«Каменное сердце»

Александр Прозоров Каменное сердце

Дорога к дому

Снег далеко вокруг зеленого идола Итшахра был почти сплошь истоптан, перемешан с сажей и золой, из-за чего он приобрел серый цвет подтаявшего городского сугроба. Ровная площадка у ног бога смерти оказалась намного чище — но и здесь на старательно подметенном камне лежали три ровные кучки подернутых белым налетом углей. Ведун присел на колено, опустил руку, не забывая настороженно оглядываться по сторонам. Ладонь ощутила безнадежный влажный холод — огонь погас минимум полдня назад.

Олег выпрямился, с облегчением покачал головой:

— Проклятый Аркаим! Обманул. Опять обманул. Решил поиздеваться, нервы помотать. Старый перечник…

В памяти всплыл сладострастный рассказ колдуна: «…Вспорол я им обоим животы, выпустил кишки и велел связать между собой, после чего их гоняли плетьми по кругу, пока они не упали. Затем я велел раздробить им камнями руки и ноги, после чего порезать на мелкие кусочки, начиная со ступней…»

Законный правитель Каима смаковал все подробности кровавой казни, как истинный знаток — редкое выдержанное вино. Трудно было не поверить. Однако же нигде вокруг вырезанного в камне истукана ведун почему-то не обнаружил ни единого темного пятнышка.

— Что там, Олежка?

— Ничего. Если бы Любоводу и Ксандру, как рассказывал колдун, выпустили кишки, а потом гоняли по кругу, потом резали на куски — тут бы все, все вокруг было в крови. А камень сухой. Только уголь и зола.

С души у него разом упала огромная тяжесть. Теперь можно было не беспокоиться за судьбу друзей. Похоже, им удалось вырваться из цепких лап жестокого повелителя Каима.

— Может, в плен взял?

— Нет, не брал, — покачал головой Олег. — Старый негодяй рассказывал, что добирался до Руси два или три года. Ксандр кормчий. Если бы Аркаим его захватил, то был бы у Новгорода этим же летом.

Он снова с облегчением вздохнул. Древний колдун редко совершал глупости. И уж, конечно, не был таким дураком, чтобы убить единственных возможных проводников в русские земли. Разве только сгоряча, когда увидел, что Урсула исчезла прямо из-под жертвенного ножа. Но тогда здесь остались бы следы казни.

— Никого он не взял и никого не убил, — решительно рубанул ладонью воздух Олег. — Все вранье. Ребята сбежали. Смылись, когда он потерял бдительность. Молодцы! Раз так, то и нам лучше уходить.

— Куда?

— Домой. — Отвернувшись от зеленого идола, ведун быстрым шагом направился к лошадям. — Я ведь здесь не в первый раз, Роксалана. Теперь я знаю, как отсюда выбраться. Ворон живет возле Мурома. Придем к нему, и он отправит нас восвояси.

— А это где?

— Это здесь, совсем рядом… — Олег поднялся в седло, подобрал поводья заводных коней. — Пустяк, всего три или четыре месяца пути. Поехали.

Не дожидаясь, пока закутанная в меховые балахоны девушка заберется на своего скакуна, ведун спустился на лед реки и тут же сорвался в стремительную рысь. Роксалана смогла догнать его в галопе только через четверть часа. Сбавила шаг, пристраиваясь стремя к стремени. Чего было не отнять у директора по продвижению и маркетинговому обеспечению фирмы «Роксойлделети» — она умела не только кататься на горных лыжах, лазить по горам, разговаривать на четырех языках и «немножко» управлять вертолетом, но и отлично держалась в седле. Одно слово — «золотая» молодежь. Далекий богатый папенька на свою единственную дочку денег не пожалел.

— Куда ты гонишь, коли еще три месяца впереди? — недоуменно фыркнула девушка. — Можно подумать, пять минут что-нибудь изменят. А я из-за тебя чуть ноготь не сломала!

— Деточка, а ты не забыла, что у тебя уже второй месяц один глаз синего цвета, а другой — зеленого? — не поворачивая головы, поинтересовался Середин. — И что есть как минимум два правителя — они же весьма неплохие колдуны, — которые хотят такую красавицу наполовину убить, наполовину принести в жертву?

— Ну, ты гад, Олежка, — скривилась Роксалана. — Сперва мне глаза поменял, а теперь сам же над этим глумишься!

— Я тебя предупреждал, — напомнил ведун. — Но ты заявила, что любишь приключения. Вот теперь и не чирикай. Моли лучше бога, чтобы мы зашхериться успели, пока никто не хватился пропавших стражников.

— Ты мне голову-то не морочь! — внезапно встрепенулась девушка. — Я ведь знаю, что они не меня ищут, а эту, как ее… Ну, на «У» ее фамилия. Уренгой, что ли? А я тут ни при чем.

— Про царя Ирода ни разу не слыхала? — ласково спросил Середин.

— Библия-то тут при чем? — пожала плечами Роксалана.

— А при том, деточка, — довольно ухмыльнулся Олег, — что, когда дело идет о государственных интересах, любой правитель предпочтет грохнуть тысячу невиновных, нежели упустить одну опасную личность. А тут — всего одна красотка с разноцветными глазами… Нужно быть полным идиотом, чтобы не перестраховаться. Чик ножом по горлу — и никаких сомнений.

— Врешь ты все, — уже без прежнего энтузиазма парировала спутница. — За свою шкуру боишься. Обманываешь всех вокруг, вот каждый второй тебя убить и хочет.

— Вот тут ты ошибаешься, милая моя, — поправил на голове меховой капюшон Середин. — Как раз я им нужен живой. Иначе им в жизни не проведать, куда пропала настоящая Урсула. Да и вообще, оба чародея отлично знают, что от меня следует ждать сюрпризов. А мертвому очень трудно задавать вопросы. Можно, естественно, но неудобно. Ни пальцы покойнику в тиски не зажмешь, ни пятки на углях не поджаришь. В общем, никаких аргументов.

— Так я и знала! — обрадовалась Роксалана. — Так с самого начала и поняла. Вот оно, мурло твое какое! Так и норовишь за чужую спину спрятаться. Меня, значит, на пытки сдать хочешь, а сам — весь в белом остаться? Ничего, папа тебя найдет. Он тебя из-под земли достанет. Он за меня весь мир перевернет, хоть ты колдуй, хоть ты на картах гадай, хоть умри, хоть в землю заройся…

Куда еще обычно прячутся несчастные жертвы генерального директора «Роксойлделети», Олег дослушать не сумел. Справа, на северном берегу Сакмары, высунув макушку на лед, лежала сломавшаяся под тяжестью обильного зимнего снега сосна. Не снижая скорости, ведун направил свой небольшой караван к ней, пронесся мимо самой верхушки, прошел еще с полкилометра, после чего решительно повернул назад.

— Чего, заблудился? — поинтересовалась спутница.

— Следы заметаем, — кратко пояснил Середин и вновь пустил скакуна рысью.

Несколько минут спустя он промчался назад вдоль левого берега, развернулся, по старому следу добрался до сосенки, спешился и, ведя лошадей в поводу, вдоль самых ветвей свернул в лес через сугроб почти по пояс высотой.

— Ага, ты еще махоркой посыпь, чтобы собаки в этом ущелье заплутали, — прокомментировала его старания Роксалана, однако последовала примеру Середина.

Уведя коней за ближайшую ель, ведун сломал ветку лапника, вернулся, засыпал дорожку, тщательно разметал слипшиеся комья, время от времени постукивая по сосне и стряхивая белые хлопья с ее кроны. Отступил, критически окинул взглядом получившуюся картину. Следы небольшого конного отряда шли вдоль макушки, заманивая возможных преследователей вниз по течению. Наст близ упавшего дерева был поврежден — но ведь девственную снежную равнину могла разрушить и крона сосны, с которой осыпался весь иней. Раз осыпался — значит, упала недавно. Маскировка не идеальная — но если внимательно к рухнувшей лесине не приглядываться, то сойдет. Авось до ближайшего снегопада никто неровным сугробом не заинтересуется.

В безветренном лесу, заросшем густыми елями, наносы поднимались почти по грудь, и первый час дорогу приходилось буквально пробивать конской грудью, меняя скакунов местами каждые десять минут, благо все лошади двигались под седлами. Потом путь пошел наверх, под кроны прозрачного соснового бора. Здесь ветер утрамбовал снег в плотную массу немногим выше колена. Олег довольно быстро одолел почти две версты дороги, перевалив пологую гряду и оказавшись в неглубокой долине.

— Все! — спрыгнул он возле пушистой от инея рябинки, склонившейся над двумя обледенелыми валунами. — Итак, смеркается. Нужно дров приготовить и с барахлом разобраться. Ты как, Роксалана, расседлать сможешь? А я пока валежника соберу.

— Ладно, — вздохнула девушка, — разберусь. Иди, развлекайся.

Разбивать лагерь в четыре руки оказалось намного проще, нежели одному. К тому времени, когда ведун натаскал достаточно объемистую кучу сухих веток, чтобы хватило на костер, его спутница успела освободить коней от поклажи и упряжи и даже догадалась связать им ноги, а сама, путаясь в длинных штанинах широких меховых шаровар, пыталась прыгать с одним из мечей:

— Я — Зена, королева варваров! Хуг, хаг! На колени, несчастный, не то мой верный меч пронзит тебя насквозь!

— Осторожнее, не порежься, деточка, — посоветовал Олег и принялся утаптывать площадку для костра. — Это мужская игрушка.

— Думаешь, женского ума не хватит с вашими ножичками обращаться? — тут же вскинулась Роксалана. Она пригнулась, широко расставив ноги и направив клинок вперед: — Да я не хуже тебя драться умею! У меня, может, черный пояс по карате!

— Да хоть по шахматам, — пожал плечами Середин, укладывая в шалашик тонкие веточки и подсовывая снизу бересту. — Ты, главное, пальцы береги. А то ведь он настоящий.

— Ах так?! Уау-у! — взмахнула клинком девушка. — Ты половой шовинист, Олежка! Я вызываю тебя на бой!

— Кто я? — не расслышал ведун.

— Гендерный шовинист! Угнетатель женщин! Выходи на честный бой, трус несчастный!

— Ну, ладно, — ухмыльнулся Олег, извлек из ножен свой клинок и встал в дуэльную позицию для фехтования на шпагах: вытянув меч вперед в правой руке. Роксалана, грозно гикнув, повторила его жест и… И ее оружие медленно опустилось, уткнувшись в снег.

— От, черт! — Она перехватила меч в левую руку, тряхнула правой: — Чуть плечо не вывихнула. Тяжелый.

— Вот именно. — Ведун снова присел к костру, достал огниво. — Для мужских игр, помимо ума, еще обычная тупая сила требуется. Так что, если твоя Зена кем-то у варваров и была, — он ехидно подмигнул спутнице, — то только не королевой.

— Любимым оружием Зены, между прочим, было метательное кольцо. — Девушка опять попыталась взмахнуть мечом, испуганно ойкнула, и клинок с легким шелестом упал в снег у нее за спиной. — Вот. Она его метала издалека.

— Какая разница? Я, между прочим, кузнец по основной специальности. И каждый день по восемь часов полупудовым молотом работаю. Это не считая постоянных тренировок. Хоть ты кольцом кидайся, хоть кирпичом, хоть бумерангом — я свой булыжник все равно дальше метну. Супротив природы не попрешь… — Середин раздул упавшую на трут искру, запалил от нее тонкий кусочек бересты, сунул его под «шалашик», выпрямился и стал ломать сучья валежника. — Да, кстати. Тем двуручным мечом, которым твоя Зена машет, словно куриной косточкой, даже я орудовать не возьмусь. Тяжеловат-с…

— Хочешь сказать, женщины ни на что не годятся? — Роксалана подобрала оружие, оперлась на рукоять двумя руками.

— Самое страшное женское оружие, леди…

— Знаю, знаю! Ее красота. Опять эта пошлость!

— …Это заколка для волос, — невозмутимо продолжил ведун. — Никогда не знаешь, в какой момент она свой миниклинок выдернет и кому в горло вонзит. Сколько правителей этими шпильками переколото! И не перечесть. А еще есть нож, кистень, засапожник. Ну, и широко открытые наивные глазки с хлопающими ресницами. Меч же ты лучше обратно в сумку сунь. Таскать эту тяжесть муторно, а пользы тебе от него никакой. Косточки у тебя для этого инструмента, извини, слишком тонкие.

— Сам ты тощий, как оглобля деревенская! — моментально парировала девушка. Еще с минуту она упрямо размахивала клинком, удерживая его двумя руками, но потом-таки сдалась и сунула его в ножны. Пояс с оружием, правда, затянула у себя на талии, собрав трофейный налатник в широкие складки.

Олег же, сложив над разгорающимся «шалашом» толстые сучья, принялся осматривать взятые поутру трофеи. Пять кольчуг, пять мечей, поясные наборы, ножи, седла, щиты. Что же, весьма неплохо. Все это стоит хороших денег, есть с чего жизнь в этом мире начать. Одежда, правда, порченая — Роксалана права, стрелять дозорным следовало в лоб. Но это исправимо. Достаточно добраться до ближайшего селения, продать четыре клинка и купить себе что-нибудь приличное, а спутнице — хотя бы по размеру. Только, разумеется, не до каимовского городка, а какого-нибудь чужого. А то ведь вместо мошны с монетами недолго и осину с пеньковой петлей получить.

— Хорошо хоть союзников у них нигде вокруг не осталось, — вслух пробормотал Середин. — На Сакмару не выдадут. Так, что тут еще? Лепешки с рубленым мясом… А здесь? Птичка безногая. Похоже, утка. А у этого? Капуста с яйцом и морковкой и сало… Да, все ясно. Надолго ребята не собирались, припаса взяли всего разок перекусить. Спасибо, хоть соль с перцем прихватили. Ага, у этого хоть что-то имеется. Овес и ячмень. Для торб. Но мы не брезгливые, сами слопаем. Коли пояса затянуть, на недельку хватит.

— Чего говоришь? — присела рядом девушка.

— Два мешка кожаных нашел. Воды надо лошадям дать, сейчас снега растоплю. Ну, и себе вскипятим. А перекусим всухомятку. Ты на диете не сидишь, случайно? Может, тебе капустки оставить?

— Ага, нашел дурочку! Половина курицы моя!

— Сейчас, костер разгорится — согрею.

— Брось ты, Олежка, — отобрала она утку. — Я уже тысячу лет как ничего не ела. И так сойдет.

— Ага, тысячу лет вперед, — тихо поправил ведун. — Та-ак… Пожалуй, оставшиеся штаны и тряпье я пущу на подстилку, а тулупом и налатниками мы укроемся. Ветра тут нет, можно и без шалаша обойтись.

Спутница, как ни странно, насчет общей постели возражать не стала. Видимо, поняла: когда спишь в верхней одежде, за свою честь можно особо не беспокоиться. А может, просто сообразила, что вместе теплее, и всю ночь тыкалась курносой сопелкой к нему в подбородок.

На рассвете Олег поднялся первым, снова разжег костер. Плотно набил в одну из торб чистого белого снега и пристроил над языками пламени, потом оседлал скакунов, повесил заводным на холку сумки. Когда девушка соизволила раскрыть разноцветные очи, путникам оставалось только доесть холодную капустную закуску, запить кипятком — и можно было подниматься в стремя.

— Хорошо-то как, — подняла лицо к голубому небу Роксалана, когда лошади начали тропить дорогу. — Тихо, солнечно, и воздух сладкий-сладкий! А тепло, как летом. Ей-богу, Олежка, кругом снег, а хочется раздеться и позагорать.

— Весна, — пожал плечами Середин. — Мы тут, помнится, как раз ледохода дожидались, когда заваруха случилась. Думаю, сейчас где-то апрель.

— Прямо как в сказке про двенадцать месяцев, — скинула шапку девушка и тряхнула головой, распуская выцветшие от химии волосы. — Улетала в лето, а попала в зиму. Хотела на лыжах в горах покататься, а оказалась на лошадях среди чащобы. Я, между прочим, давно мечтала в верховой поход отправиться, да все никак не получалось. И вот на тебе — пришла радость, откуда не ждали!

— Я рад, что хоть чем-то смог тебе угодить, — склонил голову ведун.

— Честно говоря, — поджала губы спутница, — я бы предпочла обычную турпутевку.

— Разве по путевке можно получить настоящее приключение? — не удержался от укола Середин.

— Не произноси больше при мне этого слова, — попросила Роксалана. — Укушу!

Лошади тем временем поднялись на очередной взгорок и замедлили шаг: снега здесь оказалось опять почти по пояс, и каждый метр пути давался с трудом. Часа три, меняя скакунов и обходя поваленные деревья, путники пробивались вниз. Когда же прорвались наконец через густой заиндевевший осинник, случилось чудо: впереди открылся тонкий, в две ладони, наст с множеством окруженных ледяными стенами проплешин. Местами даже проглядывала жухлая прошлогодняя трава.

— Ты смотри, Олежка! — изумилась девушка. — А здесь будто уже и вовсе май! Мы на юг едем или на север?

— Скачем на север, а склон южный. Солнце уже теплое. Вот и протаивает за день там, где тени нет. Все, привал. Будем останавливаться на ночлег.

— Ты чего, с ума сбрендил? — не поняла спутница. — Мы же еще и десятка километров не прошли!

— Какая разница? — Середин спешился и решительно отпустил подпругу. — Ты вчера птичкой полакомилась, а с утра капусткой подкрепилась. Они же только по паре горстей мерзлой травы из-под снега нарыли. Лошадям тоже есть охота. Пусть хоть здесь чего пощиплют, благо земля наружу выпирает. Коли падут с голодухи, нам тоже к людям вовек не выбраться.

— Так нам чего теперь, целый день тут ждать, пока они пасутся? — не поверила своим ушам девушка.

— Они вчера весь день под седлом провели, — напомнил Олег. — И ночь в снегу ковырялись. Имей совесть, дай скотине брюхо набить.

— Да пускай, мне не жалко… — Роксалана спешилась в некоей задумчивости, отпустила подпругу своей лошади, перешла к заводной, оглянулась. — Мы что же, так теперь и пойдем в день по чайной ложке?

— Природу не перехитрить, — развел руками ведун. — Или ты лошадь кормишь и едешь куда хочешь, или она пасется сама, но стоит на месте. Сейчас не лето, когда везде трава по пояс, за пару часов лошадь на лугу не напасется.

— Ни хрена себе! — закончила она мыслительный процесс и решительно вскинула подбородок. — Да мы с такой скоростью до Мурома года три добираться будем!

— Ерунда, — отмахнулся Олег. — В три-четыре месяца уложимся. Нам бы только до Белой добраться. Реки, в смысле. А там, вниз по течению — до Булгарии, к Волге. За Волгой же до Мурома и вовсе рукой подать. Дороги нахоженные, дворы постоялые на каждом перепутье, люди свои, что от Сварогова корня роды ведут. Я дома по атласу из любопытства смотрел, тут от Сакмары до Белой всего километров сто, за полмесяца доберемся. Ну, и еще пару недель на половодье скинем. Его где-то придется пересидеть.

— Дурак ты, колдун, и двойка у тебя по географии! — раздраженно сплюнула Роксалана. — Хоть бы у меня спросил, коли сам такой тупой. Возле Оренбурга от Урала до Самары всего десять верст! За три часа запросто пройти можно. А Самара, коли не знаешь, в ту же самую Волгу впадает, только чуть ниже по течению.

— Твоего Оренбурга еще лет семьсот и в проекте не ожидается, деточка, — покачал головой Середин, — и место, где он стоять будет, ныне фиг узнаешь. Так что точку, откуда к Самаре сворачивать, ты вряд ли найдешь. К тому же, в этом мире все дороги по рекам идут — что зимой, что летом. Разве только между большими городами иногда тракты протаптываются. Летники, зимники. Но здесь места дикие, порубежье, ничего такого нет. Посему и погоня за нами наверняка вверх и вниз по Сакмаре ушла. На реке мы бы наверняка еще вчера попались. А уж сегодня — точно.

— Чего же мы тогда расселись? Если наш поворот с реки заметят, за час сюда доберутся! За нами след размером с просеку остался!

— Лошади, Роксалана, лошади, — напомнил Середин. — На голодных скакунах все равно никуда не уйдешь. Пока сил не наберутся, придется ждать.

— Это ты потому так, Олежка, что тебе ничего не грозит, — тут же повысила голос спутница, — а вот меня убить могут! Господи, чего я только за последнее время из-за тебя, козла, не натерпелась! И пытали, и били, и насиловали… почти. А тебе все — трын-трава!

— Без коней мы все равно пропадем, — пожал плечами ведун. — Впереди, за перевалом, скорее всего опять сугробы, траву не разрыть. Останутся голодными — ослабнут. Могут сдохнуть.

— А я читала, что монголы на своих скакунах за одну зиму всю Русь с боями обошли, — вдруг встрепенулась Роксалана. — И они тоже траву из-под снега рыли! Если те мерины могли, почему эти не могут?

— Ты эти сказки для студентов-гуманитариев оставь, — усмехнулся ведун. — Они, может, и поверят. А вот лошади — вряд ли. Ты лучше ляг, отдохни, на солнышке позагорай. Тебе ведь хотелось?

— Да иди ты со своим загаром! — передернула плечами спутница. — Какой отдых, если в любой момент может погоня появиться?

— Берег длинный, внимательно весь не осмотришь. — Олег кинул на землю сложенные вдвое штаны, сел сверху, положил рядом прядки конских волос, аккуратно срезанных понемногу из хвостов у разных скакунов, и принялся старательно скручивать из них нити. — Да и не поверит никто, что мы с дороги свернули. Мы же тут чужаки, никаких троп знать не можем, схронов не имеем. Гнаться станут, пока коней не запарят. Дня три-четыре. Потом назад повернут. Еще несколько дней. Коли до того времени наш поворот и не занесет, какая погоня на усталых лошадях? Домой все едино пойдут, за свежими. Это еще день, а то и два. Вот и считай. Мы за то время либо совсем пропадем, либо выберемся. Так что грей свое пузико спокойно. Ему пока ничего не грозит.

— У меня нет никакого пузика! — рыкнула Роксалана. — У меня ровный и красивый, накачанный живот. По три часа шейпинга в день, между прочим!

— Да ну? — поднял глаза Олег. — Покажешь?

— Вот тебе, котяра похотливый! — Директор «Роксойлделети» по маркетингу показала ему два худосочных кулачка и отвернулась к лошадям. Не просто отвернулась, а стала снимать седла и сумки, отирать снегом со спин и боков пот и грязь. Видимо, занятия на ипподроме приучили девушку заботиться о скакунах при любом настроении.

Ведун вернулся было к своему неторопливому занятию, но тут спутницу осенила новая мысль:

— Подожди, Олежка… Ты по какому атласу дорогу выбирал? Автомобильных дорог? С координатами плюс-минус лапоть? Ты уверен, что сможешь найти эту самую Белую реку?

— Легко. Нам главное за водораздел уйти, верст на пятьдесят. Там свернем на первый встречный ручей и двинем вниз по течению. По ту сторону гор любая водичка рано или поздно до Волги дотечет. Главное — успеть как можно дальше до ледохода уйти. Пока вокруг холодно, и нежить с нечистью спит, под ногами не путается, и по льду, как по автостраде, двигаться легко. Ни камней, ни буреломов, ни перевалов.

— Подожди! — чуть не подпрыгнула Роксалана. — Ты же колдун, Олежка! Ты ведь того… мертвецов оживлял, облака разгонял, нас из вертолета в эту тьму-таракань перекинул. Так ты это, возьми нас прямо в Муром и перенеси! Чего зазря ноги топтать?

— Легко сказать, — вздохнул ведун. — Закон сохранения энергии помнишь? Его еще никто не отменял. Даже для чародеев. Чтобы перенести объект с места на место, нужно потратить определенное количество энергии. Чтобы ее потратить, ее нужно где-то взять. Некоторые берут эту силу у мертвецов, растрачивая то, что человек копил всю жизнь, некоторые высасывают ее у живых, кто-то копит свет, кто-то тратит пищу, сжигает нефть или дрова. А когда под рукой нет ничего, приходится ходить ножками. Природу не обманешь, забесплатно даже кошки не родятся.

— Ты чего, других слов не знаешь? — фыркнула девушка. — Заладил про свою природу… Что, хочешь сказать, другие маги перемещаться с места на место не умеют?

— Некоторые могут, — признал Середин. — Раджаф, например, из зеркала в зеркало ходить умеет, у Аркаима кристалл специальный есть, Ворон какие-то снадобья готовит. Но они все равно тратят силу. Зеркало нужно предварительно в нужное место привезти, кристалл заряжается от мертвецов, Ворон просит силу у богов…

— Да ладно мне лапшу на уши вешать! — отмахнулась Роксалана. — Скажи просто, что ничего не умеешь. Маг-недоучка. Двоешник. Географии не знаешь, стрелять не умеешь, перемещаться не способен. И чего я с тобой связалась?

— Я тебя силком не держу, деточка, — вскипел Олег. — Не нравится — ступай на все четыре стороны.

— Ишь, какой умный! — возмутилась спутница. — Верни, где взял, а уж потом права начинай качать! Расскажу папе, как ты надо мной изгаляешься, он тебе быстро мозги прочистит. Никакое колдовство не спасет. Зараза, что за время такое? Ни телефонов, ни вертолетов, ни такси! Просто каменный век какой-то!

— Зато почта есть, — ухмыльнулся Середин. — Выруби свою кляузу на скале — папочка через тысячу лет прочитает. Главное, буковки в е-мейле не перепутай.

— Как же, вырубишь с тобой! У тебя, небось, даже карандаша за пазухой не имеется, не то что зубила. Господи, с кем я связалась?! Сидела бы сейчас в гостинице, пила шампанское, общалась с приличными людьми.

— Ничего, зато я могу осуществить одну твою мечту.

— Это какую?

— Смею уверить, — хмыкнул Середин, — если мы вернемся, в конный поход тебе больше не захочется до самого конца жизни.

— Ты бы лучше помог, трепло базарное. Любишь кататься, люби и коней чистить.

— Я и помогаю, — вернулся к конским волосам Олег. — У нас еды всего дня на три набирается. Попробую силки вечером расставить. Авось хоть зайчатинкой разживемся.

Однако путникам не повезло, за ночь в расставленные возле проталин петли никто не угодил. На рассвете ведун собрал свои немудреные ловушки, и небольшой караван снова двинулся в путь.

Пологий склон поднимался на протяжении почти пятнадцати километров. Снега было мало, но дорога приготовила другой неприятный сюрприз: чем выше они оказывались, тем больше выпирало из земли голых гранитных валунов и скалистых уступов. Поначалу камни удавалось объезжать, потом скакунам пришлось идти прямо по ним. Опасаясь, что лошади переломают ноги в трещинах и расселинах, Олег спешился и зашагал впереди, расчищая снег и проверяя дорогу, прокладывая извилистую безопасную тропу. Непроходимых завалов впереди не попалось, однако темп движения упал до скорости сонной улитки, и ночевать привелось всего в десятке километров от прежней стоянки, причем на голодный желудок: ни травы для коней, ни дров для костра среди скал не нашлось.

К вечеру нового дня путники перевалили седловину между двумя остроконечными скалами, и дорога стала еще хуже. Мало того, что под ногами оставались все те же камни, так ведь на них теперь лежал слой снега почти метровой толщины. Измученные люди вместе с лошадьми жевали утрамбованный ветрами наст, чтобы утолить хотя бы жажду. Роксалана тихо шептала проклятия в адрес ведуна, придумывая для него казни пострашнее. Кони, скорее всего, думали примерно так же, но не могли выразить свои пожелания вслух. Утешало одно: как очень надеялся Середин, позади остался водораздел, рассекающий воду на ту, что положена для Урала, и на ту, которой начертано влиться в великий Итиль, ныне именуемый многими смертными русской Волгой-матушкой.

На рассвете Олег заметил слева внизу темное пятно, свернул к нему, и к сумеркам караван добрался до небольшой каменистой площадки, поросшей уродливыми карликовыми соснами. Кони, перестав слушаться поводьев, тут же принялись ощипывать на деревцах смолистые почки и пахучие зеленые иглы. Середин, наковыряв в снегу охапку хвороста, исхитрился сварить на куцем костерке несколько пригоршней ячменя, щедро приправив его мелко нарезанным салом.

— Боже мой, какая вкуснятина! — в полном изумлении принялась наворачивать импровизированную кашу Роксалана. — Никогда не думала, что ячмень с салом дают такой сказочный букет! Когда вернусь, прикажу на кухне готовить мне такой завтрак каждый день. И папку обязательно угощу. Представляю, как ему понравится!

— Не обожгись, — посоветовал Середин, глядя, как мелькает ложка в ее руках. — У нас даже йода нет, язык тебе помазать.

— Черт с тобой, Олежка, я тебя прощаю, — снизошла до повара девушка. — За такое угощение можно сто грехов отпустить. Попрошу папу, чтобы тебя без наказания пристрелили. Шлеп — и никаких мучений.

Наверное, в ее устах это была высшая возможная награда.

За следующий день путники пробились вниз километров на пять. Каменные россыпи остались позади, по обе стороны от тропы покачивались ольховые и рябиновые ветви, под снегом вновь появилась трава — да только сами сугробы опять поднялись до уровня груди. Усталые голодные лошади отказывались пробивать эту стену своим телом, предпочитая грызть низкие веточки, и Олег, пользуясь щитом как лопатой, прорывал путь для всех. А много ли нароет за день один человек, пусть даже и в относительно рыхлом снегу?

Счастье пришло в полдень нового дня. Выбравшись из тени на противоположный склон ущелья, путники резко оказались посреди зеленого оазиса. На южный склон здешних гор уже ступила весна: снег стаял почти целиком, тут и там тоненькими волосиками проглядывала наружу ярко-зеленая трава, а на отдельных кочках белыми сугробами распустились густо растущие подснежники.

— Все, падаем! — решительно потребовал Середин. — Два дня отдыха. Лошадям — чтобы попастись, людям — чтобы отлежаться. Когда еще так с привалом повезет…

Небо оставалось таким же прозрачно-голубым, как в первый день их похода, ветер в глухое, заброшенное ущелье заглядывать ленился. Отогревшиеся в весенних лучах деревья пахли медом и кардамоном. Зависшее над противоположной вершиной солнце припекало так, что Олег сразу разделся по пояс и откинулся на вывернутый мехом наружу тулуп.

— Отвернись, охальник! — потребовала Роксалана, отошла за просвечивающий насквозь куст боярышника и тоже разделась, подставив теплу смуглое от кварцевых ламп тело. — Как хорошо, Олежка! Ведь буду рассказывать — ни одна собака не поверит. Надо же так, два дня по горло в снегу ползти, чтобы потом голышом среди леса загорать! И ни комаров вокруг, ни прохожих. Ляпота… Отвернись, не то морду расцарапаю!

— Да я и не смотрю. — Ведун грелся на солнышке с закрытыми глазами.

— Брезгуешь, что ли? Правильно тебя старики убить хотели, ни фига вести себя не умеешь. Рядом с ним самая красивая девушка Москвы обнажилась, а он даже глаза не скосил. Ради такого мог бы и с драной физиономией недельку походить. Ты что, импотент?

Импотентом Середин себя пока не ощущал. Он чувствовал себя лопатой, которую наконец-то откинули в сторону за ненадобностью. Хотелось лежать, лежать и лежать. Даже есть не хотелось так сильно, как просто валяться безжизненно на солнцепеке.

Хотя о еде на самом деле стоило позаботиться именно сейчас.

— Но-но, без глупостей! — встрепенулась Роксалана, услышав шевеление с его стороны. — Я просто пошутила. Лежи смирно и повернись в другую сторону.

— Отстань. — Ведун поднялся, притянул к себе и открыл чересседельную сумку. — Пойду, силки попробую расставить. Здесь такая зелень, что вся живность с округи должна собираться. Авось, повезет.

Отойдя от стоянки примерно на полкилометра, к самому краю оазиса, Олег заметил возле нескольких рыжих покатых камней странной формы кочку — с белым хохолком и низкими зелеными краями. Она походила на дошколенка, чудом вырвавшегося из лап криворукого парикмахера и затаившегося среди кустов. Тут явно кто-то побывал, и ведун, махнув рукой на советы бывалых охотников, расставил все свои снасти здесь, вокруг полюбившегося кому-то угощения.

Когда он вернулся, Роксалана спала — раскинув руки, разметав волосы и что-то тихонько бормоча себе под нос. Олег пригнулся, надеясь разобрать слова, ничего не понял и, неожиданно для самого себя, тихонько провел пальцем девушке через грудь, ненадолго задержавшись на остром холодном соске. Даже если директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу и не была первой красавицей Москвы, она все равно выглядела чертовски соблазнительно. А ведун, как ни натаскивал его Ворон на самодостаточность и выдержку, оставался всего лишь человеком. Человеком из плоти и крови. И хотя убить свою незваную спутницу ему хотелось куда чаще, нежели приласкать, сейчас он наклонился к ее губам и осторожно поцеловал.

— М-м, — сонно ответила девушка и чуть потянулась лицом вверх.

Олег поцеловал ее снова, ощутив прикосновение кончика ее языка к своему, скользнул губами по подбородку вниз, потом по щекам, потом к кончику носа, чмокнул мочку левого уха — Роксалана подставляла лицо для ласк, словно кошка свою мордочку под пальцы хозяина. Ее тонкие руки сомкнулись у ведуна на затылке — молодой человек быстро скинул тулуп и опустился на спутницу, всем телом ощутив ее горячую кожу. Теперь уже Роксалана впилась ему в губы, изогнулась всем телом, больно ткнув острой коленкой в бедро, и ведун сам не заметил того мгновения, когда они слились в одно целое. После долгого перерыва страсть полыхнула стремительной вспышкой, чтобы уже через несколько минут закончиться отнимающим все силы сладострастным взрывом.

«Это утомительнее, чем даже снег разгребать…» — мелькнула в голове Середина совершенно глупая мысль, когда он расслабленно простерся рядом с девушкой. Ведь снег никогда не доставлял ему такого наслаждения.

— Это ты? — задала не менее глупый вопрос Роксалана, потянулась и сладко мурлыкнула: — Ну вот, ты меня все же изнасиловал, скотина. Теперь папка тебя точно пристрелит. Причем собственноручно. Как только познакомитесь, так сразу и пристрелит. Надо будет тебя в бассейне представить, там кровь проще отмывать.

— В бассейне? — усмехнулся ведун. — А кто тебе сказал, что мы вообще когда-нибудь доберемся до твоего бассейна вообще и до папочки в частности?

— Но-но, ты так не шути, — приподнялась на локте девушка. — Не то ничего подобного больше никогда в жизни не получишь!

— А если доберемся, тогда что? — закинул руки за голову Олег. — Букет на могилку каждую годовщину приносить станешь?

— Не знаю, не знаю, — не стала обманывать Роксалана. Девушка перекатилась ближе к нему и принялась щекотно целовать обнаженную грудь. — Зато теперь, Олежка, бояться тебе совершенно нечего. Ты меня понимаешь? Совершенно нечего… И не лежи как истукан, а то я могу замерзнуть.

Когда весеннее солнце покатилось вниз по склону горы, а в оазис весны все же заглянула слабая, но колющая холодом поземка, молодые люди закутались обратно в меха и прошлись между деревьями, собирая хворост. Олег наткнулся на сухостоину в полторы ладони толщиной, свалил ее мечом, разделал на четыре куска:

— Нормально, этого до утра хватит. Пойду, снасти посмотрю.

— Я с тобой, — встрепенулась Роксалана. — Все равно я огонь высекать не умею, а сидеть на одном месте холодно.

— Хочешь, пошли, — пожал плечами ведун.

— Вот здорово! Я буду прикрывать твою спину от злых разбойников! — Девушка поспешно опоясалась мечом и ухватила его под руку, повиснув на локте половиной своего веса. — Как думаешь, здесь могут быть разбойники?

— Разбойники водятся только там, где есть кого ограбить.

— А эти… Демоны и злые духи?

— Нечисть в большинстве холоднокровна, как лягушки. В морозы она спит.

— Оглянись, Олежка! Тут же тепло, как летом.

— Ну, может, лешие, берегини, травники уже и очнулись, — предположил Середин. — Да только они все равно еще сонные, в силу не пришли. Можно пока не бояться.

— Ой, смотри, кто это?! Олененок! — Роксалана кинулась вперед, упала возле «стриженой» кочки на колени, протянула руки к подпрыгивающей на одном месте пятнистой, черно-коричневой лани. — Бедненький, запутался… Подожди, я тебе сейчас помогу.

Она решительно рванула из ножен меч, подсунула его под сплетенную из конского волоса нить и перерезала одним легким движением. Зверек восторженно подпрыгнул и бросился наутек.

— Ты… Э… Чего?! — опешил от такого фокуса ведун.

— Не видишь, они в каких-то паутинах запутались? Вот еще один… — Девушка перебежала к кому-то, невидимому за кочкой, и через мгновение еще одна лань, радостно задрав короткий хвостик, улепетывала со всех ног.

— Да ты чего делаешь, ненормальная?! — подбежал ближе Середин. — Мои силки… Добыча… Снасть… Какого хрена ты их выпустила?

— Они же еще маленькие, Олежка, — настойчиво сообщила Роксалана. — Они чуть не погибли.

Ведун сплюнул, безнадежно махнул рукой и отправился обратно, к вещам. Запалил костер, сходил к краю оазиса за снегом, повесил торбу на вытянутый над очагом сук. Когда вода закипела, сыпанул внутрь овса и примерно через четверть часа поставил на землю:

— Угощайся.

— Что это за варево? — заглянула в кожаную посудину спутница. — Пахнет рыбьей прикормкой.

— Она и на вкус такая же, — хмуро сообщил ведун. — Сало и ячмень мы еще утром добили, а вкусный ужин ты самолично отпустила на все четыре стороны. Остался только овес.

— Это был не ужин, — поджала губы девушка. — Это были милые маленькие оленята.

— Восемь кило парного мяса, — перевел Олег ее слова на нормальный язык. — Четыре дня могли бы есть от пуза в свое удовольствие и в ус не дуть.

— Овсянка для здоровья куда полезнее, — взяла свою ложку Роксалана и зачерпнула разварившееся зерно. — Клетчатка, микроэлементы. Пищеварение улучшает.

— От такого пищеварения только брюхо пухнет. Даже у лошадей, между прочим.

— Ну, и чего теперь, за ними по следу бежать? — примирительно ответила Роксалана. — Назад не вернешь. Хватит обижаться, давай хоть этого поедим. Они были такие хорошенькие… Я бы их все равно есть не смогла, Олежка, честное слово. И тебе бы не дала. Не обижайся, ладно? Давай, ложечка за папу, ложечка за маму. Сейчас покушаем и в постель. И я буду очень-очень послушной девочкой. Хочешь?

После заката в их оазис ворвался самый настоящий трескучий мороз, и молодые люди, забыв размолвку, волей-неволей оказались в крепких объятиях друг друга. Разлучить их смогли только жаркие лучи поднявшегося солнца. Роксалана откинулась на спину, оставив у Олега под шеей только свою руку, и уже через минуту подняла его истошным воплем:

— Оре-е-ешки!!!

— А-а?! — Въевшиеся в плоть ведуна рефлексы заставили его метнуться в сторону. Уже через мгновение он стоял на ногах, сжимая в руке меч. — Что случилось?

— Орешки… — Полуобнаженная спутница сидела на тулупе и держала в дрожащей руке горсть темно-коричневых, с серой макушкой, лесных орехов.

— Тьфу ты… — Середин спрятал клинок и принялся одеваться. — Ну, фундук. Ну, лещина. Растет она по лесам. Чего вопить-то из-за этого?

— Ты не понимаешь! — сглотнула девушка. — Сон мне приснился. Что я тут сплю, а ко мне от лошадей голая совершенно девочка подходит, лет пятнадцати. Говорит, что я хорошая и она мне подарок принесла. И, значит, орешки возле щеки кладет. Я просыпаюсь — а там и правда орехи!

— Ну и что? Берегиня, стало быть, ночью к тебе приходила. Видно, и правда проснулась тут в теплом уголке. Странно только, что показалась, коли мы ей никаких подарков не принесли. Обычно они только за ломтик хлеба и чашку молока помогают. Не отошла, видно, после зимы. Ты чего, берегинь никогда не видела?

— Нет, — мотнула головой девушка.

— Духи это лесные. Обычно в облике юных дамочек показываются, да еще и без одежды. Защищают лес, воду, землю и вообще… Ну, а коли их угостить, то и людям помогают, путникам простым.

— А, понятно. Это наяды, что ли?

— Нет, — мотнул головой Середин. — Наяды — это духи воды, русалки по-нашему. Берегини, если на греческий переводить, это уже нимфы получаются.

— Какие нимфы? — возмутилась Роксалана. — Нимфы — это австралийские попугайчики. А духи леса — это наяды!

— Раздави меня утюг, куда катится наше образование? — вскинул глаза к небу Олег. — Ладно, угли посмотри. Может, раздуешь? А я прогуляюсь.

— Я с тобой! — потребовала девушка.

— Куда?

Роксалана глянула к себе в ладонь и высыпала орехи на тулуп.

— Куда угодно! Одна я тут ни за что не останусь!

— Успокойся, берегини добрые.

— А если тут не только наяды, но и еще кто-нибудь проснулся? У меня даже баллончика перцового нет!

— Меч возьми.

— Сам возьми! Его пока поднимешь, тебя десять раз сожрут. Может, тут вампиры живут! Или зловещие мертвецы! Я с тобой пойду. Захочешь в кустики — я лучше рядом отвернусь.

— Да, воистину — Зена, королева варваров, — негромко признал Середин. — Телевизор надо меньше на ночь смотреть. Ну, ладно, пошли вдвоем, коли так.

Примерно за полчаса они дошагали до знакомой кочки, и Олег с огромным удовольствием увидел лежащую среди травы коричневую тушку: похоже, вчерашний шум дичь не распугал, и хоть одна из петель принесла добычу.

— Тебе повезло, деточка. С голоду мы ближайшие пару дней не загнемся.

— Подожди! — Роксалана присела рядом с ланью, приподняла ее голову. — Она еще дышит.

— Подвинься… — Середин выдернул нож.

— Ты с ума сошел! Она же живая!

— Уйди!

— Ты же не убьешь ее, Олежка? — собачьим молящим взглядом уставилась на него спутница. — Как можно такую хорошенькую?

Блеснул клинок, и волосяная петля с тонким щелчком лопнула у самого узелка.

— Да ты!.. — Ведун дернулся вперед, но Роксалана, вскочив, заслонила собой добычу:

— Олег, ты меня любишь?

Ведун от неожиданности на мгновение даже забыл про тяжело дышащее рядом парное мясо.

— Чего? Ты о чем?

— Значит, для тебя это был всего лишь секс, да? — оскалила девушка ровные жемчужные зубки. — Просто секс?

— Тысяча дохлых лягушек, Роксалана! — рассвирепел ведун. — Ты связалась со мной, потому что хотела настоящего приключения, а мне нужен был переводчик! И все! Уйди!

Он отпихнул спутницу, но куда там: оклемавшийся тонконогий малыш, слегка покачиваясь и задевая стволы деревьев, уже улепетывал к густым зарослям дикой смородины.

— Тьфу, зар-раза! Ну что, довольна? Теперь будешь с пустым брюхом сидеть.

— Да ладно тебе дуться, Олежка, — повисла у него на руке довольная собой девушка. — Он же был такой хорошенький, мохнатенький, теплый… Очаровашка просто. Разве такого можно просто сожрать, как печеную картошку?

— Деточка, тебе сало в каше нравится? Так вот оно, когда бегало, тоже было тепленьким и очаровашкой. Или ты думаешь, шашлык и бифштексы на березах растут? Блин, у нас теперь ни сала, ни мяса, да и овса от силы на пару дней. Посмотрим, как ты завтра запоешь, когда на обед, кроме воды, ничего не получишь.

— Да перестань! — Спутница прижалась щекой к его плечу. — Мы же в лесу, не пропадем. Ягоды кушать будем, грибы, орехи.

— Какие ягоды, какие грибы? — схватился за голову Середин. — Апрель месяц на дворе. Тут даже листья еще не распустились, а она ягод хочет!

— Ну, значит, потерпим немного. Ты же сам говорил, что нам всего сто километров до Белой идти. Наверное, всего-то два-три дня и осталось.

— Лучше молчи, — попросил Олег. — Молчи и не нервируй меня. Если даже мы дойдем до реки сегодня вечером, это еще не значит, что на Белой нам не понадобится жрать!

И все же они остались на том теплом пятачке земли еще на день. Как это часто бывает в дальних походах, главным стало не желание людей, а состояние скакунов. Те продолжали с азартом выщипывать молодую травку пополам с жухлой и влажной, прошлогодней, объедали набухшие зеленые почки вместе с тонкими побегами, с громким хрустом прожевывали нападавшие под лещинами полугнилые орехи — и ведун не рискнул седлать лошадей до того, как они хорошенько набьют животы. Кто знает, когда такой оазис встретится второй раз?

В дорогу они двинулись на рассвете третьего дня. Как и обещал ведун — на голодный желудок. Набранные накануне орехи путники сщелкали еще вечером. Штурмовать очередную горную гряду ведун не рискнул и решил пойти вдоль по ущелью, нацеленному куда-то на северо-запад — то есть примерно туда, куда им и было нужно. Если оно отвернет на юг, тогда уж на скалы и полезут.

— Склон, вроде, пологий, почти без камней. Лес, снега немного, кони себе всегда травы отрыть смогут, — пояснил он спутнице. — Лучше небольшой крюк сделаем, чем на каком-нибудь перевале замерзнем.

— Не будет крюка, — авторитетно заявила Роксалана. — Тут внизу летом наверняка какой-нибудь ручеек журчит. Он потом в поток впадает, поток — в реку, река — в широкую реку, а там и Волга недалеко. Правильно? Если прорубь встретится, можно рыбу половить и потом на углях запечь. Я как-то пробовала, очень здорово получается. Особенно семга или осетрина.

— Надо же, я и не знал, что у тебя с собой есть спиннинг. Или мережа.

— Ты же кузнец! Можешь крючок сделать. Да ту же блесну. Или куешь ты так же криво, как колдуешь?

— Можем проверить, — хмуро предложил Середин. — С тебя — уголь, меха, горн, молот и наковальня.

— Вечно у тебя какие-то отговорки, — фыркнула спутница. — Плохому танцору… даже штаны мешают.

Лошади двигались спокойным походным шагом, не забывая ощипывать близко покачивающиеся ветки. Снег был неглубоким, не выше колена, деревья стояли редко, ветер опять стих. Просто парк, а не дикие земли! Солнце, правда, сюда не столько светило, сколько заглядывало в просветы между громоздящимися на северной стороне ущелья скальными пальцами, и его едва хватало, чтобы не замерзнуть в раскрытых на груди налатниках.

До полудня скакуны без особого труда прошли не меньше двадцати километров, и ведун, заметив группу близко лежащих валунов, скомандовал привал. В расселине между камнями должно было получиться отличное укрытие от ветра.

— Все, лошадкам пора кушать, — начал расседлывать скакунов Середин. — Здесь не конюшня, готовое сено никто в ясли не насыплет.

— Нам бы тоже перекусить не мешало, — вздохнула Роксалана. — Там, в сумках точно ничего не осталось?

— Вашими стараниями, леди, — невозмутимо сообщил ведун, — у нас есть всего два способа не помереть с голоду. Или вскрыть одному из коней вену и попить крови…

— Фу, какая гадость! — передернуло девушку.

— …Или одну из лошадей зарезать. Только жалко, нам столько мяса не съесть, большая часть пропадет.

— Как ты можешь, бессовестный чурбак! — совершенно серьезно возмутилась спутница. — Они тебя на себе почти сто километров волокли, снег пробивали, через перевалы перетаскивали, а ты их зарезать собираешься?! Как у тебя язык-то повернулся?!

— Тогда иди, вместе с ними пасись, — предложил Середин. — Снегу покушай, орешков поищи, коли уж такая совестливая. Мышку или суслика увидишь — визжи, я приду.

— Думаешь, все женщины боятся мышей? Маньяк гендерный.

— Их не бояться нужно, а камушком пристукнуть, — парировал Олег. — Я не брезгливый, я и на суслика жареного согласен. Тебе, разумеется, даже не предлагаю.

— Очень надо, — вздернула носик Роксалана. — Я и сама могу кого хочешь поймать.

— Я заметил, — согласился ведун, возвращаясь к привычным хлопотам: собрать дрова, развести огонь, натопить воды для коней, вскипятить себе и спутнице. Разумеется, можно было бы просто пожевать наст — но снег плохо утоляет жажду, студит тело, отнимает лишние силы. Если уж он не мог нормально скотину накормить, так пусть хоть попьют тепленького.

— Нашла, нашла! — эхом прокатился по ущелью восторженный женский вопль. — Смотри, что я нашла!

Олег бросил набранный хворост возле сумок, быстро поднялся по склону.

— Смотри, смотри, — протянула ему полные горсти Роксалана. — Грибы! Самые настоящие, опята! Тут их целая поляна, на всех хватит, вдосталь. Понял, зануда? Грибы, между прочим, по калорийности от мяса не отличаются! И лошадей тоже ими накормить можно, вместо травы этой полугнилой. Они тогда не хуже рысаков вперед помчатся.

— Рысаки в упряжи ходят, — машинально поправил Середин, присел рядом. — Как ты их нашла?

— Ногой зацепила. Споткнулась, смотрю — а из снега гриб вывернулся. Я сугробик раскидала, а их тут целая поляна! Нам тут до самого Мурома хватит, только собирай! Это, наверное, сорт морозостойкий, зимой выросли.

— Нет, просто перед заморозками появились, а потом под снег ушли… — Ведун взял один из грибов, покрутил перед глазами. — Это точно опята, Роксалана? Вид у них какой-то странный, непривычный. Может, ложные?

— Да настоящие они, самые настоящие! Вот, смотри… — Она откусила половину ножки у одного гриба, пару раз сомкнула челюсти и проглотила. — Как, убедился? Я жива и здорова, ничего со мной не случилось…

— Не надо, — послышался от корявой сосенки в нескольких шагах в стороне тихий голос. Обнаженная голубоглазая девушка лет шестнадцати с длинными волосами и тонкими чертами лица покачала головой: — Не ешьте их, опасно…

И шагнула за дерево. Причем с другой стороны не появилась, словно скрылась за разрисованной под зимний лес стеной.

— Ты это видел, Олежка? — жалобно прошептала Роксалана.

— Еще бы, — выпрямился Середин. — Брось их, не трогай. Коли берегиня сказала, что опасно, лучше не рисковать.

— Точно, это была она! — охнула девушка. — Наяда! Та самая, что орехи мне ночью принесла.

— Видать, понравилась ты ей чем-то, коли следом пошла и от беды спасает. А грибы эти брось. За пару дней голодовки ничего с нами не сделается. Чай, не перетруждаемся, верхом едем. А там, глядишь, чего и раздобудем. Или зарежем одну из лошадей, коли деваться некуда будет.

— С ума сошел, Олежка? Наших лошадок? И потом, я же эти грибы пожевала — и ничего. Может, наяда перепутала?

— Они не путают, деточка. Это их мир, они тут каждый камушек и каждую травинку знают, как ты — любую трещинку в своей квартире. Надо же… оказывается, и вправду уже проснулись.

— У нас в квартире нет трещин! У нас ремонт два года назад итальянские дизайнеры делали. Теперь все выглядит, как в Екатерининском дворце. Даже лучше.

— Ква, ма гери ке коми, — покачал головой Середин. — Короче, брось каку, и пошли. Эти грибы есть нельзя. Еще увидим, что будет, когда они у тебя до желудка добегут.

Как ни странно, прогноз ведуна не оправдался. Роксалане не стало хуже ни через четверть часа, ни через час, ни к вечеру. Она чувствовала себя вполне бодрой и здоровой. Только голодной — а когда с самого утра в рот не упало даже овсяного зернышка, поневоле начнешь сомневаться в самых взвешенных своих суждениях.

И все же за грибами Олег не пошел и Роксалану не пустил. Ведун привык доверять хранительницам леса, а потому с первыми лучами солнца повел караван дальше — прочь от столь сильного соблазна.

— А может, наяда пошутила? — почти весь день зудела над ухом спутница. — А может, она для себя эту полянку сохранила? А может, она решила нас напугать? А может, она спросонок чего-то не поняла? Смотри, я же съела, и ничего! Черт, ну надо же, целую поляну грибов бросили! Там их, наверное, килограмм двадцать. Или сорок! Какой суп мог получиться! Наваристый. И ведь ни одного червивого! Я их несколько проверить успела. И вкусные какие были! Даже мороженые и сырые…

Спорить было бесполезно. Гостья из двадцать первого века относилась к духам природы ничуть не серьезнее, нежели к Снегурочке на воскресном утреннике. И этого снисходительного пренебрежения «детскими сказочками» не смогли поколебать ни штурм замка Аркаима ожившими мертвецами, ни посещение Шамбалы, ни перенос ее бренного тела из далекого будущего в нынешние суровые времена. Или просто пустой желудок побеждал остатки разума в этой очаровательной головке?

— Будет привал, поищем еще, — решил хоть немного утешить спутницу Середин. — Раз опята под снегом оказались, может, и другие грибы попадутся. Не такие опасные.

— А эти что, опасные? Я ножку целиком съела и кусочек шляпки попробовала! И ничего! Есть нужно было спокойно и не заморачиваться. И лошадей покормить, а то они от тухлой травы еле ноги волочат. А грибы — пища калорийная. Как мясо. Получше зерна будет.

— Найдем нормальные — можно будет поесть. И даже очень неплохо было бы перекусить. Только не нужно набивать брюхо любой ценой. Добром это не кончится.

— А кто набивает, кто набивает?! Я и так, окромя воды, уже целую вечность ничего не ела! Я что, кролик? Мне прутья и кору на деревьях грызть прикажешь?

Олег понял, что остановить этот поток сознания не получится — ни соглашаясь со спутницей, ни опровергая ее, — и предпочел замолчать. Ущелье же тем временем повернуло почти строго на север, расползлось вширь и стало все больше обрастать вековыми соснами и елями. Сквозь густо переплетенные кроны солнце до земли почти не доставало, и снежные наносы поднялись выше колена.

— Да, грибочки бы сейчас не помешали, — признал ведун. — Лошадям тут до травы не дорыться будет. Ладно, привал.

Чтобы запалить костер и поставить растапливаться снег, ушло не больше часа, после чего Середин побрел вокруг лагеря, ногой раскидывая пушистый ковер под соснами, возле елок, между осинками — там, где, по его мнению, могли остаться с осени замерзшие красноголовики или белые. Как назло, на глаза не попадалось даже поганок. Как, впрочем, и Роксалане — девушка занялась поисками, едва они спешились, возле корней вывороченной ветром сосны.

— Те надо было брать, — буркнула, пройдя мимо, Роксалана и уселась возле костра, протянула ладони к огню. — Врала твоя наяда. Голодная, небось, после зимы, как медведь-шатун, вот от жратвы и отогнала.

— А отравилась бы, что тогда?

— Травятся маринованными, в которых ботулизм, — хмуро ответила спутница. — А от таких не травятся. Опята как опята. Даже от ложных никто не умирает. Стошнит разве, и все. Зато хоть пару часов сытыми бы ходили.

— Неправда. Дохнут люди от поганок и ложных грибов, как тараканы. Ты бы, чем по презентациям скакать, больницу хоть одну посетила. Знаешь, сколько там таких грибников?

— Это потому, Олежка, что у нас возле Москвы экология нарушена. Заводы, транспорт, выбросы, тяжелые металлы, кислотные осадки, радиация. Вот грибы все это и накапливают. А здесь природа чистая, тут даже мухоморы, наверное, съедобны.

— Ты только не пробуй, хорошо?

— Если мухоморы три-четыре раза вымочить, их в любом случае есть можно, — мечтательно закатила глаза спутница. — На сковородку их мелко-мелко покрошить, маслицем оливковым залить и лучку добавить, золотистого, как купол Софии в Стамбуле. А мякоть у них белая, шипящая…

— Ты чего, даже готовить умеешь, мисс Самый Главный Менеджер?

— И не один раз этим занималась, между прочим, — с гордостью ответила девушка. — И рыбу готовила, и мясо, и картошку чистить умею…

— Ну, здесь это неактуально, — утешил ее ведун. — Зато я брусничных стеблей немного надрал. Сейчас заварим, для запаха. Будет вместо бульонного кубика.

— Дурак ты, Олежка, и не лечишься. В кубиках хотя бы костная вытяжка есть и усилитель вкуса. А что в твоей бруснике?

— Витамины, — не моргнув глазом, ответил Олег. — Ученые говорят, что витамины в еде — самое главное. Вот мы самым главным и подкрепимся.

— По-твоему, это остроумно?

— Ну, если тебе так хреново, можно забить одну из лошадок. Нажремся от пуза прямо сейчас и без всякого риска.

— Дурак ты, Олежка, и не лечишься, — повторилась Роксалана и вздохнула. — Думаешь, я смогу хоть кусочек съесть, если буду знать, что он… что это моя чалая была или вон тот серый? Лучше давай твой суп брусничный выпью. И чего я у твоей наяды на поводу пошла? Надо было хоть попробовать не один, а сразу несколько грибов.

— Как хочешь, — пожал плечами Середин и подбросил в огонь несколько веток.

Если девочка брезговала конским мясом — значит, была еще не так голодна, как казалось. Резать лошадей ему тоже совсем не хотелось, а голод… Дней четыре-пять потерпеть можно, это он по собственному опыту знал. А там… Пять дней — большой срок. Авось дичь какая попадется. Или те же самые грибы. Или деревенька с мирными жителями. Или еще что переменится. Там будет видно.

За новый день они одолели всего километров пятнадцать, а то и меньше. Олег и не заметил, как ущелье исчезло, растворившись среди густого, нехоженого бора. Иногда в просветах между деревьями далеко-далеко справа и слева можно было различить плотно стоящие полуовальные холмы, поросшие, словно густыми волосами, зеленым хвойным лесом, но горами назвать это было нельзя. Так, возвышенности.

— Тоже мне, Урал называется, — недовольно бурчал себе под нос Олег, пробиваясь от одного поваленного дерева к другому. — Горный хребет на полконтинента.

Снега здесь было немного — чуть выше колена. Но под его искрящейся гладью скрывались трухлявые и не очень стволы, переплетенные ветки кустарников, острые, как бритва, листья осоки, почему-то совершенно не померзшей за долгую зиму. Копыта по таким бревнам то и дело соскальзывали, один раз заводной скакун свалился, запутавшись в стеблях какой-то стелющейся гадости, похожей листьями на огурцы, а раскрытыми плодами — на конские каштаны. Решив не рисковать, ведун спешился и повел лошадей в поводу, рубя мечом вмерзшие в землю ветви и переплетенные стебли. Утешало только то, что местами заросли расступались, открывая взорам широкие, обрамленные камышами поляны. Или, проще говоря, — замерзшие озера и болота.

— Хорошо, до тепла успели, — радовался ведун. — Через пару недель тут будет совершенно непролазная топь.

На границе одной из таких полянок он и остановился на ночлег. Голодные скакуны с готовностью принялись ощипывать торчащие над сугробами толстые коричневые листья рогоза и высокую осоку. Олег же, уставший так, словно тащил весь караван у себя на горбу, рухнул рядом с охапкой валежника, как только огонь начал разгораться возле высокого, темного от плесени пня. Плесень блестела изморозью, но почему-то все равно оставалась черной, как открытый космос. Ведун даже ненадолго заснул, сомлев в тепле костра, и очнулся от убийственного запаха самой настоящей мясной похлебки, сваренной на большой мозговой кости и протомленной хорошенько в жаркой русской печи.

— Что это? — Он поднялся, тряхнул головой, отполз к пню и прислонился к нему спиной.

— Грибы.

— Здорово… — обрадовался было Олег и тут же осекся, увидев возле лошадей берегиню. Лесная наяда, как называла ее Роксалана, предупреждающе покачала головой и исчезла среди камышей. — Что, милая? Опять опята?

— Нормальные совершенно грибы, — повела плечом девушка. — Я несколько съела, и даже не пучит ни чуточки. И лошадям дала попробовать, кушают с удовольствием. А у них инстинкт, они ядовитого жрать не станут.

— Ага, как же, — кивнул Середин. — Твари милые, но безмозглые. Из человеческих рук даже мышьяк слопают и не моргнут. Они же домашние!

Возле скакунов опять появилась берегиня, повела рукой, отчего кони дружно заржали и шарахнулись к деревьям, моментально застряв в наметенных под лещиной сугробах.

— Не ешьте, — снова покачала головой хранительница лесного покоя, но воздействовать чем-то, кроме уговоров, на существ из плоти и крови она не могла.

— Я не буду этим травиться, — категорически мотнул головой ведун.

— Как хочешь, силой кормить не стану, — весело отмахнулась Роксалана. — Но имей в виду, что кроликов из твоих петель я выпустила, и других зверьков тоже, всех до единого. Так что или грибной суп, или суп из снега. Выбирай.

— Каких кроликов, каких зверьков?! — поднялся на ноги Середин. — Где ты их взяла?

— Из тех самых петель, что ты поставил, пока меня тут не было. Вон там, там и там, — указала она в сторону густых ольховых зарослей.

— Я ничего не ставил.

— Ага, как же! — хмыкнула спутница. — Что, я твои петли не узнаю? Волосяные, скрученные. Я их все порезала, а зверей отпустила, пока живы.

— Проклятье! — схватился за голову Олег. — Надо сматываться! Уходить немедля!

— Куда? Темнеет уже, Олежка. И суп вот-вот готов будет.

— Ты чего, не поняла, ненормальная?! Ты чужие ловушки разорила, чужие! Да охотник здешний, как все это увидит, нас просто в куски разорвет!

— А зачем он зверюшек бедных обижает? Природа — это наша породительница, и относиться к ней нужно с любовью, с уважением. А не потребительски. Вам бы только захапать, урвать, сожрать, срубить, увезти… Вроде, закипело уже. Так чего, точно не будешь? Тогда хоть соли дай!

Ведун сплюнул, сел обратно к пню и подтолкнул к девушке чересседельную сумку. Из всех сентенций, произнесенных довольной своим героизмом Роксаланой, он согласился только с одной: сниматься с лагеря было уже слишком поздно. Солнце ушло за далекие горы, и небо стремительно темнело. Теперь волей-неволей придется ждать утра.

— Ты каким богам молишься, милая леди? — окликнул он спутницу, которая жадно, с чавканьем пожирала суп.

— А тебе зачем?

— Хочу знать, по какому обычаю тебя утром хоронить.

— Ничего со мной не будет, Олежка, — облизала ложку Роксалана. — Вкусные, нормальные грибы. И лошадям не будет, они по паре кило точно умяли. Я думала, откажутся, а они мою поляну вычистили, как газонокосилки. Сморчка порченого не оставили. Так что все, твоей доли больше нет. Слишком долго думал. А я уже наелась, а я уже наелась…

И она весело заскакала вокруг костра, корча Середину кривые рожи:

— Моя-ля шуга-шуга, моя-ля вьюга-вьюга! Ну, что ты сидишь такой кислый?! Смотри, какой вечер славный! Смотри, какой снег! Смотри, какой огонь! Как тут здорово, Олежка! Ну, иди сюда, давай потанцуем. Моя-ля шуга-шуга, моя-ля вьюга-вьюга!

Она закружилась, раскинув руки и подставив лицо уже почти черному небу. Полюбоваться танцем Олегу не удалось — лошади, фыркая и мотая головами, внезапно сорвались с места и помчались через озерцо назад по проложенной утром тропе. К счастью, далеко они уйти не смогли — не поместившись бок о бок на узкой дорожке, застряли среди сугробов на другом берегу. Ускакал только серый мерин, но и тот вскоре вернулся, обнаружив, что остался один.

Спутав ноги скакунам, ведун оставил их возле камышей и отправился кипятить воду. У костра Роксалана, скинув трофейные меховые одежды, в одном только сари, подаренном мудрым Раджафом, прыгала через огонь. Причем во время прыжка она пыталась изобразить некое балетное па с разворотом на сто восемьдесят градусов и раз за разом кувыркалась спиной вперед в занесенный снегом рогоз.

— Оденься, простудишься, — посоветовал ей ведун.

Олег протер торбу от остатков грибного супа, но набить снегом снова не успел: спутница напрыгнула на него, повалив на землю:

— А разве ты меня не согреешь, Олежка? Разве не согреешь? — Она попрыгала на коленях у него на спине, потом кинулась в лес: — Лови меня, Олежка!

Проводив ее взглядом, ведун плотно набил кожаное ведерко, поставил его на угли растапливаться, порубил самые толстые ветки валежника, кинул рядом.

— Ку-ку! — выглянула Роксалана между елями и тут же исчезла, чтобы с хохотом промелькнуть через середину озерца: — Ку-ку!

Лошади смертно захрипели, начали скакать, биться друг о друга. Три скакуна свалились, брыкаясь возле зарослей лещины, два — порвали путы и рванулись куда-то в чащобу. Середин, отчаянно ругаясь, бросился следом. В этот раз лошади весьма удачно ломанулись через редколесье, по мелкому снегу — нагнал их ведун только через полчаса и повернул обратно. Кони громко ржали, мотали головой и то и дело пытались кинуться в сторону.

— Добрую женщину найди, — внезапно появилась справа берегиня, с легкостью шагая босыми ножками по пушистой изморози на поваленной сосне. Следов за наядой не оставалось. — Найди, а то она замерзнет.

— А самой слабо? — огрызнулся Олег.

— Найти могу, согреть — нет, — ответила берегиня, переступая излом ствола, и растворилась в воздухе.

— К костру подсесть ума не хватает?

Возле озера ведун опять спутал лошадям ноги, выдернул из огня торбу с кипящей водой, огляделся и, услышав очередное «ку-ку», пошел на звук.

Бегала Роксалана все ж таки хуже лошадей — уже через полчаса Середин, неся ее через плечо, вернулся к костру. Посадил спутницу возле огня, кинул ей на плечи тулуп, хлебнул горячей воды и отправился к скакунам, три из которых продолжали брыкаться в снегу. Олег распутал веревки, подождал, пока кони встанут, и едва стреножил одного — двое других рванули наутек, причем вместе с недавно возвращенными беглецами. Хорошо хоть, те скакали медленно и неуклюже, рывками переставляя связанные передние ноги.

— Ку-ку! — послышалось позади.

— Разорви меня клопами, — в бессилии схватился за голову Середин. Даже не оглядываясь, он понял, что директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу тоже чесанула куда-то во мрак. — Они все, что, мухоморами объелись?

После короткого колебания он все же развернулся и отправился ловить любительницу осенних опят. В конце концов, Роксалана ввязалась в войну между ним и братьями-колдунами не без его попустительства. Теперь, по совести и справедливости, он должен был вернуть ее к прежней жизни целой и невредимой… Если получится. А лошади, как бы ласковы, трудолюбивы и красивы они ни были, — это всего лишь скотина. Переломают ноги в ночи — пойдут на мясо, и вся проблема.

В этот раз Середин действовал более решительно. Выследив среди серых тощих осин Роксалану, он завернул девицу в тулуп и перепоясал поверх ремнями. Затем пошел по следам скакунов, взнуздал их и привязал к деревьям рядом с догорающим костром. К рассвету в лагере был наведен образцовый порядок: все стояли или лежали по своим местам, костер жарко полыхал от новой охапки дров, недопитая ведуном талая вода была отдана лошадям. Теперь можно было бы и отдохнуть — вот только на память тут же пришел рассказ спутницы об испорченных где-то поблизости ловушках. «Любой нормальный охотник за такую шутку захочет отомстить, — мрачно подумал Олег. — А поскольку заявление в милицию в нынешние века писать не принято, размеры мести могут оказаться самыми что ни на есть неожиданными».

— Эй, красотка, — распустил он ремни на Роксалане. — Ты как, проспалась, кукукать больше не хочется? Тогда вставай, пора манатки собирать.

— Ой, мамочка, как пить хочется, — застонала девушка, выползая из мехового свертка. — Чего это мы вчера нажрались?

— Ведьмин гриб сие прозывается, — прозвучал женский голос из тени за лещиной. — Смертные так нарекли.

— А, точно, — уселась спутница, с силой потерла виски. — Грибы мы вчера варили. Вкусные такие оказались. Так хорошо было… — Она завалилась набок и мгновенно засопела.

— Вставай, говорю, — тряхнул ее Олег. — В дорогу пора.

— Счас, счас, — вяло чавкнула себе под нос Роксалана. — Счас встану.

— Пошли, говорю!

— Ну, пай пы попать немного, — неразборчиво пробормотала девушка. — Те жалко?

— Вставай!!!

— Как-кой ты… — не открывая глаз, широко зевнула Роксалана. — На работу не надо, билеты не горят… Куда ты так спешишь?

— Вставай, зараза, пока гости не пришли!

— Гости… — Девушка дернула бровями. — Мартини докупить надобно, а то погреб пустой совсем. И это… Бьянки. Еще, папа, пожалуйста. Абсент. Абсента так хочется, даже…

— Тебе не абсент, тебе розги нужны!

— И грибы. Они маринованные, соленые… Суп грибной с абсентом, — с причмокиванием ответила девушка и потянула на себя подол тулупа.

Середин покачал головой, взялся за ворот и одним рывком вытряхнул девицу в сугроб с камышами:

— Подъем! Нужно ноги уносить, пока хозяин ловушек не появился. Здесь тебе не Европа. Здесь за воровство вешают без разговоров. Давай, бери себя в шаловливые ручки да коней седлай. Уходим!

— Угу… — Спутница уселась, тряхнула головой, отерла лицо снегом. — Да встаю, встаю, отстань.

— Что, похмелье мучает, пожирательница поганок?

— Ничего меня не мучает! Просто спать хочется.

— Про «спать» ты лучше молчи. Это я за вами всю ночь бегал, пока вы тут танцы с лошадьми устраивали. Все, подъем!

Однако прежде чем оседлать скакунов, их требовалось сначала поднять. В самом прямом смысле: из пяти коней стоя дремали на привязи только два мерина. Все прочие лежали на снегу, целеустремленно зарабатывая отек легких и переохлаждение. После окриков, понуканий и ударов прутом животные все же встали и даже послушно пошли к костру — но при этом покачивались, недовольно фыркали и хватали мягкими губами снег. Середин заподозрил, что пустить кого-либо рысью сегодня не получится никакими силами.

Пока он возился со скотиной, Роксалана успела снова завернуться в тулуп и уже сопела в две дырочки. Олег сломался и будить ее больше не стал. Сам оседлал и навьючил лошадей скромным скарбом, потом просто усадил девушку на серую кобылку, поднялся в седло чалого.

— Н-но, поехали… — Он пнул мерина пятками, тряхнул вожжами, и тот с грациозностью запряженного в арбу вола начал переставлять копыта в сторону соснового бора, на север.

Наверное, ведуну стоило вести караван в поводу, а самому прощупывать дорогу — но за ночь он устал до такой степени, что на время забыл даже про голод. К тому же, на скорости примерно в полтора километра в час падения он особо не боялся.

Разумеется, такими темпами за весь день они не одолели и десяти верст — хотя Середин, надеясь оторваться от неведомого охотника, погонял понурых скакунов до самой темноты. Авось, поленится человек в такую даль за хулиганами гнаться. В конце концов, тот потерял всего лишь несколько волосяных петель. Наверное…

В полусонном состоянии он набрал дров, развел огонь и устало рухнул на расстеленные одежды, проваливаясь в сон. Ему приснилась Урсула: милая, послушная и тихая рабыня, всегда выполняющая то, что приказано, и никогда не повышающая голос. Она сидела рядом, голубоглазая и обнаженная, гладила его по щеке и говорила:

— Ведьмин гриб сил больше отнимает, нежели дает. Пустым весельем смертного радует, к легкому счастью приучает. Раз поешь — снова и снова хочется. Не давай ей этот гриб собирать, за год до смерти высохнет. Она его опять нашла.

«У Урсулы глаза ведь разные, синий и зеленый», — внезапно вспомнил ведун и… проснулся.

В поставленной у огня торбе булькала вода. Лошади, невесть откуда набравшись сил, бегали друг за другом и брыкались, падали на спину и трясли тонкими ногами, покусывали друг друга за шею и круп. Роксалана вертелась, раскинув руки и почему-то не теряя равновесия, что-то напевала и время от времени даже прыгала через огонь, ловко продолжая кружение. Меховые одеяния были, естественно, скинуты, и только на ступнях оставались поршни, похожие на вывернутые шапки-ушанки.

Поколебавшись пару секунд, Олег зачерпнул пару гостей снега, кинул в кипяток, потом потрусил к скакунам: спутница никуда прятаться, вроде, не собиралась, а вот бегать по чащобе за одуревшими лошадьми ему больше не хотелось. Посему он торопливо взнуздал трех коней, пока они кувыркались, одного поймал уже между осинами, куда тот ломился с таким треском, словно пробивал бревенчатую стену. За последним пришлось-таки пробежаться. Метров сто. Потом прямо перед ведуном возникла темная фигура, и в голове взорвалась красочная петарда.

* * *

Когда Олег пришел в себя, его еще били. Пятеро мужиков, стоя широким полукругом и устало пыхтя, пинали ведуна ногами. Было совсем небольно: обувка на них была меховая, сам путник тоже оставался в трофейном налатнике.

— Вы чего, братки? — попытался встать Середин.

И зря: неизвестные зарычали, принялись пинать его усерднее. Иногда даже весьма ощутимо.

— Я тебе покажу, как капканы разорять, кулой безродный! Я тебя отучу чужое воровать… — визгливо выкрикнул один из неизвестных и ударил чем-то в плечо. Чем-то по-настоящему твердым и тяжелым. Теперь стало больно, ведун вскрикнул. От второго удара возникло ощущение, что спина чуть ниже лопаток проломилась до живота, третий пришелся в голову, и Олег снова провалился в блаженную темноту.

* * *

Очнулся ведун, когда его скинули с лошади, — Олег шмякнулся на что-то влажное, чавкающее, невольно застонал. Его опять попинали, но почти сразу попали по голове, и в третий раз сознание вернулось только в порубе — низком срубе, наполовину врытом в землю, с накатанным из толстых жердин потолком и таким же полом. Окон для пленника предусмотрено не было — свет попадал внутрь через многочисленные щели в верхней, выпирающей над землей части сруба. По стенам плелись белесые жилки изморози, под самым потолком тянулись частые балки с веревочными петлями. В первый миг ведун подумал — чтобы вздергивать пленников на дыбу, распинать, подвешивать. Потом сообразил, что для такого маленького узилища петель слишком много. И вешали на балках, скорее всего, не людей, а туши забитого скота или мешки с припасами.

— Зима позади, — пробормотал Олег, пытаясь встать. — Похоже, все уже подъели. Вот и воспользовались пустым погребом, чтобы воришку запереть. Интересно, чего им от меня надо?

В том, что повязали его за разорение чужих охотничьих ловушек, Олег не сомневался. За такую выходку в нынешние времена запросто могли и повесить. Могли просто избить. Однако и в первом, и во втором случае кара свершилась бы на месте, без проволочек. Зачем тратить силы на судопроизводство, на публичную казнь, если и так все ясно? Сажать преступников в тюрьму дураков нет — их ведь там кормить нужно. И охранять. И жилье для них особое делать. А пользы от зэка — никакой. В общем — глупость.

— И чего я тут тогда делаю? В рабство, что ли, продать хотят? В последний раз это кончилось очень плохо. Для моих хозяев. Проклятые ведьмины грибы. Если бы не они, фиг бы ко мне хоть один охотник смог подкрасться. Устал я за психованными лошадьми и девкой гоняться, расслабился. Ну, да ничего, будет и на нашей улице праздник… — Ведун не без труда поднялся, повернулся к освещенной стене, собрался было слизнуть изморозь, как вдруг понял, что это не влага. На древесине выкристаллизовалась селитра, «китайский снег». Основной компонент черного пороха, между прочим. Вот только ни пить, ни есть его было нельзя. Олег вздохнул, опустился обратно на жерди. — Эх, сюда бы еще и угля березового да серы немножко. Я бы такой «бум» устроил, за километр бы обходили.

Однако угля под рукой не оказалось. Имелись только покой и тишина.

— Ладно, раз ни попить, ни пожрать не получается, попытаюсь хоть отоспаться на первое время, — решил Середин и, полулежа устроившись в углу, закрыл глаза.

Почти сразу — словно тюремщики ждали за дверью этого момента — загрохотал засов. Вниз спустились двое упитанных, в возрасте, мужчин, с ног до головы облаченных в войлок: войлочные расшитые сапоги, свободные штаны из мягкого войлока, выцветшие войлочные распашные халаты, под которыми были видны короткие, чуть ниже пояса, жилетки, покрытые яркой вышивкой и опоясанные широкими ремнями. Головы венчали остроконечные войлочные же шапки, правда, отороченные по кругу густым песцовым мехом. Шеи обоих подпирал высокий ворот шелковых рубах, выпирающий из-под прочих одеяний. Смуглые морщинистые лица, тонкие китайские усики и бородки. Прямо братья-близнецы. На вид обоим было уже под пятьдесят, и с такими визитерами Олег без труда справился бы голыми руками — не будь они прочно связаны за спиной.

— Откель вы пришли, несчастный? — без предисловий спросил один из его пленителей. — Кто твоя женщина?

— Она ведьма? — перебивая товарища, поинтересовался второй. — Кто из богов стал ее покровителем?

— Коли поговорить хочется, — скривился Олег, — напоите сперва, накормите, руки развяжите.

Гость в синей жилетке откинул подол халата, снял с пояса плеть и несколько раз хлестнул Середина, норовя попасть по лицу. Спасая глаза, ведун отвернулся, но шею и щеку все равно обожгло болью.

— Теперь ты сыт? — спросил мужчина. — Отвечай! Она ведьма? Какому духу она приносит свои жертвы?

— Как вы догадались? — простонал Середин, лихорадочно соображая, что бы такого правдоподобного соврать, чтобы ему развязали руки.

— Она ходит в странных одеяниях, ест ведьмины грибы, говорит на неведомых наречьях, пляшет странные танцы и видит духов леса, — перечислил тот, что носил жилетку черного цвета. — Шаманка сказывает, что ее устами глаголят боги.

— Я тоже ношу такое сари, — тут же вспомнил Олег. — Оно под одеждой. Развяжите руки, я покажу.

Синежилеточный мужик тряхнул плетью, перехватил ее ближе к ремню, наклонился, раздвинул на Середине полы налатника и кивнул:

— Верно… Ты ее раб?

— Ее зовут Роксалана, служительница Маркетинга. Она дочь великого Менеджера, повелителя Роксойлделети. — В голову ничего не лезло, и ведун рассказал правду.

Гости переглянулись. Разумеется, половины слов они не поняли, но эпитеты «великого» и «повелителя» не могли не произвести на туземцев впечатления.

— Я ее верный слуга и хранитель, — продолжил ведун. — Дозвольте мне вернуться к своей госпоже, преклонить пред ней колени и продолжить свою службу…

«Хоть горшком называйте — только руки развяжите!» — добавил уже мысленно Олег.

— У нее ныне и без тебя слуг хватает, — недовольно буркнул синежилеточный. — Шаманка ни на шаг не отходит. Охрамира дурным воем отгоняет, нового идола в святилище обещает поставить. Вещает про посланницу великой праматери Суджер, голос Уманмее.

— Они не знают, как правильно ей служить! — мотнул головой Середин. — Я прошел с госпожой половину мира, только я достоин умасливать ее ноги и подносить ей кушанья!

Мужчины одинаковым жестом отмахнулись, повернулись к дверям.

— Если не дадите пожрать, я просто сдохну, — пообещал им в спину ведун. — Будете тогда советов у своей шаманки спрашивать.

— Нам не нужны советы рабов, — бросил через плечо один из посетителей, и дверь закрылась.

— Уроды, — вздохнул Середин. — Вот скопычусь, протухну здесь — будете знать. Хрен вам будет, а не погреб.

Спустя пару часов стало ясно, что угроза возымела действие. В поруб спустился широкоплечий туземец с загорелым до черноты лицом и большущей пастью, напоминающей трещину на перезрелом капустном кочане: торчащие во все стороны зубы и неровные, широкие, морщинистые губы. Одет он тоже был в войлок, но и халат, и шапку, и жилетку и даже голенища сапог оторачивал дорогой соболий мех. В одной руке тот держал деревянную миску, в другой — глиняную крынку.

— Давно бы так, — обрадовался ведун. — Развяжи мне руки. Перекушу, потом…

Договорить Олегу не дал сильный удар ногой по лицу:

— Заглохни, кулой! Ты крал добычу у меня, знаменитого Миргень-Шагара. Ты сдохнешь. Я порежу тебя на куски и разложу твое мясо по капканам. Лишь любопытство Джайло-Манапа и мудрого Радозора ныне отодвинуло твою участь. Но я могу пока взять твою руку или ногу, выродок. Говорить ты можешь и без ног. Помни об этом, кулой!

От второго удара Середин увернулся. Продолжать избиение его кормилец поленился и ушел, оставив наедине с щедрой порцией подкисшего и пересохшего, с вкраплениями плесени творога и налитой до краев в крынку водой.

Обед превратился в подобие циркового представления. Пытаясь удерживать зубами край кувшина и одновременно пить, Олег вылил себе за ворот половину воды. Творог со дна пришлось вылавливать языком. Хорошо хоть, не видел никто такого позорища. Расправившись с угощением, ведун раздавил телом крынку и попробовал перетереть путы об острые края осколков — но не тут-то было! Веревок он не видел и не чувствовал, руки еле двигались, глина крошилась. К тому же живот начало скручивать приступами острой рези. Похоже, после нескольких дней голодовки закинутая внутрь порция показалась желудку до обидного маленькой.

А потом про пленника забыли почти на двое суток.

Когда дверь открылась снова, Олег лежал на полу уже в полубеспамятстве, воспринимая окружающий мир через пелену отрешения, словно бредовый сон. Во рту пересохло, язык совсем не шевелился. Увидев над собой лицо с тонкими усиками, Середин усмехнулся. Он различал шевеление губ, догадывался, что у него опять пытаются что-то вызнать, но смысл слов совершенно не воспринимал.

«Так вам и надо, — скорее подумал, чем ответил он. — Сдохну, и ничего вы от меня не узнаете».

— Тебе было велено его кормить, Шагар! — рявкнул на капустнолицего охотника Джайло-Манап. — Или ты каимский колдун и умеешь возвращать мертвых?

— Он крал моих зверей! Он вор и кулой! Почему я должен содержать кулоя?

— Он слуга ведьмы! Кто еще скажет, чего она хочет от наших женщин? Или ты согласен жить с овцами? Он почти сдох, от него воняет! — пнул Олега ногой старик. — Сделай так, чтобы он смог говорить, или отправишься жить к своим зверям. Твое упрямство губит весь наш род!

Недовольно ругаясь, охотник ушел, но вскоре вернулся с новой крынкой, присел возле пленника, влил ему в рот примерно пол-литра молока, потом за шиворот выволок наружу, начал раздевать. Налатник, естественно, так просто не снимался — Миргень-Шагар без колебаний распорол тонкие ремешки, что стягивали локти, сдернул меховую куртку, распорол вдоль штанин и содрал шаровары. Потом омыл тело пленника: выплеснул на Середина три ведра холодной, как лед, колодезной воды. Эта встряска полностью вернула Олега в разум. Он закрутил головой, попытался приподняться на локтях — но руки не то что не подчинялись, ведун их вообще не ощущал. Видел, что лежат по сторонам, но не мог шелохнуть даже пальцем.

— Мальго, Петран, — подманил к себе двух босоногих мальчишек охотник. — Соломы у юрт соберите, в ледник киньте. Я сейчас этого бродягу домою, так чтобы было куда положить.

На Олега обрушилось еще ведро воды, после чего охотник кинул сверху налатник и сари и куда-то ушел.

Вокруг, в поселке, тем временем продолжалась размеренная спокойная жизнь. Судя по многочисленным юртам, это был род каких-то кочевников. Несколько срубов означали, что здесь, в тихой долине, находилась зимовка племени. Сюда пригоняли стада, когда зима покрывала снегом высокогорные пастбища и неудобья. Сюда возвращались люди, здесь заготавливали на зиму сено, выращивали зерно и овощи, здесь забивали лишнюю скотину, чтобы не кормить ее голодными месяцами, здесь наполняли мясом и зерном ледники, погреба, лабазы и схроны. А весной, когда начинали зеленеть травой окрестные земли, кочевья расходились в стороны, оставляя возле пашен и опустевших складов десяток-другой работников. И так — до новой зимы.

— Вставай, — пнул его в ухо вернувшийся охотник. — Назад иди.

Середин не шелохнулся. Миргень-Шагар, помявшись рядом, за волосы приподнял Олегу голову, просунул под спину веревку, потом продел под мышками, потянул. Руки пленника вздернулись вверх, веревка соскочила. Кочевник ругнулся, сделал петлю, накинул ее на ступни, поддернул и решительно поволок к порубу. Минутой спустя он уложил ведуна на охапке соломы, сваленной посреди узилища, присел, приподнял голову, поднес к губам край крынки, дал допить оставшееся в ней молоко.

— Спасибо, Мигрень, — наконец-то смог пробормотать Олег. — Какой ты заботливый. Из тебя выйдет хороший слуга.

Со знакомым шелестом из ножен выскользнул меч, клинок уперся ведуну в горло.

— Ты умеешь оживлять мертвых, Мигрень-Шагар? Я нужен вашему роду куда больше, чем он мне, — с усмешкой прошептал Середин и тут же вскрикнул от боли.

— Моему роду ты пригодишься и со сломанным носом, — сообщил охотник, пряча оружие. — У тебя длинный язык. Это хорошо. Но все остальное я могу отрезать.

Правда, после такого оскорбительного намека утром нового дня охотник уже не появился, прислав вместо себя паренька лет десяти. За ночь руки только-только обрели подвижность, и крынку с молоком ведун еле удержал: не поднимал ее перед ртом, когда пил, а откидывался назад, иначе наверняка бы уронил.

— Это все вода, — утерев губы, сказал он. — Нормальной-то еды принесешь? А то после питья только сильнее жрать охота.

Мальчонка молча отобрал крынку и ушел из поруба.

Олег пожал плечами, прошел вдоль стены. Поднял и опустил руки, потряс, снова поднял и попытался удержать над головой — но уже через секунду они упали и повисли, как плети. Вроде, и есть — а вроде, их и нет. «Надо разрабатывать. Иначе такими навсегда останутся».

Ведун остановился возле плошки, в которой когда-то лежал творог, подумал, потом решительно поднял, тщательно отер соломой, повернулся к стене и начал осторожно, по чуть-чуть, соскребать ногтями «китайский снег».

Ворон всегда учил, что половина колдовской силы — в мудрости чародея, а другая — в его суме. И главное занятие мага — собирательство. На каждом привале, во время отдыха, при пешем переходе пальцы колдуна ощипывают соцветия и макушки растений, подбирают перья и сброшенные змеями шкуры, волчьи следы, лягушачьи кости, могильную землю, клочья линялой шерсти. Все то, что после варки, сушки, смешивания или выпаривания становится настоящим зельем. Иногда приворотным, иногда дарующим силу и здоровье, а порою — несущим сон или саму смерть. Разве можно одарить девицу красотой, не имея лунной воды? Или овладеть чужой волей — не имея под рукой аккуратно собранного следа? Как наслать хорошую порчу, если не на дым и не на перо? Как управиться с богами и бесами, коли нечем начертать кровавую пентаграмму?

Селитра в известные Олегу зелья не входила. Но отчего бы и не собрать, если есть время? Подсушить, с углем перемешать, в котомочке припрятать… А там уж как придется.

Старейшины рода заявились, когда он успел очистить две стены. Встали в дверях, демонстративно распахнув халаты и положив ладони на рукояти мечей. Увы, хотя руки уже и слушались пленника, но сила в бицепсы и трицепсы пока еще не вернулась. Иначе ведун обязательно показал бы гостям несколько неприятных фокусов.

— Откуда вы пришли, кулой? — сурово спросил тот, что носил синюю жилетку. — Что за боги даруют вам столь чудные законы? И что за люди не стыдятся их чтить?

— Меня зовут Олегом, уважаемый Джайло-Манап, — прижал ладонь к груди Середин и чуть склонил голову. Выждал небольшую паузу. Его не поправили, и ведун понял, что с именем собеседника угадал. — Я с радостью отвечу на ваши вопросы. Но что смущает вас в моей мудрой и прозорливой госпоже?

— Все, несчастный, все! — отпустив меч, решительно рубанул ладонью воздух Радозор. — Она призывает наших жен отринуть мужей, а наших дочерей — не внимать словам отцов! Она призывает молиться Уманмее и выбросить из святилища старых идолов. Она требует не пускать мужчин в родные юрты.

Джайло-Манап вскинул руку, и его спутник тут же оборвал горячие речи, поклонился, отступил назад.

— Отвечай! — кратко потребовал глава здешнего рода.

— Мы пришли из далеких западных краев, мудрейший, — начал неспешно рассказывать Середин, по ходу дела облекая в слова странные для здешнего мира понятия. — Наши народы поклоняются великому гендерному равенству. Наши боги учат, что женщины ничем не отличаются от мужчин, а потому не должны никак отличаться в своих правах и обязанностях.

Гости переглянулись, и Радозор недоуменно поинтересовался:

— Разве ваши боги никогда не видели мужчин и женщин? Они не ведают, в чем различия меж нами и ними?

— Наши страны очень богаты, а мужчины изнежены. Они не способны доказать, что сильнее, умнее и выносливее. Наши страны давно живут в покое, и женщин не нужно ни от кого защищать. Наши народы столь ленивы, что перестали рождать детей. Если никому не нужны дети, зачем различать женщин и мужчин?

— И где ж находится столь прекрасная страна? — У Джайло-Манапа хищно раздулись ноздри.

— На западе, на самом краю земли, — повторил Середин. — К сожалению, между вами и нашей страной обитает много диких народов, не признающих великого гендерного равенства. Через их угодья трудно пробраться мирным прохожим. Если бы не милость богов к моей всевидящей госпоже, мы бы погибли много, много раз.

— Жаль… что не все почитают ваших богов, — искренне погрустнел старейшина.

— Вы готовы склониться перед их величием? — приподнял брови Олег.

Джайло-Манап резко рванул меч из ножен, вскинул острие клинка к самому кадыку пленника:

— Ты ее раб, несчастный. Ты знаешь свою госпожу. Сможешь ли ты увести ее отсюда?

— Если меня будут держать в порубе, то вряд ли.

— Ты получишь свободу, жалкий кулой. Свободу и двух быстрых лошадей. Себе и посланнице богов. Но если твоя хозяйка останется здесь… Смерть твоя будет долгой и мучительной. Очень долгой. Миргень-Шагар каждый день придумывает, что еще можно сотворить с тобой, воришка, когда тебя вернут к нему в руки.

— И куда я должен ее увезти? — улыбнулся ведун.

— Куда? — прищурился Джайло-Манап, оглянулся на своего спутника. — Вниз по реке, за двумя излучинами, начинается ущелье Черных Глаз. Там, возле скалы Бельчай находится стойбище рода Чентаев. Пусть Роксалана расскажет им про ваших мудрых богов. Может статься, они поддадутся на ее ядовитые посулы.

— Ты слишком умен для раба, кулой, — внезапно произнес мудрый Радозор и пригладил тонкие усики. — Слишком хитер и сообразителен.

— Ни в коем случае, — покачал головой ведун. — Я не понимаю, например, зачем вам моя помощь, если проповедницу можно просто стукнуть по голове и продать в гарем правителю Каима? Неужели мужчины не справятся с недовольством глупых баб?

— Мы же не можем насиловать своих жен, словно невольниц, кулой! Не можем пороть их и привязывать на веревку! — мотнул головой Джайло-Манап. — Да и кто станет варить похлебку, доить скот, сбивать масло, собирать хворост, следить за детьми, коли связывать женщин в юртах и опасаться их бегства? Жена не может быть рабыней. Воистину ты стал проклятьем этой зимы, гнусный кулой! Убить пророчицу — значит вызвать гнев богов. Слушать же ее речи — значит убить себя и весь наш род.

— Не послал ли тебя кто-то к нашим кочевьям со злым умыслом? — с подозрением спросил Радозор.

— Сами приволокли, — напомнил Олег. — Ладно, я уведу пророчицу. Пошли к ней.

— К ней не пускают мужчин, раб, — аж передернуло старейшину. — Но каждое полнолуние мы приносим жертву владыке ночи, всесильному Мардуку. Пророчица будет там танцевать. Она каждую ночь танцует пред Ургой, а Урга обязательно придет в святилище. Ты увидишь хозяйку и позовешь с собой. Или останешься с Миргень-Шагаром. Ты понял меня, кулой?

— Когда это будет?

— Через два дня, — едва не ткнул пальцами ему в глаза старейшина. — Постарайся не умереть до этого срока, несчастный.

Ужин у костра

На само жертвоприношение пленника никто не позвал. Либо старейшина решил, что недостоин раб присутствовать на священнодействии, либо просто забыл в праздничных хлопотах. Посему бой барабанов, вой труб, песни, мычание быков Олег слушал, сидя в углу своей деревянной тюрьмы. Потом на улице стало заметно тише — хотя временами и раздавались отдельные выкрики, а один раз ведун явственно услышал звон мечей. Наконец в дверь что-то бухнуло, она отворилась нараспашку — вниз заглянул Миргень-Шагар в ярко-красном халате и такой же шапке, захлопал уродливой пастью:

— Вылазь, кулой, старейшины ждут. Давай быстрее! Шевели окорочками. — От охотника за версту несло кислым самопальным пивом. Видать, веселье шло полным ходом, и именно сейчас где-то неподалеку хмельные туземцы опустошали бочонки с брагой. — Да топай же!

Прихватив пленника за шкирку, Миргень-Шагар заспешил между юртами, свернул направо, метров сто отмерил по тропе меж стройных сосен и начал подниматься по извилистой дорожке среди скал. Минуты три — и они оказались на обширной скальной площадке довольно высоко над поселком. Здесь полыхало сразу пять костров, над тремя из которых запекались мясистые туши то ли кабанов, то ли еще кого такого же размера. Ближе к обрыву столпились мужчины. Они гудели, словно рой шершней, рыгали и по очереди опрокидывали в себя вместительные деревянные ковши. Женщины собрались у горного склона. Вели они себя куда тише, но бочонки и ковши имелись и на их стороне. Если это было жертвоприношение, то здесь же где-то стояли и идолы. Их Середин, к сожалению, не разглядел. В нос ему ударил аромат жареного мяса — и желудок прыгнул вверх, застряв где-то под горлом. Почти неделя без еды, после чего его кормили одним молоком, дала о себе знать. Голод заставил сердце биться часто-часто, словно от приступа всепоглощающей любви, глаза не могли оторваться от прочных бронзовых вертелов, слух воспринимал только шкворчание сала, равномерно капающего на угли.

— Проклятье, — сглотнул Олег. — Лучше бы меня удавили сразу.

Он даже не заметил, как охотник, толкнув его к старейшинам, отошел к мужской компании.

— Куда ты таращишься, раб? — тряхнул его за плечо Джайло-Манап. — Вон твоя хозяйка, забирай!

Оказывается, увлеченный мясом, он не обратил внимания на танцующую возле дальнего, пустого костра Роксалану, на уставившихся друг на друга шаманов в черных волчьих малахаях, войлочных чапанах до колен, расшитых красными, синими и зелеными картинками из человечков, квадратиков и треугольничков, с огромным количеством амулетов из зубов, косточек, волосяных кисточек, камушков и раковин, с совершенно одинаковыми посохами и бубнами в руках.

С трудом отвлекшись от покрытой коричневатой корочкой, влажно поблескивающей в свете углей, глубоко пропеченной туши, Середин помахал девушке рукой:

— Роксалана! Иди сюда! Тебе не холодно в тонком сари? Вот, возьми налатник.

— Олежка? — Она улыбнулась, переставляя змейкой ноги и выставив в стороны ладошки, пошла к нему.

— Женщины рожают детей! Женщины растят их в домах рода! Женщины ткут ковры, хранят очаги, зашивают стены, варят похлебки и квасят кумыс! Посему женщинам надлежит владеть имуществом рода, Охрамир! Такова воля богов, и не тебе спорить с их мудростью! — Один из шаманов, оказывается, говорил дребезжащим и сухим женским голосом. — Мужья лишь заходят туда на время и снова уходят к стадам или в походы! Посему и володеть им надлежит лишь седлом и мечом своим!

— Не по обычаю это людскому, Урга! — гудел басом второй шаман. — Не так нам предками завещано жить. Муж к себе жену приводит. Его стадами, трудами, отвагою и юрта, и пища, и самое жена в дом его приходит. Не быть богам женским выше человеческих! Не володеть бабам добром мужним!

— Олежечка, как давно тебя не было… — Роксалана протянула к нему руки, провела пальцами по щекам, резко прижалась, положив голову ведуну на грудь. — Давай споем с тобой вместе? Ты же любишь петь. Давай попробуем: Москва-Москва… Слезам не верит… Кто захочет, тот проверит…

Спор шаманов утих. После недолгого молчания Урга спросила:

— Кто сие есть, пророчица?

— Это Олег, — нежно ответила Роксалана. — Он уже месяц таскает меня по свету от приключения к приключению, от колдуна к колдуну, от беды к беде, от пытки к пытке… Он половой шовинист и садист…

Девушка отступила, отдернула руки, попятилась еще дальше:

— Он убийца и злодей, люди! Он морил меня голодом, он бил меня и насиловал, он бросал меня в пропасть и стрелял из ружья. — Она закрыла лицо руками и сорвалась на визг: — Он хочет снова утащить меня с собой! Не хочу в пропасть! Не хочу собаками! Убейте его, убейте, убейте!

— Ты чего, Ро…

— Убейте! Скорее, скорее! Или он убьет всех, всех, всех! — Она кинулась бежать, упала возле дальнего костра и забилась в припадке среди закопченных камней.

— Ничего себе, козья рожа… — пробормотал вконец опешивший ведун и двинулся за спутницей.

— Стой, куда! — истерично завопила шаманка. — Держите его, он душегуб! Он враг богов и их гласа!

— Только без нервов! — развернувшись, вскинул перед собой руки Олег. — Девочка немножко не в себе. Мы разберемся сами.

— Джайло! Охрамир! — Шаманка затрясла посохом над головой. — Пророчица узнала его! Он враг ее! Он враг богов и нашего рода! Это Котхоз-Кутуй! Убейте его, убейте!

— Кто ты такой, проклятый кулой? — схватился за рукоять меча старейшина. — Ты так ни разу и не назвал своего имени! Ты скрываешь его.

Джайло-Манап осторожно подступал спереди. Справа, перехватив посох посередине, подкрадывался Охрамир, остальная толпа здешних батыров застыла слева. Сути происходящего они пока не понимали — прослушали, видать, пока бражку делили.

— А меня нельзя убивать, — передернул плечами Середин. — У меня на левой ноге охранная татуировка. Вот, смотрите…

Правую ногу он отставил назад, чуть сместил туда же вес тела, наклонился, ткнул пальцем себе в голень.

— Какая еще охра… — Джайло-Манап подступил, тоже наклонился… И тут же получил удар ногой в челюсть: размашистый и сильный. Старейшина не просто отлетел назад — его подбросило немного вверх, и он грохнулся на спину прямо перед Олегом.

— Я же предупреждал, — ведун вытянул у него из ножен меч, — на ноге у меня охранное заклятие.

Он покачал клинком, пытаясь смотреть сразу во все стороны. Но на площадке святилища никто не двигался, словно остолбенев от неожиданности. Легкими шагами Середин отступил к ближайшему костру, левой рукой ухватился за костяшку, правой одним быстрым вращательным движением отсек окорок от туши и тут же жадно вцепился в него зубами. Мясо было сочным и горячим, почти несоленым, но тем не менее — сказочно вкусным. Он откусил раз, другой, третий, когда вдруг от мужской толпы отделились несколько парней и с грозным воем кинулись в атаку.

Первый оказался совсем мальчишкой, щуплым и безусым. Правда, меч в его руках все равно был серьезным боевым оружием. Недоросль попытался уколоть его с разбега — Олег отвел клинок в сторону своим, резко ткнул костяшкой в лицо и тут же с размаху ударил сосунка ногой в пах. Откусив еще кусок, вскинул меч горизонтально вверх, одновременно делая шаг вправо вперед, отвел рубящий удар, что должен был располосовать голову, и тут же вытолкнул правую руку вперед — оголовьем рукояти в висок. Вполне взрослый мужик грохнулся поверх скрюченного мальчишки, а Середин отскочил назад. Еще секунда, и его сбил бы с ног похожий на разлапистый дуб могучий кочевник. Тот затормозил и, гукнув, взмахнул мечом над головой:

— Сейчас ты умрешь, жалкий червяк!

Олег не ответил: он торопливо прожевывал очередной кусок. Откинулся, пропуская над собой тяжело шелестящий клинок, отпрыгнул, уходя от нового удара, пригнулся, откусил еще мяса, резко вскинул оружие, парируя выпад, и крутанулся вдоль правой руки богатыря, приближаясь к нему. Окорок с размаху врезался в лицо кочевника, а ведун поднырнул вниз-влево, скользящим режущим ударом распарывая верзиле бедро. Кочевник, вскрикнув, упал на колено. Ведун отступил подальше от его меча, поднес окорок ко рту и… щелкнул в воздухе зубами: от сильного удара все мясо слетело с кости.

— Вот ведь невезуха… — Он отбросил кость, подошел к другой туше, отсек себе новый окорок, с удовольствием оторвал зубами огромный кусок, которого обычно хватило бы на полноценный ужин.

В святилище тем временем наступила пауза. Первая волна добровольцев корчилась на камнях, новая еще не успела собраться. Олег сумел довольно плотно набить животик, прежде чем услышал знакомый голос:

— Не мешайте! Я сам убью этого кулоя!

— Мигрень-Шагар? — улыбнулся бывшему тюремщику Середин. — Разве ты умеешь еще что-то, кроме как подносить рабам молоко и мыть им ноги?

— Подлая тварь! Жалкий вор!

Выдернув меч, охотник кинулся в атаку, пытаясь с ходу попасть клинком в основание шеи. Ведун перехватил его в перекрестье меча и изрядно погрызенного окорока, повернулся, пропуская мимо себя, и добавил хорошего пинка, направляя прямо в костер. Пламя встретило гостя взрывом искр, треском и шипением. Охотник с воем выскочил назад, зашипел от боли и злости:

— Ты умрешь, гнусный кулой. И сам же станешь молить о смерти!

— Пока мне больше нравится жизнь, — подмигнул ему Олег и откусил еще немного мясца. — Бросал бы ты пить, Мигрень-Шагар, а то ведь ноги совсем не держат. Глядишь, и станешь просто Шагаром, без мигрени.

— На куски порежу!

Охотник сделал глубокий выпад. Середин отпрянул, но тут противник обратным движением попытался рассечь ему колено — ведун едва успел подставить клинок. Шаг вперед, удар в пах — Олег, оказавшийся в неудобной позе, опять еле-еле сумел отбиться, теперь окорочком, а меч кочевника уже летел в голову. Пришлось падать. Ведун откинулся назад, выпрямился — и очень вовремя, чтобы отбить сразу три стремительных удара, обрушившихся, казалось, одновременно и со всех сторон.

Теперь Середин уже остро жалел, что не убил охотника сразу, пока тот еще не протрезвел после посещения костра. Миргень-Шагар оказался чертовски ловким и умелым бойцом. Олег с ужасом заподозрил, что, может быть — даже более умелым, чем он сам. Скорее всего, ведун оставался жив до сих пор только потому, что кочевник хотел его не просто убить, а сперва покалечить, чтобы потом вдосталь насладиться мучениями беззащитной жертвы.

— Проклятье! — Олег еле успел откачнуться, и кончик вражеского клинка распорол налатник на груди. Целься враг в шею — ничто бы не спасло. Но тот явно метился всего лишь в ключицу. Оставить без руки и взять тепленьким. — Проклятье…

Умирать в чужих землях и в чужом времени совсем не хотелось.

— Рано стонешь, кулой, — довольно осклабился охотник. — Плакать будешь потом.

— Злой ты, Мигрень, — фыркнул Олег и, уходя от очередного удара, прикрылся окороком. Клинок кочевника срубил его наискось и едва не пропорол ведуну ногу. Середин развернулся, рубанул охотника поперек шеи. Тот, естественно, успел закрыться — но ведун, вместо того, чтобы отступить, сделал шаг вперед, оказавшись с тюремщиком лицом к лицу, глядя в синие глаза поверх скрещенных клинков. — Такие долго не живут. — И он резко вогнал в шею охотника им же заточенную костяшку.

Миргень-Шагар мгновенно забыл о поединке, выпучив глаза и схватившись за горло, а ведун, оставив в ране уже ненужную костяшку, расстегнул на кочевнике пояс, перекинул его себе через плечо и без особой спешки отправился вниз по тропе.

— Держи его!!!

Поняв, что в этот раз паузы не будет, Олег сорвался на бег, стремглав пронесся до поселка, свернул влево. «Помнится, старейшина говорил, что ниже по реке будет другое кочевье. Значит, где-то поблизости река, а к реке ведет нахоженная дорога. Вода-то нужна постоянно: готовить, мыться, полоскать, скотину поить. Да и рыбку половить — тоже. По льду можно бежать и ночью: на пни не наткнешься, в яму не провалишься. Следов не останется — наверняка, река вдоль и поперек возле поселка исхожена. Только бы от туземцев хоть ненадолго оторваться. Луна на небе, как прожектор. За версту все видать…»

Олег промчался мимо своей присыпанной землей тюрьмы, перескочил брошенные кем-то сани, выбрался на утоптанную дорогу, повернул влево, прочь от корежащих ночное небо горных отрогов, пробежал мимо сваленных высокой грудой жердей, миновал темный низкий шиповник с морщинистыми мелкими ягодами… Как вдруг:

— Иди сюда!

Он увидел в кустарнике просвет. За ним — обнаженную длинноволосую девушку. Рефлексы сработали быстрее разума, и он рыбкой нырнул прямо в живот берегини. Ветки за спиной сомкнулись, зашевелились, сплетаясь в непроходимую стену. Ведун перекатился на спину, перевел дух и приподнял голову, вслушиваясь в ночь.

— Держи его! Руби! Руби, хватай! Вон, вон он к Вороньему камню побежал! Сто-ой!!!

Топот погони миновал шиповник, скатываясь вниз по пологому склону. К реке.

Олег откинул голову и закрыл глаза. Оценил расклад сил. Если берегиня взяла его под защиту, то ни одна собака его не найдет и не догонит. Силы справиться с человеком у этой нежити, конечно, не хватит, но духи леса, лешие, травники, болотники, водяные, растения и зверье ее обычно слушаются. Спрячет — никакая сила не доберется. Так что про погоню можно забыть, ребятам не повезло. А что до него самого…

Он вогнал меч в ножны, растянул перед собой снятый с охотника ремень. Два ножа, два подсумка, небольшой кожаный мешочек. Классический поясной набор. Все, что нужно нормальному человеку для жизни. Даже не заглядывая, ведун знал, что найдет в мешочках и сумках: огниво, перемешанную с перцем соль, пару иголок, нитки, ремешки, немного растопки, пару амулетов, пару туесков с лекарственными зельями или едкими смесями для отпугивания хищников. Типа махорки с перцем, против которой самые злобные и натасканные псы пасуют. Тряхнешь горсть себе на след или прямо в морду зверя, коли совсем плохо придется — даже у тигра аппетит мгновенно пропадет. Ну, у Миргень-Шагара могли быть еще конские волосы, крючки, шила и петли для ловушек.

— Отлично. Теперь я в любой переделке не пропаду, — сделал вывод Середин. — Вот без штанов тоскливо. Но ничего, из сыромятины какой-нибудь потом сошью.

Вместо распоротых перед «помывкой» шаровар тюремщик ему так ничего и не выдал. Зато у ведуна оставался испорченный кровью и порезами налатник и тонкое сатиновое сари. Олег вытащил из-за пазухи тряпочный сверток с собранным в порубе «китайским снегом», переложил в одну из сумок, опоясался и решительно встал, намереваясь спуститься к реке и, обогнув погоню, двинуться куда подальше. К рассвету Середин хотел оказаться достаточно далеко, чтобы его не мог догнать ни один обитатель зимовья.

— На лошади было бы быстрее, да только где ее взять? — посетовал он себе под нос. — Табуны рядом с домом никто не выпасает. Если, конечно, не хочет по колено в навозе ходить. Благодарствую тебе, хозяйка леса. Жаль, отдариться нечем. Но помнить о добром поступке твоем я буду и при случае отблагодарю, как смогу.

Он низко поклонился кустарнику, а когда выпрямился — берегиня стояла прямо перед ним.

— Чур меня! — отпрянул от неожиданности ведун. — Ты откуда?

— Ты должен вернуться, смертный внук Сварога, — сообщила ему лесная наяда.

— Ну да, — усмехнулся Середин. — Чтобы меня на кусочки порезали? Там не меньше сотни рыл бражку пили. А за мной от силы треть погналась. Нет, милая, с такой толпой мне не управиться. Пусть живут.

— Ты должен вернуться и спасти добрую женщину.

— Это кого? Роксалану? — на всякий случай уточнил Олег. — Которая только что велела здешним папуасам меня прибить на месте? Вот уж фигушки, пусть сама теперь выкручивается, как хочет. Она ведь ныне пророчица! Вот туда ей и дорога. А я пошел.

— Она невинна! — Берегиня возникла в паре шагов перед молодым человеком. — Ее ведьминым грибом обкормили.

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — прошел мимо хранительницы леса Середин. — Пусть считает, что мечта сбылась. Меня в ее мире больше не существует…

За те дни, что ведун провел в порубе, природа успела разительно перемениться. На земле больше не было снежного наста с редкими проталинами. Наоборот, это снег теперь прятался мелкими обмякшими кочками за стволы, в ямки между корнями. Тут и там расправлялась трава, на ветках набухали почки, стряхнули с себя иней и сосульки могучие сосны. Да и запах стал совсем другим. В воздухе перемешивались ароматы смолы и прелости, сдобренные полынной горечью. Желтый свет полной луны позволял уверенно обходить препятствия, перепрыгивать рытвины, подныривать под поваленные стволы. Время от времени Середин поглядывал на белую ленту реки, что просвечивала между деревьями, но выходить на открытое место не рисковал.

— Ночь и день завтрашний отшагаю, — прикинул он, — отосплюсь, а там можно и не таиться. Не станут же они из-за одного беглого раба дозоры во все стороны на день пути рассылать? Да и управлюсь я с маленьким дозором. А для больших разъездов в стойбище людей не наберется.

Разумеется, это означало еще не менее полутора суток без еды. Но после сегодняшнего ужина ведун был уверен, что вытерпит.

Вскоре после полудня берег пошел вниз, и спустя некоторое время Середин выбрался на край обширного болота. Солнце уже успело здесь хорошенько потрудиться, и вместо ровного ледового поля путник увидел перед собой черный торфяной ковер с десятками блестящих ледяных проплешин, окаймленных водой. Весна стремительно превращала вязи из удобных дорог в смертельные ловушки. С другой стороны — на теплой влажной земле тут и там желтели первые цветки вездесущих одуванчиков. Травки не самой вкусной — но вполне съедобной.

Вырубив мечом прочную слегу, Олег двинулся к зеленеющему впереди, в полукилометре, островку из сосен и высоких берез. Прощупывание топи перед каждым шагом отняло немало времени, но когда через полчаса беглец с облегчением растянулся среди ивовых кустов, он наконец-то ощутил себя в безопасности.

— Сюда погоня точно не сунется, — сладко потянулся ведун. — Так что можно и передохнуть.

Полчаса у него ушло на обустройство лежака из лапника, еще столько же — на сбор сухого валежника. Вытряхнув из поясного мешочка горсть наконечников для стрел, Олег нашинковал в него салат из одуванчиков, заморил червячка, потом там же вскипятил воды и вытянулся на подстилке, закинув руки за голову:

— Ну что? Жизнь, вроде, налаживается.

— А добрая женщина по твоей вине томится в неволе.

Едва не подпрыгнув от внезапности, Олег сел, подтянул поближе меч.

— Это Роксалана добрая женщина? — Он сплюнул прилипший к зубу кусочек одуванчика. — Эта зараза, которая приказала меня убить, которая переломала мои и чужие капканы, которая нажралась поганок и ухайдакала меня так, что я погони не заметил? В гробу я видел таких доброжелательниц!

— Ты должен ее спасти.

— А она уже спасена, берегиня. — Середин зевнул и снова вытянулся на подстилке. — Ее ценят и уважают, ее считают пророчицей, гласом богов. Внедряют в массы ее учение об этом… Э-э-э… Ну, когда женщина получает право таскать шпалы, а мужики — рожать детей. А, вспомнил. О гендерном равенстве.

— Шаманка кормит ее одним только ведьминым грибом и заставляет прыгать в огонь.

— Насколько я помню, она занималась тем же самым безо всякого принуждения.

— Но от этого гриба она умрет еще до новой весны! Его нельзя есть так много! Его вообще нельзя есть!

— Слушай, наяда, — передернул плечами Середин. — Тебе не зябко в такую погоду голышом шастать? На тебя смотреть холодно!

— Мне казалось, смертным нравится видеть меня именно такой, — пожала плечами хранительница леса, обошла вокруг костра… И внезапно оказалась почти на голову выше, темно-каштановые волосы собрались на затылке, тело скрылось под плотным парчовым платьем, возраст на вид увеличился лет до тридцати. — Так лучше, смертный?

— Солиднее, — признал Олег.

— Теперь ты спасешь Роксалану из неволи?

— Далась она тебе, берегиня! Чего ты о ней так печешься?

— У нее доброе сердце, смертный. Впервые за многие, многие века я увидела человека, который не хватал все, до чего мог дотянуться, а оберегал это. Она предпочла страдать от недоедания сама, но не тронула ни единой живой души. Спасла тех, что попались в силки и капканы. Мучилась голодом, но отказалась причинять боль другим.

— Мучился я, — поправил ведун. — А она как раз лопала от пуза. Сказать, что именно?

— Это все ведьмин гриб. Он одурманивает разум и насылает дурное веселие.

— Ну да, конечно, — кивнул Середин. — Во всем виноват наркотик. А те, что пьют или колются — это белые и пушистые ангелы. Несчастные жертвы. Даже когда кого-то режут или калечат.

— Она же не убила тебя, смертный!

— У нее просто не получилось. — Он зевнул и закрыл глаза. — Она сделала свой выбор. Все! Теперь каждый за себя.

Поутру ведун растопил себе еще немного воды, остатками залил угли и двинулся дальше — через болото к новому островку, потом еще к одному и через три часа вышел на сухой каменистый берег. Ориентируясь по солнцу, он направился на север, перевалил холмы, увенчанные острыми скальными уступами, начал спускаться через удивительно чистый сосновый лес — ни валежника, ни сухостоя, ни ломаных деревьев. Неожиданно краем глаза он ощутил движение, повернул голову… На камушке сидел бородатый пузатый малыш полуметрового роста, лохматый, в кожаном костюмчике, и ковырялся в сапоге с широкими отворотами. Ведун замер, поняв, что видит лешего — а эти шутники так просто никому на глаза не показываются.

— Чего вытаращился? — недовольно буркнул тот, не поворачивая головы. — Шишка под пятку попала.

Малыш снова натянул сапог, притопнул, встал, повел плечом. Лохматые волосы оказались серым мхом, ноги — кривыми корневищами, а сам леший — обычным еловым пнем. Олег свернул, подошел ближе. Тронул мох рукой. Пень как пень.

— Привиделось, что ли?

По уму, этой нежити не мешало бы оставить небольшой подарок, подношение — но Середин ныне был гол как сокол, а потому просто пожелал пню доброго лета и двинулся дальше, вниз по склону, пока не услышал громкое ржание. Ведун замедлил шаг, начал красться вперед уже не открыто, а прячась за деревьями, и вскоре увидел небольшой, на сотню голов, табун, ощипывающий молодую травку на открытом солнцу южном склоне.

— Южный… — уже вслух недоуменно повторил он. — Солнце напротив, освещен до самой подошвы. А шел я на север… Так какого лешего?

Над ухом кто-то громко хихикнул. Ведун оглянулся, никого не заметил и стал спускаться дальше. Уже через минуту он разглядел дальше, вниз по ущелью, десятка три юрт и несколько низких срубов, присыпанных землей. На северном склоне, на высоте метров пятидесяти, над поселком возвышалась площадка с отвесными скальными краями. Там тоже стояла юрта, больше похожая на индейский вигвам, над ней вился слабый дымок. На самом краю Середин разглядел каменную бабу: плечи, голова, зеленый венок на шее. Другие истуканы, скорее всего, стояли дальше.

— Вот проклятье… Я что, ходил по кругу?

— Ты должен ее освободить, — тихо сообщила ему женщина в парчовом платье и опустила веточку, чтобы святилище стало лучше видно. — Сейчас она спит, но шаманка уже варит для нее грибы. Она насушила их много, очень много. Хватит, чтобы убить Роксалану еще до первого снега.

— Какая заботливая! Интересно, наяда, а почему здешние кочевники решили, что эта глупая наркоманка пророчица?

— Когда она говорила, смертный, к ней слетались птицы и бабочки. Когда она останавливалась, у ног ее вырастала трава и распускались цветы. Да еще этот ведьмин гриб… Он делает человека странным.

— Птицы? Бабочки? Цветы? — усмехнулся Олег. — Интересно, откуда у нее взялись такие таланты?

— Я видела, как смертные бьют тебя. Слышала, что они желают убить тебя, замучить. Я испугалась за добрую женщину и послала к ней птиц. Смертные увидели ее, увидели птиц, удивились ее речам и решили, что она — один из духов леса.

— За нее ты, значит, испугалась? — неприятно кольнуло Середина. — А меня зарежут — так это ничего?

— Никто не вечен, человек. Каждому начертано подойти к концу. Кто-то умирает, кто-то благодаря этому продолжает жить, кто-то рождается, чтобы занять место умершего. Зачем мешать неизбежному? Таковы законы мироздания.

— Что же ты Роксалану спасаешь?

— Она необычная женщина, смертный. Ее душа возвышенна и жертвенна. Она должна жить. Она не такая, как ты, ее нужно беречь.

— Вот и береги, — прикусил губу ведун. — А у меня дела.

Он развернулся и быстрым шагом начал подниматься обратно в гору. Спустя полчаса по уже знакомой седловине ведун перевалил гребень усыпанного валунами взгорка, стал спускаться с другой стороны — и вдруг заметил высоко на сосне, на нижней ветке, бородатого малыша, беспечно помахивающего ножками в коротких ботфортах. Олег наклонился, подобрал шишку, а когда выпрямился — в кроне было уже пусто. На месте лешего сияло ослепительное солнце. То есть — било своими лучами прямо в лицо.

Ведун остановился, сплюнул, развернулся, двинулся назад — и вскоре по глазам опять ударили яркие лучи. Олег покачал головой, перевалил гребень еще раз — и уселся на валуне, подставив лицо солнцу.

«Чтобы снять морок, — припомнилось ему, — нужна сброшенная змеиная кожа, перо и цветы зверобоя. Кожу и перо я еще, может, найду. Но где сейчас взять зверобой? Да и поможет ли это против лешего. Ворон вроде ничего про них такого не сказывал. Только то, что пугают иногда да по кругу водят, если обидишь или не так чего в лесу сделаешь. Нет, вроде не ставят они морока, свои хитрости используют. Откупиться от них можно… Да только нечем».

— Здесь хорошее место, смертный. Во все стороны далеко видать.

Услышав рядом женский голос, Середин ничуть не удивился и даже головы не повернул.

— Там же больше ста воинов, берегиня, — вздохнул он. — Стража, опытные охотники. Неужто они свое стойбище надежно защитить не смогут? Где посты стоят, я не знаю. Попадусь, как кур в ощип. Заметят, тревогу поднимут. Пророчицу они, конечно, не любят… Но чужаков у себя в доме наверняка любят еще меньше.

— Я все продумала, смертный. Птицы соберут пустырник и сон-траву и перед закатом бросят их в котлы здешних людей. Смертные поедят перед сном и уснут крепко-крепко. Ты убьешь их всех, заберешь добрую женщину и уведешь по реке.

— Убить всех? — Тут уж Олег повернулся к наяде всем телом. — Почему?

— Они плохие люди. Они держат у себя добрую женщину и заставляют ее есть ведьмин гриб.

— Роксалана себя жертвой, как я заметил, не считает.

— Перед закатом ее опять отравят, и ночью она станет танцевать и давать пророчества. Увидев тебя, она может закричать и поднять тревогу. Сон-трава убаюкивает всех по-разному. Многие могут проснуться. Они плохие люди и попытаются тебе помешать. Утром они погонятся за тобой и поймают. Они попытаются тебя убить, а Роксалану снова станут кормить грибами.

— Я понял, — кивнул Середин. — Если вечером я проберусь в юрты и вырежу всех плохих людей — мужчин, женщин и детей, — добро победит зло и восторжествует справедливость. Правильно?

— Да, — согласилась нежить, почему-то не заметив сарказма. А ведь считается духом-покровителем, упырь лесной!

— Может, резать пока не станем? — предложил Олег. — Может, вы с лешим просто погоню закружите, заморочите, чтобы со следа сбилась?

— Когда добрая женщина закричит, поднимется тревога, — напомнила берегиня.

— Я постараюсь тихонечко, — улыбнулся ведун. — Согласись, народу на стойбище очень много. Пока всех перережешь… Долго, муторно.

— Хорошо, — снизошла берегиня, — можешь не резать. Я проведу тебя через густую чащу. Там искать не станут.

— Спасибо, прекрасная наяда, — низко поклонился Середин. — Только имей в виду, ни пустырника, ни сон-травы у меня нет. Не успел запастись. Как у тебя с припасами?

— Трава? — Дама поправила прическу, чуть поддернула подол, спустилась немного по склону. — Пожалуй, она будет расти здесь.

— Секундочку, — встрепенулся Олег. — А-а… морковку ты вырастить можешь?

Леди в парчовом платье улыбнулась кончиками губ, указала пальцем — и прямо у ног ведуна в земле стремительно набухли рыжие пимпочки с резными темно-зелеными хвостиками. Он дернул сразу две — в руках оказались сочные морковины толщиной в три пальца и в пол-локтя длиной.

— Здорово! — Он выдернул нож, быстро счистил грязь вместе с кожуркой, с осторожностью вкусил волшебный плод.

Морковка оказалась сахарной, как переспелая груша, сочной, как молодой огурец, и хрусткой, как свежая капуста.

«Просто сказка, — покачал головой Олег и запоздало подумал: — Дыню нужно было просить. Пока столько моркови сжую — челюсть отвалится».

Меж тем лесная наяда продолжала дирижировать над освещенной ласковым весенним солнцем поляной. Словно на ускоренной видеосъемке, ровной полосой из земли поднялась тонкая сочная зелень, набухла, потемнела, выставив под лучи разрезные листья. Удовлетворившись результатом, берегиня сложила руки и вытянула трубочкой губы. Уже через несколько секунд на ветви ближних рябин начали усаживаться мелкие лесные пичуги. Через минуту деревца склонились под тяжестью сотен птиц, а шелест крыльев слился в густой равномерный шум. Взмах — разносортная стая сорвалась с места, спикировала на зеленую полянку, пронеслась над самыми растениями. Каждый клювик отхватил от травы по крохотному кусочку, чтобы тут же унести его вниз по ущелью, и новорожденная «грядка» почти мгновенно превратилась во все тот же голый кусок земли. Разве только покрытый ежиком коротеньких жестких стеблей.

— В этот час злые смертные всегда варят пищу, дабы насытиться перед сном, — сообщила нежить. — Когда солнце сядет, все они будут крепко-крепко спать.

— Тогда и у меня есть немного времени. — Олег снял налатник и бросил его поверх ощипанных под корень стебельков. Расстегнул пояс, растянулся под солнцем.

— Отдохни, гость мой, закрой глаза. — Возникнув рядом, женщина погладила его по голове, провела ладонью по телу, породив волну тепла. — Тебе будет здесь хорошо…

Берегини испокон веков умели создавать ощущение уюта и безопасности для каждого, кто попадал в их владения. Руки нежити, совсем недавно предлагавшей убить сотни невинных людей, несли покой и отдохновение. Середин провалился в сон мгновенно, как в пропасть, поплыл по мягким ласковым волнам, напитался нежностью и безмятежностью. И когда он два часа спустя открыл глаза, то ощутил себя отдохнувшим так, словно целую неделю валялся на перине возле теплой деревенской печи.

— Пора, — только и произнесла берегиня.

— Тогда я пошел, — кивнул ведун, опоясался и бодрой трусцой побежал вниз по склону.

Солнце успело уйти за горные кряжи, но его лучи еще подсвечивали небо зловеще-красным цветом. С востока же начинала вскарабкиваться на небосвод пока еще бледная луна. Воздух стал заметно прохладнее, но брать с собой налатник Олег не стал. Лишняя одежда — лишняя тяжесть. Только движения стеснять будет.

Он миновал заросли рябины, пробежал с полкилометра между соснами, обогнул россыпь крупных валунов, перемахнул тонкий ручеек, опять помчался между редкими соснами. Вниз — это вам не в гору забираться. Только ноги успевай переставлять. Впереди показался густой ивняк, за которым открывался широкий, до самых северных отрогов, луг. Здесь лениво выщипывали молодую травку лошади, рядом с ними паслись два десятка овец. Табунщики отдыхали на самом краю, возле слабо тлеющего костра. Ведун повернул к ним. Как можно тише просочился меж низких ив к очагу, бесшумно вытянул меч, поднялся возле пастухов…

Старания были напрасны: трое кочевников безмятежно спали, развалившись вокруг котелка с остатками густого кулеша. От соблазна подкрепиться ведун устоял, но от другого не смог: он подобрал холодный уголек, наскоро нарисовал самому молодому из табунщиков усы и бородку, пожилому — большие круги вокруг глаз, третьему просто поставил на лоб три крестика, после чего забрал у старших пастухов седла, отошел на луг и принялся ловить лошадей. Двух скакунов посимпатичнее он оседлал, еще пару просто взнуздал, дабы увести в качестве заводных, после чего поднялся в стремя и широкой рысью помчался в сторону стойбища.

Коновязь имелась только перед одной юртой — восьмистенной,[1] крытой нарядной, вышитой кошмой и выделанной кожей. Здесь ведун и остановился — оставлять незнакомых лошадей без привязи он опасался. После короткого колебания, он откинул полог и заглянул в походный дом.

В центре юрты, в выложенном камнями очаге еще тлели крупные красные угли. Слева, прямо на полу, на коврах, посапывали бок о бок несколько малышей и одна женщина, накрытые общей овчиной. Судя по размеру — сшитой из доброго десятка шкур. Справа храпели всего трое крупных дядек, каждый на своей постели, если можно так назвать волчьи шкуры в качестве одеяла и непонятные скрутки вместо подушек. В одном из кочевников Середин узнал Джайло-Манапа. Старейшина спал беспокойно, метался на толстом пушистом ковре, стонал и поминутно взмахивал руками. Видать, чувствовал, что на стойбище творится неладное — но одолеть чары сон-травы никак не мог.

Обогнув спящих, ведун поднял с сундука у стены синий вышитый халат, встряхнул. Одеяние показалось ему красивым и удобным. К тому же, под халатом были приготовлены мягкие штаны, жилетка, а рядом стояла пара сапог. Хмыкнув, Олег быстро оделся. Сапоги показались слишком тугими — но войлок не резина, растянется. Жилетка наоборот — слишком свободной. Но никто не мешал запахнуть ее и халат поплотнее.

Совесть Олега не мучила ни секунды. Ведь кочевники отобрали у него пять лошадей, пять мечей и столько же поясных наборов. Он забирал четырех скакунов, один меч и еще немного мелочей. Вполне честная сделка. Пожалуй даже, туземцы оставались в наваре. Чего стесняться?

Ведун прошел по юрте, подобрал чересседельную сумку, сунул в нее пару мешочков с зерном, куль с сушеным мясом, связку вяленой рыбы и покинул гостеприимное жилище. Припасы он навьючил на одного из заводных коней, и только собрался идти дальше, как в стоящей через дорогу юрте дернулся полог, и на улицу, покачиваясь, выбрел обнаженный добрый молодец с Олега ростом и столь же широкий в плечах. Он пристроился к кустику крапивы и… только тут заметил незнакомца в одеяниях старейшины стойбища.

— Привет! — помахал ему рукой ведун и подошел ближе. — Ты чего, не ужинал, что ли?

— Нет, не до того мне ныне, уважаемый… — прищурился молодец. — Ты кто?

— Да я свой. Вот смотри…

Олег вскинул вверх левую руку и, когда кочевник проводил ее взглядом, с силой ударил его ногой в пах. Бедолага охнул, складываясь пополам, Середин дернул меч и со всего замаха ударил его по основанию черепа. Естественно, плашмя. Русские воины никогда не убивают безоружных — и рука сама повернула клинок. Молодец завалился головой в крапиву, а ведун, поколебавшись, скользнул под еще покачивающийся полог.

Этот походный домик имел всего пять стен и очаг, в котором прыгали языки пламени. На правой, мужской половине, под белой овчиной почивала круглолицая девица лет двадцати на вид, с поразительно белыми руками, вытянутыми над головой. При появлении незнакомца она округлила глаза и открыла рот — но Середин успел приложить палец к губам:

— Тихо, красавица. Молчи и отвернись, и ничего не случится.

Хозяйка юрты не отвернулась — но, по крайней мере, не подняла крик. Пройдя вдоль стены на левой половине, Середин быстро подобрал то, что нужно: долгополую полотняную рубаху, пару сапожек, шаровары, халат, похожую на пилотку шапку. Прибрал бы и еще что-нибудь, да обворовывать человека прямо на его глазах было неудобно. Нехорошо как-то. К тому же, где-то совсем рядом вдруг расплакался ребенок, неожиданным криком ударив по нервам. Олег попятился, выскочил наружу, пихнул одежду в подсумки, отвязал лошадей и повел за собой — наверх, к святилищу.

На скалистой площадке горели два костра, меж которыми, напевая, кружилась Роксалана. Рядом негромко постукивала в бубен одетая в старые коровьи шкуры шаманка.

Вигвамов здесь оказалось два. Они стояли друг против друга по разные стороны святилища, разгороженные добрым десятком грубо вытесанных каменных идолов. Даже странно, что в первый раз ведун не заметил этих истуканов. Видимо, запеченные туши глаза застили.

Оставив коней перед святилищем, Олег вытянул меч, прокрался к шаманке и аккуратно стукнул ее по затылку. Бубен умолк.

— Олежка-а! — раскинув руки, радостно побежала к Середину девушка.

— А-а!!! — грозно взвыв, кинулся к нему же из левого вигвама шаман в волчьих шкурах.

— Ежкин кот! — Олег отпрыгнул, уходя от удара посохом, увернулся от следующего, сделал выпад, но шаман попятился, не подпуская его на ближнюю дистанцию, опять взмахнул своим оружием. Послышался громкий шлепок. Шаман охнул, округлив глаза — ведун, пользуясь заминкой, скользнул вдоль палки и кольнул его в живот. Крутанулся…

«Пророчица» лежала с кровоподтеком на половину лица и блаженной улыбкой на губах. Со рта срывались слабые облачка пара — значит, жива.

— А может, так оно и лучше, — решил Олег, поднял Роксалану на руки, отнес к лошадям, перекинул через холку, сам поскорее поднялся в седло и двинулся с горы.

От стойбища далеко разносился детский плач — глотки драли уже не меньше полудесятка младенцев. В промежутках слышались тревожные голоса. Все как всегда: из сотен людей нашлись десять-пятнадцать, кто не стал ужинать, на кого отвар подействовал слабо или кто слишком быстро избавился от дурманящего воздействия. Теперь они метались по селению и пытались понять, что происходит. Дабы не вызвать слишком раннюю погоню, к юртам Олег сворачивать не стал. Ушел вправо, к пастбищам, за угасшим костром табунщиков направился к склону и верхом меньше чем за час перевалил гребень поросшего сосновым бором холма.

Еще до полуночи он добрался до болота и натянул поводья перед неподвижной фигурой в черной монашеской рясе, подпоясанной тонкой пеньковой веревочкой. Глубоко надвинутый капюшон полностью скрывал лицо — если оно вообще было у этого существа.

— Это ты? — недовольно спросил болотник.

— Думаю, что да, — кивнул Середин.

— Туда скачи, — посох указал на темнеющий у самого горизонта остров.

Несколько мгновений ведун колебался. Каждому известно, что болотник именно так людей и губит — прикидываясь путником и указывая дорогу в непролазные бездонные топи. Однако на этот раз прямо у Олега на глазах рыхлый мох, усыпанный клюквенными веточками, вдруг вспучился пологим валиком, словно сжатый с боков, уплотнился, в стороны покатилась выдавленная из пор вода.

— Эх, где наша не пропадала, — решился Середин и ткнул пятками скакуна: — Пошел!

На рысях он промчался через вязи всего за полчаса и вскоре спешился на пологом взгорке, заросшем черничником и вереском. И все это — под кронами могучих сосен. Расседлав лошадей, он бросил толстые войлочные потники на траву, положил на них Роксалану, прикрыл нарядным женским халатом. Сам вытянулся рядом и закрыл глаза. Почти сразу над ухом раздался оглушительный треск. Олег вскочил, выдернул из ножен меч — и понял, что наступило утро.

— Это ты, Олежка? — приподняла голову девушка. — А где Урга?

— Кто это такая?

— Тетка местная. Очень забавная. Научила меня будущее предсказывать. Она мне в бубен играла, а я танцевала. С ней очень здорово.

— Здорово у костра под бубен плясать? — хмыкнул Середин. — Не думал, что ты так соскучилась по дискотекам. Ладно, ты полежи, а я осмотрюсь. Вроде как стрелял кто-то…

— Из ружья? — встрепенулась Роксалана. — Я тоже слышала. Мы вернулись, да? Мы опять в двадцать первом веке? Я с тобой!

— Как хочешь. Только оденься, — указал ведун на женские вещи. — Не май-месяц на улице.

— Отвернись, — подняв перед собой и встряхнув рубашку, скомандовала девушка. — Кстати, а где Урга?

— Вроде шуршит что-то?

Олег направился на звук, пролез через заросли орешника, раздвинул колючие свечи можжевельника. Впереди между соснами что-то мелькало. Он пробрался еще на несколько шагов дальше и наконец-то понял, что случилось: по реке катился ледоход. Полюбовавшись несколько минут на размеренное, но неудержимое движение, Середин прошел вниз по течению и через две сотни метров остановился на узком мыску, тонущем в воде аккурат между рекой и болотом. Из болота в русло впадал ручеек всего в пару метров шириной. Никакого ледохода на нем, разумеется, не начиналось, но вдоль обоих торфяных берегов тянулось по талой полоске в два локтя.

— Вот, трах-тибидох… — сплюнул Середин. Жизненный опыт подсказывал ему, что намного безопаснее попытаться упрыгать на тот берег реки по льдинам, нежели переправляться через болотную протоку. При ширине с воробьиный шаг она запросто может ошарашить глубиной в два десятка метров и разваливающимися в пальцах берегами, на которые способна выбраться только водомерка в погожий жаркий день. — Кажется, мы крепко засели в этом уютном безопасном месте. И хорошо бы, чтоб грядущее половодье не превратило его в узкий куриный насест. Интересно, а куда Роксалана пропала? Давно должна была нагнать…

Как оказалось, девушка уже опять благополучно спала, одетая в ласкающий глаз туземный костюм: синий с вышивкой мягкий войлок халата, чуть более светлые шаровары, плотно стянутые вокруг сапожек, шапочка с высоким белым пером. Тревожить спутницу ведун не стал. Прикрыл своим халатом, чтобы не мерзла, а сам отправился исследовать остров. Владения оказались не особо велики — сотня метров в ширину, четыре в длину, примерно три в высоту. Из живности здесь имелось неведомое количество крыс и невидимые охотники на оных. Во всяком случае, ведун наткнулся на свежие остатки чьей-то трапезы: потроха и голый хвост. Пользуясь случаем, ведун вымочил в крысиной желчи кусок обломанной тут же коры и любовно припрятал в поясную сумку: пригодится, коли от нежити загораживаться придется. Или, наоборот, ее вызывать.

По дороге назад он набрал охапку хвороста и валежника, развел под стеной одного из крупных валунов огонь, вскипятил воды, заварил кашу. Растолкал девушку:

— Ау, Роксалана! С добрым утром! Есть будешь?

— Урга, это ты? — зевнула она так широко, словно собралась вывихнуть челюсть. — Дай грибов пожевать, а то глаза совершенно слипаются.

— Грибов не будет, — сообщил Середин, — будет крупка с мясом. Вставай.

— Ой, Олежка? — Открыв глаза, она снова зевнула. — Ты тоже здесь? Тебя нашла Урга?

— Это я ее нашел, — поправил ведун. — Вставай, есть будем.

— У меня руки не шевелятся, Олежка, — застонала спутница. — И болит все. У тебя парочки опят не найдется? Хотя бы сушеных?

— Они тебе еще не обрыдли, деточка? Садись, крупы пшеничной с мясом попробуй. Забыла, небось, когда последний раз ела нормально.

— Спать как хочется, Олежка, просто мрак, — опять зевнула она. — У тебя же должны быть грибы. Хоть немного. Неужели ты совсем ни одного не сорвал?

— Мне только поганок в сумках не хватает! Ешь же ты наконец, а то остынет!

— Как спать хочется…

Роксалана так в этот день и не поела, свалившись обратно на потники. Как не стала есть ни на второй день, ни на третий. Она спала с утра до вечера и с вечера до утра, лишь изредка принималась звать Ургу и молить Олега об опятах. Но ведун не мог угостить ее отравой, даже если бы захотел. На острове грибов не росло вообще — ни плохих, ни хороших. Имелись едва развернувшиеся папоротники, пушистые хвощи да заячья капуста, по берегам произрастали осока и рогоз. Правда, рогоз Олег выщипал почти весь, добывая вкусную, чуть сладковатую сердцевину.

Утром четвертого дня, осоловело хлопая глазами, Роксалана соизволила откушать приправленной салом ячменной каши, после чего снова отвалилась спать. Однако Середин решил, что это уже прогресс и первый шаг к выздоровлению.

— Она жива, смертный? — Лесная наяда, по обыкновению, здороваться не стала.

— Как медведь в берлоге, — ответил Олег. — Я уж решил, что ты про нас забыла, берегиня.

— Нет, смертный, — покачала головой женщина с безупречной прической и в темно-бордовом парчовом платье. — Я решила, что обязательно спасу ту, которая ценит жизнь лесных зверей выше своей собственной. Собирайся, скоро половодье. Вам пора уходить.

— Ты научишь меня ходить по воде?

— Плавать, — лаконично поправила нежить. — Готовься, спускайся к берегу. У тебя мало времени.

— Ладно, — не стал разводить лишние разговоры ведун. — Жди.

В опытных руках седлание лошадей не занимает много времени. Узда — в зубы, потник и седло — на спину, сумки — через холку. Вот только Роксалане просыпаться никак не хотелось, и Олег, кое-как запихнув девушку в седло, ремнем стянул ей ступни под брюхом скакуна — чтобы не свалилась.

— Я готов, берегиня, — спустился он к берегу, ведя в поводу снаряженных лошадей.

— Жди, — кивнула нежить и испарилась, скользнув темным облаком в сторону стремнины.

Снова она явилась минут через десять, с независимым видом спускаясь вниз по течению на обширной льдине, в которую вмерзли две скрещенные лесины. Берегиня не совершала никаких действий и даже смотрела куда-то в сторону, но льдина тем не менее подплыла к острову и ткнулась в камни, смяв молодую осоку. Олег, не дожидаясь приглашения, быстро завел скакунов на ледяной плотик, и течение понесло его дальше вниз по реке.

— Интересно, этот ручеек впадает в Волгу или в Урал? — поинтересовался Середин. — До Казани мы доплывем? Ах да, ее ж еще не построили. А до Булгара?

Никто не ответил. Наяда исчезла.

— Вы удивительно общительны, леди, — вздохнул Олег.

Река текла по темной границе между бескрайними болотами, уже проснувшимися, успевшими окраситься цветами и прикрыться зеленым моховым ковром и скалистыми обрывами, на которых лишь изредка встречались чахлые сосенки и березки, чудом уцепившиеся за какие-то невидимые щели. Однако часа через три скалы осели почти до уровня воды, болото, наоборот, отошло, уступив место травяному ковру, из которого местами торчали камни и тонкие деревца. Еще через час берега окончательно подровнялись: одинаково крутые, одинаково заросшие нехоженым сосновым бором, одинаково темные и мшистые. Льдина такого зрелища не выдержала и стала многозначительно потрескивать. Белый пузырчатый лед, что обрамлял более тонкую лесину, начал откалываться мелкими кусочками и отплывать в сторонку от импровизированного парома.

— Мы так не договаривались, — забеспокоился Олег. Он опустился на краю на колени и стал торопливо подгребать ладонями.

Его стараниями ледяной плотик приблизился к берегу и вскоре на хорошей скорости вылетел на каменистый мысок, выпиравший почти до середины русла. Послышался нежный хрустальный звон — и лошади все вдруг ухнулись в воду почти до самой холки. Середину было проще всего: сидевший на краю, он провалился всего по колено и сразу выскочил на сушу, стал ловить перепуганных лошадей за поводья. Веселее же всех досталось Роксалане: она проснулась по пояс в ледяной воде и теперь отчаянно вопила, ничего не понимая, дергалась в стороны, лупила по воде руками, однако не могла ни соскользнуть с лошади, ни хоть как-то ею управлять. Прошло не меньше трех минут, прежде чем она разобралась в происходящем и перешла на человеческий язык:

— Ты чего, идиот?! Что ты со мной сделал? Ты какого черта связал мне ноги?

— Так получилось, милая. — Пряча улыбку, Олег поймал повод ее скакуна и повел выше на берег. — Неужели ты проснулась, красавица?

— Ты дурак, да? Иди, сам по шею макнись! Костер разводи, чего таращишься.

Этот день стал первым, когда Роксалана не нудила просьбами о грибах и когда она не свалилась в беспробудном сне еще до сумерек. Наоборот, она долго лежала на спине, глядя в звездное небо, а потом вдруг изрекла:

— Как здесь все-таки хорошо, Олежка. Ради такого отдыха никаких денег не жалко.

Середин благоразумно промолчал, подозревая, что у нее все еще остались некоторые нелады с головой.

Утром девушка помогла ему собраться: убрала потники, оседлала коней. Правда, в седло они так и не поднялись: в нехоженой чащобе ветки висели слишком низко. При каждом шаге приходилось выбирать, куда ставить ногу, чтобы не вывернуть ее на камне и не провалиться в трухлявое бревно. Однако Роксалана не роптала. Шла следом, ведя на длинной привязи пару скакунов, отмахивалась сорванной веткой от первых, пока еще ленивых, полусонных комаров. В общем, стала совсем нормальным человеком. Даже лучше, чем была раньше. А вот дорога оказалась настоящим мучением: по километру в час, не более. Олег даже начал подумывать о банальном плоте: срубить сосну, связать плот в четыре бревна да покатиться вниз по течению. Раз в пять быстрее получится! Но при этом пришлось бы бросить на произвол судьбы несчастных коней, а трудолюбивую скотинку было жалко.

Неожиданно непролазный бурелом оборвался, они оказались на широком песчаном пляже, от края до края изрытом тысячами копыт.

— Водопой, — сообразил ведун. — Изрядные стада, однако, тут пасутся. Явно не пара лосей изредка заглядывает.

— Дно какое чистое, — согласно кивнула девушка. — Летом тут загорать просто сказочно. Лучше, чем в Марь-дель-Плата.

— Может быть, чтобы ноги не ломать, попытаемся вдоль по тропе пройти? Она наверняка на открытые луга выведет. Пойдем по ним на север. Думаю, там дальше еще выходы к реке будут.

— Подержи коня, я вон с того камня помыться попробую, чтобы сапоги не мочить.

— Повезет — поселок какой найдем. Попытаемся лошадей на лодку сменять. А если места дикие, то просто отпустим их и плот срубим. Тут, на лугах, уже не пропадут.

— Вот черт, все волосы спутались! И расчесать нечем. Так ты коней подержишь?

— Да-да, конечно…

Лошади фыркали и тянулись к воде, но поить их Олег не торопился. После питья скакунам положен обед и отдых, а ведун не был уверен, что есть смысл останавливаться на дневку.

— Ах ты сволочь! — прервала его размышления звонкая пощечина. — Как ты мог так поступить, скотина?!

И прежде чем Середин успел отреагировать, он схлопотал еще одну оплеуху.

— Ты чего, с ума сбрендила? — Ведун отпустил скакунов и попытался поймать девицу за руки.

— А это, это что? — тыкнула себе в щеку Роксалана. — Откуда этот синяк?! Откуда? Ты меня бил, ты меня бил, сволочь!

— Когда, ненормальная?

— Откуда синяк? Думаешь, я ничего не помню?

— А что ты помнишь?

— Все помню!

— Что?!

— Ну, помню, как мы через перевал шли, — несколько понизила тон спутница.

— Дальше?

— Долину помню…

— А Ургу? Бубен, костры, коровья шкура, ай-люли, ай-люли… — Олег затряс руками и закружился, слегка притоптывая. — Про пророчества помнишь?

— Точно! Помню! — потерла лоб девушка. — Помню, хорошо так было… Я им говорила, чтобы мужиков на три буквы посылали, если те начинают права качать. Типа, начал требовать, чтобы сапоги снимала или ноги мыла, — к телу на хрен не допускать. А полезет силой, так просто уйти. Свалить там в лес или к маме. И детей им не рожать, если хамят. В общем, равноправие, или пусть вообще без женщин живут.

— Совсем сбрендила, малышка? Какое равноправие? Сутками в седле стада с пастбища на пастбище перегонять и овец стричь с рассвета до заката?

— Ты считаешь, женщина хуже мужчины управится с ножницами?!

— Нет, женщина лучше, — моментально пошел на попятный ведун, поняв, что коснулся опасной темы. — Ты говорила, тебя научили пророчествовать?

— Еще как! Урга учила. Она настоящая ведьма, не то что ты.

— Ну да, конечно, — хмыкнул Середин. — Куда нам, грешным. Может, предскажешь, что нас ждет?

— Запросто. — Роксалана закрыла глаза, запрокинула голову, подставила ладони солнцу. Начала вращаться, тихонько подвывая.

— Ну, и что?

— Мы придем в селение… Там много юрт… Ну вот, все вижу. Мы будем сидеть на коврах в сытости и полном кайфе, нас будут ублажать, как заморских принцесс. А потому… А потому… Нет, не потому. Просто я буду дочерью подгорного князя! Вот.

— Ну-ну. А дочерью луны ты не станешь?

— Сам дурак, — небрежно парировала Роксалана. — Я, между прочим, и так дочь подгорного князя!

— Это как?

— А чем, ты думаешь, мой папа занимается? Так вот, не считая всякой ерунды, он еще и нефть добывает. Наша фирма то есть. Так что он самый настоящий хозяин земных недр. Или того, что под землей, под горой. Самый настоящий подгорный князь. Что, съел? — И она показала ему лиловый, обложенный белой сыпью язык.

— Вот проклятье! — спохватился ведун, но было поздно. Забытые за спором скакуны уже опустили свои морды к воде. — Ну вот, вопрос решен. Теперь никуда не денешься. На опоенных конях скакать нельзя. Насосутся — отведем их на лужок, пусть поедят немного. А там видно будет.

Ближайшая поляна оказалась всего метрах в пятидесяти от реки. Трава здесь стояла если не по колено, то все равно довольно высокая. Олег спутал скакунам ноги, занялся костром, и вскоре они со спутницей растянулись на попонах по сторонам от огня.

— Ты представляешь, Олежка, — продолжала копаться в своих воспоминаниях девушка, — они продают своих дочерей за выкуп. Они заставляют женщин себя мыть. Считают для мужчины оскорбительным дотронуться до грязной посуды. Все праздники проводят только мужчины, а женщины должны в это время оставаться в юртах! Представляешь? Естественно, я объяснила, что всякое имущество они зарабатывают вместе с мужьями. И для благополучия детей это добро нужно считать женским. Ведь детей рожаем именно мы, правда?

Олег тоже вспомнил о своем пребывании на злополучном стойбище, открыл сумку, нашел туесок с селитрой, аккуратно рассыпал его на обрывок сари — пусть подсохнет на солнце. Ковырнул из костра продолговатый уголек, оставшийся от ивовой ветки, немного выждал, пока тот остынет, и, раскрошив между пальцами, высыпал поверх «китайского снега». Сюда не мешало было бы добавить и серы, но единственным доступным ему сейчас источником этого минерала было ухо. А там оно с салом и кремнием. Хорошо хоть, долю элемента в составе можно снижать вплоть до двух-трех процентов.

— Ты меня слышишь, пижон?!

— Слышу, слышу, — кивнул Середин. — Вот только, помнится, когда меня позвали на жертвоприношение в честь полнолуния, тетки там хлестали брагу наравне с мужиками.

— Да, да, точно! — обрадовалась девушка. — Это тогда первый раз удалось… — И тут она осеклась. — Подожди, это там тогда… Я тебя… О господи! Олеженька, милый, извини! Сама не знаю, что там на меня нашло. Я тебе так обрадовалась, помню, так хорошо мне было. А потом чего-то вспомнилось, как мы через снег шли, и как у Аркаима на крюк меня вешали… И ведь правда вешали! А ты и пальцем не пошевелил, чтобы меня спасти! Ты бесчувственный чурбан! Ты эгоист и самовлюбленный тип! Да-да, отверни морду! Не нравится, когда правду в лицо говорят? Глаза колет? Как я тебя терплю столько времени, просто сама себе поражаюсь. У тебя, кстати, вода закипает. Посоли ее и можешь бросать крупу.

Поначалу Олег собирался пообедать и двигаться дальше через луга. Но после еды его одолела лень. Он подумал, что после долгого дня пастухи наверняка пригонят ближайшие стада на водопой, и прямо здесь можно будет узнать про окрестные селения, здешние нравы и обычаи, про возможность поторговать. Увы, до самой темноты никто на берегу так и не появился. Путникам пришлось дожидаться утра, собираться и скакать неспешной рысью по утоптанной дороге, пробитой сквозь изумрудно-зеленую траву. Пастбища казались девственными, ни разу не тронутыми, но уже перед полуднем Олег и Роксалана миновали отару овец минимум в две тысячи голов. Сторожили тонкорунных бяшек пятеро пастухов. Один, заметив незнакомцев, подъехал ближе, но в полусотне метров отвернул и галопом помчался обратно.

— Хоть бы словом перемолвился, — прикрыв глаза от солнца, проводил его взглядом ведун. — Ты смотри, он не к своим, он куда-то к лесу скачет. Там горы. Значит, мы опять в долине.

— А ты где думал оказаться? В море?

— На равнине, деточка, на равнине, — вздохнул Олег. — Интересно, куда мы успели добраться? Где-нибудь в окрестностях Уфы бродим или еще до Белой не добрались?

— Карту с собой взять ума не хватило?

— Хватило, Роксалана, хватило. Карту Швейцарии. Если ты помнишь, мы ехали именно туда.

Дорога начала поворачивать вправо. Медленно и осторожно, как железнодорожные пути. Только через час путники поняли, что, обогнув темный лесок в низине, из которой врастопырку торчали десятки каменных пальцев, они направляются прямиком в горы. Луга закончились, но дорога, оставаясь такой же утоптанной, как и раньше, поползла через редколесье. Вскоре камней вокруг стало больше, чем земли, лес поредел до состояния отдельно торчащих стволов — и тут впереди открылась новая зеленая равнина. Или, скорее, плоскогорье. Впереди, спрятавшись от ветров в широкой расселине, стояли десятки нарядных войлочных юрт. Из конических макушек большинства из них вверх тянулись сизые дымки. Однако на улице не было видно ни единого человека.

— Значит, сказываешь, нас усадят на ковры и будут потчевать от пуза всякими вкусностями, пророчица? — придержал поводья Середин.

— Руку даю на отсечение, — поклялась Роксалана. — Я еще ни разу с пророчествами не ошибалась.

— И много у тебя их было, о образованнейшая из пифий?

— Не знаю… — пожала плечами девушка. — Но Урга всегда радовалась, что я одну лишь правду изрекаю.

— Ладно, — решился ведун. — Коли правду, тогда поскакали.

Широким шагом они подъехали к поселку. Возле крайней юрты ведун из вежливости спешился и вошел в кочевье, ведя скакунов в поводу. Роксалана последовала его примеру. Они миновали первый походный дом, второй… Пятый.

Никого.

— Ты не знаешь, какое сегодня число? — шепотом поинтересовался Середин. — Может, это… Первомай? Вальпургиева ночь?

— Какой же праздник, если никто не веселится?

— Праздник нечистой силы, мудрейшая из пифий, — ухмыльнулся Олег. — Никто из дома не выходит, чтобы в лапы к бесам не попасть.

— Не называй меня так. Мне не нравится.

— Хорошо, буду называть глупейшей…

Ответить Роксалана не успела. Улица вокруг внезапно наполнилась людьми, одновременно выскочившими из юрт, из-за жилищ, поднявшимися из-за опрокинутых повозок и высоких груд толстых неошкуренных жердей. Причем это были лишь крепкие мужчины. Олег рефлекторно схватился за рукоять меча — но никто из туземцев оружия не обнажал, и он тоже оставил клинок в ножнах.

— Ты уверена, что нас будут ублажать, а не резать? — шепотом уточнил он.

— Сто процентов, — ответила спутница и лучезарно улыбнулась: — Здравствуйте, товарищи дикари!

У Олега что-то едко дрогнуло в груди — но туземцы, видимо, не поняли смысла последнего слова. Во всяком случае — никак недовольства не показали. Даже наоборот: из толпы выдвинулся седовласый кочевник в богато расшитом серебряными нитями халате, в высокой войлочной шапке с загнутыми вверх полями, прижал руки к груди:

— Приветствуем вас на наших землях, люди рода Манап.

— И вам всем здоровья, уважаемые, — после короткой заминки поклонился Середин.

— Вы должны помнить, дорогие гости, каким уговором закончилась последняя война между нашими родами, — не опуская рук, продолжил кочевник. — Не будет отныне меж нами ни крови, ни мира, и не ступит уроженец одного рода на земли рода другого. А кто нарушит запрет, тот наказан будет немедленной смертью…

Ведун и дернуться не успел, как множество ладоней схватили его за плечи, локти и запястья. Руки быстро свели за спину, смотали вместе.

— Эй, подождите! Вы чего? Мы… Мы не из рода Манап! Мы не нарушали никаких запретов!

— На вас одеяния с шитьем из родовых знаков этого рода, — невозмутимо напомнил кочевник.

— Это не наше! Наша одежда испорчена! Мы купили ее в соседнем стойбище!

— Никто и никогда не продаст одежды с родовыми знаками, несчастный. Ты лжешь. Страх совсем одурманил твой разум.

Олег ощутил, как веревочная петля легла ему на шею, как в затылок уперлись гладкие деревяшки прочной рогатины.

— Да посмотрите же на нас! — дернулся он. — На морду мне посмотрите! Я же белый, я не местный! Посмотрите на нас, рожи китайские!

— На вас знаки рода Манап, — покачал головой кочевник. — И если Джайло придумал какую-то хитрость, тем хуже для вас.

Он махнул рукой, и Олег ощутил, как петля начала затягиваться.

Роксалана в это время тоже говорила. Точнее, кричала во все горло:

— Отпустите меня! Отпустите немедленно! Папа вас найдет! Он порвет вас всех в куски! Пустите! Папа! Вам всем конец! Мой папа сильнее всех! Он качает нефть и строит заводы! Чертовы дикари! Мой папа качает кровь земли! Он качает кровь земли и превращает ее в золото. За меня он отдаст все! Он отдаст все, чтобы найти меня и выжечь вас, как клопов! Я дочка хозяина «Роксойлделети», козлы! Нефтяного магната! Дочка хозяина недр! А-а-ай, сволочи, не-ет! Я все расскажу! Я… Я дочь подгорного князя…

Петля стянулась, и девушка перешла на хрип. Олег тоже ощутил смертельное сжатие веревки, земля ушла из-под ног, в глазах заплясали разноцветные мошки, уши наполнились утробным гулом, виски внезапно резануло болью, словно в них вонзили тупые граненые стилеты. Ведун в отчаянной попытке вытянул носки, надеясь достать до опоры — но ничего не получилось. Только справа и слева начала быстро сгущаться тьма.

«Мара, — одними губами прошептал он. — Прекраснейшая из богинь…»

Пришел миг его последней чаши: костяной, оправленной золотом и до краев полной густого дурманного вина.

И тут опора вернулась. Правда, ноги почему-то отказались повиноваться, и если бы не заботливые руки кочевников, подхвативших его, ведун упал бы на землю. Кто-то ослабил врезавшуюся в горло петлю, кто-то разрезал стягивавший локти ремень. Темнота отступила, и Олег различил оживленно спорящих кочевников. Пожилые, хорошо одетые туземцы размахивали руками, тыкали пальцем в сторону девушки, указывали на горы и землю. К сожалению, услышать их Середин не мог — в ушах еще бушевал непонятный гул, похожий на непрерывный вой ветра. Наконец его поволокли куда-то влево, к стене, ограничивающей расселину с востока. Минута — и он вслед за Роксаланой был впихнут в узкую дверь, плотно сбитую из толстых, в руку толщиной, почерневших от времени досок. Ноги ведуна очень вовремя восстановили подвижность — и вместо того, чтобы пропахать носом пол, он всего лишь сделал несколько шагов, столкнувшись со своей спутницей.

— Осторожнее ты, увалень! — пихнула его девушка. — Ногу мне отдавил, слон неуклюжий!

Это означало, что слух тоже вернулся, преодолев гул невидимого трансформатора.

— Значит, сказываешь, будут холить и ублажать? — потер ладонью ободранную шею Олег и с чувством добавил: — Клас-сная из тебя получилась пророчица.

— Но ведь отпустили же! — с гордостью парировала Роксалана. — Я думаю, они моего отца знают. Или про его фирму слышали. Ты заметил, нас отпустили, как только я сказала про «Роксойлделети»?

— Я вообще не заметил, чтобы нас отпустили. — Ведун пошарил по поясу. Ремень ему оставили, но чьи-то заботливые руки вытянули из ножен и меч, и оба ножа.

— Это пока, — отмахнулась спутница. — Я думаю, они сейчас свяжутся с папкой, скажут, что я здесь, и он пришлет «вертушку». Сколько отсюда до Уфы? Километров двести, триста? Думаю, часа через три все уже закончится.

— Отсюда до Уфы лет шестьсот, — хмыкнул Середин. — Плюс-минус двести метров.

— Дурак ты, Олежка, и шутки у тебя дурацкие.

— Уж кто бы говорил! Или ты вправду веришь в существование вертолетов?

— Я на них сто раз летала! И вообще! Может, мы ни в какое прошлое не попадали? Может, нас при аварии в дикую тайгу выбросило? У нас в тысяче районов люди и сейчас еще как в каменном веке живут!

— Насчет «сейчас» это ты точно подметила…

Олег достал из туеска горсть перемешанной с углем селитры, расстелил тряпицу перед узким окошком на притолоку, высыпал зелье на нее — пусть сохнет. Мысленно он отметил, что наличие окна в их бревенчатой, с каменным полом и одной каменной стеной тюрьме — очень скверная примета. Это означало, что пленников заперли не просто в свободной от припасов кладовке. Помещение предназначалось специально для людей. Кулям с зерном или мерзлым тушам ни свет, ни свежий воздух ни к чему. С другой стороны — с чего бы это вдруг такая забота о полоне?

За дверью послышались шаги, шорохи, тяжело громыхнул деревянный засов. Ведун попятился, рука хватанула воздух над пустыми ножнами. Внутрь протиснулись бочком трое крепких ребят в остроконечных шлемах, собранных из железных пластин со щелями почти в палец. Для вентиляции, что ли, дыры оставили? Вместо жилеток и халатов на них были толстые панцири из войлока с нашитыми чешуей большими круглыми пластинками. На поясах красовались мечи и топорики с узкими лезвиями: настоящие чеканы. Парни почтительно поклонились, прижав руки к груди — однако вся их внешность показывала, что пленникам нужно вести себя как можно благоразумнее.

Вслед за воинами внутрь проскользнули хрупкие девушки и принялись торопливо… раскатывать ковры! Прямо на пыльный каменный пол ложились изумительные по красоте набойные войлочные, пушистые шелковые, катаные шерстяные прямоугольники. Еще несколько полос кошмы были споро прибиты к стенам деревянными клинышками.

Одни красавицы выскочили, вместо них появились другие, с глиняными и деревянными мисками. Узилище наполнилось ароматами горячего мяса и острым запахом пряностей. Урюк, мед, чернослив, изюм, еще горячее мясо, политое коричневым соусом, чищеные орехи, слоистые лепешки с коричневой корочкой, творог, сметана…

— А?! Что я говорила?! — громко хмыкнула Роксалана. — Они уже созвонились с моим отцом! Вы говорили с папой? Он пришлет за мной вертолет? Он приедет сам? Что он сказал?

На губах туземцев застыла восковая слащавая улыбка. Они поспешно шмыгнули за дверь, грохнул засов.

— Кажется, папа просил подержать тебя здесь подольше, — сделал вывод Середин.

— Наверное, свободный борт не нашли, — отмахнулась спутница, по-турецки присаживаясь возле угощения. — Такое сплошь и рядом бывает. Знаешь, сейчас работы вокруг сколько? Да еще местные с «социалкой» постоянно напрягают, на совесть давят. То больных возить приходится, то учебники, то пожарников. Да и с погодой накладки случаются. Тут солнечно, а в Уфе, может, сейчас снег идет! Или Челябинск тут ближе получается?

Олег промолчал, взял из миски пару кусочков убоины, кинул в рот. Убежденность Роксаланы его ничуть не поколебала, однако… Однако впервые за время своих приключений он попал в поруб, где к пленникам относились с таким трепетом и заботой. Как бы то ни было, ситуацию стоило использовать как можно полнее, а потому Олег, тоже поджав ноги, уселся напротив спутницы и приступил к обстоятельной трапезе.

Рай земной продолжался пять дней. Угощения приносили регулярно и кормили вдосталь. Без напоминаний выносили горшок и подменяли чистую воду для умывания. Однако ни на какие вопросы ни девушки, ни одетые в броню стражи не отвечали. Только напрягались и пытались сделать вежливое лицо. Вечером четвертого дня одна из кочевниц осталась вместе с ними — она села возле стены, сжавшись в комочек, и тихонько заплакала.

— Опа, кто это тут такой несчастный? — присел перед ней Олег. — Что случилось? Тебя заставляют есть по утрам манную кашу?

Она мотнула головой.

— Хочешь мед? Сотовый, сладкий, настоящий… Снова нет? Ну, тогда я и не знаю, чем помочь, — развел руками Середин. — Может, скажешь, в чем твоя обида? Честное слово, я попытаюсь тебе помочь.

— Я не хочу умирать… — тихонько всхлипнула малышка лет четырнадцати и облизнула губки.

— Так и не нужно, — улыбнулся ведун. — Не умирай. Я разрешаю.

Вот тут у новой соседки и случилась истерика. Она выла в голос и ревела в три ручья, размазывая сопли, пытаясь рвать на себе волосы. Те были плотно стянуты на голове тугой черной косой и не поддавались. Олег по привычке сунулся в сумку, но нужного для такой ситуации пустырника среди собранных припасов не нашлось. Пришлось брызгать малышке в лицо водой для умывания, давать ей пить, обнимать ее и гладить по голове. Прошло не меньше часа, прежде чем он решил, что кочевнице можно снова задавать вопросы.

— Так что, милая? Отчего ты решила, что есть риск умереть?

— Так мы же… Нас же… Гномам…

— Что «гномам»?

— Нас отдадут гномам. А они скормят горным демонам.

— Горные демоны — это кто?

— Это великаны. Великаны, что служат гномам. Каменный великан Ессей оберегает подземный мир от чужаков и роет новые пещеры, железный великан Фарух сражается за гномов в войнах, а золотой великан Люклин охраняет их сокровища. Гномы жертвы им приносят. Людьми-и-и… — И девочка снова завыла.

— Подожди, — присел перед ней Олег. — Почему ты решила, что гномы такие кровожадные?

— Им корми-ить нужно… — не забывая подвывать, ответила малышка, — де-емонов… Они воевали много за это… Мы им жертвы даем, а они нам железо прино-осят. Мечи, топоры, подковы, стремена-а-а… И серьги, обереги, амуле-еты…

— Железные? — удивился ведун.

— Золотые и ме-е-едные…

— Гномы воевали с людьми на право давать вам золото и железо? Украшения, мечи и инструменты.

— Да-а-а… У них де-емоны, их не одоле-еть…

— Понятно… — зачесал в затылке Середин.

На самом деле понятного было мало. Получалось, гномы воевали с людьми, требуя с них дань «кровью». И победили. Причем не раз. Но они не просто берут дань, а в обмен снабжают побежденных оружием, украшениями и нужными в хозяйстве железяками. Какая доброта! Может, девчонка что-то путает по незнанию? Хотя, с другой стороны, кочевники от такой дани могут уйти, ищи их потом в чистом поле! Зато, если приманить людей вещицами, которые те сами сделать не способны, но в которых остро нуждаются, можно удержать их на месте, приручить.

— Мышки плакали и кололись, но продолжали жрать кактус, — пробормотал себе под нос Середин. — Тебя как зовут-то, милая?

— Та-ария, — всхлипнула бедолага.

— Тария… Красивое имя. Скажи, а гномы только девушек просят или и парней тоже? Стариков, женщин бесплодных?

— Девушек, — коротко всхлипнула малышка.

— С чего же ты решила, что людей именно скармливают? Скормить и старика можно. Если только девушек хотят, то, может… Может, они на вас просто женятся?

— Вам хорошо, дочку подгорного князя не тронут. Гномы ее своему повелителю вернут. А меня отдадут велика-анам! — Тария попыталась еще немного взвыть, но у нее не получилось. Видимо, устала.

— На меня посмотри, — предложил ей Олег. — Вот уж меня точно никто замуж не возьмет. Если и пригожусь, то только как корм. Но я же не плачу!

— А может, ты вместе с дочкой подгорного князя в мир сбежал? — предположила девочка. — Тебя тоже не тронут.

— Я что, похож на гнома? — хмыкнул ведун.

— Нет, — покачала головой Тария. — Гномы — они маленькие, нам по пояс будут. И головы у них вытянутые вверх, как репка перевернутая.

— Да ты что? — Олег отошел к Роксалане, уселся на ковер перед спутницей, глядя ей в глаза. — А подгорный князь — это главный из гномов?

— Да…

— Почему же вы поверили, что мы с этой мудрой пифией имеем отношение к здешним карликам?

— Многие не поверили. Но старейшины решили не рисковать и отдать вас обратно подгорному князю. Пусть он сам увидит, она это или нет.

— Бред все это, — отвернулась Роксалана. — Бред сивой кобылы. Никаких гномов не существует.

— Кабы так, дорогая моя предсказательница. Да только все народы на всех концах планеты хором рассказывают о существовании такого вот подземного народа. Думаешь, сговорились папуасы с шотландцами, а полинезийцы с германцами?

— Может, в Альпах эти твари и водятся, — парировала девушка, — но вот на Урале про гномов никто никогда не слышал. Здесь их нет!

— Какие мы категоричные! — покачал головой Олег. — Меньше нужно шубки покупать, а больше родной историей интересоваться. Про ломоватовскую культуру, про пермский звериный стиль, про сисанидское серебро ты когда-нибудь слыхала? Я, пока по двадцать первому веку бегал, здешними краями поинтересовался. И прошлым и будущим. Здесь, если хочешь знать, бронзовые топоры отливали еще тогда, когда египтяне зубами гранит в пустынях грызли. Кто это по-твоему делал, люди? Так они в это время, говорят, еще дикими и лохматыми зверьми выглядели. Получается, пять тысяч лет назад здешние рудники, кроме гномов, копать было некому. Так-то вот, леди директор.

— А почему египтяне зубами камни грызли? — не поняла Роксалана.

— Потому что даже бронзовых инструментов у них тогда не было, — напомнил Середин. — А строили они все из гранита и тому подобных базальтов. Ровно обкусанных и полированных.

— Понятно, — кивнула спутница, — юмор изображаешь. Так вот, дорогой сатирик… Ты не забывай, с кем разговариваешь. У меня отец всю жизнь в геологии, и я с детских лет только об этом и слышу. Нет на Урале никаких гномов, и никто их тут никогда не видел. Хозяйку Медной горы встречали — тут никто не спорит. Сколько раз она горняков о грядущих обвалах предупреждала, не счесть! Призраки мертвых шахтеров людям встречаются. Но гномов никто и никогда на Урале не видел, забудь! Я скорее в белокурых двухметровых арийцев поверю, что тут якобы пятьдесят веков назад фабрики строили, нежели в гномов. Забудь. Вот. А справочники свои засунь туда, откуда брал. Там им самое место.

— Значит, про арийцев ты знаешь? — несколько сбавил тон ведун.

Роксалана громко, презрительно фыркнула и принялась ощипывать края свежей лепешки.

— Что-то не то, — спохватился Олег и обернулся к Тарии. — Если старейшины решили вернуть нас ее папочке, при чем тут ты?

— Гномы каждые три года требуют по три девственницы, — сообщила кочевница. — Старейшины урядили, что жертв будет опять три, как всегда. Каждому демону по жертве. Гномы дадут за нас полный выкуп, хоть и неурочный, — она опять всхлипнула. — Медью, железом и золотом.

— А волосы у ваших гномов случайно не белые? — поинтересовался Олег.

— Никто не знает, — пожала плечами Тария. — Они все время в толстых шапках ходят. Чтобы о камни и потолки головой не биться.

— Значит, не арийцы, — сделал вывод ведун и отошел к двери. Там он аккуратно собрал подсохшее зелье в горку, связал уголки тряпицы, дабы смесь оказалась в подобии мешочка и принялся его переминать. Хочешь получить качество — не жалей сил. Равномерного и качественного перемешивания за минуту не получить, и даже за час. Нужен как минимум день. А лучше и два.

Ввечеру им в который раз поменяли воду, принесли свежеприготовленное мясо, сласти, жидкий, чуть солоноватый айран из кобыльего молока. Напиток тут же поделили на троих — в узилище почему-то постоянно хотелось пить, — и приступили к трапезе. Олег съел всего несколько кусочков и понял, что больше ему ничего не хочется. Ни есть, ни пить, ни спать. На ведуна напало безразличие, отрешенность от мира. Он увидел, как распахнулась дверь, как внутрь вошли женщины с закрытыми лицами и начали расчесывать Тарию и Роксалану. Выход остался свободным — но у Олега не возникло желания ни убежать, ни схватить спутницу и вырваться на свободу. Открытая дверь оставалась для него всего лишь светлым прямоугольником в стене.

Кочевница перестала плакать, Роксалана никак не возражала против того, что чужие руки вытворяли с ее волосами — сидела спокойная, как замерзший между оконными стеклами таракан.

«Видимо, ей что-то добавили в питье, — посетила Середина безучастная мысль. — На бром похоже или календулу. А может, и опий. Маков тут летом должно быть преизрядно».

Между тем девушкам поменяли рубашки на вышитые, с алыми подолом и краем ворота, пояса — на войлочные, вышитые бисером и цветной нитью, на плечи повесили золотые медальончики. А может, и бронзовые, просто хорошо начищенные. По виду Середин цветные металлы не различал. На висках у девиц появились кольца с овальными прорезями, в ушах — массивные серьги с шелковыми кисточками, на шее — монисто из шестигранных чешуек. Олега эти украшательства не коснулись. Видимо, парней в путь к гномам и вправду никто никогда не снаряжал.

Затем Роксалане и Тарии водрузили на головы войлочные шитые пилотки, украшенные пучком распушенных разноцветных перьев, с поклоном поднесли им по серебряной пиале, полной тягучего янтарного меда. Те выпили. Перед ведуном тоже склонилась юная красавица:

— Испей, брат мой, — сказала она. — Заговоренный мед подарит тебе крепость для долгого пути. Жертва твоя придаст силы нашему роду для долгой жизни. Испей и иди предначертанной тебе дорогой во имя живых.

«Какие красивые слова, — расслабленно улыбнулся Олег. — Видать, она очень хотела поддержать меня. Нельзя отказывать столь милой девушке…»

Он принял пиалу, осушил ее до дна. Хоть и подозревал, что в мед опять подмешано какое-нибудь отупляющее зелье, но отказаться пить не смог. Не хватило силы воли. Ему казалось, что он спит, что все происходящее с ним — это всего лишь сон. Не нужно сопротивляться, не нужно протестовать. Надо просто покатиться по течению, досмотреть грезу до конца. Потом он проснется, и все будет хорошо.

За распахнутой дверью смеркалось. На фоне серого неба появился седовласый старейшина, вежливо поклонился:

— Час настал, дети мои. Идите со мной.

«Раз говорят — нужно идти», — вяло подумал ведун и первым вышел на улицу.

Похоже, никаких фокусов от своих жертвенных барашков туземцы не ожидали. Снаружи не было стражи, не собралось никакой толпы. Трое кочевников солидного возраста, пара крепких парней без щитов, копий и брони, да еще шаман в волчьих шкурах, увешанный бубенчиками и костяными оберегами, с длинным посохом — и все.

— Идите за мной, — повторил старейшина, поманил их за собой и спокойно двинулся вдоль юрт.

Покинув расселину, он свернул вправо, к россыпи крупных, с откормленного гуся, окатанных камней, среди которых тут и там торчали шесты с конскими и коровьими черепами. Кочевник, уверенно перешагивая с валуна на валун, пересек эту полосу препятствий. Олег, заметив камни с гладко натертыми, словно отполированными макушками, так же легко прошел за ним, остановился рядом. Позади послышался вой и мелодичный звон, мерное перестукивание. Это шаман, пристукивая посохом и вздрагивая всем телом, принялся расхаживать вдоль границы травы и гранитной россыпи, напевая заклинания и молитвы. Видно, запирал границу двух миров. Все, кроме жертвенных девушек и обоих молодых парней, остались там, в царстве живых.

— Идите сюда, — снова пригласил старейшина и повел их вниз через густо заросшую молодняком лиственную рощицу.

Слева от узкой влажной тропинки стояла похожая на плетень, плотная стена из ивового кустарника и осиновых стволиков в руку толщиной. Справа тянулась отвесная каменная стена, покрытая мелкими извилистыми трещинками. Путь занял всего минут десять. Они оказались в тупике, на ровной площадке между плотно стоящими скалами. Под ногами мягко пружинил серый мох, жалобно потрескивали тонкие веточки, осыпавшиеся с деревьев еще осенью.

— Стойте здесь, дети мои, — кивнул старейшина. — Сюда должны принести товар. Пора.

Парни привычными движениями дернули с плеч веревки, достали из-за спины криво изогнутые рога, сделали по глубокому вдоху, поднесли к губам костяные мундштуки. Среди камней покатился низкий тяжелый гул, словно кто-то завел тепловоз на максимальные обороты. Уши мгновенно заложило. Олегу даже показалось, что от этого чудовищного звука затряслась сама земля. Хотя, кто знает, может, она и вправду дрогнула?

— Ждите! — скорее угадал по губам, чем услышал Олег просьбу старейшины и замер на месте.

Прошла минута… Пять… Десять… Ничего не происходило. Уши отпустило, ведун стал различать шорохи ветра среди скальных вершин, жужжание ночных насекомых, сонное чириканье бестолковых птичек в лесу за спиной. Появилось нездоровое желание оглянуться, посмотреть, что там происходит. Однако старейшина такого приказа не давал, и Олег сдержался.

«Или все-таки оглянуться?» — подумалось ему.

— Может, оглянемся? — предложил он уже вслух.

Похоже, действие зелья мало-помалу ослабевало, и в душе пленника стал зарождаться бунт своеволия. Хотя бы в такой малости — оглянуться без приказа.

Опять задрожала земля. Одна из скал впереди вдруг взлетела вверх на добрых пять метров, замерла, сдвинулась в сторону и опустилась на землю. В темноту открывшегося тоннеля уползли чудовищные руки толщиной с крупного африканского слона, вместо них выдвинулась грубо вытесанная из серого базальта безносая рожа с большими круглыми глазами и широким ртом. Больше всего она бы напоминала сильно запылившийся поезд метро с увеличенной вдвое кабиной машиниста, если бы не острые купированные уши, поросшие густой черной шерстью.

Наверное, в этот миг Олегу следовало испугаться — но безразличие, все еще не покинувшее душу, позволило ему сохранить полное, просто кладбищенское спокойствие. Да и девицы в праздничных нарядах не издали ни звука. Великан как великан, чего нервничать?

Монстр утробно гукнул, отполз назад. В темноте замелькали пунцовые огоньки факелов. На полянку один за другим начали выходить пузатые, толстоногие и крупнорукие карлики в остроконечных овчинных шапках, в серых войлочных куртках и штанах, в прочных деревянных башмачках. Они несли окованные железными полосами сундуки, тяжело позвякивающие при толчках. Помимо носильщиков, среди босолицых карликов обнаружились «осветители» с горящими факелами в руках и еще несколькими запасными, увязанными за спинами, а также копейщики. Самые настоящие, в кирасках и шлемах, с длинными тоненькими пиками. Тонкими потому, что были целиком — и острия, и ратовища — выкованы из стали. Из мягкого железа подобное оружие делать просто глупо.

Острия наконечников нацелились на приведенных подземным жителям жертвенных «барашков», один из маленьких воинов качнул похожим на половинку страусиного яйца шлемом в сторону пещеры:

— Входите.

Олег не ощутил в его приглашении ничего особенного и последовал приказу. Девушки шагнули следом.

Проход размерами напоминал холл станции метрополитена, а потому ощущения тесноты не возникало. Вот только света было маловато. Десяток факелов скорее подчеркивали мрак подземелья, нежели разгоняли его. Гномы шагали быстро и уверенно. Они, видимо, знали, что люди плохо различают дорогу, и указывали им направление, время от времени прикасаясь к плечам холодными копьями. Вскоре впереди разлилось зарево, и метров через сто пленники поравнялись с каменной аркой в человеческий рост высотой, обложенной камнями. Напротив резных деревянных дверей в бронзовых держателях горели четыре факела. Еще столько же — по обе стороны от входа, над головами двух широкоплечих бородатых копейщиков.

Возможно, держатели были и золотые. Желтые, сверкающие… С гномов станется.

— Приказ подгорного князя! — громко заявил сопровождавший людей воин и стукнул ратовищем о каменный пол.

— Славься, подгорный князь! — хором ответили стражники, тоже ударили в пол тупыми концами пик.

Двери медленно поползли в стороны, гномы подтолкнули пленников вперед.

Для подземных карликов вход, возможно, представлялся величественным — а вот Олегу пришлось пригибаться. Зато по ту сторону каменной кладки обнаружился обширный, высоченный зал. Насколько обширный и высокий, разглядеть было невозможно — но эхо летало от стены к стене довольно долго, воздух казался свежим, как на улице. Похоже, тут имелась хорошая вентиляция и мощный увлажнитель. Свет четырех факелов вырывал из мрака только один краешек помещения: высокий, кроваво сверкающий трон из горного хрусталя в полусотне метров напротив арки.

Пленников подвели шагов на десять, после чего перед ними опустились копья, закрывая путь. Теперь люди могли увидеть двух могучих — в плечах не уступающих Середину — молотобойцев в доспехах, что застыли справа и слева от трона, опираясь на пудовые кувалды. Возможно, у гномов это считалось ритуальным оружием, парадно-выходным. А может, и нет — боевые молоты у многих народов существовали на самом деле. За охранниками, на ступеньку выше, стояли карлики, менее впечатляющие телом, но вызывающие уважение одеждой: отделанные темными мехами накидки, сверкающие самоцветами перстни, застежки, гривны и просто брошки. Шитые золотыми нитями шапки, сапоги с серебряными носками. Знать, советники или министры. Сам правитель был облачен в мантию с белой оторочкой. Под мантией проглядывала куртка с золотыми и серебряными украшениями, вместо шапки на голове возвышалась золотая трехлепестковая корона. Борода, усы — вот и все, что смог разглядеть ведун. Факела, что полыхали за троном, ярко освещали пленников, но хозяев подземелья оставляли в тени.

— Кто же из них моя дочь, Алхон? — задумчиво спросил правитель.

— Кто из вас дочь подгорного князя? — громко повторил вопрос левый советник.

Люди молчали.

— Их опоили зельем, княже, — зевнул правый министр. — Всегда опаивают, дабы падучая не случалась, когда сюда через врата ведут. Спят они, хотя и ходят, и глаза открыты. Выждать хоть день надобно, дабы отвечать могли.

— А ты как мыслишь, Шантар?

— Полагаю, вон та, самая малая. Бычка, пожалуй, ныне убрать можно. Ему дочкой никак не назваться.

— Взгляни на его лицо, Шантар, — покачал головой правитель. — Он не из рода Чентаев. Он вообще не из верхних людей. Иноземец. Когда ты последний раз видел здесь иноземцев, Шантар? Оставь. Кто знает, что удастся выведать из его уст.

— Отведи их в ближний ствол, Бендор, в верхнюю северную ветку, — распорядился Алхон. — Пусть будут рядом, когда князь пожелает побеседовать с ними.

Копья плашмя ударили пленников в грудь, приказывая развернуться. Конвой вывел людей из зала, заставил два раза повернуть влево, потом забраться в нору высотой от силы полтора метра. Еще один поворот — на этот раз вправо, — шесть шагов вперед, и Олег едва не врезался головой в стену. Ощупывая руками препятствие, Середин пошел вдоль него и вскоре наткнулся на деревянную дверцу. Похоже, они уже добрались до конца пути. Это была камера. А раз так — значит, следовало устраиваться на ночлег.

Пошарив по сторонам и не найдя никаких постелей, ведун вытянулся на песчаном полу, копнул себе ямку под плечо и бедро, в изголовье нагреб небольшую кучку и закрыл глаза.

Сердце великана

— Тысяча китайцев, тут свет когда-нибудь включат?! Да чтоб вас всех, червяки навозные! Свет дайте! Уже дня два тут сидим, и хоть бы свечку кто принес!

Бушевала, разумеется, Роксалана. Тария вполне могла поплакать и в темноте.

— Какие дни, о мудрейшая из пифий! — зевнул он. — По моим ощущениям, часов десять, не больше. Проклятие, как голова болит! Это после зелья успокаивающего, что ли, похмелье такое?

— Я же сказала, чтобы ты так меня не называл!

— А ты сказала, что нас будут холить и лелеять, пророчица поганкина. Ну, и где толпы слуг и невольниц, ананасы в шампанском и перина из пуха жаворонков?!

— Тебе бы только пожрать! Вечно ты меня в напасть какую-нибудь втравишь. Какого хрена мы вообще в эту деревню пошли? По реке не могли сплавиться? Теперь видишь, чего ты добился?

— Ничего не вижу, — покачал головой Олег. — Интересно, тут хоть вода есть?

— Тут вообще ничего нет! Побейся лбом о стену — может, искры из глаз посыплются. Хоть какая польза от тебя будет. Давай, давай, Олежка, не спи! Придумай чего-нибудь. Если ты нас отсюда не вытащишь, тогда… Отец тебе такое устроит… — Она помолчала, придумывая, что бы такое можно сделать со сгинувшим у гномов человеком, и вдруг рявкнула: — Да вставай же ты!

— С чего ты решила, что я лежу?

— Ты думаешь, я еще и глухая? Давай, вставай, вытаскивай нас отсюда! Блин горелый, сам затащил, сам и вытаскивай!

— Не встану, — опять зевнул Середин. — Стен прочнее темноты еще никто не придумывал. Даже если дверь открыть — куда мы денемся? Среди коридоров заблудимся, в ствол упадем, в первой же ямке ноги переломаем. Сюда-то, может, хоть воду кто принесет, а там точно сгинем.

— Так что теперь, лапки сложить?

— Не знаю, — откинулся на спину Олег. — В принципе, мы где-то недалеко от входа. Вниз ведь не спускались. Значит, выше уровня земли. Где-то в толще горы. Нам бы в зал вернуться… Там, может быть, окна есть, раз он тоже в горе вырублен. Или можно попробовать его взорвать.

— Чем?

— Ну, что-то типа пороха у меня есть… Горсточка…

— Так взрывай!

— Что? Дверь? Так взрыв в замкнутом пространстве — это проще головой об стену, чтоб не мучиться. А коли и вышибем, ты дорогу в зал запомнила? Доведешь?

— Как я ее запомню? Там же темно!

— Неужели заметила?

— Сам дурак! И как меня угораздило с тобой связаться? Ума не приложу! Сидела бы сейчас в гостинице, смотрела телевизор. На лыжах бы каталась. Папка, наверное, беспокоится. Я ведь, получается, ему ни разу не позвонила!

— А он?

— Ему некогда, у него работа…

Разговор угас. Все, что оставалось делать пленникам, так это ждать. Ждать и надеяться на удачу.

— Интересно, куда берегиня наша запропастилась? — где-то через час, два, а может и спустя полдня вспомнил Середин. — Как все хорошо — так от нее не отвязаться. А как нужна — так ее и в помине нет.

— Зачем тебе наяда, Олежка? Замок открыть?

— Да хоть бы светлячков привела, и то спасибо. А то совсем в темноте тоскливо.

— Гномы не любят света, — внезапно вступила в разговор Тария. — Сказывали, пока война шла, они днем в норах прятались и токмо ночью нападали. Коли пленные али увечные на солнце оставались, так слепли все.

— Ну, при таком образе жизни это не удивительно, — ответил Олег. — Глаза привыкли к темноте. Но хоть какой-то свет им все же нужен, иначе от зрения вообще пользы не будет. Наверное, факела им хватает, чтобы метров на двести во все стороны разглядеть. Там, где нам полный мрак чудится.

— Почему на двести? — не поняла Роксалана.

— Это я так, наугад предположил. Может, на сто видят. Или на пятьдесят. А может, тут по стенам какая-нибудь светящаяся плесень водится. Мы ее вообще не различаем, а им хватает.

— Тут растет плесень? Фу, какая гадость! Надеюсь, я в нее не вляпалась?

— Вряд ли. Тут слишком сухо. А для плесени нужна влажность.

Опять наступила тишина, и ведун в темноте, тепле и покое даже задремал — а проснувшись, безнадежно потерял счет времени. Был это ночной отдых или короткая дневная дрема? Сколько часов он таращился в непроглядный мрак, сколько успел проспать?

Внезапно в полутора метрах перед ним обрисовался грубо обработанный потолок с несколькими уходящими вверх трубами диаметром в руку.

— Я научился видеть в темноте? — изумленно пробормотал ведун, прежде чем обратил внимание на тени, что отбрасывали неровности. Источник света находился сбоку. Олег повернул голову и увидел факел за распахнутой дверью. — Интересно, чем они смазывают подпятники? Ничего не слышно. Ни как закрыли, ни как открыли.

— Выходите, — устав ждать, приказал факельщик. — Великий подгорный князь желает вас видеть.

Олег вслед за девушками выбрался в коридорчик. Скрючившись, добрел до высокой шахты, с наслаждением выпрямился.

— Ступайте, — распорядился карлик и стремительно зашагал, перепрыгивая мелкие каменные осколки. Пленники потрусили по сторонам, стараясь держаться в круге света. Факельщик не обращал на людей никакого внимания, а палку с потрескивающей и пахнущей соляркой паклей нес перед собой. Олег даже подумал было стукнуть его по шее и унести ноги — но он совершенно не представлял, куда бежать. А если бы и представлял — тоннель, через который их впустили, надежно запирался камнем. Через него было не выбраться, даже если вспомнить каждый свой шаг по дороге сюда.

Направо, налево, направо, налево. Сюда их, помнится, вели другой дорогой. Опять налево. Впереди показалось зарево.

— Прибыли, — негромко сообщил Олег. — Что-то народу многовато. У князя сегодня приемный день?

В тоннеле между факелами собралось свыше полусотни гномов. Большинство — в простых курточках и штанах, но некоторые красовались в плащах, в стеганых поддоспешниках, украшенных нашитыми на груди медными медальончиками с семейными сценами: двое людей покрупнее сидят рядом, а ребенок стоит между ними, или родители стоят, держа ребенка за руки, или родители вместе, ребенок сбоку, или ребенок на руках, родители обнимаются. Медальоны были крупными, с ладонь, и ведун их отлично разглядел.

— Странные, однако, у них тут фотографии, — хмыкнул он и перевел взгляд на стену.

После долгого пребывания во мраке зрение обострилось, и теперь Олег различил, что стена над аркой уходит куда-то вверх, выше тоннеля. В месте стыка потолка и кладки многие камни оказались «половинчатыми»: они не упирались в потолок, а прислонялись к нему. Если снизу подорвать, завал вполне может отрезать тронный зал от прочих подземелий.

— Приказ подгорного князя! — вскинул над собой факел их конвоир.

— Славься подгорный князь! — ответили стражники, громко ударив ратовищами копий в пол.

Створки поползли в стороны. Факельщик посторонился и кивнул, указывая людям на дверь. Олег вздохнул, склонил голову и вошел первым.

Внутри было светло! Не то чтобы как днем, но проникавшие через три небольших оконца под самым потолком лучи позволяли легко различить не только толпу из доброй сотни карликов, собравшуюся внутри, но и стены, овал купола, пустые каменные троны, что выстроились вдоль стен. Монолитных каменных стен, для которых горсть черного пороха — все равно что укус комара. А жаль, потому как свобода совсем рядом — всего несколько метров гранита со стороны окон… Может, попробовать подорвать стену? Паника, пыль, дым, груда камней вместо дверей. Пока шум да дело, попробовать забраться наверх и выскочить наружу…

— Идите сюда, жалкие существа! — потребовал восседавший на подсвеченном факелами, а потому рубиново-алом троне коротышка в красной войлочной мантии. — Гляньте на них, дети мои. Один из этих человечков заявил, что является моей дочерью!

По залу прокатилась волна хохота. Середин оглянулся, мысленно отметил, что среди карликов нет ни одной женщины. Может, среди подземного народа их не существует вообще?

— Это я жалкое существо?! — Роксалана подобных слов стерпеть не могла. — Ты на себя-то в зеркало хоть раз смотрелся, редиска пересохшая? Маску бы хоть надел, смотреть на рожу противно.

— Ты был прав, Алхон, — рассмеялся князь. — Без дурманного напитка они стали куда забавнее. Надо бы и впредь использовать их лишь после того, как они вернутся в чувство.

— А ты как был брюквой, так и остался, — парировала Роксалана.

— Как использовать? — навострил уши Олег и уже громче уточнил: — Это правда, княже, что вы скармливаете девственниц трем своим демонам?

Зал опять содрогнулся от хохота. Правитель подземного мира откинулся на троне и забился в конвульсиях, дрыгая ногами:

— Ой, порадовал, человечишко, ой, посмешил!.. Так вот что измыслили о нас верхние люди?! Ой, позабавил. Видать, славно припугнули вас наши рабы, коли, кроме них, вы ничегошеньки и не заметили!

Олег оглянулся на арку, расстегнул сумку, нащупал в ней сверток с зельем. Как бы, не привлекая внимания, отступить к двери и сунуть заряд в какую-нибудь щель? Еще ведь поджечь нужно… Пообещать показать фокус?

— Ты хочешь узнать нашу тайну, жалкое существо? — продолжая смеяться, выпрямился на троне князь. — Зачем она тебе, коли ты никому не сможешь ее поведать?

— Человеку свойственно любопытство. — Олег чуть приподнял сверток, опустил его назад. — Именно так мы познаем тайны, которыми делимся друг с другом. У кого-то спрашиваем, где-то смотрим, кому-то рассказываем или показываем интересные фокусы.

«Взять факел со стены и метнуть его в заряд! — наконец придумал он. — Пусть только он разрешит этот фокус показать…»

— Наш пытливый ум постоянно желает узнать что-то новое или поделиться своими открытиями с другими.

— Откуда у тебя ум, жалкое двуногое? — оборвав смех, наклонился вперед гном. — Чем ты способен поделиться с нами, правителями из высшей земной расы, глупый переросток? Ведомо ли тебе, что мы строили свои города еще тогда, когда твои предки не умели подоить корову и сшить себе шкуры для одежды? Что мы ковали мечи и пили пиво еще в те века, когда твои пращуры грызли друг друга зубами, голодая зимой в заброшенных нами холодных пещерах? Чему ты способен нас научить, чем удивить, жалкий хвастун?

— Сколько же лет вашему миру? — на миг отвлекся от своего плана Олег. Все же любопытство иногда оказывается сильнее всех прочих чувств.

— Счет нашим векам утерян еще в незапамятные времена, — небрежно отмахнулся подгорный князь. — Какой смысл перебирать эти бессмысленные числа?

— А вы считать-то умеете, князь? — заподозрил подвох в ответе правителя Середин. — Складывать, вычитать, умножать?

— Он и вправду воображает себя умнее нас, княже, — покачал яйцеобразной головой тот, кого в прошлый раз называли Шантаром. — Он так глуп, что не способен признать величие чужой мудрости пред своим умишком. Ты знаешь, человек, у нас есть присказка: «Нет твари хитрее и изворотливее крысы, нет животины тупее и медлительнее быка». Ты понял ее, хвастунишка? Наверное, нет. Я объясню. Рост любого живого существа происходит за счет его разума. Чем мельче зверь, тем умнее ему приходится быть для выживания. Все крупные звери безнадежно глупы. Среди двуногих рас дело обстоит точно так же. Мы, гномы, имея меньший рост, стали самой мудрой расой. Вас, тупых переростков, мы без труда подчинили и приручили горстью простеньких железок. Но самыми глупыми тварями оказались, разумеется, великаны. Они годятся только в рабы, ибо ничего не способны делать без команды. Они рубят для нас новые пещеры и сражаются за нас в битвах.

— Коли вы такие умные, чего по подвалам сидите?! — ехидно спросила Роксалана. — Чего на землю не подниметесь?

Зал опять разразился хохотом, Шантар же глубоко вздохнул и снисходительно улыбнулся:

— Жить наверху? Там, где половину года вас грызет мошка, а все остальное время мучают холода? Где то вода с небес льется, то жара донимает, то солнце слепит, то ночь все мраком покрывает? Где вас донимают ветра и болезни, где постоянно приходится перетаскивать с места на место дома, где каждого ослабевшего тут же сжирают дикие звери? Ты полагаешь, мы для того построили себе этот город, чтобы бросить его и отдаться стихиям? Здесь всегда тепло и безопасно, здесь нет насекомых и зверей, мы не допускаем сюда болезни, здесь всегда есть крыша над головой и жилище для отдыха. Все же вы безнадежно глупы, жалкие переростки…

— А едите что? Жратву-то у тех, кто наверху, выменивать приходится. Вот плюнут они на вас — и не дадут ничего. Что делать станете?

— Невероятно глупы, — согласился с советником князь. — Так кто из вас назвался моей дочерью. Я желаю узреть сего нахала!

— Про шампиньоны никогда не слыхала, пифия? — тихо поинтересовался у спутницы Олег. — Со жратвой в пещерах напряга может и не быть, коли с умом местом пользоваться.

— А одежду они тоже из грибов катают?

— Я задал вопрос, несчастные! — повысил голос правитель.

Тотчас возле людей возникли около десяти копейщиков, опустили оружие. Олег ощутил несколько уколов, девушки тоже взвизгнули:

— Совсем сдурели, лилипуты?! — отмахнулась от воинов Роксалана. — Я дочь подгорного князя, я!

— Ты ошибся, Шантар, — усмехнулся князь. — Это оказалась не самая маленькая, а самая наглая.

Он спустился с трона, обошел Роксалану кругом, причмокнул языком:

— Что же, она меня устроит.

— Что тебя устроит, замухрышка? Кто тебя о чем-то спрашивает? Я и есть дочь подгорного князя! Мой отец занимается нефтедобычей и геологоразведкой. Он хозяин недр! Всех подземных богатств! Самый настоящий! Если вы не отвезете меня к отцу, он вас тут всех с отрубями смешает, понятно?

— Хозяин подземных богатств? Неужели ты веришь, что глупость, обманувшая верхних людей, способна заморочить и нас, несчастная? — Правитель поднялся по ступеням обратно к трону, встал рядом, опершись на подлокотник. — Ведите ее сюда.

Четверо копейщиков уперли свое оружие Роксалане в спину, попытались толкнуть. Она крутанулась, отмахиваясь, но маленькие воины, угрожающе тыкая ей то в грудь, то в живот, то в лицо, заставили пленницу попятиться.

— Ты все же получишь высокую честь, самозванка, — пообещал ей подгорный князь. — Ты воссядешь на моем троне!

Доброты в его голосе не ощущалось, и ведун сделал шаг ближе:

— Так зачем тебе нужны девственницы, княже?

— Да уж не рабов кормить, глупое долговязое двуногое, — покачал головой правитель. — Ты, верно, и не знаешь, чем наш род отличается от вашего. Все мы, люди верховной расы, рождаемся взрослыми. Мы никогда не растем. От голода мы становимся меньше, меньше, и если слишком скукоживаемся, то умираем. Но пока у нас есть пища и вода, мы не меняемся ни внешне, ни душой. Для вас мы бессмертны. Хотя рана или болезнь, конечно, способны убить и нас. Но откуда такие напасти в наших городах?

— Забавная физиология, — облизнув губы, кивнул Олег. — Только зачем вам девственницы?

— Он так и не понял, — оглянулся на советников князь, и они все вместе рассмеялись.

— Посмотри на наш народ, глупое животное, — посоветовал Алхон. — Разве ты не видишь: мы не способны появиться тем же путем, что низшие живые твари? Когда рождается гном, он разрывает живот своей матери. Для вторых родов она уже непригодна.

— А-ав-в… — жалобно взвыла, сунув в рот скрюченные пальцы, Тария.

— Можно, я покажу тебе фокус? — торопливо спросил Олег, доставая из сумки сверток.

— Потом! — скинул с себя мантию подгорный князь, потом расстегнул и повесил на спинку трона пояс с мечом, похожим на нож-косарь, и двумя ножами, смахивающими на булавки.

— Ты чего задумал, козел пархатый? — забеспокоилась Роксалана. — Ты чего хочешь…

— Сажайте, — махнул гном, продолжая раздеваться.

Копейщики, опустив оружие, прыгнули к девушке, схапали под белы руки, заволокли на трон и усадили, заведя руки за спинку.

— Пустите! Пустите, ублюдки! — Она отчаянно брыкалась, но управиться с широкоплечими коротышками никак не могла. Олег оглянулся на арку, прикусил губу. Все его планы катились кувырком. — Пустите! Твари! Выродки! А-а-а! Сволочи!

— Сам, — кратко сообщил о чем-то князь, встал к трону, развел верхние края халата, сладострастно потискал скрытые одной лишь тонкой рубашкой груди и принялся стаскивать с девушки шаровары.

— А-а-а! — продолжала отчаянно, но безуспешно брыкаться Роксалана. — Пусти, говнюк! Выродок! А-а-а! Сволочь! Ублюдок! Пусти-и! А-а! Оле-ег! Оле-ег!!!

— Не брыкайся, покалечат, — посоветовал Середин и прикусил губу.

Шаровары сползли почти до колен. Полный мужиков зал затаил дыхание, карлики подались вперед, наблюдая за соблазнительным зрелищем, пожирая жертву глазами, завистливо сглатывая. Ведун покосился влево, вправо, на ближних воинов. Гномы чуть не в ступор впали, созерцая таинство зарождения жизни.

Он усмехнулся уголком рта, нацелился взглядом на крайний факел, выдохнул и, вознеся мысленную молитву своим радуницам, метнул сверток. У него имелась только одна попытка.

Д-дах!!! — даже у Олега, ожидавшего что-то подобное, от грохота заложило уши. По лицу ударила горячая волна — ведун рывком наклонился, схватил копье ближнего воина, дал ему пинка, несколько раз взмахнул стальным прутом, раскидывая вооруженных и безоружных коротышек, прыгнул к трону. Одному молотобойцу, упавшему лицом вниз, саданул тупым концом копья по затылку, наотмашь хлестнул по спинам воинов, державших Роксалану, кольнул второго молотобойца острием в распахнутый рот, отпустил оружие, схватился за рукоять висящего на троне меча, дернул к себе. Увидев прямо перед собой лицо спутницы — она тут же наградила его двумя оплеухами, — ведун взмахнул клинком, рубя поперек физиономии тех, кто держал ее за другую руку, сцапал за шиворот опрокинутого князя, притянул к себе, надежно подхватил сгибом локтя под горло, прижал снизу лезвие меча, облегченно перевел дух. Потом пинками раскидал копошащихся рядом оглушенных взрывом и ударом гномов. Окинул взглядом зал.

Заряд оказался не столько взрывным, сколько дымовым — все вокруг тонуло в белых густых облаках. Правда, грохнуло тоже неплохо. В просветах на полу были видны сбитые с голов шапки, отползающие на четвереньках представители «высшей расы», брошенное оружие.

— Обленились от мирной жизни, карапузики? — засмеялся ведун. — Ничего, я вас научу князя вашего любить.

Роксалана подпрыгивала, натягивая шаровары, что-то шипела себе под нос, и Олег решительно рявкнул:

— Тария! Сюда бегом! Молот бери. Кто со спины подойти попытается, бей без раздумий. Ясно?

— Да, господин! — вынырнула из дыма кочевница, подхватила оружие одного из стражей, крякнула от тяжести и спряталась за ведуна.

— Роксалана, второй бери!

— Не брыкайся? — подскочила к нему спутница и принялась лупцевать по щекам с такой силой, что Середина закачало. — Не брыкайся, значит, козел?! Я тебе устрою «не брыкайся»!

— Тише! — взмолился Олег. — Тише, я же его зарежу!

— Я его сама зарежу, — переключила свое внимание на здешнего правителя девушка и вцепилась в руку с мечом. — Пусти, зарежу! Отдай!

Она дергала руку, ведун не поддавался, лезвие елозило гному по горлу, тот хрипел и лягался.

— Отдай! — И она вцепилась в кулак зубами.

— Назад!!! — Из-за боли крик получился столь отчаянным, что коротышки, показавшиеся из медленно рассеивающегося дыма, попятились. Роксалана тоже разжала зубы. — Уйди, дура, мешаешь! Назад, не то я его зарежу! Уйди, ненормальная. Скажи, чтоб ушли!

— Отойдите! — прохрипел князь. Как-то сообразил, что обращаются именно к нему.

— Зе-ена-а! Королева варваров! — наклонившись, еще громче заорал Олег. — Мне нужна Зена, королева варваров! Или мы тут сдохнем! Дошло?! Бери молот, прикрывай мне спину!

Роксалана, чуть успокоившись, кивнула, схватила оружие второго стража. Но, проходя мимо Середина, все же отвесила ему пинок:

— Я с тобой еще разберусь!

— Назад, или я зарежу князя! — снова предупредил Олег и встряхнул пленника. — Назад! — повторил он.

Гномы попятились, образовав почтительный полукруг на удалении в десять шагов. Правитель вскинул руки к мечу, предупредил:

— Ты умрешь в муках, несчастный. Отпусти, не то ты проклянешь этот день.

— Заткнись, дай подумать, — снова хорошенько встряхнул его ведун.

Самый ближний из выходов — под потолком — теперь уже не казался наиболее удобным. Добраться до него при ста недоброжелательных вооруженных зрителях — никаких шансов! Да еще арка осталась целой, подмога может появиться в любой момент. Отступать по тоннелю? Он закрыт скалой. Спрашивать о другой дороге у заложника? Обманет.

— Ты коснулся подгорного князя, жалкая тварь, — продолжал хрипеть правитель. — Могучий Ессей уже ползет сюда. Он раздавит тебя, как слизняка.

— Я его видел, придурок. Ему не попасть в зал. Он не пролезет в арку.

— Как вы тупы, долговязые… — в очередной раз изумился подгорный князь.

Земля уже содрогалась. Коротышки, переглядываясь, начали оттягиваться к стенам.

— Девочки, внимательней! — предупредил спутниц ведун. — Они что-то затевают. Кто приблизится, бейте сразу!

Пол зала ощутимо шевелился, трон подпрыгивал на месте, ступени перед ним цокали друг о друга, как зубы мультяшного трусишки. На миг наступила тишина — а потом от страшного удара разлетелась мелкими брызгами каменная кладка, среди дыма и пыли выросла темная масса. Каменный великан выпрямиться не мог — потолок заставлял его согнуться до высоты третьего этажа, крепко сжатые кулаки, каждый размером со средний бульдозер, угрожающе покачивались. Громадная голова с глазами-иллюминаторами что-то пыталась выглядеть в пыльном сумраке, изо рта вырывалось утробное дыхание, напоминающее рев разъяренного льва.

— Счас один раз кулаком даст, и будут две мокрые лепешки, чмок-чмок, — наклонившись к князю, обрисовал ему ситуацию ведун. — Тебя зарезать, чтоб не мучился?

— Не-ет! — хрипло попросил правитель.

— Тогда прикажи левую стену ломать. Понял? — Олег поддернул гнома вверх, прижал сильнее меч и даже чуть повел им в сторону. — Ломай левую стену!

— Ессей! — полушепотом крикнул князь. — Я здесь, раб! Внемли! Сломай эту стену.

Великан наклонился ниже, почти к самому трону, утробно гукнул. Повернулся и двумя размашистыми хуками заставил стену содрогнуться. Послышался треск. Совсем не страшный звук, какой-то шелестящий. Монстр гукнул снова, ударил — стена начала медленно и величественно разваливаться на огромные, с деревенскую избу, куски. Огромное количество булыжников посыпалось сверху, часть кусков повалились внутрь зала, по глазам ударил ослепительный свет. Гномы завопили так, словно их ошпарило кипятком, попадали, стали натягивать на головы куртки и накрываться плащами. Князь тоже отпустил меч и прижал к глазам ладони. Ессей шарахнулся назад, мотая головой.

— Уходим! — Олег бросил карлика и, уворачиваясь от валунов, кинулся наружу, ежесекундно оглядываясь на спутниц. — Скорее, скорее!

Тария спотыкалась, с трудом волоча молот. Ведун перехватил у нее оружие, сунул меч себе в ножны и забрал железку у Роксаланы. Знакомый инструмент показался ему более надежной вещью, нежели крохотный ножичек правителя подгорного мира.

— Ходу давайте! — Глаза болели от яркого света, почти ничего не замечали. Однако то, что оставалось позади, было страшнее подпорченного зрения.

— Убей их! Убей их, Ессей! — услышал позади ведун и закрутил головой:

— Сюда!

За сочным, ослепительно-зеленым лугом виднелась лиственная роща, правым краем прижимавшаяся к горному отрогу. Олег погнал спутниц за него, там остановился, переводя дух, выглянул из-за камня. Невдалеке возвышалась бесформенная груда скал, в которой он ни за что бы не узнал бывший тронный зал. Через огромные валуны перебиралось чудище. Теперь оно наконец-то смогло разогнуться и поднялось до высоты девятиэтажного дома. Отсюда, снизу, лицо его стало казаться правильным. Разве только по-прежнему безносым. Великан крутил головой, пытаясь одновременно и смотреть в стороны, и закрывать глаза от солнца рукой. Получалось у него, естественно, плохо — однако монстр вдруг нагнулся, подобрал камень пугающего размера и метнул вперед. Заревел, схватил другой, снова метнул. Многотонные глыбы ударились в луг, заставив горы дрогнуть, покатились по лесу, оставляя широкую просеку. Одна, прежде чем остановиться, раскололась натрое. Ессей взревел, покачался на месте, а затем двинулся вперед, время от времени наклоняясь и проводя головой у земли, — то ли принюхивался, то ли присматривался.

— Сматываемся, — сглотнул Олег. — Как бы не заметил…

Он побежал было по тропинке вдоль скалы, но вдруг сообразил, что это тот самый путь, по которому их вели на поругание, свернул в заросли и стал проламываться сквозь них. Позади послышался злой рев. Очередной монолит, годный для закладки памятника Петру Первому, прошелестел над головой и врезался в гору немного дальше, отбив изрядный кусок.

— Он нас видит! — визгнул кто-то из девушек.

Олег схватил ближайшую за руку, резко повернул влево, пробрался через ивняк и рванул по поляне к сосновому бору. Вовремя: великан швырнул камень почти точно в то место, где они были полминуты назад.

— Молчать, дуры, — еле слышно потребовал он. — Ессей полуслепой, но не глухой.

— Сам кретин! — снова замахнулась Роксалана, но Олег успел прикрыться молотом.

Великан же, метнув в ивовые заросли еще один валун, двинулся туда. Остановился, приглядываясь и прислушиваясь. Взялся за скалу: пару раз ударил кулаками, потом схватился за вершину, раскачал. Посыпались осколки и мелкая труха. Отломав кусочек тонн на пятнадцать, он кинул его за кустарник, второй валун швырнул в сторону бывшего тронного зала, третий — аккурат на бор. Девицы хором вскрикнули, Ессей зарычал, и следующий камень упал метрах в пятнадцати от беглецов.

— Новый отламывает! — Середин кинулся к проложенной предыдущими обломками просеке, домчался по ней до следующего луга, заметно ниже прежнего. Сюда, следуя законам всемирного тяготения, один за другим скатились от соснового бора четыре скалы — только успевай уворачиваться. Бора, кстати, больше уже не стояло — так, отдельные деревца.

— Бежим, — перевела дух Роксалана, когда они спрятались за одним из таких валунов. — Когда его глаза привыкнут к свету, нам точно хана. Прихлопнет, как мух.

— Куда? Он бегает быстрее, ты не заметила?

— Черт возьми, это все твоя затея! Вечно ты меня в истории втравливаешь!

— Предпочитаешь лежать на троне? Не поздно вернуться!

— Ага, на троне. Всю жизнь мечтала. Да, пока нас еще не прибили… Спасибо тебе, Олежка. Я уж решила, ты меня предал.

— Не имею таких привычек. — Олег выглянул наружу. — Ты не помнишь, как Одиссей от Циклопа избавился?

— Уплыл!

— Классно! Тария, как нам к реке добежать?

— Он по морю уплыл, олух необразованный!

— Какая разница? Я просто пить хочу. Похмелье никак не отпускает… Вот проклятье, сюда идет. Бежим!

В несколько бросков, от валуна к валуну, они кинулись поперек пути монстра, поднялись чуть наверх и затихли среди переломанных ивовых зарослей — почти за спиной великана. Тот остановился среди камней, начал их подбирать и швырять дальше. Наугад. По кругу. Одна из скал оказалась направлена в беглецов. Или почти в них — но когда примерно в твою сторону летит нечто величиной с паровоз, трудно сохранить спокойствие. Путники кинулись бежать. Ессей то ли заметил, то ли услышал их, четко повернулся, в два шага нагнал и… Вместо того чтобы схватить людей, стал разламывать очередной горный кряж, с яростным рычанием смахивая всякую мелочь — то, что поменьше «Жигулей», — и откладывая снаряды покрупнее. Под непрерывным камнепадом Олег не придумал ничего лучшего, чем забиться в узкую щель меж замшелых валунов, накрыв собой спутниц. Они выпучивали под его тяжестью глаза, но даже Роксалана не попыталась протестовать. Правда, когда великан замер, осматриваясь, ведун все же поднялся и позволил девушкам встать рядом, всего в пяти шагах от левой ноги гиганта. Кочевница округлила глаза и зажала себе рот. Директор по маркетингу затаила дыхание. Ессей, потрескивая, как остывающая электрическая плитка, медленно водил головой из стороны в сторону. В правой руке лежала наготове гранитная глыба.

— Вы здесь? Я вас уже три дня найти не в силах!

— Уау-у! — Ессей резко наклонил голову на звук, встретился взглядом с берегиней и тремя беглецами.

— Кажется, он прозрел, — молвил Олег.

Великан взревел, замахиваясь, — люди рванули в стороны, и камень накрыл одну только наяду. Ессей нажал на скалу, кроша ее, растирая в мелкую пыль, потом раскидал пальцами, ища добычу. Недоуменно зарычал.

Беглецы собрались за его спиной, кинулись наутек и, пока монстр стенал, жалуясь на неудачу, успели распластаться среди высокой лебеды.

— Ее убило? — тяжело выдохнула Роксалана.

— Почему он это сделал? — почти одновременно спросила наяда.

— Присядь, заметит! — взмолился Середин.

Нежить перевела взгляд на взявшего новый валун великана, вскинула руки. Полынь зашелестела, поднимая стебли и выпуская в стороны листья. Через пару минут островок травы загустел так, что Олег своих спутниц почти не различал. А уж с расстояния и вовсе никто ничего не смог бы заметить. Похоже, у людей появился шанс немного расслабиться.

— Как думаешь, Олежка, — шепотом спросила Роксалана, — гномы ночью на облаву не вылезут?

— Может, и вылезут, — так же тихо ответил Середин. — Если под камень своего громилы попасть не побоятся. Плохо то, что в темноте он будет видеть намного лучше нас.

— И что делать?

— Ждать. Авось поверит, что мы отсюда ушли, и пойдет искать в другом месте.

Но Ессей не верил. Он бродил кругами, ломал скалы, швырялся валунами во все стороны и дважды едва не накрыл заросли полыни прямым попаданием. Беглецам еле хватило силы воли усидеть на месте. Бежать они боялись ничуть не меньше, нежели быть раздавленными в укрытии.

Когда стало смеркаться, великан наконец-то сел. Похоже, швыряние скалами его все-таки утомило. Теперь он просто крутил головой и время от времени гукал, словно заблудившийся в тумане пароход. Потом раздвинул несколько лежавших рядом валунов и улегся между ними. Гул стал на пару тонов ниже и протяжнее.

— Спит, что ли? — приподнялась Роксалана.

— Кто его знает? Век-то у него, видишь, нет. Закрыты глаза или нет — непонятно. Может, хитрит. Ждет, когда покажемся.

— Ему же неудобно! — забеспокоилась наяда. — Голова на камнях, под спиной пни.

Женщина в парчовом платье исчезла из полыни и тут же появилась возле Ессея. Рука берегини скользнула ему по лбу, по щеке.

— Поднимись, мальчик мой. Сейчас я сделаю ложе удобнее… — Подчиняясь взмаху ее руки, из травы вверх густым упругим ворсом взметнулись ивовые ветви, которые тут же согнулись под многотонной тяжестью, но все же удержали ее на весу, мягко покачивая в нескольких ладонях над сырой землей. Пни зашевелились, начали распадаться, пожираемые какой-то живой мелочью. — Отдохни, гость мой. У тебя был тяжелый день. Подремли. Твои сновидения станут легкими, мысли светлыми, из плоти твоей вытечет тяжесть, и ты встанешь куда более могучим, нежели был вчера…

— Она сошла с ума? — пихнула Олега локтем Роксалана. — Этот тролль устал, пытаясь нас убить!

— Берегиня, что с нее возьмешь? — пожал плечами ведун. — Ей что сиротинушку маленького пожалеть, что людоеда — все едино. Кто в ее мир пришел, всяк желанный гость. Если, конечно, не станет злобно и настырно пакостить. Спит, не спит? Может, ноги унести, пока твоя наяда ему зубы заговаривает?

— Кто ты? — вдруг вполне членораздельно спросил Ессей.

— Я стану хранить твой покой, пока ты отдыхаешь, — опять погладила огромное лицо берегиня. — Отдыхай. Я чувствую, как ты устал. Я подарю тебе легкие и приятные грезы. Спи.

— Ты красива… — удивился монстр. — Тебе не противно меня касаться?

— Ты тоже красив, — улыбнулась нежить. — Мне приятно видеть тебя рядом.

— Ты лжешь! — дернулся, поднимаясь, великан. — Я туп и уродлив! Я ни на что не способен сам. На меня противно смотреть, меня противно слушать!

— Ты могуч и велик, гость мой. Твоя сила завораживает и восхищает. Разве такая мощь может быть уродливой, мой мальчик? К тебе так и тянет прикоснуться. Кажется, что хоть малая часть твоей силы достанется и мне.

— Это точно, — завистливо вздохнула Роксалана. — Мужчина чуть страшнее черта — уже красавец. Это нам все беспокоиться нужно: макияж, массаж, шейпинг, платья от Версаче. А вам только мяса нарастить для понта — и готовы. Даже бриться ленитесь.

— Ты правда так думаешь? — Ессей сел, поджав под себя ноги: скала среди скал, груда серых шевелящихся валунов. — Тебя не тошнит от моих рук и от моего лица?

— Я ведь сама пришла к тебе, гость мой, — вскинула голову наяда. — Разве ты не заметил?

Громадная рука раскрылась, ладонь скользнула к женщине со стороны спины.

— Береги-и-ись!!! — вскочила из укрытия Роксалана. — Берегись, сзади!

— Ты чего?! — вскочив, попытался опрокинуть ее Олег. — Она же нежить!

Но было поздно: Ессей взревел, сгреб ближние валуны, распрямился.

— Не смей! — решительно потребовала наяда. — Не смей ее трогать! Она добрая женщина и не должна страдать!

Монстр застыл с камнем в поднятой руке, опустил взгляд себе под ноги:

— Она добрая, как ты?

— Эта гостья жертвовала собой, дабы избавить от страданий других, — ответила берегиня. — Она мучилась от голода и мерзла, но не позволила убить для еды многих маленьких зверей, на которых охотился вон тот смертный. Его убивать можно, а женщину трогать нельзя. Пусть таких милых смертных становится больше.

— Вот упыриха, — выдохнул Олег, не отрывая глаз от высоко зависшего камня. — Одно слово — нежить.

— Князь приказал убить их всех, — задумчиво ответил гигант.

— Князь — это тот, который называл тебя уродливой и тупой тварью?! — громко уточнил Середин.

— Ты это слышал, верхний человек? — удивился Ессей.

— Нет. Но нас он называл точно так же. Правда, мы оказались не столь доверчивы.

— Ты такой огромный и сильный! — сложила рупором ладони Роксалана. — Ты не мог бы опуститься? Мне хочется потрогать твои руки, а так мне не достать. Мне бы хотелось коснуться твоих губ, но они слишком высоко.

Великан чуть наклонил голову, поколебался, опустил наконец-то валун, выбив пыль из земли в трех шагах от девушки. Разжал ладонь. Роксалана приблизилась к ней, провела руками по указательному пальцу. Подняла глаза:

— Ты чувствуешь? Ты ощущаешь мое прикосновение?

Ессей неопределенно гукнул.

— А губы? Можно дотронуться до них?

Монстр встал перед девушкой, ростом в его мизинец, на колени, опустился на живот, поставил подбородок на землю. Роксалана подошла, положила ладони на узкую щель рта, провела из стороны в сторону.

— Я чувствую… — вдруг пробормотал гигант. — Я тебя чувствую!

— Какой мужчина! — округлились глаза у девушки. — Ты просто великан!

— Вот уж открытие так открытие, — хмыкнул Середин, у которого неприятно кольнуло в груди. Хоть и не испытывал он страстных эмоций к Роксалане — а все равно ее восхищение монстром ведуну не понравилось.

— Это мой гость! — внезапно возникнув рядом, решительно отстранила девушку берегиня. — Ему нужен отдых, а вы раздражаете и возбуждаете его!

Оставшись перед лицом монстра в одиночестве, наяда уже сама провела ладонью по щели сомкнутого рта, посмотрела в глаза. Улыбнулась, покачала головой:

— Я подарю тебе настоящий отдых. Тот, что ты заслужил не за день или год, а за все века своих мук и трудов. Обещаю, когда первый рассветный луч коснется твоих глаз, ты ощутишь настоящее счастье.

Роксалана остановилась возле Олега, буркнула ему в ухо:

— Я его возбуждаю! Возбуждаю! Ей завидно? Она что, ревнует? Но какой мужчина…

— Нежить не может ревновать, — так же тихо ответил ведун. — Это же… нежить. У нее нет инстинкта продолжения рода и половых проблем.

— Любовь зла, полюбишь и козла, — сказала девушка и зачем-то чмокнула Середина в щеку. — Глянь, как воркуют. Даже завидно.

— Ерунда, — покачал головой Олег. — Просто… Просто Ессей впервые в жизни ласковое слово услышал. Помнишь, как подгорный князь привык общаться со всеми, кто выше его ростом? А тут берегиня… Берегини всегда обо всех заботятся. С ними ночь всего проведешь, и уже чувствуешь себя влюбленным. Они это умеют.

— С кем проведешь? — давно не стриженные ноготки спутницы вонзились в его ухо.

— Да перестань ты, — отмахнулся ведун. — Тоже мне, главная жена нашлась. Вспомни, как сама орешки от берегини щелкала. Вот и вся ночь с наядой. У тебя только одно на уме.

— Это вы все вечно одним заморочены, — отпустила его Роксалана и подтянула шаровары. — Ко-озлы!

Олег посмотрел на ее крутые бедра, кивнул и громко спросил:

— Скажи, Ессей, а почему ты служишь подгорному князю? Чем он тебя очаровал?

— Он мой господин, смертный. Я должен его слушать.

— Почему, друг мой? Зачем делать то, что хочет он, а не то, чего хочется тебе?

— Хозяева сказывали, я слишком глуп, чтобы выжить самому…

— И тебе ни разу за много веков не хотелось это проверить? Не может такого быть, Ессей! Ни разу не хотелось бросить все и уйти куда глаза глядят? Просто плюнуть и поваляться, ничего не делая? Попробовать сотворить что-то свое? Кто мог бы остановить такого неодолимого богатыря?

— Я боялся.

— Ты боялся? — не поверил своим ушам Олег. — Ты, каменный великан, который сильнее гор и выше деревьев, чего-то боишься?! Этого не может быть!

— Подгорный князь владеет моей жизнью… — Великан погрустнел, попятился, вставая на колени.

— Как это? — не понял Середин. — Он… Он угрожает тебя убить?

— Подгорный князь забрал мое сердце и прячет его где-то среди подземелий. Князь сказал, чтобы я не боялся смерти. Если меня раздавит обвалами или убьют в сражении, он польет это сердце водами, прошедшими три стихии, и я вырасту снова, прежним, как и был. Даже не замечу, что умирал. Если же я перестану слушаться, он откопает сердце и расколет его на куски. И тогда я умру по-настоящему, где бы я ни был.

— Бедный мой… — Берегиня с трудом дотянулась до его коленки. — Уйдите все! Вы не даете ему отдохнуть! Ложись, мой мальчик, ложись. Забудь про них, забудь про князя. Я здесь, я с тобой. Все будет хорошо. Ляг, дай мне посмотреть на тебя, дай к тебе прикоснуться. Как же они тебя измучили. Ты никогда не отдыхал, тебя никто не жалел, с тобой никто не говорил, бедный ты мой. Но теперь все пойдет иначе. Я всегда буду с тобой, всегда буду рядом. Ты научишься улыбаться. Я знаю, я обещаю тебе. Ты будешь радоваться рассветам и отдыхать ночью, ты узнаешь доброту и любовь.

— Она приторна, как соевая шоколадка, — передернула плечами Роксалана. — Как он может слушать этот бред столько времени?

— Ты ревнуешь? — настала очередь ведуна ехидничать над спутницей.

— Да, и скрывать не собираюсь, — огрызнулась девушка. — Какой мужчина! Вот уж воистину, как за каменной стеной! Жалко только… — Она оглянулась на великана, вздохнула. — Ну, ладно, я бы чего-нибудь придумала. Сказала бы, что его. Все мужики верят.

— Надо будет запомнить, — усмехнулся Олег, усаживаясь на ближнее из поваленных деревьев.

— Тебе? — Роксалана гыкнула не хуже Ессея. — Да кому ты нужен, тетеря! Кто я — и кто ты! Я — директор по маркетингу одной из крупнейших корпораций страны! А ты — обычный слесарь. Ну, и о чем ты размечтался? Такие мезальянсы только в сказках бывают. Ребенка от тебя завести еще можно… Потом, когда штамп в паспорте будет. Но замуж… Боже упаси! Не комильфо. Смотри, как стемнело. Звезд нет совсем.

— Пасмурно, — предположил Середин. — Я за весь день ни разу на небо не глянул.

— Я тоже. — Девушка уселась рядом. — Ну-ка, дай попробовать…

Роксалана провела ему по губам кончиком пальца.

— Нет, не то. У него холодные, что сталь. И суровые такие… Ты не обиделся?

Она толкнула его плечом, наклонилась к Олегу и крепко поцеловала в губы. Резко отпрянула, сплюнула несколько раз подряд, принялась тереть рот руками:

— Вот черт! Ты же весь в пыли, чуня! Неужели и я такая же?

— Да вроде ничего, не тошнит.

Ведун тоже встал, повернулся к отдыхающему великану. Тот не спал. Беседовал с наядой и пытался погладить ее пальцем по волосам. Берегиню качало, сгибало, она теряла равновесие — но почему-то только смеялась и «ласки» не запрещала.

— Тария, надеюсь, не сбежала?

— Ты бабник, Олежка! Ты это знаешь?

— Без нее нам в темноте реки не найти.

— Да, помыться нам не мешало бы.

— И ноги подальше унести. Пошли, пока Ессей про нас забыл. А то как бы князь ему про сердце не напомнил.

— А наяда? Ты хочешь ее бросить?

— Это нежить, деточка, — в который раз вздохнул Олег. — Ее почти невозможно убить, совсем невозможно взять в плен, для нее не существует расстояний и боли. Захочет — окажется рядом с нами, куда бы мы ни ушли.

— Может, хотя бы предупредить?

— Зачем? Им и без нас хорошо. Пошли… Тария или в полыни таится, или… Нет, никуда не денется. В стойбище ее за побег от гномов…

Девочка и вправду лежала среди высокой, едко пахнущей травы. Разглядев в темноте спутников, она поднялась, теребя перекинутую вперед косичку.

— Молотки мои стережешь? — подмигнул ей ведун. — Ты как, понимаешь, где мы находимся?

Кочевница кивнула.

— До реки далеко?

— Верст пять будет, господин.

— Ну, коли не лениться, до рассвета успеем. Показывай дорогу.

— Вниз по этому склону. Там расселина будет, господин. Две скалы большие. Так идти не между ними надобно, а вправо. По карнизу обрыв обогнуть, спуститься на Дождевой луг. С него спуск в конце пологий будет, там завсегда коров гоняют. Спуск в овраг упирается…

— Ты собираешься остаться? — перебил ее Середин.

Тария подумала и отрицательно замотала головой.

— Тогда просто веди к реке.

Девочка кивнула и побежала по траве, петляя между валунами.

— Вот черт, подошва какая мягкая, — почти сразу запрыгала Роксалана. — Сквозь нее камни колются!

— Пошли скорее. А то убежит. Вон, даже не оборачивается.

Тария взмахнула руками — ноги скользнули вперед по траве, и девочка охнулась спиной оземь. Тут же вскочила, на четвереньках стала карабкаться назад:

— Гномы! Тут гно-омы!!!

И правда, впереди среди камней то и дело мелькали плохо различимые во тьме детские фигурки.

— Если у них есть луки, нам капут, — тихо сообщил Олег. — Для нас видимость метров десять, а для них — как днем. Перебьют.

— А-а! — Тария проскочила мимо и нырнула ему за спину.

— Сдаваться будешь, или как? — поинтересовался Середин.

— Чтобы из меня одноразовый инкубатор сделали? Хрена вам всем лысого.

— Тогда держи, Зена, королева варваров! — Он вытянул игрушечный гномий меч, отдал его спутнице, а сам перехватил кувалды ниже по рукояти. — Ну, кому тут гвоздик забить?

Первые коротышки набежали на них бестолково, просто выставив копья и зловеще завывая. Олег широко взмахнул левой рукой, отбрасывая первые три острия, шагнул вперед, вколотил ближнему гному голову в плечи, пнул второго, вскинул вверх левый молот, ломая последнему противнику челюсть, и отступил назад.

— Спину мне прикрывай, — приказал он Роксалане. — А спереди нас не взять.

Подскочили новые противники, полезли сразу с двух сторон. Олег воздел правый молот, поднырнул под пики, одновременно спасаясь от тех, что слева, впечатал кувалду в грудь одного гнома. Тут же взмахнул ею, проламывая ухо другому, развернулся, метнул правый молот в близко подступивших врагов, снес сразу двух стоявших друг за другом копейщиков, перехватил за стальное древко оружие растерявшегося на миг недоростка, дернул к себе и тут же пришлепнул коротышку крепким ударом по голове. Швырнул второй молот в бойцов справа, присел, широким взмахом подрубил ноги десятку скопившихся слева и отступил, перехватив пику посередине.

— Так будет проще, — перевел он дух. — Молот не меч, никакой центровки. Боевой посох в сече надежнее.

И тут же толкнул копье вперед, вдоль вражеского древка. Рука ведуна оказалась длиннее, и он пробил горло гному, не получив даже царапины.

Тем не менее ситуация складывалась ахово. Драться с коротышками оказалось дьявольски неудобно. Он привык к более высоким противникам, к прямым выпадам. Лупить куда-то ниже пояса руки отказывались. Не отрабатывал он подобные удары! Вдобавок, разом потеряв десятка два воинов, гномы перестали лезть в одиночные схватки и сбились вокруг людей в плотные ряды, выставив вперед копья. А отбить два десятка одновременных уколов со всех сторон не смог бы даже Ворон. Кинутся разом — и хана. На Олеге даже простенького доспеха не имелось. И глаза недоросткам было не отвести. Сам, может, и ушел бы, но Роксалана…

— Хорошая ты девчонка, пифия. Жалко, врешь с предсказаниями. — Несколько рывков поставленной вертикально пики в очередной раз раскидали слишком близкие наконечники. Но их было чересчур много, и Олегу пришлось пятиться, прижимаясь спиной к горячей спине спутницы. — В одном ты права: не судьба мне стать твоим мужем. И ребенка нам родить — не судьба. Напрасно знакомились.

Тут огромный валун врезался в землю в трех шагах от ведуна, больно обдав его мелким крошевом. Гномы заметались — кто испугался, кого покалечило скользящим ударом. Еще камень рухнул по другую сторону. Послышался устрашающий рев, и уже перед самым носом Середина рухнул огромный гранитный кулак. В груди екнуло, нежданная подмога напугала ведуна даже сильнее, чем острые копья подземных жителей. Он неуверенно посмотрел вниз… Нет, повезло. Ноги целы, по пальцам не попало. Посмотрел вверх… и обнаружил на расстоянии вытянутой руки глаз Ессея. Сглотнул, прошипел:

— Спасибо, брат…

— Внизу есть ход, — от голоса гиганта заложило уши. — Сейчас я его заткну.

Земля дважды дрогнула. Оказавшись на полторы сотни метров дальше, великан принялся энергично трясти, ломать тамошние скалы, обрушивая валуны себе под ноги и время от времени их притоптывая.

— Так что ты там говорил насчет детей? — ласково прошептала в ухо Роксалана. — Я не расслышала. Про детей, про мужа?

— М… М-мегальянс, — опять сглотнул Олег. — Тут вокруг должно быть полно гномов. Нужно выследить их и перебить. Как бы со спины не ударили.

— Мегальянс — это большой союз, чуня, — хмыкнула девушка. — Шведскую семью предлагаешь?

— Нет, ты мне нравишься, Роксалана, — мотнул головой Середин. — Только дай дух перевести. Мне чуть ноги не оттоптали.

— Нравлюсь и.?

— Гномы! — Он опустил копье и кинулся к камню. Но трое коротышек, бросив оружие, сыпанули в разные стороны.

— Ну вот, уже отмазку придумал, — задумчиво произнесла сзади девушка. — Если тепленьким не взять, обязательно выкрутится.

Нагнать хоть одного из подземных жителей Середину так и не удалось. Драться с ним никто из карликов даже не пытался, а уворачивались, находили лазейки и укрытия они с такой скоростью, словно заранее пути отхода распланировали. Трудно ночью полуслепому против зрячих.

— Нужно засыпать тронный зал, — промелькнув сверху, сообщил Ессей. — Оттуда тоже можно попасть наверх!

Спустя полминуты грохот ломаемых камней послышался уже от вершины.

Махнув рукой на уцелевших недоростков, Олег вернулся к Роксалане и Тарии, подобрал кувалды.

— Хоть и не оружие, а бросить жалко. Инструмент. Как плот свяжем, никаких хлопот с ними не будет. Не на горбу же повезем, вода понесет.

— Нехорошо это, — покачала головой Роксалана.

— Молоты?

— Уходить нехорошо, не попрощавшись. Он все же от смерти нас спас, и сейчас ради нас старается. А сердце у него одно. Где-то под землей зарыто, у кочерыжки морщинистой. Вдруг он его прямо сейчас расколоть собирается?

— Я даже близко не представляю, где оно может быть спрятано, — развел руками Олег. — И как искать…

— Нужно позвать его с собой. Что ему тут теперь делать?

— Если успеем. Подгорный князь, думаю, только сейчас узнал о его предательстве. Как раз в эти минуты, небось, бежит за сердцем.

— Ты что, радуешься?

— Идем скорее, — оставил Олег без ответа глупый вопрос. — Счетчик тикает. Хоть попрощаться.

Ессей запечатывал тронный зал долго и старательно, обдирая макушки всех ближайших гор и выступающие скалы. После его работы на карту можно было смело наносить новый высотный пик. Словно в ознаменование победы, склоны осветились рассветными лучами. Великан распрямился, прикрыл глаза ладонью, сотворил глубокий вздох:

— Это правда. Так хорошо мне не было никогда в жизни! Счастье — это когда все вокруг так?

— Будет лучше, — пообещала берегиня. — Я горжусь тобой, могучий Ессей. Разве можно не любоваться таким, как ты?

— Я — Ессей! — захохотал гигант. Его смех заставил во всех окрестных лесах сорваться с гнезд и взметнуться ввысь птиц, колыхнул деревья, разогнал тонкую пелену облаков. Но он не был пугающим. Это был смех счастливого человека.

— Ты слышишь меня, брат?! — помахал от места недавней битвы Середин.

До этого подойти к богатырю ближе он не рисковал: вокруг трудяги сыпались камушки по центнеру весом.

— Да, смертный, — поставил руки в боки великан.

— Мы идем в славный город Муром! Дорога будет долгой и нескучной. Не желаешь ли пойти с нами? Мы все будем рады такому товарищу!

— Му-уром… — Разумеется, лицо гиганта повернулось к наяде. — Не знаю. Я никогда никуда не ходил. Уходить рано! Из города подгорного князя есть еще два выхода. Нужно заделать их, чтобы гномы не вышли и не убили вас всех. Это там…

Гигантскими шагами Ессей спустился с горы, за минуту пересек долину полукилометровой ширины, поднялся на соседнюю гору и принялся энергично боксировать со склоном.

— Откуда он знает, как эти лазы выглядят снаружи? — не поняла Роксалана. — Он же всю жизнь провел под землей.

— Старики сказывали, гномы посылали его воевать с людьми, — поправила Тария. — Он знает, откуда выходить наверх и как возвращаться в пещеры.

— Господи, как же они отбивались от такого монстра? — перекрестилась Роксалана.

— Мы проиграли войну, — с горечью признала кочевница.

— Мог бы нас и отнести… — Середин прикусил губу, мучаясь в сомнениях, но обе кувалды все же спрятал за пояс, также прихватил два тонких и длинных вороненых копья. Заметив у некоторых погибших карликов мечи, забрал четыре штуки, сунул пару Роксалане, еще два — Тарии и кивнул: — Пошли.

Люди перебирались от горы до горы не меньше часа: пока спустились, пока шагали через густую, выше колена, траву, пока карабкались наверх через гладкие, словно окатанные морем валуны, сваленные один на другой. Восхождение прервал зловещий вой — оглушающий, как голос Ессея, но не знакомый.

— Он что, теперь еще и поет? — усмехнулся Олег. — Похоже, жизнь парня окончательно вошла в новую колею.

— Помогите! — внезапно возникла перед ним берегиня. — Помоги Ессею, смертный! Они его убивают!

— Кто? Кого?

— Там, — махнула рукой наяда. — Возле входа. Откуда гномы могли выбраться в мир.

— Подождите здесь, — крикнул Середин девушкам, а сам, свернув, стал карабкаться на отдельно стоящий скальный палец.

Разумеется, из двух спутниц его послушалась только кочевница. Роксалана забралась следом. Вместе они увидели, как Ессей взмахнул рукой, и он него отлетел сверкающий, словно солнце, шар. Однако сзади на великана запрыгнул саблезубый тигр, вогнал в плечо длинные клыки, рванул плоть, еще раз, еще — гигант поймал его за шкирку, несколько раз шарахнул о горный склон. В это время золотой шар развернулся, став чем-то похожим на броненосца, только с щупальцами под брюхом, и прыгнул, норовя спутать Ессею ноги. Тот бросил кошку, наклонился ко второй твари. Она торопливо схлопнулась в шар — и великан поддал этот мячик, откинув на добрых полкилометра в чащу леса. Там затряслись вершины, причем вполне целенаправленно — невидимый враг торопился назад к месту схватки, где саблезубый тигр рвал великану ногу. От могучих ударов сотрясалась гора и раскалывались камни. Словно щепки, разлетались вековые ели и сосны.

— Это Фарух и Люклин, — сообразил Олег. — Демон железный и демон золотой. Гномы натравили на Ессея двух оставшихся стражей.

— Они же охраняют что-то там внизу!

— Ты забыла? Ессей замуровывает выходы из города на поверхность. Им сейчас уже не до жиру. Послали то, что есть.

Люклин исхитрился-таки спутать ноги великана и свернулся кольцом, защищая тонкие гибкие щупальца прочной броней. Ессей пытался порвать путы, бил их все сокрушающими кулаками, но безуспешно. Над кронами взметнулся тигр — гигант потерял равновесие, и все трое покатились вниз, мимо вцепившихся в скалу зрителей. Роксалана вскрикнула, берегиня исчезла, чтобы оказаться внизу, на их пути. Демоны, снося деревья и скалы, неудержимой лавиной прокатились по ней… Но нежить, разумеется, не пострадала — осталась стоять там же, где была.

— Ну, Олежка! — затрясла ведуна девушка. — Ну, чего застыл?!

— А что я могу? — выдернул плечо Середин. — С кувалдой туда прыгнуть? Ноздрю Фаруха своим телом заткнуть?

— Придумай! Придумай что-нибудь! Ты же колдун, черт тебя дери!

— Проклятие… — Олег открыл поясную сумку, стал лихорадочно рыться среди припасов. Но ни единого зелья в ней, разумеется, не появилось.

— А-а-а! — взревел, распрямляясь, Ессей, отшвырнул саблезубого тигра, наклонился к золотым кандалам на ногах, рванул… Они не поддались. Тигр приготовился к новому прыжку, взметнулся… В этот раз великан успел пригнуться, пропустив врага над собой, и, упав на живот, на одних руках полез через почти уничтоженный бор к северному отрогу. Фарух прыгнул снова — Ессей отбился. Еще раз — и опять не смог вцепиться. В промежутках между прыжками каменный богатырь продолжал ползти. Остановившись на гребне отрога, он взялся ломать ближние скалы и вколачивать их куда-то вниз.

— Закупоривает последний гномий проход, — прошептал Олег.

Тигр запрыгнул на золотое кольцо, принялся рвать великану бедра. Ошметки плоти летели в стороны: что-то сверкающее, что-то белое и протяженное, опять коричневые куски камня, потом что-то разноцветное. Ессей почему-то не отбивался. Терпел и торопливо работал.

— Хочет успеть закончить до смерти… — понял Середин. — Ему не победить. Он это понял. Надеется хотя бы успеть.

— Так помоги же ему! — толкнула его Роксалана, едва не сбросив вниз.

— Помогите! Помогите ему, смертные! — опять показалась на скале берегиня. — Сделайте хоть что-нибудь.

Олегу показалось, что она сейчас расплачется. Надо же — нежить, а умеет так переживать.

Он решительно расстегнул пояс, перевернул над скалой обе сумки, высыпая содержимое. Разворошил рукой. Ничего… Все, что он успел запасти, это кусочек коры с крысиной желчью. Ведун поднял его, размышляя.

— Ты чего застыл?! — опять толкнула его спутница.

— Желчь… Защита от магических порождений. Можно начертать круг и спрятаться внутри от любой нечисти. Можно начертать пентаграмму и вызвать в нее демона.

— Ну и что?!

— Не мешай, я думаю, — отмахнулся Олег.

— И что?!

— Если начертать незавершенную пентаграмму, демон ее не заметит. Заманить его внутрь, завершить рисунок — и он окажется в западне!

— Как заманишь? Это ведь не голодная курица!

— У нас есть хорошая приманка… Мы сами. Наверняка подгорный князь не забыл позора, и демоны получили приказ нас уничтожить. Если показаться на глаза, вполне могут погнаться за нами.

— Так рисуй!

— Место нужно. Так, чтобы демон поместился внутри.

— Так пошли вниз!

Сунув кору за пазуху, Олег спустился метров на десять, потом просто спрыгнул, чуть не сбив Тарию с ног, и махнул руками:

— Все в стороны! Мне нужен чистый камень, чтобы линия не разрывалась. И широкое место.

Овальный валун под скалой, метров пяти шириной в узком месте, подходил идеально. Олег закрыл глаза, сосредоточиваясь и вспоминая все уроки Ворона, мысленно разметил звезду, резко выдохнул, опустил кору и повел ею по граниту, оставляя четкую коричневую линию.

— Быстрее ты можешь?!

— Уйди! Если ошибусь хоть чуть-чуть, нас сожрут… — Пятиугольник правильной формы. На каждой стороне, кроме одной, надо разметить правильный треугольник. Знаки света снаружи, знаки тьмы изнутри, знаки жизни в треугольниках. — Кажется, все… Роксалана, смотри сюда! Вот тебе кора. Вот здесь, у треугольника, не хватает одной линии. Когда демон войдет в пентаграмму, ты должна ее замкнуть. Понятно?

— М-может, ты сам? — вдруг испугалась девушка. — Я… Я могу неправильно нарисовать.

— Хорошо, давай я, — кивнул Олег. — А ты показываешься железному монстру, ждешь, чтобы он погнался за тобой, забегаешь сюда, и когда…

— Ладно, я нарисую, — вырвала порядком стершийся кусок коры спутница.

— Подожди… Их же два! Ищите место для второй ловушки.

— Скорее, смертные! Он умирает, — совершенно деревянным голосом попросила наяда.

— Позади, внизу, — указала пальцем Тария. — Там такой же камень остался.

— Отлично, — прыгая через камни и кусты, помчался по склону Олег. — Сейчас, сделаем. Роксалана! Смотри, вот здесь я оставляю место для линии. Если повезет, она заменит ловушке замок. Знаки сюда, знаки сюда… Вроде, все на месте… Держи кору. Бежим.

Не замечая усталости, он стремительно взбежал наверх, вскарабкался на скалу и запрыгал на макушке, размахивая руками:

— Эй, я здесь! Я здесь, зде-есь! Фарух! Люклин! Смотри-ите! Это я-я!!! Сюда, кретины! Убейте меня, убейте! Ну же, уроды! А-а-а!!!

Все было бесполезно. Золотой обруч продолжал стягивать великану ноги, саблезубый тигр рвал ему плоть. Олег вдруг понял, что ноги Ессея уже отделены от тела полосой мелких лохмотьев, издалека мало похожих на камень. Фарух огромными клыками раздирал спину, прожрав широкую дыру почти насквозь, до груди. Человек бы погиб уже очень давно, однако гигант все еще шевелился, подгребая что-то отовсюду, куда дотягивались руки, ссыпал перед собой, утрамбовывал кулаками, опять подгребал. Железный тигр прыгнул из ямы на затылок своей жертвы, вогнал клыки в плечо. Рывок, еще рывок, еще… Рука, потеряв опору в теле, упала.

— Проклятие… — Ведун невольно схватился за свое предплечье. — Опоздали.

В несколько минут Фарух оторвал вторую руку и победно взвыл, вскинув морду к небу. А потом медленно повернул ее к Середину. Ведун молча сглотнул. Саблезубый тигр, откованный из великолепной стали и оживленный неведомыми чарами, взметнулся в грациозном прыжке и помчался через склон.

— И-идет!!! — В этот раз ведун не слез, а сорвался со скалы, обдирая руки, лицо и красивый халат далекого старейшины. — Готовься!

Он стукнулся спиной о поваленную сосну, отлетел на какой-то уступ, скатился на валун. В тот же миг над краем утеса появилась желтая рожа с длинными, сверкающими, словно хром, клыками. Кошка перемахнула сосну, мягко приземлилась на валун, медленно и уверенно пошла к Олегу. Он на локтях как мог быстрее пополз от нее, не в силах оторвать взгляд от черных отверстий, заменявших зверю зрачки.

— Оппаньки! — над самым ухом воскликнула Роксалана. — Молодец, Олежка! Классно ты его подманил! Прямо как репетировали оба!

— Подманил? — Ведун глянул вниз и понял, что только что выдернул ноги из пределов пентаграммы. Тигр же стоял на месте, упираясь носом в невидимую стену, что проходила над коричневой линией внутреннего рисунка. — Роксалана, я тебя люблю. Нет, я тебя обожаю.

— Люклин!!! — закричала Тария.

Молодые люди рывком шарахнулись друг от друга, между ними ослепительно сверкнуло солнце, ударилось о край камня и заскользило дальше вниз.

— Уйдет! — Роксалана прыгнула следом.

За спиной раздался оглушительный рев — демон, не в силах достать до Олега считанных метров, заметался в колдовской клетке. А внизу, в полусотне шагов, стояла на валуне на коленях директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу и шаловливо покачивала пальчиками, дразня странную тварь, не имеющую ни глаз, ни рта, ни носа. Только массивный золотой панцирь и шевелящиеся щупальца под ним. Середин замер, понимая, что теперь уже от него ничего не зависит.

Чудище размышляло невероятно долго — наверное, целую минуту. Потом прыгнуло, намереваясь накрыть жертву сверху. Роксалана проводила его взглядом, приоткрыв рот и чуть высунув язык, и, когда до гибели оставалось всего сотая доля секунды, решительно чиркнула по камню и поднялась, отряхивая ладони:

— Как думаешь, Олежка, она правда из золота? Тут тонн пятнадцать будет. Валютный запас средней европейской державы. Если ее разделать, мы богаты, как хрюшки.

— Это не она, это он, — поправил Середин. Люклин бился в тесном узилище так же буйно, как тигр, но не издавал ни звука. — Пошли, плюнь на них. Раз попались, значит, все правильно. Не вырвутся. Пошли, вдруг что-то еще можно сделать…

Увы, спасти могучего Ессея было уже невозможно. Клыки железного монстра превратили его в бесформенную глыбу гранита, хрусталя, мрамора и яшмы. Пока в теле еще теплилась жизнь, она как-то стягивала все это в единое целое — но ныне о великане не напоминало уже ничто. Их странный друг, всего лишь прошлой ночью познавший свободу, был мертв. Среди камней бродила берегиня, волоча по пыли подол парчового платья, и тихо плакала. Она не издавала ни звука, но слезы непрерывно катились из ее глаз.

— До последнего нам помочь пытался, — устало отер лицо Олег. — Классный парень. С таким в огонь и в воду не страшно. И почему первыми всегда умирают самые лучшие?

— А он не умер! — вдруг вскинулась наяда. — Нет, неправда, он же не умер!

Она закрутилась, побежала к скале, оказавшейся недосягаемой для рук великана, застучала по ней ладонями:

— Нет, не умер! Там есть его сердце. Там где-то спрятано его сердце. Если омыть его водой трех стихий, он оживет. Он вырастет снова. Он станет таким же. Таким же, как был. Нужно только найти сердце. Оно где-то там. Здесь. Я его найду. Конечно же, найду. И он вернется…

Берегиня пошла вдоль стены, поглаживая ее руками. Наконец остановилась, уперлась лбом в камень:

— Здесь… Здесь есть дорога… Есть, я чувствую… — Издав глубокий спокойный вдох, нежить качнулась вперед и исчезла.

— Вот так, — снова отер лицо Середин. — Боюсь, она больше уже никогда не будет берегиней. Теперь это кто-то другой.

— Она найдет сердце Ессея, Олежка? Ну, скажи мне правду, найдет?

— Не знаю… Если у подгорного князя было сердце великана, зачем он посылал против Ессея демонов? Почему не расправился сам? Он вполне мог придумать эту сказку, чтобы держать великана в рабстве. Запугивал своей властью над его жизнью и бессмертием.

— Что же ты наяде не сказал?

— Я не знаю, как рождаются великаны, малышка. Кто создал его, как вдохнул жизнь? Что, если вчера ночью мы убили князя, и теперь никто не ведает, где тот заныкал живое сердце? И вообще, кто из нас пророчица?! — решительно отмахнулся Олег и пошел прочь. — Ты здесь пифия, тебя учили. Вот ты нам про это и скажи!

— Стой! Постой, сумасшедший! — Роксалана нагнала его, развернула, рукавом очень старательно протерла рот, приподнялась на цыпочки и так же обстоятельно, крепко, взасос поцеловала. — Я тебя тоже люблю! Пойдем.

Она взяла его за руку, зашагала рядом.

— Только ты не надейся. Замуж я за тебя не выйду. Я тебя не так люблю. Ну… Ну, не как шуры-муры. В общем, не впсихушечную. Просто, когда такое заканчивается… Когда деремся, деремся, и вдруг — все, а мы живые опять. Я в такие моменты так тебя люблю, что и ребенка тебе согласна, и замуж. Только и думаю, как момент урвать. А потом проходит немного — и ничего такого. Так что я тебя люблю, наверное. И ребенка от тебя рожу. Ну, когда замуж выйду. Но ты ничего не думай, понял? Просто люблю, но у нас ничего не будет, ясно? Согласен?

— Согласен, — ничего не поняв из долгого монолога, кивнул ведун.

— Точно?

— Угу.

— Тогда давай, вон туда. Да, здесь. Пока никого нет вокруг. Ты меня правда любишь?

Меч в камне

— Господин, ты убьешь демонов?! — кинулась навстречу Тария, едва Олег и Роксалана показались возле утеса. — Они грызут камень! Они подкапывают рисунок!

— Не подкопают, — успокоил ее Середин. — Сила пентаграммы вниз уходит так же, как и наверх. Упрутся в стену.

— Ты их отпустишь? — сделала странный вывод кочевница.

Хотя, может, и не странный. Оставлять монстров в таком виде было нельзя. Если кто-то или что-то повредит линии — демоны вырвутся на свободу. Хорошо, если рисунок простоит долго, и путники успеют убраться в далекие-далекие края. А если нет? Тюрьма построена не столь прочно, чтобы быть в ней полностью уверенным.

— Убить демонов невозможно, — пробормотал Олег. — Они и так нежить.

— Но ведь Ессея убили!

— Я помню. Кто из нас войдет в клетку и разорвет Фаруха на куски? — вопросительно приподнял брови ведун.

— Придумай что-нибудь! Ведь это они убили Ессея! Мы должны им отомстить.

— Отомстить… — Середин прикусил губу. — Ладно, быть по-твоему. Тария, ступай в кочевье, прикажи принести нам сюда мяса и сластей, всякой другой еды, поставить юрту. Похоже, мы застряли тут надолго. Месяца два, не меньше. Предупреди: станут капризничать — выпущу демонов. Кто сомневается, может прийти и посмотреть.

На долгие пятьдесят четыре дня жизнь путников стала скучной и однообразной. Вначале Олег строил по внешнему краю пентаграмм стену из камней и глины. Высота ему требовалась не меньше пяти метров, и чтобы сооружение не развалилось, толщину у основания пришлось делать больше метра, а у верхнего края свести до десятка сантиметров. Работать приходилось в одиночку. Кочевники появились возле горы только один раз, да и то остановились посреди долины, издалека оценив мощь пойманных монстров. После этого они если и подглядывали за гостями, то только прячась в лесочке на дальнем горном склоне. К счастью, требования победителя демонов они выполняли безропотно, передавая через Тарию все, что просил Олег.

Только через месяц Середин оставил башни на просушку и начал вырубать вокруг березы, стаскивая их к двум ямам, что напоминали о вывороченных Ессеем валунах. Набитые с горкой емкости ведун запалил и завалил сверху сырыми ветками и землей. Точнее — песком и мелкой каменной крошкой. Через сутки у него было кубов десять отличного угля. Достаточно для обычной кузни — но слишком мало для его целей. Ямы пришлось набивать новой порцией дров, а пока они перегорали — через верх перекидывать топливо в домны. Фарух недовольно рычал, метался, норовя выбросить уголь обратно, но длинные скошенные клыки и когтистые лапы — не лучший инструмент для перегрузки объемной мелочевки. Правда, приплясывая и утрамбовывая уголь, демон забирался все выше, но пока эта проблема Олега сильно не беспокоила. Золотой стражник гномов отнесся к поведению людей куда спокойнее. Возможно, просто не понял, что за гадость против него готовится.

После пяти заходов с пережиганием дров Середин заполнил узилища демонов углем примерно наполовину, вдобавок на верхнем валуне лежала куча примерно двадцати кубометров про запас. К этому времени в радиусе двух километров ни одной целой березки уже не осталось.

— Ну, — наконец решился ведун, — вроде, все готово. Ничего не забыл. Молитесь, кто кому умеет, о помощи, девочки. Начнем.

Он опустился на колено возле горки бересты, начал высекать искру.

— А что это будет, Олежка?

— Ты никогда не задумывалась, милая моя, отчего колдуний сжигали на кострах?

— Чтобы помучились.

— Нет, неправильно. Их сжигали потому, что огонь уничтожает все тонкие материи. В том числе и души, магию, сглазы, колдовство. Когда сжигаешь ведьму, уничтожаются ее чары, а сама она лишается бессмертия.

— Ты хочешь сжечь демонов? Так ведь железо не горит! Что, если Фарух остынет и оживет?

— Кто же ему даст? — усмехнулся ведун. — Думаю, если этого зверя хорошенько прокалить, большая часть его души исчезнет. Как демон он перестанет существовать.

— А вдруг уцелеет?

— Никаких «вдруг» не будет. — Олег зажег от первой бересты еще пять, обошел кругом домну и сунул по одной в специальные продыхи, оставленные в основании с самого начала стройки. — Теперь остается только ждать. Можно выпить по пиале кумыса и отправляться спать.

— Как спать? А огонь?

— Расслабься, красавица. Это все процесс долгий и измеряется сутками. Чай, не шашлык готовим. Пошли спать. Завтра это может уже и не получиться.

Завтракали они на улице, перед пятистенной юртой. Простенькая, но сытная пища: курага, изюм и очищенный от косточек чернослив, распаренные и перемешанные в тягучем гречишном меде, плюс молоко. Когда Олег допивал вторую пиалу, внутри верхней домны вдруг раздался грохот, ввысь взметнулся сноп искр. Девушки вскрикнули, Роксалана отставила свою плошку и схватилась за гномий меч:

— Не выскочит?

— Уголь снизу подвыгорел, вот он в пекло и провалился, — поднялся Олег и скинул халат. — Что же, вот теперь самая работа и начинается.

Половину дня он трудился кочегаром-эквилибристом: забирался на скалу, оценивая сверху, насколько ровно лежит уголь, потом спускался вниз, через стену кидал уголь, снова забирался наверх, оценивая работу, опять спускался. И так, пока домна не наполнилась почти до краев. После этого он сунул в один из продыхов гномье копье, подождал, пока оно раскалится, и, используя один из молотов как наковальню, быстро изготовил изогнутую лопатку на длинной ручке.

— Как у тебя ловко получается, — не удержалась от похвалы Роксалана.

— Это же каждый знает, пифия. Не все колдуны — кузнецы, но все кузнецы — чародеи, — подмигнул ей Олег. — Отправь Тарию в стойбище, пусть привезет пару старых, поношенных войлочных халатов, войлочные рукавицы, шаровары… И емкости для воды. Завтра утром мне понадобится очень много воды. И принеси попить. Мне отсюда отходить нельзя. За топкой нужно следить.

Почти весь день раскаленная поверхность угольной лавы шевелилась, подпрыгивала, гуляла волнами. К сумеркам движения прекратились. Однако Середин не обольщался. Разогреть несколько тонн качественной стали — это не гвоздик на горелке прокалить. Нужно время, хороший наддув и топливо. Причем хорошо бы не березовый уголек, а дубовый — но выбора не было. За плохое качество пришлось платить временем и количеством.

За ночь он прилег раза три, и то ненадолго. Уголь выгорал с пугающей быстротой, а уменьшение горячего слоя сверху означало потерю тепла внутри. И потому — бегом на скалу, оценить высоту и равномерность загрузки, спуститься, подбросить, опять наверх, опять подбросить… И так до самого рассвета. Когда же низкие облака пасмурного неба посветлели, недовольно пропуская солнечный свет, он взялся за кувалду, примерился и принялся взламывать стену.

— Она не рухнет? — забеспокоилась Роксалана.

— Не каркай, — отмахнулся Олег. — Вообще, глина давно уже в монолит спечься должна. Лучше воды и халаты принеси.

Снаружи стена его домны была просто теплой. На глубине полуметра она оказалась уже раскаленной. Ведун намочил истертые халаты, окатил себя из ведра и стал пробиваться дальше, отбрасывая розовые шипящие валуны. Когда наружу посыпались ослепительно-белые угли, он отступил, натянул на себя мокрую одежду, рукавицы, нырнул в пекло, увеличил пробоину до полуметрового диаметра, выскочил назад, скинул в корыто высохшую и начавшую обугливаться одежду, оттуда же плеснул водой себе в лицо.

— Олежка, да у тебя все брови и ресницы обгорели! — охнула Роксалана. — Гляди, и усы скрутились все.

— Скоро и волос не останется, — пообещал Середин. — Где моя кочерга? И второй халат давай. Я пошел…

Наклонившись к пробоине, он бывшим копьем стал выгребать наружу уголь, пока не добрался до покрытого окалиной продолговатого куска, похожего на тигриную лапу. Выскочил назад, стряхнул сухую одежку, натянул мокрую, окатился, молча отобрал у спутницы меч, взял кувалду и нырнул в пекло.

— Тария! К реке скачи за водой! — услышал он за спиной голос Роксаланы. — Он таким темпом за полчаса все припасы изведет.

Олег дотянулся до лапы, прислонил к ней вместо зубила меч, двумя сильными ударами отрубил кусок, выскочил обратно, кочергой подтянул добычу и тут же принялся расплющивать слиток в длинную полосу.

— Роксалана! Меч второй возьми и поворачивай его, поворачивай… Да не клинок, слиток!

— Я тебе, что, грузчик?

— Извини, милая. Но никого другого у меня нет. Не тормози, остывает!

Превратив слиток в длинную тонкую полосу, Олег сунул ее обратно в уголь, нырнул в топку, оторвал еще кусок стали, тоже расплющил. Потом третий. Кинул его в жар, выковырял первую полоску и, заставив спутницу удерживать ее на молоте, принялся быстро проковывать грани, превращая в длинный обоюдоострый клинок.

— Работа топорная, — признал он, — но и с инструментом напряг. Одной кувалдой художественной ковки не сделаешь.

Брошенный в корыто клинок возмущенно зашипел. Ведун подождал, пока он остынет, достал, сунул в руку девушки:

— Вот такой примерно у Зены и был. Попробуй, как он?

— Ой, ничего себе… Это же лом натуральный, а не меч! И рукоятка неудобная.

— Рукоятки пока нет. Это так, хвостовик. Место для ее крепления. Впрочем, какая разница? — Он перехватил у девушки оружие, несколько раз играючи разрубил им воздух, с размаху вогнал острием в валун и тут же испуганно охнул: — Ты видела?!

— Что? Что видела?

— Ты видела, как он вошел? Как в масло! На половину клинка вонзился! Это же гранит, а не суглинок какой-нибудь. Я думал, он просто в трещинке застрянет…

— Ты уверен, что в нем не осталось никакой магии? — присела рядом с мечом Роксалана и осторожно потрогала его пальцем.

— Теперь не знаю, — хмыкнул Середин. — Видать, нутро демоническое в нем все-таки уцелело. Хотя через защитную пентаграмму, говорят, сам бес проникнуть не мог.

— Да она уж сгорела наверное, линия твоя!

— Тогда почему мы еще живы? — Ведун пошел обратно к домне. — Помоги, попробуем сделать игрушку поменьше.

— Чего ты задумал, Олежка?

— Хочу тебе меч по руке сделать. Гномий тебе явно мал, человеческий зело великоват. Нужно размер и балансировку так подогнать, чтобы ты его частью самой себя ощущала, как руку или ногу. Тогда и уставать меньше будешь, и бить точнее.

— Ты же говорил, что женщинам в мужские игры играть не дано!

— И еще раз повторю, — кивнул Олег. — Женщина должна дарить жизнь, а не отнимать ее, женщина должна вызывать восхищение и поклонение, а не страх, женщина должна служить любви, а не ненависти. Но за последние дни ты уже дважды прикрывала мне спину в кровавых сварах. Раз уж так получается, то пусть у тебя будет настоящее оружие, а не схваченный в суматохе мусор. Стали у нас навалом, весь слиток надобно на кусочки расчихвостить, чтобы не сросся, как «второй терминатор». Так почему бы и не постараться?

— Олежка, я тебя люблю! — прыгнула к нему девушка, крепко обняла и поцеловала. — Скоро ты станешь настоящим феминистом! Вот оно, благотворное влияние экологически чистой местности!

Ведун помолчал, пытаясь уяснить смысл ее умозаключения — и смирился с тем, что ему этого не дано.

— Ладно, сейчас сначала клещи сделаем, с ними работать будет намного проще. А потом попытаемся снова…

К вечеру валун возле домны украшали три десятка клинков — Середина просто завораживало, с какой легкостью демоническая сталь входила в прочнейший гранитный монолит. Он был готов делать мечи снова и снова, лишь бы еще раз повторить это чудо. Вот только обратно оружие не выдергивалось. Даже скованный на конус трехгранный стилет — Олег специально для пробы отковал такой нож.

Для Роксаланы удобный клинок получился с двадцатой попытки. По виду это был натуральный шамшер: тонкий и узкий, а потому необычайно легкий. Большой изгиб клинка позволял девушке при короткой руке наносить длинные режущие удары и колоть кончиком с самого неожиданного положения. Правда, рубить им было почти невозможно — но у Роксаланы для этого все равно не хватало силы.

После этого его личная пифия пошла в лес позабавиться с новой игрушкой, а ведун с помощью Тарии сделал добротный меч себе, несколько ножей, пару топоров, две горсти гвоздей и десяток скоб. На сем его фантазия иссякла, и прочие добываемые из раскаленной топки слитки он просто плющил и мял — чтобы потом никто не смог составить их обратно в тело демона. Однако даже эта несложная процедура требовала времени. Раскромсать несколько тонн стали, да еще в одиночку, да еще как можно быстрее, чтобы раскаленный металл не успел остыть — это сродни подвигу Геракла.

— Ты и второго так же терзать будешь? — спросила утром Роксалана не спавшего уже вторую ночь ведуна.

— Там все проще, — отмахнулся Олег. — Он же золотой, он просто расплавится и вытечет. Пара пустяков.

— И можно будет сделать золотые слитки, типа банковских?

— Можно.

— И украшения всякие отлить.

— Можно.

— Только для этого ведь надо формы сделать?

— Можно.

— Можно я это сделаю? Я все уже поняла.

— Можно.

Глаза у Олега слипались, в голове давно стоял туман, и он даже примерно не мог предположить, к чему приведут старания скучающей спутницы.

К полудню уголь в запасенной куче закончился. К утру догорел и тот, что лежал в домне. Еще несколько часов оставшийся слиток удерживал жар, и с ним можно было работать. Если не ковать — то хотя бы рубить на куски, продвигаясь от стремительно остывающих краев к нутру. Вскоре исковерканный за несколько суток гномий меч, вместо того чтобы резать красное железо, начал плющиться сам. Это был конец: ведун сделал все, что мог. Бросив бесполезные отныне инструменты, Олег петляющей походкой ушел в юрту, упал на ковер справа от входа и мгновенно потерял сознание.

Потом он ощутил, как кто-то тихонько потряхивает его за плечо.

— Олега… Олежка… Олежек… Ты чего, спишь?

— Я умер, — простонал Середин. — Чего тебе надобно, старче?

— Зенки тебе не выцарапать?! Я тебя года на три младше!

— Роксалана, ты ли это? Конечно, ты… Кто еще станет гордиться своей инфантильностью?

— Слушай, золотой демон не плавится!

— А должен? — тряхнул головой Середин. — Сколько времени?

— День уже. Солнце давно взошло, а дождь кончился.

— Дождик был? Когда?

— Сегодня! Олежка, вставай! У меня золото не вытекает!

— Да что вам всем не спится… — Ведун поднялся, опять потряс головой, отчаянно зевая. — Какое золото, откуда?

— Пошли, я покажу!

Вслед за Роксаланой ему пришлось карабкаться к домне с золотым демоном, над которой поднимался слабый серый дымок. В нижней части стены, между двумя продыхами, была пробита дыра, из которой тянулась тонкая, как фольга, желтая полоска. Рядом лежали несколько влажных глиняных пластинок.

— И в чем проблема? — не понял Середин.

— Там же монстр был с кита размером! А у меня из пробоины всего горсточка металла натекла. Вот, видишь? Я несколько колье сделать хотела, браслеты, подвески и слитки. А натекло только на четыре колье, и все!

— Подожди, — тряхнул головой ведун. — Не проснусь никак. Ты его расплавила?

— Ну да, ты же сам велел!

— Когда?

— Позавчера.

— Не помню…

— Я спросила, можно или нет, ты сказал, что можно. Я подожгла и пошла формы делать. Десять штук слепила. Думала, отливать буду не торопясь. Пока последнюю заполню, первая как раз остынет. А еще колье сделала. На влажной глине аккуратно вырезала.

— И как долго все это горело?

— Как и у тебя! Я раза три уголь подкидывала, чтобы слой ровно лежал, следила за всем. Первую ночь так оставила, а потом следила.

— Роксалана, та такая милая, такая умница. Так здорово, что ты захотела мне помочь…

— Ты это как-то не искренне говоришь, — недоверчиво прищурилась девушка.

— Нет, вполне искренне, — не смог сдержать усмешки Середин. — Я всегда буду рад видеть тебя рядом, что бы в нашей жизни ни случилось.

— Ты глумишься?

— Нет, что ты! Просто десяток тонн золота для нас были бы как жернов для утопленника. Ну, как нам его отсюда уволочь в таких количествах?

— Куда делось мое золото? — опустив голову, нехорошим голосом спросила спутница. — На что ты намекаешь, шкодливый фокусник?

— Понимаешь… — Олег неопределенно пошевелил пальцами. — Понимаешь, у золота, как металла, есть одна злобно неприятная привычка. Оно, понимаешь, угорает при переплавке. Просто взял, расплавил, тут же отлил — а оно уже угорело. До десяти процентов теряется при такой простенькой процедуре. То есть десять процентов — это считается ничего, терпимо. В пределах нормы… Если просто расплавить и тут же лить…

— Так какого хрена… — медленно облизнула она пересохшие губы. — Какого хрена у тебя огонь почти двое суток горел?!

— У меня?! — опешил Середин. — Я все это время кувалдой махал!

— Это ты столько угля туда засыпал, олух полоумный! Зачем столько?! Ты о чем думал?! — Она схватилась за голову. — Десять тонн! Мама… Десять тонн! Отец меня убьет.

— При чем тут отец? Это же не его.

— Но я же ему все расскажу, дурак плешивый. Десять тонн… Он меня убьет, когда услышит!

— Не убьет, — покачал головой Середин, проводя ладонью по голове. Волос спереди действительно не осталось, все обуглились. — Он ни единому твоему слову не поверит.

— Десять тонн!

— Мы бы все равно не смогли его забрать.

— Мы могли его спрятать. Вернулись бы в будущее, нашли и откопали.

— Да… — вскинул брови Олег. — Об этом я как-то не подумал. Тогда нужно посмотреть. Может, там еще что-нибудь осталось?

— Чего стоишь?! — Роксалана сорвалась с места, подхватила два кожаных ведра с водой, добежала до домны, метнула содержимое через верх. Вернулась назад, схватила бочку, поднатужилась, но поднять не смогла и перебежала к корыту: — Да чего же ты стоишь, истукан?! Туши его! Там ведь сейчас последнее выгорает.

— Не суетись…

Олег повел плечами, забежал на валун с остатками верхней домны, подхватил кувалду, так же быстро вернулся, взмахом от плеча вогнал тяжелый молот в булыжник на высоте человеческого роста. Тот, перекаленный, лопнул, раскрошился — а вот глиняная оболочка осталась целой. Ведун размахнулся снова, выбил соседний камень вместе с куском пузырчатой керамики.

— Тария! Воду, воду давай! Неси, вези! Сколько есть! — громко требовала Роксалана. — Тария, куда ты пропала?!

Середин рассмеялся себе под нос, опять размахнулся.

За десять минут он пробил в стене сквозное отверстие, и девушка тут же плеснула туда два ведра воды, принесла еще. Потом уже Олег дотащил до домны почти опустевшую бочку и ливанул ее в пробоину. Во все стороны, словно из жерла вулкана, били струи пара, домна шипела, словно разъяренная кобра — но уже через мгновение внутри вновь засветились раскаленные угли.

— Нет, так не пойдет, — понял ведун. Отодвинув бочку, ткнул в нее пальцем: — Наполняйте!

Сам он продолжил энергично работать кувалдой и примерно через полчаса смог пробить по низу домны щель метра на три длиной. Через нее Олег выгреб кочергой угли, до которых смог дотянуться, а когда они перестали сыпаться — отскочил и опрокинул бочку, направив поток воды в щель. Скала содрогнулась, как от взрыва, во все стороны ударил плотный белый пар.

— Ничего себе, — замахал руками ведун. — От пороха меньше дыма было. Мое сооружение, верно, и вовсе разнесло.

Он ошибся — на домне не появилось даже трещинки. Зато внутри наконец-то не осталось ни единого красного огонька.

— Еще пяток ведер для страховки, — сделал вывод Олег, — и можно спать. Гореть он не горит, но камни и стены внутри такие горячие, что внутрь лучше не соваться. Запечешься, как цыпленок. Пусть немного остынет.

— А золото? Золото там осталось?

— Я знаю, ты не заснешь, пока не узнаешь. Но придется потерпеть. Не видно.

— Может, побольше воды вылить?

— Дело вкуса. Коли не лень, оно, конечно, поможет. Но я — спать.

Второй раз Роксалана растолкала его уже в сумерках. Лицо ее светилось от счастья:

— Есть! Там еще с тонну, верно, осталось! В трещину в камне натекло! Мне его даже не оторвать!

— Щель — это плохо, — сквозь полудрему ответил ведун. — Из нее золото будет не выковырять.

Но утром оказалось, что трещиной девушка назвала обычную выемку на камне, в которой собралась золотая лужа примерно в полтора метра диаметром. И на вес в ней было не тонна, а от силы центнер — Олег даже смог этот драгоценный блин слегка приподнять. Но ведун предпочел спутницу не огорчать:

— Куда? Я его через полмира с собой не потащу.

— Э-э-э… — растерялась девушка. — Ты не знаешь тут надежного тайника?

— Знаю. Прячем туда?

— Да, да, неси!

— Я что, лошадь? Топором края обрубим, потом в несколько ходок отволочем.

— А может, тогда с собой пару кусочков возьмем?

— Не нужно, — покачал головой Середин. — Вспомни, сколько раз за время нашего пути мы успели потерять все свое добро до копейки. А ведь позади чуть больше ста верст из примерно двух тысяч. Проще заныкать. И груза на горбу меньше, и сохраннее будет.

— Ладно, — тяжко вздохнула Роксалана. — Прячь.

Организовать клад никакого труда не составило. Золото он свалил в яму, в которой пережигал уголь, присыпал камнями и мелкой гранитной крошкой, поверх камня накидал веток и коротких обломков от сосновых бревен. После поединка великана с демонами этого добра вокруг хватало.

— Сейчас тут никто клады не ищет. Лет за сто все это перегниет, — пояснил он, — еще через двести тут сосны с останкинскую телебашню вымахают. Ни одна собака ничего не заподозрит. Запоминай приметы. Попадешь домой — прилетишь сюда на вертолете.

— А ты?

— Меня ты позовешь, когда сама найти не сможешь, — рассмеялся Олег. — Ну что, прекрасная леди, кажется, здесь мы сделали все, что хотели. Пора трогаться дальше. Что по этому поводу советует твой пророческий дар?

— Мой дар говорит… — Девушка обняла его за шею и, притянув к себе, заглянула глубоко в глаза. — Он говорит, что на один ма-аленький часик мы можем задержаться.

* * *

Предыдущий опыт подсказывал, что лошади — не самый лучший транспорт в здешних, совсем еще нехоженых землях. А потому еще один день ведун потратил, чтобы построить плот. Это оказалось на удивление просто: топоры из демонической стали срубали самое толстое дерево за два-три удара, ножи — резали его лучше бензопилы. Правда, таскать получившиеся бревна получалось все равно на своем горбу. Но Олег валил лес прямо на берегу, на месте строительства, и много сил на ворочанье хлыстов не потратил. А еще у него имелся запас гвоздей и скоб, что позволило обойтись без долгого и нудного вязания узлов. Шесть метров в длину, три в ширину, крытая кошмой палатка, два весла. Что еще требуется для комфортного путешествия?

— Вот и все, — кивнул Середин, когда, поддавшись давлению слеги, плот сполз на воду и под бревнышками зажурчала вода. — Тария, твои сородичи догадаются, что юрту, коней и ковры можно забрать обратно, или их нужно предупредить?

— Когда лошади вернутся в табун, в стойбище поймут, что ты ушел, господин.

— Это хорошо, — бросил слегу ведун. — После встреченного там гостеприимства меня совсем не тянет с ними прощаться. Тогда можно отчаливать. Ты поедешь с нами или останешься?

— Как я могу остаться, господин. Ведь я твоя жена.

— Что-о? — высунулась из палатки уже забравшаяся на плот Роксалана.

— Кто? — растерялся и сам ведун.

— Но ведь я уже много дней живу в твоем доме, господин, — забеспокоилась девочка. — Мы спим под одной крышей, я готовлю тебе еду, пою твоих коней и стелю твою постель. Все кочевье знает, что я твоя жена. Как же они примут меня обратно? Разве я покрыла себя позором, чтобы прогонять меня прочь? Ты хочешь меня прогнать? Я не пойду в кочевье, они побьют меня камнями! Я побегу следом за тобой и буду молить тебя о прощении!

— Олежка, да ты, оказывается, женат! — громко хмыкнула Роксалана и опять скрылась в походном домике.

— Гальку мелкую собери и на углу плота насыпь, — указал Олег. — Для кострища. Чтобы бревна не занялись.

— Да, господин! — обрадовалась Тария. — Сейчас, господин. Ты не пожалеешь, господин. Я буду хорошей женой, господин. Я понимаю все, господин. И твою старшую жену я тоже буду слушаться.

— Что?! — вновь высунулась из палатки Роксалана. — Ну-ка, ну-ка, с этого момента поподробнее. У него есть еще и старшая жена?

— Конечно, госпожа. Ты, госпожа.

— Что? — икнула та.

— Кто? — фыркнул ведун.

— Ты ведь старшая жена, госпожа? — Тария почувствовала, что сказала что-то не то, и вдруг с надеждой переспросила: — Или младшая?

Середин свалился с берега на край плота и затрясся от смеха.

— Я ему не жена!

— Господин тебя прогнал?

Олег застонал.

— Я просто его знакомая, поняла?

— Сестра?.. Родственница?..

— Ну, что ты ржешь, как лошадь?! Объясни ей.

— Ты лучше молчи, малышка, — сквозь приступы хохота посоветовал ведун. — Ты лучше молчи.

— Как это «молчи»? А вдруг она это при ком-нибудь постороннем ляпнет?!

— Вот потому и молчи два раза, мисс дочка подгорного князя. Помалкивай.

— Не хами. А то я тебе сама рот закрою!

— Ты не в Швейцарии, милая, — наконец справился со смехом Олег. — И не у тебя дома. В этом мире женщина может быть или женой, или рабыней. Либо, до того момента, пребывать под покровительством кого-то из родственников. Ты не можешь быть «просто так». Если ты ничья, то любой имеет право забрать тебя себе. Кто нашел, того и вещь.

— Я не вещь!

— Замучишься объяснять. Так ведь не поймет кто-нибудь, да и приберет для хозяйства. И назад ведь не потребуешь, коли сама признаешься, что ничейной оказалась.

— Ты… Ты тупой мужлан!

— Я знаю. Но давай это останется нашей маленькой тайной.

— Господин, плот отплывает!

— Пускай.

— Я не успела собрать камни!

— Ничего, река длинная. Найдется еще, где пособирать. Ложись, отдыхай.

Тария опустилась на колени на краю плота, настороженно глядя то на Олега, то на Роксалану.

— Не беспокойся, она не станет возражать. А ты иди сюда.

К удивлению Олега, Роксалана послушалась и села рядом.

— Чего тебе, ненормальный?

— Скажи, тебе сильно понравится, если тобой начнет командовать водитель твоего папы?

— С какой стати?! — моментально вскинулась спутница.

— Я так и думал, — кивнул Середин. — Так вот, для Тарии тоже есть только два варианта отношений. Или ты старшая жена, и тебя надлежит слушаться, или… Или даже разговоры только через меня. Ибо я единственный владыка и защитник. Ты же умная девочка. Что скажешь?

— Ладно, — неожиданно легко согласилась Роксалана и поднялась. — Но только старшей женой. И спать я буду между нею и тобой. Знаю я, чего у тебя на уме!

— Да, дорогая, — кивнул Олег. Он тоже встал и взялся за весло, выводя плот на середину неширокой, всего метров десять, реки. — Как скажешь, дорогая.

Хоть от одной проблемы он избавился. Еще ему не хватало испорченным телефоном несколько месяцев работать! И всем подряд объяснять, что за забавные отношения у него со своими дамами.

— Течение тут километра три, — на глазок прикинул он. — Плыть, коли все спокойно будет, тысячи две. Значит… по двенадцать часов в сутки… Где-то два месяца выходит.

Двенадцать часов в сутки — это предел. Совсем без остановок не получится. В темноте не поплывешь. К тому же дрова нужно регулярно набирать, о еде как-то заботиться. Ну, и естественные надобности.

— Ладно, два так два. Лишь бы Ворона никуда от Мурома не унесло.

Роксалана вышла из палатки, сунула в воду кусок глины, пополоскала. Покрутила перед собой:

— Олег, а чего это с ним?

— Что там?

— Оно все в пятнах и разводах!

Ведун бросил весло, взял у нее что-то тонкое и ажурное, но все в коричневых пятнах и щербинах. Он потер металл пальцем, до изначального желтого цвета:

— Золото, что ли?

— Ну да, колье! Я же сделала четыре штуки. Я форму аккуратно палочкой делала, все выемки. А оно, смотри, все как пожевано!

— Глина была сырая?

— Естественно! Как же иначе форму рисовать?

— Ты налила горячее золото, вода закипела, превратилась в пар. Вот тебе и каверны по всей поверхности. А грязь смоется. Просто много мелких щелочек, вот она и держится.

— Что же теперь делать? Они все испорчены!

— Все как всегда, терпение и труд, — вернулся к веслу Середин. — Кусок мягкой кожи, немного песка и пара дней работы. Воды вокруг в достатке. Тереть и полоскать, полоскать и тереть. Пока не отполируется до блеска. Ну, или войлоком тоже можно.

— А получится?

— Получится, получится, — кивнул ведун. — Это как посуду мыть. Сначала вся закопченная, а потом сверкает, как новенькая.

Одарив его взглядом кошки, которую пытаются накормить свежим сеном, Роксалана ушла в палатку и вскоре вернулась еще с тремя кусками глины.

— Какая это неудобная штука — сундук. Ничего не найти… Ну вот, и эти такие же… Ладно, причаливай, эксплуататор. Пойду, песку наберу. А то младшая жена почивать изволит… Куркуль!

В общем, занятие нашлось для всех. Директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу старательно начищала золотые побрякушки, иногда привлекая к себе в помощь Тарию. Но все же «младшая жена» большей частью занималась стряпней, умело разбираясь со взятыми в дорогу продуктами, и следила за огнем. Олег стоял у руля, не позволяя плоту налететь на берег, а река текла, текла и текла, даже не замечая, что ее оседлали трое маленьких существ, прихвативших с собой изрядный, по их мнению, груз.

Русло иногда сужалось почти до ширины плота, и вода с шипением и брызгами проносилась по расселинам меж высоких скал, иногда растекалась метров на пятнадцать и принималась лениво петлять по просторным долинам. В таких случаях на сотни метров по сторонам колыхались заливные луга. Во все остальное время путники видели только плотный, как стена, сосновый лес, лишь изредка разрываемый отвесными скалами, за которые не удавалось зацепиться даже тонким травинкам. Пару раз настроение портили дожди. Но погода стояла теплая, так что Олег просто раздевался, чтобы потом натянуть сухое, а девушки прятались под кошму — и останавливаться не приходилось.

На четвертый день их река слилась с другой, столь же широкой. Середин обрадовался, думая, что уж теперь-то точно попал в Белую — но спустя два дня течение вынесло плот в величавые воды еще более солидного потока. На этот раз ведун зарекаться не стал — мало ли что? В Башкирии он никогда не был и, как выглядит их главная река, не знал. Может, она и вовсе с Волгу шириной? Тогда все еще впереди.

— Ты смотри, получается, — наконец признала Роксалана, любуясь сверкающим в солнечных лучах колье. Сужаясь к концам, оно посередине расходилось примерно на три пальца. Тонкая вязь рисунка напоминала переплетенные контуры церковных луковок. Снизу рядком тянулись сверкающие шарики, прикрепленные к украшению солнечными лучиками. Девушка приложила свое изделие к груди: — Как, нравится?

— А что, очень неплохо получилось, — кивнул Олег. — Молодец. Талант в тебе пропадает.

— Не пропадает, — утешила его спутница. — Украшательство — это часть моей работы. Эх, жалко зеркала нет. Тария! Давай тебе примерим. Со стороны хочу посмотреть.

Застежек, разумеется, Роксалана сделать не могла. Она осторожно развела концы колье, сместила их немного вверх и вниз, наклонила набок и провела за шею девочке. Поправила, чуть сжала сзади:

— Как, держится? А то бухнется за борт, больше и не увидим.

— Может, не стоит, госпожа? — Тария прикрыла украшение ладонью.

— Нужно-нужно. Такие вещи делаются, чтобы их носили, а не место в сундуке занимать. Опусти же руки, дай посмотреть. И правда неплохо смотрится. А ведь с первой попытки и без всяких эскизов! Слышал, Олежка? С первой попытки, и в точку.

— Остальные такие же?

— Все с индивидуальным дизайном! — возмутилась девушка. — Сейчас покажу.

Торопливо наводя последний блеск, она обтерла и сполоснула остальные украшения, подняла перед собой.

Пожалуй, это были все же не колье, а гривны. Тяжелые шарики на концах, чтобы удобнее сдвигать и раздвигать украшение, массивная средняя часть. Шарики и толстая полоска треугольного сечения; шарики и витая полоса, подозрительно похожая на вмятую в глину веревку; шарики и широкая пластина, по типу царского оплечья.

— Здесь бы еще чеканку сделать, — указал на «оплечье» Олег. — Как раз по матовой поверхности хорошо смотреться будет. Но в общем, ничего. Такое подарить не стыдно.

— И я так ду…

Услышав хрип, они одновременно повернули головы к костру. Тария, выпучив глаза, обеими руками вцепилась в край колье, но пальцы глубоко вдавило в кожу. Верхняя часть украшения погрузилась в шею уже так глубоко, что первого ряда «луковок» было не различить. Шарики на концах, которые всего минуту назад не доставали друг до друга, теперь захлестнулись и продолжали сжимать захват.

— Проклятье!

Они одновременно кинулись на помощь, попытались растянуть шарики в стороны — но куда там! Их было проще оторвать, чем развести. Да и оторвать — не так-то просто.

— Она же умрет! — взвизгнула Роксалана.

Середин рванул меч — и тут же сунул обратно. Золото вошло в тело так глубоко, что подцепить его, не раскромсав половины горла, было невозможно. Кочевница уже не хрипела — колье окончательно пережало ей горло. Лицо девушки быстро начало синеть, тело скрючило судорогами — оно вырвалось из рук Роксаланы, запрыгало на бревнах, выбивая какую-то бессмысленную чечетку.

— Оле-ег!

Ведун решился — выхватил клинок, рубанул ей по шее сзади и сбоку. Украшение с металлическим звоном слетело вниз, поверх него хлынула струя крови.

— Ты же ее убил! Ты ее убил, идиот!

— Не ори! Сзади артерий нет. Тряпку лучше найди, рану зажать.

— Где я ее тебе найду?

— Держи рану! — Олег упал на колени, рванул с Тарии шаровары, ножом отсек нижний край рубахи, располосовал ленту пополам, один из кусков сложил, сунул Роксалане под руку. — Держи! Сильнее дави, с этой стороны не задушишь! Держи… Повязкой на горле так не затянешь.

— Течет!

— Дави и жди… — Середин вскочил, подправил веслом движение плота, чтобы не наскочить на поваленную осину.

— Вроде, дышит.

— Коли пережила, теперь должна выкарабкаться.

— Ничего себе, шутки.

— Держи… — Олег вернулся, присел, намотал на шею кочевнице тугую повязку, приложил ухо к груди. — Слабенько, но есть. Подвинься, я ее в палатку отнесу.

Он пристроил девочку под навесом к теплой, освещенной солнцем стене, прикрыл кошмой, вернулся на свет.

— Иногда так курить хочется, просто невмочь. — Роксалана держала в руках обрубки колье. — Значит, говоришь, огонь убивает любое колдовство? Что-то у этого золота дурная наследственность. Да и у мечей твоих тоже.

— Меч нужен, чтобы убивать, — подобрал Середин остальные украшения. — Ему кровавая наследственность не помеха. А это… Представляешь, еще кто-нибудь по незнанию напялит?

Он взвесил гривны в руке, широко размахнулся и…

— Ты что?! — повисла Роксалана у него на руке. — Это же золото!

— Это золото убивает, малышка. Будет лучше, если оно исчезнет.

— Нет, не нужно! — не отпустила его рукава девушка. — Его не надо носить. Его испортить можно. Сломать, расплющить. Но это же все равно золото! В монеты переплавить можно, медальоны какие-нибудь, аксельбанты, фольгу сусальную сделать. Не все же на горло цепляют. Тут его тысяч на пять евро, а у нас ни копейки денег! Глупость делаешь, Олежка. Оставь. Сунем подальше в сундук, и никаких хлопот. Коли приспичит, локти кусать придется. А так — отломаем кусок, и все. Мы при капитале.

— Ладно, убери, — с доводами спутницы было трудно не согласиться. — Только аккуратнее там. Вдруг, они еще и ползают?

— Умели бы, давно приползли. Бедная девочка… Я теперь, наверное, никогда в жизни ничего надеть не решусь. В смысле, на шею.

— И я, — передернул плечами Олег. — Что же это за магия, что нежити такую силу придает?

Плот плыл по реке, и небольшие волны, заплескиваясь на бревна, старательно слизывали не успевшую свернуться кровь.

— Она выживет? — после небольшой паузы поинтересовалась Роксалана.

— Должна, если повезет.

— В каком смысле?

— Крови она потеряла немного. Слабой пару дней будет, но потом все восстановится. При хорошей кормежке, естественно. Если мха болотного успеем в ближайшие часы найти и к ране приложить, то заражения крови можно не бояться. Он отличный антибиотик. Ну, и все. За пару дней все запечется, потом только заживать будет.

— А я думала, антибиотики только в двадцатом веке изобрели.

— Ага, — хмыкнул ведун. — А колесо в двадцать первом? У тебя мания величия, милая. Или, точнее, у всех вас. Вы воображаете, будто стали умнее далеких предков. Будто живете лучше. Будто все ваши открытия — это что-то новенькое, неизвестное раньше. И до появления христианской цивилизации везде жили дикие косматые обезьяны, что носили шкуры, плодились как кролики и дохли как мухи.

— Да? Может быть, в древности было что-то вроде двигателей внутреннего сгорания и самолетов? Может, люди не умирали от голода и эпидемий? Может, они имели аппараты искусственного дыхания и умели пользоваться презервативами?

— Где-то на грани нынешних веков в мире появится новая вера. Придут на счастливые земли необразованные, но уверенные в своей правоте мракобесы, объявят древние мудрости богопротивным колдовством и погрузят человечество в хаос и жестокость. Пройдут многие и многие века, прежде чем древний эллинский культ здоровья и красоты, любви и радости снова вернется к людям. Но даже в двадцать первом веке его придется охранять законами о свободе личности и праве на частную жизнь. Люди начнут придумывать всякие резинки и таблетки, чтобы в конце двадцатого века заявить о безопасном и надежном контроле над рождаемостью. И это в то время, как вокруг все так же растут мята, морковка и укроп. Те самые дикая морковь и сильфион,[2] которые больше двух тысяч лет позволяли женщинам всего мира избегать нежелательной беременности. Вы производите виагру, чтобы заменить сельдерей, стрептоцид — вместо ноготков, жрете непонятную химию вместо настоя морковных семян. Новый мир не стал лучше, Роксалана. Он просто сошел с ума. Вы говорите про повышение уровня жизни — а питаетесь хуже египетских рабов или аркаимских шахтеров. Хвастаетесь могуществом техники и производства — но отлить второй гуптской железной колонны или сдвинуть блоки Баальбекской веранды.[3] Не понимаете, как можно было с такой точностью сориентировать стелы Стоунхенджа — и воображаете, будто достигли высот в астрономии и математике. Можно подумать, что, не имея телевизора, индийские йоги не могут испытывать такого же удовольствия от своей жизни, как вылупившийся в одноглазый ящик пьяный инженер.

— Ты бы меньше трепался, милый, а больше по сторонам смотрел. Нам нужен мох, ты не забыл?

— Тысячелистник, подорожник тоже отлично кровотечение останавливают. Сок растений. Хрен — тоже. Так что, если заметишь — кричи. Ромашку можно использовать только как отвар…

— Тебя послушаешь, половину леса можно на лекарство пустить!

— Весь лес. Только с разными целями. Но мох проще всего найти. Любой затончик возле реки, непересыхающая лужа, болотинка. Здесь, в долине, они обязательно должны быть. Ага, видишь? Вон, просвет среди сосен, низкие осины, березки белеют. Вот и болотце нашлось.

Олег направил плот к земле, стянул сапоги и шаровары, спрыгнул на низкий берег, перебрался через бугор из трех поваленных деревьев и быстро набрал с чавкающей поляны бежеватых ростков с мягкими шелковистыми листьями. Вернувшись назад, грубо и жестоко, словно мочалку, отжал букет, разделил на две неравные части:

— Это мы подсушим. На всякий случай. Сумка ведь по-прежнему совсем пустая. А этим сейчас перебинтуем…

Когда он осторожно освободил рану от окровавленной тряпки и заменил ее прохладной подушечкой из мха, Тария открыла глаза, улыбнулась:

— Господин… Я знала, господин. Я сейчас. Я встану.

— Лежи, малышка. Как твой господин, вставать ближайшие два дня я тебе запрещаю. Лежи, все будет хорошо. Закрой глаза и попытайся уснуть.

— Холодно, господин.

— Это из-за раны. — Он снял халат и кинул поверх кошмы. — Скоро пройдет.

Когда ведун оттолкнулся от берега и вывел плот на стремнину, Роксалана задумчиво сказала:

— А ведь хорошая девчонка. Не склочная, трудолюбивая, послушная. Не лезет куда не просят. Всегда поможет, права не качает. Даже не верится, что такие бывают.

— Хорошее воспитание, — кивнул Олег. — Такие нравятся всем.

— В нашем мире она ведь пропадет… Я ее к себе заберу, в загородный дом, понятно? Будет там всегда и сыта, и одета, и в безопасности, и все при всем. При мне будет, я ее в обиду не дам. Только смотри, если ляпнешь кому, что она была твоей женой, я тебя убью. Ни к чему ей такая клякса в резюме.

— А про тебя говорить можно?

— Можно, — плотоядно ухмыльнулась девушка. — Тогда тебя убьет папка.

— Смотрю, настроение у тебя улучшилось? Тогда отгадай загадку. Сейчас нам самое время приготовить обед. Кто из нас двоих будет стряпать, если я стою на веслах?

— Зануда ты, Олежка. Ладно, сейчас посмотрю, что там в сумках осталось. Ох, Тария, Тария… Я по тебе уже скучаю.

Спустя два дня девочка и правда поднялась на ноги. Хотя ее и покачивало от слабости, она пыталась помогать с костром Роксалане, а когда та прогнала — уселась в палатке вышивать зеленой нитью виньетки на вороте Олегова халата. Спустя еще два дня Середин снял с нее повязку. Рана закрылась, но на шее бедолаги остался уродливый шрам от удара меча, и еще один, ровный и тонкий, вокруг шеи — от злополучного колье.

Река за это время окончательно покинула горы — отроги временами, при поворотах русла, можно было различить где-то далеко на горизонте, в голубоватой дымке. Вокруг же, вместо могучего, скрипучего и пахнущего смолой бора шелестели мелкими листиками липы, осины, вязы и березки, попеременно сменяя друг друга.

— Смотри, дымок, — за очередной излучиной указала вперед Роксалана. — Интересно, пожар, или люди там живут?

— Для пожара слишком жидко. Стойбище, я думаю. Странные места. Вокруг чащи непролазные, а живут кочевники. Где они тут стада выпасать ухитряются? Не проще ли дом срубить и поле засеять?

— Это хорошо, Олежка. Самое время в магазин сбегать.

— Милая, мы не на садовом участке, — оглянулся на нее Середин. — Здесь нет ларьков с пивом и круглосуточных супермаркетов. Нужно идти к незнакомым людям с самыми неожиданными убеждениями, знакомиться и пытаться договориться. Последние два раза эти знакомства добром не кончились. Может, не станем рисковать снова?

— Смотри сам, — разрешила «старшая жена». — У нас все сумки с припасами опустели. Только мед и горсть сушеного мяса остались. Или мы закупаемся на здешнем базаре, или тебе придется высаживаться в лесу и копать корешки.

— М-мда…

— Ты что-то сказал, Олежка?

— Вилка, — вдохнул Середин. — Или безопасно пастись на подножном корму, но тогда не получится плыть вперед, или рискнуть и познакомиться с туземцами. Зато потом еще месяц нигде не останавливаться. Все как всегда… Ладно, подплывем ближе и попробуем причалить. Ну-ка, ответь, о чем нашептывает твое пророческое чувство?

— Ты будешь смеяться, но оно обещает веселый пир, почет, поклонение и уважение. Ты станешь великим ханом, а я — настоящей амазонкой.

— В этом диком лесу? — Олег покачал головой. — Поня-ятно. Дело пахнет новыми неприятностями. Запоминайте, девочки: ни с кем не разговаривать, никуда не ходить. Поздоровались, на краю деревни купили еды и тут же развернулись назад. И никому, ни под каким соусом, ни при каких обстоятельствах не отдавайте оружия. Лучше плыть дальше голодным, чем остаться здесь мертвым. И чего мне дома у телевизора не сиделось?

Когда впереди показался пляж с характерными признаками водопоя, ведун останавливаться не стал. Из перестраховки он уткнул плот в торфянистый берег за излучиной, почти на версту ниже по течению — чтобы тот никому на глаза случайно не попался. Забрал из сундука обломок зловещего колье, повесил на пояс, проверил, как выходят из ножен меч и ножи, потом так же тщательно проверил снаряжение Роксаланы, шепнул ей на ушко:

— Очень прошу тебя, Зена, королева варваров. Не забывай, милая: тут на тебя смотрят не как на человека, а как на добычу. Будь осторожна, не ищи лишних приключений.

— Я сама кому хочешь приключение устрою!

— Вот именно этого я и опасаюсь. Тария, ты тут посидишь или с нами пойдешь?

— Как скажешь, господин.

— Умница. Учись, Роксалана.

— А ухо левое тебе не отрезать, муженек?

— Почему левое?

— Ну, раз на правое ты согласен, могу пойти навстречу…

— Меч коротковат, дорогая. А ты с нами пойдешь, девочка. Если пропадет плот, я переживу. Потерять тебя будет обидно.

— Спасибо, господин.

— Шовинист.

— Нет, я с тобой, пожалуй, разведусь, грубиянка. Пошли.

Вдоль берега тянулась узкая, временами исчезающая тропинка. Это открытие ведуна совсем не порадовало: значит, всякие рыбаки и бездельники вдоль реки все-таки бродят. Хотя, если обернуться быстро, с их плавсредством ничего не случится. Зато идти по дорожке было легко и просто. Уже минут через десять они оказались у водопоя, свернули на влажную истоптанную дорогу, которая очень быстро растворилась среди некошеного луга. Однако белесая струйка дыма хорошо различалась на фоне далеких лесистых гор — не заблудишься.

Через полчаса впереди показалась обширная отара, перекатывающаяся меж двумя опушками, подобно пенистым гребням моря. Недавно стриженные, овечки обросли пока совсем белыми, пушистыми завитками. Над стадом возвышались мрачными черными силуэтами фигуры пастухов на вороных конях и в черных широкоплечих бурках. Путников заметили сразу — пара всадников помчалась им навстречу, еще один сорвался в галоп, уходя в сторону дыма.

— И что нас ждет на этот раз? — Олег поправил меч, погладил наскоро сделанную из бараньей масталыги рукоять и закрыл ее полой халата. — Роксалана, постарайся в разговор не влезать. Некоторые народы могут воспринять это за оскорбление.

— Они не верят в говорящих женщин? — прошипела девушка.

— Они уверены, что младшие не должны первыми заговаривать со старшими. Надеюсь, ты не считаешь себя здесь самой старой?

Вместо ответа спутница пихнула его локтем. Однако ведун уверился, что уж теперь-то она рта не откроет.

— Доброго вам дня, путники! — скатился с коня первый из пастухов, круглолицый и розовощекий, со вздернутым носом, на самом кончике украшенным десятком веснушек. Он припал на колено и коротко склонил голову: — Гость в дом — радость в дом! Дозвольте проводить вас в кочевье, досточтимые!

— Доброго тебе дня, путник! — Второй пастух оказался в летах, лет тридцати, длинноусый и с бритым подбородком. Но и он не поленился спешиться и преклонить колено: — Гость в дом — радость в дом! Я послал в кочевье вестника, наш род устроит праздник в честь вашего появления. Дозвольте, мой сын Саакым укажет вам дорогу. Он храбрый и умный отрок.

— И вам желаю хорошего дня, — прижал ладонь к груди Олег. — Я не хочу беспокоить ваш род лишними хлопотами. Мне достаточно купить припасов в дорогу. Я заплачу золотом.

— Ты обижаешь нас, добрый человек, — прямо отшатнулся от него пастух. — Все, чего ты пожелаешь в нашем кочевье, ты получишь бесплатно! Гость в дом — радость в дом. Мы не отпустим тебя, пока ты не оценишь нашего гостеприимства! Саакым, отдай гостю своего коня и покажи ему путь.

— Вот и влипли, — прошептал себе под нос Олег. — Уже не отпускают.

— Поднимись в седло, добрый человек, — с поклоном предложил мальчишка. — Пусть твои ноги отдохнут от пыли дорог. Я отведу коня под уздцы.

— Спасибо за внимание, Саакым, — склонил голову Середин. — Но мне хотелось бы размять ноги. Я пойду пешком.

— Как пожелаешь, добрый человек, — не стал спорить мальчишка, однако и сам садиться верхом не стал, пошел ножками.

— Не сердись, добрый человек, — поклонился старший пастух. — Мне надобно остаться с отарой.

— Его зовут Олег! — не утерпела-таки Роксалана, ойкнула, спохватившись, и, словно в оправдание, добавила: — А я его жена. Старшая.

Пастухи стыдливо отвели глаза, Середин покачал головой:

— Ну, зачем ты, деточка?

— А чего они все «добрый человек» да «добрый человек».

— Роксалана… — вздохнул ведун. — Здесь никто и никогда не называет своего имени. Зная имя, можно наслать на человека порчу.

— Но ведь тебе сказали, как зовут Саакыма!

— Это знак большого уважения и доверия, — чуть громче, чтобы пастухи расслышали, ответил Олег и понизил голос: — Перестань спорить, перед людьми позоришь.

— Если тебе так доверяют, чего ты хмуришься?

— Все слишком хорошо. Именно с этого и начинаются все неприятности…

Кочевье раскинулось на пологом взгорке на краю подозрительно ровной долины, поросшей чахлыми и уродливо изогнутыми березками и сосенками. Справа под холмом журчал ручеек в два шага шириной, слева выпирали похожие на пеньки низкие скалы, за которыми начинался плотный осинник. Юрт было всего десятка полтора, и нигде окрест из земли не торчало ни единого сруба или земляной крыши. Это означало, что гости попали к летней стоянке.

Как и все кочевники, здешнее племя после совместной зимовки разделилось на семьи и разошлось по родовым пастбищам, чтобы не тесниться. Большие стада ведь не столько пасутся, сколько землю вытаптывают. Скотина съедает все слишком быстро, друг другу мешает, приходится постоянно гнать ее с места на место. А если не жадничать, то здесь, в низине, можно на одном месте до снега простоять. Вокруг сырость, травы много. Води отары и табуны по кругу — пока на одной стороне трава подъедается, на другой успевает отрасти. Вот и все кочевание.

«Вот только рядом с болотиной зря они осели, — покачал головой Середин. — Или вокруг просто нет удобных возвышенностей? Чтобы и вода, и сухо, и до пастбищ не больше одного перехода».

— Прошу в наш дом, уважаемый Олег. — Саакым поклонился и отступил в сторону, с лошадью в селение не пошел.

На свободном пространстве между юртами уже кипела работа. Дети суетливо носились туда-сюда, что-то выкрикивая, женщины расстилали на земле кошму и ковры, выносили миски, подносы, кувшины. Вдоль ручья четверо мужчин волокли двух возмущенно блеющих барашков. Дети постарше бегом доставляли от осинника охапки сухих веток и мелкий сухостой. К самому центру кочевья обнаженный по пояс юноша выкатывал большущий медный котел.

— Ого, — хмыкнула Роксалана. — Туземцы взялись за дело всерьез. Фейерверк будет?

— Если до темноты доживем… — кивнул Середин.

— Мы несказанно рады видеть тебя здесь, уважаемый Олег, тебя и твоих прекрасных женщин! — раскрыв объятия, кинулся к нему долговязый кочевник с узким, словно приплюснутым с боков, лицом: круглые глаза, тонкий нос, узкий рот, длинная белая бородка, прижатые, почти незаметные уши. Под распашным халатом блеснул медными пластинами кожаный пояс с двумя ножами, но без меча. В последний момент туземец будто передумал, сложил руки на груди и поклонился: — Мой дом — твой дом, мой стол — твой стол, уважаемый. В нашем кочевье всегда рады встретить гостя. Мое имя — Бий-Султун, я самый старший в нашей семье.

— Благодарю за добрые слова, уважаемый, — поклонился в ответ Середин. — Пусть стада твоей семьи будут тучными, дети — здоровыми, а юрты — восьмирешетчатыми.

— Здоровья и радости тебе, уважаемый Олег, — появился с другой стороны упитанный и щекастый туземец в сплошь расшитом тонком халате, из-под которого виднелись шаровары и заправленная в них полотняная рубаха. Он тоже низко поклонился: — Мой дом — твой дом, мой стол — твой стол, уважаемый. В нашем кочевье всегда рады встретить гостя. Я — Фтахран, брат досточтимого Бий-Султуна, а это — моя юрта. Буду рад принять тебя под свой кров.

— Благодарю за добрые слова, уважаемый…

— Здоровья и радости тебе, уважаемый Олег! — уже торопился к гостю очередной кочевник. — Гость в дом — радость в дом!

— Здоровья и радости тебе, уважаемый Олег!

Когда только они все успели узнать его имя? Пастух ведь остался возле отары, а Саакым не успел перемолвиться здесь ни словечком!

— Благодарю…

— Здоровья и радости!

— Благодарю…

Юрт в кочевье оказалось тринадцать. И каждый хозяин подошел отдельно, рассыпался в добрых пожеланиях, пригласил к себе, пообещал кров и уют. Пока Олег раскланялся со всеми, под полным котлом полыхнуло пламя, на коврах появились груды сластей и лепешек, миски с орехами и медом, творог и шарики сыра размером с грецкий орех. Из юрт выкатили бочонки с кумысом, выложенные изнутри белой тканью, похожей на тончайший сатин.

— Вы утомляете гостя! — неожиданно понял Бий-Султун, когда все его родственники — три брата, два зятя и восемь племянников — представились. — Пора садиться к столу.

Он хлопнул в ладони. К Олегу подбежала девочка лет десяти, чуть поклонилась, подала серебряную пиалку с айраном — жидким, чуть солоноватым кефиром. Ведун выпил — а девочка уже убежала, и пиала осталась при нем. Старейшина подвел его к накрытому достархану, поправил брошенную на толстую подстилку подушку, помог сесть, сам опустился справа. Следом наконец-то расселись и остальные мужчины, потом женщины. Роксалану и Тарию уже успели оттереть от Олега в сторону, и они восседали во главе другого стола.

— Позволь, гость дорогой, для облегчения трапезы налить тебе кумыса, — опрокинул над пиалой кувшин Бий-Султун. — Бери лепешки, макай в мед, отведай орехов наших да черносливом закуси. Ныне у нас праздник! Отроки наши скакунов седлают, поединок желают устроить. За то, какому дому дозволено будет слева от тебя сесть и мясом тебя потчевать. Чабык! Где дети наши? Нешто ждать гостя дорогого заставите?

Кривоглазый, низкий, плечистый кочевник — единственный из всех в кожаном панцире и с мечом — поднялся из-за стола, побежал вниз по холму. Старейшина же снова наполнил опустевшую пиалу кумысом. Олег, и правда успевший проголодаться, взял мягкую слоистую лепешку, порвал. Как ему и советовали, макнул в мед, зачерпнул орехов, отправил все это в рот.

— М-м, как вкусно! Давно такого прекрасного хлеба не пробовал.

— Сыр гостю нашему подвиньте, пахлавы дайте, — продолжал командовать староста. — Пусть все попробует!

Пахлава оказалась всего лишь более рассыпчатой лепешкой со сладкой начинкой, сырные шарики Середину и вовсе не понравились — безвкусные. Но он все равно похвалил и то, и другое, после чего вернулся к первому блюду.

Наконец из-за осинника ураганом вылетели два десятка всадников. С воинственным гиканьем они закружились по лугу перед холмом. Молодые ребята лет четырнадцати-восемнадцати сперва играли прямыми тяжелыми мечами, то рисуя сверкающие круги справа и слева от себя, то в стремительном падении срубая колоски на траве и тут же выпрямляясь обратно в седле. Затем, спрятав клинки, молодцы принялись на всем скаку спрыгивать и обратно заскакивать в седла, перелетать с одного коня на другого, пролезать под брюхом или вольтижировать, вытянувшись вдоль конского туловища. Роксалана, забывшись, даже захлопала в полном восторге — но непонятливые туземцы ее не поддержали.

Наконец в круг неспешной походкой вошел кряжистый Чабык, вытряхнул из мешка козленка и так же неторопливо пошел к столу. Бело-черный малыш запрыгал сперва к холму, следом за кочевником, потом развернулся обратно. Все это время круг всадников смещался, удерживая жертву в самом центре. Чабык уселся на свое место, осушил чашу кумыса, поставил ее, отер губы и хлопнул в ладоши. Круг мгновенно сломался. Юнцы разом рванули к середине, замерли в невероятной давке, закричали. Одна из лошадей поднялась на дыбы, в два прыжка пробила толщу тел. Кочевник на ней, улюлюкая, удерживал во вскинутой над головой руке пойманного за ногу козленка. Толпа качнулась, переплелись тела и руки, всадники рванулись куда-то на пастбище — причем козленка удерживал уже другой парень. На лугу осталась одна лошадь, что взбрыкивала ногами, не в силах встать, и трое отроков. Один, прихрамывая, уходил в сторону, двое других побежали вслед за толпой.

Кавалькада мчащихся за козленком всадников ушла к одинокому вязу вдалеке, обогнула дерево и понеслась обратно. Подростки толкались и пинались, отнимая друг у друга несчастное существо, и когда раскрасневшийся Саакым, осадив перед ковром скакуна, спрыгнул и подал козленка Олегу, тот больше походил на старую, бесформенную половую тряпку.

— Благодарю тебя, молодец, — кивнул Середин. — Из тебя вырастет настоящий воин!

Пастух поклонился, под приветственные крики побежал с холма, поймал под уздцы своего скакуна, принялся его успокаивать. Причем почему-то совсем рядом с женским столом. Молоденькие девушки целомудренно смотрели мимо победителя на небо, он так же старательно бросал взгляды над головами красавиц.

— Мы запечем для тебя этого козленка на праздничном костре, уважаемый Олег! — пообещал Бий-Султун, забирая у Середина добычу. — Ныне же пора приступить и к трапезе. Иди к нам, племянник мой Улсак! Сын твоего брата принес победу твоему дому, тебе выпала честь угощать нашего долгожданного гостя праздничным блюдом. Исполни свой долг так, чтобы он не испытывал обид и разочарований!

Олег загрустил. Он не первый раз пировал с кочевниками и знал, что у них самому почетному гостю полагалось не менее почетное угощение: баранья голова. Есть голову ведун не умел и не любил. Он предпочел бы что-нибудь простенькое, вроде окорока от передней ноги — но мужчинам такого мяса не предлагали. Женская пища, позор невиданный! Мужчинам выделялся крестец или ребра. Но это уже так, второй сорт. Не для почетного гостя.

Однако плечистый Улсак — кочевник с выпученными глазами, короткой окладистой бородкой и рыжими усами — первым делом выдернул ножи, почиркал ими друг о друга. На этот звук какой-то мальчишка подсунул на ковер доску, положил на нее шматок горячей грудинки. Чик-чик-чик-чик, — застучали ножики, и через пять секунд перед воином лежало несколько костей и кучка рубленого мяса. Сзади подали большую оловянную миску, наполовину налитую дымящимся бульоном. Улсак взял доску, ссыпал порубленное мясо в бульон и с вежливым поклоном подал получившийся суп Олегу.

— Выглядит очень вкусно. — У Середина и правда потекли слюнки.

— Зачерпывать сорпо можно пиалой, — тихо посоветовал Бий-Султун.

На луг перед стойбищем вышли нарядно одетые девушки — в шароварах, настолько широких внизу, что они казались юбками, в черных, вышитых спереди золотом жилетках, в рубахах с длинными и широкими, «цыганскими» рукавами и в войлочных пилотках, украшенных распушенными перьями. Они запели и пошли в самый настоящий русский хоровод — с наклонами, колыханием рук и разворотами. Потом были песни под бубен и песни под свирель, мужские игры в шапки, девичьи — в воротки, потом опять хоровод. Олег размяк от забытого ощущения покоя и безопасности, он пил кумыс, ел густое сорпо, иногда закусывал сырными шариками, которые с супом шли очень даже неплохо. После того как девушки вернулись к столу, а парни опять исчезли за осинником, настала очередь козленка, все это время жарившегося на вертеле. Не спрашивая гостя, ему принесли переднюю часть без ног, остальное поставили перед его женщинами. Действительно, разве можно поделить тушку как-то иначе?!

На лугу опять появились всадники. На этот раз они играли факелами на длинных рукоятях — жонглировали, перебрасывали друг другу и даже, рассыпая искры, устраивали что-то вроде поединков. Олег, наблюдая за этим, отодвинул блюдо с мясом — в него больше не влезало. Заметив это, староста наклонился:

— Доволен ли ты, гость мой. Все ли было хорошо, есть ли у тебя еще какие-то желания?

— Нет, спасибо, — покачал головой Середин. — Все просто изумительно. Приятно встретить вдали от дома столь хороших людей. Клянусь, с этого момента вы можете считать меня верным другом и союзником.

— Наш гость доволен всем, братья мои! — с облегчением объявил Бий-Султун. — У него нет больше никаких желаний!

Над кочевьем мгновенно повисла тишина.

— Коли так, — не очень уверенно сообщил старейшина, — надобно проводить вас в дорогу.

— Да, пора, пора. — Роксалану и Тарию без грубостей, но весьма настойчиво подняли из-за стола, отвели к Олегу.

— Идемте, гости дорогие, — почтительно поклонился им Бий-Султун. — Я покажу путь.

Вслед за кочевником они спустились к болоту. Позади сомкнулись полукругом молодые лихие парни с факелами.

— Вот и обещанный фейерверк, Роксалана, — задумчиво пробормотал Олег. — Чего-то я не понимаю. Совсем. Предскажи что-нибудь, пророчица.

— Тария сбежит с Саакымом, — вздохнула спутница. — Эх, такая хорошая служанка из нее могла получиться. И вот на тебе.

— Вам нужно идти вон туда, — указал на берег за болотом, километрах в двух, Бий-Султун. — Там будет дорога, которая выведет вас из ущелья к Бычьему Языку.

— К какому языку?

— Бычий Язык — это каменный мыс на излучине Агидель.

— А что такое Агидель?

— Это наша река, дорогой гость.

— Мы знаем более удобную дорогу, уважаемый Бий-Султун.

— Нет, наш дорогой гость. Вам придется идти здесь.

— Почему?

— Таков наш обычай, уважаемый Олег. Мы встречаем каждого гостя со всем уважением, устраиваем праздник в его честь, исполняем все его прихоти. Когда же веселье заканчивается и гость больше ничего не желает, мы провожаем его этой дорогой.

— Насчет любых прихотей нас не предупредили! — возмутилась Роксалана.

— Вечер, болото… — Рука ведуна скользнула к костяной рукояти. — В такое время любят появляться из своих гнезд анчутки и навки, всплывают утопленники. Нехорошее это время для прогулок, мой дорогой Бий-Султун. Мы бы хотели уйти другим путем.

— Это будет не по обычаю, долгожданный гость.

Олег опять оглянулся на плотный строй факельщиков. На хмурого Чабыка, замершего у кромки воды с рукой на мече. Теперь все это выглядело совсем иначе.

— Хватит заговаривать мне зубы, старейшина, — покачал головой ведун. — Скажи просто и прямо, что происходит?

— Мы хотим, чтобы после праздника, который мы со всей искренностью устроили в твою честь, ты бы вместе с женщинами покинул наше кочевье этой дорогой.

— Через строй навок, мавок и утопленников?

— Они воруют наших детей, — наконец признался Бий-Султун. — Заманивают или ловят возле болот. Иногда хватали и женщин, тех, что послабее.

— Тогда почему бы тебе не откочевать в другое место?

— Эта долина принадлежит нашей семье, чужеземец. Мы не можем уйти из нее. Другие пастбища принадлежат другим родам и семьям. За них нужно воевать, а наше кочевье не самое сильное и многочисленное. Мы можем признать себя рабами чужих родов и откочевать к ним. Иные так и делают. Но большинство хотят оставаться свободными.

— Поменяйте стоянку. Зачем жить бок о бок с нечистью?

— Здесь везде болота, чужеземец. В нашей долине это место лучшее из всех. Два раза в лето мы приносим им жертву. Отдаем больных, к ним уходят старики и вдовы. Когда к нам являются чужеземцы, мы посылаем к кочкам их. После этого нечисть перестает охотиться. Надолго. Иногда, после большой жертвы, никто не исчезает уж до зимы.

— Кочки? — удивился Середин. — Первый раз слышу.

— Мы встретили вас как дорогих гостей, чужеземец. Мы постарались сделать этот вечер для вас хорошим. Мы не хватали, не оскорбляли и не пытали вас. Не бросили в болото, как бессловесный скот. Ты можешь умереть мужчиной, уважаемый Олег. С мечом в руке, сражаясь до последнего мига. Неужели тебе хочется, чтобы мы раздели тебя и загнали в воду огнем? Мы уважаем своих гостей и помогаем им сохранить честь и достоинство.

— Кочки, кочки… Ворон не поминал про такую нежить ни разу. — Он снял халат и накинул его Тарии на плечи. — Хоть бы посмотреть сначала, что ли… Но скоро стемнеет, времени совсем мало. Что же ты раньше ничего не сказал, старый хитрец?

— Ты пойдешь, наш долгожданный гость, — вскинул подбородок Бий-Султун, — или нам придется помогать тебе в этом выборе?

— До того берега далеко, старейшина. А болото наверняка рыхлое, с топкими окнами.

— Они хотят нас убить? — наконец начала проникаться ситуацией Роксалана.

— Они предлагают выбрать это нам, дорогая, — хмыкнул Середин. — Чтобы уйти отсюда, нужно перебить или нежить в этом болоте, или мужчин в этом стойбище.

— Мы не позволим тебе умереть, Олег! — покачал головой Бий-Султун. — Кочки не принимают мертвых. Ты попадешь на болото живым.

— Ты собираешься их всех уничтожить? Всех-всех? Оставить здесь целое стойбище вдов?

— Нас много, — забеспокоился старейшина, — и все мы храбрые и умелые воины!

— Нет, Роксалана, — повел плечами ведун. — Они, конечно, чмошники еще те… Но, в общем, приятные ребята. Совсем неплохие для нынешнего времени. Не стали бить по голове, грабить и кидать связанными в омут. Устроили нам прощальный праздник, почетно проводили в последний путь. И даже предоставили какой-то выбор. В общем, малышка, не знаю, как тебе, а мне они симпатичны. К тому же, истреблять нежить мне нравится. А убивать людей — нет. Ты как, пойдешь со мной?

— Я? — Девушка облизнула губы, ее глаза сузились. — Ты опять собираешься втравить меня в историю?

— Насколько я помню, ты любишь приключения.

— И что это будет?

— Ну, например, криксы. Летающие твари с зубами и когтями. Когда связываешься с этой публикой, очень важно, чтобы кто-то прикрывал спину. Еще анчутки. Эти умеют принимать любой облик. Навки, мавки… Нежить. Пытаются утопить, под водой высасывают тепло — этим и живут. Утопленники. Тупые и слабые твари типа зомби из боевиков. Еще есть болотник. Этот уже силен и хитер. Но он на каждом болоте один. Болотницы. Его жены. Просто пытаются убить.

— И ты полезешь в такой гадюшник?

— У меня есть приглашение. Отказываться невежливо.

— Так ты пойдешь, Олег? — начал терять терпение Бий-Султун.

— Помолчи, смертный, — повысил голос Середин. — Так что, Зена, королева варваров… Ты со мной?

— Скажи, что женщина ни в чем не хуже мужчин.

— О-о! У женщин столько достоинств, что мужчинам и не снилось.

— Нет, ты скажи, что считаешь нас равными!

— Подумать можно? Хотя бы до завтра? Или ты иначе не пойдешь?

— Я готов пойти с тобой и драться с кочками, чужеземец! — вдруг вызвался один из держащих факелы парней.

— Не смей! — обернулся староста. — Болотных хозяев невозможно победить. Нас и так слишком мало, чтобы умирать.

— Умирать не хочет никто, — хмыкнула Роксалана. — Ты долго думаешь, Олежка.

— Извини. Не хочу врать.

— Вот гад какой! — покачала она головой. — Ладно, черт с тобой, шовинист проклятый, я пойду. Должен же кто-то прикрыть твою тощую спину.

— Здесь зимой выпадает снег, — повернул голову к старосте Олег. — Значит, у вас должны быть лыжи. Принеси две пары. Не хочу случайно ухнуться в рыхлый торф. У вас в кочевье есть хромые? Если есть, спрячь в доме и не выпускай. Всех хромых стану рубить без предупреждения. Роксалана, ты слышишь? Когда нежить облик людской принимает, ходить она по-нашему не может. Всегда хромает. Кого хромого встретишь — убивай без колебаний.

— Ты и вправду собираешься пройти через болото, чужеземец? — не поверил своим ушам Бий-Султун.

— Ты же сам послал меня на тот берег, — развел руками Середин.

Староста посмотрел ему в глаза, словно пытаясь что-то определить, подманил Чабыка:

— Сходи к Раваку, скажи, чтобы отдал охотничьи лыжи. Мои старые и новые. Раз гость так желает, мы исполним его просьбу.

— Тарию я оставляю на твою ответственность, — кивнул на девушку ведун.

— Ты должен пойти туда со своими женщинами. Таков обычай, чужеземцы уходят все.

— Придется сделать исключение. Она ранена и будет нам мешать, — отрезал Олег и отвернулся к спутнице. — Запоминай, милая: если ты их колешь, они не замечают. Если разрубаешь — срастаются. Нежить, она нежить и есть.

— Тогда какой смысл?

— Не сразу срастаются. Выигрываем время. А если повезет вытащить такую тварь на солнышко, она погибнет. Тоже неплохой результат. Нам главное не убить, а извести. Но для этого нужно сходить и посмотреть, кто там живет… Ну как, газировочка в руках загуляла?

— Да, есть немножко, — шумно втянула воздух девушка. — Пошли скорее, а то испугаюсь. Лыжи, вон, уж несут. Мохнатые.

Широкие березовые лыжи были подбиты снизу лосиной шкурой. Наверное, чтобы назад не скользили. Крепление на них было самое обычное — ременные петли. Достаточно просто воткнуть носок, и можно идти.

— Твое место слева сзади, — отдал последний приказ ведун. — Прикрывай спину и все. С остальным я сам. И умоляю, без фантазий. И да забудет про нас на сегодня прекраснейшая из богинь. Пошли!

— Удачи тебе, чужеземец, — вдруг расщедрился на пожелание Бий-Султун и помахал рукой.

— Удачи, удачи! — подхватили юнцы. — Дойдите туда, чужеземец! Дойдите! Хок, хок, хок! Мы с вами! Хок!

Молодые, горячие. Что с них возьмешь?

Первые два десятка метров по тонкой болотной траве Олег пробежал, как по насту. Потом пришлось пробираться сквозь череду черных березок в полтора роста высотой и толщиной в палец, а за ними начался мох. Густой, сочный. Бактерицидный. Лыжи тонули в нем почти на полметра, нежные листики колыхались на уровне колен. Олег понял, что дальше берез никто из смертных не ходил — провалились бы, как в перину.

— А значит, жертвы нежить пожирала прямо здесь… — Он вытянул меч, в левую руку вместо щита взял косарь, настороженно осмотрелся. В первую очередь глянул на небо. Ведь свалится крикса прямо с зенита — в секунду голову оторвет.

Болото спало. Слабый ветерок прокатывался над мшистым простором, покачивал деревца, освежал лицо. По небу бежали облака третьего сорта — какие-то ватные обрывки, между которыми поблескивали звезды и кривился растущий полумесяц. Тишина.

Олег двинулся дальше. Шаг за шагом, метр за метром. Лыжи вязли, и он все меньше смотрел вверх, а все больше под ноги. Временами снизу слышалось чавканье. Видать, растительный ковер был так тонок, что прогибался даже под лыжами.

Вдруг слева и справа взметнулось что-то черное и мокрое, по ушам ударил визг — Олег шарахнулся назад, выполняя клинками «пологий крест»: снизу вверх назад, просадка клинка, и тут же снизу вверх в обратном положении. Повернулся всем корпусом, рубя одновременно и косарем, и мечом. В мох рухнула тяжесть, обдав все вокруг тиной, и ведун оказался на узкой зеленой полоске между двумя черными трясинами.

— Роксалана, хватит орать, — полуобернулся он. — Если тебе страшно, руби саблей. Если очень страшно — руби сильнее и быстрее. Такие вот должны быть рефлексы. Ты заметила, что это было?

— Что-то большое.

— Понятно. Не забывай следить за небом.

С берега донеслись восторженные крики. Видимо, подростки успели их мысленно похоронить и теперь радовались, что представление еще не закончено. Отвечать было некогда. Уж больно зыбкая почва колыхалась под ногами. Олег заскользил вперед, стараясь удержаться посередине тонкого моста, а когда вышел на однородный травяной ковер, то расставил ноги пошире, чтобы снизить давление. Слева колыхнулись листики белокрыльника, появилась водяная прогалинка. Не дожидаясь продолжения, Олег рубанул туда саблей — что-то плеснуло, и окошко закрылось.

— Что это было? — спросила спутница.

— Не знаю. Но ты не бойся. Если здешняя нежить никого, кроме детей, утащить не способна — значит, она мелкая. Только числом может одолеть. А на такой случай у нас клинки имеются.

— Ой, котенок!

— Назад!

Зеленоглазая мохнатая тварь с лягушачьими лапами скакнула на девушку прямо из-под мха — но меч Олега оказался быстрее и перерубил тельце чуть ниже передних лап. Куски пролетели мимо жертвы и плюхнулись в торфяное окно. Промоина, оставшаяся на месте прыжка, быстро затянулась плавучими веточками моха. Издалека смотреть — ровное поле, да и только.

— Не зевай, Роксалана, не зевай. Руби все, что к тебе двигается. Потом разберешься. А меч-то как классно рубит! Пополам одним взмахом! Вместе с костями. Бей!

В этот раз возник водоворот справа от девушки — какая-то сила круговыми движениями пыталась разорвать тонкую пленочку из мха и корней. Девушка кольнула прямо в центр, и шевеление словно оборвалось.

— Идем, идем… — поторопил спутницу ведун. — Как бы вниз не утащили. Отсюда это легко.

Они проскользили с полсотни метров, срубив еще две мохнатые карикатуры на лягушек, и наконец выбрались с моха на травяной, колышущийся над вязью, настил.

— Кажется, кормушка позади, — облегченно перевел дух Олег.

— Какая «кормушка»?

— Ну, где жертв нежити здешней отдавали. Там слишком часто людей на дно твари всякие утягивают, вот трава никак плотным слоем и не нарастает. Рвут ее постоянно.

— То есть мы прорвались?

— До того берега еще далеко, но самое трудное позади. Здесь опора твердая. И кочек травяных вон сколько. В крайнем случае с одной на другую можно прыгать.

— Может, тогда и лыжи снять?

— Попозже. Сыро все же еще. И потом, пока не ясно, что там впереди.

Олег услышал явственный влажный бульк за спиной, оглянулся и увидел, как Роксалана с округлившимися глазами проваливается вниз в объятиях непонятного чудища с человеческим телом — но очень грязным и мокрым, покрытым белыми толстыми волосками. Ведун прыгнул назад, в последний момент ударом плеча опрокинув их обоих набок, снизу вверх резанул по мохнатой руке косарем, одновременно мечом срубая голову. Застрявшая по пояс в торфянике девушка закричала, глядя вверх. Олег откинулся на спину, рубанул поперек — тело прыгнувшего на него болотного человека развалилось пополам. Ноги нежити задергались, пальцы верхнего обрубка попытались влезть в рот и глаза. Ведун схватил этот кошмар возле плеча, отшвырнул, поднялся — а когда выпрямился, обнаружил перед собой сразу двух врагов с раскрытыми объятиями. Он поднырнул, резанул их понизу, воткнул косарь в ножны, схватил спутницу за шиворот, рывком выдернул из ямы, но тут потерял равновесие.

— А-а!

Повернувшись, Олег успел увидеть только падающие половинки: Роксалана разрубила очередного монстра от паха до макушки. Но любоваться было некогда. Спереди лезли из торфа два человека — пока успели подняться только до пояса. По пояс ведун их и разрубил. Одного за его спиной обезглавила девушка, еще троих, подбежавших откуда-то со стороны, они располосовали на куски вдвоем. Демоническая сталь кромсала плоть, словно фруктовое желе, почти не замечая сопротивления. Болотные люди упали в траву — и наступило затишье.

— Ты поняла, откуда они появляются? — держа наготове меч, оглядел болото ведун.

— Нет, Олежка. Пусто, пусто, а потом бац — и уже в полный рост, и за бока хватает. Я их что, убила?

— Это же нежить, Роксалана. Она и так мертвая. Хоть коли, хоть режь, сейчас опять срастется… — Олег глянул на ошметки двух последних болотных людей, чуть выждал, присел рядом. Обрубки лежали неподвижно, поблескивая в лунном свете влажными боками. Никаких попыток шелохнуться. Ведун перевел взгляд на грубо прокованный клинок, провел пальцем по холодной стали возле самой рукояти. — Какой интересный сюрприз…

— Опять что-то двигается! — отвлекла его девушка. — Вроде… Вроде вот тут, у кочки…

— Пошли, — поймав ее за руку, снова встал на лыжи Середин. — Пошли, пока небо чистое. В любой момент могут появиться, твари.

— Тише ты, опрокинешь! — выдернула она пальцы, наклонилась, заправляя ноги в крепления, вдруг передернула плечами: — А почему у них кровь не течет?

— А нету у них крови, Роксалана. Водичка одна. Как на солнце попадают — течет, что из гнилых яблок.

Ощутив прикосновение к правому плечу, он повернулся и увидел рядом счастливую спутницу. Она улыбнулась, закинула руки ему за затылок и потянулась губами к губам.

— Нашла время и место, — хмыкнул Середин, наклоняясь навстречу. Но в последний миг душу кольнуло беспокойство. Что-то показалось ему странным, неправильным. Руки на затылке?

Он вскинул меч, поставив его между своими губами и губами девушки:

— Где твоя сабля?

— Любый мой, желанный, — нежным бархатным голосом ответила Роксалана. — Возьми же меня, ненаглядный.

От таких слов Олег вздрогнул, мышцы его напряглись. Но резануть сразу он все же не рискнул, просто чуть отклонился:

— Назови фамилию Юбера Живанши!

— Иди же ко мне. Истомилась по губам и ласкам твоим.

— Мм-м-м… — Олег чуть не застонал, прикусил губу и рывком вправо резанул красавицу по горлу.

— Подлый выродок! — сказала голова, скатываясь на землю, а тело, толкнув его в грудь, бросилось, хромая на обе ноги, бежать к далекому кочевью.

Роксалана, стоя рядом, но повернувшись влево, уже слилась в поцелуе с…

— Твари!

Коротким выпадом он вогнал клинок образине в глаз и крутанул «конусом», срезая верх черепушки. Нежить всего лишь дернулась, не отрываясь от жертвы. Но… Но Роксалана, целуясь, никогда не закрывала глаза.

Такого вопля Середин еще не слышал. Девушка выла так, что у него заложило уши, защемило в животе и чуть не вырвало. Она орала и выкрикивала его имя, трясла криксу, принявшую человеческий облик, за плечи, одновременно плакала и угрожала. Олег, пользуясь возможностью, срубил двойнику голову и отсек ноги у самых бедер. Роксалана взвыла еще громче, подхватила оброненный шамшер и широким взмахом рубанула воздух, едва не располовинив самого ведуна.

— Ты че… — договорить он не успел: спутница обрушилась на него в яростной атаке.

Он еле успевал подставлять клинок и отворачиваться от выпадов. Над болотом покатился частый перезвон, от сыплющихся искр стало светлее. К счастью, через пару минут девушка стала уставать. Улучив момент, Олег отбил ее саблю вверх, поднырнул и коротко ударил кулаком в живот. Спутница, охнув, согнулась, и он наконец-то смог опрокинуть ее в траву, крепко прижать к влажной почве:

— Это я, Роксалана. Это я! Вот он я, здесь! Ну же, очнись!

Она завыла, мотая головой и колотя ногами. Но на этот раз завыла тихонько. Олег сдвинулся немного вперед, прижал ее локти коленями, полез в сумочку, зачерпнул немного соли с перцем, растер по ее губам. Девушка закашлялась, принялась яростно отплевываться:

— Ты чего творишь, козел пархатый? Пусти, урод!

— Я вижу, ты меня узнала, — усмехнулся Олег, отваливаясь в сторону. — Небольшая профилактика. Они тут на болоте все, конечно, бактерицидные. Но осторожность не помешает. Мало ли, животину какую мелкую оставили.

— Это же был ты! Ты так на меня смотрел… И говорил…

— Смотрел голодными глазами, — выпрямился Середин и протянул Роксалане руку. — Болотные твари хотят одного: высосать твое тепло, загрести душу. Некоторые и плоть сожрать не против. Они слабы, а потому стараются просто обмануть. Заманить и утопить, обмануть и присосаться. Не верь ничему, будь осторожна. Силой нас не одолеть, не те тут создания.

— Ты уверен? — указала вперед спутница. Со стороны противоположного берега на путников беззвучно надвигалась толпа в полторы сотни болотных людей.

— Не слабо… Ты саблю-то не потеряла? Если не опрокинут, прорвемся. Спину только прикрывай. Ты — мне, я — тебе. Роксалана?

— Здесь я, здесь, — слева ответила девушка. — Может, просто обойдем? Вон, вдоль сосенок сколько места свободного.

Она стояла, спокойная, как снежная королева. Лицо в лунном свете отливало неестественной белизной.

— Роксалана?

— Да?

— Скажи: «Любый мой, желанный. Истомилась по губам и ласкам твоим».

— Ханурик ты нестриженый! — хмыкнула девушка.

— Спасибо, милая, я так и думал. Я узнаю тебя среди тысяч. А отступать или обходить нам нельзя. Она ведь нас в топь оттеснить пытаются. Помнишь? Заманить и утопить. Идти надо туда, где страшно. Там самое безопасное место. Ты готова, Зена, королева варваров?

— Господи, Олежка, я ведь думала, что ты умер! — покачала она головой. — Но ты тоже паразит изрядный. Не мог его аккуратнее зарезать? Ладно, я готова. Пошли.

С десяти шагов толпа нежити ринулась вперед, растопырив руки и однотонно воя.

— Только не упади! — крикнул Олег. — Массой задавят!

И широким взмахом вспорол животы первым четырем болотным людям. Они стали заваливаться вперед, на их спины тут же полезли другие, падая на собратьев сверху. Ведун, хоть и знал, что нельзя, но начал пятиться, отчаянно работая мечом. Сверху вниз вправо, довершить оборот, чтобы не останавливать клинка, — и тут же удар сверху вниз влево. Вправо-влево, вправо-влево. «Мельница» работала безупречно, закрывая людей с обеих сторон сверкающими кругами. Те же, кто пытался ее обойти, попадали под кривой шамшер Роксаланы. Несколько минут — и нежить схлынула. Над болотом повисла мертвая тишина.

— Олежка? — окликнула ведуна спутница.

— Да?

— Олежка…

— Что?

— Олежка…

— Я здесь.

— Олежка… — Роксалана нервно расхохоталась, тихо тявкнула. — Олежка, а ведь мы уже половину дороги прошли.

Она рывком приблизилась и вдруг резко поцеловала — нет, скорее укусила в губы. Отскочила, крутанулась, быстрыми движениями срубила две ближние сосенки, вскинула руки с шамшером к небу и громко, по-волчьи завыла. Потом резко крутанулась, рубанула воздух:

— Олежка, как тут классно! Черт побери, некогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой!

— Это адреналин, Роксалана. После драки бывает. Можно сказать, ты просто сильно пьяна.

— Пошляк ты, Олежка, — положила она клинок тупой стороной на плечо. — Все тебе только химия да травки-муравки. Мы идем или будем куковать тут вечно?

— Лыжи надень. Под нами бездна, прикрытая лишь тонким ковриком из переплетенных корней. Ступишь в дырку — провалишься в мир, который уже тысячи лет живет по иным законам. В нем ты даже не добыча. Просто корм.

— Ой, какие мы грозные! — Роксалана с видимым наслаждением провела кончиками пальцев по клинку шамшера и вдруг напряглась: — Ты слышал?

— Что?

— Кто-то плачет!

— Не бери в голову.

— Ребенок плачет! — Девушка скорым шагом направилась к кучке низких деревьев непонятной породы.

— Здесь нет детей! Роксалана! Вот упрямая баба… — Ведун подхватил лыжи, поспешил следом.

— Ой, откуда ты тут, малыш?

Она наклонилась над высокой мшистой кочкой, вытягивая руки, и Олег во все горло закричал:

— Стоя-ять!!!

Девушка вздрогнула, оглянулась:

— Тут ребенок!

— Меня подожди…

Середин нагнал ее, бросил лыжи возле ее ног, подмигнул пухлому, розовощекому, голенькому младенцу, который жалобно хныкал, размахивая ручками с маленькими белыми пальчиками, и сучил скрюченными ножонками.

— Ой, какой милый! Знакомься, Роксалана, это анчутка. Как сказал бы Ворон, анчутка классический. Подманивает жертву плачем, а когда берешь на руки — вцепляется зубами в горло. И все, кушать подано. Если не повезет, просто обжирает лицо и грудь, сколько откусить успеет. Покажи зубки, малыш?

Анчутка замолк, перевернулся и принялся споро зарываться в мох.

— Убить бы его надо, — вздохнул Середин.

— Не могу, — покачала головой Роксалана. — Это же ребенок!

— И я не могу, — причмокнул Олег. — За счет этой жалости они и выживают. Надевай лыжи. Не забывай: болото — это мир нежити. Ничему не верь, ни на какие чувства не поддавайся.

— А тяжко не доверять, любый. Так истомилась я по губам и ласкам твоим.

Ведун замер. Роксалана сглотнула и вскинула руки:

— Это была шутка. Просто шутка. Олежка, ты половой шовинист! И если ты еще хоть раз назовешь меня бабой, я исцара… Сзади!

Середин резко присел и развернулся, пронося меч широким замахом. Болотный человек сомкнул свои объятия в воздухе, а клинок перерубил ему ноги чуть выше колен. Нежить рухнула набок, и вторым взмахом ведун разрубил его пополам. Обернулся к девушке:

— Откуда он взялся?!

— Не знаю. Не успела заметить.

— Странно. Странная нежить. Спасибо, Роксалана. Ты спасла мне жизнь.

— Пустяки, я уже привыкла. Пошли, а то тут становится скучно.

— Тысяча дохлых кошек! Роксалана, тебе вредно пить так много адреналина. Ты совершенно на себя не похожа.

— Просто ты меня плохо знаешь, малыш! — хмыкнула девушка и показала ему язык.

— Стой! — Олег приопустился на колено. — Там что-то шевельнулось!

— Где? — огляделась спутница.

— Вот здесь, возле тебя. Под этой кочкой… А не ковырнуть ли ее мечом? — Небольшая травяная кочка, каковых было раскидано на болоте не одна тысяча, дрогнула, чуть приподнялась. На Олега уставилась пара белесых глаз. — Вот это да…

Нежить, поняв, что обнаружена, загудела, дернулась, начала стремительно расти, распахивая смертоносные объятия, но не успела вымахать и до пояса, как стремительный шамшер, хищно блеснув, снес ей сперва голову, а потом отсек обе руки.

— Не за что, Олежка. — Роксалана довольно фыркнула и вернула шамшер на плечо. — Кто еще выручит старого матерого вояку, как не хрупкая неопытная девушка?

— Смотри, какая тварь! — Пропустив бахвальство опьяневшей от крови девушки мимо ушей, ведун поймал голову за волосы, приподнял перед собой. — Похоже, они сидят в трясине по самые уши, одна макушка наружу. Волосы такие, что от травы не отличить. Кочка и кочка. Когда кто-то оказывается поблизости, выскакивают, обнимают и затаскивают к себе. А дальше или жрут, как утопленники, или высасывают, как навки. Или еще чего. Случается нежить и с фантазиями.

— Это я поняла. И что дальше?

— Ничего. Пошли. Вон, всего метров триста осталось. А все кочки на пути будем срубать. Траве все равно, а нежить не нападет неожиданно.

Идея оказалась плодотворной — первые метров сто. А потом то ли у «кочек» взыграло чувство самосохранения, то ли они уразумели, что добыча уходит — но болотные люди полезли со всех сторон многими десятками. Олегу пришлось прорубать дорогу сквозь тела, и он уже чуть ли не молился на свой демонический клинок. Обычная сталь давно завязла бы в костях — а эта крошила и крошила, словно на пути возникали бесплотные киношные картинки. Он так увлекся, что, попав в осинник, метра два направо и налево валил деревца, прежде чем понял: болото осталось позади.

— Кажется, выбрались… — Не убирая меча, ведун крутанулся вокруг оси, глядя вверх.

— Ты чего, Олежка?

— Криксы по ночам любят возле вязи в таких вот рощицах посидеть. И с высоты на зазевавшуюся жертву спикировать. Странно, что мы их ни одной не встретили. Не бывает болота, да без крикс.

— С кем же я тогда целовалась? — сплюнула девушка. — С тобой?

— Они разные. Бескрылых мало — они обычно облик и меняют. Большинство размером с кошку, редко больше. Они с крыльями и нападают с воздуха. Иногда, кстати, и в дома залетают, если от топи родной не очень далеко. И болотника мы не встретили. Ну, он ладно, мог и полениться. Но болотницы?

— Может, они… того? Эти кочки, про которые ты не знал — может, они их выжили?

— Выжить крикс и болотниц? — вскинул брови Олег. — Хотя… Их же нет.

— Тоска, — вернула шамшер в ножны Роксалана. — Я мечтала, как выйду на берег, как упаду, раскинув руки, на травку. Вздохну со сладострастием. И не только вздохну. А тут чего? Пеньки и кусты вокруг. Присесть даже некуда. Где обещанная дорога?

— Тебе сказать, или сама догадаешься?

— Догадалась, — вздохнула девушка. — Ты был прав. Они все-таки чмошники.

— Каждый выживает, как умеет. — Олег выбрал пенек потолще, двумя ударами сделал сверху паз, потом еще один на пеньке подальше, кинул сверху тонкий стволик. — Присаживайтесь, леди. Или сразу назад пойдем?

Роксалана провела по коре пальцами, поднесла к глазам:

— Грязное-то какое! Нет, ты прав. Пошли обратно. Светает, или мне кажется?

— Светает. Но до завтрака должны успеть.

До кочевья они возвращались почти два часа. Без приключений и в этот раз не обошлось: два раза болотные люди кидались, раз пять — кошко-лягушки. Перед окном «кормушки» во мху неожиданно обнаружился паренек, сказавший, что его послали отвести их домой. Прихрамывая, он дошел до ровной полянки, уступил дорогу — но получил от Олега такого пинка, что летел аж до середины топкого окна и мгновенно ушел в него с головой. Но в целом путь оказался более-менее спокойным. Когда из-за далеких гор наконец выбралось солнце, болото и вовсе затихло, приходя в себя после бурной ночи.

А на берегу, судя по толпе, собралось все кочевье. И женщины, и дети, и мужи, и отроки. Женщины махали руками, дети визжали, парни то и дело выкрикивали свое: «Хок, хок!» Спокойствие сохраняли только старейшины — хозяева юрт, главы отдельных семей.

— Они прошли, прошли! Они вернулись! Хок чужеземцам, хок!

Как только кончики лыж коснулись берега, кочевники бросились к гостям, начали их подкидывать. И Олега, и Роксалану. Устав, опустили на землю — и давай обнимать, хватать за рукава, обещать вечную дружбу и даже побратимство.

— Лучше бы попить дали с дороги, — обмолвился Середин, и через считанные секунды ему протянули сразу пять полных кумыса крынок. Утолив жажду, он помахал старейшине: — Уважаемый Бий-Султун! Мы можем перемолвиться парой слов наедине?

— С большой радостью, уважаемый Олег, — приложил руку к груди кочевник. — Прошу, пройдем ко мне в дом, сядем у очага, вкусим холодного айрана и горячих лепешек. Прошу.

После шумной встречи за пологом теплой юрты показалось оглушающе тихо. Здесь еще тлели в очаге мелкие угольки, оставались неубранными постели на женской половине. Пожилая кочевница в туго повязанном коричневом платке и черном платье торопливо прятала в сундук какие-то тряпки. Видимо, подстилки с мужской половины или ночные рубахи.

— Курайли, накрой нам стол, — кивнул ей староста и указал Олегу на ковер возле очага. Вслед за гостем сел сам, недовольно глянул на Роксалану, что заняла место рядом с мужчинами, но промолчал. — Сегодня ты и твоя женщина совершили великий подвиг, уважаемый Олег. Вы прошли нашу вязь туда и обратно и не раз сражались с нежитью. Удивительно. Многие вступали в подобные схватки, но мало кто смог уцелеть. О сем чуде будут складывать легенды.

— Сказать тебе, отчего ты такой грустный, дорогой Бий-Султун? — предложил Середин. — Ты думаешь о том, что наш путь все равно не сможет повторить ни один смертный. Кочки же и криксы остались в болоте и продолжат свою охоту. Подвиги и слава — это все игрушки для детей. Хозяин думает о благе рода. Для вашей семьи было бы лучше, если бы они нас сожрали и остались сыты хотя бы до осени.

— Попей кумысу, уважаемый Олег, — предложил Бий-Султун, когда женщина поставила на ковер дощечку с пиалами. — Отведай сыра. У тебя была долгая ночь. Ты… вы… несомненно, проголодались.

Утверждения гостя он оспаривать не стал.

— Давай обсудим, дорогой Бий-Султун, какую награду я получу от вашего кочевья, если изведу всю нежить в ваших топях.

— За последние семь лет, чужеземец, болото убило четырех шаманов и чародеев, обещавших сделать то же самое.

— Ты кое о чем забыл, досточтимый, — улыбнулся ведун и пригубил кумыс. — Ты забыл, что я все же пережил эту ночь.

— Да, ты справился, — распрямился Бий-Султун. — Ты сделал то, во что все мы потеряли веру. Я решу так! Наше кочевье… Коли ты изведешь нежить и докажешь это, наше кочевье… Наше кочевье готово дать тебе в жены самую красивую из наших дочерей! Даже двух доч… — Заметив, как сузились глаза Роксаланы, а рука ее поползла к мечу, он осекся и тут же поправился: — Двух табунов… Два табуна самых лучших коней, лучшую юрту, самые прекрасные одежды, все, что пожелаешь!

— Боюсь, с табунами и юртами мне будет не управиться, — усмехнулся Олег. — Все обойдется вам намного дешевле. Сейчас мне нужна чистая одежда для меня и жены, место для ночлега, проводник, чтобы собрать нужные для зелья составляющие, и… И принесите сюда мои вещи. Мой плот привязан примерно на версту ниже водопоя. К сожалению, дело это не простое, и мне придется потратить не меньше десяти дней. Считая с того момента, как я найду одолень-траву.

— Одолень-траву? — подалась вперед Роксалана. — Разве она существует?

— Это белая лилия, не видевшая света солнца, — пояснил Середин. — Уверен, в реке или на каком-нибудь озерце ее удастся отыскать.

— Я велю принести вам одежду, колдун, — поднялся хозяин.

— Я не колдун, Бий-Султун, — покачал головой Середин. — Колдуны — это те, что магией своей прибыток получить желают. Себя поднять, других припугнуть, злобу свою черную на слабом сорвать. А я — так, ведаю кое-что в этом деле да пользуюсь, коли нужда заставит.

— Разве может существовать лилия, которая никогда не бывала на солнце? — шепотом спросила Роксалана.

— Сколько угодно, — так же шепотом ответил ведун. — До завтрашнего утра я соберу целый пучок. Важно собирать ее перед самым рассветом. Иначе зелье может не получиться.

В магии очень многое, кажущееся неофитам чем-то жутким или невероятным, на деле оказывается вполне простым и доступным. Лилии, которые никогда не видели солнца, банально растут по южным берегам водоемов и всегда находятся в тени. Плоть невинного младенца — это волоски, ногти или даже просто пот, и ничьей смерти тут не требуется. Белая кровь и святоярское зелье — всего лишь зверобой, собранный на рассвете или вечером, вампирий корень — багульник, способный от этого самого вампиризма исцелять. Цветок папоротника — это огонь, в котором нужно сжечь его засушенные листья. Борода папоротника — это его корень. Отличное, кстати, средство от ленточных глистов, домовой нежити и приворотной любви.

Объездив верхом окрестные леса, Олег за день собрал почти все, что нужно для отвара, отпугивающего болотную нежить. Ну, и кое-что для себя, разумеется. Самым долгим было отнюдь не чародейство. Долго было сушить многие травы и корешки. Корень лилии — пять дней на солнце, лепестки бутонов — в тени до полного высыхания. Зверобой — в замкнутом сосуде, удерживающем эфирные масла, до состояния легкой вялости.

Возможно, старания чужеземца не привлекли бы особого внимания, если бы не один пустяк: каждый вечер он вместе со «старшей женой» уходил на лыжах в проклятое болото, отобравшее столько жизней, и возвращался только под утро. И если в первые ночи их провожали и встречали приветственными криками, то потом просто смотрели с суеверным ужасом, а женщины начали обходить стороной.

— Чего ты добиваешься, Олежка, — на шестой вечер не выдержала даже Роксалана. — Хочешь, чтобы для нас все же нашлась достаточно сильная тварь, или чтобы мы прозевали бездонное окно в трясине? Это приключение начинает приедаться.

— Я должен честно исполнить свою клятву, — пожал плечами Середин, скидывая чистую одежду и переодеваясь в шаровары, насквозь пропитавшиеся болотным духом. — Мне нужны кости всех тварей, живущих в болоте. Иначе для кочевников ничего не изменится.

— А у тебя получится?

— Не знаю. Это зелье не применял еще никто и никогда.

— Даже так? — привстала директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу. — Рисковый ты парень. Может, стоит вспомнить проверенные и надежные методики?

— Других нет, — улыбнулся ведун. — Твари болотные весьма живучи, а их мир хорошо отделен от нашего. Правда… Правда, как-то раз Ворон рассказал, что одолеть нечисть можно. Нужно только в зелье одолень-травы добавить другие травы, ненавистные нежити по разным причинам. И привязать их к тем тварям, от которых хочешь избавиться. Хочешь прогнать русалок — кинь волос русалки. Хочешь извести крикс — сунь ноготь криксы. Собираешься избавиться от мавок — добавляй их пальцы. Ну, и так далее. Кусочек плоти каждого народца, лишнего в твоих водах.

— И что такого сложного в этом вареве?

— Ты забыла? Нежить неистребима. Если отрезать палец мавки или вырвать волос русалки — он уползет и прирастет на место. Сбежит. Исчезнет. Или растает на солнце, превратившись в воду.

— Но ведь мы…

Олег вскинул палец к губам, и девушка осеклась.

— Неважно, почему такое стало возможным. Не стоит рассказывать вслух о некоторых маленьких секретах. Главное, что плоть нежити перестала срастаться. И мы должны собрать как можно больше кусочков от самых разных тварей. Упустим хоть одну породу, и раса этой нежити останется донимать людей. Так ты идешь?

— Иду.

* * *

Погода выдалась удачной — солнечной и почти безветренной. В таких идеальных условиях лепестки лилий всего за восемь дней высохли до состояния, когда легко растирались между пальцами в порошок. Той же ночью, уйдя за ручей, ведун вскипятил в мягком кожаном ведре «текучую воду», с приговором заварив в ней все собранные травы. Он хотел сделать это тайно — но Роксалана последние дни не отходила от него ни на шаг, и пришлось взять ее с собой. Потом посмотреть, что за огонь светится среди камышей, пришел угрюмый Чабык, следом появились несколько его пареньков, назначенных ночью в дозор. Рассказали они кому еще про творимое чародейство или нет — но уже через считанные минуты у костра возникли Бий-Султун с братом. В стороне собрались, вытягивая шеи, два десятка женщин. Олег ощутил себя клоуном на арене цирка — но останавливать обряд было уже поздно. Сняв ведерко и заслонив его от зрителей, Олег высыпал туда плоть нежити, сунул руки в поднявшийся пар:

— Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами — мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору, спущусь в черный бор. Наберу в бору черную вязанку. Наберу из жизни, из нежити, из травы и дерева, из земли и воздуха. Увяжу вязанку ивовым прутом, змеиной кожей, конским волосом, конопляным стеблем… — Одну за другой кинул он нужные составляющие. — Скреплю вязанку рыбным клеем, бараньим жиром, схвачу вязанку кошачьей лапой…

Кошачью лапу пришлось заменить веткой можжевельника, и этот момент беспокоил ведуна больше всего.

— …Отнесу вязанку в глубоку пещеру, положу в темный колодец. — Вот теперь и настало время одолень-травы. Олег достал из кармана порошок из лепестков лилии и высыпал его над водой. — Ляг на вязанку холод зимний, лед каменный, мороз неодолимый, укрой вязанку снег белый, снег чистый, снег глубокий. Накрой вязанку снег живой, оставь вязанку навеки мертвой!

Он вскинул ладони, словно хирург перед операцией, мучительно вспоминая: все ли он сделал правильно, не упустил ли какой-то части колдовского обряда, не забыл ли какой составляющей. Обычно заклинания составляются так, чтобы каждый элемент зелья был перечислен точно и недвусмысленно. Но если ты перепутал некие слова — что-то может оказаться вне памяти.

— Пора проверять… — И он опустил руки в воду.

Толпа охнула.

— Ты чего, кипяток! — ринулась вперед Роксалана и споткнулась о его улыбку.

— Уже нет. Я, барышня, произнес наговор на вечный холод. Разве после этого об воду можно обжечься? — Он извлек и показал ей целые и невредимые пальцы. — Кажется, получилось.

— Получилось… Получилось-получилось-получилось… — побежал шепоток среди собравшихся кочевников.

— Ну что… — Олег заглянул в ведерко. По поверхности зелья плавала серая пенка, не вызывающая никаких добрых ассоциаций. Откуда что берется?

Под взглядами десятков кочевников он дошел до ручья, спустился до самого устья и осторожно вылил свое зелье в воду. Потом туго скрутил ведро и сунул под мышку, отступил к старосте:

— В следующем году на этом болоте появятся белые лилии. Они покроют всю открытую воду. До тех пор, пока они будут здесь расти, нежить в вашей топи не появится.

— Вот как, чужеземец? Нежить пропадет только будущим летом, а плату ты хочешь получить сейчас? — Лицо кочевника, казалось, стало еще площе, чем обычно.

— Нежить исчезнет до завтрашнего вечера, уважаемый Бий-Султун. Она убегает уже сейчас, но это не может случиться мгновенно.

— Рад слышать, — кивнул староста и хлопнул в ладоши: — Чабык! Приставь стражу к нашему дорогому гостю. Я хочу быть уверен, что до завтрашнего заката с ним ничего не случится.

— Селим, Алатай, Нурза, — взмахнул плетью кривой кочевник. — Не спускайте с колдуна глаз! Вы слышали, что сказал ваш дед.

— Какая трогательная забота. — Олег покрутил ведро в руках и протянул одному из парней. — Благодарю покорно, уважаемый. Я как раз хотел хорошенько выспаться.

Охрана ведуну не досаждала. Может быть, потому что после нескольких бессонных ночей он провалился в объятия Морфея почти на сутки. А проснувшись — из юрты никуда не выходил. Перекусил набившими оскомину шариками сыра и медом, выпил немного кумыса, благо бочки с ним стояли справа от входа в каждой юрте, и специально им никто гостей не угощал. Просто пей сколько влезет, если хочется.

Бий-Султун явился еще до заката в сопровождении Чабыка, чье лицо не выражало никаких эмоций, и Фтахрана, которого просто распирало от эмоций. Тот и высказал общую тревогу:

— Люди беспокоятся с самого утра, чужеземец. Они не верят, что воду из ручья ныне можно пить. И многие видели в топях шевеление. Сказывали, нежить не ушла, а токмо разозлилась. Кони беспокоятся и не подходят к кочевью.

— Вот уж не думал, что мнение лошадей для вас важнее собственного, — хмыкнул Середин. — Пойдем, друг мой, посмотрим на ваш ручей.

Старейшины посторонились. Олег и Роксалана вышли наружу, где их уже ожидала изрядная толпа. Человек сто. То есть почти все жители стойбища.

— Сегодня для вас хороший день, смертные, — сообщил Олег, пока никто не ляпнул чего-нибудь другого. — И где там ваш ручей? Неужели покрылся льдом?

Он легко сбежал по склону, скинул сапоги, засучил шаровары и по колено вошел в воду. Наклонился, не торопясь умыл лицо, шею, плеснул немного на голову и пригладил волосы, потом зачерпнул полные ладони и напился, делая большие, хорошо различимые глотки.

— Ты чего, Олежка! Она же не кипяченая!

— А чего беспокоиться? — выпрямившись, стряхнул воду с рук ведун. — Неужели ты не веруешь в Чистую Экологию, дорогая?

— Ну, в общем, да… — задумчиво решила Роксалана, тоже подошла к ручью, присела, зачерпнула ладошкой, отпила, зачерпнула еще, снова попила, отерлась и выпрямилась. — Вкусная.

— А чего бы ей такой не быть? — выбрался на берег Середин и натянул сапоги. — Без лишних обитателей только чище стала. Чего беспокоиться?

— Чтобы не прослабило, — тихо ответила ему девушка.

Олег сделал вид, что не расслышал, и по берегу отправился к месту, откуда начинался последний путь невезучих гостей кочевья. Он посмотрел на небо:

— Смеркается… Ну что, храбрые воины, есть ли среди вас доброволец? Я-то пересеку болото легко, это вы знаете. Для вашей уверенности отправиться туда должен человек вашего рода. Которому вы поверите.

— Я пойду! — первым успел вскинуть руку Саакым. — Пойду, и если нужно — сражусь со злобной нежитью!

— Рад твоей храбрости. Рад и тому, что она не понадобится.

— Ты дозволишь, дядя? — оглянулся на старейшину юноша.

— Иди, — кивнул Бий-Султун. — Да пребудет с тобой удача!

— Лыжи ему дайте, — напомнил ведун. — За березками трясина тонкая, провалиться можно и на них, так что будь осторожен. Сажен двадцать минуешь — трава начнется. Дальше можно и пешком. Особо не торопись: ямок много, ногу недолго подвернуть. Ну, иди. Удачи.

Кочевники, следя за отважным джигитом, затаили дыхание. Неуклюже поднимая и ставя лыжи, Саакым прошагал по траве, перебрался через моховый валик возле берез, осторожно тронулся дальше. Через десять минут остановился, скинул деревяшки и дальше двинулся спокойной и уверенной походкой.

— Прошел, прошел… — зашевелились кочевники.

— Он воин, — тут же заспорили другие. — Кочки и раньше воинов не трогали. Они детей хватают.

— Коли кто на болото заходил — всех тащили!

— Не всех! Баб больше ловили! И малых наших!

— Роксалана, — наклонился к девушке Олег. — Принеси пахлаву на блюде, сделай милость. Иначе этот спор никогда не кончится.

— Где ее взять? У нас в юрте одни шарики из сыра. Даже лепешек нет. Я теперь до конца жизни ничего молочного жрать не смогу.

— Должна же она быть хоть у кого-то в этой деревне? Поищи пожалуйста. Меня не отпустят, пока парень не вернется.

— Хорошо, попробую.

Дорога до дальнего берега и назад заняла у храброго юноши часа два. Он бы обернулся быстрее — но злополучные лыжи, без которых трясину «кормушки» было невозможно одолеть, заставили его буквально волочить ноги лишних полчаса. Роксалана вернулась как раз на эти полчаса раньше. На круглом деревянном блюде у нее лежали три ломтя пахлавы: два больших и половинка. Поправив угощение, Олег пошел навстречу юноше еще до того, как тот выбрался на берег, поставил блюдо на мох под одной из березок, развернулся и вышел на берег сразу за Саакымом.

Кочевники встретили ведуна хмуро. Настолько, что даже забыли похвалить паренька за храбрость. Среди зрителей было изрядно маленьких детей — но стоило Олегу обратить на кого-то из них внимание, как мамы моментально прятали чадо за спину. И подальше, за спины близких родичей.

— Вот проклятье. Так мы ничего не добьемся, — понял Середин, расстегнул свой пояс и отдал его Роксалане. — Саакым, иди сюда! У тебя есть меч? Покажи!

Юноша с готовностью продемонстрировал свой клинок. Короткий, в локоть, толстый и тяжелый, он не был образцом кузнечного мастерства, но для грубой работы вполне годился.

— Отличное оружие, — кивнул Олег и опустился на колени. — Слушай меня, юный, но отважный воин. Сейчас на болото выйдет ребенок. Тот, которому захочется одному съесть всю медовую пахлаву. Если с ребенком что-нибудь случится, ты тут же отрубишь мне голову.

— Не-ет! — испуганно вскрикнула Роксалана.

— Да! — решительно повторил Олег. — Не подпускайте ее ко мне! Саакым, ты способен выполнить мое поручение?

— Да, чужеземец.

— Вот и хорошо… — Кочевницы по-прежнему продолжали прятать детей, но теперь, стоя на коленях, ведун видел многих из них из-за ног родителей. — Эй, малыш, иди сюда! Хочешь пахлавы?

На призыв откликнулись сразу четверо босоногих ребят, но троих успели перехватить бдительные родственники. Вперед вышел только один, и Олег торопливо сцапал его в руки. Указал на болото:

— Видишь тарелку со сластями? Они все твои. Все-все. Иди и забери их себе. Можешь кушать смело.

— Все-все? — недоверчиво уточнил карапуз от силы лет пяти.

— Да. Беги, мой счастливчик.

— Хок-хок! — затопали по траве босые ножки, ступили на толстую прибрежную трясину.

Середин закрыл глаза и склонил голову.

Шелест травы… Небольшая остановка… Опять шелест… Кочевники вдруг загудели, отчего шея нестерпимо зачесалась, тут же затихли. Стало слышно, как над ухом занудливо жужжит комар. Ведун ему чем-то не понравился, и кровосос отправился дальше — а туземцы стали тихо переговариваться… Женский крик! Олег сглотнул и втянул голову в плечи, ожидая удара, — но все прочие зрители засмеялись. Похоже, малыш уронил тарелку, запихнул в рот сразу все угощение или учудил что-то еще. Люди начали переговариваться — похоже, особого опасения за ребенка они уже не испытывали… Опять громко закричала какая-то женщина, отчего Середин покрылся холодным потом, — но это оказался крик радости. Босые ножки протопали мимо ведуна к маме. Кочевники разом заголосили, в Олега вцепилось множество рук. Его подняли, подбросили несколько раз, опустили, начали обнимать:

— Чужеземец! Ты друг, чужеземец! Ты брат! Они ушли! Они все ушли! Хок, чужеземцу, хок!

Олег слышал все это словно сквозь туман, медленно приходя в себя.

— Да, да! Кочек больше нет! Слава чужеземцу! Слава колдуну!

— Костер, костер разводите! Барана режу! Угощаю! — со всех сторон кричали туземцы. — И я дарю барана! И я!

— Олежка! — наконец прорвалась к нему Роксалана, сцапала ладонями за щеки, принялась торопливо целовать в лоб, в нос, в глаза: — Как ты мог, скотина?! Как ты мог так со мной поступить?! Ты знаешь, как я переволновалась? А если бы что-то случилось?

— Но ведь не случилось…

— Мой лучший шаман! — Староста, отодвинув за плечи девушку, обнял Олега. — Ты наш последний, столь жданный гость! Сегодня я открою все, что есть в моих сундуках. Я устрою настоящий пир в честь избавителя, наконец-то присланного нам предками. Слышите меня, дети? Несите! Все несите! Эта ночь останется в легендах! Проведем ее так, чтобы и пир наш тоже запомнился в веках!

К Калинову мосту ведун подходил в своей жизни уже много раз, нередко заглядывал и в саму раскаленную реку Смородину. Не то чтобы он не боялся смерти — но привык смотреть на нее поверх щита, держать на кончике сабли. А вот так — ждать ее покорным и беззащитным, на коленях, висеть в неизвестности больше получаса на границе между волей и костяной чашей ледяной Мары… Такого кошмара он еще не переживал. Больше всего Середину сейчас хотелось выпить водки. Но до появления сего благословенного напитка оставалось еще почти полтысячи лет. Кумыс же был не крепче пива и по сознанию не бил, а мягко его обволакивал, словно обкладывал подушками. Олег пил его, пил, пил — но память оставалась все такой же ясной, а переживания — по-прежнему живыми и яркими. Прочь от восприятия откатывался не внутренний, а внешний мир. И чем дальше, тем сильнее хотелось ему убраться отсюда куда глаза глядят. Уйти, уплыть, уехать, ускакать.

Роксалана сидела рядом, слева, подсунув под себя полу его халата, то и дело щипала за ногу и пила забродивший кефир так же часто, как и он. Кочевники вокруг почему-то совершенно не обращали на нее внимания — словно она была мужчиной и имела полное право на их общество. Повсюду витали запахи вареного и запеченного мяса, женский стол шумел так же, как и мужской, дети бегали без присмотра и хватали тут и там все, чего хотелось. Самые маленькие, устав, спали прямо в траве. У одного изо рта торчала пахлава, другой сосал желтые от меда пальцы. Пирующих никто не обслуживал, а потому все приходилось делать самостоятельно: ходить с быстро пустеющим кувшином за кумысом, с ножом — за мясом. Сытный же суп с рубленой бараниной ведун сделать себе даже не пытался, хотя угощение это в прошлый раз ему и понравилось.

Чем меньше хмельного молочного пива оставалось в бочках, тем дальше казался этот мир и тем сильнее воображаемый клинок холодил его шею. Олег тряхнул ватной головой и решительно поднялся:

— Лето в разгаре, друзья мои! Дни уходят, а дорога не двигается. В Муром мне надобно добраться, Роксалану к отцу-матушке доставить. Пора! Давай, Бий-Султун, отсыпь нам крупы и вяленого мяса в дорогу, налей меда кувшин, и тронемся мы дальше, по славной вашей реке Агидель, да вниз по течению, пока воды ее Итилем называться не станут.

— Зачем слова такие говоришь, чужеземец Олег? Зачем людей, зачем род наш обижаешь? — замахал руками староста. — Вы слышите его, люди?

— Оставайся, оставайся! — с разных сторон послышались громкие голоса. — Жен тебе красивых дадим, юрту дадим, овец и лошадей дадим! Оставайся. Шаманом нашим станешь, братом нашим станешь.

— Мой дом — дорога! — решительно отрезал Середин. — Так предначертано богами, и не мне нарушать их волю. Они привели меня сюда, они зовут меня дальше. Час пробил. Мне пора в путь.

— Оставайся, оставайся!

— Кто из вас посмеет оспорить волю богов?! — повысил голос ведун. — Вам ли не знать, что есть силы, которые выше нашего понимания. Нам остается только внимать их повелениям и надеяться на их милости. Я должен попасть в Муром! И я отправляюсь.

— Хорошо загнул, — сонно икнула Роксалана. — На все божья воля. Он тебе сам про Муром сказал, или ты почту проверил?

— Чего хочет женщина, того хочет бог. Ты ведь просилась к папочке с мамочкой?

— Ой, папе лучше не знать… — Она качнулась, оперлась щекой о ногу Середина и, похоже, задремала.

— Нынешним летом боги одарили нас милостью, — поднялся староста, — и не нам спорить с их волей. Они избавили нас от болотной напасти! Отныне некому будет тревожить наших женщин и красть наших детей. Отныне смех и радость вернутся в наши кочевья, юрты наполнятся детскими голосами. Род наш обретет силу и воспрянет от унижений! Слава богам земным и небесным нашим, и ворону, нашему прародителю.

— Ворону?! — С Середина разом слетел хмель. — Ворон ваш предок?

— Да, — повернулся к нему Бий-Султун. — Наш род ведет счет предкам своим от мудрого ворона-прародителя… Что так встревожило тебя, чужеземец?

— Ворон был моим учителем. И именно к нему я направляюсь.

— Он послан к нам вороном!!! — вскинул руки старейшина, и кочевье взорвалось таким радостным воплем, словно их любимая команда только что забила мяч в ворота чемпионов мира. — Он помнит о нас и вновь простер над нами крылья своей мудрости и своего благословения! Теперь наш род станет самым сильным и богатым во всем подлунном мире. Радуйтесь, дети и братья мои, радуйтесь! Благая весть пришла к нам в лице иноземного чародея Олега! Через него ворон воплотил свою волю.

— Это, конечно, здорово, — кивнул ведун. — Но сейчас я бы не отказался от пары мешков с припасами и нескольких помощников, которые отнесут их и мой сундук на плот. Я уплываю.

— Ты оскорбляешь нас, посланец ворона! Нешто ты думаешь, наше кочевье отпустит чародея, спасшего нас от болотной напасти и подарившего покой и возрождение нашему роду без награды?! Я считаю так, люди, — вскинул он руки ладонями вперед. — За деяние великое и в знак почтения к посланнику прародителя нашего каждый дом должен дать великому Олегу пять лошадей и двадцать овец. А от всего кочевья мы подарим ему юрту, в коей он проживал все эти дни, отдавая силы на благо наших семей. Для семьи же любимого моего брата Улугея мы поставим новый дом, дав от каждой юрты по решетке или по кошме. Все ли вы согласны, люди?

— Согласны! Согласны, дадим, — закивали мужчины. — За избавление от напасти такой малости не жалко.

— Мне не надо, — замотал головой Середин. — Нет, я благодарен, и за щедрость вам спасибо, но мне не надо такого богатства. Хватит мне и припасов для дороги. До Булгара чтобы хватило доплыть. А там я новых куплю.

— Не позорь нашего рода, посланник ворона, — замотал головой Бий-Султун. — Что люди скажут, коли узнают, что избавителя от древней напасти мы прогнали нищим? Что они о нас подумают, за кого станут принимать? На нас станут показывать пальцами, высмеивать и плевать на наши следы! Нет, чародей, отсель ты уйдешь богатым и уважаемым человеком. Лучше мы останемся нищими, чем бесчестными!

— Но я сам не хочу такой награды.

— Как мы сможем объяснить это каждому охотнику в горах Агиделии, каждому кочевью в долинах Агиделии? Нет, чародей, я не приму отказа! Ты можешь подарить свое добро любому бродяге, коли чтишь скромность, ты можешь выбросить его — но от нас ты уйдешь богатым!

— Да-да, как можно! Что скажут? По совести нельзя! Нельзя не отдарить избавителя, — поддержали старейшину мужчины за столом.

— Ну, вы сами подумайте, — взмолился Середин. — Ну, как я загоню на плот табун в сотню голов на свой плотик и триста баранов туда же. Где я положу на нем юрту?

— Мы соберем для тебя повозки, посланец ворона.

— Да пребудет с вами мудрость богов, щедрые люди, — приложил ведун руки к груди, — но оставьте свои подарки у себя. Мне не нужны повозки. Я не знаю сухопутной дороги ни до Мурома, ни даже до Булгара. Я жду, пока река сама довезет меня до этих городов.

— Мы дадим тебе проводника, чародей.

— Посмотрите на меня! Я один, и я не табунщик. Как мне управиться с такими табунами, стадами, отарами и повозками? Не поручать же их женщинам!

— Мы дадим тебе пастухов. Мы дадим тебе охрану. Мы дадим тебе проводников. Мы хотим, чтобы ты продолжил свой путь в довольстве и безопасности. Чабык! Собери тех, кто желает проводить посланника ворона. Пусть готовятся в дорогу. Ты доведешь нашего гостя, дар богов, до врат Булгара и лично ответишь перед родом за его жизнь и добро. Улугей, Фтахран — посылайте женщин собирать юрту, грузить повозки. Соберите с семей наших по пять добрых коней и по двадцать овец, приставьте пастухов, дабы скотина не разбежалась. Шевелитесь! До Булгара двадцать дней пути. Я хочу, чтобы вы успели вернуться до первых желтых листьев.

— Желтых листьев? — удивился Олег. — Однако, уже пахнуло осенью. Нужно торопиться.

Для кочевников собрать юрту размером со средний коттедж было делом нетрудным. Не прошло и часа, как она уже лежала на четырех повозках — в том числе и ковры, что были расстелены на земле поверх обычной войлочной кошмы. Даже собрать лошадей в табун — и то оказалось дольше. Воины рода ворона тоже собирались недолго: вместо халатов они надели толстые, в два пальца, войлочные доспехи — на некоторых были нашиты на грудь металлические или бронзовые пластинки, — захватили в домах круглые деревянные щиты диаметром в локоть. Вот и все сборы. Короткие мечи и так постоянно висели у каждого на поясе. Спустя два часа после рассвета ведун посадил сонную Роксалану в седло — Тария предпочла ехать на первой повозке, — поднялся в стремя сам.

— Да пребудет с нами милость предков! — кривоглазый Чабык поднял деревянный бунчук, раздвоенный верх которого изображал ворона с раскинутыми крыльями. К перекладинам было приклеено изрядное количество черных птичьих перьев.

— Ворон! — чуть не сплюнул в досаде Олег.

Только теперь он понял свою ошибку. Он перепутал ворона, вполне обычную, уважаемую в мифах птицу, с Вороном, который руководил их военно-историческим клубом. Животное-тотем — с живым человеком. Хотя, какая разница? Легендой больше, легендой меньше. Останется в племени сказка о посланнике предков, который избавил людей от нежити, и все.

Возможно, не помяни он про учителя — подарков было бы чуть поменьше. Но что теперь? Путники уже тронулись вперед. Во главе шли полтора десятка юнцов — молодые ребята не упустили шанса набраться новых впечатлений. Замыкал отряд невозмутимый Чабык, поставивший бунчук в стремя вместо ноги. Рядом с ним ехал Олег, возле ведуна покачивалась в полудреме директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу, опоясанная кривым шамшером и двумя ножами, в свободных светло-серых войлочных шароварах и украшенных вышивкой полусапожках, в простой полотняной рубахе с завязками у горла — халат из-за жары она бросила на повозку Тарии. Видели бы сейчас Роксалану ее коллеги по презентациям!

За всадниками катился короткий обоз с единственной юртой и небольшим припасом провизии, позади бежала недовольно блеющая отара. Табун отстал метров на двести. Кочевники утверждали, что иначе лошади затопчут бяшек.

Почти целый день они двигались по зеленым лугам с сочной высокой травой. Олег подозревал, что луга — заливные. Уж очень низко лежала вся долина. Болота действительно возникали каждые полчаса — справа, слева, обширные и маленькие лужицы, полностью заросшие и всего лишь подернутые ряской. Леса тоже большей частью оказывались лиственными и довольно чахлыми: осина, ива, ольха. Изредка — липа, клен. Предпочитающие возвышенности сосны или влачили жалкую жизнь среди топей, или забирались на острые скалы, то и дело выпирающие из земли. До высоты двух-трехэтажного дома. Когда стало смеркаться, отряд остановился как раз возле одной из таких скал. Скотину напоили из оказавшегося рядом болотца и отогнали в сторону. Юрту в десятки рук поставили всего за полчаса. Олег даже возразить не успел против такой роскоши. Но раз уж поставили — ночевать отправился внутрь вместе с «женами». Юные молодцы расположились снаружи. У каждого имелась своя широкая кошма — на ней и лежать можно было хоть на земле, хоть на снегу, ей же и укрываться. Перекусили лепешками с медом и орехами. Еще Чабык выделил на долю чародея сырные шарики — но Олег их уже и видеть не мог, не то что есть.

Утром отряд тронулся дальше, через час повернул вправо вдоль пологой лесистой горы и вскоре вышел к реке, по которой сплавлялись путники. Под высоченной отвесной стеной вброд спустился по ней метров на двести, выбрался обратно на берег и двинулся по нему вдоль Агидель, повторяя все изгибы русла.

— А спрямить дорогу нельзя? — поинтересовался Середин.

— Здесь земли кочевья Бий-Юсута, — многословно ответил Чабык. — Мы из одного рода, из корня ворона, зимуем вместе. У нас большая отара и табун. Коли отвернем от берега, то потравим их пастбища, могут за обиду принять. Надобно или в гости в кочевье идти, или стороной, по порубежью. Тут выпаса нет, травить можно невозбранно.

— Значит, там, за рекой, уже чужое кочевье?

— Да, семьи Бий-Корота. Он тоже из рода ворона, с нашего стойбища.

— Ясно… И далеко кочевья вашего рода раскинулись?

— Нет, посланник ворона. Вечером мы в этой долине встанем, а поутру перейдем в земли рода куницы. За три перехода доберемся до кочевий белки. Спустя два перехода Агидель сольется с Бьярмой и потечет на запад. Там начнется порубежье Булгарии. До самого же града останется десять дней при хорошей погоде.

— При чем тут погода? Мы же не в море, от ветра не зависим.

— Коли начнется ливень, дороги размоет, посланник. Повозкам и овцам идти будет тяжело. Видишь, какие тучи?

— Ничего. У меня есть цветок папоротника. Он как раз дожди разгоняет.

— Надеюсь, он поможет, чародей.

В этот раз они встали на узком мысу в излучине реки — и Олег тут же попросил юрту не разбирать. Ветер на открытом месте сдувал комаров, а ночную прохладу ведун переносил куда легче, нежели постоянный зуд возле уха. Сделать выгонку ромашки в полевых условиях было невозможно, другие средства на диких горных комаров совершенно не действовали.

На рассвете, прикончив последние лепешки, путники двинулись дальше. В этот раз они посуху обогнули гранитный язык горного кряжа, вытянутый к реке. Новая долина оказалась заметно более высокой, нежели предыдущие. К тому же здесь явственно чувствовался уклон. Если он шел и дальше от реки, то уже в пяти-шести километрах местные пастбища можно было смело называть высокогорными. Неприятным сюрпризом стало то, что берег реки тут оказался сильно изрезан и каменист, трава росла между россыпями гальки отдельными пятнами. Чтобы не переломать ноги, путники вынужденно отступили выше, двигаясь метрах в трехстах от русла. Вдобавок ко всему, текущие из долины ручьи прорыли себе довольно глубокие канавы. Лошадям ладно, они легко перемахивали препятствие в любом месте. А вот для баранов и телег каждый раз приходилось искать брод.

— Ты чего, первый раз тут идешь? — не выдержал Середин, когда перед полуднем обоз снова остановился. — Раз есть дорога, должны быть и переправы. Не бродят же они с места на место!

— Еще как бродят, — в голосе Чабыка не прозвучало никакого недовольства. — Толстый Хармык специально заваливает удобные места, чтобы задержать путников. Он требует плату с тех, кто углубился на его пастбища. Пройти же по обычаю, вдоль берега, тут невозможно.

— А в лоб он еще ни от кого не получал?

— У него полсотни воинов, чародей. Сражение с Хармыком обойдется дорого. Не каждый род станет проливать кровь ради пары баранов подорожной дани.

— Великие боги, — вздохнул Олег. — И тут рэкет. Хоть ГАИ нету, и то ладно.

Туземцы появились, когда обоз все-таки переполз через ручей — русло пришлось закидать в узком месте валунами. Полтора десятка всадников — бездоспешных, в пухлых овчинных шапках, но с мечами на поясах и щитами у седел. Один из кочевников, дородный, в стеганом, подбитом атласом халате, держал бунчук, на перекрестье которого был вырезан похожий на собаку зверек, из-под которого свисали четыре коричневых хвоста.

— Рад видеть тебя, Чабык из рода ворона, — чуть привстал в стременах старейшина. — Похоже, ты травишь мои пастбища.

— Доброго тебе здоровья, Хармык из рода куницы, — качнул головой кривой кочевник. — Мы не пасем здесь скота. Мы гоним его по дороге.

— Так ли это, Чабык? — Хозяин земель в сопровождении нукеров подъехал метров на тридцать. — Твои овцы стоят и щиплют траву.

«Минус два барана, — мысленно сделал вывод Середин. — Хорошо еще, здесь пока не придумали вешать знак „Стоп“ перед заброшенными переездами».

— Такая трава была здесь до нас, старейшина. Мы идем к Бьярме и только что перешли ручей. Овцы не успели бы попортить этот луг.

— Они щиплют траву прямо сейчас!

— Ты сам задерживаешь нас, Хармык, — парировал воин и невозмутимо приказал: — Чего встали, лентяи? Гоните их дальше!

Пока старейшины отрядов беседовали, местные нукеры заметили среди путников странность, начали переговариваться и даже указывать пальцами. Один из воинов подъехал к Хармыку, что-то шепнул, вытянул руку. Тот глянул в указанном направлении, расхохотался:

— И вправду! Вижу, семья Бий-Султуна осрамилась до того, что начала раздавать мечи женщинам! Надеетесь спрятаться от напастей за бабьими спинами?

— Что ты имеешь против женщин, жирный хомяк? — Гнедая кобылка привстала на дыбы и вынесла Роксалану вперед. — Думаешь, мы не умеем рубить головы и боимся смерти? Видно, тебя родила трусливая гагара, если ты способен на презрение к тем, кто растит таких, как ты, уродов!

— Настоящий талант, — негромко признал Олег. — Столько хамства всего в трех фразах.

— Шелудивая овца! — У кочевника одновременно раздулись ноздри и округлились глаза. — Я научу тебя говорить с мужчинами!

— Ква… — выдохнул ведун, видя его замах, и пришпорил коня, с полной ясностью понимая, что сейчас произойдет.

От сильнейшей оплеухи голова Роксаланы откинулась влево. Назад она повернулась синхронно с движением вылетающего из ножен шамшера. Залихватски свистнул рассекаемый воздух, и верхняя часть тела вспыльчивого старосты — плечо вместе с левой рукой и голова — плавно соскользнула вниз с остальной части торса, легко отсеченные демонической сталью. Среди нукеров на миг воцарилась тишина. В следующую секунду они тоже обнажили клинки и ринулись вперед. Но Олег уже оказался рядом, сорвал шапку, швырнул в лицо кочевника, подскочившего к девушке слева, мечом рубанул вправо, по морде коня. Нукер вместе со скакуном полетел наземь, а ведун успел обратным движением рубануть поперек груди другого, вскинувшего клинок. Третий с грозным воплем обрушился на Роксалану — гибкая девица откачнулась, пропуская сталь мимо, и быстро уколола его в грудь.

— Сзади!

Она обернулась, наугад рубя поперек, как не раз приходилось делать на болотах. Кочевник прикрылся щитом — шамшер прошел сквозь дерево, как сквозь масло, рассек руку и глубоко вошел ему в тело.

Олега от кочевников справа отделяла лошадь с пустым седлом. Он схватил с луки чужой щит, прикрылся от напирающего слева врага, быстро уколол понизу, рубанул вправо, не убивая, а просто отпугивая, перекинул меч обратно, одновременно поднимая щит, и еще одна голова скатилась вниз. Снова ударил вправо, злобно метясь раскосому туземцу в лицо, а когда тот прикрылся щитом — быстро кольнул его в колено.

— А-а-а! — Роксалана злобно размахивала саблей, кобыла под ней крутилась, и никто из противников пока что подобраться к ней не смог. Похоже, они просто испугались!

— Хок, хок! — налетели на ведуна сразу двое.

Меч левого он принял на щит, клинок правого отвел вверх, обратным движением рубанул его по голове. Разумеется, тот успел прикрыться щитом — но Олег знал, что это не поможет.

Впереди было пусто — он повернул вправо, сшибся с крепким высоким кочевником, резанул ему ногу поперек бедра, убил лошадь еще под одним и обнаружил, что пара туземцев рубятся с юнцами его отряда — сразу с шестерыми. Он повернул на помощь спутнице — но и там воины рода ворона уже добивали последних рэкетиров.

Через несколько минут все было кончено. Из почетного эскорта чародея на траве замер в луже крови один мальчишка, из местного дозора не уцелел никто. Чабык проехал через поле схватки, осматривая тела с высоты седла, и сделал первый, но очень важный вывод:

— Она одна свалила троих. Нужно запомнить, что она не любит, когда ее называют женщиной.

— Женщиной можно, — поправил Олег, — бабой не стоит.

Роксалана все еще сжимала саблю, зло рычала и вся тряслась. Середин подъехал, крепко обнял ее сзади, прижался:

— Все в порядке, милая. Все хорошо. Все позади. Ты молодец. Ты отлично сражалась Ты победила. Давай чуть-чуть подышим. Вдох, выдох. Вдох, выдох. А теперь аккуратно уберем саблю в ножны.

— Я-а… Убила…

— Я же предупреждал, милая. Крошить нежить намного легче. Для души легче. Иным людям проще самому умереть, чем кого другого убить. Но я рад, что ты предпочла выжить.

— П-почему холодно?

— Адреналин, милая. Но на этот раз явный перепой. Точнее, уже похмелье. Ты не бойся, часа за три пройдет. Кто тут есть? — Он нашел глазами одного из мальчишек: — Саакым! Привези ее халат. Возьми у Тарии. Сейчас согреешься, девочка. Все будет хорошо.

— Хорошо уже не будет, чародей, — натянул рядом поводья кривой Чабык. — Мы перебили шестнадцать нукеров семьи Хармыка и его самого. Шестнадцать людей рода куницы. Будет война. Нам никогда не собрать виры за такое число убитых. Это слишком много. В семье Хармыка полсотни крепких мужчин, они разорят наше кочевье дочиста, даже не призывая родственников.

— Нас слишком мало?

— Да, посланник ворона.

— Тогда нужно немедленно атаковать.

— Ты не слышишь меня, чародей? В здешнем кочевье обычно обитает полсотни воинов. С нами всего четырнадцать неопытных отроков. На нас нападут с пиками, забросают стрелами!

— Это ты не слышишь меня, смертный, — поиграл желваками ведун. — Мы должны атаковать их кочевье, и немедленно! Именно потому, что нас мало и мы почти безоружны. Смотри, полтора десятка врагов уже полегло. Значит, их осталось немногим больше трех десятков. В стойбище примерно половина, другая половина пасет стада. Если нападем неожиданно, они не успеют организовать оборону. Всего полтора десятка испуганных врагов. Управимся запросто! В стойбище есть пики, луки, другое оружие. На пастбища все это никто не возит. Получится, что уже мы будем с луками и пиками, а вот местным нукерам сильно не повезло. Причем числом мы будем равны. Ты слышишь меня, Чабык?

— Начнется война, чародей.

— Она уже началась, если ты не заметил. Теперь важно лишь то, кто в ней победит. Ты знаешь, где ставит свои юрты семья Хармыка?

Кривой кочевник размышлял всего секунду, потом встал в стременах:

— Дети мои! Пришел ваш час показать, как умеют сражаться воины рода ворона! Саакым, ты охраняешь обоз и стада! Остальные за мной!

— Роксалана, оставайся, — шепнул спутнице ведун и вместе со всеми пришпорил коня.

В стремительной скачке лошади донесли юнцов до чужого селения всего за полчаса. Двадцать с небольшим юрт, вытянувшихся вдоль тонкого ручейка. Возле самого большого дома разлился затончик. В сотне метров слева, под горным склоном, зеленела густая рябиновая роща, справа в полукилометре вздымался сосновый бор.

К счастью, у кочевников хватило ума не запугивать врагов воинственными криками. Они летели молча, и клинки обнажили только в считанных шагах от цели. Возле затона одна туземка полоскала белье, вторая, словно русалка, не спеша расчесывала волосы. Сейчас воинам было не до них, все пронеслись мимо, и несчастные даже не заметили промелькнувшей в двух шагах опасности. Остальным пришлось куда хуже.

Мужчина увязывал влажным лыком скрещенные слеги — взмах меча рассек ему череп. Другой колол дрова — и не успел обернуться, чтобы увидеть смерть. Двое резали возле кострища горло барану. Услышав топот, они подняли головы — и на них обрушились мечи.

Наконец раздался истошный вой: женщины начали понимать, что вокруг носится кто-то незнакомый, а их мужья и братья — уже мертвы. На шум откинулся полог юрты — и поперек обнаженной груди тут же появился глубокий алый порез. Из кустарника вынырнул пожилой кочевник, выхватил меч, торопясь на помощь своим — трое парней подлетели, начали кружить вокруг. Бедолага повернулся в одну сторону, в другую, но все равно постоянно хоть кто-то, но находился у него за спиной. Неожиданный укол — и туземец упал вперед.

Всадники промчались по кочевью от начала до конца, положив уже больше половины возможных защитников селения, развернулись, шагом поехали назад. Из одной юрты выскочил подросток — ростом метр с кепкой, но с мечом, — грозно закричал. Вокруг тут же закружились всадники…

Олег увидел, как на другом берегу вставшие спиной к спине нукеры рода куницы успешно отпугивают мальчишек длинными копьями, повернул туда, пустил скакуна в галоп.

— Дорогу!

Отроки шарахнулись вбок, пропуская посланца ворона, кочевник же расставил ноги и опустил наконечник, метясь в грудь стремительно летящего скакуна. Ведун, отвлекая, чуть отставил в сторону щит, но в трех шагах от врага резко наклонился вперед, к самой гриве. Взмах влево отбил наконечник пики в сторону от конской шеи, взмах обратно разрубил уже грудь воина — и Олег пронесся дальше. В десятке метров он осадил мерина, развернулся. Вокруг уцелевшего бойца закружилось смертоносное кольцо. Середин натянул повод, тронулся дальше. Он был готов участвовать в честных поединках — но не в избиении.

На виду защитников не осталось. Молодцы помчались ловить девок — хватать, затаскивать на седло, перекидывать через холку, вязать руки.

— Чабык! — окликнул кривого кочевника ведун. — Нам нужны луки, а не бабы! Вы что, их косами воевать намерены?

— Так ведь разбегутся, посланник! — развел руками тот.

— Никуда не денутся, коли живы останетесь! Луки и пики, понял?! Луки и пики! Потом сладостями разговляться будете.

Кочевник недовольно фыркнул, но его правоту признал, поскакал вдоль юрт:

— Бросай баловство! Уши надеру, поганцы! Луки ищите, луки и пики! Шурмак! Плети моей давно не пробовал? Загвай! Уши прочистить! Бросай баб у коновязи. Нам нужны стрелы, копья и луки. Шевелитесь, коли шкура дорога! Куницы из вас быстро торбы нашьют, только зазевайтесь!

Женский визг наконец-то утих, сменившись плачем. Разбившись на три небольших отряда, юнцы пошли по юртам. Чабык, призвав их к порядку, сам спешился и стал обстоятельно увязывать пойманных девок за шеи к бревну, что было вкопано возле самого большого походного дома. Беспокоился, чтобы добыча не ушла. Хозяйственный.

В юртах несколько раз возникал шум, раздавались крики, но все быстро стихало. Ни Олег, ни кривой кочевник особо из-за этого не беспокоились. В любом случае напавшие имели численный перевес раз в пять. Достойный воин прятаться не станет, он выйдет и будет биться. Среди ковров и сундуков прятались или трусы, или совсем уж слабые и немощные мужчины.

— Я вот о чем подумал, чародей, — разобравшись с девками, подъехал ближе Чабык. — Коли мы взяли кочевье, к чему ждать, когда пастухи вернутся? А ну, заметят неладное, к родичам в другие кочевья побегут, тревогу поднимут? Отчего нам самим к стадам разъезды не послать? Где их искать, я догадываюсь. Прискакать, из луков посечь — и все. За день управимся.

— Вот видишь, Чабык. А ты сказывал: их много, нас мало. Оказалось наоборот. Действуй. Я, пожалуй, отправлюсь за обозом. Нечего ему там неприкаянным стоять.

Путь, пройденный галопом за тридцать минут, медлительные телеги одолевали четыре часа. Это было хорошо, потому что мимо девушек прошло самое неприятное. Когда повозки остановились возле затона, часть полонянок исчезла, другие лежали у коновязи, обнаженные и в слезах, но с ними уже ничего не происходило. Юнцы, вытащив на улицу несколько ковров, пили кумыс, заедая лепешками, над огнем тяжело покачивался котел. Видимо, барашек все же закончил свой бренный путь именно так, как и было задумано. Возле молодых бойцов лежали луки, щиты, копья. Ребята несли караульную службу — иначе они бы сейчас рылись в сундуках, заглядывали под ковры, примеряли дорогие одежды. Саакым, уяснив ситуацию, именно так и поступил — бросив отару и лошадей на произвол судьбы, нырнул под ближайший полог.

Олег остановился в дальнем конце кочевья — подальше от пленниц. Пока Роксалана расседлывала скакуна, он сходил за снедью, по дороге заглянув в пару юрт. Во второй трупов не оказалось — именно сюда он и завел «жен», приказав отдыхать. Он знал, что день будет долгим. Даже очень долгим. Опыт подсказывал, что раньше, чем суток через пять, тронуться дальше не получится. И это в лучшем случае.

Главный праздник начался вечером. В юрту Олега доносились веселые переговоры юнцов, враз оказавшихся богатыми людьми. Шутка ли — на каждого только юрт по две штуки выпадало, коли добычу делить по справедливости. А еще — невольницы, скот, рухлядь, оружие, припасы… Было отчего развеселиться!

Юрта, занятая ведуном, для кочевников сразу стала «табу», запретным местом. Ее признали частью добычи посланника ворона, одним из его домов. А разве кто-нибудь рискнет без приглашения войти в чужой дом? Или даже по приглашению — туда, где находятся чужие жены, а хозяин женщин отлучился? Разумеется, юноши принесли чародею угощение — вареное и запеченное мясо, сласти, лепешки, сухофрукты и плавающие в густом меду лесные ягоды. Пригласили к общему столу. Ведун сказался усталым, и кочевники предпочли не настаивать.

Вскоре послышались крики невольниц. Роксалана вскочила:

— Что там происходит?

— А ты как думаешь? — скривился Олег.

— Но это нужно немедленно прекратить! Женщин нельзя превращать в бессловесную игрушку, в товар, в рабыню! Я!.. Ты! Ты должен немедленно прекратить это мародерство! Отпустите их всех! Они имеют право быть свободными и остаться в своих домах!

— Сядь немедленно, малышка. Сядь и прекрати это пижонство. Не вздумай как-то мешать тому, что происходит.

— Ты… — задохнулась девушка. — Ты мужлан! Ты… рабовладелец!

— А еще я половой шовинист, — кивнул Олег. — Я помню. Ну, а теперь послушай меня. В этом мире мужчины каждую осень режут скот и разделывают мясо. Они запасают дрова, выделывают шкуры, они следят за стадами и защищают их и дома от диких зверей. Пашут землю, охотятся, косят траву, но это уже не так важно. Женщины растят детей, готовят еду, шьют, убирают, прядут и делают еще немало полезных вещей. Мужчин в этом кочевье больше нет. Если твои несчастные девки получат свободу и останутся тут одни, к весне от них будут только мертвые тушки. Ты прониклась этой мыслью? Невольницы — выживут, свободные — нет. Да и добро, оставшееся от погибших нукеров, бросать смысла нет. В этом мире живут не так богато, чтобы отказываться от хорошей добычи.

— Зачем же вы убивали всех?

— А какого лешего ты кинулась на этого жадного заплывшего ублюдка?! — не выдержав, рявкнул Олег. — Тебе было не промолчать?! Ты не могла отвернуться и спрятаться за чужие спины?!

— Почему это я должна прятаться?! — вскинулась в ответ Роксалана. — Почему женщина должна прятаться? Скрываться, переодеваться, терпеть? Чем мы хуже мужчин?!

— Да ничем! — сплюнул Середин. — Какие пустяки, всего сотня-другая трупов! Для начала. Слышишь, девки под новыми хозяевами орут? Так ты слушай, слушай. И молчи. Может, хоть кто-то без твоей доброты уцелеет. А скрываться и терпеть не нужно. Можешь не прятаться. Теперь это уже не имеет никакого значения.

— При чем тут я? Я всего лишь остановила зарвавшегося грубияна. Всю эту кровавую бойню устроил ты со своими вампирами!

— Эти «вампиры», между прочим, за тебя, дуру, в драку полезли! Тебя от смерти защищали. И один из них там, у реки, со вспоротым животом остался! Нет, Роксалана, ты лучше молчи. Умоляю: помолчи. И без тебя тошно.

Воронье

На рассвете из кочевья отправился длинный богатый обоз: сундуки, ковры, одежды, часть оружия, невольницы, припасы и большущий табун. Сворачивать юрты, гнать отары, собирать все добро не хватало рук. Так ведь все это еще следовало довезти до дома, ничего не потеряв по дороге, прикрыть от возможных «халявщиков» со стороны. Олег с пятью мальчишками остался охранять добычу здесь. Юнцы предались увлекательной охоте: искали в окрестных зарослях беглянок, что успели вчера скрыться от победителей. Время от времени отроки объезжали предоставленные полной свободе отары.

Середин прошелся по кочевью и в одной из юрт обнаружил знакомые игрушки: клещи, молотки, наковальню, мех. Походная кузница! Здесь же имелось и несколько мешков угля. Олег отнес найденное к своему жилищу, вторым заходом собрал в селении потерянное, разбросанное и бесхозное железо: пару сломанных ножей, стертые подковы, вертел, какие-то бляхи, окантовку щита, топор с треснутым обухом, согнутый меч. Расставил походный горн, засыпал уголь, поджег и отправился в юрту.

— С добрым утром, красавицы. Домашний арест окончен, желающие могут отправиться погулять. А заодно принести воды в корыто. Которое находится неизвестно где. Тария, если ты что-то увидишь и это тебе понравится, можешь смело забирать себе. Это будет твоя доля.

— Спасибо, господин! — поклонилась девочка и выскочила наружу. Она от комплексов явно не страдала.

Роксалана осталась лежать, и Олег присел рядом:

— Совсем забыл сказать. Дралась ты вчера отлично. Зена, королева варваров, сдохла бы от зависти. Молодец.

Девушка перекатилась на живот, отвернула лицо.

— В конце концов, на это можно взглянуть с другой стороны. Ребята, что нас охраняли, теперь разбогатели, как крезы. У них теперь будет совсем другая жизнь. Достойная.

Спутница только передернула плечами.

— Тебя оскорбили, и ты дралась. Все правильно, ты поступила, как настоящий мужчина.

— Слушай, — приподнялась она. — Ты чего, издеваешься? Я не вела себя мужчиной, я была как женщина!

— Точно, как женщина, — моментально согласился Середин. — Сто процентов.

Девушка нахмурилась. Похоже, не могла понять, оскорбление это или похвала.

— Что сделано, то сделано, милая моя. Назад не прокрутишь. Нужно жить дальше.

— Ты видел, сколько там крови по земле спеклось? Половина кочевья залита!

— Это война, Роксалана. Раз уж она случилась, в белых перчатках ее вести не получается. У твоей Зены, как ее показывают, руки не по локоть в крови, а по самые гланды. И ничего, положительный герой!

— Мы не в кино, Олег! Это жизнь! Тут все по-настоящему!

— Я знаю, — опять согласился Середин и протянул руку. — Что же, давай ее сюда.

— Что?

— Саблю.

— Почему?

— Игра окончилась, жизнь пошла всерьез. Амазонки из тебя не получилось. Так что отдавай, нечего тебе ее таскать. Только мешаться в обозе будет.

Роксалана прищурилась, крылья носа зашевелились, и она резко ткнула Олегу в самое лицо сразу две фиги.

— Приятно было побеседовать, — поклонился ведун, отправился к пологу.

— Олежка!

— Да? — оглянулся он.

— Ты тут говорил про обоз.

— И что?

— А вот что! — И фиги были продемонстрированы еще раз.

— Руки помой. Вон, грязь под ногтями, — посоветовал Середин и отправился к горну.

— Трепло! — донеслось ему вслед. — У меня всегда все вычищено!

Олег добавил еще угля, кинул в горн собранное железо, поработал мехом, раздувая огонь, и уселся рядом, давая время заняться новой порции. Минут через десять снова принялся наддувать воздух. Когда заготовки нагрелись до девятисот градусов — светло-красный цвет начал переходить в оранжевый, — Середин прихватил клещами окантовку и стал ее плющить. Затем расковал в лепешку меч, топор, ножи, оставив нетронутым только вертел.

Прибежала Тария с двумя ведрами воды и давай крутиться, хвастаясь новым украшением: собранная по типу монисто из мелких серебряных пластинок шапочка с длинными пластинчатыми хвостами, что, свешиваясь спереди и сзади, красиво ложились на плечи. Убранство завершали жемчужные височные нити и бисерная ленточка возле ушей. Олег, занятый делом, кивнул:

— Молодец, очень красиво.

— Можно, я еще поищу, господин?

— Конечно, девочка. Все стойбище в твоем распоряжении. Если где корыто увидишь, неси сюда.

Он хорошенько поработал мехом, раскаляя железные лепешки добела, плеснул немного воды на наковальню, перекинул на нее заготовку, опять плеснул воды, зацепил вторую. «Мокрая ковка» — хороший способ избежать вбивания окалины в металл при сварке. Вернув потолстевшую, но теперь только одну заготовку в раскаленные угли, он ухватил другую, сварил, подсыпал топлива, снова сварил…

Вскоре после полудня скука победила в Роксалане муки совести. Девушка выбралась на белый свет, потопталась возле наковальни:

— Ты чего делаешь, Олежка?

— Пока не знаю. В крайнем случае сляб под руками будет.

— А что это такое?

— Железный слиток.

— Так бы и сказал, чего выпендриваешься?

— Слитки разные бывают. Криницы, булаты, отрубы. А вот это — это сляб.

Она походила вокруг, подняла один молот, другой. Но желания заняться и этим мужским ремеслом почему-то не проявила.

— Тария где, не знаешь? Чего-то есть хочется.

— Шемаханскую царицу пытается изобразить.

— Это как?

— Украшения всякие собирает и на себя навешивает. Вон, смотри, корыто несет. А сама вся в серебре и злате.

Насчет «злата» Олег преувеличил. На кочевнице появился лишь перламутровый пояс — бархатная полоса вокруг талии с понизью из речного жемчуга — и длинные серьги со множеством ровно окатанных маленьких рубинчиков.

— Изумительная красота, — не дожидаясь вопроса, причмокнул Середин. — Воды в него наносишь?

— Да, господин, — радостно ответила та и схватилась за ведра.

— Я пойду, проветрюсь, — неуверенно сказала Роксалана и направилась за ручей.

— Кладоискательство — страшная зараза, — усмехнулся ей вслед Олег и опять взялся за мешок с углем.

Вернулись «жены» вдвоем. Они принесли половинку барашка, запеченного на огне, целый кувшин орехов и такой же — кумыса, несколько вареных окороков. Похоже, на вчерашнем пиру победители не смогли слопать даже половины того, что приготовили. На Роксалане красовался наборный пояс из полупрозрачного, голубовато-зеленого лазурита, стреляющего на солнце ультрамариновыми лучиками. Похвастаться обновкой ей не позволяла совесть, но и не показать ее девушка была не в силах.

— Иди обедать, муженек, — позвала она, поворачиваясь то одним, то другим боком. — Руки еще не отмахал, целый день кувалдой стучать?

— Красивый, красивый… — кивнул Олег. — Снимай.

— С чего бы это, елы-палы?! — моментально окрысилась спутница.

— Тебе не приходит в голову, женщина, что, если муж что-то сказал, то это нужно просто сделать, а не задавать глупые вопросы?

У Роксаланы отвисла челюсть.

— Можно разогреть мясо над очагом, господин?

— Разумеется, Тария. Не мучайся с ножом, возьми вертел. Он мне пока не нужен.

Директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу щелкнула пряжкой, сложила пояс пополам и протянула Олегу. В глазах ее читалось: «Ну-ну, посмотрим…» Ведун провел пальцами по отполированным каменным пластинкам, слегка их растянул. Внутри шли два тонких ремешка, примерно с мизинец.

— Выдержит. Где старый ремень? — Роксалана так же молча отдала ему пояс. — Отлично. Тария, не пожертвуешь пару серебряных пластинок со своей новой шапочки?

— Да, господин, — склонила голову девочка.

Олег аккуратно разъединил четыре кольца на задних «хвостиках», снял пластинки, перекинул через ремешки пояса, молотком склепал обратно, на два повесил ножи, еще на два — чтобы нагрузку распределить — относительно тяжелый шамшер.

— Женщинам такое не положено, конечно. Но уж с кем связался, — протянул он обратно драгоценное украшение.

Роксалана щелкнула пряжкой, покрутила бедрами:

— Классно!

— Ты что-то сказала, дорогая?

— Ах да. Тария, спасибо тебе огромное. Пластины тут встали, словно так и было задумано. Будто всегда так было. Классно!

— Я рада услужить, госпожа. Мясо согрелось, господин.

— Ну, так неси! — обрадовалась девушка. — У меня с утра маковой росинки во рту не было! Олежка, смотри. Кожаные ножны с наборным поясом совершенно не смотрятся!

— Не смотрятся — сними.

— Ну, уж нет. С вами, мужиками, без сабли разговаривать нельзя. Всегда под рукой должна быть.

— Тогда носи как есть.

— Но не смотрится!

— Тогда сними.

— Олежка, а если на них сверху донизу так плотненько серебряные пластинки наклепать? Я у Бий-Султуна такие ножны видела.

— Знаешь что, Роксалана…

— Да, мой единственный? — перебила его спутница и одарила столь лучезарной улыбкой, что он вздохнул и сплюнул:

— Ладно. Найдете серебро — сделаю.

— Олежка! — Она наклонилась и чмокнула его в щеку. — Тария, доедай и пошли.

— Подождите, — распрямился Середин. — Ну-ка, встань.

— Да, дорогой? — довольная собой, вскинула брови девушка.

Олег протянул руки, накрыл ладонями ее груди, чуть потискал, слегка приподнял, отпустил.

— А каблуком по моське? — Улыбка Роксаланы сползла куда-то вниз, за ворот рубахи.

— Ты опять споришь, женщина?

— Ох, напросишься, Олежка, — покачала она головой. — Твое счастье, настроение сегодня не то.

— Ступай, милая, ищи, пока конкуренты не набежали.

Ведун допил кумыс, вернулся к горну, высыпал в него остатки угля из второго мешка и взялся за мех. Работы оставалось уже не так уж много: расковать сляб, равномерно разровняв металл по толщине, разрубить вертел и наварить получившиеся полосы параллельно друг другу.

— Нету ничего, — вернулась недовольная Роксалана. Следом Тария принесла охапку какой-то одежды и бросила перед юртой. — Слышишь? Нету нигде больше никакого серебра!

— Можно снять с моей шапочки, господин, — предложила Тария.

— Не нужно. Если хочешь сделать одну хорошую вещь, это не значит, что можно испортить другую. Роксалана, иди сюда.

— Чего, Олежка?

Ведун опять неторопливо и старательно ощупал ее грудь, отвернулся.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, милый, прежде чем я сверну тебе шею? — холодно поинтересовалась девушка.

— Да, дорогая, — кивнул Олег. — Ты мне еще понадобишься минут через десять.

— Через десять минут ты будешь уже чуть теплой тушкой. — Шамшер с шипением пополз из ножен.

— Встань чуть правее, — попросил Середин. — Корыто загораживаешь.

— Повернись ко мне и прими смерть как мужчина!

— Заканчивай цирк, Роксалана. — Олег снова загрохотал по наковальне. — Здесь нет посторонней публики. Лучше пояс пока сними, чтобы не поцарапать. Давай-давай, не крути зрачками.

Он подцепил светло-вишневую пластину клещами и кинул в воду.

— Тария! Тряпку какую-нибудь дай, что не жалко.

— Вот, господин, — на миг нырнув в юрту, вернулась с обрывком полотна кочевница. Судя по вышивке, когда-то оно было подолом рубахи.

Олег тщательно протер железку изнутри, поманил Роксалану:

— Иди-ка сюда.

— Олежка… — приблизилась она.

Середин кивнул, приложил нагрудник кирасы к ее телу:

— Ну как, в размер попал? Мужские ведь тебе не подойдут…

— Олежка-а!!! — Она обхватила ведуна за шею, прижала к себе, несколько раз крепко поцеловала. — Это мне, да? Чего же ты сразу не сказал, паразит?! Ну ты… Вот это да, Олежка. Эх, Джулии и Ксюшки нет, они бы умерли от зависти!

— Я подумал, раз уж тебя не получается загнать в обоз к бабам, нужно хоть постараться, чтобы мужики не убили. Сзади брони не будет, только железные полоски крест-накрест, от скользящих ударов. Ты ведь не лошадь, такую тяжесть таскать. Так что спиной ни к кому не поворачивайся.

— А ты мне явно польстил, — покачала торсом Роксалана. — Свободно. Болтаются.

— Да? — Олег подсунул руку под броню, пощупал с одной стороны, с другой. — Скорее, наоборот. Еще ведь поддоспешник надевать нужно. А вот тут как? А вот тут…

Роксалана занесла руку… Опустила. Занесла снова…

— Паразит ты, Олежка. Не знаю, что с тобой и делать.

— Расслабься. Считай, что я доктор.

— Хочешь поиграть в доктора? Может, лучше в юрте?

— Проушины для ремней приварить нужно. — Олег бросил кирасу обратно в горн. — И перекалить. От быстрого охлаждения металл хрупким становится. Для доспеха более вязкий потребен.

— Оле-ежка… — Спутница обняла его сзади и чмокнула в щеку. — Иногда я так тебя люблю! Что даже убивать не хочется.

— Тебе хочется меня убить?

— Ага. Все остальное время. Как думаешь, когда его опробовать можно будет?

— Кого?

— Ну, этот… Нагрудник.

— Тебе опять хочется влезть в драку? — обернулся на нее Середин. — Забыла, о чем вечером говорили? Или как тебя после боя крючило?

— Не знаю я, Олежка. Но опробовать ведь надо?

— Знаешь, деточка, с такими желаниями тебе не кираса железная нужна, а полная паранджа!

— Ты хочешь меня обидеть?

— Нет, я хочу вернуть тебя папе с мамой целой и невредимой.

— Перестань, — снова обняла его Роксалана. — Ничего со мной не случится. Вон, сколько всего пережили, и обошлось. Я чувствую. Я ведь пророчица, забыл?

— И поэтому ты лезешь в бутылку?

— Нет, не поэтому. Олежка, ты помнишь болото? Тогда, первый раз? Я тогда себя так чувствовала, так… — Она глубоко вдохнула и выдохнула. — Вернуть это чувство хочется. Еще хоть разик испытать. Ты меня понимаешь?

— Понимаю. Издержки физиологии. Ты стала наркоманкой.

— Еще одна такая шутка, — девушка куснула его за ухо, — и в доктора ты станешь играть в одиночку.

Олег скосил на нее глаза, подумал… И замолчал.

* * *

Ведун ожидал приезда старейшин только на четвертый день — два дня пути туда, два дня обратно. Но Бий-Султун с двумя десятками нукеров появился уже через день вечером. Видимо, кривого Чабыка осенила идея послать вперед гонца. В этот раз потомки ворона были при полном вооружении — щиты, копья, луки, панцири. И сами воины выглядели лет на тридцать-сорок. Уже не мальчики, а серьезные люди. В отряде оказались даже откровенные старики — но те почти сразу повернули назад, угоняя овечьи отары.

Старейшина осмотрел захваченное кочевье, почтительно поприветствовал Середина, но в разговор вступать не стал. Воины расположились все у той же коновязи, зарезали несколько барашков. Когда по кочевью разлился аппетитный аромат вареного мяса, голову одного их них, жамбаш (то есть подвздошную кость), грудинку и два передних окорочка принесли на широком подносе в юрту Олега.

— Ну что? — оценив набор, сделал вывод ведун. — Они считают меня одним из командующих. Посему голова — это мне. В тебе, красавица, как ни обижайся, заподозрили мужчину. Жамбаш — это доля воина уровня замначальника. На случай, если я думаю иначе, тут есть три чисто женских куска: грудинка для старшей жены и окорока для младшей. То есть я могу решить и так, что оба почетных куска мои, а остальные тогда вам. Или разделить их между нами, а все остальное отдать Тарии. Женщин сейчас в кочевье почти нет, так что щедрость вполне понятна. Невольницы небось так обжираются, как никогда честными женами не едали. Что скажешь? Ужинать будем по понятиям, или как?

— А можно мне окорочка? — тут же предложила Роксалана.

— Ну, если Тария никогда и никому ничего не скажет, то чего-нибудь придумаем. Например, голову отдать ей, а все остальное поделить между нами. Ты как, девочка?

От такого варианта глаза кочевницы округлились так, словно ей предложили пару дней побыть нефтяным олигархом:

— Я никому ничего не расскажу, господин!

— Клянись земным прахом, лунным светом и текучей водой!

— Клянусь, господин!

— Тогда меняемся…

Ведун еле успел обсосать ребрышки вареной грудинки, как на улице послышался топот, тревожные крики. Олег тут же схватился за меч и, прямо с ребрышком во рту, выскочил наружу. Увидев примерно полусотню приближающихся всадников, он выплюнул кость, скомандовал:

— Роксалана, кирасу надевай!

Отскочил к погасшему горну и подобрал молоток среднего размера: щит ведуна остался в юрте, рядом с седлом. Но к тому моменту, когда девушка появилась на улице во всем блеске новеньких доспехов, незнакомцы успели спешиться у костра. Кто-то из них обнимался с кочевниками Бий-Султуна, кто-то просто приветственно кивал, все начали рассаживаться на вынесенных кошмах.

— Отбой тревоги, — сделал вывод ведун. — Похоже, у нас появились союзники. Пошли обратно, пока мясо не остыло.

Это оказалось крайне мудрым действием: они едва успели закончить с ужином, как за пологом послышались шаги.

— Не нарушаем ли мы твой покой, досточтимый Олег? — узнал Середин голос Бий-Султуна. — Можем ли мы поговорить с тобой, посланник ворона?

— Проходите, в моем доме всегда рады гостям, — ответил Олег и уже тише распорядился: — Роксалана, пересядь, пожалуйста, вот сюда. Тария, сходи, принеси кумыс и что-нибудь для угощения.

— Зачем, Олежка? Слушаю, господин, — одновременно ответили «жены».

— Потому что я так прошу, — ответил Середин. Разумеется, Роксалане.

Она что-то недовольно буркнула, но пересела.

— Здоровья и многих детей твоему дому, чародей, — перешагнув порог, поклонился Бий-Султун. Следом протиснулся Чабык и еще какой-то незнакомец. — Прости за беспокойство, но мы хотим услышать твое слово в нашем споре, уважаемый посланник. Это Бий-Юсут, мой родич из рода ворона.

— Приветствую тебя, досточтимый Олег, — поклонился безусый и безбородый кочевник с узкими хитрыми глазами. — Да будут твои лета долгими, а старость наполнится голосами твоих внуков.

— Гость в дом — радость в дом, — произнес ритуальную фразу Середин. — Проходите, садитесь. Это моя старшая жена, Роксалана. Та самая, что позавчера сразила в поединке трех нукеров из семьи Хармыка.

— Доброго тебе здоровья, уважаемая, — поклонился девушке Бий-Юсут. После такого представления у него уже не возникало вопросов, почему женщина сидит возле стола, пусть и со своей половины юрты, почему она в доспехе и с мечом.

— Семья мудрого Бий-Юсута решила помочь нам в ратном деле, чародей, — сообщил староста, усаживаясь на ковер и поджимая ноги. — Он привел четыре десятка нукеров. Еще две семьи желают присоединиться к нам в этот трудный час. Мыслю, через пять дней здесь соберется у нас под рукой полторы сотни храбрых бойцов, готовых сложить свою голову для защиты рода!

— Ваши родственные чувства радуют и внушают уважение, — склонил голову Олег.

Ведун не хуже сидящих перед ним кочевников знал, что этот дружеский порыв спровоцировала, в первую очередь, огромная добыча, взятая у соседей кучкой юнцов. Каждому из прочих воинов рода очень хотелось урвать свой кусочек, поучаствовать в дележе. Родственники разбегутся сразу, как станет ясно, что придется не просто грабить, но и проливать кровь. Однако пока опасности были неведомы, а вот прибыль — зрима и весьма велика.

— Ныне мы обсудили нашу ссору с родом куницы, и мысли наши наполнились печалью, — витиевато сообщил Бий-Султун. — Увы, в этой долине нас соберется пятнадцать десятков нукеров, а род куницы способен в несколько дней собрать до пятидесяти десятков. Их будет трое против каждого нашего храбреца. Наша схватка может стать очень страшной и печальной для нашего мудрого прародителя… пославшего тебя… и давшего тебе… силу…

Старейшина умолк, не зная, что еще можно сказать в такой ситуации.

— Дозоры видели воинов рода куницы возле долины? Они успели счесть вражеские сотни, знают, когда те начнут выступление? — задал Олег самые важные вопросы.

Старейшины переглянулись. Кривой кочевник поднялся, вышел на улицу.

— Значит, дозоры еще не отправлены, — сделал естественный вывод Середин. — Плохо. О враге нужно знать все еще до того, как он появится на глаза.

— Мы знаем род куницы, посланник ворона, — недовольно ответил Бий-Юсут. — Их будет около пяти сотен, а собраться они смогут за четыре дня. Еще за день они доберутся сюда.

— Мы сможем одолеть такую силу, чародей? — прямо спросил Бий-Султун.

— Пока не знаю, — пожал плечами ведун. — Мне нужно подумать. Надеюсь, завтра я смогу ответить. Где-нибудь около полудня.

— Мы придем, чародей, — поклонившись, поднялся один староста.

— Доброй тебе ночи, посланник ворона, — кивнул другой. — Не станем тебе мешать.

Возле полога они столкнулись с Тарией. Девочка поклонилась, уступила дорогу. Потом показала Олегу кувшин:

— Я принесла кумыс, господин.

— Вот и здорово, — поднял пиалу ведун. — Раз принесла, наливай.

— Что, Олежка, истина в вине?

— Ты о чем?

— Да вот, интересно, что ты придумаешь на этот раз, колдун? Усыпишь врага сон-травой, посадишь на пути конницы зубы дракона или отроешь в овраге закопанный во время войны ручной пулемет? Пятьсот рыл — это не младенцы в трясине, которые прячутся, стоит только пальцем погрозить. И заварочкой из кувшинок с папоротником не одолеть. Они ее просто пить не станут.

— Что ты сказала? — вскинул палец Олег.

— Что заварку кочевники пить не станут. Только водку.

— Нет, с самого начала.

— Про это… Ну, сон-травой их усыпить можно. Или ее тоже пить нужно? Ну, и про зубы дракона. Из них, знаешь ли, злые греческие фалангисты вырастают.

— Роксалана… — Ведун сгоряча схватил ее за затылок, привлек к себе и крепко поцеловал в губы: — Малышка, ты гений!

— Я знаю… — После рывка девушка потеряла равновесие, да так и осталась лежать на спине рядом с Олегом. — А в чем?

— Тария, беги к старейшине! Скажи, я помогу одолеть армию куньего рода. Но мне понадобятся крынки. Обычные глиняные, только с крышками. Чем больше, тем лучше. Сотен пять, не меньше. Пусть рассылает гонцов и везет их сюда со всех кочевий, что согласятся помочь. Беги!

— Да, господин. — Тария, как и было велено, сорвалась с места и пулей вылетела из юрты.

— Поделишься, господин? — хмыкнула с ковра Роксалана. — Умираю от любопытства.

— А ты случайно не агент противника? Бурая шерстка у тебя нигде не растет?

— Убери руки, охальник! Пока еще не заслужил. Давай, признавайся. Чего это я тебе такое сказала? У тебя взаправду где-то спрятан пулемет?

— Хуже. Или лучше. Он растет у всех на глазах. Ты помнишь приключения аргонавтов? Они приехали в Колхиду, познакомились там с любящей дочкой царя, красавицей Медеей…

— Это та самая двоемужница, что подговорила дочек царя Пелия порезать папу на куски, отравила всю семью бедолаги, давшего ей приют, зарезала собственных детей и довела второго мужа до самоубийства? Помню, в школе проходили. И ты еще утверждаешь, что у Зены руки в крови? Да она среди древних героев вообще невинный ангел!

— Но Медея, по крайней мере, никогда не брала в руки меч. Так обходилась. За что, между прочим, была награждена бессмертием. Но начала она с того, что влюбилась в злосчастного Ясона.

— Опасное помешательство, — согласилась Роксалана. — Она предала отца и научила красавчика, как одолеть выросших на поле воинов. Неужели у тебя есть зубы дракона, Олежка? Дай посмотреть! Ну дай, дай пожалуйста.

— Мимо. Вспомни, что было дальше?

— Дальше? Дальше она с любовником стырила золотое руно. Отравила дракона, забрала сокровище, прихватила с собой Ясона… Мужики всегда были одинаковы. Подвиги совершали женщины, а слава доставалась им.

— Во-первых, не отравила, а усыпила, — вздохнул ведун. — Во-вторых, не дракона, а змея…

— Но сделала все это все равно она, а не греческий бродяжка!

— В-четвертых, усыпила она его веткой можжевельника, а в-пятых, можжевельник, если его правильно заговорить, действует так на всех змей без исключения!

— Ты забыл третью позицию.

— В-третьих, и змей, и можжевельника в здешних местах навалом. Только бери и пользуйся. Поняла, что я придумал?

— Нет.

— Ничего, как только привезут горшки — увидишь. А я с утра отправлюсь, пару гадов поймаю. Чтобы смертные моим заклинаниям поверили.

Найти гадюк оказалось совсем не трудно. На рассвете холоднокровные любят выползти на солнышко — погреться, жизненные процессы ускорить. Тут, на камушках, Олег их и отловил. Без всякой магии, с помощью обычной палки: прижал, потом за хвост — и в крынку из-под кумыса. Сверху обвязал куском полотна и еще задолго до полудня вернулся в кочевье, сорвав по дороге две можжевеловые ветки с двух разных кустов.

Бий-Султун оказался нетерпеливым. Он уже ждал ведуна у юрты в окружении нескольких кочевников, выставив два десятка пустых крынок.

— Доброго тебе дня, посланник ворона, — приложил он руку к груди. — Мы смогли собрать пока только это. Не скажешь ли ты, как пустые кувшины сразят умелых воинов?

— Сражаться будут не они, — покачал головой Олег. — Я нашел для нас других, куда более смертоносных бойцов.

— Когда они здесь появятся, чародей?

— Они уже здесь, уважаемый Бий-Султун. Их осталось только призвать на службу.

Олег поставил крынку на землю, присел рядом, зажал ветки можжевельника между ладонями и принялся тереть, торопливо наговаривая:

— Обойду четыре колодца, поклонюсь на четыре стороны, закрою глаза на ясный день, открою на черную ночь, призову ночную богиню. Иди ко мне, Среча добрая, иди ко мне, Среча могучая. Оставь себе силу сонную от заката до рассвета, отдай мне силу сонную от рассвета и до заката. Отныне, присно и во веки веков.

— И что теперь?

Ведун вместо ответа сдернул тряпицу, опрокинул кувшин. Змеи с шипением выползли наружу, поструились по дорожке. Люди испуганно шарахнулись назад. Олег провел над змеями веточками — движение тварей замедлилось, и секунд через десять они окончательно замерли. Уже без всякой опаски молодой человек поднял их и кинул обратно в кувшин.

— Не понимаю тебя, чародей, — мотнул головой кочевник.

— Заговоренными ветками можно усыпить любую змею. Я нашепчу их для каждого. Пусть твои люди ходят по долине и собирают ядовитых гадов. По паре в кувшин будет вполне достаточно.

— К чему колдовство? — удивился один из воинов. — Их нетрудно ловить и так!

— Кто может ловить так — пожалуйста, — не стал спорить ведун. — Кто боится, пусть возьмет ветки. Поймаете тысячу тварей, и я обещаю вам победу над куницами.

— Но как?

— Я не всесилен, Бий-Султун, — развел руками Середин. — Я не могу поручиться, что где-то неподалеку не прячется лазутчик. Не стоит рисковать и открывать раньше времени наши тайны.

— Это мудро, — хоть и с недовольством, но признал старейшина. — Придется положиться на твое слово. Вы слышали, братья и дети мои? Начинайте собирать змей! Боюсь, до битвы у нас осталось не больше трех дней.

Воины разобрали кувшины, а Середин подошел к кочевнику в упор и тихо спросил:

— Как вы воюете, Бий-Султун? В тех битвах, в которых я побывал, кочевая конница проносится перед вражеским строем и закидывает его стрелами.

— Мы поступаем так же. Подлетаем и мечем стрелы. Но сами от них пытаемся увернуться. Когда мы дрались супротив гагуров, раз мы посекли их так, что сражаться оказалось некому… Это было восемь лет тому. Мы взяли с них славную добычу. Весь обоз, изрядно полону, крепких воинов, коих гагуры выкупали по одному…

— Как далеко бьют ваши луки?

— На сорок шагов. Иные и на полсотни. Но куницы станут выпускать по четыре стрелы на каждую нашу. Они посекут нас куда раньше…

— Не беспокойся, мой добрый Бий-Султун, — улыбнулся чародей. — Все получится. Соберите тысячу змей, и они принесут вам победу.

Пополнение в отряд рода ворона собиралось еще два дня. Старейшина тут же вручал им крынки и заговоренные веточки можжевельника, после чего отправлял их на ловлю змей, упрямо требуя по пять гадюк с каждого кочевника. Все камни, кусты, лужи и канавы вокруг покоренного кочевья были исхожены вдоль и поперек, а потому отряды ловцов возвращались назад, в свои долины, искали ползучих гадов и возвращались, с гордостью предъявляя добычу, словно вступительный взнос в ждущую нападения армию.

О появлении конницы враждебного рода дозорные сообщили вечером пятого дня. На ночь глядя куницы наступать не решились и разбили свой лагерь за холмом. Там их удалось более-менее уверенно пересчитать. Результат оказался неприятным: мстить за сородичей явилось не пять, а шесть сотен кочевников.

Воины из рода ворона по требованию Олега загрузили пять телег всеми кувшинами и двинулись в путь, несмотря на темноту. Конница, естественно, умчалась вперед. Обоз же добрался до самого северного пастбища лишь перед рассветом. Олег сразу развернул его и повел поперек поля, выгружая горшки широкой полосой в густую и высокую, с коричневыми сухими колосками, траву. После этого отвернул к лагерю, поторопил Бий-Султуна:

— Пора, старейшина. Поднимай людей в стремя. Я покажу позицию, на которой надо встать. Будем держаться на ней, пока победа не станет ясной и зримой. Потом дружно пойдем в атаку и ударим в копья. Род ворона не побоится принять врага на копье?

— Наших воинов еще никто не смел упрекнуть в трусости!

— Тогда по седлам! Пришел день вашей славы!

Три ряда всадников растянулись в сорока шагах позади затерявшихся в траве горшков. Копья стояли в специальных петлях, нацелив наконечники в самый зенит, щиты ждали своего часа на крупах коней, колчаны с луками были открыты, их оставалось только выдернуть и открыть огонь.

Кочевникам пришлось ждать почти час, прежде чем из-за склона горы показалась лента скачущих по трое всадников. Чужаки натянули поводья, войско стало быстро превращаться в бесформенную толпу. Старейшины рода куницы, похоже, не ожидали увидеть врага так скоро. А может — и вовсе не верили в такую возможность. Ведь их было больше в четыре раза!

Добрый час они наводили порядок в своих рядах и разбивались на отряды. Маленькие кучки воинов соединялись в большие, потом в очень большие. О сотнях и полусотнях речи не шло — туземцы предпочитали делиться на семьи и кочевья.

— Началось! Ты слышишь, чародей? Началось!

Куницы взвыли, начали разгоняться — один отряд за другим. Вороны выдернули луки, наложили стрелы. Олег прикрылся щитом, Роксалана последовала его примеру, спросила:

— Почему ты мне копья не дал? Все мужики с копьями!

— Если бы ты была толстозадой и жирной американкой, дал бы обязательно. Но ты ведь, милая, стройна и легка, как пушинка. Если ударишь пикой, то не враг, а ты из седла вылетишь. Формулу массы на скорость помнишь?

— Врешь ты все!

Тут нукеры из рода куницы пустили стрелы. Всадники мчались во весь опор всего в двадцати метрах, торопливо дергая тетиву, и, похоже, стремились не столько попасть в цель, сколько сами не оказаться мишенью.

— Хок, хок, хок! — то ли пугали, то ли подбадривали себя стрелки.

Шелест оперения, крики, ржание коней. Незнакомый воин в пяти метрах от Олега выпал из седла, слева совсем недалеко раненая кобыла встала на дыбы. Испуганно вскрикнула Роксалана — одна из стрел впилась ей в седло. Род куницы тоже понес потери — слетели с ног не меньше пяти скакунов, повис в стременах один воин, еще двое остались лежать после падения лошадей. Но их лавина все не кончалась и не кончалась, проносясь мимо подобно поезду.

— Чародей! — возмущенно закричал Бий-Султун. — Чародей, скорее!

Вдруг топот стих, мелькание впереди оборвалось. Армия куниц наконец-то пронеслась мимо и теперь возвращалась к горе, готовя новую атаку.

— Ну же, чародей?! Где твое колдовство?! — требовал ответа уже не только старейшина, но и другие воины.

— Ты знаешь, друг мой, что лошади в двадцать раз чувствительнее к яду, нежели человек? — невозмутимо поинтересовался Середин.

— Я тебя спрашиваю, когда подействуют твои хваленые змеи?! — не дослушал его кочевник.

— Да они уже действуют! — сообразила Роксалана. — Лошади скачут, давят кувшины. Змеи от боли и испуга тут же начинают жалиться. Вот и все!

— Чем быстрее двигаешься, тем раньше действует яд, — добавил Олег. — Кровь быстрее по жилам течет и по телу яд разносит. Самое большее — час, и они начнут падать. А уж по пешим мы копьями и вдарим.

— А нас они не пожалят? — немного сбавил тон Бий-Султун.

— Если лошади пройдут там еще раза два, они вытопчут всех. Да и яда у гадюк не останется.

— Слыхали?! — привстал на стременах старейшина. — Нам нужно выдержать всего два наскока. И мы их добьем!

— Хок! Хок! Хок! — бодро ответили кочевники, поняв, что умирать всем им на этом поле не придется. — Во-орон! Посла-анник!

Куницы начали разгоняться для новой атаки.

— Хок, хок, хок!

Опять мельтешащая масса людей, шелест стрел, крики, проклятья, ржание, предсмертный человеческий вой. Скакун под Олегом вдруг сорвался с места, дважды прыгнул вперед, закрутился, пытаясь выкусить из крупа стрелу. Лучники тут же перенесли прицел на более близкую цель — Середин еле успел упасть набок, прячась за лошадиную тушу. Конь снова заржал и начал падать набок. Ведун соскочил, распластался в траве. Несчастное животное лежало неподвижно — из него торчало не меньше десяти стрел. Олег подкатился к нему, переждал, пока стихнет топот, встал, побежал обратно к строю, поймал повод оставшегося без хозяина чалого коня, взметнулся в седло и подъехал к девушке.

— Я решила, ты захотел побить всех в одиночку, — нервно хохотнула она, вскинула руку: — Смотри!

На полпути к своему роду остановился один из вражеских воинов. Он отчаянно понукал скакуна, но тот, широко расставив передние ноги, покачивался на месте. Вдруг задние его ноги просели — конь начал заваливаться на круп, потом окончательно рухнул набок. Нукер рода куницы недоуменно подергал его за поводья, побежал дальше пешком. Чуть дальше точно так же, без видимых причин, легла в траву еще одна лошадь и не обращала внимания на понукания.

— Все правильно, — кивнул Олег. — Одни кобылки крепкие, другие слабые, одних кусили только раз, других раз десять. Процесс пошел.

В толпе рода куниц опять повалился скакун. Потом еще. Кочевники засуетились.

— Что, не ждали? — хмыкнул Середин. — На прогулку рядом с домом отправились? Ни заводных, ни обоза, ни припасов. Думали, все от вашего вида разбегутся?

— Хок! Хок! — донеслось из нестройной толпы. Подбодрив себя, нукеры, забыв про семейственность, сбились в более плотную колонну и начали новый разгон. Но из этой лавы то и дело отъезжал в сторону и останавливался кто-то из бойцов. Не трусил атаковать — лошади путались в ногах, качались, валились набок или просто опускались в траву.

У потомков ворона стрелы кончились, и они перекинули вперед щиты, пассивно закрываясь от стрел. Хотя яд и начал свою работу, не меньше четырех сотен куниц оставались в седле. И каждый из них то и дело натягивал тетиву лука.

— Хок, хок, хок!

Стук стрел в дерево, жалобное ржание, стоны, крики — война, как всегда, собирала свою кровавую жатву. Шум, чавкающие удары туш друг о друга, испуганные крики — какая-то лошадь споткнулась в плотном строю, шедшие сзади не успели или просто не смогли ее перепрыгнуть, и посреди лавы мгновенно возникла куча-мала из полусотни тел. Остальные куницы отворачивали, объезжали бедолаг — им стало не до стрел.

Олег опустил щит, во весь рост встал на стременах, оглядел свое войско. Оно похудело почти на треть, но сохраняло строй. Нукеры не проявляли страха, зная, что вот-вот придет час победы.

— Слушайте меня, храбрые воронята! — во весь голос закричал он. — Настал час вашей славы. Не посрамим имени родового! За мной! Хок, хок, хок!

Он бухнулся обратно в седло, опустил пику и пнул пятками скакуна, посылая его вперед, в спину медленно уходящей колонны.

Бедолаги, что смогли выбраться из свалки, полегли мгновенно — оглушенные и помятые, они даже оружия обнажить не успели. Словно загребая поле рукой, широкие шеренги рода ворона покатились вперед, нагоняя и втаптывая в землю оставшихся безлошадными врагов. Многие из них, вылетая из седла, даже копья не прихватили! Куда уж им конного остановить…

Вражеская колонна начала разворачиваться, нукеры рода куницы снова схватились за луки, но Олег не собирался терять и без того немногих бойцов:

— За мной, за мной! — Он отвернул сотню влево, повел ее через поле туда, где начиналась вражеская атака, и опущенные пики накололи еще два десятка пеших кочевников, не успевших убежать к подошве горы.

Отряд куницы, ежесекундно теряя всадников, погнался следом — ведун направился к груде конских тел, оставшихся на месте столкновения, обогнул, теперь уже сам нагоняя врага. Это могло показаться бессмысленным вращением — но воины Бий-Султуна в своем движении постоянно настигали одиночных пеших бедолаг и не оставляли им шансов спастись. Один оборот — и силы врага поредели еще на полсотни бойцов. Куницы, естественно, ничего не понимали, но предпочли отступить к горе, от которой и начали свое наступление.

Олег опять бросил нукеров добивать безлошадных врагов. Куницы развернулись, пошли в контратаку, прикрывая своих товарищей. Ведун тут же отступил. Недалеко, всего на полсотни метров. Воронята с поднятыми копьями кружились на месте, залихватски свистели, поднимали коней на дыбы, показывая, что в любой момент готовы нанести удар. Вражеская конница сбилась плотной стеной и ждала, пока пешие воины уйдут подальше. Но в стене то и дело образовывались новые бреши.

— Еще полчаса, и силы сравняются, — прикинул Олег. — Но половина куниц уйдет за гору. Ищи их там потом.

Он медленно двинулся вправо — куницы повторили маневр. Попытался отступить — двинулись следом. Стало ясно, что добраться до беззащитной пехоты можно только одним способом: прямо ударив в эту подвижную преграду. Середин подъехал к Бий-Султуну, опустил пику в направлении врага:

— Главную работу вместо нас не сможет сделать никто. Из шестисот лошадей около сотни наверняка миновали змей и не получили укусов. Род куницы уже не станет слабее. Если мы хотим разгромить их, догнать и перебить всех безлошадных, эту конницу нужно брать на копья. Атаковать и опрокинуть. Мы потеряем человек тридцать, но перебьем сотни две. Это твой род и твои люди. Решай.

— Ударим, ударим! — сгрудились ближе мальчишки, услышавшие слова ведуна. Воины зрелого возраста такого оптимизма не проявили.

Старейшина, мучительно размышляя, заскрежетал зубами, потом резко выдохнул:

— Нет! Три десятка взрослых мужчин — это слишком много для нашего рода. Мы не можем позволить себе таких потерь. Даже ради полного истребления племени куниц. Юрты наших кочевий опустеют, наши стада станет некому пасти. Нет, чародей. Пусть мы победим, но они раньше нас успеют восстановить силы после войны.

— Что значит «пусть»? Мы уже победили, уважаемый Бий-Султун. Возьми зеленую ветку, поезжай к ним. Скажи, твой колдун умеет убивать лошадей взглядом. Они поверят. После сегодняшней сечи — поверят. Скажи, род ворона желает получить право на это кочевье и на свободный проход через их земли в любое время. Если они согласятся, мы отпустим их живыми.

— А если нет?

— Если нет, наш обман раскроется и все останется как есть.

— Мы их снесем! Мы их стопчем! — протестующе взревели юнцы. — Ворон! Во-рон! Хок, хок, хок! Если откажутся, побьем всех!

— Пусть откажутся, Бий-Султун, — кивнул Олег. — И тогда наш спор решат наши копья.

— Хок! Хок! — еще яростнее взревели мальчишки. — Бей куниц! Куниц на шкуры!

Староста перевернул пику тупым концом вверх, вскинул ее над головой, тронул скакуна и широким шагом отправился к недобитым врагам. Олег же поднялся на стременах, нашел взглядом Роксалану, пустил коня рысью:

— Привет, амазонка, ты как?!

— Представляешь, Олежка, мне стрела сюда попала, — показала она в центр груди.

— И как впечатление?

— Словно в прорубь сунули и тут же вынули.

— Понравилось?

— Холодно. — Она посмотрела на обнаженный шамшер. — И я сегодня так никого и не достала.

— Может, это и хорошо?

— Получается, я хуже других?

— Да уж получше Медеи с Зеной получаешься. Старейшина возвращается! Я сейчас…

Ведун направил коня обратно, но, еще не услышав ответа, по лицу Бий-Султуна понял все.

— Дети мои! Братья мои! Родичи! У нашего рода есть новое кочевье!

И общий радостный вопль потомков мудрого ворона наконец поставил завершающую точку в этой битве. Это была победа.

* * *

У каждого народа свои похоронные обычаи, и то, что на одном краю света может показаться кощунственным, в иных землях есть высшая истина. Здешние кочевники, подобно тибетцам и монголам, были уверены в том, что плоть мертвых должна как можно быстрее перевоплотиться, раствориться в природе, вернуться в лоно праматери. Поэтому павших раздели донага, разложили бок о бок на берегу реки и покинули печальное место, не мешая зверям и птицам делать свою работу. Пир «воронята» закатили в кочевье, не жалея ни кумыса, ни мяса… Тем паче, что ничего другого здесь уже не осталось.

Добыча бывает разной. Скот — это богатство для одного. Юрта — богатство для семьи. Земля, кочевье — уже для целого народа. Ради этого стоило потерять двадцать семь родичей погибшими и больше сорока ранеными. Потому что земля подарит жизнь уже сотням новых «воронят».

Как и положено, гуляли воины до утра и даже прихватили несколько рассветных часов. Потом они почти сутки спали, и лишь через день кое-кто из нукеров стал собираться в путь. Раненые, четверо их родственников, еще десяток солидных людей, не желающих надолго оставлять свои стада. Больше полусотни мужчин и молодых ребят остались на новом месте… Так поначалу подумал ведун. Но когда он стал собираться в путь, обнаружилось, что почти все «воронята» намерены провожать его дальше, к далекому сказочному Булгару. И отказаться от этого караула было совершенно невозможно — потому как за счет доли в добыче богатство Середина вдруг выросло больше чем в два раза.

«Тут капитал удвоил, там удвоил… Полгода такой дороги, — мысленно прикинул Олег, — и я стану хозяином всего земного шара. Но не возвращаться же? До Мурома осталось от силы дней тридцать пути. К осени можно успеть».

Обоз вырос с четырех повозок до двадцати, из которых только девять принадлежали «посланнику ворона». На остальных вслед за воинами ехали три юрты, пики и луки со стрелами, теплая одежда, запасные веревки и ремни, топоры, вертелы, котлы, лубки, сушеный мох и прочие нужные мелочи. Скорость обоза, естественно, едва превышала скорость пешехода, и к сумеркам он не добрался даже до места недавнего сражения. К полудню следующего дня путники обогнули злополучную гору, разделявшую отныне земли рода ворона и рода куницы, и двинулись, согласно обычаю, по порубежью, вдоль реки. У самой воды бок о бок лежали многие и многие десятки тел — с разрубленными головами и вспоротыми животами, рваными ранами на плечах, с отрубленными руками и головами. Зрелище вызвало у кочевников взрыв восторга, они принялись оживленно переговариваться, некоторые узнавали среди жертв тех, кто попался под удар их копья, и громко хвастались перед друзьями.

— Вот уроды! — не выдержала Роксалана.

— Хочешь, чтобы они восхищались мужеством врагов? Такое бывает только в сказках. Или игрой на публику. На самом деле труп врага радует всегда. Даже если ты просто сидишь на берегу реки и ждешь, когда он проплывет мимо, как советуют китайцы. Однако, внушительная картина, впечатляет. Подозреваю, пока эти бедолаги лежат здесь, в вороньи земли никто не рискнет соваться.

— Тебе дай волю, ты бы из костей триумфальную арку сложил!

— И сложил бы. Да только смертных это все равно надолго не остановит. Вот увидишь, лет через пять найдутся среди куниц гарны хлопцы, что придут эту долину отбивать обратно. А воронье станет считать ее уже исконно своей. И появится здесь новая богатая пожива для диких зверей.

— Ты так говоришь: «смертные»! Как будто сам принадлежишь к высшей расе.

— Я привык сражаться с другими врагами. С волкодлаками, рохлями, навьями и упырями. Ворон учил нас оборонять людей от нежити и чародейства. А люди в это время друг друга так режут, как никакому оборотню-кровопийце не под силу. Никогда не поверю, что я и сам такой же.

— Да ты что, Олежка? Так уж и совсем на смертных не похож? Кто позавчера Бий-Султуна научил, как это побоище учинить? Если хочешь знать, не на кочевниках кровь этих людей, а на тебе, высшее существо. Без тебя они бы такого не смогли!

— Ага, Роксалана, вот уж кто бы говорил. А с кого вся эта вакханалия началась, напомнить? Правда в том, что, попав в чужой мир, приходится жить по его законам. Боги послали нас к племени детей ворона. И раз уж так случилось, придется держать его сторону до конца. Одинокими путниками здесь, если помнишь, откармливают гномов и болотные кочки.

— Ну-ну. Ты, значит, за мир во всем мире, а я — злобная амазонка, которая питается человеческими детьми?

— Я ничего подобного не говорил.

— Ты на это намекал.

— Нет.

— Да.

— Нет!

— Да!

Олег плюнул и поскакал вперед, пристроился рядом с Бий-Султуном:

— Скажи, уважаемый, а кому новое кочевье достанется? Воевал-то за него весь род. А места хватит только одной семье.

— Мы решим это со старейшинами, чародей. Зима будет долгой, времени много. Все срядим по справедливости. От кого-то откупимся, с кем-то поделимся. Добыча была богатой, посланник ворона, хватит на всех. Сами боги послали тебя нашему кочевью. Все, к чему ты прикасаешься, приносит удачу. Даже война с куницами вместо крови принесла радость.

— Почти тридцать человек полегло, Бий-Султун! — напомнил Олег. — Разве это не кровь?

— Никто не вечен, чародей. Они умерли, но дали роду новые земли. Есть земля — будут дети. Будут дети — наш род станет сильнее. Это не потеря, это плата за будущее. Вот куницы погибли зря! Они начали слабеть. Пройдет сто лет, и их дети станут рабами наших детей. Их кочевья станут нашими кочевьями. Род ворона покорит все обитаемые земли, и тогда от гор и до гор наконец настанет век всеобщего мира и благоденствия.

«Надо же, — удивился Середин. — В конечном итоге даже самые дикие кочевники желают обрести мир. И готовы воевать за это со дня рождения и до самой смерти».

Незадолго до сумерек путников нагнал отряд из полусотни кочевников. Старейшина, которого легко было узнать по крытому шелком халату, железному остроконечному шлему — единственному на всех — и пухлым розовым щекам, свисающим на высокий ворот, подскакал к Олегу и Бий-Султуну и склонил голову, приложив руку к груди:

— Доброго тебе вечера, уважаемый Бий-Султун. Род харзы всегда был другом рода ворона и помогал в трудный час. До нас дошла весть о вашей битве с куницами, и мы тут же поспешили на помощь. Дозволишь ли ты, уважаемый, нашим нукерам присоединиться к твоему походу?

— Наш поход окончен, досточтимый Бий-Акай, — поклонился в ответ старейшина. — Ныне мы всего лишь провожаем нашего гостя, посланца богов, ученика мудрого предка рода ворона и чародея Олега, — сразу двумя ладонями указал он на ведуна.

— Дозволь и нам проводить столь высокого гостя, — поклонился уже Середину щекастый гость.

— Ехать с другом — большая радость, досточтимый Бий-Акай, — согласился старейшина. — Мы будем рады такому попутчику.

Кочевник отвернул к своей полусотне, и Бий-Султун опустил голову:

— Прости, посланник ворона, я не спросил твоего разрешения. Но род харзы наш сосед, и мне не хочется их обижать. К тому же, лишние воины не помешают в дальней дороге. Да, чародей. У того, кто отсылает домой хорошую добычу, всегда появляется много друзей.

— Пускай едут, коли не лень, — пожал плечами Олег. — Дорога общая, мне не жалко.

Словно подслушав его слова, путников нагнали и пристроились в конце обоза еще два идущих налегке отряда. Небольших — по три десятка в каждом. Но вместе это стало дополнительной полусотней. Еще полусотня, назвавшаяся детьми росомахи, напросилась в попутчики утром нового дня.

— Добычи больше не будет, — честно предупреждал каждого старейшину ведун. — Мы просто идем в Булгар. Воины Бий-Султуна провожают меня и помогают отогнать стада.

И все покорно соглашались просто проводить знаменитого посланника богов.

Долина рода куницы почему-то все не кончалась и не кончалась. Так прошел день, другой. Горы разошлись далеко по сторонам и темнели у самого горизонта. Поэтому встреча с новым противником произошла неожиданно и для Олега, и для всех остальных. Дорога прорезала густой осинник, а когда кочевники выехали в поле, то увидели в сотне метров впереди выстроившуюся полукругом конницу: пики у седел, колчаны открыты, щиты закинуты за спины.

— Вот проклятье! — Олег оглянулся назад. Телеги со снаряжением еще даже не показались в длинной просеке, из нукеров на открытое место успело выехать не больше полусотни. Решительная атака — и их сомнут всех, как котят.

— Какие люди! — неожиданно пустила рысью коня Роксалана и выскочила к самому вражескому строю. — А ну, жалкие туземцы, кто из вас хочет посмеяться над тем, что в рядах рода ворона оказалась женщина с мечом?

Рука ее легла на рукоять шамшера. Придержав коня, девушка широким шагом объехала строй кочевников, чуть вытащила клинок, загнала его обратно в ножны, вернулась на середину и поехала прямо на противника. Олег ругнулся себе под нос, ткнул пятками живот скакуна, заставив его в несколько прыжков нагнать спутницу, и пристроился рядом. Ладонь привычно скользнула к бараньей косточке, что все еще заменяла рукоять меча. Когда морды их лошадей почти ткнулись в носы чужих скакунов, те неожиданно попятились, подались в стороны. Бок о бок ведун и Роксалана неспешным шагом прошли сквозь строй. Следом тронулись старейшина и Чабык, молодые воины, дальше — остальные нукеры.

— Как ты могла, деточка? — шепотом спросил Середин. — А если бы они отозвались?

— Мне скучно, — усмехнулась Роксалана. — Сколько можно ползти от поляны к поляне? Надоело.

Местные кочевники свернули шеренгу, сбились в два отряда, примерно по сотне человек в каждом, поскакали справа и слева на удалении в два полета стрелы. Это длилось около получаса, потом от них отделился просто одетый пожилой воин с морщинистым, словно мятая бумага, лицом.

— Рад видеть тебя в наших землях, уважаемый Бий-Султун, — приложил руку к груди туземец. — В нашем роду слышали о великой битве между твоим кочевьем и кочевьем куницы. Жаль, не довелось мне видеть столь славного сражения. Мое имя Бий-Атил, недавно я стал самым старшим из братьев Белого кочевья.

— Мне жаль, что смерть забрала твоего брата, досточтимый Бий-Атил, — кивнул старейшина. — Он был храбрым нукером и отличным охотником.

— Я хотел сказать, уважаемый, что наше кочевье никогда не бывало союзником рода куницы, и мы не станем защищать их честь.

— Почему вы должны защищать их честь? — не понял Бий-Султун.

— Потому что сами они на это больше не способны!

Кочевники расхохотались. Значит, это была шутка.

— До нас дошел слух, что в вашем роду появился великий колдун, — пристроившись уже стремя в стремя, небрежно бросил Бий-Атил. — Он убивает лошадей взглядом, а люди умирают от звука его голоса.

— Насчет моего голоса они немного преувеличили, — не выдержал Олег.

— Прости, чародей, — ускорив шаг, нагнал его кочевник. — Я знаю старейшин рода ворона, но до сего часа не видел тебя.

— В этом нет ничего страшного, — закрыл вопрос с извинениями Середин. — Еще этой весной меня здесь вообще никто не видел.

— А это и есть жена чародея, что одним ударом истребила половину мужчин Хармыка?

— До вас быстро доходят вести, — поторопился ответить ведун. А то как бы Роксалана не вздумала развеять столь полезный слух. — Или кто-то из Белого кочевья все же видел сечу на порубежье?

— Многие люди Хармыка смогли спастись от вашего гнева, — довольно улыбнулся Бий-Атил. — Они сказывали, ты желаешь покорить все обитаемые земли, чародей.

— У страха глаза велики. Это неверно, уважаемый. Я всего лишь хочу добраться до Булгара.

— Тебе не удастся взять Булгар столь малыми силами, — предупредил кочевник. — Это большой город.

— Я не собираюсь его брать! — недовольно фыркнул Середин. — Я собираюсь всего лишь остановиться там на пару дней, отдохнуть, запастись припасами и двинуться дальше.

— Разумеется, остановиться всего на пару дней. — В этот раз Бий-Атил улыбку попытался спрятать. — У нас никогда не случалось вражды с родом ворона, чародей, уважаемый Бий-Султун с этим согласится. Ты не станешь возражать, если мы проводим тебя через наши земли, досточтимый гость, и укажем безопасную дорогу к порубежью Булгара?

— Здесь далеко?

— С обозами… два дня пути до диких земель, и еще два до Бигорана.

— Что же… В компании веселее, с проводником спокойнее. Веди нас, досточтимый Бий-Атил.

Границы между кочевьем и дикими землями Олег не заметил. Просто на третий день около полудня слева он увидел сизый столб густого дыма, вертикально уходящий к небесам. Несколько минут спустя точно такой же дымный след появился в нескольких километрах впереди, а затем — дальше, и еще дальше.

— Тут что, лесные пожары начались? — поинтересовалась Роксалана.

— Это сигналы, уважаемая чародейка, — отозвался Бий-Атил. — Земляные крысы запаливают сырые стога, когда мы подходим к порубежью Булгара. И разбегаются, как крысы трусливые. Они так прячутся, что их невозможно найти для ратного поединка. Вестимо, среди этого племени нет мужей, способных защитить свои семьи.

— Земляные крысы — это те, кто возделывает пашни? — уточнил для девушки Олег. Сам он ответ и без того отлично знал.

— Да, чародей. Они всю жизнь ковыряются в земле, не разгибая спины. Пожалуй, они вовсе не знают цвета неба и ложатся в свои земляные могилы, согнувшись под углом. Боги создали их затем, чтобы нам было кого ловить в рабы и у кого забирать зерно для зимовий. Но они такие хитрые, их так трудно найти и поймать! — с горечью пожаловался кочевник.

— Надеюсь, ты не забыл? Мы мирные путники, — на всякий случай напомнил Середин. — Мы хотим всего лишь добраться до города.

— Я помню, чародей, — согласно кивнул кочевник. — Ни один из моих воинов ни на шаг не отвернет с дороги.

— Уважаемый Бий-Султун, — окликнул старосту Олег. — Наши нукеры не забыли, зачем мы сюда пришли?

— Мы провожаем тебя, посланник предка!

Некоторые крестьянские дворы было видно с дороги — частокол из тонких лесин, распахнутые ворота, мертвые дома. О существовании других можно было догадаться по колеям, отходящим от дороги в чащу. Но Середин знал — там тоже тихо и пусто. Получив сигнал о появлении извечного врага каждого оседлого труженика — лихого верхового бродяги, — люди собрали детей, скотину, ценное добро и ушли в чащобу, к глухим тайным схронам. Ни еды незваным гостям не оставили, ни добычи, ни привета. Разве только двери, ворота, тяжелые столы, перепрелый навоз — да только кому это в кочевьях нужно?

— Дикие земли… — задумчиво произнес ведун. — Почему они так называются?

— Вроде и не наши, а вроде и не булгарские, — пожал плечами Бий-Атил. — Ничьи. Дикие. И люди тут живут неприкаянные. И старшину из Бигорана не слушают, и от стен не уходят. Сидят, землю ковыряют.

Дорога вышла к реке, на низкий наволок, потянулась у самой воды и лишь перед сумерками свернула к невысокому округлому холмику с ровной вершиной.

— Всё, — спешился Бий-Атил. — Завтра к полудню будем у Бигорана. Дальше начинаются земли Булгара. Злой там мир. Одни нищие, босые и голые ходят — иные в халатах из шелка, в чалмах и в золоте. Один голодает — другой за троих ест. Не поделится, не поможет. И богов у них нет своих, коим пожалиться можно, подмоги испросить, которых славишь в добрый день. Един у них бог на всех. Где же ему каждого-то услышать? Оттого и живут плохо. За стенами, в тесноте, в жаре и духоте страшной, в смраде и мухах.

Олег с кочевником из горной долины спорить не стал, огляделся из седла на все стороны. Под садящееся солнце поднималась высокая горная стена. Вершины, как и везде в этих краях, были пологими, лесистыми — но от того не становились низкими. Аккурат напротив ведуна гряда резко снижалась, но тут же набирала прежнюю высоту, уходя дальше на север. С востока под самый горизонт раскинулась лесистая равнина. Кроны заполняли все пространство за рекой — ни просвета, ни дымка, ни огонька. Просто тайга. Могучая нетронутая тайга.

— Прикажешь ставить юрту, чародей? — подскочил к нему Саакым, шмыгнул веснушчатым носом.

— Ни к чему лишние хлопоты. На рассвете двинемся дальше.

Новым днем дорога еще добрый час вела их на север, потом река вдруг резко повернула влево. Натоптанный тракт изогнулся вместе с ней, лиственные заросли оборвались. Перед путниками открылся широкий луг на добрых десять километров вперед. Сразу стало ясно, отчего горная гряда решила прерваться: в просвет между кряжами и уходила ставшая уже полноводной и широкой, как Москва, река. Между горным склоном и берегом тянулась ровная каменная стена из крупных валунов. Ее украшали всего две зубчатые башни, между которыми находились низкие черные ворота, обитые железными полосами. Несмотря на ясный день, створки были закрыты, по эту сторону стены никто не занимался обычными хозяйственными делами: почему-то никому не требовалось ни травы покосить, ни козу выпасти, ни за хворостом в рощу сходить, ни к лодке выйти. Впрочем, лодок у воды тоже почему-то не было.

Нукеры, наконец-то вырвавшись на простор, рассыпались вширь, из-за чего стало казаться, что с ведуном сюда пришли не четыре сотни, а добрая тысяча воинов. Обоз продолжал катиться по тракту, пока в двухстах метрах от стены Середин не приказал возничим встать. Сам он в сопровождении Роксаланы и старейшин двинулся дальше, натянул поводья на удалении двух полетов стрелы.

— Мы пришли с миром! — крикнул он. — Мы идем в Булгар с хорошим товаром и пожеланиями дружбы! Откройте ворота!

— Видали мы таких друзей! — ответил кто-то с башни. — Они у нас выгребные ямы чистят! Убирайтесь прочь, вонючие пожиратели лягушек!

— Кто пожиратель лягушек? — недоверчиво переспросила Роксалана. — При чем тут они?

— Мы заплатим все подати! Мы честные торговцы! У нас много товара, мы отдадим его недорого!

— Тупые еноты! Сезон скотной торговли еще не пришел! Бараньи головы! Убирайтесь прочь! Нас не обмануть. Вот вам ворота! Вот! — одна за другой прилетели с башни и вонзились в землю в десяти шагах от пришельцев две трехперые стрелы.

— Булгары пускают их куда дальше вас, Бий-Султун, — оглянулся на старейшину Олег.

— У них персидские луки, чародей, — вздохнул кочевник. — Стоят вдвое дороже золота.

— Глядите, баба!! — вдруг разглядел кто-то из стражи. — У лягушатников бабы воевать начали! Эй, болотник! Сам меча держать не можешь?! Сними бабу с коня, сядь сверху, дурак! Дай нам, мы покажем, что сделать! — на разные голоса веселились воины.

— Это вы зря, ребята, — пробормотал Середин и покосился на спутницу.

Роксалана встретила его взгляд, пожала плечами:

— Они приняли нас за французов? Почему болотники? Разве мы спустились не с гор?

«Неужели не заметила?» — удивился ведун.

— Мы пришли с миром! — снова закричал он. — Пропустите хоть десяток погонщиков!

— Приходи, на кол посадим! — радостно ответил кто-то сверху, и на башнях радостно захохотали. — И бабу прихвати! Ей тоже кол найдется!

— Похоже, нам здесь не рады, — смирился Олег. — Уважаемый Бий-Султун, они вообще-то вас туда пропускают? Ну, жителей гор.

— Во время торга пускают, иных и так… Но по одному, по двое. Самое большее — втроем. И только без оружия. Совсем. Когда един зайдешь, все равно с мечом и ножом не пустят. По осени у нас тут торг бывает. Здесь, у стены. Мы скот продаем, кошмы, ковры, железо, медь. Они зерно дают, ткани, мускус, нити.

— С железом и медью скоро будет хуже… — вспомнил Олег намертво забитые норы гномов.

— Мужики ихние бабами стали, бабы — мужиками! — продолжали веселиться над воротами. — Сюда иди, дура! Тут тебе хороший кол найдут, у этих баб не получишь! Мы тебя научим, мы приласкаем…

— Ворота там двойные? — помимо сознания вдруг спросил Олег.

— Да, чародей, — кивнул кочевник. — Здесь толстые, потом проход под крышей, и еще одни, из дуба мореного. Толще первых.

— Плохо.

— Отчего, посланник?

— Нет, ничего, — тряхнул головой Середин. — Значит, если мы хотим в Булгар, мечи придется выбросить? Интересно, а на лодке мимо укрепления пройти можно?

— Стрелы пускают, и ладьи у них есть со стражей. Не здесь, за крепостью.

— Телефона у них нет, Олежка, телеграфа тоже, — нежно улыбнулась Роксалана. — Сжечь нужно эту деревню к чертям собачьим и дальше пройти. Никто и не узнает. Дойдем до Булгара, прикинемся валенками. Не знаем, не слышали. Кто догадается?

Похоже, «комплименты» со стены все-таки отпечатались в ее памяти.

— Ломать ворота смысла нет, — ответил ей ведун. — Перед вторыми створками как в мышеловке окажемся. А стрелами крепость не запалить. Река рядом, любой пожар зальют раньше, чем разгорится. Стрел не хватит.

— А пороха у тебя больше нет?

Олег отрицательно покачал головой.

— Можно сколотить лестницы.

— Ты сама-то на третий этаж по приставной лестнице лезть согласишься? Да еще когда сверху стрелы пускают, камни и бревна навстречу сбрасывают? Если там в гарнизоне человек пятьдесят, да еще жители помогут… Они перебьют половину людей, а мы до них даже не дотянемся!

— Черт, но ведь берут города как-то!

— Бий-Атил, эту крепость когда-нибудь удавалось захватить?

— Нет, чародей.

— Чего ты его спрашиваешь? Ты меня спроси! У меня высшее образование и красный диплом!

— Чтобы взять город, дорогая, — смиренно ответил Середин, — нужно или подкопать стену — но тут скальный грунт, — или сделать в стене пролом тараном. Или построить камнеметы, выбить сперва первые ворота, потом вторые. Ну, и в городе заодно хорошенько дома покрошить, чтобы жители разбежались.

— Таран! — моментально отреагировала девушка. — Лес рядом, таран из любого толстого дерева можно сделать.

— Лучше из дуба, — поправил Середин. — Но на взламывание стены нужно время. Они успеют вызвать подкрепление. Да и вообще… В нынешнее время умели строить крепко.

— Чабык, — решительно повернулась к кочевнику Роксалана. — Вели ставить юрты. Мы остаемся здесь. Отправь в лес десяток бойцов, пусть найдут и срубят самое толстое дерево. Ну, и тащат сюда.

Кочевник стрельнул глазами на Середина. Ведун кивнул.

— Все будет исполнено, чародейка.

— Эгей, ребята! — помахала руками башне Роксалана. — Ждите меня, красавцы! Я скоро приду!

— Месяца через два, — тихо добавил Олег, хорошо зная, с какой скоростью в этом мире ведутся самые грамотные и подготовленные атаки. — Проще вернуться к Уралу и пойти на Муром южным путем.

— Будь оптимистом, Олежка, — чмокнула его в щеку девушка. — И все у тебя будет хорошо.

— Понятно, — развел руками ведун. — Зимовать придется здесь. И чего мне тогда не сиделось на тихом уютном плоту?

Кочевники отступили от крепости на полкилометра, начали обустраивать кочевье. Пока шла работа, Середин вернулся к стене, проехал вдоль нее до самого конца, где она упиралась в скалы, спешился, полез выше. Скоро он понял, что булгарские строители предусмотрели и эту опасность. Скалы местами носили следы резца. Похоже, удобные камушки и карнизы, по которым можно было бы пролезть за укрепление, срубили до безопасной высоты. Такой, что ни стрелу пустить внутрь крепости, ни даже разглядеть там что-либо не представлялось возможным: и далеко, и камни с деревьями закрывали обзор. В принципе, гора не была непроходимой. Но ни лошадей, ни тем более обоз тут никак не протащить. Послать в обход крепости отряд пеших нукеров? Глупо. Стены, они ведь со всех сторон Бигорана стоят. Нукеры не столько врага окружат, сколько сами будут отрезаны.

Спустившись обратно, Олег увидел, как десятка три лихих юнцов носятся перед воротами и стреляют вверх, в стражников. Те отвечали не менее активно, и одна лошадь уже билась в пыли со стрелой в боку.

— Чабык! — позвал наставника мальчишек ведун. — Отзови их оттуда, мне глупые потери ни к чему. Пусть едут в лес, рубят прямые сосенки в две ладони толщиной, обрубают бревна на два роста в длину и связывают вместе. Должен получиться щит в рост шириной. Такой ни одна стрела не пробьет. Да и удар камня он тоже выдержит. Сверху настели несколько слоев хорошо вымоченного войлока, не меньше ладони. Булгары попытаются его поджечь. Защитники всегда так делают. В общем, воды не жалейте. Как будет готово, пусть залезут под этот щит, подойдут к стене и поставят его на прочные столбы где-нибудь посередине между скалой и башнями. И держи наготове, в седле, сотню воинов. Булгары наверняка захотят сделать вылазку и этот навес порубить. Так пусть боятся даже на минуту открыть ворота.

— Слушаю, чародей, — кивнул кочевник. — Но зачем такие хлопоты?

— Под навес таран повесим, когда Роксалана его наконец срубит и притащит. Чтобы людей наших сверху ни стрелами, ни огнем, ни чем другим булгары достать не могли. Ты что, никогда крепостей не брал?

— Нет, посланник ворона. У нас в горах их не строят, а к булгарам дальше Бигорана мы не хаживали.

— Ничего. Все когда-то приходится делать в первый раз. В общем, сперва навес, потом таран, потом терпение. Да, и нужно сделать еще десяток щитов поменьше, чтобы к навесу и обратно безопасно ходить.

— Я велю сколотить, чародей.

— Давай… И убери, наконец, этих сопляков от башни! Смотри, они угробили еще одного коня!

Когда рабочих рук в избытке, все происходит практически мгновенно. Навес был изготовлен еще до темноты, десять высоких щитов из жердей — тоже. На ночь его оставили в лагере, а утром десять пареньков под командой Олега понесли первое осадное орудие вперед.

Наверное, когда стражники увидели, что кочевники вместо пустых криков, гарцевания и метания стрел вдруг затеяли правильную атаку, они впали в ступор. Во всяком случае, за всю дорогу на маленький отряд ведуна не упало ни одной стрелы. Только когда мальчишки установили навес вплотную к стене и укрепили подпорки, защитники спохватились и скинули сверху несколько валунов. Но толстый щит выдержал — ребята постарались на совесть. Булгарам осталось только ругаться и копить хворост, чтобы сбросить на крышу. Поэтому мальчишек Середин послал за водой, а сам принялся ощупывать кладку, прикидывая, куда бы нацелить удары будущего тарана.

Поднимая на пути горских кочевников стену, строители не очень заботились о красоте, а потому использовали первые попавшиеся под руку камни, никак их не обрабатывая. Просто обмазывали раствором и складывали поплотнее друг к другу. Как результат — швы получились довольно толстые, местами в три-четыре пальца.

— Хорошие умели делать растворы, на куриных желтках и бычьей крови. Но это ведь все равно не гранит… — Олег вытянул косарь, поскреб один из швов. Из него тут же посыпалась коричневая крошка и песок. — Однако! Даже учитывая, какая у меня сталь, они явно схалтурили.

Ведун начал торопливо кромсать известку и к возвращению мальчишек пробился вокруг торчащего в центре крупного валуна на добрый десяток сантиметров. Кочевники, обрадовавшись, тоже схватились за ножи — но не тут-то было! Их клинки только царапали раствор, быстро затупляясь.

— Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, — нараспев прокомментировал Середин, продолжая работу. — Я свое оружие сам ковал, а вы, небось, готовое покупали. Ничего, не огорчайтесь, сейчас и для вас занятие найдется. — Он посторонился. — Ну-ка, ребята, все дружно взялись за валун, раскачали и вытащили!

Олег «прогрыз» кладку на глубину руки и дальше просто не дотягивался. Теперь оставалось только выламывать остатки раствора. Кочевники в двадцать рук ухватили камень со всех сторон, напряглись… Ничего. Еще раз… С тем же результатом. Дело сдвинулось с мертвой точки, только когда один из мальчишек догадался вогнать в щель край щита и хорошенько надавить на жердины. Камень издал громкий хлопок, словно лопнувший воздушный шарик, и пополз вбок. Его опять ухватили, но теперь уже достаточно легко выволокли наружу. Ведун тут же целиком влез в получившуюся пещеру, стал оскребать мелкие, с голову, камушки внутреннего слоя. Они поддавались легко: один, второй, третий.

— Стоп! — За очередным булыжником засветилась щель. Олег наклонился, заглянул. Корзины, кувшины, горшки… Да это кладовка!

Как и многие другие строители, булгары не удержались от соблазна употребить массивное укрепление в хозяйственных целях. С внутренней стороны стена не была сплошным монолитом. Здесь имелись многочисленные арки, ниши, полости, зашитые деревом. Их использовали как клети, арсеналы, тюрьмы, жилые помещения, даже для хранения казны. Середин, судя по всему, наткнулся на продовольственный склад. Всего два метра кладки — и осаждающие оказались практически внутри.

Снаружи послышался шум, треск.

— Похоже, нас уже поджигают, — догадался ведун. — Ребята, беритесь за ведра. Быстро высунулись, плеснули воды на пламя и тут же назад!

Сам он вернулся к расковыриванию швов вокруг ближайших к кладовке булыжников. К обеду был расчищен круг диаметром больше полуметра. Пока еще не сквозной лаз — но если на камни хорошенько опереться плечом…

— Все, ребята, сменяемся, — решил Середин. — Пусть Чабык другой десяток для обороны присылает. Огонь заливать да стражу дразнить. Нам же надо подкрепиться и отдохнуть. Есть у меня на сегодня еще кое-какие планы.

Вскоре после обеда в лагере кочевников показалась и Роксалана. Под ее пристальным наблюдением два десятка молодых ребят приволокли громадное бревно толщиной в четыре обхвата и метров восемь длиной. Правда, это была сосна. Уронив заготовку для тарана за ближней к крепости юртой, мальчишки разошлись. Девушка повернула к жилищу посланника ворона и его семьи, сразу за пологом скинула кирасу, пояс, содрала с себя рубаху, зачерпнула из котла воды, долго и жадно пила, потом перевела дух:

— Ну и жара! Тария, полей на меня из ведра, а то я пахну старым козлом, заснувшим в нечищеном свинарнике. Все самой делать приходится, все самой. Старейшины только кумыс пить умеют да добычу несуществующую делить. И этот бездельник блудливый весь день дрыхнет.

— Отстань, — сладко зевнул ведун, поняв, что речь идет о нем. — У меня намечается бурная ночь, нужно набраться сил.

— Если намекаешь на мое сладкое тело, теперь ароматное, как парное молоко юной козочки, — то хрен ты чего получишь, зажравшийся хряк. Я и так устала по самое не хочу.

— Не беспокойся, ты меня ничуть не интересуешь. Можешь спать спокойно, без слабого пола обойдусь.

Через мгновение на горле Олега сомкнулись влажные и холодные, как зимняя пиявка, пальцы.

— Нельзя ли без грубостей, драгоценная моя? — не шевельнулся Середин. — Скажи просто, что хочешь с нами. Я соглашусь.

— Что-то больно легко соглашаешься, милый. Наверняка есть какой-то подвох.

— Ты не поверишь, мои намерения чисты, как первый березовый сок. Просто для авантюры требуется стройная, утонченная, сногсшибательно красивая, умная, изящная…

— Не забудь про бездонные глаза и коралловые губы, — перебила Роксалана. — И про стан серны.

— Так ты согласна?

— На что?

— Повторить свой знаменитый подвиг: «Одним махом семерых убивахом»?

В этот вечер девушка впервые за все время их знакомства облачалась с непомерным тщанием и вниманием к деталям. Остроконечная шапочка с бисерной понизью, сшитая из четырех бархатных уголков разного цвета, большие сплошные височные кольца и серьги с гроздью речного жемчуга, холщовая рубаха со свободным рукавом и плотно застегнутыми обшлагами, замшевая жилеточка с застежкой на плече, красная от сплошной вышивки, черный шелковый платок с серебряной оборочкой от уха до уха, закрывающий низ лица, мягкие войлочные шаровары зеленоватого оттенка и шитые серебром, остроконечные тапочки.

— Ну, и как? — развела руками Роксалана. — На что похоже? Ни одна тряпка в размер не попадает.

— Грудь силиконовой кажется. — Олег постучал по соску, и спрятанный под кофточкой железный нагрудник отозвался коротким гулом. — А так ничего, терпеть можно. Если бы я не боялся, что ты меня укусишь, то сказал бы: убойная телка, в которую трудно не втрюхаться в первую же секунду.

— Бескультурный ты хам, Олежка, — отмахнулась девушка. — Мог бы говорить комплименты без сарказма. Ладно, горбатого могила исправит… Не бойся, это не пророчество. Пора?

Ведун приоткрыл полог юрты, выглянул наружу. Там уже давно стемнело. Лагерь кочевников тихонько шуршал от края и до края. Крепость булгар затихла еще два часа назад, однако вдоль стены горели факелы, в их свете иногда проявлялись фигуры медленно перемещающейся стражи.

— Саакым, вы здесь? — негромко окликнул Олег.

— Здесь, чародей.

— Поднимайте щиты. Мы выходим.

Спрятав Роксалану в середину группы, кочевники подняли над головами щиты и, бодрой трусцой пробежав до навеса, нырнули под защиту бревен, изрядно засыпанных за день камнями и обугленным хворостом. Замерли, переводя дух.

Десять молодых нукеров. Еще столько же держали тут оборону половину дня — с помощью воды и длинных палок. Итого: двадцать мечей. Больше не получалось. Если бы к небольшому навесу вдруг направилась полусотня с полным вооружением — стража наверняка бы забеспокоилась, подняла тревогу. А наряд «стеноломателей» из нескольких человек — дело привычное.

— Ну, ребята, — выдохнул ведун, протискиваясь к стене. — Вас мало, но вы лучшие. На вас вся надежда. Не подведите рода свои малодушием. И меня не подведите.

Он забрался в нишу, оставшуюся от первого большого валуна, лег на спину и сдвоенным ударом ног проломил ослабленную с утра кладку. Первым нырнул в проем, достал огниво, выбил несколько снопов искр, пытаясь сориентироваться в тусклом свете. Потом отодвинулся на середину, подал руку, поймал Роксалану за ладонь:

— Осторожнее, шуметь нельзя. Тихо! Вы слышите, бойцы? Заползаем тихо и осторожно. Милая, встань. Дай, взгляну на тебя еще раз.

— Никак, соскучился?

— За дело пекусь! — Олег снова высек несколько искр, оглядывая «старшую жену», потом проверил одежду на ощупь. — Вроде, все как надо. Сам бы влюбился, да о людях беспокоюсь. Вот держи…

Он поднял одну из ближних корзин, высыпал под ноги содержимое, подал девушке, потом вложил ей в ладонь шамшер. Поддавшись порыву, сдернул платок, крепко поцеловал в губы, закрепил обратно, вытянул меч, подступил к двери. Присел, выясняя, с какой стороны подпятники, где засов, отступил и одним решительным ударом прорубил дерево у самого косяка. Тихонько нажал. Створка поддалась.

— Готово…

— Ни на что без женщин не способны, — тихо буркнула девушка и спиной вперед выбралась наружу. — Всегда только на готовенькое прибегаете.

Сабля находилась за корзиной, со стороны ворот ее было не различить. Роксалана повернулась, подняла корзину на плечо, придерживая ее правой рукой так, чтобы клинок продолжал оставаться за плетеной стенкой. Медленно двинулась к скучающим внизу стражникам.

«Ну же, ну… — Взмолившись ко всем русским богам, Олег чуть приоткрыл створку и стал наблюдать за происходящим в прорубленную щель. — Тетка ночью заглянула в кладовку, взяла припасы для кухни. Ничего страшного. Кофта, шаровары. Оружие ей спрятать некуда, в руках корзина. Все тихо, мирно. Безопасно. Тревожиться не о чем…»

Стражники заметили девицу, сошлись рядом, наблюдая за ней, о чем-то тихо перемолвились.

— Доброй вам ночи, бездельники, — еще на полпути заговорила Роксалана. — Кто из вас звал меня к себе?

— У-умница, — прошептал Олег. — Все правильно, пусть они и голос твой услышат. Голос молодой, девичий. Чего тебя бояться?

Караульные переглянулись, прислонили копья к стене, двинулись навстречу, потирая руки:

— А кого ты хотела увидеть, хурхе? Мы здесь все как на подбор! — слащаво поинтересовались они.

— Я очень хочу увидеть того, — остановившись перед ними, красавица начала опускать корзину, — кто обещал вогнать в меня свой кол.

Из полунаклонившегося положения он толкнула шамшер вверх. Острие вошло стражнику под подбородок и погрузилось на добрую четверть длины. Второй схватился за пояс — но Роксалана сделала шаг влево, резко потянула оружие за собой, и скользнувший поперек горла клинок чисто отсек караульному его непутевую голову. Мертвое тело еще только упало на колени, а Середин уже мчался к девушке со всех ног.

— Держи! — кинул ей наборный пояс с остальным оружием, оглянулся на кочевников: — Ворота открывайте!

Ведун подхватил прислоненный рядом с копьями щит, метнулся вверх по лестнице. Пролет, поворот, еще пролет… Стена. Караульный скучал возле зубца, поставив копье рядом, щит под ноги и облокотившись локтями на край стены. Он сонно повернулся на звук шагов. Отчаянно зевая, увидел блеск меча — и голова повалилась наружу.

— Дисциплинка… — Олег повернул последний раз, побежал по деревянной приставной лесенке на башню.

— Чего там за шум? — поинтересовался дородный детина в короткой кольчуге.

— Все хорошо… — тяжело дыша, ответил Середин.

— Проклятие! — Воин отпрыгнул назад, схватился за копье. — Карау-ул!

— Заткнись!

Ведун попытался располовинить его голову, но стражник снова отскочил:

— Лягуша-атники!!!

Воин крепче сжал кулаки на древке копья, решительно ударил Олега в живот. Тот закрылся щитом, попытался провернуться вокруг древка, рубанул наотмашь. И опять толстяк успел отскочить. По лестнице с другой стороны башни кто-то уже карабкался ему на помощь. Середин зарычал от злости, выставил щит, подпер его плечом и ринулся вперед. Стражник опять отпрыгнул — но на этот раз уперся спиной в каменный зубец. Доски щита затрещали, принимая на себя острие наконечника. Ведун толкнул щит вверх, сделал еще шаг и в длинном выпаде вогнал меч врагу в живот, отскочил. С лестницы спрыгнули двое — без щитов, только с прямыми мечами. Середин хмыкнул и, не вкладывая силы, рубанул ближнего из-за головы. Тот вскинул меч вверх, парируя удар, и ведун преспокойно нанес ему удар окантовкой щита в грудь. Но теперь со всей силы. Ему показалось, что он даже услышал треск ломающихся ребер, когда караульный покатился назад по лестнице.

Второй, поняв серьезность положения, отступил. Он побежал вдоль стены, подхватил чей-то щит, которого Олег в потемках не заметил.

— Я его сделаю! — На площадку запрыгнула Роксалана, решительно крест-накрест рубанула воздух. — Иди сюда, расист хренов! Куда ты хотел загнать мне кол?

— Между ног, болотная тварь! — Караульный повернулся к ней, вскидывая щит над головой и рубя поперек груди.

Кривой клинок Роксаланы рассек деревяшку, отрубил булгарину кисть руки и проскочил мимо его тела. У девушки расползлась жилетка, наружу полезло что-то черное. Щит громко упал на пол.

— Вот проклятие… — поднес стражник обрубок руки к своим глазам.

— Ой, мама, — схватилась за грудь Роксалана.

— Ничья, — подвел итог ведун и вогнал меч воину в спину. Подскочил к стене, глянул вниз. Черные и бесшумные, словно призраки, сотни кочевников уже втягивались в ворота. — Отлично…

— Это железо! — хохотнула девушка, рванула жилетку — но дорвать до конца не смогла.

— Терем! — Олег скатился по лестнице в проем между башнями.

Здесь двое лучников торопливо расстреливали врага через бойницы в полу. Ведун кинулся к ним, и они тут же переключились на нового противника — выпущенные почти в упор стрелы пробивали щит насквозь и вылезали с обратной стороны на десять-двадцать сантиметров. Но достать человека не могли. Олег добежал до первого, взмахнул мечом. Лучник закрылся подзором[4] — и тут же упал с разрубленной головой. Второй, бросив колчан, схватился за щит и обнажил меч:

— Умри, лягушатник!

— Ага, сейчас. — Олегу даже стало смешно.

— Далась вам эта Франция! — Роксалана тоже спрыгнула вниз, побежала к последнему врагу: — Дай я!

— Вонючие дикари, — сплюнул воин. — И бабы у вас вместо мужей!

— Так куда ты хотел воткнуть мне кол? — зловеще поинтересовалась девушка.

— Сюда! — Булгарин присел на колено и выбросил вперед клинок, метясь ей в низ живота. Но Олег успел пришлепнуть его сверху щитом, и сталь бессильно проскребла каменные плиты. Роксалана изящно скользнула вбок и почти без замаха опустила шамшер врагу на основание затылка.

— Гендерные шовинисты. Ненавижу… — Она присела и вытерла клинок о штаны убитого врага.

— Во имя Сварога! Кого я привезу папе с мамочкой? Чингисхан сплошной, а не девка.

— Не нравлюсь? — Она наконец сдернула закрывающий лицо платок, отвела руку с ним в сторону, разжала пальцы.

— Нравишься… — печально признал ведун.

— То-то же… — Кошачьим движением она оказалась рядом, губы к губам. Олег прильнул к ней в горячем поцелуе, ладонью расстегнул ее пояс, запустил ладонь под завязки штанов, не забывая крутить глазами по сторонам. Битва еще не утихла, а они находились во вражеской цитадели. — Ты куда смотришь, негодяй? Я здесь!

Рука девушки рванула его ремень, нашла завязки штанов. Ее шаровары уже начали сползать, и молодые люди, путаясь в одежде, повалились набок.

— Куда ты смотришь? Я хочу, чтобы ты приласкал мне грудь. Смотри на меня… — Ее губы были раскаленными, как огонь, а глаза горели, как у хищного зверя. — Куда ты смотришь? Тебе мало меня? Ты хочешь кого-то еще?

Роксалана рывком опрокинула его на спину, оседлала, ощутила его плоть, резко опустила бедра и выпрямилась, закрыв глаза и закинув шамшер за затылок.

— Да… — Олег уронил руку с мечом, подчиняясь буйству неугомонной спутницы, прикусил губу. — Проклятие!

— Ты чем-то недоволен? — наклонилась она и горячо выдохнула в самое лицо.

— Не могу понять, в раю я или в аду! — Он стрельнул взглядом по площадке и резким толчком перевернул оба тела, оказавшись сверху. Опустил меч рядом, чтобы находился рядом с ладонью, прижал руки девушки к камням: — Знай свое место, женщина.

— Ах ты… — Она напряглась, попыталась его сбросить, но так получилось, что лишь подалась навстречу. Снова и снова, сильнее и сильнее. Наконец обмякла, прошептала: — Да… Твоя я, твоя, твоя… — Рука с саблей взлетела вверх, руки девушки сомкнулись за его спиной, прижали с невероятной для столь хрупкой леди силой: — Твоя, мой хороший, твоя…

И они окончательно растворились в омуте страсти.

А город просыпался — просыпался в ужасающем ночном кошмаре, когда воинам прямо в постелях приходится хвататься за меч, когда девушек будят в темноте чужие руки, а простые смертные открывают глаза только для того, чтобы умереть. Город просыпался в криках, звоне стали, грохоте вышибаемых дверей и окон.

Олег это понял, лишь когда Роксалана разжала свои объятия. Впервые вспомнил, что помимо них есть еще внешний мир.

— Как хорошо, Олежка. Как хорошо… — улыбнулась девушка. — Скажи, ведь правда: ради такого стоит ощутить чужой меч возле своего сердца и снести голову какому-нибудь негодяю?

— Без отрубленных голов это тоже получается неплохо.

— Какой ты бесчувственный, Олежка, даже не ожидала. Когда это просто так, то это… Как тренажер. Подвигался, устал, получил удовольствие, потратил калории. А здесь… Здесь — это уже жизнь. Чувствуешь: вот она! Мы живые! Что, опять посоветуешь железную паранджу?

— Предлагаю сделать хотя бы шлем. Инструмент у меня есть, время тоже. Раньше, чем через два дня, кочевники из этой крепости не уйдут. Никакой силой не выгонишь.

— Какой ты прагматичный… Давай лучше стену осмотрим. Ночь длинна. Тут еще так много забавных мест.

* * *

Как и ожидал Олег, никаких требований ему выставлять не пришлось. Кочевники сами прикинули общую добычу, сами оценили его вклад во взятие крепости и сами отсчитали долю. То, что он не принимал участия в разграблении, значения не имело. Тот, кого на общем пиру угощают головой, не обязан мараться в столь грязном развлечении. Его задача — сделать так, чтобы развлечься смогли другие. В итоге, личный обоз посланника ворона увеличился примерно в два раза — до двадцати повозок. Скота в крепости почти не нашлось, а невольницы, которых привели к юрте, после выхода Роксаланы наружу бесследно испарились. Так быстро, что Олег не успел даже оценить, сколько их там было.

На третий день победители гордо прошествовали через крепость и двинулись дальше. Двадцать четыре повозки, табун и отара. Все свое добро: юрты, добычу, припасы — кочевники оставили в лагере. Какой смысл тащить с собой целых десять дней то, что потом все равно придется везти обратно? Там же остались и два десятка раненых, семеро убитых и четыре десятка просто слабых, старых и больных нукеров: охранять добычу, оборонять лагерь и захваченную крепость.

— Надеюсь, ты угадала с телефоном и телеграфом, и про нас западнее Бигорана никто не знает, — покачиваясь в седле, сказал спутнице Середин, когда они миновали уже второй постоялый двор с плотно запертыми, несмотря на ясный день, воротами. За стенами маленьких крепостиц и окрестных домов не было видно ни скота, ни людей. — Потому что, если нас повяжут со всем этим обозом в глубине страны, сидеть нам на колу придется точно. Обоим. И четыре с небольшим сотни бойцов при столкновении с настоящей, многотысячной армией Булгара нас никак не спасут.

— Ерунда, Олежка, — махнула рукой Роксалана. — Это же средневековые дикари. Откуда у них приличная связь? Откуда они могут знать, что творится уже в десятке километров, за линией горизонта?

— Про гонцов никогда не слышала? А про почтовых голубей?

— Глупости все это. Мы так быстро взяли город, что никто не успел ничего написать и никого отправить. Успокойся. Подумай, сколько времени займет путь в Муром через Урал? Месяц идти обратно, еще пару недель через горы, и месяца два, коли с такой скоростью, да через степи к Волге, — загнула она пальцы и добавила: — Через зимние степи. Да еще, между прочим, тебя там два колдуна поджидают, забыл?

— Колдунов, пожалуй, там уже нет. Вниз по Уралу за мной погнались. Насчет крюка ты права, отсюда до Мурома меньше месяца осталось. Есть смысл рискнуть. Вот только… — Он оглянулся на гордых кочевников, скачущих с пиками, щитами и луками, да еще в трофейных булгарских доспехах. Не все, конечно — но полсотни воинов уже приоделись. — Вот только, мне кажется, наша свита привлекает к себе слишком много внимания. Без них, просто с обозом и небольшим стадом, мы выглядели бы… э-э-э-э… более толерантно…

Роксалана тоже оглянулась, пожала плечами. Олег придержал скакуна, поравнялся со старостой:

— Прости за беспокойство, уважаемый Бий-Султун. Вы проводите нас до самого конца? Не оставите одних?

— На тебе милость богов, чародей, — покачал головой кочевник. — Ты тот, кто приносит добычу. Мы не оставим тебя никогда.

— Ты успокоил мою душу, — кивнул Середин и снова нагнал Роксалану.

— Не бери в голову, — успела она заговорить первой. — Без конных сотен мы, наверное, покажемся безопаснее. Но самим нам будет куда безопаснее с ними.

Заночевали путники на половине перехода между двумя постоялыми дворами — все равно ворота во всех закрыты. Поутру двинулись дальше по тракту вдоль Камы и докатились до очередного города. Размера он был скромного, метров двести в диаметре, стоял на круглом островке за деревянными стенами, обнесенный рвом, судя по всему, достаточно глубоким — кувшинки росли лишь у берега. Перед рвом на добрых полкилометра тянулись слободы: ремесленные мастерские, домики с огородами, сараи непонятного назначения, кузни. Правда, сейчас эти кварталы пугали мертвой тишиной: ни единого человека, ни единой козы или даже курицы, за распахнутыми дверьми виднелись совершенно пустые сени, горницы, верстаки. Народ, забрав все, что представляло ценность, спрятался за стены. Остались заборы да избы. Но и то, и другое срубить заново труда не составляет: густой и бескрайний сосновый бор различался километрах в пяти на юг от реки.

— Добрый день, люди! — подъехал к подъемному мосту единственных ворот Олег. — Мы пришли с миром! У нас хороший товар. Пустите на торг, отдадим дешево!

— Убирайся прочь, вонючий пожиратель лягушек! Твое место на колу у выгребной ямы! Пошел отсюда, пока наша дружина тебя не порубила!

Насчет дружины они несомненно врали. Городок производил впечатление тылового, никогда не знавшего войны. Черные, местами прогнившие до дыр стены, покосившиеся башни, отвалившиеся зубцы. Сверху не упало ни единой стрелы. Ну, откуда тут дружина? Небольшая стража у посадника — воришек на торгу пугать, — да, может статься, полсотни ветеранов, из милости отосланных доживать старость в тихом захолустном гарнизоне.

«С востока у Булгарии опасных врагов не имелось, — припомнил Олег. — Это с запада то хазары данью обложат, то русские грабить придут. Здесь Булгарии крепости ни к чему. Напрасная растрата для казны».

— О чем задумался, посланник ворона? — спросил Бий-Султун.

— Мы пришли с миром, — повторил Середин. — Мы хотим лишь добраться до здешней столицы, продать товар, купить припасы и двинуться дальше. Если они нас не пускают, это их право. Мы на их земле. Пусть веселятся. Едем дальше.

Под улюлюканье с ветхих стен сотни прошли немного вдоль рва, вывернули на ведущую к тракту улицу и покатились дальше. Один запертый постоялый двор, другой.

Пришельцам здесь были совсем не рады.

— Чабык, — привстав на стременах, указал вперед Середин. — Ты видишь? Что это?

— Какая-то пыль, чародей.

— Столько пыли может поднять на дороге только идущий на рысях отряд конницы. Большой отряд. Пошли вперед дозор. И быстрее, быстрее, пусть скачут во весь опор! Если конница на рысях, она будет здесь через час.

Кривой кочевник свистнул, взмахнул рукой. К нему от ленивой колонны оторвались трое всадников, выслушали приказ, сорвались в галоп. Примерно полчаса длилось томительное ожидание, потом молодцы вернулись:

— Рати булгарские идут. В железе все. Несчитано!

— Видели, сколько? — попытался уточнить Олег.

— Много. Сотни. Первых разглядели, остальные в пыли далеко. Не понять.

— Полоса удачи кончилась, — понял Середин. — Сворачивай с дороги. На полверсты отойдем, там встанем. Может, обойдется, и дальше поскачут. Поворачиваем! Туда, дальше, к лесу!

У Олега было всего минут десять. Он успел только освободить тракт, откатив повозки на триста метров в сторону и поставив в два ряда. Справа и слева от обоза большими толпами собрались сотни Бий-Султуна и Бий-Атила, а перед собственно телегами полоской в три ряда выстроились малые отряды, что напросились провожать чародея в его далекой, мирной дороге.

До самого последнего момента ведун надеялся, что кованая рать, посланная куда-то на восток, не обратит внимания на уступивших дорогу путников и помчится дальше по важным государственным делам. Но, поравнявшись с замершими в ровном строю кочевниками, булгары замедлили шаг, а потом и вовсе остановились, начали спешиваться и прямо на глазах у близкого противника переседлывать коней. Одетые все как один в сверкающую броню из наползающих одна на другую железных чешуек, в прочных шлемах, с окованными щитами, длинными мечами и копьями, они ничуть не боялись слабо вооруженных и просто голых по сравнению с ними дикарей. Их было немного — всего пара сотен, — но это были матерые профессиональные вояки. Тяжелая конница, кованая рать. Главная ударная сила современных армий.

— Проклятье, — скрипнул зубами Олег и тронулся к булгарам. Следом поскакали старосты и Роксалана. — Эй, служивые! Командир у вас есть?! Мы пришли с миром! Мы не хотим крови! Мы желаем тихо добраться до Булгара и разойтись, не причиняя никому хлопот!

Из общей массы направил навстречу своего коня пожилой воин, из-под сплошной брони которого можно было увидеть только лицо и черную окладистую бороду. За ним поскакал еще всадник, совсем юный, безусый и розовощекий.

— Так это ты вождь этого племени? — остановившись в десятке метров, спросил пожилой воевода. — Сложите оружие, и вы останетесь жить.

— Мы желаем всего лишь дойти до Булгара, воевода.

— Сдавайтесь, и вы туда дойдете, — хмыкнул ратник. — Аккурат на невольничий рынок.

— Мы не ищем вражды! Мы пришли с миром. Мы не хотим проливать крови, воевода.

— Именно поэтому вы разорили Бигоран? — Булгарин вздохнул. — Не хотите проливать крови — сложите оружие. Сдадитесь сейчас — останетесь живы. Нет — через четверть часа я истреблю всех до последнего.

— Какая жестокость! — возмутилась Роксалана. — Вы все просто маньяки!

— Тебя я оставлю жить, дерзкая девка, — улыбнулся воевода. — Ты станешь моей наложницей. Решай быстрее, пожиратель лягушек. Когда мои воины поднимутся в седло, мы не станем задерживаться.

— Не хочется доставлять вам лишних хлопот, — кивнул Середин. — Пожалуй, будет проще, если вы нас истребите, причем как можно быстрее и качественнее. Седлайте коней, мы подождем.

Он поклонился и повернул коня.

— Что будет, чародей? — горячо зашептал Бий-Султун. — Ты правда хочешь, чтобы нас всех убили? Ты, верно, сам-то бессмертен, чародей?

— Чабык, Бий-Атил, — отмахнувшись от старосты, призвал внимание воинов Середин. — Это кованая рать, тяжелая конница. Она не разменивается на стрелы, не носится пред чужим строем. У них лошади перегружены, такого издевательства не выдержат. Они побеждают одним ударом. Атакуют плотным железным кулаком и стаптывают все на своем пути. Вы меня слышите? Они ударят в центр, чтобы раскидать нас по сторонам. Мы под таким тараном не выстоим. А вот телеги — запросто. Противник врежется и завязнет в обозе. Как только первые их ряды пойдут по нам, вы одновременно двинете вперед свои сотни, охватите их с боков и ударите в спины. Броня броней, а прямого удара копья или меча не выдерживает ничто. В окружении это будет просто неуклюжая толпа. Если не дрогнете, положите всех. Их вдвое меньше нас, мужики! Собьем спесь с этих бахвалов! — И Олег громко крикнул: — Хок! По местам, отважные нукеры! Скачите к сотням. Хок, хок! Роксалана, поезжай с Чабыком.

— А ты?

— Воевода за мной смотрит, милая. Он знает, что я главный. Куда я встану, там головной полк, главные силы. Мне нужно, чтобы он ударил в центр. Значит, мое место там.

— Ты с ума сошел! — горячо зашептала девушка. — Там же всех перебьют! Затопчут! Ты сам же только что сказал!

— Бывает, не повезло. Но иначе никак. Или я, или все. Только от меня зависит точка булгарской атаки. Ничего не поделать, никто не живет вечно.

— Блин, да это даже не наша страна! Не наша земля! Чего ради?!

— Эти люди оказались под моей рукой. Я не могу их предать.

— Ты сбрендил, Олежка! Ты идиот.

— Все, уходи. Поздно будет. — Ведун натянул поводья перед строем конницы: — Помогите, ребята! Копье кто-нибудь с повозки передайте!

— Олег, уйди! Ты же командир. Ты должен быть в стороне, следить, руководить.

— Они выстраиваются рядами, Роксалана. Уезжай немедленно!

— Вот уж хрен! Раз ты остаешься, то и я останусь. Копье мне дайте! Самое большое!

— Дура, тебя же затопчут!

— Только вместе. Вместе уходим или вместе остаемся.

— Зачем тебе? Беги!

— А тебе зачем?

— Проклятие, Роксалана! Я мужчина. Я должен сражаться! За тебя и за себя! За всех! А ты…

— Кто я? — зловеще зашипела девушка.

— Твое копье, чародей.

— Твое копье, чародейка.

— Так кто я, милый? Скажи, очень хочется услышать…

— Не судьба. Драпать уже поздно. Они атакуют. — Олег повернул скакуна мордой к врагу и по очереди стал дергать поводья, заставляя того попятиться. Вместе со спутницей они втиснулись в общий строй и опустили копья.

Под всадниками уже дрожала земля, в лицо повеяло холодом. Показалось, что даже солнце стало тусклее от этого зрелища. Кованая рать шла столь плотно бок к боку, что ноги всадников зажимало между лошадьми. Вместо лиц — мертвые стальные маски, острия опущенных рогатин метились прямо в грудь. И вся эта закованная в железо масса разгонялась все сильнее и сильнее. У Олега появилось ясное ощущение, что он встал в двух шагах на пути ревущего товарного состава.

— Ар-р-ра-а-а!

Он вскинул щит, встречая копье булгарина, привычно отклонил, вогнал свое ему в бок, но грудь чужого коня с такой силой врезалась в мерина Олега, что того подбросило и повернуло, завалило назад. Роксалана уже успела исчезнуть. Ведун ткнул копьем поперек движения, подколол смотрящего в сторону врага в основание черепа — тут пику вырвало, а сам он вылетел из седла, перекатился через круп лошади второго ряда и ухнулся вниз.

Все происходило, как перед горной лавиной: она напирала и отшвыривала все на своем пути. Второй ряд навалился на третий, тот попятился к телегам. Вниз полилась кровь, кочевник исчез. Олег увидел перед собой оскаленную морду коня, перерубил ее — но грудь мертвой лошади все равно отбросила его назад. Он увидел над собой сплошной полог из брюх, подпруг и стремян — вспорол те, что ближе, оттяпал две ступни, до которых смог дотянуться, отполз. Туши начали проседать. На миг мелькнуло небо, потом — наконечник копья, направленный в грудь. Ведун вскинул меч, легко перерубая ратовище, обратным движением отсек врагу ногу чуть выше колена. Тут лошади сошлись, сплющивая его до искр в глазах, понесли спиной вперед. Нога зацепилась — Середин опрокинулся на спину и быстро ударил снизу в грудь вражеского коня. Увидел, как лава, уже затоптавшая всех кочевников, уперлась в повозки. Телеги тоже не выдержали, отползли, начали опрокидываться. И это хорошо — боком они оперлись на второй ряд обоза и встали уже прочно, высокой деревянной стеной.

— А-а-а! — попытался зарубить его с седла булгарин.

Олег вскинул щит ребром вверх, а когда вражеский клинок застрял в дереве, рванул к себе, чикнул первым ударом чуть выше запястья, вторым — поперек бедра. Слева напирала грудью другая лошадь. В тесноте ведун вогнал меч ей в бок. Невинное животное умерло мгновенно — и завалилось прямо на него. Олег с трудом освободил клинок, попытался выползти. Сверху упало чье-то тело. Потом тяжесть резко возросла, и у него потемнело в глазах…

* * *

— Олежка! Олежка! Он здесь! Да оттаскивайте же их, тащите!

На веки упал свет. Середин открыл глаза, дернулся, но освободить смог только левую руку:

— Роксалана… Жива… Ты как, цела? Не ранена? — Он схватил ее за руку, скользнул ладонью по щеке, по груди, по животу.

— Чего ты щупаешь, идиот, там же железо! — всхлипнула она. — Вот тип, сам еле дышит, а на уме одно: за всякие места девку похватать.

— Как ты… Ты как?

— Как-как! Как шарик от пинг-понга. Они как налетели! По мне, по щиту как даст! Я сразу и улетела, как фантик на сквозняке. Аж за обоз. Так шибануло, что полчаса встать не могла. Но я потом копье подобрала и через телеги этих тыкала. Четверо точно мои. А ты как? Хоть одного достал?

Олег усмехнулся, закрыл глаза — и тут же схлопотал несколько оплеух.

— Ты чего, ненормальная?!

— Ты же сознание потерял! Я вот и… Как положено.

— Не трогай меня, Роксалана. Кажется, я весь стал один большой синяк. Лучше лошадь с живота сними.

— Я тебе что, трактор? Вон, ребята идут. Сейчас помогут.

Чтобы освободить чародея, воинам рода ворона пришлось снять с него три конские туши и два мертвых тела. После этого Олег наконец-то смог нормально дышать — но ходил пока с трудом. Требовалось еще два-три дня на поправку: чтобы сдавленные мышцы начали шевелиться, а вывернутые суставы перестали болеть.

Почти сутки кочевники провели на месте сражения. Отыскивали своих павших, обирали чужих, помогали своим раненым и избавляли от мук булгарских. К вечеру стало ясно, что в жестокой мясорубке полегло чуть больше ста кочевников и примерно столько же оказалось ранено.

— Зато мы взяли три сотни коней и две сотни очень дорогих доспехов, — попытался найти среди этих известий хорошее Бий-Султун. Однако всем было ясно, что это слишком маленькая плата за столь страшные потери. Лошадей можно вырастить, и не расплачиваясь жизнями соплеменников. Добытые кровью брони почти все нуждались в ремонте. А победа… Что она давала усталым людям? Только шанс протянуть еще несколько дней. Для огромной Булгарии две сотни ратников — не потеря. Местный посадник немного удивится ловкости дикарей и пошлет против них тысячу.

— Мы никуда не пройдем, — высказал вслух общую мысль Середин. — Не будет никакого мира, никакой торговли, никакого путешествия дальше. Им здесь не нужен наш мир и наша дружба. Им нужна наша смерть. Нужно уходить, пока булгары не сумели этого добиться. Извини, Роксалана, но возвращаться придется все же южным путем.

— Да, да-да, да, — с видимым облегчением признали правоту посланника ворона старейшины. — Боги отвернулись от нас. Не стоит гневить их снова. Нужно уходить.

— И все же дней десять у нас есть, — вскинул палец Середин. — Пока здешний воевода узнает про разгром, пока соберет новых ратников, пока они доберутся.

— Ты хочешь отдохнуть тут еще? — не понял его Бий-Султун.

— Мы пришли сюда с миром, старейшина, — напомнил ему Олег. — Но нас оскорбляли, прогоняли, пытались уничтожить. Зачем нам такой мир? Возвращаться назад я собираюсь с войной. Роксалана! Нам понадобятся два тарана. У тебя опыт есть, тебе и карты в руки. Чабык! Не меньше пяти десятков переносных щитов. Бий-Атил! Нужен хворост. Много. Не меньше двух вязанок на каждого воина. И чтобы каждая не меньше обхвата толщиной. Лес рядом. Чем быстрее наберем, тем раньше с булгарами сквитаемся.

Возвращаться до города было недолго. Потрепанные отряды кочевников были встречены со стен улюлюканьем, а брошенные перед поднятым мостом и возле рва бревна с деревянными ручками вызвали и вовсе радостный хохот:

— Лягушатники по воде ходить научились! Это у них оглобли такие! Куда лесенку приставлять собрались?

Олег не обращал на это внимания: «Стрелы не пускают — и хорошо. Может, тут лучников вообще нет».

— Роксалана, смотри, — дал он последние указания, — башня скосилась влево. Значит, в левую створку бить и нужно, этот край подгнил. Засов, скорее всего, посередине. Но может и вовсе его не оказаться. Если на подъемный мост надеются. У тебя за спиной сотня всадников в седле, контратаковать не рискнут.

— Не бойся, милый, — она коротко чмокнула его в щеку. — Все будет хорошо. Беги.

Середин быстрым шагом отступил к тарану на берегу, еще раз осмотрел стену с той стороны: желтые щепки, у земли просветы, в нескольких местах колья скосились в сторону. В общем, гнилье и непонятно на чем держится. Он развернулся, пошел к обозу и дал решительную отмашку.

Кочевники, похватав с повозок вязанки, побежали ко рву, сбросили хворост вниз и ринулись за другими. Смех на стенах начал утихать. Первый заход, второй, третий… Если первые фашины еще плавали, то сто пятьдесят, сваленных одна на другую, образовали уже довольно плотный мост. И он поднимался на глазах.

Сперва вниз полетели факелы. Но влажные ветки, увязанные в пучки, не занимались. Потом появились и лучники — вот тут кочевникам и пригодились щиты. После седьмого забега связки поднялись до уровня берега, и нукеры пробегали по ним, чтобы бросить груз дальше. После восьмого — десяток свежих воинов подхватили таран и со всех ног устремились по мосту к стене напротив.

Гнилые бревна повылетали от первого же удара. Со стены с криками повалились люди — обломился идущий поверху помост, и снизу образовалась дыра в полтора метра шириной. Кочевники сунулись внутрь — но к пробоине успели подбежать защитники. Зазвенели мечи.

Олег в драку не полез: к пролому сейчас полгорода сбежится, толку от него мало. Он побежал вдоль стены, прижимаясь к бревнам. Главное, чтобы не заметили сверху раньше времени. У надвратной башни он, помогая себе косарем и ставя ноги в щели покосившегося строения, быстро вскарабкался наверх, перерубил канат с одной стороны, прошел по кромке на другой край, тоже рубанул. Громадная мостовая конструкция качнулась, начала падать вниз. Олег толкнулся, раскинул руки и красивой рыбкой нырнул в ров. Когда он всплыл, над головой раздавался топот, потом послышался глухой удар, громкий треск. Ведун довольно хмыкнул, лег на спину и лениво поплыл к берегу.

Иначе и быть не могло: если у хозяина стены и башни перекосило, разве такой станет беспокоиться о воротах, и без того надежно перекрываемых подвесным мостом? Ничего странного, если они вообще давно застряли в полуоткрытом состоянии. Как относишься к крепости — так она тебя и защищает.

Когда Олег, стряхивая тину и грязь, вылез на берег, по мосту в город уже влетала на рысях горская конница. Гнилая твердыня окончательно пала, а кочевники получили теперь настоящую, весомую добычу. Ту, что сможет окупить раны покалеченным и ослабить горечь потери семьям павших.

— Побыть мирными и добрыми гостями вы нам не позволили, — подвел итог Середин. — В таких случаях уходят, хлопнув дверью. Враждовать — так враждовать.

Победители развлекались в городе четыре дня. Сидели бы и дольше — но Олег потребовал сворачивать лагерь и уходить, пока к восточным границам не перебросили свежие войска. Второй битвы малочисленным и потрепанным силам горцев было не пережить — а уж о победе не стоило и мечтать.

Добыча в ветхом, многие десятки лет не знавшем войны селении оказалась столь велика, что обоз растянулся на несколько верст и исчислялся многими сотнями телег. Она могла стать еще внушительнее — но для барахла просто не хватило возков. Своих кочевники не привели, а захваченных нашлось не так уж много. Тканями, посудой, железом и бронзой, зерном, шкурами и одеждой грузили все, что могло передвигаться, вплоть до тачек и колесных золотарских бочек, навьючивали лошадей и даже коров — но все равно забрать всего не могли.

Напоследок Бий-Атил хотел запалить город и перебить непригодных в невольники булгар, но Середин запретил.

— Пусть живут и богатеют. Вдруг мы захотим наведаться еще раз? — подмигнул он, и вопрос был тут же закрыт со всеобщим восторгом.

Через три дня тяжелый медлительный караван ушел за Бигоран, уползая вдоль реки вверх по течению медленно, как обожравшийся удав. Олег, Роксалана и еще полсотни нукеров остались в крепости, чтобы остановить мстителей, буде те появятся, и не дать нагнать главные силы. Все это время воины не торопясь, по камушку заваливали изнутри ворота. Мелочь — но она задержит конницу врага, когда тот подойдет к беззащитной крепости, на лишний день. Пока внутрь пролезут, пока откопают — время, время…

На четвертые сутки, так и не дождавшись ратников, полусотня ушла. Напоследок Олег — из пустого баловства — прибил на ворота Бигорана свой окованный железом щит. Парадокс состоял в том, что этот щит был булгарский и достался ведуну после последней сечи от одного из павших ратников.

Мчась налегке, всадники нагнали хвост обоза через день, уже в землях Белого кочевья. Замыкающие колонну нукеры встретили их восторженными криками — уставшие воины, обнявшись с ними, вытянулись в цепочку по одному и долго, час за часом, обгоняли повозки по узкой дороге. Только к вечеру они застали головной отряд и спешились возле поставленных друг возле друга четырех юрт разных родов. Простых воинов ждал новый взрыв восторга, вареная баранина, ласковые невольницы и терпкое булгарское вино в несчитанных количествах. Олега же и спутницу встретили постные рожи старейшин. Они обнимались — но отводили глаза. Они приглашали к пиршественному столу — но никто за этим столом не шутил и не смеялся.

— Кто-нибудь мне скажет, что случилось? — наконец не выдержал Олег и залпом осушил полулитровый серебряный кубок. — У нас здесь похороны или праздник?

Старейшины переглядывались и молчали.

— Мне нужно угадать это самому? — Олег отрезал баранье ухо и закинул в рот. — Давайте попробую… Булгары нас обогнали и устроили впереди засаду, желая отобрать добычу, а нас всех посадить на кол у стен Бигорана. Нет? Что же тогда? Ваши родные кочевья не желают принимать вас обратно? Понятно, тоже нет. А-а… Наверное, вы решили лишить нас с женой нашей доли в добыче и прогнать прочь? Ничего страшного, так и скажите. Уважаемый Бий-Султун знает, я не ищу богатства. Воля народа — воля богов. Мы сядем на плот и поплывем с тем же добром, с каким вступили на ваш берег.

— Нет! Нет, нет, как можно! Ты обижаешь нас, чародей! Такие подозрения, посланник ворона! Ты оскорбляешь… — Этого старейшины вынести не смогли и взорвались криками возмущения.

— Тогда что?! — вогнал ведун нож в черепушку барана. — Говорите, или уйду сам, оставив всю эту рухлядь на вашей совести!

Они опять начали переглядываться, кивать друг другу, вздыхать, пока наконец кривоглазый Чабык не заворочался, пересаживаясь из положения «по-турецки» просто на колени. Старый воин поклонился, ткнувшись лбом в ковер:

— Это моя вина, чародей. Я плохо воспитал этого несчастного, и он нанес тебе страшное оскорбление. Ты можешь казнить меня, посланник ворона, но не переноси свой гнев на наш род, не отказывай ему в своей милости.

— Что такого страшного могло случиться здесь, вдали от чужих рубежей, в ваших родных кочевьях?

Чабык глянул на старосту, на Бий-Атила, поднялся, отошел к юрте, откинул вздыбленную кошму. Под ней лежал с кляпом во рту и увязанный, как копченая треска, Саакым с заплывшим глазом и кровоподтеком на скуле.

— Во имя прекраснейшей из богинь! Что случилось с этим мальчиком?

— Мы застали его… их… прелюбодеяние. Прости, избранник богов, не доглядели.

Чабык указал в сторону юрты с рисунками рода ворона. Середин откинул полог, шагнул внутрь. Следом протиснулась и Роксалана.

В очаге горел огонь, на полу в дальнем конце женской половины были расстелены белоснежные овечьи шкуры. Там на коленях, в одной холщовой рубахе, стояла Тария.

— Та-ак, — протянул Середин. — Теперь хоть что-то начинает проясняться. Ну, давай, рассказывай. Интересно.

— Я виновата, господин.

— Это я уже знаю. Хотелось бы услышать подробности.

— Я… Я виновата, господин, — повторилась она. — Я заговорила с ним. Там… Он остался с обозом. Он спросил, правда ли, что ты отрубил мне голову за непослушание, а потом приставил назад и оживил.

Тария невольно потерла шрам на шее.

— Я засмеялась и сказала, что это не так. Что ты добрый господин. А убить меня пыталась обычная золотая гривна.

— Где они все, кстати? — оглянулся на спутницу Олег.

— Понятия не имею, — пожала плечами девушка. — В сундуке. Где-то среди вещей. Там теперь столько барахла накопилось, лет десять разбирать придется.

— Он не поверил, — продолжала Тария. — Но я ему поклялась и еще много чего сказала. Как ты с великанами и гномами сражался, как демонов горы одолел. Потом мы опять разговаривали. Прости меня, господин. Он не виноват, это я его соблазнила! — вдруг вскинула она голову. — Он отказывался, но я заставила!

— И сколько это продолжалось?

Она промолчала.

— Понятно… Значит, долго. — И он перешел на крик: — Как ты могла! У меня за спиной! Рядом с законным мужем! Подлая тварь! Гнусное отродье! Как тебя земля носит, как на тебя небо не рухнуло!

Тария при каждом выкрике вздрагивала и втягивала голову в плечи. Олег подскочил к ней, схватил за шиворот, выволок наружу и бросил рядом со связанным Саакымом, выдернул у него кляп:

— Тебе что, мерзавец, невольниц не хватало? Для тебя свободных девок нет? Почему ты, скотина, покусился на честь чужой жены?!

— Она не виновата, — с трудом прохрипел нукер. — Я ее изнасиловал.

— Неправда, господин! Я его соблазнила!

Олег отодвинулся, с интересом посмотрел на обоих, склонив набок голову.

— Мы застигли их вчера, — признался Чабык. — Хотели убить на месте, но не решились тронуть твою женщину. Оставили мужьей воле. Наш род отрекается от него. Ты можешь казнить его так, как посчитаешь нужным.

— Подонки! — Олег до середины вытянул меч из ножен, загнал обратно. Снова вытянул, снова загнал.

— Ты чего это? — зашипела ему в ухо Роксалана, поволокла в сторону. — Ты совсем сбрендил? Ты же к ней ни разу даже не прикоснулся! Тебе до нее дела нет! Нашла девица свое счастье, так и слава Богу. Чего ты сцены устраиваешь?

— Это ты сбрендила, деточка. Это же мир нормальных людей! Простить измену — это все равно что… Что тебе в рожу плюнут, а ты улыбнешься и дальше пойдешь. После такого на меня как на юродивого смотреть станут! И правда плевать в лицо начнут. За измену у приличных народов голову сразу сворачивают и правильно делают! Такое не прощается!

— Засунь свои народы себе знаешь куда?! — Роксалана выдернула шамшер, прижала к его горлу. — Если ты эту девочку хоть пальцам тронешь, я тебя… Я тебя… Я с тобой разведусь!

— Феминистка ненормальная! Этот засранец, если ты не заметила, спал с моей женой! Пусть она девственница, пусть мне до нее дела нет, но она моя! Моя жена! Он это знал — и все равно лапал! Скотина. Его так взгреть нужно, чтобы мозги на всю жизнь прочистились.

— Ты меня слышал, мурло кулацкое? Только тронь!

— Отвяжись, больная! — Олег вырвал плечо из ее крепких коготков, вернулся к прелюбодеям.

— Я ее изнасиловал, посланник! — опять захрипел Саакым. — Она невинна!

— Он лжет! Не верь, господин, он лжет. Это я соблазнила! — повысила голос Тария, пытаясь его заглушить.

— Заткнитесь оба! — рявкнул Середин. — Слушай меня, Тария. За сотворенное тобою преступление тебя следует зашить в мешок вместе с десятком кошек и бросить в реку. Чтобы они драли тебя до тех пор, пока вы не утонете. Но моя старшая жена… — он выразительно оглянулся на Роксалану, — пожалела кошек. Тебя можно сжечь, дабы уничтожить твою жалкую душу, но это будет слишком быстрая смерть. А мы хотим, чтобы ты страдала долго. Очень долго. Страдала день за днем, год за годом и сама мечтала о смерти. Поэтому мы решили поступить так… Чабык! Забери эту тварь, отведи на запад до ближайшего перекрестка и продай ее первому встречному! Нет, не просто встречному, а самому жалкому и уродливому нищему. Такому жалкому и поганому, чтобы в кармане его не имелось ничего, кроме одной ломаной монеты. За нее и продай! Пусть сидит по гроб жизни в грязной вшивой пещере и помнит, отчего ее постигла эта участь и чего она лишилась.

— Слушаю, чародей, — поклонился кочевник.

— Стой! Тария, иди и собери все свое барахло. Я не хочу, — сорвался на истеричный крик Олег, — не хочу, чтобы в моем доме осталось хоть что-то, к чему касалась твоя рука! А ты, жалкое создание… — наклонился он к Саакыму. — Тебя надо бы привязать за ноги к двум осинам и порвать на части. Но ты из кочевья, которое оказало мне гостеприимство и неизменно вело себя достойно и дружески. Не хочу, чтобы между мной и этим кочевьем пролилась кровь. Путь даже кровь такого жалкого существа, как ты. Но я не желаю больше тебя видеть! Убирайся прочь и никогда не возвращайся! Развяжите его и дайте хорошего пинка! Я его изгоняю.

Олег брезгливо передернул плечами и, едва не оборвав полог, ушел в юрту. Только здесь он смог, наконец, перевести дух и упасть на мягкий ковер.

— Оказывается, судить и приговаривать — зело тяжелая работа… — Он вытянул руки и ткнулся лицом в пушистый ворс. — Эх, сейчас бы в баньку. Обычную, русскую, что только в этом времени и найдешь. И водочки, менделеевской, из хорошего новенького холодильника.

— Уже спишь, благоверный? — Как вошла Роксалана, он не услышал.

— Ты явилась дать мне развод? — хмыкнул Олежка. — Намерена просто смыться или станешь вдовой?

— Если уже через десять минут Саакым не выкупит Тарию, значит он однозначный кретин и недостоин нашей девочки. А если через десять минут Тарию не выкупит Саакым, значит, она сама виновата, что втюрилась в такого кретина.

— Через десять минут не выкупит, — ответил Олег. — Я в такое совпадение не поверю. Где-нибудь перед завтрашним закатом. Чтобы я после этого известия не передумал. К утру их уже и след простынет.

— А ты, Олежка, не такой уж полный идиот, как кажешься.

— Иди ты знаешь куда…

— Знаю. Вон туда, на овчинку. Так хочется поваляться на мягоньком, ощутить всем телом прикосновение нежных кудряшек. И если ты не однозначный кретин, ты тоже знаешь, куда тебе следует пойти.

* * *

Чабык вернулся к обозу вечером следующего дня, поклонился и протянул гнутую половинку тонкой новгородской чешуйки:

— Я выполнил твой приказ, посланник. Это плата за твою жену.

— Благодарю тебя, воин, — подбросил в ладони монету Олег. — Пользы от нее никакой, но на память оставить можно. Что скажешь, дорогая?

— Оставь. Будет забавно иногда заметить ее на зеркальной горке.

— Твоя милость безгранична, посланник предков, — снова поклонился кривой кочевник. — Отныне я стану твоим самым преданным рабом.

— Ни к чему творить зло, если в этом нет такой уж необходимости, — после короткой заминки ответил Середин. — Мне будет приятно иметь рядом столь умного друга.

Кочевник приложил руку к груди и отъехал в сторону.

Обоз к этому времени добрался до Белого кочевья. Передовой отряд поставил несколько юрт в низине возле прозрачного ручья, журчащего среди травы по окатанной гальке. Чуть дальше начинался небольшой подъем, за ним виднелась площадка с добрым десятком срубов, еще большим числом юрт, многими стогами, коновязями и высокими бревенчатыми воротами, установленными на пустыре у высокой скалы. Оттуда, сверху, несколько подростков и женщин с интересом наблюдали, как на их обширном пустынном пастбище медленно сворачивается в гигантскую улитку бесконечная лента телег.

Вновь возле юрт заполыхали костры, повисли огромные котлы, опять полилась в казаны вязкая баранья кровь, а их туши упали в кипящую воду. Опять драгоценные кубки налились дорогим вином — воины пили за возвращение, за мудрость отважного чародея, за своих старейшин и ратное мастерство, наполнившее их животы мясом, а кладовые родов — богатой добычей.

— Я был рад познакомиться со столь отважным воином, как ты, Бий-Атил, — поднял кубок за здешнего хозяина Середин, — и столь умелым и решительным военачальником. Половиной успеха в битве с булгарской кованой конницей все мы обязаны тебе. Мне будет тебя не хватать, друг мой. На тебя можно положиться.

— Ты так сказываешь, мудрый чародей, — поднял кубок кочевник, — словно склонился над моим бездыханным телом. Ужель узрел некую печать в моем будущем?

— Нет, что ты, уважаемый… — Олег пригубил вино. — Но мне казалось… Я думал, это твое кочевье? Ты вернулся домой после славного похода. Мне же еще предстоит очень долгий путь. К самым верховьям реки, потом через два перевала в другую долину, к Сакмаре. По ней — до Урала, вниз по нему…

— От Урала мы перейдем к Самаре, спустимся вниз до Волги, и по ней пройдем до Мурома, — поправила ведуна Роксалана.

— Скоро осень, время забивать скот и закладывать припасы на зиму, — добавил Середин. — Я знаю, в это время мужчины должны находиться возле родных очагов. В это время здесь дорога каждая пара рук.

— Ты прав, чародей, — признал Бий-Атил. — Осенью в стойбищах много работы. Но это не значит, что наш род не сможет отрядить полсотни храбрецов в помощь союзникам.

— По дороге назад мы много размышляли об этом, — поднял свой кубок грузный сверх меры Бий-Акай. — У нас большая добыча и мало воинов. Мы все здесь, и рода наши стали побратимами, а родственники должны помогать друг другу. Посему наши нукеры не останутся в своих стойбищах. Они лишь оставят там часть добычи и помогут довести обоз до самого конца. Нашим кочевьям ни к чему столько невольников и столько припасов. Мы хотим пройти вдоль Агидели через земли наших ближних и дальних родичей до самых истоков, продать или сменять рабов и прочее добро на что-то нужное и полезное. Но и это не все. Мы, старейшины родов-побратимов, намерены до конца выполнить свои клятвы и проводить тебя до конца твоего пути! Слава посланнику наших предков, мудрому чародею!

— Слава! — дружно согласились старейшины и осушили кубки.

— Благодарю вас, други, мне льстит такая честь и уважение, — по здешнему обычаю приложил руки к груди ведун. — Но мне не хочется приносить вам столько хлопот. Я доберусь до Мурома сам.

— Когда идет речь о чести родов и наших клятвах, мы готовы перенести любые тяготы, чародей! — сказал, как отрезал Бий-Атил.

— К тому же, — скромно добавил Чабык, — тебе одному не увезти обоз с добычей, господин.

— Да придет слава и богатство в дома столь честных и храбрых людей! — поднял свой кубок ведун и торжественно его осушил. — Слава!

Пир закончился относительно быстро, примерно через час после заката. В конце концов, это был всего лишь ужин, а не какой-нибудь праздник. Олег с Роксаланой ушли в свою юрту, разулись, сняли халаты — и вдруг девушка напрыгнула на него сзади, провела бросок через бедро и опрокинула на шкуры:

— Что с тобой, Олежка? Ты весь вечер сидел с таким видом, словно косточкой подавился! Зуб, что ли, болит?

— Зубы я умею заговаривать.

— Долю слишком маленькую дали?

— Ну, что ты за глупости несешь, деточка? Нам эта доля, что карасю компьютер. Когда Ворон назад закинет, барахло все едино тут останется.

— Тогда чего?

— Никак не идет из головы фраза Бий-Султуна, которой он обмолвился во время похода. Он сказал, что у того, кто приносит добычу, всегда много друзей. Такого человека они не оставят никогда.

— Ну, и что? — пожала плечами Роксалана. — И пусть они с нами идут. Четыре сотни нукеров никогда не помешают слабому, одинокому путнику.

— Похоже, ты не понимаешь… После стычки и разорения этих… куниц, после известий о неплохой поживе за нами увязалось искать приключения несколько родов и четыре сотни нукеров. А теперь подумай, что случится, когда мы с сегодняшней добычей, превратившей каждого воина, самого последнего мальчишку, в супербогача, — когда мы с нею пройдем через все горы и племена? У нас, знаешь, сколько народу в попутчики запросится? Их уже не четыреста, а все четыре тысячи наберется. Если не сорок… Про золотую лихорадку слышала? Вот так и здесь. Каждому захочется отгрызть от будущих побед свой кусочек рабов и шелка. И что мы будем с ними делать, милая? Ты хочешь всю эту кодлу, эту стаю саранчи привести к Мурому? Булгария ладно, это враг. С ней наши князья постоянно воюют. Но привести разбойников на Русь?!

— Не хочешь — не веди. Нужно просто напустить их на кого-нибудь другого. Того, кто нашим здесь пакостит. Ну, на хазар, например, на половцев, на печенегов. На запад их отправь. Пусть развлекаются. И им хорошо, и для Руси полезно.

— Подожди, — приподнялся на локте ведун, мучительно роясь в памяти. — Где-то я про что-то такое слыхал. По южным степям, мимо наших земель и на западные страны… Слушай, мисс Красный Диплом, ты не помнишь, в каком году случилось нашествие гуннов?

— В каком году — не помню, Олежка. Зато помню, откуда они отправились в свой великий поход.

На губах его прекрасной спутницы появилась таинственная, никем не разгаданная улыбка Моны Лизы.

— Все понятно, — обреченно вздохнул Середин, роняя голову на мягкий ворс. — Они пришли отсюда…

Примечания

1

Классическая юрта кочевников собирается из секций-«решеток». Число таких секций колеблется от 4 до 9. Юрта из 8–9 секций считалась богатым домом. Даже пожелание такое имелось: «Чтобы жил в восьмирешетчатой юрте!»

(обратно)

2

Сильфион (Silphium) — растение из семейства зонтичных, разновидность укропа. Выращивалось на греческом острове Кирене, широко использовалось как противозачаточное средство в странах средиземноморья (в древнем мире).

(обратно)

3

Гуптская колонна в Дели отлита 1500 лет назад, весом 6,5 тонн. Железо колонны настолько качественное, что за столько лет не подверглось коррозии. Вес камней Баальбекской веранды колеблется от 360 до 1000 тонн.

(обратно)

4

Самая толстая часть на плечах лука.

(обратно)

Оглавление

Дорога к дому

Ужин у костра

Сердце великана

Меч в камне

Воронье

Реклама на сайте