезвычайно напуганную девушку. Она, как только смогла двигаться, вскинула руку ко рту, тыльной стороной ладони к лицу, и отпрянула от меня, трясясь от ужаса.

Стройная, белокожая, с волосами цвета воронова крыла, собранными в хвост и повязанными жёлтым шнурком и с обнажённой грудью. Талия девушки была опоясана чёрным поясом, завязанным на узел. Под этот пояс спереди и сзади была подсунута длинная и широкая, около семи дюймов шириной, непрозрачная полоса жёлтой ткани, плотно прижимавшаяся к промежности женщины и свисавшая спереди и сзади примерно до середины между ее коленями и лодыжками. Это очень напоминало курлу и чатку, часть одеяния, в котором народы фургонов южного полушария предпочитает видеть своих рабынь. Только курла, то есть пояс на ней был чёрным и не красным, а чатка — полоса ткани, была матерчатой и жёлтой, а не чёрной и кожаной. Кроме того, в отличие от южных рабынь на ней не было ничего похожего на кальмак — короткую распахнутую чёрную кожаную жилету, и шнурок, стягивающий её волосы, совершенно отличался от кооры, красной матерчатой ленты, которой подвязывали волосы на юге. Так что ткани на ней было куда меньше, чем кожи на рабыне народа фургонов, соответственно и выглядела она куда более рабски, чем её южные сёстры.

— Ну, и почему мы всё ещё не стоим на коленях, с широко разведёнными ногами? — поинтересовался я у неё. — В конце концов, Ты находишься в присутствии свободного мужчины.

Увидев, девушку одетую таким образом, я мог предположить только одно, передо мной рабыня для удовольствий, следовательно, она должна стоять перед мужчинами на коленях в положении с расставленными ногами. Женщина тут же упала на колени, и торопливо развела их в стороны. Жёлтая ткань, упавшая на влажные камни двора между её бедрами выглядела настолько соблазнительно, что так и просила сдёрнуть её с невольницы.

Я спрятал меч в ножны и окинул девушку заинтересованным взглядом.

Она, также смотрела на меня, но в её глазах плескался испуг. Теперь была в позе покорности и уважения, подходящей женщине находящейся перед мужчиной. Лицо у неё было красивое, изящное и чувственно женственное. Не выдержав моего пристального изучающего взгляда, женщина опустила глаза.

Надо признать, что её стройная фигура заслуживала внимания.

Я оценил её одеяние. Хотя оно и прикрывало девушку снизу, но защита получалась крайне сомнительной. Зато бёдра её были соблазнительно выставлены на всеобщее обозрение.

— Ты напугана? — осведомился я.

— Да, — прошептала она.

Мне, показалось достаточно интересным, если я, конечно, правильно прочитал реакцию девушки, что она была чрезвычайно чувствительна и смущена тем во что она была одета. У меня было ощущение, основанное на выражении её лица и тонких движениях тела, что она отчаянно сопротивляется желанию съёжиться, прикрыться от меня руками, уткнуться головой в землю. Тем не менее, у неё пока получалось держать себя в руках и стоять так, как ей было велено. Она даже немного выпрямлялась и приподняла тело, словно застенчиво предоставляя себя к моему рассмотрению.

— Что-то не так? — поинтересовался я.

Казалось, она хотела заговорить, но ей отчаянно недоставало храбрости, чтобы обратиться ко мне.

— Что у тебя в руке? — строго спросил я, заметив, что она сжимала что-то в своей правой ладони.

Девушка разжала кулак, отведя руку немного в сторону, чтобы я смог увидеть то, что она прятала. На ладони её руки, лежа маленький набитый чем-то кожаный мешочек, судя по виду, довольно тяжёлый для своего размера. Обычно в таких носят монеты.

— Пошевели рукой, — приказал я, и когда она сделала это, понимающе кивнул: — Теперь вижу, почему Ты так напугана. Значит, кошель с деньгами украла.

— Нет-нет! — поспешила отпереться она.

— Немногие рабовладельцы, — усмехнулся я, — разрешают своим рабыням даже прикасаться к деньгам. Нет, они, конечно, они могут позволить ей отнести монеты в тубусе или в сумке поручений, привязанной к её шее, вместе с инструкциями продавцу, но её руки при этом, обычно заковывают в наручники за спиной.

Девушка испуганно уставилась на меня.

— И можешь мне поверить, очень немногие рабовладельцы, даже если они столь терпимы, что позволяют своей собственности сходить на рынок с парой монет за щекой, по тому или иному поручению, будут снисходительно взирать на то, как она носится с находкой, подобной той, что лежит на твоей ладони.

— Вы не понимаете, — пролепетала она.

— Встань на коленях прямее, — скомандовал я.

Девушка подчинилась. При ближайшем рассмотрении, мне даже стало интересно, сколько её владелец мог заплатить за неё. Вероятно, немало, по крайней мере, на мой искушённый взгляд, она могла стоить хороших денег.

— Как Ты собиралась пробраться за ограду? — полюбопытствовал я.

Она подмяла взгляд на меня, и в её глазах мелькнуло страдание.

— Ты ведь подошла ко мне неспроста, не так ли? — уточнил я.

— Да, — признала девушка.

— Насколько я понимаю, в твои намерения входило попытаться подкупить меня, чтобы я помог тебе бежать отсюда, — предположил я.

Слезы обиды брызнули из её глаз.

— А тебе случайно не пришло в голову, что я мог бы, взяв деньги, увезти тебя с постоялого двора, только затем, чтобы поместить в свои собственные цепи? — спросил я.

Девушка вздрогнула и рефлекторно сжала мешочек в руке.

— Ты попалась, — усмехнулся я. — Ты — рабыня, пойманная на месте преступления. Теперь я должен передать тебя дежурному, чтобы тот связал провинившуюся рабыню, и вернул владельцу его собственность. А уж твой хозяин пусть решает, как именно следует наказать тебя.

— Вы не понимаете, — шёпотом повторила невольница.

— Что Ты имеешь в виду? — спросил я.

— Это мои монеты, — заявила она.

— Интересно, откуда у гостиничной девки монеты? — насмешливо поинтересовался я. — Кстати, а где твой ошейник?

— У меня нет ошейника, — ответила женщина.

— На мой взгляд, это невероятная оплошность со стороны твоего владельца, — покачал я головой.

— У меня нет владельца, — прошептала она.

Я озадаченно уставился на стоящую передо мной на коленях женщину.

— А я, правда, достаточно красива, чтобы быть гостиничной девкой? — вдруг сказала моя собеседница.

— Конечно, — растерянно признал я, — и, более того, превосходной девкой.

Теперь в её глазах светилась благодарность и удовольствие.

— Кто твой владелец? — осведомился я.

— У меня нет владельца, — повторила она.

— Не стоит отягощать свое преступление попыткой обмана, — предупредил я её.

— Но я не рабыня, — прошептала девушка. — Я — свободная женщина.

— Что! — воскликнул я и, схватив, наполовину поднял её, и повернув к себе сначала одним боком, потом другим осмотрел стройные соблазнительные бёдра на предмет наличия на них маленького клейма, которое могло бы прояснить вопрос.

Но, ни на левом бедре, самом распространённом месте клеймения, ни на правом, втором по популярности, рабской отметины, к своему удивлению, не обнаружил. Осмотр бёдер, учитывая характер её одежды, был сделан быстро. Но я решил на этом не останавливаться, и рывком поставил женщину на ноги.

— Ой! — пискнула она.

Не обнаружил я клейма и внизу её живота, слева. Это, пожалуй, было третьим из наиболее используемых для выжигания клейма мест. На всякий случай проверил я и несколько других мест, более экзотических мест, таких как внутренние поверхности предплечий, левая сторона шеи чуть позади и ниже уха, задних частей ног и ягодиц. Я исследовал даже подъемы левой и правой ног. На её теле, действительно, не было клейма.

— Я — свободная женщина, — повторила она, по окончании столь грубого обследования.

— Кажется, тебя ещё не успели заклеймить, — вынужден был признать я.

— Я не рабыня, — снова заявила девушка. — Я — свободная женщина.

Признаться, мне это не показалось возможным, учитывая то, во что она была одета.

— Неужели Вы не узнаёте меня? — спросила она.

— На колени, — скомандовал я, и женщина моментально опустилась на колени.

— Вы, правда, не узнаёте меня? — разочарованно проговорила она.

Я озадаченно шарил взглядом по её телу. Безусловно, что-то в ней казалось мне знакомым.

— Присядьте передо мной, — попросила она, и я так и сделал.

Она поднесла руки к своему лицу. Шнурок мешочка с деньгами был дважды обмотан вокруг левого запястья девушки. Она держала руки перед собой, прикрывая лицо ниже переносицы, и скрывая ими нижнюю часть лица на манер вуали.

— Ага! — воскликнул я.

Теперь, когда меня не отвлекало её тело, как это было вначале, я вспомнил, где я мог видеть эти черты верхней части лица. В оправдание своей ненаблюдательности могу сказать, что при нашей первой встрече было довольно темно, и мне было особо не до разглядывания её особенностей. Я просто проходил мимо, пробираясь к своему спальному месту вчера вечером, но теперь я со всей ясностью вспомнил, эти маленькие руки, ладони которых со всей их деликатностью, чрезвычайной чувствительностью, выставленной открытостью, были повёрнуты ко мне. Теперь-то я понял, кем она была. Возможно, за время этой ночи она поняла, что она наделала. Возможно, большую часть этой ночи она провела рыдая от позора. И всё же теперь, утром, по-видимому, к настоящему времени, будучи полностью осведомленной о том, что делала, она осмелилась снова держать руки перед мужчиной именно таким образом. А ведь даже вчера вечером, едва поняв, как она держит руки, женщина быстро и пристыжено, повернула их ладонями внутрь, демонстрируя мне их тыльные стороны. Это, кстати, вполне ожидаемо от гореанки, попытаться скрыть черты своего лица от мужчины, прижав сложенные чашечкой руки перед носом и ртом. Как я уже не раз упоминал, гореане обычно расценивают губы и рот женщины как чрезвычайно чувственные детали её внешности, так что нет ничего удивительного в том, что многие свободные женщины, особенно представительницы высших каст, обеспокоены тем, чтобы скрыть их. Как же легко избавить их от этой иллюзорной защиты! Достаточно просто взять мизинцы и потянуть их на себя и в стороны, и можно сколь угодно долго любоваться ртом и губами женщины, открытыми перед вами. Однако в этом случае, когда она держала ладони повёрнутыми ко мне, я просто взял её за запястья и мягко отвёл руки вниз. Это выставило её слегка приоткрытые губы и рот для моего обозрения. Дыхание девушки стало быстрым и прерывистым.

— Да, — кивнул я, — теперь я вспомнил.

Вчера вечером я обнажил её лицо прямо перед тем, как закрепить её же собственную вуаль, вставленную ей в рот. В своё оправдание могу сказать, что вчера вечером в общей спальне третьего этажа было очень темно, крошечные лампы висели далеко в стороне и сзади, но теперь, после тщательного осмотра, я видел, что это действительно была та самая женщина.

— Вы заткнули мне рот, — сказала женщина. — Вы навязали мне свою волю. Я не могла ни говорить, ни кричать. Вы просто не позволили мне этого.

Я кивнул.

— И Вы связали меня! — прошептала она.

— Конечно, — сказал я.

Я сделал это её же чулками. Она смотрела на меня со страхом в глазах. Возможно, прежде её ещё никто и никогда не связывал. Теперь видя перед собой всю её красоту, а не сомневался, что она создана для верёвок, стали и кожи.

— Как тебе удалось освободиться? — поинтересовался я.

Признаться, мне было любопытно услышать то, что она ответит.

— Нет, — покачала она головой. — Самой мне не удалось этого сделать. Я была абсолютно беспомощна. Я не могла даже начать освобождать себя. Меня развязал кузнец, спавший неподалёку, и обнаруживший меня, когда проснулся.

— Понятно, — кивнул я.

— Вы знали, конечно же, что я не смогу освободиться самостоятельно! — внезапно, сказала она, с оттенком укоризны в голосе.

— Конечно, — признал я.

— Скажите, а рабынь тоже так связывают? — задрожав спросила девушка.

— Иногда, — ответил я.

— Вы порезали мою одежду, лишив её всех крючков и завязок, — сказала она. — Но всё же не стали раздевать меня. Вы оставили одежду лежащий на мне так, что она могла защитить мою скромность. Вы даже прикрыли мою голову и лицо моим капюшоном, что я не оказалась там с открытым лицом. Спасибо вам за это.

Я молча кивнул.

— Конечно, — добавила женщина, — капюшон при этом, мало чем отличался от рабского капюшона.

— Верно, — признал я.

— В итоге, если я не двигалась, то я не могла видеть того, что происходит вокруг меня, — заметила она, — а если бы я только пошевелилась, то я бы сама обнажила своё лицо.

— Выбор был за вами, — сказал я.

— К тому же, стоило мне дёрнуться, — продолжила она, — а оказалась бы голой.

— И снова, — кивнул я, — это было бы вашим выбором.

— Это потому, что я — свободная женщина? — уточнила она.

— Конечно, — согласился я.

— Будь я рабыней, то мне кажется, что у меня не было бы такого выбора, — предположила моя собеседница.

— Скорее всего, не было бы, — согласился я. — Рабыня обычно просто остается в том виде, в каком её оставил мужчина, например, в твоём случае, по-видимому, голой и связанной.

— А что Вы сделали с моим кинжалом, после того, как разоружали меня и оставили меня там полностью беспомощной? — спросила она.

— Я его сломал и выбросил, — ответил я.

Девушка понимающе кивнула.

— Ты возражаешь? — поинтересовался я.

— Нет, — покачала она головой.

— Он скорее мог стать причиной твоей смерти, чем защитил бы тебя, — пояснил я.

— Теперь-то я это понимаю, — призналась девушка. — Ужасной глупостью было носить его с собой.

— Точно, — усмехнулся я.

— Впрочем, и помимо этого, — добавила она, — мне не следовало держать при себе такую вещь. Это было неестественно и неправильно для меня иметь его.

— Возможно, впредь Ты избежишь подобной ошибки, — предположил я.

— Даже не сомневайтесь, — заверила меня женщина.

Женщина должна защищаться не сталью, а таким оружием как её беспомощность, уязвимость и её способность доставить ни с чем несравнимое удовольствие.

Я встал на ноги и, обернувшись, заглянул в тарновый ангар.

Птица заканчивала с куском мяса, который ещё недавно висел на веревке. Дежурный стоял рядом и держал в руке поводья.

— Я оставил тебя полностью прикрытой твоей одеждой, — заметил я, снова возвращая внимание к женщине, — хотя, конечно, их пришлось бы сшить заново и вернуть на место все завязки, но их, по крайней мере, можно было бы запахнуть и придерживать на себе. Как же тогда получилось, что Ты одета столь странным образом?

— Мне показалось, что это подходит мне, — сказала она, — что я должна носить это или нечто подобное, или возможно меньшее, даже ничего вообще.

Я промолчал, и женщина в ужасном смущении опустила глаза. Похоже, она крайне неловко чувствовала себя, будучи выставленной на всеобщее обозрение. Но с другой стороны, она сама сделала это.

Коже девушки была чрезвычайно светлой. Понятно, что основной причиной этого была её генетическая принадлежность к белой расе, но также несомненно и то, что немалую роль в такой белизне сыграла необходимость ношения плотных, жёстких, тяжёлых одежд сокрытия, столь обычных среди большинства зажиточных гореанских женщин. Думаю, контраст между прежними одеждами сокрытия и её сегодняшним «одеянием», больше подходящим для порабощённой девки, должен быть особенно и шокирующе драматичным для неё, знавшей о своём прошлом и настоящем статусе. Могу себе представить, какой богатый спектр новых эмоций она должна была сейчас испытывать, стоя на коленях на влажных камнях и чувствуя вольный воздух на своём теле.

Я снова бросил взгляд на тарна. Огромная птица как раз закончила с едой и уделила внимание корыту с водой. Практически полностью обглоданная кость с обрывком верёвки, покрытая множеством царапин и борозд, валялась в стороне среди соломы. Птица погружала клюв в высокую узкую ёмкость, набирала в него воду, после чего запрокидывала голову и, встряхивая ей проталкивала воду в горло.

— Ага, — воскликнул я, внезапно хлопая себя по лбу, словно ко мне наконец пришло понимание происходящего, — значит, Вы — свободная женщина, стоите передо мной на коленях, как будто могли бы быть рабыней. Как грубо! Как невоспитанно с моей стороны! Мне очень жаль. Простите мне, Леди.

И я поспешил поднять девушку на ноги.

— Нет, — испуганно вскрикнула она, снова опускаясь на колени.

Я отстранился и словно озадаченно уставился на неё.

— Именно так мне и надлежит стоять, — пролепетала женщина, — на коленях, перед таким мужчиной, как Вы.

— Не понял, — сказал я.

— Вы разоружили меня, — поспешила объяснить она. — Вы заткнули мне рот. Вы сделали меня беспомощной, связав так, как связывают рабынь. Вы закрыли мою голову капюшоном, сделав так, что я не могла ничего видеть, не рискуя обнажить своё лицо. Вы сделали мою одежду такой, что она превратилась в полосы ткани и лоскуты, и я не посмела бы пошевелиться, не оказавшись нагой в общественном месте, а кроме того, любой из находившихся в спальне мужчин, мог бы поднять их и использовать меня для своего удовольствия.

— Ну, я нашёл ваши действия неприятными для себя, — как бы смущённо объяснил я ей.

— Я надеюсь, что в будущем, — прошептала она, — я смогу быть более приятной для вас.

— Тарн готов, — объявил дежурный, выводя крутящую головой и сверкающую глазами птицу из ангара.

Женщина при виде этого гиганта испуганно сжалась в комочек.

— Прощай, свободная женщина, — бросил я отворачиваясь от неё.

— Нет, — вскрикнула она. — Пожалуйста!

— Веди его к тарновым воротам, — скомандовал я дежурному. — Мне пора вылетать.

— Пожалуйста! — снова крикнула свободная женщина.

Дежурный, сжимая в кулаке поводья, повел птицу от ангара к воротам. Я последовал за ним. Вскоре мы были уже у рампы, ведущей к посадочной платформе.

С высоты платформы я мог видеть местность, расстилающуюся на пасанги вокруг. Я чувствовал, как возбуждён тарн, впрочем, надо признать, сам я был взволнован не меньше. Птица нетерпелива распахнула крылья. Платформа слегка вздрогнула, но выдержала, ведь её конструкция была рассчитана и не на такие нагрузки. Дежурный развязал верёвочную лестницу, ведущую к седлу.

Полагаю, что девушке пришлось собрать всю свою храбрость, чтобы последовать по рампе на посадочную платформу за мной и этим крылатым монстром.

Стоило мне обернуться и посмотреть на неё, как она мгновенно опустилась на колени, разведя их в стороны. Именно так, как она стояла передо мной ранее во дворе, когда я предположил, что она была рабыней.

— Прощайте, — сказал я.

— Нет, — крикнула женщина. — Возьмите меня с собой!

— Что? — спросил я.

— Я продала все свои вещи, — сообщила она мне. — У меня теперь нет больше ничего, кроме того, что Вы видите на мне, два тонких чёрных шнура, полосу жёлтой ткани и эти монеты!

Сказав это, девушка протянула мне кошелёк.

— Кошелёк достаточно тяжёл, — заметил я. — Ты можешь купить себе всё, в чём Ты нуждаешься.

— Я отдам их все вам, — заявила она. — Возьмите меня с собой!

— Не понял, — сказал я.

— Вы покорили меня, — пояснила девушка. — Вы показали мне, что я — женщина!

Я окинул её оценивающим взглядом. Надо признать, что она действительно неплохо выглядела стоя на коленях.

— О, это произошло не вдруг, — сказала она. — Я уже давно, в течение многих лет, сама знала это. Я долгие годы боролась с этим. И теперь я сдаюсь!

— Полностью, и безоговорочно? — уточнил я.

— Да! — воскликнула она. — Да!

— Понятно, — кивнул я.

— Я устала жить двойной жизнью, — призналась она. — Я — женщина!

— Я вижу это, — улыбнулся я.

— Я должна принадлежать таким мужчинам, как Вы, — сказала она.

Это её заявление не показалось мне надуманным.

— Кто Ты? — спросил я.

— Я — Феба, Леди Тельнуса, — представилась женщина.

Я улыбнулся про себя. Из косианских красоток получаются превосходные рабыню. Их, кстати, немало в Порт-Каре.

— Красивое имя, — заметил я.

— Возьмите меня с собой! — попросила она. — Я заплачу!

— Там, куда я направляюсь, будет опасно, — предупредил я.

— Я готова к любым опасностям, — сказала она.

Безусловно, опасность в любом случае угрожает, прежде всего, мужчинам, а не женщинам, ведь и исходит эта опасность в основном от мужчин, которые отлично знают, что надо делать с женщинами. Возможно худшее, что могло бы произойти с ней, это оказавшись в рабских цепях и под плетями, использоваться в качестве вьючного животного. Нет, конечно, она, будучи свободной, вполне могла подвергнуться некоторому риску. Всё же свободные женщины, являясь людьми, имеют куда больше шансов быть убитыми, чем рабыни, которые фактически являются животными. Мародёр, например, особенно когда его жажда крови осталась позади, скорее всего, не стал бы убивать рабыню, предполагая, что она послушна как кайила и отчаянно заинтересована в том, чтобы полностью удовлетворять его требованиям. Он просто заявит свои права на неё.

— В настоящее время в рабыне я не нуждаюсь, — отрезал я, поскольку это ни в коем случае не согласовалось с первой частью моего плана касавшейся проникновения в Форпост Ара.

— Тогда возьмите меня в качестве своей служанки, — предложила она.

— Моей служанки? — опешил я, рассматривая стройную, стоящую на коленях, полуголую красотку.

— Да! — закивала Леди Феба.

— Тарн готов, — объявил дежурный.

— Я прошу вас о женском удовольствии! — выкрикнула она.

— Тебе не получить полного женского удовольствия, будучи простой служанкой, — заметил я. — Той кто не принадлежит полностью.

— Тогда возьмите меня в качестве рабыни! — попросила девушка.

— Я же сказал, в настоящее время рабыня мне не нужна, — ответил я.

— Ну тогда в качестве служанки, — снова сказала она и, протянув мне монеты, добавила: — Я заплачу вам за это.

Я ещё раз посмотрел на неё, обращая внимание на её потребности, красоту и отчаяние.

— Может быть позже, если я буду хорошо служить, Вы сочтёте меня достойной ошейника, — прошептала она, и подняла монеты ещё выше, умоляюще глядя на меня.

— Каким видом служанки Ты хотела бы быть? — поинтересовался я.

— Тем видом, которым Вы хотели бы меня видеть, — ответила Леди Феба.

— Ты готова служить без ограничений и оговорок? — уточнил я.

— Да, — заверила она меня, — я готова служить именно так!

— Полной служанкой? — спросил я.

— Да, — подтвердила Леди Феба, — полной служанкой!

— Я готов рассмотреть возможность взятие тебя с собой, только на этих условиях, — предупредил я.

— Возьмите меня в качестве полной служанки, — проговорила женщина.

— От чьего имени Ты просишь об этом? — осведомился я.

— От имени всех женщин, таких как я, и у всех мужчин, таких как Вы, — объявила она.

— Ты хоть понимаешь, что находишься на волосок от рабства? — поинтересовался я.

— Я надеюсь, что, в конце концов, Вы позволите мне пересечь тот волосок, — выдохнула Леди Феба.

Тарн нетерпеливо раскрыл и сложил свои крылья. Девушка мгновенно съёжилась и, повернув голову в бок, испуганно склонилась так, что между её щекой и досками платформы остались считанные дюймы. Эта птица приводила её в ужас, впрочем, как и любую другую женщину.

Я задумчиво посмотрел на лестницу, ведущую к седлу.

— Возьмите меня с собой, — взмолилась Леди Феба, поднимая на меня глаза, в которых я ясно читал отчаяние. — Я хочу быть собой, той кто я есть на самом деле!

— Ты хоть знаешь, о чём просишь? — спросил я, мгновенно задрожавшую женщину. — Там, куда я направляюсь, мужчины не идут на компромисс с женщинами. И можешь мне поверить, тебя, одетую таким образом, мужчины будут рассматривать именно как женщину.

— Я и есть женщина, — сказала она.

— Надеюсь, что Ты понимаешь характер таких мужчин, — проворчал я.

— Я не желаю иметь ничего общего с любым другим видом мужчины, — заверила меня Леди Феба.

— Такие мужчины предпочитают рабынь, — напомнил я.

— Значит, я буду служить им как рабыня! — заявила она.

Тарн снова в нетерпении хлопнул крыльями, переступив с ноги на ногу, и девушка испуганно вскрикнув, сжалась в маленький комочек.

Как же она боялась эту огромную гордую птицу! И какой соблазнительной, стройной и напуганной выглядела её коленопреклонённая фигурка.

— Вот только мне сейчас не нужна никакая рабыня, — проворчал я.

— Тогда возьмите меня хотя бы как вашу служанку, — попросила женщина.

— Мою полную служанку? — улыбнулся я.

— Да, — с жаром воскликнула она. — А потом, делайте со мной всё, что Вы захотите.

— Ты искушаешь меня, — усмехнулся я. — Всё же, Ты — красивая женщина, одна из тех, что достойны быть проданными с торгов.

— Ну так позвольте мне купить своё рабство, — предложила Леди Феба.

— Признаться, меня беспокоит, что придётся подвергать опасности свободную женщину, — признался я.

— Уверена, что Вы колебались бы куда меньше, — заметила она, — если бы я был пленницей или служанкой.

— Верно, — кивнул я.

— Вот, — подняла кошелёк женщина, — позвольте мне купить свой плен и служение.

— Встань, — приказал я, забрав у неё монеты, — Запрокинь голову, открой рот. Шире!

Уже через мгновение я знал, что она не скрыла никаких мелких монеток или маленьких драгоценностей во рту, ноздрях, ушах или волосах. Затем, я, взяв девушку за руку, подвёл к одной из стоек тарновых ворот и заставил её, прижав руки к дереву, сделать шаг назад и расставить ноги. В этом положении было не трудно определить, что она ничего не скрыла от меня в подмышках. Подняв её ноги, одну за другой, я проверил, что в пространстве между пальцами либо под стопой не приклеено чего-либо. Потом тщательному обыску подверглись и остальные части её тела.

— Ой! — пискнула она. — Ох!

Наконец, я вернул ткань на прежнее место, плотно подтянув её, так же как и было до осмотра и, слегка поддержав её, снова поставил на ноги.

Леди Феба укоризненно посмотрела на меня.

— Ну что ж, кажется, у тебя больше ничего нет, — сообщил я.

— Так и есть, — заверила меня она.

— Вытяни руки вперёд, — приказал я.

Она послушно выполнила команду и вскрикнула от неожиданности, обнаружив, что на её запястьях сомкнулись рабские браслеты. Женщина подняла рука перед собой, и поражённо уставилась на них, словно не понимая, как они могли быть столь внезапно окружены сталью.

— Теперь Ты моя пленница, — объявил я ей, — и я собираюсь держать тебя при себе некоторое время, может быть всего несколько енов, а может гораздо больше, в зависимости от моего, а не твоего желания, в качестве простой, но полной служанки. По окончании этого времени, я сделаю с тобой то, что посчитаю нужным, возможно сделав тебя рабыней, или отдав другому, или продав в рабство.

Леди Феба смотрела на меня, и в глазах её читался испуг.

— Ты понимаешь меня? — уточнил я.

— Да, — кивнула она.

Тогда я, без лишних нежностей, потащил её к тарну, пока она не очутилась у подножия лестницы, свисавшей с седла. Оказавшись там, в непосредственной близости от крылатого гиганта, женщина задрожала от страха.

— Стой спокойно, — велел я ей, вытаскивая из своего рюкзака полосу похожей на шарф ткани.

Это была ветровая маска, которую тарнсмэны при полёте на больших высотах иногда повязывают на лицо, прикрывая рот и ноздри. На этот раз я завязал этот шарф на глазах женщины, ослепив её. Очень многие женщины, в особенности самые чувственные и интеллектуальные из них, панически боятся тарнов. Не редкость для них впасть в истерику, оказавшись поблизости. Так что нет ничего удивительного, что тарнсмэны заранее прибегают к мешку на голову или повязке на глаза. Это помогает контролировать и управлять женщиной. Кроме того, в случае если женщина — пленница или рабыня, считается полезным, не держать её в неведении относительно маршрута и того места в котором она оказалась. Для неё достаточно знать, что она находится в безупречном заключении. Зачастую женщина в течение многих недель понятия не имеет, где она находится и в каком городе её держат, вплоть до момента своей продажи.

— Я ничего не вижу! — пожаловалась она.

— Именно для этого я и завязал тебе глаза, — сказал я.

— Вы можете наказать меня, не так ли? — полюбопытствовала Леди Феба.

— Даже не сомневайся, — усмехнулся я.

— И Вы сделаете это? — уточнила она.

— Конечно, — заверил я девушку.

Затем я закинул её себе на плечо, само собой головой назад, как и принято носить рабынь, и, не мешкая, вскарабкался по лестнице. Женщина отчаянно вцепилась в луку седла, едва только я посадил её перед собой. Кстати, по обе стороны седла имеется множество различных колец и ремней, служащих для крепления груза. Само собой их можно использовать и для того, чтобы закрепить женщину. Леди Феба из Тельнуса, конечно, была свободной женщиной, и хотя будучи, в некотором смысле, моей пленницей, всё же имела особый статус. Поэтому я не перебросил ее через седло, вниз животом, привязав в полностью беспомощном положении, как если бы она была обычной пленницей. Я только накинул левый ремень на её правое запястье, и закрепил его на кольце и то же самое сделал с правым ремнём и левым запястьем девушки. Таким образом, даже соскользнув с седла, она не могла упасть, и её руки оставались относительно свободными, чтобы держаться за луку седла. Себя я тоже не забыл пристегнуть ремнём безопасности, туго затянув пряжку. Как то раз, я не сделал этого, за что и поплатился. Это была давняя история, произошедшая неподалёку от Ара. Тогда мне здорово повезло, и я выжил после падения. С тех пор я редко пренебрегал этой предосторожностью, если, конечно, время позволяло. Сразу вспомнилась гибкая фигура оливковокожей Талены, дочери Марленуса из Ара. Правда сам Марленус отрёкся от неё сразу же, как только получил очевидное свидетельство того, что она стала рабыней, и после того, как Самос из Порт-Кара, в цепи которого она попала, возвратил её в Ар, опозоренная женщина была изолирована в Центральной башне. Однако теперь выяснилось, что в отсутствие Убара, исчезавшего где-то в Горах Волтая, во время карательной экспедиции против тарнсмэнов Трева, положение Талены начало восстанавливаться. Она снова начала появляться в общественных местах. Я сам видел её паланкин на улицах города и нисколько не сомневался, что она снова стала гордой и надменной. Лично я не видел в ней рабыню. С другой стороны Раск из Трева, и не только он, в этом были уверены. Впрочем, с тех пор я сильно изменился, и подозревал, что теперь, смог бы быть более проницательным. В конце концов, хотя она и была дочерью Убара, и в настоящее время снова занимала высокое положение в Аре, она по-прежнему была всего лишь женщиной. Интересно, как бы она извивалась у моих ног, в попытках заинтересовать меня, оказавшись передо мной голой и в цепях.

— Ой! — тоненько ойкнула Леди Феба.

— Ты худая, — заметил я, — но всё же у тебя неплохие формы.

— Спасибо, — выдохнула она.

— Думаю, ласкать тебя будет приятно, — предположил я и, не дождавшись её ответа, — полюбопытствовал: — Ты возражаешь?

— Нет, — ответила женщина.

— Почему нет? — решил уточнить я.

— Я — ваша служанка, полностью, — сказала она.

Её тело было необычайно чувствительно для свободной женщины. Оно, конечно, ещё не было телом рабыни, но, в конце концов, Леди Феба, ей пока и не была. Впрочем, такое преобразование могло произойти очень легко, под воздействием ошейника и соответствующей дисциплины.

На короткое мгновение в памяти снова всплыл образ гордой и надменной Талены, дочери Убара, снова начавшей свой путь наверх. О да, при внимательном рассмотрении этого вопроса, я решил, что она просто замечательно смотрелась бы в цепях или извиваясь у моих ног и пытаясь заинтересовать меня. Кроме того, я не мог забыть того, какой высокомерной, надменной и жестокой была эта женщина по отношению ко мне, в Порт-Каре, с каким презрением она говорила со мной, отбросив всё что между нами было прежде, наплевав на мою любовь к ней, когда я был парализован, беспомощен, и не мог даже самостоятельно подняться со стула, будучи жертвой яда Саллиуса Максимуса, прежде бывшего одним из пяти Убаров Порт-Кара, незадолго до принятия декларации о Суверенитете Совета Капитанов. Интересно, думала ли она, обо мне как об инвалиде, по-прежнему находящемся в Порт-Каре и сидящем перед огнем на всё том же стуле. Но я выздоровел. Полностью! Я получил противоядие из Торвальдслэнда. Впрочем, у меня были подозрения, что Талена могла видеть меня из своего паланкина в Аре. Ведь буквально на следующую ночь была предпринята попытка покушения на мою жизнь в Туннелях, одном из рабских борделей Людмиллы, в честь которой даже улицу так и назвали: переулок рабских борделей Людмиллы. Было и ещё кое-что: на берегу моря близ Брундизиума я своими глазами видел доказательства того, что она была виновна в измене Ару.

— Ой! — пискнула Леди Феба.

— О да, Талена, — подумал я про себя.

Теперь, по прошествии лет, набравшись жизненного опыта, я был уверен, что смог бы рассмотреть в ней рабыню. Возможно, я действительно был дураком, позволив ей уйти. Да, она могла бы стать интересной рабыней, возможно даже, самой низкой рабыней. Я поскорее выкинул мысли об этой женщине из своей головы.

— О-о-охх! — задохнулась Леди Феба, сидевшая с завязанными глазами передо мной в седле и уже нетерпеливо начинающая извиваться.

Тихо звякнули звенья цепочки рабских наручников. Я даже залюбовался приятным контрастом белых бёдер девушки и гладкой, тёмной, глянцевой кожи седла. Иногда они плотно прижимались, расплющиваясь о седло, как будто в попытке охватить его изо всех сил, в других случаях, она, беспомощно ёрзая, тёрлась ими по тёмной коже. Не думаю, что она была первой женщиной, которая была использована прямо на спине тарна. Её колени внезапно подогнулись, она подняла их так, что почти обхватила ими луку седла. Я даже задался вопросом, не стоит ли мне пристегнуть к кольцам и её лодыжки, удерживая бедра разведёнными по разные стороны седла, лишив Леди Фебу всяческой возможности попытаться избежать моего внимания и вынудив её тем самым испытать все те эмоции, что я для неё выбрал.

— О-о-ой, о-о-охх, — простонала женщина.

— Тихо, — шикнул я на неё.

— Вы остановились! — прошептала она.

— Тихо, — повторил я.

Будь она рабыней, а не свободной женщиной, и это повторение команды могло бы стоить ей мгновенной оплеухи или последующего наказания плетью.

Дежурный до этого с интересом посматривавший на нас, обернулся. Со стороны двора донеслись звуки, свидетельствовавшие о возникшей там сумятице и волнении.

— Эй, парень, — окликнул я его и бросил вниз монету.

— Благодарю, тарнсмэн! — обрадовано крикнул он, не ожидая вознаграждение такого размера.

Я вполне обоснованно был уверен относительно причин этого волнения, и таким образом, решил, что мне пора убираться из «Кривого тарна» подобру-поздорову.

— Вы по-настоящему щедры, тарнсмэн, — сказал дежурный, отходя в сторону.

Это было разумной предосторожностью с его стороны, ибо при взлёте тарн запросто мог смахнуть его с платформы. А до рва лететь было приблизительно футов семьдесят-восемьдесят, что было бы особенно обидно, получив только что целый серебряный тарск. Швыряя дежурному монету такого достоинства, я, конечно, делал широкий, и как мне кажется, немного хвастливый жест. Однако с другой стороны, в действительности он мне практически ничего не стоил, поскольку монету я извлёк из того кошелька, что прихватил с собой из мыльни у здоровяка из компании Артемидория.

Я быстро затянул наверх верёвочную лестницу, смотал её и закрепил на боку седла. Отчаянные вопли, крики негодования и шум драки теперь уже доносились сюда совершенно отчётливо. Судя по всему, в потасовке участвовали как минимум четыре-пять человек. Уверен, что различил даже звуки ударов и крики боли.

Я взял в руки поводья и отрегулировал их так, чтобы натяжение на всех было одинаковым, и птица с радостным нетерпением и готовностью направилась сквозь тарновые ворота к переднему краю посадочной платформы. Отсюда тарн, мог взлететь одним взмахом крыльев, немедленно оторвавшись от земли.

— Держись крепче, — предупредил я свою служанку.

Она застонала от страха, но изо всех своих сил вцепилась в луку седла.

— О, Вы только посмотрите, — привлёк моё внимание дежурный. — Там какой-то голый мужик! Дерётся!

— Неужели! — сразу заинтересовался я.

— Точно вам говорю! — заверил он меня.

— Интересно, — сказал я.

— Наверное, не оплатил свои счета и теперь пытается смыться, — предположил дежурный, кстати, не проявляя ни малейшего желания помчаться вниз и присоединиться к драке.

Весьма разумное решение, на мой взгляд.

— Это он напрасно, — заметил я.

Сам я оплатил все свои счета должным образом прежде, чем покинуть главный корпус «Кривого тарна». Что ни говори, но делать это нужно. В конце концов, владельцам постоялых дворов было бы трудно оставаться на плаву, если бы никто не платил по счетам. Это не очень практично, удерживать каждого мужчину или женщину в ожидании пока кто-нибудь не внесёт за них сумму выкупа. Впрочем, не буду отрицать и того, что некоторые гореанские постоялые дворы, особенно расположенные в отдаленных районах, зачастую функционируют как немногим более чем ловушки для женщин, и в действительности содержатся местным работорговцем.

— Кажется, этот растяпа пытается пробиться в этом направлении, — заметил дежурный.

— Очень интересно, — хмыкнул я.

На мой взгляд, если этот товарищ действительно пытался убежать, не оплатив по счетам, то это направление было бы самым экстравагантным из всех для него возможных. Но кстати говоря, если бы здесь на самом деле имела места попытка сбежать не оплатив долг, то я едва ли мог обвинить его. Цены в «Кривом тарне» действительно были возмутительны. Мой собственный счёт, например, в сумме дошёл до девятнадцати медных тарсков и одного бит-тарска. Последний за использование Леди Темионы этой ночью. Если перечислить всё по пунктам то сюда вошли десять за постой, два за ванну и принадлежности для неё, два за одеяла, пять за хлеб, пагу и кашу, ну и опять же бит-тарск за ан с Леди Темионой, единственное в этом чеке, что возможно, было в пределах разумных границ. И это притом, что я обошёлся без завтрака этим утром, правда, прежде всего, чтобы сэкономить время, но, не скрою, отчасти это было сделано и исходя из законного протеста к ценам «Кривого тарна». К счастью, в моём дорожном мешке ещё оставались несколько полос вяленого тарска. Правда, я не был уверен, сочтёт ли Леди Феба их съедобными или нет, но боюсь, что ей придётся отучаться быть привередливой в еде. Заодно, научу-ка я её брать их в рот с моей руки. Это поможет ей понять, что теперь она в плане пищи полностью зависит от мужчин.

— Как там поживает наш друг? — поинтересовался я.

— Он упал! Всё они взяли его! Ого, да он встаёт! — комментировал дежурный. — Ха! Парни успели надеть на него цепи!

— Ну, тогда желаю всего хорошего, — сказал я дежурному.

Честно говоря, я подумывал о том, чтобы подождать на платформе ещё некоторое время, конечно, в случае, если бы бородачу удалось бы достичь её, а уже затем, на его глазах обратиться в бегство, но как выяснилось, теперь он нескоро доберётся досюда, по крайней мере, не этим утром.

— И вам всего хорошего! — крикнул дежурный, цепляясь за столб тарновых ворот.

Я откинулся в седле и решительно потянул верхнюю пару поводьев, вслед за этим тарн, издав радостный крик, ударил крыльями, и устремился в небо, сопровождаемый воплем ужаса моей служанки, мёртвой хваткой вцепившейся в луку седла.

Лишь настоящие любители езды на лошади, познавшие восхитительное волнение, которое испытываешь, скача на этом изумительном животном, ощущая его силу, скорость, отзывчивость на малейшее желание наездника, наслаждающиеся своей властью над ним, сроднившиеся с ним до такой степени, что чувствуют каждый его вдох, каждое движения его тела, каждый удар его копыт по земле, смогут по-настоящему понять меня. Лично меня нисколько не удивляет тот факт, что народы, не знавшие лошадей, бежали в панике, от одного вида всадников, конечно при первой встрече с ними, принимая наездника и его животное за некое единое существо полуживотное-получеловека, удивительную, невероятно быструю гигантскую вооруженную химеру, нечто невероятно быстрое, казалось, летящее над землёй, неустанное, непобедимое и беспощадное, чему на законных основаниях должен принадлежать этот мир. Возможно именно такие первые встречи, приукрашенные испуганными очевидцами, могли стать причиной возникновения мифов о кентаврах, полулюдях-полуконях. Так что, легендарная природа кентавра, его склонностей, его жадности и властолюбия, возможно, при ближайшем рассмотрении, не более чем хорошо забытый исторический факт, относящийся к временам приручения лошадей, и к первому восприятию всадника и его роли, теми, кто всё ещё передвигался пешком. И даже позже, когда для всех уже стало ясно, что наездник не является единым целым со своим животным, страх перед всадником только возрастал. К счастью для многих, племена, до такой степени сроднившиеся с лошадями, в основном обитали на окраинах цивилизации. И всё же, бывало и так, что они подобно шторму обрушивались на своих оседлых соседей, как это было в Египте сокрушённом никсами пришедшими из пустыни. Мистическая природа всадника не подвергалась сомнению в течение многих столетий. В своё время Александр превратил кавалерию в решающую силу на поле боя. А несколько столетий спустя, варвары, изобретя стремя и пику, сокрушили самую успешную цивилизацию того мира. Само слово «Рыцарь», в немецком языке — «Ritter», буквально означает «Всадник». Господство кавалерии оставалось бесспорным вплоть до революции в тактике пехоты и стрелковом вооружении.

Вот нечто наподобие этой же, существовавшей на Земле связанной с лошадью радости и мистики всадника, имеет место и на Горе только по отношению к тарну. Например, если человек чувствовал восторженный трепет, скача на мощном прекрасном скакуне, то у него может быть некоторое представление о том, чем может быть полёт на спине тарна. Свист ветра, чувство животного под собой, скорость, движение, но теперь во всех измерениях, взлёт и пикирование, парение и повороты, свобода небес! Единение человека и животного. Кстати, на Горе существует даже легенда о тарнотавре, или существе наполовину человеке — наполовину тарне, который в гореанской мифологии, играет роль во многом подобную, и можно даже сказать, эквивалентную, той роли, что отведена кентавру в мифах Земли. Только тарнсмэн по-прежнему сохраняет что-то вроде очарования, с которым на Земле относились к всадникам. Основная заслуга в этом сохранении статуса лежит на законах Царствующих Жрецов, таинственных хозяевах Гора, запрещающих механизацию транспортировки и развитие оружия. Единство с природой, как и отношения человека и животного, и их симбиотической гармонии, на Горе по-прежнему в силе.

Я летел!

Какое-то время я, позволил тарну лететь куда он захочет, но затем, спустя несколько пасангов, развернул его, и сделал широкой круг в небе, центром которого был постоялый двор, оставшийся далеко внизу.

— Вы будете ласкать меня снова, не так ли? — осторожно спросила моя служанка.

— Возможно, — не стал я отказываться, — если Ты попросишь меня об этом.

— Я прошу этого! — воскликнула Леди Феба.

Ну, тогда держись крепче за луку седла, — усмехнулся я.

Женщина так и сделала, но у меня пока были несколько иные планы. У меня ещё будет время для моей служанки, немного позже. Не в этот момент.

Во время первого полёта на новом тарне, точно так же как и в случае с новой женщиной, следует основательно проверить его в деле, чтобы понять, что он может, и на что может рассчитывать всадник. Только в отличие от женщины, в ситуации с тарном, сама жизнь мужчины может зависеть от знания его способностей, таких как скорость, скороподъёмность, радиус разворота и тому подобных немаловажных характеристик.

Моя смазливая, полуголая, ничего невидящая служанка вскрикнула от неожиданности, отброшенная назад так, что её закованные в наручники руки, вцепившиеся в луку седла, выпрямились и натянулись как тетива.

Похоже эта птица неплохо набирала скорость. Я отпустил поводья, позволив тарну некоторое время парить в воздухе.

У девушки снова перехватило дыхание, а когда ей всё же удалось набрать воздуха в грудь, от её визга у меня заложило уши. Впрочем, я мог понять её страх, ведь тарн начал такой резкий подъём, что спина красотки легла почти горизонтально. Да, этот тарн оказался весьма неплох и в крутом подъёме. Температура воздуха пошла вниз, становилось заметно холоднее. Подобный манёвр весьма полезен, и часто применяется в воздушном бою. Не раз мне удавалось опередить своих противников, забравшись на высоту быстрее их. Девушка в ужасе мёртвой хваткой вцепилась в луку седла. Конечно, у неё имелось немало причин для испуга. К тому же, одетая подобным образом, в то, что в действительности было не более чем курлой и чаткой, предметами одежды пригодными для рабыни, и уж никак не для свободной женщины, она должна была уже здорово замёрзнуть. Я не сомневался, что чувствовала она себя далеко некомфортно. Через несколько енов я установил приблизительный потолок этой птицы. Земля расстилалась где-то далеко подо мной. Поверхность озера, мерцавшая по правую руку от меня, смотрелась небольшой лужей. Признаться, до настоящего времени я даже понятия не имел о существовании этого водоёма. Слева, далеко внизу, яркой нитью сверкавшей в лучах восходящего солнца протянулась Дорога Воска.

— Пожалуйста, спуститесь. Остановитесь! — всхлипнула Леди Феба.

— Ты закована в наручники, — напомнил я ей. — Такие вопросы теперь вне твоих желаний.

— Прошу вас, спуститесь пониже! — заплакала она.

— Тебе холодно? — осведомился я.

— Да, я очень замёрзла! — простонала женщина. — А ещё я боюсь! Мы очень высоко?

— Да, — заверил я её.

— Пожалуйста, спуститесь ниже! — взмолилась она.

— Пожалуй, я ошибся, позволив тебе ехать таким благородным образом, — заметил я. — Для женщины на спине тарна куда уместнее путешествовать по-другому. Обычно её привязывают поперёк седла на спине или на животе, если она — одна или, если в паре с ещё одной пленницей, то висеть вместе с ней по разные стороны седла, скажем так, чтобы не нарушать баланса.

— Но я же свободная женщина, — попыталась протестовать Леди Феба. — Надеюсь, Вы не посмели бы связывать меня таким образом.

— Зря надеешься. Это было бы последним из того, о чём я бы подумал, — заверил я девушку.

Она дрожала, хотя я и не знал от чего именно. Может быть от холода, а может и от того, что вдруг поняла, что я, если бы того пожелал, мог бы закрепить её именно так, как и сказал.

— Пожалуйста, ну давайте снижаться, — попросила она.

— Что Ты подразумеваешь под этим? — уточнил я.

— Очевидно же, что я имею в виду ничего другого, кроме как поскорее оказаться внизу, — простонала Леди Феба.

— Ну тогда, держитесь крепче, женщина, — предупредил я.

— Женщина? — удивлённо переспросила она, и тут же заверещала.

Это был долгий, дикий, отчаянный вопль. Тарн, ответив на мою команду, поданную четырьмя поводьями, внезапно свалился в крутое пике. Одной рукой я всё же придерживал её в седле. Волосы женщины, словно чёрный флаг или бунчук развевались позади и выше нас. С пикированием у этой птицы тоже всё было в порядке. Стремительность спуска была просто невероятна. С такой силой, даже притормозив в последний момент, ему ничего не стоило переломить хребет взрослого табука. Ярдах в пятидесяти от земли я натянул поводья, позволив птице закончить своё пике. Проскочив по инерции ниже, тарн перешёл в горизонтальный полёт, едва не касаясь стеблей травы.

— Стойте! Остановитесь! Пожалуйста остановитесь! — причитала Леди Феба. — Что Вы делаете! Где мы?

— На высоте человеческого роста от земли, — спокойно пояснил я.

В таком полёте можно пользоваться деревьями, рельефом местности или даже домами, чтобы скрытно подобраться к цели. Кроме того, бреющий полёт вообще, уменьшает возможность обнаружения противником.

— Мы летим слишком быстро! — простонала женщина. — Ну пожалуйста, остановитесь!

— Какое счастье для тебя, что Ты ничего не видишь, — усмехнулся я.

— Что Вы собираетесь делать? — предчувствуя очередную каверзу закричала она.

— Ну мне же надо испытать тарна, — снизошёл я до объяснений.

— Да Вы просто монстр! — всхлипнула Леди Феба.

— Держись крепче, — приказал я.

В ответ на мою команду, женщина застонала, согнулась к луке седла, и зарыдала. Её плачь внезапно перешёл в дикий визг, когда она чуть не вылетела из седла отброшенная влево. Это я резко одновременно натянул второй и третий повод, отчего тарн, заложил крутой вираж вправо. Отзывчивая птица. Я ещё дюжиной способов проверил его способности к полетам на разных скоростях и виражах. Девушка передо мной билась в истерике. Не разжимая побелевших пальцев, сомкнутых на луке седла, она рыдала, стонала, задыхалась, вскрикивала, взвизгивала и выла в темноте своих завязанных глаз, всякий раз, когда птица, послушная командам поводьев, совершала очередной манёвр. Признаться, я был доволен. Это был настоящий боевой тарн.

— Пожалуйста, пожалуйста, — причитала девушка.

Мы снова оказались поблизости от «Кривого тарна», я сделал ещё три прохода, два над частоколом, едва не задевая противотарновую проволоку и третий над мостом и воротами.

После первого прохода, я скомандовал птице зависнуть на некоторое время, ярдах в пятидесяти над той частью вершины окруженного оградой плато, немного позади и левее главных зданий постоялого двора, если смотреть от входа. Там, я рассмотрел сидящую фигуру крупного голого мужчины, прикованного цепями за запястья и щиколотки к слиновому кольцу, вбитому в скалу. Похоже, у него не было средств, чтобы заплатить по счетам. Мне показалось, что увидев меня, он как-то заволновался, и даже я бы сказал, чрезвычайно возбудился. Правда, всё чего ему удалось достичь, это выгнуться и, натянув цепи, запрокинуть голову, чтобы посмотреть вверх. Он там ещё что-то подвывал, но я не смог разобрать, что именно, всё же расстояние было приличным. Возможно, это было даже неплохо, а то я, чего доброго, мог бы захотеть вернуться и устроить поединок, а так, я всего лишь помахал ему его же кошельком, чтобы ему было нескучно сидеть не цепи, прежде, чем начать второй проход. Кажется, бородачу не очень понравилось то, что я делал. Но, по правде говоря, я не стал бы обвинять его в этом. Второй проход я сделал вдоль левой от входа стены главного корпуса постоялого двора. Я даже успел разглядеть несколько комплектов цепей, ещё совсем недавно наслаждавшихся обладанием нескольких соблазнительных пленниц, имена которых, как я узнал в зале паги от Леди Темионы, были: Ремис, Клио и Лиомач, все они были с Коса, Елена с Тироса, и Амина из Венны. Правда, теперь эти цепи были пусты. Я взял на себя смелость выкупить их с утра пораньше, действуя через моего агента, маркитанта, отличного парня, хотя и излишне терпеливого и позволяющего пользоваться собой, которого, как выяснилось, звали Эфиальтом. Мои расходы в общей сложности составили сто восемьдесят два медных тарска за всех пятерых. На уплату их долга в основном ушли деньги, взятые вчера вечером в качестве трофея с шайки Андрона.

Не сомневаюсь, что поначалу они даже обрадовались тому, что нашёлся тот, кто согласился выкупить их. Возможно, они смеялись и хлопнули в ладоши от радости. Впрочем, их радость была недолгой, и её несколько поумерил тот факт, что на их шеях сомкнулись железные ошейники с прикреплёнными цепями. Когда я проходил по двору, направляясь к ангару, то, с раздражением, но, признаться и с некоторым удовольствием, увидел ещё одно доказательство деловой хватки хозяина этого постоялого двора. Оказывается, он не просто позволил выкупить женщин, но и получил кое-что с них сверх суммы их неоплаченных счетов в качестве своеобразной моральной компенсации за неудобство, которое они принесли ему. Сбоку на стойке висели несколько пучков прекрасных длинных женских волос. Как я уже упомянул, волосы являются чрезвычайно ценным сырьём для производства тросов для катапульт, особенно во время осады, хотя, следует признать, на Горе всегда есть спрос на такой товар. Учитывая то, что я уже знал об этом товарище, я нисколько не сомневался, что у него даже мысли не возникнет о милосердии, и волосы этих леди будут обриты под корень. В конце концов, при стрижке волос можно потерять пятую часть хорта от длины волос. Так что можно было не сомневаться, обрил он их налысо. Многие девушки будут отчаянно стараться угодить мужчине, ради того, чтобы им разрешили оставить их волосы или, если их уже обрили, чтобы позволили отрастать снова. Кстати, на стойке было шесть пучков. Шестым были длинные и красивые, темно-рыжего цвета. Через посредничество Эфиальта, я выкупил и Леди Темиону. Она стоила мне серебряный тарск и пять медных. Это было дороговато, конечно, но я решил, что она будет хорошо смотреться в ошейнике и на коленях. Учитывая обменный курс в сто медных тарсков за один серебряный, в итоге, все женщины обошлись мне в два серебряных тарска и восемьдесят семь медных. Если всё прошло как запланировано, то эти женщины в данный момент были на пути к Форпосту Ара, причём, скорее всего, шли они пешком, прикованные у задку фургона Эфиальта. Их побритые головы, само собой, несколько снизили их цену, но я не особо возражал против этого, поскольку меня мало беспокоило, получу ли я с них прибыль или нет. В моих планах этому не отводилось какой-либо существенной роли. В чём-то это могло быть даже полезно, ибо позволяло предположить, что они оказались во власти сурового товарища, просто в данный момент испытывающего недостаток средств.

На третьем заходе я осмотрел место перед оградой постоялого двора. Там всё ещё находилось несколько фургонов. Особенно меня заинтересовал один из них. У его борта на коленях стояла невысокая белокурая женщина. Голая, с тяжёлой цепью на шее. Перед нею стоял мужчина, державший в руке плеть. Я видел, как блондинка испуганно склонила голову и поцеловала его ноги. Это была совсем не та стройная темноволосая красотка-рабыня, которая валялась под фургоном прошлой ночью, кутаясь в брезент и прячась от грозы. Как раз ту женщину должен был этим утром купить Эфиальт, если, конечно, всё прошло удачно. Она должна была стать первой девушкой в караване «свободных женщин», Леди Темионы и других, и преподать им, что такое дисциплина и обучить основам искусства доставления удовольствия мужчинам, то есть тому, что могло бы вскоре иметь серьезное значение не только для качества их жизни, но и для сохранения их жизни вообще.

Брезент, покрывавший фургон, был откинут, вероятно, чтобы проветрить внутренности от сырости скопившейся там за время дождя. Насколько я успел рассмотреть, в кузове повозки никого не было, как и вокруг неё, за исключением этой пары у борта. У меня не осталось никаких сомнений, что блондинка, стоящая на коленях перед мужчиной с плетью, была его свободной спутницей или, скорее, его бывшей свободной спутницей. Девушка, сидевшая под фургоном ночью, как я понял, была куплена, прежде всего, в попытке поощрить компаньонку более серьезно относиться к своим обязанностям. Однако та, похоже, намёка не поняла, и единственное, что сделала, так это стала относиться к рабыне с большой жестокостью. Но теперь рабыня исчезла, и на её место необходимо было кого-то подобрать. Вот и оказалась цепь на шее бывшей свободной спутницы, как раз сейчас получавшей первые инструкции относительно своего нового статуса. Даже если она и была всё ещё его свободной спутницей, то теперь она будет сохраняться на положении невольницы. Хотя и я бы не исключал того, что она уже была его бывшей свободной спутницей, и её правовой статус был снижен до статуса фактической рабыни, которую отныне мог купить любой желающий. Я запомнил, в каком ужасе женщина согнулась перед мужчиной, чтобы поцеловать его ноги. Теперь можно было не сомневаться, что она пересмотрит своё отношения к спутнику и возьмется за исполнение своих обязанностей со всей серьезностью. Достаточно трудно не сделать этого тому, кто принадлежит и помнит, что постоянно живёт под угрозой применения плети. Представляю себе, что почувствовала эта женщина вдруг обнаружив, что её компаньон, или теперь уже бывший компаньон, возможно, прежде рассматриваемый ей с некоторой легкомысленностью, и к которому она, до сего момента, относилась с недостаточным вниманием и уважением, а возможно, и пренебрегала и игнорировала, если не сказать презирала, внезапно действительно оказался мужчиной, тем, кто отныне проследит, чтобы она хорошо служила ему, тем, кто теперь будет владеть и командовать ей, тем кто, пробудив в ней женщину, потребует и получит на неё все права владельца.

Наконец, я повернул тарна на нужный мне курс и вывел его на оптимальную высоту. Серебристая лента Дороги Воска теперь тянулась прямо подо мной. Мы летели строго на север. От «Кривого тарна» до Форпоста Ара полк гореанской пехоты, нормальным маршем в пешем порядке, проходит за три дня, останавливаясь на ночёвки в укреплённых лагеря. Можно предположить, что фургон Эфиальта, особенно если он позволит девушкам ехать в кузове, как он и собирался сделать несколько позже, доберётся до места назначения примерно за то же самое время. Обычно марширующие колонны гореанских пехотинцев сопровождаются фургонами их обоза, а так же и иными повозками, принадлежащими, например, маркитантам и владельцам лагерных рабынь.

Признаться, я не знал, как звали ту женщину, которую я использовал под фургоном прошлой ночью. Впрочем, по большому счёту, это не имело никакого значения, ведь она была рабыней. Я даже не потрудился спросить её об этом. Однако теперь, раз уж она должна была принадлежать мне, вероятно, придётся дать ей некое имя. Иметь имя — хорошо для невольницы, в конце концов, надо же её как-то определять, что приказ отдан именно ей, и реагировать на него соответственно. Это удобно и для рабовладельца, всё же куда легче обратиться к своей женщине по имени, подозвать её и скомандовать ей. Кроме того, осознание того, что имя ей дано властью владельца, положительно влияет на неё. «Кто повинуется?», «Тина повинуется!». Полагаю, что видя перед собой красивую женщину, мужчина вправе ожидать, что у неё и имя будет под стать внешности. Само собой, если она — рабыня, и принадлежит мужчине, то он может дать ей любую кличку по своему выбора, возможно именно то самое имя, которое, по крайней мере, по его мнению, идеально подходит для неё. Конечно, рабыня могла бы попросить то имя, которое она всегда хотела, и, если это приемлемо для владельца, он может дать его ей. Впрочем, клички могут использоваться, и для того чтобы унизить и наказать женщину, и такие клички являются такими же настоящими именами, как и самые красивые из имён. Более того, зачастую они гораздо точнее указывают на то, кем является та или иная женщина. Возможно, в будущем, ради того, чтобы ей дали лучшее имя, она будет стараться понравиться своему господину намного активнее чем прежде.

Вспоминая ту прекрасную девушку, которая под фургоном, во время ночной грозы подарила мне наслаждение, я думал, что ей подошло бы имя Лиадна. Красивое имя. Я решил, что пожалуй назову её именно так. Теперь для меня она была Лиадной, хотя сама она ещё не знала об этом.

Я посмотрел вниз, скользнув взглядом по Дороге Воска. Этим утром беженцев на ней было значительно меньше чем прошедшим вечером. Возможно, большинство из них в течение ночи миновали эту область. Но не исключено и то, что часть беженцев сошли с дороги, спрятавшись в придорожных кустах, пережидая светлое время.

Моё внимание снова привлекла девушка, согнувшись в три погибели сидевшая в седле передо мной. Она по-прежнему мелко тряслась от рыданий и не выпускала из рук луку седла. Похоже, тяжело дался этот полёт Леди Фебе. Впрочем, её можно было понять.

Взяв девушку за волосы, я заставил её выпрямиться и, повернув голову лицом к себе, осмотрел её. Повязка осталась на глазах. Женщина издала тихий стон. На её щеках под завязанными глазами остались влажные дорожки слёз, имевшие продолжение ниже на теле. Убедившись, что ничего страшного не произошло, я отпустил её волосы и позволил женщине отвернуть лицо.

Некоторое время мы летели в тишине, изредка прерываемой её сдавленными рыданиями.

Признаться, глядя на её мокрое от слёз лицо, я почувствовал к ней жалость, но сразу же выкинул из своей головы подобные мысли. Это была слабость недостойная воина. Она была женщиной, чьи запястья были в моих наручниках. Но она плакала.

Ещё на земле я обратил внимание на то, что, несмотря на некоторую худобу, у неё были соблазнительные формы и очень красивое лицо.

— Теперь Ты можешь попросить, — сообщал я ей.

— Что? — вздрогнув от неожиданности, спросила Леди Феба.

— Ты можешь просить о ласке, — пояснил я.

— Да Вы с ума сошли! — попыталась возмутиться она.

— Кажется, Ты намериваешься начать наше общение с трудностей, — заметил я.

— Только не надо меня бить, — попросила девушка.

— Итак, Ты можешь попросить о ласке, — напомнил я ей.

— Неужели я попала в руки монстра, — простонала она.

Конечно, чисто юридически Леди Феба оставалась свободной женщиной, но сейчас она сидела передо мной, полуголая, с завязанными глазами и скованными руками, моя пленница и служанка. Более того, она сама купила свой плен и услужение. Интересно, сколько раз она уже успела пожалеть о том, что сделала. Во всяком случае, теперь она гораздо яснее понимала то на что решилась.

— Проси, — напомнил я.

— Я не в том настроении, — выкрикнула женщина.

Я расхохотался. Насколько забавными могут быть свободные женщины! Рабыни приучены быть «в том настроении» мгновенно. Им достаточно взгляда мужчины, щелчка его пальцев или просто кивка на пол.

— Пожалуйста, — взмолилась она. — Пожалуйста!

— Проси, — потребовал я.

— Я прошу вашей ласки, — сквозь слёзы проговорила она.

И я начал ласкать её, сидящую передо мной, плачущую и пытающуюся сопротивляться пленницу, цепляющуюся за луку седла.

— Монстр, — простонала женщина. — Монстр.

Но внезапно в её рыданиях послышались нотки удивления и отчасти новых незнакомых её ощущений, заставившие меня тихо усмехнутся. Её широко расставленные, рефлекторно дёргающиеся ноги, прекрасно смотрелись на фоне глянцевой кожи седла.

— Монстр! — всхлипнула она, запрокидывая голову.

Руки женщины выпустили луку седла, дёрнулись назад в тщетной попытке дотянуться до меня. Я услышал тихое звяканье звеньев цепочки соединявшей браслеты, то расслаблявшейся, то натягивавшейся втугую.

— Кажется, теперь Ты уже в настроении, — усмехнулся я.

— Только не останавливайтесь! — простонала Леди Феба.

— Ты знаешь, как теперь тебе следует назвать меня? — поинтересовался я.

— О! — только и смогла выговорить она. — О-о-о-охх!

— Уверен, тебе любопытно то, как Ты должна обращаться ко мне, — заметил я.

— Да! — выкрикнула женщина. — Да! Да-а-а! Как мне называть вас? О! О!

— Ты не ошибёшься, если будешь называть меня «Господин», — подсказал я.

— Да-а-я, Господи-и-инн! — закричала она.

Потом, когда женщина прекратила дёргаться и вырываться, я некоторое время держал её, прижав к себе, пытаясь успокоить.

— Я назвала вас Господином! — всхлипнула Леди Феба. — Я всё ещё считаюсь свободной юридически?

— Да, — заверил её я, — но думаю, что тебе будет полезно привыкать к тому, чтобы называть господином любого свободного мужчину.

— Да! — выдохнула она.

Я решил, что пока воздержусь предоставлять ей ошейник, хотя, на мой взгляд, она уже вполне готова к этому. Она была свободной женщиной. Пожалуй, стоит заставить её испытать чувство неудовлетворённости в ожидании этого.

— Пожалуйста, дотроньтесь до меня ещё раз, — попросила Леди Феба.

— Так значит, тебе понравилось? — спросил я.

— Теперь, почувствовав это, — вздохнула она, — я отчаянно нуждаюсь в этом.

— Даже отказываясь от того, кем Ты была и кем являешься? — уточнил я.

— Вы испытали своего тарна, — вместо ответа сказала она. — Так, испытайте и меня!

Я полюбовался на стройную фигурку сидевшей передо мной девушки. Да, подумал я, она будет отлично смотреться голая и абсолютно беспомощная, привязанная на спине или животе поперёк тарнового седла.

— Господин? — напомнила она мне о своём присутствии.

Пожалуй, это был бы самый подходящий способ крепления для такой как она.

— Возможно позже, — ответил я, и укрыл её своим плащом, защищая от ветра.

Мы летели на север.

9. Лагерь войск Коса

— Кто здесь? — спросила одетая в большой мешок, прикрывавший большую часть ее тела, женщина, стоящая на коленях в темноте крохотной палатки.

— Это — я, — успокоил её я.

Присев рядом с ней, я развязал шнурки мешка, которые незадолго до этого сам же и завязал под её грудью и вокруг бёдер, чтобы она не смогла выбраться из него самостоятельно. Сдёрнув с неё мешок, я снял и наручники, державшие её руки за спиной.

— У вас всё получилось? — поинтересовалась она, встряхивая головой и освобождая волосы.

— Займись лучше приготовлением пищи, — проворчал я, усаживаясь по-турецки посреди палатки.

Мы находились внутри ограждения косианского лагеря, с краю тучи раскинувшихся палаток и шалашей, принадлежащих отчасти солдатам, но в большинстве своём гражданским, маркитантам, работорговцам и тому подобным личностям, отирающимся близ армии. До самой близкой линии осадных укреплений отсюда оставалось пройти не больше полпасанга. С того места, где была разбита наша палатка отлично просматривались стены Форпоста Ара.

Девушка занялась приготовлением пищи. Сейчас всё казалось настолько мирным, что трудно было даже представить, какая бойня разворачивалась ежедневно у стен города. А иногда она не затихала и по ночам.

— Всего лишь каша, — сообщила она, протягивая мне миску.

Я кивнул, предположив, что в большинстве домов Форпоста Ара, сейчас даже это считалось бы роскошью.

— Вы узнали что-нибудь? — полюбопытствовала она, складывая хворост и сухие листья в маленькую ямку вне палатки рядом с входом.

— Говорят, что городу недолго осталось, — ответил я.

— Они больше не в состоянии держать оборону? — спросила женщина.

— Предполагается, что нет, — пожал я плечами.

— Вы хотите пробраться в город, — предположила она.

— Да, — не стал отрицать я.

— Но зачем? — поинтересовалась женщина.

— У меня там есть кое-какие дела, — не стал я вдаваться в подробности.

— Но ваш акцент не предполагает, что Вы из Ара, — заметила она.

— Надеюсь, что так, — улыбнулся я. — Косианцы бы этого не поняли.

Воспользовавшись маленькой зажигалкой, женщина подожгла листья и, склонившись над кострищем, принялась раздувать огонёк, пока маленькое пламя не перекинулось на хворост.

Смеркалось. До меня долетали запахи дыма и готовящейся пищи от других палаток.

— Ваши планы идут не так, как Вы надеялись? — спросила она.

— Я не жалуюсь, — отмахнулся я. — Конечно, кое-что могло бы идти и получше чем сейчас, но в целом всё происходит в соответствии с моими ожиданиями.

Девушка подбросила веток в костёр.

Прежде всего, я планировал достичь Форпоста Ара настолько быстро насколько это возможно, то есть это предполагало, что добираться следовало на тарне, причём избежав внимания патрулей косианских тарнсмэнов. Ну что ж, с первой частью своего плана я справился. Чем ближе я подлетал к лагерю, тем небо плотнее было перекрыто патрулями. Однако учитывая мою одежду и снаряжение, а также сумку, по виду курьерскую, которой я периодически размахивал, меня принимали именно за курьера. Кроме того, хотя я и не планировал этого, присутствие закованной в наручники девушки передо мной, да ещё и с завязанными глазами, очевидно пленницы, скорее всего захваченной по пути и несомненно вскорости ожидающей ошейника, добавляло мне достоверности. Уши утончённой Фебы, должно быть, горели от услышанных её довольно непристойных комментариев относительно её соблазнительности, сделанных хриплыми голосами под аккомпанемент близких хлопков крыльев. Иногда я даже двигался под охраной эскорта тарнсмэнов, который к моему облегчению со временем отставал, предоставляя меня самому себе.

Конечно, поначалу я ещё надеялся, что в идеале мне удастся попасть в Форпост Ара на спине тарна. Впрочем, я быстро убедился, что это нереально. Прежде всего, меня лишала шансов сделать это моя одежда косианского курьера. Любые попытки косианцев пролететь над городом вызывали шквальный обстрел и преследование со стороны обороняющихся. Разумеется, я предпринял попытку подлететь к стенам днём, а потом ещё и вечером в первый же день после моего прибытия в окрестности Форпоста Ара. Если бы не моя сильная птица и изначально набранная скорость, моя миссия закончилась бы печально, даже толком и не начавшись. Особенно тяжело мне пришлось во второй раз. Чтобы ускользнуть от атаки защитников города мне пришлось пролететь над цитаделью и гаванью, миновать боновое заграждение в виде скованных цепями плотов, закрывавших вход в порт и перелететь через Воск. В конечном итоге, оторваться от преследователей удалось только под покровом темноты.

Понятно, что во время этих попыток Фебу я с собой не брал. У меня не было никакого желания рисковать женщиной, красота которой должным образом рафинированная и улучшенная, на мой взгляд не посрамила бы даже центральный помост Курулеанского невольничьего рынка. К тому же дополнительная нагрузка, пусть и небольшая, не добавляла моему тарну не скорости ни маневренности, что было немаловажно, учитывая, что я ожидал, что мне придётся, если не нападать на преследователей, то уклоняться от них.

Соответственно, перед своими попытками проникновения в город, я усадил Фебу вплотную к небольшому дереву, так чтобы её ноги оказались по обе стороны от ствола. Потом я привязал верёвку к её левой щиколотке, обернул эту веревку петлей вокруг другого дерева, стоявшего на расстоянии около ярда от первого, а второй конец верёвки закрепил на правой ноге женщины. Делая это, я отрегулировал длину привязи так, чтобы моя служанка чувствовала себя относительно комфортно, и могла немного согнуть ноги в коленях. В завершении я прижал её животом к коре и защёлкнул наручники на её руках обнявших дерево. Ноги женщину были разведены достаточно, чтобы она не могла дотянуться до верёвок на лодыжках закованными в браслеты руками, так что отвязаться и встать, ей нечего было даже думать. Леди Фебе предстояло сидеть там, где я её оставил вплоть до моего возвращения, или пока кто-либо иной не освободит её. Дерево располагалось достаточно близко к дороге, так что не возвратись я к утру, она могла бы криком привлечь к себе внимание и, таким образом, спастись. Правда, я нисколько не сомневался, что это спасение в конечном итоге закончится тем, что её бедро узнает пламенный поцелуй железа, а на её горле сомкнётся ошейник рабовладельца.

Усилиями моей служанки в ямке заплясали весёлые языки огня. Я молча, с интересом наблюдал за ней. Феба развернула и установила над костром, отрегулировав по высоте, стальной прут. На него она повесила котелок с водой. Этот стальной прут имел ручку и, будучи установлен на рогатках или подвешен в кольцах, может быть также использован в качестве вертела.

— И чем же Ты занималась сегодня? — полюбопытствовал я.

— Я стояла на колени, в палатке, в чехле на теле, — ответила женщина.

— Вообще-то, это был всего лишь мешок, — улыбнулся я.

— Но ведь назначение-то его то же самое, — пожала она плечами.

В целом Леди Феба была права, мешок натянутый мною на неё действительно был импровизированным рабским чехлом для тела. На Горе существует несколько вариантов таких чехлов, не являющихся чем-то из ряда вон выходящим в обществе, в котором рабство, в особенности женское рабство — норма жизни. Большинство чехлов производят из кожи или из прочного брезента. Как-то мне попадался даже такой чехол, в котором между двумя слоями холста были вшиты стальные кольца на манер кольчуги. Одним из обязательных элементов являются устройства крепления, такие как завязки, ремни или кольца, так что чехол можно зафиксировать на теле рабыни завязав, застегнув или заперев на замок.

Чехлы некоторых видов надеваются на пленницу со спины. Её ноги просовываются в отверстия в нижней части, после чего чехол натягивается вверх и затягивается на спине. В большинстве типов для рук отверстия не предусмотрены, и руки невольницы остаются внутри связанные, скованные или свободные, это на усмотрение хозяина, но есть некоторые конструкции и с такими вырезами. Некоторые чехлы открыты в основании и надеваются сверху, а потом крепятся внизу ремнями или завязками через промежность, но чаще за бёдра, оставляя женщину открытой снизу, для удобства владельца. В других конструкциях возможность открытия основания предусмотрена. Иногда чехол задирают вверх и крепят на талии пленницы. Типичный чехол представляет собой сочетание безопасности рук с преимуществами завязанных глаз. У большинства рабских чехлов в отличие от рабских капюшоном, нет креплений для кляпа, что, кстати, не исключает того, что можно просто заткнуть рот невольнице отдельным кляпом. Но что объединяет чехол для тела и рабский капюшон, так это то, что они поощряют женщину к послушанию. Это особенно полезно на ранних стадиях её обучения, когда она ещё не до конца понимает свою новую природу и назначение. Другое полезное свойство чехла состоит в том, что он интригует и привлекает внимание к женщине, обнажая её ноги, но при этом, особенно если руки также спрятаны, скрывая остальную её часть, таким образом, вызывая интерес у мужчин, но в то же самое время, опять же в силу сокрытия остальных особенностей фигуры, делая риск похищения существенно ниже, чем при использовании обычных рабских капюшонов.

Бывает, что работорговцы, перемещая свои товары по улицам, прячут их под чехлами. Правда, более распространено просто набросить плащ или покрывало той или иной длины на голову ведомой рабыни, и закрепить на ней посредством шнура или ремня, обмотав их несколько раз вокруг шеи и закрепив под подбородком. Дело в том, что во многих городах свободные женщины яростно протестуют против того, чтобы водить нагих рабынь по улицам. Однако, даже притом, что девушки могут быть прикрыты плащами или покрывалами, мужчины обязательно соберутся на такое мероприятие, чтобы посмотреть на них, подшутить или даже шлёпнуть пониже спины. Само собой, подразумевается, что девушки под этим покрытием — это обнажённые рабыни. Зачастую это довольно мучительно, хотя, возможно, также и очень поучительно, для новообращённой рабыни, или женщины завоёванного города, быть проведённой с таком виде по улицам, когда в тебя то швыряют камни, то щупают и шлёпают, то осмеивают и подшучивают, причём, весьма фривольно и унизительно.

— Ты возражаешь? — спросил я.

— Нет, — ответила Феба, как-то через чур торопливо, и вдруг растянулась на животе передо мной, прямо на земляном полу маленькой палатки.

Затем она подняла голову и, посмотрев на меня, спросила:

— Могу ли я надеяться, что обращаясь к вам «Господин», я использую это слово во всех его смыслах?

— Но Ты — свободная женщина, — напомнил я ей.

— Я прошу ошейника! — заявила Леди Феба.

— А тебе не кажется необычной эта просьба в устах свободной женщины? — поинтересовался я.

— Моя свобода теперь не более чем насмешка, — с горечью проговорила она. — После того, что Вы делали со мной в течение двух последних ночей, как я могу теперь даже думать о том, чтобы оставаться свободной? Неужели Вы считаете, что это заблуждение всё ещё что-то значит для меня?

— Похоже, Ты узнала о себе что-то новое, не так ли? — осведомился я.

— О да, — протянула женщина. — Я узнала, что должен быть заклеймена! Теперь я точно знаю, что должна жить в ошейнике!

Я с улыбкой рассматривал её.

— Не препятствуйте мне, — попросила она. — Позвольте мне быть той, кем я действительно являюсь!

— Воду для каши следует посолить, — заметил я.

— Да, Господин, — вздохнула Феба и поползала к выходу из палатки.

— Только посоли слегка, — предупредил я.

Пора ей уже учиться служить мужчине.

— Да, Господин, — отозвалась она покидая палатку.

Дни, что я находился в лагере, не прошли даром. Я занимался сбором информации о количестве, составе и возможностях осаждавших. Но основным моим занятием был поиск путей в блокированный город. Вначале, я рассматривал возможность подняться на стены Форпоста Ара по одной из осадных лестниц во время утреннего приступа. Однако понаблюдав за ходом штурма, вынужден был отказаться от этого. Сопротивление защитников всё ещё было таким, что редко кто из штурмующих достигал вершины стены, да и те, кому это удавалось, там долго не задерживались, обычно заканчивая жизнь у подножия стен, будучи сброшенными обороняющимися. Вариант с лестницами оказался нереальным, а принимая во внимание всё мною увиденное и просто опасным. Сомневаюсь, что мне бы удалось в горячке боя, неся знаки различия косианцев, пытаясь убедить солдат гарнизона в том кто я такой и насколько важна моя миссия. Скорее меня просто сбросят с лестницы, отправив вслед дружеский подарок в виде ведра пылающего масла, или, скажем, булыжника, вытащенного из мостовой или плитки черепицы снятой с кровли. Далее я решил присмотреться к воротам города. Здесь был шанс попытаться войти в город во время вылазки обороняющихся, воспользовавшись беспорядком при отступлении отряда. К моему разочарованию, я узнал, что за последние двадцать дней не было совершено ни одной вылазки. Это само по себе указывало на бедственное положение защитников, на их малые возможности и недостаточную численность.

Также, практически невыполнимой показалась мне попытка войти в город со стороны гавани, в светлое время суток перекрытой осаждающей стороной, а ночью по причине того, что защитники могли быть необычайно настороженными. К сожалению, я не знал соответствующих паролей и отзывов, а то можно было бы попытаться подплыть к причалам, угнав одну из лодок из тех, что использовались патрулировавшими акваторию солдатами. Пробираться вплавь было чревато. Подслушав разговоры солдат, я узнал об обитающих в Воске угрях. Эти рыбины часто прячутся в затененных местах среди свай под причалами. Конечно, в основном они питаются объедками и мелкой рыбой, но нередко нападают и на пловцов. Кроме того, за прошедшие несколько недель осады, на плотах, перекрывающих вход в гавань, да и в самой гавани, имели место несколько стычек, в результате чего кровь и трупы, попавшие в реку, привлекли речных акул, чей обычный ареал обитания лежит намного дальше на западе.

Мой второй план, или точнее вторая часть моего плана, включал в себя использование женщин из «Кривого тарна». Во второй половине этого дня, как я и ожидал они прибыли в лагерь в сопровождении маркитанта Эфиальта. Я уже встретился с ним вдали от его фургона, и велел ему завязать глаза всем женщинам, за исключением Лиадны, их первой девки и единственной среди них рабыни, прежде чем я подойду, чтобы осмотреть их. Лиадна, пребывавшая в восхищении от данного ей имени, с гордостью представила своих подопечных мне для осмотра в самом выгодном свете. Она неплохо поработала с ними за эти три дня и добилась заметных результатов. Свободные женщины стояли на коленях очень прямо, втянув животы, расправив плечи и выпятив вперед груди. Само собой, колени всех женщин были широко расставлены в стороны, как колени рабынь. Здесь были все шестеро моих знакомых: Леди Темиона, Леди Амина из Венны, Леди Елена с Тироса, и Леди Клио, Ремис и Лиомач с Коса. Прежде, все они жили за счёт мужчин, паразитируя на их слабостях, или хотели этим заняться. Теперь они стояли на коленях передо мной, правда, пока не подозревая, перед кем именно им пришлось это сделать. Я с интересом рассматривал их. Ещё недавно все они были надменными, гордыми свободными женщинами, а теперь стояли на коленях внутри ограды воинского лагеря, напуганные, смущённые, скованные цепью, бритоголовые пленницы с завязанными глазами. Они пока понятия не имели, в чьей власти они оказались, и какая судьба их ожидает. А вот у меня на них имелись вполне конкретные планы, или, по крайней мере, на некоторых из них. И, похоже, недолго им осталось оставаться в неведении относительно моих планов и своей судьбы.

Я видел, как Феба засыпала крупу в кипящую подсоленную воду.

У Темионы и Клио уже имелось по несколько отметин на теле. Не удивлюсь, если поначалу эти дамы осмелились упорствовать, по крайней мере, до некоторой степени. Возможно, они, как свободные женщины, даже имели некоторые возражения, против того, чтобы с ними обращались и обходились как с рабынями, раздев и приковав цепью к задку фургона. Могла их возмутить и необходимость повиноваться быстро и точно приказам рабыни Лиадны, назначенной над ними первой девкой, не говоря уже о том, чтобы вставать перед нею на колени, и обращаться к ней не иначе как Госпожа. Возможно, будучи свободными женщинами, они решили, по крайней мере, первоначально, что могли бы быть выше этого. Но теперь их начали учить по-другому. Впрочем, такое обращение могло пойти им только на пользу, сделав их переход в неволю менее травмирующим, ведь этот переход был для них как наиболее вероятным, так и наиболее подходящим выходом из сложившейся ситуации. Вероятно, не существует никакого полностью соответствующего и универсального для всех способа психологически подготовиться к фактическому переходу в неволю, даже для той, кто нетерпеливо ищет и радостно приветствует её, поскольку вместе с ней приходит новое, глубоко отличное от всего что было прежде понимание себя, своего характера и своего места в природе и в обществе. Лишь увидев, что категоричное и радикальное преобразование произошло, женщина внезапно осознаёт, что отныне она больше не то, чем была прежде, что теперь нечто абсолютно иное, что в какой-то неуловимый момент она перестала быть свободным человеком, и превратилась в имущество, объект покупки и продажи, в животное, в рабыню.

Феба стояла на коленях около костра, откинувшись на пятки. Иногда женщина, оставаясь на коленях, отрывала ягодицы от пяток и помешивала кашу.

— Старайся держать спину прямо, — подсказал я ей.

— Да, Господин, — отозвалась она.

Её стройное тело прекрасно смотрелось на фоне пляшущих языков огня. Свои чёрные как смоль длинные волосы, женщина собрала в хвост и завязала на затылке чёрной тесёмкой.

Вокруг нас уже горело множество костров. Лагерь полным ходом готовился к ужину.

Моя служанка, по-прежнему носившая одежду, напоминавшую курлу и чатку, снова привстала и принялась помешивать кашу. Подошвы её ног потемнели от грязи.

Снаружи прилетел звук хлёсткой пощёчины. Выглянув из палатки, я увидел как мимо нас на верёвке, привязанной за шею, вели спотыкающуюся голую женщину, руки которой были связаны за спиной. Она успела бросить на меня мимолётный дикий отчаянный взгляд, и затем исчезла утянутая в предзакатный сумрак. Феба ещё прямее выровняла спину.

— Пожалуй, правильно я сделал, что упаковывал тебя в чехол, уходя и оставляя тебя здесь одну вчера и сегодня, — заметил я.

— Господин? — встрепенулась Леди Феба.

— Ты знаешь, почему я так поступил? — спросил я.

— Наверное, чтобы я могла изучить рабскую дисциплину, — предположила она. — А может, чтобы я осознала, что я — действительно ваш служанка, и что всё, что я могу, это служить такому мужчине как Вы? И чтобы научить меня хорошо служить?

— Это, конечно тоже немаловажно, признал я, — но есть и другая причина.

— Какая же? — заинтересовалась женщина.

— Такая, что скрыв тебя подобным образом, шансы на то, что я найду тебя здесь по возвращении, существенно возросли, — усмехнулся я.

— Но я бы ни за что не убежала от вас, — поспешила заверить меня она.

— Как раз об этом-то я даже и не думал, — сказал я.

— Я не только не хочу убегать от вас, но я ещё и боюсь даже думать об этом, — призналась Феба.

— Но Ты — свободная женщина, — напомнил я ей. — А это совсем не то же самое, как если бы Ты была рабыней.

— Но ведь если бы Вы поймали меня, то сурово наказали бы меня, не обращая никакого внимания на то, что я свободная женщина, не так ли?

— Конечно, — кивнул я. — Но всё же не так, как если бы Ты была рабыней.

Женщина испуганно вздрогнула.

— Но, если бы я была рабыней, — заметила она, — если бы я была заклеймена и носила ошейник, я бы даже не посмела даже думать о побеге.

Я понимающе кивнул. Будучи гореанкой по рождению, она была прекрасно осведомлена о строгом обращении, как правило ожидавшем своенравных рабынь, оказавшихся достаточно глупыми для того, чтобы сделать попытку побега. В действительности, побег для гореанской рабыни просто невозможен. Законы, обычаю, культура, всё нацелено на то, чтобы не позволить этого.

— Но тогда почему? — спросила она.

— Да просто вероятность того, что тебя украдут в моё отсутствие существенно ниже, — объяснил я.

— Правда? — недоверчиво переспросила Феба.

— Можешь не сомневаться, — заверил её я.

— Вы действительно думаете, что мужчина мог бы захотеть украсть меня? — обрадовано спросила она.

— Конечно, — кивнул я.

— А Вы сами? — поинтересовалась женщина.

— Я мог бы подумать об этом, — сказал я. — Полагаю, Ты хорошо смотрелась бы на четвереньках, с моей плетью в зубах.

— Феба надеется, что за прошлые две ночи, — застенчиво улыбнулась она, — она не вызвала неудовольствия у господина?

— Возможно, — неопределённо ответил я.

— Даже притом, что я — свободная женщина? — уточнила она.

— Большинство рабынь начинают именно с этого, — усмехнулся я.

— Я хочу жить для моего господина, — внезапно заявила Феба, глядя мне в глаза, — и доставлять ему удовольствие. Я хочу, чтобы это было смыслом моего существования!

— Я вижу это, свободная женщина, — заверил её я.

— «Свободная женщина»! — вздохнула она. — Я свободна лишь номинально! Вы же знаете, что в душе я — рабыня!

— Знаю, — кивнул я.

— Я хочу, чтобы мой господин был для меня всем, — признала женщина, — даже если он едва замечает меня, даже если его не заботит, существую ли я вообще.

— Понимаю, — сказал я.

— Но Вы не собираетесь порабощать меня! — упрекнула меня Леди Феба.

— Нет, — согласился я.

— Но ведь если бы меня украли, то я готова держать пари, что эту оплошность исправили бы очень быстро, — предположила она.

— Скорее всего, — не стал спорить я. — Особенно, если это было сделано профессиональным работорговцем.

Она что-то неразборчиво пробурчала себе под нос.

— Уверен, что Ты не можешь не бояться плети, и тех опасностей, что несёт с собой ошейник, — предположил я.

— Плеть — это именно то, что нам нужно, — заявила женщина. — Возможно, вам трудно понять это, просто потому, что Вы не женщина. Она делает нашу женственность стократно более значимой. И главным здесь является не то, что нас бьют ей, что, конечно, очень больно, а то, что мы являемся объектами приложения плети. Уверена, Вы понимаете различие. Мы знаем, что мужчины по своей природе являются нашими повелителями. Для того, чтобы понять это, даже не требует особой проницательности. Соответственно, мужчины должны либо следовать своей природе, либо отрицать её, но отрицая свою природу, отказать и нам в нашей, поскольку она является дополнением их природы. Ничего удивительного, что мы презираем мужчин, которые сдают свою естественную власть над нами. Уверена, мы не были бы столь глупы, не были бы такими слабаками и дураками, чтобы поступить подобным образом, будь мы мужчинами. Конечно, для кого-то такая сдача была бы необыкновенно значимым и великолепным событием. Но какой бы это было трагедией для всех остальных. Мы же не мужчины! Мы — женщины, и в действительности мы жаждем, в наших сердцах и животах, быть именно женщинами, но мы не можем быть женщинами в полном смысле этого слова, если мужчины не будут мужчинами! Спрячьте плеть, и мы начнём нападать на вас, подтачивать вас и, используя ваши собственные законы, институты и риторику, дюйм дюймом разрушать вас. Поднимите плеть, и мы с благодарностью оближем ваши ноги. Так владейте нами, доминируйте над нами! Поработите нас, чтобы мы могли любить Вас, поскольку женщины именно для этого предназначены, чтобы любить, полностью, открыто и бескомпромиссно, не думая о самих себе!

Она посмотрела на меня сквозь слезы, блестевшие в её глазах, и спросила:

— Неужели это настолько неправильно хотеть быть собой?

— Не забывай, что в рабстве есть свои опасности, — напомнил я.

— Я принимаю их, — заявила Феба, — и попытаюсь понравиться моему господину.

— И я советую тебе делать это со всем старанием, — добавил я.

— Я понимаю, — улыбнулась она.

— А теперь удели внимание моей каше, — посоветовал я.

Она поспешно обернулась и, сняв котелок с огня, накрыла его крышкой, чтобы дать каше настояться. Потом женщина достала две миски с ложками, и две дощечки для хлеба. Сделала она это с почтительностью.

Я любовался её фигурой и грудью. Надо признать, что и тот, и дрогое было превосходно. Хотя то, во что Феба была одета, трудно было назвать одеждой, по причине её скудности, но всё же на ней было надето больше, чем на многих из женщин в этом лагере.

Она разложила кашу по тарелкам и, нарезав круглый каравай хлеба клиньями, положила ломти на дощечки. Закончив с нехитрой сервировкой, женщина встала на колени позади, в ожидании, пока я не сниму пробу.

Принимая во внимание количество осаждающих, женщин в лагере было не так чтобы и много, по крайней мере, не столько, сколько ожидалось бы. Я надеялся, использовать этот момент к своей выгоде. Относительный недостаток женщин, даже несмотря на то, что аренда рабыни на ночь доходила до медного тарска, в основном обуславливался непрерывным потоком прибывающих пустых и убывающих заполненных рабских фургонов. Работорговцы спешили скупать пленниц, захваченных беженцев, женщин, которые бежали из Форпоста Ара, от наступившего там голода. Зачастую такие женщины отдавали себя в неволю за корку хлеба. Потом их развозили по дюжине близлежащих невольничьих рынков, расположенных в таких городах как Вен, Беснит, Порт-Олни и Харфакс.

Наконец, я откусил кусочек хлеба, и Феба вслед за мной, зачерпнув ложку каши, принялась за ужин.

Солнце уже скрылось за горизонтом, быстро темнело. Слышались крики женщины, получавшей удовольствие в нескольких палатках от нас.

— Как по-вашему, она свободна? — полюбопытствовала Феба прислушиваясь.

— Вполне возможно, — кивнул я. — В лагере сейчас не так много рабынь.

— Как Вы думаете, что он делает с ней? — спросила она.

— Использует её, как владелец, — пожал я плечами.

— Вы думаете, что она сейчас связана? — не отставала от меня служанка.

— Я бы этому не удивился, — усмехнулся я.

Женщина задрожала и, густо покраснев, опустила взгляд. Это известный факт, что применение ограничивающих свободу устройств, приводит к увеличению получаемого во время секса удовольствия, причём как в физическом, так и в психологическом его аспекте.

— Женщины, которых я видела в этом лагере, — заметила Феба, — не показались мне слишком разодетыми.

— Они — пленницы сильных мужчин, — пожал я плечами.

Леди Феба ещё некоторое время вслушивалась в отчаянные крики девушки.

— Она влюблена, — заключила моя служанка.

— Подозреваю, что ей не предоставили большого выбора, — заметил я.

— Тем не менее, она влюблена, — стояла на своём Феба.

— Возможно. Но я нисколько не сомневаюсь, что теперь её судьба будет связана с ошейником, — улыбнулся я.

— Так же, как и моя, — смело заявила моя служанка.

— Ты уже — пленница и служанка. Причём полная служанка, — напомнил я.

— Я готова пойти дальше, — призналась она, — к моей следующей и последней ступени, к статусу рабыни.

— Ешь, не отвлекайся, — посоветовал я.

— Да, Господин, — отозвалась Феба.

Я снова вспомнил женщин из «Кривого тарна». У них неплохо получилось стоять на коленях, расставив ноги, почти как у рабынь. Лиадна преуспела в их воспитании. Конечно, я хотел бы, чтобы они узнали не только что такое рабская дисциплина, но и изучили кое-что из искусств доставления удовольствия мужчинам. Но, не всё сразу. Лиадну, саму нельзя было отнести к слишком опытным рабыням. Помнится, она была поражена, обнаружив, что её можно использовать со скованными цепью щиколотками. Однако она всё же была на целые вселенные выше простых свободных женщин по части чувственности и страстности. Но что она могла показать им всего за три дня? Конечно, что-то могла, например, как сложить губы рабыни или научить их не лежать бревном под мужчиной. Надеюсь для моих целей, этого будет достаточно. Косианские вояки из передовых линий, вынесшие на себе основную тяжесть яростных, но бесполезных штурмов, как мне казалось, не будут слишком недовольными обнаружив в промежутке между атаками, рядом с собой женщин, особенно нагих и закованных в цепи.

— Она затихла, — отметила Феба.

— Вероятно, он решил дать ей отдых, — пожал я плечами.

— Что это? — вдруг спросила она, поднимая голову и прислушиваясь.

— Боевые трубы, — пояснил я и, поднявшись, вышел из палатки.

Женщина последовала за мной. Из палаток показывались и другие обитатели окраины лагеря.

Со стороны Форпоста Ара долетали хриплые трубные звуки.

— Похоже, ночной штурм, — пробормотал я.

Взоры всех, кто покинул палатки, были обращены к городу. С этого места было видно множество огней. Скорее всего, это горели вязанки хвороста, подожжённые и сброшенные со стен защитниками города, чтобы подсветить штурмующие колонны.

— Должно быть в городе ещё остаётся много женщин, — предположила вставшая рядом со мной Феба.

— Несомненно, — кивнул я.

— Как им, наверное, страшно, — вздохнула она, — слышать такие сигналы.

— Возможно, — не стал спорить я.

— Я видела здесь множество лагерей работорговцев и их агентов, а ещё клетки и рабские фургоны, — сообщила мне моя служанка.

— Да, я тоже их видел, — сказал я.

Разумеется, что женщины захваченного города, окажутся среди самых завидных трофеев. Конечно, женщины Форпоста Ара, даже самые молодые и самые красивый, сейчас могут быть бледными, изнурёнными и худыми, но вода и рабская каша, в случае необходимости, доставленные прямо в желудок через шланг, должны быстро вернув былой румянец на лица и округлив их фигуры, подготовить их к торгам. Женщины, конечно, превосходные приобретения и подарки.

Некоторое время мы вслушивались в рёв далёких труб, и наблюдали крохотные огоньки под стенами. Потом зеваки, один за другим, начали расходиться по своим палаткам. Это была всего лишь ещё одна попытка штурма, неудачная, и не более того.

— Там гибнут мужчины, — задумчиво проговорил я, глядя в сторону Форпоста Ара.

— Мне страшно, — призналась Феба.

— Пойдём в палатку, — сказал я, и мы, снова оказавшись внутри, в полной тишине, доели наш ужин.

— Не пытайтесь войти в город, — попросила меня Леди Феба.

— Уверен, твоё бедро будет хорошо выглядеть, привязанное к столбу в ожидании клейма, — заметил я.

— Господин? — удивлённо вскинулась она.

— Главное не дёргайся, когда к тебе прижмут железо, — посоветовал я.

— Вы собираетесь поработить меня? — спросила она.

— Это просто совет на будущее, — пояснил я.

— Вы планируете оставить меня! — догадалась женщина.

— Я не знаю, увижу ли я тебя снова или нет, — пожал я плечами.

— Не пытайтесь войти в город! — взмолилась Феба.

— Иди сюда, — подозвал я, и добавил: — На коленях.

Женщина подползла и встала на колени около меня.

— Сложи руки на затылке, — велел я, — и не вмешиваться.

— Что Вы собираетесь делать? — удивлённо спросила она.

— Привстань на коленях, — скомандовал я.

— Что Вы собираетесь делать? — повторила Феба свой вопрос.

— Этот предмет одежды, который Ты носишь, — сказал я, — на самом деле называется чатка, я собираюсь разрезать её и превратить в две рабских полосы.

Я подтянул длинную полосу, свисавшую перед поясом спереди, и бывшую прежде длиной до середины голени вверх, оставив приблизительно восемнадцать дюймов свободной длины. Теперь чатка свисала петлёй между её ног, и я недолго думая отрезал ткань позади и немного ниже пояса. Затем я развернул женщину спиной ко мне и сделал то же самое, что и с передней частью. Теперь моя служанка носила две рабские полосы, дюймов по восемнадцать каждая, заправленные под пояс спереди и сзади.

— Повернись ко мне лицом, — приказал я.

— Что Вы наделали? — спросила Феба, повернувшись и оставаясь на коленях.

— Именно то, что Ты подумала, — усмехнулся я.

— Вы лишили меня прикрытия снизу! — воскликнула она.

— Правильно, — кивнул я.

— Верните его на место. Немедленно! Там ещё осталось достаточно ткани! — потребовала женщина и, осёкшись, добавила: — Пожалуйста!

Её дыхание стало тяжёлым и частым. Не сводя с неё глаз, я скомкал отрезанный лоскут ткани и швырнул его в костёр. Леди Феба проводила взглядом пролетевший мимо ней и вспыхнувший в огне комок.

— Ты чувствуешь себя уязвимой? — осведомился я.

— Да! — выдохнула она.

— Вот видишь, каким простым способом можно легко увеличить страсть в женщины, — улыбнулся я, и заметив, как задрожала моя служанка, добавил: — Ты ведь понимаешь, что эти полосы несложно откинуть.

— Да! — ответила Феба.

— Держи руки на затылке, — напомнил я.

— Что Вы теперь делаете? — вскрикнула женщина.

— В будущем, твой пояс будет завязан вот таким способом, или каким-либо подобным, — сообщил я.

Она посмотрела вниз и застонала. Я развязал её пояс и снова завязал, на этот раз, на бантик, то есть на узел, который на Горе, в определенных контекстах, как, например, в данном конкретном случае, называют «рабский узел». Думаю, это название закрепилось за ним, из-за того что зачастую рабовладельцы именно им предписывают своим рабыням крепить их одежду. Не трудно догадаться почему, ведь его можно легко развязать простым рывком за свободный конец. Обычно рабский узел завязывают слева на талии девушки, чтобы его удобно было развязать праворукому мужчине, стоящему перед ней.

— Теперь можно не только убрать каждый лоскут ткани по отдельности, но и оба сразу, легким рывком развязав пояс.

— И раздеть меня! — возмутилась женщина.

— Вот именно, — подтвердил её догадку, и тут же приказал: — Руки на место!

Она обиженно смотрела на меня сквозь слёзы, заполнившие её глаза.

— Ты возражаешь против своего нового одеяния? — осведомился я.

— Конечно! В конце концов, я наделена правом возражать! — заявила она.

— Повернись спиной ко мне, — приказал я, и женщина, не осмелившись возражать, поспешно выполнила мою команду.

— Ой! — пискнула она.

— Теперь можешь снова встать ко мне лицом, — велел я.

Женщина снова повернулась и замерла на коленях, со страданием глядя на то как горит полоса ткани, которую я выдёрнул сзади из-под её пояса. Лоскут сначала быстро почернел, а потом рассыпался серым пеплом.

— Ты всё ещё полагаешь, что наделена правом возразить мне? — уточнил я, протянув руку к рабской полосе спереди.

— Нет, — испуганно замотала головой Феба. — Нет!

— И почему же, нет? — поинтересовался я.

— Я — ваша пленница и служанка. Ваша полная служанка! — ответила она.

Я убрал руку от оставшейся на ней ткани, подоткнутой под пояс на её животе.

— Держи руки за головой, — вновь вынужден был я напомнить ей.

— Почему Вы сделали это? — простонала Феба.

— На тебе по-прежнему надето больше, чем на большинстве женщин в этом лагере, — заметил я.

Феба проглотила рыдания.

— Завтра утром твоя шея окажется в ошейнике каравана, — сообщил я.

Женщина поражённо уставилась на меня.

— Ты будешь на одной цепи вместе с другими свободными женщинами. Я оставляю всех вас на хранение моему другу и агенту, маркитанту Эфиальту. Он будет заботиться о вас или будет сдавать в аренду, или даже продаст. Он вправе принимать любое решение, в зависимости от ситуации. Посему, в мои намерения входило, оставить тебя одетой только в рабские полосы, чтобы увеличить твоё ощущение уязвимости и твою страсть. Кроме того, можешь считать это, в некоторой степени, подготовкой к ужасам и унижениям, ожидающим тебя в караване. Честно говоря, я планировал оставить тебе две полосы, но одну пришлось забрать в качестве наказания и как знак моей власти над тобой. Сама напросилась. Впрочем, так даже лучше, ведь это сделает тебя ещё уязвимее, а, следовательно, усилит твои ощущения, и даже лучше подготовит тебя к тому, что ты можешь испытать в караване, например, пристальные взгляды и внимание мужчин. Другие женщины, кстати, будут раздеты полностью. У них даже головы выбриты. Так что, Ты в рабской полосе и с волосами будешь рассматриваться как «первая» среди свободных женщин, по крайней мере, какое-то время. Однако все вы будете подчиняться рабыне Лиадне. Она будет первой не просто девкой над вами, но у неё будет право плети, подкреплённое властью мужчин стоящих за её спиной.

— Я понимаю, — прошептала моя служанка.

— И кстати, Лиадна будет единственной из вас, кому дали тунику, — сообщил я.

— Как часто, — улыбнулась Феба, — в бытность мою свободной женщиной, я чувствовала отвращение и ужас от одного вида таких скудных, ничего не скрывающих одёжек, которые носили рабыни. Сейчас я была бы благодарна за них.

Я улыбнулся. Туника ставила Лиадну в тысячу раз выше её сестёр по цепи.

— Но она ведь рабыня, не так ли? — уточнила моя служанка.

— Да, — кивнул я.

И моментально, Лиадна, в тунике она или нет, оказалась бесконечно ниже Леди Фебы. В действительности, их нечего было даже пытаться сопоставлять, ибо они были в совершенно разных шкалах. Одна была человеком, другая считалась домашним животным.

— И я буду такой же как она, — сказала женщина.

— Возможно, когда-нибудь, будешь, — кивнул я.

— У меня руки затекли, — пожаловалась она. — Можно мне их опустить?

— Пока нет, — отказал я ей.

— Могу я вам кое в чём признаться? — спросила Феба.

— Можешь, — разрешил я.

— Когда я была свободной женщиной, на Косе, и в других местах тоже, — сказала она, — видя невольниц в рабских туниках, как я уже сказала, я чувствовала ужас и отвращение.

— И что? — поощрил я замолчавшую в нерешительности женщину.

— Но я ещё и хотела, чтобы меня саму одели в такую тунику, и чтобы я, так же как те женщины, стала подвластной мужчинам!

— Я могу это понять, — заверил её я.

— Но я всё ещё свободная женщина, — продолжила она, — мне стыдно и позорно носить то, что сейчас на мне. Но будь я рабыней, и не думаю, что у меня могло бы возникнуть чувство стыда. Полагаю, что скорее я была бы благодарна, ведь мне запросто могли не позволить и этого. Точно так же я не думаю, что возразила бы, будь рабыней, а не свободной женщиной, против того, чтобы оказаться голой на цепи. Опять же, я скорее чувствовала бы себя благодарной и очень гордой тем, что мужчины нашли меня достаточно привлекательной и возбуждающей, чтобы заковать меня в цепи.

— У рабства много сторон, — кивнул я.

— Мне кажется, что я знаю об этих сторонах с точки зрения удовлетворения моих женских потребностей, которых Вы, будучи мужчиной, не в состоянии понять до конца, — сказала Феба.

— Возможно, — не стал спорить с ней я. — Зато я знаю, что из любой женщины получается превосходная рабыня.

— А Вы никогда не задавались вопросом почему? — поинтересовалась она.

— Возможно, потому что они — рабыни, — улыбнулся я.

— Точно! — воскликнула Феба.

— Такие же, как Ты сама? — уточнил я.

— Конечно!

— И всё же даже в этом случае, — заметил я, — мне кажется, что существуют такие ощущения и аспекты рабства, которых нельзя полностью понять или ожидать, пока не получишь реального опыта этого состояния.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказала она, задрожав.

Я окинул её взглядом. Надо признать, стоящая передо мной на коленях закинув руки за голову женщина, одетая в лишь рабскую полосу и пояс, была прекрасна.

— Я могу опустить руки? — снова спросила она.

— Нет, — отрезал я.

— Вы начали моё обучение, не так ли? — поинтересовалась Феба.

— Возможно, — не стал отрицать я.

— Мне страшно, — призналась она.

— Как Ты думаешь, почему я приказал тебе, стоять на коленях именно таким образом? — спросил я.

— Очевидно, чтобы заняться моей одеждой без помех с моей стороны, — предположила моя служанка.

— Ты считаешь себя скромной? — осведомился я.

— Конечно, — поспешила заверить меня она. — Я же свободная женщина.

— Однако когда Ты в первый раз предстала передо мной на постоялом дворе, твои груди были обнажены — напомнил я.

— Мне кажется, что у меня прекрасные груди, — сказала она покраснев.

— Можешь не сомневаться, так и есть, — заверил я её.

— Я обнажила их, потому что опасалась быть отвергнутой, — призналась Феба.

— И Ты по-прежнему считаешь себя скромной женщины? — осведомился я.

— Да, — ответила она.

— Так вот — нет, — усмехнулся я, — о какой скромности Ты можешь говорить, если Ты должна демонстрировать их снова и снова, и насколько я вижу, готова делать это с удовольствием, в точности как рабыня?

Женщина понурила голову и уставилась перед собой.

— Ты можешь опустить руки, — разрешил я, и она тут же положила руки на бёдра.

— А вот колени сводить я не разрешал, — заметил я.

Феба поспешно вернула ноги на прежнее место.

— Рабская полоса отлично смотрится, свисая между твоих бёдер, — похвалил я.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— И твои бёдра весьма соблазнительны, — добавил я, отчего женщина покраснела ещё гуще. — Да, и живот и груди, и вся остальная часть тебя.

— Спасибо.

— Да, Ты на удивление прекрасное создание, — признал я. — Уверен, Ты станешь прекрасной рабыней.

Женщина вздрогнула.

— Что-то не так? — спросил я.

— Мне страшно, — ответила она.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Я ничего не знаю о том, каково это — быть рабыней, — объяснила Феба. — А ведь именно это должно произойти со мной! Я ничего не знаю о том, как доставить удовольствие мужчинам! Я даже толком не умею носить тунику, или завязывать пояс!

— Когда Ты станешь рабыней, обратись к своим сёстрам по неволе. Только не к тем, кто сами недавно были свободными женщинами, и теперь являются самыми низкими и самыми неосведомленными из рабынь, самыми скромным из начинающих изучать свои ошейники. Наблюдай за ними. Учись у них. Служи им. Приноси им маленькие подачки, которые Ты сможешь заработать. Проси их помогать тебе, обучать своим хитростям, своему искусству и тайнам. Даже такая мелочь как умение пользоваться языком может иметь большое значение в том, выживешь ли ты или нет.

Женщина стояла передо мной на коленях и дрожала.

— Теперь протяни руку к поясу на талии слева, — велел я.

— Я даже не знаю, как раздеться перед мужчиной, — всхлипнула Феба.

— Существует тысяча способов, как это можно сделать, — улыбнулся я.

Она нерешительно коснулась узла на поясе. Её пальцы нащупали кончик узла и замерли. Феба подняла на меня глаза.

— Как сделала бы это рабыня? — спросила она.

— Одним из тысячи способов, — улыбнулся я.

Женщина застонала.

— Самый распространённый из них следующий, — решил просветить её я. — Им можно воспользоваться, как стоя на ногах, так и на коленях перед своим владельцем. Прежде всего, она могла бы сказать: «Ваша собственность просит разрешить ей показать себя Господину». И вот когда разрешение получено, она делает вот так.

— Ваша собственность просит разрешить ей показать себя Господину, — шёпотом повторила она за мной.

— Но, — остановил я Фебу, — поскольку Ты — свободная женщина, Ты не можешь быть моей собственностью.

Женщина удивлённо уставилась на меня.

— Так что, я не даю тебе своего разрешения, — ошеломил я свою служанку.

— Вы рассердились на меня? — чуть не плача спросила она.

— Нет, — не скрывая раздражения, ответил я.

Сейчас рабыня в ней была настолько видима, настолько близка к поверхности, что это было просто невыносимо. Казалось, что она рвётся из тела свободной женщины, стремясь поскорее появиться на свет, и завладеть ей, стать ей, полностью! То, что такая женщина, всё ещё оставалась на свободе, было произволом по отношению к правосудию и рациональности. Её бедро должно иметь клеймо! Она принадлежала ошейнику!

— Господин? — позвала меня она.

Я заставил себя вспомнить, что она, соответствует это действительности или нет, нелепо это или правильно, но была, по крайней мере, в данный момент, свободной женщиной.

— Господин! — всхлипнула Феба.

Рабыней она пока не была. Так неужели я, на этом основании, должен оказывать ей достоинство и уважение!

— Наденьте на меня ошейник! — попросила она.

Я сгрёб её в руки, и прижал к себе. Но в этот момент до нас донеслись приглушённые расстоянием звуки труб и рожков.

— Что это? — испуганно вздрогнув, спросила женщина.

— Это — сигнал к отходу, — пояснил я. — Штурм отбит.

— Значит, город не пал? — уточнила она.

— Нет, — покачал я головой.

Я разжал руки и выпустил стройное женское тело из своих объятий.

— Мне развести огонь? — спросила Феба.

— Не надо, — остановил её я.

Выйдя их палатки наружу, я забросал землёй недогоревшие угли костра и лишь после этого вернулся в палатку и, запахнув откидные брезентовые створки, завязал завязки.

— Как здесь темно, — выдохнула женщина.

— Ложись, — приказал я.

Я снял с себя пояс, тунику. Присел рядом с ней. Опустил руку и, нащупав в темноте волосы Фебы, немного приподнял её и повернул на бок. Пальцами другой рукой коснулся шеи женщины.

— Оденьте на меня ошейник, — снова попросила она.

Нетрудно было бы сделать это, даже в полной темноте палатки.

— Нет, — ответил я, снова укладывая её на спину на земляной пол палатки.

— Приподними тело, — скомандовал я.

— Теперь я могу развязать пояс? — всхлипнула Феба.

— Я сделаю это сам, — сказал я.

— Не покидайте меня завтра, — попросила она.

— Я должен, — ответил я, откидывая в сторону пояс и полосу ткани. — Держи тело приподнятым.

— Моё тело теперь поднято к вам, как тело рабыни, — простонала женщина, и в этот момент я нежно провёл рукой по её телу. — О-о-о!

— Превосходно, — прошептал я, застонавшей от нетерпенья женщине. — Думаю, за тебя могли бы дать высокую цену на невольничьем рынке.

— Не оставляйте меня, — взмолилась Феба.

— Я должен, — вздохнул я.

10. Стена

— А вот полюбуйтесь на Клио, свободную женщину, — предложил я, сдёргивая покрывало со стоящей на четвереньках женщины, взгляд которой сразу с тревогой заметался с одного из столпившихся вокруг мужчин на другого.

Под их хриплый смех я накинул поводок на её шею.

— Она уже сделала свой вклад в победы Коса, — смеясь, проговорил один из стоящих вокруг нас мужчин.

— Держу пари, не добровольно, — поддержал его другой.

— Вы взяли меня на поводок! — возмутилась Клио, оглядываясь назад на меня, что вызвало новую волну мужского смеха.

— Пригни голову, — посоветовал мне один из солдат.

— Теперь в этом нет особой необходимости, — отмахнулся его товарищ. — Теперь они редко стреляют, не видя цель ясно.

— Где я? — спросила Клио.

— В двухстах ярдах от Форпоста Ара, — сообщил я ей.

Она вздрогнула. Это было самое близкое к стенам города из косианских осадных укреплений. Даже проходы в подкопы, сейчас закрытые воротами и строго охраняемые, и те остались позади. Единственное, что было ближе этих укреплений к городу, это частично прикрытые досками сапы, ведшие непосредственно к стенам. Эти траншеи использовались не столько для того, чтобы попытаться сделать подкоп под стены, сколько для того, чтобы прикрыть от стрел солдат, выдвигающихся для штурма. Сапа, конечно, требует намного меньше сил со стороны осаждающих, но её, также, и не столь трудно обнаружить и противодействовать, как подкоп, который не должен остановиться перед стеной, а продолжается внутрь города а предназначен для того, чтобы скрытно провести своих солдат в тыл обороняющихся. Подкоп же под стену обычно заканчивается под фундаментом стены залом с системой опор. Позже, синхронно с атакой пехоты, эти опоры должны быть сожжены или, что более опасно, выбиты. Здесь важна чёткая координация между обрушением стены и штурмом, обычно это делается по единому сигналу труб или барабанов.

— А где Елена? — спросила Клио, удивлённо озираясь.

Когда этим утром мы оставили Эфиальта, я взял с собой Елену с Тироса, и Клио из Тельнуса. Елена была третьей женщиной из задолжавших за ночь в «Кривом тарне». Она же была единственной среди них блондинкой. Клио тогда стояла у стены второй.

— Я продал её, в ста ярдах позади, — сообщил я женщине.

— Что! — воскликнула Клио.

Я выкупил её через посредничество Эфиальта у хозяина постоялого двора за тридцать пять медных тарсков, размер её долга, а продал за сорок, что было очень скромной ценой, учитывая ценность женщин здесь, по крайней мере, до падения города. Несколько солдат купили её вскладчину, и теперь Елене придётся служить им всем. Возможно, позже они разыграют в камни или в кости, кому она будет принадлежать. Я же, как бы по незнанию или якобы сбитый с толку её бритой головой, запросил за неё невысокую цену. Может быть, они решили, что с данный момент я нуждаюсь в деньгах. Признаться, выкупив женщину покидая «Кривой тарн», я не планировал получить с неё какую-либо прибыль, и даже не ожидал этого. Для меня она была не товаром, с которого можно получить прибыль, а средством достижения моей цели, одним из пунктов моего плана. Однако с другой стороны, по-своему она всё же была товаром, соответственно, я не был недоволен тем, что оказался в состоянии не только использовать этот товар в моих планах, но и выручить на нём немного денег.

Её светлые волосы со временем отрастут снова, и солдаты обнаружат, что у неё имеется дополнительное очарование. Я не сомневался, что в конечном итоге, она будет стоить немалых денег. Вообще-то считается, что самыми дорогими женщинами на Горе являются те, у кого волосы тёмно-рыжего оттенка, хотя лично я предпочитаю брюнеток. Но нельзя отрицать, что блондинка, соответствующим образом порабощенная и дрессированная, в отчаянии пытающаяся доставить вам удовольствие, тоже по-своему небезынтересна. Бывает, что и блондинки уходят по более высоким ценам, но скорее потому, что такой цвет волос встречается реже остальных, однако оказавшись дома в ошейнике, они, конечно, ничем не отличаются от любой другой рабыни. В конце концов, по моему мнению, решающим фактором в этом вопросе является не цвет волос, а сама девушка во всей её цельности. Всё зависит, прежде всего, от каждой конкретной рабыни.

— Ну да, продал, — развёл я руками под смех окружавших нас мужчин, отвечая на недоверчивый взгляд Клио. — И, кстати, прежде, чем я её продал она неплохо себя продемонстрировала.

— Пожалуйста, нет! — простонала Клио.

Делая вид, что ищу наилучшую цену сначала за Елену, я пробрался через сеть укреплений и траншей поближе к стенам Форпоста Ара. В предыдущем редуте, одном из многих, я и продал её. Пробраться сюда вообще не составило каких-либо трудностей. Моя форма наёмника и пара женщин на привязи, явно ведомых на продажу, открывали любые ворота. Кое-кто из мужчин этого передового укрепления, присутствовавших там, как раз возвращались на свои посты. Они сами пригласили меня в этот редут, да ещё и, по собственной инициативе, провели по одной из соединительных траншей. Клио, скрытую под покрывалом, мы гнали перед собой на четвереньках, иногда поощряя её пинком ноги или ударом сложенного вдвое рабского поводка, в тот момент ещё на ней не закреплённого.

— Небось, самую лучшую-то уже продал? — ворчливо поинтересовался один из мужчин.

— Можете думать, как хотите, — безразлично пожал я плечами. — Я не знаю, которая из них лучше. Что до меня, так я предпочёл бы вот эту.

Клио испуганно оглянулась назад и уставилась на меня.

— Пожалуй, я тоже предпочел бы эту, — заметил один из товарищей, которые провели меня сюда.

— Фигуристая красотка, — похвалил другой.

— Джентльмены! — попыталась протестовать Клио.

— Лучшее должно быть у нас, — заявил один из мужчин, стоявших на низкой деревянной платформе, на переднем краю укрепления, — ведь мы ближе всех к врагу.

— Вот и смотри за врагом, а не на девку, — проворчал его напарник.

— Да, я бы тоже предпочел её, — сказал кто-то, из солдат.

— Точно, — поддержал его другой.

Клио, насколько я заметил, внутренне была довольна тем одобрением, что было высказано относительно её привлекательности, как обнажённой женщины, однако одновременно она была встревожена, ибо не могла не иметь неких подозрений относительно того, что могло бы стать логическим следствием такого предпочтения.

— Пусть она покажет себя, — предложил один из мужчин.

Я встряхнул поводок, теперь уже бывший на её шее. Моё движение отозвалось клацаньем карабина пристёгнутого к кольцу ошейника.

— Нет, — воскликнула Клио, — пожалуйста, нет!

— Что ещё такое? — озадаченно спросил я у неё.

— Джентльмены, — закричала Клио, — солдаты Коса, воины, сражающиеся за правду и законность, победители несправедливости, соотечественники из-за моря, я — Леди Клио из Тельнуса, столицы Коса! Я — свободная женщина! Я прошу вас о доброте, снисходительности, и вашей защите! Спасите меня от этого варвара. Дайте мне одежду и окажите уважение! Верните мне достоинство и свободу!

— Многие из них парней, — усмехнулся я, — никогда не были на Косе, они просто наёмники на косианской службе.

Женщина испуганно обвела взглядом собравшихся вокруг мужчин. Её взгляд метался с одного лица на другое, но на большинстве этих лиц читалось веселье.

— Ну почему же, например я из Тельнуса, — заявил один из солдат.

— Я тоже, — поддержал его второй.

— Я свободная женщина! — крикнула Клио. — Я требую этого!

Оба парня с Коса лишь улыбнулись в ответ.

— Некоторые из этих ребят уже давненько не имели женщин, — заметил я.

— В каком смысле «не имели»? — запнулась Клио.

— В том самом, — усмехнулся я.

Эти мужчины были бойцами передних линий, по крайней мере, большинство из них. Именно на их плечах лежала основная доля опасности и риска при обороне во время вылазок гарнизона, и во время штурмов. Осада выдалась долгая и трудная. Те, кто не имел никакого отношения к Косу и был наёмником, воевавшим только за деньги и некую долю трофеев, с большой долей вероятности окажутся глухи к обращениям к косианской солидарности или патриотизму. Они были преданны скорее своим капитанам и товарищам по оружию, а не Косу. В некоторых случаях они могли бы быть верными своему слову, присяге или клятве, или же если бы они точно знали, что они отмечены в вербовочных таблицах и контрактах. Что касается мужчин с Коса и их ближайших союзников с Тироса, то они к настоящему времени, превратились в суровых ветеранов, если, конечно, они ещё не были ими прежде, то есть людей, которых вряд ли можно было бы поколебать призывами корыстных красоток. Эти мужчины уже привыкли смотреть на таких женщин, причём вне зависимости от города, с точки зрения ошейника и цепи.

— Почему же Ты тогда не в Тельнусе? — поинтересовался один из косианцев.

Клио сразу заткнулась и испуганно опустила глаза.

— Она жила за счёт мужчин, следуя за ними и эксплуатируя их слабости, — ответил я за неё. — Она задолжавшая шлюха. Я оплатил по её счетам и, таким образом, теперь фактически владею ей как собственностью, согласно закону о выкупе.

— Но он не освободил меня! — возмущённо крикнула она.

— Конечно, нет, — усмехнулся я.

— Где Ты подобрал её? — спросил у меня косианец.

— На юг отсюда, на Дороге Воска, — ответил я, — в «Кривом тарне».

— Знаю я это местечко! — кивнул один из мужчин.

— Я тоже, — сказал другой.

— Меня как-то здорово там надула одна такая шлюха, — проворчал первый, — выкуп за неё стоил мне тогда трёх серебряных тарсков, плюс деньги на проезд, как она сказала до Коса. И за всё это я получил не более чем поцелуй! Она заявила мне, что если перевести наши отношения в физическую плоскость, то это унизит нас обоих. Короче, она посмеялась надо мной, да ещё помахала мне с задка удаляющегося наёмного экипажа моим собственным кошельком и расписками о выкупе. Каким же дураком я тогда себя почувствовал. Частенько я мечтал о том, чтобы с ней сделал, окажись она в моей власти, голой и в ошейнике! Ужо я хорошо бы её попользовал! Кстати, её звали Лиомач.

А вот услышать это мне было крайне интересно. Знай я эту историю раньше, то взял бы с собой Лиомач. Не исключено, что Лиомач, которая казалась на цепи Эфиальта, могла бы оказаться той же самой женщиной. Если так, то я не сомневался, что она была бы рада возобновить своё знакомство с этим косианским солдатом. По крайней мере, уж он-то точно обрадовался бы. Впрочем, даже если она и не была той же самой женщиной, всё равно она зарабатывала на жизнь тем же способом, и звали её так же. Вполне возможно, что этого было бы достаточно, чтобы заинтересовать этого парня её покупкой. А уж окажись она именно той женщиной, не думаю, что кто-нибудь позавидовал ей, если бы она оказалась во владении своего бывшего простофили. Она бы точно обнаружила, что их отношений действительно перешли в «физическую плоскость». Более того их отношения стали бы тотальными, самыми тотальными из отношений, возможных между мужчиной и женщиной, тех в которых она — полная рабыня, и он её абсолютный рабовладелец.

— В действительности эта женщина, — кивнул я на Клио, — зарабатывала на жизнь именно тем же самым образом как твоя Лиомач.

— Убить её, — зло бросил косианец.

— Не убивайте меня, пожалуйста! — взмолилась Клио, затравленно озираясь вокруг, но в глазах многих мужчин смотревших на неё не было ни капли сочувствия.

— Она жила за счёт мужчин, — прошипел второй косианец.

— Я больше так не буду! — закричала Клио сорвавшимся на фальцет голосом.

Она переводила взгляд с одного лица на другое, но, похоже, не находила среди них ни одного, на котором было бы сочувствие к ней.

Даже если не принимать в расчёт их гнев, эти мужчины были гореанами, а значит, многие из них расценивали женщин с точки зрения совершенства ошейника. К тому же, многие из них были недовольны свободными женщинами своего города в частности и свободными женщинами вообще. Редкий мужчина, время от времени, не рассматривал женщин своего собственного города как столь же подходящих для того, чтобы надеть на них ошейник, как и женщин из других городов. В конце концов, разве они все не были женщинами? Многие гореане завидовали мужчинам Тарны, где рабыней была почти каждая женщина.

— Я больше не буду этим заниматься! — прошептала Клио.

— Конечно же, Ты не будешь делать этого. Более того в будущем Ты не сможешь даже пытаться сделать то, чего тебе хотелось бы, — заверил я её. — Думаю, что Ты будешь делать только то, что тебе положено делать в рамках ошейника.

— О нет, пожалуйста, нет! — заплакала женщина.

— Я встряхнул поводок, — напомнил я. — Ты всё ещё не продемонстрировала себя. Тебе повезло, что Ты пока свободная женщина, а не рабыня. Но даже в этом случае я недоволен. Ты меня поняла?

— Да! — поспешно ответила она.

— В таком случае, как только я дёрну поводок снова, Ты начнёшь выступление.

Клио мелко дрожа, опустила голову.

— Ты меня поняла? — переспросил я.

— Да, — прошептала она.

— Джентльмены, вы должны помнить, — предупредил я, — что она — только свободная женщина, не стоит ждать от неё многого.

Я дёрнул поводок, и обнажённая Леди Клио, попыталась показать себя. Ничего кроме смеха это её выступление не вызвало.

— Надеюсь, Ты сможешь добиться большего успеха, — заметил я.

Женщина растянулась на животе, прямо на земле у основания палисада и заплакала.

— Да выпори Ты её, — предложил высокий мужчина, презрительно наблюдавший за ней, сложив руки на груди.

Клио подняла голову и испуганно посмотрела на него.

Внезапно, глаза мужчины блеснули интересом. Я не видел того, что произошло между ними во время этого мгновенного обмена взглядами, но я заподозрил, что он мог увидеть в её глазах нечто мимолётное, некую вспышку внезапного страха и узнавания, свидетельствующую о том, что она рассмотрела в нём своего владельца.

Женщина поскорее уткнулась головой в землю и задрожала ещё сильнее.

— На колени, — скомандовал я. — Живо!

Заливаясь слезами, она поднялась с земли и встала на колени.

— Колени в стороны, — приказал я, и Клио, став пунцовой от стыда, послушно раздвинула ноги.

Она изо всех сил старалась не смотреть на высокого парня, но её взгляд словно магнитом тянуло именно к нему.

— Теперь выступай! — потребовал я. — Двигайся. Привлеки внимание к своим прелестям.

Леди Клио снова сделала попытку привлечь к себе внимание. Получилось не очень, но уж как могла.

— Возможно, выглядит это не очень, джентльмены, — объявил я, держа поводок в натяг, — но для такой женщины, это — необычная активность. Мы все понимаем, что она не приучена делать это. Возможно, со временем она будет выступать лучше. Но посмотрите на это с другой стороны, джентльмены. Я подозреваю, что это — намного больше, чем было предоставлено многим парням, которые заплатили за её еду, жилье, одежду, переезды, за её роскошь и капризы, оплатив многочисленные счета.

— Чего замерла? Продолжай выступление, — велел я. — Ты можешь не стоять на коленях, но не вставать на ноги.

Она уставилась на меня в диком протесте.

— Что? — осведомился я.

— Не заставляйте меня делать эти вещи, — взмолилась она. — Не заставляйте меня танцевать и извиваться. Я же свободная женщина!

— Твоя свобода скоро будет делом прошлым, — сообщил я ей. — От того, насколько хорошо Ты сделаешь это сейчас, может зависеть качество твоей жизни в будущем. И не бойся. Я знаю, что на самом деле Ты — рабыня. Я понял это по твоему поцелую, ещё у стены в «Кривом тарне». Подозреваю, что, во время того поцелуя, Ты тоже это поняла.

Мужчины встретили мои слова весёлым смехом. Клио бросила взгляд на высокого парня, и торопливо опустила голову, не увидев, как он улыбнулся.

— Леди Елена с Тироса, твоя подруга, которую Ты помнишь по стене на постоялом дворе и каравану, уже в рабском ошейнике, — сообщил я ей.

Его надели на шею женщины сразу же, едва деньги от её продажи оказались в моём кошельке.

Клио оглянулась на меня.

— В её выступлении, моментально проявилась необузданная рабыня, в результате, она сама тут же узнала, кем была всё это время, — поведал я ей. — И, кстати, это необыкновенно понравилось мужчинам, и тем самым подняло её цену. Теперь твоя подруга в ошейнике.

Клио заплакала.

— Откровенно говоря, я не ожидал, что Ты окажешься хуже её, — добавил я.

Она метнула в меня сердитый взгляд.

— Возможно, всё дело в том, что женщины Тироса, превосходят своих сестёр с Коса? — предположил я.

— Да быть того не может, — пробасил один из солдат, причём довольно сердито.

Его замечание было встречено смехом остальных. Похоже парень был родом с Коса и не чужд своеобразного патриотизма.

— Но с другой стороны, — продолжил я, — я слышал, от одного парня из Порт-Кара, что там предпочитают рабынь косианок.

— Покажи нам, на что способна косианка, — потребовал от женщины один из её соотечественников.

— Получается, что это не женщины с Тироса превосходят женщин с Коса, а просто в данном конкретном случае Ты оказалась хуже Леди Елены.

Клио снова обожгла меня сердитым взглядом.

— Впрочем, что может быть неожиданного в том, что некая женщина с Тироса превосходит некую женщину с Коса, — продолжил я дразнить Леди Клио. — Кроме того, нет ничего позорного в том, чтобы быть ниже Леди Елены. Всё же она дама довольно привлекательная и, со временем, может даже стать танцовщицей.

— Я не хуже Елены, — сердито бросила Клио.

Её страстный протест вызвал волну смеха среди мужчин. А Клио опять украдкой взглянула на высокого парня. Именно в этот момент, пока она не успела отвести взгляд от заинтересовавшего её мужчины, я резко дёрнул поводок, давая ей почувствовать строгое натяжение на кожаном ошейнике.

— Ого! — воскликнул мужчина.

Я был вполне доволен Клио.

Она полностью оправдала мои ожидания. Я сразу почувствовал, что именно она, окажется самой возбуждающей и желанной из этих двоих, и не ошибся. Моё предчувствие было причиной того, почему я оставил её напоследок, для показа в самом близком к Форпосту Ара укреплении. Безусловно, мне был нанесён некоторый ущерб. Я не мог забыть прекрасные тёмные волосы Клио. Как уже было отмечено, я весьма неравнодушен к брюнеткам. Конечно, кто из них, в конечном итоге, окажется лучшей рабыней, я знать не мог. Пусть уж такие женщины отчаянно конкурируют друг с дружкой и с другими рабынями, стремясь стать лучшими.

Один из мужчин вскрикнул от удовольствия.

Это было превосходным движением на поводке, кстати. Клио показала себя просто блестяще. Такие движения кажутся очень естественными для женщин. Возможно, они, до некоторой степени, как и движения рабских танцев, являются для них инстинктивными, своего рода биологическим шаблоном или генетической матрицей, ставшей результатом тысячелетнего искусственного отбора. Возможно самые соблазнительные из пленных женщин, те, которые извивались лучше других на их привязях или в их узах, чаще использовались в качестве объекта сексуального завоевания. Но с другой стороны, нельзя исключать и того, что они связаны с чем-то ещё более глубоким, с биологической потребностью женщины принадлежать и любить.

— Превосходно! — не смог сдержать эмоций ещё один мужчина.

Интересно, не ощущала ли Клио эти глубокие, тёмные, чудесные и одновременно пугающие эмоции внутри себя, не осознавала ли она законность своего подчинения мужчинам, не было ли у неё предчувствия ожидавшей её судьбы. Не могло ли случиться так, что в тишине своего жилища, спрятавшись от всего мира, она, встав перед зеркалом, примеряла на себя рабский поводок. Как знать, я бы не исключал того, что там, перед зеркалом, надев на себя ошейник и поводок, она даже тренировала эти движения. Для одиноких женщин весьма обычно делать подобные вещи, зачастую в путах и цепях, выражая тем самым тоску по владельцу.

— Превосходно!

— Великолепно!

Возможно, что Клио, избирая столь опасный образ жизни, где-то на уровне подсознания понимала, что он рано или поздно мог бы привести её к ошейнику.

— «Клио» — это может стать превосходной кличкой для рабыни, не так ли? — спросил я у мужчин.

— Верно! — поддержали меня сразу несколько человек.

Клио вспыхнула от удовольствия, и кажется, даже стала даже извиваться ещё чувственнее, чем до этого.

Я не мог не видеть, что она уделяла слишком много внимания высокому парню.

— На живот, — скомандовал я Клио и, указав на седого мужчину, опираясь на лопату, стоявшего в стороне, потребовал: — Он скучает, обрати внимание на него.

Седой сапёр усмехнулся.

— Нет! — вдруг выступил вперёд высокий парень.

Мне показалось, что реши я сейчас противоречить ему, и он бросится в атаку. Клио остановилась и, не вставая с колен, обернулась и озадаченно посмотрела на него.

— Я покупаю её! — заявил он.

— Она не какая-то там дешевая девка, — решил поторговаться я.

Оказалось, что я мог неплохо заработать Клио, и мне тут же захотелось выжать из этой сделки всё возможное. Боюсь, что должен признаться в том, что иногда, без особых на то причин, во мне может вспыхнуть какая-то меркантильная жадность. Ну есть у меня такая черта характера!

— Серебряный тарск! — выкрикнул парень.

— По рукам! — поспешно крикнул, пока он не передумал.

Признаться, я не ожидал ничего подобного. Клио, выкупленная через Эфиальта, стоила мне всего тридцать медных тарсков. Возможно, увидев рвение этого товарища, я должен был начать торговаться с большей суммы, но, в конце концов, он захватил меня врасплох своим роскошным предложением, и даже у моей меркантильной жадности есть свои пределы, особенно когда я удивлён.

— На четвереньки, — скомандовал я Клио, и как только она это сделала, добавил, протягивая руку к рослому парню: — Серебряный тарск.

Монета мгновенно легла на мою ладонь. Я быстро убрал выручку в кошелёк и снял свой поводок и ошейник с шеи проданной женщины. Не успел я ещё спрятать эти аксессуары в мешок, как услышал сухой щелчок и тонкий вскрик Клио. Получившая свой первый ошейник рабыня, смотрела на владельца.

— Она неплохо танцует танец поводка, не так ли? — заметил я.

— У меня она будет делать это ещё лучше, — мрачно заверил меня покупатель.

Клио быстро склонила голову, и, без какого-либо требования, поцеловала его ноги.

— Эй, а как насчёт поделиться, — забеспокоился один из мужчин.

— Пусть она станцует ещё, — призвал другой, — и без поводка.

— Пустить её по рукам, — предложил третий, — всем по очереди.

— Она моя, — объявил высокий парень.

— А мы — твои товарищи по оружию, — напомнил четвёртый.

— Верно! — поддержал его пятый.

— Не волнуйтесь, парни, — опомнился высокий. — Конечно, я поделюсь рабыней и моей удачей со всеми вами, просто не забывайте, что в конечном итоге, она принадлежит мне одному, и что это моя собственность.

Теперь все мужчины, напрочь забыв обо мне, столпились вокруг Клио. Я даже едва мог разглядеть её за их спинами. Даже часовой с низкой деревянной платформы, возвышавшейся над укреплением, оставил свой пост, и поддавшись всеобщему ажиотажу, присоединился к ним.

Я, оставаясь незамеченным, отступил в ближайшую сапу, и через мгновение, повернулся и поспешил к стенам. Местами траншея была прикрыта настилом, который защищал рабочих и солдат. Не прошло и ена, как я добрался до конца прохода, оказавшись ярдах в двадцати от стены. Здесь всё было завалено валунами, вероятно сброшенными со стены. Некоторые встретились мне ещё в сапе, оказавшись там, пробив деревянные перекрытия. Когда я, с бешено колотящимся сердцем, появился из траншеи, я тут же принялся размахивать лоскутом белой ткани, которая на Горе, как и на Земле, является сигналом перемирия.

— Хей! — крикнул я, остановившись у самого подножия круто уходящего вверх контрфорса. — Не стреляйте! Я — друг. Я прибыл сюда от регента Ара Гнея Лелиуса, с сообщением для Амилиана! Впустите меня!

Ответом мне была полная тишина.

На этом участке стены не было никаких дверей или проходов, а большие городские ворота находились в сотнях ярдов отсюда. Впрочем, в такое время было сомнительно, чтобы их открыли даже для одного человека.

Я принялся ещё энергичнее размахивать белой тряпкой.

То, что такая ткань используется на Горе, в качестве знака перемирия исторически может быть напрямую связано с подобным сигналом на Земле. Понятно, что у многих гореанских традиций и методов было земное происхождение. С другой стороны, в случае с белым флагом может иметь место простое совпадение. В конце концов, белая ткань, олицетворяющая чистоту помыслов, представляется разумным и естественным символом указывающим на нейтралитет. Иногда для подобных целей используются белые штандарты, или, что встречается чаще, штандарты, покрытые белой тканью. Существуют и другие формальные сигналы, подходящие для таких задач, например символическое откладывание оружия в стороны. Вот только я был не той ситуации, чтобы отложить в сторону своё оружие.

— Впустите меня! — прокричал я снова.

Да есть там вообще кто-нибудь? Я оглянулся, бросил взгляд в сторону укреплений и с облегчением вздохнул, не заметив там никакой необычной активности.

— Хэй! — отчаянно завопил я, размахивая тканью. — Хэй!

Тишина.

— Есть там кто-нибудь? — крикнул я.

На какое-то мгновение мне е голову пришла совершенно дикая по своей иррациональности мысль, что город уже оставлен, но я тут же одёрнул себя. Конечно, это невозможно. Гарнизон и население, не могли уйти незамеченными. Сухопутные пути были блокированы, так, что урт не проскочит. Вся местность в округе была переполнена косианцами, их наемниками и союзниками. Гавань закрыта с бонами. Более вероятно было предположить, что людей на стенах в данный момент находилось немного. Основная масса защитников отдыхала и поднималась на стены и занимала свои места, скорее всего, по сигналам тревоги при возникновении угрозы штурма. Я гнал от себя мысль о том, что меня в любой момент могут заметить косианцы, и что я сам завёл себя в ловушку, пробравшись к этой стене.

— Да есть там хоть кто-нибудь? — заорал я, отчаянно надеяться, что меня не услышат в косианских укреплениях.

Внезапно из-за одного из зубцов вылетела корзина на веревке и, опустившись вниз, замерла рядом со стеной. Подбежав к ней и заглянув внутрь, я озадаченно уставился на золотой кругляшёк с изображением тарна.

— Ты что, с ума сошёл, приходить сюда при свете дня, — послышался недовольный голос сверху. — Клади еду в корзину и быстро сматывайся! И молись, чтобы тебя никто не заметил!

Я отошёл от стены на несколько ярдов и заткнул белую ткань за пояс. Забираться по верёвке на стену не было никакого смысла. Её бы просто обрезали или сбросили и хорошо если не в тот момент, когда я буду достаточно высоко.

— Я — Тэрл из Порт-Кара, — представился я, — из города враждебно настроенного к Косу.

— А еда у тебя есть? — спросил мужчина, измождённое и осунувшееся лицо которого виднелось в одной из бойниц приблизительно в восьмидесяти футах выше подножия.

— Я прибыл от Гнея Лелиуса, регента в Аре, — сообщил я. — Я принёс послание для Амилиана! Пустите меня внутрь!

Вместо ответа, я увидел арбалета высунувшийся из соседней амбразуры. Бойницы здесь, как и во многих других городах, снаружи были шире, чем внутри, что предоставляло более широкий угол обстрела.

— Еда у тебя есть? — повторил свой вопрос всё тот же голос.

— Нет! — ответил я.

— Ну тогда проваливай! — бросил он, и корзина сразу поднялась на несколько ярдов вверх.

— Впустите меня! — завопил я. — Вот посмотрите! У меня курьерская сумка! Я взял её у одного из курьеров Артемидория. В ней может содержаться полезная информация! Впустите меня!

— Похоже, у тебя нет ничего для нас полезного, чтобы впустить тебя, — заметил мужчина на стене.

— Впустите меня! — попытался настаивать я. — Только не стреляйте!

Это я уже крикнул товарищу с арбалетом, недвусмысленно взявшему меня на прицел.

— Убирайся! — приказал другой голос.

— Это было безумием с твоей стороны, прийти сюда, — сообщил мне первый голос.

— Да это просто шпион, которого подослали, чтобы он разведал наши силы и оборону, — предположил второй.

— Да нет же! — крикнул я. — Ну завяжите меня глаза, если вы мне не доверяете. Только отведите меня к Амилиану!

— Тебя заметили, — сообщил мне ещё один мужчина хриплым голосом, и ткнул пальцем в сторону укреплений косианцев.

Обернувшись, я увидел, что часовой, снова появившийся на смотровой площадке, смотрит в мою сторону.

— Кажется, твои друзья зовут тебя к себе, — заметил всё тот же хриплый голос. — Беги домой, если сможешь.

Арбалет, было опустившийся, снова был нацелен на меня. Более того, в соседней амбразуре, появился ещё один.

— Не стреляйте! — закричал я.

— Шпион! — выкрикнул один из солдат.

— Нет! — поспешно отозвался я.

— Если Ты не шпион косианцев, то как так получилось, что Ты прошёл через все линии их укреплений? — спросил хриплый голос.

— Я не шпион! — настаивал я.

— Тогда как Ты оказался здесь? — поинтересовался другой голос.

— Перехитрил их, — ответил я.

Моё абсолютно правдивое заявление было встречено смехом. Неприятным смехом.

— Впустите меня!

— Возвращайся к своим друзьям, — смеясь, посоветовали мне.

— Я из Порт-Кара! — в отчаянии закричал я. — Я — курьер Гнея Лелиуса. Вызовите Амилиана, если никто другой не может впустить меня!

— Сейчас тебя впустят. Вон твои дружки уже забеспокоились, — сообщил мне один из солдат. — Кажется, к тебе поддержку отправили! Беги давай, и возможно, Ты сможешь добраться до траншеи быстрее, чем наши стрелы.

Я оглянулся, но не двинулся в сторону сапы. Точно. В укреплении косианцев было заметно движение. Я смог разглядеть мелькающие тут и там фигуры солдат.

— Впустите меня! — взмолился я, в тот же момент бросаясь к стене вплотную.

Два болта почти одновременно воткнулись в то место, где я только что стоял.

— Впустите меня! — заорал я вверх, прижимаясь к стены.

Я оказался в мёртвой зоне, и попасть в меня сверху теперь было проблематично.

— Если Ты — друг, покажись, — предложили мне.

— Выйди, чтобы мы смогли увидеть тебя, дружище, — пригласил меня другой голос.

Внезапно, ещё один болт врубился в стену чуть выше моей головы. На этот раз он прилетел со стороны укрепления косианцев.

— Эй, кажется, это они в него стреляют! — послышался удивлённый голос сверху.

Ещё прежде чем он успел договорить, два ответных болта со стены унеслись в сторону укрепления косианцев. Один из них срикошетив от валуна ушёл в воздух, со стуком вонзился в деревянный палисад.

Я услышал шорох корзины, что бороздя по стене, быстро пошла вниз. Именно в этот момент, я заметил мужскую фигуру, поднявшуюся над палисадом косианского укрепления, и наставившую на меня лук. Я заметался у стены, двигаясь то быстро, то медленно, переводя взгляд то на него, то на спускающуюся верёвку. Его стрела высекла искры из стены прямо перед верёвкой над моей головой. Он взял слишком высокий прицел.

Я изо всех сил вцепился в веревку чуть выше корзины, и меня потащило вверх. То периодически отталкиваясь от стены и дико раскачиваясь, то перебирая по ней ногами, и всячески старался сбить прицел тем, кто сейчас целил в меня.

— Стреляйте! — донеслось до меня со стороны косианского укрепления, и ещё две стрелы ударились в стену поблизости от меня.

— Стреляйте! — послышалась команда сверху.

Я продолжал движение вверх, то лихорадочно перебирая руками, когда верёвка замирала, то рывком взлетая на новую высоту, когда её тянули солдаты на стене. Ещё несколько стрел ударилось вокруг меня, выбивая из стены искры и каменную крошку, прежде чем я, наконец-то, после этого показавшегося мне бесконечным подъема, с сованной на руках кожей, оказался на вершине стены в восьмидесяти футах над землёй. Между зубцов появились руки, схватили меня и втянули внутрь.

— Благодарю вас! — прохрипел я, задыхаясь от усталости.

Меня тут же бросили на живот на площадку позади зубцов. Руки заломили за спину, оружие и кошелёк отобрали.

— Раздеть его и заковать в кандалы, — послышался грубый мужской голос.

Через мгновение, меня, лежащего на животе, раздели и заковали в цепи. На запястьях сомкнулись браслеты наручников, которые соединялись цепью с ножными кандалами, запертыми на моих щиколотках.

— Я — Тэрл из Порт-Кара, — повторил я, — курьер от Гнея Лелиуса, регента Ара!

— Накинь ему чего-нибудь на голову, — приказал тот же голос с командными нотками. — Его белая тряпка подойдёт.

Белая ткань, которую я принес с собой как знак мирных намерений, сложили вдвое и накинули мне на голову, завязав под подбородком.

— Поставьте его на колени, — приказал мужчина, и меня рывком подняли с платформы.

— Вот это было при нём, — сообщил другой голос.

В импровизированном мешке я мало что мог рассмотреть. Лишь какие-то неясные фигуры вокруг меня.

— Верёвку ему на шею, — приказал начальственный голос.

Одна из фигур склонилась ко мне, и на моей шее затянулась петля.

— Освободите меня и отведите к Амилиану! — потребовал я. — Сообщение для него в моём рюкзаке. Он может также заинтересоваться содержимым курьерской сумки. Я не знаю, что в ней, но я взял её у курьера Артемидория, к югу отсюда, на Дороге Воска, в постоялом дворе называемом «Кривой тарн»!

— Даже не надейся, с закрытыми глазами и на верёвке, тебе не удастся ничего узнать о нашей обороне, — сказал кто-то из мужчин.

— Отведите меня к Амилиану, — попросил я.

— Заткнись, шпион, — рявкнул на меня тот же голос.

— Я не шпион! — раздражённо бросил я.

— А давайте повесим его, — предложил он. — Пусть слины с Коса знают, что мы не будем напрасно тратить время, разбираясь с их шпионами.

— Я не шпион! — прорычал я.

— Хорошо, — одобрительно сказал другой голос.

— Закрепим верёвку вот здесь, — сказал человек слева от меня, — и покажем этим слинам, что их шпион разоблачён, сброшен со стены, и повис через считанные ины после того пробрался в город.

— Превосходная идея! — поддержал его ещё один мужчина.

Я почувствовал, что веревка дёрнулась на моей шее. Потом чьи-то руки легли на мои плечи.

— Эй, вы что, забыли, как они стреляли в меня! Вы же видели это! — напомнил я.

— Но они же ни разу не попали в тебя, — заметил человек.

— А вы предпочли бы, чтоб они попали? — спросил я.

— Возможно, для тебя это было бы лучше, если бы они это сделали, — мрачно добавил другой, и меня подняли на ноги.

— Верёвку я привязал, — сообщил голос слева.

— Я пришёл к вам под белым флагом, — напомнил я. — Вот значит как жители Форпоста Ара уважают законы войны?

Руки мужчин ещё крепче сжались на моих плечах. Я чувствовал лёгкий ветерок, сквозивший через бойницу справа от меня. Сквозь ткань на моей голове я мог различить открытое пространство между зубцами.

— Ну-ка постойте, — услышал я чей-то голос, а затем звук развязываемого узла.

Кажется, верёвка снова стала всего лишь поводком.

— Должен признать, что мы почти забыли нашу честь, — сказал мужской голос. — Мы благодарны тебе за то, что Ты напомнил нам об этом. Безусловно, это позорно для нас, что это было сделано косианским слином. Впрочем, это не столь важно. Важно просто помнить об этом. Признаться, до сего момента я даже представить не мог, насколько мы опустились. В оправдание могу сказать, что мы многое перенесли за эти дни, и потеряли многих товарищей.

— Эй, позади их укреплений, как мне кажется, собираются косианцы, — сообщил мужчина, по-видимому, наблюдатель.

— Утренний штурм, — устало вздохнул другой.

— Незнакомец, — обратился ко мне мужчина, который говорил мне о чести, — знай, что Ты был оставлен в живых, только потому, что вошёл в город, под белым флагом. И, вынужден признать, ещё немного и всё могло закончиться иначе. Однако теперь, под его эгидой, Ты в такой же безопасности, как если бы находился под защитой железных стен. Честь Форпоста Ара ещё чего-то стоит. Я даю тебе право выбора, если хочешь, можешь вернуться к своим с Коса.

— Отведите меня к Амилиану, — устало попросил я.

— И всё же, я думаю, что Ты — шпион, — вздохнул он.

— Я не шпион, — в который раз повторил я.

— Надеюсь, Ты понимаешь, что как только тебя уведут к Амилиану, то Ты утратишь защиту флага, под которым пришёл? — осведомился мужчина.

— Я это отлично понимаю, — заверил его я.

— Отведите его к командующему, — приказал он.

— Дайте мне хоть что-то из одежды, — попросил я, как только меня отвели от бойницы, — хотя бы лоскут моей туники, чтобы прикрыться.

— Собрался уже большой отряд косианцев, — сообщил наблюдатель.

— Ты пришёл как шпион, — сказал мне солдат. — Вот, как пойманный шпион Ты и пойдёшь к Амилиану.

Чьи-то руки плотно сомкнулись на моих плечах.

— Уведите его.

11. Амилиан

— Сюда, — приказал мне мужчина.

Меня заставили встать на колени на какую-то твердую поверхность, скорее всего кафельный пол. Белую ткань, которую я использовал в качестве флага перемирия, наконец-то сняли с моей головы. Несколько инов я моргал глазами, потом осторожно осмотрелся вокруг.

Я стоял на коленях, на полу, действительно покрытом кафелем, перед высоким стулом, стоявшем на возвышении. С одной стороны от стула и немного ниже, на одной из широких ступеней, на коленях стояла бледная белокурая рабыня, одетая в короткую тунику.

— Оставь нас, Ширли, — приказал мужчина сидевший на стуле.

— Да, Господин, — сказала девушка.

Голова невольницы была отвернута в сторону от меня. Я был свободным мужчиной и, посмотрев на меня без разрешения, она могла быть наказана. Рабыни, конечно, иногда делают это, например, на улицах рассматривая раздетых пленников, формально считающихся свободными людьми, иногда даже насмехаются над ними, но вряд ли они посмеют сделать это, без разрешения, и тем более на глазах своих владельцев.

Имя «Ширли», кстати, земное женское имя, но я подозревал, что эта рабыня к Земле никакого отношения не имела. Во всяком случае, характерного акцента я не заметил. Конечно, могло быть и так, что она землянка, просто провела на Горе довольно много времени. После нескольких месяцев зачастую становится крайне трудно отличить землянок от гореанок, по крайней мере, без тщательного изучения их тел. Например, женщин родившихся на Земле, выдают пломбы в зубах и шрамы от прививок, а по команде встать на колени они делают это несколько иначе, видимо в силу своего происхождения. Мужчины на Горе иногда дают земные имена гореанским девушкам, поскольку считают их превосходными рабскими кличками. Для гореанского уха, такие имена, как Джин или Джоан имеют экзотический аромат, и расцениваются как пригодные имена для рабынь, доставленных из таких далёких и таинственных мест как Теннеси или Орегон. Сами девушки, оказавшись на Горе, приходя к пониманию чувственного подтекста звучащего в их именах, тоже перестают рассматривать их с точки зрения простого и обычного слова, но начинают, во многом как и гореане, относиться к ним, как к волнующим и красивым именам, и даже упиваются ими, и как превосходные рабыни пытаются соответствовать им. Само собой, они осознают, что теперь носят их только, как рабские прозвища, и только желанием рабовладельца.

Это правда, что земные женщины расцениваются гореанами, поголовно как рабыни, но, на мой взгляд, по крайней мере, в настоящее время, в действительности в этом нет ничего особенного, ибо гореанки ими рассматриваются точно так же. Я окинул взглядом фигуру проходившей мимо меня девушки. Она была очень худой. Подозреваю, что прежде эта красотка была намного полнее, соблазнительнее чувственнее. Это было ещё одно подтверждение того, недостаток пищи в Форпосте Ара становится всё острее. Впрочем, её, как и других таких же как она, можно было несложно и достаточно быстро возвратить к их прежней желанности. Надо просто восстановить надлежащую диету. Подобными средствами розничные работорговцы готовят женщин, ещё и благодарящих их за еду, чтобы они принести более высокие прибыли на рабских прилавках. О том, что Ширли — блондинка можно было только догадываться по короткому ёжику коротко состриженных и начинающих отрастать волос. Подозреваю, что в данный момент в городе трудно будет найти неодстриженных женщин, даже среди свободных. Понятно, что в случае с рабынями, их вообще никто не спрашивал, их волосы были просто взяты у них. С другой стороны, свободные женщины обычно жертвуют свои волосы, как вклад в защиту города.

— Слушаю тебя, — сказал человек, сидевший на стуле.

Это был явно очень крепкий мужчина, хотя и выглядевший сильно утомленным. Его лоб был скрыт под окровавленной повязкой. Судя по всему, до начала осады он был весьма красивым мужчиной. На его коленях я увидел вскрытую курьерскую сумку, и тубус с письмом, взятый из моего рюкзака. Он по-прежнему был запечатан лентой и воском с оттиском печать Гнея Лелиуса, регента Ара.

— Вы Амилиан, командующий Форпостом Ара? — уточнил я.

— Да, — ответил он, пристально глядя на меня.

Я посмотрел вслед выходящей из зала рабыне, которая на мгновение обернулась и украдкой окинула меня взглядом. Мужчина на стуле улыбнулся.

— Она посмела рассматривать тебя? — осведомился он.

— Нет, — ответил я.

— Какие же они все любопытные, — покачал он головой.

Я благоразумно промолчал.

— Ширли! — не оборачиваясь, чтобы посмотреть на неё, окликнул мужчина свою рабыню.

— Да, Господин? — отозвалась она, выглядывая из двери в боковой стене.

— Напомни мне, сегодня вечером, чтобы я наказал тебя, — приказал он.

— Да, Господин! — всхлипнула рабыня и выскочила из комнаты.

— Женщины, — пожал я плечами. — Они ничего не могут поделать с собой.

— Я ничего не имею против того, что она сделала это, — сказал Амилиан. — Однако за это её положено выпороть.

— Понимаю, — кивнул я.

— Дисциплину следует поддерживать даже в трудные времена, — развёл он руками, — особенно в трудные времена.

— Несомненно, — поддержал его я.

— Ты знаешь, где мы находимся? — поинтересовался он.

— Нет, — ответил я.

— Мы в цитадели, — сообщил командующий.

— Я предполагал это, — кивнул я.

В конце концов, где ещё было бы уместнее всего разместиться штабу городской обороны.

— Если верить тому, что Ты сказал моим людям на стене, тебя зовут Тэрл из Порт-Кара, не так ли? — спросил он.

— Я — Тэрл из Порт-Кара, — представился я.

— И Ты утверждаешь, что был курьером регента? — добавил он.

— Я и есть курьер регента, — заявил я. — И почему я всё ещё раздет и закован в цепи?

— А тебе не кажется странным, что регент решил использовать в качестве курьера кого-то из Порт-Кара? — уточнил Амилиан.

— Конечно, это действительно несколько странное решение, — вынужден был признать я. — Но я доставил ему письма от Дитриха из Тарнбурга. Возможно, регенту показалось разумным, что я мог бы таким же образом послужить и Ару.

— Дитрих, Тарн из Тарнбурга? — переспросил командующий.

— Возможно, некоторые называют его этим прозвищем, — кивнул я. — Однако я никогда не слышал, чтобы он сам использовал это выражение применительно к себя. То же самое касается и людей достаточно близких к нему. Я даже не уверен, что его сколь-нибудь заботит это.

— А как он думает о себе? — полюбопытствовал Амилиан.

— Как о Дитрихе, — пожал я плечами, — он просто Дитрих из Тарнбурга, солдат и капитан.

— Дитрих, со штандартом Серебряного Тарна? — спросил он.

— Что верно, то верно, его штандарт, действительно — Серебряный Тарн, — ответил я.

— Он — наёмник, — с горечью сказал Амилиан.

— Тем не менее, он сейчас удерживает Торкадино, — заметил я, — тем самым остановив наступление армии Коса на южном фланге.

— Я не верю этому, — заявил Амилиан.

Это его заявление показало мне степень изолированности людей в Форпосте Ара. Амилиану было совершенно не известно о таком значимом событии как захват Дитрихом Торкадино.

— Уверен, об этом должно быть упомянуто в письме, или письмах, от Гнея Лелиуса, которые я доставил, — сказал я.

— Значит, Ты тоже наёмник, — разочарованно вздохнул он.

— Мне приходилось служить за плату, — неопределённо ответил я.

— Кто угодно за золото может купить твою сталь, — усмехнулся он.

— Возможно, далеко не кто угодно, — заметил я.

Некоторые наёмники выбирают своих нанимателей весьма тщательно.

— Знаешь ли Ты, что находится в курьерской сумке? — осведомился Амилиан.

— Нет, — ответил я. — Как Вы, должно быть, отметили, печать на ней цела.

— Возможно, тебя проинформировали о её содержимом прежде, чем она была запечатана?

— Нет, — покачал я головой. — Я взял эту сумку у курьера Артемидория встреченного мною в «Кривом тарне», постоялом дворе на Дороге Воска в трёх днях пути на юг отсюда. Я уже говорил об этом вашим людям.

— И Ты ожидаешь, что я в это поверю? — спросил командующий.

— Где же ещё я мог получить эту сумку? — поинтересовался я.

— Возможно, из рук самого Артемидория, — предположил Амилиан.

— Не понял, — вскинулся я.

— Я даже готов поверить, что Ты, скорее всего, не знал о содержимом этой сумки, — сказал он.

— И почему же? — озадаченно спросил я.

— Если бы Ты действительно знал о том, что в ней лежит, — ответил Амилиан, — то не думаю, что Ты осмелился бы принести её сюда.

— И что же с ней такого страшного? — спросил я, уже не слишком радуясь тому, что предстояло услышать.

— Послание даже не зашифровано, — усмехнулся командующий. — Тебе не кажется необычным, что Артемидорий, тарнсмэн, проницательный человек и опытный командир, вдруг передал военные документы в настолько небрежном и открытом виде?

— Возможно, он оказался слишком самонадеянным или высокомерным, — предположил я. — Откуда мне знать это.

— Разве тебе это не кажется странным? — снова спросил Амилиан.

— Признаться, да, — кивнул я, — это действительно странно.

— Вот и мне так показалось, — заметил он, — более того, я думаю, что это послание изначально было предназначено, чтобы попасть в мои руки.

— Сомневаюсь, — покачал я головой. — О чём там говорится?

— Это — сводка разведданных, — ответил командующий. — В ней сообщается о численности и расположении сил Ара.

— Я могу поинтересоваться, где они находятся? — спросил я.

Признаться, я сам много раз задумывался над этим вопросом.

— Я скажу тебе, где они действительно находятся, — сказал Амилиан. — Они движутся быстрым маршем к нам на выручку.

— По какому маршруту? — решил уточнить я, озадаченный его сведениями.

— На север по Виктель Арии, — ответил он.

— Нет, — покачал я головой. — Я просмотрел всю Виктель Арию. Их там нет. И никто не видел на дороге ни одного солдата.

Амилиан улыбнулся.

— А могу я узнать, где они находятся согласно их сводкам?

— Здесь утверждается, что они находятся на зимних квартирах в Холмеске в ста пасангах к югу от Воска.

— На зимних квартирах? — поражённо переспросил я. — В то время как, Кос держит в осаде Торкадино и Форпост Ара?

— Значит, Ты сам видишь нелепость этого сообщения, — развёл руками Амилиан.

— Да, — пробормотал я, ужаснувшись внезапно осенившей меня догадке.

— Получается, что будь тебе известно о содержимом этого отчёта, то, скорее всего, Ты отказался бы доставлять его сюда, — улыбнулся он.

Я чуть не вскочил на ноги, но жёсткий толчок вернул меня на колени.

— Я утверждаю, — уверенно и с жаром заявил я, — что как бы это не казалось невероятно, но этот отчёт может быть верным.

В свете того, что мне было известно прежде, ситуация начала принимать тревожные очертания. В отличие от Амилиана, я был уверен, что сведения в отчёт точны, а сам отчёт подлинен, даже если с ним были некоторые странности, ставившие его под сомнение. Амилиан рассмеялся. Его тут же поддержали некоторые из мужчин, стоявших позади меня.

— Тогда скажите мне деблокирующие войска Ара? — спросил я. — Где они?

Амилиан обжёг меня сердитым взглядом.

— Даже притом, что вы изолированы, — начал я, — Вы должны понимать, что осада Форпоста Ара не могла долго оставаться секретом. Вы должны были предположить, что деблокирующие сила посланные к вам на подмогу, должны были бы уже прибыть к стенам города. Хотя Вы столь жизнерадостно рассуждаете о своих перспективах, но я подозреваю, что ваши люди на стенах уже не настроены столь оптимистично. Я был среди них. Они голодны, измождены и изранены. Настроение у них подавленное. Подозреваю, что они, даже если Вы этого не хотите понять, уже давно поняли, что любые войска уже должны были бы находиться здесь, причём давно!

Сзади послышался шорох извлекаемого из ножен меча. Но, выйдя наполовину, клинок был раздражённо вброшен обратно.

— Этот рапорт не может быть подлинным, — заявил Амилиан. — Он просто нелогичен. Здесь указана такая численность войск Ара в Холмеске, которая означала бы, что главные силы Ара находятся на севере, что просто невероятно. Столько войск не нужно для того, чтобы снять осаду. Кроме того, в этом случае, получается, что Ар остался бы полностью беззащитен. Если не сам город, то его территории, отданы на милость Салерианцев, Травианцев и Тарнианцев, и даже воинов таких небольших городов как Тарнбург и Хокбург.

— А почему Вы исключаете версию предательства? — спросил я.

Мужчины позади меня сердитый заворчали.

— Вас бросили, — озвучил я давно напрашивавшийся вывод.

— Давайте я перережу ему горло, — предложил мужчина стоявший позади меня.

— Всё, что стоит между Аром и Косом, — продолжил я, — это присутствие Дитриха в Торкадино, где он захватил косианское продовольствие и осадные машины.

— Он не мог взять Торкадино, — стоял на своём Амилиан. — У него недостаточно людей для такой операции.

— Он сделал это тихо, пройдя через акведуки, — сообщил я.

— Всё равно, у него нет сил, чтобы удержать такой город, — упёрся он.

— А все осадные машины косианцев оказались внутри захваченного города, — напомнил я. — Сам же Торкадино, насколько я знаю, хотя и взят в осаду, но пока не подвергся штурму. В действительности, главные силы Коса, которые, я уверяю Вас, численно не уступают войскам Ара, вероятно находящимся в данный момент на зимних квартирах. Возможно лишь десятая часть их осталась под Торкадино. Ситуация сложившаяся с армией Коса более менее ясна. Они не могут продолжить наступление без своих осадных машин и продовольствия, а чтобы заменить их, им потребуется несколько месяцев.

— И чем всё это, на твой взгляд, может закончиться? — поинтересовался командующий.

— Понятия не имею, — пожал я плечами. — Но могу предположить, что рано или поздно Кос восстановит свои осадные орудия, и может начать штурм Торкадино, хотя бы для того, чтобы наказать Дитриха. Если бы я был на месте Мирона Полемарка из Темоса, командующего косианскими войсками на континенте, то я бы двинул армию к Ару, не тратя впустую время на Торкадино и другие вспомогательные цели. Дитрих в этом случае, конечно, покинул бы ставший ненужным город, но сил у него хватит не более, чем на то, чтобы преследовать и изматывать силы косианцев на их пути к Ару. Но как только он выведет свои отряды из Торкадино, их можно было бы выследить и уничтожить причём не всеми силами Коса, а лишь малой их частью.

— Почему же тогда Дитрих из Тарнбурга рискнул вмешаться? — поинтересовался Амилиан.

— В Торкадино он взял немалые трофеи, ценности, женщин и тому подобное, — пожал я плечами.

— Это он мог найти в сотне других городов, — отмахнулся он.

— Дитрих не питает большой любви ни к Ару, ни к Косу, — пояснил я. — И он не хочет победы ни того ни другого. Победа любого из соперников, с достижением полной гегемонии на континенте, может закончиться, да в общем-то и закончится тем, что существование свободных наёмных компаний окажется под вопросом. Кроме того, он, как и многие другие боится разрушения социальной открытости и свободы, какие существует на Горе в данный момент.

— И Ты разделяешь подобное мнение? — спросил Амилиан.

— Я не ожидаю ничего хорошего от мира, в котором установится единоличная власти Марленуса из Ара или Луриуса из Джада.

— Это означало бы установление мира, — заметил мой собеседник.

— Мира цепей, — усмехнулся я.

— Разве мир не важнее всего остального? — поинтересовался командующий.

— Нет, — отрезал я.

— Мне трудно поверить, что твои собственные интересы в этих вопросах настолько абстрактны и благородны.

Я не стал отвечать на его слова. Ему не стоит знать мои тайные побуждения, ставшие причиной моей поездки в Ар, той поездки, во время которой я оказался в Торкадино. Это я мог доверить очень немногим. Например, ему не нужно знать о содержании тех секретных документов, которые я, получив коды в Брундизиуме в конце Се-Кара, сжёг, едва успев прочитать. Из тех бумаг ясно следовала измена тех, кто в настоящее время находился вокруг власть имущих в Аре.

— А теперь, позволь-ка, я объясню тебе ситуацию, как её вижу я и какова она есть на самом деле, — заговорил Амилиан. — Главные силы Коса здесь под Форпостом Ара. У них недостаточно войск, чтобы наступать на юг. Они хотят взять под контроль бассейн Воска, и это лучшее, на что им стоит надеяться. Торкадино — союзник Ара и его никто не захватывал. Нет никакой южной армии вторжения Коса. История о Дитрихе из Тарнбурга — выдумка от начала и до конца. Этот фальшивый рапорт разведки, нелепо исполненная поделка, предназначенная для того, чтобы вызвать в нас отчаяние. Это — уловка, цель которой, принудить город к сдаче. Они что, действительно думают, что мы могли бы поверить в то, что этот отчёт мог случайно оказаться в наших руках в такое время? Они надеются, что мы отнесёмся к нему серьёзно? Да он даже не зашифрован. Явная нелепость этого документа, сообщающего, что Ар оставил почти все свои войска на зимних квартирах, в то время как на нас навалились все силы Коса, и подразумевающая, что мы брошены на произвол судьбы, как раз и свидетельствует о том, что деблокирующая армия Ара фактически где-то рядом, возможно всего в паре дней пути отсюда.

Из-за моей спины послышались крики согласия, возможно излишне отчаянные и довольно нестройные.

— Я не знаю местоположения основных сил Ара, — сказал я, — но я подозреваю, что они именно там, где указано в этом рапорте о сложившейся ситуации, отправленном Артемидорием. Я не знаю, почему тот не стал шифровать бумаги. Возможно, эта информация не является секретной, по крайней мере, для косианцев. В конце концов, нелегко скрыть местонахождение тысяч мужчин от противника активно использующего разведчиков на тарнах. Я также хочу заверить вас, что армия вторжения Коса на юге действительно существуют, и те, кто осаждает вас не более чем их небольшая часть. Ваше мнение, что Кос не смог бы выставить такие сухопутные силы, основано на предположение, что их войска должны состоять только из косианцев. А это не верно. Вы должны понять, что даже здесь, под стенами города, большинство солдат это их союзники и наемники, к Косу никакого отношения не имеющие.

— Ты хоть представляешь стоимость содержания таких сил? — поинтересовался Амилиан.

— Подозреваю, Луриус решил вложить золото Коса в победу, которая в будущем возместит его инвестиции тысячекратно.

— Нет, и не может быть на Косе, даже вместе с Тиросом, такого количества золота, — воскликнул Амилиан.

— Возможно, далеко не всё оно пришло с Коса и Тирос, — пожал я плечами.

— Тогда откуда? — спросил командующий.

— Из тех городов, что заинтересованы в победе косианцев, — предположил я, — а также, я очень сильно подозреваю, и из самого Ара.

Я почувствовал, как к моему горлу, чуть выше верёвки прижалась холодная сталь ножа. Амилиан еле заметно, в отрицательном жесте, пошевелил рукой, нож убрали.

— И Ты не знаешь, о чём гласит сообщение в этом тубусе? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Регент закрыл и опечатал тубус при тебе? — уточил Амилиан.

— Нет. Тубус вручил мне его помощник именно в том виде, в котором его получили Вы.

— Занятная шутка со стороны регента, — усмехнулся Амилиан.

— Шутка? — переспросил я.

— Да, — кивнул он, — твоё предательство было обнаружено ещё в Аре, задолго до того, как Ты попал сюда.

— Не понял, — прищурился я.

— Предъявитель этого послания, называющий себя Тэрлом из Порт-Кара, — зачитал Амилиан, — является шпионом Коса. Делайте с ним всё, что посчитаете нужным.

— Нет! — закричал я, и попытался вскочить на ноги, но я был остановлен, и снова брошен на колени.

Один из стоящих рядом со мной мужчин поставил нога на верёвку привязанную к моей шее, заставляя меня держать голову низко опущенной. Я кое-как вывернул голову, чтобы видеть Амилиана.

Я услышал мрачный смех вокруг себя.

— Это — обман! — заявил я.

— Да, и Ты именно тот, кто был обманут, — улыбнулся командующий, под смех своих подчинённых.

— Ты что, правда, решил, что мы могли бы сдать город? — поинтересовался Амилиан. — Ты что же, не знаешь, насколько долгой и изнурительной была эта осада? Ты забыл, какими длинными и кровопролитными были бои? Разве Ты не знаешь о потерях Коса под нашими стенами? Ты действительно думаешь, что мы не знаем, какая судьба ждёт нас, если мы откроем ворота?

Мужчина, удерживавший мою привязь под ногой, сделал её ещё короче, заставив меня согнуться в три погибели.

— Но где же тогда армия Ара, которая должна была снять осаду? — вдруг спросил молодой парень, стоявший позади и заговоривший впервые за всё время.

— Надеюсь, что они находятся на пути сюда, — вздохнул Амилиан.

— Но почему они до сих пор не прибыли? — не отставал воин.

— Не забывай о своём возрасте, — шикнул на него мужчина в возрасте стоявший рядом.

— Я был на стене столько же, сколько и вы все, — гордо отрезал молодой.

— Я не знаю, — тяжело вздохнул Амилиан.

— А не может произойти так, что они прибудут слишком поздно? — снова спросил молодой.

— Это тоже не исключено, — ответил Амилиан.

— Безопасность города в ваших руках, капитан, — сказал юноша. — Безопасность его граждан — это ваша ответственность. Думаю в свете всего случившегося, Вы должны рассмотреть альтернативу.

— Кто сможет сделать это? — спросил командующий.

Признаться, я не понимал, о чём они говорят.

— Я готов, — заявил молодой человек.

— Нет! — выкрикнул старший товарищ. — Мы готовы умереть до последнего мужчины, но не обращаться за помощью к такому!

— Они посмеются над нами! — поддержал его другой.

— Ты не был на реке, — покачал головой Амилиан.

— С Вашего разрешения, Капитан? — осведомился юноша.

— Иди, — кивнул командующий, приняв какое-то весьма непростое решение.

— Нет! — выкрикнул другой мужчина, но парень уже повернулся и направился на выход из зала.

— Ему не выбраться из города, — сказал один из мужчин.

— Он будет мёртв ещё до заката, — вздохнул другой.

— Слушайте, — обратил их внимание третий. — Трубы.

— Утренний штурм начинается, — заметил четвёртый.

Амилиан поднялся и, покачнувшись, схватился за стул.

— Джентльмены, — обратился он к собравшимся, — пора занять свои места на стенах.

Потом он устало окинул меня взглядом.

— Насколько я знаю, — заметил Амилиан, — на стене тебя чуть было не повесили.

Я искоса посмотрел в его сторону, но ничего не ответил.

— Возможно, это и к лучшему, — кивнул он. — Повешение — слишком лёгкая смерть для шпиона.

Я попытался бороться, но всё было бесполезно.

— Посадите его вместе с другим шпионом, — приказал Амилиан.

12. Камера

Я стоял перед открытой железной дверью. Верёвку с моей шеи сняли.

— Снимите с него кандалы, — приказал офицер.

Наконец-то мои руки и щиколотки освободились от железа. При этом меня сразу взяли под прицел два арбалетчика. Можно было не сомневаться, что в случае любого их подозрения или моего резкого движения, эта история закончится двумя короткими тяжёлыми железными болтами, вошедшими в моё тело.

Затем меня впихнули в камеру, и дверь с гулким стуком захлопнулась за моей спиной. Клацнул замок. Я стоял в камере, стены и пол которой были сложены из огромных плоских камней. Пол покрывал слой соломы. В углу лежала ещё охапка соломы. Камера была квадратная и достаточно просторная, футов двадцать стороной. Свет проникал из окна расположенного высоко в стене. Окно, кстати, было зарешечено. Прутья около двух дюймов диаметром стояли через каждую пару дюймов.

Я обернулся и осмотрел дверь. Крепкая. С той стороны задвинуты стальные засовы. В двери имелось окошко для наблюдения за заключёнными, в данный момент закрытое. Само собой открыть его можно было только снаружи. Ещё в нижней части было узкая закрытая заслонкой щель, через которую, внутрь камеры передавали пищу. Обойдя место своего заключения по периметру, и осмотрев пол и стены, я пришёл к выводу, что выбраться отсюда, нечего и мечтать. Эта камера из тех, попав в которые их обитатели, к своему разочарованию быстро обнаруживают, что они бежать отсюда им не светит, что они беспомощны, что они — самые настоящие заключенные.

Наконец, не найдя здесь ничего обнадёживающего, я повернулся к другому заключенному здесь лицу. Точнее к другой. Под моим изучающим взглядом она отпрянула и съёжилась.

Около одной из стен камеры, стояла на коленях испуганная нагая женщина. Хм, её колени были плотно сжаты. Когда меня втолкнули сюда, она протестующе вскрикнула и сжалась. В первый момент она мотнула головой и на мгновение подняла руки, словно хотела перебросить волосы на грудь и использовать их, чтобы частично прикрыть себя. Её попытка закончилась стоном разочарования. Прикрыться ей было нечем. Волосы были острижены почти налысо. Тогда она сгребла вокруг себя солому и зарылась в ней, спрятав тем самым бёдра и талию. Теперь, стоящая на коленях, зарывшаяся по пояс в солому женщина, в ужасе смотрела на меня, и пыталась, насколько могла, скрыть тело руками.

— Почему они сделали это? — спросила она.

— Что именно? — уточнил я.

— Посадили Вас вместе со мной! — воскликнула пленница.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

Тогда она склонилась ещё ниже, зарываясь ещё глубже в солому, и внимательно глядя на меня.

— Вы — джентльмен? — жалобно поинтересовалась она.

— Нет, — ответил я, и женщина застонала.

— Они должно быть очень ненавидят меня, — заплакала она. — Они сделали это специально! Им что, мало того, что они отобрали мою одежду и посадили в тюрьму?

— Ты — шпионка, — развёл я руками.

— Такая же, как и Ты, — закричала женщина, — раз уж тебя бросили сюда вместе со мной!

— Похоже, они думают именно так, — раздраженно заметил я.

— Меня схватили! — заплакала она. — Что они теперь сделают со мной?

— Ты — свободная женщина? — уточнил я.

— Да! — кивнула шпионка. — Конечно!

— В таком случае, не думаю, что это будет приятно, — ответил я.

Она застонала.

Я бросил взгляд на окно расположенное высоко под потолком. В камере не было ничего, что можно было бы использовать, чтобы дотянуться до него и выглянуть наружу.

— Они кормят меня так, что этого едва хватает, чтобы не умереть с голоду! — пожаловалась моя сокамерница.

— Полагаю, что Ты питаешься ничуть не хуже остальных жителей Форпоста Ара, — заметил я.

— Ты только посмотри, — сказала она. — Они состригли мои волосы!

— Получается, что они проследили, чтобы Ты внесла свой посильный вклад в оборону Форпоста Ара, — не стал сочувствовать ей я.

— Город всё равно должен вот-вот пасть, — проворчала женщина. — Нас скоро спасут!

— Мы в цитадели, — отмахнулся я. — Здесь можно держаться ещё долго, даже после того, как будут захвачены стены. Так что у них будет время, чтобы разобраться с нами.

Судя по тому, как горько она заплакала, опустив голову, мои слова облегчения ей не принесли.

— Когда здесь кормят? — осведомился я.

— В полдень, — ответила шпионка и, подняв голову, зло посмотрела на меня.

— Похоже, они заставляют тебя заработать своё пропитание, не так ли? — спросил я.

Судя по яростному блеску в её глазах, я не ошибся.

— Вижу, что так оно и есть, — кивнул я.

— Больше нет, — проворчала она, скривив губы. — В надзирателях теперь женщины. Мужчины нужны на стенах.

— Полное использование? — уточнил я.

— Нет, — сердито бросила заключённая, — приходилось танцевать и позировать перед окошком в двери. Они никогда не входили в камеру.

— Ну и как у тебя хорошо получалось танцевать и позировать? — полюбопытствовал я.

— Когда получалось плохо, меня просто не кормили, — зло проворчала женщина.

— Тем не менее, можно сказать, что Ты ещё легко отделалась, — усмехнулся я.

— Несомненно, — с горечью в голосе признала шпионка.

— И как, тебе понравилось танцевать и позировать? — вдруг спросил я.

— Вы что, с ума сошли? — спросила женщина.

— Возможно, — пожал я плечами, улыбаясь про себя.

Я не мог не заметить лёгкое движение её тела и мимолетное испуганное выражение лица, прежде чем она ответила мне столь воинственно. Я видел, что передо мной женщина.

— Так значит, надзиратель — женщина? — задумчиво переспросил я, бросив взгляд на дверь

— Не стоит надеяться, — усмехнулась моя соседка по камере. — Бесполезно. Она не заходит сюда.

— А Ты сама-то кто? — полюбопытствовал я.

— Клодия, Леди Форпоста Ара, — представилась она.

— Где и как тебя взяли? — спросил я.

— На стене, — не стала скрывать Клодия. — Я даже не предполагала, что я под подозрением, пока я не почувствовала верёвку на шее.

Я уселся на охапку соломы, лицом к двери.

— Расскажи мне об этом, — попросил я.

— Сомневаюсь, что моя история, в чём-то сильно отличается от твоей, — заметила моя сокамерница.

— Возможно, — пожал я плечами, — я слушаю.

Она стала говорить свободнее, заметив, что я не смотрю на неё.

— Я не получала поощрений и продвижения по службе, которые я вполне заслужила, — обиженно сказала она. — Я хотела, чтобы мне поручили задание в Аре, но вместо меня всегда выбирали других. Это было неправильно!

— Продолжай, — поощрил её я, стоило ей замолчать.

— Я — красивая женщина и выдающаяся личность, — заявила Клодия. — Но они не оценили этого и не вознаградили меня по достоинству.

— Возможно, Ты — всего лишь симпатичная посредственность, — заметил я.

— Они проигнорировали мои таланты, — возмутилась она.

На мой взгляд, если у неё и были таланты, то это таланты превосходной женщины, правда пока ещё скрытые.

— Когда косианцы осадили нас, — продолжила она. — Мы все дрожали от страха за наши жизни. А после нескольких недель стало ясно, что Ар не собирается приходить к нам на выручку. Нас предоставили самим себе. Самое умное, что можно было сделать в такой ситуации это спасаться самой. А я умная женщина. Иногда ночью женщины приходят на стены, чтобы спустить корзины с деньгами и получить немного еды. Некоторые женщины, как Ты, наверное, знаешь, особенно, те у кого нет денег, раздеваются и спускаются сами, сдаваясь первому попавшемуся косианцу, которого встретят, продавая себя в рабство за столь немногое как корка хлеба или горсть каши.

Насколько мне было известно, запасы продовольствия, хотя и весьма скудные в городе ещё оставались. Например, даже её, попавшуюся с поличным шпионку, всё ещё кормили. На мой взгляд, у женщин, которые сделали то, о чём она рассказала, спустив себя со стены вниз, обдирая при этом свои тела о грубые камни, могли быть побуждения более глубокие, чем голод. Скорее всего, голод просто обеспечил им подходящую мотивацию для их поступка. Их нагота, конечно, была вполне ожидаема. Снятие с себя одежды, обнажение груди и прочие подобные действия, естественны для просительниц-женщин перед мужчинами. Кроме того, нагота ясно давала понять их намерения, и уменьшала риск того, что в темноте их могли бы убить, как беглецов или лазутчиков. Опять же, на голом теле негде скрыть оружие. Например, когда рабыню доставляют Убару или иному значимому лицу, её раздевают и заворачивают в алую ткань, если она — «красный шёлк», или в белую, если она — «белый шёлк». Оказавшись в покоях владельца, она, зачастую выбрасывает ткань наружу через отверстие в двери. Понятно, что девушка приходит к мужчине в белой ткани, лишь однажды. В общем, нагота женщины сдающейся мужчине, явление весьма распространённое. Разумеется, это ещё более распространено в случае с рабынями предстающими перед рабовладельцами.

— Могу их понять, — сказал я.

— Нет уж, это не для такой как я, — заявила Клодия. — У меня не было ни малейшего желания оказаться в цепях и рабском капюшоне на Тиросе, в стойле для разведения рабынь Ченбара — Морского Слина.

Признаться, я сомневался, что она, такая аккуратная, соблазнительная и фигуристая, должна будет бояться такой судьбы. Кроме того, большинство женщин проводило в таком стойле очень немного времени. В конце концов, ну сколько времени понадобится, чтобы осеменить рабыню, которую поставили туда не дав рабского вина в точно рассчитанный идеальный момент её цикла воспроизводства? Большинство таких рабынь используется в качестве племенных всего несколько раз, а затем их переводят на другие обязанности.

— Я стала ходить вместе с другими женщинами на стену, «на рыбалку», как мы говорили об этом. Постепенно они привыкли ко мне, и не обращали внимания. Конечно, я постаралась приходить в одно и то же место на стене каждую ночь в одно и то же время. Первые несколько раз я оставляла в корзине деньги, и ничего не происходило. Позже, когда я увеличила сумму, я получила немного хлеба и овощей. Ты можешь себе представить? Серебряный тарск за несколько сулов?

— Теперь цены поднялись ещё выше, — усмехнулся я, вспомнив золотую монету в корзине, которую спустили мне к подножию стены.

— Потом, — продолжила Клодия, — я начала оставлять в корзину записки, сначала вполне невинные, с вопросами относительно местонахождения армии Ара и тому подобного.

— Понятно, — кивнул я.

— Но моё намерение оказалось быстро понято, и вскоре после этого, вместе с продуктами, я нашла, скрытые под тканью на дне корзины, бумаги с вопросами о сложившейся в городе ситуации.

— Ты ответила на них? — Я спросил.

— Да, — ответила она.

— В таком случае, тебя уже можно признать шпионкой, — заметил я.

— В тот момент я так не думала, — призналась Клодия. — Такая информация была общеизвестна.

— В городе — да, но не обязательно, что это было известно за стенами, — поправил её я. — Разумеется, всегда найдётся информатор, если не предатель, иногда даже несколько, кто доложит о таких деталях.

— Когда я в следующий раз подняла корзину, — продолжила Клодия, — В записке спрятанной в ломте хлеба, был очень конкретный вопрос: «Вы за Кос?». На следующую ночь я отправила ответ: «Да».

— Этим Ты уже сделала себя предательницей, — пояснил я.

— Это Форпост Ара предал меня! — воскликнула она. — Это они не дали мне, того что я хотела! Они даже не направили меня в Ар. Неужели Ты думаешь, что такая личность как я, жаждала оставаться здесь, на Воске всю мою жизнь?

— И что же произошло дальше? — поинтересовался я.

— Дальше я точно обозначила свою позицию. Я дала понять, что намерена торговаться, причём торговаться жёстко.

— Ты просила продукты? — уточнил я.

— Продукты у меня были, — отмахнулась Клодия. — Я накопила их достаточно ещё в самом начале осады, когда всё были уверены, что Ар со дня на день прибудет сюда, со своими знамёнами, трепещущими на ветру, разгоняя косианцев, как солнце рассеивает туман над рекой!

— Выходит, за золото? — попытался угадать я.

— Да, — подтвердила женщина мою догадку, — за золото, и драгоценности!

— Кажется, теперь у тебя нет ни золота, ни драгоценностей, — усмехнулся я.

С её стороны послышался шорох соломы и недовольное ворчание.

— Как только Ты объявила о том, что поддерживаешь Кос, я надеюсь тебе хватило ума, не начать торговлю в денежном эквиваленте, — спросил я.

— Почему нет? — удивилась моя сокамерница.

— Хотя бы потому, что Ты объявила о поддержке Коса, — объяснил я. — Косианцы, как и представители Ара, или любого другого места, ожидают от тех, кто изъявил добровольное желание служить им, и без какого-либо принуждения дал слово о своей преданности, что они будут служить не как торговцы или наёмники.

— Какое это имеет значение? — удивилась женщина.

— Иногда это означает разницу между богатством и ошейником, — сообщил я.

— Я выторговала для себя защиту от такой возможности, — проворчала она. — Я потребовала, в качестве условия моего сотрудничества, не только богатство, но и мою безопасность и свободу.

— Например, чтобы тебя не сделали рабыней, — уточнил я.

— Да, — кивнула Клодия.

— Однако, предположи, что за это время, возможно, кто-либо другой, всё же сделал тебя рабыней, — сказал я.

— Тогда это, было бы концом соглашения, — признала она. — В этом случае, я была бы рабыней. А рабыня — это рабыня.

— Верно, — согласился я.

Косианцы согласились не делать из неё рабыню, но не освобождать её, если она уже стала рабыней. Как она сама сказала, рабыня — это рабыня.

— Кроме того, я потребовала власть в Форпосте Ара, и чтобы город не был разрушен. Всё-таки здесь оставалось немало тех, кто не тормозил моё продвижение по службе, и кому я мстить не собиралась. А вот некоторых из женщин я даже хотела видеть своим рабынями, чтобы я могла лично продать их мужчинам.

— Я смотрю, Ты детально всё проработала, — заметил я.

— Да, — довольно ответила Клодия.

— Вот только в твоём плане оставалось одно слабое место, — усмехнулся я, — он основывался только на благородстве Коса.

— Мужчины благородны, — пожала она плечами.

— Так же как и некоторые женщины, — добавил я.

— Моя преданность направлена только на меня, — сердито заявила она.

— Я знаю подходящее занятие для таких женщин, как Ты, — пробормотал я.

— Что Ты сказал? — спросила не расслышавшая Клодия.

— Ничего особенного, Ты продолжай, — отмахнулся я.

— Мои условия были приняты, и я получила чрезвычайно важное задание. Оно касалось сбора информации о различных вопросах, имеющих отношение к запасам продовольствия в городе, состоянию ворот и стен, их слабых и менее защищенных мест, численности и состоянию гарнизона и ополчения, настроений гражданских лиц и воинов, расписания смен часовых и многого другого. Конечно, далеко не всё я могла узнать. Например, кто допустит меня к информации о паролях и отзывах? К тому же, я понимаю, что их ежедневно меняют.

— Обычно, да, — согласился я.

— Каждую ночь, по мере получения информации, я передавала её за стену. Само собой, то, что удавалось добыть. Взамен я получала золото и драгоценности.

— Ты сообщила своё имя доверенному лицу или, что более вероятно, доверенным лицам, принимавшим твои послания? — спросил я, улыбнувшись.

— Я достаточно умна, чтобы не сделать такой глупости, — заявила Клодия. — Однако я потребовала и получила письмо о признании моих заслуг, гарантировавшее безопасность его предъявителя.

— Ты — умная женщина, — признал я.

— Я чрезвычайно умная, — поправила меня она.

— Как же так получилось, что такая чрезвычайно умная женщина сидит голой в одной камере со мной? — полюбопытствовал я.

Клодия сердито фыркнула.

— Продолжай.

— Возможно, я вызвала подозрение, — пожала она плечами. — Возможно, часовые заметили мои слишком частые появления на стене, в то одном и том же месте и в одно и то же время. Как-то мне даже пришлось ударить и прогнать другую девушку, которая попыталась пристроиться недалеко от моего места. Она не понимала моей настойчивости. Возможно, она думала, что я нашла превосходное место для «рыбалки». Но это было моё место! Может быть, мои расспросы в городе, или мои передвижения и осмотры местности были замечены стражей. Возможно, мои враги бросили на меня подозрения, или кто-то рассердился, что я не остригла волосы и не отдала их на троса для катапульт. Быть может, они ревновали к моим красивым волосам! Но я же свободная женщина! Они не могли заставить меня остричься, заставить меня срезать мои красивые волосы!

Конечно, теперь от её волос остался только короткий неровный ёжик.

Снаружи донёсся тихий звук, возможно, кто-то прошёл мимо двери по коридору. Судя по моим ощущениям, как раз приближался полдень.

— Продолжая, — сказал я.

— Я осмелела. Я была богата. На моих глазах и к моему удовлетворению, Форпост Ара слабел день ото дня. Зато после того как он пал, я была бы в безопасности! А ещё у меня появилась бы возможность отомстить моим врагам!

— Вот только город, скорее всего, был бы разрушен, — заметил я.

— Ну и что, в любом случае, моя месть свершилась бы, — зло проговорила она.

— Понятно, — хмыкнул я.

— Кроме того, если Ты помнишь, я оставила за собой право отбора нескольких женщин в качестве моих личных рабынь, — напомнила мне Клодия.

— Соперницы? — уточнил я.

— Конечно, — усмехнулась она.

— Это те, кого Ты хотела бы потом продать мужчинам?

— Именно, — кивнула женщина. — И это удовольствие наверняка осталось бы моим, даже если бы Форпост Ара сожгли дотла, а оставшийся от него пепел засыпали солью!

— Конечно, — вынужден был согласиться с ней я.

— В ту ночь, я снова пришла на стену, как уже делала очень много раз, — продолжила свой рассказ шпионка. — На сей раз бумаги, спрятанные в моей корзине, касались обороны больших ворота, расписания дежурств часовых, расположения их постов и тому подобного. Я выставила корзину за стену, через ту же самую бойницу, что и всегда, и начал опускать её. Я даже делала вид, что очень ослабла и, идя по стене, немного покачивалась и запиналась, как будто меня шатало от голода. Мне казалось, что у меня получалось неплохо. Всё моё внимание было на верёвке и корзине, когда я почувствовала, вокруг моей шеи затянулась верёвочная петля, и меня отдёрнуло назад. «Не шуметь», — скомандовал мне голос. Скорее всего, я не смогла бы издать даже тихого писка, настолько туго затянулась петля. Я хотела было выпустить корзину, но я не успела этого сделать. Мужчин было трое. Пока один из них держал меня, второй перехватил верёвку из моих рук. В руке у третьего был потайной фонарь. Я даже не слышала, как они подошли ко мне. Им хватило мгновения, чтобы при свете фонаря обыскать корзину и обнаружить под тканью и деньгами, спрятанные там бумаги. Их смысл был понятен, и меня немедленно раздели. Веревка, на моей шее стала поводком. Мою одежду бросили в корзину и спустили со стены. Сомневаюсь, что смысл подобного сообщения был не понят теми, кто стоял внизу. Верёвку вытянули наверх, отвязали от корзины и использовали, чтобы связать меня. Они плотно притянули мои руки к бокам и обмотали верёвкой, сделав наверное не меньше сотни витков. Думаю, тебе трудно будет понять, насколько беспомощной я себя почувствовала. Меня отвели в мой дом, где перевернув всё вверх дном, нашли мои деньги и драгоценности, а так же черновики моих следующих отчётов и письмо о признании моих заслуг. Потом меня поставили на колени, в том же виде, в каком я была, голой, связанной и на поводке, перед Амилианом. Перед ним были выложены доказательства моей вины, и те что взяли из корзины на стене, и те, что нашли в доме. Той самой ночью меня бросили в эту камеру.

— И теперь Ты ожидаешь, что решат те, кого Ты предала? — осведомился я.

— Да, — ответила Клодия, и в голосе её слышались нотки ужаса.

Из-за двери донёсся звонкий металлический звук. Похоже, кто-то поставил кастрюлю на каменный пол.

— Ну а Ты сюда как попал? — поинтересовалась она моей историей.

— Я — курьер Гнея Лелиуса, Регента Ара, — ответил я, — только меня приняли за шпиона.

Теперь я был окончательно уверен, что измена в Аре, гнездилась в самых высших эшелонах власти. Я был убеждён, что настоящее сообщение регента было изъято из курьерского тубуса, если оно там вообще лежало. Заменили либо содержимое или сам тубус. Конечно, лично я не видел, как регент поместил в него письмо и опечатал его. В конце концов, в этом не было ничего необычного, ведь курьеры обычно не присутствуют при такой процедуре, особенно в такие времена. Нет никакого смысла посвящать их в государственные секреты. Обычно они просто получают запечатанное письмо или закрытый тубус, от того кто отправляет корреспонденцию, или от его подчиненного, и сразу же отправляются в путь.

— Нет! — воскликнула моя сокамерница. — Ты врёшь! Ты пытаешься выгородить себя! Ты, такой же шпион, как и я!

— Возможно, — не стал спорить с ней я.

Заслонка на смотровом окошке двери скользила в сторону. Леди Клодия моментально вскочила на ноги и, подбежав к двери, бухнулась на колени в нескольких футах перед ней, так чтобы её легко было рассмотреть через окошко.

— Вставай на колени рядом со мной, — напряжённо шепнула она. — Нас кормят только один раз в день!

Я не увидел никого в смотровом окошке, и остался сидеть на прежнем месте.

— Вставай же, — взмолилась Леди Клодия.

Как раз в этот момент я услышал, как по ту сторону двери кто-то передвинул табурет или подставку. Мгновением спустя я увидел маленькую голову, появившуюся в отверстии, принадлежавшую ребенку или женщине. Я смог рассмотреть немногое, но этого мне хватило, чтобы сделать вывод, что в окошко заглядывает владелица очень привлекательной головки, плотно обмотанной белым тюрбаном, глубоких глаз, и прекрасного тонкого носика, в данный момент по самую переносицу спрятанного под вуалью.

— Я вижу, Леди Клодия, — донёсся из-за двери насмешливо-удивленный женский голос, — что вам сегодня не будет столь одиноко как прежде.

— Слава Ару! — испуганно закричала Леди Клодия, а потом оборачивалась ко мне и зашипела. — Становись на колени рядом со мной или мы останемся без еды!

Я опустился на колени около неё, и женщина за дверью засмеялась.

— Шпионы! — презрительно бросила она.

Я понимал, что не смог бы просунуть руку сквозь это смотровое окошко, насколько оно было узким.

— Слава Ару, — произнесла женщина за дверью.

— Слава Ару! Слава Ару! Слава Ару! — прокричала Леди Клодия, и уставилась на меня безумными глазами.

Я молчал.

— Пожалуйста! — простонала женщина.

— Слава Ару, — повторил я три раза.

Женщина позади двери рассмеялась. Честно говоря, в этот момент больше всего я жалел, что у меня не было шанса дотянуться до неё. Маленькая, покрытая тюрбаном и вуалью головка исчезла из открытого окошка, а чуть спустя нижняя заслонка скользнула в сторону, и сквозь неё в камеру въехала кастрюля с водой. Леди Клодия, вскочив на ноги, забрала и отнесла её к правой стене камеры, где вылила в маленькую мелкую ёмкость цистерне. Потом моя сокамерница вернулась к двери и просунув кастрюлю обратно вернулась на прежнее место и встала на колени. Мне не показалось вероятным, что я смог бы сейчас, просунув руку сквозь нижнее отверстие, схватить лодыжку или запястье. Однако тут было над чем подумать. Надзиратель мужчина, человек наверняка высокорослый, мог бы одновременно видеть сквозь окошко меня стоящего на коленях и пропихнуть ногой кастрюлю в нижнее отверстие. Женщине для этого не хватало роста.

Голова надзирательницы снова появилась в окошке.

— Кастрюлю для еды давай, — скомандовала она.

Леди Клодия немедленно метнулась к стене и принесла оттуда неглубокую кастрюльку, поставив её футах в пяти перед тем местом, где она стояла на коленях прежде и встала снова. Похоже, что её хорошо выдрессировали на этих процедурах кормёжки. По-видимому, выставить кастрюлю заранее, прежде чем получено разрешение, могло быть расценено как самонадеянность и привести к голодовке вплоть до следующего полудня.

— Вы симпатичны, голая Леди Клодия, — насмешливо протянул голосок из-за двери.

Моя сокамерница, закусив губу, подавила рвущийся наружу плач.

— Слава Ару! — уже совершенно серьёзно произнесла женщина позади двери.

— Слава Ару! — три раза прокричала Леди Клодия.

Я тоже трижды повторил эту фразу. Женская головка опять исчезла из окошка, и вслед за этим послышался скребущий звук дерева по камню, скорее всего подставки, на которой она стояла. И тишина. Ни звука переставляемой кастрюли, ни какого-либо другого. Я стремительно, к ужасу Клодии, скользнул к двери и осторожно выглянул в оставшееся открытым окошко. Я успел увидеть спину надзирательницы удалявшейся по коридору. Хм, босая девушка, одетая в лохмотья, едва покрывавшие её икры. Кажется, эти лохмотья, некогда были двойным платьем, теперь укороченным. Края обеих юбок, внутренней и внешней, были обрезаны крайне неаккуратно, в результате их подолы напоминали пилу с множеством больших треугольных зубьев. Они чередовались таким образом, что зубья внутренней юбки появились между зубьями внешней, а между ними то и дело мелькали стройные девичьи икры, Так что, хотя общий вид этой одежды так и предлагал назвать его тряпкой, но эта тряпка была, скроена по-своему изобретательно. В некотором смысле, хотя, не уверен, что сама девушка это понимала, эта одёжка просто требовала от мужчины сорвать её. Возможно, она надеялась, что, в случае падения города, такая одежда сможет спасти ей жизнь, сохранив для ошейника. Белый тюрбан на голове девушки, как мне кажется, был попыткой скрыть коротко остриженные волосы. Ну а вуаль это вообще непременный атрибут свободной женщины. Наблюдая её икры, босые ножки, умно подрубленные лохмотья, которые она носила, я предположил, что возможно, она уже отрепетировала, как отдаст себя во власть мужчины. Если время настанет то, и я был уверен в этом, строгая надзирательница, какой она представлялась заключённым, достаточно быстро и естественно подчинится, принимая наготу и ошейник своего владельца, заканчивая этот фарс. Девушка наклонилась и подняла ведро. Прежде, чем она успела обернуться, я оставил смотровое окошко и вернулся на прежнее место.

— Не вставайте с колен в такое время, — взмолилась Клодия, глядя на меня сквозь слёзы.

Голова в тюрбане снова появилась в окошке. Окинув взглядом камеру и найдя нас на тех же местах, надзирательница исчезла. На сей раз, как только она это сделала, я склонился до пола, чтобы понять есть ли у меня шанс схватить её из-под двери. К моему разочарованию и злости, кастрюлю с едой и куском хлеба, пропихнули под дверь палкой. Моя сокамерница рванулась к кастрюле и торопливо переложила продукты из одной емкости в другую, а затем вернула раздаточную кастрюлю на место, просунув её в щель наполовину. И опять для того, чтобы управляться с сосудом была использована длинная палка. Надзирательницу хорошо обучили тому, какие правила не следует нарушать в рутинном обслуживании заключённых, с поправкой на то, конечно, что она была женщиной. Я не сомневался также и в том, что где-то поблизости должен быть мужчина, в чьи обязанности входило поддержать её в случае необходимости. Я был зол и раздосадован, но выпрямился вовремя, чтобы в тот момент, когда она просмотрела в окошко снова, как ни в чём не бывало стоять на коленях. Использование этих двух кастрюль скорее было не мерой безопасности, поскольку можно было бы обойтись и одной кастрюлей, или устроить обмен ими, поддерживая при этом подходящее расстояние между заключенными и надзирателем, а сохранением ёмкостей закреплёнными к каждой конкретной камере. Это помогает предотвратить распространение инфекций и делает заключённых ответственными за гигиену к своей камере.

— Пожалуйста, дайте нам больше еды! — крикнула Клодия.

— Леди, Вы и так слишком толстая, — заявила надзирательница.

— Пожалуйста! — попросила заключённая.

Вообще-то, на мой взгляд, Леди Клодия, уже не была толстой. С другой стороны, вполне вероятно, что она питалась как минимум не хуже, чем большинство в Форпосте Ара, по крайней мере, до того, как оказаться в камере, памятуя о её запасах и дополнительных продукты получаемых на стене через корзину.

— Вы что, боитесь, что ваш цвет лица пострадает? — едко поинтересовалась надзирательница.

— Пожалуйста! — взмолилась Клодия. — Пожалуйста!

Но заслонка уже скользнула на месть и с треском закрылась.

— Самка слина! — выкрикнула бывшая шпионка, сжимая кулаки. — Как я ненавижу её! Я ненавижу её! Ненавижу!

Стоя на коленях, женщина, в отчаянии стучала кулаками по каменному полу. Хорошо ещё, что солома смягчала удары, а то руки бы отбила. Немного успокоившись, она мрачно уставилась на скудную горку каши и корку хлеба, лежавшие в кастрюле.

— Похоже, они собираются уморить меня голодом! — проворчала она.

— Нас, — поправил я Клодию.

— Да, нас, — опомнилась она.

— Подозреваю, что Ты питаешься не хуже большинства жителей Форпоста Ара, — заметил я.

Думаю, что мужчины на стенах получали больше, но даже они, по крайней мере, те которых видел я, выглядели полуголодными.

— Между прочим, — добавил а, — эта порция мало чем отличается от того что дают новообращённой рабыне в период её начального обучения, когда преподают зависимость от хозяина в плане еды.

Женщина что-то сердито буркнула и встала на ноги. Она сделала было шаг в сторону кастрюлю, но была внезапно остановлена.

— Ой! — пискнула она, с удивлением глядя вниз, на мою руку, сомкнувшуюся на её лодыжке.

— На живот, — скомандовал я сокамернице.

— Что Ты делаешь? — возмутилась она, сердито сверкая глазами.

До вожделенной еды она теперь добраться не могла.

— Сейчас же, — рявкнул я.

С недовольным видом женщина легла на живот, и я оттянул ёе на пару футов назад за щиколотку. Она вытянула руки, но всё чего этим добилась, это того, что убедилась, что до кастрюли ей не дотянуться. Тогда я встал и, забрав пищу, унёс её к дальней стене камеры, где сел со скрещенными ногами, поставив кастрюля перед собой. Клодия обернулась, не осмеливаясь встать, и уставилась на меня.

— Можешь подползти, — разрешил я сокамернице. — Но не смей приближаться настолько, чтобы коснуться еды.

Женщина, отчаянно ёрзая по полу животом, продвинулась поближе ко мне.

— Ты голодна? — осведомился я.

— Да! — ответила она.

— А поесть хочешь? — уточнил я.

— Да! — простонала Клодия.

— Тогда выступай, — приказал я.

— Нет! — возмутилась она. — Я — свободная женщина!

— Замечательно, — пожал я плечами.

Не обращая больше на неё никакого внимания, я подхватил из кастрюли щепотку каши и отправил себе в рот. Нда-а, клейкая, полусвареная масса, Ни сахара, ни соли.

— Пожалуйста! — заплакала женщина, но с живота не поднялась.

— Ты всё ещё думаешь, что являетесь единственной заключённой этой камеры? — осведомился я.

— Пожалуйста! — взмолилась она.

Я подцепил пальцами ещё немного каши и отправил в рот.

— Я выступлю! — всхлипнула Клодия.

— Встань, — скомандовал я, — отойди немного назад, чтобы я мог тебя хорошо видеть.

Я отставил кастрюлю в сторону и выжидающе посмотрел на неё. Клодия не была женщиной Земли. Та, если бы к тому моменту ещё не была избита и научена своей женственности, несомненно, потянула бы время, уверенная, что гореанские мужчины окажутся столь же слабы, как и те, к которым она привыкла на своей родной планете. Однако все они достаточно быстро осознают, что средний гореанин просто не разделяет надуманных политических концепций женской вседозволенности, которые на Земле в очень многих случаях преуспели в том, чтобы навредить, ослабить, а зачастую и вовсе лишить мужчин их мужества. Землянки внезапно для себя обнаруживают, что их рассматривают в контексте биологии и природы. Они быстро узнают также и то, что воля у среднего гореанина железная, и он имеет личную и традиционную власть реализовать свою волю.

— Выпрямись, — приказал я, — ладони рук прижми к бёдрам с боков.

Она замерла передо мной. Шпионка была прекрасна, хотя в ней пока чувствовалась некоторая твердость и озлобленность.

— Начинай, — скомандовал я.

Женщина сделала несколько неловких движений.

— Честно говоря, смотря на твои движения, — сказал я, через некоторое время, — мне трудно поверить, что охранники тебя кормили.

Клодия сердито посмотрела на меня.

— Теперь, давай-ка, сделай это так, как Ты делала для них, — приказал я. — Уже неплохо.

Я полюбовался обнажённой женщиной, и демонстративно набрав в пальцы комок каши побольше, забросил в рот и причмокнул. В конце концов, я тоже был голоден. Я не ел с самого утра. Последний раз я поужинал в нашей с Фебой маленькой палатке. Безусловно, у Клодии тоже со вчерашнего полудня ничего во рту не было.

— Пожалуйста! — простонала женщина, глотая слюну.

— Но я, более требователен, чем те охранники, — предупредил я, подцепляя ещё порцию каши на палец. — Ты меня поняла?

— Да! — всхлипнула Клодия, и начала, снова пытаться произвести на меня впечатление, на сей раз ещё более отчаянно.

Теперь у неё получилось гораздо лучше. А когда, через некоторое время, я начал помогать ей, давая подробные инструкции, ставя её, то тут, то там в разных частях камеры, в рабские позы, так и вообще превзошла сама себя. В конце Клодия, задыхающаяся от усталости, вся покрытая капельками пота, легла передо мной на живот. Я показал ей жестом, что она должна встать на колени рядом со мной, и сам поместил её руки на бёдра в том месте, где это положено, попутно вытерев руку о её голову. Коротко подстриженные волосы женщины были влажными от пота.

Наконец, я начал кормить мою сокамерницу. Иногда я принуждал её тянуться к моей руке, держа порцию каши на пределе досягаемости. Иногда заставлял облизывать и обсасывать мои пальцы, что она, кстати, делала достаточно нетерпеливо, боясь потерять хоть крошку еды. Когда каша и хлеб закончились, женщина встала на колени, откинувшись на пятки и укоризненно глядя на меня.

— Встань, — велел я, — отступи немного назад, чтобы я могу хорошо тебя рассмотреть, выпрямить, руками прижни к бёдрам, как Ты делала это прежде.

Затем встал и я, приблизился к ней, и не сводя с неё внимательного взгляда обошёл вокруг. Наконец, закончив с осмотром, снова встал перед нею, положив руки на её плечи.

— Смотри на меня, — приказал я, и когда женщина подняла голову, сказал: — Ты зажатая, мелочная и злобная.

Клодия сердито сверкая глазами, уставилась на меня.

— Но Ты хорошенькая, — добавил я. — Да, Ты сделаешь это.

— Сделаю? — удивилась она.

— Да, — кивнул я.

— Я не понимаю, — пролепетала женщина.

— Не утомляй меня, — усмехнулся я, опрокидывая её не спину, в солому.

13. Еда

— Мои волосы, — сказала она, — Они уже немного отрасли.

— Да, — улыбнулся я, погладив ежик коротких волос покрывавших прижавшуюся к моему бедру голову женщины.

— Я так хочу, чтобы мои волосы снова были такими же длинными как раньше, — вздохнула Хлоя и, не дождавшись моего ответа, подняла голову и посмотрела на меня. — Вы сделали меня мягкой и женственной. Вам захотелось, чтобы я была такой, и Вы просто сделали меня такой. Теперь я просто не смогу быть никем и ничем другим. Странно, при этом я не желаю быть чем-то ещё кроме этого.

— Поцелуйте меня, — велел я, и женщина наклонилась и прижалась ко мне губами, нежно и покорно, совсем как могла бы сделать это рабыня.

Исходя из своих предпочтений, я дал ей имя «Хлоя». Конечно, юридически, раз уж она всё ещё оставалась свободной женщиной, её следовало называть Леди Клодия из Форпоста Ара. Однако некоторое время назад она имела неосторожность предать свой город, спустив со стены сообщение в котором объявила себя сторонницей Коса. Соответственно и имя я дал ей косианское. А что, прекрасное имя. Женщина отлично отреагировала на него, как в психологическом и социальном плане, так и в сексуальном. А позже она поняла уместность того, что ей было дано это имя.

Пять дней назад стены Форпоста Ара были оставлены обороняющейся стороной. Косианцы теперь хозяйничали в городе. Защитники, цепляясь за каждую улицу, за каждый дом, отходили к цитадели, тем временем перенося в неё оружие, ценности и остатки продовольствия. В цитадели помимо воинов и ополченцев скопилась толпа из сотен голодных и несчастных женщин и детей. Форпост Ара был предан огню. Дым заносило ветром даже в нашу камеру.

— Что это было? — вскрикнула Хлоя, вскакивая на ноги.

От неожиданности подскочил и я. Откуда-то из-за стен цитадели до нас донёсся глухой рокочущий удар, от которого вздрогнул пол под нами.

— Не уверен, — пробормотал я.

Немного позже грохот повторился, потом ещё не один раз, став привычным.

— Вот ещё раз, — вздрогнула Хлоя, застывшая в полумраке камеры.

— Это — косианцы, — объяснил я. — Они зачищают пространство вокруг цитадели. Разрушают дома, чтобы подвести свои осадные машины на дистанцию выстрела.

Потом до нас долетел долгий дикий женский крик. Скорее всего, из одного из домов неподалёку от стены. Хлоя вопросительно посмотрела на меня.

— Попалась, — пожал я плечами.

— Я тоже попалась, — вздохнула моя сокамерница. — И затем ещё и Вы поймали меня. Но я не возражаю быть пойманной вами, я даже рада этому.

Я подтянул женщину к себе и поцеловал. Она испуганно прижалась ко мне.

— Где-то там собирают рабынь, не так ли? — спросила Хлоя.

— Да, — кивнул я.

— Там клетки, цепи и фургоны, — сказала она.

— Точно, — согласился я.

— Теперь на многие месяцы женщины упадут в цене в сотнях пасангов вокруг, — предположила женщина.

— Возможно, — не стал спорить я.

— Признаться, я завидую их цепям, — вздохнула она, — особенно после того, что я почувствовала в ваших руках.

Я осторожно положил руку на голову женщина. Она всё ещё была свободной женщиной оказавшейся в руках тех, кого она предала. Пожалуй, она и правда могла завидовать тем, чьей судьбой стали просто клеймо и ошейник, абсолютное подчинение и беспомощность гореанской неволи.

— Многих из захваченных здесь, могут отправить на острова, — предположил я, — Кос, Тирос, Табор, Асперич и другие. Если так, то они вряд ли сильно снизят спрос, по крайней мере, не настолько, чтобы тебе было чего бояться.

— Вы добрый, — сказала Хлоя.

— Ты хочешь, чтобы я тебя избил? — осведомился я.

— Нет, — поспешно ответила она.

— К тому же, многие, и даже, я подозреваю, большинство, из тех женщин Форпоста Ара, которым не удалось убежать до подходе армии Коса, сейчас находятся в цитадели, — добавил я.

— Подозреваю, что в цитадели сейчас ларме некуда упасть, — заметила женщина.

— Практически, нашу камеру, можно считать одним из самых роскошных помещений в городе, — усмехнулся я.

— Почему же они не заберут нас отсюда и не прикуют нас снаружи к столбу? — поинтересовалась Хлоя.

— Возможно, чтобы люди не разорвали нас на куски, — предположил я.

Бывшая шпионка вздрогнула. Как теперь выяснилось, запертая дверь камеры, могла служить не только для того чтобы не выпустить нас на свободу, но и чтобы защитить нас от толпы. С другой стороны, я подозревал, что большинство людей снаружи, скорее всего, даже не подозревает о нашем существовании. Возможно, узнай они о причине нашего здесь содержания, и они бы уже стояли в коридоре, пытаясь выломать дверь.

— Косианцы не могут использовать свои катапульты против цитадели, — сказала женщина.

— И что же их сможет остановить? — спросил я.

— Но здесь же люди, — объяснила она. — Толпа. Давка. Это было бы ужасно.

— Понятно, — усмехнулся я.

— Конечно же, они не сделают этого, — заявила Хлоя.

— Рискну угадать, что уже завтра утром катапульту будут на позициях, — ответил я.

— Но они не станут использовать их! — попыталась убедить меня женщина, да и себя тоже.

— Боюсь, что именно это они и сделают, — не разделил я оптимизма своей сокамерницы, — камнями, горящим маслом и дротиками.

— Но в цитадели теперь очень мало продуктов, — заметила Хлоя.

Наши порции, и без того небольшие, были урезаны вдвое. Мы оба очень ослабли.

— Почему же тогда они нас всё ещё кормят? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я, хотя у меня была идея относительно того, почему они, кормили, по крайней мере, её, однако, мне не хотелось говорить с ней на эту тему.

Заслонка на смотровом окошке скользила в сторону. Я увидел голову нашей надзирательницы всё в тех же белом тюрбане и вуали.

— Заключенные, встать, на середину камеры, — скомандовала она. — На колени.

Мы с удивлением повиновались её приказам. Дело шло к закату, смеркалось. Время сегодняшнего кормления давно прошло, я до следующего было ещё больше.

— А Ты, рабыня Клодия, — проворчала надзирательница. — Вставай позади и слева от него.

Рабыни, следуя за своим господином, обычно держится сзади и слева.

Этим она указывает на то, что она подвластна, что он — господин, а она рабыня. То же, что она по традиции идёт немного левее, вероятно, обусловлено тем, что большинство гореан правши, так что, стоя слева невольница не мешает мужчине выхватить меч и не путается под ногами в случае драки.

— Ты смазливая рабыня, — презрительно выплюнула надзирательница, обращаясь к Леди Клодии. — Та очень естественно смотришься на том месте!

— Да! — ответила её Клодия. — Я — рабыня! Он разъяснил мне, кем я являюсь, и теперь знаю это!

— Рабыня! Рабыня! — дразнилась надзирательница.

Конечно, Леди Клодия не была рабыней, во всяком случае, не была ей юридически. Согласно закону она всё ещё считалась свободной женщиной. Я не видел для себя никакого смысла в её порабощении. Одновременно с этим, я потребовал, чтобы она не предоставляла мне себя добровольно, и даже не просила меня об этом. Каждый раз я брал её силой, хотя, надо признать, больших усилий от меня не требовалось, а затем освобождал. Она должна была оставаться юридически восприимчивой к любому наказанию, которое они захотели бы наложить на неё. Разумеется, они, если бы только пожелали, могли бы сделать Клодию рабыней и сами, или позволить ей стать рабыней в результате моих действий, либо по её собственному желанию, а затем уже когда она была бы рабыней по закону, делать с ней всё что угодно.

Признаться, мне трудно было понять ненависть надзирательницы к Леди Клодии. Она превосходила вполне рациональные чувства, связанные с её виновностью в части шпионажа. В первый день моего заключения, когда я использовал Клодию впервые, бросив её к моим ногам на солому, я не торопился с ней. В тот же день, но позже, немного подремав, я проснулся и щёлкнул пальцами. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, у дальней стены, наполовину прикрывшись соломой, и широко раскрытыми глазами наблюдала за мной. По моему сигналу она ползком приблизилась ко мне и встала передо мной на колени, опустив голову в знак покорности. Схватив женщину руками, я снова опрокинул её на солому, подмяв под себя. Признаться, я не ожидал от неё в этот раз такой бурной и беспомощной реакции. Фактически не прошло и ана, как она стала моей рабыней.

Тем вечером я дал ей новое имя — «Хлоя». В следующие два или три дня в её теле и характере произошли такие изменения, что они стали видны даже неопытному глазу. Холодность, эгоизм, злоба, мелочность и подлость, которые были так свойственны ей, начали таять. Их место занимали мягкость и женственность, деликатность и внимательность, стремление ублажать, служить и любить. Сначала надзирательница была крайне обрадована властным и бескомпромиссным обращением, которому моя смазливая сокамерница была подвергнута, и с удовлетворением восприняла её судьбу. Иногда, в первый и второй день, надзирательница даже наблюдала за нами, поощряя меня и глумясь над беспомощной и хорошенькой шпионкой. Вскоре, однако, даже ей стало ясно, что Леди Клодия выглядит куда более счастливой, довольной и красивой, чем вначале, и отношение к заключённой резко изменились. Надзирательница, теперь начала, всячески третировать свою подопечную, подвергая самым невероятным словесным оскорблениям, того вида, которым свободные женщины зачастую подвергают рабынь. Вот только Леди Клодия, со своей стороны, пусть и не порабощенная, казалось, не сильно возражала. Она начинала понимать, пока смутно, то, чем природа неволи могла бы быть для женщины. Казалось, чем строже я с нею обращался, тем больше она наслаждалась этим. Чем жёстче я поступал, тем больше она любила это. Когда я отбросил её от себя пощёчиной, она подползла к моим ногам, и принялась целовать их. Рассматриваемая как женщина, и обнаружившая себя во власти мужчины, она теперь смотрела на меня с любовью, со страхом и с благодарностью в глазах. Я даже предположить не осмеливался, что её реакция окажется столь глубокой стоит ей почувствовать себя по-настоящему беспомощной и порабощенной. У меня не было ни малейшего сомнения, что окажись она выставленной на торги, и мужчинам придётся раскошелиться на круглую сумму.

— Шлюха! Шлюха! Шлюха! — надрывалась надзирательница, причём её враждебность совершенно ясно была направлена на Клодию, а не меня.

Она не могла выдержать того, что её заключённая, вдруг, почти на её глазах, стала такой красивой. Я окинул оценивающим взглядом Леди Клодию, или точнее теперь «Хлою», в моём понимании. Да, пожалуй, она действительно теперь стала красавицей, полностью и окончательно красавицей. Она теперь совершенно отличалась от себя самой, какой она была несколько дней назад. Теперь она не смогла бы даже подумать об измене Форпосту Ара или мужчинам. Однако её прежнее «Я» всё же сделало это, и теперь её новое «Я», правильно это или нет, не мне судить, будет отвечать за то действие.

— Да, — признала Леди Клодия, мягко и кротко, а потом добавила, возможно, несколько зло и значимо, всё же она пока была свободной женщиной, — Госпожа.

Надзирательница выкрикнула в ярости и ударила в дверь камеры своими маленькими кулачками.

— Зачем Вы прервали нас? — спросил я у надзирательницы.

— Я не с тобой разговариваю, — бросила она.

— Зато я говорю с тобой, женщина, — прорычал я.

Голова позади окошка дёрнулась как от удара. В этот момент мне было жаль, что я не смогу дотянуться до её вуали и сорвать, обнажив лицо этой мерзавки. Интересно было бы посмотреть, как ей это понравится.

— Только не думай, что сможешь избежать наказания, притворяясь рабыней! — усмехнулась надзирательница, снова обращаясь к Леди Клодии.

— Не волнуйся, моя дорогая, — ответила ей Клодия. — Я знаю, что юридически, я — свободная женщина. В сердце я могу быть рабыней, и оставаясь в этой камере я могу служить ему в качестве рабыни, но я знаю, что по закону я свободна.

— А Ты сама, наверное, думаешь, что цитадель падет завтра, — усмехнулся я, — или в ближайшие дни. Иначе, зачем Ты носишь такие интересные лохмотья и ходишь босиком, демонстрируя свои икры и лодыжки?

Глаза девушки полезли на лоб. Кажется, до неё дошло, что я подглядывал за ней через смотровое окошко в двери. Я знал такие её тайны, смысл которых был достаточно ясен любому сильному мужчине. В ярости она нахмурила свои маленькие брови.

— Ты думаешь, что у тебя будет возможность сдаться мужчине? — поинтересовался я. — А Ты уже попрактиковалась в открытие одежды на груди? Надеюсь, Ты выучила наизусть слова, которыми будешь умолять сохранить тебе жизнь?

— Слин! — заверещала надзирательница.

— Похоже я был прав, Ты действительно делала это, — усмехнулся я, — благородная свободная женщина.

— Слин! — крикнула она снова.

— Мне трудно судить, но возможно, Ты неплохо выглядела бы голой, — предположил я, — в караване.

— Слин! Слин! — брызгая слюной скандировала девушка.

Леди Клодия весело расхохоталась над истерикой своей оппонентки.

— Давай, смейся, пока можешь! — выкрикнула надзирательница. — А теперь я скажу вам, зачем я пришла. Ты, Леди Клодия, изменница и шлюха, была приговорен Амилианом. Завтра, в полдень, тебя покажут на стене, в качестве вызова нашим врагам! Посаженой на кол!

Леди Клодия моментально побледнела.

— Относительно тебя, я пока не знаю, — бросила девица, обращаясь ко мне, — Амилиан, по каким-то причинам, колеблется, возможно, он всё ещё не решил к какой казни тебя приговорить.

Заслонка на смотровом окошке скользнула на место и закрылась с резким стуком.

Я в последний момент подхватил заваливающуюся на бок Клодию.

— Мне жаль, — сказал я.

— Кол — это быстро? — почти беззвучно спросила она.

— Боюсь, что нет, — не стал успокаивать я женщину.

— Я не могу пошевелиться, — пожаловалась она.

Подняв её лёгкое тело, я перенёс женщину в угол и осторожно уложил её на солому.

Признаться, я не был удивлен тем, что Амилиан оказался не столь решительным в отношении меня. Похоже, мой случай, с его точки зрения казался несколько неоднозначным. Вот, например, разве со мной бы стали иметь дело непосредственно в Аре, если они были убеждены, что я — шпионом Коса? Тоже касалось и документов в курьерской сумке. Будь они действительно фальшивкой, предназначенной, чтобы принудить Форпоста Ара к сдаче, почему тогда их не сделали более реалистично, чтобы они могли послужить своей цели с большей вероятностью? Например, почему не их было не зашифровать таким кодом, который можно было бы взломать при некотором усилии? Кроме того, зачем было включать в якобы подлинный документ информацию, которая, по крайней мере, офицерам Форпоста Ара, должна была показаться в военном отношении неправдоподобной, если не нелепой, например, о том, что Ара держит на севере ничем не занятые войска нереальной численности! Нет, Амилиан, конечно, был утомлён и запутан, что в такой ситуации было не удивительно, но дураком-то он не был. Разумеется, к этому времени он должен был начать подозревать, что отчёт разведки, каким бы он не казался абсурдным или фальшивым, мог быть настоящим. К тому же, за прошедшие дни желанная подмога из Ара, на приближение которой он так рассчитывал и на которой строил все свои размышления, в том числе насчёт столь отчаянной и глупой уловки, так и не появилась.

— Кол, это, наверное, ужасно больно, ведь так? — спросила женщина.

— Всё зависит от того, как это будет сделано, — пожал я плечами.

— Я — предательница, — всхлипнула она.

— Когда-то — да, — признал я. — Но не теперь.

— Мне страшно, — простонала Клодия.

Я нежно поцеловал её. Мне было жаль, что у меня не было ничего, чем можно укрыть женщина.

— Никакой надежды, — прошептала она.

— Надежда есть всегда, — постарался успокоить её я.

— Вы добрый, — сказала она.

— Ты хочешь, чтобы я тебя избил? — поинтересовался я.

— Нет, — улыбнулась женщина.

— Надежда есть, — повторил я.

— Откуда? — оживилась Клодия.

— Ты заметила, как тихо снаружи? — осведомился я.

— Да, и что? — не поняла она.

— Мы уже долгое время не слышим грохота рушащихся зданий, — сказал я. — Кос полностью контролирует город, и им никто не препятствует срывать фундаменты, разрушать здания, очищая путь через развалины.

— Я не понимаю, — признала женщина.

— Они закончили свою работу, — объяснил я. — Катапульты, скорее всего выведены на позиции.

Клодия испуганно уставилась на меня.

— Судя по всему, на рассвете следует ожидать штурм, — предположил я.

— Мне страшно, — задрожала она.

— Я буду защищать тебя, насколько смогу, — пообещал я. — Им придётся войти в клетку, чтобы забрать тебя.

— Не надо рисковать своей жизнью из-за меня, — прошептала Клодия.

— Почему? — поинтересовался я.

— Но ведь я, на самом деле, всего лишь рабыня, — напомнила она мне.

— А Ты не знала, что именно за рабынь, мужчины чаще всего и отчаянней всего рискуют своими жизнями? — спросил я.

— О? — улыбнулась Клодия.

— Конечно, — заверил её я. — Надеюсь, Ты не ожидала, что они будут готовы преодолеть любые опасности ради простой свободной женщины?

— Монстр, — шутливо стукнула она меня в грудь своим кулачком.

— Впрочем, если спасти свободную женщину, — заметил я, — то зачастую можно владеть ей.

— Понимаю, — улыбнулась Клодия.

— В конце концов, рабыни кое для чего полезны, — усмехнулся я. — Её можно использовать множеством различных способов. Продать, наконец.

— Не сомневаюсь, что многие свободные женщины, в своё время, — засмеялась она, — были проданы.

— Да, — согласился я. — Они тоже могут быть захвачены, связаны и переданы в руки работорговца.

— А если бы Вы поймали меня где-нибудь, как свободную женщину, Вы бы продали меня? — заинтересовалась Клодия.

— Возможно, вначале я бы оставил тебя на ночь в своей палатке, — задумчиво проговорил я, — Надо же было бы определить, на что Ты годишься.

— Как жаль, что мы не встретились при других условиях, — вздохнула она, — на дороге или в моей собственной кровати. А если бы Вы впервые увидели меня на невольничьем рынке, на рабской полке или скамье, прикованную цепью, имущество ожидающее своего покупателя, Вы задумались бы о моей покупке?

— Конечно, — кивнул я.

— Неужели я такая привлекательная? — удивилась женщина.

— Можешь не сомневаться, — заверил её я.

— Это приятно слышать, — прошептала она и, вдруг задрожав, вздохнула: — Как жаль, что я — свободная женщина.

— Да, — согласился я.

— Мне страшно, — всхлипнула Клодия, и я ещё крепче прижал её к себе. — Именно поэтому они кормили меня, не так ли? Для завтрашней казни?

— Думаю да, — кивнул я.

Она заплакала, уткнувшись лицом мне в грудь. Внезапно, Клодия отстранилась и заинтересованно посмотрела на меня.

— А что же насчёт Вас? — спросила она.

— Не думай обо мне, — ответил я.

— Нет, правда, а что же будет с вами? — настаивала она.

— Вот настырная свободная женщина, — проворчал я.

— Ну, всё-таки? — попыталась настаивать Клодия.

— Я не знаю, — пожал я плечами. — Уверенности у меня нет.

Она положила голову на моё плечо. Снаружи было тихо, лунный свет проникал сквозь высокорасположенное зарешеченное окно. Я прижимал женщину к себе. Какое-то время мы лежали молча, я и голая шпионка, на соломе, в тюремной камере.

— Я должна буду быть наказана этой ночью? — нарушила она тишину.

— А это необходимо? — поинтересовался я.

— Нет! — прошептала женщина.

— Ты страстно хочешь служить и ублажать? — уточнил я.

— Да! — ответила Клодия.

— Тогда в наказании нет смысла, — заметил я.

— Конечно, нет! — поспешила заверить меня Клодия. — А если Вы, вдруг, останетесь недовольны мною, что тогда? Вы накажете меня?

— Обязательно, — ответил я, и добавил: — но могу наказать, если я просто захочу это сделать.

— Я жалею, только об одном, — сказала она чуть позже мягким взволнованным голосом, дрожа рядом со мной от удовольствия и испуга охватившими её эмоциями, — что я не встретила такого мужчину, как Вы раньше.

— Случись это раньше, Ты вряд ли оказалась бы здесь, — заметил я.

— Зато я не жалею о том, что встретила вас и служила вам, и о том, что Вы заставили меня служить Вам, даже при этих обстоятельствах, — призналась женщина.

— Ты наслаждаешься своим служением, — улыбнулся я.

— Да, — кивнула она, — так и есть, и если бы мне предложили выбор, я предпочла бы не иметь никакого выбора, кроме как служить, служить так, как Вы заставили меня это делать — полностью.

— Пора спать, — вздохнул я.

— Неужели Вы сможете заснуть в такую ночь? — удивилась Клодия.

— Смогу, — заверил её я.

Она вздохнула и вытянулась на соломе, рядом со мной. Через некоторое время я услышал её сдавленное рыдание.

— Я не знаю, будут ли они тебя кормить утром или нет, — сказал я, — перед тем, как они придут за тобой в полдень. Но могут. В конечном итоге, думаю, они именно так и поступят. Так вот, не ешь. Всю еду, что тебе принесут, отдай мне.

— Всю? — поражённо спросила Клодия.

— Да, — ответил я.

— И Вы взяли бы у меня еду? В такой момент? — спросила она.

— Да, — снова ответил я.

— Вы смогли бы сделать это?

— Даже не сомневайся, — заверил её я.

Женщина озадаченно уставилась на меня.

— Надеюсь, если Ты подумаешь, то признаешь, что мне сейчас еда нужнее, чем тебе, — заметил я.

— Несомненно, — вздрогнув, признала она.

— Ну вот и хорошо, — кивнул я.

— Я всё равно не уверена, что буду в состоянии съесть хоть что-то, — вздохнула Клодия.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда не вижу никаких проблем.

— Нет, — ответила она. — Никаких проблем.

— Замечательно, — зевнул я, через пару мгновений уже ничего не слышал и не помнил.

Я уснул.

14. Утро

— Они придут за мной в полдень, — прошептала Клодия.

Камера всё ещё была погружена в темноту.

— Я знаю, — пробурчал я. — Не глухой, слышал.

Несколько ен назад я вдруг проснулся, услышав звук открывающейся заслонки на смотровом окошке. Надзирательница подняла маленькую масляную лампу к отверстию.

— Заключенная Клодия, на середину, — шёпотом приказала она.

Леди Клодия вышла вперёд и встала на колени напротив двери, тускло освещенная тонким лучом света, проникающего через окошко.

Я продолжал притворяться спящим. Судя по моим ощущениям до рассвета ещё оставался ан или около того.

— Слава Ару! — прошептала надзирательница.

— Слава Ару, — простонала Леди Клодия.

Не думаю, что ей удалось заснуть этой ночью.

В свете лампы, поставленной на пол, я увидел, как сквозь нижнее отверстие двери в камеру была вдвинута кастрюля с водой. Клодия, как обычно, вылила воду в маленькую ёмкость в углу камеры и вернула сосуд обратно надзирательнице.

— Он проснулся? — спросила девушка из-за двери.

— Не думаю, — шёпотом ответила ей Клодия.

— Кастрюлю для еды вперёд, — приказала тогда надзирательница.

Через мгновение заключённая стояла на коленях позади продуктовой кастрюли.

— Слава Ару! — шёпотом объявила надзирательница.

— Слава Ару, — всхлипнула Леди Клодия.

Я думаю, что тихий шёпот надзирательницы были мотивирован, прежде всего, её желанием того, чтобы Клодия получив свою порцию, смогла съесть её прежде, чем я проснусь. Они не хотели бы, чтобы я забрал у неё пищу, или хотя бы разделил её. Возможно, они даже ожидали, что женщину удастся забрать из камеры пока я буду спать, чтобы проснувшись, я просто не нашёл свою сокамерницу. Для них это был бы наилучший выход. Тем не менее, я не ожидал, что они пошлют за Клодией меньше, чем двух-трёх мужчин.

Женщина стояла на коленях перед кастрюлей камеры, теперь наполненной едой. Голова надзирательницы, снова державшей лампу в руке, появлялась в смотровом окошке.

— Видишь? — шёпотом спросила она. — Там намного больше еды чем обычно, и даже есть мясо!

Клодия опустила голову вниз, по-видимому, пытаясь разглядеть в тусклом свете содержимое кастрюли.

— Разведи колени! — внезапно прошипела надзирательница.

Заключённая, поражённо и испуганно, расставила колени в стороны.

— Вот так, теперь Ты больше походишь на рабыню, которой Ты являешься, — довольным голосом заявила девушка из-за двери!

Леди Клодия, что интересно, даже не дёрнулась, чтобы снова сжать колени. Скорее наоборот, она выпрямилась на коленях в глубоко значимой, демонстративно уязвимой позе, с вызовом глядя в смотровое окошко.

— Мы обе знаем, что Ты — настоящая рабыня, не так ли? — поинтересовалась надзирательница. — Но мы не скажем об этом мужчинам, ведь так? А знаешь, почему тебя сегодня кормят так обильно?

— Это — последняя любезность, оказанная мне, — ответила Клодия.

— Нет, — рассмеялась надзирательница. — Просто тебе нужны будут силы, чтобы подольше дёргаться, когда будешь сидеть не колу.

Клодия уставилась на неё. Я не сомневался, что сейчас в её глазах плескался ужас.

— Мы все хотим, чтобы Ты устроила хорошее представление для своих косианских дружков, — прошипела надзирательница. — Надеюсь, Ты сможешь продержаться ана два, или даже три.

Клодия вздрогнула. При таком способе казни женщину обычно просто садят на заострённый кол. Её даже нет необходимости связывать, насаженная на кол она не может ни дотянуться до него, ни найти опору для того, чтобы самостоятельно слезть с него. Она беспомощно удерживается на нём своим же собственным весом. Обычно такая судьба ожидает только свободную женщину. Считается, что это даёт ей время, чтобы подумать и раскаяться в своих ошибках. С другой стороны, рабыню, с большей вероятностью, просто бросили бы в клетку к слинам в качестве мяса.

— Я слышала их разговор, — сообщила надзирательница. — Они собираются прийти за тобой до полудня. Возможно, даже они появятся как только рассветёт. Этого не знаем ни я, ни Ты. Так что сколько тебе осталось? Шесть ан? Три? А может два? Дрожи в своей камере в ожидании звука их шагов! И знай, что если Ты их слышишь, это значит, что они пришли за тобой! Потом они откроют двери и заберут тебя на казнь! Так что хорошенько наешься, голая шпионка!

Заслонка захлопнулась с резким хлопком. Потом послышался щелчок замка, не позволявшего открыть окошко изнутри.

— Они придут за мной ещё до полудня, — прошептала Клодия, подползя ко мне.

— Я знаю. Слышал, — отозвался я.

— Я хотела бы попрощаться с вами, — сказала она.

— Принеси еду, — велел я.

— Конечно, — сказала женщина, с горечью в голосе.

Она повернулась и отползла назад к центру камеры, где на ощупь нашла оставленную там кастрюлю с её порцией, и вернулась обратно.

— Ну почему они не могут подождать, хотя бы до полудня? — простонала Клодия.

— Это — хороший знак, — пробормотал я. — Это — очень хороший знак.

Я пока не сообщал ей, но по тем звукам, что долетали снаружи, я смог оценить отчаянное положение защитников цитадели, а также численность и расположение косианцев и их осадных машин.

— Я не понимаю, — прошептала женщина.

— Мы находимся в обращённой к городу части цитадели, верно? — уточнил я.

— Наверное, — пожала она плечами.

Даже несмотря на то, что нас обоих привели в камеру с завязанными глазам, у меня не возникло трудностей с тем, чтобы примерно определить своё местонахождение. Судя по солнечным лучам, проникавшим в камеру, было ясно, что стена тюрьмы обращена на юг, в сторону города. Это подтверждалось и тем, что мы слышали звуки города, а не гавани. Именно оттуда, в последнее время, до нас доносился грохот рушащихся зданий, причём некоторые из них были не дальше ста ярдов из нас.

— Так и есть, — заверил её я.

— Я не понимаю, — пробормотала Клодия.

— Возможно, всё идёт к тому, что скоро Ты будешь в большей опасности от косианцев, чем от твоих соотечественников из Форпоста Ара.

— Вы шутите, — вздохнула женщина.

— Именно поэтому они не могут ждать до полудня.

— Я не понимаю, — снова повторила она.

— Признаться, я не уверен, сможет ли цитадель продержаться до полудня.

— Это абсурд, — воскликнула Клодия. — Цитадель неприступна.

— Нет ничего неприступного, — пожал я плечами. — Тем более в данном случае, защитники изранены, утомлены и полуголодны. Здания вокруг цитадели разрушены. Катапульты теперь будут бить прямой наводкой. Всё силы Коса, что собраны на севере, сосредоточены сейчас на этом маленьком пятачке перед цитаделью.

— Что же тогда будет? — спросила она.

— Уверен, что женщины и дети уже перемещены поближе к гавани, — заметил я.

— Что же будет! — выкрикнула женщина.

— Цитадель будет взята штурмом, — продолжил я. — Косианцы пройдут по ней огнём и мечом. Гражданские, здоровые мужчины, солдаты, гарнизон, что останутся в живых после этого, будут вынуждены отойти в гавань, к пристани и пирсам. Потом их достанут и там. Боюсь, что в гавани будет большая резня. Сомневаюсь, что найдётся много тех, кто в ней выживет.

— Надеюсь, что таких окажется немало, — пробормотала Клодия.

— Косианцы слишком долго ждали падения Форпоста Ара, — покачал я головой. — Несомненно, они никак не предполагали такого сопротивления, которое встретили здесь. Их потери огромны. Их терпение на исходе.

— Это я во всём виновата, — простонала женщина. — Лучше бы я была той, кем я должна быть по закону — простой рабыней.

— Это не твоя вина, — постарался успокоить её я. — Сомневаюсь, что твои грошовые сведения имели хоть какое-то значение вообще. Настоящие виновники сейчас находятся в Аре.

— Но я тоже виновна, — всхлипнула она.

— Да, — признал я, — и продажа в рабство, на мой взгляд, была бы вполне достаточным наказанием за твоё преступление. А учитывая то, кем Ты являешься в душе, как мне кажется, такая судьба была бы самой подходящей для тебя.

— Это верно, — прошептала она, и добавила: — Господин.

Я же уделил внимание к кастрюле с едой.

— Еды в этот раз действительно много, — отметил я, — и вправду мясо. Честно говоря, я сомневаюсь, что даже те, кто сейчас занимает позиции у центральных амбразур на башнях, защищающих главные ворота, могут себе позволить питаются также хорошо.

— Но Вы же только подносите пищу к губам, — удивилась Клодия.

— Я проверяю её, — пояснил я.

— Зачем? — спросила она.

— Кажется всё в порядке, — сообщил я.

— Вас что-то беспокоит? — поинтересовалась женщина.

— Уже ничего, — успокоил её я.

— И всё же? — не отставала она.

— Я думал, что они, могли добавить что-нибудь в еду, — ответил я, — например, сжалившись над тобой. Это могло быть что-то вроде успокоительного снадобья с подавляющим боль эффектом, чтобы ослабить твои страдания.

— Если это так, — оживилась женщина, — я бы с радостью съела немного.

— Это не так, — осадил я Клодию. — Похоже, наша очаровательная надзирательница, сказала тебе правду. Они хотят, чтобы Ты подольше дёргалась от боли на колу.

Женщина задрожала от ужаса.

— Они не видят причин в том, чтобы поощрять шпионаж, — заметил я.

— Это точно, — прошептала она.

Я с жадностью набросился на еду. Потерянные было силы, снова вливались в моё тело. Так хорошо я не питался уже в течение многих дней. Кроме того, у меня были девушка, и даже на самом деле, моя девушка, которая могла принести мне воды.

— Это было замечательно, — признал я.

— Как Вы можете есть в такой момент? — удивлённо спросила Клодия.

— Тебе стоило бы не терять надежды, — посоветовал я.

— Я — слабая голая женщина, — вздохнула она. — Мужчины могут сделать со мной всё, что они захотят.

— Верно, — кивнул я, — но, вполне возможно, что не все мужчины хотят сделать с тобой именно это, в данное конкретное время.

— Полагаю, что нет, — согласилась Клодия.

— Вот в этом и есть твоя надежда, — сказал я.

— Какая может быть у меня надежда, — простонала она, — Рассчитывать, что они могут задержаться, и посадить меня в кол немного позже?

— Думаю, что у тебя есть шанс надеяться на большее, чем это, — заметил я.

— Какой шанс? — прошептала она с надеждой.

— Шанс на то, что у тебя есть неожиданные союзники, — ответил я.

— Кто? — удивилась женщина ещё больше.

— Снаружи, — усмехнулся я, — косианцы.

— Чем же они могут нам помочь? — спросила она.

— Возможно ничем, — пожал я плечами. — Но шанс ведь есть.

— Кажется, рассвет приближается, — прошептала Клодия.

Мы вдвоём посмотрели в сторону окна. Оно уже выделялось тёмно-серым пятном высоко на чёрной стене. Этого окна мы не могли достичь, даже если моя сокамерница встала бы мне на плечи.

— Пожалуй, Ты права, — согласился я.

— Ой! — крикнула женщина и испуганно прижалась ко мне.

— Это — трубы, — успокоил я её. — Сигнал о штурме.

В оглушительный рёв вплелись новые нотки. Косианцам ответили трубы со стен. Казалось, воздух вибрирует, наполнившись бешенным звонким рёвом и гулом не менее чем сотни боевых труб. Однако ответ со стены, хотя и бравый, показался мне сравнительно хилым. Потом на звуки труб наложились воинственные крики тысяч мужчин из-за стены. Им ответили защитники, и снова в ответе мне послышались нотки усталости и обречённости.

Женщина, наполовину стоя на коленях, наполовину вися в моих руках, со страхом и надеждой смотрела на меня в темноте камеры. Обнажённая женщина лучше всего чувствует себя, оказавшись в руках мужчины. Мне было даже жаль, что она не принадлежала мне. Они чувствуют себя ещё лучше, когда находятся в руках того, кому принадлежат они, и они знают, о том, что они принадлежат.

А затем мы услышали глухой далёкий стук.

— Что это было? — встревожено спросила Клодия.

Потом долетели еще два таких же звука.

— Сюда! — крикнул я и, подтащив её в угол к внешней стене, уложил на охапку соломы.

Пожалуй, здесь было безопаснее всего, ибо пол и стена подкрепляли стену наподобие контрфорса. Кроме того, здесь мы оказывались в мёртвой зоне, для вылетающего из стены каменного крошева.

— Это — катапульты, — догадалась женщина.

— Они самые, — подтвердил я.

Время от времени, мы слышали также звуки ударов, треск и гул вибрировавших тросов катапульт стоявших над нами, на стенах. Такие катапульты зачастую притягивают канатами к поверхности, на которой они установлены, в противном случае, сила отдачи может развернуть их, а то и просто опрокинуть. Управлять такими механизмами с земли несколько удобнее, ибо там их можно вкопать в грунт.

— Вы прикрываете меня своим телом, — восхищённо прошептала женщина.

— Помолчи, — буркнул я ей.

— Вы защищаете меня, — сказала она. — Вы защищаете меня! Вы — настоящий джентльмен! Вы притворяетесь грубияном и невежей, но Вы — настоящий джентльмен! Ой! Нет! Что Вы делаете? Зачем Вы бросили меня на животе! Только рабынь берут в этой позе! Не-е-ет! Ой! А-а-ай!

— Ты всё ещё думаешь, что я — джентльмен? — полюбопытствовал я.

— Нет, — простонала Клодия.

— Кто же я тогда? — уточнил я.

— Мой Господин, — прошептала она.

— Но ведь Ты — свободная женщина, — напомнил я ей.

— Да, — всхлипнула она. — Я — свободная женщина.

Я продолжил, не меняя позы, защищать её своим телом. Я был даже доволен таким поворотом и тем, что немного расслабился. Конечно, я получил удовольствие, взяв Клодию так, как можно было бы использовать только самую низкую рабыню, однако, в этом был и свой расчёт. Мне необходимо было бороться с ожиданием, страхом и беспокойством растянутыми на аны. Подобное ожидание нередко выматывает не меньше тяжёлой работы. Есть оптимальное состояние готовности и действия, и именно в этом состоянии я хотел бы быть, когда откроется дверь.

Всё чаще и чаще слышали мы удары камней в стену вблизи нас. Два приступа были отбиты защитниками цитадели. Всякий раз, когда наступало затишье, я ожидал, что вот-вот за ней придут тюремщики. В эти минуты я оставлял её у внешней стены, а сам отходил, ложился на своё прежнее место и замирал там, делая вид, что настолько ослаб, что не могу пошевелиться. Пустую кастрюлю, поставил в нескольких футах перед дверью, чтобы её хорошо было видно через смотровое окошко.

15. Мы покидаем камеру

— Иди-ка сюда, маленькая вуло, — позвал мужчина, — ну же, не стесняйся.

Так он уговаривал Леди Клодию, забившуюся в угол и свернувшуюся там в комочек оцепенев от ужаса. Честно говоря, я не был даже уверен, сможет ли она подняться на ноги самостоятельно. В левой руке мужчина держал моток верёвки, и поводок с ошейником. Женщина в панике уставилась на него.

— Ну же, — сказал он, проходя мимо меня, лежавшего на соломе.

Помимо него в камеру вошли двое арбалетчиков, занявших позицию чуть правее от двери. В дверном проёме осталась стоять наша старая знакомая, надзирательница.

Я не думал, что товарищ с верёвкой горел желанием подходить к внешней стене, как впрочем и к любой другой стене, слишком близко. Время от времени мы слышали, а иногда и чувствовали через пол, удары косианских снарядов, больших камней, некоторые из которых могли весить под тысячу фунтов и больше, выпущенных мощными катапультами, размером превосходившими кое-какие здания. Доносились до нас и далёкие ритмичные удары тарана в ворота, который сотни мужчин оттягивали верёвками, спрятавшись под длинной крышей, защищавшей таран от огня сверху.

— Нельзя оставаться здесь слишком долго, — напомнила надзирательница мужчине с веревкой. — Эта сторона самая опасная. Скорее!

— А ну иди сюда, — рявкнул мужчина на Клодию. — Вставай на колени вот здесь, выпрямись и прижми руки к бокам!

— Пожалуйста! — взмолилась женщина.

— Да скорее же Вы! — нетерпеливо бросила надзирательница.

Не думаю, что этот стражник очень обрадовался тому, что стал объектом распоряжений кого-то, такого как наша надзирательница. Полагаю, что он предпочел бы видеть её не в качестве облечённого властью лица, какой бы мелкой не была эта власть, а скорее в положении более подходящем для такой как она, а также соответствующем её полу и природе, скажем, голой на животе у его ног, извивающейся под ударами плети. Тем не менее, мужчина ничего не сказал. Но явно рассердившись, он, собрав в кулак всю свою храбрость, быстро подошёл к Леди Клодии, схватил её за руку и выволок на середину камеры. Там он поставил женщину на колени в ту позу, которую описал незадолго до этого.

Надзирательница довольно расхохоталась.

Похоже, стражник совершенно не учитывал, что Леди Клодия была свободной женщиной. По крайней мере, обращался он с ней с суровостью, которая скорее была свойственна обращению с рабыней.

Верёвка, виток за витком, начала укладываться на тело Клодии. Похоже её решили связать тем же способом, каким она была связана на стене во время её ареста, и приведена к Амилиану. Возможно, это должно было напомнить ей о событиях той ночи.

— Потуже затягивай! — прикрикнула надзирательница.

Леди Клодия вздрагивала каждый раз когда её тело окружал очередной моток верёвки.

— Теперь поводок и ошейник! — скомандовала надзирательница.

Через мгновение ошейник с поводком были на Клодии. Теперь она стояла на коленях в центре камеры, туго связанная, в ошейнике, плотно облегавшем шею и поводком, свисавшим между её грудей.

— Превосходно! — похвалила надзирательница.

Слезы сбегали по щекам Клодии, оставляя на щеках мокрые поблёскивавшие дорожки. Однако посмотрев на меня, она улыбнулась. Она немного, почти незаметно, сморщила губы, словно целуя меня. Лёжа на полу, я внимательно следил за происходящим сквозь щёлочки прикрытых глаз. Я не ответил на её тонкий жалостный жест. Что интересно, она не испытывала ко мне какой-либо неприязни. Странно, а ведь я заставлял её поверить, что я мог бы помочь ей! Я пытался поддержать её дух! Но теперь я понял, что она никогда не верила в то, что в момент истины, если можно так выразиться, я буду действовать. Похоже, с её точки зрения, это было бессмысленно.

— Как трогательно! — усмехнулась надзирательница.

Я пошевелился, как будто попытавшись подняться и встать на колени, но снова упал на пол. Со стороны должно было показаться, что я уже не мог контролировать себя.

— Оставайся там, где лежишь, — предупредил один из арбалетчиков, направляя на меня своё оружие.

— Он слишком слаб, чтобы представлять опасность, — отмахнулась надзирательница. — Он уже не может даже стоять.

Девушка вошла в камеру и встала перед пленницей.

— Кол, на котором тебе вскоре предстоит дёргаться, моя дорогая Клодия, — сказала она, — это отполированный металлический штырь. Длинный и толстый, почти хорт в диаметре. А ещё он заострён с одного конца и его устанавливают в специальное крепление вертикально.

Леди Клодия стояла на колени с закрытыми глазами.

Я снова сделал вид, что пытаюсь подняться. Один из стражников бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся.

— Слава Ару! — рявкнула надзирательница.

— Слава Ару, — всхлипнула Клодия.

— А Ты знаешь, чего мы ждем? — спросил девица у Клодии.

— Нет, — шёпотом ответила та.

Внезапно вся камера вздрогнула от удара. Камень врезался в стену не дольше ста футов от того места, где находились мы.

— Близко, — с тревогой заметил один из охранников.

Как я и ожидал, их сейчас больше волновало то, что творилось снаружи, чем то, что происходило в камере.

Я снова сымитировал попытку подняться на колени, на сей раз более удачную. Оставшись в такой позе, а низко опустил голова, как будто это было всё, на что я оказался способен.

— Замри, — приказал один из стражников, то которого до меня было футов семь или восемь.

— Мы ждём палача, — с радостью в голосе объявила надзирательница. — Он вот-вот придёт за тобой, и отведёт на стену, где по тебе уже скучает стальной кол.

Клодия, всхлипнув, опустила голову.

— Слава Ару! — выкрикнула девушка.

— Слава Ару, — эхом повторила Леди Клодия и снова закрыла глаза.

Это удачно, подумал я. Ближайший ко мне стражник посмотрел в мою сторону, и отвернулся, уделив внимание двум женщинам. Мужчины уже пробыли в камере некоторое время, по крайней мере, несколько енов. Как мне казалось, этого было вполне достаточно, чтобы они слегка расслабились. Они уже не ожидали сопротивления с той же настороженностью, как это было раньше. Теперь, если они и должны насторожиться снова, чего я в действительности не ожидал при текущих обстоятельствах, то, по-видимому, это произойдёт незадолго до их выхода из камеры. Значит, они ждали прибытия палача, который должен был увести Леди Клодию к месту казни. Пожалуй, именно сейчас они меньше всего ожидают сопротивления. Безусловно, сейчас самое лучшее время для нападения, к которому они уже не готовы. Всё-таки невозможно пребывать в состоянии предельной бдительности в течение долгого времени. Это просто невозможно по причинам психологического характера. Значит, инициатива, в данной ситуации была на моей стороне. Если бы они всё же ожидали нападения, то они вполне обоснованно должны были бы полагать, что я начну действовать до прибытия палача, поскольку это означало бы дополнительного бойца, с которым мне пришлось бы иметь дело.

Само собой, я понятия не имел, что палач приедёт в камеру. С моей точки зрения, для него было бы разумнее ожидать свою жертву на стене. Но, в конце концов, традиции казни отличаются от города к городу. Конечно, я не обрадовался, услышав о приближающемся появлении палача, а вместе с ним и дополнительной проблемы. Я этого не ожидал и не приветствовал.

То место, где я лежал, было выбрано отнюдь не случайно. Несколькими днями ранее, я нашел здесь выступающий камень, который давал мне упор для толчка. Кроме того я был бос, и не боялся поскользнуться. Я поднял голову и тупо, заторможено уставился на охранников. Они, как и я были полуголодные. Уверен, их реакции будут замедленными. Да и силы у них уже не те, что прежде. Ближайший ко мне стражник снова окинул меня подозрительными глазами, и я возвратил ему совершенно тупой затуманенный взгляд. Не проявив ко мне интереса, он повернулся к женщинам.

— Наш палач очень квалифицирован в своей работе, — продолжала издеваться надзирательница над Леди Клодией. — Он посадит тебя на кол настолько аккуратно, что Ты проживёшь ещё долго.

Леди Клодия не открывала своих заплаканных глаз. Её колотила крупная дрожь.

— Однако, если Ты несколько торопишься, — усмехнулась надзирательница, — он может привязать к твоим ногам какой-нибудь груз.

Леди Клодия затряслась от рыданий.

— Как соблазнительно Ты смотришься, стоя на коленях, моя дорогая, вся такая связанная и в ошейнике, — засмеялась она. — Не волнуйся. Палач уже скоро будет здесь! А Ты скоро пойдёшь к месту казни! Ждать уже не долго! Представляю, как забавно Ты будешь выглядеть, извиваясь на колу! Слава Ару! Слава Ару!

— Слава к Ару! — сквозь рыдания повторила за ней Клодия.

В этот момент я рванулся вперёд. Ближайшему ко мне стражнику времени хватило только на то чтобы повернуть голову в мою сторону. Больше он ничего сделать не успел снесённый моей массой, и врезавшийся в своего товарища. Мы все втроём повалились на пол. Один из болтов сорвавшись с тетивы, рикошетил от стен метаясь по камере, словно напуганное животное, другой болт ударил в кучу солому у стены. Я рычал словно дикий зверь, и в этот момент не было в моём рыке ничего человеческого, лишь внушающее ужас знающему человеку возбуждение воина, рвавшееся наружу из сердца, ноздрей и рта. Схватив по стражнику в каждую руку, я что было сил, впечатал их головы в каменный пол. Не будь на них в тот момент шлемов, и их мозги разлетелись бы по камере. Уже вскакивая на ноги, я выхватил меч из ножен у одного из оглушённых вояк. Зарычав, расставив ноги и слегка пригнувшись, я встал перед стражником, замершим как столб подле Леди Клодии. Его лицо моментально стало белым. Возможно, в этот момент я показался ему скорее диким животным, чем человеком. Зло прищурившись, я не сводил взгляда с него, при этом краем глаза контролируя дверь. Надзирательница, также отрезанная от двери, спряталась за спиной мужчины. Тот растерянно потянул меч из ножен, но остановился на половине пути, испуганно глядя на кончик моего меча, резко приблизившегося к его горлу. Мужчина намёк понял, и разжал руку. Клинок упал обратно в ножны. Я, слегка довернувшись, кинул свой кулак в его солнечное сплетение, снося охранника с ног. Надзирательница, воспользовавшись заминкой, рванулась к двери. Я перехватил девушку уже на пороге, поймав её за шею, и отшвырнув к дальней стене. Закончив с ней, я вернулся к упавшему воину и наклонился над ним. Он задыхался, и словно рыба, выброшенная на берег разевал рот, пытаясь пропихнуть в себя хоть глоток воздуха, и дикими глазами смотрел на меня. Не отрывая взгляда от надзирательницы, которая теперь присев у дальней стены, широко открытыми от ужаса глазами следила за моими действиями, я схватил мужчину, даже не помышлявшего о сопротивлении, за шею чуть ниже шлема и, немного, на несколько дюймов приподнял его голову над полом и резко опустил ей на камни.

— Вы убили его! Вы убили их всех! — крикнула надзирательница.

— Нет, не убил, — отмахнулся я.

Первые двое, пожалуй, были в большей опасности, но их спасли их шлемы. Можно сказать, что им очень повезло, что в порыве того первого момента я плохо контролируя себя, не убил их. В данной ситуации это было скорее результатом случайности, а не моего намерения не убивать их. Этих стражников спасли только шлемы.

— Лечь на живот, — скомандовал я надзирательнице, — головой к стене. Ноги так широко, как только сможешь. Руки на затылок.

Она зарыдала, но сделала, как было приказано. Теперь она не могла видеть того, что могло бы происходит позади неё, не могла быстро встать на ноги, и у неё будет некоторая защита от каменной крошки, если снаружи в стену врежется камень.

Поспешно сняв одежду и оружие с охранника, которого только что вырубил, я оделся. Правда, я заменил меч, убрав тот, что был в его ножнах на тот, что я взял у арбалетчика. Его эфес показался мне более ухватистым.

Ещё один камень ударил в стены цитадели не далее сотни футов от камеры, где мы находились. Пол подо мной вздрогнул. Надзирательница у стены, застонала, и ещё сильнее прижала руки к голове. Я оттащил тела всех троих стражников в угол камеры и закидал соломой. Теперь их не будет видно в смотровое окошко.

Закончив с неотложными делами, я повернулся к Леди Клодии, которая по-прежнему стояла на коленях, там же где её поставил старший из стражников. Глаза женщины были широко распахнуты. Её тело стягивали не менее пятидесяти витков верёвки, а на шее красовался ошейник, со свисавшим с него поводком.

— Привет, — сказал я, улыбнувшись.

— Вы должны бежать! — торопливо зашептала она. — Спасайтесь! Меня хорошо знают в городе! Уходите, забудьте обо мне!

Я освободил её горло от ошейника.

— Не задерживайтесь из-за меня! — взмолилась женщина. — Бегите!

Я начал сматывать верёвку с её тела.

— Палач может прийти в любой момент, — несчастно пролепетала она.

— Он скорее подумает, что я тебя связываю, чем развязываю, — отмахнулся я.

Она застонала.

Наконец, вся верёвка была у меня в руках, и я осмотрел женщину так, как рабовладелец осматривает свою рабыню. Клодия испуганно съёжилась, но потом, выпрямилась, расправив плечи. Да, она действительно принесёт хорошую прибыль на невольничьем рынке.

— Вы должны оставить меня! — всхлипнула женщина.

— Хм, Ты слишком соблазнительна, чтобы оставить тебя, — усмехнулся я.

Она уставилась на меня диким взглядом, в котором тут же появился радостный блеск.

— Точно, — кивнул я.

Она засмеялась и улыбнулась мне сквозь слезы.

— Я рада, что господин доволен мной, — прошептала моя сокамерница.

— Где это Ты умудрилась услышать подобную фразу? — полюбопытствовал я.

— Как-то раз подслушала, как рабыня говорила со своим владельцем, — улыбнулась Клодия.

— И что же Ты сделала потом? — спросил я.

— Убежал домой, бросилась на кровать, била по ней кулаками, плакала и извивалась в расстройстве, — призналась женщина.

— Надеюсь, Ты понимаешь, что эти слова подходят для тебя, — заметил я.

— Я понимаю! — закивала она. — Я знаю!

Я заглянул в кошелёк стражника, который теперь носил на своём поясе. Как я и надеялся, там нашлась корка хлеба. Где ещё можно было хранить такое богатство в Форпосте Ара в эти дни? Это могла быть его заначка на чёрный день, или дневная порция. Я не сомневался, что для него эта корка хлеба стоила дороже золота. Я отдал хлеб Клодии, и она, благодарно глядя мне в глаза, с жадностью затолкала его себе в рот.

— Загляни в кошельки тех двоих, — велел я. — У них тоже может быть немного еды. Если найдёшь, ешь, не стесняйся. Потом, присоединяйся ко мне.

Клодия не заставила просить себя дважды и бросилась к куче соломы под которой лежали охранники. Мне понравилось то, с какой живостью она выполняла моё распоряжение. Похоже, она и вправду, внезапно, стала другим человеком. Я же отошёл к стене где раскинув ноги в стороны и прикрыв голова руками лежала наша надзирательница. Услышав, что я встал рядом с ней, девушка не замедлила развести ноги ещё шире, в результате чего её искусно подрезанная юбка сползла на бёдра. Вынужден был признать, что икры и лодыжки у неё были просто превосходные.

— Здесь есть еда, — радостно воскликнула Клодия из угла.

— Хорошо, — отозвался я. — Съешь.

Она торопливо запихнула кусок хлеба в рот, давясь им, словно превратилась в голодное жадное маленькое животное. Скорее даже она питалась с рвением полуголодной рабыни.

— Сведи ноги, — приказал я, глядя вниз на надзирательницу, — руки вытяни по бокам, ладонями вверх.

Как только девушка выполнила мою команду, я присел рядом с ней. Она тревожно дёрнулась, но позы не изменила.

— Эти тряпки, несомненно, скроены таким способом, чтобы их легко было сбросить с себя, не так ли? — осведомился я.

Надзирательница буркнула что-то гневное и непроизвольно дёрнулась. В любом случае, её платья я пока не касался. Зато сдёрнул с неё тюрбан, о котором я изначально подумал, что он предназначен, чтобы прикрыть остриженную налысо голову.

— Ой! — взвизгнула девушка.

— Ух-ты! — опешил я, к своему удивлению обнаружив, что её волосы, выпавшие из-под тюрбана, рассыпались ниже плеч.

— Ого, — выдохнула Леди Клодия, заинтересовавшись происходящим, подошедшая ко мне, с коркой хлеба в руке.

— Да, — протянул я. — А волосы-то не сострижены.

Надзирательница сердито дёрнулась.

— Насколько я помню, — сказал я, обращаясь к Леди Клодии, — Ты тоже не захотела постричься.

— Нет, — улыбаясь, ответила та. — Я была слишком тщеславна, и слишком гордилась ими. Мне казалось, что они слишком красивы, и мне не хотелось походить на одну из тех девок, которые носят воду на карьере, или работают на мануфактуре или в жаркой прачечной. Я решила, что пусть другие женщины жертвуют своими волосами, а не я. Правда, когда меня поймали на стене, волос я лишилась мгновенно.

— Тогда это уже было наказанием, — заметил я.

— Несомненно, — согласилась Клодия, — кроме того, у города была потребность в тросах для катапульт.

— Как тебя зовут, пленница? — спросил я нашу бывшую надзирательницу.

— Пленница? — попыталась возмутиться она.

— Даже не сомневайся, — заверил её я.

— Публия, — представилась девушка.

— Ты свободная? — решил уточнить я.

— Конечно! — ответила она возмущённо.

— Ты уж прости меня, — усмехнулся я, — но наиболее распространенные места клеймения прикрыты этими тряпками.

Девушка опять дёрнулась.

— Как Ты думаешь, — обратился я к Клодии, — побуждения Леди Публии, касательно её волос, были такие же как и у тебя?

— Думаю, что да, — с набитым ртом проговорила женщина, только что запихнувшая в рот остатки хлеба.

— И Ты абсолютно правильно думаешь, — заверил её я, — но, подозреваю, что в её случае, была ещё одна причина, до которой Ты не додумалась.

— Какая же? — сразу заинтересовалась Клодия.

Но я уже обернулся к нашей лежащей ничком пленнице и спросил:

— Из какой Ты касты?

— Из торговцев, — ответила Публия.

— В целом, это довольно зажиточная каста, — заметил я.

— Это и моя каста тоже, — признала Клодия.

Я сдёрнул кошелёк с пояса пленницы, порвав при этом шнурки. Тяжёлый у неё оказался кошель. Бросив его своей сокамернице, я кивнул, чтобы она проверила, что в нём.

— Ух-ты, сколько здесь золота, — воскликнула она.

— Пересыпь его в мой кошелёк, — приказал я, и Клодия немедленно занялась делом.

— Как же так, Леди Публия? — спросил я. — Ты, член касты Торговцев, и до самого последнего момента обладательница тяжёлого кошелька, вдруг ходишь босой и рядишься в тряпки?

Девушка помалкивала.

— Да ещё такие интересные тряпки? — добавил я, хмыкнув.

Она снова предпочла не отвечать на мой вопрос.

— Что-то я сомневаюсь, что Ты сама их шила, — заметил я, потеребив ткань пальцами. — Чувствуется, знаешь ли, рука опытного портного. Если присмотреться к швам повнимательнее, то видно, что работал профессионал, слишком уж они плотные, ровные и аккуратные. Впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что кроил он по твоим указаниям. Всё точно просчитано, чтобы казаться обносками, но при тщательном рассмотрении, видно, что это больше похоже на карнавальный костюм.

При этом я улыбнулся про себя. Я знал, что рабыни тоже частенько практикуют подобные хитрости со своим короткими откровенными та-тирами, кажущимися простыми лохмотьями, подходящими их низкому статусу. Видел я, как они трудились над такими тряпками, чтобы показать дюйм своего тела здесь, но скрыть там, таким образом, создавая шедевр чувственности, уязвимости и провокации. Такими, и не только, способами, эти соблазнительные, любвеобильные, закованные в ошейники маленькие животные, часто спасают себя от наказаний и доводят свих владельцев до полубезумного от желания и страсти состояния.

— Поздравляю, — усмехнулся я. — Весь ансамбль продуман до последней детали, особенно мне понравились разные длины зубцов на подоле, отчего твои икры время от времени сверкают а разрезах. Всё говорит о том, что у тебя замечательное воображение и изумительный вкус.

Пленница что-то пискнула, но на этот раз мне послышались нотки удовлетворения.

— Вопрос относительно того, зачем тебе мог бы понадобиться такой костюмчик, конечно, остаётся открытым.

Девушка, лежавшая передо мной, замерла.

— Впрочем, загадка легко решается, — усмехнулся я, — если знать, как эти одежды, в отличие от одежд свободной женщины, могут быть легко, быстро и вызывающе сброшены. Интересно, носишь ли Ты, типичное для свободных женщин, даже представительниц низших каст, нижнее бельё?

Маленькие кулачки бывшей надзирательница в ярости сжались так, что побелели костяшки пальцев.

— А ну-ка вставай на колени, — приказал я, — теперь повернись лицом ко мне.

Девушка повернулась, не скрывая своего раздражения, впрочем, вся её злость сразу сменилась страхом, робостью и послушанием, стоило мне только взяться за её вуаль. Я осторожно потянул лёгкую ткань на себя, и Публия немедленно упала на четвереньках, в надежде уменьшить натяжение на вуали, и не дать мне сдёрнуть её. Глаза девушки вдруг стали безумными, расширились и чуть не выпали из орбит.

— Нет, — простонала она, — пожалуйста, только не снимайте мою вуаль.

— Да я и не собирался этого делать, — успокоил я Публию, и дождавшись её вздоха облегчения, добавил: — Леди Клодия сделает это.

Из широко раскрытых глаз девушки брызнули слёзы отчаяния.

— В конце концов, Ты же видела её без вуали, — пожал я плечами.

Пленница заплакала.

— Оставайся на четвереньках, — предостерёг я бывшую надзирательницу.

Стоя так, она была неспособна помешать Клодии, ну и конечно не смогла бы прикрыть лицо руками.

Моя пленница задрожала.

— Только снимай вуаль очень аккуратно, — предупредил я свою сокамерницу.

У меня были свои причины на то, чтобы сохранить вуаль неповрежденной.

— Пожалуйста, нет! — взмолилась Публия.

Вуаль был закреплена на завязках, и Клодия, осторожно, обеими руками, сняла её с головы нашей бывшей надзирательницы.

— Красивая! — вынуждена была признать Леди Клодия.

— Пожалуйста, только не смотрите на мои губы! — всхлипнула пленница.

Но моя рука уже была в её волосах, задирая голову девушки вверх.

— Губы действительно превосходные, — признал я. — После соответствующего обучения, целовать её будет одно удовольствие.

— Она очень красивая! — вздохнула Клодия.

— Не красивее тебя, — успокоил я женщину.

— Правда? — спросила Леди Клодия, и непроизвольно задержала дыхание.

— Конечно, правда, — заверил я женщину.

Клодия мгновенно выдохнула, возможно представив насколько привлекательной она сама может быть.

— А Ты можешь снова встать на колени, — бросил я пленнице, убирая руку с её волос.

Публия, не теряя времени поднялась на колени и сразу прижала руки у лицу.

— А вот руки опусти, — велел я.

— Но на мне же нет вуали! — попыталась протестовать девушка.

Это было верно, стоит только ей опустить руки, и ее губы, рот и лицо во всей их выразительности, изысканности, чувственности и красоте окажутся обнажены, выставлены на всеобщее обозрение! Их сможет рассматривать кто угодно! Её лицо окажется голым, так лицо рабыни.

— Быстро, — прикрикнул я, и Публия, заплакав, убрала руки.

Я отказал ей в деликатности, скромности, и защите вуали, как это запрещается рабыням.

— Разве Ты не собиралась сбросить свою вуаль перед косианцами? — поинтересовался я, и поймав на себе её сердитый взгляд, добавил: — Вижу, что собиралась.

— Женщина быстро привыкает обходиться без вуали, — заметила Клодия.

— Рабыня! — зло выплюнула Публия.

— Я столь же свободна, как и Ты! — парировала Клодия.

— На юге, женщины Народа Фургонов, причём даже свободные, вообще не носят вуали, — сообщил я.

— Рабыня! — снова закричала Публия на мою сокамерницу.

— Мое лицо не более открыто, чем твоё! — усмехнулась Клодия.

— Гололицая! — выкрикнула бывшая надзирательница.

— На себя посмотри! — ответила ей Клодия.

— С другой стороны, — продолжил размышлять я, — свободные женщины Народа Фургонов хотя бы носят одежду.

Леди Публия леди задохнулась и подозрительно уставилась на меня.

— Симпатичные на тебе тряпки, — усмехнулся я, и тут же стерев улыбку с лица приказал: — Снимай их!

Злобно сверкая глазами Публия сняла пояс со своей талии. Это был крепкий плоский пояс, из белого материала из которого обычно плетут верёвки, вполне способный выдержать тяжёлый кошелёк, что она на нём носила. На теле он крепился посредством крючка и петельки, так что было достаточно лёгкого рывка за свисавший кончик, и ремень упал на пол за спиной девушки. Сердито посмотрев на меня, пленница подняла руки к вороту своего платья. Оказывается её одежда запахивалась на манер халата и держалась на теле только одном крючке вверху и за счёт пояса. Стоило девушке яростно дёрнуть ворот, как платье легко и быстро, нагло и изящно, обнажило её тело раскинувшись вокруг неё на полу.

— Ах, — восхищённо вздохнула Клодия.

Леди Публия, надо заметить довольная реакцией своей бывшей подопечной, выпрямила спину.

— Ты обратила внимание, что она могла сделать не вставая с колен? — спросил я Клодию. — Эта одежда специально для этого и разработана. Ты лучше меня знаешь насколько трудно выкарабкаться из общепринятых одежд сокрытия, особенно находясь на коленях.

— Она такая красивая, — совершенно не слыша меня пробормотала Клодия.

— У тебя здорово получилось избавиться от одежды, Леди Публия, — усмехнулся я. — Теперь я уже не сомневаюсь, что Ты долго тренировалась делать это. Однако мне кажется, что если бы я был косианцем, то Ты сделала бы это несколько менее нагло.

— Несомненно, — подтвердила она мои подозрения.

— При других обстоятельствах, и если у нас было больше времени, то было бы интересно нарядить тебя рабский шёлк и поучить, как надо правильно раздеваться перед мужчиной.

Публия в раздражении вскинула голову.

— А какие фразы Ты планировала использовать для косианцев? — полюбопытствовал я.

— Не понимаю, о чём Вы говорите, — заявила она отвернувшись.

— Ну же, я нисколько не сомневаюсь, что их Ты тоже хорошенько отрепетировала, — предположил я.

Девушка бросила на меня сердитый взгляд.

— Фразы? — переспросила Клодия.

— Ну например: «Я обнажаю грудь перед вами. Сделайте меня своей рабыней», «Я сдаюсь вам, голой. Сохраните мне жизнь. Я прошу о неволе», «Я пыталась скрывать от мужчин свой истинный характер и то, что я — рабыня. Свершите надо мной правосудие», «Я разделась перед вами. Позвольте мне жить, чтобы я могла служить вам в качестве самой презренной и любящей из рабынь» и тому подобные высказывания, — просветил я её.

— Такие фразы заставляют сжиматься мой живот, — призналась Клодия.

— Это потому, что у тебя живот рабыни! — бросила ей Публия.

— Достаточно легко определить, — заметил я, — не является ли и твой живот, животом рабыни. Надо всего-то положить руку на тебя, и приказать поговорить эти фразы, медленно, глубоко и с чувством.

Публия в ужасе уставилась на меня.

— Но Ты-то, конечно же, свободная женщина, — заметил я.

— Да! — с жаром заверила она меня. — Да!

Вот только её страсть и поспешность ответа заставили меня думать, что она панически боялась того, что её живот предаст свою хозяйка.

— А Ты, Клодия, никогда не задумывалась над такими фразами? — полюбопытствовал я.

— О да, — улыбнулась она, — причём часто, правда, я никогда не думала о них в таком формальном ключе.

— Но при этом, Ты, так ни разу и не осмелилась раздеться, и встав на колени перед мужчиной, высказать ему это?

— Нет, — смущённо опустив глаза, ответила женщина. — Я очень боялась. Неволя — слишком значительный шаг для женщины. Она абсолютно отличается от всего, что было прежде. Для любой женщины бояться этого вполне естественно. И вот теперь, когда я наконец-то готова к тому, чтобы сделать это, тот, кто почти стал для меня господином, вдруг запретил мне это. Кажется, он хочет держать меня как свободную женщину, по крайней мере, какое-то время и по каким-то причинам.

Что верно, то верно. Были у меня на то свои причины.

— Что бы Ты стала делать, в случае если бы в тёмном доме или на пылающей улице столкнулась бы с косианцами или с кем-либо другим, — поинтересовался я.

— Я думала, что у меня будет письмо, предоставлявшее мне защиту, — ответила Клодия.

— Ты, правда, думаешь, мародёрствующий солдат остановился бы, чтобы прочитать это письмо? — удивился я.

— Скорее всего, нет, — улыбнулась она.

— Так, что бы Ты стала делать в этом случае? — настаивал я.

— Полагаю то, что сделали бы большинство женщин в такой ситуации, — пожала она плечами. — Разделась бы и, встав на колени, начала умолять сохранить мне жизнь, сделав рабыней. А потом, если бы мне повезло, то скорее всего, последовала бы за моим владельцем, на верёвке привязанной к кольцу вставленному в проколотый нос и с руками, связанными за спиной.

— Пожалуй, это было бы наиболее вероятно, — признал я.

— Рабыня! — прошипела Леди Публия.

Мы обернулись и принялись рассматривать Публию, стоящую перед нами голой на коленях. Надо признать, что у неё были очень красивые глаза и волосы. Тоже касалось и черт лица в целом. Изумительный живот, груди, бёдра, соблазнительное лоно. Что поделать, если женщины так невероятно, так непередаваемо красивы! Они просто созданы для того, чтобы хватать их, обнимать, брать, заключать в ошейники и владеть.

— Она очень красива, — признала Клодия.

Я внимательно изучал тело Публии, что явно вызывало у неё острый дискомфорт. Она отвела глаза, не желая и боясь встретиться со мной взглядом. Да, не мог не согласиться я, это верно, она очень красива, и эти маленькие белые запястья и щиколотки хорошо бы смотрелись в обрамлении кандалов, а лицо, груди и бёдра прекрасно выглядели бы на подиуме, в свете факелов аукциона.

— Очень красивая, — повторила Леди Клодия.

— Не красивее Тебя, — успокоил я свою сокамерницу.

— Я, правда, так же красива? — спросила она.

— Конечно, — заверил её я, и женщина застенчиво опустила голову.

Я решил, что не стоит говорить Клодии, всё же она пока свободная женщина, о том, что в данный момент она была намного красивее Публии. И дело было не столько во внешности, сколько в том, что она уже начала осознавать свою женственность. За последние несколько дней проведённых вместе со мной в камере, она начала заново открывать себя, она начала понимать, что такое быть женщиной.

— Ты рабыня, — процедила Публия.

— Да, — шёпотом признала Клодии, понятно, имея в виду не свой правовой статус, я своё внутреннее состояние.

Публия презрительно засмеялась над пристыжено опустившей голову Клодией. При этом мне было интересно, на самом ли деле Публия думала, что внутренне она чем-то сильно отличалась от своей бывшей заключённой. В конце концов, она тоже была женщиной.

— Рабыня! — дразнилась Публия, но Клодия не отвечала.

Если рассматривать этих двух женщин с точки зрения чисто физических характеристик, таких как их рост, фигура, глаза, волосы, черты лица и тому подобного, то они были приблизительно равны.

Публия окинула свою противницу презрительным взглядом, но та старалась даже не встречаться с ней глазами.

На мой взгляд, они хорошо бы смотрелись в качестве парных рабынь, особенно если Публии преподать, что такое рабство и улучшить её этим. Иногда от рабынь можно добиться куда большего эффекта, если свести двух девушек вместе, в пару, в которой каждая из них будет противопоставлять себя другой и одновременно, отчаянно конкурируя, усиливать и улучшать себя и друг дружку. Так что зачастую, купив двух рабынь сразу, можно только выиграть, чем если купить тех же девушек но по отдельности. Кстати, многие покупатели, когда они покупают больше чем один товар, вполне резонно ожидают получить скидку на один или на оба лота.

— Лицом к стене, — скомандовал я Публии, — на живот как прежде, руки по бокам, ладони вверх.

Девушка легла, как она уже лежала раньше за исключением того, что теперь была раздета.

— Ты — свободная женщина, насколько я это понимаю, — заметил я.

— Да! Конечно! — заверила она меня.

Я расправил её волосы, разложив их на спине девушки.

— Ну вот и расскажи мне, — попросил я, — что Ты будешь делать, если столкнёшься с косианцами?

— Я — свободная женщина! — заявила Публия. — Я не какая-то там рабыня! Я никогда бы не сдалась!

— Она мне не нравится, Господин, — насупилась Клодия. — И я больше не хочу быть такой как она. Мне кажется это отвратительным и ужасным, и в конечном итоге бесплодным и несчастным.

— Признаться, я не уверен, что свободные женщины вообще существуют, — пожал я плечами, — разве что в тривиальном юридическом смысле.

— Я — такая женщина! — закричала Леди Публия.

— Такие женщины как она, позорят таких женщин как я, слабых и переполненных потребностями, желающими любить и дарить любовь, — чуть слышно проговорила Клодия.

— В твоей слабости, потребностях и любви, в твоей честности и правдивости, Ты тысячекратно сильнее и выше, таких карикатур на женщин, пародий женщин, таких псевдомужчин, отрицающих самих себя и свои чувства, держащих себя холодными и не смеющими чувствовать и быть собой.

— Но мужчины сохраняют таких женщин, как я совершенно бессильными, — вздохнула Клодия, непроизвольно касаясь своего левого бедра.

— Да, — кивнул я, — и тебе это нравится.

— Да, — испуганно прошептала она, уставившись в пол, и дрожа от охвативших её эмоций.

Я подобрал полосу ткани, которую бывшая надзирательница использовала в качестве тюрбана, пряча свои неостриженные волосы, вуаль и «лохмотья» и вручил их Клодии.

— Что Вы делаете? — озадаченно спросила моя пленница.

— Положи их вон там, рядом с верёвкой, и ошейником с поводком, — велел я Клодии.

Женщина послушно сходила на середину камеры и, оставив там вещи, вернулась и встал рядом со мной.

— Трубы, — вздрогнула Леди Клодия.

— Очередной штурм, — кивнул я, и в тот же момент до нас донёсся рёв тысяч глоток.

— Это твои друзья, косианцы, — сообщил я Леди Публии.

— Они мне не друзья! — возмутилась та.

Если ответные крики со стен и были, то разобрать их было трудно.

— Но Ты же так тщательно готовилась, в надежде, что тебе разрешат принадлежать одному из них в качестве рабыни, — заметил я.

— Это ложь! — выкрикнула Публия.

Я видел, что её маленькие пальцы дёрнулись, но сжать их в кулаки, она так и не посмела. Пальцы беспомощно пошевелились, но ладони остались смотреть вверх.

— Но Ты носила с собой немало золота, — напомнил я ей, — которое по глупости думала предложить косианцам, чтобы они согласились оставить тебе жизнь и сделать тебя рабыней. Глупо. Они бы просто взяли золото, а затем сделали бы с тобой, всё что они бы хотели с тобой сделать, вплоть до того, что мимоходом зарубить мечом. Но даже если твои мысли в данном вопросе были правильны, то, возможно, это ещё хуже для тебя. Ведь Ты забыла о многих других женщинах Форпоста Ара, женщинах менее удачливых, менее богатых, чем Ты, у кого нет таких средств, чтобы с их помощью купить свои жизни.

— Почему это должно было меня беспокоить, — сердито фыркнула Публия.

— Можешь мне не верить, Леди Публия, — усмехнулся я, — но в данной ситуации, когда женщины раздеты и стоят у стены, в принятии решения золото вовсе не главный фактор.

— Полагаю, что так оно и есть, — с горечью в голосе проговорила она.

— Почему же, в таком случае, — осведомился я, — Ты, богатая женщина из касты Торговцев, предпочла носить эти искусно скроенные лохмотья, как будто Ты простой девицей из низкой касты?

Похоже, бывшей надзирательнице было нечего ответить.

— Есть две причины, — сказал я. — Прежде всего, Ты боялась, что представители наиболее богатых каст, таких как Торговцы, наряду с людьми из высших каст, могли бы оказаться менее вероятными кандидатами на то, чтобы выжить в резне устроенной врагом после взятия города. Ведь они могли стать предметом наибольшего негодования, возможно из-за зависти или по причине мести, исходя из того, что они, как самые могущественные касты городе, могли бы быть ответственными за продолжение осады. Ты же, замаскировавшись таким образом, если можно так выразиться, могла надеяться избежать подобной судьбы. Ты надеялась, что косианцы смотрели бы на тебя не с точки зрения политики, а с точки зрения банального грабежа. Вторая причина более интересна. Ты хотела бы, чтобы тебя рассматривали в качестве завидной добычи или трофея. Вот поэтому и мелькали, как будто случайно, но так захватывающе, твои икры в прорезях этих лохмотьев. Ты же не хотела бы просто получить стрелу в спину, выпущенную в тебя с большого расстоянии, тебе важно было завлечь захватчиков поближе, чтобы сдаться на их милость.

— Нет! — выкрикнула Публия.

— Именно для этого Ты и носила эти искусно разработанные и скроенные обноски. Чтобы иметь возможность быстро легко и изящно, стоя на коленях, избавиться от них, не так ли? — спросил я.

— Нет! — выкрикнула девушка. — Нет!

— Лежи спокойно, — приказал я. — И что более всего интересно и возмутительно, Ты не остригла свои волосы.

Леди Публия больше не издавала ни звука.

— Понимаю, — усмехнулся я, — Ты хотела произвести впечатление, поздравляю, тебе это удалось. Я-то поначалу думал, впрочем, наверное не только я, что целью ткани, которую Ты носила на голове, было заставить всех думать, что тебе, возможно, в понятном женском тщеславии или затруднении, хотелось бы скрыть слишком короткую стрижку.

— Я, тоже, — поддержала меня Леди Клодия.

— Я Ты помнишь, Клодия, — спросил я, — как несколько енов назад я предположил, что у неё могла бы быть ещё одна причина, помимо той, что была у тебя, для того, чтобы не срезать волосы?

— Да, — кивнула женщина.

— Ну и как, Ты уже догадалась, какая это причину? — поинтересовался я.

— Конечно, — ответила она.

— Вот именно, — сказал я, поигрывая предметом обсуждения, раскинувшимся по спине Леди Публии. — С такими волосами, такими прекрасными волосами, её шансы выжить существенно возрастали.

Девушка напрягалась, сердито втянув в себя воздух.

— Пусть другие женщины стригут волосы, жертвуя их на защиту своего города, — бросил я. — Её это не касается. Это, как и её одежда, должно было сыграть свою роль в её плане. Сохранив свои волосы, а следовательно и свою красоту, в случае пленения, она выделялась бы на фоне остальных пленниц как пага-рабыня среди фабричных девок. Если бы дело дошло до выбора, то наверняка её бы выбрали не для меча, а для цепей.

Маленькие пальцы Леди Публии сердито дёрнулись, но она опять не решилась сжать кулаки, продолжая демонстрировать нам раскрытые ладони.

— Опять трубы, — сказала Леди Клодия.

— Это — сигнал к отходу, — пояснил я. — Штурм отбит.

— Но они придут снова, не так ли? — спросила она.

— Да, — кивнул я, — и, если их опять сбросят со стен, то снова и снова.

Я посмотрел на растянувшуюся на полу девку.

— Скажи Клодия, тебе не кажется несколько несправедливым, что у неё должно быть такое преимущество перед другими женщинами Форпоста Ара? — осведомился я.

— Я не знаю, — ответила женщина.

— В любом случае, это не кажется справедливым мне, — усмехнулся я. — Когда Ты проверяла кошельки наших друзей, Ты случайно не находила там маленьких ножей, таких загнутых, предназначенных для бритья?

У меня, конечно, у самого был нож в ножнах на поясе справа, но в данном случае я предпочёл бы что-то с более легким лезвием, меньшее и острое, если только оно имелось под рукой.

— Да, у одного из них я видела нож для бритья, — кивнула Клодия.

— Принеси мне его, — велел я.

— Что Вы собираетесь делать? — с тревогой спросила Публия.

Через мгновение Клодия вернулась с ножом.

— Что Вы собираетесь делать!? — закричала бывшая надзирательница.

— Лежи спокойно, — приказал я.

— Нет! — заплакала она. — Нет!

Через мгновение я отбросил маленький ножик сторону. Публия лежала на соломе и выла. Она сжимала тревожно и недоверчиво ощупывала свою голову.

— На колени, — приказал я, — лицом ко мне.

Заливаясь слезами, Леди Публия покорно встала на колени, по-прежнему держа руки на голове.

— Теперь, если косианцы поймают тебя, то Ты будешь в том же самом положении, как другие женщины Форпоста Ара, — сообщил я плачущей девке.

Кстати, я оставил ей ещё довольно много волос, но не столько из жалости, сколько, чтобы я мог запустить в них руку и, схватив, использовать, чтобы управлять ею, как ещё недавно это делал стражник с Клодией. Думаю, и для какого-нибудь косианца их длины окажется достаточно, чтобы ухватиться за них. Теперь волосы Публии были приблизительно той же длины, что и волосы Леди Клодии.

Девушка тряслась от рыданий и, стоя на коленях, почти в истерично продолжала ощупывать свою голову руками. Это соблазнительно приподнимало её груди и заставляло их волнующе колыхаться. Потом, встретив мои глаза, она всё также плача, низко склонила голову, так и не решаясь оторвать руки от головы.

— Пленница, — рявкнул я, — на четвереньки.

Публия тут же оторвала руки от головы и опустила их на пол.

— Иди к тому месту, где лежит её одежда, — сказал я Клодии, — и жди там.

Женщина поспешила к центру камеры. Я же посмотрев вниз на Публию, приказал:

— Подними голову, пленница.

Бывшая надзирательница покорно выполнила приказ.

— Клодия, подними один конец верёвки, — велел я.

Как только в руке у женщины оказалась верёвка, я резко схватил Публию за остатки её тёмных волос и, не обращая внимания на крик боли, потащил, еле успевающую переставлять конечности пленницу туда, где ждала Леди Клодия. Кстати, это было именно то место, где охранник вязал мою сокамерницу.

— Сюда, на колени, — скомандовал я Публии, указывая на место рядом с Клодией. — Привстань с пяток. Руки по бокам.

Испуганная надзирательница подчинялась, даже не помышляя о сопротивлении. Сейчас она стояла не только на том же самом месте, что раньше стояла ей заключённая, но и в той же самой позе. Взяв свободный конец верёвки из руки Леди Клодии, я начал быстро накидывать виток за витком сначала на талию девушки, а потом всё выше и выше.

— Что Вы делаете? — простонала Леди Публия.

— Не стой столбом, — бросил я Клодии, — надевай её одежду. Быстрее!

Мне вспомнилось, что последний штурм был третьим за это утро. Это означало, что сейчас наступало затишье. В такое время защитники могли быть отпущены со стен для отдыха. Кроме того, дело шло к полудню.

— Что Вы делаете, что она делает! — попробовала возмутиться моя пленница. — Ой-ой-ой!

— Помнится, — заметил я, — Ты требовала, чтобы верёвки затягивали потуже.

— О-ой! О-о-ох! — вскрикнула она, потом снова, и наконец, взмолилась. — Пожалуйста! Не затягивайте их так сильно! О! Ой!

Наконец, со связыванием было покончено.

— А твои икры и лодыжки, ничуть не менее привлекательны по сравнению с её, — похвалил я, и Клодия вспыхнула от удовольствия, доставленного ей моим нехитрым комплиментом.

— Я уже столько дней не носила одежду! — воскликнула женщина, восхищенно касаясь платья.

Я улыбнулся, глядя на эту сцену.

— Теперь вуаль, и оберни тканью голову, так же как было у неё. Быстро, — приказал я.

— Что значит этот произвол! — возмутилась Публия, дёргаясь в стянувших её тело путах.

— Отлично получилось, — похвалил я Клодии.

Кстати, у неё, были такие же тёмно карие глаза, как и Публии. Если человек не знал надзирательницу близко, не говоря уже о том, если только видел её, то, как мне показалось, ему будет довольно трудно определить, что под вуалью скрывается совсем не она, я Леди Клодия.

— Что всё это значит? Что Вы задумали? — простонала Леди Публия.

— Сходи к стражникам, — велел я Клодии, — и отрежь лоскут от туники. Мне нужно немного ткани.

Женщина быстро раздобыла требуемое, воспользовавшись ножом с пояса одного из охранников.

— Что всё это значит? — снова настойчиво и сердито спросила Публия, пока я надевал на её шею ошейник с поводком.

Теперь она стояла на коленях там же, и точно так же, как прежде стояла Клодия, вплоть до таких деталей, как поводок и ошейник.

— Не понимаю, что вам от меня надо! — зло крикнула надзирательница.

Я встал перед ней и пристально посмотрел на неё сверху вниз. Связанная и коленопреклонённая девушка сразу стушевалась под моим взглядом и задрожала. Что ни говори, а женщины хорошо понимают это положение.

Через мгновение Леди Клодия присоединилась со мной, принеся приличный лоскут ткани.

— Освободите меня, — потребовала Леди Публия.

— Сначала Ты поможешь нам покинуть цитадель, — усмехнулся я.

— Ни за что! — крикнула она.

— А по моему плану, твоего согласия и не требуется, — поведал ей я.

— Вы, наверное, думаете, что она сможет выдать себя за меня, — презрительно, сказала надзирательница.

— Почему-то я в этом уверен, — пожал я плечами.

В этот момент очередной мощный удар потряс здание. Камень опять попал в стену не далее, чем в ста футах от камеры. Связанная Публия испуганно вздрогнула, отчего звякнули кольца соединявшие поводок с ошейником.

— Катапульты, — также вздрогнув, сказала Леди Клодия. — Снова началось!

— Она достаточно смазлива, — заметил я. — Возможно, косианцы могли бы оставить её для ошейника.

— Я тоже так думаю, — поддержала меня Клодия.

— Почему Вы так однозначно говорите о косианцах? — внезапно со страхом в голосе спросила Публия. — Разве я не красива?

— Да, красива, — не стал отрицать я.

— Неужели найдётся кто-то, кто не захотел бы оставить меня в живых? — спросила она.

— Возможно, и даже не только «кто-то», — ответил я. — Понимаешь ли Ты, Публия, что существует множество реакций поведенческих и психологических, по которым можно определить, является ли неволя женщины притворной?

— Понимаю, — испуганно ответила девушка.

— И даже в том случае, когда с твоими реакциями всё в порядке, может найтись тот, кто мог бы не захотеть сохранить тебе жизнь.

— Чего Вы здесь ждете? — вдруг истерично завизжала Публия. — Почему Вы не убегаете? Почему Вы до сих пор здесь?

— Гостя мы ждём, — спокойно объяснил я.

— Какого гостя? — опешила она.

— Неужели Ты забыла? — делано удивился я. — Он должен был прийти сюда уже несколько ен назад. Только его и жду, но он похоже задерживается, наверное его косианцы отвлекли.

— Если она должна быть мной, — внезапно севшим голосом проговорила Публия, испуганно глядя на Леди Клодию, одетую в её бывшие тряпки, вуаль и тюрбан, — тогда какая роль отведена мне в этом фарсе?

Пока мы говорили, я забрал у моей сокамерницы, принесённый ею лоскут ткани, и разорвал его на несколько частей.

— А Ты разве ещё не догадалась? — спросил я, ухмыльнувшись.

— Нет! — закричала она. — Нет!

— Возможно, — хмыкнул я, складывая лоскут в тугой комок.

— Вы что, не с Коса? — спросила Публия.

— Нет.

— Из какого Вы города?

— Из Порт-Кара, детка, — усмехнулся я.

Публия внезапно побледнела.

— Слава Порт-Кару, — объявил я.

— Пощадите! — закричала она.

— Слава Порт-Кару, — повторил я, невозмутимо глядя на неё.

— Слава Порт-Кару! — отчаянно выкрикнула, со всем возможным пылом.

— Три раза, — напомнил я.

— Слава Порт-Кару, — прокричала она трижды.

Она хотела крикнуть что-то ещё, но в этот момент я запихнул кляп ей в рот, где тот немедленно расширился, всё же лоскут ткани там был приличный.

— Это может оказаться последними словами, тобою произнесёнными, — заметил я.

Она уставилась на меня совершенно дикими, полными слёз глазами, и принялась дёргаться, извиваться, отрицательно мотать головой, пытаясь что-то сказать, но я уже закрепил кляп в её рту парой завязок, так что ничего кроме тихого мычания у неё не получилось.

— Когда придёт палач, как Ты думаешь, кого он ожидает здесь найти? — поинтересовался я.

Надзирательница побледнела, задёргалась и в отчаянии закрутила головой.

— По правде говоря, до сих пор Ты приносила одни проблемы, — сказал я. — Возможно, теперь тебе хотелось исправить своё поведение?

Она, заливаясь слезами, закивала так отчаянно, что я испугался, что у неё голова отвалится.

— Держи её на коротком поводке, — предупредил я Клодию, лицо которой было не менее белым.

Это не позволило Публии опустить голову на пол к нашим ногам. Теперь она запрокинула голову назад и умоляюще смотрела на меня. Но я, взяв её за волосы, вынудил девушку наклониться немного вперёд и прикрыл лицо оставшимся у меня куском туники охранника, в котором ножом прорезал несколько отверстий. Просунув в отверстия и жгут из скатанной ткани, я завязал его на шее сзади, превратив лоскут в грубое подобие рабского капюшона.

— Возможно, такой Ты мне понравишься больше, — предположил я.

Пленница начала истерично, жалобно извиваться и стонать.

Я встал и жестом показал Клодии, что она может отпустить поводок. Признаться, вначале мне показалось, что она не сможет разжать пальцы, но у неё получилось. Как только натяжение на поводке исчезло, Публия, как я и ожидал, тут же опустила голову до пола, и наощупь найдя мои ноги, принялась дико и жалобно прижиматься к ним своими разделёнными губами, в попытке изобразить поцелуй. Я не замедлил воспользоваться удачно сложившейся ситуацией и, прокинув поводок между её ног, скрестил и связал ей щиколотки. Таким образом, теперь она оказалась закреплена в совершенно беспомощном положении. Я встал и окинул её взглядом. Да, кроме того, это ещё и положение почтения.

— Выгляни, не идёт ли кто, — приказал я испуганной Леди Клодии, и та метнулась к двери камеры, и через мгновение, возвратившись, отрицательно помотала головой.

— Странно, пора бы ему уже, — проворчал я.

Леди Клодия поглядела вниз на нашу беспомощную надзирательницу.

— Кол, насколько я помню, — сказал я, присев рядом с пленницей, решив напомнить ей слова, сказанные ранее Клодии, — это твердый металлический полированный шест, очень длинный, почти в хорт диаметром. Он заострён с одного конца и устанавливается вертикально.

Публия и панике задёргалась и протестующе замычала, а Леди Клодия поражённо уставилась на меня поверх вуали. В её собственных глазах стояли слезы.

В этот момент мощный удар потряс здание. Камень врезался в стену футах в сорока-пятидесяти слева от нас, и возможно даже повредил соседнюю камеру. Облако пыли заполнило коридор и начало вплывать в нашу камеру. Мне пришлось приложить руку к лицу. На какой-то момент я даже позавидовал женщинам, вуаль и капюшон которых защищали их от пыли.

А через мгновение из коридора донёсся натужный кашель и в камеру вошёл рослый мужчина в чёрной маске, которая, за исключением узкой прямоугольной щели для глаз, полностью скрывала его голову. И маска, и туника мужчины были покрыты пылью. Войдя, он первым делом принялся стряхивать пыль со своей одежды и тела.

— Стена слабеет, — сообщил он мне. — Через несколько енов косианцы могут снова пойти на приступ. Они уже строятся в штурмовые колонны. Боюсь, что мы больше не сможем сдержать их.

Я понимающе кивнул.

— Если не ошибаюсь, Вы — Леди Публия, надзирательница? — уточнил он, обратившись к Леди Клодии.

— Да, это я, — бесстрашно заявила она.

— Признаться, я не очень одобряю надзирателей женщин, — пробурчал палач. — Это — работа для мужчин.

Клодия надменно вскинула голову.

— Возможно, Вы уже сожалеете что приняли подобное предложение, — предположил мужчина.

— Возможно, — буркнула Леди Клодия.

У наших ног, отчаянно пытаясь поднять голову, завозилась и что-то тихо промычала Леди Публия. Никто не обратил на неё никакого внимания, ведь она была заключенной. Однако я предположил, что возможно, теперь, в свете последних событий, она уже очень сожалеет, что когда-то согласилась занять должность надзирательницы.

— У Вас, кстати, хорошенькие ножки, — заметил мужчина, обращаясь к Клодии.

Нисколько не сомневался, что комплемент женщине пришёлся по душе, но в данный момент она была не в том образе, чтобы показать это, и Клодия просто промолчала.

— Из какой Вы касты? — полюбопытствовал палач.

— Из касты Торговцев, — ответила она.

— Почему же Вы тогда не в бело-золотой одежде? — спросил мужчина.

Белый и золотой, или белый и жёлтый — это цвета касты Торговцев.

Клодия снова не стала отвечать на его провокационный вопрос.

— Вы даже не в одеждах сокрытия, — заметил он.

— Они не слишком подходят к этому месту, — сказала женщина.

— Вы не носите их, потому что это не подходят для тюрьмы, — усмехнулся он, — но тогда почему Вы здесь, раз уж здесь не уместно носить такие вещи?

— Есть много мест, где они не были бы уместны, — буркнула она.

— Это точно, — согласился палач, — например, на косианском невольничьем рынке.

— Я имела в виду другие места, — ответила Клодия.

— И это верно, — сказал он, — например, нося камни рабочим на стены, ухаживая за ранеными и тому подобные места. Так что интересно получается, что Вы захотели быть именно здесь.

— Кому-то же надо было работать здесь, — проворчала женщина.

— Возможно, дело в том, что Вы могли в чём-то почувствовать себя здесь мужчиной, — предположил палач.

— Возможно, — как будто сердито дёрнула плечами Клодия.

Зато Публия, связанная у наших ног, опять что-то неясно промычала. И мне даже послышалось в её мычании нечто вроде осознания, признания, тревоги, сожаления, страдания и боли. Похоже, по некоторым причинам вопрос мужчины оказался глубоко значимым для неё. Не исключено, что у неё имелись некие тайные внутренние претензии на мужественность, или на желание быть подобием мужчины, или что-то вроде этого, впрочем, мне казалось маловероятным, что она всё ещё сохраняла их. Думаю, что теперь до неё дошло, что она была чем-то очень отличающимся и, по моему мнению, чем-то замечательным, подлинным и соблазнительным — женщиной. Во всяком случае, сейчас она точно знала, что у наших ног она была беспомощной связанной женщиной.

— Судя по виду этого, с позволения сказать, одеяния, женщина, — усмехнулся он, — я сомневаюсь, что под ним на вас есть нижнее платье.

— А это уже моё дело, — надменно ответила ему Клодия.

— Боюсь ещё до наступления сумерек Вы, скорее всего, будете в ошейнике, облизывать ноги какого-нибудь косианца, а может и не одного, — хмуро заметил мужчина.

— Возможно, — сердито буркнула она.

— А что до тебя, моя маленькая вуло, — весьма любезно сказал палач, приседая подле Публии. — То готов держать пари, что Ты, тоже хотела бы иметь возможность согнуть спину перед косианцами, вот только вряд ли у тебя это получится.

Леди Публия снова принялась дико извиваться и дёргаться, издавая жалобные стоны.

— Подозреваю, что Вы обильно накормили её, — заметил товарищ, посмотрев на Леди Клодию, которую он принимал за надзирательницу Публию.

— Энергии ей хватит надолго, — заверила палача Клодия.

Тем временем, Публия отчаянно боролась с кожей широкого толстого ошейника и прочного ремня, пытаясь поднять голову. Правда результат получился жалкий, она осталась точно в той же позе, в которой была.

— А зачем ей заткнули рот? — поинтересовался палач.

— Это затем, чтобы она не смогла раскрыть свою личность, — сказал я чистую правду.

Публия настолько опешила, что даже прекратила дёргаться.

— Это приказ Амилиана, — поспешил пояснить я. — Он не был уверен, что подобных ей шпионов, в городе больше не осталось. Соответственно, если она не единственный такой агент, то косианцы не смогут узнать, кто из них сидит на колу. Капюшон, конечно, нужен для того же. В какой-то степени, хотя как мне кажется теперь уже немного поздно, это могло бы ослабить работу их разведывательной агентуры в городе. Кроме того другие агенты, если таковые остались среди нас, могут испугаться, не зная, кто именно из их числа был захвачен, скольких она успела выдать, и кто из них мог бы быть следующим.

— Да, — протянул палач. — Наш командующий — человек умный.

— А то, — согласился с ним я, тем более, честно говоря, я действительно испытывал уважение к Амилиану, как к командиру.

Леди Публия снова задёргалась. Ткань накинутая на голову промокла от её слёз.

— Не волнуйся Ты так, маленькая вуло, — успокоил её палач, потрепав её по голове рукой, — уже скоро Ты будешь на вертеле поджариваться на солнышке.

Она замычала и замотала головой.

— Замечательно, кажется, что у меня не возникнет больших трудностей с тем, чтобы заставить её извиваться на колу, — довольно проговорил мужчина.

Дикие, но тихие и жалобные стоны и мычание доносились из-под импровизированного капюшона Леди Публия.

— Знаете, иногда они хорошо дёргаются и извиваются, — поведал нам палач, — возможно, кто-то просто от страха, кто-то потому что думает, что сможет слезть кола, некоторые полагают, что смогут побыстрее закончить с этим. Есть и такие, кто пытаются держаться спокойно, насколько это конечно возможно. К таким приходится применять плеть, но иногда и без этого обходится. Если мы позволяем им не торопиться, по кол входит всего по хорту за ан. Впрочем, исход, конечно, в любом случае один.

От таких откровений Публия забилась в истерике. Мычала она теперь, уже не переставая. Откуда только силы взялись.

— Хм, обычно они так не волнуются, — заметил палач. — К этому времени, они уже цепенеют от страха, и не пытаются сопротивляться. Многие даже не могут идти.

Я припомнил, что Леди Клодия немного раньше была именно в таком состоянии.

— Ну всё, пора идти, вуло, — объявил мужчина, вставая на ноги.

Публия, замершая было у его ног, снова дико замотала головой, лихорадочно задёргалась и жалобно замычала. Должно быть, она уже стёрла кожу себе на задней части шеи.

— Кажется, она всё время умоляет о милосердии, — предположил палач.

— Возможно, — пожал я плечами.

Девушка жалобно прохныкала.

— Презренная шпионка, — проворчал он, и сердито пнул, заваливая её на бок.

Леди Клодия, круглыми от страха глазами смотрела, то на лежащую на боку беспомощную пленницу, то на её палача. Возможно, прежде она никогда не видела, чтобы с женщиной обращались с подобной суровостью, или, по крайней мере, со свободной женщиной.

Мужчина меж тем наклонился и освободил ноги Публии и намотал поводок на кулак, почти до самого кольца. Потом он, двумя руками, одной за плечо, а другой за поводок, поставил её на колени.

Публия опять принялась стонать и жалобно хныкать. Думаю, что теперь она куда лучше, чем прежде понимала то незавидное положение, в котором оказалась. Я даже подумал, что она сейчас упадёт в обморок или ослабнет до такой степени, что не сможет самостоятельно идти. Признаться, я даже не был уверен, что она смогла бы встать на ноги без посторонней помощи.

— Вот теперь и подумай, стоило ли того косианское золото, — с горечью заметил палач.

Пленница задрожала.

— Пойдём уже покажем твоим друзьям с Коса, как прекрасно Ты будешь смотреться на колу, — сердито процедил он.

Публия замотала головой, но теперь она делала это уже в каком-то оцепенении.

— Когда я потяну поводок дважды, — сказал палач, сматывая ремень с кулака, — Ты поднимешься и последуешь за мной. Всё просто, куда поводок тянет, туда и идёшь.

Но прежде, чем он успел дважды потянуть за поводок, давая тем самым заключенной сигнал, девушка бросилась головой вниз, к его ногам, как она уже делала это ранее с моими. Мужчина не стал торопиться, и позволил ей нащупать их и прижаться к ним лицом.

— Кажется, у тебя есть предрасположенность и задатки рабыни, — заметил палач.

Публия подняла к нему голову и трогательно, с надеждой закивала.

— И тело у тебя, надо признать столь аккуратное и соблазнительно сложенное, очень походит на те, что можно найти на невольничьих рынках, — признал он.

Девушка утвердительно, умоляюще захныкала.

— Но, к сожалению, — развёл он руками, — Ты — свободная женщина.

Публия дико замотала головой.

— Хм, тогда, кажется, Ты забыла дома своё клеймо, — усмехнулся он.

Она издала тонкий умоляющий писк.

— Однако, возможно, всё же правду говорят, что все вы свободные шлюхи, в действительности являетесь рабынями и принадлежите ошейнику, — пожал он плечами и, посмотрев на Леди Клодию, добавил: — Вон, например, у твоей подруги, надзирательницы, отличные икры и лодыжки. Я даже не сомневаюсь, что она их выставила ради интереса и удовольствия косианцев, её будущих владельцев.

Леди Клодия сделала шаг назад, не отвечая ему. Мне стало интересно, понял ли палач, что Публия задумала попытаться бежать. Я-то это прекрасно видел.

— Предательница, — презрительно бросил мужчина пленнице.

В этот момент Публия внезапно вскочила на ноги и попыталась броситься бежать, но, не успев сделать и шага, искусным рывком и поворотом поводка, была опрокинута на бок прямо к его ногам. Мужчина держал привязь в натяг, наступив на неё ногой рядом с шеей Публии, прижимая её голову к полу. Леди Клодия замерла, прижав руку к скрытым под вуалью губами. Она круглыми от страха глазами смотрела на беспомощно валявшуюся на полу, беспомощную Публию. Полагаю, что она никогда прежде не видела, как женщиной управляют с помощью поводка.

— Это было глупо, — заметил палач. — Ну что, начнём заново?

Он снял ногу с поводка и дёрнул за него один раз, подавая пленнице сигнал приготовиться к тому, что следующий сигнал вот-вот поступит. Затем палач потянул поводок дважды.

— Встать, — продублировал он, на всякий случай, команду голосом. — Следовать за мной.

Женщина с трудом поднялась на трясущиеся ноги, но они отказались держать её, подогнулись, и она завалилась обратно на пол, и кажется потеряла сознание.

— Предупреждаю, — сказал палач, шлёпая Публию по щекам. — Если мне придётся нести тебя, то я поступлю с тобой, как с рабыней.

Однако, я уже сомневался, что Публия теперь смогла бы даже стоять, не то что идти. Думаю, что путы, кляп, мешок на голове, непринужденность, с которой была пресечена её попытка побега, всё это вместе ясно дало ей понять её полную беспомощность и осознание того, что она теперь не могла, ни в малейшей степени, ни желанием, ни действием, повлиять на ход событий. Мы проследили за этим. Теперь она могла лишь немного шевелиться.

Палач тяжело вздохнул и, достав кусок шнура, наклонился к Публии и с явным намерением связать ей щиколотки.

— Что это с Вами? — поинтересовался мужчина, удивлённо посмотрев на Клодию, испуганно замершую в стороне.

Казалось, что она сама едва держалась на ногах. Женщина, ошеломлённо глядя на палача, жалобно протянула к нему свою руку.

— Не беспокойся за неё, — сказал тот, дёргая концы шнура и затягивая узел на ногах пленницы. — Не забывай, она — шпионка.

Публия леди слабо пошевелила ногами, но теперь и её щиколотки были связаны.

— Жаль, конечно, уничтожать такую красоту, — вздохнул он. — Такая фигурка так и просится в рабство.

Публия обессилено промычала.

Пока палач любовался обессиленной пленницей, сильно взволнованная Леди Клодия подошла ко мне и встала рядом. Мне показалось, что она сама уже была на грани обморока.

— Вы не можете позволить увести её на казнь! — прошептала она мне.

— Полагаю, когда-то Ты была надменной свободной женщиной, — сказал палач Леди Публии. — Конечно, теперь-то Ты не кажешься такой надменной. Однажды тебе пришло в голову, что Ты очень умная, и Ты решила предать свой город за косианское золото. Подозреваю, что теперь Ты уже не столь уверена в своём уме.

Я кивнул, показывая Леди Клодии, что она должна вернуться в своё место.

— Что это с ней? — опять спросил палач.

— Пожалела приговорённую, — невозмутимо пожал я плечами.

— Отстаньте от неё! — внезапно выкрикнула Леди Клодия.

Её порыв тут же был поддержан бешеным, откуда только силы взялись, дёрганьем, тихими жалобными стонами пленницы.

— Зачем её казнить?! — спросила Леди Клодия. — Что это может теперь изменить? Какое это теперь имеет значение? Все вы уверены, что город скоро падёт. Тогда зачем всё это?

Я сейчас желал только одного, чтобы Клодия держала своё смазливое личико скрытым под вуалью.

— А зачем по вашему, мы ждали столько времени? — поинтересовался у неё мужчина. — Пусть это будет насмешкой, если хотите, что сегодня, в день, когда цитадель вот-вот должна пасть, когда её спасение так близко, после стольких дней мрачных ожиданий и отчаянных надежд, она, получит заслуженное правосудии и будет на виду у врагов сидеть на колу, как демонстрация нашего к ним пренебрежения!

Связанную Публию колотила дрожь. Леди Клодия испуганно отпрянула, и бросила на меня дикий взгляд.

— Могу помочь с ней, — предложил я, прикидывая, что в случае его согласия, я вполне обоснованно окажусь достаточно близко к нему, и смогу действовать наверняка.

— Сам справлюсь, — буркнул палач, и вдруг подозрительно осмотрелся. — А где остальные?

— Какие остальные? — перепросил я.

— Ну, обычно приходит команда, три стражника и надзиратель, — пояснил он.

— Да где-то здесь, наверное, — пожал я плечами.

— Как же здесь, — проворчал палач, — наверняка оба на стене, в первых рядах. Ждут атаки.

— Возможно, — не стал переубеждать его я.

Это, конечно, с его точки зрения, казалось наиболее вероятным объяснением, учитывая его информацию.

— Это было мудро с их стороны, — заметил мужчина, — перевести второго заключенного в другую камеру, чтобы этим утром можно было послать сюда только одного человека.

— Пожалуй, это имело смысл, — согласился я.

— Впрочем, он всё равно был слишком слаб, чтобы сделать хоть что-то, — отмахнулся он.

— Возможно, — улыбнулся я про себя.

— Подозреваю, что к настоящему времени с ним справился бы даже ребенок, — предположил палач.

— Возможно, — кивнул я.

— Эх, мы сейчас все слабы, — раздражённо проворчал он.

— Вы уверены, что моя помощь не потребуется? — спросил я.

— Нет, — отмахнулся палач. — Вес этой презренной предательницы для меня — ничто.

Мужчина отвернулся, наклонился и, приподняв дрожащую Публию, приготовился закинуть её на плечо. Внезапно он замер. Очевидно, он наконец-то обнаружил тела, скрытые под соломой. Больше тянуть было нельзя. Я метнулся к нему. Но в то же мгновение, мир вокруг нас внезапно взорвался. Меня подбросило в воздух, и я, рухнув на пол, прикрыл голову руками. В тот же момент, казалось, что камера заполнилась обломками камней и кирпичей и ужасающим грохотом. Перекрывая все другие звуки отчаянно завизжала Клодия. Вдруг стало невозможно ни дышать, ни видеть. В воздухе повисла белёсая пыль, сверкающая в лучах затопившего камеру солнечного света. Все находившиеся в камере закашлялись. Протерев глаза, слезящиеся от пыли и внезапно ворвавшегося яркого света, я увидел, что половина стены исчезла. Палач, как и я сбитый с ног, медленно, словно нерешительно поднимался. Пол в том месте, где он находился, был вздыблен и испещрён трещинами. Мне показалось, что мужчина был серьёзно контужен. Он повернулся ко мне, и принялся тыкать в полуразрушенную стену пальцем, словно желая проинформировать меня о своём открытии, даже на первый взгляд крайне подозрительном. Он так и не успел ничего толком понять, встретившись с камнем, обломком стены, зажатым в моей руке. Мужчина на мгновение замер, и осел на колени. Леди Клодия прижав руки к голове, сидела на полу и дрожала от страха. Публия так и осталась лежать на потрескавшемся полу среди обломков кирпичей. Не исключено, что она пребывала в состоянии шока. Кругом всё было покрыто пылью.

Я вскарабкался по развалинам стены к огромной прорехе, пробитой камнем. Передо мной, под ярким утренним солнцем, и ясным синим небом раскинулась потрясающая панорама. Яркие блестящие наконечники копий, квадраты щитов, развевающиеся плюмажи, штандарты наёмных компаний и полков, раскиданные тут и там осадные машины, тарларионы, тарнсмэны в небе, сомкнутые ряды пехотинцев, огибающие кое-где сохранившиеся здания. Всё это расположилось на трехстах ярдах площади, созданной из разрушенных и разровненных руин оставшихся от сожжённых и снесённых зданий. Подвалы засыпали обломками, а то, что осталось невостребованным, было вывезено за пределы этой искусственно созданной равнины. Передо мной разворачивалась к атаке вся мощь собранной на севере армии Коса!

Я нетерпеливо бросился к Леди Клодии, и схватив её за руку подтащил к пролому в стене, чтобы она могла вместе со мной насладиться великолепием войны.

— Ты видишь это? — восторженно крикнул я, — Ты видишь каково то, что мужчины любят больше всего это?

— Это пугает меня! — задохнулась она.

— Смотри на них! — крикнул я, — солдаты, слава и сила!

— Мне страшно! — заплакала женщина.

Ворвавшийся снаружи ветер, прижал вуаль к её губам, очертив их соблазнительную форму.

— Как же это великолепно! — закричал я в упоении.

— Это не для меня, я принадлежу ошейнику и цепям! — внезапно выкрикнула Клодия.

— Да, — согласился я, сжимая её руку, — так и есть!

Если бы я не держал её за руку, то боюсь, она скорее всего упала бы в обморок прямо на обломки стены.

И тут округа взорвалась рёвом труб.

— Мужчины двинулись! — указала она.

— Это — штурм, — объяснил я.

— Они молчат! — заметила Клодия.

Во время всех прежних штурмов сигналы труб всегда сопровождались криками солдат.

— Своими криками они поддерживали себя, настраивали на бой, — пожал я плечами. — А сейчас они идут, просто чтобы закончить это дело.

Первыми к стене проходили легковооружённые пехотинцы, пращники и лучники, за ними следовали метатели дротиков. Под их покрытием подходили отряды со штурмовыми лестницами и тросами с кошками. Последними шли пехотинцы-мечники, те, кому предстояло карабкаться на стены по лестницам и тросам, и вступать в бой не на жизнь а на смерть с защитниками цитадели.

— Стена подвергнется нападению в нескольких местах, — заметил я, — они хотят растянуть силы защитников.

Клодия вдруг открыла рот от удивления.

— Что случилось? — спросил я.

— Мне показалось, что здания движутся, — ответила она, — там позади других домов.

— Где? — тут же заинтересовался я.

— Это не имеет значения, — отмахнулась Клодия, — это иллюзия, марево, возможно, воздух от нагретых камней поднимается вверх.

— Где? — повторил я свой вопрос.

Она указала рукой в сторону развалин, и снова открыла рот от удивления.

— Это не иллюзия, — заверил её я. — Он действительно движется. И он там не один.

— Дома не могут двигаться! — заявила женщина.

— Я насчитал одиннадцать, — сообщил я. — Их могут двигать по разному. Некоторые изнутри толкают люди или тащат тарларионы, запряжённые в сбрую закреплённую на задних брусьях. Некоторые, как например, вон тот, посмотри правее, люди или тарларионы тянут веревками снаружи. Конкретно этот тянут люди. Видишь их?

— Вижу, — кивнула она.

Навскидку я определил, что к осадной башне крепилось, по крайней мере, пятьдесят тросов, в каждый их которых впрягалось как минимум по пятьдесят мужчин. Отсюда, они пока казались маленькими. Расстояние до них было приличным.

— Но даже в этом случае, как они могут двигаться? — спросила Клодия.

— На самом деле, это не дома построенные из камня или кирпича, как Ты подумала, — объяснил я. — Это — высокие, подвижные конструкции на колесах. Они выглядят тяжёлыми, это верно, но для своих размеров, эти башни достаточно легки. По сути, это деревянные рамы, построенные из брусьев и с трёх сторон обшитые легкими досками, а иногда даже кожей. Обшивка, перед приближением к стене поливается водой, чтобы не дать обороняющимся сжечь всю конструкцию. Их делают выше стены. Верхняя часть передней стены представляет собой откидную аппарель, которая открывшись, ложится на стену, предпочтительно с наклоном вниз, чтобы воины с верхней площадки могли набрать скорость в атаке, а заодно и быстрее освободить место для тех кто находится на внутренних лестницах и платформах. Типов таких конструкций множество. Некоторые даже используются на кораблях. Вообще-то они называются осадными или штурмовыми башнями.

— Ужасные вещи, — пробормотала Клодия.

— Даже одна из них может перебросить в город тысячу мужчин в течение десяти енов, — добавил я.

— Они похожи на гигантов, — прошептала она.

— Ну да, действительно, есть в них какая-то угрожающая величественность, — признал я.

Мы стояли на виду у всех в большом неравном проломе в стене, словно в картинной раме!

— Уходим, — приказал я, отдёрнув женщину назад от отверстия, потащил вниз, обратно в камеру.

Подойдя к палачу, я стянул с него маску, и надел её на себя. Потом уделил внимание Леди Публии, лежавшей без движения среди обломков на покрытом пылью полу. Не наклоняясь, стопой, я отряхнул с неё пыль. Женщина никак на это не отреагировала. Тогда пнул её сильнее, носком ноги, но она по-прежнему осталась неподвижной. Я не думал, что она могла быть мертва. Всё же, когда обрушилась стена, из всех нас именно она находилась в наиболее защищенном месте. Ни на ткани, ни на верёвках следов крови не было. Признаться, я даже сомневался, что она была без сознания. Я предположил, что скорее она очень сильно надеялась, что её не заметят, или проигнорируют, решив, что она мертва.

Я не знал точно, но очень сомневался, что она, лежа здесь, около двери, смущённая и напуганная, даже слышала нас, находившихся у пролома в другом конце камеры. А даже если и слышала, то я не думал, что она смогла бы разобрать наши слова, или, хотя бы определить чьи голоса она услышала, или их местоположение, относительно неё. Женщина, несомненно, к настоящему времени должна быть полностью дезориентирована. Возможно, она надеялась, что могла оказаться единственной оставшейся здесь в живых после удара. Трудно сказать, но так или иначе, она, беспомощно связанная и ничего не видящая, в лучшем случае очень слабо представляла то, что произошло. Скорее всего, она не знала, например, того, кто именно выжил. А учитывая кляп во рту, она даже при всём желании не могла спросить об этом. Это мне показалось забавным.

Я поднёс палец к губам, показывая, что Леди Клодия должна помалкивать. Снова присмотревшись к лежавшей на полу женщине, я окончательно пришёл к выводу, что она притворялась мертвой или, по крайней мере, пребывающей без сознания. Есть множество способов, которыми такое притворство может быть разоблачено, например, сунуть голову женщины в воду, и подержать некоторое время, посмотрев, попытается ли она вынырнуть, отфыркиваясь и умоляя о пощаде. Плеть или палка тоже весьма действенные методы. Можно неожиданно ущипнуть за мягкие ткани позади колен, или просто слегка пощекотать подошвы ног. Да мало ли как! Но мне захотелось применить такой способ, который помимо всего прочего докажет Публии, пусть и к её глубокому оскорблению, кем она является на самом деле. Во-первых, я немного растянул верёвки на её груди и приложил ухо в области сердца. Оно билось, так что она была жива, как я и предполагал. Более того, я услышал, что пульс резко ускорился, а значит, она испугалась, осознав, что я это понял. Тем не менее, девушка продолжала имитировать обморок.

Немного приподняв её, и поддерживая рукой под спину, другой рукой я провёл по её животу сверху вниз. Публия попыталась продолжать притворятся, что она без сознания, пытаясь держать себя в руках. Но вскоре её тело, независимо от желаний своей хозяйки, начало оживать, и я почувствовал разгорающийся жар, влагу, её открытость, готовность и потребность. Наконец, она сдалась, застонала, задёргалась, и жалобно, оставив все потуги обмануть меня, толкнула себя ко мне, предлагая мне себя, кем бы я ни был, для использования в качестве рабыни. Стоило мне убрать руку, и она жалобно и беспомощно застонала.

Перебросив тело Публии через левое плечо, что сохраняло правую руку свободной для оружия, я понёс её головой назад, как носят рабынь. Я был уверен, что девушка думала, что лежит на плече палача. Тем более, что она не могла не почувствовать своей талией, маску плача, которую теперь носил я. Наконец, в сопровождении Леди Клодии и, с Публией на плече, я покинул остатки камеры.

16. Я принимаю командование

— Где Вы запропастились? — крикнул мужчина, приближаясь к нам по коридору. — Они приближаются! Таран будет у ворот уже через ен!

Я поднял правую руку, показывая, что услышал его слова. Честно говоря, таран через прореху в стене камеры я не виде, но возможно, он оказался скрыт от нас западной башней главных ворот. Он тоже махнул рукой, но уже призывая меня следовать за ним, отвернулся, и поспешил по вперёд по коридору, по-видимому, по направлению к вершине передней стены.

Публия снова начала безумно извиваться на моём плече, в последней надежде привлечь к себе внимание. Должен признать, что привлечь внимание у неё действительно получилось. Правда не в том смысле, в котором бы ей хотелось. Главным образом ей пришлось выслушать множество насмешливых замечаний в свой адрес. Кроме того, некоторые из мужчин, да и женщин, мимо которых мы проходили, не преминули ударить её, и судя по её реакции весьма болезненно. Я не сомневался, что пока мы доберёмся до стены, она уже будет изрядно избита. Испуганная и несчастная Леди Клодия следовала вплотную за мной. Мне показалось, что она тихонько вскрикивала, после каждого удара падавшего на мою беспомощную, фигуристую ношу, как будто она чувствовала боль от этих ударов. Кажется она даже плакала. Если Публия слышала её тихие вскрики и всхлипывания, и связала их с Леди Клодией, то, судя по всему, должна была подумать, что та просто сопровождала палача по пути к стене, несомненно, как и она сама не отказалась бы сделать. Помнится, она, будучи надзирательницей, была довольно жестока по отношении к нам, и даже издевалась над Клодией, когда та была связана. Правда теперь, к своему ужасу, она обнаружила, что именно её, несут к месту казни. Подозреваю, что сама она, в противоположной ситуации, следовала бы за палачом с нетерпеливым возбуждением, а позже, когда представление бы началось, с сардоническим удовольствием, приложила бы все возможные усилия, чтобы увеличить страдания Леди Клодии. Так что вряд ли она могла понять плач и звуки сочувствия, что раздавались позади неё. Правда, ей, в отличие от той же Клодии, ещё никто не преподал особенности её человеческой природы и пола. Однако ей довелось узнать нечто о ценности человеческой жизни.

Наконец, после долгого подъема по спиральной лестнице, миновав пост охраны, мы вышли на стену. День выдался солнечным и ветреным. Леди Публия, почувствовав прохладный ветер дувший на высоте, испустила протяжный, беспомощный, безнадёжный стон.

— Вам туда, — указал нам на увенчанную зубцами стену надвратной башни, возвышавшуюся над основной стеной, стражник за которым мы следовали всё это время.

Посмотрев вверх, я увидел, что там уже установлен поблёскивающий на солнце, длинный, тонкий, полированный, металлический стержень. Наш проводник оставил нас, уйдя по своим делам, скорее всего заняв своё место на стене.

Бросив взгляд со стены вниз, я отметил, что длинная, похожая на сарай на колёсах конструкция, под которой висел таран, действительно была уже совсем рядом с воротами. Через пролом в стене нашей камеры мы не могли его рассмотреть, поскольку тот был скрыт от нас западным бастионом. Кое-кто из несущих штурмовые лестницы и кошки уже подошли вплотную к стене. Осадные башни пока ещё находились в нескольких сотнях ярдов и медленно приближались. Арбалетный болт высек искры, попав в стену чуть ниже бойницы, и отрикошетил вверх, заставив меня отпрянуть в сторону под прикрытие зубца.

В тот момент, когда мы направились по стене к надвратному бастиону, прямо передо мной, оставляя позади себя петли верёвки, через проход перелетела кошка. Судя по высоте и размаху дуги, которую она описала, скорее всего, заброшена она была неким механизмом на подобии станкового арбалета. Привязанная к кошке верёвка пошла назад, послышался скрежет металла по камню, потом один из крюков за что-то зацепился, и верёвка рывком натянулась втугую. Вообще-то такие приспособления во время штурма практически бесполезны. Их сегмент — тайные ночные операции, когда их трудно заметить. Другое дело, в данный момент на стене было слишком мало тех, кто мог бы противостоять им. По моему мнению, такие кошки более полезны в море, во время абордажа, чтобы подтянуть судно противника на расстояние прыжка. Кстати, даже на море верёвка крепится к крюку не напрямую, а через цепь длиной до десяти футов, чтобы её нельзя было просто перерезать. Кроме кошек при абордажах зачастую применяются ещё и багры, но это уже когда корабли сблизились уже совсем борт в борт. Древки багров, во избежание их перерубания под наконечником также покрывают жестью. А сам наконечник перед абордажем зачастую смазывается жиром, в результате чего обороняющимся гораздо труднее схватить их, выдернуть и отбросить.

Относительно штурмовых кошек, стоит добавить, что существуют такие весьма похожие по устройству, но отличающиеся по назначению приспособления, как гигантские цепные кошки, и родственные им крановые. Гигантскую кошку на стену, или за стены забрасывает катапульта, после чего её цепь крепится к рычагу второй машины, направленной в противоположную сторону, и дёргается с огромной силой. Таким образом можно сорвать крышу, сбросить со стены зубцы, а если повезёт, то и повредить саму стену. Если бы косианцы использовали их здесь, то, возможно, зубцов на стенах сейчас было бы куда меньше. Однако, эффективность такого устройства не слишком высока, ведь из-за огромной массы кошки и цепи, летит она недалеко, а следовательно катапульту следует ставить в непосредственной близости к цели, что ставит под угрозу жизни тех, кто управляет осадной машиной. Кроме того, не стоит думать, что защитники в этот момент стоят без дела. Само собой они стараются, по возможности, избавится от прилетевшего к ним подарка.

Крановая кошка, как и предполагается из названия, подвешена к стреле крана. Это устройство уже используется со стен, обороняющейся стороной. Если стена защищает город со стороны гавани, то можно, подцепив крюком корабль нападающих и потянув лебёдкой, опрокинуть его. Если это стена выходит на сушу, то при некоторой удаче, можно свалить осадную башню. Однако, такое устройство в целом неэффективно, за исключением некоторых случаев, да и то, при оптимальных или специальных условиях. Например, много ли найдётся капитанов, согласившихся завести свои корабли в пределы досягаемость такого крана. Лично я ни одного, а Вы?

Взглянув на верёвку, я отметил, что, хотя она и была туго натянута, но натяжение это было постоянным, без каких либо рывков, свидетельствовавших о том, что по верёвке кто-то взбирается. Я слегка потянул верёвку на себя, потом отпустил, позволив ей с характерным вибрирующим звуком вернуться в прежнее положение. Если бы у меня и Форпоста Ара имелось в запасе больше времени, возможно, я бы подождал, пока верёвка не начнёт дёргаться, а потом, через некоторое время, перерезал бы её. Понятно, что товарищам, которые поднимаются вверх подобное обращение с их собственностью, может не понравиться, особенно если они — уже находятся на высоте футов эдак под семьдесят. Это кстати требует большой храбрости от воина — подняться по такой верёвке средь бела дня, да ещё в условиях сражения. Так что я не сомневался, что парни, находившиеся по ту сторону стены, вероятно, даже обрадовались, когда перерезанная мной верёвка вернулась обратно. Впрочем, хотя подниматься по осадной лестнице намного легче, это требует не меньшую храбрость, особенно когда стены хорошо защищены, и обороняющиеся туго знают своё дело. На мой взгляд, для отдельно взятого атакующего, особенно если стены выше, скажем, двадцати футов, гораздо лучше попытаться попасть в город по мосту осадной башни, или, ещё лучше, через разрушенную стену или ворота.

Я снова выглянул в бойницу, и поспешно отступил назад, не желая на себе проверять меткость косианских лучников. Башни пока ещё были далеко. Косианцам понадобится немалое время, чтобы дотащить до стены столь тяжёлые конструкции. Тем не менее, они хотя и медленно, но настойчиво приближались.

Я прошёл мимо парня, занявшего позицию у одной из бойниц с арбалетом в руках. Он был ещё слишком молод, чтобы стоять на стене. Один болт лежал на направляющей его самострела. Ещё несколько снарядов стояли около него, прислонённые к зубцу парапета, но только два из них были настоящими болтами, один с оперением из перьев, второй из металла. Остальные были немногим более чем заострёнными металлическими стержнями, без какого либо намёка на оперение. Попадались даже деревянные стрелки, с тупым наконечником, которыми мальчики иногда пользуются, чтобы бить птиц. Сомневаюсь, что от этих деревяшек будет хоть какой-то толк. В лучшем случае ими можно было, выстрелив в упор с не более чем одного ярда, заставить человека поднимающегося по лестнице потерять равновесие. Более вероятно они служили в качестве раздражителей. Пройдя мимо огромного котла, под которым горел огонь, я непроизвольно поморщился, от резкого запаха разогретого масла. Тут же стояли вёдра с длинными ручками, которыми можно было, зачерпнув масло из котла, вылить его на нападавших.

Дальше по проходу стояли две катапульты. Но никого из прислуги рядом не оказалось, похоже, им больше не суждено сделать ни одного выстрела.

Продолжая двигаться по стене, я периодически поглядывал на платформу бастиона главных ворот, где был установлен поблёскивавший на солнце, словно отполированная игла, стальной стержень. Пройдя мимо ещё одного парня, я не мог не отметить, что и он слишком молод для того, чтобы находиться сейчас на стене. Таким как он, самое место не здесь, а где-нибудь в сквозных проходах рынков, где игривый ветер сдувает вуали свободных женщин, обнажая их лица, или на площади, подлавливая рабынь, задирая подолы их коротких туник, играя в «угадай клеймо», или во дворах их домов, играя в камни или обручи. Юнец сидел около кучи камней, кирпичей и булыжников. Трудно метать такие снаряды точно, если не высовываться за парапет, и не подставляя себя тем самым под стрелы и болты нападавших. Меня заинтересовало, был ли он на стене прежде, или пришёл сюда впервые. Наверняка где-то в городе у него осталась мать, которая очень любила его.

Когда я проходил мимо, он поднял на меня глаза, и в этот момент я понял, что он здесь не новичок, и что, хотя биологически он действительно мог бы считаться мальчишкой, но это был настоящий мужчина. Парень недолго разглядывал меня, он почти сразу опустил голову, возвращаясь к своим мыслям, независимо от того, о чём он думал. Перед лестницей, ведущей на верхнюю платформу башни, стояли двое мужчин с трезубцами на длинных древках. Такие используются, чтобы отталкивать штурмовые лестницы от стены.

Услышав крики позади, я обернулся и увидел, как ярдах в пятидесяти позади меня, над стеной вырос шест штурмовой лестницы. Двое с трезубцами, изможденные и усталые, не обратили на этот факт никакого внимания. Впрочем, к угрозе устремилась другая группа защитников. До меня долетел звон мечей. Несколько человек всё же успели спрыгнуть с лестницы на стену, прежде чем саму лестницу отпихнули прочь. Косианцы, оказались без поддержки перед лицом разъярённых воинов Форпоста Ара. Те так и роились вокруг них. Две были зарублены почти сразу, а третий вскочил на парапет и спрыгнул со стены вниз, предпочтя рискнуть последствиями такого падения, верной смерти от мечей своих врагов. Наполовину разрубленные тела двух его товарищей, лишенные оружия, последовали за ним, сброшенные защитниками.

Я поспешил подняться по широким каменным ступеням на поверхность платформы, нависавшей над главными воротами. Здесь, по крайней мере, в настоящее время, к моему облегчению, никого не было. Возможно из-за высоты и положения над воротами, атака сюда была маловероятна, тем более, что подходы для нападающих были блокированы приближающимся, скрытым под длинной крышей тараном. На мой взгляд, здесь было самое подходящее место для командного пункта Амилиана, однако, насколько я знал, он сейчас должен был находиться внизу, около ворот. Возможно, он решил, и вполне разумно, учитывая всё, что я знал, что именно там сейчас было самое угрожаемое место. Полагаю, что к настоящему времени ворота были уже подкреплены тоннами камней. Тем не менее, у косианцев имелись реальные шансы с помощью тарана пробить там проход, удар за ударом вгоняя своё орудие в облицованные бронзой усиленные заклёпками, толстыми брусьями и перекладинами ворота, постепенно сдвигая баррикаду из камней и песка.

Уложив Публию на спину подле крепления стержня, я тут же выбросил её из своей головы. В настоящий момент меня больше интересовало другое.

Я окинул взглядом приближающиеся башни, тысячи мужчин, заполонивших площадь перед стеной, лестницы, осадные машины различного назначения. Потом я оценил стены. Людей было слишком мало. Судя по всему, результат сражения был предрешён. Косианцы долго ждали этого дня.

Слева от меня, на флагштоке, словно вызов захватчикам, гордо развивалось порванное в нескольких местах знамя. Жёлтый знак «Ар» на красном фоне, ниже которого шла, жёлтая волнистая линия. Штандарт Форпоста Ара, символизировавший власть Ара на Воске. Боюсь, недолго ему осталось реять над стеной, подумал я.

Затем, я вытащил длинный стержень из его крепления, и с грохотом опустил его рядом с лежащей на спине, связанной фигурой. Девушка попыталась подняться, но её ноги по-прежнему были связаны, и она неуклюже завалилась на бок. Публия попыталась отползти, но я схватил её за ногу и подтянул к тому месту, где я хотел, чтобы она находилась.

— Пожалуйста, не надо! — заплакала Леди Клодия, протягивая ко мне руки, но я просто отпихнул её в сторону, чтобы не мешалась.

— Готова ли Ты признать себя рабыней? — спросил я, обращаясь к Публии.

Она заметалась, издавая дикие утвердительные звуки и энергично кивая головой упрятанной в мешке.

— Ты узнала мой голос, не так ли? — уточнил я.

Публия снова закивала. Похоже, первое, что она поняла наверняка, это то, что она прибыла на место казни на моем плече, а не на плече палача. Видимо надежда разгорелась в ней с новой силой. Ведь будь здесь палач, понятия не имеющий, кем она была на самом деле, и полагающий, что перед ним шпионка и предательница Леди Клодией, то он, скорее всего, просто загнал бы в неё кол, поставив его в крепление, ушёл бы, чтобы сняв маску, занять свой пост на стене. С другой стороны, я-то хорошо знал, кем была скрытая под тканью пленница. Кроме того, мои слова, должны дать ей некоторую надежду, что она, оказавшись в моих руках, могла бы иметь, по крайней мере, небольшой шанс на пощаду, хотя за него, возможно, придётся уплатить такую тревожащую её цену, как собственное признание своего унижения до категоричной и бескомпромиссной гореанской неволи.

Леди Клодия склонила голову и прикоснулась к моему плечу, демонстрируя мне свою благодарность. Я поднял Публию на колени.

— Ты — рабыня? — строго спросил я.

Девушка энергично закивала. Леди Клодия восхищённо захлопала в ладоши, хотя сама она уже давно знала, что она ничем не лучше.

— Ты просишь разрешения, — спросил я, — придать этому законность, произнеся соответствующую формулу самопорабощения?

Она снова закивала головой, и я, ослабив узел, стянул ткань на её лоб. Конечно, я помнил, что она была красива, но я не помнил, что настолько. Далее я ослабил узел завязок державших кляп, и вытянув промокший комок из её рта, позволил ему повиснуть на шее девушки. Теперь она смотрела на меня с благодарностью.

— Говори, — приказал я.

— Я — рабыня! — произнесла девушка.

— Она — рабыня! — негромко воскликнула Леди Клодия.

Пленница испуганно сжалась, взволнованно задрожала, вдруг осознав себя беспомощной рабыней.

— Теперь, Ты — рабыня, Публия, — сказала Леди Клодия, с любопытством разглядывая её.

— Она больше не Публия, — заметил я. — Её ещё никак не назвали.

Рабыня испуганно уставилась на меня. Она ещё успела вскрикнуть, когда я принялся возвращать на место кляп. Потом она снова могла только мычать и стонать, когда я завязывал на её затылке узел.

— Что Вы делаете? — удивлённо спросила Леди Клодия.

Глядя в дикие глаза рабыни, умоляюще смотревшие на меня, я снова натянул ткань на место, скрывая её смазливую мордашку, и закрепил завязки у неё на шее.

— Что Вы делаете? — повторила Леди Клодия уже громче и требовательнее.

— Она, находясь в твоём обличии, помогла нам зайти неузнанными, настолько далеко, насколько смогла, — пожал я плечами. — Таким образом, принесла нам всю пользу, на которую была способна. Больше мы в ней не нуждаемся.

— Что Вы имеете в виду? — прошептала Клодия.

Я наклонился и поднял стальной заострённый стержень.

— Нет! — вскрикнула женщина, умоляюще глядя на меня.

Я прижал остриё к внутренней поверхности бедра рабыни, и она, застонав, запрокинула голову.

— Вы знали, что она объявит себя рабыней! — крикнула Клодия.

— Она — рабыня, — кивнул я. — Это было понятно сразу.

— Я — не меньше рабыня, чем она! — заявила Клодия.

— Верно, — согласился я.

— И теперь, — закричала она, — после того, как Вы вырвали из неё признание того, что она была рабыней, и она сама произнесла формулу, порабощающую её, Вы готовы, даже не в достоинстве свободной женщины, а в страдании и унижении простой рабыни, посадить её на кол!

— А разве Ты не знаешь, что эта рабыня, когда она была ещё свободной женщиной, прямо таки жаждала увидеть тебя насаженной вот на этот стержень? — осведомился я.

— Это не важно! — крикнула женщина. — Это ничего не значит!

— Люди в Форпосте Ара, — напомнил я, — ожидают увидеть её на колу. Если её там не будет, то я не думаю, что мы уйдём очень далеко. Когда мы покинем эту платформу, они должны думать, что мы выполнили свою работу. Потом нам останется только найти укромное место, чтобы я мог избавиться от маски, а тебе можно будет остаться в этих тряпках и вуаль.

— Нет! — упрямо замотала головой Клодия.

— Это наша единственная надежда на спасение, — объяснил я, — Ты сдашься косианцам, а я, возможно, сумею смешаться с ними.

— Вы — храбрый мужчина, — сказала она. — Я восхищаюсь вами. Вы были суровы со мной. Вы были добры ко мне. Вы рискнули многим ради меня. Да, я хочу сбежать отсюда. Я понимаю ваши доводы. Но если на колу должно быть чьё-то тело, то пусть это будет моё тело. Это я а не она виновна в измене. Так что именно я, а не она должна быть казнена.

— Но, Ты — свободная женщина, — заметил я. — А она всего лишь рабыня.

— Но Вы-то прекрасно знаете, — усмехнулась она, — что на самом деле, она не больше, если не меньше рабыня, чем я. Уж я-то, пока мы были в камере, дала вам достаточно доказательств, что самая подходящая судьба для меня, это посвятить себя самоотверженной любви и служению мужчинам!

— Ты жалеешь её, потому что Ты сама не лучше рабыни, — заметил я.

— Я пожалела бы её, если бы она была свободной женщиной, — призналась женщина, — и я жалею её теперь ещё больше, потому что знаю, что она — рабыня.

— Это потому, что Ты сама — рабыня, — пожал я плечами.

— Возможно, — всхлипнула она. — Я не знаю.

Хорошо, что на мне была маска, и она не видела, как я улыбнулся. Рабыни, как известно, куда более склонны к любви и состраданию, чем свободные женщины. Вероятно, всё дело в том, что они — гораздо больше женщины, чем их свободные сёстры.

— Тем не менее, мы должны подвесить её на колу, — сказал я, в шутку.

Внезапно Леди Клодия бросалась вперёд, прикрыв рабыню своим телам, словно в попытке защитить её от меня. Признаться, это был трогательный жест, правда, и немного глупый. При желании, мне ничего не стоило отбросить её на дюжину футов, или, аккуратным тычком в солнечное сплетение, немедленно сделать её беспомощной и мечтающей только об одном, пропихнуть в себя глоток воздуха. В случае необходимости я мог просто связать её, наглядно продемонстрировав бессмысленность сопротивления.

— Ты готова защищать её даже ценой своей жизни, не так ли? — осведомился я.

— Да! — крикнула она сквозь слёзы.

— Даже, несмотря на то, что она — возможно, твой самый заклятый враг? — уточнил я.

— Это не имеет никакого значения, — всхлипнула Клодия.

— В тебе невероятно глубокие чувства и эмоции, — заметил я. — Уверен, Ты могла бы стать превосходной рабыней.

Женщина озадаченно уставилась на меня. Её вуаль была мокрой от слёз.

— Ну, мы должны подвесить эту рабыню на колу, — объявил я, снимая с себя пояс с ножнами.

— Так Вы шутили, — внезапно поняла она. — Вы же совершенно не собирались сажать её на кол!

— А я и не говорил, что собираюсь сажать на кол, — усмехнулся я, — я сказал, что её надо подвесить на колу. И она будет именно висеть там.

Вытащив меч из ножен, я затолкнул ножны, между верёвками и спиной рабыни, и затем воткнул остриё стержня глубоко в ножны. Это, конечно, не принесло ножнам пользы, сильно раздув их, но, в конце концов, напомнил я себе, я за эти ножны не уплатил, ни одного своего собственного тарска. Затем, проткнув кончиком ножа дополнительное отверстие в ремне, я обернул его вокруг тонкой талии рабыни и застегнул пряжку, немного, подсунув ремень под плотно намотанные верёвки, чтобы его не было заметно издали. Теперь кол был в ножнах, а ножны удерживались на теле девушки у неё за спиной верёвками и поясом, не давая ей соскользнуть ниже. Таким образом, из города должно казаться, что предательница посажена на кол. По крайней мере, я на это надеялся. Но в конечном итоге, чтобы видеть, что это не так, надо было бы подняться на эту платформу. Конечно, при этом не будет видно крови, но, с другой стороны, её и не должно быть много, в конце концов, при таком способе казни, кол сам запечатывает рану.

— Вы пощадили её! — облегчённо вздохнула Леди Клодия.

— В последнее время, — усмехнулся я, — я заметил, что она изо всех сил старалась быть приятной.

Прежняя Леди Публия дрожала, понимая, как легко ей удалось отделаться.

Наконец, я поднял стержень и установил его в гнездо крепления. Снизу из цитадели и со стены послышались нестройные крики, по-видимому, там собралась небольшая толпа приветствовавшая появление кола выглядящего обременённым жертвой. Тем не менее, я сильно подозревал, что большинство мужчин сейчас были обеспокоены другими делами. Позади медленно приближающихся башен, частично под их прикрытием, к стене приближались сотни врагом. Самим осадным башням осталось пройти до стены уже меньше сотни ярдов. В данный момент косианцы выравнивали строй башен. Атака будет намного более эффективной, если аппарели всех башен опустятся одновременно. Именно это сейчас интересовало мужчин на стенах, чьей задачей было защитить цитадель. Разрозненные попытки забраться на стену с помощью кошек и приставных лестниц, прекратились. Однако между приближающимися башнями, были видны и десятки тех, кто нёс собой верёвки с кошками и команды с лестницами.

— Изогнись, — скомандовал я новообращённой рабыне, висевшие на колу. — Теперь продолжай извиваться энергично и очаровательно, иначе я посажу тебя на кол так, как и полагается!

Девушка, принялась извиваться и дёргаться, изображая полную беспомощность.

— Вы действительно сможете посадить её на кол? — тихо спросила Леди Клодия.

— Конечно, — заверил я женщину, что кстати не было неправдой.

До нас донёсся смех снизу, со стены, и, как мне показалось, даже со стороны косианских порядков. Похоже, они тоже не испытывали большого уважения к предателям.

Леди Клодия задрожала.

— Эй-эй, не так активно, — предостерёг я рабыню, — подёргалась немного, теперь замедляйся. Через некоторое время вытянись, замри и попытайся не шевелиться.

Рабыня, что ещё недавно была Леди Публией, подвешенная на колу, промычала что-то, по-видимому, означавшее, понимание её задачи.

— Что с тобой? — спросил я Леди Клодию.

— Это ведь я должна была сейчас дёргаться на колу, — прошептала она.

— Но этого же не произошло, — успокоил её я.

— Таран ударил в ворота, — прокомментировала женщина, донёсшийся снизу глухой удар, заставивший башню вздрогнуть.

— Пора уходить, — сказал я Леди Клодии, поворачиваясь к выходу с верхней площадки.

— Но сейчас же небезопасно, — вздрогнула она, окидывая взглядом панораму перед стеной, но, тем не менее, поспешила за мной.

Оказавшись внизу, на стене, мы оглянулись назад, и посмотрели на вершину надвратного бастиона. Всё действительно выглядело так, как если бы прежняя Леди Публия сидела на колу.

Осадные башни уже были не более чем в тридцати ярдах от цитадели. Лично я не видел никаких шансов на то, что когда упадут аппарели и начнётся атака, оставшиеся на стене люди каким-то образом окажутся в состоянии её остановить.

— Если её спасут, — заметила Клодия, оглядываясь назад на обнаженную фигуру, кажущуюся посаженной на кол, — Скорее всего, она будет отрицать, что она — рабыня.

— Но ведь даже в этом случае, — пожал я плечами, — сама-то она всё равно будет знать, что она — рабыня, хотя бы в её сердце.

— Действительно, — вынуждена была признать Клодия.

Рабыня не может освободиться сама. Её может освободить только владелец. Состояние рабства, в общем-то, не требует ошейника, клейма, ножного браслета, кольца, или любого иного видимого символа неволи. Такие атрибуты, столь символичные, столь глубоко значимые, сколь и полезные для того, чтобы пометить имущество, идентифицируя его хозяина, не так уж необходимы для рабыни. В действительности, хотя их закрепление может по закону произвести порабощение, в конечном итоге, сами по себе, лишь символы неволи, и не стоит их путать с реальностью неволи. Рабыня, сняв ошейник, не становится автоматически свободной женщиной, а остаётся всего лишь рабыней, которая находится без ошейника. Точно так же рабыня — по-прежнему останется ею, даже если её клеймо вдруг волшебным образом исчезнет, или если она была сделана рабыней неким другим способом, или если она ещё не была заклеймена. Некоторые рабовладельцы, возможно, как мне думается, по глупости тянут с клеймением своих рабынь, а некоторые, возможно, самые глупые, не клеймят их вообще. Однако такие девушки, попав в собственность новых владельцев, обычно обнаруживают, что эта оплошность может быть быстро исправлена.

— Рабыня, которая лжёт о своём рабстве, — заметил я, — никоим образом, не становится меньше рабыней. Она становится всего лишь рабыней-обманщицей.

— Я слышала, что неволю трудно скрыть, — кивнула Леди Клодия.

— Это особенно верно, — согласился я, — если женщина была рабыней какое-то время. Это может быть выдано разными способами, движениями тела, определенной робостью, уважением, тем как она встаёт на колени, по оговоркам, и прочему. Известно, что работорговцы, да и другие достаточно опытные мужчины, могут опознать рабыню среди женщин одетых в одежды сокрытия, просто взглянув на её походку, выслушав, как она говорит, или просто посмотрев в глазах. Потом её остаётся только раздеть, найти клеймо и передать для наказания.

Клодия выжидающе смотрела на меня.

— Я говорил о юридической стороне неволи, конечно, — ответил я на её молчаливый вопрос. — Возможно, Ты имела в виду врождённую неволю, проявляющуюся в женщинах, которые являются рабынями по своей природе?

Она смущённо потупила взор.

— Это, конечно, не зависит от обоснованности юридической неволи, — признал я.

— Да, — прошептала женщина.

— Безусловно, такое состояние прирождённой рабыни, точно так же, как и состояние юридической рабыни, довольно трудно скрыть, особенно при определенном стимулировании. Однако в этом случае, нет нужды считать её виновной, в том, что в сердце расстроенной, неудовлетворённой свободной женщины живёт та, кто ещё не находится в собственности своего владельца. Подобное рабство могут выдать такие детали, как её глубокая психологическая предрасположенность самоотверженно служить и любить, её желания, и реакция на мужское доминирование, её отношение к цепям и плети, ускорение, углубление и интенсификация её сексуальности в условиях неволи, её счастье и удовлетворение от нахождения себя помещённой в надлежащее отношение к ней мужчины, её радость при исполнении ей своей биологической роли, её наслаждение от повиновения, подчинения и любви, её восторг от осознания того, что она находится в собственности и ей владеют, подчиняют и завоёвывают, проявляемые в действиях столь тривиальных, как завязывание сандалий ее господина, или рабские судороги на мехах, когда она принуждена беспомощно отдаться оргазменному экстазу, который он желает на неё наложить.

При моих последних словах женщина рефлекторно вздрогнула.

— Есть женщины, которые понимают это, — заметил я.

— Все женщины понимают это, — вздохнула Клодия.

— Возможно, — пожал я плечами. — Откуда мне знать.

Она снова вздрогнула, как от озноба.

— Но мы говорили о той, кто прежде была Леди Публией, — напомнил я. — Теперь, произнеся те слова, она осознаёт себя рабыней. Она знает и то, что, как рабыня, она может быть освобождена только владельцем. Что она сделает в таких условиях? Насколько я понимаю, именно это тебя интересует?

— Не сомневаюсь, что она постарается притвориться, что никогда не говорила тех слов, — предположила женщина. — Но удастся ли ей, тем или иным способом, эта попытка скрыть свой истинный статус?

— Возможно, — ответил я. — Но при этом она всё так же, в своём сердце, будет знать правду, что однажды она была рабыней.

— Да, — согласилась Клодия.

— Как и о том, что только её хозяин мог бы дать ей свободу? — добавил я.

— Конечно, — кивнула она.

— Думаю, что это может оказаться довольно трудно жить, скрывая такую правду, — заметил я.

Возможно, нечто неудержимое, настойчивое внутри неё, рано или поздно может, наконец, потребовать от неё какого-то решения. В конце концов ей придётся принять меры. Она может пойти и передать себя претору, надеясь на его милосердие, поскольку она сдалась ему сама. Или, не исключено, что она могла бы попросить некого мужчину подать претензию на неё, такое требование, по прошествии определенного времени, отменяет все прежние иски. Хотя существуют различные юридические оговорки, которые меняются от города к городу, эффективное или активное владение, вообще-то расценивается как условие крайне важное с точки зрения закона. В случае такого принятия во владение, никакие другие предыдущие требования, по истечении указанного интервала, не рассматриваются как имеющие юридическую силу. Так дело обстоит с кайилой или тарском, и точно также это имеет место в случае с рабыней. Конечно, для подачи этого иска, женщина, по-видимому, постаралась бы найти такого мужчину, который поместив требование на неё, потом предоставит ей свободу. Только для этого и имело бы смысл связываться с судебной системой. В противном случае она могла просто сдаться ему как сбежавшая или потерявшаяся рабыня. Этим способом, она могла открыть свою спрятанную правду, облегчая, таким образом, те острые моральные и физиологические конфликты и страдания, мучившие её всё это время, и избавиться от необходимости дальнейшего укрывательства, поскольку у неё больше не останется никаких законных оснований для того, чтобы вернуться на свободу. Безусловно, при подаче такого иска, существует риск и не малый, того, что когда она встанет на колени перед выбранным ей мужчиной, объявив себя его рабыней, тот запросто может приказать ей идти на кухню или в спальню на его меха. У обещания данного им ей нет никакой юридической силы, не больше чем, если бы он что-то пообещал тарску. Таким образом, она, якобы ища свою свободу, внезапно может обнаружить, что вместо этого фактически оказалась погружена в явную и неизбежную неволю, и, можно не сомневаться, что на этот раз она очень скоро получит причитающееся ей клеймо и ошейник, которые устранят возможность повторения подобной ерунды в будущем.

— Да, — прошептала Клодия, не отводя взгляда от маленькой фигурки, временно прикреплённой к металлическому штырю, над увенчанной зубцами стеной надвратного бастиона.

Я же тем временем оценивал ситуацию сложившуюся на стене и по ту её сторону. Осадные башни уже выстроились в ряд, ярдах в двадцати или около того от стены. Как я и ожидал, они были значительно выше её. Теперь они окажутся на линии атаки все вместе.

— Теперь, тебе было бы лучше уйти, — сказал я Клодии.

— Но я не хочу никуда уходить от вас, — удивлённо ответила она.

— В тот момент, когда из этих башен на стену хлынут солдаты, — заметил я, — я не думаю, что им будет до того, чтобы останавливаться, чтобы подбирать рабынь. Уходи и прячься. Возможно, позже, когда цитадель падёт, когда сопротивление будет окончательно подавлено, когда жажда крови у захватчиков до некоторой степени спадёт, у тебя появится возможность раздеться перед косианцами без риска для жизни.

— А как же она? — поинтересовалась женщина, кивая на ту, что прежде была Леди Публией.

— Рабыня? — уточнил я.

— Да, — кивнула она.

— Так она уже раздета, — усмехнулся я.

— И то верно! — рассмеялась Клодия.

— А теперь тебе лучше уйти, — напомнил я.

— И всё же, Вы же не собирались сажать её не кол по настоящему, не так ли? — полюбопытствовала Клодия.

— По крайней мере, не на тот кол, который используется для казни, — признался я.

— Понимаю, — улыбнулась она.

— Разумеется, если только она не повела бы себя заслуживающим того образом, — добавил я.

— Это я могу понять, — кивнула женщина.

— Впрочем, для таких как она, существует много других, куда более подходящих способов «посадить на кол», — ухмыльнулся я.

— Да уж представляю себе! — засмеялась она.

— Впрочем, к тебе это тоже относится, — напомнил я.

— Да, — улыбнувшись, признала Клодия, — Ко мне это относится не в последнюю очередь!

— Теперь уходи, — велел я. — Башни в любой момент начнут движение.

— А почему Вы заставляли нас думать, что собираетесь казнить её по-настоящему? — не отставала она.

— Да потому, что подлинность её ужаса, и твоё неподдельное беспокойство, добавили нашей маскировке правдивости, — объяснил я.

— Вы управляли нами как женщинами и как рабынями! — сверкнув глазами, заметила она.

— Ты — умная женщина, Клодия, — сказал я, — почему же Ты тогда теряешь своё драгоценное время, да ещё и против моего желания.

— Я — свободная женщина, — напомнила мне она. — Я думаю, что останусь здесь рядом с вами.

— Свободная Ты женщина или нет, — проворчал я, — но сейчас я больше всего жалею, что у меня нет при себе рабской плети. У меня был бы шанс достаточно быстро преподать тебе послушание и покладистость.

— Я готова предложить их вам и без плети, — улыбнулась она, и добавила: — Господин.

— Повезло тебе, что Ты не рабыня! — сердито буркнул я, добившись только её весёлого смеха. — Валялась бы Ты тогда у моих ног, голая и в ошейнике.

— Ах, — притворно вздохнула Клодия, — я бы тоже с наслаждением поучаствовала в этом, мой Господин, но, боюсь, что это удовольствие, если оно вообще удовольствие, смотреть на меня в таком виде, достанется не вам, а какому-нибудь косианцу, да и то, если удача меня не оставит.

— Это будет весьма подходящим для тебя, — заметил я. — Ты — предательница. Ты объявила о том, что Ты за Кос. Так что будет правильно, если Ты будешь принадлежать косианцу.

Женщина сердито вскинула голову.

— Уходи, — приказал я.

— Я не хочу никуда уходить, — пожала она плечами.

— Здесь я не смогу тебя защитить, — попытался я объяснить ей, — ни я, ни другие, кто через несколько енов, будут на стене.

— Я останусь здесь, — упрямо заявила Клодия.

— Если Ты сейчас же не покинешь стены, — прорычал я. — То Ты можешь подвергнуть опасности очень многих, кто будет беспокоиться о тебе.

Она упрямо посмотрела на меня, и её сердитые глаза сверкнули поверх вуали.

— Уходи, — попросил я. — Ты не должна быть здесь.

— А Ты? — спросила женщина. — Ты должен быть здесь? Ты не имеешь никакого отношения к Форпосту Ара, как впрочем, и к Косу!

— Уходи, — простонал я. — Очень скоро мужчины здесь займутся своим делом.

Внезапно Клодия опустилась передо мной на колени, хотя, по сути, она по-прежнему была свободной женщиной, и, подняв вуаль, прижалась губами к моим сандалиям.

Когда она подняла ко мне своё лицо, в её глазах стояли слёзы.

— Я готова остаться здесь, у твоих ног, как настоящая рабыня, мой Господин, — проговорила она.

— Уходи, — повторил я.

Её глаза жалобно смотрели на меня.

— Уходи, — устало вздохнул я. — Если Ты останешься здесь, то, когда здесь появятся мужчины Форпоста Ара с мечами в руках, мне придётся защищать твою вуаль, чтобы кто-нибудь из них тебя не узнал.

Клодия испуганно кивнула. Она ещё раз взглянула на прежнюю Леди Публию, а теперь связанную рабыня, подвешенную на колу, потом снова на меня, и поспешила со стены.

Посмотрев ей вслед, я повернулся и окинул взглядом строй мрачных башен, выстроившихся параллельно стене цитадели. До них было не больше двадцати ярдов, и я мог рассмотреть даже прорехи в обшивке, сквозь которые виднелись многочисленные фигуры. Кожаная обшивка, местами укрывавшая фронтальные стены, была тёмной от воды. Таран по-прежнему размеренно бил в ворота.

Защитники стены, и гражданские пришедшие снизу, чтобы присоединиться к ним, готовились встречать атаку. Часть из них собиралась в отряды напротив каждой башни. Другие рассеялись вдоль стены, чтобы отражать атаки тех, кто попытается взобраться на стену по лестницам и верёвкам. Клинки у всех были обнажены. Трезубцы взяты наизготовку. Вёдра длинных шестах наполнены маслом и зажжены.

Я полагал, что Амилиан, командующий обороной цитадели, должен прибыть на стену, но как не выглядывал его, нигде не видел его шлема с гребнем из волос слина.

На какое-то мгновение в моей голове мелькнула мысль, что мне, по большому счёту, не было никакого дела до того, что здесь происходит. Это была не моя война. Я никогда не был ни любителем Ара, ни почитателем Коса.

В любой момент могли прореветь трубы. Небо в этот момент было совершенно спокойным, не обращавшим никакого внимания на шум и страсти творившиеся внизу. Облака, плывшие по нему, были безразличны к крови, которая вот-вот прольётся ниже, тёмной в их, мчащихся по земле тенях. То, что происходило здесь и сейчас, конечно, было ничего незначащим эпизодом перед лицом вселенной. Чем был этот маленький пятачок суши, по сравнению с безграничностью вселенной? Как можно сравнивать эти мелкие беспорядки и страсти этого дня, с исчезновением и рождением миров и со сложными процессами, происходящими в глубинах сверкающих небесных тел? И всё же там были чувство и разум, и они, мерцающие в темноте, крохотные и слабые, как показалось мне, в этот момент засияли мощью непредставимой учёным, и своим собственным способом затмили и высмеяли неодушевлённое спокойствие космоса. Может ли глаз заставляющей трепетать перед собой вселенную, открывшись, не осознать поразительности того, что он увидел? Неужели вселенная, увидев перед собой человека, не почувствовала неловкости, удивлённая тем, что он существует?

Почему я нигде не вижу Амилиана?

Это не моя война. Мне надо убираться со стены подобру-поздорову. Уверен, в цитадели, мне не составит труда найти другую одежду. Мой акцент трудно принять за плавный говор жителя Ара или подобное ему произношение Форпоста Ара. Мне ничего не стоит смешаться с толпой победителей, когда они войдут в город.

Это не моя война.

Но куда же подевался Амилиан?

Какими подавленными казались защитники цитадели! Сколько было усталости и апатии в их позах! Да они, похоже, покорились своей судьбе! Как они подготовились к отражению атаки осадных башен? Они что, думали, что им предстоит иметь дело только с вялыми противниками, поднимающимися по лестницам и верёвкам, отбивать атаки которых они уже приспособились за сотни предыдущих штурмов? Да выходцы из Торвальдслэнда своим яростным порывом просто смели бы их со стены, как сухие листья. Разве они не должны демонстрировать косианцам, что их мечи готовы к их шумной встрече?

— Хо, дурачьё! — крикнул я, шагая по проходу. — Аппарели опустятся, и тогда Вы подумаете, что делать с лавиной стали, что обрушится на вас оттуда! Как вы собираетесь их встречать? Позволите им пройти по вашим головам? Умно, ничего не скажешь! Несите шесты! Несите камни! Ты, тащи сюда кошки и веревки. Команды катапульт по своим местам, живо! К орудиям! Вы там, вы же видите, куда подойдёт эта башня. Уберите камни оттуда! Расчистите широкий промежуток! Эй вы, несите противотарновую проволоку!

— Ты вообще-то, кто? — выкрикнул один из мужчин.

— Тот, у кого в руке вот этот меч! — прорычал я. — Ты не хочешь ощутить его в брюхе?

— Но Вы не Марсий! — крикнул другой.

— Я принимаю командование, — рявкнул я.

Солдаты поражённо переглянулись.

— Но удержать стену невозможно, — заикнулся кто-то.

— Верно, — признал я. — Я не собираюсь обманывать вас. Стену не удержать. Но чего это будет стоить косианцам?

— Дорого, — мрачно ухмыльнулся один из вояк.

— Те, у кого животы не крепки, чтобы стоять насмерть, — объявил я, — пусть прячут свои шкуры среди женщин и детей внизу.

— Жизнь, конечно, штука ценная, — кивнул воин, — но ведь не настолько.

Внезапный рёв труб разорвал тишину, и все одиннадцать башен, покачнулись и со скрипом поползли вперёд.

— Поторапливайтесь! — рявкнул я.

— Камни сюда! Шесты! Проволоку! — послышалась возбуждённая перекличка оживившихся защитников цитадели.

17. Битва

Аппарели осадных башен всё ещё были подняты. Каждый из таких мостов был около восьми — десяти футов шириной. Сами башни в основании довольно широкие сужались кверху для устойчивости, однако верхняя платформа, с которой собственно и производилась высадка десанта, была сделана достаточно широкой, футов пятнадцать стороной, чтобы в первой атакующей волне было как можно больше народу.

Башни выстроились вдоль стены. До них осталось не дольше семи футов. Петли аппарелей располагались приблизительно на четыре — пять футов выше зубцов стены. Это позволит нападающим набрать приличную скорость в атаке, но в то же время это не настолько круто, чтобы кто-то мог споткнуться и устроить затор. Так что то, что башни оказались выше стены, это вовсе не ошибка в расчётах, а точное геометрическое вычисление учитывающее высоту стены. Изнутри башни до нас доносился гул голосом, шум движения, и звон оружия. Похоже, они были переполнены солдатами.

— Не люблю я такое ожидание, — проворчал парень, уже приближающийся к возрасту зрелости.

Я поднял и резко опустил свой меч. Люди на стене напрягались. Огни горели. Башням потребовались каких-то пять енов, чтобы пройти оставшиеся двадцать ярдов до позиции атаки.

И вот они замерли в ожидании сигнала.

Есть много способов встретить такие конструкции. Самый эффективный, но и самый непрактичный, поскольку требует много времени и материалов, это поднять стену, надстроив её выше башен, так, чтобы те могли служить не более чем платформами для лестниц. Более осуществимо, и чаще применяется, если позволяет время, построить подвижные деревянные стены, футов пятнадцать высотой, с защищёнными проходами и бойницами для стрелков, чтобы передвигать их по стене выставляя на пути осадных башен. Вылазки, цель которых состоит в том, чтобы поджечь башни, куда менее результативны, чем это могло бы показаться на первый взгляд. Надо помнить, что такие башни обычно хорошо защищаются, и зачастую не вводятся в сражение, пока подобные вылазки не окажутся практически неосуществимыми для обороняющейся стороны. К тому же поджечь такие конструкции снаружи задача не из лёгких, а если это всё же удаётся, например небольшими диверсионными отрядами, то погасить их несложно.

Под очередной рёв труб, аппарели всех одиннадцати башен пошли вниз и с грохотом легли на зубцы стен. Как только наклонные платформы замерли, в одиннадцати местах вдоль стены, из каждого из полутёмных, огромных, завешанных кожей, нависающих над башней отсеков на стену, подобно лаве из вулкана или пару из котла хлынул поток из множества мужчин, прежде скрытых внутри. Это была волна щитов и шлемов, мечей и копий, отваги и ярости, разгоняющаяся спускаясь по мостам, и казалось должная смести всё на своём пути. Но её встретили пики и шесты, камни и проволока, сталь и огонь. Против двух башен применили столбы. Один, в фут диаметром и двадцать футов длиной, с которым управлялись десять человек с верёвками, был установлен под углом приблизительно градусов двадцать на импровизированной направляющей из кучи камней. Сразу после того, как аппарель легла на стену, последовал рывок верёвок, и тяжёлое бревно пронеслось над мостом, сметая с него тех, кто выбежал из башни. К сожалению, это было одноразовое средство, и закончив своё чёрное дело бревно улетело вниз, вслед за теми, кто имел несчастье попасть под его удар. Другие, кому повезло больше, продолжали выбегать на мост. Но и их ждал сюрприз. Оказавшись на стене, они попадали в спирали противотарновой проволоки разложенные на их пути. Спотыкающихся, путающихся, падающих солдат ждали камни и сталь. Второй столб был горизонтально привязан к двум крестовинам, каждой из которых управляли десять человек. Как только мост лёг на место, защитники толкнули крестовины вперёд, и на пути косианцев появился крепкий барьер, пересёкший дорогу нападавшим. Те кому не повезло оказаться с краю аппарели, были сброшены наземь своими же товарищами. Что ж, это один из рисков, при пересечении такого моста в любое время, не только в условиях боя. Часть нападавших оказалась просто прижата к столбу напиравшей сзади толпой, другие пытались поднырнуть под ним или перелезть через него. С другого края, где остался узкий проход дорогу нападавшим заступили защитники, сами поднявшиеся на мост, сдерживая поток косианцев на настиле между башней и стеной.

Перед двумя другими башнями были разбросаны обломки кирпичей. Не бог весть какое сложное заграждение, тем не менее и оно достойно встретило нападавших. Стремительно двигавшиеся косианцы, сбегая с моста и не подозревая о рассыпанном мусоре, спотыкались и падали. Учитывая напиравших сзади товарищей, постоянно прибывавших по лестницам внутри башен, не трудно понять какой вышел затор. В дополнение здесь были растянуты спирали противотарновой проволоки, опутывавшей и резавшей ноги тех, кто приходил на стену.

Ещё у меня было были две катапульты, задние углы которых были подняты, что позволяло вести настильную стрельбу прямой наводкой по возвышавшимся над стеной верхним площадкам башен. Чаша одной катапульты, была засыпана тысячами обломков камней и кусков металла, другую зарядили большим валуном, весившим, не меньше полутора тысяч фунтов. Потребовались усилия пятерых мужчин, чтобы закатить его в чашу по наклонной плоскости.

Первая катапульта обрушила свою импровизированную картечь на наступавших, ослепляя их, повреждая щиты, срывая одежду с их тел. Снаряд из второй, ударил в гущу пораженных мужчин, форсировавших мост, и не потеряв инерции, в их исковерканных телах, продолжил свой путь, заскочив на верхнюю площадку башни, и наделав там дел, вывалился с другой стороны. В обоих случаях защитники сразу поднялись на мосты, и встретив смущённых противников, оттеснили их назад в башню, а потом и заняли верхнюю платформу, перекрыв возможность подъёма по лестницам.

Напротив другой аппарели мы успели разобрать проход шедший вдоль стены. Здесь, разбежавшиеся атакующие, спрыгивая с моста, вместо ровной поверхности обнаруживали полуобрыв полулестницу. Тех, кто, долетев до подножия стены, ещё мог двигаться ждали ополченцы с топорами.

Другой отряд косианцев, выбегавших из башни, и неспособных остановиться, из-за напиравших сзади масс, оказался в огненной ловушке. Перед башней мы уложили связки просмоленного хвороста, того самого, что прежде сбрасывался со стен или подвешивался на проволоке, чтобы подсветить противника во время ночных штурмов. Ещё одной башне противостоял отряд собранный из рыбаков Воска. Эти люди жившие в окрестностях Форпоста Ара, возможно, просто оказались в ловушке осаждённого города, когда внезапно появившиеся косианцы заняли свои позиции. Кстати оборону против следующей башни держали охотники, подозреваю, тоже оставшиеся в городе случайно. У рыбаков имелась большая рыболовная сеть, несомненно, принесённая ими из своей лодки из гавани. Такие сети можно использовать в военном деле множеством различных способов. Например, помешать действиям тех, кто карабкается на стены по лестницам и верёвкам, или заблокировать проходы. Из-за них удобно колоть пиками или стрелять из арбалетов. В полевых условиях они могут послужить основой для камуфляжа, например, укрывая от тарнсмэнов. Узнав от рыбаков о таком подспорье, я с радостью согласился на его использование, крайне довольный столь неожиданным, но приятным сюрпризом. Сети, само собой, используются на море при отражении абордажных команд. Точно так же сети, но уже небольшие и тем не менее крепкие, сплетённые из шёлковых нитей, с подвешенными по углам грузами, используются в ловле женщин. Атака с обеих башен была остановлена ощетинившейся стеной пик. На мост, который удерживали рыбаки была наброшена сеть, но в качестве грузов использовались уже не камни, а два бревна.

Охотники, остановили наступление противника, разложим на его пути петли сплетённые их противотарновой проволоки. Косианцы к своему ужасу, обнаружили, что на их ногах затянулись петли, в попытках высвободится, они оказывались под ударами копий. Что ни говори, но охотники люди весьма квалифицированные в установке и сокрытии подобных ловушек, как и в применении копий. Проволока, широкими петлями разложенная перед мостом, туго затягиваясь, впивалась в ноги и тела своих жертв. Свободные конца петель были привязаны к тяжёлым брёвнам, которые свисали из бойниц. Стоило кому-то попасться в ловушку и падавшее со стены бревно утаскивало жертву к парапету, где тот беспомощно ожидал охотника, которому оставалось только перерезать горло. Как и в случае с сетями, у подобных ловушек имеется весьма широкий спектр способов использования. В частности для ловли полевых уртов и тарларионов.

В этих местах, после успешного применения рыбаками и охотниками своих хитростей, обороняющиеся, воспользовавшись временным замешательством косианцев, забрались на колеблющуюся аппарель, а потом, поднажав, даже перенести боевые действия на верхние площадки башни, скидывая наседавших врагов с лестниц. Путь из последней башни был перекрыт простой гарротой — противотарновой проволокой, почти невидимой, натянутой между двумя столбами. С такой проволокой обычно работают в перчатках, ибо при неосторожном обращении с ней можно порезаться до кости. Она запросто срезает крыло летящего тарна. Сомневаюсь, что первые косианцы сбежавшие с башни даже увидели её. Их посечённые тела, перекрыли дорогу их товарищам. По затору тут же ударили длинные пики обороняющихся.

Тем временем, пока большая часть защитников цитадели занималась отражением атаки с башен, сотни кошек взлетели над стеной и их веревки завибрировали от рывков быстро поднимающихся по ним людей. Лес из сотни лестниц, вырос вдоль стены. В промежутках между башнями защитники торопливо срезали верёвки, и, где могли, трезубцами на длинных шестах отталкивали лестницы от стены. Горящее масло лилось на поднимающихся, сопровождаемое дикими криками снизу. Охваченные огнём люди падали с лестниц и верёвок. Однако косианцам в нескольких местах удалось перелезть через стену.

— Мы не можем сдержать их! — в отчаянии крикнул кто-то.

Снизу подходили ополченцы. Лестницы, ведущие на стену, были запружены мужчинами.

В двух башнях, где защитникам удалось прорваться на верхние платформы, они вылили горящее масло вниз, на лестницы. У двух других несколько человек с топорами, просто обрубили мосты.

Свист стрел и болтов. Звон клинков, стук топоров. Крики косианцев, сброшенных защитниками вниз со стены.

На моих глазах один из защитников Форпоста Ара бежавший по проходу, получил стрелу в шею, и, упав на одно колено, завалился на бок на край и полетел вниз во внутренний двор крепости.

Другой защитник выпрыгнул из дымящейся башни, с факелом в руке. Конечно, такие конструкции трудно поджечь снаружи, зато легко это сделать изнутри. Я видел, как несколько человек насадив вязанки пылающего хвороста, наверняка политого смолой, на пики, забросили их в башню. Судя по выбросу пламени, об этой башне можно было забыть.

Несколько защитников спрыгнули с аппарели на стену, и та, перерубленная пополам, осела позади них.

Местами косианцы, поднявшиеся по верёвкам и лестницам, с криками прорывались между зубцами или прыгали сверху.

Расчёт одной из катапульт, наконец, закатил ещё один валун в чашу, и бросился к рычагам ворота. Их одежда была мокрой от пота. Поворачивая ворот, они взводили мощный торсион катапульты. Я видел, как у одного из них в спине внезапно вырос арбалетный болт, и мужчина как подкошенный завалился на бок. Командир расчёта резко дёрнул за рукоять, могучая рука катапульты взлетела вверх и ударилась в ограничительный брус. Огромный каменный снаряд покинул чашу и ударил в бок одной из башен. Конструкция вздрогнула, повернулась от стены, закачалась, но не упала. Аппарель сорвалась со стены и повисла вдоль стены башни.

Я увидел, как в дальнем конце стены, косианцы смогли начать высаживаться из башни. Им больше не мешала противотарновая проволока. Они перебирались через неё буквально по телам своих товарищей, павших перед ней, словно перекали реку по камням или трясину по доскам. Я послал туда несколько человек, которых до того держал в резерве, необходимо было блокировать этот участок стены. Я надеялся, что в таком узком проходе, и двадцать бойцов смогут удержать тысячу, поскольку даже тысяча не могла выставить против них больше чем те же двадцать воинов. Но эта тысяча была сыта и сильна, и это были солдаты, а не сборище полуголодных выходцев из сотни разных каст, где воином был едва ли один из десяти, и лишь один из пяти когда-то обучался владеть оружием.

Я занял пост на площадке над главными воротами, где стоял кол и флагшток, на котором по-прежнему вызывающе реял флаг Форпоста Ара. Как я уже говорил, это показалось мне наиболее удобным местом для командного пункта. Это был самый центр цитадели обращённый в сторону суши. Именно здесь я рассчитывал встретить Амилиана.

Ещё несколько групп косианцев прорвалось на стену, захватив тут и там вдоль прохода плацдармы, и удерживая их. Отряд, который я послал в западный конец стены, миновал западный бастион и спешил к месту главного прорыва.

Часто я замечал возникающие во время боя странные ситуации, порой они кажутся необъяснимыми, но, тем не менее, они происходят. Иногда я видел, как мужчина шёл среди дерущихся, прокладывая свой путь, почти как если бы он шёл в толпе на рынке, и никто не потрудился бросить ему вызов или обратить на него хоть какое-то внимание. Но стоило только кому-то посмотреть ему в глаза, как тут же вспыхивала смертельна схватка. Как-то, я видел пару мужчин, бьющихся плечом к плечу с другой такой же парой, притом, что плечом к плечу стояли враги, как и в противоположной паре. Бывает так, что тарларион или кайила лишившись всадника, как это бывало и лошадьми в сражениях на Земле, могут скакать, повинуясь сигналу трубы, призывающему к атаке или отступлению, как если бы наездник всё ещё был в седле. А бывает и наоборот, что такое животное спокойно стоит, или даже щиплет траву, в то время как вокруг него бушует жестокая битва. Мне приходилось видеть, как воины вытаскивали своих раненых товарищей из боя прямо сквозь сражающихся противников и им не мешали это делать, и наоборот, когда кто-то прерывался, чтобы обобрать лежащее тело, над ним вспыхивали клинки. Иногда, в минуты затишья, человек замечает мелкие, незначительные детали, на которые, возможно, до настоящего времени ни за что не обратил бы внимания, например, ползущего муравья, или как дождевая вода скатывается со скалы, обрисовывая структуру её поверхности.

Я помню, как один товарищ, рассказывал мне о мужчине, умиравшем подле него на поле боя. Он лежал на спине, и последним что он сказал было: «Небо красивое». Мой знакомый тогда сказал ему, что небо выглядело почти таким же, каким оно обычно бывает. Эту историю трудно понять. Возможно, умирающий видел небо как-то по-другому, или возможно только тогда разглядел, что оно действительно красиво.

Вот и в этот раз, я увидел воина из Форпоста Ара на крыше одной из башен. Он просто стоял там, и, казалось, наслаждался зрелищем. У меня не было ни малейшего сомнения, что оно и вправду было захватывающим. Он приветливо помахал мне рукой, и я поднял свой меч возвращая приветствие.

Внезапно, на стене справа, из толпы дерущихся выскочил косианец, и рванулся вверх по лестнице ко мне, замахиваясь мечом. Похоже, в его намерения входило заслужить награду, убив командующего на стене. Эта мысль пришла мне в голову уже после того, как он, кувыркаясь и заливая лестницу кровью, льющейся из-под шлема, покатился вниз.

Четыре башни из тех, что находились с восточной стороны, и ближе к центру стены, горели.

Не дальше семидесяти футов от меня, кто-то перерубил верёвку, и мужчины по ней взбиравшиеся с диким криком полетели вниз. Ещё у двух башен обороняющиеся вырубали из аппарелей крепления цепей, которыми те управлялись. В некоторых башнях, но не в большинстве, мосты поднимались и опускались тросами. Если такой трос перерубить, а мост сбросить, то он повиснет вдоль стены башни, делая всю конструкцию бесполезной. Как раз с одной из башен именно это и произошло, и теперь косианцы пытались перебросить доски из башни на стену. Я подозревал, что рано или поздно штурмующие решатся придвинуть башни вплотную к стене. Конечно, обычно, по различным причинам, этого стараются избегать. Прежде всего, это делает башню более уязвимой перед обороняющимися, которые могут сорвать обшивку и залить внутрь горящую смолу, или войти внутрь, перенеся сражение со стены в башню. Кроме того, в этом случае, появляется возможность предотвратить опускание мостов, блокировав их выставленными столбами, или в некоторых случаях, заклинив одну или обе цепи металлическими шкворнями. Для штурмующих всё же лучше держать башню, несколько в стороне от стены, и оставаться в состоянии управлять аппарелью не беспокоясь о действиях противника, и быть в состоянии опустить её для атаки, или поднять, в случае отступления, и преобразовав осадную башню в то, чем она, по сути, является одинокой, недоступной и неприступной сторожевой башней, чей мост, однако, может в любое время дня и ночи, внезапно опуститься снова, и ещё раз выбросить ревущую волну солдат.

Я увидел человека, объятого пламенем, бегущего прочь от стены. Вот он упал и принялся кататься по земле.

Удары тарана в ворота, находившиеся прямо подо мной продолжались. Однако их звук теперь казался мне несколько иным, чем прежде. И я не понимал почему.

Мужчины выпрыгнули из башен назад на стену, они свою работу сделали. Двое качнулись на верёвках, и влезли через бойницы, почти как если бы они были косианцами.

Мне показалось, что я услышал скребущий звук, словно по камню недалеко от меня провели деревом. Такой звук издаёт лестница поднимаемая вдоль стены. Это удивило меня, ведь увенчанные зубцами стены этого укрепления, были куда выше обычных штурмовых лестниц с одним шестом и набитыми на него ступеньками, используемых вдоль остальной стены.

Из одной из башен вывалился на стену ещё один отряд косианцев, но лишь затем, чтобы запутаться в противорарновой проволоке, и познакомиться с пиками защитников цитадели. Со своего командного пункта, я видел внизу сотни косианцев, их наемников и союзников. Они столпились ярдах в ста от стены. Многие выглядели совершенно праздно, с интересом стоя внизу и наблюдая за происходящим на стене и перед ней.

В некоторых местах стены, обороняющиеся пытались подсунуть между мостами и зубцами длинные оглобли, и, используя стену в качестве точки опоры, поднять аппарели, иногда прямо вместе с дерущимися на них косианцами и их противниками. В двух местах, это удалось, и мосты были прижаты к башням шестами. Защитники Форпоста попытались было закрепить их, но косианцы изнутри смогли сначала отжать аппарели, а потом и опустить их снова.

Снизу донёсся мучительный рёв тарлариона. Несколько человек, срезав упряжь, вывели ящера и горящей башни, и попытались утащить его прочь, но тот вырвался на свободу, и не обращая внимания на крики и удары его погонщика, не разбирая дороги побежал назад к городу. Расчёты осадных машин, частью бросились врассыпную, а частью запрыгнули на свои машины.

Внезапно, к моему изумлению, буквально в шаге от меня над стеной выросли два шеста соединённые множеством перекладин. Штурмовая лестница! Причём не обычная, с одним шестом, а с двумя. Шаг вперёд, и удар по руке уже наполовину просунувшейся в бойницу. Косианец с отчаянным криком улетел вниз. Следующий появился, держа перед собой щит. Пат! Ни я не мог достать его, ни он меня. Тогда я присел в бойнице, придерживаясь за угол зубца левой рукой. Он поднялся на следующую ступеньку, и в этот момент я ударил по щиту, отбивая его в сторону. Человека наполовину сбросило с лестницы, но он устоял, лишь соскользнув ниже на пару футов, и ожёг меня злым взглядом. Теперь я точно не мог дотянуться до него. Но тут что-то, со змеиным шипением промелькнуло мимо меня. Следующая стрела, как ножом, разрезала маску на моей щеке.

Косианец с копьём в руке попытался подняться мимо моего знакомого со щитом, нерешительно замершего на лестнице. Сначала он встал на одну с ним ступеньку, потом выше, и наконец ткнул копьём в мою сторону. Наконечник пробороздил по внутренней стороне бойницы, и мне удалось перехватить древко. Я отпрянул назад, и вцепился в оружие обеими руками. Мне нужно было это копьё! Вот только у меня не было нормальной точки опоры, чтобы вырвать его из руки хозяина, а тот отпускать оружие решительно не хотел. Наконец, мне удалось изловчиться и сдёрнуть мужчину с лестницы. Он повис в воздухе, так и не выпуская древка из рук. Болт ударил в край зубца снаружи в каком-то футе от моего лица. Это было похоже на удар пешни в кусок льда, от которого тот раскалывается, разлетаясь мелким крошевом, с той лишь разницей, что это был не лёд, а камень. Косианец упорно держался за копьё. Интересно, понимал ли он в этот ужасный момент, что в действительности держало его не оружие, а я? Отчаявшись добыть себе копьё, я разжал руки. Мужчина, понимая, что происходит непоправимое, запоздало протянулся к лестнице, но его рука схватила лишь воздух. Я отступил от бойницы. Внезапное дуновение ветерка над моим ухом намекнуло мне, что я только что был на волосок от смерти. Снизу послышалась ругань. Выглянув в соседнюю бойницу, я увидел ещё одного солдата пытающегося подняться выше. Товарищ со щитом уже представлявший, что ждёт наверху, теперь наполовину свисал с лестницы. Мимо него, ругаясь, проползал тот, кому не терпелось встретиться со мной. Я уже вернулся на своё прежнее место, чтобы встретить его как полагается. Внезапно, когда он уже был почти в пределах досягаемости, я услышал звук, как будто кулаком ударили по коже. Звук прилетел из-за его спины. Мужчина удивлённо уставился на меня, а затем выгнулся, и, запрокинув голову и руки, полетел вниз. В последний момент я заметил оперение болта, торчащее из его спины.

Следующего долго ждать не пришлось, и я встретил его ударом меча. Блок. Удар, и снова блок. Третий удар. Всё! Сжимая левой рукой шест лестницы, с гримасой боли на лице, кашляя, и брызгая кровью, он скатился вниз на несколько ступенек, но смог задержаться там, в нескольких футах ниже меня. Я окинул округу диким взглядом. То, что надо! Я заткнул свой меч за пояс и бросился к колу. Чтобы вытащить тот из крепления пришлось поднять его приблизительно на пять футов. Изумленная рабыня, которая когда-то была Леди Публией, дико закрутила головой, как будто пытаясь хоть что-нибудь увидеть сквозь ткань, и что-то тихо промычала. Не знаю, возможно, она пыталась спросить, что происходит, в любом случае её рот по-прежнему оставался заткнут импровизированным кляпом, который я же туда и вставил. Я выровнял покачнувшийся стержень, но затем просто бросил его на настил. У меня не было времени, а она была всего лишь рабыней. Потом, немного приподняв кол, я спихнул женщину с него ногой, и метнулся назад к тому месту, где из-за стены торчали шесты лестницы.

Ещё один косианец как раз появился в створе бойницы, и я, недолго думая ткнул в него длинным колом. Конец кола, в отличие от наконечника копья не был острым, всё же это было не оружие боя, а орудие казни, специально сделанное для болезненно долгого проникновения. Зато он был тяжёлым, и этого хватило, чтобы пробить его грудную клетку, войти в тело и снести с лестницы. Он на мгновение повис на колу, затем соскользнул, не в силах уцепляться за него руками, и исчез внизу. Кажется, он ударился в лестницу снова, в нескольких шагах ниже. По-крайней мере, оттуда донёсся мужской крик. Потом ещё один.

Практически я оказался вооружён копьем, длиной около пятнадцати футов, что соответствовало сарисе третьей, а то и четвертой шеренге фаланги. Пока никого поблизости от меня не было, я, положив кол на стену, упёр его в верхнюю ступеньку штурмовой лестницы. Ближайшим ко мне был тот самый высокий товарищ со щитом на руке, который предпочёл переждать ниже. Он посмотрел вверх, и его глаза округлились от ужаса. Отбросив щит, он начал было карабкаться к колу, но затем остановился. Лестница отошла от стены приблизительно на ярд. Я немного сдал назад, позволив лестнице выправиться, а затем налёг что было сил, отталкивая лестницу дальше. Несколько штурмующих, не выдержав, спрыгнули вниз. Другие попытались прижаться к ступенькам, и своим весом снова вернуть лестницу вперед. Некоторые вообще замерли, не осмеливались даже шевелиться. Я двигал кол взад вперёд, раскачивая лестницу. Она должна упасть назад! Должна! Но не упала. Наоборот, с тресков вернулась к стене. Выглянув, я увидел сломанную верхнюю ступеньку. Оставалось только жалеть, что у меня не было одного из трезубцев или стальных полумесяцев, закрепленных на металлическом шесте, куда более полезных в таком деле. Косианец, тот, что раньше был со щитом, карабкался ко мне. На сей раз, я толкал лестницу от стены, уперев стержень, непосредственно в шест, чуть ниже ступеньки. Мужчина попытался оттолкнуть кол от шеста, но я сам убрал его из-под его руки, и тут же вернул на место. Я надеялся использовать против него, его же собственный страх и его нежелание выпустить лестницу. Наконец, мне снова удалось упереть кол в вертикальный шест. Лестница отошла от стены, встала почти вертикально. Я надавил ещё, отодвинув ей ещё на фут, и затем ещё. Мои руки, вцепившиеся в металлический стержень, вспотели. Наконец, лестница, казалось, на мгновение замерла в вертикальном положении. Трудно было сказать, в какую сторону она сейчас упадет. Но дикие крики мужчин, прыгавших с лестницы убедили меня, что у мои усилия не пропали даром. Я увидел, как она повернулась вокруг одного из вертикальных шестов, несомненно, уже больше вследствие движений мужчин на лестнице, чем в результате моего давления, а затем полетела назад. Снизу донёсся треск дерева. Похоже, она сломалась. Едва я успел отступить от бойницы, как в неё влетела пара арбалетных болтов. Уверен, что меня выцеливали в тот момент, когда я боролся с лестницей. Об этом свидетельствовала, по крайней мере, одна новая, царапина в камне рядом с тем местом, где я трудился. Достаточно странно, что тогда я даже не заметил этого, хотя звук должен был бы услышать.

Молодой парень, один из тех двоих которых я видел на стене в самом начале, появился на ступенях ведущим сюда со стен. Теперь у него осталось только два болта, один на направляющей, другой в руке. Точнее, это были уже не болты, а всего лишь заострённые штыри. Даже деревянные стрелки с тупыми наконечниками, пригодные только для охоты на птиц, и те закончились. Этого парня и его друга я использовал, в качестве посыльных для моей связи с западным и восточным участками стены, надеясь таким образом держать их при деле, но в то же самое время подальше от самых горячих мест.

— Они не могут удержать западный проход! — крикнул посыльный. — Они отступают!

Я отдал приказ, и парень умчался назад. Мой план, даже в случае успеха, предусматривал удерживать проход к командному пункту, только в течение нескольких енов. Я посмотрел на восток. Там всё больше косианцев прыгало с аппарели башни, спотыкаясь, но упорно карабкаясь по безжизненным опутанным проволокой телам других, оказавшихся на стене ранее. Мужчины изо всех сил пытались сдержать их пиками и топорами. Внизу раздавались мерные удары тарана. Звук снова несколько отличался от того, который долетал оттуда в последние ены. Интересно, как там поживает лестница, которую я отбросил от стены? Подойдя к краю стены, я высунулся из бойницы и, посмотрев вниз, увидел под собой крышу тарана ближний к стене конец которой был выше дальнего. Холм, созданный перед воротами буквально из развалин, песка, камней и тел, послужил наклонной поверхностью и опорой для сарая. Теперь таран бил в верхнюю часть ворот, предположительно выше баррикады из песка и камней, которую изнутри нагромоздили защитники цитадели. Так вот почему удары тарана звучали по-другому! Это сколько же усилий потребовалось приложить, чтобы закатить длинный сарай с тараном на этот пандус! И каково теперь тем, кто трудится внутри, ведь уже надо не просто оттягивать и отпускать тяжеленное бревно, а бить им в ворота, изо всех сил напрягаясь, чтобы качать таран вверх! В промежутках между тяжелыми периодическими ударами, можно было расслышать стук кувалд и топоров, звон зубил и скрип металла. Косианцы пытались расширить трещины и проломы, сделанные тараном, пока тот был в задней точке. Пластины облицовки были сорваны. Именно благодаря этому искусственному холму, насыпанному перед воротами, лестница смогла достичь верхней площадки. Правда, с того места где я стоял, из-за сарая, я не смог разглядеть остатки этой лестницы.

Я отошёл от зубцов и повернувшись вправо оценил ситуацию на западе. В этот момент, державшие западный проход защитники внезапно дрогнули и начали отступать. Они отошли и заняли оборону позади баррикады из упавших тел, и косианцев и защитников цитадели. Косианцы, как мне показалось, на мгновение изумлённо замерли, но затем, огласив стену радостным криком, бросились к завалу. Едва только они приблизились, как обороняющиеся, отойдя ещё дальше, опрокинули огромный котел горящего масла, затопив проход позади себя, пылающей смесью. Большинство косианцев всё-таки успели остановиться перед этой стеной огня, футов сорок шириной. Некоторые, однако, не успев затормозить, вбежали внутрь. Кто-то погиб. Кому-то удалось развернуться и выбежать назад, превратившись в пылающие кричащие факелы. Часть, в таком же виде выскочила на другую сторону, и были зарублены. Это отступление, хотя и сдало западный проход врагам, но уменьшило область, которую теперь следовало удерживать, и одновременно с этими несколько увеличило плотность обороняющихся в ней. Плотность же косианцев, обрадованных наметившимся переломом, возросла настолько, что на стене возникла толчея, и некоторым из них даже пришлось вернуться в башни. Часть башен горела. Аппарель одной из них, перегорев, развалилась, и пылающими обломками осыпалась на землю. Теперь я уделил внимание тому, что происходило слева от меня. Там, на востоке, косианцам удалось с боем продвинуться на несколько ярдов, и перенести сражение за проволоку. Защитников цитадели шаг за шагом отжимали назад. Всё больше косианцев спрыгивало с моста, вниз на тела и проволоку, торопясь присоединяться к драке. Удерживать восточный проход долго было не реально.

Я устало подошёл, туда, где на камнях лежала голая и связанная рабыня. Перевернув ногой её на спину, я расстегнул ремень, а затем, присев около девушки, перевернул обратно на живот, и вытащил ножны из-под верёвок. Они раздулись почти до основания. Как мог, руками и ногой, я постарался придать им плоскую форму. Однако, не смотря на мои усилия, клинок входил в них довольно туго. Я снова застегнул пряжку на портупее и перекинул ей через голову на правое плечо. Ножны теперь висели на левом бедре, как их носят на марше. Так их носить удобнее. Преимущество же ношения ремня на левом плече состоит в том, что от ножен и портупеи можно легко избавиться, таким образом, освобождаясь от помехи в схватке.

Молодой парень с арбалетом поднялся на верхнюю площадку. Теперь у него остался только один болт.

— Огонь в западном проходе гаснет, — сообщил он, и посмотрев вниз на рабыню, озадаченно добавил: — Она всё ещё жива.

— Конечно, — кивнул я.

— Но как такое может быть? — удивлённо спросил парень.

— А как Ты думаешь? — поинтересовался я.

— Хитрость? — предположил он.

— Точно, — усмехнулся я.

— Но я же видел её на колу, — сказал юноша.

— Она была просто подвешена на нём, — пояснил я, — а не посажена или не наколота.

— Теперь Вы собираетесь убить её? — спросил он.

— Нет, — ответил я, — по крайней мере, не немедленно, если только я не окажусь хоть в чём-то не удовлетворён ею.

— Вы говорите о ней, как будто она — рабыня, — заметил парень.

— Ты — рабыня? — спросил я девушку. — Промычи один раз если «да», или дважды — если «нет».

Она промычала только раз.

— Ты хочешь доставлять удовольствие мужчинам? — уточнил я.

Снова одиночный звук.

— Покажи нам, — приказал я, одобрительно похлопав её по ягодице.

Девушка подняла бёдра, жалобно и услужливо.

— Это не Леди Клодия! — уверенно заявил мой посыльный.

— Нет, это не она, — признал я, улыбнувшись про себя.

Неужели он полагал, что Леди Клодия не будет столь же быстрой, если не быстрее, в том чтобы поднять себя в надежде понравиться?

— А кто же тогда это? — полюбопытствовал парень.

— Не знаю, я пока не назвал её, — пожал я плечами.

— А кем она было прежде? — не отставал он.

— Не стоит интересоваться рабынями, — усмехнулся я.

— Где же тогда Леди Клодия, предательница? — удивился парень.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Значит Каледоний прав, — пробормотал он. — Вы не Марсий.

— Правильно, — подтвердил я. — Я не Марсий.

— Но, тогда кто Вы? — растерянно спросил он.

— Тот, кого вы признали своим капитаном, — напомнил я.

— Так точно, Капитан, — гаркнул юноша, вскидывая свой арбалет в воинском приветствии.

Я послал его с приказами на стену, потребовав, чтобы он вернулся ко мне сразу, как только сможет, после передачи распоряжений командирам на местах. Мой посыльный бросился вниз по правой лестнице.

Я же снова уделил внимание рабыне. Первым делом, я развязал узел того шнура которым были связаны её маленькие хорошенькие лодыжки. Потом, закрепил освободившийся шнур на верёвках на её спине. Как раз в тот момент появился второй паренёк, служивший моим посыльным на восточной стене. Он тяжело дышал после быстрого подъёма на верхнюю площадку.

— Мы отступаем! — сообщил он, едва отдышавшись.

Я ожидал его известия. Он, кстати, тоже был поражён, увидев здесь рабыню.

— Это не Леди Клодия, — успокоил его я. — Это всего лишь безымянная рабыня.

— Там снизу кричат, — сказал парень, не обращая больше никакого внимания на женщину. — Ворота — разбиты!

Я отправил его с распоряжением на стену, с тем же наказом, что дал его другу, вернуться ко мне как можно скорее.

Когда посыльный исчез, я подошёл к краю стены и окинул взглядом раскинувшуюся передо мной картину. Выжженная, выровненная земля, забитая осадными машинами и войсками. Громады и руины зданий вдали. Столбы дыма всё ещё поднимающиеся над восточной частью города. Пожары бушевали в городе в течение многих дней. Отсюда я мог рассмотреть даже внешнюю стену. Точнее то, что ещё недавно было стеной, а теперь лишь её остатками. Затем, я медленно, спустил флаг Форпоста Ара с флагштока цитадели. По крайней мере, это не будет сделано косианцами. Никакого другого на его место я не поднял.

— На западе мы отступили уже до западной лестницы надвратной башни, — сообщил мне юноша, прибывший с западного прохода.

— Возьми рабыню, — велел я, — и отведи её на центральную площадку над воротами. Там в стене найдёшь рабские кольца. Поставь девку на колени и привяжи к одному из них поводком.

Такие кольца — обычны в общественных местах гореанских городов. Своеобразное удобство. Даже если рабыню редко привязывают к ним, всё равно она видит их, и это имеет свойство производить на неё психологический эффект. Она знает, что кольца предназначены для привязывания таких как она. Конечно, здесь, в цитадели, такие кольца, хотя по традиции, называемые рабскими, могут служить разнообразным целям. Они здесь вовсе не для того, чтобы, прикованных цепью здесь невольниц могли взять на мехах при лунном свете прогуливающиеся мужчины или свободные от вахты часовые. Их могут использовать, например, чтобы закрепить катапульту, дабы удержать её, от опрокидывания в момент выстрела, или привязать сторожевого слина, и приковать пленников.

— Потом возвращайся к своим товарищам, и жди моего сигнала. Он появится на центральной платформе за зубцами верхней стены.

— Есть, Капитан, — отозвался он, и скомандовал рабыне: — На колени, женщина!

Рабыня с трудом вскарабкалась на колени.

— На ноги, женщина, — приказал парень.

Та, что прежде была Леди Публией, поднялась на ноги и, покачиваясь, замерла в ожидании следующей команды. Было заметно, что стоять её было трудно. Ничего удивительного, ведь она не пользовалась ногами в течение довольно долгого времени, да и её щиколотки, были связаны.

Тогда юноша, видя её затруднение, взялся за поводок вплотную к ошейнику, чтобы, в случае необходимости, поддержать её, не дав упасть, и быстро потащил спотыкающуюся девушку за собой. Конечно, он был в том возрасте, когда мальчик только начинает становиться мужчиной, а она была уже выросшей, полностью созревшей красоткой, однако в соответствии с решением природы, его рост и сила, заметно контрастировали с её лёгкостью, деликатностью, нежностью и красотой, так что ему не стоило большого труда непринужденно управиться с ней.

Один раз рабыня чуть не упала, потеряв опору, и ударившись в правую сторону каменной стены огораживавшей лестничный пролёт, но юноша, без особых усилий удержал её на ногах, и через мгновение снова повёл на коротком поводке, к линии колец.

Я обернулся и столкнулся взглядом с другим парнем, моим посыльным с восточной стены, который как раз поднимался на верхнюю площадку стены из восточной башни.

— Флаг! — закричал он.

— Держи его, — сказал я, вручая ему сложенное знамя. — Однажды он снова будет развеваться здесь.

В глазах мальчишки сверкнули слёзы.

— Возвращайся к своим товарищам, — приказал я, — и жди моего сигнала. Это будет дано из-за этих стен.

Посыльный поспешил на стену.

Взглянув в сторону западного прохода, я увидел другого парня стоявшего позади строя мужчин державших оборону центрального прохода. Его присутствие там сообщило мне, что рабыня, упакованная в верёвки так, что они почти полностью скрыли её красоту, стояла сейчас на коленях у рабского кольца, позади верхних зубчатых стен. Посмотрев на восток, я различил фигурку другого моего посыльного, сжимавшего в руках флаг. Он, тоже, оглядывался назад к центральному проходу, в ожидании моего сигнала.

Мне важно было скоординировать вывод войск с обоих флангов, и сохраняя баланс сил, не дать косианцам ударить в тыл одного из отрядов. Кроме того, я надеялся, что смог бы купить для них некоторое дополнительное время, за то, что могло показаться косианцам завидным призом, захват командующего обороной стены. На мой взгляд, это могло бы быть вдвойне интересно для них, учитывая те потери, которые они понесли за сегодняшний день.

Внизу, подо мной, раздавались звуки гнущихся и ломающихся створок ворот, удары тарана, стон и треск дерева. Наконец, я спустился в центральный проход. Тут хватало израненных тел, как в любом другом месте стены. Косианцы лежали вперемешку с защитниками цитадели. Раненный косианец, увидев меня, попробовал было подняться на ноги. Он был весь покрыт запёкшейся кровью. Она была даже в его бороде. Свой шлем, он где-то потерял. Клинок ему удалось поднять с большим трудом.

— Как дела на Косе? — осведомился я у него.

— Замечательно, — прохрипел раненый.

— Опусти меч, — предложил я.

Он на мгновение задумался, а затем, пожав плечами, разжал пальцы. Он всё равно едва мог держать оружие. Пинком ноги я отшвырнул клинок подальше от него.

— Кажется, сегодня ваш день, — заметил я.

— Так, оно и есть, — прошептал он.

— Отдыхай, — бросил я ему, и косианец привалился спиной к стене, неподалёку от одного из колец.

И справа и слева до меня долетал звон мечей и удары стали по щитам.

Я подошёл к рабыне, стоящей на коленях в проходе, лицом к каменной стене. Она вынуждена была держать голова сильно склонённой влево, настолько близко к кольцу был привязан ошейник. Похоже, у этого паренька несмотря на его юный возраст, имелось инстинктивное чутьё того, как следует обращаться и владеть женщинами.

Я снял шнур, которым первоначально были связаны её ноги, и который сам же и развязал, закрепив петлей его на верёвках за спиной девушки, и положил его около себя на камне. Потом, взяв рабыню за запястья, начал покручивая её руки под веревками, не обращая внимания на стоны и хныканье, сводить их вместе у неё за спиной. Наконец, когда запястья девушки пересеклись, я связал их шнуром, её руки при этом по-прежнему оставались под витками длинной верёвки, один конец которой я тут же слабил и привязал к кольцу. Второй конец я тоже ослабил, и подсунул его под нижние витки на талии. Невольница, что-то жалобно хныкала с явно вопросительными интонациями. В конце я отвязал поводок от кольца и, поднял её на ноги, повернул несколько раз, разматывая часть веревки, при этом держа женщину ближе у краю прохода. Она стояла очень неустойчиво.

— На твоём месте я бы сейчас стоял ровно, — заметил я. — Поняла?

Девушка прохныкала один раз.

— Стойка, — скомандовал я ей, в соответствии с её новым статусом, отдавая ей команду, характерную для рабынь.

Такая команда сообщает им, что они должны оставаться там, где они находятся до тех пор, пока им не дадут разрешение двигаться, или не переместят. Она снова хныкнула один раз. Конечно, она не могла знать того, что она стояла, всего в шаге от края стены обрывающейся во внутренний двор. Понятно, что теперь с учётом насыпи внизу, падение продлилось бы всего футов сорок, правда, потом ещё предстояло кувыркаться вниз по склону рукотворного холма вплоть до площади.

Обернувшись влево и право, я удостоверился, что глаза моих посыльных не отрываются от меня, и поднял, а потом резко опустил свой меч. Немедленно вслед за моим сигналом защитники обоих флангов, продолжая удерживать фронт, начали организованный отход. Сначала тыловые линии, за ними остальные люди уходили вниз по лестницам двух надвратных бастионов. Лестницы, конечно, были намного уже прохода, и могли стать для отступавших мужчин чем-то вроде бутылочного горла.

— Хо! — крикнул я, поднимая меч и привлекая к себе внимание косианцев слева и справа.

Я видел, как многие их них стали указывать на меня пальцами. Я не сомневался, что, по крайней мере, некоторые из них, должны были видеть меня на верхней платформе между надвратными башнями, и догадаться, кто именно сегодня командовал на стене. А ещё рядом со мной стояла хорошо связанная женщина, которая, хотя и по большей части скрытая под верёвками и мешком, вероятно, могла заинтриговать их. У неё были прекрасные ноги, а верёвки обрисовывали контуры её торса и не оставляли никаких сомнений, относительно того, какие соблазнительные рабские формы были беспомощно заключены под этими грубыми, почти змеиными кольцами.

Я вложил свой меч в ножны.

Большинству из них должно было показаться, что моё спасение исключено, что я оказался в ловушке между двумя лестницами.

Несомненно, мы оба казались косианцам завидными призами, хотя и каждый по своему. Командующий обороной стены и женщина, которая могла, можно надеяться, иметь лицо под стать изгибам её фигуры. Тем более, если женщина была во владении командующего, разве это само по себе, не предполагает, что она вполне может быть достойной шнура и проколотого носа?

К тому же, мой меч был вложен в ножны. Разве это не предполагает, что я сам признал себя пойманным в ловушку, расцениваю свою позицию как безнадёжную, и что я, в конечном итоге мог бы принять решение не оказывать сопротивления, и что я готов сдаться без боя?

Почти одновременно от косианских отрядов с обеих сторон отделились по группе солдат и бросились ко мне. Остальные немного отступили, и замерли у основания лестниц, желая посмотреть представление. На что-то подобное я и рассчитывал изначально, в надежде, что это снимет часть давления с отступающих по лестницам. Защитники цитадели получили дополнительный шанс на то, чтобы оторваться от преследователей закрыть двери и блокировать проходы.

Я толкнул рабыню, и она упала с края стены. Внезапно для себя, она потеряла опору под ногами, и почувствовав, что её никто не собирается подхватывать, отчаянно замотала головой, и беспорядочно задёргала ногами, так и не находя ими какой-либо твёрдой поверхности. Приглушённое испуганное мычание донеслось из-под ткани. Возможно, это должен был бы быть пронзительный крик ужаса. Возможно, он таковым бы и был, если бы не оказался задушен гореанским кляпом, в результате прорвавшись наружу, лишь тихим беспомощным шумом, который вряд ли был бы способен потревожить рабовладельцев. Но свободное падение было недолгим. Подозреваю, что она задохнулась от резкого рывка, даже немного подбросившего её вверх. Потом, почти немедленно, её остановленное было падение, возобновилось. Но теперь, под действием разматывающейся с её тела верёвки, она начала дико вращаться. Раскручивание верёвки периодически тормозилось захлёстывавшим её свободным концом, так что её падение превратилось, в серию диких вращения и рывков. Не прошло и пары инов, как она ударилась в склон насыпи под стеной внизу, чем, однако, её мучения не закончились. Дальше, продолжая крутиться, кувыркаться, переворачиваться и совершать просто акробатические кульбиты, разматывая при этом верёвку, девушка скатилась к основанию холма во внутренний двор.

Первые мгновения, поймать верёвку оказалось непросто, так быстро и хаотично она дёргалась у края стены, но, как только рабыня достигла холма, у меня это получилось. Едва мои ладони сомкнулись на верёвке, я спрыгнул со стены вслед за девушкой, и начал спускаться, быстро-быстро, перебирая руками. Кстати, именно перебирая, а не скользя, потому, что у меня не было при себе какой-либо защиты для рук. Скольжение по такой верёвке даже с высоты сорока футов может просто сжечь кожу и мясо на ладонях. Заживать такие раны потом могут в течение многих недель. При определенных условиях это, конечно, может оказаться приемлемой платой за спасение, но это вряд ли будет так, если ожидается, что в ближайшем будущем придётся поработать мечом.

Как только мои ноги коснулись наклонной поверхности, я, не выпуская верёвку из рук, и на сей раз, скользя по ней, то притормаживая, то подпрыгивая, бросился вниз по склону. Достигнув подножия холма, первым делом я обернулся и мазнул взглядом по оставшейся позади стене. Больше всего меня интересовало в данный момент, нет ли там арбалетчиков. К моему облегчению, не было ни одного. Кое-кто из мужчин смотрели, как будто решая, не стоит ли последовать по верёвке вниз за мной, но пока, ни один не делал этого. На склоне насыпи у них не было бы нормальной точки опоры, чтобы остановиться. Так что у подножия, им скорее всего пришлось бы оказываться по одному. В целом я не стал бы обвинять их за нерешительность.

— Здорово получилось, — послышался восхищённый молодой голос из-за моей спины.

Я резко обернулся. Это был всё тот же паренёк с арбалетом.

— А я так и подумал, что у вас был такой планом, — довольно заявил он, — ещё когда Вы велели, привязать рабыню к кольцу.

— А Ты — умный парень, — усмехнулся я.

— Ага, — кивнул он, — поэтому я и пришёл, чтобы прикрыть ваш спуск.

Я улыбнулся. Признаться, до этого момента я не знал о дополнительной причине того, что никто не решился следовать за мной вниз по верёвке. В отличие от меня, те на стене его видели. Конечно, у него был всего один болт на направляющей из-за самострела. Однако и его хватило, чтобы отбить охоту быть первым, кто решился бы взяться за верёвку?

— А ещё Ты — храбрый парень, — похвалил я, — прийти сюда, ради такой цели, с единственным болтом.

— Ну, я же мог бы найти ещё, где-нибудь, — сказал он, покраснев от удовольствия.

— Спасибо, — серьёзно поблагодарил я его.

— Да не за что, — отмахнулся парень.

Другой паренёк, который был моим посыльным на восточном фланге, тоже появился во внутреннем дворе. Первым делом он осмотрел стену. Косианцы уже покидали центральный проход, и спешили к лестницам расположенных в восточном и западном надвратных бастионах.

— Мы покидаем цитадель, — сообщил вновь прибывший.

— Да, мы уходим в район гавани, — подтвердил юный арбалетчик. — Скоро здесь может начаться резня.

— Мы сегодня здорово повоевали, — сказал его друг.

— Точно, — кивнул первый.

Я подошёл к рабыне, лежавшей на краю насыпи, головой внизу, на ровной поверхности, а ногами вверху, на склоне. Правая нога была согнута в колене. Конец веревки остался в нескольких шагах выше, откуда она съехала сюда уже свободная от неё. Всё её тело было покрыто метками, оставшимися от верёвки и ударов по склону холма. Её неудержимо трясло. Полагаю, что ей было очень страшно.

Я подхватил девушку под руку, стащил её на ровную поверхность у подножия холма и поставил на колени. Затем я согнул её спину назад, одной рукой поддерживая под бёдра, другой держа за ошейник, в рабскую дугу, демонстрируя своим юным товарищам.

— Хорошенькая, — признал первый.

— Ага, — поддержал второй.

— Ты в присутствии мужчин, — сказал я ей, вернув в коленопреклоненное положение.

Рабыня стремительно склонилась вперёд и прижала голову к земле.

— Возьми эту рабыню, — сказал парню без арбалета, — и отведи к женщинам и детям. Если по пути встретишь косианцев, просто брось её им. Уверен они остановятся, чтобы взять её на поводок, а у тебя будет возможность сбежать. Около женщин и детей она может послужить для тех же целей.

— А может, мы лучше с вами останемся, Капитан, — с просительными интонациями в голосе проговорил парень с арбалетом.

— А женщин и детей кто защищать будет? — строго спросил я.

— А Вы куда сейчас? — полюбопытствовал он.

— Хочу посмотреть, как обстоят дела у ворот, — ответил я.

Юный арбалетчик вскинул своё оружие в приветствии.

— Встать, рабыня, — приказал его друг девушке.

Бывшая Леди Публия послушно встала, и её поводок оказался в его кулаке. Она, конечно, не могла видеть, скрытая под тканью, но парень взял поводок не за самый конец. Оставшейся длины было вполне достаточно, чтобы использовать ей в качестве дисциплинарной плети. Через пару мгновений эти двое пареньков и рабыня на привязи, исчезли за воротами на противоположной стороне внутреннего двора. Сам я выбрал одну из небольших дверей в противоположной стороне, чтобы пройдя внутренним коридором, выйти к главным воротам. Большие внутренние ворота, ведшие из внутреннего двора, были перекрыты, приблизительно сорокафутовой насыпью состоящей из обломков, камней и песка. Собственно именно на эту насыпь я и спустился по верёвке. В коридоре я столкнулся с отступающими защитниками ворот.

— Мы оставили ворота, Марсий, — сообщил один из них. — Пойдём с нами!

Я кивнул, только чуть позже осознав, что мужчина назвал меня — Марсий. Помнится, один из защитников стены заметил, что я не был Марсием. Тем не менее, это не помешало ему последовать за мной. Понятно, что Марсий, это имя того, чью роль я исполнял.

Тем не менее, за ними я не последовал, а вышел в закрытое пространство между внешними и внутренними воротами. Передо мной возвышался огромный холм песка, камней и просто мусора, наваленный перед внешними воротами, и скрывавший их примерно до середины. Пожалуй, у тарана не было шансов пробить ворота ниже кромки завала.

Этим крытым коридором мужчины, покидавшие площадь перед воротами и другие части цитадели, направляясь, по-видимому, в район гавани, проходили мимо сидевшего на камне, опустив голову на руки, раненого Амилиана.

Вдруг, над нами раздался оглушительный треск. Поверх насыпи, разорвав и разбросав деревянные брусья и доски, из верхней части ворота, подобно некому мифическому монстру высунулась огромная не меньше пяти футов толщиной, чёрная, железная фигура с закрученными назад рогами, отдалённо напоминавшая голову взрослого вера. Таран!

Признаться, никогда не видел ничего подобного. Движимый любопытством, я обнажил свой меч и взобрался на насыпь перед воротами, чтобы осмотреть таран вблизи. Однако когда я приблизился, он качнулся назад. Я мало что успел рассмотреть на насыпи по ту сторону ворот, всего лишь движения, детали тел. Внезапно я отскочил в сторону с вершины этого небольшого, искусственного холма, прикрывая рукой глаза. Огромная фигура снова ударила в ворота, разбрасывая обломки древесины. Я даже успел протянуть левую руку и коснуться её. На сей раз, когда таран качнулся назад, вдоль его ствола я смог разглядеть, внутренности установленного наклонно сарая, в котором на кожаных постелях и висело это гигантское бревно, порядка пятидесяти футов длиной. А ещё там было множество тросов, которые тянули сотни обнажённых по пояс потных мужчин. Кто-то, по-видимому, очень смелый или очень глупый, в тот момент, когда таран отошёл назад, внезапно впрыгнул в пролом с мечом в руке. Я, возможно, столь же пораженный, как он, парировал его удар и воткнул в него свой меч. Мужчина, обливаясь кровью, завалился назад и исчез в проломе. Из-за ворот до меня донеслись крики, я затем мне снова пришлось отступить, пряча глаза от разлетавшихся в разные стороны щепок. Огромная рогатая голова снова просунулась внутрь.

Я замер около пролома, снова увидев ствол тарана, сарай, мужчин, веревки. На сей раз, после того, как таран отошёл обратно, никто не решился проскочить на эту сторону, зато мимо меня просвистел арбалетный болт. Сзади послышался грохот камней. Мужчины выбили опоры из-под уложенных на огромных стеллажах камней. Западный коридор был перекрыт. Амилиан, с двумя помощниками, пока оставался там же, где он был, ниже и слева от насыпи, по-прежнему сидя на камне.

— Поспешите! — услышал я чей-то крик, как я предположил обращённый к Амилиану. — Мы сейчас перекроем восточный коридор!

Откуда-то со стороны гавани прилетел хриплый рёв трубы.

— Это — сигнал! — воскликнул один из товарищей остававшихся с Амилианом. — Это звук трубы вашего личного отряда. Ну же, Командующий!

Люди покидали цитадель. Но Амилиан не двигался. В воздухе висел запах дыма. Внезапно, ещё один косианец выскочил из пролома. Наши мечи скрестились трижды, прежде чем он скатился обратно за ворота. Я едва успел отскочить назад, как таран ударил снова. Другой его товарищ, поощряемый двумя другими стоявшими за его спиной, появился в бреши. Сталь ударилась о сталь, посыпались искры. Он попытался подняться выше.

— Осторожно! — закричал кто-то снаружи, и я увидел, в отличие от моего противника, приближение тарана.

Должно быть, он всё же понимал грозящую опасность, но не ожидал так долго задерживаться на пороге. Он отвернулся от меня, и попытался отпрыгнуть вслед за своими товарищами, но было уже слишком поздно. Таран подхватил его, пронёс на своей морде мимо меня, успевшего отстраниться в последний момент, разрывая его тело о неровные края пролома, и отбросил футов на пять. Его изломанное тело скатилось к подножию холма. Два тела теперь лежат там, или тело и часть тела. Верхняя часть тарана теперь была разбрызгана с кровью, как и сторона ворот. Другие мужчины собравшиеся снаружи, отступили.

— Остановите таран! — услышал я чью-то команду из-за ворот.

Из пролома высунулось копье и попыталось достать меня. Но таран снова качнулся вперёд. Я успел захватить копье ниже наконечника. Когда огромная голова в очередной раз исчезла за воротами, у меня в руке остался лишь расщеплённый обломок. Пользы от него не могло быть никакой, и я просто забросил его назад. Ударная часть тарана, представлявшая голову с загнутыми назад рогами, была сконструирована так, чтобы она не могла застрять в пробитом в двери отверстии. У меня не было ни единого шанса, каким-либо простым образом, скажем, брусьями или досками, затолкнув их позади рогов, предотвратить его откат назад. Песок здесь был абсолютно бесполезен. Пожалуй, разве что большой валун мог послужить для этой цели.

— Остановить таран! — опять донеслось снаружи.

Но таран должен был прилететь сюда снова, по крайней мере, ещё один раз! Мужчины уже потянули его вперёд. И я увидел, как огромная железная голова становится больше и больше, вновь приближаясь ко мне. Наконец она снова с треском высунулась из пролома. Но на сей раз, как только наконечник тарана замер в верхней точке и ещё не успел начать возвратного движения, я закатил валун в зазор между ним и нижним краем бреши. Раздался скрежет металла по камню, таран медленно пошёл назад, затем задрался вверх, прижался к верхней кромке пролома, пробороздил по ней, и замер. У мужчин тянувших за троса, не было достаточных рычагов, чтобы вытянуть его назад, хотя они могли попытаться раскачать ствол тарана. Однако и в этом случае, они испытывали недостаток в импульсе, чтобы начать раскачивать его.

Между головой и воротами просунулся клинок, затем он исчез и появилось копьё. Большая голова дёрнулась на дюйм вперёд, потом назад и снова замерла. С той стороны, используя копья в качестве рычагов, попытались столкнуть валун с его места. Я не видел больше никакого смысла в моём нахождении здесь. Как только таран смогут освободить из пролома, его больше не будут посылать вперёд, а вместо него из бреши полезут мужчины, причём парами и тройками. Я отлично понимал, что не смог бы долго продержаться здесь в одиночку, и уж точно не против стрел и болтов, тем более без щита. Голова снова дёрнулась, и замерла.

Вложив в ножны свой меч, я, то соскальзывая, то сбегая вниз по склону баррикады, спустился вниз, и оказался на мощёной поверхности площади перед воротами. Амилиан поднял голову и устало посмотрел на меня. Несколько человек замерли с кувалдами в руках у щитов, сдерживавших кучу камней, которая, упав, должна была заблокировать восточный коридор. Не хотелось бы мне оказаться в ловушке здесь между воротами и каменным завалом в коридоре, в тот момент, когда сюда войдут косианцы.

— Помогите мне, — велел я двум помощникам Амилиана, нерешительно топтавшимся рядом с ним.

— Уходите, — приказал Амилиан. — Я останусь здесь.

— Мне его нести, или вы сами это сделаете? — поинтересовался я у этих двух товарищей.

— Кто Ты? — спросил меня командующий.

Именно в этот момент наверху раздался торжествующий крик, и огромный камень, вытолкнутый из-под тарана, скатился вниз по склону. Одновременно с этим огромная голова исчезла из пролома.

— Остановитесь! — закричал Амилиан, но двое его помощников, не обращая внимания на его крик, присев по обе стороны от него и закинув его руки себе на плечи, потащили своего командира к входу в восточный коридор.

Обернувшись, я увидел, что уже пятеро косианцев выскочили из пролома на вершину искусственного холма, и начали спускаться вниз. Я поспешно заскочил в восточный коридор.

— Здесь темно, — заметил одни из косианцев, заглядывая в коридор.

Но двое его товарищей оттолкнув его, проскочили в полутёмный проход.

Позади меня послышался стук ударов кувалд по деревянным подпоркам.

— Не дайте им уйти! — крикнул кто-то снаружи.

— Ударьте по ним с фланга! — закричал я в ответ, как будто отдавал приказ своим людям, засевшим в засаде.

Десяток косианцев пробравшихся через брешь в воротах, внезапно замерли, испуганно присели и дико заозирались вокруг себя.

Я быстро отступил дальше вглубь восточного коридора, миновав ещё одну дверь. Едва я успел сделать это, как последние удары выбили опоры, поддерживавшие щиты, и коридор завалило камнями. Воздух сразу же наполнился пылью.

Я успел пройти не больше десяти шагов по коридору, вслед за последними отступающими защитниками, как услышал стук камей, доносившийся снаружи. Без защиты, подумал я, этот завал не продержится и нескольких енов. А потом косианцы хлынут в проход. Впереди меня шли два гвардейца, поддерживавшие Амилиана, и двое тех, кто оставались позади, чтобы заблокировать проход. Внезапно, все они обнажили мечи. Коридор перекрывали солдаты, появившиеся из бокового прохода, скорее всего, пришедшие сюда со стен.

Однако те, кого я видел, не носили синих туник армии Коса. У них были только синие повязки на рукавах.

— Хо, парни! — позвал я их. — Полюбуйтесь-ка на блеск золота!

Я продемонстрировал им несколько золотых монет, вытащенных из кошелька. Конечно, это были монеты, которые когда-то принадлежали прежней Леди Публии, когда та ещё была свободной женщиной, и могла пользоваться деньгами. Я освободил её от их бремени. Когда-то она намеревалась использовать их, чтобы заключить сделку с косианцами, обменяв монеты на свою жизнь в гореанской неволе. Я же просто бросил монеты за спины наёмников, и влево от себя, вглубь бокового прохода.

— Золото или сталь? — поинтересовался я.

— А почему бы не то и другое? — осведомился один из них, выходя вперёд, и тут же падая и заливая своей кровью пол коридора.

— Золото, — усмехнулся один из его товарищей, отступая вместе с остальными в проход, куда я забросил монеты.

Через мгновение, они уже собирали честно заработанное золото, не обращая на нас никакого внимания.

— Ты не Марсий, — заметил один тех, кого я сопровождал.

— Нет, — не стал переубеждать его я, вытирая свой клинок о тунику наёмника, который решил выступить против нас, а заодно и освобождая его от кошельков, которых к него оказалось целых три.

Один из мужчин закрыл дверь прохода, отсекая нас от наёмников собиравших монеты.

В таком месте, как цитадель, во время боевых действий, стоит крайне осторожно относиться к закрытым дверям. Их обычно открывают или очень аккуратно, или распахивают ударом ноги, отскакивая в сторону и выжидая. Разумный человек не станет бросаться через двери очертя головы, поскольку никто не знает того, что находится с другой её стороны.

— Давайте двигаться дальше, — предложил один из мужчин.

— Я чувствую запах дыма, — немного спустя, заметил гвардеец, поддерживавший Амилиана.

— Похоже, позади нас мародёры, — предположил другой.

Из очередного бокового прохода донеслись звуки движения.

— Подождите, — сказал я.

И тут из прохода выскочил человек, толкавший перед собой голую женщину, с телом, обильно покрытым пятнами, и беспомощно торчащими сосками.

— На колени, — скомандовал он ей, и женщина покорно опустилась на колени.

Она была дико испугана. Руки её были связаны так, что их разделяла её же талия, и свести их, чтобы прикрыться, женщина не могла. Ладони были на уровне ягодиц, удерживаемые на месте одним единственным тонким шнуром. Это был обычный способ связывания пленницы. В таком случае, шнур завязывается на одном запястье, оставляя один конец длиной приблизительно восемнадцать дюймов, второй, более длинный пропускают спереди, и связывают им другое запястье, снова оставляя после узла свободный конец длиной те же восемнадцать дюймов. Затем, короткие концы стягиваются за спиной и связываются узлом, формируя довольно аккуратные узы. В результате руки пленницы удерживаются по разные стороны её тела, и ни одна не может дотянуться до узла на спине, не говоря уже о другом запястье. Как видно, этот узел держит руки девушки поблизости от тех её мест, которые с наибольшей вероятностью становятся предметом хищничества похитителя. Но, при этом, она обнаруживает, что она абсолютно неспособна хоть как-то вмешаться или воспротивиться любому вниманию, которое тот пожелает проявить к ней. Само собой, петля с талии женщины, учитывая её изумительную тонкость и расширяющуюся снизу прелесть её бёдер, а сверху грудей, не может быть стянута.

Тяжело дышавшая женщина испуганно уставилась на нас. В её переносицу было вставлено пружинное кольцо, с которого свисал короткий поводок с петлёй на конце.

Мужчина повернулся к нам лицом, и чуть присев, обнажил меч.

— Я взял её по-честному, — предупредил он, прикрывая собой задёргавшуюся в путах пленницу.

— Была ли она свободной женщиной? — осведомился я

— Да, — признал мародёр.

— Она тебе подчинилась? — уточнил я.

— Конечно, — кивнул он.

— Тогда можешь оставить её себе, — пожал я плечами. — Какое нам дело до чужой рабыни?

Мы продолжили наш путь.

— В конце коридора виден свет, — доложил я. — Ворота открыты.

— Это — ворота на пристань, отсюда начинается проход, ведущий к причалам, — пояснил мне один из мужчин.

Я не сразу сообразил, но чуть позже до меня дошло, что если бы он считал меня жителем Форпоста Ара, то он вряд ли сказал бы мне это. Эта информация не должна была бы быть для меня неизвестной. Теперь я начал думать, что многие из них стали подозревать, кем я мог бы быть.

— Вы должны были оставить меня умереть у ворот, — прохрипел Амилиан.

— А Вы не хотели бы умереть при свете солнца, — спросил я, — на свежем воздухе, под синим небом и облаками, видя перед собой гавань и реку?

— Я бы предпочёл умереть видя стены Ара, — зло бросил командующий, — чтобы я мог бы плюнуть в их сторону.

— Никто не собирался присылать сюда подкрепления, — заметил я.

— Быстрее, — поторопил тот товарищ, который пояснил мне про ворота. — Я слышу топот преследователей.

— А я слышу голоса женщин и детей, — сказал другой.

— Это — позор для меня! Я не должен умирать перед ними, — заявил Амилиан. — Оставьте меня здесь. Я могу на какое-то время, задержать наших преследователей, по крайней мере, пока смогу держать меч.

— Тащите его, — велел я, и направился к воротам.

— Так кто же Ты такой? — поинтересовался один из них.

— Один из тех, — ответил я, — кто сегодня может думать немного яснее других.

— И почему Ты так думаешь? — осведомился мужчина.

— Возможно, просто меня лучше кормили, — пожал я плечами.

18. Пристань

— Слава, Капитану! — крикну мой знакомый юный арбалетчик стоявший около ворот.

За воротами открывалось пространство, с которого можно было по мосткам попасть к причалам, занимавшим участок гавани, приблизительно двести ярдов шириной. За пирсами виднелось закрывавшее гавань боновое заграждение, представлявшее собой скованные между собой цепями плоты, которые охраняли пять косианских кораблей. В водах гавани, между плотами и пирсами, можно было видеть множество обломков, кое-где из воды торчали мачты судов Форпоста Ара, сожжённых прямо в порту.

— Слава, Капитану! — дружно поддержали другие, поднимая мечи.

Территория была переполнена женщинами и детьми. Некоторые, уже толпились и на причалах.

— Слава, Командующему! — прокричали мужчины увидев раненого Амилиана.

— Почему они называют тебя капитаном? — спросил Амилиан.

— Он командовал на стене! — за меня ответил один из собравшихся здесь мужчин, которого я помнил по бою на стене.

— Так это Ты, удерживал стену так долго? — удивился командующий.

— Я и ещё пара сотен ваших крепких парней, — ответил я и, кивнув на своих ликующих посыльных, вставших рядом со мной, добавил, — таких как они.

— Косианцы на внутренних стенах, — сообщил наблюдатель.

Я посмотрел туда, куда указывал мужчина, и увидел их. Некоторые из них сняли шлемы. Солдаты с удовольствием подставляли свои разгорячённые головы прохладному бризу.

— Они же могут начать стрелять оттуда в толпу, — пробормотал мужчина, стоявший неподалёку от меня.

— Но они этого не делают, — заметил другой.

— Похоже, ждут командующего косианского лагеря, — предположил третий.

— Им не увидеть меня на Косе голым в клетке, — прохрипел Амилиан одному из своих помощников. — Ты знаешь, что Ты должен сделать.

— Как Вы прикажете, Командующий, — ответил тот, и голос его дрогнул.

— Сколько здесь? — спросил я одного из мужчин, окидывая пристань забитую женщинами и детьми.

Ещё больше народу скопилось теперь на пирсах.

— Кто знает? — пожал тот плечами. — Думаю, что должно быть две, а то и три тысячи женщин и детей, и где-то четыре — пять сотен мужчин. Я не знаю.

— Это что, все жители Форпоста Ара? — удивился я.

— Некоторые ушли ещё несколько месяцев назад, — объяснил он, — кое-кто даже сразу после того, как было получено сообщение, что косианцы высадились в Брундизиуме. Другие, когда дошли слухам о том, что они пошли на Форпост Ара. Большинство эвакуировалось, когда их войска начали блокировать город, но осадные укрепления были ещё не завершены. Кому-то удалось выкупить право прохода, но это было возможно только в первое время, ещё когда потери косианцев были не так высоки.

— Однако, я думал, что в городе, в тот момент, когда началась осада, должны были остаться многие тысячи жителей, — заметил я.

— Так оно и было, — вздохнул мой собеседник, с горечью посмотрев вокруг.

— И это — всё что осталось? — спросил я.

— Бывало и дезертирство, — пожал он плечами.

— И всё же? — настаивал я.

— Многие умерли от голода или болезней, — ответил мужчина. — Несомненно, немало народу погибло в пожарах.

Я пристально посмотрел на него, ожидая продолжения.

— Не все смогли добраться до цитадели, — продолжил он. — Многие улицы и даже районы оказались отрезаны.

— Понятно, — кивнул я.

— Почему не прибыли подкрепления из Ара? — спросил меня он.

— Не знаю, — ответил я ему, хотя уже был уверен, что знал ответ на его вопрос.

— Говорят, что косианцы устроили в городе кровавую резню.

— Возможно, — не стал я разубеждать его.

— Под стенами цитадели, — процедил он, — они выставили напоказ телеги трофеев и колонны наших женщин, раздетых и связанных как рабыни.

Я кивнул. Конечно, я не мог видеть всего этого из своей камеры, но я нисколько не сомневался, но так оно и было. Это была типичная гореанская шутка.

— Скорее всего, даже сейчас сотни из них, посаженных в клетки рабских фургонов, едут в Брундизиум, чтобы там быть побритыми, а затем прикованными к нарам в трюмах невольничьих судов, для доставки на рынки Коса и Тироса.

— Возможно, — пробормотал я.

Правда, в действительности, я предполагал, что многие будут распроданы на континентальных рынках, прежде всего, чтобы быстрее извлечь из них прибыль и избежать обрушения рынка на островах. Однако я не сомневался, что многие из самых красивых, действительно окажутся в пути на Кос и Тирос, но в основном в качестве примера военных трофеев. Ими также неплохо украсить триумф победителей. Красивые, голые женщины прекрасно смотрятся в золотых цепях, идя перед боевыми животными их владельцев. Несомненно, многим предстоит пройти перед Луриусом из Джада, Убаром Коса, во время какого-нибудь великого триумфа, хотя сам он в войне никакого участия не принимал, и даже из своего дворца в Тельнусе не выходил.

— Тем не менее, — покачал он головой, — здесь ещё много людей.

— Да, — вынужден был признать я, оценив примерное количество людей собравшихся на пристани и на причалах у реки. — Так и есть.

— Резня здесь будет жуткая, — кивнул мой собеседник.

Амилиан устало опустился прямо на мостовую. Гвардеец присел рядом, поддерживая его приобняв за плечи.

— Командующий, — обратился я к нему, окинув взглядом стену, — многие из ваших людей находятся в пределах досягаемости лучников стоящих на стене.

Надо признать, что трудно было бы не попадать в цель, стреляя по толпе.

— Я устал, — пробормотал он.

— Многие просто боятся уйти на пирсы, — объяснил мне всё тот же мужчина. — Они боятся косианских кораблей. Им ничего не стоит сейчас снять боны и напасть. Им страшно покинуть территорию порта и убежище стен цитадели.

— Какое убежище? — раздражённо спросил я.

— Многие другие, — продолжил он, — боятся ходить по мосткам.

— Там акулы, — пояснил другой мужчина.

— Вы можете увидеть плавники в воде, — добавил третий. — Вон там, как раз, два появилось!

— Река вынесла трупы и кровь к дельте, — с горечью сказал четвёртый. — Речные акулы зашли теперь далеко западнее Турмуса. Тела акул дельты, оставивших соленые воды устья Воска, разжирели от обилия попавших в реку трупов.

— Есть даже большая причина не выходить на мостки, — вздохнул пятый.

— Какая же ещё? — поинтересовался я, но тот только махнул рукой и не ответил.

— Что Ты сказал? — внезапно спросил Амилиан, посмотрев на меня.

— Надо приказать вашим людям перейти на причалы, — сказал я, присев около командующего. — Мостки следует разрушить. Тогда косианцы смогут подойти только со стороны реки.

— Там нет еды, — запротестовал было один из мужчин.

— Её нет и здесь, — напомнил я.

— Это уже не имеет никакого значения, — вздохнул Амилиан устало.

— С военной точки зрения — это вполне обоснованная мера, — заметил я.

— У меня в глазах темнеет, я почти ничего не вижу, — внезапно простонал он.

— Сделайте носилки, — велел я. — Несите командующего к пирсам.

— У меня есть сеть, — тут же проявил инициативу один из мужчин.

Два копья быстро продели через сеть, примерно в двух футах одно от другого, и на эти импровизированные носилки уложили Амилиана.

— Косианцы на стене! — вдруг прохрипел он, открыв глаза.

— Они там уже давно, — успокоил его я.

— Почему людей не отправили на пирсы? — поинтересовался командующий.

— Вероятно, потому, что никто не отдал им приказа, — ответил я.

— Где Марк Тульвиний? — спросил он.

— Здесь, — отозвался офицер.

— Уводи людей на пирсы, — приказал ему Амилиан.

— Боюсь, ничего не получится, — ответил тот.

Амилиан изо всех сил пытался сфокусировать на нём свой взгляд.

— Проход на мостки перекрыт, — объяснил Марк. — Люди, что сейчас на причалах, ушли туда раньше, ещё до того, как косианцы заняли внутреннюю стену. Вы можете увидеть тела тех, кто попробовал сделать это позже. Все попытки подойти к мосткам пресекаются сотней арбалетов.

— Похоже, нам оставили небольшой выбор, — горько усмехнулся Амилиан, — мы можем выбрать между смертью там или смертью здесь.

— Лично я не хотел бы облегчать косианцам задачу, — проворчал я, и Амилиан встретил моё замечание улыбкой.

— Ситуация безнадежна, — выступил офицер. — Я предлагаю обговорить условия сдачи.

— С косианцами? — улыбнулся Амилиан.

— Смотрите! — крикнул кто-то. — Там, на стене!

Мы все, как по команде, подняли головы, увидели высокую фигуру позади крепостных зубцов, в шлеме, украшенном гребнем волос слина. За его спиной торчало множество штандартов.

— Это — командующий осадного лагеря! — закричал кто-то из толпы.

— Командующий? — переспросил офицер.

— Делайте, что считаете нужным, — устало проговорил Амилиан.

Офицер повернулся и, вытащив из-под плаща белую тряпку, поднял её над головой и направился к подножию стены. Его действия, были встречены насмешками со стороны косианцев. Мужчина в шлеме с гребнем из волос слина никак не отреагировал.

— Амилиан просит о капитуляции! — крикнул офицер, глядя на верх стены.

Я видел, как кулаки Амилиана, лежавшего на импровизированных носилках, непроизвольно сжались.

Со стены послышался издевательский смех.

— Пусть ваши женщины раздеваются догола, — крикнул ему в ответ кто-то со стены, — и подходят к воротам одна за другой, демонстрируя себя для нашей оценки.

— Возможно, некоторые из них нам понравятся, — поддержал его другой голос.

— А остальным мы просто глотки перережем! — заржал третий.

Высокий мужчина в шлеме, по-прежнему не выражал никаких эмоций. Он просто стоял, и невозмутимо смотрел вперёд, как будто находился в театре, и наблюдал представление на сцене ниже его. За его плечами поднимались клубы дыма от бушевавшего где-то в цитадели пожара.

— Амилиан согласен сдаться в ваши руки! — крикнул офицер.

Сам Амилиан в этот момент лежал на носилках, закрыв глаза и не в силах даже пошевелиться.

— Сообщите ваши условия капитуляции! — закричал офицер. — Мы капитулируем!

Человек в шлеме поднял руку.

— Нет! — крикнул офицер под стеной.

Он отступил назад, рука, державшая белую тряпку безвольно опустилась.

— Нет! — испуганно заверещал он.

По знаку командующего двое из арбалетчиков, стоявших рядом с ним на стене, уложили болты на направляющие и вскинули арбалеты.

— Нет! — крикнул офицер, отступая ещё на шаг.

Я видел, как два болта сорвались с направляющих, словно две стальные хищные птицы. Звон тетив донёсся даже до нас.

— Стена щитов! — закричал я. — Все со щитами сюда! Формируем стену!

Мужчины со щитами поспешили с тому месту, где стоял я, поднимая щиты и составляя их краями внахлёст, на манер рыбьей чешуи.

Я метался среди них, иногда буквально вталкивая щиты в правильное положение. Болты свистели вокруг меня, со стуком вонзаясь в щиты. В какой-то момент, я краем глаза увидел того офицера, который выходил к стене, и пытался договориться с косианцами. Он повернулся к нам лицом. На его лице застыло выражение обиды и недоверия. Он поднял руку к груди, из которой торчало оперение двух болтов, и завалился на спину.

— Назад! — закричал я на визжащих женщин и детей, — Держитесь как можно ближе к стене! Прижмитесь к ней! Назад! Назад!

Но многие, не слушая, ни меня, ни голоса разума, всё равно бежали к нам. Я увидел, как со стены слетело тело, с торчащим из его груди болтом, у которого не было даже оперения. Практически это был всего лишь заострённый железный прут. Я видел молодого парня, который изо всех сил старался удержать людей ниже на площади между водой и стеной, сбивая их в кучу, как верров перед забоем.

— Берите командующего, прикрывайте его щитами, — приказал я, присев позади стены щитов. — Несите его к пирсам.

— Я останусь здесь, — прохрипел Амилиан.

— Вы будете командовать, — сказал я, — из-за тыловых линий.

— Я останусь здесь! — повторил он.

Я махнул рукой носильщикам, и те подняли два копья, просунутые сквозь сеть. Амилиан с трудом протянул мне свою руку, и я пожал её. Мужчины с носилками, пригибаясь и стараясь не высовываться из-под щитов, которые держали четверо их товарищей, поспешили к мосткам.

Женщинам и детям, находившимся вплотную к стене, болты, летевшие оттуда, непосредственной опасности не представляли. Чтобы попасть в них, стрелкам надо было бы свешиваться со стены и бить вниз. Я быстро окинул взглядом гребень стены. Командующего там больше не было видно. Тогда, несколько сократив стену щитов, я послал часть людей, отдельно и группами, переправлять женщин и детей, под прикрытием щитов, к мосткам. Как только щитоносцы выводили своих подопечных из зоны обстрела, они сразу же торопились назад, за следующей партией, чтобы вывести их во временно безопасное место. Наши действия были встречены гневными криками со стены.

Я заметил своего знакомого юного арбалетчика, который под покрытием щита, удерживаемого его другом, таким же юнцом уже прошедшим огонь и воду, собиравшего болты. Это были прекрасные снаряды, отлично выделанные опытными кузнецами, а не заостренные пруты, или тупые палки. Набрав пучок, паренёк распределял их среди стрелков, собравшихся позади стены щитов, не забывая, кстати, оставить несколько для себя. Он был юн, но его выстрелу были ужасающе точны. Его научила этому стена, на которой он отбивал не одну сотню штурмов.

Я с опаской посмотрел на ворота. Те самые, которыми заканчивался коридор, по которому мы вышли на пристань. Сейчас их охраняли несколько человек. Естественно, они открылись вовнутрь, в сторону цитадели. В нашем распоряжении не было ни времени, ни материалов, чтобы каким-либо способом заблокировать их с нашей стороны.

Теперь некоторые из стоявших на стене, начали сбрасывать камни и кирпичи на тех, кто стоял ниже. Но вот один из тех, кто делал это, внезапно, дёрнулся, вцепившись руками болт, выросший из его глаза. Снаряд вошёл снизу вверх, проткнул голову, и был остановлен его шлемом. А юный арбалетчик уже установил в своё оружие следующий болт.

Пришлось послать ещё нескольких мужчин вперёд, с приказом попытаться прикрыть столпившихся гражданских, прежде чем они могут запаниковать и броситься прочь от стены. Это принесло мало пользы. Многие женщины и дети не выдержали и побежали.

Часть из них, даже не добежав до нашей стены щитов, так и оставшись лежать на портовой площади с болтами в спинах.

— Прижимайтесь к стене! — кричал я, насколько хватало голоса. — Прижимайтесь к стене!

Ещё один косианец поднявший большой камень, вдруг схватился за голову, крутнулся на месте, и упал на спину. Я успел заметить торчащий из его глаза оперённый болт. А мой юный друг уже снова натягивал тетиву своего грозного оружия.

— Похоже, им это будет стоить дороже, чем они рассчитывали, — усмехнулся мужчина в строю.

— Если только они не выйдут через ворота! — осадил его сосед.

— Или не спустятся по стене, — мрачно добавил другой.

Едва он это договорил, когда ворота качнулись внутрь, и волна косианцев, ждавших в коридоре своего часа, хлынула наружу. Мгновением спустя, этот поток шлемом, щитов, копий и мечей, навалилась на заслон стоявший перед воротами. Одновременно с этим не меньше сотни верёвок повисло вдоль стены, и косианцы, один за другим, начали спускаться на площадь.

Охваченная паникой, неуправляемая толпа женщин и детей, с дикими криками, бросилась прочь от стены. Наш, до того крепкий строй, был просто сметён. Испуганные гражданские промчались сквозь нас, прорываясь к проходу за нашими спинами. Воспользовавшись поднятыми щитами, арбалетчики обрушили на нас ливень болтов. Мужчины кричали, дёргались, подали.

— Вперёд! — крикнул, вырывая щит у упавшего человека. — К стене!

Позади нас слышались крики женщин и детей, столпившихся в проходе. Но ещё громче кричали те, кого эта охваченная паникой толпа, сбросила с мостков в воду. Большинство женщин и детей сбежали из-под стены. Выставив себя под летящую сверху смерть, но при этом освободив для нас просто убийственное место. Косианец спустившийся по верёвке прямо передо мной, умер ещё до того как его ноги коснулись земли. Другой, визжа как тарск, свалился на землю рядом со своими отрубленными ногами. Ещё один спрыгнув с верёвки, сам насадился на копьё мужчины справа от меня. Тот, уперевшись в труп ногой, вырвал своё оружие, и тут же поймал на него следующего. То что происходило у подножия стены нельзя даже было назвать боем. Это была бойня, резня, избиение. Это была месть! Некоторые попытались спускаясь на одной руке, отбиваться другой. Косианцы уже поняли, что именно их ждёт внизу. Они остановились, боясь спускаться на клинки, и острые стальные клыки копий. Тогда двое мужчин схватили конец веревки и, оттянув её подальше, бросились с ней к стене, стряхивая нерешительно замерших вверху врагов. Некоторые, до кого ещё не дошло происходящее пытались поощрить тех, кто был ниже, и уже понявших, что им грозит, отчаянно цеплялись за верёвку. Те, кого удалось стряхнуть падали к основанию стены, разбиваясь в лепёшку. Кое-кто пытался подняться по верёвкам вверх, но упирался головой в тех, кто был выше них. Некоторые, добравшись до гребня стены, сталь жертвой копий своих же ничего не понимающих товарищей. Падая, они зачастую прихватывали с собой многих из тех, кот был ниже. Думаю не надо объяснять, чем обычно заканчивается падение с высоты семидесяти футов.

Другие в ужасе цеплялись за верёвки, уже неспособные двигаться. За этих взялись арбалетчики, спокойно расстреливая их, как неподвижные мишени и собирая свою кровавую жатву. Некоторые, кто ещё могли двигаться, начали карабкаться вверх прямо по телам тех, кто намертво вцепился в верёвки. Оставшиеся на стене, пытаясь прикрыть свои незадачливых товарищей, обрушили на нас град камней. Я видел мужчину, пораженного в колено камнем, срикошетившим от чьего-то щита. На мгновение он оказался в шоке, но, несмотря на боль, неустойчиво покачиваясь, продолжил держать свой ярд стены. Потом к камням добавился дождь из арбалетных болтов.

— Назад к стене! — приказал я.

Похоже, что арбалетчики на стене, находясь в безопасности за зубцами, решили вернуться к выполнению первоначального приказа, и запечатать проход к причалам, держа, если можно так выразиться, загон закрытым. Ребенок с диким криком проскочил мимо меня, прижался к стене и съёжился. Через мгновение к нему подскочила женщина, присела и накрыла его плащом. Опять мы попали под удар наших же женщин.

— Уйдите с дороги! — заревел на женщин один из наших бойцов.

Косианец скатился с верёвки, оказавшись в толпе женщин. Он оттолкнул одну из них, и вонзил меч в защитника. Однако его радость была не долгой, он поймал клинок в бок с другой стороны, и, завалившись на стену, царапая её и поливая кровью, сполз на землю. Ребёнок, завёрнутый в плащ и успокаиваемый женщиной, с круглыми от ужаса глазами наблюдал за тем, как он дёрнулся и замер у подножия стены. Женщина плакала.

Быстро осмотревшись, а пришёл к выводу, что основная опасность теперь грозила со стороны ворот, где косианцы, уже не меньше сотни, отжимали обороняющихся и разливались всё дальше на площадь. Поняв, чем это нам грозит, я рванулся вдоль стены, в сторону ворот.

— К воротам! — кричал я, каждому встреченному мною мужчине. — К воротам!

Их окровавленные мечи, поворачивались и устремлялись к воротам, нанося удар во фланг косианского отряда. В слоёной коже моего щита уже сидело несколько болтов.

Убедившись, что сражение у ворот разгорелось с новой силой, я поспешил вернуться к стене. Теперь немногие пытались спускаться по верёвкам. Думаю, что со стены ещё яснее, чем отсюда было видно настойчивое, клинок за клинком, удар за ударом, расширение косианской территории у ворот. Когда захваченная ими область достигнет прохода, ловушка захлопнется. Именно этого я хотел избежать более всего на свете. Меня не интересовало удержание пристани кроме как, с точки зрения защиты прохода. Главная цель состояла в том, чтобы эвакуировать людей, скопившихся здесь и отвести их на пирсы. Скорее уж я сам хотел бы закрыть проход, но не раньше, чем закончу с отводом людей. Схватив двух первых попавшихся мужчин, я прокричал им свои приказы. Я сдавал стену. Один из них умчался к стене налево, другой направо. Тут же были сформированы две линии щитоносцев, одна слева, вторая справа. Обе линии начинались у стены, по обе стороны от ворот, огибали место боя в центре и сходились, приводя к проходу, а затем продолжались в проходе ещё не меньше чем на сорок ярдов.

Мужчины в этих линиях присели, держа щиты между собой и стеной, создавая редкий забор щитов, очень редкий, с довольно большими промежутками, но на большее у меня людей не было. Как говорится, лучше чем ничего. Некоторые из защитников метались у стены, убеждая женщин и детей бежать позади этого забора и попытаться достичь пирсов. Многие послушались, насколько я заметил, все они были с детьми, и пригибаясь, покидали укрытие у стены. Я заметил одну, запомнившуюся мне женщину, по-прежнему кутавшую ребенка в своём плаще, перебегавшую от щита к щиту. Другие женщины, то ли от страха, то ли от благоразумия, предпочли не рисковать этой опасной пробежкой. Я видел, что некоторые, уже сдёрнув вуали и откинув капюшоны, в страхе смотрели вверх, на верёвки, всё ещё свисавшие вдоль стены, держа руки на воротах своих одежд.

Одна их женщина вцепилась в меня, а затем не отпуская, упала передо мной на колени. Я бросил раздражённый взгляд вниз. Её глаза, поверх вуали смотрели на меня с обожанием. Кто бы сомневался, Леди Клодия в провокационных тряпках, скроенных по выкройкам прежней Леди Публии, ради того, чтобы заинтересовать косианцев. Свободная женщина, укутанная в одежды сокрытия, плюнула в её сторону, проходя мимо нас.

— Рабыня! — прошипела она.

Клодия по-прежнему выжидающе смотрела на меня, не желая выпускать моих ног.

— Предательница! — бросил я, отпихивая её от себя.

Но женщина быстро подползла ко мне и, откинув вуаль в сторону, жалобно прижалась губами к моей ноге.

— К пирсам! — скомандовал я ей, и она подскочила, и, зарыдав, бросилась к проходу.

Теперь, когда пространство под стеной больше не удерживалось, несколько косианцев, осмелев, спустились вниз по веревкам. К своей радости я увидел, что маленькие лодки, скорее всего укомплектованные рыбаками и другими товарищами, которые добрались до пирсов ранее, отделились от причалов, и взяли курс к портовой площади. У меня не было никаких сомнений, что это был результат командования Амилиана, находившегося теперь где-то на пирсах. Надеюсь, что они, хоть их немного помогут в эвакуации столпившихся на пристани людей. Безусловно, учитывая сыпавшиеся сверху болты, от них потребовалась недюжинная храбрость, чтобы приблизиться к пристани. Я заметил также множество спин и плавников акул, собравшихся у нижнего края прохода ведшего к мосткам. Хищниц было столь много, что казалось, по ним можно было бы пройти как по мосту. Впрочем, лично я не хотел бы прогуляться по этой предательской шаткой поверхности. Вода, вблизи пристани, прохода и мостков бурлила от метавшихся в ней акул. Я подозревал, что они нападали друг на друга столь же часто, как и на тех из людей, кому не повезло очутиться в воде.

Я видел нескольких женщин, сброшенных с мостков, тянущих руки, цепляющихся за сваи отчаянно умолявших о помощи тех, кто ещё оставался в относительной безопасности посреди безумства на краю прохода. Среди свободных женщин, бегущих к проходу под частичным прикрытием щитов, я заметил стройные фигурки рабынь, выделявшихся на общем фоне босыми ногами и голыми руками, крошечными туниками и ошейниками на шеях. Головы тех женщин, что откинули свои капюшоны, были коротко пострижены, а у рабынь волосы были самыми короткими из всех. Среди тех, кто спешил по проходу, я замети и голую фигуру, ведомую на поводке свободной женщиной. Запястья нагой рабыни были связаны за спиной, голова скрыта мешком, сделанным из мужской туники. Уверен и кляп по-прежнему оставался во рту той, кто когда-то звалась Леди Публией. Помнится, она не захотела постричь свои волосы, так что мне пришлось сделать это за неё, ножом в тюремной камере. Конечно, сейчас мешок надёжно укрывал её, но я сделал их рабски короткими.

Похоже, большинство женщин, которые пожелали или осмелились, попытаться пройти к причалам уже собрались на пристани. Правда, надо признать, что многим из них решимости придавали удары и пинки мужчин, практически загонявших, их к входу на мостки. Я видел, как морды многих акул высовывались из воды.

Косианцы наступали. Всё больше их появлялось из ворот и спускалось по верёвкам со стены. Следуя моим приказам, переданным через тех, кто был рядом со мной, обе линии, что прежде защищали женщин и детей, начали собираться на флангах отряда державшего оборону перед воротами. Не мешкая, я приказал части бойцов начать постепенный отход, и выстроиться в две линии в проходе к пирсам. Их главной задачей будет защита женщин и детей. Шеренги на флангах и впереди меня становились всё тоньше. Косианцы приближались.

Я стоял на месте, в то время как мужчины Форпоста Ара, один за другим, отступали мимо меня в проход. Я держался позади, руководя боем. Теперь между мной и строем наступающих косианцев осталось всего лишь два шеренги моих бойцов. От подножия стены до меня донеслись отчаянные крики. Некоторые из косианцев, многие только появившись из цитадели, даже не вступая в драку, а в действительности, не имея ни малейшего желания делать это, сразу бросались к стене, чтобы проявить внимание к женщинам оставшимся там.

— Эй, они забирают женщин! — возмущённо закричал из глубины строя один из косианцев своим товарищам.

Он и некоторые другие, развернулись и бросились назад, спешно возвращаясь к стене. Солдаты заколебались, и косианский пресс на мгновенное ослаб. Я поспешил использовать эту заминку в своих интересах, и снял с флангов и с центра ещё часть бойцов, отослав их в тыл, к проходу, а сам, вместе с сократившимися шеренгами отступил ещё футов на десять или около того. Крики у стены стали ещё громче и отчаяннее. Всё больше женщин там оказывались в плену мужчин. Это ещё больше поколебало решимость косианцев.

— Ха, там позади Вас, те кто даже не обнажил своей стали разбирают ваших женщин! — насмешливо крикнул я косианцам.

— Вперёд! — закричал офицер косианец. — Не слушать его!

— Похоже, вы ребята сейчас потеряете своих рабынь! — не унимался я.

— Парни, перед вами на пирсах рабынь ещё больше! — гнул свою линию офицер.

— О, вы только посмотрите, как они раздеваются, как им не терпится стать вашими рабынями! — смеялся я.

Некоторые из косианцев в задних шеренгах обернулись. Я приказал ещё части бойцов уходить в тыл. Мы не напирали на них.

— Какие они соблазнительные! — крикнул я, — так и просятся, чтобы им носы прокололи!

Кстати говоря, многие из женщин действительно сорвали с себя одежду, и теперь стояли на колени перед стеной, некоторыми прижимая руки к себе, другие наоборот широко разведя, с различной степенью готовности демонстрируя себя и умоляя о пощаде. Среди них вышагивали мужчины, некоторые с окровавленными мечами в руках. Тонкие запястья многих уже были связаны, кому-то повязывали верёвки на их прекрасные шейки. Тех, кто уже были рабынями, разбирали первыми, как самых желанных, по крайней мере, в настоящее время, до того, как остальные пройдут дрессировку и обучение.

Я видел, как одной из свободных женщин, прислонившихся к стене, косианец прижал меч к животу, и она скинула свои одежды с плеч и груди, а спустя мгновение, вслед за нетерпеливым движением меча, заставившим её содрогнуться, стянула их вниз до бёдер, а затем позволила соскользнуть к коленям и выпрямилась. Меч снова прижался к животу женщины, только теперь острая сталь касалась обнажённой кожи и она, в страдании и ужасе, отвернула голову в сторону, оказавшись под оценивающим взглядом мужчины. Но очередное движение клинка заставило её повернуться и посмотреть в глаза своего захватчика. Кажется, внезапно она была поражена. Тело женщины задрожало. У меня не было сомнения, что она только что увидела в нём своего владельца. Это весьма интересный момент для женщины, впервые как рабыне посмотреть в глаза своего хозяина. Она быстро встала на колени, как будто боясь вызвать его недовольство. Солдат повернул свою добычу, и грубо толкнул её к стене. Руки женщины мгновенно оказались связаны за спиной, а на шее появился поводок. Многие рабыни, со связанными за спиной руками, стояли на коленях перед косианцами, запрокинув головы, чтобы тем было легче вставлять кольца в проколы в носах. Я заметил как минимум одну свободную женщину, также стоявшую на коленях, также связанную и в ужасе наблюдавшую за тем как обращались мужчины со своими пленницами, а затем, быстро и точно сделала то же самое, подражая действиям рабынь.

Некоторые из женщин, тем или иным способом сразу помечались. Иногда это делалось с помощью круглой или продолговатой булавки, введённой в прокол в носу или в мочке левого уха, с которой свисали диск или бирка. Иногда бирку крепили к уху просто на скрученную проволоку. Конечно, женщинам помеченным подобным образом, позже проколют и второе ухо. Некоторые солдаты крепили свои бирки, или другие знаки того же назначения, прямо к проколотым носам или к шнуру свисающему с кольца вставленного в прокол на носу. У других меткой был сам шнур раскрашенный в разные цвета. Часть женщин были помечены всего лишь биркой, подвешенной на шнурке, привязанном к шее, запястью или лодыжке. У других метку ставили прямо на тело, надписывая что-либо жировым карандашом обычно на верхней части левой груди. Кстати, работорговцы обычно временно отмечают женщин именно этим способом, например, как номер лота на торгах. Постоянная маркировка, само собой, ставится раскалённым железом.

— Вы теряете рабынь, парни! — снова напомнил я косианцам.

— Их распределят между вами позже! — крикнул офицер своим людям, и не скажу, что его голос при этом звучал уверенно.

— Кому их распределят? — спросил я. — Вам, парням обливающимся потом в первых рядах, или поставщикам, офицерам и агентам работорговцев? Кто-нибудь из вас верит, что какое-либо распределение между вами будет вообще? А, парни? А если будет, то где гарантия, что вам что-нибудь достанется, я уже не говорю о самых лучших? Вы что, правда, верите что лучших женщин будут распределять? А как насчёт тех сотен девок, что уже находятся на пути в Брундизиум, Кос или Тирос? Их, что, распределяли? Они вам достались? Я думаю, что в лучшем случае, вам предоставят возможность предложить цену на тех, что останутся на аукционах в лагере! Или это происходило как-то по-другому до сих пор? Вы ребята, сейчас боретесь за Кос, а не за свободную компанию, капитан которой будет следить за тем какие красотки кому достанутся в качестве оплаты!

— Он ведь он дело говорит, — проворчал солдат, отступая назад.

— Вперёд! — закричал офицер. — Вперёд!

— Парни, разбирайте их, пока ещё можете! — выкрикнул я. — Вон, некоторые всё ещё одеты, а другие разделись, но пока не схвачены! Они прижимаются к стене, прячась друг за дружкой, ожидая вас!

— Не слушайте его! — завопил офицер.

— Некоторые, несомненно, довольно привлекательны, а главное, они ещё не помечены!

— Не слушайте его! — снова попытался заглушить меня косианец.

— Беда, парни! — крикнул я. — Вон ещё прохиндеи прибежали, которые даже мечей не обнажили, а туда же, девок разбирать!

Мне показалось, что ещё немного и косианцы дрогнут.

Сейчас сюда почти не летели болты. Арбалетчики на стене должно быть опасались попасть в спину своим же солдатам.

Женские крики у стены стали ещё громче.

— Вперёд! — скомандовал офицер.

Теперь, когда звон оружия стих, стали ясно слышны, плачь, стенания и жалобы красоток, на телах которых затягивались тугие узлы.

— Назад, назад! — шёпотом скомандовал я, мужчинам стоявшим вокруг меня. — За мою спину! Назад!

Я говорил тихо, но к моему облегчению, меня услышали и поняли. Мужчины Форпоста Ара стоявшие в проходе передо мной начали осторожно отступать, обтекая меня с двух сторон.

— Там осталось уже меньше двухсот девок, парни, — намекнул я косианцам.

Те, кто дрался в первых рядах, уже заняли оборону в проходе между теми, кто до этого прикрывал женщин. Другие, кто был посвежее, выступили вперёд, и прикрыли меня с флангов.

Я, да и не только я, видел стоящую на коленях у стены хорошенькую брюнетку, запястья которой были связаны сзади, заливающуюся неудержимыми слезами. Как раз в этот момент мужчина протыкал ей нос острым концом растянутого пружинного кольца. Потом он отпустил, и кольцо приняло прежнюю форму. Женщина с кольцом в носу, сквозь слёзы смотрела на своего поработителя, спокойно накручивавшего поводок на руку. От малейшего натяжения она, взвизгнув, вскочила на ноги, готовая следовать за ним куда угодно со всем возможным послушанием и совершенством. Вслед за своим хозяином, женщина исчезла в полумраке коридора. Женщин уводили одну за другой, подозреваю, в какой-нибудь импровизированный загон.

— Парни, их уводят одну за другой, прямо на ваших глазах! — прокомментировал я.

— Отступаем, — зло бросил офицер.

Он видел нерешительность своих мужчин, и то, что мы получили заняли проход, и что вокруг меня стояли свежие бойцы.

Косианцы, главным образом наёмники, стоявшие в задних рядах, покинули строй и рванули к стене, занимать для себя женщин. Вслед за ними потянулись и кое-кто из первых шеренг. Офицеру пока удавалось удерживать вокруг себя достаточно много солдат из регулярных войск, чтобы гарантировать, что мы не попытаемся перейти в атаку.

— Вы используете наших собственных женщин для того, чтобы отвлечь их внимание, — проворчал мужчина, стоявший рядом мо мной, — как если бы они были рабынями!

— А Ты присмотрись к ним, — посоветовал я, вместо того, чтобы вступать в спор.

— Ай-и! — протянул он.

— Отходим вместе со мной, — тихо приказал я, делая шаг назад.

Косианцы, регулярные солдаты и наёмники, готовые выполнять приказы их офицера, продвинулись вслед за нами на несколько ярдов по проходу. Но, как бы то ни было, к нам они старались не приближаться.

На наших глазах, акула выскочила на отмель перед пристанью, прямо около прохода, и, схватив за ногу чьё-то тело, утянула его за собой в воду.

— Иди на причалы и доложи Амилиану, что эвакуация завершена. Он знает, что делать, — приказал я мужчине подле меня, и тот кивнул.

Я совсем не случайно остановился, именно в этом месте. С этого места прицельно бить из арбалетов по пирсам было невозможно.

— Мы останемся с вами, — заявил мой юный арбалетчик, проталкиваясь из-за спин и вставая рядом со мной. Его друг тут же встал около него, выставив щит, защищая изготовившегося стрелка.

— Нет, — отрезал я.

— Это — приказ, Капитан? — уточнил арбалетчик.

— Да, — кивнул я. — Выполняй.

Два паренька, немного поколебавшись, развернулись и ушли к пирсам.

— Теперь остальные, — скомандовал я, — уходите.

— Вы не сможете удержать проход в одиночку, — вмешался седой воин.

— Уходите, — снова приказал я.

Я не стал бы приказывать, как впрочем, не стал бы этого делать Амилиан, кому бы то ни было оставаться рядом со мной, не разъяснив того, что должно быть сделано.

— Вам могут пригодиться опытные мечники, — заметил седой, — особенно те, кто носит алую тунику.

— Уходите, — повторил я.

— Четыре — пять человек будет в самый раз, — добавил он.

— Нас здесь как раз четверо, включая меня самого, — послышался другой голос из-за моей спины.

— Замечательно, я как раз буду пятым, — сказал седой.

Мужчины торопливо покидали проход и по мосткам уходили к пирсам.

Я пораженно обернулся.

— Это было бы честью умереть в компании Марсия, — заявил высокий воин.

— Я не Марсий, — ответил я ему.

— Это не может меня не радовать, — мрачно заметил он. — А то я уже начал беспокоиться по этому поводу. Я, видите ли, всегда думал, что Марсий, это я.

— Ага, теперь я вас узнаю, — кивнул я.

— Это лестно, — усмехнулся он.

— Как голова поживает? — осведомился я.

— Замечательно, — сообщил Марсий, — особенно если учесть, что по ней кое-кто саданул большим обломком кирпича.

Я присмотрелся к одному из троих его товарищей, стоявших за его спиной.

— Вижу, что вам удалось найти тунику, — сказал я одному из них.

— Да, — проворчал тот, — мою кто-то стащил, пока я отдыхал в камере.

— Наверное, в той самой, где я нашёл мою, — усмехнулся я.

— Нас привёл в чувство стражник, — объяснил Марсий, — который проверял стены на предмет брешей, через которые могли бы забраться косианцы. Он нашёл превосходный пример такого разрушения в одной камере, как Вы, возможно, помните.

— Что-то припоминаю, — признал я.

— Признаться, мы горели желанием отправиться, на ваши поиски немедленно, как Вы могли бы предположить, — продолжил Марсий, — очень хотелось уладить кое-какие неоплаченные счета, если можно так выразиться, но косианцы, что кажется, вошло у них в привычку за последние дни, вмешались. Нам пришлось защитить тот пролом в стене целый ан. А когда прозвучал сигнал к отступлению, к моему удивлению, мне сообщили, что всё это время я геройствовал на стене, по крайней мере, согласно некоторым рассказчикам, а позже ещё и у ворот. Мы с моими товарищами, решили получше изучить это странное раздвоение личности, и наконец-то сделали это.

— Ага, поздравляю, теперь вы меня нашли, — усмехнулся я.

— И будем сражаться плечом к плечу вместе с вами, — заявил Марсий.

— Думаю, я должен быть благодарен за это, — кивнул я.

— Лодки подходят, — сообщил один из них.

— Косианцы тоже не слепые, — заметил я, видя заметное волнение в проходе перед нами и на пристани.

Кроме того, на стене цитадели снова появились штандарты. Командующий косианскими войсками в Форпосте Ара, занял прежнюю позицию. В лодках, приближающихся со стороны пирсов, а это были те же самые лодки, которые ранее, помогали эвакуировать людей с пристани, сидели мужчинами с факелами и топорами.

— Судя по сообщениям тех, кто был на стене, — продолжил Марсий, — Вы всё же казнили предательницу, Леди Клодию.

— Возможно, — пожал я плечами.

— Или это была наша претенциозная, злобная, маленькая надзирательница, Леди Публия? — уточнил он.

— Нет смысла интересоваться этим вопросом теперь, — заметил я.

— Это было бы иронией, — усмехнулся Марсий.

— Несомненно, — согласился я.

— И потерей, — добавил он.

— Конечно, — признал я.

— Многие думают, что и Публии, и Клодии пора было бы изучить их женственность, — сказал палач.

— Ну, Клодия, уже начала это изучать, — заверил его я.

— Как и те женщины на пристани, — усмехнулся один из его товарищей.

— Точно, — кивнул я.

По моим прикидкам, на пристани косианцам досталось, по крайней мере, четыре сотни женщин. Как минимум двести из них всё ещё были там. Многие были поставлены вдоль стены, кто-то лицом к ней, другие спиной. У меня было никаких сомнений, что эти восхитительные трофеи уже теперь начали изучать, что такое мужское доминирование. Немало пленниц на пристани стояли на коленях или лежали на животе. Были и те, кто уже начал проходить нехитрую науку облизываний и поцелуев. Кого-то поставили в демонстрационные позы, и приказали держать их. Я видел, как одна из девушек отлетела, получив пощёчину, а другая, кто, возможно, тоже не поспешила повиноваться, была брошена за землю и выпорота ремнём. Получив урок, она стремительно и нетерпеливо принялась облизывать и целовать ноги своего хозяина. Некоторых всё ещё связывали и помечали. Другие, со связанными за спиной руками, уже строились в колонны, формируя караваны. Мужчины неторопливо связывали их друг с дружкой за шеи. Некоторые, лёжа прямо на мощёной пощади пристани, начали служить своим нетерпеливым владельцам. С того места, где мы находились, были хорошо видны их извивающиеся тела, их раскинутые дёргающиеся конечности, и слышны крики, которыми они отвечали на их изнасилование, крики главным образом протестующие и жалобные, но в некоторых случаях удивлённые, а иногда даже и наполненные внезапным испуганным уступанием, нетерпеливым принятием, благодарным удовольствием.

— Да, кстати, — опять заговорил Марсий, — что интересно, многие утверждают, что видели ту же самую женщину, кем бы ни она была, которую предположительно посадили на кол, позже в одном из проходов, а ещё позже среди женщин и детей.

— Ну, это кажется совсем уже маловероятным, — отмахнулся я.

Я заметил одну девушку на пристани, державшую руки за спиной. По тому, как она это делала, я мог сказать, что она была в наручниках одетых на большие пальцы. По себе знаю, очень удобные устройства. Лёгкие и не занимающие много места в рюкзаке воина. Правда, на мой взгляд, такие наручники немного жестоки, и я вообще предпочитаю, если обычных наручников под рукой не оказалось, простой шнур или отрезок пеньковой верёвки. Конечно, женщину можно связать самыми разнообразными способами и использую большое разнообразие подручных материалов. Например, можно использовать полосы, отрезанные от ее собственной одежды и скрученные в жгут, тем более, что одежду с женщины всё равно удаляют. Если она уже голая, её можно связать короткими отрезками её собственных волос. Два — три хорта вполне достаточно, чтобы связать её большие пальцы за спиной, и ещё пара пойдёт на связывание больших пальцев на ногах.

Я мог бы упомянуть о двух возможных особенностях использования наручников для больших пальцев. Во-первых, многие чувствуют, что они, могут оказаться менее надёжным средством, чем, скажем, ручные кандалы, из-за того, что соотношение толщины запястья и ладони, заметно больше, чем у большого пальца и его сустава. В результате, чтобы компенсировать эту надуманную ненадёжность, манжет закрывают туже, чем это необходимо, что производит значительному дискомфорту носительницы. Не то, чтобы кого-то волновало удобство рабыни, но ей становится труднее проявлять внимание к её урокам, если она страдает от боли. Лично я вообще полагаю, что боль, по крайней мере, в целом, не следует причинять рабыне, если это не является значащим. Впрочем, она, конечно, может быть одним из пунктов общего дискомфорта неволи, и даже довольно тривиальным. Например, если женщина спала голой на деревянном полу, то она, вероятно, намного лучше понимает ценность рабского одеяла.

Во-вторых, если женщина, находясь в таких узах, впадает в истерику или панику, она может легко причинить себе боль или даже повредить пальцы. Соответственно, точно так же, как не стоит привязывать слина или кайилу способом, которым они могли бы по неосторожности ранить себя, так же нельзя обездвиживать и рабыню. В конце концов, она такое же домашнее животное, как и все остальные, и имеет определенную ценность. Соответственно, по моему мнению, если уж использовать на рабыне наручники для больших пальцев, то, по крайней мере, делать это стоит только при тщательном контроле. Безусловно, при таком условии, они становятся весьма полезным устройством.

Конечно, для любой женщины, пальцы которой оказались в таких узах, трудно будет не понять своей беспомощности. Некоторые рабовладельцы относятся к ним с одобрением на ранних стадиях дрессировки девушки, полагая, что они ускоряют процесс. Правда, лично я, иногда несколько грубо приводя женщину к осознанию её неволи, потом предпочитаю ослаблять прессинг, давая ей время на то, чтобы развить и постепенно понять свои новые чувства и эмоции, позволяя приспособиться к новой жизни и судьбе. Соответственно, хотя я могу надеть на большие пальцы девушки такие наручники на ан или около того, возможно в самом начале обучения, ради информирования её относительно характера и особенностей различных уз, их вариантов и особенностей, но в целом я не использую их. Я вообще думаю о них, как и о стягивающих цепях, скорее как об одном из способов наказания, а не удержания. То, что невольница знает об их существовании и о том, что они могут оказаться на ней, стоит мне только того пожелать, само по себе оказывает на неё благотворное влияние. С моей точки зрения, этого вполне достаточно.

Самое важное в удержании, это то, что узы должны ограничивать свободу, а не наносить вред. Само собой, боль может накладываться на многие из разнообразных ограничений, физических и психологических, в качестве дополнения, но может быть и отвлечённой. Боль в чём-то схожа с плетью. Рабыня — субъект приложения плети, и она действительно наказывается ей, но это не означает, что её обязательно подвергнут порке. То, что невольницу можно пороть, и даже нужно, если она вызвала недовольство, совсем не означает, что она обязательно должна быть выпорота. Зачем нужно наказывать хорошую рабыню? Безусловно, в этих вопросах нет никаких сделок, контрактов или договорённостей, и рабыня может быть избита плетью всякий раз, когда рабовладельцу этого захочется, по какой-либо причине или без оной. В конце концов, она — рабыня. Точно так же, в соответствии с этими принципами, если уж быть совершенно честным, при случае я использовал наручники для больших пальцев на женщинах, когда казалось, что это имеет смысл или, когда мне просто захотелось поступить таким образом.

— Говорят, она была голой, связанной и с какой-то тряпкой на голове, на поводке то у одного, то у другого свободного человека, — не отставал от меня Марсий.

— Хм, такое впечатление, что описывают рабыню, — хмыкнул я.

— Действительно, очень похоже, — признал он.

Мы услышали, что лодки пришвартовались к сваям под мостками, позади нас.

— Лично я подозреваю, — заметил Марсий, — ни одна женщина на колу не сидела.

— Интересная гипотеза, — допустил я.

— Если это верно, — продолжил он, — то Леди Клодия, которая, как я подозреваю, скрывается где-то здесь, скорее всего в лохмотьях Публии, всё ещё имеет право с нетерпением ожидать своей казни.

Я видел, что женщина, большие пальцы которой были зажаты в наручниках, теперь стояла на коленях с головой, прижатой к камням пристани. Шнур, свисавший с её проколотого носа, лежал около головы. Её хозяин пристроился сзади, нетерпеливо используя свою невольницу. Запястья женщины были подняты над спиной, её пальцы, кроме зажатых больших, дергались, открывались и закрывались. Закончив с ней, солдат потянул за поводок, заставив взвизгнувшую от боли в проколотом носу пленницу вскочить на ноги и поспешить за своим владельцем.

— Разве Вы так не думаете? — осведомился Марсий.

— Они собираются в конце прохода, — указал я на более важные в данный момент обстоятельства.

Я услышал, как позади нас застучали топоры, врубаясь в дерево свай, на которых держались мостки.

— Разве Вы не думаете так? — повторил палач свой вопрос.

— Я смотрю, Вы очень целеустремлённый товарищ, — проворчал я. — Мне редко приходилось сталкиваться со столь рьяной преданностью своим обязанностям

— Для меня совершенно очевидно, что раз уж Вы не казнили её, — сказал Марсий, — то Вы не хотели видеть её сидящей на колу. При этом Вы послужили Форпосту Ара, независимо от того, какой именно Домашний Камень считаете своим. И по этой причине я сейчас стою рядом с вами, и могу, не считая себя виновным, в данный момент уклониться от своей очень неприятной, но ясной обязанности, в этом вопросе.

— Я не понимаю, — сказал я. — Извините.

— Но если нам удастся выжить, — продолжил он, — надеюсь, Вы понимаете, что мы должны попытаться арестовать заключенную и проследить, чтобы приговор, наложенный на неё, был приведён в исполнение, даже если это означает только груз на её лодыжках и заострённую оглоблю на пирсе.

— Косианцы! — заорал я, вскидывая щит к груди, встречая первый штурм.

Что было дальше помнится смутно. Щиты и мечи, звон стали о сталь, воинственные криками и площадная брань. Вшестером, я, Марсий, седой воин, и трое стражников пришедших в камеру, приняв на себя удар косианцев, врубившихся в наш жидкий строй с разбега и отбросивших нас на мостки, мы приняли на себя этот первый самый яростный натиск, изо всех сил пытаясь удержать проход, ведущий к пирсам.

19. Мостки

Мы находились на длинном деревянном настиле мостков, выводивших к пирсам. Жестокая выдалась схватка. За нашими спинами, ярдах в пятнадцати позади, мостки были охвачены огнём. Часть мостков была подрублена с лодок и обрушились в воду. Большинство лодок в гавани сейчас принадлежали Форпосту Ара. Другие попытавшиеся атаковать нас с флангов, используя арбалеты, были встречены и отогнаны нашим «флотом». Первое время, проход на расстоянии дюжины ярдов от пристани, был прикрыт стрелками, базировавшимися на этих лодках, пока косианский командующий не прислал своих собственных арбалетчиков к проходу, чтобы держать их на дистанции. Четырнадцать раз косианцы атаковали нас. Во время пятого штурма Марсий и один из стражников были серьёзно ранены. В тот момент мостки позади нас ещё не были серьёзно повреждены, хотя огонь уже делал своё дело, и раненых смогли забрать, пробежав прямо через огонь и дым на причалы. К моему удивлению на их место встали два других крепких бойца Форпоста Ара. Оказалось, что мужчины в тылу соперничали друг с другом за право присоединиться к нам. Седьмая атака закончилась печально для двух других стражников, когда-то пришедших в камеру. Парни были изранены и истекли кровью настолько, что неспособны были стоять на ногах. Этих забрали рыбаки дежурившие под мостками на своих лодках, сразу высадив двух других, вставших в нами в один строй. Из первоначальной группы остались только я и седой воин. Плавники рассекали водную гладь, кружили вокруг лодок, лавировали между свай, уходили под настил, чтобы появиться в другой стороны. Временами, они все разом устремлялись в одну точку, туда откуда донёсся всплеск, куда упал тот или иной мужчина, потеряв равновесие, сброшенный в возникшей толчее, или окровавленный получив раны от наших мечей. Отчаянные крики, протянутые руки, дикие глаза. А потом всплеск, кровавая пена, воронки водоворотов и пузыри на поверхности. Ещё одна счастливая акула тянула свою добычу под воду. Иногда мы успевали заметить, как они тащили тело в тень под настилом, легко, разрезая воду движениями своих сильных вертикальных хвостов. Зачастую огромные рыбины устраивали драку за добычу, иногда прямо под проходом. В такие моменты мы могли ощутить дрожь настила, когда их мощные веретёнообразные тела врезались в сваи под нами. Я видел одного рыбака из Форпоста Ара, вставшего на ноги в своей лодке и с криком ненависти, ткнувшим пикой в одну из смутно различимых под водой фигур. Возможно, он даже повредил ей спину. Другой мужчина, человек Коса, потратил один болт, выпустив его в рыбину, вздумавшую исследовать его лодку. Акула дёрнулась, словно ужаленная, и мгновенно ушла в глубину, металлическое оперение болта исчезло под водой вместе со спинным плавником.

В промежутках между атаками, мы, хватая воздух широко открытыми ртами, приседали позади щитов, ставя их на настил прохода. Думаю, нет нужды объяснять как устаёт рука в течение долгих енов держать на весу перед собой тяжесть щита, раз за разом получая удары по нему. Нет ничего удивительного в том, что воины зачастую тренируются с утяжелёнными щитами. В первые аны боя самой частой причиной ранений, а то и смерти, особенно среди молодых воинов, является безрассудство, и нежелание использовать щит для своей защиты. Зато в последний ан даже более частой причиной поражения, что достаточно интересно, является простая неспособность удерживать, направлять и маневрировать щитом. Возникает дикое желание опустить его, ослабить боль ноющих мускулов. Это, наряду с общей усталостью, и усталостью руки машущей мечом в частности, приводит к снижению внимания, замедлению реакции и как следствие, к фатальным последствиям. Впрочем, те же самые проблемы, конечно, преследуют и противника. Когда эти факторы принимаются во внимание, и в частности то, что зачастую сражение может длится не один ан, а иногда возобновляется на следующий день и не только, легче понять некоторые события, которые в противном случае могли бы показаться аномалиями в этом виде войны, например, большие промежутки между атаками, перестроения шеренг, случайные, на первый взгляд необъяснимые перемирия, которые могут произойти по взаимному согласию сторон то тут, то там в разных местах сражения, когда мужчины останавливаются, глядя друг на друга, а иногда даже разговаривают, и большую важность разумного распределения и применения резервов.

Для тех, кто интересуется такими вопросами, можно было бы заметить, что именно такие факторы, как эти сыграли свою роль в постепенном переходе от фаланги к каре в гореанском военном искусстве. Дело даже не в том, что каре тактически более гибкое построение, способное к применению на пересечённой местности, но также и в том, что они облегчают замену бойцов на линиях соприкосновения, и позволяют быстро вливать свежие силы в критические моменты боя. Успехи многих генералов, по моему мнению, являются в значительной степени результатом разумного использования их резервов.

Основываясь на моём изучении различных компаний Дитриха из Тарнбурга по комментариям Миниция и по «Дневникам», которые приписываются военному историку Карлу Коммению из Аргентума, хотя об этом полководце часто думают с точки зрения таких новшеств, как косая атака и использование осадных машин в поле, могу сказать, что по моему мнению, он просто мастер использования резервов. Некоторые, кстати, утверждают, что Коммений когда-то сам был наёмником. Не знаю, правда это или нет, но его дневники, если они действительно — его, заставляют думать, что историк не был новичком на поле боя. Ни за что не поверю что все ситуации в них описанные, зачастую с малейшими деталями, основаны просто на рассказах других. Например, его описания сражений при Ровере и Каргаше, намекают на точность, подлинность и проницательность очевидца событий. Например, мне кажется, что обычный солдат, скорее всего, не обратил бы внимания на такую деталь, как медвежья болезнь, случающаяся в бою у испуганного тарлариона. Солдат просто знает о таких вещах и даже считает их само собой разумеющимися, и вряд ли станет включать их в свои описания сражений. Кроме того, многие задаются вопросом, откуда у простого ученого появилась похожая на крепость вилла населённая многочисленными великолепными рабынями. Очень сильно подозреваю, что возможно когда-то он не был незнаком с распределением трофеев.

— Они отступают, — прохрипел мужчина, присевший около меня.

— Им просто больше нет смысла атаковать здесь, — объяснил другой.

Мы обернулись и устало посмотрели назад. Большая часть прохода теперь отсутствовала или горела. Большие пролёты мостков, встав на попа, торчали из воды, другие плавали по поверхности, причём некоторые падая перевернулись, и теперь выставляли из под воды неровные обрубки свай.

— А мы всё-таки удержали проход, — удовлетворённо заметил воин.

— Точно, — поддержал его второй.

Это было верно, нам каким-то чудом удалось удержать свою позицию. И вот теперь мы сидели на залитых кровью досках. Время уже перевалило далеко за полдень. Я осмотрелся. С того места где мы находились в самом конце прохода с пристани и начале деревянного настила мостков, казалось что мы стоим на входе на странный мост, ведущий в огонь. Кое-кто из лодочников даже поливали доски позади нас с водой, чтобы сдержать огонь, не дав ему добраться до нас, то время как другие продолжали ломать сваи и настилы по ту сторону пожара. Но даже здесь мы ощущали своими спинами жар огня бушевавшего позади нас. Клубы дыма, поднимавшиеся над переходом, сейчас относило в сторону. Но дважды за время боя ветер менял направление, накрывая нас едким удушливым облаком. Впрочем, куда больше дыма поднималось над цитаделью, который, из-за преобладающих здесь ветров, сила которых к полудню уменьшилась, дрейфовал над гаванью к реке.

— Ну что, теперь поплывём к пирсам? — спросил воин.

— Разумеется, — хриплым голосом ответил ему другой.

— Вы как хотите, — вступил в их разговор третий, — а я предпочитаю подождать лодку.

— С чего бы это? — поинтересовался у него четвёртый.

— Да вот, ноги не хочу замочить, — усмехнулся тот.

Мы дружно проводили взглядом очередной плавник, прочертивший водную гладь. Периодически, то тут, то там поверхность воды словно вскипала, намекая на нешуточные баталии, вспыхивавшие в глубине. Обычно, в таких местах, вода становилась мутной от поднятого дерущимися речными монстрами со дна ила. Маленькая лодка подошла и пришвартовалась к мосткам слева от нас. В данный момент нас здесь было одиннадцать человек. Двое были ранены. Одним из них оказался седой воин, бывший первым, кто встал рядом со мной в этом проходе. Своё ранение он получил во время последнего штурма, четырнадцатого по счёту. Второй раненый был из тех, кто присоединился к нашему заслону позже. Мы опустили их обоих в лодку, места в которой хватило ещё для двоих из нас, да и то утлое судёнышко закачалось, едва не начерпав бортами воды.

— Ждите следующую, — сказал нам лодочник, бросив весла, и встревожено выставив руку в нашу сторону.

Мы, оставшись всемером, проводили взглядом лодку, отчалившую от мостков, и гребок за гребком, медленно удалявшуюся от нас к пирсам.

— Кажется, рыб теперь стало меньше, — заметил один из оставшихся.

— Сиди, где сидел, — посоветовал я ему, хотя следовало признать его правоту, плавников действительно больше не наблюдалось.

Очевидно, многие рыбины уплыли. Я даже был уверен, что многие из них, с кусками тел в своих челюстях, ушли на глубину к пирсам или дальше в гавань, или даже возвратились в реку, возможно иногда сопровождаемые несколькими своими собратьями. Однако я был уверен, что воды вокруг мостков по-прежнему опасны. Иногда речные акулы, как и угри Воска, прячутся между свай под причалами, в их тени, и часто вознаграждаются за своё ожидание мусором и другими органическими отходами. Всё ещё можно было рассмотреть полосы крови на воде.

— Смотрите! — воскликнул один из оставшихся, указывая на пристань.

Обернувшись, мы увидели, как у пристани собирается множество небольших лодок и наспех сколоченных их подручных материалов, по-видимому, собранных в цитадели, плотов.

— Похоже, они собираются идти к пирсам, чтобы закончить свою работу, — процедил второй.

— Значит всё, что мы здесь сделали, было напрасно, — вздохнул другой.

— Гавань перекрыта косианскими кораблями и бонами, — сказал третий. — Никаких шансов на спасение.

— Кажется, в их намерения не входит морить нас голодом на пирсах, — добавил четвёртый.

— Они — нетерпеливые парни, — заметил тот, кто указал на неприятеля.

— Они ждали слишком долго, — пожал плечами его товарищ. — Теперь им не терпится закончить свои дела сегодня.

— Это не окажется для них очень трудным, — признал другой.

— Похоже на пирсах будет резня, — сказал его сосед. — Там негде спрятаться. Они открыты со всех сторон. Что может сделать горстка щитов? Ничего, или очень немногое. Они могут сделать, всё что захотят. Могут выбирать цели с лодок и плотов, или высадиться всеми силами.

— А ещё они, скорее всего, вызовут других, тех, кто сейчас по ты сторону бонов, — предположил один из них, — так что они могут нападать с двух сторон сразу.

— Тогда всё кончено, — вздохнул другой мужчина. — Кажется, нам на всё про всё, осталось два, максимум три ана.

— Вы двое садитесь в эту лодку, — приказал я двоим из них, как только следующее утлое плавсредство, коснулось свай.

Гребцы, скорее всего, рыбаки, встали и протянули руки, помогая этим двум парням спуститься в лодку, сразу просевшую по самые борта в воду. Мы, пятеро оставшихся на позиции, долго смотрели вслед уже второй маленькой лодчонке увозившей наших боевых товарищей.

— Хотелось бы мне успеть добраться до пирсов, чтобы попрощаться с моей спутницей, — вздохнул один из оставшихся, и с грустью добавил: — если, конечно, она ещё жива.

— Как по-твоему, сколько мы ещё сможем продержаться? — спросил его другой.

— До пятнадцатого ан, пожалуй, — мрачно ответил тот.

— Хорошо, — кивнул первый.

— Чего хорошего-то? — удивился другой.

— Не хотелось бы пропустить ужин, — усмехнулся первый.

— Точно так же, как Ты не хотел мочить ноги? — спросил его мрачный товарищ.

— Только не я, — ответил он.

Немного позже подошла другая лодка и эти двое, оставив нас втроём, направились к причалам.

— Честно говоря, больше всего я чувствую себя виноватым перед женщинами и дети, — сказал мужчина сидевший около меня, оглядываясь в сторону пирсов, переполненных гражданскими. По моим прикидкам, там собралось где-то около полутора тысяч женщин и детей. Здоровых мужчин к настоящему времени, вероятно, осталось не больше чем двести, максимум триста. Вскоре прибыла ещё одна лодка.

— Нет, — отказался я, от молчаливого предложения одного из оставшихся бойцов, кивнувшего мне на лодку. — Вы первые.

И двое последних моих товарищей осторожно спустились в лодку. Я остался в одиночестве, в начале разрушенного перехода с пристани на причалы. Позади меня дымились развалины мостков, а впереди…. Я вздохнул, встал и снова поднял щит, в который уже раз за этот день.

Со стороны цитадели ко мне приближалась одинокая фигура, без щита, но в шлеме. Меч офицера оставался в ножнах. Далеко же ему пришлось прогуляться ради того, чтобы просто посмотреть на меня. Он остановился в нескольких ярдах, и молча уставился на меня. Было необычно тихо для сегодняшнего дня. Я вдруг услышал, как внизу пол настилом мостков плещется вода, обтекая сваи, как кричат чайки над Воском. Если бы не клубы чёрного дыма всё ещё поднимающиеся над цитаделью, можно было бы подумать, что и нет никакой войны.

— Не подходи ближе, — предупредил я его, заметив, что офицер качнулся вперёд, чтобы сделать ещё один шаг.

— Сегодня удача оказалась на стороне Коса, — сказал он.

— Верно, — вынужден был признать я.

— Остался только завершающий штрих — резня на пирсах, — заметил косианец и, не дождавшись моего ответа, продолжил: — Так что, всё что вы делали здесь, было напрасной тратой времени и сил.

Я не ответил ему. Что бы он ни говорил, но то, что мы сделали здесь, уже вписано в летопись современности. Смысл истории в том, что она представляет своеобразный ландшафт, со своими горами и вершинами, впадинами и глубинами. Она не является прологом к последнему акту спектакля, после которого больше ничего не произойдёт.

— Мы предполагаем, что Вы не из Форпоста Ара, — сказал офицер.

Я только пожал плечами. Он больше не делал попыток приблизиться и меня это устраивало.

— Кое-кто думает, что Вы — наёмник, — сообщил он. — Кос заинтересован в таких как Вы. Я пришёл от имени Аристимина, командующего войсками Коса на севере. Он доволен вашей работой, хотя она и дорого ему стоила. Со мной кошель с золотом. Продайте свой меч Косу и он ваш.

Офицер положил на доски настила кожаный кошелёк, затянутый и завязанный шнурками, а затем отошёл на несколько шагов назад.

— Видите? — спросил он. — Мы не собираемся рубить вашу шею, когда Вы наклонитесь, чтобы взять плату.

— Сегодня я плату не беру, — спокойно ответил я.

— Получается, что Вы гражданин Форпоста Ара, или может быть даже самого Ара? — удивился косианец.

— Нет, — не стал обманывать его я.

— Вместе с золотом, Вы получаете командование и женщин, рабынь выдрессированных для того, чтобы ублажать мужчин всеми способами, как интимными, так и простой службой в палатке.

— Щедрость Аристимина не знает границ, — заметил я.

— Итак, ваш ответ? — спросил посыльный.

— Сегодня я плату не беру, — повторил я.

— А что насчёт женщин? — осведомился.

— Их я могу взять сам, сколько хочу, и когда захочу, — ответил я.

Пожав плечами, мужчина вернулся на прежнее место, наклонился и поднял кошель с золотом. Он даже не следил за мной, когда делал это, отдавая дань моей чести.

— Значит, Вы не наемник? — уточнил он.

— Я этого и не говорил, — напомнил я.

— В таком случае выберите присягу Косу, — предложил офицер.

— Не сегодня, — усмехнулся я.

— Пожалуй, как раз сегодня, на мой взгляд, — сказал он, бросив демонстративный взгляд на пирсы, — самый удачный день, чтобы присягнуть Косу.

— Почему не прибыла подмога в Форпост Ара? — поинтересовался я.

— Этого не пожелал Луриус из Джада, Убар Коса, — пожал он плечами.

— Понятно, — кивнул я.

Насколько же высоко забралось предательство, проникнувшее за стены Ара.

— И ещё не все желания Луриуса исполнены на севере, — сказал он фразу, которую я не понял. — Я принес вам золото Коса. Надеюсь, Вы понимаете, что когда я вернусь в следующий раз, то я принесу его сталь.

— У этого прохода больше нет никакого значения, — заметил я.

— Не для Аристимина, — покачал головой офицер.

— Желаю всего хорошего, — сказал я.

— И вам всего хорошего, — вздохнул он и, отвернувшись, быстро пошёл назад к пристани, но, не сделав и пяти шагов, оказался перед отрядом косианцев, которые до этого ждали на пристани, а стоило офицеру повернуться, устремились к проходу. На мгновение он замер, стоя словно скала посреди их потока, а затем повернулся ко мне лицом. Одновременно с этим некая небольшая лодка отчалила от пристани. Двое из отряда косианцев спешащих ко мне, похоже оказались слишком нетерпеливыми, и вырвались далеко вперёд от основной группы. Первого нападавшего я встретил, выставив щит немного наискосок, врезавшись в который с разбега мужчина по инерции вылетел с настила. Отразив удар второго, и ударил мечом под его щит, чуть выше колена, и мой противник, истекая кровью, завалился на доски.

— Стоять, парни, — скомандовал офицер, который предлагал мне золото, из-за спин косианцев. — Хорошо, теперь построились. Так, теперь вместе, осторожно, копья вниз. Не спешить, ждите свой шанс. Вперёд, медленно. Там только один боец. Мечники на фланги, чуть позади и по обе стороны от копейщиков. Вперёд.

— Помогите! — закричал солдат упавший в воду, протягивая руку вверх.

Он попытался вскарабкаться по свае, но соскользнул с неё. Он не смог бы достичь и остатков разрушенного настила мостков. Течение уже отнесло крупные обломки, которые можно было бы использовать в качестве плота, довольно далеко от этого места. Они практически уже выплывали во внутреннюю гавань.

— Стоять! — рявкнул я на приближающихся косианцев, и они озадаченно остановились.

Солдат, которого я ранил в ногу, с трудов поднялся, и сильно хромая поспешил к своим товарищам. Кровь заливала его ногу, струясь между ремнями его сандалии. Весь его путь оказался отмечен кровавой дорожкой.

Отложив свой щит на настил, я протянул руку вниз парню оказавшемуся в воде. Конечно, акул сейчас стало меньше, в этом я был уверен, но я также был уверен и в том, что у них не займёт больше пары инов чтобы почуять появление добычи. Мне показалось, даже, что я различил две тёмные тени проскользнувшие под его телом.

— Не двигаться, — скомандовал офицер своим людям.

Мужчина, с выпученными от ужаса глазами бултыхавшийся в воде, немедленно вцепился в мою руку. Рывок, и он трясясь от пережитого, лежит на животе на просмоленных досках. Вряд ли ему выпала бы такая удача, приди он сюда на четверть ана раньше. Думаю, он был бы мгновенно схвачен челюстями нескольких рыбы, разорван и утянут в глубину оставляя за собой след крови в воде.

Снова поднявшись на ноги, я немного отступил назад и встал лицом к косианцами, замершим на мостках в нескольких ярдах от пристани. Офицер поднял меч, отдавая мне воинский салют. Я вскинул свой, возвращая ему приветствие. Его мужчины ударили мечами в щиты, и я поднял оружие отдавая им честь.

— Своей собственной властью, — сказал офицер, — на свой собственный страх и риск, под гарантию моей жизни в обмен на вашу, если это не будет встречено пониманием со стороны Аристимина, я снова предлагаю вам золото Коса!

Не сводя с него взгляда, я неторопливо вложил клинок в ножны.

— Сегодня я не беру плату, — усмехнулся я.

— Копья опустить, — скомандовал косианец своим людям. — Мечники на фланги.

Они начали осторожно приближаться, вот только вместо того, чтобы атаковать. Но, внезапно для них, я повернулся и, набирая скорость, бросился к концу оставшегося целым прохода. Прыжок, и пролетев над водой, я приземлился на большую полузатопленную деревянную платформу, пролёт разрушенного перехода. Мой импровизированный плот тут же ушёл на фут или около того под воду, но затем снова всплыл на поверхность. Мгновением позже дюжина косианцев, столпилась на обугленном краю настила. Как я и ожидал, ни один из них не захотел повторить мой прыжок. У меня была возможность взять разбег. А, кроме того, я знал, где находится этот пролёт. Я заранее обследовал переход и запомнил это. Сомневаюсь, что кто-либо из них, рискнёт попытать счастье и, разбежавшись как следует, прыгнуть ко мне. Даже допрыгни он до плота, что сомнительно, поскольку моя инерция заставила его отплыть ещё дальше, то его здесь ждал бы мой меч. Я стоял в воде по щиколотки. Солдаты на краю и я смотрели друг на друга. Они озадаченно и восхищённо, я насмешливо. Некоторые из них даже подняли оружие отдавая честь. Я поднял руку, принимая их приветствие. Наверное, это и был один из тех странных моментов, которые иногда происходят на войне, один из тех, и в которых мужество перекрывает фон опасности и крови. Большое веретёнообразное тело внезапно выскочило из воды и наполовину заехало на полузатопленный пролёт мостков. Недолго думая, ударом ноги я столкнул рыбину назад в реку.

Несколько лодок с арбалетчиками отделилось от пристани и направилось в мою сторону. Но едва сделав несколько ударов вёслами, их гребцы прекратили грести. К части настила, на которой я стоял, уже подходили лодки с пирсов. На одной из них я заметил моего юного друга, не расстававшегося со своим верным арбалетом. Правда, в этот раз на его направляющей не было болта. Я перешёл в одну из лодок, мы развернулись и взяли курс к пирсам.

20. Пирсы

Когда я поднялся из лодки на один из пирсов, мужчины вскинули оружие, приветствуя меня.

— Идите со мной, — сразу позвал меня один из солдат.

Проходя среди раненных, я заметил Марсия, седого воина, троих стражников, с которыми мы первоначально держали оборону в проходе, и многих других. Пришлось мне пройти и мимо множества женщин и детей.

Мой путь закончился перед Амилианом.

— Ты преуспел в удержании мостков, Ты и другие, — сказал Амилиан, сидевший на пирсе, опираясь спиной на какие-то ящики.

Эти пирсы — главные причалы гавани, вынесенные далеко от пристани, являлись своеобразной границей между внутренней гаванью и внешней выходившей прямо в реку. Этот выход как раз и был заблокирован заграждением длиной в несколько сотен ярдов, сделанным из скованных цепями плотов, позади которых дежурили пять косианских кораблей.

— Все они были бы уже мертвы, — вздохнул командующий, показывая рукой вокруг себя, — если бы не то, что вам удалось сделать.

— Теперь там стоит штандарт Коса, — заметил я, оглянувшись и посмотрев на нашу позицию по ту сторону внутренней гавани.

— Вы продержались там ровно столько, сколько было необходимо, — сказал мне Амилиан, — выиграв время, чтобы отрезать пирсы от пристани.

Признаться, меня заинтересовало то, что косианцы потрудились установить там свой штандарт, в конце того обугленного перехода, прежде соединявшего пристань с пирсами. Очевидно, мы заставили их считать, что это место кое-что значит для них.

Я оглянулся, на этот раз обведя взглядом цитадель и город. Цитадель была охвачена пожаром. Местами, огни также горели и в городе, даже несмотря на то, что с момента его падения прошло уже несколько дней.

— Вы не Марсий, — заметил один из мужчин, стоявших подле командующего. — Кто Вы?

— Форпоста Ара больше нет, — сказал я Амилиану.

— Нет, — признал он. — Но его Домашний Камень уцелел.

— Его вывезли из города? — осведомился я.

— Да, — кивнул командующий. — Несколько недель назад я в тайне от всех отправил его из города. Послал на юг в Ар. Если всё прошло хорошо, он теперь должен быть уже там.

— Значит, Вы уже так давно, не ждали поддержки из Ара, — сделал я логичный вывод.

— И я оказался прав, — с горечью в голосе проговорил он.

Я кивнул. Трудно было удержать в секрете осаду такого города, каким был Форпост Ара. Ещё недавно это был один из самых крупных портов на Воске. К тому же, любой мог заглянуть в календарь.

— Получается, Вы просто держали хорошую мину при плохой игре, — заметил я.

— А что бы Ты делал, на месте командующего войсками Форпоста Ара?

— Да думаю, практически, то же самое, — пожал я плечами.

— Вот то-то и оно, — вздохнул Амилиан, — Конечно, я продолжал на что-то надеяться, но Домашним Камнем рисковать не стал. Потому и послал его на юг.

— С тарнсмэном? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил он. — Кос уже полностью захватил господство в небе. Я послал камень на юг в фургоне торговца Септимия Энтрата.

— В таком случае, возможно, его миссия удалась, — сказал я, — среди неисчислимых фургонов, телег, верениц беженцев у него имелся неплохой шанс пробраться на юг.

— Только на это я и надеюсь, — признался Амилиан.

Мне показалось, что я где-то слышал имя Септимия Энтрата. Но с другой стороны все мы ежедневно слышим множество имён, порой тысячи имён.

— Кос готовится к атаке, — сообщил мужчина, наблюдавший за гаванью.

— С обеих сторон? — уточнил у него Амилиан.

— Похоже на то, — кивнул тот. — Боны открыли в трёх местах. Корабли Коса как раз втягиваются в гавань. Там с ними ещё плоты и лодки. То же самое и со стороны пристани.

— Косианцы потратят какое-то время на обстрел с лодок и плотов, — заметил Амилиан. — Небо потемнеет от их стали. Используйте тела убитых и раненных в качестве щитов.

Он не приказал им отрывать доски от пирсов, строить импровизированные укрытия и баррикады. Возможно, это можно будет сделать позже, но не сейчас. Интересно, как получилось бы разобрать настил, на котором ларме некуда было упасть, настолько были переполнены причалы. Я вообще не представлял, как можно использовать оружие в такой толчее.

— Когда косианцы поднимаются на пирсы, — продолжил командующий, — мы встретим их, со всеми силами, которые у нас ещё остались, и заставим их заплатить за каждую доску, на которую они осмелятся наступить. Я теперь несите меня к стороне, обращённую к внутренней гавани.

— Но Вы ранены, — напомнил его помощник.

— Конечно, дурак, — рассердился Амилиан. — Ты что же думаешь, что я отдал бы приказ, который при подобных обстоятельствах я сам не буду исполнять? Моё тело, поскольку оно ранено, будет служить щитом в борьбе. Это — все, на что оно ещё способно.

— Вообще-то мы нуждаемся в Амилиане, командующем нами, — проворчал один из мужчин, — а не в его теле для защиты от стрел.

Амилиан сердито дёрнулся и попытался встать. Это усилие привело только к тому, что из-под повязки появился свежий потёк крови, казавшийся ярко-красным на фоне бурых запёкшихся полос. Тело командующего без сил завалилось в прежнее положению.

— Сурилий, — позвал Амилиан. — Используй свой меч сейчас. Чтобы больше не оставалось двусмысленности в моём приказе о телах и щитах.

— Нет, Командующий, — покачал головой его помощник.

— Я не знал, что Ты можешь отказаться выполнять приказ своего командира, — озадаченно и с укором сказал Амилиан.

— Если не хватает тела для защиты, можете использовать моё, вместо вашего, — ответил Сурилий, сначала протягивая свой собственный меч командующему, а потом, видя, что тот не в силах держать оружия, приставляя его к своей груди.

— Нет, дружище, — прохрипел Амилиан.

Похоже, что тот, кого он назвал Сурилием, и вправду был готов пронзить своё сердце мечом.

— Ты, — сказал Амилиан, указывая на меня. — Добей меня своим мечом.

— Боюсь, я сегодня здорово устал, — пожал я плечами.

— Тогда просто подержи мой меч, — попросил он, — чтобы я мог упасть на него.

— Нет, — отказался я.

— Почему нет? — спросил командующий.

— Я не из Форпоста Ара, — объяснил я. — Надеюсь, Вы понимаете, что не сможете командовать тем, кто никогда не присягал в верности Ару или Форпосту Ара.

— Но Вы дрались за нас! — воскликнул Амилиан.

— Я видел много чего, что мне не понравилось, — объяснил я, — потому и дрался против Коса, но с тем же успехом я бы лететь на тарне или скакать на кайиле.

Мужчины вокруг нас вздрогнули. У всех воинов, как говорится в кодексах, один Домашний Камень. Имя его — бой.

— Твоё слово, Сурилий, — обратился Амилиан, вновь поворачиваясь к своему помощнику и другу.

— Моё слово для меня свято, — ответил Сурилий, — однако согласно букве моего слова, от меня требуется только, чтобы я не дал вам попасть живым в руки косианцев, когда Вы сами не в состоянии избежать этого. Тогда, и только тогда, я готов нанести последний удар.

— Ты — хороший солдат, — сказал Амилиан. — Я прошу у тебя прощения, дружище.

Командующий поморщился от боли, и свежая струйка крови вытекла из-под повязки, проложив себе дорожку к талии.

— Дайте ему отдохнуть, — велел я.

Сурилий помог командующему вытянуться на досках среди ног стоявших вокруг него мужчин. Амилиан поднял руку и протянул к своему другу.

— Я буду рядом, — заверил его Сурилий.

— Они на подходе, — сообщил наблюдатель. — Не меньше ста плотов и лодок по обе стороны.

— Теперь осталось недолго дружище, — усмехнулся Амилиан.

— Это точно, друг, — печально улыбнулся Сурилий. — Не думаю, что это займёт у них много времени.

— Посмотрите туда, — позвал наблюдатель, указывая на внешнюю гавань. — Я не знал, что у них было так много кораблей.

— Где!? — крикнул я.

— Вон там, — махнул рукой наблюдатель в сторону реки.

За боновым заграждением открытым теперь в трёх местах, я рассмотрел целую флотилию парусов, длинных низких треугольных, характерных для парусного вооружения галер.

— Собрались для убийства, сволочи, — зло процедил один из мужчин.

— Где труба! — закричал я. — Подзорную трубу сюда! Стёкла строителей!

В тот же момент мы увидели, как парус первой галеры, притянулся к его косопоставленной рее, потом рея качнулась, пошла вниз, и легла параллельно килю. Через мгновение за ней последовала и мачта. Остальные суда, шедшие в кильватере, последовали примеру флагмана. У меня волосы на затылке встали дыбом. Эти были явные приготовления галер к морскому сражению. До этого они двигались вперёд под парусом, не используя вёсел. Конечно, с такого расстояния было довольно трудно рассмотреть их особенности. Но это явно не были широкие торговые суда. Похоже, приближались длинные боевые галеры, корабли-тараны. Знакомая конструкция. Мелкосидящие, низкобортные, узкокорпусные, режущие воду словно ножи.

— Да принесите же мне стёкла! — уже заорал я.

— Стёкла! — поддержали мой крик сразу несколько человек.

— Один из кораблей Коса разворачивается, — сообщил наблюдатель.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал другой.

— Смотрите, они приближаются! — крикнул ещё один.

— Сколько же их там? — спросил кто-то.

— Откуда у косианцев взялись такие корабли?

— Косианцы на плотах и лодках приближаются, — предупредил наблюдатель. — Ещё немного и начнут стрелять.

Над нашими головами пронёсся тарнсмэн, прибывший со стороны русла реки, и державший курс к цитадели, явно заходя на посадку.

— Щиты к краям пирсов! — скомандовал Сирилий, обнажая свой меч.

Женщины и дети сгрудились в центре причалов и присели. Многие из женщин сгибали спины и низко опускали головы, прижимая к себе детей, прикрывая из своими телами. Над причалами стало шумно от плача испуганных детей, криком женщин, приказов мужчин.

— Вот стёкла, — сказал мужчина, протягивая мне подзорную трубу.

Я, буквально вырвав у него из рук прибор, прижал его к глазу. Через пару мгновений наведя резкость, я нашёл в окуляре флагман приближающейся флотилии. Меня интересовал флаг, развевавшийся на флагштоке, установленном на юте. Потом я опустил трубу и сложил её.

— Какие у них цвета? — поинтересовался кто-то.

— Синий цвет Коса, — зло бросил я.

Сурилий, сжав меч, так что побелели костяшки пальцев, посмотрел вниз на фигуру потерявшего сознание Амилиана.

— Но, у Коса нет таких сил на реке, — растерянно один из мужчин.

— Посмотрите-ка на тех, что на плотах, — указал его товарищ.

— Кажется, они здорово забеспокоились, — заметил наблюдатель и, протянув ко мне руку, спросил: — Могу я посмотреть?

Я передал ему стёкла, и он торопливо навёл их на горло гавани. Корабли уже подошли ближе. Теперь и невооружённым глазом можно было разглядеть, синий цвет развевавшегося на корме флагмана знамени.

— Это не флаг Коса! — вдруг восторженно крикнул наблюдатель.

— Какая разница, это всего лишь разновидность их флага, — мрачно сказал я, — возможно, знамя их сил на реке.

— Это — флаг Порт-Коса! — закричал он. — Это — флаг Порт-Коса!

— Флаг Порт-Коса! — прокатился крик по причалам.

— Ну и что? Какое это имеет значение? — спросил я, не понимая охватившего людей возбуждения. — Порт-Кос — не более чем колония косианцев, цитадель его власти на Воске.

— Топаз! — восторженно крикнул кто-то из столпившихся здесь мужчин.

— Топаз! Топаз! — поддержали его крик сотни голосов.

Сурилий принялся трясти Амилиана, пытаясь привести его в сознание. Из глаз мужчины текли слёзы.

— Топаз! — кричал он при этом Амилиану. — Марк прошел! Это — Каллидор из Порт-Коса! Это — клятва топаза!

— Ничего не понимаю, — растерянно проговорил я.

В этот момент я увидел, как флагман речной флотилии, внезапно, пройдя сквозь открытую брешь в боновом заграждении и буквально очистив по пути борт косианского корабля от весел, ворвался в гавань. Таран другой галеры с треском врезался точно в мидль-шпангоут ещё одного косианца. На моих глазах команды оставшихся трёх косианских кораблей попытались выбросить свои суда на мель, направив их к берегу. Один из них, вздрогнув всем корпусом, выскочил на отмель прямо перед постом охраны. Косианцы на плотах попытались было замкнуть цепи на плотах и, восстановив заграждение, перекрыть вход в гавань. Однако четыре или пять из подошедших галер, воткнулись в плоты и, задрав тараны, буквально вдвинули их в гавань, очищая проход. Команды двух других косианских кораблей, оставшихся в гавани неповреждёнными, но не успевавшими достичь отмели, начали выпрыгивать за борт, и по грудь погрузившись в воду, брести к берегу. Несколько галер пришвартовались прямо к бонам и выбросили на плоты десанты. Косианцы, которые в тот момент находились там, незамедлительно покинули свои позиции, так и не успев восстановить заграждение и оставив все три прохода открытыми. Теперь два кластера плотов свободно плавали в гавани, а два других, закрепленные только с одного конца к огромным сваям, вкопанным в грунт у постов охраны с каждой стороны входа в гавань, уже не исполняли своих функций. В самой же гавани те лодки и плоты косианцев, что вышли не штурм причалов, теперь поспешно отходили к берегу, в надежде успеть уйти под прикрытие постов охраны. Через образовавшуюся огромную брешь в заграждении, в гавань одна за другой входили галеры вновь прибывших. Флагман занял позицию параллельно причалам.

— Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? — растерянно спросил я. — О каком топазе идёт речь?

— Похоже, Вы действительно чужой в Форпосте Ара и на реке, — заметил один из окружавших меня мужчин. — Клятва топаза первоначально была соглашением между речными пиратами, залогом их взаимопомощи и, в случае опасности, союза заключённого между Поликратом на востоке и Рагнаром Воскджардом на западе. Когда речные порты и их жители, доведённые до крайности разбоями, нападениями и требованиями дани, поднялись против этих пиратов, топаз попадал в руки победивших повстанцев. Собственно Лига Воска и возникла в результате этой победы.

Я, конечно, знал кое-что о Лиге Воска. Например, что её штаб-квартира находится в городе Виктория, на северном берегу Воска, между Финой и Тафой. Благодаря постоянному присутствию патрулей союза на реке, пиратство, и особенно крупномасштабное, доведённое до своего рода направления в бизнесе, было в значительной степени пресечено на всём протяжении Воска, от Беловодья на востоке близ Лары, города Салерианской Конфедерации находящегося у слияния Воска и Олни, до дельты.

— И этот камень — является символом клятвы, — пояснил мне мужчина. — Это изначально был довольно необычный камень. Внутри него различные вкрапления и оттенки складывалась в замечательную фигуру — речную галеру. Однако позднее этот камень был разломлен на две части. Теперь в каждом отдельно взятом куске, никакого корабля не видно, вкрапления и окраска кажутся просто дефектами камня. Однако, если сложить обе части вместе, галера появляется снова. Изначально, один обломок топаза хранился у Рагнара Воскджарда, вожака пиратов на западе, а другой у Поликрата, возглавлявшего речных разбойников на востоке. Каждый из них, когда нуждался в поддержке, посылал свою часть камня союзнику, и тогда их эскадры объединялись.

— Но какую роль играет этот топаз в Лиге Воска? — поинтересовался я.

— Собственно к Лиге Воска он не имеет никакого отношения, — ответил мне Сурилий. — Теперь он является залогом отдельного союза между Порт-Косом и Форпостом Ара.

— Но ведь Порт-Кос должен сочувствовать своему материнскому убарату, — предположил я, — точно так же, как и Форпоста Ара собственно Ару.

В этот момент с нескольких пришвартовавшихся к пирсам галер, на причал посыпались мужчины со щитами, спешно выстраиваясь вдоль края лицом к внутренней гавани. Теперь косианцам, попытайся они подняться на пирсы, пришлось бы столкнуться с сотнями свежих, хорошо вооружённых бойцов.

— Люди обоих городов Порт-Коса и Форпоста Ара бок о бок участвовали, в кровопролитных сражениях на реке. После битвы близ Виктории в 10 127 году и окончательной победы над пиратами, части камня были переданы на хранение Каллидору, тогда бывшему первым капитаном Порт-Коса и Амилиану, командующему эскадрой Форпоста Ара. Договор Топаза был возобновлен уже конфиденциально между ними, скорее всего, как товарищами по оружию, поскольку Форпосту Ара метрополия не дала разрешения присоединиться к Лиге Воска.

— И в чём же причина такого запрета? — спросил я.

— Понятия не имею, — ответил мой собеседник. — Но думаю, что в Аре побоялись, что такой союз поставит под угрозу его влияние в бассейне Воска.

Я понимающе кивнул. Это действительно имело смысл, и подтверждало мои более ранние подозрения. Рассказчик, кстати, назвал год вышеупомянутого сражения как 10 127 от основания Ара. Было естественно, что житель Форпоста Ара, дал дату в хронологии Ара. Во многих городах, возможно в силу их тщеславия или просто в соответствии с их собственными традициями, зачастую используются свои хронологии, основанные на Записях Администратора и тому подобных документах. В результате этого разобраться в путанице гореанской хронологии бывает довольно сложно даже людям сведущим. Например, если это представляет интерес, тот же самый год, в хронологии Порт-Кара, считается 8-ым от Суверенитета Совета Капитанов. Надо заметить, что небольшая группа из касты писцов почти каждый год во время Сардарской Ярмарки Ен-Кара, предлагает провести реформу хронологии, но их предложения, какими бы разумными не казались, редко приветствуются или хотя бы вызывают интерес или энтузиазм даже в среде самих писцов. Возможно, всё дело в том, что согласование и координация хронологий, как прочтение и толкование закона, расцениваются как прерогативы касты писцов.

— Это — «Таис»! — крикнул один из мужчин, указывая на флагманскую галеру. — Я узнал бы её из тысячи!

Этот корабль как раз только что пришвартовался у пирса. Капитан, до этого стоявший на юте и отдававший приказы швартовной команде, теперь оставил свой пост рядом с рулевыми и спустился по трапу на главную палубу. Уже через мгновение, перепрыгнув через планширь, как обычный матрос, он оказался на причале. На голове капитана не было ни шляпы, ни шлема. По пятам за ним следовал молодой парень. Я помнил его ещё по приёмному залу цитадели. Если не ошибаюсь, этого молодого воина звали Марк. Мужчины Форпоста Ара приветствовали приближающихся, отдавая им воинский салют. Я видел, как многие, по мере их продвижения через толпу, тянули руки, стараясь коснуться хотя бы развевающегося плаща капитана.

— Где Амилиан? — зычно спросил капитан, подняв руку.

На его ладони сверкая на солнце, лежал желтоватый камень с заметными коричневыми разводами, размером примерно с половину кулака.

Многие мужчины, увидев этот символ, плакали и кричали от радости.

— Уверен, что здесь гораздо больше кораблей, чем мог бы послать Порт-Кос, — заметил какой-то наблюдательный товарищ.

— Вот и помалкивай об этом, — прошептал ему другой.

Признаться, это предостережение несколько озадачило меня. Я насчитал двадцать пять галер вошедших во внешнюю гавань, часть из них уже стояла у причалов. По сходням на них переходили женщины и дети поддерживаемые матросами.

Перейдя на сторону пирса, обращённую к внутренней гавани, я осмотрел шеренгу мужчин только что высадившихся с кораблей. Уперев щиты в доски и присев за ними, бойцы с обнажёнными мечами внимательно следили за обстановкой на пристани. На месте косианцев, я бы не стал даже пытаться подняться на причал.

Капитан и его молодой спутник, Марк, наконец, пробились сквозь толпу к тому месту, где сидел командующий поддерживаемый Сурилием.

Я немного сместился к центру пирса, чтобы иметь возможность наблюдать за ними. Но, внезапно для себя, я оказался совсем близко к ним. Мужчины освободили для меня проход.

Капитан, имя которого, как я понял, было Каллидор, очевидно, тот самый, который когда-то, ещё в бытность их младшими офицерами, плечом к плечу с Амилианом сражался на реке, присел рядом со своим боевым товарищем. Он вложил в ладонь командующего камень, который он принёс с собой. Амилиан сжав руку, не смог сдержать слёз. Каллидор же, присев так, чтобы окружающие могли видеть, вытащил из своего кошелька подобный камень, а потом, выровняв тот камень, что лежал в руке Амилиан, сложил обе части вместе. Честно говоря, я был поражён, увидев, что как только два куска камня, соединились, внутри него внезапно появилось изображение галеры.

Стоявший рядом со мной мужчина даже закричал от восторга.

Белокурая рабыня, одетая в тряпки едва прикрывавшие худое тело, осмелилась проползти между ногами свободных мужчин и лечь на животе подле Амилиана. Она осторожно протянула руку и нежно, кончиками пальцев коснулась его ноги. Она тоже плакала. Это была та самая Ширли, которую я видел в приёмном зале цитадели. Помнится, что в тот вечер рабыне было приказано напомнить ему о том, что она должна быть наказана плетью за то, что посмела разглядывать меня, в тот момент голого заключенного. Нисколько не сомневаюсь в том, что она поступила именно так, как и в том, что получила своё наказание. Потом она смиренно легла у его бока. Какой беспомощной выглядела его рабыня! Уверен, что она будет необыкновенно соблазнительной, стоит только её немного откормить.

Каллидор соединил руки Амилиана на камне и накрыл их своими. Их руки соединились, точно так же, как только что соединились две половинки топаза.

— Клятва исполнена, — объявил капитан.

— Благодарю тебя, Командующий, — тихо проговорил Амилиан.

— Пустое, Командующий, — ответил Каллидор.

Женщины и дети всё ещё грузились на галеры. С пристани донёсся рёв сигнальной трубы. Лодки и плоты косианцев, до того державшиеся во внутренней гавани на некотором удалении от причалов, начали разворачиваться и уходить к пристани. Я заметил, что штандарт Коса убрали с разрушенных мостков. Ни одного болта так и не прилетело в нашу сторону.

— Мне потребовалось много дней, чтобы достичь Порт-Коса, — начал было оправдываться Марк. — Меня преследовали, и один раз даже схватили, но я убежал. Двигаться пришлось только по ночам. Днём я прятался в болотах. Мне очень жаль.

Амилиан поднял руку и слабо сжал протянутую ему ладонь молодого воина.

— Главное, что Ты добрался до Порт-Коса, — сказал он.

— Нам потребовалось время, чтобы подготовить и дооснастить корабли, — развёл руками Каллидор. — Я сожалею.

— Такие дела в одно мгновение не делаются, — успокоил его Амилиан.

— Зато не возникло проблем с набором команд, — сказал Каллидор. — Добровольцы нашлись сразу. Со мной сейчас нет ни одного человека, который не был бы добровольцем. Мне даже пришлось отказать некоторым. Большинство из тех, кто пришёл со мной дрались вместе с нами против Поликрата и Воскджарда.

— Хорошо, — улыбнулся Амилиан.

— У нас, далеко на запад по реке, — вздохнул Каллидор, — мы понятия не имели о том, в настолько отчаянной ситуации вы оказались.

Это показалось мне довольно интересным. Главные сухопутные войска Ара, насколько я знаю, находятся где-то на западе, к югу от реки. Готов держать пари, что люди там, по крайней мере, рядовые солдаты были информированы ничуть не лучше тех, кто прибыл из Порт-Коса. И это в то время как в округе ни у кого не было недостатка информации относительно отчаянного положения Форпоста Ара, что на восток по реке, что на юг к Ару.

— И сколько же у тебя кораблей? — поинтересовался Амилиан и капитана.

— Из Порт-Коса мы вышли на десяти галерах, — сообщил Каллидор, с хитрой улыбкой, — однако пока мы шли вверх по реке, то выяснилось, что к нам, то там, то здесь, захотели присоединиться несколько неопознанных галер.

— Неопознанных? — улыбнулся в ответ Амилиан. — То здесь, то там?

— Ну да, — пожал плечами Каллидор, а потом, улыбаясь во весь рот, и произнося очень чётко, добавил: — Они абсолютно неопознаны. Мы понятия не имеем, ни откуда они пришли, ни каковы их порты приписки.

— И сколько их пришло с тобой? — поинтересовался Амилиан.

— Пятнадцать, — ответил Каллидор.

— А не командует ли этими галерами один парень, которого зовут Джейсон из Виктории? — улыбнулся Амилиан.

— А мне-то откуда знать? — сделав круглые глаза развёл руками Каллидор.

— Хвала Лиге Воска! — сказал кто-то.

— Слава Лиге Воска! — прошептал ещё один.

— Я надеюсь, что все понимают, — с улыбкой сказал Каллидор, вставая и убирая свою половину топаза в кошель на поясе, — что Лига Воска, нейтральная сила, основной задачей которой является просто обеспечения порядка на реке, и, само собой, она никоим образом не вовлечена в эту операцию.

— Слава Лиге Воска, — негромко сказали несколько человек.

Выбравшись из толпы окружавшей Амилиана, я подошёл к краю причалов, обращённому к реке и пересчитал стоявшие в гавани галеры. Действительно из двадцати пяти кораблей у пирсов и в гавани, только десять несли синий флаг, который я принял за флаг Коса, или точнее штандарт его речной эскадры. А вот на флагштоках остальных пятнадцати из судов, насколько я мог рассмотреть, поскольку часть из них была прикрыта другими, не имелось вообще никаких знамён. Более того, идя вдоль причалов, я заметил, что у этих пятнадцати неопознанных кораблей, те места, где обычно наносится название судна, на корме и по бортам на баке завешены брезентом.

На обратном пути, я задержался у одного из них, того, что был пришвартован следующим корпусом за «Таис», флагманом Каллидора. Это была вторая галера, ворвавшаяся в гавань, именно та, которая вонзила свой таран точно в центр косианского корабля.

— Вас мучает вопрос, откуда эти корабли? — осведомился мужчина, остановившийся рядом со мной, по виду гражданин Форпоста Ара.

— Да, — кивнул я. — Признаться мне любопытно.

— Это «Тина» из Виктории, — поведал мне он. — Я достаточно часто видел её в патрулях.

— Интересно, — протянул я.

Виктория, между прочим, была штаб-квартирой Лиги Воска.

— Надеюсь, Вы понимаете, — улыбнулся мой собеседник, — что я ничего не знаю об этом.

— Конечно, понимаю, — заверил я его.

Высокий, темноволосый мужчина стоял на баке неподалёку от форштевня. По той властности, какая веяла от его крупной фигуры, и по уверенности с какой он держался, я сделал вывод, что передо мной капитан, хотя он и не носил формы или каких-либо знаков отличия. Насколько я понимаю, все его люди, и так отлично знали, кем он являлся, а другим этого знать было не обязательно. И конечно, он заметил нас стоящих на пирсе около носа его корабля. Тем более, что мы стояли именно там, где свисал один из кусков брезента, под которым предположительно скрывалось название. Уверен, что и с другого борта висел такой же брезент.

— Тал, — поприветствовал он нас.

— Тал, — ответил я. — А если бы я поднял этот брезент, я случайно не увидел бы там имя «Тина»?

Капитан довольно грозно посмотрел на мужчину стоявшего рядом со мной. Очевидно, что они были знакомы. Именно поэтому у моего собеседника не возникло каких-либо трудностей с идентификацией пришвартованного корабля.

— Витрувий? — строго спросил капитан.

— Ему можно доверять, — вступился за меня тот, кого, оказывается, звали Витрувием.

Вероятно, я заслужил это доверие на стене, у ворот и на мостках. Кроме того, я не думаю, что здесь для кого-то было секретом название этой галеры, как впрочем, и любой другой в этой гавани.

— Ну подними, если тебе так хочется, — усмехнулся мужчина на баке.

Я немного приподнял брезент, а затем отпустил, позволив ему занять прежнее место. На борту я прочитал, написанное там архаичными буквами имя — «Тина».

— Хм, похоже, ваше корабль действительно называется «Тина», — улыбнулся я.

— Нисколько не сомневаюсь, что на реке полно судов с таким названием, — пожал плечами капитан, улыбаясь во весь рот.

— А могу я узнать порт приписки вашего корабля? — осведомился я.

— Судна, — усмехнувшись, поправил он меня и ответил: — Оно зарегистрировано к западу отсюда.

— Позвольте, угадаю. В Виктории? — спросил я.

— Или В Фине, а может быть ещё где-нибудь, — ответил капитан.

— Конечно, все эти суда с вами, как ни странно, не несущие никаких флагов, не имеют никакого отношения к Лиге Воска.

— Мы — нейтральный торговый флот, — пожал он плечами.

— Один косианский корабль затонул прямо в гавани, — заметил я, — а другой серьёзно повреждён.

— Да, — признал он, окидывая акваторию взглядом. — Кажется, в гавани произошли два прискорбных несчастных случая. Судовождение в этих водах дело нелёгкое.

— Кажется, Вы берёте на борт женщин и детей, — улыбнулся я.

— Пассажиры, — ответил капитан «Тины».

— Кое-кто может подумать, что это корабли Лиги Воска, — предупредил я.

— А что Ты думаешь по этому поводу, Витрувий? — полюбопытствовал мужчина, облокачиваясь на планширь фальшборта.

— Как мне кажется, эти торговые суда, вряд ли могли быть кораблями Лиги Воска, — ответил товарищ, стоявший около меня, — Лига Воска, как известно, нейтральный союз. А разве вам это не кажется маловероятным?

— Конечно, — кивнул капитан, — мне это кажется совершенно невероятным.

— А как вас зовут? — спросил я мужчину облокотившегося планширь.

— А как вас? — вместо ответа, спросил он.

— Тэрл, — представился я.

— Распространённое имя, — заметил он.

— Да, — признал я, — особенно на севере.

— Мое имя тоже весьма распространённое, — усмехнулся мужчина, — особенно на западе реки.

— И каково же оно? — не отставал я.

— Джейсон, — наконец представился капитан.

— Из какого города? — уточнил я.

— Из того же самого, к которому приписано моё судно, — ответил он.

— К западу отсюда?

— Да, — кивнул Джейсон.

— Виктория? — предположил я.

— Или Фина, или ещё какой-нибудь город ниже по течению, — ухмыльнулся он.

— Ну, тогда всего хорошего, — попрощался я.

— Я тебе всего хорошего, — бросил Джейсон.

Женщины и дети, а теперь уже и мужчины, грузились на этот корабль, так же как и на остальные. Обернувшись назад, на флагман, я увидел как туда заносят Амилиана. Группа тарнсмэнов пролетела над нашими головами, но никто не стал стрелять им вслед.

Пирсы постепенно освобождались от женщин, детей и мужчин Форпоста Ара, переходивших на корабли.

Внезапно, я увидел, как на верёвке, затянутой на шее и со связанными за спиной руками, всё ещё с вуалью на лице и всё в тех же провокационных лохмотьях, доставшихся ей от бывшей Леди Публии, ведут Леди Клодию. Похоже, её поймали среди толп женщин и детей на пирсе. Может быть она попалась на глаза раненому Марсию, или одному из тех стражников, которые приходили за ней в камеру, или кому-либо из тех кого они известили о её вероятной маскировке. Косианцы так и не дошли досюда, так что Клодия не получила своего шанса сдаться им, отчаянно вымолив у них благо и привилегию унижения в абсолютное рабство. Среди прочих перебирающихся с причала на борт флагмана, оказалась и ещё одна моя знакомая. По-прежнему в импровизированном рабском капюшоне, голая, со связанными сзади руками, ведомая на поводке одной свободной женщиной, и понукаемая сзади ударами и тычками палки другой, спотыкаясь, поднималась по узкой сходне, рабыня, которая когда-то была Леди Публией из Форпоста Ара.

Идя по сходне, девушка споткнулась, потеряла равновесие, и упала на живот. На её счастье её ноги оказались по обе стороны от доски. Подозреваю, что она была испугана до крайности, ничего не видя перед собой, беспомощная, неспособная даже закричать. Первая женщина недовольно потащила её вверх за поводок, вторая тут же зло огрела рабыню палкой. Девушка с трудом поднялась на ноги, и послушная поводку и поспешила вперёд, поощряемая сзади жёсткими ударами. Рабыням на Горе редко оставляют привилегию хоть немного сомневаться, в том, что они — рабыни. Особенно это касается ситуации, когда они оказываются на попечении свободных женщин. Я видел, как два гребца подхватили девушку со сходни, опустили вниз, поставив между банками, а затем поставили её на колени на палубу позади себя, по центру судна. Там уже стояли и несколько других рабынь. Там же стояла на коленях, и тоже с верёвкой на шее, свисавшей перед ней, никем не охраняемая, Леди Клодия. Двух свободных женщин, которые привели бывшую Леди Публию, вежливо препроводили вперёд, где перед баком, а также и на небольшой палубе бака, собралась группа из нескольких женщин и детей. Матросы уже раздали пищу из судовых запасов и пассажиры жадно поглощали доставшееся им богатство. Четыре или пять галер, приняв на борт столько пассажиров, сколько возможно, отчаливали от пирсов, и передавали людей на корабли, стоявшие на якоре в гавани, потом возвращаясь за следующей партией. В конце концов, они сами, забрав последних пассажиров, окончательно отошли от причала и тоже встали на якоря. Много людей приняли на себя постоянно остававшиеся у пирсов флагманские «Тина» и «Таис». Все корабли теперь были переполнены мужчинами, женщинами и детьми Форпоста Ара. Признаться, я сомневался, что на каком-нибудь из них сейчас было меньше сотни пассажиров.

А ведь нужно помнить, что это были речные галеры, куда меньшие по размеру и грузоподъёмности галер Тассы. Можно также отметить, если кого-то это заинтересует, что мачта речной галеры, обычно короче, чем у морской, их редко когда больше одной и редко когда они несут такое разнообразие парусов, сменяемых на рее с соответствии с ветром, которые несет галера Тассы. Речные галеры, в своей массе почти не строятся больше чем на двадцать вёсел с каждого борта, и практически всегда в один ряд.

Пятнадцать кораблей, главным образом из Порт-Коса, остававшиеся у пирсов, были практически пусты, за исключением экипажа и десанта. Сигнальщик на юте «Таис» поднёс к губам рожок и над гаванью пронёсся его хриплый рёв. Насколько я понял, это был сигнал сбора. Многочисленные солдаты, гвардейцы, вооружённые гребцы, оборонявшие внутреннюю сторону пирсов, в чётком порядке, быстро и без суеты, отступили к ожидавшим их галерам. Кто-то воспользовался сходнями и трапами, на большинство прыгало прямо через борта.

На некоторых кораблях, на палубах скопилось столько народу, что для гребцов почти не осталось места, чтобы нормально управляться с вёслами. Ватерлиния поднялась настолько, что тараны ушли под воду не меньше чем на ярд. Оставшиеся на причалах несколько матросов быстро, но без суеты, начали сбрасывать с причальных кнехтов, один за другим, швартовы. Последними полетели в воду троса их собственной галеры, и парни, не мешкая ни ина, перепрыгнули с причала на палубу. Некоторые корабли отошли от причалов, оттолкнувшись от них тремя шестами, традиционно используемыми для этой цели. Одним из них была и флагманская галера называемая «Тина».

Я осмотрел акваторию гавани. Стоявшие там корабли начали выбирать якоря. Кстати, все они встали на два якоря, бросив по одному с носа и с кормы, так, чтобы форштевни смотрели на пирсы. Огромные глаза, нарисованные на носах этих судов, теперь поворачивались на север в сторону могучего Воска. Изображение таких глаз, весьма распространённая традиция среди гореанских мореходов. Как же ещё, спрашивают некоторые моряки, корабль может увидеть свой путь? Для гореанского моряка, как и для многих, кто, связав свою жизнь с морем, изучив его повадки, кто опасается и любит его стихию, корабль видится чем-то большим, чем просто построенная из железа и дерева конструкция. Это — больше, чем рангоут и такелаж, блока и канаты, бимсы и шпангоуты, брезент и пакля. Для моряка его корабль — это некая неопределимая, почти мистическая драгоценность, в которой скрыто нечто большее, чем это видится на первый взгляд, некая поразительная тайна, заставляющая человека относиться как нему как к одушевлённому существу, как к другу, как к любимой. Хотя, честно говоря, я редко слышал, чтобы эти суровые парни говорили об этом открыто, особенно когда при этом присутствуют «береговые урты». Многие гореанские моряки, как мне кажется, уверены, что корабль это в некотором роде живое существо, и оживает он именно в тот момент, когда на его носу рисуют глаза. Как говорят некоторые мои знакомые, корабль оживает тогда, когда может видеть. Конечно, кто-то может расценить это как суеверие, но с другой стороны это ведь также может быть расценено как любовь.

Большинство галер находившихся в акватории внешней гавани, теперь подняли и закрепили по-походному свои якоря, и теперь стояли носом на север.

Я бросил последний взгляд назад на пристань и цитадель, находившиеся вдали, по ту сторону причалов и внутренней гавани. Отсюда ещё можно было разглядеть остатки перехода. Цитадель горела. Дым, поднимавшийся над ней и над городом, медленно проплывал над пирсами. Пожалуй, эти пожары будут бушевать ещё дня три, как минимум. Улыбнувшись, я посмотрел на то, что осталось от мостков соединявших пристань с причалами. Хорошая была драка! Не думаю, что мужчины Коса или Форпоста Ара имели причины сожалеть о том, что там произошло. Слава — это по-своему тоже победа.

Я отвернулся от цитадели и посмотрел на гавань.

Последние корабли один за другим отошли от причалов. Их вёсла дружно ударили, вспенив воду под бортами, пошли назад, вынырнули, сбрасывая целые водопады со своих лопастей, пролетели вперёд и снова погрузились под воду.

Первая из галер уже прошла по фарватеру и выходила в реку. Другие, строясь в кильватерную колонну, брали курс вслед за ней.

Только «Таис» всё ещё стояла у причала.

— Капитан? — окликнул меня знакомый звонкий голос.

Это был всё тот же юный арбалетчик. И конечно в сопровождении своего друга.

Мы с парнями сбросили с кнехтов швартовы, а затем, перепрыгнув через планширь, оказались на палубе «Таис». Сразу же три матроса, упёрли длинные шесты в причал и, поднатужившись, оттолкнули корабль от пирса.

— Весла на воду! — громко скомандовал гребной мастер.

21. Река

— Приведите первую из этих женщин, — приказал Амилиан.

Дело было в середине первой половины дня, на следующие сутки после эвакуации из Форпоста Ара.

«Таис» медленно шла на запад, подгоняемая мощным течением Воска, возглавляя основной отряд флотилии. Впереди, с трудом различимые отсюда, строем уступа, следовали четыре галеры меньшего размера. Фактически они формировали авангард флотилии. В арьергарде, отстав приблизительно на один пасанг от основной группы кораблей, держались две галеры, не нёсшие никаких знаков различия, и даже скрывшие свои названия под слоями брезента. Одним из этих, замыкающих кораблей была «Тина», с капитаном которой у меня была содержательная беседа.

— Есть, Командующий, — ответил мужчина.

Амилиан сидел на палубе, перед трапом ведущими на рулевую палубу и, дальше на палубу юта, в свою очередь, заканчивавшуюся кормовой площадкой предназначенной для крепления такелажа. Каллидор из Порт-Коса, его друг, стоял подле него. По другую сторону от командующего высилась фигура Сурилия. Присутствовали здесь и Марсий вместе с теми стражниками, с которыми я, впервые столкнувшись в камере, позднее бок о бок сражался, удерживая мостки между пристанью и пирсами. Был тут и седой воин, дольше всех продержавшийся рядом со мной в бою, и также попросивший разрешения соприсутствовать. Все они были ранены. Марсий и один из стражников лежали на соломенных тюфяках, остальные сидели на палубе. Молодой воин, Марк, достигший Порт-Коса и приведший корабли, сделавшие возможной эвакуацию людей с причалов, тоже был рядом. Теперь, несмотря на его юность, его место находилось рядом с командующим, и было одним из самых высоких среди оставшихся в живых воинов Форпоста Ара. Собрались здесь и многие другие, вместе с кем мне посчастливилось драться на стене и в других местах. Среди них были и два совсем юных паренька, служивших моими посыльными на стене, да и позже на пристани, принесших немало пользы. Все, кто стоял с нами в это время и в этом месте, теперь занимали самое высокое положение среди выживших граждан Форпоста Ара.

Я осмотрелся, с удовлетворением отмечая отличия, появившиеся в них теперь изменения, когда у них появилась возможность нормально поесть и выспаться в течение целой ночи, хотя и на узкой, переполненной палубе галеры. Не исключено, что для многих из них это была первая ночь за долгие недели, не прерванная дежурствами или тревогами.

«Первую из этих женщин» ещё не привели. Её как раз заковывали в приготовленные для неё цепи. Она по-прежнему оставалась всё в том же импровизированном рабском капюшоне. Впрочем, я стягивал с неё этот мешок вчера вечером и сегодня рано утром, правда, таким способом, чтобы не открыть ей глаза, а только покормить и напоить, заранее попросив, чтобы её предупредили о молчании прежде, чем я вытащу кляп. Конечно, она знала, что находилась на галере, двигавшейся по течению Воска, а значит на запад, но у неё не было никаких идей относительно того, куда именно, где она находится в данный момент, и о том, что ждёт её лично. Её держали вместе с другими женщинами, которые за одним единственным исключением, были рабынями, и которым было приказано соблюдать тишину. Голоса, которые слышала девушка вокруг себя, по большей части принадлежали команде «Таис», имевшей косианский акцент, или точнее весьма близкий к нему.

Вчера ближе к вечеру, вскоре после того, как мы покинули гавань Форпоста Ара, я наконец-то стянул со своего лица уже изрядно надоевшую маску Марсия и, покачав головой, с удовольствием почувствовал свежий ветер Воска на своей коже.

— Я так и думал, что это был Ты, — слабым голосом проговорил тогда Амилиан. — Больше просто некому. О твоём побеге вместе с этой грязной предательницей Клодией, после отзыва войск из цитадели и отступления на пристань стало известно всем. Нам сообщил об этом старина Марсий, и его стражники. Кроме того, насколько я знаю, в Форпосте Ара нет никого, кто бы мог похвастаться таким владением мечом.

— Вы могли бы запросто смешаться с косианцами, — заметил мужчина, оказавшийся в тот момент поблизости, — в суматохе боя это было бы несложно. Почему Вы этого не сделали?

— Кому-то, ведь, нужно было защищать стену, — пожал я плечами. — А дальше, одно следовало из другого.

— А ещё, если бы Ты не удерживал стену, так долго, — добавил Амилиан, — не задержал бы косианцев в воротах, на пристани и на переходе, этот день закончился бы для нас задолго до прибытия Каллидора.

Многие мужчины согласно закивали на эго слова.

— Это был пустяк, — пожал я плечами.

В нескольких футах позади и чуть левее Амилиана, рядом с трапом ведущим на рулевую палубу, на коленях стояла Ширли, его хорошенькая белокурая рабыня. Она больше не была настолько бледной и голодной как прежде. Отдых и пища значительно освежили девушку. Её светлые коротко остриженные, а возможно и просто обритые в первые дни осады, волосы, уже немного отросли. Теперь, по мере возвращения сил в тело рабыни, всё сильнее появлялись прозрачные намеки на скорое наполнение её красоты той чувственностью, которая заставляет мужчин выкладывать огромные суммы на торгах, и может заставить её господина обезуметь от страсти. Глядя на неё, закованную в цепи, я пришёл к выводу, что и Амилиан тоже должен чувствовать себя намного лучше и намного сильнее. И пусть девушка всем сердцем любит своего господина, и никогда даже не помышляет о том, чтобы сбежать от него, насколько бы абсурдной не была бы такая мечта на Горе, учитывая клеймо, ошейник и неодобрительное е этому отношение общества, рабыня знает, что при случае она будет закована в цепи. Этот акт символизирует желание её господина видеть её в своих цепях и владеть ей. Этот акт символизирует его власть над ней. Несмотря на их обоюдную любовь, она — по-прежнему его собственность и его рабыня.

Даже у самого нежного и самого доброго из рабовладельцев всегда имеется неограниченная власть над своей рабыней. Она находится в его собственности не менее, чем если бы была самым грубым и грязным животным на Горе. Оказавшись в его цепях, женщина получает дополнительные и неоспоримые доказательства того, что господин страстно желает её, жаждет её. Для рабыни это является ещё одним подтверждением, его желания оставить её себе. Она наслаждается тем, что у неё нет ни единого шанса убежать от него, что она действительно принадлежит ему, что она — его собственность по закону, и тем что она должна продолжать жить для служения и любви, как она сама того страстно желает. Владеть рабыней, одевать её как нравится, если вообще будет желание позволить ей одежду, иметь её в своём распоряжении по первому зову, делать с ней всё, что нравится — это не просто приятно, это приводит в восторг. Мужчина, никогда не имевший рабыню, не имеет никакого понятия о тех максимумах сексуальности, которые может ему предоставить женщина, которая принадлежит.

— Как там поживает мой старый друг Каллимах, командующий силами Лиги Воска? — поинтересовался Амилиан у Каллидора.

Кстати, органом управления в Лиге Воска, по крайней мере, насколько я знаю, является её Высший Совет, который состоит из представителей городов членов союза. И как я понял, этот Каллидор, кем бы ни он был, является одним из уполномоченных лиц этого совета.

— Полностью поглощён работой за столом. Разбирается с многочисленными административными обязанностями, — усмехнулся Каллидор.

— И, подозреваю, крайне озабочен тем, чтобы его деятельность была заметна в Виктории, — улыбнулся Амилиан.

— Так же, как и Ты, окажись на его месте, — кивнул Каллидор.

— Боюсь, что он будет удивлен, узнав о вчерашнем происшествии в Форпосте Ара, — покачал головой командующий.

— Несомненно, — согласился с ним Каллидор. — Можешь быть уверенным, что он проведет осторожное расследование.

Амилиан рассмеялся. Насколько я понял, результаты этого расследования, могут оказаться крайне неубедительными.

Вначале мы услышали бряканье цепи, а потом и увидели «первую из этих женщин, которую следовало привести». Она по-прежнему была в импровизированном рабском капюшоне. Семенящими шажками она прошла мимо нас направляемая мужчиной, держащим её за левую руку. Он поставил девушку перед Амилианом, и усадил её на палубу. Не думаю, что она понимала толком, где находится, ну разве что за исключением того, что её, возможно, провели дальше на корму.

Девушка замерла, прислушиваясь. Никто из нас не произнёс ни слова. Она больше не носила кожаный ошейник с поводком. И руки её больше не были связаны за спиной. Зато на ней был сирик. Горло девушки охватывал железный ошейник, с которого свисала длинная цепь. К середине этой цепи, в районе талии, крепилась другая, горизонтальная цепь, каждый конец которой заканчивался браслетом, запертым на её запястье. К нижнему концу цепи свисавшей с ошейника, была пристёгнута ещё одна горизонтальная цепь, по сути, являвшаяся ножными кандалами, в которые были закованы щиколотки невольницы. Длина вертикальной цепи была такова, что если девушка стояла, то часть звеньев лежала на палубе. Такое устройство можно регулировать как угодно, и количество этих регулировок ограничивается только фантазией и желанием рабовладельца. В данный момент сирик был отрегулирован так, что рабыня могла развести запястья приблизительно на двенадцать дюймов, а кандалы на ногах позволяли ей сделать шаг не более четырнадцати дюймов. Её семенящие шажки и были результатом текущей установки ножной цепи.

Девушка некоторое время сидела на палубе неподвижно. Потом она осторожно ощупала браслеты на щиколотках, цепь между ними, перебрала руками вертикальную цепь, пробежала пальцами до наручников, украдкой попыталась стянуть кольцо с запястья. Конечно, ничего у неё из этого не вышло, и она продолжила исследовать устройство. Наконец руки девушки, пройдя по цепи, добрались до её крепления к ошейнику. Для начала ощупав скобу на ошейнике, она немного потянула, потом дёрнула за цепь и убедилась, что это крепление абсолютно надёжно. На этом её любопытство не иссякло, и пальцы рабыни принялись исследовать сам ошейник, запертый и плотно охвативший ею шею. Она казалась озадаченной и напуганной.

Сирик был надет на неё всего несколько инов назад, и наверняка это был первый случай в её жизни, когда она носила рабские цепи. Уверен, бывшая Леди Публия понятия не имела, как красиво она в них смотрелась.

Хотя теперь длина цепи позволяла ей дотянуться до мешка, надетого на голову и до кляпа во рту, разумеется, она этого не сделала, как и не посмела даже прикоснуться к ним, не говоря уже о том, чтобы попытаться избавиться от них. Всё же она была гореанкой, и ей не было нужды объяснять, что такое гореанская дисциплина.

— На колени, — тихо скомандовал ей Амилиан, и бывшая Леди Публия мгновенно встала на колени.

Она задрожала, и её дрожь, передавшись цепи, заставила тихонько зазвенеть стальные звенья.

Похоже, ей не был знаком голос командующего, так что она пока не смогла понять перед кем она стояла на коленях. Кроме того, что интересно и довольно нелепо, мне показалось, что девушка в целом всё ещё не была уверена в своем положении и статусе, хотя это уже было очевидно было для любого, кто её видел.

Амилиан жестом передал инициативу в руки Каллидора.

— Ты можешь прижать голову к палубе, — намекнул тот.

Девушка немедленно сделала, как ей было приказано, поставив ладони на палубу по бокам головы.

— Можно поднимать, — разрешил Каллидор, и она подняла голову, замерев на коленях как прежде посреди нас, хотя этого она не знала.

— Освободите ей рот, — приказал Каллидор.

Присев подле девушки, я развязал узел, но приподняв мешок чуть выше рта, затянул завязки снова. Таким образом, эффективность этого мешка в качестве средства ослепления ни на мгновение не была поставлена под угрозу. Затем я развязал завязки кляпа и осторожно вытащил мокрый комок ткани из её рта, положив его на палубу около ноги рабыни так, чтобы эти вещи оставались под рукой, и её рот мог бы быть снова заткнут, если мы того пожелаем, мгновенно вернувшись к его прежнему беспомощному состоянию.

— Ты не заклеймена, — заметил Каллидор.

— Нет! Нет! — нетерпеливо закричала бывшая Леди Публия.

— А жить хочешь? — осведомился он.

— Да! — со всем возможным жаром заверила его девушка.

— Ты женщина Форпоста Ара или, точнее, когда-то ей была, не так ли? — уточнил капитан.

— Да! — признала она.

— Тогда, как вышло, что тебя нашли на пирсах связанной, взятой на поводок и с кляпом во рту? — поинтересовался Каллидор.

— Сбежавший заключенный сделал это со мной, — ответила она. — Он заткнул мне рот, чтобы я не могла рассказать о том кто я на самом деле, и надел мне на голову мешок, чтобы меня не узнали.

— Тебе известно, что вчера случилось на пирсах? — спросил мужчина.

— Признаться, я плохо понимаю, что произошло, — призналась она. — Вчера я дважды падала в обморок, и большую часть времени пролежала без сознания. В чувство меня привели удары тех двух свободных женщин, что привели меня, беспомощную, на борт этого судна.

— Что, по-твоему, произошло на пирсах? — осведомился Каллидор.

— По-видимому, к причалам пришвартовались какие-то суда, — пожала плечами девушка, — и, как мне кажется, многие находившиеся в тот момент на пирсах люди, включая меня саму, были взяты на борт.

— Косианские суда? — уточнил капитан.

— Я не знаю, — несчастно ответила она. — Знаю только, что на рейде действительно были косианские суда.

— Но Ты могла много узнать, за то время что пробыла на борту, — заметил он.

— Я оставалась среди женщин, которым было приказано молчать, — пояснила девушка.

— И как Ты думаешь, что стало с теми женщинами, которые привели тебя на борт судна? — спросил Каллидор.

— Я не знаю, — пожала она плечами.

— А Ты не думаешь, что им вчера тоже приказали молчать?

— Я не знаю, — повторила бывшая Леди Публия.

— Что Ты слышала на судне? — спросил капитан.

— Немногое, — ответила девушка. — Только слова мужчин, занимающихся управлением судном.

— Возможно, у тебя появились некоторые догадки относительно происхождения этих мужчин, — предположил Каллидор.

— Да, — кивнула невольница.

— На основании чего? — спросил мужчина.

— На их речи, — ответила она.

— Их речи? — переспросил капитан.

— Их акцент, — пояснила Публия.

— Я тоже говорю с акцентом? — заинтересованно спросил Каллидор.

— Да, — кивнула девушка.

— Хм, — несколько удивлённо хмыкнул он, как и большинство людей, неприученный задумываться о том, что его собственная речь имеет какой-либо акцент. — И каков же мой акцент?

— Если не ошибаюсь — косианский, — прошептала бывшая Леди Публия.

— И что у остальных моих людей такой же? — полюбопытствовал капитан.

— Тот же самый, — заверила его девушка.

— В чьих же руках Ты тогда оказалась? — спросил Каллидор.

— В руках косианцев! — воскликнула она, по-видимому, теперь окончательно уверившись в этом.

— Ты можешь говорить, — разрешил он ей.

— Пожалейте меня! — внезапно взмолилась бывшая Леди Публия, сжав руки вместе и жалобно протягивая их к Каллидору и Амилиану. — Сжальтесь надо мной, благородные косианцы! Оставьте мне жизнь! Сжальтесь над женщиной!

Мужчины, молча стоявшие вокруг, с интересом наблюдали за представлением. Должно быть, их молчание подействовало на девушку угнетающе. Она, как могла, учитывая её закованные в цепи руки, попыталась продемонстрировать свою красоту.

— Мне кажется, что я весьма привлекательна, — жалобно проговорила она. — Посмотрите! Вы видите? И я смею надеяться, что моё лицо также, если Вы соблаговолите осмотреть его, может быть сочтено довольно привлекательным!

— Ты стремишься заинтересовать своих похитителей? — осведомился Каллидор.

— Да! — воскликнула она.

— Как женщина? — уточнил капитан.

— Да! — заверила его бывшая Леди Публия.

— Скажи это сама, — велел он.

— Я стремлюсь заинтересовать своих похитителей, — объявила она, — как женщина!

— И что же Ты рассчитываешь получить? — поинтересовался Каллидор.

— Мою жизнь! — с трудом сглотнув, сказала девушка.

— В обмен на что? — продолжил допытываться мужчина.

— На всё что угодно на ваш выбор, — ответила она.

— Абсолютная неволя? — намекнул капитан.

— Конечно! — воскликнула бывшая Леди Публия, причём в её голосе не чувствовалось нерешительности.

— Даже у косианцев? — уточнил Каллидор.

— Конечно! — заверила его рабыня.

— А почему косианцы должны принять тебя в качестве рабыни? — спросил капитан.

— Я не понимаю, — растерялась девушка.

— Почему Ты думаешь, что они могут заинтересоваться тобой как рабыней? — уточнил он свой вопрос.

— Я не понимаю, — озадаченно повторила бывшая Леди Публия.

— Откуда Ты знаешь, что можешь представлять для них хоть какую-нибудь ценность как рабыня?

— Я буду отчаянно стараться доказать им свою ценность, — пролепетала она.

— А вдруг не докажешь, и они выбросят тебя за борт на корм акулам, — предположил Каллидор.

— Нет! — заплакала девушка.

— Ты что, думаешь, что из любой женщины получается хорошая рабыня? — спросил мужчина.

— Я не знаю, — смущённо ответила она, — но я прошу дать мне возможность хотя бы попытаться!

— Значит Ты готова служить косианцам? — уточнил Каллидор.

— Да! — всхлипнула Публия.

— На живот, — скомандовал капитан.

Девушка скользнула вперёд и вытянулась на животе, уперевшись под плечами ладонями в палубу, и немного приподняла голову, всё ещё наполовину скрытую тканью, к Каллидору и Амилиану. Её прекрасны губы подрагивали.

— Перевернись на спину, — приказал Каллидор.

Бывшая Леди Публия поспешно и неуклюже перекатилась на спину. Внезапно она приподняла одно колено и вытянула пальцы ноги. Возможно, в этот момент она поняла что, то, что с ней делалось, было неким отдалённым аналогом проведения девушки через рабские позы, и теперь изо всех сил старалась казаться привлекательной.

— На живот! Снова! — потребовал Каллидор, в голосе которого прозвучали более резкие нотки, чем в тот момент, когда он скомандовал её лечь на живот в первый раз.

На этот раз капитан даже не успел договорить, а девушка уже была на животе, в том же положении как прежде, демонстрируя ему ту скорость, с какой она готова повиноваться.

— На колени, — приказал мужчина, и рабыня вернулась в начальную позу. — Чего Ты заслуживаешь, женщина?

— Только того, чтобы быть рабыней, — ответила она.

— Говори, — потребовал Каллидор.

— Я прошу неоценимой чести и привилегии быть обращённой в абсолютную рабыню, — огласила бывшая Леди Публия.

— Косианцев? — уточнил капитан.

— Любого мужчины, — ответила она.

Признаться, меня немного раздражало то, как она говорила. Могло сложиться впечатление, как будто она ещё не была рабыней, безоговорочно и категорически абсолютной рабыней. Она даже осмелилась не обратиться к мужчине — «Господин». Похоже, она подозревала, или надеялась, ведь пока ещё ничего такого не произошло, чтобы противоречить этому подозрению или надежде, что они люди вокруг не знают, что она уже была рабыней, что она только вчера произнесла самонеобратимые слова самопорабощения на верхней площадке над воротами цитадели. Конечно, откуда ей было знать, что я тоже нахожусь на борту этой галеры.

— Снимите с неё мешок, — велел Каллидор.

Встав позади неё, так, чтобы рабыня не могла меня видеть, я сдёрнул ткань и сразу отступил назад. Девушка вскрикнула и отчаянно заморгала. Потом, протерев слёзы и приспособившись к свету, она осмотрелась вокруг себя, и испуганно поняла, сколько и каких мужчин собралось вокруг неё стоящей на коленях.

— Это что, поведение, типичное для женщин Форпоста Ара? — улыбнулся Каллидор, взглянув на Амилиана.

— Скажем так, это — поведение, типичное для женщин, — усмехнулся в ответ Амилиан.

— Командующий, — растерянно произнесла девушка.

— Ты на борту «Таис», военного корабля Порт-Коса, — просветил её Амилиан. — Тебе была оказана честь разговора с его капитаном, моим другом и в прежние времена бывшим моим товарищем по оружию — Каллидором.

— Порт-Кос! — воскликнула она.

— Именно, — кивнул Амилиан.

— Так вот откуда этот акцент, — прошептала Публия.

— Разумеется, — усмехнулся командующий.

— А ведь и верно, — сказал кто-то из мужчин, — лицо у неё весьма привлекательное.

Девушка покраснела.

— Я ничего не понимаю, — пробормотала она. — Что здесь происходит?

— Вчера десять кораблей Порт-Коса и пятнадцать других, вошли в гавань Форпоста Ара, незадолго до того, что, по-видимому, стало бы последней атакой косианцев на пирсы. Эти двадцать пять кораблей нейтрализовали силы Коса готовые к штурму, и эвакуировали людей с причалов.

— Значит, мы среди друзей, — осознала девушка.

— По крайней мере, большинство из нас, — усмехнулся Амилиан.

— Тогда, почему я в цепях? — спросила она.

— В рабских цепях, — поправил её Каллидор.

— Почему я в рабских цепях? — переспросила бывшая Леди Публия.

— А разве Ты не догадываешься? — осведомился командующий.

Девушка замолчала, вероятно, лихорадочно размышляя о том, насколько сидящий перед ней мужчина, мог быть осведомлён.

— Мой командующий может видеть, — наконец, заговорила она, — что, единственный ошейник, который я ношу, является частью этих цепей, и что я не заклеймена.

Я стоял позади неё, скрестив руки на груди. Должно быть, моё лицо в этот момент помрачнело. Понятно, что я рассердился. Хотя она не утверждала прямо, что была свободна, однако, всем было понятно, что она надеялась быть принятой за таковую.

— Возможно, — продолжила нахалка, — мои цепи могли бы быть сняты, и мне можно дать подходящую одежду, ту, что носят свободные женщины, чтобы я смогла занять место среди своих свободных сестер.

Признаться, я даже восхитился тем, как она изящно сформулировала фразу. Она не сказала «моё место», что могло бы предположить, что она имела право на него, но просто «место», не уточняя своих притязаний, так сказать.

— Считай, что Ты на суде, — сообщил ей Амилиан.

Бывшая Леди Публия ошеломленно уставилась на него.

— Или, — продолжил он, — если Ты — рабыня, мы готовы тебя выслушать.

— Я не понимаю, — пролепетала девушка.

— Уверен, понимаешь, — усмехнулся командующий.

— Но, каковы обвинения? — спросила она.

— Обвинений, если Ты — свободная женщина, несколько. Во-первых, намерение обмануть относительно своей касты. Во-вторых, пренебрежение традиционным укрывательством и скромностью, выраженное в хождении босиком и с открытыми икрами, создававшее преимущества для тебя и опасные условия для остальных свободных гражданок города в случае его взятия врагом. И в-третьих, отсутствие патриотизма, о чём свидетельствует отказ остричь волосы и поставить своим соотечественникам необходимый для обороны материал.

— Но Командующий, Вы же видите, — запротестовала бывшая Леди Публия, — поднимая руки к голове, и проводя ими по оставшимся волосам, — мои волосы были подстрижены, и так же коротко, как и остальных!

— Насколько я знаю, твои волосы состриг только вчера в камере сбежавший заключенный и, к тому же против твоего желания.

— Но, Вы же не верите этому, командующий? — осторожно осведомилась она.

— Предательница Леди Клодия, и бесспорная свободная женщина, находится в нашей власти, — предупредил Амилиан. — Мне надо вызвать её, чтобы получить свидетельство того, при каких обстоятельства и когда именно Ты лишилась своих волос?

— Нет, командующий, — вздохнула девушка.

— То есть Ты не оспариваешь того, в чём я тебя только что обвинил? — уточнил он.

— Нет, Командующий, — сказала она, разочарованно опустив голову.

— Также известно, что Ты носила при себе много золота, в своём кошельке, по-видимому, опять же, чтобы повысить свои шансы на убеждение победивших косианцев пощадить тебя. Сумма, кстати, была такой, что большинству женщин Форпоста Ара даже не снилась. Таким образом, Ты снова обеспечивала себе преимуществом перед ними. Это оспаривать будем?

— Нет, командующий, — не поднимая головы, отозвалась бывшая Леди Публия.

Конечно, она знала, что Леди Клодия могла засвидетельствовать присутствие золота в её кошельке. Кстати, в конечном итоге, её золото было использовано по прямому назначению, хотя это и не было известно девушке, именно оно, после падения ворот, помогло выкупить проход Амилиана и его людей к пристани. Именно его я рассыпал позади наёмников, чтобы освободить коридор.

— Вы не обвинили меня, в неношении одежд сокрытия, — напомнила она.

— В Форпосте Ара, — пожал плечами судья, — как впрочем, и в самом Аре, одежды сокрытия для свободных женщин, по закону обязательными не являются, не больше чем вуаль. Это скорее вопрос обычаев. С другой стороны, как Ты знаешь, существуют кодексы, предписывающие определенные стандарты этикета для свободных женщин. Например, они, не могут выходить на улицу голыми, как это может быть простительно для рабынь. В действительности, свободная женщина, которая в нарушение этих стандартов этикета, публично появляется, например, с излишне обнаженными руками или ногами, может быть сделана рабыней.

— Получается, что в моём появлении публично, даже притом, что, скажем, я носила единственный слой одежды, и мои икры и лодыжки были обнажены, не было никакого состава преступления, — сделала вывод бывшая Леди Публия.

— Была ли степень твоего обнажения достаточной, чтобы считать её нарушением кодекса этикета, момент довольно тонкий, — заметил Амилиан, — но, я, в любом случае, не собирался настаивать на этом.

— Конечно, ведь девушки из низких каст, вполне могут ходить не только так, но даже и более откровенно одетыми, — воспрянула она духом.

— Но Ты, кажется, из касты Торговцев, — улыбнулся Амилиан.

— А это — низкая каста! — воскликнула девушка.

Я улыбнулся про себя. Торговцы часто утверждают, что они — высшая каста, и соответственно, должны быть включены в советы высших каст. Однако в этот раз, как оказалось, наша торговка рада признать, и даже подчеркивает это, что Торговцы не являются высшей кастой. Традиционно высших каст на Горе — пять: Посвященные, Писцы, Строители, Врачи и Воины.

— В любом случае, я не настаиваю на этом пункте, — отмахнулся Амилиан.

— А если я оделась в такой манере, что моя каста не была видна, — перешла в наступление его оппонентка, — это — не больше, чем это делают многие другие женщины. Ведь в большинстве своём женщины держат одежды кастовых расцветок, скорее для формальных случаев, а некоторые вообще только для церемоний. Значит, я не думаю, меня можно считать ответственной и обвинять в попытке обмануть о своей касте. Например, я никогда не заключала сделок обманом, представляясь кем-либо другим, и я никогда не утверждала, что принадлежу к какой-либо касте кроме моей собственной.

Пожалуй, в данном случае, бывшая Леди Публия действительно была права. Правовые проблемы, связанные с намерением обмануть относительно своей касты, с точки зрения закона, конечно, в основном касаются случаев мошенничества или выдачи себя за другое лицо, например, если кто-то притворяется членом касты Врачей.

— И, кроме того, — продолжила она, — если косианские завоеватели приняли бы меня за простую девушку из низких каст, я не вижу причин, по которым законы Форпоста Ара должны быть направлены против меня. В чём смысл этого обвинения? В том, чтобы защитить косианцев от ошибки, которую у них так и не появилось возможности сделать?

— Ты надеялась с помощью своего платья и прочих ухищрений, скрыть то, что Ты относилась к касте, в отношении которой у захватчиков могло возникнуть желание мести и, таким образом, увеличить свои шансы на выживание.

Девушка вскинула голову, и цепь, свисавшая с ошейника, со звоном дёрнулась вверх.

— Я не мужчина, — напомнила она. — Да я с трудом могу поднять оружие мужчин, уже не говоря о том, чтобы владеть им. У меня просто нет на это сил. У меня нет ни их мощи, ни их умений. Я другая. Я — женщина. Я — кто-то сильно отличающийся от мужчин. Думаю, что у меня есть право на то, чтобы попытаться обеспечить своё выживание, своим собственным способом, тем, который у меня лучше всего получается.

— Способом женщины? — усмехнувшись, уточнил Амилиан.

— Да! — с вызовом признала бывшая Леди Публия.

— И во исполнение этого, Ты стала ходить босиком, носить одежду, не скрывающую твои икры, не остригла волосы и носила с собой кучу золота, — заметил командующий. — И таким образом, Ты обеспечила себе значительные преимущества перед другими женщинами Форпоста Ара.

— Каждая женщина должна заботиться о себе сама, — заявила девушка. — Я же не виновата в том, что другие женщины не оказались столь же умны как я. Это не моя вина, что они разумно не обнажили некоторые части своих тел, и не скроили для себя одежду, в которой смогли бы обратиться к захватчику. И уж тем более не стоит винить меня в том, что они испытывали недостаток золота с помощью которого, могли бы подсластить своё обращение к захватчику с просьбой об ошейнике. Я что должна быть обвинена, в том, что оказалась красивее многих женщин Форпоста Ара и благодаря этому получила некоторое дополнительное незаслуженное преимущество перед ними, или в том, что оказалась умнее большинства из них, и смогла заработать достаточно средств на это же?

— А почему Ты не пожертвовала свои волосы для защиты города? — спросил её Амилиан.

— Я не захотела, — ответила она.

— И почему же если не секрет?

— Они были красивые, — сердито буркнула бывшая Леди Публия.

— И? — поощрил её командующий.

— Я подумала, что буду более привлекательна с ними, — объяснила она, с раздражением в голосе. — Я решила, что в случае захвата города косианцами, они с большей вероятностью пощадят меня, если мои волосы не будут срезаны.

— И это в то время когда женщины Форпоста Ара их состригли?

— Они сами пожелали, — пожала она плечами.

— А ведь, между прочим, они, таким образом, снизили свои шансы на выживание, — заметил Амилиан.

— Это их личное дело, я здесь не причём, — буркнула девушка.

— А как насчёт отчаянной нужды в тросах для катапульт? — осведомился он.

— Вот и остригли бы рабынь, — сказала она.

— А что делать, если этого оказалось недостаточно? — уточнил Амилиан.

— Тогда можно взять волосы у тех женщин, которые готовы их дать, — ответила девушка.

— А если и этого недостаточно? — настаивал командующий.

— В любом случае, мои волосы не сыграли бы заметной роли, — проворчала бывшая Леди Публия.

— Хм, и что бы мы делали, если бы все свободные женщины заняли такую же позицию? — поинтересовался мужчина.

— Но они же этого не сделали, — заметила плутовка.

— Для женщины, закованной в цепи, Ты говоришь несколько высокомерно, — заметил командующий.

— Но ведь они будут сняты с меня через мгновение, — уверенно заявила она.

— Сначала Ты расскажи нам, что Ты сделала, чтобы помочь в защите своего города, — предложил Амилиан.

— Я приняла на себя обязанности мужчин, чтобы позволить им уйти на стены, — напомнила девушка.

— Это верно, — признал командующий. — Но не правда ли то, что Ты сделала это только в самом конце осады?

— Да, — согласилась она.

— И лишь только после того, как было ясно дано понять, что женщины, которые не принимают участия в помощи защитникам города, в полдень должны были быть спущены со стены голыми, в подарок косианцам.

— Да, — вынуждена была признать бывшая надзирательница.

— И какие же обязанности Ты для себя выбирала? — поинтересовался Амилиан.

— Я служила надзирательницей в тюрьме цитадели, — сообщила она.

— Почему Ты выбирала именно эту работу? — спросил мужчина.

— Я подумала, что это будет легко, — ответила девушка.

— А, кроме того, в таком месте, — усмехнулся мужчина, — та одежда, которую Ты носила, не будет казаться столь неуместной, как и хождение босиком, не так ли?

— Возможно, — не стала отрицать она.

— Но на стене Ты работать не захотела, — сказал командующий. — Почему?

— Откуда мне взять столько силы, — пожала она плечами.

— Выпрями спину, — приказал ей Амилиан, а когда она сделала это, окинув девушку взглядом, заметил: — Не замечаю никаких проблем с твоим телом.

Кое-кто из мужчин заулыбался.

— Маленькое, конечно, — признал он, — но, тем не менее, оно мне кажется таким, что вполне могло бы выдержать долгую рабскую работу.

Бывшая Леди Публия испуганно уставилась на него.

— Или возможно, всё же для него были бы более подходящими, — усмехнулся мужчина, — многочисленные, работы более очаровательного свойства, работы, особенно подходящие для женщин.

— Командующий! — возмущённо вскинулась девушка.

Но он никак не отреагировал на её протест, и замолчал. Мне даже стало интересно, не решил ли он, в качестве жеста милосердия, дать женщине возможность спросить у него разрешения заговорить. Признаться, я был бы крайне удивлён, если бы она догадалась спросить такое разрешение.

— Я услышала все выдвинутые против меня обвинения? — осведомилась она.

— Своё поведение этим утром можешь тоже включить в список, — ответил Амилиан. — Я про то, когда Ты на глазах своих соотечественников, выпрашивала ошейника у косианцев.

— Но Командующий, я же понятия не имела о том, что здесь были Вы и другие мужчины, — запротестовала бывшая Леди Публия.

— Да мы догадались об этом, — невозмутимо кивнул он, под весёлый смех остальных.

— Я прошу вас о снисходительности. Я — всего лишь женщина, — сказала она, и, не дождавшись реакции Амилиана, продолжила: — Я не думаю, что моё поведение, столь непристойное и непредсказуемое было чем-то удивительным для моего пола.

Лицо Амилиана осталось невозмутимым.

— Я не думаю, что другие женщины Форпоста Ара или других городов, оказавшись в подобной ситуации, вели бы себя по-другому, — предположила бывшая Леди Публия, на мой взгляд, небезосновательно.

— Ты думаешь, что они вели бы себя такой же готовностью? — спросил командующий.

— Я не знаю, — пожала она плечами. — Возможно, более глупые женщины вели бы себя как-то по-другому. Но ведь каждая женщина сама должна заботиться о себе!

— Понятно, — насмешливо протянул Амилиан.

— Если это, весь список обвинений против меня, то я прошу, чтобы они были отклонены, — нагло заявила плутовка. — Уверена, моя защита, даже если Вы не одобряете меня, является безукоризненной. Всё, что я сделала, включая вопрос желания оставить волосы, находится в пределах прав свободной женщины. И точно так же находится в пределах её прав, возможность преследовать свои собственные интересы, эгоистично это или нет, насколько она понимает их. Тем более ей не может быть поставлено в вину, если другие женщины не наделены таким умом, богатством и, возможно, красотой. Конечно, у вас остались возражения относительно моего поведения, касательно того, что я, по Вашему мнению, была недостаточно патриотична, но ведь недостаток патриотизма не является преступлением. Поэтому, снимите с меня цепи.

Проговорив всё это, бывшая Леди Публия и бывшая надзирательница, протянула свои скованные запястья к Амилиану.

— Вопрос значительно сложнее, чем тебе кажется, — не обращая внимания на протянутые к нему руки, заговорил Амилиан. — Тонкостей здесь куда больше, чем Ты можешь себе представить. С одной стороны твоё утверждение, что недостаток патриотизма — это не преступление, разделяют далеко не все. В особенности с этим не могут согласиться те, кто рисковал своими жизнями, защищая город, те, кто дрался на стене, у ворот, на пристани или на мостках. А, кроме того, в деле появились соображение, пока довольно смутные, что и говорить, относительно поведения указывающего на пригодность для ошейника.

Его слова заставили девушку вздрогнуть.

Прецедент, на который сослался командующий, касается поведения свободной женщины, которое рассматривается как достаточное, чтобы гарантировать понижение её статуса до рабского. Чаще всего это применяется в таких случаях, как мошенничество и воровство. Находит он своё применение и в ситуациях с попрошайничеством и бродяжничеством. Проституция, довольно редкое явление на Горе благодаря институту рабства, тоже рассматривается в качестве одного из подходящих эпизодов. Свидетельство об исполнении чувственного танца — другой случай. На Горе такие танцы почти всегда исполняются рабынями. Свободная женщина, замеченная в исполнении танца публично, рассматривается почти умоляющей об ошейнике. В некоторых городах заключение в неволю обязательно для такой женщины.

«Поведение указывающее на пригодность для ошейника», конечно, может интерпретироваться различными способами, и более широко и более узко. Однако насколько я знаю, прецедент этот почти всегда понимается, конечно, к счастью для женщин, именно в том который звучит в этой фразе, то есть имеет отношение к откровенному поведению, а не к психологическим склонностям. Многие гореане полагают, что все женщины — прирождённые рабыни, а значит, в некотором смысле все они являются подходящими для ошейника. Но даже взятая в соответствующем юридическом поведенческом смысле фраза, как можно предположить, имеет множество интерпретаций.

Например, в данном случае, судья, должен решить, имелись ли в представленных свидетельствах признаки вышеуказанного поведения, за которое соответственно мог бы быть наложен ошейник. Применительно к этому, важным штрихом, по крайней мере, в глазах некоторых, мог оказаться её отказ от участия в обороне города. Сюда входило и нежелание остричь волосы, предоставив их для использования в качестве тросов катапульт, и это несмотря на отчаянную потребность в таком материале, и факт того, что во время осады она согласилась взять на себя довольно несерьёзную обязанность, только после угрозы наложения серьезного наказания за неучастие.

На основе и по совокупности таких фактов и учитывая их общий вес, вполне могло быть сделано заключение относительно того, соответствовало ли поведение бывшей Леди Публии тому, за которое её можно было бы сделать рабыней. Кстати, её просьбу о косианском ошейнике, сделанную всего несколько енов назад, и явное свидетельство её готовности к ошейнику, и даже справедливость этого, что интересно, в данном конкретном случае, скорее всего, вообще бы не приняли во внимание. В большинстве городов такое считается само собой разумеющимся, естественным проявлением рабства в женщине, и соответственно редко расценивается как соответствующие юридическому наложению статуса неволи.

— Надеюсь, Вы понимаете, что это обвинение должно быть отброшено даже без обсуждения! — запнувшись, выступила бывшая Леди Публия.

— Как раз об этом-то, я даже и не подумал, — усмехнулся Амилиан.

— Понимаю, — испуганно произнесла девушка, немного приподнимаясь с пяток.

В этот момент в высоте над рекой прокричала чайка Воска.

С того места, где я стоял, мне были видны стальные браслеты запертые на её щиколотках и часть длинной цепи, соединявшей эти браслеты со скобой на ошейнике. Я знал, что ручные кандалы также были присоединены к этой же самой цепи. И конечно, благодаря остриженным мною волосам, я мог видеть и железный ошейник на шее девушки.

— Каково же будет ваше решение о представленных обвинениях, Командующий? — поинтересовалась бывшая Леди Публия.

— Обвинениям? — переспросил мужчина.

— Да, — подтвердила она.

— Обвинения, — заметил Амилиан, — являются соответствующими для свободных женщин.

— Командующий? — не поняла она.

— Они могли бы быть привлечены, например, к суду, — размышлял он.

— Конечно, Командующий, — согласилась девушка.

— Однако в твоём случае, — продолжил Амилиан, — такие соображения, подходящие для свободных женщин, могут просто не рассматриваться как относящиеся к делу.

— Но к чему тогда весь этот суд? — удивилась она.

— А я разве сказал, что мы на суде? — удивился Амилиан. — Кажется, я предложил тебе считать, что Ты на суде, а это несколько отличается.

— Я не понимаю, — пробормотала она.

— Возможно, по своей природе, это скорее некое слушание дела, небольшое неофициальное расследование, или допрос.

— Командующий? — запнулась девушка.

— И возможно, продолжил мужчина, — тебе стоит больше беспокоиться, не столько об обвинениях, которые являются подходящими только для свободных людей, сколько о причинах для наказания, которые являются подходящими для рабынь.

Публия смотрела на него глазами круглыми от ужаса.

— Впрочем, — усмехнулся он, — с рабыней может быть сделано что-угодно, и без указания каких-либо причин.

— Командующий, — прошептала девушка.

— Не думаю, что в свете этих обстоятельств, нам стоит интересоваться такими вопросами, как намеренное сокрытие касты, нарушения этикета, необоснованные преимущества, подвергание риску сограждан и недостаток патриотизма. Скорее, мы должны рассмотреть вопросы, которые, как мне кажется, являются более подходящими для твоего случая, и, боюсь, к твоему сожалению, намного более серьезные.

— Какие вопросы? — заикаясь от испуга, спросила она.

— Полагаю, что главным среди них, будет искажение статуса, — сообщил командующий.

— Я не понимаю, — потерянно прошептала бывшая Леди Публия.

— Выдача себя за свободную женщину, — подсказал Амилиан.

Девушка открыла было рот, но заговорить не осмелилась.

— Ну и конечно, — продолжил он, — есть несколько мелких связанных с этим соображений, например, высокомерная речь, разговор без разрешения и отказ использовать надлежащие формы обращения.

Бывшая Леди Публия задрожала.

— А вот теперь можешь говорить, — разрешил мужчина.

— Как Вы можете видеть, единственный ошейник, который на мне надет, — указала она, подняв руки к ошейнику сирика, — является частью этих уз. Вы также можете видеть, что я не заклеймена!

— Являешься Ты свободной женщиной, или нет? — строго спросил Амилиан. — Говори ясно.

Девушка, стоящая на коленях на палубе, вздрогнула, от чего звякнули надетые на неё цепи. Её взгляд бешено заметался с одного лица на другое, она крутила головой из стороны в сторону. Должно быть, в этот момент она лихорадочно размышляла, мог ли кто-либо из присутствующих быть на верхней площадке и слышать, произнесённые ею самонеобратимые слова самопорабощения. Наконец, оставаясь на коленях, она снова привстала, оторвав бёдра от пяток, выпрямила спину, и, боюсь, приготовилась смело ответить на вопрос Амилиана отрицательно. Она подняла голову, набрала побольше воздуха в грудь.

— Советую тщательнее продумать свой ответ, — бросил я из-за её спины.

Внезапно услышав мой голос, она вскрикнула в отчаянии, дёрнула руками, но была остановлена натянувшейся между ними цепью. Затем её руки беспомощно упали вниз, а плечи задрожали. Признаться, я даже подумал, что девушка может упасть в обморок. Затем, немного придя в себя, она сгорбилась, повернулась вполоборота назад и, немного приподняв голову, нашла меня взглядом. Я смотрел на рабыню сверху вниз, сложив руки на груди. Под моим взглядом бывшая Леди Клодия быстро склонила голову.

Она снова повернулась, лицом к Амилиану.

— Я — рабыня! — всхлипнула девушка и, растянувшись перед ним на животе, прижав скованные руки к палубе бёдрами, взмолилась: — Простите меня, Господин! Пощадите меня, Господин!

Увидев меня на палубе, стоящим среди свободных мужчин, как равный среди равных, она сделала правильный вывод. К тому же, несомненно, у неё было некоторое понятие, того, что я делал на стене, хотя про всё остальное ей было неизвестно. Не думаю, что у неё в этот момент появилась хоть капля сомнения относительно того, кому поверят в случае какой-либо её попытки оспорить моё заявление. Тем более, что Леди Клодия, как всё ещё свободный человек, могла дать показания в мою пользу, как присутствовавшая там свидетельница. Кроме того, был ещё юный арбалетчик, которого она, конечно, не знала в лицо, поскольку голова её была упакована в мешок, однако используя мычание, она признала себя рабыней и перед ним и передо мной, более того, продемонстрировала образец соблазняющего и умиротворяющего поведения рабыни. Само собой, у неё больше не осталось никаких заблуждений, относительно того, знали ли Амилиан и другие мужчины правду. До неё теперь дошло, что они просто играли с рабыней.

— Это — серьезный вопрос, — сказал ей Амилиан, покачав головой, — когда тарскоматка утверждает, что она ею не является.

— Но я же открыто не заявляла, что была свободной женщиной, Господин! — взмолилась плутовка.

Её заявление было встречено смехом тех, кто стоял вокруг. Улыбнулся даже Амилиан. Все её поведение свидетельствовало о том, что рабыня пытается ввести мужчин в заблуждение относительно её статуса.

— Пожалуйста, простите рабыню, Господин! — заплакала бывшая надзирательница, и даже, с некоторой робостью, немного приподняла бёдра.

Последнее её действие мужчины встретили взрывом хохота. Признаться, я сам не хотел, чтобы она, в ответ на вопрос Амилиана, относительно её статуса, прямо заявила, что является свободной женщиной. Хотя, конечно, рабыня в тот момент ещё не понимала этого, но она уже тогда была в достаточно затруднительном положении. Ясно дав ей понять тщетность такой лжи, разрушительной в своих последствиях и, чтобы прекратить тщетные попытки продлить её комедию абсурда, я фактически спас девушку от зверских пыток, а возможно и от смерти. Это — весьма серьезная «причина для наказания», попытка рабыней скрыть или отрицать свой статус. Разумеется, обычно у невольницы крайне мало шансов совершить подобный проступок, поскольку в большинстве случаев её выдают ошейник, клеймо и одежда отличительного вида, если таковая вообще имеется.

— На колени, — приказал ей Амилиан.

Девушка, путаясь в цепях, вытащила из-под себя руки, и снова встала на колени перед командующим. При этом, она скрестила закованные в кандалы руки на груди, прикрывая ими свою наготу. Это было странно и немного интересно, наблюдать это внезапное проявление испуганной скромности, теперь, когда она познала свою рабскую уязвимость.

Под пристальным взглядом Амилиана рабыня опустила руки. Потом, словно кожей ощущая пронзительный, оценивающий взгляд, она откинулась на пятки и встала на коленях прямо. Пристальный взгляд командующего не отпускал её до тех пор, пока бывшая Леди Публия, густо покраснев, не развела колени в стороны.

— Как Ты стала рабыней? — спросил командующий, хотя, конечно, и сам это уже прекрасно знал.

— Я призналась в своём рабстве, — ответила она, — а затем произнесла слова самопорабощения.

— И с этого момента, — кивнул Амилиан, — Ты прекратила быть человеком и перешла в разряд собственности.

— Да, Господин, — прошептала рабыня.

— Фактически в разряд домашних животных, — добавил мужчина.

— Да, Господин, — признала она.

— И как по-твоему, это приемлемо когда имущество, домашнее животное претендует на статус людей? — поинтересовался командующий.

— Нет, Господин! — ответила она.

— Но Ты именно так и поступила.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула девушка.

— Есть у меня идея, передать тебя свободным женщинам, — сказал Амилиан.

— Пожалуйста, нет, Господин! — испуганно вскрикнула рабыня.

— И как Ты думаешь, мне следовало бы тебя наказать? — спросил мужчина.

Девушка вскинула голову и пораженно уставилась на него. Казалось, в это мгновение в её смазливой головке промелькнули тысячи вариантов. Но затем она потухла и смиренно опустила голову.

— Всё, что понравится Господину, независимо от того, что могу думать я, — прошептала она.

— Хм, подходящий ответ, — кивнул Амилиан.

Признаться, в этот момент я вздохнул с облегчением. То, чего я очень боялся, было слишком близко.

— Ты закована в рабские цепи, — заметил Амилиан.

— Это подходит мне, Господин, — признала девушка. — Ведь я — рабыня.

— Как тебя зовут? — спросил командующий.

— У меня пока нет имени, — поспешила ответить она. — Меня ещё никак не назвали.

— Кажется, Ты стремилась служить косианцам, — припомнил он.

— Или любому другому мужчине, Господин, — прошептала безымянная рабыня.

— Ты вызвала недовольство мужчин, — сообщил Амилиан.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула прежняя Леди Публия.

— Уберите её пока в сторонку, — приказал Амилиан, — и приведите теперь другую женщину.

Двое мужчин подхватили за руки бывшую надзирательницу, а теперь неназванную рабыню, и волоком оттащили её в сторону, уложив девушку животом на палубу.

В следующий момент перед нами появилась другая фигура, тоже закованная в сирик. Вуаль спереди и с боков прикрывала крепкий ошейник, с которого свисала вертикальная цепь. Зато его можно было рассмотреть сзади, под краем белого тюрбан. Да и вуаль скрывала далеко не всю цепь спереди, оставляя открытыми наручники и кандалы на щиколотках. Когда она просеменила мимо меня, наши взгляды встретились, я увидел, что в глазах женщины плещется непередаваемый словами страх. Её заставили опуститься на колени перед Амилианом. Украдкой взглянув в сторону, она увидела прежнюю Леди Публию, голую, в сирике, лежащую на животе, на досках палубы.

— Давайте-ка рассмотрим, — призвал Амилиан, — волнующий костюм, в котором предстала эта заключенная перед нами. Открытость большей части рук, икр и лодыжек, мелькающая сквозь прорехи кожа, намекает нам, что под одеждой мы найдём не нательное бельё, а только саму женщину. Как точно эта одежда передаёт образ некой простой, скромной, обедневшей девицы из низкой касты, и как при этом умно она скроена, дабы показать её носительницу, причём способом, рассчитанным на то, чтобы стимулировать желание сильных мужчин, мужчин приученных, рассматривать женщин как рабынь, как трофей, как награду и удовольствие.

Трудно было не согласиться со словами командующего. Уверен, что многие из собравшихся, уже хотели сорвать эти дразнящие тряпки с красотки, которую они украшали.

Прежняя Леди Публия, лежавшая в стороне, застонала. Но мужчина, стоявший рядом, лёгким пинком призвал её к тишине.

— Эти своеобразные тряпки принадлежат тебе? — поинтересовался Амилиан у женщины, застывшей перед ним на коленях.

— Нет, — ответила она.

— Прежде они принадлежали женщине называвшей себя Леди Публия из Форпоста Ара, не так ли? — осведомился мужчина.

— Да, — кивнула женщина.

— Как получилось так, что их носишь Ты? — спросил Амилиан.

— Я надела их, что меня не узнали, — ответила она.

— Значит, Ты боялась быть узнанной? — сделал вывод командующий.

— Да, — признала та.

— Более того, я предполагаю, что Ты хотела бы, чтобы тебя приняли за прежнюю Леди Публию из Форпоста Ара?

— Да, — не стала отрицать женщина.

— Давайте посмотрим, кто же эта женщина, — предложил Амилиан, — кто замаскировался под прежнюю Леди Публию, и кто по неким причинам, как мне кажется, так боится быть узнанной.

Амилиан махнул рукой, и один из мужчин, аккуратно и не спеша, снял с женщины вуаль и тюрбан.

Свободная женщина стоящая на коленях выпрямила спину, подняла голову и вытянула шею, не собираясь скрывать видимый теперь ошейник.

— Она опознана? — спросил Амилиан.

— Так и есть, — заверили его сразу несколько мужчин, лица которых помрачнели.

— Кажется, теперь я понимаю, — усмехнулся командующий, — почему Ты так боялась быть узнанной.

Леди Клодия молчала.

— Ты — предательница Леди Клодия, — презрительно бросил Амилиан.

— Да, — признала женщина.

— Ты попыталась сбежать, — добавил он.

— Да, — согласилась Клодия.

— Но Ты не сбежала, не так ли?

— Нет, — ответила она. — Я не сбежала.

На мой взгляд, в происходящем присутствовала некая ирония. На пирсах, захвати их косианцы и устрой резню, а потом, если бы им захотелось, то и начни захватывать рабынь, её красота, которая была обнажена и выставлена на показ, имела все шансы привлечь внимание завоевателей. Возможно, она, закованная в цепи, была бы даже брошена офицеру, чтобы впредь быть его собственностью и служить ему с совершенством, по крайней мере, до тех пор, пока он, скажем, не утомился бы ею, и не решил подарить или продать другому. Она могла бы даже служить своего рода наградой тому или иному воину за его действия в Форпосте Ара. Куда больше милосердия она могла бы найти на пирсах в захватчике, держащем окровавленный меч, чем в абстракциях правосудия её собственного города. Мужчину с мечом, по крайней мере, можно поколебать, ведь он живой человек.

— Ты была признана виновной в предательстве своего города и приговорена к смертной казни, — напомнил Амилиан. — Ты можешь оспорить какое-либо из этих утверждений?

— Нет, — покачала головой женщина.

Командующий повернулся к раненому Марсию, лежавшему поблизости на тюфяке, и приподнявшись на одном локте, наблюдавшему за судом.

— Марсий, — обратился к палачу Амилиан, — Хватит ли у тебя сил, чтобы привести приговор в исполнение?

Мужчина кивнул.

— Сожалеешь ли Ты, Леди Клодия, о своём предательстве? — спросил её командующий.

— Да, всем сердцем, — ответила она.

— Это из-за того, что Ты попалась, — заметил он.

— Да, — не стала оспаривать Клодия. — Но всё не так просто, как может показаться.

— Объясни, — потребовал Амилиан.

— В камере, оказавшись в руках мужчины, я узнала, кем я являюсь на самом деле. Я поняла, что в своё время отбросила мягкость и реальность своей истинной сущности, променяв их на амбиции и жестокость. Раньше я не понимала того, чем должна быть женщина, значимости этого, и той радости, что даруют служение и любовь. Я добивалась власти, в то время как по законам природы, должна была подвергаться ей, наслаждаясь беспомощностью, подчинением и любовью. Я совершила большую ошибку в поиске того, что мне было не нужно, что не являлось моей судьбой, попытавшись вмешаться в судьбы государств. Я добилась только того, что причинила боль другим и самой себе. Я радуюсь только тому, что мои действия, насколько я знаю, не имели никаких последствий, серьезно повредивших моему городу или его гражданам.

— То есть Ты понимаешь справедливость вынесенного тебе приговора? — уточнил командующий.

— Да, — кивнула женщина, — но это наказание достойное свободной женщины, а мне кажется, что было бы более уместно, если бы меня скормили слинам.

— Такое обычно применяется для рабынь, — заметил Амилиан.

— Да, Командующий, — согласилась Клодия.

— Посмотри туда, — указал он на лежащую ничком и закованную в цепи прежнюю Леди Публию. — Вот она — рабыня.

— Да, — кивнула женщина.

— Неужели она тебе нравится? — презрительно спросил мужчина.

— Да, — коротко ответила Клодия.

Прежняя Леди Публия, абсолютно беспомощная теперь, посмотрела на свою бывшую заключённую, с благодарностью и слезами в глазах.

— Нет, этого быть не должно, — отрезал Амилиан, — потому что Ты свободна.

— Но я завидую ей, — вздохнула Леди Клодия. — По крайней мере, она полностью свободна быть тем, кем она является. Она, а не я.

Испуганная рабыня немного дёрнулась, отчего звенья цепи, сковывавшей её ноги, тихонько пробороздили по палубе. Осмотревшись, я увидел, что, похоже, как минимум несколько мужчин уже заинтересованно обладанием ей.

— Подходящий кол подготовлен? — спросил Амилиан.

— Я проследил за этим, — заверил его Марсий.

— Снимите с неё одежду, — приказал Амилиан.

Потребовалось всего мгновение, чтобы сдёрнуть вниз с её тела лохмотья. Ещё мгновения хватило на то, чтобы разрезать рукава, и убрать повисшее было на цепи наручников платье полностью. Про себя я отметил, как сразу заблестели глаза мужчин. Впрочем, гореане не привыкли сдерживать свои эмоции и скрывать своё отношение к женщинам, и сразу со всех сторон сначала послышались тихие присвистывания и вздохи, а потом и другие знаки внимания, несколько более вульгарные, такие как щелчки пальцами и причмокивание губами, воздававшие должное её красоте. Конечно, такие комплементы вообще-то более ожидаемы по отношению к более открытой красоте рабыни, чем к свободной женщине. Но Леди Клодия покраснела, и, похоже, даже была горда проявленным вниманием. Лично я нисколько не сомневался в её красоте. Что и говорить, превосходные формы её тела, действительно были рабскими. Я и раньше был уверен в том, что оказавшись на невольничьем рынке, от неё можно было бы ожидать хорошую прибыль. Её великолепное тело не могло скрыть манящего богатства женских гормонов и возбуждающей женственности. Да, она была настоящей красавицей.

Сорванные с женщины тряпки отлетели в сторону. Клодия осталась стоять перед нами на коленях, прекрасная в своей беззащитности. Многие мужчины, включая меня самого, ударили по своим левым плечам в знак восхищения. И кстати, я нисколько не сомневался, что и сам Амилиан был впечатлён открывшейся красотой. Впрочем, по моему мнению, любой мужчина оказался бы под впечатлением, встреть он её свободной заключенной, что на палубе «Таис», что на неком невольничьем рынке, прикованной цепью к скамье рабыней, ожидающей покупателя.

— Ты могла бы быть племенной рабыней, — заметил Амилиан.

— В некотором смысле я и есть племенная рабыня, — ответила Леди Клодия, — поскольку я — женщина.

— Кол готов, — сообщил кто-то из мужчин.

— Снимите с неё цепи, — приказал Амилиан, — и свяжите ей руки за спиной. Используйте шнур вокруг талии.

Со шнуром на талии руки, по-видимому, были бы плотно притянуты к её спине. Превосходный образец весьма распространённого способа связывания. Вот только подобное редко, если вообще когда-либо, используется при таком способе казни. Очевидно, приказ Амилиана относительно узла, в данном случае был своего рода актом милосердия. Похоже, командующий не хотел, чтобы она смогла дотянуться пальцами до кола, что было тщетно и бесполезно, и могло бы только задержать казнь, усугубив и продлив муки посаженной на кол.

— Я могу говорить, Командующий? — спросил я.

В этот момент подошёл мужчина со шнуром, и ключом от замков сирика надетого на Леди Клодию. Он остановился и отступил, стоило мне заговорить. Я предполагал, что парень сначала снимет браслеты с запястий Леди Клодии, затем затянет на талии женщины шнур, закрепит им её руки за спиной и только в потом удалит ножные кандалы и ошейник сирика. Во всяком случае, именно так обычно поступают гореансие мужчины, переходя от одних уз к другим.

— Конечно, — разрешил мне Амилиан.

— Вчера утром, в камере, — заговорил я, и мне самому вдруг показалось, что с того момента прошло необыкновенно много времени, — я пришёл к выводу, что моя судьба никак не связана с тем, что назначено для Леди Клодии, и что лично Вы, скорее всего, сами не уверены на все сто процентов обвиняя меня в шпионаже.

— Совершенно верно, — признал мою правоту Амилиан. — Я не был уверен ни в том, кем Ты был, ни в том, почему Ты сделал то, что сделал. Я по-прежнему много не понимаю, например, до меня не доходят причины бездействия армии в течение прошлых месяцев.

— Многое стало бы яснее, — заметил я, — если бы Вы были готовы рассмотреть возможность предательства в самом Аре, причём в самых верхних эшелонах власти, глубочайшего предательства невообразимых масштабов.

— Всего несколько дней назад, — вздохнул Амилиан, — это показалось бы мне невероятным.

— Но теперь вам это уже не кажется, что это настолько невероятно? — уточнил я.

— Нет, — нахмурился командующий. — Теперь мне совершенно ясно, что Форпост Ара был брошен на произвол судьбы, а Воск и его бассейн, по-видимому, были сданы Косу.

— Надеюсь не надо пояснять, почему в данном вопросе я в целом поддерживаю Кос, — проворчал Каллидор. — Конечно, я не питаю тёплых чувств к Ару, но также я понимаю, если Кос решит взять власть на реке в свои руки, то он вряд ли будет считаться с мнением остальных речных городов в целом и с Порт-Косом в частности. Мы, живущие на реке, не будем рады приветствовать ни эмиссаров Луриуса из Джада, ни Марленуса из Ара. Кроме того, у Лиги Воска, в которую Порт-Кос входит равноправным участником, имеются значительные силы готовые для совместных действий.

— Ара смотрит на Лигу Воска неодобрительно, — признал Амилиан. — Он опасается образования не её базе ещё одной Салерианской Конфедерации.

— И поэтому он не допустил присоединения к лиге Форпоста Ара, — напомнил Каллидор.

— Многие в Аре, в том числе и Марленус, — попытался объяснить Амилиан, — по-видимому, полагали, что если Форпост Ара войдёт в Лигу, то будет казаться, что Ар стал всего лишь одним среди многих на реке, а не единственным хозяином водного пути, каким мог бы быть. Возможно, Кос действовал более рассудительно в вопросе, полагая, что Порт-Кос мог бы доминировать в лиге, и что они, держа Порт-Кос под контролем, в свою очередь, могли бы контролировать бассейн Воска.

— Если таково было их намерение, то, похоже, они недооценили интересы, гордость и характер Порт-Коса, — усмехнулся Каллидор. — Хотя у нас остаются тесные связи, исторические, культурные и политические, с Косом, но мы, в отличие от Форпоста Ара, суверенный город со своими собственными интересами и правами. Мы независимы во всех смыслах этого слова, как юридически, так и организационно.

— Итак? — сказал Амилиан, вновь обращая своё внимание на меня.

— Признаться, мне не нравится идея, что эта женщина, — заметил я, указывая на Леди Клодию, и поставив ногу ей на спину, толкнул женщину вперёд, так, чтобы она упала на четвереньки, загремев цепями по палубе, — должна оказаться на колу.

— Это был приговор Форпоста Ара, — развёл руками Амилиан.

— А Вы присмотритесь к ней, — предложил я. — Разве в этом случае казнь не кажется вам напрасной потерей шлюхи?

Леди Клодия, свободная женщина, кажется, даже задохнулась, услышав подобный эпитет применительно к себе. А ещё она задрожала от удовольствия, осознав, что мужчина нашёл её достойной этого простого, вульгарного и возбуждающего выражения, которое, несомненно, совершенно справедливо было наложено на неё.

— Боюсь в данной ситуации, — покачал головой Амилиан, — вопрос наложения на женщину статуса «беспомощной шлюхи» не рассматривается, как соответствующий вине.

— Лично я определил для себя её статус ещё в камере, — пожал я плечами, — когда вынужден был принять кое-какие меры, конечно, не столько ради неё, сколько для себя самого. В конце концов, я не мог знать наверняка, какое решение Вы примите в моём случае, и при этом я не мог рассчитывать на то, что меня выпустят из горящей цитадели косианцы. Где гарантия, что они могли бы проявить больше интереса к преступникам своих врагов, чем собственно к своим врагам? Кроме того, я догадывался, что Леди Клодию должны были бы хорошо накормить тем утром, и это могло предоставить мне некоторое преимущество. Подозреваю, что вчера утром, я поел лучше, чем любой другой житель Форпоста Ара.

— Ваши действия в защиту Леди Клодии, — отметил командующий, — почти достигли успеха. Если бы не своевременное прибытие нашего друга Каллидора и неких таинственных других, сейчас она могла бы быть в цепях косианцев, а не в наших. Однако дело обернулось так, что Каллидор со своими товарищами прибыли вовремя, и предательница не избежит правосудия. Учитывая твои действия на стене и не только, мы готовы не обращать внимания на твою попытку устроить ей побег, хотя это и весьма серьезный проступок.

— Тем не менее, моё мнение по данному вопросу не изменилось, — сообщил я.

Леди Клодия поднялась на колени и, повернувшись, встала лицом ко мне. Прежняя Леди Публия, а ныне неназванная, закованная в цепи рабыня, повернув голову, уставилась на меня. Даже рабыня Амилиана, Ширли, и та вперила в меня, свои широко распахнутые испуганные глаза. Мужчины немного отстранились, а многие из них с тревогой положили руки на эфесы мечей.

— Ты одобряешь предательство? — удивился командующий.

— В целом, нет, — ответил я.

— Возможно, Ты одобряешь это, в данном конкретном случае, — предположил Амилиан, — в случае Леди Клодии?

— Ни в коей мере, — заверил его я.

— Государство, даже если это было бы сообщество пиратов, если оно хочет выжить, должно защищать себя, должно устанавливать некие формы правосудия и законности на подконтрольных ему территориях, не так ли? — поинтересовался моим мнением командующий.

— С этим трудно не согласиться, — признал я.

— И даже если это подразумевает петлю и кол, — добавил Амилиан.

— Не буду оспаривать и этого, — сказал я.

— Почему же тогда, Ты решил вмешаться в это своим мечом?

— Пожалуйста, благородный сэр, — заплакала Леди Клодия. — Не стоит рисковать ради меня, ради предательницы! Вы уже и так достаточно подвергали себя опасности, защищая меня, столь недостойный объект!

— А тебе дали разрешение говорить? — спросил я женщину.

Она пораженно замолчала на полуслове, даже не закрыв рот. В конце концов, она оставалась свободной женщиной.

— У меня нет никакого желания подвергать себя опасности защищая тебя, — сообщил я.

Озадаченная женщина, наконец, смогла закрыть рот.

— Она хорошо выглядит в рабских цепях, не так ли? — спросил я, обращаясь к Амилиану.

— Да, — признал тот. — В таких цепях она выглядит просто мечтой мужчины. Ей только недостаёт умения носить их как рабыня.

— Рискну предположить, что мужчины Форпоста Ара, — улыбнулся я, — не имеют никакого личного интереса в том, чтобы насадить эту женщину на кол.

Кое-кто из стоявших рядом засмеялся.

— Я имел в виду высокий кол в его юридическом смысле, конечно, — добавил я, под взрыв смеха окружающих мужчин.

Леди Клодия задрожала, ведь она уже знала, что такое быть во власти мужчин.

Снова повернувшись к Амилиану, я спросил:

— Что мужчины Форпоста Ара ценят выше, своё правосудие, или свою честь?

Некоторые из собравшихся мужчин возмущённо выкрикнули. Чтобы понять их ярость, позвольте просто напомнить, что они были гореанами. Несколько рук сжались на рукоятях мечей.

— Честь, — спокойно ответил мне Амилиан.

— Я не из Форпоста Ара, — продолжил я, — и я не испытываю к нему особой любви. Более того, я не вижу причин, по которым я должен относиться к нему как-то иначе, особенно учитывая, как гостеприимно меня встретили в его стенах. Но я служил ему, и возможно даже неплохо. Или я не прав?

— Это так, — вынужден был признать Амилиан. — Действительно, если бы не твоё командование на стене, её бы не смогли удержать так долго. То же самое касается ворот и эвакуации с пристани. А если бы Ты вместе с другими не удержал проход на мостки, пока их не разрушили позади вас, я сомневаюсь, что кто-либо из здесь присутствующих был бы жив сегодня.

— В таком случае, возможно, Вы не будете думать обо мне хуже, если я попрошу для себя награды, — предположил я.

— И после этого, Ты будешь уверять нас, что это был пустяк? — улыбнулся командующий.

— А по — вашему это было пустяком? — полюбопытствовал я.

— Нет, — улыбнулся он. — Пустяком это не было.

— Тогда, я могу просить о награде, — развёл я руками.

— Признаться, меня удивляет то, что Ты это делаешь, — заметил мужчина.

— А Вы думайте обо мне как о наёмнике, — предложил я, — и о том, что я говорю о своей плате.

— Но мы не заключали контракт на твои услуги, — напомнил Амилиан.

— Знаю, — кивнул я. — Но это вопрос чести наёмника.

— Говори, — сказал он.

— Я прошу замену изменить смертный приговор в случае Леди Клодии из Форпоста Ара, — огласил я своё требование.

— Но Ты не просишь для неё свободу? — уточнил командующий.

— Конечно, нет, — заверил его я. — Она виновна в предательстве.

— Значит, у тебя нет возражений, — добавил он, — ввиду её вины, относительно того, что наказание будет тяжёлым и мучительным?

— Конечно, нет, — кивнул я.

— Даже судьба, которая «хуже чем смерть»? — улыбнулся мужчина.

— Это кто же это говорит об этом такими словами? — осведомился я.

— А разве Ты не знаешь, что некоторые свободные женщины говорят об этом именно так? — спросил он.

— Это не те ли женщины, которые сначала обнажают свои груди перед завоевателями, а потом просят о привилегии облизать их ноги? — уточнил я.

— Возможно, при случае, — кивнул Амилиан.

— Если бы это действительно была судьба, «хуже чем смерть», — усмехнулся я, — то мне кажется, было бы очень трудно понять их счастье, их эмоции, их экстазы, и даже их готовность умереть для своих владельцев.

— Тогда, возможно, — пожал плечами Амилиан, — с учётом всех требований и обязанностей, это действительно нельзя назвать судьбой, «хуже чем смерть».

— Возможно, — согласился я, — если только, через некоторое время, они не полюбят это.

— Не исключено, что те, кто по-дурацки говорит про это в таком ключе, делают это только в попытке отговорить себя от отчаянного обаяния этого, и тоски по нему.

— Возможно, — кивнул я.

— Во всяком случае, — улыбнулся командующий, — стоит предложить им не делать подобных заявлений, пока у них не появится некоторый опыт, в том предмете, о котором они говорят, грубо говоря, пока они не поносят ошейник на своих собственных шеях.

— И всё же, — заметил я, — рабство — довольно суровое наказание.

— Это так, — поддержал меня Амилиан.

Гореанское рабство — бескомпромиссно и абсолютно. Рабыня — имущество, домашнее животное. У неё нет права на то, чтобы как-то поднять, изменить или повлиять на свой статус. Она принадлежит рабовладельцу, и должна ему всё. Она может быть куплена и продана. Она должна служить с совершенством.

Амилиан окинул Леди Клодию взглядом и спросил:

— Ты понимаешь смысл нашей беседы, тебе ясно, о чём мы говорим?

— Да, — ответила женщина.

— Это хорошо, — кивнул он, и торжественно проговорил: — Клодия, Леди Форпоста Ара, свободная женщина.

Та, выпрямившись перед ним на колени, замерла и даже задержала дыхание, выжидающе глядя на него.

— Преклони голову к палубе, — потребовал командующий.

Мужчины тоже задержали дыхание, увидев, как свободная женщина совершает подобное действие. Уверен, многие из них в этот момент с трудом сдержались, чтобы не схватить её.

— Подними голову, — приказал Амилиан, и когда она сделала это, объявил: — Ты была признана виновной в измене и приговорена к смертной казни через сажание на кол. Властью, вверенной мне, я сделал это. Той же самой властью я теперь отменяю смертный приговор.

— Командующий! — воскликнула Леди Клодия, заливаясь слезами.

— Ты ожидаешь избегнуть наказания? — осведомился мужчина, и она тут же опустила голову, задрожав всем телом. — Ты знаешь что за цепи на тебе надеты?

— Это рабские цепи, — ответила женщина.

— И надо признать они хорошо смотрятся на тебе, — усмехнулся он.

Леди Клодия покраснела и молча опустила голову. Но в следующее мгновение она, внезапно, в панике, похоже, неспособная контролировать себя, она вцепилась в те цепи, что были на её руках, сначала отчаянно попытавшись стянуть браслеты с запястий, затем дергая их в стороны. Но сталь надёжно держала свою пленницу.

— Ясно ли Ты понимаешь, — спросил он, — что теперь предполагается сделать с тобой?

— Да, — испуганно ответила женщина.

— Я намериваюсь, приговорить тебя к рабству, — предупредил командующий. — Ты понимаешь то, что это означает?

— Думаю да, — сказала Леди Клодия, — любая свободная женщина может понять, что это означает.

— У тебя есть что сказать, прежде чем я вынесу тебе такой приговор?

— Нет, — выдохнула она.

— Я приговариваю тебя к рабству, — произнёс Амилиан окончательный приговор.

Приговоренная задрожала.

— Теперь остается только, привести приговор в исполнение, — сказал командующий. — Если Ты желаешь, чтобы я исполнил его лично в зале суда, то я сделаю это. Но, с другой стороны, Ты можешь привести такой приговор в исполнение и самостоятельно.

— Я? — удивлённо, переспросила женщина.

— Конечно, — кивнул он.

— Вы хотите, чтобы я сама объявила себя рабыней? — спросила Клодия.

— Или это сделаю я, — пожал он плечам. — В конце концов это не имеет никакого значения.

— В сердце, — вздохнула женщина, — в течение многих лет, я сама знала, что была рабыней. Значит, мне будет подобающе, как мне кажется, если именно я произнесу эти слова.

Амилиан пристально посмотрел на неё.

— Я — рабыня, — набрав побольше воздуха в грудь, произнесла бывшая Леди Клодия.

Мужчины выкрикнули, с удовольствием приветствуя её слова, и ударили себя по левым плечам в гореанских аплодисментах, оценивающе глядя на новообращённую рабыню, стоящую на коленях перед Амилианом и испуганно озирающуюся вокруг себя.

— Тащите сюда и другую рабыню тоже, — велел Амилиан, указывая в сторону прежней Леди Публии.

Через мгновение обе рабыни, голые, закованные в сирики, стояли перед ним. Мужчины довольно грубо, пинками, подправили позы рабынь, чтобы они стояли на коленях как полагается по их статусу, выпрямив спины, сидя на пятках и расставив колени в стороны.

— Каллидор, друг мой, — позвал Амилиан, — посмотри-ка на этих двух рабынь.

— Да я уже давно смотрю, — усмехнулся капитан.

— Ты доволен их видом? — полюбопытствовал командующий.

— Вполне, — кивнул Каллидор. — Для меня очевидно, что обе родились для ошейника.

— Вот эту, — указал Амилиан на прежнюю Леди Публию, — мы будем звать Публией, по крайней мере, в течение некоторого времени.

— Кто Ты? — спросил Каллидор, обращаясь к Публии.

— Публия! — отозвалась та.

— А эта, — продолжил Амилиан, тыкая пальцем в бывшую Леди Клодию, — пусть на первое время будет Клодией.

— Твоё имя? — поинтересовался Каллидор у прежней Леди Клодии.

— Клодия! — быстро ответила женщина.

— Хочу попросить, если это тебя не слишком затруднит, дружище, — сказал Амилиан повернувшись к Каллидору, — взять обеих рабынь в Порт-Кос и там должным образом заклеймить и заковать в ошейники.

Я улыбнулся. У меня не было никаких сомнений относительно будущего статуса Публии, как впрочем, и Клодии тоже. Уверен, что обе будут превосходно выглядеть в одеждах рабынь, если, конечно, им разрешат одеваться вообще.

— А затем, — продолжил Амилиан, — если Ты не против, раз уж одна из этих женщин была готова сдаться косианцам, а другая продала им свой город, проследить, чтобы они оказались в собственности косианцев.

— Это будет несложно устроить, — заверил его Каллидор. — У нас в Порт-Косе много косианцев, посланников, торговцев и прочих.

Женщины украдкой обменялись взглядами. Их судьбы отныне решались мужчинами, и лично я не считал, что это несправедливо.

— У вас на борту найдутся условия для содержания рабынь? — поинтересовался командующий.

— В трюме, — ответил Каллидор, — есть несколько рабских клеток.

— Превосходно, — кивнул Амилиан, и повернувшись к рабыням насмешливо бросил: — Дамы, вы можете исполнить почтение перед владельцами.

Обе невольницы согнулись в поклоне, положив ладони рук на палубу и дотронувшись лбами досок.

Амилиан легонько кивнул Каллидору, намекая на то, что у него, по крайней мере, в данный момент больше нет никакого интереса к этим двум женщинам.

— Уведи их в трюм, — приказал Каллидор одному из своих матросов. — В клетки их.

Парень, встав между этими двумя рабынями, схватил их за руки, Клодию за правую, а Публию левую, и, вздёрнув обеих на ноги, повернул и подталкивая впереди себя, не отпуская их рук, повёл женщин к открытому люку ведущему на нижнюю палубу.

— Честно говоря, те клетки довольно мелкие, — как бы извиняясь, сообщил Каллидор. — В действительности, это клетки скорее для наказания, чем для содержания.

— Это неважно, — отмахнулся Амилиан.

— Ну да, конечно, — понимающе кивнул Каллидор, — вероятно, для них будет лучше сразу начать осознавать, что они — рабыни.

— Разумеется, — согласился Амилиан.

— Подозреваю, что утром они будут жаждать и стремиться покинуть клетки любой ценой, — заметил Каллидор.

— Так это же превосходно, — улыбнулся Амилиан.

— Однако я бы рекомендовал, чуть позже этим вечером забрать из клетки ту, которую Ты назвал Публией, и, привязав к мачте, хорошенько выпороть её плетью, — предложил Каллидор

— Непременно, дружище, — усмехнулся Амилиан.

Это было бы весьма кстати, подумал я, чтобы она, в конце концов, была наказана и хорошенько. Она попыталась использовать в своих интересах тот факт, что пока не была заклеймена и помещена в ошейник. Она попыталась выдать себя за свободную женщину. Во многих городах подобная попытка — преступление, караемое смертной казнью. Однако в данном случае, ей очень сильно повезло, хотя она, вероятно, поймёт это только спустя несколько дней, и её свежеобращённую молодую рабыню, виновную в этом, притом, что это было её первым проступком, всего лишь выпорют плетью. Однако даже в этом случае, не думаю, что она скоро забудет свою первую мимолётную встречу с упругой кожей произошедшую этим вечером. Найдётся немного рабынь, что могут забыть своё первое наказание. Ничто лучше этого не внушит ей, что теперь она рабыня и её владельцы не будут задуматься надо ли её наказывать или нет, если она вызовет их недовольство. Это первое, что следует изучить девушке. Я также уверен, что это её первое наказание может воспрепятствовать ей в ближайшем будущем, если такая возможность снова возникнет, попытаться повторить свой обман относительно своего статуса. Конечно, позже, когда она начнёт понимать то, чем должна была быть рабыня, когда она усвоит кое-что о характере её статуса, и его бескомпромиссности, она сама будет в ужасе торопливо гнать от себя такие мысли. Она больше не посмеет пустить их в свою голову. Она будет дрожать от страха, если хотя бы крошечный намёк не такую мысль случайно мелькнёт в её уме.

Вскоре матрос, что увёл рабынь в трюм, снова появился из люка, и задраил его за собой. Можно было не сомневаться, что рабыни теперь сидели к клетках. Каллидор, как оказалось, тоже обратил внимание на возвращение своего подчинённого.

— Мы с бывшей Леди Клодией были сокамерниками, — объяснил я Каллидору. — Уже тогда, хотя в тот момент женщина ещё была свободной, я решил, что из неё выйдет превосходная рабыня.

— Хорошо, — кивнул капитан.

Надо заметить, что в обучении рабынь много внимание уделяется не только широкому спектру сексуальных искусств, например тому, как правильно целовать и ласкать мужчину, но и не меньше внимания обращается также и развитию их собственной чувствительности. И в этом нет ничего удивительного, ведь это держит их во власти рабовладельца зачастую крепче цепей. Кроме того, следует заметить, что мужчине доставляет необыкновенное удовольствие видеть изумительные изменения и эмоции, которые он может вызвать в женщине, например, заставив её беспомощно извиваться и метаться от одного его прикосновения, своими отчаянными криками выражая своё подчинение и умоляя о большем. Рабыня, благодаря дрессировке, дисциплине, под которой она находится, своей эмоциональной свободе, в тысячи раз большей, чем та, которая остаётся на долю свободной женщины, может достигнуть оргазма намного быстрее и чаще, чем последняя, а иногда, особенно если она была лишена внимания мужчин какое-то время, почти немедленно. Реакция, вызов которой в свободной женщине мог бы потребовать у мужчины от трети до половины ана, в рабыне, причём в самой заурядной, может вспыхнуть уже в первые три — четыре ена. Помимо этого, часто рабовладелец, своим желанием может вынудить рабыню, хочет она того или нет, пережить длительные многократные оргазмы, иногда следующие один за другим.

— Она служила косианцам, и даже объявила о принятии их стороны, — продолжил я. — А Вы не думаете, что оказавшись в руках косианцев, эта женщина в ближайшем будущем может извлечь из этого определённую пользу?

— Это каким же образом? — поинтересовался Каллидор.

— Вдруг они сочтут целесообразным вознаградить её, например, свободой, — предположил я.

— Это вряд ли, — отмахнулся Каллидор. — Теперь она — рабыня. Это меняет всё. Даже если бы она когда-то была девушкой с Коса, пусть даже из Тельнуса, из хорошей семьи и высшей касты, теперь она всё равно останется рабыней, и только рабыней. Кроме того, косианцы, уж можешь мне поверить, не слишком любят предателей. Тот, кто готов предать свой собственный Домашний Камень, скорее всего, не смутится, предавая чужой. В действительности, я бы не был сильно удивлён, если бы она сдавшись в Форпосте Ара и потребовав неприкосновенности, быстро бы обнаружила себя в самой низкой форме рабства из всех возможных, и это ещё если бы её не убили сразу.

— Понятно, — кивнул я, нисколько не сомневаясь в словах капитана, что именно так всё могло и произойти.

— Таким образом, её рабство, — добавил он, — решись она чего-то там требовать, по-видимому, будет или просто оставлено на прежнем уровне, или станет чрезвычайно жестоким, но, ни в коем случае не будет поставлено под сомнение.

Я понимающе кивнул.

— Однако преступления свободной женщины редко переносятся на рабыню, поскольку у неё и без того, хватает своих собственных проблем и страхов, например, достаточно ли она хороша для хозяина, и тому подобных, я бы поставил на то, что всё останется по-прежнему, и ни о какой свободе речи даже не будет.

— Думаю, что Вы правы, — признал я.

Многие теоретики расценивают обращение в рабство, как разрыв с прошлым и так сказать, начало жизни с чистого листа. Предполагается, что женщина, в действительности начинает жить заново, но теперь как имущество, как простое животное. Безусловно, прошлый статус и дела женщины остаются частью её истории, даже если она — теперь всего лишь домашнее животное. Таким образом, по крайней мере, какое-то время, рабовладелец мог бы получать дополнительное удовольствие, размышляя, что его презренная рабыня ещё недавно была надменной свободной женщиной. Но, со временем, по мере развития их отношений, такие соображения постепенно уходят в прошлое и забываются, переходя в более простые отношения, просто господина и его рабыни.

— Используя бывшую Леди Клодии в камере, я иногда называл её «Хлоя», — рассказал я Каллидору.

— Косианское имя, — отметил тот.

— Она сама объявила о своих симпатиях к Косу, — напомнил я ему.

— И как, это имя использования помогало ей, отделить себя от того, что она, возможно, считала подходящим для Леди Клодии? — осведомил капитан.

— Думаю, что помогло, — ответил я.

Конечно, сексуальные отношения женщины и мужчины часто улучшаются, когда женщина начинает думать о себе как о ком-то другом, очень отличающемся от того как она была приучена о себе думать. Изменение имени может помочь в этом вопросе. Само собой, ни одна женщина не берёт своё прежнее имя с собой в рабство. После порабощения она теряет это имя. Даже если её бывшее имя, будет дано ей как рабыне, это уже не будет тем же самым именем в том смысле, что это теперь не является её официальным именем, на которое она имеет право. Это — не более чем рабская кличка. В этом смысле имя «Клодия», как имя свободной женщины — совершенно отличается от «Клодии» — клички рабыни. Например, имя своей рабыни, хозяин может изменить просто по прихоти. Эта потеря старого названия, кстати, и эмоции возникающие при получении нового, а также и само новое имя, если рабовладелец вообще захочет назвать её, хотя это — самое простое юридическое последствие помещения в неволю, как мне кажется, в психологическом плане является очень полезным стимулом помогающем женщине понять, что отныне она рабыня, и что она теперь радикально и абсолютно отличается от того, кем она была прежде. Так что, на мой взгляд, такая банальная вещь как новое имя, показывая рабыне, что она теперь находится в новой реальности, может помочь ей осуществить переход в неволю более гладко.

— «Хлоя» — превосходное имя, — заметил Каллидор. — Знавал я нескольких рабынь с таким имечком.

— Думаешь, — вмешался в наш разговор Амилиан, — «Клодия» слишком хорошее имя для рабыни?

— Думаю, что замечательное, особенно для рабыни, — улыбнулся Каллидор.

— Да уж я не сомневаюсь, — усмехнулся Амилиан.

Похоже, что Амилиан полагал, что косианские имена больше подходили в качестве рабских кличек, тогда как Каллидор имел тенденцию больше одобрять имена, типичные для юга, скажем, из Венны или Ара. И думаю, что оба они одинаково считали подходящими для рабынь имена характерные для многих других мест Гора. Большинство гореан, кстати, как известно, рассматривают земные женские имена, как пригодные только для рабских кличек. Рабыню Амилиана, например, звали «Ширли».

— Полагаю, что в данном вопросе вообще нет никаких сложностей, — пожал плечами Каллидор, — в любом случае, хорошее это имя или нет, теперь она носит его как рабскую кличку.

— Думаю, Ты прав, — кивнул Амилиан и, посмотрев на меня, поинтересовался: — А Ты что думаешь?

— Пожалуй, соглашусь, — улыбнулся я. — Это — теперь просто кличка рабыни.

Впрочем, это имя могло быть легко изменено. В одиссее неволи кличка женщины может поменяться бесконечное множество раз.

— Любопытно, что с ней будет дальше, — сказал я.

— Соблазнительная, — одобрительно заметил Каллидор. — Возможно, окажется в пага-таверне.

Это было возможно. Однако хотелось бы надеяться, что, в конце концов, она сможет оказаться в руках единственного владельца, для которого она станет любимой рабыней. По-моему, было в этой рабыне, теперь названной Клодией, что-то драгоценное и уязвимое, характерное для тоскующей по обожаемому хозяину, любящей рабыни.

— Амилиан, друг мой, — окликнул Каллидор.

— Да? — отозвался тот.

— Путь до Порт-Коса займёт у нас в несколько дней, — сказал Каллидор. — Ты не будешь возражать, если с завтрашнего утра эти две рабыни, Клодия и Публия, будут доступны для команды?

— Конечно, нет, — заверил его Амилиан.

— Мы прикуем их на корме цепью за шеи к кольцу в палубе, — предложил Каллидор. — На всякий случай, мало ли, вдруг поначалу они будут слишком потрясены. А так, хоть за борт не выпрыгнут.

— Это в сумерках-то, — усмехнулся командующий. — Не думаю, что они захотят броситься за борт.

— Вообще-то, я тоже так не думаю, — признал Каллидор. — Зато на корме, они будут подальше от свободных женщин.

— Используй их по своему усмотрению, — сказал Амилиан.

— Мы с парнями оставили Порт-Кос впопыхах, — пояснил капитан, — и не знали, придётся нам драться или нет. Так что мы как-то не подумали включить в судовое снабжение парочку девок для интимных нужд.

— Да не надо никаких объяснений, — отмахнулся Амилиан. — Также, если владельцы не возражают, твои парни могут пользоваться любой из остальных рабынь, которых вы забрали из Форпоста Ара, включая, конечно, мою Ширли.

Ширли немного отпрянула. Безусловно, даже притом, что она была любимой рабыней Амилиана, её использование могло быть передано так же легко, как и любой другой, даже самой низкой шлюхи в ошейнике находившейся сейчас на борту, например Клодии и Публии.

— Благодарю за великодушие, — сказал Каллидор. — Уверен, что остальные товарищи из Форпоста Ара окажутся столь же щедрыми, как и их командующий. Однако я думаю, что после того, через что вы прошли, мы предпочтём, со всей нашей добротой и любезностью, позволить таким рабыням, включая твою Ширли, подробно вспомнить науку угождения их собственным владельцам.

Ширли даже непроизвольно вскрикнула от радости, влюблёнными глазами уставившись на Амилиана.

— Как вам будет угодно, — улыбнулся тот.

— К тому же, как мне кажется, — добавил Каллидор, — эти обширные услуги, предоставленные Клодией и Публией моим парням, будут полезны для этих рабынь, и помогут им быстрее и яснее постичь особенности их новых условий.

— Несомненно, — усмехнулся командующий.

— Признаться, я хотел попросить тебя о ещё одном одолжении, — сказал Каллидор.

— Ну, так назови его, — ответил Амилиан.

— Когда мы будем входить в Порт-Кос, мне хотелось бы сделать так, чтобы уже издалека дать понять, что у горожан есть причина для радости, что наше дело завершилось успешно и есть повод для праздника, — объяснил капитан.

— Делай, как считаешь нужным, — пожал плечами Амилиан.

— Тогда, с твоего разрешения, я украшу корабль флагами и вымпелами, а знамя Форпоста Ара подниму на корме с левого борта. Ну а флаг Порт-Коса будет реять по правому борту.

— Как это, — несколько удивился Амилиан, — у тебя на корабле Порт-Коса имеется флаг Форпоста Ара?

— Никогда нельзя заранее сказать, когда такие атрибуты могут пригодиться, — улыбнулся Каллидор. — Впрочем, не удивлюсь, что и на кораблях благородных парней из Форпоста Ара найдутся флаги Порт-Коса, и, возможно, других городов, где-нибудь в глубине сундуков в ютовой надстройке. Не так ли?

Это было самым удобным местом на судне, чтобы спрятать такое имущество. Там оно будет одновременно и хорошо спрятано, и удобно для использования.

— Возможно, — не стал отрицать командующий.

— Дружище, — улыбнулся Каллидор.

Капитан склонился и пожал протянутую руку Амилиана. Похоже, что эти двое не просто давно знакомы, но и участвовали в совместных боевых действиях, скорее всего на реке.

Каллидор встал.

Кстати, в данный момент на борту галеры был ещё один флаг Форпоста Ара, тот самый, большой, порванный во многих местах и закопчённый, но стойкий и непокорённый, прошедший через всю осаду. Он был принесён на «Таис» тем пареньком, которому я вручил его на стене, другом юного арбалетчика. Мой бывший посыльный передал боевое знамя Амилиану, а тот, в свою очередь, вручил его своему помощники Сурилию, для хранения. У меня не было ни малейших сомнений, относительно ценности этой реликвии для защитников Форпоста Ара. Уверен они будут очень тщательно выбирать ситуации, при которых стоит поднимать это, ставшее символом из стойкости знамя.

— Однако, дорогой друг, не забыл ли Ты ещё об одном штрихе, обычно указывающем на успешное путешествие? — осведомился Амилиан.

— Я как раз думал о том, чтобы спросить об этом, — улыбнулся капитан.

— Тогда вывеси их в цепях на носу! — предложил командующий.

— Непременно, — усмехнулся Каллидор.

Рабыню, и об этом вскоре предстоит узнать Клодии и Публии, можно использовать тысячей самых разных способов. Одним из них, конечно, является представительская функция. Рабовладельцам свойственно гордиться своими девушками и при случае выставлять их в выгодном цвете. В действительности, одной из причин открытости и откровенности рабских предметов одежды, помимо их идентифицирующей роли и возбуждающего характера, как для хозяина, так и для рабыни, является их способность продемонстрировать свою собственность во всей красе. Точно так же, как мужчина Земли мог бы гордиться своими картинами, породистыми собаками или лошадьми, так и гореанин гордится своей рабыней или рабынями. Некоторым мужчинам нравится прогуливаться с голой рабыней на поводке, или если верхом, то прикованной цепью за шею к стремени. А некоторые богачи имеют обыкновение приковывать своих самых соблазнительных рабынь, иногда по нескольку за раз, в караван ошейников к рукоятям своих паланкинов. В данном случае Каллидор по-видимому интересовался показом двух красоток на носу его галеры. Понятно, что пара изящных рабынь, выставленных голыми на всеобщее обозрение, должны украсить его возвращение в гавань Порт-Коса.

— Я должен уделить внимание своим обязанностям, — наконец сказал капитан Амилиану. — Отдыхай.

Большинство мужчин стоявших до этого вокруг нас, к настоящему времени, уже разбрелись по палубе.

Каллидор замер на мгновение, как будто хотел ещё что-то сказать Амилиану, но потом покачал головой, по-видимому, передумав, и поднялся по трапу на рулевую палубу. Я задумчиво посмотрел ему вслед.

— Он хотел предупредить меня, — пояснил мне Амилиан, улыбаясь.

— Предупредить? — перепросил я.

— Да, — кивнул командующий. — Он — добрый малый.

Я сообразил, что, пожалуй, будет несвоевременно пускаться в дальнейшие расспросы, по крайней мере, в настоящее время, когда было немного поводов, если они вообще были, опасаться за свободных людей.

— Командующий, — обратился я к Амилиану.

— Да, Воин, — отозвался тот.

— Я хочу поблагодарить вас за милосердие, проявленное к прежней Леди Клодии.

— А это было милосердие? — уточнил он.

— Думаю, да, — кивнул я.

— Хорошо, — сказал он, — в конечном итоге, её предательство, пусть отвратительное и прискорбное, будучи рассмотрено через призму более крупных и значительно более коварных планов, кажется мелочным и несерьезным.

— Несомненно, так оно и есть, — согласился я. — И всё же, почему Вы сохранили ей жизнь?

— Прежде всего, потому что Ты попросил об этом, — пожал плечами Амилиан.

— Ещё раз благодарю вас за это, — сказал я. — Кроме того, я думаю, что она станет превосходной рабыней.

— В этом я даже не сомневаюсь, — усмехнулся командующий.

— Даже Каллидор признал, что она родилась для ошейника, — напомнил я.

— Ну, вообще-то, он говорил про них обеих с Публией, — заметил Амилиан.

— Это точно, — кивнул я.

— Думаю, что он был прав в обоих случаях, — сказал командующий.

— Я тоже так думаю, — заверил его я.

— Мой друг, — внезапно обратился он ко мне.

— Да, — озадаченно откликнулся я.

— Ты сказал Леди Клодии, — напомнил мне Амилиан, — что у тебя не было никаких намерений подвергать свою жизнь опасности, защищая её.

— Так оно и есть, — заверил его я.

— И всё же, я подозреваю, что откажись я пощадить предательницу, — предположил командующий, — Ты выхватил бы свой меч, в её защиту.

— Я сказал, что я сделал, — попытался я уклониться от прямого ответа, — просто я знал, что мне не потребуется подвергать опасности мою жизнь ради неё.

— Откуда Ты мог знать это? — полюбопытствовал он.

— Просто я знаю, что Амилиан и такие как он, — пожал я плечами, — люди благородные.

— И Ты на это рассчитывал? — поинтересовался он.

— Да, — ответил я.

— А чтобы Ты сделал, если бы я повёл себя неблагородно, с твоей точки зрения? — уточнил командующий.

— Тогда всё решил бы меч, — признал я.

— Я так и подумал, — усмехнулся он.

— Сожалею, — сказал я.

— Даже если бы я был не таким, кокой я есть, — улыбнулся Амелиан, — не думаю, что захотел бы, чтобы Ты обнажил свой меч против нас.

Мужчина замолчал, а я стоял молча и глядя на него, ожидал продолжения.

— Особенно из-за женщины, — наконец добавил он, и протянул руку к Ширли, которая быстро подскочила к своему хозяину, и встав на колени подле него, нежно взяла мужскую руку в свои и прижалась к ней губами в страстном поцелуе.

— Разумеется, — кивнул я.

— И в частности, — усмехнулся Амилиан, — из-за той, которая вот-вот должна была стать простой рабыней.

— Конечно, — не стал спорить я.

Ширли, по прежнему не отрывая губ от руки Амилиана, украдкой посмотрела на меня.

Я улыбнулся. По правде говоря на Горе мечи слишком часто обнажаются именно из-за женщин и особенно из-за прекрасных рабынь. Женщины — награда, трофеи, драгоценности и сокровища. Неудивительно, что за обладание ими мужчины борются с максимальной свирепостью. Случалось, и войны вспыхивали, только ради того, чтобы вернуть украденную рабыню.

Отдав честь командующему, я неторопливо ушёл, оставив Амилиана наедине с ухаживавшей за ним Ширли.

Я направился в сторону бака. Проходя мимо нескольких рабынь, стоявших на коленях подле своих владельцев в средней части корабля, я не мог не отметить, как замечательно выглядят женщины в своих ошейниках и коротких туниках. Пройдя дальше я миновал группу свободных женщин многие из которых сидели со своими детьми, и поднялся сначала на палубу бака, а потом на маленькую наблюдательную площадку располагавшуюся сразу за балкой форштевня. Там я замер, глядя вперёд, любуясь могучим течением реки. В четверти пасанга по носу, была видна корма впередиидущей галеры. Признаться меня сильно волновал вопрос, относительно чего хотел предупредить Каллидор, если, конечно, Амилиан правильно понял его намерения.

22. Рабыня Публия

Публия лежала передо мной на животе, вытянувшись на бухте каната, прижимаясь лицом к верёвкам, в кормовой части «Таис». Шея девушки была прикована цепью к кольцу, вбитому в палубу.

— Вы? — выдохнула она на мгновение приподняв голову.

— Я, — усмехнулся я.

— Пожалуйста, будьте добры к женщине, которая теперь всего лишь рабыня, — попросила Публия.

Я тихонько засмеялся, заставив невольницу испуганно вздрогнуть всем телом. Она выглядела крайне соблазнительно, лежа на животе и прижимая голову к верёвкам. Раз уж она теперь, была рабыней, то, я подумал, что ей можно разрешить просить о добром отношении.

— Пожалуйста, не делайте мне больно, — взмолилась она.

— Это во многом зависит от тебя, — заметил я.

— От меня? — удивлённо переспросила девушка.

— Конечно, — заверил её я. — У меня нет никаких намерений, по крайней мере, в настоящее время, причинять тебе вред. С другой стороны, если Ты вызовешь во мне, хотя бы малейшее недовольство, даже не надейся, что я буду сомневаться в наложении на тебя наказания, и заметь, серьезного наказания.

— Я понимаю, — прошептала она.

— Ты когда-то была Леди Публия из Форпоста Ара, — сказал я.

— Да, — испуганно задрожав, подтвердила девушка.

— Кто Ты теперь? — спросил я.

— Публия, — ответила она, — рабыня.

— Приподнимись, Публия, рабыня, — приказал я.

Невольница тихонько вскрикнула, возможно, не ожидая почувствовать на себе моего сурового захвата.

— Господин, — выдохнула она, и изо всех сил вцепилась пальцами в витки каната, на котором лежала. — О-о-о-охх!

Потом она начала задыхаться и издавать беспомощные звуки.

По небу плыли полные луны Гора. Рабыня была очень мила. Нас окружала тёплая гореанская ночь. А до Порт-Коса оставалось ещё двое суток пути.

Присев рядом, я перевернул её на спину и поднял её ноги, прижав колени к животу. Тело Публии было маленьким, но с восхитительными формами. Склонившись над ней, я подсунул руку под её шею, приподнял голову девушки и прижал её лицо к своему. Поцелуй был долог, и когда я позволил рабыне откинуться на спину, она поражённо уставилась на меня широко распахнутыми испуганными глазами.

— Ты была симпатичной надзирательницей, — сказал я.

— Я — рабыня, — прошептала бывшая надзирательница, — всего лишь рабыня.

— Возможно, теперь Ты горишь желанием ублажить своего бывшего заключённого? — поинтересовался я.

— Да, — пылко заявила она. — Я желаю ублажить моего господина!

Рабыня потянулась ко мне и, закинув свои руки мне на шею, робко подставила мне свои губы, словно боясь, что её вступление может быть отклонено, что я могу отвергнуть её.

— Я действительно хочу доставить удовольствие, Господин, — прошептала Публия, и я разрешил ей поцеловать меня.

Потом, позже, обнявшись, мы лежали рядом друг с другом. Близилось утро. Вчера мне пришлось долго ждать, пока команда натешится с нею, прежде чем, уже затемно приблизиться к рабыне. Я хотел, чтобы у меня было больше времени на неё. Судя по всему, приблизительно через ан должен прийти вахтенный, чтобы освободив невольницу от цепи, возвратить её в трюм. Обеих рабынь больше не держали в крошечных клетках, позволив находиться в трюме в относительной свободе, правда, при запертом люке. Клодию приковали к кольцу раньше, соответственно, она уже вернулась в трюм. Публия была выставлена для использования позже и пока находилась на палубе. Какое-то время в течение этого вечера, они были здесь одновременно. На следующие сутки им предстоит поменяться ролями, Публия окажется на палубе раньше, а Клодия останется у кольца на ночь.

— Послезавтра мы доберёмся до Порт-Коса, — сказал я.

— Я знаю, — прошептала девушка.

— Судно украсят, — сообщил я. — Вы с Клодией будете частью этих украшений.

— Я слышала это, — призналась она. — А во что нас оденут для этой чести?

— Вообще-то ни во что, вы обе будете голыми, — ответил я.

— И в цепях? — спросила Публия.

— Да, — кивнул, — или может быть в верёвках. Думаю, Ты сама знаешь, как женщин показывают на носах кораблей.

— Расскажите, как это будет происходить, — попросила она.

— Скорее всего, вы будете вывешены с бака, — пояснил я, — по одной с каждого борта.

— Наверное, это — большая честь, — предположила девушка.

— Пожалуй, да, — признал я. — И, кстати, если тебя это волнует, то я уверен, что вы обе, даже если бы на борту был груз превосходных пленниц, всё равно были бы среди первых кандидаток на подобную честь.

— Признаться, я ещё не привыкла думать о себе, как об украшении, — заметила она.

— Это — только одна из множества целей, для которых может быть использована рабыня, — пожал я плечами.

— Правда, теперь меня заинтриговала идея служить таким украшением, — шёпотом призналась мне Публия.

— О-о? — удивлённо протянул я.

— Да, — шепнула она, — мне доставляет удовольствие то, что мужчины сочли меня настолько красивой, что захотели показать меня таким образом. Ох, честно говоря, я боюсь этого, но одновременно меня это волнует и возбуждает. Кажется, теперь я начинаю понимать, как это оказывается здорово, быть красивой и привлекательной для мужчин. Я наконец-то чувствую себя по-настоящему женщиной! Интересно, а другие женщины случайно не будут негодовать и ненавидеть меня за то, что именно меня, а не их, поместят на носу в качестве украшения?

— Возможно, — ответил я.

— Иногда, ещё когда я была свободной женщиной, — призналась Публия, — я, втайне от всех конечно, представляла, как бы я себя чувствовала, будучи выставленной на всеобщее обозрение вот таким способом.

— Ты скоро узнаешь об этом на собственном опыте, — улыбнулся я.

— Правда, что я так красива? — не унималась она.

— Правда, — успокоил её я, — и скоро тебе предстоит обнаружить, что в неволе Ты станешь ещё красивее. Если откровенно, то тебе в этом вопросе не оставят большого выбора. Для этого существует множество причин, как физиологического, так и психологического характера.

— Я хочу быть красивой, — заверила меня рабыня, — и я горжусь тем, что я красива!

— Только остерегайся свободных женщин, — посоветовал я.

— Но ведь рабовладельцы не дадут им нанести мне серьезного вреда, — предположила девушка.

— Обычно они стараются не доводить до этого, — признал я.

— А ещё я буду гордиться тем, что буду украшением нос корабля! — заявила Публия.

— Не советую тебе становиться слишком гордой, — усмехнулся я.

— Господин? — не поняла она.

— Ты хочешь возобновить знакомство с плетью? — осведомился я.

— Нет! — испуганно дёрнулась рабыня, которую выпороли вечером второго дня после нашей эвакуации из Форпоста Ара.

— Плеть — превосходное средство для того, чтобы избавить женщину от излишней гордости, — заметил я.

— Я и раньше не сомневалась в этом, — задрожав, призналась она.

— И вообще, — добавил я, — для того, чтобы исправить её характер.

— Да, это точно, — грустно усмехнулась рабыня, — а также для того, чтобы ввести нас в курс дела относительно того, какими путями вам нравится, иметь нас.

Поцеловав Публию на последок, я оставил её, отправившись досыпать в одиночестве.

23. Рабыня Клодия

Рабыня лежала передо мной на животе, вытянувшись на бухте каната, прижимаясь лицом к верёвкам, в кормовой части «Таис». Шея девушки была прикована цепью к кольцу, вбитому в палубу.

— Это Вы? — спросила она.

— Да, — ответил я.

— Я боюсь Вас, — сказала Клодия.

Конечно, как рабыня она имела право на этот страх передо мной, а в действительности и перед любым мужчиной.

— Ты хочешь попросить о милосердии? — осведомился я.

— А разве мои просьбы что-то значат? — спросила женщина с горечью в голосе. — Я — рабыня. Неужели мужчины не будут делать со мной того, что им хочется, в ответ на мои просьбы?

— Они сделают с тобой всё, что им понравится, — признал я, — но если мужчины всё же прислушаются к твоим просьбам, то только потому, что это совпадает с их желаниями, потому что им нравиться делать с тобой то, о чём Ты умоляешь.

— Тогда чего бы это мне ни стоило, — простонала она. — Я умоляю о милосердии!

— Вопрос лишь в том, будет ли оно тебе оказано, — заметил я. — А как Ты думаешь?

— Я не знаю, Господин, — прошептала Клодия.

— А будет это так, как решат твои владельцы, — объяснил ей я.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— Ты когда-то была Леди Клодией из Форпоста Ара, — произнёс я.

— Да, Господин, — вздохнула женщина.

— Кто Ты теперь? — строго спросил я.

— Клодия! — ответила она, — рабыня.

Она прекрасно смотрелась, лёжа на животе, на скойланых швартовных канатах и прижимаясь к ним лицом.

— Приподними себя, Клодия, рабыня, — приказал я.

— Ой! — пискнула невольница, дёрнулась, но сразу поняла, что беспомощно удерживается в моих руках, и даже пошевелиться не может, не доставив мне при этом большого удовольствия.

— Что-то не так? — полюбопытствовал я.

— Я боюсь, что уступлю вам, — прошептала она.

— И что же в этом плохого? — удивлённым голосом поинтересовался я.

— Но так делают бесстыдные рабыни! — всхлипнула Клодия.

— Вот и делай это, бесстыдная рабыня, — приказал я, и она не имея больше никакого иного выбора, сначала рыдая от стыда, а затем задыхаясь от восторга и облегчения отдалась мне.

Временами, даже я едва мог удержать её маленькое тело, столь благодарное, и столь дикое, столь страстное, забившееся в своих внезапных, радостных и беспомощных конвульсиях.

Потом, лёжа на животе и рыдая, она всем телом прижалась к шершавым канатам, как будто пытаясь зарыться в них и спрятаться. Лёжа одной щекой на этой грубой импровизированной подстилке, Клодия периодически беспомощно вздрагивала от бивших её рыданий, неспособная понять своих собственных реакций, стыдясь своего поведения.

Присев рядом, я осторожно положил руку на её голову.

— Так вот как использую рабыню! — задыхаясь, проговорила она.

— Иногда, — сказал я.

— Конечно, ни одну свободную женщину никогда не использовали бы в такой манере! — всхлипнула Клодия.

— Во всяком случае, не часто, — заметил я.

Вообще-то, я знал, что свободных женщин иногда тоже могут использовать подобным образом, например, чтобы оскорбить их или подготовить к ошейнику. Разумеется, мужчина, который использовал их этим способом, впоследствии мог бы стать их владельцем.

— Кстати, не решила ли Ты присвоить себе права, скромность или наименьшие из привилегий свободной женщины?

— Нет, Господин! — вскрикнула невольница.

— Далее, не собираешься ли Ты, — продолжил я допрос, — потребовать для себя хотя бы минимальные из сексуальных привычек или действия свободных женщин, независимо от того, чем они могли бы быть?

— Нет, Господин! — поспешила заверить меня она.

Признаться, её ответ развеселил меня. Естественно, и свободные женщины, и рабыни, и те и другие, будучи женщинами, существами любопытными по своей природе, очень интересуются сексуальными действиями друг друга. Это естественно и понятно. Безусловно, в данном контексте, я подразумеваю тех невольниц, что родились от племенных рабынь и выросли в рабстве, не зная иной жизни вообще. Те рабыни, которые прежде были свободными, обычно имеют очень хорошее представление того, насколько узка, уныла, ограничена и посредственна сексуальная жизнь свободной женщины. В действительности возникает некий парадокс, поскольку свободным женщинам свойственно сначала нетерпеливо расспрашивать о поведении, ожидаемом от рабынь, и даже предписанных им, а в следующий момент, приходить в ужас, и скандалить по поводу услышанного.

— Такие понятия больше не имеют никакого отношения к тебе, не так ли?

— Нет, Господин! — признала Клодия.

— И Ты — мелкая лгунья, я прав? — поинтересовался я.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула рабыня.

— В любом случае, тебе не стоит больше интересоваться сексуальными действиями, правилами приличия, и прочими атрибутами свободной женщины, — предупредил я. — Теперь тебе следует сосредоточить своё внимание на более насущных для тебя собственных делах и проблемах. Например, на таких, как многочисленные сложные, захватывающие и восхитительные методы сексуального поведения рабыни.

— Да, Господин, — вздохнула женщина.

По небу плыли полные луны Гора. Лежавшая рядом рабыня была очень соблазнительна. Нас окружала гореанская ночь. От Порт-Коса нас отделяли ещё сутки хода.

Присев рядом, я перевернул её на спину и подтянул её колени к животу, как прошлой ночью сделал с Публией. Тело Клодии было таким же маленьким, как и у её сестры по неволе, и таким же восхитительным.

Вот только Клодия, в отличие от своей бывшей надзирательницы отвернула от меня голову, стараясь спрятать от меня свои глаза.

— Смотри на меня, — приказал я.

Женщину неохотно повернула ко мне лицо, беспомощная перед моим приказом, и открыла свои в миг наполнившиеся слезами глаза. Её губы задрожали.

— Насколько я знаю, — заметил я, — к настоящему времени, тебя уже не раз использовали здесь. Ты ведь не впервые у этого кольца.

— Но вас-то я знаю, — простонала она.

— Не думаешь ли Ты, что любой мужчина может быть знаком тебе, так же хорошо, как могла бы рабыня знать своего хозяина, или, что любая женщина может быть известна, так же как рабыня известна её владельцу? — спросил я.

— Я не знаю, — ответила Клодия.

— Нет, — сказал я. — Отношения рабовладельца и рабыни — это отношения полной, беспомощной интимной близости.

— Да, Господин, — прошептала испуганная женщина.

— Безусловно, познание владельца его рабыней, и рабыни её владельцем, не может произойти мгновенно. Это — естественные отношения, и так же, как и любые другие естественные отношения, например, между слином и его хозяином, и они занимают определённое время.

— Конечно, — осторожно согласилась она.

— У тебя есть какие-то вопросы? — осведомился я.

— Как может мужчина, который действительно знает женщину, рассматривать её как рабыню? — спросила Клодия.

— Как раз в этом ничего сложного нет, — усмехнулся я.

Взгляд женщина стал озадаченным и испуганным.

— Это знание даже облегчает вопрос, — объяснил я.

— Да-а, — глубокомысленно протянула она. — Это возможно.

— В этом даже есть особое удовольствие, — добавил я, — в обладании и направлении той, чьи интимные тайны глубоко изучены.

— Понимаю, — вздрогнула Клодия.

— Кроме того, для большинства мужчин необыкновенно важна природа женщины, природа того чем она является на самом деле, скрытая глубоко внутри неё, под грубыми наслоениями искусственности и ограничений, которые должны быть сорваны с неё и отброшены далеко в сторону, чтобы показать истинную женщину, голую и любящую.

— Я люблю мужчин, — вдруг призналась рабыня.

Мне показалось, что она чуть не сгорела от стыда, осмелившись чуть слышно прошептать эти слова.

— Ты стыдишься этого? — поинтересовался я.

— А разве я не должна? — удивилась она.

— Нет, — улыбнулся я. — Ты больше не свободная женщина. Ты больше не должна скрывать свои чувства. Теперь Ты можешь открыто и свободно демонстрировать свой интерес к мужчинам и свою любовь к ним.

— Интимная близость, о которой Вы говорили, те знания о её тайнах, — прошептала женщина, затаив дыхание и схватившись за меня. — Это всё ведь остаётся на усмотрение владельца, не так ли?

— В основном, — кивнул я.

— Но ведь не все рабовладельцы готовы заниматься этим, не так ли? — спросила Клодия.

— Конечно, нет, — признал я.

Я не мог отрицать того, что среди рабовладельцев хватает бессердечных типов, что некоторые из них люди совершенно бескомпромиссные и жестокие. И у монет этих мужчин, точно такая покупательная способность, как и у любых других. Иногда у меня закрадывалось подозрение, что работорговцам банально доставляет удовольствие бросать девушку, всё ещё гордую, не осознавшую себя рабыней полностью, или ту, которая доставила им некоторые трудности, в такую экстремальную неволю. Иногда всего после недели во власти таких животных невольница уже почти готова отдать жизнь только ради, чтобы добиться доброго слова или момента интимной близости. Она готова стать рабыней полностью. Рабыне, конечно, можно слегка ослабить поводок, это считается допустимым в отношениях между ней и её хозяином, но она должна чётко понимать, что слабина может быть выбрана в любой момент, поводок натянется, и встреча с плетью неминуема.

— Насколько же гордой я была, в бытность свою свободной женщиной! — вздохнула Клодия, немного задрожав.

— Ты больше не свободная женщина, — напомнил я.

— И даже какое-то мгновение назад, — прошептала она, — я, уже будучи рабыней, осмелилась подвергать сомнению ваше право на моё использование!

— Это уже более серьезный вопрос, — признал я.

— Какой же гордой я была тогда! — воскликнула женщина. — Накажите меня!

— Нет, — отказал ей я.

— Но я была отвратительной! — признала она.

— Нет нужды накручивать себя этими воспоминаниями, — посоветовал я.

Безусловно, заметь я в её теперешних действиях какой-либо проступок, и я бы проследил, чтобы она была очень обеспокоена данным вопросом.

— А помните, как в камере, в день нашего побега, — улыбнувшись, напомнила мне Клодия, — Вы лежали на мне, прикрывая моё тело своим?

— Помню, — кивнул я.

— Я тогда подумала, что Вы пытались защитить меня, как настоящий джентльмен, — засмеялась она.

— Я действительно защищал тебя, — пожал я плечами.

— Но Вы использовали меня! — усмехнулась женщина.

— Да, — признал я.

— Сзади! — напомнила моя бывшая сокамерница.

— Это было естественно, — заметил я, — в том положении в каком мы лежали.

— Я тогда была поражена, — призналась она.

— Просто в тот момент Ты была всего лишь наивной свободной женщиной, — пояснил я.

— Но я была свободной женщиной!

— Верно, — согласился я.

— И Вы всё равно использовали меня таким способом, несмотря на то, что я была свободной женщиной! — попыталась возмутиться Клодия.

— Конечно, — кивнул я.

— И как же Вы посмели сделать это? — спросила женщина.

— Это было несложно, — усмехнулся я.

— Нисколько не сомневаюсь, — проворчала рабыня.

— К тому же Ты была в очень удобном для этого положении, — напомнил я.

— Теперь знаю, — сказала она.

Перекатившись на спину, я стал любоваться на звезды. Ничто не мешало моему занятию. Парус был спущен, галера шла по течению, используя силу Воска для своего движения.

— Думаю, Вы использовали меня тогда, чтобы снять напряжение, — заметила она.

— О-о? — удивлённо протянул я.

— Да, — кивнула рабыня, прижимаясь ко мне. — Я слышала как-то раз, как мужчины говорили об этом. О том как они походя использовали своих рабынь, перед боем, чтобы снять психологическое напряжение. Думаю, что Вы использовали меня просто, чтобы расслабиться перед тем, как откроется дверь в камеру.

— Просто? — уточнил я.

— Да! — надула она губы.

— Не стоит недооценивать себя, — улыбнувшись, посоветовал я.

— Господин! — засмеялась Клодия, прижимаясь ко мне губами.

— На живот, — скомандовал я, и рабыня немедленно и беспрекословно повиновалась мне.

— Я люблю быть рабыней, — простонала она, — и служить мужчинам!

Незадолго до рассвета мы услышали тяжёлые шаги по палубе.

— Это за мной, — пробормотала Клодия, цепляясь за меня. — Он посадит меня в трюм!

— Верно, — кивнул я.

— Но Вы же можете задержать меня немного подольше в своих руках? — с надеждой в голосе спросила она.

— Если только на мгновение, — ответил я.

— Ох! — тихонько простонала женщина.

Я встал на ноги, накидывая на себя тунику. Рабыня поднялась на локте, потом встала на колени, склонив голову. Она вцепилась в цепь удерживавшую её у кольца в палубе.

Я застегнул пряжку своего ремня и поправил ножны, закреплённые на нём. Клодия бросила на меня укоризненный взгляд.

— Ты возражаешь? — осведомился я.

— Нет, Господин, — поспешила заверить меня она, быстро выпрямляясь на коленях, но её руки по-прежнему сжимали цепь, свисавшую с ошейника.

Невольница легко потянула цепь, словно решив убедиться, насколько крепко держит ей сталь. Убедилась, крепко.

— Ну как она? — спросил матрос, подходя к нам.

Рабыня немедленно склонила голову, коснувшись лбом палубы. Она находилась в присутствии свободных мужчин.

— Превосходно, — похвалил я.

— Господин, — робко позвала женщина, не смея поднять голову, — я могу говорить?

— Говори, — небрежно бросил вновь пришедший.

— Публия, рабыня, сказала Клодии, рабыне, что мы будем помещены на нос корабля. Клодия может узнать у господина правда ли это?

— Это верно, — ответил он.

Женщина нерешительно оторвала голову от палубы, но выпрямиться не осмелилась.

— Клодия может спросить, как это будет сделано? — полюбопытствовала рабыня у матроса.

— Мы используем специальную сбрую из цепей и кожи, — объяснил тот. — Женщина при этом абсолютно беспомощна, но отлично выглядит.

— А это не больно? — дрожащим голосом спросила Клодия.

— Нисколько, — успокоил её матрос.

— Я не знаю, как я буду выглядеть, и как мне вести себя, будучи выставленной напоказ на носу корабля, — вздохнула женщина.

— А Ты за это не волнуйся, об этом побеспокоятся цепи и кожа, — усмехнулся мужчина.

— А в каком виде буду, я имею в виду свою внешность? — осторожно уточнила Клодия.

— Ты будешь голой, конечно, — пожал он плечами.

— Да, Господин, — с горечью сказала рабыня.

Матрос рассмеялся.

— Оказавшись там, все ведут себя по-разному, — снизошёл он до объяснений. — Пленницы из свободных женщин часто поощряются кричать и оплакивать свою судьбу, казаться трагически печальными, умолять о милосердии и мягкости, покрывать свои тела слезами и так далее, поскольку их ждёт неволя. Это забавляет толпу встречающих на причале. Потом их проведут по улицам в дом того или иного работорговца.

— Здесь многое зависит, от того, кто заранее заключил контракт на пленниц? — со знанием дела уточнила Клодия.

— Обычно, да, — кивнул мужчина, и продолжил: — Ну а бывалые рабыни, обычно кажутся довольными и даже ликующими и радостными, и, кстати, если они не проявляют готовность быть таковыми сразу, то они обычно делают это, вскоре после соответствующего поощрения. Иногда женщине приказывают изобразить гордый и даже высокомерный вид, поскольку всегда есть товарищи, готовые, если можно так выразиться, подстеречь её на торгах и предложить за неё цену выше обычной, в надежде получить такую рабыню в свою власть, чтобы стереть с её лица гордость и высокомерие. Можешь мне поверить, она недолго будет оставаться гордой и высокомерной. Других невольниц поощряют сыграть испуг и панику. Страх в женщине весьма стимулирует мужчин, да и самих женщин тоже, делая их более отчаянными, нетерпеливыми и рьяными в деле ублажения своих владельцев. В общем, такие или подобные манеры поведения могут быть потребованы от женщин, выставленных на носу корабля.

— А если я не покажу себя должным образом, или владельцы не будут удовлетворены мною, тогда я получу то самое соответствующее поощрение? — предположила она.

— Совершенно верно, — кивнул матрос.

— А я могу узнать природу этого поощрения? — спросила Клодия.

— Женщины на носу висят в пределах досягаемости рабской плети, — намекнул мужчина.

— Понятно, — вздрогнула рабыня, отчего звякнула цепь, свисавшая со скобы, приваренной к ошейнику.

Вообще-то, насколько я знал, обычно, размещение у форштевня женщин не сопровождается такими соображениями. Например, когда лично я время от времени вывешивал женщин с носа своего корабля, то обычно позволял им вести себя любым образом, на их усмотрение. Признаться, для меня было достаточно, да предполагаю и для женщин тоже, что они были показаны на носу во всей их красе и беспомощности. Однако эта идея, насчёт предварительного инструктажа женщин, относительно их в поведения во время вывешивания на носу, меня заинтриговала. Таким образом, можно, наряду с украшением судна, например флагами и вымпелами, произвести большее впечатление на тех, кто собрался у входа в гавань. И что немаловажно, таким нехитрым способом можно подогреть людей в толпе, чтобы они предложили большую цену за определенную женщину. Конечно, не секрет, что работорговцы люди опытные и ушлые, особенно в богатых и успешных домах, зачастую планируют невольничьи торги заранее и в мельчайших деталях, тщательно отлаживая порядок, последовательность, стиль, позы и презентацию своего товара, иногда, превращая продажу в своего рода театрализованное и танцевальное шоу. Впрочем, даже без особого внимания со стороны моряков, поведение женщин украшающих форштевни варьируется в широких пределах от истерично дёргающихся в путах и кричащих свободных женщин, до дерзких рабынь, обменивающихся шуточками с толпой. Иногда, действительно, случается так, что девушка выбирает в толпе желанного мужчину и прозрачно намекает ему, о готовности носить его ошейник, и пусть он только даст ей такую возможность, и она станет для него мечтой о любви и удовольствии.

— А Клодия может узнать относительно того, какое поведение могут требовать от неё и Публии? — поинтересовалась женщина.

— Понятия не имею, — пожал плечами матрос, — это капитану решать. Могу предположить, что раз уж вы обе рабыни, но рабыни новообращённые, то могут приказать изобразить что-нибудь вроде неопредёлённой тревоги, информированного беспокойства и некоторой неуверенности, поскольку у вас уже есть некоторое понятие того, что значит быть рабыней, но впереди у вас новая неволя и новый рабовладелец.

— Да, Господин, — вздохнула Клодия.

Полагаю, что даже у самой опытной из рабынь должна возникать некоторая неуверенность всякий раз, когда она оказывается в новой неволе. В конце концов, что она знает о своём новом владельце? Очень немногое. За исключением того, что она — полностью его, и что хозяин имеет полную власть над нею.

— На живот, голову вниз, — скомандовал товарищ Клодии, мгновенно вытянувшейся на канатах.

Матрос первым делом защёлкнул наручники на её руках, завернув их за спину. Только покончив с этим, он вставил массивный ключ, который принёс с собой, в замок висевший на ошейнике, повернул его и положил рядом с кольцом на палубу. Я немного полюбовался беспомощной, закованной в наручники рабыней и оставлял их одних, отойдя к середине корабля и оперевшись на фальшборт. Через несколько инов он уже вёл Клодию к люку, поддерживая женщину за руку. Проходя мимо, она с грустью посмотрела на меня, а затем опустила глаза. Подведя её к люку, мужчина поставил рабыню на колени и занялся замком. Открыл люк, снял наручники, и ткнув пальцем вниз, указал, что женщина должна спуститься в трюм. Что она и сделала, осторожно придерживаясь за края лаза начав спускаться по крутому узкому трапу. Перед тем как исчезнуть под палубой, она еще раз бросила взгляд в мою сторону, а потом тяжёлая деревянная решётка опустилась на место и матрос снова запер замок.

После того, как мужчина ушёл, я приблизился и посмотрел вниз в трюм, сквозь брусья люка. Я рассмотрел на перечёркнутой тенями от решётки в лунном свете палубе двух женщин. Свернувшуюся в калачик, спящую Публию, и всё ещё стоящую у подножия трапа, Клодию, смотревшую вверх на меня. Увидев, что я смотрю на неё, свободный мужчина на рабыню, она тут же опустилась на колени. Я кивнул, и отвернувшись, направился на нос судна. Там, на маленькой высокоподнятой над палубой бака наблюдательной площадке, я на некоторое время замер, глядя вперёд, вниз по течению реки. Завтра, во второй половине дня, мы прибывали в Порт-Кос.

24. Порт-Кос

— Вон там, — указал Каллидор, стоявший на палубе бака, — маяк Порт-Коса.

Амилиан, поддерживаемый Сурилием, стоял рядом с капитаном. Кроме нас здесь собрались и многие другие. Были тут и молодой воин Марк, тот самый который пробрался в Порт-Кос и привёл помощь для осажденного Форпоста Ара, и юный арбалетчик со своим другом, столь же юным, и мужчины которых я помнил по боям на стене и на пристани.

Впереди была видна цилиндрическая конструкция, высотой футов в сто пятьдесят, возвышавшаяся на северо-западном мысу, прикрывавшем вход в гавань. Башня немного сужалось кверху, так что верхняя платформа была приблизительно двадцать футов в диаметре. Маяк был раскрашен в жёлтые и красные полосы — цвета Строителей и Воинов. Каста Строителей занималась непосредственно возведением башни, а каста Воинов выступала спонсором проекта. Днём это была своего рода сторожевая башня и ориентир, а ночью благодаря системе зеркал она служила маяком.

Этим утром посыльный корабль, миновав авангард, подошёл к борту флагманской галеры, и оттуда Каллидору был передан тубус и некими известиями. Насколько я понял, капитан не преминул поделиться полученной информацией с Амилианом. Впрочем, независимо от того, что именно было содержанием запечатанного кожаного тубуса, переданного лично в руки Каллидора, мне о его содержании было ничего не известно. Посыльный корабль, тем временем, лёг на обратный курс и устремился обратно к Порт-Косу.

— Никогда не думал, что придётся прибыть в Порт-Кос таким образом, — проворчал Амилиан.

— А Ты думаешь, я всю жизнь мечтал появиться в Форпосте Ара, в тех условиях, как это произошло? — поинтересовался у него Каллидор.

Вдоль обоих бортов на палубе бака лежали два узких бруса, с точками креплений для блоков. В фальшбортах уже были открыты лацпорты, через которые брусья будут вставлены наружу. Несколько матросов занимались креплением к брусьям блоков, цепей и сбруй.

Украдкой посмотрев на Марка, того молодого воина, что привёл корабли Порт-Коса, да и не только его, на помощь Форпосту Ара, я не мог не отметить, насколько решительным и мрачным было его лицо. Конечно, учитывая всё то, что он смог сделать, он был героем. И всё же, несмотря на его подвиг, он и его соотечественники из Форпоста Ара, прибыли в этот город, прежде бывший их самым главным конкурентом на Воске, как беженцы, имея при себе немногим больше, чем одежда на их телах. Немногое осталось теперь от Форпоста Ара. Всего несколько мужчин, чуть больше женщин, дети и флаг. И конечно, Домашний Камень. Если только его сохранили. По крайней мере, я надеялся на лучшее. Для гореан это было чрезвычайно важным обстоятельством. Насколько мне стало известно, камень был послан на юг, в Ар. Подозреваю, что если бы с его отправкой из города немного задержались, то командующий, скорее всего, не стал бы посылать реликвию в Ар. Сомневаюсь, что в данный момент среди людей Форпоста Ара найдутся те, кто испытывает большую любовь к бывшей метрополии.

— Весла на воду! — крикнул гребной мастер со своего поста на рулевой палубе.

Послышался шорох. Огромные вёсла прошли через лацпорты и встали на уключины. Сегодня гребцы Порт-Коса вышли на скамьи нарядными как никогда, яркие туники, начищенная кожа, лихо заломленные шляпы на головах. Настроение у всех было приподнятое. Они возвращались домой. Уверен, многие хотели произвести неизгладимое впечатление на девушек Порт-Коса. Несомненно, таковых хватает в толпе, вышедшей на причалы, чтобы приветствовать их.

Наверняка среди них будет немало девушек в коротких туниках и ошейниках, радостно размахивающих руками, причём не только девок ради такого случая отправленных на пристань из таверн и борделей, но также и из магазинов, прачечных, кухонь и домов всего города. Это делает возвращение моряка в родной порт ещё радостнее. Думаю, кое-кто из девушек, вышедших на пристань, запросто могут оказаться собственностью того или иного гребца. Эти будут с нетерпением и почти вне себя от радости встречать, не столько возвращая героев, сколько своих владельцев.

Следует заметить, что рабыня в городе обычно получает довольно большую свободу. Зачастую, она может делать многое из того, что ей захочется и ходить туда, куда она пожелает. В некотором смысле её свобода и мобильность даже намного шире, чем та, что предоставлена свободным женщинам. В конце концов, эта свобода не имеет особого значения, поскольку она помечена клеймом и ошейником. Понятное дело, что ей вряд ли разрешат выйти за стены города, если только она не находится в сопровождении свободного человека. Кроме того, прежде чем покинуть дом, она должна спросить разрешения, у соответствующего свободного человека, если он доступен. Он же назначит ей время, не позднее которого она должна вернуться назад, и ему же рабыня должна сообщить о своём прибытии. Для нее, кстати, лучше доложиться, прежде, или ровно в назначенный ей срок. Иногда забавно видеть, как эти девушки торопятся вернуться домой вовремя. Многие рабовладельцы весьма строги в таких вопросах. Прибытие с опозданием может быть причиной наложения сурового наказания.

— Это — маяк, — сказала мать своему ребёнку, приподнимая того над планширем, чтобы он мог посмотреть.

Беженцы, за исключением некоторых мужчин, были очень рады увидеть маяк и знать, что гавань Порт-Коса уже рядом. Порт означал для них приют и убежище. Кошмар осады остался позади.

Глаза свободных женщин сияли от удовольствия. Я видел, что даже собранные в кучу на главной палубе в районе мачты рабыни, одетые с короткие туники и стоящие на коленях, имущество различных владельцев оказавшихся волею судьбы на борту галеры, были возбуждены, счастливы и взволнованы. Среди них, без какого-либо особого знака её статуса, указывавшего на то, что она является любимой рабыней самого Амилиана, была и Ширли, всего лишь одна из многих рабынь.

Матросы уже выставили оба бруса в лацпорты и закрепили коренные торцы к палубе. Цепи и ремни пока оставались на палубе. Брусья теперь торчали наружу по бортам, по обе стороны от изогнутого форштевня.

Авангард, состоявший из галер меньшего размера, сбросил ход. Вскоре они оказались на траверзе с нами, а потом и отстали. Наш корабль, флагман Каллидора, его «Таис», должен был войти в гавань первым.

Я обменялся взглядами с юным арбалетчиком и его другом. Мы улыбнулись друг другу, и ребята вернулись к созерцанию реки, кораблей на ней и приближающегося маяка. Только на борту галеры я узнал, что его звали Фабий, а его друга — Квинт. Похоже, мальчишкам не терпелось увидеть Порт-Кос. Всё же психика молодежи обладает удивительной гибкостью. Глядя на них и видя их нетерпеливое ожидание, трудно было даже предположить о том, какие испытания выпали на их долю, воспоминания о которых ещё долго будут терзать многих взрослых закалённых мужчин, выстоявших на стене, на пристани и около пирсов. Я дал каждому из них по пригоршни монеток, из тех, что достались мне с кошельком убитого мною мародёра, встреченного в коридоре цитадели, ведшем к пристани, чтобы парни могли развлечься в Порт-Косе.

Корабли, прежде бывшие в авангарде, а теперь оказавшиеся по корме, построились в кильватерную колонну за флагманом.

— И-и-и, раз! — выкрикнул гребной мастер.

Весла одновременно нырнули в воду, пошли назад и появились вновь, сияя на солнце от покрывавших их капель.

Я снова окинул оценивающим взглядом высокий, цилиндрический маяк. Ночью, его свет усиленный системой зеркал, мог быть замечен за многие пасанги вверх и вниз по реке.

До входа в гавань осталось всего три — четыре пасанга.

— Раз! — снова скомандовал гребной мастер.

Я стоял рядом с Каллидором. Здесь же был и Амилиан, которого поддерживал Сурилий. Флагман был украшен флагами и вымпелами. Если посмотреть в корму, то можно было увидеть поднятый над ютом на флагштоке левого борта флаг Форпоста Ара. По правому борту реяло знамя Порт-Коса. Подозреваю, что сам Амилиан, скорее всего, не просил о такой чести. Однако теперь он прибывал в Порт-Кос не как жалкий беженец, а как встречаемый с распростёртыми объятиями, уважаемый союзник.

Я же мысленно возвратился к произошедшим за последние время событиям. Перед мысленным взором промелькнули «Кривой тарн», лагерь косианцев, укрепление на подходе к стене, моё пленение и побег, оборона цитадели Форпоста Ара, отступление с пристани, и эвакуация с пирсов. Каким вдруг сложным и отчаянным стал мир. Внезапно я почувствовал себя просто крохотным, щепкой попавшей в водоворот посреди огромного моря, влекомой бурным потоком и не понимающей сути происходящего. Нет, я не был щепкой! У меня были компасы и маяки, столь же осязаемые для меня как звезды, по которым я мог бы провести свой корабль по Тассе, столь же твердые и бесспорные как кирпичная кладка маяка Порт-Коса. Это были кодексы воина, честь и сталь.

Двух рабынь привели и поставили на палубе бака. Я осмотрел ту, чьим именем теперь было — Клодия. Под моим пристальным взглядом женщина робко опустила глаза. На её запястьях и щиколотках одно за другим смыкались стальные браслеты, цепи от которых шли к торчащему за бортом брусу. На тела обеих невольниц надели сбруи, состоящие из цепей и кожаных ремней, также прикреплённые цепям к брусьям. Ремни были затянуты, застёгнуты пряжками и зафиксированы маленькими замками. Обеих женщин поставили на колени у фальшбортов, по одной у каждого бруса. Руки, с закованными в наручники запястьями рабыни вынуждены были держать поднятыми над головами. Клодия повернула голову влево, Публия вправо.

Послышалась барабанная дробь. Барабанщик проверил свой инструмент. Следом за ним это сделали и трубачи.

Предательство ужасающего, гигантского масштаба, раскинуло над Гором свою паутину. Благодаря захваченным в Брундизиуме кодам, я был уверен, что знал, по крайней мере, одного из участников этого заговора, ту, кто, возможно, была главарём заговорщиков, ту, кто, возможно, была даже главным архитектором этих тайных и коварных проектов. И я, как последний дурак, однажды держа её в своих руках в Порт-Каре, освободил её, даже несмотря на то, что она, не скрывая своего презрения, издевалась надо мной, считая меня немощным калекой. В тот раз она вернулась в Ар, правда, она полагала, что её там ждёт честь и безопасность, а всё оказалось немного не так! Я хорошо запомнил её! Какой высокомерной она была со мной! Как высоко она взлетела. Интересно, не отпусти я Талену тогда, какова была бы её судьба сейчас?

Мы теперь приближались к гавани.

Я взглянул на молодого воина, Марка, стоявшего неподалёку от меня. Его лицо казалось сосредоточенным и мрачным.

— Мне пора занять своё место на юте, — сообщил Каллидор, развернулся и покинул носовую надстройку.

Специально для Амилиана на бак принесли высокий стул. Его высшие офицеры собрались вокруг своего командующего.

В моей голове как-то некстати мелькали мысли о последних событиях. Вспомнилась красотка Феба их Тельнуса, стройная, белокожая, с волосами чёрными как смоль. Какой одинокий и несчастной она чувствовала себя будучи свободной женщиной! Как подходяще смотрелись на неё предметы одежды, свойственные рабыне. И всё же я не поработил её, так и оставив, к её расстройству, простой, хотя и полной служанкой. Утром, уходя к передовым укреплениям косианцев, сначала я отвёл женщину, одетую только в рабскую полосу, к фургону моего друга, Эфиальта, маркитанта, встреченного в «Кривом тарне». Вспомнилась фигура и тёмно-рыжие волосы Темионы с Коса, работавшей в зале паги, а также женщины, встреченные снаружи, прикованные цепями под навесом левого корпуса постоялого двора, Амину из Венны, Елену с Тироса и косианок Клио, Ремис и Лиомач. Немного жадный хозяин «Кривого тарна» прежде чем отпустить, получив выкуп, обрил им всем головы, чтобы заработать ещё на их волосах, продав их в качестве сырья для тросов катапульт. Не забыл я и Лиадну, ту рабыню, что я использовал под фургоном её владельца во время грозы. Мне показалась забавной идея поставить её первой девкой над свободными женщинами, для чего я и попросил Эфиальта, купить для меня эту рабыню. Само собой, я дал Эфиальту своё разрешение, делать с этими женщинами всё, что тот считал разумным, например, сдавать в аренду, обменивать, продавать, порабощать, и так далее, в соответствии с условиями на рынке. Конечно же, я понятия не имел, увижу ли я его когда-либо снова. Елену и Клио я продал сам на косианских редутах, с их помощью проложив себе дорогу к подножию стены Форпоста Ара.

Вспомнил я и того парня в последнем укреплении перед стеной, которого надула некая Лиомач. Понятно, что я не знал, была ли это та же самая Лиомач, что оказалась на моей цепи. Пожалуй, для неё, было бы лучше, чтобы она оказалась всего лишь тёзкой той мошенницы. После падения Форпоста Ара у косианцев, их союзников и наёмников появится намного больше свободы. Кроме того может оказаться так, что в окрестностях останется не так много женщин доступных мужчинам, учитывая какое их количество было отправлено на запад в Брундизиум, и другие места, в том числе и на рынки самих Коса и Тироса. Бедняжка Лиомач, сидящая на цепи и беспомощная, будет выставлена для осмотра любого, кто проходит мимо, а в сложившихся условиях, можно не сомневаться, что мимо пройдут многие. Если эта женщина попадётся на глаза тому парню с редута, то мне останется только пожалеть её. Её статус пленницы, формально остающейся свободной женщиной почти наверняка будет мгновенно заменён неволей, и владельцем Лиомач окажется человек, в руках которого она, скорее всего, панически боялась оказаться.

Перед глазами всплыло лицо бородача из «Кривого тарна», так оскорбившего бедную Темиону, отказавшись даже брать пищу из её рук. Он, показался мне тогда большим грубияном. Пожалуй, вряд ли он будет доволен мною, а в особенности тем, как я его обманул, улетев в его одежде, с его донесением, кошельком, да ещё и на его собственном тарне. Последний раз я видел его голым, прикованным цепью к кольцу во дворе «Кривого тарна». Похоже, благодаря мне, парню оказалось нечем оплатить свои несколько раздутые счета. Интересно, удалось ли ему впоследствии выкупить себя, встретив кого-нибудь из косианцев, возможно, товарища по оружию, который мог бы узнать его. Честно говоря, мне не казалось это таким уж маловероятным. Постоялый двор стоял на бойком месте, и наверняка часто использовался курьерами для отдыха. Мне казалось сомнительным, что я повстречаю этого невежу снова. И это, кстати, было бы даже неплохо.

Я увидел, как из-за мыса выскочило множество маленьких лодок увитых гирляндами, и устремилось навстречу флотилии. Вскоре они уже роились вокруг кораблей. С них нам махали мужчины и рабыни, цеплявшиеся за мачты, или стоявшие на коленях на кормовых банках. В сопровождении этого роя самых разнообразных разукрашенных плавсредств нам предстояло войти в гавань.

— Джентльмены, — обратился к собравшимся Амилиан, сидевший на стуле, — в виду того, что мы вот-вот войдём в Порт-Кос, мне необходимо серьёзно поговорить с вами. Боюсь, не всем из вас может понравиться то, что я вам сообщу. Однако большую часть этого вы и сами если ещё не знаете, то уже подозреваете.

— Говорите, Командующий, — сказал один из офицеров.

Поскольку, казалось, никто не обращал на меня особого внимания, я решил пока не покидать палубу бака. В конце концов, если бы они не желали моего присутствия или считали, что я не должен чего-либо услышать, то мне бы уже намекнули относительно этого. Кроме того, я полагал, что если в заявлении Амилиана и будет некий секрет, то очень скоро он станет секретом Полишинеля. К тому же здесь присутствовали и пара матросов из Порт-Коса, те самые, которые установили брусья показа, и по-видимому, помимо этой обязанности, являлись носовой швартовной командой. Ну и конечно, две рабыни, стоявшие на коленях на палубе, в кандалах и сбруях из цепей и кожи, уже прикреплённые к брусьям. Не думаю, что какие-либо серьёзные вопросы стали бы обсуждаться в их присутствии. Обычно рабынь, если ожидается обсуждение некой значимой информации, отсылают прочь щелчком пальцев или взмахом руки, и те исчезают вплоть до момента, пока не получат приказа вернуться назад. Кроме того, что интересно, обычно невольницы и сами стараться изо всех сил избегать таких мест. Они знают, что для них, простых рабынь, в их же собственных интересах лучше оставаться в полном неведении относительно секретов свободных людей. Слишком хорошо они знают, насколько легко избавиться от них, в случае если в их уши попадёт ненужная им информация.

— То, что я скажу вам сейчас, — проговорил Амилиан, — является уже общеизвестной истиной в Порт-Косе.

— Вы про те бумаги, что были доставлены посыльным кораблём этим утром? — поинтересовался мужчина.

— Да, — кивнул командующий, — курьеры Порт-Коса специально доставили их сюда, чтобы мы могли изучить их прежде, чем высадимся на берег. Но в них крайне мало того, чего я бы не подозревал, и чего недавно наш друг Каллидор не сообщил мне по секрету.

Я припомнил, что Каллидор ещё в первое утро по отходу из Форпоста Ара, сразу после того, как мы разобрались с женщинами, как мне показалось, собирался, но так и не решился поговорить с Амилианом о каких-то тяжёлых вопросах. Возможно, он хотел предупредить своего друга, или поделиться с ним своими подозрениями или предчувствиями. В тот раз капитан не решился, и я подозревал, что он либо ещё не окончательно был уверен в своих выводах, либо посчитал, что будет мудро держать их при себе, пока Амилиан не оправится от ран.

— Встать, — приказал матрос двум рабыням.

Женщины поднялись на ноги, и он, ещё раз проверив цепи и ремни, даже поднял их скованные запястья над головами. Потом матрос позволял им опустить руки, но тут же довольно грубо, отвесив каждой по удару, отрегулировал их позы. Да, теперь рабыни стояли гораздо красивее.

— Слава Порт-Косу! — выкрикнул мужчина с маленькой лодки, державшейся с правого борта от «Таис» на траверзе бака.

Позади него стояла длинноногая почти голая рабыня, лишь немного прикрытая чем-то больше похожим на тряпку.

— Слава Порт-Косу! — радостно вторила она, размахивая руками. — Слава Порт-Косу!

Надо признать, девица была довольно хороша собой, и ошейник прекрасно смотрелся на её шее. На мой взгляд, она была вполне достойна быть выставленной на носу корабля. Увидев её, и Публия и Клодия даже ещё немного выпрямили спины и расправили плечи, отчаянно делая вид, что не обращают на неё никакого внимания. Один из матросов стоявших на баке, помахал им в ответ, и закричал:

— Слава Порт-Косу!

— Мы прибываем в Порт-Кос, — продолжил Амилиан. — И это, само по себе, подтвердит сплетню, гуляющую в Аре, которая, насколько я понимаю, принята как официальная версия того, что произошло в Форпосте Ара. Возможно, вам будет интересно узнать, что Форпост Ара был сдан Косу больше двух месяцев назад, прежде, чем деблокирующие войска смогли до него добраться. Не обладая необходимыми осадными машинами, эти войска не стали продолжать движение к Форпосту Ара, а пошли в зимние квартиры.

— Форпост Ара не сдался! — возмущённо крикнул один из мужчин.

— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотал другой. — Крепость пала не более семи дней назад.

— Тысячи людей должны знать о лживости таких утверждений! — крикнул третий.

— Не официально, и не в Аре, — покачал головой Амилиан. — Там знают только то, что им разрешают знать, за исключением непроверенных слухов. Честно говоря, я всерьёз подозреваю, что говорить определенные истины в самом Аре стало неразумно, и даже опасно.

— Я ничего не понимаю, — повторился офицер, который уже говорил это прежде.

— Предполагается, что ситуация обстоит следующим образом, — продолжил Амилиан. — Предположительно, более двух месяцев назад, я и мои высшие офицеры, главы каст и городские чиновники, изменническим образом и без борьбы, сдали Форпост Ара делегации косианцев. В обмен, за своё предательство мы получили много золота и безопасный проход в Порт-Кос, в котором мы должны получить место жительства и безопасность.

— Получается, что наше прибытие сюда только подтвердит эту чушь! — закричал кто-то из собравшихся.

— Боюсь, что так и будет, — проворчал другой.

— Вы считаете, что нам лучше возвратиться на пепелище Форпоста Ара? — с горечью в голосе спросил Амилиан.

— Но ведь граждане Порт-Коса не могут верить этой лжи! — выкрикнул кто-то.

— Конечно, нет, — заверил его Амилиан. — Правда общеизвестна. Везде, кроме как в Аре и на юге, где её удалось скрыть.

— Откуда Вы узнали об этом, Командующий? — спросил один из офицеров.

— В основном из полученной почты, — ответил Амилиан. — Похоже, Кос имеет разветвлённую шпионскую сеть на континенте. Более того он обладает быстрыми тайными каналами связи. Я не сомневаюсь, но что они начали подготовку задолго до начала вторжения. Естественно, косианцы находятся в тесном контакте с людьми из Порт-Коса, поддержка которого на реке крайне важна для них. Я не стал бы полагать, что в из отношениях присутствует полная открытость, но тем не менее, как мне кажется, у них не возникает проблем с обменом информацией подобного рода.

— А насколько серьезно относится к этим сведениям капитан Каллидор? — спросили у него.

— Более чем серьёзно, — ответил Амилиан. — В действительности, он даже ожидает, учитывая то, как Ар оставил свой форпост без поддержки, что дела и в дальнейшей перспективе будут идти именно таким образом.

— Такое впечатление, что шпионы Коса вездесущи, — проворчал кто-то.

— Говорят, — сказал Амилиан, — что в Тельнусе слышат, даже то, что в Аре говорят шёпотом.

Мы уже подошли к самому входу в гавани. Теперь нас окружали просто тучи маленьких парусов, так много маленьких лодок вышли, чтобы встретить возвращающуюся флотилию.

— Ой! — взвизгнула Публия, улетая за борт.

Это один из матросов легко поднял её на руки и перебросил через фальшборт. Послышался треск цепи, звенья которой протягивало сквозь кольца закреплённые в брусе, потом цепь с резким хлопком натянулась в тугую, и Публия повисла по брусом выставленным с левого борта, приблизительно ярдом ниже палубы. Её ноги задёргались над водой. Появление рабыни было встречено приветственными криками с нескольких близких к нам маленьких лодок. Хотя вес девушки в основном принимала на себя сбруя, её маленькие запястья оказались вытянуты высоко над головой, скованные вместе короткой цепью наручников. Я полюбовался на маленькие руки девушки. Какими нежными беспомощными они казались, крепко удерживаемые в несгибаемых стальных узах. Сталь плотно облегала и её соблазнительные лодыжки.

— Хуже того, — горько вздохнул Амилиан. — Мы защитники Форпоста Ара, и те, кто поддерживал нас, что в общем-то не удивительно, учитывая фальшивые и искажённые отчеты о наших действиях, теперь оказались опозоренными и презираемыми. И это официальная позиция в Аре.

Его слова были встречены криками гнева. Руки многих сжались на рукоятях мечей.

— Объявления были развешены по всему городу, — добавил он.

Один из матросов подошёл к Клодии. Женщина успела круглыми от страха глазами посмотреть на меня, как оказалась на руках у матроса. Парень подхватил её левой рукой под колени, а правой под спину и подержав немного выбросил за борт. Её испуганные глаза сверкнули над планширем и исчезли из виду. Мгновением спустя, она, вытянув руки над головой, висела по брусом с правого борта, точно так же, как и Публия с левого. Её появление также было встречено радостными, довольными и восхищёнными криками мужчин с нескольких маленьких лодок шедших с нами параллельным курсом. Я видел её руки дёргавшиеся в браслетах кандалов. Тело женщины, оплетённое ремнями сбруи, какое-то время раскачивалось, но вскоре замерло над водой. Я взглянул через борт на Публию, потом снова на неё, и вынужден был согласился с довольными и благодарными криками с лодок. Обе рабыни выглядели превосходно. Каллидора можно было поздравить относительно его показа.

— Это все новости из той почты, Командующий? — спросил один из мужчин.

— Это то, что вам всем следует знать сейчас, — мрачно сказал Амилиан.

— Командующий! — попытался протестовать другой.

— Сегодня, у наших друзей праздник, — вздохнул Амилиан. — Возможно, будет лучше, если остальные новости вы узнаете позже.

— Пожалуйста, Командующий, — попросил первый мужчина.

— Домашний Камень доставлен в Ар, — сообщил Амилиан.

— Отлично! — воскликнул мужчин, вне себя от радости.

— Лучше бы он никогда не оказался там, — зло бросил ему командующий.

— Командующий! — непонимающе вскинулся тот.

— Камень выставлен под охраной перед Центральной башней на Проспекте Центральной Башни, — пояснил он. — И выставлен он для того, чтобы граждане Ара, или любой, кто захочет, мог пнуть его или плюнуть.

— Месть! — воскликнул молодой воин, Марк.

— А мы, конечно, и все те, кто поддерживал нас, были объявлены предателями.

— Мы отомстим! — крикнул молодой воин Марк, выхватывая меч из ножен.

— Месть! — поддержал его кто-то.

— Месть! — почти хором взревели остальные.

Горящие от гнева глаза. Яростные крики. Сверкающие на солнце клинки. Эти мужчины снова были готовы идти в бой, и я не завидовал тем, кто встанет на их пути.

— Мечи в ножны, друзья мои, — приказал Амилиан. — Пусть сегодня будет праздник, который мы назовём Днём Топаза. Отложите все мысли о ярости и крови. Спешите очистить свои одежды и натянуть улыбки на ваши лица. Следите за выражением своих лиц. А прошу вас собрать в кулак всё ваше самообладание, в этот день пусть на ваших лицах выказывается только радость. Пусть этот день законно способствуют славе Порт-Коса, наших братьев по реке, и давайте порадуемся вместе с ними, нашему избавлению. Они заслужили нашу благодарность. Давайте не будем портить им праздник. Надеюсь, Вы понимаете, что верность Порт-Коса клятве Топаза может очень помочь нам в будущем.

— Люди Порт-Коса доказали, что они нам куда более верные и лучшие друзья, чем те, кто сидят в Аре, — с горечью заявил один из собравшихся.

— Возможно, река — это особое место, — сказал другой.

— Возможно, — поддержал его третий.

Теперь можно было расслышать музыку, долетавшую от пирсов Порт-Коса. Корабль начал огибать мыс прикрывавший вход в гавань, и я увидел, что все причалы забиты толпами празднично разодетых людей. Наверное, здесь перемешались цвета всех каст Гора.

Внезапно, за моей спиной раздался подобный выстрелу хлопок. Этот звук длинной плетёной одноременной рабской плети трудно перепутать с каким-либо другим. Плеть держал в руке один из матросов, которому во время нашего путешествия по реке было поручено выступать в роли надсмотрщика этих двух рабынь. Невольницы всегда, прямо или косвенно, находятся под надзором того или иного свободного человека. На этот раз он никого не ударил, а всего лишь, если можно так выразиться, подготовил свой инструмент. Услышав близкий хлопок, Публия в ужасе вскрикнула. Она уже на собственном опыте знала, что это значит почувствовать плеть. Клодия вскрикнула тоже, и вряд ли её страх был намного меньше. Она знала, что тоже является объектом приложения плети.

— Публия, — позвал временный надсмотрщик.

— Да, Господин! — мгновенно отозвалась рабыня.

— Клодия, — позвал он другую.

— Да, Господин! — крикнула та.

Тогда матрос лёгким движением запястья, перекинул ремень плети через левый борт. Плетёное кожаное жало безболезненно, но многозначительно пощекотало Публию. Девушка отчаянно задрожала. Потом парень повторил это действие с правого борта.

— Когда я буду говорить, дамы, проявите внимание ко мне, — усмехнулся он.

— Да, Господин! — почти хором отозвались Публия и Клодия.

— Мои верные друзья, — сказал Амилиан, — приготовьтесь, к встрече с нашими друзьями из Порт-Коса.

Мечи были вложены в ножны. Большинство из тех кто стоял вокруг Амилиана покинули палубу бака. Остались Сурилий, Марк и ещё несколько офицеров. Задержался и я.

— Уверен, что в самом Аре сейчас тоже кричат о мести за потерю Форпоста Ара, своей гордости на Воске, — предположил я.

— Судя по всему, такое же настроение витает и в северном лагере Ара, — заметил Амилиан.

— Об это тоже говорилось в тех бумагах? — поинтересовался я.

— Да, — кивнул он.

— Войска Ара на севере, — сказал я, — должны со всей возможной поспешностью выдвигаться на юг, чтобы успеть до весны встретить главные силы Коса. Если бы не действия Дитриха из Тарнбурга в Торкадино, Кос уже стоял бы у ворот Ара.

— Но ведь они не сделают этого, не так ли? — спросил Амилиан.

— Они должны так сделать, — ответил я.

— Скорее, они полны решимости уничтожить косианскую армию на севере, — усмехнулся Амилиан.

— Это было бы достаточно легко сделать, — с горечью проговорил Марк. — Конечно, косианцы превосходили нас численно в соотношении десять к одному, но их число не идёт, ни в какое сравнение с тем, что представляет собой почти все силы Ара, собранные в один кулак.

— А в данное время, даже легче чем они думают, — кивнул Амилиан. — Генералы Ара полагают, что противник отдыхает на зимних квартирах в Форпосте Ара, как и они сами. Они понятия не имеют, что те измотаны сражением, длившимся в течение многих месяцев.

— Уверен, что если бы Вы были командующим косианской армией на севере, — сказал я Амилиану, — Вы по возможности постарались бы избежать встречу с главными силам Ара.

— Верно, — согласился Амилиан.

— Он не в состоянии делать это сколь угодно долго, — заметил Марк. — Северные войска Ара стоят между Форпостом Ара и Брундизиумом. Точно так же они могут отрезать им отступление и к Торкадино.

— Это кажется мне разумным, — признал Амилиан.

— Пересечь реку и отступить на север для них будет затруднительно, — продолжил Марк, — и, даже в этом случае, не исключено, что их могут преследовать. Также сомнителен их отход на территории Салерианской Конфедерации, поскольку те тоже не захотят рисковать, и ввязываться в войну с Аром. Если же косианцы попытаются пройти на их территории силой, они могут оказаться между салерианцами и Аром, как между молотом и наковальней. Судьба косианцев на севере предрешена.

— Зачастую, во время войны поспешные умозаключения оказываются ошибочными, мой нетерпеливый молодой друг, — заметил Амилиан.

— Со всем должным уважением, Командующий, — вспыхнул Марк. — Положение Ара на севере идеально для того, чтобы уничтожить экспедиционные войска Коса.

— Но для этого они должны сначала с ними встретиться, — напомнил командующий.

— Это — армия, — гнул свою линию Марк, — а не десять мужчин, пробирающихся ночью.

— Согласен, но Кос контролирует небо, — заметил Амилиан.

— Даже в этом случае, — возразил Марк.

— Меня бы не удивило, — спокойно сказал Амилиан, — если северная армия косианцев проберётся незамеченной под носом у генералов Ара.

— Между зимним лагерем и южным берегом Воска, — добавил я.

— Вот именно, — мрачно сказал командующий.

— Это абсурд, — заявил молодой воин. — Их просто прижмут к реке, и вырежут всех до единого.

— Но только при условии, если поймают, — заметил Амилиан.

— Ни один нормальный командующий не выбрал бы такой маршрут отхода, — заявил Марк.

— Если только он не знает чего-то, чего не знаешь Ты, — сказал Амилиан.

— Вся эта идея — полный абсурд, — горячился Марк.

— Неужели она менее абсурдна, — спросил Амилиан, — чем то, что Ар отправил все свои войска рыть уборные в зимнем лагере, в то время как рушились стены Форпоста Ара?

— Но Ар всё же мог бы, получив своевременную информацию об этих передвижениях, вставить заслон между экспедиционными войсками и его главными силами в Брундизиуме, — медленно проговорил Марк. — И вообще, зачем им идти на запад?

— А что у нас находится к западу по течению Воска, — поинтересовался Амилиан.

— На южном берегу, Вен, — ответил Марк. — И Турмус, последний из крупных городов на западе Воске на северном берегу.

— А что там за Веном? — уточнил командующий.

— Дельта, — сказал Марк.

— Точно, — улыбнулся Амилиан.

— Честно говоря, я уже не понимаю, к чему Вы ведёте, — признался Марк.

— Надеюсь, что мои догадки неверны, — поворчал Амилиан. — Но я боюсь. Ужасно боюсь.

— Осенью, в Торкадино, — вступил в их разговор я, — у меня был разговор с Дитрихом их Тарнбурга. У него тоже были подобные предчувствия.

— Признаться, я ничего не понимаю из этого, — сказал Марк.

— Ты молод и неопытен на дорогах войны, — пожал плечами Амилиан. — А война — это не только развевающиеся знамёна и сияющее на серебристых щитах солнце.

— Но если Ар в опасности, — вскинулся юноша, — он должен быть предупреждён.

— Предателями? — осведомился Амилиан.

— Предателями? — не понял Марк.

— Конечно, — кивнул Амилиан. — И я, и Ты, и другие, все мы. Нас всех объявили предателями.

— Так что же, Ар не должен быть предупрежден? — поражённо спросил юноша.

— Значит, Ты думаешь, что мы, те, кто были брошены Аром на произвол судьбы, те, кого он держит в позоре и презрении, те, на чей Домашний Камень он плюёт, те, кого он объявил предателями, должны теперь его предупреждать?

— Мы для него ничего не значим, — горестно вздохнул Марк. — Но я всё ещё хотел бы видеть его предупрежденным.

— Так же, как и я, — улыбаясь, заверил его Амилиан. — Так же, как и я.

— Но как его предупредить? — растерянно спросил юноша.

— И главное с кем именно там можно говорить, — проворчал я.

— Мы не знаем наверняка, что должно произойти, — сказал командующий. — В настоящее время всё, что у нас есть, это не более чем наши подозрения и наши опасения.

— Ар разгромит косианцев на севере, а потом разобьёт их и на юге, — уверенно заявил Марк.

— Вполне возможно, — пожал плечами Амилиан.

— Тогда, получается ничего не надо делать, — медленно сказал он.

— По крайней мере, не сейчас, — кивнул Амилиан.

Мы уже были в гавани Порт-Коса. До забитых людьми пирсов оставалось не больше трёхсот ярдов. Музыка гремела. Реяли флаги. Маяк высившийся на мысу остался где-то в пасанге позади и слева от нас. Флотилия, втягивалась в гавань вслед за её флагманом. Все корабли выглядели просто роскошно, украшенные флагами и гирляндами вымпелов. Думаю, с причалов уже можно было разглядеть двух рабынь свисавших с демонстрационных брусьев, торчавших по обе стороны от изогнутого форштевня «Таис».

— Не забивай свою голову этими вопросами сейчас, — посоветовал Амилиан своему молодому воину. — Сегодня радуйся. Мы живые добрались до Порт-Коса.

Рабская плеть, хлопнула снова, громко, резко и безошибочно напомнив рабыням о своём присутствии и о своей власти над ними. Обе женщины опять не удержали испуганных криков. Публия дико дёрнулась в своей сбруе, как будто она и вправду была поражена, хотя тугое жало плети даже не прикоснулось к ней. Клодия тоже вздрогнула, даже не получив удара.

— Публия, Клодия! — окликнул рабынь надсмотрщик.

— Да, Господин! — отозвались женщины.

— Ты, Публия, готовься хорошо отдаваться косианцам.

— Да, Господин, — всхлипнула девушка.

— Ты, Клодия, кажется, была предательницей своего города.

— Да, Господин, — простонала та.

— И Вы обе новообращённые рабыни, — сказал матрос.

— Да, Господин! — послышались голоса из-за борта.

— Таким образом, — продолжил он, — вы и войдете в Порт-Кос как рабыни и как шлюхи.

— Господин? — не поняла его Публия.

— Движения ваших бёдер, ваши изгибы и взгляды, не должны оставлять сомнений относительно правильности наложения на вас неволи, — пояснил надсмотрщик.

— Господин! — вскрикнула в протесте Публия.

— Пожалуйста, нет, Господин! — вторила ей Клодия.

— В основном ваши движения должны быть медленными и чувственными, но при этом ужасно значимыми и сексуальными, — не обращая внимания на доносившиеся из-за борта плачи, продолжил мужчина свой инструктаж. — Иногда можете чередовать их с резкими, как будто удивлёнными, спазматическими движениями. Полагаю, что вы уже понимаете, о чём я говорю. Если возникнут трудности, моя плеть вам поможет их преодолеть.

Публия запрокинула голову и заплакала.

— Публия, начинай, — приказал он.

Парень проконтролировал, как рабыня исполняет возвратно-поступательные движения низом живота, а затем поперечные движения бёдрами, и проинструктировал её чередовать эти движения в различных вариантах, а заодно комбинировать с периодическими короткими рывками.

— Теперь, — сказал он, — займись плавными переходами от одного типа движений к другому.

Мои руки рефлекторно вцепились в планширь. Рабыни были необыкновенно соблазнительны.

— Теперь, — продолжал меж тем надсмотрщик, — медленные, вращательные движения бёдрами. Ещё медленнее! Уже лучше.

Кажется, многим из пришедших сегодня на причалы, возможно, придётся гнать своих девушек домой бегом, если они вообще смогут дотерпеть до дома. Лично я уже был на пределе.

— Неплохо получается, девочки, — похвалил надсмотрщик. — И не забывайте про красоту своих грудей, и изгибов, а также взглядов и улыбок.

Публия вскрикнула от стыда.

Мы были уже всего в ста ярдах от пирсов. Двое матросов из носовой швартовной команды уже стояли на палубе бака вплотную к борту, держа наготове выброски.

— Относительно вас рабыни, было решено, что вы будете проданы с аукциона, — сообщил женщинам надсмотрщик. — Однако, поскольку ранее решили, что вы обе должны принадлежать косианцам, то персонал проследит, чтобы на торгах были только граждане Коса. После того, как кто-то из них купит вас, он, конечно, сможет делать с вами всё, что он захочет. А теперь внимание, мы подходим к причалу. Сейчас я укажу вам на косианцев, которых хватает в толпе. Их легко распознать по одежде и характерным аксессуарам. Вот в первую очередь им-то вам и нужно будет адресовать свои взгляды и свои движения. Особенно им. Будьте соблазнительны. Пробудите интерес в самих себе. Мы хотим, чтобы они торговались за вас до хрипа, до кровавого пота!

Амилиан уже поднял руку, приветствуя толпу. Ответом ему был радостный рёв с причалов.

— Ого, смотрите! — крикнул мужчина, стоявший у самой кромки пирса, указывая на рабынь пальцем.

— Да! — крикнул другой.

— Чувственные шлюхи! — засмеялся третий.

Клодия вскрикнула от унижения, но двигаться не прекратила.

Многие из собравшихся на причале приветливо махали нам руками, я, как и многие других стоявшие на баке у правого борта, махал в ответ. Это было похоже на бунт музыки и цвета.

— Вон, — сказал надсмотрщик, указывая плетью, когда мы подошли почти вплотную к причалу. — Это мужчина с Коса! Продемонстрируйте ему себя! Вы — рабыни! Сделайте это! А вон ещё один!

— Я не такая женщина! — внезапно выкрикнула Клодия, и тут же запрокинула голову и завопила, что было сил.

Плеть, словно молния, метнулась к ней и словно огонь, обожгла её тело. Она вначале отчаянно задергалась, а потом беспомощно обвисла на цепях, трясясь от рыданий, хотя была ударена всего-то один раз.

— Я — такая девушка! — страстно закричала Публия, заметив, что надсмотрщик повернуться в её сторону. — Я именно такая девушка!

— Эй, если она хочет быть упорной или застенчивой, — крикнула какая-то весёлая рабыня с пирса, — стегните её ещё разок! Всыпьте ей, Господин! Накажите её! Накажите её построже!

Рабыня, сама находящаяся под строжайшей дисциплиной, зачастую хотела бы, чтобы и другие почувствовали на себе такую же власть, с точностью и совершенством, какое это было наложено на них. Похоже, она была глубоко обеспокоена тем, чтобы Клодии хоть что-то сошло бы с рук, не больше, чем ей самой. Она что, не такая же рабыня? Так что, как это ни странно, но зачастую рабыня сама более чем рьяно интересуется тем, чтобы рабовладельцы были строги со своими невольницами.

Надсмотрщик меж тем вернул своё внимание к Клодии.

— Я тоже такая женщина! — дико выкрикнула та и принялась извиваться в на цепях.

Понятно, что она не жаждала получить ещё один удар этого ужасного дисциплинарного инструмента. Но всё же, как я уже давно был уверен, вопрос был намного более глубоким чем простая боязнь боли, что и стало ясно мгновением спустя. Кстати, следует заметить, что та сбруя, что в данный момент была надета на рабыне, мало что прикрывает. В общем-то, это вполне ожидаемо, учитывая её назначение. С другой стороны последствием этой открытости, становится то, что она предоставляет телу невольницы слабую защиту от рабской плети. Клодия задёргалась в ремнях и цепях, и повернулась ко мне лицом. Наши глаза встретились.

— Да! — крикнула она. — Да! Я — такая женщина!

— Да, так оно и есть, — заверил её я.

— Да! — заплакала Клодия. — Да!

В этот момент я понял, что её мелкий бунт был не более, чем глупым кусочком её былой гордости. Возможно, она и устроила этот глупый шум только потому, что здесь был я, тот, кто знал её, когда она ещё была простой свободной женщиной. Хотелось бы надеяться, что это не так. Однако в любом случае, из-за её ли собственной гордости, из-за её ли беспокойства, что здесь был я, знавший её когда-то свободной женщиной, из-за незнакомцев ли в толпе или другой рабыни висевшей рядом, или чего бы то ни было ещё, каким печально неуместным и абсурдным казался этот бунт в её новой реальности! Но затем, вдруг, я увидел в её глазах, полусмех-полукрик, который подсказал мне, что она всего лишь сама хотела почувствовать на себе это подтверждение плети, подтверждение несгибаемой воли мужчин, которым она должна теперь повиноваться, поскольку действительно была теперь рабыней. Похоже, она наконец-то поняла, кем она была на самом деле — рабыней! До неё наконец-то дошло, что было самой глубокой и самой замечательной частью её существа. И теперь она наслаждалась этим! И любила это! Ей всего лишь требовалось ясное понимание того, что теперь она должна сдаться этому, что теперь она действительно была рабыней. И теперь она ликовала, вися в ремнях и цепях у форштевня галеры.

— Вон! — сказал надсмотрщик, смотанной плетью указывая на человека.

— Я хорошенькая, Господин? — крикнула тому Клодия, раскачиваясь в цепях. — Вы предложите на меня свою цену?

— Лучше предложите за меня! — попыталась перекричать её Публия. — Я нуждаюсь в ошейнике и мужчине!

— Вон ещё один, — подсказал матрос.

— Может быть, это Вы станете тем, кому я буду принадлежать? — позвала того Клодия.

Выброски вылетели с бака. Их мгновенно подхватили швартовщики на причале и в вытянув с их помощью швартовы, набросили их огоны на кнехты. Галера была пришвартована в считанные ины.

Приветственные взмахи рук, радостные крики, кто-то на причале уже переговаривался в экипажем, сыпались вопросы и солёные шутки. Бой барабанив и гудение труб с палубы «Таис» звучали над толпой. Вот на причал упала первая сходня. Остальные корабли флотилии, едва ли менее великолепные, чем сам «Таис», занимали свои места у причалов.

— Что это за рабыни? — заинтересованно спросил мужчина, протиснувшийся сквозь толпу запрудившую причал поближе к борту, судя по одежде — косианец. — Они — обычные рабыни?

— Они такие обычные, какими Вы захотите, чтобы они были! — крикнул в ответ матрос-надсмотрщик.

— Однако они даже не заклеймены, — заметил косианец. — И пока без ошейников!

— К этим деталям скоро проявят внимание, — засмеялся парень.

Вот относительно этого я нисколько не сомневался. Гореане необычайно щепетильны и эффективны в таких вопросах. На мгновение пораженная Публия и испуганная Клодия даже прекратили извиваться. В конце концов, мужчины говорили об их собственных клеймах и ошейниках!

— Двигайтесь, — прорычал им надсмотрщик.

И они испуганно заёрзали в цепях и ремнях, как и положено послушным рабыням. На пирсе их действия были встречены весёлым смехом.

— Давайте-давайте, извивайтесь! — бросила им рабыня с причала.

— Дёргайтесь! Извивайтесь, кейджеры! — крикнула другая.

— Вы что, не знаете, как надо извиваться? — засмеялась третья девица.

— Как получилось, что эти две шлюхи оказались на носу? — полюбопытствовал другой мужчина, по виду тоже косианец.

— А не плохо у них получается, — заметил подошедший первым.

— Медленнее, — скомандовал рабыням надсмотрщик.

— Ай-и-и! — восхищённо выкрикнул кто-то на причале.

— И всё же, почему Вы вывесили на носу этих двоих? — не отставал второй косианец.

— Замерли, — приказал матрос двум рабыням, и те неподвижно повисли, под выставленными за борт брусьями, высоко подняв руки над головами, отчего их вытянутые в струнку, упакованные в кожу и цепи тела, казались ещё красивее и соблазнительнее.

— Превосходно! — возбуждённо выдохнул первый из косианцев.

Надсмотрщик дважды экспансивно взмахнул смотанной плетью, указав поочерёдно сначала на левый борт, потом на правый, как бы привлекая внимание, висящим там фигурам двух прекрасных рабынь.

— А разве Вы сами не можете предположить? — поинтересовался он назойливого мужчину.

— Да! — воскликнул тот.

— Разве они не достойны того, чтобы украсить форштевень? — спросил матрос, обращаясь к толпе.

— Да! — послышались возбуждённые мужские крики.

Трудно было не согласиться с их мнением, женщины действительно были достойны этого, и не только благодаря соблазнительности их, столь хорошо выставленных фигур, но теперь и отлично видимой красоте их лиц.

Я заметил в толпе рабыню в откровенной тунике, больше похожей на тряпку, которая, прижавшись носом к мужчине и потираясь лицом о левое плечо, усиленно пыталась отвлечь его от вывешенных рабынь. Невольница изо всех сил старалась привлечь внимание своего хозяина к рассмотрению своего собственного, весьма значительного очарования.

— Но, впрочем, есть и другая причина! — намекнул матрос.

— О-о? — заинтересованно протянул спрашивавший.

— Эту назвали Публией, — сообщил надсмотрщик, — а эту Клодией.

Каждый раз, называя имя рабыни, мужчина лёгким движением кисти посылал вниз кончик плети, щёлкнув им сначала Публию, а потом и Клодию. При каждом таком прикосновении, скорее игривом, чем болезненном, невольницы дёргались в страхе. Обе они уже успели почувствовать, что такое плеть, а Клодия так всего несколько енов назад. Столь бурная реакция рабынь вызвала ещё одну волну смеха.

— Они были обе, ещё недавно были свободными женщинами Форпоста Ара, — продолжил матрос. — Публия посмела одеваться таким способом, чтобы была скрыта её каста, каста Торговцев.

Косианец, тоже оказавшийся торговцем даже вскрикнул от гнева.

— Она ни хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что она была богата! — добавил надсмотрщик.

— Ну теперь-то она не богата! — усмехнулся кто-то из толпы.

— Пускай-ка она теперь сама пообслуживает богачей! — выкрикнул хорошо одетый мужчина.

— Уж лучше пусть послужит хозяину из низкой касты, — предложил, поедавший Публию глазами, парень в одежде касты Кузнецов, — но с тем же, или даже большим совершенством, чем потребовали бы от неё в высоком доме!

Этот парень заставил меня улыбнуться. Не секрет, что от рабынь, когда-то принадлежавших к высшим кастам, и на свою беду попавших к представителям низких каст, ожидается очень многое. Безусловно, у них теперь вообще нет касты любого вида. Даже человек из самой низкой из каст невообразимо выше их, поскольку в его доме они — всего лишь домашние животные.

— Она собиралась пережить падение Форпоста Ара, и наплевать ей было на то, что могло бы случиться с её сестрами по городу, — сообщил матрос.

Это известие было встречено ещё более гневными криками.

— Воспользовавшись такими ухищрениями, как провоцирующее платье и аксессуары, обнажавшее даже её икры, она надеялась, что её примут за простую незначительную красотку. А чтобы быть ещё привлекательнее для захватчиков, она даже отказалась подстричь свои волосы, несмотря на отчаянную потребность города в сырье для катапультных тросов. Этим она надеялась оказаться привлекательнее своих постригшихся соотечественниц. А ещё она носила с собой золото, которыми она надеялась подкупить завоевателей, чтобы купить у них для себя кольцо в нос и поводок. Короче, она уделила большое внимание подготовке себя для косианского рабовладельца.

Теперь вместо возмущённых криков из толпы послышался смех.

— В общем, — усмехнулся надсмотрщик, поднимая плеть, — мы тут подумали и решили, что будет очень уместно, чтобы её планы не пошли прахом. Так что, собираемся продать её именно косианцу!

Мужчины, услышав о таком решении, довольно хлопнули себя по бёдрам. Рассмеялись даже рабыни.

— Ну вот например, я — косианец! — выкрикнул один из мужчин, впрочем не носивший характерных одежд и аксессуаров Коса.

— Тогда, вполне возможно, — заметил наш матрос, войдя во вкус работы аукциониста, — ошейник, который она будет носить, окажется вашим!

— Не исключено, — засмеялся тот.

— И вот эта, — указал он на Клодию, — предала своих соотечественников, объявила о верности Косу и взяла косианское золото за свою измену!

— Но теперь-то она — рабыня? — уточнил кто-то с причала.

— Само собой, — заверил его парень с палубы бака.

— Предательница! — зло выкрикнул мужчина, одетый по косианской моде.

Клодия бросила умоляющий взгляд на надсмотрщика, и тот кивнул, разрешая ей говорить.

— Я сожалею о том, что я сделала! — тут же закричала Клодия. — Теперь я только рабыня! Пожалуйста, пощадите рабыню!

— Понятное дело, что и эту мы решили продать какому-нибудь косианцу, — сообщил надсмотрщик.

— Предательница! — крикнул косианец.

— Предательница! — вторил ему другой.

— Возможно, я куплю тебя! — крикнул третий. — Можешь не сомневаться в том, что плети в моём доме бьют больно!

— Я попытаюсь не вызывать вашего недовольства, Господин! — заплакала Клодия.

Теперь стало трудно что-либо расслышать. Шум стоял неимоверный. Барабаны и трубы на борту «Таис» гремели, с причала им отвечали, наверное, все музыкальные инструменты, что нашлись в городе. Не отставали в создании звукового фона и другие корабли. Кричали люди, кто-то что-то спрашивал с причала, ему что-то отвечали с палубы. Кто-то просто перебрасывался шутками.

Амилиана, периодически останавливавшегося, чтобы помахать толпе рукой, Сурилий в сопровождении тех, кто находился с ним, уводил с палубы бака. Скорее всего, Каллидор, теперь оставил палубу юта и ждал своего друга где-то в районе мачты. Похоже, Амилиану, командующему Форпоста Ара, решили оказать честь первым сойти на берег. Я и ещё несколько человек, включая Марка, пока остались на баке. Через некоторое время, под торжественный бой барабанов, рёв труб и приветственные крики толпы, Амилиан, хотя и без поддержки, но с заметной слабостью, сошёл на причал. За ним последовали Каллидор и Сурилий. Их и других офицеров сразу у сходни окружили мужчины, носящие медальоны городских чиновников.

Следом за этим, если можно так выразиться, официальным мероприятием, начали сходить на берег беженцы из Форпоста Ара, некоторые из них имели при себе небольшие узелки, скудное имущество, которое удалось спасти из горящего города, другое имущество робко следовало за своими владельцами на их собственных босых ногах. Большая часть толпы начала расходиться, уже через несколько енов, после того как причалы покинула процессия чиновников и офицеров. Вслед за ними потянулись в город и беженцы вместе со своей движимой и недвижимой собственностью. На корабле гребцы уже заканчивали крепить весла ещё перед швартовкой втянутые внутрь. Часть гребцов и матросов, свободных от вахт, закинув на плечи оружие и баулы с пожитками, потянулись к сходням. Встречали их с распростёртыми объятиями, часто демонстративно, кого родственники и друзья, кого их свободные спутницы, а тех, кто являлся рабовладельцами, с неподдельным нетерпением ожидали откровенно одетые, любящие рабыни. Почти то же самое происходило и в других местах и на других причалах.

— Удачный был рейс, — сказал надсмотрщик, подцепляя багром цепь, посредством которой рабская сбруя Публию крепилась к брусу, и подтягивая девушку поближе к борту.

— Это точно, — поддержал его я.

Едва тело Публии оказалось в пределах досягаемости, как двое других матросов перегнулись через планширь и вытянули рабыню на палубу бака, где поставили её на колени, пока оставив в кандалах, и сбруе. Через мгновение они точно так же вернули на судно и Клодию.

— Я так понимаю, — обратился ко мне матрос-надсмотрщик, — что у вас были некие тёплые отношения или что-то вроде того, с этими двумя рабынями.

— Да, — признал я.

— Рабыни, — окликнул он женщин.

— Да, Господин, — хором отозвались Публия и Клодия.

— Вы можете проститься с ним, — сообщил им парень, — способом подходящим для рабынь.

— Я желаю вам всего хорошего, Господин, — кротко проговорила Публия, стоя на коленях передо мной и, опустив голову, поцеловала мои ноги.

— И тебе всего хорошего, рабыня, — ответил я.

Клодия вслед за Публией, подползла ко мне и, встав на колени, согнулась и мягко и изящно, прижалась губами к моей ноге.

— Я тоже желаю вам всего хорошего, Господин, — попрощалась она.

— Удачи и тебе, рабыня, — сказал я.

А вот Марк, в отличие от остальных не смотрел ни на пирсы, ни на город, поднимавшийся над гаванью. Его внимание, было обращено в другую сторону, наружу, к выходу из гавани.

На причалах к этому времени уже было пусто, лишь несколько рабынь задержались здесь.

Надсмотрщик присел около Публии. Первым делом, отстегнув ручные кандалы от цепи, крепившейся к брусу, и сняв с её запястий браслеты кандалов, он завернул руки девушки за спину и защёлкнул на них наручники. Только после этого матрос занялся её ногами, точно так же отстегнув кандалы от цепи, затем освободил от кандалов сами щиколотки. Потом настала очередь сбруи. Закончив с Публией, парень перешёл к Клодии.

— Кажется, Ты не слишком стремишься поскорее увидеть Порт-Кос, — заметил я, обращаясь к молодому воину.

— Где, по-вашему, сейчас находятся северные войска Ара? — спросил меня он.

— Где-нибудь к югу от реки, — ответил я.

— Экспедиционные войска Коса ни за что не смогут проскользнуть между ними и рекой, — пробормотал Марк.

— Возможно, не смогут, — не стал спорить с ним я.

— Это было бы просто невозможно, — заявил он, похоже, пытаясь убедить скорее себя, чем меня.

— Возможно, — пожал я плечами, и обернулся.

Мужчина принес два рабских капюшона и цепь для шей, футов пять длиной и с ошейниками на каждом конце. Публия была повёрнута и поставлена на колени перед уже стоящей так Клодией. Шея Клодии оказалась запертой в ошейнике первой. Услышав за спиной сухой металлический щелчок, Публия испуганно вздрогнула, но обернуться не осмелилась. Следующий щелчок возвестил о том, что второй ошейник сомкнулся уже вокруг её шеи. Две рабыни были теперь соединены цепью, длина которой, действительно, оказалась около пяти футов. Круглые от испуга глаза Клодии ещё успели встретиться с моими перед тем, как на её голову опустился рабский капюшон, а его ремень затянулся под её подбородком и плотно прижался к шее. Мужчина застегнул пряжку на затылке рабыни. Через мгновение то же самое было проделано и со второй невольницей.

Надсмотрщик, поставив обеих женщин на ноги, схватил Публию под руку и повёл вдоль правого борта в сторону мачты, где как раз была установлена сходня. Клодия, семенила следом за ними, реагируя на натяжение и рывки цепи, совершенно беспомощная, ничего не видящая перед собой из-за кожаного капюшона.

Я снова обернулся в сторону гавани, и окинул взглядом громаду маяка, высившегося на мысу. Как я уже сказал, ночью его свет можно было увидеть за многие пасанги на восток и на запад по реке.

— О чем задумался? — спросил я Марка.

— О мести, — сказал он, с горечью в голосе, — и о верности.

— Странный набор мыслей, — прокомментировал я, и снова обернулся в сторону пирса где, мимо ящиков, коробок и прочих товаров вели двух голых рабынь, Публию и Клодию.

Сразу за пирсами начинались многочисленные здания, главным образом склады и мастерские, занимавшиеся изготовлением парусов, вёсел, тросов и прочих необходимых в морском деле вещей. Узкие улочки между этими домами вели в город. Скорее всего, эту пару рабынь, проведя по одной из этих улиц, доставят в дом какого-либо работорговца. Сомневаюсь, что пройдя по улицам города, женщины получат хоть какое-то представление относительно того, на что похож Порт-Кос. Капюшоны с них теперь снимут только в доме работорговца. Так что беспомощность и полная дезориентация им гарантированны, причём надолго. Подозреваю, что вплоть до самой их продажи с аукциона, им не предоставят доступа к окну и не выведут наружу без рабского капюшона или повязки на глазах. Да и после торгов, многое будет зависеть от решения их владельцев.

— Я зол, — прорычал молодой воин, возможно, больше себе, чем мне.

— Почему это? — поинтересовался я.

— Я не понимаю слишком многого, — ответил он.

— Есть много чего, что не может понять ни один из нас, — постарался успокоить его я.

— Я огорчён, — вздохнул Марк.

— Потому, что война это не только развевающиеся знамёна и солнце, вспыхивающее на серебристых щитах? — спросил я, вспомнив слова Амилиана.

— Возможно, — буркнул он.

Я обернулся и окинул взглядом пирс. Там всё ещё ошивались три рабыни. Причём, две из них были с обнажёнными грудями.

— Выкинь из головы мрачные мысли, — посоветовал я. — Вы все добрались до Порт-Коса и теперь в безопасности. Радуйся. Сходи, осмотри город. Пошли со мной, если хочешь, пропустим по стаканчику. Давай вместе посмотрим, что Порт-Кос может нам предложить в смысле порабощенных женщин. Он известен, наряду с Викторией и кое-какими другими городами, как превосходное место в этом отношении.

— Благодарю вас за приглашение, — ответил Марк. — Но лучше идите без меня.

— Ты — герой и воин, — сказал я. — Уверен, Ты не из тех, кто возражает помять руками сочную заклейменную женскую плоть.

— Произвол и предательство, смерть и кровь, разрушение и ненависть, занимают сейчас мои мысли, — сердито проговорил он, — сегодня мне нет дела до надушенных и напомаженных тел рабынь.

— А по-моему, Ты напрасно отказываешься, — заметил я. — Ты только представь, как приятно видеть, облизывающую твои ноги красотку, ползающую перед тобой, смотрящую на тебя снизу вверх и умоляющую позволить ей ублажить тебя. Так почему бы не использовать их. Давай, используем их для снятия напряжения. Они именно для этого и нужны.

— Нет, — дёрнулся молодой воин.

— Признаться, мне трудно поверить, что Ты не был бы рад видеть, как они танцуют перед тобой одетые только в бусы и рабские цепи.

— Сейчас меня заботят гораздо менее приятные мысли, — ответил Марк.

— За некоторых из них, — продолжил я, — Ты мог бы отдать свой кошелёк, и даже обнажить меч, чтобы забрать их с аукционной площадки.

— У меня нет больше таких чувств, — бросил он.

— Некоторые, из них настолько соблазнительные маленькие шлюхи, что могут заставить тебя кричать от удовольствия.

Марк мне не ответил. Он надолго замолчал, глядя на восток.

— Да, парень, это трудно терять идеалы, — вздохнул я. — Но иногда их можно вернуть, делами, и в новой форме.

Мне вспоминалась дельта Воска и Торвальдслэнд. Воин так и не захотел говорить со мной.

— Желаю тебе всего хорошего, — попрощался я.

— И вам всего хорошего, — отозвался Марк.

Я оставил его одного, а сам вернулся к мачте, где оставался мой рюкзак с кое-какими мелочами вроде бритвенного ножа и прочих полезных в дороге вещей, купленных мною прямо на корабле у добрых парней из Порт-Коса. Затем, перебросив портупею моего меча через плечо и махнув рукой вахтенному офицеру, я распрощался с «Таис».

Стоило мне только сделать первый шаг по причалу, как все три девицы, до того просто ошивавшиеся поблизости, бросились ко мне и, встав на колени, преградили мне путь.

— Посетите «Дину»! — предложила первая. — Все наши девушки — дины!

И она, ничуть не смущаясь, задрала подол туники и продемонстрировала мне клеймо на левом бедре. Хм, действительно — дина. Дина — это маленький цветок с бутоном похожим на бутон розы. Его ещё часто называют «рабский цветок». Клеймо дина, или клеймо рабского цветка довольно распространено на Горе.

— Лучше приходите в «Веминий»! — вмешалась вторая. — У нас не так дорого!

Веминий — нежный синий цветок с пятью лепестками, распространенный как в северном, так и в южном полушариях Гора. Использование этого цветка в качестве названия таверны, учитывая его широкое распространение, по-видимому, должно было намекать на вероятную доступность красоток в плане из цены. Вторая и третья девушки, кстати были те, груди которых были обнажены.

— Таверна моего владельца называется «Ларма»! — просто сообщила третья.

Я улыбнулся. Ларма, это очень сочный гореанский фрукт, с довольно твердой, но хрупкой и ломкой кожурой, под которой прячется мясистый эндокарпий, восхитительный на вкус и очень сочный. Иногда, когда к женщине употребляется такой эпитет, как «ларма», это может подозревать, что её твердая и холодная внешность скрывает под собой внутренний мир прямо противоположной природы, то есть сладкий и сочный. Стоит только пробить или сорвать кожуру, и вы обнаружите там беззащитное, мягкое, уязвимое, сочное и беспомощное внутреннее содержание. Во фруктах это сочный эндокарпий, а в женщине — рабыня.

— Это что же, все пага-таверны в Порт-Косе, названы по именам цветов или фруктов? — пошутил я.

— Нет конечно! — рассмеялась первая.

— Наверное, это как-то связано с владельцем или традициями, — предположил я.

— Во многих городах есть таверны с динами, Господин, — заметила первая.

— Это верно, — признал я.

— А веминий — очень красивое название, — обиженно сказала вторая.

— Согласен, — кивнул я. — А кстати, в чём смысл этого названия? Можно предположить, что девушки там, как веминии, дешёвые и красивые?

Вторая рабыня, та, что из «Веминия», внезапно открыла рот от удивления, а потом захихикала, прикрыв рот ладошкой:

— Ой, я не знаю!

Она смеясь посмотрела на других, выглядевших несколько озадаченными.

— Честно говоря, я никогда не думала об этом с этой точки зрения! — призналась девушка. — Возможно, Господин!

— И что, у вас все девки, такие дешевые и красивые? — полюбопытствовал я.

— Мне кажется, что мы все красивые, — снова засмеялась она. — Но вот насчёт того, дешевы ли мы, не знаю, не могу судить.

Я даже улыбнулся, задавшись вопросом, чего было в этом названии больше, желания завлечь мужчин внутрь, или объективной оценки конкурентоспособности имевшихся услуг и их качества.

— В Порт-Косе много пага-таверн, Господин, — заговорила первая. — И вовсе не все они названы по имени цветов или фруктов. Есть «Клетка», «Драгоценности Тельнуса», «Груз Артемидория», «Тайна Подвала», «Трюм», «Алая Плеть», «Ошейник и две цепи» и многие другие. Я всех и не знаю.

— Рад слышать это, — усмехнулся я. — Я так понимаю, что вы — все подруги.

— Да, Господин, — за всех ответила первая. — «Веминий» и «Ларма» принадлежат братьям.

— Они и расположены в двух шагах одна от другой, — добавила вторая.

Признаться, я был рад слышать это. И кстати, раз уж девушки были подругами, то это говорило о том, что и заведения которым они принадлежали должны быть примерно одного стиля и уровня обслуживания. Ни разу не слышал, чтобы рабыни из высоких таверн дружили с девушками из низких заведений. Впрочем, таверны же принадлежали братьям, да и находились рядом, а значит, и отношения поддерживать было не сложно.

— А что насчёт девушек в «Ларме»? — поинтересовался я. — Они дороги?

— Мы, такие же, как и в «Дине» и «Веминие», — ответила третья. — Цены за наше использование доступные, средние по городу.

— А девушки в «Ларме» наверное все раньше были лармами, — пошутил я.

— Думаю, что некоторые — да, Господин, — смеясь, ответила третья.

— Ты тоже когда-то была лармой? — полюбопытствовал я.

— Нет, Господин, — хихикнула она. — Я поняла, что была рабыней, ещё только начав созревать, и я никогда не скрывала этого, возможно, просто боялась, что кто-то мог бы увидеть, что у меня внутри и избить меня.

— Какая у тебя была каста? — спросил я.

— Когда-то я была из Крестьян, — ответила девушка. — У нас было слишком много дочерей и слишком мало сыновей. Двух из моих старших сестёр продали в рабство ещё до того, как мне исполнилось пятнадцать лет. А однажды осенью случился очередной неурожай. Мы голодали. И я сама попросил отца продать мне. Тогда он меня избил, связал и продал.

— И Ты чувствуешь себя счастливой, став рабыней? — поинтересовался я.

— Да, Господин, — кивнула она. — Это — то чем я являюсь, и чем хочу быть. Я надеюсь только, что когда-нибудь у меня будет единственный владелец, любимый владелец, которому я смогу быть преданной и послушной любящей рабыней.

— Ты мечтаешь о хозяине, который будет сильным и любящим?

— Да, Господин, — вздохнула рабыня.

Она была смазливой молодой штучкой, с тёмными волосами и светлой кожей. Пожалуй, для девушки, которая происходила из касты Крестьян, её фигура было на удивление стройной. Она чем-то напомнила мне Фебу из Тельнуса, которую я оставил в караване с остававшимися свободными женщинами, выкупленными из кабалы в «Кривом тарне» — Темионой, Аминой, Ремис и Лиомач.

Я положил свой рюкзак на доски причала и, присев перед ней, откинул за спину бусы, слегка прикрывавшие её тело.

— Господин! — воскликнула она.

— Так значит Ты самая обычная девушка в «Ларме»? — спросил я её.

— Думаю да, Господин, — ответила рабыня.

— И Ты, конечно, просишь посетить таверну твоего хозяина? — уточнил я.

— Да, Господин, — кивнула девушка.

— А что насчёт тебя самой? — поинтересовался я. — Ты тоже доступна для использования?

— Конечно, Господин, — ответила она.

— А как насчёт вас, рабыни? — поинтересовался я, окинув взглядом двух других.

— Да, Господин, — сказал дина.

— Конечно, Господин, — заверила меня девушка из Веминия.

— Хо, Воин, — сказал я, вставая и поворачиваясь к Марку, который только что спустился по трапу и, похоже, собирался пойти в сторону складов, мастерских и города.

Парень обернулся, и я махнул рукой, приглашая его присоединиться к нам.

— А ну выстроились в линию, — приказал я стоящим на коленях рабыням. — Спины прямо, колени шире.

Девушки заняли указанные позы и замерли, словно находились на предпродажном показе рабынь.

— Ну как они тебе? — спросил я.

Лично я думал, что это был превосходный набор красоток.

— Хорошенькие, — ответил молодой воин, внимательно рассматривая их.

Его интерес поощрил меня. На мой взгляд, парень нуждался в женщине, а лучшими из таковых являются рабыни.

— Кто вы? — спросил я обращаясь ко всем рабыням сразу.

— Роксанна, рабыня Симонида из Порт-Коса, владельца таверны «Дина», — быстро проговорила первая.

— Коринн, рабыня Агатокла из Порт-Коса, владельца таверны «Веминий», — представилась вторая.

— Якуба, рабыня Паникрата из Порт-Коса, владельца таверны «Ларма», — сообщила последняя.

— Это — имя из Тахари, — заметил Марк, пристально глядя на Якубу.

Похоже, этих трёх женщин, именно эта молоденькая рабыня из «Лармы», более остальных привлекла его внимание, и вызвала нибольший интерес. Я сразу усомнился, что дело было в том, они могли знать друг друга прежде. Просто она относилась к тому типу женщин, который был чрезвычайно и возбуждающе привлекательным лично для него, к тому типу к которому парня влекло почти непреодолимо. Признаться, поначалу я даже было обрадовался, увидев его интерес к Якубе. Всё же рабыни — превосходное средство, как ни что другое помогающее мужчине расслабиться и стать по-настоящему счастливым. А я всё ещё тешил себя надеждой, что она, или какая-либо другая, или все вместе, смогут отвлечь Марка от его мрачных мыслей. Вот только что-то в тоне его голоса показалось мне угрожающим и страшным.

— Да, Господин, — кивнула девушка, несколько обеспокоенно.

Похоже, не только я но и она услышала в его тоне скрытую угрозу. Уж кто-кто, а рабыни чрезвычайно чувствительны к таким нюансам. Трудно было не заметить её испуга.

— Но сама Ты не из Тахари, не так ли? — осведомился Марк.

— Нет, Господин, — признала Якуба.

Действительно, оттенок её кожи не предлагал принадлежность к женщинам, уроженкам региона Тахари. Кстати, многие мужчины Тахари обожают иметь светлокожих рабынь, так что торговля такими женщинами с юго-востоком дело весьма прибыльное. Оказавшись там, невольницы быстро учатся превосходно служить своим смуглым рабовладельцам, в альковах их прохладных белостенных домов, в городах и оазисах, или в палатках прямо посреди пустыни. Им придётся научиться носить предметы одежды принятые в Тахари, а если владелец захочет, то и ограничивающие длину шага цепи на щиколотках, которые, кстати, там носят даже многие свободные женщины. От них ожидают, конечно, и то, что они быстро приобретут сноровку в разнообразных работах свойственных женщинам Тахари в целом, и работах характерных для рабынь в частности. И наконец, им очень быстро преподадут значение циновки подчинения, с которой их рабство в доме или палатке рабовладельца начинается, но вряд ли когда-либо закончится. Кстати, к этой циновке им предстоит возвращаться время от времени.

— Почему у тебя имя из Тахари? — спросил Марк.

— Его мне дали, Господин, — растерянно объяснила девушка.

Вообще-то в этом нет ничего необычного. Например, прошлой осенью, после принятия Леди Шарлотты из Самниума в качестве своей рабыни, я назвал её Фэйкой. Это имя также родом из Тахари. Причём, как я вскоре заметил, оно оказалось просто чудесным катализатором для понимания новообращённой рабыней себя и своей сексуальности. Хотя, тут многое зависит прежде всего от женщины. Некоторые имена на Горе используются почти исключительно в качестве рабских кличек, например: Дина, Лита, Лана, Тафа, Тела, Тула и так далее. Возможно, благодаря заурядности и простоте, а так же возбуждающей красоте таких имён, многие девушки очень хорошо реагируют на них. Зачастую, рабовладельцы, приобретая новую невольницу, меняют ей имя, чтобы она могла лучше понять, что теперь начинает свою жизнь заново. Кроме того, некоторые мужчины, могут переназвать даже свою старую рабыню и даже не в качестве наказания или награды, а ради того, чтобы поразить её, произвести на неё впечатление, и, возможно, освежить их отношения, дав понять женщине, что теперь она должна всё начать снова.

А не для того ли, чтобы скрыть другое имя? — поинтересовался Марк.

— Нет, Господин, — непонимающе ответила рабыня, съёживаясь под пристальным взглядом воина.

Честно говоря, мне пока был не понятен его явно видимый гнев, и странные подозрения.

— Я уже носила много имен, Господин, — добавила она. — Я — рабыня. Мужчины называют меня так, как считают нужным, как подходит мне и как нравится им.

— Ты родилась рабыней? — продолжил свой Марк.

— Не в юридическом смысле этого слова, Господин, — ответила Якуба.

— Говорите яснее, — велел он.

— Хотя я — прирождённая рабыня, — пояснила она, — было время, когда я ещё не была рабыней юридически. То есть, раньше, с точки зрения закона, я была свободной женщиной.

— Какое имя Ты носила, будучи свободной? — строго спросил Марк.

Рабыня задрожала под его горящими словно раскалённая сталь, злыми глазами. Я был больше чем уверен, что ей сейчас отчаянно хотелось дотянуться до ниток бус, которые я отбросил за её спину, дабы они не прикрывали даже малой толики её очарования, и вернуть их на грудь, как будто эти крошечные раскрашенные шарики могли защитить её от этого властного мужского взгляда. Однако она не посмела оторвать руки от бёдер, где они находились, согласно правилу одной из обычных поз рабыни для удовольствий. Подозреваю, что ладони у неё вспотели от страха. Она раздвинула колени ещё немного шире, по-видимому, стараясь продемонстрировать её дикое желание доставить удовольствие молодому господину, погасив при этом его гнев. Как прекрасно смотрелось в этот момент её горло, опоясанное стальным ошейником.

— Прокна, — наконец произнесла она.

Глаза Марка сверкнули. Рабыня задрожала. Конечно, по его знакам отличия, она уже догадалась, что он из Форпоста Ара.

Руки молодого человека поднялись к поясу, и Якуба испуганно отпрянула. Похоже, что парень задумал избить девушку.

— Отвечай, Ты с Коса? — спросил он.

— Нет, Господин! Что Вы! — воскликнула рабыня. — Поля моего отца находились к северу от Беловодья!

Беловодье назвали так из-за порогов на реке находившихся поблизости от города. Этот город, расположенный на северном берегу Воска, так же является членом Лиги Воска. Это — первый крупный город к западу от Лары, лежащей у слияния Воска и Олни. Лара — это самый западный город Салерианской Конфедерации. Беловодье находится к востоку от Форпоста Ара, и между ними имеется ещё три больших города. Это — Лесной Порт, Искандер и Пристань Танкреда. Все они, как и Беловодье, входят в Лигу Воска.

Так уж получилось, что большинство крупных городов на Воске построены на северном берегу. Это, несомненно, результат прошлой политики Ара, призванной держать прилегавшую к реке местность к северу от себя полностью разорённой и опустошённой, чтобы затруднить армиям захватчиков путь к метрополии. Основным маршрутом на юг оставалась Виктэль Ария, которая посредством лагерей и застав полностью контролировалась Аром. В результате, предполагалось, что Ар мог легко перебросить свои войска на север, в то время как для его противника наступление на юг окажется весьма трудной задачей, требующей поэтапного разгрома всех крепостей Ара вдоль Виктэль Арии. Однако, зону выжженной земли не поддерживали уже в течение многих лет. Её военное значение уменьшилось с развитием крупномасштабных перевозок по воздуху использующих грузовых тарнов, способных снабжать всем необходимым войска находящиеся в данной области. Кроме того население Ара и его окрестностей заметно увеличилось, что стало причиной активного движения на север. Действительно, интерес Ара к бассейну Воска хорошо известен. За прошлые годы, особенно во времена правления Марленуса из Ара, политика этого мегаполиса стала экспансионистской.

Соответственно, пришло время, когда стратеги Ара стали рассматривать зону опустошения не столько как защиту, сколько как некую границу.

— Такие имена, — заметил Марк, — не слишком распространены на востоке реки.

— Да, Господин, — признала девушка.

— Кажется, Ты проделала слишком долгий путь от Беловодья, — усмехнулся он.

— Да, Господин, — кивнула рабыня.

Я увидел, что рука воина замерла на ремне около пряжки. Это не прошло незамеченным и для Якубы.

— Значит Ты родом из окрестностей Беловодья? — уточнил Марк.

— Да, Господин, — пролепетала девушка, не отрывая испуганного взгляда от его рук.

— С таким именем как Прокна?

— Да, Господин, — ответила она.

— Интересно, а не лжёшь ли Ты мне, — процедил парень сквозь зубы.

— Нет, Господин, — отпрянула рабыня. — Я не лгу! Рабыня Якуба не лжёт свободным мужчинам! Она не смеет делать этого!

— Возможно, Ты действительно издалека, — предположил он.

— Да, Господин, — поспешила заверить его бывшая Прокна, и стушевавшись под его подозрительным взглядом, попыталась объяснить: — Мужчины покупают и продают меня, везут куда пожелают, и вообще делают со мной всё, что им нравится.

Понятно, что рабыня, будучи товаром, часто меняющим своего владельца, за свою жизнь может побывать и увидеть гораздо больше частей мира, чем средняя свободная женщина. Большинство свободных людей на Горе вообще редко путешествуют дальше, чем на несколько пасангов от родной деревни или от стен их города. Важное исключение из этого правила — паломничество в Сардар, которое каждый гореанин, мужчина или женщина, как ожидается, должен предпринять, по крайней мере, один раз за свою жизнь. Конечно, дорога туда из многих мест Гора, зачастую представляет для паломников большую опасность, по крайней мере, на некоторых её отрезках. Хватает случаев, когда такое путешествие, молодая женщина, вышедшая в Сардар из дома в белых одеждах паломников, заканчивает в рабских цепях на одной из сардарских ярмарок. Сардар она, конечно, увидит. Мельком. Стоя на платформе продаж.

— Вот только, мне кажется, что Ты с запада, а не востока, — предположил Марк.

— Господин? — не поняла Якуба.

— Ты вполне можешь быть с Коса, — заявил молодой человек, в подозрении сузив глаза, и держа руки на поясе около пряжки.

— Нет, Господин! — воскликнула рабыня.

— Если это так, то считай, что тебе очень повезло, — бросил он.

— Да, Господин, — прошептала девушка.

Его голос был тих, но угроза в нём прозвучавшая, приводила в ужас. Парень, наконец, убрал руки от пряжки. Якуба по-прежнему дрожала, никак не в силах прийти в себя. Мне даже на мгновение показалось, что ещё немного, и она упадёт в обморок. Впрочем, две другие девушки, были напуганы не меньше. Угрозу и ярость, исходившие от молодого воина, они ощущали безошибочно.

— Я пойду, поищу жильё на ночь, — сказал он мне. — Желаю вам всего хорошего.

— И тебе всего хорошего, — попрощался я.

У меня как-то пропало желание снова предлагать ему совместный ужин, или раздельные удовольствия с рабынями.

Мы с девушками молча смотрели ему вслед, пока он не скрылся за стеной портового склада.

— Мы можем идти, Господин? — нерешительно спросила Роксанна.

— Все кроме Якубы, — ответил я.

Роксанна и Коринн, облегчённо вздохнув, вскочили на ноги и поспешили прочь.

— Я не собираюсь причинять тебе боль, — успокоил я, испуганно смотревшую на меня девушку.

Она всё ещё дрожала, стоя на коленях на досках причала.

— Ты знаешь его? — спросил я.

— Нет! — покачала она головой. — Нет!

Я задумчиво посмотрел туда, куда ушёл Марк.

— Почему он меня так ненавидит? — спросила Якуба.

— Не думаю, что он ненавидит именно тебя, — заметил я. — Скорее, мне кажется, что Ты волнуешь его. На самом деле, я уверен в том, что Ты принадлежишь к тому типу женщин, который он находит необыкновенно возбуждающим и невыносимо привлекательным.

Кажется, от моих слов она задрожала сильнее.

— Просто, он ненавидит Кос, — сказал я.

— Как хорошо, что я не с Коса! — облегчённо вздохнула рабыня.

— Ты можешь идти, — разрешил я.

С благодарностью посмотрев на меня, она быстро перебросила свои бусы снова себе на грудь, а затем вскочила и поспешила за своими подругами, ожидавшими её в конце пирса. Ушли они все вместе, причём позаботившись о том, чтобы не пойти по той же улице, на которую свернул молодой воин.

Стало заметно холоднее. Задул свежий ветер с востока, принеся прохладу со стороны Тассы.

В голову лезли мысли о Дитрихе из Тарнбурга, удерживавшем Торкадино, об Аре, о Косе, экспедиционные войска которого где-то на севере, играли в прятки армией Ара. А ещё я думал о дельте Воска, и мне отчего-то становилось страшно.

Я боялся.

Я снова посмотрел туда, где исчез молодой воин. Он пошёл по одной из тех узких улочек, что петляли между портовыми зданиями. Все они в конечном итоге вели в город. Причалы опустели.

Оглавление

1. Дорога

2. Внутренний двор

3. Постоялый двор

4. Ванна

5. Зал паги

6. Ночь в «Кривом тарне»

7. Дежурный

8. Отъезд из «Кривого тарна»

9. Лагерь войск Коса

10. Стена

11. Амилиан

12. Камера

13. Еда

14. Утро

15. Мы покидаем камеру

16. Я принимаю командование

17. Битва

18. Пристань

19. Мостки

20. Пирсы

21. Река

22. Рабыня Публия

23. Рабыня Клодия

24. Порт-Кос Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg