«Ларец Пандоры (СИ)»

Ларец Пандоры (СИ) (fb2) - Ларец Пандоры (СИ) (Ларец Пандоры - 1) 1228K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Федорович Константинов

Константинов Алексей Федорович Ларец Пандоры

Пролог

1

11 февраля 1974 года. СССР, поселок близ Омска.

Сквозь узкие прорехи в свинцово-чёрном небе с трудом можно было различить блекло-серебряные звёзды. В пространстве, заполненном их тусклыми лучами, снежинки описывали замысловатые траектории: мотались из стороны в сторону, по спирали опускались к земле, стремительно пикировали вниз. Протоптанные вечером тропинки за ночь растворились среди наваленных метелью сугробов. Скорбные завывания ветра словно оплакивали тех несчастных, которым предстояло ехать сегодня на работу.

Низкий, согнувшийся в три погибели китаец Линь Юн медленно идёт по просёлочной дороге к автобусной остановке. В сапоги набивается снег, ноги намокли и замерзли. Руки скрещены на груди, пальцы впиваются в шубу, которую ветер так и норовит сорвать. Со лба струится пот: прокладывать тропинки среди снежных завалов в сельской местности занятие непростое. Проклиная свою судьбу и погоду, Линь настырно переставляет ноги.

Сильная вьюга началась ещё на выходных. Юн надеялся на то, что погода улучшится к понедельнику. В воскресенье вечером метель не только не улеглась, но и набрала силу. Юн внимательно слушал радио. Должны были сделать штормовое предупреждение. Он снова ошибся. Диктор рассказал о планах постройки нового моста через Иртыш, немного поговорил о политике, ни словом не упомянул погоду. А пропускать работу Линь не мог — у него уже был выговор за систематические опоздания, к тому же начальник цеха недолюбливал китайца. Отговорки о плохой погоде никто и слушать не станет. Уволят без лишних разговоров.

В понедельник Юн проснулся в полпятого утра и, выглянув в окно, убедился в худших опасениях — вьюга продолжалась. Пришлось китайцу начать собираться на час раньше обычного. Наспех позавтракав, накинув на плечи куцую шубу, обернув ступни газетами и надев старые, большие сапоги, он вышел из дому. В такую погоду тяжело приходилось даже коренным сибирякам, не говоря уж о миниатюрном Лине. Каким-то чудом китайцу удавалось держаться на ногах, хотя несколько раз порывы ветра и сбивали его в сугробы.

На остановку Линь добрался к шести, выбившийся из сил и мокрый от пота. Словно по закону подлости ветер стих, тучи разбежались. Через десять минут, когда на остановке толпилось человек сорок, метель прекратилась. Линь поправил шарф, закрывавший рот, натянул его до самых глаз. Лицо китайца было изуродовано страшными шрамами. Всякий человек, заметив их, считал своим долгом выпучить глаза и не отрывать взгляда от Линя. Одни смотрели на китайца с жалостью, другие с презрением, третьи с раздражением, но их роднило одно чувство — отвращение. От этих взглядов Юню становилось неловко, он ощущал себя униженным. Поэтому Линь старался не демонстрировать своё уродство: летом прикрывал лицо платком и ходил с низко опущенной головой, зимой же пользовался шарфом.

По-черепашьи неторопливо к остановке подъехал длинный автобус. Прыгая с ноги на ногу, оживленно переговариваясь друг с другом, люди стали заходить внутрь. Юн не торопился. Даже если автобус будет набит под завязку, Линь сумеет втиснуться и занять место где-нибудь в уголке. Сегодня автобус отошёл от остановки полупустым. Все сидячие места заняли, стоя ехали единицы. Юн оказался среди последних. Он по привычке устроился в хвосте автобуса, забившись в уголок и двумя руками придерживаясь за поручни.

— Приобретаем билетики! — зычным голосом возвестила о своем приближении полная женщина-кондуктор. — Вы купили билет, гражданин? — она посмотрела на Линя. Китаец запустил руку в карман своей шубы, достал оттуда потёртый проездной.

— Приобретаем билетики! — кондуктор оставила Линя в покое.

На следующей остановке подсело значительно больше нбарода, в салоне стало тесно. Возле Линя встал улыбчивый мужчина средних лет. Невольный сосед китайца осмотрелся, остановил взгляд на Юне.

— Как погодка сегодня? — обратился он к Линю. — Проснулся в полшестого, вставать лень, думал, на автобус опоздаю. В окно поглядел, а там, — мужчина присвистнул. — Позавтракал, значит, снова к окну — глядь, а метели и нет. На остановку пришёл, мать-перемать, снова начинается. Повезло, автобус подъехал, не то б к чертям окоченел. Брр, — мужчина снова посмотрел на Линя. — Хоть и сибиряк, мороза не переношу. А ты хлипенький, как я погляжу, тебе, наверное, ещё хуже?

— Нет, — тихо ответил Юн.

— Шарф бы снял, здесь не холодно. Не хочешь? Ну, твоё дело, указывать не буду. Меня, кстати, Сергей зовут, — не дождавшись, когда Линь назовёт своё имя, попутчик продолжил. — Меня, знаешь, жена на работу пускать не хотела. Говорит, обойдутся без тебя. Я главный инженер на производстве. Как они без меня? Так поди бабе это объясни…

Грубоватый, бесцеремонный и нахальный сосед не понравился Линю. Но раз уж Сергею не требовался собеседник, Юн мог стерпеть его общество. Китаец краем уха слушал байки, которые травил Сергей, смотрел через окно на деревья, растущие вдоль дороги. Метель снова набирала силу. Сначала белая пелена поглотила пространство за деревьями, потом с трудом стали различимы их очертания. Китаец с беспокойством посмотрел в сторону водителя — через лобовое стекло почти ничего не видно.

«Добром это не кончится», — подумал китаец всего за мгновение до того, как автобус вздрогнул.

— Все руки в мазуте, лицо в мазуте, давай об одежду вытирать. Ой! — Сергей уцепился за поручень. — Это ещё что такое?!

— Тормози! Свалимся! — закричал кто-то из пассажиров. Автобус занесло, люди завизжали. Линь Юня отстранили от окна, он перестал понимать, что происходит. Стукнувшись об ограждение, автобус стал заваливаться на бок. На мгновение, растянувшееся в вечность, в салоне воцарилась тишина. Схватившись за поручни, пассажиры превратились в безмолвные статуи. Возникший крен не увеличивался и не возрастал. Линь почти поверил в благополучный исход, когда автобус сильно тряхнуло. Несколько человек упали на пол, другие прижались к сидячим пассажирам. Ноги Юня оторвались от пола, китаец буквально взлетел, потом его бросило на поручень, наконец, резко дернуло вниз, к противоположной стенке салона. Оконные стекла разбились, в салон хлынула вода. Началась паника. Отовсюду доносились крики и плач, брызги ледяной воды летели прямо Юню в лицо.

Опомнившись, Линь крепко сжал поручень, подтянулся, ногами выбил остатки стекла, просунул руку в окно, дотянулся до крыши автобуса, уперся ногами в поручень, набрав полную грудь воздуха, борясь с потоком воды, оттолкнулся ступнями, одновременно помогая себе руками, вырвался из автобуса и оказался подхвачен речным течением. Он стал судорожно грести к пробитой автобусом громадной проруби. Вынырнув, Юн попытался набрать воздуха, но от холода дыхание перехватило. Только спустя несколько секунд Линь сумел заставить лёгкие работать. Он отдышался, начал осматриваться. На склоне, возвышавшемся над рекой метра на полтора, отчетливо виднелся след скатившегося автобуса и обломки ржавого, прогнившего дорожного ограждения. Несколько человек выбрались раньше Линя, барахтались на поверхности проруби или карабкались на берег. Под водой оставалось не менее полусотни человек. Юн вгляделся в тёмные воды Иртыша. Ему удалось различить боковую стенку автобуса. Не слишком-то и глубоко. Линь не мог бросить несчастных на произвол судьбы. Нужно помочь хотя бы кому-нибудь. Собравшись с силами, он опустился под воду, поплыл вниз.

Из автобуса продолжали выбираться люди, но когда Линь оказался у окна, он понял, что большинство пассажиров потеряли сознание и были обречены. Юн проник внутрь автобуса, когда пробирался через окно, ощутил укол в левом боку, но игнорировал боль. Китаец заметил Сергея, валявшегося без чувств. Юн подхватил мужчину под мышки, вместе с ним выбрался из салона, потащил его вверх. Перед глазами китайца стали растекаться черные круги, лёгкие непроизвольно сокращались. Линь вот-вот задохнётся. Выплыть из бурной реки вместе с тяжелым мужчиной оказалось не простой задачей.

«И себя погубил», — подумал Юн, упорно продолжая грести. В следующую секунду пальцы правой руки захватили воздух. Линь вынырнул. Кое-как вытащив мужчину на лёд, Юн сел позади него, обхватил Сергея вокруг груди руками и сильно её сдавил. Изо рта пострадавшего потекла вода вперемешку с рвотной массой. Китаец повторил свои действия ещё два раза, Сергей стал кашлять, оттолкнул Линя, упал на лёд, стал дышать самостоятельно.

Измотанный Линь повалился на спину, приложил руку к лицу и с ужасом обнаружил, что потерял шарф. Уродство Юня выставлено на всеобщее обозрение. Схватившись за воротник шубы, Линь попытался натянуть его себе на лицо. Он вскрикнул от резкой боли в левом боку. Юн попытался сесть, но не смог. Он приложил руку к больному боку, нащупал длинные осколок стекла, липкую влажную массу — его кровь. Мысли стали путаться. Линь хотел вытащить стекло, но остановил себя. Пускай это сделают врачи. Если успеют.

Голова кружилась, образы людей, погибших много лет назад, всплыли в памяти Линя. Он забылся.

2

3 августа 1970 год. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

За окном чёрного Астон Мартина 63-го года бескрайние морские просторы сменялись прибрежными скалами, которыми так богато побережье Норфолка. Шестидесятилетний лорд Арчибальд Недвед любовался своей малой родиной с заднего сидения автомобиля, плотно прижавшись головой к дверному стеклу. Фамильное имение лорд покинул в тридцать пятом году и с тех пор не посещал его. За прошедшие годы тёмные прямые волосы Недведа поседели, карие, почти чёрные, глаза сделались блеклыми и бесцветными, лицо и руки избороздили морщины. А Северное море осталось таким же молодым и могучим, бесконечным и глубоким, приветливым светло-голубым у берега и грозным грязно-серым на горизонте. Гнетущее чувство близости смерти, скорбь об утраченной молодости, красота окружавшей его природы, которая останется такой же, как и сегодня, в день, когда Недведа не станет — всё смешалось в душе Арчибальда, глаза лорда предательски заблестели. Пару лет назад подобные мысли не тревожили старого лорда. Он чувствовал себя молодым, жаждущим приключений странником, которому предстояло пройти множество дорог. Что переменилось с тех пор? Неужели старость, от которой он тщетно пытался убежать, настигла его?

Море растворилось в зелени кустарников и крон, замелькали деревья и поля, небольшие посёлки тянулись вдоль дороги. Навстречу ехали потрёпанные временем грузовики. Вскоре автомобиль въехал в город. Здесь перемен нельзя было не заметить. На окраине встречались дома-старички, под стать Недведу: стены покрылись трещинами, краска поблекла, крыши проседали. Зато чем ближе к центру, тем чаще попадались молодые и сильные, недавно возмужавшие здания магазинов и супермаркетов, многоэтажные дома. Арчибальд с любопытством ребенка рассматривал старую площадь, которая каких-то тридцать с лишним лет назад была заставлена лотками с товарами. Теперь там гуляли люди, в центре соорудили фонтан, воздвигли памятник.

Но колёса автомобиля продолжали безжалостно крутиться, шофёр свернул с широкой дороги на узенькую улочку. Вокруг царил дух старой Англии: выложенный камнем тротуар, серые стены домов, неторопливо прогуливающиеся приветливые жители. Миновав улочку, автомобиль подъехал к главной достопримечательности города — имению семейства Недведов. Двухэтажное здание из красного кирпича изгибалось буквой «г». Строгие прямоугольники окон ровными рядами тянулись вдоль стен. Перед зданием раскинулась небольшая полянка. А на заднем фоне красовался старый дремучий лес. Даже сейчас, в полдень, он выглядел зловеще: уродливые ветки деревьев переплетались друг с другом, не позволяя солнечному свету проникать между ними, в чаще царила темнота. Казалось, сама ночь поселилась под кронами в лесу. В детстве Арчибальд боялся гулять там один, когда повзрослел, о своих страхах не рассказывал, но от опушки предпочитал держаться подальше.

Со стороны дороги не увидеть уютный садик, раскинувшийся перед неглубоким оврагом. Во времена молодости Арчибальда в саду росли яблони и дикий кизил, семена которого, вероятно, принесло ветром из лесу. Поначалу от него пытались избавиться, но потом смирились. В итоге кизил разросся, придавая садику экзотический вид. Как там обстояли дела теперь, лорд не знал.

Автомобиль проехал через открытые ворота, обогнул лужайку и остановился возле входа в имение.

— Приехали, мистер Недвед, — сказал шофёр.

К Астон Мартину подскочили двое слуг. Один открыл Арчибальду дверь, второй полез в багажник, принялся разгружать автомобиль.

— Милорд, рады приветствовать вас в поместье Недведов, — почтительно произнес слуга. — Меня зовут Джек Нордхейм, по воле муниципалитета я дворецкий. Если вам будет угодно, вы в любой момент можете отказаться от моих услуг и нанять подходящего вам человека.

— Вы славный парень, Джек, — улыбнулся Недвед. — Зачем мне вас менять?

— Как вам будет угодно, милорд, — произнес Джек.

Арчибальд выбрался из машины, набрал полную грудь свежего провинциального воздуха, окинул фамильное имение полным восхищения взглядом.

— Слушайте внимательно, Джек, — начал Арчибальд. — Сегодня я хочу просто побродить. Обедать не буду, пригласите меня к ужину. Не отвлекайте меня по мелочам, всё необходимое я сообщил Уильяму, это мой шофёр.

— Как вам будет угодно, милорд, — произнёс Нордхейм.

— Спасибо, Джек, — Арчибальд улыбнулся дворецкому и пошёл к дому.

Как только старый лорд переступил порог имения, на него нахлынули воспоминания. Обстановка внутри сильно изменилась, но главное осталось на месте — стены. Всюду новые ковры, новая мебель. Зато камин на прежнем месте. Тридцать пять лет назад в доме можно было отыскать газовые лампы, теперь всюду стилизованные под свечки электрические светильники.

Недолго думая, лорд поднялся по ступенькам и направился в свою комнату. Помнится, они с друзьями проводили там часы за партиями в бридж. Иногда игра настолько захватывала молодых людей, что они забывали обо всём на свете и играли по пять-шесть робберов за ночь. Интересно, у кого на счету больше побед? Обделённый скромностью Арчибальд решил признать чемпионом самого себя.

Лорд без труда отыскал нужную комнату. Взволнованный Недвед повернул ручку и вошёл внутрь. Через широкое окно, выходившее на юг, комнату заливал свет. Солнце перекатилось через зенит, но до заката оставались часы. Справа от окна стояла роскошная кровать. Арчибальд приблизился к ней, опробовал матрас на жёсткость, присев с краю. Оставшись доволен, лорд стал осматривать другую часть комнаты. Книжный шкаф, несколько на вид комфортных кресел, письменный стол, а на нём…

Беззаботная улыбка сползла с лица лорда. Дыхание участилось. Сердце заколотилось. Он зажмурился, открыл глаза. Наваждение не рассеялось. Безделушка оставалась на месте. Механически лорд потянулся к своей груди. Пальцы нащупали цепочку с закреплённым на ней ключом.

— Не может быть, — прошептал Арчибальд.

Недвед встал, дрожащими пальцами стащил цепочку с головы, зажал ключ между негнущимися пальцами, подошёл к письменному столу. Он протянул руку, нерешительно прикоснулся к безделушке.

Деревянная шкатулка с незамысловатым узором. Тонкие чёрточки переползали с крышки на стенки и скрывались на дне. Узкая полоска между крышкой, по форме напоминавшей разрезанный поперек основания цилиндр, и стенками, под ней замочная скважина. Недвед поднял шкатулку, вставил в неё ключ. Арчибальд уронил ларец — ключ подошёл!

Старик схватился за сердце, в висках застучало, ноги предательски дрожали. Вцепившись в спинку кресла, Арчибальд сел, снова посмотрел на упавшую на пол шкатулку. Откуда она могла взяться?

Понадобилось пару минут, чтобы оправиться от шока. Арчибальд собрался с мыслями, встал, поднял шкатулку, поднёс её к лицу. Последние сомнения растворились. Лорд поставил шкатулку на стол, пододвинул кресло и, упираясь локтями в стол, склонился над безделушкой. Он дал клятву — никогда не вспоминать событий, связанных со шкатулкой. Но выбора у лорда не оставалось. В голове крутились имена: Наташа, Джеймс, Освальд. С содроганием он вспомнил ещё одно — Жак. Арчибальд отыскал нить Ариадны, которая позволит лорду бродить по лабиринту собственной памяти. Хотел ли этого сам Недвед?

Арчибальд мрачно посмотрел на шкатулку.

— От моего желания ничего не зависит, — произнес он. А перед глазами стояла дата — тринадцатое марта тысяча девятьсот тридцать пятого года.

3

24 декабря 2000 года. Франция, Марсель.

В большой четырехкомнатной квартире семьи Бюстьенов шла подготовка к встрече Рождества и Нового года. Отец семейства, Анри, устанавливал сосну в углу просторной гостиной, его десятилетний сын Жульен с двенадцатилетней кузиной Жанной разбирали игрушки. Супруга Катрин возилась на кухне. Без дела сидели только старшая дочь Анри, красавица Мари, и его отец, старый Жак. Девушка любовалась сосной, весело смеялась, когда Жульен путался в гирляндах, а Жанна пыталась его освободить, с нежностью смотрела на отца и деда, и изредка бросала отстранённый взгляд в сторону кухни.

Неделю назад в семье произошёл скандал. Катрина требовала отправить Жака Бюстьена в дом престарелых. Она всячески старалась подтолкнуть Анри к этому шагу уже много лет, но ничего не получалось. А потом Катрина рассказала, будто бы Жак болтал всякие гадости о ней за спиной Анри. Катрина поставила вопрос ребром: либо она, либо Жак. Всех подробностей Мари так и не узнала, но словам матери она не верила. Дед был человеком чести, к тому же дорожил добрым именем Бюстьенов, а потому даже косвенно не стал бы вредить репутации семьи.

Мари казалось, истинной причиной, по которой мать хотела избавиться от Жака, был его возраст. Старик Бюстьен едва волочил ноги, неаккуратно ел, разбрасывал крошки по всей кухне, к тому же забывал о правилах личной гигиены. Мари вызвалась убирать за дедом сама, но мать не позволила ей этого.

— Мы не домработницы, Мари. Людей такого возраста должны содержать в специальных учреждениях. Там позаботятся и об их внешнем виде, и об их здоровье, — заявила Катрина в ответ на предложение дочери.

Катрину раздражало присутствие старика, и она ничего не могла с собой поделать. В конце концов Анри поддался на уговоры. Было решено начать собирать необходимые документы для оформления Жака в дом престарелых после рождества. Наверное, поэтому Катрина так радовалась, постоянно напевала одной ей известный мотив.

Мари не хотела, чтобы дед уходил. Она любила возвращаться из школы домой, заходить к нему в комнату, всегда пахнущую по-особенному, обсуждать события дня. Выслушав внучку, Жак никогда не принимался давать ей советы, как поступили бы мать или отец. Он мягко улыбался и сам рассказывал похожую историю из своей жизни. Сейчас в это сложно было поверить, но полвека назад старик Бюстьен работал археологом. Он объездил весь мир вдоль и поперек, мог поведать о чем угодно, будь то погребальные обряды индейцев Южной Америки или повседневная жизнь эскимосов.

Несмотря на свой почтенный возраст, он с пониманием относился ко всему новому, сохранил интерес к жизни. Внутри старика словно бы находился стальной несгибаемый стержень. Благодаря нему Жак сохранил рассудок в столь почтенном возрасте — старику без малого восемьдесят пять лет. Правда, он обладал одним недостатком, который с возрастом проявлялся отчетливее и выходил на первый план в поведении старика, порой приводя в замешательство и смущении мало знакомых с Жаком. Этим недостатком, отталкивающим людей от него, была ненависть к немцам и всему немецкому. Истинный патриот Франции, Жак пережил крах Третьей Республики, не забыл соотечественников, лишившихся жизни в страшной войне, развязанной германцами, «дикарями», как называл их сам Бюстьен. Он никогда не принимал точки зрения, согласно которой вся вина возлагалась на Гитлера.

— Нет, — говорил Жак, каждый раз услышав подобные возражения. — Гитлер не виноват — он лишь взывал к чувствам, присущим немцам от природы. Этот народ заслуживает одного — забвения в пучинах истории!

Подобные слова он повторял снова и снова, по делу и без дела. Из-за подобных взглядов Жак слыл сумасшедшим. Несмотря на это, Мари частично разделяла точку зрения деда. Два года назад она ездила в Германию с родителями. Возможно, на неё оказали влияния слова Жака, произнесенные им ранее, но Мари не могла избавиться от ощущения некоторого высокомерия, присущего немцам во время общения с французами.

Анри закончил крепить сосну и отошел в сторону, удовлетворенно потирая руки.

— Ну как? — спросил он, повернувшись к Мари.

— Красавица, — слабо улыбнулась девушка.

— Давайте ребята, наряжайте! — обратился Анри к Жанне и Жульену. Дети оживленно принялись развешивать игрушки на ветках.

— Мари, не хочешь помочь брату и кузине? — спросил Анри у старшей дочери.

Девушка уже собиралась встать, как вдруг её взгляд упал на лицо старика Бюстьена. Глаза Жака блестели от слёз, на лице застыло каменное выражение, губы превратились в две бледные полоски. Старик поднялся и заковылял в сторону своей комнаты. Мари обеспокоенно проводила его взглядом, повернулась к отцу.

— Нет, папочка, Жульен и Жанна прекрасно справятся без меня, — ответила девушка.

— Бездельница, — шутливо пожурил дочь Анри. — Если понадоблюсь, я на кухне.

Мари кивнула и, как только отец ушёл, бросилась вслед за дедом. Девушка предполагала, что Жак догадался о соглашении между сыном и невесткой. Должно быть, он чувствует себя преданным самыми близкими людьми. Мари следует попытаться утешить дедушку.

Она тихонько постучала в дверь к старику Бюстьену, приоткрыла её.

— Можно войти? — спросила Мари.

— Заходи, — коротко ответил расстроенный Жак. Он сидел у окна и смотрел, как по земле стелился снег. Взгляд Жака был отстранённым, неземным. Казалось, старик где-то далеко от Марселя — в джунглях Амазонки, на вершине Гималаев — во времена, когда сила не покинула его рук, а мысли не сбивались и не путались, сохраняли ясность и порядок.

— Ну как ты? — участливо спросила Мари.

— У? — промычал Жак, возвращаясь на грешную землю.

В этот момент крамольная мысль закралась в голову Мари: «А может ему и правда будет лучше в доме престарелых?»

— Почему ты ушёл? — спросила Мари.

— Сосна, — пробормотал Жак. — Она навеяла неприятные воспоминания. Уж очень похожа на ту, другую, — старик всхлипнул, по щеке покатилась слеза. — Как же давно это было…

— Хочешь рассказать? — Мари взяла стул и села напротив деда.

— А ты готова к настоящей истории, Мари? — глаза Жака вспыхнули, он пристально посмотрел на внучку. — Я боялся доверить её кому-либо, долгие годы хранил в тайне. Решил унести с собой в могилу. Может так будет лучше?

Мари взяла Жака за руку, сжала кисть старика своими маленькими ладонями.

— Рассказывай, я хочу послушать её.

Жак зажмурился, крохотные слезинки медленно скатились по щекам, оставив тонкие, переливающиеся дорожки.

— Для меня история началась в тридцать пятом году, — глубоко вздохнув, начал Бюстьен.

4

Лето 2006 года, Россия, Калининградская область.

Константин Шорохов, двадцатисемилетний русоволосый парень среднего роста, подходил к своему подъезду, когда ему на глаза попался шикарный черный Мерседес. Никто из местных не мог позволить себе такой автомобиль.

«Люди Костромы», — смекнул Костя.

Вместо того, чтобы войти в подъезд, Шорохов повернул к почтовым ящикам. Краем глаза он поглядывал на Мерседес. Стекла автомобиля тонированные, различить фигуры водителя и возможных пассажиров Шорохов не смог. Он открыл свой ящик, продолжая коситься на Мерседес, с удивлением обнаружил внутри письмо.

Большой красивый конверт, облепленный марками. В графы конверта аккуратным женским почерком вписаны миниатюрные французские буквы. Костя бросил короткий взгляд в сторону Мерседеса, спрятал письмо под мышку и направился к своему подъезду. Внутри он никого не встретил, бегом поднялся к себе на этаж и возле двери своей квартиры увидел здоровенного коротко стриженого амбала с квадратным лицом. Костя замер. Амбал ухмыльнулся.

— Шорохов? — спросил он.

— Вы обознались, — ответил Костя и, обойдя бандита, решил подняться на следующий этаж.

— Шорохов, — уверенно повторил амбал. Его тяжелая рука легла на Костино плечо. — Кострома велел с тобой поговорить, — здоровяк исподтишка ударил Костю по правой почке. Не готовый к такому повороту событий Шорохов согнулся, прижался к перилам. Бандит пятерней схватил его за волосы, потащил вверх.

— Слушай сюда. Кострома человек серьезный, долгов не прощает, — прошептал здоровяк Косте на ухо. — Срок вернуть бабло — неделя. Попробуешь смыться и ты покойник. Про нас не забывай, будем наведываться. Поэтому чаёк, кофе, коньячок дома чтоб были. Усёк?

Амбал толкнул Костину голову вниз, врезал коленом в пах Шорохову.

— Ну, будь здоров, — непринужденно насвистывая, бандит вызвал лифт и уехал. Только после этого Костя нашёл в себе силы распрямиться, подобрать с земли упавший конверт, отомкнуть квартиру и ввалиться внутрь. Как он добрался на кухню, Шорохов не помнил. Костя окончательно пришёл в себя только после того, как приложил к почке лед.

«Влип, так влип, — подумал Шорохов. — Боюсь, не выкручусь».

Немного посидев с закрытыми глазами, Костя отложил лёд и пошёл в туалет. Мочиться было больно. На мгновение обеспокоенному Косте показалось, что в моче кровь, но присмотревшись, он убедился в обратном и успокоился. Закончив, он вернулся на кухню, достал из кармана сигареты и закурил. Впервые за свою жизнь Шорохов подумывал о самоубийстве. Деваться ему некуда, пойдёт в милицию — у Костромы и там люди. Собрать нужную сумму за неделю не получится. Единственный выход — набрать ванну теплой воды, порезать вены и уснуть.

Затянувшись, Костя немного успокоился. Снова взглянул на конверт. По-французски он не читал лет пять, но кое-что помнил. Потушив сигарету, Костя сходил в спальню, вытащил из книжного шкафа словарик, вернулся обратно, открыл конверт, достал письмо и стал читать.

Суть он уловил сразу. Некая Мари Бюстьен, уроженка Марселя, приглашала его к себе в гости. Оказывается, Андрей Шорохов, Костин дед, был хорошим знакомым Жака Бюстьена, деда этой француженки. Они оба замешаны в какой-то неприглядной истории, о которой Мари хотела поговорить с Костей с глазу на глаз. В самом конце речь шла то ли о наследстве, то ли о долгах, Шорохов не разобрал. Одно предложение в письме приковало его внимание. «Ваше проживание и питание я готова оплатить», — писала Мари. Костя проверил ещё раз, воспользовавшись словарем. Он не ошибся.

Шорохов снова закурил, но на этот раз потягивал сигарету неторопливо. Амбал не советовал покидать город. А если под предлогом продать кой-какие вещи в Калининграде? Не придраться. Бандиты всё равно будут следить, но в крупном городе угнаться за Костей будет сложнее. Оторваться от них, сесть на поезд или автобус, два часа молиться, чтоб не догнали, и да здравствует свобода! Благо, виза имела, путешествовать по Евросоюзу Костя мог беспрепятственно.

Шорохов потушил сигарету, ещё раз пробежал по тексту письма глазами и твердо решил — завтра он бежит в Польшу. А прямо под окнами его квартиры продолжал дежурить черный Мерседес.

Глава 1

1

12 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Ночную тишину разорвал гудок паровоза. Стук колёс, возвещавший о приближении поезда, стал отчетливо различим. Сутулый, приземистый инспектор полиции Генри Шепард, до того любовавшийся ночным лесом, который раскинулся за железнодорожным полотном, встал с лавочки и направился на перрон. Он встречал на вокзале своего старого приятеля, Уилфреда Гастингса, с которым они некогда работали вместе.

Генри отчетливо помнил день их знакомства. Молодой, не по годам ответственный Шепард служил констеблем в Йорке и регулярно патрулировал улицы. В тот день он уже сдал своё оружие и форму, возвращался домой в штатском. Генри как раз подходил к своей квартире, когда заметил двух молодчиков. Они схватили беспомощную пожилую женщину, один зажал ей рот, второй пытался выхватить сумочку, в которую дама вцепилась мёртвой хваткой. Чувство гражданского долга заставило Шепарда вмешаться. Он крикнул на грабителей, уверенный, что они бросятся врассыпную. Но не тут-то было. Преступники, двое отчаявшихся от нищеты ребят, оказались не робкого десятка. Они выхватили ножи и напали. Генри перепугался не на шутку, проклял самого себя за вмешательство, застыл на месте и не знал, что делать. Но тут появился Гастингс, по счастливой случайности патрулировавший тот район. Полицейский достал оружие, первый раз выстрелил в воздух, когда грабители попытались улизнуть, пальнул в одного из них, ранив в ногу. Второй сдался сам. С тех пор Генри и Уилфред стали общаться. Шепард привязался к своему старшему товарищу, они подружились. Примерно через год Гастингса уличили в служебной нечистоплотности, предложили уйти из управления без скандала, написать заявление по собственному желанию. Он согласился. Гастингс не поделился с Генри подробностями той истории, даже не попрощался с другом, уехал в неизвестном направлении и пропал на годы. Не смотря на это, Шепард никогда не забывал о том, как Уилфред спас его от бандитских ножей.

Со дня их последней встречи прошло больше десяти лет. Шепард перебрался в провинцию, обзавёлся семьёй. Он ничего не слышал о Гастингсе буквально до вчерашнего вечера, когда получил телеграмму от старого товарища: «Буду проездом твоем городе тчк Встреть вокзале 12 марта 11:30 вечера тчк Уилфред Гастингс».

Телеграмма заинтриговала Шепарда. Он гадал, как Гастингс сумел отыскать его? Почему Уилфред вспомнил о друге спустя столько лет? Может быть, Гастингс замешан в грязном деле и собирается укрыться от правосудия здесь? Заявится и потребует вернуть старый должок. Как вести себя Шепарду? Он полицейский при исполнении, имеет ли он право пренебречь служебными обязанностями ради друга?

У Шепарда в голове продолжали крутиться эти и другие вопросы, строились теории, одна фантастичнее другой, пока поезд, показавшийся из-за холма, шумно приближался к станции. Голуби, рыскавшие по перрону в поисках еды, испуганно разлетелись, когда состав медленно проехал мимо. Скрип тормозов стих, локомотив застыл.

Шепард смотрел по сторонам, пытаясь угадать, из какого вагона выйдет его старый друг. Тут он разглядел, как в конце состава проводник выпускает суетливого пассажира. Черный плащ нараспашку, шляпа сдвинута набекрень. Неужели этот человек педант-Гастингс? Генри помахал ему рукой в знак приветствия. Пассажир жестом позвал Шепарда к себе. Генри неторопливо направился к другу, но, заметив, с какой настойчивостью машет рукой Уилфред, побежал.

— Спасибо, что пришёл, Генри, — вместо приветствия сказал Гастингс.

— Должен будешь, — пошутил Шепард. Инспектор пытался рассмотреть старого знакомого, но в темноте черты лица не удалось разобрать.

— Поезд стоит три минуты, и мне нужно ехать дальше, — сбиваясь, затараторил Уилфред.

— Тогда зачем…

— Вот, — он вынул из внутреннего кармана какую-то коробку, сунул её в руки Шепарду. — Я не знаю, к кому обратиться, Генри. На службе ты слыл человеком чести. Мне нужна твоя помощь. Спрячь её, а ещё лучше, отдай надёжному человеку. Дело государственной важности, Генри. Я…

— Господин Гастингс, мы трогаемся через минуту, я должен закрыть двери, — поторопил Уилфреда проводник.

— Погодите немного, — попросил Гастингс, снова повернулся к Шепарду. — Мой след они взяли, могут выйти и на тебя, но если передашь её третьему лицу, запутаешь их. Я вернусь максимум через неделю. Продержитесь до моего приезда. Прости, я должен бежать, — Гастингс бросился к своему вагону, но Генри схватил друга за рукав.

— Кто они? О чём ты вообще говоришь? Я не понял ни слова, — сказал Шепард.

— Некогда, Генри, некогда. Я должен бежать!

— Скажи хотя бы, что внутри, — попросил Генри.

— Документы, письма, соглашения. Очень важная информация. Политика, — прошептал Гастингс. — Береги её, Генри. Я не шучу — дело государственной важности!

— У меня семья, Уил, — сказал Шепард. — Я не могу рисковать ими, — он попытался вернуть коробку Гастингсу.

— Генри, мне не к кому обратиться. Я чудом ушёл от погони! Буквально пару дней назад был в Йорке и выяснил, где живет мой старый, верный друг. Он меня не обманет, подумал я. Ему можно доверять. Он помнит, как некогда я выручил его, не посмеет отказать в помощи, когда она мне так нужна, — дрожащим голосом произнёс Уилфред.

Шепард цокнул языком.

— Насколько велик риск?

— Минимален.

— Уил, но как мне быть с семьей?

— Отправь их из города, затаись на время, придумай что-нибудь. Могу я на тебя рассчитывать?

— Хорошо, я спрячу её. Но если с детьми приключиться несчастье, — Генри не успел договорить.

— Господин Гастингс! — зло крикнул проводник. — Я закрываю дверь.

— До встречи, — Уилфред крепко сжал плечо друга, бросился к вагону, влетел внутрь. Буквально через пару секунд поезд тронулся. Окно вагона открылось, оттуда высунулся Гастингс.

— Если они заполучат её, произойдёт катастрофа, — крикнул Гастингс. — Нельзя допустить этого. Сделай в точности, как я…

Гудок оборвал Уилфреда, Шепард остался стоять на перроне, сбитый с толку странной просьбой старого друга. Когда поезд растворился в ночной темноте, Шепард подошёл к фонарю, чтобы рассмотреть предмет внимательнее. В руках у инспектора оказалась старинная шкатулка, украшенная незатейливым узором.

* * *

Уилфред Гастингс вернулся к себе в купе, замкнулся, вздохнул с облегчением. Шепард растерялся. Возможно, он поверил и не станет наводить справки. Остается без происшествий добраться в Лондон. Если расчеты Гастингса верны, охотники за шкатулкой тоже там объявятся. Уилфред пустит слух о том, что оставил её в Лондоне. Напав на ложный след, охотники отстанут от Гастингса, в то время как он сам вернётся к Шепарду, заберёт шкатулку и благополучно покинет Альбион. А что ждёт Генри?

«Бедный глупец, — подумал Гастингс. — Если они выйдут на тебя, ты умрешь. Прости, Генри. Однажды я тебя спас, теперь погубил. Мы в расчете».

Посидев немного, Гастингс проверил замок на двери, успокоился, лёг спать. Разбудили его чьи-то голоса. Уилфред открыл глаза и спросонья не сразу понял, что у него в купе находятся посторонние люди. Он начал было протестовать, но, ощутив холодную сталь на своей шее, замолчал. Дверь купе оказалась открыта нараспашку. Внутрь вошёл самый высокий человек из всех, которых Уилфреду приходилось видеть.

— Будешь кричать? — обратился великан к Гастингсу.

— Нет, — едва ли не шёпотом ответил Уилфред.

Великан кивнул подельнику с ножом, тот отвёл оружие в сторону.

— Шкатулка у тебя? — спросил великан.

— Нет, — прошептал Гастингс.

— Где она?

— В Лондоне, — солгал Уилфред.

Великан снова кивнул. Нож полоснул Гастингса по щеке. Перепуганный Уилфред вскрикнул, прижал ладонь к порезу, между пальцев заструилась кровь.

— Я отдал её своему другу, Генри Шепарду, на станции, — он назвал город.

Великан снова кивнул. Нож вонзился в сердце Уилфреда. Гастингс удивленно крякнул, попытался набрать воздуха в легкие, чтобы закричать, но не смог.

— Это правда, — выдавил Гастингс.

— Я знаю, — равнодушно заявил великан. — Я еду в Лондон, — обратился гигант к убийце на немецком. — Ты возвращайся обратно, разведай ситуацию, отыщи Шепарда. Сам старайся не светиться до поры до времени, найми местных. Как только попаду в Лондон, я пришлю тебе подмогу, сам вернусь завтра ночью. Раздобудь шкатулку любой ценой.

— Люди, которых вы пришлёте, — худощавый мужчина встал в полный рост. — Они будут вооружены?

— Да. Надеюсь, к моему приезду, ты заполучишь её.

Отдав распоряжения, гигант неторопливо покинул купе.

2

13 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

С раннего утра на вокзале крутились малопривлекательные личности — попрошайки и карманники. Угрюмые, тощие, старые, одетые в лохмотья, они дожидались прибытия очередного поезда. Одна парочка не подходила под общее описание: крепко сложённый, приземистый, рыжеволосый ирландец и худощавый, бледный мальчишка лет двенадцати. Ирландца звали Дени, мальчика — Юджином. Они познакомились три года назад, и с тех пор рыжий здоровяк относился к парню, как к своему сыну.

Ни тот ни другой не работали, промышляли мелкими кражами, изредка грабежом. Долгое время они жили в Лондоне, но после того, как в их компании появился третий — немец Иоганн Кольберг, в Первую Мировую угодивший в плен к англичанам и по окончанию войны решивший остаться на острове — исколесили всю Британию. Путешествовали по стране они не бесцельно. Иоганн здорово разбирался в истории английского дворянства, помнил фамилии некогда состоятельных людей, разыскивал их и планировал кражу. Промышлял он среди разорившихся аристократов. Склонные к сентиментальности, они оставляли какие-нибудь драгоценности, доставшиеся в наследство от предков. Наверное, когда на душе у дворян становилось совсем плохо, они доставали брошку, любовались на неё и вспоминали, откуда пошли, какое положение занимали много лет, а то и десятилетий, назад. Кольберг был хорош в своём деле, напарники ему не уступали. Одно время бандиты зарабатывали столько, что Дени и Юджин завязали с карманничеством. Потом им перестало везти. Долгое время Иоганн не знал, за что зацепиться, потом вспомнил о семействе лордов Готхеймов, разорившемся пару лет назад. Он напал на след супруги покойного лорда и его старшего сына Оуэна. Поэтому троица жуликов и отправилась в этот богом забытый городок в Норфолке. Кольберг снова просчитался: Готхеймы совсем опустились, распродали всё имущество, жили за счёт средств, предоставляемых лордом Недведом, «местным князьком», как обзывал его Кольберг. Иоганн продолжал верить, что какие-то драгоценности вдова или наследник припрятали, намеревался залезть в квартиру к Оуэну. Удобный случай не представлялся, Кольберг медлил, а кошелёк бандитов стремительно терял в весе.

В конце концов, ирландец и мальчик без ведома Иоганна решили снова промышлять карманными кражами на вокзале. Констебли криво смотрели на парочку воров, но пока ни разу не сумели поймать их за делом.

Сегодня ирландец не рассчитывал на богатый улов. Конкуренция достойная. Тут и опытный Мак Криги, на спор утащивший пенни у Дени из кармана, и убогий Салем, под видом больного проказой цеплявшийся к прохожим и требовавший денег. Последнего констебли обычно гоняли, но первый постоянно соревновался с Юджином в ловкости рук. Будь мальчик один, Мак Криги давно прогнал бы его. Для того и нужен был Дени. Некогда хороший боксер, ирландец защищал Юджина от драчливых конкурентов и потенциальных жертв, заподозривших мальчишку.

Раздалось весёлое пыхтение локомотива, мошенники пришли в движение. Они разбежались по вокзалу, стали ждать. Дени держался в сторонке, следил за Юджином, который надвинул помятый котелок себе на голову и протянул руки, прося милостыню.

Из вагонов вышло около трёх десятков пассажиров, Салем, Мак Криги и ещё трое незнакомых Дени нищих подбегали к сошедшим на перрон людям и просили шиллинг на сигару. Юджин стоял у стены, скорбно склонив голову. Со стороны могло показаться, будто мальчишке ничего толком не видно. На самом деле, Юджин высматривал состоятельного человека. Богачи махнут рукой на пропажу пары шиллингов и не обратятся в полицию.

Респектабельнее остальных выглядел тощий мужчина в длинном сером плаще. Худощавый, с крысиным лицом, он сразу не понравился Дени. Но Юджин увязался за этим хлыщом. Ирландец внимательно следил за своим несовершеннолетним подельником. Мальчик семенил за своей жертвой. Когда худощавый столкнулся со случайным прохожим, Юджин подскочил ближе. Он хотел обшарить карман худощавого, но не подоспел вовремя. Хлыщ огрызнулся, расправил свой плащ, подошёл к одному из попрошаек, достал из кармана кошелёк, бросил нищему мелочь. Округлив глаза, Юджин посмотрел на Дени. Похоже, худощавый при деньгах. Ирландец неторопливо приблизился к своему подельнику.

Худощавый задал попрошайке несколько вопросов, направился к выходу из вокзала. Юджин не мог привлекать к себе слишком много внимания, отстал от приезжего. Дени подошёл к мальчишке.

— Сколько у него? — спросил ирландец.

— Нам на месяц хватит, — ответил Юджин, глядя вслед уходившему человеку в сером пальто.

— Тогда пошли, — прошептал Дени.

— Сбрендил? — огрызнулся Юджин. — Мы не можем его грабить. Сначала нужно обсудить это с Иоганном.

— Заткнись и делай, что тебе говорю! — прорычал ирландец, засеменил следом за худощавым.

Мужчина перешёл через дорогу и направился к аллее напротив вокзала. Дени огляделся — люди садились на трамваи и разъезжались. Никто не обращал внимания на хлыща в сером пальто и рыжего ирландца. Дени криво усмехнулся и последовал за худощавым. Юджин топтался на месте.

— Иоганн останется недоволен, — пробормотал он, но всё-таки бросился вслед за ирландцем.

Дени свернул на аллею, обнаружил хлыща вальяжно раскинувшимся на лавочке.

— Сэр, — просительно начал ирландец, приближаясь к худощавому. — Не найдётся шиллинга, сэр, — Дени опустил голову, чтобы мужчина не разглядел его лица, занёс правую руку за спину, сжал её в кулак.

— Стой, где стоишь! — грозно бросил хлыщ в пальто. Говорил он с сильным акцентом. Ирландец замер, поднял глаза. Незнакомец сжимал в руке пистолет, дуло которого направлено в его, Дени, сторону.

— Простите, сэр, я не хотел вас беспокоить, — ирландец поднял руки. — Я ухожу.

— Не торопись, — спокойно произнес худощавый, отвёл оружие в сторону. — Мальчишку тоже зови. Поговорим.

Напускное почтение сползло с лица ирландца. Дени признал в сидевшем напротив него человеке себе подобного, стал к нему примеряться.

— Юджин, поди сюда! — крикнул Дени. Мальчишка, затаившийся неподалеку, вылез из укрытия за спиной худощавого.

— Шустрый, — одобрительно заметил мужчина с пистолетом. — Я тебя не заметил. Иди к своему другу, стань рядом с ним, мне так спокойней.

Юджин посмотрел на ирландца, Дени кивнул. Только после этого мальчишка подчинился.

— Мне нужны отчаянные ребята вроде вас, — начал незнакомец.

— Может сразу к делу, — предложил Дени.

— У вас в городе живёт некто Генри Шепард. Знаете такого?

— Наверное, это инспектор Шепард, — сказал Дени. — Я слышал о нём, но никогда не видел.

— Полицейский, — задумчиво пробормотал худощавый, на секунду отведя взгляд в сторону. — Мне нужно, чтобы вы следили за ним. У Шепарда есть вещица, шкатулка. Он может попытаться от неё избавиться, передать кому-то или где-то спрятать. Смотрите в оба. Заполучите шкатулку, принесите мне её и заработаете, — худощавый достал свой кошелек, вытряхнул из него стопку денег. — А, — небрежно махнул он рукой, — забирайте всё, — он развернул деньги веером, позволяя ирландцу рассмотреть банкноты.

Дени посмотрел на мальчишку, потом снова на худощавого.

— У нас могут быть проблемы с полицией? — спросил ирландец.

— Ты тупой? — вспыхнул худощавый. — За эти деньги я найду партнера и посообразительнее! Конечно, у вас будут проблемы с полицией. Меня они не должны коснуться. Вы мне шкатулку — я вам деньги. Такой обмен тебя устраивает? Или хочешь посовещаться с сопляком?

— Хорошо, мы достанем её, — слова незнакомца задели Дени. — Только учти, попробуешь надуть, пожалеешь.

— Замечательно, — улыбнулся незнакомец. Казалось, он наслаждается происходящим. — Я сниму номер в ближайшей гостинице. Спросите господина Бергера. Я человек нетерпеливый, поторопитесь, господа. Обмен нужно совершить сегодня вечером. Деньги, — худощавый спрятал пачку обратно в кошелёк, — вы получите гарантированно. Я своё слово держу. Сдержите и вы своё.

— Тогда до встречи, — сказал Дени, развернулся и покинул аллею. Юджин семенивший за ним следом, продолжал бормотать себе под нос:

— Иоганн останется недоволен.

3

В дверь кабинета Шепарда постучали. Не дожидаясь ответа, внутрь вошёл бывший военный, Джеймс Сквайрс. Он был статным мужчиной лет пятидесяти. Лёгкая проседь в висках и негустой курчавой бороде придавала ему солидности. Вечно прищуренные серые глаза источали явственно ощутимый холод. Сжатые губы, уголки которых зачастую оставались опущенными, дополняли картину неприветливого и угрюмого человека, каковым и являлся Сквайрс для малознакомых ему персон. Джеймс прошёл Первую Мировую, был рьяным патриотом, для которого честь и воинское товарищество были всем. По окончанию войны он оказался выбит из колеи. Его оставили в штате, в то время как большинство товарищей оказались не у дел. Брошенные на фронт воевать во имя Родины, эти мужчины оказались ей не нужны в мирное время. Из-за безработицы, охватившей Британию, многие герои войны не могли обеспечить себе достойную жизнь. Джеймс остро переживал судьбу своих друзей. Люди, принесшие себя в жертву во имя Королевства, умирали в нищете. За это Джеймс возненавидел власть и её представителей, покинул столицу и уединился в провинции. Он избегал людей, держался отшельником, общался лишь с лордом Недведом, который испытывал такую же неприязнь к государству, не сумевшему обеспечить своих защитников достойной жизнью. Если бы об услуге попросил кто-нибудь из столицы, Джеймс непременно отказал бы. Но Генри Шепард был симпатичен Сквайрсу. В городе об инспекторе говорили, как о честном и ответственном полицейском, во время личных встреч с Джеймсом Генри проявил себя с лучшей стороны. Поэтому когда Шепард позвонил ему вчера вечером и попросил придти в участок для личной беседы, старый вояка согласился.

Сквайрс знал, что местное полицейское отделение нуждается в финансировании, потому не удивился спартанскому интерьеру комнаты: заваленный бумагами стол-секретер, за которым сидел Шепард, несколько старых, деревянных стульев у стены, да блестяще-чёрный телефонный аппарат на шкафчике в углу. Облупленная краска на стенах, потёртый паркет на полу дополняли общую картину. Внутри требовался срочный ремонт.

— Присаживайтесь, мистер Сквайрс, — предложил Шепард, откладывая папки с делами. — Рад вас видеть, — инспектор улыбнулся.

— Взаимно, Генри. Как семья?

— Растёт, скоро жена подарит третьего ребенка.

— Ну а сын с дочкой как? Не болеют?

Обмен любезностями продолжался довольно долго. Наконец, Джеймс решил спросить прямо.

— Инспектор, полагаю, вы вызвали меня не только ради беседы.

— Вы правы, мистер Сквайрс, — Шепард вздохнул. Его брови сдвинулись к переносице, губы сжались. Он до сих пор колебался, поэтому старался затянуть разговор.

— Так о чём вы хотели поговорить, Генри? — попытался помочь ему Джеймс.

Шепард тяжело вздохнул, наклонился, открыл секретер, достал оттуда какой-то свёрток, поставил его перед собой.

— Я должен просить вас об услуге, — начал Шепард. — Я слышал, вы дружны с семейством Недведов. Старый лорд Герберт пользуется репутацией человека, которому можно доверить любую тайну.

— Вы хотите узнать так ли это на самом деле? — в голосе Сквайрса зазвучали ледяные нотки. — Лорд Недвед всеми уважаемый человек, один из самых благородных и честных англичан, с которыми я имел честь быть знаком.

— Я ни на секунду не сомневался в честности лорда Недведа. Вы были приглашены не для этого, — Шепард снова вздохнул. — Вчера я получил это, — он взял сверток со своего стола, передал его Сквайрсу. Джеймс принял его, развернул бумагу.

— Просто шкатулка, — сказал Сквайрс, с недоумением посмотрев на инспектора.

— Это не просто шкатулка, мистер Сквайрс. Об этом я и хотел поговорить. Мне поручили спрятать её, — Шепард встал, подошёл к окну, задвинул занавески, пересек кабинет по направлению к выходу, выглянул в коридор, убедился, что поблизости никого, закрыл дверь. — Наказали передать человеку, которому я доверяю. Поэтому пришлось обратиться к вам, Джеймс.

— Я польщён, Генри, но хотелось бы узнать, что такого особенного в этой шкатулке?

— Я получил её от своего старого друга. Внутри хранятся ценные бумаги. Их нужно сберечь. Кто-то вышёл на моего друга, он боится, что через него они сумеют отыскать и меня. Поэтому оставить шкатулку у себя я не могу. Тогда я стал думать, кто мне поможет в сложившей ситуации. Первым делом вспомнил о вас. А потом в голове сама собой всплыла фамилия Недвед. Кто, как ни старый лорд сумеет надежно спрятать шкатулку? Украсть её из имения Недведов практически невозможно. К сожалению, я лично не представлен лорду Недведу, потому сам не посмею обратиться к нему с подобной просьбой. С другой стороны, выйти на лорда через меня сложнее, чем на вас. Идеальный вариант, понимаете? Я слышал, вы дружны с лордом, Джеймс. Не могли бы вы уговорить его спрятать шкатулку в имении на пару дней?

— А не кажется ли вам, — холодно произнёс Сквайрс, — что вы просите слишком многого? Я должен подвергнуть жизнь своего близкого друга риску из-за предмета, о котором никто ничего не знает?

— Мистер Сквайрс, я не стал бы вас беспокоить по пустякам. Человек, который передал её мне, состоит на службе у Королевства, — соврал Шепард. — Он сказал — дело государственной важности. У меня семья, дети, но я не побоялся взять на себя ответственность. Вы не обязаны помогать мне, но я прошу вас, Джеймс, как бывшего солдата Её Величества, оказать мне эту услугу.

Сквайрс задумался. Инспектор пытался им манипулировать, давил на жалость, упомянув о своей семье. Джеймс не терпел людей, которые добивались своего хитростью. В то же время, поступок Шепарда казался благородным: он рисковал своей жизнью ради друга.

— Я помогу вам, но в ответ требую искренности. Насколько велика угроза для лорда Недведа?

— Я полагаю, риск минимален, — повторил Шепард слова Гастингса. — Но вы должны понимать, мне известно не больше вашего. Знаю только, что шкатулку обещали скоро забрать.

— Почему вы не хотите спрятать её, к примеру, в банковской ячейке?

— Потеряю слишком много времени, привлеку к себе ненужное внимание. У нас маленький городок, Джеймс, через пару часов все будут обсуждать, зачем и почему полицейский инспектор на государственном жаловании ходил в банк.

Сквайрс вынул шкатулку из свёртка. Она помещалась на ладони, разве что была чуть шире, невысокая. Много бумаг внутрь не влезет.

— Этот ваш друг, — спросил Сквайрс. — Вы уверены в нём?

— Я не видел его много лет, — после некоторой заминки ответил Шепард. — Но верю ему, мистер Сквайрс. К тому же, я его должник.

— Хорошо, — вздохнув, сказал Сквайрс. — Я попрошу Герберта спрятать шкатулку. Если он откажет, я не буду настаивать, верну сверток вам.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Сквайрса инспектор. — И ещё. Если возникнет угроза вашей жизни или жизни лорда, верните шкатулку мне. Но прошу вас, не нужно сообщать об этом дежурному констеблю, свяжитесь непосредственно со мной. Не хотелось бы, чтобы это дело предалось огласке.

— Я всё понимаю. Даю слово, о шкатулке никто не узнает, в первую очередь я позвоню вам.

Джеймс встал, направился к выходу, но у дверей остановился.

— И ещё. Я могу рассчитывать, что число патрульных констеблей у имения лорда увеличится на ближайшую неделю? — спросил Сквайрс.

Шепард кивнул в знак согласия.

— С завтрашнего дня я выделю констеблей специально для этих целей, — пообещал Шепард.

Джеймс Сквайрс попрощался с инспектором и покинул полицейский участок. Он не заметил тощего мальчишку, увязавшегося за ним.

Глава 2

1

12 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

В скромно обставленной квартире Оуэна Готхейма сын лорда Недведа Арчибальд, его приятели Эдвард Холмс, Грэг Эванс и Альберт Одли играли в бридж за круглым столом с изящными ножками. Хозяин комнаты сидел в сторонке с книгой на коленях, поверх которой он постелил лист бумаги. В руках Оуэн сжимал карандаш и яростно малевал им, рисуя портреты игроков. Готхейм старался запечатлеть не только внешнее сходство, но и отразить в портрете черты характера. Мягкотелого и вечно сонного Холмса Оуэн изобразил полным, рыхлым, хотя Эдвард не отличался упитанностью. Всегда аккуратно приглаженные волосы Грэга он сделал взъерошенными, придав Эвансу вид безумца. Альберта наградил густыми бровями и ехидной ухмылкой. Их сочетание подчеркивало ехидство Одли. Но больше всего Оуэн поработал над Недведом. Арчибальда он изуродовал прыщами, наградил глупыми, свиными глазками-бусинками и вздернутым носом-пяточком. Довольный собой, Оуэн решил добиться максимального сходства Недведа с хряком, потому щёки и подбородок изрисовывал мелкой, густой щетиной.

Невзлюбил он Арчибальда не случайно. Причина ненависти, которую Оуэн питал к своему заклятому другу, крылась в прошлом Готхейма. Оуэн происходил из семейства бедных аристократов. Его беспечный отец запустил семейные дела настолько, что денег не хватило даже на достойное образование для младшего сына. Оуэн учился не среди выходцев из его среды — аристократов крови — а вместе с детьми обычных торговцев, разбогатевших во время войны и в период, последовавший за её окончанием. Однокашники, прослышав о происхождении Оуэна, поначалу относились к нему с почтением, но присмотревшись поняли, что Готхейм не богат. Привыкшие измерять достоинство человека суммой на его банковском счете, однокашники резко переменили своё отношение к Оуэну: они всячески подчеркивали свою состоятельность, ставили Готхейма в неловкое положение, прося взаймы крупные суммы; в конец потеряв стыд, они стали насмехаться над ним, выдумывая немыслимые издевательства. Порой однокашники Оуэна настолько входили во вкус, что начинали соревноваться друг с другом в своих шутках: если один предлагал Готхейму поработать у него чистильщиком обуви, то другой готов был платить баснословную цену за переноску его вещей. Оуэну приходилось выслушивать эти издевательства с каменным лицом. Но терпение его было не железным. Однажды он серьезно подрался с одним из пересмешников, в результате чего вылетел из университета, оставшись необразованным.

В конце двадцатых беды градом обрушились на голову Оуэну. Отец Оуэна, лорд Готхейм, провалился в долговую яму; не имея возможности вернуть деньги, он застрелился. После этого мать Оуэна замкнулась в себе, находилась на грани безумия, сестра покинула страну, старший брат опустился, стал много пить. В те годы Оуэну не приходилось воротить носом — он принимался за любую работу, которую только он мог найти. И чем больше он знакомился с нравами простолюдинов, тем большее отвращение испытывал к черни. Левые идеи, в той или иной форме проповедовавшиеся среди люмпенов, Готхейм отвергал, ощущая исходившую из них угрозу аристократам крови, к каковым он относил и себя. Это и заставило Оуэна вступить в Новую партию, политическую организацию, основанную Освальдом Мосли. Партийная карьера Готхейма развивалась стремительно. Он завоевал расположение руководства партии, его даже представили Мосли. Впечатления от этой встречи остались неизгладимые. После получасовой беседы Оуэн увидел в Мосли родственную душу. Во многом их взгляды на обустройство Британии совпадали. Освальд пообещал Оуэну не забывать его, на том они и распрощались. Готхейм стал грезить о большой политической карьере, когда его жизнь совершила резкий поворот.

Мать Оуэна оправилась от смерти мужа и приняла решение оставить Лондон, перебраться в провинцию. Некий лорд Недвед, о котором Готхейм никогда не слышал, пообещал помочь обнищавшей семье встать на ноги. Миссис Готхейм приняла предложение. Сам Оуэн противился, но его никто не стал слушать.

— Если желаешь, можешь остаться жить здесь, — сказала мать. — Но наш дом я продаю. Снимай квартиру, работай, женись. Без меня ты выберешься из пропасти, в которую мы угодили, быстрее. А я устала, хочу спокойно дожить свой век. Лорд Недвед был знаком с твоим отцом, он не обманет и никогда не попрекнёт.

— Но это подачка, мама! — кричал возмущенный Оуэн, а перед глазами парня стояли школьные и студенческие годы, насмешки богатеев, оскорблявшие достоинство человека издевательства. — Готхеймы не принимают подачек!

— Мы не в том положении, Оуэн, чтобы задирать нос, — парировала мать.

Она уехала, а Оуэн остался. Жить и правда стало легче. Готхейм даже сумел начать откладывать средства. Но однажды, возвращаясь из бакалейной лавки, где он работал продавцом, Оуэн столкнулся с бывшим однокашником. В стельку пьяный, тот стал кидать в Готхейма монетами и громко над ним смеяться.

— Подбери, подбери, Оуэн! — кричал сумевший преуспеть в жизни плебей.

Ярость охватила Готхейма, в себя он пришёл только в полицейском участке. Оуэн избил наглеца до полусмерти, а когда всплыло его членство в Новой партии, полицейские разозлились еще сильнее. Им уже не раз приходилось успокаивать, по их образному выражению, «головорезов Мосли», поэтому с Оуэном не стали церемониться. Его хотели судить, но, в конечном счете, отсидев под арестом чуть больше месяца, он вышел на свободу. Работы Оуэн лишился, сбережения быстро растаяли. Ему не оставалось ничего, кроме как ехать к матери и просить помощи. Миссис Готхейм приняла своего блудного сына. При поддержке лорда Недведа Оуэн получил возможность вести привольную жизнь. Он подружился с Арчибальдом, быстро завоевал должное уважение среди окружения молодого лорда, познакомился с его образом жизни и испытал отвращение.

Молодой Недвед был кутилой. Ничего от истинного аристократа, каким со времени переезда виделся Оуэну старый лорд, в Арчибальде не было. Заядлый картёжник, проигрывавший за столом состояния, хвастун, любитель выпить, Арчибальд напоминал Оуэну его однокашников — глупых, надменных и жалких. Готхейм терпел выходки Недведа из-за того, что и сам Оуэн, и его мать обязаны старому лорду. Но чем больше он проводил времени с Арчибальдом, тем сильнее его коробила мысль: «Почему он получил все, а я ничего?»

Сегодня, когда Арчибальд и его дружки собрались у Оуэна, хозяин ощутил очередной приступ жгучей зависти. И каждый раз, когда Недвед поднимал ставки, сходство нарисованного Арчибальда с хряком возрастало.

— Четыре бубна, — заявил Эванс, партнер Недведа.

— Пас, — большим пальцем Холмс расчёсывал свои сложенные в стопку карты.

— Пас, — раскрасневшийся Арчибальд бросил карты на стол. Оуэн злорадно улыбнулся, дорисовав Недведу пухлые свиные щеки и складки жира на шее.

— Контра, — заявил Альберт, внимательно изучая разложенные веером карты в своих руках.

Последовало три паса, Холмс стал разыгрывать контракт. Возбужденный Арчибальд встал из-за стола, закинул обе руки за голову, шумно выпустил воздух через сложенные в трубочку губы.

«Какой же он нескладный», — подумал Оуэн, разглядывая долговязого Арчибальда, который, вытянувшись, выглядел неестественно высоким.

— Ты чем занимаешься, Оуэн? — спросил Арчибальд, направившись прямо к Готхейму.

— Над вами издеваюсь, — честно признался тот. Он вырвал лист и передал его Недведу в руки. Как же хотелось увидеть на лице Арчибальда раздражение, обиду, злость. Но нет, тот просто расхохотался.

— Молодец, похоже, — одобрительно сказал Арчибальд, возвращая рисунок. Только я не удался — где уж мне до хряка, — Арчибальд провел руками по костлявой груди и впалому животу.

— Навеяло, — пробормотал Оуэн. — Смотрю, игра у тебя не клеится, дружище?

— Тут ты прав, этот роббер мы проиграем. Но моей вины нет — Грэг вырыл нам яму своим заказом.

— Может ну их, карты, расплатишься, и покутим немного? — хитро прищурившись, предложил Оуэн.

Арчибальд застыл, раздумывая над предложением Готхейма.

— А, была не была, — с задором произнес Арчибальд. — Я проигрался, значит мне и угощать.

— Что в тебе больше всего нравиться — никогда не унываешь, — поддержал его Готхейм. — Мне уже собираться?

— Собирайся, — с этими словами, Арчибальд подскочил к столу, выхватил карты из рук своего партнера, бросил их на стол рубашкой вниз.

— Мы проиграли, господа. Позвольте пригласить вас отметить это событие в ближайшее питейное заведение, — с наигранной веселостью произнёс Арчибальд.

— Так расплатись, а потом уж приглашай, — заявил Холмс, сложив свои карты в стопку и опустив их перед собой.

— Держи счетовод, — Арчибальд вытащил из кармана несколько скомканных бумажек и бросил их на стол. — Здесь половина. Остальное получишь позже, иначе погулять за мой счёт сегодня не выйдет. Идём?

— Подожди нас на улице, Арчибальд, — попросил Оуэн, я пока соберусь, а победители выигрыш поделят.

— Грэг, идём? — позвал партнера Арчибальд.

— Сейчас спущусь, — промямлил Эванс, выглядевший подавленным. — Хочу посчитать, где я ошибся.

— Как знаешь, — Арчибальд махнул на него рукой, и вышел из квартиры, громко хлопнув дверью. Недвед старался держаться, но поражение вывело его из равновесия.

Оставшиеся в комнате игроки, переглянулись, Грэг захохотал.

— Ну ты и молодчага, Оуэн. Надо же до такого додуматься, — сказал Эванс.

— Сколько он проиграл? — спросил Готхейм, проигнорировав слова Грэга.

— Почти десять фунтов, — ответил Холмс.

— Осторожнее, — предостерег Оуэн. — Он, конечно, дурак, но проигрывая такие суммы, может и заподозрить неладное. Ладно, делите деньги.

— А ты от своей доли отказываешься? — глаза жадного Одли алчно блестели.

— Забирай её, Альберт, — разрешил Оуэн, накинул плащ и вышел.

Готхейм посоветовал остальным трём играть против Арчибальда не ради собственной выгоды. Деньги — единственное, что интересовало Эванса, Одли и Холмса, выходцев из бедных семей — пускай им и достаются. Они с радостью будут доить такую богатую и глупую корову, как Арчибальд. Оуэн жаждал выставить Недведа ничтожеством не только в глазах друзей, пускай старый лорд увидит, кем является его сын.

Предвкушая трепку, которую на следующий день учинит лорд Герберт своему наследнику, Готхейм пришёл в возбуждение и просидел в пабе вместе с молодым Недведом до самого утра, порядком напоив не чаявшего души в своем друге Оуэне Арчибальда.

2

13 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Он пришёл в себя, но открывать глаза не стал. Голова трещала, во рту ощущался терпко-кислый привкус, виски отдавали болью в такт ударам сердца. Своей правой руки он не чувствовал, а по щеке стекали слюни. Нахмурившись, Арчибальд открыл, наконец, глаза. Солнце показалось ослепительно ярким, лорд повернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Он бы попытался уснуть, но тут его окликнули.

— Поднимайся! — процедил сквозь зубы отец. — Или я прикажу слугам облить тебя холодной водой.

Арчибальд вытер своё лицо об подушку, ощутил запахи перегара и пота, исходившие от него. Кое-как развернулся, пытался отыскать взглядом отца.

— Я здесь, — раздался суровый отцовский голос справа. Старый лорд сидел возле окна, локтем левой руки опирался о подоконник. Когда Арчибальд посмотрел ему в глаза, Герберт сжал губы, непроизвольно скривился от отвращения.

— Отец, — выдавил из себя Арчибальд и ощутил резкий приступ тошноты. В глазах помутилось, а живот скрутило.

— Ты на себя в зеркало посмотри, — негромко произнёс Герберт. — Полюбуйся, во что ты превратился.

— Прости, — произнёс Арчибальд.

— Вставай-вставай, вместе пойдём, — старый лорд поднялся со стула, подошёл к сыну, схватил его за локоть. — Полюбуемся на Арчибальда Недведа. Или ты не хочешь?

Угрюмое молчание Арчибальда послужило ответом. Он с трудом поднялся на ноги, придерживаясь рукой за спинку кровати.

— Что ты молчишь, Арчибальд? Не привык отвечать за свои поступки?

В следующую секунду Герберт отвесил сыну звонкую оплеуху. Не ожидавший этого Арчибальд упал обратно в кровать. От испуга его глаза широко раскрылись. Он приложил руку к щеке. Оскорбленный и растерянный, Арчибальд испуганно посмотрел на отца.

— Думаешь, Готхейм и остальные твои дружки оценили твой поступок? Да они надсмехаются над тобой, глупец! И ты позволяешь им вытирать об себя ноги. Но довольно! Я не предоставлю тебе возможность делать из Недведов шутов для потехи толпы. Ты уезжаешь в Индию, поступишь на службу к одному из знакомых Джеймса. Сегодня же созвонюсь с ним и обо всём договорюсь. А теперь вставай и иди в душ, после собирай вещи. Вопрос решится буквально за несколько часов. Ты меня понял?

Ошарашенный Арчибальд не сводил глаз с искаженного ненавистью лица Герберта. Неужели старый лорд настолько презирал родного сына?

— Я никуда не поеду, — тихо, но твёрдо произнес Арчибальд.

— Что? — старый лорд повысил голос. — Повтори-ка!

— Не поеду! Никуда не поеду! — заорал Арчибальд. Он вскочил на ноги, пошатнулся, но сумел сохранить равновесие, выпрямился, благодаря чему стал смотреть на Герберта сверху вниз. — Не тебе решать, что мне делать?

— Каков наглец! — старый лорд отвёл правую руку, намереваясь отвесить сыну очередную пощечину, но Арчибальд опередил его и сильно толкнул отца в грудь. Герберт не сумел удержаться на ногах и, сделав несколько шагов назад, плюхнулся на пол.

— Вот значит как! — кулаки лорда сжались, а глаза заблестели от слез. — Может ещё и ударишь меня? Давай, смелее, тебе ведь хватает смелости показывать характер только тем, кто не может дать сдачи.

— Прости, — Арчибальд опустил голову, зарделся. А виски снова заныли от боли.

— Оуэн Готхейм шакал, ему ты ни разу не дал сдачи. Сколько денег было с тобой вчера? Сколько осталось? Подумай над этим. Мы богаты, но не настолько, чтобы разбазаривать семейное состояние на кутежи обанкротившихся лордов. Ты придерживаешься другого мнения? Тебе легче ударить человека, без которого тебя на свете не было бы, чем избавиться от прихлебателей, презирающих тебя? Тогда ты не Недвед и никогда им не был. Иногда, — лорд, кряхтя, поднялся, — я благодарю Бога, что мать не дожила до сегодняшнего дня, иначе её погубил бы не туберкулез, а выходки родного сына!

— Хватит! — взревел Арчибальд. — Я выслушал достаточно оскорблений. Считаешь меня настолько никчемным — твоё право. Но подчиняться тебе я не собираюсь.

Арчибальд нашёл в себе силы и нетвердой походкой покинул свою комнату. Он сбежал по ступенькам вниз, зашёл в ванную комнату, умылся, прополоскал рот, выпил немного воды, кое-как разгладил измятую одежду и причесал волосы, рванулся к выходу из поместья.

— Стой! — крикнул лорд, замерев посреди лестницы. — Если ты сейчас выйдешь отсюда, ты мне больше не сын!

— Хорошо, отец, если тебе так хочется, сегодня ты лишишься сына! — огрызнулся Арчибальд и, распахнув двери, оставил поместье за своей спиной. Он вышел из ворот, направился к центру города. Нервное возбуждение спадало, померкшая от гнева головная боль набирала силу, наваливалась усталость. Арчибальд пытался обдумать ссору с отцом, но в голову лезли всякие глупости. Здраво рассуждать он не мог. Свернув в переулок, он практически упал на первую попавшуюся скамейку, завалился на правый бок и провалился глубоко в себя.

Разбудили молодого Недведа уже на закате. Дворник, подметавший переулок, растолкал его ручкой метлы.

— Ты давай, того, проваливай отсюда, — сердито ворчал дворник. — Тебя выворотит, а прибирать кому? Мне.

Арчибальд не стал с ним спорить, ушёл из переулка, разминая затёкшие конечности. Его самочувствие несколько улучшилось, голова больше не болела, спать почти не хотелось. Недвед стал вспоминать подробности вчерашнего вечера. Они ведь договорились снова встретиться сегодня, молодой лорд вызвался быть хозяином вечера, в очередной раз объявив, что берёт расходы на себя. Хуже того, он дал слово вернуть карточный долг. А это без малого пять фунтов! В кошельке Арчибальда шаром покати, после такого скандала отец не даст ему ни пенса.

«И что теперь делать?» — подумал Арчибальд. Он стал размышлять над словами отца, обвинившего друзей Арчибальда в прихлебательстве. Молодой лорд не верил в это. Сам будучи человеком хорошим, Арчибальд склонен был видеть в других их лучшие стороны. Он не замечал интриг, которые Готхейм плёл за его спиной, зато был свидетелем трогательной отзывчивости, преданности и поддержки, исходивших от Оуэна. Поэтому Арчибальд боялся прослыть среди друзей пустословом. Что подумают о нём ребята, если он не вернёт им сегодня денег? Даже если простят долг, как после наглой лжи смотреть им в глаза?

Оставалось надеяться, что вчера все напились до потери памяти и об уговоре напрочь забыли. Если так, проблема разрешена сама собой. Но как быть с отцом?

Герберт Недвед давно недоволен своим сыном. Арчибальд получил прекрасное образование, отец устроил его на гражданскую службу. Поначалу юный Недвед старался угодить отцу, исправно выполнял должностные обязанности. Но шло время, и в двадцать пять Арчибальду разонравилась его работа. Он достаточно легко с ней расстался, вернулся в семейное имение. Герберт не поддержал решение сына. Тогда отец впервые позволил упомянуть в ссоре мать Арчибальда, попрекнуть её памятью своего ребенка. Она умерла от туберкулеза, когда Арчибальд был еще младенцем. Отец растил сына в одиночку, но никогда не забывал о возлюбленной супруге Анне. Герберт твердил Арчибальду: «Старайся не ради меня, а ради матери!» Поэтому старый лорд воспринял решение сына бросить службу, как предательство памяти Анны.

— Она бы никогда не одобрила твоего решения! — сказал тогда Герберт.

Но сына он всё-таки принял. Арчибальд собирался заняться каким-то делом: пытался торговать, участвовать в политической жизни, распоряжаться фамильным имуществом, но всегда бросал начатое на середине. Разгоравшийся в нем интерес угасал слишком быстро. Так он и прожил последние три года, с трудом перенося полные упрёка взгляды отца, растрачивая семейное состояние и зарабатывая славу пьяницы и дебошира.

Сегодня терпение Герберта лопнуло. Арчибальд не сомневался — отец прогонит его из дому. Куда ему податься молодой Недвед не знал.

«Наверное, мне следует устыдиться своего поведения, попросить прощения у отца», — подумал Арчибальд, но отверг эту мысль. Он стал подсчитывать пока еще сохранившиеся у него сбережения и прикидывать, куда их можно вложить. Погружённый в свои мысли, он неторопливо прогуливался по городу и случайно столкнулся с Альбертом Одли. Тот беседовал с двумя девицами.

— О, лорд Недвед! — окликнул он Арчибальда, видимо, решив прихвастнуть знакомством со знатью. Если так, задумка сработала: девушки оглянулись, с любопытством посмотрели на молодого лорда. — Сегодня в восемь, не забыл? — как можно небрежнее произнёс Альберт.

— Наверное, не получится, Одли, — отозвался Арчибальд. — Передай остальным. Сегодня погуляйте без меня.

— Окей, — кивнул Альберт и вернулся к беседе с девушками.

«Неужели я один надрался до беспамятства?» — подумал Недвед. Но на первый взгляд отказ был воспринят гладко, зря он так переживал.

Вскоре Арчибальд окончательно протрезвел. Хотелось есть и пить, нужно было поговорить с отцом. В конце концов, Арчибальд виноват. Городок маленький, слухи разносятся быстро, а Герберт дорожил репутацией семьи. Как бы ни сложились обстоятельства, придётся побороть гордость и извиниться. Рассудив так, Арчибальд собирался возвращаться домой, когда его окликнули.

— Лорд Недвед! — раздался голос Освальда, мужчины сорока лет или около того. Услужливый, исполнительный и по жизни одинокий, он уже несколько лет работал на семью Недведов, выполнял обязанности дворецкого и, в редких случаях, шофёра. Как его звали, не помнил, наверное, никто. Старый лорд, обращался к нему только по фамилии — Освальд. — Лорд Герберт просил отыскать вас.

Арчибальд остановился. Освальд подогнал новенький Ситроен 34-го года к нему и высунул голову из окна.

— Садитесь в автомобиль, сэр, мне велено отвезти вас в имение, — сказал он.

Арчибальд подчинился просьбе дворецкого, устроился на заднем сиденье автомобиля.

— Где вы были всё это время, сэр? Я обыскал весь город, — спросил Освальд, когда Арчибальд забрался внутрь салона.

— Размышлял, — буркнул Арчибальд. Освальд не стал расспрашивать молодого человека, нажал на газ. Автомобиль тронулся с места.

Глава 3

1

Победа в Первой Мировой войне сыграла с Англией злую шутку. На первый взгляд, Британия сумела удержаться на вершине политического могущества. Версальская система ставила во главе стола международных отношений Англию и Францию. Однако, этот стол был о трёх ногах. И если с системой готовы были мириться США, устроившиеся по соседству с хозяевами, и СССР, вынужденный отсиживаться в сторонке, то Германия, которой выделили место в углу без ножки, чувствовала себя не в своей тарелке. Стоило ей поднабрать веса — и стол сломается. Однако размышлять об этом в двадцатых англичане просто не могли.

Быстрая демобилизация превратила миллионную армию солдат в миллионную армию рабочих. Им необходимо было предоставить возможность прокормить себя, поэтому правительству пришлось субсидировать убыточные отрасли, чтобы хоть как-то сгладить рост безработицы. Кризис угольной промышленности привёл к забастовкам шахтёров, необходимость расплачиваться с военными долгами делала и без того безрадостную ситуацию непроглядной.

По итогам выборов двадцать третьего года партия консерваторов потеряла значительную часть мест, правительство сформировали их противники, лейбористы. Тори, во главе со Стэнли Болдуином, оказались бессильны, но уже в следующем году им представился шанс восстановить свою гегемонию во внутренней политике. В июле двадцать четвёртого года коммунист Кэмпбелл опубликовал письмо с призывом к армии «повернуть оружие против своих угнетателей». Его арестовали, но жестокого наказания не последовало. Вместе с тем, его поступок вызвал всплеск недоверия к коммунистам в частности и левым силам вообще. А за четыре дня до выборов двадцать четвертого года была опубликован поддельный документ, так называемое «Письмо Зиновьева», в котором председатель Коминтерна якобы давал указания начать подрывную работу в армии и на флоте Британии с целью развязывания Гражданской войны. Естественно в сложившейся ситуации победу одержали правые. Правительство было переформировано, требования профсоюзов игнорировались, итогом стала стачка двадцать шестого года и, в связи с ухудшающимся экономическим положением и подрывом доверия к консерваторам, уже на следующих выборах двадцать девятого года лейбористы снова одержали победу.

Однако, расстановка в Палате общин не давала возможности проводить единую политику. Выправить экономическое положение не удавалось, недовольство в стране росло, в традиционно демократической Великобритании всерьез стали разговаривать о том, что парламентская система управления страной в условиях кризиса неэффективна. Многие видные деятели искусства, даже некоторые политики, открыто высказывались в пользу диктатуры. Общественное недовольство решил использовать в своих целях молодой аристократ, некогда член Лейбористской партии, ушедший оттуда в результате несогласия с политикой её лидера и действующего премьера Рамси Макдональда, баронет Освальд Мосли.

Представитель богатого аристократического рода, Мосли был честолюбив, по мнению некоторых его бывших сопартийцев эгоистичен, расчетлив, готов на всё ради достижения своей цели. Политическую деятельность он начал как консерватор ещё в восемнадцатом году, сумел победить на выборах и стал в то время самым молодым парламентарием. Но занять достойное положение в партии он не сумел, оставался, по его собственному выражению, «заднескамеечником». Честолюбие вынудило его переметнуться к лейбористам. В результате, он всё-таки добился того, что вошёл в состав правительства в начале тридцатых. Освальд со свойственным молодости энтузиазмом принялся исполнять свои обязанности. На фоне продолжавшегося роста безработицы Мосли решил с помощью популистской программы, прозванной «Манифестом Мосли», занять лидирующие позиции в партии. Освальд раскритиковал политику Макдональда, предложил отказаться от традиционной для Британии модели свободной торговли, ввести протекционистские пошлины, сформировать кабинет из пяти министров с чуть ли не диктаторскими полномочиями. Его инициативу не поддержали ни в первый, ни во второй раз. Обозлившись, Мосли окончательно порвал с лейбористами.

Освальд осознал свою неспособность занять лидирующее положение в существующих политических партиях, поэтому решил сформировать свою. Уже тогда Мосли не верил в эффективность парламентской системы, но пока не отказался от шансов добиться мест в парламенте и правительстве демократическим путем. С этой целью и создавалась так называемая «Новая партия». Для победы он прибег к социальной риторике, заявлял, что с помощью государственного вмешательства сумеет побороть безработицу, рассуждал о неспособности действующей власти решить насущные экономические проблемы, критиковал своих противников. Мосли раздал много обещаний, вложил значительные средства в агитационные материалы, издавал брошюры, в которых прогнозировался полный коллапс Британской империи в случае продолжения намеченной политики. Однако выборы тридцать первого года наглядно продемонстрировали неэффективность выбранных им методов. Тем не менее, он вызвал серьезный раскол в рядах кандидатов, голосовавших за лейбористов и, таким образом, сыграл на руку тори, которые одержали убедительную победу. Премьером так и остался Макдональд, потому и не наметилось резкого изменения ситуации внутри страны. Безработица продолжала расти, люди не могли обеспечить себя средствами к существованию. В этих условиях зарождался интерес к нетрадиционным для либеральной Британии политическим системам.

В конец отчаявшись, разуверившись в возможности обретения власти путём выборов, Мосли обратился к опыту итальянских фашистов. В тридцать втором году он встретился с Муссолини, вероятно, тогда ему и пришла идея о создании фашистской организации в Британии. Разработка концепции новой политической партии заняла больше полугода, и только в октябре тридцать второго сформировался Британский Союз фашистов (БСФ). Мосли в полной мере усвоил опыт своих предшественников — итальянцев. Поэтому, хотя прямо это и не утверждалось, Мосли рассчитывал прийти к власти насильственным путём. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть сухие факты.

В партии существовал строгий иерархический порядок. Власть Мосли фактически была абсолютной, его слово законом. Ниже стояли руководители региональных, районных отделений, офицеры и в самом низу рядовые члены. При партии был создан специальный орган, Силы обороны БСФ, представлявший собой сборище обычных бандитов, привыкших добиваться своего кулаками. Мосли всячески стремился расширить своё влияние, не гнушался любых источников финансирования. Впоследствии, он отрицал, что получал деньги из иностранных банков, но слова его были ложью. В первые годы существования БСФ Муссолини оказывал своим английским единомышленникам финансовую помощь, рассчитывая, что Мосли сумеет захватить власть в Британии и, таким образом, изменит расстановку сил в мире.

Угроза, исходившая от БСФ, в полной мере не воспринималась британским обществом. Более того, лозунг, выдвинутый Мосли, «Британия для британцев», нашёл отклик в среде оказавшихся в самом низу социальной лестницы граждан. Часто в Союз вступали настоящие головорезы, замешанные в кражах, грабежах и убийствах. И Мосли принимал их.

Не смотря на это, многие политики в той или иной мере поддерживали организацию Освальда в публичных выступлениях. Он, как противник любых левых идей, виделся этаким лекарством от заразы большевизма.

Политики попрозорливее видели в Мосли инструмент для достижения собственных корыстных целей. Например, лорд Ротермир, финансировавший организацию Мосли, рассчитывал на вливание фашистов в правое крыло консерваторов и, таким образом, добивался раскола внутри партии. К тридцать третьему году, когда влияние Болдуина росло, многие его противники видели в объединении с БСФ возможность заменить неугодного лидера. Поэтому в партию Мосли поступали чеки как от лорда Ротермира, так и от других видных представителей британского общества, таких, как леди Хаустон и лорд Наффилд. В связи с этим, Освальду пришлось отказаться от националистической и антисемитской риторики, наметившейся в тридцать третьем году. Дело в том, что Ротермир был противником антисемитизма и, конечно же, отказался бы от щедрых пожертвований в Союз, коль скоро его лидер использует неугодные лорду приёмы. Впрочем, это не первый и далеко не последний раз, когда Мосли изменит свои взгляды в угоду мимолетным интересам.

Отчасти Ротермир добился своей цели — из консервативной партии в БСФ перешёл ряд деятелей. Вступил в Союз и брат Стэнли Болдуина. Мосли прочувствовал тенденцию, наметившуюся в партии тори, стал высказываться резче. В частности, он в открытую говорил о необходимости введения диктатуры, устраивал марши своих сторонников, прозванных чернорубашечниками за цвет их одежды, нередко заканчивающиеся стычками с коммунистами и избиением недовольных.

Наконец, угрозу, исходившую от Мосли, почувствовал Болдуин. Он выступил с речью, в которой говорил о необходимости сохранения демократических традиций, осторожно намекнул на опасность, исходившую как со стороны левого крыла лейбористов, так и со стороны Союза Мосли, взывал к консерватизму, в той или иной мере свойственному большинству англичан. Вместе с тем, озабоченное усилением фашистской организации правительство начало тайный сбор информации и слежку за наиболее активными чернорубашечниками. Можно предположить, что инициатором этих мер был Болдуин. Более того, отчетливее стали звучать призывы к официальному запрету деятельности партии. Правда, на такой шаг в Британии пойти не могли. Как только предложения о запрете деятельности партии озвучивались в прессе, их тут же заглушили возражения недовольных. Не смотря на тяжёлое экономическое положение, Великобритания оставалась страной, в которой свобода слова являлась одной из высших ценностей.

В тридцать четвертом Мосли активно противостояли лишь коммунисты, но их усилий явно было недостаточно. Несмотря на беззаконные выходки чернорубашечников, несмотря на улучшающуюся экономическую обстановку, движение фашистов, получавшее помощь как внутри страны, так и вне её, продолжало набирать силу. В первой половине тридцать четвёртого года регулярно проводились митинги БСФ, Мосли выступал с речами, большим тиражом печатались газеты «Блэкшет» и «Фэшист Уик», содержащие фашистские агитационные материалы. Продолжала расти численность региональных отделений Союза, активно пропагандировался образ врага в лице коммунистов, воспевались успехи стран, в которых фашистское движение одержало победу. Штаб-квартиру фашистов перенесли в Лондон, в Уайтлендский педагогический институт. Поговаривали о скором приходе Освальда к власти, оставался лишь один вопрос — каким путём?

Впрочем, чаяниям честолюбивого лидера не суждено было сбыться. И причиной этого стал инцидент в зале Олимпия. Седьмого июня около тысячи чернорубашечников маршем проследовали от штаб-квартиры Союза к залу, где планировалось выступление Мосли. Он много говорил о победе в Первой Мировой войне, взывал к патриотизму слушателей, не учитывая того, что уже несколько лет в среде британской молодежи зрели антимилитаристские настроения. Всякий раз, когда его перебивали выкрикиваниями «Долой Мосли!», «Фашизм — это голод и война!», в дело вступали чернорубашечники. Они демонстративно избивали кричавших (чаще всего ими оказывались коммунисты). После того, как его перебивали, Мосли делал длинный паузы, обстановка внутри зала накалялась.

Впоследствии, секретарь Стэнли Болдуина, Джеффри Ллойд, так охарактеризовал манеру Мосли: «В английской политической практике издавна допускаются добродушная перебранка и даже резкие замечания во время собрания, и эту практику считают для себя оскорбительной только неопытные и чересчур самонадеянные ораторы, полагающие, что каждое их слово должно выслушиваться в благоговейном молчании».

Чернорубашечники непросто били осмелившихся нарушить тишину, они калечили людей, не гнушались добивать упавших и прекративших оказывать сопротивление. Вмешивались и женщины-фашисты, проявлявшие не меньшую жестокость. Самым загадочным в творившемся бесчинстве было то, что констебли, дежурившие у «Олимпии» безразлично наблюдали за происходящим, не смея вмешиваться. Позже, один из них проговорился, что им строго-настрого запретили оказывать фашистам противодействие.

После «Олимпии» Освальд написал статьи в своих газетах, где в восторженной манере отозвался о прошедшем мероприятии, утверждал, что британцы осознали и приняли как данность восхождение новой политической силы — БСФ. Уже не молодой, но всё такой же неопытный, падкий до лести и честолюбивый Мосли так до конца и не осознал, к каким последствиям привели действия его молодчиков во время митинга.

Независимые газеты кричали о жестокости и безжалостности чернорубашечников, их лидера поносили. Общественность, до того настроенная к БСФ скорее благожелательно, резко переменила своё мнение. На последующих митингах и сходках, устраиваемых Мосли, число его противников в разы превосходило число сторонников. Подобно громадной волне, возникающей вовремя обманчивого штиля, восстали антифашистские силы Британии. Безотносительно политической ориентации, всех их объединяла ненависть к БСФ. Мосли закидывали гнилыми фруктами, чернорубашечников гнали из мелких и крупных городов, даже рьяные сторонники движения стали покидать Союз. БСФ дискредитировал сам себя, в результате чего наступил период упадка фашистского движения.

Лорд Ротермир понял, что не сумеет использовать Мосли в своих целях и сделать фашистов придатком партии тори, поэтому он отвернулся от БСФ. Перестали выделять деньги промышленные предприятия и крупные компании внутри страны. Оставалась надежда на иностранные источники. Но и здесь Освальда ожидало разочарование — советник Муссолини по внешнеполитическим связям открыто заявил, что считает дальнейшее финансирование БСФ нецелесообразным, поскольку после инцидента в «Олимпии» движение себя полностью дискредитировало. Лидер итальянских фашистов частично прислушался к этому совету и урезал выделяемые суммы.

Даже лейбористы, до того терпимо относившиеся к движению Мосли и призывавшие не преувеличивать угрозы, исходившей от него, направили целую делегацию в Хоум-офис, департамент Британии в том числе несущий ответственность за безопасность, которая выразила обеспокоенность происшествием в «Олимпии», намекнула на бездействие полиции во время избиения невинных людей. Прозвучал даже намек на возможность формирования охранных отрядов партии лейбористов, которые насчитывали более 4 миллионов сторонников, для противодействия фашистам. На фоне недавнего нападения на один из региональных центров БСФ противников Мосли, нанесших существенный урон, слова лейбористов могли быть восприняты как угроза. Если предположить, что бездействие полиции действительно было следствием приказа сверху с целью показать методы, которыми фашисты намеревались захватить власть и таким образом показать истинную сущность Союза, то расчёт оправдался.

Впрочем, параллельно с вспышкой антипатии, звучали и слабые голоса взывающие если не к поддержке фашистов, то к справедливому отношению к Союзу Мосли. Так ряд газет осуждал действия антифашиство во время выступления Мосли, носившие явно провокационный характер. Звучали обвинения и в адрес коммунистических организаций. Тем не менее, движению Мосли это не помогло.

Начался массовый исход рядовых членов движения. Стремительно росшее в начале тридцать четвертого года, организация Мосли была близка к тому, чтобы прекратить своё существование к концу того же года. Пришлось урезать тиражи фашистских газет, сворачивать ряд региональных отделений. Лидеры БСФ вынуждены были начать сбор средств внутри организации, что вызвало вторую волну сокращения численности Союза.

Улучшение внутриэкономического состояния сыграло определённую роль. Впервые за долгие годы уровень безработицы стал снижаться, Великобритания стала уверенно выбираться из кризиса. На фоне этого популистские лозунги Мосли о скором крушении экономики Британии, необходимости лишения парламента его полномочий казались не более чем уловкой.

К началу тридцать пятого года БСФ представлял собой политически несостоятельную организацию. Лишившись возможности непарламентского захвата власти, Мосли уже не мог переориентироваться и подготовиться к грядущим выборам. Миновав зенит, Союз слишком быстро катился к горизонту.

Однако ситуация в мире сильно переменилась со времени создания БСФ. Национал-социалисты во главе с Гитлером превращались в серьезную политическую силу не только внутри Германии, но и на внешнеполитической арене. В них Освальд и усмотрел основную возможность возрождения своей организации. В конце тридцать четвертого и начале тридцать пятого года Мосли вернулся к антисемитской риторике, от которой всего год назад был вынужден отказаться. Немецкие газеты, некогда отзывавшиеся о БСФ в пренебрежительном тоне, стали отмечать положительные стороны партии Мосли. Союз привлёк внимание немцев. Этого Мосли и добивался. Он старался найти подход к Гитлеру, несколько раз пытался назначить встречу с фюрером, дабы заручиться поддержкой германского народа. Но попытки его, как правило, заканчивались неудачей. Тем не менее, он продолжал стараться: в выступлениях утверждал, что считает Версальскую систему несправедливой, говорил о необходимости её пересмотра, угрозе на востоке, необходимости сближения Германии и Англии.

Интересно отметить, что встреча Мосли и члена НСДАП фон Шаппуиса еще во времена расцвета БСФ, в июне тридцать четвертого, не произвела на последнего должного впечатления. Освальду он дал довольно нелицеприятную оценку, назвав склонным к позёрству и преувеличению, рекомендовал делать ставки на других деятелей фашистского движения Англии.

Наконец, когда антисемитизм стал фундаментом доктрины БСФ, а Мосли готов был переименовать организацию в Союз фашистов и национал-социалистов Британии, с ним связался официальный представитель Германии, группенфюрер СС Юлиус Штрейхер. Воспрянувший Мосли поблагодарил столь высокопоставленного военного за телеграмму, ответил в духе истинного национал-социалиста, отметив необходимость решения еврейской проблемы не только в Германии, но и на Альбионе. С этого момента немцы стали присматриваться к Освальду Мосли.

2

13 марта 1935 года. Великобритания, Лондон, Челси.

Большая комната в правом крыле штаб-квартиры БСФ — Чёрного дома, как её называли участники движения — была приготовлена для встречи с гостем из Германии. Мосли подошёл к делу основательно. У двух смежных стен стояли красивые книжные шкафы, полки которых ломились от литературы нацистского толка. На широком столе в углу комнаты лежали книги Мосли «Более Великая Британия», Гитлера «Моя борьба» и Шпенглера «Закат Европы»; напротив стола располагались два роскошных кожаных кресла; у большого окна стоял удобный мягкий диван, тоже из кожи; на полу постелили новый, красивый ковёр, на красном фоне которого чёрными кляксами расползались восточные иероглифы.

Сам Освальд Мосли, худой, высокий, красивый человек с короткими, подростковыми усами и аристократичными чертами лица, заметно нервничал. Он то и дело массировал ладонью подбородок, зажимал кожу на бороде большим и указательным пальцем, оттягивал её вниз. Оделся он подобающе случаю — белая рубашка из атласной ткани, приталенный дорогой пиджак, несколько широкие для похудевшего за последние месяцы Мосли брюки и чёрные как смоль туфли с острыми носами.

Не хотелось ударить в грязь лицом перед немцем и в плане обсуждения вопросов политики. Он тщательно изучил работы основных теоретиков национал-социализма, ознакомился с историей становления НСДАП и прихода партии Гитлера к власти. Особое внимание Освальд уделил ночи длинных ножей, пытаясь вникнуть в причины этого не до конца понятного большинству англичан явления.

При этом Мосли не собирался держаться как проситель. Да, дела продвигались неважно, от помощи национал-социалистов зависело будущее фашистского движения в Британии, тем не менее, показывать это немцу нельзя. Для этого Мосли и оставил словно бы небрежно забытые чеки на столе рядом с книгами. Их присылал Ротермир, но последняя подачка лорда оказалась совсем незначительной, по всему было видно, что он порвал с движением, поэтому Освальд и оставил чеки годичной давности, убедившись, что гость из Германии не сумеет разобрать дату, зато непременно заметит сумму.

В дверь комнаты постучали, внутрь заглянул доктор Пфистер, агент БСФ по внешним связям. Он взволнованно посмотрел на Мосли, отвернулся и выглянул в коридор, простоял пару секунд в проёме, после вошёл в комнату, аккуратно прикрыл за собой дверь и повернулся к Освальду.

— Он здесь, — тихо произнёс Пфистер. — Приготовься, он просто громадный. Я опешил немного, когда его увидел.

— Как его зовут? Кем он числится в партии? — спросил Освальд.

— Он не сказал. Расспрашивать его я не решился.

Освальд отрывисто провёл правой рукой по виску, поправляя прическу.

— Когда приведёшь его, присаживайся на диван, Пфистер, хочу, чтобы ты присутствовал во время беседы, — сказал Мосли.

— Уверен, что его это устроит?

— Если нет, я попрошу тебя нас оставить. Но это в крайнем случае. Мне будет спокойнее, если я буду не один.

Пфистер небрежно пожал плечами, направился к двери.

— Сейчас его приведу.

Доктор исчез, чтобы через минуту вернуться.

— Прошу вас, — улыбаясь, произнёс Пфистер.

Следом за ним в комнату вошёл немец. Настоящий гигант ростом не меньше двух метров он пренебрежительно обвёл тяжелым взглядом комнату. Наконец, его пронзительные, глубоко посаженные карие глаза застыли на месте, когда великан посмотрел на Мосли. Густые, кустистые брови сошлись на переносице, потом слегка приподнялись вверх, лоб покрылся складками, губы остались недвижимы.

— Позвольте представить, сэр Освальд Мосли, — Пфистер указал на баронета. Освальд согнулся в почтительном поклоне, гигант быстро опустил голову к груди и так же быстро вскинул её обратно, стал изучать Мосли.

— Могу я узнать ваше имя? — спросил Освальд на неплохом немецком. Гигант покачал головой в знак отрицания. — Не доверяете мне? — наполовину в шутку наполовину всерьез спросил Мосли. Гигант скривился.

— Мистер Мосли, полагаю и вы, и я заинтересованы в том, чтобы сохранить нашу встречу в тайне. Для чего вам знать моё имя? — гигант тоже ответил на немецком.

— Сомневаетесь в моей благонадежности?

— Ничуть. Во-первых, мы здесь не одни…

— О, не волнуйтесь о Пфистере. Он ни слова не понимает по-немецки.

— А во-вторых, — гигант строго посмотрел на Мосли, — не хочу искушать судьбу. Я всего лишь исполнитель, если хотите, живая телеграмма. Моя задача выслушать всё, что вы скажете, передать предложение людей, которых я представляю, и, надеюсь, положить начало взаимовыгодному сотрудничеству.

— Вы правы, — согласился Мосли. — Присядем? — он повернулся всем корпусом и указал раскрытой ладонью в сторону стола и кресел.

— Не возражаю, я устал с дороги, — ответил немец.

Мосли обошёл стол и собирался сесть за ним, потом вдруг передумал и устроился рядом с гигантом, сев на соседнее кресло. Пфистер, как ему и поручил Освальд, занял своё место на диване и тихо сидел в стороне.

— Итак, расставим все точки. Вы доверяете мистеру Пфистеру? — немного помолчав, спросил немец.

— Я вам уже сказал — да.

— Тогда перейдём на английский. Невежливо по отношению к нему разговаривать на незнакомом доктору языке, — немец вытянул спину, сложил свои широкие ладони на коленях, опустил веки, собираясь с мыслями.

— Меня интересует абсолютно всё, — заговорил он уже на английском. — Теперешняя численность вашей организации, возможности, связи, источники финансирования. Если вы по каким-либо причинам не можете предоставить часть информации, я пойму, поэтому можете без смущения сообщить мне об этом. Итак, я готов вас выслушать.

Мосли переглянулся с Пфистером. На пару они начали рекламировать БСФ, превознося его, как им казалось сильные стороны и замалчивая слабые. Численность сторонников несколько уменьшилась, но это лишь временная трудность, Мосли поддерживают рабочие и простой народ. Мелкий собственник, основа экономики, стоит на его стороне. Из-за вмешательства ряда еврейских организаций имя Освальда запятнано, но это не является препятствием. В перспективе его Союз способен победить уже на предстоящих выборах, а Освальд готов придти к власти. Если не мирным путём, то в результате массового выступления фашистов.

— Ох уж эти евреи, — выслушав историю Мосли, произнёс немец. На его лице застыла слабая ухмылка. — Еврейский капитал всячески стремится столкнуть интересы великих представителей британского и германского народа, не так ли, мистер Освальд?

— Я уверен, что сегодняшняя наша встреча предотвратит это.

— Вот как. Полагаете, Британия и Рейх не окажутся по разные стороны баррикад в предстоящей войне?

— Война есть продолжение политики другими средствами, — неправильно истолковав не сползавшую с лица немца ухмылку, Освальд тоже стал улыбаться. — Если я стану премьером Британии, то политические интересы Британии и Германии будут совпадать. Воевать друг с другом нам будет не из-за чего.

Гигант широко улыбнулся.

— Мысль Клаузевица была верной лет сто назад. Сегодня война есть продолжение торговли другими средствами. И торгуют не только и не столько пушками и снарядами, сколько человеческими жизнями. Так что ваша организация может предложить Рейху в обмен на материальную помощь? Можете дать гарантии невмешательства во время войны? Или пообещаете союз с Германией?

— Когда к власти придут фашисты…

Гигант всплеснул руками.

— Мистер Мосли, умоляю вас! Нам всё известно о вашей организации. Поверьте, к власти вы придёте не скоро.

Мосли задела эта реплика, он напрягся, сжал губы.

— Хотя ваши суждения в высшей мере разумны, многие в Германии их разделяют, зачитываются вашими речами, — смягчился немец, — нынешняя политическая элита Британии никогда не позволит вам стать премьером. Но не расстраивайтесь. Мы заинтересованы в том, чтобы БСФ продолжал своё существование вне зависимости от того, в каком состоянии ваши теперешние дела. А они, должен честно признаться, неважные.

И тут немец стал излагать цифры. Они были достаточно близки к истине, хотя чаще всего оказывались несколько завышенными. Мосли всё равно впечатлила осведомленность немцев. Интересно, как давно они наблюдают за Союзом и за какой срок успели собрать необходимую им информацию?

— Как видите, наши цифры разнятся. Где тут правду сыщешь? — великан усмехнулся, но тут же стал серьезным, пристально посмотрел на Мосли. — Но перейдём к сути беседы. Вы хотите встретиться с фюрером, не так ли?

Опешивший Мосли не сразу нашёлся с ответом.

— Да, — подтвердил он.

— Фюрер готов встретиться с вами уже в апреле. Детали прорабатываются. Официальная часть, о которой напишут газеты, а вы ведь понимаете, что скрыть визит к персоне такой величины не удастся, займёт всего час, но после вам представится возможность обсудить детали дальнейшего сотрудничества. Мы готовы оказать вам как моральную, — немец сделал паузу и хитро, с прищуром, посмотрел Мосли прямо в глаза, — так и материальную поддержку.

Освальд оживился, не смог скрыть своей радости.

— Это замечательная новость. Объединив усилия НСДАП и БСФ, мы добьемся невиданных успехов в решении еврейского вопроса. Полагаю, за это положено выпить. Вы не возражаете? — он взглянул на немца.

— Погодите, это не всё, мистер Мосли. Детали прорабатываются, но еврейский вопрос не единственное, что нас интересует.

Освальд насторожился.

— Вы чего-то хотите взамен?

— Прежде, чем ответить на ваш вопрос, позвольте высказать несколько слов относительно интересов Германии. Вы должны понимать, что мы заинтересованы в сильной и влиятельной Британии. Вообразите себе монолитную империю, тянущуюся от Средиземного моря до Северного, включающую в себя Британию, Италию и Германию. Империи этой суждено стать мировой осью! Не останется силы, способной нам противостоять, мы будем диктовать свои условия всему миру. Немцы признавали и всегда будут признавать Британию первой морской державой, так же, как и ваш народ должен признать за Германией право считаться первой на континенте. Вы готовы пойти на это, Освальд?

— Готов ли я? — Мосли театрально вскинул правую руку. — Даю слово, как только власть в Британии захватят национал-социалисты, так и будет.

— Положим, ваша помощь может понадобиться нам несколько раньше. Можем ли мы рассчитывать на вас, как истинного арийца и национал-социалиста?

— Я сделаю всё, что в моих силах.

— Через две недели в Британскую Индию придёт корабль. Он войдёт в порт Калькутты под бельгийским флагом. Я слышал, сочувствующие вашему движению офицеры служат на флоте Её Величества. Так вот, я прошу вас воспользовались своими связями и поспособствовать тому, чтобы таможня без лишних вопросов позволила разгрузить трюмы этого корабля и увезти их содержимое. Как вы на это смотрите?

Мосли молчал, обдумывая слова немца.

— Почему вы боитесь таможенного контроля? — спросил Мосли.

— Освальд, — немец нахмурился. — Мы не видим в Британии нашего врага, напротив, наши народы должны быть связаны узами дружбы и доверия. Зачем вы задаёте вопрос, на который я не в состоянии ответить?

— Я не могу дать согласия, если… — Мосли оборвал себя на полуслове. Если он откажет немцу, никакой встречи с Гитлером и финансовой помощи из Германии не будет. Осознав это, Мосли испугался. Без денег НСДАП БСФ быстро захиреет, Освальд лишится последнего шанса сосредоточить настоящую, а не виртуальную власть в своих руках. Немец, продолжавший за ним наблюдать, казалось, догадался о его сомнениях, решил их развеять.

— Освальд, послушайте меня внимательно. Мы союзники, а не враги. Немцы признают за Британией право на колонии, более того, Индия должна оставаться под крылом более развитой нации, иначе дикий народ окажется ввергнут в смуту, которая выльется в совершенно ненужную войну. Никогда действия национал-социалистов не будут направлены против их соратников, даже если они и служат полотнищам с разными расцветками. Не ищите подвоха там, где его нет. Я не предлагаю сделку, я прошу об услуге, дружеской услуге, которую союзник оказывает союзнику.

— Хотите сказать, — решил уточнить Мосли, — если я отвечу отказом, всё равно встречусь с фюрером?

— Непременно. Только срок придётся отодвинуть. Фюрер будет разочарован вашим отказом, сильно разочарован. Когда он услышит об этом, то спросит: «Отчего наши друзья из Британии не хотят помочь общему делу, почему не верят слову, данному лидером дружественного им народа?» Что мне ответить на это, Освальд?

— Хорошо, — выдавил из себя Молси. — Я сделаю всё, что от меня зависит.

— Не сомневаюсь, — немец кивнул. — Дайте бумагу, я напишу необходимые вам сведения.

Освальд выполнил просьбу гостя и, пока немец писал, бросил короткий взгляд в сторону доктора Пфистера, словно просил у того поддержки. Агент по внешним связям растерянно пожал плечами. Его лицо словно бы говорило «Не мне решать, Освальд».

— Вот, — гигант закончил карябать не слишком аккуратные английские буквы, протянул исписанный листок Мосли. — Подробная информация о корабле. За грузом обязательно приедут, будет просто здорово, если городские власти обеспечат безопасность перевозчикам.

— Не сомневайтесь, — Мосли тоже нахмурился. — Но предлагаю вернуться к обсуждению моей встречи с фюрером.

— Апрель, конкретнее узнаете из телеграммы, которую получите сразу после того, как вопрос с грузом будет решён. Это всё, что я имел честь вам сообщить, господин Мосли. Если позволите, я вас оставлю, у меня на сегодня запланировано много встреч.

— Как вам будет угодно, — холодно ответил Мосли. Он встал, поклонился, гигант небрежно кивнул в ответ. Пфистер поднялся с дивана и проводил немца к выходу. Распрощавшись, доктор вернулся в кабинет к Мосли. Освальд стоял у окна и наблюдал за тем, как гигант пересекает спокойную лондонскую улицу, садится в роскошный чёрный автомобиль, марку которого Мосли не сумел определить, и уезжает.

— Что ты о нём думаешь? — спросил Пфистер.

— Ты уверен, что это именно тот человек? — спросил Мосли.

— Конечно это он. А почему ты сомневаешься?

— Я представлял себе немцев не такими, — Мосли запнулся, подбирая нужное слово, — дикими. Ты его видел? Складывается впечатление, что он из степей, а не из большого города.

— Обычный немецкий мужлан, из крестьян, — поделился своими догадками Пфистер.

— Но переговоры вести умеет.

— А по мне, так слишком прямолинеен. Ты действительно собираешься помогать ему?

Мосли кивнул.

Пфистер немного постоял за спиной Мосли, затем бесшумно выскользнул из комнаты. Освальд задумался. Мыслями он снова витал в вымышленной им самим «более великой Британии». Той самой, где полнота власти принадлежит его роду. Основным мотивом, побуждавшим Мосли к действиям, был не патриотизм, не забота о народе или преданность своим идеям. Нет. Мосли двигали честолюбие и жажда власти. А ради власти он был готов пойти на всё.

Глава 4

1

13 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Джеймс Сквайрс собирался позвонить лорду Недведу в третий раз. На первые два звонка ответил Освальд.

— Лорд не может подойти к телефону, — сухо сообщал дворецкий, — перезвоните позже.

— Постой, Освальд. Это Джеймс Сквайрс. Скажи лорду, кто звонит, для меня он выкроит минутку.

— Простите, лорд не велел его беспокоить. Перезвоните позже, — и вешал трубку.

Манера, в которой дворецкий отказывал Сквайрсу, раздражала последнего, но Джеймс не хотел устраивать скандал. Поэтому после второго звонка выждал час и попросил соединить с имением Недведов. Если Освальд в очередной раз ответит отказом, Джеймс не станет терпеть наглости и выскажет ему в резкой манере всё, что о нём думает. Однако трубку взял сам Герберт.

— Лорд Недвед у аппарата, — приглушённым голосом произнёс Герберт.

— Здравствуйте, лорд, это Джеймс Сквайрс.

— Здравствуй, Джеймс, — поприветствовал старого знакомого Герберт. По тону лорда Сквайрс понял, что позвонил не вовремя.

— Вижу, вы чем-то расстроены, но мне срочно нужно с вами переговорить.

— Ты прав Джеймс, — прервал его Недвед. — Я расстроен. Честное слово, в любой другой день я помог бы тебе с удовольствием, но не сегодня.

— Просто позвольте придти к вам вечером и поговорить. Это займет не более получаса.

— Прости, но мне не до этого. Постараюсь помочь в следующий раз. Прощай, Джеймс, — не дожидаясь ответа, старый лорд повесил трубку.

Сквайрс рассердился. Сначала Освальд, а теперь и старый лорд грубо его отвадили. Придётся вернуть шкатулку Шепарду. Сквайрс взял её с собой, вышел в прихожую, обулся, накинул пальто и выскочил из квартиры, которую он снимал.

Насупленный Джеймс пошёл к трамвайной остановке. Погружённый в свои мысли Джеймс потерял бдительность и не заметил мальчишку, который следовал за ним по пятам. Маленький, вихрастый беспризорник оставался на противоположной стороне улице, чуть отставал от Сквайрса. Будь парнишка опытней, Сквайрс так и не догадался бы, что за ним следят. Но мальчишка то ускорял, то замедлял шаг, производил много шума. Сквайрс не мог не обратить на него внимания.

Джеймс вспомнил предостережение инспектора Шепарда, вытащил левую руку из кармана и взглянул на часы. Уже половина шестого. Скоро стемнеет. Сквайрс огляделся — улица была пустой: кроме него и мальчишки почти никого не было. Около остановки ошивался рыжий пьяница, очевидно, ирландец, в проёме между домами стоял грязный белобрысый бродяга, потягивавший окурок.

Джеймс нащупал под пальто шкатулку, прижал её локтем к боку и твёрдым шагом направился на остановку. Мальчишка неотступно следовал по противоположной стороне. Джеймс остановился, посмотрел на своего преследователя. Перейти через дорогу и прогнать маленького подлеца? Джеймс решил действовать иначе. Он резко свернул и направился к входу в проулок, у которого стоял бродяга.

— Дай-ка пройти, приятель, — Джеймс слегка толкнул курившего в плечо, проскользнул мимо. Сквайрс рассчитывал оторваться от мальчишки, пробежав между домами и свернув на параллельную улицу.

— Осторожней, — огрызнулся бродяга и схватил Джеймса за руку. — Пары монеток не найдется?

— Нет, — Джеймс попытался освободиться, но бродяга не отпускал. Сквайрс заметил, как рыжий ирландец встал на ноги и быстрым шагом направился в их сторону. Мальчишка оставался на месте.

— А ты поищи лучше, — сказал бродяга, обнажив зубы в хищном оскале.

Джеймс сжал кулак и попытался зарядить белобрысому в скулу, но тот оказался прытким, ушёл от удара, заехал Сквайрсу под левый бок. Джеймсу пришлось отступить на несколько шагов назад, рукав пальто, в который вцепился белобрысый, с треском оторвался. Бродяга открыто бросился на Сквайрса. Они обменялись несколькими ударами, и тут в проулке объявился ирландец.

— Хватит! — заорал он, размахивая в воздухе пистолетом.

Белобрысый расслабился, Джеймс воспользовался этим, ударил коленом противнику в пах, изо всех сил толкнул его на ирландца. Бандиты не ожидали атаки, неуклюже упали на землю. Сквайрс почувствовал, что сверток со шкатулкой выскальзывает из внутреннего кармана. Снова придавив его локтем, Джеймс побежал, но как следует разогнаться не успел.

— Стой! — орал ирландец ему вслед. Джеймс не обращал внимания, продолжал бежать. Тогда ирландец выстрелил. Пуля ушла вверх, но грохот заставил Сквайрса согнуться. Оставалось буквально несколько шагов до выхода на параллельную улицу, когда вторая пуля настигла Джеймса. Она угодила в бедро правой ноги. Джеймс вскрикнул, вывалился из проулка, откатился в сторону. Спрятавшись за стеной дома, он кое-как поднялся на ноги, заковылял вниз по улице. Ему навстречу ехал автомобиль. Джеймс вышел на дорогу прямо под колеса машины.

— Помогите! — крикнул Сквайрс, пытаясь зажать кровоточащую рану на ноге. Автомобиль затормозил, визг колодок слился с грохотом очередного выстрела. Джеймс не понял, куда угодила пуля в этот раз, но на землю он рухнул сразу. Джеймс решил, что он умирает. Потом кто-то подхватил его под мышки, а ирландец продолжил палить. Заревел мотор, выстрелы оборвались. Джеймс на мгновение открыл глаза, понял, что находится в салоне автомобиля и потерял сознание.

2

13 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Вчерашним вечером, когда Шепард вернулся с вокзала, он долго рассматривал шкатулку. Вглядываясь в черточки, тянувшиеся вдоль её стенок, Генри испытывал смутное ощущение déjà vu, словно он когда-то видел шкатулку или слышал о ней. На границе сознания и бессознательного крутились невнятные образы и смутные воспоминания. Но пытаясь сконцентрироваться на них, Шепард терял их из виду и, как ему казалось, отдалялся от поиска ответа. Раздражение, которое испытывал Генри, стараясь вспомнить всё время ускользавшие от него подробности, не описать. Шепард поздно лёг спать, весь извелся, задремал только под утро. Удивительно, но когда солнечные лучи, проникшие в комнату, разбудили Генри, он точно знал, почему шкатулка показалась ему знакомой. Некогда он читал практически точное её описание в полицейских архивах городка. В каком деле фигурировала шкатулка, Шепард не помнил, но теперь он хотя бы знал, за что можно зацепиться. Когда Генри пришёл в участок, первым делом приказал констеблю принести дела из архива.

— За какой период? — уточнил констебль.

Шепард не знал точного ответа на этот вопрос. Когда его перевели сюда, Генри старательно поработал над архивным материалом. Многие семьи жили здесь оседло, а Шепард верил в наследственность, считал, что преступления прошлого подскажут, за кем из горожан нужно пристально наблюдать в настоящем. Поэтому он изучил много дел. Вспомнить теперь, где он наткнулся на описание шкатулки затруднительно. Пришлось довериться своей интуиции

— Знаешь что, — вздохнул Шепард. — Принеси-ка всё, что у нас есть за семидесятые, восьмидесятые годы прошлого века.

Скоро стол Шепарда оказался завален ворохом пыльных папок. Он работал с ними, когда пришёл Сквайрс, продолжил их разбирать после ухода Джеймса. Зачастую приходилось перечитывать отчеты целиком. Инспектор быстро устал, его внимание притупилось, но с заслуживающей уважения настойчивостью он продолжал листать пожелтевшие от времени страницы, пробегать глазами документы, пытаться вникнуть в их суть. Но с каждой последующей стопкой бумаг его энтузиазм уменьшался. Около семи часов вечера к нему в кабинет вошёл констебль.

— Поступило заявление о стрельбе в городе, — сообщил полицейский.

Шепард бросил усталый взгляд в сторону своего подчиненного.

— Пострадавшие есть? — спросил инспектор.

— Об этом нам не сообщили, — отрапортовал констебль.

— Отправьте туда кого-нибудь, я сейчас занят, — приказал Генри. Скорее всего, кто-то спутал шум барахлящего двигателя с выстрелами пистолета и проявил излишнюю бдительность.

Шепард просидел над бумагами до девяти, закрыл глаза, дал им возможность отдохнуть, после взглянул на себя в зеркало, висевшее на стене. Вид у него был неважный: веки опухли, белки покраснели, щеки и лоб выделялись неестественной бледностью. Шепард вздохнул, стал собираться. Заставив себя захватить несколько папок на дом, он вышел из кабинета, столкнулся с молодым констеблем.

— Что-нибудь разъяснилось со стрельбой? — спросил Генри.

— Наверное, кто-то напутал, инспектор. Сержант Ричардс обещал подготовить отчет к завтрашнему утру.

— Передай, пусть не торопится. Дело — пустышка, — отмахнулся Шепард.

Домой Генри добрался быстро, поужинал, провёл традиционную семейную беседу с женой и детьми, около половины одиннадцатого решил почитать газету, но взгляд его упал на папки из архива. Всего-то десяток-другой краж. Пробежать быстро глазами и освободить вечер. Тяжело вздохнув, Генри попросил жену не беспокоить его, закрылся в спальне и стал изучать бумаги. Четвертая по счету папка оказалась увесистой, и речь в ней шла не о краже, как в большинстве остальных, с которыми успел поработать Шепард, а об убийстве.

Генри приступил к чтению. Речь шла о событиях шестидесятилетней давности. Был убит глава семейства Недведов, лорд Генрих. Расследовавший дело старший инспектор Уотсон подозревал жену убитого, леди Фелицию Недвед, допускал возможность сговора между ней и детьми лорда. Но никаких доказательств причастности членов семьи к убийству найти не удалось. Всю вину возложили на младшего сына лорда, Якоба. А потом Шепард наткнулся на перечень вещей, которые пропали из кабинета убитого. В частности, упоминалась шкатулка, из-за которой якобы и произошла ссора между лордом Генрихом и Якобом. Описание шкатулки приводилось со слов старшего сына, Бернарда. Прочитав его дважды, Генри понял, что попал в точку. Тогда Шепард вернулся к первой странице и начал внимательно перечитывать отчеты и записи свидетельских показаний. Он увлёкся, не сразу услышал, как жена стучится в дверь спальни.

— Генри, дети уже легли, я тоже хочу спать, — шёпотом произнесла Лиза Шепард.

— Прости, заработался, — инспектор впустил её, отложил бумаги, твёрдо решив дочитать их завтра. Шкатулка определенно притягивала неприятности.

Шепард надел пижаму, лёг в постель, положив правую руку на мягкий, тёплый бок своей жены, попытался отогнать мрачные мысли и уснуть.

— Кстати, — прошептала Лиза, — ты не читал вечернюю газету?

— Нет.

— Настоящий кошмар! Пассажира и проводника лондонского поезда зарезали.

— Такое случается каждый день, — зевнув, ответил Шепард.

— Но не каждый день это происходит в поезде, который проходил через наш город.

— Что? — Генри вспомнил свою вчерашнюю встречу с Уилфредом.

— Вот-вот. Ты же вчера стоял на вокзале, дожидался своего знакомого. Представь, возможно, совсем близко находился хладнокровный убийца!

— Где газета? — Шепард вскочил с постели, подошёл к столу, зажёг настольную лампу, отыскал нужную страницу.

«Личность убитого пассажира не установлена — злоумышленник унёс все документы и вещи с собой, поэтому основным мотивом полиция считает ограбление. Мы не можем привести фотографии погибшего, которые могут шокировать наших читателей, поэтому ограничимся словесным описанием погибшего и просим всех, кто узнает этого человека, обратиться в редакцию нашей газеты или в управление лондонской полиции», — прочитал про себя Генри. Далее приводилось описание, под которое, хоть и с натяжкой, подходил Гастингс.

«Что же я наделал!» — подумал инспектор.

Миссис Шепард заметила, как её муж переменился в лице. С щёк пропал румянец, губы сжались в тонкие бледные полоски, ноздри раздулись.

— Что случилось, Генри? Это он, твой друг? — спросила она.

— Я должен идти, — твердо сказал Шепард, начал переодеваться.

— Куда ты, Генри?

— Внимательно меня слушай, Лиза, — инспектор повернулся к своей жене, застегивая пуговицы на своей рубашке. — Запрись и не открывай никому, кроме меня. Никому!

— Объясни, что происходит, — испуганно попросила жена.

— Пока ничего страшного, — отрезал Шепард. Он подошёл к телефону, набрал номер Сквайрса. Никто не отвечал. Генри сжал кулаки.

«Бог не допустит худшего», — подумал Шепард. Набрал номер полицейского участка. Ответил дежурный.

— Это инспектор Шепард, — сказал Генри. — Направьте двух констеблей к дому Джеймса Сквайрса, — Шепард назвал адрес. — Всех оставшихся к имению Недведов.

— У меня в распоряжении всего два человека, сэр.

— Тогда пускай едут к Сквайрсу. Свяжись с остальными, пускай явятся в участок и оттуда сразу к Недведу, — не дождавшись ответа, Генри бросил трубку, вышел из спальни, достал из шкафа в прихожей своё пальто, отомкнул верхнее отделение шкафчика, достал оттуда свой пистолет, спрятал его в карман. Лиза, всё это время с беспокойством наблюдавшая за мужем, увидев оружие, пришла в ужас.

— Генри, никуда не ходи, я тебя не пущу! — закричала она.

— Тише, разбудишь детей! — шикнул Генри. Но жена не унималась.

— Оставайся, пускай с этим разбираются другие! Это не твоё дело, Генри! — Лиза стала на проходе, не позволяя мужу выйти. Он обнял её, заметил, как дверь детской приоткрылась и, потирая глаза, оттуда выглянул младший сын Шепарда.

— Этой мой долг, Лиза, — сказал Генри, мягко отодвинул её в сторону и переступил через порог квартиры. — Замкнись и не пускай никого, кроме меня! — повторил он напоследок.

3

Трое неудачливых бандитов — Иоганн, Дени и Юджин — собрались под мостом, где можно было на время спрятаться от глаз ненужных свидетелей. Ирландец выглядел недовольным. Юджин чудом догадался, кому Шепард передаст шкатулку, проследил за пожилым мужчиной до самого дома. Дело оставалось за малым — схватить этого человека и отобрать шкатулку или выяснить, куда он её спрятал. Но Иоганн не сумел справиться с ним. Теперь Кольберг сидел на земле, прислонившись спиной к кирпичному основанию моста, прижимал руки к паху.

— Как ты мог его упустить? — не удержался от упрёка ирландец. — Ему некуда было деваться!

— Лучше расскажи, кто тебя стрелять надоумил? — упрёком на упрёк ответил немец. — Нам из-за тебя из города бежать придётся.

— Разок врежь ему, как следует, и стрелять не пришлось бы.

— Замолчи! — огрызнулся немец. — Не до твоих глупостей.

— Ты мне не указывай! Знаю я вас гансов, считаете себя умнее всех, а как до дела дойдёт…

— Погоди, Дени, — в обмен любезностями вмешался Юджин. — Я ведь узнал ту машину. Видел её несколько раз.

Ирландец мигом оживился.

— И кому она принадлежит?

— О, тебе я не скажу, Дени. Можешь орать на Иоганна сколько угодно, но палить посреди города — глупее ничего не придумаешь. Назови тебе имя, ты рванешь туда грабить владельца машины, — Юджин откровенно насмехался над ирландцем. Он знал — с виду злой и суровый Дени никогда не поднимет руку на сироту, которого несколько лет добровольно взял под свою опеку.

Иоганн захохотал.

— Молодец, Юджин! Со мной-то секретом поделишься? — спросил немец.

— А со мной? — произнёс кто-то четвертый. Бандиты разом повернулись — с противоположного берега мелкой речки на них смотрел худощавый. Дени опешил.

— Мы же договаривались… — начал ирландец.

— Я страсть какой нетерпеливый, — перебил его Бергер. — Полагаю, шкатулку вы упустили?

— Если ты всё слышал, зачем спрашиваешь? — Иоганн встал на ноги внимательно посмотрел на собеседника. — Что немец делает так далеко от родины? — перешёл Иоганн на немецкий.

— Что немец делает вместе с ирландской швалью? — худощавый тоже заговорил по-немецки.

— Шваль? Не слишком ли вы прямолинейны, господин Бергер? Он мой друг, я могу и обидеться, — сказал Иоганн, скрестив руки на груди. — Не находите, что пересекли рамки приличия?

— Я нахожу, что ты не заслуживаешь носить немецкое имя.

— Вы прекращайте болтать по-собачьи! — вспылил Дени. Услышав это, худощавый расхохотался.

— По-собачьи? — Бергер вернулся к английскому. — Хорошее чувство юмора для представителя нации пьяниц.

Дени хотел было огрызнуться, но худощавый не предоставил ему возможности.

— Довольно! Скажите, кому принадлежала машина, на которой от вас сбежал человек со шкатулкой и на этом закончим, — приказным тоном произнёс худощавый.

— Деньги вперёд, — бросил Дени.

— О каких деньгах идет речь, мистер? Вы провалили моё поручение. Сейчас я проявляю ангельское терпение, разговаривая с вами на равных.

— Не грозись, — Дени вытащил револьвер из кармана, взял Бергера на прицел. — Я же говорил, мы придём готовыми ко всему. Плати и получишь свою информацию.

— Говори и сохранишь свою жизнь, — безучастно произнес худощавый. Дени не нравился тон немца.

— Тише парень, — шепнул Иоганн. — Юджин, забери у него пистолет.

Мальчик неуверенно посмотрел на Дени. Ирландец отмахнулся.

— Ничего не скажем, пока не получим денег, — упрямо повторил Дени.

— Как знаешь, — худощавый выкрикнул несколько слов на немецком из-за опоры моста вышло четыре человека с оружием в руках. Пистолеты были направлены в сторону бандитов. Дени трезво оценил шансы, выпустил своё оружие из рук.

— Он спрятался в машине лорда Недведа. Его наверняка увезли в поместье к старику, — выдавил из себя испуганный Юджин. Бергер кивнул в знак одобрения, посмотрел на Дени, криво усмехнулся и произнёс:

— Свидетели нам ни к чему.

4

Герберт услышал визг тормозов, бросился к окну, выглянул наружу. Ситроен остановился у самого порога дома, наружу выскочил бледный, растерянный Освальд. Он открыл дверь со стороны пассажирского сиденья, оттуда вылез измазанный кровью Арчибальд. Душа Герберта Недведа ушла в пятки. Да, сегодня он наговорил сыну много нелицеприятного, но какой родитель спокойно станет наблюдать за тем, как его ребёнок сбивается с верного пути, развращается, становится кутилой? После ссоры лорд переживал, потому и послал Освальда отыскать сына. Теперь же, увидев кровь на одежде Арчибальда, Герберт не знал, куда себя деть. Если сын погибнет, лорд никогда не простит себе этого.

— Господи, Освальд, что случилось?! — закричал перепуганный лорд. Но слуга, казалось, не слышал его. Освальд беспомощно размахивал руками, пытался что-то объяснить Арчибальду.

Лорд бросился вниз, к телефонному аппарату. Первым делом он позвонил своему личному врачу, доктору Эдварду Мортимеру.

— Это лорд Недвед, — сообщил Герберт, как только секретарь поднял телефон. — Передайте Эдварду, чтобы он срочно приезжал ко мне домой. Без промедления!

Бросив трубку, он побежал на улицу, но в дверях столкнулся со скорбной процессией. Арчибальд пятился и нёс человека, держа его за плечи, Освальд вцепился в ноги раненого. Лорд вздохнул с облегчением, хотя радость его и была не уместной. С Арчибальдом всё хорошо.

— Скорее отец! — прокричал запыхавшийся Арчибальд. — Приготовь полотенца и тёплую воду!

Молодой лорд и Освальд развернулись, волоча человека вверх по лестнице, и Герберт увидел лицо раненого. Им был Джеймс Сквайрс. Лорд хотел было приказать служанкам сделать необходимые приготовления, но вспомнил, что по глупости отпустил их. Герберт готовился к новому скандалу с Арчибальдом, не хотел, чтобы слуги слышали ссору отца и сына.

Старый лорд сам побежал на кухню, поставил разогревать чайник, приготовил глубокую кастрюлю и стакан, пока Арчибальд и Освальд возились с раненым. Наконец, они затащили его на второй этаж, в спальню Арчибальда. Через минуту Освальд прибежал на кухню, суетясь, схватил полотенца, побежал наверх. Следом за ним спустился Арчибальд. Выглядел он устрашающе — на груди расползлось алое пятно, руки в потеках крови, на лице мелкие красные капли. Он взял не закипевший чайник, перелил воду из него в широкую кастрюлю и побежал с ней на второй этаж. Тем временем лорд отыскал аптечку, достал оттуда бинты и антисептики, торопливо последовал за сыном.

Джеймса уложили в комнате Арчибальда. Молодой Недвед и Освальд разорвали штанину и пытались перетянуть полотенцами кровоточащее бедро. Герберт понял, что ранение пулевое. Он быстро сориентировался, достал жгут, подал его сыну. Арчибальд взял жгут, попросил Освальда приподнять ногу Сквайрса, перетянул выше раны. Одно полотенце Арчибальд скомкал и прижал к бедру, второе Освальд намотал поверх первого.

— Держи так, Освальд, — распорядился Арчибальд. Он оставил ногу Джеймса в покое, стал осматривать левое плечо Сквайрса. Герберт заметил ещё одну рану сантиметров на пять-семь выше сердца. Как ни странно, кровь оттуда текла слабее, чем из ноги. Арчибальд прижал к пробитому пулей плечу оставшееся полотенце.

— Вот, перемотайте, — предложил Герберт, достав из аптечки бинты. Освальд и Арчибальд не стали спорить, довольно грубо обвязали плечо и ногу Сквайрса бинтом.

Когда с перевязкой было покончено, Арчибальд намочил свои ладони в кастрюле с водой, побрызгал на лицо Джеймсу.

— Мистер Сквайрс, — окликнул он раненого.

Тяжелое, отрывистое дыхание Джеймса перешло в кашель. Сквайрс открыл затуманенные глаза, огляделся. Сознание медленно возвращалось к нему. Он шарил руками по своей груди.

— Где моё пальто? — прохрипел он.

— Мы оставили его в машине, — ответил Арчибальд. — Оно измазано вашей кровью.

— Вернись туда, забери свёрток!

— Какой свёрток?

— Пойди туда и забери свёрток! — закричал Джеймс. — Быстро!

Арчибальд не стал спорить, покинул комнату, побежал вниз по лестнице, к машине. Взгляд Джеймса упал на Герберта.

— Не обращайтесь в полицию, слышишь Герберт?

— Да! — взволнованно воскликнул лорд.

— В свертке шкатулка, нужно связаться с Генри Шепардом, он знает, что делать.

— Объясни толком, Джеймс, — попросил лорд старого товарища. Но Сквайрс будто и не слышал его.

— Если умру, отыщи мою племянницу, она во Франции. Скажи, я завещаю ей своё имущество. Обещай мне, Герберт!

— Клянусь своей честью, — торжественно произнес лорд.

Освальд, всё это время растерянно наблюдавший за происходящим, посмотрел в окно.

— Что там за машина? — перепугался дворецкий.

— Бегите отсюда! Скорее бегите! Они нашли меня, — процедил Джеймс сквозь зубы. — Будь проклят Шепард. Глупец! Он думал, они испугаются полиции!

Герберт подскочил к окну.

— Не бойся. Это автомобиль Мортимера. Я позвонил ему, как только увидел, что случилось, — успокоил Джеймса старый лорд.

В комнату ворвался Арчибальд, в руках Недвед сжимал залитый кровью свёрток, обмотанный тонкой бечевкой.

— Вы говорили об этом? — спросил Арчибальд.

— Да, — глаза Джеймса загорелись. — Спрячьте её, отыщите Шепарда и отдайте ему. Чтобы он не говорил, не слушай его, Герберт, — Сквайрс обессилено мотал головой, пытаясь глазами отыскать лорда.

— Я здесь, — Герберт подошёл к постели умирающего друга, перед этим бросил короткий взгляд на Освальда. — Встреть доктора и проводи его сюда, — приказал он дворецкому.

— Они напали на меня из-за неё, Герберт, — продолжал Сквайрс. — Боюсь, они не остановятся ни перед чем, ворвутся сюда, когда узнают, где шкатулка. Но узнают нескоро, если никто не разболтает. Твой врач надёжный человек?

— Надёжный. Он умеет хранить секреты.

— Нужно запереться, спрятаться. В крайнем случае, плюй на всё и отдай им эту шкатулку, Герберт. Жизнь дороже, — Джеймс сморщился, откинул голову назад.

— Держись, дружище, — старый лорд сжал кисть Сквайрса, посмотрел на бинты: на плече они уже стали светло-красными.

С лестницы донесся шум торопливых шагов, в комнату вошёл доктор Мортимер. Обычно улыбчивый, сейчас он выглядел мрачным. Доктор поставил свой чемоданчик рядом с кроватью, закатал рукава, до локтя оголив толстые руки.

— Подвиньтесь-ка, лорд, мне нужно его осмотреть, — попросил Мортимер своим слащавым, почти женским голосом. — Вам лучше оставить меня, господа, — обратился он к присутствовавшим. — Не стоит мне мешать работать, — сказал Мортимер, принявшись орудовать хирургическими ножницами.

Герберт вышел из спальни, прикрыв дверь. Освальд куда-то убежал, Арчибальд уперся локтями в перила, повернул кисти ладонями вверх и смотрел на засохшую кровь полными ужаса глазами.

— Что произошло, Арчибальд? — обратился Герберт к сыну.

— Мы ехали, он выскочил на дорогу, кто-то стрелял. Они его ранили… в плечо… он упал. Я вылез из машины, затащил его в салон… а тот, другой… он не унимался, продолжал стрелять. Освальд вдавил педаль газа, автомобиль сорвался с места, а они бежали за машиной… ещё немного и догнали бы. Это могла быть и моя кровь, отец, — отрывисто поведал Арчибальд.

— Где свёрток? — спросил лорд.

Арчибальд посмотрел себе под ноги. Свёрток лежал на полу. Старый лорд наклонился, схватил его, унёс в свою спальню, спрятал его под матрац. Хотел уйти, но остановился в дверном проёме, обернулся. Матрац топорщился. Герберт перевёл взгляд на своего сына, который продолжал безучастно рассматривать свои руки, убедился, что Освальда поблизости нет, а дверь спальни Арчибальда, где находились Сквайрс и Мортимер, закрыта. Старый лорд вернулся к своей кровати, вытащил свёрток, порвал бечёвки, снял бумагу и вытащил небольшой коробок — изящную шкатулку, украшенную интересным и одновременно с этим простым узором. Герберт стал крутить вещицу в руках, обнаружил отверстие для ключа, пощупал его подушечкой указательного пальца. Шкатулка словно загипнотизировала старого лорда. Он ощутил острое, непреодолимое желание открыть её. Повернув шкатулку на бок, Герберт ухватился правой рукой за крышку, левой же придерживал дно. Лорд Недвед потянул изо всех сил, но ничего не вышло. Он хотел пойти на кухню, попытаться поддеть крышку ножом, но передумал, прикрыл дверь своей спальни, снял со стены картину, за которой находился сейф, открыл его, спрятал шкатулку там, вернул всё на место.

«Я обязан узнать, что внутри, — подумал лорд. — Любой ценой».

Мысли о шкатулке прочно засели у него в голове. Герберт вышел из спальни. Освальд так и не появлялся, Арчибальд остался недвижим.

— Хватит сынок, возьми себя в руки, — сказал Герберт Арчибальду. — Пойди и переоденься.

Арчибальд посмотрел на своего отца невидящими глазами.

— Но в моей комнате мистер Сквайрс, — ответил он.

— Можешь взять мои вещи. Будут немного малы, но сейчас это не самое страшное, верно?

Арчибальд кивнул, пошёл в спальню отца. Герберт проводил сына взглядом, после спустился вниз, снял трубку, связался с городской полицией.

— Мне нужно услышать Генри Шепарда, — сказал Герберт, когда его соединили.

— Инспектора Шепарда? — переспросили на другом конце провода.

— Да, инспектора Шепарда.

— Простите, но он уже ушёл.

— У него дома есть телефон?

— Да, — полицейский сообщил, как связаться с инспектором. Герберт поблагодарил его, нажал на рычаг телефонного аппарата, дозвонился Шепарду домой. Трубку взяла его супруга.

— Кто вы? — спросила она слабым голосом.

— Я лорд Недвед. Мне необходимо переговорить с вашим мужем, Генри Шепардом.

— Его нет дома, прекратите названивать! — крикнула она и бросила трубку. Герберт удивился, но выяснять причину столь бурной реакции миссис Шепард не стал. В этот момент дверь спальни Арчибальда открылась. Доктор Мортимер растерянно смотрел по сторонам.

— Я здесь, Эдвард, — окликнул его старый лорд, поднимаясь по ступенькам.

— Что мог я сделал, — сказал доктор. — С ногой ничего серьезного, но хромать он будет сильно, возможно, до конца своих дней. В плече пуля застряла, пришлось её удалить, — отчитался Мортимер.

— Так с ним всё в порядке?

— Жизни ничего не угрожает, но он потерял много крови, нужно отлежаться несколько дней. Возможны слабость, головная боль, тошнота, даже рвота.

— Я понимаю. Спасибо тебе, Эдвард.

Толстячок кашлянул.

— О пулевых ранениях врачи обычно сообщают в полицию, лорд, — смущаясь, произнес Эдвард. — Я, конечно, не стану этого делать, но предупреждаю — такие истории никогда не заканчиваются хорошо.

— Я обещаю, Эдвард, мы сами свяжемся с полицией, когда ситуация разъяснится, — ответил старый лорд.

— Берегитесь, лорд. У нас маленький городок. Люди, которые не боятся здесь стрелять, безумны, — предостерег лорда Мортимер. — Но мне пора. Настоятельно рекомендую связаться с полицией и рассказать им обо всём.

— Я приму твои рекомендации во внимание, старый друг. Недведы никогда не забудут этой услуги.

Толстячок по-детски ласково улыбнулся, пожал костлявую руку лорда своей пухлой, похожей на подушку кистью и ушёл. Герберт проводил его до самой калитки, вернулся в дом и, заметив брошенный посреди лужайки Ситроен, вспомнил об Освальде. Неужели дворецкий сбежал?

Окинув взглядом ночной город, раскинувшийся за оградой имения, лорд вернулся обратно. Дворецкого он отыскал в кухне, где тот пил коньяк.

— Простите, милорд, — увидев Недведа, Освальд перепугался. — Просто… просто я растерялся. Это же мистер Сквайрс!

— И не увидишь, — Герберт нахмурился. — Быстро прекратить пить! Замкни двери, везде закрой окна и ставни. Со своей комнатой я разберусь сам.

— Простите, простите, — подобострастно извинившись, дворецкий оставил коньяк и бросился выполнять приказания.

— Экий наглец, — хмыкнул лорд, налил себе немного коньяка и разом осушил рюмку. Герберт поднялся к себе в комнату, где оставался Арчибальд. Молодой Недвед успел переодеться и привести себя в порядок.

— Сегодня переночуешь в комнате для прислуги, — распорядился лорд.

— Хорошо, — ответил Арчибальд. По голосу и выражению лица лорд понял, что его сын оправился от пережитого шока.

— Не волнуйся сынок, завтра дела уладятся, — смягчился Герберт.

— Я пойду спать, отец.

— Увидишь Освальда, прикажи ему подняться ко мне.

Арчибальд кивнул, покинул спальню отца. Оставшись наедине, Герберт перевёл взгляд на картину, за которой скрывался потайной шкафчик. Лорд непременно позвонил бы в полицию, даже не смотря на увещевания Джеймса, но тогда придется отдать шкатулку. А на это Недвед пойти не мог. Скоро дом уснет, а Герберт отправится на кухню, сломает замок шкатулки и заглянет внутрь. Немного успокоившись, лорд лёг на кровать и незаметно для самого себя задремал.

5

Арчибальд устроился на длинной скамейке в комнате для прислуги, кое-как вытянул свои непомерно длинные ноги, упираясь ими в стенку, положил ладони под голову и закрыл глаза. Освальд тихонько посапывал в сторонке, с улицы доносился шелест веток, тершихся о стену имения. Спать не хотелось. Арчибальд ворочался с одного бока на другой, не переставая думать о Джеймсе Сквайрсе, который мог к утру умереть. Арчибальда нельзя назвать чувствительной и сентиментальной натурой, в конце концов, он рос, когда на континенте грохотали пушки, снаряды падали на головы солдат, ружейные пули хоронили миллионы ни в чём неповинных людей. Когда Герберт в шестнадцатом году взял шестилетнего Арчибальда с собой в Лондон, мальчик насмотрелся на калек, потерявших руки и ноги. Маленький Недвед бывал и в госпитале. Вид крови его не пугал, стоны страждущих оставили гнетущее впечатление, но не заставили его колени дрожать от ужаса. Арчибальд — ребёнок войны. Он боялся смерти, но она не могла ввести его в ступор. Тогда почему он так взволнован теперь, не может уснуть, перед глазами стоят собственные ладони, залитые кровью Сквайрса? Почему он кричал, когда в них стреляли?

Джеймс был давнишним другом отца. Они сошлись около двадцать первого года. Сквайрс тогда служил в армии, а лорд Недвед примерял на себя роль политика. Но в отличие от большинства аристократов, рвавшихся к власти в угоду собственному честолюбию, Герберт хотел принести пользу народу Британии, считал, что видит пути выхода из кризиса. Поэтому в первую очередь намеревался из первых рук выяснить потребности разных социальных групп. И начать он решил с армии. Лорду посоветовали обратиться к Сквайрсу. Так они и познакомились. И хотя Герберт в конечном счёте отказался от карьеры политика, он продолжил поддерживать связь со Сквайрсом. Примерно в двадцать пятом году разочаровавшийся в правительстве Джеймс оставил Лондон, попросил Герберта подыскать ему квартиру в провинции. Лорд помог, Сквайрс переселился в родной город Арчибальда, с тех пор Герберт и Джеймс устраивали посиделки в имении Недведов. Они распивали чай и обсуждали политику. Сквайрс стоял на откровенно фашистских позициях, в то время как лорд оставался верен социал-демократическим идеям. Арчибальд иногда участвовал в этих спорах, одержимый в то время революционными идеями, бросал вызов и отцу, и Джеймсу. Они спокойно втолковывали ему, почему он не прав, изредка проявляя высокомерие, но старались делать это деликатно, чтобы не оскорбить юношу. Арчибальду особенно запомнилось обсуждение «Утопии» Мора. На него книга произвела глубокое впечатление. Интерес подогревала критика большевистского эксперимента, проходившего в России, в газетах. Проявив себя истинным нонконформистом, Арчибальд стал рьяно защищать коммунистические и социалистические идеи. Лорд склонялся к точке зрения сына, в то время как Джеймс горячо доказывал их неправоту.

— Мы никогда не придём к общему мнению, потому что спорим с разных позиций, — подвёл итоги лорд. — Ты солдат, Джеймс, повидав войну разуверившийся в идее межнационального единства, привыкший полагаться на себя и товарищей. Мы же устали от бесконечной борьбы, от разногласий внутри страны. У каждого из нас свои представления о справедливости, потому мы и приходим к разным выводам, относительно того, как надо жить. Тебе ближе государство-корпорация, где более успешный, богатый диктует бедному как жить, нам — строй равных между собой бессребреников, которые не гнушаются труда простолюдинов, не преклоняются перед золотом, а используют его разве что для изготовления ночных горшков.

— Вы лукавите лорд, — усмехнулся тогда Джеймс. — Пытаетесь поставить всё с ног на голову. Вся разница между нами в том, что я лучше знаю людей. Вы верите в сказку о гражданах, готовых честно трудиться во имя блага общества за доброе слово, я же видел солдат, готовых отдать жизнь ради служения Отечеству, и трусов, предпочитавших отсидеться в стороне, трудяг, и день и ночь пахавших в поле, лентяев, готовых сидеть на шее у первых. Неравенство реально, оно проистекает из природы человека, оно порождается как самыми высокими побуждений, так самыми низких.

— Если бы все воспитывались в равных условиях, — вмешался Арчибальд, — осознавали необходимость своего труда для общины, а не только во имя личной выгоды, ленивых не осталось бы! — и спор снова закипел.

Да, их взгляды расходились, но это не мешало Герберту и Джеймсу дружить. С Арчибальдом Сквайрс старался держаться несколько отстраненно, холодно, не позволяя юному лорду забыть о разнице в возрасте. Джеймс считал Арчибальда законченным идеалистом, потому никогда не прислушивался к его словам, однако не позволял отпускать язвительные замечания в его адрес.

Беседы у камина стали неотъемлемой счастью жизни Арчибальда, пускай он не всегда был их активным участником. Казалось, ничто не способно изменить установившийся порядок вещей. Но если Джеймс всё-таки умрёт, привычный ритуал никогда больше не повторится. Придёт ощущение безжалостно-неторопливого течения времени, стирающего всё и всех на своём пути. Одно дело осознавать возможность собственной кончины, совсем другое — прочувствовать её, мысленно пережить последние минуты. Это и произошло с Арчибальдом, ступор его был вызван ужасом перед смертью, проникшим в самые затаённые уголки его души.

Псевдофилософские размышления Арчибальда о бренности бытия нарушил телефонный звонок. Он не стал будить Освальда, сам бросился в прихожую и снял трубку.

— Имение Недведов, — выдавил Арчибальд.

— Доброй ночи. Пригласите Арчибальда Недведа.

— Оуэн?

— Арчибальд, что случилось? Альберт нас пугает, говорит, тебя сегодня не будет?

— Это правда.

— Ты чего испугался-то? Может дело в долге? Так ребята подождут.

— Нет, Оуэн. Честное слово, сегодня я никак не могу вырваться.

— Ясненько, через пятнадцать минут мы подойдём к тебе.

— Зачем, Оуэн?! — но ответа не дождался. Готхейм повесил трубку.

Арчибальд разволновался. Он вернулся в комнату для прислуги, сел на скамейку и смотрел на звезды через окно. Пытался вспомнить, сколько должен. «Пять фунтов», — услужливо подсказал тихий голос в глубинах сознания. Ему неоткуда взять эти деньги. Придётся просить отсрочки.

Вскоре с улицы донесся шум, лязганье металла. Кто-то кричал. Неужели друзья уже подоспели?

«Если они звонили из квартиры Готхейма, это невозможно, — заключил Арчибальд. — Оттуда и за полчаса не добраться».

Недвед хотел разбудить Освальда, но потом передумал и решил сначала проверить всё сам. Он тихонько выбрался из комнаты, миновал коридор и, повернув ключ в замке, открыл двери поместья, выглянул наружу. У ворот имения толпились его друзья — Эдвард, Оуэн, Альберт и Грэг.

Арчибальд пошёл к калитке. По дороге он продолжал думать о том, как объяснить им причину отсрочки возвращения долга.

— Недвед, что тут у вас творится? Где прислуга, почему нас никто не встречает? — наигранно возмутился Готхейм.

— Я же сказал — мне не вырваться, — полушёпотом ответил Арчибальд, когда подошёл ближе.

— Я думал, ты пошутил, — сказал Одли. — Позавидовал, когда увидел тех красоток, и решил выставить меня дураком перед ними.

— Какая ерунда, — сказал Арчибальд. — Вы пришли не вовремя

Друзья стали возмущенно переговариваться.

— Почему? В чём дело? — спрашивали они.

— Так получилось, — Арчибальд смущенно пожал плечами. Недвед чувствовал себя скверно. Они решат, что он не хочет возвращать деньги, сумма-то крупная.

— Дело в отце? Он запретил, а ты и рад плясать под его дудочку? — злобно спросил Оуэн. — Нравится быть ковриком для обуви, будущий лорд Недвед?

— Ты вернул не все деньги, которые вчера проиграл, — встрял алчный Эдвард.

— Эд, ты ещё не понял? Для Арчибальда данное слово ничего не значит. Если отец лишит его денежек, наш лордик плюнет на свою честь. Прямо как продажная девка! — Оуэн явно провоцировал Арчибальда. Кулаки Недведа непроизвольно сжались. — Наверное поэтому он и не пришёл — папочка не выдал нужную сумму, чтобы со всеми рассчитаться.

— Да как ты смеешь, выродок пьяниц, воров и попрошаек? — бросил Арчибальд, стараясь смотреть Оуэну в глаза.

В тусклом свете электрического фонаря лицо Готхейма скривилось в отвратительной улыбке.

— Ты обиделся, лорд Недвед. Значит я прав. Ты не человек слова, ты не аристократ, ты — никто. Пойдёмте, друзья.

Готхейм развернулся и стал уходить. Остальные последовали его примеру.

— Свои деньги вы получите завтра! — крикнул Арчибальд.

Хороши друзья, пришли сюда ради ссоры! Вздернутый Арчибальд вернулся в имение, забыв закрыть за собой входную дверь.

Глава 5

1

Лето 1876 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк, фамильное имение Недведов.

Старший инспектор Джордж Уотсон неуклюже вылез из кэба. Чрезмерно полный полицейский наклонился, чтобы расправить складки на своих новых брюках. Когда Уотсон выпрямился, его лицо залилось румянцем. Он подошёл к констеблям, стоявшим возле калитки имения.

— Ну-с, где сержант Мэрдок? — спросил старший инспектор у констеблей.

— Он был в имении, сэр, — отчитался один из них.

— Благодарю, старина, — протиснувшись в довольно узкую калитку, Уотсон с важным видом прошествовал к дому. Владения лорда Недведа у инспектора приступ белой зависти — потрясающее имение, десятки акров леса для прогулок, штат прислуги. Невольно взгрустнешь, вспомнив о собственном происхождении из небогатой семьи.

Толстый Уотсон остановился у входа в дом, окликнул одного из констеблей, дежуривших у дверей имения.

— Любезный, пригласи сержанта Мэрдока сюда. Мне нужно с ним переговорить.

Седовласый Мэрдок вскоре явился, нервно почёсывая свои густые белые усы. Не будь он задирой, давно бы получил должность суперинтенданта, но вечные ссоры с начальством, жалобы задержанных на его, как им казалось, чрезмерную жестокость, сделали своё дело — Мэрдок так и оставался сержантом.

— Хотели меня видеть, инспектор? — приветливо улыбаясь, спросил сержант.

— Ну-с, Мэрдок, что имеем? Хочу быть в курсе, когда начну беседовать с вдовой и детьми, — пояснил Уотсон.

— Право слово, нелепица какая-то. Тело лорда Генриха Недведа обнаружила его вдова, Фелиция. Дамочка своенравная, чрезмерно гордая. Я её допрашивать, она мне: «Вам по званию не положено допрашивать таких особ, как я!». В комнате лорда бардак, окно открыто, на голове убитого большая шишка. Доктор Робертс полагает, она образовалась от удара об угол стола. Старший сын, Бернард Недвед, наследник лорда, — сержант сделал особое ударение на последних двух словах, — рассказал о ссоре между Якобом и отцом, произошедшей вчера.

— Так-с, минуточку. Причиной смерти послужил удар острым предметом?

— Нет, асфиксия. Его задушили, либо он сам задохнулся. Доктор обещал попытаться выяснить.

— О ссоре между Якобом и отцом слуг расспрашивали?

Сержант кивнул.

— Слуги подтверждают показания Бернарда. Более того, если верить им, в последнее время ссоры между Якобом и убитым стали обычным делом.

— Бернард не рассказал о причинах скандала?

— Откровенно говоря, я не стал его основательно расспрашивать, решил дождаться вас, — ответил Мэрдок.

Уотсон сощурился, задорно улыбнулся.

— Поделитесь своими соображениями? Уже кого-то подозреваете? — спросил инспектор.

— Не моё дело указывать вам, как вести расследование, — сержант закрутил ус большим и указательным пальцем правой руки, — но на вашем месте я бы пригляделся к Бернарду. Больно он мне не понравился.

— Благодарю за совет, Мэрдок, — Уотсон дружелюбно хлопнул сержанта по плечу, вошёл, наконец, в имение.

Вдова и сыновья убитого сидели у камина, бледные и напуганные. Уотсон стёр дежурную улыбку с лица, попытался изобразить участие.

— Здравствуйте, старший инспектор Джордж Уотсон. Мне поручили расследовать убийство старого лорда. Можете быть уверены, преступник не избежит правосудия и отправится на виселицу, — торжественно произнёс инспектор.

— Я верю, что вы сдержите своё слово, инспектор! — мрачно сказал долговязый худой юноша двадцати с лишним лет. Инспектор, будучи сторонником поговорки «Бог шельму метит», присмотрелся к нему. Хмурое, угловатое лицо юноши могло принадлежать мстительному и злопамятному человеку.

— Вы старший сын лорда Недведа, Бернард? — спросил инспектор.

— Вы правы, — кивнул юноша. — Это моя мачеха, Фелиция Недвед, — Бернард кивнул в сторону моложавой женщины. Уотсон пригляделся и к ней. Дама не без порока: никакими ухищрениями не скрыть широкого крестьянского лба. Глаза маленькие, хищные, холодные.

«Завистница, алчная к тому же», — заключил Уотсон.

— Миссис Недвед, — инспектор кивнул головой. — У вас с мужем большая разница в возрасте?

— Генрих предложил мне стать его супругой спустя много лет после смерти его первой жены. Да, у нас большая разница в возрасте, но какое это имеет отношения к делу? — гордо ответила Фелиция.

— Я вас ни в чём и не обвиняю, — ответил Уотсон.

— А это мой брат Якоб, — Бернард указал на светловолосого болезненно-худого юношу. Большие, почти что детские, серые глаза Якоб обратил к инспектору. В них читалась скорбь и, быть может, вина. Юноша наверняка впечатлительный, ранимый. Неужели лорд ссорился именно с ним?

— Итак, теперь мы знакомы. Я вынужден просить вас вспомнить подробности предыдущей ночи и, если того потребуют обстоятельства, ответить на несколько моих вопросов.

— Мы разговаривали с вашим помощником. Сколько ещё раз мы должны восстанавливать в памяти подробности этой чудовищной ночи? — зло спросила Фелиция.

— Сколько потребуется, мадам, — холодно ответил Уотсон. — Если позволите, я хотел бы начать с вас, лорд Бернард.

— Я к вашим услугам, инспектор. Пройдёмте ко мне в кабинет. Там сейчас никого, самое подходящее место для беседы.

— Если вы позволите.

Бернард проводил Уотсона по коридору первого этажа и свернул в небольшую комнатку, заставленную мебелью. Здесь давно никто не убирался: толстые слои пыли комками собрались на подоконнике и шкафах. Лишь стол и стулья протирались регулярно.

— Простите, — смущенно сказал Бернард. — Здесь пыльно. В последнее время я мало работаю, почти не захожу сюда, вот слуги и позволили себе запустить кабинет.

— Я присяду? — спросил Уотсон, прикрывая свой нос платком. В следующую секунду инспектор чихнул. — Извините.

— Располагайтесь, как вам будет угодно, инспектор. Если не возражаете, предлагаю вам сесть за стол, а я устроюсь здесь, — Недвед взял стул у стены и поставил его рядом с дверью. Инспектор с трудом протиснулся между столом и стеной.

— Как тут у вас тесно, — втискиваясь в кресло, пожаловался Уотсон. Кое-как расположившись, он внимательно посмотрел на Бернарда. — Ну-с, приступим.

Инспектор сложил руки на животе внушительных размеров, посмотрел своими маленькими хищными глазами на Бернарда.

— Что вам известно об обстоятельствах, предшествовавших гибели вашего отца? — задал инспектор первый вопрос.

— Не совсем понимаю, что вы хотите услышать, — нахмурился Бернард.

— Расскажите, чем вы занимались вчера, — переформулировал Уотсон.

— В последнее время я в разъездах, редко бываю в имении. Мой отец… он консервативен… был консервативен, — поправился Бернард. — Он не одобрял мой образ жизни, казавшийся ему несвойственным английскому аристократу. Ради него я каждое лето приезжал сюда, в имение. В этом году сразу по приезде я понял, что обстановка накалилась. Фелиция и отец не разговаривали, обычно приветливый и мягкий Якоб вместо ответа бурчал себе под нос и не хотел толком рассказать, в чём дело. Моему возвращению явно не были рады. Поэтому я принял решение уехать пораньше и весь вчерашней день посвятил приготовлениям.

— Куда вы планировали направиться?

— На этот раз в Китай. Давно мечтаю ближе познакомиться с культурой народов востока.

— И давно вы интересуетесь дикарями?

— Я не стал бы так называть китайцев. Меня всегда интересовала история и культура самобытных народов.

— И где вы уже успели побывать?

— Я ездил в Австралию, планировал поездки в…

— Вам известна причина холодного отношения к вам брата и мачехи? — нетерпеливо перебил Бернарда инспектор.

— Признаться по правде, кое-что я выяснил. Разногласия в семье возникли, когда отец привез из Германии безделушку — шкатулку — о которой по его словам сложили множество небылиц. Рассказывали, будто её привезли из Южной Америки почти пятьдесят лет назад. История шкатулки якобы насчитывала столетия, если не тысячелетия, а члены экспедиции, сумевшие отыскать её в горной долине Анд, вскоре либо погибли, либо без вести пропали. Болтали о проклятье шкатулки, о тайнах, которые сокрыли древние мудрецы, некогда населявшие тот континент. Вы понимаете, безобидная вещица обросла немыслимыми легендами. А отец, как бы сказать, он был мистиком. Не то, чтобы он верил в эти глупости, но хотел приобщиться к, как ему казалось, тайне, доставшейся от древних. Может быть, он надеялся отыскать какие-то доказательства легенд, я точно не знаю.

— Вы отвлеклись, — снова перебил его явно заскучавший Уотсон. — Я попросил рассказать вас о взаимоотношениях внутри семьи, а не о шкатулке.

— В самом деле, простите. Я как раз собирался к этому перейти. — Бернард тяжело вздохнул, собрался с мыслями продолжил. — Мой брат чем-то походил на отца: такой же наивный, доверчивый мечтатель. Только в характере Якоба отцовские черты проступили даже ярче. Брат не способен был мыслить критически, он буквально воспринял все эти истории о шкатулке. Он поверил в них, всем сердцем поверил. Я видел, как он стоял напротив шкафа, в котором отец хранил её, и просто смотрел. Он мог заниматься этим часами. Я всерьез переживал за брата, и беспокойство моё возросло, когда он перестал ладить с отцом. Якоб словно обезумел, потребовал сжечь шкатулку, избавиться и от неё, и от тех бумаг, которые отец собирал по всей Германии.

— Какие ещё бумаги?

— Это отдельная история, инспектор. Мой отец, как и Якоб, стал одержим этой вещью. Поэтому он искал любые упоминания о ней в исторических документах. Однажды отцу показалось, что он напал на её след. Будто бы в архивах одного немецкого барона сохранилось подробное описание шкатулки. Барон этот был загадочным человеком, пользовался дурной славой. Одним словом, представлял собой кого-то вроде Фауста одиннадцатого века. Чернокнижник, алхимик, маг — чёрт его разберёт. Но свои записи он шифровал. Отец был уверен, что раскроет «тайну» шкатулки, если он соберёт бумаги этого колдуна и сумеет их прочитать. Надо признать, его поиски оказались небезуспешными. Каким-то чудом ему удавалось находить отрывки из записей немецкого барона. Вот их-то Якоб и требовал уничтожить вместе с шкатулкой.

— Не обидитесь, если я задам вам откровенный вопрос? — спросил Уотсон, сняв ладони с живота и спрятав их в карманах пиджака.

— Спрашивайте, — разрешил Бернард.

— Вы не считаете, что ваши отец и брат, — инспектор замялся, — страдали своеобразным душевным расстройством.

— Хотите знать, считал ли я их сумасшедшими? Нет. Отец был здоров, просто одержим идеей. С Якобом сложнее, он по сегодняшний день находится на грани помешательства. Я пытался убедить его поговорить с врачом, но ничего не вышло. Якоб упрямился.

— Ну а как насчет вашей мачехи? Вы упомянули о том, что она не разговаривала с вашим отцом.

— Это правда. Я считаю, что Фелиция никогда не любила моего отца. Я многократно говорил это ей в лицо. Она простолюдинка, морганатические браки никогда не заключаются по любви. Фелиция желала почестей и денег, она их получила. Но этого оказалось мало. Она требовала от отца избавиться от Якоба, чьё поведение становилось вызывающим. Фелиция хотела не только быть супругой моего отца, она желала руководить им, контролировать каждый его шаг. К тому же её категорически не устраивало завещание, которое собирался составить мой отец.

— А вот с этого места я прошу вас рассказывать в подробностях, — оживился Уотсон. — Когда ваш отец объявил, что собирается составить завещание? Кто был поверенным в его делах? Кому доставалась большая часть наследства? Насколько велико состояние вашего отца?

— Погодите, инспектор. Вы прямо засыпали меня вопросами, — слабо улыбаясь, произнес Бернард. — Не буду скрывать, мой отец был богатым человек. Практически вся земля вокруг имения принадлежит нам, у нас есть доля во многих торговых организациях, внушительные сбережения.

— Хотя бы предположите, сколько получится в фунтах.

Бернард вздохнул, нахмурился, пытаясь прикинуть приблизительную сумму.

— Полагаю, около трехсот тысяч фунтов, — неуверенно ответил Недвед.

— Триста тысяч, — глаза инспектора округлились. — За такой кусок пирога на убийство пойдёт любой. Не правда ли?

Бернард смутился.

— Я не понимаю, какого ответа вы от меня ждёте, — сказал он.

— Не обращайте внимания. Считайте это риторическим вопросом. Итак, вернёмся к завещанию. Когда лорд впервые заговорил о нём?

— Этим летом, ещё до моего приезда. Большую часть состояния он собирался оставить мне и Якобу. Фелиции доставалось три тысячи фунтов и квартира в Лондоне. Порядка двух тысяч фунтов лорд оставлял своим слугам. Завещание помогал составлять местный нотариус, хороший друг моего отца, не могу припомнить его имени.

— Вероятно, Исаак Лонг, — предположил инспектор. — В городе он пользуется репутацией хорошего адвоката.

— Вы правы, это он. Точно сказать, кому из нас, мне или Якобу, достанется большая доля, я не могу. Полагаю, мы узнаем это, когда мистер Лонг привезёт сюда бумаги отца, если, конечно, они существуют.

— А предположить можете? — Уотсон хитро прищурился.

— Наверное, всё-таки мне, — ответил Бернард. — Отец любил Якоба больше, но знал его слишком хорошо. Я человек прагматичный и деловой, а Якоб романтичный и уязвимый.

— Спасибо за откровенность. Вы ведь понимаете, что своим признанием превращаете себя в первого подозреваемого? По самым скромным оценкам вам достанется сто пятьдесят тысяч.

Бернард изменился в лице.

— Попрошу вас следить за своими словами, инспектор! — гневно произнёс Недвед. — Я способен обеспечить себе безбедное существование. Никогда, запомните, никогда я не поднял бы руки на моего родителя!

— Я понимаю, прошу простить мою резкость, — спокойно ответил инспектор, похлопывая мягкими ладонями по раздутому животу. — Ну-с, предлагаю перейти к событиям, произошедшим вчера ночью. Что вы можете об этом поведать.

— Я уже рассказывал об этом вашему помощнику, — возразил, было, Бернард, оскорблённый намёками инспектора.

— А теперь расскажете мне, — сказал Уотсон.

В третий раз за беседу Бернард глубоко вздохнул.

— Как я вам уже сказал, весь вчерашний день я провёл в приготовлениях к отъезду. Поэтому немногое знаю о том, что случилось в имении днём. Но вечером, около половины одиннадцатого, я ясно слышал, как Якоб и отец ругались на втором этаже. Потом они перешли в кабинет отца. К одиннадцати скандал стих, я собирался ложиться спать, когда услышал вопль Фелиции, побежал, поднялся на второй этаж, ворвался в кабинет отца. В проходе столкнулся с Фелицией, которая рвалась прочь из комнаты, готова была волосы на себе рвать и громко рыдала. Я растерялся и тут увидел отца, валявшегося на полу. Я бросился к нему, приложил ладонь к его губам и носу. Он не дышал. Я побежал вниз, разбудил слуг, велел звать полицию и врачей, вернулся наверх, убедил Фелицию уйти к себе в спальню, попытался привести отца в чувства, но безуспешно.

— Ещё один нескромный вопрос позволите?

— Я не думаю, что Якоб имеет к этому отношение, — твердо сказал Бернард. — Он не мог так поступить. Да, шкатулка пропала, но её мог…

— Вот как! — оживился Уотсон. — Я не о том хотел спросить, но вы продолжайте, продолжайте.

— Её мог забрать злоумышленник. Ставни в комнате отца были открыты настежь. В кабинет могли пробраться через окно.

— Сам собой напрашивается вопрос — были ли у лорда враги?

— У каждого человека есть враги, но таких, которые могли бы пойти на убийство, — Бернард пожал плечами. — Нет, таких врагов у отца не было.

— Благодарю вас, лорд Недвед, — сказал Уотсон, внимательно наблюдая за выражением лица Бернарда. Инспектор заметил, как на лбу появилась морщинка. — Если вас не затруднит, пригласите ко мне сержанта Мэрдока и вашу мачеху.

Бернард оставил Уотсона одного. Инспектор облокотился о стол, сложил ладони лодочкой и стал раскладывать мысли по полкам. Он никогда не записывал показания свидетелей, полагался на память. Инспектор верил в интуицию и чутьё. Неважное забудется, отсеется само собой, а ключевые моменты сохранятся. Отделяя таким образом зерна от плевел, Уотсон выяснит правду. Поэтому инспектор мысленно прокрутил разговор с Бернардом в голове. Он успел это сделать дважды, перед тем, как в комнату одновременно вошли Фелиция и Мэрдок.

Не дожидаясь указаний инспектора, вдова устроилась в кресле. Мэрдок остался в дверях, пристально глядя на Уотсона.

Даже не смотря на свой чрезмерно широкий лоб, Фелиция была хороша собой. Белая бархатная кожа без малейшего изъяна, прямой чуть вздернутый нос, полные губы, голубые глаза и густые светло-русые волосы, потоком спадавшие на её плечи, заставляли любого мужчину остановить свой взгляд на Фелиции. Она отдала предпочтение человеку, который намного лет её старше. Уотсон недолюбливал расчётливых женщин, потому церемониться с Фелицией не собирался.

— Миссис Недвед, не могли бы вы уступить место сержанту, — попросил Уотсон, стараясь скрыть насмешливые нотки, звучащие в его голосе. — Я должен с ним посовещаться.

Не произнеся ни слова, она встала и отошла в сторону. Инспектор хмыкнул, пристально за ней наблюдая. Она старалась вести себя как леди по происхождению, а не по стечению обстоятельств. Смотрела свысока и на инспектора, и на Мэрдока. Фелиция нравилась Уотсону всё меньше.

— Я вас слушаю? — Мэрдок склонился над столом, так и не сев.

— Да вы располагайтесь, сержант. Запишите следующие поручения, — Мэрдок достал из кармана своего жилета блокнот и карандаш, сел за стол, приготовился писать.

— Итак, — продолжил Уотсон, не отрывая взгляд от лица Фелиции. — Попросите доктора выяснить, в каком состоянии находился лорд, мог ли он оказывать сопротивления. Прежде всего, меня интересует, справился бы лорд после падения с противником, уступавшим ему в физической силе. К примеру, с женщиной. Это первое. Второе, выясните судьбу шкатулки, которая пропала из комнаты лорда. Расспросите прислугу, поинтересуйтесь, не проявляла ли супруга покойного чрезмерного интереса к этой вещице. И третье, разузнайте всё о Фелиции Недвед, где она родилась, кто родители, есть ли у неё родственники, к примеру, братья, отчаявшиеся настолько, чтобы пойти на убийство. Возможно, отец-каторжник.

По мере того, как Уотсон неторопливо проговаривал свои распоряжения, Фелиция становилась мрачнее тучи. Женщина нервно покусывала нижнюю губу, поправляла волосы, теребила пуговицу на блузке. И без того бледная, она стала похожей на покойницу, на лбу проступили капельки холодного пота. Может быть, Уотсон угадал — Фелиция каким-то образом причастна к смерти мужа? Не клеится. По завещанию ей ничего не достанется. Вот если бы она переубедила лорда или сумела уничтожить документы, на которых была записана его последняя воля.

— Вы пытаетесь меня оскорбить?! — громко произнесла Фелиция, когда Уотсон сделал паузу, а Мэрдок торопливо вычерчивал карандашом непонятные символы.

— Четвёртое, — полностью игнорируя слова Фелиции, продолжил Уотсон. — Узнайте, была ли замешана супруга лорда в громких скандалах или мелких преступлениях в прошлом.

— Я не стану выслушивать ваши оскорбления, инспектор! — крикнула Фелиция.

— Успокойтесь, — намеренно тихо произнёс Уотсон. — Мэрдок, — он снова посмотрел на сержанта. — Вы можете идти, — перевёл взгляд на вдову. — Присаживайтесь, миссис Недвед.

— Полагаете, я пропущу ваши колкости мимо ушей?! — не унималась Фелиция. — Завтра же ваше начальство узнает о выходке, которую вы себе позволили, констебль!

В ответ на неприкрытую угрозу Уотсон расхохотался.

— Слышите, Мэрдок, завтра, я стану вашим подчинённым, — сказал инспектор, не прекращая смеяться. — Вы не уходите далеко от двери, боюсь, леди Недвед кинется в драку, как только представится возможность.

— Я стою в коридоре, инспектор, — сказал Мэрдок.

— Давайте поговорим о вчерашнем вечере, — Уотсон переключился на вдову так, будто ничего страшного не произошло. — Ваш пасынок, Бернард, рассказал мне любопытную историю.

— Что он вам сказал? — Фелиция изменилась в лице, зрачки расширились, на лбу вздулась вена.

— А должен был рассказать что-то стоящее? — заинтересовался Уотсон. — Пока отложим наш с ним разговор в сторону. Давайте выслушаем вашу версию.

Фелиция постаралась успокоиться.

— Я услышала шум ссоры. Якоб вылетел из комнаты Генриха, весь мокрый от пота. Я не решилась войти к мужу, стала дожидаться его в спальне. А он всё не шёл. Тогда, — Фелиция запнулась. — Понимаете, мне очень тяжело вспоминать об этом. Я до сих пор не уверена, мысли путаются.

— Я вас прекрасно понимаю, — после каждого слова вдовы Уотсон ободряюще кивал.

— Эта шкатулка — это всё из-за неё. Генрих никогда не рассказывал, откуда он её достал. Вместо прямого ответа, говорил, что из Германии. Кто ему её дал, не выпытать. Моего мужа погубил не человек, но вещь. Эта шкатулка представляла собой… даже не знаю, какое слово подобрать.

— Абсолютное зло, — подсказал инспектор, изображая живую заинтересованность.

— Возможно, вы и правы. Генриха всегда тянуло к таким вещам, и эта тяга не могла закончиться ничем хорошим. Его погубила шкатулка, инспектор.

— Постарайтесь раскрыть свою мысль, миссис Недвед. Из ваших реплик я пока ничего не понял, кроме того, что вашего мужа погубила шкатулка.

— Простите, буду рассказывать по-порядку.

— Так будет лучше всего.

— Я не выдержала и вышла из спальни. Открыла дверь кабинета, вошла внутрь и обнаружила Генриха, распростершегося на полу. Он лежал без чувств, а в его окне… в его окне… — Фелиция старательно изображала дрожь. — Там кто-то был.

— Опишите его.

— Я не разглядела, я испугалась, что он вернётся в комнату и набросится на меня, побежала назад и в дверях столкнулась с Бернардом.

— Откуда вы знаете, что в окне кто-то был?

— Говорю вам, я заметила движение, услышала шум, словно кто-то прыгнул.

— Лорд Бернард тоже видел человека в окне?

— Я не знаю, инспектор. Но клянусь, я не вру.

— Позвольте узнать, как лежало тело вашего мужа? — холодно произнёс инспектор.

— Вы мне не верите?

— Я этого не говорил. Опишите, как располагалось тело вашего мужа.

— Я не помню, я находилась не в том состоянии, инспектор. Как бы вы себя чувствовали, оказавшись в одной комнате с убийцей? Он мог вернуться и разделаться со мной и Бернардом. Я говорю чистую правду! — Фелиция перешла на вопли.

— Нет, — отчетливо произнёс инспектор. — Вы лжете, пытаетесь устроить истерику и сбить меня с толку. Я полагаю, вы виновны в смерти лорда Генриха.

— Да как вы можете?! Я не причастна к гибели мужа!

— Вас легко распалить, миссис Недвед. Вчера ваш муж позволил себе неосторожное замечание? Вы его толкнули или подкрались со спины и ударили шкатулкой по голове, он поскользнулся, упал, ударился головой об угол стола и потерял сознание. А вы принялись его душить, так? — инспектор сверлил Фелицию глазами. — Куда вы спрятали орудие убийства, миссис Недвед? Просто расскажите, и я добьюсь смягчения наказания!

— Ах ты подонок! — Фелиция зарыдала, вскочила с места, оттолкнув стул. — Я пыталась ему помочь, слышишь, помочь! Я бросилась к нему, упала на колени перед его телом, схватила за голову, целовала холодные губы!

— А перед этим безжалостно убили собственного мужа! Ради чего, миссис Недвед? Вы рассчитывали на то, что он ещё не успел привести дела в порядок, и имущество будет делиться в соответствии с законодательством, а не согласно воле лорда?

Фелиция смотрела на инспектора не верящими глазами, её руки тряслись, по щекам текли скупые слёзы.

— Что рассказал вам Бернард? — слабым голосом спросила вдова. — Он соврал. Генриха убил Якоб, я сама это видела.

— А как же движение в окне, миссис Недвед? Вы решили изменить свои показания? — не успокаивался Уотсон.

— Нет, я хотела защитить Якоба. Он такой беспомощный, такой жалкий. Он всегда был влюблен в меня, инспектор! Я соврала, но только чтобы уберечь мальчика от виселицы.

— Так значит, Якоб убил лорда?

— Да, он сделал это в припадке ярости. Они повздорили, я услышала шум, вошла в комнату и увидела, как Якоб душит Генриха. Я упала на колени, просила мальчика оставить его отца в покое, но Якоб не унимался. Поймите, инспектор, разумом он не превосходит четырнадцатилетнего юношу, он не владеет своими эмоциями.

— Достаточно, миссис Недвед. Кажется мне всё ясно. Подождите меня в коридоре, — произнёс Уотсон. — Мэрдок! — крикнул он.

Через мгновение сержант появился в комнате.

— Проводите миссис Недвед и пригласите младшего сына лорда, — распорядился Уотсон.

Когда сержант закрыл дверь за Фелицией и оставил старшего инспектора наедине с собой, Уотсон стал лихорадочно рассуждать. Он не сомневался в том, что в убийстве виновна жена. Но как доказать это? Нужно зацепиться за расхождение её показаний и показаний Бернарда. Старший сын единственный свидетель, чьим словам можно полагаться беззаветно.

В дверь постучались, и через секунду в комнату вошёл Якоб. Уотсон стал беззастенчиво его разглядывать. Он был высоким, сутулым, некрасивым молодым человеком. Его нижняя губа была сильно оттопырена, глаза водянисто-серые, волосы взъерошены. На первый взгляд Якоб производил впечатление умственно отсталого.

Юноша опустил голову, вперил взгляд в пол.

— Я должен сделать заявление, — промямлил он.

— Я вас слушаю, — Уотсон энергично похлопывал себя ладонями по животу.

— Я убил Генриха Недведа, своего отца! — произнёс юноша и посмотрел на инспектора. В глазах Якоба читались страх и решимость.

2

Лето 1876 года, день убийства лорда Генриха Недведа.

Якоб Недвед отложил бумаги, испещренные таинственными закорючками, потёр уставшие глаза указательными и средними пальцами рук. Шифр, используемый германский бароном, удалось разгадать. Сложно представить, сколько времени Якоб потратил, переписывая знаки со старых листов пергамента. На деле шифр оказался простым — каждой букве соответствовал некий символ, нужно просто угадать значение одного слова и шаг за шагом распутать примитивный криптографический клубок. Дело осложнялось тем, что в рукописях использовался средневерхненемецкий язык. Якоб в совершенстве владел современным ему немецким, но знаний этих оказалось недостаточно. Поэтому расшифровка затянулась. Если бы только он успел перевести бумаги двумя месяцами ранее, когда отец уезжал в Лондон…

Убрав руки от лица, Якоб прочитал последние расшифрованные строчки. У Недведа не оставалось выбора — он должен уничтожить и шкатулку, и пергамент, и свои записи. Но когда? Оставалось ли у Якоба время? Дождаться очередного отъезда отца? Или рискнуть всем и бросить бумаги вместе со шкатулкой в огонь сегодня же? Якоб взглянул на красивые механические часы, изготовленные двадцать один год назад по случаю рождения младшего сына лорда Генриха. Отец подарил их Якобу и поставил у него в комнате.

«Промедление убьет отца», — подумал Якоб, сердце его защемило от тоски и осознания собственной беспомощности. Глаза снова упали на последнюю строчку перевода: «И погубил ларец несметное множество лиц, и будет губить и калечить на протяженье истории своей, ведущей начало от тёмных веков мирозданья, тянущейся в непроглядную даль до скончания летосчисления». Впечатлительный Якоб воспринял слова слишком близко к сердцу. Больше того, он на себе ощущал влияние шкатулки. Якоб часто вспоминал первый день, когда увидел безделушку, стоявшую на полке в комнате отца. Узор заворожил юношу, лабиринт переплетений тянулся из одной точки в другую, сходился на дне и на крышке. Якоб схватил шкатулку, отыскал замочную скважину, провёл по ней пальцем. Отец заметил интерес сына, мягко улыбнулся.

— Купил у одного моряка. Он утверждал, что выкрал шкатулку у индейцев Перу, — начал рассказывать Генрих. — Но индейцы не могли изготовить такую вещь. О чём я и сказал моряку. Он в ответ пожал плечами, предложил верить на слово. Не хотите — не берите, и другого покупателя найду, прочитал я на его лице. Пришлось заплатить, вещица показалась интересной. А тебя чем она привлекла?

Якоб не помнил, что он тогда ответил, но отец улыбнулся и, подмигнув сыну, прошептал:

— Фелиции мою историю не рассказывай, пускай это останется нашим маленьким секретом.

Сегодня Якоб не сомневался: и отец, и он сам стали пленниками шкатулки. Она завладела их мыслями. Поэтому отец собирал пергаменты давно умершего немецкого барона, поэтому Якоб расшифровывал и переводил текст. С каждым днём внутри юноши крепла уверенность, что шкатулка уже не отпустит их, отца и сына, пока не погубит. Если только не уничтожить её сейчас, сегодня же!

Возбуждение охватило Якоба. Вдохновлённый порывом, он собрал в стопку свои бумаги, ворвался в кабинет отца, сильно стукнул по дверце шкафа, сломал замок, вытащил бесценные пергаменты, превращавшиеся в труху от резких движений прямо у него в руках, схватил шкатулку, спрятанную в потайном отделе того же шкафа, выбежал из отцовского кабинета. Якоб спустился на первый этаж, выбросил бумаги и шкатулку в камин, метнулся на кухню, где взял спички, вернулся, склонился над камином, чиркнул головкой спички о тёрку. Вспыхнуло пламя, Якоб залюбовался жёлто-красными языками, позволил им облизать уголок листа. Сначала неуверенно, потом с неутолимой жадностью огонь начал пожирать бумагу, царапал стенки шкатулки. Но температуры не хватит для того, чтобы она занялась. Якоб побежал на кухню, хотел взять поленья, но тут из зала раздался крик.

— Господи!

Якоб бросился обратно и увидел, как отец заливает пламя водой. Генрих упал на колени, вцепился руками в свою густую тёмную с проседью шевелюру, безумными глазами осматривал обгорелые клочки бумаги. Ощутив присутствие Якоба, он повернулся к нему.

— Да как ты посмел! — закричал лорд Недвед. — Как ты посмел! — повторил он. Потом ещё раз, и ещё, продолжал бы снова и снова, если бы Якоб не достал из нагрудного кармана своей рубашки спички.

— Не позволю! — лорд схватил шкатулку, прижал её к груди и бросился наверх. Якоб погнался за ним следом. Генрих вбежал к себе в кабинет, попытался закрыться, но не успел. Якоб сильно толкнул дверь, ворвался внутрь.

— Отдай шкатулку, отец!

— Ты сошёл с ума! — не унимался лорд. — Ты представляешь, какие средства я потратил, хотя бы представляешь, неблагодарный?! Сколько сил, сколько времени я собирал те бумаги! И всё погибло! Уходи, Якоб, иначе я за себя не ручаюсь! Клянусь, ещё немного, я схвачу нож и зарежу тебя! Уходи! — лорд обезумел. Якоб испугался, подался назад, застыл в дверном проёме. Он готов был подчиниться, но тут решительность, охватившая его по окончанию расшифровки бумаг, вспыхнула с новой силой. И Якоб позволил себе распалиться.

— Она опасна, отец! Отдай её мне, позволь сжечь, пока не стало слишком поздно! Ты не понимаешь, с чем мы столкнулись. Тобой движет любопытство сумасшедшего!

— Убирайся вон! Вон! — красный, с искажённым от злобы лицом, лорд толкнул свободной рукой Якоба. Юноша пошатнулся, но тут же бросился на Генриха. Он схватил отца за плечи и буквально швырнул его в сторону. Генрих был ниже сына, к тому же сильно уступал в весе, поэтому полетел подобно пушинке. Лорд Недвед не удержался на ногах, упал, затылком стукнулся о край стола, застонал и растянулся на полу. Якоб схватил шкатулку, собирался вернуться к камину, но тут в комнату вошла Фелиция.

— Якоб, что ты наделал?! — воскликнула она.

Юноша не обратил на мачеху внимания. Сейчас поднимется шум, он не успеет сжечь шкатулку. Тут у Якоба родился новый план. Он может выбросить её в море, если сумеет туда добежать. Якоб посмотрел в сторону отца, увидел, как тот пытается пошевелить руками. «Жив!», — с облегчением подумал он. Нельзя терять времени. Юноша побежал сломя голову. Спустившись на первый этаж, миновав зал, он распахнул входные двери, оказался на улице, помчался в сторону леса.

Добравшись до опушки, он замер. В детстве они с Бернардом несколько раз бегали по тропинкам, некоторые Якоб помнил. Но никогда ни один из них не забирался в чащу леса, они боялись. С тех пор прошло много лет. Но страх не оставил Якоба. Он замер и смотрел во мрак, сомкнувшийся над лесом.

Якоб боялся темноты всю жизнь и сейчас восстал в нём с новой силой. Что таилось за стволами деревьев, среди кустарников, в густой чаще, где даже днём темно, как ночью? Якоб крепче сжал шкатулку, неуверенно ступил на тропинку, с трудом различимую в тусклом свете луны. По мере продвижения крохи храбрости рассыпались, юноша вздрагивал от любого звука: треска, стрёкота, крика птицы, шороха зверя. Через десять минут он передумал и пошёл назад. Но когда обернулся, понял: тропинка растворилась в зарослях травы, а разглядеть имение отсюда невозможно. Паника охватила Якоба, он побежал, куда глаза глядят, несколько раз споткнулся, поднял страшный шум, грохнулся в канаву. Валяясь на дне, он старался успокоиться, привести свои мысли в порядок, но ничего не получалось. Сердце бешено колотилось. Казалось, ещё немного и оно вырвется из груди. Он хотел подняться, но тут что-то тяжёлое грохнулось неподалёку. Якоб насторожился, затаил дыхание. Сильно хромая, кто-то приближался к канаве.

Якоба охватила дрожь. Кто-то видел, как он забежал в лес, погнался следом! Кто это мог быть? Шумное дыхание, тяжелая поступь, непривычное уху чавканье, хруст веток — незнакомец совсем рядом. Якоб прижал шкатулку к груди, затаился. В темноте возникли две кроваво-красные точки — глаза неведомого существа.

— Аааа! — закричал Якоб так громко, как только мог. От избытка адреналина закружилась голова, он не помнил, как оказался на ногах, как побежал, как за ним, чем-то громко шлепая то здесь, то там, гналась неведомая тварь. Якоб вилял между деревьями и продолжал истошно орать, но ничего не помогало — расстояние между ним и преследователем неумолимо сокращалось. Тварь на мгновение оказалась за спиной у юноши, цепкие длинные пальцы легли ему на плечо. Якоб вырвался, рубашка с треском разошлась по швам. Он не различал дороги, кричал, звал на помощь, ощутил, как над головой возникли очертания неясной фигуры, кто-то свалился на него сверху, прижал к земле, когтистая лапа вцепилась в его волосы, раздалось жуткое шипение, что-то щёлкнуло…

Тяжело дыша, Якоб обнаружил, что вес твари, сидевшей у него на спине, больше не прижимает к земле. Юноша повернулся — никого не было. Он огляделся. Вокруг стало темнее. Поднявшись на ноги, схватившись дрожащими руками за дерево, Якоб жадно глотал воздух, никак не мог надышаться. Звуки стихли, стал различим стук сердца. Ни единого признака движения. Всё замерло, мертвенная тишина и вечная ночь воцарились в лесу. Якоб хотел позвать на помощь, но боялся снова столкнуться с таинственным преследователем, поэтому промолчал. Он неуверенно зашагал между деревьями, стараясь отыскать тропинку. Резко обернулся: возникло ощущение, словно кто-то за ним наблюдает. Но даже если чувства не подвели, разглядеть в кромешной тьме человека невозможно.

«Если только его глаза не горят красным», — с ужасом подумал Якоб. Он продолжил свой путь, стараясь не обращать внимания на предчувствия. Снова остановился. Чего-то не хватало. Он недоумённо поднял руки. Осознание обрушилась на него подобно лавине. Шкатулка пропала!

Якоб схватился за голову, упал на четвереньки, пополз обратно, стараясь ощупать каждый клочок земли. Он потерял шкатулку! Как такое могло произойти?! Сзади хрустнула ветка? Или ему послышалось? Якоб выпрямился, обернулся — никого. Когда собирался вернуться к поискам, заметил прогалину, на которую падали жидкие струйки лунного света. И — о, чудо! — шкатулка лежала там, в середине этой самой прогалины. Бледные лучи впечатали чёрные тени выемок узоров в её стенки и крышку. На мгновение Якобу показалось, что узор сливается в символы, так похожие на буквы. Зачарованный зрелищем, юноша не сразу заметил движение в стороне от прогалины.

— Кто здесь?! — испуганно крикнул он. — Я вижу вас, выходите! — позвал Якоб. Но незнакомец предпочёл затаиться.

Словно сыр в мышеловке, шкатулка лежала на открытой со всех сторон прогалине и дожидалась, когда глупенький юноша попытается её взять. А потом… Якоб не мог совладать со своими нервами, он выбежал на прогалину, схватил шкатулку, заметил, как от теней деревьев отделилась фигура ребенка, но не решился посмотреть в ту сторону, повернулся и побежал назад.

— Якоб, — раздавался шёпот у него за спиной. — Якоб! Якоб!

Но он бежал, стараясь ничего не слушать.

«Я поднял руку на отца и наказан! — пронеслось в голове у юноши. — Я мертв! Я в аду!»

Он бежал, не смея кричать, стараясь не шуметь. Казалось, прошла целая вечность, когда между деревьями забрезжил свет. Раздался щелчок. Теперь Якоб сумел определить источник звука — механизм шкатулки! Он перевёл взгляд на ларец, который прижимал к груди двумя руками. В этот самый момент нога натолкнулась на крупный камень, ступня вывернулась под немыслимым углом, Якоб вскрикнул от боли, упал на землю, выронил шкатулку, которая откатилась на опушку. Юноша обхватил ногу руками, застонал, услышал чьи-то шаги. Ужас снова охватил его. Казалось, всего мгновение и в чаще промелькнут красные огоньки. Не в силах терпеть, он снова закричал.

— Якоб, где ты?! — донесся голос Бернарда.

— Здесь! Брат, скорее! — взмолился Якоб. Юноша бросил нервный взгляд в сторону леса. Пока ничего не было видно.

— Что случилось, Якоб? — Бернард отыскал брата, подбежал к нему, упал рядом на колени.

— Забери меня скорее. Нужно уходить, за мной гонятся!

— Кто?

— Сам дьявол! Я видел его глаза, красные, как адское пламя! — вопил Якоб.

— Успокойся, — Бернард схватил его за плечи и тряхнул изо всех сил. — Успокойся, Якоб. Ты хоть понимаешь, что наделал?

— Забери! Забери! — мямлил Якоб, бешено вращая глазами. Бернард отвесил ему оплеуху. Глаза заслезились. Непонимающе моргая, Якоб, наконец, посмотрел на брата. Выражение лица Бернарда не понравилось юноше. — Что произошло, Бернард?

— Отец мёртв, Якоб. Ты убил его, понимаешь? Ты убил его, Якоб!

— Нет, не может быть, — Якоб выпучил свои глаза. — Когда я уходил, он ещё шевелился, я сам это видел.

— Ты убил его Якоб, и если мы ничего не придумаем, тебя отправят прямиком на виселицу, брат.

Смысл сказанного никак не доходил до Якоба.

— Отец был жив, я сам это видел, — твердил он.

— Якоб! — закричал Бернард. — Да послушай же ты меня. Возьми себя в руки. Нам нужно придумать, как тебя выручить, иначе они тебя арестуют и казнят!

Якоб замер. Уловить смысл слов брата не получалось. Смирившись со своей глупостью, Якоб опустил голову, взгляд его случайно упал на шкатулку. Память озарило яркой вспышкой, всплыли строки: и погубил ларец несметное множество лиц, и будет губить и калечить на протяженье истории своей, ведущей начало от тёмных веков мирозданья, тянущейся в непроглядную даль до скончания летосчисления.

— Я убил отца? — шёпотом спросил Якоб и посмотрел на брата. Бернард едва заметно кивнул. Якоб стиснул зубы, издал гортанное рычание, дотянулся до шкатулки и швырнул её в глубь леса.

3

Лето 1876 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

День, на который назначили похороны Генриха Недведа, выдался жарким. Церемония погребения обещала быть запоминающейся: почтить память убитого лорда собирался чуть ли не весь город. Джордж Уотсон не стал исключением. Он как раз застёгивал пуговицы на манжетах своей рубашки, когда в дверь постучала хозяйка квартиры, которую он снимал.

— К вам сержант Мэрдок, сэр, — произнесла она, приоткрыв дверь комнаты.

— Пригласите его сюда, пожалуйста, — попросил инспектор, красуясь перед большим зеркалом. При всей несуразности своей фигуры Уотсон был большим щёголем.

Практически бесшумно поднявшись по лестнице, Мэрдок вошёл в комнату без стука. Выглядел он плохо — лицо осунулось, морщины, обычно малозаметные, глубокой бороздой проходили по щекам и лбу, тяжёлые веки нависали над глазами. Довершала картину кислая физиономия сержанта, выцветший мятый жилет, грязные туфли.

— Мэрдок! — удивлённо воскликнул толстый инспектор. — Да что же с вами?

— Много работаю, инспектор.

— Вы хоть спать-то ложились после того, как Якоб сознался?

— Он не виноват! — надломленным голосом произнёс Мэрдок. — Я вас уверяю, в деле как-то замешан старший сын или вдова. Пока я не могу понять как, но очень скоро…

— Успокойтесь, Мэрдок. Расследование еще не вступило в решающую фазу. Что тут говорить, всего-то два дня прошло. Мы проверим вашу версию, даю слово.

Мэрдок с сомнением посмотрел на Уотсона.

— Я не могу позволить казнить невиновного человека, — пробормотал Мэрдок, опустив голову и сжав кулаки. — Я расспрашивал нотариуса, инспектор. Лорд не успел составить завещания. Понимаете, что это значит?

— Хм, — инспектор изобразил заинтересованность, оставаясь погружённым в лицезрение собственного отражения. — Любопытно.

— Любопытно? Единственная, кто заинтересован в смерти лорда в сложившихся обстоятельствах — Фелиция Недвед. Лонг рассказал мне много нового. Оказывается, лорд составил завещание несколько лет назад, теперь же он собирался внести в него коррективы. Я с трудом убедил Лонга рассказать о том, какая доля доставалась вдове согласно первому завещанию. Не ответив прямо, он намекнул, что лорд собирался в разы урезать наследство своей благоверной. Она виновна, разве вы не видите этого!

— У нас нет доказательств, Мэрдок.

— А показания? Бернард продолжает утверждать, что брат не виноват!

— Ой, — тяжело вздохнул Уотсон и повернулся, наконец, к своему подчиненному. — Мэрдок, нам ведь всё разъяснили. Якоб убил лорда и убежал в лес со шкатулкой. Его отыскал брат. Бернард испугался за Якоба, решил его покрыть, подговорил Фелицию соврать и рассказать о неизвестном в окне. Но когда я стал давить на неё, Фелиция испугалась, рассказала правду. Совестливый Якоб, к тому же, по словам самой Фелиции, влюблённый в неё, во всём сознался. Полагаю, ему не грозит казнь, учитывая обстоятельства и чистосердечное признание, он получит большой срок, может быть, будет сослан на каторгу. Бернард пытается защитить брата, неужели это непонятно?

— Не забывайте о показаниях Якоба. Он толкнул старика, тот ударился об угол стола. Но смерть-то наступила от удушения!

— Всего лишь гипотеза. Я успел поинтересоваться этим вопросом. На первый взгляд, рана на голове лорда не смертельна, но удар головой мог вызвать нарушение работы сердца и лёгких.

— Какой врач наговорил вам этого вздора?

— Как бы там ни было, лорд далеко не мальчишка, Мэрдок. Могло хватить и одного удара, — Уотсон накинул чёрный как смоль пиджак, бросил короткий взгляд на своё отражение, удовлетворенно цокнул языком. — Поймите вы — расследование не завершено. Я вижу, к чему вы клоните. Миссис Недвед могла задушить старого лорда до прихода Бернарда. Больше того, пришёл ответ на мой запрос из Лондона. Фелиция заказывала стрихнин у одного фармацевта около недели назад. Она изменила имя и фамилию, но указала адрес своей подруги. Я направил телеграмму и попросил местную полицию допросить фармацевта. Женщина, купившая стрихнин, точь-в-точь Фелиция. Она под подозрением Мэрдок. Я проверю все возможные варианты. Больше того, я убеждён, что она планировала убийство своего мужа. Но не судить же её за преступление, которое она не успела совершить!

Мэрдок слушал, затаив дыхание.

— Обстоятельства сложились таким образом, — окрылённый успехом Уотсон стал выразительно размахивать руками, — что виновным следует признать Якоба. Я верю вдове, хотя должен признать — она гадюка, за которой нужен глаз да глаз. Итак, подведём итоги. Когда Бернард поднялся наверх, он обнаружил шокированную миссис Недвед. Старший брат не дурак, он слышал ссору, потому сразу сообразил, что к чему, бросился вниз, хотел найти Якоба. Выбежал на улицу, отыскал брата на опушке, рассказал о смерти отца, и принял решение выдумать убийцу.

— Но как он сумел убедить Фелицию принять участие в этом?

— Возможно, пообещал свою долю наследства.

Мэрдок замотал головой.

— Такая, как Фелиция, никогда бы не поверила на слово.

— Тем лучше. Значит существует расписка. Или не существует. Давайте не забывать, в конечном счете она выдала Якоба. Но вернёмся к моему видению ситуации. Бернард хотел гнуть версию о вмешательстве посторонних, но вёл двойную игру. Заметили, как во время допроса он ловко перевёл подозрения на Фелицию. Он знал — её история трещит по швам. Показания Фелиции поставят её в невыгодное положение. Её обнаружили рядом с телом, но в убийстве вдова винит незнамо кого. Вы слышали допрос, я разговаривал с ней жёстко, уже тогда подозревал. И подвёл бы под виселицу, будь она виновна. Бернард продолжает надеяться укрыть брата, всячески намекает на причастность Фелиции, старается сбить нас с толку. Вот и всё. Ну-с, сумел я вас убедить, Мэрдок, или вы еще сомневаетесь в виновности Якоба?

— Не знаю, инспектор, — сержант расчесал свои седые волосы. — Ваши построения логичны, но как мне видится, небезупречны. Например, братская любовь, к которой вы так настойчиво апеллируете. Её нет и в помине. Бернард презирает Якоба, но не демонстрирует этого открыто.

— С чего вы взяли?

— Интуиция, инспектор. Она подсказывает, что каким-то образом Бернард замешан в убийстве отца. И если я прав, нас ждёт очередное убийство. Может через год, а может через десять лет, но оно непременно произойдёт. Поэтому прошу вас, спасите Якоба. Я убеждён — юноша ни в чём не виноват, — произнеся речь, Мэрдок попрощался и ушёл, погруженный в свои мысли.

Уотсон проводил его беспокойным взглядом, снял с вешалки свой цилиндр, аккуратно надел его, поправил, покрутился перед зеркалом в последний раз.

«Определенно от Мэрдока нужно избавиться. Считает себя слишком умным. С таким проблем не оберёшься», — заключил Уотсон перед тем, как отправиться на похороны лорда Недведа.

4

Лето 1876 года, день убийства лорда Генриха Недведа.

Фелиция Недвед закрылась в своей спальне, припала ухом к двери и прислушивалась к скандалу, разразившемуся между её мужем и Якобом. Мальчишка сумасшедший, быть может, он сыграет Фелиции на руку. Если бы в припадке ярости он ударит старика, Генрих передумает переписывать завещание.

Фелиция родилась в бедной семье. Брак с лордом Недвед — счастливая случайность. Она почти на двадцать пять лет моложе его, но Фелиция вышла бы и за умирающего старика, если б знала, что вырвется из норы, которую её родители по недоразумению называли домом. Нет, они не были нищими. Отец часто заключал успешные торговые сделки, медленно, но верно копил деньги, пророчил дочери судьбу жены мелкого торговца. Но Фелицию это не устраивало. Она мечтал не просто о хорошей жизни, ей хотелось роскоши. Фелиция пыталась укротить свою жадность, когда вышла за Недведа. Она посылала родителям крупные суммы денег, но каждый раз лишаясь очередного фунта, ощущала, как сердце сжимается.

До поры до времени жизнь устраивала Фелицию. Но тут Генрих объявил о намерении переписать старое завещание. Она не собиралась довольствоваться крохами, которые муж собирался ей оставить. Фелиция никогда не могла предположить, насколько неблагодарным окажется Генрих. Она могла рассчитывать на хорошую долю, только если лорд умрёт в ближайшие несколько дней. Выбора у неё не оставалось. Но как избавиться от мужа и при этом не попасть под подозрение?

В приступе отчаяния женщина поехала в Лондон и купила стрихнин на имя своей давешней подруги, которой прописали употребление яда в малых дозах. Флакон с порошком Фелиция спрятала внутри зимних сапог, которые хранились в её шкафу. Она несколько раз планировала подсыпать яд лорду в еду или напитки, но всегда отказывалась от своей затеи. Фелиция боялась виселицы даже больше, чем возвращения к жизни английских середняков. Но тут Якоб взбесился из-за шкатулки, которую Генрих купил несколько лет назад. Старик чрезмерно часто стал ссориться с сыном, Фелиция решила подливать масла в огонь и пилила лорда. Но сердце Генриха оказалось здоровым, он словно не замечал скандалов, оставался таким же румяным и активным.

Стоя у двери и слушая, как Генрих взбегает по лестнице, а Якоб гонится следом, она замерла в предвкушении — неужели они передерутся! Мужчины забежали в кабинет лорда, послышались крики, донеслись звуки возни — вот оно! — грохот удара. Возбуждённая Фелиция не могла больше себя сдерживать. Она вылетела из спальни, в мгновение ока пересекла коридор и ворвалась в кабинет.

Якоб стоял посреди комнаты и мотал головой из стороны в сторону, Генрих растянулся на полу, из его затылка струилась кровь.

— Якоб, что ты наделал?! — воскликнула Фелиция, изображая испуг. Но тут она заметила, как Генрих пошевелился. Якоб обошёл её, довольно грубо толкнув плечом, бросился куда-то бежать. Фелиция проводила его взглядом, вошла в комнату, прикрыла дверь. Она подошла к Генриху, встала рядом с ним на колени. Лорд потерял сознание, но был жив. Фелиция взглянула на разбитый до крови затылок. Рана выглядела плохо, но не смертельно. Облизав пересохшие губы, Фелиция обернулась. Никого не было. Тогда большим и указательным пальцами правой руки она зажала нос мужа, ладонью закрыла рот. Левую руку она положила поверх правой, надавила изо всех сил, перекрыв доступ кислорода. Несколько секунд всё шло хорошо, потом Генрих сильно дёрнулся, ещё раз, он стал бешено размахивать руками. Фелиция почувствовала, как тонкие струйки воздуха проскальзывают под ладонью, напрягла руки изо всех сил. Генрих начал вертеться, брыкаться, его глаза широко открылись, ничего не видя, он вращал зрачками, пытался освободиться. Но координация от удара нарушилась, силы не хватало. Он нащупал руки Фелиции, попытался оттолкнуть её ладони, но ничего не вышло. Лорд слабо дёрнулся несколько раз, потом недвижно застыл. Дело кончено. Фелиция отняла дрожащие руки от лица лорда, увидела красные пятна от своих пальцев, отпечатавшиеся на лице мужа, пришла в ужас. Её непременно обвинят и казнят. Нужно было успокоиться, поскорее уйти из кабинета.

«Господи, я убила человека!» — пронеслось где-то в глубинах сознания.

Фелиция с трудом поднялась на ноги и только тогда заметила Бернарда Недведа, наблюдавшего за происходящим. По выражению его лица Фелиция поняла — он видел всё.

5

Весна 1877 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Старший инспектор Уотсон стоял рядом с телом убитой женщины. За прошедшие с убийства лорда Генриха месяцы он похудел, но привычка держать руки сложенными на животе осталась. Вот и теперь инспектор небрежно похлопывал себя ладонями по животу, прикусил верхнюю губу и размышлял.

Фелиция Недвед лежала лицом вниз. Она погибла от четырех ножевых ранений, нанесённых в верхнюю часть спины. Руки раскинуты в стороны, под ногтями набралась грязь, глаза закатились вверх. Зрелище не из приятных.

— Вы позвали его? — спросил инспектор вернувшегося констебля.

— Я отправил посыльного мальчика, сэр, — отрапортовал констебль.

Уотсон рассеяно кивнул и перевёл свой взгляд на тело. Фелицию убили в лесу, возле мостика, перекинутого через мелкую речку. Тело обнаружил какой-то бродяга. Уотсон первым делом заподозрил его и приказал констеблям отвести в участок для допроса. Но личность убитой заставила Уотсона усомниться в собственной догадке. Инспектор стал вспоминать подробности прошлого дела, связанного с семейством Недведов.

Якоба казнили в декабре. Улики указывали на него, но даже после вынесения приговора сержант Мэрдок продолжал настаивать на причастности к смерти Генриха его вдовы Фелиции. Согласно существующему завещанию лорда его имущество разделили примерно поровну между Бернардом и вдовой Генриха. Уже в январе Мэрдок уволился и уехал в Шотландию. Но перед отъездом он обмолвился с инспектором парой слов о деле Недведа.

— Инспектор, в доме лорда остались два ядовитых паука, готовые отравить друг друга. Следите за ними в оба, я опасаюсь худшего, — предупредил Мэрдок.

И вот, спустя два с половиной месяца, его предсказание сбылось. Фелиция Недвед убита. Единственный претендент на её имущество — Бернард. Этот факт автоматически делал его главным подозреваемым. Теперь подозрения Мэрдока не казались беспочвенными. Но как доказать причастность Бернарда к смерти Фелиции?

— Он умён, — промямлил себе под нос Уотсон. — Он чертовски умён.

Наверняка слуги обеспечат алиби нового лорда. А если нет, найдется свидетель с улицы, знакомый, да кто угодно. Единственная надежда — поймать на лжи. Но сначала Уотсон хотел посмотреть в глаза предполагаемому убийце в момент, когда последний увидит труп. Тогда инспектор и выявит истину, прочтет её на лице Недведа. Может быть, инспектор никогда не сумеет доказать вину Бернарда, но для себя он решит, прав был старый сержант и из-за настойчивости Уотсона казнили невинного, или смерть Фелиции лишь случайное стечение обстоятельств.

Бернард прискакал к месту на чёрном мерине с красивой длинной гривой. Лорд спешился, переговорил с констеблем, неуверенно двинулся по направлению к телу. Уотсон не сводил с него глаз.

— Здравствуйте, инспектор, — поприветствовал полицейского Бернард, обронил неосторожный взгляд на тело убитой. Ничего. Ни страха, ни раскаяния, ни сожаления. — Упокой Господь её душу, — без чувства произнёс лорд. — Полагаю, вы хотите расспросить меня, инспектор, — спросил он, торопливо отворачиваясь от убиенной.

«Не могу понять, виноват ты или нет», — подумал Уотсон, отчаянно пытаясь отыскать в непроницаемом лице лорда хотя бы намёк на эмоцию. Но ничего не получалось.

— Вы правы, — сухо сказал инспектор.

— Боюсь, пользы я вам не принесу. Признаюсь сразу, в последнее время мы с Фелицией не ладили, — спокойно сказал Недвед.

«Кто бы сомневался», — подумал Уотсон, вслух же произнес:

— И в чём заключалась причина разногласий, лорд?

— Прошу вас принимать во внимание субъективность моей позиции. Я никогда не относился к Фелиции хорошо. И когда, — Бернард запнулся. — Когда с отцом приключилась беда, я подозревал её. Да и по сегодняшний день я не сомневаюсь в том, что она подтолкнула Якоба к тому поступку, — Недвед склонил голову, тяжело вздохнул. — Простите, мне трудно об этом говорить.

«Врешь! — пронеслось в голове Уотсона. — Ты ничего не чувствуешь, изображаешь сожаление, а на деле остаёшься равнодушен!»

— В последнее время она вся не своя была. Вела себя, как сумасшедшая. Я хотел выяснить, что происходит, поэтому залез к ней в комнату и отыскал шкатулку.

— Шкатулку?! — глаза инспектора округлились. — Ту самую?

— Полагаю да. Ну, или точную копию той самой. У меня сразу возникли подозрения на счёт Фелиции. Я забрал шкатулку и тогда она совсем свихнулась. Бегала по имению, кидалась на всех в драку, обвиняла меня в убийстве отца. Требовала вернуть ей шкатулку.

— Вы выполнили её требование?

— Нет. Я не знал, как быть. Сначала хотел отвезти её вам и рассказать обо всём. Но достаточно ли доказательств, чтобы уличить Фелицию в убийстве и во имя памяти моего брата восстановить справедливость? Я решил занять выжидательную позицию. Она почувствует, что кто-то напал на её след, рано или поздно раскроет себя. Привлеки я к делу полицию, она бы затаилась. А так не стеснялась демонстрировать своё буйство на глазах у прислуги.

— Когда вы видели её в последний раз?

— Позавчера. Она выкрала шкатулку из моей комнаты и убежала. Я как раз вернулся в имение из клуба, когда слуги сообщили о её выходке.

— И вас не беспокоило её отсутствие в течение суток?

— Я решил, она ушла из моей жизни навсегда. Даже предположить не мог, что путь Фелиции оборвётся в придорожной канаве.

— Почему не обратились в полицию?

— Не видел смысла. Что я мог рассказать? Шкатулка не моя собственность, безделушка причинила много вреда нашей семье, погубила отца и брата. Откровенно говоря, я полагаю, именно шкатулка погубила Фелицию — Бернард бросил небрежный взгляд в сторону. — Но она того заслуживала. Возможно, это лишнее, но добавлю от себя — мне не жаль Фелицию, я не взываю к отмщению. Я окажу помощь следствию, но меня абсолютно не интересует, сумеете вы схватить преступника или нет.

— Хорошо. Благодарю вас за потраченное время, лорд Недвед. Полагаю, нам с вами придётся не раз беседовать, поэтому сделайте одолжение, опишите на бумаге события последних дней настолько подробно, насколько вы вообще способны.

— Предупреждаю, инспектор, литератор из меня никудышный.

— А я и не прошу у вас изысков. Скрупулёзного и подробного изложения фактов достаточно.

— Сделаю всё, что в моих силах, — сказал Недвед.

— Рассчитываю на вашу помощь лорд. Если не возражаете, сегодня я наведаюсь к вам для беседы, заодно заберу письменные показания.

— Буду ждать. Правда, не уверен, что успею закончить показания сегодня.

Уотсон и Недвед распрощались. Лорд оседлал своего скакуна и скрылся за деревьями, умчавшись прочь по лесной тропинке. Уотсон подозревал Бернарда, но в глубине души понимал, что никогда не сумеет доказать его вину.

6

Лето 1876 года, день убийства лорда Генриха Недведа.

Бернард Недвед сидел в своей комнате, освещаемой одной свечой, и через окно любовался освещенной фонарями улицей. Он услышал, когда начался скандал между отцом и Якобом, вышел посмотреть, но спорщики уже поднялись на второй этаж. Взгляд Бернарда случайно упал на камин: несколько страничек тлело среди невысокой горки пепла. Он подошел ближе, присел на корточки, выхватил один листок. Аккуратный почерк Якоба испещрил страницу. Текст, казалось, не имел смысла. Бернард бросил страницу обратно в камин, услышал, как наверху кто-то упал. Он быстро вернулся к себе в комнату. Закричала Фелиция, Якоб сбежал вниз по ступеням со шкатулкой в руках.

Убедившись, что брат ушёл далеко, Бернард вышел из своей комнаты, поднялся на второй этаж, бесшумно подкрался к кабинету отца и увидел, как Фелиция душит старого лорда. Он мог вмешаться, остановить её и спасти жизнь отцу, только зачем? Если слухи правдивы, по новому завещанию Фелиции доставались крохи. Большая часть состояния старого лорда перейдёт Бернарду. Подумав об этом, мужчина позволил Фелиции разделаться с лордом, только после этого он проскользнул в комнату. Бернард с насмешкой смотрел на испугавшуюся Фелицию. Когда их глаза встретились, женщину охватила паника, а Бернард улыбнулся. Только что у него в голове вырисовалась грандиозная затея.

— Успокойся и внимательно меня выслушай, — сказал он шёпотом. — Мы подставим Якоба. Нужно придумать, как взвалить вину на него и самим не попасть под подозрение. Понимаешь меня?

Ошеломлённая Фелиция отошла от тела лорда, не сводя глаз с Бернарда.

— Ты согласна? — небрежно бросил Бернард, поглядывая на бумаги, рассыпанные по полу.

— Зачем тебе помогать мне? — спросила она.

— У меня свои мотивы, Фелиция. Тебя они не касаются. Выбор предельно прост: ты принимаешь моё предложение или тебя казнят через повешенье. Какой вариант предпочтешь?

— Чего ты хочешь?

— Перед тем, как вызвать констебля, нужно обговорить детали наших показаний. Слушай и запоминай, — окрыленный вдохновением Бернард продиктовал Фелиции роль, которую ей предстояло сыграть. — А теперь, — закончив пересказ, произнёс Бернард, — иди к себе в комнату, замкнись и ложись спать. Утром постарайся держаться важно, даже надменно. Поняла?

Женщина молча кивнула и исчезла. Бернард принялся торопливо собирать бумаги, отнёс их к себе в комнату. Нужно найти Якоба. Он выбежал из поместья, стал звать брата. В ответ из леса донеслись крики. Бернард побежал туда и обнаружил юношу лежавшим на опушке. Заметил он и шкатулку, которая валялась в стороне от него.

Бернард обвинил Якоба в смерти отца. Юноша пришёл в ярость и выбросил шкатулку. Старший Недвед не сумел проследить траекторию её полёта в темноте, но по звуку падения прикинул примерное местоположение.

— Я не мог, Бернард, не мог, — рыдал Якоб.

— Ничего, успокойся, мы тебя вытащим, брат. У меня есть идея, слушай и запоминай. Мы придумаем незнакомца, который забрался в комнату отца и убил его. Это случилось уже после вашей ссоры.

— Да, но Фелиция видела меня.

— Оставь это мне. Я сумею её убедить. Когда тебя начнут расспрашивать, рассказывай полуправду, не говори о том, что толкнул отца, — Бернард принялся объяснять Якобу, что тому следовало сказать во время допроса.

Вернув брата в имение, Бернард уложил его спать. Затем он поднялся в комнату лорда, открыл окно нараспашку, после вызвал полицейских. Констебли явились быстро, один стал возле входа в имение, второй у комнаты убитого. Они объяснили Бернарду, что до прихода инспектора, который не приедет раньше утра, они не имеют права никого пускать на место преступления. Бернард не стал возражать, дождался, когда оба полицейских закемарили, достал из подсобки газовую лампу и отправился в лес на поиски шкатулки. Сначала он долго бродил по опушке, стараясь найти место, где повстречался с Якобом. Лампу он зажёг только когда вошёл под кроны деревьев и принялся разглядывать землю. Шкатулка упала в густые кусты, откуда Бернард с трудом сумел её извлечь. Потушив лампу, он вернулся к себе в комнату, спрятал шкатулку и бумаги в свой письменный стол и лёг спать.

На следующий день, после допроса Бернард отыскал Якоба, отвёл его в сторону.

— Боюсь, они заподозрили Фелицию. Этот Уотсон прожжённый хитрец, ей не миновать суда, — полушёпотом сообщил Бернард брату. — Но это ничего, когда тебя вызовут, придерживайся своей версии.

— Я не могу позволить, чтобы за мои грехи несла ответственность невинная женщина, — разволновавшись, заявил Якоб.

— Нет другого выбора, — осадил его Бернард. — Если суд и признает её виновной, то казни она непременно избежит. А тебя повесят.

— Нет, Бернард, и не упрашивай меня! Я во всём признаюсь.

— Якоб, одумайся, ты и меня поставишь под удар. Я соврал инспектору ради тебя. Соберись и придерживайся уговора. Слышишь меня?

Якоб затравленно посмотрел на брата, кивнул. Бернард с удовлетворением отметил, что его хитрость сработала. Влюблённый в Фелицию Якоб готов броситься на амбразуру ради вдовы. Бернард оставил брата и устроился на диване у камина, дожидаясь, когда посеянные им зерна раздора дадут плоды.

7

Весна 1877 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Фелиция бежала по грунтовой дороге вдоль леса. Всадник нагонял её. Она поскользнулась в луже, упала, испачкалась, но не позволила себе закричать. Нельзя привлекать его внимания. Женщина вскочила на ноги, вернула в лес, побежала прямо, не разбирая дороги. Шкатулка у неё. Теперь она избавится от Бернарда раз и навсегда, главное спастись сейчас. Лошадь промчалась мимо тропинки, на которую она свернула, но всадник что-то почуял, остановил кобылу, спешился. Он ходил по кромке леса и всматривался в пространство между деревьями, ничего не мог разобрать — слишком темно. Но уезжать он не собирался, ждал. Фелиция зажмурилась, от напряжения в висках стучало. Стало тихо, можно было различить шелест листьев, колышущихся от лёгких порывов ветра. А напряжение росло. Женщина боялась открыть глаза и посмотреть, стоит всадник на месте и всматривается в ночной лес или рыщет поблизости. Ветка хрустнула совсем рядом, Фелиция не выдержала.

Она закричала и бросилась бежать. Всадник оказался рядом, преследовал её по пятам. Пальцы скользнули по спине вдовы, нож рассёк воздух в том самом месте, где мгновение назад находилась Фелиция. Она упала на землю, закричала, стала молить о пощаде, вырывалась. Мужчина навалился сверху и кулаком нанёс удар страшной силы. Фелиция взвыла от боли и ужаса, цеплялась руками за землю, ломала себе ногти. А потом холодная сталь вонзилась в её спину.

— Прошу, — приглушенно протянула она. Удар за ударом, и оборвались связные мысли. Последнее, что увидела Фелиция, перед тем, как погрузиться в темноту — испачканная кровью рука в перчатке выхватывает шкатулку из её дрожащей ладони.

…

Бернард бросил шкатулку в мешок, который взял с собой, поднял труп женщины и оттащил его глубоко в чащу леса. Бегом он вернулся на дорогу, стянул с рук запачканные кровью перчатки, выкопал небольшую ямку, бросил их туда и присыпал землей. Оседлав лошадь, он повернул её и направил в сторону своего имения.

Бернард бросил кобылу в двух километрах от имения, оставшийся путь проделал пешком. К себе в комнату он проник через окно, которое намеренно не закрыл. Забравшись внутрь, Недвед зажёг свечу, поставил шкатулку на стол, достал переведённые его покойным братом бумаги и принялся читать, время от времени бросая короткие взгляды на ларец. Если Якоб прав, путь Бернарда лежит к варварам в Китай. Но сначала нужно укрепить свои позиции здесь. Создать видимость нормальной жизни. Загадка почти разрешена, но последние шаги предстоит сделать после тщательных приготовлений, а не бросаться сломя голову.

Бернард развернул огромную карту Тибета, составленную по данным нескольких экспедиций, пометил некоторые районы, прикинул время, которое займут поиски. Не меньше трех лет. Слишком долго. В Британии должен остаться ещё один Недвед, его наследник. Бернард поставил шкатулку прямо на карту, обернул бумагу вокруг стенок ларца, вышел из комнаты и поднялся на второй этаж, в кабинет отца, отодвинул картину, которую повесил совсем недавно, открыл потайной шкафчик и спрятал свёрток туда. Воровато оглянувшись, он повесил картину на место, вернулся к себе в комнату и лёг спать. Нужно как следует отдохнуть перед предстоящим разговором с Уотсоном.

8

Бернард Недвед возвеличил имя своего рода. Расчетливый и умный, он заключил множество успешных сделок, основал торговую компанию, которая приносила громадный доход, затем продал свою долю партнеру в самый удачный момент, перед тем, как компания потерпела крах. Бернард заботился не только о финансовом состоянии Недведов. Он заводил знакомства в высшем обществе, его рекомендовали не только членам парламента, но и самому премьер-министру, как надежного и достойного человека. Бернард мог стать успешным политиком, военным, капиталистом — для этого он располагал и средствами, и связями.

Он женился на молодой французской аристократке, леди Бернье. Красавица-брюнетка с пышной грудью и хорошей осанкой, она подарила ему сына Герберта и дочь Каролину. Казалось, Недвед достиг всего, о чём только можно мечтать: здоровый, богатый, красивый, успешный, окруженный любящими детьми и верной женой. Но Бернард никогда не забывал о свёртке, хранившемся за картиной.

В тысяча восемьсот девяносто четвертом году, когда Герберту исполнилось тринадцать лет, Бернард взял мальчика с собой в Лондон. В столице они провели всего день. Рано утром Бернард разбудил сына.

— Герберт, слушай и запоминай. Ты остаёшься последним моим прямым наследником, поэтому буду с тобой честен. Сегодня я уезжаю очень далеко и, возможно, больше никогда не вернусь, — начал Бернард. — Обещай мне с достоинством нести имя Недведов, ставить честь семьи превыше всего, заботиться о матери. Она остается одна, придёт много мужчин, которые попытаются обмануть её. Поэтому следи за тем, что творится в твоём имении, сынок. Не ищи меня — только зря потратишь время. Оставайся достойным права называться мужчиной, — Бернард обнял сына, поцеловал его в лоб и направился к выходу из гостиничной комнаты.

— Папа, куда ты? — спросил напуганный сонный мальчик, не до конца осознавший смысла сказанного.

— Далеко. Эрик отвезёт тебя назад в твоё имение. Теперь хозяин ты, — подчеркнул лорд. — Прощай, — произнёс Бернард и исчез из жизни своей семьи навсегда. Леди Бернье сумела выяснить, что муж уехал на восток: то ли в Индию, то ли в Китай. Больше ничего о судьбе сгинувшего лорда ей узнать не удалось. Герберт больше не видел своего отца, но навсегда запомнил их последний разговор.

Глава 6

1

Как и для русских, для китайцев двадцатый век стал настоящим испытанием на прочность. Чего только не пришлось пережить гражданам Поднебесной: Боксёрское восстание, полуколониальный период существования, чуть ли не вассальная зависимость от Великих держав, а потом и от Японии, революция, рождение Республики, переворот и приход к власти диктатора Юань Шикая, попытка реставрации монархии, развал государства на провинции, захват власти Гоминданом, Северный поход, направленный на объединение страны под властью Чан Кайши, Гражданская война, растянувшаяся на десятилетия и по сути не закончившаяся по сегодняшний день, противостояние Японии, приход к власти Коммунистической партии Китая. В сумасшедшем водовороте событий сложно представить, что вся тяжесть борьбы легла на простой народ. Китайцы убивали друг друга, становились предателями и героями, на пьедестал возносили не заслуживших этого, и забывали о тех, кто посвятил свою жизнь служению Родине. Как бы там ни было, но Китай выстоял, сохранил суверенитет, не позволил иностранным державам навязать ему свою волю.

Но обо всём по порядку. В начале века в Китае правила императорская династия Цин. Несмотря на свою отсталость, Китай являлся перспективным рынком сбыта товаров, привлекал иностранные торговые компании. Поэтому со второй половины девятнадцатого века Китай фактически находился в зависимости от Великих держав. Народ Поднебесной не хотел мириться с таким положением вещей. Тысяча восемьсот девяносто восьмой год ознаменовался восстанием, впоследствии получившим название Боксёрское, когда китайцы пытались освободиться от вмешательства Великих держав во внутренние дела и экономическую жизнь государства. Грабители-империалисты, такие как Британия, Германия, Япония, Франция, Россия, США, Австро-Венгрия и Италия, ввели свои войска для его подавления. Императрица Цыси, сначала потворствовавшая восстанию, отреклась от собственного народа, когда стало ясно, что у повстанцев нет ни малейшего шанса. Китай буквально разорвали на куски, навязали унизительные условия, ввергнув страну в череду кризисов. Со временем становилось ясно, что императорская фамилия не в состоянии вытащить страну из ямы, в которую сама её и столкнула. В девятьсот восьмом году императрица умерла, загнав в могилу другого возможного претендента на престол, её приемного сына императора Гуансюя, который по приказу Цыси был отравлен. На трон взошёл малолетний Пуи, сначала регентом стал его отец, затем его брат.

Очередной кризис разразился в одиннадцатом году, когда правительство императора национализировало частную компанию, занимавшуюся строительством сети железных дорог. Всплеск недовольства среди широких слоёв население, понесших в результате этого шага финансовые потери, перетёк в восстание, которое ознаменовало начало революционной борьбы. Империя начала распадаться, прошёл настоящий парад суверенитетов. На власть претендовали два выдающихся человека: революционер Сунь Ятсен, временно получивший пост президента из рук восставших республиканцев, и вояка с диктаторскими замашками Юань Шикай, выторговавший себе пост премьера у императорской фамилии. Первый мечтал о республике, последний — об Империи, которую он и возглавит. Шикай сумел захватить власть в армии, пошёл на переговоры с повстанцами и, убедив тех избавиться от Ятсена, предал императора и стал первым президентом провозглашенной республики. Однако сложившееся положение не устраивало генерала. Он мечтал обо всей полноте власти, поэтому постепенно стал готовить почву для восстановления прежнего порядка вещей. Сначала он провозгласил себя пожизненным президентом и, подавив ряд восстаний несогласных с этим решением, сформировал Китайскую империю.

Жестокие методы борьбы с политическими противниками, непоследовательность, неспособность вывести умирающую страну из кризиса мешали укреплению власти Юань Шикая. Известные генералы в ряде провинций не приняли реставрацию монархии, заявили о выходе из состава государства Шикая, началась очередная война, завершившаяся падением Империи, просуществовавшей меньше года, и отречением Шикая, который вскоре умер.

Китай вступил в период страшной политической смуты. Власть удерживали в своих руках клики военных — бывших приспешников Шикая — за которыми стояла армия. Каждый провозгласил себя царьком в своей вотчине и пытался урвать кусок другого. Они часто воевали между собой, залили государство кровью. Наступила эра милитаристов, нанесшая существенный урон экономике Китая, погубившая тысячи человек. Лидеров клик не интересовало ничего, кроме собственной выгоды, они шли на соглашения с иностранными державами, торгуя национальными интересами, игнорировали инициативу объединения страны под флагом республики.

Тем временем, Сунь Ятсен, вынужденный бежать в Японию, вернулся в страну, занялся сплочением разрозненных республиканских сил. Он сформировал своё правительство, прибегал к патриотическим и националистическим лозунгам, но его инициатива не получила должной поддержки, против него ополчились политические противники, и он покинул Кантон, в котором пытался обосноваться, и спрятался в Шанхае. В девятнадцатом году Сунь Ятсен сформировал партию «Китайский Гоминдан», которую и возглавил. Он лавировал, как мог, в болоте китайской политики, пытаясь сосредоточить власть в своих руках, но ни одно государство в мире не признавало Ятсена законным правителем Китая. Тогда он пошёл на хорошо продуманный шаг — начал сближаться с другой, пока ещё не влиятельной и слабой партией, готовой сражаться на стороне республиканцев за единство страны, Коммунистической партией Китая. Зная, что КПК формировалась на деньги Коминтерна, начав сближение с коммунистами, Ятсен рассчитывал на помощь Советской России. И он её получил. Вскоре в Китай были направлены военные и политические советники. Коминтерн выделял значительные средства на нужды КПК и Гоминдана, юг Китая сплачивался вокруг этих двух партий. В Россию на обучение были направлены ряд китайских политических деятелей. Один из них, Чан Кайши, впоследствии станет преемником Ятсена.

Благодаря содействию Коминтерна, Гоминдан и КПК сформировали единый фронт против милитаристов. В двадцать четвертом году Сунь Ятсен отправляется в поездку на Север, в надежде договориться с милитаристами, но терпит неудачу. Уже через год он умирает, а сопротивление возглавляет Чан Кайши. За прошедшие годы Гоминдан превратился в грозную силу. Благодаря активной деятельности внутри страны и иностранной поддержке, республиканцы оказались способны выставить против милитаристов хорошо подготовленную и экипированную армию. Ещё Сунь Ятсен, потерпев неудачу в переговорах с Северными кликами, заговорил о необходимости похода против мятежных генералов. Но если основатель Гоминдана медлил, то сравнительно молодой, деятельный и решительный Чан Кайши начал разрабатывать детали предстоящей войны. Лидер Гоминдана стал ключевой фигурой в среде республиканцев, однако его растущее влияние беспокоило коммунистов. Членам КПК пришлось смириться с этим во имя объединения государства.

Сформированная в двадцать пятом году национально-революционная армия (НРА), не без содействия советских военных специалистов, например, Василия Блюхера, в двадцать шестом году начала поход, получивший название Северный. Основной его целью был разгром милитаристов, формирование единой Китайской Республики. Осознав зыбкость своего положения, милитаристы начали договариваться о создании объединенных вооруженных сил. Некоторые из них стали подумывать о переходе на сторону республиканцев. НРА одерживала победу за победой, и с каждым днём становилось всё очевиднее, что клики не смогут противостоять республиканцам. Однако понимали это не только милитаристы, но и руководители НРА, в том числе и Чан Кайши. Его больше не устраивала отведённая Гоминдану роль, он мечтал о том, чтобы ключевые посты в правительстве республики занимали гоминдановцы, к тому же его беспокоила активная помощь Коминтерна коммунистам. Кайши подозревал СССР в намерениях содействовать усилению влияния КПК на политической арене Китайской Республики. Поэтому лидер Гоминдана решил задавить гидру в самом зародыше.

Кайши начал избавляться от Коминтерновских советников, заменяя их специалистами из Германии, обрёл поддержку в лице ряда капиталистических иностранных держав, незаинтересованных в том, чтобы власть в Китае захватили коммунисты. Когда представился первый удобный случай разделаться с КПК, Чан Кайши не упустил возможности им воспользоваться.

Политик из левого крыла Гоминдана, Ван Цзинвэй, активно сотрудничал с коммунистами и представлял серьезную угрозу власти Кайши. Он был не менее амбициозен, чем Чан Кайши. В двадцать седьмом году, ещё до окончания Северного похода, при поддержке членов КПК решил сформировать своё правительство, в котором коммунисты играли далеко не последнюю роль. Чан Кайши понял, что борьба за власть в послевоенной Республике уже началась. Растущее влияние КПК пугало лидера Гоминдана, Чан Кайши стал готовиться порвать с ними. Убедив своих сторонников в том, что члены КПК хотят захватит власть, он решил нанести удар первыми. В апреле двадцать шестого года к Шанхаю подошли верные Кайши части НРА. Было решено нанести быстрый и безжалостный удар. Кайши тщательно подготовился, не гнушался поддержки бандитов. В заговоре участвовал и американский адвокат Стерлинг, в то время председательствующий в Муниципальном совете в Шанхае. Двенадцатого апреля головорезы беспрепятственно пробрались через территорию Международного поселения и атаковали опорные пункты Красной армии, безжалостно вырезав солдат. Начались массовые казни и расстрелы, части НРА разгромили красноармейцев. Когда на следующий день в городе прошла демонстрация студентов и рабочих, выступающих против действий Чан Кайши, безоружных людей расстреляли. В результате предательских действий гоминдановцев погибло не меньше пяти тысяч человек. Так ознаменовалось начало Гражданской войны.

Тем временем Северный поход подходил к концу. НРА одержала убедительную победу над милитаристами и, хотя власть Гоминдана не была установлена на всей территории Китая, в начале двадцать восьмого года Чан Кайши перенёс столицу в Нанкин, объявил страну объединенной и сформировал своё правительство. Формально власть Гоминдана признали недобитые клики на Севере страны и мятежный Тибет, но по факту, эти регионы не подчинялись Нанкинскому правительству в полной мере. А коммунисты, объединив силы, заняли области на юге страны, приготовившись к военному противостоянию с Гоминданом во главе с Чаном Кайши.

Потерпев неудачу в городах в среде рабочих, КПК сделала ставку на крестьян. Отряды Красной армии отныне формировались из сельских жителей, коммунисты рассчитывали на затягивание конфликта с последующим его перетеканием в пассивную фазу, нарастанием революционной ситуации в стране и последующим падением режима Кайши. Однако они недооценивали численность и возможности НРА.

К Чану Кайши перешло большинство генералов-милитаристов, его поддерживали клики, правительство Гоминдана признали на Западе. Завершив Северный поход, Чан Кайши стал готовиться нанести последний удар по частям красноармейцев. До сих пор коммунисты были не в состоянии действовать слаженно, тактикой их являлись восстания и партизанская борьба. Однако корпуса Красной армии в ряде советских районов Китая продолжали оказывать сопротивление НРА. В конце двадцатых крупным соединениям коммунистов приходилось отступать, пытаясь сформировать сплошную линию фронта на юге страны.

Не смотря на разрозненность и малочисленность красноармейцев, у них было одно важное преимущество — только один враг в лице Гоминдана. Иначе обстояло дело для сторонников Кайши. Восстания тех или иных клик, решивших, что они оправились от поражения, вынуждало лидера Гоминдана распылить свои силы по всей стране, поэтому он не мог нанести тяжелого поражения коммунистам. Чан Кайши не видел угрозы, исходившей от КПК, полагал, что Китай находится под его властью, поэтому вступил в схватку с противником, который был ему не по зубам. В июле двадцать девятого года гоминдановцы захватили Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), важный транспортный узел в Маньчжурии, контроль над которым установила Советская Россия. Агрессия со стороны Кайши вызвала симметричный ответ — СССР порвал отношения с Китайской Республикой. Следом за этим части Красной армии разбили численно превосходившие их более чем в десять раз силы гоминдановцев и восстановили контроль над дорогой. Кайши ничего не оставалось, кроме как смириться с потерей дороги и попытаться наладить отношения с северным соседом.

Ситуация внутри Китая снова обострилась. Численность армии КПК росла, в тридцатом году, когда было опубликовано циркулярное письмо коммунистов с призывом к восстанию против Гоминдана, она превышала шестьдесят тысяч. Весной того же года началось наступление Красной армии Китая. Первоначально КПК сопутствовал успех: гоминдановцы терпели поражения, оставляли города, что вело к формированию новых советских районов.

Чан Кайши осознал, наконец, что коммунисты представляют собой серьезную угрозу, стал готовить ответную операцию. При материальной поддержке Британии и Штатов лидер Гоминдана пополнил запасы боеприпасов и в конце тридцатого года начал первый карательный поход. Но коммунисты выстояли, разбив гоминдановцев. На второй поход было выделено в два раза больше людей — двести тысяч. Но и в этот раз солдаты Гоминдана потерпели поражение, потеряв порядка двадцати тысяч человек и такое же количество винтовок. Началась подготовка третьего похода. Вместе с тем, войска Японии вторглись в Маньчжурию, разгромили немногочисленные силы гоминдановцев, сформировали марионеточное государство Маньчжоу-Го, во главе которого поставили отрекшегося императора Цинской династии Пуи. Чан Кайши проглотил обиду, подписал продиктованное японцами соглашение и продолжил борьбу с коммунистами, рассудив, что настоящие враги, это китайцы, пускай и выступающие под флагом КПК, а не японцы, агрессивно оккупировавшие стратегически важную область.

Гоминдан продолжил готовить карательный походы один за другим, всякий раз терпя поражение. Пятый поход разрабатывал бывший начальник немецкого генштаба, на борьбу с коммунистами выделялось полмиллиона человек и три сотни самолетов.

Тем временем, обеспокоенный агрессией Японии Коминтерн стал настаивать на формирование объединенного фронта КПК и Гоминдана против агрессоров. Кайши, решивший, что вскоре одержит победу, проигнорировал все предложения, исходившие от коммунистов, в очередной раз продемонстрировав политическую недальновидность.

Коммунисты не сдавались. В начале тридцать четвертого года Временное правительство Китайской Советской республики выступило с предложением заключить союзный договор с представителями любых антияпонских сил, выдвинув в качестве условия требования прекращение наступления на Советские районы, формирование ополчения и восстановление демократических прав. Пятый поход продвигался успешно, поэтому Кайши проигнорировал предложение, вероятно, заключив, что КПК пытается избежать неминуемого поражения.

К концу тридцать четвертого года Советские районы были окружены, казалось, ещё немного и усилия гоминдановцев по подавлению восстания красных завершатся успехом. Тогда коммунистами и было принято беспрецедентное решение о выходе из окружения и походе в Северные районы, для отпора японским агрессорам. Коммунистам предстояло прорвать фронт, пройти более десяти тысяч километров, постоянно подвергаясь нападениям со стороны превосходящих сил гоминдановцев и занять оборону в регионе севернее Советского района Шэньси.

В октябре тридцать четвертого года окружение удалось прорвать. При поддержке советников Коминтерна (один из них, немец Отто Браун, описал подробности гражданской войны, в частности, похода китайских коммунистов, названного Великим) коммунистические войска начали позиционную борьбу и последующее отступление из южных Советских районов. К июню тридцать пятого года, сильно потрёпанные в боях, они переправились по единственному мосту через реку Даду и добрались до границы между Тибетом и Китайской республикой. В результате постоянных набегов со стороны милитаристов из клики Ма область была заброшенной, к тому же труднопроходимой. Если колоннам удастся её миновать, коммунисты достигнут очередного советского района Сычуань-Сикан, где получат так необходимую вымотанным красноармейцам передышку.

2

Июнь 1935 года. Юго-восток Тибета (область Кам).

Отряд китайских коммунистов, состоящий из командира Линь Юня и солдат Фэн Бэйя, Хо Чао, У Вейя, пробирался по горному хребту, опоясывающему глубокую котловину, на дне которой раскинулось красивое горное озеро и прилежащая к нему деревушка. Тибетцы, натерпевшиеся лишений во время войны между их государством и кликой Ма, ненавидели китайцев. Поэтому Линь решил стороной обойти поселение местных жителей. Гоминдановцы, по пятам преследовавшие Линя, были лучше вооружены, располагали большими запасами патронов, в отличие от отряда Юня, не только отрезанного от снабжения, но и истратившего почти все боеприпасы.

Линь со своими людьми откололся от основной массы коммунистов около двух недель назад, буквально через два дня после переправы через реку Даду. Юню поручили исследовать горную тропу, по которой планировалось пустить колонны китайцев. Во время выполнения задания, откуда ни возьмись, появились гоминдановцы. В перестрелке Линь потерял одного солдата, но остальные сумели отступить и спрятаться в горах. Юн надеялся, что гоминдановцы быстро отстанут от немногочисленной группы коммунистов, но враги продолжили преследование. Линь ничего не знал о численности противостоящего им отряда, причинах, по которым они гоняются за простыми разведчиками. Хуже того, шансы соединиться с участников Великого Похода с каждым днём таяли.

Без запасов провианта отряд вынужден был углубляться на территорию Тибета. Чтобы прокормить себя, приходилось нападать на пастухов и воровать коз. Недовольство местных жителей росло, однажды коммунистам пришлось отстреливаться от разъярённых, вооруженных топорами мужчин. Линь увёл своих людей далеко на запад, намереваясь описать широкую дугу и соединиться с основными силами коммунистов в советском районе Сычуан-Сикане. Но по мере того, как отряд углублялся на территорию Тибета, деревушки встречались всё реже, запасы еды и воды становилось труднее пополнять, а люди уставали. И гоминдановцы, чёрт бы их побрал, продолжали наступать на пятки.

Котловину с деревней отыскал У. Он и привёл сюда командира, чтобы тот оценил обстановку. Линь, детство провёдший в китайской деревушке в горах, прикинул, куда пастухам удобнее всего водить скотину пастись и где можно будет пополнить запасы воды. Он решил не приближаться к деревне, обойти котловину и спуститься в долину одной из рек, впадавших в озеро. Китайцы начали проводить свой манёвр. Из-за крутых склонов приходилось рисковать и двигаться вдоль вершины хребта. Впрочем, китайцы не особо пытались скрываться. Вымотанные, они плелись, понурив головы, намертво вцепившись пальцами в винтовки. Подошвы ног горели, каждый шаг отдавался болью. Линь прекрасно понимал, что отряду нужен отдых, но предоставить его значило позволить гоминдановцам нагнать их.

Миновав хребет и добравшись до склона, ведущего к реке, отряд остановился. Как и ожидал Юн, на дне долины, покрытой мелкой, жёсткой, зелёно-жёлтой травой паслись горные козы. Пастухи, два паренька, беспечно о чём-то болтали. Вокруг них моталась мохнатая, сердитая собака, тявкавшая по поводу и без оного. Юн знаками приказал отойти от края склона, окинул взглядом свой небольшой отряд.

— Нужно обойтись без крови, — сказал Линь.

Уставшие члены отряда вперили в командира тупой, бесчувственный взгляд. Крайняя степень усталости лишила их здравого смысла. Они слышали Юна, но в то же время витали мыслями в небе. Стоит пастухам начать сопротивляться грабежу, и солдаты Линя не выдержат, откроют огонь.

«Может это и к лучшему, — задумался Линь. — Никто не узнает о том, куда мы пошли и где нас найти».

Линь одёрнул себя. Слишком просто лишиться на войне человеческого облика. Нельзя убивать без необходимости. Командир должен всячески препятствовать беспричинному насилию, иначе его солдаты превратятся в садистов.

Мог ли Юн поручиться за своих солдат, сказать с уверенностью, что они не откроют огонь, когда пастухи бросятся защищать скот? Нет. Поэтому оставалось принять единствённо верное решение.

— Я спущусь туда один. Следите за происходящим. Если случится беда, выручайте, — приказал Юн. Он поправил ремень винтовки, один раз попробовал быстро снять её с плеча, удовлетворившись результатом, вернул оружие в прежнее положение, вытащил длинный нож из чехла, взял его в правую руку, подошёл к склону и стал быстро спускаться на дно долины. Первой его заметила собака. Громко тявкая, она бросилась навстречу Юню. Пастухи перепугались, схватили свои посохи. Линь добрался до подошвы склона и замер. Собака описывала вокруг него круги, примеряясь для атаки. Юн отмахивался ножом, приближался к стаду. Навстречу ему выступил вооруженный посохом пастух. Заняв боевую стойку, он выкрикивал угрозы на незнакомом Линю языке. Юн даже не смотрел в его сторону. Подобрав момент, он пнул собаку в бок, та, заскулив, отлетела в сторону. Юн подскочил к первой попавшейся козе, схватил её за рога и стал тянуть вверх по склону. Пастух бросился в атаку, собака, оправившаяся от испуга, кралась со спины. Линь громко рявкнул, оскалился, выставил впереди себя нож и сделал угрожающий выпад в сторону пастуха. Последний отпрянул, кровь отхлынула от его лица, руки дрожали. Собака ринулась вперед, ухватила Юня за ногу. Не ожидавший этой атаки Линь вскрикнул, упустил козу, ткнул ножом наугад. Собака жалобно заскулила, отбежала в сторону. На её холке расползлась широкая, обильно кровоточащая рана. Тибетец яростно выкрикнул несколько слов, снова попытался напасть, но выпады Линя заставили пастуха пятиться. Его помощник предпочёл отойти на почтительное расстояние, выставив впереди себя посох. Линь догнал напуганных коз, схватил одну из них и поволок вверх по склону. На этот раз китайцу никто не мешал. Собака продолжала жалобно скулить, тибетцы предпочли не вмешиваться. Убедившись, что Юн отошёл достаточно далеко, пастухи бросились ей на помощь.

На самой вершине склона Хо и У стали помогать командиру волочить козу. Придавив её к земле, китайцы перерезали ей горло и, дождавшись, пока она умрёт, поволокли тушу по склону вдоль долины, оставив деревню и стадо за спиной. Спустя несколько часов они спустились к реке, наполнили свои фляги, перетащили тушу на противоположный берег, отыскали подходящую тропу и углубились в горы. Они всячески старались запутать следы, резко меняли направление движения, пересекали, казалось бы, непроходимые участки, в конце концов, сами потеряли ориентацию в пространстве. Сил просто не оставалось. Они шли, стиснув зубы и бормоча себе под нос распоследние ругательства. Наконец, миновав перевал и заняв удобную позицию на противоположной его стороне у подножья крутого склона, надежно скрывавшего китайцев от посторонних глаз, Юн разрешил сделать привал.

— Бэй, заберись на тот холм и следи за перевалом, — стал давать распоряжения Линь. — У, разведи костёр. Хо, пойдем вместе со мной, нужно разведать местность.

Не поднимая глаз, китайцы стали выполнять приказы командира. Линь и Хо пробирались по горной тропинке, которая тянулась у подножья скалы, резко сворачивала в проём между двумя отвесными склонами, образуя дно неглубокого ущелья, выводила к крутому склону за которым начиналась тянущаяся на северо-запад горная гряда, окружённая непроходимыми скалами. У подошвы склона, на котором стояли Юн и Хо, тёк небольшой горный ручей.

— Смотри, — Хо указал пальцем куда-то вдаль. Юн поднял глаза и увидел тоненькую, едва различимую струйку дыма. — Снова тибетцы?

— Кто их знает, — вздохнул Линь. — Ночью нужно будет поставить кого-нибудь по ту сторону ущелья. Тогда они не смогут подобраться к нам незамеченными. Давай возвращаться, нужно отдохнуть.

Китайцы быстро проделали обратный путь. У не только разжёг костер, но и поставил походной котелок с водой греться. Сейчас он занимался разделкой туши козы. Юн позвал караулившего на холме Бэйя, тот нехотя спустился к подножью.

— Отдыхай до вечера. Мы с тобой будем караулить первую половину ночи, предупредил Линь. Фэн Бэй отрешенно кивнул, снял винтовку, подвинулся ближе к костру, лёг и мгновенно уснул.

— Следите за обстановкой, — обратился он к Хо Чао и У Вею. — Мы видели дым от костра. Желательно избежать встречи с местными. Когда еда будет готова, будите нас.

Наконец-то он мог лечь. Так приятно вытянуть измученные ноги, расслабить нагруженную спину, закрыть слезящиеся глаза. Юн провалился в сон так же быстро, как и Бэй. Шум возни и тихие разговоры У и Хо не мешали, звуки отошли на второй план, не воспринимались. Сны, которых Юн обычно не видел, заполнили его сознание. Большую их часть китаец не запомнил. Но образ родной деревни на севере страны, всплывший в причудливом видении, Линь забыть не мог. Как и образ отца. Юн снова был там, они с его старшим братом, Линь Лингом, бродили по горам, напуганные, неопытные. Звали отца, молчание служило ответом. Спускаясь в очередной овраг, они были уверены, что обнаружат его останки, обглоданные грифами. Но этого не происходило. И снова нужно подниматься, спускаться, блуждать в неведении среди голых, серых скал. Обречённые вечно искать и не найти, они вышли к сгоревшей деревне. Юн узнал родной дом, сердце защемило. Вдруг налетели вражеские солдаты. Воины милитаристов схватили их, убили Линга, принялись избивать Юня. Линь брыкался, руками вцепился в горло одного из врагов, и душил, душил, душил!

— Командир, просыпайся, — растолкал его Хо. — Что с тобой?

Юн открыл глаза, не сразу вспомнил, где он, хотел броситься на своего солдата, приняв его за неприятеля. Чувство реальности обрушилось на Юня и приковало его к земле. Линь понял, что не может пошевелиться. Мышцы рук и ног стали ватными, ныли, не подчинялись ему.

— Что-то случилось? — выдавил из себя Юн, пытаясь отогнать кошмар.

— Ты стал размахивать кулаками, кричать, перепугал нас, — сказал Хо. — Похлебка готова. Мяса осталось много.

— Так пожарьте его. Мы не станем волочить тушу и дальше, бросим её здесь, — сказал Линь.

Хо кивнул, оставил командира в покое. Потирая заспанные глаза Линь сумел сесть, потянулся, кистями разминая мышцы ног. Подняться с первой попытки не получилось. Юн запаниковал — он не чувствовал своих ступней. На мгновение показалось, что ноги отнялись. Но после длительного растирания бёдер и голеней, Линь сумел встать. Сильно хромая, он подошёл к котелку с остывающим бульоном, вытащил из походного мешка ложку, начал с жадностью есть. Жижка была горячая, поэтому Линь доставал ложкой куски мяса. Они быстро остывали и Юн глотал их, почти не разжевывая. К нему подключился Бей. На пару они быстро разделались с большей частью похлебки. Съели бы и оставшееся, да вспомнили о своих товарищах и устыдились. Впрочем, У и Хо были не в обиде: громок чавкая, они уплетали жаренное мясо. Юн не отказался и от этого деликатеса.

Вволю насытившись, они накрыли тушу старым, рваным одеялом, сварили ещё немного похлебки и накрыли котелок. Мясо не должно пропасть до завтра, Линь планировал провести у подножья один день, а после с новыми силами преодолеть остаток пути.

— Бэй, ты дежуришь на холме, я в ущелье. Вы, — Линь кивнул в сторону У и Хо, — отсыпайтесь. Будете дежурить до рассвета.

Взяв винтовку Линь побрёл по тропинке, в то время как Бей забрался на холм. Вскарабкавшись по крутому склону вверх, Юн устроился на небольшой террасе, заросшей лишайником. Отсюда открывался обзор не только на дно ущелья, но и на прилежащие хребты. Юн лёг на живот, винтовку прижал к левому боку. Первым делом он попытался отыскать струйку дыма, на которую указал Хо, но ничего не вышло. Если поблизости действительно находилась деревня, ближе к вечеру костры там просто обязаны гореть. Ещё не слишком темно. Если бы дым был, его удалось бы различить.

«Может, показалось», — подумал Линь.

Он стал следить за долиной. Занятие довольно скучное, усыпляющее. Бороться с дремотой оказалось сложно. Юню приходилось щипать себя за щеки и прикусывать губы, чтобы не уснуть. Стемнело. Несколько раз Юню казалось, будто между холмами гряды мелькали огоньки. Там определенно кто-то был. Смутное ощущение угрозы не покидало Линя. Возможно, самым разумным будет утром перейти через перевал, вернуться в долину и выбрать другой маршрут.

Юн стал размышлять о том, как долго колонны коммунистов будут оставаться в Сичуан-Сикане и успеет ли его отряд добраться туда в срок. Линь опытный солдат, исходил горные кряжи Гималаев вдоль и поперёк во время путешествий с отцом и братом, но он не мог не признать, что сейчас отряд коммунистов двигается наудачу, рискует заблудиться и погибнуть в горах. Стоит ли из-за беспочвенного страха менять направление движения, снова двигаться на запад, тогда как давно следует повернуть на восток?

Около трех часов ночи Хо пришёл сменить Юна. Линь довольно неуклюже спустился с террасы, Хо не рискнул карабкаться туда, решил остаться внизу. Предупредив солдата о непонятных огнях, Юн вернулся в лагерь. Бэй уже дрых у костра. Ночь выдалась прохладной, поэтому солдат устроился так близко к кострищу, что языки пламени едва не облизывали его бока. Юн последовал примеру своего солдата.

Линь снова провалился. На этот раз снов не было. Пучина мрака уволокла Юня в глубины сознания. Даже страшный шум, поднявшийся в лагере, не сразу извлёк его оттуда.

— Там стрельба! Хо пропал! — проорал на ухо Линю бросивший свой пост У. Командир вскочил, встрепенулся, схватился за винтовку, не отдавая отчёта своим действиям, бросился по тропинке вдоль подножья, замер у ущелья. На земле валялась разбитая винтовка Хо. Он сам пропал. Линь стал всматриваться в темноту между отвесными склонами, рассчитывая различить фигуры напавших на Хо тибетцев, но у него ничего не вышло. В ущелье царила всеобъемлющая тьма. К месту происшествия прибежали Бэй и У.

— Что случилось? — шёпотом спросил Линь у У Вейя.

— Я услышал выстрелы, спустился с холма, позвал Хо, но он не ответил, окликнул тебя и Бейя, побежал к ущелью. Стрельба оборвалась так же резко, как и началась, когда я пришёл, никого не было, на земле валялась винтовка. Потом я услышал шум на вершине склона, но никого не увидел. Вы на подмогу не пришли, я занервничал, но не решился стрелять и выдать своё местоположение, вернулся и растолкал тебя.

— Ничего не видел? Не могли же они так быстро убежать! — сказал Линь.

— Командир, — прошептал Бэй. — А что, если они до сих пор здесь?

Юн окинул взглядом вершину склона. Ничего не разобрать. В любом случае, оставаться здесь было небезопасно.

— Отступаем в лагерь, — решил Линь.

— А как же Хо? — заволновался У. — Неужели мы бросим его?

— Отступаем в лагерь! — настойчиво повторил Линь, не сводя взгляда со склонов. Теперь ему стало казаться, будто там кто-то двигается.

Сначала медленно, потом чуть ли не бегом китайцы вернулись в лагерь. Линь открыл флягу и залил тлевший костёр. Тень горы, у подножия которой они решили остановиться, укрывала тропинку чёрной пеленой. Линь перестал чувствовать себя в безопасности.

— Забирайте всё необходимое, — приказал он. — Мы отступаем за перевал.

— Это не дело, нужно дождаться рассвета, — возразил Бэй.

Линь не мог объяснить, отчего ему стало так страшно. Он всё ждал, что вот-вот появятся враги, завяжется бой. Но ничего не происходило. Ожидание только усиливало страх.

«Как во сне, — внутренне содрогнувшись, подумал Линь. — Мы искали отца, и не могли его найти. Неопределенность настолько измучила меня, что я рад был наткнуться на труп отца, лишь бы выяснить его судьбу!»

Юн стоял и смотрел во тьму и ждал нападения, но враг прятался в ночных тенях, тоже выжидал. Своего рода насмешка, изощренное издевательство. Затаившийся противник знает, что может разделаться с китайцами в любую минуту, но не торопится, хочет посмотреть, как они поведут себя в ожидании неминуемой смерти.

— Мы отступаем за перевал! — повторил Линь. Он заметил истеричные нотки в собственном голосе, устыдился, но ничего не мог с собой поделать. — Скорее!

Тьма сгущалась, наполнялась шорохами, шумом падающих камешков, поступью тяжёлых ботинок, дыханием грузного человека. Линь мотал винтовкой из стороны в сторону, не зная, откуда ждать атаки. Заметив панику командира, солдаты испугались. У и Бэй легли на землю, стали метиться в направлении тропинки.

— Они там, командир? Вы их видите? — спросил Бэй.

— Кого? — не понял Юн.

— Гоминдановцев. Ведь это они?

— Собирайтесь! — крикнул Юн.

— Я вижу, я вижу одного! — заорал У. Он выстрелил. Вспышка озарила склон, пуля выбила пласт горной породы и улетела в неизвестном направлении.

— Прекрати! Собирайтесь! Мы сможем полностью контролировать перевал, его никак не обойти. Неужели непонятно?

Бэй и У подчинились, бросились собирать вещи. Юн прикрывал их от невидимого врага.

— Всё готово, — спустя минуту заявил Бэй.

— Тогда отходим, скорее! — распорядился Линь.

На этот раз организованного отступления не получилось. У поддался панике, ринулся сломя голову, упал на ровном месте, Бэй даже не остановился, чтобы помочь товарищу, перепрыгнул через него и побежал дальше, забрался на холм и, не сбавляя скорости, бросился прямо к перевалу. Юн нервничал не меньше остальных, но пока что ему удавалось держать себя в руках.

— Вставай, — не поворачиваясь к У приказал Линь.

— Секунду, командир, одну секунду, — заскулил У. Он поднялся и снова побежал. Линь краем глаза заметил, что солдат оставил винтовку. Нужно было наклониться, поднять оружие, но Линю не хватило духу. Он один оставался по ту сторону холма. Если враги нападут, никто не прикроет его. Поэтому Юн бросился вдогонку за своими солдатами.

Когда он поднялся на холм, высоко в небе увидел яркую луну. Перевал прекрасно освещался белым светом. Линь обернулся и посмотрел на лагерь, заметил красновато-жёлтые угольки. Он увидел, как угольки взметнулись в воздух и разлетелись в стороны. Кто-то затоптал костёр!

Ужас охватил Линя, заполонил собой здравый смысл. Юн отбросил чувство долга, дух товарищества, всё на свете. Он побежал с холма вниз, но склон оказался слишком крутым, Юн упал на спину и покатился. Он разорвал свою шинель на спине в клочья, но сумел встать, подобраться к перевалу, стал подталкивать замешкавшегося У в спину, постоянно оборачивался, ожидая увидеть, как стрелок взбирается на холм и открывает по ним огонь.

— Они уже сзади, они уже сзади?! — бесперебойно повторял У, сильно хромавший на одну ногу.

— Шевелись! Здесь мы как на ладони! — орал Линь в ответ.

Наконец они достигли противоположной стороны перевала, спрятались за пригорком. Самообладание возвращалось к Юню. Он по-пластунски залез вверх и наблюдал за перевалом и холмом на противоположной стороне. Там никого не было. Сердце, готовое вырваться из груди, замедляло свой бег. К Линю снова обрёл способность мыслить.

«Неужели мы убегали от теней?» — спросил он сам себя.

— Ну что там, Линь? — спросил У.

— Никого, — мрачно ответил Юн.

— А где Бэй?

Только сейчас Линь вспомнил о третьем члене отряда. Он обернулся, окинул взглядом кряжистые хребты. Куда мог подеваться Фэн Бэй? Дрожащей рукой Линь провёл по лбу, вытирая холодный пот.

— У, будь начеку, — попросил Линь.

3

Юн медленно просыпался. Он поежился — к утру заметно похолодало — открыл глаза, увидел перевал и холм, приподнялся на локтях, обернулся. Свернувшись калачиком, У лежал у подножия склона. Он стащил со своей левой ноги сапог и снял портянку. Обнажённая голень распухла, стала иссиня-черной. Дело плохо. Линь подполз к нему, растолкал. У встрепенулся, со страхом в глазах посмотрел на командира.

— Что случилось?

— Поднимайся, — прошептал Юн. — Нужно проверить лагерь.

Линь помог своему солдату встать, поддерживая его, провёл через перевал, буквально на руках поднял на холм. Открылся вид на лагерь. Ничего не было тронуто.

«Мы убегали от теней! — заключил Юн. — Но если так, куда пропал Хо, что случилось с Бэйем?»

Китайцы спустились вниз, по дороге Юн поднял винтовку У. В лагере они доели похлебку и оставшееся со вчерашнего вечера мясо. После сидели и отрешённо смотрели в небо. Первым заговорил У.

— Что делать, командир?

Юн пожал плечами.

— Не сидеть, — ответил он.

— Боюсь, я не скоро смогу ходить, — жалобно произнёс У.

Юн посмотрел на его ногу, слабо надавил на неё указательным и среднем пальцами правой руки. У скривился, сжал зубы. Линь убрал свою руку, почесал голову, хмыкнул, отвернулся, на лице его застыло выражение, полное отчаяния и злобы. Он не мог бросить боевого товарища умирать. Но вместе с У Линю не выбраться. Как быть?

Юн встал, поднял винтовку У и положил её рядом с ним, взял своё оружие в правую руку, собрался уходить.

— Командир, ты чего надумал? — забеспокоился У.

— Нужно выяснить, что случилось с Бэйем. Я скоро вернусь.

— Командир, не бросай меня одного! Мне не отбиться с поломанной ногой.

— Успокойся, я же сказал, что вернусь.

— Возьми меня с собой! — настаивал У.

— С тобой я и к вечеру ничего не найду.

Тут произошло совершенно непредвиденное — У заплакал.

— Бросить меня решил, так? Кому я нужен, раненый. В одиночку ты выкарабкаешься, соединишься с колоннами, а со мной погибнешь. Так пристрели меня, поступи по-мужски! Я не хочу попасть к ним в плен. Ты был в Шанхае во время восстания?

Услышав вопрос, Юн побледнел. Он много лет не вспоминал о событиях двадцать седьмого года, когда гоминдановцы учинили страшную расправу над коммунистами. Да, Линь был в Шанхае. И тогда он сражался на стороне Гоминдана.

— А я был, — продолжил У, не дождавшись ответа и истолковав молчание Юня по-своему. — Я не хочу, чтобы перед смертью надо мной издевались. Моих братьев тогда убили, но не просто расстреляли, нет. Когда их схватили, они сопротивлялись. Поэтому сначала им сломали кости на ногах и руках, а потом повесили, чтобы остальных напугать. Я боюсь боли, Юн. Застрели меня, прошу!

— Я вернусь, У. В одиночку я быстрее осмотрю местность и отыщу следы Бейя, понимаешь? — Линь пристально посмотрел в глаза своему товарищу. — Веришь мне? У тебя есть винтовка, — Юн поднял оружие и потряс им в воздухе. — Ты вчера выстрелил только раз? Значит там четыре патрона. Если кто-то нападёт, сразу стреляй, я приду на помощь. Договорились?

У сжал губы, кивнул, взял свою винтовку, вцепился в неё руками.

— Возвращайся скорее, Юн. Один я не продержусь.

— Соберись, друг, — подбодрил солдата Линь.

Он оставил У в лагере, а сам вернулся к перевалу, миновал его, стал искать следы Бэйя. Линь пробежал около километра, добрался до долины мелкой горной речки, спустился туда. Здесь недавно кто-то был. Трава у русла притоптана, земля разрыхлена. Взгляд упал на крупный прибитый течением к берегу предмет — старый серый берет. Юн поднял его, присмотрелся. У Бэйя такого не было. Китаец выбросил берет в сторону, поднял винтовку, стал идти вдоль русла, внимательно смотря по сторонам. Линь заметил его. Человек забился в глубокую карстовую расщелину, образовавшуюся в старом каменистом склоне. Удачное место, но днём там не укрыться.

Юн, однако, сделал вид, что не заметил человека, продолжил идти вдоль русла. Нужно убедиться, что человек один. Возможно, здесь готовят засаду. Естественно Линь передвигался таким образом, что не терял укрывшегося в расщелине из виду. Он прошёл около тридцати метров. Река ширилась, становилась бурной. Издали доносился шум падающей воды. Значит впереди обрыв, водопад. Юн опустил винтовку, стал возвращаться, помедлил возле расщелины, окинув взглядом окрестности. Больше он никого не видел. Линь решился.

— Вылезай оттуда! — крикнул он, резко повернувшись в сторону расщелины и вскинув винтовку. — Я тебя вижу. Это ты, Бэй? Жалкий трус!

Человек задрожал всем телом, медленно и с явным усилием стал выбираться наружу. Измазанный глиной и грязью, он, тем не менее, старался держаться с достоинством. Юн разглядел его лицо и понял, что перед ним незнакомец.

— Ты говоришь по-китайски?

Мужчина кивнул.

— Кто ты такой?

Мужчина молчал.

— Ты глухой? Отвечай, кто ты такой и что здесь делаешь.

Незнакомец упрямился.

— Даю тебе слово, если ты сейчас же не ответишь, я пристрелю тебя на месте! — глаза Юня угрожающе сверкнули.

— Ляо Болин, я офицер Гоминдана. Мы преследовали вас всё это время, — сознался мужчина, восприняв угрозу Линя всерьёз.

— Где ваш отряд?

Ляо криво усмехнулся.

— Нет больше отряда. Я последний.

— Что значит последний?

— Раз ты пришёл сюда один, думаю, ты понимаешь, о чём я говорю.

— Отвечай на вопросы, а не изъясняйся загадками! — повысил голос Линь. — Моё терпение не железное.

— Остальные пропали. Сначала их забирали среди ночи, когда нас стало меньше, люди стали исчезать днём.

— Кто их забирал?

— Так ты их не видел? Тех, кто приходит по ночам? — Ляо засмеялся. — Поэтому пытаешься напугать. Как тебя зовут, коммунист?

— Кто их забирал? — повторил свой вопрос Линь.

— Ну и упрямый ты. А ещё тупой, — Ляо опустил руки, нахмурился. — За день до того, как мы набрели на деревню, ночью пропало двое караульных. Стали их искать, не нашли. Решили, вы напали и избавились от них. Погнались за вами, миновали деревню, на привале не досчитались еще нескольких. А этой ночью пропали остальные, — пальцы гоминдановца стали трястись. — Я видел одного из них. Тех, которые приходят ночью. Он такой же как мы, только пули его не берут. Я стрелял, дважды. Не мог промахнуться. А он как стоял, так и стоит. Заметил меня и идёт навстречу. Я выбросил винтовку и побежал что есть мочи. А он следом. У водопада я оторвался, лез почти по отвесному склону, — голос Ляо задрожал. — Но у меня получилось. Наткнулся на тропинку, побежал вниз, а там пещеры, целая сеть, спрятался, — Ляо засмеялся. — Они побоялись идти за мной. Отстали. Сегодня вернулся за водой, на тебя наткнулся, решил отсидеться, но теперь смотрю и вижу — ты же обычный человек, чего тебя бояться. Выстрелить, и ты умрешь. А с ними как быть не знаешь. Так что ты меня не пугай, коммунист, решил прикончить, так давай, не тяни, — Ляо расставил руки. — Стреляй! Лучше сдохнуть, чем к ним в руки попасть. Что медлишь? Не будешь стрелять? Тогда скажи, как тебя зовут, коммунист. Не время нам делиться на правых и левых. Я вчера столько страху натерпелся, мне на всю жизнь хватит. Если хочешь знать, я рад тебя видеть, ты как-никак китаец, с тобой договориться можно, не то, что с ними, — Ляо облизал пересохшие губы и посмотрел на Линя.

Юн замер в нерешительности, он не знал, как быть. Вдруг тихое шуршание реки нарушил грохот выстрела, донесшийся издалека. Линь встрепенулся, опустил винтовку.

— Так ты не один? Ты оставил своих товарищей там? — оживился Ляо.

Юн не стал его слушать, сорвался с места. Ему казалось, он несся быстрее ветра, инстинктивно перепрыгивал через опасные провалы, не сбавлял темп, когда спускался вниз по склонам. Наконец, впереди показался знакомый пригорок. Линь насторожился, взобрался на него, поднял винтовку, высунул из-за пригорка голову. У перевала и холма никого не было. Юн медлил, по нескольку раз осматривая подозрительные места. Сзади кто-то бежал. Линь резко развернулся, направил винтовку в сторону преследователя. Им оказался Ляо Болин. Гоминдановец опешил, поднял руки.

— Успокойся, я могу помочь, — он неуверенно подошёл ближе, лёг рядом с Линем, достал кривой кинжал. — Сейчас не время враждовать, коммунист.

Линь немного поразмыслил над его словами, кивнул в знак согласия, встал в полный рост и спустился вниз, к перевалу. Линь бегом перебрался на противоположную сторону, забрался на холм, снова застыл, осматривая лагерь. Костёр и останки козы не тронуты. У исчез. На этот раз не осталось даже винтовки. Подоспел Ляо.

— И до него добрались, — подвёл итог гоминдановец.

Линь опустил винтовку, повесил голову. Он не знал, что делать дальше.

— Слушай, здесь нельзя оставаться. Пошли к пещерам, туда они не доберутся, — сказал Ляо и повернул к перевалу. — Ты со мной, коммунист?

— Линь Юн, — одними губами произнёс Линь.

— Что? — не расслышал Ляо.

— Меня зовут Линь Юн, — повторил командир разбитого отряда.

Глава 7

1

В двадцатые годы двадцатого века в Соединенных Штатах Америки наметилась почва для очередного экономического всплеска. Америка вышла из войны страной-победительницей, ей отводилась большая роль в международных отношениях, хотя она традиционно склоннялась к невмешательству в государственные дела других держав. Второе десятилетие века отметилось рождением технических новинок, широким внедрением открытий в производство и бытовую жизнь. Автомобильный конвейер Форда, звуковое кино, радиовещание и куча других полезных и не очень новинок потоком обрушились на американский народ. Потребительский бум спровоцировал и рост экономики. Оказалась востребованной реклама, массово стали выдаваться кредиты. Власть в стране уверенно удерживали республиканцы, открыто провозглашавшие индивидуализм как основу благосостояния американцев. Господствовавший в Штатах в то время социал-дарвинизм давал казавшееся убедительным обоснование этих взглядов. Выживает сильнейший, наиболее приспособленный и умелый. Кто удержался на плаву в условиях конкурентной борьбы, тот превосходит своих противников, заслуженно ест свой хлеб. Каждый человек должен сделать себя сам, главное — предоставить индивидам равные возможности.

Несмотря на широкие политические и экономические свободы, США оставалась страной, погрязшей в предрассудках. Негры продолжали подвергаться расовой дискриминации, негативно относились и к азиатам. Организация ку-клус-клан, начавшая своё возрождение в середине десятых, раздулась до неимоверных размеров в двадцатые. На фоне этого настоящим вызовом звучали призывы власти к равенству вне зависимости от расы, вероисповедания и социального происхождения.

«Сухой закон», введённый на всей территории США с девятнадцатого года, с одной стороны содействовал укреплению семей, борьбе с алкоголизмом, с другой — процветанию контрабанды, росту преступности. Некоторые экономисты говорили так же о вреде, который он причинял экономике. При этом в отдельных штатах он фактически не выполнялся. Тем не менее, ни один из президентов-республиканцев так и не решился его отменить.

Простым рабочим в начале двадцатых не на что было жаловаться — средняя зарплата составляла порядка полутора тысяч долларов в год, для сравнения, новый «Форд» стоил триста долларов. В плачевном состоянии оказались фермеры. В конце Великой Войны они начали брать кредиты и активно скупать землю, уверенные, что извлекут прибыль. Но в начале двадцатых цены на сельскохозяйственную продукцию падали, фермы начинали банкротиться.

Волна эмиграции, охватившая послевоенную Америку, имела как положительные, так и отрицательные последствия. С одной стороны, население увеличивалось, появлялись возможности дальнейшего развития экономики за счёт новых работников, с другой стороны наблюдался фантастический рост преступности, полиция зачастую оказывалась бессильна в схватке с бесстрашными и хладнокровными гангстерами.

В целом экономические противоречия в стране медленно накапливались, однако правительство республиканцев не отдавало себе отчёта в этом. Общество потребления, которое стремились сформировать производители товаров, оказалось крайне нестабильным. Когда доходы крупных компаний росли в разы, зарплаты увеличивались незначительно. Таким образом, рабочие оказывались неспособны обеспечить предложение соответствующим спросом. Поддерживать цену на достаточно высоком уровне вечно не удастся. Но недальновидная, поглощённая получением прибыли здесь и сейчас верхняя пятипроцентная прослойка населения, на которую приходилось двадцать пять процентов национального богатства страны, не осознавала последствий, к которым приведёт подобная политика.

Накануне грозившей вот-вот разразиться катастрофы тогда ещё кандидат в президенты США, Герберт Кларк Гувер, выступил с речью, возносивший индивидуализм, свободный рынок и личную свободу на вершину пьедестала. В частности он произнёс следующие слова:

«<…>

Я хотел бы рассказать вам, как велико влияние расширения роли правительства в бизнесе на нашу систему самоуправления и нашу экономическую систему. Но еще важнее ее влияние на жизнь простого человека. Это влияние на права и свободы не только тех, кто остался за пределами разросшегося бюрократического аппарата, но и тех, кто вошел в него.

Когда федеральное правительство начинает заниматься бизнесом, правительства штатов немедленно лишаются права контролировать и облагать налогами этот бизнес. Когда правительство штата начинает заниматься бизнесом, оно немедленно лишает городские власти права облагать налогами и контролировать этот бизнес. Бизнес требует централизации, самоуправление требует децентрализации. Для того чтобы наше правительство преуспело в бизнесе, оно должно фактически стать деспотией, что немедленно приведет к разрушению самоуправления.

Влияние этого процесса на наше экономическое развитие было бы более разрушительным. Развитие бизнеса зависит от конкуренции. Новые методы и новые идеи являются продуктом проявления духа авантюризма, индивидуальной инициативы и индивидуальной предприимчивости. Без авантюризма не может быть прогресса. Ни одно правительство не имеет права спекулировать и рисковать деньгами налогоплательщиков. Но еще более важно то, что лидерство в бизнесе должно достигаться путем развития способностей и личных качеств, что может происходить лишь в атмосфере свободной конкуренции. Бюрократический аппарат ликвидирует конкуренцию. Нет сомнения, что политический выбор является слабой основой для выбора лидеров предпринимательской деятельности.

<…>

Бюрократический аппарат не способствует развитию духа независимости. Он распространяет в нашей повседневной жизни дух подчиненности, изменяя характер нашего народа, приучая его не к мощному сопротивлению ему, а к покорному подчинению несокрушимому могуществу.

Бюрократический аппарат всегда стремится к распространению своего влияния и своей власти. Вы не можете предоставить правительству власть над повседневной трудовой жизнью народа без предоставления ему одновременно власти над его душой и помыслами. Любое расширение власти правительства означает, что с целью защиты от политических последствий допущенных им ошибок правительство будет стремиться к установлению все более внимательного контроля за отечественной прессой и политическими взглядами. После кончины свободной промышленности и свободной коммерции свобода слова живет недолго.

<…>

Одной из серьезных задач правительства является выяснение пределов его вмешательства в торговлю и промышленность и того, что правительство оставляет на долю индивидуальных усилий. Одинаково важно, чтобы бизнес не вмешивался в деятельность правительства, а правительство — в дела бизнеса. Идеальной системы не существует. У нас были злоупотребления в области предпринимательской деятельности, по поводу которых негодует каждый законопослушный гражданин. Я настаиваю на том, что, судя по результатам, наша система превосходит все другие и сохраняет основные элементы свободы.

Благодаря нашей системе, Америка стала страной широких возможностей для тех, кто не получил при рождении никакого наследства. И не только потому, что она богата ресурсами и славится своей промышленностью, а потому, что сохраняет свободу инициативы и развивает предприимчивость. Россия располагает природными ресурсами, сравнимыми с нашими. Ее народ столь же трудолюбив, как и наш, но у нее не было благословенных 150 лет жизни при нашей форме правления и нашей социальной системе. Мудрость наших отцов-основателей, заключавшаяся в том, что прогресс должен быть суммой прогресса свободных личностей, получила развитие в результатах деятельности унаследовавших их власть великих лидеров страны».

Следует добавить, что о России Гувер знал не понаслышке. Штаты при его личном участии оказали существенную материальную поддержку Советской России во время голода в начале двадцатых.

Словно в насмешку над его словами спустя всего несколько месяцев после вступления Гувера в должность президента на государство обрушился жесточайший экономический кризис, выбраться из которого без государственного вмешательства и резкой смены политики с правого на левый курс американцы так и не смогли.

Сегодня нет единого мнения о том, что послужило причиной депрессии. То ли это был кризис перепроизводства, что выглядит правдоподобным на фоне стремительно падающего потребления в конце двадцатых, то ли привязка курса доллара к золотому запасу и нехватка денежной массой, что, на фоне быстрого изъятия американским правительством средств из Европы, выглядит не менее убедительно. Как бы там ни было, но кризис отбросил США не меньше, чем на десять лет назад.

Современники Гувера винили, сегодняшние историки его оправдывают, утверждают, что ему просто не повезло и предпринятые им шаги отразились на состоянии экономики США уже по окончанию его президентского срока. Стоит отметить, что в начале депрессии многие рассматривали её как заболевание. Стоит немного подождать — и она сама пройдёт. Более того, министр финансов Меллон утверждал, опираясь на социал-дарвинизм, что депрессия в каком-то смысле полезна. Она очистит экономику, избавит её от неспособных выстоять в конкурентной борьбе. Предприимчивые люди наверняка отыщут выход. Экономические бедствия, которые обрушатся на остальную часть населения США либо не волновали Меллона, либо пренебрегались им.

Гувер же постепенно стал склоняться к точке зрения, согласно которой в критические моменты вмешательство федерального правительства не только не повредит, но наоборот, будет способствовать выходу из кризиса. Президент стал искать пути вывода страны из бедственного положения. Началась скупка избытков зерна у фермеров, муниципальные власти поддерживали строительство, приветствовалась частная благотворительность. Выделялись средства для поддержки банков.

Однако решительных шагов Гувер не предпринимал. Он оставался сторонником децентрализации власти, выступал против широкого расходования государственных средств, опасаясь дефицита бюджета. Он продолжал настаивать на прерогативе частной инициативы и, как некоторые полагают сегодня, был прав. По мнению Гувера, экономика медленно оправлялась сама собой, только происходило это дольше, чем он ожидал.

А положение простых людей стремительно ухудшалось. Семьи рабочих лишались жилья, денег не хватало на самое необходимое, над страной повисла угроза голода. Недовольные правительственной политикой острословы из народа открыто издевались над президентом. Так, трущобы, сколоченные из металлолома и стройматериалов, в которых селились люди, прозвали Гувервиллем, газеты, которыми укрывались нищие, вынужденные спать на лавочках — одеялом Гувера, ну а вывернутый карман брюк стал именоваться флагом Гувера.

Максимального накала страсти настигли в тридцать втором году. Два массовых расстрела демонстрантов, один в Детройте, другой в Вашингтоне. В обоих случаях погибло по четыре человека. Раненных было значительно больше. В Детройте расстреляли демонстрацию голодных рабочих, выступавших с экономическими требованиями. Огонь открыли полицейские и вооружённые охранники Форда. Во втором армия разгоняла ветеранов Великой войны, разбивших палаточный городок на окраине столицы и требовавших немедленной выплаты компенсации.

Оба случая получили широкий резонанс в обществе, газеты так и трубили о безразличии президента Гувера к нуждам простых людей. Поражение республиканцев на предстоящих выборах было предрешено. Перенесший полиомиелит Франклин Делано Рузвельт одержал уверенную победу, опередив своего противника на семь миллионов голосов. В инаугурационной речи президент взывал к кооперации и чувству общности. Достаточно сравнить его речь со словами, которые произнёс Гувер ещё до того, как стал президентом, чтобы понять — за какие-то пять лет видение ситуации сильно изменилось. Больше того, Рузвельт всерьез говорил о необходимости возложить на себя чрезвычайные полномочия, если договоренности с Сенатом добиться не удастся, о грубом вмешательстве в экономику, активной роли государства в выходе из кризиса. Вот отрывки из его речи:

«<…>

Но все-таки беды пришли к нам не от материального недостатка. Нас не покарало нашествие саранчи. Наши беды не сравнимы с испытаниями, которые наши предки одолели, ибо верили и не страшились, за что мы должны быть им весьма благодарны. Природа по-прежнему приносит щедрые дары, а человеческие усилия их преумножают. Изобилие у самого нашего порога, но мы не можем воспользоваться его щедрыми дарами в силу их недоступности. Происходит это главным образом потому, что те, кто отвечал за обмен плодами рук человеческих, потерпели провал из-за собственного упрямства и собственной некомпетентности, признали свое поражение и вышли из игры. Деятельность бесчестных менял осуждается судом общественного мнения, люди не приемлют ее ни умом, ни сердцем.

Правда, они пытались, но действовали отжившими свой век традиционными методами. Потерпев неудачу с кредитом, они лишь предложили ссужать больше денег. Лишившись возможности прельщать людей прибылью, они прибегли к слезным просьбам и мольбам вернуть им утраченное доверие. Им известны лишь правила поколения корыстолюбцев. Это недальновидные люди, а недальновидные люди обречены на гибель.

Спасаясь бегством, менялы покинули храм нашей цивилизации. Теперь мы можем вернуть этот храм к древним истинам. Мерой этого возвращения служит степень нашего обращения к общественным ценностям, более благородным, нежели простая денежная прибыль.

Счастье заключается не просто в обладании деньгами, — оно в радости свершений, в творческом волнении. В безумной погоне зa мимолетной прибылью больше нельзя забывать об этой радости и о моральном стимулировании труда. Эти мрачные времена будут оправданны, если научат нас, что наше истинное предназначение не прислуживать кому-то, а жить самим себе и нашим собратьям.

Признание ложным такого мерила успеха, как материальное богатство, идет рука об руку с отказом от ложного убеждения, что государственная должность и высокое политическое положение измеряются лишь мерилом поста и личной выгоды. Надо покончить с тем образом действий в банковском деле и в бизнесе, который слишком часто превращал священный долг в подобие бессердечного и своекорыстного проступка. Неудивительно, что доверие тает, ибо оно зиждется только на честности, чести, на нерушимости обязательств, на ревностной защите, на бескорыстной деятельности, а без всего этого оно существовать не может.

<…>

Вместе с тем мы должны откровенно сказать о перенаселенности наших промышленных центров и, занявшись перераспределением в национальном масштабе, постараться наделить землей тех, кто лучше всех готов ее использовать. Справиться с этой задачей могут помочь решительные действия по повышению цен на сельскохозяйственную продукцию, а одновременно и покупательной способности по отношению к продукции, производимой в городах. Этому может помочь эффективное предупреждение нарастающей трагедии разорения в результате лишения права выкупа закладной на наши небольшие дома и фермы. Этому может помочь требование к федеральной власти, властям штатов и местным властям немедленно и резко сократить свои расходы. Этому может помочь унификация выплат пособий, сегодня нередко раздробленных, неэкономичных и неравных. Этому может помочь государственное планирование и контроль над всеми видами транспорта, связи и прочих услуг явно общественною характера. Этому можно помочь многими способами, но никогда не поможешь одними разговорами. Мы должны действовать, и действовать быстро.

Наконец, вновь берясь за работу, мы нуждаемся в двух гарантиях защиты от старых зол. Должен быть установлен строгий контроль над всей банковской, кредитной и инвестиционной деятельностью. Должен быть положен конец спекуляциям с чужими деньгами и обеспечена адекватная требованиям, но здоровая валюта.

<…>

По своей конституционной обязанности я готов рекомендовать меры, которые могут потребоваться раненой стране в раненом мире. В пределах своих конституционных полномочий я постараюсь добиться быстрого принятия этих или иных подобных мер, которые может разработать конгресс с его опытом и мудростью.

Однако в том случае, если конгресс не сумеет принять один из этих двух курсов, и в том случае, если страна по-прежнему останется в чрезвычайном критическом положении, я не уклонюсь от ясного, предначертанного долгом курса. Я буду просить у конгресса единственный оставшийся инструмент решения кризиса — широких властных полномочий для борьбы с чрезвычайной ситуацией, столь же неограниченных, как полномочия, которые мне были бы даны в случае фактического вторжения иноземного врага.

За оказанное мне доверие я расплачусь соответствующей моменту отвагой и преданностью».

Провозглашённый Рузвельтом курс борьбы с кризисом ставил первоочередной задачей возвращение людям работы. По примеру политики, проводимой Гувером, начались проводиться широкомасштабные строительные работы. Удалось трудоустроить почти четыре миллиона человек. Были проведены так называемые «банковские каникулы», масштабная банковская ревизия, по результатам которой ряд банков, находившихся на грани банкротства просто закрыли. Были предприняты шаги, вынудившие сократить фермерские хозяйства с целью увеличения цены на сельскохозяйственную продукцию. Наконец, началась борьба с недобросовестными частными предпринимателями, урезавшими зарплаты рабочим, намеренно сбивавшими цену на продукцию.

Благодаря или вопреки новому курсу правительства, Штаты стали выходить из кризиса. К тридцать пятому году ситуация несколько наладилась, но для полного выхода из кризиса потребуется ещё несколько лет.

2

12 апреля 1935 года. Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, Центральный парк.

В этом году весна оттягивала своё наступление. На лужайках центрального парка лежал не растаявший снег, неубранные аллеи присыпаны почерневшей листвой и мусором. Сугробы сглаживали уродство парка. Пешеходные дорожки были залиты водой. Приличные люди редко сюда захаживали. Но две девушки, неторопливо обходившие глубокие лужи, предпочли именно Центральный парк.

Одна из них была шатенкой, с чуть-чуть кучерявившимися волосами по плечи, обрамлявшими красивое круглое молодое лицо. Девушка слабо улыбалась, но в уголках губ всё равно темнели глубокие ямочки, большие зелёные глаза излучали странную необъяснимую тоску, прямой нос, бугром возвышавшийся над тонкими бледно-розовыми губами, морщился всякий раз, когда яркие солнечные лучи падали на лицо девушки и вынуждали её щуриться. Звали девушку Наташа, она была дочерью эмигрантов Платона и Дарьи Прохоровых, оставивших Россию во время Октябрьской революции.

Вторая девушка, уступавшая ростом Наташе, была её сестрой Викторией. Она почти на девять лет моложе Наташи, волосы у неё светлее и короче, глаза карие, почти чёрные, губы полные и улыбка радостная. Печаль, явственно читавшаяся в чертах Наташи, Виктории не свойственна. Всей своей пятнадцатилетней жаждой жизни девушка бросалась навстречу новым приключениям, смело знакомилась с незнакомыми людьми, плохо говорила по-русски и не стремилась выучить родной язык. Своим домом она считала Америку. Вика не могла похвастаться красотой своей сестры: и волосы жидкие, и ресницы чрезмерно густые, и лицо мальчишечье: скуластое и угловатое. Но в отличие от Натальи, Виктория умела располагать к себе людей, обладала харизмой, была остроумна, раскованна.

Наташа напротив, привлекала людей своей внешностью, но отталкивала их от себя манерой общения. У собеседника девушки должно было сложиться впечатление, будто она посвятила всю свою жизнь скорби и сожалению, предавалась ностальгическим воспоминаниям, любила пересказывать бессодержательные истории из своего детства. Разговаривать с ней сложно. Когда она видела, что человеку неинтересно, Наташа извинялась и под каким-нибудь благовидным предлогом оставляла его одного. К облегчению последнего. Родители не на шутку беспокоились за свою дочь. Ей скоро должно было исполниться двадцать пять, а о замужестве и речи ни шло. Дарья вечерами часто беседовала с дочерью о внуках, о предназначении женщины подарить жизнь, о любви, но Наташа слушала мать вполуха. Мыслями девушка постоянно возвращалась назад, в Россию. Наташа не могла забыть игры с соседскими ребятами в салки, поездки в деревню, где она любовалась бескрайними просторами, усеянными колосками пшеницы, слышала милый сердцу русский говор, радовалась красивым, разноцветным платкам и платьям, в которые рядились женщины, пестрым мужским шинелям и чёрным, вычищенным сапогам. Удивительно, но Наташа не встретила никого, кто бы так же тосковал по Родине. Отец зарабатывал в Штатах в разы больше, мог обеспечить семье достойное существование, мать полюбила американский образ жизни, как самой ей нравилось повторять «Здесь даже дышать свободнее!», а Виктория родилась уже заграницей, потому она и не испытывала привязанности к России.

Первые несколько лет после переезда Наташа делилась с матерью своими переживаниями. Дарья расчесывала густые волосы старшей дочери и приговаривала, мол, дай время и ты смиришься, привыкнешь, полюбишь. Наташа поверила матери, но проходили недели, месяцы, годы, а тяга вернуться только возрастала. Однажды Наташа даже предложила посетить большевистскую Россию.

— К комиссарам в лапы! — всплеснул руками поражённый предложением дочери Платон.

— Почитай газеты, Наташенька, — предложила мать. — Большевики погрузили нашу пропащую Россию в страдания и нищету, которые не прекратятся, пока их власть не падёт. Нечего нам там делать.

Тогда Наташа поняла, что родители не понимают её. Она пыталась познакомиться с другими эмигрантами, отыскать среди них человека, который разделил бы её грусть. Но ничего не получилось: русские активно обустраивались на новом месте, с удовольствием отказались от самих себя прежних и удивительно быстро растворились в американском обществе. Наташа оставила свои попытки найти понимание, смирилась со своей участью, а в душе девушки разрасталась тоска. Навязчивые воспоминания ни на секунду не оставляли Наташу, снова и снова перед глазами стояли сани, с запряжёнными лошадьми, крупные снежинки, спиралью спускавшиеся с небес, толстый жёлто-красный ковёр из опавших листьев, стелившийся в лесу осенью, понурившие голову мужики, возвращавшиеся с пахоты. Так легко было представить, что воздух наполнен сладковатым ароматом перегноя, терпким запахом полевой травы, неприятным душком домашней скотины. Как же хотелось услышать перестук копыт лошади по выложенной камнями мостовой, свист ямщика, бойкую, громкую речь торговцев с городских ярмарок, гул среднерусских пчёл, роем круживших на гречишных полях.

Тоска по Родине становилась навязчивой идеей Наташи. Всё ей казалось в Нью-Йорке не так, всё по-другому. Не нравились люди, манеры, образ жизни. Поэтому она сторонилась общества, не сумела завести новых подруг. Весь свет стал не мил.

И сегодня Наташа насильно заставила сестру погулять с ней в Центральном парке. Отчего-то это место напоминало Наташе лес из далекого детства. Тогда шла война, а отец уехал из страны в Китай, купить коллекцию антикварных предметов, которые планировал перепродать в Европе. Дарью Платон отправил в приобретённый им несколько лет назад дом, располагавшийся в крупной деревне. Со всех сторон деревню окружали леса и поля. Два года, проведённые там, запали Наташе в память. Летом она с деревенскими детишками купалась в холодной речке, зимой бегала по лесу и бесстрашно каталась по крутым оврагам на старых крестьянских салазках. Сколько шишек она тогда умудрилась набить — не сосчитать!

Но весной в лесу наступала слякотная пора. Как и теперь в парке, протоптанные тропинки заливали лужи, калоши набирались полные воды и чавкали. А ребята всё равно шли туда гулять. Грязные, мокрые они заливались весёлым, заразительным смехом, настолько хорошо было на душе.

Сама того не подозревая, Наташа отправилась в парк с сестрой, в попытке воскресить те беззаботные дни, пережить хотя бы нечто похожее на них. Но, увы, грязный, неухоженный, замусоренный парк не мог идти в сравнение с русским лесом. Девушка хотела увидеть дикую запущенность, а увидела запущенность искусственную.

Оступившись и неосторожно встав в очередную лужу, Виктория тяжело вздохнула.

— Ну, зачем вы притащили меня сюда, Наташа, — с сильным акцентом произнесла девушка. По-русски она предпочитала говорить церемонно, придерживаться уважительного стиля. Вика не понимала простонародного стиля общения, английский язык, с его изжитым thou, как нельзя лучше подходил ей. Но Наташа, два года прожившая в деревне, церемонничать не любила.

— Полюбоваться парком, составить мне компанию. Тебе здесь не нравиться?

— Если вам хотелось побывать в хорошем парке, не нужно было иди сюда. Здесь никому не нравится, — изобразив отвращение на лице, произнесла Виктория.

— Коли хочешь, иди домой, — отмахнулась Наташа. — Я погуляю ещё немножко.

— Право слово, я вас не понимаю, — сказала Виктория, тщетно стараясь вытрусить набравшуюся в изящный дамский ботинок воду. — Почему вы всегда и во всём идёте наперекор?

— Норов у меня такой, — небрежно бросила Наташа, стараясь подражать крестьянскому выговору.

— Что такое норов?

— Просто слово, — устало ответила Наташа. А глаза её наполнились слезами. Казалось, ещё немного, и девушка заплачет. Неужели она одна-одинёшенька скучает по родной речи, по мудреным крестьянским словам, по стройным красавицам-берёзкам, в конце концов, по дому?

Человек, державшийся чуть поодаль прогуливающихся девушек, заметил печаль, тенью накрывшую лицо Наташи. Ему отчего-то стало жаль её, на мгновение он даже устыдился, вспомнив, ради чего пришёл. Мужчина отбросил сомнения и продолжил неторопливо следовать за Викторией и Наташей, не подозревающими о приближавшейся опасности.

3

11 апреля 1935 года. Соединенный Штаты Америки, Нью-Йорк, Бронкс, трущобы.

Трущобы ирландского квартала представляли собой жалкое зрелище. Стены сложены из металлолома и кусков разбитого шифера, дорога — сплошное болото, заполненное мусором и нечистотами. Впрочем, неприхотливых ирландцев, решившихся эмигрировать в США, это устраивало. Ситуация с жильем в Нью-Йорке будет оставаться плачевной ещё десятилетия, неспособные оплатить проживание в квартире будут оставаться здесь, в трущобах.

Дени брезгливо пересекал улицу, стараясь перебраться через лужи не сильно замызгавшись. Ничего дельного из этой затеи не вышло. Неудачно поставив ступню, Дени провалился одной ногой под воду. Башмак завяз в грязи. Проходивший рядом подвыпивший ирландец помог своему соотечественнику выбраться оттуда. Штанина и ботинок Дени смердели.

— Ох, — прохожий помахал сложенной веером рукой возле своего носа. — Ну и угораздило тебя, приятель. Во век терь не отмоеся.

— Спасибо, что помог, — сухо поблагодарил Дени, растягивая штанину и пытаясь её выжать.

— Будь здоров, — хохотнул ирландец и пошёл своей дорогой.

Не сумев избавиться от зловония, Дени плюнул на всё, добрался до противоположной стороны улицы. Проделав путь около тридцати метров вдоль домов, он свернул в проулок и оказался возле входа в их завалящую конуру. Войти внутрь можно только согнувшись в три погибели. Юджин сидел на матраце и жадно доедал остатки консервов. Заметив товарища, мальчик отставил открытую банку.

— Прости, я почти всё съел, но здесь осталось немного. Если хочешь, доедай.

Дени махнул рукой, мол, не нужно.

— Как знаешь, — Юджин выгреб ладонью остатки паштета, облизал её, затем по очереди засунул пальцы себе в рот, всякий раз громко причмокивая, вытер руку о свои лохмотья, удовлетворенно крякнув, раскинулся на матраце.

Дени устроился в противоположном углу комнатушки, приставил руки к самодельной печке, чем-то напоминавшей буржуйку. Ирландец порядком замерз, пока ходил туда и обратно.

— Чем так воняет, — учуял резкий запах Юджин.

— Я упал в лужу, — ответил Дени. Немного отогревшись, он повернулся к мальчику.

— Ну как, поговорил с Прохоровым? — спросил Юджин.

— Он меня и слушать не стал. Принял за бродягу.

— Пригрозил дочерьми?

— Пригрозил, да толку? Упрямый как баран. Сказал, мол, объявишься возле моего дома снова, вызову полицию.

— Только этого нам не хватало, — вздохнул Юджин. — Они ходят гулять в Центральный парк.

— Кто? — недопонял Дени.

— Его дочки. У нас ведь нет выбора. Немцы обещали объявиться во второй декаде, — напомнил Юджин. — Может они уже здесь, а нам нечего им сказать.

Упоминание плена, в который неудачливые бандиты попали в Англии, заставило Дени сморщиться. Если бы он не был так напуган, попытался бы бежать на Запад. Но слова немца-великана не выходили у него из головы: «Вам может прийти глупая идея нарушить соглашение и скрыться. Вы, возможно, уверуете в собственную удачу. Но клянусь, ни счастливый случай, ни просторы Америки не уберегут вас от моего гнева!»

Дени прекрасно понимал — не стоит относиться к его словам, как к пустой болтовне. Ирландец не хотел закончить так же, как Иоганн. Прохоров сам виноват. Будь он сговорчивее, сберёг бы дочерей. Рассудив так, Дени снова посмотрел на мальчишку.

— Ладно. Сделаем это завтра. Отправляйся на станцию, проверь готовность, — распорядился ирландец. Он говорил о заброшенной станции на окраине, где предполагалось спрятать похищенных девочек. Это место Дени присмотрел через пару дней после приезда в Штаты.

— Сейчас холодно. Если будем держать их там долго, они насмерть простудятся.

— Сам сказал — у нас нет выбора, — зло бросил Дени. — Станция подходит. Иди и проверь.

Юджин встал, размял затёкшие конечности, направился к выходу из комнатушки, но застыл, повернулся к Дени, руками поворошил у себя в карманах, достал оттуда несколько монеток.

— Вот держи, стащил у одного простофили. Купи себе поесть, — сказал Юджин.

Дени кивнул в знак благодарности, забрал монетки. Мальчик улыбнулся, покинул конурку. Ирландец отошёл от печки, лёг на матрац, сложил ноги крест-накрест, закинул руки себе за голову. Уже не первый день он пытался понять, как они оказались в таком положении. И всякий раз возвращался в тот день, когда заключил сделку с немцем. Мысли Дени стали блуждать, он задремал. Ему приснилась погоня. Тот пожилой англичанин ударил Иоганна, повалил немца на землю, но от Дени ему не улизнуть. Ирландец выстрелил беглецу прямо в спину, в мгновение ока подскочил к убитому, обыскал труп, достал из бокового кармана пальто свёрток, принялся рвать бумагу и верёвки, почти достал хранившийся там предмет…

Дени ощутил присутствие постороннего внутри их комнатушки. Он открыл глаза и увидел долговязого мужчину, пристроившегося у печки. Незнакомец повернулся к Дени спиной и, похоже, не заметил, что ирландец проснулся. Дени, стараясь вести себя как можно тише, осторожно скатился с матраца, встал на карачки и стал медленно подбираться к долговязому. Как назло, мужчина оглянулся и заметил Дени.

— О, вы уже проснулись, — приветливо произнёс незнакомец. — Надеюсь, не собираетесь на меня нападать.

То был молодой парень, с впалыми щеками, взъерошенными волосами и глубоко посаженными глазами. Серьёзной опасности он не представлял. Дени хоть и уступал парню в росте, не сомневался в победе, дойди дело до драки. Поэтому ирландец позволил себе расслабиться.

— Что вы молчите? — парень повернулся к ирландцу всем телом. — Я не собираюсь вам ничего делать, пришёл просто поговорить.

— Ну и чего ты хочешь? — небрежно бросил Дени, застыв на месте.

— Я же сказал, поговорить. Я знаю, на кого вы работаете. Знаю о вашем соглашении с немцами. Знаю о планах похищения двух ни в чём неповинных девушек. А ещё знаю о планах немцев относительно вас.

— Так выкладывай, — скривившись, сказал Дени.

— Увы, не могу. Сначала я хочу услышать вашу историю. Как и почёму вы оказались в Нью-Йорке?

— Ты же сказал, что всё знаешь?

— Хочу уточнить некоторые детали, — не растерялся мужчина.

— А с чего ты решил, что я стану говорить об этом с первым встречным?

— Надеюсь на вашу сговорчивость. Беседа в ваших интересах. Мы можем помочь и вам, и мальчишке. В противном случае вы подвергнете себя смертельному риску, — мрачно сказал парень.

— Кто ты такой?

— Давайте договоримся. Вы отвечаете на мои вопросы, потом я отвечаю на ваши. Согласны?

— Как насчёт такого предложения, — криво ухмыльнулся ирландец, вставая на ноги. — Ты рассказываешь, что тебе известно, а я отпускаю тебя живым, с целыми зубами? Устраивает?

— Я вооружен, — флегматично заметил парень. Только теперь Дени заметил, что его собеседник не вынимал левую руку из кармана. — Попытаетесь причинить мне вред, и я вас убью.

— Раз пришёл с пушкой, мог бы сразу задавать вопросы, а не ломать эту комедию, — ухмылка Дени стала шире.

— Я надеялся, мы сможем договориться без ненужного давления. Но раз вы опустились до прямых угроз, я решил разговаривать на понятном вам языке, — пояснил парень. — А теперь будьте добры, расскажите, как вы оказались в Нью-Йорке и почему работаете на немцев?

— Предлагаю вам сесть, сударь, — передразнил незнакомца Дени. Парень прислонился спиной к печке.

— Благодарю за беспокойство, мне удобно, — ответил он.

— Предупреждаю, история длинная, — Дени тяжело вздохнул и начал своё повествование.

Глава 8

1

Март 1935 года. Где-то в Англии.

Иоганн Кольберг очнулся в тёмном подвальном помещении. Свет пробивался сюда через узкие, закрытые решетками оконные прорези у потолка. Розовато-алые лучи заходящего солнца освещали грязные, покрытые паутиной стены полуподвальной комнаты. Немец валялся на куче соломы. Руки и шея страшно чесались. Иоганн посмотрел на тыльные стороны своих ладоней. Мелкие, ярко-красные крапинки усеяли кожу и забирались под рукава его свитера. Кольберг встал с импровизированного матраца, расчесывая шею успевшими отрасти ногтями. Последнее, что Иоганн запомнил, был момент их пленения. Молодчики худощавого немца отвели невезучих бандитов к небольшому грузовику, усадили их в кузов и долго куда-то везли. Потом их накормили какой-то гадостью, после которой голова буквально раскалывалась, а глаза сами собой закрывались. Теряя сознание, Иоганн был уверен, что отравлен и никогда больше не откроет глаз. Немец ошибался.

В темноте подвала он пытался отыскать своих соратников. Ирландец лежал на поваленных набок бочках. Руки раскинуты в стороны, рот широко открыт. Иоганну показалось, что Дени мертв. Немец решил убедиться в этом и толкнул ирландца носком ноги. Дени пошевелился, бочки разъехались в разные стороны, ирландец провалился в образовавшееся между ними пространство и плюхнулся на ягодицы.

— Что случилось? — испуганно озираясь, промямлил Дени. Он выглядел потешно и при других обстоятельствах Иоганн не удержался бы от хохота.

— Поднимайся, — сердито приказал немец. — Ты знаешь, где Юджин?

Услышав голос Кольберга, Дени немного успокоился, зарылся пятерней в своей шевелюре, не без удовольствия расчесывая густые рыжие волосы.

— Он был с нами, — промямлил Дени.

— Знаю, что с нами. Сейчас его нет.

Немец устроился на одной из бочек рядом с ирландцем.

— Последнее, что я помню — как доедаю ту парашу, — сказал немец. — Может, ты знаешь больше?

— Ни черта я не знаю. Эти сукины дети накормили нас какими-то пилюлями! — негодовал Дени.

— Но почему они не стали от нас избавляться? — задумался Иоганн. — Тот худой ублюдок, как его звали, Дени?

— Бергер, — отозвался ирландец.

— Точно. Я помню, как он говорил, что им не нужны свидетели. Так почему нас оставили в живых? Они могли убрать нас, когда мы спали: утопить в реке или застрелить и выбросить трупы. Вместо этого бросили в подвал, — лицо Иоганна осветилось. — Знаешь, Дени, а положеньице не так безнадёжно. Мы зачем-то им нужны. Слушай внимательно, теперь переговоры веду я. Ты молчи, пока можешь. Провоцировать их молчанием не стоит, но и лишнего не выдавай. Нужно выкрутиться, только бы нигде не оступиться.

— Прости, — прошептал Дени, склонивший голову набок и изучавший соломинки на полу. — Всё из-за меня.

— Ой, да брось ты! — отмахнулся Иоганн.

— Я заключил с ним сделку, — отрешенно произнёс Дени. — Погубил Юджина, наверное, погубил нас.

— Успокойся! — рявкнул Иоганн. — Мы ничего не знаем о судьбе мальчика.

— Прости, если сможешь, Ио, — не унимался ирландец.

Немец не стал выслушивать извинения Дени, оставил его одного, стал изучать подвал. Комната была достаточно просторной, с высоким потолком. По углам аккуратно расставлены несколько бочек. Лестницы или дверцы нигде не видно. Иоганн внимательно рассматривал потолок и заметил квадратный люк. Если бы получилось туда дотянуться.

— Дени, поднимайся, — приказал Иоганн. — Кати сюда бочки из своего угла.

Убедившись, что ирландец принялся за работу, Кольберг направился к дальней стене, свалил первую попавшуюся бочку и стал толкать её к люку. Бочка оказалась полной — внутри плескался какой-то напиток, вероятнее всего, вино. Иоганн порядком запыхался, пока толкал её к центру подвала.

— Помоги поставить бочку, — попросил Иоганн. Вместе они перевернули её и установили на днище.

— Твоя хоть пустая? — спросил Иоганн.

— Неа, — ответил ирландец. — Может, как-нибудь откроем, отопьём.

Иоганн не смог удержаться и рассмеялся. Даже теперь Дени думал о том, как бы приложиться к спиртному. Укоризненно покачав головой, Кольберг подошёл к бочке ирландца. В этот момент люк открылся, тёмное помещение заполнил казавшийся ослепительным свет газовой лампы.

— Э, чего расшумелись?! — прикрикнул кто-то сверху. — Зачем бочки сюда притащили? А ну возвращайте на место!

Говорившего нельзя было различить. Дени посмотрел на Иоганна, ожидая его команды. Немец кивнул. Понурив головы, бандиты оттолкали бочки в свои углы. Из люка опустили лестницу. Кто-то стал спускаться вниз.

— Забейтесь по углам и сидите там, как крысы, — распорядился сердитый голос сверху.

Человек спустился в подвал, лестницу затащили наверх, люк захлопнулся. Раздался шум — какой-то громоздкий предмет поставили на люк — всё стихло.

— Иоганн, Дени, — окликнул товарищей спустившийся Юджин.

— Жив всё-таки, — отозвался немец. — Где ты был?

Юджин пытался взглядом отыскать Иоганна в темноте подвала, но у него ничего не вышло, пока немец сам не подошёл к нему.

— Они допрашивали меня, — сказал Юджин. Тут подскочил ирландец, схватил мальчишку за плечи, обнял.

— Никогда бы не простил себя, если бы с тобой что-нибудь случилось! — прошептал Дени. Мальчик замялся. В следующее мгновение ирландец и сам смутился, отпустил Юджина. Иоганн наблюдал за этой сценой с нескрываемой улыбкой. Дени и Юджин познакомились за несколько лет до встречи с Кольбергом. Подробностей они никогда не рассказывали, но Дени относился к мальчишке, как к младшему брату. И, несмотря на безуспешные попытки казаться строгим и безразличным, ирландец переживал за Юджина.

— Так о чём они тебя расспрашивали? — спросил Иоганн, когда Дени оставил мальчика в покое. Но тут нашло и на Юджина. Он разревелся и бросился к Дени.

— Я думал, меня убьют! — сквозь слезы произнёс мальчик. Дени утешал его.

Иоганн устало вздохнул. Он вернулся к соломе, сел на неё и уставился в потолок. Вряд ли мальчишка выяснил что-нибудь полезное. Кольберг знал — их схватили непросто так, значит последует деловое предложение, и разговаривать будут не с Юджином, а с ним. Тогда и нужно держать ухо востро, а пока следует отдыхать и собираться с мыслями.

2

Иоганн сидел с закрытыми глазами, прислонившись спиной к стене, когда сверху раздался шум, крышку лаза подняли и вниз спустили лестницу.

— Поднимайтесь поодиночке, — крикнули на плохом английском.

— Просыпайтесь! — окликнул Иоганн своих товарищей. — Указ сверху, — с усмешкой добавил он.

Оказалось, никто не спал. Дени, мучившийся головной болью, оказался у лестницы раньше всех. Следом подошли Иоганн и Юджин.

— Я полезу первым, — сказал Иоганн и начал неторопливо подниматься вверх. Когда он высунул голову наружу, яркий свет лампы, которой ему светили прямо в лицо, на мгновение ослепил немца. Его с двух сторон подхватили под руки, втащили в комнатушку и поставили на хлипкий деревянный пол. Неожиданно кто-то толкнул Иоганна в спину, немец сделал несколько шагов вперёд и рухнул лицом вниз, не успев восстановить ориентацию в пространстве. Перевернувшись на спину, Иоганн увидел худощавого Бергера, державшего в руках газовую лампу и трёх высоких, крепких парней, окруживших люк. На поясе у каждого висела кобура с пистолетом. Иоганн счёл за лучшее держать язык за зубами. Он медленно поднялся на ноги, отошёл в сторону и помог Дени, который вылез вслед за ним, удержаться на ногах после толчка, успев подхватить ирландца. Когда Юджин выбрался из подвала, Бергер закрыл лаз, поднял лампу, которую на время поставил в углу, посветил ею на пленников.

— Вставайте, — распорядился он. — На выход, — Бергер указал рукой в сторону двери.

Пленники не стали спорить, вышли на улицу. Они оказались на вершине стены какого-то древнего замка. Их встретил резкий порыв ветра, заставивший Иоганна пошатнуться. Один из молодчиков угрожающе прикрикнул и потянулся к поясу за пистолетом. Иоганн поднял руки и, стараясь шагать как можно твёрже, покорно двинулся вперёд.

Миновав густые кроны деревьев, окружающие начальный участок стены, Иоганн выбрался на продуваемую со всех сторон площадку. Отсюда открывалась грандиозная картина. Стена, на которой стоял Иоганн, возвышалась над землей метров на пять. Старинный замок, давным-давно переживший свои золотые годы, окружённый развалинами стен и бойниц, раскинулся на пригорке всего в двухстах метрах от Иоганна. Чтобы окинуть замок от основания до верхушки, нужно было задрать голову вверх. Шпиль, казалось, разрезает фиолетово-чёрное небо и тянется к самым звёздам. Картина настолько впечатлила Иоганна, что он позабыл обо всём на свете и, раззявив рот, глазел на замок. Только когда его снова окликнул охранника, Иоганн продолжил идти, не сводя глаз с замка.

Они проследовали вдоль стены до лестницы, спустились во двор замка, пересекли его и направились невысокому зданию рядом с замком. Иоганн отчего-то решил, что это казармы. Возле входа в здание они остановились, Бергер, шедший последним, робко оглянулся, словно желая убедиться, что их никто не преследует, затем посмотрел на пленников. Иоганну показалось, что в глазах худощавого застыл страх.

— Следите за ними в оба! — приказал он наёмникам, а сам вошёл внутрь здания. Через пару минуту Бергер вернулся. — Заходите, — приказал он остальным, открыв дверь нараспашку. Первым вошёл Иоганн, бросив неуверенный взгляд на пятившегося Бергера, за ним последовал Юджин с Дени, шествие замыкали наёмники.

Оказавшись внутри, Иоганн осмотрелся: небольшое тесное помещение, перпендикулярно стенам тянулись прогнившие лавочки, в самом конце возвышалась небольшая собранная из досок платформа, на которой спиной к ним стоял…

Только когда фигура пошевелилась, Иоганн понял, что перед ним человек. Таких великанов ему никогда не приходилось видеть. Рост не меньше двух метров, широкоплечий, крепкий. Гигантский мужчина в сером сюртуке повернулся к пленникам. Точёные черты его лица словно выбиты из камня: крупный римский нос, густые чёрные брови, контрастирующие с бледно-голубыми, почти бесцветными маленькими глазами, широкий, некрасивый рот, скорее напоминавший волчью пасть, резко выступающие острые скулы, на правой щеке небольшой шрам. Гигант остановил свой тяжёлый взгляд на Иоганне, неторопливо перевёл его на Дени, посмотрел и на Юджина, который, подобно нашкодившему малышу, опустил голову вниз. Великан скрестил руки на груди, величественно спустился с платформы, направился к застывшим в изумлении пленникам. Он остановился в трёх шагах от Иоганна, снова смерил его невыносимо презрительным взглядом. Кольберг не выдержал, проклиная себя за невольный благоговейный страх, который поселился в его душе, отвёл глаза вниз и в сторону. Лицо великана перечеркнула уродливая улыбка. Молчание угнетало, но в присутствии гиганта никто не осмеливался начать разговор, а его, казалось, всё устраивало.

«Да он просто издевается!» — пронеслось в голове Иоганна.

Поборов страх, немец гордо вскинул голову и, напустив на себя надменности, заговорил.

— Кто ты такой и по какому праву удерживаешь меня и моих друзей в плену! — прочеканил Иоганн. Краем глаза он заметил, как Бергер съежился в своём углу. Кто-то дернул Иоганна за рукав. Немец обернулся. Дени посмотрел на Кольберга округлившимися глазами, а Юджин впился сложенными крест-накрест руками в свои собственные плечи и, побледнев, ожидал неминуемой расправы над своим товарищем. Иоганн нервно повёл плечом, снова посмотрел гиганту в глаза. — Я жду ответа! — храбрился Иоганн. — Или ты глухой и нужно орать, чтобы ты услышал?! — последнюю фразу он произнес уверенно, но тут же пожалел о ней, увидев, как улыбка медленно сползла с лица гиганта. Иоганн вспомнил, как сам советовал Дени никого не провоцировать, замолчал. Воцарилась тишина.

— Я жду ответа! — утратив уверенность, выдавил из себя Иоганн.

— Вы его получите, — спокойно ответил великан. Хриплый, низкий голос как нельзя лучше подходил его внешности. — Но для начала смените свой тон.

По-английски великан говорил с сильным акцентом. Пусть и не сразу, но Иоганн признал в нем соотечественника.

— Вы немец? — не зная, что ещё сказать, спросил Иоганн.

Гигант хмыкнул, обернулся, непринужденным жестом правой руки указал на лавочки.

— Присаживайтесь, полагаю, нам предстоит длительная беседа, — сказал великан и первым устроился на лавке. Иоганн снова поразился ростом гиганта. Даже когда он сидел, его лицо находилось на уровне лица Кольберга.

Иоганн сел через лавочку от гиганта. Дени и Юджин переглянулись, расположились рядом с Кольбергом.

— Мой патрон, — гигант кивнул в сторону Бергера, — сообщил, что вы нарушили условия договора, который с ним заключили. Это так?

Иоганн посмотрел на Дени в поисках поддержки. Он знал только ту часть истории, которую поведал ему ирландец.

— Мы не смогли украсть вещь, о которой говорил мистер Бергер, но мы выследили человека, который её прятал, — выдавил из себя Иоганн.

Великан медленно покачал головой.

— Я задал вам другой вопрос. Вы нарушили уговоренные условия?

— Нет, просто мы не выполнили свою часть сделки, — решился Иоганн. — Но платы за работу мы не требовали. Все должны быть довольны.

— Твои дружки требовали денег за имя. А такого уговора у нас не было, — вмешался Бергер.

— Но мы их не взяли, а ты получил своё имя, — огрызнулся Иоганн.

Гигант жестом оборвал их спор.

— Вам придётся исправить свою оплошность и выполнить новое поручение. Естественно, за хорошую плату.

Иоганн немного растерялся. Беседа проходила в спокойной и непринужденной манере. Великан вёл себя подчеркнуто вежливо. Кольберг не на это рассчитывал. Невольно Иоганн позволил себе расслабиться, поэтому он оказался не готов к последующим событиям.

— Могли бы мы узнать подробности этого поручения? — спросил он.

— Подробности я раскрою позже, в приватной беседе. Сейчас я хочу удостовериться в том, что вы согласитесь выполнить работу, — сказал великан.

— Мы не можем согласиться, если не…

С фантастической для такого крупного человека прытью, великан вскочил с места, уперся руками о лавочку, которая разделяла его и Кольберга, своим лицом почти вплотную придвинулся к лицу Иоганна. Перепуганный пленник хотел было отпрянуть в сторону, но гигант придержал его левой рукой, продолжая опираться на правую.

— Я не спрашиваю, я приказываю согласиться! Иначе через минуту отсюда выкинут твой труп!

— Я согласен! — отбросив раздумья, сомненья, да вообще все чувства кроме нечеловеческого страха, охватившего его, крикнул Иоганн.

— Прекрасно! — гигант неторопливо вернулся на своё место, посмотрел на худощавого. — Мистер Бергер, оставьте меня наедине с господином, — гигант бросил короткий взгляд на Иоганна.

— Иоганн Кольберг, — выдавил из себя пленник, всё ещё не чувствуя своих ног.

— Оставьте меня наедине с господином Кольбергом, — приказал великан.

Буквально за пару секунд приказ гиганта был выполнен.

— Итак, — убедившись, что они одни, великан перешел на немецкий. — Надеюсь, ты говоришь на родном языке?

— Говорю, — ответил Иоганн, пытаясь согреть сделавшиеся холодными пальцы сжимая и разжимая кулаки.

— Я хочу, чтобы ты и твои дружки поехали в Нью-Йорк. Там отыщите одного русского эмигранта, Платона Прохорова. Труда это не составит: он преуспевающий антиквар, в среде русских эмигрантов о нём должны были слышать. Прохоров завладел бумагами, которые принадлежат мне. Они очень старые, пожелтели от времени, их ни с чем не спутаешь. Я хочу, чтобы ты достал их.

— Зачем вам нужен я? — осмелился спросить Иоганн. — Их можно просто купить.

— Он их не продаст. Никогда не согласится, — великан посмотрел куда-то в сторону.

— Вы хотите, чтобы мы их выкрали?

— О, нет, — гигант коротко хохотнул. — Он не настолько глуп, этот Прохоров. Я пытался с ним договориться, пытался нанять взломщиков, чего я только не пробовал, — гигант выставил указательный палец правой руки. — Он умный, этот Прохоров. Спрятал бумаги в банковской ячейке. Туда мне не пробраться. Нужно заставить его добровольно их оттуда забрать.

— Тогда чем мы можем помочь? — удивился Иоганн.

— У него есть две дочки. Он в них души не чает. Похитьте их, дайте понять, что не шутите. Если понадобиться, убейте одну, или обеих, — равнодушно посоветовал гигант. — Море вариантов. Меня, как заказчика, интересует результат. Как ты и твои шавки его достигнете, мне безразлично.

— Сколько им лет?

— Кому? Бумагам?

— Нет, девочкам.

— Около двадцати, может чуть старше, может чуть младше.

— А почему вы просите об этом именно нас. Ведь, — Иоганн заметил, как тень ярости накрывает лицо великана, осекся.

— Не твоё дело. Бумаги могут утащить у меня из-под носа. Те самые люди, которых вы упустили. Понимаешь теперь, насколько всем было бы легче, догони вы тогда беглеца?

Иоганн молчал, подавленный и напуганный.

— Итак, — гигант встал. — Тебе всё ясно?

— Да.

— Сейчас вас отведут обратно. Будьте готовы отправиться через несколько часов. И ещё одна вещь, — гигант навис над Иоганном подобно громадной чёрной туче. — Тебе или кому-то из твоих друзей может прийти в голову глупая мысль, — гигант нахмурился. — Вы решитесь попытаться одурачить меня, подумаете, что Америка большая и скрыться там проще простого. Так вот, — сейчас голос великана звучал как рокот надвигающейся грозы, — знай, если вы попытаетесь выкинуть нечто подобное, я найду вас даже в большевистской России. И тогда вы позавидуете мертвецам!

Великан резко выпрямился, Иоганн посмотрел на кончики своих пальцев. Они дрожали.

— Я надеюсь, мы друг друга поняли, господин Кольберг, — снова став церемонным, сказал великан. — Бергер, — крикнул он. В помещении мигом появился худощавый. — Проводите пленников обратно.

3

— О чём это чудище с тобой разговаривало? — спросил Дени первым делом, когда пленники снова оказались в подвале сторожевой башни.

— Он хочет отправить нас в Нью-Йорк, — начал Иоганн и передал короткий разговор с гигантом.

— Похитители, — словно пробуя слово на вкус, произнёс Дени. — А что, мне нравится.

— Как насчет «убийцы»? — холодно спросил Иоганн. — Предложение Эмберха не выход. Я решил обмануть его.

— Ио, это плохая идея, — насторожившись, сказал Дени. — Ты его видел? Он слов на ветер не бросает. Эта махина нас где хочешь достанет. Не подставляй нас, Ио. Давай просто сделаем то, о чём он просит, и будем жить дальше.

— Я не верю, что он нас отпустит! — гневно воскликнул Иоганн. — Вспомни, Дени, мы грабили только мужчин. Пускай в нашей профессии благородство не в цене, но похищать девочек, шантажировать их отца — это слишком низко даже для нас. А что, если дело и вправду дойдёт до убийства? Как быть тогда?

— Что бы мы ни сделали, — тихо произнёс Юджин, до этого безмолвно рассматривавший свои ладони, — всяко будет лучше, чем оказаться у него в руках.

Иоганн раздражённо посмотрел на мальчишку. Похоже, великан здорово напугал их всех. Немец разозлился на друзей и на самого себя.

— Нет, Юджин. Мы не станем играть по его правилам. Скрыться в Штатах проще простого. Он блефовал, хотел меня напугать.

— И у него вышло, — сухо отметил Дени.

— Откажись от этой затеи, — снова вмешался Юджин.

— Что с вами? — Иоганн вскочил со своего места и изумленными глазами смотрел на Дени и Юджина. — Нас заставляют похитить двух девочек! Юджин, а если они твои ровесницы? Представь себя на их месте.

Мальчик нахмурился, но ничего не ответил.

— А ты, Дени, неужели не понимаешь? Он блефует, в Штатах мы оторвёмся от любой погони. Ни черта там не выследишь. Знаешь сколько городков рассыпано на Западном побережье? Туда и отправимся. В Сан-Франциско живут денежные мешки, вот где можно будет развернуться. Согласен со мной?

— Ты считаешь, мы сумеем улизнуть от него? — колебался ирландец.

— Сумеем. Это не сложнее, чем улизнуть от британской полиции.

— Хорошо, Ио. Мы с тобой, — решился Дени. Обрадованный Иоганн хлопнул ирландца по плечу и не заметил скептического взгляда Юджина. Если бы в подвале было светлей, мужчины различили румянец стыда, заливавший щеки мальчишки.

— Давайте отдохнём, — решил Иоганн. — Чёрт их знает, когда они нас позовут. А потом Нью-Йорк!

Немец совсем позабыл об аллергической сыпи, усеявшей его тело, брякнулся прямо на солому, закрыл глаза и беззаботно уснул. Кольбергу казалось, он отыскал выход. Континент за океаном представлялся землёй обетованной, где три попавших в беду бандита обретут спасение. Обнадёженный и счастливый, во сне он видел свою Родину, Германию.

4

Дени тревожно дремал на сложенных в ряд бочках, когда услышал, как лаз открывают. Ирландец только собирался подниматься, а Юджин уже забирался вверх. Мальчик карабкался так быстро, как только мог. Дени решил, что Юджин боялся темноты, но не хотел говорить об этом друзьям.

Ирландец слез с бочек, пошёл будить Иоганна, когда сверху громко приказали подниматься. Кольберг быстро проснулся, встал, сонно хлопая глазами. Дени рассмешил нелепый вид Иоганна. Сейчас немец больше всего походил на пропойцу, настолько расплылось его лицо во время сна. Слабо улыбнувшись, Дени помог другу подняться и, позволив немного прийти в себя, полез вверх по лестнице. Когда ирландца вытащили из лаза, Бергер посветил ему лампой в лицо, бесцеремонно оттолкнул в сторону.

Совсем по-другому он повёл себя, когда вылез Иоганн. Наемники схватили немца под руки и оторвали от земли. Хищно оскалившись, Бергер изо всех сил ударил Кольберга под дых. Тот скрючился и громко закашлял.

— Эй! — Дени бросился на помощь другу, но третий молодчик, стоявший неподалёку, мгновенно среагировал и ударил ирландца в челюсть. Дени рухнул на пол как подкошенный, кто-то несколько раз пнул его ногой в бок. Издалека донесся шум разговора.

— Отведите его вниз.

— Что делать со вторым?

— Когда поднимется, ведите туда же. Он должен увидеть всё своими глазами.

Привычное мировосприятие постепенно возвращалось, Дени сел, приложил руку к ушибленному месту и застонал от боли. Челюсть сильно сместилась влево и, похоже, была сломана. Сильные руки схватили ирландца за шиворот и рывком поставили его на ноги. Дени куда-то поволокли, он невольно поддался движению, не в состоянии оценить, где сейчас находится и что происходит вокруг. Свежесть прохладного ветра утрясла мысли в его голове, он смог идти самостоятельно. Наёмник, стоявший у него за спиной, отпустил треснувшую по швам рубашку ирландца и подгонял Дени.

Они спустились по ступенькам, и ирландец увидел Иоганна, валявшегося на земле, Бергера, державшегося в стороне, и великана, грубо толкавшего пяткой своего ботинка беспомощного немца.

— Вот он! — потирая ладони, крикнул Бергер. Гигант бросил короткий взгляд в сторону Дени, снова посмотрел на Иоганна.

— Я милосердный человек и готов простить многое, — начал гигант. — Но никогда не прощу предательство. Ты не сдержал данного слова. Я привык доверять людям, с которыми заключаю соглашение. В противном случае, я избавляюсь от них, — последние слова великан произнёс, глядя на Дени. — Отвести на стену и расстрелять! — приказал гигант.

Дени показалось, будто его сердце перестало биться. Он посмотрел на Иоганна, человека, с которым водил дружбу много лет. Неужели ирландец ничего не предпримет, чтобы спасти его?! Дени взглянул на огромного немца, и приступ слепой ярости, охватившей ирландца, сменился ребяческим страхом.

Наёмники подняли Иоганна, повели его к ступенькам, поднялись на середину пролёта и в этот момент Кольберг словно ожил. Скрюченный и казавшийся поверженным, он врезался плечом в молодчика, который стоял справа. Тот оступился, неуклюже рухнул на лестницу, покатился вниз и растянулся на земле. Другой наёмник выстрелил, но Иоганн успел перехватить его руку, отвёл её в сторону. Пуля врезалась в ступеньки и рикошетом ушла в воздух. Завязалась потасовка. Неясно, кто выходил победителем. Наёмник неожиданно пошатнулся и скатился вниз по ступенькам. Его нос превратился в месиво, кровь заливала всё лицо. За спиной Дени кто-то стрелял. Перепуганный ирландец припал к земле и не видел, что происходило в следующие секунды. Но когда он осмелился поднять голову, Иоганн стоял на стене. Он прижимал руку к груди, пошатывался, но упорно шёл к кромке. В следующее мгновение он перемахнул через неё. По ступенькам уже поднимались великан, Бергер и третий наёмник, они остановились у самого края стены, принялись палить. Казалось, стрельба продолжалась целую вечность. Дени молился за Иоганна. Бергер первым отвёл пистолет в сторону. Его примеру последовал наёмник. Гигант спустил курок ещё несколько раз, обернулся, посмотрел на Дени.

— Иди сюда и полюбуйся! — приказал он.

Сердце стремилось вырваться из груди, руки и ноги не слушались, но Дени заставил себя встать, поднялся по ступенькам. Гигант грубо схватил его своей громадной пятернёй за шею и подтянул к краю стены.

— То же ждёт и тебя! — пригрозил немец, заставляя ирландца смотреть на труп его друга, лежавший у основания стены.

5

11 апреля 1935 года. Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, Бронкс, трущобы.

— Они расстреляли его, не оставили ни малейшего шанса. Его левая нога, она вывернулась под каким-то немыслимым углом. А каменистую площадку, на которой он лежал, её заливала кровь, — дрожащим голосом поведал Дени и замолчал. Как же хотелось приложиться к бутылке.

— Вот, — незнакомец достал из бокового кармана фляжку и протянул её ирландцу. — Виски. Поможет успокоиться.

Дени кивнул в знак благодарности, слабой рукой взял фляжку, открутил крышку и двумя глотками разделался с содержимым.

— Полегчало? — спросил незнакомец. Дени кивнул, уставившись невидящим взглядом в пустое пространство.

— Тогда приготовьтесь услышать плохую новость. Человек, погубивший вашего друга, сегодня утром прибыл в Нью-Йорк. Он не хочет быть замешан в похищении: личность он примечательная и, полагаю, боится огласки, поэтому и решил использовать вас в качестве козлов отпущения.

Дени скептически покачал головой.

— Он ничего не боится. Я видел его глаза, мистер. Он просто сумасшедший, — сказал ирландец.

— Если вы примите моё предложение, мы сможем отомстить ему и за вашего друга, и за другие злодеяния, которые он совершил.

— Ты меня верно за дурака держишь, мистер, — хмыкнул Дени. — Я не знаю, кто ты такой. С чего мне иметь с тобой дела?

— Меня зовут Арчибальд Недвед, — коротко сказал молодой человек. — И я настолько же нужен вам, насколько вы нужны мне.

— Погоди, так ты тот самый Недвед…

— Тот самый, который спас раненного Джеймса Сквайрса от двух мерзавцев и мальчишки, получивших по заслугам, — довольно резко сказал Арчибальд.

— Ты бы следил за своими словами! — Дени подскочил, но наставленный на него пистолет заставил ирландца занять прежнее место.

— Я пришёл не ссориться. Ваш приятель, Юджин, вы ему доверяете?

— А не должен?

— Как вы думаете, где он? — с издевкой спросил Арчибальд. — Не утруждайтесь, я отвечу. Ваш друг докладывает обо всём, что случилось за сегодняшний день тому худощавому немцу, Бергеру, правильно?

— Хочешь вбить клин между мной и Юджином? — Дени хохотнул. — Ничего у тебя не выйдет. Мальчишка мне как брат.

— Нет, хочу открыть тебе глаза и уберечь от глупого шага! — вспылил Арчибальд. — Откуда, по-твоему, немцы узнали о планах твоего друга, Иоганна.

— Они подслушивали, — предположил Дени, но невольно вспомнил спешку, с которой Юджин карабкался по лестнице.

— Иоганн кричал на весь подвал? Я сомневаюсь. Его сдал Юджин. И, могу поручиться, я видел, как мальчишка разговаривал с Бергером.

Дени застыл, пытаясь осмыслить услышанное. Ошеломлённый известием о предательстве Юджина он готов был рвать на себе волосы.

— Успокойтесь! — твердо сказал Арчибальд. — Вы боитесь этого человека, великана, как вы его назвали. Садитесь и слушайте. Я расскажу вам свою историю, и вы поймете — он не всесилен. Жесток, безжалостен, хладнокровен, но не всесилен. И я тому живое подтверждение! Я, которого не смогли поймать ни дома, ни в Лондоне, который благополучно добрался до берегов Нью-Йорка и теперь ведёт слежку за тем, кого вы так боитесь. Выслушайте меня и хорошенько подумайте, настолько ли опасен этот человек, насколько опасным он заставил вас себя считать.

Арчибальд набрал полную грудь воздуха и начал рассказ.

Глава 9

1

13 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк, фамильное поместье Недведов.

Старого лорда разбудил хлопнувший дверью Арчибальд. Герберт с трудом разлепил сонные глаза, вспомнил о шкатулке, заставил себя сесть на кровати. Он полностью проснулся, после подождал около десяти минут, давая Арчибальду время задремать, затем рванул к картине, стащил её со стены, открыл потайной шкафчик, достал шкатулку. Не отводя жадного взгляда от замочной скважины, он вышел из своей комнаты, тихо спустился на первый этаж, бесшумно миновал коридор, вошёл в кухню, взял большой мясницкий нож, пальцем попытался нащупать щель между крышкой и стенками шкатулки, но ничего не обнаружил. Шкатулка оказалась сплошной декоративной игрушкой. Наверное, использовалась как пресс-папье.

Лорд стукнул ручкой по дну ларца. Раздался характерный для полых предметов глухой звук. Герберт хмыкнул, поставил шкатулку на стол, попытался просунуть широкое лезвие ножа в замочную скважину. Оно оказалось слишком большим. Лорд отбросил мясницкий нож в сторону, залез в шкафчики и, радостно воскликнув, достал оттуда изящный хлебный нож. Закусив язык клыками, лорд стал ковыряться в замочной скважине, тщетно пытаясь открыть шкатулку. Он долго возился, прежде чем услышал щелчок. Лорд отбросил нож в сторону, схватил шкатулку, потянул за крышку, уверенный в том, что она откроется. Но ничего не произошло. В ярости он стукнул шкатулку об угол стола, она выскользнула у него из рук и упала на пол. Махнув на всё рукой, возбужденный лорд отошёл в сторону и стал глубоко дышать, пытаясь успокоиться.

Только тогда он заметил перемены, произошедшие вокруг. Воздух словно изменился, мир замер. Цвета поблекли, даже луна, казалось, утратила яркость. Исчезло ощущение непрерывного движения, Герберт словно очутился в нарисованной много лет назад реальности. Озадаченный лорд подошёл к окну, хотел выглянуть на улицу. Краем глаза он заметил, как в коридоре промелькнула чья-то тень, обернулся. Никого.

Лорд замер на месте, наклонился к шкатулке, собирался поднять её с пола, но тут услышал приглушённое дыхание.

— Герберт, — прошипел Джеймс Сквайрс, застывший в дверях. — В дом кто-то проник.

Недвед отпрянул назад, стукнулся затылком о выдвинутый ящик стола, упал. Когда лорд посмотрел на Сквайрса, то ужаснулся. Джеймс едва держался на ногах, повязка на плече окрасилась в чёрный цвет, по его ноге медленно стекала густая кровь.

— Тебе нужно вернуться в постель, Джеймс, — придя в себя, сказал Недвед.

— В доме посторонние, Герберт. Они пришли за шкатулкой. Я же просил спрятать её надёжно.

— Я спрячу, Джеймс, — Недвед решил, что его друг бредит. — А теперь возвращайся. Твои раны нужно перебинтовать.

— Я уже покойник! — простонал Джеймс. — Я мертв, ты видишь мертвеца! Спрячь шкатулку, Герберт, спрячь её поскорее! Время ещё есть!

— Что за глупости ты болтаешь? — Недвед не на шутку разволновался, позабыл о шкатулке, валявшейся на полу, встал на ноги и подошел к другу. — Давай я тебя провожу, — предложил он, попытавшись взять Сквайрса под плечо. Однако, тот оттолкнул лорда.

— Уходи! — произнёс он с сильным хрипом. — Уходи и не возвращайся! Избавься от шкатулки, утопи её, сожги, разбей, но не смей прикасаться. Она погубила четверых Недведов, я не хочу, чтобы ты стал пятым!

— Да что с тобой такое, Джеймс? — Герберт вышел в коридор. — Арчибальд, Освальд! — позвал лорд. — На помощь!

Но никто не откликнулся на призыв. Лорд повернулся к Джеймсу, но Сквайрс как сквозь землю провалился. Герберт стоял посреди кухни один. Недвед отвесил себе крепкую оплеуху, посмотрел по сторонам, но никого рядом не оказалось. Лорд испугался по-настоящему, он побежал по коридору в комнату для прислуги, ворвался туда. Внутри никого!

— Арчибальд! — закричал Недвед. — Освальд!

«Джеймс говорил правду — в доме посторонние!» — заключил лорд. Он бросился обратно на кухню. Нужно было вооружиться. Но на полпути он резко остановился. Немыслимая картина: женщина, одетая на древнегреческий манер в длинную, белую тунику, стояла в коридоре, придерживаясь рукой за стену. Ошеломлённый лорд не сразу нашёл, что сказать.

— Это страшное место, лорд, — произнесла женщина тихим печальным голосом. — Прошли века, тысячелетия, а я не привыкла. И вы не привыкнете.

— Кто вы? — выдавил из себя Недвед.

— Третья, — с тяжелым вздохом произнесла женщина.

— Что вы здесь делаете?

— Жду.

— Чего?

Вместо ответа женщина загадочно улыбнулась.

— Вы забыли шкатулку, лорд. Вернитесь за ней и спрячьте. Не время и не место её открывать. Осторожно, Герберт.

Недвед отчетливо расслышал, как на кухне раздался очередной щелчок. Всё вернулось на круги своя. В лунном свете кружились пылинки, с улицы доносился шум какой-то возни, прогрохотали выстрелы. Бешено вращая головой, лорд понял — женщина пропала так же внезапно, как и Джеймс. Герберт чувствовал присутствие постороннего. Он хотел побежать на кухню, но в следующее мгновение на него навалилась громадная чёрная фигура. Герберт не удержался на ногах, упал на стену, на его шее сомкнулись чьи-то цепкие пальцы, норовившие сломать гортань и оборвать доступ воздуха в лёгкие.

2

Генри Шепард торопливо семенил по ночному городу. Его занимали размышления о чувстве долго, потом он думал о том, как будет жить, если Сквайрса убьют, затем пытался понять, почему Гастингс его с такой опасной вещью и, наконец, вспомнил о жене.

«Да как я вообще мог их бросить! — с яростью рассуждал Шепард. — Сперва выйдут на меня, только потом на Сквайрса. А если наведаются ко мне домой? Что будет с детьми?»

Генри настолько переживал, что сбавил шаг, вошёл в подъезд первого попавшегося дома, поинтересовался у швейцара, где можно позвонить в полицию. Разбуженный мужчина хотел было отвадить назойливого просителя, но когда узнал, кем работает Шепард, заискивающе попросил прощения и проводил в небольшую кабинку, где находился телефонный аппарат. Генри набрал полицейское управление.

— Это Шепард, — коротко бросил он.

— Только что я направил констеблей к Джеймсу Сквайрсу, сэр, — ответил дежурный.

— Отзовите их, пускай едут ко мне домой. Моя семья в опасности.

— Слушаюсь, инспектор. Я свяжусь с ними по рации.

— Поторопитесь, — сказал Шепард и повесил трубку. Поблагодарив коменданта, он вышел из дома и со спокойной душой продолжил свой путь к имению Недведов.

Инспектору стало казаться, что его опасения беспочвенны. Гастингса убили меньше суток назад, злоумышленники не могли выйти на Шепарда так быстро.

В столь поздний час трамваи не ходили в маленьких городках. Добираться пришлось пешком. Когда Сквайрс свернул на асфальтовую дорожку, ведущую к имению, прошло без малого полчаса. Может быть, дежурный констебль уже собрал полицейских, и Шепард встретит их у имения? Обнадёженный этой мыслью, Генри ускорил шаг. Он не смотрел по сторонам, поэтому не заметил, как из-за угла выскользнули два рослых субъекта.

— Паренёк, куда путь держишь? — окликнул Генри один из них, тот, что стоял впереди. Шепард несколько растерялся и не сразу сообразил, как ответить. Он чуть было не выпалил правду, но вовремя себя одёрнул.

— Что вам нужно? — обороне Шепард предпочёл наступление.

— Что нам нужно? — усмехнулся мужчина и угрожающе двинулся вперёд. Генри посмотрел на другого человека, стоявшего за спиной первого и прятавшего руки в карманах. Похоже, мужчины были вооружены. Шепард прикидывал, успеет ли он первым выхватить пистолет или будет расстрелян в упор.

— Я никого не трогал, — Генри стал медленно пятиться назад, — просто возвращался домой.

— И где ты живешь? Как называется улица? — продолжал допрос незнакомец.

— Буквально за поворотом, улица… — Генри убедился, что занял позицию на линии огня. Если второй решится стрелять, то попадет прямо в спину своего дружка. Шепард резко выхватил пистолет. — А ну стоять.

— Тихо, — мужчина замер, поднял руки. — Джейкоб! — крикнул он.

Напарник бандита смещался влево, пытаясь взять Генри на прицел, но Шепард среагировал быстрее. Он без раздумий выстрелил, Джейкоб вскрикнул, пальнул наугад и кувыркнулся в сторону. Стоявший с поднятыми руками мужчина тоже бросился назад, за угол. Генри не видел, ранил он второго или просто напугал, поэтому не стал их преследовать, побежал вниз по улице, стараясь держать на прицеле участок дороги, на котором столкнулся с бандитами. Один из них высунул голову из-за угла, принялся стрелять, Генри ответил. Вот они, ворота имения. В свете фонаря мелькнул блеск металла. Откуда ни возьмись, в тридцати шагах от Шепарда появился ещё один бандит с небольшим серебристым пистолетом. Генри резко остановился, но не успел взять на прицел нового противника.

Бандит выстрелил первым.

Шепард упал.

3

Арчибальда разбудил грохот, доносившийся с улицы. Он встрепенулся, выглянул в окно, стараясь в темноте разглядеть перекресток неподалеку от въезда в имение. Снова грохот. Сомнений не оставалось — там шла перестрелка. В памяти всплыли предостережения Сквайрса. Недвед перепугался, кровь отхлынула от его лица. Нужно было всех предупредить. Он выскочил из комнаты для прислуги, услышал какой-то шум в коридоре, но не придал ему значения, бросился вверх по лестнице, в первую очередь забежал в спальню отца. Пусто. Арчибальд запаниковал.

— Отец! — крикнул он, распахнув дверь в свою собственную спальню. Джеймс тоже проснулся. Опираясь на локти, он с тревогой посмотрел на Арчибальда.

— Что случилось? — спросил Сквайрс.

— Отец пропал! — бросил Арчибальд и побежал обратно, на первый этаж.

— Лорд Арчибальд! — раздался крик Освальда. — Скорее сюда!

Донёсся звон разбитого стекла, стон, кто-то упал, Освальд вскрикнул. Арчибальд побежал вниз по лестнице, но слишком торопился, подвернул ногу и кувырком полетел вниз. Он столкнулся с незнакомцем, запутавшимся в собственном чрезмерно длинном плаще. Арчибальд сбил его с ног. Незнакомец резко дернулся, из кармана его плаща выпал пистолет. Действуя инстинктивно, Арчибальд толкнул оружие в сторону. Из темноты коридора вырвался Освальд, заметил подкатившийся к нему пистолет. Сбитый с ног незнакомец, оттолкнул от себя Арчибальда. Освальд схватил оружие, Недвед уцепился за штанину пытавшегося улизнуть бандита, в ответ получил сильнейший удар каблуком свободной ноги незнакомца.

Перед тем, как потерять сознание, он услышал крик Освальда: «А ну-ка стой!»

4

Не без удивления Шепард обнаружил, что упал вовремя. Стрелок сильно смазал, и пуля ушла в сторону. Однако сам нападавший, похоже, этого не понял. Генри затаился, стараясь незаметно дотянуться до пистолета, выскользнувшего из рук. Стрелок, тем временем, закричал на немецком языке. Его товарищи, продолжавшие прятаться за стеной здания, отозвались. Генри поднял оружие, медленно перевёл пистолет на приближавшегося бандита. Он уверенно шёл к Шепарду, не сводя с лежавшего инспектора глаз. Позади отчётливо доносились шаги сообщников бандита. Больше медлить нельзя. Шепард распрямил руки и трижды нажал на спусковой крючок. Первая пуля пробила плечо приближавшегося бандита, вторая угодила в правую половину груди, третья окрасила алым пальто в области живота.

Нападавший выстрелил из своего пистолета. Пуля попала в асфальт рядом с головой Шепарда, подбросив в воздух мелкие камушки. На большее бандита не хватило. Он упал как подкошенный. Шепард перевернулся с живота на спину, выстрелил в двух других бандитов. Каким-то чудом инспектор умудрился зацепить одного из них. Бандит вскрикнул, схватился за плечо, сначала упал на колени, а потом прижался к земле всем телом. Второй недолго думая бросился бежать. Шепард попытался выстрелить ему в спину, но когда спустил курок, услышал лишь щелчок бойка пистолета.

Не было времени перезаряжать оружие. Шепард встал на ноги и побежал, что есть мочи. Он больше не оглядывался, не смотрел по сторонам. Нужно достигнуть ворот имения и перепрыгнуть через ограду. Снова стали стрелять. Шепард непроизвольно пригнулся и стал двигаться зигзагами. Инспектору казалось, враги окружили его со всех сторон. Но вот она, заветная цель!

Не сбавляя скорости, Шепард оттолкнулся ногами, высоко подпрыгнул, ударился о стену, но сумел ухватиться руками за край, подтянулся, перекинул ногу. Очередной выстрел заставил Шепарда прижаться к стене. Пуля угодила в каменную кладку в том самом месте, где Генри находился всего секунду назад.

Шепард не стал осторожничать, наугад прыгнул во двор имения. Упал он неудачно. Локоть больно вжался в бок, Шепард сморщился, но на ноги встал. С другой стороны стены донеслись возмущенные крики бандитов. Началась возня, кто-то стал карабкаться наверх. Шепард побежал вперёд, увидел, как из имения навстречу ему выбежал на вид крепкий мужчина. Заметив Генри, человек резко изменил траекторию и побежал в сторону леса. А сзади снова открыли стрельбу. К счастью, Генри добрался до имения, с силой толкнул двери, ворвался внутрь дома. И застыл. Напротив него стоял напуганный невысокий человек, сжимавший в дрожащих руках пистолет.

5

Сознание возвращалось к Арчибальду медленно. Словно издалека стали доноситься чьи-то до боли знакомые голоса.

— Кажется, никого, — произнёс человек, обладающий высоким, писклявым голосом.

— Проверь окна, они могут попытаться лезть сюда по карнизу! — рявкнул мужчина, которому принадлежал грубый, командный голос.

— У меня ещё пять патронов. Сколько в другом? — взволнованно спросил третий участник беседы.

— Сейчас, — пискнул первый.

— Дай сюда! — вмешался второй. Тяжелый предмет упал на пол. — Осторожней!

— Ой, простите, — испуганно извинился первый.

— У дверей их точно нет, — заключил третий.

— Видел такое когда-нибудь? — восторженно спросил второй. — Немецкий Вальтер, самозарядный, — щёлкнула пружина. — Магазин полный. Восемь патронов.

— Хоть одна хорошая новость, — вздохнул третий. Шум шагов, скрип открываемых ставней. — Не догадались пока.

— Давайте отдадим им её, — прошептал первый.

— А что, Шепард, Освальд дело говорит. Отдадим? — спросил второй.

— Посмотрите, что с лордом, что с Арчибальдом! Почему просто не избавиться от неё? — захныкал первый.

— Нельзя этого делать, — вмешался в разговор третий. — Вы не знаете, что внутри!

— Просветите нас, инспектор, — с неприкрытой иронией сказал второй.

— Я вас впутал, мне и расхлебывать. Бегите через окно. Отсюда до леса рукой подать, они вас не отыщут. Я останусь со шкатулкой и что-нибудь придумаю, — предложил третий.

— И как далеко я убегу, по-вашему? Пуля в ноге, пуля в груди. Раны откроются и в лучшем случае я умру не от рук головорезов, а от потери крови. Даже если так, как быть с Арчибальдом и Гербертом? Они до сих пор без сознания, Освальду волочь их на себе всю дорогу?

Арчибальд открыл глаза, сморщился от боли, ощутил лёгкий приступ тошноты. Он пытался сфокусировать свои глаза на фигурах стоявших в комнате людей, но это удалось ему не сразу.

— Я в порядке, — пролепетал он, приподнимаясь на локтях. — Если понадобится, я смогу унести отца отсюда.

Арчибальд обернулся и посмотрел на Герберта, лежавшего на кровати. Каждый вдох лорда сопровождался сильным хрипом, пальцы рук время от времени непроизвольно сжимались.

— Что с ним произошло? — спросил ошеломлённый Арчибальд.

— Какой-то поддонок пытался его задушить! — зло произнёс Джеймс.

— Вы разве не помните? — спросил Освальд. — Мы с вами его спугнули. Я сцепился с ним, он побежал, вы навалились на него, выбили пистолет, а он стукнул вас по голове и вы потеряли сознание, — пересказал Освальд. — Потом прибежал мистер Шепард.

— Какой ещё Шепард? — Арчибальд перевёл взгляд на незнакомца с пистолетом в руках.

— Инспектор полиции, Генри Шепард, — ввёл Арчибальда в курс дела Сквайрс.

— Рад знакомству с вами, сэр, — Генри кивнул в знак приветствия.

— Как вы здесь очутились? — спросил Арчибальд.

— За мной гнались, — начал пересказ Генри. — Но я успел закрыть двери имения. Тогда они стали палить почём зря, ломиться в дверь. Мы решили затащить вас и лорда наверх и укрыться здесь.

— Но Герберт не лишился сознания, когда его уложили рядом со мной, — продолжил Сквайрс. — Он требовал вернуться на кухню и взять шкатулку. Освальд выполнил его распоряжение. Тут подонки взломали дверь в имение. Генри стал отстреливаться, отпугнул их на время. Освальд вернулся вместе со шкатулкой, и мы забаррикадировали вход в твою комнату.

— Да что в шкатулке такого ценного? — не удержался от вопроса Арчибальд.

— Самое интересное — ничего! — раздражённо заявил Сквайрс. — Инспектор Шепард, видите ли, уже сомневается в тех сведениях, которыми располагал. Мы не знаем, с кем столкнулись, почему им так нужна шкатулка и что делать. Вот такая ситуация, Арчи.

— Я говорил вам сотню раз, — огрызнулся Шепард. — Мне жаль. Эти люди — немцы. И часть истории моего приятеля, вероятно, была правдой. В шкатулке какие-то секретные документы. И нельзя допустить, чтобы они попали к ним в руки.

— Отличный шпионский роман получается, — саркастически заметил Джеймс. — Немецкие шпионы в провинциальном городке. И пять героев, противостоящих гидре фашистско-большевистского заговора.

— Не стоит сводить к абсурду, Джеймс, — обиженно заявил Шепард. — Я ничего не утверждаю, но неужели не понятно: из-за простой безделушки никто не станет поднимать такую бучу.

— Давайте просто избавимся от неё, — в который раз предложил Освальд. — Зачем нам рисковать своими жизнями?

Сквайрс сердито посмотрел на дворецкого, небрежно махнул рукой в его сторону.

— Шепард прав, — нехотя признал Джеймс. — Сдаваться мы не имеем права. Я присягал на верность Королевству, отдать шкатулку иностранцам, ничего не выяснив о содержащихся внутри документах, значит совершить измену. Да и где гарантия, что они оставят нас в покое после того, как мы выполним их требования?

Освальд захныкал.

— Господин Сквайрс, ну откуда вы нахватались этого патриотизма?! Война давно закончилась. Мы имеем дело с простыми грабителями, а в шкатулке почти наверняка украденные драгоценности. К чему нам неприятности?! Отдадим им шкатулку, и они отстанут!

На секунду в комнате повисла тишина. Нарушил её тихий, суровый голос старого человека.

— Ты ошибаешься, Освальд, — произнёс пришедший в себя Герберт. — В шкатулке не драгоценности. Ошибается и Джеймс. Эти люди не шпионы. Я вспомнил. Мать рассказывала. Мой отец, лорд Бернард Недвед, пропал без вести несколько десятилетий назад. Последний раз я видел его в Лондоне мальчишкой. Он объявил, что уезжает и не вернётся, бросил меня одного в большом городе и исчез из нашей жизни. Я спрашивал, почему он так поступил. Но мать не знала, куда он ушёл. Всё, что ей было известно — он забрал с собой одну старинную вещь. Шкатулку.

Освальд нервно захихикал. Джеймс Сквайрс бросил тревожный взгляд на лорда Генри почесал затылок. Даже Арчибальд потупил взор.

— Вы же не думаете, что это одна и та же шкатулка, милорд? — осмелился спросить Освальд.

— Я не думаю, я знаю! — твердо сказал Недвед.

Сомнение застыло на лице Сквайрса. Арчибальд не на шутку переживал из-за отца, Освальд вскинул руки, потеряв всякую надежду образумить присутствующих. Только Шепард колебался, кусал нижнюю губу, крутил пальцами пуговицу своего пальто.

— Лорд говорит правду, — не выдержал инспектор. Взгляды всех присутствовавших устремились на него. — Я рылся в архивах весь день и отыскал дело об убийстве лорда Генриха Недведа.

— Мой дед, — пояснил Герберт.

— Вину возложили на младшего сына лорда, Якоба. В отчете старший инспектор Уотсон упоминал, что между лордом и Якобом произошла ссора, причиной которой послужила шкатулка. Во время обыска её не обнаружили. Зато сохранилось описание со слов Бернарда Недведа. Точь-в-точь наша шкатулка.

Сквайрс нахмурился, присел на край кровати, приложил руку к раненой ноге.

— Что за чертовщина? — задал он вопрос, который вертелся у всех на языке.

Воцарилось молчание. На лестнице послышались чьи-то шаги. Раздался звук глухого удара, дверь затрещала.

— Эй! — окликнули забаррикадировавшихся в комнате людей из коридора. — Отдайте шкатулку и мы уйдем. Слышите? Верните её нам и разойдёмся.

Старый лорд окинул взглядом присутствующих.

— Дайте нам пять минут. Мы обсудим ваше предложение, — попытался крикнуть он в ответ. Голос надломился, последние слова Герберт произнес, сильно хрипя, но бандиты его поняли.

— У вас три минуты, — огрызнулись из коридора.

— Вы приняли правильное решение, милорд, — оживился Освальд, когда шум шагов бандитов удалился. — Отдадим им шкатулку.

— Как скоро здесь будет полиция, — спросил Герберт, посмотрев на Шепарда. Слова Освальда старый лорд пропустил мимо ушей.

— Они уже должны быть здесь! — всплеснув руками, сказал Шепард.

— Освальд, — старый лорд посмотрел на дворецкого. — Снимай занавески с гардин и связывай их в узел. Генри, следите за окном. Джеймс и Арчибальд, подойдите ко мне.

Ни у кого не возникло мысли ослушаться. Недоумевая, Освальд вытащил стул из-под письменного стола, перенёс его к гардине, кое-как вскарабкался на спинку и стал отцеплять занавески. Шепард замер у подоконника и под удобным углом наблюдал за перемещениями снаружи. Джеймс и Арчибальд наклонились к лорду.

— Освальд прав, — начал старый лорд. — Глупо умирать из-за безделушки. Прав и Шепард — нельзя, чтобы шкатулка попала в руки этих людей, кем бы они ни были. Поэтому нужно бежать.

— Но как? — спросил Сквайрс. — Я ранен, ты еле держишься на ногах. Мы не сумеем оторваться.

— Я стар, после этой стычки ноги не держат меня, слабость разливается по всему телу. Я не смогу бежать вровень с вами, подвергну вас излишней опасности. Жизнь прожита. Есть вещи, о которых я жалею, но говорить о них нет смысла, ничего не исправить.

— Нет, отец! — твердо сказал Арчибальд, разгадав замысел лорда. — Я тебе не позволю.

Лорд жестом остановил сына.

— Арчибальд и Освальд помогут тебе Джеймс. Втроем вы успеете добраться до леса, пока Шепард отвлечёт их внимание. Мы выбросим связанные занавески из окна, инспектор спустится первым, потом Освальд и Джеймс, ты будешь последним, Арчибальд. Доберётесь до леса, как только появится возможность, отправляйтесь на вокзал и уезжайте из города.

— Нет, отец! — снова возразил Арчибальд, — Хочешь, чтобы они ворвались и убили тебя? Я не позволю!

— Разгадать тайну этой шкатулки — долг нашей семьи, сын. Я понял это, как только увидел её. День, когда я расставался с отцом. Помню его, как сейчас. Мне тогда и пятнадцати не было. Он бросил меня одного в Лондоне на попечение какому-то другу. Я всю жизнь искал причины его поступка, пытался понять, почему он не вернулся за мной. У тебя появился шанс разгадать эту тайну, Арчибальд. Найди ответы на вопросы, которые мучили твоего отца всю жизнь. Не ради себя, а ради меня!

— Нет, отец! — в третий раз повторил Арчибальд. — Я не позволю.

— Пожалуйста, Арчибальд! — взмолился лорд. Арчибальд колебался.

— Хорошо, я слушаю. С чего начать? — в конце концов выдавил он из себя. — Мы не знаем, откуда она взялась и как попала в руки к моему деду.

— Если я прав и эта вещица древняя, есть человек, который может тебе помочь. Коллекционер из Франции. Луи Бюстьен

— Так что, нам ехать во Францию? — спросил Арчибальд.

— Нет, в Лондон. Сейчас он ведёт дела у нас в стране. Он антиквар и смыслит в подобных вещах. Покажешь ему шкатулку и скажешь, что о помощи просил старик Герберт. Он не откажет, — лорд усмехнулся. — Только держи с ним ухо востро. Знатный пройдоха.

Герберт серьезно посмотрел на сына.

— Итак, Арчибальд, ты выполнишь мою просьбу? Узнаешь, откуда взялась эта шкатулка и почему за ней охотятся? Разгадаешь тайну, которая сокрыта под этой крышкой?

Лицо Арчибальда исказилось. Губы дрожали, глаза превратились в узкие щелки, щёки, казалось, прохудились.

— Да, — ответил он.

— Поклянись.

— Клянусь! — казалось, Арчибальд выплюнул слова.

— Джеймс, — старый лорд посмотрел на своего товарища. — Он не справится без тебя. Помоги ему, старый друг, прошу тебя.

— Клянусь своей честью, Герберт, я защищу Арчибальда, и если придётся, своей грудью закрою его от пули.

— И я клянусь, — дрожащим голосом произнёс Освальд, успевший снять занавески. — Клянусь, что буду служить господину Арчибальду Недведу так же верно, и предано, как служил вам, лорд Герберт. Клянусь, что не оставлю его в трудную минуту, приду на помощь, умру сам, но не позволю умереть ему!

Повисла торжественная тишина. Охваченные пафосом этой минуты, четыре человека сплотились вокруг одного. Произнесённые ими клятвы не просто слова. Они были убеждены, что запомнят свои обещания на всю оставшуюся жизнь и будут следовать данному слову.

— А я клянусь, — заявил с улыбкой Шепард, — что если мы не поторопимся, нас расстреляют в упор.

Все отчего-то засмеялись. На душе Арчибальда стало легко. Он помог Освальду связывать занавески, один конец импровизированной верёвки спустили в окно, другой крепко привязали к ножке тяжёлой кровати. Шепард вытащил пистолет и, вцепившись в занавеску свободной рукой, залихватски съехал по ней вниз. Так началось смертельно опасное приключение.

6

Бергер нервно заёрзал, когда увидел чёрную машину, стремительно приближавшуюся к имению. Он знал, что шеф вернётся в город. Но к тому времени Бергер надеялся закончить операцию. Он нервно поглаживал пальцами правой руки левую ладонь. Из поместья выбежал наёмник

— Они попросили пять минут отсрочки, — сообщил он. — Мы дали им три.

— Пускай решают быстрее, — сказал Бергер, даже не взглянув на подчинённого. Наёмник проследил за взглядом Бергера и, заметив автомобиль, испуганно кивнул.

— Я их потороплю, — он побежал обратно в имение. Автомобиль миновал перекрёсток и, резко затормозив, замер перед воротами. Дверь со стороны пассажирского сидения открылась, оттуда вышел шеф Бергера. Ночью он выглядел ещё больше.

Великан подошёл к Бергеру, обернулся, разглядел зажёгшиеся в окнах многоквартирных домов, расположенных неподалеку от имения, огоньки.

— Это называется секретность, господин Бергер? — спросил он.

— Возникли непредвиденные обстоятельства. Вмешался вооруженный человек.

— Господин Бергер, стоит ли напоминать вам о полиции, которая с минуты на минуту окажется здесь?

— Уверяю вас, мы делаем всё, что возможно! — Бергер готов был заплакать, настолько ему стало страшно при виде нахмурившегося гиганта.

— Меня не интересуют отговорки. Меня интересует результат. У кого сейчас шкатулка?

— Мы загнали их в комнату на втором этаже, им никуда не деться. Если бы у меня было больше людей, я бы приказал ворваться и забрать шкатулку.

— Почему вы до сих пор не отдали такого приказа?

— Они могут многих убить. Нельзя так рисковать.

— Тогда на что вы рассчитываете?

— Мы предложили отдать им шкатулку. Если они согласятся, мы уйдем.

— Почему она до сих пор не у вас?

— Они попросили время на раздумье, — совсем уж поникшим голосом пояснил Бергер.

— Ты с ума сошёл? Они дожидаются полиции! Никто не собирается тебе возвращать шкатулку просто так! — гигант вышел из себя, казалось, ещё немного и он изобьет Бергера до полусмерти. Тут донесся шум начавшейся перестрелки.

— Они убегают через окно! — закричал один из наёмников, карауливший на углу здания. — На помощь!

Гигант обернулся на крики, затем снова посмотрел на Бергера.

— Ради вашего же блага достаньте шкатулку, господин Бергер, — сказал гигант и вернулся в автомобиль.

Бергер не стал следить за тем, как шеф уезжает, он достал свой пистолет и бросился на выручку наёмникам. Если шкатулку не получится раздобыть, жизнь Бергера может оборваться.

7

Джеймс забрал у Освальда пистолет, который выпал из рук верзилы, ударившего Арчибальда, и протянул его молодому Недведу.

— Я не умею этим пользоваться, — даже в темноте было заметно, как Арчибальд побледнел.

— Возьми! — настаивал Джеймс. — Я ранен в плечо, не смогу стрелять. Вся надежда на тебя.

— Освальд, — Арчибальд посмотрел на дворецкого, — забери его.

— Нет! — рявкнул Сквайрс. — Бери пистолет, Арчибальд. Освальд потащит меня, ты пойдёшь следом и будешь нас прикрывать.

Недвед дрожащей рукой взялся за рукоять оружия. Освальд вцепился в занавеску и медленно-медленно пополз вниз. Шепард, прижавшийся к стене, нервно смотрел по сторонам. Наконец, настала очередь Джеймса.

— Помоги мне, — попросил Сквайрс Арчибальда.

Недвед придерживал Джеймса под плечо, подвёл его к импровизированной верёвке, помог свесить ноги вниз, медленно опуститься. Больная рука Сквайрса безвольно повисла, здоровой он ухватился за занавеску и, попеременно сжимая и разжимая кисть, рывками спускался вниз. Убедившись, что Сквайрс справится, Арчибальд повернулся к отцу. Лорд Герберт уже слез с постели и, прижавшись ухом к стене напротив кровати, постукивал по ней кулаком. Удовлетворенно хмыкнув, он проделал какие-то манипуляции, и на глазах у Арчибальда открылся потайной лаз в нижней части стены. Лорд обошёл кровать, сунул в руки сына шкатулку.

— Скорее полезай туда, — приказал Герберт.

— Почему ты не сказал остальным, что у нас есть потайной проход? — изумился Арчибальд.

— Те, кто за стенкой, должны думать, что мы бежали через окно. Они увидят Освальда и Джеймса, погонятся за ними, а ты выберешься беспрепятственно. Теперь полезай!

— Нет, — Арчибальд отшатнулся от отца. — Я не могу их бросить.

— И Джеймс, и Освальд поддержали бы моё решение. Лезь! — настаивал отец.

— Их же убьют, — возмутился Арчибальд.

— Пока всё складывается как надо. Лезь в проход, прошу тебя.

— Я не предам их! — с яростью в голосе произнёс Арчибальд. Без раздумий он схватился за занавеску и стал спускаться вниз. Его кто-то заметил, начал стрелять, прокричал что-то на немецком. Но Арчибальд благополучно достиг земли. Вместе с Освальдом они подхватили Сквайрса под руки и побежали к лесу. Шепард остался на месте, продолжая отстреливаться.

— Благородно, но глупо, — с печалью в голосе произнёс старый лорд. Он отвязал занавеску от кровати и выбросил её в окно. Тут в дверь спальни сильно ударили плечом. Герберт затаился.

8

Генри не мог долго сдерживать напор. Огонь бандитов становился плотнее, инспектору пришлось упасть на землю и ползти к забору. Он рассчитывал перелезть через него и убежать. Генри добрался до зелёной изгороди, пролез между кустами и замер. Бандиты, видимо, решили, что с ним кончено, побежали дальше. Шепард хотел выскочить из укрытия и открыть стрельбу. Но когда увидел, что в ряд друг за другом семенит пятеро человек, желание у него отпало. Генри посмотрел в сторону рвавшихся к лесу Освальда, Арчибальда и Сквайрса. Судя по скорости, с которой двигались бандиты, слаженности их действий, у беглецов не оставалось никаких шансов оторваться.

«У меня почти нет патронов, я выиграю совсем немного времени и наверняка буду убит», — подумал Шепард. Он вспомнил о жене и детях, об обязательствах перед ними. Отбросив сомнения, Генри прокрался к стене, вскарабкался на неё, спрыгнул с другой стороны, бегом пересёк узкую грунтовую дорогу и скрылся среди деревьев лесополосы. Он перестал красться, побежал изо всех сил, не обращая внимания на ветки, царапавшие лицо, порвавшиеся во время этого бешеного марафона штаны, слетевший ботинок. Боли и усталости не ощущалось. В голове крутилась единственная мысль: «Я останусь живым!». Лесополоса кончилась, он выскочил на проезжую часть, мимо него промчался полицейский экипаж. Шепард застыл, сел на обочине, стал жадно глотать воздух и повторять:

— Я живой, я живой!

В настоящий момент Шепарду не хотелось ничего. Он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. И всё оттого, что его сердце продолжало биться! Утратив контроль над собственными мыслями, Шепард позволил давно позабытым переживаниям всколыхнуться с новой силой.

Вот он, шестнадцатилетний юноша, на износ работавший на заводе. Идёт Великая война, она уже отняла жизнь у его деда, больше месяца не приходят письма от отца. Мать ночами тихонько плачет, младшая сестра вечно капризничает, просит есть. Отвращение ко всем аспектам войны впиталось в Генри в этот период его жизни. Юноша часто представляет, как он сам оказался на фронте, как снаряд упал в окоп, засыпал его землей, убил! Ужас охватывает впечатлительного Генри, он начинает молиться, просить Всевышнего о прекращении безумной канонады. Молитвы его были услышаны лишь через два года. Отец вернулся с фронта целым и невредимым. «Не получил ни единой царапины за всё время службы», — бахвалился тогда Шепард-старший. Отец стал героем Генри, внушал ему благоговейный трепет. Когда Шепард-старший сумел устроиться полицейским, сын загорелся мечтой стать констеблем. Движимый высокими идеалами, взращенными рассказанными историями его отца, Генри не оставлял попыток и в конце концов добился своего. Жалование оказалось не таким высоким, как он ожидал, но работа нравилась Шепарду. Он был исполнительным и честным полицейским, но за всё время службы ему ни разу не приходилось проходить серьезного испытания. Потому он и растерялся, когда столкнулся с вооружёнными грабителями, готов был броситься наутёк. Как бы он смотрел на своё отражение, зная, что оставил в беде беспомощную женщину? Гастингс спас его от бесчестья, Генри не пришлось отводить взгляд, когда старик-отец сжал его руку, сказал, что гордиться им.

Переполненный чувствами, воодушевлённый Шепард забыл о своём первоначальном испуге, нехотя поверил в свою смелость и преданность делу, продолжил подражать своему отцу. Когда его направили в провинцию, Генри сразу поручили руководящую должность — миновав сержанта, он стал инспектором. Жалование позволяло завести семью и довольствоваться жизнью. Довольно скучная работа в провинции лучше всего подходила такому человеку, как Шепард. Он праздно проводил дни, при этом не тяготился бездеятельностью, а наоборот, считал, что исправно несёт службу. Генри уважали только за то, что он инспектор. Подчиненные, сплошь провинциалы, не смели перечить специалисту из Йорка. Жена и дети любили его, в семье царила атмосфера доверия. Шепард наслаждался жизнью.

А потом пришла злополучная телеграмма. Генри не посмел отказать человеку, которого считал своим другом. История Гастингса сбила Шепарда с толку. Он выполнил требования товарища, а когда пришло известие о его участи, не на шутку перепугался. И снова перед глазами стоял образ отца: благородного солдата, не отлынивавшего от исполнения долга. Стремясь соответствовать идеалам, которые он видел в своём родителе, Шепард начал исправлять свои ошибки. Но благородный порыв заглушил страх, охвативший Генри, когда в него стали стрелять. Как и его отец, он чудом вырвался живым из кромешного ада.

«Я мог бы задержать тех наёмников, — подумал Шепард, — мог бы выиграть время для Джеймса. Но не стал этого делать, я струсил».

Он старался оставаться честен с самим собой, но в следующую секунду в голове роились доводы, обелявшие Шепарда в собственных глазах. Он не обязан приносить себя в жертву, смерть Генри оказалась бы напрасной, он сумел предупредить Джеймса, и так рисковал собой, когда с боем прорывался к имению. Неужели этого мало?

Однако, от подобных рассуждений не стало легче. С завидной настойчивостью одна мысль продолжала затмевать остальные: «Ты струсил. Не ищи себе оправданий». Тогда сознание Шепарда предприняло новую попытку облегчить совесть.

«Как это фронтовик, воевавший четыре года, не получил ни единого ранения? — задумался Генри. — Всю жизнь, я ставил его себе в пример, а он отсиживался в окопах и лукавил, превознося свои достижения. А я не испугался, бросился на выручку тем, кто мог пострадать из-за меня. Я лучше тебя отец, чтобы ты там себе не воображал!»

Генри разозлился, встал на ноги, отряхнул пыль со штанин. Нужно вернуться, выяснить, удалось Джеймсу бежать или нет.

«Даже если они мертвы, моей вины здесь нет, — продолжал рассуждать Шепард. — Я не должен был умирать во имя них».

И снова не помогло. Шепард уже намеревался пересечь лесополосу и вернуться к поместью, как вдруг вспомнил о своей семье. И тут угрызения совести мигом исчезли. Шепард втянул себя в эту историю, следуя абстрактным идеалам, не подумав о том, что подвергает своих близких настоящей опасности. Он ведь оставил Лизу одну-одинёшеньку!

«Обязательства перед Гастингсом! Обязательства перед Джеймсом! — подумал Шепард. — К чертям их! У меня есть обязательства перед своей семьей! Как Лиза прокормит детей в одиночку, кем они вырастут без отца? Да о чём я вообще думал, ввязываясь в эту историю со шкатулкой?!»

Разозлившись на Гастингса, на Сквайрса, на старого лорда, но больше всего на себя, Шепард побежал домой. Он сделал свой выбор.

9

Не успели они отбежать от здания, как позади уже появились пятеро бандитов. Освальд закричал, оттолкнул Сквайрса, в панике бросился в маленький садик, раскинувшийся за имением. Джеймс устоял на ногах, но рана на бедре открылась. Он сильно хромал, стал лёгкой мишенью.

— Стреляй же! — закричал Джеймс Арчибальду. Недвед остановился, навел свой пистолет на преследователей, нерешительно спустил курок. Отдача была не слишком сильной, но Арчибальд всё равно уронил пистолет. Однако эффект, произведённый выстрелом, оказался выше всяких ожиданий. Бандиты ничком упали на землю и стали палить наобум. Перепуганный Арчибальд тоже упал, стал искать пистолет, чудом нащупал его в невысокой траве, догнал Джеймса, схватил его под плечо и потащил к саду. Тем временем бандиты поднялись на ноги и продолжили погоню. Одна пуля просвистела возле уха Арчибальда, как раз перед тем, как они спрятались среди деревьев.

Перепуганный Освальд свалился в неглубокий овраг, прижал руки к земле.

— Я сдаюсь! — не переставая, кричал он. Джеймс медленно опустился в овраг, схватил трусливого дворецкого за плечи и как следует встряхнул его.

— А ну-ка смотреть на меня! Возьми себя в руки, тряпка!

— Не убивайте! — завопил Освальд, но когда понял, что перед ним Сквайрс, перешёл на шёпот. — Давайте сдадимся, пожалуйста, — молил он, но Джеймс уже не обращал на Освальда никакого внимания.

— Стреляй, Арчибальд, не жди!

И Арчибальд выстрелил как раз в тот момент, когда один из преследователей почти вошёл в сад. Пуля ушла сильно вправо, но мужчина отпрянул назад. Беспорядочно отстреливаясь, он отбежал от сада на почтительное расстояние и стал оживлённо объясняться со своими напарниками на немецком. Двое из них начали обходить сад с флангов. Трое других присели и на карачках стали ползти к лесу, готовые выстрелить в любой момент.

— Нужно уходить, — дрожащим голосом произнёс Арчибальд. — Они нас окружают!

— Освальд, посмотри на меня, — Джеймс повернул лицо дворецкого к себе, приблизился настолько, что ощущал дыхание Освальда. — Послушай, если мы сдадимся или отдадим им шкатулку, они не оставят нас в живых, понимаешь? Это убийцы, профессиональные убийцы, они не знают таких слов, как жалость или пощада. Поднимайся, нам нужно бежать.

Речь Сквайрса была прервана какофонией выстрелов. Бандиты открыли перекрестный огонь. Один из них встал на ноги и побежал к саду, направляя пистолет в сторону оврага. А сзади крался ещё один, успевший затеряться в тенях невысоких деревьев. Арчибальд попеременно дергал пистолетом из стороны в сторону, но наёмники передвигались короткими перебежками, после каждых трёх-пяти шагов падали плашмя, не давая Недведу возможности взять их на прицел.

— Да стреляй же в них! — запаниковал Джеймс. В ту же секунду несколько пуль взрыхлило землю, и первый головорез, наступавший с фронта, и второй, стремившийся обойти с тыла, вскочили на ноги. Арчибальд закричал, как безумный, встал на колени, выстрелил четыре раза подряд. Первая пуля раздробила ствол дерева, вторая угодила в шею наступавшему сзади, третья и четвертая разрезали воздух, ни одна не достигнув цели. Ответная стрельба заставила Арчибальда упасть на живот. Но вопли умирающего человека перекрыли шум стрельбы. Захлёбываясь собственной кровью, немец тщетно пытался членораздельно позвать на помощь. Головорез, почти добравшийся до сада, бросился на выручку товарищу, Джеймс снова закричал, но Арчибальд и без него знал, что делать. Недвед выпустил две последние пули почти в упор, обе пробили грудную клетку бандита. Его ноги заплелись, он упал буквально в пяти метрах от оврага. В призрачном лунном свете Арчибальд увидел, как убитый поднимает руку с оружием в воздух и тут же роняет её на землю. Ошеломлённый этим зрелищем Арчибальд отбросил пистолет, отпрянул от трупа, заскулил.

Оставшиеся троё бандитов благоразумно отступили, перезаряжали своё оружие. У англичан появился шанс на спасение.

— Вставай, Освальд. Помоги мне, Арчи! — без устали орал Джеймс под непрекращающиеся вопли умирающего позади них человека.

Действуя чисто механически, Арчибальд помог Джеймсу подняться на ноги, вместе они с трудом оторвали Освальда от земли.

— Подбери пистолет, — приказал Джеймс Арчибальду, но тот проигнорировал его слова.

Они выбежали из сада, пробежали оставшиеся несколько метров и скрылись в лесу. Наёмники Бергера снова бросились в погоню, но быстро потеряли след беглецов. Англичане неслись сломя голову десять минут, осмелились остановиться в самой чаще, только чтобы перевести дыхание. Освальд дергался, заслышав малейший шорох, Джеймс пытался остановить кровь из ноги, а Арчибальд невидящими глазами уставился в пространство между деревьями и изо всех сил сжимал пальцами шкатулку. Перевязав рану, Джеймс посмотрел на Недведа.

— Пора идти дальше, Арчи. Нам нельзя останавливаться, — сказал Сквайрс.

— Я убил человека, Джеймс. Двух человек, — без выражения произнёс Арчибальд. — Почему я это сделал?

Джеймс зарычал. Ему уже порядком надоело успокаивать истеричных мужчин. Одного Освальда с лихвой хватало.

— Нужно идти, — повторил Джеймс. — Помоги мне встать!

Арчибальд выполнил приказ, Освальд поплёлся следом за ними. Подавленные и напуганные, они отыскали тропинку и выбрались на грунтовую дорогу. Их подобрал какой-то крестьянин на своём видавшем виды грузовике и довёз в свою деревню. Переночевав, они не стали возвращаться, а разузнали, как найти ближайшую железнодорожную станцию, располагавшуюся вне города, и отправились в указанном направлении.

10

Генри Шепард как раз подходил к своей квартире, когда заметил припаркованный неподалёку чёрный автомобиль. Марку инспектор не определил, но по спине побежали мурашки. Шепард выхватил свой пистолет, ворвался в подъезд, поднялся на свой этаж и застыл — дверь его квартиры приоткрыта. Полицейских, которые должны были нести здесь вахту, нет. Шепард вбежал внутрь, открыл дверь спальни, никого не обнаружил, вошёл в детскую. Дети тихонько дремали в кровати, Лиза, бледнее самой смерти, сидела на краешке стула в углу и смотрела в сторону Шепарда. Рядом с ней находился громадный широкоплечий мужчина. Краем глаза Шепард заметил движение слева от него, повернулся — из-за двери на инспектора направлял оружие подручный великана.

— Добрый вечер, инспектор Шепард, — шёпотом поприветствовал гигант Генри. Говорил он с сильным немецким акцентом. — Предлагаю не тревожить ваших детей и перенести нашу беседу на кухню. Опустите пистолет на землю и проследуйте туда, — мужчина указал дулом пистолета в направлении кухни. — Только без резких движений.

Растерянный Шепард не знал, как быть. Пришлось подчиниться, он медленно опустил пистолет на землю, вышел из комнаты, направился на кухню, стараясь сохранять спокойствие, развернулся лицом к незваным гостям. Подручный немца шёл за ним по пятам. Великан следом выбрался из комнаты, ведя впереди себя Лизу.

— Присаживайтесь, — приказал немец Шепарду, Лизу тоже подтолкнул на кухню. Она бросилась к мужу, заключила его в объятия.

— Господи, Генри, во что ты ввязался, — прошептала миссис Шепард.

Стараясь держаться, Генри посмотрел в глаза рослому немцу.

— Что вам от меня нужно? — спросил Шепард.

— Не много. Хочу узнать, что вам известно о планах лорда Недведа и его друзей.

— Так вы их упустили?

— Я вас ни об этом спрашивал, — подчёркнуто холодно произнёс гигант. — Вы не намерены сотрудничать?

Но Генри всё для себя решил двадцать минут назад, когда лежал на обочине и прокручивал в голове свою жизнь.

— Шкатулка у них, — сказал Шепард. — Лорд назвал им фамилию какого-то француза, он коллекционер.

— Бюстьен?! — глаза немца загорелись.

— Да, точно, Бюстьен. Луи Бюстьен. По словам лорда, он сейчас в Лондоне, может помочь выяснить, откуда взялась эта шкатулка.

— Чего они хотят? Почему просто не вернули шкатулку нам?

— Боялись, что вы обманете и убьёте их. Сочли подобное поведение бесчестным. Лорд потребовал поклясться в том, что они откроют шкатулку и сберегут её содержимое.

Немец коротко хохотнул.

— Откроют шкатулку, — повторил он. — Если бы это было так просто.

Гигант пристально посмотрел на Шепарда, его жену, перевёл взгляд на своего подручного.

«Он же убить нас собирается! — сжавшись от страха, подумал Шепард. — Неужели не пощадит даже детей?!»

Генри собрал своё мужество в кулак, сделал шаг вперёд, заставив помощника великана угрожающе взмахнуть оружием в воздухе, закрыл Лизу своей грудью.

— Не нужно впутывать сюда мою семью, — произнёс Шепард. — Они ничего не знают. Хочешь избавиться от свидетелей — так убей меня!

Рослый немец посмотрел на Генри, слабо усмехнулся.

— Если тебе дорога твоя семья, Шепард, лучше бы тебе сказать правду.

— Я и сказал её.

— Что, по-твоему, внутри шкатулки? — спросил великан.

— Переписка, важные бумаги, обнародование которых может привести к войне. Так сказал Гастингс.

Немец вздохнул, сделал неопределённый жест рукой и оставил чету Шепардов наедине с его помощником. Бандит ухмыльнулся, Шепард старался держать себя в руках, но всё-таки зажмурился, уверенный — ещё мгновение, и пуля пробьёт его грудь. Его губы стали непроизвольно дрожать, а потом он почувствовал, как Лиза покрывает поцелуями его лицо. Генри открыл глаза — на кухне и в прилежащем коридоре никого не было.

«Ты не только трус, ты ещё и предатель», — пронеслось у него в голове. Но потом он заключил свою жену в объятья и позабыл обо всём на свете.

11

Бергер безуспешно ломился в дверь. Он не знал, все пленники успели сбежать или кто-то затаился в комнате. Нужно было проникнуть внутрь, но выбить дверь не получалось. В конце концов, его терпение лопнуло, он спустился вниз, отыскал кухню, закрыл там все окна и открыл газ. Он вернулся в прихожую и стал ждать, намереваясь устроить в имении пожар.

Старый лорд, до того безучастно лежавший в постели, почуял неладное. Он решил рискнуть и выпрыгнуть в окно. Но, не успев дойти до подоконника, он увидел наемника, дежурившего внизу. Недвед вернулся в постель, посмотрел в темноту потайного лаза. Даже теперь, спустя столько лет он испытал приступ давно позабытого детского страха.

«Лучше переждать», — рассудил Герберт и снова затаился. Через несколько минут он почувствовал запах газа. За этим последовал взрыв, от которого задрожали стены. Из дверной щели повалил дым. Герберт снова выглянул в окно — наёмник упрямо караулил. Лорд прислушался — можно было различить грохот моторов. Полицейские машины! Только бы они приехали вовремя!

Наблюдая за тем, как огонь охватывает первый этаж, Бергер ждал, возвращения наемников. Полицейские приближались, следовало поторопиться. Наёмники не заставили себя ждать. Из девяти человек, которых прислал Эмберх, на своих ногах вернулось только пятеро. Шестого, с простреленной шеей, принесли на руках. Он захлебывался своей кровью, но был ещё жив.

— Вы достали её? — спросил Бергер.

— Нет. Они сбежали, — ответил один из наемников.

Бергер выругался, сжал кулаки, но не решился обругать своих подопечных.

— Уходим, — приказал Бергер.

— Что делать с ним? — спросил наемник, кивнув в сторону раненого.

— Тащить, пока сами стоите на ногах, — раздражённо ответил Бергер. — И волочить за собой, если нет сил идти. Или ты предлагаешь бросить своего товарища?

Наёмник потупился, Бергер жестом приказал следовать за ним. Они скрылись всего за несколько минут, до приезда полиции.

Вернувшись в заброшенный дом на окраине города, наёмники стали пытаться привести своего товарища в чувства, но их усилия оказались тщетными. Несчастный скончался до рассвета. В это время Бергер сидел на крыльце и дожидался встречи со своим начальством.

Он приехал в девять утра. По лицу гиганта Бергер понял, что подробности ему изхвестны.

— Скольких мы потеряли? — приблизившись, спросил он у Бергера.

— Трое убитых, один раненый, — мрачно ответил немец.

— Я займусь наёмниками, ты срочно отправляйся в Лондон. Ещё есть шанс перехватить англичан, — сказал мужчина.

Бергер не стал задавать лишних вопросов, отправился на городской вокзал, беспрепятственно купил билет и уехал, вознося благодарность высшим силам за то, что уберегли его от гнева Карла Эмберха.

Глава 10

1

15 марта 1935 года. Великобритания, Лондон.

Арчибальд, Джеймс и Освальд прибыли на одну из железнодорожных станций Лондона. По-мартовски холодное утро встретило их неприветливым серым небом, сильным ветром и угрюмыми лицами дворников. Окружающая действительность вступала в резонанс с состоянием англичан, вгоняя их в непроглядную тоску. Джеймс первым доковылял до киоска, купил вчерашнюю и сегодняшнюю газеты, стал перелистывать их, остановился на одной странице, тяжело вздохнул.

— Идите сюда, — позвал он Освальда и Арчибальда. Когда они приблизились, Сквайрс ткнул пальцем в колонку развернутой газеты. Заголовок гласил: «Пожар в поместье лорда Недведа. Информация о жертвах уточняется».

Арчибальд пробежал статью глазами. Оказалось, имение сильно пострадало, обнаружены чьи-то обгоревшие останки, но о количестве погибших ничего не говорилось. В конце журналист делал предположение о гибели лорда Недведа в пожаре.

— Вот и всё, — на пределе слышимости произнёс Арчибальд. — Он сгорел, чудовищная смерть. Я оставил его, я предал его.

Он покачал головой, поджал губы

— Мне жаль, — искренне сказал Джеймс.

— Ваш отец был прекрасным человеком, — Освальд попытался положить руку на плечо лорда, но Недвед своим чёрствым, полным злобы взглядом остановил Освальда.

— Когда вы выбрались из комнаты, он открыл потайной лаз в стенке и предложил мне бежать. Мой отец подставил вас, отправил на заклание ради этой, — Арчибальд сделал паузу, засунул руку за пазуху, достал шкатулку, потряс ею в воздухе, — штуки. Что ты думаешь теперь, Освальд? Мой отец прекрасный человек, замечательный хозяин?

Освальд непонимающе хлопал глазами, посмотрел на Джеймса в поисках поддержки. Сквайрс пожал плечами.

— Он хотел, как лучше. Мы не в праве его судить, — ответил Сквайрс.

Арчибальд горько усмехнулся, направился к выходу из вокзала. Сквайрс и Освальд последовали за ним.

— Так что дальше? — осмелился спросить Освальд.

— Ищем Бюстьена, там посмотрим. Придётся импровизировать, — ответил Сквайрс.

— А что если его нет в Лондоне? — безучастно спросил Арчибальд.

— Поговорим с кем-то из его родственников, узнаем, где его можно найти, — предположил Джеймс.

— А если никакого Бюстьена не существует и мой отец просто над нами посмеялся, этакая предсмертная шутка, — Арчибальд расхохотался дурным голосом. — Нам смешно, отец, слышишь, нам смешно.

— Прекрати, Арчи! Мне не нравится твой настрой. Все мы поклялись…

— Мистер Сквайрс, — гнусавым голосом перебил Джеймса Арчибальд. — Если бы вы знали, каково мне. Позавчера меня не должно было быть дома. Мы собирались праздновать с друзьями в кабаке. Я поссорился с отцом, хотел загладить вину, думал переменить жизнь. Отшил своих друзей, с которыми провёл столько весёлых вечеров. Где он теперь, мистер Сквайрс? — Арчибальд посмотрел прямо в глаза Джеймсу. — Где тот человек, ради которого я все это сделал? Молчите? А я скажу, где он. Сгорел в своём поместье, — последнее предложение он буквально выплюнул.

— Арчи, все мы приняли вчера сложное решение. У меня была своя жизнь, красавица племянница, старые друзья-ветераны. Но мне пришлось с ней расстаться. Мы не выбираем обстоятельства, Арчи, а обстоятельства выбирают нас. И когда это случается, единственным правильным решением будет выполнить свой долг, — произнёс Джеймс. Но Арчибальд, казалось, его не слушал.

— Лучше бы я не встретил вас, Джеймс. Позволь тем бандитам пристрелить вас — и ничего бы этого не произошло, — с кривой ухмылкой сказал Арчибальд. Его слова ранили Джеймса. Сквайрс хмыкнул, но ничего не ответил.

— Позвольте, сэр, вы не правы, — решился вмешаться Освальд.

Воцарилось молчание. Они вышли из вокзала и остановились посреди улицы, мешая пешеходам.

— Допустим, родственники Бюстьена скажут, что он в Париже, — заговорил Арчибальд. — Как мы поведём себя?

— Поедем в Париж, — ответил Сквайрс.

— Сколько у вас в кармане, мистер Сквайрс? Хватит на дорогу? — язвительно спросил Арчибальд. — А ты Освальд? Сколько денег ты прихватил с собой? Понимаете, господа, — Арчибальд вывернул свои карманы наизнанку. — Я не при деньгах и буду благодарен, если вы дадите взаймы пару фунтов на поездку во Францию. Ой, так вы тоже нищие. Мистер Сквайрс, вы хромаете, боевой офицер, гордость британской армии. Может, постоите на бульваре с протянутой рукой и добрые лондонцы набросают вам несколько медяшек?

— Сэр! — возмутился Освальд.

Джеймс окинул Арчибальда холодным взглядом. Он снова промолчал, не стал отвечать на оскорбление, развернулся и заковылял по бульвару куда глаза глядят. Освальд засеменил за ним.

— Как только выпросите нужную сумму, встречаемся здесь, мистер Сквайрс, — крикнул им вслед Арчибальд. Рана, которую нанесла ему смерть отца, ныла. Поэтому Арчибальд хотел сделать больно другим, увидеть слезы на их глазах. Недведу казалось, от этого станет легче. На деле он не добился ничего, кроме того, что оттолкнул от себя товарищей по несчастью.

2

Дом Бюстьена оказалось несложно найти. Казалось, француза знает весь город. Сквайрс несколько раз уточнял у людей место жительства Луи, и те с удовольствием оказывали помощь. Арчибальд тем временем продолжал провоцировать Сквайрса. После скандала, который он устроил на вокзале, Недвед догнал товарищей. Арчибальд демонстративно игнорировал предложения Сквайрса, отпускал колкие замечания в адрес старого вояки. Освальд большую часть времени молчал, потеряв всякую надежду на примирение Джеймса и Арчибальда. Дворецктй не мог понять, отчего молодой лорд так ополчился на Сквайрса. В поезде они молчали, да и до этого, по пути к железнодорожной станции, обменивались лишь обрывками фраз. Казалось, их троих больше ничего не связывает. Джеймса охватила жажда мести, он мечтал добраться до бандитов, напавших на поместье и разобраться с ними по-свойски. Арчибальда переполняла скорбь, он не мог принять гибель отца, чувствовал себя распоследним негодяем, бросившим самого близкого ему человека. А Освальд, которого полностью устраивала его прежняя жизнь, хотел бросить всё к чертям, устроиться на работу и наслаждаться жизнью. Кроме данной клятвы их действительно ничего не связывало, но они оставались вместе. Надолго ли?

Троица прошла под невысокой аркой в аккуратный двор, окружённый со всех сторон забором да двухэтажными домиками. Они подошли к одному из них, постучали в дверь. Им открыла пожилая экономка.

— Здравствуйте, мне бы хотелось видеть мистера Луи Бюстьена, — вежливо начал Джеймс.

— Здравствуйте, — экономка плохо слышала, потому в ответ чуть ли не кричала. — Мистер Бюстьен просил не пускать к себе гостей.

— Передайте ему, что здесь находится сын лорда Герберта Недведа — Арчибальд. Нам очень нужно поговорить с ним, — в разговор решил вмешаться молодой лорд.

— Хорошо, — прокричала экономка, одарив гостей улыбкой, больше похожей на оскал. Через некоторое время хозяин изволил спуститься вниз. Это был невысокий, полный, широкоплечий человек с живыми глазами, густыми, нависшими над глубоко посаженными глазами бровями, большим ртом. Было в нём что-то от сказочного гнома.

— Здравствуйте, господа, — Луи грациозно поклонился, протянул гостям раскрытую ладонь. Его рукопожатие оказалось на удивление крепким.

Луи Бюстьен был богатым французом, любителем и ценителем искусства, антикваром по призванию. Его семейство владело недвижимостью по всему свету, и в определенном кругу людей он был широко известен. В числе его приятелей был лорд Герберт Недвед, они познакомились на одном приёме, который устраивал высокопоставленный чиновник в честь именин своей супруги. Луи и Герберт были уважаемы, но не высокомерны, потому быстро подружились. Когда старый лорд упомянул Бюстьена и назвал его пройдохой, он очень тонко подметил характер лукавого француза. Луи не был мошенником или торгашом. Он был хитер, умел преподнести себя, не гнушался недоговаривать всей правды, но никогда не опускался до откровенной лжи.

— Меня зовут Луи Бюстьен, представился он, — и я к вашим услугам. Моя экономка сказала, что среди вас присутствует сын моего дорогого друга Герберта. Это правда, или уловка, чтобы отвлечь меня от работы?

— Это правда, мистер Бюстьен, — Арчибальд вышел вперёд, — Я и есть сын вашего друга, Арчибальд, — молодой лорд поклонился. — Это мой слуга Освальд, а это, — в голосе лорда зазвучали презрительный нотки, — ещё один друг моего отца, Джеймс Сквайрс.

Бюстьен снова пожал руку каждому из троицы, закончив на Арчибальде.

— Проходите, проходите, — хозяин подвинулся в сторону, позволяя гостям войти внутрь. — Отчего вы такие угрюмые? Миссис Томпсон, — крикнул Бюстьен экономке, — приготовьте-ка настоящего английского чая, поди, господа никогда не пробовали в своей провинции изысканные индийские сорта, каковыми вы потчуете меня каждый вечер. Глядишь, и настроение у них поднимется, — он снова повернулся к гостям. — Так как поживает Герберт, продолжает грезить о политике или подался в деловые круги?

— Вчера мой отец погиб во время пожара поместья, — с показным равнодушием произнес Арчибальд.

— Господи, — Луи выглядел ошарашенным. — Как это произошло?

Арчибальд посмотрел на Освальда и Джеймса. Они отвели глаза в сторону, позволяя лорду поведать о своем горе. Арчибальд медленно стал пересказывать события той злополучной ночи, избегая подробностей.

— Так мы выбрались из поместья и приехали сюда. Отец сказал, что вы можете помочь, — закончил Арчибальд. Он сунул руку за пазуху и достал шкатулку. Бюстьен сделался мрачнее тучи. В этот момент в гостиную вошёл юноша.

— Отец, — произнёс он, — что с тобой? Опять сердце?

— Всё хорошо, Жак. Оставь нас.

— Тебя так расстроили эти господа? Если хочешь, я могу их прогнать.

— Жак, где твои манеры? — одёрнул сына Бюстьен. Румянец вернулся на лицо Луи. — Оставь меня наедине с гостями и не надоедай своими вопросами. — Жак подчинился, развернулся и вышел из комнаты. — Это мой сын, семнадцати лет отроду. Очень вспыльчивый, весь в отца, — Бюстьен улыбнулся, но улыбка эта вышла грустной. — Устраивайтесь поудобней, полагаю, нам предстоит долгий разговор.

Собравшись с мыслями, Бюстьен заговорил снова.

— Итак, что вы хотите знать о шкатулке?

— Лорд Недвед просил нас… — начал было Джеймс.

— Вы известный антиквар и, возможно, слышали об этой вещице, — Арчибальд бесцеремонно перебил Сквайрса. — Отец просил разгадать тайну шкатулки. Нас интересует буквально всё — её история, как она очутилась в Англии, почему за ней охотятся преступники.

— Пожалуй, я смогу помочь вам. Но сначала выслушайте мою историю и решите, стоит ли вам продолжать изыскания, или лучше сжечь эту чертову вещицу, — эти слова Бюстьен произнёс с горечью в голосе. — Я купил шкатулку у русского антиквара, бежавшего в Англию во время русской революции. Не знаю, что с ним стало потом, по-моему, он переехал в США и там зажил припеваючи. Шкатулка — удивительная, уникальная, единственная в своем роде. Думаю, вы этого ещё не поняли, поэтому задаётесь вопросом — отчего за ней охотятся.

— О чем вы говорите? — Сквайрс с некоторым сомнением посмотрел на Бюстьена. Бывшему вояке стало казаться, что они разговаривают с сумасшедшим.

— Вы ещё не ощутили этого, но шкатулка притягивает к себе, к своей истории. Как сыр в мышеловке манит грызунов, эта вещица влечёт к себе мятущиеся души. Раз Герберт поручил вам разузнать о ней всё возможное, значит, стал её жертвой. Шкатулка хранит чудовищные тайны, попытка разгадать которые может стоить жизни.

— Прекратите напускать туман, — не выдержал Сквайрс. — Расскажите толком, что вам известно.

— Как вы думаете, почему я отвалил за неё кругленькую сумму? Почему с того самого момента, как купил её и до того самого дня, как продал, всюду носил шкатулку с собой? Однажды меня попытались ограбить. Так я готов был насмерть стоять за право обладания шкатулкой! Словно обезумев, я расспрашивал историков, знатоков древности, всех, кто только мог предоставить мне сведения о ней. Она не открывалась, хоть я и заказал ключи лучшим мастерам Лондона, но была полой. Что внутри? Этот вопрос не давал мне покоя. Я не мог объяснить, отчего поступаю так, как поступаю, я был одержим!

— Тогда почему избавились от неё? — спросил Арчибальд.

— Я расскажу, но вы не поверите, — Бюстьен сделал длинную паузу. — Однажды ночью меня разбудил щелчок механизма шкатулки. Она стояла в изголовье моей кровати, звук явно исходил от неё. Спросонья я толком не разобрал, что творится. Форточка была открыта, но сквозняка не ощущалось, воздух словно застыл, звезды в небе не мерцали, а холодными безжизненными точками замерли на небосклоне. Я зажёг настольную лампу, свет от неё… он был непривычно блеклым. Обычно одного взгляда на живой трепещущий огонек было достаточно, чтобы почувствовать себя уютно. В тот раз стало только хуже. Я испугался, потому что находился не в своей комнате. Если хотите знать, не в своём мире!

— Послушайте, прекратите говорить загадками, — Сквайрс недолюбливал преувеличивающих людей. — Второй раз прошу вас толком рассказать о шкатулке.

— Не перебивай его, Джеймс! — рявкнул Арчибальд на вояку. — Мы слышали историю Генри Шепарда, мы видели, как людей убивают из-за простой шкатулки. Неужели ты не видишь иррациональности происходящего?

— Нет, Арчи, я не вижу ничего иррационального в преступлениях. И не собираюсь выслушивать истории о том, как люди оказываются не в своём мире. Я знаю тебя давно, не забывай этого, и прежде чем винить кого-то в гибели своего отца, посмотри на себя. Каждый день своими гулянками ты вбивал гвоздь в крышку гроба Герберта, а теперь смеешь предъявлять какие-то претензии ко мне?! Я не собираюсь этого терпеть. Нас связывает только одно — шкатулка, да ещё память о Герберте. Только ради твоего отца я пустился в это путешествие, и только ради твоего отца буду продолжать его, не смотря ни на что. Так что оставь свои замечания при себе и вслушайся в бредни, которые несёт этот лягушатник!

— Я бы попросил, — Бюстьен попытался повысить голос.

— Знаете что, мистер Сквайрс, а катились бы вы ко всем чертям! Шкатулка моя и ничья больше — это вам понятно?! Я дважды вам жизнь спас. Мне отца пришлось бросить ради того, чтобы вы сейчас сидели здесь и хамили человеку, который радушно нас принял. Выслушивать ваши грубости никто не собирается, потому идите отсюда вон. И без вас во всём разберусь.

— Так разбирайся! — Сквайрс вскочил с кресла и выбежал из комнаты.

— Мистер Сквайрс, погодите. Будьте благоразумны, прошу вас, — Освальд попытался разрядить обстановку, но у него ничего не получилось. — Лорд, ну признайте, что вы говорили эти глупости сгоряча! — взмолился он.

— Выходит, ты на его стороне, Освальд? — Арчибальд горько усмехнулся. — Так иди следом за ним. Со своими проблемами я разберусь сам.

Освальд с укором посмотрел на Арчибальда и бросился вдогонку за Джеймсом. Оставшись наедине с Бюстьеном, молодой лорд глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

— Простите, — извинился Недвед перед Луи. — Сил нет терпеть этого наглеца, — Арчибальд весь раскраснелся, пальцы его впились в ручки кресла.

— Да, Сквайрс ещё тот наглец, не могу понять, что Герберт мог найти с ним общего. Хотя он любил прямоту.

— Пожалуйста, рассказывайте дальше.

— А вы уверены, что решитесь продолжить в одиночку? Вам понадобятся деньги, знакомства. Я, конечно, окажу помощь, но средства мои небезграничны.

— У меня нет выбора. Ради неё, — Арчибальд поднял в воздух руку, в которой сжимал шкатулку, — я бросил отца.

— Я понимаю. Но и вы поймите — по ту сторону бытия не действуют привычные законы мироздания. И призракам прошлого легче вас достать. Я сам столкнулся с этим, господин Недвед. Если вами движет скорбь по отцу, откажитесь от затеи. Именно там, в тусклом, бесцветном мире вы отыщете своего родителя. И вам может не хватить сил вернуться назад. Я не стану вдаваться в подробности, и рассказывать, что тогда увидел, слишком личное. Но должен вас предостеречь, — Бюстьен поднял правую руку, расположил указательный и большой пальцы друг на против друга, сдвинул их почти вплотную. — Вот такая грань отделяла меня от полнейшего безумия. На следующий день я избавился от шкатулки, по почте отправил её бывшему хозяину, не хотел испытывать судьбу. В мои слова сложно поверить даже мне самому. Быть может я и правда был тогда помешан? — Бюстьен тяжело вздохнул и замолчал.

— Спасибо огромное, — сказал Арчибальд. — Но если не секрет, назовите фамилию человека, от которого она вам досталась. Я попытаюсь вызнать хоть что-нибудь у него.

— Уверен, что хочешь продолжить поиски? — сам того не заметив, Бюстьен перешёл на «ты», пристально посмотрел на Арчибальда.

— Да.

— Его зовут Платон Прохоров, если слухи правдивы, он обустроился в Штатах, в Нью-Йорке, открыл там свою антикварную лавку. Помнится, у него были какие-то бумаги, он предлагал их купить за баснословную цену, но я тогда отказался. Поэтому будь готов, тебе могут понадобиться деньги. Сейчас я сделаю пару звонков, разузнаю о нём у общих знакомых, чтобы быть уверенным. Ты подожди здесь, — Бюстьен оставил Арчибальда одного. Лорду Недведу было над чем подумать.

…

Арчибальд пробыл у Бюстьена ещё некоторое время, выпил чаю, выяснил, как найти Прохорова. Взяв, как сам Недвед несколько раз повторил, в долг небольшую сумму, ушёл. Проводив Арчибальда Бюстьен загрустил, вспомнил своего отца, фанатичного археолога, который позабыл о своём возрасте и по сегодняшний день продолжал колесить по миру.

«А ведь он собирался в Тибет, на раскопки кургана кочевников», — вспомнил Бюстьен. Какое совпадение — путь Луи лежал туда же.

— Жак, — окликнул Луи сына. — Начинай собираться, завтра мы отправляемся в путешествие.

Юноша спустился по лестнице вниз, в прихожую.

— Куда на этот раз?

— В Китай, сынок. Я должен выполнить обещание, данное много лет назад.

…

Ни Арчибальд, ни Джеймс не обратили внимания на чёрный автомобиль, припаркованный возле арки, ведущей во двор. Как только они миновали её, автомобиль сорвался с места. Ловушка захлопнулась.

3

Обиженный и злой, Джеймс свернул на тёмную аллею и сел на первую попавшуюся скамейку. Его нога ужасно болела. Сквайрс закатил штанину, взглянул на повязку. Красное пятно зловеще расползлось по бинтам. Стиснув зубы, Джеймс начал разматывать повязку, сморщился, когда добрался до последнего слоя, но, превозмогая боль, разделался и с ним. В этот момент к нему подошёл Освальд.

— Господи, мистер Сквайрс, что вы делаете? — спросил перепуганный дворецкий.

— Хочу посмотреть, как обстоят дела, — огрызнулся Сквайрс в ответ.

Увидев рану, Освальд торопливо отвернулся. Джеймс, заметив его реакцию, не сумел сдержать ухмылки. К сорту людей, подобных Освальду, нельзя не относиться высокомерно. Неспособные скрыть своего отвращения и страха, они открыто демонстрируют свои чувства и тем самым показывают слабость и уязвимость. Зачем Освальд вообще дал клятву лорду и отправился с ними в путешествие, которое вполне может закончиться его смертью?

Сквайрс наклонился к ноге, понюхал рану. Он почуял больничный запах бинта и слабый неприятный душок плоти. Хорошо, ранение не гноилось. Джеймс принялся наматывать бинт обратно.

— Что ты хотел, Освальд? — закончив перебинтовывать ногу, спросил Сквайрс. — Разве твой долг не велит тебе быть рядом с лордом?

— Я хотел поговорить с вами. Куда вы собираетесь ехать, мистер Сквайрс?

— Тяжело сказать, — расправив штанину и выпрямившись, ответил Джеймс. — Наверное, домой. Не стоило мне ввязываться в историю со шкатулкой.

— А как же обещание, данное лорду Герберту? — неуверенно напомнил Освальд.

— Я нарушу слово, видит бог, не впервой, — прямо ответил Джеймс. — Арчибальд дал понять, что не нуждается в моей помощи. Он имеет право прогнать меня прочь. В конце концов, его отец погиб по моей вине, откажи я Генри, и никто из нас не оказался бы сегодня в Лондоне. А как насчет тебя? Ты тоже надумал бросить мальчишку?

— Арчибальд не прав, сэр, — ответил Освальд. — Но его нельзя бросить одного. Как жить дальше, зная, что обрёк человека на верную гибель?

— Тогда зачем пошёл за мной, раз такой совестливый? Хочешь убедить меня вернуться? Не получится. Всё уже решено. Я терпел выходки мальчишки на вокзале, терпел во время аудиенции у Бюстьена. Он не ребёнок, ему давно следовало научиться следить за языком. А терпеть его оскорбления и дальше я не намерен.

— Полагаете, Бюстьен врёт?

— Не знаю, — пожал плечами Джеймс. — Может сам он верит в свои слова.

— Есть хотя бы доля правды в его россказнях?

— Я же сказал, не знаю.

— Но вероятность допускаете, так ведь?

— Не понимаю, к чему ты подводишь? — сердито буркнул Джеймс и пристально посмотрел на Освальда.

— Хочу, чтобы вы поняли, с чем мы имеем дело. Вы позволите говорить откровенно?

— Валяй, — хмыкнув, разрешил Джеймс.

— Вы обвинили Арчибальда в несдержанности и мальчишестве, — Освальд сделал паузу, набрался духа, — а сами ведёте себя точно так же. Я всего лишь дворецкий и возможно не понимаю смысла таких слов, как честь, достоинство и гордость. Зато я разбираюсь в дружбе. В войну я выполнял грязную работу в лазарете, стараясь внести свой вклад в победу над врагами. Однажды к нам попал мой старый приятель, Джон Блек. Он участвовал в той страшной битве, Верденской мясорубке, и лишился ноги. Для него вся жизнь перевернулась вверх тормашками. Раньше Джон пользовался популярностью у женщин, был ладно скроен, хорошо воспитан, образован. Его любили. И вот тот самый Джон стал калекой, не подающим надежды юристом или профессором престижной кафедры, а инвалидом, которому предстояло прожить на крохи, выделяемые ему государством. Я служил для него напоминанием о прошлой жизни. Полагаю, именно за это он меня и возненавидел. Стоило мне подойти к его койке, заняться перевязкой, как он, фигурально выражаясь, выливал на меня ведро помоев. Обзывал трусом, спрятавшимся за юбки женщин, ничтожеством, испугавшимся вернуть долг стране, в которой прожил свою жизнь. Он много гадостей говорил, всего и не упомнишь. Я часто порывался плюнуть в его мерзкую, жутко раздражавшую меня рожу, и передать другому санитару. Но я терпел, молча выслушивал оскорбления, делал своё дело. И вот, настал день, когда Джон встал на костыли, его выписывали. Он отыскал меня и со слезами на глазах просил прощения за свои слова. Я похлопал его по плечу, поблагодарил и проводил до выхода из госпиталя.

Освальд замолчал. Сквайрс пристально смотрел на него, дожидаясь окончания истории.

— Так что стало с твоим другом? — не сдержался и нарушил затянувшееся молчание Джеймс.

— Он всё-таки стал успешным юристом, практикует в Уэльсе, около года назад я его навещал. Мы до сих пор близки. Он относился и продолжает относиться ко мне уважительно, не смотря на то, что я всего лишь дворецкий. Всякий раз при встрече Джон принимается благодарить меня за то, что я выходил его в госпитале. Мне становится неловко, но он не унимается. Говорит, я оказал ему неоценимую услугу.

— Какую услугу? — удивился Джеймс. — Смолчал, когда следовало ответить, терпел поношения, да ещё и грязную работу выполнял?

— Да. Джону было очень плохо, своим терпением я подал ему пример, помог примириться с потерей ноги. И сделал я всё это по одной простой причине. Джон был моим другом. А друзей нужно прощать, какую бы свинью они вам не подложили.

Освальд снова замолчал. Джеймс задумался над его словами.

— Я тоже хорош, — начал Сквайрс. — Огрызался, провоцировал мальчишку на скандал, задавал ненужные вопросы. Он отца потерял. Кто знает, что творится у него в душе?

— Так вы со мной, мистер Сквайрс? Без вас нам туго придётся, — улыбнувшись, сказал Освальд.

— Черт с ней, с гордостью, — Джеймс улыбнулся в ответ. — Я сдержу данное слово, даже если придется оборвать дерзкому мальчишке уши.

— Пойдёмте к Бюстьену, Арчибальд наверняка там, — предложил Освальд.

Мужчины встали со скамейки и неторопливо пошли вверх по аллее. Они как раз подходил к дому Луи, когда их кто-то окликнул.

— Господа, постойте, — с сильным акцентом произнёс незнакомец.

Джеймс ускорил шаг, а Освальд неосмотрительно обернулся. Дворецкий признал в незнакомце молодчика, который чуть не задушил старого лорда. Бандит в свою очередь сразу вспомнил лицо человека, помешавшего ему. Он отдал короткую команду своим подручным. Молниеносно преступники вытащили пистолеты и направили их в спину Джеймсу и Освальду.

— Стоять! — рявкнул один из бандитов.

Сопротивляться было бесполезно. Джеймс и Освальд подняли руки.

4

Распрощавшись с Бюстьеном, Арчибальд немного отошёл от дверей его дома и постоял в сторонке, приводя мысли в порядок… Вечерело, на улице зажглись фонари. Молодой лорд развлекался тем, что наблюдал за игрой света и тени. Вокруг ни души, и, когда Арчибальд подходил к арке, ведущей к трамвайной остановке, он удивился и насторожился, увидев группу людей, оживленно беседовавших около неё. Недвед запустил руку за пазуху пальто, нащупал шкатулку, протолкнул её глубже во внутренний карман и двинулся вперёд. Он бы чувствовал себя увереннее, окажись рядом с ним Джеймс или Освальд.

«Не стоило с ними ссориться», — заключил Арчибальд, приближаясь к спорщикам. Когда Недвед проходил мимо, их разговоры стихли, Арчибальд буквально чувствовал как хищные, любопытные взгляды сверлят его спину.

— Извините, — окликнул его один из спорщиков. Арчибальд не обратил внимания на акцент говорившего. — Вы Арчибальд Недвед?

— Нет, — коротко бросил лорд. — Вы обознались.

— Зачем вы мне лжёте? — возмутился человек, обгоняя Недведа и становясь поперёк дороги. Увидев его, Арчибальд обомлел. Высоченный и широкоплечий, он заставил долговязого лорда снова почувствовать себя беспомощным мальчишкой. — Вы очень похожи на своего отца.

— Откуда вы знаете моего отца? — спросил Арчибальд, делая вид, что останавливается для разговора.

— Я старинный друг семьи, Карл Эмберх. Лорд Герберт ничего обо мне не рассказывал? — немного наклонившись, спросил великан. Арчибальд смог хорошо разглядеть его отталкивающе некрасивое, жестокое лицо. Недвед попятился, но путь к отступлению ему уже перекрыли остальные.

— Нет, я не слышал, чтобы мой отец водил дружбу с немцами.

— О, лорд Герберт не разделял предрассудков вашей нации, — криво ухмыльнувшись, сказал Эмберх. — Будем знакомы? — Карл протянул Арчибальду открытую ладонь. Автоматически Недвед пожал руку. Пальцы Эмберха клешнями сомкнулись на запястье Арчибальда. Лорд попытался освободить руку, но ничего не получилось.

— Шкатулка у него! Обыскать! — распорядился Карл.

Две пары рук беспардонно обшаривали его грудь, бока и карманы. Локтем свободной руки Арчибальд толкнул одного из наглецов, посмевших к нему прикоснуться, сжал кулак и намеревался ударить Эмберха, но тут руку ему выкрутили. Карл сильно толкнул Арчибальда, лорд неуклюже упал на землю и растянулся на животе.

— Я нащупал её — она за пазухой! — прогнусавил кто-то.

Арчибальд стал отчаянно дёргаться, всячески пытался вырваться, но нападавших было слишком много. Недведа огрели по затылку, схватились за пальто, стали пытаться сорвать его с лорда. Арчибальд извернулся, в левом плече что-то хрустнуло, боли не чувствовалось, на мгновение лорду удалось освободиться. Ногами он оттолкнул одного из бандитов, отполз к стене, попытался встать. Эмберх рассердился, кричал на немецком. Арчибальд бросился бежать вдоль стены арки, за его пальто снова ухватились, но окрылённый успехом, он снова вырвался, свернул за угол. В этот момент механизм внутри шкатулки тихо, но отчётливо щёлкнул.

Преследователи вылетели из-под арки буквально через мгновение, но Арчибальда и след простыл.

— Шкатулка! — процедил сквозь зубы Эмберх.

5

Арчибальд отбежал от поворота на несколько шагов и с удивлением обнаружил, что погоня прекратилась. Тем не менее, он не стал испытывать судьбу, в быстром темпе преодолел две сотни метров, только после этого остановился и занялся рукой. Левое плечо горело, внутри что-то мешало, словно в кости вонзили спицу. Рукой невозможно было пошевелить, она беспомощно застыла вдоль тела. Недвед ухватился правой ладонью за левое плечо, сильно надавил вниз, одновременно с этим пытаясь повернуть левую руку. Громкий хруст, приступ резкой боли, облегчение. Арчибальд глубоко вздохнул, попытался пошевелить пальцами левой руки — получилось. Он уже начинал бояться, что до конца жизни останется калекой.

Разобравшись с травмой, Недвед обратил своё внимание на лондонские улицы. Вокруг ни души, трамваи не оглашают шумом своих моторов опустевшие проспекты, мальчишки-газетчики не пытаются сбыть свой товар, даже грабители во главе с немцем Эмберхом, и те куда-то пропали. Но на этом странности не заканчивались. Холодный воздух словно бы застыл: ни дуновения ветерка, ни единой пылинки, пляшущей в свете бледно-жёлтых фонарей. Дышать непривычно тяжело, как будто поднялся в горы. Арчибальд поднял голову: мириады звёзд яркими точками рассыпались по всему небу. Млечный путь отчетливо различим, луна пылала необычайно ярко. Удивительно, но небесное царство не пребывало в статичном состоянии, каковым его привык видеть Арчибальд. Нет, звёзды пребывали в непрерывном движении, различимом невооружённым глазом. Созвездия меняли своё расположение, перетекали одно в другое, сливались и образовывали настоящие скопления, гроздья! Необъяснимый восторг охватил Арчибальда. Ощущение величия происходящего и его неподвластности охватила Недведа. Он как никогда ясно осознавал себя как часть Вселенной. Законы мироздания, управлявшие движением звезд и пылинок, диктовали свои категорические требования и ему. Арчибальд не мог не подчиниться, будучи частью огромного единого механизма, работающего слаженно на протяжении миллиардов лет. Но это нисколько его не оскорбляло, наоборот, придавало значимости. Чувство единения со всем миром, причастности к событиям, творящимся за тысячи километров от Лондона, заставило Арчибальда трепетать, его сердце забилось отрывисто. Как не похожи его чувства на те, что описывал Бюстьен. Но к восхищению примешалось чувство горечи, когда он вспомнил отца, Джеймса Сквайрса, Освальда. Взор Арчибальда, устремлённый к небесам, обратился к душе. Боль от потери не покинула Арчибальда. Он скорбел, страдал, мучился, мечтал всё исправить. Как хотелось обратить время вспять, предотвратить катастрофу, избавиться от боли. Но это не в силах Арчибальда. Отцу не помочь. Но Джеймс и Освальд живы! Где они теперь? Уж не угодили ли в ловушку? Нужно отыскать их, побороть гордость и попросить прощения. Арчибальд загорелся этой идеей, но не знал, с чего начать поиски.

— Восхитительное зрелище, не правда ли? — девочка лет двенадцати незаметно подкралась к Арчибальду со спины. Она была одета в тунику, носила интересную высокую прическу, не свойственную нынешним модницам, лицо её выражало печаль. Но ни её внезапное появление, ни её необычный вид не удивили Арчибальда.

— Я никогда не видел столько звёзд, — честно признался Недвед. — Очень красиво.

Девочка улыбнулась.

— Зачем ты позвал меня, Арчибальд Недвед? Чего ты ищешь здесь, чего ждешь от шкатулки?

— Я хочу всё исправить, — выдавил из себя Недвед.

— Благородная цель, некогда она и мне служила ориентиром во время путешествия, которое мы зовём жизнью. И вот куда она привела.

— Кто ты такая? — спросил Арчибальд, ощутив лёгкую дрожь в ногах. Девочка пугала его.

— Третья из рода Коллатин. Моя история похожа на твою и я хочу предостеречь тебя от тех ошибок, которые совершила сама много лет назад.

— Что мне делать? Я лишился друзей, родителей. Я один, не знаю куда иду и где окажусь.

— Главное, помни, чего ты хочешь, — ответила девочка. Арчибальду показалось, что она немного подросла за время их беседы, стала старше. Он хотел попятиться, но не смог заставить себя сделать даже шаг.

— Сейчас я хочу вернуть Джеймса и Освальда, — ответил Арчибальд. — Хочу просить у них прощения, продолжить путешествие, которое мы начали вместе и… — он запнулся.

— И? — протянула девочка.

— И открыть шкатулку! — провозгласил Арчибальд.

Девочка слабо улыбнулась, пристально посмотрела на Арчибальда.

— Тогда я помогу тебе, лорд Недвед. Твои друзья в беде, но не волнуйся, им можно помочь. Дай мне руку, — девочка протянула свою руку, повернув кисть ладонью вверх. Арчибальд неуверенно подчинился ей. — Держись крепче, — предупредила она.

Арчибальд ощутил необычайную легкость, заметил, как впереди лежащие дома сначала медленно, потом все скорее поползли к нему навстречу. Молодой лорд взглянул себе под ноги, и увидел, что подошвы его ботинок не касаются земли.

6

Джеймс Сквайрс пришёл в себя в тёмной комнате. Он сидел на стуле и поначалу ничего не мог различить в кромешной тьме. В узкую щель между задвинутыми теневыми занавесками ручейком струился лунный свет. Сквайрс попытался пошевелиться, но не смог вытащить рук из-за спины — в запястья впивалась веревка. Ноги тоже оказались привязаны к ножкам стула. Джеймс вспомнил, как окружившие их бандиты спросили о шкатулке и попытались их обыскать. Сквайрс стал сопротивляться и получил по затылку рукоятью пистолета. Один только мысленный образ тех событий заставил Джеймса сморщиться. Затылок сильно чесался, ноги и руки затекли, спина болела. Джеймс отбросил голову назад, пытаясь упереться в стену. У него не получилось. Тогда он стал дергать плечами, попеременно сгибая шею то в одну, то в другую сторону. Желание почесаться становилось просто невыносимым, Джеймс набрал полную грудь воздуха, прикусил нижнюю губу, но легче не стало.

— Эй! — крикнул он. — Развяжите мне руки!

— Мистер Сквайрс, вы пришли в себя? — промямлил Освальд в ответ.

Джеймс покрутил головой, но дворецкого нигде не было видно.

— Освальд, ты здесь или мне послышалось?

— Да, мистер Сквайрс, я в углу. Они привязали меня, как и вас.

— Погоди секунду.

Джеймс готов был на стенку лезть от зуда в затылке. Он начал раскачиваться корпусом вперёд-назад. Стул завалился, уперся спинкой в стену, Джеймс прижался затылком к стенке и стал бешено крутить головой, зажмурившись от удовольствия. Ножки стула заскользили вниз, спинка содрала со стены обои. Удивительно, но вместо того, чтобы рухнуть, Джеймс вместе со стулом опустился на пол плавно.

— Что там у вас, мистер Сквайрс? — окликнул его Освальд.

— Я не пойму, они нас без присмотра оставили? Чего ты так орёшь?

— Я слышал, как один из них уходил около пяти минут назад.

— Так почему сразу не сказал! Ломай свой стул! — Джеймс в свою очередь принялся кататься по полу из стороны в сторону, биться о стенку и углы тумбочки, стоявшей посередине комнаты. Сквайрс не жалел свои бока и вскоре добился желаемого результата — спинка стула надломилась. Он сумел поднять корпус, попытался дотянуться зубами до верёвок на ногах. Когда его попытки ничем не увенчались, Сквайрс нащупал острую щепку в месте слома спинки. Изловчившись, Джеймс оторвал последнюю, одними пальцами вытолкал её из-под себя. Отведя руки к земле, он изловчился и пропустил заостренную щепку между запястьями, стал пытаться перетереть веревку. Расцарапав руки до крови, он почти достиг своей цели, когда дверь открылась, и внутрь ворвался вооружённый мужчина.

— Ты чего это удумал, свинья! — разозлился он, увидев Джеймса. Бандит направился к Сквайрсу, занося пистолет для удара и в этот самый момент у нападавшего за спиной что-то щёлкнуло. Бандит повернулся, попытался отпрянуть, но удар всё равно настиг его. Мужчина рухнул на землю без сознания, выронил пистолет.

— Освальд, не знаю, как тебе удалось, но ты просто молодчина! — переводя дыхание, похвалил товарища Джеймс.

— Я тоже рад вас видеть, Джеймс, — отозвался Арчибальд.

Джеймс, не веря своим глазам, посмотрел на фигуру долговязого мужчины, сжимавшего в руке шкатулку. Недвед быстро подошёл к Сквайрсу, развязал узел на руках, помог освободить ноги.

— Но как? — прошептал изумлённый Джеймс, поднимаясь на ноги.

— У каждого свои секреты, — Арчибальд задорно подмигнул Джеймсу. Настала очередь Освальда.

— Сэр, вы живы! — обрадовано констатировал дворецкий, разминая освободившиеся руки. — Что произошло?

— Не лучшее время обсуждать частности, — заметил Арчибальд. — Давайте уйдем отсюда поскорее.

Он уже развязал узлы на ногах Освальда, когда охранник очухался. Джеймс бросился к пистолету, постарался оттолкнуть его ногой, но бандит оказался проворнее старого вояки. Арчибальд молнией ринулся к противнику. Последний едва успел коснуться рукояти кончиками пальцев, а Недвед уже прижимал перочинный нож к его горлу.

— Толкни его в сторону! — приказал Арчибальд, говоря о пистолете. Немец подчинился. — Ляг на живот! Джеймс, давай сюда верёвки, помоги мне.

Догадавшись, что его ждёт, охранник снова потянулся к пистолету. Арчибальд плотнее прижал лезвие к сонной артерии новоявленного пленника.

— Дёрнешься ещё раз и умрёшь, — предупредил Недвед. У бандита пропало всякое желание перечить, он позволил себя связать. Очевидно, он плохо знал Карла Эмберха, иначе предпочёл бы смерть от руки Арчибальда.

Расправившись с охранником, англичане вышли в коридор. Оказалось, пленников держали в заброшенном пансионе на окраине города. Сначала Джеймс осторожничал, заставлял всех красться на цыпочках, но внутри никого не оказалось. Англичане беспрепятственно покинули здание и оказались на улице. Беглецы засеменили по тротуару.

— Так что будет дальше? Наши пути разойдутся? — спросил Джеймс, когда они отошли от пансиона на добрых три мили.

— Вам решать, мистер Сквайрс, — Арчибальд опустил глаза.

— Да я ничего уже не решаю, друг мой, за меня решил твой отец. Пойми только, мне больно слышать, когда ты винишь в его смерти меня. Герберт был мне другом, я сам не могу смириться с его кончиной.

— Простите меня, мистер Сквайрс. И ты, Освальд, тоже прости меня. Я много чего сегодня наговорил, просто мне нужно было хорошенько разозлиться, досадить другим, чтобы избавиться от части того груза, который свалился мне на плечи.

— И ты меня прости Арчибальд, я тоже был не прав, когда стал хамить этому французу. Нужно было проявить терпение к его бредням, хоть что-то полезное ты от него узнал?

— У меня есть имя очередного человека, который может нам помочь.

— И кто он? — спросил Джеймс.

— Платон Прохоров, живёт в Нью-Йорке, в Гарлеме.

— Русский? — уточнил Джеймс.

— Да, из эмигрантов. Где взять деньги на поездку, ума не приложу.

— Простите, господа, — вмешался Освальд. — Я перебью вас. Нужно высказаться. Я тоже хочу попросить прощения и у вас, мистер Сквайрс, и у вас, мистер Недвед. Из-за меня вас чуть не убили во время побега из имения. Я смалодушничал, готов был сдаться и подверг вас опасности. Простите меня. Мы должны выполнить то, о чём нас просил старый лорд, и я надеюсь, что нам это удастся.

После слов дворецкого возникла неловкая пауза. Все трое почувствовали: сейчас, в этот самый момент они стали настоящими друзьями. И нужно было что-то сказать, как-то скрепить этот союз. Но в голову лезли всякие благоглупости.

— Знаешь что, Освальд, — решил заговорить Арчибальд, — не зови меня больше мистером Недведом. Я Арчибальд, — молодой лорд улыбнулся.

— А я Джеймс, просто Джеймс отныне и впредь, — решил внести свою лепту Сквайрс. Все трое дружно рассмеялись.

— На это я пойти не могу, мистер Сквайрс, вы всё-таки старше меня, — возразил Арчибальд.

— А разве возраст что-то значит для тех, кто решился на мальчишескую авантюру? Мы дети, Арчибальд, взрослые дети, которым не хватило разума отказаться от затеи сразу, потому мы равны.

— Я, конечно, не хочу портить столь трогательный момент, — решил вставить своё слово Освальд, — но всё-таки, что мы собираемся делать дальше?

— А дальше, Освальд, — Арчибальд по-приятельски положил руку на плечо своему бывшему дворецкому. — А дальше нас ждут приключения, куда захватывающее сегодняшних, опасности, преграды и враги. И нам предстоит пройти этот путь, стараясь сохранить нашу дружбу такой, какая она есть теперь, чистой и крепкой. Вот что нас ждёт дальше.

— Чего-то ты недоговариваешь, — Джеймс пристально посмотрел на Арчибальда.

— Если это и так, то рано или поздно вы узнаете, что я скрываю, Джеймс, — ответил Арчибальд, решив пока скрыть историю о встрече с девочкой, назвавшейся третьей.

— Значит нам нужно в США, — Джеймс хитро улыбнулся. — Что ж делать, пойду к церкви, собирать милостыню. Глядишь, наберу приличную сумму, доберёмся и до Китая.

Они снова дружно рассмеялись и продолжили свой путь. Упомянув Китай, Джеймс даже предположить не мог, как точно угадал место, ради которого было затеяно их путешествие. Только пока никто из троицы друзей об этом не подозревал. Впрочем, вся прелесть пути в никуда как раз в том и заключается: никто не знает, куда тебя приведёт следующий поворот тропинки.

Глава 11

13 марта 1935 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк, фамильное поместье Недведов.

Старый лорд не мог дышать, дым лез в нос и глаза, по щекам катились слёзы, жар становился невыносимым. Герберт носился по всей комнате как сумасшедший. Он бросился к окну. Внизу никого не было, но горячий воздух, поднимавшийся с первого этажа, заставил лорда отступить назад в комнату. Недвед почувствовал неприятный запах горелых волос, приложил руку к лицу, провёл пальцами над глазом. Бровь превратились в труху от прикосновения. С улицы доносились крики людей. Быть может, они успеют добраться сюда раньше, чем лорд сгорит?

Герберт посмотрел на потайной лаз снова. Оттуда веяло холодом и влагой. Лорд боялся лезть туда. Но этот страх не мог сравниться с ужасом, который Недвед испытывал при виде языков пламени, охвативших дверь и стену.

«Ты уже не мальчишка», — подумал Герберт. А перед глазами стояли отвратительные рыльца крыс, ползавшие по ногам, плечам, лицу, их маленькие зубки, жадно впивавшиеся в одежду Недведа, его плоть.

«Тебе было девять, и ты застрял. Как собираешь протиснуться теперь?» — задался вопросом лорд. Но огонь не оставил ему времени на размышления. Пот стекал по груди и вискам, волосы влажные, рубашка насквозь промокла. Отбросив раздумья, лорд полез в потайной проход.

* * *

11 апреля 1935 года. Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, Бронкс, трущобы.

— Я встретился с этим человеком, Эмберхом, если он назвал мне своё настоящее имя, один-единственный раз, — подвёл итог Арчибальд. — Он погубил моего отца, но я смог от него уйти. Мы смогли от него уйти! И у вас получится, если встанете на нашу сторону.

Дени угрюмо рассматривал свои руки.

— Не лучше ли отказаться от шкатулки, вернуть её Эмберху? — спросил Дени. — Ты спасёшь и себя, и дочек Прохорова, и нас с Юджином.

— Я не могу. Я дал слово отцу.

Дени посмотрел в сторону и сохранял молчание.

— Итак, я поведал вам свою историю. Теперь я хотел бы получить ответ, — нарушил молчание Арчибальд. — Вы готовы помочь нам?

— Я боюсь его. Я помню, гибель Иоганна, не хочу оказаться на его месте.

— Мой отец тоже погиб. Я любил его, потому всё, чего я желаю, отомстить! Неужели Иоганн настолько вам безразличен?

— Чего ты от меня хочешь? — ирландец холодно посмотрел на Недведа. Арчибальд понял, что его вопрос попал в цель.

— Слушайте и запоминайте, — и Арчибальд пересказал Дени план англичан.

* * *

12 апреля 1935 года. Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, Центральный парк.

Джеймс вышел из-за дерева и быстрым шагом направился к девочкам. Он был сам себе противен за то, что собирался сделать, но иного пути Сквайрс не видел. Первой его заметила Вика. Она удивилась, увидев в руках незнакомца бутылку и белую тряпку, повернулась к сестре, хотела окликнуть Наташу. Джеймс побежал, за мгновение догнал Вику. Она коротко вскрикнула, Сквайрс прижал смоченную хлороформом тряпку к её лицу. Девушка обмякла, упала на мокрый снег. Наташа увидела это, пришла в ужас, закричала. Сквайрс кинулся к ней, она попыталась убежать, но обувь, предназначенная лишь для неспешных прогулок, подвела Прохорову. Джеймс настиг Наташу. Она стала сопротивляться, Сквайрс повалил её на землю и с трудом прижал тряпку к лицу. Наташа пару раз слабо ударила Джеймса рукой и уснула.

Сквайрс встал на ноги, стряхнул снег с колен, огляделся. Похоже, его никто не заметил.

— Освальд, скорее сюда, — позвал Джеймс напарника. Освальд, стоявший на стрёме, выскочил из своего укрытия.

— Бери младшую, тащим их к машине, — распорядился Сквайрс.

Джеймс поднял Наташу на руки и засеменил по одной из тропинок выглядевшего заброшенным парка.

* * *

12 апреля 1935 года, вечер. Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк.

Солнце медленно катилось к горизонту. Из жёлтого оно становилось оранжевым, окрашивалось в бледно-красный, розовый, а затем и алый цвет. Последние косые лучи рассекали воздух, согревая жителей города, который никогда не спит. Некоторые смотрели на закат с надеждой, предвкушая грядущее, другие с тоской, печалясь об уходящем, а третьи просто наслаждались зрелищем, живя здесь и сейчас. Но в самые последние секунды, когда на горизонте становилось различимым неясное пятно, каждый уходил в себя, на мгновение позволял отвлечься от созерцания величия природы и погружался в царство своих мечтаний.

А когда солнце скрывалось за горизонтом, излишняя торопливость, городской шум и бьющая ключом жизнь сменялись размеренностью, затишьем, сонливостью. Где-то семья собиралась за общим столом, воздать благодарственную молитву за хлеб, который им предстояло разломить, где-то влюбленный парень крутился под окнами своей невесты, а где-то отчаянные грабители дожидались очередной жертвы. Жизнь продолжается, хоть и теряет в темпе.

Карл Эмберх задумчиво глядел на Нью-Йорк с балкона своей квартиры. Он размышлял обо всех этих людях. Единственная радость в их тихой, незаметной жизни — это завершение дня, когда заботы позади.

Эмберх невольно вспомнил своё детство. Юноша из рода прусских юнкеров, небогатый, но сообразительный, некрасивый, но обаятельный, он вынужден был много работать и точно так же радовался завершению дня. Когда он поступил на службу в армию, с ностальгией вспоминал о юношеской поре. Как никто другой он с самого детства познал значение неотвратимости событий, зависимости жизненного пути от несчётного числа факторов. Поэтому не разделял горделивости своих сослуживцев, кичившихся происхождением, своими задатками, достижениями. Сослуживцы представлялись Эмберху тщеславными дураками. Происхождение лишь случайность, задатки достались от природы, достижения обуславливались удачей.

Карл не верил в то, что человек хозяин своей судьбы. Поэтому если представлялся редкий шанс предотвратить несправедливость, исправить собственную ошибку, не стоило гнушаться в средствах — цель их всегда оправдывала. Эмберх смотрел вперёд и гадал, как распорядится судьба: позволит ему забрать шкатулку или снова обведёт вокруг пальца, повернувшись лицом к врагам немца.

Джеймс Сквайрс в это время тоже смотрел на Нью-Йорк и думал о разрушительной силе выбора. Правда, в отличие от Эмберха, не верившего в выбор, считавшего его насмешкой над самим существованием человека, англичанин видел в нём шанс, право проявить себя. Он ведь помнил Арчибальда Недведа, помнил, как зазнавшийся наглец устраивал дебоши на тихих улицах городка, упиваясь своей безнаказанностью. Лорд переживал за сына, винил в его ошибках себя. Джеймс даже вызвался «поговорить» с Арчибальдом по душам, дабы тот одумался. Правда, «разговор» так и не состоялся. А теперь молодой лорд держится за данное им слово, готов плюнуть на свою гордость, когда того требует необходимость. Джеймс не верил, что характер Арчибальда резко переменился. Нет, юношу изменил выбор, который тот совершал. Выбор позволил прозябавшему в провинции Арчибальду проявить те качества, которые были заложены в нём, но не находили точки опоры. Для того выбор и предназначался — он выявлял недостатки и достоинства, помогал разобраться в человеке. И Сквайрс благодарил Бога, за то, что тот придумал такую штуку как выбор.

Бессонная ночь ждала и Платона Прохорова, который забрал украденные им много лет назад бумаги из банковской ячейки и искал место в квартире, где их можно было спрятать. Не спал Арчибальд Недвед, вспоминавший отца, не спали Дени и Юджин, оба размышлявшие о предстоящем дне, не спала Наташа Прохорова, запертая в тёмной комнате вместе со своей сестрой, молившаяся о том, чтобы с Викторией ничего не случилось. Не спал даже бывший дворецкий Освальд, невольно ставший участником опасного приключения. Он боялся смерти, но не собирался цепляться за жизнь, готовый пожертвовать ею во имя друзей. Но самая беспокойная ночь выпала на долю другого русского эмигранта, православного священника Павла Ивановича Молчанова.

Люди ждали рассвета, ждали развязки событий. Они готовились к выбору, который утром поставит перед ними судьба.

Глава 12

1

Сентябрь 1917 года. Тибет, Область Кам.

Повозка, запряжённая яком, медленно катилась вниз по пологому каменистому склону. Изрезанный зубцами гор горизонт затягивали серые тучи. В небе кружились стервятники, время от времени протяжно крича. Иногда встречались участки дороги, заросшие редкими стебельками травы или покрытые мхом. Пронзительно-холодный ветер дул со всех сторон. Платон Прохоров, правивший повозкой, продрог до костей. От холода не спасали ни пушистая шуба из собольего меха, ни надвинутая на уши шапка, ни толстые сапоги с шерстяной прокладкой. Потирая друг о друга руки, сложенные поднесённые к лицу, Прохоров мечтал поскорее спуститься к торговому тракту, приехать в город, отыскать там гостиницу, заплатить за самый роскошный номер, забраться на кровать и, не раздеваясь, залезть под одеяло. Благо после этой поездки о деньгах он мог не беспокоиться. Платон удачно выменял дорогие серебряные подносы, заполучил пару древних пергаментов, украл несколько интересных монеток и амулетов.

Бросая алчущие взгляды на сундук, в котором он спрятал нажитое им во время поездки добро, Прохоров улыбался, мысли о баснословной прибыли грели ему сердце. Все его лишения не напрасны. Скоро он вернётся домой в Россию. Обнимет своих жену и дочь. А потом… Прохоров никогда не был патриотом и открыто заявлял в обществе, что в непроглядной тьме грядущей российской действительности не видит своего будущего. И отчаянное предприятие, затеянное им в начале войны — поездка в Тибет и скупка древностей — он предпринял прежде всего ради получения возможности покинуть Родину и уехать за границу. Когда он вернётся и выручит за товар деньги, можно подумать об эмиграции. Правда, Прохоров собирался перебраться на Запад только по окончанию войны.

Платон боялся наткнуться на разбойников по дороге, но ещё в столице Тибета, Лхасе, его успокоили. По словам местных жителей, грабители редко появляются на здешних дорогах, предпочитают оживлённые пути. Но на всякий случай Прохоров всегда держал при себе старое охотничье ружьё. Он без раздумий застрелил бы любого, кто посмел положить глаз на его богатства.

Горная тропинка причудливо изгибалась, як нехотя подчинился велению дороги, начал поворачивать. Каменистый отвесный склон с правой стороны опускался, плавно переходил в овраг. Вскоре Прохоров услышал журчание ручья, остановил яка. Нужно пополнить запасы воды. Достав большой бурдюк, в котором тибетцы обычно перевозили воду, Платон поволок его в овраг, к ручью. Отыскав русло, Прохоров сел на корточки, сложил руки ковшом, набрал немного бодряще холодной воды, выпил её, потом умылся, хорошенько намочив и расчесав свою сальную бороду. Затем Платон набрал немного воды в бурдюк, как следует его всполоснул, опустошил, приставил горлышко мешка к потоку ручья. Пока вода наливалась, Прохоров с сомнением посмотрел на горизонт. Тучи ему не нравились. Если дожди затянутся и дорогу размоет, Платон может застрять в горах надолго. Запасов провизии у него почти не было. С содроганием он вспомнил, как по дороге сюда им встретилась телега, со всех сторон облепленная стервятниками. Птицы обедали умершим в пути человеком. Когда Платон поинтересовался у проводника, от чего несчастный мог погибнуть, тот равнодушно пожал плечами.

— Ограбили и убили, или с голоду, — ответил проводник на плохом французском.

Платон невольно представил себя на месте несчастного, обречённого на голодную смерть. Прохорову стало не по себе, он решил ускорить темпы спуска и идти пешком пока это будет возможно, чтобы облегчить ношу яку.

Вода набралась, Прохоров вставил в горлышко пробку, перетянул бурдюк веревками, собирался возвращаться наверх, когда услышал слабое кряхтение где-то в стороне от ручья. Поначалу Платон решил, что ему показалось. Он уже начал подниматься, но потом передумал, бросил бурдюк, обошёл пригорок, располагавшийся в стороне от извилистого русла ручья, спустился ещё глубже в овраг, замер в нерешительности. Крутой спуск переходил в обрыв. Идти дальше Платон испугался. Он вернулся к бурдюку и натолкнулся на азиата в лохмотьях. Человек упрямо полз к ручью, отталкиваясь от земли левой рукой. В правой он сжимал протёртый мешок, в котором лежало что-то тяжёлое.

Прохоров не на шутку перепугался, стал оглядываться по сторонам. Если это разбойники, он не успеет подняться наверх за ружьем. Платон посмотрел на землю, схватил первый попавшийся камень и, почувствовав себя увереннее, решился заговорить с оборванцем.

— Мил человек! — окликнул Прохоров азиата на русском. Оборванец ничего не поймёт, но хотя бы заметит присутствие постороннего.

Незнакомец поднял голову, посмотрел на Прохорова. Платон скривился от отвращения: лицо оборванца изуродовано язвами, лоб расцарапан, под носом запеклась кровь. Когда незнакомец открыл рот, чтобы заговорить, Прохоров увидел лишь гладкие дёсны. Очевидно, оборванец лишился зубов много лет назад.

Сначала азиат щебетал по-птичьи, но потом упрямо повторял какое-то слово на английском. Платон поверхностно знал этот язык, но, в конце концов, сумел разобрать бормотание человека.

— Пить, — просил оборванец. Прохоров выкинул камень в сторону и хотел уйти, но, бросив ещё один взгляд в сторону умирающего азиата, передумал. Платон подтащил незнакомца к ручью, обрызгал лицо азиата холодной водой, напоил из своих рук. Оборванец стал дышать свободнее, перевернулся на спину, нашёл в себе силы приподняться на локтях и сесть, продолжая опираться на левую руку. Он посмотрел на Прохорова, отпустил мешок и стукнул ладонью правой руки себя в грудь.

— Линь, — сказал оборванец. — Помоги, — добавил он.

— Ты, наверное, китаец или вьетнамец, — заключил Прохоров на французском. — Понимаешь меня сейчас?

Линь хлопал глазами, ничего не говорил.

«Значит не вьетнамец», — с горечью подумал Прохоров.

— Не, брат, — Прохоров вернулся к русскому. — Каши мы с тобой не сварим.

Платон брезгливо помыл руки в ручье, поднял бурдюк, взвалил его себе на плечи, стал подниматься вверх.

— Помоги! — донёсся слабый голос из-за спины. Прохоров обернулся. Азиат тянулся дрожащей рукой к Платону. В этом жесте ощущалось столько отчаяния, страдания, боли, что даже самый бесстрастный человек не смог бы остаться равнодушен. Платон испугался зародившейся в душе жалости и торопливо отвернулся. Не хватало ему умирающего попутчика.

— Помоги, — снова попросил незнакомец, но Прохоров сделал вид, что не слышит. Платон втащил бурдюк наверх, бросил его в телегу и замер. Он посмотрел в овраг, перед глазами стоял тянувший к нему руку оборванец.

«Брось его там! — подумал Прохоров. — Этот бродяга чем-то болеет. Твоя жалость не доведёт тебя до добра!»

Всё-таки Платон не выдержал. Сжав кулаки и выругавшись на себя за мягкость, он спустился вниз. Азиат уже растянулся на спине и смотрел в небо, видимо, дожидаясь неминуемой смерти. Платон подошёл к оборванцу, поборол брезгливость и поднял его с земли. Линь почти ничего не весил, и нести его вверх было гораздо легче, чем полный бурдюк. Прохоров отметил, что кистью правой руки азиат продолжает настырно сжимать свой мешок.

Поднявшись к дороге, Платон усадил Линя в телегу, залез в мешок со своими запасами, достал оттуда немного сала, хлеб, большой огурец, соль, стакан и бутыль самогона.

— Угощайся, — предложил Прохоров, сопроводив свои слова жестом: словно он сжимает в руке ложку и опускает её себе в рот. Китаец быстро сообразил, что имеет в виду Прохоров, отломил себе хлеба, понюхал его и только после этого положил в рот. Линь не жевал ломоть, а скорее обсасывал. Сначала Платон удивился, но потом вспомнил, что у китайца нет зубов. Прохоров с сомнением посмотрел на огурец и сало, тем не менее, не стал их пока прятать. Он налил самогона в стакан, протянул его Линю. Китаец кивнул в знак признательности. Он взял стакан и за раз опрокинул в себя всё его содержимое, снова потянулся к хлебу. На этот раз ломоть был крупнее. После в ход пошла мякоть сала. Наконец, выпив еще один стакан самогона, Линь поднял руки, выставив впереди себя раскрытые ладони, несколько раз провёл ими вперед-назад, словно пытаясь оттолкнуться от невидимого предмета.

— Наелся? — спросил Прохоров, собирая еду. Линь повторил свой жест.

— На здоровье, — добавил Прохоров.

Платон достал куцее одеяло, протянул его китайцу. Тот кивнул, свернулся калачиком в углу повозки, укрылся им и, по всей видимости, собирался спать. Прохоров вздохнул, покачал головой, залез на повозку, позабыв о своём намерении идти пешком, и пустил яка вперёд.

К вечеру спуск остался позади, дорога тянулась по равнине. Максимум два дня пути и Прохоров выберется к торговому тракту. Платон посмотрел на небо: ветер разогнал тучи, сквозь перистые облака можно было различить прятавшееся за горами солнце. Стало холоднее. Прохоров обернулся. Его пассажир уже не спал. Линь сидел и оживлённо смотрел по сторонам. Взгляд азиата не понравился Платону — пронзительный и подозрительный.

Когда стало смеркаться, Прохоров остановил яка, решив сделать привал. Линь встал с места, стал размахивать руками и качать головой.

— Нет! — просил он.

— Привал, — Прохоров сложил ладони вместе и прижал их к правому уху.

— Нет! — настаивал китаец.

— Отстань! — Прохоров раздраженно отмахнулся от него, отвёл яка вместе с повозкой в сторону, стал собирать засохшую траву и ломать ветки придорожного кустарника на костёр. Линь продолжал возмущённо бурчать себе под нос. Успокоился он лишь спустя некоторое время.

Прохоров вернулся, взял вязанку хвороста с повозки, разложил её на земле, достал огниво, выбил искру на сухую траву. Она занялась, задымилась. Он засунул траву под хворост, принялся раздувать пламя. Вскоре весёлый треск горящего костра заполнил окрестности. Прохоров сходил к телеге за походным котелком, взял его, вернулся к кострищу, воткнул в землю по обе стороны от пылавшего пламени две довольно толстых палки, концы которых раздваивались, затем продел под обручем котелка прут, закрепил последний между палок. Удовлетворенно хмыкнув, Прохоров притащил бурдюк, налил в котелок воды, дождался, когда она закипит, бросил туда немного сала и насыпал рис. После он снова вернулся к повозке.

— Вставай, пошли, там теплее, — сказал он китайцу и протянул руки, желая помочь ему подняться. Линь слабо отпирался, но потом передумал, сам вылез из телеги, подошёл к костру и стал отогревать замерзшие ноги и руки. Платон стащил с телеги предпоследний тюк сена, рассыпал его перед яком. Второй тюк он отнёс к костру и положил в сторонке, намереваясь на нём спать.

Через двадцать минут каша была готова. Прохоров достал две ложки, исподлобья посмотрел на Линя. Азиат выглядел лучше. Может он и не болеет ни чем, просто путешествие его вымотало?

— Была не была, — решил Прохоров и, надеясь на русское авось, протянул Линю ложку. Вместе они сняли котелок с огня и принялись за трапезу. Платон заметил, что китаец ни на миг не разлучается со своим мешком. Пока Прохоров был голоден, он не придавал этому значения, но вдоволь насытившись, он захотел удовлетворить и своё любопытство.

— Что у тебя там? — спросил Платон, показав на мешок Линя.

— Нет, — Линь мотнул головой в знак отрицания и спрятал мешок у себя за спиной.

— Гляжу, ты не сильно благодарен мне, — криво усмехнувшись, заметил Платон. Свою обиду на недоверие Линя он продемонстрировал своеобразно. Когда с кашей было покончено, Платон достал самогон и, не предлагая его азиату, принялся налегать на выпивку сам. Линь, казалось, не заметил этого, лёг возле костра, засунул мешок себе под голову и уснул. Платон вскоре тоже провалился в дрёму. Сквозь сон он услышал едва различимый щелчок.

Ночью ему привиделась странно одетая девушка, убеждавшая Прохорова ограбить беззащитного Линя.

— Шкатулка! Забери её! — просила девушка из сна.

Утром Прохоров проснулся с сильной головной болью. Он не чувствовал пальцев ног и рук, а когда попытался встать, ощутил неприятное ощущение, разливавшееся по всему телу, словно разом тысячи иголок вонзились ему в кожу. Линь уже бодрствовал и наблюдал за Платоном. Как только Прохоров приоткрыл глаза, азиат жестами стал торопить его, указывая рукой на дорогу.

— Экий ты быстрый, — усмехнулся Прохоров, почти позабыв про свой сон.

Сложив пожитки в телегу, Платон и Линь устроились там сами и продолжили путь. Прохоров постоянно бросал косой взгляд на мешок, который оборванец прижимал к своей груди.

— Так может покажешь что там? — попросил Прохоров, указав на мешок.

Линь покачал головой.

— Недвед, — выдавил он из себя, ткнул пальцами себе в грудь, поднял открытые ладони параллельно груди и стал активно махать ими вправо-влево.

— Недвед, — повторил Прохоров. Значения этого слова он не знал. Платон ещё раз украдкой взглянул на мешок. Через протёртые дыры он увидел какие-то листы, испещрённые непонятными символами. Шкатулки внутри вроде бы не было. Но что это за листы?

Любопытство Прохорова разыгралось, и он твердо решил ночью, когда Линь уснёт, залезть в мешок и изучить его содержимое. Платон намеренно делал много остановок, потому что до тракта оставались считанные часы езды. Привал Прохоров решил сделать рано вечером. Линь снова стал возражать, на этот раз энергичнее, дергал Платона за рукав, кричал. Прохоров взбесился из-за поведения оборванца, рявкнул на него в ответ. Тогда Линь успокоился и перестал ему надоедать.

Платон скормил яку последний тюк сена, сам ел только хлеб с салом. Сегодня он не скупился и угощал Линя самогоном, твёрдо решив напоить его. Сначала азиат сопротивлялся, но войдя во вкус, сам стал просить добавки. Отложив немного хлеба и сала на завтрак, Платон устроился у костра и стал следить за пьяным азиатом. Линь крепко заснул, впервые с начала их совместного путешествия позабыв забрать мешок из телеги и засунуть себе под голову. Не теряя времени, Прохоров оставил азиата у костра одного, подошёл к повозке. Он вытащил мешок и открыл его. Внутри оказались не только бумаги, но и шкатулка, о которой он видел сон. Первым делом Прохоров вытащил именно её. Незамысловатый узор не обманул намётанный глаз антиквара. Вещица старинная, можно продать за хорошую цену. На время отложив шкатулку в сторону, он вытрусил бумаги, стал разбираться в них. Сначала внимание Прохорова привлекла небольшая книжечка в переплёте. Он открыл её — внутри были проставлены даты, напротив которых аккуратным почерком на английском языке приводилось описание. Платон попытался прочитать, но у него ничего не вышло. Очевидно, дневник, который не представлял никакой ценности.

Затем он перешёл к стопке смятых листов. Другой почерк, непонятные символы вперемешку с английскими словами. Он быстро потерял интерес к этой головоломке и уже собирался вернуть бумаги обратно в мешок, как вдруг заметил большие, пожелтевшие от времени листы. Платон стал их разглядывать и понял, что снова наткнулся на редкость. Бумага громко хрустела, даже рассыпалась от лёгкого прикосновения. Варварство перевозить такие ценные бумаги в мешке. Платон аккуратно выбрал их, сложил вместе, посмотрел на Линя, убедился в том, что тот спал подобно младенцу, открыл свой сундук и спрятал бумаги внутри. Взгляд Прохорова снова упал на шкатулку. Недолго думая, он засунул в сундук и её. Глаза Прохорова уже горели от жадности. Платон махнул рукой и забрал оставшиеся бумаги.

«Этот бродяга обязан мне жизнью, — рассудил Прохоров. — Я имею права взять в плату его вещи».

Скомкав мешок и бросив его к ногам Линя, Платон залез в телегу и погнал яка, оставив китайца одного у дороги. Буквально через два часа он выехал на тракт, благополучно добрался в город, но не стал останавливаться в гостинице, а сразу направился дальше, в северные области Китая. Примерно через месяц он вернулся домой, в умирающую Российскую Республику.

2

Октябрь 1917 года, Россия, Севастополь.

В городе царил хаос. Ежедневные стачки рабочих, солдаты-анархисты, разгуливающие по городу, убийства и грабёж охватили несчастный Севастополь. Муниципальные органы власти не контролировали ситуацию. Городские Советы шли в открытую конфронтацию с руководством временного правительства. Ни в самом Севастополе, ни тем более в порту нельзя было чувствовать себя в безопасности.

Платон Прохоров прибыл сюда всего три дня назад. Увидев, что творится в Севастополе, он осознал — оставаться в России больше нельзя. Нужно было спасать семью и бежать как можно скорее. Прохоров планировал отправиться в Штаты. Но как туда попасть проще всего? Может быть, путь через Атлантику следует начать на Чёрном море? Капитаны нейтральных судов, с которыми Прохоров разговаривал, сразу отказались от безумной затеи перевозить русских через Проливы.

— Турки арестуют и команду, и товар, что тогда делать? — возмущённо возражали капитаны. — Да ни за какие деньги.

Прохоров убеждал их по-всякому, но попытки его оказались тщетны. Выходит, единственный путь в Европу лежал через Скандинавию. К сожалению, связи у Платона только на юге страны, где он в основном и промышлял торговлей. Пересекать границу без договоренности в военное время опасно.

Прохоров собирался покинуть Севастополь в конце октября, но развернувшиеся в городе события помешали ему уехать. Антиквару не было известно, что с августа по сентябрь цены в городе возросли в несколько раз. При средней зарплате 120–150 рублей в месяц килограмм картофеля стоил 12 рублей, цена проезда с 5 копеек выросла до 10. Хлеб выдавали только по талонам. Только гарнизон города снабжался всем необходимым по разумным ценам. На флоте росло недовольство, матросы открыто выступали против своих капитанов. Городские власти запрещали любые собрания, митинги, но удержать волну народного недовольства искусственно сооружённой законодательной дамбой им не удалось. Совсем недавно, 8 октября, матросы вышли на площадь Нахимова с требованием провести досрочные выборы. Пьяные и агрессивные, они бросались на любого, кто был одет приличнее их, походил на дворянина.

Будучи человеком состоятельным, Прохоров боялся показываться на улице в столь неспокойное время. После провала переговоров с капитанами ему-то и нужно было добраться до вокзала, но страх заставлял Платона оставаться в гостинице. Волнения стихли лишь через неделю, перед самыми выборами. Прохоров специально подобрал себе самую неказистую одежду и, постаравшись сложить добро как можно компактнее, отправился на вокзал. Он нанял извозчика. Вместе они погрузили сундук на телегу. Платон договорился с мужиком, что тот будет ехать не спеша. Прохоров пойдёт параллельно ему, чуть в стороне, чтобы не привлекать внимания стервятников, жаждущих поживиться чужим добром.

— Вот тебе червонец, на вокзале получишь в пять раз больше, — пообещал Прохоров извозчику перед тем, как они отправились в путь.

По дороге мысли Платона занимали события последних дней.

«Неужели этот кошмар по всей России? — размышлял Прохоров. — Как там Дашенька и Наташа, не приключилось бы с ними чего дурного».

Прохоров вспомнил свою маленькую девочку. Вечно смеющаяся, радостная, больше всего на свете она любила обниматься. Каждый раз, когда Платон возвращался домой, она бросалась к нему на шею, обвивала своими цепкими ручками голову Прохорова, прижималась к отцу и расцеловывала его. Неважно, сколько отсутствовал Платон — час, день или неделю — Наташа всегда была бесконечно рада его появлению. Платон не скрывал удовольствия, которое испытывал всякий раз, когда маленькие ручки запутывались у него в волосах, в ушах звенели радостный смех и ласковые слова. Сколько он уже не видел свою дочь?

Прохоров двигался по набережной, стараясь не смотреть по сторонам, приковав взгляд к носкам своих ботинок, краем глаза послеживая за повозкой с его сундуком. Изредка он осмеливался взглянуть на неспокойное, волнующееся море и корабли, над которыми гордо развевались… Платон замер и протёр глаза. Он думал, что слухи, о которых распространяется прислуга в гостинице, всего лишь слухи, но то, что он видел не лезло ни в какие рамки.

Над кораблём реял жёлто-голубой флаг — символ самостийной Украины. Лишь каждое третье судно украшал Андреевский крест, над остальными кораблями возвышались пестрые, красные, зелёные, чёрт знает какие полотнища. Но чаще других встречался именно жёлто-голубой. Прохоров ещё раз протёр глаза, не веря тому, что видел. Если флот отвернулся от императора, если Украина решила оставить Россию, что дальше? Крымские татары задумают освободиться, провозгласят Крым своим государством? Самостоятельные Финляндия, Польша, Армения, Грузия?

Ошеломлённый Прохоров в очередной раз убедился, что принял правильное решение. Побег нельзя откладывать, скоро страна развалится. Прохоров ускорил шаг, свернул на проспект. Жёлто-голубое знамя произвело на него глубокое впечатление, стало символом, олицетворявшим грядущие кардинальные перемены.

На проспекте пешеходов было больше, здесь Прохоров почувствовал себя увереннее. Уже решив догнать повозку и устроиться рядом со своим сундуком, Прохоров неожиданно наткнулся на мёртвую кошку. Облезлая и худая, она валялась посреди улицы. Шерсть скомкалась, над телом кружились мухи, невыносимый запах разложения заставил Прохорова зажать нос пальцами. Но хуже всего было другое: к телу кошки жались два маленьких котёнка. Они жалобно мяукали, словно бы звали на помощь. Пёстрые и пушистые, как два больших шерстяных клубка, котята уставились на Прохорова своими большими мутными глазами. Платон осторожно обошёл их, выскочил на дорогу, догнал извозчика и залез к нему в телегу.

— Чи передумал, барин? — усмехнулся мужик.

— Передумал, подгоняй свою лошадку, — огрызнулся Платон.

«Котята и кошка! — пронеслось у Прохорова в голове. — Даша и Наташа! Не дай Бог, с вами что-нибудь приключится! Как я без вас? Пропаду пропадом!»

Нужно было возвращаться домой да поскорее. А потом в Финляндию. Оттуда — в Англию. Россия погибла, но Платон не собирался умирать вместе с ней.

3

Ноябрь, 1917 год. Россия, село.

Моросил мелкий косой дождик. Последние красно-жёлтые листья срывались с деревьев даже слабым ветром и липли к одежде, падали в лужи. Из-за затянувшихся дождей дороги в деревне превратились в сплошное месиво. Крестьяне без надобности старались не выходить из изб. Но ребятню непогодой не напугать.

Маленькая Наташа Прохорова, с головы до пят вывалявшаяся в грязи, облепленная листьями, потерявшая свою шапку в лесу, весело хохоча, выскочила на опушку. Следом за ней семенил мальчуган, по виду еще младше девочки. Бедно одетый, он, тем не менее, относился к своим вещам бережнее Наташи, был чище её.

Девочка перескочила через неглубокую канаву у обочины, поднимая в воздух сонмы брызг, понеслась по дороге. Мальчик не мог за ней угнаться, плюхнулся в канаву, заревел. Наташа замерла, обернулась. Мокрый Коленька выкарабкался на дорогу, сидел в грязи и вытирал слезы.

Тем временем на опушке показалась ещё одна девочка, по возрасту примерно ровесница Наташи. Она тоже смеялась, но когда увидела своего измазанного в грязи брата, испугалась. Лиза мигом преодолела расстояние, разделявшее её и Коленьку, присела на корточки, рядом с ним, разгладила волосы брата, с нежностью посмотрела в его светло-голубые глаза.

— Что такое, Коляша? — спросила Лиза. — Почему ты плачешь?

— Я упал! — обиженно ответил мальчик, но реветь перестал.

— Ну ты и хрюшка, — заявила только что подошедшая Наташа взглянув на Колю.

— Сама Хрюшка! — Коля надул губы, схватил с земли комок грязи, хотел было швырнуть им в Наташу, но сестра вовремя перехватила его руку.

— Хватит! — сказала она наставительным тоном. — Теперь мы пойдём домой, — Лиза была самой старшей в их компании, старалась подражать взрослым. — И ты Наташа собирайся, — обратилась девочка к подруге. — Нам пора.

— А спорим, ты меня не догонишь! — бросила вызов Наташа и снова побежала по дороге по направлению к деревне.

— Догоню! — Коленька принял вызов, вскочил на ноги, побежал, старательно перебирая своими короткими ножками. Лиза беспомощно всплеснула руками.

— Ах, дети! — вздохнула она и, выходя из роли взрослого, погналась за друзьями.

Трое ребят и предположить не могли, насколько счастливы они тогда были. Очень скоро судьба забросит Наташу на другой континент, а ненасытная Гражданская война заберёт жизни Коленьки и Лизы. Но ничего из этого они не знали, резвились под дождём, рискуя простудиться, обкидывались охапками листьев и вскоре стали похожи на чучел.

Детей подобрал крестьянин Афанасий, сорокалетний мужик, которого дети в деревне давно называли дедом. Он вечно был мрачным, чем-то недовольным, постоянно бурчал себе под нос ругательства. Глубокие морщины избороздили всё его лицо, а длинные седые волосы, жиденькая борода и усы придавали Афанасию совсем уж жалкий вид. Ребятня его не боялась, дети частенько дразнили крестьянина, тот в шутку на них замахивался и с кривой усмешкой наблюдал за тем, как хохотавшие ребята разбегались в стороны.

Усадив грязных детей к себе в телегу, он узнал Наташу.

— О, и барыня здесь, — проворчал он.

На самом деле Прохоровы не были дворянами, но из-за того, что Платон сколотил неплохоё состояние, Дарью и Наташу вечно называли барынями. Девочку это злило.

— Я не барыня, — надув губы, заявила она. Афанасий пропустил её реплику мимо ушей.

— Мож слыхали уже, батюшка ваш сегодня прибыл, — сказал он Наташе.

— Папа?! — с замиранием сердца спросила Наташа. — Приехал?!

— Так говорят, — согласился Афанасий, подгоняя лошадь.

— Ура! — Наташа обняла крестьянина и поцеловала его в щеку. Он поглядел на свою рубаху, увидел пятна грязи, которые оставила девочка, хотел было накричать, но передумал.

«Баба отстирает», — рассудил Афанасий.

Однако не все обрадовались этому известию. Лиза нахмурилась, отвернулась и смотрела куда-то в сторону. Наташа не обратила на это внимания, начала хвастать, какой у неё замечательный отец, как много гостинцев он привезёт с собой. Тогда Лиза не сдержалась.

— Он не гостинцы привезёт, дурочка, он тебя заберёт, — сказала Лиза подруге.

— А вот и нет! — возразила Наташа

— А вот и да! — Лиза сжала свои маленькие кулачки и с вызовом посмотрела на подругу. — Увезёт обратно в город и ты будешь предательницей!

— Не увезет! — огрызнулась Наташа. — Ты врунья!

Между детьми началась склока, которую прервал Афанасий.

— Приехали, барыня, полезай вниз, — сказал крестьянин.

Наташа увидела свой дом, бросила последний уничижающий взгляд в сторону Лизы, исхитрилась несильно ударить её по плечу своим кулачком, соскочила с телеги и понеслась к дому.

— Ах ты! — Лиза хотела рвануться за подругой, но Афанасий придержал её рукой.

— Куда собралась? А ну-ка присядь-ка! — скомандовал он. Лиза не стала противиться, с грустью посмотрела в след убегавшей Наташи. Если бы не капли дождя заливали её лицо, можно было подумать, что не по годам умная Лиза оплакивает уходящую дружбу.

Наташа миновала двор, взобралась на крыльцо и сбавила шаг. Она хотела подкрасться к папе незаметно. Разувшись снаружи, в прихожую она вошла на цыпочках. На лавке лежал приоткрытый сундук, с которым отец всегда ездил в путешествия. Наташа знала, что гостинцы папа прячет там, поэтому тихонько откинула крышку и залезла грязными руками внутрь. Из комнаты доносилась шумная беседа отца и матери.

— Куда мы поедем, Платон? — плаксиво спрашивала Дарья. — Я думала, мы вернёмся в Петроград, заживём, как раньше.

— Как раньше?! — возмутился Прохоров. — Я из Севастополя! Над кораблями всевозможные знамёна, матросы посреди бела дня людей избивают — а ты будешь жить как раньше! Сейчас же собирай вещи, рано утром отправляемся! Получится уплыть из Финляндии, значит из Финляндии, а нет, так из Швеции. Оставаться нельзя, чернь обезумела, по всей стране кровь проливают!

Наташа не слушала на эти разговоры, её внимание приковала небольшая шкатулка, которую отец спрятал на самое дно своего сундука. Девочка вытащила её, провела пальцем по одной из линий, описала контур ларца, уперлась ногтем в замочную скважину. Наташа поднесла шкатулку к уху, потрясла её. Ничего не слышно. Неужели пустая? Девочка стукнула кулаком по крышке, удар звонко отразился от полости внутри. Значит и вправду пустая.

— Наташенька? — привлечённый стуком Платон вышел в прихожую. — Доченька! — радостно воскликнул он и бросился было обниматься, но, заметив шкатулку в руках девочки, изменился в лице. — Кто тебе разрешал лазить в сундук? — строго спросил он, выхватив шкатулку из рук Наташи.

Девочка испугалась, спрятала руки за спину, опустила голову. Прохоров вернул шкатулку на место, захлопнул сундук.

— Сам виноват, старый дурак, — смягчился он. — Не нужно было оставлять его открытым. Где же ты так измазалась? — улыбка снова появилась на лице Прохорова. — Дарья! — позвал он жену. — Приведи барышню в порядок, она у тебя на трубочиста похожа стала.

Прохорова показалась за спиной мужа, увидела Наташу, охнула, подскочила к девочке, взяла её на руки.

— Совсем ты разболталась! — сварливо сказала Дарья и потащила дочку из дома в баню, где обычно купала Наташу. Платон проводил жену взглядом, сел на лавку, положил руку на крышку сундука и уставился в половицы. Так хотелось отдохнуть от изнурительной дороги, осесть и заняться торговлей. Вместо этого предстояло снова ехать. Прохоров вспомнил о шкатулке и древностях, которые привёз из Тибета.

«Даст Бог, и на новом месте заживём», — подумал он.

В шесть утра семья Прохоровых покинула деревню, а через неделю отплыла из Финляндии в Англию на небольшом пассажирском пароходе.

4

1919 год. Англия, Лондон.

По окончанию войны Платон Прохоров планировал перебраться в Америку, но финансовые проблемы, обострившиеся заграницей, не позволили реализовать ему свою задумку. Сбывая за копейки тибетские редкости, Платон не мог собрать необходимой суммы для путешествия в Америку и открытия там частной лавки. В девятнадцатом году судьба улыбнулась ему.

В небольшую лавку, которую Прохоров снимал у одного сочувствующего ему русского дворянина за сущие копейки, наведался щеголеватый француз — Луи Бюстьен. Пройдоха-француз прослышал о тяжёлом финансовом положении Прохорова, специально для этого и посетил его лавку. Взгляд ушлого француза сразу же привлекла шкатулка. Вроде безделушка, но если присмотреться, можно заметить отличительные особенности. Редкость, возможно древняя. Шкатулка так и манила Бюстьена к себе, он не мог подобрать нужных слов, но отчего-то ему захотелось обладать этой вещицей

— Милейший, — обратился француз к хозяину, разглядывая ларец, — а сколько вы хотите за эту шкатулку.

— Она не продаётся, — Прохоров даже не поглядел в сторону Бюстьена, продолжил рыться в своих бумагах

— Зачем тогда выставлять её?

— Жена настояла. Я уступил, но продавать её не собираюсь. Посмотрите на другие вещи, тут есть кое-что поинтереснее, — Прохоров соизволил оторваться от своих дел и удостоил француза взглядом.

— Да-мс, я вижу, — француз небрежно пробежал глазами по остальным древностям. Но не прошло и минуты, а Бюстьен снова заговорил о шкатулке. — И всё-таки мне бы хотелось приобрести именно эту шкатулку. Вы, как я понимаю, русский? — Бюстьен решил попытаться войти в доверие к Прохорову.

— А какое это имеет отношение к делу? — недоверчиво спросил Платон.

— Вам, наверное, сложно обустроиться на новом месте, после того, как вы бросили свою страну. Англия переживает не лучшие времена, нужно восстанавливаться после войны. То ли дело США. Любой антиквар счёл бы счастьем работать там.

— Вы правы.

— Вот-вот. А я могу помочь вам. Готов предложить крупную сумму за шкатулку.

— Она не продаётся, — ответил Прохоров раздражённо.

— Я заплачу вам десять фунтов, — Бюстьен понял, что имеет дело с торгашом, потому перешёл к делу. — Но, конечно, только из-за исключительного человеколюбия и сопереживания вам и вашему семейству, перенесшим тяготы русской революции.

— Сто, — тоном, не терпящим возражений, произнёс Прохоров.

— Это уже несерьезно, — Бюстьен резко развернулся и направился к выходу.

— Хорошо, пятьдесят, — остановил его Прохоров, — но только лишь из-за исключительного человеколюбия и сострадания к французам, перенёсшим столько бедствий во время Великой войны. Не пытайтесь меня обмануть, я знаю Бюстьенов. Вы продадите шкатулку в десять, а то и двадцать раз дороже, но у меня нет времени искать покупателей, а таких ценителей как вы немного. Представители среднего класса вряд ли выложат за неё столько денег. А вы знаете, за что платите. По рукам?

— Тридцать и по рукам, — Бюстьен решил торговаться до конца. Он понял, что недооценил Прохорова, зря изначально назвал такую высокую цену. Но отказаться от покупки шкатулки он не мог.

— Уговорили, — Прохоров широко улыбнулся. Он не рассчитывал выручить за эту безделушку и десятой части того, что предлагал Луи.

Так шкатулка перешла в руки Бюстьена. Но её хозяином он был недолго, быстро решив избавиться от вещи, на которой помешался. Совершив почти двадцатилетнее путешествие, шкатулка вернулась в руки Недведов. Её история продолжалась.

Глава 13

1

Июнь 1935 года. Юго-восток Тибета (область Кам).

Гоминдановец слабо улыбнулся, услышав имя Линя.

— Пошли отсюда, Юн, — сказал Ляо Болин.

— Погоди, — Линь спустился с холма вниз, стал осматривать лагерь. Гоминдановец, оставшийся позади, нервно оглядывался по сторонам.

— Скорее, они могут вернуться в любую минуту, — поторапливал он Линя.

На этот раз Юню повезло больше, он быстро отыскал отпечатки ботинок. В месте, где Линь оставил У удалось обнаружить следы борьбы. Нападавшие не могли уйти далеко. Юн поднял винтовку, обернулся, жестом подозвала Болина к себе. Гоминдановец нехотя спустился в лагерь, замер чуть в стороне, готовый броситься бежать в любой момент.

— Нужно попытаться их догнать, — тихо произнёс Юн.

— С ума сошёл? — лицо Ляо стало кипенно-белым. — Ты не видел, на что они способны, Юн. Говорю тебе, нужно уходить к пещерам, там они нас не достанут.

— Я должен попытаться, — сказал Линь.

— Как знаешь, коммунист, — Ляо стал пятиться. — Я возвращаюсь к реке, и буду ждать тебя там до вечера. Не вернёшься, я ухожу.

Линь ничего не сказал, перехватил винтовку и быстрым шагом направился к ущелью. Он не стал останавливаться у входа в расщелину, лишь мельком глянул в сторону террасы, на которой прятался. Там никого не было. Линь благополучно пересёк дно ущелья, выбрался к склону, спустился по нему к реке. Течение оказалось слабым. Да и рекой назвать этот ручеёк язык не поворачивался. Зато на влажной глинистой почве сохранились следы. Опять ботинки, те же, что и в лагере. Юн поднял голову и посмотрел на гряду. Высокая и широкая, она расползалась вдоль реки, лениво изгибалась и тянулась в северо-западном направлении. Юн поднял глаза — из-за гряды снова поднималась тоненькая струйка дыма. В голову стали лезть страшные истории, рассказанные Ляо. О существах, которых не берёт пуля. Набравшись храбрости, Юн стал идти по следу. Он двигался по берегу ручья. Потом отпечатки ботинок исчезли. Очевидно, похитители У повернули где-то здесь.

Прежде чем направиться к гряде, Юн решил исследовать местность, отыскать пути отступления. Он продолжил двигаться по направлению течения ручья. Линь предполагал, что источник является притоком реки, возле которой он столкнулся с Ляо. Однако Линь просчитался. Он прошёл почти два километра, а ручей продолжал змейкой ползти между гор. Юн отказался от затеи найти место слияния двух источников, вернулся обратно, на этот раз повернул к гряде.

Местность была удобной для засады. Линь озирался по сторонам, не мог чувствовать себя здесь в безопасности. Взобравшись на очередной холм, Линь застыл. У подошвы гряды раскинулась ложбина. Густая поросль неизвестной Юню красновато-фиолетовой травы, причудливо переплетаясь, покрывала дно ложбины. Китаец никогда не видел ничего подобного. Тем не менее, он стал неторопливо спускаться туда. С каждым шагом почва проседала сильнее. Вскоре под ногами зачавкало. Линь понял, что набрёл на мочажину. Его неуверенность возросла, он боялся пересекать незнакомые топкие места. Линь наклонился, чтобы рассмотреть траву, покрывавшую поверхность мочажины. Что-то неземное было в этих загадочных, уродливых растениях.

На очень тонком, покрытом ржаво-серебристым пушком стебле крепились маленькие, недоразвитые листики-уродцы без прожилок. Некоторые из них были красными, остальные фиолетовыми. Удивительно, но над мочажиной не кружились мошки, незанятую травой поверхность водоёма не рассекали водомерки, под листьями загадочных растений не прятались комары. Линь оторвал стебелёк, из него вытекла бесцветная жижа. Юню стало не по себе, он поморщился, поднёс стебелёк к лицу, понюхал его. В нос ударила специфическая вонь. Линь испугался, отбросил стебель. Так воняют тела давно погибших солдат. Аромат разложения и смерти!

Он стал пятиться и только сейчас заметил, что пока стоял в мочажине, трава опутала его ноги до колен. Линь попытался вырваться, но стебли не поддались, впившись в штанины и мешая уйти. Что-то плеснулось в стороне. Юн поднял голову, поросль слабо покачивалась метрах в пяти от китайца. Дыхание Линя участилось, ему стало по-настоящему страшно. Он достал нож разделался со стебельками и выскочил из мочажины, вбежал вверх по склону и замер. Поросль перестала колебаться, ложбина выглядела недвижимой, мёртвой.

У Юня отпало желание пересекать этот участок, он стал искать обходной путь. В конце концов, Юн набрёл на тропинку, пролегающую в стороне от болотца. Линь пробрался туда и продолжил подниматься к гряде. Струйка дыма снова исчезла. Местные вышли на охоту? От этой мысли Юн утратил всякий энтузиазм. Он прошёл не больше двухсот метров по направлению к гряде и остановился.

«Неоправданный риск, — подумал Линь. — Давно потерял следы, сам не знаю, куда иду. Нужно возвращаться».

Наверное, после ему станет стыдно. Но сейчас Юн желал отыскать Ляо и спрятаться в пещерах, о которых тот рассказывал. В этих горах творилось неладное. Линь повернул назад, стал спускаться, как вдруг до него донёсся звук чьих-то шагов. Китаец мигом присел, прижался к земле. Вокруг открытая местность, спрятаться негде. Приближались со стороны ложбины. Кто-то осмелился спуститься туда! Они направлялись в сторону Юня. Линь не знал, что делать, приготовился стрелять. Неизвестный громко выругался. Знакомое наречие. Всё-таки тибетцы. С ними Линь справится и голыми руками. Юн обнажил нож. Взять в плен и допросить.

Тем временем человек в ложбине стал причитать, вскрикнул. Юн различил слова. Неизвестный говорил на китайском. Линь схватил винтовку, выпрямился, готовый открыть огонь в любой момент. В ложбине находился Фэн Бей. Как и Юн, он запутался в траве и нещадно резал её своим ножом. Заметив движение над собой, он попытался снять винтовку со своего плеча, не сразу сообразив, что на него смотрит Линь.

— Командир, это вы! — с облегчением воскликнул Бэй. — Помогите! Эта гадость не рвётся.

Линь позабыл об ужасе, который охватил его во время короткой прогулки по дну мочажины, бросился на выручку товарищу. На пару они быстро освободили Бэйя, выбрались из ложбины.

— Я думал, они забрали вас всех, командир, — сказал Бэй, пока Линь лезвием ножа счищал грязь со своих сапог. — Шёл на выручку.

— На выручку? — усмехнулся Линь. — Ты бросил нас на произвол судьбы, а теперь решил спасать.

— Ты не понимаешь, Линь, — разозлился Бэй. — Я прикрывал отступление.

— Куда ты пропал после того, как перебежал через овраг?

Бэй замялся.

— Просто признай, что ты струсил и убежал, этого будет достаточно, — строго сказал Линь.

— Я не струсил, — стерпев оскорбление, возразил Фэй. — Я был уверен, что вас схватили и вам ничем не поможешь. Поэтому и убежал. Теперь-то я вернулся за вами. А где У?

Линь тяжело вздохнул.

— Пропал. У него была сломана нога и я оставил его в лагере… — Юн поведал о своих похождения.

— Значит, нужно взобраться на гряду? Тогда чего мы ждём?

— Рассказывай, где был всё это время, — сказал Линь. — Почему утром не вернулся в лагерь?

— Может, поговорим об этом потом, — густо покраснев, предложил Бэй. — У и Хо нуждаются в нашей помощи.

— Посмотри наверх. Десятки расщелин и перевалов. Мы можем шататься здесь неделю и не найти нужной тропы. Поэтому сначала рассказывай, а я подумаю, как быть дальше.

Помолчав с минуту, Бэй начал своё повествование.

2

Он перепрыгнул через упавшего У, спустился к перевалу, перебрался на другую сторону не стал оглядываться и дожидаться остальных, буквально взлетел на пригорок и стал мчаться вниз по горной тропинке. Бэй не помнил, сколько времени прошло перед тем, как он остановился, чтобы перевести дыхание. Он выбежал к реке, почувствовал себя неуютно на дне долины, поднялся по крутому склону и спрятался на его вершине.

Бэй ворочался с бока на бок и рассматривал ясное звёздное небо. В какой-то момент у реки раздался шум шагов. Бэй повернулся на живот, стал вглядываться. В лунном свете он различил довольно крупного мужчину, упавшего на колени и жадно глотавшего воду. Фэн не выдал себя, хотя счёл разумным подтянуть винтовку ближе. Мужчина тяжело дышал, упал на землю, раскинул руки, принялся громко нашёптывать слова какой-то песни. Тут к реке спустилось ещё двое. Они окликнули третьего. Говорили на китайском, но Фэн не мог разобрать слов. Они пошли вдоль ручья. Пришедшие оказались вооружены: у одного в руках нож, у другого винтовка.

«Гоминдановцы! — догадался Бэй. — Так вот кто разделался с Хо!»

Он хотел открыть огонь, но решил, что разумнее продолжить наблюдение. Гоминдановцы снова остановились, сделали привал у ручья. Оттуда Бэй мог отчетливо слышать их разговор.

— Коммунисты где-то здесь, — сказал один из них, тот, что с винтовкой. — Они вышли на нас раньше.

— Говорю тебе, — произнёс прибежавший первым, безоружный, — то не коммунисты. Я выстрелил, пули их не брали.

Гоминдановец с винтовкой небрежно отмахнулся.

— Ты повредился умом, Ляо, — сказал он. — Нужно заманить их к пещерам и перестрелять.

— Сколько у тебя патронов, Ли, — со скепсисом спросил третий, с ножом. — Нужно уходить. Нам вообще не следовало за ними гнаться.

— Я тебе уже говорил. Их командир Линь, я уверен в этом.

— Те люди не были коммунистами, они даже не китайцы, — настаивал на своём Ляо. — Даю слово, я не промахнулся, их не брали пули!

— Мы можем вернуться к той котловине с озером и деревней, — третий словно и не слышал истеричного Ляо. — Если они зашли так далеко, живыми им отсюда не выбраться, оставь их горам, Ли. Не время сводить личные счёты. Мы сами можем погибнуть.

— Их четверо, а у меня десять патронов.

— А у них четыре винтовки.

— Они убрали большую часть нашего отряда, очевидно, им недостаёт боеприпасов. Нужно заманить их к пещерам, там я разделаюсь с ними.

Мужчина с ножом устало вздохнул, он опустил голову и пошёл вдоль речного берега. Ли оставался на месте, а Ляо метался из стороны в сторону, продолжая причитать о том, что столкнулся не с китайцами, а чёрт знает с кем. Правда, он ничего не предлагал. Бэй хотел открыть стрельбу. Он смог бы снять Ли, остальных взял бы в плен, но потом передумал. Коммунист знал, что никто из их отряда не нападал на гоминдановцев, значит, в горах был ещё кто-то. Вряд ли трое гоминдановцев имеют отношение к исчезновению Хо.

Бэй проследил за ними до водопада. Там они совершили нечто немыслимое — забрались на узкий выступ, тянувшийся вдоль отвесного склона, и скрылись за горой. Фэн отстал от них, вспомнил об оставленных в лагере У и Лине. Ему стало стыдно, он ушёл глубже в горы, чтобы не встретиться с гоминдановцами и заночевал на дне неглубокой ложбины. Проснулся Бэй около полудня. Удивительно, но ночь прошла спокойно. Он вернулся в лагерь, никого не обнаружил, но следы пребывания посторонних свидетельствовали в пользу того, что остальных членов отряда взяли в плен и увели к ущелью. Один в один повторив путь Линя, Бэй отважился спуститься в мочажину, где и встретился со своим командиром.

* * *

Бэй закончил. Он не осмеливался поднять голову и посмотреть в глаза Юню. Линь понимал, что солдату стыдно, хотя У это уже не поможет.

— Откуда тот гоминдановец знал тебя, командир? — робко спросил Бэй.

Линь поморщился. Как только Бэй упомянул Ли, Юн понял о ком идёт речь. Это имя напомнило о Шанхайской резне. Линь считал, та рана затянулась много лет назад, но он ошибался. Стоило всплыть лишь одному имени, как боль вернулась.

— Я убил близкого ему человека, — ответил Линь. — Это произошло у него на глазах. Он поклялся отомстить.

— Думаешь, они из-за этого преследовали нас?

Линь пожал плечами.

— Кто его знает. Если Ли стал безумнее, чем был в двадцать седьмом, наверное, да.

Снова повисло молчание.

— Так что дальше, командир? — спросил Бэй. — Будем искать перевал через гряду?

— Нет, — Линь тяжело вздохнул, посмотрел на Фэна. — Сейчас я приму сложное решение, возможно, неправильное. Мы пойдём к той реке и встретимся с гоминдановцами лицом к лицу. Я говорил с одним из них, Ляо. Я верю ему. Не всему, что он говорит, но большей части из сказанного им. В горах есть ещё кто-то. И в одиночку с третьей силой нам не справиться. Это не тибетцы, а подготовленные солдаты. Они добрались до Хо и У, доберутся и до нас, если мы начнём геройствовать, — Линь сглотнул накопившуюся во рту слюну. — Мы бросаем наших товарищей, Бэй. Мы предатели. Остаётся принять это как данность и спасать свои жизни.

Бэй пристально посмотрел на Линя. Губы Юня дрожали, лоб покрылся кривыми морщинами. Бэй понял, как тяжело далось решение командиру отряда, кивнул. Китайцы встали на ноги, вернулись к ручью, отыскали склон, поднялись к ущелью. Они шли сдаваться гоминдановцам.

3

27 апреля 1927 года. Китайская республика, Шанхай.

Расстрелы коммунистов начались засветло и продолжались до вечера. Линь Юн, тогда рьяный сторонник Гоминдана, офицер НРА, принимал в них участие. Он действовал хладнокровно, отстранённо и без раздумий. Война с милитаристами приучила его к жестокости.

Когда привели новых коммунистов, Линь тяжело вздохнул, взял в руки пистолет, кивнул в сторону дюжины понуривших головы красных и сказал своему другу, Ли Яну:

— Идут как овцы на забой.

Ян рассмеялся.

— Смотри, брат мой, мальчишка, и семнадцати нет, а с винтовкой в руках так важно выглядит, — Ян говорил о юноше, который зычным голосом давал команды пленным. Ли любил своего младшего брата больше всего на свете, потому что больше родных у Яна не осталось.

Судьбы Линя и Ли были схожи. Оба пострадали во время правления клик на севере страны. Деревню Юня разграбили, Ян потерял всю семью. И Ли, и Линя объединяла ненависть к милитаристам, поэтому они стали друзьями, хоть и расходились характерами. Когда Чан Кайши объявил о том, что коммунисты собираются захватить власть, Ян и Юн поклялись не допустить переворота, видя в красных новых милитаристов. Разница лишь в лозунгах. Идея расправиться с заговорщиками восхитила Яна и Юня, и без того трепетно преданные Чану Кайши. Они считали, что своевременный удар по коммунистам спасёт от Гражданской войны.

— Повернуться! К стенке! — скомандовал младший брат Ли пленным красноармейцам. Юноша посмотрел в сторону Юня и Яна. — Всё готово, — доложил он.

— Ты или я? — спросил Ян.

— Пожалуй, я начну, ты подхватишь, — ответил Юн.

Линь встал, подошёл к первому в ряду коммунисту. Низкий пожилой мужчина с сальными волосами, усеянными перхотью. Юн прижал дуло пистолета к его голове, выстрелил, сделал шаг назад, убедился, что красный мёртв, пошёл дальше. На этот раз человек помоложе. У него широкие кисти, должно быть крестьянин. Линь приставил пистолет к голове мужчины, спустил курок. Взглянул на упавшего красного, убедился, что тот мертв, продолжил. Юн действовал механически, старался ни о чём не думать. Да, убивать привыкаешь. Но убивать безоружного, беззащитного… Если хотя бы на секунду осмыслить свой поступок, осознать, сколько мерзости он в себе заключает, просто не хватит сил нажать на спусковой крючок. Поэтому Юн не думал, выполнял свою работу, подобно мяснику, разделывающему скот. Дело продвигалось быстро, Юню оставалось разделаться ещё с двумя красными, когда в очереди оказался довольно высокий для китайца мужчина. В волосах ранняя седина, плечи поникли, а на правой руке не хватало двух пальцев. Юн остановился.

«Ерунда, — подумал Линь. — Многим досталось во время войны».

Тем не менее, он медлил. Это стало заметно. Ли-младший подошёл ближе.

— Что-то не так? — спросил он.

Коммунист тоже терял терпение. Его руки задрожали, он буркнул себе под нос:

— Ну чего ты ждёшь?

А после повернул голову. Взгляды Юня и пленного пересеклись. Они узнали друг друга сразу, ведь прожили вместе без малого пятнадцать лет. Глаза Линя Линга заслезились, он снял руки со стены.

— Эй, к стене! — рявкнул Ли-младший, но коммунист, казалось, его не слышит.

На лице Линга застыли боль, страх и безмолвное страдание.

— Вот как всё вышло, — выдавил он из себя. — Мы по разные стороны, Юн? Я рад, что это сделаешь ты. Не мучь меня, выстрели.

Юн не мог пошевелиться. Дыхание перехватило, голова кружилась, он с трудом держался на ногах. Да как же так можно, убить родного брата, предательски застрелить его в затылок? Он как никогда отчётливо вспомнил тот день, когда они вместе с отцом отправлялись в Тибет. Братья веселились, они давно мечтали об этом путешествии. Юну всего шестнадцать, он в шутку задирает Линга, тот позволяет младшему себя победить, они смеются, продолжают собирать вещи. А теперь Линг стоит у стены и ждёт, когда родной брат пустит ему пулю в голову.

Юн не заметил, как по его щекам потекли слёзы. Ли-младший догадался в чём дело.

— Отойдите-ка, мастер Линь, я его застрелю, — он начал поднимать винтовку.

— Линь, пожалуйста, я не хочу умирать от руки этого сопляка, — выдавил Линг.

Ли-младший проигнорировал слова коммуниста, направил винтовку в сторону Линга.

— Опусти винтовку, — выдавил из себя Юн.

— Не мешайте, мастер Линь, — Ли-младший и не думал подчиниться.

— Эй, что там у вас? — озабоченно спросил Ян.

— Кажется, здесь брат мастера Линя, я разберусь с этим, — откликнулся Ли-младший.

Прогрохотал выстрел. Ян громко закричал. Голова его брата шмякнулась о землю, винтовка отлетела в сторону. Началась стрельба. Юн сразу убил двух других караульных, стоявших поблизости, направил пистолет на Яна.

— Не заставляй меня это делать, — сказал Юн.

Ошеломлённый Ли не нашёлся, что ответить, он выронил оружие из рук, бросился к убитому брату, схватил его за руку, прислонился к ладони лицом и громко зарыдал. Коммунисты стали разбегаться, некоторые подхватили оружие, стали отстреливаться от гоминдановцев.

Юн оставался на месте и смотрел, как Ян оплакивает своего брата. Внутри Линя что-то сломалось. Обрушилось осознание: люди, которых он убивал, все они были чьими-то братьями, отцами и детьми. Линь не верил, что и дальше сможет воевать. Глядя на горе Яна, Юн не верил, что сможет жить. Хотелось приставить пистолет к голове и оборвать весь этот ужас раз и навсегда.

— Юн, — Линг схватил его за руку. — Нужно уходить. Иначе они убьют тебя.

— Я солдат Гоминдана. Я совершил измену и понесу за неё наказание, — пробормотал Линь.

— Не глупи! — Линг разозлился. — Теперь ты с нами. Ты коммунист. Обратной дороги нет, Юн. Пошли, скорее!

— Я убил ваших. Какая разница, кто меня казнит.

— Даю слово, тебе не причинят вреда! Да иди же ты, я не могу нести тебя на руках! — взмолился Линг.

Юн позволил брату увлечь себя за ним. Он шёл вдоль стены, залитой кровью, к забору из колючей проволоки, за которым он станет красноармейцем. Позади Ян заливался слезами и нянчил ладонь своего брата. Линь не выдержал, освободил рукав, за который всё это время его тащил Линг, бросился назад, упал на колени рядом с телом убитого им юноши, посмотрел в глаза Яна.

— Я не мог иначе, ты понимаешь? — спросил Юн. — Я не прошу простить, просто постарайся понять.

Глаза Яна загорелись жгучей ненавистью, брови сошлись на переносице, щеки окрасились в багровый цвет, рот искривился в хищном оскале.

— Клянусь, где бы ты ни оказался, куда бы ни забросила тебя судьба, я найду тебя, Линь, и убью своими собственными руками, обязательно убью. Чего бы мне это не стоило. Клянусь именем моих родителей, клянусь своей честью, я предам тебя смерти, поганый предатель, выродок, сын кобеля и свиньи… — Ян стал исторгать поток ругательств, а Линь не мог отвести глаз от его искажённого ненавистью лица.

Линг вернулся, с трудом оттащил Юня от тела убитого юноши, вывёл за ограду, спас от кровавой расправы. Они выбрались из Шанхая живыми, чудом достигла Советского района. Но каждый день с тех самых пор Линь Юн заставлял себя вспоминать Яна, застывшего над телом убитого брата. Эта картина напоминала Линю о том, что такое война на самом деле.

4

Июнь 1935 года. Юго-восток Тибета (область Кам).

Вечерело. Солнце спряталось за вершины скал, ярко-красный ореол опоясал острые горные пики. Бэй и Линь достигли долины, не обнаружив Ляо, прошли по её дну и остановились у обрыва. Вода из реки радужным потоком устремлялась вниз, ударялась о выступы, рассыпаясь миллионами серебряно-золотых брызг, вливалась в узкое горное озерце. Внизу, у берегов водоёма, росли невысокие деревца, земля была покрыта зелёно-жёлтым ковром пушистой травы. Справа от устья реки возвышался отвесный склон. У самого края обрыва тянулся узкий, не шире носка ноги, выступ, примыкавший к этому склону.

Юн подошёл к слону, упёрся в него рукой. Он наклонился, посмотрел направо и убедился, что выступ расширяется, переходит в серпантин, который ведёт к едва различимой отсюда расщелине. Линь посмотрел вниз, торопливо подался назад, восстановил равновесие, отошёл от края, взглянул на Бэйя.

Фэн стоял белый как стена. Он покачал головой.

— Мы свалимся, командир, — сказал он. — Не стоит туда лезть, просто уйдём.

Линь стащил винтовку, прокрутил её и повесил себе на живот.

— Если сорвусь, уходи, — приказал Юн. — Возвращайся к деревне, попробуй отыскать другую тропинку. Сумеешь добраться в Сычуан-Сикан и соединиться с колоннами, отыщи моего брата, Линь Линга, расскажи о том, что случилось.

Линь прижал правую руку к стороне склона, тянущейся вдоль выступа, уперся пяткой о выступ, помедлил, собираясь с силами, резко перенёс весь вес на правую ногу, спиной буквально врос в скалу, подставил левую ногу. Он зажмурил глаза, двигался на ощупь. Было жутко страшно, губы дрожали, во рту пересохло. Линь нашёптывал имена близких ему людей, продолжал передвигаться приставным шагом, почувствовал, что носок кисти надёжно упирается в землю, осмелился открыть глаза. Тропка оставалась узкой, но удержаться на ней теперь не составляло труда. Юн благополучно спустился по ней до самой расщелины, только после оглянулся, посмотрел на Бэйя, превратившегося в маленькую точку. Он выглядывал из-за прилегающего к речному устью края отвесного склона, не решался сделать первый шаг.

— Давай же! — крикнул ему Линь. — Это только кажется сложным!

Бэй услышал, попытался поставить ногу на выступ, но тут же отдернул её назад.

— Я не могу, Юн! — крикнул он в ответ.

— Соберись и шагни!

Бэй исчез. Минуту или около того, Юн не мог понять, что творится в долине у реки. Он не выдержал, окликнул товарища:

— Бэй! Что там такое?

Молчание послужило ответом. Неужели придётся возвращаться?

— Бэй!

Фэн не отозвался. Юн сжал кулаки, стиснул зубы настолько сильно, что они заскрипели. Он снова ступил на серпантин, стал подниматься вверх. Сначала было просто, но когда тропа стала узкой, Линь разволновался. Он стал примеряться спиной к склону, уже готовился ступить на сильно сужавшуюся тропу, когда голова Бэя показалась из-за края склона.

— Командир! — громко крикнул он. — Они нас нашли!

— Кто? — Юн боялся услышать ответ.

— Уходите! Я следом!

Юн засуетился, торопливо переставляя ноги, он благополучно выбрался к расщелине.

До него донёсся шум перестрелки. Бэй выбросил винтовку вниз, сумел забраться на выступ и застыл. Юн услышал, как солдат причитает.

— Бэй! Иди! — кричал Юн.

Он подчинился приказу своего командира, сделал шаг, слишком сильно наклонился. Неправильно распределённый вес стал причиной того, что корпус Бэйя влекло вперёд. На мгновение Линю показалось, будто, не смотря ни на что, Бей сумеет удержаться. Потом его пятки соскользнули, Фэн неуклюже извернулся, его левая ладонь проехала по поверхности выступа, но крепко схватиться, он не сумел. Пронзительный крик китайца огласил безжизненные окрестности. Бэя швырнуло спиной на речной порог, Линь мог поклясться, что различил хруст костей своего товарища. Затем Бэй рухнул в воду, взбаламутив озерце. Юн увидел, как всплывшее тело Бэя мерно покачивается на поверхности водоёма. Линь снял свою фуражку, отдавая погибшему солдату последние почести. Он посмотрел в сторону и заметил, как мужчина в сером кителе, того же цвета штанах и крупных чёрных ботинках забирается на выступ. Юн вспомнил слова Ляо о том, что их не берут пули, запаниковал. Он позабыл о винтовке, болтавшейся у него на животе, бросился бежать по дну расщелины, перескакивая через крупные камни. Постепенно расщелина становилась шире, переходила в долину. На вершинах склонов росли одинокие и гордые сосны, дно покрывал мох. Вероятно, когда-то здесь протекала река, но теперь она пересохла, видимо потому, что иссяк подземный источник, питавший её.

Между склонами встречались другие ущелья и расселины, ведущие в неизвестном направлении. Линь не знал, куда двигаться дальше, побежал наугад. Он выбился из сил, понял, что погони нет, поэтому решил сделать привал. Ляо говорил о каких-то пещерах. Но где их теперь искать? Немного полежав, Линь снова встал на ноги, опрометью бросился вперёд. Наконец, он достиг пологого спуска, ведущего в лощину. В подошве прилегающего к ней с противоположной стороны склона множество входов в пещеры. Вероятно, они образовывались в теле скалы в результате карста и сливались в настоящую сеть. Линь опешил. Он видел нечто подобное, но не мог вспомнить когда и при каких обстоятельствах.

От входа в один из гротов отделилась фигура человека. Он был вооружён, направил винтовку прямо на Юна, выстрелил. Линь не успел ничего предпринять, если бы мужчина оказался удачливее, он убил бы коммуниста. Юн запутался в ремне своей винтовки, пытаясь её снять, предусмотрительно лёг на землю.

— Линь! Сегодня я исполню свою клятву! — донесся до Юня крик человека со дна лощины. — Прими смерть, как мужчина!

Линь сумел кое-как стащить перекрученный ремень через голову и удобно перехватить винтовку.

— Ян, ты у меня на прицеле! — крикнул Юн. — Не заставляй стрелять.

Пуля, ушедшая сильно вверх, послужила ответом. Линь разозлился, выпрямился и приготовился пристрелить Ли. Но перед глазами встал образ Яна, нянчившего кисть своего брата. Юн не мог спустить курок. Ли заметил поднявшегося с земли коммуниста, попытался выстрелить, но вместо этого боёк щелкнул вхолостую. Он закричал, отбросил винтовку в сторону, выхватил нож и побежал вверх по склону.

— Они идут за мной, Ян, — пытался удержать от неверного шага обезумевшего гоминдановца Юн. — Подумай о своих людях, когда я убью тебя, кому придется вытаскивать их из этой передряги?

Но Ли не слушал, продолжал подниматься. Их разделяло тридцать шагов, когда из пещер выскочил ещё один гоминдановец. Юн узнал Ляо.

— Придержи своего командира, иначе ему конец, — предупредил Юн.

Ляо бросился вдогонку за Ли, но даже если бы бежал в два раза быстрее, не сумел бы помешать тому напасть на Линя. Десять шагов. Юн прицелился, понимая, что не выстрелит. Пять шагов. Линь перехватил винтовку на манер посоха и выставил её впереди себя. Ли начал атаку, Юн попытался ударить его прикладом, но рассек воздух. Прыткий Ли увернулся и почти поразил своего врага ножом в живот. Линь вовремя подался назад, двинул Яна средней частью винтовки в переносицу, снова попытался атаковать прикладом и вырубить его. Каким-то чудом Ли удержался на ногах после удара Юна, вовремя присел, увернувшись от приклада, сделал выпад. На этот раз лезвие прочесало бедро Линя. Штаны порвались, на коже осталась неглубокая царапина. Юн сместился в сторону, одновременно с этим повернул винтовку под углом к голове Ли и заехал тыльной частью приклада в затылок низко нагнувшемуся Яну. Упрямый Ли приглушённо вскрикнул, пошатнулся, упал. Его волосы заливала кровь. Юн развернулся как раз вовремя, чтобы встретиться лицом к лицу с бежавшим на выручку Ляо. Сейчас Линь не знал, можно ли ему верить, поэтому вскинул винтовку, направил её на гоминдановца.

— С вами должен быть третий, где он? — резко спросил Юн. Ляо выставил руки впереди себя, стал пятиться.

— Да ты что, Линь. Это я Ляо.

— Я знаю. Ты мне врал, хотел заманить сюда, чтобы он, — Линь кивнул в сторону поверженного Ли, — разделался со мной.

— Это не так, — возразил напуганный Ляо.

Линь хотел сказать ещё что-то, но его остановили.

— Опусти-ка винтовку, — раздался голос из-за спины Юна. — Положи на землю и отойди в сторону.

Третий гоминдановец сумел подкрасться к нему незаметно. Линь раздумывал, когда прогремел выстрел. Контрольный.

— Я не шучу, — пригрозил гоминдановец. Линь счёл за лучшее подчиниться. Бросил винтовку в сторону и подошёл к Ляо, медленно повернулся. Перед ним стоял крепкий мужчина тридцати пяти-сорока лет. Широкая переносица, грозные, выступающие вперёд надбровные дуги превращали его и без того маленькие, далеко посаженные друг от друга глаза в бусинки. Большие потрескавшиеся губы и римский нос придавали китайцу сходство с европейцами. Он пристально смотрел на Линя. Юн чувствовал себя неуютно, но не отводил взгляд.

— Ты командир коммунистов? — спросил третий гоминдановец.

— Да, — подтвердил Юн.

— Как тебя зовут?

— Линь Юн. Твои убили наших товарищей?

— Пу, я же говорил тебе, — вмешался Ляо. — Они не при чём! Те, другие, они приходят ночью, нападают из тени.

— Не лезь, — оборвал его ведущий допрос гоминдановец.

— Он говорит правду, — оживился Линь. — Я видел их, когда спускался по выступу к расщелине. Они увязались за мной, лишь вопрос времени, когда отыщут нас.

Пу с сомнением посмотрел на Линя.

— Где остальные члены твоего отряда?

— Один убит, остальные пропали среди ночи.

— Как и у нас! — воскликнул Ляо.

— Ты услышал историю Ляо и решил обдурить нас, так ведь? — спросил Пу.

— Нет, — ответил Линь. — Даю слово, они идут сюда.

— Нам нужно уходить, Пу, — стал клянчить Ляо. — Неужели ты не видишь, он не врёт!

Пу вздохнул, опустил винтовку.

— Будь что будет, — сказал он. — Нужно приготовиться к обороне. Я вовремя вытащил патроны из его винтовки, — Пу кивнул в сторону поверженного Ли. — Иначе он бы точно тебя убил. Почему не стрелял?

Линь пожал плечами, поднял винтовку с земли, закинул её за спину.

— Нужно связать Ли. Когда он очухается, непременно бросится на меня, — заметил Линь.

— Поступай, как знаешь, да поторапливайся, — Пу посмотрел вдаль. — Если хотя бы половина из того, что рассказывал Ляо правда, нам лучше уйти отсюда.

— Верёвки не найдется? — спросил Линь.

— Сейчас принесу, — отозвался Ляо и бросился вниз, к пещерам.

— Поторопись, — напомнил Пу, тоже стал спускаться.

Линь развернулся спиной к лощине и посмотрел вдоль ущелья. Как скоро преследователи отыщут пещеры? Поборов дрожь, Юн снова посмотрел вниз. Он определенно их видел. Только когда? Пока он размышлял, вернулся Ляо с верёвкой. Они завязали руки Ли у него за спиной и, подняв потерявшего сознание гоминдановца с земли, начали спуск.

Глава 14

1

13 апреля 1935 года. Соединенный Штаты Америки, Нью-Йорк.

Платон Прохоров сидел в спальне своей квартиры и в сотый раз перечитывал письмо следующего содержания: «Ваши дочери у нас. Мы хотим получить сведения, которыми Вы располагаете, относительно шкатулки, некогда принадлежавшей Вам. В первую очередь нас интересуют бумаги, которые, как Вам наверняка известно, связаны с этой вещью. Придите сам или пришлите Вашу жену на следующий день с момента получения письма в четыре часа вечера на угол восемьдесят пятой и Сивью-авеню. Наш человек встретит Вас или Вашу супругу. Выполняйте всё, о чём он Вас попросит, и очень скоро Вы снова увидите Ваших дочерей. Не смейте обращаться в полицию или к частным детективам. Дело только осложнится и единственные, кто от этого пострадают, будут Ваши дети. Даём слово, пока Вы неукоснительно следуете нашим требованиям, девочки в абсолютной безопасности. Надеемся на Ваше благоразумие и не меньше Вашего желаем поскорее со всем этим покончить».

Вчера вечером, когда стало ясно, что дочери пропали, Дарья носилась из угла в угол и готова была рвать на себе волосы, а камень, обёрнутый листком с посланием, забросили в открытое окно. К несчастью, Прохорова первая отыскала его и прочитала письмо. Она пришла в бешенство, стала во всём винить Платона, хотела звонить в полицию, но муж ей не позволил. Прохоров решил, что имеет дело с организацией, а не одиночкой. Письма, в которых расспрашивали об украденных у Линя бумагах и шкатулке, стали приходить с завидной периодичностью около трёх-четырёх лет назад. Прохоров не придал им никакого значения. Истинную ценность шкатулки он выяснил в Лондоне, когда показал её оценщику.

— Самое большее, что за неё получится выручить — фунт, — сказал оценщик Платону. Прохоров стал настаивать, просить приглядеться. — Уверяю вас, я не ошибся. Этой вещице не может быть больше десяти лет. Ума не приложу, с чего вы сочли её древней?

Неожиданно для самого себя, Прохоров сумел надуть одного француза, отвалившего за шкатулку несколько десятков фунтов. Однако бумаги, украденные у Линя, оказались ценными. Старые, пожелтевшие листы принадлежали какому-то барону из рода немецких аристократов. Записи датировались двенадцатым-тринадцатым веком, у многих антикваров сохранность бумаг вызывала восхищение. Платон рассчитывал сорвать на сделке куш, но потом внезапно передумал их продавать. Параллельно с изучением английского, он стал разбираться в дневнике и бумагах, исписанных латиницей. Дневник принадлежал некоему Бернарду Недведу, а разрозненные листки его брату — Якобу. И тот и другой видели в шкатулке, то же, что и Платон — древнюю, хранившую тайны вещь. Из их записей следовало, что ларцу никак не меньше полувека. Значит, оценщик ошибся. Платон стал сокрушаться по поводу сделки с Бюстьеном, решил во что бы то ни стало вернуть шкатулку. Но француз от неё избавился, отказался предоставить сведения о новом хозяине. Самостоятельно Прохоров выследить шкатулку не сумел. Зато у Платона остались бумаги, и он посвящал довольно много времени их чтению и расшифровке закорючек. Вот почему многочисленные предложения о покупке бумаг, поступавшие по почте, он игнорировал. Прохоров хотел закончить перевод. Он не заметил, когда попался на крючок, но слезть с него без посторонней помощи оказалось невозможно.

Со временем тон писем изменился. В них содержались угрозы, к нему в лавку наведывались сомнительные личности, не просившие, а требовавшие продать бумаги. А несколько дней назад заявился отвратительного вида ирландец, чуть ли не открытым текстом грозивший расправой над дочерьми, если Прохоров не продаст бумаги. Платон прогнал его, погрозив полиций. Как оказалась, представители власти не внушали трепета этим головорезам.

Рассказывать всю историю Дарье не было нужды. Она и так возложила вину на Платона, если узнает о его упрямстве, из принципа поступит наперекор и обратится в полицию. Прохоров намеревался уладить дело своими силами. Он успел сходить в банк и забрал бумаги из ячейки. Оставалось расплатиться ими за свободу дочерей.

— Успокойся, глупая баба! — оборвал супругу Платон, когда та принялась снова причитать. — Я всё обдумал. Мы выполним их требования.

— Ты не читаешь газет?! — не собиралась сдаваться Дарья. — Ублюдки безжалостны. Они убьют Викулю с Наташенькой, даже если ты отдашь им то, чего они хотят! Нужно связаться с полицией!

— Вот тогда они точно их убьют! — оборвал жену Прохоров. — Сделаем, как я говорю и точка!

Дарья долго смотрела на него красными от слёз глазами, кивнула.

— Давай их сюда! — потребовала Прохорова.

— Кого?

— Эти бумаги! Их отнесу я.

— Выбрось это из головы, — отрезал Прохоров. — Не хватало, чтоб они ещё и тебя схватили.

— Не надо, Платон. Я тебя прекрасно знаю. Ты начнёшь торговаться, потому что ты торгаш по природе. И ничего тебя не изменит, даже если жизнь дочерей на волоске! Ты попытаешься надуть их, всучишь им не то, чего они хотят. Я не позволю тебе погубить моих деток! Давай мне бумаги, быстро!

— Провались ты в Пекло! — вспыхнул Прохоров, вскочил со своего места, открыл нижний ящик комода, достал большую коробку, высыпал её содержимое на кровать. — Подавись!

— Здесь всё? — спросила Дарья.

— Да, всё!

Женщина выхватила коробку из рук Прохорова, собрала бумаги с постели и бросила их обратно в коробку. До половины третьего они сидели, как на иголках.

— Я не могу больше ждать, — Дарья вышла в прихожую и стала надевать своё пальто. Прохоров сердито цокнул, пошёл следом за женой. — Ты куда собрался?

— С тобой. Пойдём вместе.

— Нет, оставайся. Я знаю тебя Платон, — жена посмотрела Прохорову в глаза. — Я вижу, что ты задумал — хочешь их надуть. Оставайся!

— Да чтоб тебя! — Платон яростно взмахнул рукой, вернулся в спальню. Входная дверь хлопнула. Дарья ушла. Прохоров подскочил к окну, дождался, когда супруга покинет подъезд, бросился обратно к комоду. Он снова открыл нижний ящик, сместил подставное дно, достал из-под него старинные листы. Жадно проведя рукой по поверхности бумаг, Прохоров вздохнул. Пробежав глазами по неровным строчкам, он аккуратно сложил листы друг на друга, перенёс их на кухню, где перепрятал в свой небольшой чёрный чемодан.

Он вышел в прихожую, накинул лёгкую куртку, начал обуваться. Как раз в этот момент в дверь постучали.

2

Квартира, в которую отвезли похищенных девушек, располагалась в полузаброшенном многоэтажном доме в Бронксе. Её отыскал Джеймс, как утверждал он сам, через старого знакомого. Англичане расположились на третьем этаже. Соседей у них не оказалось. Этажом ниже и выше почти никого не осталось: на втором обитала вредная старушка, на четвёртом — итальянские эмигранты. Вряд ли кто-нибудь из них решится вызвать полицию, даже если похищенные девушки будут громко кричать. Ко всему прочему, стены комнаты, в которую заключили пленниц, хорошо изолировали звук. Пока ситуация складывалась благоприятно для англичан. Они беспрепятственно перенесли усыплённых девушек на третий этаж и спрятали в небольшой комнатке, окна которой выходили в переулок.

Джеймс и Освальд с виду оставались абсолютно спокойными, а Арчибальд тяготился чувством вины. Он протестовал против плана Сквайрса, когда тот поделился им с друзьями. Недвед считал недостойным действовать подобно бандитам. Джеймс настаивал, приводил новые и новые доводы и, в конце концов, Арчибальд согласился. Но совесть лорда продолжала бунтовать против подобных методов. После переговоров с ирландцем, Арчибальд уверился в правоте своей совести. Дени произвёл на Недведа впечатление конченого человека, эгоистичного и трусливого. Ирландец не попытался спасти своего друга, пошёл на сговор с его убийцами ради того, чтобы сохранить себе жизнь. Подобная манера поведения претила представлениям Арчибальда о чести и достоинстве мужчины. Удивительным образом в Недведе сочетались тяга к кутежу и разгульной жизни с рыцарскими идеалами средневековья, например, преданность дружбе, верность данному слову. Поэтому Арчибальд, вступив на скользкую дорожку похитителя, чувствовал себя крайне неуютно и с нетерпением ждал скорейшей развязки этой истории.

Джеймс, однако, не замечал колебаний младшего товарища, поэтому делил с ним обязанности по уходу за девушками поровну. В частности, Сквайрс счёл необходимым, чтобы еду и воду пленницам относил Арчибальд.

— Ты моложе меня и куда смазливей, — объяснял Сквайрс Арчибальду. — К тому же напрямую не связан с похищением. Они спокойнее отнесутся, когда увидят тебя.

Арчибальд согласился с доводами Сквайрса. Он отнёс поднос с продуктами, когда девушки ещё спали. Арчибальд собирался покинуть помещение, но его взгляд невольно упал на пленниц. Та, что младше, спала беззаботно. Старшая же нахмурилась, в её позе ощущалось беспокойство, напряжение. Арчибальд не сразу понял, что заглядывается на девушку. Женственные черты лица, красивые, чуть кучерявившиеся волосы. Недвед сделал шаг по направлению к ней, потом одёрнул себя, вышел из комнаты. Ночью он вспоминал старшую сестру, Арчибальду стало по-человечески жалко девиц. Сбитые с толку и напуганные, они оказались впутаны в эту историю по вине англичан, и неизвестно, чем закончатся злоключения девушек.

Джеймс разбудил Недведа на следующий день, четырнадцатого апреля, и велел забрать поднос и выяснить, как пленницы себя чувствуют.

— Наверное, они спят, — предположил Арчибальд.

— Если так, разбуди, — приказал Сквайрс. — Через пару часов их нужно будет вести на встречу с родителями.

Арчибальд не стал возражать, на кухне умылся холодной водой, пригладил волосы, подошёл к двери комнаты пленниц и остановился. Сначала он даже хотел постучать, но, решив, что это будет выглядеть глупо, отомкнул дверь и вошёл внутрь комнаты.

Девушки не спали. Младшая жадно доедала бутерброды с маслом, которые вчера приготовил Освальд, старшая забилась в угол и тревожно смотрела в окно. Когда Недвед оказался внутри, девушки почти синхронно перевели взгляды в его сторону. Арчибальд замялся, он не знал, как себя вести. Молча пересёк комнату, снял с подоконника поднос, поставил на него пустую бутылку и стаканы, подошёл к младшей сестре.

— Я возьму, — пояснил он, потянувшись за пустой тарелкой. Младшая сестра испуганно отодвинулась в сторону, вернув бутерброд на место. — Да нет же, забери, — Арчибальд поставил поднос на пол, протянул девочке тарелку с бутербродом. — Доедай.

Младшая отползла дальше, прижалась к сестре и испуганно смотрела на Арчибальда. Лорд тяжело вздохнул.

«Что же мы наделали! — подумал Недвед. — Они боятся меня, как какого-то…» — он не сумел подыскать подходящего слова. Похоже, смятение отразилось на его лице, потому что старшая Прохорова решилась заговорить.

— Зачем вы это сделали? — тихо спросила она, посмотрев прямо в глаза Арчибальду. Недвед стыдливо потупился. — Наши родители небогаты. Они не смогут заплатить вам большой выкуп.

— Мы… понимаете ли… я… виноваты, конечно… но для вашего же блага, — запинаясь пробормотал Арчибальд.

— А вы ведь не злой человек, — Наташа поборола свой страх и, отстранившись от сестры, подошла к Арчибальду. — Наверное, у вас была веская причина, чтобы сделать это.

— Если бы не мы, вас похитили другие люди, куда хуже нас, — Арчибальд тоже собрался с духом и поднял голову. Он даже сумел на секунду посмотреть в глаза Наташе. — Мы не собираемся причинять вам вреда.

— Отпустите нас, мы ничего плохого не сделали, — Наташа пристально разглядывала Арчибальда. — Поставьте ваш поднос и помогите нам выбраться.

Арчибальд ничего не мог с собой поделать. Казалось, девушка околдовала его. Он с удовольствием подчинился, поставив поднос, и уже готов был вывести Наташу и Викторию на улицу.

— Виктория, — девушка перешла на русский. Арчибальда это несколько смутило. — Как только он отвернётся к дверям, приготовься бежать.

— Что вы сказали? — Арчибальд насторожился.

— Моя сестра ещё не успела выучить английский. Я попросила её встать. Ведь вы нам поможете? — Наташа старательно изображала покорность судьбе и своему спасителю, каковым по идее являлся Арчибальд.

— Я думал, девочка всю жизнь прожила в Америке.

— В среде русских эмигрантов. Да не об этом сейчас речь, — Наташа умело перевела тему разговора. Разобравшись, что перед ней за человек, она решила продолжить давить на жалость. — Скажите, вам не стыдно держать в плену двух беззащитных девушек? Я вижу, вы добрый человек, а вот ваш напарник, он, не поверите, вёл себя неприлично.

— О чём это вы? — Арчибальд с сомнением посмотрел на девушку. Но красивые зелёные глаза Наташи рассеяли все сомнения.

— Он приставал ко мне, распускал руки. Нам повезло, что в комнате был ещё один, иначе… — зловеще закончила Наташа.

— Неужели Джеймс способен на такое? — Арчибальд побледнел, руки его задрожали. Он совсем позабыл о том, что во время похищения Джеймс усыпил девушек.

— Я вас уверяю, что способен. Вы на него посмотрите, он же зверь!

— Я должен поговорить с ним, — Арчибальд развернулся, намереваясь выйти из комнаты.

Наташа действовала быстро. В ход пошёл тяжёлый серебряный поднос, который Наташа схватила двумя руками и врезала англичанину по голове. После такого удара устоять было невозможно. Недвед повалился на землю.

— Господи, Наташа, что ты наделала, они нас убьют! — закричала Вика.

— Тише, молчи! Нас и так могли услышать.

— Неужели ты думаешь, что они идиоты, запросто позволят выбраться отсюда?!

— Попытка не пытка, — парировала Наташа, — может и идиоты. Ты на него посмотри, — Наташа указала пальцем в сторону Арчибальд. — Даже если схватят, нам не ничего не сделают.

— Почему ты так в этом уверена? — Виктория с сомнением посмотрела на сестру.

— Потому что не убили сразу. Я думаю, они принимают нашего отца за богача. Хватит болтать. Пора уходить, — Наташа оборвала подол платья, поступила так же с платьем сестры. Получилось что-то вроде мини-юбки.

— Срам-то, какой! — пробормотала Виктория, но возражать не стала. Девушки выбежали из комнаты и осмотрелись. Им действительно повезло. Никто не услышал звук удара подноса о голову и шум, произведённый падением англичанина на пол. Оказавшись в коридоре, сёстры заметили в его противоположном конце дверь, наверняка, выход из квартиры. Комната, в которой сидели Освальд и Джеймс, была смежной с коридором. Знай сёстры об их присутствии, они бы аккуратно пробрались мимо и, как знать, может и сумели бы выбраться из квартиры бесшумно. Но окрылённые успехом девушки посчитали, что никого кроме Арчибальда в доме нет.

— Побежали, Вика, — шумно топая, Наташа пролетела за спиной Джеймса, который мирно читал газету, устроившись в кресле.

— Наташа, тут кто-то есть, — Вика, догонявшая сестру, заметила своего похитителя. Тот в свою очередь заметил её.

— Арчибальд! — сквозь зубы процедил Сквайрс, вскакивая на ноги и устремляясь вслед за сёстрами.

3

Ночью Дени не мог уснуть, когда рассвет только занялся, он встал, разбудил Юджина. Мальчишка потянулся, сладко зевнул, сонно посмотрел на ирландца.

— Поднимайся, — сказал Дени.

— Что случилось? — Юджин нехотя сел, зачесал лезшие в глаза волосы на бок.

— Пора уходить.

— Как?

— Вставай! — Дени тряхнул его за плечи. Юджин перепугался, отпрянул назад.

— Да что случилось? — мальчишка проснулся окончательно.

— Мы опаздываем на поезд, — сказал Дени.

— На какой поезд?

— Любой. Мы уезжаем из Нью-Йорка прямо сейчас.

— А как же похищение? — глаза Юджина округлились. — Ты забыл, немец обещал, что достанет нас.

— Плевать я хотел. Поднимайся.

Юджин мигом встал на ноги.

— Мне нужно, — он запнулся. — Нужно собрать вещи. Они не здесь, — Юджин выскочил из трущобы на улицу. Дени позволил мальчишке уйти. Ирландец тяжело вздохнул, сел на потрёпанный матрац. Только теперь он воспринял слова Недведа всерьез. Юджин действительно предатель. Наивному Дени всегда казалось, что их компанию скрепляли узы дружбы.

«Винишь мальчишку, — подумал Дени, — а сам не лучше».

Согласившись работать на убийц Иоганна, ирландец отрёкся от него. Немец-великан, Карл Эмберх, умел манипулировать низменными страхами, ставил человека перед выбором между смертью и совестью. Если бы только Юджин дал согласие… Вдвоём они могли сбежать из Нью-Йорка, оставить с носом и англичан, и немцев. Но мальчишка ушёл. Теперь ирландец твёрдо вознамерился помочь Арчибальду.

Дени залез под матрац, достал бутылку с самодельным пойлом, приложился к горлу. Напиток крепкий, хороший. Дени разделывался с выпивкой неторопливо. Возможно, он пьёт спиртное последний раз в жизни. Когда на дне бутылки оставалось пару глотков, снаружи донёсся шум шагов: к хибаре кто-то подходил. Дени уставился в узкий проём между стенами, служивший входом, и ждал.

Первым залез Юджин.

— Дени, пошли, нужно поговорить, — сказал мальчик, заикаясь.

— Я посижу, — ответил ирландец.

— Дени, это не шу… — Юджин не успел договорить. Внутрь чуть ли не на четвереньках залез бритый молодчик с оружием.

— На выход! — приказал он. Дени усмехнулся, с укоризной посмотрел на Юджина, приложился к бутылке, прикончив самогон. Ирландец встал, голова закружилась, он пошатнулся, но устоял на ногах.

— Немного перебрал, — пояснил Дени, — Подвинься в сторонку, паренёк, — обратился он к вооружённому бандиту. Молодчик уступил место, позволяя ирландцу вылезти. Дени успел высунуть наружу только голову, когда пятерня вцепилась в его воротник и рывком выволокла наружу. Эмберх схватил Дени за грудки, прижал к стене. Немец пристально смотрел в глаза ирландца.

— Где они?

— Так ты уже приехал, — промямлил Дени. Эмберх потащил ирландца на себя, резко толкнул вперёд, стукнув его спиной о стену. Дени показалось, от удара отнялись легкие. Ирландец пытался вздохнуть, но не мог. Позволив ему отдышаться, Эмберх повторил свой вопрос.

— Я вообще не понимаю, о чём мы тут разговариваем, — ответил Дени.

— И ты, и мальчишка умрёте, если не скажешь где они?

— А с чего ты решил, что я знаю? — спросил Дени.

— Он приходил к тебе! Не играй со мной, ирландская пьянь! Отвечай, где они!

— Да скажи ты ему! — не выдержал Юджин. Глаза мальчика наполнились слезами.

«Кого ты жалеешь, Юджин, — задался вопросом Дени. — Меня или себя?»

— Я не знаю, он мне ничего не говорил. А даже если бы и сказал, думаешь, он настолько глуп, чтобы рассказать правду, а не попытаться пустить меня по ложному следу? — ответил ирландец.

Эмберх зарычал, снова стукнул Дени о стену, сжал кулак и занёс его для удара. Юджин закричал. Карл бросил короткий взгляд в сторону мальчишки, отшвырнул Дени в сторону, достал из-за пазухи пистолет, взял на прицел мальчишку.

— Последний шанс, ирландец. Где они? — прорычал немец.

— Пожалуйста, Дени! — взмолился Юджин.

— Угол восемьдесят пятой и Сивью-авеню, — выдавил из себя Дени.

— Что там? — спросил Эмберх у своего помощника.

— Ветка железной дороги, за ней пустырь. Удобное место, — ответил наёмник.

— Вы не представляете, насколько всё усложнили, глупцы! — произнёс Эмберх и зашагал прочь от хибары ирландца.

— Что делать с ними? — окликнул его бандит.

— Ничего. Пускай живут, — распорядился Эмберх.

Немец и его подручный вскоре скрылись, оставив Дени и Юджина наедине. Ирландец валялся на земле, приходил в себя. Мальчик бросился к нему.

— Ты как? — заботливо спросил Юджин.

Дени поднёс руку ко рту, закашлялся, после взглянул на ладонь. Капельки слюны вперемешку с кровью. Ирландец посмотрел на Юджина, грустно улыбнулся.

— Объясни, почему, — попросил Дени. — Он был нашим другом, без него мы бы пропали в Англии.

— Я испугался, — выдавил из себя поникнувший Юджин.

Дени сжал зубы, откинул голову назад. Хотелось закричать, настолько паршиво стало на душе. Ирландец всегда уверял себя в том, что он хороший человек. Дени винил обстоятельства, толкнувшие его на кривую дорожку. Он считал, предоставь судьба ему шанс, он бы не упустил его, выкарабкался бы из ямы. Теперь Дени не верил в это. Он трус, Юджин перенял эту черту от него.

«Хуже, — подумал ирландец. — Я ещё и предатель».

— Я не хочу тебя видеть, Юджин, никогда больше. Будь ты проклят за свои поступки, живи с моим проклятьем и мучайся.

— Дени, — всхлипнув, окликнул его Юджин.

Но ирландец проигнорировал мальчика. Он встал на ноги, скривился от боли, пошёл прямо по переулку.

— Куда ты? — спросил Юджин.

— Долг воровской чести, — коротко бросил ирландец.

Он свернул на улочку и направился в сторону Сивью-авеню.

4

Дверь была закрытой, но Наташа быстро сориентировалась и заметила ключ, лежавший на тумбочке. Схватив его, она открыла дверь и выбежала на лестничную площадку. Вика семенила следом, почти догнала её, но убежать от взрослых мужчин шансов у них не было. Дистанция между Джеймсом и девушками стремительно сокращалась.

Может быть, в одиночку Наташа оторвалась бы. Но её сестра осторожничала, когда спускалась по ступенькам. Джеймс схватил Вику на лестничном проёме между первым и вторым этажами, Наташа бросилась на выручку. Но Сквайрс легко расправился с обеими. Небрежно взвалив их себе на плечи, он побежал к себе на этаж. Наташа закричала. Дверь квартиры вредной старушки отворилась.

— Позвольте, что вы делаете с девочкой? — возмущённо воскликнула бабушка, вперившись в спину поднимавшегося по лестнице Сквайрса.

— Помогите! — пискнула Наташа.

— Дочка, — Джеймс попытался улыбнуться. — Страсть непослушная.

— А это тогда кто? — спросила старушка, заметив спускавшегося вниз по лестнице Освальда.

Сквайрс устало вздохнул. Так и напрашивался ответ: «А это мой сын».

— Я отец второй девочки, — не сумел придумать ничего лучше Освальд.

— И за что же вы их так? — сердобольная старушка никак не унималась.

— Да вы посмотрите, как они вырядились, — Джеймс многозначно провёл рукой вдоль обнажённого бедра прекратившей рыпаться Наташи. — Говорят по последней моде. Какой же я отец, если позволю моей девочке гулять в этом по Нью-Йорку.

— И не стыдно-то вам, девочки? — старушка мигом заняла сторону «родителя», готовилась прочитать нравоучения. Наташа, растерявшаяся во время разговора, опомнилась.

— Нас похитили, пожалуйста, вызовите полицию, — произнесла она. Бдительный Джеймс, успевший передать Вику Освальду и освободить плечи, зажал её рот рукой. Наташа впилась зубами в его палец, но вояка терпел.

— Экие бесстыдницы. Чего только не придумают, чтоб было по-ихнему, — попытался выкрутиться Джеймс, понимая — его слова выглядят неубедительно.

— В любом случае, было приятно поболтать, — сказал он, дотащил Наташу до двери и затолкал в квартиру. Освальд помог с Викторией, язык которой от страха отнялся. Они закрылись, надеясь, что бабушка не придаст словам Наташи внимания.

Старуха некоторое время подозрительно смотрела на дверь своих соседей сверху.

— А, ну их, пусть полиция разбирается, кто врёт, а кто говорит правду, — старушке вспомнились горящие глаза Джеймса, — Да он ведь просто зверюга, — промямлила она и стала спускаться вниз, к уличному телефону, намереваясь вызвать полицию.

План Джеймса Сквайрса трещал по швам.

Глава 15

1

Девушек кое-как связали старыми тряпками. Особенно крикливой Наташе Джеймс закрыл рот самодельным кляпом. Виктория перепугалась настолько, что боялась пошевелиться. Её старшая сестра напротив, всячески пыталась распутаться, брыкалась, угрожающе мычала. В конце концов, Освальд вызвался переговорить с младшей девочкой, что-то шепнул ей на ухо и вывел из комнаты. Арчибальд и Джеймс остались наедине со старшей Прохоровой.

— Послушай, Наташа, верно? — Джеймс битый час пытался убедить девушку не кричать. — Я клянусь, мы не причиним вреда ни тебе, ни твоей сестре. Стараемся для вас же. Сегодня ты вернешься к своим родителям, и мы забудем о том, что произошло. Сейчас я развяжу тебя и вытащу кляп, а ты скажешь, что думаешь по этому поводу.

Девушка кивнула, с некоторым недоверием поглядывая на Арчибальда, который не отрывал от неё взгляда.

— Я вытаскиваю кляп, только ты не кричи, — Джеймс взглянул на свой палец со следами от укуса, тяжело вздохнул и достал тряпку, игравшую роль кляпа.

— На помощь! — завопила Наташа. Джеймсу пришлось засунуть тряпку обратно.

— Сколько это будет продолжаться! — Джеймс яростно всплеснул руками.

— Ты представляешь, какая всё-таки наглая девчонка! — Арчибальд неожиданно взорвался. — Чего только про тебя не наговорила. А я, как дурак, купился, — лорд сжал кулаки, отошёл от стены и гневно пересёк комнату, чтобы устроиться на подоконнике.

— Ты тоже хорош, Арчи! — хмыкнул Сквайрс. — Своей головы нет? Или знаешь меня один день? Как можно поверить в трескотню этой сороки?

— Ты не представляешь, насколько складно у неё выходило врать. И потом, ты, — Недвед запнулся, — не самый мягкий человек. С ней надо быть настороже, — Арчибальд погрозил девушке кулаком, впрочем, прекрасно осознавая, что никогда не приведёт свою угрозу в исполнение.

— Я только не понимаю, чего она добивается, — Джеймс снова посмотрел на Наташу. — Хочет снова надышаться хлороформа?

Угроза возымела эффект. Наташа замерла, испуганно посмотрела на Арчибальда. Её глаза словно кричали: «Я же говорила!»

— Не горячись, Джеймс, — попросил Арчибальд. — Хлороформ опасная штука.

Сквайрс отмахнулся от Арчибальда.

— В любом случае скоро мы от неё избавимся. Который там час? — Джеймс жаждал покинуть Нью-Йорк как можно скорее. Их пребывание в городе становилось опасным.

— Да, скоро мы от них избавимся, — с едва заметной тоской в голосе произнёс Арчибальд.

— Я со своей договорился, — в комнату вошёл Освальд, следом за ним Виктория. — Она сообразительная девочка, сейчас убедит свою сестру. Правда? — Освальд посмотрел на Вику. Та кивнула в ответ.

— Развяжите, пожалуйста, Наташу, — как бы подводя итог беседы, которую с ней провёл Освальд, попросила девушка.

— Видишь ли, — Джеймс подошёл к связанной пленнице. — Я бы давно развязал твою сестру, но каждый раз, когда я вынимаю кляп из её рта, она начинает кричать, как сумасшедшая. Я не переношу женский визг. К тому же, он привлекает внимание остальных жильцов этого дома. Хорошо, если та старуха не вызвала полицию. Поговори, пожалуйста, со своей сестрой и объясни ей, что никто не собирается требовать выкуп за вас. Более того, мы сегодня же вернём и тебя, и её вашим родителям.

— Хорошо, я попытаюсь, — Вика развернулась и склонилась над связанной Наташей. — Сестричка, успокойся, эти люди говорят правду. Мистер Освальд всё мне рассказал, врать ему незачем. Они развязали меня. Скажи, если бы они хотели получить за нас выкуп, поступили бы так? — казалось, слова сестры произвели на Наташу должное впечатление, и она перестала брыкаться. — Давай я тебе вытащу кляп, и ты не будешь кричать, а потом они тебя развяжут, и мы уйдем отсюда, вернёмся домой, — ласково попросила Вика.

Наташа утвердительно кивнула.

— Ну уж нет, второй раз я не попадусь, — Джеймс склонился над Наташей. — Если кто и будет её развязывать, так только я. — Сквайрс вытащил кляп.

— Нас с сестрой похитили! — громче прежнего закричала Наташа. Разгневанный Сквайрс грубо засунул кляп на место. Арчибальд возмущенно посмотрел на Сквайрса, хотел что-то сказать, но потом передумал.

— Джеймс, по-моему у нас проблемы, — Освальд выглянул в окно, увидел то, чего так сильно боялся Сквайрс. — Внизу стоит полицейский автомобиль. Похоже, старушка не поверила нам.

— Всё пропало! — Джеймс ударил себя ладонью по голове. Арчибальд выбежал из комнаты, Освальд продолжал смотреть в окно. Вика растерянно мотала головой. Наташа приглушённо смеялась.

2

Автомобиль Эмберха остановился напротив дома Прохорова. Из переулка между многоэтажками выскользнул мужчина, пересёк дорогу и залез внутрь машины. Карл вопросительно посмотрел на подручного.

— Прохорова ушла десять минут назад, — сообщил он. — Бергер следит за ней.

— На углу восемьдесят пятой и Сивью-авеню их уже ждут? — спросил Эмберх.

— Как вы и распорядились, — ответил подручный.

Эмберх выглянул из автомобиля. Окна квартиры антиквара занавешены.

— Тогда нам пора, — сказал Эмберх.

Он сам, его подручный и ещё один наёмник вышли из автомобиля. Эмберх подошёл к водительской двери.

— Будь наготове. Уезжать нужно быстро, — сказал немец. Водитель понимающе кивнул.

Эмберх жестом приказал следовать за ним. Они вошли в подъезд, поднялись на этаж антиквара, Карл постучал в дверь квартиры Прохорова. Никто не отозвался. Эмберх повторил попытку. Ответом послужила тишина. Карл взглянул на одного из своих костоломов, отошёл в сторону. Бандит достал из кармана кучу отмычек, стал копаться в замке, взломал его. Эмберх открыл дверь, жестом приказал наёмникам идти первыми. Выхватив пистолеты, они ворвались внутрь квартиры.

Прохоров спрятался в спальне. В руках он сжимал небольшой револьвер и направил его на одного из бандитов, так и не решившись спустить курок. Наёмник и антиквар держали другу друга на прицеле, пока в спальню не вошёл Эмберх. Он оценил обстановку, презрительно хмыкнул.

— Господин Прохоров, опустите своё оружие, — предложил он. — Нас больше, если вы не проявите благоразумия, развязка окажется трагичной.

— Пускай он опустит своё, — дрожащим голосом потребовал антиквар.

— Дэвид, окажи хозяину услугу, — попросил Эмберх. Наёмник опустил свой пистолет. Платон неуверенно посмотрел на Эмберха.

— Мы ждём, господин Прохоров, — широко улыбнувшись, сказал Карл.

Антиквар покорно отвёл пистолет в сторону.

— Так-то лучше, — похвалил его Эмберх. — Я слышал, у вас есть моя собственность. Бумаги барона Эмберха. Верните мне их, мистер Прохоров.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — сказал Платон, не сводя глаз с наёмника Дэвида.

— Позвольте, я вам напомню, — Карл продолжал улыбаться. — После того, как вы получили несколько писем с просьбой продать бумаги, вы спрятали их в банковской ячейке, решив, что так будет надежней. Но вчера, когда ваши дочери пропали, вы сочли разумным подготовиться к скорейшему отъезду из Нью-Йорка, забрали бумаги из ячейки, принесли их домой. Они принадлежат мне, мистер Прохоров. Верните их, и мы расстанемся друзьями.

— Я отослал их с женой, — схватился за соломинку Платон. — Они у неё.

— Бросьте. Вы отдали ей подделки. В расчёте на то, что похитители сразу не заметят разницы. Вы решились на авантюру. Как только супруга с дочерьми вернутся, вы покинете Нью-Йорк и отправитесь в Сан-Франциско, где будете жить под другим именем. Я от чистого сердца пожелаю вам удачи и благополучия на новом месте, когда вы вернёте мою собственность.

По мере того, как Эмберх небрежно пересказывал замысел Платона, лицо русского антиквара вытягивалось. Когда Карл закончил, лицо Прохорова стало бледнее белого.

— Итак, — нарушил затянувшееся молчание Карл. — Я не хотел бы переворачивать всё вверх дном, господин Прохоров. Где мои бумаги?

— У вас нет никакого права… — начал было Платон.

— У меня право крови. Вы присвоили себе собственность барона фон Эмберха. Я требую вернуть её обратно, иначе, — глаза Карла угрожающе сверкнули.

Платон потупил взгляд, молчал.

— Поторопитесь, мистер Прохоров, — сказал Карл. — Я не привык ждать.

События развивались молниеносно. Прохоров вскинул свой пистолет, направил его прямо в грудь наёмнику и выстрелил. Однако пуля разрезала лишь воздух в том месте, где мгновение назад находился подручный Эмберха. Карл успел оттолкнуть его, двинулся на Прохорова. Платон перевёл оружие в сторону Эмберха, стрелял практически в упор, но в дверном проёме возникла фигура другого помощника Карла. Бандит выстрелил три раза. Все три пули попали в Прохорова, каждый выстрел оказался смертельным. Револьвер Платона отлетел в сторону, сам антиквар упал на пол, истекая кровью.

— Ищите бумаги! — приказал Эмберх наёмникам, сам склонился над умирающим, встряхнул его.

— Где они? Где бумаги? — спросил Эмберх. Платон неопределенно промычал в ответ и умер.

Эмберх вскочил на ноги, принялся за поиски. Когда он стал исследовать ящики комода, с кухни донёсся крик одного из подручных.

— Я нашёл!

Эмберх выбежал из спальни, миновал короткий коридор, ворвался на кухню, посмотрел на открытый чемодан, внутри которого лежали пожелтевшие от времени листы. Карл закрыл крышку чемодана, замкнул его, взял в правую руку, окинул взглядом помещение.

— Нам пора, — произнёс немец.

Грабители бегом покинули квартиру и спустились вниз, к подъезду, где их уже дожидался встревоженный водитель.

— У нас проблемы, — сообщил он. Карл вопросительно взглянул на водителя. — Прибежал посыльный. На квартиру звонил Бергер. Похоже, нас пустили по ложному следу. Прохорову ведут куда-то ещё.

— Он сказал, куда?

— Да, — ответил водитель. — Сейчас она в районе Авеню Север, движется к девяносто первой улице.

Вдалеке надрывались полицейские сирены. Время поджимало.

— Так поехали! — распорядился Эмберх.

Преступники забрались в салон; автомобиль сердито зарычал и сорвался с места.

3

— Я вас слушаю, — Джеймс осторожно выглянул из квартиры, с опаской поглядывая на полицейских.

— Здравствуйте, — полицейский приветливо улыбнулся, — меня зовут Роб Лонгвел, а это мой напарник, Эрик Зейвейгер. Нам позвонили, сообщили, что в этой квартире помимо их желания удерживаются две девушки. Поэтому мы бы хотели войти, если вы, конечно, не против, — полицейский как бы невзначай посмотрел на свой пояс, где висел его пистолет. — Если мы вам всё-таки помешали…

— Я удерживаю девушек помимо воли, — Джеймс улыбнулся. — Должно быть, вам позвонила та пожилая леди, которая живёт этажом ниже? На самом деле глупая ситуация. Я объяснил ей, что не пускаю дочек на прогулку из-за их нарядов.

— Тем более. Если вам нечего скрывать, дайте нам проверить, мы успокоим пожилую леди и уедем, — в разговор вступил второй полицейский, Эрик Зейвейгер. — Мы по большей части тем и занимаемся, что проверяем сигналы, поступающие от сбитых с толку старушек.

— Так мы можем войти? — Лонгвел бросил ещё один многозначительный взгляд на пистолет. — Или вам есть, что скрывать?

— Извините, но впустить я вас могу, только если вы располагаете необходимыми бумагами, — Джеймс понадеялся оттянуть неприятный момент. — Ничего такого, просто хотелось бы соблюсти процедуру.

— Поверьте, оформить бумаги недолго, но когда они у нас будут — ух! — и развернёмся мы, — Лонгвел улыбался, но его глаза излучали угрозу. — Кто-то должен отучить граждан от излишней тяги к бюрократии. Помню интересную ситуацию. Как-то мы с Эриком приехали на вызов. Двое мужчин якобы похитили несовершеннолетних девочек. Один из них упрямился, не хотел нас пускать, мы его заподозрили, получили бумаги, ворвались в квартиру, перерыли всё вверх дном. Вызов-то оказался ложным, да документов у него не было. Так и отправился он обратно в Италию, побираться. Тот случай в Бронксе произошёл, Эрик?

— Определённо. В этом самом районе, — Зельвейгер оживлённо кивнул.

— В таком случае проходите, — Сквайрс открыл дверь полностью и освободил проход. Полицейские вошли внутрь. — Не подумайте только. Документы у меня есть. Я гражданин Великобритании, потому попрошу относиться ко мне с должным почтением, — Свайрс решил напустить туману и сбить спесь с самоуверенных полицейских, посмевших ему угрожать, пусть и в иносказательной форме.

— Где же ваши девочки? Можем ли мы их увидеть?

— Джульетт, — позвал Сквайрс. В прихожую выбежала Вика.

— Да, папа? — девочку сумели уговорить помочь сохранить тайну, Вика согласилась подыграть англичанам.

— Какая милая девушка, — Роб приветливо улыбнулся. — Сколько вам лет и как вас зовут?

— Джульетт Сквайрс, шестнадцать лет, — Вика грациозно поклонилась полицейским.

— Ведёте себя как аристократка, маленькая мисс. Такие манеры! Зачем ваш батюшка приехал в Америку, маленькая мисс? — продолжил допрос Роб.

— Мы лишились состояния, — на ходу сочинила Прохорова. — В Америке отец собирался стать на ноги.

— У вас странный акцент, маленькая мисс, — слащаво произнёс Роб. — Я бы не сказал, что вы из Англии.

— А кто вам сказал, что я из Англии? — находчиво выкрутилась Виктория. — Я русская, жила в России до тех пор, пока моя мать не заболела чахоткой, — Вика убедительно изобразила на лице выражение скорби. — Бедная, бедная мама. Она написала отцу, которого я до этого не видела, и он приехал за мной и забрал к себе, в Англию.

— Печально. И как давно вы перебрались в Королевство? — Роб склонился над Викторией.

— Два года назад, — беззастенчиво соврала Вика.

— Ладненько, — Роб утратил интерес к девочке, обратился уже к Сквайрсу. — А где же ваша вторая дочь, я бы хотел переговорить и с ней?

— Боюсь, она не в том состоянии, чтобы давать вам показания, — попытался отвертеться Джеймс.

— Вот как. А она тоже ваша внебрачная дочь, уж простите за бестактный вопрос.

— Да, Лора моя сестра, — вмешалась Вика, вошедшая во вкус.

— Девочки ещё не успели ко мне привыкнуть, мы с ними немного не ладим. Но разве семейные неурядицы в Америке разрешают полицейские? — пошутил Сквайрс, поверив, что от полицейских удастся отвязаться.

— Кто спорит, мистер… — Роб вопросительно посмотрел на Джеймса.

— Сквайрс. Где же мои манеры. Джеймс Сквайрс, — англичанин широко улыбнулся.

— Раз уж сигнал был ложный, мы, пожалуй, уйдём. Но больше не пугайте соседей. Ещё один подобный вызов и мы всерьёз подумаем об обыске. Кстати, как долго вы здесь живете? — спросил Лонгвел.

— В Нью-Йорке уже почти месяц, в этой квартире несколько дней. Прошлая комната стала мне не по карману.

— Всё дорожает, — Роб снова осмотрелся и собирался уходить. — Итак, мистер Сквайрс…

— Ты это слышал? — спросил Зейвейгер, насторожившись.

— Слышал что? — Роб вопросительно посмотрел на своего напарника.

— По-моему, там кто-то мычал, — Зейвейгер пошёл прямо по коридору в сторону задней комнаты, где как раз и находилась Наташа. Девушка и правда старательно мычала, пытаясь привлечь внимание полиции.

— Стой! Я проверю, ты следи за этим типом, — Лонгвел кивнул в сторону Сквайрса. Полицейский вытащил пистолет обошёл своего напарника, рассматривая квартиру. — Говорите, средств у вас не хватает? — продолжил Лонгвелл беззаботно. — А комнат-то здесь сколько?

Зейвейгер тоже вытащил своё оружие и направил его на Джеймса.

— Мистер Сквайрс, без резких движений, иначе я открою огонь на поражение, — предупредил Эрик.

Джеймс беззвучно выругался. Сегодня явно не их день.

— Хотелось по-хорошему, ребята, но вы сами виноваты, — Джеймс бросил яростный взгляд в сторону Зейвегера.

— Взять его Освальд, — приказал Джеймс, обращаясь к кому-то за спиной Эрика. Полицейский невольно обернулся, Сквайрс воспользовался моментом, сделал шаг вперёд, сместился в сторону, на случай, если полицейский откроет стрельбу. Увидев, что позади никого, Зейвегер заметил манёвр Джеймса, готов был застрелить его, но Сквайрсу повезло, он успел подскочить вплотную к полицейскому, вцепился в его запястья, прижал руки Эрика к стене.

— Эрик, это правда! Я нашел её, — в этот самый момент Роб открыл дверь, и увидел связанную Наташу. Как истинный джентльмен, он поспешил девушке на помощь. При этом Лонгвел не придал значения интенсивным кивкам пленницы. Как только Роб вбежал в комнату, Арчибальд, затаившийся за дверью, огрел его подносом по голове. К чести Лонгвела, он устоял и даже попытался оказать сопротивление, воспользоваться оружием, только англичанин оказался проворнее, повалил полицейского на землю. Роб слабо крякнул, выронил своё оружие.

Тем временем Сквайрс продолжал бороться с Зейвейгером, пытаясь выхватить пистолет. На помощь Джеймсу подоспел Освальд. Эрик оказался не робкого десятка. Попытавшись выстрелить, полицейский понял, что в суматохе забыл снять пистолет с предохранителя. Джеймс уже начал одолевать его, а Освальд не переставая лупил по спине, нанося не особенно сильные, но всё равно болезненные удары по почкам. Зейвейгер отпустил оружие, решил спасаться бегством.

Кое-как отпихнув Джеймса, Эрик попытался атаковать Освальда, но в ответ получил неожиданно крепкий удар в челюсть, после чего свалился на пол. Однако он сохранил самообладание. Осознав, что сопротивляться бесполезно, Эрик притворился потерявшим сознание. Освальд купился на уловку, побежал на помощь Арчибальду, Джеймс устремился следом.

Дела лорда шли не лучшим образом. Роб был молодым и сильным полицейским, драться ему приходилось не впервой. Не смотря на удар по голове и не прекращавшееся головокружение, он сумел отпихнуть своего противника ногами. Арчибальд продолжил швыряться в полицейского всем, чем ни попадя, но Лонгвел прикрывался локтем. Наконец лорд решил сойтись с потрёпанным противником в ближнем бою. Сжав кулаки, Недвед ринулся на Роба, уверенный в своей победе. Однако по бойцовским качествам Арчибальд явно уступал своёму противнику. Когда Недвед побежал в его сторону, Роб, до того опиравшийся на локти, поднялся на одно колено, второй ногой упёрся в пол и, выставив правое плечо вперёд, врезался Арчибальду в колено, руками подхватив его за пятку. Затем Роб, толкая плечом колено, руками потащил пятку на себя. Не ожидавший такого от избитого Лонгвела, Арчибальд неуклюже повалился на землю. Роб не стал добивать противника, рванул к пистолету, но в этот момент в комнату вбежал Освальд, а за ним и Джеймс. Они быстро справились с Робом, скрутили его и прижали к земле. А Зейнвегер уже встал на ноги и бежал к двери. Джеймс предусмотрительно забрал выбитый из рук Эрика пистолет. Поэтому единственной надеждой Зейнвегера оставался побег и вызов подкрепления.

Первым беглеца заметил Освальд, который вышел искать верёвки. Дворецкий оказался шустрым и быстро нагнал Эрика. Но полицейский успел выскочить из квартиры. На лестничной площадке они снова сцепились с Освальдом. Дворецкий сумел сбить полицейского с ног и, порядком разукрасив, отправил Эрика в нокаут. Но главного Зейвейгер добился — шум потасовки услышала не только противная старушка, но и итальянцы сверху.

Вскоре в местное управление полиции поступило сразу несколько звонков. Твердили об одном — нападение на полицейских в Бронксе.

4

«Эмберх действительно опасный человек, но и у него есть слабость, — говорил Арчибальд. — Он уверен, что сломил вас, запугал и получит всё, чего пожелает, стоит ему напустить грозный вид. Этим мы и воспользуемся. В письме Прохоровым мы указали ложный адрес. Вы назоветё тот же адрес немцу. Он будет искать нас там, а вы перехватите Прохорова или его жену, если он решит послать её, и приведёте одного из них на пересечение девяносто первой и Авеню Север, где мы и совершим обмен».

Однако Эмберх оказался предусмотрительным. Дени заметил хвост, когда до девяносто первой оставалось два квартала. Если поначалу худощавый мог позволить отпустить ирландца и Прохорову далеко от себя, то когда Дени стал часто поворачивать, Бергеру пришлось сократить дистанцию. Ирландец сразу узнал его, ускорил шаг, схватил Дарью под локоть и потащил её за собой, свернул в первый попавшийся проулок. Они побежали.

— Что происходит? — испуганно озираясь, спросила она. Дени не ответил. Бергер повернул там же, сломя голову бросился вдогонку. Ирландец буквально выволок Дарью из проулка, осмотрелся. Как назло, кроме двух о чём-то беззаботно болтавших негров, вокруг никого не было.

— Слушай внимательно. Беги на угол девяносто первой и Север-Авеню без оглядки и жди. Твоих дочерей скоро должны туда привести, — сказал Дени и подтолкнул Прохорову. — Беги же!

Женщина непонимающе хлопнула глазами, но послушалась, бросилась вверх по улице. Ирландец затаился за углом здания, сжал кулаки. Донесся частый стук каблуков Бергера, немец выскочил и замер посредине, бешено озираясь. Дени обрушился на него подобно лавине. Удар в висок с левой, правая смачно врезалась в челюсть, левая скользнула по почке. Ирландец уцепился за пальто немца, изо всех сил швырнул его в сторону. Подобно тряпичной кукле, худощавый отлетел обратно в проулок. Негры заинтересовались потасовкой, направились к дерущимся. Дени не заметил их, вошёл в раж. Он сел на поверженного Бергера и отхаживал его кулаками. Бил по лицу, бокам, плечам, груди. Худощавый, однако, продолжал оказывать слабое сопротивление, прикрывался руками, толкался.

На плечо Дени легла чья-то рука.

— Эй, — осмелился вмешаться негр. — Хватит.

— Иди отсюда! — рявкнул на незнакомца ирландец. Негр перепугался, отпрянул. Его приятель угрожающе усмехнулся.

— Ты забыл, в каком ты районе? — спросил второй негр у Дени. — Здесь белым делать нечего.

Негр неторопливо вытащил нож и двинулся к Дени. Ирландец понял, что дело плохо, вскочил с Бергера, стал медленно пятиться.

— Выворачивай карманы! — приказал негр. — Проверь пока второго, — обратился он к приятелю.

На мгновение взгляды троих людей упали на избитого Бергера. О нём позабыли, а напрасно. Утирая рукавом левой руки кровь с лица, Бергер сжимал пистолет правой. Негр с ножом осклабился, рванулся на худощавого. Немец выстрелил без раздумий. Пуля угодила в живот вооружённому негру. Его приятель испугано поднял руки, убежал. Раненый упал на колени, зажал руками кровоточащую рану, умоляюще смотрел на Бергера. «Не надо!» — кричали его глаза. Впрочем, Бергер не удостоил его ответным взглядом, немец направил оружие на Дени.

Ирландец оглянулся, прикидывая успеет ли он миновать проулок прежде, чем Бергер его пристрелит.

— Даже не думай, — предупредил худощавый. — Быстрее пули никто не научился бегать.

Осознавая правоту его слов, Дени нахмурился, опустил голову.

— Куда она побежала? — спросил Бергер. Ирландец молчал. На прилегающей к проулку улице поднялся шум. Спасшийся негр орал во всё горло, звал на помощь. Бергер смачно выругался, посмотрел на Дени. — Пошёл вперед! Нужно сматываться.

Ирландец послушался. Он рассчитывал улизнуть от Бергера на повороте. Но, не успев пройти и двух шагов, спиной почувствовал, что немец стоит к нему вплотную. Дени начал было разворачиваться, но в тот же миг его огрели по затылку. Ирландец потерял равновесие, упал на землю. С удивительной для человека его сложения силой, Бергер поволок Дени прямо по земле. Они миновали проулок, бросив бессознательного ирландца на тротуаре, худощавый вышел на проезжую часть и остановил первую попавшуюся машину. Бергер направил оружие на водителя и заставил его оставить автомобиль. Перепуганный полноватый мужчина, выполз из-за руля, отошёл подальше от машины. Бергер усмехнулся, перевёл взгляд на Дени, который неуклюже размахивал руками и пытался встать, снова ударил его по голове рукоятью пистолета. Ирландец лишился сознания.

5

Оставив связанных полицейских в комнате с Наташей, Джеймс, Освальд, Арчибальд и Вика собрались там. Нужно было решать, что делать с норовистой девицей.

— Арчибальд, развяжи её, у нас нет шансов убежать, если девчонка будет брыкаться, — скомандовал Джеймс. Арчибальд моментально выполнил приказ.

— На помощь! — завизжала Наташа.

— Ори, сколько влезет. Помощь уже едет. Мы бежим на встречу с твоими родителями. Если хочешь их увидеть, давай следом за нами, нет — возвращайся домой, жди полицию, в общем, делай что хочешь, — сказав это, Джеймс обратился к остальным. — Пора уходить, — и первым покинул комнату.

— Мы не преступники, хотели только помочь, — добавил Арчибальд. Он и Освальд тоже ушли. Младшая Прохорова последовала было за ними, но сестра её окликнула.

— Виктория и ты туда же? — Наташа схватила сестру за руку.

— Они же сказали, что идут к родителям, — произнесла доверчивая девочка.

— Они врут!

— Послушай, — в разговор вмешался Освальд, задержавшийся в дверях, — мы не давали тебе повода сомневаться в наших словах. Мы обещали освободить тебя и сестру, обещали, что не причиним вам вреда. Мы исполнили свои обещания. Так зачем нам врать теперь?

— Наташа, побежали вместе с нами, — Вика посмотрела на сестру. Наташа не могла отпустить её одну.

Пятеро человек выбежали из многоэтажки и засеменили вверх по улице. Они не успели убежать далеко, когда полиция подъехала к дому.

6

Бергер остановил автомобиль у телефонной будки, выволок Дени, находившегося в бессознательном состоянии. Отвесив звонкую оплеуху ирландцу, Бергер стал орать на него:

— Куда она пошла?!

Дени открыл глаза, посмотрел на Бергера. Немец понял, что привёл пленника в чувство, замахнулся рукой с пистолетом, и ударил рукоятью по губам. Дени застонал, казалось, удар Бергера переломал все зубы, по щекам и подбородку потекла кровь.

— Где она?! — снова спросил Бергер, занося руку для удара.

— Авеню Север и девяносто первая, — с трудом произнёс напуганный Дени.

— Ради твоего же блага надеюсь, ты говоришь правду, — сказал Бергер и вошёл в телефонную будку. Он быстро дозвонился помощнику Эмберха, сидевшему в съемной квартире неподалёку от дома Прохоровых.

— Они нас надули! В записке другой адрес, — сообщил Бергер собеседнику на другом конце провода. — Нужно ехать на угол Север Авеню и девяносто первой. Передай Эмберху, срочно!

Бергер бросил трубку, со зла потряс кулаками в воздухе. С ирландцем нужно кончать. Худощавый собрался выходить из будки, но дверь врезалась в его хребет. Бергер резко подался вперёд, ударился головой об аппарат. Ладонью он судорожно вцепился в рукоять пистолета, развернулся и столкнулся с Дени. Они снова сцепились, но драться в будке было неудобно, удары походили на лёгкие толчки, Бергер пытался освободить руку с оружием, Дени всячески мешал ему. Прогремел выстрел, худощавый сполз вниз. Дени склонился над немцем, развязал пояс пальто, залез под него. Худощавый почти достал оружие, но пистолет случайно выстрелил. Пуля угодила в самое сердце Бергера, мгновенно его убив. Ирландец забрал оружие, думал броситься к автомобилю. Но вспомнив, что не умеет водить, побежал. Перейдя на шаг в квартале от места встречи, он отыскал уговоренный переулок. Дарья Прохорова до сих пор стояла там, нервно теребя свои рукава. Увидев избитого Дени она ахнула.

— Сейчас сюда должны подойти мои друзья с твоими дочками. Смотри по сторонам, заметишь их, не беги навстречу, спрячься и дожидайся меня, — проинструктировал Дарью Дени, — Я пока проверю, нет ли за нами погони.

Ирландец оббежал вокруг квартала, он убедился, что поблизости никого из людей Эмберха. На обратном пути ему показалось, что кто-то за ним действительно следовал, Дени сбавил темп, оглянулся. Он не ошибся — за ним действительно следили, но этого человека ирландец ожидал увидеть меньше всего.

— Здравствуй Дени, — понуро повесив голову, поздоровался Юджин.

— Как ты нашёл меня? — Дени не верил своим глазам. Он ведь ясно дал понять мальчишке, что не хочет иметь с ним ничего общего

— Я пошёл следом, увидел Бергера, испугался, отстал. Бродил вокруг да около, пока не заметил женщину, с которой ты разговаривал, увязался за ней, думал, найду тебя, — сказал Дени.

— И зачем я тебе нужен? — Дени не мог долго злиться на мальчика. Он быстро смягчился, с печалью в глазах смотрел на Юджина.

— Прости меня. Пойми, я старался ради нас, — Юджин замолчал. — Эмберх обещал сохранить жизнь мне и тебе, если я буду рассказывать ему о том, что ты делаешь.

— Не лги мне, Юджин. Ты сдал Эмберху Иоганна, сдал бы и меня.

— Я, — Юджин снова опустил голову. По щекам катились слёзы, было горько видеть мальчика таким. Он совсем ребёнок, на вид ему и тринадцати не дашь. Смеет ли Дени требовать от мальчика верности, когда сам учил искать во всём личную выгоду?

— Я просто хотел попросить у тебя прощения, — повторил Юджин, посмотрев своими покрасневшими от слёз глазами на своего друга. — Я хочу, чтобы ты знал — мне больно, мне очень больно.

— Так и должно быть, — Дени сам еле-еле сдерживал слезы. Мальчуган дорог ему. Потому нужно быть жестоким. — Я считал тебя сыном, братом, родным человеком! Но после того, что ты сделал, я не хочу тебя знать и не могу тебя простить. Проваливай отсюда и не мешай мне исправить твои ошибки.

— В любом случае, — Юджин сумел сдержаться, выслушал своего бывшего друга с достоинством, — спасибо. Надеюсь, я получу сполна, — мальчик пошёл прочь. Дени хотел броситься за ним, сказать, что не держит на него зла, что Юджин не должен корить себя. Дени готов был возложить вину за случившееся на кого угодно. Но ирландец этого не сделал.

Он не имел права подвергать жизнь Юджина опасности. Если Эмберх сумеет напасть на след ирландца или англичан, он убьет их всех. Дени не желал Юджину смерти.

«Ну почему ты не согласился уехать на Запад?» — с тоской подумал ирландец, провожая мальчика взглядом.

7

Не смотря на все старания шофёра, полицейские нагоняли автомобиль Эмберха. Карл нервно смотрел в зеркало заднего вида. Сидевший рядом с ним головорез Фрэнк безумно улыбался. Наёмник по имени Дэвид, расположившийся рядом с водителем, сжимал в руках пистолет, готовый в любой момент открыть огонь.

Шум погони разносился на несколько кварталов вокруг. Пешеходы держались середины тротуара, автомобили съезжали на обочину. Эмберх отвернулся от окна, вперил взгляд в кресло водителя. У него появился план.

— Сворачивай на первом перекрёстке, закружи их и отрывайся настолько, насколько сможешь, потом жми по тормозам, — приказал Эмберх, доставая пистолет из кобуры. Сидевший рядом с Эмберхом наёмник захохотал.

— Да, так! — казалось, он разговаривает сам с собой. — Пустим им кровь, шеф! Да, так! Давно пора, шеф, пустить им кровь, шеф!

В правой руке наёмник зажал пистолет, а левой извлёк длинный кинжал, напоминавший кинжалы горцев Кавказа. Он приложил лезвие к щеке и зажмурился, явно испытывая удовольствие. Эмберх с недоумением посмотрел на него, почувствовал себя неуютно. Наёмник был сумасшедшим. Обдумать это открытие как следует Карлу помешал скрип тормозных колодок. Его швырнуло в сторону, прижало к Фрэнку. Лезвие ножа, который он сжимал, случайно задело Эмберха, оцарапало его висок.

Вписавшись в поворот, шофёр вдавил педаль газа в пол. Полицейские отстали. Эмберх сверкнул глазами, схватил кисть наёмника, крепко сжал её, заставил отпустить нож. Оружие упало под ноги головорезу.

— Поднимешь, когда приедем на место! — распорядился Эмберх. Фрэнк посмотрел на него с выражением детской обиды и затаённой злобы. Карл старался держаться уверенно, но не мог не отметить, что безумный блеск в глазах этого человека пугает его. Однако наёмник не осмелился перечить Карлу, достал пистолет из кобуры и вертелся на месте, стараясь разглядеть полицейские машины.

— Они снова нас догоняют, — флегматично ответил здоровяк Дэвид.

— Постреляй немного. Нам понадобиться фора, — приказал Эмберх.

— Пора! — как бешеный заорал Фрэнк, опустил стекло вниз, вылез из окна по пояс и принялся палить. Полицейские не пытались отстреливаться. Расстояние между машиной Эмберха и преследователями сокращалось.

— Поворачивай! — приказал Карл, как только они подъехали к перекрестку. Шофёр вывернул руль во второй раз. Наёмник, высунувшийся из окна, завизжал, как свинья, его ноги оторвались от земли. Карл воспользовался моментом, как бы невзначай подтолкнул его плечом. Фрэнк вылетел из машины, ударился о багажник, растянулся посреди дороги. Ехавшая первой полицейская машина резко затормозила, две другие сумели её объехать, но сбавили скорость.

— Господи! — вырвалось у шофёра. — Ему конец?

— Парню не хватало винтиков, — заметил Эмберх. — Сам виноват. Сможешь от них теперь оторваться?

— Вряд ли. Уж больно плотно они нас преследуют.

— Тормози возле того переулка! — распорядился Эмберх. Как только автомобиль стал сбавлять ход, Карл направил своё оружие в голову Дэвиду и выстрелил. Водитель вскрикнул, Карл покончил и с ним, открыл дверь, выскочил из начавшего снова набирать скорость автомобиля, неуклюже упал, но ушибся несильно, быстро поднялся на ноги, скрылся в переулке. Краем глаза он наблюдал за тем, как неуправляемый автомобиль несся вперёд, прочертив затейливую траекторию, обчесал бок о стену здания, разбив витрину, въехал в лавку галантерейщика. Подхваченные ветром в воздух поднялись галстуки и брюки. Приближавшийся вой сирены заставил Карла устремиться вглубь переулка, затаиться там. Автомобили полицейских пронеслись мимо. Эмберх побежал вдоль переулка, выбрался на проспект, заставил себя сбавить шаг. Он опустил голову и, стараясь вести себя подобно занятому ньюйоркцу, смешался с толпой. Ему оставалось пройти всего квартал, чтобы достигнуть Авеню Север.

Он не заметил такси, ехавшего к нему навстречу, не обратил внимания, как жёлтый автомобиль развернулся у Эмберха за спиной и поехал в противоположном направлении. Внутри автомобиля сидел Освальд.

Бывшему дворецкому поручили купить билеты на поезд. Джеймс предполагал, что люди Эмберха могут следить за вокзалами, потому и отложил покупку билетов на последний момент. Когда Освальд увидел фигуру высоченного человека в потёртом коричневом плаще, он отчего-то сразу догадался, кто это.

— А он откуда здесь взялся? — Освальд знал, что англичане должны были встретиться с Дени неподалеку. — Господи, да он же их всех убьет!

— О чём вы, мистер? — таксист вопросительно посмотрел на Освальда.

— Разворачивай, — скомандовал дворецкий. — Гони назад! Я должен их предупредить!

8

Юджин не сразу понял, что к нему навстречу бежит Карл Эмберх. Глаза немца горели первобытной яростью, и в таком состоянии его сложно было узнать.

— Где он? — немец схватил Юджин за глотку и подтянул прямо к своему лицу.

— Я только сейчас видел его… — тут мальчик остановился, вспомнил лицо Дени, понял, что если предаст ирландца ещё раз, то не сможет жить дальше. Уж пусть лучше Карл Эмберх закончит то, что начал — разобьет их компанию до конца. — Я ничего тебе не скажу, — твёрдо произнёс Юджин, и смело посмотрел в глаза обезумевшему немцу.

— Ты уже сказал больше, чем достаточно. Он рядом и я найду его, — Эмберх отбросил Юджина в сторону и побежал дальше.

…

— Наташа, Вика, доченьки мои, — счастливая мать вцепилась в своих ненаглядных дочерей, крепко прижала их к себе и долго не отпускала. Арчибальду и Джеймсу стало неловко. Обоих мучили угрызения совести — они причинили этой женщине столько страданий, и всё из-за чего? Безделушки, о свойствах и происхождении которой они ничего не знали.

— Извините нас, — решился заговорить Джеймс. — Мы поступили подло, но иного выбора не оставалось. Ваших дочерей должны были похитить другие люди, они гораздо хуже нас, — произнёс он фразу, которую повторял на протяжении последних нескольких дней про себя. — Отдайте нам бумаги вашего мужа и расстанемся на этом.

— Вот, — Дарья Прохорова дрожащими руками достала из сумки, которую несла с собой, картонную коробку, протянула её англичанам. — Он сказал, здесь всё.

— Один вопрос, — решился встрять Арчибальд. — Он не рассказывал, откуда достал вот эту шкатулку, — Недвед вынул из-за пазухи небольшой прямоугольный ларчик с округлой крышкой. Дарья сразу узнала шкатулку.

— Лет двадцать прошло с тех пор, как я её видела. Платон привёз шкатулку из поездки в Китай, больше ничего толком не рассказывал.

— Значит нам нужно в Китай, — заключил Арчибальд.

— Именно, — Джеймс утвердительно кивнул и виновато посмотрел на Прохорову. — Простите нас, пожалуйста, хочу только, чтобы вы поняли — сделали мы это из самых светлых побуждений.

— Езжайте в свой Китай и не возвращайтесь оттуда никогда, — выплюнула Дарья.

— Нехорошо получилось, — только и промямлил Джеймс.

— А где же Дени? — Арчибальд вспомнил, что обещал ирландцу помочь выбраться из Нью-Йорка. — Он нам здорово помог.

— Ваш дружок побежал искать преследователей минут пять назад. Думаю, скоро вернётся, — сказала Дарья и поцеловала Вику в лоб.

Пожав плечами, Арчибальд принялся высматривать ирландца. Прохорова стала расспрашивать дочерей о том, как с ними обращались. Вике, похоже, понравилось быть похищенной, она упорно доказывала, что всё было хорошо, относились к ним прекрасно, мистер Освальд замечательный человек. Наташа, напротив, описывала ужасы, от которых кровь в жилах стыла. Хуже всех, по разумению девушки, к ней относился Арчибальд, самый коварный из преступников. Те двое не скрывали своих умыслов, по ним видно как есть — бандиты. А коварный Арчибальд притворялся аристократом, вводил в заблуждение наивных Наташу и Вику.

Дарья взяла детей за руки, в последний раз с презрением посмотрела на похитителей, сказала девочкам, что они уходят. Тут объявился Дени. Ирландец выскочил из проулка, увидев Арчибальда, Сквайрса и женщин, бросился к ним.

— Ну как, всё успели обсудить? — Дени был чем-то расстроен, но старался выглядеть бодрым, готовым покинуть Нью-Йорк раз и навсегда.

— Да, только тебя ждём, — Арчибальд протянул руку, чтобы поздороваться с Дени. Ирландец пожал её, посмотрел на Сквайрса, но тот демонстративно скрестил руки на груди, в знак того, что не собирается ручкаться с бандитом.

— Тогда в путь, — сказал Арчибальд, бросив полный укоризны взгляд в сторону своего старшего товарища.

— Пойдёмте, — только и успел сказать Дени, перед тем, как появился немец.

Карл Эмберх действовал стремительно. Не мешкая, он открыл огонь, не заботясь о том, что может ранить невиновных женщин. Метился он в Арчибальда, но расстояние было значительным — проулок длиной около тридцати метров — потому пуля ушла немного влево. Прохоровы, англичане и ирландец разом повернулись в сторону Эмберха. Дарья схватила дочерей за руки и потащила их прочь из переулка, но Эмберх не оставил ей шансов. Продолжая бежать к ним навстречу, Карл выстрелил дважды. Первая пуля попала Дарье в левое колено, причинив невыносимую боль. Вторая в живот. Дарья рухнула на землю и не шевелилась. Вика пронзительно закричала.

— Мамочка! — Вика закрыла руками рот и рыдала. Наташа не могла пошевелиться, застыла на месте и с каким-то странным выражением повторяла одно выражение.

— Этого не может быть, — говорила она.

Арчибальд с немым ужасом наблюдал за всем происходящим, желая лишь одного — смерти Карла Эмберха. Джеймс был вне себя от ярости. Благородный англичанин бросился на Эмберха, невзирая на то, что немец был вооружен. Но не сумел пробежать и метра — Эмберх взял его на прицел и выстрелил. Джеймс должен был быть убит. Освальд появился просто неоткуда, прикрыв своего друга. Дворецкий повалил Сквайрса на землю. Пуля задела бок Освальда, но не причинила англичанину существенного вреда. Эмберх подбежал к своим жертвам вплотную, желая прикончить обоих англичан. Немец лихорадочно жал на спусковой крючок, но вместо оглушительного выстрела тихо стукал боёк. Первым это осознал Дени, во время стрельбы припавший низко к земле. Он давно хотел избить немца как следует — ему представился отличный шанс. Ирландец посмотрел на дочерей, склонившихся над телом полуживой матери, вспомнил, как погиб Иоганн, позволил чувствам захлестнуть себя. Дени хотел причинить немцу столько же боли, сколько сам Эмберх причинил другим людям на его глазах. Ирландец был хорошим боксером, не чурался рукопашной, разъярившись, бросился прямиком на Эмберха.

Карл отступил на несколько шагов назад, начал перезаряжать оружие. Дени атаковал в тот момент, когда Эмберх был поглощён пистолетом. На Карла обрушилась серия мощных ударов, немец уронил пистолет, рассыпал патроны. Он быстро опомнился, блокировал один удар, увернулся от второго, приготовился контратаковать. Со всего маху врезав Дени, Эмберх обхватил ирландца вокруг талии, крепко сжал руки, повалив противника на пол. Дени пытался выбраться, но немец был значительно тяжелее и сильнее его. Сбив с ног ирландца, Карл безжалостно мутузил Дени, бил в живот, грудь, печень.

— Прекрати это, — Юджин прыгнул немцу на спину, но тот небрежным движением отбросил мальчика назад. Издалека донёсся вой сирен, свидетельствовавший о приближении полицейских. Эмберх зарычал, бросил избитого Дени подхватил пистолет с земли, стал собирать патроны. Джеймс уже поднялся на ноги и намеревался напасть на немца, но Арчибальд понимал, что вояку постигнет участь ирландца. Недвед схватил Сквайрса, помог подняться Освальду и потянул их за собой.

— Мы отомстим ему, Джеймс, но не сегодня, — сказал Арчибальд, глядя в глаза Сквайрсу. — Нужно уходить.

— Но девочки! — невероятно, но глаза Джеймса были полны слёз, — посмотри, что он сделал с девочками!

Вика сокрушалась над телом матери, Наташа упала на колени и рыдала.

— Зачем мы впутали их во всё это?

Арчибальд не знал, что ответить. Эмберху похоже удалось перезарядить пистолет, поскольку он торжественно рявкнул что-то на родном языке.

— Он и их пристрелит, если мы ничего не предпримем! — крикнул Арчибальд. Он подбежал к телу Дарьи Прохоровой и подхватил Вику на руки. Девочка не хотела оставлять мать, но Арчибальд не стал церемониться, насильно оторвал Вику, она безвольно повисла у него в руках. Снова раздался выстрел, но то ли Карл не метился, то ли сама судьба хотела, чтобы Арчибальд спасся — пуля рикошетом отскочила от стены, просвистела в стороне от Недведа. Освальд заставил Наташу встать. Джеймс помог ему. Вместе они буквально унесли девушку из переулка. Эмберх продолжал палить, но теперь пули не могли причинить англичанам вреда. Немец вскочил на ноги и бросился вдогонку. Когда Карл почти выбрался из переулка, он услышал отчётливый щелчок — механизм шкатулки сработал. Немец выбежал на улицу, но она пустовала. Полицейские приближались.

Карл Эмберх не мог рисковать собой. Операция провалилась — немцу нужно скрыться.

9

Юджин подполз к Дени, который судорожно глотал ртом воздух.

— Как ты, Дени? — мальчик с жалостью посмотрел на избитого ирландца, лицо которого окрасилось в жёлтый цвет.

— Юджин, ты не плохой человек. Раскаяние верный путь к искуплению, — произнёс Дени. — Знай, что ты и Иоганн были для меня самыми дорогими людьми на свете, я не могу на тебя злиться, — произнеся это, Дени умер. А вместе с ним умерла дружба, которая связывала трёх человек. Юджин остался один.

…

Арчибальд, Освальд, Джеймс, Вика и Наташа сидели в купе поезда, увозившем их на юг страны. Каким-то чудом никто из них не получил ни царапины. Девочки спаслись, но какой ценой! Шкатулка осталась у Арчибальда. И что с того? Жизнь Наташи и Вики разрушена. Даже Джеймс не мог оправиться от того, что видел. Убить мать на глазах детей! Каким же чудовищем надо быть, чтобы совершить такой поступок. Но ответственность за гибель Дарьи Прохоровой целиком и полностью лежала на англичанах. Они впутали сестёр в эту историю.

Теперь молодой лорд понял, каково было Дени, когда тот стал свидетелем смерти Иоганна. Арчибальд уже никогда не станет тем прежним беззаботным юношей, который любил покутить на отцовские деньги. Ему требовалось время, чтобы осмыслить перемены, которые произошли в его жизни за последние несколько недель.

— Арчибальд, — Джеймс нарушил царившее молчание.

— Да, Джеймс.

— Пообещай, что когда мы закончим со шкатулкой, то найдём Карла Эмберха. Найдём и отомстим за те убийства, которые он совершил чужими руками или сам.

— Обещаю, Джеймс.

— Пообещайте тогда и мне, — попросила Вика дрожащим голосом, — что вернёте нас отцу, вместе с нами пойдёте на кладбище и посетите могилу матери!

— Клянусь своей жизнью, — с трудом выдавил из себя Арчибальд. Он дал себе слово, что постарается помочь девушкам пережить гибель матери, ни пожалеет никаких средств, чтобы обеспечить их будущие. В память о Дарье Прохоровой.

…

Карл Эмберх сумел выкрутиться и на этот раз. Он покинул город и плыл на пароходе в Германию. Скоро он отправится в Китай, там предстоит проделать большую работу.

Вечером он сидел в ресторане на палубе и доедал свой ужин. Невольно вспомнились события безумного дня, лица людей, которых он убил.

— Я постараюсь всё исправить, — тихо произнёс он, завершил трапезу и вернулся к себе в каюту. Он лёг в кровать и крепко уснул. Как и в любую другую ночь, во сне немец видел только его — ларец Пандоры.

Эпилог

1

Конец апреля 1935 года, юг США.

Джеймс Сквайрс встретился со своим старым другом Марком Клейтоном в ресторанчике двадцатитысячного городка в Техасе. Они обнялись, обменялись друг с другом шутками, немного поиздевались над своим возрастом. Затем настало время поговорить серьезно.

— Спасибо, что выбрался из Нью-Йорка для меня, — поблагодарил Сквайрс.

— Джеймс, мы с тобой через столько прошли, что благодарности излишни. Не будем считаться, кто кого и когда выручал, меня это оскорбляет. Договорились?

Джеймс кивнул.

— Ты разузнал насчёт отца девочек?

— Его убили: застрелили в собственной квартире. Согласно официальной версии это сделали грабители. Весь дом поднят вверх дном: они переворошили вещи, чуть ли не по частям разобрали мебель.

Джеймс стал мрачнее тучи. Как быть с сёстрами?

— Во что вы ввязались, ребята? — спросил Марк, заметив, как переменился в лице Джеймс.

— Если бы я сам знал, — сжав губы, ответил Сквайрс. — Но возвращаться в Англию нам нельзя. И в Штатах оставаться опасно.

— Я могу помочь, — вызвался Клейтон. — В Перу есть маленький городишко, про его существование знают местные да археологи. Там ищут какие-то ирригационные каналы индейцев или что-то вроде того. Я слышал, они нуждаются в наёмниках. Опытный солдат пригодится им для поддержания порядка в городе, защиты от банд, которые, по слухам, ошиваются в окрестностях.

— Неловко говорить об этом, но у нас почти не осталось денег, — смущённо сказал Джеймс.

— Не волнуйся, бумажки для меня не проблема. Так как насчёт Перу?

— Я не знаю, Марк. Нужно поговорить с остальными. Ещё одна вещь. Если я попрошу взять тебя с собой в Нью-Йорк двух девушек, ты доставишь их в город в целости и сохранности, присмотришь там за ними?

— Без проблем, Джеймс. Тогда разговаривай со своими друзьями, решайте, как быть дальше, а уж я за мной дело станется.

— Спасибо, дружище, буду тебе по гроб жизни обязан.

— Как и я тебе, — с улыбкой ответил Клейтон.

Они побеседовали о семье Марка и его жизни в Штатах, договорились встретиться здесь же на следующий день. Джеймс обещал объявить окончательное решение. Распрощавшись с другом, Сквайрс вернулся в квартиру, которую они сняли у пожилой пары на несколько дней. Арчибальд развалился на диване в прихожей и смотрел в потолок. Больше никого не было.

— Где Освальд и девочки? — спросил Сквайрс у Недведа. В ответ лорд пожал плечами.

— Минуту назад поднялись наверх, — неопределённо ответил Арчибальд.

— Я разговаривал с Клейтоном, другом, о котором я рассказывал. Он сказал, Прохорова убили.

Арчибальд повернулся и посмотрел Джеймсу в лицо. С минуту помолчав, лорд сел, облокотился на колени, подбородком прижался к приставленным друг к другу кулакам.

— Что теперь делать? — спросил он.

— Марк предложил нам отправиться в Перу. Там есть городок, где якобы требуются наёмники. Старым солдатам, вроде меня, там будут рады. Пару месяцев отсидимся, когда всё уляжется продумаем дальнейшие шаги.

— Я спрашивал о Прохоровых. Что делать с ними?

— Ну, — Сквайрс тяжело вздохнул. — Пускай возвращаются в Нью-Йорк. Марк обещал приглядеть за ними. Старшая выйдет за кого-нибудь замуж, там и младшая подоспеет. Не переживай за них, выкарабкаются.

— Так нельзя, — покачал Арчибальд головой. — Мы бросаем их на произвол судьбы. Так нельзя.

— А что ещё остается? Не брать же их с собой?

— Думаешь, они согласятся? — Арчибальд оживился, оторвал свой взгляд от пола и посмотрел на Сквайрса.

— Серьезно? Хочешь взять их с собой?

— Мы им жизнь испоганили. Наш долг позаботиться о них. К тому же, ты можешь поручиться, что этот немец покинул Нью-Йорк и не рыщет по городу в поисках хоть какой-то зацепки? Что будет, если он выйдет на Прохоровых?

Сквайрс задумался, нервно махнул рукой.

— Сам иди с ними разговаривай. Согласятся, будь по-твоему, нет, пускай возвращаются домой.

— Я так и сделаю, — согласился Арчибальд.

Недвед поднялся на второй этаж квартирки, постучал в дверь комнаты девочек, вошёл внутрь. Освальда и Вики там не оказалось, у окна на стуле сидела Наташа. Её выразительные печальные глаза в свете полуденного солнца напоминали изумруды. Арчибальд поборол дрожь, охватившую его.

— Извини за беспокойство, речь о твоём отце. Он погиб, — Недвед решил не откладывать плохие новости напоследок.

Наташа тихонько хмыкнула, повела плечом и продолжила смотреть на улицу. Похоже, она была готова к такому исходу.

— Мы с Джеймсом поговорили и решили, что вам опасно сейчас возвращаться в Нью-Йорк, — неуверенно продолжил Арчибальд. Он ожидал от Наташи другой реакции на новость о смерти её отца, поэтому не знал, как себя вести дальше. — Поэтому, если вы с сестрой хотите, можете отправиться с нами.

Наташа соизволила повернуться к Арчибальду. Её холодный, испепеляющий взгляд заставил Недведа поёжиться.

— Зачем мы вам нужны? — спросила Наташа. — Почему просто не оставить нас в покое?

Арчибальд замялся; он не знал, что ответить. Наташа пыталась заглянуть ему в глаза, а потом вдруг тихо-тихо заплакала. Сердце Недведа буквально рвалось на куски. Он поддался порыву, бросился к девушке и обнял её.

— Послушайте, Наташа, простите нас, — стал шептать ей на ухо Арчибальд. — Если б только я мог исправить ошибки прошлого.

— Но ты не можешь, никто не может, — выдавила из себя девушка. — Я любила родителей, одному только Богу известно, как я их любила.

— В день смерти моего отца, — неожиданно для себя начал Арчибальд, — я с ним сильно поругался. Я ходил по городу и размышлял, решил просить у него прощения, но не успел. Он погиб с осадком на душе, оставшимся от нашей последней ссоры.

— Когда это случилось?

— Месяц назад.

В комнате воцарилась тишина. Арчибальд отодвинулся от Наташи. Сами не зная почему, они смотрели друг другу в глаза.

— Это ещё что, — нарушила затянувшееся молчание Наташа. — Один американец рассказывал, что не успел вернуть отцу долг перед смертью. А старик его жадный как сам чёрт. Так потом этот американец и мучился, всё ждал, когда отец с того света явится, долг с него требовать.

Неуместность и нелепость слов Наташи произвели неожиданный эффект. Недвед с Прохоровой захохотали. И тогда Арчибальд осознал — он не хочет отпускать Наташу.

2

Лето 1935 года, Тибет, область Кам.

— Они идут! — завопил Ляо, бросил своего командира и побежал вниз. Юн, напротив, остался с Ли, не стал оборачиваться, поволок его прямо по земле к пещерам. Треск автоматной очереди заставил Линя лечь на землю. Стянув с плеча винтовку, он упал на спину и увидел их: высокие и крепкие мужчины в серой военной форме. На головах каски, в руках автоматы. Трое заняли позиции на возвышенности, навели оружие на Линя. Один из них заговорил на тибетском, но Юн не владел этим языком. Да и не до разговоров было.

— Эй, коммунист! — крикнул Пу. — Давай сюда, я прикрою!

Гоминдановец открыл стрельбу, мужчины в форме ответили автоматными очередями. С таким оружием Линю не приходилось сталкиваться. Нужно было торопиться. Сжимая в одной руке винтовку, второй он схватил Ли и стал ползти, волоча гоминдановца за собой.

— Они идут к тебе, коммунист, поторопись! — Пу выбежал из пещеры, встал на одно колено, вторую ногу поставил на ступню, упёрся локтем в импровизированную опору, стал метиться. Пули свистели вокруг гоминдановца, он сохранял самообладание и готовился выстрелить. Очередь взрыхлила землю прямо у носка его ноги. Пу выстрелил в ответ. Юн не удержался, обернулся. Гоминдановец промазал. Нервы Пу сдали, он стал палить напропалую.

— Да беги же ты! — прокричал он Юню, отстреливаясь.

Позабыв о безопасности Линь встал на ноги, подхватил Ли и опрометью бросился к пещерам. Он почти оказался там, когда Пу, передернув затвор, спустил курок и обнаружил, что патроны у него кончились. Противники в касках встали на ноги, бросились вдогонку, не переставая стрелять.

— Пригнись, — Пу выбежал навстречу Юню, толкнул красноармейца плечом. Линь не устоял на ногах, вместе с Ли упал на землю. Повернув голову в сторону Пу, Линь увидел, что тот смертельно ранен — пули пробили его живот и грудь. Что-то внутри Юня оборвалось, словно судьба человека, который был его врагом, тревожила Линя.

«Какая глупость. Я его почти не знал», — подумал Юн.

Мужчины в форме перестали стрелять, снова прокричали что-то на неизвестном Линю языке. Впрочем, понять смысл их слов несложно — они предлагали сдаться. Вскинув винтовку, Юн направил её в сторону одного из противников. Опытный стрелок, Линь просто не мог промахнуться.

«Сейчас посмотрим, берут ли вас пули!» — не без злорадства подумал Юн. Грохнул выстрел. Голова одного из противников откинулась назад, кровь забрызгала склон за его спиной. Он покачнулся и упал. К тому времени Линь взял на прицел второго, выстрелил, снова попал. Солдат вскрикнул, схватился за плечо. Третий поднял свой автомат, готовый ответить на огонь. Взгляды Линя и противника пересеклись. Юн сделал неожиданное открытие — ему противостоял европеец. Автоматная очередь заставила Линя пригнуться, но в следующий момент, Юн умудрился выстрелить в ответ. Европеец стал отступать, помог подняться своему раненному в плечо товарищу, продолжая изредка отстреливаться. Линь выжидал. Когда он в следующий раз намеревался выстрелить, враги успели подняться и скрылись за пригорком.

Пу сумел приподняться на руках, посмотрел по сторонам, взглянул на грудь и живот, залитые кровью.

— Коммунист, — позвал он Линя. Слова давались ему с трудом. — Сейчас нет разницы за красных ты или за Гоминдан. Мы из одной страны, мы — китайцы, — выдавив эту тираду, Пу медленно опустил голову на землю и почти мгновенно умер.

Линь тяжело вздохнул, затащил Ли в пещеру, застыл. У него оставался всего один патрон. Но расходовать его просто так Юн не собирался. Он посмотрел на тело убитого европейца, так и оставшееся лежать на склоне. Ляо врал — их можно убить, они такие же люди, как и Юн. Бояться нечего. Самое страшное, что может произойти с Линем, так это смерть. А коли умирать, так в бою. Отомстить за своих солдат, Хо, У и Фэна. Пока из-за пригорка никого не было видно.

Ли стал приходить в себя. Он тихо застонал, пролепетал ругательства себе под нос, попытался развести руки, пошевелить ногами, но когда у него ничего не вышло, стал тихонько звать на помощь.

— Успокойся! — приказал Юн шёпотом. — Ты нас выдашь!

— Линь? Ты здесь? Где мы, почему я ничего не вижу? — спросил Ли.

— Мы в пещерах. Молчи, одного из твоих уже убили, прикончат и тебя, если будешь болтать.

Но Ли не обратил на слова Юня ни малейшего внимания.

— Я не сдержал слово, Линь, — сказал Ли. — Пристрели меня, как пристрелил моего брата и положи конец кровной мести.

Юн ничего не ответил, он старался не слушать своего заклятого врага, следил за возвышенностью. Вот оно — кто-то идёт! Из-за пригорка показались сразу пятеро, за ними еще столько же! Юн бешено дергал винтовкой из стороны в сторону, не зная, кого взять на прицел. Враги потеряли страх, они неслись к пещерам, двое из них остановились рядом с телом павшего, оторвали его от земли и понесли вверх. Горячка охватила Линя, он выстрелил. Пуля угодила в таз одного из бежавших в первом ряду. Он упал, кувырком полетел под гору, но его тут же подхватили. Два или три солдата открыли ответную стрельбу, остальные продолжили движение. Юн отбросил бесполезную винтовку, достал нож, взглянул на связанного Ли. Терять было нечего. Линь разрезал верёвку на его руках и ногах.

— Хочешь свести счёты — вперёд, — Линь сунул свой нож ему в руки. — Делай это быстрее, потому что они вот-вот до нас доберутся.

Ли застыл в нерешительности, но не смог ударить безоружного китайца.

— Тогда я ухожу, — сказал Юн. — Беги следом, иначе они до нас скоро доберутся.

Линь вскочил на ноги и побежал. С удовлетворением он отметил, что слышит стук шагов Ли. Китайцы спускались вниз, глубоко под землю.

3

Апрель-декабрь 1935, Великобритания.

Когда в Берлине стало известно, что Мосли готов сотрудничать с немцами и больше того, подкрепил свои слова делом, посодействовал беспрепятственному прохождению таможни в Калькутте одному судну, член НСДАП Юлиус Штрейхер (который впоследствии будет казнён в сорок шестом по приговору Нюрнберского трибунала) начал переписку с ним. Уже в апреле в Британию был отправлен Колин Розз. Перед ним поставили задачу — выяснить обстановку внутри БСФ, навести справки относительно данной организации, сделать выводы о перспективах развития. В итоге Розз похвалил Мосли, лестно отозвался о его личностных качествах, но раскритиковал организационную работу и усомнился в перспективах захвата власти БСФ в Англии. Тем не менее, встреча Мосли и Гитлера всё же состоялась, как и обещал Эмберх, в апреле. В разговоре, переданном со слов Мосли, Гитлер вторил Эмберху, высказался в том плане, что видит Британию главной морской, а Германию — континентальной державами. Он так же многократно повторил, что восхищается англосаксами и всегда рассматривал и рассматривает их как союзников немцев. По международным вопросам у политиков расхождений не возникло. В целом беседа проходила в дружеской обстановке, Мосли остался доволен и обнадёжен встречей.

С апреля тридцать пятого года организация Мосли стала яростно проповедовать антисемитизм и расовую теорию национал-социалистов. В конце того же года эмблему организации сменили с фасции на белую молнию, рассекающую синий круг на красном фоне. Наконец, в тридцать шестом году Мосли изменил и название организации, которая отныне наименовалась Британским союзом фашистов и национал-социалистов.

На протяжении всего тридцать пятого года Освальд Мосли многократно высказывался в поддержку фашистской Германии и её лидера. В частности, зная о стремлении Гитлера объединить немцев, компактно проживающих на территории других государств, он многократно делал заявления о необходимости решения этого вопроса. Например, осенью тридцать пятого он сделал заявление: «Мы считаем позором для Европы и опасностью для европейской цивилизации, что в Мемеле немцы подавляются неполноценной расой — литовцами. Великие европейские державы должны, объединившись с Британией, настоять на том, чтобы уважались права немцев в этом районе».

Сотрудничество между БСФ и НСДАП углублялось на протяжении всего тридцать пятого года. Так, в сентябре тридцать пятого в Лондон из Германии был направлен агент Хильдербрандт, который во время своего визита прочитал лекции членам БСФ и был выдворен властями Англии в декабре тридцать пятого за ведение нацистской пропаганды на территории королевства. В свою очередь члены БСФ так же посещали Германию, в качестве официальных представителей организации Мосли присутствовали на съездах и партийных собраниях НСДАП.

Сотрудничество между немецкими национал-социалистами и британскими фашистами углублялось, однако БСФ это не помогло. Мосли пытался вести пропагандистскую деятельностью в среде люмпенов, в неблагополучных районах Лондона, опираясь на популистские лозунги, но его замысел провалился. Поддержка НСДАП не сыграла существенной роли, БСФ продолжал терять популярность, а Мосли неукоснительно катился к горизонту своей политической карьеры.

В тысяча девятьсот сороковом году, уже после начала Второй Мировой войны, организацию Мосли запретили, а её лидер, активно пропагандирующий заключение мира с Германией и кричавший о бесперспективности ведения войны с немцами, интернирован.

4

Май 1935 года, южная граница Тибета.

Немецкий биолог Эрнст Шефер внимательно изучал составленную им самим карту прилегающих к границе Индии гор. Он и двое других немцев отбились от совместной германо-американской экспедиции в Тибет несколько недель назад. Шефер с самого начала экспедиции провоцировал янки на разрыв отношений. Быть может попытки его не привели бы к успеху, имей он дело с европейцами, но американцы никогда не отличались терпением. Поэтому взбалмошные выходки Шефера, его откровенные провокации заставили руководителя американцев, Брука Долана, отказаться от затеи пройти вдоль устья Янцзы. Янки повернули назад, немцы двинулись дальше. Но они проследовали не выбранным в самом начале экспедиции маршрутом. Целью их был Тибет.

Шефер и его подручные тщательно готовились к экспедиции, они выучили тибетский язык, ознакомились с наиболее распространёнными диалектами. Весь апрель они тщательнейшим образом исследовали область Кам, составили подробные карты горных троп. В начале мая экспедиция двинулась к границе с Индией. Они подыскали удобный и безопасный маршрут, разбили лагерь у подножия горы и ждали. На третьи сутки на дороге замаячила длинная процессия. Шефер велел одному из подручных отправиться на разведку и выяснить, кто это — торговцы или те, кого немцы дожидались. Сам Эрнст взял составленную им карту. Маршрут, по которому они спустились сюда не подойдёт для многочисленной группы с поклажей. Придётся сделать тридцатикилометровый крюк. Пока Шефер изучал карту, вернулся его помощник.

— Это они, — доложил немец Эрнсту.

— Замечательно! — воскликнул Шефер. — Смотри сюда. Я планирую отойти немного на Восток, по направлению к Лхасе, оттуда свернём. Перевалы, по которым мы шли сюда узкие, каравану удобнее будет пройти по этим тропам. Проверь, ты со свежей головой, может найдёшь решение получше.

Помощник кивнул. Шефер оставил его, спустился к процессии. Возглавляли её два рослых немца, ведущих следом за собой навьюченных мулов.

— Им здесь будет сложно, — заметил Шефер, указывая на животных. — Во время горных переходов предпочтительнее использовать яков.

Немцы хмуро на него посмотрели, ничего не ответили, но остановились. Караван прекратил своё движение. Обойдя впереди стоящих немцев, вышел настоящий великан. Шефер узнал этого человека. Его звали Карл Эмберх. За ним проследовал приземистый плотный мужчина. Типичный немец — светлые волосы, голубые глаза — он, тем не менее, был некрасив.

Наконец, появились ещё двое — профессор Крузе и полковник Кроненбергер. Первого Шефер знал по работе в университете. Опытный естествоиспытатель и антрополог, Крузе рвался в Тибет после того, как услышал рассказы Шефера о первой экспедиции Эрнста в тридцать первом году. О Кроненбергере Шефера предупредили в Берлине. Он возглавлял отряд немцев, и именно перед ним Эрнсту предстояло отчитываться.

— Рад видеть вас, Эрнст, — Эмберх широко улыбнулся, протянул молодому человеку руку. Шефер нехотя пожал её. Эмберха не любили, рассказывали о нём разные гнусности. Но считаться с Карлом приходилось, по слухам ему покровительствовал сам Гиммлер. — Вы знакомы с Гансом Штейнером, шпионом, которого приставили ко мне, — произнеся окончание фразы, Карл улыбнулся и посмотрел на Кроненбергера. Тот захохотал, профессор Крузе поддержал его. А вот Штейнер остался бесстрастен. Он не стал протягивать руку Шеферу, почтительно кивнул в знак приветствия, пристально посмотрел своими холодными светло-голубыми глазами на Эрнста. Взгляд Штейнера вполне можно было выдержать, Ганс не внушал ужаса, в отличие от Карла Эмберха.

— Карл, я же объяснил, Ганс не шпионит за вами, — отсмеявшись, сказал Кроненбергер. — Мы всецело вам доверяем, но в экспедиции без помощника никуда.

Эмберх ничего не ответил, но по глазам было видно, что он не верит ни единому слову полковника.

— Итак, здравствуйте, Шефер, — Кроненбергер сделал шаг вперёд и пожал учёному руку. — Вы выполнили задачу, поставленную перед вами?

— Да. Идеальное место в недели пути отсюда. Окружено грядой и трудно проходимыми перевалами. Ближайший населённый пункт — деревушка на дне котловины. Мы не успели выяснить численность её населения, но вряд ли там живёт больше двухсот человек. Одна проблема: граница с Китаем довольно близко. Между тибетцами и китайцами часто возникают перестрелки, но вас они тревожить не должны.

— Научные результаты? — бесцеремонно вмешался Крузе.

— Мы открыли несколько новых видов, начертили подробные карты региона, часть из которых передадим вам, другую часть опубликуем. По легенде мы обследуем северные, а не южные районы Тибета.

— Меня больше интересуют антропологические типы, встречающиеся здесь.

— Мы избегали встреч с местными, боялись наткнуться на делянку. В горах много разбойников. Поэтому, — Шефер развёл руками, — ничего конкретного сказать не могу.

Крузе недовольно хмыкнул, потерял к Шеферу всякий интерес.

— Хотелось бы обсудить вопросы снабжения, — продолжил полковник. — Труднопроходимые дороги не являются плюсом.

— Успокойтесь, Кроненбергер, — вмешался Карл. — Я не думаю, что у уважаемого Эрнста было достаточно времени для обдумывания частностей. Решим уже на месте. Когда мы можём отправляться? — спросил Эмберх у Шефера.

— Прямо сейчас.

— Мы сделаем привал на час или около того, — распорядился Эмберх. — Если в горах разбойники, нужно быть готовым к нападению. Я предупрежу солдат о возможных опасностях и отдам им необходимые распоряжения от вашего имени, полковник.

Полковник кивнул, взглянул на Шефера.

— Обещаю замолвить за вас словечко, Эрнст. По возвращению домой вас ждёт приятный сюрприз, — сказал Кроненбергер.

Обнадёженный Шефер улыбнулся. Не прощаясь, они разошлись. Эрнст со своими коллегами продолжили планировать маршрут, по которому пройдёт караван.

Меньше чем через час немцы начали подниматься в горы Тибета.

5

12 апреля 1935 года. США, Нью-Йорк.

Православный священник Павел Иванович Молчанов, приехавший в Нью-Йорк как миссионер, кутил на выделенные приходом деньги. Беспробудно пил, ввязывался в драки, вёл себя крайне вызывающе. И всё бы ничего, да тут его загребли в полицию; стали выяснять, кто он такой; Молчанов перепугался, назвал не свои имя и фамилию, хотел выдать себя за местного русского, однако полицейские его раскусили. Слово за слово, им удалось вытянуть из Молчанова его историю. Пожурив священника, служители закона написали письмо в Сан-Франциско, откуда Павел Иванович и приехал в Нью-Йорк. Ответ епископа не заставил себя ждать — Молчанова вызывали обратно, отчитаться за потраченные деньги.

Павел Иванович понял, что запахло жареным. Он поднялся в свой номер и стал подсчитывать расходы, придумывать возможные оправдания. Свести одно к одному не выйдет. Осознав, что его лишат сана, Молчанов затрясся. Пытаясь успокоиться, он вышёл в город, решил на секунду заскочить в кабак и немного выпить. Там Павел Иванович задержался дольше, чем положено. Надравшись до скотского состояния, он каким-то чудом добрался в гостиницу, отпустил несколько грязных шуточек в адрес служанки, завалился спать в своём номере.

Посреди ночи Молчанов проснулся от грохота, донесшегося с балкона. Священник встал, пошатнулся, схватился рукой за кровать. Продышавшись, пошёл на балкон. На полпути замер: навстречу Павлу Ивановичу двигалось нечто неимоверное, уродливое. Переваливаясь с бока на бок, существо стянуло с головы шляпу. Глаза твари горели красным. Павел Иванович обомлел. Священник подался назад, перекрестился. Он мигом протрезвел, стал нашёптывать слова молитвы.

«Допился, — заключил про себя Молчанов. — До чёртиков допился. Господь-хранитель, Бог-вседержитель, что же твориться-то!»

Между тем тварь деловито прошествовала в комнату, обошла Молчанова, осмотрелась по сторонам. Павел Иванович учуял запах тухлой воды. Невольно вспомнились болота в родной губернии.

— Сгинь, нечистая сила! — выдавил из себя Павел Иванович, пытаясь озарить крестным знамением невиданное чудовище. Но тварь никак не реагировала на его пассы. Взгляд Павла Ивановича упал на ноги существа — колени вывернуты наизнанку!

Молчанов закусил воротник своей рубашки. Он не знал, как быть. И подумать не мог, что с ним приключиться этакая оказия.

Шумно выдохнув, тварь медленно повернулась к Молчанову, присела напротив него, посмотрела красными угольками глаз в глаза Молчанову. Дрожащей рукой Павел Иванович нащупал фляжку, которую он всегда носил с собой в пришитом с внутренней стороны рубашке кармане. Он запустил руку за пазуху, достал фляжку, торопливо открутил пробку, приложился к горлу, зажмурился, уверенный в том, что как только он откроет глаза, наваждение исчезнет. Но — увы! — тварь продолжала пялиться ему в глаза. Павел Иванович боялся смотреть чёрту в морду, отвернулся.

— Завтра же возвращайся в Калифорнию, — прошипело существо, дохнув тёплым воздухом на Молчанова. — Отправляйся в Китай. Постарайся отыскать Линей, старшего брата зовут Линг, младшего Юн, в Шанхае о них должны были слышать. Если не найдёшь, отправляйся в Тибет и жди.

— Ждать чего? — запинаясь, спросил Молчанов.

— Просто жди, молись своему Богу и жди, — чёрт снова нацепил себе на голову шляпу, выпрямился, проковылял обратно к балкону. — Запомни, Молчанов, тебе суждено сыграть роль в событиях, значения которых ты не в состоянии понять. Если тебя не будет в Тибете, всё погибло. И это будет не Страшный Суд, о котором рассказывает твоя религия, это будет безжалостная расправа над всеми вами. Сделай то, о чём я прошу.

Закончив речь, чёрт скрылся на балконе, раздался хруст суставов, что-то грохнуло, стало тихо. Молчанов снова приложился к фляге, встал на ноги, нетвёрдым шагом подошёл к балкону, выглянул наружу — никого.

«Может привиделось?», — подумал Молчанов.

На следующий день Павел Иванович на поезде отправился в Калифорнию.

6

Ноябрь 1935 года. Китай, Шэнси.

Долгое время Линь Лингу казалось, что он умрёт. Около месяца назад из-за начавшейся гангрены ему отрезали ногу, но рана загноилась. Линя лихорадило, коммунистам не хватало медикаментов, поэтому, когда шансы Линга на выздоровление стали падать, за ним прекратили уход.

— Он уже мертвец, — объяснил военный хирург его супруге Джу. — Я не стану тратить на него антибиотики.

Так Линя бросили на произвол судьбы. Однако крепкий организм китайца не прекращал бороться. И день, и ночь над ним сидела преданная Джу, ставила компрессы, промывала культю, кормила с рук. Хуже Лингу не становилось, но и на поправку он не шёл.

Вечерами Джу разговаривала с впадавшим в бессознательное состояние мужем.

— Все говорят, брось его, а я не могу, Линг, — тихонько плакала она. — Поход унёс жизнь нашего не рождённого сына, твоего брата. Неужели и ты меня оставишь?

В ответ Линг слабо шевелил губами, но ничего не говорил. В ноябре температура стала падать, Линг большую часть суток пребывал в сознании. Но ему от этого не стало легче. Кошмарная боль в отрезанной ноге его мучила. Культя сильно чесалась, хотелось разодрать зарубцевавшиеся ткани. С утра и до вечера Линь мечтал об одном: впасть в забытьё, уснуть. Он искал способы отвлечься, просил Джу постоянно разговаривать с ним. Но жена не могла больше оставаться дома. Тем, кто перенёс тяготы похода, предстояло продолжить борьбу с Гоминданом и японцами, предстояла новая война. Джу вынуждена была начать работать в тылу.

Линг был обречён в одиночку переносить страдания. Боль он старался отогнать воспоминаниями, много думал о брате и его судьбе. Может Юню удалось выкарабкаться? Может прямо сейчас он идёт в Советский район? Сложно поверить в то, что последний кровный родственник погиб, поэтому Линг не переставал тешить себя надеждой.

Ноябрь тянулся бесконечно долго, в те редкие минуты прояснения, когда боль отступала, Линь тяготился бездельем, занимался самобичеваниям. Кому он такой нужен? Тем более теперь, когда коммунисты не могли позволить себе содержать иждивенцев! Каково Джу, которая должна трудиться за двоих? Что будет, когда он поправится, привыкнет к костылям? Как на него будут смотреть другие мужчины, уходя на фронт?

Задаваясь подобными вопросами, Линг с неизбежностью приходил к единственному выходу: он должен уйти из жизни добровольно. Однако и тут возникали трудности. Справедливо ли поступить так по отношению к Джу, которая выхаживала его всё это время? Да, он не может воевать, но руки-то у Линга остались.

Проводя часы в одиночестве, Линг успел поразмыслить о многом, обдумать и передумать кучу решений. В конце концов, он пришёл к выводу, что если и умрёт насильственной смертью, то только от руки врага.

К концу ноября состояние Линга улучшилось. Он стал есть сам, впервые за два месяца у него появился аппетит. Потихоньку Линь учился обслуживать себя самостоятельно. Жизнь калеки перестала казаться такой уж страшной. Он стал строить долгосрочные планы, мечтал о скорейшей победе над японцами и прекращении Гражданской войны, хотел завести детей — одним словом, загорелся жаждой жизни.

Однажды днём в дверь хибарки, в которой они с Джу жили, постучали. Линг разволновался, взял самодельные костыли, которые стояли у кровати, накинул протёртую до дыр шинель, доковылял в прихожую, открыл дверь. На пороге стоял невероятно высокий даже не по китайским меркам человек, европеец.

— Вы Линь Линг? — спросил он на английском языке.

Китаец замялся. Он много лет не пользовался английским и не сразу нашёлся, что ответить. Однако незваный гость не нуждался в ответе. Он запустил руку в карман и достал оттуда небольшую шкатулку. Увидев её, Линь обомлел. Грамматически неправильно построив фразу, он пригласил незнакомца войти. Тот не стал отказываться от приглашения, правда внутри хибары ему пришлось согнуться в три погибели.

— Откуда она у вас? — спросил Линг, глядя на шкатулку.

— Вы знаете, что это такое? — вместо ответа, спросил незнакомец.

— Да. Шкатулка, которую мой отец искал много лет. Могу ли я взглянуть на неё?

— Я хотел бы расспросить вас о том, что вам известно о ней, — продолжил незнакомец, напрочь игнорируя вопросы Линга.

— Кто вы такой? — насторожился Линг. — И как вы меня отыскали?

— Моё имя не имеет никакого значения. Я немец, вышел на вас через своего знакомого, Отто Брауна. Вы можете доверять мне целиком и полностью. Так вы расскажете мне об этом предмете? — незнакомец на ладони приподнял шкатулку вверх.

— Прежде, чем мы продолжим разговор, я хотел бы рассмотреть её поближе, — заявил Линг.

— Не доверяете мне? Что же, будь по-вашему, — немец протянул шкатулку Лингу.

С опаской поглядывая на незнакомца, Линь взял ларец в свои руки.

7

3 августа 1970 год. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

Арчибальд слабо улыбался. Тридцать пятый год. Он принёс много горя. Но Недвед не мог назвать его безрадостным. Тогда он познал настоящую дружбу и настоящую любовь. Бесстрашный Джеймс, преданный Освальд, наивная и доверчивая Вика, зеленоглазая красавица Наташа. Приключение только началось, никто из них не знал, как скоро разбегутся их дорожки, каждый выберет тот путь, который сочтёт правильным. В тридцать пятом году ещё можно было надеяться на счастливый конец той истории. Поэтому Арчибальд-старик улыбался. Он снова ощутил себя молодым и полным сил.

В дверь постучали. Недвед встрепенулся.

— Войдите, — разрешил он. Внутрь заглянул дворецкий, имя которого Арчибальд запамятовал.

— Сэр, ужин подан, — сообщил слуга.

Лицо Арчибальда вытянулось от удивления, он посмотрёл на улицу: солнце спряталось за вершинами деревьев, стремительно темнело.

— Как же быстро летит время, — ворчливо заметил он и повернулся к дворецкому. — Мне расхотелось есть, простите, забыл ваше имя.

— Джек Нордхейм, сэр, — подсказал слуга.

— Да-да. Извинитесь за меня перед прислугой, но я правда не хочу есть.

— Как вам будет угодно сэр, — выражение лица Нордхейма не переменилось. — Прикажете пригласить вас на завтрак.

— Пожалуй, так будет лучше всего, — согласился Арчибальд.

— Доброй ночи, сэр, — дворецкий ушёл, оставив Недведа наедине с собой.

Старый лорд отодвинул шкатулку на край стола, стал рыться в ящиках, отыскал бумагу и карандаш. Он закрыл глаза, мысленный взор услужливо нарисовал для лорда портрет Наташи, сидевшей в комнате съемной квартиры. Оказалось, Арчибальд помнит мельчайшие детали: её прическу, цвет платья, запах. Глаза блестят изумрудами, а на лице печаль. Не открывая глаз, лорд нащупал карандаш, положил перед собой лист. Арчибальд заставил образ девушки и комнаты отпечататься в памяти подобно фотографии. Наконец, лорд был готов. Он открыл глаза и начал рисовать.

8

13 февраля 1974 года. СССР, пригород Омска.

Линь Юн пришёл в себя в больнице. Голова страшно болела, хотелось есть. Линь поднёс руку к лицу, провёл пальцами по щекам и губам. О ужас! Его лицо не закрыто. Превозмогая головокружение, Линь попытался приподняться на локтях и осмотреться. Всего две койки на палату, причём вторая свободная. Хорошо, что рядом никого нет, Линь не хотел, чтобы его уродство видели.

«Они тебя с ног до головы осмотрели, — подумал Линь. — Уж лицо точно заметили».

Линь смирился, расслабил локти и лёг. Он на некоторое время забылся, встрепенулся лишь когда дверь палаты со скрипом открылась. Внутрь вошла полная санитарка с ведром и тряпкой в руках.

— О, да ты никак оклемался, — сказала санитарка, заметив, что глаза Линя открыты. — Сейчас доктора позову.

Женщина ушла, Линь плотнее закутался в одеяло, натянул его до носа. Вскоре явился и высокий широкоплечий мужчина средних лет. Он подошёл к койке Линя, сухо поинтересовался его самочувствием.

— Всё хорошо, — неразборчиво пролепетал Линь.

— Что?! — врач нахмурился. — Уберите одеяло от лица, ни слова не слышно.

Ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Юн выставил напоказ свои шрамы. Даже врач не смог скрыть брезгливости и отвращения, которые он испытал.

— Всё хорошо, — постарался отчётливо произнести Юн.

— Всё, да не всё, — пробормотал врач. — Откуда у вас шрамы? — спросил он китайца.

— Я воевал, — Линь не имел ни малейшего желания продолжать этот разговор.

— Если не секрет, где?

— В Китае в Гражданскую войну.

— И как же вы заработали шрамы? Снаряд? — потеряв всякое чувство такта, спросил врач.

— Я не хочу об этом говорить, — нахмурившись, ответил Юн.

— Да, конечно, я понимаю, — врач немного смутился, покраснел. Видимо, стало стыдно. — Вы быстро идёте на поправку, я такого никогда не видел. Вам повезло — внутренние органы не повреждены, рана оказалась неглубокой, кровотечение быстро удалось остановить. Мы сделали вам переливание на всякий случай, но в целом, полежите в больнице ещё неделю-другую и мы вас выпишем. Всё ясно?

— Да, спасибо.

— Поправляйтесь, — врач натянул на лицо дежурную улыбку, ушёл. Санитарка, оставшаяся в палате, открыто глазела, разглядывая шрамы Линя. Юн почувствовал себя неуютно под её пристальным взглядом. Он снова закрыл одеялом половину лица, только после этого женщина вернулась к работе.

— Чуть не забыла, это чой-то за родственник к тебе ходит и ходит, все уши прожужжал? — спросила санитарка.

— У меня нет родственников, — пробурчал Линь в ответ. Удивительно, но санитарка услышала.

— Как же нет, когда он нам лепечет, что родным тебе приходится. Мы ему, мол, какой же он тебе родственник, у него ж глаза как щели, а он нам — родственник по бабке. Бабка, говорит, у тебя русская.

— Не знаю, — за сегодняшний день Линь произнёс больше слов, чем за прошлый месяц. Он устал, хотел есть и спать.

Санитарка, похоже, на него обиделась, замолчала. Торопливо протерев полы, она ушла. Юн вздохнул, залез под одеяло с головой и попытался уснуть. Но ни прошло и десяти минут, как из-за двери послышались разговоры.

— А он грубиян какой, Сергей Вадимович, вы просто не представляете. С ним говоришь, а он в ответ только «угу» да «у-у». Отрекается от вас, говорит, русской крови во мне нет, знать никого не знаю и знать не хочу. Представляете?

— Но я с ним всё-таки поговорю, Зинаида Марковна. Он молчун, да скрытный к тому же. Вот и не отвечает. Я войду?

— Заходите, только он спал вроде. Так что тсс, — сказала женщина.

Двери со скрипом открылись, Линь не удержался, снял одеяло с головы и посмотрел, кто же пришёл его навестить. Человека он сразу узнал — то был мужик, которого Линь вытащил из автобуса.

— Ты не спишь? — заметив движение Линя, спросил Сергей. — Наконец-то. Как ни приду, всё ты дрыхнешь. Я вот тебе фрукту принёс — мандарины и апельсины. Брат из Абхазии присылал, мы в погреб сложили, так они до сих пор как свежие. Держи, угощайся, — посетитель поставил пакет на тумбочку рядом с койкой. — Как ты сам? Поправляешься? На ноги скоро встанешь? Слушай, я ж даже не знаю, как тебя звать. Ты хоть меня помнишь? Я Серёга Желваков; мы с тобой в том автобусе ехали; ты, говорят, меня из проруби вытащил. Слушай, брат, тебе за это огромное спасибо, вот от всей души. Знаешь, какое ты дело сделал-то? Дети у меня есть, чтобы они без батьки-то делали? Супружнице моей в одиночку их на ноги прикажешь поднимать? Да ещё стерву эту, тёщу мою, — Сергей запнулся. — Слушай, да что же это такое. Болтаю и болтаю, тебе слово вставить не даю. Зовут-то тебя как, кому мне спасибо сказать-то?

— Юн, — пробормотал китаец.

— Как-как?

Линь вздохнул, опустил край одеяла.

— Юн. Линь Юн, — ответил он.

Сергей ничего не ответил, он пытался примириться с внешним видом своего спасителя. Уродливые шрамы придавали Юню сходство с чудовищами из сказок. Привыкнуть к этому нелегко. Неловкая пауза затянулась. Юн вздохнул, решил помочь Сергею.

— Большое вам спасибо за фрукты, — промямлил Юн. — Но я устал. Вы идите, я вздремну немножко.

Сергей скривился.

— Эка тебя угораздило, брат, — ответил он невпопад. — Мне Зинаида Марковна сказала, что у тебя шрамы, но такого уродства я и не видел никогда. Что же с тобой приключилось-то?

— Я, правда, устал, — Линь зарделся, опять спрятал лицо в складках одеяла.

— Ты меня, брат, прости, — Сергей приложил обе руки к груди. — Я лишнего сболтнул. Ты только не обижайся, сам понимаешь, не каждый день такое увидишь. Я тебе по гроб жизни обязан. Ты только скажи, мы чего-нибудь придумаем, операцию там какую сделать или ещё чего. Я в партии состою, у меня связи.

— Спасибо, не надо, вы уходите, пожалуйста, — попросил Юн.

— Брат, ты меня не гони. Ну сболтнул лишнего, с кем не бывает. Хочешь выговориться, давай. Я кремень — всё, что расскажешь, между нами останется. Ни в жизнь не проболтаюсь.

— Я не хочу, — голос Юна дрогнул. А правду ли он сказал? Китаец осознал, что изголодался по человеческому общению. Сколько лет назад он разговаривал с человек просто так, по-приятельски?

— Брат, ну не хочешь про шрамы, давай про войну расскажешь. У меня ж дед тоже в Гражданку воевал, любил поболтать о подвигах. Не хочешь о войне, давай просто о Китае. Я ж тебе жизнью обязан, брат. Ты на меня не обижайся. Не хочешь говорить, так давай я тебе чего расскажу или просто помолчим. Ты ж мне теперь, как родной, неужели не понимаешь?

Юн испытующе посмотрел на Сергея. Он не доверял ему, после событий конца тридцатых он вообще никому не доверял, но выговориться хотелось. Как давно он пересказывал свою историю? Лишь однажды, жене Линга. С тех пор молчок.

— Я расскажу, — выдавил из себя Линь. — Я много чего расскажу. История длинная.

— Ничего, для тебя у меня всегда есть время, брат, — Сергей тепло улыбнулся, ухватил табуретку, стоявшую в углу палаты, пододвинул её вплотную к койке и сел на неё.

Разве не безумие — довериться почти не знакомому человек? Увы, здравого смысла Линь лишился в Тибете много лет назад. Юн начал повествование.

9

Лето 2006 года, Россия, Калининградская область.

Проснулся Шорохов засветло, собрал вещи, документы с деньгами рассовал по карманам, вынул из мобильника сим-карту. Знакомые рассказывали, что при большом желании по номеру можно выяснить, где находится абонент. Шорохов в эти сказки не особо-то верил, но рисковать ему не хотелось.

Он подошёл к окну и выглянул наружу. Мерседес стоял на месте.

«В туалет-то им выходить надо», — подумал Шорохов.

Проскользнуть мимо бандитов шансов никаких. Тем более с сумкой. Костя взглянул на уложенные вещи. Если уезжать, то уезжать налегке. Достав из сумки письмо Бюстьен, он подбодрил себя и вышел из квартиры. Бегом спустился вниз по лестнице, у выхода из подъезда замер, перевёл дыхание. Прокрутив в голове возможные отговорки, он открыл дверь.

На улице зябко, ночью выпало много росы. Прислонившись к оградке палисадника, Шорохов намочил ладонь, вытер её о легкую летнюю рубашку, в которую был одет, вышел на тротуар. Стараясь держаться непринуждённо, он двинулся вперёд. Поначалу Косте показалось, что амбалы в Мерседесе спали. Он уже стал отчитывать себя за то, что не захватил сумку, когда двери автомобиля распахнулись. Вчерашний знакомый Шорохова и другой здоровяк с квадратной рожей встали у Кости на пути.

— Поц, куда собрался? — расставив руки, спросил второй здоровяк. Голос его оказался на удивление высоким и, будь ситуация не настолько плачевной, Шорохов захохотал бы. Да и выглядел бандит глуповатым, умственно неполноценным.

— Братан, — развёл пальцы в стороны вчерашний амбал. — Мы, кажись, с тобой вчера общались. Ты чё-то недопонял? Так попроси, я снова объясню, — бандит угрожающе сжал кулак и занёс его назад, готовый ударить в любой момент.

— Ребят, да вы чего? — Костя сделал шаг назад. — Мне и из дома теперь выйти нельзя?

— Куда собрался? — повторил амбал вопрос своего глуповатого товарища, переглянувшись со своим приятелем.

— На автостанцию, купить билеты. Еду в Калининград.

— Да ты попутал, — амбал осклабился.

— Поц, ты попутал, — тут же вставил второй бандюган, почувствовав, что обстановка накаляется.

— Я не попутал. Хочу денег достать, переговорить с людьми, продать кой-какое барахло, забрать старые долги. Нельзя что ли?

— Вот оно как, — протянул амбал. — Ты садись, мы подвезём.

— Да я и сам справлюсь.

— Слышь, поц, чё сказано? Садись! — рявкнул второй более агрессивный бандит.

Прокрутив в голове все возможные варианты, Костя решил, что разумнее всего будет подчиниться. Он залез на заднее сидение Мерседеса, амбал, избивший его вчера, сел за руль, глуповатый устроился рядом с Шороховым.

— Куда едем? — спросил первый.

— Аллея Смелых знаешь где?

— Чё за аллея?

— Ну, стадион рядом.

— Понял-понял.

— Ну, вот там поворот на Дюнную будет, туда и поехали. Паренёк один со мной не расплатился, поговорю с ним, может вернёт хотя бы часть суммы.

— Погнали, — согласился амбал.

В дороге бандиты оживлёно разговаривали, вели себя с Костей, как закадычные приятели. Шорохов знаком был с подобными уловками, потому оставался настороже. Это сейчас амбал хохочет и шутки шутит, а в следующее мгновение взбредёт ему в голову блажь, примется тебя колотить, да деньги требовать. К тому же, водитель заехал вчера по Костиным почкам, а такие вещи за ночь не забудешь. Шорохов сильно нервничал, потому ему показалось, что поездка тянулась вечность. Наконец, в окне замелькали деревья, улица Дзержинского изгибалась вслед за трамвайными рельсами, Мерседес повернул, слева пронеслась обшарпанная остановка, они въехали на Аллею Смелых.

— А ну-ка стой! — оживлённо выкрикнул Костя, не успел автомобиль проехать и двухсот метров. — Вот же он!

— Кто он?

— Да знакомый мой. Повезло, что заметил его, а то дома не застали бы. Да тормози ты! — разгорячился Шорохов, тыча пальцем в одного из прохожих, неспешно прогуливающегося по правой стороне аллеи.

Амбал растерялся, свернул на обочину, остановился. Костя выскочил из машины, не позволив бандитам опомниться, перебежал на другую сторону через трамвайные рельсы, но даже не думал окликнуть человека, на которого указывал пальцем. Он побежал прямиком в парк, к пруду. Нельзя было оглядываться, иначе испугается, запаникует. Костя набрал скорость, успеть добраться до лесу, там Мерседес не проедет, а грузные бандиты угнаться на своих двоих за Шороховым не сумеют.

У него за спиной оглушительно завизжали покрышки. Мерседес сорвался с места, а Костя нёсся так быстро, как только мог. Прямиком по газону он выбежал к пруду, начал огибать его, бросился в направлении стадиона, располагавшегося буквально в полукилометре от поворота с Дзержинского на аллею. Только там он позволил себе сбавить темп и оглянуться. Погони не было. Костя остановился, схватился обеими руками за голову. Что он наделал?! Нужно срочно на вокзал. Если бандиты не конченные идиоты, они догадаются, куда Костя собрался. Но другого выбора у Шорохова не было. Через парк он вышёл на проспект Калинина, нервно озираясь по сторонам, благополучно добрался на вокзал. Неужели всё получится?

Костя вошёл внутрь, достал кошелёк, отсчитал две тысячи рублей, направился к кассе. Тут он заметил одного из амбалов, того самого, который избил его вчера у дверей квартиры. Подойти к кассе незамеченным не получится. Бандит повернулся, увидел Шорохова. Костя совершил непростительную ошибку — уж слишком пристально он пялился на бандита.

«Здесь многолюдно, — заключил Шорохов. — Не посмеют они мне ничего сделать».

Но уверенности от этих мыслей не прибавилось. Амбал ухмыльнулся, сложил пальцы пистолетом и направил их на Шорохова. Костя бросился к туалету. Амбал погнался за ним. Как назло, там никого не оказалось, даже служащего, собиравшего по пять рублей за пользование туалетом.

«Зато нужником бесплатно могу воспользоваться», — утешил себя Шорохов. Убегать было некуда. Он вошёл внутрь, открыл дверь нараспашку, стал прямо за ней. До него донеслись шаги бандита. Грузный и неповоротливый, он приближался к проёму. Подгадав момент, Костя с силой швырнул тяжёлую дверь вперёд. Она громко стукнулась об голову амбала — запыхавшийся бандит не успел выставить перед собой руки. Костя выскочил из туалета и без раздумий врезал схватившемуся за свой нос здоровяку в челюсть. Тот повалился на землю. Из носа амбала струилась кровь, губа от Костиного удара сильно покраснела. Шорохов склонился над ним, и прошептал на ухо:

— Передай Костроме, что денег он от меня не получит. Я напинал его ребятам, и самого его послал куда подальше. Запомнил? Ну не скучай! — сказав это, Костя ударил амбала под дых.

Не смотря на браваду, Шорохов понимал, что он ещё не спасся. Покупать билет нельзя. Нужно просто уехать из города любым путём. Поразмыслив, Костя бросился прямиком на платформу. Вокруг суетились пассажиры, Шорохова никто не замечал. Он прошёл вдоль железной дороги к началу состава, постучал в дверь локомотива. Машинист выглянул в окно.

— Чего тебя надо? — спросил он.

— Ребят, выручайте, — попросил Костя. — За мной гонятся, нужно из города выбраться незаметно, да не знаю как. У вас меня точно искать не будут.

— Давай проваливай отсюда! — рявкнул машинист.

— Да будь же ты человеком! — взмолился Костя. — Не выручишь, убьют меня, понимаешь? Довези до любой станции вне города, там я своим ходом выберусь.

— Совсем дело плохо? — машинист нахмурился.

— Говорю же, не выручишь — убьют.

— Полезай! — согласился недовольный машинист. — Но только до следующей станции.

— Спасибо! Большое спасибо! — Шорохов был готов расцеловать машиниста. Ему открыли дверь, и он забрался внутрь локомотива. Через минуту поезд тронулся. Костя Шорохов покинул Калининград.

Приложение.

Все уже будет, все еще было.

Белый саван снега укрыл заледеневшее озеро. Деревья склонили ветви надо льдом и походили на людей, потупивших свой взор во время проводов мертвеца в последний путь. Свинцовое небо добавило трагичности печальной картине, которую наблюдал стоявший на берегу мужчина — Фред Джонсон.

Те, кто осмеливался прогуливаться возле озера, могли наблюдать его одинокую фигуру: он всегда находился у озера. Как солдат, несущий вахту, как смотритель маяка, не покидающий свой пост, Джонсон стоял и смотрел на абсолютную белизну, маскировавшую черную воду, иногда бродил в окрестностях, потом снова возвращался на берег.

Вот и сегодня, убедившись в том, что уснувшее озеро никто не потревожил, Джонсон принялся обходить вокруг своего старинного врага, протаптывая тропинки, вслушиваясь в тишину.

За то время, что он прожил здесь, вокруг озера и чудака, живущего неподалеку, сложилось немало преданий. Мальчишки рассказывали, что Джонсон ест малышей, которые по неосторожности осмелятся забрести на озеро. Другие отрицали существование Фреда и говорили о призраке старого лорда который охраняет сокровища, спрятанные где-то на дне озера. Третьи поговаривали о дьяволе, готовом купить душу в обмен на любое желание.

Ясное дело, ни одна из историй не имела никакого отношения к действительности, но тем они и были ценны. Ирландец Дени, единственный человек, который не боялся Джонсона, давился со смеху, когда пересказывал эти сплетни. Фред едва заметно улыбался, похлопывая старого знакомого по плечу.

Дени уже давно не наведывался, может случилось чего? А так ли давно это было? И было ли вообще? Мысли снова стали путаться в голове Джонсона.

«Переезд, — подумал он. — Кто-то собирался уезжать, но когда и куда?»

Фред сроднился с озером настолько, что мог поклясться — видел не меньше зим, чем оно само. Хуже того, вся его жизнь походила на зиму — кажущаяся безмятежность скрывает страшную борьбу между жизнью и смертью. Озеро прикидывалось спящим, но поверхность его испещрили сотни маленьких узеньких трещин. Стукни слегка — они запоют хором, надави сильнее — и лёд превратится в труху.

Образ треснувшей корки озера заставил всё внутри Джонсона сжаться.

Нужно отвлечься, занять себя чем-то, смотреть на хитрые символы, оставленные на белом зимнем полотне самой природой. Ни один лингвист, даже самый искусный, не сумеет расшифровать, о чём же говорят следы-палочки воробьев, грубоватые и корявые отпечатки лап ворон, таинственная дорожка, оставленная ветвями переломившегося дерева. А Джонсон мог, потому что наблюдал за азбукой природы уже много лет, читал и перечитывал её, понимал, что зверушки пишут только об одном: «Мы хотим пережить зиму, мы будем бороться за жизнь». А ведь действительно борются, но побеждают не все. Невольно Фред вспомнил свою молодость, тот самый день, когда история его жизни свелась к постоянному переписыванию одного и того же рассказа, сюжет которого не менялся из года в год.

Джонсон отмахнулся от неприятных воспоминаний, снова стал вчитываться в азбуку леса. До него донёсся хруст переломившейся ветки. Фред вздрогнул — началось. Размашистым шагом он направился к источнику звука. Замер.

Напротив него стоял здоровенный белый пёс неизвестной породы. Шкура собаки сливалась со снегом, из-за этого зверюга напоминал призрака, рыскавшего по лесу долгие годы в поисках добычи. Пес оскалился, угрожающе зарычал. Фред попятился, собака провожала его взглядам, изредка позволяя себе вильнуть хвостом. Похоже, что нападать она не собиралась. Когда Фреда и пса разделяло метров тридцать, Джонсон осмелился повернуться к нему спиной.

В этот момент практически одновременно произошли два события: громко захрустел лёд и где-то далеко, казалось, в десятке километров от Фреда, закричал ребенок.

* * *

Легкая презрительная усмешка не сползала с лица Фреда всю дорогу. Эдварда это не на шутку раздражало. Да, его бабушка очень религиозна, но это не повод для того, подтрунивать над ним. Да, она несколько импульсивно отреагировала на замечание Джонсона по поводу того, что религия — это укоренившаяся в народе форма добровольного рабства. Но это не повод задирать нос и подшучивать над родными Эдварда. Да и с чего бы Джонсону считать, что его неверие делает Фреда лучше других людей? Все эти доводы, произнесённые Эдвардом про себя, презрительную ухмылку Фреда не стёрли. Похоже, Джонсон выдумывал, какие ещё остроумные замечания отпустить в адрес своего друга.

— Вот ответь мне, Эд, — фамильярно начал Джонсон. — Допустим, я буду благочестивым человеком. Что там для этого нужно: следовать заповедям, ну и тому подобное. Но верить, что нас и весь мир кто-то там сотворил не стану.

«Началось, — подумал Эдвард. — Будет изгаляться надо мной из-за бабушки»

— Не получится, — перебил Джонсона Эдвард. — Насколько я понимаю, вся идея как раз в искренней вере и заключается.

— Ладно, давай так, я не грешу, веду себя благочестиво, но не верю. Куда попаду после смерти? — Фред пристально посмотрел на друга.

— Не знаю, я не богослов, — ответил Эдвард.

— Всё ты знаешь, просто говорить не хочешь. Я ведь не сдамся, Эд. Вот скажи, ты сам в бога веришь?

— Даже если и верю, что с того?! — вспылил Эдвард.

— Я сразу догадался, — удовлетворённо протянул Фред. — То есть, ты думаешь, что мы, так сказать, продукт, изготовленный в небесной мастерской всемогущим фабрикантом?

Эдвард промолчал.

— Не будешь отвечать? — мальчишеский задор Фреда внезапно пропал. — Неужели обиделся?

— Отстань ты от меня, — недовольно отмахнулся Эдвард. — Прицепился со всякой ерундой.

— Если хочешь. Я могу и серьезно на эту тему побеседовать. Прямо сейчас докажу тебе, что никакого всемогущего фабриканта быть не может?

— Зачем спрашиваешь, всё равно ведь не отцепишься, пока не расскажешь, — Эдвард явно был не в духе.

— Ты же меня знаешь, Эд, — Фред снова улыбнулся. — Если говорю, что докажу, значит докажу. Вот подумай, мозгами так сказать пошевели. Допустим, есть-таки всемогущий и всеблагой творец. Допустим, есть рай — место, где всем всегда хорошо. Если этот творец всемогущий, почему тогда разом всех нас не перенести в этот рай, почему разом не спасти всех людей? Зачем выдумывать какие-то испытания, проверять хорошие мы или плохие? Сделать так, чтоб всем стало хорошо — и никаких проблем. Или ещё лучше — рай на земле. Люди не умирают, все живут вечно, богатства сыплются с небес. Всем хорошо, все довольны. На худой конец, почему не оградить от смерти безгрешный созданий — детей?

Тут Эдвард, наконец, понял, в чём дело. Девятилетняя сестра Джонсона умерла год назад. Фред тогда обозлился на весь мир, сделался как никогда ироничным, въедливым. Нажил себе кучу неприятностей на голову. Теперь вот нашёл новый способ борьбы со страшной утратой — подтрунивать над религиозностью семьи Эдварда. Раз уж причина в этом, Эдвард потерпит. Пускай Фред сорвёт зло на нём, ничего Эду от этого не сделается.

— Я правда не специалист, Фред. Меня просто задело, как ты с бабушкой моей разговаривал, — решил пойти на мировую Эдвард. Но Джонсон его уже не слышал.

— Я, не смотря на свою слабосильность, готов всем пожертвовать ради детей, а что всемогущий божок-творец? Почему он бездействует, спокойно наблюдает за бедами, творящимися в мире, созданном по его же воле?

— Пожалуй ты прав, — попытался успокоить разгорячённого друга Эдвард.

— Пойми, Эдвард, надеяться на милость творца все равно, что совершить тяжкое преступление. Верующие бездействуют, уповают на милость своего господа. Они уподобляются скоту, смирившемуся со своей участью, покорно следующему за хозяином. И не важно, куда поведёт их хозяин. Скотина будет следовать за ним до тех пор, пока мясницкий топор не оборвёт её жизнь. Представляешь, сколько бы людей избежало страшной смерти, если бы мы были сознательнее. Ведь в самой сути религии сокрыта чудовищная по своему содержанию мысль: помогать другим людям нужно только потому, что после смерти тебе за это хорошо устроят. Только вникни в смысл этого, в истинные мотивы верующих. Подумай и о том, каким чудовищем является сам «всеблагой» творец, устанавливая такие правила. Я убеждён, получи сознательный человек хотя бы каплю «всемогущества», он бы в сто раз лучше вымышленного творца справился с обустройством этого мира.

— Простите молодой человек, я вас перебью, — в разговор вмешался бородач, всё это время следовавший за ними по пятам. — Мысли ваши показались мне очень интересными. Вы, как я понял, полагаете, что если бы у человека были, так сказать определённые возможности, то он смог бы помочь множеству людей и занять место упомянутого вами творца?

Фред и Эдвард обернулись, оглядели незнакомца с ног до головы. Фрак, густая шевелюра, длинная борода, глубоко посаженные глаза. Вроде ничего необычного, но что-то во внешности мужчины отталкивало, пугало.

— Нет, неправильно вы меня поняли. Я имел в виду, что сознательный человек оказался бы лучше пресловутого творца, — не растерявшись, ответил Фред.

— Как любопытно, — незнакомец вроде бы улыбнулся, но из-за густой, чёрной как смоль бороды, наверняка сказать было нельзя. — То есть, к примеру, вы, как сознательный человек… — незнакомец сделал паузы. — Правильно я понимаю, вы считаете, себя достаточно сознательным человеком?

— Ну, тут так сразу ответить нельзя, — Фред несколько смутился. Назвать себя сознательным ему не позволяла скромность, а как выкрутиться, он не придумал. — Мне есть, куда расти.

— Уже неинтересно, — в голосе бородача послышались нотки разочарования. — Я-то думал, вы про конкретные вещи говорите, а вы абстракции обсуждаете. В таком случае и вашего сознательного человека можно назвать вымышленным на тех же самых основаниях, и цена вашим рассуждениям — грош.

— Хорошо, позволю себе высказаться в следующем плане — если бы я обладал возможностью творить чудеса, то справился бы с ролью творца лучше любого из известных богов.

— А вы считаете, что творение чуда это что-то похожее на чтение заклинаний? Пробормотать пару слов себе под нос, помахать руками и получить желаемый результат? Не задумывались о том, что вашему творцу для сотворения чуда придётся чем-то жертвовать?

— Какой же он тогда всемогущий. Это не всемогущество, а ерунда какая-то.

— Отчего же. Он свободен в выборе, в этом и заключается всемогущество, разве нет?

— Никак не пойму к чему вы клоните, — бородач утомил Фреда своей галиматьей. Джонсон захотел закончить разговор с неприятным собеседником.

— Хочу предложить вам сделку. Вот только не уверен, готовы вы её заключить или нет.

— Что за сделка?

— Был бы уверен, что согласитесь, рассказал, а так, увы, разглашать подробности не могу.

— Смешной вы человек. Прощайте, — Фред развернулся и стал уходить, Эдвард растерянно посмотрел вслед другу, потом на бородача, хотел было откланяться, но мужчина не закончил.

— Вы утверждали, что обладай вы хотя бы толикой власти творца, то сумели бы сделать мир лучше. Вы говорили, что всем пожертвуете ради благополучия детей. Готовы ли вы подтвердить сказанное вами на деле?

Фред остановился, устало вздохнул.

— Если буду уверен, что из-за сделки никто не пострадает, соглашусь не раздумывая.

— Пострадать можете только вы, — двусмысленно протянул бородач.

— Валяйте свои условия, — на лице Фреда снова возникла презрительная ухмылка.

— Извольте, — бородач начал говорить.

* * *

Джонсон бежал так быстро, как только мог. В мгновение ока он на берегу озера. Фред сразу увидел контрастирующую со снегом черную дыру с неровными краями, заполненную обломками льда. Ребёнка нигде не видно. Значит, случилось худшее: малыш оказался под водой. Освободив голову от мыслей, Фред позволил первобытным инстинктам распоряжаться его телом. Максимально приблизившись к дыре по суше, он вскочил на лед и нырнул в прорубь, головой вниз.

Холодная вода обожгла его лицо и кисти, но он не почувствовал этого, потому что был подчинён одной цели — доплыть, дотянуться до руки ребенка, провалившегося под лёд.

В воде было темно, ничего не видно, Джонсон с ужасом осознал, что успех зависит от везения. Он греб, не переставая, погружаясь глубже в холодную воду. Внутри Фреда всё сжалось. Холод, который он не ощутил в первые секунды, теперь сковывал его движения. Фред испугался, что потеряет сознание от переохлаждения. Тем не менее, он продолжал погружаться.

Тут что-то слабо толкнуло его ногу, Фред обернулся, посмотрел вверх, и заметил как мальчик лет семи проплывает прямо над ним. Джонсон перевернулся на сто восемьдесят градусов, подхватил тело ребёнка и поплыл вверх. Он вынырнул на поверхность, положил мальчика на лёд, стал толкать ребенка впереди себя, добрался до берега, принялся делать искусственное дыхание…

* * *

— Есть в Англии одно озеро, которое пользуется дурной славой. Каждый год там случается беда — тонет ребенок, не старше одиннадцати лет. Чего только родители не выдумывали, на какие только ухищрения не шли, детей словно магнитом тянет туда. И они погибают. Тебе известно место, где произойдёт беда, единственное, что требуется, это неустанный контроль, постоянное наблюдение — цена, которую предстоит заплатить во имя жизни детей.

— Даже если допустить, что всё сказанное вами — правда, я не смогу находиться у озера постоянно. Мне нужно есть и спать, — возразил, было Фред.

— Об этом не волнуйся. Тебе никогда больше не придётся этого делать. И стареть ты не будешь. Стой и следи, неси вечную вахту, спасай детей. Но с одним условием — если хотя бы один ребёнок погибнет, наш договор аннулируется, ты лишаешься своего «всемогущества». Так как, по рукам? — бородач протянул свою ладонь.

— Фред это сумасшедший, пойдем-ка отсюда, — Эдвард ухватил друга за руку.

— Струсил? Понимаешь, что следить даже за таким маленьким клочком земли вечно — дело невообразимо сложное? — сказал бородач. Джонсон крепко сжал ладонь незнакомца.

* * *

Мальчика звали Юджин, совсем недавно он потерял родителей. Ребята рассказали ему историю о том, что если зимой, в определённый день пойти к проклятому озеру и загадать желание, оно обязательно исполнится. Он поверил товарищам, и чуть не погиб из-за этого. Фред спас ему жизнь, отогрел в своей более чем скромной коморке, выслушав печальную историю жизни Юджина.

— Я не хочу возвращаться в приют, — опустив голову, произнёс мальчик. — Можно остаться у вас, мистер Джонсон.

Фред про себя усмехнулся.

«Юджин, ты не представляешь, как удивишься, когда в свои тридцать лет поймёшь, что старина Фред Джонсон не постарел за эти годы ни на один день»

Существовало ещё одно препятствие — зов озера. Спасённые Джонсоном дети часто возвращались сюда опять, влекомые тёмной силой, таящейся в этом страшном и загадочном месте. Лучше Юджину уехать отсюда навсегда.

— Нет. Возвращайся в город, — строго ответил Фред.

Тут произошло то, чего Джонсон не ожидал — мальчик сжал кулаки, грозно посмотрел на Фреда.

— Тогда я буду приходить на это озеро до тех пор, пока родители не вернутся.

Джонсон вздохнул. Маленький бунтарь, с таким опасно иметь дело.

В этот момент Фреда осенило. Ирландец Дени собирался куда-то уехать, вроде бы где-то ему предложили работу. Он упомянул о том, что ищет подмастерье. Предложил Джонсону уехать с ним.

— Я могу посоветовать тебе ещё кое-что. Если тебя не раздражает ирландский акцент и запах виски, думаю, тебе моя идея понравится, — сказал Фред.

* * *

— Смотри, парнишка, я тебе спуску не дам, — Дени насупился, сдвинул брови к переносице, пытался выглядеть суровым. — Уверен, что не хочешь вернуться в приют?

Юджин отрицательно покачал головой.

— Смотри у меня, — ирландец перевёл взгляд на Джонсона. — Мне полицейские за него точно ничего не предъявят?

— Не должны.

— И зачем тебе это нужно, Фред? Не дело, чтобы мальчишка со мной по стране разъезжал. Надрать бы ему уши да на силу в приют доставить.

— Сделай одолжение.

— Для тебя — всё что угодно, — Дени обнял Джонсона. — Жаль, но приходится расстаться, через пару лет я обязательно тебя навещу.

— Буду ждать, — Фред улыбнулся, хлопнул Дени по плечу. Друзья ещё некоторое время стояли друг напротив друга, пожали руки и расстались. Дени обошёл озеро, Юджин следовал за ним, но при этом не сводил глаз с чёрного льда, проглядывавшего через снег.

Джонсон догадывался, что в этот самый момент какая-то непреодолимая сила толкала мальчика сделать несколько шагов в сторону, ступить на хрупкий лёд. Юджин устоял. Скоро фигуры ирландца и мальчика стали неразличимы среди деревьев.

Джонсон окинул взглядом свои владения. Сколько лет он здесь? Сколько лет предстоит быть здесь?

Фред понимал: после уезда ирландца, он окончательно потеряет счет времени, собьется, забудет обо всём.

Джонсон боялся, что, будучи оторванным от человеческого общества, лишённым возможности воочию увидеть плоды своей деятельности, в один прекрасный день он не сумеет понять, зачем стоит в одиночестве на берегу чёрного озера.

Фред посмотрел на свинцовое небо.

— Всё уже будет. Всё ещё было, — сказал Фред, стараясь себя утешить, не осознав, какую несуразицу он произнёс. Звук собственного голоса помог успокоиться, и Джонсон вернулся к своей единственной обязанности — приковал взгляд к озеру.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg