«Жажда»

Николай Басов Жажда

Глава 1

Лотар, прозванный Желтоголовым, молодой человек с внимательным взглядом светло-серых глаз, мерцающих из-под высокого матового шлема, посмотрел на растянувшийся караван. Повозки ползли, поднимая шлейфы мелкого песка. От этого песка слабели лошади, и без того изморённые скудной порцией воды, и даже самые закалённые люди чувствовали постоянную усталость, словно, набиваясь в лёгкие, песок отбирал львиную долю жизненных сил. Но состояние животных почти ничего не решало, а вот люди… Если придётся работать мечом, многого они сделать просто не смогут.

Впрочем, сколько будет нужно, столько и сделают. Переходы по пустыне — не для тех, кто рассчитывает на лёгкие деньги. Включая и охрану караванов.

Охранников было шестнадцать, но их командир, Рубос из Мирама, и ещё человек пять в рубке стоили полудюжины каждый. Да и Лотар считал, что может справиться с двумя-тремя разбойниками, а значит, их отряд гораздо сильнее. Да, так и есть, без пользы охранники никого в свою стаю не приглашают.

Примерно в полумиле впереди появились заросли высокой — коню под брюхо — травы. Очень хотелось пить. Лотар лениво спросил себя, подаст ли Периак Среброусый сигнал устроить привал в этом озерце зелени? Вряд ли. Животные сегодня ленивы, караван не прошёл и трети дневного перехода, а солнце перевалило за полдень. Для Периака любая задержка означает потерю серебряных маркетов и золотых нобилей, которые он так любит. Нет, привала не будет.

Лотар нашёл взглядом главного караванщика. Вот он, в богато расшитом халате, верхом на легконогом, неутомимом жеребце, в войлочной шляпе с широкими полями. Его ранг определялся даже не халатом, а тем, что он ехал без доспехов, вооружённый лишь саблей. Это показывало, что он сам не намерен сражаться — найдётся кому защитить его тело и его товары.

Вообще-то караванщики всегда вставали рядом с наёмниками, если возникала необходимость, и дрались как черти… Так они сами считали. До настоящих бойцов им как Лотару до Рубоса. Караванщиков было человек двадцать. Рабы не в счёт, им оружие давать опасно. Эти люди не моргнув глазом могли ударить в спину. Для них нападение любой шайки обещало свободу, хотя чаще всего приносило лишь смену хозяина.

До лужайки осталось не больше сотни шагов. Нет, не будет Периак делать привал, а жаль. Уж очень пить хочется.

Внезапно впереди раздался чей-то гортанный, резкий крик, трава зашевелилась, и из неё стали подниматься на ноги тёмные, огромные северные лошади. В мягком седле каждой уже сидел воин с лёгкой пикой, украшенной пучком конских волос. Дассы — сухопутные пираты… Их было много. Лотар насчитал пять дюжин, а из травы рывками, с криками и лязгом сбруи вырастали всё новые всадники.

Разбойники оттачивали этот приём, наверное, месяцами, уж очень гладко у них всё получилось. Не прошло и минуты, как они построились дугой и, пришпорив коней, понеслись в атаку. Лотар перевёл взгляд на своих.

Периак размахивал руками и не переставая кричал. Он пытался развернуть передние повозки и подогнать задние, чтобы выстроить из них круг. Тогда в этой временной крепости удалось бы отсидеться, хотя разбойников было раза в три больше. Но грабители не зря учились лежать под палящим солнцем — теперь кольцо из повозок не собрать, слишком мало осталось времени.

Кое-кто из караванщиков уже и не пытался соединиться с остальными, а разворачивал повозки в сторону степи и что есть мочи нахлёстывал своих коней. Напрасно, подумал Лотар, от верховых, пусть даже и пролежавших пару часов под солнцем, у них столько же шансов уйти, как убежать от Чёрного Дракона.

Рубос уже выстроил своих наёмников в полукруг. А что ещё оставалось? Караван теперь не спасти, но, может быть, разбойники не будут очень уж наседать на решительных и умелых людей. Это позволит хотя бы некоторым выбраться из переделки.

Лотар оказался крайним со стороны пустыни. Это было плохо. Приходилось всё время увёртываться от прицельных ударов пик, каждый из которых, оплошай он хоть на мгновение, мог стать для него роковым. Но зато не нужно было думать о стрелах, лучники выбирали мишени в центре, где люди и животные стояли плотнее. Когда сумка с дротиками опустела, Лотар достал меч и приготовился к рубке.

Наёмники ещё держались. Лишь под тремя из них убили лошадей. Но чего-чего, а найти новую лошадку в этой свалке было несложно. К ним прибилось и несколько караванщиков. Сейчас эти бедолаги теряли всё, что было нажито за годы тяжёлой и опасной работы. Но об имуществе никто не вспоминал, нужно было сохранить жизнь.

Караван уже грабили. Некоторые из возничих поспешно поднимали руки, сдаваясь. Их почти сразу убивали лучники, уж очень они были выгодной мишенью. Другие пытались отбиться саблями. Но когда на тебя нападают с трёх-четырёх сторон, нужно быть Рубосом, чтобы продержаться хотя бы несколько минут. Они тоже погибали, но чуть позже, чем сдавшиеся.

Одна повозка перевернулась, Лотар не знал, что такое возможно. Кони бились в упряжи с дикими всхрапываниями. Сталь звенела о сталь или с хрустом врезалась в живую плоть. Кричали раненые, дико, непривычно и очень громко выли нападавшие… Очень хотелось пить.

Наёмников всё-таки не выпускали. Нападавших было слишком много, чтобы считаться с потерями. Добрая половина их банды развернулась и ударила снова. Люди, которые скакали впереди этого клина, погибли сразу, но чуть позже погибли и те охранники, которые встретили этот удар. А ещё позже круг оборонявшихся раскололся, и теперь дассам осталось только добить уцелевших.

Рубос попытался было сомкнуть кольцо, но на него насели со всех сторон, и он потерял нить боя, а команды, которые стал выкрикивать кто-то другой, никто и не собирался выполнять. Нужно было уходить, хотя это стало почти невозможным.

Лотар обменялся ударами с каким-то высоким варваром, который вскрикивал на каждом взмахе, потом, сумев от него отвязаться, схватился с другим. Отбив его клинок вверх, сделал выпад и, кажется, достал. Добивать его было некогда, следовало выбираться из свалки, желательно в ту сторону, откуда открывался путь в степь. С другой стороны была пустыня, которая сулила медленную, мучительную смерть от жажды. Настоящей жажды, по сравнению с которой нынешняя жажда Лотара была чем-то вроде кухонного ножа против двуручного меча.

Он вывалился из кучи сражающихся и уже готов был пустить коня во весь опор, но тут его перехватили трое. Это были умелые бойцы, они не торопились. Они заняли три точки, откуда могли атаковать его, не мешая друг другу. И Лотар понял, что из этого кольца не вырвется никогда.

Он крутился, изнуряя своего коня, как змея на жаровне, и сумел отбить почти все удары. Он даже разбил плечевую пластину одному из нападавших, так что тот отскочил, прижимая руку к груди… Лотар надеялся, что сломал ему ключицу, но особенно порадоваться не успел — двое других, остервенев от сопротивления противника, которого они считали уже покойником, навалились с особой злобой.

Через полминуты Лотар получил три раны, хотя и не опасных, но всё-таки чувствительных. Он простился с жизнью, но тут…

Одна из обезумевших лошадей в слепом беге налетела на коня варвара. Воин качнулся в седле, обернулся, выпустил клинок, который повис на кожаном ремешке, и попробовал перехватить чужую лошадь под уздцы. Возможно, он думал, что с Лотаром покончено, а ему понравился этот конь. Или решил, что небольшая передышка не повредит… Так или иначе, это была последняя ошибка в его жизни. Он открылся.

Лотар привстал в стременах, вытянулся в струнку и, почти теряя равновесие, резко, без замаха, воткнул остриё своего клинка под низкий шлем варвара, в шею. Выдернуть клинок и повернуться к оставшемуся противнику было нетрудно, но всё-таки Лотар не успел.

Он услышал свист клинка, почувствовал удар по голове и, понимая, что слишком поздно, дал шпоры коню.

Глава 2

Он очнулся от красного жара, плывущего под его прозрачными от солнечного света веками, и ощутил во рту вкус крови. Песок обжигал ладони и шею. Он перевернулся на живот и открыл глаза.

Он лежал на земле. Коня не было, ножны были пусты. Оказаться в пустыне без оружия — самое скверное, что он мог себе представить ещё пару часов назад. Но теперь даже не это испугало его. Если он не сможет двигаться, к вечеру он умрёт.

Собравшись, как только может собраться тренированный боец, он подтянул ноги и попытался сесть. Голова кружилась, барханы казались огромными, неприступными горами. Оказалось, он лежал в ложбинке. Может, это и спасло его. Упади он на ровном месте, его заметила бы погоня. Он смутно помнил, что кто-то всё-таки гнался за ним и даже стрелял, но его так мотало в седле, что попасть в него не смог бы и божественный Плот, подаривший людям лук. А может быть, погоню увёл в сторону его конь. Когда же разбойники обнаружили, что в седле никого нет, они не стали искать его, понадеявшись, что дело довершит солнце.

Солнце… Он поднял голову и увидел слепящий диск. Да, это должно убить его вернее, чем стрелы, пущенные в спину. Это и убьёт его, потому что нет воды, нет тени. Он положил руку на шлем, чтобы снять его и добраться до раны, но зашипел от новой боли.

Металл шлема пылал. Значит, придётся бросить доспехи, иначе он зажарится в них. Кроме того, тащить на себе двадцать фунтов стало ему сейчас не по силам.

Он разделся до рубашки и шароваров. Последним снял шлем, который, как ни странно, выдержал удар, хотя и развалился почти на две равные части. Пошёл прочь. Ему было жалко своих верой и правдой служивших доспехов. Он отдал за них десять маркетов и остался должен Рубосу ещё семь. Но стоит ли вспоминать о долге человеку, которого, скорее всего, нет в живых? Сейчас нужно идти, даже если это бессмысленно.

Через пятьсот шагов ему стало легче, хотя ещё пошатывало на неверных песчаных укосах. В широкую полотняную рубаху теперь, когда он сбросил сталь, ветер задувал колючий песок. Сначала его всё время хотелось вытряхнуть, но скоро Лотар перестал обращать на это внимание.

Он шёл на север, примерно туда, где состоялась схватка. Он думал, что там ближе всего к воде. Вообще-то всё, что он знал об этой пустыне, не внушало никаких надежд. Пески, прокалённые солнцем и безжизненные настолько, что в иные годы отсюда улетали на север даже грифы, тянулись на сотни лиг. Такое пространство невозможно пересечь даже караванам, подготовленным для длительных переходов. Правда, говорили, что в пустыне есть оазисы, но их удерживали свирепые племена тёмнокожих воинов, и вряд ли одинокий беглец мог рассчитывать на их помощь.

Через несколько часов он упал на песок и долго лежал, глотая раскалённый воздух. Собственно, и до северной границы пустыни дойти у него не было сил. Но на севере должны были появиться островки травы, а Лотару так хотелось увидеть хотя бы песчаную колючку. И там проходили караванные тропы, на которых может встретиться… Он оборвал себя. Скорее всего, он никого не встретит. Через год или два на его кости, начисто объеденные грифами и мышами и выбеленные солнцем, набредёт чей-нибудь караван, и кто-нибудь скажет, усмехнувшись, мол, ещё одному бедняге не повезло.

Сколько раз ему самому попадались такие кости, напоминавшие о жажде и лютой войне, которая кипела на всех этих землях, от Западного берега до Вершинной реки, от Южных песков до Срединного моря. И даже дальше, за морем, где начинаются тучные луга, где стоят саманные и бревенчатые деревни, где люди так не похожи на тех, кого он встречал здесь, и откуда он был родом.

Там, в краю, где он родился, часто встречались речки, ручейки, родники, озёрца и прудики. Там напиться было так же просто, как здесь умереть от солнца. Там никому не приходит в голову, что есть страны, где вода стоит дороже жизни, где вода и есть жизнь…

Внезапно он увидел чёрную точку. Это был всадник. Вот он скрылся между гребнями, с которых ветер тонкой стружкой сметает песок. Снова появился.

— Эй, э-эй!

Размахивая руками, до боли в груди выдавливая крик из пересохшего горла, Лотар бросился вперёд. Он бежал, почти не видя того, к кому бежит. Поднялся на гребень, чтобы его было видно, взмахнул ещё раз и… замер.

Конь уже был хорошо различим. В крупе у него торчали три стрелы. Но он ещё шёл. Это было сильное и выносливое животное. Впрочем, он скоро должен умереть, слишком много крови оставалось за ним на песке.

И всадник сидел в седле. Но он был либо мёртв, либо потерял сознание. Он вообще не правил конём. Лошадь сама направилась к Лотару. За два бархана до него, когда он уже мог видеть лицо всадника, конь упал. Всадник скатился по склону и остался лежать, раскинув руки. Лотар пошёл к нему. Это был Периак Среброусый, главный караванщик.

Лотару опять не повезло. Если бы это был простой торговец, или воин, или даже дасс, у него почти наверняка оказалось бы хоть немного воды. Но Среброусый путешествовал налегке, без поклажи, даже без кошелька, потому что мог позволить себе держать специального раба, который носил за ним кованый сундучок с монетами.

Сначала Лотару показалось, что караванщик мёртв. Но нет, ноздри Периака затрепетали, а глаза стали подрагивать от беспощадного солнечного света, льющегося сверху. Лотар похлопал старика по морщинистым щекам и осмотрел его тело. Он не нашёл ни одной серьёзной раны. Несколько порезов, два прокола стрелами, которые проникли настолько неглубоко, что вывалились сами. Вероятно, стрелы, которыми начинили коня, выпустили раньше, и они сыграли роль шпор.

Сабельные ножны Среброусого были пусты, но в складках его кушака Лотар нашёл небольшой кинжал с тонким и острым лезвием. Теперь всё стало гораздо легче.

Лотар подошёл к коню. Это был великолепный иноходец, мощный, молодой, дорогой, как всё, чем владел Периак. Он приподнял голову и негромко заржал. Казалось, он спрашивал человека, правда ли, что его лошадиная жизнь подходит к концу.

— Не расстраивайся, друг, — ответил Лотар. — Там, куда ты попадёшь, будет лучше.

Конь закатил глаза и снова заржал. Воды, конечно, не было. В сумках лежали только книги. Если бы Лотар знал, что Периак торговал и книгами, он бы больше его уважал. Но теперь и это не имело значения.

Тогда Лотар сделал то, что вынужден был сделать, но что потом вспоминал с горечью. Связав животному ноги стременами, он надрезал на его шее крупную жилу и жадно приник к ней, пытаясь из ещё живого коня выпить как можно больше крови.

Его вырвало, он едва успел отвернуться. Но, переборов себя, снова стал пить тёплую, солёную, густую кровь. И спустя несколько минут понял, что стал сильнее, что его пересохший желудок принял эту влагу.

Конь уже не ржал. Он умирал молча, принимая предательство человека как последнюю плату за свою службу.

Лотар подошёл к Периаку. Тот приходил в себя, даже открыл глаза.

— Пить. Дай пить…

— Ты узнаёшь меня, Периак?

— Пить.

— У тебя не было воды. Я пил кровь твоего коня. Давай я помогу тебе добраться до него.

Он донёс Периака на удивление легко. Или он уже оправлялся от ран, или старик оказался гораздо легче, чем казался. Кровь вызывала у караванщика только рвоту. Последний раз его вырвало с желчью, и от этих попыток пришлось отказаться.

Тогда Лотар вскрыл брюшину уже мёртвого коня и вырезал сердце. Оно, казалось, ещё подрагивало в ладонях, когда он протянул его старику. Периак попробовал съесть сердце, но его снова вырвало. Дух в этом человеке был крепок, но уж очень слаба была плоть. Тогда, чтобы добро не пропадало, Лотар доел сердце и нарезал ещё немало отвратительных на вид кусков, насыщенных кровью: нужно было восстанавливать силы.

После крови и сырого мяса пить хотелось не меньше, чем раньше, но Лотар знал, что теперь некоторое время продержится. Сплюнув сгустки крови, застрявшие под языком, Лотар спросил:

— Куда ты ехал, Периак?

— В оазис Беклем.

— Там есть вода?

— Должна быть, если это оазис. Только…

— Что?

Голос Периака упал до шёпота. Во взгляде появилась уклончивость, которой раньше Лотар никогда не замечал в этом человеке.

— Я вижу, ты открыл сумки, — главный караванщик указал на незастёгнутые седельные сумки, в которых рылся Лотар.

— Я искал воду, чтобы помочь тебе.

— Мне и, наверное, себе? — Купец всегда оставался купцом, даже на краю могилы.

— А разве сейчас тебе не нужна защита?

— Возможно. Ты поможешь мне добраться до оазиса?

— Конечно.

— Только… Видишь ли, я ехал по карте, взятой из старой книги. Других у меня нет. — Периак хвастался, как привык хвастаться всем и каждому отсутствием доспехов, кошелька и воды в седельных сумках.

Лотар кивнул.

— По слухам, там построил себе дом… Ты слышал о Гханаши?

— Имя слышал, но что это такое, не знаю. Это племя кочевников?

Периак слабо улыбнулся.

— Это могущественнейший колдун нашего мира. О его силе и богатстве слагают легенды. Как-то в таверне рассказывали, что он из тех, кто насылает на людей Чёрных Драконов.

— Однажды караван, который мы охраняли, повстречал такого дракона. По его повадкам было видно, что он очень силён и ловок. Но в тот раз дракон не захотел с нами связываться и улетел на восток. А вообще-то, говорят, они сжигают своим дыханием всё живое.

— Их дыхание бывает жгучим, как вендийский огонь. От него человек и лошадь превращаются в живой факел.

— Значит, ты считаешь, в Беклеме может быть Гханаши?

— Так говорят. Но это не наверняка, и я хотел попытаться…

— А что, если он там?

— Тогда мы умрём. Дойти до другого оазиса мы не сможем.

— Ты хочешь сказать, что Гханаши не даст нам воду?

— Гханаши не любит людей. Он убивает их, а может быть, создаёт из них Чёрных Драконов. Если он там, я не войду в оазис даже за тысячу цехинов.

— Если ты не войдёшь в оазис, тебе не понадобятся цехины, ты умрёшь от жажды.

Периак снова улыбнулся.

— Ты прав, Лотар. Ведь тебя зовут Лотар?

— Ты не знаешь, как меня зовут?

— На меня работают тысячи людей, я не могу знать, как зовут каждого.

— Не хвастайся. Теперь ты вспомнил, как меня зовут, и хватит об этом.

— Пора в путь.

Лотар уложил кровоточащие куски мяса в одну из седельных сумок, повесил её себе на спину и поднял старика на ноги.

— Теперь я пойду, только не торопи меня.

Они пошли. Против ожидания, Периак довольно уверенно переставлял ноги в лёгких, расшитых бисером сапожках с загнутыми вверх носками.

— Сколько до оазиса?

— Если я правильно определил расстояние и если Джирда не увёз меня в сторону, нужно пройти лиги две.

— Кто такой Джирда?

— Конь. Ты хорошо говоришь на нашем языке, я забываю, что ты иноземец.

— Две лиги — это немного. К вечеру должны дойти.

— Человек ничего не должен. Он может лишь пытаться.

— Хорошо, оставим проповеди. Лучше скажи, как мы узнаем, что Гханаши в Беклеме?

— Если в оазисе живут люди, это видно издалека. А если мы не увидим дым или пламя очагов, не услышим животных, значит, там живёт колдун. А теперь помолчи, болтовня отнимает много сил.

К заходу солнца идти стало полегче, но Периак совсем выбился из сил, и Лотару пришлось почти нести его. Они не спешили, ведь до оазиса могло быть и больше, чем две лиги. На всякий случай Лотар готовился идти дольше, идти, пока не кончатся силы, которые он выпил с кровью Джирды.

Когда стало уже совсем темно и они прошли, по мнению Лотара, лиги три, Среброусый сказал:

— Отпусти меня. Давай слушать.

Лотар услышал шуршание песка, шелест ползущих змей, ещё что-то, очень похожее на щелчки ветвей о стволы деревьев. И больше ничего.

— Так и есть, — помертвевшими губами прошептал главный караванщик.

— Что именно?

Периак вздохнул, потом шёпотом сказал:

— Поднимись на тот бархан, и ты увидишь оазис.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел его, когда ты вёл меня.

— Но я ничего не заметил.

— Ты не умеешь смотреть в ночной пустыне. — Периак помолчал. — Ты забываешь, что я водил караваны, когда твой отец ещё не держал сабли. Хорош бы я был, если бы не заметил оазис, пусть даже сейчас не так светло, как тебе хочется. — Он сделал нетерпеливый жест рукой. — Ерунда, это уже не имеет значения.

— Почему?

Периак посмотрел в темноту, за которой находился оазис.

— Мы подошли очень близко. Отсюда до него не больше двух сотен шагов. Но мы ничего не слышим. И ничего не видим. Под деревьями не заметно ни одного огонька, который говорит о человеке. Значит, там…

Казалось, Периак потерял интерес к Лотару. Он снял кушак, сделал из него подобие подстилки, положил на песок и приготовился молиться.

— Что ты делаешь, Периак? — Главный караванщик не ответил. — Ты что? В двух сотнях шагов отсюда есть вода. Тебе же очень хочется пить, признайся. Ещё больше, чем мне. Там вода, там жизнь. Почему ты не хочешь идти дальше?

— Ты мне понравился, мальчик, поэтому я тебе отвечу. Там, в двухстах шагах, не вода, а смерть. Или даже что-то похуже смерти.

— Что может быть хуже смерти?

— Есть немало вещей, которые хуже смерти.

— Что? Бесчестие, малодушие, предательство?

— То, что я имею в виду, не относится к привычному тебе миру. Колдовство связано именно с такими вещами.

— Значит, ты не пойдёшь дальше?

— Нет, я стар и устал. Сейчас помолюсь, а потом лягу. Может быть, если мне повезёт, умру до восхода солнца. Отец когда-то учил меня, как убить себя с помощью змеи, но я забыл, что для этого нужно сделать. Я буду просто ждать.

— А я пойду. Меня учили драться до конца.

— Тебя правильно учили, но ты не умеешь оценивать настоящую опасность. Иначе ты бы поступил, как я.

— Если мне удастся выпросить хоть немного воды…

Периак лишь покачал головой. Он уже приготовился начать молитву. Теперь Лотару не удастся добиться от него ни слова, если только он в самом деле не достанет воды.

Он проверил, не потерялся ли кинжал, и последний раз посмотрел на главного караванщика. На лице Периака появилась гримаса муки и облегчения одновременно. Он готовился к смерти.

Лотар повернулся и пошёл, увязая в песке по щиколотку. Вдруг он быстро, чтобы не опоздать, вернулся.

— Если мне удастся выжить, в какую сторону идти? — Периак уже поставил одно колено на подстилку. Лотар схватил его за плечо и оттащил назад.

Караванщик поднял на него глаза. В них уже не было даже возмущения бесцеремонностью молодого охранника. Лотар повторил свой вопрос.

— На северо-запад. Там, возможно, тебя подберут патрули короля Конада.

— Сколько нужно пройти, чтобы оказаться на их территории?

— Лиг тридцать. Если повезёт.

Лотар отпустил старика, который почти упал на подстилку. Всё, теперь его едва ли удастся вывести из молитвенного транса. Люди Востока странно устроены, подумал Лотар. Но другой, более трезвый голос подсказал, что старик прав и вполне может существовать что-то худшее, чем смерть от жажды.

Вдохнув полной грудью холодный ночной воздух, Лотар пошёл к оазису.

Глава 3

Он вошёл под пальмы. Теперь взобраться бы на дерево, нарвать листьев и попытаться выжать из них влагу. Но, может быть, Периак ошибается и в полусотне шагов впереди течёт ручей — нежная, почти бесшумная струйка слабой, беззащитной воды, хотя бы всего в палец толщиной…

Лотар покачнулся. Во рту было сухо, как на песке под ногами. Его тело требовало воды, хотя бы немного, всего одну пригоршню… Нет, пригоршня воды была огромным богатством, почти невообразимым счастьем. Он решил, что не сможет влезть на пальмы, которые шумели под ветром сухими, жёсткими, как выделанная кожа, листьями. Нужно искать воду.

Он вытянул руки и пошёл, слушая шелест пальм, биение своего сердца и скрип песка. Других звуков не было. Это не пугало его, как Периака. Он даже порадовался, надеясь, что легче будет услышать звон капель.

Внезапно его руки упёрлись в шершавую стену. Ставить стену в пустыне, где нет ни зверя, ни человека? Это означало, что где-то рядом может быть стража, а у него только крохотный кинжальчик. Но в то же время появилась и надежда. Стена означает что-то, требующее охраны. А что, кроме воды, охраняют в пустыне?

Он поднял руки. Кирпичи наверху стали мельче, но до верха он не доставал. Тогда он подпрыгнул как можно выше… Стена оказалась не выше шести локтей.

Он успокоил сердце, представил в темноте каменный край, подпрыгнул, повис на руках, подтянулся… Но сорвался и тяжело упал. Отдышавшись, подпрыгнул снова. На этот раз получилось. Он перевалился через стену, которая была не шире трёх ладоней, сел, свесил ноги по ту сторону, прислушался и спрыгнул.

Удар о песок прозвучал так, словно со стены свалился мешок с овсом, а не тренированный охранник. Не поднимаясь, Лотар снова прислушался.

Теперь он слышал, как где-то рядом ходит кто-то огромный, полный жизни и гнева. Этот зверь мог вот-вот напасть на него… Нет, он оставался на месте. Вытащив кинжал, Лотар пошёл на этот звук.

Он сделал не больше десятка шагов, как последовал бросок. Лотар отпрыгнул в сторону, размахивая в воздухе кулаками… Но зверь, ударившись о какую-то преграду, взвыл, плюхнулся на заскрипевшие доски и отполз в угол своей клетки.

Лотар шагнул раз, другой и… наткнулся на доски, уложенные на песке. Но прутья решётки не поднимались от них вверх, перед Лотаром была пустота. Он стал вытягивать руку, но тут же отдёрнул её. Ему пришло в голову, что он не вытащит её назад. Её будет удерживать, как держит зверя, эта преграда.

Попасть туда было легко, но вернуться мог только тот, кто знал, как с этим обращаться. Значит, Периак прав, в Беклеме живёт Гханаши.

Напрягая глаза так, что на периферии зрения поплыли светлые круги, Лотар осмотрелся, но ничего не увидел. Это тоже было странным. Ведь в пустыне он видел, хотя бы на двадцать шагов, но видел, а здесь…

И тогда он услышал плеск, это был именно плеск, а не воспоминание о звуке текущей воды, которое мучило его целый день. Лотар осторожно обошёл помост и шагнул вперёд. Внезапно он стал видеть, как если бы вышел из тени. В десятке шагов перед ним был невысокий, до его колен, парапет, за которым мягко, шёлково плескалась вода. Вернее, она просто шуршала под песчинками, которые сдувал в неё ветер. Вода, вода, хрустальное божество жизни!

Он подошёл к бассейну, наклонился над жидкостью, плещущейся вровень с камнем…

Раздался дикий, оглушительный визг, вспыхнул ослепительный свет. От этой яростной, немилосердной атаки нельзя было укрыться, даже зажав уши и глаза руками. Лотар упал, покатился по песку, упёрся лбом в стену бассейна, желая, чтобы произошло что угодно, только бы исчезли этот вой и пышущий ненавистью, безжизненный бело-голубой свет. Потом ему показалось, что он начал глохнуть. Может, звук и в самом деле стал тише, но скорее всего Лотар просто соскальзывал в беспамятство. Он замотал головой, пытаясь бороться…

Ему лишь показалось, что он двигает головой. Он не мог шевельнуть ни единым мускулом. Это было ужасно. Он не мог отвести руки от глаз, не мог заставить себя открыть глаза, не мог даже дышать. Он попытался вдохнуть, чтобы лёгкие не кипели такой острой, невероятной болью, но и это не получилось.

И тогда он понял, что скорее всего умрёт от удушья, от невозможности вдохнуть воздух, который не замечаешь, как и воду, пока им дышишь, пока он наполняет тебя неуловимым веществом жизни. В отличие от воды, воздуха было сколько угодно — вот он плещется у самых губ, но зачерпнуть его было так же невозможно, как напиться песком.

— Встань, смертный.

Его тело легко исполнило приказ, он встал. Глаза его оставались зажмуренными, потому что голос не приказывал открыть их.

Лотар понимал, что вот-вот умрёт. Но у него не возникало ни малейшего сомнения, что и после смерти его тело будет слушаться того, кто командовал им. Прикажут его телу стоять — оно будет стоять, хотя сам он уже умрёт. Прикажут идти куда-то и сделать что-нибудь — оно пойдёт и сделает. Он и не подозревал, что на свете существует такая абсолютная власть над людьми.

— Дыши, — приказал голос. — И можешь смотреть на меня.

Лотар вдохнул, каждой клеткой ощущая, как воздух вливается в его лёгкие, освежает кровь, удаляет боль, рассеивает пелену, окутавшую сознание, возвращает жизнь.

Потом открыл глаза. И понял, что теперь видит всё так, как если бы, не сходя с места, мог приблизиться к любому предмету и рассмотреть его с расстояния нескольких дюймов или под одним из тех колдовских стёкол, которые увеличивают все предметы. Он мог, например, до последнего волоска рассмотреть паучка, свившего паутину между ветвями, мог увидеть отражение в глазах летучей мыши, летающей над деревьями, мог при желании разобрать и более мелкие вещи.

Даже свет, который только что едва не убил его, теперь ощущался как ровный розоватый туман, расходящийся вокруг змеистыми волнами. И в нём не было ничего болезненного.

— Зачем ты пришёл? — спросил голос. — Впрочем, молчи, я сам прочту твои мысли.

У Лотара появилось странное ощущение, будто кто-то медленно прополз по внутренней стороне его черепа. Это было щекотно и неприятно, это было унизительно. Лотар почувствовал, как в нём закипает гнев. И он, как жажда, должен быть удовлетворён, или жить станет невозможно.

— Ого! — прозвенел над оазисом голос. — Ты ещё способен сопротивляться!

В воздухе проскрежетал старческий смех. Впрочем, так ли? Лотар стал догадываться, что этот голос вплывает в его сознание не как звук, а другим образом. И ещё ему показалось, что теперь всё на свете могло с ним так говорить: стоило только сосредоточиться, и он начинал ощущать даже голоса пальм, которые хором пытались ему что-то подсказать.

— Мне нравится, что ты так думаешь, чужеземец с севера. Пожалуй, ты смышлён. Это скажется на твоей судьбе.

Как ни удивительно было новое зрение Лотара, он начинал понимать, что какие-то части реальности не воспринимал по-настоящему, потому что только теперь заметил небольшой дом на другой стороне бассейна. Дом был мал и неказист снаружи. Но когда Лотар всмотрелся в него, он ужаснулся.

Дом не имел конца. Каким-то образом в него были уложены комнаты, переходящие в залы, а те вели в залы ещё большего размера. И всюду были предметы, понять которые Лотар не мог бы, даже если бы кто-то объяснил их назначение. Вдоль стен стояли статуи невиданных богов, огромные комнаты занимали диковинные машины, в углах, как простой мусор, были свалены горы несметных сокровищ, оружия, драгоценных тканей, изысканных и редчайших пряностей, на диковинной формы подставках пылились разнообразные книги, написанные незнакомыми, пугающими своей сложностью письменами, и ещё многое другое было там, чему трудно найти объяснение. А на границе своего нового зрения Лотар увидел другие двери этого дома, но не в эту пустыню и даже не в какие-то знакомые Лотару места, а куда-то бесконечно далеко, в миры, которые невозможно было представить.

И в обрамлении всех этих творений, исполненных великолепной выдумки и тончайшей, прекрасной магии, находился человечек, который восседал на большом мрачном троне, сделанном из камня, что был доставлен в этот мир через выходы, ведущие неизвестно куда. И это был не трон даже, а дивный прибор, чудесная машина, где каждая деталь имела смысл и значение. Но как ни напрягал Лотар своё новое, восхитительно ясное зрение, он не мог разглядеть и половины тех устройств, которые были вмонтированы в него. Чтобы понять, как это сделано, требовалась не одна человеческая жизнь.

— И не пытайся, — ответил на его мысли голос. — Тем более что у тебя нет этого времени.

Я хотел бы сам говорить за себя, подумал Лотар. Ответом ему был смех, который звучал так, словно смеялась сама пустыня.

— Ты держишься достойно. Это тоже нужно учесть, когда я решу твою судьбу.

Щекочущее присутствие мага в сознании ушло. Лотар понял, что теперь он может говорить. Только это было бессмысленно, потому что Гханаши уже знал всё.

— Ты так хочешь пить, что решил утолить жажду в моём бассейне. — Снова этот раздражающий, скрежещущий смех. — Взгляни, что ты принял за воду.

Теперь чудное зрение Лотара раздвоилось. Он видел колдуна на троне и мог заглянуть в его бассейн… Он отшатнулся бы, если бы сумел, или, на худой конец, закрыл глаза, но ему было приказано смотреть, и он не смел ослушаться.

Это была не вода, а что-то чёрное, как то масло Земли, которое горит тяжёлым, дымным пламенем. Но это было и не масло, а что-то специально созданное колдуном для того, чтобы тот мог смывать неудачные результаты своих экспериментов. Здесь были души людей, загубленных колдуном, тела животных, превращённых в монстров, чувства, мысли и желания невиданных существ, о которых Лотар никогда прежде не слышал. И в этом же бассейне, скорее всего, растворится он сам.

— По сравнению с этим все яды Земли — бальзам восточной красавицы.

При этих словах колдун каким-то образом выпустил Лотара из круга своего внимания, и тогда Желтоголовый стал искать в его доме воду.

— Но-но, я с тобой разговариваю, смертный. Изволь слушать! — повысил голос Гханаши.

— Ты победил, — прошептал Лотар запёкшимися губами. Он чувствовал себя очень странно, произнося обычные слова на том языке, которому научился от матери и отца, почти забытом за годы скитаний. — Давай закончим, мне надоело тебя слушать.

— А почему бы тебе не послушать? Ко мне мало кто приходит. Всё живое в округе нашло свой конец в этом бассейне.

— Ты убил их.

— Я их использовал. Для моей магии нужно много материала.

— Если на свете есть справедливость, ты за это…

— Забудь об этом, бродяга. О какой справедливости ты говоришь? — Гханаши помолчал. — Подумать только, от кого мне приходится выслушивать упрёки! От наёмника, убийцы, висельника… Почти вора!

— Я не вор.

— Ты пришёл украсть у меня воду.

— Это ты украл оазис у людей. Ты — вор.

— Человек, ты полагаешь, что хорошо относишься к людям. По крайней мере, они тебе интересны. Что же, это облегчает задачу. Вместо того чтобы любить их, ты будешь их убивать, будешь сжигать их живьём. Я не хочу экспериментировать с тобой, а просто превращу тебя в Чёрного Дракона.

Лотар закрыл глаза, чтобы не видеть той уродливой радости, которая появилась на лице колдуна.

— Это, кстати, довольно простое колдовство. Не нужно ничего изобретать. Мы покончим с этим до восхода солнца. И я так давно не видел, как это происходит.

— Что именно?

— Трансмутация, наёмник. О, если бы мне захотелось порадоваться по-настоящему, я соорудил бы огромное зеркало, чтобы и ты мог полюбоваться, как под действием заклинаний из существа, имеющего бессмертную душу, ты превратишься в чудовищную, неуязвимую машину разрушения! Только на это уйдёт слишком много времени… Придётся обойтись без зеркала. Сейчас я выйду к тебе, и мы начнём. Это лучше делать на воздухе, где не так помешает твой гнилостный запах, то есть запах дракона.

Гханаши встал с трона и, размахивая руками, пошёл к выходу. Если бы Лотар мог, он убежал бы, даже забыв о воде. Но ему оставалось только ждать то неизбежное, что должно было произойти.

Глава 4

Вблизи колдун оказался ещё отвратительней. Стали заметны черты, отличающие его от человека — острые уши, поднимающиеся выше поросшей редкими клоками, почти плоской, как у змеи, головы, огромные, жёлтые от старости глаза, лишённые радужки, с вытянутыми, ромбическими зрачками, длинные руки с мощными, многосуставчатыми, как щупальца, пальцами, неестественно кривые ноги, что едва держали это тело, покрытое хламидой, под которой Лотар без труда увидел странную чешуйчатую кожу.

Гханаши радовался. Он потирал руки, его губы кривила усмешка, от которой улыбка даже очень злобного человека отличалась так же, как грозовая туча от белого облака. Он обошёл застывшего Лотара и, склонив голову набок, оценивающе посмотрел в его глаза.

— Так, так. Ты недавно пил живую кровь. Это хорошо, будет меньше работы. Странно, что ты вообще дошёл до Беклема. Ты упорен, это тоже хорошо. Да, ты будешь одним из лучших моих произведений, хотя твоя привычка радоваться жизни помешает…

Сознание Лотара стало меркнуть. Лишь временами ему удавалось сосредоточить своё внимание на колдуне, но удавалось всё реже.

Гханаши пританцовывал вокруг него, размахивая руками. Его голос то поднимался до визга, то превращался в почти неслышный бубнящий рокот. Колдун пел, и в этой песне было больше обнажённого насилия, чем в окровавленном клинке.

Внезапно Лотар понял, что его руки стали похожи на крылья гигантского нетопыря. Это было так больно, что Желтоголовый упал бы, если бы его не поддерживало заклинание, наложенное раньше. Потом очень сильными сделались мускулы груди и спины. Это было необходимо, чтобы он мог управлять крыльями. Как ни странно, вместе с болью Лотара переполняла сила и невероятная выносливость, и он знал, что теперь эта сила в нём останется навсегда.

Потом изменились ноги, лёгкие и сердце. Он начинал чувствовать себя словно бы выкованным из одного куска плоти, которую невозможно было разрушить, которая не поддавалась даже действию времени, он становился бессмертным. И из этого тела мог появиться живой, горячий, как солнце, огонь. Впрочем, им ещё нельзя было пользоваться, иначе он сжёг бы себе голову, которая пока оставалась человеческой.

Лотар подумал было об убийстве того зверя, которого творил своим адским искусством Гханаши. По всему получалось, он должен уничтожить себя, но что-то останавливало его.

Чем дольше колдовал Гханаши, тем лучше Лотар понимал, что он всё ещё хочет пить. Жажда не проходила, а стала даже сильнее, хотя теперь он знал, что не сможет напиться, потому что внутренний огонь, соединясь с водой, взорвёт его, как шутиху на праздниках вендийских богов. Но если он всегда может избрать этот выход, стоило ли торопиться?

Он начинал понимать — Гханаши в чём-то ошибся, попросту не сумел победить в нём человека, стереть эту новую, странную жажду справедливости, смешанную с обычной жаждой. Главное состояло в том, сколько ещё он будет марионеткой колдуна.

Теперь и голова его стала меняться. Челюсти удлинились, сделались тяжёлыми и очень мощными. На них появились крепкие толстые клыки, которыми можно было перекусить холку лошади или разгрызть закованного в доспехи латника. Челюсти стали такими тяжёлыми, что шея не могла удержать их на весу, но несколько движений колдуна — и мускулы, поддерживающие голову, стали твёрже бронзы, туже, чем корни вековых деревьев.

Затылок стал удлиняться. Лотар зарычал от боли, раздвинув малоподвижные, слишком толстые губы, из которых, к его ужасу, вывалился раздвоенный узкий язык, не дававший произнести ни слова…

Внезапно Лотар почувствовал, что выходит из-под власти колдуна. Его новое, нечеловеческое тело теперь могло двигаться, хотя каждое движение ещё причиняло боль.

Он ударил по своему огромному телу тяжёлым чешуйчатым хвостом. От этого хлопка, казалось, дрогнула чёрная жидкость в бассейне. Он топнул когтистой лапой, и слабый камень под ней раскрошился, как пересохшая лепёшка.

Помимо прочего, у Лотара резко изменилось представление о скорости всего, что происходило вокруг. Неуловимый полёт летучей мыши, которая гонялась за мошками, стал медленным, как движения рыбы в воде. Взмахи колдуна виделись ему теперь не более быстрыми, чем подрагивания пальмовых стволов на ветру. А голос Гханаши стал тягучим, как у самого нерадивого школяра.

Зато сам Лотар мог двигаться быстрее, чем любое другое существо, мог драться лучше, чем самый тренированный боец. Если бы не эта жажда, он, вероятно, был бы счастлив.

Жажда, простое желание пить воду, в которой отражаются твой нос, глаза и круг солнца на голубом небе. Желание пить — такое понятное всему живому желание… Единственное, что осталось в нём от человека. Жажду нужно было сохранить, это то, что колдун забыл в нём изменить, — мучительную, иссушающую душу, спасительную жажду.

Гханаши торжествовал. К своему удивлению, Лотар стал понимать его речитатив.

— Рычи, рычи, зверь! Теперь ты создан для уничтожения. И никакое из человеческих чувств не помешает тебе творить горе, ты понесёшь его на своих крыльях. И всё, что есть в тебе, подчинится мне, пока я не уйду из этого мира. Но и тогда, пожелав снова стать человеком, ты останешься зверем, потому что забудешь, как это сделать. Рычи, зверь, теперь ты — мой!

Нет, подумал Лотар, не твой, потому что я хочу пить, а это значит, что я помню, каким был раньше. Но теперь он думал на языке, на котором пел свои заклинания Гханаши.

Внезапно колдун замер. Он совсем выбился из сил и едва дышал. Он вытянул руку, и то был жест успокоенности и мира. Для Чёрного Дракона по имени Лотар это движение длилось едва ли не дольше, чем трансмутация из человека в зверя.

— Всё, я сделал, что мог. И сделал это хорошо! Теперь твоя воля к разрушению равна моей, и никто не в силах противостоять ей. И она — такая же часть твоей звериной ипостаси, как жизнь — часть мира.

Да, Лотар мог теперь разрушать всё, что видел, и даже магия не могла остановить его. Но… Лотар напряг память. Что-то давало ему превосходство над магом, над этой способностью разрушать. Он ощущал нечто, что осталось в нём от человека.

И тогда он вспомнил. Он хотел пить… А сейчас?

Внезапно бледность покрыла щёки колдуна. Он отшатнулся. Его руки, такие смешные, даже без когтей, способных рвать мягкое железо и ломкий камень, стали подниматься, чтобы сотворить какой-то жест нелепой защиты, которую Лотар теперь мог преодолеть легче, чем копьё пробивает нежный бархат.

Гханаши забыл стереть жажду — довольно странное желание, которое переполняло человека по имени Лотар. И она каким-то чудом осталась в этом великолепном драконьем теле. Дракон по имени Лотар сам удивился этому желанию, настолько оно было чуждым его природе, но оно было! Внезапно Лотар понял, что сумел победить.

Мощный хвост дракона со свистом распорол воздух, удар пришёлся колдуну по ногам. Гханаши отлетел к стене своего дома, из кровоточащих ног белыми, сахарными изломами торчали кости.

Дракон шагнул вперёд, в его мозгу появились слова, которые, Лотар знал это, даже похолодевший от страха и боли колдун читает без труда:

— Теперь я — Чёрный Дракон, и ты ничего не можешь мне сделать, колдун. А я могу. И то, что я сделаю, тебе не понравится.

Дракон шагнул вперёд, его хвост, усеянный острыми, как серпы, роговыми пластинами, задел пальму толщиной в тело человека. Дерево рухнуло, перерубленное пополам. При обратном движении этого чудовищного оружия он задел ограждение бассейна. Камень разлетелся, чёрная жидкость стала вытекать через пролом. Защищённому от колдовства дракону она была опасна не больше, чем молочный кисель. Потом рухнул угол дома колдуна. На это Лотар уже не обратил внимания.

Гханаши поднял руку.

— Подожди, Лотар. Я давно не пользовался этими заклинаниями и поторопился, применив их. Я верну тебе человеческий облик, если хочешь. Дам тебе богатства, о которых ты, простой наёмник, не имеешь понятия, и отпущу. Я даже согласен служить тебе некоторое время. Если ты надумаешь стать величайшим полководцем нашего мира, тебе потребуется моя помощь…

— Обещания могут оказаться обманом. А вот твоя смерть уничтожит твою магию.

— Стой, не делай ничего, что может повредить мне. Этим ты повредишь и себе, клянусь!

— Я — Чёрный Дракон и читаю твои мысли не хуже, чем раньше ты читал мои. Ты лжёшь, старик.

— Подумай — разве тебе не нравится это новое тело, разве не хочется жить так долго, что даже звёзды позавидуют твоему долголетию? Разве ты не хочешь побывать там, где не бывал ни один смертный, куда выходят другие двери моего дома?

— Я хочу пить. Если бы я жил в этом теле дольше, возможно, я привык бы к нему и мне понравилось бы быть драконом. Но сейчас жажда для меня важнее всего.

С этими словами Чёрный Дракон по имени Лотар поднял свою огромную ногу и опустил её на Гханаши, как буйвол наступает на досадившую ему змею.

Хрустнули кости, и Лотар почувствовал, что колдовство, которое делало его драконом, рассыпается и тает. От нечеловеческой боли обратного превращения он упал и, катаясь в судорогах, оставаясь ещё во многом драконом, разрушил дом, бассейн, размолотил не одну пальму. И совершенно вмял в сухую глину то немногое, что ещё оставалось от колдуна Гханаши, который ошибся, быть может, единственный раз в жизни.

Глава 5

Болело всё тело. Он чувствовал себя так, словно его разбили на куски, разбросали по пустыне, а он всё равно не умер и ощущает боль каждой клеткой. В то же время ещё никогда он не ощущал себя таким сильным, преисполненным радости неистребимой жизни. Он поднял руку и провёл по своей испачканной какой-то слизью груди. Да, у него всё болело, но он был сильнее и здоровее, чем прежде. Только слизь была уж очень противной. Это заставило его очнуться окончательно.

Влага, жидкость, вода! Он сел, застонав от боли, отозвавшейся во всех мускулах. Но это была не та боль, которая осталась от колдовских трансформаций, а боль-протест от слишком резкого, невероятно быстрого движения. Он раскрыл глаза и провёл перед ними рукой, как проверяют зрение после удара.

Рука двигалась не быстрее, чем он того хотел. Но он услышал шелест разрываемого ладонью воздуха. И уже знакомой болью это движение отозвалось в мышцах. Лотар осмотрелся.

Его чудесное зрение осталось с ним. Он мог при желании, не поворачивая головы, увидеть то, что творится за его спиной, мог рассмотреть каждую фасеточку в глазах мухи, пытающейся сесть на его голый живот, мог увидеть то, что творилось на расстоянии в несколько сот локтей по ту сторону стены или в заставленном невидимыми клетками зверинце Гханаши…

В зверинце от невидимой ранее защиты остались только бледные, почти неразличимые на свету куски тончайшей сетки. Она растворялась, как медуза на солнце, потому что не получала энергии, источник которой находился в разрушенном теперь доме колдуна. Многие звери уже выбрались на свободу. Некоторые из них удрали в пустыню, где их ждала смерть, потому что перейти через пески они не смогли бы. Но они были животными, и инстинкт гнал их от оазиса, в котором всё было залито мрачной аурой колдовства и гибели.

Не ушли только трое. Вернее, четверо, но одно из этих существ, прекраснейшая и редчайшая антилопа, пойманная и перенесённая в Беклем колдовским искусством Гханаши, было убито.

Зверь, который убил её и теперь, урча от радости, вгрызался в её внутренности, заставил Лотара вздрогнуть от отвращения. Это была мантикора — чудовище, о котором лишь иногда рассказывали моряки. Мантикоры жили на далёких южных островах, где только и могли оставаться в полной изоляции.

У них была огромная, напоминавшая человеческую, голова, мощное львиное тело, широкие сильные крылья, покрытые тяжёлыми, звенящими, как металл, перьями, и тонкий, быстрый, загнутый, как у скорпиона, хвост с ядовитым жалом на конце. Мантикоры были почти неуязвимы. По всему южному побережью рассказывали, что их шкуру не пробивали самые тяжёлые и твёрдые копья, их не могли сразить даже заговорённые восточными магами гибкие клинки из вендийской стали, прокалённые на вулканическом огне.

Убивали их только лёгкие, но смертоносные мечи из мифрилла — металла, которым в мифические времена с людьми торговали гномы. Но теперь во всём мире остался лишь один такой меч, но кто им владел, было неизвестно. Даже всезнающие бродячие торговцы не могли назвать его имени. Платные рассказчики на рынках, впрочем, называли его Демиургом, но большинство из них даже не скрывали, что сомневаются в его существовании.

Лотар посмотрел в другую сторону оазиса. Там стояла слониха с крохотным, всего нескольких недель от роду детёнышем. Слонёнок был почти спокоен, он не верил, что с ним может произойти что-то плохое, когда такая сильная мама рядом. А вот слониха была неспокойна, потому что понимала: когда мантикора сожрёт свою первую добычу, она начнёт охотиться на неё. Слониха не боялась гибели. Но она хотела биться до последнего, защищая детёныша. Она только надеялась, что этот ужасный хищник, с которым ей не повезло оказаться рядом, сначала нападёт на человека, а это позволит прожить ей и слонёнку немного дольше…

Неизвестно почему, но Лотар это знал. Он мог даже что-нибудь приказать слонихе, и она послушалась бы его. Лотар понял, что теперь никогда не будет тем человеком, который пришёл в этот оазис. Что-то нечеловеческое, замешанное на магии, навсегда останется в нём.

И тогда он увидел воду. Она вытекала из серебряной фигурки, которая украшала родничок, давший жизнь всему оазису. Хотя фигурку сделал Гханаши, это была настоящая вода, возвращающая силу и чистоту. Лишь собранная в бассейне, она становилась основой той чёрной колдовской субстанции, которую использовал колдун.

Постанывая от боли, шатаясь от неумения правильно управлять своими слишком сильными и быстрыми мускулами, Лотар пошёл к родничку, удивляясь на ходу, насколько прекрасной может быть струйка не очень даже чистой, но живой воды. Он приник к ней губами, набрал её в рот и… чуть не задохнулся. Ему хотелось пить её не глотая, хотелось, чтобы она сама втекала в его тело.

Он пил, пил, пил, а потом снова пил. Вода вытекала у него из носа, почти залила ему лёгкие, залепила глаза и уши… А он всё пил, чувствуя, как бисеринки пота выступают на его коже, вынося ту гадость, которая скопилась в нём после часов жажды и всех колдовских трансформаций.

Он пил, закашливаясь, потому что ему хотелось смеяться, пил, захлёбываясь, потому что ему почти удалось добиться, чтобы вода сама втекала в его гортань… Наконец ему показалось, что он вот-вот лопнет, хотя его телу требовалось ещё немало воды, чтобы он был по-настоящему сыт влагой.

Он отошёл к бассейну и только тогда заметил, что вода стала промывать и бассейн. Колдовская жижа, наполнявшая его раньше, вытекла в проломы, которые дракон по имени Лотар сделал, когда атаковал колдуна. А немногие лужи грязи, что остались во впадинах неровно сделанного дна, вода разжижала и уносила в песок. Теперь бассейн наполнился тонкой, в полдюйма, плёнкой совершенно безвредной, прекраснейшей воды.

Разумеется, ещё не все эманации колдовских экспериментов рассеялись, слишком много отравленных, злобных сил осталось пока в этом месте, но через неделю-другую этой водой уже смогут напиться верблюды какого-нибудь каравана, а через месяц и люди без особого для себя вреда зачерпнут её из этого бассейна. И тогда одним животворным оазисом в пустыне станет больше.

Он вернулся к фонтанчику и снова принялся пить. Но теперь не торопился, а держал воду на языке, чтобы ощутить её превосходный вкус, почувствовать, как каждый глоток прокатывается холодным шариком по пищеводу. Он погрузил руки в крошечный, не больше ковшика, водосбор и с наслаждением плеснул воду на себя, радуясь её свежести…

Тревожный рёв слонихи вознёсся в почти неподвижном, сухом воздухе. Лотар мгновенно, не поворачивая головы, осмотрелся. Это было предупреждение. Слониха с непонятной для зверя заботливостью подсказала ему, что мантикора вышла на новую охоту и объектом этой охоты стал Лотар.

Глава 6

Пожалуй, вместо того чтобы плескаться в водосборнике, ему следовало поискать оружие. Он ведь понимал, что драка с мантикорой неизбежна. То, что он не нашёл оружия, было ошибкой, и ещё какой! Теперь он опоздал. Мантикора сидела между ним и развалинами дома, и миновать этот заслон было невозможно.

Может быть, подумал Лотар, её можно отогнать? Это помогло бы и слонихе, которая предупредила его… Странно, что он вздумал заботиться о слонихе. Такого с ним никогда прежде не случалось. Вот только он не знал, как обмануть мантикору.

Он всмотрелся в жёлтые, немного навыкате глаза чудовища и понял, что если и можно кого-либо обмануть, то только не этого спокойного, жестокого и неуязвимого зверя, который ни разу в жизни не потерпел поражения, который и здесь-то оказался не потому, что был побеждён, а потому, что заключил с Гханаши какой-то договор… Суть этого договора навеки утонула в глубине безжалостных глаз чудовища.

Вообще, чем внимательней смотрел на мантикору Лотар, тем более рассудительной и умной она ему казалась. Спустя несколько долгих ударов сердца Лотар спросил себя, не появился ли этот зверь на свет в результате одного из магических экспериментов Гханаши? Уж слишком совершенным был этот холодный и яростный рассудок, слишком приспособленным для того, чтобы крушить, убивать, пожирать…

Внезапно в его сознании возникло слабое, как эхо, но отчётливое предупреждение: будешь всматриваться — ослабеешь. Лотар повернул голову, и, как выяснилось, именно это ему и было нужно. Он отвёл глаза, и наваждение стало рассеиваться.

Оказалось, пока Лотар стоял столбом, мантикора подошла на сотню футов ближе. Теперь их разделяло не больше трёх-четырёх хороших прыжков. И всё-таки она не напала, более того, занервничала. Она стала хлестать себя своим членистым, жёстким, как кремень, хвостом, аккуратно и заученно обращая к телу боковые, плоские грани футового жала. Значило ли это, что её яд был опасен и для самой мантикоры?

Лотар быстро осмотрел это оружие магическим зрением. Жало было не более страшно на вид, чем хорошо отточенное копьё или чёрный дзюттэ, которым учил его драться Рубос. Да и у самого Лотара, вероятно, были более грозные шипы на хвосте, когда он превратился в дракона. Но каким-то таинственным образом это жало было способно пробивать любые доспехи, любую кожу и даже любую костяную броню какого угодно существа. Причём мантикоры рождались с таким оружием, а нет в мире силы большей, чем данная при рождении, — это Лотар теперь знал гораздо лучше, чем любой, даже очень могущественный волшебник.

Ты слишком отвлекаешься, ты почти проиграл, прозвучало в его сознании ещё одно предупреждение слонихи. Внезапно Лотар понял, что она очень молода и этот детёныш — её первенец. И ещё он понял, она прекрасно знает, что Лотар будет биться и за неё тоже.

Я быстро перестраиваюсь, ответил он, и выставил вперёд руки, чтобы проверить, не закрепил ли он где-нибудь мышцы нечаянным напряжением, которое могло погубить его, потому что замедлило бы удары и перемещения. Нет, всё в порядке. Его трансмутированное тело, он убедился в этом даже с некоторой долей недоверия, было великолепным инструментом. Конечно, он ещё не очень-то умел им управлять, но всё-таки шансы против мантикоры у него были. Ещё бы знать наиболее эффективную тактику… Может, ему удастся подловить её на слишком самоуверенной атаке? Он снова окинул её взглядом от носа до жала на хвосте. Нет, от этого зверя беспечности ждать не следует.

Она всё ещё не атаковала. Уж не драконий ли запах настораживал её? Значит, Чёрные Драконы — то, что пугает мантикор? Жаль, Лотар не может вернуть себя в прежнее состояние. Впрочем, почему не может? Внезапно он понял, что помнит, как изменить мышцы, кости, кровь и нервы, как повторить трансмутации, которым научил его тело Гханаши. Вот только сейчас он уже не успел бы ничего завершить. Мантикора прикончит его быстрее, чем он закончит самые поверхностные превращения.

Воспоминание об оборотничестве заставило мантикору отступить на шаг. Она присела на задние лапы и раскрыла пасть, в которой узкой розовой лентой мелькнул раздвоенный язык. Может быть, она всё-таки способна бояться? Лотар сделал несколько шагов вперёд, представляя, как он превращается в дракона, и тогда мантикора бросилась на него.

Первые удары могучих лап вспороли воздух довольно далеко от Лотара. Эти движения показались ему не очень быстрыми, пожалуй, даже спокойными, и лишь уворачиваясь, он понял, что скорость его восприятия так возросла, что даже его тело не успевало сделать то, что он хотел. Мускулы ныли, связки скрипели, а кости — совершенный каркас его тела, данный человеку природой, — гнулись от резкости этих движений. Лотар начинал всё лучше понимать, что ему нужно, чтобы работать этим телом с полной скоростью. Но он мог научиться чему-то, только если останется в живых.

Он отпрыгнул в сторону и тут же выбросил вперёд ногу, чтобы попасть в ту область, где у всех нормальных зверей находится сердце. Нога засвистела в воздухе, таким стремительным был удар, но мантикора пропустила этот выпад и тут же ударила правым крылом.

Он выставил хватательный блок и почти поймал этот удар. Крыло оказалось очень сильным, но кости под нежными, по ощущениям Лотара, перьями были очень лёгкими и ощутимо расходились в тонких, почти бессильных суставах.

От следующего удара лапой он отлетел назад на добрый десяток футов. И тотчас же мантикора прыгнула, но когда она приземлилась на то место, где Лотар лежал несколько мгновений назад, он стоял уже далеко в стороне.

Оба противника закружились, словно в танце, стараясь перехитрить друг друга. Теперь мантикора и не собиралась прикрывать дом. Оба знали: стоит ему побежать к развалинам, мантикора расправит крылья и одним рывком подхватит его, как сова мышонка в поле.

Новая атака. От не слишком сильных ударов в грудь он закрылся мощным блоком из скрещённых рук, а мгновенного удара по ногам избежал, подпрыгнув на месте. Это дало ему возможность атаковать мантикору, до её носа вполне можно было дотянуться даже руками человека… От этих прямых у Лотара заболели кисти рук, а из-под кулаков брызнула кровь. Мантикора взвыла, отлетела назад, полосуя воздух вокруг себя крыльями и передними ногами.

Лотар рванулся, чтобы прорваться сквозь эти отмашки и влепить ещё пару ударов в нос, который оказался таким уязвимым… Он уже нырнул под взмах левым крылом и приготовил ногу, чтобы с разворота рубануть ступнёй зверю в переносицу, но… едва успел отпрыгнуть. Мантикора вовсе не надеялась, что эти глупые движения защитят её. Она хитрила, она устроила это представление, чтобы круговым движением через голову вколотить в его нагое тело свой хвост с чёрным жалом на конце.

Жало просвистело всего в нескольких дюймах. Но Лотар уже не увидел, ударилась ли мантикора о камни или сумела остановить этот выпад. Он кувырнулся через руки назад, а оказавшись на ногах, тут же прыгнул в другую сторону, чтобы не попасть под второй удар. Приземлившись, он был уже готов к бою. Впрочем, сделал он для себя вывод, прыжки получались у него слишком высокими, противник поумнее уже поймал бы его в полёте, когда он был почти беззащитен.

Потом мантикора провела несколько очень точных и обдуманных атак. Каждая из них могла окончиться смертью Лотара, но он по-настоящему не раскрывался и даже не пытался контратаковать. Он лишь защищался. Со стороны казалось, что он погребён под лавиной ударов и точных, смертоносных выпадов. Но когда противники разошлись, чтобы перевести дух, Лотар с изумлением обнаружил, что не получил ни одной серьёзной раны.

И тогда радость, ещё не очень уверенная радость возможной победы стала расти в его сердце. Он был быстрее и точнее. Он расправится с этим чудовищем, хотя ему и не хватает опыта. Но он учится, пробует, а мантикора с каждым разом всё чаще откатывается назад…

Спустя ещё три или четыре схватки он понял, что в самом деле научился защищаться. Теперь, чтобы победить, следовало научиться нападать. Но перед этим нужно измотать мантикору. Он попробовал перемещаться так быстро, что напор воздуха ощущался телом, как упругая, едва преодолимая преграда. Но это ни к чему не привело. Мантикора теряла его из поля внимания, но была слишком опытным бойцом, чтобы следовать за ним. Она вытягивалась столбиком, выставляла передние лапы и крылья в странном на вид, но довольно эффективном круговом блоке и ждала, экономя на каждом движении. Пожалуй, таким образом Лотар скорее измотал бы себя, чем мантикору. Пришлось сбросить темп.

Эти не очень успешные действия тем не менее привели к тому, что мантикора почувствовала себя неуверенно. Она даже отошла к стене, чтобы прикрыть спину. Это уже было отступлением, и Лотар возликовал.

Он резко сократил расстояние и сделал несколько обманных движений. Мантикора неожиданно ударила его крылом… Но когда отливающая медью плоскость оказалась перед ним, Лотар перехватил её и с силой крутанул, подобно тому как человеку выворачивают руку в плече и локте.

Мантикора завизжала от боли. Вопль этот резал слух, притуплял координацию, как сирены, которыми Гханаши атаковал Лотара ночью. Впрочем, каким-то образом он, вернувшись в естество человека, приобрёл стойкость к акустическим атакам, и это помогло ему. Когда Лотар отскочил от мантикоры, её крыло волочилось по земле, как огромный веер. Теперь она прятала этот бок, отступая в угол стены, чтобы уменьшить сектор, с которого Лотар мог её атаковать.

Но едва она забилась между стенами, сходящимися под прямым углом, а Лотар упустил вывихнутое крыло из виду, мантикора тут же сбила его этим самым крылом с ног. Лотар покатился по земле в туче пыли, стараясь подняться на ноги, получая всё новые и новые удары передними лапами чудовища, едва успевая увёртываться от челюстей мантикоры, с которых капала пена…

Казалось, она действует наобум, просто старается использовать ошибку противника, но очень скоро Лотар понял, что эти её атаки были едва ли не более взвешенны, чем оборона, — мантикора закатила его под стену, где у него практически не осталось шансов подняться на ноги и встретить её в полную силу. Это было опасно, очень опасно, тем более что он не знал, как выкрутиться.

Мантикора выла, радуясь победе, которая была уже близка. Она даже распрямила свой чудовищный хвост, чтобы одним верховым ударом покончить с этим человеком, который и так слишком долго держался. Только тогда Лотар увидел, что нос мантикоры, который он разбил кулаками, даже не кровоточит. Что крыло, которое, как ему казалось, он вырвал из суставов, двигается как новенькое. Лишь тогда он понял, почему всё, кто рассказывал о мантикорах, говорили об их неуязвимости. Эти чудовища залечивали себя с такой быстротой, что не боялись практически никакой серьёзной раны. Лотар рано радовался, когда думал, что достаёт мантикору своими ударами. Теперь он понимал, что погибнет из-за самоуверенности.

И когда мантикоре осталось нанести уже последние, добивающие удары, она вдруг с диким рёвом повернулась на месте… Оказалось, что слониха, понимая, что с Лотаром вот-вот будет покончено, подкралась сзади и наступила на мерзкий, ядовитый хвост чудовища всей своей немалой массой.

Она не решилась действовать более решительно, но и этого было достаточно. Хвост мантикоры хрустнул, вдавившись в песок, и сломался, как сухая ветка. Увидев, что мантикора поворачивается к ней, слониха бросилась в дальний угол зверинца, высоко задрав хвост и трубя от ужаса изо всех сил. И сделала это вовремя, все удары мантикоры, которыми она хотела отомстить слонихе за нападение сзади, так и не достигли цели. А когда чудовище повернулось к своему главному противнику, Лотар уже стоял на ногах, спокойный, уверенный, жёсткий, едва вздымая грудь в ровном и бесшумном дыхании. Он готовился к атаке. Его не могли смутить прежние неудачи, как больше не заставили бы ошибиться прежние успехи.

Мантикора поползла в сторону, направив всю энергию на восстановление сломанного хвоста. Ей нужно было время.

Лотар и сам был жестоко избит. Клыки мантикоры разорвали ему верхние мускулы на левом предплечье, глубокие царапины остались у него на животе, суставы левой ноги были растянуты, когда он попытался слишком быстро подняться, но мантикора успела сбить его на песок… И всё-таки теперь он знал, что победит, если не будет медлить.

Он пошёл в атаку. Ещё несколько минут назад он счёл бы такие действия самоубийственными. Но теперь…

Лотар сократил расстояние между ними, а когда мантикора попыталась отмахнуться, перехватил её переднюю лапу и нанёс удар в подмышечную ямку, прямо в сустав и связки чудовища. Мантикора захлебнулась криком, пытаясь подняться на задних ногах, но Лотар скользнул ещё ближе под выключенную лапу и одновременно ударил дважды — локтем под рёбра и ногой в паховую область…

Он едва увернулся от падавшего на него зверя. Прежде чем мантикора опомнилась, он уже был у неё на спине и воткнул несколько ударов кулаком по уху, под ухо, в висок, по шее, где вены выходили почти на поверхность. Снова визг, мантикора перевернулась через спину, неловко помогая себе крыльями, и попыталась подняться. Но передняя лапа подламывалась, и она падала. И каждый раз Лотар оказывался рядом и бил, бил так, что лоскуты его собственной кожи с костяшек пальцев, разбрасывая в воздухе жгутики крови, разлетались, словно чешуя с рыбы.

И всё-таки дело было ещё совсем не решено. Мантикора ждала. Она и пропускала все эти чудовищные удары, которые убили бы любого зверя, кроме неё, потому, что все её силы уходили на то, чтобы восстановился хвост и чтобы к ней вернулась возможность нанести удар жалом…

Лотар ждал того же. Он не мог убить мантикору. Но он помнил, как она отводила жало, когда хлестала себя хвостом по бокам. Возможно, он ошибается и тогда, конечно, погибнет. Но если его догадка верна, если он сумеет…

Он понял, что мантикора восстановила способность ударить хвостом, на мгновение прежде, чем она сама. Какой-то невыразимый, космический инстинкт подсказал ему, что для мантикоры он уже не грозный, атакующий, причиняющий неистовую боль противник, а мишень… Кем бы он ни был на самом деле, пусть даже и драконом, принявшим человеческий облик, он всё равно стал мишенью.

Тогда он, заскрипев зубами от боли, которую вызвала невероятная скорость этого движения, проскочил вперёд, почти лёг на потную, изрубцованную тёмной кровью шкуру мантикоры и, сомкнув обе ладони в борцовский замок, нанёс удар в ту точку, где из мускулов шеи и непробиваемой кожи выступали позвонки её хребта. Кости и суставы его рук отозвались такой дикой болью, что он сам чуть не взвыл, и даже громче, чем атакованное чудовище.

Но это было бы смертельной ошибкой. Потому что именно в тот момент мантикора изо всех сил ударила хвостом, чтобы раз и навсегда покончить с ним.

Лотар прыгнул вперёд, мускулы его ног взорвались ослепительной болью, но он успел. Жало, просвистев в воздухе, впилось в бок мантикоры, где он должен был находиться, где он только что находился, но где его уже не было.

Он прокатился по песку, попытался встать на ноги, тут же упал, снова попробовал встать… Боль в ногах была почти невыносимой, ему казалось, что все суставы превратились в кашу и не способны выдержать его вес. На мгновение он испугался — значит, хитрость его была напрасной, и мантикора оказалась быстрее, чем он надеялся, и его всё-таки настигла в воздухе жалящая смерть, а боль эту разносят по его телу волны яда…

Но потом он увидел мантикору. Бешеными рывками, в которых не было и тени кошачьей грациозности, мантикора каталась по песку, размахивая в воздухе лапами, крыльями, головой… Лотар никогда не видел ничего подобного. Вероятно, умирать от яда мантикоры было мучительно, иначе она не наносила бы себе новые и новые удары, чтобы скорее прекратить эту чудовищную, невыносимую даже для неё пытку.

Осторожно, едва напрягая мускулы, Лотар подтянул ноги и ощупал их. Ступни были в порядке, но суставы посинели от кровоизлияний и отзывались на любое прикосновение мучительной болью.

Он подполз к стене и привалился к ней спиной. Он почти обездвижел, но если он отдохнёт, может быть, к его чудесному новому телу вернётся способность двигаться так, как в бою с мантикорой? Он улыбнулся.

Он победил. Мантикора умирала в пыли. Теперь она казалась ещё страшнее, ещё чудовищнее, чем в первое мгновение. Хотя, возможно, он просто возвращался в более человеческое состояние, чем был во время поединка, и его психика начинала реагировать естественней. А что может быть более человечным, чем страх перед мантикорой?

Да, он победил. Но выживет ли он здесь, найдёт ли в развалинах дома пищу, сможет ли обойтись без помощи, если даже доползти до воды кажется ему подвигом? Сколько протянет он здесь в одиночестве?

Ты не один, услышал он далёкий, но такой ясный голос. Ты своё сделал. Теперь я перенесу тебя к воде, и твои раны заживут быстрее. Потерпи, человекодракон, я поднимаю тебя, будет немного больно… Гибкий хобот слонихи обхватил его поперёк размолотых, синюшных рёбер и поднял в воздух. Это было так невыносимо, что Лотар застонал.

С высоты, на которую его подняла слониха, он увидел мёртвую мантикору и ещё раз убедился, что победил, хотя и произошло это каким-то необъяснимым образом. От боли, затопившей его тело, он едва не потерял сознание. Лишь желание напиться ещё поддерживало его.

И тогда он вспомнил о своей жажде, которая по-прежнему терзала его, едва ли не сильнее, чем боль. Бесконечная, благословенная жажда, удержавшая его в человеческой сути…

Как ни осторожно несла слониха Лотара к родничку оазиса Беклем, один раз она всё-таки тряхнула его, и он, так и не дождавшись воды, потерял сознание. Но это не опасно, решила она. Мантикор поблизости не было, а с другими хищниками без труда справится и она сама. Он поправится, непременно поправится. А потом вытащит отсюда её и малютку. Потому что, как ни пытался Гханаши сделать его мерзким Черным Драконом, похоже, в главном он остался человеком. А благодарность занимает в списке человеческих свойств не последнее место.

Оглавление