«Повелитель сновидений»

Повелитель сновидений

— Соня! Соня! Встань, Соня! Снова и снова звал из темноты таинственный голос — странно знакомый, несмотря на то, что Соня прежде никогда его не слышала. Откуда-то она даже знала его имя — Голос Дальней Тревоги.

— Беги, беги, Соня! Не время медлить! Очнись же, Соня!

Темные ветви хлестали ее по лицу, острые колючки ранили босые ноги. Соня бежала из последних сил. Ночной лес расступался перед нею. Где– то над головой ухали совы. Ни одной звезды не было видно на затянутом густыми облаками небе.

Краем сознания она понимала, что крепко спит и видит тревожный сон. Но было в этом сне нечто столь родственное реальности, что это страшило даже Соню. Она никак не могла пробудиться. Она знала, что не должна просыпаться — до того мгновения, как увидит…

Собственно, что она должна увидеть? Впереди был только ночной лес, ни одного просвета.

Впереди? А может быть, это находится не впереди, а позади нее?

Оглушенная неожиданной мыслью, она обернулась… и тотчас заметила пляшущий огонек, который, казалось, бежал за нею по пятам, преследовал ее… И что-то в этом крохотном пятнышке света показалось ей настолько ужасным, что она закричала… и наконец, пробудилась.

Тяжело дыша, как после долгого бега, она села, тряхнула головой, рассыпав по плечам роскошную гриву рыжих волос. Низко над горизонтом висела ущербная луна.

Костер, разведенный Соней вечером на склоне холма, давно прогорел. Ни огонька — насколько охватывает глаз. Даже звезд не видно на небе. Только этот печальный багровый серп луны, казалось, задевающий верхушки темных деревьев.

Мрак и одиночество окружали молодую женщину. Ее чуткое ухо не улавливало ни единого подозрительного шороха. И все же тревога не отпускала ее. Может быть, виною было сновидение.

Этот сон приходил к ней уже трижды, и всякий раз все ярче и сильнее, все требовательнее звал ее… но куда? Чего ждет от нее дальний Голос? Куда она должна идти? И кто этот неведомый преследователь, принявший облик пляшущего во тьме огонька?

Тренированное сознание Сони — воспитанницы жреческой школы — понимало: сон этот неспроста. И пляшущий огонек на самом деле далеко не так безобиден, как выглядит. Но кто скрывается за всем этим? И почему именно она, Соня, избрана для неведомой миссии?

Она уселась поудобнее и снова развела костер, решив дождаться утра. Вскоре маленькое жаркое пламя уже согревало ее, а желтоватый свет огня, казалось, волшебным образом отогнал прочь, в сырость и темноту стигийской ночи все сновидения и страхи.

Постепенно занимался рассвет. Луна ушла за горизонт. Восток медленно окрасился багрянцем. Тонкое облако, похожее на летящего дракона, постепенно налилось золотым светом.

Пора было собираться в путь. Соня погасила костер, оседлала лошадь, сложила в кожаную сумку нехитрые пожитки — одеяло, плошку, связку сушеной рыбы. Роскошные рыжие волосы она убрала под тюрбан. Конечно, это не поможет ей скрыть свой пол, но, по крайней мере, издалека ее рыжая грива не будет привлекать к ней внимания. Женщина-воин, путешествующая одна,— здесь, в мрачной Стигии, это лакомая добыча для разного рода разбойников и жрецов-изуверов.

Разумеется, Рыжая Соня могла постоять за себя. Кинжалом, луком и стрелами она владела не хуже любого наемника. И все же не следует рисковать больше, чем это возможно. Судьба и без того предоставляет ей немало шансов помериться силами с враждебным и холодным миром.

А в битве с десятью противниками, возможно, не устоял бы и сам Конан…

Как всегда, мысль о легендарном короле, великом воителе, черноволосом и синеглазом киммерийце, заставила сердце Сони биться сильнее; Конан! При нем Хайбория достигла своего расцвета. Теперь же, казалось, надвигался конец света.

Соня тряхнула головой, отгоняя лишние мысли. Конец света вечно надвигается, особенно на глупых и болтливых кумушек, раздосадованных повышением цен на рыбу.

Но что-то в мире изменилось, везде нарастала тревога. Границы цивилизованных царств трещали под яростным натиском диких племен.

И повсюду творились страшные, темные дела.

* * *

Городок Карос вырос за последние пятьдесят лет у подножия Великой Черной Пирамиды — древнего мертвого храма. Сейчас уже не нашлось бы жреца, даже в самой Стигии, который мог бы в точности рассказать о культах, отправляемых некогда в Черной Пирамиде. Было время, когда один только вид этого грандиозного сооружения наводил страх на обывателей. Теперь же все это осталось в прошлом. Бойкие купцы, не задумываясь, разбивали здесь свои палатки, и торжище кипело в Каросе с утра до вечера.

Соня въехала в город через три часа после рассвета. Городок уже проснулся. По узким улицам спешили прохожие. Стайки темнокожих ребятишек, одетых только в набедренные повязки то и дело пробегали от дома к дому и скрывались в отдалении. У наглухо закрытых дверец сидели в полной неподвижности старики — одни курили длинные трубки, другие потягивали какое-то густое черное варево, запивая его холодной водой из больших глиняных кружек, третьи просто глазели на улицу — застывшие, смуглые, похожие на ящериц. Женщины, закутанные в черные покрывала, несли на плечах кувшины с водой, большие корзины, полные фруктов. Скаля зубы в улыбке, предлагали прохожим свой товар бродячие разносчики лепешек и напитков. Соня шагом ехала по извилистым улочкам Кароса. Она и сама еще не знала, что будет делать в этом городе. Для начала неплохо было отыскать постоялый двор и передохнуть. Ей указали небольшую гостиницу для небогатых купцов, расположенную почти у самых Городских стен. У низенького глинобитного забора, окружавшего белое прямоугольное здание с рядом маленьких окошек по второму этажу, росло старое кряжистое дерево. В тени этого дерева спал нищий. Соня спешилась и направилась к воротам, держа лошадь в поводу. Гнедая тихонько упиралась и пофыркивала — что-то здесь явно не нравилось животному.

— Перестань, Подружка, — сердито проговорила Соня по-турански, обращаясь к кобыле.— Мне самой здесь не по себе, да что поделаешь!

Нищий под деревом вдруг оглушительно всхрапнул и перевернулся на другой бок. Соня решительно вошла во двор. Тотчас же к ней подскочил маленький вертлявый слуга, верный, как сапог, и зачастил:

— Приветствую благородного господина… ox, простите! Приветствую благородную госпожу! Неужто госпожа путешествует одна? Ай-ай! Такая красотка не должна пускаться в путь без охраны! Ай-ай! Большие опасности — везде, везде! Времена-то какие! Только госпоже повезло, очень повезло, сказочно повезло — ведь это лучший в Каросе постоялый двор, здесь только порядочные люди, только добрые люди, сплошь зажиточные, вежливые, аккуратные люди… А у госпожи… э-э…

— Держи.— Соня вытащила из кошелька медную монетку и сунула слуге.

Тот поморщился при виде меди, но, тем не менее, довольно ловко спрятал ее в широком рукаве своего грязноватого белого одеяния.

Продолжая расписывать Соне выгоды ее пребывания на этом постоялом дворе, слуга то плелся за нею следом, то семенил сбоку, то забегал вперед, пока она ровным широким шагом пересекала двор.

«Веселый Вепрь» действительно выглядел вполне приятным заведением. Из кухни распространялся аппетитный запах жареного мяса и тушеных овощей. Большой котел стоял в дверях кухонного помещения, и виден был голый по пояс чернокожий повар, увлеченно колдовавший над варевом. Судя по всему, там готовилась похлебка.

У Сони, которая уже восемь дней не ела ничего, кроме сухарей и сушеной рыбы, изредка разнообразя скудную трапезу найденными по пути ягодами, при одной только мысли о горячей еде потекли слюнки.

От сморщенного маленького слуги, внимательно наблюдавшего за гостьей, конечно, не укрылось и это.

— А уж какая у нас кухня, госпожа,— сюда приходят даже слуги из богатых домов и берут у нас готовые блюда, чтобы угощать своих господ! Да-да, это чистая правда, и если госпожа поживет у нас подольше, то у нее будет возможность убедиться в этом! Да что я рассказываю! Правду ведь говорят: лучше все испробовать на себе…

— Да,— задумчиво повторила Соня, обращаясь больше сама к себе,— лучше все испробовать на себе…

Последняя фраза маленького слуги странным образом отвечала ее мыслям. Она знала, что неспроста оказалась в этом городке, выросшем у подножия мрачных угрюмых пирамид — обиталищ мертвых темных богов. Неспроста — потому что сон о Голосе Неведомой Тревоги звучал в ее душе все громче и громче. И единственным способом все понять было именно испробовать на себе… Распробовать — что?

Соня даже споткнулась. Слуга услужливо подхватил повод лошади.

— С позволения госпожи, я отведу эту красавицу на нашу конюшню. У нас превосходные конюшни и очень умелые конюхи. Будут следить за ним, как за невестой из собственного гарема… тьфу, что я говорю! Какая еще невеста в гареме!

Он визгливо засмеялся. Почти против своей воли засмеялась и Соня.

«Вот пройдоха», подумала она, направляясь к низенькой деревянной двери, украшенной причудливой резьбой.

Хозяин постоялого двора встретил ее чрезвычайно приветливо, предложил неплохую комнату на втором этаже окнами во двор. Выглянув, Сон я увидела маленького слугу, который оглаживал ее Подружку и что-то нашептывал гнедой на ухо, то и дело, озираясь по сторонам,— точно сообщал коню нечто секретное! Соня прыснула. Да, забавный человечек.

Она заплатила за неделю вперед и спустилась в зал, где ей тотчас же подали похлебку. Соня с жадностью проглотила содержимое большой глиняной миски, а под конец обтерла ее лепешкой. Теперь ей наконец-то стало по-настоящему хорошо. Она даже почувствовала себя отдохнувшей. Итак, следует вернуться к самому началу. Сон о Голосе настиг ее на стигийской границе. С тех пор пляшущий огонек горел в ее сновидениях все ярче, звал все настойчивее. Следовательно, нужно ждать ночи. Если она у цели, то…

Да, но какова эта цель? Соня не думала, чтобы боги избрали ее для какой-то важной миссии. Кто она такая? Обыкновенная женщина… Ну не совсем, конечно, обыкновенная… При этой мысли Соня горделиво расправила плечи и посмотрела по сторонам: так и есть, несколько мужчин, завсегдатаев заведения, таращатся на нее, почти не скрывая плотоядного интереса. Воспитанница храма Белой Волчицы… И оружием владеет неплохо. Однако — и это следует признать — ничего сверхъестественного. Соня потянулась, с удовольствием хрустнув косточками, встала из-за стола и направилась к выходу.

В воротах ее поджидал тот самый нищий, что прежде спал под деревом. Соня, нахмурившись, окинула его взглядом. Это был немолодой человек с неряшливой бородой, черной с проседью. Резкие морщины залегли в углах его рта, темные глаза смотрели мутно, словно их обладатель надышался какого-то дурмана. Одет он был в невообразимые лохмотья. Его кожа — не то смуглая от природы, не то сожженная жарким солнцем — казалась просмоленной.

— Соня,— отчетливо проговорил он.

Рыжая Соня вздрогнула. Она не ожидала встретить здесь кого-то, кто узнал бы ее. Да еще к тому же совершенно незнакомого человека!

— Что тебе? — спросила она, довольно быстро и ловко скрыв удивление.— Денег? Напрасно надеешься. У меня почти ничего нет.

— Соня,— повторил он так, словно не слышал; Сониной тирады,— о, Соня. Уезжай отсюда. Быстрей, быстрей! Здесь…— Он помолчал, потом судорожно сглотнул, оглянулся по сторонам и прошептал: — Здесь очень страшно.

Несмотря на царившую в городке полуденную жару, Соня ощутила, как ледяные пальцы Ужаса гладят ее по спине.

— Что значит «страшно»? — сердито возразила она.

— Страшно,— прошептал нищий.— О, как здесь страшно! Беги, беги!

Он поднял руку и медленно сжал в кулак черные тонкие пальцы. Соня невольно отшатнулась.

— Перестань!

— Беги, Соня! Беги из этого проклятого места! Вот так они схватят тебя за горло, вот так! — Он показал ей судорожно стиснутый кулак.— И нет спасения, нет!

Соня оттолкнула нищего и решительно вышла из ворот. Она шагала по узкой улочке Кароса к городской стене, чувствуя на спине взгляд обезумевших темных глаз.

* * *

Великая Пирамида неудержимо притягивала Соню. Когда-то давно, в Хауране, она слышала об этом загадочном и ужасном сооружении древних; сейчас ей предстояло убедиться воочию — настолько ли огромна эта легендарная Пирамида, и действительно ли даже ее тень навевает на зрителя суеверный ужас.

Чем ближе Соня подходила к Пирамиде, тем больше склонялась она к мысли, что старые предания не лгут. Действительно, что-то зловещее таилось в этом здании с острыми гранями, облицованном блестящими черными плитами.

Тень от Пирамиды упала на Соню и, казалось, поглотила ее. Соня остановилась. Задрав голову, она принялась рассматривать Пирамиду! Невольно она поймала себя на том, что не столько смотрит на здание, сколько вслушивается в тишину, окружавшую и путницу, и саму Пирамиду, и белые пески вокруг нее. Эта тишина была живой. Как будто чье-то ухо улавливает каждый вдох, каждый выдох Человека; как будто невидимый хищник притаился в черном зеве полузаваленного входа в древний храм и ждет…

— Желаете осмотреть храм? — послышался чей-то вежливый голос за спиной у Сони.

Она резко повернулась, как ужаленная. Соня могла бы поручиться, что мгновение назад здесь никого, кроме нее самой, не было. Вряд ли она погрузилась в задумчивость так глубоко, чтобы не услышать шагов подходившего к ней человека. И все же он стоял перед ней, ослепительно улыбаясь и всем своим видом выражая дружелюбие.

Это был рослый стройный человек с красивым лицом оливкового цвета. На нем было просторное черное одеяние, расшитое по подолу и рукавам золотым орнаментом. Такой же орнамент в виде свивающихся клубками змей украшал и его пояс.

— Ментаптэ,— представился он, слегка поклонившись.— Это древнее стигийское имя, госпожа.

Простая вежливость потребовала, чтобы Соня, в свою очередь, назвалась и поклонилась. Между тем незнакомец уже непринужденно болтал, рассказывая Соне о своих предках — знатных стигийцах, многие из которых принадлежа ли к жреческой касте.

— Они служили Сету, богу-змею, спящему под этими пирамидами.

— Сет? Ведь это воплощение зла…— начала, было, Соня.— Впрочем…

— Не следует понимать Сета так однозначно,— возразил Ментаптэ, ничуть не смутившись. Зло действительно существует, как противник добра, подобно тому, как свет существует в качестве противоположности тьмы, однако не всегда добро и справедливость… м-м… добры в прямом смысле этого слова.

— То есть? — Соня остановилась и в упор посмотрела на своего собеседника.

— Иногда человечнее проявить несправедливость, не так ли? Помиловать виновного и так далее…

Соня не могла с этим не согласиться. К тому же она не была готова к длительным дискуссиям на богословские темы. Поэтому она просто пожала плечами и последовала за своим спутником. Тот продолжал рассказывать о строительстве пирамиды, в основании которой, под камни фундамента, было положено больше тысячи живых рабов.

— Говорят, их тени до сих пор бродят по верхним этажам пирамиды… Другие говорят, будто они превратились в духов подземной реки.

— Подземной реки? — переспросила Соня.

Ментаптэ махнул рукой.

— Еще одна легенда. Говорят, под этой пирамидой находится большое подземное озеро, что подземная река соединяет все четыре пирамиды Стигии… По правде сказать, я не верю ни в реку, ни в то, что при строительстве было произведено такое грандиозное жертвоприношение! Знаете ли, это уж слишком — даже для тех ужасных варварских времен.

Соня остановилась перед входом в Пирамиду. Центральные ворота храма действительно были наполовину завалены камнями и обломками какого-то более позднего строения, но сбоку имелась резная деревянная дверь — вроде тех, что запирали дома Кароса,— и эта дверь была приоткрыта.

Ментаптэ распахнул ее перед Соней:

— Прошу.

Пригнувшись, она вошла и оказалась в полутёмной пыльной комнате, всю мебель которой составляла большая стопка соломенных циновок, сложенная в углу. Соня остановилась посреди комнаты, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Только потом она заметила ржавую лампу, свисающую с потолка, несколько медных и глиняных сосудов в углу комнаты, небольшую жаровенку и десяток книг, из которых высовывались языки разноцветных тканых закладок.

— Вы ученый? — спросила Соня.

— Скажем так, я — любопытствующий,— ответил Ментаптэ.— Чтение старинных книг составляет почти весь мой досуг. Вы можете счесть меня полоумным, однако еще в ранней юности я обнаружил, что обладание знанием дает насаждение подчас более острое, нежели обладание женщиной. Не говоря уж о том, что знание, однажды обретенное, никогда тебя не покинет, в то время как женщина…

— Да,— усмехнулась Соня.— Встречаются такие женщины. Уж кажется, приобрел ее, обладаешь ею — но вот что-то произошло, и поминай красавицу как звали!

Ментаптэ бросил на Соню острый, проницательный взгляд.

— Это вы не о себе ли, моя госпожа?

— И о себе тоже,— улыбнулась Соня.

Ментаптэ нравился ей все больше и больше. Было в нем что-то располагающее к доверию.

— Я мог бы угостить вас вином, но, думается, куда лучше было бы угостить такую прекрасную гостью Пирамидой,— заявил потомок древних жрецов.

— Вы не боитесь, что я сломаю себе зубы о такое угощение? — рассмеялась, наконец, Соня. — Грызть гранит, знаете ли,— занятие довольно утомительное…

Вместо ответа Ментаптэ протянул ей свою тонкую руку, и Соня сжала его пальцы. Влекомая своим новым приятелем, она прошла по комнате и нырнула вслед за хозяином в низкий ход, открывавшийся в стене.

— В обычное время, — пояснил Ментаптэ, — этот ход занавешен циновкой.

Некоторое время они ползли на четвереньках по узкому коридору, но затем оказались огромном зале. Переход от почти гробовой темноты к необъятному простору был таким неожиданным и острым, что Соня задохнулась.

Каменный свод терялся в полумраке где-то высоко над головой. Стены — насколько мог охватить их глаз — были украшены резьбой. Украшены? Скорее изуродованы. Ужасные люстры, искаженные страданием лица, извивающиеся в агонии тела… И повсюду изображение змей.

— Что это? — содрогнувшись, спросила Соня.

Ментаптэ ответил не сразу. Его красивое лицо казалось озаренным каким-то таинственным внутренним светом. В глазах горел исступленный восторг, губы беззвучно шевелились. Скрестив на бурно вздымающейся груди руки, он жадно созерцал зал, буквально упиваясь открывшимся ему зрелищем.

В этот миг Соня безоговорочно поверила всему, что этот странный человек рассказывал о себе. Смотреть на святилище черного Сета такими глазами мог только истинный потомок жрецов этого зловещего божества.

У одной из стен до сих пор стоял алтарь — большой черный камень с желобком для стока крови. Посреди зала находился бездонный колодец — место, куда сбрасывали обескровленные тела жертв, догадалась Соня. Над колодцем вздымались две медные змеи. Их высоко поднятые головы соприкасались, длинные тела перевивали друг друга. Одна голова была змеиной, другая — женской. Женское лицо неземной, страшной красоты глядело на Соню, будто живое. Неожиданно Соне показалось, что статуя моргнула.

— Уйдем отсюда,— сказала Соня нарочито громко, чтобы разрушить царившую здесь тишину.

Ментаптэ вздрогнул, как человек, пробужденный от сна.

— Прошу вас,— обратился он к Соне мягким, ласковым голосом,— не спешите…

— Я хочу уйти,— повторила она.

— Вы не можете уйти просто так… без жертвы;

— Что вы имеете в виду? Я должна прыгнуть в этот ваш проклятый колодец?

— О нет, разумеется, нет. Одна капля крови — вот и все. Коснитесь окровавленным пальцем этого алтаря — Сет сочтет вашу жертву достаточной.

Соня пожала плечами. Спорить с этим безумцем было бессмысленно, а убивать его не хотелось. Было в нем что-то привлекательное, несмотря на всю увлеченность мертвым богом.

— Сет не мертв,— сказал Ментаптэ, внимательно наблюдавший за Соней.

— Что?

Соня была уверена в том, что не имеет привычки размышлять вслух. Во всяком случае, последнюю фразу она явно произнесла про себя. Однако он услышал.

— Никаких чудес,— улыбнулся Ментаптэ.— Нетрудно было догадаться, о чем вы сейчас думаете. Об этом думает любой, оказавшись на вашем месте. Сет — мертвое божество, а этот Ментаптэ, потомок его жрецов, помешан на былой славе своих предков, не так ли?

Чуть смущаясь, Соня кивнула:

— Почти.

— Вот видите. Я не умею читать чужих мыслей… пока.

Соня не обратила внимания на это странное «пока». Ей хотелось как можно скорее покинуть это жуткое место. Она вынула из-за пояса кинжал, чтобы сделать надрез на пальце и покончить с ритуалом, которого требовал от нее Ментаптэ. Но тот вдруг схватил ее за руку.

— Умоляю!..— прошипел он.— Умоляю вас, дайте мне!.. Я — жрец! Я обязан сделать это сам!

Явив недюжинную силу, он подтащил Соню к алтарю и быстро уколол ей палец тонкой золотой иголкой, которую незаметно вытащил из своего тюрбана. Несколько капель крови упало на алтарь и почти мгновенно впиталось в черный камень.

Соня не верила своим глазам. Но следов на камне не осталось. Камень всосал кровь, словно изголодался по теплой влаге человеческой жизни.

— Я ухожу.— Соня решительно вырвалась из рук безумца и направилась к ходу.

Ментаптэ больше не удерживал ее. Он стоял перед черным алтарем, разведя в стороны руки в широких шитых золотом рукавах и подняв голову к одному из изображений змеи, вырезанных на стене. Губы его беззвучно шевелились.

* * *

Как ни удивительно, но ночь Соня провела совершенно спокойно, без сновидений, и проснулась отдохнувшей.

— Может быть, потому, что женщина не должна месяцами спать на голой земле, — ворчала Соня, разглядывая себя в зеркало.

Зеркало было плохонькое, мутное, с трещиной в углу, но его было вполне довольно, чтобы рассмотреть выразительное лицо Рыжей Сони, обрамленное копной огненных волос. Она тщательно расчесала их и заплела в косу, а затем обернула голову тюрбаном.

Было раннее утро. Солнце уже встало, заливая весь Карос яркими лучами. Соня спустилась во двор, желая навестить Подружку, и вдруг замерла. Звериный инстинкт проснулся в ней, настойчиво требуя одного: бежать! Еще ничего не случилось, но Соню охватило предчувствие страшной беды.

Она огляделась по сторонам, машинально хватаясь за рукоять ножа, с которым не расставалась. Но во дворе никого не было.

Спустя миг над городом пронесся низкий гул, и сильный ветер пригнул к земле деревья, громыхнул черепицами крыш, заставил беспокоиться лошадей в конюшне и выть двух бродячих псов, бродивших под забором в поисках объедков.

Соня прижалась к стене гостиницы, стремясь уберечься от ветра, готового, казалось, подхватить ее и завертеть в бешеном вихре. Однако ветер почти сразу стих. И тотчас же над городом начала расти тень. Она становилась все больше и больше и постепенно накрыла собою весь Карос. Воцарилась серая тьма. Теперь ни былинки не шевелилось во всем городе. Казалось, ничто здесь не ворохнется — настолько властным было это черное безмолвие.

Но и это длилось недолго. Спустя несколько минут тень рассеялась, будто ее и не было. И сразу же запели птицы, залаяли собаки, раздались людские голоса. Соня с облегчением перевела дыхание. Ей почудилось, что неведомая злая сила, только что сжимавшая ее горло, ослабила хватку и разжала пальцы.

— Ха-ха, госпожа, наверное, испугалась? — послышался рядом голос маленького сморщенного слуги.— Оно и немудрено, откуда госпоже знать про Серую Тень Великой Пирамиды!

— Что за Серая Тень? — отозвалась Соня. Она действительно была напугана, но ей вовсе не хотелось признаваться в этом какому-то болтливому слуге.— Что творится у вас в городе?

— А, это происходит каждое утро, на рассвете, когда тень от Пирамиды достигает определенной длины. Все уже привыкли, никто не обращает внимания. Только приезжие, новички, только они — ох как иной раз пугаются! А никакого страха нет, никакого вреда нет, ни людям, ни животным, ни товару! Оттого купцы и заезжают к нам, в Карос, и ничего не боятся.

— Не болтай.

— Слушаюсь. Каждый день на рассвете на одно мгновение дух умершего бога Сета воскресает и выглядывает из своей гробницы. Это и есть Серая Тень. У нее нет силы, одно только любопытство…

— Дух умершего бога? Любопытство? Да знаешь ли ты…— начала, было, Соня и замолчала, прикусив губу.

Какая разница, был ли этот человечек в Пирамиде и видел ли он страшный черный алтарь! Соне вдруг показалось, что маленький слуга знает куда больше, чем выбалтывает.

— Вот так-то, госпожа! Вот так-то, красавица! А страха тут никакого нет. Я бы присоветовал вам одно место, там продают и шелк, и полотно, и красные нитки для вышивания, и стеклянные бусы для украшения, и притирания для глаз… Ежели угодно…

— Отвяжись.

Соня решительно зашагала к воротам. Ей вовсе не хотелось слушать бессмысленную болтовню маленького человечка, который все время словно намекал на что-то, так усиленно и выразительно подмигивал он ей сморщенным черным веком.

* * *

Ментаптэ снова и снова перечитывал старинную книгу, хотя рассказ, записанный древними иероглифами на пожелтевшем от времени пергаменте, знал уже почти наизусть. И все же каждый раз эта история странно волновала его и заставляла сильнее биться сердце.

Несколько тысяч лет назад… То были века; могущества Ахерона, века поклонения Сету, великому змею, воплощению первобытной тьмы, первобытной силы и первозданного ужаса. Пирамиды создавались не как гробницы — это представление о них возникло значительно позже, когда жрецы-некроманты начали свои поиски Источников власти. Нет, пирамиды изначально были хранилищем огромной силы.

При строительстве здесь действительно приносились человеческие жертвы. Тысяча молодых воинов с черными, как эбеновое дерево, телами, сильных, стройных — все они добровольно легли на плиты, чтобы быть замурованными в стенах великой Пирамиды. Их духи навечно остались здесь — бессменными стражами и слугами Сета. Но они спали, и как разбудить их — об этом книга молчала.

Напрасно Ментаптэ перечитывал ее раз за разом — тщетно. Нескольких страниц недоставало — там, вероятно, и помещался полный текст необходимого заклинания. Ментаптэ со вздохом отложил книгу, подлил масла в светильник и растянулся на циновках. Молодому жрецу едва сравнялось тридцать лет, но древняя кровь, текущая в его жилах, словно состарила его раньше времени. Рассказывая Соне о себе, Ментаптэ не солгал: он действительно принадлежал к жреческому роду Стигии. Его предки читали нараспев заклинания, вызывающие духов, приносили жертвы на черном алтаре, служили Змею Пустыни. Память о них не давала Ментаптэ покоя. Сейчас, когда со всех сторон надвигаются зверобоги, жалкие подобия духовных властителей древности, как никогда прежде Необходимо воскресить былую славу истинных, богов! И Сет — не последний среди них.

Ментаптэ фыркнул: «Не последний!» Сет — первый! Разве не он — первое порождение Праматери Тьмы? А эти жалкие еретики, ничтожества, возомнившие себя жрецами, учредили в Луксуре культ какого-то Сабиха, бога-крокодила, и приносят ему в жертву молодых собак, телят и косы девственниц. Смешно!

Птейон погряз в поклонении богу-павиану, как бишь его? Эти звериные имена даже в памяти не задерживаются. Чем, интересно, умилостивляют своего божка птейонские жрецы? Связками бананов?

— О, великий Сет, прости мне эти мысли!

Свое призвание Ментаптэ обрел далеко не сразу. Его семья жила торговлей. Дед молодого жреца был одним из тех, кто основал город Карос — поначалу как торжище на подходах к предместьям Кеми, эдакую «ловушку» для купцов, передвигающихся по караванным дорогам.

Прошло немало лет, прежде чем Ментаптэ узнал от отца о своем происхождении. А затем заезжий караванщик продал ему эту книгу.

Она стоила целого состояния, но Ментаптэ без сожаления расстался с небольшим домом, где жил с наложницей и двумя чернокожими слугами; продал он и слуг, и наложницу. Отныне его жильем сделалась Великая Пирамида, и жизнь его посвящена изучению культа великого Сета и служению этому божеству — единственному истинному богу Темной Стигии.

После той первой книги были и другие, содержащие сведения о Сете и его служителях. Кое в чем эти сведения дополняли друг друга, кое в чем отрицали, создавая неразрешимые противоречия. И вот теперь эта рыжеволосая чужестранка!.. Какая-то связь… какая-то связь…

У входа в жилище Ментаптэ кто-то заскребся. Погруженный в свои размышления жрец не сразу услышал это и очнулся от раздумий только после того, как кто-то почти бесшумно вошел в Комнатушку. Ментаптэ подскочил на циновках.

— Кто здесь?

— Я, господин,— ответил пришелец, низко кланяясь.

— Ты, Биджаз?

Маленький сморщенный чернокожий человечек ухмыльнулся, обнажив в усмешке свои желтые кривые зубы.

— Разумеется.

Ментаптэ сел, потер виски. Бросив взгляд на масляную лампу, он понял, что заснул: огонь погас, масло прогорело.

— Сколько времени прошло?

— Сколько времени прошло после… чего, господин? — хихикая, осведомился человечек.

— Неважно.

Слуга подал Ментаптэ глиняный горшок, накрытый крышкой.

— Откушайте сперва нашей похлебки. А вот здесь, в тряпице,— лепешки.

— Когда ты приучишься приносить хлеб в чистой тряпке,— проворчал Ментаптэ, однако принял подношение и принялся поглощать его. Он изрядно проголодался.

— О, господин, я буду делать все, как ты велишь… А ты не забудешь меня в своей великой державе Сета, не так ли? Ведь ты не забудешь маленького Биджаза, который воровал для тебя продукты, чтобы ты мог спокойно изучать свои великие книги?

Ментаптэ невнятно промычал что-то. Маленького кого слугу это отнюдь не смутило. Он давно привык вести долгие бессвязные монологи, почти не надеялся услышать ответ.

— Ну, господин, продвинулся ли ты в постижении своей тайны?

— Какое тебе дело, червяк? — отозвался, наконец, Ментаптэ, отодвигая от себя пустой горшок.

— Большое дело,— возразил, ничуть не смутившись, Биджаз.— Ведь это я направил сюда рыжую девку…

Ментаптэ заметно вздрогнул.

— Она ведь была здесь, не так ли? — продолжал человечек.— Она входила в зал жертвоприношений и глаза Сета видели ее?

— Да,— ответил, наконец, Ментаптэ.— Почем ты знаешь, что она — та, кого мы ищем?

— О, господин! Ты сказал «мы»! Я счастлив! Воистину, мы двое — ты и я — мы последняя адепты великого бога, и мы вместе ищем…

Ментаптэ топнул ногой:

— Не забывайся, насекомое! Помни, кто ты и кто — я.

— Слушаюсь и повинуюсь.

Биджаз схватил пустой горшок, прижал его к животу и согнулся в низком поклоне. Однако исподлобья он поглядывал на Ментаптэ, и если молодой жрец мог видеть глаза маленького слуги, он бы глубоко задумался: Биджаз явно насмехался.

— Она остановилась в «Веселом вепре», господин,— добавил маленький слуга, пятясь спиной к выходу.— Там ты найдешь ее… если поделаешь.— Биджаз нащупал спиной дверь и открыл ее. Полоска вечернего света проникла в полутемную комнату.

Ментаптэ понял, что день миновал и приближается ночь.

— Выслушай напоследок совет ничтожного насекомого, господин, — прошелестел голос маленького чернокожего слуги уже из-за двери,— привяжи эту рыжеволосую сучку к себе. Привяжи ее к себе тем, чем обычно привязывают сучек… Заставь ее полюбить себя.

Ментаптэ швырнул в дверь туфлей. Дверь беззвучно затворилась.

* * *

Соня проснулась среди ночи оттого, что в комнате кто-то был. Не выдав своего пробуждения ни единым движением, она несколько мгновений лежала совершенно тихо, стараясь даже дышать, как спящая. Да, инстинкт не обманул ее: В гостиничной комнатке на втором этаже действительно затаилась какая-то темная неясная тень. Очень осторожно Соня нащупала кинжал, который хранила под подушкой. Холодная сталь успокаивающе легла в ладонь. Теперь девушка почувствовала себя куда увереннее.

Резким движением она вскочила на ноги, держа перед собой кинжал.

— Кто ты? — крикнула она тени.

Тень метнулась из стороны в сторону, словно ища спасения. Соня колебалась: метнуть кинжал и пригвоздить незваного гостя к стене! Убить? Поймать живым и допросить? Если это всего лишь местный воришка, нелепо будет лишать его жизни за попытку обокрасть путешественника — к тому же такого, как Соня, почти неимущего.

Неожиданно тень глухо, жалобно застонала, протянула к Соне руки и упала на колени.

Соня отступила на шаг, все еще держа кинжал наготове. Она опасалась ловушки.

— Что тебе нужно? — повторила она.— Кто ты?

— Соня…— прошептал тихий голос, от которого у Сони по спине побежали мурашки. Ледяной ужас стиснул ее сердце. Ей показал, что она узнала голос из сновидения — Голос Дальней Тревоги.

— Клянусь Кобылицей! — воскликнула Соня — Исчезни, тварь!

— Со…— прошелестел голос.

И внезапно ощущение чужого присутствия оставило Соню. В комнате была она одна. Темная тень исчезла.

Проклятье! Опять сон? Соня уколола себе палец кинжалом и вздрогнула, ощутив боль. Да нет же, это явь! Но куда исчезло существо, которое обращалось к ней по имени?

Достав трут и кресало, Соня зажгла маленькую Глиняную лампу, скудно заправленную плохим рапсовым маслом. Комната озарилась слабым дрожащим светом. Здесь действительно никого не было Ставни закрыты и заперты изнутри на щеколду, дверь тоже не открывается с первого толчка, хотя замок, конечно, слабенький… Какие глупости! Нет здесь никого. Да и какой вор, простите, залезет в комнату, где заведомо спит хозяин того имущества, которое бедняге вздумалось прикарманить? Кражу лучше совершать днем, пока путник отсутствует — торгует, покупает или бродит по улочкам Кароса, где ох как есть на что поглазеть… Почудилось. Да, Соня перепутала сон с явью. Вот единственное объяснение всему, что с ней случилось.

И отчасти успокоенная этой мыслью, она снова села на кровать и убрала кинжал под подушку. Надо погасить лампу и ложиться спать. А завтра… Завтра она, пожалуй, последует совету маленького нахального гостиничного прислужника и отправится в лавки — смотреть на шелка и украшения. Говорят, это успокаивает нервы и развлекает любую женщину. Даже такую, как Рыжая Соня.

* * *

Но утро принесло с собою только новые тревоги. Посмеиваясь над своим ночным испугом, Соня оделась и уже затянула пояс с кинжалом, как вдруг замерла в изумлении. Что там, в углу?

Быстрым шагом Соня подошла к окну и распахнула ставни. Тотчас же шум дневной сует хлынул в комнату. Внизу конюх шумно ругался со слугой какого-то купца, остановившегося в гостинице на первом этаже. Слуга находил, что конь его господина находится в ужасном состоянии, он не кормлен, не поен и не чищен, и за что только конюх выпросил третьего дня у бедного, доверчивого купца сразу два аквилонских золотых! И ведь было заплачено! За что? За безделье!

Конюх, разумеется, приводил свои аргументы. Послушать конюха, во всем виноват нерасторопный слуга.

Где-то слышался зычный голос туранского торговца, который кричал, чтобы ему седлами коня.

Внизу, на кухне, гремел котлами повар. Аппетитный запах тушеного мяса донесся до Сони и она невольно раздула ноздри. Готовили в «Веселом вепре» и впрямь отменно.

Соня ощупала кошель, висевший у нее на поясе рядом с кинжалом. Довольно тощий после того, как она заплатила за гостиницу, но все же не совсем еще пустой.

И все же… что это там, в углу?

Странно. Соне совсем не хотелось смотреть на это. Даже любопытство не могло пересилить этого нежелания. Почти против своей воли она приблизилась все-таки к этому месту и наклонилась над бесформенной черной тряпкой, брошенной в углу. Соня готова была дать руку на речение, что, когда вечером она ложилась спать, этой тряпки здесь не было. Взяв тряпку в руки и расправив ее, она вздрогнула: это была черная кожа, целиком снятая с человека, как чулок. На месте глаз и рта зияли провалы, но все остальное: пальцы рук и ног, даже волосы — курчавые, вьющиеся — были в сохранности.

Соня выронила кожу, как будто та обожгла ей руки. Что за мерзость! Сжав губы, она вновь подошла к окну. Неожиданно ей показалось, что бросить все и бежать из этого проклятого места будет обыкновенной трусостью. Какие-то темные силы явно бросали ей вызов. Чего они хотели от нее? Замыслили ли погубить ее или же хотели перетянуть на свою сторону?

И так ли темны эти силы, чтобы ненавидеть их и стремиться уничтожить?

* * *

А лавки в Каросе и впрямь хороши и богаты. Одно наслаждение бродить по торговым рядам, перебирая шелковые ткани самых разных цветов — и лазурных, как море, и желтых, как яичный желток, и красных, как кровь… Торговцы встречали ее, низко кланяясь и расхваливая свои товары, и даже когда Соня уходила из лавки, ничего не купив, желали ей доброго дня и удачных покупок.

В других лавках Соня прикладывала к шее и Ушам ожерелья и серьги из жемчугов, кораллов, резного эбенового дерева, редчайших туранских изумрудов и слоновой кости.

Торговцы парфюмерией охотно показывал ей свой товар, подводили черной тушью светлые глаза Сони, с помощью особой кисточки щеточки придавали ее бровям то удивленное, то суровое выражение, красили ее рот в кроваво-красный цвет, отчего Сонино лицо приобрело оттенок чувственности, румянили ее слишком бледные, на их взгляд, щеки…

Когда же и в этой лавке Соня не сделала ни одной покупки, торговец в отчаянии всплеснул, руками и преподнес ей подарок: маленький флакон в виде поднявшейся на хвосте кобры. Соня понюхала: благовонное масло.

— Одна капля, госпожа, нанесенная на волосы или между грудей,— и ты станешь неотразимой для мужчины, которого изберешь для утех. О, он решит, что это он тебя выбрал, но ты-то будешь знать, какова истина! Поверь мне, прекраснейшая.

Соня улыбнулась. Хотя ее и одолевали тягостные мысли, весьма далекие от развлечений и покупок, торговец косметикой сумел развеселить ее. Она попыталась представить себе здесь, в Стигии, мужчину, которого захотела бы пленить… и неожиданно образ Ментаптэ власти встал перед ее внутренним взором.

Поспешно она вышла из лавки, сжимая флакон в кулаке. Почему она вспомнила о молодом жреце давно уснувшего бога? Несомненно, он хорош собой но… И этот пьянящий, сводящий с ума запах густого масла, заточенный в маленьком сосудике… с чего бы торговцу делать такие подарки? Соня почти не сомневалась, что и сосудик, и благовоние — очень дорогие вещи. Долго не раздумывая, она зашла в соседнюю лавку. Торговец, сухощавый человек с огромным носом и пронзительными черными глазами, уставился на нее так пристально, словно хотел спросить:

«Ну, а вы в каком преступлении пришла сознаться, моя милая?»

— Чем могу быть полезен госпоже? — осведомился он скрипучим голосом.

— Я получила подарок от одного… мужчины,— слегка запнувшись, заговорила Соня.

— Так, так.— Торговец облокотился о прилавок и шевельнул своим огромным носом.— Думаю, об этом вам лучше рассказать вашей матушке, прекраснейшая.

— Я просто хотела попросить вас посмотреть — действительно ли это дорогая вещь. Видите ли, мне неловко принимать подарок, если он стоит дороже пяти медяков… Ведь это означает, что я должна…

— Ну, это уж не мне решать, что вы там должны мужчине, который делает вам подарки, превосходнейшая,— оборвал торговец.— Впрочем, я охотно выполню вашу просьбу. Я — величайший знаток самых разнообразных товаров, ибо в своей жизни торговать мне приходилось и шелками, и сосудами, и изделиями из стекла и глины, и драгоценностями, и благовониями, и…

— Именно о благовонии и идет речь, хвала Кобылице! — обрадовано сказала Соня, прерывая излияния торговца.— Вот, взгляните. Дорого ли стоит эта вещица?

Торговец взял сосудик и поднес к самым глазам. Несколько минут он вертел его и так и эдак, колупал ногтем, стучал по нему пальцем, даже пробовал на зуб, но скривился и быстро оставил эту попытку. Затем, в целях более точной экспертизы, вынул из-под прилавка большое увеличительное стекло и навел его на сосудик.

При этом лицо торговца оживленно двигалось: нос шевелился, губы кривились, лоб то и дело бороздили морщины.

Наконец он снял крышечку и понюхал масло.

— Да, моя дорогая и блистательная,— обратился торговец к Соне,— если вы думаете, что что-то задолжали этому мужчине, то выбросьте из головы подобные мысли. Конечно, я не ваша мать и не ваша наставница, но на правах старшего и умудренного годами испытаний могу дать совет: если этот человек предложит вам супружество — откажите. Подарок его стоит от силы три медяка, да и то не во всякий базарный день. Это грошовый сосудик самой кустарной и примитивной работы. Сейчас таких не делают — вот единственное, что заставляет думать, будто он представляет какую-либо ценность, но в былые годы такими сосудиками была наводнена вся Стигия. Не было грошовой потаскушки, у которой в комнате не стояла бы такая кобра. Можете мне поверить, блистательная! Что до масла, то это дешевка. Не вздумайте пользоваться им. К тому же оно прогоркло, бранный запах.

— Мне не показалось…— начала, было, Соня.— То есть я хочу сказать: по-моему, запах как запах. Здесь, кажется, любят сильные, тяжелые ароматы.

Торговец сморщил нос:

— Прошу вас, сверкающая! Я вас умоляю! В запахах я понимаю, куда больше вашего! Масло прогоркло! На вашем месте я выбросил бы эту безделку и забыл о ней, а того мужчину навсегда бы изгнал из своего сердца и мыслей! Впрочем, ваша воля со мной не соглашаться. К сожалению, советы просят для того, чтобы им не следовать.

С этими словами он вернул Соне флакон и отвернулся, явно обиженный до глубины души. Соня заверила его в том, что непременно воспользуется полученным советом, и совершенно искренне поблагодарила за разговор.

Она вышла из лавки на яркое солнце. Выбрасывать флакончик она не собиралась. Конечно, вещица грошовая… но иногда и на последний грош можно купить лепешку или краюху хлеба!

* * *

— Она взяла! — Голос маленького сморщенного человечка дрожал от возбуждения.— Она взяла! Сработало, господин, сработало!

Ментаптэ полулежал в своей убогой темной комнате, а слуга приплясывал перед ним, то приседая, то бегая взад-вперед, то внезапно останавливаясь и хлопая себя ладонями по бедрам.

Вся комната была окутана сладко пахнущим дымом, поднимавшимся над курильницей.

Ленивым движением Ментаптэ подбросил туда еще горстку ароматических углей, и новая струя дыма заволокла его, точно обвив лентой.

— Что ты кричишь? — осведомился он у слуги недовольным тоном.— Я созерцал мое божество, я пребывал в иных временах, и иные прислужники воздавали мне почести… О, что я видел! Позолоченные черные храмы, вереницы девственниц, чьи груди умащены благовонными маслами, а лбы хранят кровавую печать жертвенности… Длинные позолоченные тела змей, извивающиеся в темных коридорах… Танцовщицы в пышных одеяниях цвета пурпура и расплавленной меди, обнаженные по пояс, с живыми змеями в руках и косах… Звон колокольчиков, гром барабанов… пронзительная песня флейты…

Молодой жрец опустил веки и вновь погрузился в свой транс, где мог созерцать картине былого величия Сета.

Но Биджаз сделал попытку вырвать его из этих сладких грез.

— Очнитесь, господин мой! Вернитесь на миг в этот бренный, в этот отвратительный умирающий мир! Это ведь ненадолго — всего лишь на миг. Если вы не выполните своей миссии, утонув в сладких мечтах о былом, то это былой никогда не вернется к нам в своем прежнем блеске и великолепии!

Однако одурманенный своими видениями Ментаптэ не слышал слов слуги.

— Проклятье,— пробормотал Биджаз, обращаясь больше к самому себе,— этот самонадеянный молодой болван, кажется, накурился какой-то дряни или нанюхался испарений черного лотоса и теперь глух к голосу рассудка! Что же мне делать? Эдак он проспит истинное величие, удовлетворяясь фальшивым и иллюзорным! Схватив кожаное ведро, Биджаз выбежал из комнаты.

Молодец находился довольно далеко от Великой Пирамиды. В былые времена служители Сета брали воду непосредственно в самой Пирамиде — рассказы о подземной реке не были ложью. Там, в земных глубинах, стояли черные Прозрачные воды и текли медленные реки, никогда не видевшие солнечного света. Однако маленький черный слуга не решался спускаться туда… во всяком случае, пока. Вместо этого он направился к самому обычному земному колодцу — глубокой скважине в земле, обложенной камнями и закрытой каменной крышкой.

Пыхтя и ругаясь, Биджаз налег на каменную крышку и сдвинул ее в сторону. Хотя колодец и считался общественным, брать из него воду чужакам не дозволялось, и любой местный житель мог жестоко покарать черного коротышку из города за кражу воды. Поэтому Биджаз спешил.

Быстро опустив в колодец ведро, он несколько раз воровато оглянулся и только после этого вытащил ведро и почти бегом возвратился в обиталище Ментаптэ. Там ничего не изменилось. Молодой жрец по-прежнему оставался во власти своих видений. Не раздумывая, Биджаз окатил его потоком колодезной воды.

Ментаптэ вскочил, рыча от ярости, как дикий зверь.

— Негодяй! Как ты смеешь врываться ко мне! Я прикажу перерезать тебе глотку! Клянусь, я так и сделаю!

Извиваясь в руках Ментаптэ, Биджаз завизжал.

— Это я, господин! Я, Биджаз! ваш преданный слуга! Я принес добрые вести, господин!

Сознание медленно возвращалось к Ментаптэ. Он разжал руки и выпустил маленького человечка, который тотчас скорчился на полу у его ног и захныкал.

— Вот награда за верную службу! Я приношу вам пищу — заметьте, совершенно бескорыстно! Я слежу за вашим домом, чтобы здесь не шлялись чужаки! Я направляю к вам разных гм… кого требуется. А сегодня я пришел с доброй вестью — и вот получил по заслугам! Меня едва не задушили!

— Ты вбежал ко мне как угорелый и окатил водой,— проворчал Ментаптэ.— Я не сразу узнал тебя. А и придушил бы — невелика потеря.

— Кто окатил водой господина? — Биджаз изумленно вытаращил глаза и повращал ими? Я?! Как такое могло прийти в голову столь ученому, столь умному человеку?

— А кто же, по-твоему, вылил мне на голову вот это ведро? — в свою очередь удивился Ментаптэ.

— Понятия не имею,— невозмутимо заявил карлик.— Может быть, господин сам… из-за жары и духоты… решил освежиться… и…

Ментаптэ махнул рукой. В своем полубредовом состоянии, в которое погрузили его пары черного лотоса, он плохо понимал, где явь, а где грезы. В конце концов, оно и неважно, чьих рук было делом это злополучное ведро. Главное Биджаз прибежал с какой-то доброй новостью, и Ментаптэ готов внимать ей.

— Так что ты хотел сообщить мне? Ради чего ты оторвал от моих… э… научных размышлений?

— Она взяла благовония! Все прошло как по маслу. Я как бы мимоходом заметил нашей огненноволосой приятельнице, что неплохо бы ей побродить по лавочкам, развеяться, посмотреть главную достопримечательность Кароса — его торговые ряды. Она, видимо, и не собиралась этого делать — у нее, пожалуй, и денег-то почти не водится… Знаю я таких… гордых…— Биджаз слегка приосанился.— Но я сумел… э… слегка коснуться ее сознания… Ну, ерундовая штучка, она даже не заметила. Не думаю, чтобы люди в ваше время умели распознавать такие вещи.

— Так ты колдун? — Ментаптэ проницательно поглядел на Биджаза.— Что-то я прежде не слыхивал от тебя такого.

— Что вы, господин! Какое тут колдовство! — спохватился расхваставшийся Биджаз.

Упоенный успехом, он не сразу сообразил, что выдал слишком много.— Просто я… удачно сумел подобрать слова. Она поверила… Ей захотелось прогуляться по торговым рядам — вот что важно, а вовсе не то, каким образом я этого добился. А там ей сразу попался на глаза Набиз…

— Набиз?

— Один человек. Господин его не знает. Это один… друг.

Ментаптэ расхохотался, глядя на разволновавшегося сморщенного черного слугу.

— У тебя могут быть друзья? Впервые слышу. Ну, ну, продолжай. Это становится любопытным.

— Набиз предложил ей в дар флакончик с благовониями… теми самыми.

Ментаптэ нахмурился, вспоминая. Биджаз ждал, затаив дыхание. Наконец морщины на лбу Ментаптэ разгладились.

— Ты и твои сообщники подсунули ей приворотное зелье?

Карлик усердно кивнул несколько раз. Ментаптэ громко расхохотался.

— Теперь она у нас в руках! — воскликнул он, хлопая Биджаза по спине.

— Истинно, истинно вы говорите, мой господин,— угодливо поддакнул карлик. И прикрыл глаза, пылавшие ярким, злобным огнем.

* * *

— Ты говорил с ней? Что она сказала? Ты рассказал ей о нас? Что ты открыл ей? Не испугается ли она?

Голоса шелестели в темноте, как опавшие листья. В недрах земли, глубоко под Великой Пирамидой, в мрачных сырых лабиринтах, построенных руками рабов страшного бога-змея Сета, звучали эти бесплотные, полные страдания голоса.

Кому они принадлежали? Ментаптэ не знал этого. Одни книги утверждали, будто в лабиринтах Великой Пирамиды томятся неуспокоенные духи храмовых воинов, павших в бесчисленных сражениях, которые Стигия вела с соседними державами в годы своего могущества. В других древних манускриптах содержались совершенно иные сведения. Так, «Книга семнадцати деяний Птэ, верховного жреца Сокрытого и Точащего Яд», сообщала о грандиозных жертвоприношениях отборных юношей не старше двадцати лет, которые добровольно отдали свои жизни Сету и легли под жертвенные ножи,— это было в те дни, когда Великая Пирамида только создавалась.

«Из их крови, выпущенной на землю, берет свое начало подземная река». Так утверждает манускрипт.

Более поздний свиток — «Отпечаток красной Ладони жрицы Аннуэ» — содержит, помимо гимнов, поставленных этой жрицей, заметки о подземной реке и ее духах. Багрянорукая Аннуэ, превосходная певица и танцовщица, поэтесса, одна из величайших жриц Сета, говорит о печали, охватывающей всякого, кто хотя бы прикоснется к этим водам. «Слезы девственниц, которые никогда не узнают мужской ласки, стоны матерей, разлученных с детьми, затаенные вздохи воинов, тоскующих по родине и возлюбленным,— ничто по сравнению с печалью черной воды подземной реки,— писала Аннуэ.— Вся скорбь мира заключена в этой черной жидкости… вода ли это? Кто ответит мне!»

Ментаптэ никогда не касался вод подземной реки. Он не знал, чем была вызвана знаменитая вечная печаль Багрянорукой Аннуэ. Быть может, виной тому подземная река… Быть может! Не стоило рисковать.

Голоса, раздающиеся в темноте, давно уже не пугали молодого жреца. Он знал, что они бессильны. Древние могущественные чары держали их в заточении здесь, в подземном лабиринте. С великим трудом, подвергая свою жизнь страшной опасности, Ментаптэ удалось пробудить их к жизни — для этого он испробовал не одно заклинание. Теперь у него были собеседники — бесплотные, бессильные, изнемогающие под бременем тоски и вечности, но все же собеседники.

— Ты говорил с ней о нас? Что она сказала?

— Тише! — прервал Ментаптэ шепот, раздающийся со всех сторон.— Нет, она ничего не знает о вас. Иначе, думается мне, она не станет нам помогать. Я предпочел держать ее в неведении.

— Ты уверен, что это — она? Та самая?

— У нее огненные волосы, она — молодая посвященная кого-то из новых богов… возможно, Рыси. Все совпадает! — объяснил Ментаптэ терпеливо.

Настала полная тишина. Потом чей-то голос проговорил нараспев — почти простонал:

— И явится на зов молодая Рысь, и будет как пламя ее грива, и будет она Львицей, и станет она Огнем, и освободит…»

— Ш-ш-ш…— зашипело со всех сторон.

Голос умолк. Ментаптэ содрогнулся. Он никогда не видел своих бесплотных собеседников. Иногда он сомневался в том, что они вообще имеют какие-либо тела. Но иной раз — как сейчас — ему чудилось, будто они принимают облик клубка змей.

Вода подземной реки еле слышно плескала в отдалении. Ментаптэ стоял в пещере, вдыхая ее влажный воздух. Ноздри его трепетали, когда он улавливал слабый запах водорослей.

— Я почти уверен в том, что нашел ее,— сказал он, чувствуя, что его внимательно слушают.— Мои друзья устроили так, что она получила в дар флакон с благовониями, замешанными на воде здешних источников… Капля ее крови осталась на жертвеннике Великой Пирамиды. Кроме того, я посылал за ней сон, я призывал ее сюда… Она — посвященная, не следует забывать об этом. Посвященные не пренебрегают вещими снами, особенно если такие сны повторяются из ночи в ночь. Она придет.

— Она придет! Она придет! — зашептались голоса. В них слышались и страх, и ликование.

— Да, она придет. И тогда мы… сделаем то, чего ждем уже не первый год,— подтвердил Ментаптэ.— Ждите же. Осталось недолго.

Он повернулся и вышел из лабиринта. Голоса за его спиной перешептывались и переговаривались.

* * *

Когда Соня возвращалась обратно в гостиницу, солнце уже садилось. Длинные тени легли на пыльные улицы и глиняные стены домов Кароса. Постепенно смолкали голоса людей. Матери звали детишек домой ужинать. Через город прошло стадо коз, возвращавшихся с выпаса. Скрипели колеса тележек — купцы развозили по складам и домам товар, не нашедший сегодня покупателя. Путники спешили в гостиницы и харчевни — подкрепиться и отдохнуть.

Дневная жара сменилась приятной прохладой. Соня шла медленно, перебирая в памяти все события сегодняшнего дня, начавшегося со странного ночного кошмара, обернувшегося черной кожей, снятой с человека — кстати, куда эта кожа подевалась? Соня только сейчас задумалась над этим. Чья-то дурная шутка? Но чья? В этом городке у нее не было знакомых.

Кроме Ментаптэ. Соня тряхнула головой. Нет, молодой жрец Сета не способен вытворить такое. Просто потому, что он — человек совершенно иного полета.

Хозяин гостиницы? Глупо. Не станет же он отбивать постояльцев. Больше ничего на ум не приходило. Ладно.

Соня решила оставить темную историю с ночным видением до лучших времен. Тем более, что она не была до конца уверена в увиденном. Возможно, большая часть утреннего происшествия ей просто приснилась. Соня была уверена в том, что разгадка всех этих странных событий и якобы случайных встреч близка. Предчувствие редко обманывало ее, особенно когда речь заходила о подобных вещах.

— Соня! Соня!

Она вздрогнула и остановилась. Кто-то подкрался к ней сзади — так незаметно, словно не обладал плотью или возник за ее спиной из воздуха. Ничем иным невозможно было объяснить столь внезапное появление неведомого собеседника. Любого обыкновенного человека, даже искусного следопыта и шпиона, умеющего ходить беззвучно, словно бы ступая не по земле, а в нескольких дюймах над ней, Соня бы услышала.

— Соня! — в третий раз окликнули ее.

Она медленно обернулась, одновременно с тем нащупав рукоятку кинжала на поясе. Нищий. Тот самый, что предостерегал ее в самый первый день. Как он говорил? «Уезжай, здесь очень страшно»?

— Что тебе нужно? — спросила Соня, стараясь говорить хладнокровно. Но как она ни старалась, спрятать свой испуг до конца ей не удалось.

— Ты ходила в Пирамиду,— произнес нищий. Это был не вопрос, а утверждение.— Ты говорила со жрецом. Он взял у тебя волосы…

— Каплю крови,— поправила Соня, решив, что укрывать от этого человека правду не имеет смысла. К тому же он может что-то знать… Я оставила на алтаре каплю крови. Жрец объяснил мне, что таковы правила.

— Правила! — воскликнул нищий.— Какая чушь! Много он знает о правилах Великой Черной Пирамиды!

Соня с удивлением посмотрела на него. Мало того, что ему было известно ее имя — да и не только имя, он ведь знал все, что происходила с ней в Каросе! — он выказывал осведомленности в тайных культах Сета.

— Кто ты? — невольно вырвалось у нее.— Скажи мне! Уже не в первый раз ты останавливаешь меня. Кто ты такой? Ты следил за мной? Что тебе нужно от меня?

— Слишком много вопросов сразу,— проговорил нищий.— О, слишком много вопросов. Нет, Соня, нет… Я…

Его смуглое тонкое лицо вдруг исказилось, словно от боли. Мгновение спустя он зажал рот ладонями. Поверх ладоней глянули его черные глаза, наполнившиеся вдруг нечеловеческим страданием…

С тихим шипящим звуком нищий осел на землю и поник головой.

— Что с тобой? — воскликнула Соня.

Она опустилась на колени возле неподвижного тела и слегка коснулась его рукой.

И едва не вскрикнула. Плоти под пальцами она не ощутила. Только пустая человеческая кожа, еще теплая, бессильно лежала перед ней в пыли.

* * *

Кадаху, стражнику из личной охраны богатого Птейонского купца, сегодня сказочно везло. Купец, утомленный долгим путешествием и трудными переговорами об аренде одной из самых лучших лавок Кароса, давно уже почивал. Он остановился в «Мельнице и Быке» — это была старая гостиница, где стояли широкие мягкие кровати, подавалось только выдержанное вино, где слуги были немы — от рождения или с отрезанными языками, чтобы постояльцы могли вести разговоры, не опасаясь, что прислуга сможет их выдать.

У Кадаха был выходной день. Он оставил господина мирно спать под охраной сменщика, а сам направился бродить по харчевням. В «Веселом вепре» он решил осесть. Там шла бурная игра в кости. Кадах обыграл нескольких местных жуликов, что придало ему уверенности в своих силах, после чего подсел за стол к рыжеволосой женщине, сидевшей в одиночестве над кружкой местного вина. Судя по цвету вина, женщина разбавила его водой. Она невозмутимо потягивала свое питье, наблюдая за окружающими рассеянным взглядом. Похоже, ее заботило что-то совсем далекое от происходящего вокруг.

— Замечталась, красавица? — обратился к ней Кадах, шлепаясь на табурет напротив рыжеволосой.

Он улыбнулся как можно шире, стремясь завоевать доверие собеседницы сразу. Соня устремила на него пронзительный взор. Рука ее скользнула к поясу и нащупала рукоятку кинжала.

— Если и замечталась, то не о тебе,— отрезала она.

— Обо мне мечтает другая,— заверил ее Kaдах.— Я так… поболтать, выпить винца. Ты ведь одна, без спутника?

— Да,— сказала Соня.— Но пусть это тебя не обольщает. Я всегда одна… пока мне этого хочется.

— Можно мне выпить с тобой? — примирительно произнес Кадах.

Соня окинула его взглядом с головы до ног: Рослый широкоплечий детина, судя по всему гирканец, с простоватым, рубленым лицом. Но глаза — глаза холодные, оценивающие. Глаза убийцы;

— Ты охранник в купеческом караване? небрежно спросила Соня.

— Именно,— хохотнул Кадах. И, видя, что Соня не прочь завязать с ним знакомство, непринужденно заорал на весь зал: — Эй, ты! Принеси кувшин вина! И не такого пойла, как обычно, а хорошего!

— У нас все вино хорошее,— обиженно произнес маленький сморщенный слуга, появляясь возле столика как по волшебству.

— Самого лучшего! — лихо выкрикнул Кадах.

— Господин! — с видом оскорбленного достоинства изрек черный Биджаз.— У нас все вино самое лучшее!

— Тогда неси любого,— сдался Кадах.

И, откинувшись к стене, гулко захохотал. Улыбнулась и Соня. Ей не хотелось идти наверх, в свою комнату, и оставаться наедине с непонятными сновидениями, мучительными предчувствиями, тревожными голосами, которые звучали не то извне, не то в глубине ее сознания. Здесь же все было просто: кувшин вина, простодушный жизнерадостный детина-собеседник, стук игральных костей.

Вскоре Кадах уже поведал ей, доверительно ухмыляясь и скаля зубы, что обязанности его сводятся не только к охране персоны купца.

— У него пять жен, Рыжуха,— рассказывал Кадах, потягивая вино.— Вообрази себе! Пять! И всё налитые, красотки, как на подбор! Бедра — так и укусил бы, глазки как у лошадок. Поглядит эдак строптиво, головой мотнет, подвесками и серьгами как зазвенит — у меня аж сердце заходится! А купец — он же старый. Ему и одной жены многовато… Этих держит для фасона. Чтобы видели и завидовали.

— И с которой же из них ты завел любовь? — спросила Соня, улыбаясь.

Кадах захохотал:

— Со всеми пятью! Сочные, ласковые, отзывчивые красавицы! Они сами между собой решают, которая из них придет ко мне, когда купчина захрапит. А уж я их не обижаю, поверь.

За таким приятным разговором Кадах выиграл у Сони несколько серебряных монет. Когда же она объявила, что прекращает игру, взмолился:

— Не уходи! Нынче такой уж вечер… Не хочется оставаться без доброй компании.

— А как же купеческие жены? — спросила Соня.— Неужто решил их оставить?

— Нет… Мне назначила сегодня встречу старшая, Вайба. Смуглая, как персик, не ходит — плывет по воздуху… Купец ее хорошо откормил. Погладишь — тело так и играет под ладонью…

Он невольно облизнулся, думая о предстоящем свидании.

— Так иди к ней! — сказала Соня.— Вижу, тебе невмоготу. Зачем ты томишь себя здесь, в харчевне? Я тебе не пара…

— Это точно. Мужчине я не смог бы рассказать всего, что говорю тебе… Слушай! Она ждет меня после второй стражи. До этого срока купец держит ее у себя. Старшая жена ночует у него в шестой день луны. Так заведено.

— Коротаешь время? — спросила Соня.

— Не обижайся! — воскликнул Кадах.— Это правда… Сыграй со мной еще. Может быть, тебе сейчас повезет.

— Я не стану больше играть на деньги,— решительно заявила Соня.— Иначе мне придется уехать из Кароса завтра утром, а это никак не входит в мои планы.

Она пошарила в кошеле и вдруг нащупала флакончик с благовониями, который подарили ей сегодня утром в лавке.

— Вещица грошовая, но хоть какую-то цену она имеет.— Соня поставила флакончик на стол!

Кадах повертел его в пальцах, открыл крышку, придирчиво понюхал тягучее содержимое сосудика.

— Приятный запах,— не без удивления констатировал он.— Хорошо, будь, по-твоему. Ставлю против твоей змейки два серебряных.

— Идет.

Они бросили кости несколько раз. Кадах почти виновато посмотрел на Соню.

— Я опять выиграл…

— Что ж, мне, в самом деле, пора спать,— вздохнула Соня.— Бери свой выигрыш. Пусть твоя ночь будет приятнее моей.

Кадах сунул флакончик в кошель на поясе, похлопал Соню по плечу и вышел в черную ночь.

* * *

— Она пришла! — Биджаз приплясывал от возбуждения на пороге жилища Ментаптэ.— Вот она!

Ментаптэ застонал во сне и вдруг, разом пробудившись, рывком сел на своем аскетическом ложе.

— Кто пришел?

— Ты ждал ее? Вон она идет! Слышишь?

Ментаптэ прислушался. Ничего, кроме неумолчного стрекотания цикад, не доносилось до его слуха.

— Я ничего не слышу,— сердито заявил он, снова укладываясь на постель.— Глупый старый Биджаз! Совсем уже утратил рассудок! Что за дурацкая фантазия — ворваться ко мне среди ночи с криком о том, что кто-то якобы пришел!

— Говорю тебе, господин мой, она идет! Я слышу ее! Неужели ты настолько глух? — Маленький черный слуга устремил на Ментаптэ презрительный взгляд.— Впрочем, о чем я! Конечно, ты ничего не слышишь. Ты же глух… Я слышу ее внутренним ухом.

Ментаптэ помрачнел:

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Помни, кто вытащил тебя из грязи! Кто поручился за тебя, когда стража уже волокла тебя к помосту, чтобы отрубить тебе за воровство правую руку! А кто устроил тебя на работу в «Веселого вепря»? Быстро же ты забыл обо всех благодеяниях, которые я оказал тебе!

— Я ничего не забыл,— огрызнулся карлик.— Ничего.

В последнее слово он вложил столько ненависти, что Ментаптэ вздрогнул. Может быть, впервые он посмотрел на Биджаза пристально, с истинно человеческим интересом.

— Так ты ненавидишь меня? — тихо спросил он.

— Я презираю тебя за бесхребетность и слепоту, за полную глухоту, за неумение распознавать истину и отделять ее от шелухи житейской неправды… Но это неважно, господин мой, ибо превыше моего презрения и моей боли — служение великому Сету. А ты служишь ему… на своем месте. И пока ты служишь ему — я твой раб, если этого требует мое служение.

— А когда оно перестанет этого требовать?

Биджаз пожал плечами:

— Кто знает, чего захочет от меня наш бог! Может быть, я оставлю тебя на произвол твоей страшной судьбы… а она страшна, не сомневайся, Ментаптэ, ибо ты замахнулся на истинное величие! И горе тебе, если твоя роль окажется тебе не по плечу! Может быть, я убью тебя… Не знаю. Тише! — перебил он сам себя.— Говорю тебе, она идет.

Теперь уже и Ментаптэ различал чьи-то легкие шаги на песке. Действительно, кто-то приближался к двери.

Биджаз взял со стола масляную лампу, запалил ее и выбежал из комнаты, освещая себе дорогу.

За дверью Ментаптэ слышал негромкий разговор. Биджаз что-то говорил — видимо, сыпал приветствиями и добрыми пожеланиями. Вот уж этого добра у маленького чернокожего слуги всегда под языком навалом! Голос неизвестной женщины отвечал неуверенно и тихо. Незнакомка о чем-то спрашивала. Она говорила медленно, точно во сне.

Наконец дверь распахнулась, и в комнату вбежал Биджаз, неся над головой горящую лампу. Следом, неуверенно, будто во сне, вошла невысокая смуглая женщина с ладонями, выкрашенными охрой. Глаза ее, неестественно широко раскрытые, блуждали по сторонам, в углу большого чувственного рта выступила слюна.

— Кто это? — требовательно спросил Ментаптэ у карлика.

Он видел, что разговаривать с женщиной не имеет смысла — она находилась в трансе. Безумная? Находится под воздействием колдовских чар? Откуда она взялась? И кто навел на нее эти чары?

— Говорит, что ее зовут Вайба, господин,— ответствовал карлик.

— Откуда она взялась? — сквозь зубы процедил Ментаптэ.— Проклятье! Я хочу знать, зачем она явилась сюда!

Биджаз передернул острыми плечами с самым дерзким и независимым видом.

— Тебе видней, господин. Для чего эта женщина явилась к тебе посреди ночи?

Ментаптэ схватил его за плечи и сильно встряхнул, словно тряпку. Голова карлика мотнулась. Биджаз жалобно пискнул, точно птица, попавшая в сеть.

— Не болтай чепухи! Ты прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю! Должна была прийти та, рыжеволосая! Мне нужны рыжие волосы, огненные! Мне нужна кровь Рыси! А это кто, я тебя спрашиваю? Почему она здесь?

Спро… си… ее! — выдохнул полузадушенный карлик.— И отпусти меня, наконец, господин! Иначе я умру и не смогу больше приносить пользу — ни тебе, ни великому Сету, не говоря уж о бедном маленьком Биджазе, которому тоже нужна эта самая польза! Ох, как нужна, господин!

Тяжело дыша, Ментаптэ ослабил хватку. Карлик выскользнул из его рук, уселся на пол и, обхватив руками голову, принялся громко причитать:

— Бедный я, несчастный! Невезучий я! Никогда не видел я в жизни радости! Всяк мною помыкает — и все оттого, что рожден я черным, что рожден я карлой, что рожден я сморщенным, как стручок! На беду зачали меня, в жестокий час исторгло меня материнское чрево! И родители мои были рабами, а повитухой стала черная лисица, что шастает меж кладбищенских холмов!

— Замолчи! — рявкнул Ментаптэ.— Что за глупости!

Женщина между тем, тихонько напевая, прошлась по комнате. Ее тяжелые серьги еле слышно позвякивали. Босые ноги ступали бесшумно по земляному полу, однако ножные браслеты звенели при каждом ее шаге. Неожиданно она вскинула руки, показав красные от охры ладони, ж принялась танцевать перед Ментаптэ, покачивая полными бедрами. Волна чувственности против воли молодого жреца захлестнула его. Он застонал сквозь сжатые зубы.

Женщина смотрела прямо на него распахнутыми темными глазами, однако, казалось, совершенно его не видела. Она кружилась и кружилась, изгибаясь всем телом, под слышную только ей музыку. Ментаптэ начала бить мелкая дрожь. Карлик довольно захихикал. Наконец женщина завершила свой танец и остановилась, тяжело дыша. Ее лоб и живот покрылись испариной.

Ментаптэ шагнул к ней и коснулся ее живота кончиками пальцев, точно желая собрать эту драгоценную влагу. Женщина громко застонала и изогнулась под этим прикосновением.

— Возьми ее! — пронзительно закричал карлик. Возьми ее! Сейчас не поздно! Луна стоит высоко, ее белый глаз устремлен на тебя!

Ментаптэ с трудом перевел дыхание и отшатнулся от женщины, словно она вдруг превратилась в чудовище.

— Нет! Как ты смеешь!.. Я потеряю всю свою силу!

— Ты так думаешь? — засмеялся карлик.— Ты не маг! Ты ничего не можешь! Ты истомил себя девственностью, ты иссушил себя! Настоящий маг не думает об этом. Настоящий маг берет тех женщин, которых хочет, и сила его только прибавляется от этого.

— Значит… я… не настоящий маг…— еле выговорил Ментаптэ. Его язык заплетался.— Мне это безразлично. Я должен… взять ее кровь…

Он схватил Вайбу, старшую жену купца, за руку и повел за собой в подземный ход. Она следовала за ним безмолвно и покорно, точно животное. Ей было все равно. Она помнила, как приходил к ней Кадах, ее любовник, охранник старого глупого мужа, как подарил ей благовония в сосудике в форме змеи — очаровательная безделушка в старинном стигийском стиле… Потом… кажется, она наложила благовония себе на брови и уши.

И настала тьма. Затем она помнила себя на дороге к Пирамиде. Ее немного удивило, что она идет одна, без провожатых, без служанок, пешком ночью… по пескам… Но впереди росла черная пирамида, ее силуэт неудержимо влек ее…

А затем зазвучала музыка. Вайба поняла, что должна танцевать. Ее охватило плотское желание. Рядом находился мужчина. Она чувствовала, что он отвечает на ее зов. Он был готов взять ее прямо там, где она танцевала, но потом передумал. Он повел ее куда-то… куда-то, где любовь будет еще слаще. Огромная пещера, украшенная множеством изображений змеи. А! Вот и змейки, точь-в-точь напоминающие ту, которая содержала в себе благовония. Улыбка тронула губы Вайбы. Она потянулась было к этим изображениям, но мужчина мягко подвел ее к ложу из черного камня и осторожно уложил.

Она вытянулась, запрокинула голову, ожидая того, что должно за этим последовать. Она была счастлива, И когда жертвенный нож перерезал ей горло, она ощутила острое неземное блаженство.

* * *

… Теперь голосов было множество. Мириады пляшущих огоньков метались в темноте. Они обступали Соню со всех сторон и звали ее на все лады: умоляя, заклиная, требуя. Соня вытягивала перед собою руки, пытаясь обороняться от их нашествия, но тщетно: те огоньки, к которым она прикасалась, не были ни горячими, ни холодными. На ощупь они были никакими. Их попросту не существовало…

И все же они были здесь — яркие, тревожные. Голоса звучали из середины этих таинственных искорок:

— Соня! Соня! Помоги нам, Соня! Приди, Соня! Дай нам свет, Соня! Дай нам покой!

Неожиданно вспыхнул яркий свет. Соня огляделась по сторонам и обнаружила, что находится в роскошном дворце. Стены просторного зала, посреди которого стояла Соня, были, облицованы полированным алебастром. Под потолком вился орнамент из золотых змей, сплетённых хвостами. Высокие белые колонны также были обвиты золотыми змеями. Посреди зала, простирая к Соне руки, стоял высокий чернокожий человек, облаченный в просторные белоснежные одежды и золотые браслеты. Его лицо: вдруг показалось Соне знакомым. Он открыл рот, чтобы заговорить с ней, но мучительная гримаса исказила его черты.

Соня закричала… и пробудилась.

Бледный рассвет уже пробивался сквозь щель в ставнях. В комнате, кроме Сони, никого не было. Со двора уже доносились какие-то звуки: слуги проснулись и приступили к своей обычной работе.

Спать больше не хотелось. Соня села на постели, заплела свои роскошные рыжие волосы и задумалась. Кто насылает на нее эти сны? Чего хочет от нее хозяин этих беспокойных сновидений? Чего он добивается?

Ответ таился в недрах Великой Черной Пирамиды. У Сони не было в этом никаких сомнений. Посвященные учат: понять волю чужого чародейства можно лишь одним путем — полностью отдавшись на волю того, кто насылает чары. Однако здесь необходимо тонкое чутье и крепчайшая сила воли, чтобы вовремя уловить то последнее мгновение, когда требуется остановиться и поставить чужой магии свои заслоны. Соня чувствовала себя в силах остановить чужую руку и разрушить козни врага в самом его логове.

Но для этого требуется попасть в это самое логово…

Ментаптэ?

Она тряхнула головой. Хотя бы и так! В молодом жреце немало привлекательного, кто станет отрицать, но все же таится в этом человеке какая-то гнильца, какая-то неприятная, жутковатая тайна.

Невозможно, он только мнит себя верховным жрецом, а на деле является игрушкой в руках другого… или других.

Соня спустилась вниз и заказала завтрак: лепешку, прожаренную на масле, и кружку козьего молока.

Беспокойные мысли не оставляли ее. Эти Видения приходили к ней не просто так: кто-то упорно пытался заговорить с ней, используя такой необычный способ. Почему? Неужели нет другой возможности? Неожиданно Соня поняла: этой ночью что-то случилось. Что-то страшное, непоправимое. Поэтому и сон, обычно просто тревожный, сегодня был почти невыносимым.

Она отодвинула от себя опорожненную кружку, вытерла рот и встала.

В этот момент в «Веселом вепре» показался еще один ранний посетитель. Это был Кадах. Он явно был не в себе. Глаза его блуждали, загорелое лицо казалось пепельно-серым от бледности, одежда забрызгана грязью.

— Боги! Ты здесь!..— выговорил он с трудом, буквально падая на скамью напротив Рыжей Сони.

— Я собиралась уходить,— ответила Соня холодновато.

Ей не улыбалось провести утро в компании похмельного наемника. Но Кадах страдал вовсе не от похмелья.

— Несчастье! — сказал он.— Какое несчастье!

Его серьезный тон и глаза, полные отчаяния, заставили Соню взглянуть на него более внимательно.

— Что случилось?— требовательно спросит она. — Вайба, старшая жена господина…

— Та, которую ты собирался навестить нынче ночью?

— Да.

— Что же с ней случилось?

— Она исчезла! Могучие боги знают, я перерыл весь этот скверный городишко, заглянул во все притоны, во все кабаки, везде расспрашивал…— Кадах судорожно перевел дыхание.— Никто не видел ее!

— Подожди. Ты уверен, что она пропала! Может быть, она…

— Нет! Остальные жены также не могут найти ее.

— Что необычного было в ее… может быть, нового…— начала, было, спрашивать Соня и вдруг прикусила губу.

Ей показалось, что она начинает что-то понимать… скорее прозревать, поскольку облечь свои подозрения в слова она еще не могла.

— Нового? Ты спрашиваешь, что нового было в окружении госпожи? Да ничего, ровным счетом ничего!

— Кроме… флакончика с благовониями…— медленно проговорила Соня.— Кажется, понимаю. Как настойчиво пытался тот торговец всучить мне эти благовония! А когда я отказалась купить, сославшись на нехватку денег, подарил мне его — «от чистого сердца»…

Кадах дико посмотрел на Соню широко раскрытыми глазами.

— Какие благовония? О чем ты?

— О той безделушке, которую ты выиграл у меня в кости! Ты преподнес ее госпоже в ту же ночь, не правда ли?

— При чем тут безделушка! Говорю тебе, госпожа пропала! Мы сбились с ног! Господин безутешен, ведь Вайба — его любимая жена. Он взял ее в свой гарем, когда еще был относительно молод и мог спать с женщиной. Вайба — единственная, кто родил от него ребенка. Правда, это дочь…

— Замолчи! Ты подарил ей флакончик в форме змеи?

— Да, но какое это имеет значение…

— Отвечай на мои вопросы. Не рассуждай, Кадах. Я сама еще плохо понимаю, в чем тут дело, Просто чувствую, что что-то неладно с этими благовониями…

— Кого ты подозреваешь? — Кадах подскочил, от волнения и с трудом удержался от того, чтобы схватить Соню за плечи и встряхнуть.

— Змея — символ древнего божества Стигии Сета. Солнечная Рысь, моя покровительница, внушает мне глубочайшее отвращение к тайнам подземелий и недр Черной Пирамиды, но в то же время некая тайная сила неудержимо влечет меня туда…

— Черная Пирамида?

Как всякий наемник, Кадах был человеком; практическим. Он слабо разбирался в божествах, древних и новых, ничего не знал о посвящениях, ритуалах и обрядах. Из всего, что проговорила Соня, он уловил лишь одно: госпожа, возможно, пропала возле Черной Пирамиды.

— Идем скорей туда! — воскликнул Кадах.

— Остановись, горячий ты человек! — возразила Соня.— Может быть, нас ждет там гибель. Нельзя бросаться в пасть зверя, не приняв сперва меры безопасности.

Но Кадах был уже на ногах и настойчиво тянул Соню за руку.

— Идем, идем, женщина! Я вижу, ты знаешь, о чем говоришь! Какие могут быть меры безопасности? Ты — со мной! Я сумею уберечь тебя от любой опасности. Да ты и сама, судя по тому, как хватаешься за свой кинжал, можешь постоять за себя. Идем!

Соня поднялась из-за стола. В самом деле, возможно, Кадах прав. Они ничего не выигрывают, сидя здесь и рассуждая.

Не успели они пройти и десятка шагов по улице, как кто-то начал их преследовать. Соня чувствовала пристальный взгляд чьих-то внимательных глаз у себя на затылке. Она невольно замедлила шаг. Но, как оказалось, и Кадах заметил непрошеного соглядатая.

— Иди, как шла,— прошипел он сквозь зубы.— За нами следят.

— Знаю.

Они завернули за угол и оказались в тесном глухом проулке. Кадах обнажил меч и прижался к стене. Соня встала за его спиной, держа наготове кинжал.

Послышались легкие шаги, и в переулке показался высокий стройный человек, до самых глаз закутанный в просторное белое покрывало. Кадах метнулся вперед, занося руку с мечом, но Соня остановила его:

— Стой! Кажется, я знаю этого человека!

Незнакомец опустил покрывало с лица. Но Соня узнала его не по чертам, не по сложению, а по фигуре. От этого человека исходили странные флюиды. Несомненно, она встречалась с ним в Каросе уже несколько раз. И всякий раз он представал перед нею в новом обличии. Поначалу он встретил ее в облике нищего, сидевшего под деревом возле «Веселого вепря». Затем он являлся к ней дрожащим рабом, молящим о помощи и пощаде, который непостижимым образом исчез, растворился в ночной темноте…

— Я знаю этого человека,— сказала Соня Кадаху, не таясь, во весь голос.

— Соня,— проговорил странный пришелец. — Ты — Соня. Кто с тобой?

— Это Ка…— начала было Соня, но пришелец перебил ее:

— Тише! Не называй его имени, иначе я буду владеть им, как владею тобой.

— Наглец! Как ты можешь говорить, будто владеешь мной! — рассердилась Соня.

Она не любила двусмысленностей, особенно такого дурного толка. Однако, незнакомец не обратил никакого внимания на ее праведный гнев.

— Я властен над твоими сновидениями, следовательно, владею и твоими мыслями,— пояснил он неторопливо.— А кто владеет помыслами человека, тот, можно сказать, владеет и самим человеком. Поэтому я не хочу знать имени твоего спутника. Скажи лишь: друг он или враг?

— Друг,— не раздумывая, ответила Соня.

Кадах фыркнул, однако меча в ножны не убрал.

— Что тебе нужно, зануда? — спросил он закутанного в покрывало незнакомца.

— Мое имя — Мардж-Са, что означает «Хозяин Сновидений»,— невозмутимо отозвался незнакомец.

Кадах расхохотался:

— Хорошенькое дело! Мое имя он знать не хочет, чтобы, стало быть, не «овладеть» моими мыслями… А свое запросто называет первому встречному!

— Во-первых, это никак не может мне повредить.— Казалось, ничто не могло вывести из себя этого незнакомого чернокожего человека, закутанного в белое покрывало.— Я Хозяин Сновидений, вы же — простые смертные. Силы слишком неравны, чтобы выходить на поединок с вами. Кроме того, вы мне нужны. А во-вторых, вы — не «первые Встречные». Я знаю эту женщину. Рыжая Соня — так ее зовут, о да. Много раз я встречал ее в своих сновидениях и всякий раз понимал все глубже: связь между нами крепка, Соня, она очень крепка. Ты спасешь меня… Ты, быть может, спасешь сотни погибающих душ!

— Ну а как насчет меня? — Кадаху не слишком понравилось, что он, мужчина, стоит тут, словно лишний, при мутном разговоре Сони с незнакомцем, и никому, кажется, нет никакого дела ни до внушительных мышц наемника, ни до его обнаженного меча.

Мардж-Са медленно повернулся к Кадаху и оглядел его с головы до ног:

— Грубая сила на защите чистоты помыслов? Неплохо. Будь.

Последнее понравилось Кадаху еще меньше.

— Я и так есть, будь ты неладен! — заревел, замахиваясь на незнакомца мечом.— И твое дозволение «быть» мне не требуется!

Соня решительно удержала его за руку:

— Успокойся, Кадах. Это жрец. У жрецов иногда бывает странная манера выражаться.

Весь красный от негодования, Кадах вложил, наконец, меч в ножны. Мардж-Са спокойно стоял рядом. Казалось, вся эта история его скорее забавляет, чем пугает.

— Вы закончили? — осведомился он.— В таком случае я могу ответить на твой вопрос, наемник.

— На какой еще вопрос? — проворчал Кадах, совершенно сбитый с толку.— Кажется, я не задавал тебе никаких вопросов!

— Ты хочешь знать, что случилось с той женщиной… кажется, ее звали Вайба?

Кадах подпрыгнул как ужаленный.

— Вайба? Откуда тебе известно об исчезновении этой женщины?

— А! Она исчезла! — Мардж-Са, казалось, чувствовал удовлетворение.— Стало быть, в ловушку попалась не Соня…

— Говори яснее! — крикнул Кадах вне себя! от нетерпения.

— Тише, друг мой. Будет лучше, если мы пройдем в мою убогую хижину и продолжим наш разговор там,— предложил Мардж-Са — Вдали от посторонних глаз мы, по крайней мере, будем чувствовать себя спокойнее.

Кадах переглянулся с Соней. Та пожала плечами.

— Я не боюсь его,— проговорила она вполголоса.

Этого оказалось достаточно, чтобы убедить наемника последовать за нею и Хозяином Сновидений по запутанному лабиринту узких улочек с глухими стенами и низкими глинобитными заборами.

Они прошли, казалось, совсем немного, но и Кадах, и Соня безнадежно заблудились, потеряв ориентир. Вроде бы совсем небольшой город Карос, а вот, поди ж ты — Хозяин Сновидений умудрился запутать здесь своих спутников.

— Прошу,— с полупоклоном проговорил он, приотворяя низенькую резную деревянную дверь, которая вела в небольшой домик, крытый соломой.

Пригнувшись, Кадах, а за ним и Соня, вошли в дом. Мардж-Са осторожно закрыл за ними дверь.

Они очутились в полной темноте, однако Соня чувствовала какое-то странное дуновение воздуха. Казалось, внутри хижина значительно просторнее, чем это можно было подумать, глядя на нее снаружи.

И точно! Когда Мардж-Са зажег глиняную лампу, и помещение озарилось дрожащим золотистым светом, Соня увидела, что находится посреди большого зала…

Она вздрогнула. Это был тот самый зал, который она видела в одном из своих снов. Облицованные полированным алебастром стены, белоснежные колонны, обвитые золотыми змеями… Да! Если не наяву, то в сновидении Рыжая Соня уже побывала здесь.

Кадах бесцеремонно плюхнулся в одно из кресел. Это было изящное кресло, сделанное из Черного дерева, инкрустированное перламутром и слоновой костью и обитое шкурами леопарда, вытянув мощные ноги в сандалиях, перетягивающих ремнями икры, Кадах вызывающе зевнул во весь рот.

— Так что ты хотел нам сообщить, Мардж?

— Мардж-Са,— мягко поправил Хозяин Сновидений.— Я хотел предложить вам немного вина и фруктов и рассказать о том, что случилось с пропавшей женщиной…

Он хлопнул в ладоши. Тотчас в зал откуда– то из бокового хода, забранного бархатным занавесом, вбежал слуга. При виде его по спине Сони пробежали мурашки.

Слуга Хозяина Сновидений был бледен, как полотно. В его лице не было ни кровинки. Огромные черные глаза смотрели мертво и пусто. В них не было ни зрачков, ни белков — сплошные темные провалы. Длинные белые пальцы, унизанные золотым ми кольцами в форме змей, обвивающих руки шевелились сами собой, точно жили самостоятельной, отдельной от их владельца жизнью. Низко поклонившись своему господину, странный слуга замер.

Мардж-Са обратился к нему на каком-то неизвестном Соне языке, тихом и шипящем.

«Так могли бы разговаривать змеи, превратись они вдруг в людей», с содроганием подумала Соня.

Видимо, сходные мысли посещали и Кадаха, потому что наемник, несмотря на всю свою показную браваду, побледнел и теперь сидел с зеленоватыми щеками и застывшей, будто наклеенной улыбкой.

Не отвечая ни слова, слуга еще ниже поклонился Хозяину Сновидений и вышел из зала, чтобы почти мгновенно возвратиться с большим серебряным блюдом, на котором стояли кувшин с узким горлом и несколько ажурных ваз с фруктами.

Мардж-Са протянул руку, и словно из пустоты перед ним возник тонконогий столик, на который слуга и поставил поднос. Ни Кадах, ни Соня не заметили, как слуга исчез — словно он растворился в воздухе.

— Прошу вас, друзья,— проговорил Мардж-Са.

— Ты что, будешь это есть? — с подозрением спросил Кадах у Сони.

— Да.— Соня не колебалась.— Он не станет нас травить.

— Возможно, он хочет нас одурманить.

— Не думаю. Не следует проявлять неуважения к хозяину. В конце концов, он хочет нам помочь или попросить нас о помощи.

И Соня решительно протянула руку к сочной грозди черного винограда.

Мардж-Са снова хлопнул в ладоши, и вновь перед ним появился белокожий слуга с золотыми перстнями. Однако — как заметила Соня — это был другой, не первый. Он был еще выше ростом, а волосы его, выкрашенные золотой краской, ниспадали на узкие плечи пышной волной. Соня даже не поняла, мужчина это или женщина. Одежда почти полностью скрывала тело слуги.

Мардж-Са распорядился о чем-то, и слуга поспешно выбежал из зала, шурша по мраморному полу босыми ногами. Вскоре он возвратился, держа за руку женщину, до самых глаз запутанную в покрывало. Она ступала неуверенно, будто была слепой или шла по скользкому льду.

Мардж-Са сдернул с нее покрывало, открывая обнаженное женское тело с пышными формами. Кожа женщины была неестественно бледной, а на горле багровела рана. Кровавая полоса казалась наклеенной на эту мертвую белую кожу.

— Вайба! — закричал Кадах, срываясь с места.

Женщина не пошевелилась, словно не слышала.

Мардж-Са выбросил руку в сторону наемника, останавливая его властным жестом.

— Итак, это она — та самая пропавшая женщина, Вайба? — требовательно спросил он.

— Да! Но что она здесь делает? И… боги, что с ней такое? Она отравлена? Накурилась черного лотоса?

— Она мертва,— спокойно ответил Мардж-Са.— Ее заманили в ловушку. Как я уже говорил, в эту ловушку должна была попасть Рыжая Соня, Посвященная Солнечной Рыси.

— Благовония! — сказала Соня.— Какая-то пахучая мазь, хранившаяся в маленьком флакончике, сделанном в форме змеи… Мне подарил это один торговец в лавке, где продавали женские украшения и косметику…

Мардж-Са схватил Соню за локоть. У него оказались неожиданно сильные пальцы, так что синяк, подумала Соня, теперь обеспечен.

— Кто направил тебя в эту лавку?

— Направил? — Соня пожала плечами.— Я пошла бродить по городу, потому что меня одолевали мысли, и мне хотелось развеяться…

Но Мардж-Са не могло удовлетворить подобное объяснение.

— Это лежит на поверхности,— сказал он нетерпеливо.— Это то, что ты сама думаешь… На самом же деле все произошло иначе. Кто-то подсказал тебе… Кто-то дал тебе совет пойти туда… Кто-то внушил тебе, что это твое желание — отправиться за украшениями. Скажи, Соня, неужто ты часто делаешь это?

— Нет,— теперь Соня задумалась по-настоящему.

В самом деле! Не так уж часто приходило ей в голову заглянуть в торговые ряды, где продавались украшения для женщин и тем более мази, притирания и прочая дребедень. Соня была молода и красива без всяких ухищрений. К тому же она часто оказывалась в таких условиях, когда человеку лучше не источать запахов — тем более крепких и терпких ароматов стигийских благовоний.

— Нет,— повторила Соня,— я нечасто поступаю так… Стало быть, кто-то подсказал мне… А! — Ее лицо просияло. Она вспомнила! — Это был слуга с постоялого двора. Черный сморщенный малыш, большой пройдоха. Он что-то говорил мне насчет торговых палаток Кароса…

— Биджаз. Я так и думал.— Плечи Мардж-Са опустились, словно на них легла большая тяжесть.— Итак, этот негодяй начал забирать слишком большую власть. Он сумел внушить тебе несвойственное тебе желание. И почти достиг цели! Почти. Если бы тебе не встретился этот достойный воин,— Хозяин Сновидений поклонился Кадаху,— и ты не проиграла бы ему в кости этот злополучный флакончик… если бы он не преподнес благовония в качестве дара своей возлюбленной…— Мардж-Са коснулся мертвой руки Вайбы.— То теперь на месте несчастной Вайбы стояла бы Соня!

Несмотря на жару, по спине Сони пробежал холодок. Только теперь она начала сознавать, какой страшной опасности подвергалась. Цепь случайностей спасла ее!

— О, Рысь,— прошептала Соня,— о, солнце.

— Прикосновение яда, заключенного во флакончике, полностью лишает человека воли,— продолжал Хозяин Сновидений.— Оно внушает ему лишь одно стремление: идти к Черной Пирамиде и отдать свою кровь ножу жреца… А потом мертвое тело может бродить по земле… Так случилось и со мной — много лет назад. Так случилось со многими, кто томится сейчас на берегах подземной реки и ждет избавления. Ментаптэ, потомок жрецов Сета, жаждет обрести власть и вернуть былое величие своего бога, а для этого он предполагает использовать тела и души бесчисленных жертв Сета. Но я, Мардж-Са,— Хозяин Сновидений. Я могу ходить по земле, под солнцем. Отчасти я могу посещать сны других людей. Но случается так, что кто-то, кто сильнее меня, призывает мою душу во мрак… и тогда я исчезаю.

— Куда? — с живым любопытством спроси» Соня.

— Не знаю,— тихо ответил Хозяин Сновидений.— Я перестаю быть. Но потом всегда возвращаюсь… Первой возвращается боль, затем — зрение…

— А Вайба? — Кадах не сводил глаз с бывшей жены своего господина.— Неужели она мертва? Ведь она стоит, ходит… Наверное, может и разговаривать.

— Да, она понимает речь…— Мардж-Са произнес несколько слов на своем странном шипящем языке, и женщина повернула к нему Голову.

Хозяин Сновидений добавил еще одну фразу. Вайба шепотом ответила на том же языке.

— Она говорит, что ей хорошо,— обратился Мардж-Са к наемнику.— Но это на самом деле не так. Бедняжка заблуждается. Просто она забыла обо всем на свете. Она не помнит даже собственного имени. Помнит лишь блаженство, которое испытала, отдавая свою кровь Сету…

Хозяин Сновидений коснулся ладонью макушки женщины, и та с еле слышным вздохом осела на пол. Когда Кадах подбежал к ней, на мраморном полу у ног Хозяина Сновидений лежала лишь пустая оболочка — белоснежная кожа и копна темных волос, перевязанных красной белковой лентой.

Мардж-Са печально глядел на нее. Кадах пал возле кожи Вайбы на колени и, касаясь лбом пола, громко зарыдал.

Соня налила себе немного вина. Ей было не по себе. Мардж-Са сочувственно наблюдал за Кадахом и Соней.

— Я понимаю, вам, смертным, трудно вместить подобные вещи… Однако, что случилось, то случилось.

— Кто же ты такой? — спросила Соня.— Кто ты, меняющий обличия? Ты уходишь и приходишь, твой дух то жив, то мертв, и я часто видела тебя во сне в виде пляшущего огонька, который преследовал меня в темной лесу…

— Да, это был я,— подтвердил Мардж-Са. — Слушай же, Соня. Много столетий назад, когда Великая Черная Пирамида сверкала под солнцем отполированными плитами, по которым струилась свежая кровь жертв, я был огромным змеем, жившим в подземельях храма. Мне приносили девушек, чтобы я душил их и ел. И я душил их, и проводил сладостные жаркие ночи, обнимая их бессильные тела, а потом, поглощая их, и они спали в моей утробе…

Соня содрогнулась.

— Это уж слишком,— прошептала она.

Но Мардж-Са не обращал внимания на ее испуг. Невозмутимо он продолжал:

— Шли века, и власть Сета ослабела. И меня изгнали из тела гигантского змея. Тело мое расчленили и погребли, и оно превратилось в подземную реку, а съеденные мною жертвы до сих пор оплакивают меня на берегах этой безрадостной реки… Я же скитаюсь то здесь, то там в обличии человека. Я давно забыл свою змеиную жизнь. Я хочу лишь одного: успокоиться навсегда.

— Какую же роль играет во всем этом Ментаптэ? — поинтересовалась Соня.— И зачем я ему понадобилась?

— Он ищет Молодую Рысь, которая оживит для него духов подземной реки,— пояснил Хозяин Сновидений.— Это пророчество записано в одной книге, которую он купил за огромные деньги у торговца древностями… Ментаптэ грезит былым величием своего умирающего бога. Твоя кровь, Соня, наполнит подземную реку огнем и жизнью. Это предсказано.

— Моя? — Соня в волнении прошлась по залу.— Только моя?

— Любой Посвященной. Но сейчас в Каросе только одна женщина имеет это посвящение — ты. И Ментаптэ охотится за тобой. Ты должна прийти и лечь под нож добровольно. Одной жизни не хватило…

— Понимаю.— Соня села в кресло, взяла с подноса сочный персик, но есть не стала.— У тебя есть план, Мардж-Са?,

— Да. Врагов у нас двое: Биджаз и Ментаптэ. Кто из этой ядовитой парочки опаснее, сказать трудно. Ментаптэ — наследник древнего жречества, он владеет жреческим ножом, который проливает и выпивает кровь. Кроме того, он — хранитель Пирамиды. Но Биджаз хитер и умен. К тому же Биджаз не курит порошок черного лотоса…

— Следовательно, против силы и хитрости необходимо применять силу и хитрость,— заключила Соня.

Кадах недоверчиво переводил взгляд с одного собеседника на другого.

— Будь я проклят, если понимаю, хоть слово,— зарычал он.— О чем это вы тут толкуете?!

Соня положила руку на плечо наемника.

— Все очень просто, Кадах. Тебе надо подстеречь слугу с постоялого двора — того чернокожего сморщенного коротышку, который повсюду суетится, везде лезет с советами и непрерывно болтает.

— А! Помню такого,— проворчал Кадах.— И что я должен с ним сделать?

— Всего лишь убить,— просто сказал Мардж-Са.— Ни в коем случае не вступай с ним ни в какие разговоры. Пырни его ножом. Потом отнеси подальше, отрежь ему голову. Рот набей камнями. Голову брось в канал, где есть вода. Проследи, чтобы вода закрыла его веки.

— А с телом что делать?

— Да ничего. Брось свиньям или собакам. Главное — отрежь и утопи голову.

— Не так уж и трудно это сделать,— сказам Кадах.

— Да,— согласился Мардж-Са.— Главное, помни: не разговаривай с ним. Просто ударь ножом. Думай о ней.— Он указал на бессильно простертую Вайбу.— Ты же, Соня, должна уничтожить Ментаптэ. Помни: убить его может лишь его собственный жреческий нож.

Хозяин Сновидений воздел над головой тонкие черные руки, обвитые золотыми браслетами, и громко пропел какую-то молитву или заклинание. Тотчас же и зал, и сам Мардж-Са, и тело Вайбы бесследно исчезли. Кадах и Рыжая Соня стояли посреди улицы, под палящим полуденным стигийским солнцем. Кругом ходили люди — женщины в черных покрывалах, полуголые ребятишки, степенные старики. Хижины Хозяина Сновидений не было и следа.

* * *

— И если ты, господин, думаешь, что Биджаз предложит тебе какую-нибудь потертую девочку, какую-нибудь холодную и скучную, как рыба, плоскую, будто лепешка, неумелую, как корова,— то плюнь Биджазу в глаза,— трещал слуга, бойко пробираясь по зловонным трущобам, выросшим за последние годы на окраинах Кароса.

Кадах с мрачным видом следовал за ним. Обмануть черного карлика, выйти с ним с постоялого двора и отправиться куда-нибудь подальше от людских глаз, оказалось проще простого. Наемник показал, слуге серебряную монету и попросил найти ему девку посговорчивее. Биджаз, надо полагать, имел свои виды на простодушного наемника и потому охотно согласился оказать ему эту услугу. Кадах старался не слушать, что плетет ему карлик. Главное — улучить момент и ударить ножом.

— Вот этот дом, господин,— заявил, наконец, карлик, показывая на жуткую с виду лачугу с покосившимися стенами.— Здесь живут три сестРы, и все три готовы встречаться с добрыми, щедрыми и великодушными мужчинами день и ночь. Никто еще не уходил отсюда… обиженным.

С последними словами карлик забарабанил ногами в дверь лачуги.

— Эй вы, жабы! Отворяйте! Это Биджаз, ваш милый и славный дружок! Он привел к вам большого веселого мужчину! Вам будет хорошо!

Наконец дверь распахнулась. На пороге показались три девушки, как на подбор чернокожие, с иссиня-черными волосами, большими, странно светлыми глазами. Все три были очень маленького роста, почти карлицы.

«Уж не дочери ли Биджаза», подумалось Кадаху невольно. Или его сестры? Хорош карлик!

Маленький сморщенный человечек приплясывал от удовольствия.

— Глядите, жабки, какого я вам привел славного парня! Какой он горячий, какой… живой…

Даже не слишком впечатлительный наемник вздрогнул, услышав, с какой жадностью произнес Биджаз последнее слово.

«Пора», решил он и, ничего не говоря, ударил Биджаза ножом в горло.

Карлик испустил громкий булькающий звук и бесформенной кучей тряпья повалился на грязную землю. Кадах едва успел отскочить, чтобы его не забрызгала кровь, фонтаном хлынувшая из раны.

Против всякого ожидания три девицы, высыпавшие на улицу перед лачугой, даже не вскрикнули. Ни одна из них не переменилась в лице. Выпученными светлыми глазами они неподвижно таращились на мертвое тело карлика.

Кадах наклонился над трупом и двумя взмахами ножа отсек голову от туловища. Шея у карлика была тонкой, как у ребенка.

Голова покатилась в сторону. Превозмогая отвращение, Кадах поймал ее за волосы, ножом раскрыл мертвой голове рот и сунул туда несколько камней. Затем спихнул голову в канаву. Едва вода коснулась век, как голова Биджаза начала двигаться, словно оживая и начиная свою собственную, потустороннюю жизнь. В тот же миг задергалось и обезглавленное тело. С ним происходили странные метаморфозы. Между пальцев рук вдруг выросли перепонки, живот стал толще. Ноги с непомерно большими ступнями судорожно подтянулись к животу, потом выпрямились, снова подтянулись…

Девицы с тупым любопытством наблюдали за этим изменением. Кадах переводил дикий взгляд с обезображенного трупа на затонувшую в грязи голову убитого. С головой тоже происходило нечто странное. Глаза вылезли из орбит, рот растянулся, будто разрезанный у щек ножом… Мертвый Биджаз явил, наконец, свою истинную сущность. Он превратился в огромную черную жабу.

* * *

Беззвездная ночь повисла над Черной Пирамидой. Там, в ее недрах, Ментаптэ лежал на алтаре, окутанный парами черного лотоса. Картины былого величия вставали перед его глазами, словно живые. Они сменяли друг друга, чередуясь и никогда не повторяясь. Ментаптэ не уставал наблюдать за ними. Сам он был центральной фигурой, главным действующим лицом всех происходящих в храме событий. Он был жрецом, верховным магом, хранителем и владыкой пирамиды… иногда ему чудилось, что сам он превращается в пирамиду и продолжает земное бытие уже в нечеловеческом обличии.

От Биджаза не было вестей. Зато бесплотные тени принесенных в жертву девушек и юношей окружали Ментаптэ тесной толпой, выполняя любой его каприз. Снова и снова умирали они на алтаре — под ножом, в объятиях гигантского змея или замурованные заживо. Их поющие, шипящие, молящие голоса ласкали слух жреца.

И вот в этой бесконечной череде юных жертв появилась новая, полная горячей свежей крови. У нее были огненно-рыжие волосы, собранные в косу, перевязанную золотыми и алыми лентами. На лбу и висках девушки покачивались подвески в форме рысей, застывших в прыжке. Она была облачена в облегающую одежду из белого шелка. Разрез, доходящий до бедра, позволял видеть ее белые стройные ноги. Девушка была боса.

При виде новой жертвы Ментаптэ громко застонал от наслаждения. Его тело пронизывали судороги, словно молнии, когда он думал о том, как ее белое горло покорно изогнется под его рукой и живая сталь ножа соединится с горячей кровью, бегущей под этой нежной кожей.

Девушка начала ходить вокруг Ментаптэ по кругу. Молодой жрец, не шевелясь, смотрел на нее. Он был не в силах отвести от нее глаз. Её плотные тени со слабыми криками вились вокруг Рыжей Сони, однако она не обращала на них внимания. Ее взгляд был прикован к молодому жрецу.

Постепенно круги сужались, шаг убыстрялся. Вот она начала что-то напевать сквозь стиснутые зубы. Какая-то завораживающая мелодия, способная лишить воли. Посвященная! Юная, полная сил Рысь!

Приподнявшись на алтаре, Ментаптэ протянул к ней трепещущие руки. Жертвенный нож дрожал в его пальцах. Пары черного лотоса, дотекавшие из курильницы, стоявшей у подножия алтаря, становились то гуще, то жиже.

Вот девушка приблизилась к жрецу. Он загустил пальцы в ее шелковистые волосы, осторожно вытащил из косы ленту. Прохладное душистое пламя ее волос на миг окутало его, и он задохнулся.

Соня затаила дыхание. Она знала, какую опасность таит в себе черный лотос. Наркотик! Несколько вдохов — и она, подобно Ментаптэ, перестанет отличать явь от реальности. Скорее, скорее!..

Не переставая напевать, Соня бережно взяла Ментаптэ за руку и уложила его на алтарь. Он лег, потянул ее за собой, и она прикорнула следом. Ментаптэ забормотал нежные слова. Он обожал эту женщину. Он обожал ее кровь, ее волосы, ее солнечную природу. Он жаждал обладать ею.

Медленно Ментаптэ поднял руку с ножом. Соня стиснула пальцы на его запястье. Ментаптэ застонал от этого прикосновения.

— Ты еще лучше, еще жарче, чем я думал,— пробормотал он.— Сет! Подземная река наполнится живой кровью! Она выйдет из-под пирамиды, зальет Карос и захлестнет Птейон! О, молодая Рысь! Какая жгучая сила заключена в тебе!

Так. Можно позволить себе один вдох. В запасе останется еще один. Соня осторожно втянула в себя воздух сквозь сжатые зубы. Сладковатый аромат черного лотоса заполнил ее рот. На мгновение перед глазами расплылись темные и золотые круги.

Пора!

Резким движением она вырвала нож из руки Ментаптэ. Одновременно с тем левой рукой она схватила молодого жреца за волосы и отогнула его голову назад. Широко раскрытые темные глаза молодого жреца смотрели на нее восторженно, с бесконечной любовью и ожиданием. Соня не колебалась. Одним движением она перерезала жрецу горло.

Черная кровь хлынула фонтаном, заливая: алтарь. Соня спрыгнула с камня и отбежала в сторону. Шипя, пузырясь и источая немыслимое зловоние, кровь Ментаптэ быстро исчезала в черном камне алтаря. Камень впитывал ее, как губка.

Соня почувствовала, что ее бьет крупная дрожь, и с трудом взяла себя в руки. Она потерла лицо ладонями, взывая одновременно к Кобылице и к Рыси — своим покровительницам, дабы они дали ей силу и спокойствие.

Когда Соня отняла от лица руки, она обнаружила, что в храме никого, кроме нее, нет. Неплотные тени, кружившие здесь, точно бабочки, исчезли.

Только на камне алтаря в неестественной позе лежал скорчившийся труп Ментаптэ. Жертвенный нож остался торчать у него в горле.

* * *

— Ты храбрее меня,— признал Кадах, когда вечером того же дня они с Соней ехали прочь от Кароса и обменивались впечатлениями о случившемся.— Но и мне досталось! Я чуть не обмочился, когда этот мерзкий сморчок превратился в жабу. Интересно, эти девки — его дочери или сестры? Мне только сейчас пришло в голову, что он обращался к ним — «жабки».

— Может быть, дочери. А может, они из одного племени людей-лягушек… Я слышала, что в Стигии существовало такое,— отозвалась Рыжая Соня.

— Какая мерзость,— с чувством проговорил Кадах.

Вечерело. Наемник и Рыжая Соня продолжали путь, решив отъехать от Кароса на возможно более дальнее расстояние. Они вообще стремились побыстрее покинуть пределы Стигии. Оба чувствовали, что сыты этой древней страной и ее зловещими тайнами по горло.

— Интересно, что случилось с Хозяином Сновидений? — спросила Соня.

— Спроси его, когда он явится к тебе во сне, — предложил Кадах.

— Думаю, теперь он обрел покой. В таком случае я больше его не увижу — ни во сне, ни наяву.

— Да, досталось тебе! — продолжал сочувственно Кадах.— Сперва эти тревожные сны, потом странные явления Мардж-Са, а под конец этот упырь с черной кровью… Я бы не сумел с ним справиться. Мардж-Са прав: ты умна и хитра. Ловко ты придумала — отвлечь его внимание храмовыми гимнами!

— Это был не гимн,— фыркнула Соня.— Просто колыбельная песенка, которую мама напевала мне в детстве.

Оглавление

Повелитель сновидений X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?