«Закон отражения»

Анна Клименко Закон отражения

Пролог

…Истинная сила Владыки Великой Империи – в его воле, в его помыслах, кои воплощаются в приказах и мудрых решениях. И так ведет император народ свой сквозь годы, укрепляя власть свою и расширяя границы государства.

Квентис, волею Хаттара Всеобъемлющего властелин Империи, перечел отрывок вслух. Затем откинулся на жесткую спинку отцовского кресла и, прищурившись, сквозь трепещущий огонек свечи поглядел на человека, которого при дворе – и совершенно справедливо – называли тенью Императора.

– Неплохо сказано, а, Геллер?

Тот сдержанно поклонился.

– Да, мой повелитель.

– Я слышал об авторе сего трактата. Знающий был человек. Только вот не учел, что на самом деле всем правит случай. Всегда слепой и равнодушный…

Геллер приподнял бровь, но промолчал, предпочитая дождаться продолжения императорского монолога.

Однако Квентис не был расположен к ученой дискуссии. С шумом захлопнув книгу – отчего та обиженно выплюнула легкое облачко пыли, он встал и потянулся.

Сквозь приоткрытое окно в кабинет Его Императорского Величества просачивались легкие, едва различимые ароматы ранней весны: сырая земля, только что освободившаяся от снега и молодая хвоя. Да, именно так всегда и пахла весна в Алларене.

– Пойди, распорядись, чтобы приготовили двух коней, – сказал Квентис.

– Да, мой повелитель.

Короткий поклон – и его тень беззвучно исчезла за дверью. Император же постоял немного у приоткрытого окна, вдыхая полной грудью весеннюю свежесть, а затем, повинуясь внезапному порыву, снова раскрыл фолиант. Как раз на том месте, где достопочтенный автор «Искусства правления государством» излагал свои соображения по поводу императорской воли. Квентис перечел отрывок еще раз и нахмурился.

Ты полагаешь, что именно случай дал тебе шанс? Ах, да. Гонец Магистра так сказал… Но откуда тебе знать всю правду? Быть может, Магистр, этот старый паук, долгие годы плел свою паутину заклятий, только чтобы в сети попалась нужная нелюдь? И, может быть, для них ты всего лишь мальчишка, легко принимающий на веру лживые слова чародеев? Или еще хуже – кукла, которая начинает двигаться только тогда, когда кукловод дергает за ниточки?..

Все это могло быть и так. Из окна потянуло промозглым холодом – ветер изменил направление, подул со стороны северных болот. Квентис поежился.

– Но, так или иначе, ты имеешь то, что имеешь – и глупо не использовать это в своих целях, – сказал он себе в попытке отогнать тревожные мысли, – даже если маги все подстроили.

…Квентис неслышно выскользнул из дворца через ход для прислуги. Геллер уже ждал в седле, держа под уздцы императорского жеребца Ворона, огромного, норовистого и злого.

– Куда едем, мой повелитель?

Квентис неопределенно махнул рукой.

– По Алларену. А там – видно будет.

И, потрепав Ворона по холке, император легко вскочил на широкую конскую спину.

Они миновали узкую полоску Бокового парка, где мощные дубы в немой мольбе воздевали обнаженные руки к лику Хаттара, и выехали в квартал Величия, с самого основания Алларена обжитый сливками аристократии. Свет двух лун – Большого и Малого глаз Отца-Неба – струился по стенам дворцов, сложенных из белого мрамора, глянцево блестел на полированных завитках барельефов, ложился влажными бликами на кружево оград. Здесь, как и в пределах императорского дворца, Квентис чувствовал себя в полной безопасности: богатые кварталы Алларена патрулировались лучшими гвардейцами.

Ворон, прядая ушами, уверенно шагал вперед, громко цокая подковами по мостовой. Рядом, бок о бок, шел конь Геллера.

– Я собираюсь присоединить земли за Эйкарнасом к Империи, – негромко сказал Квентис, – случай благоволит ко мне, и я не упущу такой возможности.

Геллер долго молчал, с преувеличенным вниманием рассматривая вычурную ограду. Затем с сомнением покачал головой.

– Мой Император. Вам следует обсудить это с министрами – не со мной. Дэйлорон оказался крепким орешком в прошлом…

– Чушь. Все это было давно. Нелюдь, эти дэйлор, медленно вымирают. Если дать сражение на открытой местности… Их королю ничего не останется, как подписать капитуляцию.

Геллер натянул поводья и с нескрываемым удивлением посмотрел на Императора.

– Но, мой повелитель, они никогда не выйдут из своих чащоб! И никогда не дадут бой… Они будут подстерегать наших воинов за каждым деревом, будут появляться из ниоткуда – и точно также исчезать в туманах…

Квентис едва не рассмеялся. О, знал бы Геллер…

– Молчи. Я полностью отдаю себе отчет в том, что делаю. Дэйлорон будет принадлежать Империи – вместе со всеми его рудниками!

– Воля Императора священна.

Снова воцарилось молчание. Бросив косой взгляд на Геллера, Квентис вдруг поймал себя на том, что совершенно не знает, о чем думает его тень. Это было плохо – очень плохо. Настоящий император должен видеть насквозь своих подданных и, уж конечно, знать о том, что творится в их головах. И Квентис – в который раз – пожалел, что так и не смог уговорить магов служить империи.

– Мой Император… Ваш Отец – да будет спокойным его пребывание в садах Хаттара – не нарушал старых традиций. Мы надеемся, что вы пойдете по его стопам.

Голос мага был слащавым, лился, как медовый взвар.

– Я хочу, чтобы Закрытый город принимал участие в делах Империи, – жестко изрек Квентис, – почему вы отказываетесь? Не забывайте, что Закрытый город не устоит против императорской армии.

– Но, мой повелитель… Дела Империи – вне магии, а нам, людям ученым, нет дела до того, что вне нашей науки. И потом, – голос внезапно обрел твердость закаленной стали, – Магистр будет опечален, узнав о том, что вы угрожали нам, смиренным ученым…

Квентис пожал плечами.

– Хорошо, маг. Но я желаю получить доказательства вашей лояльности. Мне не нравится, что в самом сердце Алларена сотни людей занимаются неизвестно чем, да еще и имеют наглость отказывать в присяге своему повелителю.

– Разумеется, мой Император. Магистр подозревал, что вы потребуете доказательств… И прислал вам в подарок… эту презренную нелюдь.

– На что она мне? – Квентис заглянул в черные глаза растрепанного существа и невольно поежился: взгляд нелюди буквально пылал ненавистью. Если могла бы, то загрызла.

– Магистр просил передать, что это дар Случая, и что молодому Императору следует использовать этот дар по назначению.

Скорее всего, в этот момент на лице Квентиса отразилось полное непонимание происходящего, потому что по тонким губам чародея скользнула хитрая улыбка.

– Вам следует допросить нелюдь, мой повелитель. И тогда кусочки мозаики соберутся воедино, а картина в целом покажется вам весьма приятной…

Ворон остановился и негромко заржал. Это отвлекло Квентиса от размышлений; он огляделся – и только тут заметил, что квартал Величия закончился, упершись в аспидно-черную зубчатую стену.

Закрытый город, где собрались маги Империи.

Квентис вздохнул и подумал, что надо было ехать в другую сторону, по кварталу Наследия – пусть и не столь красивому, но зато оканчивающемуся прелестным прудом.

Стена глянцево блестела, отражая лунный свет, и только сейчас Император заметил, что она словно вырублена из цельной каменной глыбы. Он задрал голову и посмотрел на устрашающего вида фигуру гарпии с распростертыми крыльями. На миг ему померещилось, что челюсти каменной твари шевелятся, пережевывая неведомую добычу; он зажмурился – а когда открыл глаза, гарпия снова была неподвижным, застывшим навеки камнем.

Вздохнув, Квентис предпочел считать иллюзию игрой лунного света или своего не в меру разыгравшегося воображения.

– Поехали, Геллер.

– Да, мой император.

– А Дэйлорон я все равно заполучу. И ты – да, именно ты, станешь командором, главнокомандующим. Такова моя воля.

* * *

Гвейра Нион д’Амес задыхалась. Ноги с трудом отрывались от родной земли, каждый следующий шаг давался тяжело – словно она бежала по вязкому илу.

Поскальзываясь и едва ли чувствуя, как колючки раздирают одежду, юная дэйлор бежала из последних сил, прижимая к груди драгоценную ношу.

…Король умер – да здравствует король! Кейлор д’Амес, справедливейший и мудрейший правитель Дэйлорона, прекрасный, как лунный цветок, что каждую ночь раскрывается на черном зеркале Поющего озера, покинул этот мир столь внезапно, что не успел даже провозгласить имени наследника трона. В таких случаях, по закону дэйлор, следующим правителем становился брат усопшего из Младшего Правящего Дома. А жены умершего и личинки, не достигшие перехода, отправлялись вслед за своим господином.

Король должен быть один, дабы не вносить раздор и в без того слабое государство.

Гвейра Нион д’Амес, хватая ртом вязкий, с привкусом молодой хвои, воздух, бежала. Без особой надежды уйти от погони, прижимая к сердцу крошечного принца, последнего из дома д’Амес, кто мог бы носить корону… Мог… Если бы Кейлор успел провозгласить его наследником.

И разве может существовать что-либо более прекрасное, чем это покрытое серой, сморщенной кожей создание? Пусть сейчас он мало похож на дэйлор – но это начало жизненного пути любого из них. Первые пять лет жизни зубастая и когтистая личинка, затем – быстро растущий кокон, питаемый волшебством Дэйлорона, и, наконец, взрослый дэйлор, не знающий ничего – но слышащий голос своей земли и память предков, а потому помнящий все, о чем могли поведать те, кто жил раньше…

Она крепче прижала к себе малыша. Сердце болезненно сжалось, когда тонкие, с острыми коготками пальчики вцепились в воротник.

Ему оставались считанные дни до окукливания. Суждено ли было этому крошке пережить преобразование собственного тела, в то время как едва ли не девять из десяти личинок погибали? Долгие пять лет Гвейра молила об этом землю и Поющее Озеро. Она чувствовала, что сердце Дэйлорона внемлет, и верила в то, что эта личинка станет сильным воином. Разве могла она позволить, чтобы его лишили жизни теперь, когда только-только приоткрылся жизненный путь?

В воздухе тонко просвистела стрела – и впилась в ствол стальным зубом, точно в то место, где мгновением раньше была голова Гвейры. Одного быстрого взгляда назад оказалось достаточно, чтобы осознать всю безнадежность положения. Лучники стягивались вокруг Гвейры, замыкая широкий полукруг в кольцо, из которого мог бы вырваться воин-куница, но не женщина с личинкой на руках.

Принц зашевелился в покрывале, тревожно пискнул, словно чувствуя приближающуюся опасность. Да и, собственно, почему – «словно»? Личинки все чувствуют, все понимают… Быть может, они даже многое знают… но молчат…

Овдовевшая, низложенная и приговоренная королева рванулась вперед, к просвету между стволами, уже почти не чувствуя своего тела. Там, чуть дальше, ее ждало спасение – тайный камень портала, о котором знали только члены дома д’Амес, и который должен был выбросить ее далеко от дворца. Быть может, даже за пределами Дэйлорона – Кейлор никогда не посвящал ее в подробности, он был слишком уверен в собственной безопасности.

Воздух опять вспороли десятки стрел, и…

…Горячая волна поднялась вверх по горлу, сбив дыхание и мгновенно заполнив рот горько-солоноватой жидкостью; под ключицей вспыхнула боль, словно кто-то вбил туда раскаленный гвоздь.

Почему же… вместо того, чтобы бежать, она лежит, скорчившись, на боку, а сверху на нее с холодным любопытством взирают звезды, застывшие в пустоте слезы Творца?!!

Гвоздь боли, засевший в спине, не давал вдохнуть, заливая сознание зыбкой багровой пеленой. И Гвейра поняла, что проиграла.

С ужасом слушая, как булькает и клокочет в легких, она все-таки отвоевала крошечный глоток воздуха, но этого было слишком мало. Стало холодно – так, будто Смерть уже поглаживала ледяными пальцами содрогающееся в агонии тело.

Продолжая сопротивляться, дэйлор попыталась подняться; ей казалось, что она все-таки пройдет еще несколько шагов, чтобы нырнуть в подготовленный портал.

– Я не могу отдать его им.

– И не отдашь. Этот дэйлор принадлежит мне.

Что-то теплое легко, как мягкое перышко, коснулось щеки.

А голос, прозвучавший в угасающем сознании Гвейры, был одновременно похож и на журчание ручейка, и на шелест крон, и на сухой стрекот кузнечика в нагретой солнцем траве. Он принес странное успокоение; дэйлор показалось, что она лежит на теплой, упругой траве, а в вышине перешептываются сосны. Она почти увидела яркое небо с редкими пушинками облаков, почувствовала жар, исходящий от коричневых стволов в разгар летнего дня… Боль ушла. Остался лишь покой – и золотистые былинки, кружащиеся в горячих потоках света.

– Спасибо тебе, – прохрипела Гвейра, чувствуя, как, вытекая изо рта, по щеке проложила дорожку горячая струйка, – спасибо…

Потом… в нее устремилась Сила, к которой она не обращалась ни разу за свою недолгую жизнь, поскольку не уродилась магом. Но Память Предков ожила, и дэйлор, черпая знания тех, кто жил раньше, открыла портал.

Откуда-то издалека донеслись исполненные ярости крики преследователей.

Они были близко – и все-таки не успели: тоннель сквозь пространство погас, свернулся, унося принца Дэйлорона в неизвестность.

И тогда Гвейра закрыла глаза, наслаждаясь теплом и густым запахом хвои. Она становилась крошечной пылинкой и могла с потоком горячего воздуха вознестись к самому небу, туда, где сплелись изумрудные кроны деревьев-стражей. И еще выше – к пушистым облакам, плывущим в неведомые края. Выше… Еще выше…

* * *

Вампир, древний и могущественный, левитировал на расстоянии локтя от пола. Скрестив ноги и положив расслабленные руки на колени, он сидел с закрытыми глазами и слушал отголоски всплесков Силы.

Происходящее в Дэйлороне мало нравилось ему; плохо, когда и без того вяло угасающее государство потрясают убийства и предательства; еще хуже, когда вся эта мерзость угнездилась среди кровной родни. Но вот уже много столетий он не был дэйлор – а потому предпочитал не вмешиваться. Он всего лишь готовил умелых воинов для народа, к которому когда-то принадлежал, и это было, на его взгляд, хорошо и правильно, особенно учитывая то, что не осталось чародеев в Дэйлороне, владеющих боевой магией.

То, что молоденькая дэйлор смогла перед гибелью открыть портал, немного удивило и порадовало вампира. Он бы не отказался проследить и дальнейший путь личинки – но такая задача была не по зубам даже ему.

Впрочем, происходящее являлось делом Правящих Домов; Дом, к которому сам он когда-то принадлежал, давно угас – а потому все склоки между претендентами на престол были ему неинтересны.

Второй отголосок заинтересовал куда больше этого представителя темного народа: это было эхо убийства, отраженное гранями мира. Многие обитатели поднебесья питались такими отражениями – высшие вампиры, упыри, зеркальники, болотные ночницы. Это были те, кого люди прозывали темной нелюдью, дэйлор – n’tahe, народом Зла, а далекие западные кочевники, дикие люди, избегшие ярма Империи – владыками Ночи. Народ Зла был многолик, и, как подозревал вампир, своим существованием обязан природе мира и отражениям. Впрочем, это были всего лишь его догадки, и он не мог ни доказать, ни опровергнуть их истинность.

Впитав в себя частичку отражения, старый вампир ощутил себя чуть-чуть сильнее. Наверняка то же самое испытали и сотни других n’tahe, разбросанных по всему поднебесью… Но об этом он уже старался не думать.

Глава 1 Три ведьмы

– Ненавижу переезды.

Миральда с удивлением поглядела на сестру, натянула вожжи.

– Что это с тобой? Раньше ты так не говорила.

– Есть в словах Глорис правда, – усмехнулась Эсвендил из глубины повозки, – это третий переезд за последние два года. Было бы неплохо, наконец, где-нибудь обосноваться.

Миральда вздохнула. Тяжело быть старшей. Особенно, когда разница в возрасте всех трех сестер не превышает четырех часов.

Эсвендил, будто почуяв хорошую перебранку, выбралась на свет и уселась рядом с Глорис, кутаясь в старую шаль.

– Если вы хорошенько покопаетесь в памяти, – подлив в голос капельку яда, сказала Миральда, – то вспомните, что сами виноваты в наших переездах. Вот ты, Эсвендил, вспомни, отчего староста Грепп весь покрылся нарывами?

– Он избивал своих детей и жену, – сухо заметила та, – он должен быть благодарен за то, что я не придумала чего похлеще.

– Гм… – Миральда покачала головой, – ну а ты, Гло, вспомни, как приволокла к нам в дом упыренка, а потом потехи ради подпустила его на свадьбу…

Глорис, не найдясь, что и ответить, капризно оттопырила губы и отвернулась.

– Сейчас мы спустимся с этого холма, – тихо сказала Миральда, глядя на купающуюся в предрассветной дымке долину, – и… обещайте мне, что не будете делать никаких гадостей жителям той деревни, где нас примут.

– Ну, это еще зависит от того, как они нас примут, – Эсвендил прямо-таки сверлила взглядом мутные очертания домиков у подножия холма. И взгляд ее темно-зеленых глаз показался Миральде не обещающим ничего хорошего их будущим соседям.

– Глорис? А ты что скажешь?

– То же, что и Эсвендил, – младшая нехорошо усмехнулась.

– Вот и прекрасно. Поехали.

Миральда отпустила вожжи, и старенькая лошадка потащила дальше их возок, груженный ведьмовскими пожитками.

Все-таки тяжело быть старшей среди трех сестер-близняшек. И, хоть и похожи они друг на друга, как две… нет, как три капли воды – у каждой свой характер, свои привычки, свои предпочтения в выборе заклятий и источников Силы… Вот, к примеру, Эсвендил. Пожалуй, ее можно сравнить с остро отточенным клинком – всегда строгая, собранная, готовая действовать в любой момент, не знающая колебаний… Вот только не хватает ей мягкости…

А Глорис – вечно колеблющаяся ведьма, все время ищущая тонкую грань, разделяющую добро и зло. Странная ведьма, которая может пожалеть раненного упыренка, проклятую нелюдь, с которой они должны бороться, притащить его в дом и выхаживать – и в то же самое время извести первую красавицу на деревне, кичащуюся своим лицом перед подругами.

Себя Миральда оценивала как самую правильную и уравновешенную ведьму, которая всегда остается на стороне людей, защищая их от страшных порождений тьмы.

Впрочем, это было ее собственное мнение – и оно могло быть ошибочным.

Возок, скрипя, полз навстречу неизвестности.

– Чего нас понесло в пограничные земли? – вдруг подала голос Эсвендил, – терпеть не могу дэйлор. Уж лучше бы мы подались на запад, к Кайэрским топям.

– Кайэрские топи – это тоже пограничье, – мягко возразила Глорис, – и здесь все-таки будет спокойнее. Как думаешь, кто лучше, дэйлор или дикие кочевники в шкурах?

Эсвендил не ответила, вглядываясь в дымку. Где-то неподалеку раздавался надрывный лай собак – возок медленно, но неуклонно приближался к людскому жилью. К ароматам молодой хвои и сырой, недавно освободившейся от снега земли, витающим в студеном воздухе, присоединился уютный запах дыма.

Миральда пожала плечами – уж кто-кто, а она знала истинную причину нелюбви сестренки к народу из-за полноводного Эйкарнаса. Лет пять назад судьба столкнула Эсвендил со старым дэйлор, неведомо как очутившимся в имперских землях. Обстоятельства их встречи нельзя было назвать приятными – но ведьма помогла седовласому магу – а в качестве благодарности просила обучить ее некоторым боевым заклятьям. Старик высокомерно рассмеялся ей в лицо и заявил, что, даже если его будут резать на куски, он и тогда не согласится учить людей, которые оттеснили его народ к самому подножью гор. Высказав все это, он просто исчез, провалившись в прореху в ткани мира, оставив ведьму яростно скрежетать зубами.

– Терпеть не могу дэйлор, – пробубнила Эсвендил, – высокомерные твари.

– А по-моему, они просто очень гордые, – медовым голоском пропела Глорис.

Миральда окинула сестер недовольным взглядом.

– Все, хватит. Мы почти приехали.

В этот миг из ворот выскочила мохнатая шавка и залилась истошным лаем.

– Действительно, приехали, – Эсвендил придирчиво оглядела сбившиеся в стайку неказистые избы за покосившимся частоколом, местами переходящим в плетень, – чует мое сердце, что основным нашим занятием здесь будет травля тараканов.

Жители деревень просыпаются с восходом солнца, а потому прибытие трех молодых женщин, удивительно похожих одна на другую, было очень быстро замечено. У ворот начали собираться любопытные. Детишки в грязных рубахах тыкали пальцами и, не удерживай их дородные кумушки, уже наверняка бы забрались в повозку, до верха забитую всякими занятными вещами. Такими, к примеру, как побелевшая от времени драконья челюсть. Или огромный, начищенный до блеска медный котел, в который с легкостью помещалась кабанья туша.

– Мне кажется – или они нас уже ненавидят? – сквозь зубы процедила Эсвендил, сверля взглядом быстро собирающуюся толпу, – может быть, поедем дальше?

– Дальше только Дэйлорон, – свистящим шепотом напомнила Глорис.

Повозка стояла у самых ворот, но внутрь частокола они могли въехать только после того, как разрешит староста. Ничего не поделаешь, таков неписанный закон деревень.

Тем временем к женщинам присоединились мужчины – все, как один, коренастые, плотные и, очевидно, не признающие купание жизненной необходимостью. Миральда поежилась: если женщины глядели на вновь прибывших с откровенной неприязнью, то во взглядах мужской половины читался вполне определенный интерес. Раздались крики:

– Марес идет! Дорогу, дорогу старосте!

Она невольно улыбнулась – а вот и староста пожаловал. И тут же поспешила придать своему лицу самое постное и скромное выражение, на какое только была способна.

На вид староста весьма напоминал поднявшегося на дыбы медведя – такой же огромный, мощный, длинные сальные волосы расчесаны на прямой пробор, окладистая борода – предмет гордости – лежит на широкой груди.

Что ж…

Быть старшей – трудно.

И Миральда, передав вожжи Эсвендил, легко спрыгнула на мягкую землю.

Правда, не совсем удачно: юбка зацепилась за торчащий гвоздь. В результате все общество удостоилось чести лицезреть ноги ведьмы почти до самых бедер. Мужчины одобрительно загудели – а над женской частью пронесся недовольный шепоток. Одернув юбку, Миральда смущенно улыбнулась и шагнула вперед, навстречу остолбеневшему старосте. Впрочем, нельзя было не признать, что он прекрасно умел держать себя в руках.

– Кто такие будете? – прогудел Марес.

И правда, совсем как медведь. Даже голос мало напоминает обычный человеческий голос. Скорее дикий басовитый рев.

– Мы сестры, многоуважаемый староста. Ищем места для поселения.

Темные, неопределенного цвета глаза-буравчики впились в лицо Миральды.

– Негоже женщинам путешествовать в одиночестве. Где ваши мужчины?

– Ох… – Миральда на миг запнулась. Такого вопроса, пожалуй, им еще ни разу не задавали. Потому она сказала первое, что взбрело в голову. – Мы скорбим. Наши мужчины погибли во время набега кочевников, когда мы жили на западных рубежах, близ Кайэрских топей.

Марес задумчиво почесал бороду. Его взгляд лениво сполз с лица Миральды на вырез ее платья.

– И чего вы хотите?

– Нет ли у вас свободной избы, где-нибудь на окраине? Мы… готовы щедро заплатить.

Вопрос поверг старосту в тягостные размышления. Было видно, что все происходящее кажется ему в высшей мере странным: три совершенно одинаковые девицы, прибывшие невесть откуда, да еще и готовые платить!

– Жилье-то найдем, – задумчиво протянул Марес, – но вот захотят ли мои люди, чтобы вы здесь поселились?

– Мы умеем предсказывать погоду, – скромно опустив глаза, сказала Миральда. И тут же пожалела об этом.

– Ведьмы, что ль? – нахмурился староста, – то-то погляжу, кости с собой возите, да котел… Нет, ведьмам тут не место. Ведьмы с нелюдью якшаются, а у нас здесь и без того хлопот полон рот. Езжайте дальше.

На повозке презрительно хмыкнула Эсвендил. Или Глорис…

Разумеется, они могут отправиться в следующую деревеньку – но зачем?

Миральда прищурилась. Вот – самый подходящий момент, чтобы доказать, что ведьмы чего-то да стоят!

Она пристально посмотрела в темные, глубоко посаженные глаза старосты.

О чем же ты, дружок, думаешь сейчас, глядя на меня?

Хм. Увиденное слегка позабавило Миральду. Даже заставило слегка покраснеть. Хорош, однако, многоуважаемый староста!

Но староста старостой – а жить где-то надо.

И потому ведьма мысленно попыталась убедить его, что все будет именно так, как он хочет… Если позволит им поселиться здесь. Кустистые брови Мареса чуть заметно приподнялись – и, к вящему удовольствию столпившихся мужиков, он махнул рукой.

– Э, да что там! Проезжайте! Жилье-то имеется… плохонькое, правда…

– Ничего страшного, уважаемый, мы что-нибудь придумаем, – пропела Миральда, – вперед, сестренки! Да поживее!

* * *

В чем-то Эсвендил была права, когда говорила о тараканах. В старенькой хатке с провалившейся крышей, за которую пришлось заплатить целых пять полновесных имперских крон, рыжие усы шевелились буквально в каждой щели. Глорис, бегло осмотрев все нехитрое хозяйство, только обреченно вздохнула.

– Я подозревала, что здесь будет хуже, чем в Хесвилге, но чтобы настолько…

– Не переживай, – Эсвендил уселась на край стола, – вот увидишь, не пройдет и месяца, как эта жалкая хижина станет самой богатой. И самой уважаемой. Кстати, Миральда… А что такого ты наобещала старосте, что он нас пустил?

– Полагаю, это было нечто совершенно особенное, – ехидно заметила Глорис.

И обе они рассмеялись.

Миральда только пожала плечами.

– Не забывайте, дорогие мои, что я могу заставить его забыть все это… как только пожелаю.

– Весь вопрос в том, а захочешь ли, чтобы он забыл! – прыснула со смеху Глорис.

За что получила щелчок по носу.

– Хватит болтать. Принимайтесь за работу.

Она по-прежнему оставалась старшей – а потому должна была быть самой рассудительной.

Ведьмы тщательно подмели и вымыли полы, вытерли толстый слой пыли, осевший на плохоньком подобии мебели, сбрызнули стены специальным раствором, от которого тараканы немедленно решили сменить место обитания – и вереницей потянулись прочь из избы. Вероятно, к соседям. Челюсть дракона ведьмы повесили над дверным проемом – это была самая действенная защита от зла извне; котел установили на добротной, сложенной из больших камней печи. На прибитые к стене кривые полки аккуратно расставили баночки, пузырьки и мешочки с ингредиентами известных заклятий, туда же последовали три толстых книги, переплетенных в темно-зеленую кожу болотного тритона. Ведь у каждой ведьмы должна быть своя книга, в которую она записывает разрабатываемые сочетания компонент!

К вечеру Миральда валилась с ног от усталости; Эсвендил и Глорис чувствовали себя не лучше.

– Ну, кажется, управились. Терпеть не могу переезды! – младшая утерла пот со лба, – не мешало бы принять ванну… Да, похоже, мыться в здешних краях не принято вообще.

– Что-нибудь придумаем, – сухо обронила Эсвендил, – завтра… А сейчас я бы легла спать.

Кроватей не было. Потому сестры бросили в угол три соломенных тюфяка – и почти одновременно заснули.

В ту ночь Миральде приснился странный и даже немного пугающий сон. Она брела куда-то по пыльной дороге, одна, без сестер. Стертые ноги кровоточили, горло ссохлось от жажды, усталость давила плечи каменной плитой… Но она шла и шла, сама не зная куда, не смея остановиться, и по обе стороны от дороги желтела выжженная летним зноем степь. Потом вдали замаячила покосившаяся изба, и Миральда, хромая, побрела к ней, надеясь передохнуть и утолить мучительную жажду. Она отворила плотно прикрытую дверь, шагнула в прохладный, влажный сумрак, который ласково прикоснулся к обожженному солнцем лицу.

– Эй, хозяева! – позвала ведьма, стоя в сенях, – есть кто?

Ей никто не ответил. Постояв немного, Миральда двинулась дальше; жажда и голод заглушали всякую осторожность. А из избы пахло свежеиспеченными лепешками. И наверняка там была вода – чистая и прохладная, о какой только можно было мечтать.

… В тусклом свете, что пробивался сквозь бычий пузырь, заменявший слюду в маленьком оконце, Миральда увидела грубо сколоченный стол и две лавки. На одной из них, ссутулившись, сидела хрупкая женщина, закутанная в плащ мышастого цвета, латанный-перелатанный, но чистый. Она сидела спиной к Миральде, и та видела только длинные прямые волосы цвета воронова крыла, расплескавшиеся по плечам и спине.

– День добрый, – осипшим голосом сказала ведьма, – не позволите ли передохнуть в вашем доме?

Женщина вздрогнула. Не оборачиваясь, указала на пустую лавку.

– Садись, ведьма.

Голос ее был очень мягким, приятным, с едва заметным певучим говором – но Миральда оторопела так, словно ей в лицо швырнули самые страшные оскорбления.

– Откуда вы знаете, кто я?

Женщина медленно обернулась – и крик застрял в горле.

У нее было очень бледное лицо с правильными чертами. Тонкие черные брови с капризным изломом. Изящный носик и едва тронутые краской губы. А глаза – огромные, продолговатые – как два полированных куска черного обсидиана, ведьминого камня. Ни белков, ни радужки – только бездонная и отражающая свет чернота.

Болотная ночница.

– Я все знаю про тебя, ведьма, – сказала нелюдь, медленно поднимаясь.

Миральда судорожно схватилась за компоненты заклятий – но они рассыпались в пальцах прахом. Хотела бежать – но вдруг поняла, что за спиной – бревенчатая стена и никаких сеней нет и в помине.

Ночница подходила все ближе.

– Почему ты пытаешься бежать, сестра?..

И вдруг все оборвалось, провалилось в мешанину цветных пятен.

Тук-тук-тук…

Тук-тук-тук…

Миральда открыла глаза, в ужасе уставившись в низкий потолок.

Кто-то настойчиво стучал в затянутое бычьим пузырем оконце.

Она выбралась из-под одеяла, стараясь не разбудить двух тревожно заворочавшихся сестренок, накинула длиннополый халат из черного шелка – давний подарок одного очень состоятельного поклонника – и, прошлепав босиком по полу, открыла.

На пороге стояла молоденькая девушка, еще почти ребенок. Гибкая, как ивовый прутик. Она была одета в простое платьице из домотканого полотна, на ногах красовались добротные башмачки. Нервно теребя длинную черную косу в руку толщиной и прикусив губу, гостья со страхом и благоговением взирала на Миральду. В воздухе повисла неловкая тишина. Затем девушка, все также теребя косу, пробормотала себе под нос:

– Говорят, вы ведьмы. Это правда?

– Мой ответ будет зависеть от того, что тебе нужно от ведьм.

Чуть запоздало Миральда подумала, что, возможно, ее голос прозвучал слишком строго – потому что девушка-ребенок вздрогнула, съежилась и опустила глаза.

– Говори, не бойся, – Миральда тепло улыбнулась, – что случилось? Парень к другой ушел?

Девушка горько улыбнулась – одним уголком рта.

– Ах, как было бы хорошо, если то, что говорят о ведьмах – правда! Вы ведь защищаете нас от нелюди? От злой, темной нелюди?!! Мне… я как только узнала, что ведьмы приехали, так к вам и решила зайти… больше – никто мне не поможет.

В больших карих глазах что-то подозрительно заблестело.

Жизненный опыт подсказывал Миральде, что это либо просто впечатлительная дурочка, каких хватает, либо… плохо дело. Миральда быстро огляделась – не следит ли кто за ними – и, схватив посетительницу за локоть, втащила ее в дом.

– Проходи, не бойся. Здесь поговорим, чтобы никто не мешал. Как тебя зовут?

– Шенти.

Девушка опасливо покосилась на сладко спящих в углу ведьм.

– Не обращай на них внимания, – Миральда беспечно махнула рукой, – дрыхнут так, что колотушкой не разбудишь. К сожалению, сесть пока что здесь негде, так что придется тебе рассказывать стоя. Итак?..

Шенти поежилась – и еще раз воровато огляделась по сторонам. Будто боялась, что ее кто-то услышит.

– Говори, – твердо сказала Миральда, – чтобы это ни было, я сперва выслушаю.

И, задрожав всем телом, как осиновый лист, Шенти приподняла подол платья, демонстрируя худенькие икры. Ведьма невольно присвистнула. Потом тихо ругнулась – так, что уши девушки вмиг сделались малиновыми.

– И как это стряслось?

На правой голени красовался застарелый, незаживающий укус болотной ночницы – глубокие черные отметины от зубов нелюди. А кожа вокруг подернулась синими прожилками. Начавшееся перерождение докатилось уже до середины бедра.

Шенти всхлипнула.

– Она… она сказала мне, что я очень красивая, и что ей хочется сделать меня своей сестрой. Я вырвалась, но она… Что же теперь будет?!!

Миральда бросила осторожный взгляд в сторону сестер – они дружно посапывали. Но, конечно же, на самом деле уже давно проснулись – и внимательно слушали.

– Что будет, что будет… Если ночница положила на кого глаз, никуда не денешься. Да ты уже и без того… Скоро перестанешь быть человеком, Шенти.

Девушка всплеснула тонкими руками.

– Да как же… Почему? Она ведь только укусила меня!

– Поверь, этого достаточно, – Миральда покачала головой, – именно так они себе сестричек и делают. Вон, Кайэрские топи просто кишат этой нелюдью…

По бледным щечкам Шенти покатились, одна за другой, крупные слезинки.

– Перестань, – Миральда внимательно осматривала укус, – помочь тебе еще можно, вот только…

– Что?

– Только не сейчас, Шенти. Утро и день – не самое лучшее время для ведьмовских дел. Приходи к нам после заката – и мы уж постараемся тебя освободить от этой дряни. Где ты встретила нелюдь?

Всхлипывая, Шенти ударилась в долгие и пространные объяснения, из которых Миральда только и поняла, что болотная ночница обосновалась к северу от деревни, на небольшом болоте, там, где начинают расти гигантские ели Дэйлорона. Откуда пришла тварь в эти места, было совершенно неизвестно – да это и не играло особой роли.

– И чего тебя понесло на болота? – только и поинтересовалась Миральда, – сами ведь знаете, кого там можно встретить! Тебе еще повезло, девочка. А вот если бы на твоем пути встретился бы упырь, или еще того хуже – зеркальник…

Шенти взглянула на нее в панике.

– Ягоды собирала. Сама не заметила, как… А эта тварь, как ящерица – шмыг из норы, и…

Слезы с новой силой покатились по лицу.

– Ну, все, хорош плакать. Слезами делу не поможешь, – Миральда потрепала ее по плечу, – мы будем тебя ждать после заката.

Ведьма приоткрыла дверь, выглянула наружу – солнечный свет с трудом пробивался сквозь беловатую муть тумана. И поблизости никого не было.

– Иди, быстро. Не надо, чтобы тебя здесь видели.

И долго смотрела, как худенькая фигурка растворяется в молочной дымке.

Затем повернулась к сестрам.

– Ну, что скажете?

– Знакомая история, – с зевком прошелестела Глорис, – хорошо, что девушка пришла утром… так у нас весь день впереди.

* * *

Что может сделать ведьма, когда к ней приходит человек, медленно, но неотвратимо перерождающийся в болотную ночницу? Во-первых, уничтожить первопричину перерождения, во-вторых – выгнать заразу, расползающуюся по жилам жертвы. Проще говоря, отправиться на болота, найти логово нелюди и, прибегнув к самой обычной силовой магии, убить тварь, и только уж потом лечить пострадавшего.

Эта ночница была далеко не первой в практике трех ведьм, и потому Миральда могла позволить себе хранить относительное спокойствие. Конечно, болотные ночницы – опасны. Они хитры, прекрасные творцы иллюзий – да и Силу черпают отовсюду, в отличие от людей, которым доступна только магия, порождаемая природой вещей. Но самое главное оружие болотной ночницы – это мудрость, которую тварь впитывает из всего окружающего ее мира. Если вступить в переговоры с ночницей – она убедит в чем угодно, убаюкает, отвлечет – а потом и убьет. Или покусает, чтобы продолжить род. И, что ведь обидно – речи болотной ночницы не лживы. Наоборот, она всегда говорит правду – горькую, обидную, но правду – о жизни человеческой.

Поэтому болотных ночниц лучше не слушать. Сразу нанести удар, чтобы у них уже не возникло желания вести задушевные беседы…

Миральда еще раз осмотрела набор ингредиентов, откуда она будет черпать Силу: три кусочка черного обсидиана, на серебряной цепочке, на поясе – мешочек с толчеными лягушачьими косточками, рядом с ним – две птичьих лапки, связанных между собой алой шелковой нитью. Обычный набор для работы с огненной стихией. У сестер – такие же компоненты.

– Никаких разговоров, – напомнила она двум другим ведьмам. Ведь старшей так и полагается себя вести – чтобы не натворили глупостей.

– Мы помним, – скривилась Эсвендил, – пошли.

…Как и положено истинной болотной ночнице, эта поселилась в самом гиблом месте среди болот. Сырой воздух был напитан запахом гнили, к коему незаметно примешивался приторный запах разлагающейся плоти. Глорис поморщилась.

– Фу, какая гадость.

– Зато мы можем быть уверены, что идем в нужном направлении, – холодно усмехнулась Эсвендил. И похлопала по рукояти тяжелого охотничьего ножа, который с недавнего времени предпочитала брать с собой в подобные прогулки. Миральда, правда, так и не могла уяснить – зачем ведьме нужно оружие, но Эсвендил упрямо таскала нож с собой и отмалчивалась.

Миральда остановилась. Дальше начиналась топь, прикрытая сверху изумрудным ковром мха, посыпанная яркими бусинами клюквы. В просветах между черными, гниющими стволами виднелся островок, на макушке которого возвышалась небольшая хижина – жилище болотной ночницы.

Интересно, чем сейчас занята нелюдь? Спит? Ночницы на то и ночницы, чтобы день проводить в глубоком сне, а ночью выходить на охоту. Правда, бывали случаи, когда обстоятельства вынуждали нелюдь бродить днями, отчего они только свирепели.

– Ну, и как мы до нее доберемся? – подала голос Эсвендил, – по воздуху мы летать не умеем.

– У нее должны быть отнорки, – Миральда внимательно огляделась, – она ведь как-то появляется на краю болота!

– Тихо, – пальцы Глорис впились в ее плечо, – прислушайтесь.

Где-то плакал ребенок.

– Интересно, это иллюзия или нет? – только и пробормотала Миральда.

И вдруг… На самом краю зрения, среди зеленых кустов, мелькнула беленькая рубашонка.

Может быть, и вправду на болотах чей-то ребенок, которого ночница заманивает иллюзией?

Хотя, быть может, и наоборот – как раз их заманивают иллюзией ребенка.

– Будьте осторожны, – только и сказала ведьма, – очень…

И громко крикнула мелькающему белому пятнышку:

– Эй!!! Эй, иди к нам! Мы не сделаем тебе ничего плохого! Там болота, осторожнее!

Ребенок остановился и прекратил плакать. Затем…

– Мама! Мама, ты где?!!

– Он… настоящий? – беззвучно прошептала Глорис.

– Не знаю… не уверена.

– И что, мы и дальше будем вот так стоять?

Миральда, прищурившись, до рези в глазах вглядывалась туда, где белела рубаха. Крикнула еще раз:

– Иди сюда! Мы отведем тебя к маме!!! Не бойся!

Ей ответило эхо. Откуда эхо на болоте?..

Внезапно ребенок вскрикнул – и бросился вперед. Прямиком в ледяную бездну трясины.

Миральде показалось, что еще немного – и она сама лишится рассудка. Теперь дитя кричало – но уже от ужаса, в то время как его щуплое тело заглатывала ненасытное чрево болот.

– Неет! – она рванулась вперед, сквозь колючки, раздирая в кровь руки.

Белое пятно уже почти скрылось под зеленым покровом, худенькие ручки беспомощно молотили по выступившей черной жиже.

– Только не дергайся! – крикнула Миральда.

Она была уже совсем близко. Она уже видела бледное, перекошенное от страха личико, слипшиеся от пота и грязи кудряшки… Ребенку могло быть лет пять от силы… Как он попал на болота?!!

На бегу Миральда подхватила какую-то палку. Сейчас… сейчас… она должна успеть!

И вдруг все исчезло.

Ребенка больше не было. И даже не было видно, чтобы кто-нибудь барахтался в топи.

Миральда резко остановилась; ее бросило в пот. Значит, все-таки иллюзия… И теперь она одна, сестры, видимо, отстали.

Один на один с опасной тварью…

В воздухе снова разлился ощутимый запах гниющей плоти. Ведьма опустила глаза и невольно вскрикнула – под ногами, из-под прелых листьев выглядывал маленький человеческий череп. А еще – клок полотняной рубахи…

Где-то рядом хрустнула ветка. Миральда резко обернулась – никого. Только тонкие ветви кустарника еще шевелятся, словно кто-то только что прошел мимо, отодвинув их со своего пути.

…Ночницы любят нападать со спины.

Ведьма развернулась, резко приседая, уходя в сторону – и как раз вовремя: острые, как лезвия, когти вспороли воздух там, где за миг до этого была ее шея.

Белое лицо в синих прожилках.

Спутанные, сбившиеся в колтун черные волосы.

Глаза – нечеловеческие, полностью залитые чернотой, так похожие на два полированных кусочка черного обсидиана…

И разверзнутая пасть, усаженная иглами зубов.

…Болотная ночница.

Нелюдь заверещала – да так, что, казалось еще немного – и лопнут барабанные перепонки. Миральда, задыхаясь, отскочила назад, восстанавливая дистанцию, одновременно обращаясь к Силе, запертой в ее обсидиановом ожерелье, костях лягушек и птичьих лапках. Огненные стрелы магии пронзили руки, ища выход; два слепяще-белых потока ударили в грудь ночнице, отбрасывая ее назад.

А из зелени кустов, навстречу распластавшемуся в воздухе телу нелюди рванулись еще потоки Силы, разрывая ночницу пополам.

… Эсвендил потрогала носком сапожка замершую верхнюю часть тела твари.

– Уфф… Ты заставила нас побегать, Миральда. Едва успели.

– Да уж, – Глорис усмехнулась, – но ты все равно молодец.

Миральда прислонилась спиной к черному стволу. Отчего-то ее мутило, перед глазами прыгали цветные пятнышки.

– Я думала… ребенок настоящий.

И невольно бросила взгляд туда, где из-под прелых листьев выглядывал детский череп. Проклятая нелюдь…

Эсвендил поморщилась.

– Всего лишь иллюзия, сестра.

И, пнув носком сапожка начавшее стремительно разлагаться тело ночницы, поинтересовалась:

– Ну что, будем брать это в деревню?

* * *

Разумеется, молчаливое свидетельство своих ведьмовских подвигов они оставили в лесу. Пройдет еще немного времени, и то, что было ночницей, рассыплется в прах, вернется в лоно Атхены, Матери-Земли, – и ничто не будет напоминать о том, что когда-то среди болот жила опасная тварь… Разве что только человеческие кости, оставшиеся после ее пиршеств.

Ведьмы вернулись в деревню грязные и усталые, прошествовали сквозь сбившиеся в кучу избы, ловя на себе неприязненно-недоумевающие взгляды женщин, и с гордо поднятыми головами скрылись в своей развалюхе.

Глорис, не раздеваясь, растянулась на тюфяке.

– Уфф… Мне кажется, наши таланты здесь не оценят.

И подмигнула Эсвендил. Та лишь пожала плечами.

– А ты никак ожидала, что тебя здесь примут с распростертыми объятиями?

Младшая открыла было рот, чтобы ответить – но как раз в этот миг в дверь осторожно постучали.

Миральда хлопнула себя рукой по лбу. Шенти! Как она могла забыть? Да и сестрички тоже хороши… А солнце уже висело над самым краем мира, аккуратный малиновый шарик, закутанный в легкий пух облаков.

– Это, я полагаю, наша страдалица? – недовольно пробурчала Глорис, неохотно поднимаясь с тюфяка, – ну, что ты, Миральда, замерла, как колода? Открывай. Делать нечего.

– Мы управимся быстро, – заверила Эсвендил, – ночницу-то убили.

Миральда отворила дверь, но – на пороге увидела отнюдь не Шенти, а здоровенного детину в не очень грязной рубахе и темно-синих шароварах, что должно было быть роскошью для этих мест. Его темные глаза двумя буравчиками впились в лицо Миральды, затем взгляд быстро переместился на Эсвендил и Глорис.

– Эээ, – промычал он неуверенно, – отец прислал узнать, как вы тут устроились и не нужно ли чего?

Ведьма, прищурившись, разглядывала парня – и, наконец, пришла к выводу, что лицо у него довольно приятное, только лоб малость низковат, что могло служить признаком отсутствия возвышенных мыслей.

– Ты сын Мареса? – она приветливо улыбнулась. Улыбка эта, как солнечный луч в воде, расплескалась на лице нежданного гостя, он улыбнулся в ответ – и показался ведьме очень милым.

– Да, – он покраснел и опустил глаза, – отец просил узнать…

Миральда и не заметила, как Глорис оказалась рядом с ней – плечом к плечу.

– У нас все просто замечательно, – сладко пропела младшая ведьма, – передай отцу, что мы благодарны, очень благодарны ему за все!

И тут же, подмигнув, добавила:

– А ты похож на Мареса, Хаттар свидетель! И статью, и лицом…

Улыбка на лице старостиного сына стала еще шире – хотя трудно было представить, что такое возможно.

– Э… ну… я пошел… тогда, – промычал он, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.

– Нам было приятно тебя повидать, – Глорис вдруг шагнула вперед и дружески хлопнула его по широченному плечу, – заходи еще как-нибудь! И еще… Как тебя зовут, а?

В глубине избы презрительно хмыкнула Эсвендил. А самой Миральде захотелось сквозь землю провалиться от стыда. Потому что милая сестренка Глорис занималась ничем иным, как привораживанием. И – помилуй Атхена – кого? Грязного, неотесанного мужлана.

– Что это ты вытворяешь?!! – прошипела ведьма, ущипнув Глорис за локоть.

– Не твое дело, – огрызнулась та и, по-прежнему сладко улыбаясь, уставилась в карие глаза безмятежно улыбающегося мужчины.

– Меня… ээ… Маркеш…

– Замечательно! – бодро пискнула Глорис, – ну, иди, иди, Маркеш. Приятно было потолковать с тобой.

Он медленно побрел прочь, поминутно оглядываясь и рискуя свернуть себе шею. Миральда с треском захлопнула дверь.

– Зачем он тебе, Гло?

Та беззаботно махнула рукой.

– Это тебе никто не нужен, Миральда. А я – мне хочется жить, как все, понимаешь?

– Жить как все – это не значит вешаться на первого встречного, – уточнила Эсвендил. Она сидела на тюфяке, скрестив ноги, и расчесывала длинные волосы медного цвета.

– Я тоже так думаю, – заметила Миральда, – однако… где же Шенти?

Она снова распахнула дверь и вышла на покосившееся крыльцо, зябко ежась каждый раз, как ветер дул со стороны леса.

Солнце село; щупальца молочно-белого тумана выползали из болот, тянулись к сбившимся, словно цыплята без наседки, избам. И Миральда вдруг особенно остро ощутила что-то недоброе, угрожающее в этих холодных сумерках – словно дурное предчувствие всколыхнулось в груди.

Оглянувшись на сестер, Миральда спустилась с крыльца и выглянула на дорогу.

Никого – только постепенно сгущающийся белесый туман, клубящийся и живой.

«Не случилось ли чего?» – мелькнула тревожная мысль, – «народ здесь темный, нелюди страшится…»

Когда что-то легко коснулось плеча, ведьма едва не подпрыгнула. Стиснув защитный талисман, он обернулась и увидела Шенти, в сумеречной дымке куда как больше похожую на бесплотного духа, чем на живого человека.

– Я пришла, – громким шепотом сказала девушка, – еле улизнула.

– Хорошо, – выдохнула ведьма, – пойдем.

– А это… Это будет очень больно?

– Полагаю, ты даже не почувствуешь.

… Они все сделали, как обычно, и к утру Шенти заснула глубоким сном, каким спят после долгой, изматывающей болезни. С рассветом Миральда разбудила ее и, выводя из дому, попросила:

– Шенти… Ты не болтай о том, что мы для тебя сделали, хорошо? Как бы тебе хуже от этого не было, если узнают…

Девушка молча кивнула. Затем протянула на раскрытой ладони серьги с мелким речным жемчугом.

– Вот, возьмите. Больше мне нечем отплатить вам.

Миральда усмехнулась.

– Оставь их себе. Тебе они нужнее… А о нас – не беспокойся.

* * *

… А потом вся деревня откуда-то прознала, что три сестры, поселившиеся в старой избе, могут исцелять всяческие хвори. И потянулась к нам вереница больных и увечных; некоторым они помогали, некоторым сразу отказывали – когда помочь уже не могла никакая волшба. Но, как бы там ни было, дела трех ведьм пошли в гору.

– И где же вы так поранились? Впредь будьте осторожнее. Сейчас будет немножко больно, потерпите… Вот та-ак…

Миральда невольно улыбнулась, слушая, как щебечет Глорис над маленькой старушкой.

Сама она, сидя на полу, чистила котел, который, по правилам, следовало скрести до блеска после варки каждого зелья – чтобы пригоревшие остатки не испортили следующее снадобье, которое будет вариться в этом же котле.

– О, вы принесли гуся! Как мило! Мы очень, очень благодарны, – звонкий голосок младшей ведьмы искрился непритворным весельем, – теперь идите домой и вздремните. Когда проснетесь, рука полностью заживет.

Миральда, оглянувшись, увидела уже ощипанную тушку хорошо откормленного гуся. Значит, сегодня им обеспечено жаркое…

Затем вернулась к невеселому предмету своих размышлений.

Прошло четыре дня с того момента, как они убили болотную ночницу. Даже укус на ноге Шенти затянулся розовой пленочкой здоровой кожи. Но Миральду не оставляло странное ощущение – что-то было не так. Словно они не довели начатое до конца… А была в этом ощущении виновата серая тень, мелькнувшая вечером за окошком. Ее видела Эсвендил, которая сразу же выскочила наружу, схватившись за свои охранные амулеты – но там не было никого. Да и поблизости от их избы было пусто. И тихо.

Зато под окнами Миральда обнаружила цепочку следов от узких женских ступней, причем босых ступней. Упыриха? Еще одна ночница? А, может быть, на болоте жило две ночницы, и теперь вторая будет бродить вокруг деревни, снедаемая жаждой мести за сестру?

Эсвендил только покачала головой и сказала, что надо бы снова наведаться на болота – и поймать проклятую нелюдь. Пока ночница, в своем озлоблении, не натворила чего. Обе сестры согласились с этим – но тут к ним повалила целая толпа больных и поранившихся людей, так что невозможно было развернуться – и уйти на болота.

… Миральда дочистила котел и установила его на печи. Глорис с торжествующим видом плюхнула рядом гусиную тушку.

– Мы уже знамениты, сестренка. Слухи доползли до соседней деревни.

– Нам надо идти на болота, – глухо пробормотала Миральда, – надеюсь, ты об этом не забыла.

– Пойдем, – пожала точеными плечами младшая, – а Эсвендил пусть посидит дома и примет всех желающих исцелиться.

Эсвендил, разбирающая собранные утром травы, усмехнулась.

– Что, уже надоело? Ну, идите. Я, так и быть, займусь целительством…

На том и порешили. Эсвендил осталась дома, а Миральда и Глорис, захватив все необходимое, отправились в путь.

День выдался не по-весеннему сумрачный, холодный. Сизый туман стелился по низине, оседая мелкими каплями на молодых травинках. Впереди маячили черные стволы деревьев в зеленом пуху, угрюмые стражи у врат болота.

– Эта может оказаться сильнее. И мудрее, – как бы между прочим, заметила Глорис, – ты никогда не думала, что из одного похода мы можем и не вернуться?

Миральда только пожала плечами. Конечно же, она много раз размышляла над этим. Ведь погибла же их мать в схватке семейством упырей… Славная была ведьма, знали ее по всем западным рубежам… А порой нет-нет, да просачивался слух, что-де ведьма Ариста жила по молодости в Закрытом городе, за белоснежными стенами Алларена, там, где собрались благородные маги со всей Империи. Своим дочерям Ариста никогда не рассказывала, отчего покинула столицу – но злые языки говаривали, что она разругалась с самим загадочным Магистром. Миральда была склонна верить слухам: простая крестьянка или дочь ремесленника никогда бы не смогла обучить своих детей всему тому, что знала и умела их мать.

Ариста ушла сумрачным вечером, чтобы выручить жителей маленькой деревушки, оставив дочек в трактире и строго-настрого наказав дождаться ее, что бы ни случилось. Ушла – и не вернулась. Когда жаркое солнце поутру загнало темную нелюдь в норы, мужики привезли в деревню то, что осталось от ведьмы…

Но – мать была одна. А они, три сестры, никогда не выходили на бой поодиночке, и в этом была их сила.

– Это я к тому, что мы каждый раз рискуем остаться с выпущенными кишками. И ради чего? Вернее, ради кого? – Глорис испытывающее посмотрела на сестру, – в то время как те, кого мы называем нелюдью, жили здесь, наверное, с начала времен, и виноваты лишь в том, что отличаются от людей.

Ох, уж эта Глорис с ее вечными сомнениями! Миральда нахмурилась. Лучше никогда не задумываться над тем, ради чего… Иначе в определенный момент начинаешь понимать, что идешь по пути, который ведет в никуда…

– Это наш долг, – откашлявшись, сказала она, – те, кому дана власть, обязаны ее использовать для того, чтобы защитить свой народ… Разве ты забыла, чему нас учила старуха Геппетина?

Сказала – и поморщилась, вспомнив, что гибель старой ведьмы была весьма показательной: ее сожгли на костре ее же земляки, когда старуха не смогла вылечить заражение крови у одного крестьянина.

– Вот именно, Геппетина, – темные глаза Глорис полыхнули яростью, – ради кого мы так рискуем? Разве ты не видишь, что улыбаясь, они боятся и ненавидят нас, потому что в наших руках – власть, им недоступная?!!

– Это наш долг, – пробормотала еще раз Миральда. Правда, уже не столь решительно, – да и к чему эти разговоры? Сама ведь знаешь – они ни к чему не приведут. Какой смысл задаваться вопросом – почему все так, как есть?

Глорис упрямо мотнула головой – отчего огненным всплеском молочную дымку вспороли ее рыжие волосы.

– А если нас ожидает та же судьба, что и несчастную Геппетину? Что бы тогда ты сказала о долге?

Больше они не разговаривали. Шли молча, напряженно всматриваясь в призраки черных деревьев. Все ближе и ближе… Что ждет их там? Каковы силы сестренки убитой ночницы?

Пальцы Миральды невольно сомкнулись на цепочке с кусками обсидиана. По позвоночнику пробежал неприятный холодок. Неясное предчувствие…

– Постой, Глорис, – ведьма придержала младшую за локоть, – я пойду первой. И если что-то случится…

Та подчинилась. Все-таки Миральда была старшей.

Лес встретил их тишиной. Словно вся мелкая живность, которая издает множество звуков, спешно ретировалась из этого места. В безветрии клубился белесый туман у вспученных корней, складываясь в причудливые фигуры.

Не самый удачный день для охоты, как ни крути.

Они, стараясь не издавать лишнего шума, спустились по откосу к тому месту, где лежал в прелой листве детский скелет – и где нашла свою гибель болотная ночница. Ничего здесь не изменилось: все также белели человеческие кости, рядом – разорванный надвое оплывший скелет твари. Миральда покачала головой.

– Может быть, то, что приходило к нашим окнам, пришло вовсе не отсюда? И искать ее надо в другом месте?

– Если только поблизости есть другое болото, – мрачно заметила Глорис, – мы могли бы для начала проверить, подходил ли кто к останкам.

– И то верно, – Миральда, прищурившись, огляделась, – если это сестренка, то она наверняка побывала здесь и оставила след.

Они очертили по земле вокруг скелета ночницы круг, аккуратно рассыпали по борозде смесь толченых рыбьих глаз и золы вороньих перьев – замечательных ингредиентов, высвобождающих силу, позволяющих увидеть память земли. Порошок задымился.

То, что происходит во время каждой волшбы, не понять обычному человеку, лишенному дара. Только избранный сможет увидеть искрящиеся струи, и только избранный сможет впитать их, преобразовывая в себе. А знание того, к какому случаю какая сила подходит – передается в поколениях.

– Что-нибудь видишь? – прошептала Глорис, глядя в землю, сквозь чернеющий скелет.

Миральда покачала головой. То ли спираль силы еще не развернулась, то ли… никто не подходил к останкам.

А ведь, будь у ночницы сестра, она обязательно пришла бы, по крайней мере узнать, кто был убийцей.

Дым щипал глаза – так, что слезы непроизвольно покатились по щекам.

– Ничего мы здесь не увидим, – проворчала Глорис.

– Да, пожалуй.

И вдруг…

Это было похоже на вспышки яркого света в туманной мути.

Изящная женская фигурка, закутанная в серый плащ, медленно идет, осторожно ступая босыми ступнями по прелой листве. Редкие лучи солнечного света блеклыми пятнами ложатся на старую, латанную-перелатанную ткань. Лицо женщины скрыто в тени глубокого капюшона, видны лишь тонкие белые пальцы – судорожно стискивающие край плаща.

Медленно, с опаской, она приближается к черному скелету. Останавливается в двух-трех шагах. Постояв несколько минут, разворачивается и медленно уходит.

В ноздри ударил запах гнили и тины – так, будто Миральду с размаху ткнули носом в болотную жижу.

– Проклятье! Значит, все-таки вторая ночница!

Глорис быстро вытерла глаза.

– Да, я видела. Что дальше, сестричка?

– Пойдем, хотя бы издали взглянем на домик посреди болота.

– А что от этого изменится?

Миральда пожала плечами.

– Но ведь ничего другого ты все равно не можешь пока предложить, верно?

Внезапно глаза Глорис расширились – и она схватилась за амулеты.

– Вон она, Миральда! В сторону, быстро!

…У полусгнившего ствола, опершись на него белой рукой, стояла болотная ночница – и беззастенчиво разглядывала двух ведьм. Все было так, как показала память земли: латанный серый плащ, босые ноги, какие-то лохмотья, бывшие когда-то обычным платьем…

Невзирая на то, что время приближалось к полудню, нелюдь откинула за спину капюшон – Миральда увидела юное, очень красивое лицо, обрамленное гладкими черными волосами. Глаза, как водится у ночниц, тоже были черными. Нелюдь спокойно стояла, наблюдая за действиями Глорис, надменно вздернув подбородок. И не торопилась – ни нападать, ни убегать.

Это была та самая ночница, из странного сна.

В душе зашевелился холодный червячок страха – к чему все это? И простая ли цепь совпадений? Но раздумывать было уже некогда.

– Сейчас я тебе… – пробормотала Глорис.

Шар лохматого пламени рванулся вперед, к серой фигуре; ночница подняла худую руку, словно в попытке прикрыть глаза, и… Раздался глухой хлопок. Пламя, так и не добравшись до нелюди, погасло – будто это был и не страшный огненный шар, а всего лишь вполне безобидный огонек свечи.

Над болотом прошелестел хриплый смех. А потом…

– Глупые люди! Глупые, глупые…

Резко крутнувшись, ночница метнулась прочь. В пелену тумана.

Глорис в недоумении глядела ей вслед.

– Она…

– Отбила твое заклятье, – закончила Миральда, – эту дрянь так просто не возьмешь… Видишь, она даже не считает нужным воспользоваться иллюзиями!

– Быть может, это и была иллюзия?

– Не знаю. Вряд ли. Во всяком случае, теперь нам придется идти за ней. Или мы ее – или она нас.

Глорис молча кивнула.

* * *

Что может быть хуже, чем идти по следу хитрой болотной ночницы? Разве что только погоня за матерым зеркальником.

Серый плащ время от времени мелькал впереди, в просветах между черными, гниющими деревьями. Тварь не торопилась, даже останавливалась, когда ведьмы начинали отставать. Но в то же время близко к себе не подпускала. Шелестящий смех, отражаясь от сырых деревьев, сводил с ума.

Несколько раз Миральда уже порывалась повернуть назад – но опыт ведьмы подсказывал, что тогда нелюдь будет красться за ними, пока не окажется в самой выгодной ситуации, и тогда…

– Ну, я до тебя доберусь, – процедила она, когда ночница в очередной раз повернулась к ним лицом – и чуть ли не поманила к себе.

– А в топи она нас не заведет? – усмехнулась Глорис, – хотя… она как раз уходит от болот. Похоже, что идет прямиком на север, к Дэйлорону. Но почему?

И погоня продолжилась.

Надо сказать, сестренка убитой ночницы превосходно знала эти места – словно исходила их вдоль и поперек. Впрочем, если судить по ее могуществу, ей должно было быть немало лет. Опасный, могущественный противник даже для двух одаренных ведьм.

Перед глазами вновь возникло молодое, замершее в вечности лицо ночницы. Что-то было не так в нем, но Миральда не могла понять, что. Слишком… правильные черты… слишком, чтобы их обладательница при жизни была человеком. Впрочем, почему – «при жизни»? Болотная ночница – отнюдь не оживший труп. Это просто… нелюдь… Да еще сон…

Задумавшись, Миральда на миг отвлеклась – и тут же поплатилась.

– Осторожно!!! – взвизгнула сзади Глорис, – Миральда!

Нога зацепилась за что-то мягкое, скользкое. Деревья, окутанные туманом, резко качнулись, рванулись куда-то вбок… И Миральда сама не поняла, как обнаружила себя распростертой на земле.

Затем… в уши ворвался истошный визг – но он не принадлежал преследуемой твари.

Миральда ловко перекатилась на бок и поднялась на ноги. Быстро огляделась – ночницы и след простыл. Или она просто затаилась, ожидая подходящего для нападения момента.

Глорис, потеряв дар речи, таращилась на нечто, послужившее причиной падения.

А это нечто истошно верещало, как может верещать избалованный ребенок, которому не дают конфет.

Ведьма вздохнула. Еще раз огляделась в поисках размытого силуэта ночницы. Потом ее взгляд вернулся к скорчившемуся посреди тропы существу, не прекращавшему вопить.

Видом своим оно сильно напоминало человеческого младенца: безволосая голова, ручки, ножки и туловище. Только кожа была сморщенная, серая и скользкая. Да большой рот набит острыми, как иглы, зубами. А глаза – глаза были маленькими, как бусинки, и черными.

– Только этого нам и не хватало, – Миральда обреченно оглядывала существо. Кажется, зацепившись башмаком, она ничуть ему не повредила.

– Да уж, – выдохнула Глорис.

Обе они прекрасно знали, что это такое.

Сморщенное создание было ничем иным, как личинкой дэйлор.

– И что теперь будем делать? Я имею в виду, с ночницей? Да и с этим…

– Его следует оставить там, где мы его нашли, – твердо сказала Миральда, – и как можно скорее вернуться домой. Не нравится мне все это… Дэйлор не бросают свое потомство. Кто знает, быть может, это ловушка?

Глорис осторожно обошла верещащую личинку, затем наклонилась и внимательно осмотрела ее. Хмыкнула.

– Не похоже, что его недавно оставили здесь, Миральда.

– Его?

– Ну да, его. Можно подумать, что тебе этого не видно. А если ты приглядишься повнимательнее, то увидишь, что будущий дэйлор – кожа да кости. Напрашивается вывод, что его бросили в лесу несколько дней назад.

Миральда, не говоря ни слова, присела на корточки рядом с личинкой, стараясь не попасть в область досягаемости его маленьких, но цепких ручек.

Глорис была права: серая кожа складками висела на косточках, так, словно личинку давно не кормили. Кроме того, маленький дэйлор был покрыт царапинами и ссадинами, которые кое-где уже загноились.

– Чушь какая-то, – пробормотала Миральда, – первый раз такое вижу… Кстати, как он на тропинке-то оказался?

– Он выполз на нее как раз в тот момент, когда ты не смотрела под ноги, – ехидно сообщила Глорис. И тут же, вполне нормальным тоном, поинтересовалась, – так что мы с ним будем делать, сестренка?

– По-моему, я уже сказала. Оставим здесь, а сами отправимся в деревню – раз уж ночницу упустили!

Личинка затихла, уставившись на Миральду глазами-бусинами, отчего та почувствовала себя как-то неуютно. Взгляд черных глаз вдруг показался ей вполне осмысленным. Умоляющим. Ведьма поспешно выпрямилась.

– Ты собираешься бросить его здесь умирать?

– А что мы можем сделать?

Глорис пожала плечами.

– Ты сама знаешь, что мы можем сделать. Мы можем взять его с собой в деревню. По крайней мере, там он не умрет с голоду.

Миральда покачала головой.

– Ты сама не знаешь, что предлагаешь, Гло. Мы ведь не знаем, что будет происходить с личинкой дальше! Да и где мы будем его держать? Ведь к нам ходят люди, а им вряд ли понравится присутствие нелюди…

– У нас есть пустой коровник, – терпеливо напомнила Глорис, – и мы сможем подробно изучить тот путь, который проходит дэйлор от состояния личинки до полного развития.

Миральда еще раз посмотрела на дэйлор. Нет, положительно, он уже все понимал! Черные глаза-бусины, лишенные белков, внимательно наблюдали… изучали…

Но, перед тем, как сдаться на милость младшей ведьмы, Миральда, пробурчала:

– Он не даст взять себя, Глорис. Покусает. Гляди-ка, зубы какие!

– Нет, что ты!

И, не успела Миральда и глазом моргнуть, как ее сестра подхватила личинку на руки. Цепкие пальчики моментально сомкнулись на воротнике куртки Глорис. Лицо личинки, уродливое, с расплывчатыми, будто смазанными чертами, сморщилось – и ведьмы услышали громкое урчание. Как может урчать сытый кот на коленях хозяйки…

– Вот, видишь? – и Глорис, совсем как девчонка, показала язык.

Миральда только вздохнула. Происходящее совершенно ей не нравилось: странная погоня за болотной ночницей, в то время как нелюдь могла принять бой на равных, личинка, оказавшаяся в лесу при столь странных обстоятельствах…

Дэйлор урчал, преданно глядя на Глорис.

– Давай его хотя бы в куртку укутаем, что ли, – проворчала Миральда, – если ты его так в деревню потащишь, нас оттуда выгонят еще до вечера…

* * *

Эсвендил только всплеснула руками.

– Да вы рехнулись! Только личинки дэйлор здесь не хватало!

– Мы знаем, отчего ты так их не любишь, – высокомерно заметила Глорис, – но это не причина, чтобы оставить малыша погибать от голода! Не переживай, мы поселим его в коровнике, и он не будет тебя беспокоить…

– А что ты будешь делать, когда он начнет превращаться во взрослого дэйлор? Ты даже не знаешь, как это происходит!

Но Глорис уже не слушала. Заперла дверь на щеколду – чтобы никто из соседей ненароком не заглянул, и положила личинку на стол.

– Ну-ка, малыш, сейчас будем обедать! – сладко пропела ведьма, будто собиралась кормить собственного ребенка. Пошарив взглядом по печке, схватила кусок запеченной гусятины.

– Ты уверена, что ему можно это есть? – хмыкнула Эсвендил, – еще подохнет от такой-то пищи…

Глорис вспыхнула и окинула ее сердито-презрительным взглядом.

– А зубы ему на что? Если есть зубы, значит, он умеет ими пользоваться!

И поднесла мясо ко рту дэйлор.

Результат превзошел все ожидания: ведьма едва не лишилась пальцев, успев отдернуть руку в самый последний момент. А личинка, проглотив кусок, широко раскрыла рот – и противно заверещала, видимо, требуя добавки.

– Он нас объест, – холодно заключила Эсвендил. И, фыркнув, удалилась в спальный угол.

– Надо подготовить ему место, – промолвила старшая ведьма, до сих пор молча наблюдавшая за происходящим, – и еще… Не мешало бы его помыть и обработать ссадины.

– Да, да, ты права… – Глорис с умилением скармливала куски гусятины оголодавшей личинке, – только вот покормим его…

…Личинку поселили в ранее пустовавшем коровнике, для начала соорудив добротную подстилку из соломы, застеленной чистым полотном, и первые три дня Глорис не отходила ни на шаг от своего любимца. Затем у дэйлор, благодаря стараниям все той же несносной младшей, появился соперник – в лице Маркеша. И Глорис, уподобившись мартовской кошке, начисто забыла о том, что личинку надо кормить, поить, и мыть.

Миральда только вздыхала. Она по-прежнему оставалась старшей – и оттого все заботы неизменно ложились на ее плечи.

Теперь именно она ухаживала за уродливым серым младенцем, даже разговаривала с ним, жалуясь на непутевую сестру. Кормила, мыла, меняла «пеленки». Убирала.

А будущий дэйлор смотрел на ведьму своими глазами-бусинами. Понимающе. Немножко печально. И громко урчал, когда она щекотала его округлившийся животик. К слову, отъевшись, он стал выглядеть несколько приятнее, чем в день, когда, в поисках матери, прыгнул под ноги бегущей Миральде. Кожа разгладилась, матово заблестела; ручки и ножки пополнели, сделавшись даже пухленькими. А на подобии лица начал расти нос – похожий чем-то на молоденькую картошечку, только серую.

Ведьма уже не считала личинку уродливой. Правда, ее продолжал смущать широкий, от уха до уха, рот, полный белоснежных игл-зубов. И еще она вздрагивала, когда будущий дэйлор, забравшись на потолочную балку, с громким «плюх» прыгал вниз, на солому.

Впрочем, когда он спал, Миральда видела в нем самого обычного ребенка.

Иногда ведьма даже брала его на руки и носила по коровнику, мурлыча под нос совершенную несуразицу. Тогда личинка жмурилась и громко урчала, всем своим видом демонстрируя удовольствие от подобных процедур.

«Может быть, хорошо, что мы не оставили его там», – думала Миральда, улыбаясь зубастому существу, – «в лесу он бы умер, а теперь он со временем превратится в дэйлор…»

О том, что будет дальше, она предпочитала не задумываться, потому что с мыслями о расставании неизменно приходила печаль.

…Что касается болотной ночницы, то она больше не появлялась в деревне. Эсвендил несколько раз заикалась о том, что неплохо бы наведаться на болота и завершить начатое – но Глорис только хлопала ресницами и мчалась на очередное свидание. А Миральда не могла отлучиться надолго, потому что дэйлор оказался обжорой и постоянно требовал пищу, начиная противно верещать каждый раз, когда обед задерживался. Делал он это столь пронзительно, что было слышно за стенами коровника.

– Еще подумают, что мы крадем детей и варим из них зелья, – бурчала Эсвендил, – иди, корми его. Взять взяли, а следить – не следите.

* * *

…Проказливый дэйлор никак не хотел покидать потолочную балку. И это невзирая на то, что и пеленки были застелены чистые, и вареная курятина исходила вкусным паром.

Миральда погрозила личинке пальцем.

– Лучше слезай. Не то останешься без обеда.

Громкое урчание в ответ.

– Что, поиграть со мной решил? Не советую…

Личинка заерзала на узкой балке, едва не свалилась – но успела вцепиться в дерево когтями и зубами. А потому осталась наверху.

– Ну, как знаешь, – Миральда пожала плечами, – сиди, если тебе так нравится там…

И, с наиграным равнодушием отвернувшись, ведьма склонилась над невысокой кроваткой, сооруженной из досок и большущей охапки сена, чтобы разгладить куски полотна, служившие пеленками дэйлор.

– Вот оставлю без обеда, будешь у меня знать, – пробурчала она себе под нос.

И едва не подскочила, ощутив на талии тяжелую руку.

Сердце мгновенно прыгнуло в желудок. Крик застрял в горле…

– Моя курочка! – выдохнул вместе с перегаром староста, – ну наконец-то я тебя застал одну!

А, вот оно что… Миральда нашла в себе силы улыбнуться. Всего лишь пьяный староста. Ну, уж с кем-с кем, а с этим мужланом она управится…

– Марес, – сладеньким голоском пропела ведьма, – что ты здесь делаешь?

Разумеется, вопрос этот был лишним. И так понятно, зачем он пришел.

В медвежьих объятиях становилось трудно дышать.

– Эй, отпусти! – возмутилась Миральда, подумав, что только переломанных ребер ей не хватало.

– Я тебя уже давно… ик!.. подстерегаю, мой цыпленочек!

– Да о чем это ты? – она уперлась локтями в широченную грудь, – отпусти! Что, забыл, кто я? Не то хуже будет!

Пустая, пустая угроза. Ведь ничего она сейчас не сделает – все ингредиенты заклятий остались на полках. Да и зачем бы ей таскать с собой полный боевой арсенал, особенно отправляясь перестилать пеленки младенцу дэйлор? Хорошо еще, что силен страх перед ведьмами – и вера… глупая вера в Силу, горящую в них, не нуждающуюся ни в чем…

Однако слова не помогли.

Марес только сильнее прижал ее к себе. Хрипло, бессвязно, пробормотал:

– А… обещала!.. ик… Помнишь?

– Отпусти! – взъярилась ведьма, – если ты сейчас же не уберешься отсюда… Клянусь, я тебе такую жизнь устрою, что свет с горошину покажется!

Угроза подействовала. Правда, не совсем так, как рассчитывала ведьма – вместо того, чтобы ретироваться, Марес одной рукой швырнул ее на только что застеленные пеленки.

– Ах ты, маленькая дрянь! Думаешь, меня так просто… ик…об… мануть?!!

Миральда закусила губу. Неужели этот грязный мужлан знал, что ведьма бессильна без источников Силы?

– Пошел вон! – гаркнула она, поднимая вверх руки и нацеливаясь в Мареса знаком огня– большие пальцы и мизинцы – соединены, остальные – сжаты, как в кулак, – клянусь, изуродую! Считаю до трех!!!

Она была бессильна извлечь огонь из ничего, но иногда решительность и напор – единственное оружие. И на сей раз Марес заколебался.

– Раз… – голос Миральды отразился от бревенчатых стен.

Староста, чуть раскачиваясь, не двинулся с места. Видимо, слова с большим трудом пробивались в сознание сквозь пары браги.

– Два! – звонко выкрикнула ведьма, приподнимаясь на сене, стараясь неотрывно глядеть в маслянистые, глубоко посаженные глазки. Неужели он так уверен в себе?.. Может быть, она все-таки сможет внушить ему хотя бы видимость огня? Или… или какого-нибудь чудовища…

Марес ухмыльнулся.

– Ну, давай, чего ждешь? Что, нет… ик… волшбы в пустых руках?

Последнее слово – «три» – застряло в горле. Запоздало мелькнула мысль, что староста оказался не так прост, и что надо быть с ним полюбезнее… Миральда опустила руки.

И в этот миг… Как она могла забыть о малыше дэйлор?!!

Сверху, с противным визгом, на голову Маресу обрушилось серое зубастое существо, вцепилось когтями в лицо. В следующее мгновение острые зубы дэйлор прошлись по уху остолбеневшего старосты, отхватывая приличный кусок; брызнула кровь – и это заставило Мареса опомниться.

Дико заорав, он замахал руками, тщетно пытаясь стряхнуть с себя личинку; на его грязных штанах расплылось большое пятно. Миральда, завопив не хуже старосты, рванулась вперед.

– Отпусти!!! Отпусти, кому сказала!!! Марес, остановись! Слышишь меня?!! Прекрати!..

Ей удалось схватить дэйлор, оторвать его от обезумевшего от ужаса человека, причем в последний момент личинка едва не выдрала ему глаз. Миральда прижала к себе дэйлор, с ужасом взирая на старосту и мысленно проклиная тот час, когда Глорис приспичило притащить в дом нелюдь.

– Марес!!! – позвала она, надеясь, что тот способен еще понимать простые слова.

Лицо старосты напоминало кровавую маску ужаса; то, что осталось от уха, обильно сочилось кровью. Несколько мгновений протрезвевший Марес взирал на Миральду – с серым зубастым чудовищем на руках – а затем, тонко и жалобно взвизгнув, метнулся прочь.

Ведьма тихо выругалась. Взглянула в черные пуговки-глаза.

– Проклятье, проклятье… Что же ты наделал, а?

Дэйлор заурчал и выплюнул кусок уха.

Миральда заметалась по сараю. Что же делать? Бежать к Маресу и просить прощения? Но как она сможет объяснить, что кошмарная серая тварь – не порождение ее магии, а всего лишь личинка дэйлор, найденная в лесу? И надо предупредить сестер… А если крестьяне нападут – и убьют малыша? Горло сжалось в спазме.

– Что же ты наделал?!! Почему?..

Маленький дэйлор урчал, с недоумением глядя на плачущую женщину.

Миральда положила его на пеленки, постояла несколько мгновений, стараясь успокоиться, и невольно прислушиваясь к тому, что происходило за стенами коровника. Тишина.

Быть может, еще все можно уладить?..

Она спрячет на время личинку в лесу – так будет лучше для него же. Тогда раны Мареса можно будет свалить на невесть откуда взявшегося демона, который якобы уже давно вредит сестрам… А затем она пойдет к Маресу – и тогда уж придется постараться, чтобы уладить дело…

От подобных мыслей Миральда поморщилась – но тут же одернула себя. Ничего не поделаешь – придется терпеть. А не то – быть беде.

Руки предательски тряслись, когда она закутывала малыша в тряпки. Стараясь не смотреть в черные глаза, чтобы не видеть молчаливого укора, взяла его на руки – и торопливо вышла из коровника. Вокруг не было ни души, будто деревня вымерла; странная и неприятная тишина повисла в воздухе. Миральда заглянула в избу, чтобы предупредить сестер – но, к собственному удивлению, никого там не застала.

«Интересно, где они?» – ведьма покачала головой, – «видать, Глорис свиданничает, а Эсвендил… Наверное, пошла собрать трав…»

Вспомнив о бродящей среди болот ночнице, Миральда надела на шею обсидиановое ожерелье, а к поясу пристегнула свои мешочки. Затем положила притихшего дэйлор в корзину и поспешила к лесу, то и дело оскальзываясь на мокрой жирной земле.

Никто не остановил, не окликнул ее, пока она шла к деревенским воротам. Только лица бледнели сквозь мутные, затянутые пузырем, оконца. Да ненависть и страх сочились из всех щелей…

Миральда стиснула зубы. Да что же это такое? Повезет ли ей и сестрам когда-нибудь?

Дэйлор пискнул и закопошился в пеленках.

– Лежи! – прикрикнула Миральда, – все из-за тебя! И нужно было откусывать ухо этому дураку? Сама бы управилась. А теперь что будет? Марес в штаны со страху наложил, а тебе придется в лесу немного побыть, пока я все не улажу… Да, нельзя тебе было в деревне оставаться, нельзя!

Черные глаза-бусины внимательно смотрели на нее, изучающе и немного грустно.

– Ты ведь наверняка все понимаешь, а? – пробурчала ведьма, – значит, посидишь тихонько в корзине. А ночью я за тобой вернусь…

… Подходящее дерево Миральда нашла довольно быстро – старый дуб, в развилку которого прекрасно становилась корзина. Дэйлор молчал, только наблюдал за действиями ведьмы.

– Посиди здесь, малыш, – уже мягко сказала она, – и ничего не бойся. Я тебя не брошу, честное слово. Я еще увижу, как ты превратишься в настоящего воина!

Личинка оскалилась и заурчала.

– Вот и хорошо, – Миральда погладила дэйлор по лысой голове. А потом, сама не понимая зачем, поцеловала его в лобик.

– Сиди здесь тихонько, и все будет хорошо. Я обязательно вернусь.

Она быстро пошла прочь, стараясь не оглядываться – потому что знала: оглянись, и не сможет уйти, бросить этого несчастного малыша, еще раньше обреченного кем-то на смерть…

«Но я же вернусь за ним,» – пыталась оправдываться она перед самой собой, – «вернусь… Но… вдруг за это время с ним что-нибудь случится? Вдруг его ночница сожрет? Может быть, все-таки надо было его спрятать где-нибудь поближе к деревне?»

Миральда остановилась. Обругала себя круглой дурой. Ну конечно! Зачем было нести его так далеко? Ведь можно было спрятать его в погребе!

…Пространство раскололось на тысячи осколков, мгновенно впившихся в тело, причиняющих немыслимую боль. Крик рвался из горла – но изо рта вылетел лишь едва слышный хрип. Миральда протянула руки вперед, к сестрам, пытаясь загородить их собой, своим телом, но тела – не было. Оно вдруг стало прозрачным и невесомым…

Эсвендил. Неторопливо шагает по главной улице, в ее руках – тяжелый мешок, набитый травами. Едва слышное жужжание – и умело брошенный аркан уверенной петлей охватывает ее шею. Из-за плетней выскакивают молодые мужчины, вооруженные кто чем. Вилы, топоры, рогатины. И – кровь, кровь, кровь…

Глорис. Ее нежную шею перерезает холодная сталь. Нож – в руках Маркеша, ее любовника. Темно-красная волна захлестывает, унося, грозя затянуть в водоворот безумия…

И вновь – мириады осколков, пронзающие плоть, исторгающие из горла беззвучный крик.

Миральда закричала – теперь уже по-настоящему. И, не разбирая дороги, понеслась в деревню.

Она бежала, не видя перед собой ничего, не ощущая, как ветки до крови царапают лицо; задыхаясь и с хрипом выплевывая воздух, вдруг ставший таким вязким. Перед глазами стояли лица сестер – бледные, безжизненные, в неестественно-ярких алых пятнах.

– Что вы делаете с ними?!! Зачем? За что?..

Но ее никто и не слышал, потому что бесплотный дух мало кого может напугать. А она смотрела – и ничего не могла уже поделать. Ничего…

Ведьма едва помнила, как падала, как проткнула себе ладонь острым сучком. А потом… Поскользнувшись, Миральда покатилась по склону небольшого овражка; мир закрутился, размазался бесформенным пятном – и погас.

* * *

… Звезды. Яркие капли на черном небосклоне – как замерзшие в пустоте слезы. Продолговатый, застывший в прищуре малый глаз Хаттара, Отца-Неба. Шлейф лунного света, стекающий по черным ветвям.

Миральда села и огляделась, не совсем понимая, как попала на дно оврага. Затем… нахлынули воспоминания – безумный бег по лесу, видения, и сестры…

Застонав, ведьма обхватила голову руками. Глорис… Эсвендил… Неужели она почувствовала их гибель?

Не могло же это все быть просто иллюзией? Или… как раз иллюзией это все и было? Ведь не зря бродит по лесу ночница, заманивая в топи путников?

Ведьма осторожно поднялась на ноги – голова кружилась, каждая косточка ныла и болела, словно ее, Миральду, отходили жердями. Под черепом назойливой мухой билась мысль – если это дело рук болотной ночницы, то отчего же она, ведьма, до сих пор жива? Все должно было быть иначе…

Выкарабкавшись из овражка, Миральда побрела к деревне – но теперь уже осторожно, прислушиваясь к лесным голосам.

Силы постепенно возвращались к ней, шаг обрел былую упругость и легкость. Миральда неслышно скользила, тень среди переплетения теней. Еще немного – и она вынырнула из пролеска.

… Казалось, деревня спит в сверкающем коконе лунного света. Где-то на болотах скрипела ночная птица. В промозглом воздухе плавал запах гари.

Ведьма, озираясь по сторонам, вышла на открытое место. Никто не напал на нее. Вообще, впечатление было такое, что люди просто-напросто легли спать, напрочь забыв о происшедшем. Или… все же иллюзия, забава ночницы?

Стараясь держаться в тени, ведьма осторожно пошла вперед; пальцы невольно легли на обсидиановое ожерелье. Но в десятке шагов от запертых ворот Миральда остановилась, как вкопанная. Что-то было не так, как прежде… что-то… изменилось в облике высоких ворот – но она не сразу осознала, что именно.

Над деревянной, потрескавшейся от времени аркой, появились два странных круглых предмета, насаженных на колья.

Миральда судорожно сглотнула горькую слюну. Не смея шевельнуться, стояла и смотрела – на мертвые головы Эсвендил и Глорис. Легкий ветерок шевелил длинные волосы, слипшиеся от крови; тени скользили по бледным, обескровленным лицам. Мир вокруг стремительно утрачивал краски, становясь серым, как зола прогоревшего и потухшего костра.

Потом он странно вспучился, треснул, и ведьма ощутила, как в лицо брызнула зловонная черная жижа.

Она медленно отерла щеку, посмотрела на свою ладонь – но рука, проткнутая острым сучком, была просто в крови, ее собственной.

Ведьме показалось, что губы сестер шевельнулись.

Они и вправду шевелились. Шептали беззвучно:

– Отомсти… отомсти… за нас… сестренка…

И все вокруг снова стало самым обычным; серая паутина, опутавшая было сознание, растворилась в ночи.

Миральда смотрела, как блестят в лунном свете рыжие волосы Эсвендил и Глорис. В голове крутился всего лишь один вопрос – зачем? Зачем они сделали это – не просто убили двух молодых женщин, но еще и надругались над их телами?

Услужливая память подсунула ответ: голова ведьмы – прекрасный оберег от сил зла. Еще одна глупая и злая сказка, родившаяся из страха и зависти.

Миральда засмеялась, уже не думая, что ее могут услышать. Где-то на болотах ей скрипуче вторила ночная птица.

Эти глупые людишки полагают, что смогут защититься, насадив на колья мертвые головы! Что ж…

Пальцы сомкнулись на обсидиановом ожерелье; рывок – и холодные кусочки «ведьминого камня» уютно угнездились в сжатом кулаке. Голос Эсвендил, похожий на шелест камыша, мягко прозвучал в ночной тишине.

– Миральда… отомсти…

Ей вторил звонкий голосок Глорис, младшей ведьмы.

– Отомсти за нас, сестренка!

Теперь их головы улыбались, и лунный свет играл на пышных волосах.

– Да… да, мои дорогие… – прошептала Миральда, вскидывая руки вверх, к небу, в немом упреке Хаттару. В силу которого они верили, но который не уберег и не спас.

Сила, такая же черная, как и порождающий ее обсидиан, потекла сквозь ее тело, бережно приподнимая над землей.

Налетел первый порыв ветра, швыряясь листьями и мелкими веточками, хлеща по лицу ледяными ладонями.

Боль и ненависть переплелись с силой камня, выплескиваясь в темное небо, затмевая холодное сияние звезд и блеклый свет луны.

– Aaderenn, eki-torr, d’harell!

Голос Миральды сорвался, словно по связкам рубанули ножом. Но того, что она сделала, уже было достаточно: высоко над деревней зародился и в багровом сиянии начал разворачиваться пламенеющий хлыст. Ветер, словно обезумев, вихрем кружился вокруг нее, все выше и выше, сгребая с земли пыль, камешки, сухие ветки.

Миральда раскинула руки в сторону, выплескивая всю силу, без остатка, в огненный хлыст. Со стороны деревни послышались крики, где-то разразился плачем ребенок. Потом… все заглушил вой ветра.

И хлыст, наконец развернувшись, ударил по деревне всей влитой в него мощью.

…Миральда не знала, сколько длился транс. Опомнилась уже на земле – горячей, покрытой пеплом, будто огонь прошелся и там, где она стояла.

Потом пришла боль – безжалостная, неистовая. Ведьма скорчилась, подтянув ноги к груди, скрипя зубами. Разжав кулак, где было обсидиановое ожерелье, она увидела, что камень распался в прах, остались только обрывки серебряных цепочек.

И Миральда заплакала, размазывая по лицу слезы и гарь.

От деревни не осталось ничего, словно гигантский молот разбил даже обугленные остовы изб. Ни единого звука не нарушало мертвую тишину, повисшую над пепелищем.

Эсвендил подошла и села рядом, аккуратно подобрав юбки.

– Ну ты и устроила, сестренка.

– Да, да. Мы всегда знали, что когда-нибудь ты выкинешь что-то особенное, – усмехнулась Глорис, усаживаясь рядом, по другую сторону от Миральды.

Они улыбались и выглядели… вполне живыми.

Миральда поперхнулась осевшей на горле гарью.

– Но вы же… они убили вас?

Изо рта вместо голоса вышел едва слышный хрип. Но сестры прекрасно поняли, что она хотела сказать.

Эсвендил потрепала ее по плечу.

– Да, Миральда. Нас больше нет. Мы отправляемся далеко… так далеко, как тебе и не снилось. Может быть, мы встретим там маму.

– И мы обязательно будем ждать тебя на границе, когда настанет твое время, – тихо добавила Глорис, – жаль, что все так получилось… Жаль…

– Долги оплачены, Миральда, – улыбка Эсвендил была горькой, как дикий мед, – и мы должны уйти. Ты остаешься одна.

Ведьмы поднялись как по команде и, взявшись за руки, медленно пошли прочь, истаивая в предрассветных сумерках. Высокие, стройные; длинные рыжие волосы развеваются на легком ветерке.

– Подождите! Эй! Глорис, Эсвендил!!! – Миральда, превозмогая страшную слабость, поднялась на ноги. Сестры остановились.

– Возьмите меня с собой! – просипела ведьма, чувствуя во рту вкус крови.

– Глупышка, – Глорис мягко улыбнулась, – оставайся. Мы бы тоже остались, если бы… могли…

– Но мы всегда будем напоминать о себе, – Эсвендил неуверенно потопталась на месте, и вдруг, улыбнувшись, добавила, – мы всегда будем с тобой.

Ноги Миральды подогнулись, и она рухнула на колени в пепел.

– Не уходите… Что я без вас?

Но два силуэта уже растворились среди тусклых теней и клочьев промозглого тумана. А в ушах прозвучал легкий, как шепот ветра в листве, голос младшей ведьмы:

– Не оставляй, пожалуйста, малыша дэйлор. Он погибнет без тебя.

…Глотая слезы, Миральда побрела в лес, туда, где оставила корзину. Силы уходили, как вода сквозь пальцы – и каждый шаг отдавался болью во всем теле, словно она ступала по лезвиям ножей. В душе царила холодная, черная пустота. Почему она жива – а сестры ушли, навсегда, даже не успев как следует насладиться жизнью?

Запоздало Миральда подумала о том, что если сейчас ей встретится ночница, она будет совершенно беззащитна перед нелюдью.

«Ну и пусть. Пусть она убьет меня – и мы снова будем вместе. Я, Эсвендил и Глорис. Да, так будет лучше».

Ведьма без труда нашла приметный дуб с развилкой; корзина по-прежнему была там. И дэйлор сладко посапывал в ворохе пеленок.

Миральда, привстав на цыпочки, стянула корзину вниз, на землю, но для этого ей пришлось приложить такие усилия, словно это и не корзина была вовсе, а каменная глыба.

Утерев дрожащей рукой пот, ведьма села на землю, подтянула к груди колени. С болота веяло холодом и сыростью.

Только теперь Миральда с ужасающей ясностью осознала, что осталась совершенно одна. В лесу. С личинкой дэйлор на руках, из-за которой все и случилось. Но… не слишком ли поздно жалеть о том, что не оставили они это существо в лесу?

Мысли путались, сплетаясь в дикой пляске. Усталость давила на плечи, как могильный камень. Веки сами собой опускались, перед глазами задорно прыгали серые точки.

«Мне нужно передохнуть… Немного…» – подумалось Миральде, – «возможно, последнее заклятие было слишком сильным, даже для меня…»

Где-то рядом хрустнула ветка; ведьма вскинулась, огляделась – в пяти шагах от нее стояла болотная ночница. В сумерках хищно поблескивали продолговатые глаза – так похожие на кусочки черного обсидиана. Длинные волосы гладко струились по плечам.

Ночница молча стояла и смотрела.

– Что, явилась?

Миральде очень хотелось выкрикнуть это в белое, неестественно красивое лицо нелюди, но из горла вышло едва слышное шипение.

Ах, да. Она же сорвала голос.

На миг ведьме стало страшно. А потом страх схлынул, растворился в радостном ожидании. Может быть, это будет больно – но скоро она увидит Глорис и Эсвендил…

Темный силуэт шевельнулся, ночница шагнула вперед. Неторопливо, словно была абсолютно уверена в своих силах, подошла ближе – и склонилась над скорчившейся на земле женщине. На гладком белом лбу пролегла задумчивая морщинка.

– Чего ждешь? – выдохнула Миральда.

Ах, если бы не уходили так быстро силы! Она могла бы, по крайней мере, бороться. Не магией, обычными, человеческими силами. Схватила бы ветку потяжелее… А тут – даже руку сложно поднять, не говоря уже о чем-то большем.

Мир вокруг стремительно темнел, сливаясь перед глазами в одно большое тусклое пятно. Ночница наклонилась еще ниже, ее дыхание пощекотало Миральде щеку.

– Давай, не тяни, – выдохнула ведьма.

Черные глаза, напитанные тьмой, зло сузились.

Значит, нелюдь узнала убийцу своей сестренки.

Миральда улыбнулась. Сознание угасало слишком быстро, и она, не в силах удержаться на его кромке, полетела во мрак.

Теперь… Спасительная тьма укрыла ее, избавляя от боли.

Глава 2 Сестры печали

Из окна величественного д’Элома’н’Аинь, великого дворца, «равного-которому-нет-под-небесами», был виден край Поющего озера. Лунный свет, просачиваясь сквозь пушистые лапы елей, блестящим узором ложился на черное зеркало воды, на глянцевые, словно покрытые глазурью, круглые листья золотых кувшинок.

Этой ночью озеро молчало. Не было слышно тех дивных звуков, что полнили сад д’Элома’н’Аинь при жизни последнего монарха дома д’Амес. Будто озеро знало истинную причину его гибели. И не желало услаждать слух убийцы.

Селиннор вздохнул и отвернулся. Быть может, это просто совпадение, и через пару ночей озеро снова запоет, как и раньше? И благодать снизойдет на Дэйлорон… Хотя… все это больше всего походило на самообман. Уж кто-кто, а Селлинор знал, что угасание дэйлор началась уже давно.

– Совет ожидает своего государя.

Селлинор вздрогнул от неожиданности и обернулся. На пороге кабинета нерешительно переминался с ноги на ногу его советник, лорд Каннеус. Недовольный, что его застали врасплох, король медленно промолвил:

– Я ждал хороших новостей.

Дэйлор поклонился – не очень-то низко.

– К сожалению, милорд, как ваш первый советник и министр тайного сыска, я не могу Вас порадовать.

Король скрипнул зубами.

– Закон нарушен, Каннеус. Я до сих пор не увидел тела личинки, закон не соблюден. Какие меры были приняты лично вами? Как вообще вы допустили, что вдова успела спрятать принца?

Он в упор взглянул на своего советника, ожидая, что тот, по крайней мере, опустит взгляд. Ничего подобного не произошло. Лорд Каннеус спокойно взирал на своего монарха, и было невозможно что-либо прочесть в его черных, глубоко посаженных глазах.

Тут Селлинор подумал о том, что повел себя слишком неосмотрительно, доверив часть своих дел этому немолодому, но еще очень крепкому дэйлор; подумал он и о том, что было бы неплохо избавиться от министра при первой же возможности…

Лорд Каннеус молча смотрел на своего владыку, то ли обдумывая ответ, то ли ожидая продолжения королевского монолога. Лунный свет, падающий снопами сквозь окно, играл в гранях крупного бриллианта, украшающего ухо министра, влажно блестел на гладко зачесанных назад и напомаженных волосах – уже не иссиня-черных, а опутанных сединой.

«Зря я связался с ним», – мелькнула неприятная мысль, – «зря… Уж этому точно нельзя доверять. Он и родную мать бы задушил… На благо Дэйлорона! Хотя… Главное, что я смог убедить его в своей правоте… Да, это главное!»

Король хмуро кивнул министру.

– Что молчишь, лорд Каннеус? Я, кажется, задал вопрос.

Тот поспешно склонил голову – уж не для того и, чтобы скрыть усмешку?

«И лоб у него слишком высокий, слишком», – раздраженно заметил Селлинор, – «надо будет и впрямь от него избавиться… Позже. Ведь пока он полезен…»

– Милорд, это, вероятно, моя вина. Я даже предположить не мог, что девица, взятая из дома низкорожденного, окажется способной к магии, да еще таких порядков, в то время как волшебство дэйлор умирает. Если бы я знал, то согнал бы надежных магов, и они смогли бы предупредить это… Возможно, последнее заклятье получилось у нее спонтанно, непреднамеренно. Знаете, когда умирает мать, она готова на многое, лишь бы спасти дитя.

– Хорошо, – Селлинор недовольно пожевал губами, – ты великолепно объяснил мне это. Теперь попробуй разъяснить, почему личинка до сих пор не найдена.

Каннеус развел руками – луч блеклого света скользнул по расшитому рукаву камзола, заиграл на серебристых звездах.

– Милорд, нынешние маги дэйлор в состоянии засечь только проявление магии. И, к великому прискорбию, не способны обнаружить одно живое существо среди мириадов, которое не творит собственных заклятий. К тому же, милорд, вероятность того, что принц выживет, предельно мала. Скорее всего, он уже стал добычей какого-нибудь хищника. А если случайно попал к людям – то его участь, полагаю, также была решена довольно быстро.

На сей раз улыбка и в самом деле тронула тонкие губы Каннеуса – и в тот же миг исчезла, словно ее и не было. В черных глазах сверкнул недобрый огонек. Хотя… Это был всего лишь блик лунного света.

Селлинор недовольно передернул плечами, прошелся по кабинету. Еще раз взглянул на черное зеркало воды – лунный цветок уже распускался, мягко светясь в потоках серебристого лунного света, огромный шар из тоненьких трубочек-лепестков. Но озеро по-прежнему хранило молчание.

– Вы могли бы прочесать приграничные земли, – пробурчал король, – закон дэйлор гласит, что жены и потомство должны последовать за монархом и воссоединиться с духами предков – в случае, если он не успел провозгласить имя наследника. Что, если личинка выживет и вернется?

– О, я бы так не думал, мой король, – Каннеус энергично затряс головой, – как я уже говорил, вероятность чрезвычайно мала. Скорее всего, принцем уже пообедала какая-нибудь тварь.

– И все-таки? – Селлинор остановился напротив министра, пристально взглянул в его темные глаза.

Каннеус равнодушно пожал плечами.

– Не беспокойтесь, милорд. Даже если произойдет чудо – я подчеркиваю, именно чудо – и принц объявится в Дэйлороне, вам ничего не грозит. Обряд коронации состоялся, вы – единственный и законный монарх дэйлор. Мальчишка сможет претендовать на престол только в том случае, если вы умрете… простите, милорд, что я говорю это… если вы умрете, не огласив имени наследника. К слову, принцу еще придется доказывать свою принадлежность к дому д’Амес.

– Значит, он может вернуться, и будет жить в замке дома д’Амес, – уточнил Селлинор, – и не сможет претендовать на престол?

– Именно, милорд. Пока вы живы…Так что нет повода для беспокойства. Никакого. И еще, милорд…

– Да?

– Уже год прошел после гибели вашей дочери. Вы до сих пор носите траурную повязку. Я понимаю, что горе отца бесконечно, и все же – монарх должен проявить силу духа. Прошу вас, прислушайтесь к моим словам.

Король нахмурился.

– Это не твоего ума дело, Каннеус. Тебе не понять моей скорби.

Министр коротко поклонился.

– Совет ждет вас, милорд.

– Иди, Каннеус. Я… должен собраться с мыслями. А Совет подождет своего короля.

Дэйлор чуть приподнял брови, но ничего не сказал. Молча вышел из кабинета и неслышно притворил за собой дверь, оставив короля в одиночестве.

Селлинор поглядел на зеркальную гладь озера.

– Почему ты молчишь? Почему?!! Уж тебе-то должно быть все равно, кому петь. Или нет?

Поющее озеро молчало. Тихо шелестели вековые ели, подступившие к самой кромке воды, и молочно-белые руки тумана нежно обнимали шершавые стволы.

Селлинор прикоснулся к траурной повязке, которую носил, не снимая. Каннеус, сам того не подозревая, повернул стилет в незаживающей ране: память, помимо воли короля, уносила его прочь из дворца, в то время, когда…

Служанка, которая должна была сопровождать Нивиллу через порталы, билась в истерике.

– Господин… господин… пощадите! Не моя вина… Клянусь сердцем Дэйлорона!

Он, не размахиваясь, отвесил ей одну пощечину. За ней – другую. Этого оказалось достаточно, чтобы дэйлор затихла, но взгляд ее по-прежнему оставался бессмысленным.

– Говори, что произошло. Говори!

– Госпожа… Что-то случилось с порталом… мой повелитель… Я не знаю, клянусь! Мы вошли в него вместе, держась за руки… Но потом… На середине пути… Я поняла, что осталась одна!.. Госпожа… Она исчезла!

– И ты ничего не заметила странного?

Девушка судорожно всхлипнула и покачала головой.

Селлинор смотрел на озеро, на черное зеркало, в котором медленно плыли две бледных луны. Год уже прошел – а это все еще перед глазами…

Затем, передернув плечами и поправив траурную повязку на рукаве, король поспешил на Совет, где его дожидались министры.

* * *

…Как же хочется пить! Тело высохло, как стебель травы под палящим солнцем, язык – распух и почти царапает по небу… Глаза застилает багровый туман, сквозь который ничего не разглядеть. Хотя бы каплю воды!

К губам прикасается что-то холодное и твердое.

И вода – невообразимо вкусная вода – щедро льется в рот.

…Багровый туман рассеивается. Над головой – потолок из тесно уложенных веток. Попытка повернуть голову отзывается жгучей болью во всем теле. Жажда притаилась где-то рядом, но не спешит возвращаться. Ждет…

…Звук шагов – мягких и легких. Хочется повернуться и посмотреть на того, кто вытащил ее из цепких лап смерти. Но тело пока не слушается; каждое движение как пытка.

Скрипя зубами, Миральда все-таки поворачивает голову – от боли перед глазами снова начинает собираться багровая муть.

– Тебе не стоит сейчас двигаться.

Мягкий, шелестящий голос с едва различимым певучим говором.

Туман перед глазами медленно рассеивается; теперь можно разглядеть плетеные из прутьев стены, грубо сколоченный стол из темных от старости и сырости досок… И обладательницу мягкого голоса.

Все внутри сжимается, стягивается в узел – болотная ночница без тени улыбки смотрит на распростертую ведьму. В ее тонких руках – обыкновенная глиняная плошка, над которой поднимаются колечки пара.

* * *

– Ты должна была меня убить, – прошептала Миральда, – я убила твою сестру.

– Я знаю.

На бледных губах появилось некое подобие улыбки.

– Я знаю, – задумчиво повторила ночница, – но ты потеряла своих сестер. Судьба нас рассудила – и теперь мы квиты.

– Что ты со мной теперь будешь делать? – Миральда напряженно вглядывалась в наполненные клубящейся тьмой глаза, – зачем ты притащила меня сюда?

– Ты станешь моей сестрой.

– Никогда! – Миральда дернулась, попыталась приподняться – но все бесполезно. Проклятое, ослабевшее тело. Ночница пожала плечами.

– Я могла бы сделать тебя своей сестрой еще тогда, когда ты была без сознания. Но, как видишь, я поступаю честно. Ты станешь ночницей только тогда, когда сама этого захочешь.

Ведьма закрыла глаза. Быть может, она сошла с ума – и все происходящее – тяжкий бред? Болотная ночница, сохранившая ей жизнь, чтобы сделать своей сестрой…

– Мы сестры печали, – негромко промолвила нелюдь, – ты сможешь стать одной из нас. Но если не захочешь – я не буду тебя удерживать здесь.

– Глупо даже думать, что я соглашусь, – выдохнула Миральда, – лучше бы ты меня убила.

Ночница улыбнулась, в блестящих глазах мелькнуло странное выражение затаенной печали.

– Но разве ты уже не сделала первый шаг к этому, ведьма? Когда сожгла деревню вместе с ее жителями?

Миральда вздохнула. Бесполезно спорить с болотной ночницей, в ком живет темная мудрость этого мира. А потом воспоминания нахлынули бешеным потоком, грозя смыть, унести в бушующее безумие.

…Огненный хлыст, напитанный породившей его яростью, с шипением опустился на крайний дом, мгновенно обращая его в кучу обугленных головешек. Поднялся – и опустился. Снова и снова, пожирая избы одну за другой – а заодно и тех, кто находился внутри. Сквозь дикое завывание ветра Миральда услышала вопли, мольбы о спасении… В крике разрывался ребенок… На миг ей померещилось, что она слышит тонкий голосок Шенти, но огненная смерть вновь ринулась с неба на землю – и спасенная некогда от болотной ночницы девушка замолчала. А багровый хлыст все рос и рос, становился толще, будто пил души гибнущих людей. В последний миг, до того, как сознание покинуло ведьму, на дымящиеся головешки сверху обрушился гигантский молот, вколачивая пепелище в землю…

Она, ведьма, призванная небом защищать людей от народа Зла, обагрила свои руки кровью. И это не смыть до конца жизни…

– Между прочим, это было весьма и весьма недурственно, – прошелестела над ухом ночница, – я почувствовала отражение… Кто бы мог подумать, что обычная ведьма окажется способной на такое? В твоих руках немалая Сила… Став ночницей, ты не только не растеряешь ее – но обретешь способность черпать магию отовсюду – а не только из вещей. И сможешь мстить дальше за своих сестер…

Миральда усмехнулась. Просипела:

– Мне нечего противопоставить твоим доводам, и ты это знаешь. Но все же – нет.

– Как скажешь, – ночница осторожно подсунула ладонь под затылок и приподняла голову Миральды, – меня зовут Кларисс. А тебя, полагаю, Миральда?

Кромка плошки коснулась губ, в ноздри ударил острый, с кислинкой запах неизвестных трав.

– Что это?

– Пей, не бойся. Ты переступила свой порог магии, тогда, ночью… А за все надо платить.

Миральда осторожно потянула горячий отвар – на вкус просто гадость.

– Пей, – повторила Кларисс, – так ты быстрее поднимешься. Голоса, правда, боюсь, ты лишилась навсегда.

И тут Миральда наконец решилась задать вопрос, который мучил ее с того момента, как она обрела способность здраво мыслить.

– Что ты сделала с личинкой?

– Ничего. Я не ем маленьких дэйлор. Я принесла его сюда, и на следующий день он окуклился. Теперь под навесом лежит здоровенный серый кокон, оттуда доносятся скребущие звуки и тонкий писк. Полагаю, скоро у нас вылупится молодой дэйлор. Странно только, что родители бросили его – родственники-дэйлор могут обмениваться мыслями, и мать всегда слышит своих детей. Да и отец тоже… Похоже на то, что малыш – сирота.

Миральда молча проглотила отвар, и ночница так же осторожно уложила ее голову обратно.

– Странные вы, люди, создания, – пробормотала Кларисс, – твои соплеменники разрушили все, что было твоим счастьем. Что тебя удерживает среди них?

– Не знаю.

Ночница только покачала головой.

– Это глупо. Пытаться быть тем, кем уже никогда не станешь.

И молча вышла, аккуратно притворив за собой плетеную дверь.

Миральда проводила ее взглядом. В чем-то нелюдь была права. Разве сможет она, ведьма, забыть о том, что люди сделали с ее сестрами – и о том, что сделала с теми людьми она? Быть может, теперь и в самом деле ей осталась одна дорога? Стать сестрой печали?

Плетеные стены расплылись бесформенными пятнами, горячие капли медленно потекли, смазываясь, к вискам. Вытереть бы слезы – но нет сил. Совсем. Руки – словно набитые шерстью кули…

Когда ночница Кларисс обмолвилась о пороге, Миральда ничуть не удивилась. И для загадочных магов Закрытого города, и для обычных ведьм и охотников за нелюдью существует грань, отделяющая доступную мощь от запредельной, непосильной. В ту ночь, обезумев от горя, она шагнула далеко за пределы своих обычных возможностей – и вот – расплата.

Чуть слышно скрипнула дверь; от мысли, что нелюдь застанет ее плачущей, кровь прилила к лицу. Но руки по-прежнему двумя кулями лежали вдоль тела. Изо всех сил сдерживая рыдания, Миральда отвернулась к стенке – и вдруг ощутила прикосновения мягкой тряпицы к щекам.

– Успокойся, – твердо сказала Кларисс, – тебе тяжело, но это проходит… все проходит. Тебе надо поесть, чтобы силы возвращались быстрее.

– Вареного младенца? – просипела Миральда, безуспешно пытаясь улыбнуться, – спасибо, но я не ем человечину.

– Всего лишь похлебку из болотных трав. И ржаную лепешку.

– А откуда у тебя ржаная лепешка?

Кларисс усмехнулась; черные глаза странно блеснули.

– Не забывай, кто я. Если мне нужен хлеб – я всегда найду, где его взять. Быть может, даже из дорожной сумки погибшего странника. Вижу, ты побледнела? Нет, не беспокойся. Эту лепешку я честным образом украла. Просто украла, никого не убив.

… Миральда ела с ложки пустую похлебку, остро пахнущую болотным кареусом, жевала черствую лепешку – и старалась не смотреть в глаза своей добровольной сиделке. Хотелось спросить – «зачем ты это делаешь? Неужели надеешься сделать из меня такую же нелюдь, как и ты?» Но, при виде бледного, сосредоточенного лица ночницы язык прилипал к гортани – и вопрос так и оставался незаданным.

Позже Кларисс посидела немного рядом, молча, размышляя о чем-то своем. А Миральда, старательно прикидываясь спящей, из-под ресниц разглядывала ее лицо – красивое, без малейшего изъяна. Таких лиц не бывает у людей. И, не удержавшись, все-таки спросила:

– Кларисс… Ты помнишь, кем была до перерождения?

Черные ресницы резко взмыли вверх, тьма, наполнявшая и зрачки, и склеру, словно взорвалась, забурлила.

– Разумеется, помню. Если тебе так интересно, я не была человеком. Я была дэйлор.

Так вот откуда эти иссиня черные волосы, эти тонкие, совершенные черты…

– Я была дочерью одного из глав правящих домов, – тихо продолжила Кларисс, – это было так давно… уже две сотни лет минуло с тех пор, как моим домом стало болото. Но сестра, которая дала мне новую жизнь, сделала это… не спрашивая моего согласия. И я никогда не поступлю так, как она.

– Она… – Миральда закашлялась в попытке извлечь из порванных связок хоть какие-нибудь звуки, – она еще жива? Та, что сделала тебя ночницей?

Кларисс покачала головой.

– Нет. Мы жили тогда в Кайэрских топях, и нас поймали люди. Ее убили сразу, меня… Оставили в живых. И я отправилась бы вслед за сестрой, если бы не одна девушка.

– И эта девушка тоже стала ночницей? – прошептала ведьма, холодея.

Кларисс кивнула.

– Да, моя сестра… Ее убили три ведьмы, недавно появившиеся в здешних местах.

* * *

По прошествии трех дней Миральда смогла самостоятельно подняться с кровати и выйти из плетеного дома болотной ночницы.

Как и предполагала ведьма, хижина стояла на небольшом возвышении, посреди гнилых топей; кости, часть из которых принадлежала детям, были раскиданы по островку, белели среди изумрудной травы. Запах гнили и разложения, по неизвестной причине незаметный внутри дома, здесь был весьма ощутимым.

Стараясь не наступать на кости, Миральда обошла хижину – и остановилась у кривого навеса. Там, на траве, лежал продолговатый кокон серой паутины, формой своей отдаленно напоминающий спящего на спине человека с руками, сложенными на груди. Ведьма осторожно прикоснулась к мягкой поверхности – и тут же отдернула руку: кокон оказался довольно горячим.

– Каким же ты будешь, маленький дэйлор? – невольно пробормотала она.

– Ну, уж маленьким он точно не будет, – раздался голос Кларисс, – вы, люди, совсем не знаете дэйлор. У дэйлор нет детей – только личинки. А из кокона выходят взрослые, вполне способные к самостоятельной жизни особи.

Миральда оглянулась и ощутила, как зашевелились на голове волосы: ночница стояла, непринужденно облокотясь о плетеную стену и неторопливо ела сырое сердце, кусая его, как яблоко, время от времени брызгая темной кровью.

– Зачем ты это делаешь? – выдохнула ведьма, – зачем ты убиваешь?

Кларисс пожала плечами. Неспешно дожевав сердце, вытерла руки о тряпку.

– Странный вопрос, Миральда. Я делаю это потому, что не могу иначе. Такова природа болотных ночниц, и с этим ничего не поделаешь. Даже если бы я очень захотела что-то изменить… Но все дело в том, что я – не хочу. Я такая, какая есть. К слову, разве люди не убивают? Не ради еды, но ради прихоти. Разве не убили они твоих сестер? И разве ты не покончила с целой деревней?

– Я никогда не стану такой, как ты, – только и смогла прошептать ведьма.

– Посмотрим. Я могу ждать очень долго, и, наверное, дождусь.

Миральда посмотрела на кокон.

– Если ты была дэйлор, можешь сказать, когда он… родится?

– Думаю, в начале лета. Это будет большой, сильный мужчина. Скорее всего, воин – маги куда как мельче. Да и мало их рождалось за последние двести лет.

– Я хочу его увидеть, – вздохнула Миральда, – не взирая ни на что…

– Увидишь, – ночница улыбнулась, – здесь ты в полной безопасности.

Помолчав, она окинула Миральду пронизывающим взглядом. И добавила:

– Марес, староста вашей деревни, остался жив. Он и еще несколько мужиков – оказывается они, как и подобает храбрецам, не решились ночевать тогда дома и прятались по кустам в пролеске. И еще… Твои волосы, Миральда…

– Они поседели, – выдохнула ведьма, – я знаю. Они поседели еще в ту ночь. Но разве это так важно?

Ночница пожала плечами.

– Что ж, я рада, что ты не придаешь большого значения таким вещам. Но ты ничего не сказала о том, что будешь делать со старостой.

Миральда вздохнула. Староста Марес… Если бы он захотел, все были бы живы. Но страх и ненависть в его душе оказались сильнее.

– Разве ты не хочешь его убить? – прошелестела ночница, приближаясь, – разве он может жить дальше, когда все не столь виновные погибли?

– Страх за собственную шкуру будет для него лучшим наказанием, – глядя на кокон, пробормотала Миральда, – он будет жить в страхе, шарахаясь от собственной тени. Зная, что жива ведьма, которая хочет его убить.

… Прошел еще один день. Затем еще один. И еще.

Миральда по-прежнему жила в хижине на болоте, вместе с болотной ночницей – существом, наводящим ужас не только на простых крестьян, но и на родовитых магов. Помаленьку Кларисс показала ведьме тайные тропы, ведущие за пределы болота, к твердой земле – и Миральда начала выходить в лес. Хотя бы для того, чтобы собрать ингредиенты для своих заклинаний взамен утраченных. Потом Кларисс принесла ей откуда-то одежду – не очень новую, но добротную куртку, рубаху и штаны. Миральда не стала спрашивать, откуда вещи, молча выстирала их и стала надевать для своих походов вместо платья.

А потом… Одним утром они обнаружили кокон разорванным и пустым.

– Куда же он делся? – просипела Миральда, подозрительно глядя на Кларисс.

Та улыбнулась – мечтательно, почти по-человечески.

– Ушел к себе. Дэйлор, где бы не вышел из кокона, всегда идет на зов своих земель. Такова природа дэйлор, и с этим ничего не поделаешь.

– Тут же болота кругом! – хрипло каркнула Миральда, – надо его найти, быстрее!

– Не бойся. Дэйлор хорошо чувствуют, куда можно идти, а куда нет. Думаю, твой малыш уже на границе Дэйлорона…

Миральда обессилено прислонилась к плетеной стенке. Медленно присела на корточки. Как же так? Она нянчила личинку, потеряла из-за него все – и вот благодарность. Ушел, не соизволил даже попрощаться… На глаза навернулись злые слезы.

И потому она не сразу сообразила, что рука болотной ночницы очень нежно обнимает ее за плечи.

– Не плачь, сестра, – прошептала Кларисс, – что-то мне подсказывает, что ты его еще увидишь.

Похолодев, Миральда оттолкнула нелюдь и вскочила на ноги. Неужто ночница все-таки решилась насильно привести ее к перерождению?!!

Нет. Кларисс поднялась с земли, отряхнула серый подол.

– Глупая, глупая ведьма. Все вы, люди, очень глупые. И злые.

И, одарив Миральду самой чарующей улыбкой, ушла.

* * *

Помирились в тот же вечер. Кларисс сидела у очага, помешивая в котелке какое-то дурно пахнущее варево. Миральда подошла, присела рядом.

– Прости. Я не хотела тебя обидеть. Просто… испугалась.

Кларисс бросила на нее загадочный взгляд.

– Я знаю. И потому не сержусь. К тому же, я обещала дать тебе возможность выбрать самой.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием веток в огне.

– Почему ты не спишь? – вяло поинтересовалась ночница, не потому, что ей было действительно интересно, а чтобы разбить нависшую тишину.

Миральда пожала плечами.

– Я привыкла ложиться заполночь. Не возражаешь, если я немного посижу с тобой?

– Если только тебя не смущает содержимое моего котелка.

Ведьма покосилась на булькающую жижу – на первый взгляд, ничего страшного, похоже на кашу.

– Там нет ничего, что могло бы тебя испугать, – язвительно заметила Кларисс, – даже мне иногда хочется пошутить.

– Ты долго живешь на свете. Расскажи что-нибудь, – попросила Миральда, глядя, как рыжие языки пламени лижут еловые ветки.

Ночница усмехнулась. Поворошила горящие ветки, отчего костер выплюнул в сумерки целый сноп колючих искр.

– Мне не о чем рассказывать, Миральда. Моя история почти закончилась, а твоя еще только начинается. Как мы, ночницы, живем – ты видишь и без моих пояснений. Правда, вы, люди, так и не поняли до сих пор, что все, кого вы называете темной нелюдью – это всего лишь жалкое отражение ваших мыслей и деяний…

Она замолчала и уставилась на Миральду пронзительным, недобрым взглядом. Ведьма поежилась – с болота тянуло промозглым, до самых костей пробирающим холодом.

– Мне, верно, настало время уйти, – пробормотала она, стараясь не смотреть в продолговатые глаза ночницы, – да и не место человеку в твоем жилище… Я вот думаю, что уже набралась сил – и могу отправиться куда-нибудь на запад. Быть может, даже в Меркелон.

– Я не буду тебя удерживать.

Кларисс нахохлилась, как птица на ветру, и принялась с преувеличенным вниманием разглядывать пляску огня. Затем кисло улыбнулась и сказала:

– Сдается мне, ты вернешься. Что бы ты ни думала, Миральда, первый шаг сделан.

– Только время явит истину, – ответила ведьма, – прости, я ничем не могу отблагодарить тебя за то, что ты сделала.

– Самым большим подарком для меня будет, если, встретив на своем пути болотную ночницу, ты не набросишься на нее с заклятьем «шара огня», или как вы там его называете… Все мы – сестры. Сестры печали… Быть может, ты поймешь это…

Миральда промолчала. Болотные ночницы были злом для человека… но сможет ли она, ведьма, защищать тех, кто лишил ее всего?

Эсвендил и Глорис с легкой усмешкой наблюдали за ней.

– Что, сестренка, теперь ты иначе относишься к долгу ведьмы? Что ж, все мы набираемся ума, набивая шишки…

Кларисс весело подмигнула.

– Если ты твердо решила уйти, я, пожалуй, все-таки расскажу тебе одну историю.

* * *

… Ночниц привезли ближе к полудню. Охотники – отец и сын – бросили их, спеленутых ремнями, перед старостиным домом. И, пока собирались любопытные, прохаживались вокруг, то и дело награждая пойманную дичь увесистыми пинками.

Атари прибежала за своей хозяйкой; запыхавшись, стояла и рассматривала двух чужаков, что не просто сумели изловить злобных тварей – но еще и взяли их живыми, что было диковинкой.

Старший охотник – высокий, угрюмый мужчина, весь седой, но с глазами черными и молодыми, походил на ворона – с заложенными за спину руками, в черном кафтане. Смуглое лицо его было изрезано морщинами и перепахано шрамами – страшными метками, оставленными нелюдью. Атари заметила, что он слегка прихрамывает.

Сын был очень похож на него: такой же черноглазый и угрюмый. Только не седой еще: неровно остриженные пегие волосы постоянно падали ему на глаза, и он то и дело встряхивал головой, отбрасывая назад непослушные пряди.

– А он милашка, – заметил хозяйка, кивая в сторону молодого, – да и золотишко, небось, водится…

Атари молчала. Смотрела на две кучи грязного тряпья, в которых с трудом можно было угадать два женских тела.

Вот они, болотные ночницы, что наводили ужас на всю округу почти год! Теперь уж никто не сгинет в болотах, погнавшись за мороком… Хорошо, что есть еще охотники, которые могут совладать с проклятой нелюдью…

На крыльце появился староста Сверн; отец и сын, как по команде, повернулись к нему.

– Ну что, человече, принимай товар.

Сверн всплеснул пухлыми руками.

– Спасители вы наши!

Колобком скатился со ступеней, боязливо обогнул схваченных ночниц, и, бухнувшись перед охотником-отцом на колени, принялся целовать тому руку.

– Брось это! Поднимись… Мы же не бароны какие! – хмуро обронил охотник-сын. Правда, от Атари не ускользнула самодовольная улыбка, мелькнувшая на его губах.

Староста торопливо сунул руку за пазуху, достал пухлый мешочек и вложил его в руку охотника.

– Вот, господин, как договаривались. Не знаю, как Отца-Хаттара благодарить!

Он неуклюже поднялся на ноги.

– Теперь, господа, пожалуйте на угощение!

– А с этими что будете делать? – старший охотник ткнул носком сапога кучу тряпья, да так, что Атари услышала хруст костей. Ночница взвыла, но второй пинок заставил ее замолчать.

– С этими… с этими… – Сверн, растерянно моргая, воззрился на связаную нелюдь, – да головы им поотрубать, да и всех делов. Не то, глядишь, еще развяжутся…

– Не бойся, не развяжутся, – надменно обронил охотник-сын, – ремни-то не простые, а нашим зельем смазанные.

Воцарилось молчание. Затем вконец растерявшийся Сверн пробубнил, что надо бы с мужичками посовещаться. Охотник-отец сплюнул в пыль, ухмыльнулся.

– Я вот что предлагаю, староста. Одну ночницу убьем, а другую – посадим под замок. Видел я здешнюю корчму – скукотища. А нелюдь в клетке, повязанная заклятьями – какая-никакая, а забава.

– А если сбежит? – позволил себе усомниться Сверн, – мы же деньжат столько больше не соберем…

– Ты что, дурак, сомневаешься в нашей Силе?!!

… На том и порешили. Одной ночнице отрубили голову – к вящему удовольствию поселян. Для второй принялись сооружать клетку, и так как дело затянулось до вечера, нелюдь валялась связанной перед старостиным домом, и каждый желающий мог выместить на ней копившуюся долго ненависть. Стоит ли говорить о том, что желающих нашлось предостаточно?

– Насмерть забьете, – только и ворчал староста.

– Не бойся, они, твари, живучие, – весело ответствовал охотник-сын, – опомниться не успеешь, а ночница уже на ногах будет.

Атари долго стояла, смотрела… Происходящее нравилось ей все меньше и меньше, что было вполне объяснимо: она работала в помянутой корчме, и уже предчувствовала, как ей придется убирать там и кормить страшную нелюдь.

Когда клетку установили, охотники сбрызнули ее донельзя вонючими зельями, нарисовали понятные только им узоры на полу и заявили, что, пока тварь в клетке, она будет лишена своей магической силы и бояться ее не стоит. А, чтобы у ночницы не возникало желания пытаться сбежать, ей раздробили кости голеней – при этом она выла так, что уши закладывало.

Засим последовали обильные возлияния, охотники гуляли с зажиточными мужиками всю ночь напролет – но, как только разлилось мутное молоко предрассветных сумерек, вскочили на коней и уехали. Будто и не пили вовсе.

А Атари, чувствуя себя примерно так, как может чувствовать себя овечка у волчьего логова, осталась убирать.

Нелюдь лежала в своей клетке тихо-тихо, отвернувшись лицом к стене. Не было слышно даже дыхания, и девушка усомнилась – а жива ли тварь?

Отставив метлу и убедившись, что никто не следит за ней, Атари на цыпочках подкралась ближе к клетке. В животе стало тяжело и сладко, это ощущение стянулось в тугой узел под ребрами – как бывает, когда собираешься сделать что-то запретное.

Ночница не шевелилась.

Из-под рваного подола выглядывали две синюшно-багровые колоды, еще часом назад бывшие изящными белыми голенями. Тонкая рука белела на темном полу клетки.

Атари судорожно сглотнула, еще раз оглянулась. Как же определить, жива ли нелюдь?

Если бы это был человек, она бы, не сомневаясь, протянула руку сквозь прутья решетки и пощупала бы то местечко на шее, где всегда пульсирует жилка. Но в клетке лежала нелюдь.

Сладко-щекочущее чувство в животе усилилось, по коже побежали мурашки; Атари, боясь лишний раз вздохнуть, обошла клетку сбоку, чтобы заглянуть в лицо болотной нелюди.

И вместо лица увидела кровавое месиво.

Ночницу нещадно били ногами, куда придется. Скорее всего, вместо костей у нее осталось крошево…

Атари ощутила внезапный позыв рвоты, на лбу выступили капли холодного пота. И в этот миг страшная маска сморщилась, из разбитых губ вырвался хрип. Девушка отскочила от клетки так, будто ее ноги окатили кипятком, с ужасом наблюдая, как острые когти заскребли по деревянному полу, оставляя борозды.

– Воды… – прохрипела нелюдь, – воды… во имя Небес…

Желудок судорожно сжался в комок. Ледяной пот тонким ручейком потек вниз по позвоночнику.

Ночница приподнялась на полу, повернулась к Атари. Один глаз полностью закрылся, другой был почему-то не черный, а красный, словно наполнился кровью.

– Дай мне воды… во имя милосердия!

Атари растерялась. С одной стороны, в клетке была нелюдь, причем нелюдь темная, не брезгующая человечиной. Но с другой стороны… она была живым существом, и это существо страдало.

Ночница, хрипло дыша, откинулась на пол.

– Думаю, твоему хозяину не понравится, если я сдохну. А без воды я точно сдохну, имей в виду.

Это прозвучало уже в сознании девушки.

– Ты многих убила, – пробормотала Атари, – и еще взываешь к милосердию?

– Но разве вы, люди, никогда и никого не убиваете?

– Убиваем. Но это нужно…

Тихий, шелестящий смех. Не в ушах – в голове.

– Для чего это нужно? Для чего? Если ответишь мне, девочка, то я с удовольствием умру в этой клетке…

Атари так и не придумала, что ответить болотной ночнице. Еще раз убедившись, что никто не следит за ней, налила в деревянную плошку воды и задвинула ее в клетку.

– Пей.

Шипя, ночница подползла к воде, ткнулась лицом в плошку. Раздались хлюпающие звуки; тварь пила, боясь проронить хотя бы каплю. Потом медленно подняла голову.

– Мы, темная нелюдь, всего лишь ваше отражение на этой проклятой земле. Запомни это.

И снова улеглась лицом к бревенчатой стене.

…Наступил день. Атари, которой так и не удалось вздремнуть, устало бродила меж столов. Немногочисленные с утра посетители трактира не столько ели, сколько глазели на скорчившуюся на полу клетки нелюдь. Правда, подойти к клетке не решался никто.

Не к добру. Не к добру все это… Негоже держать болотную ночницу рядом с людьми – обязательно беду накликает.

Атари не знала, откуда появилась эта мысль. Но отчего-то на душе становилось тревожно каждый раз, когда она бросала взгляд на фигурку покалеченной нелюди. Словно холодная и скользкая лапа упыря скребла в груди.

«Зачем они притащили ее сюда?» – думала Атари, – «уж лучше бы убили… и не мучили…»

Девушка с немалым удивлением поймала себя на том, что почти жалеет нелюдь. Да, она убивала, и убивала много. Но… быть может, сказанное ночницей – правда? То, что темная нелюдь – всего лишь отражение?..

Из задумчивости Атари вывел окрик хозяина.

– Эй, ты, сонная муха! Иди-ка сюда, да пошевеливайся.

Вздрогнув, девушка обернулась – и похолодела: хозяин стоял рядом с клеткой. Почесывая блестящую лысину, он смотрел на миску… которую Атари забыла в клетке.

– Это что такое? – пухлым, как кровяная колбаса, пальцем он проткнул воздух в направлении миски, – это что такое, я тебя спрашиваю?!!

Коленки Атари задрожали. Волна ужаса поднималась в животе, подкатывая к горлу, сжимая его.

– Что молчишь, тварь?

Хозяин шагнул вперед.

– Это?… это… хозяин, она просила воды, – просипела Атари. Ее взгляд в панике метался от хозяина к клетке, где стояла злополучная миска, судорожно цеплялся за блеклые, равнодушные лица посетителей, моля о защите.

На несколько мгновений хозяин опешил. А потом взревел:

– Что??? И ты, дрянь, посмела дать ей воды?

И шагнул вперед.

Атари попятилась. Ноги уже не слушались ее: ужас липкой паутиной опутал все тело, как в кошмарном сне – когда хочется бежать… или закричать. Но в итоге, покрывшись ледяным потом, не можешь даже пошевелиться.

– Я… я подумала… что вы… будете недовольны, если она умрет…

Огромный кулак обрушился ей на лицо; мгновение – и Атари с трудом осознала, что лежит на полу. Перед глазами мельтешили серые точки.

– Только попробуй, только попробуй еще раз дать ей воды! – погремело откуда-то сверху, – насмерть зашибу!

Атари попробовала подняться.

– Вставай, дура, – уже чуть более спокойно прорычал хозяин, – ну, вставай! Что разлеглась? Клиенты ждут завтрак!

И тут же последовал чувствительный тычок под ребра.

Голову пронзила стрела едва переносимой боли. Атари повернулась набок, приподнялась на локте, все еще ничего не видя сквозь серую пелену.

– Вот так-то лучше, – заметил хозяин.

Затем Атари услышала его тяжелые шаги.

… Ушел.

Она с трудом села на полу, обхватила голову руками, заморгала, пытаясь унять серую мошкару перед глазами. Кто-то из посетителей засмеялся.

– Что, недотепа, досталось?

Атари скрипнула зубами. Вся левая половина лица стремительно распухала, боль билась в виске. Медленно, очень медленно, девушка сперва стала на четвереньки. Потом, вцепившись в край стола, поднялась на ноги. Каждое ее неуклюжее движение сопровождалось громким смехом.

«Вот уж, наверное, ночница потешается», – мелькнула мысль. И Атари невольно бросила взгляд на клетку.

Нелюдь и в самом деле внимательно следила за происходящим, даже голову повернула. Атари едва удержалась от возгласа: лицо ночницы было чистым, следы побоев куда-то исчезли, будто смылись водой. Без тени улыбки она смотрела на Атари; на гладком лбу, между капризно изогнутыми бровями, пролегла глубокая складка.

Девушка невольно сложила пальцы в оберегающий знак – кто знает, что на уме у чудовища?

Нелюдь снова отвернулась к стене. Подтянула к груди распухшие багрово-синюшные ноги и замерла.

… Когда посетители разошлись, а хозяин, подсчитав выручку, отправился спать, Атари все еще бродила с метлой по залу, мечтая поскорее добраться до своей лежанки. Голова болела; скула, куда пришелся кулак хозяина, распухла, левый глаз не открывался. Впрочем, кому-кому, а ей было не привыкать.

– Значит, ты рабыня, – прошелестела нелюдь в клетке.

– Угадала, – Атари медленно возила по полу тяжелой метлой. Растоптанная картошка, кости, засохшая грязь…

Ночница завозилась в своем углу, потом медленно села. Лунный свет, сочащийся сквозь приоткрытое окно, упал на бледное лицо нелюди – и Атари вдруг подумала о том, что лицо это необычайно красиво. Странной, нечеловеческой красотой.

– Наверное, я виновата, – сказала ночница.

– Нет, не думаю, – процедила Атари, – это я должна была миску убрать.

– Ты всегда была рабыней?

– Не всегда, – Атари перестала мести и, окинув взглядом замершую нелюдь, пояснила, – Отец продал меня Хейтору за долги.

– Давно?

Девушка пожала плечами.

– Давненько. Да что тут говорить – привыкла уже.

И вдруг, сама от себя не ожидая, спросила:

– Может, ты чего хочешь? Могу дать поесть что-нибудь. Если объедками не побрезгуешь.

Нелюдь поежилась. Внимательно посмотрела на Атари – но что можно понять по страшным глазам, залитым чернотой так, что не видно зрачка?

– Ты странная девушка. Тебе не следует мне помогать. Ты должна меня ненавидеть. Но – я с благодарностью приму от тебя помощь. Как тебя зовут?

Атари помялась. Говаривали, что даже ночью нельзя вслух произносить свое имя, ибо власть нелюди велика.

– Меня зовут Кларисс, – прошелестела ночница, – не бойся, я не причиню тебе вреда. Да и – подумай сама, как я могу навредить тебе, сидя в этой клетке?

Голос ее был мягким, как бархат. Атари совсем некстати вспомнила, что как-то в трактире обедал сборщик податей, и она совершенно случайно коснулась его бархатной мантии. Так вот, голос Кларисс был именно таким – мягким, ласкающим слух, завораживающим…

Не ответив, девушка налила в глиняную кружку воды из кувшина, затем извлекла из кармашка передника горшочек с собранными объедками, которые должны были составить ее собственный ужин. С тоской подумала о том, что остается голодной, если отдаст нелюди все – а потому выложила часть на тарелку.

– Вот, возьми.

– Благодарю.

– Я всегда думала, что вы едите только человеческое мясо, – заметила Атари.

Нелюдь улыбнулась – впервые.

– Это не совсем так, если тебе интересно.

И, взяв двумя пальцами недоеденный кем-то кусок мяса, впилась в него зубами.

– Зачем же вы тогда убиваете людей?

– Такова наша природа.

Воцарилось молчание, прерываемое лишь хрустом мелких косточек на зубах Кларисс – не перебирая, она проглатывала все подряд.

– Как твои ноги? – осторожно спросила Атари.

– А ты как думаешь? – с набитым ртом промычала нелюдь.

Атари покачала головой. Что же она, в самом деле, творит? Мало того, что подкармливает болотную ночницу, да еще и сочувствует ей! Нет, не к добру все это, не к добру…

– Выпустишь меня отсюда? – вдруг спросила Кларисс и тут же усмехнулась, – не бойся. Знаю, что не выпустишь. Да и ключи от замка, небось, у твоего хозяина.

… Наутро стало ясно, что ноги Кларисс здоровы. Хоть она и прятала их тщательно под юбкой, от зоркого взгляда Атари не ускользнуло, что опухоль спала, словно ее и не было. Раздробленные кости срослись. Это казалось невероятным – и все же…

Весь день ночница просидела в углу, пялясь в одну-единственную точку на полу, шевеля бледными губами, и не обращая ни малейшего внимания на попытки клиентов расшевелить чудище.

Атари очень хотелось подойти и спросить – что ты задумала, Кларисс? Но, поеживаясь под липким взглядом хозяина, девушка даже к клетке не решалась подойти.

А на закате случилось то, чего, как огня, боятся все жители Империи со стороны Кайэрских топей.

… Вопли. Грохот. Конское ржание.

Дикая смесь звуков ворвалась вихрем в окна корчмы. И Атари, судорожно сжимая метлу, поняла, что это конец.

Конец ее жизни. Конец деревни.

Ибо кочевники, свободный народ с той стороны топей, не щадили никого.

Девушка даже не успела метнуться к спасительному подвалу, когда дверь с треском слетела с петель. В проеме, залитая кровавым светом заходящего солнца, возвышалась фигура кочевника, показавшаяся Атари просто огромной. Быть может, он и не был таким большим – но одежда из мохнатых шкур, меховой плащ, высокая меховая шапка сделали свое дело.

Девушка хотела закричать – но изо рта вырвался чуть слышный хрип. А кочевник, будто дождался сигнала, прыгнул вперед, одновременно выпрастывая из-под плаща руку с прямым, широким клинком.

Хруст. Странный хруст под ребрами. И леденящий холод, что появился – и тут же исчез.

В животе дрогнула, поднялась к горлу горячая волна.

Атари падала – медленно, будто воздух поддерживал ее ставшее таким непослушным тело. Краем глаза она успела заметить, как мужчина в меховой одежде метнулся к клетке, как вздернула алебастровый подбородок болотная ночница. Потом что-то жесткое ударило Атари вбок, и она поняла, что лежит на полу. С удивлением заметила темно-красную лужу, расползающуюся на неструганных досках. Неужели это ее кровь? И откуда ее столько-то?!!

Стены, кочевник, клетка с ночницей – все завертелось перед глазами, подернулось дымкой. Боль в животе пылала, сжигая дотла. Но Атари все же успела увидеть, как, раболепно кланяясь, кочевник сбил замок с клетки, открыл дверцу. Как болотная ночница, тряхнув гривой нечесаных иссиня-черных волос, шагнула через порог, поманила к себе воина. И как молниеносным, неуловимым для человеческого взгляда движением вцепилась острыми зубами в его жилистую шею. На лицо Атари брызнуло что-то горячее, но она уже едва чувствовала это. Туман клубился перед глазами, застилая взор – и в этом тумане она уже видела спокойные воды вечной реки. И лодку, которая ждала ее…

– Ты могла умереть.

Голос, бархатный голос ночницы доносился откуда-то издалека.

Ни реки, ни лодки больше не было. Оставался только туман – страшный, багровый, опутывающий сознание своими щупальцами.

Боль тоже ушла, растворившись бесследно.

Атари попробовала вздохнуть – получилось. Приоткрыла глаза – высоко над ней темнело ночное небо с бриллиантовыми гвоздиками звезд.

А ближе… Белым алебастром тускло светилось лицо Кларисс.

– Кочевники почитают ночниц, как владык Ночи, – спокойно заметила Кларисс, – я знала, что рано или поздно они придут за мной и накажут тех, кто совершил святотатство. Тебе это следует запомнить, Атари.

– Откуда… – девушка закашлялась, – откуда… ты знаешь мое имя?

Ночница усмехнулась.

– Мне ведомо твое имя… твои воспоминания… твое сердце.

Туман окончательно рассеялся. Атари лежала и смотрела на прекрасное, недостижимое ночное небо. И ей было совершенно не страшно, что рядом – зло.

– Вставай, – мягко сказала Кларисс, – нам пора идти.

– Нам? – Атари все еще не решалась пошевелиться, ожидая, что вернется боль. И чем больше она лежала, тем сильнее было чувство, что произошло нечто странное: с такой раной она непременно должна была умереть. Девушка вспомнила туман, величественно текущие воды реки, лодку…

– Нам, сестра, – прошелестела Кларисс.

– Что?..

– Я не хотела, чтобы ты умерла, – так же спокойно пояснила ночница, – но был только один способ, который бы позволил тебе жить. Один маленький укус – и перерождение начинается. К слову, оно еще не завершилось.

Атари закрыла глаза. Так вот что с ней стряслось… Но разве это лучше, чем просто уход в мир иной?

* * *

– Уже светает, – ехидно заметила Кларисс, – если хочешь уходить, уходи на рассвете. День – это ваше время.

Миральда молчала. Смотрела на кострище, уже подернувшееся седой золой. Потом тихо спросила:

– Твою сестру, что мы убили, звали Атари?

– Да. Увы, девочка не выдержала потрясения и помешалась. Не знаю, отчего это произошло. Иногда получаются хорошие, сильные ночницы, иногда – нет…

– Лучше бы ты дала ей просто умереть, – ведьма покачала головой, – наверное, для нее это было бы лучше.

– Никто из нас не знает, что лучше, а что – нет, – сухо заметила болотная ночница, – она была мне хорошей сестрой, и теперь я тоскую. В моей груди – пустота. Холодная, как болотная жижа. Как могила под трясиной. Думаю, ты меня вполне понимаешь, ведьма.

Глава 3 Наследник

…Он увидел небо тихой, ясной ночью в новолуние, когда яркий свет двух лун не затмевает мерцания звезд. Лежа среди хрупких обломков кокона, он смотрел вверх – и не мог насытиться зрелищем холодных сверкающих капель на темно-синем небосводе.

Чуть позже, из глубин памяти, всплыли обрывочные видения – тревожные, будоражащие. Темноглазая дэйлор, когда-то склонявшаяся к нему, ее слезы, слова нежности и безысходной печали, затем – бесконечный, мрачный лес, коему не было ни конца, ни края, и, наконец – высокая рыжеволосая женщина с глазами цвета болотного мха. Не дэйлор, но – близкая и родная…

Он лежал среди обломков того, что еще недавно ограждало его тело от внешнего мира во время перехода, и смотрел на небо сквозь черный узор переплетенных между собой ветвей.

А потом… пришел Зов, которому было невозможно воспротивиться. И, как ни хотелось ему снова увидеть рыжеволосую женщину, которая носила его на руках, зов из самого сердца Дэйлорона заставил его подняться и идти.

* * *

Зов овладел им полностью; как паук свою жертву, обволок мутным коконом сознание, оставив только одно – имя. Шениор д’Амес.

Не чувствуя под собой ног и не останавливаясь ни на мгновение, Шениор бежал вперед и вперед, и хищники, хранители лесов, уступали ему дорогу, чувствуя зов Дэйлорона также хорошо, как и он сам.

Зов хранил Шениора, обводя вокруг гиблых топей, становился сильнее с приближением священной земли. И сознание вязло в нем, как комар в капле свежего меда.

* * *

Потом все стихло. Зов отпустил свою жертву, словно давая возможность осмотреться и как следует осознать происходящее.

Шениор обнаружил себя стоящим посреди небольшой прогалинки. За его спиной лес был самым обычным, а впереди… О, впереди молчаливыми стражами стояли огромные седые ели.

– Деревья Дэйлорона, – подсказала услужливо память тех, кто жил раньше.

И Шениор ничуть не удивился этому; он знал, что все должно быть именно так.

Бурным потоком в тело хлынула усталость. Ведь, с какой стороны не смотри – он бежал, словно безумец, не один день. Колени подогнулись, и Шениор упал в высокую траву, все еще не отрывая взгляда от седых великанов.

Теперь, когда зов отступил, он начал ощущать жажду и голод; горло сжималось, язык стал шершавым, как терка.

А вокруг застыла звенящая, тревожная тишина; словно Дэйлорон приглядывался и прислушивался к происходящему. Тишина показалась дэйлор столь тягостной, что он сказал вслух самому себе:

– Вперед, Шениор, вставай. Осталось немного…

И так впервые услышал собственный голос, и обрадовался этой открытой вновь способности. Хотя, конечно же, он знал, что все дэйлор умеют разговаривать.

– И воды Поющего озера обнимут тебя, – прозвучало в сознании, – ты всегда будешь принадлежать мне, мое возлюбленное дитя.

Это была не память предков, что-то другое – но не менее значимое для всех дэйлор, это Шениор почувствовал сразу. Потянувшись сознанием к этому нечто, он ощутил теплое дуновение на лице, мягкое прикосновение, словно кто-то гладил по щеке легким перышком – и все исчезло. Дэйлор в недоумении попробовал еще раз соприкоснуться с таинственной сущностью, но на этот раз ничего не вышло. То, что говорило с ним, исчезло бесследно. Или затаилось, поджидая.

Вздохнув, Шениор поднялся на ноги и, пошатываясь от усталости, побрел в сторону древних деревьев.

Его окликнули.

– Стой! Лучше не двигайся, а то получишь стрелу в глаз!

Голос был молодой и звонкий. Девчоночий.

Шениор замер, поднял руки вверх, чтобы невидимая лучница убедилась в его безвредности. Повертел головой, пытаясь определить, где она притаилась – безуспешно.

– Ты кто такой и что здесь делаешь? – звонкий голосок донесся уже с другой стороны.

Шениор вдохнул поглубже.

– Меня зовут Шениор д’Амес и я пришел, повинуясь Зову!

Отчего-то он был уверен, что всем дэйлор известен голос земли, их породившей.

Воцарилось молчание, словно женщина размышляла над услышанным.

– Д’Амес? Это же один из Правящих домов! Зачем лжешь?

– Но ты же не будешь отрицать то, что я дэйлор? – крикнул в ответ Шениор, – Позволь мне пройти, я долго шел сюда, не останавливаясь, без еды и питья!

– Ни один добропорядочный дэйлор уже много лет не покидал границ Дэйлорона! Ты, случаем, не подрядился ли шпионить в пользу людей, а?

Шениор скрипнул зубами. Дура. Упрямая дура. Как ей объяснить, что он должен пройти? Что Зов не оставит его, будет сводить с ума изо дня в день?

– Пожалуйста! – уже из последних сил крикнул Шениор, – позволь мне пройти! Иначе…

– Что – иначе? – голос стал злым, недоверчивым.

Накатила волна слабости. Ну хотя бы глоточек воды…

И Шениор, картинно взмахнув руками, упал навзничь в прохладную траву.

…Легкий шелест шагов.

– Эй. Ты что это?

Сквозь ресницы он увидел молоденькую девушку, черноглазую и черноволосую – в общем, какой и должна быть дэйлор. Ее худое, бледное лицо не было ни красивым, ни уродливым. Самое обычное, ничем не примечательное лицо – и тонкий белый шрам через острый подбородок, словно от глубокой царапины.

В тонких косичках тихо постукивали друг о дружку костяные бусины, и Шениору вдруг померещилось, что выстукивают они вполне определенный мотив.

Она была одета в зеленую курточку и светло-коричневые штанишки с бахромой по бокам. В руках дэйлор держала…

– Заряженный арбалет, – снова пришла на помощь память предков, – если она разрядит его, повторно уже не успеет зарядить…

– А ну, вставай, – она нахмурилась, закусила губу, – что это ты мне тут надумал?

Шениор подкатил глаза и захрипел.

Девушка выругалась – совсем не по-женски – помянув всю родню «этих треклятых сумасбродных бродяг». И, видя, что растянувшийся в траве дэйлор не шевелится, опустила арбалет.

Шениор рванулся вверх и вперед, прилагая едва мыслимые усилия, чтобы заставить слушаться ослабевшее тело – и изо всех сил рубанул ребром ладони по хрупким девичьим запястьям. Арбалет отлетел в сторону, выпустив стрелу куда-то в небо; девушка вскрикнула, но среагировала почти мгновенно, неуловимым, текучим движением выскользнув из-под следующего удара.

Еще миг – и Шениор замер, чувствуя, как врезается в шею лезвие ножа.

– Ну, и что теперь? – холодно поинтересовалась дэйлор, – я могу прирезать тебя, как жабоглота. Но – честное слово – мне претит резать таких проворных ребят. Говори, что ты здесь делаешь, и каким образом оказался вне Дэйлорона.

– Я уже говорил, – огрызнулся Шениор, – меня привел Зов. Я покинул кокон вне Дэйлорона. Да посмотри на меня! Неужели ты думаешь, что разгуливать голым по лесу – мое любимое занятие?!! Я требую – да, требую, чтобы ты меня пропустила, а еще лучше – чтобы отвела…

– Твое место в королевском дворце, – прошелестела упрямая память, – твое происхождение высоко, не забывай об этом. Никогда…

Он удивленно моргнул. И, уже не так решительно, добавил:

– Во дворец. Мне нужно во дворец.

Девушка усмехнулась, отчего четко обозначились морщинки, протянувшиеся от крыльев носа к уголкам красивого рта. Но нож не убрала.

– А не слишком ли это для тебя, а? Назваться д’Амес – да еще и требовать, чтобы тебя сразу отвели во дворец? Нет, сперва я поведу тебя в сторожевую башню. Там ребята с тобой побеседуют. Давай сюда руки, а то больно ты проворен для умирающего от жажды.

Она со знанием дела перетянула Шениору запястья ремешком, подобрала арбалет. Покачала головой, отчего снова весело перестукнулись бусины в косичках.

– Еще никому не удавалось меня обезоружить.

Дэйлор промолчал.

– Так что ты, будь любезен, поменьше говори о том, что арбалет у меня из рук выбил. Договорились?

– Договорились. Как тебя зовут?

– Не твое дело, – обрубила страж границ, – иди вперед. Сейчас будешь рассказывать свои байки Кьеверту.

…Шли долго. Шениор, не взирая на страшную усталость и жажду, с любопытством вертел головой. Правда, кроме величественных елей не видел ничего интересного. Потом он подумал, что, скорее всего, так и должно быть в приграничной зоне – только лес, лес и лес, скрывающий зорких стражей границ.

Девушка неслышно скользила следом за ним, ни на мгновение не опуская арбалет и время от времени указывая, куда свернуть. Голос ее сочился раздражением и гневом, и Шениор не совсем понимал, отчего она так злится.

– Все, пришли, – наконец сказала дэйлор.

Шениор изумленно огляделся – они стояли перед толстенным, в несколько охватов, стволом секвойи. Девушка постучала по коре.

– Геланс, Лирт! Откройте, остолопы! – и тут же, окинув пленника ехидным взглядом, добавила, – У меня тут кое-кто оч-чень любопытный!

Часть коры с тихим шелестом отодвинулась в сторону, и Шениор увидел, что ствол внутри пуст. У лаза стояли два высоких дэйлор, в таких же зеленых куртках и коричневых штанах, как и девушка; Шениору они показались похожими друг на друга, как братья.

– Вот, полюбуйтесь, – сказала она, – утверждает, что принадлежит к дому д’Амес. И это при том, что единственная личинка короля Кейлора была сожжена, как и полагалось, а всех взрослых д’Амес мы с вами знаем наперечет. И ни один из них не покидал Дэйлорона.

– Я вышел из кокона за пределами Дэйлорона, – пробормотал Шениор, – и я не сумасшедший. Я Шениор д’Амес.

Один из дэйлор покачал головой. Окинул Шениора цепким взглядом.

– Любопытно. Где ты его нашла, Миртс? Мне кажется, он похож…

– Где-где, на границе, конечно же, – недовольно буркнула дэйлор, – можно еще и Кьеверта позвать. Пусть послушает.

* * *

Его усадили за стол, так и не развязав рук. Миртс о чем-то пошепталась со своими приятелями, затем один из них куда-то ушел. Остались втроем. Чуть погодя, Миртс бросила ему на колени плащ.

– На, прикройся.

Она поставила перед Шениором кружку воды. Самую обычную глиняную кружку, в каких вода долго остается холодной и свежей. Потом дэйлор молча наблюдали, как Шениор, позабыв о всякой гордости, торопливо глотал спасительную влагу, разливающуюся по горлу живительным бальзамом.

– Похоже на то, что ты в самом деле давно не пил, – заметил дэйлор и представился, – меня зовут Геланс. Налить еще?

Шениор только затряс головой, пожирая глазами благословенный сосуд.

– Откуда ты взялся, Шениор? – поинтересовалась Миртс, – дело в том, что сказка о том, что ты – д’Амес, мало кому понравится.

– Но я в самом деле д’Амес. Почему я должен это скрывать?

Геланс расхохотался.

– Быть может, тебе и придется это скрывать. Если только это правда. Я хочу, чтобы ты поведал нам, что делал в людских землях.

Этот дэйлор казался вполне дружелюбным, в отличие от Миртс, которая сильно напоминала разгоряченную дракой куницу. Шениор постоянно ощущал на себе ее недоверчивый, колючий взгляд – и чувствовал, что она злится, но не мог понять причины.

– Лирт отправился за капитаном стражей Кьевертом д’Сошер. Слыхал о таком? Младшая ветвь дома д’Сошер, высокорожденный, которому заказан трон… – Геланс чуть склонил голову набок, продолжая внимательно разглядывать пленника.

– Нет. – Шениор покачал головой, – как я мог слышать о нем, если покинул кокон за пределами Дэйлорона?

Черные глаза Миртс недобро сузились.

– Чушь. Как мог ты покинуть кокон за пределами нашего государства, если за последние годы ни один дэйлор, кроме шпионов, не покидал королевства?

Шениор вздохнул. Как заставить их поверить в собственную историю, которую сам он едва-едва помнит?

– Я не могу сказать вам, как очутился вне Дэйлорона. Помню лишь одно лицо – это была человеческая женщина. Она кормила меня, пока я был личинкой. Потом… Что-то случилось. Что-то очень плохое… А позже началось мое перерождение. Когда я открыл глаза, то услышал Зов, и не мог ему противиться. Дэйлорон позвал меня – и вот я здесь.

Миртс скептически хмыкнула и отвернулась. Геланс хохотнул, хлопнул Шениора по плечу.

– Не обращай на нее внимания, приятель. Миртс всегда такая. Уж очень ей не нравится быть просто стражем границ…

– Замолчи, – вдруг зашипела девушка, – замолчи!

Окатив Шениора и Геланса взглядом, исполненным воистину ледяного презрения, Миртс уселась на лавку и принялась перебирать стрелы, пробуя пальцем наконечники.

– Вообще, должен тебе сказать, в последнее время что-то неладное творится в людских землях, – задумчиво пробормотал Геланс, – поступают сведения, что император собирает армию. Будет война – но только вот с кем?

Шениор пожал плечами.

– Я ничего не знаю о том, что творится в тех землях. Увы.

Геланс нахмурился.

– Смотрю я на тебя и думаю… Либо все, тобой сказанное, ложь, либо ты и в самом деле покинул кокон вне Дэйлорона. Память предков, несомненно, с тобой, но о многих вещах ты не имеешь ни малейшего понятия.

В этот момент Миртс вскинулась, отложила стрелы.

– Кажется, Кьеверт пришел. Открывай.

Шениор невольно залюбовался ее грацией, но тут же одернул себя. Ему, сидящему в охранке за столом, совершенно голому, следовало подумать о том, что рассказать Кьеверту, а не глазеть на девицу. Тем более, что ни о какой взаимности и речи быть не могло.

Между тем в комнатку вошел Лирт; за ним – немолодой дэйлор, чьи волосы, заплетенные в две толстые косы, щедро посеребрило время. Лицо его – впрочем, как и лицо всякого немолодого жителя Дэйлорона, было оплетено сетью тонких, но глубоких морщин. Одет он был побогаче, нежели стражи границ: особенно Шениора впечатлила зеленая куртка из блестящего… атласа, расшитая на груди золотыми звездами. Под курткой белел ворот рубахи, скромно украшенный узкой полоской кружева.

И Геланс, и Миртс одновременно, как по команде, вытянулись, почтительно опустив головы – именно так младшие в иерархии должны вести себя в присутствии старших. Кьеверт коротко кивнул им, отвечая на приветствие; но взгляд его, колючий, как ветка серебристой ели, уже сверлил Шениора.

И молодой дэйлор почувствовал себя очень и очень неуютно под этим цепким взглядом. Но опускать глаза, как младший, не собирался – ибо уже знал, что происхождение его ничуть не ниже происхождения Кьеверта.

Тот, ожидавший, видимо, несколько иной реакции, приподнял левую бровь; повернулся к Миртс.

– Лирт уже рассказал мне, что ты нашла на границе этого мальчишку, который выдает себя за наследника Дома д’Амес. Где это произошло?

И, бросив недовольный взгляд на Шениора, ехидно заметил:

– Он настолько уверен в этом, что не считает нужным почитать старших.

Миртс неуверенно подняла взгляд на холеное лицо Кьеверта.

– Я нашла его, акташи, недалеко от тритоньих нор со стороны южных болот. Этот дэйлор пришел из людских земель и утверждал, что вышел из кокона вне Дэйлорона, и что принадлежит дому д’Амес. Мне… показалось это подозрительным, и я предпочла доставить его сюда – для выяснения истинных обстоятельств его появления.

– Ты поступила правильно, – заметил Кьеверт, – Куницы были бы тобой довольны.

Шениор непонимающе посмотрел на Миртс. Куница, значит… но память предков отмалчивалась пока, а сам он не знал, о чем идет речь. Только, на удивление, Миртс от слов капитана побледнела и прикусила губу.

А внимание Кьеверта уже плавно перетекло на пленника.

– А ты, мальчик, что мне расскажешь?

Шениор коротко передернул плечами. И повторил все, уже рассказанное чуть раньше Гелансу.

– Я не понимаю, почему вы мне не верите. Не знаю, почему я оказался вне Дэйлорона, но что теперь можно изменить? Я знаю, что д’Амес…

И вдруг – словно кто-то другой заговорил вместо Шениора.

– И готов пройти испытание Поющим Озером, чтобы доказать свою правоту.

В охранке воцарилась тишина. Стало слышно, как под золотистыми сводами потолка пищит невесть откуда взявшийся комар. Дэйлор, включая и Кьеверта, во все глаза смотрели на него – и молчали, словно были не в состоянии произнести ни слова.

Первым опомнился капитан стражей. Выдавив из себя улыбку – вымученную, скорее похожую на оскал, пробормотал, что ему нужно кое с кем побеседовать, и торопливо вышел.

Потом дар речи обрела Миртс.

– Ты, видно, и впрямь безумец. Жить надоело, а?

– Я не знаю, что это за испытание, – только и пробормотал Шениор, – голос Дэйлорона подсказал мне это…

– Ах, ты не знаешь! – девушка уперлась кулачками в столешницу, наклонилась к Шениору так, что ее черные, блестящие косы оказались совсем рядом. Так, что можно было прикоснуться к ним… Голос ее внезапно упал до шепота.

– Так вот, послушай меня, глупец. Испытание Поющим Озером заключается в том, что тебя отвезут на лодке в самое глубокое место, привяжут к ногам сетку с булыжниками, свяжут руки, и столкнут в воду. Я видела однажды, как это происходит, и Геланс видел… Если ты сможешь выбраться из воды, то это будет означать признание тебя Поющим озером – и все поверят в то, что ты действительно наследник дома д’Амес!

Ее красивое лицо перекосилось от гнева, и Шениор все никак не мог понять, отчего Миртс так злится.

– Нам довелось увидеть испытание дэйлор, которого обвиняли в убийстве – но он утверждал, что невиновен. Да он и был невиновен, понимаешь?!! Его попросту утопили. Лучше откажись от своих слов, пока не поздно!

– Но я д’Амес, – выдохнул дэйлор.

– Ты просто безумец! – обрубила Миртс. Выпрямившись, отошла. Кивнула двум стражам:

– Можно было просто пристрелить его, там, на полянке…

Геланс хмуро пожал плечами.

– Мне кажется, Миртс, ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

– Мне просто жаль этого дурака, – процедила дэйлор, складывая руки на груди, – может быть, я одна из куниц, но это не значит, что мое сердце – камень.

Шениор почувствовал, как по позвоночнику словно провели холодным клинком. По коже побежали мурашки. Быть может, в чем-то он ошибся?

– А кто-нибудь выдерживал Испытание? – просто спросил он.

Миртс яростно выругалась и отвернулась.

– Не могу больше это слушать. Объясни ему, Геланс.

Дэйлор кисло улыбнулся.

– Ээ… видишь ли, Шениор… Существует легенда, в которой речь идет о том, что когда-то, когда люди еще не строили городов, а того, что они называют империей, не было и в помине, один знатный дэйлор был обвинен в коварном убийстве. И не кого-нибудь, а короля. Так вот, убийца предложил Испытание – заведомо безнадежное. Быть может, он предпочитал утопиться вместо того, чтобы быть повешенным. Но случилось чудо – и он выплыл. Уж не знаю, как ему удалось освободиться… И главам правящих домов не оставалось ничего иного, как признать его невиновным. Но это – легенда. Прости, приятель – больше не знаю никого, кто бы выплыл.

В этот миг, ступая неслышно, как лесной кот, в комнату вошел Кьеверт.

– Дайте ему какие-нибудь штаны. Лорд Каннеус ждет.

– Разве что только из запасного, акташи, – Лирт развел руками, – у нас здесь гардероб небогатый. Не то, что во дворце.

… Кое-как одевшись, Шениор покорно протянул запястья Миртс, и она снова стянула их ремнями. Правда, уже не так туго, как в первый раз. И, отводя глаза, незаметно пожала ему руку. Кьеверт придирчиво оглядел его с головы до ног, хмуро кивнул.

– Идем. А вы, – он выразительно посмотрел на притихших стражей границ, – а вы поменьше болтайте обо всем.

Миртс, Гелнас и Лирт, одновременно, как по команде, кивнули.

– Ну, шагай, шагай. Да смотри, не пытайся улизнуть. У меня с такими, как ты, разговор короткий.

И он выразительно похлопал по рукояти короткого меча.

…Шагая сквозь строй седых сосен, Шениор недоуменно оглядывался по сторонам. Не видя поблизости никакого жилья, он подумал, что они находятся на дальних рубежах Дэйлорона, там, где только отважные воины охраняют покой своего народа.

Но, в таком случае, как долго придется идти, чтобы добраться до дворца? Ведь лорд Каннеус наверняка живет в роскошном дворце…

И Шениор спросил об этом у Кьеверта.

– Мы почти пришли, – не моргнув глазом, сказал дэйлор, – еще сотня шагов, и будет первый камень портала. Надеюсь, тебе не нужно пояснять, что это такое?

– Но я не знаю ничего об этих камнях, – негромко заметил Шениор, – и буду очень признателен, если вы расскажете.

Кьеверт хмыкнул.

– Глядя на тебя, и в самом деле можно подумать, что ты только что из кокона… Магия уходит из Дэйлорона, парень, уходит по непонятной причине. Если бы не эти камни – да пребудут в покое духи тех, кто их создал… Если бы не они, уже очень давно дэйлор могли бы передвигаться только по лесным коридорам…

– А что такое лесные коридоры?

– Не перебивай. Камни портала – это для тех, кто недостаточно силен в магии, но хочет сделать шаг сквозь материю. Лесные коридоры – малость другое… Об этом надо просить у леса, и это куда как медленнее, выпрямляется путь… О, вот, впрочем, мы и пришли.

Шениор опустил глаза и посмотрел в том направлении, куда указывал палец Кьеверта.

В двух локтях от его босых ступней из земли вылез темно-красный, как кровь, камень; Шениор, как ни присматривался, не заметил ничего, что бы отличало этот булыжник от тысяч его собратьев.

Пальцы Кьеверта сомкнулись на его локте.

– Ну, надеюсь, лорд не будет гневаться на нас за то, что мы задержались.

А в следующий миг они оба провалились в слепящую пустоту.

* * *

Портал запомнился Шениору слепящим сиянием, рассыпающимся во мраке мириадами гаснущих звезд. Это было первое путешествие сквозь портал – и ему, недавно покинувшему кокон, стало неуютно. Страх пощекотал липкими пальцами изнутри, прошелся неприятным холодком по коже. Но в тот решающий миг, когда земля перестала существовать под ногами, и Шениор чуть не выдал свой страх – кто-то легко коснулся его плеча; уже знакомый бестелесный голос прошептал: «ничего не бойся, мое возлюбленное дитя». И полет в никуда сквозь сияние оборвался – так быстро, что дэйлор даже не успел спросить у голоса имя.

Первым, что увидел Шениор, когда цветные пятна перестали прыгать перед глазами, было огромное зеркало в раме из бронзовых виноградных лоз, от пола до самого потолка. И в этом зеркале дэйлор увидел себя – бледного и растерянного, со спутанными черными волосами, в беспорядке падающими на лицо, с царапиной на горле, оставленной ножом Миртс, с перетянутыми ремнями запястьями. Одежда, которую ему дали стражи – штаны и рубаха, были чуть меньше, чем требовалось, и раздражающе врезались в тело.

И все-таки это был первый раз, когда Шениор увидел свое отражение. Он обрадовался, поняв, что ничем не отличается от встреченных им дэйлор, и даже захотел подойти поближе, чтобы получше рассмотреть свое лицо, но вовремя спохватился.

Поймав на себе насмешливый взгляд Кьеверта, он поспешно отвел взгляд от своего отражения и сделал вид, что рассматривает великолепную резьбу на потолке: мелкие цветы, вырезанные в белоснежном камне.

Сухие пальцы Кьеверта сомкнулись на предплечье.

– Пойдем. Каннеус не любит, когда его заставляют терять драгоценное время.

– Разве он так сильно занят? – Шениор все-таки не удержался, бросил последний взгляд в зеркало. Ему померещилось туманное облако, как раз на уровне головы, из-за которого черты смазались и расплылись; но он моргнул, и странная муть исчезла.

– Разумеется. Лорд Каннеус – первый советник нашего – и твоего государя.

Они миновали коридор, стены которого были сплошь увешаны цветастыми гобеленами; стрельчатые окна выходили на небольшое озеро, в черной глади которого, как в зеркале, отражалась мозаика крон и синего неба.

– Смотришь? – Кьеверт подмигнул, – это твое испытание, парень. Поющее озеро. Я все-таки надеюсь, что оно не станет твоей могилой. Ты все еще считаешь себя д’Амес?

Шениор молча кивнул. Щека старого дэйлор дернулась.

– Ну, как знаешь. Боюсь, твои заявления мало кому здесь понравятся.

– Почему? Разве я что-то натворил?

– Мы пришли, – Кьеверт кисло улыбнулся, – дальше мне не стоит идти.

На вопрос Шениора он так и не ответил.

… Кабинет лорда Каннеуса искрился золотом. По крайней мере, такое сложилось у Шениора первое впечатление: позолота на стенах, на потолке, на мебели светлого, почти белого дерева. Да и сам лорд сверкал в редких лучах солнца золотым шитьем на темно-зеленом бархатном камзоле, россыпью самоцветов в перстнях. Серьга в ухе, бриллиантовая слеза, играла и переливалась на свету, словно заключив в себе тысячу мерцающих звезд.

Каннеус сидел за столом, барабаня тонкими, холеными пальцами по лакированной столешнице, видом своим напоминая ястреба, готового броситься на добычу. Шениор посмотрел на крючковатый, хищный нос первого советника, на колючие, глубоко посаженные глаза, на лишенное даже намека на загар, слегка одутловатое лицо – и решил, что этот дэйлор точно не будет ему другом. Но все же улыбнулся – открыто и доброжелательно, не опуская глаз под буравящим взглядом лорда.

Белые пальцы Каннеуса замерли, и в кабинете повисла тягучая, как карамель, тишина. Затем советник короля откашлялся и…

– Кьеверт сказал, что ты выдаешь себя за наследника Правящего Дома д’Амес, за единственного сына Кейлора д’Амес. Кроме того, Кьеверт оповестил меня, что ты готов пройти Испытание. Это действительно так?

Голос Каннеуса оказался подстать его внешности: резкий, хриплый, напоминающий крик все того же ястреба. Шениор кивнул.

– Да.

– Почему ты считаешь себя д’Амес?

Глаза Каннеуса сузились, превратились в щелочки.

Шениор пожал плечами.

– Я Шениор д’Амес. Так говорит мне Зов, который и привел меня на земли моего народа.

– Зов Дэйлорона? – теперь в голосе лорда звучало нескрываемое удивление, – а что еще говорит тебе зов?

Дэйлор помялся, раздумывая, стоит ли рассказывать первому советнику все, как есть. Но потом все же решился.

– Испытание, лорд Каннеус. Я прежде не знал, что это такое. Голос Дэйлорона сказал это за меня.

Каннеус откинулся в кресле, сложил пальцы домиком и глубоко задумался. Снова повисла тишина – вязкая, неприятная. Наконец лорд, расправив кружевные манжеты, пробормотал:

– Похоже, что чудо произошло. А мы-то надеялись… неужто все дело в воле Дэйлорона?

Затем, мрачно поглядев на замершего Шениора, спросил:

– Ты действительно готов пройти испытание? Ты знаешь, в чем оно заключается?

Тот кивнул.

– Да. Я готов. Я верю, что Дэйлорон и Поющее озеро защитят меня, ибо то, что я говорю, истинная правда.

– Да будет так!

Каннеус поднялся из-за стола, прошелся по кабинету и остановился в двух шагах от Шениора, сложив на груди руки. Лицо его выражало крайнюю тревогу, левая щека несколько раз заметно дернулась. Скривив губы в непонятной Шениору усмешке, лорд еще раз пробормотал:

– Да будет так…

Затем, уже самым обыденным тоном, сообщил:

– Я должен идти к повелителю. Тебе придется подождать немного… Пока мы обсудим вопрос твоего Испытания.

Шениор как раз обдумывал, как бы упросить Каннеуса взять его с собой, но ничего не успел сказать – холеные пальцы министра сомкнулись на шелковом шнурке. Звякнул колокольчик – тревожно, отрывисто.

– Я могу вернуться к Кьеверту? – Шениор покрутил головой, пытаясь понять, что замыслил первый советник.

– О, разумеется.

Часть стены с легким шелестом сдвинулась в сторону, и дэйлор увидел в темном проеме двух воинов, похожих друг на друга, как две капли воды.

– Моя охрана проводит тебя, Шениор, – мягко сказал Каннеус.

– Но…

– Иди, и пусть тебя ничто не беспокоит. Ты поживешь несколько дней в комнате для гостей. Быть может, за это время знания предков окончательно оформятся в твоем рассудке, и выяснится, что твоя принадлежность к дому д’Амес – всего лишь самообман?

* * *

…Комната для гостей. Ха!

Шениор стиснул зубы до ломоты в висках. Каким же дураком он был! И как легко дал себя провести!

Мимо просеменила крыса, не обращая особого внимания на нового жильца.

Дэйлор подтянул колени к груди; поморщился, слушая, как цепи заскребли по камню.

И что теперь?

Его ударили по голове – подло, со спины. Очнулся уже в кандалах, в каменном мешке, куда свет проникал через крошечное оконце под самым потолком.

Что теперь, Шениор д’Амес?

Поначалу он лупил кандалами о стены, кричал, требовал, чтобы выпустили. Но потом пришло осознание того, что никто его не услышит. А если и услышит, то, конечно же, и не подумает освободить.

И Шениор заплакал – впервые в своей взрослой жизни.

Он рыдал, в бессильной ярости царапая бездушный камень, сдирая в кровь пальцы и ломая ногти. Проклиная себя и свою личиночью наивность. Взывая к духам предков, их памяти, что предательски внушила ему чувство собственной значимости, но не помогла разгадать замысел министра, и к тому призрачному голосу, что говорил с ним на границе. Потом дэйлор понял, что все, кто хоть сколько-нибудь проявлял интерес к его персоне, ушли, и что он остался в полном одиночестве. Он затих, почти успокоился, и все же… Шениору не верилось – не хотелось верить – в то, что его бросили здесь навсегда, до того момента, как дух его покинет тело и воссоединится с духами предков.

Дэйлор положил подбородок на колени и закрыл глаза. Сердце билось в груди, как пойманная в силки птица. Мелькнула мысль – а не покончить ли со всем прямо сейчас? Попытаться разбить голову о стены…

При мысли об этом все его существо взбунтовалось, и Шениор, к собственному стыду, пришел к выводу, что не сможет себя убить. По крайней мере, сейчас.

…Холод камней проникал в него, убивая тепло, замедляя бег крови по венам. Спина затекла, но ему не хотелось шевелиться. Быть может, если он замерзнет – и просто уснет – так будет лучше?

Снова легкое дуновение в лицо. Теплое, ласкающее.

Шениор открыл глаза – ничего.

И все же… Появилось ощущение, что он не один.

Дэйлор снова закрыл глаза. Тишина и ощущение безысходности окутывали его, нагоняя сон, и Шениор не мог – да и не хотел сопротивляться. Перед мысленным взглядом скользили, сменяя друг друга, картины его недолгой жизни.

Три сестры, три человеческие женщины, похожие друг на друга, как три капли воды. Высокие, стройные, с длинными рыжими волосами.

Хрупкая фигурка в сером платье. Продолговатые глаза, как у дэйлор, сплошь залитые чернотой. Эта женщина когда-то была дэйлор, но стала другой. Ни дэйлор, ни человеком – а болотным злом.

Шениор не чувствовал больше холода. Ему стало тепло и хорошо. Он улыбнулся неведомому бестелесному созданию, согревшему его – и провалился в бездонную яму сна.

* * *

Лунный свет лежит сверкающими пластами на блюде Поющего озера. Все замерло – и даже рябь от легкого ветерка не морщит зеркальную поверхность воды.

Озеро молчит. Скорбно. Словно хранит в черной глубине страшную, горькую тайну.

Брошенный камешек разбивает замершее зеркало, сминая складками отражение лунного света. Но проходит время – и опять спокойна водная гладь.

Дэйлор, бросивший первый камень, наклоняется, берет второй. Повертев его в пальцах – белых, холеных – размахивается и швыряет его, стараясь добросить до середины озера. Но камушек, будто наткнувшись на невидимую преграду, падает вертикально вниз, так и не долетев до середины.

Дэйлор наклоняется за новым камнем, но, передумав, выпрямляется. Лунный свет игриво мерцает на серебряном шитье богатых одежд, искрится на тонком атласе сорочки, мириадами звезд тонет в гранях огромного, размером с лесной орех, бриллианта в оправе из белого золота.

– Что будем делать, Каннеус?

Голос дэйлор звучит так устало, будто он весь день таскал без отдыха корзины с камнями для постройки новой усыпальницы усопшего короля.

Из тени в потоки лунного света выступает второй дэйлор. У него хищное лицо, белое, в призрачном свете кажущееся неживым. Блестят напомаженные, зачесанные назад длинные волосы.

– Не вижу повода для беспокойства, Ваше Величество.

Первый дэйлор оборачивается – так стремительно, что полы камзола разлетаются в стороны, как крылья птицы.

– Не видишь повода?!! Случилось то, о чем мы старались не думать, лорд Каннеус! Личинка выжила – уж не знаю, что ее спасло – то ли материнская магия, то ли воля Дэйлорона… И вернулась к нам в виде мальчишки, наследника дома д’Амес! Что, я спрашиваю, что ты теперь собираешься предпринять, чтобы спасти свою шкуру?

– По закону король тот, на чье чело была возложена корона. Даже если этот дэйлор и в самом деле д’Амес, в чем лично я глубоко сомневаюсь, он не имеет никаких прав на престол.

В черных глазах короля вспыхивает темное пламя.

– Да, да, ты прав, Каннеус…. Но теперь – если это действительно наследник правящего дома – теперь этот щенок будет дышать мне в затылок, выжидать удобный случай. Духи предков поведают ему о происшедшем с его отцом, он будет мстить… Я не могу быть спокойным, пока он жив.

– Этот парень может быть просто безумцем, Ваше Величество.

– Неужели? А ты не обратил внимания, как он похож на…

Дэйлор, осекшись, замолкает.

– Всего лишь одно слово, Ваше Величество, и он бесследно сгинет.

Король молчит. Смотрит на водную гладь Поющего озера – которое больше не поет.

– Любопытство сгубило великую Э’хаилл, – беззвучно шепчут его губы. Затем, повернувшись к своему советнику, он негромко выносит приговор:

– Я хочу знать правду, Каннеус. И хочу знать, действительно ли Дэйлорон может помочь тому, за кем правда. Пусть попробует пройти Испытание. И если… Если он его пройдет – я буду ждать его голову. Так, пожалуй, будет лучше для всех.

– Почему бы не избавиться от него сразу? – шелестит, как гадюка по песку, голос Каннеуса.

– Я хочу прежде узнать правду.

Повелитель Дэйлорона медленно наклоняется, поднимает камень и, размахнувшись, швыряет его, стремясь добросить до середины озера. На этот раз Поющее озеро не сопротивляется – и лунное зеркало морщится. Расходящиеся круги мешают осколки света и тьмы.

Король, усмехнувшись, отряхивает ладони и, не говоря ни слова, уходит, ныряя в густую тень. Его первый советник еще несколько мгновений смотрит на замирающую воду. Затем, пожав плечами и презрительно скривившись, уходит вслед.

С его губ срывается:

– Любопытство сгубило великую Э’хаилл… не стоит забывать об этом.

* * *

Нещадно палит солнце. По дороге, в облаках пыли, медленно бредет женщина. На ней невзрачная мужицкая одежда, какую носят только батраки; за плечами – пухлый мешок. Пояс, сплетенный из пеньки, увешан маленькими разноцветными мешочками. На шее женщины – странные бусы из кусочков самоцветов, птичьих перьев, сушеных лягушачьих лапок.

У этой странной женщины молодое, довольно красивое лицо, на котором застыло выражение фальшивого, показного равнодушия, и длинные, совершенно седые волосы, заплетенные в семь кос. Время от времени ее губы шевелятся, словно она разговаривает сама с собой – но ни единого звука не вылетает изо рта. Глаза теплого, темно-зеленого цвета смотрят куда-то вдаль.

Она медленно бредет под палящим солнцем, словно зной ничуть не утомляют ее.

Она оборачивается лишь тогда, когда сзади, в клубах пыли, из-за поворота появляется шумная толпа крестьян, вооруженных кто чем. Кто – вилами, кто – топором, кто – серпом.

– Бей ведьму!

Женщина спокойно ждет, пока преследователи приблизятся. Под спокойным, серьезным взглядом теплых зеленых глаз толпа как-то смирнеет, теряется – и, наконец, останавливается. Не дойдя десяти шагов до ведьмы.

– Что вам нужно от меня? – спрашивает она. Слова с трудом выползают из горла. Будто один-единственный крик отнял когда-то всю силу голоса.

Толпа мнется. Потом все-таки вперед выступает крепкий паренек.

– Ты прошла через нашу деревню, и вся скотина пала! Ты – черная ведьма!

– Я ничего не делала вашей скотине, – едва шепчет женщина, – я просто иду мимо. Своей дорогой.

Но они уже не слышат ее.

– Черная! За тобой – зло! Сгинь, сдохни!

Боясь подступить ближе, люди подбирают с дороги камни и начинают швырять в одинокую фигурку.

Ведьма стоит, не двигаясь с места – только разводит руки в стороны – и – о чудо! Камни, не достигая цели, рассыпаются черной трухой.

– Лучше уходите, – шепчет ведьма. Она бы крикнула это – но сорванный голос уже никогда не станет прежним.

Ее никто не слышит.

– Что, струсили?!! – вопит кто-то из гущи толпы, – вперед! Вилами ее!!!

– Уходите… – выдыхает женщина, закрывая глаза.

Странная и страшная фигура с раскинутыми в стороны руками, похожая на пугало, посреди пыльной дороги.

Ей уже не нужно обычное зрение. Она чувствует всем телом, как рвутся вперед деревенские храбрецы, размахивая топорами, вопя во все горло, тем самым пытаясь задавить свой страх перед черной ведьмой.

И женщина позволяет Силе течь сквозь нее.

Ее глаза закрыты – но она видит, как из ладоней вырывается черная волна, как, захлестывая орущих людей, обращает их тела в прах, смывает бойцовский задор. Вместе с жизнью.

Жабьи глаза, перья ласточки, кровь неродившегося ягненка… Для обычного человека все это – ничто, пыль и прах. А для того, в чьей крови – Дар – великий источник, из которого можно черпать Силу.

…Она снова одна на дороге. Позади – горсти праха, спешно уносимые прочь горячим ветром. Впереди – зной, пыль и желтая лента, уходящая к горизонту.

Ведьма медленно бредет, с каждым шагом поднимая маленькие облачка пыли. Ее губы шевелятся, словно она разговаривает с кем-то. Хотя на много лиг вокруг нет ни одной живой души.

– Да, Эсвендил. Я знаю, знаю. А, и ты, Глорис, туда же…

* * *

Багровый свет факела резнул по глазам сквозь опущенные веки.

– А ну, вставай!

Шениор, спросонья вскинув руку, чтобы прикрыть глаза, чуть не взвыл от боли – тело затекло, словно окостенело. Сколько же… сколько времени он провел так, скорчившись у холодной стены?

Зашипев, он завалился на бок – и тут же получил пинок в живот.

– Вставай, д’Амес! Ты хотел испытания – сейчас ты его получишь!

Шениор, скрипя зубами, оперся ладонями о мокрый пол, с трудом подтянул ноги. Глаза, отвыкшие от света, слезились, багровые сполохи огня размазывались в затхлом воздухе.

– Что, мало? Вставай, ублюдок!

– Что вам нужно? – выдохнул дэйлор. Вцепившись негнущимися пальцами в выступающий из стены камень, Шениор медленно поднимался, заставляя распрямиться закостеневшую спину.

– Давай, давай, – усмехнулись из-за пылающего пятна света, – Поющее озеро тебя ждет, дурак. Будешь рыб кормить.

Шениор расправил плечи.

– Ведите. И пусть народ Дэйлорона – с помощью Поющего озера – решит, правду я говорю или нет.

– Ты сам-то веришь в это? – проскрипели в ответ, – да и о каком народе ты говоришь, парень? Ночь сейчас, все спят. Мы сами… убедимся, взаправду ты высокорожденный – или только прикидывался. А если ты и в самом деле наследник – тем хуже для тебя.

Шениор ощутил неприятный холодок под ребрами. Они даже не пытались скрывать своих намерений. Вот, значит, как…

И вспомнил сон. Двух дэйлор, беседующих у кромки темной воды. Приговор. Предупреждение голоса?.. Возможно. Особенно, если учитывать происходящее.

Его просто-напросто собираются убить.

Глаза привыкли к яркому свету, и Шениор наконец смог разглядеть пришедших за ним убийц.

Первый – невысокий и коренастый, едва доходил Шениору до плеча – за что тут же получил прозвище «коротышка». Смоляные волосы сальными косицами свисали на широкое, плоское, как тарелка, лицо. Глаза, широко посаженные и чуть на выкате, смотрели пристально, не мигая.

Второй был полной противоположностью первому, и Шениор мысленно обозвал его «долговязым». Но в каждом движении этого высокого и тощего дэйлор чувствовалась немалая сила. Лицо его было тоже вытянутым, узким; а волосы, на удивление, оказались коротко остриженными. Хотя косы – гордость любого дэйлор…

– Я хочу видеть лорда Каннеуса, – как можно более спокойно произнес Шениор.

А сам лихорадочно думал, думал… Есть ли для него возможность спастись? И, чем больше думал, тем больше убеждался в том, что, похоже, он стоит на пороге конца.

– Не бойся, лорд полностью осведомлен о происходящем, – подмигнул коротышка, – именно он попросил нас устроить тебе испытание.

И тут рассудок Шениора сорвался в пропасть ужаса и дикого желания жить.

Он бросился на убийц, дико крича, размахивая сложенной вдвое цепью. Но – то ли тело еще было слишком неловким, то ли враги подвернулись достойные – его ткнули тупым концом копья под грудину, вышибая дыхание и лишая всякой возможности сопротивляться.

– Экий прыткий, – равнодушно заметил долговязый, – придется связать и тащить волоком.

– Почему?.. Почему меня хотят убить? – задыхаясь, прохрипел Шениор.

– Э, братец… На этот вопрос мы тебе ответить не можем. Без обид?

Его умело связали и, подхватив под руки, потащили куда-то. Навстречу гибели…

– Значит, это правда – что я наследник трона? – попытался подкинуть наживку Шениор. Двое дэйлор у Поющего озера стояли, как живые, перед глазами.

Долговязый покачал головой и ухмыльнулся, продемонстрировав подгнившие зубы.

– Мы ничего не знаем, парень. Нам приказали спустить тебя под воду – и мы это сделаем. Будь ты хоть сам король.

– Если я действительно наследник, я заплачу вам вдвое больше того, что вам заплатили, если поможете мне, – пробормотал Шениор.

Его слова вызвали настоящую бурю смеха. Немного успокоившись, коротышка дружески хлопнул Шениора по плечу.

– А если нет? Вот мы и проверим… Боюсь, правда, что все байки о чудесном спасении из озера – только байки. На самом деле нет такой силы, которая бы могла позволить дэйлор дышать под водой.

Шениор промолчал. Что и говорить – он сильно сомневался в правдивости легенды о Поющем озере. Но ведь не зря же ему нашептал об этом голос Дэйлорона? Оставалось… только верить.

…Больше он не пытался заговаривать с убийцами. Молчал, пока его волокли вверх по грязной лестнице, молчал, пока тащили к воде, пока, морща отражения лун, везли на лодке к середине озера. Только когда привязывали к ногам веревку, спросил, зачем это.

Долговязый покачал головой и назидательно изрек:

– Молодой, глупый… Как же мы тебя вытащим, без веревки-то?

Проверив прочность узла, он вяло поинтересовался:

– Ну, может, скажешь что напоследок?

Шениор посмотрел вверх – туда, где сияли звезды.

Слова родились внезапно. Из бесконечной, бархатной черноты неба, из тишины Поющего озера, из шороха седых елей Дэйлорона…

– Вы раньше меня соединитесь с духами предков.

Убийцы опешили. А затем, дружно расхохотавшись, столкнули его в темную, холодную бездну.

* * *

Первые несколько мгновений Шениор еще видел наверху два белых диска лун, большой и малой, стремительно мутнеющие и наливающиеся чернотой. Потом и они погасли, стал невидимы за толщей воды. Дэйлор продолжал погружаться на дно Поющего озера. Цепи тянули вниз; веревки, которыми он был тщательно спеленут, не давали шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Надежды более не оставалось.

Вера в то, что Поющее Озеро оставит ему жизнь, оказалась слишком призрачной, как дым от костра. Стоит подуть ветру – и его уносит прочь, не оставляя ровным счетом ничего.

Шениор дернулся. Раз, другой. Уже почти утратив осознание того, что не разорвать путы, забился, пытаясь освободиться. Легкие жгло, как огнем; мучительно хотелось вдохнуть. Все сокровища мира собрались в одном-единственном глотке воздуха – но он был недостижим.

Перед глазами завертелись огненные круги. Сознание мутилось.

И вдруг – мягкий женский голос, шелестящий, как сухие листья на ветру.

…Спи, мой малыш…

К нему склоняется лицо молодой дэйлор. Шениор знает это лицо – немного печальное, но самое красивое на свете. Лицо его матери.

Спи…

Черные глаза дэйлор полны слез. Прозрачные, как горный хрусталь, они каплями сползают по бледным щекам.

И пусть тебе снятся добрые сны…

Она исчезает, растворяется в клубящемся, белом, как молоко, тумане. И вместо лица матери появляется другое лицо. Человеческое. Темно-зеленые глаза строго и грустно смотрят на него сквозь дымку наползающего беспамятства.

Что же ты натворил?.. Зачем ты это сделал?

Но он не мог ответить. Потому что ничего – совсем ничего не помнил.

Холод объял тело, лаская кожу. Темнота была повсюду – давящая, мертвая.

И когда жжение в легких стало невыносимым, а дальнейшая борьба – бессмысленной, Шениор вдохнул.

Но вместо воды в легкие хлынул поток чистого воздуха, напитанного запахом нагретой на солнце хвои.

Спи, спи, возлюбленное мое дитя, король, сын короля…

Голос, звучащий в ушах, успокаивал, убаюкивал. Солнце играло на колючих, остро пахнущих смолой лапах вековых сосен. Трещали в сочной траве цикады. И холод бездны начал отступать.

Шениор невольно улыбнулся. Значит, Поющее озеро приняло его и защитило? И, значит, именно его голос он уже слышал не раз?

Он висел над пропастью, купаясь в тепле солнечных лучей. И не было больше ни холодной воды, ни убийц, ждущих в лодке. Остался только сон – прекрасный и теплый, как ладони матери.

… Все оборвалось внезапно. Шениор закашлялся. Перед глазами плавали клочья тумана; где-то высоко, наверху, медленно плыли по небу две сияющих луны. Он по-прежнему не мог пошевелиться, да и почти не ощущал ни рук, ни ног. Спину кололи мелкие камешки.

– Гляди-ка! Живо-ой… – удивленно протянул хриплый голос.

Шениор, с трудом приходя в себя, узнал долговязого – и понял, что убийцы не оставили его в покое.

– Не может быть, – последовал ответ.

Над ним склонились два бледных лица, тех самых, что должны были лишить его жизни.

– Так, значит, правда все это!

Коротышка смачно выругался и выжидающе посмотрел на своего подельника. Долговязый, прикусив губу, внимательно разглядывал лицо Шениора.

– А он и вправду похож… И что теперь будем делать?

– Мы продержали его под водой больше четверти-лунного-круга, – процедил долговязый, – любой уже захлебнулся бы… Значит, это и вправду наследник дома д’Амес… Нам остается только закончить начатое дело и принести лорду его голову.

– Может, все-таки не стоит?..

– Тебе за что платят, дурак?

Тонкий свист. Что-то мелькнуло в ночном сумраке – и убийца, усомнившийся в необходимости лишать наследника жизни, захрипел. Схватившись двумя руками за шею, он кулем свалился набок, рядом со связанным пленником. Шениор краем глаза успел заметить, что у основания шеи из тела торчит окровавленный наконечник стрелы. Второй убийца, выхватив меч, метнулся в сторону – но смерть настигла и его.

Шениор стиснул зубы. Что бы это ни было, не стоит рассчитывать на собственное везение. Выгнувшись дугой, он оттолкнулся ногами от гальки и покатился по пологому склону. Снова к воде… Но воде Поющего озера он верил, а тем, кто стрелял из лука – нет. Быть может, когда настанет утро, его, связанного, заметит кто-нибудь из простых дэйлор, далеких от дворцовых интриг…

Не успел. Крепкие руки вцепились в плечи, останавливая круговерть неба и гальки.

– Ваше Высочество! Это я, Миртс!

…Это и вправду была она, страж границ Дэйлорона. Зеленую курточку и коричневые штаны сменила черная, облегающая одежда. Голова – и та была замотана черным платком. Из-за плеча выглядывала рукоять меча.

– Слава Предкам, Вы живы, – бормотала она, разрезая веревки, – я уж думала, не успею… Они-то были на лодке, а я бежала по берегу…

Еще несколько мгновений она потратила на замки кандалов, затем, размахнувшись, швырнула их в озеро.

– Поднимайтесь, ваш… всочество, надо отсюда уходить. И чем быстрее, тем лучше.

– Как ты здесь очутилась? – собравшись с силами, наконец спросил Шениор, – я даже подумать не мог, что ты…

– Все чуть позже, – девушка, не дожидаясь, пока он поднимется самостоятельно, ловко поднырнула под руку и буквально потащила на себе, – поторопитесь, не то останемся здесь навсегда… Этих двоих могут хватиться.

– Миртс… Ты ведь не хочешь меня утащить к врагу лорда Каннеуса? Да и как ты могла знать, что Поющее озеро сохранит мне жизнь? Ты же никогда не верила в это!

Ноги, затекшие и непослушные, заплетались на каждом шагу, но Миртс упорно тащила его на себе – все дальше от озера, туда, где одобрительно шумели седые гиганты-ели. А в глубине души Шениора, так внезапно обретшего спасение в лице стража границы, рождалась надежда.

– Не верила, – прошипела дэйлор, – теперь – верю. Слишком много всего случилось, Ваше Высочество. Я знала, что вы – д’Амес, еще два дня назад.

– Два дня? – Шениор недоуменно моргнул, – а… сколько времени прошло с тех пор, как я пришел в Дэйлорон?

Миртс гневно встряхнула головой.

– Пять дней. Ровно пять дней.

– Что тебя заставило поверить в мои слова?

– Я расскажу, – выдохнула девушка, – чуть позже. Сперва надо убраться отсюда как можно дальше. Я знаю хорошие тропы, Ваше Высочество.

* * *

К утру они оказались уже далеко от Поющего Озера. Погони не было, и Миртс предложила сделать небольшой привал. Шениор обрадовался – ибо только непомерная гордость заставляла его переставлять ноги.

Он с наслаждением растянулся на мокрой еще от росы траве под кряжистым дубом, в то время как Миртс рылась в заплечном мешке.

– Вам следует переодеться, Ваше Высочество.

Рядом с Шениором на траву плюхнулся туго перевязанный жилами сверток.

– Миртс… Я не знаю, смогу ли тебя отблагодарить за все, что ты сделала.

Худое лицо девушки на мгновение озарилось улыбкой, и тут же вновь стало сосредоточенным.

– Вам не следует благодарить меня, Ваше Высочество. Я всего лишь прислушалась к голосу Дэйлорона… К тому же, это я должна просить прощения за то, что посмела напасть на вас тогда, на границе…

Шениор вздохнул и занялся содержимым свертка. Там оказались шаровары из плотного темно-серого полотна, льняная рубаха, шерстяная куртка и башмаки. Бросив взгляд на Миртс, он заметил, что та, закусив нижнюю губу, нервно теребит застежку на куртке.

– Я бы предпочел не вспоминать о том, что было на границе, – заметил дэйлор, раскладывая перед собой одежду, – в любом случае, ты поступила правильно.

– Ваше высочество позволит мне помочь ему одеться?

Этот вопрос привел Шениора в легкое замешательство. Хоть и не увидела бы сейчас Миртс ничего нового, он предпочитал самостоятельное переодевание. Откашлявшись, и, к ужасу своему, почувствовав, что краснеет, Шениор пробормотал, что помощь не нужна.

Схватив в охапку одежду, он удалился в ближайшие кусты. Все пришлось впору – оставалось только удивляться тому, что Миртс смогла так точно подобрать нужный размер. Даже башмаки сидели так, словно шили их специально для Шениора. А когда он вернулся к месту привала, то обнаружил девушку за разделкой зайца.

– Подстрелила, пока вы переодевались, – самым обыденным тоном пояснила она, – нам предстоит долгая дорога, Ваше Высочество. Вам нужно скрыться. Исчезнуть на время, чтобы все сочли вас мертвым. И лучше всего это получится, если я отведу вас в Гнездо.

Она сидела на корточках, возясь с тушкой зайца, и сверху ее макушка казалась совершенно беззащитной и трогательной. Шениор усмехнулся. Обман, все обман. Не стоит забывать, что это изящное создание, не колеблясь, засадило по стреле в своих же соплеменников…

– Я могу тебя кое о чем попросить? – дэйлор присел на корточки рядом, чтобы видеть лицо стража границ.

Она бросила на него подозрительный взгляд.

– Все, что скажете, Ваше Высочество.

– Помнишь, ты просила меня сохранить маленький секрет – о том, что я тебя обезоружил?

Миртс только криво усмехнулась и покачала головой, продолжая орудовать ножом.

– Взамен прошу, чтобы ты не называла меня «высочеством».

– Что вы… Я не смею. Кто я? Жалкая низкорожденная…

– Я хочу, чтобы ты называла меня просто по имени.

На сей раз она ничего не ответила. Ловко насадила выпотрошенного и ободранного зайца на вертел и поднялась на ноги.

– Нам следует перекусить. Чтобы идти дальше, в Гнездо.

– Что это за Гнездо?

Миртс пожала плечами.

– Гнездо куниц… Шениор. Там ты найдешь убежище, думаю, он позволит.

… Потом они долго жарили зайца, старательно поворачивая его то одним, то другим боком к пылающим углям. Разгорался новый день – чистый и солнечный, каким и должен быть летний день. И Шениор ощутил себя почти счастливым.

– Ты обещала рассказать, почему очутилась у Поющего озера, – напомнил он, старательно пережевывая жесткое мясо.

– Да, обещала, – Миртс кивнула, – только нужно ли? Думаю, тебе будет не очень приятно услышать, сколько дэйлор погибло из-за твоей персоны.

Кусок застрял в горле. Неужели?..

– Да ладно, я ведь знаю, что ты ни в чем не виноват на самом-то деле. Это все Каннеус, гаденыш. Задавить бы его – да некому. Старший никогда не вмешивается в дворцовые интриги…

Она уселась поудобнее, скрестив ноги. Задумчиво поглядела на застывшего в недоумении Шениора и пояснила:

– Первого советника, к тому же, хорошо охраняют. Наверное, даже лучше, чем короля… К слову, раз уж ты наследник престола со стороны дома д’Амес, то должен знать – в народе ходят нехорошие слухи относительно ухода в мир иной твоего царственного отца. Слишком уж внезапно он помер, завещания не составил – вот и хотели убить, как и полагается, его единственную личинку. Не понимаю, как ты вообще уцелел. Остается приписать твое чудесное спасение не иначе как явлению воли Дэйлорона, нашей благословенной Звездами земли…

Он мрачно отложил кусок дичи на широкий лист лопуха, заменивший тарелку.

– Думаешь, моего отца убили?

Миртс неопределенно пожала плечами.

– Я не утверждаю это, Шениор. Могло произойти все, что угодно – одним только духам предков ведомо, отчего помер король. Ну, и еще тому, кто приложил к этому руку. Если приложил.

– Тогда понятно, отчего мое появление пришлось не по вкусу нынешнему королю. Кстати, как его зовут-то?

– Селлинор д’Кташин. Из младшего Правящего Дома. Ты ешь, ешь… теперь уже не исправить содеянного. Разве что отомстить можно, но не сейчас.

– Расскажи мне, что за дэйлор пострадали из-за меня, – настойчиво сказал Шениор, – что с ними случилось?

Миртс поглядела на него – с кислой улыбкой. И сказала:

– Погибли те, кто знал о твоем появлении в пределах Дэйлорона. Кьеверт, Лирт и Геланс. Кьеверт – тот даже не вернулся от Каннеуса. Лирта нашли на следующий день утыканным стрелами так, что он был похож на ежа. Геланс захлебнулся в ручье, когда обходил наш участок. Осталась одна я. Так что – увы – мне тоже придется пожить у куниц, пока не забудут о нашем существовании.

Шениор вздохнул. Немудрено, что Миртс поверила в его высокое происхождение еще до того, как увидела результаты испытания… на сердце легла скользкая, отвратительная лапа, больно сжала его.

– Это еще не все, – добавила девушка, – того, что случилось с моими приятелями, оказалось достаточно, чтобы я убедилась в твоей «особенности». Ты уж и сам задался вопросом – а что я делала у Поющего озера, когда тебя вытащили из воды.

И, словно желая раскрыть великую тайну, Миртс благоговейным шепотом произнесла:

– Голос нашей земли просил меня об этом!

Затем совершенно нормальным голосом добавила:

– Никогда не думала, что когда-нибудь услышу его. Говорят, только избранные могут… Но, значит, я тоже не совсем обычная дэйлор? Впрочем, неважно. Мне приснился сон, Шениор. Я видела, как тебя вытаскивают из воды, волокут по берегу, и видела, что ты – живой. А потом что-то теплое коснулось моего лица, и голос – неповторимый, похожий на пение ручья, или шелест папоротников, произнес: «вода не причинит вреда наследнику. Дэйлор захотят убить его».

Ее черные, блестящие глаза были широко распахнуты; она смотрела куда-то… куда-то сквозь Шениора, в лесную чащу. Миртс молчала, будто тщась еще раз услышать священный голос земли дэйлор. Потом вздохнула и улыбнулась – но улыбка получилась очень грустная.

– Вот так я и оказалась на берегу Поющего озера. А дальше… Дальше ты и сам знаешь. Теперь нам одна дорога – в Гнездо куниц.

* * *

Миртс, на удивление, оказалась довольно разговорчивой особой для воина, коими были все детеныши Гнезда. Она с удовольствием рассказала Шениору о себе, ничего не утаивая.

Вся сознательная жизнь этой дэйлор была связана с Гнездом, где растили самых лучших воинов и отчаянных лазутчиков.

– Редко, очень редко, мастера спускаются из Гнезда и совершают путешествие по Дэйлорону, выискивая тех, кто сможет стать хорошим воином и защитником священной земли. И тогда состоится церемония посвящения в куницы – когда новичков принимают на обучение. Какой это праздник!

Миртс мечтательно прикрыла глаза. Было ясно, что лучшие воспоминания ее жизни – именно о пресловутом Гнезде, куда она вела Шениора.

– Да, я вполне довольна тем, что оказалась там, – она пожала плечами, – я из семьи низкорожденных, почти рабов, и была бы низкорожденной всю жизнь. Что за удовольствие с утра до вечера гнуть спину в поле? Или в саду? Или, еще того хуже, стать игрушкой для какого-нибудь высокорожденного подонка? Ой, прости, Шениор, я не имела тебя в виду… А так – я – куница. И я – свободна. Ну, почти что…

Поэтому, когда мастер заметил меня, тощую и невзрачную, окучивающую дхарти, и потребовал меня у родителей – я была только рада. Нет, конечно же, мне было немного грустно расставаться с матерью и отцом, но у них в это время была уже другая личинка, и я подумала, что они не будут очень тосковать по мне.

Да… Я хорошо помню тот день, Шениор! Утро выдалось великолепное, как нынешнее – но я, естественно, и думать не могли ни о чем другом, как об этих колючих кустах, которые к осени родят съедобные клубни, обычную пищу бедняков. Я начала работать затемно, и к тому часу, когда солнце поднялось над горизонтом, была по уши в грязи. Так я медленно переползала от куста к кусту, орудуя мотыгой, пока, наконец, не очутилась у ног странного господина…

«Ну, сейчас мне попадет», – успела подумать я. Потому что дэйлор, нависший надо мной, как темная скала, и в самом деле был похож на высокорожденного: одни его башмаки стоили, наверное, как весь урожай дхарти с нашего клочка земли! Он был высок ростом, в плечах – широк, но в меру.

Так вот, представь себе, Шениор, любопытнейшую картину: грязная оборванка в рваной рубахе и штанах, застывшая в ужасе среди буйно растущих колючек – и дэйлор в дорогих одеждах, красивый, холеный… Слишком велика разница, а? – она лукаво подмигнула и с улыбкой продолжила:

– Он несколько мгновений просто рассматривал меня, а я никак не могла решить, что делать – то ли броситься в ноги, то ли дать деру… В конце концов, кто знает, что на уме у этого престранного незнакомца? И вдруг, глядя на меня, он улыбнулся. И спросил:

«Как тебя зовут, девушка?»

Я ответила, недоумевая, к чему подобные расспросы.

«Красивое имя», – помолчав, сказал он, – «я знаю, ты недавно покинула кокон, и тебя ничего здесь не держит. Согласна ли ты последовать за мной?»

Наверное, в тот миг у меня был совершенно глупый вид, потому что дэйлор хитро улыбнулся, наклонился – и протянул мне руку. Мне ничего не оставалось, как поспешно вытереть свою о штаны… На удивление, пальцы незнакомца оказались крепкими, мозолистыми, словно у низкорожденного.

«Но кто вы?» – я все еще не совсем понимала…

«Я мастер из Гнезда куниц», – последовал ответ, – «согласна ли ты стать одной из нас?»

Так я и ушла из дому. У меня впервые в жизни была хорошая одежда. А самое главное – у меня был учитель, который рассказывал мне уйму занятных вещей. Таких, что я только рот разевала и глазами моргала… Ведь я не имела ни малейшего понятия о камнях портала, и о лесных коридорах…

А потом мы прибыли в Гнездо. Там уже собирались и другие мастера с учениками. Мастера ведь берут не кого попало, а выбирают из только что покинувших кокон дэйлор самых подходящих. Как они это делают – ведомо лишь духам Предков. Мне оставалось только радоваться, что выбор мастера пал на меня.

Затем… Нас учили. Долго, пять зим. Пять зим непрерывных занятий – чтобы в итоге выпустить на волю свободными воинами. Еще два года я была в группе лазутчиков – мы выведывали, что там творится, в людских землях. Иной раз вредили – то мост обрушим под караваном, то скотину потравим… но я не сомневалась в том, что все это правильно. Чего их, людей, жалеть? И без того они оттеснили дэйлор с исконных земель!

Ну, все и катилось так вот – до тех пор, пока я не провинилась. Не смогла человека убить, вернее, добить – он ранен был. Умолял – не надо, не убивай… Вот и дрогнула рука… Как думаешь, это большой позор для воина – не суметь добить противника?

И она вопрошающе поглядела на него.

Шениор покачал головой. Как же мало он знает о мире!

Не думал, что люди и дэйлор – враги. Худой мир – лучше войны… Дэйлор слишком малочисленны, чтобы идти на империю, где, судя по словам Миртс, людей расплодилось видимо-невидимо. А люди…

Память Предков шевельнулась неожиданно, ожила, потянулась мягкими щупальцами к сознанию.

…А люди пытались дважды войти в Дэйлорон. Было это давно… В первый раз – даже не армия, а просто объединенные племена, настоящее людское море, перехлестнулось через границу. Но тогда и народ дэйлор был куда более многочисленным, и магия… Магия была сильна. Людей встретили лучники, притаившиеся среди родных деревьев, чародеи, превращающие самую обычную траву в отравленные шипы… Армия начала таять столь стремительно, что вожди, не дожидаясь полного истребления воинов, повернули обратно, и долгое время после этого на границах Дэйлорона царил мир.

В те далекие времена дэйлор, владеющие Силой, словно предвидя исход магии, соорудили камни порталов. Никто так и не узнал, как им удалось оплести весь Дэйлорон сетью тоннелей сквозь пространство – но порталы работали. А магия постепенно исчезала…

Люди, словно почуяв беду дэйлор, снова зашевелились. Жадные князья юга, еще до эпохи Империи, попробовали подобраться к непокоренной в прошлом земле. Итогом этой попытки явилась Огневая долина.

Последовало еще несколько десятилетий покоя.

Затем еще одну попытку предпринял император, один из основателей династии владык. Вот тогда-то и пригодились камни порталов: призрачные воины-дэйлор, внезапно появляющиеся и исчезающие, отравленные стрелы, зачарованные деревья-стражи… Людская волна схлынула, умыв зелень кровью.

И снова побежали годы, складываясь в десятилетия, а они, в свою очередь, в века. Магия дэйлор уходила, словно переливаясь в руки людские. Торговля, несмотря на застарелую неприязнь, еще кое-как велась – ведь именно в Дэйлороне земля рождала больше всего золота, так ценимого людьми. А в предгорьях… Там порода словно выталкивала на поверхность искрящиеся измруды, кровавые рубины и сапфиры, похожие на кусочки неба, завязнувшие в земле.

Потом и этот последний мостик между людьми и странным лесным народом обрушился. Не сразу, но постепенно, словно подтачиваемый жуками-короедами.

Шениор заморгал, пытаясь отогнать навязчивые видения, яркие, почти как реальность. И вспомнил рыжеволосых сестер.

Да, он точно помнил, что они кормили его и поили. А одна – запах которой он не забудет никогда – даже пела ему песни, смысла которых он не понимал. Как, впрочем, не понимал ни слова из того, о чем они говорили.

Спи, мой малыш…

Почему же они не убили его, дэйлор?

– Мне кажется, что для воина не зазорно пощадить поверженного врага, – пробормотал Шениор.

Миртс только передернула плечами.

– Твоими устами глаголет мудрость Дэйлорона, принц. Жаль только, что наш капитан так не думал. Вот и разжаловали меня в стражи. Так еще два года прошло… А потом и ты появился.

Они шли и шли.

– Расскажи мне о людях, – попросил он Миртс, – какие они?

– Большей частью – премерзкие создания, – не моргнув глазом, ответствовала дэйлор, – встречаются, правда, особи, чьи помыслы чисты, и руки тоже. Но это бывает ох как редко!

– Меня подобрали женщины, а одна из них ухаживала за мной, пока я не покинул кокон, – пробормотал Шениор, – как думаешь, они были… хорошими?

Миртс присвистнула.

– Да они были не то что хорошими… Если они и в самом деле заботились о тебе, то их, иначе как чокнутыми, и не назовешь! Я вообще удивляюсь, почему твою личиночью голову не разбили камнем, а тельце не выбросили в канаву.

– А что, такое бывало? – Шениор не стал скрывать свое удивление.

Миртс усмехнулась. И ударилась в пространные объяснения того, как люди поступают с дэйлор, если те попадаются им под руку. А он слушал, слушал… И не мог поверить.

– Вот так и живем, – заключила девушка, – ни мир, ни война. Но если кто кому попадется – пощады не будет.

Шениор промолчал. Перед глазами стояло красивое лицо, обрамленное тяжелой темно-рыжей волной. И, как ни странно, еще сохранились воспоминания о тепле рук…

– Хочешь, начнем учить людское наречие? – спросила Миртс, – оно похоже на наш язык. Все родовитые дэйлор знают его, и тебе тоже не помешает. Вообще, я где-то слышала, что люди и дэйлор были созданы Творцом почти одновременно. Сперва люди, потом – дэйлор… И слова он дал им одни и те же. Только поселил врозь, далеко друг от друга, на разных краях мира – и стали народы говорить по-разному…

– А ты наречие в Гнезде выучила?

– Ага, – протянула она, – не забывай, я же лазутчица. Хоть и бывшая.

…Учение пошло легко. То ли потому, что голова Шениора еще не была отягощена другими познаниями, и все новое легко укладывалось в памяти, то ли потому, что уже слышал раньше этот язык. Миртс только диву давалась и чистосердечно радовалась его успехам.

К концу четвертого дня пути они вышли на предгорье. Лес закончился.

– Во-он, смотри, – Миртс указала пальцем куда-то вдаль, в сизую дымку, – Гнездо там. Мы почти пришли.

* * *

Шениор невольно замер, едва веря своим глазам. Прежде не видев гор, он и предположить не мог – что это за зрелище. Край неба еще полыхал костром заката. Отблески ложились на белоснежные башни облаков, окрашивая их в бледно-розовый цвет, делая похожими на раскрытые раковины, что рождают самый ценный, белый жемчуг. А выше небо полнилось синевой подступающей ночи – и там, в недостижимой вышине, сверкали белизной заснеженные пики гор.

– Идем дальше? – осторожно спросил Миртс, заглядывая ему в лицо.

Шениор вздрогнул, и, неохотно оторвавшись от созерцания волшебной красоты гор, повернулся к Миртс.

– Да, разумеется. Когда мы будем у Гнезда?

Девушка пожала плечами.

– К полуночи доберемся до первой заставы. А там уж совсем немного останется…

Они двинулись дальше, невзирая на усталость и подкравшийся незаметно голод. Зачем останавливаться, когда до намеченной цели осталось чуть-чуть?

Медленно, но неотвратимо подступали сумерки; пожар у кромки неба почти погас, только лиловая полоска напоминала о том, что солнце отправилось в свои подземные чертоги. Шли молча, и каждый думал о своем.

Шениор никак не мог отделаться от воспоминаний об единственном человеке в своей жизни, о той странной зеленоглазой женщине. Он вновь переживал сон, который привиделся ему в темнице – и в душе росла тревога. Дэйлор чувствовал, что с той человеческой женщиной, заменившей ему мать, стряслось что-то нехорошее, и причиной происшедшему был он сам. Шениор и сам толком не знал, почему в нем растет эта уверенность, ведь память предков тут была не при чем – но доверял своим чувствам.

Поэтому дэйлор принял решение, что обязательно разыщет ее, затерянную в этом огромном мире, и поможет, чего бы это ни стоило и… чтобы ни говорили об отношениях дэйлор и людей.

А о чем думала Миртс – было неведомо.

На небе зажигались первые звезды, возвращая Шениора к первому воспоминанию. Тогда… он лежал среди развороченного кокона и смотрел на небо, и не было ничего прекраснее бесконечного черного купола, застывшего над миром опрокинутой чашей. И каким же прекрасным казался тогда Шениору мир, для которого он был рожден!

…Рука Миртс легла на локоть.

– Стой. Мы уже подошли к заставе. Если не хочешь, чтобы тебя истыкали стрелами, лучше подожди.

Шениор послушно остановился, понимая, что эта девушка куда как лучше его знает что делать.

Она сама пошла вперед, по тонкой тропке, ползущей меж двух кусков скалы, давным-давно отколовшихся и упавших сюда. Подняв вверх руки, крикнула:

– Куница возвращается в гнездо! Не стреляйте!

Молчание в ответ. Затем, спустя несколько тягостных мгновений, из-за камней раздался голос:

– Мы узнали тебя, Лунный Цветок. Ты можешь пройти. Но тот, кто с тобой, должен повернуть обратно, ибо встретит на этой тропе свою гибель.

– Он идет со мной! Этот дэйлор ищет убежища, а всем известно, что нет лучше убежища, чем Гнездо.

– Мы не укрываем преступников. И тебе, Лунный Цветок, не следует забывать об этом, – теперь в голосе звучало легкое презрение.

– Это не преступник! – Миртс досадливо топнула каблучком, – я хочу просить Старшего говорить с нами и думаю, что Старший позволит этому воину оставаться у куниц столько, сколько он сочтет нужным!

– Я не получал никаких распоряжений на этот случай, – донеслось из-за камня.

Миртс обернулась и развела руками – мол, ничего не выходит.

Тут не выдержал Шениор.

Медленно пошел вперед. Сию же секунду мимо просвистела стрела, пригладив волосы на макушке – пущенная скорее для предупреждения. Ибо те, кто скрывался за камнем, вряд ли промахнулись бы.

– Миртс говорит правду, – крикнул он, – я не преступник. Я не сделал ничего дурного! Но должен скрываться, потому что моей смерти хочет правитель Дэйлорона. Мое имя – Шениор д’Амес. Если вам оно о чем-нибудь говорит, конечно. И я прошел Испытание Поющим озером, чтобы доказать правдивость своих притязаний на это имя.

Он остановился рядом с Миртс; в потемках ее лицо белело, как мрамор.

– Стойте там, где стоите, – вновь прозвучал голос, – я должен посовещаться…

Миртс повернулась к Шениору, молча подмигнула – и неожиданно пожала ему пальцы. Подбадривая, поддерживая. Шепнула:

– Сейчас Зоркий Лис будет говорить со Старшим через камень Видения… Надеюсь, что тебя пропустят.

– Я тоже надеюсь, – выдохнул он.

Медленно, мучительно медленно текло время. Шениор, до рези в глазах вглядываясь в глыбы, нависшие над самой тропой, гадал, какое же решение примет Старший. Если пропустят – будет хорошо. А если нет… Что тогда ему останется делать? Жить, как дикому зверю, в лесной чаще, годами скрываясь от соплеменников? Или попытаться слиться с низкорожденными, чтобы спасти свою шкуру? Или же… как лазутчику, отправиться в земли людские, чтобы служить своей земле?

Вдруг Шениора охватил страх. А не сделал ли он роковой ошибки, открыв свое имя?.. Не отправят ли его, связанного, обратно к королю Селлинору и лорду Каннеусу?

Теплое дуновение в лицо.

Не беспокойся… не беспокойся. Воин должен быть воином, а король – королем. Надо только выждать…

– Тебя одолевают сомнения, Шениор, и это правильно. Дэйлор, умеющий думать, должен сомневаться.

К ним по тропинке неспешно двигалась высокая, сухощавая фигура. В темноте трудно было различить что-либо – только белели лицо, волосы и кисти рук.

Миртс ойкнула и бухнулась на колени.

– Но так же ты должен знать, что куницы служат не королю, но Дэйлорону, Земле-на-которую-смотрят-звезды. Короли – прах на стопах времени. И нет ничего ценнее, чем жизни дэйлор.

Незнакомец подошел и остановился в двух шагах от замершего Шениора, так, что даже ночной мрак не мешал разглядеть его лицо. Надо сказать, лицо это было особенным.

Дэйлор стареют медленно, век их дольше, чем людской. И лица дэйлор до последнего часа не обезображивает время – только глубже становятся тонкие морщинки, словно выдавливаемые в податливом гипсе умелой рукой.

Шениор смотрел на стоящего перед ним дэйлор, тщась хотя бы приблизительно определить его возраст. Волосы, заплетенные сложным узором, были белы, как пики гор – но лицо оставалось гладким, словно мастерски вылепленная и отполированная маска.

Шениор судорожно сглотнул. Чем дольше он взирал на дэйлор, тем острее становилось ощущение опасности… Она словно волнами исходила от незнакомца, неприятно щекотала ледяным когтем затылок, сжимала скользкой рукой сердце…

Что же в нем было не так? Высокий красивый лоб, тонкий нос, жесткая складка губ, твердая линия подбородка – гармоничное сочетание, красноречиво говорящее о внутренней силе и мудрости… Ничего пугающего или отталкивающего, скорее, наоборот.

И внезапно Шениор понял, что же его так смутило. Глаза! О, эти глаза были очень странными, не такими, как у прочих детей Дэйлорона. Не черными агатами, но сияющими сапфирами, отражающими свет звезд, под капризным разлетом черных бровей.

Седовласый дэйлор улыбнулся – дружелюбно, располагающе.

А Шениор ощутил, как зашевелились на затылке волосы.

«N’tahe… Вампир! Великие звезды… Дэйлор, ставший вампиром!»

Собственно, Шениор и сам толком не знал, откуда пришла эта мысль, ибо никогда раньше не встречал представителей народа Зла. Но за дни, проведенные после выхода из кокона, уже привык, что память предков живет в нем самом, просыпаясь время от времени, подбрасывая рассудку то, чего сам Шениор никогда не встречал – но, уж конечно, встречали те, кто жил до него.

Дэйлор невольно отшатнулся, отчего улыбка вампира стала еще шире. Сапфировые глаза чуть прищурились; чудовище испытывающе, с любопытством взирало на мальчишку, провозгласившего себя наследником короны…

И вдруг, словно вмиг потеряв всякий интерес к Шениору, вампир повернулся к коленопреклоненной Миртс.

– Ты правильно поступила, Лунный Цветок. Я всегда считал тебя одной из самых способных.

Шениор вздрогнул, когда белые тонкие пальцы легли на голову Миртс, в иссиня-черной ее шевелюре походя на бледных червей. Плечи девушки затряслись.

– Мне говорили о том, что ты сделала. Вернее о том, чего ты не сделала. Я доволен. Поднимись. Разве пристало кунице стоять на коленях? Разве этому я учил вас?

Всхлипнув, она поднялась на ноги.

– Старший… Благодарю… тебя за прощение…

Шениор не поверил собственным ушам. Старший? Старший в гнезде куниц – вампир?!! Происходящее показалось ему какой-то несуразицей. Разве не должны дэйлор истреблять народ Зла?

– Здесь нечего прощать, – заметил Старший, – вы приняты в Гнездо и пробудете там столько, сколько сочтете нужным. К тому же, – тут он внимательно посмотрел на Шениора, – мне любопытно, как остался в живых наследник дома д’Амес. Я отследил в свое время всплеск Силы, которым погибающая мать отправила его за пределы наших земель, но я и предположить не мог, что личинка выживет. Я рассчитываю на увлекательную беседу, ваше высочество.

Окончательно растерявшись, Шениор кивнул. Сапфировые глаза и полированная маска-лицо внушали непреодолимый страх перед Злом. Страх, который гордость заставляла скрывать, но получалось из рук вон плохо.

– Тогда – добро пожаловать.

Глава 4 Колодец Памяти

Поющее Озеро молчало. Порой Селлинору д’Кташин начинало казаться, что все легенды, когда-либо слышанные им об озере – чистая правда, и что оно, зная истину, на самом деле лишило своей доброй воли и короля, взошедшего на трон по мертвому телу кровного родича, и само королевство.

Даже лунный цветок, как мерещилось Селлинору, не светился так же ярко, как во время правления законного монарха, Кейлора д’Амес.

И сердито, будто осуждающе, шептались между собой гиганты-ели, что спускались почти вплотную к черному зеркалу воды.

Селлинор захлопнул окно – да так, что разноцветные стеклышки испуганно звякнули в раме, прошелся по кабинету, раздраженно теребя жемчужную запонку.

…Никто не знал, что случилось на Озере в ту ночь, когда дэйлор, явившийся голым в свою страну и объявивший себя наследником дома д’Амес, должен был пройти Испытание. Селлинор не сомневался в своем министре, не сомневался он и в тех мерзавцах, которых лорд Каннеус избрал для выполнения столь ответственного мероприятия – и что в итоге? Мальчишка, живой или мертвый, исчез. Остались только два бездыханных тела у воды, принадлежащих тем самым дэйлор, которые должны были лишить Шениора жизни.

Теперь… Если Шениор был жив, то по-прежнему своим существованием грозил власти д’Кташин, а, соответственно, и тому, на что решился король.

Если же он был мертв…

Так или иначе, оставался нерешенным вопрос – куда исчезло тело и кто (и с какой целью?) его похитил.

Селлинор терялся в догадках. Он даже подумал о том, а не отправить ли гонца в Гнездо куниц с требованием выдать самозванца, хоть и был бы этот ход подобен тыканью копьем в стог сена, в котором может быть кто-то спрятался, но вовремя опомнился. Норл д’Эвери, при всем его могуществе, никогда не вмешивался в дворцовые интриги, предпочитая нянчиться со способными дэйлор, из которых получались отличные воины, слуги Дэйлорона. Требование о выдаче мальчишки могло оскорбить Старшего, а Селлинор подозревал, что этого лучше не делать. Кто знает, на что способен взбешенный n’tahe?

Каннеус, конечно же, предпочел выслать несколько отрядов в погоню с приказом «живых не брать», но – все безрезультатно.

Шениор д’Амес словно в воду канул.

«Почему ты молчишь? Где мальчишка?» – без конца вопрошал король у своей земли, но голос Дэйлорона молчал.

Каннеус же раздражающе бубнил, что, мол, нет большой беды в том, что Шениор исчез. Даже если он и жив, корона, мол, уже принадлежит Селлинору.

«Как ты не понимаешь, дурак», – процедил тогда владыка Дэйлорона, – «король должен быть один! Когда появляется второй король, власть первого уже не та, что раньше… Зачем мне нужно столь шаткое равновесие? Этот дэйлор должен умереть, будь он король или сумасшедший! Но я – тьма мне на голову – для меня было так важно знать правду!»

* * *

…Двенадцать министров сидели за столом Совета – двенадцать стариков, сморщенных, как сушеные грибы. Содержимое их черепов, по мнению Императора, находилось примерно в том же состоянии, что и тела. Квентис ничуть не удивился бы, если бы, заглянув в ухо одному из своих преданных помощников в трудном деле правления, увидел бы там раскинувшего свои невесомые сети паука-крестовика. Самый младший из министров, граф Энкский, был всего лишь на пятнадцать лет старше отца Квентиса, уже упокоившегося в садах Хаттара. Самый старший… Император боялся даже предположить, сколько лет топчет старик коридоры дворца. Ходили упорные слухи, что герцог Ашалий служил еще деду Квентиса. Годы и болезни сделали министра скрюченным и сухим, как лист, который дерево забыло стряхнуть по осени, и который чудом продержался на ветке до весны. И не торопился Хаттар Всеобъемлющий призвать к себе это жалкое подобие человека, и продолжал министр бодро шаркать мягкими туфлями по мраморному полу императорского дворца.

«В то время как отец мой давно покинул этот мир», – мрачно подумал Квентис, окидывая взглядом своих министров, собравшихся на совет.

Двенадцать пар выцветших и близоруких глаз настороженно следили за ним. Они казались Квентису липкими и неприятными, как паутина, да, к тому же, еще и неприязненными. Иной раз ему казалось, что министры просто-напросто завидуют ему, такому молодому и сильному, тогда как их время осталось в далеком прошлом. Но прикажи он министрам закрывать глаза во время Совета – в тот же день всему двору станет известно, что Император сошел с ума. Посему Квентис только скрежетал зубами и старался избавиться от мерзкого ощущения липнущей к коже паутины.

– Итак, мои верные подданные, что вы скажете? – он улыбнулся, внимательно наблюдая за лицами стариков.

А на их сморщенных физиономиях застыло презабавнейшее выражение, словно они только что разжевали какую-то кисло-горькую гадость, которую и выплюнуть нельзя – и проглотить невозможно.

Первым, как ни странно, опомнился герцог Ашалий. Он пожевал сморщенными губами, собираясь с мыслями, а затем рек:

– Что ж… Ваше Величество… Видит Хаттар, мы всего лишь Ваши министры, коих оставил вам ваш венценосный отец, дабы мы, со своим опытом, уберегли вас от… мм… необдуманных поступков. Еще скажу, что начинал я служить Вашему деду, совсем еще желторотым юнцом, и служил отцу Вашему, когда он стал Императором. Он был по молодости такой же непоседа, Ваше Величество, как и Вы. Но он смолоду был мудрым – потому что прислушивался к тому, что говорили ему мы, министры. Я от всего сердца желал бы, чтобы вы последовали по стопам своего отца…

– Я бы хотел услышать что-нибудь более конкретное, – перебил Квентис, – я огласил свое решение, и хочу услышать от вас слова одобрения. И вовсе не желаю слушать проповеди! Для этого есть жрецы Хаттара, и я, как праведный сын Неба, каждые семь дней посещаю Храм.

Герцог Ашалий закрыл рот и, с видом оскорбленного достоинства, уставился в стол, будто вдруг увидел там нечто интересное.

Вторым слово взял… Квентис даже не помнил, как звали этого неприметного лысого старикана в извечно серых тряпках.

– Ваше Величество, – он поднялся, – Ваше Величество… Но это, как мне кажется, неразумный шаг. Уверен, что любой из нас придерживается такого же мнения! Гнать армию в Дэйлорон… Разве не знакомы вы с теми страшными историями, которые записаны были еще у истоков Империи? Разве не помните вы те страшные битвы, где таяли людские армии в неравной борьбе с проклятой нелюдью? Сама земля помогает им! Иначе – как еще возможно было внезапное появление и исчезновение тысяч воинов дэйлор?

– Я изучал хроники, – усмехнулся Квентис, – люди потерпели поражение, потому что вошли в лес. Если разбить армию Дэйлорона на открытой местности и заставить их короля подписать капитуляцию, то земли за Эйкарнасом присоединятся к Империи.

– Да, но… – это сказал уже самый молодой министр, граф Энкский, – они никогда не примут бой вне своих лесов!

Старики зашептались, стараясь незаметно поглядывать на Императора, и Квентису отчего-то стало смешно. Открыть им свои планы? Поразить стратегическим талантом?.. Он ухмыльнулся и покачал головой. Нет, конечно же нет. Зачем ему рассказывать обо всех своих секретах болтливым и бестолковым старикам, которым давно уже пора направиться в сады Хаттара? Он прибережет свои маленькие тайны при себе. Остальным вовсе необязательно знать подробности.

– Хаттар милостив, – жестко сказал Квентис, – я твердо уверен в том, что армия Дэйлорона примет решающее сражение. В этом наша удача, и в этом наша победа. Кроме того, я считаю, что нет нужды отправлять к Дэйлорону все войско – только лучшие легионы.

Он поднялся, расправил плечи.

– А теперь, мои верные подданные, я вас оставляю. Свое решение я объявил, и оспорить вы его уже не можете.

* * *

…Гнездо куниц разместилось в толще древней горы. Это была мешанина коридоров, залов, лестниц и келий будущих воинов Дэйлорона, хитросплетение лабиринтов: заблудишься – и до конца жизни будешь бродить среди безмолвных каменных стен.

Старший оставил Шениора и Миртс сразу же, как только закрыл портал, переложив заботу о гостях на двух молоденьких куниц, тоненьких, как тростинки и одинаково коротко остриженных – так что было не разобрать, кто это – девушки или юноши. Не разговаривая, знаками они пригласили следовать за собой, и отвели Шениора и Миртс в свободные кельи, расположенные друг напротив друга в коридоре, кажущемся бесконечным. Потом Шениор остался один – в небольшой, сухой и чистой комнате. Долго стоял, прислушиваясь – а не щелкнет ли закрываемый замок, но нет – никто и не подумал его запирать.

«Чувствуйте себя, как дома, ваше высочество,» – сказал на прощание Старший, и Шениору почудилась в его словах насмешка. Но лицо вампира было непроницаемо. Что можно прочесть по маске? Ровным счетом ничего…

Шениор взял со стола свечу, поднял ее повыше. Тусклый, подрагивающий свет озарил циновки на полу, что, вероятно, должно было служить постелью, полку на стене, где лежало несколько аккуратных свитков пергамента и табурет. Под столом дэйлор обнаружил глиняный сосуд, который ему оставили, должно быть, в качестве ночного горшка на первое время. Шениор усмехнулся. Все-таки занятная штука – память предков! Ведь никогда раньше не видел таких смешных пузатых кувшинов с двумя ручками по бокам – а откуда-то уже ведомо и название, и предназначение.

Дэйлор поставил свечу на стол, потянул на себя входную дверь – она легко поддалась. Значит, он не был здесь пленником… Шениор высунулся в коридор, поглядел в одну, в другую сторону – никого. Только темнота. Потом подумал о Миртс. Захотелось расспросить про Старшего, о том, давно ли вампир правит Гнездом, и как вообще такое стало возможным. Шениор на цыпочках пересек коридор и постучался в дверь кельи напротив.

– Кто там?

Голос Миртс звучал устало.

– Это я, Шениор. Можно войти?

Молчание.

– Нет. Утром поговорим. Иди спать, пожалуйста. Не нарушай порядков Гнезда.

Уж такого ответа Шениор никак не мог ожидать. Но, пожав плечами, он решил, что все-таки Миртс лучше знает, что можно делать в Гнезде куниц, а чего лучше не делать. Поэтому он вернулся к себе, лег на циновки и закрыл глаза.

Итак, невзирая ни на что, он остался жив. Не иначе, как по воле Дэйлорона. Но что делать дальше? Взять себе другое имя, забыть о том, кто ты – и стать обычным воином? Или выждать – и вернуться, чтобы править Дэйлороном? И Шениор пожалел, что ему даже не с кем посоветоваться. Память предков, прочно угнездившаяся в крови – это, безусловно, хорошо, без них он ничем бы не отличался от безмозглой личинки. Но как же не хватает тех знаний, что приходят только с годами! Да еще эти проклятые мысли о том, что не просто так умер король Дэйлорона, а что кто-то подсобил ему в этом. И тем самым лишил его, Шениора, всего… Кроме жизни – да и то по стечению обстоятельств…

«Знать бы, как все это было на самом деле,» – думал дэйлор, – «тогда, быть может, я бы сообразил, что делать дальше… как поступить правильно, как не сорваться в пропасть…»

И, даже если лорд Каннеус и нынешний король невиновны в смерти д’Амес, немудрено, что они захотели от него, Шениора, избавиться. А кому понравится, когда правишь ты себе спокойненько, и вдруг объявляется невесть откуда дэйлор, не просто объявляющий себя наследником короны – да еще и на самом деле оным являющийся!

«Может быть, и правда – забыть обо всем, и остаться здесь? На всю жизнь?»

Он мысленно оборвал себя, вспомнив, что уже наметил себе одно дельце за пределами Дэйлорона. Да, да, как он мог забыть? Женщина с теплыми глазами, с ласковыми, мягкими ладонями. Он помнил, она мурлыкала ему глупые песенки, в которых он не понимал ни слова, но от которых становилось хорошо и светло, как купала в корыте с теплой водой, а потом вытирала мягкой тряпочкой… что-то нехорошее случилось с ней, и ему следовало еще выяснить, что именно. И обязательно помочь, защитить – как когда-то она защищала крошечную серую личинку от всех опасностей мира…

Сон подкрался незаметно – и Шениор открыл глаза уже оттого, что в келье стало очень светло. Хитрая система зеркал в отверстиях на потолке – чего он не заметил ночью – позволяла солнцу беспрепятственно проникать в толщу горы.

В дверь осторожно постучали.

– Миртс?

– Тебя хочет видеть Старший. Я отведу тебя к нему.

Голос был мужской.

Шениор торопливо поднялся, мимолетом подумал о том, как это Старший бодрствует днем, когда в силу природы своей должен спать крепким сном.

Затем он долго шел вслед за высоким дэйлор, который двигался с грацией дикого зверя, пока не очутился у арки, завешенной темно-алыми шторами.

Провожатый коротко поклонился и, развернувшись, зашагал прочь, оставив Шениора наедине с бархатным водопадом, где кровавыми искрами играли солнечные лучи.

– Проходите, Ваше Высочество, – прозвучал насмешливый голос, чуть приглушенный разделявшей их преградой, – и, ради предков, не бойтесь вы меня так. Честное слово, смешно смотреть на это.

Шениор невольно улыбнулся. Да, он прав, этот Старший… Должно быть, действительно смешно смотреть на сына короля, который до дрожи в коленках боится вампиров, но изо всех сил старается этого не показывать. В то время как даже самая молоденькая куница знает, что Старший – это учитель и советчик, хозяин Гнезда…

Страх схлынул. Осталось только жгучее любопытство.

И дэйлор, решительно раздвинув шторы, шагнул вперед.

* * *

В комнате царил мягкий, золотистый сумрак – таким приятным освещение бывает в солнечный день в лесной чаще. Боковые стены были сплошь заставлены книжными полками; таинственно искрились надписи на корешках фолиантов. Посреди комнаты стоял великолепно сервированный стол, накрытый на двоих, у дальней стены – кушетка, на которой, закинув ногу на ногу, сидел Старший. Вампир был облачен в длинный стеганый кафтан приятного синего цвета и шаровары такого же цвета. На ногах – странные башмаки, без задников, но с уродливо загнутыми вверх носами.

В общем, дэйлор не увидел ничего страшного или отталкивающего.

Он остановился у порога и сдержанно поклонился. Кем бы ты ни был, хозяин есть хозяин – и ему надо выказать должное уважение.

Старший, в свою очередь, улыбнулся и ответил на поклон легким кивком.

– Прошу вас, присаживайтесь. Завтрак стынет, а вы, скорее всего, голодны.

Шениор бросил еще один взгляд на стол. И чего тут только не было! Запеченная птица, заяц, рассыпчатая каша, печенье, булочки, кувшины с вином… Рот наполнился слюной, а желудок умоляюще сжался в комок.

– Благодарю.

Шениор еще раз степенно кивнул и, с показной неторопливостью, уселся за стол. Поглядел на застывшую маску Старшего.

– Вы не составите мне компанию?

– Мне нравится ваше чувство юмора, ваше высочество. Что ж, пожалуй, я присоединюсь.

Он сел напротив, нетерпеливо побарабанил пальцами по столешнице, затем налил себе в бокал воды.

– Завтракайте, Ваше Высочество. Я не очень голоден. Если бы был голоден, ни за что не позвал бы вас…

Сапфировые глаза на миг подернулись багровой дымкой, но уже в следующий миг очистились, засверкали прозрачной глубиной.

Шениор уставился в пустую тарелку. Дурак, дурак… Надо же думать, что и кому говоришь! Стараясь не смотреть в бесстрастное лицо вампира, положил себе заячью грудинку, каши, и плеснул воды в бокал.

– Вас может интересовать вопрос, отчего я бодрствую сейчас, – с легкой усмешкой обронил Старший, – но такому старому n’tahe, как я, вовсе не обязательно спать днем. День отнимает наши силы, не более того.

Шениор проглотил кусок мяса. В желудке стало тепло и приятно.

– Я благодарен вам за то, что разрешили мне пожить здесь, – сказал он, – не знаю, что бы я делал… Куда бы пошел… Видно, я пришелся не ко двору… Вы ведь мне верите? Верите в то, что я действительно…

Улыбка сползла с лица Старшего.

– Разумеется, верю. Иначе вас бы не было здесь. И – поставьте себя на место нынешнего короля. Что бы вы делали на его месте?.. Но, хочу заметить, есть много способов исчезнуть, и Гнездо – далеко не единственный.

– Я не знаю, как мне правильно поступить, – пробормотал Шениор, краснея, – память предков со мной, но этого так мало! Я не знаю, что делать – бороться и мстить за отца, или стать кем-то другим, забыв свое имя?!!

Вампир качнул головой.

– В любом случае, вы еще слишком молоды и, простите, глупы, чтобы бороться и мстить. Такие вещи надо делать с умом, не то голова ваша будет красоваться на пике посреди дворцовой площади. И еще, Шениор, я не враг вам – невзирая на мое, так сказать, телесное состояние. Мне бы хотелось выслушать Вашу историю такой, какая она есть. Быть может, я смогу чем-то помочь. Хотя бы дать совет. Поверьте, за те восемьсот лет, что я уже прожил, мне довелось многое повидать…

Шениор едва не поперхнулся. Восемьсот лет… Да по сравнению с этим существом, он, дэйлор, кажется глупой букашкой-однодневкой!

– К тому же, еще следует доказать то, что отец ваш пал от руки убийцы. Сами-то вы в этом уверены?

Дэйлор покачал головой. Нет, не уверен. Ему говорили об этом, намекали… Но сам он не знал ровным счетом ничего. А знание предков пока молчало.

– Завтракайте, – промолвил Старший, – а потом мы побеседуем.

И, брезгливо морщась, отхлебнул воды.

…Старший не произнес ни слова, пока Шениор церемонно, стараясь не показывать, насколько был голоден, пережевывал великолепно приготовленное мясо, острое и тающее во рту. Когда завтрак был съеден, с холодной вежливостью поинтересовался:

– Не хотите ли вина, Ваше Высочество? Поверьте, в Гнезде делают превосходные вина, по старинным рецептам. Таких нет даже в королевских подвалах.

Шениор метнул на вампира подозрительный взгляд. Вино… Звучало заманчиво. Особенно если учесть, что ему никогда прежде не доводилось пробовать этот напиток. Но память – услужливая память предков – подсказывала, что в вине кроется нешуточная опасность. Утратить бдительность, заснуть… Тем самым давая опасному существу, сидящему напротив, великолепный шанс.

Он снова почувствовал на себе пристальный, оценивающий взгляд Старшего. Мотнул головой.

– Нет. Я, пожалуй, обойдусь без вина.

– Как пожелаете, – пожал плечами вампир и ухмыльнулся, – Вы все еще боитесь меня? Право же, не стоит. Я не питаюсь дэйлор. Да и – поверьте – после того, как возраст мой перевалил за половину тысячелетия – жажда крови поутихла.

Шениора так и подмывало спросить – а чем же питается Старший Гнезда куниц, но он вовремя опомнился и промолчал.

– Расскажите мне свою историю, Шениор, – почти промурлыкал вампир, опираясь на стол локтями и кладя подбородок на сцепленные пальцы – тонкие и белые, куда более похожие на пальцы ученого мага, нежели воина. Дэйлор обратил внимание, что ногти Старшего – длинные и острые – загибались, как когти хищного зверя.

– Расскажите все, что помните. Мне жутко любопытно, как смогла выжить беззащитная личинка. Видите ли, я слишком долго жил – и усомнился в воле Дэйлорона.

– Я мало что могу рассказать о том времени, когда был личинкой. Только обрывки… Которые я не могу сопоставить друг с другом.

– Обрывки? Что ж… Со временем вы их склеите в одну картину, Ваше высочество. Рассказывайте, я весь внимание.

И Шениор начал рассказ. Он поведал обо всем, о чем мог сказать хотя бы слово – и о болотной ночнице, и о ведьмах, особенно о той, что нянчилась с ним… О том, как в безумии шел в Дэйлорон, подчиняясь Зову родной земли, и о том, какой прием его ожидал. Долго и подробно рассказывал о снах в подземелье, и о том, что видел и чувствовал в глубине Поющего Озера…

– Как занятно, – пробормотал вампир, потирая гладкий подбородок, – похоже, что Дэйлорон и в самом деле благоволит к молодому д’Амес. Да еще и Поющее Озеро… Моя вера почти покинула меня, но теперь, быть может, она вернется.

Он неторопливо встал из-за стола, прошелся по комнате. Затем, остановившись и глядя куда-то в стену, сросил:

– Так чего же вы хотите, Ваше Высочество?

Шениор моргнул.

– Извините, я не совсем понимаю…

– По-моему, я достаточно ясно выразился, – вампир медленно повернулся, – чего вы хотите от этой жизни? Множество дорог расстилаются перед Вами, Шениор, и – хоть Вам и кажется, что Вас загнали в угол – на самом деле вы можете шагать по любой из них. Часть дорог ведут через месть и царствование, через войны и победы – а часть – через мирную, спокойную жизнь, о которой не будет знать никто, кроме Вас, вашей избранницы и ваших потомков до третьего колена. Чего вы хотите?

Дэйлор в замешательстве смотрел на Старшего – его лицо уже не напоминало гладкую гипсовую маску; по нему, как облака по отражению неба в воде, пробегали гнев, печаль и страдание…

– Я… я не знаю, – выдохнул Шениор, – я слишком мало еще жил, чтобы принять верное решение.

В ярких глазах вампира что-то подозрительно блеснуло.

– И вам не у кого спросить совета, верно?

Шениор вздохнул.

– Если мой отец, король Дэйлорона, и впрямь был подло убит, моя кровь велит мне найти и наказать убийцу. Ибо – до того момента, как жизнь покинет презренное тело убийцы, дух моего отца не найдет покоя…

– Что за чушь! – фыркнул Старший, – кто вам сказал это? Дух Вашего отца уже давно пребывает с предками. Кстати, Шениор, скажите-ка мне – что вас злит больше: то, что вы остались без вашей семьи, без родных, или то, что вы могли иметь все – но теперь не имеете ничего? Кроме того, вы еще не можете утверждать, что отец ваш был убит, не так ли?

Шениор уже открыл рот, чтобы ответить, но оборвал себя на полуслове и замолчал. Восьмисотлетний вампир с легкостью читал все его мысли и чувства, даже те, которые он и сам понимал не до конца.

А на самом-то деле… Старший был прав, несомненно прав! Нет, Шениор не злился на судьбу, лишившую его всего… Но все же – оставался на донышке души горький, неприятный осадок. Это было похоже на досаду. В то время как он, Шениор, мог иметь все – он не имел ровным счетом ничего, кроме собственной жизни…

– Я бы многое отдал, чтобы узнать правду… – наконец вымолвил он, не понимая глаз. И тут же пожалел об этом, потому что это здорово разозлило вампира.

– Многое? Что именно? Да и что вы можете отдать, глупец, кроме Вашей никчемной жизни?

– Да, у меня и вправду ничего нет, – выдохнул Шениор, – но я бы…

– Молчите! Молчите, несчастный, – прошипел Старший.

Встряхнув седой головой, он принялся мерить шагами комнату. Затем обронил:

– Наш разговор ни к чему хорошему не приведет, Шениор. Я бы предложил Вам жить здесь спокойно, забыв о том, кто вы – хотя бы на время, пока научитесь держать оружие в руках… А потом воля ваша. Можете хоть весь дворец по камушкам разнести. Если будете уверены в своей правоте.

Дэйлор поднялся из-за стола. И в самом деле, какой-то глупый, никчемный разговор у них получался. А ведь, направляясь к Старшему, он так надеялся услышать хоть что-нибудь полезное для себя… Стараясь ничем не выдать легкого разочарования, Шениор чуть поклонился.

– Благодарю за завтрак, Старший. Надеюсь, что не сильно разочаровал вас своей наивностью и глупостью.

Губы вампира дрогнули, растянулись в вежливой, но холодной улыбке.

– Вы не разочаровали меня, Ваше высочество. Вы молоды – а это прекрасно. Вы еще видите синеву неба и зелень крон. Я лично буду учить вас, и, надеюсь, со временем вы сделаете верный выбор.

* * *

Тяжелые шторы опустились, и Шениор остался предоставленным самому себе. Тот дэйлор, что привел его в покои Старшего, куда-то исчез, и по близости не оказалось никого, кто мог бы показать, в какой из коридоров направиться. Слегка помявшись, Шениор уже хотел вернуться к вампиру и спросить дорогу к своей келье, но передумал. Не хотелось лишний раз тревожить древнее Зло.

Потому Шениор пошел наугад. В конце концов, ему обязательно попадется хоть кто-нибудь, у кого можно будет спросить дорогу к кельям учеников.

Ярко светило солнце; золотистыми искрами переливались вкрапления слюды. Из головы не шел странный разговор со Старшим. Почему он так разозлился, когда Шениор обмолвился о том, что отдал бы все за познание истины? Быть может, на его, вампирий взгляд, не так уж и важно знать правду? И что тогда важно?..

Шениор покачал головой. После разговора остался неприятный осадок на душе. Было непонятно, то ли вампир в открытую насмехается над молодым дэйлор, то ли имеет какие-то тайные помыслы относительно его дальнейшей судьбы.

Совсем некстати Шениор вспомнил о том, как смотрела на Старшего Миртс, когда он встретил их на горной тропе. Тогда ее взгляд сочился благоговением и странной, необъяснимой нежностью. И – хоть Шениор и не успел повидать много за свою недолгую жизнь – но не мог не заметить, что так она никогда не смотрела ни на одного воина.

Дэйлор хмыкнул. Все это, конечно же, было более чем странно. Что могло быть общего у столь разных созданий? Миртс – опытный воин, Старшего и дэйлор-то не назовешь… Он тряхнул головой, словно пытаясь отогнать противные, липкие мыслишки.

Пусть себе. Ему-то должно быть все равно.

Коридоры, бесконечные коридоры вились, переплетались в сложном узоре, и Шениор поймал себя на том, что вот уже с пол часа бредет в неизвестном направлении, так никого и не встретив на своем пути. По позвоночнику потянуло неприятным холодком – а что, если он заблудился и никогда не выберется из лабиринта? Он остановился, осмотрелся. Место было хоженое – вот оброненный кем-то клочок пергамента, вот царапина, оставленная на стене металлическим предметом… И все же… Почему до сих пор ему не встретилось ни одного ученика?

Утерев пот, внезапно выступивший на лбу, Шениор повернулся и зашагал обратно, стараясь переходить в те коридоры, откуда, как ему казалось, он до этого выходил.

Но, как известно, если идти по незнакомому месту в обратном направлении, все кажется слегка другим, чем до этого.

И еще спустя четверть часа, дэйлор пришел к крайне неутешительному выводу. Сомнений не было – он заплутал в лабиринтах Гнезда.

– Нарочно, что ли, он меня одного выпустил? – пробормотал Шениор, думая о том, что нынешнее его положение вполне могло позабавить Старшего.

Он нерешительно переминался с ноги на ногу, осматриваясь, в надежде увидеть или услышать хоть какие-нибудь признаки присутствия дэйлор.

Но вокруг по-прежнему не было ни души. Только коридоры, коридоры… На миг у Шениора даже возникло неприятное ощущение, что каменные стены безмолвно следят за ним тысячью глаз, наблюдают, выжидают… Между лопаток появилось неприятное покалывание, словно и правда кто-то стоял сзади и беззастенчиво пялился на Шениора.

Дэйлор передернул плечами, обернулся. Конечно же, сзади никого не было – померещилось.

– Э-эй! Есть кто живой?

Он крикнул просто так, особо не надеясь на ответ, потому что не мог придумать ничего лучше – и – о чудо! Из крайнего коридора донеслось в ответ:

– Э-эй!.. Кто?!!

Никак не ожидавший такого поворота дел Шениор едва не запрыгал на месте от радости.

– Я иду! – крикнул он, – не уходите!

Молчание в ответ.

Не раздумывая более ни минуты, дэйлор пошел, потом побежал по узкому тоннелю, расцвеченному веселыми солнечными зайчиками.

Спустился, перепрыгивая через ступеньку, по пологой лестнице – и уперся в бронзовую решетчатую дверь, перекрывшую проход. Дальше тоннель был почти не освещен.

«Верно, я свернул не туда – и проскочил коридор, где кто-то был», – подумал Шениор, в растерянности теребя бронзовый завиток, – а это, пожалуй, граница Гнезда…

Дверь была не заперта, но Шениор вовсе не стремился уйти из освещенного коридора.

«Да, здорово же я заплутал…»

Он покачал головой и повернулся, чтобы идти обратно. И вдруг…

– Шениор! Шениор д’Амес!

Голос, назвавший его имя, был женским, ласкающим слух так же, как бархат ласкает кожу…

– Миртс? Это ты? – крикнул он в ответ, но тут же обругал себя последним дураком. Откуда здесь быть Миртс? Да и голос не ее… Но, кроме нее и Старшего – кто еще может знать здесь его имя?

– Кто ты? – торопливо спросил он, – откуда меня знаешь?

Вздох. Пожалуй, так мог вздыхать терпеливый учитель, в сотый раз что-то объясняя нерадивому ученику.

– Я знаю всех дэйлор. Я знаю их прошлое и чувствую настоящее.

Шениор, прищурившись, смотрел сквозь решетку в темный коридор. Там никого не было – и, тем не менее, кто-то беседовал с ним. Страх задел холодным коготком сознание, заставляя насторожиться. Что же за тварь сидит в потемках?..

– А почему я тебя не вижу? – слегка охрипшим голосом промямлил Шениор, – покажись, если можешь!

Мрак хихикнул – звонко, весело.

– Как я могу тебе показаться, если я – колодец? Колодец памяти всех дэйлор?

Шениору показалось, что над ним просто-напросто подсмеиваются. Кровь поколений королей ударила в голову.

– Кто бы ты ни была, шутки твои недостойны!

И, уже не думая о том, как найти дорогу в жилую часть лабиринта, круто повернулся на каблуках, твердо вознамерившись уйти.

– Шениор! Шениор д’Амес! Я знаю, что тебя интересует, как умер владыка Кейлор, твой отец…

Дэйлор замер на месте.

Нежный, дразнящий смех за спиной.

– Откуда тебе это известно? Говори!

– Ты сам можешь увидеть и почувствовать… Если заглянешь в воду…

«Я схожу с ума, не иначе», – мелькнуло в голове, – «только с безумцами разговаривают колодцы!»

Голос мягко шептал в уши:

– Многие отдали бы жизнь, чтобы заглянуть в темную воду времени…

Шениор взялся за решетку, намереваясь открыть ее – но помедлил. Итак, на одной чаше весов – истина. Ответ на вопрос, как он, Шениор, наследник дома д’Амес и короны Дэйлорона, остался один-одинешенек в целом мире… Быть может, он узнает и о том, кому обязан плачевным своим положением. А на другой чаше…

– А с меня что возьмешь в качестве платы? – поинтересовался он.

– Одно прикосновение к твоей судьбе, Шениор, не больше, не меньше.

– А что это будет значить для меня? – Шениор хмуро вглядывался в сумрак, все еще пытаясь увидеть шутницу. Но, невзирая на всю невероятность происходящего, в душе росла странная уверенность в том, что по ту сторону решетки действительно нет никакой дэйлор – а поджидает нечто куда более могущественное… и страшное…

– Ты этого уже никогда не узнаешь. Иди же – и истина будет твоей.

Шениор помедлил еще немного. Несомненно, предложение было заманчивым. Но вот если бы он мог спросить совета – хоть у того же Старшего, хоть у памяти предков, которая вероломно оставляла его в самый неподходящий момент, хоть у Поющего озера… Но Память предков молчала, Поющее озеро – тоже, и он вновь остался один на один со своими сомнениями.

Вдруг дэйлор напрягся. А что, если все это – попытка заманить его в ловушку? И там, сокрытые густым мраком, его поджидают убийцы Каннеуса?

– Я отчего-то не доверяю тебе, – пробормотал он, обращаясь к невидимой собеседнице.

– И правильно делаете, Ваше Высочество.

Насмешливый, шелестящий голос. Голос старого вампира.

Шениор медленно обернулся: в трех шагах от него стоял Старший, и непонятно было, как он смог бесшумно появиться там. Лицо его показалось Шениору бледнее обычного; гладкий лоб пересекла глубокая складка. Глаза, необычные сапфировые глаза – подернуты багровой дымкой. N’tahe неподвижно стоял, скрестив на груди руки, и белые кисти, казалось, источали мягкое сияние на черном бархате длинного кафтана.

– Я не советую вам идти туда, – негромко произнес вампир, кивая на бронзовую решетку.

Шениор в замешательстве бросил взгляд на дверь. Дэйлор послышалось, что его невидимая собеседница тяжело вздохнула в потемках… Он снова повернулся к Старшему.

– Что там… Учитель?

– Колодец, – вампир скупо улыбнулся.

– Говорящий колодец?!!

– Да. Всего лишь колодец памяти. Не больше, но и не меньше.

Шениор затряс головой, пытаясь привести в порядок мысли. Он уже ничего не понимал – а в особенности того, каким образом колодец мог разговаривать.

– Но… Она сказала… сказала… что может открыть мне правду о гибели отца.

Старший прищурился, с интересом глядя на Шениора, как на забавную зверушку.

– А что просила взамен? Впрочем, не надо отвечать, я и сам знаю. Сдается мне, наш утренний разговор придется продолжить. Подойдите ко мне.

Дэйлор помедлил. Так и подмывало спросить – зачем? Древний страх, страх предков перед народом Зла, был слишком силен.

А в голове металась, билась в агонии мысль о том, что мгновение назад он мог узнать все. Но – не успел… Вряд ли выпадет второй случай, вряд ли Старший позволит ему еще раз побывать в этом коридоре.

Вампир раздраженно пожал плечами и сам шагнул к Шениору.

И когда пол исчез под ногами, а мириады ярких искр вспыхнули и рассыпались, слепя, дэйлор услышал вой, исполненный безысходной ярости, словно добыча ускользнула из-под самого носа безжалостного хищника.

* * *

Портал, открытый Старшим, выбросил их прямиком в келью Шениора.

– Садись, – коротко бросил вампир, позабыв о титулах, – садись и выслушай. Для твоего же блага.

Солнце ярко освещало келью, и было видно, как оно неприятно Старшему, как обжигает белую кожу, слепит сверкающие глаза. Однако, старый вампир и не думал скрываться от яростных лучей, словно бросая вызов могуществу дня.

Не посмев возразить, Шениор сел на табурет.

– Это было моей ошибкой – отпускать тебя одного, – обронил Старший, – я даже и предположить не мог, что колодец так заинтересуется наследником Дэйлорона…

– Разве я не заблудился в коридорах?

Вампир покачал головой.

– Надо очень постараться, чтобы забрести к колодцу памяти.

– Так это и вправду колодец? Вы не разыгрываете меня? – не удержался Шениор, но осекся, увидев, как нахмурился Старший.

– Это и вправду колодец, – медленно сказал он, – я не знаю, откуда он появился здесь, и не знаю, какую цель преследует… Быть может, то, что он делает – определено всего лишь его природой, как и образ жизни n’tahe, коим я принадлежу. Быть может – не буду утверждать. Но тебе не следует заглядывать в него, Шениор. Цена, которую ты заплатишь за вожделенную истину, слишком высока. Знание о гибели предка не стоит того, чтобы лишить себя будущего.

Шениор опустил голову. Помолчал, рассматривая носки собственных башмаков.

– Прикосновение к твоей судьбе сломало бы ее, – тихо заключил Старший. Дэйлор вздрогнул, когда белые пальцы коснулись его лба. Как странно – он полагал, что руки вампира будут холодными, как дыхание могилы, а оказалось, что они вполне теплые – такие же, как и у любого дэйлор.

Вдруг Старший усмехнулся.

– Ты по-прежнему считаешь меня Злом, бедный, потерянный малыш. По-прежнему не можешь принять то, что я желаю тебе только долгого пути – до конца отпущенного времени. Я не против того, чтобы ты наказал виновников смерти Кейлора д’Амес – но только не ценой собственной жизни.

Как позже понял Шениор, в этот миг Старший применил к нему какие-то свои, недоступные простым дэйлор, чары, потому что…

Горло болезненно сжалось. Шениор сидел на единственном табурете, и не смел поднять глаза на вампира.

Бедный, потерянный малыш.

Слова эти проникли в душу, кольнули в самое сердце сладкой болью.

И Шениор вдруг снова ощутил себя маленькой, беззащитной личинкой; вспомнил заботливые человеческие руки, мягкий голос и добрые, внимательные глаза цвета болотного мха. Тепло охватило его всего, заставляя забыть и о колодце, и о желании узнать правду, и о мести за жизни тех, кто дали ему жизнь…

Он вздрогнул, провел рукой по лбу, отгоняя наваждение.

Вампир все также внимательно смотрел на него, затем тихонько вздохнул и промолвил:

– Я расскажу тебе о том, что сделал колодец памяти со мной, Шениор. Думаю, после этого ты и сам не пожелаешь знать правду такой ценой.

Едва различимый взмах рукой – и в самом темном углу комнаты из ниоткуда возник второй табурет. Поймав удивленный взгляд Шениора, Старший пояснил:

– Всего лишь портал. Я обязательно научу тебя этому трюку. Ты ведь должен был унаследовать хоть какие-нибудь способности к магии от матери, а? Хотя что-то в последнее время земля не очень-то балует своих детей волшебством…

Он уселся, сцепил пальцы рук на коленях. На несколько мгновений закрыл глаза, собираясь с мыслями – а затем заговорил. Тихо, неторопливо – так, что каждое слово будто впечатывалось в память.

– Я не всегда был Старшим, как ты понимаешь. Когда-то я был высокорожденным дэйлор, и носил имя… Да… Меня звали… – вампир задумчиво пожевал губами, словно забыл собственное имя, – Норл д’Эвери. Норл д’Эвери был младшим из своего дома. Он был великим воином, борцом со Злом, великим искоренителем n’tahe. А их в то время развелось предостаточно – люди, в то время уже слишком многочисленные, обосновались на берегах Калисты и Лаки, алчные и ненасытные, жадные до всего чужого. Отчего-то появление людей сделало народ Зла удивительно плодовитым; ночницы и, что еще хуже, зеркальники так и шныряли на востоке, за Эйкарнасом… Теперь-то там людские селения, а раньше жил народ дэйлор…

Старший испытывающее посмотрел на Шениора.

– Тебе приходилось когда-нибудь сталкиваться с зеркальником? Нет, конечно же нет… Иначе ты бы не сидел сейчас в этой келье.

Дэйлор молча кивнул.

– Зеркальник опасен тем, что, как зеркало, может отражать воспоминания своей жертвы. Вот, к примеру… Если тварь встречает храброго и сильного воина, у которого недавно кто-то из близких соединился с предками, он, вне сомнения, примет облик этого родича. И, уж поверь, далеко не у всякого дэйлор, будь он трижды храбрец, поднимется рука на собственного отца… А как только замешкался – надежды нет. Когти у зеркальника сочатся ядом, да таким, что любой убийца позавидовал бы…

Вампир замолчал и застыл, вперив взгляд в серую стену за спиной Шениора. Потом, словно очнувшись, коротко передернул плечами и продолжил:

– Но, конечно же, речь не об этом. Как оказалось позже, Норл д’Эвери был одним из тех дэйлор, что избраны священной землей, нашим последним пристанищем, для великих деяний. Ему было видение – город в теле горы, и глас Дэйлорона рек – «да будет это место колыбелью воинов». Вера Норла в силу земли была сильна в то время, и он отправился на поиски затерянного города. Прошло пять зим, прежде чем он нашел то, что искал; окрыленный надеждой услышать еще раз голос, Норл стал слушать – и услышал. Но то не Дэйлорон говорил с ним – а колодец Памяти.

Соблазнившись Знанием, воин заглянул в черную воду. Касание судьбы показалось чем-то незначительным и неопасным, тем более, что тогда колодец согласился поведать о том, как именно изменится судьба. Он сказал, что Норл никогда больше не будет истреблять тех, кто принадлежит народу Зла. Тогда благородный д’Эвери не поверил в пророчество темной воды, но, спустя год, с небольшим отрядом попал в засаду людей. Была страшная битва, все дэйлор погибли, и только Норл остался в живых – да и то ненадолго: раны его были таковы, что шансов дожить до утра почти не оставалось. Потом… Все оказалось просто: мимо летел один из n’tahe, как ты понимаешь, мой создатель. И утро я встретил уже не-дэйлор.

Старший замолчал, внимательно глядя на Шениора. Затем усмехнулся.

– Поучительная история, не правда ли? Я всю сознательную жизнь истреблял Зло – и сам стал им.

Дэйлор только покачал головой.

– Старший… Но ведь все это могло случиться и без вмешательства колодца?

– Хороший вопрос, Шениор. Колодец тебя предупредил, что сам ты никогда не узнаешь, где именно надломилась судьба. Но – поверь мне. За восемьсот лет были и другие, кто искали истину. Их участь незавидна.

– Тогда… Почему вы не уничтожите колодец? Если он так опасен? Отчего, в конце концов, не заложите тоннель, ведущий к нему?

Вампир усмехнулся.

– А зачем мне это делать? Колодец памяти еще дождется своего часа. Часа, когда он действительно будет нужен, когда на карту будет поставлено слишком многое… И, согласись, Шениор, только мы решаем – смотреть в него или нет. Вот и подумай, не слишком ли многим ты готов пожертвовать ради истины? Стоит ли оно того?

* * *

Шениор так и не смог ответить на этот вопрос. Ни тогда, когда об этом спросил вампир с волшебными, искрящимися глазами, так похожими на сапфиры чистейшей воды, ни позже, когда дни покатились один за другим, уходя без возврата, словно растворяясь в тишине и прозрачном воздухе гор.

Старший сам взялся за обучение наследника. Оказалось, что его белые и тонкие пальцы с одинаковым успехом держат и перо, и меч. Будучи вампиром, он потребовал, чтобы Шениор приходил на занятия после заката, когда солнце уже исчезало за линией горизонта, и только багровая полоска у черной кромки леса напоминала о прошедшем дне. И каждый вечер дэйлор поднимался из лабиринтов на небольшое плато, и каждый вечер Старший уже ждал его там, стоя на самом краю площадки, над пропастью, созерцая белоснежные пики в темнеющем небе и розоватую дымку, что опутывала темные каменные громады. Будто знал, когда именно Шениор выходит из своей кельи – и открывал портал, чтобы достичь места первым.

Страх перед олицетворением зла исчез. Теперь вечно молодой не-дэйлор был просто Учителем, одну за одной вскрывающим перед Шениором сокровищницы древнейшего искусства. И, забывая о стертых в кровь руках, синяках и царапинах, Шениор, как мучимый жаждой глотает родниковую воду, жадно поглощал Знание.

Гораздо хуже дело обстояло с магией: Шениор, как ни старался, не мог дотянуться до Силы – хоть Старший и утверждал, что она разлита повсюду, в воздухе, земле и воде. Дэйлор ее просто-напросто не видел, не ощущал, и ничего не мог с собой поделать. Терпение же вампира казалось безграничным; снова и снова он заставлял Шениора погружаться в глубокую медитацию, где Сила должна была открыться ему, и раз за разом убеждал молодого дэйлор, что он обязательно сможет творить волшбу, что надо только работать – и со временем все придет. Отчаявшийся Шениор, правда, сильно в этом сомневался. Магия ускользала от него, далекая и неподвластная.

Прошел месяц. Затем еще один. Лето стремительно катилось на убыль, и в воздухе уже застыли удивительная прозрачность, покой и светлая грусть – какие может дать только осень.

Шениор обучился грамоте, начал разбирать даже старое наречие дэйлор, по легендам, вложенное в уста первого дэйлор самим Творцом. И Старший уже не обезоруживал своего ученика первым же выпадом.

Тогда настало время наук, с которыми должен быть знаком наследник одного из правящих домов – стратегии, тактики, риторики…

Норл д’Эвери продолжал учить Шениора искусству владения оружием. Продолжал попытки разбудить дремлющее восприятие Силы. Преподавание же прочих наук перепоручил пожилому ученому дэйлор по имени Зуртах, сославшись на неотложные дела.

Что и говорить, Шениору было очень интересно, что это за ежедневные дела появились у Старшего. То, что вампир занимался ими исключительно в то время, когда скрипучий голос Зуртаха нагонял на Шениора дрему, мучительную из-за невозможности разлечься и уснуть прямо под носом у наставника, еще больше подогревало любопытство.

А потом дэйлор все-таки выяснил, в чем дело: оказывается, те часы, пока он слушал монотонное бубнение Зуртаха, Старший совершенствовал навыки фехтования Миртс.

Девушка сама сказала ему об этом, когда они обедали в общем зале. Сказала – и мечтательно улыбнулась, словно эти уроки значили для нее гораздо больше, чем просто тренировка.

Шениору стало неприятно при мысли о том, что страшное существо, не-дэйлор, так много значило для Миртс. И дело, пожалуй, было вовсе не в том, что девушка предпочла не его, Шениора, а кого-то другого, в этом он не видел ничего обидного, – а в том, что этот «кто-то» был отголоском древнего Зла, которому должны были противостоять все дэйлор. Он хотел поделиться с ней своими мыслями, но вовремя передумал. Потому что Миртс наверняка бы обиделась, и Шениор тогда остался бы совсем один.

Дни бежали друг за другом, уходя в сизую дымку, что окутывала подножия гор долгими вечерами. И Шениор чувствовал, что еще немного, и он сольется с этой звенящей тишиной, с холодным воздухом, растворится в глубокой синеве неба. Покой царил в горах, и дэйлор сам не заметил, как стал частичкой этого покоя. Разве что… колодец изредка беспокоил его во сне, вкрадчиво шептал на ухо, дразня.

Подумай, Шениор, разве не стоит тусклая череда твоих дней одного-единственного момента истины? Или одного мига славы?

И дэйлор по-прежнему не знал, что ответить. Но за день выматывался настолько, что не оставалось сил на полемику с мягким голосом; дэйлор засыпал, так и не успевая ничего ответить.

Но пришел день, когда застывший в хрустально-прозрачном воздухе покой разлетелся вдребезги, как уроненный на каменные ступени тонкий бокал.

* * *

– Старший хочет нас видеть.

Миртс стояла в дверном проеме, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Черные косы отливали синевой в пятнах света, как оперение ворона. На губах – приветливая улыбка, но в глазах – двух блестящих кусочках черного агата – тревога.

Шениор торопливо дописывал дипломатическую речь, заданную Зуртахом. Отвлекся, кивнул девушке – и тут же ругнулся сквозь зубы: на гладкий пергамент с кончика пера прыгнула жирная клякса. Поняв, что работа безнадежно испорчена, дэйлор отложил перо и повернулся к Миртс.

– Нас? Вдвоем?

– Да.

Улыбка дрогнула, как водная гладь под легким касанием ветра. И исчезла, растворившись в тонких морщинках в углах рта.

– Пойдем. Он не любит ждать. Это должно быть что-то важное.

– Быть может, нам пора убираться отсюда? – попробовал пошутить Шениор, но осекся: тревога Миртс передалась и ему.

– Не думаю, – девушка тряхнула головой, – Старший бы никогда нас не выгнал.

Шениор проследовал за ней по уже знакомым и исхоженным коридорам. Невольно вспомнил, как заплутал в первый же день своего присутствия в Гнезде, как набрел на колодец Памяти…

Задумавшись, он не заметил, как Миртс остановилась перед бархатными шторами – и налетел на нее сзади.

– Тьфу, Шениор! Не забывайся. Мы пришли к Старшему, веди себя подобающим образом! – зашикала девушка, поспешно одергивая курточку.

– Прости.

– И куда ты только смотришь!

– Прости.

Щекам стало жарко, и от этого Шениор смутился еще больше.

«Король не должен краснеть по пустякам… Король вообще не должен краснеть…»

В этот миг из-за штор раздался голос того, кто раньше был Норлом д’Эвери, благородным дэйлор – а теперь, вот уже много лет как Старшим Гнезда.

– А, явились наконец. Проходите, проходите… Есть дурные новости, и я хочу обсудить их с вами.

Миртс вся подобралась, как пантера перед прыжком. Тревога снова замелькала в ее бездонных глазищах; Шениор тоже ощутил себя не в своей тарелке.

Старший ждал их, расхаживая из угла в угол, спрятав руки в широких рукавах черного кафтана. Его лицо при виде Миртс потеплело, но тут же снова взялось маской невозмутимости.

– Старший.

Девушка преклонила одно колено. Шениор остался стоять – как и положено равному по рождению, только почтительно поклонился.

Вампир в два широких шага пересек покои и, взяв руки Миртс в свои, поднял ее.

– Во имя священной земли, Миртс, когда ты прекратишь это бесполезное и никому не нужное преклонение?

– Возможно, никогда, Учитель, – пробормотала девушка, разглядывая носки собственных башмаков, – я преклоняюсь перед тем, перед кем должна – и желаю преклоняться…

На мгновение воцарилось молчание: Старший, казалось, пребывал в легкой растерянности. Но тут же улыбнулся, отпустил пальцы Миртс – и повернулся к Шениору.

– Ваше Высочество… Настало время нам потолковать.

– Внимаю с почтением, – дэйлор кивнул, – что хочет поведать Старший?

Вампир потер пальцами гладкий подбородок. Провел ладонью по гладко причесанным волосам…

– Империя подтягивает войска к западным границам.

– Что?!! Ох, простите, простите меня… – Миртс даже зажала рот ладошкой, – но как же…

Старший пожал плечами.

– Эту весть мне передал отряд куниц, что отправился в дозор две луны назад. Еще ничего толком неизвестно, но люди зашевелились. Армия собирается подозрительно близко от Дэйлорона. Кроме, как с дэйлор, им больше не с кем воевать в этих местах.

Миртс всплеснула руками.

– Но как же так, Учитель? Они и без того прогнали нас с заселенных земель, загнали в землю последнего убежища… Что им еще нужно, этим чудовищам?

– Я бы предположил, что золото и камни Дэйлорона. Но утверждать сейчас что-либо слишком рано… Собственно, я позвал вас затем, что хочу снарядить небольшой отряд для разведки. И хочу, чтобы вы вдвоем тоже отправились туда. Для тебя, Шениор, это будет первым боевым испытанием. А ты, Миртс… Нет, этот поход – не искупление твоей давней вины, да и не было это провинностью… Ты достаточно опытна, чтобы присмотреть за нашим наследником дома д’Амес.

Кровь ударила Шениору в голову. Неужели Старший полагает, что ему, взрослому дэйлор, нужна нянька в лице хрупкой девушки?

– Не торопитесь возражать, Ваше Высочество, – ухмыльнулся вампир, – то, что ты испытаешь во время первого похода, слишком отличается от того, что испытывал в Гнезде. Всякое может случиться. Порой поддержка друга – лучшая порука тому, что избежишь соединения с духами предков.

Затем он снова повернулся к Миртс.

– С вами пойдет еще и Полуночный Волк.

Девушка молча кивнула и с нескрываемым обожанием посмотрела на Старшего.

– А теперь, Шениор, ты можешь идти. Я еще кое-что хочу обсудить с Миртс, как со старшей в отряде.

Ему ничего не оставалось, как коротко поклониться и выйти. Да, Миртс старше и опытней – с этим не поспоришь. Но Шениор уже поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы с ним считались…

Будучи не в силах преодолеть соблазн, дэйлор немного задержался у штор, надеясь услышать что-нибудь из подробностей грядущего похода. Тяжелый бархат здорово заглушал звуки, Шениор напрягал слух, как мог – и, помимо инструкций, услышал…

То, что донеслось сквозь кроваво-красные волны штор, заставило дэйлор покрыться противным липким потом. Кое-как поборов в себе желание сорвать мягкую ткань, выхватить меч и рубить, рубить древнее Зло в крошку, Шениор рванулся вперед, по коридору, ничего не видя перед собой.

«Великие Звезды! Да как он смеет?!! И как же Миртс?..»

Только добравшись до своей кельи, дэйлор перевел дух.

Бросившись на циновки, он глубоко задумался. Как же так? Быть может, Старший просто-напросто овладел разумом Миртс, и девушка не знает, что творит?..

Впрочем, одного воспоминания о серьезном, сосредоточенном лице молодой дэйлор хватило, чтобы отбросить эту мысль.

– Но не может же она согласиться на это по доброй воле? – пробормотал в пустоту Шениор, – или все-таки может?..

Стены молчали. И память предков тоже молчала, словно то, что происходило – происходило впервые под солнцем. Ответа на вопрос не было.

Шениор закрыл глаза. В ушах все еще стоял короткий разговор, который он самым бессовестным образом подслушал, затаившись у бархатной завесы.

– Учитель… Я долго думала… И решила, что мое место рядом с вами. Навсегда.

– Значит, ты согласна идти по моей дороге, Лунный Цветок? Согласна добровольно стать одной из n’tahe?

– Да. Я действительно хочу этого.

* * *

…На рассвете следующего утра они покинули Гнездо куниц. Первым шагал дэйлор средних лет, Полуночный волк, за ним – Шениор. Миртс замыкала шествие.

Они, как и положено куницам, не брали с собой ничего лишнего, ибо, как гласило одно из правил Гнезда, трава – моя постель, а дары священной земли – моя пища. Во время похода воин из Гнезда всегда найдет, где переночевать и чем поддержать силы. Только Миртс несла на плече маленький холщовый мешочек с целебными бальзамами.

Тропинка вилась меж каменных осколков горы, узкая, едва заметная. Все ниже и ниже, все дальше от Гнезда, ставшего для Шениора почти домом.

Когда они дошли до камня-портала, дэйлор все-таки не утерпел, оглянулся – издалека вход в Гнездо казался просто черным штрихом на теле горы. А там, где была небольшая площадка, и где Шениор тренировался дни напролет, в розовом свете восходящего солнца ему померещилась крошечная фигурка Старшего.

Шениор вздохнул и бросил быстрый взгляд на Миртс. Если бы не слышал, ни за что не поверил бы…

Полуночный Волк, присев на корточки, аккуратно расчистил камень портала от песчинок. На первый взгляд это был самый обычный осколок базальта, коих вокруг было предостаточно, но, приглядевшись внимательнее, Шениор увидел тонкие дорожки орнамента, крест-накрест пересекшие кроваво-красную поверхность. Наверняка те, кто понимал и чувствовал Силу, могли пояснить значение этих рисунков…

– Пересечение Путей, – неохотно пояснила Миртс. И тут же добавила, – больше не спрашивай. Я и сама не знаю… Высшая магия – не мой удел. Только и умею, что камнем портала воспользоваться.

И крепко сжала ладонь Шениора.

– Ну, давайте. Чтоб нас друг от друга не раскидало.

Полуночный Волк молча кивнул, и протянул руки Шениору и Миртс – так, что камень портала оказался как раз в центре.

Миртс закрыла глаза, сосредоточилась. На бледном лбу выступили мелкие бисеринки пота.

– Волк, помогай, – выдохнула девушка, – я вас двоих не утащу. Хоть и камень здесь, но все равно портал-то открывать надо.

Воин-куница, не говоря ни слова, тоже опустил веки.

Еще минута прошла в полном безмолвии.

А затем Шениор увидел, как в центре камня образовалась прореха в пространстве, с искрящимися синими краями. Стремительно ширясь, она охватила лодыжки, затем поднялась до колен, до пояса… Не чувствуя под ногами земли, Шениор еще несколько мгновений повисел так – озираясь по сторонам и не глядя в нечто, куда проваливался их маленький отряд. А затем ослепительное сияние охватило его всего.

… Болота. Он снова был на болотах, это можно было понять, даже не открывая глаз. Запах сырой земли, промозглый холодок на коже – как же все это было знакомо. То, что он впервые ощутил, покинув кокон.

– Великолепно, – пробормотала Миртс, – Мы уже вне Дэйлорона, как и обещал Старший. Два дня пути – и выйдем из лесу.

Полуночный Волк промолчал. Вообще, у Шениора сложилось впечатление, что воин не отличался болтливостью. Миртс внимательно осмотрелась, коротко кивнула.

– Тогда вперед. Не будем медлить.

Они пошли дальше, на запад, огибая топи и продираясь сквозь колючки. Где-то высоко, над зелеными кронами, разгорался жаркий день – но под их сенью было сумрачно и прохладно.

Потом день угас, а они все шли и шли. Только когда звезды стали поглядывать сквозь прорези в зеленой вуали леса, решили сделать привал.

И тут Шениор с удивлением понял, насколько же он устал. Не лег – а буквально свалился прямо на траву, с наслаждением вытянул ноги. Откуда ни возьмись, подкралась дремота, и, как паук прилипшую к паутине букашку, принялась деловито опутывать сознание вязкой паутиной.

Полуночный Волк и Миртс, как ни в чем не бывало, хлопотали над маленьким костром – словно и не осталось за спиной много лиг болот.

Девушка время от времени бросала в сторону Шениора встревоженные взгляды, но молчала. А Шениор смотрел, смотрел на переплетение крон над головой, да так и не почувствовал, как провалился в мутную, тревожную дремоту.

– Шениор, – голос Миртс доносился откуда-то издалека, словно сквозь толстое шерстяное одеяло, – ты что, заснул, что ли? А поесть не хочешь? Шениор!

– Оставь его, малец устал.

Это оказался голос Полуночного волка – низкий, глубокий. Голос зрелого мужчины. Было удивительным, что во главе отряда стояла все-таки Миртс…

– Но поесть-то ему надо, – возразила дэйлор, – завтра с рассветом пойдем дальше.

– Пусть отоспится, – пробасил Полуночный Волк, – оставим ему чем-нибудь позавтракать.

Это была последняя фраза, которую запомнил Шениор. Сон окончательно поглотил его, и, плавая где-то у самого донышка приятной тьмы, дэйлор снова ощутил мягкое, ласкающее тепло на лице…

– Шениор, просыпайся. Пора идти.

Он с трудом разлепил глаза и увидел над собой улыбающееся лицо Миртс. Весело стукнулись друг о дружку костяные бусины в ее многочисленных косичках. За ее спиной маячил чеканный профиль Полуночного Волка.

– Ты вчера так быстро уснул, что ужина не дождался, – мягко продолжила девушка, – перекуси, и нам следует двигаться дальше.

Шениор резко сел на земле, потер ладонями лицо, а затем и поднялся на ноги. Сон освежил и придал бодрости, да еще и Полуночный Волк – не изменяя себе, в полном молчании вручил ему гладкий лист кэнто с куском жареного мяса и лепешку. Хлопнул по плечу и, так и не сказав ни слова, отошел – Шениор едва успел пробормотать слова благодарности.

– Ешь, ешь, – усмехнулась Миртс, – жабоглота, конечно, с кроликом не сравнить, но он вполне съедобен.

И тут же добавила:

– Ты всю ночь звал какую-то Миральду. Это, случаем, не та женщина, что тебя выхаживала?

Шениор кивнул. И вспомнил… Да, сперва было странное тепло. Даже во сне он догадался, что это – Поющее озеро подает ему знак. Но потом… Тепло и покой схлынули, и пришел кошмар, в котором он пытался помочь Миральде, но не мог.

…Женщина неторопливо разделась и вошла в ручей, вздрагивая и ежась от прикосновений ледяной воды. Было раннее утро; воздух звенел от птичьих трелей. Солнце только-только взошло, косо кидая на воду снопы лучей, искрящиеся тысячью золотистых бликов. Легкий ветер гулял в кронах деревьев, игриво трогая длинные, до пояса, серебристые локоны Миральды. Она огляделась по сторонам и, не видя поблизости ничего, что представляло бы собой опасность, погрузилась в воду по самую шею и начала мыть волосы.

Она была занята, и потому не увидела, что неподалеку, сквозь плетение ветвей, на нее с ненавистью взирают черные глаза дэйлор.

Она пребывала далеко от мира сего, говоря с кем-то невидимым, но дорогим. Глаза цвета мха покраснели и наполнились слезами. Губы дрожали.

А сквозь зеленую мозаику листвы на нее пялился каленый наконечник стрелы.

Шениор крикнул – но его не услышали. Так всегда бывает в кошмарах – ты из кожи вон лезешь, пытаешься спасти себя – или других. Но все без толку.

Свист стрелы.

Ключевая вода окрашивается кровью, и красные узоры смешиваются с золотистыми искрами солнечных бликов.

– Ей грозит опасность, – пробормотал Шениор, – я не хочу, чтобы с ней что-то случилось… Но ничего не могу поделать.

Миртс понимающе потрепала его по плечу.

– Не думай о плохом.

Дэйлор поймал на себе взгляд Полуночного волка – задумчивый и настороженный. Но воин так ничего и не сказал.

* * *

Ближе к полудню они наткнулись на человеческое жилье. Это была маленькая хижина, с плетеными стенами и дверью.

Миртс покачала головой.

– Что за чушь. Это ведь не ночница – костей нет. И не упырь. И, уж конечно же, не зеркальник. Но что человек может делать так далеко в лесу?

Тут подал голос Полуночный волк.

– Это ведьма, Лунный Цветок.

Шениор вздрогнул.

В душе зашевелилось червячком предчувствие. Но это был не голос Дэйлорона, нет…

Они подошли чуть ближе – теперь до убогого строения оставалось не больше десяти шагов.

– Да, ведьма, – в голосе Ночного Волка прибавилось уверенности, – доводилось мне переведаться с такими. Смотрите – над входом – волчья челюсть и головы лягушек, компоненты защиты.

– Зачем это ей? – Шениор, не отрываясь, смотрел на хижину.

– Ты что, забыл? – Миртс хихикнула, – люди могут творить волшбу, только имея под рукой компоненты Силы. Та Сила, что бушует в мире, им не доступна.

И, выразительно поглядев на воина, спросила:

– Ну что, подойдем еще ближе?

…Несомненно, хижина была обитаема, и хозяйка отлучилась по каким-то ведьминым делам. Шениор увидел в углу ложе из можжевеловых веток, застеленное мешковиной, расставленные вдоль стены глиняные горшочки с крышками – кривые и пузатые, скорее всего, ведьма лепила их сама, и получалось у нее из рук вон плохо. Под потолком были развешаны целые гирлянды из пучков сухих трав, птичьих перьев, лягушачьих лапок; они смешивались с гирляндами сушеных грибов и кистей дикого винограда. Пахло чем-то сладким, но неприятно, приторно.

Полуночный волк хмыкнул, заглянул в некоторые горшочки, поморщился.

– Ну и ну.

– Что? – Миртс удивленно приподняла брови. Воин поморщился.

– Она насобирала ингредиентов для весьма мощных заклятий. Я бы сказал, для смерть-несущих заклятий. Либо она кого-то очень боится и готовится обороняться, либо… Либо это черная ведьма, объявившая войну не народу Зла, но своему племени.

– Тебе известна людская магия? – не выдержал Шениор. И заслужил презрительный взгляд воина.

– Я сталкивался с этим.

Полуночный Волк еще раз оглядел убранство хижины.

– Ну что, идем дальше – или дождемся ее?

– Идем, – Миртс пожала плечами, – зачем она нам? Оставим людские дела для людей.

Шениор покидал жилище ведьмы последним. Предчувствие не унималось, заманчиво щекоча в груди, заставляя сердце колотиться, как после быстрого бега.

«Прекрати. Глупец, с чего ты вообразил, что это – та самая женщина? Ты ведь не помнишь толком, чем она занималась. Была ли она ведьмой?»

И тут же подумал о сне, виденном в королевской темнице. Женщина, идущая по дороге, странные бусы, мешочки на поясе…

– Шениор! – шикнула Миртс, – пойдем. Не стоит здесь…

Вероятно, она хотела сказать «задерживаться» – но не успела.

– Ложись! – крик Полуночного Волка.

Взяла свое выучка куницы. Не раздумывая, Шениор резко бросил свое тело вниз, на землю; сверху что-то хлопнуло, пыхнуло жаром – но не сильно, даже не обожгло.

Миртс, как кошка, отскочила в сторону, выхватила стрелу. Шениор повернул голову – и обомлел: на краю полянки стояла ведьма.

Все-таки вернулась до того, как они исчезли.

Свистнула пущенная Миртс стрела, но, не долетев двух шагов до женщины, ткнулась в невидимую преграду и беспомощно упала в траву.

Полуночный Волк тихо выругался.

А Шениор… Смотрел – и не мог шевельнуться.

Молодое, бледное лицо, седые волосы и глаза – теплого зеленого цвета, исполненные печали и непонятной тоски. Он видел ее не раз, эту ведьму, сперва – когда был серой, беспомощной личинкой, потом – в странных и страшных снах, будоражащих сознание. И не могло быть ошибки – на краю поляны стояла Миральда. А рядом валялся отброшенный ею мешок, набитый травами.

– Я не люблю, когда в мой дом забираются непрошенные гости, – медленно сказала она, – даже если эти гости – дэйлор.

Вокруг белых пальцев заплясали веселые огоньки. Судя по всему, она собиралась атаковать – и атаковать серьезно, без всяких скидок.

– Мы не желали тебе зла! – крикнула на людском наречии Миртс.

Получилось как-то фальшиво. Особенно если брать в расчет то, как девушка относилась к людям.

– О, разумеется. Именно об этом мне рассказала твоя стрела.

Откуда-то издалека донеся приглушенный шепот Полуночного Волка:

– Надо уходить. Сейчас мы с не можем тягаться… слишком сильна, тварь…

Ведьма выпрямилась, медленно развела руки в стороны, и с ее губ сорвались первые слова заклятья. Мгновения стремительно утекали.

Полуночный Волк вскочил на ноги, рванулся в сторону, прочь с поляны. Миртс тоже метнулась в сторону, но чуть-чуть не успела: Шениор увидел, как с пальцев ведьмы сорвались почти невидимые, тончайшие нити, как, вспарывая с шипением воздух, потянулись к Миртс, двигающейся как-то уж слишком медленно… Шансы Лунного Цветка уйти из-под раскрывающейся магической атаки были ничтожны. Он набрал в легкие побольше воздуха, и…

– Миральда!!!

Смертоносные нити замерли в нерешительности, а потом, одна за другой, попадали на траву; Миртс шмыгнула в заросли и теперь оказалась недосягаема для заклинания. И время остановилось.

Шениор смотрел в зеленые, человеческие глаза. О, в них еще сохранилась та толика тепла, которым ведьма согрела беспомощную личинку. А еще… В них было удивление – непомерное, почти безграничное.

– Откуда ты знаешь мое имя? – беззвучно прошептали побледневшие вдруг губы. Шениор даже не услышал это – почувствовал.

Она стояла в десяти шагах.

Шениор только успел краем глаза заметить, как исчез в зарослях Полуночный Волк, ловко перекатившись через плечо.

– Откуда ты меня знаешь? – повторила Миральда.

Она стояла в каких-нибудь десяти шагах, и Шениор был готов поклясться, что видит, как в глазах цвета мха дрожат слезы.

Прошло еще мгновение – долгое, тягучее, как мед.

Ведьма подняла дрожащую руку, на кончиках пальцев плясали крошечные огоньки, готовые, словно гончие, наброситься на дичь.

И Шениор понял, что если он сию же минуту не скажет ведьме, кто он такой – эта минута станет его последней.

– Не надо! Миральда… – одеревеневший язык не слушался. Ну почему, почему ему так сложно сказать простые, в общем-то, слова?!!

Рука дрогнула и чуть-чуть опустилась. Лицо ведьмы стало белым, как мел.

– Это… это невозможно… Ты?!!

Сон. Его сон. Черные, пронзительные глаза в прорезях листвы. Стрела, нацеленная в сердце…

Предчувствие.

Не тратя на размышления ни единого мгновения, Шениор прыгнул вперед. Как учил Старший, вытянувшись в воздухе, подобно хищному ягепарду.

До слуха донесся испуганный возглас откуда-то сбоку, из зарослей.

– Не-ет!!!

Что-то горячо укололо Шениора под ребро, и в следующий миг он врезался в Миральду, сбивая ее с ног. Она яростно забилась, стараясь выбраться из-под него, грубо спихнула на землю и быстро поднялась на одно колено.

Ее руки – неестественно белые, тонкие, заплясали в воздухе, выписывая пламенеющие знаки.

Шениор перекатился на бок, попытался подняться – но не смог. Руки, ставшие вдруг слабыми и непослушными, соскользнули, и дэйлор растянулся на траве.

Потом… в живот словно затолкали полыхающий костер. Жуткая, едва переносимая боль поднялась волной вверх, к горлу, каплями вязкой темной крови гася сознание.

– Бегите! – прохрипел он, надеясь, что его все-таки услышат, – бегите!..

Две стрелы, посланные умелой рукой, вспыхнули в воздухе. В небе стремительно собирались черные тучи – и вспыхнула тонкая багровая петля.

– Бегите… – прошептал дэйлор, с ужасом глядя в небо.

Взвыл ветер – зло, мстительно. Швырнул в лицо горсть сорванных листьев.

Шениор закашлялся, сплюнул кровь, и, скосив глаза, посмотрел на древко стрелы, торчащее из живота. Как-то отстаненно подумал о том, что говорил Старший о подобных ранах – и не вспомнил ничего утешительного для себя. С такими ранами, как правило, дэйлор отправлялись прямиком к духам предков; исключения, если и были, то нечасто.

Чувствуя, как стремительно, вместе с кровью, его покидают силы, Шениор повернулся на бок и замер под хлещущими порывами холодного ветра.

Миральду он не видел, но знал, что она где-то совсем рядом. Протяни руку – и дотронешься. Только вот руки не желали слушаться своего хозяина…

Дэйлор улыбнулся. Все-таки он не дал ей умереть, этой простой человеческой женщине, когда-то спасшей его, маленького и беспомощного. Жаль только, что теперь его самого ждут предки. Жаль, что так рано, когда столько дел не сделано, и корона Дэйлорона по-прежнему в руках узурпатора…

Внезапно все стихло. Замолчал ветер, разошлись черные тучи и поплыли куда-то дальше, проливаться дождем.

…Ее лицо. Бледное, испуганное. Ветер растрепал волосы, и теперь они серебристыми прядями рассыпались по плечам.

– Стрела предназначалась мне.

Шениор вздохнул. Боль туманила рассудок, а к ногам уже подкрадывался страшный холод.

Лицо ведьмы некрасиво сморщилось, губы задрожали. Слезы, так долго сдерживаемые, потекли по щекам. Несколько горячих капель попало на лоб дэйлор.

– Так это ты был той личинкой? Не молчи, ответь! Иначе… зачем тебе было ловить стрелу?!!

Ее трясло в ознобе.

– Почему ты молчишь? Не засыпай, смотри на меня! Только не засыпай…

Шениор улыбнулся ей – этой странной человеческой женщине. Тепло в ее глазах ласкало, успокаивая, заглушая боль.

Миральда прикусила губу – так, что под белой кромкой зуба показалась капля крови.

– Не засыпай, смотри на меня. Ты спас мне жизнь, мой бедный, потерянный малыш… Скажи, разве стоило уходить к своим, чтобы они же тебя и подстрелили? Разве не мог ты просто быть со мной, когда у меня во всем мире больше никого не осталось?..

Скрипнув зубами, он поднял непослушную руку и прикоснулся к ее мокрой щеке. Ведьма всхлипнула.

– Я не позволю тебе умереть.

* * *

Холодная тьма отступала неохотно, до последнего цепляясь когтями за обрывки сознания. Потом в глаза хлынул яркий свет, смывая остатки беспамятства.

И Шениор услышал сдавленные рыдания.

Над головой темнели тесно уложенные вязанки тонких веточек. В воздухе плавал незнакомый запах – острый, с кислинкой, от которого так и хотелось чихнуть.

Дэйлор и вправду чихнул. А потом удивился: боль ушла, исчезла бесследно. Он осторожно прикоснулся к тому месту, куда Миртс, сама того не желая, засадила стрелу, и обнаружил твердый бугорок на гладкой коже. Всего лишь маленький шрам, напоминание.

Но как же так? Смерть подобралась очень близко, Шениор даже чувствовал ее смрадное дыхание… Может быть, он уже умер, и скоро встретится с духами предков?

Плач утих.

– Ну, наконец-то! Я уж думала, что не получится ничего…

Она появилась в поле зрения, взлохмаченная, с черными тенями под покрасневшими глазами, с трясущимися руками.

Шениор вдохнул поглубже, все еще опасаясь, что вернется боль – но нет. Дышалось легко, свободно. Если бы еще не этот мерзкий запах…

– Как… я не умер?

Миральда криво улыбнулась.

– Но я же ведьма, или кто? Молчи, тебе не нужно сейчас болтать много. Думаю, у нас еще будет время поговорить…

Дэйлор прочистил горло.

– Что… с теми, кто был со мной?

В зеленых глазах ведьмы блеснул гнев – но тут же угас, растворился в теплом, лучистом свете.

– Они сбежали, если тебе это так интересно. Я не стала за ними гнаться, потому что у меня на руках был умирающий, который поймал предназначенную мне стрелу. Как думаешь, они еще вернутся?

Шениор закрыл глаза. Совсем некстати вспомнил Старшего – небось, сидит у себя в покоях и думает, что наследник дома д’Амес выполняет порученную миссию… А он, Шениор, валяется в хижине ведьмы, подстреленный Миртс, которая должна была его опекать. Смешно и обидно одновременно.

– Тебе плохо? – спросила Миральда.

Он покачал головой, улыбнулся.

– Тогда, быть может, ты скажешь мне свое имя? Ведь должна я знать, как зовут моего спасителя?

Шениор назвал себя. Миральда хмыкнула.

– Почему-то я и думала, что тебя будут звать как-нибудь вот так. А где ты выучился людскому наречию? Нет-нет, лежи. Еще два дня тебе придется поваляться, а потом – ты сможешь отправиться, куда пожелаешь. Скажи, почему ты решил закрыть меня от стрелы? Ведь ту я бы точно пропустила…

Дэйлор промолчал. Да и что он мог ответить? Начать рассказывать про свои сны, о том, как вспоминал ее теплые руки и красивые глаза, о том, как беспокоился… К чему это теперь?

– Вижу, ты немногословен, – задумчиво пробормотала ведьма, – впрочем, я не буду настаивать.

– Я бы все равно нашел тебя, – прошептал Шениор, – я знаю, что с тобой случилось что-то страшное, что-то нехорошее.

Щека Миральды дернулась.

– Неужели? Ты это и вправду знаешь? Может быть, ты знаешь еще и то, что сам был немножко виноват в происшедшем?

Внезапно ее плечи затряслись под грубой рубахой, и, закрыв лицо ладонями, она снова разразилась рыданиями.

Вот оно что. То, о чем молчала память, но чего Шениор подспудно опасался.

– Я не помню… что я сделал такого, – пробормотал он и отвел глаза.

А Миральда вдруг вскочила и бросилась вон из хижины.

Шениор скрипнул зубами. Ему стало горько. В голове нудно забилась мысль: «если она так ведет себя, значит, я причинил ей страшную боль…» Что делать? Просить прощения за то, что сделала безмозглая личинка? Слишком поздно…

Превозмогая страшную слабость, он сел. Огляделся. Куртка и рубаха, в ржавых пятнах засохшей крови, были брошены в угол.

Шениор потянулся за ними. Затем, кряхтя, оделся.

Оставалось только подняться на ноги…

Впрочем, ему удалось и это. Чуть пошатываясь и придерживаясь за некрепкие стенки, дэйлор вышел из хижины.

Оказалось, Миральда ушла недалеко – свернувшись у корней вяза серым клубочком, она горько плакала, вздрагивая всем телом. У Шениора защемило сердце, словно боль ведьмы передалась и ему.

– Миральда!

Она не откликнулась. Возможно, даже не слышала…

Шениор опасливо покосился на хлипкую стенку, что служила ему единственной опорой. Если шагнуть вперед – не подведут ли ноги?

Коленки задрожали от предательской слабости.

– Миральда… – он повторил ее имя, как волшебное заклинание, глядя на скорчившуюся фигурку.

Шаг. Другой. Не удержавшись, Шениор упал на колени – и уже на четвереньках, скрипя зубами и заставляя передвигаться непослушные еще руки и ноги, подполз к ведьме.

– Прости. Если бы я мог сейчас исправить то, что сделал – я бы отдал все. Но… я даже не помню, что произошло, Миральда. Я бы обязательно нашел тебя, и помог.

– Ты… ничем мне не поможешь… ты не вернешь их, не вернешь!

Она судорожно утирала слезы, но они все катились и катились.

– Они отдали мне свою силу, мои… сестренки… Но что я без них?!!

Вцепившись в собственные волосы, она подняла лицо к небу.

– Чем, чем я провинилась перед Хаттаром Всемогущим? Почему судьба подбросила тебя на дорогу, и почему мы взяли тебя с собой, вместо того, чтобы повернуться и уйти?!

Шениор молча посмотрел на ведьму; похоже, она просто была не в себе. Осторожно обнял ее за вздрагивающие худые плечи – Миральда не стала сопротивляться. Свернулась клубочком, положив голову ему на плечо, и замерла, как перепуганный зверек.

– Я не должна тебя обвинять, – прошептала она, обдавая шею горячим дыханием, – не должна. Ты даже… не помнишь, что тогда сделал…

Он ничего не ответил – да и лишними были любые слова. Прижавшись к нему худеньким телом, женщина успокоилась. Потом мягко отстранилась, вытерла глаза и через силу улыбнулась.

– Прости. Я веду себя, как безумная. С тех пор, как погибли сестры, порой рассудок мой ведет себя совсем неподобающе. Как злой шутник… И все эти лица, что постоянно со мной, рядом… Я знаю, что их больше нет, и знаю, что мои сестры не должны навещать меня – но ничего не могу с этим поделать. Все они… со мной.

– Я бы хотел, чтобы ты мне все рассказала.

Она кивнула. Достав откуда-то чистую тряпицу, вытерла нос.

– Да, конечно. Ты все узнаешь. Будешь вторым, кто услышит мою историю.

– А кто первый?

Миральда усмехнулась.

– Болотная ночница Кларисс. Она подобрала меня – и тебя, когда силы мои были на исходе, а личинка дэйлор еще не могла заботиться о себе. И из кокона ты вылез на болотах, у нее под навесом… Забавно, да? Мы считаем их народом Зла. А они… Они считают себя всего лишь отражением того Зла, что сидит в нас.

* * *

Миральда рассказала все – с самого начала. Монотонно, словно читая заученную наизусть рукопись. Глядя в одну точку перед собой – как будто видела там все, что с ней произошло. В конце повествования, тускло улыбнулась и сказала:

– Я очень сильно изменилась. Стала сильнее – Эсвендил и Глорис отдали мне свою силу. По крайней мере, именно так они говорят, когда навещают меня. Но есть еще кое-что… Теперь я убиваю, не задумываясь. Наверное, я и в самом деле стала черной ведьмой. А ты как думаешь?

Она подняла на Шениора глаза – потухшие, подернутые красноватыми прожилками.

Он ничего не ответил: иногда слова бывают лишними. Просто прижал к себе дрожащую ведьму, и так они просидели весь вечер. В тишине заката, когда лес словно задремывает ненадолго, чтобы вновь проснуться с восходом лун.

– Я бы хотела, чтобы ты остался со мной, – шепнула Миральда, – но не потому, что мне трудно жить в лесу без мужчины, вовсе нет. А потому, что я совсем одна, и мне бывает страшно, когда я стою над пропастью безумия – и некому протянуть руку. Молчи. Я знаю, что ты не можешь остаться, ты должен быть со своим народом, дэйлор. Да у нас и не может быть общей судьбы, мы слишком разные… Но… побудь со мной хотя бы несколько дней, пока восстановятся твои силы. На это время уйдут призраки, что терзают меня каждую ночь, я не буду видеть лица тех, кого больше нет…

Шениор молчал, вдыхая запах ее серебристых волос, где переплелись ароматы лесных цветов и трав, настоями которых мылась ведьма.

Он думал о том, что боль, пережитая этой несчастной, куда как ужаснее, чем боль в пробитом стрелой животе. О том, что воспоминания продолжают глодать ее изнутри, как червь, постепенно выедая рассудок, и что он бессилен что-либо изменить.

– Я буду видеть только твое лицо, лицо живого существа, – пробормотала ведьма, – я не буду видеть их лица. Ведь это неправильно, что они продолжают приходить, их уже давно нет в живых – но порой я все равно вижу…

– Плохо, что ты решила жить совсем одна, – задумчиво сказал дэйлор, – мне думается, что, если бы ты жила среди людей, тебе было бы проще. Призракам нравится вкус одиночества.

Миральда замотала головой.

– Нет, я не хочу к людям. Уж лучше так, в лесу.

– Я читал, что у людей принято соединяться мужчине и женщине, чтобы жить вместе.

Шениор и в самом деле видел это в одной из книг, в Гнезде. Тогда это немного удивило его – то, что люди в чем-то похожи на дэйлор.

Миральда нервно хихикнула.

– Не забывай, кто я. Никто не захочет жить с ведьмой… Да и не нужно мне это. Совсем.

Но было видно, что она говорит то, во что самой хочется верить.

– Расскажи мне про Дэйлорон, – попросила ведьма, – мне всегда хотелось побывать в этой волшебной стране, но мне туда нет дороги.

…Взошла малая луна, а Шениор все рассказывал и рассказывал. Про голос Дэйлорона, про волю священной земли дэйлор, про Поющее Озеро, про далекое – и недоступное простым смертным Гнездо куниц, надежно спрятанное в горах.

Из чащи потянуло холодом и сыростью, но они сидели, прижавшись друг к дружке, и им было тепло. Черное небо с крошечными капельками звезд отражалось в болотных глазах ведьмы, лунный свет запутался в рассыпавшихся по плечам серебряных локонах.

– Знаешь, я впервые за много дней ощущаю покой, – сказала Миральда, – как хорошо, что судьба нас опять свела. Теперь это к счастью, обязательно. Ты правда беспокоился обо мне, даже не зная, кто я такая?

Он кивнул, рассматривая бледное, худое лицо с высокими скулами.

– Я бы все равно искал тебя. Воспоминания ничуть не слабее, чем голос Дэйлорона. И даже Зов не полностью заглушает их.

Ведьма улыбнулась.

– Ты даже не представляешь, как много значит, когда кто-то помнит и думает о тебе. Я тоже вспоминала своего серого малыша. И боялась, что ты утонешь в болотах, но Кларисс сказала, что вы, дэйлор, чуете, куда можно ступать, а куда – нет.

– Кларисс?

– Ну да. Болотная ночница, Кларисс. Я же тебе говорила.

… Шениор заснул только под утро. Всю ночь он просто лежал, ни о чем не думая, глядя в сплетение веточек в крыше и время от времени поглядывая на спящую Миральду. Она прижалась к нему всем телом, и даже держалась за руку, словно боялась, что ее малыш исчезнет так же внезапно, как появился. Голова покоилась на плече, преждевременно поседевшие волосы разметались по мешковине. Наверное, ей впервые за долгое время снилось что-то хорошее, потому что, подобно призрачному лучу лунного света, по бледным губам скользила улыбка.

* * *

– Утро доброе, Ваше Высочество.

Шениору показалось, что сон продолжается. Иначе откуда в лесной хижине взяться голосу Старшего?

– Шениор, проснись.

Снова шелестящий, вкрадчивый голос старого вампира.

Недоумевая, дэйлор открыл глаза – и буквально подпрыгнул на жестком ложе.

Ни хижины, ни Миральды. Он находился в своей келье, из отверстий в потолке лился солнечный свет. Напротив входа стоял Старший, облаченный в длинный кафтан глубокого синего цвета. Стоял, сцепив руки перед собой, и внимательно рассматривал Шениора.

– Твое место с народом дэйлор, – обронил вампир, щурясь на яркий свет, – вы слишком разные, чтобы быть вместе.

Шениору показалось, что он сходит с ума. Внутри… внутри будто все взорвалось, застилая взор кровавой пеленой бешенства. Дэйлор опомнился только тогда, когда Старший молниеносным движением отшвырнул его к стене.

– Что ты с ней сделал?!! Что?..

– На вашем месте, Ваше Высочество, я был бы поосторожнее. Все-таки, n’tahe иногда бывают опасны, – прошелестел насмешливо Норл д’Эвери.

Шениор рванулся вперед. На сей раз ему чудом удалось поднырнуть под руку Старшего. Шея вампира оказалась гладкой и твердой на ощупь, как отполированная кость.

– Говори, тварь! Что с ней?

Хватка у Старшего оказалась железной. Хрустнули кости, и Шениор с криком разжал пальцы. В следующий миг он уже валялся на полу, и теперь уже вампир сжимал его горло. Глаза, сверкали как два раскаленных угля.

– Глупец! Мальчишка! – прошипел Старший, – что ты себе позволяешь? Я бы с удовольствием отведал бы, каков ты на вкус, но меня удерживает память о том времени, когда я был таким же дэйлор!

– Где Миральда? – хрипел Шениор, продолжая брыкаться и извиваться, колошматя локтями каменные плечи Учителя.

Внезапно вампир улыбнулся. Алый свет в глазах потух. Он глядел на Шениора так, как будто видел в первый раз.

– А ты изменился за эти три дня. Повзрослел. Таким ты мне куда как больше нравишься, чем то Высочество, готовое обделаться при каждом моем появлении.

За каждый вздох приходилось бороться. Раздавленные запястья горели, как в огне. Перед глазами замельтешили серые пятна.

– Где она? – в последний раз прохрипел Шениор, – где Миральда?

Старший разжал пальцы, поднялся на ноги. Неспешно отряхнулся, бросая на Шениора насмешливые взгляды.

– Полагаю там же, где ты видел ее в последний раз. Я сомневаюсь, что в ближайшие дни она сможет покинуть свое жилище… Если вообще когда-либо поднимется на ноги.

Дэйлор, тяжело дыша, поднялся. Кисти рук распирало изнутри, с каждым соприкосновением обломков костей сознание пугливо съеживалось, норовя спрятаться в непроглядном мраке беспамятства.

Но боль эта не шла ни в какое сравнение с тем, что ощутил Шениор с последними словами Старшего.

– Зачем ты это сделал? – его голос упал до едва различимого шепота, – чем она помешала тебе?

Вампир пожал плечами.

– Она же ведьма. А ведьмы ведут непримиримую войну с такими существами, как я. Это… Это была честная битва, только и всего.

Внезапно по его лицу скользнула тень.

– Ведьма, особенно человеческая ведьма, несет в себе опасность для того, кто осмелится быть рядом. Она – как червь, подтачивает Путь, до тех пор, пока он не переломится, и изменить это – не в ее власти, – задумчиво разглядывая Шениора, пробормотал Старший.

Затем, словно какая-то неприятная мысль посетила его, поморщился, встряхнул головой – и уже самым обычным тоном продолжил:

– Я пришлю целителя, Ваше Высочество.

Шениор не проронил ни слова. Но, когда Старший был уже на пороге, обронил:

– Эта ведьма подобрала меня в лесу. Значит, я уже давно проклят?

Вампир только развел руками.

– Возможно, что и так. Ты пытаешься выдать за простую признательность то, что таковой уже не является.

Помолчал минуту, хмуро взирая на застывшего в ожидании дэйлор, а потом, как бы невзначай, добавил:

– Лунный Цветок и Полуночный Волк уже вернулись в Гнездо. Похоже, что люди и в самом деле готовят вторжение в Дэйлорон… Хотя лично мне это кажется несусветной глупостью.

И вышел.

Шениор так и остался стоять посреди кельи. Известие о грядущей войне вызвало только вялое удивление – не больше. Он даже сам себе удивился – враги идут на Дэйлорон, а он воспринял это, как будто вовсе и не его земля в опасности…

Но в сердце прочно угнездились боль и беспокойство о несчастной, брошенной умирать в лесной хижине. Ярость, ненависть, досада разрастались в груди черным пузырем… Затем он лопнул, затопив разум ледяной волной злости – к Старшему, за то, что сделал, и к самому себе – за то, что не смог предугадать такого поворота событий – и защитить ее – такую славную, и такую несчастную.

Дэйлор снова вспоминал тепло ее глаз, улыбки, мягких ладоней – и это воспоминание никак не желало увязываться с тем, что сказал про ведьму древний вампир, Норл д’Эвери…

Шениор растерянно огляделся. Зрение выхватило из колышущегося, размазанного пятна реальности табурет – он осторожно сел и положил распухающие руки на колени. Так, чтобы спокойно дождаться целителя.

Он должен был что-то предпринять. Но что? Глупо вызвать Старшего на дуэль – и погибнуть? Или попробовать бежать, чтобы найти Миральду?

Шениор только скрипнул зубами. Он даже не знает, где ее искать… Да что тут говорить – он даже не знает, жива ли она!..

На глаза навернулись злые слезы.

Ничтожество. Ты самое настоящее ничтожество, Шениор д’Амес. И тебе ли претендовать на корону Дэйлорона, если ты не можешь помочь одной-единственной женщине?

Стук в дверь.

Спохватившись, Шениор заморгал, пытаясь высушить слезы. Спросил, пытаясь хотя бы создать иллюзию твердости в голосе.

– Кто там?

– Мудрая Сова, целитель.

– Входи, – буркнул дэйлор.

И отчего-то не удивился, увидев, как за Мудрой Совой в келью на цыпочках скользнула Миртс.

На ее бледном личике застыл испуг – как у нашкодившего ученика, прекрасно осознающего свою вину. Она жалко улыбнулась и молча стала в углу, дожидаясь, пока целитель приведет руки Шениора в порядок.

Дэйлор, в свою очередь, тоже не торопился заговаривать с ней – только ощутил неприятную тяжесть там, где прошло древко стрелы.

Мудрая Сова осторожно потрогал багрово-синюшные запястья.

– Im lesso kern alt.

Целители Гнезда предпочитали изъясняться на древнедэйлорском, утверждая, что язык этот как никакой другой подходит описанию недугов. Шениор же почему-то считал, что они это делали исключительно из желания казаться особами таинственными и могущественными, обладающими тайным знанием.

– Ek’t der soll.

Шениора так и подмывало сказать, что он сам не дурак, видит, что кость сломана – но промолчал, скорчив унылую физиономию.

Мудрая Сова гордо вздернул подбородок, невесомо положил свои тонкие пальцы на запястья Шениора, подкатил глаза и забормотал что-то неразборчивое. Дэйлор ощутил, как вверх, к локтям, поползло тепло. Веки потяжелели; захотелось зевнуть…

– Akreito.

Он удивленно захлопал глазами. Все?..

Руки были полностью здоровы. Необъяснимо для того, кто не видит Силы – но – факт.

– Благодарю, – он торопливо поклонился целителю. Впалые щеки Мудрой Совы слегка зарумянились; легкий кивок в ответ – и благочинная фигура неторопливо покинула келью.

Шениор же остался один на один с Миртс.

Она все также стояла в углу, испуганно взирая на Шениора – ему даже стало чуть-чуть смешно.

– Жаль, что мне не довелось выполнить миссию вместе с вами.

Девушка вздрогнула, будто эти слова разбудили ее ото сна, рассеяно провела рукой по волосам, отчего робко перестукнулись бусины в косичках.

– Ты… не держишь на меня зла?

Шениор усмехнулся.

– А что, следует? Я все еще надеюсь, что ты не меня хотела убить. Хотя в ведьму стрелять тоже не стоило.

Миртс передернула плечами и нахмурилась.

– Я чувствовала, как она собирается тебя атаковать. Что мне оставалось делать? Даже то, что всемогущая Судьба снова свела вас – тебя и эту странную женщину – еще не говорило о том, что она тебя оставит в живых. И я… я и представить не могла, что та стрела достанется тебе!

Шениор прищурился. В голове шевельнулся холодный, скользкий червячок сомнения – а можно ли доверять Миртс, Лунному Цветку, любимице Старшего?

– О, всемогущие предки! – девушка прижала руки к груди, – ты что, мне не веришь?

Выглядело это… Слишком правильно. Слишком…

– Да нет же, верю, – пробормотал Шениор – не слишком уверенно.

Миртс опустила голову.

– Вижу, не очень-то ты мне теперь доверяешь. Оно и понятно – как можно верить дэйлор, тебя подстрелившей?

Ее губы дернулись в кривой, невеселой улыбке.

– Хочешь, верь, хочешь – не верь, но я не хотела твоей смерти.

Шениор смотрел на нее, смотрел – похожую на нахохлившегося галчонка – и понял, что Миртс не лжет. Это пришло извне, было голосом Дэйлорона, и Шениору стало стыдно за свою подозрительность.

– Хорошо, что вы сбежали, – с улыбкой сказал он, – я помню, что творилось в небе…

– Мы сбежали, – кивнула Миртс, – но потом, когда тучи разошлись, вернулись. Она была слишком занята тобой, чтобы учуять двух куниц. Мы были готовы отбить тебя, но Полуночный Волк подумал-подумал, и сказал, что лучше тебя оставить с ней. В конце концов, с нами не было целителя, рана твоя оказалась не из легких – а она, хоть и была человеком, но все же оставалась ведьмой. С ней у тебя был шанс остаться в живых…

Она дрожащей рукой пригладила волосы.

– Я тогда поспорила с Полуночным Волком, хотела тебя забрать и, не выполнив миссию, вернуться в Гнездо – но теперь думаю, что Волк оказался прав… Он почти всегда оказывается прав. Мы сделали все, что нам поручил Старший, вернулись в Гнездо, а затем…

– Он забрал меня, – Шениор криво ухмыльнулся, – а заодно и… что он сделал с ведьмой, Миртс? Наверняка ты знаешь, а?

Девушка покачала головой.

– Я не могу тебе этого сказать, Шениор. Прости.

Мгновение – и его пальцы впились в крепкие плечи Лунного Цветка. Она была легонькой, как сухой стебелек травы, а в огромных глазах застыло сожаление.

– Говори!!! – он встряхнул ее, – что с Миральдой?!!

– Отпусти! – прошептала Миртс, даже не делая попытки выбраться, – чего ты от меня хочешь?!! Меня не было там… Старший сам все сделал…

Шениор отвернулся. Шепот Миртс донесся откуда-то издалека.

– Я только знаю, что он вернулся вне себя от злости. Знаю, что он был ранен – но вампиры быстро восстанавливаются… И еще…

– Что?

Ее шепот стал едва слышимым.

– Еще… я сомневалась в словах Старшего, но теперь верю. Он сказал, что… то, что с тобой творится – это нечто большее, чем благодарность. Шениор… Она же человек, неужели ты этого не понимаешь?

Он передернул плечами. О чем они все толкуют, сперва вампир, затем и Миртс? Разобраться бы самому сперва…

– Я должен вернуться туда, – жестко сказал Шениор, – я должен знать, что с ней, и помочь – если Миральда жива. Или же предать тело огню, если Старший убил ее.

Рука Миртс легла на плечо – узкая, горячая.

– Ты с ума сошел, Шениор. Кто тебе позволит это? Если ведьма умерла, ты уже ничего не изменишь, а если жива…

– Тогда я должен помочь ей остаться таковой. Надеюсь, ты не побежишь тотчас же доносить Учителю?

Девушка осторожно обошла его – и остановилась, глядя в глаза.

– Это бред, Шениор. Ты не знаешь, где она – а я не собираюсь пособничать твоему помешательству, и не знаешь, что с ней. Быть может, в этот миг она умирает.

Он не ответил. Глядя сквозь бледное лицо Миртс, слушал шелестящий, вкрадчивый голос, звучащий в сознании.

* * *

… Коридоры Гнезда сплелись в клубок. Дыхание то и дело сбивалось; в каждом пятне тени мерещился грозный силуэт Старшего.

Шениор бежал. Вперед. На зов колодца памяти.

И каким же глупым он был! Зачем пытаться выспрашивать Миртс, или Учителя – если все, что происходило в мире, известно сущности, запертой в темной воде?

Главное, успеть – пока вампир не почуял его присутствия в опасной близости от Истины.

Вот и бронзовая решетка, преграждающая путь. Скрип давно не смазанных петель – и он уже в прохладной темноте тоннеля.

– Где ты? Я тебя не вижу.

– Я здесь, наследник. Ты пришел узнать истину о гибели своего отца?

Неприятный холодок разочарования. Что ж это за колодец памяти, если он не знает его, Шениора, желаний?

Тихий смех.

– Ах, вот оно что… Осторожнее, ты можешь упасть в меня.

Дэйлор замер, так и не поставив занесенную ногу на пол. Пригляделся – и почувствовал, как на лбу выступила испарина: совсем рядом, прямо в камне, разверзлась черная пустота.

– Цена все та же? – спросил дэйлор, вглядываясь в провал.

– Разумеется. Я никогда не лгу.

– В самом деле? – он хмыкнул.

– Лгут смертные. Какая мне польза от лжи?

– Вот уж не знаю, – пробормотал Шениор, – зачем-то ты существуешь…

– Не трать понапрасну время. Ты хотел увидеть, что с ведьмой и где она? Изволь. Ложись и смотри в меня. И помни – одно прикосновение к судьбе. Готов ли ты заплатить такую цену?

Дэйлор на миг зажмурился, собираясь с мыслями. Вспомнил все то, что говорил Старший…

– Ты ему веришь – после того, что он сделал? С той, что тебе так дорога?

– Не знаю.

– На самом деле то, как я изменю Судьбу, может никогда и не наступить, Шениор. Все зависит от тебя самого. Каждое мгновение, с каждым вздохом, ты сам плетешь нить своей судьбы. И, хотя существуют и другие взгляды – на твоем месте я бы не беспокоился.

Не говоря больше ни слова, Шениор улегся на живот, положил подбородок на сцепленные пальцы и уставился в непроглядную темень.

Шелестящий смех.

Мрак затягивал, навевая сон – но не было видно ровным счетом ничего. И, когда Шениор уже хотел поинтересоваться, а чего, собственно, ждать…

Тонкие полоски солнечного света, что пробивался сквозь прорехи в плетении стен, опасливо ложились на земляной пол. На глиняные черепки, смешанные с мусором, пылью и золой. На замершее тело – худое, будто высушенное невзгодами, едва прикрытое лохмотьями.

Веселый солнечный лучик прыгнул на белый лоб, словно смутившись, быстро скользнул по землистым губам – и ускакал прочь, слившись со своими приятелями.

Под потолком надоедливо зудела невесть откуда взявшаяся муха.

За стенами хижины щебетали пташки.

… Сквозь щели просочились новые звуки. Металлическое клацанье, громкий хруст веток под тяжелой поступью и голоса. Низкие, мужские. Они шли, не скрываясь, словно знали, что опасаться нечего.

– Э-эй! Есть кто живой?

Белая рука, вся в черных сгустках, судорожно дернулась в кучке золы.

– Мы пришли с миром! Я, командор Империи, хочу потолковать с ведьмой!

Тишина.

– Похоже, ее здесь нет, – проскрипел простуженный голос. Он мог принадлежать человеку в зрелых летах.

– Подожди, Саэрм. Дверь не заперта.

Этот голос принадлежал тому, кто назвал себя командором. Сочный, сильный и молодой.

Его собеседник хмыкнул.

– А от кого ей запираться-то? Ни один вор не сунется к черной ведьме.

– Но мы-то пришли.

– Что бы ты, командор, ни говорил – мне эта идея не нравится. Просили крестьяне извести негодную – давай-ка зашлем сюда пару сотен. Уж с таким-то количеством она не справится.

Молчание. Только зудит муха где-то наверху.

– Эй, госпожа, если вы здесь – отзовитесь! Я хочу предложить вам сделку, выгодную и для вас, и для нас! Что толку сидеть в этакой глуши?

– Похоже, ей нравится сидеть в глуши, – ехидно констатировал Саэрм.

– Что-то здесь не так. Пойдем, поглядим поближе?

– А если ловушка?

– Плевать. Я уже давно мечтаю хоть раз поглядеть на настоящую ведьму. Страшно, но интересно.

Шаги все ближе и ближе. Веки дрогнули, затрепетали – и вновь замерли.

Дверь открылась, пуская в полумрак хижины легкий, веселый свет дневного светила.

– Гхм… Ну, что скажешь, Саэрм?

– Э… это что, и есть ведьма?

– Не знаю. Впрочем, я сомневаюсь в том, что это ее жертва.

Низко наклонившись, чтобы не задеть головой притолоку, в хижину вошел мужчина. Солнечные лучики, приветствуя, скользнули по темным волосам, заплетенным в недлинную косичку, отразились в светло-серых глазах, чем-то напоминающих ледышки. Он был молод, даже не вошел в зрелые годы – но в каждом движении чувствовалась сила. Мужчина присел на корточки рядом с распростертым телом, затем снял перчатки, задумчиво поскреб отросшую щетину на подбородке.

– Странно все это, Саэрм.

– Да, командор. Не лучше ли нам убраться восвояси?

Тот, второй, так и не решился войти.

– Разумеется. Любопытно, что же здесь стряслось?

Он осторожно коснулся пальцами шеи женщины, под подбородком. Затем, словно что-то заметив, отогнул обугленный ворот того, что раньше было рубахой. На белой коже алели две глубокие, словно колотые, раны.

Саэрм присвистнул.

– Сдается мне, командор, нашла коса на камень. Такое вот ремесло у них, у ведьм – если не ты – то тебя!

– Она еще жива, – заметил командор.

И, уже не раздумывая, добавил:

– Мы берем ее с собой. Скачи вперед, мой добрый Саэрм, подготовь ей постель в моем шатре, горячей воды и чистой холстины. А крестьян гони взашей… Если будут упорствовать, пригрози как следует.

Тьма накатилась волной, смывая краски. Шениор едва верил собственным глазам.

– Это… правда? Скажи, это действительно так?!! Ее нашли, и теперь она не умрет?

– Я никогда не лгу.

– Я благодарен тебе, колодец.

– Это была честная сделка.

Шениор поднялся и пошел прочь – к свету.

Не смотря ни на что, в душе воцарился покой. Миральду подобрали люди, и она наверняка поправится… И теперь, уж конечно, не умрет одна-одинешенька, в лесной чаще… Он улыбнулся.

Улыбался даже тогда, когда прямо из воздуха ему навстречу шагнул Старший.

Вампир долго разглядывал дэйлор, и было непонятно, какие мысли крутятся в его древней голове. Наконец, очень спокойно, он обронил:

– Дурак. Молодой дурак.

Шениор лишь пожал плечами.

– Ведь это теперь не имеет значения?

– Теперь – нет.

В голосе Старшего скользнуло тщательно скрываемое сожаление.

– Я больше ничем не смогу тебе помочь, Шениор д’Амес. Ты отказался от правды об отце – но пожертвовал собой ради какой-то ведьмы. Она все-таки погубила тебя.

– Я так не думаю, – осторожно возразил Шениор, – быть может…

– Но ты об этом уже не узнаешь, наследник короны. На тебе лежало столь сильное благословление Дэйлорона, будто твое предназначение в спасении этой земли. Теперь… Я сомневаюсь в том, что от тебя будет хоть какая-то польза.

Глава 5 Тень Императора

Селлинор д’Кташин любил осень. Вернее, любил он самое ее начало – когда еще не начались холодные ливни, после которых деревья напоминают мокрых нахохлившихся ворон, а дни похожи на серые хламиды низкорожденных.

Селлинору нравились нежаркие солнечные дни, когда воздух по-особенному прозрачен и свеж, а сквозь золотое кружево листвы на ярко-синем небе можно увидеть караваны диких гусей, отправляющихся в дальний путь. В такие дни поутру на безупречно-правильных паучьих сетях замирают капельки ночных туманов, и ветер, принося, шаловливо бросает в спокойную воду Поющего Озера первые листья – желтые, светло-коричневые, багряные…

Он любил эту прощальную красоту леса – и, как и при всяком прощании с близким другом, в сердце воцарялась легкая, светлая грусть. А еще – надежда.

Король сидел на мраморной скамеечке в самом заброшенном, диком уголке сада и щурился на солнечный свет, сочащийся сквозь листву. Осень только-только ступила на земли дэйлор, но уже витала повсюду, навевая обычное осеннее настроение.

«А хорошо было бы мне воссоединиться с предками в такой же день», – вдруг подумал Селлинор, – «чтобы также светило солнце, и чтобы… чтобы это случилось спокойно…»

Дэйлор скрипнул зубами. Ах, да. Он не может уйти просто так. Потому что тогда… Нет, о том, что бы случилось тогда, он предпочитал даже не думать.

– Я верну тебя, – пробормотал он, – верну… Это назвали бы слабостью, но мне плевать. Да!

– Вы что-то сказали, Ваше Величество?

Селлинор вздрогнул и мысленно отругал себя. Уже давно следовало привыкнуть к тому, что лорд Каннеус появляется бесшумно и всегда за спиной. Как тень.

– А, Каннеус, – придав лицу приветливое выражение, король обернулся. Министр тайного сыска и в самом деле стоял за спинкой скамьи, заложив руки за спину и всем своим видом живо напоминая ученого ворона.

– Милорд, – последовал учтивый поклон.

– С какими вестями ты прибыл? – Селлинор усмехнулся, – никак, поймал нашего беглеца?

– Нет, милорд, – Каннеус еще раз поклонился, – прибыл гонец из Гнезда. Он вышел из королевского портала, несомненно, Старший приложил к этому руку… И требует аудиенции. Как можно скорее.

– Хм… – Селлинор покачал головой, – что такого могло случиться? Старший и его… эти… как их там…

– Куницы, милорд.

– Да, да. Они всегда держатся так обособленно… Ты когда-нибудь вообще видел этого… Старшего Гнезда?

Каннеус мотнул головой.

– Вот и я тоже, – вздохнул Селлинор, – любопытно, что за вести принес нам этот достойнейший дэйлор…

Он поднялся, поправил камзол, и неторопливо зашагал по хрустящей дорожке. Каннеус молча последовал за ним.

Чтобы разорвать повисшее в прозрачном осеннем воздухе молчание, Селлинор обронил:

– Говорят, Старший Гнезда – вампир. Что ты думаешь об этом, Каннеус?

– Я бы не стал судить только лишь по слухам, Ваше Величество, – отозвался тот, – мало ли о чем говорят? На базарной площади говорят, что королю Кейлору д’Амес помогли соединиться с предками. Но ведь это вовсе не значит, что так оно и было?

Селлинор усмехнулся. Ах, Каннеус, Каннеус… И пошел быстрее. Ему хотелось покончить со всем этим и забыть, забыть…

Ведь он уже знал, о чем скажет прибывший воин из Гнезда.

… Когда они вошли в кабинет, ожидавший там дэйлор отвесил глубокий поклон. Селлинор, никогда не сталкивающийся до этого с куницами, с удивлением отметил и простоту одежды, и ее добротность; его немного рассмешили полоски меха куницы, нашитые на рукавах куртки, и простые кожаные ремешки, вплетенные в черные косы воина, что казалось варварством для утонченного аристократического вкуса короля. Но Селлинор усилием воли задавил улыбку – и очень серьезно кивнул в ответ.

– Мне сказали, ты прибыл с важными известиями, доблестный воин, – сказал король, усаживаясь в свое любимое кресло, – так говори же.

Куница еще раз поклонился. А затем изрек:

– Старший просил передать владыке Дэйлорона, что люди собирают армию поблизости от юго-западных границ. Похоже на то, что эти низкие твари хотят напасть. А потому Старший взял на себя смелость советовать владыке увести простых дэйлор подальше от границ, особенно, если кто остался в мелколесьи. Пусть на границе останутся только воины – и все.

Селлинор откашлялся, прочищая горло, и…

– А разве Старшему не пришла светлейшая мысль предоставить воинов в распоряжение короля, чтобы достойно встретить врага на границе и сразиться, как подобает сыновьям Дэйлорона?

Брови лорда Каннеуса медленно поползли вверх. Но он молчал – пока. Замолчал и куница, удивленно глядя на своего короля.

– Впрочем, это уже не твоего ума дело, – задумчиво пробормотал Селлинор, – возвращайся в Гнездо, передай Старшему, что я благодарен за предупреждение. Что делать дальше – это уже моя забота.

Он бросил быстрый взгляд на Каннеуса. Тот задумчиво смотрел на пляшущие в камине языки пламени, и меж угольно-черных бровей, еще не тронутых сединой, пролегла глубокая складка.

* * *

Армия уверенно продвигалась на север. Уж давно остался позади благословенный Небом Меркелон, последний город Империи на реке Лакке; полки продвигались по зеленому морю степи, вдоль синей глади реки. Нет-нет, да попадались небольшие деревни, все, как одна, бедные, с одинаковыми глинобитными избами, крытыми тростником; и повсюду – долго глядели вслед армии Императора тощие крестьяне.

Пройдет еще пара дней и, если верить вестям с востока, к ним присоединятся легионы из Талипо и Кверта, а это уже нешуточная сила. Правда, никто не знал, сколько дэйлор выйдет на поле битвы, да и выйдет ли вообще… Но Император был уверен в успехе – так, словно король Дэйлорона стал послушной марионеткой в руках владыки.

– Мой командор! К нам хотят примкнуть ополченцы. Разнесся слух, что мы идем за золотом Дэйлорона…

Седовласый генерал изо всех сил старался говорить уважительно, но при этом на лице его застыло такое выражение, с каким сапожники гоняются за подмастерьем, чтобы оттаскать за уши.

Ибо генералу перевалило за сорок, а Геллер только-только подходил к двадцатипятилетнему рубежу. Мальчишка в глазах стареющих вояк, наглый, необузданный, к тому же выскочка, которого невесть за какие заслуги пригрел нынешний Император.

Командор пожал плечами.

– Пусть себе примыкают, Гассет. Лишние люди – это не так уж и плохо. Пусть их научат держать в руках хоть какое-нибудь оружие…

Генерал скривился, будто съел что-то невероятно пакостное и, ловко развернув лошадь, помчался к своим полкам.

Геллер вновь остался один – в авангарде многотысячной армии, черной змеей текущей на север.

Впрочем, ему было не привыкать. Он уже очень давно был один – ровно с тех пор, когда страшные гвардейцы выбирали крепких мальчишек для забав юного наследника престола. Геллер не любил вспоминать об этом – но время от времени заново переживал тот миг, когда его скрутили по рукам и ногам, как барана, и поволокли к крытому возку, где уже трепыхались другие мальчишки. Снова и снова перед глазами вставало лицо матери, которая, как волчица, бросилась на гвардейцев – чтобы защитить единственного сына. Один из воинов, зло засмеявшись, ударил ее по лицу, да так, что она отлетела на пару шагов, ударилась о стену хижины и неуклюже забарахталась на земле, пытаясь подняться. Отец же… Геллер долго не мог понять, почему отец стоял в стороне и безучастно наблюдал за происходящим. Только много лет спустя узнал, что ему заплатили за мальчишку – как это делают работорговцы, скупая молодняк.

Многоголосый гул, вплетающийся в бряцание железа, скрип повозок и лошадиное ржание. Армия ползет и ползет вперед, преодолевая лигу за лигой, все ближе и ближе к тому месту, где впадает в Лакку Эйкарнас – река Дэйлорона. Впереди, до самого горизонта – изумрудная, волнующаяся под дуновением ветра степь. И только там, где небесный купол почти касается земли – в сизой дымке плавают мутные силуэты гор.

Геллер, прикрыв ладонью глаза, поглядел на солнце: начав клониться к горизонту, светило не торопилось покинуть свои хрустальные владения. Еще много часов пройдет, прежде чем ночь мягко вступит в мир…

Тоска, вечная подруга одиночества, снова обвивала змеей сердце, сдавливая, отнимая тепло. Геллер усмехнулся – в присутствии Императора ему было легче. По крайней мере, тогда он думал о службе – и не вспоминал…

* * *

… Их долго гнали куда-то, давая отдохнуть только ночью, поднимая с рассветом. Почти не кормили, раз в день бросая в толпу черствый, плесневелый хлеб. Двух мальчишек – более слабеньких, чем прочие, попросту затоптали их товарищи по несчастью. Воды тоже давали очень мало – так, что во рту было сухо.

На пятый день перехода еще три маленьких пленника не смогли подняться и идти дальше; вербовщики освободили их из «связки», оттащили с дороги – а караван двинулся дальше.

Потом минуло еще несколько дней – но Геллер уже не считал их.

Смутно помнил белые башни и крепостные стены Алларена в кровавом свете заката. Помнил, с каким трудом давался каждый следующий шаг, как неистово плясали перед глазами черные точки– но это ничуть не мешало драться, сбивая в кровь кулаки, за каждый кусок хлеба.

Он был маленьким, озлобленным волчонком, вздыбившим шерстку на загривке и готовым если не загрызть, то уж по крайней мере искусать любого, кто станет между ним и хлебной лепешкой. Голод выгрыз все те крохи жалости и сострадания, что усердно взращивали в нем мать и сестренка.

Геллер едва мог передвигать ноги, когда их провели сквозь огромную арку ворот, но все же шел. Помнил, как гвардейцы, переговариваясь меж собой, смеялись и говорили, что ни разу не водили такой товар в Алларен, да еще к императорскому двору.

У Геллера не осталось тогда сил удивляться. И равнодушно брел он по плиткам из розового и зеленого камня, коими была замощена улица, мимо высоких каменных домов, с огромными окнами из разноцветных кусочков стекла, составляющих картины, мимо аккуратных клумб, засаженных небывалыми цветами.

Стемнело, а их все вели и вели, даже не думая останавливаться на ночлег. Когда же на небе загорелись первые звезды, их загнали в небольшие ворота – и Геллер понял, что это конец путешествия. Они оказались в огромном, совершенно пустом зале, с полом из белого камня (о том, что это мрамор, он узнал позже). Стены тоже были белыми, словно их мыли каждый день. Из двери в конце зала вынырнул седой господин в черном камзоле, в сопровождении четырех гвардейцев. Видом своим он живо напомнил Геллеру хромого ворона, что несколько лет жил вместе с ними, довольствуясь хлебными крошками, – такой же сухонький, носатый и черноглазый.

Нацепив на нос странный предмет, состоящий из двух круглых стеклышек и проволочной перемычки, господин окинул взглядом мальчишек, хмыкнул – и скрипуче приказал всем раздеться.

Когда его желание было исполнено, внимательно осмотрел каждого пленника, неприятно оттягивая веки, заглядывая в рот, щупая плечи, живот, словно и не люди были перед ним, а бессловесная скотина. На некоторых, более худеньких и слабых, он кивал гвардейцам; те ловко отстегивали мальчишек от общей связки и уводили в черный провал двери.

Больше их Геллер никогда не видел.

Оставшихся – а их было не более двух десятков – повели дальше. Этой же ночью Геллер впервые познакомился с мылом и мочалкой. Затем, когда он уже был готов упасть, закрыть глаза и ждать смерти, им выдали холщовые штаны и рубахи – и оставили в небольшом помещении без окон.

Единственное, на что хватило сил у будущей тени императора – это кое-как натянуть на себя одежду и заползти в угол. Глаза закрылись сами собой, и он провалился в жадную бездну сна.

… Наследника Геллер увидел только через несколько дней. Дело было так: после не очень сытного обеда он сидел у коновязи на заднем дворе и размышлял, где бы стянуть еще хлеба. Привезенные неизвестно зачем мальчишки целыми днями слонялись по задворкам, не зная, чем себя занять; кормили их раз в день – и никто не занимался ими. Словно тот, кто приказал отобрать их у матерей, позабыл о своей затее.

Геллер сидел на корточках, задумчиво чертя в пыли круги прутиком. Время от времени мелькала мысль о том, чтобы сбежать, но он тут же одергивал себя. До дома он сам бы не добрался, а от мысли о попрошайничестве в столице начинало мутить. А здесь – хоть и странно все это – раз в день дают тарелку пустой похлебки с хлебом. Лучше, чем ничего.

От созерцания кругов в пыли его отвлек звонкий голос.

– Эй, ты! Подойди сюда.

Геллер поднял голову и одарил наглеца мрачным взглядом. Тот был примерно тех же лет, что и сам Геллер, только какой-то бледненький, словно солнце не трогало его кожу. Карие глаза на этом худеньком и белом личике казались непомерно большими. Мальчишка был одет в красный бархатный кафтанчик, белоснежную рубашечку и синие бархатные штанишки. Его темные кудри кокетливо обрамляли холеное лицо, и это показалось Геллеру смешным – мальчишка, а волосы длинные, как у девчонки. Сам Геллер всегда ходил коротко остриженным.

– Чего сморишь? Иди сюда! Или глухой?

И мальчишка презрительно сплюнул в пыль.

У Геллера зачесались кулаки. Пусть он и бедняк, но не позволит всякой расфуфыренной кукле так с собой разговаривать! Однако бросаться на незнакомого мальчика не торопился. Крикнул в ответ:

– Тебе чего надо?

– Тебя, дурак!

– А за такие слова в глаз получают, – сообщил Геллер, неторопливо поднимаясь. Огляделся – никого. Только он и этот разряженный неженка, который и топора-то небось в руках никогда не держал.

– Да ты что? – удивился красный кафтанчик, – каши мало ел, чтобы мне в глаз дать!

Кровь ударила в голову. В три прыжка Геллер очутился рядом с нахалом, замахнулся, но…

В какой-то неуловимый миг бледненький мальчишка поднырнул под удар. Мелькнуло небо – и Геллер с трудом осознал, что лежит в пыли – а обидчик отряхивает руки одна о другую.

– Я-то поговорить хотел, – протянул он, – а ты сразу в драку. Видал, как я умею? Уж скорее ты оплеуху схлопочешь…

Геллер не слушал глупую болтовню – изо всех сил пнул врага под коленку, схватил за длинные полы красного великолепия, повалил в пыль.

– Сейчас и поглядим, кто кого!

На удивление, мальчишка оказался вертким, как куница, то и дело выскальзывал из рук, но Геллер все-таки успел наподдать ему. Задыхаясь в тучах поднятой пыли, он оседлал помятого обидчика.

– Сдавайся.

Тот облизнул разбитые губы.

– Да, как же! Ты мне еще пятки лизать будешь, низкорожденный болван!

– Ах, вот ты как!!!

Геллер занес кулак для удара. Сейчас он покажет, каков Геллер Накори!

Но в этот миг чьи-то жесткие руки вцепились сзади в плечи, в шею, протащили, бросили в пыль. Он едва успел сообразить, что его держат двое дюжих гвардейцев, в кольчугах, в шлемах, прежде чем сапог одного из них с хрустом прошелся по ребрам. Боль, острая, горячая, пронзила грудь, Геллер невольно вскрикнул, но тут же прикусил губу. Попробовал выскользнуть из мертвой хватки, задергался – и второй удар пришелся в живот. Перед глазами запрыгали черные точки, гася сознание.

– Стойте! – донесся откуда-то издалека звонкий голос бархатного кафтанчика, – а ну, прекратите!

Третий удар жестким носком сапога по пояснице заставил Геллера буквально взвыть. Мир задрожал, подернулся серой пеленой.

Сквозь нее-то он и увидел бледное и серьезное лицо мальчишки. Тот промокнул разбитые и уже начавшие распухать губы рукавом белоснежной сорочки. Поглядел куда-то вверх, вероятно, на гвардейцев.

– Дурачье. Вздернуть вас всех надо. Сколько раз говорил, не лезьте не в свое дело! Вот, скажу отцу, вы у меня попляшете…

Его темные глаза внимательно рассматривали Геллера.

– Отнесите его к лекарю Хаскору. Не то я вас…

Чем пригрозил странный мальчишка взрослым мужчинам, Геллер уже не слышал. Тьма, нахлынув паводком, смыла все краски и звуки, унося в бушующий водоворот.

… Он очнулся утром на невероятно белой постели. Косые лучи, пробираясь сквозь тяжелые, вышитые серебристыми нитями шторы, падали на блестящие простыни. Геллер, недоумевая, оглядывал комнату: изящный комод, два кресла, на стенах – цветастые гобелены со сценами охоты. Вспомнив все, что с ним случилось, Геллер немного струсил: кем бы ни был мальчишка в бархатном кафтанчике, он обладал властью даже над взрослыми. Не стоило лезть в драку, ох, не стоило…

Геллер попробовал шевельнуться – но даже самое легкое движение отдавалось болью во всем теле, да такой, что хотелось выть в голос. И он смирился. Замер под расшитым покрывалом – и стал ждать. Чего? Он и сам не знал.

Через некоторое время чуть слышно скрипнула дверь, и в комнате появился тот самый человек, похожий на хромого ворона, что недавно осматривал его. За ним спокойно шел давешний мальчишка. Только теперь красный кафтанчик сменил синий, с золотым шитьем камзол – Геллер даже представить себе не мог, что бывает столь красивая одежда. Слегка оттопыривая распухшую губу, мальчик говорил хромому ворону:

– Я хочу, чтобы он поправился, как можно скорее, Хаскор. Ты можешь вылечить его до завтрашнего вечера? Я хочу, чтобы он сопровождал меня, когда я поеду кататься на Дикере. Думаю, отец не будет против, если я возьму еще одну лошадь.

Ворон только нахохлился.

– Ваше Высочество, вы хотите невозможного. У этого шалопая переломаны ребра, возможно, ушиблены внутренности. Ему необходим полный покой.

Ваше высочество…

Геллер ощутил, как на лбу выступила испарина.

Он собственноручно отлупил наследника престола… Будущего Императора!

Оцепенев, как кролик перед удавом, он ждал, когда наследник подойдет к нему, когда собственноручно отрубит голову…

– Взгляните, Ваше Высочество, он очнулся, – проскрипел Хаскор, – вы можете поговорить с ним. Только не долго.

– Хорошо. Оставь нас одних, – прозвучал жесткий приказ.

Странно было Геллеру слышать такие слова из уст ровесника.

Наследник остановился перед кроватью.

– Меня зовут Квентис. Когда вырасту, я стану Императором.

Геллер, окончательно потеряв дар речи, сглотнул. Понимал, что надо броситься в ноги, и молить о пощаде, но – не мог пошевелиться.

– А ты хорошо дерешься, – усмехнулся будущий Владыка Империи, – где так научился?

Под требовательным взглядом Квентиса Геллер покраснел.

– Мы… Ваш всочество… с ребятами, в деревне…

– У, понятно, – наследник вздохнул, – весело у вас там, наверное?

* * *

Он навещал Геллера каждый день, до тех пор, пока тот не смог встать с постели. Иногда приносил какую-нибудь диковинную сладость, каких Геллер не знал прежде. Садился на изящный стульчик, закидывал ногу за ногу – совсем как взрослый и, щурясь на яркое солнце поздней весны, рассказывал последние дворцовые сплетни.

Геллер молча слушал, осторожно пережевывая угощения – хоть и относился он с большим подозрением к незнакомой пище, однако же понимал, что не съесть – значило оскорбить наследника. Когда было необходимо, кивал и соглашался, невзирая на то, что не знал ни одного упоминаемого имени.

И, чем больше слушал Квентиса, тем большим проникался к нему уважением. Ибо единственный сын Императора оказался… как бы это сказала мать – мозговитым. Ощущая себя совершенным неучем и тупицей, Геллер, затаив дыхание, слушал удивительные истории об оружии и доспехах, о рыцарях, о великих битвах и предшественниках Квентиса на троне Империи. Сам же он не знал ничего, за исключением сказок старухи-соседки про Первых Вампиров, про Страну болотных ночниц и про девушку, которую спасли от разбойников жуткие черноглазые дэйлор…

Геллера так и подмывало спросить – откуда мальчишка может знать так много, но он каждый раз прикусывал язык. Потом Квентис сам сказал ему, что с раннего детства он учится у самых мудрых и многознающих людей Империи, читает по вечерам книги и даже – правда, очень редко, – беседует с магами Закрытого Города, что в самом сердце Алларена. Зачем? Да потому, что Император должен очень много знать. Чтобы вести за собой всю Империю – и чтобы не позволить алчным министрам играть собой, как куклой.

– А какие они, маги? – не удержавшись, спросил Геллер, – они страшные? Как упыри?

Наследник фыркнул, довольно хохотнул, осознавая собственное превосходство.

– Ничего нет в них страшного, в этих надменных стариканах. Только вот мой отец их не очень-то привечает, уж не знаю почему. Ну, и они в ответ заперлись в своем Закрытом Городе, что-то изучают. Ко мне только двое иногда показываются, потом после разговоров с ними голова трещит весь день… Я их спрашиваю, чем они занимаются – не говорят, собачьи дети. Иногда из окна башни-шпиля вижу, как за черными стенами у них что-то сверкает, разноцветные молнии скачут… Как стану Императором, обязательно приглашу магов к себе на службу.

– А если не захотят? – усомнился Геллер.

– Какой же ты дурной, – Квентис пожал плечами, – сейчас они не показываются, потому что отец с ними дружбу не водит. А я…

Тут он задумался на несколько мгновений и вдруг заговорил совсем о другом.

– Тебе, наверное, любопытно, зачем я собрал мальчишек со всей Империи?

Геллер молча кивнул.

– Я хочу, чтобы у меня была гвардия, моя собственная гвардия. Которая никогда меня не предаст. Давеча я читал труды великого полководца, Ернихоэна Квелистерского, так там написано «владыка, желающий иметь преданных воинов, должен взращивать их с раннего детства». Сечешь? Те, кого привели вместе с тобой, уже учатся воинскому ремеслу, а ты…

Наследник выдержал паузу, подмигнул.

– А ты станешь моей тенью и будешь следовать за мной повсюду.

От удивления Геллер потерял дар речи. И это он слышит после того, как расквасил наследнику физиономию!

– Полагаю, ты храбрее прочих, – сдержанно заметил Квентис. Серьезно, по-взрослому посмотрел на замершего Геллера и добавил:

– Ведь никто больше со мной так и не подрался! А отец мне сказал – «выбери себе того, кто не побоится постоять за себя. Точно также он будет охранять тебя»…

… Как только Геллер встал на ноги, ему отвели отдельную каморку как раз за апартаментами принца, по понятиям императорского двора – крошечную, но для Геллера, выросшего в грязной хижине – достаточно просторную, чистую и светлую. Там стояла большая кровать, аккуратно застеленная белыми простынями, стол, стул и комод. Все это было очень добротным, из тщательно полированного дерева, и Геллеру, никогда ничего не имевшему, кроме собственных лохмотьев, казалось небывалой роскошью.

Затем Квентис пожелал, чтобы Геллер посещал занятия вместе с ним, выучился грамоте и чудной науке под названием «арифметика».

Следующим шагом стало обучение искусству боя.

Жизнь – яркая, как луговые бабочки – подхватила, закружила мальчишку. И через пол года, по вечерам вознося молитву Хаттару, Геллер не забывал попросить здравия наследнику Империи.

Через год он пришел к выводу, что нет человека, более совершенного и добродетельного, чем принц. Пожалуй, тогда, случись бунт, он с удовольствием бы отдал жизнь за своего владыку. Но Император-отец правил железной рукой, и все было спокойно.

Единственное, о чем беспокоился Геллер, это была его семья. Он слишком хорошо запомнил лицо матери, когда его увозили. А по ночам, во сне, ему являлась сестренка, Гейла. Неуклюже переваливаясь на больных ногах, она подходила, обнимала тонкими ручками за пояс и клала голову на грудь.

– Ты же вернешься, Геллер? Мы тебя так ждем!

– Забудь о них, – жестко говорил Квентис, – ты можешь принадлежать только мне. Ты же моя тень, помнишь? Да и что тебя печалит? Вот живу же я без матери? Она ушла в сады Хаттара, когда я только-только научился сабельку в руке держать. А мой отец, Император… Ему не до меня, совсем не до меня. Разговариваю с ним не чаще, чем раз в лунный круг.

* * *

Геллер смог побывать в родной деревне только через десять лет. Это было непросто – во-первых, потому, что он не знал, где она находится, и потратил не один день на поиск в архивах бумаг о том, сколько, где и каких было куплено мальчишек, предназначенных стать личной гвардией Императора. Во-вторых, сложно было поймать за хвост возможность покинуть на время Алларен, не вызвав никаких подозрений Квентиса.

И, когда этот момент настал, Геллер едва не запрыгал от радости.

А дело обстояло вот как: на балу в честь собственного совершеннолетия Квентису представили дочь одного из герцогов, воздушное создание с загадочными глазами лани. Очарованный девушкой, наследник провел с ней несколько дней, пока герцог был при дворе; потом герцог засобирался домой, и, сколько не упрашивал принц отца оставить предмет своего обожания при дворе, Император не согласился.

– Тебе не нужна любовь, сын, – молвил стареющий владыка, – сейчас ты должен впитать в себя то, чего не хватает для бытия властелином столь обширных земель. Любовь ты найдешь и позже, а вот упущенное время – не наверстаешь.

– И потому я хочу, Геллер, – негромко бормотал принц, покрываясь румянцем, – чтобы ты выехал с тайной миссией. Я доверяю тебе больше, чем всем этим придворным шалопаям, готовым целовать следы от сапог Императора. Я знаю, что ты все сделаешь быстро – и без особой шумихи. Отвези леди Джарине письмо и вот этот подарок. Дождись ответа и, не медля, отправляйся обратно. Я буду ждать.

Не удержавшись, Геллер все-таки заглянул в маленькую деревянную шкатулку, покрытую завитками и мелкими цветочками из перламутра: там, на черном бархате, покоилась брошь, рубиновая роза в обрамлении изумрудных лепестков, знак внимания принца.

Чуть позже Квентис вручил ему карту с подробным описанием дороги – и вот тогда Геллер едва не выдал себя счастливой и глупой улыбкой: путь его лежал как раз через родные места.

– Что это с тобой? – нахмурился наследник, – о чем думаешь?!!

– Я радуюсь, что увижу еще один город, который будет принадлежать Вам, Ваше Высочество, – он поклонился, – я радуюсь, ибо увижу и Ваши земли, мой повелитель.

– Ты учишься льстить, – молвил Квентис, – даже не знаю, хорошо ли это…

Выехав из Алларена в Портелас, Геллер рассудил, что завернет в деревню на обратном пути. Он раздумывал над тем, что он скажет отцу – тому, который продал его за несколько золотых монет; время от времени рука его непроизвольно ощупывала туго набитый кошелек, который он хотел оставить матери. Геллер воображал, как испугается поначалу его семья, когда в бедную хижину, пригнувшись, войдет статный воин, и как испуг сменится удивлением – а потом и радостью, когда он откроет им свое имя. Сердце полнилось сладким предчувствием счастья.

И он, после десяти лет разлуки, обнимет сестренку, и расскажет, как по ночам видел ее в своих снах. И мать будет снова улыбаться. Отец же… Геллер не знал, как себя вести с ним. Слишком горький привкус оставило знание того, что тот продал собственного сына. Разумеется, подобное не было редкостью в их деревне, и все же, все же… Это было обидно и больно. Казалось подлым предательством.

Геллер думал о предстоящей встрече, когда подъезжал к Портеласу, когда ночью пробирался на балкон Джарины. Пока девушка торопливо царапала ответ на клочке пергамента, не в меру разыгравшаяся фантазия рисовала ему счастливые картины воссоединения семьи.

«Они будут гордиться мной. Я был самым обычным мальчишкой, а стал приближенным лицом наследника, нашего будущего Императора… Жаль, конечно, что я не смогу взять их в Алларен, но это пока, а там – Квентис обязательно позволит мне забрать их».

Надежно спрятав ответ возлюбленной принца, он отправился в деревню Вороново Гнездо. Был в пути всю ночь, нещадно нахлестывая скакуна, и на рассвете подъехал к памятной изгороди.

Глаза защипало.

Все здесь осталось так же, как было десять лет назад: все те же косматые вороньи гнезда в ветвях старых вязов, те же тощие псы, с заливистым лаем кинувшиеся под ноги коню, тот же покосившийся плетень…

Поморгав, Геллер спешился и, ведя коня под узцы, медленно пошел вперед. Рассвет только занимался, но землепашцы поднимаются рано, с первыми петухами – а потому, пока он шагал по пыльной дороге, по которой в дождь приходилось гулять чуть ли не по колено в жидкой грязи, – на него с нескрываемым любопытством глазели изо всех окон и щелей. Еще бы! Не часто в Вороново Гнездо заезжали служивые люди, и, уж куда реже это были люди в дорогом одеянии, с изукрашенным оружием.

Провожаемый липкими взглядами, Геллер дошел до окраины деревни и остановился. Перевел дыхание. Еще шаг, поворот – и он увидит дом, где родился, и где его не ждут.

Она закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти то, как выглядела их бедная хижина: шаткие потемневшие от сырости стены, тростниковая крыша, маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем…

И шагнул вперед.

На пороге стояла мать, зябко кутаясь в дырявую, побитую молью шаль. Она почти не изменилась, только под глазами появились неприятные синюшные мешки, да уголки губ скорбно опустились. Навсегда. Словно она очень давно не улыбалась – и никогда уже не улыбнется Темные глаза настороженно впились в лицо Геллера, скользнули по кольчуге, по ножнам у пояса.

– Кто ты, воин? – тихо спросила она, – ты кого-то ищешь?

Он подошел к ней почти вплотную.

– Я искал тебя. И Гейлу. И отца… Разве ты не узнаешь меня, мама? Это же я!

Он пошатнулся. Колени предательски подогнулись, и, чтобы не упасть, Геллер вцепился в конскую гриву.

Дома, его дома больше не было. Только старое пепелище – черная проплешина на земле, обгоревшие бревна, мусор…

Не веря собственным глазам, Геллер опустился на колени перед торчащими, как обугленные кости скелета, балками, потрогал их руками. Все было настоящее, и на пальцах осталась черная труха.

Он не знал, сколько провел времени перед тем, что осталось от мечты. Очнулся только, когда кто-то осторожно прикоснулся к руке.

– Вы кого-то ищете, господин?

Рядом стояла старуха, сгорбленная и седая. Чуть поодаль, шушукаясь, толпились крестьяне – но никто не решался подойти ближе.

– Я ищу семью Накори, – растерянно промямлил он.

Старуха заморгала выцветшими глазками.

– Но здесь таких нет, господин. И не было.

Геллер непонимающе посмотрел на нее.

– Разве это не Воронье Гнездо?

– Оно самое, господин, – из толпы осторожно вышел косматый здоровяк, – но Накори здесь не было, когда мы пришли.

– Пришли? – выдохнул Геллер. Перед глазами мутилось, – но… как же? Где те, кто здесь жили?

И тут, поняв, что статный воин не собирается никого убивать, крестьяне загалдели наперебой, добродушно желая помочь.

– Лет восемь назад…

– Мор…

– Много полегло, кто выжил, а кто пришел…

Геллер закрыл глаза. Вот оно как… Хаттар распорядился их жизнями…

Преодолевая внезапно навалившуюся слабость, он забрался в седло и дал шпор коню. Дышать было трудно, воздух словно загустел, превратился в вязкий студень. Небо стало блекло-серого цвета, мир дрожал, то и дело подергиваясь мелкой рябью, и только холодный ветер, бьющий в лицо, удерживал на зыбкой кромке сознания.

Но самым страшным оказалось то, что их лица, как живые, стояли перед глазами, не желая уходить в мир духов.

* * *

– Командор! Командор! Гонец от его Императорского Величества!

Геллер вздрогнул, заморгал. Лица давно ушедших в мир духов людей все еще стояли перед глазами. Отец, мать и маленькая сестренка. Все, что осталось от них – только воспоминания…

Степь заканчивалась. Впереди замаячила темная полоска леса – не Дэйлорон, но преддверие его. Еще два дня пути – и они займут исходную позицию, намеченную на последнем совете в Алларене.

– Давайте его сюда, – пробормотал он, жмурясь на яркое солнце. Отхлебнул теплой, с железным привкусом, воды из фляжки. Сопровождаемые эскортом из писцов, оруженосцев и личной охраны, подскакали оба генерала – Гассет Райк и Клейв Дисотто, с физиономиями кислыми, словно объелись лимонов. Все никак не могли привыкнуть, что Император поставил над ними молокососа.

Гонец едва протиснулся к Геллеру – невысокий, коренастый, бахтерец – покрыт толстым слоем пыли. Упал на одно колено и протянул свиток, перетянутый пунцовой лентой с печатью Императора – поднявшимся на задние лапы песчаным львом с разверстой пастью.

– Мой командор.

На его обветренном, загорелом лице весело блестели ярко-голубые глаза, в пышных усах пряталась лукавая улыбка. И Геллер улыбнулся в ответ. Потому что давным-давно знал этого воина…

Когда боль от потери родных была еще слишком сильной, а рана не зарубцевалась от времени, Геллер возжигал курильницы в храме Хаттара. Часами, как помешанный, стоял и смотрел, как в золотых лучах солнца, прорезавших прохладный мрак, тает легкий, пахучий дым. И думал, что в это время они радуются там, наверху, потому что Геллер помнил о них и кормил их бестелесные души благовониями. Император поначалу возражал было против такого времяпрепровождения – но верховный жрец Хаттара объяснил владыке Империи, что это великое счастье – иметь слугу, столь ревностно служащего Отцу Всеобъемлющему, и Квентис смирился. И вот, когда Геллер стоял и смотрел, как исчезают в сияющей вышине завитки дыма, он вдруг понял, что не один в Храме. Оказалось, что рядом возился с маленькой курильницей какой-то гвардеец, но у него никак не получалось ее толком разжечь. Словно очнувшись от тяжкого сна, Геллер подошел и предложил помощь; они разговорились. Оказалось, что Саэрм – так звали гвардейца – овдовел год назад.

«Тогда почему ты так редко сюда приходишь?» – удивился Геллер.

Саэрм пожал плечами.

«Это всего лишь дым. А моя Канна всегда со мной, в моем сердце».

Это звучало почти как святотатство, особенно в Храме Хаттара. Но Геллер поверил – а Император заполучил обратно свою тень. Саэрм же… Просто остался хорошим приятелем.

Не медля более, Геллер ловко спрыгнул на землю.

– Саэрм! Хаттар Всемогущий, вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя. Поднимись, друг мой.

Лица генералов сморщились еще больше. Куда ж это годится – командор обращается с гонцом, как с приятелем?!!

Поспешно срезав печать, Геллер развернул новенький пергамент, пробежал глазами – и, не говоря ни слова, протянул его генералам. Взлетел в седло и, коротко кивнув гонцу, обронил:

– Поезжай за мной, Саэрм.

И, уже громче, чтобы перекричать гул, ржание и бряцание металла, рявкнул:

– Дайте гонцу свежего коня!

Краем глаза Геллер заметил, как недоуменно крутят пергамент генералы, и не сдержал улыбки: в послании не было ничего, кроме пожелания удачного сражения.

Подвели оседланного жеребца; гонец, крякнув, лихо взлетел в седло – и они двинулись дальше. Отъехав чуть в сторону от обескураженных генералов, зудящей, как мухи, толпы их слуг и прихлебателей, Геллер натянул поводья и обернулся к Саэрму.

– Что приказал передать Император? Теперь ты можешь говорить все, как есть…

– Командор мудр, – сквозь усы улыбнулся Саэрм, – Император на самом деле велел заучить подробности и передать их лично тебе. Этим дутым индюкам, генералам, не следует знать слишком много. А я – поклялся на алтаре Хаттара, что скорее умру, чем выдам тайны Императора.

– Говори, – Геллер пожал плечами, – слово Императора свято для меня так же, как и для тебя.

– Император приказал передать, что все идет по плану. Армия, где будут собраны лучшие воины нелюди, уже должна ожидать вас на равнине, которая означена на карте как Огневая Пустошь. По словам Императора, на каждого воина дэйлор приходится по два-три человека, да и кавалерии у них нет. Маги дэйлор не примут участия. После решающего сражения король нелюди подпишет соглашение о капитуляции, позволит армии войти в Дэйлорон и занять столицу… Мы не рискуем ровным счетом ничем, командор.

Геллер промолчал.

На языке так и вертелся вопрос – откуда у Владыки такая уверенность в том, что нелюдь выйдет на открытое место? Но произнести это – значило усомниться в священной воле Императора. А потому Геллер промолчал, полностью положившись на мудрость Владыки.

– Это – все? – спросил он у Саэрма.

Воин коротко кивнул.

– Расскажи, что нового в столице, – попросил Геллер старого приятеля, – ты ведь недавно оттуда…

Саэрм беззаботно махнул рукой.

– Все по-прежнему, Геллер. Ничего не меняется в белокаменном Алларене, разве что только… Перед моим отъездом маги что-то натворили в Закрытом городе, на бедняцкий квартал пролился черный дождь – и все, кто там жили, уснули вечным сном.

– А что Император? – Геллер приподнял брови. Еще не было такого, чтобы маги вредили жителям столицы…

– А что – Император? – усмехнулся Саэрм, – к нему сразу явился маг с повинной. Дескать, ошиблись они в расчетах, видите ли… Ну, и наш Владыка, чтобы унять недовольство черни в городе, приказал раздать милостыню. На том все затихло.

– И, конечно же, они по-прежнему не желают служить Империи, – уточнил командор, трогая поводья.

– Ни под каким видом, насколько мне известно.

– Что ж… Спасибо тебе, Саэрм, за новости, – не удержавшись, Геллер хлопнул воина по плечу, – пожалуй, нам пора вернуться.

– Император приказал мне присутствовать при сражении – и вернуться после того, как армия войдет в Дэйлорон, – тихо сказал Саэрм, – а сам я очень рад возможности быть рядом с тенью нашего владыки.

– И я рад тому, что ты будешь рядом, – просто ответил Геллер, – у генералов слишком постные рожи, и они мне порядком надоели.

Пришпорив коней, они поскакали в авангард армии.

Ночью Геллер, ворочаясь в постели, решил припомнить что-нибудь о дейлор из того, о чем читал в старых книгах, но то, что он вспомнил, говорило отнюдь не в пользу людей.

Было время, когда дэйлор жили и на равнинах, тихие, миролюбивые существа. Их народ не был многочисленным и, хоть и плодили они немало личинок, только одна из десяти после окукливания становилась полноценным дэйлор. Девять оставшихся попросту погибали при окукливании.

Когда первая волна переселенцев с юга захлестнула дэйлор, нелюдь взялась за оружие; но ее очень быстро оттеснили в леса – древние, непроходимые, окруженные с юго-востока топями. Любопытно, но начиная с того времени в болотах прибавилось ночниц, упырей и зеркальников… Не говоря уж о кайэрских топях, где, по слухам, болотные ночницы селились сотнями, ближе к своей страшной королеве, и о Драконовых горах, где в глубоких пещерах прятались от солнца высшие вампиры, и где среди ледников жили Снежные драконы, замораживающие своим дыханием…

Так и катились годы, незаметно складываясь в столетия. Люди по возможности пакостили дэйлор, но в леса сунуться боялись; дэйлор, в свою очередь, делали мелкие гадости людям – но за пределы Дэйлорона не выходили, высылая лишь маленькие отряды разведчиков и палачей. Правда, Геллер помнил о двух очень давних, неудачных попытках вторжения, но помнил очень туманно. Единственное, чего точно не следовало делать – это вести армию в лесную чащу.

«Быть может, зря Император затеял все это?» – мелькнула ужасная мысль, – «А вдруг ничего не получится? Да и так ли уж необходим Империи Дэйлорон?»

Он тут же одернул себя, сердито закусил губу. Кто он такой, чтобы сомневаться в Его словах?!! Император – благороден, чист и добр. Его помыслы направлены только на благо Империи – не больше, не меньше. К тому же, нелюдь есть нелюдь. Никогда не будет мира между человеком – и существом, только внешне на него похожим.

* * *

Крестьяне появились на утро следующего дня, когда трубач дал сигнал сниматься с места ночевки.

Геллер наблюдал за тем, как сворачивают его небольшой шатер, в пол-уха слушая последние сплетни Алларена, когда дозорные притащили трех грязных оборванцев.

– Это еще кто такие? – командор нахмурился. Вражеские лазутчики? Но на дэйлор вроде не похожи… Да и не было еще случая, чтобы люди, даже по большой нужде, заключали сделку с нелюдью.

Пехотинец отсалютовал.

– Мой командор! Эти люди говорят, что, мол, ищут здесь самого главного.

Геллер скользнул взглядом по троице: старик и две крестьянки. Худые, в латанной-перелатанной одежде. Седые космы и бороду старика растрепал ветер, рукава серой рубахи едва прикрывали локти длинных костлявых рук. Щуря подслеповатые глаза, он вертел головой, озираясь, и поминутно одергивал свои рукава, безуспешно пытаясь спрятать под ними припухшие суставы. Женщины, в длиннополых рубахах и передниках, выглядели чуть более опрятно – самые обычные крестьянки, коих в Империи пруд пруди.

Молчание затянулось, и нарушил его старик.

– Так кто здесь главный? – голос его был хриплым, будто надорванным. Сказал, как пролаял.

Геллер все еще хмуро оглядывал странную троицу, тщась решить, что от него может понадобиться этим людям. Про себя он уже решил, что, ежели будут просить денег – даст немного и отправит восвояси.

– Что тебе нужно, отец? – мягко спросил он.

Старик уставился на него с нескрываемым удивлением. Даже рот не озаботился закрыть – но уже в следующее мгновение бухнулся на колени, заголосил:

– Спаситель ты наш! Выслушай нас, горемык, не гони, солнце ты наше ненаглядное!

Женщины тут же последовали его примеру; утренний воздух наполнился бабьим ревом и стенаниями. Геллер недоуменно переглянулся с Саэрмом – но бывалый вояка только пожал плечами.

– Я вас выслушаю, только не кричите так, – буркнул Геллер. Затем ему пришлось повторить те же слова, но только значительно громче.

Вопли оборвались, старик на четвереньках пополз к нему, видимо, намереваясь, облобызать сапоги, но путь ему красноречиво преградил наконечник копья – и он замер, испуганно съежившись.

– Говори, что за дело. Денег просить пришел? Дам – и проваливайте.

– Де-енег? – протянул старик, – нет, отец ты наш, избавитель…

– Так что вам нужно? – Геллер только руками развел, – я жду, пока вы скажете, а вы – сразу выть.

– Черная ведьма! – торжественно провозгласил старикан, все еще на коленях, – помоги нам, избавитель, совсем заела, дрянь… Покою нет!

Словно по команде, женщины принялись тихонько подвывать.

– А ну, тихо! – рявкнул командор, – что за ведьма, старик? И откуда вы явились? Да, и поднимитесь, нечего здесь колени стирать.

Зыркнув по сторонам, странный дед поднялся. Медленно поднялись и крестьянки.

– Здесь, недалече, ваше сиятельство. Мы-то долго добирались, а у вас кони быстрые. Если чуть взять к закату, наша деревня будет. А от нее – на север, туда, где нелюдь шастает… Вот там-то она, злодейка, и поселилась. Ветер быстро вести разносит, мы уж прослышали, что она одну деревню сожгла, ни единого человечка в живых не оставила. Потом долго бродила по дорогам, люди добрые решили ее прибить – так никто не вернулся. Всех порешила, тварь поганая. И вот – поселилась в мелколесье, в полудне пути от нашей деревни. Ребятки видели ее, эту ведьму…

– Мм… – Геллер, прищурившись, смотрел на крестьян. Было похоже на то, что говорят правду – да и с чего бы им лгать?

– И что вы хотите? – поинтересовался он.

– Истреби злодейку, сиятельный! Век тебя вспоминать будем! И детей твоим именем будем называть…

От подобной наглости Геллер на миг потерял дар речи. Перспектива существования деревни одних Геллеров вызвала самые настоящие спазмы смеха. Затем он представил себе, как отряжает войска на поиски пресловутой ведьмы, которая, быть может, всего лишь скрюченная, побитая жизненными невзгодами старуха, и, пытаясь хранить строгий вид, быстро отер выступившие на глазах слезы…

Но уже в следующее мгновение в голове мелькнула весьма занятная, на взгляд Геллера, мысль. Он совершенно внезапно вспомнил один разговор с Императором…

– Прикажу сравнять Закрытый город с землей, – раздраженно бросил владыка империи, – слишком высокомерные эти стариканы. Хоть ведьм да охотников нанимай, им в противовес…

– Гнев – не лучший советчик, – только и заметил Геллер. Он не был любопытен, но, когда речь заходила о магах, был готов ловить каждое слово.

Квентис пожал плечами.

– Я предложил им достаточно, но они твердят – мол, магия далека от светской власти, им-де ничего не нужно! – он яростно скомкал лист пергамента и швырнул его в стену, – они, видите ли, не заинтересованы ни в чем, кроме своих изысканий! А как они нужны мне, эти старички! Ведь их магия – это огромное могущество… Вот и приходят в голову мысли – а не нанять ли на службу пару-тройку хороших, знающих ведьм?

– Мне кажется, мой повелитель, что их магия несколько иной природы, нежели магия чародеев из Закрытого города, если уж говорить о противовесе, – осторожно молвил Геллер, – да и захотят ли ведьмы служить Империи?

– Это смотря что предложить, – усмехнулся Император. И глубоко задумался. Потом отрывисто добавил:

– А магия – все та же. Люди чуют только одну Силу.

Глядя на взъерошенного старика, Геллер чуть заметно улыбнулся уголком губ. Сумасшедшая мысль! Но… Если и правда – взять, да привезти в подарок Императору настоящую ведьму? А там – если подарок не придется по душе – пусть делает с ней, что хочет – хоть вешает, хоть на костре жарит, хоть на куски режет…

– А почему вы называете ее черной?

– Как же, избавитель наш! – старик всплеснул руками, – белая ведьма – она людей бережет, лечит и от темной нелюди оберегает – от упырей там, от ночниц… А черная ведьма – тьфу, погань! С нелюдью шастает, а своих ненавидит, зло творит…

– И что она вам сделала? – с усмешкой поинтересовался Геллер. Мысль о том, чтобы отвезти Императору страшную ведьму из леса казалась ему все заманчивей с каждым мгновением.

Старик пожевал губами.

– Ничего. Но кто сможет спокойно спать, когда она по ночам ходит вокруг деревни? А сама страшная, бледная, что покойник…

– Любопытно, – Геллер потер ладони друг о дружку, – она вам ничего не сделала, но вы хотите, чтобы воины Императора ее убили.

– Будет лучше, если сварить заживо, – посоветовала одна из крестьянок, – говорят, из костей сваренной ведьмы можно обереги от блуждающих духов сделать.

Безудержное веселье нахлынуло, подхватило и закружило в искрящемся водовороте. Геллер улыбнулся, глядя на застывших в ожидании просителей. Быть может, он сошел с ума? Командор, собирающийся оставить армию, и мчаться невесть куда, рисковать собственной жизнью, чтобы… Чтобы угодить Императору?

Или же он хотел сделать это для себя самого – разыскать настоящую черную ведьму, испытать то восхитительное чувство, какое бывает, когда острие меча вспарывает воздух в каком-нибудь дюйме от горла, увидеть и ощутить могущество темной Силы?.. По позвоночнику побежали мурашки, но это было донельзя приятное ощущение.

Он стоял на краю омута – и был готов нырнуть в него, вниз головой, чтобы увидеть на дне сокровище – и явить его белому свету.

Геллер постоял несколько минут, не произнося ни слова, пытаясь успокоиться. Разумеется, генералы расценят это как мальчишество – но – наплевать. Без него армия никуда не двинется. Только вот… А если все-таки сказанное этим стариком – ложь? От первого до последнего словца? Вдруг его поджидает засада лучников-дэйлор?

– Вы останетесь здесь, – резко сказал он, внимательно следя за лицами крестьян, – и если я не вернусь к вечеру, вас ожидает долгая и очень мучительная смерть.

– Мы будем молить Отца-Небо о твоей победе, владыка, – смиренно сказал старик, не опуская глаз, – ведьме проклятущей не одолеть сотню воинов Императора!

Геллер промолчал. То, что он планировал предпринять, могло показаться чистой воды безумием, и не только запуганным страшной старухой крестьянам.

* * *

К полудню они добрались до деревни. Саэрм за всю дорогу не проронил ни слова, над чем-то размышляя. Пятерка вояк из сотни «Летящие мечи» тоже оказалась немногословной. Въехав в лес, они поначалу следовали хоженой тропой, потом она затерялась – но стало видно приметное дерево, то, о котором говорил старик. Дерево это было выше своих собратьев из мелколесья. Словно занесло его сюда из самого Дэйлорона, где, по преданиям, деревья упираются верхушками в небосвод. И оно было абсолютно сухим, голым – торчало, как старая кость из зеленой мякоти крон.

Вот там-то, по словам крестьян, и следовало искать ведьмину хижину.

– Похоже, старик не солгал, – заметил негромко Саэрм, – чего ты хочешь, командор? Ты ведь не убивать ее едешь, это сразу видно.

Геллер неопределенно пожал плечами.

– Есть у меня кое-какие мысли, Саэрм. Только не буду говорить, пока не получится, не то спугну удачу…

Они приближались к высохшему дереву. Особо не скрываясь – чтобы ведьма могла спокойно разглядеть непрошенных гостей, если сочтет это необходимым. Геллер до рези в глазах всматривался в просветы между деревьями, в кружево кустарника, ища дом злодейки, держащей в таком страхе целую деревню. Отчего-то он полагал, что большая часть подвигов этой ведьмы – плод воображения крестьян… Ну ведь не могла же самая обычная женщина запросто истребить целую деревню?

«Она – не самая обычная», – одернул себя Геллер, – «она ведьма, притом черная. И надо быть начеку».

Первым хижину увидел один из мечников. Натянул поводья, и безмолвно поднял руку, призывая к вниманию. Геллер пригляделся – и правда: на крошечной полянке, напротив сухого дерева, стоял маленький, аккуратный домик, сплетенный из гибких прутьев, крытый вязанками можжевеловых веток. Как во всяком домике, там присутствовало некое подобие двери. И дверь эта была чуть приоткрыта, словно хозяйка ждала гостей…

Геллер едва смог унять дрожь возбуждения, охватившую его при виде хижины черной ведьмы. Оглянулся на Саэрма.

– Ну что, пойдешь со мной?

– Пойду, – тот усмехнулся, – хочешь поглядеть, каков я в деле? Император редко ошибается в людях, командор. В тебе он не ошибся, да и во мне, наверняка тоже. Я еще отцу его служил верно.

Полянки достигли без препятствий. Геллер уже начинал сильно сомневаться в правдивости всех ужасов, что рассказали про ведьму. Будь она настоящей, черной – уже наверняка бы устроила незваным гостям какое-нибудь испытание. Что-нибудь наподобие волчьей стаи…

Он сложил руки лодочкой, поднес ко рту.

– Э-эй! Есть кто живой?

Приоткрытая дверь осталась неподвижной. Геллер киркнул:

– Мы пришли с миром! Я, командор Империи, хочу потолковать с ведьмой!

Снова тишина.

– Похоже, ее здесь нет, – Саэрм бросил на него недоумевающий взгляд.

– Подожди, Саэрм. Дверь не заперта.

– А от кого ей запираться-то? Ни один вор не сунется к черной ведьме.

– Но мы-то пришли.

Геллер внимательно смотрел в черную щель между дверью и косяком. Не мелькнет ли женская юбка? Или бледное и страшное лицо?

– Что бы ты, командор, ни говорил – мне эта идея не нравится. Просили крестьяне извести негодную – давай-ка зашлем сюда пару сотен. Уж с таким-то количеством она не справится.

Геллер упрямо мотнул головой. Даже если ее здесь нет – они обшарят все близлежащие кусты, но старуху найдут. Он представил себе, как будет удивлен Император, когда к его трону подведут настоящую ведьму, и она даст торжественную присягу служить империи до самой смерти… И что теперь, отказаться от всего этого? Только потому, что негодница соизволила куда-то отлучиться?

– Эй, госпожа, если вы здесь – отзовитесь! Я хочу предложить вам сделку, выгодную и для вас, и для нас! Что толку сидеть в этакой глуши?

– Похоже, ей нравится сидеть в глуши, – с немалой долей ехидства заметил Саэрм.

– Что-то здесь не так. Пойдем, поглядим поближе?

– А если ловушка?

Геллер беззаботно махнул рукой.

– Плевать. Я уже давно мечтаю хоть раз поглядеть на настоящую ведьму. Страшно, но интересно.

На всякий случай положив пальцы на рукоять меча, Геллер осторожно двинулся вперед, готовый в любой момент отразить атаку.

Никто не напал на него. В воздухе застыла напряженная звенящая тишина.

«Странно все это», – мелькнуло в голове, когда Геллер резко отворил плетеную дверь. Пятно света упало на кучу мусора: серая пыль, какие-то перышки, мелкие косточки, глиняные черепки… А еще Геллер увидел белую руку, бессильно и неподвижно откинутую на весь этот хлам. В ноздри ударил запах крови.

– Гхм… Ну, что скажешь, Саэрм?

– Э… это что, и есть ведьма? – вояка казался весьма озадаченным. И куда только ехидство подевалось! Геллер покачал головой.

– Не знаю. Впрочем, я сомневаюсь в том, что это ее жертва.

Он еще раз поглядел на распростертое тело, на тонкие белые пальцы. Затем пригнулся и шагнул через порог. Запах крови стал почти осязаемым. Над головой противно зудела невесть откуда взявшаяся муха.

«Что-то не похожа она на страшную, уродливую старуху», – подумал Геллер, приседая на корточки рядом с неподвижным телом, – «правду говорят – у страха глаза велики… Они хотели видеть ее вареной, но, похоже, кто-то нас опередил».

Он снял перчатки, и почесал заросший щетиной подбородок. Легкое разочарование понемногу начало пускать корешки в душе. Надо же, он-то так надеялся сделать подарок своему властелину…

– Странно все это, Саэрм.

– Да, командор. Не лучше ли нам убраться восвояси?

– Разумеется. Любопытно, что же здесь стряслось?

Он протянул руку и коснулся ее шеи – кожа оказалась упругой и… теплой. Легонько надавил, моля Небеса о снисхождении… Все-таки она была еще жива, эта страшная ведьма. Под пальцем слабенько пульсировала жилка.

Взгляд наткнулся на кровавое пятно на воротнике. Геллер осторожно отогнул его и вздохнул. Оживали услышанные в детстве байки про вампиров, страшных и могущественных созданий, которым никто не может противостоять. Было похоже на то, что байки оказались не просто байками, если даже ведьме эта темная нелюдь оказалась не по зубам.

Саэрм присвистнул.

– Сдается мне, командор, нашла коса на камень. Такое вот ремесло у них – если не ты – то тебя!

– Она еще жива, – заметил Геллер.

И, уже не раздумывая, добавил:

– Мы берем ее с собой. Скачи вперед, мой добрый Саэрм, подготовь ей постель в моем шатре, горячей воды, холстины. А крестьян гони взашей… Если будут упорствовать, пригрози как следует.

Снова склонившись над ведьмой, Геллер осторожно убрал со лба спутанные седые волосы и невольно присвистнул: злодейка оказалась совсем еще молодой. Сердце невольно сжалось.

– Кто же тебя так, а? Эх, ты… Тебе бы в теплом доме сидеть, рукоделием заниматься – а ты в ведьмы подалась…

С бледных губ сорвался едва слышный стон. Рука на куче мусора дернулась, судорожно зашарила, словно ведьма пыталась что-то найти. Геллер взял эту беспокойную руку в свою и крепко сжал. Белое, как мел, лицо женщины исказила гримаса боли, веки затрепетали, и она вдруг открыла глаза – бессмысленные, затуманенные болью.

– Не бойся, только не бойся, – на всякий случай скороговоркой произнес Геллер, – я тебе помогу.

Ведьма с улыбкой посмотрела на него, но, похоже, дух ее путешествовал в неведомых краях. Она прошептала:

– Помоги мне…

И, закрыв глаза, замерла.

* * *

– Вы совсем ума лишились, командор! Вы не оставляете мне иного выбора, как написать обо всем Императору. Да, пусть узнает, что вся армия дожидается командора Геллера Накори, который целый день шастает в кустах в поисках какой-то девки!

Рыжие усы генерала Дисотто воинственно топорщились, лицо побагровело. Пухлые кулаки сжимались и разжимались, казалось – еще чуть-чуть, и он бросится в рукопашную. Откуда-то, как змея, выскользнул Гассет Райк, вкрадчиво прошипел:

– Успокойтесь, друг мой. Совершенно очевидно, что самому господину Накори подобное поведение не кажется чем-то… гхм… выходящим за нормы поведения командора имперской армии. Знаете ли, это приходит с возрастом. И я совершенно согласен с вами, что обо всем следует доложить Императору лично.

«Вцепились, как клещи,» – сердито подумал Геллер. А вслух ответил:

– Я действую исключительно в соответствии с инструкциями, полученными от Императора. Разумеется, вы, господа, можете писать сколько угодно и кому угодно, но я хочу, чтобы вы знали: я все-таки в своем уме. И никакой личной инициативы.

Клейв Дисотто фыркнул.

– Извините меня, командор, но мне не кажется, что наш владыка мог отдать вам приказ собирать избитых баб со всей округи.

– Тогда напишите ему, – Геллер заговорщицки подмигнул, – напишите ему, дражайший мой Клейв, и продемонстрируйте, что вы усомнились в его воле. А теперь – прошу прощения.

Коротко поклонившись двум генералам, Геллер проскользнул между ними и нырнул в прохладу своего шатра – как раз в тот момент, когда лекарь окончил осмотр раненой.

Саэрм оказался на редкость расторопным и настойчивым малым, хотя, конечно же, само слово «малый» едва ли подходило к бывалому вояке. Когда Геллер и мечники прибыли в лагерь так и не двинувшейся с места армии, все было готово: шатер заново раскрыт, внутри – лохань с горячей водой, чистая постель, куски чистого полотна, а самое главное – личный лекарь генерала Райка, умудренный жизнью старик.

Ведьма не приходила в себя. Геллер позволил себе быстрый взгляд в ее сторону: кожа да кости, в чем только душа держится. Потом лекарь аккуратно накрыл ее простыней, уложил безвольные руки вдоль тела. Многозначительно посмотрел на Геллера и покачал головой.

– Что? Плохо дело?

– Плохо, – лекарь пожал сухонькими плечами, – сам видишь, что плохо, командор. Очевидно то, что она столкнулась с вампиром, но тот ей хорошенько еще и бока намял. Живого места не оставил. Но вот чего я не могу понять…

Он аккуратно приподнял руку ведьмы, всю в черных синяках и продолжил:

– Посмотри, Геллер. Пальцы и ладони довольно серьезно обожжены, но это не работа вампира. Видишь, какая странная форма ожогов? Подойди, подойди, не стесняйся. Девочка тебя не покусает.

Геллер приблизился. Ожоги и в самом деле казались очень странными: по круглому волдырю на подушечке каждого пальца – и такое же небольшой круглый ожог в центре ладони.

– Сама она, что ли, их себе наделала, – пробормотал лекарь, – на другой руке то же самое.

Командор пожал плечами.

– Ты лучше скажи, жить она будет? Я ведь не зря ее притащил, хоть ты мне поверь.

– Меня не интересуют ваши… гм… разногласия с моим господином. Думаю, она может пережить все это. Хоть и худая, но, видать, крепкая, не из неженок. Только вот…

– Что?

– Если помрет, не забудь, Геллер, отрубить ей голову, набить рот чесноком и в сердце вколотить осиновый кол, – скороговоркой выпалил лекарь.

Геллер невольно приподнял брови.

– Да-да, Геллер, я серьезно говорю. Укушенный нелюдью нелюдью и станет. Понимаешь ты это?

И, раскланявшись, лекарь покинул шатер.

– Только этого мне и не хватало, – пробурчал Геллер. Подвинув табурет, сел в изголовье походной кровати.

Ведьма по-прежнему пребывала в глубоком забытьи. Ее грудь чуть заметно вздымалась под простыней, и это служило единственным признаком того, что она еще жива. Геллер вздохнул. Что ж, сегодня армия уже никуда не двинется, но вот завтра, на рассвете… Придется переложить бедняжку в крытую повозку и приставить Саэрма, чтобы приглядывал.

Если она дотянет до утра.

За матерчатыми стенками полыхал закат, отчего, казалось, даже сам воздух в шатре стал нежно-розовым. Только лицо ведьмы оставалось белым и безжизненным, как фарфоровое личико дорогой куклы. Темно-коричневые ресницы слиплись стрелками, и это придавало ей еще более жалкий и страдающий вид.

Геллер встал и, стараясь не шуметь, начал избавляться от доспехов. Аккуратно сложил их на место, но меч далеко не убирал, полагая, что во время похода лучше держать его поблизости.

Он уселся в удобное раскладное кресло, вытянул ноги и принялся размышлять о том, как он отвезет ведьму Императору, и как она станет первой ведьмой, присягнувшей на верность властелину. Ну, а там, глядишь, и прочие за ней потянутся – Геллер был просто уверен, что нет ничего хорошего в такой жизни, которую ведут эти загадочные люди.

Да, он отвезет ее в Алларен… Тут, как нельзя кстати, Геллер подумал о том, что у ведьмы совершенно нет одежды. Не говоря уж об изысканном туалете, в котором она появится в императорском дворце, у нее не было даже нижней рубахи. Но тут он решил, что пусть она сперва хоть немного поправится, а уж потом можно и об одежде подумать.

Геллер еще раз посмотрел на бледное лицо молодой женщины, и оно показалось ему чрезвычайно приятным. Командор вдруг поймал себя на том, что думает, какие будут у ведьмы глаза, когда она их откроет, и это его рассердило.

– Если откроет, идиот. Все, что мог, ты для нее уже сделал. Остается только ждать.

От звука его голоса ведьма вздрогнула; ее губы зашевелились, и Геллеру пришлось наклониться к самому ее лицу, чтобы расслышать. Он услышал два имени – Глорис и Эсвендил, но женщина упорно повторяла их снова и снова, как в бреду. Потом вдруг смолкла, и дыхание стало глубже, ровнее.

«Кто бы это мог быть?» – Геллер уселся обратно в кресло.

Розовый закат угасал, в шатре темнело. Он подумал о том, что следует отдать распоряжения относительно ночевки, но потом махнул рукой – доблестные генералы прекрасно справятся и без сопливого мальчишки, ставшего командором исключительно по прихоти владыки. Устроился поудобнее в кресле и стал смотреть на белеющий во мраке профиль. Ведьма казалась жалкой, беззащитной и очень одинокой. В сущности, скорее всего, таковой она и была…

И Геллер сам не заметил, как задремал.

Они пришли неслышно – две высокие рыжеволосые девушки, похожие друг на друга, как две капли воды. У обеих была бледная чистая кожа, пунцовые, соблазнительные губы и глаза теплого темно-зеленого цвета. Геллер попытался вскочить и выяснить, откуда они взялись в его шатре и как миновали охрану – но куда там! Тело словно оледенело. Не шевельнуться, ни крикнуть… Магия, не иначе…

Не обращая на Геллера внимания, две особы неслышно подошли к постели, где лежала ведьма. Одна из них, осторожно, чтобы не побеспокоить больную, уселась на краешек кровати. Другая осталась стоять, скрестив руки на груди.

Та девушка, что сидела, положила ладонь на лоб ведьме.

– Ну, как ты, дорогая? Это было тяжелым испытанием даже для тебя. Мы все знаем.

Бледные губы раненой шевельнулись.

– Глорис? Ты… здесь… а где Эсвендил?

– Я тут, сестренка, – мигом отозвалась вторая девушка, – мы тебе поможем.

Лицо ведьмы болезненно сморщилось.

– Вы никогда… не оставите меня? Каждый раз… вы лишаете меня рассудка. Это так страшно… когда летишь в пропасть, и нет надежды…

– Отчего же? Надежда всегда есть, – мягко возразила та, кого назвали Глорис, – она есть даже для нас. Когда мы воссоединимся, то станем свободными.

– Мне больно, – прошептала ведьма, – мне больно и страшно. Вы отдали мне свою силу, но кто я? Я слишком одинока, чтобы быть хоть кем-нибудь…

Она открыла глаза – и Геллер увидел, что они такие же, как и у двух других девушек. А еще он увидел, что ведьма похожа на них – как третья капля воды на двух своих сестер.

– Не нужно, – сказала Эсвендил, – не говори так. Ты – Миральда. И ты значишь больше, чем тебе кажется. Не обязательно для кого-то, а лишь для тебя самой.

– Оставь прошлое прошлому, – улыбнулась Глорис, – жизнь еще не прожита. Ты поправишься, и…

– И что? Что дальше? – ведьма приподнялась на локте, – вы ведь наверняка знаете, что меня называют черной ведьмой! Мне нигде нет места, кроме, пожалуй…

– Ты с ума сошла! – всплеснула руками Эсвендил, – и думать не моги об этом! Неужели ты хочешь, чтобы мы ждали тебя вечность?

– Ночницы тоже умирают, – ведьма откинулась на подушку.

– Не так часто, как ты думаешь, – поправила Глорис, – послушай меня, душенька… А что ты думаешь об этом красавчике?

И она насмешливо поглядела на Геллера, который затих, жадно ловя каждое их слово и безуспешно пытаясь разобраться, что к чему.

– Я не знаю его, – как-то тускло ответила ведьма, – но он человек, а это значит, что мне следует уйти так быстро, как только я смогу это сделать.

– Фу, Миральда, ты меня разочаровываешь, – покачала головой Эсвендил, – ты и в самом деле больна, твой рассудок болен. Но болезнь эту еще можно выжечь. Огнем.

– Правда, сдается мне, этого милого мальчика куда как больше беспокоит его собственное благополучие, чем твое, – прошелестела Глорис, пристально глядя на Геллера, – о, я знаю… Он думает только об Императоре! Хм. А будет занятно, если он, в итоге, и погибнет от руки своего владыки… Да, забавно и грустно.

На лбу выступили холодные капли пота.

«Это сон. Всего лишь сон… СОН!!!»

– Нет, пусть живет, – мягко возразила ведьма, – он не бросил меня.

Будучи не в состоянии пошевелиться, Геллер только и мог, что наблюдать, как рыжеволосая девица шагнула к нему и развязно плюхнулась на колени. Кожу обожгло холодом.

– Ты ведь не обидишь нашу сестренку? – прошептала Глорис, – ей и без того досталось слишком много. Ты ведь не дашь ей окончательно лишиться разума?

Геллер хотел возмутиться, столкнуть ее, в конце концов – но не мог ни шевельнуться, ни сказать что-либо. Девица усмехнулась. А потом поцеловала – очень завораживающе-нежно, но от этого поцелуя все тело скрутило такая боль, что Геллер, вдруг обретя голос, закричал.

И проснулся.

– Командор! Командор Геллер!!! Что с вами? – его усиленно тряс за плечо часовой, место которого было в аккурат перед входом в шатер. Геллер с досадой стряхнул руку, вскользь глянул на ведьму – никаких изменений.

– Ничего, все в порядке. Оставь меня.

Солдат обиженно шмыгнул носом, не удержавшись, зыркнул на неподвижную женщину – и вышел.

А Геллер откинулся в кресле, с трудом переводя дыхание. И приснится же такое! Чтобы окончательно успокоиться, он сделал пару глотков из фляжки – спиртное горячей волной прокатилось вниз по горлу.

Но что бы означал этот сон?

Он уперся локтями в край кровати и склонился к самому лицу ведьмы. Уж не ее ли это штучки?

Геллер задумчиво смотрел на бледное лицо. Те, другие, были так на нее похожи! В чем же здесь дело?

За тонкими стенками шатра занимался новый день. Еще каких-нибудь пол часа – и огромная армия двинется дальше, навстречу победе, во славу Империи.

Ведьма дожила до утра.

И Геллер, сам не зная зачем, назвал ее – так, как ее называли в странном сне.

– Миральда.

Ведьма открыла глаза столь внезапно, что командор невольно отшатнулся, но быстро взял себя в руки.

– Как хорошо, что ты пришла в себя. Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. На вот, выпей…

Он ловко подсунул пальцы под ее затылок, приподнял голову – и другой рукой влил в рот немного вина. В конце концов, красное вино всегда шло на пользу тем, кто потерял много крови. Ведьма закашлялась, задышала часто-часто, будто ей не хватало воздуха, но потом быстро успокоилась. И даже чуть улыбнулась.

…Глаза ее были теплого темно-зеленого цвета, как и у двух девушек из сна, так похожих на нее. Только, к недоумению и разочарованию Геллера, взгляд этих глаз был направлен не на него – а куда-то сквозь, будто ведьма смотрела за грань мира смертных.

* * *

И снова гул, лошадиное ржание, топот тысяч ног. Как черная змея, ползет и ползет армия великой Империи на завоевание новых земель…

– И все-таки, командор, я взял на себя смелость написать донесение Императору.

– Безусловно, вы поступили правильно, Дисотто, – Геллер с неприязнью окинул взглядом лощеного генерала, – в таком случае, мне не остается ничего, как самому написать донесение с изложением истинной сути происходящего.

Клейв Дисотто не смутился.

– Воля ваша, командор. Только это непозволительная роскошь – из-за какой-то бродяжки задерживать на целые сутки всю армию, вы так не считаете?

– Я считаю, что вы хотите занять мое место, – Геллер ухмыльнулся прямо в бесцветные, как мутное стекло, глазки генерала, – и потому с таким рвением пишете донесения. Впрочем, Император мудр – и я целиком уповаю на его волю.

Отметив, что Дисотто все-таки побледнел, Геллер дал шпоры коню и поскакал в арьегард армии, туда, где в крытой повозке везли ведьму.

Саэрм, на которого Геллер возложил обязанности сиделки, встретил его лучезарной улыбкой.

– Она улыбнулась, – сообщил воин, – малышка улыбнулась. Но это была грустная улыбка, и по-прежнему она глядит куда-то вдаль, не видя ничего вокруг.

Командор тихо выругался. Ну что ей еще надо, этой ведьме? А, может быть, она и вправду сбрендила, и ничего от нее теперь не добьешься?

– Ты с ней разговаривать не пытался? – спросил она Саэрма.

– Пытался. Только она меня не слышит и не видит. Все зовет какую-то Глорис. А еще Эсвендил. Я вот подумал, может, это родня какая?

Геллер промолчал. Не рассказывать же Саэрму про сон.

– Понемногу даю ей пить разбавленного вина с корицей, – продолжил доклад воин, – она глотает, но меня все равно не видит, хоть ты тресни!

– Надо бы спросить у лекаря, что бы это могло означать, – пробормотал Геллер. Отогнув полог, он заглянул в темное нутро повозки; сноп яркого света упал на лицо ведьмы… Миральды… Но она даже не шевельнулась. Даже не зажмурилась.

Геллер выругался еще раз и опустил полог.

– Ты молодец, Саэрм. Я уж замолвлю словечко перед Императором.

– Будем стараться, – бодро отозвался воин, – спасибо, командор… А девчонку жалко. Видать, здорово ей досталось…

Геллер отпустил поводья, и горячий конь, словно выпущенная из лука стрела, рванулся вперед. Туда, где должен быть командор, в авангард.

Ведь только такие военачальники, как Райк и Дисотто, могут позволить себе осторожненько ехать в середине людского моря, защищенные со всех сторон, зажатые черными латами, потными лошадиными боками… Но – в безопасности.

А ему хотелось, чтобы в лицо бил свежий ветер, чтобы видеть, куда движется армия – и, конечно же, вести ее за собой. Как и положено командору Империи.

Теперь они двигались на восток, к Огневой пустоши. Геллер все-таки вспомнил эту старую историю. О том, как люди предприняли попытку вторгнуться в Дэйлорон. Вошли в мелоколесье – и почти сразу же наткнулись на седого дэйлор. Он им приказал повернуть – дескать, довольствуйтесь тем, что уже имеете. Но его, само собой, никто не думал слушать. И тогда дэйлор, оказавшийся чародеем, произнес страшное заклятье. Его тело лопнуло, исторгая из себя кошмарное пламя; погибнув сам, он утащил вслед почти двадцать сотен людей – огромное число по тем временам. А черная проплешина, уродливый шрам в зеленой губке леса, так и не заросла за три столетия.

Вот там-то и решил Император дать решающий бой народу дэйлор – словно желая припомнить старое и отомстить.

«Получается, один маг дэйлор смог уничтожить целую армию», – размышлял Геллер, – «а что могут чародеи Закрытого города? Хотелось бы мне знать…»

Маги вышеупомянутого города, угнездившегося в самом сердце Алларена, столицы Империи, всегда манили его как нечто загадочное и непостижимое. Геллеру хотелось хоть одним глазком взглянуть на то, как они живут, что едят и пьют. Говаривали, что очень редко в Закрытый город берут нового ученика – но во время жизни Геллера при императорском дворе этого не произошло ни разу – по крайней мере, ни разу не открылись ворота цитадели.

Правда, один раз ему довелось лицезреть мага, который явился на прием к Квентису, когда старый император отошел в мир иной. Это был очень высокий, сухопарый мужчина, средних лет. У него было болезненно-одутловатое лицо, обрамленное коротким ежиком седых волос; водянистые глаза, полуприкрытые тяжелыми, отекшими веками; тонкие губы, по которым время от времени скользила презрительная улыбка – будто все, что происходило в императорском дворце, и гроша ломаного не стоило. Одет чародей был богато, все пальцы – в перстнях. Только были это не совсем обычные перстни, Геллер обратил внимание, что каждый из них имел вид звериной морды – то волка с разверзнутой пастью, то рыси, то летучей мыши. И выполнены были звериные личины так, что, казалось, вот-вот заклацают зубами, завертят головами… Геллер не слышал, о чем беседовал маг с молодым владыкой Империи, знал только, что после этого разговора Квентис ходил сам не свой.

«Слишком много они хотят», – зло обронил он, – «Теперь понимаю, почему отец сторонился их. Империя обойдется и без магов, пусть себе сидят дальше в своем улье…»

– Командор! Командор! – запыхавшись, подлетел один из полутысячников, – к нам вроде армия движется!

Геллер взглянул в направлении, куда указывал воин – и правда, с востока полз по степи, перемежающейся с мелколесьем, черный слизень имперских тысяч. Откуда ни возьмись, вынырнули Райк и Дисотто.

– Извольте, командор, встретить подкрепление.

Геллер раздраженно передернул плечами. Они, конечно, вправе считать его сопляком-выскочкой – но столь явная демонстрация пренебрежения начинала надоедать. Чего они добиваются, пытаясь выставить его на посмешище?

– Мне кажется, что воины империи еще слишком далеко, чтобы оказывать им почести, – заметил он, – Я встречу их чуть позже.

Не говоря более ни слова, развернул коня – и удалился. Но отнюдь не в том направлении, о котором говорили генералы Императора. Геллер направился проведать ведьму.

Все было по-прежнему. Женщина не приходила в себя; глаза ее оставались открытыми, но смотрела она вдаль, куда-то сквозь верх повозки; губы беспрестанно шевелились, тонкие пальцы нервно теребили покрывало.

– Хотел бы я знать, что она видит, – кивнул на ведьму Саэрм, – а может, командор, помешалась девка, и зря ты ее тащишь? Может, куда как добрее добить?

Геллер с сомнением покачал головой. Была правда в словах седовласого воина; дух ведьмы витал далеко, в иных мирах, и было неведомо, вернется ли он. Но убить? Распрощаться с собственными честолюбивыми помыслами?

– Нам некуда торопиться, Саэрм. Пусть себе… Неприятностей от нее никаких. Может, еще оклемается…

Совсем некстати Геллер вспомнил странный сон. Что это было? Те две рыжеволосых красавицы, называвшие ведьму своей сестрой – быть может, они и правда ее сестры?.. Он покачал головой. Все было странно и непонятно, а это состояние Геллер терпеть не мог.

– Думаю, все скоро решится, – сказал он скорее для того, чтобы успокоить самого себя, – продолжай нести службу, Саэрм.

Глава 6 Когда смешаны карты

…И снова Квентис спускался по спиральной лестнице, круто уходящей вниз, подобно змее обвивающей глубокий колодец. На сердце было легко; все шло так, как он и предполагал – и владыка империи насвистывал веселый мотивчик. По его подсчетам, через три дня должна была состояться судьбоносная битва на Огневой пустоши, после которой уцелевшие жители Дэйлорона покорно падут на колени перед величайшим из императоров, когда-либо правивших. Квентис даже начал прикидывать, как будет именовать себя после того, как земли за Эйкарнасом, вплоть до самых гор, присоединятся к империи людей: порой ему казалось, что стать Квентисом Великим – это слишком банально (тем более, что великих в династии было уже предостаточно). Куда как более удачными казались ему прозвища «Покоритель» или «Завоеватель». Ну, или, на худой конец, он был согласен прозываться «Добрым» – ведь, если рассуждать здраво, разве не для своих подданных завоевывает он земли, полные золота и сияющих драгоценных камней?

А в том, что земли будут завоеваны, Квентис уже не сомневался. Вспоминая слова посланца из Закрытого города, не мог сдержать усмешки – ведь сумел, однако, развлечь своего владыку чародей!

И – воистину всемогущ Случай, подбросивший всего лишь одну нелюдь магам Закрытого города…

Лестница закончилась. Дальше – начинался длинный, едва освещенный чадящими факелами коридор, в котором не было ни души. От старых камней исходил неприятный промозглый холод; Квентис поспешил запахнуть на груди теплую накидку. Он поднял повыше факел и энергично зашагал дальше, надеясь, что недолго пробудет в подземелье.

… Два гвардейца, из личных Стражей Императора, играли в кости на перевернутом бочонке, но – к вящему удовольствию Квентиса – едва завидев его, вытянулись по струнке, отсалютовали мечами.

– Долгой жизни и великих деяний Императору!

Он чуть заметно кивнул. Посмотрел на покрытую застарелой ржавчиной дверь.

– Ну, что у вас новенького?

– Ничего не жрет нелюдь проклятая. Ни вчера, ни сегодня, – бодро отрапортовал гвардеец, который стоял по левую руку.

– А силой кормить не пробовали? – Квентис ухмыльнулся, – так она себя и голодом заморит. Лишь бы смешать мои планы.

Гвардейцы обменялись встревоженными взглядами.

– Никак нет, Ваше Императорское Величество.

Это сказал уже другой парень, стоящий по правую руку.

Император кивнул.

– Хорошо. Я доволен вашей службой. А теперь откройте мне, я хочу побеседовать с моей красавицей.

Квентис терпеть не мог скрипа ржавых дверных петель – а потому первым, что он приказал сделать, была тщательная их смазка. Тяжелая дверь отворилась почти беззвучно, и он вошел.

Дэйлор, как и в прошлый его визит, сидела в углу, на сыром клочке соломы, закутанная в собственные волосы, как в траурную шаль. Перед ней стояла миска с кашей, к которой девушка даже не притронулась. У самой стены Квентис заметил осколки глиняной кружки, в которой ей обычно давали воду.

Он нахмурился, мысленно проклиная поистине нечеловеческую гордость дэйлор. Мало того, что от пищи отказывается, так еще и кружку разбила. И дело-то вовсе не в кружке – а в том, что специально швырнула ее, дабы продемонстрировать все свое презрение к тюремщикам.

Затем… Квентис еще раз внимательно посмотрел на застывшую неподвижно девушку – и в душе шевельнулся холодный и скользкий червячок тревоги.

Она не двинулась с места, когда Квентис вошел. Даже не посмотрела на него: взгляд огромных черных глаз по-прежнему сверлил мокрые камни пола.

«Надо будет приказать, чтобы убрали здесь», – мелькнула мысль, – «Хаттар, и как же здесь воняет!»

Спутанные волосы чернильными прядями падали на девичье лицо, измазанное грязью, но Квентис все-таки разглядел светлые дорожки от слез на спалых щеках.

«Плакала, значит… Что ж…»

Глядя на исхудавшую, измученную и доведенную до крайности дэйлор, Император поймал себя на том, что не испытывает ровным счетом ничего: ни жалости, ни особого торжества. Словно и не живое существо сидело на полу перед ним, а просто кусок мяса.

«Нелюдь. Это – нелюдь, которую я использую для того, чтобы прославиться. Нелюдь, которую подарил мне Случай», – подумал он. А вслух сказал:

– Ну что, милочка, вы передали королю Дэйлорона мои инструкции?

Девушка не шевельнулась, по-прежнему глядя в одну точку. Квентис повторил вопрос – дэйлор вздрогнула, перевела на него взгляд. Словно только что заметила, и Императору это очень не понравилось. Он поежился – промозглый холод пробирал до костей. А дэйлор, в лохмотьях, что едва прикрывали тело, гордо восседала на полу и даже не пыталась обхватить руками плечи в попытке сохранить хотя бы каплю тепла.

– Что молчите? – язвительно поинтересовался Квентис, – говорите же, я жду.

Бледные губы тронула слабая улыбка. С каждым мгновением она становилась все шире; затем девушка звонко расхохоталась, качая головой, словно «кланяющаяся куколка», детская игрушка, которой юный Император в свое время оторвал голову, пытаясь понять, каким образом кукла может самостоятельно двигаться.

Квентис невольно попятился – происходило нечто странное и, судя по всему, не предвещающее ничего хорошего.

Дэйлор весело смеялась, и ему почудилось, что она смеется именно над ним.

– Прекрати, – прошипел он, затем рявкнул во весь голос, – Прекрати!

Смех оборвался, смолк, звякнув в напитанном сыростью воздухе, как уроненный в траву колокольчик. Девушка в последний раз качнула головой и снова замерла на полу. Только глаза нелюди неотрывно следили за человеком, да на губах играла все та же странная, непонятная улыбка.

Квентис передернул плечами. Да что она возомнила о себе, маленькая дрянь? Стиснув зубы, он шагнул к стене – туда, куда цепь уже не пускала пленную дэйлор, и снял с крюка плеть.

– Когда Император задает вопросы, следует отвечать, – назидательно произнес он, замахиваясь.

И в этот момент дэйлор заговорила, перемежая слова глупым хихиканьем.

– Король свободен. Свободен! Он соединился… с предками, и теперь злой повелитель людей не сможет причинить вреда ни королю, ни Дэйлорону!

Темный потолок дернулся, а потом закружился над головой.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – что значит «соединился с предками».

Чтобы обрести равновесие, Квентис оперся рукой о стену и слепо уставился на смеющуюся дэйлор.

– Империя падет! – взвизгнула она, тряся головой, да так, что, казалось, еще чуть-чуть, и тонкая шея, не выдержав, переломится, – падет!!!

– Замолчи! – не своим голосом заорал Император. Отшвырнув плеть, он бросился к двери, с силой дернул ее на себя.

– Не кормить больше! – прохрипел владыка Империи в побелевшие лица гвардейцев, – пусть сдыхает!

И почти бегом, позабыв о всяком достоинстве, поспешил к лестнице, ведущей наверх. В голове зудела, билась о стенки черепа одна-единственная мысль – что теперь делать?

* * *

…Предположим, у Геллера хватит ума не вести армию прямиком в Дэйлорон, под ядовитые стрелы проклятой нелюди. Но что тогда? Послать гонца с приказом вернуться в Алларен? Хаттар Всеобъемлющий! Какой позор!!! Эти заплесневевшие в своих мантиях министры посмотрят на него снисходительно – впрочем, как всегда… Пошепчутся меж собой, произнесут речь о том, что молодости свойственны ошибки, но императору следует впредь побольше думать. И как же прекрасно все шло! Неужели король Дэйлорона все-таки удавился? Чтобы не вести под мечи людей свою жалкую пехоту?!!

Воспаленные глаза слезились. Огонек свечи в темноте причинял боль. В горле пылала жажда.

Квентис потянулся за кубком, плеснул туда от души вина и залпом выпил. Ему было страшно… Отзывать армию? Но как можно вынести насмешки за спиной? Да, весь двор будет хихикать и прятать глаза…

– Что же делать? Что?!!

Он со злостью швырнул пустой кубок в стену.

Самолюбие не позволяет тебе проигрывать. Позволит ли оно погнать людей на бойню, в лес?

– Если моя тень до сих пор не сделала этого, – вслух сказал Квентис.

Собственный голос показался ему на удивление слабым и безжизненным. Кроме того… Он судорожно стиснул рукоять меча. Совсем рядом, прямо в трапезной, где и сидел император, раздалось странное шарканье.

И рядом не было Геллера, который отдал бы свою жизнь за Императора.

Не раздумывая более, Квентис выхватил клинок. Путаясь в полах кафтана, попятился к стене – чтобы исключить возможность нападения с тыла. Темная трапезная, с единственной свечой, стол, залитый глянцевыми лужами вина, блюдо с недоеденной телятиной – все предательски плыло перед глазами. Запоздало он подумал о часовых, дежурящих снаружи. Впрочем, если даже они не остановили таинственного гостя, значит… надеяться на них не стоит.

Шарканье прекратилось. И Квентису померещилось, что в углу шевельнулась фигура. Еще более черная, чем окружавшая ее темнота.

– Кто здесь? – крикнул он, стараясь придать голосу должную решительность.

Получилось.

И вдруг…

– Кхе-кхе. Пусть Ваше Императорское Величество не беспокоится.

– Ты кто такой? – рявкнул Квентис, все еще не опуская меч, – что здесь делаешь?

– Вы позволите мне подойти к свету? Только, прошу вас, не делайте скоропалительных выводов.

Император пожал плечами. Уже порядком протрезвев, он с немалым любопытством ждал продолжения.

– Подходи, кто бы ты ни был. Только без глупостей. Я прекрасно владею мечом.

– О, безусловно, Ваше Величество. Ваши таланты неоспоримы.

Темнота вздрогнула, сдвинулась – и в золотой кружок света, шаркая, из мрака вылилась сгорбленная фигура, закутанная так, что Квентис увидел только глаза – темные, блестящие, и белый лоб. Нижняя часть лица была скрыта под шарфом.

– Прошу меня извинить, – сказал странный незнакомец, – я должен был сразу представиться. Я – гонец Магистра, и должен кое-что передать вам.

– Какого еще магистра? – непонимающе пробормотал Квентис, но затем опомнился, – Магистра Закрытого города?

Гонец закивал.

– Да, Ваше Величество. Магистр прислал меня, узнав о том, какая беда вас постигла.

– А почему ты скрываешь лицо? – подозрительно прищурился Квентис.

– Последний магический эксперимент Хозяина изуродовал меня, – спокойно промолвил человек, – вам лучше не видеть этого. Но какое значение имеет мое лицо? Я передам слова Магистра, и вы должны будете дать ответ.

– Ты диктуешь мне условия? – Квентис приподнял брови. Уверенность постепенно возвращалась к нему, и теперь в душе росла злость на самого себя – это ж надо, испугался, как малое дитя! Хорошо еще, что в штаны не наложил…

– Хаттар меня упаси, – гонец низко поклонился, – так… могу я начать?

– Сделай одолжение.

– Маги закрытого города окажут поддержку молодому владыке. Армия сможет беспрепятственно войти в Дэйлорон и занять столицу…

Квентис, едва веря собственным ушам, глядел на гонца. Все это было очень странным, особенно если вспомнить, что маги никогда не поддерживали армию. И никогда не вмешивались в дела Императора, ну, разве что за исключением того случая, с плененной дэйлор. Эх, растянуть бы этого «гонца» на дыбе, да узнать, что замыслил Магистр… Но, разумеется, Квентис виду не подал. Спросил только, а что хотят маги взамен.

– Магистр покорнейше просит дозволения спокойно исследовать земли дэйлор и взять в Закрытый город все, что маги сочтут нужным, – не моргнув глазом, ответил гонец. И тут же поспешно добавил:

– Золото магов не интересует, мой Император. Все богатства достанутся вашему величеству.

* * *

…Хрустальный шар светился бледно-голубым, бросая осторожные блики на вызолоченные стены кабинета. К слову, позолота здесь нужна была вовсе не для того, чтобы потешить тщеславие хозяина. Золото, благородный металл, должно было нейтрализовать любой магический шпионаж – и владелец кабинета прекрасно знал об этом.

Магистр Закрытого города сидел в глубоком кресле, расслабленно откинувшись назад. Одна его рука служила опорой тщательно выбритому подбородку, другая лежала на гладкой поверхности шара, в мутной глубине которого как раз отражалась беседа молодого Императора с Гонцом.

– Но что вам тогда нужно, если не сокровища? – Квентис недоуменно пожал плечами и опустил меч, не пряча его, однако, в ножны.

– Магистр хочет изучить магию дэйлор, ваше величество. Больше Закрытому городу ничего не нужно. В конце концов, разве был у вас повод сомневаться в этом?

Император хмуро разглядывал темную фигуру. Затем все-таки лихо вбросил клинок в ножны и поинтересовался:

– Ну, хорошо. Каким образом вы это сделаете? Что-то я слабо верю в то, что ваша магия расчистит дорогу моей армии.

– Пусть детали не беспокоят ваше величество. От вас требуется только одно – приказать командованию, чтобы ни в чем не препятствовало магам. Кроме того, Магистр велел узнать, какие планы были у вашего величества насчет уцелевших дэйлор?

Квентис мотнул головой.

– Да мне все равно, что с ними будет. Если даже все они сгинут – тем лучше. Империи достанется вся земля за Эйкарнасом, и никто из моих людей не будет опасаться ловко пущенной из засады стрелы.

– Прекрасные слова, ваше величество…

Магистр едва не рассмеялся.

– Каков мальчишка, а? Ну, что ж… Значит, так тому и быть.

– Магистр просил уладить еще кое-что, – с легким поклоном произнес гонец.

Император приподнял бровь.

– Ну, что еще?

– Для воплощения в жизнь плана магистра нам потребуется дэйлор, которую Вам преподнесли в дар после коронации. Магистр взял на себя смелость предположить, что она уже не нужна Вашему Величеству…

– Гм… – Квентис нахмурился. Было видно, как он размышляет. Затем он изрек:

– Известно, что дары не возвращают. Зачем вам нелюдь?

Гонец склонил голову.

– Магистр Закрытого города может быть откровенным, когда это необходимо. Чтобы иметь власть над дэйлор, ему необходима их кровь.

– Значит, вы хотите использовать ее в своей волшбе, после чего нелюдь не выживет, – уточнил Император. Казалось, в его темных глазах что-то сверкнуло – но нет. Это было всего лишь отражением трепещущего огонька свечи.

– Совершенно верно, мой повелитель. Но почему Вас беспокоит судьба нелюди, от которой все равно никакого проку? Магистр полагал…

Кулак Императора обрушился на стол; гонец испуганно съежился и попятился во тьму. Квентис ухмыльнулся.

– Магистр правильно полагал. Вам нужна дэйлор – берите ее, и делайте с ней все, что вам заблагорассудится. Значит, Магистр дает гарантию того, что армия беспрепятственно войдет в Дэйлорон? И что земли за Эйкарнасом будут принадлежать Империи?

– Разумеется, – гонец торопливо поклонился. Быть может для того, чтобы скрыть улыбку, появившуюся на губах магистра…

Который в тот же миг убрал пальцы с прохладной поверхности. Свет внутри шара начал стремительно гаснуть – и точно также начал растворяться в темноте трапезной тот, кто был вовсе не живым существом из плоти и крови, а всего лишь иллюзией, поддерживаемой силой заклинания Магистра и произносящей его мысли.

Он медленно поднялся с кресла, щелчком пальцев зажег свечи – отчего жарко запылала позолота на стенах, и подошел к столу. Там, среди разбросанных в беспорядке свитков и книг, Магистр выудил карту северо-восточной части Империи. За рекой Эйкарнас неизвестный картограф изобразил деревца с курчавыми кронами и ели. А еще дальше, к северу, аккуратно были выписаны пики Драконовых гор.

Он долго смотрел на карту, вспоминая… Свое детство. Свою несчастную мать. И тех, кто хотел отобрать его жизнь. Затем взял перо, обмакнул его в чернила и двумя ровными линиями перечеркнул Дэйлорон.

Ухмыльнувшись, Магистр выудил из хаоса, царящего на столе, кусочек пергамента и начал писать.

Дражайший мой брат, Витальдус. Волею Хаттара и Атхены появилась возможность испытать изобретенную тобой структуру заклинания. Я полагаю, что с дня десятого круга Малой луны ты должен приступить к сборам…Засим жду тебя в Закрытом городе. Кроме того, будет тебе еще одно задание…

Он помахал готовым письмом, дождался, пока высохнут чернила. Затем неторопливо снял с полки серебряное кольцо на подставке; письмена, как муравьи, разбегались по его матово блестящей поверхности.

– Ну что ж… – Магистр коснулся пальцами металла. Вещица была занятной, его собственного изготовления. И, разумеется, очень полезной – как и все, что доводилось создавать Магистру.

Улыбнувшись своему творению, он опустил руку с письмом сквозь кольцо. Резкая, слепящая вспышка – и оно исчезло, направившись прямехонько в лабораторию упомянутого Витальдуса.

Вздохнув, Магистр поставил свое приспособление обратно на полку и, подойдя к окну, раздернул шторы.

На востоке занималась бледная заря, и белоснежные башни Алларена жадно ловили первые розоватые отблески.

* * *

…Когда же все пошло не так, как планировал Император? Где произошла роковая ошибка?

Горела, чуть потрескивая, толстая свеча. Упершись локтями в расстеленные карты, Геллер рассеянно глядел на мирный огонек, вырастающий из черного фитиля.

Что-то пошло не так, как планировал владыка.

И войско Дэйлорона не вышло, чтобы принять решающую битву на Огневой пустоши.

Они попросту не вышли из-под прикрытия леса. Не сделали ни единого шага за пределы своей земли…

Геллер со стоном обхватил раскалывающуюся от мигрени голову руками. В висках бились всего два слова: «Что делать?»

Он и вправду не знал, что делать – возвращаться и опозорить Императора или… Или вести армию в лес, под стрелы дэйлор, под заклятия нелюдской магии?.. Даже генералы присмирели, и больше не пытались его жалить. Понимали, что в случае возвращения первыми полетят их головы…

А ведь, согласно плану Владыки, дэйлор должны были уже ждать на Огневой пустоши!

…На второй день ожидания Геллер все ж таки сделал то, что показалось ему правильным в сложившейся ситуации. Он тихонько отозвал в сторону Саэрма и попросил отправиться в Алларен, к Императору, и получить новые указания, если таковые будут. Попросил – а не приказал – потому что, несмотря на дарованное владыкой звание командора, оставался просто добрым приятелем Саэрма. И не мог, да и не хотел изображать из себя кого-то другого. Вояка только покачал головой.

– Что-то пошло не так, да, Геллер? Сам вижу… Не к добру все это. Уж не спугнула ли ведьма удачу? Не на беду ли мы привезли ее сюда, командор? Хорошо еще, что люди не разобрались, что к чему, а то и до бунта недалеко…

Геллер кисло улыбнулся.

– Дело здесь не в этой несчастной, Саэрм. Да ты и сам понимаешь, что она здесь не при чем. Бери лучших коней, и скачи во весь дух. Что-то непредвиденное стряслось, то, что помешало планам Императора, и я хочу знать, что мне делать дальше. Поворачивать назад – или двинуться вперед, сквозь мелколесье – и в Дэйлорон?

Воин молча кивнул.

– Мне понадобится два коня на смену, и я доберусь до Алларена в семь дней.

– Ты их получишь. Самых горячих, самых быстрых. Только скачи…

Геллер вздохнул. И вдруг, неожиданно для самого себя, признался:

– Знаешь, друг мой… Быть тенью Императора куда как проще. Ума не приложу, зачем он отправил меня в этот поход?

Воин усмехнулся и хлопнул командора по плечу – хорошо, что подобную фамильярность никто не видел…

– Не нам судить о помыслах Владыки, – негромко сказал Саэрм, – я молю Хаттара, чтобы он оградил тебя и не дал наделать глупостей, мой командор.

…И вот уже который день стояла многотысячная армия, разбив лагерь на краю Огневой пустоши. Хорошо еще, что доставка провианта была налажена… Но ведь долго так не простоишь – захлебываясь собственными отбросами. Нужно было что-то предпринимать, и чем скорее, тем лучше…

Ведьма тяжело вздохнула, заворочалась в постели. Геллер не видел ее за наспех сооруженной ширмой – ибо генералы успели прозрачно намекнуть ему, что неприлично держать в собственном шатре незнакомую женщину, да еще и на глазах целой армии. А переселить ее в отдельную палатку, или – что еще хуже – перепоручить заботам старух из лекарского обоза Геллер не решался.

«Что же делать? Что?!! Где план Императора начал рушиться? И отчего не выслал он гонца, чтобы передать свою священную волю?»

Командор стиснул зубы, резко поднялся из-за стола – висок словно обожгло огнем изнутри.

Потянувшись, он вышел из шатра. Стояла тихая звездная ночь, одна из тех, что так украшают начало осени; горели костры, ветер доносил людскую болтовню. Геллер потянулся, посмотрел на небо – высокое, равнодушное. Что бы там не говорили, ему все равно, что происходит на земле. Оно – совершенно в самом себе. Зачем заботиться еще о ком-то?

А в двух-трех днях пути к северу, в своих непроходимых лесах, напитанных волшебством, жили дэйлор. Хранимые своей землей, они оставались страшными противниками для любой – пусть и такой большой – армии, что осмелится сунуться под сень старых деревьев. И, что бы ни говорил Император о якобы плачевном положении нелюди, были в прошлом примеры того, как легионы истаивали подобно восковой свече, ступив на чужую землю…

Геллер потянулся, еще раз посмотрел на темно-синюю ткань неба, забрызганную сверкающими каплями звезд.

И вернулся в шатер, чтобы попытаться заснуть. По привычке, заглянул за ширму – и вдруг понял, что за его отсутствие кое-что изменилось: ведьма проснулась. Но уже не лежала бревном, пялясь в пространство перед собой – как несколько дней до этого. Натянув покрывало до самого носа, она напряженно разглядывала Геллера. Взгляд ее был вполне осмысленным и буквально сочился страхом. Тонкие руки тряслись крупной дрожью, пальцы судорожно стискивали край покрывала.

Геллер ощутил легкое разочарование. Отчего-то все эти дни он по-другому представлял себе этот момент. Как угодно, но только не так… обыденно и тускло.

Впрочем, как бы там ни было, наконец настало время разговоров.

Он поднял вверх руки, желая показать, что в них ничего нет.

– Не бойся. Я не причиню тебе вреда.

Ведьма содрогнулась всем телом, затем быстро приподнялась на локте, не выпуская из рук покрывала.

– Кто вы?

А вот голос у нее оказался на удивление неприятным – хриплым, надтреснутым. Во сне Геллер слышал совсем другой голос…

«То ж сон, дурак!»

– Меня зовут Геллер, Геллер Накори, – торопливо сказал он, одновременно делая шаг вперед, – я командор армии нашего владыки.

– Командор? – просипела ведьма и откинулась на подушку, – командор… но… как я здесь очутилась?!!

– Я нашел тебя в хижине, в лесу, когда ты умирала. Разве ты не помнишь вампира, темную нелюдь, что едва тебя не убил?

Еще шаг вперед. Осторожно. Так, чтобы она, упаси Небеса, не перепугалась – и не вздумала использовать свои чародейские способности. Хоть и не было у нее под рукой всяких магических штучек, следовало быть настороже.

Она рассеяно провела рукой по лбу.

– Ах, да… вампир… но когда вы… нашли меня – я была одна?

Геллер кивнул.

Он остановился в изголовье кровати, и в трепещущем свете свечи заметил, что по бледной щеке ведьмы скользнула вниз слезинка.

– Ты долго пребывала в беспамятстве, – спокойно произнес Геллер, – я очень рад, что тебе лучше.

И протянул руку, раскрывая ладонь для дружеского пожатия.

Ведьма сделала вид, что не заметила этого жеста – а, может быть, и в самом деле не поняла, чего ожидал Геллер. Она со страхом поглядела на него и пробормотала:

– Почему вы забрали меня сюда? Мне не место… среди людей.

– Потому что ты черная ведьма? – он позволил себе скупую улыбку.

– Меня так прозвали, – ведьма кивнула, – и это на самом деле так. Я не скрываю, что убила немало.

– Император великодушен, – заметил Геллер, ожидая раскаяния или чего-нибудь подобного. Но ведьма только покачала головой.

– Мне нет дела до Императора, командор. Мне наплевать, что обо мне думают люди, потому что я сама не хочу находиться среди них. Мне противно быть с себе подобными, понимаете? Их незнание и страх породили страшное зло, преумноженное мной, это змея, кусающая свой хвост…

И тут она понесла совершенную чушь, в которой Геллер не понял ни слова.

Потом ведьма замолчала и посмотрела на него – печально и укоризненно, как учитель на прилежного, но не шибко умного ученика.

– Наверное… лучше бы вы дали мне умереть, командор. Тогда они снова были бы со мной. А я – с ними. Хотя… да, я припоминаю… Тогда мне очень… хотелось жить.

Он мотнул головой, теряясь в лабиринтах фраз, путаясь в беспорядочном клубке слов. Голова болела все сильнее.

Похоже, ведьма и впрямь была не в себе. Проклятье! И здесь не везет…

Но он хорошо знал, что следует держать себя в руках.

– Я полагаю, мы все уладим чуть позже. Быть может, ты скажешь мне свое имя? Должен же я знать, кого спас?

Ведьма нахмурилась.

– Мне кажется, вы уже называли мое имя, Геллер Накори. Но, возможно, то была иллюзия, плод моего больного рассудка… Меня зовут Миральда.

* * *

Наутро Геллер проснулся оттого, что ведьма осторожно теребила его за плечо. Только-только начало светать, воздух был серым и мутным – но Миральда выглядела так, словно и не ложилась. Стояла рядом с раскладной кроватью Геллера, одной рукой придерживая обмотанную вокруг туловища простыню, а другой настойчиво трясла его. Командор потер веки, заставляя себя открыть глаза, затем резко сел на постели.

– Что такое?

Ведьма потупилась.

– Командор. Мне бы очень хотелось одеться во что-нибудь более надежное, чем это.

– А, понимаю… – он подозрительно прищурился, – ты, случаем, не собираешься улизнуть? Мне бы не хотелось снаряжать солдат на поиски ведьмы.

Миральда внимательно посмотрела на него.

– Значит, я здесь в плену? Зачем вам это, командор?

И под ее взглядом Геллер вдруг ощутил себя неловко, как набедокуривший школяр. Чтобы выиграть немного времени на раздумье, он выбрался из постели, прошелся по шатру. Она молча ждала, внимательно следя за каждым его движением.

– Э-э, видишь ли, Миральда. Когда сюда явились крестьяне просить подмоги в борьбе со зловредной черной ведьмой, у меня появились несколько иные соображения по этому поводу. Наш Император не ладит с магами Закрытого города, но не отказался бы от поддержки тех, кто обладает Даром. Я хотел предложить тебе выгодную сделку. Ты присягаешь на верность Императору, тебе же прощаются все твои неблаговидные проступки и предоставляется щедрая оплата услуг.

Ведьма встряхнула головой, откидывая назад длинные серебристые локоны.

– Откровенно говоря, командор, с вашей стороны было наивно полагать, что я захочу последовать этим путем. Я не желаю помогать людям.

– И, тем не менее, именно люди подобрали тебя, когда жить тебе оставалось совсем недолго. Почему бы тебе не поразмыслить чуть дольше над моим предложением?

– Потому что я не хочу этого. Жаль, что разочаровала вас, Геллер Накори. Отпустите меня, и я пойду своей дорогой, с благодарностью вас вспоминая.

Геллер раздернул полог шатра – весь восточный край неба уже полыхал в пожаре восходящего солнца. Лагерь постепенно просыпался; армию ждал еще один день полного бездействия…

– Хотелось бы знать, – пробормотал Геллер, – хотелось бы знать… Почему ты так не любишь себе подобных, Миральда?

– Потому что они лишили меня всего самого дорого, что у меня было в этой жизни, – зло и сухо ответила она из глубины шатра, – у меня нет желания пересказывать вам это, командор, дабы не испортить аппетит перед завтраком. Но, поверьте, причины, по которым я предпочитаю жить в одиночестве, достаточно весомы.

– Ты умеешь красиво говорить, как благородная дама, – заметил он, все еще глядя на маленькие облачка, купающиеся в розовом рассвете.

– Мать научила нас грамоте, – обронила за его спиной Миральда, – она много чему нас учила…

Оказывается, она неслышно подошла и стояла совсем близко.

– Нас?

Две рыжеволосые девушки из сна. Сестры?..

Ведьма промолчала.

– Быть может, ты передумаешь – и поедешь со мной в Алларен, нашу благословенную Небесами столицу? Поверь, Император, хоть и молод, но мудр – и щедр. Ты не будешь жалеть.

– Мне не нужна щедрость повелителя, – заметила Миральда, – позвольте мне уйти, командор.

План, блестящий план, рассыпался, как песочный замок. Геллер поморщился – да что же это за полоса сплошного невезения? Проклятая нелюдь не выходит из своей чащобы, армия бездействует, а тут еще эта девица уперлась, как ослица – и даже представить себе не может значения этой сделки, прежде всего для нее самой… Он попробовал пойти другим путем:

– А если – нет? Если я силой потащу тебя с собой? Поверь, мне не составит труда посадить тебя в клетку и отвезти в Алларен в подарок Владыке, но уже не как свободную женщину, а как рабыню.

Он повернулся и хмуро взглянул на ведьму. Как раз в тот момент, когда на ее бледном лице воцарилось выражение крайней растерянности. Но, очень быстро овладев своими чувствами, Миральда сурово сжала губы.

– Не забывайте, командор, кто я такая.

– Сейчас ты просто беззащитная женщина, которая едва на ногах держится, – он усмехнулся, глядя, как испуганно расширились зеленые глаза, – ты думаешь, я не знаю, что для людей вся Сила – в вещах? Я могу сделать с тобой все, что мне заблагорассудится – и ты будешь бессильна что-либо изменить.

Она вздохнула. Покачала головой.

– Да это правда, командор. Потому-то и прошу – смиренно прошу – отпустить меня…

И едва слышно добавила:

– У меня больше нет сил бороться…

Миральда повернулась и, пошатываясь, побрела к своей постели. Но на пол пути ноги ее подломились, и она упала бы, не подхвати ее Геллер.

– Вот видишь, на ногах не стоишь еще, а уже в лес собралась! Тоже мне…

Ведьма оказалась легкой, как птичка – видать, сказывалась лесная пища. Геллер уложил ее на постель, натянул по самый подбородок покрывало. Она молча смотрела на него, и в глазах дрожали слезы. От вида этих-то слез командору сделалось не по себе. Сколько же горя пришлось перенести этой несчастной, чтобы превратиться в столь жалкое существо?

– Я не хочу тебя обижать, – строго сказал он, – но и отпускать не хочу. Побудь здесь, с нами, хотя бы несколько дней. Человек не может жить совсем один, Миральда…

И, вспомнив внезапно свой странный сон, добавил:

– Иначе рассудок его мутится, и он уже не может отличить истину от собственных иллюзий. Поживи с людьми, и, быть может, ты изменишь свое решение. Ну, а когда твое здоровье поправится окончательно, мы поговорим еще раз.

Тонкие, с изломом, брови ведьмы удивленно поползли вверх; Геллер мысленно поздравил себя с маленькой победой. И, рискуя, сделал еще один шаг над пропастью:

– Неужели для тебя видеть лица мертвых лучше, чем лица живых?

Удар достиг цели.

Уткнувшись носом в подушку, Миральда разрыдалась. Геллер поначалу хотел попробовать успокоить ее, но потом передумал – и вышел прочь. В конце концов, он командор – а у командора имперской армии дел по горло.

* * *

…– Зачем Императору Дэйлорон? – спросила Миральда.

Они сидели на поваленном бурей дереве, одетом в бархатный кафтанчик мха. Заходящее солнце удивительным образом окрашивало бледные щеки ведьмы в нежный розовый цвет, переливалось в белых волосах, отражалось в теплых зеленых глазах. Со стороны Дэйлорона тянуло сыростью, и Миральда то и дело зябко куталась в одеяло. Тут же, привязанный к дереву, щипал травку жеребец Геллера.

– Золотые рудники и драгоценные камни. Все это нужно Империи.

– Империи – или Императору? – она задумчиво отдирала кусочки мха, раскладывая их кружком на ладони.

Геллер хмыкнул.

– Император заботится о своих землях.

– Может быть, оно и на самом деле так. Только мне все равно не нравится то, что здесь творится.

Прошло пять дней с того момента, как она самостоятельно поднялась на ноги. Здоровье, подорванное в схватке с могущественным противником, медленно восстанавливалось; и Миральда тихонько попросила его повезти ее на прогулку куда-нибудь подальше от шума и суеты лагеря.

Геллер не стал возражать – приказал седлать коня, и вот – они сидят в вечерней тишине мелколесья, вдыхая запах свежести и любуясь цветом неба.

Миральда сорвала мелкий цветок, понюхала и положила на ладонь, к кусочкам мха. Геллер только приподнял брови.

– Что это ты делаешь?

– Хочу поглядеть, осталось ли во мне хоть что-нибудь от былой силы, – невозмутимо ответила Миральда, – надеюсь, ты не боишься?

Он с сомнением взирал на мох и синий венчик цветка на узкой ладони.

– Я не могу позволить себе оставаться беззащитной, – пожала плечами ведьма.

Резко сжала кулак, сминая собранные сокровища, затем выбросила руку вперед. Что-то коротко сверкнуло – и из ствола ближайшего дерева потянулась тоненькая струйка дыма. Геллер только моргнул. Что ж теперь, вообще ей ничего в руки не давать, этой ведьме? Если даже в обычном мхе и цветах таится Сила?

Она грустно покачала головой.

– Не смотри на меня так. Я долго думала над твоими словами, командор Геллер. Похоже на то, что мне придется изменить свою жизнь – иначе я могу окончательно спятить. И, хоть мне не по душе война с дэйлор, пожалуй, я приму твое предложение, но все же… Кое-что попрошу взамен.

Геллер едва поверил собственным ушам. Осторожно взял белое запястье и почтительно прикоснулся к нему губами – по всем правилам дворцового этикета. Миральда вздрогнула, но все же улыбнулась.

– Миледи… Это действительно щедрый подарок. Ты не пожалеешь о своем решении, клянусь.

– Ты даже не поинтересовался, что именно я хочу у тебя попросить, Геллер, – ведьма ловко высвободила руку.

Он пожал плечами.

– Император предоставит тебе все, что ты пожелаешь.

– Да неужели? – ведьма вдруг состроила лукавую рожицу, – тогда я хочу, командор, чтобы в случае капитуляции Дэйлорона не пострадали мирные жители. Понимаешь, о чем я? Если армия все-таки войдет в волшебную страну, огради дэйлор от насилия и грабежа, ведь это будет в твоих силах!

– Хорошая цена за свое согласие, – только и заметил Геллер, – ты ведь знаешь, что это будет трудно осуществить.

– Но ты же командор, – не сдавалась ведьма, – ты можешь это сделать.

– И почему тебя так заботит нелюдь? – он усмехнулся, – какое тебе дело до них, Миральда?

Зеленые глаза вдруг подернулись дымкой воспоминаний. Ведьма смотрела на него – и в то же время было видно, что мысли ее далеки – и от мелколесья, и от холмика, на котором они провожали день, и от самого Геллера Накори. Наконец она сказала:

– Они почти такие же, как мы. Есть темная нелюдь, да. Но народ дэйлор – не такой. Они достойны жизни, поверь мне.

Геллер кивнул.

– Хорошо. Я постараюсь сделать так, чтобы они не слишком пострадали. Такой ответ тебя устроит?

Миральда улыбнулась и протянула ему руку.

– По рукам, командор. Если ты и впрямь сдержишь свое слово, я отправлюсь в Алларен. Быть может, это только к лучшему…

Геллер осторожно пожал худые пальцы и пробормотал, что солнце село и им пора бы вернуться в лагерь. Но Миральда только замотала головой.

– Нет, пожалуйста, давай еще немного побудем здесь, в тишине! До сумерек. А потом вернемся.

Геллер только покачал головой. Наверняка его генералы будут недовольно пыхтеть и называть его мальчишкой. Да и негоже командору слишком часто покидать лагерь – мало ли что может случиться? Но во взгляде ведьмы было столько мольбы, что он уступил. В конце концов, это такая мелочь – по сравнению с тем, что она только что пообещала. Император, несомненно, будет доволен. Очень.

И от таких мыслей командору стало легко и приятно. Он еще раз представил себе, как Миральда будет беседовать с владыкой, как поклянется ему в верной службе…

Геллер улыбнулся, наблюдая за тем, как Миральда собирает кусочки мха и нанизывает их на тонкие веточки, перемежая с узелками из травинок.

* * *

В лагерь вернулись с восходом малой луны. Потрескивали костры, тихо переговаривались солдаты, время от времени перекликались часовые. Все было спокойно.

Миральда сидела в седле тихо-тихо, боязливо обхватив его рукой за пояс, кутаясь в одеяло. От ее ладони по коже разливалось приятное тепло; это было довольно странно, учитывая наличие лат, но все же очень приятно. Геллер подумал, что ему вовсе не хочется, чтобы это ощущение прекратилось. Но – ничего не поделаешь, они уже прибыли в лагерь. Подскочил часовой, отсалютовал.

– Все спокойно, мой командор!

Миральда соскользнула на землю, забрав с собой то приятное тепло, которое ощущалось даже сквозь кольчугу.

Геллер быстро окинул взглядом солдата.

– Что-то я тебя раньше не видел.

– По приказу генерала Дисотто, – отчеканил тот, салютуя.

Геллер нахмурился. Не слишком ли – без его, Геллера, ведома, менять часовых у его шатра?

Еще раз оглядел замершего навытяжку солдата, потом махнул рукой.

– Ладно. Утром мы еще поговорим.

Он отдал ему поводья, поискал глазами Миральду. Та самозабвенно возилась со своими магическими ингредиентами и, казалось, не замечала ничего вокруг. Геллер позвал ее, но ведьма даже головы не подняла.

– Пойдем, уже поздно, – повторил он.

– Да, да.

Она оставила свое занятие и, улыбнувшись, посмотрела на Геллера.

– Мне было так хорошо сегодня. Спасибо тебе.

– Не за что, – буркнул командор, – тебе спасибо. За согласие.

Чуть пригнувшись, вошел в шатер, тщась что-либо разглядеть в темноте. Миральда вошла следом и нерешительно остановилась на пороге.

– Проходи, проходи, не стесняйся, – Геллер, усмехнувшись, повернулся к ней.

И, к своему ужасу, увидел, как белые руки ведьмы двумя птицами взмыли вверх, разбрасывая в черноту ночи слепяще-белые искры.

Вот, значит, как…

«Что такого я тебе сделал, что ты хочешь меня убить?!!»

Он хотел спросить это, глядя в обманчиво-теплые глаза. Храня память тепла ее рук.

Но не успел.

– Вниз! – хрипло крикнула Миральда, – al’taren in koeltr!

Иногда тело действует быстрее, чем осознаешь это. Геллер ударился грудью о земляной пол, перекатился набок.

Сверкнуло. Раз, другой. Кто-то вскрикнул в темноте, с глухим стуком упало тело.

Кровь яростно ударила в голову, и Геллер, поднимаясь, выхватил меч. Засада! Засада в его собственном шатре!

Сбоку на него метнулась тень и, напоровшись на обоюдоострый клинок, надломилась, обрызгав лицо чем-то горячим.

– Зови людей! – гаркнул Геллер ведьме, но она, похоже, не слышала ничего, кроме самой себя.

Миральда резко крутнулась, из пальцев выпростался искрящийся шлейф – и она с оттяжкой хлестнула им еще одну верткую фигуру, выпрыгнувшую из переплетения ночных теней.

Шипение. Крик, полный боли.

И еще одно тело валится в траву.

Геллер замер, прислушиваясь. Пытаясь ощутить, почувствовать любое движение в обманчиво-спокойной тьме.

Ничего.

И уже потом пришла мысль о том, что ведьма спасла ему жизнь. А ведь могла воспользоваться случаем и ускользнуть, оставив его с убийцами.

Все еще сжимая рукоять меча, Геллер подошел к Миральде.

– Их было трое?

– Да.

Она подняла на него глаза, в которых что-то подозрительно поблескивало.

– Если бы не ты, меня бы убили.

И, едва ли соображая, что делает, Геллер обнял ее за дрожащие плечи. Миральда не сопротивлялась, доверчиво положила голову ему на плечо и прошептала:

– Надо собрать тела. Мне… очень страшно… но я хочу их видеть.

И в этот миг грянула тревога. Наконец-то кто-то сообразил, что случилось нечто из ряда вон выходящее; ночь буквально взорвалась криками, топотом сотен ног.

– Командор! Командор! Слава Небесам, вы живы!

– Райк и Дисотто убиты, командор! Что будем делать? Это все нелюдь проклятая!

Миральда всхлипнула и только сильнее прижалась к нему.

– Я хочу видеть лица тех дэйлор, пожалуйста…

Геллер и сам едва мог унять дрожь. В те считанные мгновения, когда решалось, будет он жить дальше или нет, он действовал, почти не думая. И только теперь осознал, что едва не погиб.

Откашлявшись, он рявкнул:

– Удвоить охрану! И прекратите панику! Гаррет, Микон! Займитесь, во имя Небес, нападавшими – хочу видеть, кто это!

…Ему подчинились. Несмотря на возраст. Все-таки командор, назначенный Императором – не пустое место.

… Суета поутихла лишь перед рассветом.

Тела нападавших разложили перед шатром. Миральда долго разглядывала каждого, словно ожидала увидеть в их числе кого-то знакомого – и одновременно страшась этого.

– Эти дэйлор, – просто сказала она, – были великими воинами.

И показала на полоски меха, нашитые на рукавах их курток.

– Куницы, командор. Я слышала, что это самые лучшие – и самые опасные воины Дэйлорона. Не надо, чтобы об этом знали все, Геллер, люди начнут паниковать. Просто надо быть более осторожными. Ты недооценил противника, и вот – расплата.

– Да уж… – Геллер подумал, что ему предстоит еще идти и смотреть на своих генералов. Вернее, на то, что от них осталось… Происходящее нравилось ему меньше и меньше. А вестей от Императора все не было.

– Надо быть настороже, – повторила Миральда, зябко обхватив плечи руками. И вдруг, усмехнувшись, добавила, – я хотела просить у тебя отдельную палатку, Геллер, но теперь предпочитаю остаться в твоем шатре.

Геллер устало потер веки. События этой ночи порядком измотали его, но – командор должен быть примером для каждого в армии. А теперь, когда не стало генералов, вся тяжесть забот о людях ляжет на его плечи. Не то, чтобы он боялся этого, но все же, все же…

Геллеру вдруг захотелось поделиться с Миральдой своими мыслями и сомнениями. Ему казалось, что она должна понять.

– Знаешь, я ума не приложу, что могло нарушить планы Императора.

Миральда пожала плечами.

– Что угодно, Геллер. Что угодно… тебе придется принимать самому решения – и самому думать, как уберечь людей. Если, конечно, тебя заботит что-нибудь, кроме приказов твоего Императора.

Сарказм в ее словах? Или померещилось?..

– Император и в самом деле значит для меня очень много, – мягко промолвил командор, – я – его тень, не больше, но и не меньше. Может быть, если расскажу, как оно все было, ты поймешь. А сейчас иди в шатер и попытайся уснуть.

Миральда невесело кивнула и, ссутулившись, побрела прочь. Провожая ее взглядом, Геллер вдруг осознал, что не один он смотрит вслед ведьме. Люди беззастенчиво пялились на нее, тихо переговариваясь меж собой, и на их лицах командор без труда прочел смесь ненависти и страха.

Ведьма… Ведьма!

Слово это волной расходилось от шатра командора, как расходится круг воды от брошенного камня.

* * *

Геллер плеснул в лицо холодной воды. До вечера ему предстояло сделать еще множество дел, не терпящих отлагательства: перебрать бумаги, оставшиеся после Дисотто и Райка, собрать капитанов, обсудить с ними сложившуюся ситуацию… А под вечер поприсутствовать на сожжении тел убитых генералов, да еще и произнести речь, чествующую ушедших в мир иной. Хотя, если рассудить здраво, что такого мог сказать он, Геллер Накори, который едва их переносил – да и генералы не баловали его своей благосклонностью?

Взяв из рук почтительно застывшего пехотинца полотенце, Геллер вытер лицо; на белой холстине остались грязно-бурые разводы.

Ах, да. Кровь. Кровь убитого им врага, которому хватило смелости просочиться в лагерь – но не хватило ее, чтобы напасть при свете дня.

Командор невольно передернул плечами; в душе медленно поднималось мерзкое ощущение того, что он весь заляпан кровью, которую так просто не оттереть тряпкой. Захотелось влезть в бадью с горячей водой, и тереть, тереть себя мылом… Да что за наваждение такое? Вон, Миральда, и та спокойно отправилась отдыхать, а ведь женщина! А он, мужик, командор, тень Императора – переживает как ребенок, что разрубил нелюдь… Может, все дело в том, что горе тебе, если раздавишь упыренка, если встретишь болотную ночницу, если…

Геллер мотнул головой. Бабьи сказки все это, не более. Что ж, зря он учился наукам вслед за Императором, чтобы верить во всю чушь, когда-то слышанную от старух?

Он поймал себя на том, что стоит и самым наиглупейшим образом пялится на полотенце. А солдат, подававший ему воду для умывания, испуганно таращится на своего командора, ни с того, ни с сего впавшего в глубокую задумчивость при виде кровавых разводов. Геллер раздраженно отдал ему полотеце, махнул рукой – иди, мол, чтобы духу твоего здесь не было.

И тут его окликнули.

– Мой командор!

Оказалось, что три капитана, совершенно бесшумно приблизившись, наблюдали за ним. Геллер нахмурился. Чего они хотят от него сейчас, когда совещание было назначено им на полдень?

– Мой командор. – вперед шагнул один из троицы, самый старший, весь седой – но еще крепкий телом, поджарый, как матерый волчище. И, к немалому удивлению, в его взгляде Геллер не увидел ни тени той насмешки, которую видел во взглядах покойных ныне генералов. Порывшись в дальних закоулках памяти, он выудил имя капитана.

– Что тебе, Ларек? Мы встретимся в полдень, как и было оговорено.

Капитан почтительно склонил голову.

– Да, командор, в полдень. Но я, Шеймал и Крайм решили явиться к тебе, командор, чуть раньше. Видят Небеса, ты еще молод, но не глуп. Мы хотим предупредить, что совет капитанов крайне недоволен происходящим. Я хочу, чтобы ты был готов ответить на вопросы, которые тебе зададут другие. Эта женщина, которую ты подобрал… Она что, ведьма? Все видели раны на телах убитых дэйлор. Наше доброе оружие не оставляет таких следов. Нехорошие слухи ползут, командор. Говорят, что она тебя околдовала, и что заведет всех на погибель, что она – лазутчица дэйлор. Тем паче, что она – черная ведьма, как толкуют… Ты должен принять решение, командор.

Геллер шагнул вперед, к капитану. Подозрительно вгляделся в темные, неопределенного цвета глаза Ларека – уж не насмехается ли тот? Но нет. Все, что Геллер смог увидеть в прямом, открытом взгляде бывалого вояки, оказалось просто желанием помочь.

– Я благодарю тебя за предупреждение, капитан. Я… буду готов ответить на все вопросы, которые мне задаст Совет капитанов. И еще – разве я похож на человека, попавшего во власть темных чар?

Ларек покачал головой.

– Негоже командору покидать армию, уединяясь с женщиной, командор. Люди говорят об этом… много чего. По молодости ты сам подставляешь себя под удар.

Геллер внезапно разозлился, но не на честного Ларека – а на самого себя. Командор должен быть выше армии, должен вести ее за собой… Дурак. Действительно, молодой дурак, иначе и не скажешь.

– Я не околдован, Ларек, – сухо процедил он, – и сегодня же женщина переселится в отдельную палатку. Но прогонять я ее не собираюсь, ибо действую по указу Владыки.

Слегка приврал, конечно… Владыка знать не знает, что командор удосужился приволочь ведьму да еще оставить ее при себе. Надо будет как можно быстрее отослать женщину в Алларен… Только вот разве не он, Геллер, должен представить ее Императору?!!

– Молодость не помеха мудрости, – капитан почтительно склонился, – я и мои товарищи на твоей стороне, командор. Но вряд ли мы сможем противостоять остальным двенадцати.

Отсалютовав, он круто развернулся на каблуках и пошел прочь. Шеймал и Крайм последовали за ним.

Геллер огляделся, прикидывая, сколько человек могло слышать этот разговор. Оказалось – не так уж и много. Всего лишь два солдата, что были в карауле у шатра командора. Проходя мимо них, Геллер остановился, злобно процедил:

– Если будете слишком много болтать, повешу.

И, не дожидаясь ответа, шагнул в мягкий, приятный полумрак.

… Разумеется, ведьма и не думала ложиться спать. Она деловито увязывала в узел то немногое, что Геллер выдал ей в качестве личных вещей, не забыв прихватить пару простыней. Командор устало прислонился к обтесанному бревну, что служило одной из опор шатра.

– Ты куда-то собралась?

Миральда подняла глаза, и оказалось, что совсем недавно она плакала.

– Я… я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за меня. Мне лучше уйти, Геллер. Или… Ты же не хочешь, чтобы взбунтовавшаяся толпа сожгла меня на костре, а кости растащила на талисманы от темной нелюди? Если не возражаешь, я возьму с собой немного одежды и белья…

И она виновато кивнула на пухлый узел.

– Мне казалось, мы обо всем договорились. Твои собственные слова разве ничего не значат для тебя? Слова ведьмы, а?

Миральда поежилась, словно в шатре вдруг стало очень холодно и неуютно.

– Но, Геллер, я слышала все, о чем тебе говорил тот человек, Ларек.

– Тебя не касается то, о чем он говорил со мной. Разбирай свой узел, ты остаешься здесь. Только, пожалуй, надо тебе все-таки выделить палатку…

Ведьма встряхнула узел.

– Нет. Я все-таки исчезну, на твое же благо.

Геллер скрипнул зубами. Ну что за упрямая женщина? Как переубедить ее, по возможности не применяя силу?

И вдруг… Словно кто-то другой заговорил его губами, кто-то, уже не принадлежащий этому миру, но от этого не растеявший и толики своего могущества…

– Что ж, дело твое, Миральда. Иди, продолжай оплакивать своих убитых сестер, которые по-прежнему помнят тебя и навещают. Продолжай и дальше сходить с ума. Надеюсь, что ты еще будешь видеть хоть что-нибудь, кроме лиц тех, кого больше нет.

Она медленно выпрямилась. И без того бледные щеки, казалось, утратили последний намек на румянец. До Геллера донесся невнятный шепот:

– Почему… ты говоришь так? Это… не твои слова… ты же ничего, ничего не знаешь! – последние слова она уже выкрикнула.

Геллер ощутил, как что-то легко нажало на грудь, будто отталкиваясь, уплывая… То, что он только что сказал, показалось ему совершенным бредом. И еще большей несуразицей показалось то, как на это отреагировала ведьма.

Она стояла, обхватив себя руками за плечи, дико озираясь по сторонам, словно видела что-то, недоступное Геллеру.

– П-почему вы мучаете меня? Почему вы здесь?!! – вдруг тихо спросила она, – вас не должно здесь быть!!! Что?!! Что вы от меня хотите?

В шатре творилось неладное – это Геллер понял чуть запоздало. Теперь и он, очень явственно ощущал чужое присутствие. Непонятное – и недоброе.

– Миральда? Что с тобой?

Но она не слышала. Вытянув вперед руку, провела по воздуху перед собой, так, словно кого-то погладила по щеке.

– Глорис… Эсвендил. Почему вы снова здесь? Вы дразните меня – и не хотите позвать с собой. Почему?

Геллер встряхнул головой. Настала пора прекратить этот балаган – кто бы ни были его участники. Меч вынырнул из ножен легко, с легким шелестом; Геллер шагнул вперед.

– Миральда. Дай мне руку.

И рявкнул:

– Немедленно!

Ведьма вздрогнула, медленно перевела на него взгляд – а потом снова уставилась куда-то в одну точку перед собой. Побелевшие губы прошептали:

– Я рада вас видеть, но это… неправильно. Зачем вы здесь? Иногда вы меня пугаете.

Окончательно потеряв терпение, Геллер схватил ведьму за тонкое запястье – пальцы обожгло холодом, рванул на себя. И в тот же миг что-то невидимое, но жесткое с хрустом врезалось ему под ребра, вышибая дыхание; купол шатра мелькнул, смазываясь, перед глазами. Командор ощутил себя лежащим на полу. Миральда оказалась проворнее, она уже поднималась на ноги, холод ее рук проникал к самому сердцу.

И еще… В какой-то, непередаваемо короткий миг Геллер Накори увидел рядом с ней двух молодых рыжеволосых женщин.

Ты спрашиваешь нас, почему? Да потому, что мы желаем тебе только добра, дурочка. Ты и без того едва ли в своем уме. Одиночество убьет тебя. Так что – выбирай.

И все стало так, как прежде. Они убрались восвояси, туда, где им и надлежало быть. Хотя – кто знает, куда уходят люди после смерти? «Мир иной» – слишком странное название, не говорящее ни о чем.

Геллер ощупал ребра – вроде все в порядке.

– Что это было, а?

– Странно, что ты тоже их чувствуешь, – пробормотала ведьма, – это мои убитые сестры. Они никогда не оставляют меня… Вернее, я думала, что они ушли – раз и навсегда, но вот ведь незадача… Время от времени они наведываются. Чтобы помочь.

Трясущимися руками она принялась развязывать свой узелок, продолжая говорить:

– Почему они приходят? Я не знаю. Этого не должно быть. Но, как мне кажется, слишком сильно было их желание остаться – и они остались. Ты не пострадал?

Геллер покачал головой.

– Я так мало знаю о тебе.

– А тебе и не нужно знать обо мне ровным счетом ничего, – устало отозвалась Миральда, – я всего лишь ведьма. И я… остаюсь в лагере.

– Спасибо. Наверное, тебе лучше прилечь, – пробормотал командор, – а мне, пожалуй, пора приступать к исполнению своих обязанностей.

Миральда кивнула и жалко улыбнулась. Казалось, силы окончательно покинули ее.

… Уже выходя из шатра, Геллер вдруг подумал о том, почему на звук его падения ни один часовой не удосужился поинтересоваться – а что, собственно, происходит в шатре командора? Оба солдата были на месте, стояли, как два изваяния – и даже не пошевелились, когда Геллер остановился в аккурат между ними.

Недоумевая, он осторожно заглянул в лицо одного из часовых – и оторопел. Солдат попросту спал, вытянувшись по стойке «смирно». Со вторым была та же история.

Тихо ругнувшись, Геллер встряхнул и одного, и другого – оказалось, они были свято уверены в том, что все это время несли караул.

* * *

Совет капитанов встретил его молчанием. Пятнадцать воинов, кто помоложе, кто постарше – но по сравнению с любым из них Геллер выглядел совсем еще мальчишкой. Чувствуя на себе недоброжелательные, но вместе с тем любопытствующие взгляды, он спокойно уселся во главе длинного стола, срубленного специально для вот таких вот совещаний. Два стула, по правую и по левую руку, пустовали – раньше это были места генералов. И никто не пожелал занять освободившиеся стулья, каждый капитан гордился именно своим местом.

Молчание.

Геллер оглядел каждого присутствующего; задержав взгляд на Лареке, улыбнулся уголком губ – и капитан чуть заметно кивнул в ответ.

Пятнадцать пар глаз напряженно следили за ним, но Геллер был спокоен.

Напряженное молчание висело в воздухе; капитаны молча ждали… чего? Какой-нибудь глупости, на которую способен выросший во дворце, под боком Императора, мальчик?

– Мне казалось, мы собрались не для того, чтобы молчать, – заметил Геллер, – сложилась непростая ситуация, и мы должны принять совместное решение, от которого будут зависеть не только наши судьбы – но и судьбы тех, кто следует за нами.

Кто-то недоверчиво хмыкнул. Затем слово взял капитан из Алларена, Антиф Ткер – огромный, как скала, мужчина, в самом расцвете сил. Ему едва-едва перевалило за сорок, но Геллер знал, что еще при старом Императоре Антиф уже командовал своей сотней. При новом Императоре он получил в свое распоряжение тысячу.

– Воистину отрадно слышать мудрые слова от нашего командора, – пробасил он, – мы, капитаны императорской армии, надеялись, что так и будет, что Император не ошибся в своем выборе. Но ситуация и в самом деле непростая. Мы застряли у границ Дэйлорона, не идем вперед – но и не поворачиваем назад. Чего мы ждем, командор? Ты был и остаешься приближенным Владыки. Вероятно, у Императора есть какой-то план… И если это так, ты должен поставить нас в известность. Люди должны знать, что их ожидает в ближайшие дни, иначе не миновать брожений, а там – и до мятежа рукой подать.

Капитаны одобрительно загудели. Речь Антифа впечатлила их – не речь простого солдафона, а речь человека благородного, обучавшегося премудрости ведения беседы.

Геллер натянуто улыбнулся. Разумеется, он ожидал, что его спросят о планах Императора, но вот до сих пор так и не принял решения – говорить правду, то, что в замысел Императора вкралась досадная ошибка, или, не бросая тень на лик Властелина, объявить о том, что все идет так, как предполагалось?

– Я жду новостей из Алларена, – уверенно сказал он, – гонец прибудет со дня на день. До того момента я не могу позволить армии двинуться куда-либо.

– Мы все, – Антиф обвел взглядом присутствующих, – понимаем, что войти в Дэйлорон – значит обречь большую часть воинов на гибель от стрел нелюди. Но на что рассчитывал Император? Скажи нам, командор. Мы должны знать.

«Он рассчитывал, что они сами полезут под наши мечи», – так и вертелось на языке у Геллера. Но вместо этого он сказал:

– Владыка мудр. К сожалению, он не посвятил меня до конца в свои планы. Даже меня.

Антиф только покачал головой и сел, не сказав более ни слова. Тогда поднялся другой капитан – сухощавый, легкий, как былинка. Но Геллер слышал, что это был лучший мечник востока Империи.

– Посуди сам, командор, – голос его оказался резким и шипящим, как удар хлыста, – армия стоит здесь уже который день. А мы ждем – непонятно чего. Или мы так и будем бездействовать, пока проклятые дэйлор не вырежут нас всех, или не отравят воду? И где гарантии, что эти твари не шастают ночью по лагерю? Кстати, хотелось бы мне знать, как вообще они прошли кольцо караула…

– Мне бы тоже очень хотелось это знать, капитан Макферий, – негромко ответил Геллер, – как могло случиться такое, что ваши люди, капитан, пропустили врага в самое сердце лагеря? Я жду приказов Императора, и намереваюсь действовать сообразно им – и никак иначе.

– Ты дождешься бунта, командор, – прошипел Макферий, – армия не терпит бездействия. Или ты ведешь людей вперед, в бой – или в конце концов твою голову насадят на пику…

– Я надеюсь, ты этого не допустишь, капитан, – Геллер позволил себе улыбнуться, – кроме того, я надеюсь, что ты понимаешь, чем грозит возвращение в Алларен без позволения владыки – и даже без решающего боя.

Макферий замолчал, размышляя, но сдаваться не спешил.

– Хорошо. Я принимаю твой ответ, командор, о планах Императора, потому что верю в небесную мудрость владыки. Но тогда ответь еще на один вопрос: зачем яришь войско? Зачем притащил какую-то бабу – о которой, заметь, говорят не очень-то приятные вещи, да еще поселил ее в своем шатре? И это в то время, когда легионеры уже успели истосковаться по женщинам?

У Геллера появилось впечатление, что этот вопрос тревожил капитанов куда больше, чем вопрос о бездействии армии. Напрочь позабыв и о дисциплине, и просто о приличиях, они повскакивали со своих мест, загалдели, как торговки на базаре. И куда подевалась показная выдержка?

– Говорят, она черная ведьма!

– Не к добру, не к добру! А может, это она помогла дэйлор?

– Прогнать ее надобно, а еще лучше – сразу сжечь, чтобы не пакостила!

– Напустит порчу на скотину, немочь на войско – что делать будешь, а?

– Да вы поглядите, она его оплела своими чарами!..

Геллер поднял руку, призывая к молчанию. И, откровенно говоря, восстановить порядок ему удалось не сразу.

– Я отвечу по порядку. Да, я не стану отрицать, что эта женщина – ведьма. И я же заключил с ней ценную сделку, исполняя волю Императора. Как только ситуация, в которой мы оказались, разрешится, я отвезу ее в Алларен, и там она присягнет на верность владыке. Разве вам неизвестно, что маги Закрытого города отказались поддержать Императора? И разве вам неизвестно то, как нуждается владыка в людях, одаренных Силой?!!

Капитаны замолчали, навострили уши – стоило только услышать о магах Закрытого города.

– Она поедет в Алларен, – хлестко сказал Геллер, – и будет первой ведьмой, начавшей служить Империи и Императору. И она останется здесь столько, сколько я сочту нужным. Что касается совместного проживания… Полагаю, что ее здоровье восстановилось, чтобы жить отдельно. Вас это устраивает?

… Спустя час Геллер шел к своему шатру – шел с высоко поднятой головой. Эту схватку он выдержал с честью.

Правда, было кое-что любопытное, о чем он предпочел умолчать на совете. Разбирая бумаги Дисотто, на самом видном месте, на письменном столе, Геллер нашел послание, оставленное убийцами. Казалось странным, что его не заметили раньше. Это был квадратный лист пергамента, на котором твердым почерком было выведено несколько строк на людском наречии.

Убирайтесь туда, откуда пришли. Король Дэйлорона никогда не пошлет своих лучших воинов на смерть. Наоборот, смерть ожидает каждого, кто приблизится к Дэйлорону на расстояние полета стрелы.

Шениор д’Амес. Король Дэйлорона.

И Геллер предпочел оставить при себе эту маленькую тайну. Он все-таки дождется возвращения Саэрма, и узнает наконец, что случилось. И что делать дальше.

* * *

…Ведьма спала, свернувшись клубочком, натянув покрывало до самого подбородка. События прошедшей ночи и посещение призрачных сестер отняли все силы, сон был глубоким – так что Миральда не проснулась, когда Геллер вошел в шатер.

Он бесшумно подошел к ее ложу – удостовериться, что с ведьмой, драгоценным подарком Императору, все в порядке. И совершенно неожиданно пришел к выводу, что с закрытыми глазами ее бледное личико оказалось совсем юным, не в пример глазам – в которых уже застыла прозрачной смолой усталость от прожитых лет и перенесенных страданий.

Геллер хмыкнул. Странно, что он до сих пор даже не пытался осведомиться, а сколько ей лет. Миральда была просто ведьмой, притом черной ведьмой. Ну, и еще – будущей верной слугой Императора. Теперь же Миральда впервые предстала перед ним в несколько ином свете – как самая обычная женщина, молодая и красивая, несмотря на раннюю седину.

Странно, что он никогда не замечал этого раньше.

Не замечал матовой белизны кожи, над которой так трясутся придворные красотки, четкого рисунка губ, прихотливого изгиба коричневых бровей и пушистых ресниц.

А ведь, появись она при дворе, многие будут видеть в ней соперницу – и многие будут бояться и ненавидеть ее не только как ведьму, но и как красивую женщину…

Воистину, Небеса привели крестьян к его шатру.

Улыбнувшись, Геллер осторожно отвел со щеки серебристый локон и тут же пожалел об этом: Миральда вздрогнула и проснулась. Непонимающе посмотрела на него, затуманенным взглядом.

– Сколько я проспала?

Н-да, глаза. Они действительно принадлежали зрелой, повидавшей многое женщине.

– Сейчас вечер, – с легким поклоном ответил Геллер. Ему захотелось сказать ей что-нибудь приятное, чтобы прогнать тоску и потаенную боль из теплых зеленых глаз.

– Мне снился страшный сон, – задумчиво пробормотала ведьма, – нехорошее предчувствие… Что-то должно случиться, и притом скоро.

– Оставь сны там, где им надлежит быть, в царстве сновидений. Ты поправляешься, и меня это очень радует.

Миральда метнула на него недоверчивый взгляд.

– Геллер… Ты делаешь мне так много добра, хоть и знаешь, кто я такая. Не знаю, смогу ли я отблагодарить тебя.

– Но ты уже отблагодарила меня своим согласием поехать в Алларен, – он ловко поймал тонкие пальцы ведьмы и задержал в своих, – и, поверь, я на самом деле желаю тебе только добра.

Миральда помолчала, а затем прошептала:

– Знаешь, я хочу признаться кое в чем. С тех пор, как ты рядом со мной, призраки отпускают меня. Сестры наведались только один раз, чтобы уберечь меня от роковой ошибки, и я не вижу их лиц постоянно. И те, другие… та деревня, сожженные мной крестьяне… Они уходят все дальше и дальше в тень. Может быть, мое место и впрямь с людьми?

Геллер пожал плечами и аккуратно присел на край кровати.

– Если то, что ты говоришь – правда, значит, твой разум исцеляется. Разве это не прекрасно?

Ведьма улыбнулась и легонько сжала его пальцы.

– Ты ведь не бросишь меня, когда мы поедем в Алларен?

– Но, Миральда… Там ведь будет много других людей.

– Мне не нужны другие люди, – она спокойно посмотрела ему в глаза. Вот уж правду говорят – ведьмин взгляд. Геллер почувствовал, что ему хочется погрузиться с головой в обманчиво-спокойную зелень, позабыть обо всем, и… Сердце заколотилось в груди так сильно, что командор едва не задохнулся. Он вновь с беспощадной ясностью увидел приоткрытые соблазнительные губы, белую кожу в распахнутом вороте рубахи… И серебристые пряди, такие мягкие наощупь…

Геллер и сам не заметил, как тонкие руки ведьмы обвили его шею. Голова закружилась, как после доброй бутыли вина из императорских погребов. Впрочем, на вкус ее губы тоже оказались похожими на этот благородный напиток.

– Командор! Командор Геллер!

Миральда резко отстранилась.

– Прости, Геллер. Не нужно было…

– Прибыл гонец Императора!

В два прыжка Геллер выскочил из шатра и едва не запрыгал от радости: к нему спешил Саэрм, сияющий, словно новенький золотой. Так мог идти только человек, несущий надежду другим. Командор улыбнулся в ответ – но уже в следующий миг улыбка медленно сползла с его губ.

Саэрм был не один. За ним неторопливо шагали трое: в роскошных одеждах, сверкая драгоценными камнями, с посохами в руках. Все это казалось… Неуместным и ненужным здесь, в лагере, посреди леса, бесполезной и ничего не стоящей мишурой.

Маги Закрытого города.

Геллер едва удержался, чтобы не протереть глаза. Эти-то что здесь делают? При том, что они наотрез отказались вмешиваться в дела Империи!.. Мелькнула мысль – а что же такого пообещал магам владыка, ежели они решили показаться из-за стен своей цитадели? Нахлынуло разочарование: если маги все-таки начали служить Империи, то появление при дворе ведьмы уже не обрадует Императора так, как того хотелось Геллеру…

Тем временем Саэрм, а за ним и маги, приблизились.

– Мой командор, – отчеканил воин, – Император передает тебе послание. Эти господа присоединятся к армии, дабы поддержать нас…

Геллер принял из рук гонца плотный свиток. Нужно было что-то сказать, хоть что-то. Не показывать же магам, как он ошарашен их появлением?!

Впрочем, они все-таки опередили его.

Вперед выступил чародей в темно-синем кафтане, расшитом серебряными нитями. Он был не стар, густая грива иссиня-черных волос тяжело ложилась на широкие плечи – только виски побелели. Одарив командора улыбкой, исполненной великолепного презрения, маг поприветствовал его коротким кивком.

– Командор. Наш Магистр пришел к определенному соглашению с Императором, а посему мы здесь – и сделаем все возможное, чтобы Дэйлорон пал. К тому же… Право слово, мне приятно, что мы будем находиться в столь интересном обществе.

Темные, глубоко посаженные глаза чародея были устремлены куда-то за спину Геллера. Нахмурившись, тот обернулся, чтобы посмотреть, кто посмел привлечь внимание незваных гостей.

В просвете между пологом и наклонной стенкой командорского шатра виднелось бледное, растерянное лицо ведьмы.

Глава 7 Время судеб

От молодого дэйлор пахло страхом. Этот терпкий, с легкой кислинкой, запах заглушал даже приятный аромат молодого крепкого тела. Посол стоял, переминаясь с ноги на ногу, трясущимися руками разворачивая пергамент.

Норл д’Эвери терпеливо ждал, пока юнец совладает со своим страхом и пока зачитает строки, начертанные королем Дэйлорона. Ему было немного любопытно, отчего Селлинор из правящего дома д’Кташин решил отрядить гонца в Гнездо. Конечно, время было неспокойное, людская империя вновь зашевелилась, потянула свои ненасытные щупальца к благословенной земле Дэйлорона – и он, Старший, предложил королю с должным вниманием отнестись к происходящему. Но не более того. Пока дэйлор находились на своей земле, под покровом леса, все преимущества были на их стороне. Да и какой военачальник, пребывая в здравом уме, поведет войско на убой в едва проходимые чащобы? Туда, где так легко спрятаться урожденному дэйлор, и где обычные люди по сравнению с детьми лесов – всего лишь подслеповатые и неповоротливые твари? И не беда, что магия, в силу никому неизвестных причин, почти исчезла из крови дэйлор. Камни портала по-прежнему работали, а потому, посмей люди переступить невидимую черту границы, произошло бы то же, что и во время последней попытки империи раздавить маленький народ.

Старший усмехнулся. Да, это было давно… А у людей, с их короткими жизнями, не слишком долгая память.

Значит, придется им напомнить, что Дэйлорон был и будет принадлежать только своим детям.

…Посол откашлялся и, чуть дрожащим голосом, начал читать:

– Я, король Дэйлорона, повелеваю Норлу д’Эвери, также именуемому Старшим Гнезда, отрядить к Огневой пустоши своих лучших воинов. Дэйлорону объявлена война, и я желаю дать решающую битву на памятном месте, дабы им в другой раз неповадно было. Дэйлор – не трусы, и не будут отсиживаться в кустах, когда Империя бросила нам вызов!

Он поднялся с кресла и, приблизившись вплотную к послу, вырвал пергамент у него из рук.

– Это еще что за чушь? Дай-ка сюда…

Старший внимательно перечитал послание. Поглядел на трясущегося паренька.

– Ты уверен, что это именно то послание, что дал тебе король?

– Д-да, благородный…

– Убирайся. И не попадайся мне больше на глаза.

Этого оказалось достаточно, чтобы дэйлор бухнулся на колени и принялся ловить полу кафтана, стараясь приложиться к ней благоговейным поцелуем.

– Помилуйте, господин! Как же я вернусь, без ответа-то? Не сносить головы, благородный д’Эвери…

– Хорошо. Передай королю, что, коль скоро у нас больше нет магов, таких, что могли бы увеличить пустошь… Коль скоро у нас вообще не осталось толковых магов!.. Так вот, передай королю, что я не позволю пустить на фарш своих куниц. У нас не так много воинов, чтобы жертвовать даже самой малой их частью.

Норл кивнул двум воинам, застывшим, как изваяния, у стены.

– Уведите его. И позаботьтесь, чтобы он вышел из портала как можно ближе к д’Элома’н’Аинь.

Он дождался, пока чуть живого от страха дэйлор выведут из кабинета, а сам вернулся в кресло, ощущая необходимость поразмыслить над происходящим.

Первой в голову пришла мысль о том, что король Дэйлорона попросту лишился рассудка. Сейчас, увы, не те времена, когда можно жертвовать воинами дэйлор – все меньше и меньше личинок переживают окукливание. В Гнезде едва ли наберется двадцать сотен воинов, великолепных лазутчиков, но не знающих, что такое битва в строю. Простых воинов-дэйлор наберется, быть может, раза в два больше, но все равно – на открытом месте люди просто-напросто задавят их. Особенно, если учитывать то, что у дэйлор – Норл д’Эвери поморщился – не осталось толковых магов, способных нанести ущерб вражеской армии.

А ведь еще при его жизни были в Дэйлороне могущественные чародеи! Те, кто мог валить деревья одним мановением руки, кто мог призвать бурю, небесный огонь… Правда, уже тогда их было очень мало; и каждое новое поколение дэйлор все слабело и слабело по части магии, словно Дар исчезал из крови, разжижался… Отчего так происходило, Норл не знал. Наверное, не знал никто и из ныне живущих дэйлор.

И вот – людская армия у границ Земли-На-Которую-Смотрят-Звезды, армия алчных, низких тварей, коим мало тех земель, что они уже заняли. А Селлинор д’Кташин, движимый глупой гордыней, хочет выгнать дэйлор на погибель, когда на самом деле – их спасение в том, чтобы оставаться под спасительной сенью старых древ. И пусть только попробуют сунуться в Дэйлорон! Вот там-то немногочисленная армия дэйлор действительно может победить…

Норл д’Эвери поймал себя на том, что все еще сжимает в руках королевский приказ. Неужели король оказался таким глупцом? Или… был здесь какой-то иной расчет?

– Но что может перепасть Селлинору от Империи, если он подпишет капитуляцию? – спросил он самого себя.

И сам себе ответил:

– Ничего такого, чего бы король не имел сейчас.

Норл скомкал королевское послание и, размахнувшись, швырнул его в стену. Как бы узнать, что движет Селлинором д’Кташин – но узнать наверняка?

Разумеется, ему был известен способ; но, памятуя о своем перерождении, Норл д’Эвери считал цену Истины слишком высокой.

– Что, боишься? Благородный Норл д’Эвери боится еще раз взглянуть в мои воды истины?

– На твоем месте я бы помолчал, – пробормотал он в ответ на ехидное замечание колодца Памяти, – уж я-то постараюсь держаться от тебя подальше.

– Даже если от этого будет зависеть будущее твоего народа?

– Полагаю, что управлюсь как-нибудь сам. Мне хватило прошлого раза, чтобы понять что ты такое. Все дело в том, что у тебя нет – и не может ыть благих намерений.

Колодец мерзко хихикнул.

– Брось, Норл. Только подумай, что может повредить тебе, которого и убить-то сложно? А я могу тебе рассказать много кой-чего занятного. Вот, к примеру… Как думаешь, отчего король Селлинор так упорно желает положить всю свою армию и отдать Дэйлорон людям?..

– И все же я сперва попробую обойтись без твоей помощи, – огрызнулся вампир. Хотя предложение показалось заманчивым. Но какова будет цена на этот раз?

Колодец оскорблено замолчал.

Чтобы окончательно успокоиться, Норл прошелся по своему кабинету. Что-то нехорошее творилось в благословенном д’Элома’н’Аинь. Сперва Селлинор избавился от правителя от дома д’Амес – но, когда это произошло, Норл не пытался предпринять что-либо, ибо дела светские мало интересуют Старшего Гнезда. Затем король постарался избавиться от наследника дома д’Амес, хотя, по закону, Шениор мог стать королем только после смерти убийцы своего отца. Впрочем, это тоже было понятно – властелин решил избавиться от всех возможных неприятностей со стороны д’Амес. Но то, что происходило теперь, совершенно не лезло в рамки разумного – и Норл д’Эвери, поразмыслив еще чуть-чуть, пришел к выводу, что настала пора вмешаться в ход событий.

И колодец Памяти настойчиво предлагал свои услуги…

– Я подумаю над твоими словами, – сказал Норл вслух, обращаясь к пустоте. Колодец промолчал, но не приходилось сомневаться, что все прекрасно расслышал.

Вот она, еще одна загадка мира сего – какие цели преследует эта странная сущность, заключенная в темной воде?

…Вечерело. Прощальные лучи заходящего солнца ложились неверными мазками на стены комнаты в толще горы. Норл любил это время суток: кажется, еще день, но приглушенный свет не колет глаза, не обжигает кожу, такую чувствительную к солнечным лучам. Правда, было время, когда молодой вампир д’Эвери мог выходить из убежища только ночью; за восемь столетий сил значительно прибавилось.

Он накинул на плечи длинный плащ с капюшоном и, обратившись к плещущейся вокруг Силе, раскрыл коридор в д’Элома’н’Аинь. Прямехонько в спальные покои лорда Каннеуса, первого министра Селлинора д’Кташин.

* * *

Как и следовало ожидать, первый министр отсутствовал. Норл оглядел пустующую спальню, и, убедившись, что его прибытие осталось незамеченным для денно и нощно дежурящих часовых с внешней стороны дверей, уселся на стул и принялся терпеливо ждать.

… Лорд Каннеус, министр тайного сыска, появился ближе к полуночи. Пинком распахнул резные створки, сердито сопя и в свете мятущегося огонька лампы не замечая присутствия гостя, прошагал почти до самой кровати.

Норл откровенно не любил лорда Каннеуса. Они никогда не встречались прежде, но порой Старший не отказывал себе в удовольствии понаблюдать за происходящим в д’Элома’н’Аинь. И каждый раз, взирая на первого министра, он не мог побороть в себе ощущения, что смотрит на нечто скользкое и противное – но, тем не менее, весьма опасное.

Он осторожно кашлянул.

– Доброго вечера тебе, лорд Каннеус.

Дэйлор мгновенно остановился, поднял повыше лампу.

– Кто здесь?

В воздухе поплыл запах страха, так хорошо понимаемый всеми вампирами. Нет, Каннеус не бросился звать стражу и не грохнулся на колени, умоляя о пощаде – только на добротной ткани камзола под мышками появились темные потные пятна. Норл усмехнулся – уж трусом этого дэйлор точно не назовешь.

– Это хорошо, что ты не стал кричать, – сказал Старший, – иначе тебя и твоих стражей постигла бы печальная участь.

– Кто ты и что тебе нужно?

Щурясь, лорд всматривался в потемки.

– Подойди ближе и посмотри сам, – коротко ответил Норл. Ему, почти забывшему – а что такое быть просто дэйлор – было любопытно, как министр будет вести себя дальше.

Лорд Каннеус осторожно шагнул вперед, держа перед собой лампу и не убирая пальцев с рукояти кинжала. Свет задрожал в мелких бисеринках пота, выступивших на высоком лбу министра, на миг отразился в темных глазах.

Норл д’Эвери отбросил капюшон.

– Я… никогда прежде не встречал вас, – помолчав, сказал министр. Запах страха стал настолько явственным, что, казалось, еще немного – и его можно будет потрогать.

– Мы и в самом деле раньше не встречались. Но, возможно, ты слышал обо мне – я Норл д’Эвери, вернее, когда-то был им.

Министр судорожно стиснул ручку лампы, и Норл подумал о том, что, скорее всего, в этот миг дэйлор размышляет – а не швырнуть ли лампу в непрошенного гостя? Что бы ни говорили, вампира можно убить, и огонь – один из способов…

Внезапно Каннеус вздохнул – как показалось вампиру – с неким облегчением.

– Норл д’Эвери. Как я сразу не догадался? Ваши глаза…

– Да, – согласился он, – глаза. Но я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать мою внешность. Надеюсь, ты это тоже понимаешь.

– Да, да…

Министр поставил на край туалетного столика лампу и рассеяно провел рукой по лбу, стирая мелкие капельки пота.

– Что ж, благородный д’Эвери, спрашивайте. Я постараюсь ответить.

Старший внимательно посмотрел на Каннеуса. Было похоже на то, что министр усилием воли загнал свой страх глубоко внутрь себя, и Норл, при всей своей неприязни к этому дэйлор, почувствовал нечто вроде уважения.

– Меня интересует причина, по которой Селлинор д’Кташин отправляет свои войска на бойню, – жестко сказал он, – ты ведь должен знать ее, а, Каннеус? И не советую лгать. Выкладывай все, что знаешь.

Тонкие губы министра сложились в ухмылку.

– Вот тут-то должен вас разочаровать, благородный д’Эвери. Мне неизвестны мотивы, которыми руководствовался наш монарх, принимая столь неосмотрительное решение. А, коль скоро он является королем, никто не может оспаривать его волю.

– Значит, ты тоже полагаешь, что король Селлинор поступает… гм… не совсем разумно?

Каненус развел руками.

– Это слишком мягко сказано. Порой я начинаю сомневаться в том, что Селлинор еще в здравом уме. Похоже, гибель единственной дочери подломила стебель его рассудка…

Норл шагнул вперед. Сейчас ему придется – во что бы то ни стало – узнать, правду ли говорит министр. Он быстро протянул руки вперед и легко коснулся висков Каннеуса. В ноздри снова ударил терпкий запах страха; Норл, через подушечки пальцев, ощутил, как сжалось, напряглось тело дэйлор. Надменное лицо исказила маска ужаса. Пальцы шарили по поясу, совсем рядом с рукоятью кинжала – но не находили ее.

– Что… что ты хочешь со мной сделать? – прохрипел министр, с трудом ворочая языком.

– Ничего, – Старший пожал плечами, – я хочу убедиться в правдивости твоих слов.

Еще одно маленькое усилие – и он увидел мысли Каннеуса. С удивлением глядя на трясущегося дэйлор, вампир подумал о том, сколько же мерзости может быть заключено в самой обычной материальной оболочке. Алчность, жажда власти, подлость, и немало загубленных жизней. Ложь так крепко пустила корни в черной душе первого министра Дэйлорона, что правда в его устах казалась чем-то необычным. Норл отнял пальцы от головы дэйлор и брезгливо встряхнул руками, словно отряхивая налипшие грязные мысли. Заметил:

– Тебя следовало бы убить, лорд Каннеус. Такие, как ты – позор Дэйлорона. Я ничуть не удивлюсь, если тот упадок, в котором сейчас находится наш народ – всего лишь следствие существования таких вот выродков. Плохое – оно никуда не уходит. Оно отражается от граней мира и возвращается к нам…

Тяжело дыша, министр прислонился к стене. Черные глаза шарили по фигуре вампира, словно выискивая уязвимое место.

– Не я заставлял Селлинора занять трон, перешагнув через труп брата, – поспешно проговорил дэйлор, – он сам это сделал! Без чьего-либо указа…

– А ты, разумеется, решил, что при новом короле тебе перепадет кусок пожирнее, – холодно заключил Норл, – я давно не был здесь, и теперь жалею о том, что никогда не вмешивался в делишки владык.

В темной комнате повисло напряженное молчание.

Да, Каннеуса следовало убить… Но с другой стороны, в одном министр не солгал: ему и в самом деле было неясно, отчего Селлинор принимает именно такие странные решения.

– Я не позволю отдать Дэйлорон людям, – сказал вампир, глядя в темные глаза министру, – можешь передать это своему властелину. Если он не отменит своего решения, то пусть прощается с жизнью.

Каннеус молча кивнул и, выудив из-за отворота рукава кружевной платок, промакнул лоб.

– Пожалуй, я подожду еще день, – продолжил Норл, – это время я даю вам на размышления. В твоих силах уговорить короля отказаться от этой безумной затеи. Если же он будет упорствовать, на трон Дэйлорона взойдет новый король.

– О ком это вы, благородный д’Эвери? – вдруг подал голос министр, – насколько мне известно, ваш дом угас еще два столетия назад. А дэйлор, о благе которых вы так печетесь, не позволят взойти на трон вампиру!

Норл улыбнулся. Неужто он пеероценил министра, и Каннеус на самом деле глуп, как пробка?

– Не стоит забывать о наследнике дома д’Амес, которого вы так и не смогли ни утопить, ни убить, – медленно произнес он, не без удовольствия наблюдая за тем, как округляются глаза министра.

Но, надо отдать должное, Каннеус мог держать себя в руках. Лицо его моментально обрело показную невозмутимость.

– Значит, мальчишка нашел пристанище в Гнезде куниц? – язвительно заметил он, – вы приютили дэйлор, который, по закону, должен был умереть еще личинкой?!!

– Вот именно, Каннеус. Еще личинкой. Но личинка выжила – и теперь, после трагической гибели короля Селлинора, может претендовать на престол. И, уж поверь, я сделаю Шениора королем. Ты его сделаешь королем!

И, отвесив окаменевшему министру шутливый поклон, Норл д’Эвери шагнул в портал.

…Ничто не мешало ему просто избавиться от Селлинора, если тот будет упорствовать в своем безумии. Что может быть проще для восьмисотлетнего вампира, чем открыть портал прямехонько в покои короля и превратить всех, кого застанет там, в кровавое месиво?

Но он хорошо помнил, что иногда дэйлор может толкать на безумные поступки и что-то хорошее. И, как и положено существу, прожившему долго и много повидавшему, размышлял о возможных причинах происходящего.

Взять, к примеру, того же Шениора: дурачок так жаждал заглянуть в колодец Памяти, чтобы узнать правду о гибели отца – но все кончилось тем, что он совершил судьбоносный поступок, заботясь о человеческой ведьме. Безумие? Да, несомненно. Но порожденное самыми благородными мотивами, уж этого-то нельзя отрицать.

Он размышлял, левитируя в двух ладонях от пола.

Либо король безумен, либо им движут мотивы, никому неизвестные и непонятные.

«Вся твоя беда, Норл д’Эвери, в том, что ты слишком много думаешь. Если король не изменит своего решения, оторви его глупую голову и выброси в Поющее Озеро как дань Дэйлорону. Зачем пытаешься копаться в чужом грязном тряпье?»

И это вправду было так: он слишком много размышлял, пытаясь искать смысл там, где его никогда не было. Но все попытки действовать бездумно ни к чему не привели. Увы, Норл д’Эвери не стал меньше думать оттого, что стал вампиром. Даже наоборот, отринув природу дэйлор, отказавшись от решений, исходящих от горячего сердца, он начал выстраивать стройные, правильные цепочки рассуждений – и они почти всегда приводили его к истине.

А сама истина – как же заманчиво сверкала она, похожая на крупный бриллиант, поблескивающий под слоем грязи! И как же сладок был тот момент, когда эту единственную истину можно было смаковать, упиваясь достигнутым…

«Ты просто-напросто пытаешься оправдать себя, д’Эвери. Тебе хочется взглянуть в колодец – но ты никак не можешь решить, что для тебя важнее – узнать истину или сохранить неприкосновенной свою судьбу…»

Он покачал головой. С одной стороны, трудно навредить тому, кем он стал еще восемьсот лет назад, но с другой – а вдруг прикосновение к судьбе затронет тех, кто находится рядом? Вдруг…

Страх за жизнь Миртс внезапно сжал сердце, провел ледяным когтем по хребту, оставляя зудящую борозду. Она ведь окажется совершенно беззащитной перед разрушающим прикосновением! И, возможно, даже он окажется неспособным спасти ее.

Нет, плевать на Селлинора и его дурацкие мотивы, если истина, дарованная колодцем, может повредить хрупкой жизни Лунного Цветка, юной дэйлор, решившей во имя странного и еще никем из мыслителей не объясненного чувства ступить на путь n’tahe.

– Мое влияние не распространяется на тех, кто рядом, – обиженно пробубнил колодец, – ничего с ней не случится.

– Может быть. Но наши судьбы связаны, и изменяя одну нить, ты изменишь и другую.

– Вот и будешь мучиться до конца дней своих, отчего Селлинор поступает так, как поступает.

– Ему недолго осталось, – промурлыкал Старший. Решение было принято, и он не собирался его менять. На сей раз он действительно управится сам.

Но где-то в глубине души все равно шевелился холодный червячок сомнения – может, все-таки не стоит судить короля, не зная истинных причин?

«Ты слишком много думаешь, Норл. Слишком.»

Он медленно опустился на ковер, но не торопился вставать на ноги. На миг Норлу показалось, что он слышит голос Дэйлорона, священной земли… Он, и только он еще мог дать совет, помочь избрать верный путь. Но уже спустя несколько мгновений вампир понял, что это просто самообман. Да и не мог он больше слышать голоса земли дэйлор – ибо сам принадлежал другому народу.

* * *

…Это был странный, неприятный сон. Шениор то погружался в него с головой, как в холодную мутную воду – то всплывал. Открывая глаза, видел над собой темный потолок, на котором в капельках слюды тускло поблескивал огонек свечи. Ему не хотелось видеть все это – но сон, против воли, обволакивал плотным коконом, умоляюще и настойчиво заглядывал в глаза.

Смотри. Смотри внимательно, Шениор. Это – важно. В этом – истина и моя воля, воля твоей земли.

– Отпусти меня, – просил дэйлор, – я не хочу… не хочу знать… Зачем мне это?

На несколько мгновений он всплывал на поверхность мутной, взбаламученной воды, но что-то упорно тянуло вниз, туда, где…

…Растрепанное существо, в котором с огромным трудом можно узнать девушку-дэйлор, сидит, скорчившись, в углу. От ее лодыжки к ржавому крюку в каменной кладке тянется новенькая цепь. Тоненькие, почти прозрачные пальчики, вымазанные грязью и засохшей кровью, перебирают длинные, спутанные пряди волос. Взгляд девушки устремлен куда-то вдаль, сквозь мрачные, пропитанные болью и страданием стены.

Чуть слышный скрип ухоженных, смазанных петель.

Из черного зева открывшейся двери появляется человек. Потрескивает, плюется искрами факел в его руках, разбрасывая тревожные отблески на влажные стены.

Дэйлор подтягивает худые ноги к груди, вжимается в стену, словно желая стать одним из неприметных серых камней, раствориться в подземелье… Но это – всего лишь ее желание.

Человек медленно подходит, все ближе и ближе; и вот уже факел небрежно брошен в изъеденную ржой подставку.

– Ну, что решил король?

Взгляд девушки подергивается дымкой; она по-прежнему смотрит в даль, сквозь человека и сквозь страшные стены.

– Отвечай, когда я тебя спрашиваю!

Покрытые коркой запекшейся крови губы нехотя размыкаются.

– Ты получишь все, человек.

– Вот и хорошо. Значит, и ты получишь еще немного еды и питья. Видишь, как все просто?

– Империя падет… Недолго уже осталось! – голос дэйлор внезапно обретает силу, – ты, ты увидишь все это, и ничего не сможешь поделать!

Человек улыбается. Один стремительный шаг – и крепкие пальцы смыкаются на горле девушки. Она хрипит, бьется в смертоносных тисках – но сил осталось так мало…

– Зато уж ты точно этого не увидишь, – шепчет человек.

Он резко разжимает пальцы и брезгливо вытирает их чистой тряпицей. Дэйлор взахлеб хватает воздух.

– Я еще вернусь, душенька моя.

И сон размазался цветными пятнами, расплылся, как краска под дождем.

– Кто это? Я не знаю, кто эта девушка…

Шениор попытался разлепить веки, но от этого стало только хуже. Осознавать, что не можешь проснуться по чьей-то прихоти…

– Она – всего лишь ключ.

– К чему? Я могу спасти ее?

– Ее уже не спасти. Но ты должен быть готов…

– Почему ты говоришь загадками?!!

… Перо скользит по гладкому, недавно выделанному пергаменту. Одна за другой, в строгом порядке, ложатся буквы.

– Значит, он сам приходил сюда, Каннеус?

– Да, мой повелитель. И я осмелюсь посоветовать Вам изменить решение. Норл д’Эвери опасен, я это чувствую. Никто и ничто не остановит его.

– И он сказал, что последний д’Амес жив?

– Да, мой король.

– Возможно, это к лучшему, Каннеус. Хорошо, что мальчишка улизнул от нас.

– Мой повелитель… Обдумайте слова Старшего, я Вас умоляю, иначе…

– Ступай, ступай. Мне нужно кое-что записать. Не твое это дело – перечить королевскй воле. Я приказываю выдвинуть войска на Огневую пустошь сегодня же, до того, как благородный д’Эвери опять навестит нас. Дэйлор примут бой. Лучше погибнуть, чем покрыть себя позором. Ты слышишь, Каннеус? Я настаиваю. Выполняй мой приказ. Я король, и воля моя священна.

Одна картина сменяет другую.

Перо скользит и скользит по пергаменту.

«Я хочу, чтобы ты прочиал это, Шениор д’Амес, когда дух мой соединится с духами предков.»

… Холеные пальцы лорда Каннеуса аккуратно отвинчивают крышечку хрустального флакона. Несколько зеленых капель, одна за другой, падают в бокал.

– Вот, Ваше Величество. Вы плохо выглядите, выпейте вина.

– Какая забота, Каннеус. Я не забуду.

– Вы по-прежнему не изменили своего решения?

– Но ведь решения принимаются не для того, чтобы их менять?

Шениор попытался закричать. Что же это такое?!! Да ведь там, в бокале, яд! И он может только смотреть – и не в силах ничего изменить!

Ухоженные, изящные пальцы короля аккуратно сворачивают исписанный пергамент. Одно нажатие на неприметный завиток – и деревянная панелька резного бюро легко сдвигается.

– Теперь лежи тихо, мой друг. Пусть голос Дэйлорона укажет на тебя королю.

И он, улыбнувшись, делает несколько больших глотков из бокала.

… Девушка испуганно замирает в подземелье. Она обхватывает голову руками, и горло исторгает вопль, полный безумного, непостижимого горя.

… Посиневшие пальцы продолжают сжимать резную ножку бокала. Несколько алых капель вина застыли маленькой лужицей на белоснежном мраморе.

… Лорд Каннеус преклоняет колена перед поверженным владыкой Дэйлорона.

– Простите меня, Ваше Величество.

– Мне нечего… прощать… но я… не мог… по-другому…

… Взгляд девушки по-прежнему устремлен в пространство. По прежнему тянется цепь от лодыжки к крюку в стене. Но она больше не видит старых стен. Вокруг лес, залитый веселым солнечным светом. Весело пересвисытваются пташки. Мимо деловито пролетает изумрудный жук.

– Отец мой, отец… Скоро я приду к тебе, и мы снова будем вместе…

– Шениор! Шениор, проснись! Да что это с тобой?!!

Ему наконец удалось разлепить веки.

– Ты кричал, как будто тебя резали, – сказала Миртс, – что тебе снилось?

Дэйлор непонимающе уставился на нее, с трудом осознавая, что уже утро, и келья залита приятным, чистым светом восходящего солнца, какой бывает только в горах. Сон мрачной птицей еще витал над ним, заставляя сердце колотиться о ребра, как после длительного бега.

– Мне… Я… – он провел ладонью по лбу, стирая липкий холодный пот, – не знаю. Что-то странное.

Миртс встряхнула косичками, отчего весело стукнулись друг о дружку костяные бусинки.

– Взбодрись, тебя хочет видеть Старший. Возможно, он решил простить тебе ту безумную выходку?

Эта новость заставила его буквально подпрыгнуть на циновках. Вот это и вправду было из ряда вон выходящим событием! А ведь после того, как Шениор заглянул в колодец, Старший больше ни разу не разговаривал с ним, более того – при всрече старательно делал вид, что не замечает. Должно было случиться что-то действительно важное, раз вампир хочет с ним говорить…

… Посиневшие пальцы продолжают сжимать резную ножку бокала. Несколько алых капель вина застыли маленькой лужицей на белоснежном мраморе.

Странное видение. Значило ли оно хоть что-нибудь?

Шениор вскочил на ноги и принялся торопливо обуваться. Миртс недоуменно глядела на него, словно на помешанного.

– Ведешь ты себя странно, – заметила девушка, – к чему бы?

– Не знаю, – он мотнул головой, – пойдем.

… У багровых занавесей Шениор помедлил. Под ребрами завозилось предчувствие. Что еще мог задумать Старший?

И вдруг он услышал голоса. Первый, несомненно, принадлежал вампиру, а вот второй…

– Ты поторопился. Я, кажется, не предлагал тебе сделать это.

– Но, благородный д’Эвери, мне кажется, Вы должны быть вполне удовлетворены. Я избавил вас от необходимости марать руки – и одновременно спас сотни наших воинов… Разве я поступил неправильно?

– Ты так и не узнал, в чем было дело, – зло сказал Старший, – и теперь никогда… Впрочем, нам не остается ничего иного, как считать покойного короля Селлинора самым обычным безумцем.

Кровь ударила в голову.

Стиснув зубы, Шениор резко дернул штору в сторону. Старший Гнезда спокойно сидел в кресле, сцепив тонкие пальцы рук на коленях; и в его сапфировых глазах дэйлор прочел сомнение. А в углу, застыв в почтительном поклоне, стоял никто иной, как лорд Каннеус собственной персоной!

Ничего не изменилось в его облике, разве что роскошь наряда стала еще более броской, и еще ярче сияли многочисленные перстни на пальцах. И, в то время, как взгляд Шениора в замешательстве перебегал в одного лица на другое, Старший медленно поднялся.

– Шениор. Этот дэйлор прибыл за тобой и, с моего позволения, забирает тебя.

Что-то опустилось в груди. Вот оно что! Вот какое наказание придумал Старший для ослушавшегося!.. Лучше бы просто убил, чем отдавать в руки палачей…

Вероятно, в этот миг взгляд Шениора был столь красноречив, что вампир, усмехнувшись, подошел и, крепко взяв его за локоть, прошептал на ухо:

– Не думай, что я тебя отдаю им на растерзание. Король Селлинор умер – да пребудет его дух с предками – и лорд Каннеус умоляет меня вернуть наследника Дэйлорону. Ты станешь королем, понимаешь? Ты должен будешь позаботиться о своей земле, Шениор, потому что твой предшественник сделал все возможное, чтобы погубить ее…

И, обернувшись к Каннеусу, пояснил:

– Мой воспитанник не питает к вам доверия, лорд. Что неудивительно – после того, как вы, в своем рвении, едва не лишили его жизни.

Министр откашлялся и, с преувеличенным вниманием разглядывая каменный пол у себя под ногами, промямлил:

– Милорд… Любая ваша воля… Вы можете приказать меня казнить – но видит Дэйлорон – все, что я делал, я делал на благо государя… И моей земли.

Милорд! Он называл его так!

Мысли вихрем закружились в голове Шениора. Смешалось все: странные сны прошлой ночи, Старший, Миртс – и Каннеус, блистающий каменьями и расспрашивающий молодого, только что вышедшего из кокона дэйлор о зове священной Земли и о том, какое испытание тот готов пройти.

Одновременно с этим пришло осознание того, что сейчас… да, сейчас он должен что-то сказать этому дэйлор. Что-то, достойное короля. То, что повергнет его в благоговейный трепет и заставит склонить голову перед более сильным…

Но вместо красивых слов из горла вылез змеей сдавленный шепот:

– Ты меня прогоняешь из Гнезда, Учитель?

Вампир вздохнул.

– Каннеус, оставь нас. Я должен поговорить с моим учеником.

* * *

Судьба в который раз круто свернула с наезженной, казалось бы, колеи.

Он ведь уже почти… Да, почти смирился с тем, что будет жить в Гнезде, среди величественных гор и прозрачной тишины, в немилости у Старшего – но в самом сердце покоя. И вот…

Задрав голову, Шениор разглядывал замок, живой замок, созданный из громадных эвкалиптов. Самым невероятным образом переплетаясь стволами, они устремлялись ввысь, к солнцу – но все равно оставались под легким покрывалом желтеющих крон деревьев-стражей, ограждающих замок сверху. По коре эвкалиптов время от времени пробегали лиловые огоньки, от корней к макушкам. Из круглых окон сочился мягкий золотистый свет.

Оторвавшись от созерцания чуда, Шениор повернулся к министру и понял, что тот все это время наблюдал за ним. Вспыхнув, дэйлор сухо поинтересовался:

– Так ты, Каннеус, утверждаешь, что этот замок принадлежит мне?

– Да, милорд. Это родовой замок, издревле принадлежащий вашему дому, д’Амес. Ваш отец жил там, и ваша матушка, и даже вы сами – только не помните об этом.

– И кто живет там сейчас? Не пустует же он?

Каннеус склонил голову.

– Милорд, замок вашего дома не может пустовать. Сейчас вы можете найти в нем своего кузена нижней ветви, не имеющего прав на престол. Но, не стоит гневаться – хорошо, что кто-то присматривает за всей этой красотой.

– И зачем тогда мы пришли сюда? – прищурившись, Шениор все еще разглядывал порождение Дэйлорона и старинной магии его детей, – полагаю, не стоит беспокоить моего кузена. В конце концов, я вовсе не собираюсь прогонять его отсюда…

– Но вы и не должны его прогонять, – министр склонил голову еще ниже, и Шениор заподозрил, что его слова не вызывают ничего, кроме усмешки, – дом – это дом. Чем больше дэйлор составляет дом, тем больше разрастается замок. Места всем хватает, и члены дома живут вместе, как и положено по обычаю. К тому же, король живет во дворце, на берегу Поющего озера. Пойдемте же, Ваше Величество… Они ждут вас.

Шениор окинул Каннеуса хмурым взглядом.

– Ты, разумеется, уже всех подготовил к моему появлению?

Тот пожал плечами, и впервые на тонких губах мелькнула слабая улыбка.

– Да, Ваше Величество. Ваши подданные узрили в вашем чудесном спасении из рук людей волю Дэйлорона.

– Очень хорошо, – Шениор кивнул, – тогда пойдем.

Все-таки он был зол на Старшего: как ловко тот подсунул ему в услужение Каннеуса, не забыв предупредить, мол, тебе, Шениор, будет необходимо в скором времени избавиться от этого мерзавца под любым предлогом. А когда Шениор поинтересовался – а не уподобится ли сам он мерзавцу Каннеусу, если будет поступать таким образом, Норл д’Эвери только пожал плечами.

«Ты же теперь король, Шениор. Помнишь, я спрашивал тебя, что бы ты выбрал – тихую безвестность или славу, подобную вспышке молнии?»

«Но я так и не ответил тебе тогда».

«Судьба дала ответ за тебя. Быть может, не без помощи колодца, в который тебя угораздило заглянуть… Теперь ты – король, и должен крепко держать в руках власть. А что до лорда Каннеуса – он служил твоему врагу и хотел твоей смерти. Зачем держать его при себе?»

Заиграли трубы, и высокие ворота начали медленно отворяться.

– Прошу вас, будьте милостивы, Ваше Величество, – успел шепнуть Каннеус.

А потом из распахнутых ворот вылилась пестрая, сверкающая всеми цветами радуги толпа и дружно опустилась на колени.

Шениор почувствовал, как щеки предательски наливаются жаром. Как же убого должен был смотреться он среди этих разряженных в пух и прах благородных дэйлор! Он, король, явившийся к подданным в одежде воина-куницы…

– Прошу вас, поднимитесь, – словно со стороны Шениор услышал собственный голос. Слегка подрагивающий, почти заискивающий… Одним словом, совсем не королевский.

– Милорд! Слова – всего лишь слабая тень нашей радости!

К нему торопливо подскочил дэйлор средних лет в темно-красном камзоле и отвесил глубокий поклон.

– Я ваш кузен Эбберн д’Амес. Прошу Вас, милорд, пойдемте… Дом ждет вас!

У Эбберна было приятное лицо и открытый взгляд. Пожалуй, лицо могло показаться даже слишком приятным – черты чересчур мягкие, словно расплывшиеся. Быстро припомнив указания Каннеуса, Шениор протянул руку – и Эбберн тут же припал к ней долгим поцелуем, так, что стало даже неприятно.

– Милорд утомился в дороге и хотел бы отдохнуть, – послышался раздраженный голос министра, – надеюсь, вы подготовили надлежащие апартаменты?

– О, безусловно, – Эбберн слащаво улыбнулся, встряхнул пеной белоснежных кружев на манжетах, – покои вашего отца ждут. Мы все оставили нетронутым, полагая, что вам будет любопытно…

– Довольно, – сухо оборвал его Шениор, – я сам разберусь, что к чему. Я слышу глас Дэйлорона, и он пребудет со мной в нужное время.

На сей раз получилось куда как более по-королевски. Эбберн замахал руками, разгоняя толпу жаждущих королевского внимания.

– Пойдемте же, пойдемте, Ваше Величество!

Изнутри замок оказался еще более занятным, чем снаружи: Шениор увидел переплетения лестниц, тончайшие резные перегородки, роскошную мебель. Не переставая болтать, кузен провел его по витой лестнице, куда-то наверх и со словами «приятного отдыха, милорд» оставил перед резной, но отнюдь не легкой овальной дверью.

Итак, здесь и сейчас – он, Шениор. А за порогом – прошлое, его, отца и матери, убитых безжалостно и подло…

«Тебе придется нелегко,» – прошелестел Старший, – «королевство достается тебе не в лучший час. Это тяжелая, но благородная ноша. Так стань же тем королем, который возродит Дэйлорон, который подарит народу дэйлор мир и благоденствие».

Шениор погладил теплые древесные завитки.

Сможет ли он быть тем королем, который так нужен дэйлор?

Да, сможет.

И шагнул через порог.

…Снова разветвление коридора. Шениор усмехнулся – все это напоминало Гнездо, с его тоннелями и залами. Он уже обошел большую часть комнат, видел рабочий кабинет отца, побывал в комнате матери. Там же впервые увидел ее портрет – красивую молодую дэйлор с печальными глазами, точь-в-точь такую, какой она представала ему в смутных, навеваемых воспоминаниями видениях. А потом Шениор обнаружил резную колыбельку, которая могла принадлежать только ему, учитывая, что других личинок у отца не было.

Шениору стало грустно. Когда-то он мечтал увидеть все это, но теперь не испытывал никакой радости от того, что желание исполнилось. Он ждал чувства единения с теми, кто жил здесь не так уж давно – но это чувство не пришло, так и оставшись туманным призраком.

Передернув плечами, Шениор плотно закрыл дверь в комнату с колыбелькой, и шагнул в последний необследованный коридор. Где-то совсем рядом – он не мог ошибиться – раздавались веселые женские голоса, и он осторожно пошел на звук, неслышно ступая по светлой, упругой древесине пола. Еще одна дверь, и…

Посреди комнаты исходила ароматным паром огромная бадья для купания, с белоснежными полотенцами, развешанными по краям. А рядом, на кушетках, весело щебетали три обнаженных девушки.

Вернее, это на первый взгляд ему померещилось, что они голые – когда девицы испуганно вскочили и поклонились, Шениор понял, что они все-таки одеты в некое подобие почти прозрачных туник и блестящие браслеты.

– Ваше величество, – пролепетала одна из них, – ванна готова.

– Ванна?!! – дэйлор с усилием оторвал взгляд от округлостей под тончайшими покровами и перевел его на бадью. Затем снова на девушек.

– Что вы здесь делаете?

– Но, Ваше Величество, – вперед выступила вторая, лицом похожая на Миртс, – нас прислал милорд Эбберн, чтобы мы помогли вам искупаться, сделали массаж и прислуживали во время одевания в одежду для благих сновидений.

– А сами вы одеться не пробовали? – Шениор с досадой отметил, что сердце забилось чуть быстрее, а взгляд все также тянется к соблазнительным формам.

Как странно. Он столько времени провел с Миртс наедине, в лесу – и ни разу не испытывал ничего подобного…

Девицы широко заулыбались.

– Вообще-то, нам полагается во время купания быть полностью раздетыми.

– Я сам искупаюсь, – буркнул Шениор, злясь на самого себя, что начал поддаваться соблазну, – оставьте меня одного.

Они удивились, но – подчинились. Перешептываясь, исчезли за дверью.

Шениор посмотрел в прозрачную воду. Пришла запоздалая мысль, что следовало бы найти заботливого кузена Эбберна и намекнуть, что не стоит больше подсылать голых девиц.

– Я сам выберу себе женщину, когда сочту нужным, – сказал он сам себе. Затем быстро разделся, аккуратно сложил одежду на кушетку и с наслаждением погрузился в горячую воду, источающую тонкий и чуть горьковатый аромат синих лилий.

Шениор закрыл глаза, полностью отдаваясь ощущению тепла, ласкающего кожу. Не хотелось ни думать, ни вспоминать – но мысли, верткие, как мыши-полевки, шныряли в голове, не желая дать отдыха своему хозяину.

«Король не принадлежит себе, надеюсь, ты это понимаешь,» – тихо поучал Старший, – «истинный король принадлежит своему народу… И, ежели встанет вопрос о том, что выбрать – собственную жизнь – или жизнь самого низкого раба, не имеющего ничего, ты должен будешь спасти раба. Впрочем, я говорю тебе это на тот случай, если ты действительно собираешься править достойно. Выбор всегда за тобой…»

Потом Шениор вспомнил Миральду – за всей этой круговертью у него совсем не было времени поразмышлять о ее дальнейшей судьбе.

«Жива ли она? А если жива, по каким дорогам шагает? И не вернулась ли на болота?»

Впрочем, он теперь король, и может приказать, чтобы лазутчики нашли ведьму – и привезли к нему, во дворец… плевать, как на это посмотрят министры… Главное – что Миральда снова будет с ним, и ей будет спокойно и хорошо…

«И дурные сны уйдут… навсегда…»

Он не заметил, как задремал – а проснулся от странного ощущения мягких рук, скользящих по груди.

Так и есть. Три давешних девицы, окончательно потеряв всякий стыд, забрались в воду и вцепились в него, как пиявки.

– Я, кажется, велел вам оставить меня в покое, – процедил дэйлор, резко освобождаясь из навязчивых объятий. Гостеприимство гостеприимством, но он не собирался начинать свое правление так.

Они смотрели на него, чуть не плача.

– Милорд, не прогоняйте нас. Мы всего лишь рабыни, и, если милорд Эбберн узнает, что мы не выполнили его приказа, он нас накажет.

И Шениор, отчаявшись отделаться от красавиц-в-подарок, махнул на них рукой. Впрочем, он бы не смог сказать, что ему уж совсем не понравилось то, что они делали.

* * *

На следующее утро Шениор, сопровождаемый лордом Каннеусом и кузеном Эбберном, прибыл в д’Элома’н’Аинь. Путешествие было недолгим – камень портала, оставленный столетия назад прямо в холле древесного замка, позволил им во мгновение ока шагнуть к тому камню, что был ближе всего к королевскому дворцу.

Шениор так и не научился пользоваться камнями портала. Он даже не постеснялся спросить у Старшего – как во время последнего вторжения людей целые отряды дэйлор перемещались от камня к камню. Ответ оказался простым: для того, чтобы даже совершенно лишенные Дара воины могли пользоваться камнями, каждый отряд сопровождал маг.

«Но почему же тогда Миртс с таким трудом открывала портал?» – задав Шениор второй вопрос.

«Да потому что она – воин, а не маг. Хоть и чувствует она Силу, власть над оной не дана Лунному Цветку».

А вот лорд Каннеус, как оказалось, свободно пользовался камнями порталов и мог протащить с собой сквозь тоннель не одного дэйлор. Шениору стало интересно, а не был ли министр магом? Все-таки этот дэйлор сложением был гораздо мельче его, Шениора, и кузена Эбберна, и запястья у Каннеуса выглядели хрупкими, изящными… Он едва не спросил об этом у министра, но вовремя прикусил язык. Вот уж кого-кого, а Каннеуса он ни о чем расспрашивать не будет.

Шениор был причесан и одет так, как подобает королю. Кружевной воротник сорочки непривычно стягивал шею, камзол из парчи, казалось, жил собственной жизнью и вовсе не нуждался в наличии тела внутри, узкие панталоны, призванные подчеркнуть совершенство королевских ног, видимо, задались еще и целью короля стреножить… В общем, Шениор в душе поклялся, что, как только вытерпит коронацию, будет одеваться так, как привык в Гнезде куниц.

Настроение у Шениора было отвратительным. Утро началось с того, что лорд Каннеус ни свет, ни заря, явился в королевскую спальню. Не говоря ни слова, одним движением бровей прогнал заспанных красавиц и, окинув Шениора раздраженным взглядом, скучающим голосом объявил, что самое время отправляться в д’Элома’н’Аинь. Подали легкий завтрак, и, пока Шениор торопливо жевал мягкие, как пух, булочки с цукатами, запивая их брусничным чаем, лорд Каннеус мерил шагами комнату.

Засим последовали процедуры одевания Его Королевского Величества, причесывания, маникюра… Каннеус все так же ходил из угла в угол, прерывая молчание только для того, чтобы дать указание прислуге.

И где-то к полудню Шениор, доведенный до тихого бешенства, был полностью готов к тому, чтобы предстать перед народом. Каннеус окинул его придирчивым взглядом, все тем же скучающим тоном сказал, что пора спуститься к порталу.

– Кузен Эбберн будет сопровождать нас, – добавил он после недолгого молчания.

Потом был короткий полет сквозь сверкающий разрыв в ткани мира, и они очутились в мраморной беседке. Шениор покрутил головой – никого, кроме тех, с кем он и проделал этот путь.

– Это обычай, – сказал Каннеус, словно читая мысли Шениора, – Вас будут встречать на дворцовой площади, так было всегда. Мы пройдем по дороге, мощеной мрамором трех цветов, что символизирует единство трех сущностей – земли, воды и леса, обогнем южный край Поющего Озера, тот, что ближе к дворцу, и выйдем на площадь. После чего собравшиеся дэйлор поприветствуют короля, а король, соответственно, собравшихся. На этом церемония окончится, и Вы сможете уже во дворце спокойно дождаться коронации, которая назначена на сегодняшний вечер.

Эбберн поддакнул, но, поймав на себе мрачный взгляд Шениора, поспешил спрятаться за спиной министра. А тот неспешно продолжил:

– Милорд, после коронации вам следует сразу же начать разбирать дела короля Селлинора. К счастью, его тело предали огню через несколько часов после смерти, так что вам даже не придется участвовать в церемонии погребения.

– А что так быстро? – приподнял бровь Шениор, – вы не дали народу проститься с королем?

Лорд Каннеус пожал плечами и совершенно невинным тоном ответил:

– Право слово, милорд, как бы я желал этого! Но по неизвестной мне причине тело Селлинора разлагалось слишком быстро. Слишком…

И по лицу министра скользнула хитрая усмешка, от которой по спине Шениора пробежал холодок.

– Благодарю за разъяснения, Каннеус, – он, пересилив себя, растянул губы в подобии улыбки, – я полагаю, первое, что мне придется сделать, это приказать войскам отступить в лес, подальше от Огневой пустоши?..

– Король мудр, – министр склонил голову, – когда после коронации я проведу вас в кабинет покойного Селлинора, вы увидите, как легко и весьма эффективно можно рассылать приказы. Я все покажу и расскажу, милорд.

А Шениор, глядя на смиренное лицо Каннеуса, зло подумал:

«Скользкая тварь! Не прошло и полугода, как ты приказал меня утопить, а если не утону – то убить! Не-ет, я послушаюсь Старшего и избавлюсь от тебя при первом же удобном случае».

…Они шагали по дороге, мощеной мраморными плитами трех цветов – песчано-желтыми с золотистыми жилками, нежно-голубыми и бледно-зелеными, с более темными вкраплениями.

И Шениор впервые при свете дня увидел и д’Элома’н’Аинь с его резными башенками, купающийся в белоснежной пене каменных кружев, и черную гладь Поющего Озера, один край которого исчезал среди молчаливых елей, а другой почти правильным полукругом подступал к одному крылу королевского дворца. Разве мог он, сидя в своей келье, представить себе подобную красоту, в которой гармонично переплелись роскошь и величие?

А на дворцовой площади его ждали дэйлор. Шениор еще ни разу в своей жизни не видел такое скопление соплеменников; в Гнезде их было куда меньше. Они заполонили всю дворцовую площадь, кричали, подбрасывали в воздух цветы… А когда Шениор ступил на площадь, разом склонили головы, приветствуя нового короля.

– Они рады вам, милорд, – скупо улыбнувшись, заметил Каннеус, – дэйлор рады наследнику дома д’Амес.

– Я постараюсь оправдать их надежды.

Шениор передернул плечами, пытаясь заставить камзол послушно сидеть и не топорщиться. Кого тут только не было: и благородные, и низкорожденные – все приветствовали нового короля.

Не зная, что делать, Шениор поднял руку в приветственном жесте и, стараясь отвечать улыбкой на улыбку, и кивком на поклон, медленно пошел к белым ступеням, не обращая внимания на то, следуют ли за ним министр и кузен.

И вдруг… Голос, одинокий голос в море восторженных воплей.

– Где доказательство, что это настоящий король? Селлинор говорил, что наследника не осталось, а личинок перебили!

Шениор и сам не знал, как услышал эти слова. Он замер посреди алой дорожки и резко повернулся туда, где могли находиться сомневающиеся.

Поднял вверх обе руки, призывая к тишине.

Вот он, момент, когда следует принять верное решение – и тем самым завоевать настоящую преданность дэйлор.

Краем глаза Шениор заметил, как озадаченно смотрит на него лорд Каннеус, как застыл с открытым ртом Эбберн.

– Мои возлюбленные подданные! – во всю силу легких крикнул он, – я, Шениор д’Амес, восхожу на престол Дэйлорона. Но трон ненадежен, когда не опирается на доверие! Я понимаю, что многие из вас не верят в мое чудесное спасение, и вы все – имеете на это полное право. Чтобы раз и навсегда разрешить ваши сомнения, здесь и сейчас, я призываю в свидетели Поющее Озеро. Я приму Испытание, и приму его без страха – ибо Истина на моей стороне!

Над площадью повисла мертвая тишина. Шениор оглянулся на Каннеуса – тот, бледный, как смерть, лишь покачал головой. Эбберн мелкими шажками подошел к министру, что-то зашептал на ухо.

– Думаю, я принял правильное решение, – громко сказал Шениор, пользуясь молчанием, – лорд Каннеус… Позаботьтесь о грузе и веревках, у вас ведь это отлично получалось раньше?

Министр в два стремительных шага преодолел разделявшее их расстояние. Тихо проговорил:

– Очень опрометчивый поступок, милорд. Поющее Озеро – всего лишь озеро, полное воды. Или вы никак не избавитесь от этой дурацкой идеи с того момента, как мы виделись последний раз?

Шениор презрительно прищурился и также тихо ответил:

– О, лорд Каннеус, я совсем забыл, что те, кто провожали меня в Испытание, уже не увидели вас после него. Так вот, если вам это интересно – тогда, ночью, я прошел его, я слышал, как бьется сердце Дэйлорона, слышал голос земли… И меня вытащили из воды живым и невредимым, чтобы убить. Разумеется, вам эти подробности уже незнакомы…

Министр выдержал его взгляд и коротко кивнул.

– В таком случае вы поступаете правильно. Лишь бы Дэйлорон не лишился последнего короля и усилия благородного д’Эвери не пропали даром.

… Шениор, стоя в лодке, помахал застывшей в ожидании разноликой толпе. Кивнул гребцам:

– Давайте, быстро, на самую середину.

Каннеус, расположившись на корме, обвязывал веревкой камень и время от времени бросал на Шениора тревожный взгляд.

– Что, лорд, боитесь собственноручно утопить короля? – усмехнулся дэйлор, аккуратно снимая сперва жесткий камзол, затем сорочку, – позаботьтесь, чтобы моя одежда не слишком вымокла.

– Вы так уверены в себе, милорд, что я сомневаюсь в здравости вашего рассудка, – пробормотал министр, – но уже поздно что-либо менять. Они, – он кивнул на свидетелей из благородных, – не допустят обмана…

– Я знаю, – просто ответил Шениор, – но я делаю это для того, чтобы мои подданные верили мне. Как ни глупо это звучит.

Больше никто не проронил ни слова.

Шениор, прикрыв глаза, обратился к Дэйлорону.

«Помоги мне, земля, благословенная звездами… Прими меня в свои воды, помоги явить истину тем, кто ее хочет увидеть…»

– Пора, милорд.

Один из благородных осторожно – но весьма крепко связал ему за спиной руки. Другой привязал груз к ногам. Каннеус, не шевелясь, сидел на корме; его тонкие губы беззвучно шевелились.

– Вы готовы, милорд?

«Услышь меня, моя земля… И помоги… разве я не твое дитя?»

Он молча кивнул.

Выпрямился у самого борта и, как только дэйлор выпустил из рук груз, шагнул в черную бездну.

В первый же миг холод сковал его; Шениор, увлекаемый камнем, летел во тьму, все дальше и дальше от света. В груди заломило, но он сдерживал дыхание.

«Прими же меня, Священное озеро… Яви истину, которой так жаждет твой народ…»

Страха не было. Невзирая на то, что никто и ничто не ответило ему…

Шениор закрыл глаза, почувствовал, как натянулась сверху веревка. Он повис в ледяной тьме, не достигнув дна – но и без надежды самостоятельно вырваться на поверхность. В ушах зашумело; глоточек воздуха показался самым желанным из всех сокровищ мира…

Я принимаю тебя, возлюбленное дитя мое.

Шениор улыбнулся – и вдохнул полной грудью ледяную воду.

* * *

… – Ваше Величество! Милорд!

Голос министра доносился откуда-то издалека.

– Милорд, очнитесь…

В ноздри ударил резкий запах, тело скрутила судорога.

– Милорд. Хвала Дэйлорону, вы живы.

– Странно… слышать… это от тебя… Каннеус…

Легкие жгло, будто воздух раскалился. Шениор приоткрыл глаза – и увидел высоко над собой чудесный, весь в мраморных цветах, потолок. Скрипнув зубами, Шениор повернул голову.

Оказывается, он лежал в постели, а рядом, сжав в руках какую-то склянку, стоял вездесущий министр.

– Отравить меня вздумал? – прохрипел Шениор, – так же, как Селлинора?

Каннеус пожал плечами.

– Нет, милорд. Это всего лишь пахучая соль, чтобы привести вас в чувство. Народ ждет, пока вы покажетесь на балконе… ну и представление вы устроили!

– Рассказывай.

– Нет, – Каннеус покачал головой, – сперва вы покажетесь народу, и только тогда я расскажу все, что видел. Давайте, я помогу вам подняться.

Шениор приподнялся на руках, но тут же, к своему ужасу, понял, что не сможет подняться. По крайней мере, сейчас.

– Милорд, вы позволите?

И вдруг крепкие руки министра сгребли его в охапку и поставили на ноги.

– Идемте, осторожно, – Каннеус, тяжело дыша и отдуваясь, дотащил Шениора до балкона.

Внизу гудела, плескалась толпа.

– Помашите им рукой, милорд, и улыбайтесь, улыбайтесь! Вы добились того, чего хотели – теперь все только и говорят, что о настоящем короле. Да еще о воле Дэйлорона. А теперь… осторожно… идем обратно…

Задыхаясь, Шениор упал на кровать.

– Каннеус… Если ты полагаешь, что своими заботами заставишь меня забыть… то, что хотел со мной сделать…

– Не беспокойтесь, милорд, – сухо отозвался министр. Его глаза превратились в щелочки, и без того тонкие губы вытянулись в нитку. – Благородный д’Эвери заверил меня, что, если я посмею причинить вам вред, он самолично мной займется. И еще он хотел, чтобы я за вами приглядывал, пока вы не поймете, как и что нужно делать. К слову, вы мудро поступили, что не прогнали рабынь Эбберна – в противном случае он бы оскорбился… Так вы хотите послушать, что произошло на озере?

Щениор молча кивнул – насколько ему позволяла подушка.

– Я не видел вас под водой, милорд, но через некоторое время веревка в руках благородного д’Айки натянулась, задергалась. Я ненароком подумал, что так задыхающийся дэйлор бьется, пытаясь освободиться – я слишком сомневался в силе Озера.

«Тащите обратно,» – сказал я. Но никто и не думал слушаться. Эти олухи ждали чуда… А потом веревка вдруг замерла, обвисла, и я понял, что сумасшедший король захлебнулся.

«Тащите!» – я оттолкнул д’Айки, начал тянуть – и каков же был мой ужас, когда я вытащил срезанный конец веревки! Нас было четверо в лодке, мы стояли и беспомощно смотрели друг на друга, не понимая, что произошло – и где теперь искать тело короля.

Один из гребцов решил нырнуть, но мне эта затея казалась безнадежной – Поющее Озеро слишком глубокое, чтобы донырнуть до дна… Помня о предупреждении вампира, я сел у борта, не представляя как такое могло случиться. В тот миг я думал, что жизнь моя закончится уже после заката. Но вдруг кто-то крикнул – «смотрите, свет!».

И правда – я бы никогда не поверил, если бы не увидел – озеро светилось, из глубины. Я увидел… это было так странно… белоснежные пещеры глубоко под водой, чистые, как снег на вершинах Драконовых гор. Видение длилось недолго – а потом пропало. И вдруг толпа на берегу взорвалась криками, мы пригляделись – и оторопели: из воды преспокойно выходил король Дэйлорона, то есть вы, милорд. И руки, и ноги были свободны.

«На берег, живо!» – скомандовал я. Но, когда нам оставались считанные шаги, ваше величество вдруг упали на песок.

Когда я выскочил из лодки, вы пребывали в глубоком обмороке. Мне ничего не оставалось, как отнести вас сюда, в вашу будущую спальню – и пообещать толпе, что не пройдет и часа, как вы выйдете на балкон – живой и здоровый.

Он замолчал, буквально сверля Шениора взглядом.

– Как вам это удалось, милорд? Необычайной ловкостью надо обладать, чтобы освободиться! К тому же, вы превосходный ныряльщик, если смогли так долго плыть под водой…

– И ты полагаешь, что я раскрою тебе свои секреты? – Шениор холодно улыбнулся, – я не доверяю тебе, лорд Каннеус.

Министр вздрогнул, но глаз не опустил.

– Как сочтете нужным, милорд. Разрешите мне вас оставить?

– Да, сделай одолжение.

– Что ж… Отдыхайте, Ваше Величество, – дэйлор поклонился, и его недобрый взгляд еще раз на миг прилип к лицу короля, – до восхода двойной звезды вы будете полностью предоставлены самому себе. Обед вам принесут… После восхода двойной начнется церемония коронации, и я настоятельно рекомендую вам на ней поприсутствовать.

Еще раз отвесив глубокий поклон, лорд Каннеус вышел за дверь и аккуратно прикрыл ее за собой.

…Шениор лежал тихо, не шевелясь. Мысленно он тянулся к Поющему Озеру, но оно не пускало его, отталкивая мягко, но решительно. Голос Дэйлорона тоже молчал, будто выжидая.

«Что же со мной случилось?» – думал дэйлор, – «я знаю, это было что-то важное. Но это исчезло, провалилось куда-то во мрак – и я даже не припомню, как выходил из озера!»

Это и в самом деле было так. Все, что запомнилось Шениору – это ощущение леденящего холода, пронзившего легкие… А потом – дэйлор, падающих на колени, протягивающих к нему руки в надежде коснуться – и получить каплю благословения священной земли… По словам же Каннеуса выходило, будто он ухитрился развязаться, обрезать груз, обрезать веревку, которая обвязывала его за пояс, под водой проплыть до берега и с должным эффектом явиться своему народу.

«Чепуха какая-то…» – хмуро подумал Шениор, – «я не мог этого сделать, просто не мог… Даже в мыслях такого не было! Да и почему на этот раз все было иначе, чем тогда, ночью?..»

Вконец измучив себя догадками и попытками вспомнить, Шениор наконец плюнул на свои потерянные воспоминания. Конечно, не насовсем – он еще вернется к этому вопросу, но чуть позже, когда уляжется суета, и когда у него будет возможность просто побродить по берегу, прикоснуться ладонями к черной глади, а мыслями – к тому, что составляло непознанную еще никем сущность Озера…

Он прислушался к своему телу: силы быстро возвращались, слабость таяла, как туман на солнце. А это значило, что, предоставленный до коронации сам себе, он сможет спокойно побродить по дворцу, а заодно и посмотреть, что к чему…

Ведь не зря же —

Ухоженные, изящные пальцы короля аккуратно сворачивают исписанный пергамент. Одно нажатие на неприметный завиток – и деревянная панелька резного бюро легко сдвигается.

– Теперь лежи тихо, мой друг. Пусть голос Дэйлорона укажет на тебя истинному королю.

«Чует мое сердце, что я найду здесь немало интересного», – подумал Шениор, натягивая свежую сорочку – не сорочку, а пену кружев, и шелковые шаровары, к великой радости дэйлор, не стесняющие движений.

Сунув босые ноги в нечто, похожее на башмаки, только без задников, с загнутыми вверх носами, Шениор огляделся в поисках оружия – но, естественно, ничего подобного в спальне не было. Приняв решение изменить этот глупый порядок – держать короля абсолютно беззащитным и беспомощным, дэйлор прошлепал к двери и осторожно выглянул в коридор.

Как и следовало предположить, у его спальни были выставлены часовые, которые вытянулись в струнку при виде будущего короля.

Шениор приветливо улыбнулся гвардейцам, и, проскользнув между ними, пошел по коридору, делая вид, что любуется красотами д’Элома’н’Аинь.

А полюбоваться и вправду было чем.

В отличие от живого замка, жилище королей было сложено из глыб белоснежного мрамора, добытого в штольнях Драконовых гор. Внутри к ослепительному сверканию чистого белого света примешивался нежный розовый и голубоватый оттенки, пронизанные тонкими, как торопливые штрихи кистью, золотистыми прожилками.

И всюду была резьба – настолько искусная, что Шениор усомнился в том, что все это было сделано без волшбы. Мраморные гирлянды цветов обвивали арки и дверные проемы; казалось, подует ветер – и они затрепещут, как живые. В воздухе витал слабый аромат – сладкий и чуть горьковатый одновременно, навевающий легкую грусть.

Теперь… все это принадлежало ему, Шениору д’Амес. Мог ли он помыслить об этом каких-нибудь пару лунных циклов назад, когда остервенело рубился на тренировке с самим Старшим?

Дэйлор покачал головой. Конечно же, старый вампир сделал все, чтобы направить мысли Шениора в другое русло, и почти преуспел. Но очень редко, разбуженный первыми лучами восходящего солнца, молодой дэйлор мечтал о том, что когда-нибудь он вернет себе то, что принадлежало ему по праву. Мечтал, невзирая ни на что – и мечты осуществились. При содействии колодца Памяти или без…

Переходя из одного зала в другой, приветливо улыбаясь всем дэйлор, что встречались на пути – и спешили раскланяться, Шениор добрел до закрытой двери, перед которой навытяжку стояли на часах два дэйлор в парадных мундирах. Они отсалютовали ему и снова замерли, как каменные изваяния.

– Что за этой дверью? – поинтересовался Шениор.

– Рабочий кабинет Селлинора, – прошептала память предков.

– Рабочий кабинет покойного короля, – отчеканил часовой, – желаете осмотреть, Ваше Величество?

Он кивнул. И через считанные мгновения, отмерянные поворотами ключа в замке, вошел в святая святых дворца, помещение, где вершилась судьба королевства.

Здесь все оставили так, словно Селлинор вышел на минутку.

«Но он ведь и правда оставался здесь до своего последнего мгновения в этом мире», – подумал дэйлор, медленно обводя взглядом кабинет, стараясь разглядеть все до мелочей.

Мягкое, уютное кресло, придвинутое к потухшему камину. Бюро из черного дерева, изящное, покрытое резными орнаментами. Жесткий табурет, придвинутый к огромному письменному столу. А еще – свитки, листы пергамента, испещренные четким, властным почерком, раскиданные повсюду, даже на полу.

Шениор осторожно сел в кресло, положил руки на мягкие подлокотники – ему стало на редкость уютно, будто кресло это всегда принадлежало только ему, и он привык сиживать в нем длинными вечерами, когда солнце уже село, но ночь еще не укрыла Дэйлорон своим покрывалом, и выползает туман, стелясь у земли в сизых сумерках…

«И в этом кресле сидел по вечерам Селлинор… Вещам ведь все равно, кто ими владеет – злодей или добрый, безобидный парень…»

Шениор лениво рассматривал королевскую мебель; уже не раз ловил себя на том, что резное бюро словно притягивает взгляд. И вдруг, хлопнув себя по лбу, вскочил на ноги. Ну конечно! Какой же он недотепа, а еще королем станет!

Разве не эту резьбу он видел в своем странном сне, где лорд Каннеус собственноручно отравил короля?

Дерево было теплым, чуть шершавым наощупь. Шениор провел пальцами по завиткам орнамента на крышке, стараясь проделывать это так же, как Селлинор, и едва сдержал торжествующий возглас, когда сбоку открылся маленький тайничок.

Не смея вздохнуть и едва веря своей удаче, Шениор внимательно осмотрел края схрона – а затем осторожно извлек оттуда два предмета: свиток и миниатюру на костяной пластинке.

«Любопытно… Неужто прощальное слово Селлинора?»

Он подошел к окну и на свету рассмотрел миниатюру. Там было изображено лицо юной дэйлор в обрамлении высокого кружевного воротника. Бесспорно, девушка была красива – но отчего-то художник придал ее чертам слишком робкое и нерешительное выражение. Шениор повертел миниатюру в руках, но, не найдя на ней никаких надписей, отложил в сторону. К портрету он еще вернется, обязательно… Как только прочитает содержимое пергамента…

…Мой дражайший соперник! Если ты читаешь эти строки, значит, дух мой уже соединился с духами предков – и, значит, у Дэйлорона появилась надежда.

Что может сказать в свое оправдание король, желающий отдать и государство, и народ врагу? Ровным счетом ничего. Но я все же попытаюсь.

Полагаю, ты уже видел портрет моей единственной дочери, прекрасной, как отражение солнца в каплях росы, как лунный цветок, расцветавший на черном зеркале Поющего Озера? Ее считали мертвой, но на самом деле он была жива. Быть может, она жива и сейчас, когда ты читаешь эти строки – но ей уже нет спасения. Спасение было в моей слабости, но когда мы уходим, все, что принадлежало нам – а в том числе и слабости, и пороки, уходят с нами.

Она попала в хищные лапы тех, кто называет себя людьми, и вот оно, мое единственно оправдание. Все, что я сделал – я сделал по требованию тех, кто держит ее в заточении. Только ради нее я убил Кейлора д’Амес, твоего отца. Только ради нее я собирался принять сражение с армией империи и потерпеть поражение. И только ради нее я собирался отдать Дэйлорон на разграбление этим алчущим богатства тварям, что когда-то уже изгнали нас с южных земель. Вот и все, что я могу сказать, Шениор.

Теперь больше нет ничего – ни моей слабости, ни моей вины, которая заключалась в любви отца к дочери, ни шансов для моей малышки остаться в живых и вернуться в Дэйлорон. Но зато появилась надежда для дэйлор, и это прекрасно.

Ты можешь предать мое тело позору и лишить захоронения – это твое святое право. Как еще можно поступить с дэйлор, совершившим столь ужасное предательство? Вина моя в том, что жизнь дочери оказалась для меня важнее свободы целого народа. И, пока я был жив, я не мог поступить иначе. Пусть моя смерть даст Дэйлорону нового короля и новое будущее.

Селлинор д’Кташин, чей дух воссоединился с предками.

Похолодевшими пальцами Шениор скомкал свиток. В смятении хотел бросить его в огонь – но камин давно потух, и никто не собирался разжигать его снова. До коронации – точно. Потому Шениор снова расправил пергамент на столе, аккуратно сложил его и сунул обратно в тайник. Туда же последовал и портрет несчастной дэйлор, сделавшей из короля послушную марионетку.

«Пусть себе лежит дальше,» – решил Шениор, – «но кто бы мог подумать… что отцовская любовь способна погубить целый народ?»

– Да пребудет с тобой покой, – сказал он вслух, обращаясь к духу Селлинора, и быстро вышел из кабинета.

На сердце лежал камень и душу бередило нехорошее предчувствие.

* * *

На протяжении последующих дней Шениор на собственной шкуре ощутил, что такое быть королем, и не раз мечтал вновь оказаться в Гнезде куниц. Круговерть дел захватила его и понесла, отмеряя часы советами, приказами, аудиенциями… Но все-таки произошло два события, накрепко осевшие в памяти Шениора и выдающиеся из пестрой и однообразной толчеи своих собратьев.

Первым было знамение, причем знамени дурное, не предвещающее ничего хорошего ни новоявленному королю, ни королевству.

Случилось это как раз во время коронации. В тот миг, когда Шениор протянул руки к сверкающей короне, чтобы возложить ее на собственную голову – ибо нет никого выше короля – на самом краю зрения мелькнуло что-то ослепительно-белое.

Шениор осторожно скосил взгляд, и понял, что чувства не подвели его: у дальнего окна, сквозь которое в тронный зал внимательно смотрели обе луны – большая и малая – замерла изящная женская фигурка, задрапированная в белоснежный шелк. Дэйлор удивился, потому что не видел ее среди тех, кто был ему представлен раньше, и кто должен был присутствовать на коронации. И еще больше удивился, когда понял, что никто из благородных не обращает на нее внимания – словно она и должна там быть.

Незнакомка была молода и привлекательна; распущенные по плечам черные волосы искрились кровью в свете факелов. И – она плакала, время от времени вытирая глаза уголком белого платка.

– Милорд, корону! Берите корону! – тихонько зашептали за спиной два министра – Каннеус и Летрап.

Шениор посмотрел на золотое кружево, обильно украшенное бриллиантами великолепной огранки, на миг потеряв из виду женщину. А когда она снова взглянул на нее, то уже никого не увидел.

Золотой обруч короны пришелся впору; благородные одобрительно зашептались – мол, добрый знак. Шениор обернулся и спросил у Каннеуса:

– Кто была та женщина, в белом платье? И почему мне не представили ее раньше?

Министр нахмурился и с сомнением поглядел на Шениора.

– О чем вы, милорд? Здесь не было ни одной женщины в белом. Ведь белый – цвет траура.

– Но я… видел ее, – упрямо пробормотал Шениор, – что ж, хотите сказать, что у меня галлюцинации?!!

– Ни в коем случае, милорд, – Каннеус склонил голову набок, о чем-то размышляя, – но я мало понимаю во всем этом. Вам лучше спросить у благородного д’Эвери. Он-то повидал куда больше меня.

Потом начался бал, но Шениор в нем не принимал участия. Перед глазами все стояло благородное лицо незнакомки. Кто она такая? И как пробралась на коронацию, когда у каждого входа был выставлен караул?..

На следующее утро он отправил сообщение Старшему. Оказалось, в кабинете Селлинора он не обратил внимания на одну очень занятную вещицу – массивный серебряный обруч, покрытый письменами, на каменной подставке. Каннеус пояснил, что это – старое магическое приспособление для отправки королевских приказов. Стоило только написать текст, затем представить себе то лицо, которому должно быть доставлено послание, и положить его на подставку под кольцо. Причем устройство работало даже тогда, когда отправитель совершенно не видел Силу – что, в общем-то, оказалось как нельзя к стати в случае Шениора.

…Он был сильно удивлен, когда вампир выступил из тени прямо в королевском кабинете.

– Старший! – Шениор вскочил по привычке, но тот лишь махнул рукой.

– Это я должен отдавать тебе почести, Шениор. Меня обеспокоило твое послание, и вот я здесь. Ты в самом деле видел плачущую женщину в трауре?

Вампир, сложив руки на груди, прошелся по комнате.

– Да, Старший, – Шениор с надеждой поглядел на него, – вы что-то знаете о ней?

– Мне известно о знамениях, которые бывают на коронации, – Норл д’Эвери остановился и, прищурившись, внимательно посмотрел на Шениора, – если во время церемонии владыка Дэйлорона видит что-нибудь странное, он видит будущее – свое и своего народа.

Шениор проглотил комок горькой слюны. Что-то было в голосе старого вампира, заставившее мелко задрожать пальцы.

– И… что же мне привиделось? – непослушными губами промолвил дэйлор. В груди напух пузырь, наполненный холодом. Сердце заколотилось мелко-мелко, словно затряслось в ужасе перед неотвратимым.

Вампир шагнул к нему и, опершись ладонями о стол, заглянул прямо в глаза.

– Когда-то мне довелось прочесть толкование этого видения. Плачущая женщина в белом, Шениор, это смерть. Смерть оплакивала тебя и твой народ, понимаешь? Ибо печальна судьба того владыки, на коронацию которого приходит дева в белых одеждах.

Пузырь лопнул, и ледяная жижа разлилась по всему телу, проникая в каждый его уголок, лишая способности двигаться и говорить.

Старший резко выпрямился.

– Тебе ничего не остается, как принять это, Шениор д’Амес. И, уж поверь, как бы мне хотелось, чтобы эта доля легла на плечи другого. Ты должен быть готов.

– Готов?!! Но к чему? – выдохнул наконец дэйлор.

Вампир скупо улыбнулся.

– К последнему испытанию, мой ученик. К тому, чтобы выдержать его достойно.

Потом Старший ушел, а Шениор невесть сколько просидел а столом, не имея сил пошевелиться.

«Толкование могло быть ошибочным», – хватался он, как утопающий, за соломинку, – «может быть, еще все обойдется… Пожалуйста, земля моя, огради меня и мой народ…»

Он смог заняться делами только к вечеру. И тогда же, после короткого совещания с министрами, было принято решение отправить трех куниц в лагерь врага – и убить тех, кто командует вражеской армией. Это могло послужить недурственной демонстрацией военного искусства дэйлор – а заодно и смешало бы карты людскому правителю. Кого не смутит, когда многотысячная армия остается без командования? Это все равно, что чудовище, лишенное головы одним взмахом дэйлорской сабли. В агонии оно будет биться, нанося вред тем, кто окажется поблизости.

Старший, на удивление, согласился отрядить для этого трех воинов из Гнезда; Шениор написал письмо, которое они должны были оставить рядом с телами убитых, и весь дворец погрузился в ожидание. А если более точно – все пошло своим чередом.

Гром грянул, когда во дворец прибыла Миртс и сообщила, что ни один из воинов не вернулся.

– Уж не знаю, кого они там встретили, – задумчиво пробормотала она, – только это должен был быть кто-то оч-чень сильный и ловкий. Если только тут магия людская не замешана.

– По моим сведениям в армии не было чародеев, – заметил Шениор, – это даже в бумагах Селлинора значится…

И запнулся, подумав, а стоит ли доверять тому, что писал предатель.

– Я могу пробраться туда и все разузнать, – Миртс обольстительно улыбнулась, – не был бы ты королем, Шениор, взяла бы с собой.

Он только развел руками.

– Будь осторожна, Миртс. Боюсь, Старший не простит мне, если с тобой что-нибудь случится.

Щечки Лунного Цветка зарумянились, но она быстро взяла себя в руки и сделала вид, что не поняла намека.

– Учитель позволил мне поступать так, как я сочту нужным, – усмехнулась она, – я разузнаю, что там творится, в лагере этих грязных животных – и принесу тебе подробный отчет, мой король.

– Буду признателен, – в тон ей ответил Шениор, мне нужно знать, что там происходит на самом деле. И я верю в то, что твоя миссия будет успешной.

Миртс задорно тряхнула косичками – и ушла.

Прошло еще четыре дня, наполненных суетой дворцовой жизни. Благородные присягали новому королю на верность. Шениор, каждый раз с тревогой встречая восход лун, ждал новостей от Миртс.

Она появилась во дворце лишь на седьмой день. Ступая неслышно, прокралась прямиком в спальню Шениора – да так, что никто из часовых ничего не слышал и не видел.

– У меня дурные новости, – заявила она сходу и бесцеремонно плюхнулась в кресло. Знала, что может себе это позволить; ведь Шениор по-прежнему оставался ее другом и почти младшим братом. Он не возражал; сел на постели, обхватив колени руками и стал ждать.

– Я много слушала, Шениор, – негромко начала Миртс, – ты ведь знаешь, что люди много говорят, и можно узнать все, что захочешь, если только слушать и смотреть… Воины Гнезда убили двух генералов, а третьего не одолели. Ибо ведьма охраняла этого человека, Шениор. Твоя ведьма.

Он вздрогнул, но заставил себя молчать. Куница никогда не прервет расспросами того, кто говорит – и Шениор только сильнее, до ломоты в висках, стискивал зубы.

Глаза Миртс зло блеснули.

– Я понимаю, что тебе неприятно это слышать, Шениор, но… Люди говорят, что ведьма сражалась за командора. Она живет в его шатре и, похоже, довольна своим положением. Я бы даже сказала, командор делает все, чтобы она осталась довольна, мне… довелось увидеть их… ну, вместе.

Она сделала паузу и внимательно посмотрела на Шениора.

– Тебе больно, да? Прости, но так лучше – чтобы ты знал. И еще есть кое-что важное, Шениор. Уже два дня в лагере живут людские чародеи. Пока что они бездействуют, но, боюсь, неспроста они там.

Шениор слушал ее в пол-уха. Ему было очень больно и неприятно, словно… Словно Миральда предала его.

«Прекрати. Она – человек, и нет ничего странного в том, что молодая женщина решила соединиться с мужчиной. Ты же сам радовался, когда они нашли ее, едва живую, и увезли с собой! И чем ты недоволен теперь?»

«Но нам было так хорошо и спокойно вдвоем… Почему, почему такая несправедливость? Почему она теперь так далеко от меня, и я не могу чувствовать ее рядом?»

Хрустнув суставами, Шениор судорожно сжал пальцы – так, словно сжимал их на белом горле зеленоглазой ведьмы.

Глава 8 Во славу Империи!

Из шатра командора доносились веселые, разгоряченные вином голоса – маги пожелали закатить пирушку в честь своего прибытия. Геллер хотел, чтобы Миральда тоже приняла в ней участие, но она наотрез отказалась, приврав, что плохо себя чувствует.

На самом деле ей не хотелось лишний раз показываться на глаза приехавшим чародеям. И ей совершенно не нравилось то, что они с первого взгляда признали в ней свою, обладающую Даром, и то, как смотрел на нее старший, главный чародей, тот, который был одет в темно-синий кафтан с серебряным шитьем – в его блестящих карих глазах Миральда прочла алчность, граничащую с жаждой обладания. Маг смотрел на нее как на желанную дичь.

Вот потому-то и сидела она сейчас на траве, прислонившись спиной к корявому стволу дуба и прислушиваясь к гомону, доносившемуся из шатра.

Время перевалило за полночь, но сон не шел, и забираться в маленькую душную палатку, разбитую специально для нее, тоже не хотелось. Миральда сидела, зябко обхватив руками колени, и пыталась привести в порядок блуждающие мысли. Ведь тропка ее судьбы слишком сильно петляла последнее время: появление Шениора, безнадежная и страшная схватка с вампиром, долгая болезнь, погружение в омут безумия почти до самого дна – и чудесное исцеление. А еще – мужчина, который буквально сводил ее с ума. И могла ли она себе представить раньше, что согласится поехать в Алларен и служить Императору? Все это выглядело сумасшедшей затеей, иначе и не назовешь.

При одной мысли об этом Миральда почувствовала, как щеки налились жаром. Она приложила к лицу прохладные ладони и постаралась успокоиться.

«Сейчас я куда как более безумна, чем тогда, в плену у призраков», – грустно подумала ведьма, – «хорошо еще, что он не замечает… и, ох, как же глупо было с ним целоваться…»

Как назло, в этот миг, как ей показалось, из шатра донесся твердый голос командора. Сердце ведьмы подпрыгнуло и замерло, а затем неистово заколотилось, пытаясь выскочить из груди.

«Тьфу! Совсем сбрендила!» – она закусила губу, – «разве тебе, подруга, неизвестно, что ведьмам не следует привязываться к обычным людям?»

– Но он исцелил меня, – вслух пробормотала она, – призраки ушли, они почувствовали его силу. Даже Глорис и Эсвендил поняли, что пора им, наконец, успокоиться… Его сила согревает меня и дает надежду.

И это была чистая правда.

Миральда мало что помнила из драки с тем вампиром. Шениор не проснулся, скорее всего, находясь под воздействием чар темной нелюди. А она, ведьма, вцепившись одной рукой в тянущиеся к шее белые пальцы, другой нашарила подготовленные компоненты заклятий – и от души плеснула молниями прямо в искаженное яростью лицо. Но вампир оказался куда более могущественным противником, чем можно было предположить… И они сцепились, как два разъяренных кота. Миральда отчетливо помнила, как вампир затягивал развороченную грудь, как, улучив момент, рванулся вперед, и – в решете прореженной обмороками памяти осталось лишь страшное ощущение уходящей жизни.

Потом победитель бросил ее умирать, а Шениора забрал с собой.

Миральда не знала, сколько времени она пролежала в беспамятстве, но когда пришла в себя, то услышала человеческий голос. Ей хотелось ответить, подать хоть какой-то знак о том, что она жива, что лежит в хижине – и не могла даже открыть глаза. Хоть и ненавидела ведьма людей, лишивших ее всего, но желание жить взяло свое; и потому она испытала ни с чем не сравнимую радость, когда человек не бросил ее, а забрал с собой.

Но болезнь есть болезнь. Она погружалась в бездну отчаяния, и мимо, в сизой дымке, проплывали лица тех, кого она убила на своем пути. Миральде хотелось прогнать их, но они упорно преследовали ее, ухмыляясь еще более мерзко, чем тогда, до появления Шениора. Время от времени наведывались сестры, участливо заглядывали ей в глаза и всячески увещевали вернуться.

«Ты что, прячешься здесь от того вампира?» – вопрошала Эсвендил, – «Опомнись, детка! Он уже и забыл о твоем существовании».

Глорис поддакивала и хитро улыбалась.

«Ну же, Миральда… Мы и не думали, что ты такая трусиха… Возвращайся туда, где тебе надлежит быть».

Потом они все-таки заставили ее всплыть на поверхность, где ее уже ждал… Командор великой Империи.

И призраки, испугавшись его света и его воли, разлетелись в разные стороны, как стая испуганных ворон. А сама Миральда быстро пошла на поправку.

Правда, нет-нет, да накатывала горькая волна печали: вампир забрал Шениора, и, уж конечно, не для того, чтобы вести светские беседы. Скорее всего, ее малыш, выросший из серой личинки, уже давно соединился со своими предками. Но она ничего не могла поделать, и оставалось только укорять Судьбу за то, что так мало было отпущено жизни этому славному дэйлор.

Грустила бы она по Шениору больше, если бы он был человеком? Миральда не знала. Он был подобен проблеску молнии – быстрому и смертоносному – в ее судьбе. И они слишком мало провели времени вместе, чтобы привязаться друг к другу по-настоящему. Шениор появился – и исчез. Возможно, это было к лучшему, ибо разрушительно влияние нелюди на судьбу человека. В этом Миральда уже не сомневалась.

… Полог шатра отодвинулся, ведьма с надеждой посмотрела туда – но тут же сжалась в комочек, стараясь сделаться незаметной, слиться с прохладным мраком ночи. Чуть пошатываясь, из багрового треугольника света выступил приезжий маг и, быстро оглядевшись, направился в ближайшие кусты. Миральда брезгливо поморщилась, хотя – что уж говорить – все было вполне естественно.

Через некоторое время он снова появился, шагая нетвердо и расставив для равновесия руки; добравшись до шатра, снова нырнул внутрь. Миральда вздохнула. Хорошо, что этот человек не заметил ее…

Ночь потихоньку шла на убыль. Восточный краешек неба чуть посветлел; малая луна висела над самым горизонтом. Миральда невольно залюбовалась бледным лучом лунного света, запутавшимся в охотничьей сети паука. Она была пуста; только пожелтевший листок прилип к поблескивающей клейкой нити. Вид этого одинокого листочка, подрагивающего в перекрестьях лунной паутины, напомнил ведьме о том, что наступила осень, и что скоро начнутся холодные проливные дожди. Миральда вдруг подумала о том, что сама похожа на этот одинокий листок: ведьма среди людей и человек среди нелюди. Куда дальше понесет ее ветер? На глаза навернулись слезы.

«Что толку думать и гадать? Ты все равно не найдешь ответа…»

И, вздохнув, Миральда вновь стала слушать уходящую ночь.

Шум в командорском шатре постепенно затих, и ведьма поняла, что они попросту улеглись спать.

«Мне тоже не мешало бы вздремнуть», – подумала она, поднимаясь и потягиваясь.

… В палатке было темно, хоть глаз выколи. Миральда на ощупь пробралась к расстеленной перине, провела рукой по одеялу – но вместо мягкого ворса ощутила полотно рубахи.

– А, Миральда! – командор сладко зевнул, – хотелось бы знать, где ты была всю ночь? Зачаровывала моих солдат?

– Что ты здесь делаешь? – строго спросила ведьма, – я думала, это моя палатка?

В темноте не было видно его лица, но ведьме показалось, что Геллер улыбается.

– Бесспорно, твоя. Но, видишь ли, мою заняли гости… надеюсь, ты не в обиде, что я вздремнул у тебя?

– Я думала, ты сейчас с ними, – глухо пробормотала Миральда. Близость Геллера сводила с ума; обострившееся обоняние улавливало запах его тела. Ведьма чуть отодвинулась, но тут же горячие пальцы поймали ее запястье.

– Миральда…

– Что?

– Вообще-то, я надеялся, что ты подаришь мне еще один восхитительный поцелуй.

Она закрыла глаза, сосчитала до десяти, чтобы усмирить забурлившую кровь.

– Геллер, это было неправильно, понимаешь? Ведьма не должна…

Не дослушав, он притянул ее к себе и легко коснулся губами лба. Промурлыкал, как довольный котяра:

– Это были восхитительные мгновения. Я еще ни разу не испытывал ничего подобного.

Миральда, не удержавшись, фыркнула.

– Ты что, пытаешься меня убедить в том, что никогда ни с кем не целовался?

И попыталась освободиться, но не тут-то было – рука, обнимавшая ее, обрела твердость железа.

– Нет, конечно же, – тихо сказал Геллер.

– Я ведьма. Ты не боишься? – сделала последнюю попытку Миральда, чувствуя в темноте, как ловкие пальцы командора играючи справились с завязками на сорочке. Теряя последние капли благоразумия, она всем телом прильнула к нему.

– Нет, не боюсь.

* * *

Три волшебных дня промелькнули, слившись в один. Они не клялись друг другу в вечной любви, не давали напыщенных обещаний. Засыпая под утро рядом с Геллером, ведьма старалась не думать о том, что их ждет в недалеком будущем. Он же говорил ей о том, как, покончив с дэйлор, они вдвоем уедут в Алларен, о том, как Миральда навсегда позабудет о тревожных призраках прошлого. Она слушала в пол-уха, погружаясь в сладкую дрему и не смела верить в то, что все это происходило с ней на самом деле. Ведь все было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго… Впрочем, в одном Геллер действительно был прав: страшные призраки и кошмарные сны улетучились, и сестры будто позабыли о ее существовании. Словно наконец обрели покой.

На четвертый день, выбравшись поутру из палатки и с неохотой раздергивая занавес мыслей о следующей ночи, Миральда с удивлением уставилась на непонятное сооружение, возведенное прямехонько перед шатром командора. Под ребрами тупая боль стянулась в кокон – знакомое ощущение чего-то плохого… И дело было даже не в том, что Миральда никогда не видела ничего подобного. Просто… От странного механизма буквально несло недоброй силой – и опасностью.

Столбняк продлился считанные мгновения. Затем ведьма вскочила на ноги и, пользуясь тем, что рядом с сооружнием никого не было, подошла поближе.

Она и в самом деле никогда не видела ничего подобного. Ведьмы черпают силу в незамысловатых компонентах, располагая их, как подобает, а потому еще с давних времен не считалось смешным или странным, когда ведьма обвешивала себя мешочками со снадобьями, птичьими перышками, кусочками самоцветов и прочей дребеденью, становясь похожей на витрину преуспевающего торговца. Наоборот, такая ведьма внушала уважение и страх, ибо могла сотворить множество самых разнообразных заклятий.

Здесь же, на поляне, стояло нечто, созданное специально для получения Силы, Черной, вредоносной Силы, направленной на… Миральда зажмурилась. Открыла свое восприятие – и через мгновение поняла. Сила, порождаемая взаимодействием полей сооружения, была направлена на уничтожение существ нелюдской природы!

Едва веря своим ощущениям, Миральда стояла и смотрела на созданную чародеями смерть. В центре был установлен гигантский котел, окруженный тонкими железными спицами, соединенными меж собой коленцами и напоминающими лапки паука. Над котлом раскрывала зев воронка, переходящая в змеевик, который, в свою очередь, проходил над подготовленными кострищами и обрывался в аккурат над медной жаровней. Земля вокруг нее была исчерчена концентрическими кругами, по четырем сторонам света обложенными белыми косточками. Приглядевшись внимательнее, Миральда поняла, что косточки эти – ни что иное, как фаланги человеческих пальцев. Тошнота резко подкатила к горлу, и ведьма поспешно отвернулась.

Что же делать? Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, для кого предназначена вся эта смертоносная сила. И неужели… неужели они делают это с ведома командора?!!

Нет, нет… Такого просто не могло случиться… Геллер никогда бы не позволил получить победу такой ценой… Или позволил бы?..

Утихомирив кое-как мятущиеся обрывки мыслей, Миральда кинулась к шатру командора. Часовой было возмутился, но она так глянула на него, что солдат съежился. Знал, что опасно связываться с ведьмой.

Командор, склонившись над столом, разбирал письма. Увидев Миральду, он приветливо кивнул ей, но, сообразив, что ведьма не в духе, удивленно приподнял брови.

От волнения она задыхалась.

– Геллер… Зачем маги построили это?

Он вздохнул, и Миральде показалось, что с видимым облегчением.

– А, моя красавица, ты за этим пришла? Они сказали, что эта штука позволит войскам беспрепятственно войти в Дэйлорон и добраться до столицы, или что там у них…

Она не поверила собственным ушам.

– И ты так спокойно говоришь об этом, Геллер? А, да! Скорее всего, они не сказали тебе, каким образом обезопасят императорскую армию?

Командор пожал плечами – широкими, крепкими, которые было так приятно обнимать…

– Мне и не нужно это знать, дорогая. Скорее всего, они объяснили императору. Да что это с тобой? Ты сама не своя!

Миральду буквально затрясло. Подскочив к Геллеру, она прошипела, как разъяренная кошка:

– Они собираются убить всех дэйлор!!! Этого они тебе не сказали?!!

Она смотрела в чистые, светлые глаза Геллера, напоминающие замершее в смертоносном полете лезвие меча и ждала… Наверное того, что он вздрогнет, возмутится, позовет людей и прикажет им разрушить постройку магов, но… Командор только развел руками.

– А если это единственный путь для империи – получить эти земли? Так решил Император, и я не могу не принять его решения.

– Геллер… – шепот, выползающий из покалеченного горла, был похож на сухое шуршание змеи по песку, – Геллер… Неужели ты позволишь им сделать это? Я прошу тебя… умоляю… прекратите! Вы собираетесь погубить целый народ, разумный народ, так похожий на нас ради блестящих камней и золота!

– Послушай, Миральда, – он положил ей руку на плечо, – все, что я делаю – я делаю во славу Империи.

Рука была тяжелой; приятное тепло начало расползаться по коже. И как же трудно… Стиснув зубы, ведьма сбросила его руку.

– Значит, ты не сделаешь ничего, чтобы остановить их?

– Это приказ Императора, – Геллер покачал головой, – не мне судить…

Горло предательски сжалось. Да, им было слишком хорошо вдвоем, чтобы это длилось вечно… Заморгав, чтобы осушить внезапно набежавшие слезы, Миральда сделала еще одну попытку.

– Ты обещал мне, – прошептала она, – ты же обещал, что приложишь все усилия, чтобы никто из мирных не пострадал! И я только ради этого я согласилась отправиться в Алларен, к императорскому двору… Разве я совсем ничего не значу для тебя?

Удар достиг цели. Командор опустил глаза и принялся перебирать карты, разбросанные по столу.

– Это приказ Императора, – пробормотал он, – ни в чем не препятствовать магам и присоединить Дэйлорон к землям Империи. Я ничего не могу сделать, Миральда, даже если бы и хотел. А я… я хочу, потому что ты и в самом деле многое значишь для меня. Но не могу, понимаешь?!!

Не говоря больше ни слова, ведьма вышла из шатра. Хорошо еще, что он не пытался ее удержать, иначе ей было бы совсем тяжело. Геллер не был виноват в происходящем… Вернее, вся его вина заключалась в том, что он не смеет ослушаться императора… Император, только Император был господином для него, и только воля владыки была священна. Тень императора… Миральда хмыкнула. Но почему же ей так больно?

Непрошенные слезы все-таки набежали на глаза, смазывая деревья в размытые желто-зеленые пятна, мешая их, как на палитре художника, с сизой дымкой пасмурного неба.

Она снова подошла к застывшей в ожидании смерти. Если Геллер отказался предотвратить гибель народа, то это сделает она, простая ведьма. Но вот как?..

И в этот миг откуда-то из глубин сознания на поверхность вынырнула мысль.

Миральда быстро вытерла глаза и огляделась. А что, если разузнать, как действует эта штука – и поломать ее? Естественно, маги смогут отстроить ее заново, но это даст несколько дней передышки, и за это время она придумает что-нибудь еще…

И на сей раз господин Случай проявил свою благосклонность.

– Любуешься?

Черноволосый маг, старший из всей прибывшей троицы, подошел неслышно и остановился в двух шагах. Миральда заметила, что он тоже смотрит на свое творение.

– Я давно хотел с тобой поговорить, – сказал он, и взгляд его ленивым слизнем переполз на Миральду, – да ты все занята была.

Ведьма усмехнулась. Да, все эти дни она была очень занята…

Маг щелчком взбил кружево на манжетах, провел пальцами по блестящим волосам.

– Дело вот в чем, Миральда – так ведь тебя зовут? Я вижу в тебе нешуточный Дар. Конечно, бывало и получше, но среди магов ты далеко не последняя. Таким, как ты, не место в лесной глуши. Я могу предложить тебе переехать в Закрытый город, в Алларен.

– К императорскому двору, что ль? – осторожно спросила она.

Маг усмехнулся.

– Не-ет. Маги закрытого города не служат Империи, знаешь ли. Мы занимаемся своими ислледованиями, и, как видишь, не чураемся приглашать одаренных ведьм и охотников, ежели встречаем таковых. Тебе ведь интересны различные проявления Силы, а? В Закрытом городе у тебя будут превосходные компоненты – и великолепные возможности ставить опыты…

– Магия ради магии, – невольно пробормотала Миральда, – но ведь магия должна быть… ради чего-то? Вот, к примеру, я помогаю людям…

И тут же запнулась.

«Помогаю людям… Могу ли я вообще об этом заикаться?»

Маг насмешливо смотрел на нее.

– О, да, ты очень помогла людям, когда спалила дотла деревню. Мы отследили всплеск Силы, и, хочу заметить, это было недурственно.

Ведьма вспыхнула. Так они знали о ней!

– Если маги не служат Империи, то почему же вы помогаете захватить Дэйлорон? – немного невпопад спросила она.

Чародей пожал плечами.

– Император заключил с нами контракт, если ты, конечно, понимаешь, что это означает. Он пообещал нам кое-что взамен… А мы подрядились разрешить ту неприятную ситуацию, в которой оказался молодой владыка.

На языке у Миральды вертелся вопрос – а что же такого пообещал император магам в обмен на помощь? Но вместо этого она кивнула в сторону магического сооружения и наивно поинтересовалась, что это за штука и как она работает.

– Мое детище, – гордо заметил маг, – я работал над этим три года, прежде чем нашел нужные соотношения…

Его взгляд уже не напоминал ленивого слизняка. В карих глазах заблестел фанатичный огонек, и Миральда поймала себя на том, что, невзирая ни на что, маг начинал ей нравиться. Сила и воля переплелись в нем, нежданно-негаданно породив неугасимую жажду нового познания.

Странным казалось только то, что человек этот провел три года, создавая заклятья, несущие Смерть.

– На самом деле возможности весьма и весьма ограничены, – говорил тем временем чародей, – благодаря этому концентратору – да, я назвал его так, – мы не сможем извести всех дэйлор в этом мире. Я смогу воздействовать только на определенные земли, да и то умрут они не сразу. Это что-то вроде болезни, неизлечимой и смертельной, но на большие территории, понимаешь?

– Какая жалость, – качнула головой Миральда, ловя каждое слово, – но и без того проделана грандиозная работа!

– Ничего, я его усовершенствую, – пробормотал он польщено, – жаль, что сейчас времени маловато… Я все необходимое с собой привез.

– Когда ты его усовершенствуешь, боюсь, истреблять будет просто некого, – пробурчала Миральда.

Маг расхохотался.

– Не останется нелюди, займемся землями за Кайэрскими топями! А я гляжу, ты остра на язык, ведьма. Поехали в Закрытый город, представлю тебя Магистру, а?

– Я подумаю, – пробормотала Миральда, – скажи-ка, какое место самое уязвимое в этом… мм… концентраторе?

– А вот это – моя тайна! – чародей лукаво подмигнул, – сегодня вечером ты понаблюдаешь действие моего детища, и поймешь, как серьезно мы занимаемся магией!

– Поглядим, поглядим, – промурлыкала ведьма, – что ж, спасибо за интересную беседу…

– Витальдус.

– У меня еще много дел.

– Разумеется, – он пожал плечами, внимательно поглядел на нее и вдруг нахмурился, – надеюсь, ты не хочешь повредить концентратор, чтобы спасти презренную и бесполезную нелюдь? Я-то запасся материалами и для второго такого же, твое вмешательство никого не спасет. А вот тебя убью, ежели что… И желание Магистра видеть тебя в стенах нашей цитадели не помеха.

Миральда надменно вздернула подбородок.

– Ты мне угрожаешь, Витальдус? Не советую. Может быть, я простая ведьма, но тебя и твою братию не боюсь. Займись своими делами, маг, и не лезь в мои.

Чародей и бровью не повел. Сложил руки на груди и, ухмыльнувшись, прошелестел:

– Думаю, мы друг друга вполне поняли, Миральда.

– Безусловно, Витальдус. Я запомню твои слова.

* * *

Ближе к вечеру Геллер почувствовал себя совершенно несчастным. И дело было даже не в том, что маги Закрытого города подготовили мучительную гибель многим дэйлор, чтобы расчистить путь армии к столице; на дэйлор ему было в высшей степени наплевать. Дело было в том, что он не мог выполнить обещание, данное Миральде, когда они сидели на стволе поваленного бурей дерева, на краю мелколесья, и смотрели на закат. Перед ним на одной чаше весов была ведьма, на другой – верность Императору. И, к своему великому замешательству, Геллер до сих пор не мог решить, какая чаша должна перевесить. Вернее, он четко осознавал, что сила на стороне Императора, и что он, командор, никогда не ослушается приказа своего владыки. И в то же время нельзя было не признать, что происходило не совсем то, что должно быть на честной войне, когда просто и незамысловато сшибаются две армии и рубятся, пока одна не одержит верх. То, что собирались сделать маги, откровенно говоря, попахивало весьма и весьма дурственно. И Геллеру все это не нравилось.

Ко всему прочему, Миральда, воспользовавшись тем, что сам он был весь день занят, бродила по всему лагерю как неприкаянная, пугая солдат своей призрачной бледностью и совершенно отсутствующим взглядом. В какой-то миг Геллеру показалось, что ведьма что-то замышляет, но когда он прямо спросил ее об этом, она только рассмеялась и сказала, что просто-напросто собирает нужные травки на охранный амулет одному старому солдату. Тогда Геллер подумал, что неплохо запереть ее подальше от беды, но тут его заняли капитаны, и ведьма снова осталась предоставленной самой себе.

Командор недовольно поморщился. Все-таки что-то она задумала, Миральда – но что? Не вышло бы чего плохого…

– Что задумались, командор? – Витальдус развязно хлопнул его по плечу, поставил бокал с вином прямо на стол с разложенными картами.

Геллер раздраженно посмотрел на него.

– Да вот, уважаемый, все думаю – что такого предложил наш владыка Закрытому городу? Дорого ли заплатил за услуги?

Конечно же, он размышлял о другом – но этим вопросом тоже успел задаться не раз. Отчего же не спросить напрямую?

Маг усмехнулся, посмотрел на Геллера чуть снисходительно.

– Вам, командор, это знать вовсе не обязательно… Но я, пожалуй, намекну – Магистру интересно все, что связано с их магией. А кроме того…

Он не договорил. В шатер ворвалась оглушающая мешанина звуков: бешеный стук копыт, дикое ржание, людские крики… Схватившись за меч, и гадая, что такого могло произойти в лагере, Геллер рванулся к выходу; маг – следом.

Прямехонько на шатер командора несся добрый десяток лошадей, расшвыривая всех, кто пытался хоть как-то их остановить. Достигнув магического сооружения, кони с сочным хрустом раздавили змеевик, расшвыряли металлические спицы… еще миг – и они снесут шатер и растопчут всех, кто в нем находится.

Не заботясь более о маге (пусть чародей сам подумает о собственном здоровье!), Геллер с усилием бросил свое тело в сторону, как можно дальше от шатра. Упав на одно колено, поднялся и, чувствуя, как почти рвутся от напряжения сухожилия, в два прыжка оказался рядом с деревом.

В этот миг что-то проорал маг; в воздухе блеснуло, громыхнуло и потянуло серой. Перед шатром, откуда ни возьмись, выросла стена из клубящегося дыма.

Не слишком надежное прикрытие от взбесившихся лошадей. Неужели это – все, на что способен маг из Закрытого города?

Но уже в следующее мгновение Геллер оценил мастерство Витальдуса: налетев на призрачную, невесомую завесу, кони валились с ног, в пыль, как будто кто-то умелым ударом подсек им сухожилия.

Маг уверенным движением мясника, засучивающего рукава, выпростал белые запястья из-под бархата камзола, вскинул руки вверх, словно пытаясь проткнуть пальцами небесный купол.

– Akt’d enn t’ar!

И следующим движением его скрюченные пальцы пронзили воздух в направлении шевелящейся груды конских тел.

Геллер едва верил собственным глазам: с абсолютно чистого неба, где с самого утра не было ни облачка, ударила молния. Поплыл густой, тошнотворный запах горящей плоти; еще миг – и там, где в судорогах бились связанные магией лошади, осыпалась на землю зола.

А Витальдус, не медля, кинулся к жалким останкам своего сооружения. Упав на колени, он принялся судорожно разгребать руками то, что осталось от взбесившихся коней, ругаясь при этом на чем свет стоит. Затем, выдернув нечто маленькое, неприметное, издал торжествующий вопль.

Геллер уже шел к нему. Хоть и неприятным казался чародей, все ж таки – три дня работал, не покладая рук… Маг, растрепанный, перемазанный золой, и с лицом белым, как мел, сунул ему под нос свою находку.

– Где она?!! Где эта тварь?..

Геллер в недоумении смотрел на то, что держал, брезгливо, двумя пальцами, Витальдус. Это было совершенно безобидное на вид колечко, сплетенное из конского волоса, с несколькими завязанными узелками, и крест-накрест перевязанное травяными стеблями.

– Где ведьма?!! – совершенно не владея собой, взвизгнул маг.

Швырнув вещицу на землю, он принялся в исступлении топтать ее, не переставая поминать всю родню упомянутой особы.

– Я поищу ее, – пробормотал Геллер.

На душе стало совсем мерзко. Судя по происшедшему, Миральда решила бороться своими способами. И зачем, спрашивается? Теперь ему придется приложить немало усилий, чтобы уладить скандал…

Он осторожно заглянул в ее палатку и отчего-то почти не удивился, никого там не застав.

– Лошадей, – прохрипел над ухом маг, – я найду ее и убью, эту ненормальную стерву. И ты, командор, не будешь мне мешать. Ибо таков приказ Императора!

* * *

Миральда спешила. Ей удалось выиграть совсем немного времени, не больше трех дней – и за эти считанные дни она должна была добраться в волшебное королевство дэйлор и убедить… кого-нибудь, хотя бы и самого короля в том, что и без того немногочисленному народу следует покинуть земли до того, как болезнь найдет их.

Она слабо представляла себе, куда могут двинуться дэйлор, но не переставала твердить самой себе, что им нужно скрыться на время, пока не успокоится ненасытный Император, пока не отправятся восвояси маги… Уж лучше потерять на время свои дома и города, чем жизни…

«Конечно, они могут возразить», – думала ведьма, – «кто-нибудь скажет, что они готовы погибнуть в бою и не уйдут со своей земли. Но какой же, во имя Небес, это бой?!!»

Миральда быстро шла по мелколесью. Лошадь, позаимствованная на время, уже была на пути в лагерь – незамысловатая попытка немного запутать следы, на тот случай если Геллер вышлет погоню. Сама же Миральда была налегке, не взяла с собой ровным счетом ничего, за исключением маленького заплечного мешка и фляги с водой. И это позволяло надеяться, что она будет и дальше продвигаться достаточно быстро.

Вечерело. Со стороны Дэйлорона тянуло промозглой сыростью; задумчиво шелестели деревья, презрительно рассматривая семенящую человеческую фигурку, такую маленькую и жалкую. Миральда остановилась, чтобы перевести дыхание, отстегнула от пояса фляжку с водой. Теплая, отдающая железом вода слабо утоляла жажду, но все же это было лучше, чем ничего.

Ведьма улыбнулась при мысли о том, какой, вероятно, переполох поднялся в лагере при виде табуна, несущегося прямиком на шатер командора. Впрочем, Геллеру ничто не угрожало – знак был оставлен как раз за смертоносным детищем Витальдуса; кони бы просто остановились в каких-нибудь пяти шагах от шатра. Теперь маги долго будут восстанавливать свой концентратор, а она тем временем постарается убедить дэйлор покинуть на время Дэйлорон.

Она шла и шла вперед, и не взирая ни на что, на душе было хорошо и спокойно.

«Это потому что я сделала все правильно», – сказала она себе, – «жаль, что с Геллером не попрощалась… Но, может быть, еще доведется нам встретиться… Кто знает?»

Миральда глубоко вздохнула. Да, никому не ведомы пути Судьбы… Возможно, и повстречает она еще красавца командора; ведь решила же после Дэйлорона отправиться на Юг, туда, где большие города. Уж там-то найдется и ей работа, кого полечить, кого приворожить, а кого и вокруг пальца обвести – люди так падки на чудеса! Жаль вот только, что не будет с ней сестер. Впрочем, когда-нибудь они снова встретятся, и пусть это случится не скоро – она будет терпеливо ждать своего часа.

Она шла. Все дальше и дальше углубляясь в мелколесье; ей казалось, что она одолела большую часть пути, и что еще немного – и поднимутся среди обычных деревьев гигантские ели, мрачные стражи границ Дэйлорона, о которых рассказывал Шениор. Но, конечно же, земли дэйлор были еще неблизко.

…Где-то неподалеку раздалось лошадиное ржание. Миральда остановилась, прислушалась – и в самом деле, кто-то пробирался по мелколесью на лошадях. Может быть, путники, а может быть… Ведьма ускорила шаг; лес, как назло, поредел, и, если не миновать проплешину, спрятаться будет негде. Она быстро ощупала свои немногочисленные компоненты, которые успела собрать в лагере – немного птичьих перьев, конский волос, несколько лягушачьих лапок… С таким арсеналом не развернешься, разве что глаза запорошить чем, да припугнуть хорошенько. В который раз Миральда пожалела, что, бросившись с головой в омут страсти и забыв обо всем на свете, не разжилась несколькими кусочками ведьминого камня – вот где настоящая Сила!

Но – что жалеть о том, чего нет? Конское ржание, хруст веток под копытами приближались, и единственное, что ей пришло в голову, так это спрятаться в развилке старого дерева.

Она замерла, прижавшись к теплой коре и, затаив дыхание, стала ждать.

Показался Витальдус на вороном тонконогом коне. Одного взгляда на сосредоточенное лицо мага оказалось достаточно, чтобы оценить всю серьезность его намерений. А следом… Руки задрожали – ох, как нехорошо! Особенно в преддверии знатной драки. Следом, раздернув жидкую завесу золотистой листвы, выехал командор Геллер. Они остановились на опушке; маг повертел головой – и как-то очень быстро его взгляд впился в раздвоенный ствол. Конь под чародеем нетерпеливо заплясал, будто предвкушая хорошую драку. Но Витальдус не торопился плести атакующее заклятье. Ему очень хотелось хотя бы на миг – но насладиться собственным превосходством.

– Что, доигралась? Я говорил, что убью, если будешь под ногами путаться? – рявкнул чародей, натягивая поводья и заставляя своего коня стоять смирно, – Магистр тебе, дура, великую честь оказал, позвал в Закрытый город. Да еще после того, как твоя припадочная мамаша чуть его не угробила! Тьфу! Что мать, что дочка…

Миральде стало обидно – до неприятной горечи, сжимающей горло. И вовсе не потому, что маг обозвал ее дурой. Все было гораздо хуже: расфуфыренный индюк из Алларена покусился на один из немногих уголков в душе ведьмы, который не запятнали ни горести, ни бурые пятна пролитой людской крови. Этим пятнышком света была память о матери, ведьме, отдавшей свою жизнь за обитателей маленькой деревни.

– Моя мама не была припадочной, – обиженно пробормотала Миральда. В груди поднималась, клокоча, злость; ведьме вдруг захотелось как следует поджарить мага, так, чтобы вопил и бился в агонии, долго-долго, и чтобы кожа слезла пузырями, обнажая мясо… Она встряхнула головой, усилием воли отгоняя навязчивое видение и пытаясь привести в порядок мысли. Предстоял серьезный бой, и будет лучше, если она подумает о защите.

А Геллер спокойно наблюдал за происходящим, не предпринимая ровным счетом ничего.

«Я, видно, ошиблась в нем», – мрачно подумала ведьма, – «что ж, поделом. И мне, и им. Мы еще поглядим, кто кого».

И Миральда, порывшись в мешочке на поясе, извлекла связанные в пучок воробьиные перья и несколько волосков из конской гривы. Из этих компонентов можно было соорудить классическую Ловчую Сеть, в которой бы непременно застряло заклинание Витальдуса. Который, покончив с вступительным словом, перешел к делу.

Ведьма ощутила, как вокруг Витальдуса зарождается мощное поле Силы, смертоносное, испепеляющее.

Эх, где ее милые кусочки обсидиана?

Поле скрутилось в тугой огненный кокон – такой разворачивается настоящим огненным вихрем, остановить его трудно, но… Попробовать все-таки придется.

Иначе – кто спасет дэйлор, повинных только в том, что на их земле мир родит золото и камни?

Она зажмурилась. Лучше не смотреть, а просто ощущать. Тогда легче сконцентрироваться, а ей сейчас придется ох как нелегко…

Огненный кокон окончательно вызрел в пальцах мага, готовый сорваться, расцвести пламенным цветком, горячим языком лизнуть затаившуюся ведьму… И вдруг… Осыпался бесполезными искрами на жухлую траву.

Миральда открыла глаза. Бесчувственный, но живой Витальдус навалился на конскую шею, а Геллер неспешно прятал меч. Мгновенный бросок малой порции Силы – и ведьма поняла, что на затылке чародея вспухает самая обычная шишка. Геллер всего-навсего оглушил его, ударив плашмя мечом.

Значит, все-таки не ошиблась…

Она торопливо выбралась из развилки и в нерешительности остановилась под деревом.

– Иди, иди! – командор махнул ей рукой, – что бы ты ни делала, я не буду тебе мешать! Только… Возвращайся! Мое предложение все еще в силе!

Миральда откашлялась. Как бы ей хотелось, чтобы голос ее звучал звонко!

– Что ты ему скажешь? – сипло прокаркала она.

– Я что-нибудь придумаю, – Геллер пожал плечами и улыбнулся, – он мне ничего не сделает. Я же тень Императора, не забывай.

И, подхватив поводья вороного коня, он развернулся и медленно поехал прочь, то и дело поправляя в седле сползающего набок Витальдуса.

А Миральда поспешила дальше. Ведь у нее оставалось не так уж много времени.

* * *

– Так вот оно в чем дело, – тонкие белые пальцы Старшего перебирали пергамент, на котором Селлинор д’Кташин записал свое последнее признание, – я был просто слепым… Как думаешь, можем ли мы винить его, Шениор?

Они сидели на балконе д’Элома’н’Аинь. Две луны, Большая и Малая, отражались, как два глаза, в застывшем зеркале Поющего озера; серебрились лапы гигантских елей. Шениору было видно крыло дворца, и казалось, что сами стены источают мягкое жемчужное сияние.

– Не знаю, – просто сказал он, – я не знаю, как бы поступил я на его месте. Да и что теперь говорить об этом?

Старший качнул головой; его сапфировые глаза неотрывно смотрели на Шениора.

– Ты быстро принимаешь мудрость нашей земли. Жаль, что знамения не сулили тебе ничего хорошего… с самого начала.

Шениор передернул плечами. И ведь вовсе необязательно было старому вампиру напоминать об этом именно сейчас, когда он почти убедил себя в том, что все как-нибудь обойдется. И, чтобы перевести разговор в другое русло, завел речь об успешном походе Миртс.

– Лунный Цветок видела в людском лагере магов. Как думаешь, Учитель, чем это может угрожать Дэйлорону? И не можем ли мы нанести превентивный удар?

Старший, прищурившись, глядел на застывшее отражение двух лун.

– Император любит прятать парочку козырей в рукаве, в этом мы уже убедились. Три мага – сила небольшая, но слышал я, что людские чародеи рождаются все более могущественными. В то время как уже очень давно не рождались среди дэйлор маги, способные устроить вторую Огневую пустошь.

Он замолчал, все также глядя на озеро. Там, в аккурат между отражениями лун, вода всколыхнулась, и на поверхность всплыл бутон – огромный, размером с голову тритона. В воздухе поплыл тонкий, едва ощутимый аромат.

– Значит, ты не можешь сказать, чего можно от них ждать? – уточнил Шениор, – а если я попрошу отправить туда нескольких воинов, чтобы разделаться с магами?

Бутон лопнул – и на темную воду упали первые серебристые блики.

– Одна ведьма лихо управилась с моими куницами, – ответил Старший, – на что способны три чародея? К тому же, убей мы одних, вслед за ними явятся другие.

– Но что же тогда делать? – Шениор смотрел, как медленно раскрывается Лунный Цветок – целый шар тонких белых лепестков.

– Мы уже предотвратили роковую битву и освободили трон от предателя, – задумчиво прошелестел Старший, – армия не может бесконечно стоять у наших границ, они захлебнутся в собственных отбросах, начнутся болезни, боевой дух будет слабеть с каждым днем; появятся недовольные… Это чудовище пожрет само себя, нужно только время.

– А если они все-таки двинутся вглубь Дэйлорона?

Старший ухмыльнулся.

– Тогда мы встретим их под покровом леса, и людская армия истает, как кусок льда на солнце. Дэйлор нынче немногочисленны, но лес и воля Дэйлорона с нами. Люди в лесу – это жалкое зрелище, а тем более, в лесу Дэйлорона. Нам следует выждать, Шениор… Помни, что нет ничего драгоценнее жизней дэйлор. Их и без того слишком мало.

Он вдруг выпрямился в кресле и строго спросил:

– Что тебе нужно, Каннеус?

Шениор обернулся – и правда, на пороге балкона стоял, застыв в почтительном поклоне, первый министр.

– Мой король. Я только что получил донесение от стражей границ, что со стороны Огневой пустоши на землю Дэйлорона ступил человек. От него, конечно же, следовало избавиться, но я взял на себя смелость отдать приказ схватить его и доставить во дворец, где Ваше Величество могли бы его допросить. Возможно, он может быть полезен.

– Еще ни разу не ступала нога человека по священной земле, – нахмурился Шениор, – не много ли ты на себя берешь?

– Позвольте, Ваше Величество, – вкрадчиво зашелестел Старший, – нет большой беды, если человек увидит красоту д’Элома’н’Аинь перед тем, как умереть.

Дэйлор взглянул на министра – тот ждал, напустив на себя самый равнодушный вид; цепкий взгляд его скользил по Поющему озеру. И было совершенно непонятно, о чем он думает.

– Есть в твоих словах правда, Учитель, – Шениор уважительно склонил голову, – пусть человека поместят в дворцовую темницу, и я лично буду разговаривать с ним.

Каннеус поклонился и, бросив настороженный взгляд на Старшего, ушел прочь, словно утонув во мраке.

– Может, это просто сумасшедший? – пробормотал Шениор, – кому еще могло прийти в голову по собственной воле войти в Дэйлорон?

– Отчего ты полагаешь, что по собственной? Он может быть и просто гонцом, и лазутчиком. Он может быть… кем угодно.

* * *

Мелколесье закончилось.

Миральда стояла, задрав голову, и рассматривала тонущие в сумеречном небе кроны. Похоже было на то, что она наконец добралась до границ Дэйлорона. Еще шаг – и она окажется в таинственной стране, где жил странный народ, так похожий на людей – и в то же время столь отличный от них.

Ведьма стояла, зябко обхватив руками плечи. На первый взгляд, ничто не угрожало ей, но по коже нет-нет, да пробегал неприятный холодок тревоги. Все-таки дэйлор считали людей врагами, чем Мрак не шутит – а вдруг никто не захочет и слушать ее?

Миральда поглядела в сумрачное, темнеющее небо. Ночь вступала в свои права, и следовало бы не торопиться, дождаться утра, когда все в лесу знакомо… Но время истекло: она пробыла в пути почти два дня. Скорее всего, маги уже подготовили новый концентратор и готовятся пустить его в ход… А ведь еще предстоит уговорить короля дэйлор увести, спрятать свой немногочисленный народ… Или хотя бы убедить их предпринять попытку обезопасить себя – все-таки у дэйлор есть свои маги, кто знает, на что они способны?

– Пусть они мне поверят, пожалуйста, – пробормотала ведьма, обращаясь к мутным небесам, – я должна им помочь…

Она внимательно оглядела строй молчаливых гигантов, неодобрительно шелестящих листвой. Желудок противно сжался в комок, и Миральда хмуро призналась себе в том, что ей просто-напросто страшно.

Уж слишком враждебно глядели на нее древние деревья.

И как-то слишком тихо было вокруг, словно лес настороженно ждал, что будет делать человечишко, посмевший ступить на чужую землю.

Миральда мотнула головой. Все это – наваждение. Не более. В конце концов, разве не приходилось ей сталкиваться с вещами куда как более страшными, чем молчаливый лес?

– Вперед, подруга, – сказала она самой себе, чтобы разрушить эту тягостную тишину.

И, с трудом переставляя сбитые ноги, двинулась вперед.

… Она брела по колено в тумане, белом и плотном, как молоко. Одно за другим из сумрака выступали гладкие черные стволы; звуки тонули в мягком, обволакивающем море тишины, и даже шелест листьев утих.

Миральде очень не нравился этот туман – кто знает, что может в нем скрываться? И потому она сжимала в кулаке компоненты к заклинанию молнии на тот случай, если какая-нибудь бойкая зверушка соблазнится ее ногами.

Стемнело, но ненадолго – вскоре выкатились на небосвод большая и малая луны, два небесных ока, и осветили ее путь. Туман под ногами поредел, словно в молоко щедро плеснули водой.

Ведьма остановилась еще раз, чтобы хлебнуть воды и немного перевести дух.

Но, стоило поднести флягу ко рту, что-то ударило в нее, и Миральда глупо уставилась на черное древко стрелы, пробившее жестянку насквозь.

Воистину, она была на территории дэйлор!

Усталость как рукой сняло. Отшвырнув в сторону флягу, Миральда подняла вверх пустые руки.

– Не стреляйте! Я пришла с миром! Мне нужно увидеть вашего короля, как можно скорее!!! Это… дело жизни и смерти.

Тишина. Но больше ни единой стрелы не вылетело из сплетения теней.

– Отведите меня к вашему властелину! – что было мочи завопила Миральда, а получилось хриплое и сиплое карканье.

Она вздрогнула, когда в спину больно кольнул стальной клинок. Теперь… либо ее убьют, либо уважат просьбу. Все зависело от того, насколько она будет убедительной, и насколько хорошо понимают людское наречие встретившие ее дэйлор.

– Не дергайся, – прозвучал за спиной низкий голос с едва заметным певучим говором, – руки за спину, живо!

– Мне нужно увидеть вашего властелина, – торопливо просипела Миральда, – пожалуйста… у меня очень важные сведения, от этого зависит…

– Замолчи. Руки назад!

Невидимый пока дэйлор надавил клинком сильнее, и ведьма ощутила, как по позвоночнику потекла тонкая теплая струйка.

– Вы отведете меня к королю? – прошептала она, заводя руки назад и чувствуя, как запястья стягивает грубая веревка.

– Король сам решит, нужна ты ему или нет.

Миральда кивнула. Конечно, пока все шло не совсем так, как ей того бы хотелось, но все же… Ведьма терпеливо вынесла процедуру обыска и только вздохнула, когда все ее немудреные магические компоненты перекочевали к хмурому воину.

– Времени осталось слишком мало, – она повернула голову и в сумраке увидела молодого дэйлор. Он был высок ростом, одет в удобную куртку из темной ткани и такие же штаны. Две черных недлинных косы лежали на широкой груди; уголья глаз, казалось, вот-вот вспыхнут испепеляющим огнем.

– Об этом будет судить король, – мрачно обронил он и поджал губы, – тебя следовало убить, но мне запретили.

И, вцепившись ведьме в предплечье, он потащил ее вперед.

– Я не враг, – Миральда предприняла еще одну попытку наладить отношения, – пожалуйста, поверьте мне! Это так важно…

Дэйлор молча волок ее куда-то.

– Как тебя зовут? – спросила она, – когда-то я была знакома с одним дэйлор, его звали Шениор… Жаль только, что он погиб…

– Шениор? – в голосе воина появилось удивление, – ты лжешь, женщина. Среди дэйлор нет двух с одинаковыми именами! И ты смеешь утверждать, что Шениор д’Амес мертв?!!

– Мне бы очень хотелось, чтобы он был жив, – озадаченная таким ответом, пробормотала женщина, – куда вы меня ведете?

– Там ты будешь дожидаться решения нашего короля.

Миральда вздохнула. Нет, все окажется куда как сложнее, чем она ожидала… Еще раз поглядев на своего конвоира, она поняла, что пробиться сквозь стену недоверия и враждебности будет сложно. Не взяла ли она на себя невыполнимую задачу?

Неожиданно они остановились перед деревом. Дэйлор потянул за сучок; с мягким шорохом кусок коры отодвинулся в сторону, открывая проход – достаточный, чтобы прошел человек. Внутри ствол оказался полым; Миральда, позабыв о приличиях и приоткрыв рот, взирала на уютную комнату, где стояли стол и широкая лавка.

– Ты ждешь приглашения? Садись, – приказал воин, – я должен посовещаться о том, что с тобой делать дальше.

Внутри все сжалось в тугой ком. Неужели ей придется просидеть здесь неведомо сколько, в то время как смерть может в любой миг обрушиться на этот народ?

– Отведите меня к королю, или кто там ваш повелитель! – Миральда умоляюще посмотрела на дэйлор, – дело жизни и смерти… Вы должны меня выслушать!

Вместо ответа дэйлор толкнул ее на скамью.

– Сиди и жди, женщина. Мне не о чем с тобой разговаривать.

И, окинув ее взглядом, исполненным великолепного презрения, дэйлор вышел. С таким же тихим шорохом дверь стала на место, и Миральда поняла, что просто-напросто замурована в стволе дерева.

Вскочив на ноги, она рванулась к тому месту, где еще совсем недавно был вход, и изо всех сил ударила плечом светлую древесину. Затем еще. И еще.

– Выпустите меня!!! Вы просто слепцы! Мне нужно видеть короля, как можно скорее!

Миральда надеялась, что ей удастся как-нибудь расшатать дверь, выяснить, где припрятаны таинственные рычаги, открывающие и закрывающие ее – но, похоже, древесная дверь, встав на место, срослась с остальной частью ствола. Задыхаясь и ничего не видя сквозь злые слезы, Миральда упала обратно на скамью.

Время тянулось раздражающе медленно, как бывает всегда, когда ждешь чего-то. Ведьма еще раз обошла свое узилище – никаких признаков того, что ствол открывается изнутри. Или здесь замешана магия дэйлор?..

– Был бы здесь Шениор, он бы мне поверил, – пробурчала она себе под нос, устраиваясь на скамье, – бедный мой малыш…

А потом усталость взяла свое, и ведьма сама не заметила, как задремала.

… Она проснулась оттого, что кто-то сердито тряс ее за плечо. В глаза ударил яркий свет, Миральда зажмурилась.

– Вставай, женщина. С тобой будет говорить король.

От радости сердце затрепетало; ведьма неуклюже села, уже не чувствуя затекших рук – и тут же поняла, что находится уже не в чудной комнате, что в стволе дерева. Теперь вокруг были угрюмые, серые стены; кое-где сочилась вода, и, к тому же воняло гнильем. Перед ней стояли два широкоплечих дэйлор с факелами, третий – тот, что будил, скривившись, презрительно смотрел на нее.

– Поднимайся. Никто не смеет сидеть в присутствии короля.

– Может быть, вы мне поможете? – выдохнула Миральда и тут же болезненно ойкнула: две крепких руки резко дернули ее вверх, ставя на ноги.

– Не забудь поклониться Его Величеству, – назидательно сказал дэйлор.

Миральда вдруг поняла, что он – не из простых. Уж больно хороший камзол, больно много перстней на холеных пальцах… И слишком надменное выражение холеного лица. Она быстро прикинула, чего можно ждать от этого высокорожденного, как говорил когда-то Шениор – и пришла к печальному выводу, что такого ничем не разжалобишь, не переубедишь и на свою сторону не склонишь.

– Как скажете, – она постаралась улыбнуться, но получилось из рук вон плохо. Дэйлор презрительно хмыкнул и отвернулся.

В этот миг легко скрипнула отворяемая дверь – и Миральда во все глаза уставилась на вошедшего.

Безусловно, это и был король: его бледное чело венчала тонкая корона, сверкающая в трепещущем свете факелов бриллиантовыми брызгами. В дорогих шелках, поблескивающий драгоценными камнями, черноглазый, как и все дэйлор, он показался Миральде невероятно красивым. Таким красивым, каким только может быть самое совершенное существо на этой земле…

– Кланяйся! – шикнули на нее сзади; она поспешила склонить голову, так и не разглядев толком правителя Дэйлорона.

Король заговорил. На людском наречии, очень чисто, куда как чище, чем тот дэйлор на границе.

– Довольно, лорд Каннеус, – в его голосе Миральда услышала прохладные нотки, – развяжите ее. Зачем ты пришла сюда, Миральда?

Миральда?!!

Ведьма со страхом подняла глаза; ноги подкосились, и она непременно бы упала, не поддержи ее один из воинов.

Да, это был Шениор, ее малыш. Он сильно изменился, возмужал – немудрено, что она, считая его погибшим, не сразу узнала в этом сиятельном правителе. И как безупречно сидела на его челе корона! И каким величием веяло от совершенного лица…

Между тем ее освободили от веревок; ведьма, морщась, потерла черные полосы, оставшиеся на запястьях.

– Шениор, – выдохнула она и протянула ему руку, – я не верю своим глазам… Ты – жив! И ты – король?!!

– Я тоже едва верю своим, – усмехнулся он, и горькой была эта усмешка, – да, я король Дэйлорона, и должен был стать им с самого начала. Зачем ты пришла?

Но руку все-таки пожал; пальцы оказались холодны, как лед. Миральда почувствовала, как в глазах предательски защипало.

– Маги готовят вам погибель, – с трудом ворочая языком, сказала она, – Шениор… Прошу тебя, уведи своих прочь из Дэйлорона, куда-нибудь, хоть в горы… И как можно скорее.

Черные брови короля чуть приподнялись.

– Доказательства? У тебя есть доказательства, Миральда?

Она вздрогнула, словно от пощечины. Мотнула головой.

– Но… Какие доказательства, Шениор? Ты мне не веришь?

– Подумай сама, ведьма, – он без тени улыбки смотрел на нее, – как я могу верить тебе, когда ты убила наших воинов, защищая своего возлюбленного? А что, если это всего лишь уловка, чтобы спокойно провести людские войска в наши земли?

Перед глазами потемнело. Оказывается, он был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило с ней после их последней встречи!

– Да ты что?!! Я бы… я бы никогда… Опомнись! Страшная опасность угрожает вам всем, и я рисковала жизнью, чтобы добраться сюда… И после этого ты мне не веришь?!!

– Мне нужны доказательства, – процедил король Дэйлорона, – я не могу без оснований оставить свою землю. Надеюсь, ты это понимаешь.

Сердце упало. Кто мог подумать, что все сложится именно так? Шениор расплывался перед глазами, и Миральда досадливо отерла слезы.

– Поверь мне, пожалуйста. Когда у меня появятся доказательства, Шениор, будет слишком поздно.

Но он был слишком далек от нее, чтобы понять. Уже не ее малыш, но король дэйлор. Миральда, обессилев, упала на колени; ее душили рыдания. Неужели все, что она проделала, было впустую?!! И ничего не изменится оттого, что она, перешагнув через себя, отказалась от простой, непритязательной любви и ринулась на помощь этому народу?

– Я хочу, чтобы эту женщину перевели в покои для почетных гостей, – тем временем говорил Шениор, – если хотя бы один волос упадет с ее головы…

Всхлипнув, она подняла голову.

– Шениор…

– Мы поговорим чуть позже.

– Но… Позже будет слишком поздно! Послушайся моего совета, иначе вы все, – она обвела взглядом присутствующих, – вы все очень скоро погибнете!

Миральда почувствовала, как дрогнула, прогнулась стена недоверия и отчужденности. Еще немного – и Шениор поверит! И в этот миг из сумрака выступило еще одно действующее лицо.

– Ваше Величество, Вы должны прежде всего слушать свое сердце – и голос Дэйлорона.

Миральда обернулась на голос – и едва сдержала крик ужаса. Вампир стоял в двух шагах от нее, тот самый, что едва не убил ее – и бросил умирать в лесной хижине… И эта тварь спокойно разговаривала с Шениором! Неужели… неужели они всегда были заодно?

Она инстинктивно съежилась под взглядом сапфировых глаз древнего вампира. Внезапно разболелись зажившие раны…

– Ты полагаешь, что слова этой женщины лживы? – холодно осведомился Шениор.

– Я не утверждаю это, – тот пожал плечами, – вы можете потребовать помощи магов, чтобы они проверили ее слова.

– А ты что на это скажешь? – Шениор внимательно поглядел на нее.

– Проверяйте, – выдохнула ведьма, – и чем скорее ты это сделаешь, тем лучше. Потому что ваше время уже заканчивается – а я оказалась бессильна что-либо изменить.

Ей было больно. Все оказалось много, много хуже, чем она могла предположить. Шениор больше не верил ей – но верил твари, едва не убившей ее. И Миральда покорно повисла на поддерживающих ее руках дэйлор.

* * *

…Сидя в плетеном кресле, командор наблюдал за водворением змеевика на должное место. Было жарковато для осени; небо затянуло хмарью, как перед дождем, и, как говаривали в простонародье – парило. Липкий пот выступал каплями на лбу, стекал узким ручейком по позвоночнику.

Два мага, надсадно пыхтя и утирая рукавами потные, покрасневшие от натуги лица, устанавливали змеевик. Витальдус прохаживался вокруг, промокая лицо кружевным платочком и давая указания своим подопечным.

Змеевик – последняя деталь, которую оставалось установить до того, как чудовищный механизм будет способен извергать смерть.

Геллер тоскливо посмотрел в небо: зловредное солнце, даже прячась за тонкой дымкой сереньких облаков, ухитрялось изводить жарой. Затем его взгляд неторопливо проделал путь с неба на землю и наткнулся на прямоугольное углубление. След от маленькой палатки сбежавшей ведьмы, там, где им довелось впервые узнать друг друга…

Командор скрипнул зубами и упрямо тряхнул головой. Ничего не поделаешь, все хорошее когда-нибудь заканчивается. В конце концов, не виноват же он в том, что Миральда оказалась помешанной на жалости к нелюди!

И все-таки ему было досадно. Великолепная, сверкающая, как волшебный дворец, мысль о найме ведьмы на императорскую службу, рассыпалась грудами серого песка. Да еще, к тому же, непонятно, какие мыслишки крутятся в голове у Витальдуса… Как раз под здоровенной шишкой, оставшейся после точного удара по затылку…

Геллер промокнул лоб куском холстины. Уж не сделал ли он роковой ошибки, заступившись за ведьму?

– Я не буду спрашивать вас, командор, зачем вы это сделали, – сказал тогда чародей, – но постараюсь, чтобы император узнал обо всем происшедшем.

Тогда Геллер пожал плечами и спокойно изложил заранее подготовленный ответ, что, мол, он должен был предотвратить гибель ведьмы, потому что действует согласно тайным инструкциям Императора. Витальдус внимательно выслушал, потрогал припухлость на черепе, и не стал спорить. Хотя было видно, что чародей не очень-то поверил истории, шитой белыми нитками.

– По прибытии я доложу Его Величеству обо всем, – сухо заключил он, – сейчас мне недосуг этим заниматься, потому что следует заняться постройкой следующего…

Геллер наморщил лоб, пытаясь припомнить мудреное название этого сооружения, но так и не вспомнил. Словечко было каким-то нечеловеческим, и что означало, тоже было не совсем ясно. Потому и не желало оно держаться в памяти.

Змеевик установили. Посовещавшись, младшие маги удалились в специально разбитый для них шатер, а Витальдус, кривя губы в недоброй улыбке и потирая руки, подошел к Геллеру.

– Ну-с, командор, концентратор готов. Приступим ровно в полдень, чтобы не оттягивать удовольствие. Мы управились довольно быстро, не находите? И это невзирая на все препятствия!

– Чрезвычайно рад таким новостям, Витальдус. Как голова, не беспокоит?

Чародей скривился так, словно съел что-то очень кислое.

– Благодарю за столь трогательную заботу, командор. Я чувствую себя вполне способным заняться нашими лесными друзьями. Побеспокойтесь, чтобы до полудня ни один из ваших бравых солдафонов не подходил к концентратору ближе, чем на десять шагов. Я, видите ли, решил поберечься и наложил дополнительное защитное заклятье… Иными словами, сгорит каждый, кто переступит отмеченную черту.

– Очень предусмотрительно, – Геллер пожал плечами, – я приму меры.

Он внимательно посмотрел на мага – похоже, тот находился в состоянии радостного возбуждения: глаза блестели, на щеках ярко алел румянец; он то и дело потирал руки. Будто не терпелось посмотреть, как работает чудное устройство.

– Значит, договорились? – и Витальдус, коротко кивнув, направился в шатер.

Геллер снова остался один. Подозвал часового, дежурящего у командорского шатра, ткнул пальцем в концентратор.

– Смотри, чтобы никто за ту белую черту не заходил. Отвечаешь головой.

Солдат отсалютовал алебардой и вытянулся почти у самой черты. Подобные указания были для него не в новинку – мало ли что командованию взбредет на ум?

Сам же Геллер поднялся с кресла и обошел диковинное сооружение.

Огромный котел, в котором уже была налита вода вперемешку с какой-то зловонной жидкостью, хитросплетение тонких железных спиц, змеевик, протянутый над подготовленными кострищами и идеально круглая медная жаровня.

«Жаль, что я не смыслю в магии», – подумал командор, – «интересно, как они собираются таким образом покорить Дэйлорон? Ведь на вид – вполне безобидная штука…»

… Витальдус не обманул. Ровно в полдень он с помощниками появился из шатра, таща с собой ворох свитков. Чародеи ловко развели огонь – сперва под котлом, затем и под изгибами змеевика. Витальдус посмотрел в пасмурное небо, бросил насмешливый взгляд на Геллера.

– Ну что, командор, не мешало бы и дождику пролиться?

Он не ответил, и это только раззадорило мага.

– Командор, разве вы не напутствуете нас в этом тяжелом ремесле? Как там принято – во славу Империи?

– Во славу Империи, – эхом откликнулся Геллер, – во славу. Приступайте, Витальдус. Ибо все, что мы здесь делаем – мы делаем для Империи.

– Да восславится империя и владыка ее, – провозгласил маг, и в голосе его Геллер услышал нескрываемую насмешку. Кровь ударила в голову – да как смеет этот червь насмехаться над самим… Пальцы уже тянулись к рукояти меча, но Геллер вдруг одернул себя.

Маг обязательно понесет наказание, но – не сейчас.

Два помощника Витальдуса стали на белой линии, очерченной вокруг устройства, Витальдус занял место у жаровни. Если бы кто-нибудь начертил на земле правильный треугольник, чародеи как раз бы стояли в его вершинах. Затем маг развернул первый свиток и начал монотонно читать заклинание.

Небо темнело. Светло-серая дымка наливалась чернотой, но Геллер отметил, что тучи, повинуясь воле чародея, текут в сторону Дэйлорона.

Витальдус отер пот и развернул второй свиток. Трещали костры, булькало вонючее варево в котле, выпариваясь, оседая на прозрачных стенках змеевика. Несколько капель уже упало в жаровню – и Геллер едва поверил своим глазам: новенькая медь начала стремительно чернеть, словно покрываясь копотью.

Два мага начали вторить Витальдусу; завыл голодным зверем ветер. Завыл – и унесся прочь, прочесав изрядно поредевшие кроны деревьев.

Витальдус раскинул руки крестом, поднял лицо к небу. Свитки валялись рядом, на земле, но, похоже, он уже прекрасно обходился и без них.

Черные капли, на мгновение повисая на краю трубки, падали в жаровню; там уже натекла небольшая лужица. Кипело, пузырилось варево.

Геллер огляделся по сторонам – отовсюду на действия магов с благоговейном ужасе взирали солдаты, боясь лишний раз вздохнуть. Он успел подумать, что так они не смотрели даже на Императора.

И в этот миг Витальдус завопил что-то не своим голосом. Среди черных туч над Дэйлороном сверкнула молния; грянул гром. Маг вскинул руки вверх; его одежды развивались, как будто он стоял в самом сердце бури – и это при полном безветрии!

– Fao’sa kress il kerrtr!

Два чародея вторили ему эхом.

И ничего не происходило – разве что только росла лужица черной жижи в жаровне…

«Тоже мне, маги», – подумал командор и презрительно сплюнул в пыль, – «ничего толком сделать не могут…»

Витальдус растянулся на земле, головой к своему творению.

– err ta’hi der gl’arss!

Геллер бросил взгляд на небо – и явственно ощутил, как зашевелились волосы на затылке. От свинцовых, набрякших дождем туч над страной дэйлор, по небу тянулся тонкий черный хобот. Тянулся как раз туда, где творили волшбу маги, и где стоял концентратор! Приближаясь, он все более утончался – и потом опустился вертикально вниз, тонкий, как веревка. Витальдус лежал, распростершись на земле и, похоже, ничего вокруг себя не видел и не слышал; два его помощника пребывали в похожем состоянии, с той лишь разницей, что стояли на ногах.

Черная кишка опустилась в жаровню; раздалось отвратительное причмокивание – нечто, порожденное магией, пило приготовленное зелье. Над лагерем повисла мертвая тишина – и было слышно только эти сосущие звуки, от которых почему-то мурашки шли по коже, да клокотание зелья в котле.

Сколько это продлилось, Геллер не знал. Так и простоял все время с приоткрытым ртом, глядя, как тучи над Дэйлороном всасывают подготовленную пищу. Затем, словно насытившись, хобот резко взмыл вверх, быстро сокращаясь, уменьшаясь в размерах. Считанные мгновения – и он втянулся в тучи, готовые разразиться дождем.

Снова блеснула молния, ей вторил гром.

И на Дэйлорон полились хлесткие струи отравленного дождя.

… Витальдус, хрипло дыша, медленно приподнялся на руках. Сквозь спутанные, растрепанные волосы глянул на Геллера, и командор вздрогнул: из глаз мага сочилась черная жижа, такая же, что была в жаровне.

– Во славу империи, командор, – донесся язвительный шепот.

И чародей, потеряв сознание, рухнул лицом вниз, рядом со своим творением.

* * *

Стихия бушевала за окнами дворца. Одна за другой, ветвистые молнии раскалывали темное, вспухшее тучами небо; гремел гром – и этот страшный, утробный грохот отзывался болезненной дрожью в белоснежных стенах д’Элома’н’Аинь.

Сидя в кабинете, Шениор перечитывал отчет магов, которых отрядил на проверку сведений Миральды, и с каждой уходящей минутой силилось и росло ощущение того, что он стоит на самом краю пропасти и остался маленький шажок, чтобы навсегда кануть в небытие.

Она не лгала. Каждое ее слово было правдой.

А разве сам ты не знал об этом с самого начала? Теперь признайся самому себе, что заставило тебя оттолкнуть ее, оглушить неверием?

Шениор слепо уставился на стекло, по которому обильно стекали струи воды. Конечно же, он был потрясен, увидев в темнице Миральду…

Ну-ну, а теперь вспомни, о чем ты подумал, глядя на нее?

Да. Он подумал о том, что она связала свою судьбу с другим, с человеком – а потому стала такой же, как все они. Он подумал о том, что она предала единственную тихую ночь, когда их мысли почти соприкасались, и когда покой обнимал их своими невесомыми крыльями; вспомнил об убитых ею воинах-куницах. Мелькнула подленькая мыслишка о возможности военной уловки, о том, что командор, узнав о ее мимолетном знакомстве с дэйлор, решил этим воспользоваться – а она, будучи всего лишь женщиной, согласилась.

Но уже несколько часов спустя Шениор осознал всю глупость собственных домыслов.

Ну, признайся хотя бы самому себе, что вел себя так только потому, что она принадлежала другому мужчине. Хотя ведь прекрасно знал о том, что вы слишком разные, чтобы быть вместе. Ты, не спросив Миральду, считал ее своей – а потому так разозлился, когда понял, что она – всего лишь свободна и не принадлежит никому, кроме самой себя.

Оставалось только упасть перед ней на колени – и умолять о прощении. Шениор швырнул на стол отчет магов и опрометью бросился вон из кабинета. В конце концов, еще не произошло ничего страшного; как только закончится эта гроза, он начнет выводить дэйлор в предгорье. Это будет нелегко, придется задействовать все доступные порталы и всех чародеев, но если они уцелеют – в этом спасение Дэйлорона. Пусть себе тянет император алчные руки к сокровищам, они переждут черные дни – и обязательно вернутся!

Кивками отвечая на поклоны прислуги, Шениор несся по коридору к апартаментам, куда поселили ведьму. Прыгая через две ступеньки, он взлетел по лестнице, свернул в галерею Предков, увешанную портретами королей и королев и, наконец, остановился перед резной дверью, возле которой дежурили два дэйлор.

– Ну, как она там? – быстро спросил Шениор.

Стражи дружно поклонились.

– Все очень тихо, Ваше Величество.

– Хорошо. Продолжайте нести караул.

И, не медля, он распахнул створки.

Просторная комната для гостей была обставлена со всей подобающей роскошью: прекрасная резная мебель, пушистые ковры, тускло мерцающие золотом драпировки на стенах, пуфики и подушечки. Среди всего этого великолепия Шениор даже не сразу разглядел Миральду – ведьма сидела в уголке дивана, подогнув под себя ноги, и, как зачарованная, смотрела в окно. Шениор приказал доставить ей горячей воды и ароматных масел, чтобы она отдохнула после долгого перехода; одежду он сам выбирал из королевских сундуков. И теперь на диване сидела не грязная оборванка, а настоящая принцесса. Скорбящая принцесса.

Она оторвала взгляд от окна и перевела его на Шениора; в комнате повисло тягостное молчание. Ведьма молча разглядывала его, словно видела впервые – а потом по бледным щекам покатились слезы.

Сердце больно защемило. Как же он мог так обидеть эту благородную в душе женщину? Шениор быстро пересек комнату и молча опустился на колени.

– Миральда. Похоже, я вел себя хуже, чем кочевник. Я оскорбил самую чистую, самую честную женщину. Могу и я надеяться на прощение?

Не в силах более выдерживать укор в теплых зеленых глазах, он опустил голову. И в следующий миг почувствовал, как ее мягкие руки обнимают его за плечи.

– Мой бедный, потерянный малыш… – ее била крупная дрожь, – единственное… о чем я действительно сожалею, так это о том, что я не смогла убедить тебя сразу. Наверное… в этом есть и моя вина. Но я – видит Хаттар – хотела, чтобы твой народ жил.

– Но он будет жить, – пробормотал Шениор. Она простила его! Сердце радостно забилось, но все равно в груди засела сладкая, тягучая боль.

– Шениор… – голос ведьмы упал до шепота, – мне так жаль… неужели ты ничего не чувствуешь?

– Я сделаю все, как ты скажешь, – пробормотал дэйлор, прижимаясь щекой к ее ладони, – я задействую все порталы, и мы уйдем, оставим эту землю, как это ни тяжело. Ведь черные времена не могут длиться вечно?

Она осторожно взяла его лицо в свои руки.

– Ты ничего не ощущаешь, король Дэйлорона? – теперь надтреснутый голос звучал совсем сухо, – время истекло. То, о чем я говорила, уже здесь. Вместе с этим дождем.

Шениор не поверил собственным ушам. Неужели это было правдой? Но тогда… Внутри все сжалось; тягучая боль в груди стала просто невыносимой.

– Миральда… Это правда?!!

Она передернула плечами.

– Я никогда не лгала тебе. Небеса, мне так хотелось, чтобы дэйлор жили!!! А теперь…

Осознать – и принять это было просто невозможно.

– Что… с нами будет? – прошептал он, вглядываясь в ее глаза и пытаясь найти там хотя бы отблеск надежды. Но нет – темно-зеленая глубина была мрачной и безнадежной.

– Я не знаю точно, – всхлипнула ведьма, – не знаю… Это станет ясно после грозы. Но, боюсь, я не смогу вас спасти. Мне неизвестно, чем пользовался тот маг, что придумал все это.

– А если я начну выводить дэйлор прямо сейчас? – он резко поднялся на ноги. Как бы там ни было, они еще поборются с Судьбой!

– Ты что, не понимаешь? Смерть уже пролилась на эту землю. Ты должен был начать спасать свой народ до того, как это случилось.

Перед глазами все поплыло.

Женщина в траурном платье, плачущая на его коронации. Вот оно, знамение… Знамение его собственной глупости, погубившей народ!

– И что, ты хочешь сказать, что дэйлор – все дэйлор – погибнут?

Ему было нелегко говорить это, каждое слово застревало в горле.

Миральда промолчала. Только взгляд ее говорил красноречивее любых слов. И Шениор вдруг успокоился. Иной раз самое худшее известие действует отрезвляюще.

– Ты в самом деле чувствуешь в этом ливне магию? – уточнил он.

Миральда поднялась с дивана и подошла к нему.

– Все отравлено. Ты вдыхаешь отраву, но пока не ощущаешь последствий. Звучит не очень-то приятно, но это – правда.

– Сколько у нас осталось времени?

– Боюсь, что его больше нет.

Она взяла его руку в свою. Во рту вдруг стало горько, и он пошатнулся – но ведьма ловко подставила свое плечо.

– Видишь? Вот оно, начинается. И я не в силах бороться с этим сейчас. Мне нужно время, чтобы разобраться – а его-то у нас и не осталось. Если бы я знала точно, какие компоненты задействовали маги… Возможно тогда еще были бы шансы…

И Миральда опустила глаза. Шениор же с холодным любопытством, словно происходило все это и не с ним, рассматривал свое запястье и странные темные пятна, расплывающиеся под кожей.

– Говоришь, времени больше не осталось?

Он молча отошла к окну и уставилась на потоки воды, хлещущие по стеклам.

Шениор еще раз посмотрел на свои руки – и снова на Миральду. Им овладело странное спокойствие, словно он уже сделал последний шаг в пропасть, и теперь оставались считанные мгновения до воссоединения с предками.

– Мне так жаль, – прошептала ведьма, – жаль.

– А с тобой – все в порядке?

– Это не действует на людей, – прошептала она, не оборачиваясь, – мне ничего не угрожает.

– Я никогда не думал, что конец дэйлор будет именно таким, – пробормотал Шениор, наблюдая, как болезнь поднимается от запястий к локтям, – честно говоря, я вообще не задумывался о том, что когда-нибудь этот час наступит…

И вдруг… Слабый, едва заметный отголосок памяти… Ведь тогда, когда он второй раз отважился на Испытание Поющим озером, оно что-то шептало ему, и он что-то видел – но забыл! Вспышкой перед глазами пронеслись белоснежные гроты, сверкающие слезами алмазов, глубоко под водой…

Что-то шевельнулось рядом, чей-то далекий голос – и разум.

Мои дети всегда принадлежат мне.

Издав торжествующий возглас, словно только что решил чрезвычайно сложную и важную задачу, Шениор резко повернулся и бросился прочь из комнаты.

– Шениор!!! Ты куда? Остановись!!!

Но он, уже ничего не слыша, бежал по коридорам дворца, перепрыгивал черед три ступеньки, спеша к Поющему Озеру.

По пути он налетел на кого-то, но едва ли почувствовал это.

Потом… В лицо ударили тугие струи ливня; вода на вкус оказалась горькой. В воздухе, вместо свежести, разлился неприятный кислый запах.

– Ваше Величество! Куда же Вы?!!

Он так и не понял, кто это крикнул. Впереди уже виднелась кромка священной воды, взбаламученной грозой.

– Шениор! – кажется, это Миральда звала его, – Вернись!!!

Но дэйлор уже был на берегу озера – и решительно вошел в холодную воду.

… Сначала ничего не происходило – прохладный мрак укачивал его в своих мягких ладонях.

Помоги мне, священная земля. Яви свою волю. Спаси тех, кого сможешь. Что мне делать, чтобы дэйлор не исчезли с лица этого мира?

Далеко над головой капли одна за другой взбивали, вспенивали волнующуюся поверхность озера, шумел ветер. А здесь был покой.

* * *

– Мне ничего не угрожает, – просипела Миральда. Слезы душили ее. О, если бы она могла хоть что-нибудь сделать прямо сейчас, пока отрава, залившая весь Дэйлорон, не погубила всех! Но – увы. Не было ни подходящих компонентов, ни времени – а самое главное, оставалась неизвестной формула заклинания, примененного Витальдусом и его помощниками, связавшая и видоизменившая потоки Силы.

Шениор продолжал с отстраненным любопытством разглядывать черные пятна, собирающиеся под светлой кожей, как лужи во время дождя. Похоже было на то, что он еще не совсем осознал – и принял – решение Судьбы. Ведьма вдруг подумала о том, что, наверное, многие дэйлор в этот миг также с удивлением рассматривают свои руки, мучаясь неизвестностью. С этой точки зрения Шениору было чуть легче – дэйлор уже знал о том, что его ожидает…

– Прости меня, – чуть слышно прошептала ведьма.

Она осторожно коснулась теплого запястья короля Дэйлорона, взглянула в его непроницаемо-черные глаза – и поняла, что мысли Шениора витают в неведомых далях. Дэйлор смотрел сквозь нее, сквозь белоснежный мрамор стен…

«Может быть, его рассудок помутился?» – успела подумать Миральда, – «что ж… Так будет даже лучше!»

Она осторожно позвала его. Шениор, все также глядя в пространство, чуть заметно улыбнулся. А потом, издав полубезумный вопль, ринулся прочь.

– Шениор!!!

Метнувшись следом, ведьма успела вцепиться в широкий рукав, но дэйлор, не оборачиваясь и обращая на нее не больше внимания, как если бы это была неприметная мошка, резко дернулся. Раздался треск рвущейся ткани, и Миральда едва не упала на спину, сжимая в кулаке клок тончайшего шелка.

– Стой! Шениор!

А он уже бежал по коридору, ничего не видя и не слыша вокруг, словно в сердце его звучал могущественный зов, которому нельзя было сопротивляться. Миральда устремилась следом.

Перепрыгивая через ступеньки, Шениор миновал широкую лестницу, врезался в какого-то дэйлор, спешащего навстречу, и, даже не заметив его, устремился дальше.

– Остановите его!!! – крикнула Миральда, – быстрее!

Подобрав многочисленные юбки и вполголоса бормоча крепкие словечки, она уже бежала по лестнице. Дэйлор, с которым столкнулся Шениор, недоуменно пожал плечами, поглядел вслед стремительно удалявшемуся королю – но, стоило Миральде поравняться с ним, сграбастал ее одной рукой, и с легким акцентом рявкнул ей в лицо:

– Что происходит, женщина?!!

Ведьма вдруг узнала его; это был тот самый дэйлор, которого называли Каннеусом. Она яростно дернулась, пытаясь высвободиться – но тщетно. Холеные пальцы министра оказались на удивление крепкими.

– Остановите его, проклятье Хаттара вам на головы!!!

– Что происходит? – снова спросил дэйлор, ощутимо встряхивая Миральду, да так, что клацнули зубы.

Кровь ударила в голову ведьме.

– Ах, что происходит?!! Вы все подыхаете, вы, которые могли спасти всех!!! – голос сорвался на рыдания, – посмотри на себя, дэйлор, посмотри на свои руки… Да отпусти же, наконец, неверующий глупец!!! Вы хотели доказательств – получайте их!

Каннеус замер, глядя на нее так, словно держал в своих руках не обычную человеческую женщину, а неведомое чудовище. Потом процедил сквозь зубы:

– Что ты несешь?

– Я предупреждала вас!!! – гаркнула Миральда. Ее хриплый, сорванный голос отразился от белоснежных сводов потолка многократным хриплым эхом, – но никто, никто меня не слышал… Вы полагались только на своих никчемных магов! Да остановите же короля!..

В этот миг она поняла, что свободна, и рванулась дальше, надеясь, что успеет настичь Шениора до того, как он сотворит что-нибудь непоправимое. Хотя… На самом деле, терять-то ему было нечего. Краем глаза она заметила, как дэйлор разглядывает свои руки, и как на лице его все отчетливее проступает самый обыкновенный ужас, который испытывает любое разумное существо перед лицом надвигающейся гибели.

Темный силуэт Шениора мелькнул далеко впереди – ломаная тень в безумном блеске молний…

Задыхаясь, Миральда прибавила ходу. Она должна… должна была догнать его, что бы ни случилось…

А Шениор, добравшись до резных дверей, распахнул их и устремился в самое сердце грозы. Ведьма услышала топот за спиной, обернулась – Каннеус с землистым лицом бежал следом. Кажется, он что-то кричал, называя своего короля по имени…

В лицо хлестнули упругие струи отравленной воды. Лило, как из ведра; ветер, с диким воем обрушиваясь на вековые ели, играючи гнул их, как будто это были тонкие прутики. Молнии одна за другой раскалывали почерневшее небо, и следом грохотал гром, от которого, казалось, содрогается сама Атхена, мать-земля.

– Шенио-ор! – в последний раз завопила Миральда, но ее хриплый, надтреснутый голос исчез в реве грозы.

Споткнувшись о корень, она с размаху растянулась на гальке, больно ударившись всем телом; начала подниматься на четвереньки, то и дело отирая с лица струящуюся воду… И в это мгновение, в свете очередной вспышки молнии, Шениор бросился в волнующееся озеро – и вмиг скрылся под водой.

А, может быть, так лучше для него? Не дожидаться, пока отрава сделает свое дело, а самому шагнуть в неведомое?

Слезы потекли из глаз, мешаясь с горькой и дурно пахнущей водой.

– Мой бедный малыш…

И, уже подняв лицо к небу, исторгающему яд, Миральда крикнула:

– Чем он прогневил тебя?!! Почему ты позволяешь быть этому?

– Почитаемый вами Хаттар не ответит на твои вопросы, – прозвучал рядом спокойный голос, – ему все равно, что творится под его небесным куполом.

Чьи-то сильные руки обхватили ее за талию и легко поставили на ноги. Миральда ощутила, как внезапно рот наполнился горечью, а желудок сжался в болезненный тугой ком…

На нее внимательно смотрели яркие, как два сапфира, глаза темной нелюди. Вода текла по гладкому лицу, скатывалась по белоснежным волосам, заплетенным сзади в длинную косу, напитывала черный бархат кафтана… Миральда попятилась.

– Мы были жалкими глупцами и сами себя погубили, – медленно промолвил вампир, также пристально глядя на нее, – не бойся меня. Я не желаю тебе зла, потому что ты – достойнейшая из достойнейших… К сожалению, я понял это слишком поздно.

Ведьма истерично хохотнула.

– Ты хотел меня убить! И теперь думаешь, что я буду тебя слушать?

– Но ведь у тебя нет выбора, – он пожал плечами.

Небо расколола яркая вспышка, и снова громыхнуло.

Старший кивнул головой в сторону озера.

– Не надо думать, что Шениор сошел с ума и решил утопиться. Это – Поющее Озеро, и раз он бросился туда… Значит, это было откровение.

Миральда непонимающе глядела на него. Слова не укладывались в голове, мысли кружились в диком танце, путались в клубок…

– Ты знаешь, что пришло вместе с грозой? – пытаясь перекричать вой ветра, спросила она.

Вампир кивнул.

И, быстро отвернувшись, зашагал к кромке воды. Словно боялся, что ведьма увидит выражение его лица.

Миральда бросила взгляд в сторону дворца и увидела, как к ним спешит Каннеус.

– Норл д’Эвери! – задыхаясь, крикнул он, – Старший! Где Шениор?!!

Вампир, не оборачиваясь, шел по берегу; его черное одеяние трепетало в порывах ветра, как крылья огромной летучей мыши.

Каннеус, задыхаясь и хрипло ловя ртом воздух остановился подле Миральды.

– Что с ним, женщина? Он…

– Вампир говорил об откровении, – ведьма скользнула взглядом по рукам Каннеуса и вздохнула. Было видно, что болезнь овладевает этим дэйлор, но он как-то смог обуздать свой страх.

– Да, я не боюсь, – вдруг сказал он, словно читал мысли ведьмы, – я не боюсь уйти к предкам. Во всяком случае, моя жизнь не была жизнью праведника; возможно, то, что происходит – это всего лишь наказание. Смотри!!!

Он вдруг указал пальцем вперед, туда, где в блеске молний чернела фигура Старшего.

– Кажется, он нашел его… – и Каннеус, тяжело дыша, устремился вперед.

Миральда бросилась следом.

… Тело Шениора повисло на руках темной нелюди, как сломанная кукла. Белое лицо было обращено к темному, напитанному ядом небу, то и дело сверкающему молниями. Взгляд – неподвижен и устремлен в никуда.

Старший осторожно положил его на прибрежную гальку и пощупал пульс.

– Не дышит.

– Нет, нет! Позвольте мне…

Миральда опустилась рядом на колени.

– Шениор… Как же так?..

Дэйлор и в самом деле не дышал. И когда ведьма приложило ухо к груди, то вместо ритмичных ударов сердца встретила лишь холодную пустоту… Она яростно сжала кулаки, бросила сердитый взгляд на вампира.

– Откровение, говоришь?!!

Старший кивнул. И негромко сказал:

– Его надо привести в чувство любым путем. Возможно, Поющее озеро подсказало ему, как спасти хотя бы тех, кто еще жив.

– Пока что все живы, даже те, кто попал под дождь, – пробормотала Миральда, – но надолго ли? Помогайте мне, чего уставились…

* * *

… Мои дети всегда найдут убежище в моем сердце. Но только отдавая свою жизнь ради своего народа, можно открыть Путь, понимаешь, Шениор, возлюбленное дитя мое? Ты позволишь им уйти – и погрузиться в долгий, целительный сон, пока не настанет время, и не очистится земля от скверны. И тогда явится миру герой, и проснутся доблестные дэйлор в моих глубинах, и падет империя тех, чья алчность губит все, к чему прикасается. И Дэйлорон возродится, и вернется былое величие. Готов ли ты, король, воссоединиться с предками ради того, чтобы сохранить народ?

…Шениор задыхался. Извергая из себя целые потоки воды, он судорожно пытался вдохнуть; легкие жгло, но это, скорее, от яда, которым пропиталась священная земля.

Потом он увидел над собой встревоженные лица – Каннеуса, Миральды и… Старшего. Из свинцовых туч по-прежнему лил отравленный дождь.

– Ваше Величество… – Каннеус, прищурившись, оглядывал Шениора, – зачем Вы это сделали?

Миральда смотрела на него, и в болотных глазах был мягкий укор. Старший хмурился, настороженно нюхал воздух – он тоже понял, что ведьма хотела их всех спасти. Но – Великие Предки – слишком поздно…

– Учитель, – прохрипел дэйлор, – ты поможешь мне?

Вампир кивнул. Затем осторожно взял руку Шениора в свои пальцы и принялся внимательно разглядывать ее. Каннеус криво усмехнулся.

– Значит, это правда? То, что настал последний час Дэйлорона? Что ж… Значит, и впрямь пора.

Шениор непонимающе взглянул на ведьму.

– Я им сказала, – тихо пробормотала Миральда, – они должны знать…

На холеных руках министра пятна выступали чуть бледнее, чем на руках короля.

– Помогите мне подняться, – выдохнул Шениор, – это еще не конец.

Ему было легко принять решение. Какая разница – просто умереть от яда – или умереть, открывая Путь? Впрочем, разница все-таки была… И Шениор выбрал второе.

* * *

Порой Миральде казалось, что она попросту спит – и видит кошмарный сон. Маленькое усилие – и вязкая паутина сна разорвется, уступая место солнечной реальности… Но, к несчастью, все происходило с ней на самом деле.

Еще не отгремели последние раскаты грома, а к дворцу уже катилась волна дэйлор. Ведьма увидела, что некоторые несут на руках безжизненно обмякших личинок – они были самыми слабыми, а потому не пережили грозы. Кое-кто из дэйлор, видимо, дольше всех пробывший под смертоносным дождем, передвигался с трудом, опираясь на плечи близких. И все они шли к дворцу, надеясь на своего короля, избранного самим Дэйлороном…

Шениор полулежал среди подушек, его взгляд скользил по лицам собравшихся, но было видно, что он уже не принадлежит этому миру. Он был спокоен, как никогда, и Миральда было усомнилась в здравости его рассудка; но сомнения рассеялись, когда король Дэйлорона заговорил.

Он заговорил с голубоглазым вампиром, на людском наречии, и Миральда поняла, что он делает это специально для нее.

– Учитель. Я знаю, что последний час Дэйлорона еще далек, и приложу все усилия, чтобы оставшиеся в живых дэйлор пережили бедствие. Я спрашиваю твоего совета – стоит ли куницам уходить к сердцу Дэйлорона?

Вампир утвердительно кивнул.

– Я приведу сюда их всех. Кроме одного воина.

Почерневшие губы Шениора тронула слабая улыбка.

– Позаботься о ней. Миртс была мне почти сестрой.

Затем взгляд его обратился к ссутулившемуся министру.

– А ты, Каннеус, позаботься о том, чтобы способные еще к волшбе маги открыли порталы для всех моих подданных, оставшихся в живых. Нужно задействовать все порталы… И побереги себя. Хоть я и не долюбливал своего министра, мне, как королю, ты служил верно.

– Благодарю, Ваше Величество. Мне искренне жаль, что именно на ваше правление выпало это горе.

Шениор посмотрел в потолок и что-то невнятно прошептал, но Миральде померещилось, что он упомянул какой-то колодец. Старый вампир горько улыбнулся.

– Да, Ваше Величество. Странно все получилось, не правда ли? Но выбор всегда был за Вами.

– Я знаю, – спокойно ответил Шениор, и его взгляд обратился к Миральде. Она поспешно прикусила губу, чтобы не разреветься – дэйлор, побывший под ядовитым ливнем, да еще и едва не утонувший, таял на глазах, как свеча.

– Что я должна делать, Шениор?

– Ты… – он чуть заметно улыбнулся и протянул руку, почерневшую, уже совсем мало напоминающую руку живого дэйлор, – ты… окажешь мне большую честь, если побудешь со мной… до того… как дух мой соединится с духами предков.

Она кивнула.

– Все. Идите. У нас совсем мало времени.

Он махнул рукой; вампир и министр неслышно удалились.

– Сядь рядом со мной, – прошептал дэйлор, – я хочу кое-что тебе сказать… То, что я узнал, когда был под водой. Поющее Озеро, вот истинная колыбель моего народа…

Миральда подчинилась, присела на край постели, сжимая его дрожащие пальцы в своих.

– Дэйлор не погибнут, – сказал Шениор, – а Империя падет. Дитя, которого ты уже носишь под сердцем, станет величайшим из героев.

Дыхание застряло в горле у Миральды, но потом она едва не расхохоталась. Ну конечно же! Как глупо было полагать, что все обойдется… И теперь она должна будет родить ребенка от командора Империи…

– Не огорчайся, – тихо прошелестел дэйлор, – только на него и вся надежда. Он обязательно должен вырасти, Миральда. И тогда настанет час – и мой народ вернется в свои земли, а люди… Скорее всего люди не исчезнут совсем с лица этого мира, но, быть может, присмиреют на некоторое время. Жаль, что я уже не вернусь сюда…

Он закрыл глаза и продолжил:

– Когда дэйлор начнут собираться у Поющего озера, мне нужно будет спуститься вниз, и открыть Путь, чтобы они нашли приют у сердца своей земли. Ты мне поможешь?

Ведьма кивнула. Когтистая лапа боли сжимала сердце. Ее малыш, ее бедный малыш… каким же великим королем он стал!

– Я горжусь тобой, – просто сказала она.

– Не стоит, – Шениор грустно посмотрел на нее, – я всего лишь глупец, который не захотел вовремя услышать голос здравого рассудка. А теперь расплачиваются тысячи. Иной раз сам себя спрашиваю – почему я сразу не поверил тебе? У меня в тот миг словно разум помутился… Каким же дураком я был, Миральда.

… Прошел час. Гул за окнами усиливался. Было похоже на то, что Каннеус и вампир, которого Шениор называл Учителем, действовали быстро и слаженно. Миральда выглянула в окно – и увидела, как волны дэйлор одна за другой накатывают на дворцовую площадь.

– Наверное, пора, – нерешительно пробормотала она.

Шениор посмотрел на нее из-под полуприкрытых век.

– Пора… Ты не находишь, что теперь даже воздух пахнет по-другому?

Миральда промолчала. Может быть, ядовитые испарения и впрямь были зловонными, но в королевской спальне витал запах разложения. И запах этот исходил от Шениора.

– Помоги мне подняться, пожалуйста, – попросил дэйлор, садясь на кровати, – я должен все сделать быстро, пока еще хоть кто-то живой.

Она поднырнула под его руку и, с горем пополам, дэйлор встал на ноги. Останавливаясь каждые десять шагов, они кое-как доковыляли до лестницы, спускающейся прямиком к озеру; на последней ступени Шениор покачнулся, и Миральде пришлось бы нелегко, но кто-то подпер их с другой стороны. Отдышавшись, ведьма взглянула на неожиданного помощника – и обомлела: на нее в упор смотрели сапфировые вампирьи глаза. Только принадлежали они молодой, тоненькой, как тростинка, дэйлор. Вернее, уже не-дэйлор, темной нелюди.

– Миртс, – выдохнул Шениор, – спасибо, что пришла… навестить меня.

То ли он не заметил, с кем ведет разговор, то ли не придал этому значения.

– Старший все подготовил, – ответила вампиресса, – маги тоже хорошо сработали, хоть и болеют сильно. Почти все собрались, Шениор… Из тех, что были еще живы.

– Пойдем, – помолчав, сказал он, – чем скорее они отсюда уйдут, тем лучше.

Вдвоем они довели его до самой кромки воды. Миральда даже не сразу поняла, что, завидев своего короля, дэйлор замолчали – и воцарилась тишина. Такая, что было слышно, как срываются с листьев последние ядовитые капли и шлепаются на землю.

Шениор выпрямился.

– Мой возлюбленный народ!

Он откашлялся, прочищая горло, и выплюнул на мокрую гальку кровавый сгусток.

– Мои верные подданные!

И вдруг голос его окреп, взлетел к самым кронам оказавшихся бесполезными деревьев-стражей, разнесся над Поющим Озером.

– Беда постигла нашу землю. Я не буду говорить долго, ибо на счету каждое мгновение. То место, куда я открою вам дорогу, исцелит вас и погрузит в долгий сон. И – верьте! Настанет миг, когда вы снова увидите солнце. Вы верите мне, своему королю?

Миральда невольно всхлипнула. В полном молчании дэйлор, один за другим, опускались на колени, отдавая последние почести своему повелителю.

И Шениор опустился вслед за ними на колени, перед черными водами священного озера. Он закрыл глаза, и молитвенно сложил руки. Губы его беззвучно шевелились.

Ладонь Миртс легла на плечо Миральды.

– Спасибо тебе, – прошептала вампиресса, – что поддерживаешь его. Ты для него всегда много значила, слишком много. Он был в ярости, когда узнал о том, что ты соединилась с человеком…

Ведьма пожала плечами.

– Теперь уже все равно, не так ли?

Она увидела в ярких глазах нелюди собственное отражение – жалкую, осунувшуюся и постаревшую за несколько дней женщину.

– Конечно же, нет, – тихо ответила Миртс, – для него – нет.

Шениор неподвижно стоял на коленях, обращаясь с молитвой к своей земле. Миральда, стоя чуть позади, не видела его лица, но чувствовала, что дэйлор держится из последних сил. Широкие плечи его напряженно подрагивали под королевской мантией. Ведьма представила себе его лицо – мертвенно-бледное, с расплывшимися под кожей темными пятнами, с почерневшими губами… Перед глазами все завертелось, желудок непроизвольно сжался, грозя вытолкнуть обратно то немногое, что ею было съедено с утра.

Вампиресса поддержала ее под локоть, и Миральда не стала ее отталкивать. Когда-то, не так давно, ее утешала и поддерживала болотная ночница Кларисс. Ждет ли она свою ведьму? Или ушла в Кайэрские топи, к страшной королеве болотных ночниц?..

– Смотри, – торжествующе прошептала Миртс, – смотри!

Шениор по-прежнему стоял на коленях, молитвенно сложив руки на груди. А вот озеро… Миральда, не веря своим глазам и затаив дыхание, смотрела на черное зеркало воды, которое…

Раскололось.

Трещины, источающие слепяще-яркое сияние, росли, ширились, словно кто-то гигантским ножом аккуратно раздвигал тугой студень на тарелке. Затем свет начал гаснуть, позволяя разглядеть сухие участки дна озера, сжатые промеж глыб воды, и Миральда увидела древние ступени, ведущие вниз. А там, где сходились коридоры, нежно мерцал вход в подводную пещеру.

Шениор резким движением воздел руки к небу, и его голос с небывалой силой прогремел над собравшимися.

– Идите же, дэйлор, и ждите, когда настанет час пробуждения.

… Они медленно, настороженно спускались вниз. Женщины, мужчины, старики. Понимая, что ничем не помочь погибшим личинкам, осторожно складывали их вдоль ступеней, рядом с невидимой преградой, удерживающей толщу воды – чтобы навсегда похоронить маленькие тельца в глубине Поющего Озера. Кто-то шел сам, кого-то волокли, подхватив под руки. Миральда видела, как первый дэйлор шагнул в волшебный грот, как махнул рукой прочим, призывая следовать за собой… Когда на берегу остались немногие, к Шениору подошел Каннеус, опустился на колени рядом и что-то тихо сказал на наречии дэйлор. Шениор также что-то негромко ответил, даже не шелохнувшись, и министр, кивнув, пошел вниз, сливаясь с бредущими дэйлор. А потом как-то очень быстро берег опустел.

Остались только Шениор, Миральда и Миртс. Да по кромке озера неторопливо брел седовласый дэйлор. Приглядевшись, ведьма поняла, что это старый вампир, Учитель Шениора. Он шагал, сгорбившись, обхватив плечи руками, и видом своим напоминал нахохлившегося ворона.

Шениор развел руки в стороны – и водяные глыбы бесшумно сомкнулись, навеки скрыв маленький народ. Миртс судорожно выдохнула.

– Вот и все…

– Нет. Еще нет, – мягко возразил король Дэйлорона.

Он коснулся дрожащими пальцами воды, что-то пробормотал на своем наречии. Водная гладь подернулась рябью, затем успокоилась и застыла.

– Теперь – все.

Обернувшись, дэйлор вымученно улыбнулся и постучал костяшками пальцев по воде.

Поющее Озеро застыло черной глыбой. Огромным черным зеркалом. И вряд ли нашлась бы сила, которая смогла бы обратить его снова в воду.

Вампир подошел и остановился в нескольких шагах, наблюдая за происходящим. Одобрительно покивал, затем подошел к Шениору и протянул ему руку, но тот поднялся на ноги без посторонней помощи. Повернулся к присмиревшим ведьме и вампирессе – и Миральда невольно вскрикнула: он снова был таким же, как и раньше! Исчезли бесследно черные пятна отравы, и даже на щеках появился легкий румянец.

– Ты выздоровел! – она стремительно шагнула вперед, – хвала Небесам! Это озеро исцелило тебя?

Шениор помолчал. Окинул взглядом белоснежный дворец, зеленые кроны и вечернее небо, по которому ветер гнал последние обрывки туч.

– Моя жизнь принадлежит Дэйлорону, – мягко сказал он, – очень скоро я уйду.

Дэйлор кивнул вампирам.

– Куда вы отправитесь?

Старший пожал плечами, угрюмо усмехнулся.

– На свете полно интересных мест, мой король.

И глубоко поклонился.

– Хорошей дороги. Берегите себя. – Шениор чуть склонил голову в ответ и повернулся к Миральде. – У нас еще есть несколько часов, и я хотел бы провести их так, как тогда. В покое и рядом с тобой.

* * *

…Ему в самом деле полегчало. Слабость ушла, боль, засевшая было в груди, тоже куда-то уползла змеей, затаилась. А самое главное – Поющее Озеро забрало страх перед смертью, и дэйлор больше не боялся слиться с морем душ далеких предков. В конце концов, когда это произойдет, он уже ничего не почувствует.

И теперь Шениор чувствовал себя спокойно и уютно, как тогда, когда лунный свет купал их в своих серебряных лучах, и когда были не нужны слова.

Они медленно шли по опустевшему д’Элома’н’Аинь, взявшись за руки, как влюбленные. Гулко звучали шаги в мертвой тишине покинутого всеми дворца, было видно, как Миральда старается ступать неслышно, и как это у нее не получается.

– Мне бы хотелось подарить тебе что-нибудь, – наконец сказал Шениор, – на память обо мне. Чтобы ты помнила не только то плохое, что произошло из-за моего, пусть и невольного вмешательства в твою судьбу.

– Я буду помнить много хорошего, – вздохнула ведьма, – я буду помнить поистине великого короля… Да, о чем говорил тебе твой министр?

– Он просил, чтобы я позволил ему остаться и умереть. Он говорил о том, что не достоин…

– Он и вправду не достоин?

Шениор улыбнулся. Каннеус, Каннеус. Казалось, целая вечность прошла с того момента, как они разговаривали впервые – только что покинувший кокон мальчишка – и матерый, поднаторевший в дворцовых интригах министр…

– Он довольно своеобразный дэйлор, – сказал он Миральде, – но то, что он видел, будет для него уроком. Для всех будет уроком… Скажи, чтобы ты хотела получить в подарок?

Миральда покачала головой.

– Мне ничего не нужно. Если бы я могла, я бы оставила тебе жизнь – но теперь это уж точно свыше моих сил, ежели ты заключил сделку с озером.

– С Дэйлороном, – поправил Шениор, – и я ни о чем не жалею. Я прошел путь от зеленого юнца до зрелого дэйлор, способного отвечать за свои поступки, и это хорошо. К тому же, я смог исправить допущенную мной ошибку и, прислушавшись к голосу Поющего озера, спас от гибели свой народ. Наверное, жизнь удалась.

Они дошли до террасы, выходящей в сад, и Шениор увидел, что небо очистилось. В недосягаемой высоте сияли бриллиантовые гвоздики звезд – как в ту ночь, когда он проломил хрупкие стенки кокона и впервые осмысленно посмотрел на мир.

Дэйлор глубоко вдохнул – и тут же боль пылающим кольцом сомкнулась на сердце.

Значит, ему осталось совсем немного времени… И, похоже, Миральда тоже почувствовала этот знак.

– Что с тобой? Тебе плохо?

Шениор с сожалением посмотрел на звезды, на старые деревья. В воздухе, не взирая на дурно пахнущие испарения, все-таки чувствовался запах осени. Осенью дэйлор празднуют Конец старого цикла, и по водам Поющего Озера плывут сотни белоснежных роз… Правда, сам он никогда не участвовал в этом празднестве; все, что пришло на ум, было слабым отголоском памяти предков.

– Ты сможешь сделать так, чтобы моего тела никто не нашел? – глухо спросил он у Миральды, стараясь, чтобы голос не дрожал. Страха не было, но были сожаление и неизбывная печаль по тому, что уже никогда не вернуть.

Она молча кивнула, стараясь выглядеть спокойной; губы ее предательски задрожали.

– Вот. Возьми, пожалуйста, это, – он снял с шеи древний медальон, крупный неограненный изумруд в оправе из потемневшего серебра, – пусть это останется у тебя.

Затем снял с пальца перстень.

– Это тоже пусть останется у тебя, Миральда.

Она молча взяла драгоценности и выжидающе посмотрела на него. Шениор ободряюще улыбнулся.

– Давай спустимся в сад и посидим там… Как тогда, помнишь?..

* * *

…Черная туша императорской армии, поблескивая чешуей в блеклых лучах осеннего солнца, медленно ползла сквозь лес. Не мелколесье – они давно уже минули его, но гиганты Дэйлорона вставали на их пути.

И, пожалуй, молчаливые деревья были единственными преградами. Ни одного живого существа не попалось им на пути.

– Ну и воняет же тут, – в сердцах обронил Геллер. Покосился на Витальдуса – тот ехал рядом, но лошадь его вели на поводу. Потому что из глаз чародея по-прежнему сочилась черная грязь; ему наложили повязку, которую приходилось менять чуть ли не ежечасно.

Впрочем, в остальном маг был вполне здоров. Ни слабости, ни болей. Только вот глаза…

– Это… из-за вашей магии такой запах? – попробовал уточнить командор у молчащего чародея, – или в Дэйлороне вонь и без того была?

Витальдус передернул плечами.

– Не задавайте мне подобных вопросов, командор. Вы что, не видите, что я сам терплю отражение заклятья? Где-то я все-таки просчитался, никаких последствий не должно было быть…

– Значит, вонь – это тоже, по вашему, отражение? – усмехнулся Геллер.

– Думайте себе, что хотите, – сухо заметил Витальдус. Обернувшись, он позвал своих помощников.

– Смените повязку, остолопы!

Геллер отвернулся. Его передергивало при виде этой мерзкой жижи на тряпице; а при виде залитых ею глаз мага где-то в самом укромной уголке души начинал пульсировать скользкий комок страха.

Подъехал Саэрм, ловко отсалютовал.

– Мой командор. До сих пор мы не встретили ни одного дэйлор. Правда, тут, немного в стороне, разведчики обнаружили три бедняцких хижины – но там не было никого. Ни живых, ни мертвых. Словно они все собрались и ушли. Не нравится мне все это, как бы на засаду не нарвались.

– Я доверяю мастерству господина мага, – уныло сказал Геллер, – и до сих пор у нас не было причины в нем сомневаться, не так ли?

– Как скажешь… Геллер.

И Саэрм, пришпорив свою гнедую кобылу, стрелой рванулся вперед.

… Они не встретили ни одного живого дэйлор ни на первый, ни на второй, ни на третий день похода. Небольшие поселки земледельцев были пусты, и на маленьких, аккуратных клочках возделанной земли уже начинали расти сорняки. Лес предъявлял права на отвоеванное у него пространство. Геллер смотрел на мастерски плетенные из веток домики, крытые широкими листьями, которые росли на самых высоких деревьях, и ему отчего-то становилось не по себе. Хотя, он должен был радоваться тому, что приказание Императора исполнено – и Дэйлорон уже наполовину принадлежит Империи. А еще он то и дело вспоминал Миральду. Ее поджарое, крепкое тело, ее волшебный запах, замешанный на травах и цветах, ее нежные и одновременно сильные руки.

«Ты ведь не погибла, удрав в этот проклятый лес?» – вопрошал он ведьму, как будто она могла ему ответить, – «это была бы глупая смерть… И мне бы хотелось, чтобы мы еще встретились когда-нибудь».

… На шестой день они наткнулись на странное дерево, потерявшее всю листву. Было видно, что оно умерло, но еще не высохло; это было огромное дерево, пять необхватных стволов, переплетшихся и сросшихся – такого Геллеру еще не доводилось встречать. Странным показалось то, что к корням дерева вела аккуратная дорожка, посыпанная белым песком, словно дэйлор могли проходить внутрь. Маги попробовали было исследовать это умершее дерево, но не нашли ничего примечательного. Витальдус только качал головой и бурчал, что, если бы его глаза видели, он бы сразу вывел бы проклятую нелюдь на чистую воду. А так… Он только сидел в седле и капризно требовал, чтобы меняли повязку. Все чаще и чаще.

– Может быть, вам лучше вернуться в Алларен, к своим коллегам? – осторожно спросил Геллер, на что маг развопился, обвиняя командора в том, что, дескать, тот хочет от него избавиться, в то время как он приложил столько усилий для победы Империи.

Геллер только пожал плечами и не стал спорить. Если чародею так хочется мучиться и дальше, пусть себе.

С провиантом было туго. С водой – тоже. Геллер все надеялся, что они наткнутся на какой-нибудь богатый город, где бы бравые воины могли пограбить вволю и тем самым поднять свой боевой дух – но городов не встречалось. Только небольшие поселки земледельцев – и еще несколько сохнущих, странных деревьев. Хорошо еще, что никто не пытался атаковать их, иначе армии пришлось бы совсем тяжко.

– Да никого вы не встретите, – бурчал маг, – все подохли, все!

– Но тел мы тоже не видим, – заметил Геллер, – куда же они могли деться?

А потом они выехали к озеру, на дальнем берегу которого сверкал первозданной белизной дворец. Геллер с облегчением вздохнул – по крайней мере, теперь у них отпала надобность в воде. Но не тут-то было. Несчастные лошади, невзирая на тычки и шпоры, ни в какую не желали даже близко походить к озеру. Кто-то попробовал зачерпнуть воды и, вопя от ужаса, рванул прочь от берега.

– Что там такое? – в голосе Витальдуса появился интерес.

– Озеро, из которого нельзя зачерпнуть воды, – пояснил Геллер, сам немного недоумевая. Еще несколько человек попытались добраться до воды, но только с ужасом взирали на зеркальную гладь и пятились, пятились подальше от этого странного водоема.

– Любопытно, – прошелестел Витальдус. Обернувшись к своим, гаркнул, – а ну, вперед! Чего ждете?

И тут же, тихонько добавил:

– А вы, командор, не поможете мне?

Когда Геллер, сгорая от любопытства, дотронулся до поверхности воды, ощущение было такое, словно руку вмиг пронзили тысячи раскаленных игл. Вскрикнув, он отдернул пальцы, потряс запястьем. И, что самое главное – у него сложилось ощущение, что вода – вовсе не вода, а камень.

– Ну-ка, ну-ка, что тут у нас? – проскрипел Витальдус.

Поддерживаемый магами, он опустился на колени, простер руки над черным зеркалом и несколько минут молчал. Затем почесал подбородок.

– Очень странно. Это… Здесь что-то неясное. Мы должны исследовать это глубже.

… Дворец тоже оказался совершенно пуст. Было видно, что его оставили в спешке; оброненный второпях плед, начатый и недописанный свиток, оставленные и подгнившие плоды в вазочке… Даже постели были смяты и хранили силуэты тел. Геллер, запретив кому бы то ни было даже приближаться к дворцу и припугнув солдат магией нелюди, бродил с Саэрмом по пустым коридорам, рассматривал портреты удивительно красивых дэйлор и поражался их внешним сходством с людьми.

– Куда же они делись? – растерянно бормотал воин, – не могли же они просто взять и – пффф – испариться?

– Не знаю, – командор покачал головой. На сердце лежал тяжелый камень – и это вместо радости…

Ты ведь ожидал просто хорошей драки, да, командор? Не совсем честной, странной, спланированной Императором – но все же драки… А так – невесть что получилось. И этого не должно было быть, слишком большое зло, слишком…

– Как-то все неправильно, – словно угадав его мысли, проворчал Саэрм.

Под конец они вышли в сад, печально клонящий ветви к отравленной земле. Там, посреди жухлой травы, Геллер вдруг заметил большое, жирное пятно гари, словно сожгли кучу промасленных тряпок. Саэрм поцокал языком.

– Занятно, а, командор? Такое только ведьме под силу. Или магу… Только погляди, какая правильная форма овала… Может, здесь госпожа Миральда побывала?..

– Не знаю, – просто ответил Геллер, – не знаю, Саэрм. Где она теперь, эта сумасшедшая ведьма?..

Затем, проглотив горький комок, ни с того, ни с сего застрявший в горле, сказал:

– Ну, как бы там ни было, Дэйлорон теперь наш. Думаю, что его бывших хозяев мы здесь уже не увидим… Так что… Во славу Империи!

Саэрм вытянулся в струнку, отсалютовал мечом.

– Во славу Империи, командор.

* * *

Магия чародея Витальдуса, отразившись от зеркальных граней мира, уже не могла пропасть втуне. Да и не пропадало ничего в этом мире – ни добро, ни зло, порождая собственные отражения, чуть искаженные, но неизменные в сути своей. Таков был закон – закон отражения.

Далеко в горах обеспокоено заворчал снежный дракон; вылез из глубокой пещеры, тревожно втягивая воздух с привкусом смерти. Его самка, испугавшись чего-то, плотнее обвила гибким телом драгоценную кладку. Мир, отражая содеянное людьми, вновь начинал меняться.

Шаман диких кочевников, беснуясь у костра, молил духа болот защитить его земли от людей востока. Слыша и видя многое, он чувствовал, как всколыхнулось, забеспокоилось море темной нелюди, как заскрежетали острые зубы, загорелись зловещим огнем глаза. Теперь немало детей придется принести в жертву обитательницам болот, чтобы оградить своих от ярости могущественных тварей.

В Кайэрских топях страшная королева болотных ночниц ощутила прилив Силы, отразившейся от астральных граней мира. Греясь в теплых лучах осеннего солнца, она ухмыльнулась. Каждая из ее сестер получит толику силы, и это значит, что уже не так просто будет расправиться даже с самой молоденькой, только что переродившейся ночницей. Наслаждаясь разливающейся по телу силой, королева рассеяно оглядывала снующих туда-сюда рабов, выращенных из детей кочевников, взятых с жертвенных камней, и тут ее посетила удивительно простая, но в то же время значительная мысль – а не начать ли возводить город среди болот, город болотных ночниц? Ведь их было не так уж и мало, так почему бы не создать прекрасный город в сердце топей, где каждая из сестер нашла бы приют и утешение?

Два вампира, бредущие по горной тропинке, тоже ощутили на себе приток отраженной Силы.

– Что это, Учитель? Ты… чувствуешь это?

Древний и чрезвычайно могущественный вампир остановился и, горько усмехнувшись, пожал плечами.

– Темные твари становятся крепче. Ведь мы все – не более чем отражение.

– Значит, это потому, что люди отравили нашу землю?

– Разумеется. Все плохое, что есть в этом мире, всего лишь отражение… Но теперь дэйлор спят, дожидаясь своего часа. Мир принадлежит людям – и отражению их деяний.

…А под землей, подчиняясь закону отражения, магия отравленной воды изменяла крошечные и безобидные личинки насекомых. Рождался новый вид нелюди, вместившей в себя отраженную Силу, и крошечные жвала яростно скрежетали в предвкушении свежей, вкусной крови.

Эпилог

– Я почувствовала это, – сказала Кларисс, помешивая деревянной палочкой в котле, – и точно также я знала, что ты придешь.

Миральда устало присела на замшелый ствол поваленного давнишней бурей дерева, огляделась. Ничего не изменилось со времени их последнего разговора: все та же плетеная хижина, все тот же шаткий навес, под которым появился на свет король Дэйлорона… Разве что костей стало чуть больше, но они все были такими чистенькими, беленькими, что уже не пугали.

Кларисс обернулась и, прищурившись, поглядела на Миральду – с легкой, печальной улыбкой. И ведьма ощутила, как сладко заплакало сердце, сжимаясь от светлой грусти.

– Ты ведь пришла не для того, чтобы остаться со мной? – уточнила болотная ночница, – ты проделала нелегкий путь, но для чего?

– Мне хочется рассказать тебе обо всем, что со мной случилось, – просто ответила Миральда, – и, поверь, я бы осталась с тобой… Мои сестры дождутся меня, когда бы это ни случилось, но… не в этом дело.

– Ну да, – Кларисс покачала головой, и в ее бесконечно-черных глазах запрыгали лукавые искорки, – кажется, я знаю, в чем дело. Ты собралась обзавестись потомством, и тем самым явить свету очередную человеческую особь.

– Шениор сказал, что это будет великий воин.

– Кто такой Шениор?

– Я тебе все расскажу, – прошептала ведьма и заморгала, пытаясь высушить внезапно набежавшие слезы.

Она и вправду рассказала все – начиная с того самого момента, как ушла с болот. И о том, как жила одна-одинешенька в лесу, и о том, как едва не совершила роковой ошибки, отправившись в Алларен, и о том, как встретила дэйлор, выросшего из той самой личинки…

– Все это время он думал обо мне, хоть и не был человеком, – шмыгая носом, говорила Миральда болотной ночнице, с наслаждением ощущая, как изящные руки нелюди легко гладят ее по волосам, по щекам, утирая слезы, – я вот думаю… виновата ли я в том, что он сразу мне не поверил?

Кларисс обняла ее за шею.

– Человеку не подвластно все, Миральда. А ты сделала даже больше, чем могла. Ну же, успокойся…

– Он умер, положив голову мне на колени и глядя на звезды, – выдохнула ведьма, – и я сделала так, как он просил… Никто не обнаружит его тела.

– Шениор д’Амес был настоящим королем, – рассудительно отозвалась ночница, – и, хочешь верь, хочешь не верь, он будет жить в памяти дэйлор. И еще неизвестно, какую именно сделку он заключил со своей землей.

– Но дэйлор спят на дне озера, – Миральда недоуменно посмотрела в залитые чернотой глаза, – ты что, тоже веришь в последнее пророчество?

Ночница усмехнулась.

– А ты не веришь?

* * *

Гонец из Дэйлорона прибыл ровно в полдень, как раз в то время, когда Император отбывал свою ежедневную повинность в тронном зале. Стягивая на ходу перчатки, он протолкался сквозь толпу придворных, недовольно зашикавших, остановился шагах в десяти от трона и, преклонив одно колено, отчеканил:

– Вести из Дэйлорона, мой Император. Нелюдь истреблена, земли за Эйкарнасом присоединены к Империи.

Воцарилась тишина. Министры, как один, застыли с разинутыми ртами, растерянно глядя то на гонца, то на Императора. Подданные, казалось, даже вздохнуть боялись.

Квентис медленно поднялся. Разумеется, все сложилось именно так, как и обещал Магистр.

Император даже не слишком удивился и обрадовался этой новости – ведь когда ждешь то, в чем уверен, и это что-то сбывается – нет места глупому восторгу.

Но, положа руку на сердце, он не мог не признать, что с новостью о покорении Дэйлорона у него словно гора с плеч свалилась.

– Я ожидал этого, – громко и уверенно сказал Квентис коленопреклоненному воину, – передал ли командор личное донесение?

Гонец ловким движением отстегнул от пояса футляр и, низко кланяясь, подал его своему владыке.

Квентис величественно кивнул – как и полагалось настоящему императору.

– Ты хорошо служишь Империи. За добрую весть я награждаю тебя сотней рабов и наделяю землей. Теперь иди, отдохни – и возвращайся к моему секретарю, чтобы получить обещанное.

Тишина по-прежнему висела в тронном зале; Квентис обвел взглядом притихших придворных.

– Почему вы не радуетесь победе? – спросил он, – мы искоренили проклятую нелюдь, дабы сокровища Дэйлорона приносили радость каждому жителю Империи.

Послышались возгласы, сначала несмелые, затем все громче и громче. Каждый считал своим долгом преклонить колена перед Императором. Квентис улыбался.

– Запомните, – сказал он, – запомните, что только воля Императора ведет государство по извилистым путям времени!

– Да, о Владыка! – выдохнула пестрая толпа.

…Спустя несколько часов, наслушавшись заверений в преданности и поздравлений, Квентис вернулся в свой рабочий кабинет.

Он был вполне доволен происходящим; даже не торопился читать послание Геллера, давая своему честолюбию время понежиться в теплых лучах победы.

Теперь… Следовало отправить в Дэйлорон побольше рабов. Начать прокладку дорог, особенно к рудникам…

Квентис потянулся в старом отцовском кресле, и подумал, что тот, пребывая в садах Хаттара, должен быть доволен своим сыном. А еще – совсем некстати – Квентис подумал о том, почему Закрытый город все-таки вмешался в дела Империи. Значит, Дэйлорон был им нужен?

Хм. Любопытно… Но зачем? Что такого ищет Магистр в землях нелюди?

Оглавление

Пролог

Глава 1 Три ведьмы

Глава 2 Сестры печали

Глава 3 Наследник

Глава 4 Колодец Памяти

Глава 5 Тень Императора

Глава 6 Когда смешаны карты

Глава 7 Время судеб

Глава 8 Во славу Империи!

Эпилог

Реклама на сайте