«Снулль вампира Реджинальда»

Генри Лайон Олди Снулль вампира Реджинальда

Желанная? Скончаться. Сном забыться.

Уснуть: и видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет...

Это ли не цель

Вильям Шекспир, Гамлет

Многие завидуют мне. Находят в старом Нихоне тысячу достоинств, заслуживающих жаркого, трепетного чувства зависти. Они видят цель, но не путь, предмет, но не плату. А когда я говорю им, что чистый родник и сбитые ноги - неразделимы, они удивляются. Честно говоря, я тоже завидую - этому святому, этому младенческому удивлению. Жадные, трусливые, склочные дети - все равно дети.

Из записей Нихона Седовласца

CAPUT I

где рыдают женщины и хмурятся мужчины, слышатся проклятья в адрес XIII Вальпургиалий, атакуют скелеты, хандрят мудрецы и летят королевские депеши, но трое героев уже готовы отправиться в путь, ибо долг зовет

– Ты никуда без меня не поедешь!

– Дорогая, давай без истерик. Ты понимала, что это значит: выйти замуж за венатора?

– Ничего я не желаю понимать! Или мы едем вместе, или ты остаешься дома!

– Хочешь воды? Со льдом?

– И я вылью ее тебе на голову! Ну почему, почему выбрали именно тебя?

– Потому что я – знаменитый охотник на демонов.

– Ты – мерзавец! Ты хочешь бросить жену на произвол судьбы!

– Ты преувеличиваешь, радость моя.

– Ни капельки!

– Хорошо. Я – мерзавец-венатор. Опытный. С чудесной репутацией. С заслугами перед обществом. И, как следствие, вполне достойный выбора городского совета Брокенгарца и курфюрста Леопольда лично. Удивительно другое: почему меня выбрали лишь сейчас, на обслуживание XIII Вальпургиалий. Как полагаешь, мне следует обидеться?

Фортунат Цвях прошел к столу. Взяв пустой бокал из-под вина, оставшийся с вечера, он налил туда воды и выпил залпом, не предлагая жене. Выплеснет в лицо, ведьма, и глазом не моргнет. Разговор утомил венатора. В халате и ночном колпаке, небритый, плохо выспавшийся, он чувствовал себя не готовым к семейным сценам. Другое дело, будь мы в камзоле, при шпаге...

И в парике с локонами до плеч.

И с тростью в руке.

Так можно спорить с женой даже в присутствии любовницы.

– Мы три дня назад вернулись с куророта! – привела любимая супруга аргумент, неоспоримый на ее взгляд, но загадочный для целой толпы мудрецов. – Отдохнули, развеялись. Я надеялась, ты найдешь время позаниматься со мной перед защитой!

Приложив холодный бокал ко лбу, охотник на демонов вспомнил курортный Баданден. Там чете Цвяхов довелось участвовать в рискованной охоте на Лысого Гения. А после, о чем любимой супруге знать не полагалось, венатор имел сомнительное удовольствие оперировать молодого аристократа. Удалять менталопухоль неизвестного характера и происхождения – врагу не пожелаешь.

Отдохнули, значит. Развеялись.

Интересное у тебя, любовь моя, представление об отдыхе.

– Значит, так, – подвел он итог твердым, как ему казалось, голосом. – Завтра на рассвете я уезжаю в Брокенгарц. Пренебречь долгом венатора и личным приглашением курфюрста Леопольда я не могу. Ты остаешься дома и готовишься к защите магистерского диссертата. Через двенадцать дней...

– О-о!

– ...максимум, через две недели я вернусь. У нас будет полтора месяца для занятий. Все, спор окончен.

Фортунат питал мало надежд, что властный тон подействует на жену. Рыжая Мэлис, в девичестве – ятричанская ведьма, была не из тех, кого можно утихомирить волевым нажимом. Скорее наоборот. Но странное дело! – супруга всхлипнула и повернулась к зеркалу, раздумав продолжать скандал.

– Это очень опасно? – спросила она после длительного (минуты полторы, не меньше!) молчания. – Я имею в виду, Вальпургиалии?

– Не стану врать, дорогая. Между такими людьми, как мы, нет места для лжи, – суровая складка залегла меж бровями охотника на демонов. – На два дня и три ночи город делается добычей...

– Чем-чем?

– Я хотел сказать, что Брокенгарц становится открыт для вампиров и оборотней, инкубусов и суккубар, ламий и игисов. Для их обрядов и оргий. Для черных балов, где уродцы-шпильманы играют на отрубленных головах лошадей смычками, сделанными из кошачьего хвоста. Вальпургианцы едят крысятину без соли, пьют отвар мухоморов из коровьих копыт-долбленок и творят различные бесчинства. Как думаешь, это похоже на салон маркизы Пьемпеналь?

Мэлис тихонько всхлипнула.

– Вряд ли, – согласилась она, припудрив носик. – В салоне маркизы едят перепелов и пьют из хрусталя. А шпильманы играют на скрипках работы Гоцци. Право слово, на месте курфюрста Леопольда я давно бы избавила Брокенгарц от этой беды. Неужели так трудно отвадить нечисть?

– Невозможно. Традиция, гори она синим пламенем! Еще курфюрст Бонифаций Удалой, пращур Леопольда, подписал договор с отшельником Вальпургом, инкубусом-расстригой. С тех пор ни один лорд Брокенгарца не рискнул отказать в проведении очередных Вальпургиалий. К счастью, они проводятся не каждый год. Погоди, погоди...

Он выпрямился, грозный и возмущенный. Не знай Мэлис своего мужа, решила бы, что Фортунат Цвях решил принять выпестованный Облик – так он преследовал инферналов на смутных ярусах владений Нижней Мамы.

– А если тебя спросят об этом на защите?

Следующие полчаса были посвящены осуждению чародеек-недоучек, которые скверно знают «Курс новейшей истории шабашей», глава 16, «Весенний канун».

– И все равно я не понимаю, – сказала бывшая ведьма, в ближайшей перспективе – магистр Высокой Науки с дипломом, когда выговор закончился. – Канун весенний, а сейчас – вторая половина лета...

Венатор отставил в сторону кувшин с водой. И взял второй кувшин, поменьше: с красным «La Morte». Он обычно не пил с утра, но беседа стала его утомлять.

– Перенесли, – пожал он плечами. Пальцы нервно теребили пояс халата, завязывая и распуская хитрые узлы. – По согласованию с астрологической комиссией Коллегиума Волхвования. Говорят, звезды невпопад сложились.

– Вот! Звезды!..

– Слушай, мне-то какая разница: весна, лето? Летом даже лучше. Дождей нет, дороги сухие...

– Дороги сухие! А я тут измаюсь, зная, что ты там – один!

– Почему один? Нас будет двенадцать: лучших из лучших. Чётная Дюжина – это тоже традиция. Перед началом Вальпургиалий курфюрст Брокенгарцский рассылает приглашения известным венаторам. Где просит – заметь, дорогая, курфюрст просит! – прибыть для обеспечения безопасности мирного населения. Естественно, мы прибываем и обеспечиваем.

– Мы? Ты же сказал, что едешь туда впервые!

«Возлюбленных все убивают,» – вспомнил Фортунат строчку из баллады Адальберта Меморандума, народного ятрийского поэта. Дальше в балладе чеканным ямбом перечислялись различные способы убийства с вариациями.

– Я такого не говорил. Я числился в Чётной Дюжине VIII и IX Вальпургиалий! Плечом к плечу с Гарпагоном Угрюмцем, моим учителем, и великим Тильбертом Люстеркой! С братьями-близнецами Нильсом и Йоханом ван Хейзингами! Между прочим, я был единственным, кто отличал Нильса от Йохана. А потом обо мне забыли! И лишь сейчас, как я и сказал тебе в начале...

Еще полчаса ушли на самовосхваление. К нему явственно примешивалась обида на куцую память устроителей, забывших о Фортунате Цвяхе. Рыжая Мэлис сердцем чуяла, что милый супруг, сболтнув лишку, уводит разговор в сторону, но поймать на горячем не могла.

Да, честно говоря, и не хотела.

Рыжая ведьма знала, что это: быть женой венатора.

– Будь они прокляты, твои Вальпургиалии! Поезжай, и пусть тебя сожрет хомолюпус!

В последних словах будущей магистриссы не чувствовалось огня. Ясное дело, муж поедет. И хомолюпус его не сожрет, подавится. Вот дурачок: жена волнуется, переживает, а он пыжится, надувается от гордости. Словно орденом наградили...

Ведьма глянула в зеркало – и ахнула. Вместо своего, не слишком юного, но еще вполне привлекательного личика Мэлис обнаружила в зеркальной глади незнакомца: лысого старика со шрамом на щеке.

– Желаю здравствовать, – старик отвесил поклон, сверкнув лысиной. – Извините, что без приглашения. Фортунат дома?

За спиной незваного визитера клубилось и полыхало. Временами из пламенного мрака проступали стены подземелья: бугристые камни, низкий свод, в трещины вбиты крючья зловещего вида. Скелет на цепи дополнял картину. Дергаясь, как в припадке, он тянул обглоданные временем пальцы к старику – и щелкал зубами, раз за разом промахиваясь на какую-то жалкую пядь.

– Сгинь! – не оборачиваясь, велел старик. – Испепелю! Прошу прощения, мистрис, это я не вам...

Ведьма отодвинула кресло вбок, чтобы муж лучше видел зеркало.

– Дорогой! Тебя спрашивают.

– Кто? Откуда?

– По-моему, из ада. Сказать, что ты ушел к Матиасу Кручеку?

– Ни в коем случае! – Фортунат, щурясь, вгляделся в клубы дыма. – Гарпагон, дружище! Для тебя я всегда дома!

Радости венатора не было предела. Он даже засунул руку в зеркало по локоть и обменялся со стариком крепким рукопожатием. Обратно ладонь Цвяха вынырнула вся в копоти. По комнате распространился удушливый запах гари.

– Знакомьтесь! Мэлис, это Гарпагон Угрюмец, мой учитель. Гарп, это Мэлис, моя жена. Прости, что вмешиваюсь, но скелет тебя достал. Мне сжечь его, или ты сам?

Гарпагон трижды плюнул через плечо. Вспышка, и буйный костяк, секунду назад ухвативший таки старца за шиворот, сгинул вместе с цепью. Послышались стенания. Они быстро перешли в несвязный лепет и затихли.

– Искренне рад знакомству. Мистрис, вы очаровательны. Этот маленький прохвост вас недостоин, – в Гарпагоне чувствовались порода и воспитание. Сейчас первое боролось со вторым. – Фарт, я на пару слов. По приезду в Брокенгарц мы с Люстеркой будем ждать тебя в «Чумазом Фрице». Захвати амулет от сглаза, который ты мне обещал. Если гребневые хрящи василиска засохли, положи в гнездо новые. Договорились?

– Не знаю, Гарп, – венатор нахмурился. – Возможно, я не приеду. Вам придется искать мне замену.

– Мальчик, ты незаменим!

– И все же...

Казалось, скелет, превратившись в невидимку, выбрался из зеркала в комнату и теперь держит за шиворот огорченного Фортуната.

– Ты болен?

– Я здоров, как тролль. Меня жена не пускает.

– Овал Небес! Мистрис, скажите: он шутит?

Старик изумился так, что мрак отшатнулся прочь. Подземелье осветилось замогильной синевой. Шрам на щеке Гарпагона начал пульсировать, брызжа искрами. «Бежим!» – закричал кто-то вдалеке. Послышался топот. Изображение в зеркале исказилось, взявшись кровавыми разводами.

– Он шутит, – торопливо подтвердила Мэлис. – Он у меня большой шутник. Эй, вы где?

– Я здесь, – старик вернул зеркалу прежнюю ясность. Стало видно, что потолок в дальнем углу дал трещину и грозит осыпаться. – Еще раз умоляю простить мою назойливость. С такими клиентами забываешь про хорошие манеры. Фарт, помни про амулет. «Чумазый Фриц», гребневые хрящи – свежие. Если что, я обижусь. Всего доброго.

Дождавшись исчезновения старого венатора, Мэлис с тщанием протерла зеркало ветошью.

– Хороший у тебя учитель, – бросила она мужу.

– Ага, – согласился Фортунат.

Вчера он лично попросил Гарпагона о «случайном» визите. И Угрюмец согласился. А мог ведь отказать – охотник на демонов прекрасно знал характер наставника. Но случаются моменты, когда мужчины должны поддерживать друг друга.

Если, конечно, они – настоящие мужчины.

* * *

Площадь, раскинувшаяся перед Реттийским Универмагом, поражала воображение своими размерами. Она была настолько маленькая, что гость столицы, придя сюда впервые в расчете на осмотр достопримечательности, в полный голос недоумевал:

– И это, братцы мои, площадь? Так, площадка, квадратный пятачок, кукиш с маслом. Здесь же двум каретам не разминуться без проблем:

Гость стоял, разинув рот, и не сразу замечал ряд странностей.

Например, второкурсников с факультета интенсивного экзорцизма. Нет, ясное дело, молодые изгнатели и сами по себе выглядели своеобразно. Но когда они шумной толпой двигались через площадь, от Универмага к скверу Девицы-с-Зеркалом, шаг за шагом становясь меньше – тут уж хоть стой, хоть падай! Путь их удлинялся вместо того, чтобы сократиться, маленькие ножки меряли пространство, маленькие ручки жестикулировали, изображая зачетные пассы и мановения:

Вечный Странник – свидетель! Крохотули-лилипутики успевали в придачу выкурить по трубке, прежде чем исчезнуть окончательно в зарослях скверных кустов.

Те из гостей, кто решался повторить путь второкурсников, выясняли, что они-то меньше не становились. Это Универмаг за спиной делался больше. И дорога росла, как на дрожжах. Идешь, тащишься, а до сквера было рукой подать, стало – камнем докинуть, сделалось – из лука дострелить, а вот уже и не из всякой катапульты добросить.

– Треклятая площадь! – ругался опрометчивый гость. – Редкий дурак пройдет ее до середины, не заработав сердечного приступа!

И ошибался.

Площадь «кляли» не три, не девять, а четырнадцать раз лучшие профессора-геоманты, заслужив благодарность ректората. На защиты диссертатов, а точнее, на банкеты в связи с успешной защитой, сюда съезжалось десятка по три экипажей – и всем находилось свободное место для маневра.

В следующем году тут собирались воздвигнуть памятник Нихону Седовласцу.

В масштабе 14:1.

– Вот ведь что изумляет, – сказал Фортунат Цвях своему другу детства Матиасу Кручеку, сидя с ним в открытой ресторации «Гранит наук». – Рядом с центральным входом в Универмаг стоит щит-справочник. Рядом с тремя черными ходами тоже стоит по щиту. Еще один щит – вот он, красавец, у ресторации. И везде, красным по желтому, написаны правила пользования нашей чудесной площадью. Плюс три волшебных слова, которые надо произнести, если торопишься. Почему никто из приезжих никогда не читает эти правила?

– Они неграмотны, – предположил Кручек, мрачней тучи.

Сегодня приват-демонолог, виднейший теоретик Реттии, был не в настроении. Похожий на комод в сюртуке, он угрожающе нависал над столом. Складывалось впечатление, что дверцы комода вот-вот распахнутся – и на стол, на венатора, на пол ресторации хлынет масса барахла, опасного для здоровья собравшихся.

– Они ленивы и нелюбопытны. И вообще, на мой взгляд, к нам ездит слишком много народу. Надо дать совет Его Величеству оградить рубежи железным занавесом. Вот увидишь, Фарт, жизнь сразу наладится.

Матиас допил кружку темного «Козла», вторую за полчаса, и жестом отправил служителя за третьей. Фортунат, ограничившись одной полукружкой, без одобрения смотрел на друга.

– Ты много пьешь, Матти. Несчастная любовь?

Сейчас уже можно было так шутить. Агнесса Кручек умерла родами около двадцати лет тому назад, и горе успело притупиться, а там и уйти в область грустных воспоминаний.

– Хандра, – кратко разъяснил Кручек.

– Причина?

– Несовершенство мира.

– Ага, так и запишем: без причины.

– Без причины и бесы не родятся. Фарт, я тупица. Я бездарь. Я полнейшее и окончательное ничтожество. Я не в состоянии даже полуэмпирически рассчитать диссоциацию корпускулы флогистона в синглетном состоянии. Я – позор державы, и не надо меня переубеждать.

– Хорошо, – согласился охотник на демонов. Он тоже в здравом уме не взялся бы делать расчет диссоциации флогистона. А капризы теоретика, всегда хандрившего в периоды умственного застоя, успел изучить до мелочей. – Договорились. Ты – ничтожество.

– Сам ты ничтожество, – вяло, а главное, вне всякой логики огрызнулся друг детства. – Хвала небесам, завтра на рассвете я уеду в Брокенгарц. Дорога исцелит меня. И я вернусь обновленным.

– Стоп! Матти, умоляю, еше разок с этого места! Ты едешь в Брокенгарц?

– Увы.

Нет, логика явно избегала Кручека.

– Зачем? Обслуживать Вальпургиалии?!

Страшное видение посетило Фортуната Цвяха. Советники курфюрста Леопольда допустили роковую ошибку. И вместо одного из двенадцати венаторов в Чётную Дюжину был приглашен тишайший и безобиднейший приват-демонолог, доцент Универмага, сфинкс кабинетов и грифон коллоквиумов. Надо срочно уведомить, разъяснить, восстановить статус-кво...

– Какие еще Вальпургиалии?

Служитель принес заказ. Кручек выразительно помахал кружкой, демонстрируя свое отношение к Вальпургиалиям, и припал к живительной влаге. Когда он оторвался от пива, его усы и борода были в пене, делая Кручека похожим на нерпеса, морского зверя-оракула.

– Я еду в Брокенгарц по приглашению местной Палаты мер и весов. У них на днях умер маг-эталон. Ну, этот, который чистая единица. В Брокенгарце свихнулись на эталонизации...

– От чего умер?

– От старости! И теперь надо вычислить новый эталон. Десять кандидатов уже отобраны, осталось произвести окончательную сверку. В курфюршестве нет специалистов необходимого уровня. Обер-бургомистр обратился с просьбой в ректорат Универмага, ректор дал согласие и велел произвести жеребьевку среди доцентуры... Короче, я еду.

– На тебя пал жребий?

– Я вызвался сам. Хочу развеяться.

Фортунат вздохнул с облегчением. Во-первых, никакой ошибки. Во-вторых, четыре дня дороги в Брокенгарц выглядели гораздо веселее, если ехать не одному, а в хорошей компании.

– Устроим мальчишник? – смеясь, предложил охотник на демонов. – Дадим жару?

Видный теоретик, ныне – воплощение мировой скорби, кивнул.

– Устроим. И дадим. Если на троих, отчего не дать?

– Почему на троих?

– Потому что нас будет трое. Ты, я и главный казначей Реттии.

Допив кружку, хандрящий приват-демонолог грохнул ею о столешницу и подвел итог:

– Трое в карете, не считая эскорта.

* * *

– Да, – сказал казначей Август Пумперникель. – Разумеется. Доложите Его Величеству: завтра с утра я выезжаю в Брокенгарц.

Отпустив лейб-скорохода, принесшего высочайшую депешу, он присел в кресло. Рядом, на ломберном столике, стояла чаша с колотым льдом и набор лобных повязок. Но казначей не спешил охлаждать пылающий разум.

Крайнее средство обождет.

Положение дел смущало его неопределенностью. Выпускник Академии Малого Инспектрума, любимец скопцов-арифметов, он терялся, когда ситуация не позволяла точно вычислить соотношение «за» и «против». В последний раз Пумперникель сталкивался с аналогичной проблемой в Академии. Завершив восемнадцатилетний курс обучения, он колебался, взвешивая: почетная кастрация и место на кафедре высшего умножения – или светская карьера, позволяющая стать вровень с сильными мира сего.

Когда тебе нет и двадцати, кастрация – сильный аргумент. Светская карьера победила, чистое искусство отошло в тень. При расставании арифметы предупредили талантливого питомца: колебания станут повторяться, пока однажды не начнут угрожать целостности рассудка. Именно кастрация и позволяет укротить порывы страстей, сведя жизнь к наслаждению чистой гармонией чисел.

– Ты еще вернешься, – говорили наставники.

Они правы, знал Август Пумперникель. Сталкиваясь с неопределенностью, он лишь убеждался в их правоте. Но вернуться в Малый Инспектрум не спешил.

И вот опять: королевская депеша.

«Август, душа моя! – писал Эдвард II, известный дружеским обращением с верноподданными. – Уверен, радения на благо королевства изрядно утомили тебя. Сим уведомляю, что тебе предоставлен трехнедельный отпуск для восстановления сил. И надеюсь, что свой заслуженный отдых ты проведешь в славном городе Брокенгарце, по доброй воле оказывая содействие доценту Матиасу Кручеку в исчислении тамошнего мага-эталона. Вне сомнений, такое занятие подкрепит тебя лучше пребывания на водах в Литтерне, где скука смертная, уж поверь мне. Карета и эскорт из полудюжины гвардейцев будут ждать тебя завтра, на рассвете, у твоего дома.»

И подпись:

«С монаршим благоволением, искренне твой Эдвард.»

Еще имелся постскриптум:

«P. S. Мой венценосный брат Леопольд, курфюрст Брокенгарцский, при случае велел тебе кланяться.»

Двусмысленность постскриптума настораживала. Ясное дело, казначей при встрече и без напоминаний отвесил бы поклон курфюрсту Леопольду. Но суть колебаний лежала в иной плоскости. Август Пумперникель понимал, что он едет в Брокенгарц. Без вариантов.

Он не мог понять другого: хочется ему туда ехать, или нет?

С одной стороны, дальняя дорога. Тряская карета, пыль, соленые шуточки эскорта. Трактиры, постоялые дворы. Стряпня, вредная для деликатного желудка. Возможно, ночлег под открытым небом. Грабители, нищие попрошайки, бродяги. Собаки горластыми стаями несутся за экипажем. Девки предлагают жирное молоко, немытые ягоды и свои сомнительные услуги.

Четыре дня туда, четыре – обратно.

Больше недели кошмара.

С другой стороны, Брокенгарц. Местная Палата мер и весов – у арифметов она вызывала уважительный трепет. Эталонизация жизни – о ней, разумной и упорядоченной, Пумперникель имел удовольствие слышать, но ни разу не сталкивался непосредственно. Расчет эталона – нового взамен старого, износившегося и почившего на кладбище. То, что эталоном в данном случае был маг, лишь добавляло прелести. Исчислять приятней, если количество неизвестных стремится к бесконечности.

Это знает любой арифмет.

– Еду, – вслух произнес казначей.

И добавил, в порыве вдохновения произведя молниеносный расчет:

– Еду с радостью, омраченной на одну треть.

CAPUT II

где скрипят колеса и цокают копыта, бряцает оружие и ржут кони, заходит речь о гармонии чисел ,а там – и о самых стралдшных страхах, какие случаются на свете

Он оказался пророком, этот Август Пумперникель.

Карету и впрямь трясло. Не прошло и часа пути, а казначей уже испытал первый приступ морской болезни. Затем последовал второй, третий, шестнадцатый... Да, Пумперникель обожал считать. Но он не подозревал, что его жизнь будет отягощена фактами, подсчет которых усугубит проблему.

Уж лучше овечек при бессоннице нумеровать...

– Возьмите мятную пастилку, – сжалился над беднягой Фортунат Цвях. Венатор ехал верхом на гнедом жеребце, пел любовные канцоны и чувствовал себя великолепно. – Говорят, помогает.

Пастилку казначей взял.

Скоро узнав: не все то правда, что говорят.

Завтракал он дома: горячими булочками с маслом и земляничным джемом, запив еду доброй чашечкой кофия. Обедал – в трактире близ Ясных Заусенцев, поселка строгалей. Кормили здесь дешево и сердито. Кровяная, значит, похлебка из баранины, бобы с острыми ребрышками не пойми кого, редька со шкварками, яйца со смальцем.

Черное пиво – рекой.

Ужинал – на постоялом дворе дядюшки Тима, хромого дедугана с извращенными представлениями о вкусной и здоровой пище. Раки, вареные с хреном, крепчайшая, аж дым из ушей, «хреновуха», свиные ножки в тертом хрене; пирог со спаржей, пармезаном и хреном, каша из улиток с добавлением молока и горького сока, выжатого из...

Утром следующего дня к морской болезни добавилась медвежья.

– Могу заклясть, – предложил Матиас Кручек, горбясь в седле.

Для теоретика, человека громоздкого, подобрали кобылу-першеронку, способную нести рыцаря в полном доспехе. Лошадь и всадник очень походили друг на друга, что служило неиссякаемым источником для шуточек эскорта.

В принципе, оба чародея могли ехать в карете. Но не хотели, лишь изредка забираясь в ее нутро – душное, пыльное, доверху полное страданиями Пумперникеля. Казначей втайне был благодарен магам за деликатность. Он ни минуты не сомневался, что Цвях с Кручеком мучаются в седлах из чистого сострадания к ближнему.

– Меня бабушка учила, светлая память старушке. Она знахарка была. Кое-что помню. А и ошибусь – не смертельно. Вас и так несет, как по кочкам...

– Спасибо, не надо, – отказался казначей.

И не удержался, спросил:

– Сударь Кручек, простите мое любопытство... Вот вы – известный человек, маг высшей квалификации. И вдруг: бабушка, древние рецепты! В сравнении с вашими прогрессивными методами...

– Наивный вы человек! – вместо друга детства, ускакавшего вперед, ответил охотник на демонов. – Квалификация! «Конвергентный динамикум чудес» редактировать – там да, квалификация. Злобного люцифуга на нижних ярусах геенны преследовать – квалификация. А понос унять – это лучше по-старинке, к бабушке!

Гвардейцы эскорта дружно заржали, напугав лошадей.

С самого начала вояки досаждали Пумперникелю своей непосредственностью и развитым чувством юмора. Они подпевали венатору, разнообразя канцоны скверно зарифмованными эпизодами из личной жизни. Они утешали меланхолического теоретика, зная всего один способ борьбы с хандрой, и сами обильно утешались за компанию. Они вслух комментировали частые остановки и бегство казначея в кусты на обочине.

Они, мерзавцы, даже делали ставки: «море» или «медведь»?

Кочуя из рук в руки, выигрыш издевательски звенел.

Капрал, имевший честь командовать распоясавшимся эскортом, без пререканий соглашался одернуть подчиненных. Он выслушивал просьбы казначея и со скрупулезностью опытного служаки уточнял: что именно запретить? Петь хором с сударем венатором? Или петь можно, но не про баб? Или про баб, но романтичней? Есть отставить про песни. Что еще? Запретить обидные комментарии? И жестикуляцию в ваш досточтимый адрес? Хорошо. Запретить пари? Сделаем. Или пари оставить, но не на деньги? Ограничить размер ставок? Не звенеть монетами вблизи кареты?

Что? Не пить в таком количестве?

Не дышать в окно перегаром?

Вы зверь, сударь...

Пумперникель изгонял капрала и утешался квадратными уравнениями. Слабое утешение, особенно когда ты, выпускник Академии Малого Инспектрума, позорно ошибся в расчетах. Радость дороги, омраченная на треть? Всего на треть? Радость?! Эх ты, счетовод...

Кромешный ужас пути, смягченный заботливостью магов на одну двенадцатую!

Ага, вот и ночлег под открытым небом.

Приехали.

* * *

За холмами лежала южная граница Брокенгарцского курфюршества.

Примерно там же, если верить зрению, садилось солнце.

Казалось, блуждающий великан Прессикаэль прилег отдохнуть, опрокинув бокал с вином. Густой багрянец, насквозь пронизан сизыми и зеленоватыми жилками, не спеша разливался по небокраю, чтобы вскоре стечь во владения Нижней Мамы. Серпик молодой луны, белесый и робкий, карабкался на вершины дубов-ветеранов, спасаясь от кровавого половодья. Ветер, неся прохладу, летел на кружевных крыльях от излучины Вестфалицы – реки мелкой, перекатистой, но щедрой на красную рыбу-горбушку.

Пели птицы.

Трещали цикады.

Молчали гвардейцы.

– Ты глянь на мальчика! – шепнул Фортунат Цвях приват-демонологу, тайком мотнув головой в сторону казначея. – Готов биться об заклад, он счастлив!

Венатор не ошибся. И впрямь, скажи кто – да хоть сам Эдвард II! – Августу Пумперникелю, что настанет день, и он забудет о тяготах дороги... Казначей рассмеялся бы горе-пророку в лицо. А сейчас терзался бы этим опрометчивым смехом и угрызениями совести.

Забыв о скорбях утомленного чрева и отбитой задницы, дыша полной грудью, он сидел у костра и глядел в небо над головой. Там, витязями во чистом поле, нимало не стесняясь заката, уже толпились звезды: колкие, граненые, сверкающие.

Звезд было много. Так много, что дух захватывало.

– Открылась бездна, звезд полна, – Фортунат приблизился к Пумперникелю, на ходу цитируя куплет из раннего Меморандума, – звездам, молодой человек, числа нет, бездне – дна...

– Как это: числа нет? – не отрывая взгляда от небес, изумился казначей.

Впервые стало ясно, что он, в сущности, очень молод.

– В данный момент, не сойти нам с этого места, хорошо видно две тысячи четыреста тридцать восемь звезд. Плюс-минус три звезды. Полагаю, если дать поправку на искажения астрала, проницаемого глазом, на природные явления, мешающие свободному обзору, а также учесть, что более половины наших брильянтиков находится ниже горизонта, и мы не можем видеть всю компанию одновременно...

Он на миг задумался, морща лоб.

– Восемь тысяч четыреста семьдесят девять звезд! – воскликнул он. – Я готов поручиться за эту благословенную цифру! И вот что я вам скажу, сударь Цвях...

Радостный и возвышенный, Август Пумперникель встал, сияя.

– Настанет день, когда Высокая Наука позволит нам приблизить Овал Небес! Всякий сможет взглянуть звездам в лицо! И я уверен, что тогда число их, доступных взгляду, усиленному магией, достигнет...

Еще миг раздумий.

– Семидесяти секстиллионов! О, дожить бы!

Охотник на демонов не нашелся, что ответить. Любое слово прозвучало бы кощунством, разрушая восторг – таинственный, высокий, недоступный простому магу высшей квалификации. Семьдесят секстиллионов? Не боявшийся встреч с буйными детьми Нижней Мамы, дагонами, ваалберитами и маммонцами, он вздрогнул от двух слов, означавших несусветное количество.

– Звездам числа нет, бездне – дна, – с издевкой пропел казначей, демонстрируя вполне приличный, обертонистый тенор. – Кто автор столь примитивного исчисления?

– Адальберт Меморандум, – теперь уже Кручек пришел на помошь другу.

– Кто такой? Арифмет? Чисельник? Прикидчик?

– Поэт. Штабс-секретарь Ложи Силлаботоников, автор «Куртуазного Декларата». Знаменитый, между прочим, пиит...

Пумперникель с брезгливостью наморщил бровки.

– Поэ-э-эт! Я всегда говорил: эта ваша поэзия – жалкое подобие арифметики! Простейшая числовая основа: ямб, дактиль, трибрахий: тьфу ты, как бишь его?.. о, арандиль! У нас в академии говорили: в поэты идут те, кому не хватило воображения для математики!

Он подбоченился: ну-ка, оспорьте!

И вдруг скис. Сел на прежнее место, сгорбился, накинул на плечи шерстяной плед. Словно небо над молодым человеком покрылось тучами, мешая считать звезды.

– Господа, у вас случается страх?

К счастью, храбрецы-гвардейцы были заняты своими делами. Иначе они непременно оценили бы удивительность реплики Пумперникеля. Случается ли у вас страх? Разве страх случается? Страх накатывает, приходит, охватывает:

Оба мага кивнули без комментариев.

Да, мол, случается.

– Беспричинный? Ирреальный?

– Разный, – ответили маги.

– Но такой, что страшнее не бывает?

– И такой – тоже.

Казначей вздохнул с облегчением.

– А я думал, это только у меня: Хотите, расскажу?

* * *

Грустная повесть Августа Пумперникеля, рассказанная тихим, сбивчивым голосом при полном сочувствии слушателей

Во всем были виноваты звезды.

Первый раз ужасный сон приснился Августу Пумперникелю за год до окончания Академии. Готовясь к экзамену по теории опасных приближений, он настолько погрузился в медитацию, что не заметил, как уснул. И первым, что увидел юноша в том сне, были звезды.

Он находился в помещении без крыши. Звездная пыль безвозбранно осыпалась в зал, где арифметы – скопцы, руководители кафедр, и студиозусы-выпускники – наслаждались гармонией чисел. О, здесь царил истинный пир разума! Откинувшись на ложа, застланные коврами, упав на мохнатые шкуры зверей, временами освежая себя яблоками и подкрепляя вином, собравшиеся предавались самым изысканным удовольствиям мира.

Одни в неистовстве играли скалярными и векторными величинами. Другие, впав в экстаз, отдавались стохастической аппроксимации. Третьи, хохоча, минимизировали функционал среднего риска. Те усердно пользовались интерполяционными полиномами, иные – выращивали деревья решений, во всей их пространственной и временной сложности.

Короче, снился рай.

Немые прислужники сновали меж ложами, разнося восхитительно белую бумагу, желтоватый пергамент и кремовый папирус из сахарного тростника. Чернильницы-непроливайки сладостно дышали розарием, скрипели перья, записывались формулы и уравнения, равных которым нет и не было – корень извлекался из всего сущего, восхитительный, квадратный корень, чей вкус сладок, а плоды ароматны!

И вдруг звездная пыль над головами соткалась в руку великана.

Волосатая, могучая, рука опускалась все ниже. Было хорошо видно, как играют атлетические мышцы, бугрясь под кожей. Предплечье, густо обросшее волосами, грозило раздавить собравшихся. В узловатых пальцах исполин сжимал мелок, заточенный на манер долота.

– О-о! – вскричал юноша, исполнен ужаса.

– О-о! – воскликнули пирующие, согласные с Пумперникелем.

Но это был еще не главный страх.

По мере приближения карающей десницы стены зала начали меняться. Еще миг назад они были сплошь исписаны сопрягающимися цифрами, знаками умножения и деления, числителями и знаменателями – картина, лучше которой не сыскать в обитаемых пределах! О горе! – написанное растеклось, залив стены смоляным половодьем.

Погасли светильники.

Зашипели фитили лампад.

Окружены непроглядной тьмой – лишь звезды мерцали над головами, да светился мелок в чудовищной руке! – арифметы дрожали, теснясь в центре зала. Пытаясь впасть в успокоительную медитацию, они замечали, что самые простые формулы им больше не даются. Плюс сбоил, минус заикался, а за скобки не удавалось вынести даже сор из избы.

Деление на ноль – и то не вызывало былого омерзения.

Рука остановилась. Едкий запах пота накрыл пирующих. Мелок зашаркал по черным-черным стенам. На каждой возникло по три слова: горящих, пламенных. Август Пумперникель не знал языка, в лоне которого родились эти слова, но смысл их был ему всеконечно ясен.

Больше нечего считать.

Больше незачем вычислять.

Больше ни к чему складывать и вычитать, умножать и делить, ибо путь от задачи к решению пройден отныне и навеки, и новым путям не бывать.

Итог подведен.

– О-о!

Вот и все, что осталось от гармонии.

Стон дрожащих тварей.

Юноша трясся, моля о смерти. Ему казалось, что он попал в конец учебника, туда, где ждут хладнокровные убийцы – ответы на вопросы, и страшнее финала он не мог придумать.

Слова на стенах, догорев, погасли.

Лишь ворочалась над головой рука исполина.

* * *

– Я проснулся в холодном поту, судари мои.

Казначей принял из рук гвардейца миску с дымящимся жарким. Кивком поблагодарил, поставил рядом с собой на землю – и взял чашу с вином. Обычно умеренный, сейчас он залпом выпил пол-чаши, прежде чем поднять глаза на собеседников.

Нет, маги не смеялись.

Пумперникель был благодарен им за это.

– Немногим я рассказывал мой сон, – молодой человек втянул голову в плечи, как если бы в темном небе уже наметился контур гигантской длани. – Единицы поняли, остальные затаили улыбку или пожали плечами. Что ж, каждому – свое. Добавлю лишь, что это был первый случай, когда мне являлся кошмар руки, подводящей итог. Первый, но не последний. Вскорости я заметил: если рассказать о видении кому-нибудь, сон бежит меня. Спасибо, сегодня я проведу ночь спокойно.

Знакомый гвардеец принес еще две миски и стопку лепешек. Потом вояка вернулся к костру эскорта, и его хриплый баритон присоединился к хоровому исполнению «Милашки Сью».

– Сколько вам тогда было лет? – спросил охотник на демонов.

– Восемнадцать.

– На пять лет старше меня...

– В каком смысле?

Венатор улыбнулся.

– В смысле дня встречи с большим страхом. Мне было тринадцать... Уверен, мой страх так же смешон, как и ваш. И так же страшен. Они часто ходят рука об руку: смех и страх. Мы просто делаем вид, что различаем их, братьев-близнецов.

– Ты ничего мне об этом не рассказывал! – заинтересовался Матиас Кручек, набивая рот жарким. – А я, между прочим, твой друг детства!

– Что тут рассказывать... Ладно, слушай.

Воспоминания Фортуната Цвяха, изложенные со скупой иронией – лучшим щитом от кошмаров детства.

Три года обучения у лучшего венатора в мире – это ого-го!

Считай, диплом с отличием на руках.

Пора – в дело.

Жаль, Гарпагон Угрюмец, наставник юного Фортуната, в полной мере оправдывал свое прозвище. Говорят, есть люди, из кого доброго слова не выдавишь. Из Гарпагона, грозы инферналов, ни доброго, ни злого, ни нейтрального – никакого слова не выдавливалось без особой причины. Хотя с друзьями и коллегами венатор бывал вполне разговорчив.

Зато с учеником...

День рождения тринадцатилетний ученик встретил, как обычно – в тишине и одиночестве, стирая пыль с толстенных гримуаров, отмывая закопченные реторты, полируя властные жезлы и зубря чинную классификацию демонов по Триеру-Лапфурделю:

– Девятый чин – искусители и злопыхатели; восьмой чин – обвинители и соглядатаи, седьмой чин – сеятели раздоров; шестой чин – сосуды беззаконий... Нет, сосуды – это третий! А шестой... Лжечудесники? Каратели? А, вспомнил: шестой чин – воздушные власти, наводящие заразу!

Впереди маячили еще три классификации – планетарная, по роду занятий и по областям влияния. Честное слово, хотелось взять за шкирку мудрых классификаторов, которые живого демона, небось, и в глаза не видывали – и по сусалам, да под зад коленом!

Мы – охотники, или жалкие зубрилы?

Следует заметить, что Фортунат «живого демона» тоже покамест не видел. Только самоходные чучела в зале для учебных схваток. Ну, картинки не в счет. На картинках любой дурак...

«И в детстве, – подсказала память. – Помнишь, ты сидел на заборе, Матти прятался за кустом жасмина, а куча фиолетового навоза на ваших глазах сожрала фокстерьера Шумку? Ты тогда ни капельки не испугался.»

А сейчас – и подавно, ответил памяти Фортунат. Горсть «жарких игл» из рукава, 16-е заклятье Винера в контроктаве... Голос, правда, только начал ломаться. С контроктавой – скверно. Но боевая мобилизация ресурсов – и петух басом запоет! Левой рукой – мановение Трех Лекал, с капельным сбросом...

Увлекшись, он изобразил Три Лекала и едва не расколотил любимую реторту учителя. От испуга, забыв, что Гарпагона нет дома, юноша забубнил вслух классификацию по областям влияния:

– Смерть – ваалбериты и бабаэли; ненависть – андрасы и агалиарепты; тайны – пифоны и делепиторы...

«Доказать! – память уступила место гордыне. Внутренний голос наполнился звоном металла и громом оваций. – Вызвать демона, обуздать и продемонстрировать Гарпагону. Небось, он только и ждет, когда же я наконец проявлю инициативу... А что? Я бы на его месте вел себя точно так же. На словах запрещал бы даже к чучелу лишний раз подходить, а на деле – испытывал ученика бездействием. Проверял бы: мямля или настоящий мужчина? Буду послушен – всю жизнь проведу за полировкой жезлов...»

О, сладостное видение! Тихий, покорный, как овечка, делепитор в узах кланяется вернувшемуся учителю – и рассказывает, сколь ловко его обуздал сей молодой, но искусный маг, заслуживший поощрение. О, искушение сердца!

Охвачен волнением, Фортунат раскрыл гримуар, который держал в руках.

– Ингредиенты верного вызова по Мерлю: череп мертвеца, очищенный муравьями, кровь черного кота, земля трех перекрестков, осколки кружки, взятой у заснувшего пьяницы...

Пять минут – и все было собрано в наилучшем виде.

– Защита по Нексусу: пентаграмма с усеченными вторым и пятым лучами, три нимбус-факела, круг из морской соли, толченый нефрит, бубенцы Ко Юрга...

Еще пять минут – на установку защиты.

«А вдруг я вызову демона, с каким не смогу справиться? – толкнулась подленькая мыслишка. – Я? Не справлюсь? Стыдись, охотник!»

– Тохт'ада тартып хурадыр, – заклинание исподволь начало творить брешь в покровах мира. – Ат соонда айлан хал'ган! Чибетей тус килген...

Трещина расколола воздух над пентаграммой. Колыхнулось, дрогнув червоточиной, пламя факелов. Зеленоватый дымок стал похож на жидкое стекло. Толченый нефрит струйкой поднялся вверх, к потолку. Невнятно заговорил череп, щелкая челюстями. Звон бубенцов усилился, иглой ввинчиваясь в мозг.

Расширившись, трещина превратилась в узкий портал.

В глубине, сердцем в ране, пульсировала геенна.

А посреди ловушки стоял...

О да, юный Фортунат Цвях вызвал демона, с которым ни за что не сумел бы справиться.

– Я так и думал, – угрюмо сообщил вызванный, пиная ближайший нимбус-факел. – Соль, бубенцы, самоволка... Защита по Нексусу – отлично. Вызов по Мерлю – удовлетворительно. Поведение – отвратительно, но предсказуемо. Где тут у нас розги? В честь дня рождения одного наглого малолетки, по филейным частям...

Риторический вопрос.

Разумеется, Гарпагону Угрюмцу было прекрасно известно, где в его доме стоит кадка с рассолом – и розги, вымоченные как раз для подобных случаев.

* * *

– Откуда ж я знал, – развел руками венатор, когда слушатели отсмеялись, – что Гарпагон все вызовы из дома замкнул на себя? Барьер «Семь бед», с «трещоткой». Кого ни зови, хоть Вечного Странника – один черт... Нет, сейчас-то я его понимаю. А тогда: Он мне задницу так разукрасил – куда там живописцу Пёльцлеру! Неделю спал на животе!

Казначей подался вперед:

– А страх? Страх в чем? Вы имели в виду: испугались явления учителя?

Кривая ухмылка послужила ему ответом.

– Нет, сударь. Под страхом я имел в виду совсем другое. Портал-то был настоящий. И геенна – настоящая. Гарпагон демона гнал, спустился на 2-й ярус Ледяного Пекла, тут ему и звоночек... Вот, значит, я и увидел воочию: каков он, ад. В щелочку подсмотрел. Кричал потом ночами. Слезами умывался. Заикаться начал. Гарпагон отшептал, спасибо ему, умнице...

Отставив миску, охотник на демонов смотрел на казначея с доцентом, а казалось, видел ад. Не тот ад, в котором успел не единожды побывать, и не жертвой, а ловцом. Нет, в глазах Фортуната плясал вихрь пекла, которое он увидел в щелочку, будучи тринадцатилетним сопляком.

Не то, к чему привык, а то, чего не ожидал.

– Мне этот сон до сих пор снится. Я из-за него учиться начал – от зубов отскакивало! Облик выпестовал, чтоб во плоти туда спускаться. Вцепился в страх: задушу! И вот поверите: по сей день...

Небо сделалось черным-черным. Звезды спустились ниже: подслушивали. Шумели гвардейцы, обсуждая любовные и военные подвиги друг друга. Фыркали кони. Река бурлила на перекатах: аж сюда слышно.

– Все вроде бы хорошо. Не боюсь. А как увижу заново проклятый сон... И ну по-новой себе доказывать: не боюсь! Ни капельки не боюсь! Куда только ни лез: на Поле Игл, в Клоаку, в Плачущие Норы... Докажу, успокоюсь, дремлю тихонько на лаврах. А тут опять снится.. Смешно, да?

– У меня тоже сон, – вместо ответа сообщил Матиас Кручек. Массивное, невыразительное лицо теоретика напоминало маску. – Снится, будто Агнесса умерла.

Венатор вздохнул.

– Не надо, Матти. Агнесса умерла давным-давно. И это не сон.

Приват-демонолог, золотая голова, ухмыльнулся так же криво, как незадолго до него – охотник на демонов.

– Не надо, Фарт. Я не сумасшедший. Просто снится... Я потом вскакиваю, весь в поту, и радуюсь. Это же сон, всего лишь сон, ерунда, пустяк!.. вот я проснулся, и все будет хорошо... А потом вспоминаю. Да, сон. И все же... У каждого свой страх, судари мои.

От второго костра к ним спешил капрал, неся теплые плащи.

CAPUT III

в котором герои прибывают в славный город Барокенгарц, знакомясь с «эталонной» жизнью курфюршества, Август Пумперникель восторгается, Матиас Кручек опровергает постулат, и все приступают к своим обязанностям

– Идиллия, – резюмировал Кручек.

Он глядел с вершины холма на раскинувшийся внизу город. Цель поездки радовала взор. Город был не так уж мал, но казался игрушечным, едва ли не леденцовым. Стены желтого камня вытянулись «в струнку», зубчатые башенки с бойницами и красными колпаками напоминали шляпки подрябиновиков. Спицы узких улочек радиально расходились от центральной площади-ступицы со зданием ратуши на ней. Пестрая мозаика крыш, трубы, флюгера в виде рыбок и носатых чудаков, стаи голубей...

Казначей наставительно поднял палец.

– Гармония – в целесообразности и порядке.

– Угу, – кивнул приват-демонолог. – Особенно, ежели издалека. А вблизи, небось, окажется, как везде. Сточные канавы благоухают, прислуга ленива, в отеле кишат клопы. По вечерам – пьяные драки и благородные дуэли, которые мало чем отличаются...

С утра великий теоретик был не в настроении.

Хандра одолевала.

– Ты несправедлив к Брокенгарцу, друг мой, – вступился за идиллию Фортунат Цвях. – Я здесь бывал, а ты – нет. Скоро сам сможешь убедиться...

– Здесь нет сточных канав? Нет клопов в гостиницах?

– Увидишь, – загадочно улыбнулся венатор.

Он спешился, передал поводья гвардейцу и, кряхтя, полез в карету.

– Да уж, непременно, – буркнул доцент, с явной неохотой следуя за другом.

Складывалось впечатление, что Кручеком овладела брюзгливость, сбежавшая ночью от Августа Пумперникеля. Ибо казначей, напротив, воспрял духом, бросил поминутно жаловаться на неудобства и сиял, как новенький бинар.

Через полчаса они подъехали к городским воротам. В карауле стояли четверо стражников: кирасы поверх пунцовых мундиров, шлемы начищены до нестерпимого блеска, в руках – тяжеленные бердыши, похожие на столовые ножи из сервиза великанов. Предводительствовал стражей молодцеватый сержант. От подчиненных он отличался начальственным видом, длинным палашом и кошелем с гербом Брокенгарца, подвешенным к поясу.

Чудеса! – сержант умел читать. За пять минут он изучил верительные грамоты приезжих и возвестил, что «лица, прибывшие по личному приглашению курфюрста или просьбе магистрата, от въездной пошлины освобождаются».

Лицо главного казначея Реттии озарила счастливая улыбка.

Порядок и целесообразность!

– Но вот охрана у вас того: превышает, – не замедлил добавить сержант. – Согласно въездного эдикта, параграф шестой. Капрал! Велите эскорту спешиться, дабы пройти регистрацию. Сначала на весы, а после сообщите герру писцу звание, выслугу лет и каким оружием владеете. Если есть награды – полный перечень.

Капрал начал багроветь, как помидор на грядке. Цвет его лица стремительно приближался к цвету мундиров стражи. Вояка определенно решил, что над ним издеваются. Сержант же и не думал шутить. Стражники расступились, и за их спинами у ворот обнаружились весы.

На таких обычно взвешивают зерно и скот.

Над весами торчала мерная рейка со скользящей планкой. Рядом за столиком ждал писец в лиловом кафтане, раскрыв толстенный гроссбух и обмакнув перо в чернильницу. У чернильницы стоял бронзовый стаканчик с запасными перьями.

– Выполняйте, капрал, – высунулся Пумперникель в окошко кареты. – Порядок надо соблюдать!

Скрипнув зубами, капрал спешился.

Чуть замешкавшись, гвардейцы последовали за командиром.

Закипела работа. Один из стражников ловко управлялся с весами, другой звонко щелкал планкой по шлемам реттийцев, замеряя рост – и оба сообщали результат писцу, который заносил данные в гроссбух. После чего начинался допрос:

– Ваше званьице, любезный? Сколько годиков служим? Наградочки, грамоты, именное оружьице? Тэ-э-эк, ясненько. Ноль-девять эталончика. Попрошу следующего...

Завладев вторым пером, сержант делал пометки в отдельном талмуде, морща лоб и сосредоточенно шевеля губами.

Фортунат Цвях, уже имевший удовольствие посещать Брокенгарц, наблюдал за процедурой из окна кареты. Венатор был ленив и благодушен, как сытый удав, который уже никуда не торопится. Главный казначей не скрывал умиления. Он щурился от удовольствия, цокал языком и бормотал:

– Образец! Образец для подражания! Точность и скрупулезность, скрупулезность и точность. Ах, какие молодцы!.. Кстати, господа, – обратился он к спутникам. – Вы заметили, что от сержанта не пахнет перегаром? Вспомните наших орлов! От них же за лигу разит! А этот, можно сказать, благоухает...

– Табаком, – мрачно закончил Кручек. – Не люблю табак. А хорошее вино – люблю. И вообще, что за ерундой они занимаются? Скажите им, что мы заплатим, сколько скажут – и дело с концом.

Пумперникель всплеснул руками.

– Как вы не понимаете?! А еще теоретик! Они производят подсчет! Определяют размер пошлины с нашей охраны. Строго по закону! Это ли не прекрасно?!

– А от стражника, – добавил охотник на демонов, – пахнет не табаком, а табачной ароматической водой. Самый модный запах в этом году. Если здешние сержанты следят за модой, я могу это лишь приветствовать.

– Еще бы ты не приветствовал! Ты и сам дымишь, как вулкан!

– Между прочим, Мэлис нравится, – слегка обиделся Фортунат.

Кручек умолк: критиковать вкусы бывшей ведьмы он не отваживался.

– Взвешено, измерено, подсчитано! – сержант вырос у распахнутых дверей экипажа. – Согласно прейскуранту магистрата – два гривнинга и три пфеньги.

Венатор нахмурился.

– В реттийских бинарах, значит... э-э...

– Один бинар и шесть монов, – хором ответили сержант и Август Пумперникель.

– О, вы знаете курс? – майской розой расцвел казначей. – Мои поздравления, офицер! Хотел бы, чтобы все наши военные...

– Обязан по долгу службы!

Сержант был польщен, но старался не подать виду.

– Уверен, вас ждет скорое повышение!

– Ваши слова, да Вечному Страннику в уши! – сержант принял два бинара и отсчитал сдачу: вплоть до грошовой мелочи. – Добро пожаловать в славный город Брокенгарц! Дорогу до гостиницы знаете?

– Знаем! – беззаботно махнул рукой Фортунат. – Прямо, прямо и еще раз прямо. У вас тут и захочешь, а не заблудишься!

С этими словами они въехали в город.

* * *

До гостиницы «Дракон и Лилия», где им забронировали места, действительно пришлось ехать «прямо, прямо и еще раз прямо». Венатор ничуть не погрешил против истины. Миновав улицу Преумножения, реттийцы достигли цели в трех кварталах от центральной площади.

Над входом в гостиницу, оправдывая название, красовалась «дутая» чеканка, раскрашенная маляром. Благодушный дракон, подперев голову одной лапой, в другой держал чудесную лилию, с наслаждением вдыхая аромат цветка. Из ноздрей дракона курился дымок. На шее его висела золоченая медаль.

На медали были выбиты цифры: 3,7.

Гости принюхались: пахло лилиями! Честное слово! И не какими-нибудь, а совершенно конкретными, «дангопейскими тигровыми».

Снаружи гостиница выглядела пристойно. Трехэтажное здание темно-розового туфа, угловые эркеры, балконы второго-третьего этажей. На окнах – чистые занавески. Парадные ступеньки тщательно подметены, справа и слева от дверей – декоративные карлики-дубы в кадках. На двери – табличка на трех языках, включая реттийский:

«Есть свободные номера».

И сияющий колокольчик с витым шнуром, за который так и хочется дернуть.

– Прибыли, – сообщил Фортунат очевидное, выбираясь из кареты. – Капрал, спасибо за охрану в пути. В городе мы в опеке не нуждаемся.

Казначей не замедлил вмешаться:

– Будете сопровождать нас обратно через четыре дня, включая сегодняшний. Пока можете отдыхать. Мне сообщили, что вам надлежит остановиться...

– В «Верных друзьях», – закончил за него капрал. – Гостиница для военных. Знать бы еще, где она находится...

Он выжидательно смотрел на венатора, как единственного, бывавшего в Брокенгарце. Однако охотник на демонов лишь развел руками.

Мелодично звякнул колокольчик.

– Это рядом, господа военные! По улице Преумножения на два квартала назад – и направо. На третьем перекрестке увидите вывеску «Верных друзей». Гостиница на углу, не промахнетесь!

На ступеньках объявился портье – напомаженный, розовощекий, в бежевой ливрее с бледно-золотым шитьем и панталонах кофейного цвета. Портье был сама предупредительность и радушие.

– Благодарю, – кивнул капрал и ускакал во главе эскорта.

– Четыре дня, не забудьте! – крикнул вдогонку Август Пумперникель.

Фортунат Цвях поморщился. Ни к чему столько раз напоминать о сроке возвращения. Даже не обладая дурным глазом и скверным прикосом. Услышит небезызвестная Синяя Дама – и все пойдет наперекосяк. Бывали случаи...

И один только Матиас Кручек подивился странному поведению портье. Почему он с такой готовностью объяснял дорогу в чужую гостиницу? – и даже не попытался уговорить гвардейцев остановиться в «Драконе и Лилии»? Вдруг бы согласились?

Дополнительные постояльцы, заведению прибыль...

– Насколько я понимаю, мейстер Цвях, мейстер Кручек и герр Пумперникель? – обратился портье к гостям. – Счастлив вашей визитации, господа! Айн момент: я кликну слуг. Они возьмут ваш багаж и покажут кучеру место стоянки экипажей.

Багаж магов был снабжен «самобеглыми клеймами». Но к чему зря расходовать ману, заключенную в клеймах, когда имеются носильщики, и их услуги входят в стоимость проживания?

– Любезнейший! Что означает число «3,7» на вывеске отеля? – поинтересовался Кручек у портье, когда тот вернулся в сопровождении троицы усердных детин.

– Три целых, семь десятых эталона отеля. Сертификат Палаты мер и весов. Подтверждение Гильдии Отельеров в наличии. Можете ознакомиться: бумаги висят в холле, под стеклом.

– У вас все гостиницы сертифицируются? – слегка приподнял бровь Кручек.

– Разумеется! Гостиницы, лавки, прачечные: Это основа жизни и процветания Брокенгарца. К примеру, гостиница для военных – 1,5 эталона. А у нас – 3,7, представительский класс!

– Прекрасная система! – вмешался казначей, следуя за портье в холл отеля. – И каковы критерии эталона, к примеру, для гостиницы? Что соответствует стандартной единице?

– Я бы с удовольствием перечислил, но это займет много времени. С вашего позволения, я бы сначала хотел уладить все формальности с поселением. В своих апартаментах вы найдете справочник «Эталонные стандарты Брокенгарцского курфюршества». В любом отеле от двух эталонов и выше такой справочник есть в каждом номере.

– Весьма предусмотрительно! С каждой минутой мне все больше нравится ваш город.

– Я рад, герр Пумперникель!

– А ванны в номерах имеются? – буркнул приват-демонолог.

– Конечно! В любом отеле от трех эталонов... Желаете освежиться с дороги?

– Желаю!

– Ваш номер двадцать третий. Прошу записаться в книге. Карл! Наполни ванну в двадцать третьем!..

* * *

Пока рыжеусый здоровяк Карл, деликатно прикрыв дверь в основные апартаменты, наполнял медную ванну горячей водой, Кручек успел разложить скудный багаж и изучить номер. С особой тщательностью он осмотрел матрас и постельное белье в поисках клопов. Однако не обнаружил даже следов пребывания вредоносных кровопийц. Характерный запах отсутствовал. Белье было свежее, накрахмаленное, и благоухало розмарином.

Оглядевшись напоследок, приват-демонолог с опозданием приметил над входом рунированный кругляш цимексморта. Под амулетом висел листок-сертификат. Как и надпись «Есть свободные номера» – на трех языках.

«Cimexmort («клопомор»). Оберег, предохраняющий жилье от клопов, тараканов, жигалиц-сосунков, мокриц и сколопендр. От летучих насекомых не защищает. Амулет постоянного действия, гарантированный срок использования – не менее 85 лет. Дата изготовления – ...»

– Свежий. И трех лет нет, – оценил доцент.

«...из натуральных природных компонентов: порошок сушеного снулля (тип «инкубонис»), кора дуба толченая, сера вулканическая, пыльца крестоцвета восьмилистного, экстракт lacrimosa vulgaris. Залито смолой горной пинии с добавлением сока молочайника. Амулет рунирован Аскольдом Граппом, магистром Высокой Науки, 1,8 эталона. Не создает побочных магических эффектов, безвреден для людей и домашних животных. 1,2 эталона защитного артефакта постоянного действия 1-ой категории.»

Кстати, об эталонах! Портье говорил...

Справочник – монументальный фолиант в переплете из сафьяна – обнаружился у окна, на столике пантерного дерева. Пятнистый стол с ножками в виде лап леопарда не слишком гармонировал с обстановкой номера, выдержанной в пастельных тонах. Но приват-демонолога не волновала эстетика интерьера.

Да, Матиас Кручек слышал об удивительных порядках, царящих здесь. В конце концов, он сам прибыл сюда для помощи в известных измерениях. Но теоретик никак не предполагал, что буквально вся жизнь этого крошечного государства:

Судя по разделам справочника, эталонизации в Брокенгарце подлежала любая мелочь. Гостиницы, лавки и прачечные, упомянутые портье. Мастерские, конюшни, мельницы, амбары, причалы, кареты... Люди-специалисты: золотарь и ювелир, кельнер и бургомистр. Движимое и недвижимое имущество. Предметы роскоши и утварь. Услуги девиц легкого поведения и труд палача.

В обязательном порядке.

Каждому сверчку – свой эталон.

«Если только фолиант – не плод тщательно продуманной мистификации!»

Последнюю мысль Кручек отмел сразу. В противном случае следовало допустить, что все население Брокенгарца вовлечено в заговор по обману доверчивых приезжих. И справочник написан исключительно с целью розыгрыша постояльцев «Дракона и Лилии».

– Ваша ванна готова, герр Кручек.

* * *

Палата мер и весов располагалась на центральной площади, рядом с ратушей. Кручек с Пумперникелем отправились туда пешком. С Фортунатом приват-демонолог договорился встретиться ближе к вечеру в таверне «Чумазый Фриц». У Цвяха в городе имелись свои дела, так что пути старых друзей на время разошлись.

Главный казначей принарядился: кафтан песочного цвета с позументами, Орден Рачительности I степени, панталоны с бантами, башмаки с золочеными пряжками. Картину завершали легкая тросточка и саквояж телячьей кожи. Кручек вынужден был отдать должное молодому человеку, которому удалось соединить элегантность столичного франта с официальной представительностью.

Казначей глазел по сторонам, примечая надверные бляхи, таблички и вывески с выбитыми на них цифрами. Он щурился сытым котом, стремительно производя в уме некие вычисления. Молодой человек тоже успел ознакомиться со справочником, и непременно прихватил бы его с собой, если бы не изрядный вес последнего.

– И заметьте, – с воодушевлением, в третий раз за пять минут сообщал Пумперникель, – что в выходных данных значилось: «Книга соответствует 7,3 эталона справочного пособия»! Восхитительно!

Невозможность ежесекундно заглядывать в столь дивный труд – и та не могла омрачить безоблачного настроения Августа Пумперникеля. Он определенно был счастлив. «Я попал в рай!» – говорили его глаза.

В особый рай для арифметов и казначеев.

«Возможно, счастье является заразным, – размышлял Кручек. – Если так, то хорошо...» Он удивлялся, нигде не видя ни одной сточной канавы. Характерный запах нечистот не ощущался. Похоже, город был оснащен системой подземных стоков, куда, в частности, уходила прикрытая крышкой сливная труба, обнаруженная в ванной комнате.

Рядом с трубой стояла ночная ваза: про запас.

Однако причина бегства хандры крылась не только в отсутствии клопов и наличии канализации. Нежась в теплой воде, Кручек неожиданно для себя сформулировал безупречное опровержение 2-го постулата Родклифа Твердыни, лежащего в основе теории восходящего развития некоренных инферналов.

Это означало конец двухмесячной апатии и мыслительного застоя. Свежие идеи уже роились трудолюбивыми пчелами, унося нектар фактов и пыльцу рассуждений в грандиозные ульи научных концепций. Опровержение 2-го постулата с неизбежностью приводило к преобразованию теории восходящего развития в теорию развития циклического, что, в свою очередь...

«Удачно я оказался в Брокенгарце, – подумал Кручек, входя в здание Палаты мер и весов. – На Вальпургиалии собирается масса некоренных инферналов. И я смогу найти блестящие подтверждения новой теории...»

* * *

Ознакомившись с бумагами реттийцев, сменный распорядитель Палаты без промедления провел их в залу Возвышенных Измерений. Соискатели на звание мага-эталона уже ждали. Белобрысый юнец-колдун, тучный волхв-аччендарий, похожий на дикого хрыча с усами-клыками; застенчиво улыбался коротышка-некромант в цветастой робе; беседовали о чем-то бранный маг, желчный и сухой, со степенным душкой-малефиком...

На длинном столе в образцовом порядке были выставлены приборы. Рунированные пробирки для взятия образцов крови. Шеренга небьющихся колб Стефануса с заключенными внутри лярвами-дегустаторами. Ауропробник на трехногом штативе, с вращающимся барабаном сменных реторт. И, словно полководец над войсками, выстроенными на плацу – дилигентивный манометр.

Считать общую мана-фактуру каждого из соискателей мог бы любой дипломированный маг. Однако при расчетах эталона требовалась невероятная точность, и манометр был незаменим.

Корпусом прибору служил череп морского змея, надежно защищая тонкую «начинку» от случайных внешних воздействий. Кроме того, череп с игольчатым гребнем и костным «ошейником» отвечал за функцию сообщения результатов.

Внутри сего впечатляющего вместилища обитала колония эфирных инсектоидов, спеленутых «кисеей стабильности». Едва к глазницам манометра прикасался человек или иное существо, обладающее запасом маны, инсектоиды без промедления откликались. Чем более сильный чародей прикладывал ладони к двум из шести глазниц, тем сильнее возбуждалась колония. От кисейного кокона, удерживавшего колонию, к внутренним стенкам черепа тянулись эластичные жгутики, передавая вибрации. Преобразующие цепочки рун приводили в действие инвокационные мембраны, и костяная «голова» вслух сообщала уровень маны испытуемого, с точностью до восьмого знака после запятой.

Примерно так Кручек объяснил действие манометра любопытствующему казначею. Ряд нюансов, утомительных для тех, кто несведущ в Высокой Науке, он опустил. С благодарностью выслушав пояснения, Август Пумперникель начал придирчиво изучать аккуратные стопки расчерченных бланков и незаполненных таблиц.

С этим предстояло работать непосредственно ему.

– Методика предварительного обсчета данных вам знакома?

– До мелочей, – кивнул Пумперникель.

– Нужна ли вам помощь писца? – осведомился маг-медикус.

В его обязанности входило взятие проб крови у соискателей, с быстрым заживлением порезов.

– Благодарю вас, я сам. В своих записях мне легче будет разобраться.

– Тогда приступим, господа.

Первый соискатель, белобрысый юнец, подошел к манометру и возложил дрожащие ладони на глазницы. Внутри прибора произошло шевеление.

– 0,61234377 декасингеля по шкале Кирхмайера, – доложил череп.

Колдун с грустью вздохнул.

Впрочем, шансы у него еще оставались.

CAPUT IV

где Август Пумперникель с ужасом понимает, какая каша заваривается вокруг него; маги и казначей собираются в «Чумазом Фрице», где становятся свидетелями яростной дуэли, и наконец раскрывается зловещая тайна XIII Вальпургиуалий

– О! А это у вас что?

– Интегральная формула расчета динамики накопления маны. С учетом поправочных коэффициентов.

Кручек отхлебнул глоток пива и покосился на казначея. Увлекшись выкладками, Пумперникель забыл о своей кружке, с головой окунувшись в изучение врученного ему пергамента.

Внезапно молодой человек зашелся хохотом.

– Вам моя методика кажется смешной? – обиделся доцент.

– Да нет же! Я ничего не смыслю в магии, но с математической точки зрения ваша методика превосходна! Она позволяет добиться куда большей точности, нежели старая. В вас умер великий арифмет!

– Благодарю, – сухо отозвался Кручек. – Зато, говорят, родился неплохой теоретик Высокой Науки. Но что же тогда вызвало у вас приступ веселья, сударь?

– Формула! Посмотрите сами! Очень забавно получилось. Нет-нет, в ней все правильно! Просто смешно...

Приват-демонолог в свою очередь склонился над пергаментом, внимательно изучил собственную формулу – и вдруг хрюкнул громко до неприличия.

– Вы правы, сударь! Вы абсолютно правы. А если провести обратное преобразование... Ха-ха-ха!

Двое мужчин хохотали до слез. Пумперникель даже пиво пролил – к счастью, не на пергамент.

– Ерунда, – махнул рукой Кручек, утирая слезы. – Новое закажем.

– Вы заметили, что у них пиво одного сорта по разной цене?

– В самом деле? Где-то тут я видел аспидную доску:

Действительно, на доске, установленной близ входа в аустерию, мелом было начертано следующее:

ПИВО:

«Бургбир» (светл.), 1,0 – 1,5 пфеньги за пинту.

«Бургбир» (светл.), 1,5 – 2 пфеньги за пинту.

«Бургбир» (светл.), 2,2 – 3 пфеньги за пинту.

«Кровь Нижней Мамы» (темн.), 1,3 – 2 пфеньги за пинту.

«Кровь Нижней Мамы» (темн.), 2,4 – 3,5 пфеньги за пинту.

«Кровь Нижней Мамы» (темн.), 3,0 – 4,5 пфеньги за пинту.

«Бархатная смола» (портер), 3,8 – 1 гривнинг за пинту.

– Эй, любезный, – казначей щелкнул пальцами, подзывая кельнера.

– Да-с, господа!

Кельнер выскочил, как джинн из распечатанной бутылки. Поверх зеленого фартука у него красовалась бляха с цифрами: 1,8.

– А скажи-ка, любезный... В чем, к примеру, разница между «Кровью Нижней Мамы» за три с половиной пфеньги – и за четыре с половиной?

– Извольте-с! Первое сварено в пивоварне Якоба Штеера, и в нем 2,4 эталона. Второе – из пивоварни Клауса Хольне. В нем 3 эталона.

– Они отличаются на вкус?

– Смею вас заверить, отличаются.

По-реттийски кельнер говорил без акцента. В свое время курфюршество входило в состав Бреннской империи, основанной Пипином Саженным, со столицей в Реттии. И хотя Брокенгарц давно обрел статус отдельного государства, реттийским здесь владело большинство жителей.

– Разницу-с в 0,2 эталона ощутит лишь опытный дегустатор. Но разницу в 0,6 почувствует любой, кто хотя бы раз пробовал хорошее пиво. Существует допуск в 0,1 эталона, и никак не более-с!

– Ага! – глаза Пумперникеля загорелись. – А не случается ли ошибок при определении «эталонности» напитка? Или, хуже того, подделок сертификатов?

– Что вы, господа?! – изумился кельнер. – Как можно-с?! Любая пивоварня дорожит своей репутацией! В Брокенгарце с этим строго-с. А за подделку сертификата полагается смертная казнь! Это тягчайшее государственное преступление! Подрыв основ!..

– Благодарим за пояснения, любезный. Какое пиво мы перед этим заказывали?

– «Кровь Нижней Мамы», 2,4 эталона.

– Тогда принесите нам еще по кружечке той же «Крови», но уже трехэталонной. Для сравнения.

– Прекрасный выбор! Айн момент. Господа желают чего-нибудь к пиву-с? Кнедлики? Капустняк? Сосиски? Крендельки с солью?

– Пару крендельков, – заказал казначей, не желая портить аппетит перед ужином.

Трехэталонная «Кровь» и вправду оказалась заметно лучше. Цвет, густота, бархатистость; легкая, едва заметная горчинка, тонкие оттенки послевкусия...

– Замечательно, – губы молодого человека не покидала блаженная улыбка. – Как все продумано! Не то что у нас. Выставил корчмарь кислятину – можешь разве что в рожу ему выплеснуть. А тут хлоп – и прикрыли заведение. Или пожалуйте на плаху!

Куда большее удовольствие, нежели от доброго пива, он получал от самого факта существования правильной системы, где все рассчитано, измерено и учтено. А уж то, что и сам он ныне причастен к столь полезному делу, доводило Пумперникеля до экстаза.

«Защитная реакция, – подумал доцент. – Сам же рассказывал о кошмарном сне, и вот – радуется...»

– Великий город!

Восторженные разглагольствования спутника порядком надоели Кручеку. Да и идея отправлять корчмарей на плаху за кислое пиво не казалась привлекательной. Эдак в Реттии и корчмарей-то не останется! А вот в рожу плеснуть – это правильно. Это по-нашенски.

И радость, и корчмарь живехонек.

– Вы ознакомились с методикой окончательных расчетов?

– Готов приступить хоть сейчас!

– Не стоит торопиться. Предлагаю осмотреть город и поужинать. Вечером мы с мастером Фортунатом договорились о встрече. Если желаете, можете присоединиться.

Кручек искренне надеялся, что казначей откажется.

– Право, мне неудобно. Вы – друзья, коллеги... Я буду лишним. Пожалуй, я отдохну в гостинице.

– Не смею настаивать, – с облегчением вздохнул приват-демонолог.

– Кельнер! Счет, пожалуйста.

– Вот сдача-с, господа.

– Оставьте себе!

– Благодарю вас, но это никак не возможно.

– Почему?!

– Моя квалификация – 1,8 эталона, – вздохнул кельнер. – Мне не положено брать чаевых свыше девяти процентов от общего счета. Возьмите сдачу, не губите!

* * *

– Вы обратили внимание, как система эталонной сертификации способствует повышению общественной морали? – соловьем разливался Пумперникель, идя через площадь. – У нас бы взял, сколько дали, и глазом не моргнул! Хозяин не видел; а мы – приезжие, здешних порядков не знаем. Так нет же! Исключительной честности люди! И это еще раз подтверждает:

– Вы бы лучше по сторонам смотрели, сударь. А то уедете, ничего не увидев...

– В каком смысле?! – возмутился молодой человек, сбитый с мысли.

– В прямом. Вот, к примеру, здание ратуши. Оценили?

Пумперникель замедлил шаг и задрал голову вверх.

Ратуша нависала над площадью величественным кораблем-трехмачтовиком. Острые шпили пронзали небесную синь, силясь достичь Вышних Эмпиреев. Радужной чешуей дракона, раскинувшего крылья, переливалась в лучах заката глазурованная черепица крыши. Стрельчатые окна фасада подчеркивали стремление вверх. На фронтоне, в окружении мифических альбасанктусов и витагаудов, простерла руки статуя Третейского Заступника – Сениса Пристрастного, надмирного опекуна Брокенгарца. Сенис выглядел натуралистично: плешив, седобород, в дырявой мантии и шипастых сандалиях на босу ногу.

В простертых руках он держал кружку пива и измерительную линейку, демонстрируя Овалу Небес несомненные достижения и добродетели подопечных горожан.

– Оценил. На постройку ушло примерно сто двадцать семь тысяч бинаров. Если мне удастся осмотреть внутреннюю отделку и убранство, я смогу сказать более точно.

Глядя на вытянувшееся лицо приват-демонолога, казначей счастливо расхохотался.

– Здорово я вас купил, а?! Нет, мэтр, Август Пумперникель способен не только считать деньги! Чувство прекрасного мне не чуждо. Совершенство геометрических форм, цветовая гамма и гармоничность конструкции, подчиненной единому замыслу... Вы правы. Город стоит того, чтобы я его осмотрел.

Кручек надеялся расстаться с казначеем у края площади. Но оба задержались у широченного рекламного щита, сплошь заклеенного афишами.

– XIII Вальпургиалии: фестиваль инферналов, – вслух прочел Пумперникель.

И повернулся к спутнику:

– Фестиваль инферналов? Как это понимать?!

– Вы что, не в курсе? Читайте, тут все написано.

«МОЯ БОРЬБА»

Открытый симпозиум немертвых

 Тема: противодействие ловчей и сдерживающей магии. Амулеты, обходные пути, использование особых способностей. Докладчики: обер-игис Арчимбольдо Склиз, заслуженный упырь Никодим Проклятущий, зыбкий спектрум Джозеф Неуловимчик – и наш таинственный гость-инкогнито под псевдонимом Морок де Безлиц.

Вход для живых – свободный.

Выход – по специальным приглашениям.

«ЛЮБИ МЕНЯ, КАК Я ТЕБЯ!»

 Семинар по аттрактивному соблазнению без афродизиации. Суккубара Алисия Венанда делится трехсотлетним опытом. Для существ женского и близкого к женскому пола – вход свободный.

«ТАМ, ЗА ПОВОРОТОМ»

(опасности посмертного существования, и как их избежать)

 Мастер-класс для начинающих вампиров. Ведущая – мэтресса-вамп Клотильда Дваждырожденная (стаж – 271 год). Приглашаются некоренные инферналы со стажем посмертия до 15 лет. Стоимость участия – пинта «сока» первой свежести.»

«Закрытое заседание Клуба Коренных. Только для членов клуба.»

XIII ВАЛЬПУРГИАЛИИ

Итоги голосования и награждение победителей по номинациям:

– Вампир года;

– Инкубус (суккубара) года;

– Подвижник года (за наведение мостов доверия);

– Любимец Нижней Мамы;

– Гроссмейстер (авторитарным решением Комитета Отцов).

Лауреаты награждаются ценными артефактами и памятными дипломами фестиваля.

МЕЖРАСОВЫЕ БРАКИ: КОНФЛИКТЫ И ПУТИ ИХ РАЗРЕШЕНИЯ

Конструктивный диспут. Практические рекомендации по итогам диспута. Эксперт – хомолюпус Кош Малой из Глухой Пущи.

СВОБОДА ВОЛИ У ПОДНЯТЫХ: МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

Доклад: «Активация тонких слоев ауры дрейгуров». Прения и дискуссия. Докладчик: Эфраим Клофелинг, гроссмейстер СВН Чуриха.

ЛЮДИ И ДЕМОНЫ: НЕЛЕТАЛЬНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО

Публичная лекция

– Это: всерьез? Они сюда съедутся?

Главный казначей Реттии побледнел. Когда он обернулся к Кручеку, в глазах молодого человека на миг сверкнуло закатное солнце, вкупе с бледностью придав казначею сходство с участниками фестиваля.

– Уже съехались, сударь. Уже-с, – тайно злорадствуя, улыбнулся приват-демонолог. – И если упыри, игисы или, скажем, спектрумы при свете на улицах не покажутся, то суккубары, не говоря о хомолюпусах...

Август Пумперникель затравленно огляделся по сторонам. В каждом прохожем ему чудился кровожадный демон.

– А люди? Как же – люди?!

– А что – люди? Ну, съедят какую-нибудь молочницу, или выпьют зеленщика, – с напускным равнодушием бросил Кручек. – Так подобные инциденты безо всяких Вальпургиалий случаются. С другой стороны, надо же нечисти, нежити и представителям полиморфных рас где-то собираться? Обсуждать насущные дела и проблемы? Почему бы не в Брокенгарце?

Казначей был потрясен широтой взглядов доцента Реттийского Универмага. Еще больше его потрясла перспектива находиться более трех суток в городе, наводненном инкубусами, упырями и «представителями полиморфных рас». Разумеется, молодой человек прекрасно знал, что на просторах земной тверди водится ряд не слишком приятных существ, которые употребляют людей в пищу.

Но существа эти до сих пор водились где-то далеко, за тридевять земель.

Столицу Реттии, где имел счастье проживать казначей, надежно защищали крепостные стены, сеть заклятий, стража, армия, лейб-гвардия, квизиторы Бдительного Приказа и вигилы Тихого Трибунала, венаторы, ложа Бранных Магов... Лично Просперо Кольраун, в конце концов! Если неприятные существа кого и ели-пили, то Августа Пумперникеля их кулинарные предпочтения никоим образом не касались.

Теперь же он с пронзительной ясностью ощутил: опасности подвергается конкретная персона. Не абстрактный «кто-то», но ты, дорогой и любимый, имеешь все шансы разнообразить чужое меню.

– А власти?! Курфюрст, магистрат, Коллегиум Волхвования? Они-то куда смотрят?!

– Гармония – в целесообразности и порядке, – наставительно поднял палец Кручек, удачно скопировав жест и интонации казначея. – Целесообразность несомненна: организаторы фестиваля платят серьезный взнос в казну Брокенгарца. И в промежутках между Вальпургиалиями воздерживаются от бесчинств в черте города. А порядок будет соблюден, не сомневайтесь. Городская стража бдительно охраняет участников фестиваля от посягательств со стороны людей.

– Охраняет – участников?!!

– Ну да. Нехорошо, знаете ли, получится, если на мастер-класс для молодых вампиров ворвется маниак, закованный в рунированное серебро и увешанный чесноком, со связкой осиновых кольев наперевес...

– А как насчет нас?! Меня?! Кто защитит меня от этих... участников?!

Кручеку стало жаль испуганного казначея.

– Успокойтесь, сударь. Как вы думаете, зачем здесь собираются охотники на демонов, лучшие из лучших? С какой целью сюда прибыл мастер Фортунат? Во время Вальпургиалий в Брокенгарце царит Чётная Дюжина. Сродство мана-фактуры венаторов обеспечивает резонансный синергизм их действий, многократно усиливая магическую силу охотников. Фактически, их ауры сливаются в единый кустодиальный купол, накрывая Брокенгарц и позволяя ощутить агрессивные эманации, чей уровень превышает контрольный предел Шеффена-Делакруа...

Август Пумперникель слушал очень внимательно. Хотя и мало что понимал в терминологической тарабарщине Высокой Науки, в которую с головой окунулся увлекшийся приват-демонолог. Когда Кручек закончил, казначей кинулся его обнимать.

– Спасибо, мэтр Кручек! От всего сердца! Я с благодарностью принимаю ваше приглашение!

– К-какое приглашение? – растерялся доцент.

– Присоединиться к вам и мастеру Фортунату. Вы предлагали, помните? Теперь, по зрелом размышлении, я согласен. Если в городе – раздолье демонам, то рядом с прославленным венатором я буду в полной безопасности. Уж он-то в случае чего сумеет защитить нас! Идемте, я готов.

Август Пумперникель успокоился.

А Матиас Кручек проклял свой длинный язык.

* * *

«Чумазый Фриц» располагался ближе к северной окраине города. Пока приват-демонолог с казначеем добрались до таверны, начало смеркаться. Узкие улочки тонули в зловещих киноварных тенях. Последние лучи светила – распухшего, багрового, неспешно валящегося за горизонт – отражались от черепичных крыш, туфовых стен, витражных стекол, щедро раскрашивая темной кровью уходящий день.

Что ничуть не добавляло Пумперникелю оптимизма и душевного спокойствия.

Воспряв было духом, молодой человек вновь принялся опасливо озираться по сторонам. Он сторонился случайных прохожих и норовил укрыться за широкой спиной мэтра Кручека. Увы, тщетно. Ширины спины хватило бы и на пару Пумперникелей, зато ростом долговязый казначей удался на голову выше доцента. Спрятаться до конца никак не удавалось.

Со стороны маневры выглядели комично.

– Да успокойтесь же! – не выдержал в конце концов Кручек. – Солнце еще не зашло, а до таверны – рукой подать. Кроме того, я все-таки маг высшей квалификации.

– Вы теоретик, – вздохнул казначей. – Мне бы практика.

– Не унижайте теорию, юноша! Элементарный «секач» или «гром среди ясного» я уж как-нибудь сотворю...

Народу на улицах прибывало – несмотря на скорое и неминуемое пробуждение орд нежити, оккупировавшей город. Казначей дивился беспечности брокенгарцев. Вместо того, чтобы отсиживаться дома, они, можно сказать, сами лезли демонам в зубы.

– Фестиваль все-таки. Праздник, – бросил Кручек в ответ на его недоуменный вопрос.

– Праздник?!!

– Ну да. Народные гуляния, публичные диспуты. Карнавал, песни-танцы...

– Я решительно отказываюсь вас понимать!

– И не понимайте на здоровье. Положитесь на венаторов, как здешний народ. Народ, он на кого попало не положится, верьте моему слову. Кроме того, чувство опасности обостряет ощущения.

– В этом есть своя логика, – вынужден был признать Пумперникель. – И все же, я бы не стал так рисковать ради сомнительного удовольствия...

– Тем не менее, вы сейчас на улице.

– Я – другое дело! – запальчиво возразил молодой человек. – Я спешу под защиту... Ой! Вы видели?!

Бледная, как смерть, девица улыбнулась казначею, обнажив аккуратные клычки.

– Овал Небес!

– Перестаньте орать, сударь. На нас оглядываются.

Кручек походя тронул ауру девицы – дабы удостовериться окончательно в том, в чем изначально не сомневался.

– Она не вампиресса.

– А кто?!

– Не знаю. Горничная. Стряпуха. Дочка каретника. Пудра творит чудеса.

– А зубы? Клычищи?!

– Накладные. Говорю же вам, Вальпургиалии – фестиваль. А для местных еще и маскарад. Стемнеет, начнутся фейерверки... Кстати, мы пришли.

Вывеской таверне служил черный-пречерный трубочист в высоченной шляпе и с трехэталонной медалью на груди. Видимо, тот самый Фриц. Глаза трубочиста по случаю праздника горели адскими углями – здесь не обошлось без толики колдовства, а скорее, без двух замаскированных лампадок.

Таверна была полна народу. От стола в дальнем углу доценту с казначеем призывно махал рукой Фортунат Цвях. Компанию ему составляли двое: лысый старик со шрамом на щеке – и веселый румяный толстяк. Старик накинул на плечи потертую куртку из замши, толстяк же щеголял камзолом цвета петушьего хвоста.

– Разрешите вас представить, господа. Мастер Гарпагон, венатор. Мастер Люстерка, венатор. Сударь Пумперникель, главный казначей Реттии.

– Душевно рад! – пророкотал толстяк Люстерка.

Желая отвесить поклон, он с трудом выбрался из-за стола. Но по дороге забыл о поклоне, выкинул танцевальное коленце и полез обратно.

Лысый Гарпагон кивнул.

– А уж я-то как рад, господа! В кромешном ужасе, грозящем захлестнуть славный, чудесно обустроенный Брокенгарц, вы – единственная защита для мирных людей вроде...

– Ужас, сударь? Кромешный?

– Всеконечно, судари мои! Вальпургиалии! – шабаш, оргии, насилие...

Люстерка прыснул, зажав рот ладонью. В глазах Фортуната заплясали озорные бесенята. Даже хмурый Гарпагон соизволил ухмыльнуться.

– Матти, что ты наплел этому бедняге? Я понимаю, когда приходится пудрить мозги любимой супруге, чтоб она не увязалась следом на скромный мальчишник... Но сударь Пумперникель? Он все-таки мужчина!

– Ну, он слегка подшутил надо мной, – краснея от смущения, начал оправдываться Кручек. – Вот я и решил, в свою очередь...

– Да как вы смеете, сударь?!!

Нет, возмущенный крик, орлом взлетев над глухим гомоном таверны, принадлежал отнюдь не главному казначею Реттии, начавшему запоздало понимать, что ему примерили шутовской колпак.

– Я требую извинений!

– И не подумаю!

– А я требую!

– А я и не думаю!

– А я...

– А я...

– А вы!..

Реттийцы обернулись вовремя. На их глазах молодой гусар в лазоревом ментике с эполетами штабс-гефрайтера выплеснул содержимое своего кубка в лицо верзиле-гумаймейстеру, как именовался в курфюршестве командир батареи тяжелых катапульт.

В ответ щеки штабс-гефрайтера отхлестали перчаткой.

– Дуэль!

– Дуэль!

– Здесь и сейчас!

– Согласен!

Как правило, дуэлянты находили более подходящее место для решения вопросов чести, нежели битком набитая таверна. Но никто и не подумал оставить «Чумазого Фрица». Секунданты нашлись быстро, благо за столом пировали сослуживцы обоих драчунов.

– По праву оскорбленной стороны вы можете выбрать оружие.

– Палаши, – заявил гумаймейстер, буравя противника тяжелым взглядом из-под бровей, напоминавших клочья бурого мха.

– Вы владеете палашом, герр штабс-гефрайтер?

– Безусловно!

– Выбор оружия сделан.

Шум и звон кружек смолкли. Все затаили дыхание, наблюдая за стремительным развитием событий.

– Попрошу ваши фехтовальные сертификаты, господа. Правила вам известны. Согласно дуэльному кодексу, каждый передает сертификат секунданту противной стороны. Первым оглашается эталонный уровень обидчика, вторым – оскорбленного. Готовы?

– Да!

– К барьеру!

Дуэлянты одновременно извлекли из-за пазухи тоненькие книжицы, переплетенные в желтую кожу с тиснением. Миг, и книжицы ушли к секундантам. Пожилой гумайен-обершутце, секундант катапультиста, первым раскрыл книжечку гусара.

– Палаш: 1,7 эталона, – объявил он.

Гусар одарил соперника надменной усмешкой.

Юный обер-фенрих, вызвавшийся секундировать штабс-гефрайтеру, долго листал книжицу катапультиста в поисках нужной страницы. А когда наконец нашел – судорожно сглотнул, дернув кадыком, прежде чем объявить высоким, девичьим голоском:

– Палаш: 2,1 эталона.

Усмешка поблекла на лице гусара.

– Итак, оглашаю результат дуэли. Победу одержал барон фон Шварценкопф, гумаймейстер 1-й отдельной батареи тяжелых катапульт. Вы удовлетворены, господа?

– Да.

– Да.

Гусар медленно, словно постарев лет на двадцать, поднялся, бросил на стол горсть монет и, ссутулясь, побрел к выходу. Катапультист зыркнул ему вслед и отвернулся.

– Что, и это все?!

– Все, сударь Пумперникель. Именно так дуэлируют в Брокенгарце. Кстати, Вальпургиалии, столь возбудившие вас, опасны для жизни и здоровья ничуть не более.

Приват-демонолог развел руками и закончил:

– Если не верите, зайдите в ратушу и прочитайте договор между курфюрстом Бонифацием Удалым и инкубусом-расстригой Вальпургом. Там все расписано до мелочей.

CAPUT V

в котором волны Вальпургиалгий несут друзей по городу, Август Пумперникель блистает в диспуте, становясь любимцем публики, а венатор с приват-демонологом мирно почивают на кладбище, где с ними случается боковой залёт

– Д-дорогой Фарт!

– Д-да?

– Ты уверен, что с д-д... с д-дду...

– Д-да?

Кручек сосредоточился.

– ...с нашим юным д-другом буд-дет все в поряд-дке?

Приват-демонолог чувствовал себя великолепно. Лучше не бывает. Правда, что-то стряслось с буквой «д»: во время произнесения она двоилась и троилась. Но это пустяки, дело житейское.

– Д-да! Там еще осталось?

Кручек пошарил в высокой траве. Пальцы ухватили за горлышко объемистую бутыль в оплетке из сухой виноградной лозы. Внутри с уверенностью булькнуло.

– Бид-дон! Полный бид-д-дон!

– Д-дай. Д-до д-д-дна!

– Ты и вправд-д-ды-ды... взаправд-д-ду уверен? – теоретик грузно оперся о могильную плиту, протягивая бутыль Фортунату. – Он ушел в д-дурной компании...

Венатор ответил не сразу. Как изголодавшийся упырь, он присосался к горлышку бутыли баданденской «Инфанты», розовой, словно облака над морем, и долгое время был занят.

«И куд-да в него столько лезет? – подивился Кручек. – Тощий жерд-дяй, живота лишен... Наверное, чары.» О том, что сам он выхлебал разного винца ничуть не меньше приятеля, теоретик как-то позабыл.

Два мага высшей квалификации вольготно расположились на городском кладбище. Умный градостроитель обнес Брокенгарц крепостной стеной «на вырост», с большим запасом. И новые кварталы второй век строились, и для погостов места хватало с избытком. Мри, не хочу! Похоже, здесь покоились зажиточные брокенгарцы. Мрамор и гранит надгробий, величественные памятники и склепы, куда легко «паковались» целые семьи, говорили сами за себя.

Серп луны, успев чуточку пополнеть, хитро ухмылялся с Овала Небес, усыпанного блестками звезд гуще, чем мордашка лейб-фаворитки. Теплая летняя ночь ласково приняла мир в свои объятия. Таинственно шелестели кусты дружинника и лисотрава. В ветвях путался легкий ветерок, овевая лица друзей. Конечно! Шикарная идея! Где еще приличные люди могут найти покой и уединение, дабы скоротать время за приятной беседой?

Только на кладбище!

Не в гостиницу же возвращаться?

– ...Сейчас мораторий, Матти, – отозвался наконец Фортунат Цвях. – Мо-ра-то-рий! Понял? Ни одна морда... мора... Короче, никто – никого. Праздник! Если что – им за Круг Чётной Дюжины не выйти. Мы ж из-под-д... земли из-под!.. Понял? Тут сейчас безопаснее, чем в Реттии на День Мезот-теи... Теоиз-зме... Тезо-име-нинства! Вот.

– А компания?.. Д-дай сюд-да!

– Что – компания?

На сей раз надолго замолчал Кручек.

– Буль-буль-буль... Д-дурная компания. Бесы, д-демоны, д-девица эта...

– О! – со значением поднял палец венатор. Не иначе, перенял жест у казначея. – Д-девица!

– На суку... сук-кубу... на сукку-бару смахивает!

– Ты что, ее не щупал?! – изумился Фортунат.

– Нет.

Кручек серьезно задумался и вдруг заорал на весь погост:

– Нет!!! Я теоретик!

– Да не ее саму, – махнул рукой венатор, досадуя на непонятливость друга. – Хотя вообще стоило бы, для торжества теории... Ауру щупал?

– Н-нет...

– А я слегка потискал. Она такая же суккубара, как ты – аббадон.

– Я не абад-д-д-дон!

– Вот и она – хомофелина. Хвост, клыки, веселый нрав. Везет казначею на баб... Пока он с ней, я за Августа спокоен!

Венатор подмигнул доценту с видом опытного ловеласа.

– П-почему?!

– Он ей нужен живой и бодрый. Если оборотниха на парня глаз положила – любому глотку за свою добычу перервет. Кошечки, они упряменькие...

Фортунат мечтательно вздохнул.

* * *

Сперва они сидели в «Чумазом Фрице». Сидели красиво: свиные голяшки в меду, цыплята на вертеле, капуста с моченой клюквой, пиво и «спотыкач». Доев капусту, Гарпагон показал, как делается «Пламень Бездн». Смешать то, что есть, плюс два раза наугад, плюс экстракт черемши, рассол, перец-чернец и чесночная вытяжка.

– Ну как?

«Пламень» единодушно признали амброзией.

После него «спотыкач» пился, как вода.

Августа Пумперникеля известие о безопасности фестиваля заметно приободрило. Да и близость к троице венаторов вселяла уверенность. Тем не менее, он с подозрением косился на каждого нового посетителя таверны и требовал разъяснений.

– Этот уж точно из гроба восстал! – приставал он к Кручеку.

– Все там будем, – отбивался доцент.

– А глаза почему горят?

– Соком флюгереллы закапал.

– А у этого рога!

– Ну, супруга гулящая...

– А этот!.. рожа-то, рожа!..

– Что?!

– Извините, мастер Люстерка, не сразу признал...

Военные, обсудив дуэль, ушли. Освободившийся стол мигом оккупировала развеселая, неестественно румяная компания. От закусок они отказались, зато кельнеры с ног сбились, таская кружки, стаканы и бокалы. «Алые паруса», «Кровавая Клара», «Кровавый Карл», «Кровь коралла», «Sanguineus imber»... Осмелев, казначей втерся к румяным в доверие. Он объявил, что желает угостить всех, в обмен на право отхлебнуть из каждой посудины. Идею встретили овациями, и молодой человек застрял у случайных друзей надолго.

К магам он вернулся осоловевшим, что называется, «до соловьиного визга». В лице из красок преобладали кармин, пурпур и киноварь. Настроение взлетело до небес и висело, покачиваясь.

– Наупырячились, сударь? – спросил толстяк Люстерка, добрая душа.

– В смысле?

– В прямом, – венатор начал указывать пальцем, мало заботясь о приличиях. – Два игиса, один спектрум, парочка вампиресс... Молоденькие, не старше шестидесяти. Верно, коллеги?

– Ага, – подтвердил Фортунат. – Трое упырьков вульгарис, брукса, шикса... Еще инкубус к ним затесался, дурачок.

Моргая, Пумперникель силился понять: розыгрыш, или нет?

– Но почему они такие...

– Румяные?

– Жизнерадостные?

– Общительные?

– Да!

– Праздник, – буркнул Гарпагон Угрюмец. – Когда праздник, надо радоваться.

– А румянец – дело наживное. Хлебнул раз, хлебнул два, вот и румянец.

– Чего хлебнул?

– Ну что вы там на брудершафт хлебали? Молоко с кровью? Во все заказанные напитки обязательно входит свежая кровь, – просветил казначея мэтр Кручек.

– Н-на... н-наша?!

– Обижаете! «Фриц» – приличное заведение. Три эталона, между прочим! Здесь клиентам свиной крови не предлагают. Завсегдатаям хозяин лично сцеживает...

Лицо Августа Пумперникеля страдальчески исказилось. Однако мастер Люстерка знал верное средство. Добрый подзатыльник и кубок эмурийского спасли казначея от конфуза, а съеденное и выпитое им – от перемены места жительства.

– Гуляем?

– Гуляем!

– Пошли отсюда!

С наступлением темноты город преобразился. Улицы перечеркнули бесчисленные гирлянды фонариков. Связанные нитью, ухмылялись черепа, скалились рогатые хари и волчьи морды, фыркали искрами жабы-пучеглазки. Всюду играла музыка: скрипачи и лютнисты, дудари и цымбальеры, ложечники и варганисты состязались за титул лучшего шпильмана.

На площадях водили хороводы.

– Понаехали тут! – с восторгом орал какой-то мальчишка, сбежав от няни.

За домами в небо с треском и шипением взлетал фейерверк. На черном бархате медленно гасли искристые росчерки. В глазах рябило от нарядов и масок, жутких и потешных. Магов кто-то окликнул, и Люстерка, церемонно извинившись, ушел во мрак, откуда уже не вернулся.

– Эй, вы далеко? – крикнул Пумперникель.

– Искать трезвого! – донеслось издалека.

– Безнадежно, – резюмировали маги хором.

Вскоре они взялись плясать вприсядку – кто кого перепляшет. Именно тогда к ним прибилась смазливая хомофелинушка.

– Праздник! – с умилением сказал ей казначей, утирая скупую мужскую слезу. – Радоваться надо!

– Возрадуемся, красавчик? – подмигнула киса.

Потом они хотели на лекцию о «нелетальном сотрудничестве», а попали на публичный диспут. Ну да, это Пумперникель всех туда затащил. Киса желала уединиться с «красавчиком», Гарпагон требовал лекцию, Матти с Фартом было наплевать, а казначей содрал с тумбы афишу о диспуте, где значилось:

«Тема: плотность прохождения бесов в минимизированном облике сквозь порталы ограниченной пропускной способности.»

Маги не сразу уразумели, что речь идет об извечном камне преткновения софистов-прикладников и схоластов-эмпириков: сколько бесов за минуту протиснется сквозь игольное ушко? Зато казначей сообразил молниеносно – и ринулся в бой. Оттеснив от аспидной доски какого-то заику с лицом, перекошенным от злоупотребления сморчками, он демонически расхохотался, стер тряпкой выкладки оппонента и приступил к собственным.

Сегодня Август Пумперникель был в ударе. Формулы и уравнения совокуплялись, рождая истину. Та легко опровергала саму себя, двоилась, троилась, рождая в свою очередь споры. Собравшиеся охали, ахали и бросали вверх чепчики, сорванные с пробегавших мимо дам. Время от времени казначей просил аудиторию подсказать ему числовые значения: радиусы кривизны овала ушка, пропорции минимизированного беса, комфортное расстояние между бесами-соседями...

Последний вопрос вызвал рев восторга среди бесовщины:

– Правильно!

– Не желаем, как сельди в бочке!

– Даешь комфорт!

– Валяй, арифмет! Рассчитывай на нас!

И бесы сыпали цифрами, будто горохом об стену.

В итоге Пумперникель вывел-таки окончательную формулу, подставил в нее все, что требовалось, и объявил, что за минуту сквозь игольное ушко пройдет 144 758 бесов. А никак не 13 миллионов, и даже не 666 легионов, как утверждали предыдущие исследователи данного вопроса.

Оспорить результат никто не решился.

Возликовав, бесы уволокли Пумперникеля отмечать выдающееся научное достижение. Недовольная таким развитием событий оборотниха буквально прилипла к казначею. Не оставалось сомнений, что так или иначе, мытьем или катаньем, но она добьется своего. Кажется, блестящая победа кавалера в диспуте еще больше возбудила хомофелину.

Куда подевался Гарпагон, осталось тайной.

Наверное, не захотел идти на кладбище.

Вскоре, заснув на мягкой травке в тени какого-то склепа, друзья поняли:

«Старик был прав.»

* * *

Боковой залёт или эффект Морфинида

В погребе воняло теплой гнилью.

Серые, в буграх и рытвинах, стены напоминали тело прокаженного. По ним тянулись трубы – толстые, тонкие, обросшие ржавой коростой, грязью и хлопьями плесени. Труб было много: выше, ниже, у ног и на уровне лица. Горизонтальные жилы соединялись вертикальными стояками. Сочленения мослов бугрились заклепками.

В трубах скулило и бултыхалось.

Казалось, замечательная сливная труба из ванной комнаты «Дракона и Лилии» переселилась сюда, пустила корни, обильно разрослась – и забыла счастливое детство, обратясь в уродца-кракена, ядовитую грибницу, кишечник монстра.

Из ближайшего нароста сочился пар: отвратительный, белесый, словно икра в брюхе дохлой рыбы. Струйка колебалась, шипела гадюкой, вила кольца – и наконец сворачивала к проему, похожему на дупло в больном зубе. Там копилась тьма. Во мраке струйка растворялась, добавляя влаги спертому воздуху. Все время ожидалось: сейчас нарыв лопнет, пар хлестнет не струйкой, но бичом, и в погребе воцарится адская баня.

По одной из труб не спеша прошлась крыса. Матерый, жирнющий пацюк, король объедков, средоточие бешеной наглости. Хвост, голый и розовый, волочился за крысой, как пропившийся в пух и прах воришка – за портовой шлюхой. Зыркнув по сторонам глазом, налитым кровью, крыса исчезла в углу, в щели между стеной и потолком.

Пол холодил ноги. Но хранись в погребе съестное, этот холод не сберег бы продукты. Влажность, гниль, ознобный морозец от ступней к коленям – и глухая теплынь, обмотавшая голову мокрым полотенцем. Над макушкой, почти задевая волосы, болталась тусклая лампада на шнуре.

Лампаду кто-то заключил в клетку из стальных прутьев.

Чтоб не сбежала.

– Сон, – сказал Фортунат Цвях, зябко переступая с ноги на ногу.

– Ага, – согласился Матиас Кручек. – Чужой сон.

– Не следовало столько пить..

– Ага...

– И спать где попало – тоже...

– Ага...

Приват-демонолога заклинило на тягучем, каркающем «ага-а-а...» Звук клокотал в глотке, будто полоскание от воспаления гортани. Кручек понимал, что происходит, знал, что бояться нечего, и все равно не мог избавиться от нервической хрипотцы. Повышенная чувствительность Фортуната, включенного в Чётную Дюжину, хмель, размывший ряд плотин в сознании, случайный резонанс аур – тысяча причин нашлась бы для того, чтобы два мага высшей квалификации, заснув на кладбище, как кур – в ощип, угодили бы в чужой сон.

В грезу кого-то, спящего неподалеку.

На жаргоне чародеев это называлось «боковым залётом», а на официальном языке Высокой Науки – эффектом Морфинида.

– Пошли отсюда?

– Ага, сейчас... Разогнался. При залёте надо осмотреться. Если разорвать связь без осмотра, можно повредить ауральные липучки. Потом год восстанавливаться, полынь с багульником заваривать...

– Не хочу я здесь осматриваться...

– Вот и не пил бы столько...

– А ты не наливал бы...

Хотелось ссориться. Даже подраться, в случае чего. Погреб навевал такую глухую, беспросветную тоску, что она требовала выхода. Маги еле сдерживались от колкостей и обидных выпадов. К счастью, чудесно понимая, откуда берется душевная грязь, оба старались держать себя в рамках приличий.

– Пошли, что ли?

– Ага-а...

Погреб был невелик: десять шагов в длину, семь – в ширину. В стенах его имелось три проема: правый, где копилась тьма, левый, откуда воняло с особенной силой, и центральный, где горела еще одна лампадка. Не желая связываться с темнотой и вонью, маги двинулись в сторону света.

Скоро они пожалели о своем выборе.

Второй погребок был сплошь завален барахлом. Это напоминало братскую могилу вещей. Странная повозка о двух колесах, похожая на дохлого теленка, вздувшийся диван-покойник, рваная обувь. Узкая лежанка на колесиках, сделанная из железа – вне сомнений, инструмент для пыток. Щербатые ящики, о которых поэт сказал бы: «скелеты гробов». Горы бумаги: отсыревшей, рыхлой. Темные значки-буквы кишели червями. Шпагат, мокрый и волокнистый, стягивал кипы, но они расползались, выворачивались из пут. Даже превратясь в кашу, бумага стремилась прочь, на волю.

Было трудно понять: вещи выброшены, или хранятся про запас?

Неопределенность хихикала из углов.

«Ерунда, – шептал охотник на демонов. – Ну, запах, трубы, крысы. Хлам горой. Лампада в клетке, койка из металла. А кошмарчик-то – пустяк. Не геенна, в конце концов! Не Поле Игл!..»

Он лгал себе.

Он предпочел бы Поле Игл.

Не советуясь с Кручеком, венатор повернул в сторону вони. Миновав крошечный предбанник, где он сперва споткнулся, а там и ударился лбом о коварную трубу, таившуюся под низкой притолокой, Фортунат оказался в третьем погребке. Здесь царил мрак. Нога заскользила, маг всплеснул руками, ища равновесие, шагнул назад, упершись спиной в стену...

Тихий щелчок.

Свет.

Вместо лампадки загорелась длинная штуковина, похожая на берцовую кость охримана-пламенника. Лучи она испускала неприятные, с мертвецкой синевой.

– Пш-ш... хр-рр... пшш-шл т-ты нах-хр...

В углу на груде размокшей бумаги спал бродяга.

Тщедушный, скукоженный мужичонка заворочался, поджимая ноги в разбитых башмаках. Пытаясь сохранить тепло, плотнее завернулся в суконный плащ. Надвинул ниже бровей вязаную шапчонку с дырой на темечке, втянул голову в плечи. Рядом со спящим валялась пустая бутыль.

Из горлышка несло сивухой.

Крыса – старая знакомая или новая, кто знает? – мелькнула над бродягой и унеслась по трубе. Даже крысе не хотелось задерживаться. Втайне Фортунат завидовал грызуну. Он чувствовал: осмотр, необходимый для безопасного разрыва связи, еще не закончился.

– Хр-р... с-с-с... сволот-та...

Бродяга сел.

От него разило хворью, застарелым потом и перегаром. В уголках глаз засох желтый гной. В клочковатой бороде торчали щепки. Бродяга моргал, чесался, булькал горлом и поминутно харкал прямо перед собой. Гостей он не видел и не слышал, что вполне естественно для эффекта Морфинида. Венатор тоже предпочел бы не видеть бедолагу, но вот это уже было бы неестественно.

Зайдясь от кашля, бродяга согнулся в три погибели. Когда он выпрямился, плащ испачкала мокрота. Рука нашарила бутыль, хозяин погреба припал к ней – и с раздражением отбросил, едва выяснил, что вчера выпил все.

Бутыль, ударившись о трубу, брызнула осколками.

– Чрш-ш-шт... чрт-зна-ш-шт!.. пох-х...

– Фарт! Уходим!

– Еще три минутки, Матти! Я почую, когда...

– Я и сам почую. Просто скулы сводит...

– Овал Небес! Какому несчастному снится такое?!

– Да уж, не позавидуешь...

Бродяга с трудом встал на ноги. Ковыляя, как дряхлая лошадь, всю жизнь проведшая у колеса маслобойки, он выбрался в первый погребок. На ходу подставил ладонь под струйку белесого пара: собрал в лужицу, обтер лицо. В углу обнаружилась клетчатая сума. Прихватив ее, бродяга со скрежетом распахнул дверь, которой маги вначале не приметили, и потащился куда-то вверх.

Над головами магов, по ту сторону низкого потолка, началось топанье и жужжанье. Звук разъедал мозг, словно кислота. Через минуту стали бить молотом: редко, но оглушительно.

– Все! Фарт, все...

– Бежим!..

Оба сосредоточились, видя, как от их усилий ужасный погреб подергивается дымкой и начинает таять.

* * *

Проснуться поздним утром?

На Брокенгарцском кладбище?

На влажной траве, под кустом жимолости?

О, это было лучшим из пробуждений Фортуната Цвяха за всю его долгую и разнообразную жизнь! Венатор затруднился бы сказать с определенностью: чем так потряс его отвратительный сон? Но кое-что он знал точно: если бы перед ним стоял выбор – три визита к Нижней Маме или час в тухлых погребах грез? – он бы не колебался и секунды.

Солнце поднялось высоко. Примогильные клумбы благоухали, источая дивный аромат. Цвели оранжевый лилейник и золотая ахиллея, сверкал пурпур монарды, собранной в пучки. Синеголовник качал соцветиями, заключенными в колючие прицветники – кружевные жабо, и только! Оградки блестели металлом и свежей краской. Висели аккуратные связки амулетиков; стучали на ветру дощечки с охранительными рунами.

Надгробные памятники с умилением глядели вокруг, на царство покоя. Ангелочки из мрамора, скорбные кликуши из гранита, безвременно усопшие родственники и товарищи по работе, высеченные из камня и отлитые из бронзы – они мирно стояли на постаментах, ожидая, пока Вечный Странник дунет в валторну, объявляя начало конца времен.

«Овал Небес, хорошо-то как!» – радовался Фортунат, дыша полной грудью.

Рядом, полностью согласный, пыхтел друг детства.

– А это кто? – вдруг спросил Кручек.

Венатор пригляделся. И впрямь, по кладбищу, как угорелый, носился человек в черном. Ранняя пташка, он размахивал сачком странного вида. Должно быть, ловил мотылька или кладбищенскую моль. Развевались полы широких одежд, мелькала сеть, укрепленная на конце длинной палки. Человек лавировал в узких проходах между оградами и склепами с ловкостью урожденного обитателя лабиринтов. Он был целиком поглощен своей охотой и ничего не замечал вокруг.

Смущало другое: за мотыльком так не гоняются.

Вернее, мотыльки не летают со скоростью ястреба, закладывая дикие виражи.

«Мемориальный червь? – предположил охотник на демонов. – Нет, они днем не оборачиваются. Хлопотун? Эти и днем... Нет, хлопотун воровал бы чужие подношения, а не с сачком прыгал. Служитель? Ловит духа-инхабитанта?»

– Сумасшедший?

Предположение доцента Кручека отличалось куда большей вероятностью.

– Похоже...

Чудной ловец внезапно подпрыгнул, вихрем пронесся по стене ближайшего склепа, став похож на таракана-гиганта, ударил сачком наотмашь, еще раз, крест-накрест... В сети началось шевеление. Оно перешло в дикую суету, словно добыча страстно желала порвать силки.

Но маги по-прежнему никого внутри сачка не видели.

Размахнувшись, ловец изо всех сил ударил сачком о край ограды. Этого ему показалось мало. Он бил и бил, пока содержимое удивительной сети не начало темнеть, наливаясь едкой краснотой, приобретая конкретные очертания.

С каждым новым ударом добыча все четче проявляла себя.

– Спрут, – хмыкнул венатор. – Гляди-ка: летучий спрут!

– Медуза, – не согласился приват-демонолог. – Летучая медуза.

– Красная.

– Малиновая.

– С белыми пятнами, – подытожили оба.

И с сомнением задали вопрос небесам:

– Мы точно проснулись?

Ловец направился к ним, словно подслушал разговор. Он старался держаться в тесных проходах, поближе к стенам склепов и решеткам оград. Казалось, на просторе ему делается дурно. Возрастом черный человек годился магам в отцы. В эти годы самое время ловить сачком мухоморных спрутов, мирно кружащих над погостом.

Добычу он держал на отлете.

– Добрый утро, сударики! С ваших позволений, Икер Панчоха-Тирулега есть. Это ваш!

Он выставил сачок перед собой. В сети трепыхался буйный кошмар: щупальцы, стрекальца, бородавки, присоски, желтые глазищи. Щелкал клюв: такой же, как у попугая, только загнутый вверх. Чернильное облако вырывалось из тайного сифона, исчезая без последствий.

Маной добыча не обладала.

– Не наш, – возразили маги, уже привыкая говорить хором. – Ваш!

– Мой, – согласился пожилой ловец, фыркнув в вислые усы. Акцент и жуткое произношение выдавали в нем приезжего. – Мой и чуточка-анчуточка ваш. Едва я уяснять, куда приспособить оригинальный снулль, я связать себя с вами. И выдавать десятину. Десятый часть гонорара. Вы понимать мой смысл, сударики?

Маги кивнули.

Не то чтобы они очень уж «понимать», но гонорар есть гонорар.

– Снулль! – первым сообразил Кручек. Теоретик хранил в памяти кучу сведений, бесполезных на первый взгляд, но способных пригодиться в подходящий момент. – Эфирный разносчик снов! А вы, надо полагать, морфинит? Ловец снуллей?

Черный человек расцвел от удовольствия.

– Надо! Надо полагать! Друзья говорить старый Икер: на Валь-Пургалях ты мочь ловить в экзипула грандиозный снулль! Редкость! Друзья верно говорить: я ловить и быть счастлив! Как я связать себя с вами, сударики?

– Вы хотите позже найти нас?

– Да! Мечтать! Десятину возвернуть, по-чести...

– Где-то у меня были визитные перышки, – Кручек стал рыться в карманах сюртука. – Ага, вот они! Держите, сударь морфинит.

– Благодарение! А вас, сударик? Я не знать, чей снулль ловить в узилища...

– А я перышек не взял, – огорчился Фортунат. – Ладно, мы по-старинке.

Скривившись от боли, охотник на демонов выдрал волосок из своей остроконечной бородки. Волосок был седой: Цвях взял его из середины, где белая прядь делила надвое темный клинышек.

– Если захотите отыскать нас, сударь морфинит, сожгите визитки. Мы вскоре свяжемся с вами. Если понадобимся срочно, постарайтесь, чтобы пепел упал на воду. В блюдце, в чашку, в ручей – неважно. А как нам найти вас?

– Я до конец неделя обитать в «Тихий уголок». Спросить портьё: где Тирулега? – портьё тыкать палец. Поздней искать старый Икер в ущелье Рагнар-йок. Всяк энитимур спросить: где есть Тирулега? – всяк энитимур не палец тыкать, до порог гнезда вести. Имей честь, добрые сударики!

Он отвесил поклон и удалился, волоча сачок с брыкающимся снуллем.

CAPUT VI

в котором магов одолевают сомнения, этический диспут с вампиром заканчивается скандалом, ловец снуллей ищет и не находит, а загадки так и норовят отравить веселье Вальпургиалий

Весь последующий день Фортунат Цвях мучился размышлениями. Человек действия, он не слишком любил те периоды жизни, когда приходилось взвешивать и сопоставлять. Особенно если ты с трудом вырвался на веселый мальчишник. Из лекций, прослушанных на курсах повышения квалификации много лет назад, в памяти засел какой-то бред:

«Сновидение есть астрально-духовное явление, которое в аллегорической форме намекает нам на будущее. Деятельность организма во сне следует разделять на сон и сновидение, ибо...»

Дальше «ибо...» – как отрезало.

Он даже зашел в Общественный Скрипторий при магистрате, взял в читальном зале неподъемный том «Косвенного Бестиария» и освежил в памяти сведения о снуллях. Книга не сказала ему ничего нового. Эфирные твари, разносчики снов, маной не обладают. Типы снуллей: инкубонис (кошмар), севилльянс (вещий), щастыхай («в руку»), флуксус (пустой), моргач (здоровый), аморыш (греза) и т. д. Морфиниты, иначе ловцы снуллей (энитим.: каптор ыртаз), изловив и оформив снулля, находят ему применение в быту – прокат снов, медицина, борьба с насекомыми и пр.

Из Скриптория его уволок Гарпагон. Старый венатор не хотел пропустить конкурс красоты среди коренных инферналиц. И уж тем более не желал дать бывшему ученику закиснуть среди пыли и шороха страниц.

На конкурсе обоих выбрали в жюри.

А потом чуть не побили, когда их голоса оказались решающими, отдав Корону Ужаса молодой ваалберитке. Цвяху пришлось незамедлительно принять Облик, выпестованный им для преследования демонов в аду. Лишь тогда гневные участницы согласились, что да, хвост скорпиона дивно сочетается со жвалами. А ядовитая мошкара на зубцах крыльев – это просто находка.

Ваалберитка на коленях умоляла венатора взять Корону себе, вместе с рукой и сердцем демоницы. Но Фортунат вежливо отказался. Жена бы не поняла его поступка. А он очень дорожил супружеским счастьем.

Расставшись с Гарпагоном, он зашел пообедать в малолюдную аустерию. Готовили здесь вкусно, но обед был отравлен воспоминанием о чужом сне. Венатор не знал, почему одно воспоминание о залёте приводит его в трепет. Обреченность? Безнадежность? От сна воняло, как от падали.

Вонь мешала наслаждаться едой.

– Задача! – сказал он сам себе, криво усмехаясь. – Дано: утро, кладбище, два мага видят чей-то сон. Вопрос: чей это сон? Кто может спать после восхода на кладбище, неподалеку от двух упомянутых магов?

Ответ был ясен.

Сегодня на закате, Фортунат Цвях собирался выяснить: верно ли он решил задачу?

* * *

– Простите, сударь, но я вынужден с вами не согласиться!

– Вы не правы, сударь. Судите сами: вы на моей территории, солнце зашло...

– Но я обладаю свободой воли!

– Я не посягаю на вашу свободу. Я удовольствуюсь толикой крови.

– Но я не желаю!

– Увы, сударь. Не волнуйтесь, кровопотеря скажется на вас в рамках допустимого. Уж я-то знаю законы...

– На время Вальпургиалий объявлен мораторий на насилие!

– Читайте внимательно договор, сударь. Кладбище от заката до рассвета – суверенная территория. Льготы некоренным, и все такое. В конце концов, я же не на улице к вам пристаю!

– Вы толкаете меня на сопротивление!

– Не рекомендую, сударь. Сопротивление может привести к нежелательным последствиям. Любой житель Брокенгарца знает, что склеп вампира – его крепость.

– Я – гость города! По приглашению магистрата!

– Мое почтение, сударь. Приступим?

– Я – маг высшей квалификации!

– Это меняет дело. Профиль?

– Теоретическая демонология.

– Теоретик? Сударь, это несерьезно. Позвольте вену!

Фортунату стало весело. На его глазах друг детства Матиас Кручек, успев на кладбище раньше венатора, но позже захода солнца, препирался с болтливым вампиром. Разговор неизменно заходил в тупик. Судя по аргументации сторон, это грозило затянуться до утра.

Он не боялся за друга. Неуклюжий теоретик был не так безобиден, как думали многие, судя по облику Кручека. Но и ждать, пока спорщики устанут, венатор не собирался.

– А два мага высшей квалификации – это серьезно? И один из них – сугубый практик?

Услышав реплику, что называется, «из зала», вампир проворно обернулся. Окажись на месте венатора кто-то из брокенгарцев, кладбищенский лорд почуял бы его приближение загодя. Но стоит ли говорить, что охотники на демонов – особенно, когда им приспичит – умеют двигаться очень тихо?

– Фарт! Как я рад тебя видеть! – возликовал доцент.

– Доброй ночи, сударь! – кровопийца отличался не только болтливостью, но и вежливостью. – Ваш профиль, если не трудно?

– Охочусь на демонов. В свободное от кольеметания время.

– Что было шуткой? Первое или второе?

Вместо ответа Фортунат щелкнул пальцами. Заостренный колышек, вырезанный из Populus Tremula (тополь дрожащий, в просторечьи – осина), со свистом пролетел над головой вампира. Уж что-что, а вызвать императивный кол из тайного арсенала ученик Гарпагона Угрюмца мог в любую секунду.

Вампир погрозил венатору пальцем.

– А вот это – лишнее. Такие люди, как мы с вами, – на слове «люди» он слегка запнулся, – верят друг другу на слово. Ну что ж, если ужин отменяется... Господа, позвольте представиться! Реджинальд фон Тирле, инфернал некоренной кровососущий. Эталон Брокенгарца, чистая единица!

Последнее было сказано с откровенной гордостью.

Вампир, честно говоря, не впечатлял. Среднего роста, с брюшком, с залысинами на висках, мокрыми от вечерней росы, не бледный, а какой-то желтоватый... Он мало походил на дворянина с титульной приставкой «фон», элегантного даже в посмертии. Скорее лавочник или шеф-повар аустерии. Отдавая дань моде, Реджинальд носил черный плащ на алой подкладке. Но плащ был куцым, едва достигая коленей, а подкладка вылиняла от частых стирок.

– Чистая единица? – не понял Кручек.

Фон Тирле приосанился.

– Вот уже много лет я верой и правдой служу мерным эталоном всем вампирам Брокенгарца. Количество крови, употребляемой ежемесячно, динамика роста способностей, реакция на чеснок, нетопыризация – учитывая процесс естественного развития, все это соответствует эталонной единице! Мой склеп находится под охраной государства! Разумеется, гости города не обязаны знать в лицо лучших людей курфюршества...

На сей раз «люди» дались ему без запинки.

– Поверьте, я не бахвал. Это мой долг – уведомить вас о своей исключительности. А также заверить в своем совершенном почтении. Конфликт исчерпан, господа! Близится полночь, – вампир завернулся в плащ, собираясь уйти, – я должен вас покинуть в поисках крови и зрелищ.

Охотник на демонов преградил ему дорогу.

– Минуточку! Позвольте задать один нескромный вопрос. Мы с другом тут вчера уснули... Да, именно здесь, под жимолостью. И невольно вторглись в чужой сон. Погреб, трубы, бродяга с клетчатой сумой. Извините за бесцеремонность, сударь... Это был ваш сон?

Разительная перемена случилась с Реджинальдом фон Тирле. Настолько резкая, что невольно напрашивалась мысль о чарах. Вместо смешного, нелепого, словоохотливого упырька – чистой единицы под охраной государства! – пред магами возникло живое воплощение вселенской обиды. Фортунат даже испытал приступ острых угрызений совести. Хотя и не знал, чем оскорбил эталонного вампира.

– Это подло! Это... Как вам не стыдно, господа!

Реджинальд чуть не плакал. Казалось, родители застигли малолетнего сына за мерзким, грязным занятием; например, за рукоблудием. И не просто застигли, а волей-неволей приняли участие.

– Никто не давал вам позволения вмешиваться в частную жизнь! Я буду жаловаться! Я... вы...

Он растекся туманом и сгинул.

Маги не препятствовали.

* * *

– Чем могу быть полезен?

Горбун-портье с остатками волос, зализанными поперек лысины, и мятым, будто спросонья, лицом выглядел жалко. Не то что его жизнерадостный коллега из «Дракона и Лилии»! Ну так и отель – не чета тому, в котором остановились реттийцы.

На вывеске честно значилось: 1,2 эталона.

– Мы бы хотели увидеться с нашим добрым знакомым, Икером Тирулегой.

– Номер семь, – портье, как и обещал ловец снуллей, ткнул пальцем в глубь темного коридора. – Герр Тирулега у себя.

– Спасибо.

«Да, вот она – разница между 3,7 и 1,2. Даже не спросил, кто мы, – думал Кручек, шагая рядом с венатором в указанном направлении. – Не сказал: что это вы, на ночь глядя? В книгу посетителей записать – даже не подумал! А вдруг мы – злодеи? Ограбим старика, прыгнем в окошко – и поминай как звали! Чудное дело: ощутить разницу между двумя банальнейшими числами не в арифметической плоскости, а в быту...»

Дверь с жестяной «семеркой» была последней по левой стороне.

– Тук-тук!

– Кто там есть?

– Это мы, ваши друзья с кладбища!

– Заходить, заходить! – с радостью отозвался морфинит. – Дверь настежь!

Апартаменты Тирулеги состояли из двух смежных узеньких комнатушек, расположенных «тоннельчиком». Складывалось впечатление, что раньше здесь проходил боковой коридорчик, из которого рачительный хозяин «Тихого уголка» распорядился сделать еще один номер.

В первой комнате стояла аккуратно застеленная кровать с тумбочкой. Ловца снуллей они нашли во втором помещении. Единственное торцевое окно было плотно зашторено. На крошечном столике Тирулега установил два внушительных канделябра, на шесть свечей каждый. В радужной плетенке, подвешен над столом, шипел и бесновался пленник – снулль, малиновый «в яблоках». Склизкое тело шло рябью, бледнея и вновь багровея. Тогда по контрасту сильнее проступали белесые пятна, похожие на лишаи, въевшиеся в плоть.

Щупальцы конвульсивно дергались, силясь раздвинуть прутья «клетки» или дотянуться до ловца. Щелкал клюв. Попарно моргали четыре желтых глаза: сперва левые, затем – правые.

Удовольствия зрелище не доставляло.

«Интересно, каков на вид тот снулль, – задумался охотник на демонов, – что приносит мне сны-воспоминания о первом, детском виденьи ада? Изящней? Страшней? Обычный кошмар-инкубонис – или некая тварь с отклонениями? И главное: смог бы я разглядывать своего снулля вот так – с брезгливостью, отвращением, но и с определенным научным интересом? А может, бежал бы дальше, чем вижу...»

Ответа Фортунат не знал и знать не хотел.

– Садиться просить вас. Два кресел весьма свободен.

– Спасибо за гостеприимство. Что это вы делаете, сударь?

– Я? Я пытать...

– Пытаете отловленное чудище?

– Нет! Пытать-себя изучить. Скверно получать... Вот, вы сами смотреть.

Ловец взял лопаточку с длинной ручкой, выточенную из душистого кедра. С осторожностью человека бывалого он просунул ее меж прутьями «клетки» и щупальцами успокоившегося было снулля. Определить, из какого материала изготовлена «клетка», оба мага не сумели. «Надо бы поинтересоваться,» – мысленно отметил приват-демонолог.

Снулль заволновался.

Из бородавок твари выступили капельки бесцветной жидкости.

– Видеть?! Злющий инкубонис: кошмар. Мне рука обжечь! – Тирулега продемонстрировал забинтованную ладонь. – Яд потей. Четыре глаз хлопай. Много разный странность имей. Первый раз такой дрянь поймать. А я каптор ыртаз: ловец снуллей больше сорок лет! И – вот. Сударики, я не знать, зачем сей снулль. Яд варить? Я не знать, какой яд выходить. Кто купит?

Тирулега выглядел огорченным.

– Вы за деньги зайти? Извинять глупый старик, но я в страхе не продать сей снулль. Заработок нет – с чего платить десятина? Мочь дать самый пустяк – за мелкий беспокойства...

– Что вы, сударь! – поспешил заверить ловца Фортунат. – Мы совсем не за деньгами пришли. Вы ничего нам не должны. Это вообще не наш снулль. Кстати, там, на кладбище... Вы нас ничуть не побеспокоили!

– Напротив, – присоединился к другу Кручек, – мы благодарны, что вы избавили нас от этого кошмара.

Тирулега с растерянностью глядел на магов. Нахохлившись, в черном одеянии, он напоминал удивленного ворона. Чувствовалось, что старик ошарашен не меньше, чем минуту назад, «пытая» удивительного снулля.

– Я ни капля не понимать. Вы говорить: не наш снулль. Говорить: я избавлять. Я чуять – ваш! И не ваш в тот же час. Я старый дурник. Я однажды видеть схожий снулль. Ловить его на сударь обер-квизитор фон Шмуц. Тоже – свой и чужой сразу. Но тот снулль – грустный. Добрый. А сей – злющий падлюка. Нет, не понимать я...

Приват-демонолог вздохнул:

– Увы. Мы-то надеялись, что вы нам разъясните ситуацию. Снулль действительно не наш. Мы просто вторглись в чужой сон. С магами такое случается.

– Да-да! – закивал Тирулега. – Чужой сон приснить! Я знать!

Фортунат потянулся к радужной плетенке.

– Не трогать! Он жечься!

– Ничего, я привычный, – пробормотал охотник на демонов, кончиком пальца касаясь щупальца. Он ждал ожога, боли, укуса, наконец. Но вместо этого...

Как исподтишка ударили.

Грязный, завшивленный бродяга в вязаной шапочке и драном, продуваемом насквозь плаще роется в отбросах. Странные баки из металла высоки, приходится стоять на цыпочках. Иначе в помойку не влезть. Вонь, гадкое месиво расползается под пальцами. Голод терзает желудок, грудь рвет когтями надсадный кашель. В колени насыпали толченого стекла. В душу наплевали. Тоска, пустота, безысходность. Позади – слякоть, впереди – лед.

Одиночество.

Смерть.

Скорей бы.

Хотя смерть – лишь минутная передышка...

– Эй, ты! А ну, вали отсюда...

– Вы: вы тоже? Скверно. Страшно. Жить не хотеть. Лечь и сдохнуть. Я чуять, когда он меня жечь. Ничего не видеть, не слышать – тошнить...

Венатор молча кивнул.

Тирулега сна не видел, но ощущения передал точно.

– Это не человеческий снулль, – прекратил Фортунат ходить вокруг да около. – Он прилетал на кладбище к вампиру. А потом, когда мы вторглись, оставил спящего вампира и вылетел из склепа: посмотреть, кто тут посторонний...

– К вампир? Я чуять! Чуять! Очень скверный, злющий. Польза нет совсем. Надо отпускать...

Ловец снуллей задумался. Усы старика обвисли. Белое, мучнистое лицо налилось кровью. Желание поскорей избавиться от малинового снулля боролось в душе морфинита с благородством честного человека.

– Нет, сударики. Отпускать нельзя. Опять зло нести, дрянь, пакость. Надо убивай, а убивай – не пойми как. Сок из муравей душить разный снулль. А этот зараза душить, не душить – я не знай...

Старик с сомнением качал головой, размышляя.

– Погодите. Не надо его убивать, – вмешался приват-демонолог. – Мы хотим сперва кое-что выяснить. Вы бы не могли сохранить его у себя? Недолго, день-другой! Мы готовы заплатить за хлопоты.

Кручек выложил на стол монету в один гривнинг.

– Что вы, что вы! Это шибко много есть! – замахал руками честный морфинит. – Половина от сей деньги хватить вполне. Я сохранить!

Отвага старого ловца восхищала. Провести ночь в номере, где в радужной плетенке беснуется снулль вампира – это вам не жене голову морочить:

* * *

На улице Кручек грустно вздохнул.

– Устал я. Старею. Ночь гуляли, – он принялся загибать пальцы, – утром не выспался... Днем – расчеты в Палате. Инкубонис в придачу... Нет, с меня хватит! Пойду-ка я в гостиницу.

Он и впрямь выглядел осунувшимся.

– Ты что, Матти? Праздник же! Вальпургиалии! – сделал попытку расшевелить друга Фортунат. – Когда еще в другой раз выберемся? Надоело пить – пошли на симпозиум. Сегодня гроссмейстер Клофелинг докладывает. Оспоришь его, выступишь в прениях, развеешься... Ну хочешь, с девочками познакомимся! Вон их тут сколько – на любой вкус...

– И не уговаривай! Никаких симпозиумов. А насчет девочек, – приват-демонолог усмехнулся со значением, – так это к нашему юному другу. Сегодня идем с ним в Палату... Вижу, у сударя Пумперникеля уши пунцовые. Только что не дымятся. А глаза сияют. Явно не в себе парень. И шея вдрызг исцарапана. Ну, я не выдержал, преодолел свою природную деликатность...

– Раскололся?!

– Сперва мялся, потом рассказал. Мол, проснулся, а с ним в постели – горная львица! Здоровущая! И давай его облизывать!.. а язык-то шершавый...

Маги добродушно расхохотались.

– Вот! Бери пример, Матти. Человек прочувствовал, что значит праздник!

– Нет уж, мы – баиньки. Завтра – измерения градиентов соискателей. Запорю динамическую серию – позора не оберусь. Ты иди, веселись, а я – в гостиницу.

С минуту Фортунат стоял у входа в «Тихий уголок», покачиваясь с пятки на носок, и глядел вслед уходящему другу. Масляные фонари, освещая улицу, бросали охристые мазки на спину Кручека. Тень приват-демонолога двоилась, троилась, двигаясь по мостовой, по стенам домов. Казалось, проекции уходящего человека в какой-то момент обретают собственную жизнь. Так навеваемый сон бывает настолько подобен реальности, что их трудно различить.

«Хватит!»

Венатор встряхнулся. В конце концов, какое нам дело до кошмаров мелкой нежити? Да хоть бы и эталонной единицы! – рядовой вампир, и баста! Фестиваль в разгаре, время уходит, а он еще хотел увидеться с коллегами. Говорят, Теофиль Ступка сформулировал боевой «тянитолкай» с трехкратным мано-сбережением.

Может, поделится?

Фортунат сосредоточился, изгнал из головы лишние мысли и вышел в ближний астрал. Вот он, Круг Чётной Дюжины. Опалесцирующая корона о двенадцати зубцах накрыла город. Эфирные нити оплели улицы и площади Брокенгарца, проникая всюду: в гостиницы и аустерии, жилые дома и лавки. Подобно сигнальным паутинкам, они отзывались дрожью на любой всплеск агрессии. Но все было спокойно: местные и пришлые веселились, дискутировали, пили и спорили, плясали и делали друг другу не вполне пристойные предложения.

Пробежавшись на ощупь по Дюжинным зубцам, охотник на демонов отыскал нужный, вышел из транса и решительно направился в центр города.

Теофиля Ступку он нашел среди участников диспута о межрасовых браках. Что здесь забыл Теофиль, оставалось загадкой. Ступка был женат – пускай на стерве, но на обычной, человеческой стерве. Впрочем, загадка быстро разрешилась: Ступка, сидевший неестественно прямо, попросту спал. С открытыми глазами.

И даже слегка похрапывал.

Будить его Фортунат не стал. Покинув диспут, он спросил пива в ближайшей палатке. Без энтузиазма сделал пару глотков. И понял, что ему не хочется ни пить, ни веселиться, ни общаться с друзьями. Ничего не хочется. Совсем. Проклятый сон – проклятый снулль! – отравил душу! Высосал радость, отбил вкус к жизни. Сделал краски тусклыми, а удовольствия – пресными.

Кислая оскомина во рту. Апатия.

Тоска.

Что ж это за напасть такая?!

Венатор выругался, плюнул в сердцах и побрел в гостиницу.

* * *

Чужое присутствие в номере он ощутил еще на лестнице.

Хандра испарилась, словно роса под жаркими лучами солнца. Дурное настроение могло сколько угодно портить венатору жизнь, но самое скверное расположение духа пасовало перед профессиональными навыками.

Цвях подобрался. Возникло знакомое покалывание в кончиках пальцев. Один молниеносный пасс – и «цепи Хименналя» скуют хитрого взломщика по рукам и ногам. Производя шума не больше, чем движение астральных масс, охотник скользнул к двери апартаментов. Взялся за ручку, прощупывая номер кордативным взглядом. Вот он, незваный гость: в кресле у окна.

Некротическая фактура ауры?

Ба, знакомые все лица...

– Доброй ночи, фон Тирле, – нарочито громко звякая ключом, венатор открыл дверь и вошел в номер. – Ждете в засаде? Может, вам пивка принести? Или чего покрепче сцедить?

– Попрошу без инсинуаций, – с достоинством ответствовал Реджинальд фон Тирле, инфернал некоренной, кровососущий. – Не в засаде, а просто жду. Доброй ночи, сударь. Извиняюсь за визит без приглашения, но у меня к вам серьезный разговор.

Охотник метко отправил шляпу на олений рог, заменявший вешалку, и устроился напротив гостя, на диване.

– Что ж, валяйте, – фамильярно ухмыльнулся он. – Люблю, знаете ли, скоротать ночь за приятной беседой!

С минуту фон Тирле размышлял, стоит ему обидеться на явную издевку, или нет. В итоге с обидой решил повременить – и сконденсировался. Туманная фигура, клубившаяся в кресле, обрела знакомый Фортунату облик.

– Я бы настоятельно попросил вас с вашим другом-теоретиком не вторгаться более в мою личную... жизнь, – на сей раз Реджинальд замялся перед словом «жизнь», хотя при первой встрече произносил его без запинки. – Вы испортили мне праздник. А грядущие неприятности я даже боюсь представить! Посему со всей ответственностью я требую...

Венатор шутливо поднял руки, словно моля о пощаде.

– Помилуйте! Мы и в мыслях не имели вас потревожить. А уж доставлять неприятности такому вежливому господину... Будем квиты: мы вторглись в ваш сон, вы – в мой номер. Кстати, как вы меня нашли? Небось, следили? Ай-яй-яй, сударь!

– Следил?! – вампир скорчил брезгливую гримаску. – Зачем? Вы – один из Чётной Дюжины. Сами сказали, помните?

Фортунат кивнул, поощряя фон Тирле к дальнейшим объяснениям.

– Я зашел в магистрат, обратился к ночному смотрителю, сообщил, что ищу одного из приглашенных венаторов – и описал вас. Через пять минут мне дали адрес. Очень просто и безукоризненно с позиций законности. Без всякой унизительной слежки.

– Действительно, – хмыкнул охотник на демонов.

– Я – вампир Брокенгарца! Я уважаю закон! – с напором повторил фон Тирле. – И в ответ я требую уважения моих прав! В конце концов, я ценный экземпляр Палаты мер и весов! Я нахожусь под охраной... Если вы и дальше будете позволять себе... я подам жалобу!.. иск!.. я дойду до самого курфюрста!

Он был близок к истерике.

– В таком случае, я подам встречный иск, – осадил наглеца Фортунат. – Ваш снулль испортил нам пищеварение на неделю вперед. И обжег руку ловцу Тирулеге – старому, больному человеку. Уверен, сударь Тирулега присоединится к нашим претензиям.

– Это бесчестно! Неужели у вас нет совести?!

Вампир задохнулся, хотя и не дышал. Венатор с удовольствием обсудил бы этот парадокс, но Реджинальд от волнения превратился в сквозняк – и некоторое время молча носился по номеру туда-сюда. Когда фон Тирле вновь материализовался в кресле, выглядел он жалко.

– Вы... вы подглядывали за мной! Вторглись, подглядывали, а потом без стеснения похитили моего снулля! Да, похитили! И теперь мне грозят большие неприятности. Очень большие! Я прошу... нет, я требую!..

Вампир умолк, обмякнув грудой мокрого тряпья. Охотник на демонов изо всех сил старался не подать виду, что сочувствует фон Тирле. Вот он, шанс разговорить кровососа, выжать из него правду.

Сейчас – или никогда!

CAPUT VII

в котором вампир исповедуется охотнику на демонов, выясняется тайна смертных снов, венатор дает слово, а снулль Реджинальда фон Тирле очень хочет на волю

В целом, Фортунат Цвях относился к вампирам без уважения. Так охотник на львов презирает гиен и шакалов. Венаторы не занимались «склепцами»: упырями, вурдалаками, носфератусами и прочей шушерой. Кровопийц, если те зарывались, «сушили» другие: ловчие волхвы, кто побойчей, бранные маги средней руки (ну, не Просперо же Кольраун?!) или студиозусы Универмага – старшекурсники прикладфаков сдавали зачеты по гражданской обороне.

– Комаров молотом не бьют! – шутил весельчак Люстерка.

Редкие случаи пиковых кризисов погоды не делали. Да, пришлось повозиться с Йошкой Босяком, впавшим от загробной старости в маразм – он объявил себя Верховным Дерг-дуем Анхуэса и назначил Кровавую подать. Долго ловили Черского Лобишомена – этот пакостник нападал исключительно на женщин. Дамы оставались живы, ибо Лобишомен отпивал глоточек, не больше. Но все укушенные становились ярыми нимфоманками. В итоге мужья-рогоносцы обратились в Гильдию Венаторов, и хмурый Гарпагон Угрюмец подвел черту под похождениями хитроумного кусаки.

С тех пор путь в Черси был Гарпагону заказан.

Черсиянки грозились растерзать негодяя.

А так вампиры вели себя тише воды, ниже травы. Высокая Наука ограничивала их со всех сторон. Колдун из захолустной Вялопрыщенки легко мастерил «отворот-поворот» на луковой основе, ведьмы за грош плели «вурдовы запеканки» – короче, хочешь жить, мертвяк, умей вертеться. Не убий, не возжелай, не привлекай лишнего внимания...

Решил продолжить род, сосунок?

Тогда ищи подходящую кандидатуру.

Если у человека нет склонности к кровопийству, вампиром ему не стать. Хоть досуха его выхлебай, в клочья искусай, слюны ядовитой ему в жилы напусти – не встанет он кровососом. Умрет, а не встанет. Упыри в период гона с ног сбивались. Пока найдешь правильного человечка, с нужной червоточинкой в душе! – пока вопьешься в сердце, вызнаешь: он, не он...

Бывало, и случайные жмурцы вставали от зуда в клыках. Седьмой сын седьмого сына, убитый на меже, похороненный лицом вниз... Луна сквозь крону вяза молочком плеснула, рак на горе свистнул, жареный петух закукарекал – хлоп, и откинулась крышка гроба. Но продолжать свой род «приемышами»?

Не всякий вурдалак хотел брать на воспитание неродного.

Вот и мучились.

Зато бардам – раздолье. Упырь-рутину ушлые борзописцы раскрашивали, кто во что горазд. Фантазия хлестала кровушкой из жил. Талант бил колом в грудину. Творчество благоухало чесноком. Благородные вампиры, мудрые вампиры, обаятельные, любвеобильные, остроумные, преданные, отважные, добрые, с тягой к прекрасному – барышни ночами мечтали о дивных женишках, смачивая подушку слезами.

Скажи кто-нибудь Фортунату Цвяху, что настанет день, вернее, ночь, и он проникнется к одному такому, клыкастому и несчастному, сочувствием – в глаза бы расхохотался.

– Вы утверждаете, что мы вторглись в ваш сон с целью его дальнейшего похищения. Я прав?

Реджинальд кивнул с обреченностью человека, доброй волей отдающегося лекарю-зубодёру.

– В таком случае, смею вас заверить: вы ошибаетесь. Наше вторжение носило случайный и непреднамеренный характер. А ваш сон – вернее, принесшего его снулля – похитили не мы с коллегой.

«Очень мне нужно ваше сокровище!» – чуть не брякнул охотник.

– Вы знаете, где мой снулль?

– Да. Он представляет серьезный научный интерес. Мы хотим провести кое-какие исследования.

– Не надо, – жалобно попросил вампир. – Не надо исследований. Что вам от меня нужно? Чего вы ко мне привязались? Оставьте меня в покое! Выпустите моего снулля! Вы не имеете права! Я подам иск...

Фортунат нахмурился.

– Опять вы за свое? Предлагаю уладить дело миром. Вы забываете о вампирском гоноре и рассказываете мне: чем вам так дорог этот снулль? Я же оставляю вас в покое. И прошу ловца освободить вашего драгоценного снулля. Ко всеобщему удовлетворению. Что скажете?

– Вампирский гонор? – фон Тирле выбрался из кресла и принялся мерить комнату шагами, из угла в угол. – Вы тоже мне завидуете?!

Он с горьким презрением уставился на венатора.

Миг, и презрение исчезло.

– Вижу, вы – нет. Но многие... Многие! «Ах, будь я вампиром!» Звучит, как: «Ах, будь я султаном!» Это так романтично! Это так изящно! Ой, они чудеса творят: по небу летают, туманом стелются, мышкой порхают, в щелочку просачиваются... Грезы навевают, на шелковые ресницы. С ума сойти! Ах, чаровники!..

Венатор усмехнулся с пониманием. Вампир и магия – две вещи несовместные. Спроси первокурсника Универмага, и тот мигом отбарабанит, в чем разница способностей магических – и физиологических, возникших в процессе некро-эволюции. Мертвец, хоть восстань он, хоть в гробу лежи, маной не обладает. И к чародейству, которое суть творчество, не способен. Даже сильнейшие некроманты под «Тавром Ревитала», восстав, используют запас маны, накопленный при жизни.

А как израсходуют – был маг, и нету.

– ...завидуют. Нашей жизни завидуют! Разве ж это жизнь?!! Бессмертие? Мы не бессмертные, мы долгомертвые. Вечный Странник, какие идиоты!..

Фортунат впервые слышал, чтобы нежить поминала имя Вечного. Видать, сильно бедолагу допекло!

– Вы хотите знать? Хорошо!

Фон Тирле выкрикнул это едва ли не с угрозой.

– Только имейте в виду: удовольствия вы не получите! И помните о своем обещании!..

* * *

Исповедь Реджинальда фон Тирле, вампира и эталонной единицы, прозвучавшая ночью в «Драконе и Лилии»

Реджинальд фон Тирле стал вампиром в сорок два года.

Случилось это обыденно, можно сказать, скучно. Ни тебе знойных брюнеток с острыми клычками, ни элегантного графа с экзотическими фантазиями; даже нападения летучей мыши, вывернувшейся из тумана – ну просто одно огорчение! Конечно, если уж вампиризироваться, то лучше в замке на краю обрыва, в горах, под скрипки и гитары, да в ночь любви...

А тут – спорный имущественный вопрос. Приехал из города в имение судебный крючок, остался на ужин, ибо задержался в пути и явился поздним вечером. Слово за слово – короче, укусил. И не просто укусил, а в ответ на пьяные сетования хозяина дома. Дескать, жизнь тускла, сударыни не любят, слуги не уважают. Был бы, мол, я инкубусом, и все бабы – мои! А уж стань я вампиром!..

Ну, сам напросился.

Встал фон Тирле утром с кровати и опять под кровать забился – от солнечного света. Спасибо, крючок заранее шторы задернул. Заботливый попался.

Ясное дело, ни в каком суде крючок не служил. Был он одним из 16-ти сертифицированных вампиров Брокенгарца, а других здесь не водилось – разве что проездом, на гастроли. Накануне выдали ему, как 1,6 эталона, лицензию на разовое продолжение рода. Там же черным по белому:

«Первого встречного, коий начнет сетовать на судьбу, или прямо обратится с просьбицей, утверждая, что желает оставить жизнь по доброй воле...»

Вот подлец-крючок и воспользовался случаем.

Дальше все шло, как по-писаному. Спустя трое суток Реджинальд явился в ночное отделение палаты мер и весов. Зарегистрировался, честь по чести: кто, откуда, каков прикус... Получил бляху: 0,4 эталона. К бляхе прилагался вид на жительство – это для тех, у кого замка в горах не имеется.

На всех вампиров замков не напасешься.

Имение фон Тирле племяннику в наследство оставил. Жить стал у крючка: в подвалах городской тюрьмы. Гроб принес с собой: красивый, выстланный бархатом. Тюрьма пустовала, тревожили их редко. Правила новый вампир соблюдал с тщанием: питался аккуратно, без лишнего насилия, род продолжать не рвался, раз в год являлся на очередную сертификацию... Он и раньше-то был человеком без претензий. А сейчас – и подавно.

Встал, нашел, куснул.

Посидел до утра в «Чумазом Фрице».

И домой, на боковую.

Отвратительные сны начали сниться ему аккурат со дня годовщины вампиризации. Первый раз он списал на лунный свет и тяжесть в желудке. Месяца два назад к нему обратились с предложением цирюльники из «Розины». В моду у дворянок вошли частые кровопускания – для томной бледности лица. Сцеженную кровь выливали на заднем дворе: вонь, мухи, ругань соседей. А сотрудничество с фон Тирле – чистая выгода. И волки, так сказать, сыты, и из помойки не воняет.

Объелся, вот и приснился кошмар.

Пробовал голодать – не помогло. Сны являлись каждую ночь. Он маялся, вертелся в гробу, хотел проснуться, да не мог. Вампира днем не добудишься, хоть серебром жги, хоть колом пыряй. После заката вставал разбитый, в прескверном расположении духа. Думал: привыкну.

Не привык.

В снах он был мелким, неприкаянным человечишкой. Вокруг смыкался такой же мелкий и неприкаянный мирок. Мучаясь кошмаром, Реджинальд-спящий воспринимал окружающее, как единственно возможное. Проснувшись же, недоумевал: кто выдумал сию клоаку? По ту сторону яви, в загробных грезах каждый норовил объегорить каждого, всякий – влезть всякому на горб; любой проедал плешь всем на свете, и себе в том числе.

Сон представлялся фон Тирле малиновым спрутом, который присасывается к нему с восходом солнца – и долбит клювом, чмокает присосками, сжимает объятия, наслаждаясь бездвижной мукой добычи.

Вампир спит полжизни: от рассвета до заката. Фактически получалось, что Реджинальд получил в нагрузку к вампирскому существованию еще одно, тошнотворное бытие. И выхода он не видел.

Ему снилось: он корпит над делами, которые ему ненавистны. Ест пищу, от которой воротит. Пьет отраву, валяясь под заборами. Жена бросила его, дети избегали папаши. Хитромудрые мошенники отобрали жильё. Он перебрался в подвал дома: серой высоченной коробки, похожей на склеп великана. Начал болеть. Побирался, рылся в отбросах. Харкал кровью. Питался объедками. Вожжался с такими же, как он – шелупонью. Дрался, был бит. Состарился.

Умер.

Овал Небес, как же радовался вампир Реджинальд фон Тирле, когда умер во сне! Надеялся: теперь все прекратится. Или начнется что-то другое, более привлекательное. Надежды не оправдались. Два дня он спал днем без ужасных видений. Спал, как мертвый, хотя в его случае сравнение вызывало нервный смешок.

На третий день сны начались по-новой.

То же самое, только хуже.

Второй круг ада.

Единственный ребенок родился слабоумным. Жена бросила его-спящего года на три раньше. С работы, куда бы ни устроился, гнали поганой метлой. На улице просили закурить, потом били и отбирали последнее. Жилища Реджинальд лишился вдвое быстрее. Пробовал тявкать – измордовали. С тех пор он, помимо знакомого кашля, страдал почками. В подвале объявились крысы. Рыться в отбросах запрещали соседи по дому. Стражники лупили бродягу дубинками: смеху ради. Шелупонь крала у него добытое. Возмущался – огребал тумаки.

Выпали зубы.

Пришла ранняя старость.

Смерть.

– Что это? – спросил фон Тирле у крючка-родителя, прежде чем пойти на третий круг.

Он давно уже съехал от крючка на кладбище, где облюбовал тихий склеп. Предпочитал одиночество во время дневного сна. На последней сертификации ему уже в пятый раз подтвердили чистую единицу эталона. Сказали: если за ближайший год не случится принципиальных изменений – быть Реджинальду мерным эталоном для вампиров Брокенгарца.

– Сны? – пожал плечами крючок.

Он даже не спросил, что имеет в виду «птенчик». Видимо, ждал вопроса долгое время. Вот, дождался.

– Ничего особенного. Наши, вампирские сны. Не волнуйся, приятель, ты не уникален. Этим страдает вся зубастая братия. Просто о таком не принято говорить в обществе. Стыдно. Терпи и помалкивай.

– Но ведь чем дальше, тем хуже!

– Естественно. Чем дальше, тем хуже. В сравнении с новой ходкой предыдущая кажется медом. Поживи с мое, натерпишься.

– Я не хочу терпеть!

– А что делать? Рецепта нет, магия бессильна. Ты уж поверь мне на слово: искали, пытались, изворачивались... Тщетно. Снится, и ни в зуб ногой! Терпи, дурачок...

Слабо утешен «родителем», фон Тирле удалился в родной склеп.

«Третья ходка» началась со сна, столь же неожиданного, сколь и отвратительного. Спрут цвета запекшейся крови, в белесых лишаях, забрался в гроб Реджинальда. Это уже был не плод воображения, но еще и не реальность – сон, и все тут. Вампир спал, и видел, как он спит в домовине, в объятиях мерзких щупальцев. Спрут пожирал его целый день, от рассвета до заката. Урод не торопился. Отрывал, отщипывал, растворял, всасывал. Пропускал через себя, извергая наружу ужасные, мыслящие, страдающие нечистоты:

Когда Реджинальд проснулся, солнце давно село. Он проспал – промучился! – куда дольше обычного. Над кладбищем уже пронеслась стремительная полночь. Близился рассвет, а с ним и новый сон. От голода потроха скручивало узлами. Вампир тряхнул головой, возвращая мыслям ясность. Взлетел над оградами и памятниками – и понял, что изменился.

Облик нетопыря дался много легче, чем обычно.

Ближайшие три ночи фон Тирле исследовал собственные таланты. Клыки сделались острее, движения – быстрее, взгляд – гипнотичней. Негативная реакция на чеснок и серебро снизилась. Переварив вампира, снулль сделал его сильнее.

В Палате мер и весов Реджинальду сохранили единицу эталона. Оказалось, такие скачкообразные изменения характерны для упырей, и учитываются при расчетах. В параметры мерной единицы входила и динамика развития объекта.

Теперь фон Тирле знал: как дается некро-эволюция.

Сожрали и извергли.

Терзаясь вернувшимися снами, он в ужасе ждал: когда же придет черед «развиваться» дальше? Когда кровавый снулль прилетит не с кошмаром в щупальцах, а с желанием полакомиться беззащитной добычей?

Время шло.

Ночь сменяла день.

Явь – сон.

Снулль прилетал кушать еще не раз. Рост способностей замедлился, но тенденция сохранилась. В последнее время удавалось видеть сразу два сна: первый – про хворого бродягу в подвале, и второй – про снулля, наслаждающегося безмолвно кричащей трапезой.

– А если его убить? – спросил крючка-родителя фон Тирле, чувствуя ужас от самого звучания вопроса. – Я про снулля. Убить, изловить, заточить. Стереть в порошок. Нанять ловца-морфинита. Наизнанку вывернуть гадину! Что тогда будет?

Крючок вздохнул.

– Еще хуже будет. Да, сны перестанут сниться. Но ты начнешь деградировать: не по дням, а по часам. Облик нетопыря? – забудь, птенчик. Туман? – даже кашей не растечешься. Клыки затупятся. Взор утратит демоничность. От одного запаха осины тебя станет трясти. От чесночной шелухи покроешься язвами. О серебре я и говорить не хочу. Скажут: «Серебро!» – а ты уже весь горишь.

– А голод? Жажда?

– С этим – наоборот. Жрать захочешь, словно год из склепа не вылезал. И что самое обидное – пьешь, а оно не впрок.

– Надолго?

– Пока новый снулль не объявится. Ждать его будешь, как спасения. Понял, дурачок?

По рассказу крючка складывалось впечатление, что он говорит не с чужих слов. Уж очень дрожали когтистые пальцы родителя. И губы он облизывал: пересохли от монолога.

– Я понял, – кивнул птенчик.

Реджинальд фон Тирле, эталонная единица вампиров Брокенгарца, не знал, что однажды ему придется умолять беспощадного венатора отпустить мерзавца-снулля на волю.

* * *

За окном скрипки заиграли плясовую.

Начался шум. Подвыпившая толпа шла мимо «Дракона и Лилии». Слушая грустную повесть фон Тирле, как-то подзабылось, что в городе – Вальпургиалии. Смех, озорные возгласы показались неуместными, как на похоронах. Пронзительный дискант взлетел над общим гомоном, ввинтился в небеса, подсвеченные окраинным фейерверком, и рассыпался озорной шутихой:

– Ах ты кукиш, ты мой кукиш, Не продашь тебя, не купишь! Разве только палачу На дыбе тебя скручу?

Толпа заорала от восторга, требуя продолжения – и вдруг притихла. Из гостиницы выбежал хозяин, настойчиво требуя тишины. 3,7 эталона, это вам не грифон начихал! В номерах отдыхают постояльцы, утомились за день, извольте соблюдать, буду жаловаться, и все такое.

– Это Брокенгарц, – криво ухмыльнулся вампир, когда толпа, вместо того, чтобы послать хозяина в чертоги Нижней Мамы, начала шуметь шепотом и на цыпочках удалилась прочь. – Слышали? Перед уходом скрипачи заиграли колыбельную. «Спи, моя радость, усни...» И я не хочу лишать вас сна, сударь. Пообещайте, что отпустите моего снулля, и я уйду.

– А если я не дам обещания? – спросил Фортунат.

– Я все равно уйду. Что я могу вам сделать? Соли на хвост насыпать? Вы меня в бараний рог: Скажете, выход? Спросите, отчего я не наложил на себя руки, если так страдаю?

Он наклонился вперед, стараясь заглянуть венатору в глаза.

– Родитель сказал: вампир-самоубийца навечно остается в своих снах. Вы понимаете? Не половину существования, а всю жизнь. И день, и ночь. В трубном подвале. У помойки. Нет, я не смогу. От одной мысли меня бросает в холодный пот, хотя мертвые не потеют. Иначе я давно бы... Это ведь просто: вкопал осиновый кол в землю и упал лицом вперед. Думаете, я бы струсил? Эх, вы... Я был кирасиром. При жизни. Воевал. Отличился под Трендау. Орден Вечного Странника с бантами. Не верите?

Охотник на демонов промолчал.

Верилось слабо. Этот лысоватый, нервный бедняга – один из тех удальцов-кирасиров, чья безумная, самоубийственная атака под Трендау не только спасла жизнь курфюрсту Бонифацию, попавшему в окружение, но и повернула военную удачу спиной к победителям, уже ликовавшим от счастья?! Представить фон Тирле в седле? Палевый колет, галуны на обшлагах? Каска и кираса, черная с серебром? На груди солнцем сияет золотой герб Брокенгарца?

В руке – длинный палаш, рот разорван яростным воплем?

Воображение отказывало.

– Не бойтесь, сударь, – вместо ответа сказал Фортунат. – Я сделаю все, чтобы ваш снулль освободился. Тирулега не откажет. Мы выпустим снулля в окошко, и он...

– Скажите... Как он выглядит?

– Кто?

– Мой снулль!

Странное дело: вампира аж затрясло от возбуждения. Словно запойному пьянице дали понюхать крепкого вина. Верхняя губа вздернулась, обнажив клыки. Зрачки сузились, превратившись в вертикальные щели. Пальцы скрючились, втяжные когти выползли наружу.

Реджинальда била крупная дрожь.

В другой ситуации венатор подумал бы, что упырь готовится к нападению. И незамедлительно принял меры. А тут: Фортунат сидел, глядел на возбужденного фон Тирле и размышлял, как бы половчей описать ему снулля.

Будто ребенка хотел успокоить.

– Ну, он малиновый. Знаете, когда малина старая, она темнеет...

Вспомнилось, что лучшая малина растет близ нужников и на погостах.

– По телу – светлые пятна. С виду – похож на спрута. Хотя мой друг, доцент Кручек, утверждает, что на медузу. Щупальца, клюв, стрекальца. Да вы же и сами его верно описывали!

– Большой? – тихо спросил фон Тирле. – Гигант?

– Ничего подобного. Не больше кошки, – венатор развел руки, показывая. – И летает. Если честно, мерзкая тварь. Тут вы правы.

– Я хочу его увидеть!

– Зачем? Вы же его видели.

– Во сне! Только во сне! Я хочу увидеть его наяву! Вы поможете мне? Я увижу моего снулля, а потом вы его отпустите...

И правда, подумал Фортунат. Снулль являлся, когда Реджинальд уже спал мертвым сном. А улетал – за миг до пробуждения. То, что во сне снулль выглядел примерно так же, как и наяву, не считая размеров, ничего не меняло.

С другой стороны, почему бы и не оказать услугу фон Тирле? Нам эта услуга ни гроша не стоит. А вампиру – радость. Вон, переменился весь. Глянешь, и поверишь: такой мог в кирасирах.

Каска, палаш, баталия под Трендау.

Герой.

– Ладно. Я договорюсь с морфинитом. Возвращайтесь в склеп и ждите. Мы придем до рассвета и принесем вашего снулля. Вы посмотрите друг на друга, снулль улетит на волю, и расстанемся по-хорошему.

Вампир поднялся из кресла.

– Я – ваш должник, сударь. Фон Тирле добра не забывают.

Миг, и венатор остался в номере один.

* * *

Вышколенный портье лишь поклонился, принимая у Цвяха ключ от номера. Во время Вальпургиалий день и ночь в Брокенгарце сливались в безумную круговерть. Человек, отправляясь совершить ночной променад, выглядел вполне естественно. Впрочем, даже не бурли в городе фестиваль, портье бы остался невозмутим. Постояльцы вольны приходить и уходить, когда им заблагорассудится.

«Дракону и Лилии» в скором будущем явно светили 4 эталона.

Мазнув взглядом по доске с рядами пронумерованных крючков, охотник на демонов обнаружил удивительный факт. Ключ от 23-го номера висел на месте. Значит, Кручек домой не вернулся. Внял-таки. Передумал отсыпаться и отправился «фестивалить». Молодец, теоретик! Не то что мы: то сны чужие, то беседы полуночные; то премся через город – и добро б в аустерию или к сговорчивой красотке.

Так нет же!

Дал упырю слово? – держи.

Венатор от раздражения громко хлопнул входной дверью. Жалуясь, звякнул колокольчик. Сбежав по ступенькам, Фортунат скорым шагом направился к гостинице «Тихий уголок». До цели он добрался без приключений, если не считать встречи с компанией молодежи, пугавшей случайных прохожих в темном переулке.

Прохожие пугались с огромным удовольствием.

Заслышав приближение Цвяха, шутники выскочили из-за угла. Они завывали и корчили рожи. Подлинная ноктюрнелла, затесавшись меж юнцов, накрывала их «флёром», искажая очертания. Однако у охотника сегодня было плохо с чувством юмора.

– Кыш! – рявкнул он, принимая Облик, в котором спускался в ад. – Уши надеру, сопляки!

Тщетно он надеялся, что хулиганье уступит дорогу. Молодые люди пришли в восторг. Обступив монстра, они принялись упрашивать его присоединиться к забаве.

– Герр демон, умоляем!

– С вами все будет в лучшем виде!

– Вы такой милый!

– Вы такой страшный!

– То-то повеселимся!

А ноктюрнелла, заигрывая, хватала за жвалы.

Пришлось венатору, во избежание долгих объяснений, воспользоваться крыльями по прямому назначению – и махнуть через пару домов на соседнюю улицу, срезав путь к «Тихому уголку».

Портье дрых за конторкой. Он лишь на миг приоткрыл глаз, когда поздний гость прошагал мимо него, и вновь погрузился в дежурную грезу.

– ...весьма летуч. Видите?

– О, прелесть! Испаряться прямо на глазу!

– А что я говорил?

Голоса показались Цвяху подозрительно знакомыми.

CAPUT VIII

в котором теоретик и морфинит фонтанируют идеями, все персонажи собираются на кладбище, делаются свидетелями ужасной баталии, а кто-то кричит: «Лекаря!»

В номере, который даже не озаботились запереть, обнаружилась сладкая парочка: морфинит Икер Тирулега и приват-демонолог Матиас Кручек. Оба, чуть ли не силой отбирая друг у друга «инструмент», с азартом мучили утомленного снулля – тыкали в клюв твари кипарисовой лопаточкой. Снулль чихал и подрагивал щупальцами, желая издохнуть.

Исследователи же увлеченно обсуждали результаты.

От хандры Кручека и следа не осталось.

– Фарт, дружище! Как хорошо, что ты зашел!

– Да-да! Мы рад очень-очень!

– Мы тут с сударем Тирулегой пришли к потрясающим выводам!

– Да-да! Старый Икер весьма благодарить сударик Кручек!

– Непаханное поле!

– Теперь знать: от сей снулль большой польза извлекнуть... извлекать!

Оставив полумертвого снулля в покое, доцент с ловцом принялись наперебой хвастаться достижениями.

– Ты понимаешь, Фарт? Мы имеем наглядное подтверждение 2-го Принципа Компенсации! Как установил сударь Тирулега, данный снулль является эфирным разносчиком возвратно-циклического типа. Судя по ряду признаков, ему очень много лет.

– Очень! Древность!

– Ты понимаешь, что это значит?

– И что же? – осторожно поинтересовался венатор, опасаясь подтвердить репутацию полного тупицы. Ладно бы, перед другом детства, а то ведь перед практически незнакомым ловцом снуллей!

– Я тоже не сразу сообразил, – смилостивился теоретик. – Это персональный снулль! Он является конкретному вампиру на протяжении долгого времени. У сновидца просто обязана выработаться сильнейшая фобия. Он панически боится...

– Да-да, упырец бояться! Трястись до поджилок! – вмешался Тирулега. – И сударик Кручек сделать... ум-за-ключ?

– Умозаключение?

– О! Верно! Ум-заключений: из сей снулль надо зелье варить. Человек зелье пей, живот натирай, в жильё брызгай. Упырец такой человек, как огонь, бояться. К жильё близко не подходи!

– Но он же ядовитый!

Фортунат покосился на мухомор со щупальцами. Тот затравленно свернулся клубком в радужной плетенке. Снулль весь лоснился от гадости, выступившей из пор и бородавок.

– Выделямая им отрава летуча, – не задержался с ответом доцент. – При должной термической обработке...

– Сударик Кручек и старый Икер придумать! Мы инкубонис варить в кипяток. Вместе с луковиц-упырей. Луковиц выкидать, вода сливать, снова варить. Пока луковиц синий – дальше варить. Луковиц приятный цвет – сушить, мельчить вареный снулль, в порошок толочь. Яд больше нет, а упырец дрожать в страхе!

Старик расплылся в довольной улыбке.

– Ценный зелье производить! Много денег брать в оба рука! Старый Икер делиться процентой с сударик Кручек. Сударик Кручек умный шибко. Он за великий мудрость третину огребать...

– ...мы стоим на пороге подтверждения опытным путем теории циклического развития некоренных инферналов! Кроме того, похищение снулля наверняка влечет за собой временную деградацию вампира. Ты – охотник, ты должен понимать! Опасного и сильного упыря теперь можно банально «опустить» по шкале Тремменса, похитив его персонального снулля! А затем ликвидировать, ослабленного, или сделать внушение...

– ...лавки везде открывай. В лавках торгуй, барыш бери!..

– Жаль, что фон Тирле столь болезненно воспринял поднятую тобой тему. Да, это является косвенным доказательством, но мы нуждаемся в прямых свидетельствах. Думаю, если привлечь среднесильную психею-наемницу, его удастся разговорить...

«Психея-наемница? Мудрец ты, друг детства! Именно в такой роли я и выступал этой ночью. Кто бы мог подумать?..»

– Господа! Вы меня слышите?!

Исследователи прикусили языки.

– Все это замечательно. И теория, и практика, и грядущие барыши. Однако я вынужден вас разочаровать. Фон Тирле желает вернуть своего снулля. Я дал ему слово отпустить на волю этот летучий мухомор. Сегодня же.

– Упырец хотеть возвернуть кошмар? – до крайности изумился Тирулега. – Зачем?!

– Не хотеть, а страстно желать. Матти, он фактически подтвердил твои выводы. Я потом расскажу. Фон Тирле крайне дорожит адом, в котором пребывает каждый день. Извините меня, сударь Тирулега. Наверное, я не имел права все решать один. Но вы ведь собирались уничтожить добычу...

Старик грустно вздохнул.

– Я понимать. Если ему снулль до зарез нужен – я выпускать.

– Ничего, вы других наловите, – подбодрил морфинита Кручек. – В городе веселится уйма вампиров. Ходи с рассвета до заката, лови сачком...

– Другой снулль ловить, значит, другой упырец мучить, – возразил старик. – Скверно. Душа у меня болей.

– Да это ж упыри! Кровососы! Чего их жалеть?!

– Ага. А душа все едино болей.

– Людям польза будет! Еще и денег заработаете. Вы же хотели разбогатеть?

– Так оно да. Ваша правда есть... – неуверенно протянул старик.

Он задумался и подвел итог:

– Но этот дрянь так-не-так выпускай надо.

– Погодите! Фон Тирле очень просил показать ему снулля перед освобождением. Он его ни разу не видел. Мы договорились встретиться возле склепа, перед рассветом.

Теоретик от возбуждения вскочил, как юноша.

– Я должен при этом присутствовать! Идемте скорее!

– Хорошо, – кивнул покладистый морфинит. – Старый Икер идти вместе с сударики, нести снулль. Только шляпа надеть и муравейный сок взять. Когда такой злющий снулль нести – муравейный сок ой как потребен...

* * *

– Ну, и где он?

Кладбище утопало в тумане. Все вокруг залило овсяным киселем. Словно ранние пташки угодили в Межмирье, в Область Разделяющей Мглы. Рукотворными утесами торчали верхушки надгробий и памятников. В десятке шагов темнела каменная туша склепа – жилища Реджинальда фон Тирле.

Вампир не спешил объявиться.

Предрассветье – смутное время суток. Ночная темень поредела, истончилась, сделалась зыбкой и лживой. Луна убралась на покой, звезды погасли, а солнце медлит выбраться из-за горизонта. Очертания предметов сливаются в серую муть; она идет рябью, мороча зрение.

А тут еще бессонная ночь, глаза слипаются...

Венатор мазнул ладонью по листьям упокойника, мокрым от росы. Провел по лицу, стирая сонную одурь. Рядом зябко передернул широкими плечами приват-демонолог. Вроде, и лето в разгаре, а сыро, муторно, озноб пробирает. Ловец снуллей присел на корточки в узком ущелье между двумя мемориальными стелами. Его черная шляпа плавала на поверхности туманного моря.

Старик чувствовал себя не в своей тарелке, но крепился.

– Он боится. Жаждет увидеть снулля, но не может преодолеть страх.

Голос Кручека звучал сипло, как у простуженного.

– Судя по тому, что ты рассказал нам по дороге, его фобия очень сильна.

– Я пробую его нащупать, – буркнул Фортунат. – Наверняка где-то рядом прячется...

Охотник на демонов раскинул «Волчью сеть», накрыв изрядную часть погоста. Возле склепа мигом обнаружился силуэт, тускло мерцающий некро-эманациями. Ощутив касание сети, вампир с беспокойством зашевелился.

– Сударь! Я вас нашел, стукали-пали! – венатор нарочно избрал насмешливый тон. Если в фон Тирле сохранились хотя бы остатки гордости, это подействует. – Выходите. Ваш снулль ждет вас.

Пару секунд фон Тирле колебался: в прямом и переносном смысле слова. Затем он расплылся кляксой и исчез. Забурлил туман, вспух белесыми клубами – миг, и из них соткалась фигура Реджинальда во плоти.

Вампир был сконфужен.

– Вы пунктуальны, господа. Приношу свои извинения, что заставил вас ждать. Итак, могу ли я увидеть?..

– Можете. Сударь Тирулега, прошу вас.

– Добрый утро, сударик. Вот, любовайтесь.

Морфинит вынырнул из тумана. Благодаря мучнистому цвету лица и черному балахону, он смахивал на восставшего мертвеца больше, нежели Реджинальд.

– Тут, в экзипула. Не бояться, он в заключений.

Тирулега поднял радужную плетенку со снуллем, дабы вампир мог как следует рассмотреть пленника. Медля приблизиться, до пояса утопая в грязно-сизой мгле, фон Тирле пошел по кругу, оставляя старика с его добычей в центре. Снулль в плетенке нервно зашевелился. Тварь невпопад моргала четырьмя глазами. Казалось, уже взошло солнце, и свет терзает снуллевы гляделки.

Обойдя ловца, вампир двинулся на второй круг.

На третий.

Четвертый.

Это напоминало детскую игру в «карусельщика».

Старик вертел головой, выворачивая ее едва ли не на сто восемьдесят градусов. Снулль все больше нервничал, сплетая щупальцы в узлы. Тело его начало пульсировать в странном, завораживающе-опасном ритме. Из бородавок выступило по капельке жгучего яда.

Капли ярко блестели.

– Не зевай, Фарт, – шепнул приват-демонолог. – Возможно, мы – первые свидетели подобной встречи!

Венатор молча кивнул, наблюдая за развитием событий.

– Не такой уж ты и страшный... – бормотал меж тем фон Тирле.

Его качало, словно пьяного. Мертвые не потеют, но сейчас пот градом тек по лицу вампира. На бледных скулах вспыхнули красные, как у чахоточного, пятна. Синяя жилка билась на виске, грозя прорвать кожу.

– Столько лет... какая-то жалкая медуза!.. летучий мухомор!..

Вампир начал сужать круги.

– Добро пожаловать, мучитель!.. теперь я знаю: знаю!..

Тихонько, по спирали, он подбирался к снуллю.

– Больше не запугаешь, нет...

Фон Тирле все еще отчаянно боялся. Ужас сковывал движения. Члены холодели, будто из упыря высосали краденую, чужую кровь, согревавшую неживое тело. Но сердце колотилось, толкая на безумство: вперед! вперед!..

– Вы не намериться кусать меня, сударик?! – обеспокоенно поинтересовался ловец снуллей.

– Он не укусит, – заверил морфинита охотник на демонов.

– Вы точно говорить?

– Да. Пусть только рот разинет! Испепелю на месте.

– Я надеять на вы, – с достоинством ответил старик.

В этот миг вампир пересек незримую черту, за которой ждал настоящий кошмар.

* * *

– Йи-и-и!

Снулль в «клетке» вдруг начал расти, распухая, как тесто на дрожжах. Разинув клюв, спрутомедуза издала визг – жуткий и пронзительный. У всех заложило уши. Под давлением чудовищного звука даже туман опал липкими комьями, стремясь вжаться в спасительную землю.

В глубинах могил возникло эхо.

Надрывное, стонущее, оно толкалось в подошвы.

Венатор с трудом удержался на ногах. Разбудил снулль кого-то в потаенных недрах кладбища, сотряс землю или просто ввел людей в обман подлой иллюзией – этого Фортунат не знал. Он знал другое: происходящее напоминало сон. Только во сне хочешь бежать и не можешь.

Плетенка затрещала. Три щупальца твари прорвались наружу. Тирулега вскрикнул от боли. Выронив распадающуюся экзипулу, старик схватился за руку, обожженную зловредным снуллем.

– Тахтомыз! – выругался он. – Хуртыг н'ё! Пактук гырх!

Визг рухнул вниз на целую октаву, если не на две. Он перешел в нутряной вой, превратив желудки слушателей в комки льда – и схлынул. Фон Тирле прирос к месту, не в силах пошевелиться. Более всего вампир походил на могильный памятник, у которого украли постамент. Старик же, напротив, пятился к склепу. Чувствовалось, что лучше всего Тирулега чувствует себя возле какой-нибудь стены.

А еще лучше – подальше отсюда.

На дне тумана, куда камнем ухнула плетенка со снуллем, что-то происходило. Кипело, рождалось, гневалось. Миг, другой – разрывая в клочья пряди, льнущие к земле, в воздух взметнулся венец багровых щупальцев. Они бешено хлестали направо и налево. А следом над погостом, затаившим дыхание, всплыл разъяренный снулль вампира Реджинальда.

Он был огромен.

Высотой в два человеческих роста.

А то и больше, если считать длину щупальцев.

Последние гадко извивались, являя миру ряды бледных стеклистых присосок величиной с медаль «За взятие Дангопеи». Четверка желтых глаз перестала моргать. Желтки, разрезанные посередине вертикальным зрачком-зародышем, похожим на бритву, в упор уставились на фон Тирле. Клещами палача раскрылся роговой клюв, способный перекусить надвое человеческую руку.

– Фарт! Он его убьет!

Кто кого убьет, пояснять не требовалось. Над вампиром, парализованным от ужаса, навис его раздувшийся от злобы кошмар. Все происходило наяву. Никто не сомневался, что это не сон – и все ясно понимали, что случится дальше.

Спрут цвета запекшейся крови, в белесых лишаях, сжимал вампира в объятиях мерзких щупальцев – и не торопясь пожирал. Отрывал, отщипывал, растворял, всасывал...

Раньше, убивая, снулль делал вампира сильнее.

А теперь?

– Дзум-террах непентес! Гигандо суммус'ари акх'арр!

Правая рука венатора застыла в воздухе, так и не выйдя в «зенит воплощения». Заклятие «мраморного веера», которое он уже почти сотворил для сокрушительного удара по монстру, опасно зависло на грани срыва. Реализация двух заклинаний в унисон – штука гибельная в первую очередь для чародеев, если они не сговорились заранее. Рикошет, конфликт маноприложения... А фразу-инвокацию «дзум-террах» – грозную, гортанную, с идеально расставленными «наголосами» – произнес не он.

Потрясен до глубины души, Фортунат смотрел на друга детства.

Сейчас доцент Кручек меньше всего походил на возвышенного теоретика, кабинетного ученого, каким его привыкли считать. Приват-демонолог стоял, будто матрос во время жестокой качки, плотно упершись в землю крепкими ногами. Жесткий прищур вызывал в памяти образ стрелка из арбалета. Мгновением позже Кручек совершил изощренный, заковыристый пасс. Жест наверняка был бы оценен по достоинству хоть мэтром Высокой Науки, хоть мастером рукопашного боя с острова Гаджамад.

Собственно, еще один маг высшей квалификации на кладбище имелся.

Венатор оценил.

Но затруднился определить типологию чар.

Земля дрогнула под ногами. Цвях с трудом удержал равновесие. Ловец же снуллей распластался по стене склепа и словно прилип к граниту. Казалось, никакая сила не смогла бы оторвать его от каменной поверхности. Землетрясение, конец света, совместное явление Вечного Странника и Нижней Мамы в сонме и сонмище всей их свиты – тщетно.

Приват-демонолог остался стоять, как вкопанный.

Твердь раскололась под зависшей в воздухе спрутомедузой. От тумана и следа не осталось: выкипел, унесся прочь волнами пара. Из зияющего разлома выхлестнула гибкая плеть: буро-зеленая, длиннющая, толщиной с бедро доцента Кручека. Плеть взметнулась над снуллем и изогнулась знаком вопроса, как если бы желала что-то узнать у монстра.

Пучок тонких усиков ощупал пространство.

Сохраняя вопросительный изгиб, плеть устремилась ввысь – словно, как в известной сказке про чудесный виноград, намеревалась достичь Овала Небес.

Кручек рискнул на редчайшее заклятие вызова. Теперь из земли пёр Адский Фагот – гигантский плотоядный лианоид. По одним непроверенным данным – результат безответственной гибридизации пещерного слизня-рыбоеда с пузырчатым библисом, процветающим в ла-лангских джунглях. По другим, еще более непроверенным – очередной крах (или, напротив, успех) чурихских некромантов-экспериментаторов.

На треть – растение, на треть – животное.

На треть – не пойми, что за пакость.

В разлом протиснулось мясистое образование, похожее на желто-розовый кувшин с крышкой. Кувшин рос на короткой ножке из стебля лианоида. Жадная пульсация ясно говорила: именно этим органом лианоид питается. Погост накрыло плотное облако вони: гнилые фрукты, тухлое мясо, корзина золотаря. Окаймленная по краю шипами, загнутыми внутрь, крышка кувшина открылась. Обнажилось нутро рта-желудка, блестящее от выделяемого секрета.

Рост Адского Фагота замедлился.

Кувшин оказался точно под снуллем. Молниеносный рывок – и добыча исчезла в его прожорливых недрах, где уже бурлил пищеварительный сок. Рот-желудок раздулся, чавкая: крышка плотно захлопнулась.

– Есть!

Кручек устало повел плечами, начал массировать затекшую от напряжения шею – и замер, душевно потрясен. Мерзавец-снулль, целый и невредимый, с издевательской медлительностью выплыл из кувшина, просочившись сквозь стенки. Кажется, он даже не заметил нападения Адского Фагота. Мало ли, кто тут чавкает?

Лианоид чмокнул, разочарован.

И скользнул обратно под землю, затягивая разлом.

Пальцы Фортуната свело судорогой: «мраморный веер» требовал завершения. Ну что ж, если не вышло у доцента, черед за охотником... Острые пластины камня, возникнув из ниоткуда, располосовали плоть снулля и со свистом унеслись прочь. А толку?

Наглый снулль колыхался, целехонек.

Высокая Наука пасовала перед кошмароносцем!

* * *

Фон Тирле наконец вышел из ступора. И бросился прочь, даже не пытаясь обратиться в летучую мышь. Далеко уйти ему не удалось: снулль настиг беглеца в одно мгновение. Оплел щупальцами, разрывая присосками одежду; неспеша подтянул к зловеще щелкающему клюву.

Желтки глаз с равнодушием изучали жертву...

«Ишь ты, какой любопытненький!»

Вампир дергался в мерзких объятиях, но, похоже, смирился со своей печальной участью. Зато Икер Тирулега вдруг отлепился от стены, упал на четвереньки, вскочил и боком, по-крабьи, кинулся к снуллю. На ходу он извлек склянку с прозрачной жидкостью. Одним движением старик вырвал пробку – и, размахнувшись, плеснул содержимым склянки на снулля, занятого выяснением отношений с блудным упырем.

Там, куда попала жидкость, плоть твари, шипя, вздулась смрадными волдырями. Снулль опять завизжал. Где не справилась Высокая Наука, неожиданно подействовало заветное средство ловца – муравейный сок. Жаль, сока не хватило, чтобы окончательно урезонить исполина.

Раз, другой – и склянка опустела.

Плоть снулля дымилась и шкворчала, как масло на раскаленной сковородке. Но чудище было живо. Не обращая внимания на отраву, разъедающую тело, спрутомедуза тесней сдавила щупальцами обмякшего вампира.

Венатор рванул из ножен шпагу, понимая, что это скорее жест отчаяния. Ноги стали ватными, отказавшись повиноваться. Руки налились свинцом. Все вокруг сделалось зыбким, ирреальным. Рассветные сумерки? – нет! Сам того не ожидая, Фортунат Цвях лицом к лицу встретился с собственным кошмаром: первым детским видением геенны!

Мироздание дало трещину. Открылась щель, и в ее глубине...

Ад.

Куда бы ни повернул голову венатор, ад следовал за ним. Страх ребенка, миг назад полагавшего себя мужчиной, охотником. Дыхание иного, нелюдского мира. Лютый холод, дикий жар. Неизбежность ухмыляется, скаля клыки. Ум цепенеет. Надежда умирает в душе. Спасения нет, это конец. Сколько раз охотник ни спускался во владения Нижней Мамы, преследуя демонов – во сне все снова было не так. Ноги не слушались, чары не действовали, ужас леденил сердце.

Взрослый Фортунат пытался успокоить дитя, таящееся в его душе.

Ничего не получалось.

А Матиас Кручек вновь стоял у постели умершей жены, бессильно рыдая над телом. Амулеты не помогли, и обряд не помог, и лекари развели руками. Агнесса умерла, прошло время, ему снится, что она умерла – вот, пробуждение, и радость, что это сон, и боль, что сон есть явь, и снова, и опять, по кругу...

Икер Тирулега съежился, закрыв голову руками – один посреди огромного пустого пространства, от горизонта до горизонта. Ровная, как стол, поверхность. Бездонный Овал Небес над головой. Старику, выросшему меж двух стен Рагнарского ущелья, хотелось стать маленьким, ничтожным, превратиться в букашку, козявку, глупого муравья, забиться в любую щель – лишь бы исчезнуть с этой сковороды. Но спасения не было. Он даже не мог закрыть глаза, продолжая видеть сквозь плотно сжатые веки, сквозь ладони, в которых пытался спрятать лицо...

И никто не мешал спруту цвета засохшей крови пожирать Реджинальда фон Тирле.

Никто.

Острый клюв безжалостно рвал плоть. Та не успевала восстановиться, зияя почти бескровными ранами. Присоски впились в кожу, высасывая и переваривая соки жертвы. Жалкие попытки сопротивления были просто смешны. Неимоверным усилием фон Тирле высвободил голову из смертных объятий. Хотел позвать на помощь, но щупальце сдавило горло, и голос сорвался в задушенное сипение. Словно в насмешку, из города в ответ донесся звук трубы. Какой-то весельчак спьяну решил сыграть побудку ни свет ни заря.

Вальпургиалии продолжались.

Шутник-трубач сбился на «Тарантеллу», выдул пять тактов бравурного марша – и заиграл кавалерийский аппель. Фон Тирле еще помнил эти звуки: сигнал сбора всадников после атаки. Тогда, под Трендау, их собралось немного: горстка безумных победителей.

Поет труба.

«Кирасиры! В атаку! Палаши наголо!»

Земля дрожит под копытами коней...

Мертвое сердце встрепенулось в неживой груди. Раны наполнились пузырящейся кровью. Из десен выдвинулись клыки, из пальцев – кривые когти. Жаль, нет палаша. Ничего, обойдемся. Значит, снулль? Значит, ты жируешь, а я сплю да помалкиваю?!

Снулль завизжал, когда жертва вцепилась в него когтями и клыками.

С отчаянием смертника фон Тирле вгрызался во врага. Он откусывал и выплевывал куски скользкой плоти, раздирал спрута на части, отрывая конвульсивно дергающиеся щупальца. Оба упали на землю. Подмяв тварь под себя, вампир навалился сверху. Уже теряя сознание, ослепленный болью, оглушенный потерей крови, он продолжал в исступлении рвать снулля – кошмар, все эти годы спавший с ним в одном гробу.

Трубач давно умолк.

Но труба звала из небытия.

* * *

Первые лучи солнца упали на могильные плиты. Надгробия, кусты лисотрава, древний склеп: На измятой траве, в луже быстро исчезающей слизи, без движения лежал Реджинальд фон Тирле. Одежда несчастного была изорвана в клочья. Тело в этом смысле мало отличалось от одежды. Еще не вполне прийдя в себя, старик-морфинит ползком приблизился к вампиру.

Приложил ухо к груди, ладонь – к губам.

– Он живой есть! Дыши-дыши! И сердце биться...

– Какой «дыши»?! Какой «биться»! Он же нежить!

– А вот! – не согласился упрямый Тирулега. – Сами глядеть, сударики!

Охотник на демонов охнул.

– Овал небес! Солнце! Его сейчас сожжет! Быстро, тащим в склеп!

Но Кручек, не торопясь исполнять приказ друга, вежливо отстранил ловца снуллей и сам склонился над раненым.

– Действительно, дышит! – в голосе доцента звучало изумление пополам с любопытством истинного ученого. – И сердце колотится. Нет, в склеп нам рановато...

Вокруг них засияла призрачная корона: обруч с двенадцатью зубцами. Чётная Дюжина зафиксировала всплеск агрессии, локализовала место действия, и венаторы готовы были явиться во всеоружии: пресечь и наказать. На одиннадцати зубцах светились именные гербы охотников, съехавшихся в Брокенгарц. Шагнув к пустующему зубцу, Фортунат Цвях вогнал в него по шляпку пылающий серебряный гвоздь – свой собственный символ.

– Я здесь, друзья. Все в порядке.

– Помощь нужна? – озабоченно спросил зубец Гарпагона Угрюмца.

– Спасибо, Гарп, не надо. Мы сами справились.

– Точно? Может, все-таки?..

– Лекаря! – вмешался приват-демонолог. – Мы на кладбище, восточная часть города. И поторопитесь! А то у нас немертвый помирает:

EPILOGUS

Кхр-р... крр-ракх-х...

Щебень полигона скрипел под когтями.

– Чии-и-из-з!

Хрясь!

Метнувшись в сторону, подальше от места, куда секундой раньше ударил бич соискателя, Фортунат Цвях припал брюхом к земле. Скорпионий хвост выгнулся дугой – жалом в сторону противника. Встопорщился спинной гребень – шипы врастопырку служили ловушкой для бича. Струйки едкого дыма поползли из ноздрей, свиваясь кольцами.

Венатор двинулся по кругу.

Соискатель в центре не пошевелился.

Бич вытекал из его правой руки, стелясь по земле. Хлестнуть по обманчиво беззащитной спине демона? Нет, для этого соискателя слишком хорошо подготовили. По два часа каждый день без выходных, в течение трех недель – бей да уворачивайся. Плюс общая теория демоноборств. Даже заклятый на три ветра кнут запутается в шипах, кривых и зубчатых. А обезоруженного человечка (если он не профессионал-охотник!) дитя Нижней Мамы слопает, не моргнув глазом.

Продолжая кружить, Фортунат чихнул. Капельки яда улетели далеко-далеко. Отрава была чахлая: свербеж, слабость членов, легкий паралич. Минута-две, не больше. Но и минуты хватит, чтобы от неосторожного остались рожки да ножки. Зубастый ваалберит или, скажем, дагонец способен за это время дочиста обглодать слона.

Увы, чих пропал даром. «Божья роса», заранее наложенная соискателем, держалась крепко. Пожалуй, доспешные чары обезвредили бы и черную желчь, захоти венатор прибегнуть к сильнодействующему средству – чреватой отрыжке.

– Х-ха!

Боком, из немыслимого, безобиднейшего положения Фортунат прыгнул. Ноги, вывернутые коленками назад, пружинами толкнули могучее тело. Сальто-мортале, хлопок крыльями, ядовитая мошкара летит с зубцов. Туша демона должна была всей тяжестью накрыть замешкавшегося соискателя. В полете венатор ловко сгруппировался в комок:

– Н-на!

Вывернувшись из-под Цвяха в последний момент, соискатель откатился прочь. Бич хлестнул молнией, оставив на задних лапах охотника жирные полосы красного цвета. Фортунат, хромая, метнулся следом. Жало вознеслось над соискателем, который и хотел бы встать, да не успевал.

– Бер эсэнен тугандай! Куп койорга!

А вот это зря. Казематные волхвования – штука слишком длинная, чтобы пользоваться ею в критической ситуации. С равным успехом можно читать атакующей мантикоре трагедию «Заря», в надежде дойти до финала. Преодолевая киселизацию воздуха – следствие волшбы! – хвост Фортуната выпустил дополнительные сегменты. Жало взлетело на два локтя выше и ринулось вниз.

– Саб'ыр шуны кот!

Соискатель оказался хитер. В нарушение всех канонов, он закруглил «казематку» малым тупичком. Риск, конечно, но хвост на миг превратился в каменную арку, а жало – в дверной колокольчик. Тем не менее, камень осыпался с сегментов прежде, чем бич снова опустился на демона. Малый тупичок хорош, если у тебя – бас. Тогда вибрации строятся уступами. А если – колоратурное сопрано, жди беды.

Оставив жало колокольчиком, Фортунат трижды «прозвонил» голову соискателя: ухо, шея, нос. Раздался издевательский дребезг. Соискатель разразился бранью, отскочил и замахнулся бичом. Демон ждал удара, бич вил кольца, выбирая место...

– Стоп! Зачет!

Председатель приемной комиссии ударил в гонг

Сегодня председательствовал лейб-малефактор Серафим Нексус – случай редкий, можно сказать, уникальный. Старец давным-давно отказался от участия не только в защитах ординарных магистров, но и в высших квалификационных экзаменах. Посвятив себя исключительно охране высочайшей особы, Нексус удалился от иных дел. Но отказать Фортунату Цвяху, которого любил и уважал, он не мог.

Несмотря на более чем двукратную разницу в возрасте, старец относился к охотнику на демонов с покровительственной симпатией. Большинство разумных людей бежали от симпатии милейшего лейб-малефактора на другой край земли. А Фортунат лишь посмеивался.

Ему нравилось ходить по этому краешку.

Пока старец позволяет быть с собой «на ты», не спеша «идти на вы» – дело в шляпе.

– Ваше мнение, судари комиссары?

– Зачет! – согласился Просперо Кольраун, боевой маг трона. Гигант, он на голову возвышался над остальными. – Хотя выжидательная тактика в данном случае пагубна. Я бы поступил так...

Он плюнул в ладонь, создал крошечную модельку демона и показал, как бы перехватывал инициативу у злобного нижнемамца. Получилось быстро, изящно и без лишнего членовредительства.

– Ты слишком многого хочешь от будущих магистров, друг мой!

Рудольф Штернблад, капитан лейб-стражи, хлопнул боевого мага по могучему плечу. Просперо качнулся, восстановил равновесие и повернулся к приятелю лицом. Мало ли, вдруг еще раз хлопнет?

– Сравни их опыт и твой! Я бы тоже иначе бичевал...

Комиссия отпрянула на безопасное расстояние, поскольку малютка-капитан снял поясной ремень, собираясь устроить показательную демонстрацию. К счастью, Рудольф ограничился двумя «винтами», простым и шестеричным, после чего заново подпоясался, не останавливая вращения.

– Зачет! – подвел он итог.

– Зачет! – согласился доцент Кручек, с опаской косясь на ремень.

– Зачет!

– Поздравляю, дорогая!

Последняя реплика принадлежала Фортунату Цвяху. Венатор к этому времени уже сбросил Облик, представ в человеческом виде. Разве порядочный муж кинется обнимать любимую жену, оставаясь демоном? Особенно учитывая характер рыжей Мэлис и тот факт, что бывшая ведьма только что сдала конфликт-минимум.

Без него соискателей не допускали к защите магистерского диссертата.

– Водицы бы... – скромно кашлянул дряхленький лейб-малефактор. – С сухариком, а?

Намек был ясен.

Воду с сухарями благоразумный венатор обеспечил еще с утра.

* * *

– ...ничего подобного!

– Фартушек, не морочь дедушке голову! Были, были поддавки. Я же понимаю: ты и защищенного магистра скушенькаешь, не подавишься.

– Я сам ее готовил!

– Вижу. Чудненько подготовил, спору нет. А жало на уколе все равно придерживаешь. Если бы я так куколку иголочкой колол, ты бы давно на моей могилке плакал. Вот, смотри, любезный...

Лейб-малефактор изобразил двузубой вилочкой для рыбы, как бы он колол жалом. Потом стряхнул с зубцов целую коллекцию из убитых ос, мух и одного слепня, взял другую вилку и продолжил лакомиться форелькой.

Обычно Нексус пользовался только своим столовым прибором.

Но в хорошей компании, случалось, расслаблялся.

Рыжая ведьма в разговор не вмешивалась. Мэлис отдыхала душой и телом. Она строила глазки лейб-малефактору, краснела от комплиментов боевого мага, подкладывала теоретику добавку жаркого с черносливом, чистила и резала дольками яблоко для капитана... Короче, весело и с пользой проводила время. А если даже муженек и впрямь поберег любимую женушку при сдаче, так это издержки большого, светлого чувства.

Кто осудит?

Конфликт-минимум при зарегистрированном профиле целительницы – так, рудимент прошлого. Память о временах, когда целители еще гоняли бесов из одержимцев. Сейчас бесов гоняют интенсивные экзорцисты. А мы – мирные чародеечки с дипломом. Нам и кнут, и пряник, но кнут – редко...

Грозный муж подтвердит, что кнут – очень редко.

– Слыхали? – спросил Просперо Кольраун, выбираясь из-за стола и устраиваясь на диване. Ложе заскрипело под могучим чародеем, но смирилось. – Говорят, в Брокенгарце новый проповедник объявился. Больной на всю голову. Ходит по упырьим гнездовищам и учит нежить, как жить.

– Вампир? Маг? Эффектор гения?

– Человек. Если не врут, конечно.

– Это ненадолго, – капитан потянулся за вином. – До первого укуса.

– Не скажи, Руди! Он ходит, а его не кусают. Когтем не трогают! Даже слушают, представь себе. Собираются в полночь, зажигают свечи, рассаживаются на могильных плитах... Картинка!

– А что он им проповедует? – заинтересовалась Мэлис.

– Точно не знаю. Что-то про страх. Дескать, страх – один из главнейших пороков. Отриньте его, встаньте лицом к лицу, и будете спать спокойно. Живые вы или мертвые – главное, честный, заслуженный, выстраданный сон. Иначе, мол, господа мертвяки, сраму не оберешься. И что самое интересное, за компанию с проповедником ходит ловец снуллей. Уж он-то зачем упырям понадобился? – ума не приложу...

– Как его зовут? – ласково спросил лейб-малефактор. – Я о проповеднике.

Охотник на демонов улыбнулся.

– Реджинальд фон Тирле.

– Вы знакомы?

– Встречались на Вальпургиалиях. Вряд ли его имя тебе что-то скажет, Серафим.

– Ну почему же? – обиделся старец. – Мир тесен, Фартушек. Мой дед знавал одного фон Тирле. Офицер-кирасир, отличился под Трендау. После гибели командира возглавил эскадрон, на полном галопе ударив во фланг превосходящим силам противника. Безумной храбрости был сударь. Наверное, пращур вашего проповедника. Отвага, она по наследству передается.

– Да, – согласился Фортунат. – Наверное, ты прав.

А доцент Кручек ничего не сказал.

Доцент кушал жаркое.

Вчера ему пришло письмо из Брокенгарца. Обер-бургомистр благодарил за идеальное счисление мага-эталона, уведомлял о премиальных, отправленных в Реттию с казенным скороходом – и предлагал новую работу. Требовалось изучить группу вампиров-соискателей на соответствие чистой эталонной единице, в связи с тем, что предыдущий эталон пришел в негодность. Август Пумперникель уже подтвердил свое добровольное участие в расчетах. Осталось заручиться согласием уважаемого мэтра Высокой Науки, чьи заслуги...

Матиас Кручек вежливо отказался.

Сейчас его умственные силы без остатка были заняты теоремой Ярвета-Шпеерца, одной из трех великих недоказуемых теорем элементарной теории манолитичности, и отвлекаться он не желал.

 Январь-февраль 2007 г.

Оглавление

CAPUT I

CAPUT II

CAPUT III

CAPUT IV

CAPUT V

CAPUT VI

CAPUT VII

CAPUT VIII

EPILOGUS

Реклама на сайте