«Битвы далёкого севера»

Битвы далёкого севера (fb2) - Битвы далёкого севера 830K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Константин Павлович Бахарев (юджен)

Битвы далёкого севера

Что защищать? Заржавленные пушки,

Две улицы то в лужах, то в пыли,

Косые гарнизонные избушки,

Клочок не нужной никому земли?

Но все-таки ведь что-то есть такое,

Что жаль отдать британцу с корабля?

Он горсточку земли растер рукою:

Забытая, а все-таки земля.

«Поручик» Константин Симонов

«Аврора» уходит на север

В середине марта 1854 года фрегату «Авроре» удалось наконец-то вырваться из проклятого моряками всего мира пролива Дрейка. Почти три недели встречный западный ветер не давал пройти кораблю в Тихий океан.

Фрегат едва не столкнулся с айсбергом, таившимся в тумане, от штормов и ураганов истрепались паруса, в расшатанном бурными волнами корпусе разошлись пазы. Вода протекала в жилые каюты, от сырости одежда матросов и офицеров не просыхала. Оканчивались запасы продуктов, начались болезни. Уже умерли пять матросов. Их похоронили по морскому обычаю, завернув в парусину и привязав к ногам ядро, опустили за борт.

На мостик поднялся доктор Вильчковский, и подошёл к капитану.

– Иван Николаевич! – он тяжело вздохнул. – Ещё двое заболели. Диагноз тот же – цинга.

Командир «Авроры» Изылметьев покачал головой.

– Придём в Кальяо, там пополним запасы, и закупим свежих овощей и фруктов. Надо продержаться.

Обед в кают-компании был скудным. Юнкер Костя Литке, сын известного адмирала, понюхал суп. Его уже который день варили из солонины и бобов.

– Однако, – молодой человек зачерпнул из тарелки. – Думаю, если капитан решил не заходить в чилийские порты, нам надо поохотиться на китов. Говорят, у них вкусное мясо.

Офицеры засмеялись. Все вспомнили, как во время одного из самых могучих штормов в проливе Дрейка, когда волны порой поднималась выше мачт фрегата, Костя Литке увидел огромного кита.

– Вы, юнкер, тогда забыли о своих вахтенных обязанностях, – улыбнулся старший офицер «Авроры» Михаил Тироль. – Я подумал, глядя на вас, что вы с голыми руками броситесь добывать нам это морское чудовище.

Командир фрегата улыбнулся. Весь экипаж очень устал бороться со стихиями в негостеприимном проливе Дрейка. Людям был нужен отдых. Но в порты Чили Изылметьев не решился заходить. Он знал, что ближайший город Вальпараисо является базой для военных судов Англии и Франции.

А встреча с ними могла быть опасной. Ещё когда «Аврора» стояла в Рио-де-Жанейро, готовясь к плаванию в проливе Дрейка, стало известно, что началась война с Турцией. Англичане и французы поддерживали турок, и вполне могли начать военные действия против русских. Так что встречаться с ними было совсем ни к чему. Поэтому Изылметьев решил идти дальше, вдоль западного побережья Южной Америки, до перуанского порта Кальяо. Там он надеялся дать отдых экипажу, починить корабль, и вдоволь запастись водой и продовольствием.

Через двадцать дней, при попутном ветре, «Аврора» вошла в порт Кальяо.

– Вот это да! – не смог удержаться вахтенный лейтенант Александр Максутов, наблюдая за рейдом в подзорную трубу.

– Что там? – Костя Литке приставил ладонь ко лбу, заслоняя глаза от солнца.

– Князь! – обратился к Максутову командир фрегата, находившийся, как и положено капитану при входе в порт, тут же, на мостике. – Отрядите вестового, пусть известит всех офицеров. Им необходимо быть в кают-компании через полчаса.

Сам Изылметьев прикусил нижнюю губу, размышляя, как не везёт «Авроре» в этом походе. На рейде в Кальяо он увидел стоящие военные суда под флагами Англии и Франции. Над двумя из них развевались контр-адмиральские вымпелы.

– Господа, – обратился Изылметьев к собравшимся в кают-компании офицерам. – Мы попали в сложное положение. Со дня на день могут поступить известия о начале войны с Англией и Францией. А здесь, в Кальяо, находится пять их военных кораблей. Наш фрегат изрядно пострадал во время перехода, требуется починка корпуса и такелажа. Экипаж болен. Так что какое-то время нам придётся здесь находиться. Пока у нас мирные отношения, будут визиты к ним, и от нас. Разговоры, обсуждения. Поэтому, господа офицеры, я приказываю, при встречах с иностранными моряками, да и перуанскими властями говорить, что мы простоим здесь не меньше месяца. Понятно? А мы постараемся уйти пораньше и неожиданно для всех.

Офицеры молча кивали. Все они были сначала удивлены тем, что встретили здесь тех, от кого всячески пытались избежать. Шансов же на победу в случае открытого военного конфликта у русских моряков было немного.

– Подольше бы разрыва отношений не было между Россией и англичанами с французами, – высказался мичман Николай Фесун. – Нам бы успеть продовольствием запастись, и корабль в божеский вид привести.

– Господа офицеры! – встал старший офицер. – Приказ Ивана Николаевича ясен. Мы должны прикидываться несчастными, слабыми и не готовыми к походам.

Сразу после этого, стараясь не привлекать большого внимания со стороны французов и британцев, на фрегате начались работы по ремонту корпуса. Конопатили пазы, чинили такелаж, с берега постоянно шли баркасы, груженые провизией и бочками с водой.

Через пять дней Изылметьев пригласил к себе в каюту старшего офицера.

– Михаил Сергеевич, – капитан пригласил того присесть. – Я сегодня ездил с визитом к консулу Северо-Американских Штатов. Он сообщил, что к нему пришло известие из Вашингтона, о том, что разрыв между Россией, Англией и Францией неизбежен. И это произойдёт в самое ближайшее время. В Панаме стоит под парами пароход «Вираго». Он ожидает официальный манифест из Лондона о начале войны. Как только он поступит, «Вираго» доставит его сюда и нас блокируют в порту.

– Однако, – покачал головой старший офицер. – Но мы же без боя не сдадимся, Иван Николаевич?

– Безусловно, – кивнул Изылметьев. – Но лучше нам будет побыстрее уйти отсюда. Нас ждёт в Японии адмирал Путятин. Но я опасаюсь, что после нашего ухода, если он свершится благополучно, союзники бросятся за нами в погоню. Тем более им известна цель нашего похода.

– И что вы предлагаете? – выпрямился Тироль.

– Как только мы закончим первоочередной ремонт и запасёмся продовольствием, взять курс на Петропавловск-на-Камчатке. Там хороший порт и есть гарнизон.

– У меня нет возражений, Иван Николаевич.

– Сколько времени нам ещё необходимо простоять здесь, чтобы завершить минимальную подготовку к походу?

– Ещё шесть-семь дней.

– Хорошо, Михаил Сергеевич. Будем надеяться, что за это время ничего неприятного не произойдёт.

Моряки «Авроры» знали, что Россия воюет с Турцией, но до них ещё не дошли сведения о грандиозной победе русского флота в Синопском сражении. Также они не знали, что в день, когда их фрегат вырвался из пролива Дрейка, Англия и Франция уже объявили войну России. И сейчас почтовый пароход, бороздя волны Атлантического океана, нёс известие об этом в Панаму. И у аврорцев оставалось совсем немного времени для того, чтобы покинуть, хоть и гостеприимный, но очень опасный порт Кальяо.

Союзники тем временем также ожидали известий о начале войны.

Только ещё увидев заходящий в порт фрегат под русским флагом, командующий объединённой эскадрой контр-адмирал Дэвид Прайс решил захватить корабль. Он был точно уверен, что очень скоро будет объявлена война России со стороны Англии и Франции. Несмотря на то, что Прайс считал себя джентльменом, считаться с международными законами он не считал нужным.

– Какого чёрта, де Пуант! – кричал он в каюте французского адмирала на фрегате «Ля Форт» через десять дней после прихода «Авроры». – Какие к дьяволу, правила?! Известия о войне придут со дня на день. А вдруг русские улизнут из Кальяо? Победителей не судят, мой дорогой адмирал.

– Милый Дэвид, не надо кричать, – изысканный француз вежливо улыбался. – Подумайте сами, если вдруг мы захватим русских, а войну так и не объявят? Вы же знаете этих пронырливых дипломатов. Они могут договориться между собой. А мы станем обычными пиратами, напавшими на корабль чужой страны. Нас же вполне могут за это повесить. К тому же вы джентльмен. А такой поступок сильно навредит вам в глазах других джентльменов. Подождём.

Британец успокоился. Но чтобы быть точно уверенным в том, что «Аврора» не исчезнет, он договорился с французом наблюдать за русскими.

– Мы нанесём им визит вежливости, – сказал он, раскуривая сигару. – Русский капитан был у меня, сейчас я побываю у него в гостях.

Де Пуант кивнул. Он тоже познакомился с Изылметьевым. Они очень приятно побеседовали.

На следующий день союзные адмиралы прибыли на «Аврору».

Командир русского фрегата приготовился к встрече. Он опасался, что британцы и французы, нарушив морские законы, могут захватить «Аврору». Поэтому Изылметьев приказал сделать так, чтобы у гостей создалось впечатление, что корабль сильно пострадал, и в ближайшее время никуда уйти не может.

Адмиралы увидели, что паруса болтаются неприбранными, везде валяются топоры и молотки, матросы ходят не спеша. На палубе лежит дырявый холст. Его небрежно зашивает боцман.

Вернувшись к себе, британец и француз успокоились. Увидев корабль в таком неприглядном виде, они решили, что он простоит в Кальяо не меньше двух месяцев.

– Бестолковые моряки эти русские, – надменно рассуждал Прайс. – На военном корабле хлев, беспорядок. Как же они станут с нами воевать, эти варвары из страны снегов?

Он рассмеялся. Де Пуант согласился с ним. Успокоенные союзники приказали наблюдать за «Авророй» и решили не торопиться с захватом фрегата.

Однако Прайс, упрямый, как истинный британец, на следующий день, после обеда, снова прибыл на борт «Ля Форта».

– Ну их к чёрту, эти законы, – проворчал он. – Предлагаю завтра атаковать русских. Я не спал всю ночь, любезный де Пуант. И решил. Пусть лучше я прослыву пиратом, чем дураком.

– Дорогой адмирал, – француз тоже выглядел невыспавшимся. – Русские всегда были хитрыми. Они могут обмануть нас. Я согласен с вами. Война начнётся рано или поздно. А военный корабль упускать не стоит. Я прикажу приготовить абордажную команду.

Прайс кивнул. Он уже велел капитану Паркеру, командиру морских пехотинцев, захватить «Аврору». Завтра, 14 апреля, бравые англичане поднимут свой флаг над русским кораблём.

Отправляясь с «Ля Форта» на свой фрегат «Президент», британец, немного подумав, распорядился отвезти его на «Аврору».

Солнце уже садилось прямо в Тихий океан, лёгкие волны чуть раскачивали адмиральский весельный катер.

Изылметьев встретил Прайса очень почтительно. По обычаю угостил его ямайским ромом и пожаловался, что из-за повреждений придётся простоять в порту ещё не меньше двух недель.

Необычайно вежливый британец посочувствовал несчастным русским и пообещал помочь с ремонтом.

– Я распоряжусь прислать к вам завтра плотников и парусных мастеров, – сказал он, выпуская сигарный дым. – Они сделают всё, что необходимо.

После этого адмирал раскланялся и убыл на свой корабль, очень довольный собой. Вместо плотников к русским заявятся вооружённые до зубов морские пехотинцы, вот это будет здорово!

После визита британского адмирала Изылметьев решил немедленно уходить.

Ночью с побережья в порт заполз густой туман. С «Авроры» аккуратно, без шума, спустили шлюпки. От них к фрегату протянули буксирные канаты. Осторожно выгребая, моряки потащили свой корабль к выходу из бухты.

Небо начало освещаться первыми лучами солнца. «Аврора» уже достаточно удалилась от неприятельских судов. Шлюпки вернулись на корабль, смотали буксиры и на фрегате подняли паруса.

– Ваше превосходительство! – в каюту к Прайсу ворвался капитан «Президента». – Русских нет на рейде!

Зазвучал колокол, подавая сигнал тревоги. Забегали матросы. Сначала на английских, затем на французских кораблях. Русского фрегата не было!

Прайс, оглядывая с мостика океан, над которым ещё висел предутренний туман, вдруг что-то заметил. Он выругался, протёр окуляры подзорной трубы и снова поднёс её к глазам.

Вдалеке, на самом горизонте, налетевший ветер разогнал туман, и британский адмирал увидел идущий под всеми парусами русский фрегат.

– Никогда нельзя верить варварам! – сказал Прайс и так треснул подзорной трубой по перилам мостика, что из неё вылетели все стёкла.

Через неделю в Кальяо прибыл пароход «Вираго». Он привёз официальное сообщение о начале войны между Францией, Англией и Россией.

Раздосадованный Прайс одно время даже перестал ездить в гости к французскому адмиралу, считая, что именно он помешал ему вовремя захватить «Аврору».

Но поскольку война началась, британец, будучи командующим союзной эскадрой, приказал поднять паруса и отправиться на поиск русских судов. По данным английского Адмиралтейства, в Тихом океане крейсировали три корабля под флагом России – фрегаты «Аврора», «Паллада» и «Диана».

– Их надо топить! – рычал он. – Топить без всякой пощады. Дикие варвары, сидели бы в своих сугробах. Я покажу им, как надо воевать!

Но из-за того, что адмиралы никак не могли решить, куда им отправиться на поиск неприятеля, они потеряли девять дней. Прайс никак не мог прийти в себя, так как считал себя оскорблённым поведением русских, а француз де Пуант расхворался. Он и так был не очень решителен, а сейчас, когда надо было принимать решения, и вовсе растерялся.

– Дорогой Дэвид, – чуть не плача, сказал он Прайсу. – Я не знаю, как поступать. Где их искать? Ведь Тихий океан такой огромный.

Британец в ярости затопал ногами.

– Мы пойдём на Сандвичевы острова! – закричал он. – Клянусь морским чёртом, русские направились именно туда. Ведь их прохудившийся корабль не вынесет перехода без захода в порт. Им нужно где-то окончить ремонт!

– Вы правы, мой дорогой Дэвид, – согласился де Пуант. – Именно там мы и поймаем «Аврору», а потом переловим и все остальные русские корабли.

После этого грозная союзная эскадра подняла паруса и двинулась разыскивать неприятеля. Прайс был уверен в своей победе. Ведь морями всего мира правит Британия!

Переход до Камчатки был изнурительно тяжёлым. После пересечения экватора «Аврора» попала в полосу сильных штормов.

– Боже мой! – Костя Литке крепко ухватился за перила мостика. Фрегат сильно накренился на правый борт и волны прокатились по палубе. Командир, укутанный в дождевой плащ, угрюмо смотрел вперёд. Свирепые ураганы вновь принялись расшатывать корпус судна. Вода попадала уже на батарейную палубу. Сквозь разошедшиеся пазы она сочилась в жилые каюты.

Экипажу негде укрыться от сырости. К тому же артиллерийские порты всё время закрыты, из-за этого воздух в кубриках не освежается, и в помещениях стоит страшная духота.

Каждый день шёл дождь. На второй месяц плавания по Тихому океану начало заканчиваться продовольствие, взятое в Кальяо. От постоянной сырости, нехватки еды люди начали заболевать. Ужасный призрак цинги вновь появился на «Авроре».

Доктор Вильчковский сам заболел и слёг в койку. У него обострился ревматизм и он не мог даже подняться без помощи вестового.

Оставшиеся здоровыми матросы и офицеры несли службу взамен больных. Мичман Фесун уже сутки не уходил с мостика.

– Только немедленный заход в порт спасёт нас, – думал Изылметьев. – Когда же Камчатка?

И вот, на шестьдесят шестой день безостановочного перехода вперёдсмотрящий закричал: «Вижу берег!»

На следующее утро фрегат бросил якорь в далёкой русской гавани на самом краю земли, пройдя более девяти тысяч миль.

Враг на горизонте

Высунув язычок, маленькая Катя старательно вышивает цветочек на белой салфетке. Мама, Юлия Егоровна Завойко, приглядывает за дочкой, чтоб та ненароком не укололась. Сидящая рядом юркая Машенька уже закончила вышивку, и сейчас разглядывает свою работу, по-всякому поворачивая на свету.

Грудная Юленька спит, тихонько посапывая, малыши Васенька, Ванечка и Варенька ковыляют по зале, гоняясь за кошкой Пеструшкой.

Старшие дети делают уроки. Паша, склонив головку, выводит в тетрадке аккуратные буквы, она занимается чистописанием. Жора и Стёпа читают книжки по истории.

– Мама, – Жора чешет затылок. – А кто такие гуситы?

– Это как цыгане, ездили в кибитках по Европе, воевали с теми, кто с ними не согласен, – отвечает Юлия Егоровна. – Нападали на города, грабили, жили то в одном месте, то в другом.

– Они на лошадях ездили? – спрашивает Стёпа. – Таких, как наша Зорька?

– Да, конечно, – говорит Юлия Егоровна, хотя сама точно не знает, так как в породах лошадей совсем не разбирается, тем более в тех, на которых сотни лет назад разъезжали фанатики-гуситы. Да и от Петропавловска-на-Камчатке, где они сейчас находятся, до Европы почти десять тысяч вёрст.

Дверь в залу приоткрывается, в щель просовывается голова. Это денщик, старик Кирилло.

– Сударыня, судно в море, – тихонько, чтобы не разбудить Юленьку, хрипит он.

Дети вскакивают, все уже много дней ждут, когда же появится неприятель.

– Маменька, душенька! – закрыл учебник Жора. – Позвольте нам пойти в сад. От Берингова памятника виден Сигнальный мыс, мы увидим все сигналы. Пойдёмте с нами. Там мы всё узнаем, и в порт нечего бегать.

– А как же занятия? – Юлия Егоровна вздыхает. Катенька, не слушавшая, о чём разговор, окончила вышивку и сейчас радостно суёт салфетку с цветочком маме в руки. Та гладит дочку по мягким волосикам.

– Мы после обеда нагоним уроки, – обещает Жора.

– Хорошо, – соглашается мама, и всё семейство выбирается в сад. Кирилло помогает малышам, Юленьку, так и посапывающую спокойно носиком, Юлия Егоровна берёт на руки.

На мысе Сигнальный высоко подымались клубы дыма. Вдалеке виднелись корабли.

– Какие большие! – прокричал Стёпа, подпрыгивая на месте. – Как «Аврора»!

Малыши засмеялись и принялись прыгать вместе с ним.

Несколько раз издалека бухнула сигнальная пушка. Жора поглядывал на плывущие над бухтой дымные облачка, считал выстрелы и высматривал в своей книжечке, что это значит. Он давно уже переписал себе все сигналы из отцовского журнала.

– Это неприятель, – сказал Жора. Мама глубоко вздохнула и покрепче прижала к себе Юленьку. Малыши притихли.

Юлия Егоровна сидела на скамейке не шевелясь, меж бровей залегла тревожная морщинка.

Послышись быстрые шаги, из-за угла дома выбежал Александр Максутов, лейтенант, недавно прибывший на «Авроре».

– Юля! – он запыхался. – Где Василий Степанович?

Женщина как будто очнулась.

– В порту, ему теперь некогда, придёт к обеду, – ответила она ему.

– Правда ли, что неприятель идёт?

– Правда, – Юлия Егоровна встала.

Она унесла дочку, всё так же сладко спящую в дом. Положила её на кровать и встала на колени перед иконой Божьей Матери. Жена военного губернатора Камчатки, мать девятерых детей, она просила у Богоматери сил превозмочь все напасти и трудности, которые неизбежно появятся в самое ближайшее время.

Помолившись, Юлия Егоровна крикнула прислугу, и они начали переносить имущество в глубокий погреб. Повар, уже выпивший винца, как пояснил, от радости, что наконец-то накостыляем англичанам и лягушатникам, спускаясь по ступенькам вниз, упал.

– Это я, сударыня-барыня, смотрю, нет ли мышей! – крикнул он.

– Какие мыши на Камчатке! – засмеялась Юлия Егоровна. – Вылезай, пьянчужка, иди, пригляди за обедом.

– Слушаюсь, ваше благородие! – повар, перемазанный землёй, вылез наружу, и мотая головой, качаясь, но держа курс точно на двери, рысцой убежал.

Вестовые и денщики ушли, как только завиднелась вражеская эскадра, они по боевому расписанию сейчас жить станут. Остались две служанки. Вот они, Кирилло, сама хозяйка, и старшие дети – Георгий, ему уже двенадцать, Стёпа, ему десять, и восьмилетняя Паша носят в погреб пакеты и мешки с чаем, кофе, сахаром, маслом, бельё и другое добро. Нельзя в доме оставлять. Вдруг при бомбардировке зажигательное ядро пустит неприятель? Хоть и есть пожарная команда в Петропавловске, но лучше поберечь имущество. Вот и прибирают его подальше, да поглубже.

Только управились, уже время обеда.

Губернатор Завойко, Василий Степанович пришёл с братьями Максутовыми, Александром и Дмитрием. Оба лейтенанты. Только один с «Авроры», а второй здесь, на Камчатке служит. Довелось братьям, уроженцам Перми, свидеться за тысячи вёрст от дома.

Оба Максутова двоюродные братья Юлии Егоровны. Они зовут её сестрой.

– После обеда, дорогая моя, отправляйся с детьми за Авачу. Там отставник Мутовин вас переправит через речку, – Василий Степанович взял жену за руки. – Жить будете на хуторе Губаревых. Кстати, Губарева тоже с вами пойдёт и госпожа Клинген.

– А может, где-нибудь поближе остановимся? – Юлия Егоровна взглянула ему в глаза. – В Сероглазке или Калахтырке? Ведь до хутора двенадцать вёрст идти.

– Там опасно. Можем ребятишек погубить в сырости. Лучше всего на хуторе.

После обеда стали собираться, отец обнял и расцеловал детей. Малыши расплакались. Жора вдруг бросился к отцу, обнял его и стал просить, чтоб тот разрешил ему остаться.

Василий Степанович нахмурился, но просьбу племянника внезапно поддержали братья Максутовы.

– Взрослый совсем, почти гардемарин! – Александр потрепал волосы на голове Жоры. – Отличный помощник.

– Хорошо! – вдруг губернатор Камчатки улыбнулся. – Георгий, будешь при мне адъютантом.

– Ура! – крикнули Максутовы. Мама заплакала, а Стёпа насупился. Он тоже попросился в адъютанты, но отец сказал ему, что он должен помогать матери.

Дома остался один старик Кирилло. Он грузил телегу, запряжённая в неё Зорька лениво помахивала хвостом и изредка похрапывала, хватая верхушки травы.

Всё семейство Завойко, кроме отца и старшего сына, пешком отправилось в дальний путь. Юлия Егоровна несла на руках маленькую Юленьку, остальные малыши пока шли сами.

Вместе с ними подальше от войны двинулось семейство полицмейстера Губарева – жена и шестеро детей, а также госпожа Клинген с двумя своими ребятишками.

После сильных дождей дорога размокла, идти было скользко, тяжело. К тому же приходилось то спускаться с горки, то подниматься вновь. Через час ходьбы маленькие дети устали. Стёпа поддерживает маму под руки.

Залезли на очередную гору. Оглянулись.

– Ой, смотрите, смотрите! – закричала Губарева, показывая рукой на бухту. По ней шло судно с голыми мачтами, из трубы поднимался дым.

– Что это такое? – удивились участники похода, и забыли даже про усталость. Парохода из них никто не видал раньше, кроме Юлии Егоровны.

– А что, если он начнёт палить в нашу сторону, попадёт в нас? – спросила у неё Губарева.

– Быть может, и попадёт, – со вздохом ответила та.

Всем стало страшно и отступление из Петропавловска продолжилось. Женщины плачут, боятся, что их заберут с детьми в плен. Идти очень тяжело. Тропинка сырая, хлюпает грязь под ногами. Речки переходят вброд, перенося детей на руках.

Остановились на полянке, покормили малышей, и двинулись дальше.

Уже солнце садилось, когда вышли к реке Аваче. Госпожа Клинген рыдает от усталости, её успокаивают. Расположились на ночлег в маленькой избушке, натаскали из сарайки сена. Тут же и Кирилло подъехал с полным возом, там и вещи, и еда. Зорька тяжело дышит, устала таскать гружёную телегу по горам и речкам.

– Еле проехали, – Кирилло вытирает пот. – Кое-где приходилось самому воз тащить, Лошадь совсем устала.

Наконец-то накормив и уложив детей, женщины вышли на улицу. Темно, лишь звёзды сияют над Камчаткой. Воют собаки. Женщины горюют, опасаются, что всё их имущество сожгут англичане, мужей убьют, а их в плен возьмут.

Около трёх часов ночи пришёл посыльный от Василия Степановича, с запиской.

– Бог за правое дело, мы их разобьём, – читала при свече Юлия Егоровна. – Прощай, если Богу угодно не дать нам больше свидеться, то помни, что и жизнь долга ли?

На следующий день за путешественниками приплыли из хутора на батах – лодках, выдолбленных из цельного дерева.

После плавания вверх по Аваче детский поход окончился. Все, и женщины, и дети, ушедшие из Петропавловска, разместились в крестьянских избах.

День прошёл тихо, а ночью Юлия Егоровна проснулась от громких разговоров, бряцанья, конского топота.

Оказывается, это шли к Петропавловску, на его защиту добровольцы из окрестных сёл и деревень.

– Не сдадимся, – подумала Юлия Егоровна, засыпая, и закрыла глаза. Ей приснился Жора, он кричал «Мама! Мама!».

Юлия Егоровна опять проснулась, испуганная. Оказывается, это маленький Вася во сне звал её. Успокоив сына, женщина легла, но уснуть уже не смогла. Она думала о муже и старшем сыне.

Всё же, под утро, усталость взяла своё, и Юлия Егоровна уснула. Ей приснился огромный чёрный пароход. Размахивая голыми, без парусов, мачтами, как крыльями, он кружил над Петропавловском и каркал.

Батарея, огонь!

Жора всё время был с отцом, в его штабе, расположившемся на Сигнальной горе. На следующий день после того, как мама ушла с братиками и сестрёнками, вражеская эскадра в полном составе приблизилась к Петропавловску. С кораблей открыли пальбу, им ответили русские артиллеристы. Пушкари князя Дмитрия Максутова с Кошечной батареи, Сигнальная батарея лейтенанта Гаврилова и батарея Красного Яра, где командиром лихой мичман Попов.

Неприятельские снаряды никому не причинили вреда, даже не попали на позиции. Жоре было страшновато стоять на Сигнальной горе и слушать, как мимо пролетают ядра. Они завывали и свистели, как лешие в сказках.

Корабли при залпах покрывались дымом и пламенем. А когда по ним стреляли с берега, у Жоры замирало сердце, он всякий раз думал, что батарейцы угодили прямо в фрегат. Но дым рассеивался, и корабли оставались невредимы.

Хотя отец и стоявшие рядом офицеры, наблюдавшие за первой перестрелкой, уверяли друг друга, что видели, как наши ядра попадали в неприятельские суда. Но так или иначе, перестрелка продолжалась около часа. Затем фрегаты ушли обратно и стали на якоря вне радиуса поражения русских орудий.

– Ну слава богу, первый день за нами, – сказал Василий Степанович, снял фуражку и перекрестился. – Увидели враги, что не просто нас добыть будет.

Жора отпросился у него сбегать на Кошечную батарею, к Дмитрию Максутову.

– Ну что, кузен, испугался? – спросил его князь. – Небось, в диковинку такие картины тебе наблюдать?

– Нет, – ответил серьёзно Жора. – Я не боюсь. Пускай они нас боятся. А научи меня стрелять из пушки.

– Ну, брат, ты много хочешь, – засмеялся Максутов. – У нас всего по тридцать семь зарядов на орудие. Порох беречь надо. Вот отобьёмся от англичан с французами, тогда и постреляем вволю, цветным порохом, фейерверк называется. Слыхал?

– Ага, – кивнул Жора.

– Оставайся с нами ужинать, – предложил Максутов. – Нам от орудий отходить нельзя.

– Хорошо.

Жора кушал вместе с князем из деревянной миски наваристую уху из чавычи. С бухты тянул ветерок, чёрные суда, стоявшие на якорях, казались недвижимы. Меж ними сновали шлюпки.

– Завтра будет жарко, – Максутов отложил ложку. – Что-то не уверенные они сегодня. Думаю, что не ожидали столкнуться с такой обороной. Твой отец очень хорошо приготовился к встрече.

Никто из защитников Петропавловска-на-Камчатке не знал, что на союзной эскадре царит уныние. Застрелился адмирал Дэвид Прайс. Во время погони за «Авророй» он бахвалился, что навсегда отучит русских появляться в Тихом океане. Офицеры фрегата «Президент» даже втихомолку начали называть его меж собой «Сверкающий меч возмездия».

Такое воодушевление Прайс приобрел после того, как во время стоянки на Сандвичевых островах договорился с французским адмиралом де Пуантом о дальнейших действиях.

– Ну что же, мой дорогой друг, – британец откусил кончик у сигары и принялся раскуривать её. – Я получил приказы из Адмиралтейства.

– И что там? – де Пуант был очень рад, что не он командует эскадрой. Огромная ответственность за людей, за корабли. И к тому же ещё надо воевать с хитрыми русскими. Нет уж, лучше он будет выполнять приказы надменного англичанина. В случае неприятностей отвечать придётся ему, а не французу. А русские большие мастера по созданию неприятных ситуаций.

– Я привёз приказы с собой, – Прайс вытащил из кожаной сумки пакеты с взломанными сургучными печатями и бросил их на стол. – Прочитайте, если хотите.

Де Пуант покачал головой.

– Лучше расскажите мне, что требуют от нас, – сказал он.

Сигара задымилась, Прайс удовлетворённо посмотрел на неё, и плеснул в свой серебряный стаканчик немного рома.

– Английским фрегатам приказано уничтожить все русские посёлки на северном американском побережье, – он отпил глоток рома и затянулся сигарой. – А вам рекомендовано искать русские корабли.

– Это значит, что наша эскадра разделится? – спросил боязливый де Пуант.

– Нет! Что вы! – захохотал Прайс. – С чего ради мне идти на Аляску и сжигать дома русских охотников и торговцев пушниной?

– Но ведь приказ, – напомнил де Пуант.

– Русские торговцы имеют дело с английской компанией Гудзонова залива, – осклабился британец. – Перед моим отплытием из Лондона я встречался с их представителем. Он попросил, при возможности, не обращать внимания на русских торговцев, и вообще всех, кто имеет дела с компанией. Понимаете, мой дорогой друг?

– У вас будет неплохая пенсия, любезный Дэвид.

– Ха-ха-ха! – Прайс захохотал так, что сигара затряслась в пальцах, с неё посыпались искры и пепел. – Пенсия у меня будет отличной.

После адмиралы договорились идти на Петропавловск. Сжечь этот беззащитный городок, а потом ловить русские корабли. Гоняться за ними можно хоть десять лет, главное, что это безопасно.

– Что могут сделать эти варвары лучшему военному флоту в мире? – орал подвыпивший Прайс, когда его усаживали в адмиральский катер. – Да мы спалим этот городок! Выкурим, как ос из гнезда!

Первым в Авачинскую бухту вошёл пароход «Вираго». На его борту был лично адмирал Дэвид Прайс. Он разведывал, с кем ему предстоит сражаться. Увиденное потрясло надменного британца. Вместо десятка домов с земляными крышами и убогих лодок на берегу, как он представлял себе Петропавловск, Прайс увидел настоящий бастион. Город на горе был окружён батареями с грозными орудиями.

Но больше всего английского адмирала поразило то, что в бухточке у города стоит фрегат «Аврора».

– Русские опять обманули меня, – огорчённо говорил он де Пуанту, вернувшись с рекогносцировки. – У них здесь очень сильная армия. Кроме «Авроры», я видел ещё и «Двину». Весь тихоокеанский флот русских собрался здесь, только «Паллады» с «Дианой» не хватает. Штурм обойдётся нам очень дорого.

Но французский адмирал сумел поднять настроение союзника. Он заверил его, что русским не выдержать их совместного напора.

Прайс было заулыбался, но после общения с де Пуантом он заехал на фрегат «Пик». Его командир, сэр Фредерик Уильям Эрскин, десятый баронет Николсон, прямо заявил адмиралу, что тот не выполнил приказ Адмиралтейства о разорении русских поселений. И сейчас, вместо вполне безопасных налётов на прибрежные деревни, они застрянут под Петропавловском очень надолго.

– Всем известно русское упорство, – угрюмо сказал баронет. – Если они решили не сдаваться, значит, не сдадутся. А вы, сэр, решили помочь компании Гудзонова залива. И в итоге сейчас может пострадать британский флот.

Такого разговора Прайс не выдержал. Он и так еле успокоился после осмотра русских укреплений, а сейчас тревога вновь начала разрывать его душу. Вернувшись к себе на «Президент», он, с улыбкой на лице прошёл в свою каюту на корме, помолился, вытащил пистолет из ящика, зарядил и выстрелил себе в сердце.

Узнав об этом, французский адмирал де Пуант собрал командиров всех кораблей у себя, чтобы решить, что делать дальше. Сам он подумывал поднять паруса и уйти отсюда подальше. Гибель командующего эскадрой в самом начале компании – это очень плохая примета. Хорошо, что русские не знают про это. Иначе бы они ободрились, и возможно, даже сами бы напали на английские и французские фрегаты.

На заседании в просторной адмиральской каюте на «Ля Форте» сидели хмурые капитаны фрегатов. Они сами и их экипажи были готовы уже сегодня атаковать Петропавловск. Но смерть адмирала Прайса разрушила эти планы. Командование над эскадрой перешло к де Пуанту.

– Наш адмирал, хоть и любил пускать пыль в глаза, но мог и решиться на какой-нибудь поступок, – говорил перед заседанием Ричард Барридж, капитан «Президента», сэру Николсону, его коллеге с фрегата «Пик». – А этот старикашка-француз вряд ли сможет что-нибудь сделать. Как бы он вообще не убежал отсюда.

Начало заседания подтвердило слова Барриджа. Адмирал де Пуант был явно испуган той ответственностью, которая свалилась на него в виде командования объединённой эскадрой.

– Господа, – он, слабо улыбаясь, оглядел сурово молчащих капитанов. – Мы столкнулись с неожиданными трудностями, город Петропавловск оказался слишком силён.

Командир «Ля Форта» капитан второго ранга де Миньяк вздохнул и поднял голову, принявшись разглядывать потолок каюты.

– Да, да, господа, – заторопился де Пуант. – Даже сам великий адмирал Нельсон оказался бессилен всего перед двумя пушками, защищавшими Геную. А здесь, в Авачинской бухте, мы видим, что пушек гораздо больше по количеству, и по калибру.

Он захихикал, как бы приглашая всех оценить его шутку. Но командиры фрегатов молчали. Они начинали свою военную карьеру, не как де Пуант, пажом императрицы, а в боях и сражениях. И сейчас капитаны знали одно, что убегать с Камчатки, значит покрыть свои боевые знамёна несмываемым позором.

Англичане угрюмо молчали. Капитан брига «Облигадо» де Розенкоа и его коллега с фрегата «Эвридика» де Ла Грандьер переглянулись и чуть не в голос заявили, что примут любое решение адмирала. Де Миньяк кивнул и снова уставился в потолок.

Адмирал де Пуант потёр руки и весело посмотрел на британских союзников. Капитан парохода Эдвард Маршалл усмехнулся, Барридж искоса глянул на Николсона. Командир «Пика», сейчас, после смерти Прайса, возглавивший британские суда, встал и одёрнул мундир.

– Предлагаю атаковать русских, – просто сказал он. Пять капитанов военных кораблей довольно улыбнулись, и только адмирал понурил голову.

– Хорошо, – слабым голосом произнёс он. – Будем готовить диспозицию.

Ничего этого не знали в штабе русской обороны, и принимали нерешительность врага за тайное приготовление к нападению.

– Что-то задумали союзники, – говорил Василий Степанович Завойко, обедая на берегу бухты. Здесь, в бывшей купальне, сейчас собирались офицеры петропавловской обороны.

– Хитрят они, – согласился с ним Изылметьев. Командир «Авроры» сегодня спустился на берег. Размять ноги, как говорил он.

Жора сидел рядом с отцом и хлебал всё тоже варево из лосося. Рыбы было полно, а вот весь скот отогнали подальше, и сейчас из мяса была только солонина, но её пока решили не употреблять. Надо поберечь деликатес.

Мальчик третий день ходил с отцом по батареям, больше всего ему нравилось бывать на Кошечной, у Максутова Дмитрия. Брат его, Александр, командовал Перешеечной батареей. Там было скучновато, и не видно вражеских кораблей.

Сейчас офицеры обсуждали захват англичанами старого парусника в бухте. Он вёз кирпичи для строительства пожарной каланчи.

Особенно досадовал подпоручик Губарев, полицмейстер Петропавловска-на-Камчатке.

– Вот паразиты! – ругался он. Ему даже ложка в рот не лезла. Он рассчитывал, что уже до зимы построит эту каланчу, а тут на тебе! Самое обидное, что захват парусника произошёл прямо на его глазах.

– Ограбили среди бела дня! – не мог успокоиться Губарев. – Вот тебе и сэры, вот тебе и мусью! Кирпичи-то им зачем понадобились?

После обеда Жора спросил у папы, когда же нападут союзники, он уже соскучился по братьям и сёстрам. И если войны не будет, то, может быть, им пора уже вернуться?

– Думаю, завтра они атакуют, – Василий Степанович погладил сына по макушке. – И главный удар будет по Кошечной батарее твоего друга Дмитрия Максутова.

Атака «осиного гнезда»

Шесть чёрных кораблей четвёртый день маячили в Авачинской бухте. Около семи утра над пароходом «Вираго» поднялся дым.

– Пары разводят, – командир Кошечной батареи лейтенант Дмитрий Максутов прищурился. – Наконец-то решились на штурм господа англичане.

Жора стоял рядом с ним, засунув руки в карманы бушлатика. Он ещё затемно прибежал на батарею, чтобы помочь отбить нападение врага. Папа вчера сказал, что союзники непременно атакуют нынче с утра.

– Ах вот ты где, сударь! – услышал Жора. Он оглянулся. Сзади подошёл пожилой унтер-офицер, отставник Дурынин. Он держал в руках длинноствольное ружьё. Не усидел дома, в деревне, пришёл защищать Камчатку от врагов. Его назначили посыльным.

– Отец вас к себе зовёт, – Дурынин вытер пот со лба. – Приказал срочно явиться.

Жора умоляюще посмотрел на князя Максутова. Они крепко подружились в последнее время. Но лейтенант только пожал плечами.

– Твой отец главный командир здесь, – он поправил на Жоре фуражку. – Значит, его приказы надо исполнять быстро и не спорить. Ты же моряк русского военного флота! Так что бегом к генералу Завойко!

Жора вздохнул и отправился к отцу. Старик Дурынин ковылял позади. Мальчик постоянно оборачивался и смотрел на вражеские суда. Меж них сновали шлюпки и баркасы, полные людей.

Отец вместе с офицерами, юнкерами и гардемаринами находились на Сигнальной горе. Василий Степанович смотрел в подзорную трубу на манёвры эскадры. Жора присел на торчащий из травы валун и приставил ладошку ко лбу, прикрывая глаза от солнца. В этот день в Петропавловске была прекрасная погода. На небе ни единого облачка. Только вдалеке, на севере дымила Авачинская сопка.

– Так они решили напролом идти, – отец повернулся к стоящим поодаль офицерам и юнкерам. – Ну, посмотрим, что у них получится. Константин, – он подозвал юнкера Литке. – Я вас попрошу, приглядывайте за моим сыном. Чтобы он без дела не бегал.

– Ну что, моряк? – Костя подмигнул ему. – Вместе будем воевать.

Жора вздохнул. Ему хотелось выстрелить из пушки, но к орудиям его не подпустили. А сидеть здесь, на горе, наверное, будет скучно. А ведь там, на батареях, воюют наравне с взрослыми, его ровесники. Такие же, как он, двенадцати-, четырнадцатилетние подростки – кантонисты. Их ещё зовут «картузниками», так как ребята вытаскивают из пороховых погребов заряды для пушек. Те упакованы в полотняные мешки – картузы. Тяжёлые, каждый почти треть пуда весит. Жора тоже хотел бы помогать пушкарям.

– Вот что они задумали! – отец покачал головой. – Да, молодцы англичане, воевать умеют.

К правой стороны парохода «Вираго» пришвартовали фрегат «Ля Форт», с левой «Президент», за кормой, на буксирных канатах был фрегат «Пик».

Из трубы парохода повалил густой чёрный дым. «Вираго» с натугой потащил всю сцепленную армаду к берегу.

Жоре стало не по себе. Казалось, к ним по воде приближается огромная чёрная туча.

– Это зачем они так делают? – он шёпотом спросил у Литке.

– Фрегаты сами не могут подойти ближе, – тот склонился к нему, не отрывая взгляда от ползущей по бухте гигантской армады. – Им течение мешает, а ветра попутного нет. Сейчас пароход дотащит их до определённого места, они встанут на якоря и начнут палить. А пароход высадит десант.

– Десант? – удивился Жора. – Они станут на берег выходить?

Литке кивнул.

– Союзники ещё до рассвета начали грузить пехоту на пароход. Он сейчас корабли расставит и сам начнёт воевать.

– Будьте здесь! – приказал отец и один спустился вниз, на батарею под горой.

Лейтенант Гаврилов, командир Сигнальной батареи, приказал канонирам зажечь фитили. Вражеские корабли явно собирались атаковать именно его батарею. Все пять орудий были готовы к бою.

Сзади, на склоне горы, зашуршали, осыпаясь, камешки. Гаврилов оглянулся. К нему шёл Василий Степанович.

– Ну что, господин лейтенант, враги намерены оказать вам честь, напав на батарею вашу раньше других, – усмехнулся губернатор.

– Встретим, как и подобает, – Гаврилов почесал щёку. – Зарядов только маловато.

– Ну, коли их мало, так, значит, каждый надо пускать в цель.

Василий Степанович встал возле орудия, бывшего посередине батареи.

– Многие из нас умрут славной смертью, – он вытянул руку в направлении четырёх вражеских судов, неуклонно приближавшихся к батарее. – Последняя наша молитва должна быть за царя!

Орудийная прислуга тут же грянула «Ура!». Старинный боевой русский клич донёсся до других батарей и кораблей «Аврора» и «Двина». С них тоже послышалось «Ура!»

Пушкари склонились над орудиями, наводя их на врага. Пахло гарью, это тлели фитили.

– Берегите порох, его мало у нас, – сказал Василий Степанович Гаврилову, и внимательно осмотрев позицию, ушёл обратно на своё место наблюдения.

Тем временем пароход неторопливо расставлял фрегаты. Первым встал на якорь «Пик», и немедленно открыл огонь по батарее Гаврилова. За ним пальба началась с «Президента» и «Ля Форта». Сам «Вираго» отошёл в сторону и тоже принялся обстреливать Сигнальную батарею.

Пять орудий слаженно палили им в ответ. Неприятельские суда встали таким образом, чтобы держать под обстрелом пушки лейтенанта Гаврилова и три орудия на Красном Яре, досаждавшие им своей пальбой. Но сначала они решили расправиться с Сигнальной батареей.

Чёрный дым поплыл над бухтой. Шестьдесят пушек с эскадры грохотали без умолку. Из стволов вылетало пламя, и горящие обрывки пороховых зарядов.

Жора поневоле съёжился. Буквально под его ногами, внизу, под горой, творился ад. Ядра и бомбы врывались на батарею, скакали по земле, взрывались. Кричали раненые. Но несмотря на ужасающий обстрел, русские артиллеристы стояли у своих орудий, наводя их на цели.

Мальчишки-кантонисты, с закопчёнными лицами, подтаскивали к пушкам заряды.

Невозмутимый Гаврилов громко и растяжно командовал: «Орудия наводи, целься, пли!»

Чугунные ядра крушили корпуса неприятельских кораблей.

Капеллан адмиральского фрегата «Президент» Томас Хьюм чуть не сошёл с ума от страха и ужаса, когда их корабль попал под обстрел русских пушек. Он сидел на корточках за бухтой каната, когда одно ядро разорвало напополам свёрнутый парус, прямо над его головой. Другой чугунный посланец Сигнальной батареи ударил прямо в бизань-мачту. От удара дерево треснуло, щепки посыпались на лысину капеллана. Он начал бормотать молитву.

– Преподобный! – крикнул ему командир фрегата кэптен Барридж. – Идите вниз, на артиллерийскую палубу, помогайте доктору.

– Да-да, – пробормотал Хьюм и на четвереньках добрался до трапа, ведущего вниз. Он скатился по нему кубарем и встал на ноги. Ему было страшно. Капеллан не думал, что всё будет так ужасно.

Ещё утром, глядя в подзорную трубу на батарею, притулившуюся у подножья горы, где было всего пять пушек, он подсчитывал, какая доля от богатств, хранящихся в пакгаузах Петропавловска, достанется ему.

– Мы сметём русских за два часа, – пренебрежительно заявил Хьюм капитану. Тот кивнул головой.

– Да, им не устоять, – усмехнулся Барридж. – Уже к вечеру британский флаг будет развеваться над этим городишком.

Но прошло уже гораздо больше двух часов, а русские всё также свирепо палили в ответ. Их крепостной флаг, синий Андреевский крест на красном поле, спокойно колыхался под слабым ветерком над бесстрашной Сигнальной батареей.

На артиллерийской палубе пахло гарью, капеллан ощутил на губах кислый вкус. Это был вкус сгоревшего пороха. Что-то царапнуло Хьюма по шее. Он дёрнулся от неожиданности и нащупал рукой щепку. Видимо, та отлетела от сломанной мачты и прицепилась к воротнику.

– Что мне делать? – спросил капеллан у доктора, разложившего свои инструменты на маленьком столике. Но ответить тот не успел.

В один из портов палубы влетело русское ядро и разорвалось. Сразу пятеро английских матросов рухнули, как подкошенные. Их скосило осколками.

– Боже мой! – запричитал Хьюм. Его обрызгало кровью. Он не знал, что делать, то ли чистить одежду, то ли помогать раненым.

– Идите сюда! – крикнул ему доктор. – Держите.

Он указал на корчившегося лейтенанта Моргана. Ему осколок вонзился в правое плечо.

– Держите его крепко, – доктор взял в руки щипцы. – Я потащу осколок.

Морган закричал. Тут же под ногами ползали раненые матросы, вся палуба покрылась кровью. Несмотря на то, что она была выкрашена красной краской, кровь была хороша видна.

Орудия грохотали беспрерывно. То и дело слышались удары по корпусу «Президента». Дерево бортов трещало. Это русские артиллеристы не давали скучать британцам.

– Помогите! А-а-а-а!! – раздались ужасные вопли наверху.

– Сюда, вниз!

– Подавай!

– Осторожно!

Всё ещё придерживая дёргающегося Моргана, капеллан обернулся.

По трапу спускали раненых. Это орудийная прислуга с верхней палубы. Сразу шесть человек стали мишенью для русского ядра. Двоим из них оторвало ноги.

– Боже мой! – мелькнуло в голове капеллана. – И зачем я согласился плыть на этом корабле? Сидел дома, в своей церкви, в тихом Девоншире, и читал про войну в газетах.

На Сигнальной батарее, которая отвечала огнём беспрестанно, появились первые убитые и раненые. Хотя она и стояла в очень удобном месте и могла стрелять по всем кораблям неприятеля, но над ней нависала гора. Ядра англичан попадали в неё, дробили каменный склон, и фонтаны обломков рушились вниз.

Через три часа обстрела почти все орудия были выведены из строя. Лейтенанта Гаврилова ранило, и ему на смену послали подпоручика Губарева.

– Да что это? – нервно проговорил Жора, вглядываясь вниз. – У нас всего одно орудие осталось.

Раненых поднимали вверх по тропинке. Они проходили мимо, их красные рубахи были изодраны, руки, ноги, головы обмотаны окровавленными тряпицами. Лица испачканы копотью от сгоревшего пороха и белой пылью от щебня.

На шинели пронесли лежавшего без сознания лейтенанта Гаврилова.

По раненым, еле-еле идущим с батареи, открыл огонь фрегат «Пик». Над вершиной горы стали пролетать ядра. Одно из них упало совсем рядом с Жорой. Все замерли. Но, немного покрутившись, оно остановилось, и не взорвалось.

– Какое бесстыдство! – выругался кто-то из юнкеров. – Стрелять по раненым! Видно, англичане только у себя дома джентльмены.

С батареи прибежал посыльный, Петька-кантонист. Он отдал честь генералу Завойко и звонко затрещал:

– Орудия поломаны все. Подпоручик Губарев спрашивает, чего ему делать?

– Ты, Петька, беги на Кошечную батарею, – ответил губернатор. – Передай, пусть готовятся. Сейчас на них нападать будут. Литке! – позвал он.

– Я! – отозвался юнкер.

– Ступайте вниз, передайте Губареву – орудия заклепать, флаг с батареи снять!

– Есть! – откозырял Литке и бросился по тропинке вниз.

Немного постояв, Василий Степанович тоже зашагал вниз. Жора вскочил со своего камня и побежал за ним следом.

– Ты куда, сынок? – обернулся отец

– Папа, я с тобой, – крикнул Жора и прижался к нему.

Отец ничего не ответил, и пошёл дальше, одной рукой придерживая сына за плечи.

На батарее уже исполняли приказ. В дула загоняли железные штыри, это чтобы враги, если высадятся здесь, не смогли бы воспользоваться пушками.

Вся батарея была завалена битым камнем. Целых орудий не осталось, они стояли накренившись, то на левый бок, то на правый. Осмотрев позицию, губернатор покачал головой.

– Заряды взяли? – спросил он у подошедшего подпоручика Губарева.

– Так точно, – доложил офицер. – Уносим с собой. Флаг у меня в мешке. Вот, за спиной повесил.

Жора увидел, как мальчишки-кантонисты с серьёзными, запылёнными и чумазыми лицами, хватают полотняные мешки с порохом, взваливают их на плечи и тащат в гору. Он тоже взял один картуз и потащил вверх.

На гребне горы Жора обернулся. Вражеские корабли перенесли свой огонь на Кошечную батарею, там, где он был сегодня утром.

– Эх, князь Максутов воюет, а я здесь, – подумал он огорчённо.

Батарея его приятеля Максутова укрепилась на узком мысу, преграждавшем путь в бухту. За ним стояли «Аврора» и «Двина». Их пушки были готовы поддержать Кошечную батарею. Сейчас над ней подняли крепостной русский флаг – синий Андреевский крест на красном поле. Второй такой же стяг развевался над Петропавловском.

Подальше от мыса, на берегу была ещё одна артиллерийская позиция. Она называлась Красный Яр. Жора знал, что там всего три пушки. И именно по ним и палил сейчас пароход «Вираго».

Рядом с Жорой остановился отец. Оглядев бухту, он подозвал к себе гардемарина и юнкера.

– Отправляйтесь на «Аврору» – велел он юнкеру. – Передайте командиру, пусть направляет отряд на Кошечную батарею. Если англичане собьют орудия на Красном Яру, то сразу высадят там десант, и попытаются захватить батарею Максутова.

– Есть! – юнкер бегом бросился на фрегат.

– А вы бегите на батареи за Николиной горой, – приказал Василий Степанович гардемарину. – Пусть оставят на каждое орудие по два человека. Остальных, с ружьями, направить также на Кошечную батарею.

Отдав приказы, губернатор бегом кинулся сам к этой батарее. Именно её сейчас разносили орудия вражеских фрегатов.

Жора, запыхавшись, бросился за ним. Картуз, полный пороха, колотил по спине.

Когда он добежал до основания мыса, его перехватил юнкер Литке.

– Ну-ка, коллега, остановитесь, – он улыбнулся. – Дальше не пойдёте. Там очень опасно.

Какой-то матрос забрал у мальчика картуз и унёс. Жора, утомившись, сел прямо на землю.

– А что происходит? Мы победили или ещё нет?

– Ха-ха! – засмеялся Литке. – Пока англичане не сдались, но дело к этому идёт.

На «Вираго» готовились к высадке десанта. Пароход подошёл как можно ближе к берегу, но сразу угодил под огонь Кошечной батареи и пушек «Авроры».

– Быстрее, негодяи! – кричал капитан Паркер, командир роты королевской морской пехоты. – Шевелитесь, парни, русские уже пристрелялись.

Как бы в подтверждение его слов, ядро, пущенное с «Авроры», разорвалось на палубе. Два матроса упали, получив ранения.

«Вираго» отошёл подальше от мыса, откуда летели русские гостинцы, но сразу попал под обстрел батареи Красного Яра. Здесь было всего три пушки. Но командир, лихой мичман Попов отлично знал своё дело.

Вот дружный залп его орудий и на «Вираго» дрогнула повреждённая мачта. Канониры споро чистят банниками стволы, опускают пороховой картуз, забивают пыж, на него кладут ядро, ещё один пыж, прицел и выстрел! Три пушки Красного Яра бьют быстро.

С английского парохода пытаются их разбить, но с наводкой плохо у британцев. Десятки ядер и бомб летят мимо, лишь вырубая просеки в густых кустах.

Наконец с парохода спустили шлюпки, в них прыгают морские пехотинцы.

– Гребите быстрее! – орёт Паркер. Он хочет взять реванш за Кальяо. Тогда русские сбежали прямо из-под носа. Но сейчас им никуда не деться.

Шлюпки летят к берегу, весла гнутся в руках гребцов.

– Ребята, уходим! – закричал мичман Попов, увидев шлюпки с десантом. Оставшиеся картузы с порохом артиллеристы спрятали в заранее приготовленном месте.

– Последний залп! – Попов вытер лоб. – По шлюпкам, пли!

Три орудия прогрохотали разом. Два всплеска в море и одна шлюпка остановилась, дёрнулась, у неё задрался нос. Десантники начали прыгать в воду, бросая ружья.

– Заклепать пушки! – приказал мичман, и дождавшись, когда в стволы забьют штыри, велел всем отходить на Кошечную батарею. Именно там сейчас был центр обороны не только Петропавловска-на-Камчатке, но и всего русского Дальнего Востока.

Если союзникам удастся разбить и эту батарею, и стоящие за ней корабли, защищать эти земли будет некому.

Капитан Паркер был зол. Он вспомнил, что в спешке оставил флаг морской пехоты с надписью «Гибралтар. На море, на суше» в своём сундуке. А рядом мчались шлюпки с французскими матросами.

– Лягушатники точно не забыли свою тряпку, – подумал Паркер. – И они первыми поднимут её здесь, на русском берегу.

Он вспомнил, как сегодня утром офицеры смотрели в подзорные трубы на маленький городишко у подножья величественных гор, накрытых снежными шапками. Одна гора дымилась.

– Похоже на осиное гнездо, – сказал лейтенант Робинсон и сплюнул. – Русские свили его на краю земли. Но мы их выкурим отсюда.

Офицеры захохотали и стали делать ставки на то, когда они разорят это гнездилище ос. Паркер поставил фунт, уверенный, что вечером британский флаг поднимется над Петропавловском. И оставил его на корабле!

– Бегут! Русские бегут! – закричал кто-то из пехотинцев, вытянув руку.

И правда, на берегу, среди кустов, мелькали красные рубахи. Это артиллеристы покидали батарею.

Прыгнув в воду и дойдя до берега, Паркер приказал сначала захватить орудия. Британские и французские десантники наперегонки бросились к пушкам.

Три жалких орудия оказались заклёпаны. Больше ничего ценного не батарее не нашлось. Пехотинцы принялись рубить деревянные станки, на которых лежали стволы пушек, своими палашами.

Лейтенант Тома, командир французского десанта, вытащил из мешка свой трёхцветный флаг. Его парни быстро связали меж собой брошенные русскими банники и сделали из них флагшток.

– А где же ваш флаг, месье? – любезно спросил у Паркера Тома.

Капитан ничего не ответил. Он злобно зарычал на своих подчинённых, приказывая собраться и начать преследование сбежавших пушкарей.

– Варвары! Убежали, побоялись вступить с нами в бой, в рукопашную! – брызгал слюной Паркер. – Сейчас мы зададим им жару!

К нему подбежал сержант и доложил, что впереди, в направлении города, замечены большие отряды русских солдат. Они укрываются в кустах и среди деревьев.

Паркер сразу остыл. Он понял, что к батарее на мысу, которая сейчас одна билась с фрегатами, им дойти будет очень трудно.

– Русские перестреляют нас, как фазанов, – сопя носом, высказался сержант. – Хотя они и варвары, но палят очень метко. Они уже прикончили двух пехотинцев. Те сгоряча бросились в погоню.

– Хорошо, я сейчас придумаю, что делать, – проворчал Паркер и обернулся к Тома. Тот стоял смирно и отдавал честь уже болтающемуся наверху своему флагу.

И вдруг рядом с грохотом стали падать ядра. Это «Аврора» и Кошечная батарея открыли огонь по вражескому знамени.

– Не бойтесь! – крикнул Тома. – Они не долетят сюда. Слишком далеко.

И правда, расстояние не позволяло русским морякам хорошенько обстрелять десантников. Но всё равно те отошли подальше и сгрудились возле заклёпанных пушек. Только Паркер открыл рот, чтобы отругать их и приказать рассредоточиться, как по ним вдруг выстрелили орудия с «Вираго».

Две бомбы разорвались прямо в самую гуще десанта. Десятки раненых пехотинцев закричали от боли.

Как потом выяснилось, командир корабельной батареи спутал прицел. Он хотел обстрелять русских стрелков, подбиравшихся к десантникам, прячась в кустах. Но попал по своим.

После этого все бросились к шлюпкам. Лейтенант Тома успел снять свой флаг. И морские пехотинцы, унося своих раненых, уплыли обратно на «Вираго».

Сейчас три фрегата, подавив орудия лейтенанта Гаврилова на Сигнальном мысу, принялись обстреливать Кошечную батарею. Они подошли совсем вплотную и вели яростную пальбу. Однако, Дмитрий Максутов не сплоховал. Выждав, когда фрегаты подойдут поближе, он начал громить их залпами.

Орудия были прикрыты толстыми пучками фашин, и вражеские ядра вязли в них. Но всё равно, некоторые из них достигали цели. Вот одно ударило прямо в пушку. Та подпрыгнула от удара и скособочилась. Канониры, разгорячённые боем, накинули на ствол канат и под команду унтер-офицера тянут его на место.

Максутов лёг животом на фашину, приставил к глазу подзорную трубу. «Ля Форт» разворачивается, чтоб стать другим бортом.

– Как повернёшься, так и влупим тебе, – бормочет князь. – Огонь по «Президенту»!

Десять орудий бьют залпом. Дым, огонь, искры. Батарея на минуту закрывается плотным чёрным туманом. Мальчишки-кантонисты тянут из узкого лаза порохового погреба картузы с порохом, тут же Жора, обманувший бдительность Кости Литке.

Он лихо съезжает вниз, в холодный погреб, хватает за горловину полотняный мешок с зарядом и по узкому лазу тащит его вверх.

Выбросив картуз наружу, он присаживается на корточки, устал. И ему совсем не страшно, хотя рядом воют ядра, трещат, разрываясь, бомбы.

Матрос-канонир подхватывает картуз и утаскивает его к орудиям. Жора вскакивает и снова ныряет в погреб.

Он уже знает, что узкий, небольшой лаз сделан для того, чтобы уберечь порох от попадания вражеских снарядов. Но опять же взрослый не пролезет в него, поэтому здесь шныряют мальчишки «картузники». Таких на английском флоте зовут «пороховыми мартышками».

«Ля Форт», «Президент» и «Пик» уже немало пострадали от меткого, размеренного огня Кошечной батареи.

– Вот змея подколодная! – выругался английский канонир. – Никак её не угомонить!

– Кого ты ругаешь, братец? – повернул к нему испуганное лицо капеллан Томас Хьюм.

– Да эту русскую батарею, будь она проклята! – ответил канонир. – Никак не можем её разбить!

Особенную досаду у англичан и французов вызвал часовой. Он ходил по валу рядом с батареей. За плечом у него в такт шагам покачивалось ружьё. Часовой не обращал никакого внимания на обстрел. Он проходил до конца вала, чётко разворачивался и шёл в другую сторону.

– Он раздражает меня! – кэптен Барридж сплюнул. – Сшибите его.

Как потом выяснилось, уже после боя, такие же команды были отданы на других фрегатах. По часовому били даже залпами, но так и не смогли попасть. Около полусотни ядер и бомб выстрелили в его сторону, однако, без всякого результата.

Этим умело пользовался Дмитрий Максутов.

– Это куда они стреляют? – огляделся он, увидев, что огонь по батарее ослаб. – Ха! Пускай лупят, – обрадовался он. – А мы ударим по фрегатам.

Через три часа беспрерывной дуэли исправными оставались только три орудия. Остальные были хоть и с целыми стволами, но их опоры, станки оказались повреждены.

– Наводи на французов! – закричал Максутов, увидя, как «Ля Форт» закончил манёвр, и развернулся боком, подставив себя под выстрел. – Пали!

Три чугунных гостинца Кошечной батареи, завывая, понеслись к флагману эскадры. Стоявший на мостике адмирал де Пуант съёжился, втянул голову в плечи. Он и так сегодня уже порядком испереживался. Русские оказались не только хитрыми, но отважными, и самое отвратительное, очень меткими артиллеристами. Де Пуанту уже до смерти надоело перестреливаться с ними, всё время ожидая ответных залпов.

И тут три ядра ворвались на мостик. Матроса-рулевого разорвало пополам, мичману оторвало ногу, и палуба оказалась расщепленной.

– Уходим! – завопил де Пуант. – Хватит на сегодня! Уходим! Де Миньяк, где вы? Командуйте. Почему я должен распоряжаться?

Над флагманом взвился сигнал к отступлению.

Как раз в это время мичман Фесун с командой матросов с «Авроры» притащил на батарею пороховые заряды, так как все запасы были расстреляны.

Василий Степанович Завойко, видя, что в строю всего три орудия, уже хотел давать команду на отход. Губернатор предполагал, что союзники высадят здесь десант. Они уже хотели это сделать пару часов назад, но шлюпки с морскими пехотинцами отогнали пушечными выстрелами. А одну и вовсе потопили прямым попаданием.

Все готовились к рукопашной. Капитан Изылметьев приказал не жалеть пороху. Если бы союзники высадились и захватили Кошечную батарею, «Аврору» и «Двину» пришлось бы взорвать. Иначе бы они достались неприятелю.

Но в этот критический миг дрогнули французы, а за ними и англичане.

– Мы победили, – удивлённо сказал Василий Степанович. – Они отступают.

Фрегаты и пароход ушли, повинуясь приказу де Пуанта. Защитники Петропавловска стали чинить разрушенные батареи и готовиться к завтрашнему бою. То, что он состоится, никто не сомневался.

Жору отправили спать в губернаторский дом под присмотром старика Дурынина. Тот сегодня был в перестрелке с десантом на Красном яру и весь вечер рассказывал об этом. Когда он замолкал, начинал говорить Жора о том, как помогал палить по фрегатам. Его одежда была вся изорвана. Дурынин, успокоившись, заметил этот беспорядок, вытащил иголку с нитками, и принялся, как он выразился «чинить такелаж».

На Камчатку упала ночь. Только звёзды блестели в ясном небе, да горели костры на побережье. Это стереглись высадки десанта.

Разгром

Сэр Николсон был жёсток и неуступчив. Обсуждая с ним план действий, адмирал де Пуант с жалостью вспоминал покойного Прайса. Он был ему очень близок, эмоциональный, живой человек. А сухой невозмутимый баронет настойчиво требовал продолжения атак на Петропавловск.

– Как выяснилось, мы были в одном шаге от победы! – возмущался британец. – И вы приказали отступать!

– Мне казалось, что наши корабли вот-вот будут разбиты, – слабым голосом возражал де Пуант. – Ведь русские вели ураганный огонь.

– У них осталось три орудия, – Николсон развёл руками. – А у нас их было шестьдесят! Вы понимаете, господин адмирал, шестьдесят орудий! А сейчас, вы снова предлагаете уйти отсюда. Почему?

– Русские восстановили свои укрепления, – откашлялся де Пуант. – И они могут снова в нас стрелять.

– Хорошо, – Николсон поморщился, услышав боязливые оправдания французского адмирала. – А сейчас послушайте меня.

Вчера морские пехотинцы, отправленные на берег за дровами, захватили американцев. Те занимались рубкой деревьев.

– Зачем они это сделали? – перепугался де Пуант. – Не хватало нам ещё войны с Северо-Американскими штатами. Немедленно их отпустите!

– Не беспокойтесь, им не причинят вреда, – скривился баронет. Он уже с трудом переносил общество трясущегося адмирала. – Скажем, что спасли их от русских. Это ерунда. Слушайте дальше.

Американцы рассказали, что к городу можно подобраться с другой стороны. Нужно высадить десант не по фронту, где стоят восстановленные русскими батареи, и им помогают грозные орудия «Авроры», а возле Николиной горы.

Баронет ткнул пальцем в чертёж Авачинской бухты. Де Пуант присмотрелся.

– Но тут обозначены русские батареи! – сказал он и поёжился, вспомнив, какой ужас принесли с собой русские ядра на мостик его «Ля Форта» два дня назад.

– Да, – кивнул Николсон. – Но раньше мы имели дело с тремя батареями, причём там было около двадцати орудий на суше и примерно столько же на кораблях, то сейчас их гораздо меньше. На батарее, что прикрывает перешеек, всего пять орудий, и столько же на другой, что стоит дальше по берегу. Мы сметём их огнём с фрегатов, высадим десант, и Петропавловск-на-Камчатке будет наш. Вы прославитесь, адмирал.

Де Пуант поднял брови. Уже целую неделю, со дня гибели адмирала Прайса, он был беспокоен, плохо спал, волновался и мечтал только о том, как бы поскорее убраться с этих неприветливых мест. Мысль о том, что он может прославиться, ему и в голову не приходила.

– А вы правы, баронет, – француз задумчиво посмотрел на чертёж. – У русских здесь слабое место. Атакуем завтра же! Готовьте диспозицию.

Десант готовился тщательно. Общее командование поручили капитану Паркеру. Он ещё накануне вытащил из сундука флаг морской пехоты «Гибралтар. На море, на суше» и велел сержанту Джексону охранять его и взять с собой.

– Мы поднимем его над этим городишком! – сказал Паркер. – И весь этот богатый край станет британским.

Всего в десант отрядили семь сотен бойцов. Это были как солдаты морской пехоты, так и стрелки-матросы из экипажей кораблей. У всех в сумках лежали двойные запасы патронов к штуцерам, каждый брал с собой одеяло. Ящиков с продовольствием хватило бы на год. Походные аптечки, в общем, всё, что необходимо, и даже сверх того. Капитан Паркер приказал взять с собой десяток кандалов.

– Варвары должны сразу понять, кто хозяин, – сказал он. – А кандалы лучшее, что у нас есть для этих дикарей.

В четыре утра на батареях Петропавловска сыграли тревогу. Тревожный барабанный бой разбудил спящих солдат и матросов. Суда эскадры готовились к нападению.

Пароход «Вираго» взял на буксир оба контр-адмиральских фрегата – «Президент» и «Ля Форт» и вновь потащил к берегу.

Жора сидел возле памятника Берингу в губернаторском саду и смотрел за тем, что происходит в бухте, в подзорную трубу. После того, как он сбежал от юнкера Литке воевать на Кошечную батарею, отец строго пожурил его, и запретил ходить на позиции. А присматривать за ним поставил старика Дурынина. Сейчас тот храпел на скамейке, укрывшись взятым из дома цветастым одеялом.

Неторопливо, застилая Авачинскую бухту чёрным дымом, «Вираго» прошёл мимо Сигнального мыса и двинулся дальше, к перешейку. Вот он отшвартовал «Президента» как раз напротив батареи Александра Максутова. Там немедленно открыли огонь. И первым же выстрелом сбили с мачты английский флаг.

– Ура!!! – прогремело на батарее. Фрегат встал на якорь и тридцать его орудий обрушили шквальный огонь на Перешеечную батарею. От него до пушек Максутова было триста пятьдесят метров. И хотя перевес был внушительный – на одно русское орудие приходилось шесть английских, никто не собирался сдаваться.

Ответный огонь был быстр и меток. Мачты, паруса, борта, всё было покалечено ядрами. На палубе «Вираго» находились сотни десантников. И на пароход прилетели гостинцы русских артиллеристов.

Капитан Паркер набычился и сжал губы. Сейчас пушки двух адмиральских фрегатов подавят русские батареи. Они ещё тявкают, как подзаборные дворняжки, но ничего сделать не могут. Вот замолчала батарея в лощине. Её разгромили пушки французского «Ля Форта». На перешейке осталась одно орудие. Пора командовать высадку.

– Вперёд! – прокричал Паркер. Шлюпки бухнулись в воду, в них посыпались морские пехотинцы. Весла заскрипели, десант ринулся к берегу.

На Перешеечной батарее осталась одна исправная пушка. Остальные были разбиты. Князь Максутов, увидев плывущие шлюпки, сам бросился наводить.

– Вот так, вот так, – бормотал он. Выпрямился, глянул на море и поднёс фитиль к запальнику. Бухнул выстрел. Одна из шлюпок будто сложилась пополам. У неё вздыбились нос и корма, с них посыпались в воду десантники.

– Ура! – вновь грянуло на батарее. Но тут ударил залп с «Президента». Князя Максутова кинуло назад, он почувствовал страшную боль в руке. Английское ядро оторвало её ниже локтя. Ему тут же наложили тугую повязку и унесли.

Буквально час понадобился фрегатам, чтобы расправиться с двумя батареями. На берег густыми волнами хлынули десантники. Жора, замерев, наблюдал за тем, как они бежали вверх по берегу. Примерно сотня неприятельских стрелков бросилась прямо к городу.

– Куда, куда!!! – закричал Жора. От его криков проснулся Дурынин.

– Что такое? Ты что, сударь мой, кричишь? – подбежал он к мальчику. Тот молча ткнул рукой вниз.

– Ох ты, батюшки, – Дурынин огляделся, увидел прислонённое к стене ружьё. – Ты, сударь мой, оставайся здесь, а я туда. Там, сударь мой, рукопашная, а без меня не выдержат наши.

Он рысцой убежал вниз.

Те стрелки, что бежали в город, наткнулись на огонь последней батареи. Она стояла на горе. По неприятелю ударили картечью в упор. И тут же прозвучал ружейный залп. Наступающие смешались и побежали вниз.

Тем временем остальные десантники заняли вершину Николиной горы.

– Что же такое? – думал, волнуясь, Жора. – Неужели нас победили?

Капитан Паркер крикнул сержанту, чтобы тот достал флаг морской пехоты Её Величества. Пришло время показать варварам севера, кто истинный хозяин этих земель. Русских не видно, они трусливо сбежали. Ну что же, тогда расстреляем этот фрегат, ускользнувший в Кальяо. Залп из штуцеров, ещё и ещё. Фрегат как раз под горой в бухточке, прекрасная мишень.

Штандарт морской пехоты упал в ноги Паркеру. Вслед за ним свалился сержант. Он был убит. Со всех сторон поднялась пальба.

– Русские! Русские! – закричал кто-то. Паркер развернулся и упал. Пуля пробила ему сердце.

Губернатор Завойко смог собрать всего лишь триста человек. Все они бросились атаковать вершину Николиной горы, занятой противником. Его было больше в два раза. Но напор и меткая стрельба, особенно добровольцев из местных охотников, которые и бобров стреляли только в глаз, чтоб шкурку не испортить, сделали своё дело. Враг не выдержал атаки.

Кто-то из десантников побежал первым, за ним бросились остальные. Через несколько минут битва была окончена. Морские пехотинцы бросались в шлюпки, отчаливали и гребли к своим кораблям. Русские стрелки палили по ним с Николиной горы. Фрегаты и пароход приняли своих десантников и ушли подальше от негостеприимного Петропавловска-на-Камчатке.

Старик Дурынин осматривал трофейный флаг.

– Красивый, – он потёр материал пальцами. – Аглицкое сукно. Надо губернатору отдать, пусть в Петербург отправит, царю.

Честно заработанный за это рубль Дурынин прибрал в загашник.

– Вы почаще к нам высаживайтесь, – сказал он, обращаясь к чёрным кораблям, маячившим вдали. – Мне очень выгодно получается вашими флагами торговать.

Но через два дня эскадра под командованием де Пуанта снялась с якорей и покинула Авачинскую бухту, нарушив всю коммерцию старику Дурынину.

– Маменька, маменька! – к дому подбежал Стёпа. – Я смотрел с горы в подзорную трубу. Все корабли уплыли.

Юлия Егоровна прижала руки к груди, вскочила.

– Собираемся все, быстрее, быстрее, – засуетилась она. Две няньки, старик Кирилло, все забегали, собирая детей. Отставник Мутовин убежал за лодками.

И часа не прошло, как семейство Завойко отправилось вниз по реке из хутора, где они пережидали нападение неприятеля.

К обеду они приплыли к устью Авачи. Здесь детей выгрузили, и разместили в той же избушке, где ночевали первый раз. А Юлия Егоровна, оставив малышей на попечение нянек и Кириллы, вместе со Стёпой бросилась бежать по дороге в Петропавловск.

В четыре часа дня она нашла Василия Степановича. Тот как раз поднимался к дому. Рядом с ним шёл Жора.

– Вася! – закричала Юлия Егоровна и они крепко обнялись с мужем. Стёпу заключил в объятия старший брат.

Василий Степанович сразу послал за детьми лошадь с телегой, а сам был принужден отвечать на многие вопросы жены, ответов на которые, она впрочем, и не слушала.

А Стёпа очень завидовал Жоре, который участвовал в настоящем бою, и даже сам стрелял из всамделишной пушки. И у него был пистолет, подобранный на Николиной горе.

– Пойдём туда, – предложил Жора. – Там много ещё всего валяется.

Отпросившись у родителей, мальчики убежали искать трофеи.

К ночи телега, груженная детьми, вернулась, и впервые за много дней, вся семья Завойко была вместе, и спали они под одной крышей.

Снова одни

В Англии после получения вестей о разгроме на Камчатке случился огромный скандал. Газеты рисовали карикатуры на моряков и адмиралов. В парламенте снова подняли вопрос – а не слишком ли дорого стоит казне содержание флота, который не может победить горстку дикарей.

«Адмиралтейство сломало зубы о ледяной город!». Примерно такие заголовки мелькали в те дни. Честь и самолюбие британского флота были серьёзно ущемлены.

Поэтому адмирал Джеймс Стирлинг, командующий эскадрой в китайских морях, получил приказ – потопить все русские суда в Тихом океане и сровнять с землёй дерзкий город Петропавловск-на-Камчатке. Такое же указание пришло и адмиралу Брюсу, командующему тихоокеанской эскадрой. Британцы решили организовать нападение весной. А пока зима, пусть варвары мёрзнут в своих избушках на краю земли. Скоро их спалят дотла, а русские дикари узнают, что значит противиться цивилизованному народу.

– Давайте спляшем кадриль! – предложил кто-то.

– А где? – заозирался народ. Сегодня высшее общество Петропавловска-на-Камчатке выехало полюбоваться Тихим океаном. Его серые могучие волны одна за другой набегали на скалистые берега и с шуршанием сползали вниз. На сорока собачьих упряжках приехали несколько десятков дам, офицеров и чиновников. Все весёлые, задорные, в толстых меховых кухлянках. Захотелось потанцевать, но в сугробе неудобно, а на берегу сырые камни, да и скользко.

– Эй вы! – закричала Юлия Егоровна. – Идите сюда. Здесь есть наш, камчатский паркет.

Толпа хлынула с берега туда, где махала рукой жена губернатора. И правда, возле неё небольшое озерцо, покрытое льдом. А на нём как удобно танцевать! И то, что инструментов музыкальных нет, не беда. Мичман Фесун принялся громко напевать песенку, её тут же подхватили и понеслись по льду танцоры.

Всю зиму развлекались жители Петропавловска как умели и могли. То бал устроят у Завойко. А музыканты с трубой да скрипкой одну мелодию и знают – «Чижик-пыжик, где ты был?». Но всё равно весело. То пьесу поставят. Большим успехом пользовался «Ревизор».

Раз, вернувшись со службы, Василий Степанович позвал жену в залу. Дети уже угомонились и легли спать.

– Юля, у меня в этом году выходит срок службы в Сибири, пятнадцать лет мы здесь живём, – губернатор зажёг две свечи и поставил их на стол. – Надо детям образование давать. А на Камчатке это трудно сделать. Не было бы войны, уехали летом в Россию, а сейчас неясно, когда это случится. Но детей надо отправлять.

– Ты хочешь, чтобы я одна уехала? – у Юлии Егоровны на глазах выступили слёзы. – Как же буду одна с десятью ребятишками? Да ведь ещё весной мне рожать.

– Я хочу только счастья и благоденствия для всей нашей семьи, и ничего более, – муж встал, подошёл сзади, обнял её за плечи и поцеловал в шею. – Юля, надо думать, как нам быть. Если бы не война, уехали бы отсюда, отдали детей учиться. А пока надо что-то придумывать.

Ночью Юлия Егоровна долго не спала, всё размышляла. Оставить мужа одного, это ужасно! Но тогда придётся жертвовать интересами детей. Что делать, что делать?

Зимняя почта привезла награды и чины всем участникам обороны, и секретный приказ губернатору. Василий Степанович был уже не генерал, а контр-адмирал, кавалер двух орденов. Но мундир с орлами на эполетах пришлось убрать в сундук до лучших времён.

Приказ императора гласил: эвакуировать войско и всё вооружение на Амур, батареи срыть, увезти всех чиновников. Причина тому была одна – британцы решили отомстить за прошлогоднее поражение и собирали огромные для этого силы.

В начале апреля корабли «Аврора», «Оливуца», «Двина», «Иртыш», «Байкал» и бот №1 приняли на борт гарнизон, снятые с батарей орудия, семьи служащих и по каналу в бухте, прорубленному во льду, ушли. Мало кто знал, куда он направились. Эвакуация проходила в большом секрете.

Между тем, совсем рядом с Петропавловском крейсировали два британских парохода. Их послал адмирал Брюс для разведки и захвата одиночных русских судов. Но британцы, вдали от начальства, не слишком заботились о службе. Они предпочитали обшаривать острова и побережье и скупать по дешёвке пушнину у аборигенов.

Так и вышло, что эскадра Завойко прошла совсем рядом с пароходами в ночное время и не была никем обнаружена. Потом мимо горе-разведчиков проскочила шхуна «Хеда» с адмиралом Путятиным на борту. Зайдя в Авачинскую бухту, и узнав, что Завойко уже ушёл, «Хеда» также отправилась на Амур.

Юлия Егоровна осталась. Она была на сносях, и муж не решился взять её с собой. Только через месяц она с детьми погрузилась на парусник, и семейство двинулось вслед за отцом.

Баюкая на руках новорожденную Анечку, Юлия Егоровна вдруг увидела дым над входом в бухту. Раздались выстрелы сигнальной пушки. Стоявший рядом Жора, которого на этот раз отец оставил с матерью, тяжело вздохнул: «Неприятель».

На весельных катерах уже спешили к паруснику поручик Губарев и есаул Мартынов. Быстро перегрузив всех к себе, они вернулись в город. А парусник спрятали в одной из малых бухточек.

– Из захваченных здесь пушек в Англии отольют памятник нашей отваге, – адмирал Брюс захохотал. – А город мы сожжём.

– В самом деле здесь невозможно жить, – согласился адмирал Стирлинг. – Одни льды и холода. Впрочем, русские так и живут. Они, говорят, даже дома из льдин строят.

Оба адмирала пребывали в отличном настроении. Капитаны пароходов, стороживших у берегов Камчатки, доложили, что никто не показывался в море. Значит, русские сидят в своей бухте и лопают мороженую рыбу.

Удивление и разочарование было огромным. Бухта была пуста, а города и укреплений просто не было.

– Они всё срыли, а имущество увезли с собой! – поразился Брюс. – Какая наглость! Они увезли пушки!

– Да, памятник отливать не из чего, – насупился Стирлинг.

Юлия Егоровна с детьми вернулась снова на тот же хутор, где пережидала первую оборону Петропавловска. С утра она занималась со старшими детьми по немногим сохранившимся книгам, а малыши бегали тут же на зелёной травке. Очень плохо было с продовольствием. Она не рассчитывала так долго здесь находиться и все припасы отправила с мужем. За пару недель кончился сахар, мука, питались они как заядлые камчадалы – рыбой. Ладно хоть были коровы, и для детей всегда было молоко.

Ночью Стёпа толкнул Жору в бок.

– Тихо, – прошептал он и мотнул головой. С деревянных нар, покрытых сеном, где спали вповалку дети, видно было, как мама сидит возле стола, опершись на него локтями, и плачет.

Вытерев слёзы, она встала на колени перед лампадой.

– Господи, Пресвятая Богородица, сжалься надо моими детьми, – негромко молилась мама. – За что им такие мучения даны? Пожалей нас, Матерь Божия.

Утром Жора хмуро сказал Стёпе, что мама почти каждую ночь не спит, а всё время плачет и молится.

Мальчики залезли на гору и наблюдали за вражеской эскадрой. Множество судов, в том числе стопушечные линейные корабли, стояли в бухте. Пароходы, фрегаты то уходили, то приходили.

– Видимо, папу нашего ищут, – Жора засопел носом.

– Найдут? – спросил Стёпа.

– Как же, дожидайся, – криво усмехнулся Жора. – Дырку от калача они сыщут, а не нашего папу.

Англичане, расстроенные исчезновением противника, не знали, что и делать. Сломали казарму, распилили иконы в церкви, и вроде успокоились. Дальше Петропавловска они не совались, опасались засад.

Через месяц после прихода на британском флагмане вывесили белый флаг. Оставшийся главным чиновником поручик Губарев тут же на весельном катере помчался туда.

Неизвестно, на каком языке он объяснялся, но привёз пропуск для семьи губернатора, а также подарки – ящик чернослива, ящик печенья и вино. Это хоть немного разнообразило рацион семейства Завойко.

Наконец, в начале июля эскадра ушла. А в августе в бухте появился американский торговый парусник «Беринг». Он взял на борт Юлию Егоровну с детьми и через две недели тяжёлого штормового плавания доставил к мужу.

– Мы больше никогда не расстанемся, – сказал на ухо, тихонько, при встрече на Амуре Василий Степанович.

Жена ничего не ответила, а только зарылась лицом в истрёпанный мундир на его груди. От него пахло табаком и дёгтем.

Когда все разместились, контр-адмирал Завойко рассказал, как они весной, пять месяцев назад добирались на Амур.

– Англичане не знали, что есть пролив между Сахалином и материком, – улыбнулся Василий Степанович. – Это нас и спасло.

Пролив Невельского

С Камчатки шли русские суда, уходившие от англо-французской эскадры. Путь их лежал мимо южной оконечности Сахалина, далее по Татарскому проливу до Императорской Гавани и бухты Де-Кастри. Маленькую эскадру искал английский флот под командой адмиралов Стирлинга и Брюса. После позорного разгрома при штурме Петропавловска-на Камчатке британцы жаждали реванша. Потерпев неудачу на суше, они хотели отыграться на море. Двадцать шесть вымпелов бросило Адмиралтейство на поиск русской эскадры.

Контр-адмирал Невельской настаивал на том, чтобы укрыть суда в устье Амура, возле неплохо защищённого Николаевского поста. Здесь зимовали солдаты, поселенцы и экипаж фрегата «Паллада». Само судно отстаивалось в Императорской Гавани. Вверх по Амуру фрегат пройти не смог.

Всего на посту было около тысячи солдат и матросов, и двенадцать орудий.

К тому же существовала тайна, известная только русским морякам. Мореплаватели всего мира считали, что Сахалин это полуостров, и Амур впадает в море с северной его стороны. Но недавно Геннадий Невельской, тогда ещё капитан первого ранга, выяснил, что Сахалин и материк разделяет пролив, шириной всего около четырех морских миль.

Между тем, посланные на разведку английские фрегаты нашли русскую эскадру. В бухте Де-Кастри английские фрегаты под командой коммодора Чарльза Элиота устремились к показавшемуся со стороны моря парусному судну.

– Замечательно, лейтенант Фицрой! – капитан сорокапушечного фрегата «Сибилл» Макалистер выпятил вперёд массивную челюсть, наблюдая, как его коллега обходит парусник, прижимая того к скалистому берегу, и лишая его тем самым ветра.

– Сейчас русская шхуна встанет, и мы получим неплохие призовые, – задребезжал сзади голос судового священника. – Здесь, на краю земли, много разных богатств.

– Быстрее, дьяволы! – заорал капитан, кинув взгляд на матросов, копошащихся на мачтах. – Быстрее, или мы останемся ни с чем.

Винтовой фрегат «Хорнет» под командой Фицроя уже дал залп левым бортом по русскому паруснику. «Сибилл» подходил к тому спереди, а бриг «Биттерн», находясь кабельтовых в шести сзади, возле лесистого берега, только начал выбирать якорь. Он явно опоздает к дележу призов, ухмыльнулся Макалистер.

Парусник оказался не безобиден. «Корвет» – определил капитан «Сибилла». Он пыхнул пороховым дымом, и удачливые русские артиллеристы сбили мачту на «Хорнете».

– О боже! – задребезжал священник. – Смотрите, капитан!

От устья бухты Де-Кастри надвигались суда. Одно из них, огромное, явно военное, лавируя при боковом ветре, спешило на помощь своему собрату.

– О чёрт! – Макалистер сплюнул от досады. Он узнал в этом корабле 56-пушечный фрегат «Аврора», лихо ушедший от всей тихоокеанской британской эскадры в прошлом году из перуанского порта Кальяо.

На «Хорнете», так неосмотрительно вырвавшемся вперёд, начали разворот. Русский корвет, которого не удалось прижать к берегу, устремился вперёд. Макалистер разгадал его манёвр. Русские хотели проскочить «Сибилла» и атаковать только-только поднявшего паруса «Биттерна».

– Лево на борт! – заорал капитан английского фрегата. Его корабль медленно, чуть кренясь под напором свежего ветра, двинулся навстречу юркому корвету.

На «Авроре» заметили движение «Сибилла». Пришлось отказаться от мысли добить повреждённый «Хорнет» и спешить на помощь корвету «Оливуца».

Залпы летели один за другим. Грохот десятков каронад и пушек наполнил бухту Де-Кастри. Дым сгоревших пороховых зарядов носился над водой, раздираемый на клочки порывами ветра.

Обмениваясь залпами с «Авророй», Макалистер подал сигнал к немедленному отходу. Связываться со всей русской эскадрой, чьи паруса приближались всё ближе, опытный капитан не хотел. Он не знал, что орудия стоят только на «Оливуце» и «Авроре», остальные суда гражданские. Только на военном транспорте «Двина» имелось две пушки. Именно из них сейчас палили по уходящему на всех парах «Хорнету».

Вырвавшись из бухты Де-Кастри, Чарльз Эллиот послал бриг «Биттерн» к адмиралу Брюсу, искавшему сбежавшую из Петропавловска русскую эскадру севернее, в проливах Курильских островов и южнее, у побережья Кореи. А «Сибилл» и «Хорнет» принялись стеречь суда в бухте. Эллиот прикинул, что возможно, уже послезавтра сюда подойдут все двадцать шесть вымпелов Брюса, и с русскими кораблями на Дальнем Востоке будет покончено на долгие годы.

Утренний густой туман окутал бухту Де-Кастри. Скатившийся с гор ветерок начал гнать его в сторону моря. На русских судах подняли паруса, и небольшая эскадра двинулась в путь. Под прикрытием тумана она выскользнула из бухты и зашла в пролив Невельского.

Днём корабли вышли в Амурский лиман.

А вскоре русская эскадра благополучно зашла в Амур и встала возле Николаевского поста.

Гонец с известием о благополучном переходе камчатской эскадры прибыл в Петербург через три месяца после всех событий. Вскоре многие, но не все детали случившегося появились в газетах.

На заседании английского парламента обсуждали затянувшуюся войну с Россией. Первый лорд Адмиралтейства, видный деятель партии вигов, баронет Чарльз Вуд, известный как «уморитель Ирландии», сообщил почтенным депутатам о действиях на Тихом океане.

– Как нам пишет адмирал Брюс, скоро мы уничтожим русскую эскадру, – первый лорд надменно вскинул голову. – Все выходы из бухт с южной стороны полуострова Сахалин перекрыты и сбежавшие с Камчатки корабли будут найдены.

– Идиоты! – взревел лидер партии тори, размахивая свежей «Таймс». – Русская эскадра давным-давно ушла в Амур. И про это знает весь мир, кроме тупоголовых вигов и кретина Брюса!

Зафрахтованный Адмиралтейством опиумный клипер «Челленджер» через два месяца привёз это известие в Татарский пролив, где двадцать шесть кораблей эскадры адмирала Брюса безуспешно искали русских, не догадываясь, что те давно ускользнули от них через пролив Невельского. Узнав об этом, многие офицеры заключили пари, станет ли стреляться Брюс, как его предшественник Прайс после неудачного штурма Петропавловска. Но тот только напился.

Гардемарины

Осенью того же года, когда русский гарнизон с Камчатки перешёл на Амур, Василий Степанович написал письмо морскому министру с просьбой перевести его на службу в Россию.

«Два моих сына, Георгий и Степан, подросли и надо заняться их воспитанием, так как в отдаленной местности для этого нет средства», – указал в послании контр-адмирал Завойко.

В феврале, с зимней почтой, пришёл ответ.

Генерал-адмирал, великий князь Константин Николаевич просил Завойко исполнять свои обязанности, так как на время войны заменить его некем.

«Но Вам нет надобности заботиться о воспитании детей, так как правительство считает своею обязанностью позаботиться о воспитании Ваших детей, и в доказательство сего прилагаю приказ императора о зачислении Георгия и Степана Завойко юнкерами флота в 47 флотский экипаж», – написал морской министр.

Юлия Егоровна не сдержала слёз в церкви, когда ещё совсем маленькие Жора и Стёпа (одному 13, второму 11 лет), одетые в форменные мундирчики, сшитые в солдатской швальне, давали присягу.

– Недавно ещё были малышами, бегали, голосили подле меня, – вытирая слёзы, говорила она мужу. – А сейчас уже царёвы слуги.

– Государь и господь нас не оставят, – крестясь, сказал Василий Степанович. – И всё у нас сейчас будет хорошо.

А ещё через месяц пришло известие об окончании войны, а также разрешение для Завойко продолжить службу в России. Осенью семья камчатского губернатора прибыла в Санкт-Петербург.

Русский флаг с тех давних героических времён твёрдо укрепился на Дальнем Востоке.

За свою беззаветную службу Родине Василий Степанович Завойко был награждён множеством орденов, и окончил службу в чине полного адмирала.

Его супруга, верная спутница во всех испытаниях, Юлия Егоровна Завойко, урождённая баронесса Врангель, вырастила и воспитала одиннадцать детей.

РАССКАЗЫ

Клан космонавта

Артур страдал от фантомной боли. Ему оторвало обе ноги при разведке четвёртой планеты системы Бланка. Погружённый до подбородка в густой раствор лечебной жидкости, он часто чувствовал, как от пяток до бёдер проскакивают режущие импульсы. Артур дёргался, извивался, пытался дотянуться до ног, но руки были мягко зафиксированы.

– Ты не молчи, ты кричи, – советовал ему врач.

Но Артур не мог выдавить ни звука во время приступов. Горло будто перехватывало стальным ошейником, и разведчик молча корчился в медицинской ванне.

Перед прыжком на базу Артур заснул. Врач добавил в жидкость анестетик и поламарин, средство анабиоза. Жизненные процессы в теле изуродованного разведчика замедлились в тысячи раз. Переход в пространстве продолжался около сотни стандартных лет. Звездолёт «Неустрашимый» должен был преодолеть десятки парсеков от системы Бланка до базы. Она крутилась на орбите возле голубой звезды в скоплении Тренога.

В госпитале базы Артур задержался надолго. Искусственные ноги не приживались. За двести лет, что «Неустрашимый» провёл в дальнем походе, изменились способы лечения. Для Артура они оказались слишком прогрессивными. Организм отторгал новые ткани. Культи начали бледнеть, кожа на них истончалась, появились признаки надвигающейся гангрены.

– Обратная сторона прогресса, – начальник госпиталя отодвинул в сторону пластиковые листки с данными анализов Артура. – Его тело не может приспособиться к новым материалам. А старых, тех времён, когда «Неустрашимый» уходил в поход, у нас не осталось. Синтезировать их не удаётся, видимо потому, что за основу взяты те же нынешние препараты.

Разведчик после десятка операций и долгого лечения неимоверно устал. Даже глаза он открывал с лёгким усилием.

– Дайте тележку, на ней буду ездить, – взмолился он как-то. – Не могу больше здесь лежать, умираю. Второй год лечите.

Его тревожило и то, что «Неустрашимый» после полутора лет стоянки на базе собирался в новый поход. Звездолёт был полностью отремонтирован, на него поставили новое оборудование.

К Артуру пришёл капитан «Неустрашимого».

– Я общался с врачами, – сказал он, глядя в глаза разведчика. – Они ничего не могут сделать. Придётся тебе остаться здесь. Сам понимаешь, без ног взять тебя не могу.

– Мне придётся ждать вас в холодильнике? – Артур закряхтел. Хотел перевалиться со спины на бок, но не смог.

– Да, другого пути нет. Прощай, разведчик, – капитан ушёл.

Артур, конечно, понимал всё. И знал, что разведчиком ему больше не быть, но он мог вернуться на «Неустрашимый» кем угодно. Если бы были ноги.

Специально для Артура в госпиталь принесли стереовизор. У него, в отличие от других членов экипажа, не было вживлённых имплантов, которые могли бесконтактно подсоединяться к сетям связи. Разведчикам вообще ничего не встраивали в организм. При их крайне напряжённой работе, связанной порой с огромными физическими нагрузками, импланты могли только повредить.

Сейчас он смотрел старт своего родного корабля на экране стереовизора. Рядом с ним сидела в кресле медсестра. Она закрыла глаза. Картинка пуска «Неустрашимого» транслировалась ей прямо в мозг.

Звездолёт уходил на край галактики, исследовать три звёздных системы, у которых ещё не было названий, только номера. Чем-то они привлекли внимание учёных на Земле. Но экипаж «Неустрашимого» это не интересовало. Их задача была проста – прибыть на место, исполнить стандартные регламентные работы, и вернуться обратно.

Звездолёт висел в пространстве рядом с базой, сцеплённый с ней множеством трубопроводов и транспортных линий. Постепенно они отваливались от корпуса корабля. Их оставалось всё меньше. Артур никогда раньше не видел, как звездолёты уходят в поход. Он знал, что происходит внутри. Весь экипаж сидит в креслах, каждый пристёгнут. В главной рубке на маленьком экране справа внизу, около самого пола, мелькают цифры. Они сообщают, сколько контактов ещё осталось с базой. С каждым отцепившимся трубопроводом их всё меньше и меньше. Когда вспыхнет ноль, капитан произнесёт молитву Богу Космоса Гюргару, положит правую руку на светящуюся лиловым полусферу, и мягко, основанием ладони, надавит на неё.

Гравиимпульс плавно понесёт «Неустрашимого» от базы. Она медленно уплывёт вдаль, в сторону пылающей бирюзой короны голубой звезды. Поверхность базы, изборождённая ударами рвавшихся тросов и сломанных металлических конструкций, покрытая вмятинами от метеоритов, будет поблёскивать в ярких лучах местного солнца новенькими стальными заплатами там, где на неё обрушивались корабли при неудачной швартовке.

Мягко покачиваясь на гравитационной волне, «Неустрашимый» через неделю окажется в трёхстах миллионах километров от базы. Там, где начинает ощущаться притяжение огромного спутника голубой звезды, чёрной базальтовой планеты. Здесь самое благоприятное место для старта.

Вспыхнут оранжевые языки пламени в дюзах звездолёта. Протянувшись на тысячу километров, они плавно разгонят «Неустрашимого» до гигантских, непостижимых до сих пор людскому разуму, скоростей. С включением двигателей, экипаж наконец-то дождётся появления искусственной силы тяжести, и можно будет спокойно ходить, а не болтаться меж стен в невесомости.

Через три года разгона все улягутся в ванны, полные поламарина. По воткнутым в вены катетерам он прольётся по всей кровеносной системе. Последним ляжет капитан, предварительно проверив, как работает корабль, и верно ли проложен курс.

И на сотню, или больше лет экипаж погрузится в сон. Все триста семьдесят две тысячи человек, находящиеся сейчас на борту «Неустрашимого».

Они проснутся, пролетев немыслимые расстояния, и начнут работать. Около двух лет звездолёт станет тормозить, за это время проверят все механизмы, приборы, оборудование, исправность лабораторий и хранилищ.

Когда «Неустрашимый» войдёт в звёздную систему, предназначенную для исследования, с него стартуют сотни шаттлов. Они выставят спутники наблюдения вокруг всех крупных объектов. Разведчики десантируются туда, где побезопаснее. А где обстановка пожёстче, туда направят технику.

Артур вспомнил, глядя на исчезающий среди маленьких мерцающих звёзд «Неустрашимый», как проходил бросок на шестую планету в системе Туръеха. С первого взгляда, обычный каменный шар, изъеденный кратерами. Трещины, ущелья, горы. Атмосферы нет. Но как только десантные боты коснулись поверхности, из почвы пошёл газ. Он конденсировался вязкими глыбами на скафандрах, на вездеходах – двигаться было невозможно. Хорошо, связь осталась исправной. Спасательная ракета зависла, не опускаясь, с неё магнитными кошками подцепили всех разведчиков. Пока поднимались, куски затвердевшего газа отвалились.

Пришлось проводить разведку одной техникой. Если не было людей, газ не появлялся. Почему так происходило, осталось неизвестным. Да, впрочем, особенно никого и не интересовало. Они отметили в докладе эту особенность и только. Мало ли чего происходит в космосе? Пусть разбираются в этом учёные на Земле. А их дело разведка и сбор данных.

«Неустрашимый», как и другие тысячи кораблей дальней разведки, давным-давно стал домом для многих людей. Они рождались, жили, заводили семьи, работали, умирали. Всё на борту звездолёта. Быть выгнанным со своего корабля было позором. Изгнанники слонялись по базе, по её бесчисленным коридорам и бесконечным залам, пока не приходила пора отправлять космолёт на Землю. Ящики с отчётами, хранящимися на пластиковых листах или магнитных носителях, тысячами грузили на такой корабль. Потом в пассажирском отсеке изгнанников сажали в поламариновые ванны и они навсегда исчезали с базы.

Насколько Артур знал, такие порядки были на всех базах дальней разведки. В Андромеде, в Магеллановом Облаке, в Двух Антеннах и других. Сотни сотен лет тысячи кораблей сновали по галактикам, собирая информацию. На Земле, центре цивилизации, её обрабатывали, и решали, что делать. В основном, так определялись места для колонизации и разработки полезных ископаемых.

А сейчас Артур остался без корабля, и без семьи. Такого не было в его роду, одному из самых старинных на «Неустрашимом». Его предки погибали, становились героями, но никто никогда не оставался на базе. Здесь были свои кланы, и чужаков никто не любил. Ему остался один путь – в криокамеру, ждать возвращения родного звездолёта. Учитывая нынешний маршрут корабля, на это понадобится около трёхсот стандартных лет. К этому времени никого из нынешних жителей базы уже не останется в живых.

Полетели годы и века. К базе возвращались звездолёты из далёких уголков галактики. Собранная ими информация анализировалась, классифицировалась и раз в пять лет отправлялась на Землю. Через сотни лет сюда возвращались указания и распоряжения, сделанные на основании этих сведений. И снова звездолёты уходили в дальние походы, собирая бесконечные знания о космосе. Артур в это время лежал в камере, наполненной холодом. Его тело остыло до нуля. Ткани организма стали твёрдыми. Счётчик на входе в камеру мелькал цифрами, показывая, сколько ещё бывшему разведчику быть без движения.

Наконец, время ожидания истекло. По телу Артура прокатился магнитный импульс, поданный с медицинского пульта криохранилища. Клапаны в многочисленных трубках размякли, и пропустили едва тёплую жидкость сквозь себя.

Тело безногого разведчика стало понемногу нагреваться. И через десять месяцев он смог открыть глаза. Ему сразу сообщили хорошую новость.

– На звездолёте «Вершина», прибывшем год назад, есть материалы для изготовления ног, которые вам должны подойти, – сообщил ему начальник госпиталя, внук того самого врача, что когда-то лечил Артура. – Если желаете, то через месяц, как только ваш организм придёт в норму, проведём операцию. Ноги уже выращиваются.

Вторая новость была не такой приятной. «Неустрашимый», который ещё три года назад должен был начать торможение после прыжка через всю галактику, не подавал о себе никаких вестей.

– Может, связь у них разладилась? – предположили в центре приёма кораблей. – Тогда надо ждать, пока не прибудет сюда. Контрольное время ещё пять месяцев.

За это время Артуру сделали, наконец-то, новые ноги. Он к ним привык, освоился, и с нетерпением ожидал прилёта своих близких. На базе, конечно, к нему относились дружелюбно, но родня есть родня. Ближе её всё равно никого нет.

Проснувшись, после завтрака, Артур шёл, ещё ковыляя на искусственных ногах, которые отлично приживались, в огромный сквер жилого поселения в глубинах базы. Здесь, на огромном экране постоянно транслировалась информация обо всех прилётах и отлётах, стоянках, ремонтах и авариях звездолётов, приписанных к базе. Среди сотен названий «Неустрашимого» не было.

Через пять лет ожиданий стало ясно, что произошла авария. Звездолёт затерялся где-то среди бесконечных пространств космоса.

Артур долго сидел в своей комнатке, бессмысленно уставившись в дверь. Потом он встал, встряхнулся и отправился в госпиталь. Бывший разведчик решил снова лечь в криокамеру, и дожидаться там прибытия своего корабля.

Но в этом ему отказали.

– Процесс очень неблагоприятен для организма, – сказал начальник госпиталя. – И второй раз его применять не стоит. Высока вероятность гибели.

– А поламарин? – спросил Артур.

– Он хорош в космосе, там, где звездолёты проходят сквозь зоны высокой энергии. А база полностью защищена от всех видов излучений. Поэтому поламарин может и не помочь. Тем более, вы пользовались им много раз. Сколько у вас полётов?

Артур задумался. За свои девяносто три года он участвовал в полутора десятках дальних походов. И провёл в поламариновых ваннах несколько тысяч лет.

– А что же мне делать?

– На Землю не хотите? – спросил начальник госпиталя.

Артур помотал головой. Жизнь в полностью комфортном, безопасном месте, одному, без родных, друзей – это невыносимо. Постоянно будешь думать, это бы понравилось брату, от этого пришла бы в восторг жена, дети были бы довольны. А так? Если радость нельзя поделить с кем-то, то она и не нужна вовсе. К тому же на Земле кому он будет нужен?

– Я останусь здесь, – сказал он. – Я знаю только звездолёт и базу. Может, меня возьмут на какой-нибудь корабль.

Начальник госпиталя покачал головой. И он, и Артур знали, что пополняют команды звездолётов только молодыми парнями и девушками, прибывающими из давно обжитой галактики Млечного Пути. А если тебе больше тридцати лет, то на зачисление в экипаж надеяться не стоит.

Старый, без имплантов, не умеющий ничего делать Артур, наконец, устроился на работу. Сейчас он вычищал помещения базы в своём секторе. Моющие машины, конечно, хороши, но и после них остаются огрехи. Человеческий же взгляд видит все недостатки.

Два раза в неделю бывший разведчик шагал по коридорам и вытирал пыль со связок проводов, смахивал паутину с трубопроводов, отчищал пятна, неизвестно как появляющиеся на стенах. К работе Артур относился добросовестно, как и раньше к исследованиям чужих планет. Жители сектора, где он прибирался, заметили, что в общих коридорах и залах стало светлее и даже просторнее.

Однако одиночество так же томило старого космонавта. Иногда он выбирался в сквер, садился на металлическую скамью возле пластикового дерева и смотрел новости на экране общественного стереовизора. Импланты ему ставить отказались, возраст не позволял, был риск гибели.

Его не принимали ни в одной компании, не говоря уже о приглашении в гости. В служебных вопросах все были приветливы и доброжелательны. Но в остальном нет. Тысячелетние обычаи не давали принимать чужаков. Да и сам Артур не был привычен к тому, чтобы общаться с другими людьми, не будучи связан с ними родственными связями.

Но быть одному, без возможности посудачить о каких-нибудь пустяках, посплетничать, пожаловаться на новые ноги, с каждым днём становилось всё труднее. Артур начал разговаривать сам с собой. А как-то он поймал себя на том, что сочувствует синим проводам больше, чем чёрным, так как на них пыль была видна лучше.

– Я схожу с ума, – подумал он, и присел прямо на пол в коридоре. Безумных Артур встречал в своей жизни, и впечатление от них осталось очень печальное и тревожное.

Из-за угла вышел человек в форме космонавта. Но на левой стороне груди не было шеврона с голограммой эмблемы звездолёта. Виднелся лишь чёрный прямоугольник. Человек подошёл к Артуру и остановился.

– Это что за знак? – спросил он и ткнул пальцем в грудь бывшего разведчика. На месте голограммы «Неустрашимого» здесь сиял сиреневый овал. Это сам Артур нанёс такую эмблему, по привычке означать принадлежность к кораблю или клану. Но сиреневый овал был у единственного человека на базе.

– Это мой клан, – ответил Артур. И даже не осознав свои слова, сказал: – Приглашаю вступить. Ты же изгнанник?

– Да, и я собираюсь на Землю через год, – ответил бывший космонавт. – А чем ты занимаешься?

– Чищу общие коридоры и залы.

Человек задумался. Он сел рядом с Артуром на пол и обхватил руками колени, откинувшись на стену.

– А совет клана не будет против? – спросил он.

Артур вдруг понял, что он и есть совет клана. Сердце забилось сильнее, а руки вспотели.

– Нет, – ответил он. – Наш совет не будет против.

На следующий день Артур пришёл к начальнику базы. Тот выслушал его и удивился.

– Никогда не было такого, чтобы здесь появлялись новые кланы, – сказал он и немного подумав, решил провести Большой Совет.

Все главы родов и семей базы были удивлены и поражены предложением Артура.

– Это ломает привычный порядок, – заявил один из них.

– Но все кланы когда-то появились из ничего, – оппонировали ему.

– А какая польза базе? – спросил кто-то.

– У нас будет чисто, – ответил глава клана, проживавший в секторе, где прибирался Артур.

Воспротивилось семейство, ведавшее моющими машинами.

– Это неправда! – кричал его старшина. – Благодаря нам, тысячи лет на базе поддерживается порядок! Новые уборщики только помешают этому.

Главы кланов начали переругиваться меж собой, вспоминая старые обиды и претензии. Начальник базы смотрел на привычную склоку, и вдруг его взгляд упал на россыпь голограмм на стене. Это была летопись базы. Он явственно увидел, как здесь сияет разноцветьем новая запись: «При поддержке начальника базы в 3459 году со дня её основания появился новый клан».

– Я думаю, что вопрос уже решён, – начальник базы встал. – Создание новой семьи событие эпохальное. Такое происходит не каждый век. И каждый из нас может быть причастен к этому. Я принимаю решение, что клану уборщиков быть!

Через год к нему зашёл капитан звездолёта, отправлявшегося на Землю.

– У меня всего два пассажира, – сказал он. – Обычно их бывали сотни. Что у вас произошло, если не стало изгнанников?

Начальник базы показал ему на новенькую голограмму. На ней он вместе с Артуром вручал сиреневые овалы толпе бывших космонавтов.

– Мы создали новый клан, – начальник базы улыбнулся. – Изгнанников больше не будет.

Очень трудно человеку в космосе, особенно, если он один. И пусть на базе полно людей, но они не обращают на тебя внимания. Только родная семья, только клан может помочь.

– Вместе мы герои, – говорил Артур, человек, создавший новую семью. – Только так можно покорить космос. Только вместе.

Бесконечно сияют звёзды, бесконечен и путь человека к ним. Но не пройдёт он один космическими тропами.

На первой линии

В расчётах была ошибка. Доход за прошлый год получился больше, чем ожидался. Беляев пересчитал ещё раз. Так и есть. Он не учёл добавку за выслугу. Двадцать пять лет капитаном. За это и прибавила фирма.

Имеющихся денег как раз хватит на переоборудование космической яхты, решил Беляев. Её подарили недавно, опять-таки за двадцать пять лет безаварийных полётов.

– Лучший капитан Земли работает у нас, – сказал президент грузовой компании, вручая символический ключ зажигания. – Желаем вам здоровья и дальнейших успехов.

Беляев допил лимонный коктейль и бездумно уставился на пляж.

– Простите, а не вы капитан Беляев? – к нему подошёл высокий плечистый парень в цветастых шортах.

– Да, – угрюмо ответил Беляев. Он не любил общаться с людьми, тем более с незнакомыми.

– Это вы недавно спасли корабль возле Марса, когда произошла авария? – парень не обратил внимания на грубый тон.

– Смотри новости, и отстань, – Беляев заказал бармену ещё коктейль.

– Я курсант космической академии имени Фрэтра, – не унимался парень. – Про вас говорили, что вы лучший капитан Земли. А почему вы не пошли в отряд первой линии, а выбрали грузовые перевозки?

Беляеву вдруг стало смешно.

– Потому что там отличные деньги, парень! – он усмехнулся. – Герои первой линии прокладывают путь нам, транспортникам. И мы всё делим поровну. Им ордена и памятники, нам солидные заработки.

Парень недоумённо посмотрел на него.

– И вы в космос пошли только из-за денег? – удивлённо спросил он.

– А зачем ещё? – Беляев засмеялся. – Романтика для тех, кто кончает жизнь в инвалидном кресле. Я знал Фрэтра. Что от него осталось? Табличка на входе в академию? А адмирал Торанага? Весь в орденах, а может двигать только одной рукой. А Кралич, с его знаменитым разворотом? Герой! Погиб возле Седны вместе с кораблём. А я живу, хоть и без орденов, но здоровый и богатый. Так что не задавай глупых вопросов, парень! Космос для бизнеса, подвиги для дураков. Запомни это.

Ночью Беляеву приснился кошмар. Он снова был на орбите Сатурна, болтался с пробитым скафандром над корявой каменной глыбой, в ушах звучали крики Сандерса и Приходько. Их тащило вниз, к ледовым кольцам. Штайнер молчал. С разбитым шлемом он, растопырив руки, нёсся, кувыркаясь от удара камня, прямо на изрытый кратерами Мимас.

Беляев проснулся, потирая грудь. Сердце бешено колотилось, так, что грохот отдавался в висках. Попил воды, посидел на балконе, глядя на блестящую под огромными звёздами гладь Средиземного моря. Успокоился и прилёг.

Мигнул экран телефона, лежавшего на прикроватной тумбочке. Номер был незнаком.

– Слушаю, – недовольно ответил Беляев.

– Привет, Юджен, это Торанага, – услышал он. – Я слышал, тебе космическую яхту подарили?

– Да, это так.

– Решил поздравить тебя с хорошим подарком, только и всего. Не разбудил, кстати?

– Спасибо, адмирал, – Беляев улыбнулся. – Только рано поздравляешь. Яхта на доработке стоит, в Иркутске, на заводе.

– Ну тогда отдыхай, Юджен, жду звонка.

– До свидания, Торанага.

Беляев вспоминал, где изуродовало Торанагу. Тот уже был адмиралом и командовал отрядом первой линии. Ах, да. Меркурий. Его проклятые Огненные Углы. Там, где за два года до этого погибла группа геодезистов. Снова внезапный камнепад с неба. Но техника в этот раз выдержала, хотя и всю её разбило. Никто не погиб, но покалечились все. Беляев на своём транспортнике тогда притащил к Меркурию медицинский реанимационный центр. Побитых камнепадом лечили прямо на планете.

– Всё-таки в каботаже гораздо спокойней, – думал Беляев, лёжа в постели. – Вот и здоровья у меня навалом, и вилла на Средиземье, и денег полно. Правильно сделал, что ушёл в грузовые перевозки.

Он прикрыл глаза, припоминая, кто из его выпуска ещё жив. Торанага, Нгуен, он без ног остался после взрыва баллонов в поясе астероидов, Ченков Саня, у этого глаза искусственные, где-то в Бразилии живёт. И что, это все? Из тридцати выпускников лётной космошколы? Да. Это все. Остальные погибли.

– Ну к чёрту эти подвиги, – зевнул Беляев. – Лучше быть богатым и здоровым, чем больным и знаменитым.

Он заснул.

Его яхта «Уралочка» бликовала синевой под солнечными лучами. Беляев внимательно рассматривал дюзы. Блестящие, с напылением из керамической брони, через первые же два часа полёта они навсегда станут чёрными, с оранжевыми отблесками. Так красит дюзы атомное пламя. Беляев, хотя и доверял техникам иркутского завода, одного из лучших в космолётостроении, но всегда проверял свой корабль. «От попки до макушки», как говаривал его приятель Боря Гриншпун. Он уже двенадцать лет лежит на военном кладбище Тель-Авива, а все космические штурманы знают поправку Гриншпуна при заходе к спутникам Юпитера по эклиптике. Дорогой ценой даются знания людям о космосе.

Внутри корабля всё в порядке. Каюты отделаны металлом под ливанский кедр, в рубке управления всё так, как он указал в спецификации. Всё дублировано трижды. Один пульт есть в его личной каюте. Можно рулить прямо с койки. Хорошо быть богатым. И ещё невиданное на грузовиках и прочих кораблях новшество. В рубке есть огромный иллюминатор. Прозрачный бронеметалл. Стоит просто невиданных денег, но заработок позволяет иметь. Такое только на военных космолётах, и то, высшего класса.

Теперь можно любоваться космосом по фронту не только через экран. Ненужная по большому счёту штука, но куда ещё деньги девать?

Яхта огромная, высотой около ста метров. Две трети отдано двигателям и механизмам, остальное жилые каюты, управление, склады, точнее баталерки, как принято говорить на государственном космофлоте.

– Вот на ней я и прокачусь, – Беляев похлопал «Уралочку» по опоре.

Вдалеке, с рабочего стола завода, стартовал спутниковоз.

– На Венеру потащился, – сказал старший техник. Он вместе с Беляевым ползал по яхте.

– Шестьдесят три спутника связи повёз, – Беляев прищурясь, наблюдал за стартом. – Сейчас проблем не будет у парней внизу.

– Внизу? – не понял техник.

– На планете, – пояснил Беляев. – Там мощные вихри, поднимают железистую пыль, нужны мощные сигналы с орбиты, чтобы пробиться.

– Бывали там? – спросил техник, приложив ладонь ко лбу, чтоб солнце не мешало смотреть на взлетающую ракету.

– Нет.

Именно из-за отсутствия связи на Венере лет двадцать назад погибли четверо сокурсников Беляева. Он как раз осваивал новую трассу Луна – Деймос, и узнал об этом, уже вернувшись на Землю. Его звали на похороны, он не пошёл. У каботажников в друзьях героев нет, сказал он тогда Боре Гриншпуну. Зря, конечно, так сказал, но сейчас уж ничего не вернёшь.

Через два месяца Беляев забрал яхту. Получил все разрешения и сделал пробный рейс до Луны. Корабль вёл себя отлично.

– Ну, сейчас можно и делом заняться, – сказал сам себе Беляев. Он сходил к нотариусу, заверил документы и вернувшись домой, взялся за телефон.

А через неделю «Уралочка», полностью готовая к дальнему маршруту, стартовала с мыса Канаверал с экипажем из пяти человек.

В ноябре в кабинете президента грузовой компании звякнул телефон.

Секретарша сообщила, что с ним хотят переговорить из полиции Гаваны.

– Слушаю вас, – президент заранее скривился от досады, наверняка претензии начнут высказывать по доставке каких-нибудь грузов.

– Вас беспокоит полицейское управление Гаваны, – услышал он. – Ой, извините, сейчас я передам разговор синьоре Нгуен.

– Алло! Алло! – закричала женщина. – Скажите, это у вас Беляев работает?

– Да, мадам, у нас, – президент хмыкнул про себя, подружка капитана звонит? Скандал? Не взял с собой в турне? Интересно.

– Мне сказали, что у вас должна быть судовая роль на его яхту. Он же улетел, я читала в сводке стартов.

– Да, яхта Беляева ушла с космодрома нашей компании, и судовая роль у нас. Я понимаю, что вы сейчас в полиции, и хотя эти сведения служебная тайна, их вам придётся сообщить?

– Безусловно, – вошёл в разговор гаванский полицейский. – Мы бы сделали это обычным путём, но синьора очень волнуется, у неё нервный припадок даже был.

– Хорошо, хорошо, – согласился президент.

Он вспомнил, что сам так и не посмотрел, с кем же улетел Беляев. Как-то и не придал этому никакого значения.

Глядя на экран, президент увидел список из пяти фамилий.

– Алло, вы готовы? – спросил он. – Я отправляю на ваш номер всю судовую роль. Получили?

– Да, – услышал президент после небольшой паузы. – Благодарю вас. Синьора ещё хочет говорить с вами.

– Как вы могли отпустить моего мужа в космос! – завопила мадам Нгуен. – Он болен! Он очень, очень болен!

– Успокойтесь, – успокаивающе сказал президент. – Беляев отличный, надежный пилот. Ничего с вашим мужем не случится. Они вернутся после экскурсии по Солнечной системе.

– Какая экскурсия! – продолжила кричать мадам Нгуен. – Это же Беляев! И с ним все его приятели по отряду первой линии. Они полетели к Сатурну, искать погибших друзей! Почему вы их не задержали?!

После этого, довольно неприятного разговора президент пару минут сидел не шевелясь и размышлял. Потом он ещё раз просмотрел личное дело Беляева. Луна, тамошние местные линии и каботаж. Всё. Ну-ка, ну-ка. А кто в судовой роли его яхты? Так, сам капитан, потом Санто Торанага, Александр Ченков, Кан Ли Чу и Нгуен Мин.

– Мой бог! – хлопнул себя по лбу президент. – Так это же его однокурсники!

Он подумал, полистал деловой календарь, вызвал секретаршу и попросил сделать ему маршрут на послезавтра в Липецк, в Космическую академию имени Фрэтра.

Президент подъехал к академии, когда заканчивался обеденный перерыв. Через открытые высокие, кованые ворота входили и выходили крепкие, улыбчивые парни-курсанты, и мужчины постарше, некоторые совсем седые или лысые, видимо, преподаватели. Все они были в тёмно-синей форме космофлота с серебряными и золотыми нашивками. У многих преподавателей на груди отсверкивали разноцветные орденские планки. Они направлялись к небольшому скверику, около в который сияли, переливаясь радугой слова «Аллея героев». Президент немного подумал, и решил осмотреть скверик.

– Первый раз здесь, – сказал он сам себе. – И когда ещё судьба занесёт. Пойду посмотрю.

Будущие космонавты построились шпалерами, поглядывая на закрытый белой материей памятник. Возле него стояли двое в мундирах космофлота. Рядом на коляске, с грудью, покрытой золотыми и серебряными нашивками, сидел абсолютно лысый адмирал.

– Сегодня мы открываем ещё один мемориал, – сказал он в микрофон. – Этот офицер достоин, как и многие его друзья, того, чтобы память о нём сохранилась. Он был против этого, но нам удалось его уговорить.

Он улыбнулся, и дал знак снять материю. Заиграла музыка, курсанты прошли мимо торжественным маршем.

Когда все разошлись, президент решил пройтись по аллее.

Чёрные мраморные плиты, строгий стиль золотых литер. Имена знакомые, некоторые с детства. Вот первый командир отряда первой линии Сабиров. А вот, а вот адмирал Торанага. На чеканном портрете совсем молодой мужчина с открытым, чуть прищуренным взглядом.

– Так я и думал! – президент остановился перед только что открытым мемориалом. Даже не читая золотую подпись, он узнал Беляева. Весёлый парень с немного бесшабашными глазами. И строчки, строчки под портретом.

В первой высадке на Европе, командир флеш-группы, топография Южного полюса Меркурия, авангардный поиск на Плутоне, два кометных ядра, участник «разворота Кралича» и ещё, ещё. Награды. Четыре ордена, ничего себе. Грамота Высшего Собрания, ого! Звезда Отваги – вот это да!!

– А я с ним коньяк пил, – вдруг почувствовал гордость и за себя президент. – А ну-ка, ну-ка, стоп.

Он задумался, а почему в глобальной сети нет никаких упоминаний о Беляеве. Ведь такого быть не может. Он задал своему наладоннику поиск «Первая высадка на Европу». Вот и список тех, кто там был. Восемь человек, Беляева нет. Президент, недолго думая, открыл всеобщий поиск капитана. А сведений-то крохи! Налоговые данные, землевладелец, работник транспортной компании, авария на орбите Марса в прошлом году и всё! А если кавалеров Звезды Отваги посмотреть? На сайте этого капитула, открываем, глядим. Нет! А вот, в самом низу, двенадцать имён отсутствуют. Так и написано – «имена отсутствуют по важной причине».

Директор Космической академии угостил президента чаем с сахарными плюшками.

– Да, звали они меня с собой, – он, поморщившись от усилия, открыл металлическую дверцу сейфа в стене. – Храню здесь свои альбомы. Сейчас покажу.

На больших фотографиях улыбались молодые парни, кто в скафандре, кто в спортивной форме. Поодиночке, группами, на фоне деревьев, моря, каких-то планет, астероидов. Иссиня-бордовые лавовые поля Венеры, сверкающий метановый лёд спутников Юпитера, чёрная Луна на голубом шаре Земли, причудливые, странные узоры облака Оорта, неистовый загадочный блеск недоступной Седны.

– Я не знаю лучшего пилота, чем Женя Беляев, – директор школы, потирая бок, уселся в кресло. – Наш курс выпустился на два года позже, чем у них, но Беляева мы хорошо знали. И, кстати, в «развороте Кралича» Женькиных заслуг ничуть не меньше, чем у самого Кралича. Но, так уж назвали. А Беляев никогда не гонялся за наградами, признанием, – он вздохнул. – Я бы тоже с ними полетел, но учебные дела держат, сейчас выпускные испытания начнутся у курсантов. Увидите Женьку, привет ему от меня передайте. Они же вообще первые выпускники, мало их осталось. Хорошие парни. С ними с нашего курса Кан Ли Чу полетел. Ему запрещены перегрузки, но Женька поставит корабль на космос аккуратно. Ему можно доверять. Лучший в мире пилот.

Яхта «Уралочка» миновала орбиту Марса. На боковом экране в рубке появились признаки пояса астероидов. Сидевший за пультом управления Беляев покосился на адмирала. Тот разместился рядом, на месте второго пилота.

– Давай курс, навигатор, – Беляев постучал пальцем по пульту, привлекая внимание адмирала. – Куда лететь?

– Какой курс, что ты?! – засмеялся Торанага. – Сейчас классного штурмана пригласим, пока он все запасы не съел.

Он нажал клавишу громкой связи.

– Нгуен Мин, Нгуен Мин! Убирайся с камбуза, иди к капитану! Немедленно! – проговорил он.

Вскоре в рубку ввалились все участники полёта.

– Ч-ч-чего шумишь, а-а-а-адмирал? – Нгуен вытирал руки о свою куртку. – П-п-п-под-д-думаешь, попр-р-робовали ол-ладий.

– Мы вам оставили, – Кан Ли Чу поставил на пульт большую чашку, накрытую полотенцем. – Я вообще-то возмущён! Пригласили искать наших парней, а сами меня на камбуз запрягли!!

– Циничный обман, – Саня Ченков захохотал. – Ты же младше на два года, вот и будешь не храбрым десантником, а коком! Все твои подвиги ныне на камбузе!

Кан Ли Чу вздохнул и понурил голову.

– Я думал, мы друзья, а вы обманщики! – он оскалился. – За это я два дня буду готовить вам перловую кашу без масла!

В рубке загалдели, засмеялись, Торанага принялся упрашивать Кан Ли Чу не быть таким жестоким и обещал взять на себя чистку лука.

Беляев улыбаясь, подозвал к себе Нгуена.

– Давай, отец Пафнутий, рисуй нам дорогу до Сатурна! Я-то уж давным-давно дальше Марса не бывал.

Нгуен кивнул, и взяв пару оладьев, отошёл к штурманскому столу и занялся расчётами.

К адмиралу подошёл Кан Ли Чу и сообщил, что на ужин будет тушёная говядина.

– Тебе можно? – спросил он. – Я её обжарю слегка на сливочном масле, потом часика полтора в курином бульоне тушить стану.

– Отлично, – сказал Торанага. – А вообще, я же тебе говорил, не обращай внимания на меня. После взлёта я себя отлично чувствую.

Кан Ли Чу и Ченков ушли на камбуз. Вскоре Нгуен отдал Беляеву курсовой диск и отправился за остальными, прихватив ещё пару оладий.

– Ты как, дружище? – Беляев активировал диск и взглянул на адмирала. – В госпиталь, может, возле Юпитера заскочим?

– Не беспокойся, Юджен. Мне очень хорошо. Я подумал, а ведь так получилось, что ты дольше всех нас в космосе. Счастливчик!

Беляев не ответил. Он взял оладий, прожевал его, отметив, что тот с изюмом, и начал выводить свою «Уралочку» на нужный курс.

Закончив, капитан хотел что-то спросить у адмирала, но увидел, что тот закрыл глаза, и видимо, уснул.

Беляев заметил, курс Нгуен проложил так, чтобы они подошли к Сатурну с полюса.

– Он всегда любил смотреть на сверкающие кольца, – подумал он. – Если они сейчас полностью развёрнуты к Солнцу, картина будет потрясающая.

Закрыв глаза, он вспомнил, как много лет назад в этих кольцах его флеш-группа угодила под удар льдинами. Разведывательный космолёт разворотило, троих десантников расшвыряло, а ему маленький кусочек льда, нёсшийся на бешеной скорости, пронизал скафандр, а затем лёгкое и сердце. Очнулся он тогда уже в базовом госпитале возле Юпитера, около койки сидел Фрэтр. Будущий прославленный открыватель целлярного слоя сообщил, что вся его флеш-группа погибла. Поиски тел прекращены, так как в кольцах возмущение.

– Это было в первый и последний раз, – тихо проговорил Беляев, не открывая глаз.

И до этого инцидента, и после, тела погибших находили всегда. Даже из Огненных Углов Меркурия доставали, даже погибшую разведку из Облака Оорта вытащили, а здесь никак не получилось.

А ему самому запретили вообще летать.

– Травмы очень серьёзные, – сказал главный врач отряда. – Тебе, Женя, не только о первой линии надо забыть, но и вообще о космосе.

На его счастье, раны зажили удачно, остались лишь почти незаметные маленькие рубцы. Если не знать о том, что было, то и внимания на них не обратишь.

Тогда Беляев долго, почти год бился за восстановление в отряде. Но всегда оставался риск, что при перегрузках ткань возле рубцов лопнет. Ему отказали.

Тогдашний командир Сабиров как-то позвал его к себе и предложил работу в транспортной компании.

– Меня на каботаж!? – возмутился Беляев. – Ящики возить?!

– Или сидеть на Земле, – сказал Сабиров. – Другого космоса тебе предложить не могу.

– Тогда у меня условие, – немного подумав, ответил Беляев. – Я не хочу, чтобы хоть кто-то из посторонних знал о моей службе на первой линии. Не хочу!!!

– Понимаю, – командир вздохнул. – Сделаем документы, что ты шесть с лишним лет ракеты гонял по Луне. А все упоминания о тебе мы уберём.

– Спасибо, – бывший командир флеш-группы встал. – Прощайте, командир.

Открыв глаза, Беляев помотал головой и вздохнул.

– Хорошо, что хоть в каботаже оставили, – подумал он. – А то, как бы я без космоса?

– Санто, – позвал он. – Санто, я автопилот выставил, айда в салон, в шашки поиграем.

Адмирал не ответил. Беляев вылез из кресла и подошёл к нему. Санто Торанага, кавалер многих наград и почётных званий, умер. Сейчас он лежал в кресле второго навигатора яхты «Уралочка», его полуоткрытые глаза смотрели прямо на центральный экран, как будто адмирал, как много лет назад, вновь контролировал полёт корабля.

Беляев положил ему руку на плечо и взглянул на экраны. На них уже можно было различить, как вдалеке сияет отражённым светом Солнца самое прекрасное зрелище в мире – блистающие в вечной тьме космоса кольца Сатурна.

Призраки революции

Белой, мертвой странной ночью,

Наклонившись над Невою,

Вспоминает о минувшем

Странный город Петербург!

Николай Агнивцев

«Блистательный Петербург»

Затрепетал под зимним ветром листок мандата в руке. Подпись, печать. Распоряжение набито на печатной машинке со скачущей буквой «р». Она проваливается в строчке и можно ошибиться, прочитав её как «о».

«Для содержания арестованных буржуазных саботажников выдать тов. Макееву И.Н. ревнаган, ручную бомбу и три манлихера*. Арестованных держать без выпуска в Литейном доме Юсуповой. Дзержинский».

– Тут, значит, пока будем квартировать? – Сашка, матрос кучерявый с «Авроры»**, трёт красные уши замёрзшие, глядит на золотые стены. – Неплохо князья жили.

– Княгиня Юсупова жила, – поправляет очкастый студент Владимирский. – Сейчас народное достояние. Детский сад здесь откроем или школу.

Макеев хмурится. Два десятка буржуев сидят на ступеньках лестницы первого этажа. Надо их разместить, накормить, и охранять. Ладно хоть койки от госпиталя остались. Сашка молодец, матрасы с подушками отыскал. Водопровод работает, электрические лампочки светят. И телефон исправен.

– Всех наверх, – командует Макеев. – В комнату без окон которая. Там будете проживать, граждане саботажники.

Молча поднялись, идут. Молодые и старые, но все богато одеты, пальто без заплат, шубы с воротниками меховыми, галоши*** у каждого. С узелками, что из дома прихватили. Еды им на вечер нынче своей хватит, а завтра за пайком придётся посылать. Разберёмся, не впервой.

Поставили койки, закрыли двери. Потом снова отворили, душно в княжеском будуаре, когда двадцать мужиков вместе сидят. У дверей часовой Севастьяныч, токарь с Путиловского. В кресле с резными ручками. Манлихер к стенке прислонил. Сам за буржуями следит.

Владимирский Сашке рассказывает в караулке, какие княгиня романы крутила во дворце.

– Про неё даже говорили, что она и есть та самая Пиковая Дама, – говорит очкастый, покуривая папироску. – Отчаянная старуха была.

– Что за дама такая? – залюбопытствовал Сашка. Бескозырку на мраморный столик положил, чай чёрный с сахарином пьёт, третий стакан, аж лоб матросский вспотел.

– На Литейном, прямо, прямо, возле третьего угла, там, где Пиковая Дама, по преданию, жила! – продекламировал студентик и поднялся. Огляделся. Сходил куда-то. Суёт Сашке книжку в истрёпанной картонной обложке издательства А.Ф. Маркса. «Пушкин. Пиковая дама».

– Читай, в библиотеке госпитальной нашёл, – Владимирский чайник на печку ставит, вскипятить ещё водички. Ночь длинная, холодная. Хорошо буржуям, матрасами укрылись и дрыхнут. А караульщикам спать нельзя. Контрреволюцию проспать можно.

По мраморной лесенке шаги быстрые – чок-чок, чок-чок. Макеев бегом поднимается.

– Спокойно всё? – спрашивает у часового. Тот кивает. Буржуи спят тихо, не храпят, ветров не пускают. Интеллигенты.

– Женщину не видал? – Макеев головой крутит.

– Какую женщину? – Севастьяныч брови вверх задрал. – Тут только портрет с бабой висит и всё.

Лоб хмурит Макеев. Смотрит на огромный портрет над парадной лестницей. Красавица смотрит с него на всех, кто по дворцу гуляет.

– Да понимаешь, прикорнул я, – Макеев самокрутку свинтил, лизнул и спичками чиркает, зажигает. Отсырели, не горят.

Севастьяныч ему самодельной зажигалкой огонь высек. Закурил командир, фуражку со сломанным козырьком снял, лоб вытер.

– Дремлю, вдруг черёмухой опахнуло меня, запах такой сладкий, – Макеев затягивается, дым густой, едучий пускает. – Глаза открыл, баба идёт, в платье белом, до пят. Из благородных. Я ей говорю, а ну-ка гражданочка, погоди. А она шасть – за покрывало, что на стенке висит. Я его рукой дёрнул, а там стена каменная. Как бы побег не устроила нашим буржуям эта дамочка.

– Приблазнило тебе, Макеев, – гудит Севастьяныч, усмехаясь. – Ты сколько уж без сна-то?

– Третий день на ногах.

– Иди, отдыхай, только пальбу спросонья не устрой.

Макеев в комнату к буржуям заглянул, спят контрреволюционеры. Докурил самокрутку. Хотел на пол бросить, да постеснялся на красоту резного паркета сорить. Сжал окурок в кулаке.

– Ну, ты поглядывай, – нахлобучил обратно фуражку командир и ссыпался вниз по лестнице. На площадке остановился, оглянулся на портрет красавицы, хмыкнул и ушел отдыхать.

Студентик чаю напился, дремлет. Сашка читает книгу, губами шевелит, удивляется тому, как буржуи сказкам верили. Скоро его срок часовым стоять, как раз «собачья вахта»****, самое тухлое время. Поглядывает матрос на часы, снятые позавчера с контрика*****, вот уж пять минут до полуночи. Пора и вставать. Надел бескозырку, манлихер на плечо повесил, книжку в карман бушлата сунул.

Севастьяныч ушёл, Сашка в его нагретое кресло уселся. Мельком глянул в камеру, дрыхнут буржуи. Книжку вытащил, огляделся. Нет никого, на посту читать нельзя, но интересно, как там с картами разберётся Германн. Невезучий офицерик.

Во дворце тишина. Только лампочка над головой иногда потрескивает.

«Германн трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени. В десять часов вечера он уж стоял перед домом графини. Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светились тускло; улицы были пусты», – читал Сашка, забыв о буржуях.

Что-то легонько щёлкнуло на лестнице. Матрос голову поднял, прислушался. Никого. Может, Макеев идёт пост проверять? Встал, книжку в карман пихнул.

Вдруг с лестницы женщина в белом платье. И черёмухой запахло, как в детстве, в деревеньке под Рязанью.

– Стой! – Сашка схватил манлихер, но тот из руки выскользнул, на пол грохнулся.

Женщина мимо проскользила, и к буржуям в камеру!

– А ну стой! – Сашка манлихер поднял, и за ней.

Некоторые буржуи головы подняли, видно грохот упавшей винтовки разбудил. А женщина меж ними плавно прошла, огляделась и кому-то пальчиком погрозила.

Чок-чок-чок на лестнице. Макеев примчался. Волосы ко лбу прилипли со сна, с револьвером в руке.

– Она это! Она! – кричит. Тут уж все проснулись.

А женщина засмеялась, как колокольчик валдайский, и в стенку вошла. И пропала. Арестанты спросонья возмущаются, а дамочки никто из них видел. Не успели, так быстро она промелькнула.

– Вы бы, господа комиссары, дали нам выспаться, что за шум некстати! – захрипел толстяк седой, укрываясь богатой шинелью с красными отворотами******.

– Спите, ваше превосходительство, спите, граждане буржуи, – Макеев быстро их посчитал. Все на месте. Вышел и двери закрыл.

Сашка стоит, глаза выпучил, но манлихер крепко держит. Командир Сашку отвёл подальше, огляделся и к уху наклонился.

– Я вполглаза спал, вдруг грохот слышу наверху, вскочил и сюда, – шепчет Макеев. – Бегу, а портрет-то над лестницей пустой! Рама одна!

Матрос посмотрел на закрытые двери, вышел на площадку, вернулся.

– На месте княгиня эта, – головой качает. – Да не верю я в блазнил******* всяких. Тут, наверно, ход какой в стене есть.

– Ну ладно, – Макеев револьвер в кобуру засунул. – Нам эти бабы ни к чему. Наше дело контрреволюционеров караулить. Зорко гляди, матрос. Я сейчас оправлюсь, и к тебе поднимусь. Опасаюсь, как бы побега не было. Осрамимся перед Дзержинским крепко. Изловить бы эту бабу!

Брякнуло в окно. Ещё раз. Студент голову поднял. По стеклу, растаивая, ползут вниз комочки снега. Открыл створку. Сморщился от холода. По Литейному гуляет ветер, снег порхает. Внизу патруль Красной Гвардии, человек двенадцать. У каждого винтовка на чёрном ремне.

– Эй, кто такой? – кричит снизу парень разбитной, в смятом картузе. Цигарка прилипла к нижней губе. – Открывай двери!

Сзади Макеев, оттолкнул Владимирского.

– Что орёшь?! – свесился за окно. – Андрюха, ты?

– Здорово, Макеев! – сплюнул тот цигарку. – Охраняешь кого?

– Тюрьма тут временная, – Макеев махнул рукой. – Не мешайте.

Закрыл с дребезгом стеклянным окно командир. Повернулся к студенту.

– Ну дела, – мотает головой. – Баба тут скользкая, белая. Из портрета выходит и бродит по дворцу.

Севастьяныч в кресле глаза открыл, недовольно бурчит, дескать, ерунда это. Владимирский задумался.

– У меня брат здесь лежал, когда его в Пинских болотах ранило, – говорит студент. – Рассказывал, что по ночам хозяйка дворца, как привидение, здесь появлялась. Кто не спал от боли, того успокаивала.

Задумался Макеев.

– А ну, пошли со мной все.

Пришли к камере. Там буржуи на выводку просятся. Севастьяныч их по одному конвоировать принялся до сортира.

Сашка послушал студента, почесал затылок.

– А как же Пиковая Дама? – говорит. – Сам же мне стихи читал.

– Да Пушкин умер ещё до того, как этот дворец построили, – отмахнулся Владимирский. – Я пошутил, да и причину нашёл, чтоб тебе книжку хорошую дать почитать. А привидение, оно давно здесь. Хотя княгиня сама в Париже умерла лет тридцать назад.

– Нас её хождения не интересуют, – товарищ Макеев засопел носом. – Как бы она буржуям не помогла. Масть-то у них одинаковая, контрреволюционная. Опасаюсь я побега.

Буржуи оправились, снова спать завалились. Один, старикашка плешивый, с носом большим и сизым, к дверям подошёл, командира зовёт.

– Мне бы с вами поговорить надо, – шепчет Макееву.

Вывели его на площадку, двери в камеру закрыли, слушают все.

– Я, видите ли, давнишний революционер, – откашливается плешивый. – Ещё лет пятьдесят назад бомбы в жандармов кидал.

– А за что тебя арестовали? – насупил лоб Макеев.

– В гостях был у старого товарища, – старикашка улыбнулся виновато. – А ваши пришли за ним, да и меня заодно прибрали. Вы бы меня отпустили, или начальству своему сообщили, что Семён Егорович Кармазинов здесь. Меня знают старые революционеры. Я и с Плехановым знаком, и с Бакуниным.

– Утром разберёмся, – Макеев хлопает старикашку по плечу. – Пока поспи, товарищ. Ничего с вами не случится.

Оставили Сашку на часах, сами в караулку ушли. Во дворце тишина. Печку растопили заново, чайник поставили. Севастьяныч с Макеевым студента слушают.

– В Питере много загадок, – говорит тот, папироску закурив. – Ещё Гоголь про это писал, и Пушкин, да и другие. Слыхали, как Медный Всадник ночью по городу носится?

Не дождался ответа, набрал воздуха в грудь и начал.

– На берегу пустынных волн, стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел. Пред ним широко река неслася, – негромко читал Владимирский. Севастьяныч с Макеевым забыли про чай, и слушали его, раскрыв рты.

Сашка прислушался к буржуям, спят. Походил по паркету, дощечки похрустывают под башмаками. Повесил манлихер на плечо, глянул на двери камеры закрытые. Отошёл на лестничную площадку. Смотрит на портрет красавицы. Откуда-то слова льются, гладкие, красивые, как бусы жемчужные. Так и текут слова, как жемчужинки в руках перебираешь.

– Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, береговой ее гранит, твоих оград узор чугунный…

– А, да это студент стихи читает, – догадался Сашка. И на портрет княгини посмотрел. Товарищ Макеев опасается, что привидение побег буржуям устроит, всё-таки кровь-то у них одна. А если и вправду изловить красотку? Ага. Надо подстеречь, когда вылезет она из портрета своего, а раму сломать сразу же. Куда ей деваться? А некуда! Тут мы её и словим! Или вовсе сгинет блазнила эта!

Улыбнулся матрос, вернулся в караульное кресло, книжку достал, читает, а сам прислушивается, да украдкой поглядывает, не плывёт ли княгинюшка. Но больно уж интересно Пушкин пишет. Увлёкся Сашка, зачитался.

«Чекалинский стасовал. Германн снял и поставил свою карту, покрыв ее кипой банковых билетов. Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом. Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз.

– Туз выиграл! – сказал Германн и открыл свою карту.

– Дама ваша убита, – сказал ласково Чекалинский»,

Сашка вздрогнул от неожиданности. Вот это да! Проиграл Герман!!!

И тут рядом с ним мелькнул белый силуэт. Матрос секунду оторопело глядел, как призрак княгини скользит по паркету, вскочил, и бегом к портрету. Выскочил на площадку, глядит, рама пустая. Сломать её! К ней бросился Сашка по узкому балкончику.

В караулке прислушались к бряканью флотских башмаков по резному паркету.

– Опять, наверное, привидение гуляет, – Макеев улыбнулся. – Вот Сашка и шумит. Хоть и не верю я в них, но утром всё же доложу на Гороховую. В ВЧК пусть разбираются. Если домзак******** тут будет, не место бродячим княгиням в нём.

Вьюга ударила в окна, на миг белой простыней завесив стёкла. Тут же на Литейном грохнули выстрелы, закричали, завопили.

Окно наотмашь резко растворил Макеев. Летит по проспекту лихач, гонит лошадь. Одним махом промчались мимо дворца сани, в них женщина раскинулась, вот-вот выпадет, болтается безвольно. Увидел только Макеев – кровью лицо женское залито. А за лихачом бегут патрули, стреляют на ходу.

Повернулся от окна командир, головой качнул, хотел сказать что-то. Не успел.

Закричали страшно во дворце, потом удар послышался, будто упало что-то и тишина.

На площадке между первым и вторым этажом лежит Сашка, кровью подплывает, не шевелится. Макеев сразу на портрет глянул – на месте красавица, опёрлась на креслице, смотрит в сторону задумчиво. Погрозил ей командир револьвером.

Севастьяныча к буржуям сразу отправил. Тот манлихер наперевес и к дверям камеры. А там тоже крик. Буржуи бежать пытаются. Макеев от Сашки вверх по лестнице, только кинул Владимирскому несколько слов.

– Дышит матрос! – а сам револьвер вытащил из кобуры. – Бинты принеси!

Буржуи вопят, руками машут, в двери ломятся. Севастьяныч штыком их пугает, в лица тычет. Макеев сразу пальбу открыл. В потолок три пули всадил.

Как порохом запахло, утихли арестанты. Толстяк генерал вперёд протиснулся, пыхтит.

– Вы уж стреляйте нас, как положено, а не режьте втихомолку, – хрипит. Буржуи кивают, пытаются что-то сказать, но старый генерал никому не даёт говорить, рявкнул на других – «Молчать!».

– Ваш брат каторжанин пришёл и надворного советника Кармазинова прикончил, – продолжает толстяк.

Макеев рукой с револьвером машет, дорогу себе требует. Расступились арестанты. И точно, лежит на своей койке тот самый плешивый старикашка. Горло вскрыто, кровь лужей на полу.

Оставил командир у дверей Севастьяныча, сам метнулся на улицу. Засвистел, патруль зовёт. Руку поднял. Ладно, вьюга утомилась на время, снег прилёг. Увидали его. Быстро подошли. Те самые, что снежками в окно кидались.

Объяснил им Макеев дело, засвистал от удивления Андрюха, старший патруля.

Зашли во дворец. Сашку в караулку занесли. У него вроде все цело, только побился, когда с балкончика от портрета на площадку кувырнулся.

Плешивого вынесли во двор, койку его с матрасом кровяным туда же вытащили. У дверей камеры троих на часы поставили, остальные в караулке сели. Стали думать, что делать.

– Владимирский, – приказал Макеев. – Телефонируй на Гороховую, доложи, что случилось. Пусть дают указание, как быть.

Пока студент ходил вниз, к телефону, решили посты поставить сдвоенные по дворцу. Один у портрета. И ждать, что из ВЧК прикажут.

Петруха, патрульный, дельную мысль подал. Переговорить надо с буржуями, кто видел, как плешивого резали. И записать всё.

– В полиции так делают, – говорит Петруха. – Я на Лиговке жил, так там всё время или меня допрашивали, или про меня расспрашивали.

Вот и снарядил его Макеев на это занятие. Нашли бумагу, карандаши. А ещё и повезло. Среди буржуев судебный следователь нашёлся, он в молодости уголовные происшествия расследовал, а недавно ещё товарищем обер-прокурора в Сенате служил. Вот и вызвался помочь.

Снова вьюга в окнах мечется, клокочет злой ветер в трубах, заносит снегом окровавленный труп старого революционера во дворе.

Андрюха, послушав Макеева, подошёл к портрету княжескому, да штыком хотел в лицо дамочке ткнуть, чтоб не шлялась, если умерла. Не дал ему Макеев портить картину.

Из караулки Севастьяныч кричит. Сашка очнулся, говорит что-то.

– Я ведь улучил минутку, – шепчет матрос. Голова обвязана бинтом, руки тоже. Утром на извозчике в госпиталь отвезут. Сейчас пусто на Литейном. После стрельбы умчались все лихачи.

– Барыня только мимо проскользила, я к портрету, – Сашка морщится, тело ноет. – Схватился за раму. Думаю, разломаю, а холстину порву. И никуда блазниле этой не деться. Пропадёт сразу.

Зашёл в караулку Владимирский. Шепчет что-то Макееву. Тот лицом повеселел, хлопнул студента по плечу, молодец парень! И дальше Сашку слушать.

– Только я раму начал за угол раздёргивать, как меня кто-то в шею толкнул, – сипит матрос. Видно, силы уж кончаются, тяжко ему. – Оглянулся, там каторжный стоит. Полбашки обрито, в суконном бушлате, на затылке серая шапка-бескозырка. Я ему по роже заехал. Он покачнулся, в ноги мне упал, под коленками ухватил и через перила бросил. Я только закричал, и всё. Больше ничего не помню.

Глаза Сашка закрыл, дышит тяжело. Владимирский руку у него щупает, слушает, как жилка там бьётся.

– Когда дед у тебя приедет? – Макеев заволновался, жалко матроса.

– Оденется только, саквояж с инструментом у него всегда собран, – Владимирский поднял голову, пояснил другим. – Дед мой профессор медицины. Я на Гороховую позвонил, потом ему. В ВЧК сказали, до утра сидеть ждать, потом приедет кто-то. Подумал, что Сашка наш в плохом состоянии. Пока дожидаться кого-то, лучше дедушку пригласить.

Через час Сашку осмотрели, перевязали как следует по науке медицинской. Укол воткнули. Уснул спокойным сном матрос. Старый Владимирский суровый дед. Брови длинные, мохнатые, седые. Как сведёт их вместе, аж мороз по спине у всех. Сразу видать, матёрый профессор, бывалый.

Сашке помог, пошёл покойника зарезанного осматривать. Похмыкал, головой покачал, глядя на убитого надворного советника.

– Я его знал, – дед пил чай, сидя у окна. На Литейном снова носилась вьюга-позёмка, кидалась снегом в дома и переулки. – Мы в молодости вместе в кружке были. Книжки запрещённые читали, обсуждали, как Россию изменить. Даже готовились взрывать губернаторов и министров. Бомбы начали делать. Но кто-то жандармам сообщил, нас всех арестовали. В Петропавловской крепости сидели. Меня раньше всех выпустили. Отец знакомых своих уговорил помочь наказание умягчить. Сослали в Яренск на три года. Потом медициной занялся, так не до революций стало. Кармазинова больше не видал. Он столоначальником в канцелярии министерства торговли подвизался, кажется. Мне кто-то при случае говорил. А товарищей наших по кружку раскидала жизнь. Я и не встречался больше ни с кем. Самый активный у нас Гервег Анатолий был. Он в Алексеевском равелине сидел, так там и умер, говорят. Красавец писаный. По слухам, дама из высшего света за него хлопотала какая-то.

Старикан напился чаю, встал.

– Вот судьба. Почти полвека Кармазинова не встречал, а сегодня его труп в княжеском дворце осматриваю. Ну что там извозчик? Ждёт?

Владимирский-младший сбегал вниз, а лихач-то укатил.

Дед насупился было, потом рукой махнул.

– Посижу с вами, да и за раненым пригляжу, – решил.

Макеев со старшим патруля совет держат. Призрак призраком, а каторжный с ножом, это уже не шуточки. Все ходы в дворец были закрыты, окна все целы.

– Здесь он сидит где-то, – говорит Макеев, чиркая сырыми своими спичками, и наконец-то прикурив. – Надо всё проверить, а стены простучать, тайник, может есть. Шапка-то от него ведь осталась на балкончике. Вот она. Всё верно Сашка рассказал. А беспорядка допускать нельзя! Нам товарищ Дзержинский саботажников доверил охранять, а их беспаспортный каторжанин режет без приговора. Позор, стыдобища! Надо его отыскать. Может, он и верно делает, но на всякую резню мандат нужен.

Начали искать. И точно! В одном из залов стенка какая-то лёгкая на звук оказалась. Притащили из дворницкой ломы, ударили по штукатурке дружно.

Комнатка маленькая. Стол. А на нём гроб. Душно в комнатке. Гроб потрогали, тяжёлый, не пустой. Макеев подумал минуту, махнул рукой, вскрывайте домовину.

Вытащили гроб под лампочки в залу, да топорами крышку и поддели. А там каторжный лежит. Башка обрита наполовину, в суконной куртке, а в правой руке кинжал. Потрогал его Макеев, рука испачкалась. Смотрят, а это кровь свежая.

Позвали профессора по медицине. Тот увидел покойника каторжного, ахнул.

– Это же Анатолий Гервег! – закричал от волнения. – Предводитель нашего кружка. Как хорошо сохранился! В сухом месте, видимо, лежал, оберегали его.

Тут уж и вовсе все задумались. Как же так? Покойник что ли плешивого революционера зарезал?

Чтоб постов много не ставить, гроб с Гервегом утащили к портрету княгини. Рядом двух солдат поставили для присмотра.

Утром приехали из ВЧК*********, из ВРК, из РВСР, отовсюду комиссары. Сашка проспался, лучше ему стало, допросил его суровый трибуналец. С буржуев показания сняли, с караульных.

– Убийство это убийство есть, – трибуналец вытер вспотевшую залысину. – А наша власть есть власть закона и безсудных расправ допускать нельзя. Понимаешь, Макеев? Давай разбираться, что тут у вас было.

На бумагу всё занёс. Оказалось, что призрак княгини видели только Макеев и Сашка.

– С тобой ясно, – трибуналец пишет крупными буквами «не спал трое суток». – С матросом тоже. Упал, голову повредил, привиделось ему. А Кармазинова кто-то из арестованных зарезал. В то, что замурованный каторжник с ножом по дворцу бегал, никто не поверит. И я тоже.

Легко ему при свете дня рассуждения выносить, логику к фактам привязывать. Но. Тут Макеев сам расслабился, устал всё-таки. А трибуналец дело говорит. Никаких привидений не было. А как кинжал оказался в гробу? Да там и лежал. А Кармазинова другим зарезали. А на кинжале не кровь, а просто грязь. Мало ли там чего в комнатке этой накопилось за десятки лет. А профессор Владимирский, что осматривал и тело зарезанного, и труп каторжника, только плечами пожал. Не бывает, мол, такого, чтобы покойники с кинжалами бегали.

«Тело народного борца Анатолия Гервега похоронить с почестями на Марсовом поле, где герои упокоены. Литейный дом Юсуповой передать польскому обществу просвещения Махлевского. Гибель Кармазинова расследовать со всей революционной беспощадностью. Тов. Макееву за плохой надзор за арестованными вынести выговор, назначить тов. Макеева комиссаром в наркомате финансов. Дзержинский».

Приехавший домой старик Владимирский устало поставил саквояж в углу кабинета и сел в своё любимое кресло. Кожаное, глубокое кресло как будто ласково обнимало профессора.

Закрыв глаза, он посидел без движения несколько минут. Затем встал, раздёрнул шторы. В кабинет вошёл серый питерский день. Открыл саквояж, достал из него мятый конверт из толстой жёлтой бумаги, вытащил оттуда голубоватый листок, густо исписанный мелкими строчками.

Владимирский вновь уселся в кресло и стал читать письмо, найденное им в кармане каторжного бушлата Гервега.

«Дорогая моя Зинаида Ивановна! Не суждено нам больше увидеться. Вчера беседовал с ротмистром Загоруйко из Третьего Отделения. Он любезно пояснил мне, что за подготовку покушения на императора я, возможно, буду приговорён к безсрочной каторге. Я возражал, говоря, что мы не задумывали покушений на Его Величество. Но Загоруйко привёл с собой Семёна Кармазинова. Ты, любовь моя, должна помнить его. Мы как-то летом заходили к тебе. Он довольно рыхл, слегка плешиноват, нос длинный и мясистый. Кармазинов дал при ротмистре показания, что я готовил убийство царя. Какой подлец! Его за это показание отпустят на свободу. А меня, как Загоруйко сказал, могут и в безномерные арестанты определить. Это ни имени, ничего. Стану сидеть в сыром каземате, пока не умру. Прощай, моя яркая княгинюшка! Люблю тебя всем сердцем своим.

Целую и прощай!»

Смутные слухи, давно уже бродившие по Петербургу, после прочтения письма Гервега, стали для старика Владимирского ясными, как шпиль Адмиралтейства солнечным днём. Шептались, что Юсупова за огромные деньги выкупила тело умершего в Петропавловке своего фаворита. И это оказалось правдой. Спрятала его в своём дворце.

И разговоры об английской художнице-чародейке Кристине Робертсон тоже оказались правдивы.

– Дух княгини Зинаиды жил в картине, которую нарисовала британка, – бормотал про себя старик Владимирский, прикрыв усталые глаза. – И хотя сама Юсупова давно уехала во Францию, душа её была рядом с возлюбленным. Конечно, когда она увидела Кармазинова, этого трусливого фигляра и предателя, тут же известила Гервега. Любовь и месть. Это самые могучие силы в мире. Немудрено, что тот восстал из гроба. Отомстил за свою погубленную жизнь и не случившуюся земную любовь по полной мере. А британка-то какова! Ведь множество портретов она исполнила в Петербурге. И поди-ка, взять, так все с подвохом или секретом.

Старый профессор задремал, письмо лежало на столе. Выглянувшее вдруг солнце осветило кабинет; картины, висевшие на стенах, оживились. Вдруг с одной из них, где, исполненные акварелью, играли дети, соскочил мальчик в зелёном бархатном костюмчике. Он осторожно взял голубоватый листок со стола и резво скользнул обратно.

На портрете княгини Юсуповой видно, как её левая рука лежит поверх правой, держащей букетик ландышей. Если приглядеться как следует, то можно увидеть торчащий из-под левой ладони кусочек голубоватой бумаги. Это письмо её возлюбленного.

После того, как Анатолия Гервега похоронили по приказу Дзержинского, призрак княгини перестал бродить по Литейному дому.

Хватившийся пропавшего письма профессор приходил туда, но во дворце Юсуповой орудовали ловкие поляки, и ничего не знали ни о каких привидениях. Внук – студент Владимирский разочаровался в большевиках, перешёл к белым и после трёх лет сражений навсегда уплыл в Парагвай. Матроса Сашку, бывшего продотрядником, зарубили донские казаки во время Вешенского восстания. Токарь Севастьяныч, ставший командиром полка, погиб в польском походе. Товарищ Макеев стал дипкурьером, и его похитили в двадцать третьем году в Германии боевики Русского Общевоинского Союза. Тело его так и не нашли.

А успокоившаяся княгиня Юсупова уже сто лет безмятежно смотрит со своего портрета, и никого уж больше не тревожит.

* Манлихер – надёжная, удобная и скорострельная австрийская винтовка

** «Аврора» – крейсер русского флота. Считается, что выстрел из его орудия по Эрмитажу дал начало Великой Октябрьской социалистической революции (октябрьскому перевороту)

*** галоши, или калоши – обувь из резины или кожи. Служила для защиты другой обуви от грязи и сырости

**** «Собачья вахта» – время дежурства на флоте, обычно с полуночи до четырёх часов утра

***** контрик – контрреволюционер. К ним обычно относили офицеров, богатых людей, и всех, кому не нравились большевики или кто не нравился большевикам

****** шинели с красными отворотами носили генералы и приравненные к ним по Табели о рангах чиновники

******* «блазнилы» от «блазнить», «казаться». Употребляется в отношении нечистой силы и мистических явлений

******** домзак – дом заключения, ныне под ним разумеется следственный изолятор

********* ВЧК, ВРК, РВСР – Всероссийская чрезвычайная комиссия, Военно-Революционный комитет, Революционный военный совет республики

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg