«Кольцо Пяти Драконов»

Эрик Ван Ластбадер Кольцо Пяти Драконов

Пролог Лорг

Джийан, как и Бартте, было пятнадцать, когда они нашли лорга. Тот прятался, как заведено у лоргов, под плоской, отливающей золотом скалой — эдакая бородавка на брюхе пересохшей канавы. Конара Мохха, их опекунша и наставница, учила смотреть под ноги во время прогулок по уступам Дьенн Марра, ибо лорги предпочитают разреженный, пахнущий елями-куэллами воздух.

— Берегитесь лоргов, — говорила она, грозя узловатым указательным пальцем. — Лорги злы. Они заманивают души умирающих младенцев и запасают их, как зерна молотого овсюга.

Джийан считала все это суеверной чепухой. Лорги, хоть и уродливые на вид, казались довольно безобидными; в сущности, они скорее приносили пользу, поскольку питались личинками стэдилов, а все знали, насколько вредны эти насекомые для овсюга и гленнана.

Стоял лонон, пятый сезон — жуткая пора между разгаром лета и осенью, когда роятся голоноги, когда ясными ночами в огромной черной чаше неба видны все пять бледно-зеленых, как брюшко голубя, лун... В лонон Жемчужина была использована неправильно; в лонон на Кундале появились в'орнны.

Джийан и Бартте, послушницам-рамаханам, страшно не повезло: они родились близнецами, что среди горных кундалиан издавна считалось дурным знаком. Мать попыталась отвратить беду, замотав на мягких розовых шейках пуповины, но тут в родильную комнату вошел отец и перерезал пуповины собственным охотничьим ножом. Потом, пока дочери верещали, делая первые в жизни вдохи, он перерезал горло и коварной повитухе, которая нашептывала роженице всякие глупости, подстрекая на детоубийство.

Все это отец рассказал им несколько лет спустя — перед тем, как навсегда ушел из дома. Честно говоря, их родителям вообще не следовало бы жениться. Отец был торговцем, человеком деловым и трезвым, и смотрел на вещи просто, тогда как мать окружал темный туман магии и суеверий. У них не было ничего общего; не было ни любви, ни даже попыток приспособиться друг к другу.

Не сумев предотвратить несчастье, мать дождалась, пока близнецы подрастут, и отвела их в монастырь Плывущей Белизны в Каменном Рубеже. Самым неприличным образом она потребовала у конары Моххи вырастить из дочерей рамахан, надеясь, что оптовое посвящение Великой Богине избавит их от обычной судьбы близнецов.

По отрывкам из Пяти Священных Книг Миины, заученным наизусть и десятилетиями — после утраты “Величайшего Источника” — переписываемым несколькими поколениями конар, сестры овладели Древним наречием. Они изучали мифы о сотворении и легенды о Жемчужине, узнали семьдесят семь празднеств Мины и важность лонона, пятого сезона — поры Миины, сезона перемен. Они постигали фитохимию — лечение травами и грибами, — толкование знамений, поиск при помощи опалов и, самое важное, узнали Пророчество о приходе Дар Сала-ата, Избранника Миины, который найдет Жемчужину и с ее помощью освободит кундалиан из в'орннского рабства.

Странно, но сестры, да еще близнецы, слушая одни и те же уроки, приходили к различным выводам. Для одной сосуд всегда был наполовину полным, для другой — наполовину пустым. Для Джийан жизнь в монастыре воскрешала богатую историю ее народа, где колдовские создания вроде драконов и нариев, рапп и первиллонов всегда соседствовали с кундалианами, где мужчины и женщины на равных участвовали в жизни общества, где обладавших Даром обучали использовать колдовство Осору достойно и мудро, где каждый праздник был поводом для музыки, танцев, песен — всех радостей жизни. Бартте уроки истории говорили совсем о другом: о том, что отняли у них в'орнны, об ослаблении силы и влияния рамахан, о подъеме Кэры — новой религии, где нет Богини, о жестокости рамахан-мужчин и предательстве рапп, о необходимости порвать со старым колдовством, доступным лишь обладающим врожденным Даром и ставшим проклятием рамахан, о том, что Великая Богиня бросила кундалиан, струсила, когда пришли в'орнны, оказалась ненужной из-за превосходящей техномагии инопланетян. О неспособности прежних ценностей — Осору, Дара и учения Миины (в том виде, как оно было некогда изложено) — защитить Кундалу от вторжения.

Сестры часто гуляли по крутым узким тропам, ведущим к Ледяным пещерам. По обеим сторонам тропинки уходили вниз ярко-коричневые склоны, далеко внизу расстилалась широкая плодородная долина, покрытая ковром зелено-голубых полей. Под сандалиями из шкуры кора похрустывали коричневые куэлловые иглы. Мягкий сухой звук, так похожий на шелест вороньих крыльев, вызывал у них трепет, ибо места эти были запретны и ступать по опасной тропе могли только жрицы-рамаханы, живущие в монастыре Плывущей Белизны.

Джийан остановилась, устремив взгляд на покрытые льдом вершины Дьенн Марра. Бартта остановилась рядом. Судьба наградила Джийан высоким ростом, красотой и стройной фигурой. Хуже того, по мнению Бартты, сестра обладала Даром и могла обучаться колдовству Осору. А что есть у Бартты, кроме яростного желания возглавить рамахан?

— Подумать только, — прошептала Джийан, — никто не знает, что находится за этими горами...

— Вот это по-твоему, — кисло отозвалась Бартта. — Размышлять о вопросах, на которые никто не может ответить! Из-за того, что ты все время отвлекаешься на глупости, я на следующий год стану жрицей-шимой, а ты, несомненно, останешься послушницей-лейной.

— Я, как и ты, служанка Миины, — тихо ответила Джийан. — Каждая из нас служит Великой Богине по-своему.

Бартта фыркнула.

— Ну так я скажу тебе кое-что. У меня могут быть неприятности из-за нашего родства. В монастыре все говорят о твоих... извращенных взглядах.

— Извращенных, сестра? — В синих, как цветы-свистики, глазах Джийан отразился упрек.

Бартта решительно кивнула, обрадовавшись, что нашла больное место сестры.

— Наш мир прост. Мы хорошие, в'орнны плохие. Как ты можешь искажать такую очевидную, черно-белую истину?

— Ты неправильно меня поняла, — сказала Джийан. — Я не подвергаю сомнению зло деяний в'орннов. Я просто сомневаюсь в так называемой истине Добра и Зла. В жизни нет ничего черно-белого. А в'орнны... мы совсем не знаем их. Я чувствую здесь тайну, которую мы пока не в силах постичь.

— О да. Ты чувствуешь. Наверное, в тебе говорит проклятый Дар.

Джийан отвернулась, скользя взглядом по заснеженным пикам и вспоминая ужасное видение, открывшееся ей три года назад. Это совпало с началом половой зрелости. Стоял прекрасный летний день. Она сажала травы во дворе монастыря... а через мгновение мир вокруг исчез. Сначала девочка подумала, что ослепла. Ее окружала тьма — не темнота ночи или даже пещеры, а абсолютная чернота. До слуха доносились голоса, похожие на шелест птичьих крыльев, но слов было не разобрать. Было страшно, однако, когда видение обрело форму, стало еще хуже. С поразительной четкостью Джийан смотрела на себя словно бы сверху. В странном траурно-белом одеянии она стояла на вилочке, грудной кости нария, перед ней лежали двузубые вилы. На конце правого зубца стояла рамахана в шафрановом одеянии Деа Критан. На конце левого зубца был свирепый в'орнн в боевом снаряжении. Джийан смотрела, как белая фигурка идет к основанию вил, и знала, что должна сделать выбор, что видит развилку на своей жизненной тропе. В'орнн поднял руки, в них сияла звезда; это Дар Сала-ат, предсказанный избавитель ее народа. В видении она пошла налево — к Дар Сала-ату, к в'орнну... Что это значило? Страшная сила и загадочный смысл картины не забывались. Она не посмела рассказать об этом никому, даже Бартте. С тех пор видение не давало ей покоя и, конечно, было истоком необычных, противоречивых чувств к чужакам, которых полагалось ненавидеть.

— В'орнны поработили нас, ослабили, искалечили, — говорила тем временем Бартта. — На своих спортивных играх они убивают нас просто для забавы. Да, Сопротивление существует и продолжает бороться, но оно не может противостоять в'орннам. Чужаки изгнали нас из наших городов, вынудили искать убежища в холмах и горах, мы стали чужими на родной земле. Они перебили тысячи рамахан. Наш монастырь — единственный, оставшийся нетронутым. Ты знаешь это не хуже меня.

Джийан отвернулась от пиков Дьенн Марра, от невнятных образов видения. Густые медно-красные волосы развевались на ветру. Она ласково положила руку на плечо сестры.

— Я слышу в твоем голосе боль и страх. Восемьдесят пять долгих, ужасных лет мы молились Миине, не слыша ответа.

Бартта стряхнула руку.

— Я не чувствую ни боли, ни страха.

— Но они есть, — сказала Джийан еще тише. — Глубокий, постоянный страх, что в гневе Своем Миина навеки оставила нас в руках в'орннов. Ты сама говорила мне об этом.

— Мгновение слабости, болезни, растерянности, — резко ответила Бартта. — Удивительно, что ты запомнила.

— Как же не помнить, сестра? Я люблю тебя.

— Если бы, — вздрогнув, прошептала Бартта. Джийан обняла ее.

— Ты правда сомневаешься?

Бартта позволила себе на миг прижаться лбом к плечу сестры.

— Я не понимаю этого, — вздохнула она. — Даже конары, старейшие из нас, не могут объяснить странное молчание Миины.

Джийан взяла в руки лицо Бартты, посмотрела ей в глаза.

— Ответ ясен, сестра. Он — в нашей недавней истории. Богиня молчит потому, что мы не прислушались к ее предостережению и неправильно использовали Жемчужину.

— Значит, это правда. Миина покинула нас, — прошептала Бартта.

— Нет, сестра. Она просто ждет.

Бартта вытерла глаза, глубоко стыдясь проявленной слабости.

— Чего ждет?

— Дар Сала-ата. Того, кто найдет Жемчужину и покончит с владычеством в'орннов.

Выражение лица Бартты изменилось, стало жестче.

— Это истинная вера или говорит твой Дар?

— Конара Мохха учила меня отворачиваться от Дара точно так же, как нас всех учили остерегаться рапп, потому что они виновны в смерти Матери в день, когда пропала Жемчужина, в день, когда к нам вторглись в'орнны.

— У рапп был Дар, и он привел к нашему падению. — Бартта заметила щель в доспехах сестры, и ее взгляд вспыхнул. Злоба, близнец зависти, пересилила внутренний ужас. — И однако ты не подчиняешься конаре Моххе и используешь Дар.

— Иногда я ничего не могу поделать, — тихо и печально произнесла Джийан. — Дар слишком силен.

— Иногда ты используешь его сознательно, — прошипела Бартта. — Ты оттачивала его тайком, верно?

— А если и так? — Джийан не поднимала глаз. — Порой я сомневаюсь, действительно ли то, что внутри меня, этот Дар, — зло, — прошептала она. — Поздно ночью я лежу без сна и чувствую, как бездна Космоса дышит вокруг меня, и знаю — знаю, сестра, в сердце, в самой глубине души, — все, что мы воспринимаем на вид, на слух, на запах и вкус... мир, которого мы касаемся, — всего лишь частица Целого, существующего где-то еще. Непостижимой красоты. Всем своим существом я стремлюсь дотянуться и познать этот простор. И вот тогда я думаю: как может такое чувство быть злым?

Бартта смотрела на сестру с глубокой завистью. “Что ты знаешь, к чему ты стремишься, — думала она. — Словно я не стремлюсь к тому же и не знаю, что мне этого никогда не достичь”. Ей хотелось сказать что-нибудь умное и язвительное... И тут она заметила хвост. Хвост лорга, прозрачный, как ручей в Большом Воорге, дернулся разок и исчез под плоской, отливающей золотом скалой.

— Смотри туда! — крикнула Бартта и полезла в мелкую канаву. За ней начинался крутой и ненадежный склон из хрупкого сланца. — Ой, сестра, смотри! — Она нагнулась, широко расставив крепкие ноги.

— Лорг! — ахнула Джийан и полезла следом.

— Да. Лорг! — Бартта попятилась, очарованная и смятенная. Лорг действительно был отвратительной тварью. Толстая, покрытая бородавками шкура. Выпуклые водянисто-серые глаза ворочались туда-сюда, словно тварь могла смотреть во все стороны разом. Казалось, он целиком состоит из брюха; голова и ноги маленькие, почти незаметные. Весь какой-то бескостный, похожий на двойной желудок выпотрошенного лемура, и от этого почему-то было еще противнее.

Бартта занесла камень.

— А теперь мы должны убить его.

— Убить? Но почему?

— Ты знаешь почему, — ледяным тоном сказала Бартта. — Лорги — это зло.

— Оставь его. Не нужно лишать его жизни. Опытной рукой Бартта швырнула камень; по крайней мере физической силой она превосходила сестру. Камень ударил лорга с тошнотворным чмоканьем, послышалось что-то вроде хрипа рассерженной вороны. Мерзкие выпученные глаза повернулись к ним, во взгляде, возможно, отразилась печаль, однако лорг не пошевелился. Это видимое безразличие разъярило Бартту еще больше. Она схватила другой камень, побольше, и размахнулась. Но Джийан схватила ее за запястье.

— Зачем, Бартта? Почему ты на самом деле хочешь убить его?

Ветер трепал куэллы, свистел в далеких расселинах скал. Высоко в небе парил ястреб — с ясными намерениями. Бартта впилась взглядом в лицо Джийан. Сестра — высокая, красивая, с хорошо подвешенным языком и умелыми руками. Смутная ярость сжала желудок в комок, словно гигантской рукой стиснула горло. Яростно рванувшись, Бартта высвободилась и, не успела Джийан произнести еще хоть слово, с силой швырнула камень. Он попал лоргу в голову, брызнула жидкая, как вода, кровь. По-звериному зарычав, Бартта набрала пригоршню камней и, склонившись над лоргом, забрасывала его, пока тот не распластался на земле, похожий на отбитый кусок мяса.

— Вот. Вот. — Бартта дрожала всем телом; голова шла кругом.

Присев рядом с мертвым существом, Джийан провела по нему рукой.

— Великая Богиня, скажи мне, если можешь, — где здесь зло? — прошептала она.

Бартта посмотрела на нее сверху вниз.

— Вот это правильно, сестра. Проливай слезы по твари настолько мерзкой, что она даже не пошевелилась, чтобы попытаться спастись. Если эта смерть так ранит тебя, используй свой адский Дар. Верни его к жизни.

— Дар не действует таким образом, — ответила Джийан, не поднимая глаз. — Смерть не может родить жизнь.

— Попробуй, колдунья.

Джийан взяла измочаленного лорга в руки и похоронила в сланце. Руки были в крови и пыли; она вытерла их, но в складках кожи все равно оставалось что-то темное. Наконец она подняла на Бартту глаза; на лбу выступили капли пота.

— Ну и чего ты добилась?

— Мы опоздаем к дневной молитве, — сказала Бартта и отвернулась. Направляясь к высоким, сверкающим стенам монастыря Плывущей Белизны, она заметила сову. Та кружила над верхушками деревьев, словно наблюдая за ней.

Книга первая Духовные врата

В каждом из нас есть пятнадцать Духовных Врат. Им назначено быть распахнутыми. Горе, если хотя бы одни не отворяются: это влечет за собой болезнь духа, которая, оставшись неизлеченной, может — и сгноит душу изнутри.

“Величайший Источник”,

Пять Священных Книг Миины

1 Сова

Шестнадцать лет (и целую жизнь) спустя Бартта — маленькая и сгорбленная, сама чем-то похожая на лорга — стояла на той же самой тропе. Над головой раскинулось безоблачное небо, такое невероятно голубое, словно его только что отлакировали. Солнце клонилось к закату, и странное пурпурное пятно еще сильнее напоминало зрачок глаза. Глаза Миины, который, согласно вере рамахан, видел и запечатлевал все.

В воздухе пахло елями-куэллами, и когда под сандалиями захрустели бурые иголки, Бартту снова охватила дрожь узнавания. Воспоминания о дне, когда она убила лорга, нахлынули на нее, и она остановилась, высматривая неглубокую канаву и плоскую, отливающую золотом скалу, под которой много лет назад пряталась мерзкая тварь.

Бартта носила длинное шафрановое одеяние, подобающее конарам, старшим жрицам Деа Критан, Высшего Совета Рамахан. В прежние времена, до появления в'орннов, во главе рамахан стояла одна женщина — Матерь. Таков был титул, который она наследовала ребенком, навеки теряя собственное имя. В те времена — подумать только! — рамаханами могли быть и мужчины, и женщины. От мужчин избавились после того, как из-за присущей им алчности была утрачена Жемчужина; колдовских рапп уничтожили. Тогда и был образован Деа Критан, призванный гарантировать, что вспышка жестокости, охватившая однажды Орден, больше не повторится, а также тщательнейшим образом, без остатка, искоренить прежде обычное для рамахан колдовство.

Бартту окружали ароматы мирры, гвоздичного масла и шалфея мускатного — благовоний, которые она сожгла во время молитвы. Эти пряности помогали сохранить силу убежденности и ясность мысли. Она постучала указательным пальцем по тонким бесцветным губам. Где же была та скала? Несомненно, где-то рядом.

Из-за прошедших лет и причуд памяти она дважды прошла мимо нужного места. Однако оба раза выучка рамаханы заставляла ее повернуть обратно, и наконец она узнала скалу, поблескивающую золотом под серым слоем сланцевой пыли и куэлловых иголок. Приподняв подол, Бартта осторожно спустилась вниз. За прошедшие годы здесь многое изменилось. Теперь скала превратилась в мостик через трещину в дне канавы.

Бартта дотронулась до холодной грубой поверхности скалы, вновь содрогаясь при воспоминании о лорге. Тот лорг, безусловно, оказался дурным предзнаменованием. Три дня спустя Джийан схватили во время набега в'орннов на Каменный Рубеж и увезли в Аксис Тэр — в рабство. С тех пор от сестры не было вестей — уже шестнадцать лет. Бартта не раз слышала разговоры о кундалианской любовнице регента. Джийан делит ложе с в'орнном! Как она могла? В голове не укладывается! При мысли об ужасных в'орннах Бартта содрогнулась. И услышала крик — еле слышный, невнятный. Она огляделась. Все было неподвижно, только чуть подрагивали верхушки грациозных куэлл.

Крик раздался снова, стек по позвоночнику, как струйка ледяной воды. Не поднимаясь с колен, Бартта вгляделась в расселину. За полоской щелью между скалой и пластом сланца царила тьма.

— Эй! — Ее голос дрожал. — Эй!

Донесся крик — не человеческий, не животный, а что-то среднее. Бартта вскочила, кожу головы покалывало от непонятного страха. Она попятилась, спотыкаясь, выпрямилась, потом повернулась и побежала на ту сторону канавы. Наступила на подол и, тихо вскрикнув, упала, порвав одеяние и ободрав колено. Поднялась и побежала дальше. Добравшись до склона у края канавы, она остановилась, переводя дыхание, и посмотрела на светящееся ультрамариновое небо. Сердце колотилось, во рту пересохло.

Тихий, жутковатый стон ветра, казалось, оживил камни и канавы, заглушив этот другой страшный крик. Она посмотрела на заросли куэлл и глубоко вздохнула, чтобы освободиться от последних заноз страха. Большая рогатая сова возникла из сумрака колючих ветвей, беззвучно устремилась вниз на огромных крыльях. Бартта выкрикнула имя Миины, ибо сова была священной вестницей Богини. Казалось, птица направляется прямо к ней.

Бартта прижалась к склону и забормотала молитву. Сова пролетела так близко, что можно было почувствовать ветер от могучих серо-голубых крыльев. Потом птица опустилась еще ниже, и Бартта повернулась, следя за ее полетом. Сова пролетела над длинной плоской скалой — раз, другой, третий, потом поднялась выше и, сделав круг, исчезла в темноте куэллового ельника.

Суеверный ужас охватил Бартту. Может быть, это вовсе не знамение? Миина ушла навеки — Бартта давно убедила себя в этом. Но что же тогда здесь делала вестница Миины?

Скрепя сердце, Бартта вернулась к плоской скале и, морщась от боли, опустилась на колени. Солнце стояло над лесом, и в канапе залегли длинные темно-синие тени.

Бартта хмыкнула. Скала с трудом поддалась, на нее посыпались мелкие камешки. Леденящий крик раздался снова, и она легла на живот и засунула голову в расселину. В наступающих сумерках удалось разглядеть, что в углу кто-то свернулся. Явно кундалианин, а не животное, и слишком маленький для взрослого.

И снова Бартта едва не отвернулась. Ей совсем не хотелось спускаться в эту опасную темноту. Но она все-таки была рамаханой. Миина сказала свое слово — теперь она должна действовать. Когда Миина в последний раз подавала рамаханам знак? Бартта не знала. Во всяком случае, давно. Очень давно.

— Держись! — крикнула она. — Иду к тебе!

И полезла вниз.

Задыхаясь от пыли и страшно ругаясь, она спускалась, цепляясь сильными, загрубевшими от работы руками за еле заметные неровности стен расселины. Приходилось двигаться очень осторожно, потому что хрупкий сланец часто откалывался или осыпался под ее весом. Осадочные породы преобладали в этих местах из-за реки Чуун, которая текла отсюда до самого Аксис Тэра, кундалианского города, который в'орнны сделали своей столицей. Бартта слышала много рассказов о том, каким был Аксис Тэр до вторжения в'орннов — прекрасный город из розово-голубого камня на обоих берегах реки Чуун. Теперь, насколько ей известно, единственными кундалианами в городе были несчастные пленники или рабы. Вроде Джийан.

Принесенные Барттой ужасные жертвы не прошли для нее бесследно. Сердце превратилось в жалкий, съежившийся орган, бесполезный, как камень. Однако она еще могла ненавидеть. Кровь леденела при мысли о в'орннах. Чудовища! Такие отвратительные с виду: безволосые, как гнилые клеметты, и вдвое вонючее. Никогда нельзя быть уверенной, что думают безволосые твари, хотя члены кундалианского Сопротивления разобрались, как они реагируют в определенных ситуациях. Но Сопротивление почти бессильно. Что толку от их смертей? Оккупация длится сто один год, и ничего не изменилось. Тут ничем не поможешь. Пришлось научиться жить с ярмом на шее.

Хвала Миине, в'орнны схватили Джийан, а не ее. Бартта скорее повесилась бы, чем стала служить им или прикасаться к их мерзкой плоти. Во всяком случае, мрачно размышляла она, сестра всегда проявляла извращенное любопытство в отношении в'орннов. Теперь ее желание исполнилось.

Бартта взмокла от пота. В расселине было неестественно жарко, и она ползла по периметру, чтобы избежать самого худшего жара, казалось, поднимавшегося тошнотворными волнами откуда-то снизу. Поросль розовых кальцитовых сталагмитов лезла из пола расселины, как цепкие пальцы. Нагретый воздух мерцал и жег легкие, и она заторопилась. Наконец дно! Девочка лет пятнадцати дрожала, как в лихорадке. Липкий приторный пот выступил на лбу, склеил спутанные белокурые волосы. Прекрасное лицо затуманено, мрачно, пусто. Бартта дотронулась до нее; девочка словно горела в огне.

Она вскрикнула, когда Бартта понесла ее к отверстию, которое сделала, отодвинув валун сверху.

— Перестань хныкать, — рявкнула Бартта. — Через минуту я вытащу тебя отсюда. Теперь ты в безопасности.

Хотя сама в это не верила — слишком уж покраснела и пересохла кожа девочки. Рамаханы были не только жрицами, но и великими целительницами. Бартта прекрасно знала признаки дуурской лихорадки на последней стадии. Болезнь, приходившая пятилетними циклами, уже столетие губила кундалиан. Рамаханы считали, что вирус принесли на Кундалу в'орнны, а Сопротивление было уверено, что его создали гэргоны, таинственная каста в'орннских техномагов: еще одно оружие в их огромном арсенале, чтобы поставить кундалиан на колени. Во всяком случае, рамаханы достигли весьма ограниченных успехов в спасении жертв дуурской лихорадки. В первые сорок восемь часов после первого проявления симптомов хорошо действовали припарки из смеси топленых семян черного вербейника и сердцевин чертополоха, мать-и-мачехи и наперстянки. Если же вирус достигал легких, он размножался так быстро, что жертва тонула, словно в море.

С девочкой на руках Бартта остановилась и взглянула на клин темнеющего неба. Оно казалось далеким, гораздо дальше, чем дно расселины, когда она смотрела на него перед тем, как начать спуск. Девочка, несомненно, умирала. Какой же от нее может быть толк? Вероятно, если она, Бартта, смогла бы вытащить ее отсюда и вернуться в деревню, она сумела бы продлить ей жизнь на неделю, самое большее — на две. Но зачем? Лицо девочки уже было искажено болью, и страдания только усилятся. Лучше оставить ее здесь. Быстрая смерть была бы милосердной, даже благословенной.

Бартта уже опускала девочку на землю, когда земля под ногами вздрогнула, и на них посыпались камни. Бартта прижалась к содрогающейся стене расселины, и тут девочка вскрикнула. Ее взгляд сфокусировался, и она жалобно застонала, вцепившись в Бартту. Выжидая, пока землетрясение прекратится, Бартта вспомнила священную сову Миины. Богиня наконец заговорила — и выбрала Бартту! Сова трижды пролетела над расселиной. Почему? Несомненно, не для того, чтобы Бартта оставила девочку умирать здесь. Однако что означает весть Миины? Возможно, Богиня предназначила эту девочку себе. Почему? Она какая-то особенная?

Бартта всмотрелась в лицо, такое прекрасное и такое бледное, что все голубые жилки просвечивали сквозь неестественно натянутую и блестящую от лихорадки кожу. Смахнула со лба девочки прядь прямых волос.

— Как тебя зовут?

— Риана. — Сердечко несчастной колотилось, как у ледяного зайца.

— Хм-м... Странное имя. Откуда ты?

Лицо девочки сморщилось.

— Я не... не помню. Только...

— Что только, дорогая?

— Помню, что скаллила.

— Скаллила? — Бартта нахмурилась. — Я не знаю такого слова. Что оно означает?

— Скаллить. Ну, знаешь, карабкаться вверх-вниз по отвесным скалам.

— Не болтай ерунды, — хмыкнула Бартта. — Никогда не слышала, чтобы кто-то делал такое.

— Я делаю, — отрезала Риана. — То есть делала. Я отчетливо помню, как спускалась по Белой Четверке.

— Это невозможно, — сказала Бартта. Белой Четверкой называлась отвесная гора, вздымавшаяся над монастырем на километр. Ее склоны были слишком круты даже для горных коз.

— Однако я делала это много раз. Бартта нахмурилась еще больше.

— Ладно, допустим, ты... ну... скаллила. А потом?

— Выступ, на который я опиралась, откололся. Наверное, камень сломался, когда земля задрожала. Во всяком случае, я упала.

— Ладно, дорогая, но как ты оказалась здесь, в этой расселине?

— Я... не знаю. Бартта вздохнула.

— Хоть что-нибудь ты помнишь? Мать? Отца? Риана покачала головой.

— Думай, девочка. Думай!

Риана отпрянула от нее и свернулась в клубок. Бартта с трудом заставила себя говорить мягче:

— Пожалуйста, постарайся. Это важно.

— Все остальное пусто.

“Амнезия, — подумала Бартта. — Она, наверное, не только больна, но и ушиблась”.

Словно подтверждая догадку, девочка застонала.

— Мне плохо.

— Все будет в порядке, — машинально отозвалась Бартта.

— Не оставляй меня, — внезапно прошептала Риана. Бартте казалось, что на шее у нее висит мельничный жернов. Она заставила себя улыбнуться.

— Мы выберемся вместе. Очень скоро ты увидишь, что... Земля снова вздрогнула, и взгляд поразительно синих глаз девочки заметался. Сверху посыпались камни.

— Мы умрем здесь? — спросила девочка. Она явно не сознавала своего состояния.

— Мы не умрем здесь. — Бартта постаралась улыбнуться, надеясь успокоить ее. — Я Бартта из Каменного...

Расселину встряхнуло в третий раз. Риана заплакала.

— Что толку плакать, — решительно сказала Бартта. — Мы довольно скоро выберемся отсюда. — Над головой девочки она видела, что слои сланца пришли в движение и сдвигаются к дну расселины, исчезая в бреши, проделанной землетрясением в коренной породе. “Надо выбираться отсюда, — подумала она, — иначе умру я”. Снова мелькнула мысль оставить девочку, но перед мысленным взором появилась сова Миины. Воля Богини ясна.

Она встала и прижалась к стене расселины, перекинув Риану через левое плечо.

— Ладно, — сказала Бартта. — Теперь держись крепко.

И полезла вверх, медленно и осторожно. После землетрясения неровностей в сланцевой стене, на которые она опиралась, спускаясь вниз, стало меньше. И ей хватало здравого смысла дважды проверить опору, прежде чем осторожно подтянуться повыше. Все это время вес Рианы давил на нее, сгибая спину; скоро плечи и бедра охватила страшная боль. Однако она продолжала карабкаться, убеждая себя не спешить, проверять каждую импровизированную ступеньку, чтобы та не осыпалась и им с девочкой не слететь вниз. И с замиранием сердца все время ждала еще одного толчка, который, конечно, собьет их. Бартта не чувствовала себя такой уязвимой с тех пор, как мать привела их с Джийан в монастырь Плывущей Белизны, но, что самое любопытное, ее охватило какое-то странное возбуждение, радость от вновь восстановленной связи с телом, какой не ощущала, пожалуй, с детства. Как это чудесно: снова грязь под ногтями, напрягаются работающие мускулы и сухожилия. Она слышала стоны Рианы за спиной и молилась, чтобы ослабевшая девочка сумела удержаться.

Бартта преодолела уже две трети пути вверх, когда опоры для рук закончились. Три выступа раскрошились под руками, причем третий — когда она уже налегла на него их объединенным весом. Она свалилась на предыдущий уступ, ударившись так, что больно содрогнулся позвоночник. Риана потеряла сознание.

Инстинкт настойчиво гнал вперед, но Бартта остановилась и глубоко вздохнула. Толчки больше не повторялись, но, прислушавшись, она не услышала ни единой птичьей песни и истолковала это как предупреждение: сейсмическая активность еще остается. Проведя всю жизнь в объятиях Дьенн Марра, Бартта привыкла к землетрясениям. Незначительные в предгорьях, они усиливались по мере продвижения к горным вершинам. Однажды землетрясение застигло ее, когда она несла месячный рацион припасов в Ледяные пещеры, и большой обломок скалы упал всего в семи метрах от места, где она скорчилась от ужаса. Похожие на логово сказочного хищника Ледяные пещеры посещали только рамаханы. Пещеры находились в пяти километрах от монастыря и в километре над водопадом Поднебесным, у истока реки Чуун. Как тчакиры могли жить там, оставалось только гадать. Но чего еще заслуживали эти отбросы и изгои: преступники, неудачники, безумцы, отринутые обществом? И все-таки это были кундалиане. Рамаханы считали священным долгом перед Миной заботиться, чтобы несчастные не погибли среди ветров и льдов Дьенн Марра. Правда, ни один цивилизованный кундалианин ни разу не видел живого тчакиру. Тем не менее они существовали, ибо, когда служительница-рамахана вроде Бартты приходила к Ледяным пещерам, предыдущего месячного рациона не было. Она, как все служительницы до нее, быстро положила маленькие свертки с едой и травами, сделала пару глотков мутного рак-киса и поспешила вниз по обледеневшей, почти отвесной тропинке.

Теперь ей надо было добраться до другой, почти столь же крутой тропинки. Несмотря на высоту, вечернее небо казалось дальше, чем всегда, — равнодушная оболочка, почерневшая, как сожженное приношение. В черноте возник мерцающий бело-синий огонек звезды, а чуть правее него — одна луна, затем вторая, льющая в расселину отраженный свет. Новый толчок Бартта ощутила подошвами ног и сжалась, отчаянно моля Миину простереть над ней руку и защитить. Похожий на удар грома хлопок больно отозвался в ушах. Земля ушла из-под ног. Казалось, скалы разваливаются на части, и Бартта решила, что настал ее последний час.

Все окутала тишина настолько полная, что стало жутко. Бартта подняла голову и увидела, что стена раскололась; возникло что-то вроде грубой лестницы. Инстинкт погнал ее вверх. В одно мгновение она оказалась возле природных ступеней и, спотыкаясь, бросилась вперед, стараясь двигаться как можно быстрее и не оступиться.

Добравшись до канавы, Бартта даже не остановилась, чтобы отдышаться, а побежала дальше с бесчувственной девочкой на спине. И посмела оглянуться, только оказавшись в безопасности, на петляющей среди куэлл тропе, ведущей к Каменному Рубежу. Она не смогла бы сказать, что ожидала увидеть, но в тусклом лунном свете, льющемся вниз, как молоко из козьего вымени, не заметила ничего необычного.

Хмыкнув, она устроила свою ношу поудобнее и заторопилась по тропе к дому.

2 Лоза

Они выстрелили почти одновременно, и через мгновение пролетавший над колючей кроной сэсалового дерева голоног упал на землю. Из округлой желто-синей грудки торчал металлический стержень.

Аннон победно вскинул кулак над головой. Но Курган, сделав грубый жест в направлении друга, бросился вперед через заросли сэсалов, где они устроили утреннее логовище, ибо среди в'орннов было хорошо известно, что роскошные голоноги устраивают гнезда на вершинах древних деревьев.

— Ага, моя добыча! — выдохнул Курган. Он выдернул окровавленный кодированный стержень из груди мертвой птицы, засунул обратно в терциевое звено на левом предплечье. — Видишь превосходство в'орннской технологии? — Он встряхнул большой ясеневый лук Аннона. — Почему тебе обязательно надо дурачиться с жалким, отсталым кундалианским оружием — загадка для меня.

— Это был эксперимент, — сказал Аннон.

— Неудачный эксперимент. Видно с первого взгляда. Курган пронзил мертвого голонога узким треугольным клинком, который всегда носил с собой. Это было его главное сокровище, единственное оружие, до которого он не разрешал дотрагиваться даже Аннону. Хотя Аннона это не слишком заботило: он вообще недолюбливал в'орннское оружие.

— Ашеры славятся любовью к кундалианам, а? — хмыкнул Курган.

— Почему ты все время заговариваешь об этом? — сухо спросил Аннон.

— Тебя воспитывает кундалианка. Это неестественно. Все, чему она учит тебя, так же неполноценно, как этот ее лук. Такое воспитание когда-нибудь выйдет тебе боком.

Аннону не хотелось развивать эту тему, и он коснулся собственного звена.

— Ты слишком полагаешься на окумммон.

— А почему бы и нет? Он посмотрел за меня, рассчитал вектор полета птицы, скорость ветра, время полета до наносекунды. И выпустил стержень как раз в нужный момент. А что сделала для тебя эта кундалианская штучка? Благодаря окумммону добычу получил я, а не ты.

— Без всяких усилий. Мы и учимся так же, когда нас Призывают для подключения.

— Именно так, болван. — Курган с ухмылкой потер щетинистое древко стержня. Окумммон уже “усвоил” кровь голонога, разложив ее на питательные вещества, которые легко впитало его кровообращение. Он хлопнул друга по спине. — Окумммон дает нам преимущество. Мы, баскиры, единственная Великая каста, способная к единению. Гордись этим и пожалей геноматекков, которые только называются Великой кастой. Пожалей Малые касты: воинов-кхагггунов, инженеров-месагггунов, женщин-тускугггунов. Они все сото — те, кто не может быть Призван. Вот доказательство нашего превосходства.

— Для меня Призывание больше похоже на путы.

Курган кивнул:

— Чтобы покрепче привязать нас к гэргонам.

— Я не хочу быть привязанным к кому бы то ни было.

— Ты из Ашеров — династии, посвященной и помазанной гэргонами, Теми, Кто Призывает. Твой отец — второй в династии, ты унаследуешь ему, твой сын тебе — и так далее.

Аннон подумал о трех сестрах, которых он никогда не видел. Они жили в различных хингатта, где в разные годы жила их мать... да и матери он был практически лишен. Она умерла семь лет назад. В последний раз он видел ее незадолго до смерти; умирающая была в бреду и даже не узнала его.

— Я не хочу этого.

— Так уступи мне! — засмеялся Курган.

— Уступил бы, если бы мог.

Выражение лица Кургана изменилось, на нем отразилось глубокое сочувствие.

— Странные у тебя взгляды, Аннон Ашера! Ручаюсь, все идет от кундалианской колдуньи, которая присматривает за тобой. Ведь она даже научила тебя говорить и читать по-кундалиански.

— Это наш с тобой секрет, Курган. Курган фыркнул.

— Если бы твой отец знал, какой чепухой она забивает тебе голову, он бы врезал ей по интимнейшим местам!

— Отца, похоже, это воспитание устраивает, — ухмыльнулся Аннон. — Но она действительно показала мне кое-какие тайные кундалианские ходы во дворце и рассказала о деревне Каменный Рубеж в горах Дьенн Марр.

— О, кундалиане просто обожают всякие тайны. Да кому есть дело до их секретов, скажите, пожалуйста? Чему можно научиться у низших культур? — Он положил руку на плечо друга. — Я знаю, тебе трудно. Тебя воспитывает рабыня! О чем только думает регент? Люди болтают, будто она свела его с ума. До тебя эти сплетни, разумеется, не доходят.

Аннон потемнел.

— Я уже разобрался с счетттами.

— И при этом нажил кучу врагов. Совсем как твой отец.

— Отец не боится никаких врагов.

— Пожалуй. Но то, как он попирает традиции... Его кундалианка — всего лишь один пример.

— Если бы моя мать не Отступилась от Веры...

— Если бы твоя мать не Отступилась от Веры, ты бы никогда не оказался в хингатта лииина до мори. Она бы воспитывала тебя, как и твоих сестер, в хингатта фалла до мори. — Хингатта назывались общины из восьми в'орннских женщин детородного возраста. В этих общинах дети Великих каст рождались и воспитывались, покидая их через год после Каналообразования, когда они на постоянной основе присоединялись к Модальности через окумммоны. — Мы бы никогда не встретились, не стали бы друзьями. И я не получил бы возможности побить твои такие, ох, интимные места на охоте!

— Отец не одобряет нашей дружбы.

— Это бесит меня!

— Он считает, что твой отец подстрекает тебя вызнать секрет саламууун.

— Верно, наши отцы ненавидят друг друга, и все из-за этой дряни, — сказал Курган. — Но считать, что я послушаюсь его приказов!.. — Он засмеялся. — Веннн Стогггул может сгнить в Н'Луууре — мне плевать!

Курган взял голонога за шею и подвесил к остальным.

— Смотри, друг мой! Четыре голонога — и ни единой вонючей птички у тебя!

Аннон указал на двух маленьких четвероногих, висящих на ветке.

— Мне хватит пары ледяных зайцев.

— Ледяные зайцы, ха! Крошка мяса на длинных костях, да и та с привкусом кремния.

— А ты хорошо знал горький вкус кремния, не так ли, друг мой?

— Я? Спорим, кто вкусил больше кремния!

— Надо только договориться о ставках, — засмеялся Аннон.

— Три порции огнесортного нумааадиса.

— Лучше мутного раккиса.

— Кундалианского пойла? Он пахнет, как гнилые клеметты.

— Слишком крепко для тебя, да?

— Конечно, нет!

Шуточки такого рода продолжались бы и дальше, если бы Аннон не заметил уголком глаза что-то странное.

— Курган! — прошептал он, пригибаясь. — Курган, смотри! Вон там!

Курган присмотрелся. Брешь между деревьями образовала сверкающий треугольник солнечного света. И в этом треугольнике что-то мелькнуло. Курган подвинулся, чтобы получить лучший угол обзора, под ногой хрустнула сухая ветка. Аннон мгновенно зажал ему рот рукой, чтобы приглушить непристойное восклицание. Мальчики застыли.

В'орнны были безволосыми, с длинными коническими черепами и бледной, желтоватой кожей. Практически бесцветные глаза и темные губы отличали Аннона от Кургана, худое и угловатое лицо которого казалось еще более бледным из-за черных, как ночь, глаз. Оба видели, как в треугольнике света что-то движется. В молчаливом согласии, рожденном совместным воспитанием в лииинадо мори, друзья осторожно подобрались к опушке сэсаловой рощи. У обоих пересохли губы.

— Не могу поверить! — прошептал Курган.

— Вот так находка! — отозвался Аннон.

— Великолепно!

— Именно так я и думал!

— Но я сказал первым, так что она моя!

— Только через мои интимные места!

Они вглядывались в слепящий солнечный свет; слушали прохладное журчание ручья — одного из многих ответвлений могучего Чууна, кормившего Большое Фосфорное болото в двадцати лигах к западу. Смотрели они не на покрытого яркими перьями голонога и не на шестиногую болотную ящерицу. Даже вид нария с драгоценным спиральным рогом (исчезнувшего на Кундале с появлением в'орннов) не смог бы подействовать на этих подростков так, как вид молодой кундалианки.

Высоко подоткнув подол платья на нежных белых бедрах, она вошла в мелкий ручей, взбаламутив ил и головастиков. При виде разлетающихся головастиков мальчики догадались, что вызвало звонкий смех. Не то чтобы они не обратили внимания на звуки, которые она издавала. Нет-нет, они с восхищенным вниманием уставились на ее волосы. Они были густые и коричневые, как жареная леееста на сковородке. Собраны на макушке и заколоты парой типичных кундалианских длинных филигранных булавок в виде ракушек. Пока они смотрели, она сделала еще один шаг. Теперь вода доходила до лодыжек. Вдруг она подняла голову и огляделась. Мальчики застыли, затаив дыхание, чтобы она не заметила, что за ней наблюдают, и не убежала. Разумеется, они не боялись ее. Они были в'орннами и не страшились кундалиан. Скорее их тянуло к ней — каждого по-своему. А тут еще эти волосы.

Несомненно, из-за того, что в'орнны были совершенно безволосым народом, их отношение к кундалианским волосам колебалось от отвращения до эротической озабоченности. Ходили даже слухи, будто гэргоны частенько посещают кундалианские кашиггены, где платят за услуги таинственных имари, у которых волосы настолько длинные, что якобы специальные слуги носят их за ними, как шлейфы. Поскольку гэргоны любили распускать слухи и мифы о себе, тут никто не мог отличить правду от вымысла.

Оцепеневшие мальчики смотрели, как молодая кундалианка подняла руки и вытащила булавки. Волосы низвергались ей на спину, как струи Поднебесного. Потом она начала раздеваться. Сначала жилет, потом блуза, потом длинная многослойная юбка. И с криком удовольствия бросилась в воду. Когда вода дошла до бедер, они увидели все ее волосы.

Курган уронил голоногов. Добыча — птицы со сломанными шеями — лежала у ног, забытая в пылу новой охоты.

— Вот отборный клеметт, созревший для сбора, — сказал он хрипло. — Я должен получить ее.

Не сказав больше ни слова, он выскочил из укрытия. Аннон бросил лук и помчался следом. Из них двоих Аннон был быстрее. Курган, видя, что проигрывает гонку, подставил ногу. Аннон растянулся на земле.

Курган, воспользовавшись внезапным преимуществом, вмиг добежал до берега и прыгнул в воду, как раз когда молодая кундалианка заметила его. Она взвизгнула и попыталась удрать, но он схватил ее. Несмотря на сопротивление, он повалил ее и несколько раз окунул с головой в воду. Девушка начала задыхаться, и он смог без дальнейшего сопротивления вытащить ее на мелководье. Там он тяжело упал на нее, прижимаясь губами к губам.

Аннон, лежащий среди побегов крив-травы и свистиков, смотрел на это с двойственным чувством. Он тоже ощутил при виде девушки тяжесть в пояснице; ему тоже хотелось упасть на нее и удовлетворить вожделение. В сущности, в этом не было ничего неправильного. Кундалиане были низшей расой — еще одно рабское племя, покоренное в'орннами. И однако... И однако что-то сдерживало его, словно какой-то еле слышный голос шептал на ухо: “Это неправильно”. Он задрожал. Разумеется, это был голос Джийан. То, что Джийан — кундалианка, имело для Аннона немалое значение, поскольку именно она воспитывала его. Разумеется, не будь она любовницей регента, ей никогда бы не доверили такое важное дело, никогда бы не приняли в хингатта лииина до мори или какую-нибудь другую хингатту, коли на то пошло. Но регентом Элевсина избрали гэргоны, и хотя ему не дозволялось принимать собственные законы, его слово было Законом для Каст. Его слово было Законом, потому что за ним стоял авторитет гэргонов. Можно было ворчать и жаловаться, как, например, Стогггул, но не более того: не-довольный шепот, как натертая кожа под плохо подогнанной одеждой.

Разумеется, его воспитывала Джийан. Она была любовницей отца и выполняла его приказы. Как хорошая рабыня. Рабыня, голос которой каким-то образом проникал в его череп, даже когда ее не было рядом. Возможно, Курган прав насчет нее; возможно, она действительно колдунья.

Так или иначе, он не мог больше слушать этот голос. Аннон выбежал на ослепительный солнечный свет, слетел с крутого берега, как стрела, и свалился на борющуюся пару. Он видел голые ягодицы Кургана, кровожадность и безумие во взгляде друга. Странно, но это только подстегнуло его решимость. Решимость — на что? Уступить желанию, облегчить странную тяжесть в пояснице, сражаться за свою долю этой влекущей молодой кундалианки. Заткнуть этот сводящий с ума шепот, заполняющий все уголки мозга.

Он вцепился в напрягшиеся мускулы плеч Кургана. Курган яростно вскинулся и ударил Аннона тыльной стороной руки. Аннон пошатнулся, но подступил снова — и нарвался на короткий, сильный удар. Он упал на колени в воде, перед глазами мерцали звезды. Когда зрение прояснилось, он увидел лицо девушки — и кровь застыла в жилах. Она больше не сопротивлялась. Глаза потускнели, словно она вглядывалась в какую-то даль, куда не мог добраться ни один в'орнн. Такой взгляд он много раз видел у кундалианских рабов в Аксис Тэре. Этот взгляд бесил его; то, что мать покинула его, ощущалось как ножевая рана в животе. И каким-то образом гнев напомнил ему, как в детстве он плакал по ночам. Ему была нужна мать, а что он получал взамен? Кундалианскую рабыню! Он звал мать от страха, но и для того, чтобы досадить Джийан, чтобы наказать за то, что она находится на месте матери.

Если Джийан не ублажала отца, она приходила на зов. Без всяких просьб она укачивала его, хотя он с трудом переносил ее прикосновение — прикосновение кундалианки, которую отец почему-то обожает! Она рассказывала странные, тревожащие душу легенды о богине Миине и Пяти Священных Драконах, создавших Кундалу, или баюкала, напевая стихи на жутковатые мелодии, заползавшие в мозг. Надо отдать ей должное, у нее был чудесный голос.

И в то же время в ней жила глубокая печаль, часто окутывавшая ее, лишавшая улыбку радости. Однажды он проснулся в объятиях Джийан и обнаружил, что она плачет во сне. Наверное, ей снилось что-то ужасное, слезы катились по щекам бесконечным потоком, и хотя к горлу подкатил комок отвращения, он обнял ее и крепко сжал пальцы.

Солнечный свет, отражающийся от воды, слепил глаза. Гнев пересилил вялость. По-звериному зарычав, он ударил Кургана кулаком в челюсть, нанес грубый, но мощный удар в подбородок и так смог оторвать от добычи. Девушка лежала в оцепенении. Аннон взял ее за руку и помог встать. Она вздрогнула и отшатнулась, когда он выпустил ее.

На мгновение все застыло, как на картинке: мужчина-завоеватель и женщина-рабыня, — столь непохожие глаза встретились, столь непохожие сердца бились с незнакомым напряжением. Аннон знал, что надо брать ее, надо дать сдачи кундалианской колдунье, которая вырастила его, и отцу, которому она нужна еще больше, чем Аннону. Надо было потребовать, как подобает в'орнну, того, что принадлежит по праву. Но он просто стоял.

За спиной застонал Курган, и это вернуло их к жизни.

— Пошла отсюда! — прорычал Аннон в растерянное лицо кундалианки. И добавил еще яростнее: — Делай что говорят, женщина, и быстро — пока я не передумал!

Поднявшийся на колени Курган снова застонал и сплюнул бледно-голубую слизь. Когда кундалианка, спотыкаясь, заспешила к берегу, он бросился за ней. Девушка закричала. Аннон затащил приятеля обратно в ручей. Курган пнул его в подбородок.

— Я хочу то, что хочу, друг мой, — пропыхтел он. — Убирайся с дороги, предупреждаю тебя.

— Я разрешил ей уйти, — сказал Аннон. Курган расхохотался.

— Ты рехнулся? Кто ты такой, чтобы разрешать что-то?

— Сын регента. — Аннон сам себя не понимал. Что ему до этой инопланетянки? Перед глазами стояла Джийан, сплетающаяся в постели с отцом, пока он зовет маму. Тогда он узнал, что боль и страх обретают голос по ночам.

— О да. Сын Элевсина Великого. Элевсина Могущественного. — Курган презрительно рассмеялся, злой и разочарованный. — Человек, отца которого гэргоны держат на коротком поводке, регента, бессильного, как и все остальные, ибо сила и власть принадлежат исключительно гэргонам.

— И однако твой родной отец жаждал короны регента и пускал в ход все средства, чтобы привлечь голоса гэргонов, — возразил Аннон.

— Мой отец — дурак, одержимый враждой к твоей семье. Будь я на его месте, я нашел бы способ стать регентом.

— А что потом? Регент служит желаниям гэргонов. Власть принадлежит им. Так было всегда.

— Но не должно быть вечно!

И снова началась драка — зубами и ногтями, мускулами и сухожилиями, грубой силой и хитростью — с использованием всех возможностей сильных молодых умов и тел.

Два инопланетных существа дрались на мелководье. Элеана собрала одежду, но, несмотря на приказ, медлила, ее охватила странная слабость. Словно завороженная ужасом, она не могла отвести от них глаз. Двое в'орннов дерутся из-за нее — это было, ну... потрясающе. Да, животные — жестокие и безволосые, вонючие и непостижимые. И однако тот, с бесцветными глазами, защитил ее... нет, не для того, как подумала вначале, чтобы взять ее самому, а чтобы спасти. Она чувствовала странную связь, в ней родилось теплое чувство к нему, да, маленькое, как личинка стэдила, но его нельзя было отрицать.

И потому, вопреки всякой логике, она медлила, прислушиваясь к барабанному бою сердца. И именно она первой увидела, как с неба стремительно обрушился священный гэрорел, правая рука богини Мины. Элеана подняла руку, заслоняя глаза от ослепительного света. Огромная птица нацелилась на двух в'орннов. Гэрорел был золотой, с чисто белой грудью и ужасным красноватым клювом, которым птица отрывала мясо добычи от костей. К тому времени сверху оказался, кажется, в'орнн с бесцветными глазами. Девушка слышала быстрое хлопанье крыльев, видела нацеленные желтые когти.

Гэрорел налетел на в'орнна с бесцветными глазами, на правой стороне груди остались кровавые следы. В'орнн закричал. Чем же он так разгневал Богиню, спросила себя Элеана. Вопрос без ответа. Мальчики забыли о драке. Раненый в'орнн корчился на мелководье, а второй — его друг? — с трудом встал на колени, поднял левую руку, вытянутую, как дротик, и пронзил сердце поднимающегося в небо гэрорела одним из этих омерзительных металлических стержней. Величественная птица упала на землю и испустила дух. Еще один смертный грех среди многих, совершенных в'орннами против Миины.

В пять огромных шагов в'орнн оказался рядом с ней, парализованной появлением и гибелью птицы. Он бросил ее на каменистую землю и, прежде чем она поняла, что происходит, взял ее, как и подобало в'орнну-победителю — с тихим рычанием и громкими криками.

— Я не хочу, чтобы ты рассказывал об этом, — предупредил Курган.

— Ты о недавнем запрете отца на изнасилование кундалианок? — Аннон промывал четыре диагональные борозды, оставленные когтями гэрорела.

Курган занимался распухшим боком.

— Закон глуп, но это закон.

Мелководный ручей уносил бирюзовую в'орннскую кровь. Ни головастиков, ни кундалианки не было видно.

— Я имею в виду в деревнях, вдали от любопытного взгляда регента, кхагггуны делают все, что хотят. Во всяком случае, я слышал такие разговоры.

Аннон тоже слышал об этом, но промолчал. Мальчики с растущей тревогой осматривали раны Аннона.

— Мне это не нравится. Рана ужасно распухла. — Курган дотронулся до потемневшей кожи между бороздами. — Клянусь Энлилем, похоже, он оставил в тебе кусок когтя.

— Думаю, нам лучше попытаться вытащить его. Курган кивнул и вытащил из-за пояса нож с тонким лезвием.

— Готов?

Аннон кивнул, сжав зубы. Он отвернулся, когда кончик ножа вошел в рану. Вскрикнул, потом снова. Курган дал ему кусок сыромятной кожи, на который подвешивал добычу. Аннон засунул ее в рот и крепко закусил. Через три минуты он потерял сознание.

Курган привел его в себя, плеснув на лицо воды.

— Бесполезно, — сказал друг. — Я могу выпотрошить голонога, но я не хирург. Чем больше я залезал, тем глубже уходила эта чертова штука.

Аннона обволакивала боль.

— Благодарение Энлилю, богу войны!

— Не думаю, что начнется заражение, — заметил Курган. — Мы тщательно промыли рану. — Он оторвал рукав рубашки.

— У-у! — вскрикнул Аннон. — Поосторожнее, когда затягиваешь!

— Так ведь надо крепко. Мы же не хотим, чтобы началось кровотечение, верно?

Аннон осторожно вздохнул.

— И как?

— Не смертельно.

— Слова истинного в'орнна, — хмыкнул Курган. Аннон кивнул, принимая похвалу.

— Нам лучше идти, если мы хотим попасть домой до ужина.

— Я говорил совершенно серьезно. — Курган положил руку другу на плечо. — Прежде чем мы уйдем, давай заключим договор. Давай принесем сэйгггон: мы никогда и никому не расскажем о том, что произошло сегодня. Согласен?

— Согласен, — ответил Аннон. Они сжали друг другу запястья, потом соприкоснулись окумммонами. Между ними проскочила искра.

Курган встал и помог Аннону подняться.

— Что ты сделал с этой птицей? — Аннон поморщился, когда они брели к берегу. — Никогда не слышал, чтобы они нападали на людей.

Курган кивнул на труп птицы.

— Ну, одно можно сказать наверняка: эта больше ни на кого не нападет.

Аннон прошел вдоль берега и наклонился над гэрорелом. С трудом присел на корточки.

— Ты прав. Одного когтя не хватает. А на обрубке свежая кровь.

— Трофеи принадлежат победителю, — сказал Курган. — Часть этой проклятой птицы теперь внутри тебя.

Аннон встал. Он долго молчал.

— Да пошло оно в Н'Луууру! — прорычал он. Потом отвернулся и побрел туда, где его ждал друг.

— Вот это верно! — Курган откинул голову и засмеялся. — Пошло оно в Н'Луууру!

Вместе они медленно поднялись на берег ручья. Приплюснутое солнце клонилось к горизонту. После холодной воды день казался еще более жарким и неподвижным. Голоноги щебетали и порхали среди сэсалов, но оба мальчика на сегодня уже наохотились.

— Так ты считаешь закон отца против изнасилования кундалианок глупым? — сказал Аннон.

— Разумеется. Это же всего лишь бездушные животные, верно? Почему бы нам не удовлетворять свои желания, когда и где эти желания возникают?

— Видимо, это так же глупо, как план построить За Хара-ат.

Курган повернул голову и сплюнул.

— Я слышал, как многие в'орнны называли эту идею отвратительной. — Иногда он казался точной копией отца-задиры, но на самом деле был хитроумен, как чии-лис, маленькое млекопитающее, обитающее в горах Дьенн Марр. — Подумать только! В'орнны и кундалиане работают бок о бок! Идиотизм! Кундалиане могут вообразить, будто они равны нам.

— И однако, несмотря ни на что, строительство должно начаться через несколько недель. — Аннону не в первый и — он знал — не в последний раз приходилось защищать политику регента. Но это был Курган, товарищ по хингатте и лучший друг. — Знаешь, что я думаю? Мне кажется, отец прав. В кундалианах сокрыто больше, чем мы подозреваем.

— Во будет времечко! — загоготал Курган.

Они уже дошли до деревьев, и Аннону пришлось остановиться. С каждым вздохом его обжигала боль.

— Передохнем? — спросил Курган.

Некоторое время они сидели молча. Аннон думал о кундалианке, на душе было тяжело. Перед глазами стояли прекрасное лицо, снова и снова вспоминался мгновенный обмен взглядами. Ему хотелось знать, откуда она, где сейчас. Он надеялся, что она не наткнулась на шайку кхагггунов.

Курган заострял наконечник металлического стержня.

— Знаешь, будь я гэргоном, мне, наверное, не понадобилась бы повязка. Я бы уже нашел способ залечить рану.

— Гэргоны — техномаги, — сказал Курган, — а не колдуны.

— Разве они не пытаются все время победить смерть? У них же есть поговорка: “Тайну смерти можно разгадать, лишь овладев жизнью”.

— По-твоему, ты знаешь, что это значит?

— Гэргоны — Великая каста, совсем как мы, только их генетически изменили еще до рождения, в плоть, кровь и кости ввели терциевые и германиевые цепи. Они все встроены в одну гигантскую биоматрицу, вот почему они называют себя Товариществом.

Курган засмеялся.

— Сказки, басни, полуправда. Не обманывайся, друг мой, о гэргонах не известно ничего. Впрочем, я бы не дал и ломаного гроша, чтобы узнать, на что они способны. Слишком уж скрытны. Бьюсь об заклад, они полная тайна даже для твоего отца, а он, насколько я знаю, единственный, кто контактирует с ними напрямую. Они занимаются только экспериментами в своих лабораториях. А если ты и прав? Ты действительно хочешь разделить мысли со всеми членами своей касты? Тьфу!

Друзья встали и пошли дальше. У первых сэсалов Курган ускорил шаг.

— Над чем они работают, вот что я хотел бы знать. Какой-то великий план, который держат в страшной тайне. Будь я регентом, я бы нашел способ заставить гэргонов открыть мне их секреты.

— А знаешь, — сказал Аннон, — если бы не было каст, у гэргонов не было бы власти, и мы все могли бы разделить их секреты.

Курган фыркнул.

— Снова кундалианские штучки твоей нянюшки. — Он поднял две пары голоногов, подождал, пока Аннон отыщет лук и снимет ледяных зайцев с ветки дерева. — Касты — синоним цивилизации. Они создают порядок из хаоса. Только вообрази: кхагггуны могли бы стать баскирами. Откуда военным знать тонкое искусство коммерции? А если бы месагггуны захотели стать кхагггунами? Что известно инженерам о войнах? Или если бы геноматекки, наши врачи, захотели стать баскирами? Смешно! И как самый крайний пример: что, если бы тускугггуны захотели стать гэргонами? Я имею в виду, чтобы женщина устанавливала законы для в'орннов? Немыслимо! Что знают женщины о законах, об управлении — или, коли на то пошло, о коммерции? Они рожают детей, растят их, помогают учить и воспитывать. Для этого они и созданы.

— Еще они сочиняют музыку, создают произведения искусства, пишут книги. Они шьют одежду... даже куют броню, которую носят кхагггуны.

— Все так, Аннон. Согласен. Но что с того? Когда ты в последний раз слушал музыку или смотрел на произведение искусства?

“Два дня назад, — подумал Аннон, — когда не мог уснуть и Джийан пустила меня в мастерскую. Я видел скульптуры, которые она создает, когда не заботится обо мне или об отце”.

— Можешь вообразить, чтобы женщина носила броню, которую сделала? — продолжал Курган. — Я сам смеялся бы до упаду над такой картиной. Понимаешь, в чем дело, — продолжал он, пока они шли по густой сэсаловой роще. — Ты смотришь на проблему не с того конца. Единственный способ узнать их секреты — получить контроль над самими гэргонами.

— Да неужели? И как ты намерен добиться этого?

— Понятия не имею. Но должен быть способ. Боль в грудной клетке не удержала Аннона от смеха.

— Вот как? Лет через триста, когда найдешь его, дашь мне знать.

Смеясь, друзья исчезли в густом лесу, направляясь к дороге в Аксис Тэр.

Город — дома цвета белого перца, дворцы цвета корицы, склады цвета киновари, лавки и мастерские под ярко раскрашенными навесами из ткани — был распланирован и логично, и артистично, веером к северу от моря Крови. Ныне этот веер сжимал могучий бронированный кулак, потрескивающий ионной энергией. Музыка стихла, театры стояли темные и пустые, праздники были запрещены — культура загасла, как пламя. Под властью в'орннов Аксис Тэр приходил в упадок, подобно величественному зданию, наполовину занесенному песками.

— Аннон, твой отец желает, чтобы ты провел вечер с ним во дворце, — сказала Джийан, как только мальчики вошли. Она казалась встревоженной. Впрочем, Аннон этого не заметил.

— Смотри! — Он подал ей добычу. — Я убил двух ледяных зайцев.

— Из моего лука? — спросила Джийан, забирая у него оружие. — Ты даже не применял окумммон? Ни разу?

Курган, фыркнув, покачал перед ними двумя парами голоногов.

— Если бы применил, ему не пришлось бы полагаться на удачу!

— Удача не имеет никакого отношения к стрельбе из лука, — сказала Джийан. — Все дело в искусстве.

Курган презрительно рассмеялся.

— Как будто мне стоит слушать тебя!

— Не повредило бы, — спокойно заметила Джийан. Курган склонил голову набок. На его лице появилась самодовольная ухмылка.

— Следуя этой логике, стоит послушать и что болтает раскачивающийся на ветке трехпалый ленивец.

— В голове ленивца хранятся тайны, каких ты и представить не можешь.

— О да! — Курган открыто рассмеялся. — Например, как болят от испражнений интимные места!

Он повернулся, пошел к буфетной и там присел на толстую деревянную шинковальную колоду. Аннон не сводил глаз с лица Джийан, боясь увидеть то же выражение, что и на лице девушки в ручье.

Но Джийан была отважна, как настоящий в'орнн. Она носила длинное, до полу, красно-коричневое — цвета регента — платье, как и все женщины в хингатта лииина до мори. Одежда тускугггунов различалась цветами. Талию стягивал кушак из полуночно-черного шелка, еще одна полоска такого же шелка не давала падать на лицо густым медного цвета волосам. Джийан ходила с непокрытой головой — в отличие от в'орннских женщин, которым полагалось носить традиционный сифэйн, что-то вроде тяжелого капюшона. Все воспринимали это вызывающее поведение как проявление дикости. Порядочные тускугггуны никогда не разгуливают на людях с обнаженными головами. Такого рода эротический стимул лучше оставлять для спальни... или для лооорм — тускугггун, профессия которых — продавать свои тела в'орннским мужчинам всех каст. Не менее возмущало всех и платье без рукавов, оставляющее руки открытыми. Проведя среди в'орннов столько лет, Джийан по-прежнему вызывала по меньшей мере жгучее любопытство. Даже здесь, в хингатта лииина до мори, тускугггун смотрели на нее со странной смесью презрения и зависти.

— Ты бы продолжал смеяться, если бы я превзошла тебя в стрельбе? — сказала она в спину Кургану.

Тут уж все тускугггун оторвались от рисования, проектирования, сочинения, ковки и прочих ежедневных обязанностей, связанных с детьми. Как и во всех построенных кундалианами строениях, в'орнны переделали прекрасное асимметричное пространство с центральным атриумом, открытым всем стихиям, в утилитарные каморки, в данном случае — чтобы восемь женщин, составлявшие хингатту, могли работать и жить со своими детьми. Там, где некогда росли сады, выросли многочисленные каморки, алтари Миины разломали, а сводящую с ума, похожую на лабиринт планировку сменил математически точный стиль. Как и во всех аспектах жизни в'орннского общества, размеры каморок диктовались иерархической моделью, связанной со сложной формулой, увязывающей искусство, старшинство и родство.

Как воспитательница единственного сына регента Джийан жила в самой большой из этих комнатушек. Это раздражало бы остальных тускугггун, даже не будь она кундалианкой. Самое забавное, что Джийан вовсе не стремилась владеть помещением побольше и охотно бы поменяла его на другое, если бы в'орннское общество допускало такое нарушение.

Теперь же тускугггун встали как одна и собрались в центральном атриуме. Если кундалианка и сознавала их испытующие взгляды, то ничем не выдала этого. Она не сводила пристального взгляда с открытой двери буфетной.

Курган появился довольно скоро — шел медленно, напустив на себя безразличие, и только Аннон разглядел, что оно напускное. Курган любил быть в центре внимания, это значило для него не меньше выгодной сделки. Сила прибывала в нем, как солнце в полдень.

— И как бы ты это доказала?

— Я бы предложила состязание в стрельбе.

— А, состязание? — Черные глаза Кургана блеснули хитро, как у снежной рыси. — Обожаю состязания.

— Неудивительно, — безразлично сказала Джийан. — Ни один в'орнн не может устоять перед такой возможностью.

— В этом ты эксперт. — Он подошел туда, где она прислонила лук к известняковой стене, и взвесил его в руке. Ухмыльнулся, теперь уверенный в себе. — От имени в'орннов я принимаю вызов. — Юноша подошел к Аннону и протянул другу кундалианский лук. — Я воспользуюсь окумммоном, а твой маленький хозяин — этим низшим...

Слова замерли у него на устах, когда Джийан взяла лук сама.

— Ты будешь состязаться со мной.

— С тобой? Это просто несерьезно.

— Я говорю совершенно серьезно. Ты воспользуешься в'орннским звеном, а я — этим! — Она подняла лук над головой.

— Ты смеешься надо мной, рабыня! Я отказываюсь от этого фарса!

— Невозможно. Ты принял вызов перед всей хингаттой. — Джийан махнула рукой.

— Ноя...

— Она права, Курган, — сказал Аннон. — Ты принял вызов.

“Предатель!” — подумал Курган. Почему Аннон встал на сторону кундалианской рабыни? Неужели он испытывает какие-то чувства к низшему существу только потому, что она выкормила, вырастила его, заботилась о его нуждах? Ведь таково предназначение тускугггун. Да и кто слушает прислугу?! Возможно, Аннон сказал так просто из озорства, чтобы унизить его. В любом случае, понял Курган, от Аннона помощи ждать не приходится. Он обвел взглядом лица собравшихся. Было ясно, что ни одна из тускугггун, даже его мать, не станет протестовать. “Чего еще ожидать от женщин”, — мелькнула горькая мысль. Они не будут возражать Джийан напрямую, но у нее за спиной... ох какие они специалисты разбирать ее по косточкам!.. Потом ему пришла еще одна мысль: что, если они, как и он, боятся кундалианской колдуньи? Его охватил гнев. Бояться? Кундалианки? Позор! Он — старший сын Веннна Стогггула, прим-агента баскиров! Он примет вызов любого инопланетного колдовства и растопчет его в пыль! У него есть окумммон. Он связан с гэргонами!

— Это правда, я принял вызов, — сказал Курган, уставившись на Джийан. — Договорились.

— Договорились, договорились, — разом забормотали тускугггун и все их отпрыски. — Чем бы оно ни закончилось.

“Идиоты!” — подумал Курган, хватая стержни.

— На улице, — бросил он, надеясь, что это прозвучало как приказ.

— Где пожелаешь, — ответила Джийан. Она собиралась повесить на спину полный стрел колчан, когда Курган схватил ее за руку.

— Минутку.

Он вытащил из колчана стрелы и осмотрел их; будь его соперница в'орнном, это оскорбление породило бы десятилетия кровавой вражды. Да, конечно, она любовница регента и ей дарованы кое-какие права выше других кундалиан, но она — это она, несомненно, слишком отсталая, чтобы обладать в'орннским изысканным чувством чести и бесчестья. Разве животное заботится о том, где гадит? Конечно, нет. Да цивилизованный человек и не ожидает этого.

Архитектура города поражала воображение. Под безоблачным лазурным небом аккуратные ряды двухэтажных зданий из розово-голубого известняка выстроились вдоль мощеных улиц, расходящихся от центральной площади, подобно спицам колеса или солнечным лучам. В центре этого открытого пространства стоял дворец регента: бронзово-золотые шпили, покрытые красной эмалью минареты, резные колонны цвета корицы — сооружение, на вкус в'орннов, в общем, слишком уж изысканное и хрупкое. Широкий проспект, аккуратно разрезающий восьмиугольную площадь пополам, вел строго на юг к Гавани с многокилометровой Набережной, где река Чуун, огибающая город с запада, впадала в море Крови. В Гавани, районе, известном буйными нравами, можно было найти все, даже единственную на северном континенте колонию саракконов — дикого племени пиратов, обитающего на южном континенте Кундалы. В'орнны давным-давно сочли их незначительными, а их земли, лишенные природных ресурсов, — не стоящими оккупации. Кроме того, наличие зон радиации делало их непригодными даже для закаленнейших кхагггунов. В'орнны терпели присутствие саракконов, даже торговали с ними при случае, ибо гэргоны проявляли интерес к тканям их производства.

Сто один год назад, когда в'орнны появились на Кундале, Аксис Тэр не окружали стены, не было ни валов, ни башен, откуда часовые могли бы наблюдать за наступающим врагом. В зависимости от района города можно было видеть сэсаловый лес на востоке или Большое Фосфорное болото на западе, на севере — берущую начало в горах Дьенн Марр реку Чуун, а на юге — море Крови.

— Такой открытый! — содрогались в'орнны, заняв город. — Такой уязвимый для нападений! — Немыслимо жить в таком неукрепленном месте. И тысячи кундалиан трудились целый год, строя вокруг города в'орннскую стену. Стена была вырублена из массивных блоков такого же черного базальта, какие кундалиане использовали для постройки Набережной. В'орнны, помешанные на безопасности и надежности, загоняли рабочих до изнеможения. Сотни кундалиан погибли — недостойный и зловещий фундамент, — но с точки зрения в'орннов это было еще одно вполне приемлемое средство предупреждения возможного мятежа.

В'орннская стена была в основании толщиной добрых тринадцать метров, а у вершины суживалась метров до восьми. Она поднималась на двадцать метров над уровнем улицы, превращая город в тюрьму. При западных, северных и восточных воротах, были устроены пропускные пункты. Наблюдение за местными кундалианами осуществлялось через окуууты, подкожные импланты, вживленные в левую ладонь. Каждый окууут был настроен на индивидуальные биоритмы носителя, благодаря чему опознание происходило практически мгновенно.

Все обитатели хингатта лииина до мори высыпали во двор, выходящий на широкий проспект, который вел прямо ко дворцу регента в тысяче метров к северу. Курган и Джийан стояли друг против друга, остальные встали полукругом вокруг них. Почти сразу же, словно желая опередить соперника, Джийан отсчитала пятьдесят шагов. Наконечником одной из стрел она провела тонкую вертикальную линию на грубой коре сэсала.

— Вот. — Она повысила голос, чтобы все услышали. — Мишень.

Пока Курган прилаживал стержень к окумммону, Джийан заметила, что ее голос привлек внимание прохожих. К тому времени, как она вернулась и встала рядом с в'орнном, собралась порядочная толпа. А почему бы нет? Не каждый день кундалианка — и притом любовница регента! — бросает вызов в'орнну.

Джийан вытянула руку в направлении Кургана.

— Прошу.

С почти пренебрежительной усмешкой на лице Курган вытянул руку горизонтально. Разумеется, движение было небрежным; так он мог бы, например, указать дорогу заблудившемуся путнику. Казалось, он едва взглянул на дерево — и стержень вырвался из гнезда, вращаясь на лету. Через мгновение он вонзился прямо в центр линии, проведенной на коре.

— Идеально! — воскликнул он, и все присутствующие в'орнны разразились аплодисментами. Тогда юноша повернулся к Джийан и сказал с пародией на вежливость: — Теперь ты. Прошу!

Когда Джийан подняла лук, он добавил:

— Я с удовольствием прицелился бы за тебя.

— Не сомневаюсь, — ответила она под хор в'орннского смеха — грубого, хриплого, животного звука, раздражающего тонкий слух кундалиан. — Но я не собираюсь проигрывать.

Эта реплика вызвала тихое, мелодичное журчание от небольшого количества кундалиан в толпе. Джийан понадобилось мгновение, чтобы уголком глаза рассмотреть их. Она не обманывалась: одобрение не означало любви к ней, любовнице регента. Возможно, они презирали ее чуточку меньше, чем господ-в'орннов. А вполне возможно, они ненавидели ее даже больше, ибо, конечно, считали предательницей.

Это был ее народ, и однако, глядя на них, грязных и несчастных, она не чувствовала ничего... или почти ничего. Возможно, их приговор ей был справедлив, ибо истина заключалась в том, что она считала в'орннов своими... по крайней мере Элевсина и Аннона. Она не скучала по Каменному Рубежу, родной деревне, — хаотичному лабиринту немощеных улиц, постоянному напряжению из-за набегов в'орннов, ужасу перед их случайными и беспорядочными убийствами и избиениями невинных кундалиан.

Правду сказать, из-за Дара Джийан чувствовала себя чужой в монастыре Плывущей Белизны, где ее и Бартту учили на рамаханских жриц. Кундалианская жизнь начала разрушаться, а набеги кхагггунов довели запуганную округу до состояния практически полного бессилия. Здесь, в Аксис Тэре, по крайней мере был порядок и всеобъемлющее ощущение цели. Разумеется, это был в'орннский порядок и в'орннская цель. Но регент, Элевсин Ашера, отличался от большинства в'орннов. Он не считал кундалиан низшими существами, рабами, животными, не имеющими души (так смотрели на мир в'орнны, а не кундалиане, которые знали, что каждое животное обладает не только уникальной душой, но и уникальным опытом). Вот почему для него она была возлюбленной, а не просто собственностью, как полагали другие в'орнны. В полном уединении дворца он позволял ей поклоняться Миине, смешивать снадобья и припарки, чтобы лечить и укреплять его и Аннона, заниматься колдовством, к которому у нее был врожденный Дар. И самое главное, он не испытывал ее кундалианское сердце, а скорее старался понять его. У них были свои секреты, за которые, достигни хоть один враждебного или ревнивого слуха, Элевсина наверняка осудили бы даже гэргоны.

Вот почему он сосредоточился на За Хара-ате, великом эксперименте, не побоявшись враждебности Веннна Стогггула и множества других в'орннов из Великих и Малых каст ради строительства первого города, где в'орнны и кундалиане свободно торговали бы, обменивались информацией, учились бы друг у друга.

Джийан очнулась от задумчивости, осознав, что все взгляды сосредоточены на ней. И какая собралась толпа!.. Она вытащила из колчана стрелу, провела кончиками пальцев по гладкому длинному древку, положила на лук.

— Не знаю, чего ты суетишься, — сказал Курган. — Чтобы выиграть, тебе надо расколоть мой стержень. Твоя стрела не сможет повредить в'орннский сплав. Признай поражение.

Джийан снисходительно улыбнулась, прицелилась в дерево и до предела натянула тетиву. Толпа притихла. Затем подняла лук, пока стрела не оказалась нацелена вертикально вверх, и выстрелила.

— Ты рехнулась? — воскликнул Курган, когда стрела унеслась в небо. Он повернулся к ожидающей толпе. — Несчастная безумна, друзья мои. Вы видели своими глазами. Целиком и полностью безумна.

Стрела пролетела по дуге и устремилась вниз. Ей показалось странным, почти комическим дружное движение длинных безволосых черепов в'орннов, следящих за полетом. С тихим музыкальным звоном стрела вонзилась в землю у корней дерева.

— Ага! Ничего другого и не следовало ожидать от хилого кундалианского оружия! — воскликнул Курган, уже начавший победный марш к сэсалу.

— Не трогай стрелу, — раздался за спиной голос Джийан, но Курган, подбадриваемый толпой и своим триумфом, не обратил внимания. Дойдя до дерева, он схватил стрелу, чтобы вытащить ее из земли, и тут же выпустил, вскрикнув так, что зрители дружно ахнули.

— Ой-ой! Горячо! — Курган замахал покрасневшей рукой в воздухе. — Эта штука жжется!

Действительно, возле оперенного конца стрелы началось какое-то движение. Стрелу окружила дымка — такая появляется в знойные дни, когда воздух кажется плотным и покрывается жаркой рябью. Неужели оперение таяло? Нет, перья согнулись и на глазах завороженных зрителей превратились в лозу — темно-темно-зеленую, почти черную. Лоза быстро пустила побеги, которые буквально нащупали ствол сэсала и обвили его. На побегах появились зазубренные листья странной формы, каких никто — ни кундалиане, ни в'орнны — до сей поры не видел. В два счета побеги добрались до царапины, которую Джийан сделала на коре. Словно обладая собственным разумом, они оплели в'орннский стержень. На счет “три” стержень исчез из виду.

— Что это? — Курган упер руки в боки. — Что тут происходит?

Джийан, сияя легкой улыбкой, потянула за темно-зеленую плеть. Лоза обернулась вокруг тонкого запястья... рассыпалась в серебристую пыль и исчезла — так же быстро, как появилась. Ошеломленная толпа придвинулась, бормотание перешло в недоверчивый ропот. Металлического стержня не было.

Джийан выдернула стрелу из земли и хотела убрать в колчан, но Курган выхватил у нее деревянный стержень. Он потрепал оперение, провел пальцами по древку, по металлическому наконечнику... присмотрелся внимательнее... да, именно такой формы были листья лозы.

— Это что, колдовство? — пробормотал он.

— Да, колдовство. — Джийан завладела стрелой. — Кундалианское колдовство. — Пронзительный взгляд синих глаз был устремлен на Кургана. — Темное колдовство... Могущественное колдовство. Состязание закончено. Я победила.

— Победила? Победила? — взвыл Курган. — Как ты могла победить? Мой стержень вонзился в дерево, в самую середину. А твоя стрела даже не...

— Моя стрела вот. — Джийан подняла ее над головой, чтобы все видели. — А где твой стержень, Курган?

— Ты знаешь, где мой стержень! — Взбешенный Курган подскочил к дереву. — Если тебе нужны доказательства, я покажу! Вот где мой стержень... — Он умолк и растерянно провел руками по коре. — Где он? Где след?!

— Какой след? — спросила Джийан с вкрадчивой улыбкой, ибо на дереве не осталось никаких следов. Если не считать вертикальной черты, которую Джийан провела на коре, дерево было точно таким, как до состязания.

3 Чудеса, тайны и ложь

— Входите, Морка, — воскликнул Элевсин Ашера. — Сегодня нам есть что праздновать.

— Регент? — произнес Киннний Морка — высокий, массивный в'орнн с глубоким шрамом на левой стороне сияющего черепа. Четыре золотых солнца на пурпурной кремниево-полимерной форме выдавали в нем командующего хааар-кэутов — кхагггунов, отобранных Элевсином, обученных самим Моркой и подчиненных лично регенту.

Дела на сегодня были закончены, и двое в'орннов оказались одни в Большом Зале Приемов во дворце регента. В'орннам это асимметричное пространство (по форме — грубый овал) казалось тревожащим. Этажом выше по периметру зала шла галерея с гипсовым потолком, поддерживаемым алебастровыми колоннами. Центр зала, однако, был открыт всем стихиям. Сейчас вечерние огни освещали три отполированных деревянных столба, установленных в форме равностороннего треугольника со стороной три метра.

Элевсин расхаживал по этому треугольнику под взглядом безмолвного командира хааар-кэутов. Регент часто так делал, тщетно пытаясь понять замысел строителей. Какой смысл они вкладывали в эту фигуру: религиозный, духовный, утилитарный? Даже рамаханы, которых он расспрашивал, даже те, кого допрашивал Киннний Морка в подземельях дворца, не могли ничего объяснить. Насколько стары эти столбы? Могут ли они быть старше дворца?

— Строй-генерал, есть какие-нибудь соображения, для чего кундалиане использовали эти столбы?

Киннний Морка пожал плечами.

— Подозреваю, что они были частью какого-то оружия.

— Слова истинного кхагггуна. — Элевсин поджал губы. — Если так, то почему же его не использовали против нас? — Он покачал головой. — Нет, гэргоны уверены, что столбы не имеют никакого отношения к оружию. Что же это тогда? Украшение? Часть храма Миины? Мы провели на Кундале сто один год и по-прежнему не знаем. — Он склонил голову набок. — Вам это не кажется странным?

— Честно говоря, регент, я думаю о кундалианах, только когда убиваю их.

Элевсин кивнул, словно и не ожидал другого ответа.

— Однако это очень важно. Строй-генерал помолчал.

— Что важно, регент?

— Не имеет значения, сколько нам уже известно, — всегда есть что-то неизвестное. — Элевсин быстро вышел из треугольника, жестом пригласив Морку следовать за собой. Они прошли через открытые двери в личную приемную регента.

Элевсин не мог больше удерживаться от удовлетворенной улыбки.

— Да вот, например, сегодня. Я только что получил сообщение из За Хара-ата. Они подписали последний контракт!

— Контракты, — усмехнулся Морка. — Вам следовало бы позволить мне взять крыло кхагггунов и разобраться с коррушскими племенами так же, как мы разобрались с местными кундалианами. — Коррушем аборигены называли Великую Северную равнину к северо-востоку от Аксис Тэра. К северу от нее находился Большой Разлом в горах Дьенн Марр, а к востоку начиналась огромная пустыня Большой Воорг.

— И нести дополнительные издержки по размещению там постоянной своры кхагггунов для страховки от вандализма и шальных нападений? — Регент покачал головой. — В моем способе вести с ними дела гораздо больше смысла, строй-генерал. Теперь они присоединятся к нашим рабочим бригадам. В За Хара-ате добрая воля — самое главное.

— Простите мою тупость, регент, но что до доброй воли кхагггунам?

Элевсин добродушно рассмеялся и хлопнул строй-генерала по широкой спине.

— Представьте себе. В'орнн и кундалианин работают бок о бок, чтобы построить город, который наверняка станет величайшим торговым центром на планете. С прим-агентом Стогггулом и его реакционной кликой покончено. — Он ухмылялся во весь рот. — Похоже, разрешение кундалианским торговым домам пышно расцвести в одном саду с в'орннскими консорциумами принесет немалую прибыль.

Элевсин, высокий и стройный, как молочай, наполнил два шанаитовых бокала, произведенных в лииина до мори, и сунул один строй-генералу.

— Присоединяйтесь ко мне, Киннний! Почему вы так мрачны?

— Я не... простите, что говорю это, регент. Но я не привык слышать, как меня называют просто по имени. У в'орннов так не принято.

— Да. Это кундалианский обычай, Киннний, и притом превосходный. Он направлен на пробуждение чувства доверия.

— Кхагггуну доверие дается нелегко, регент.

— Перемены никогда не бывают легкими.

Двое мужчин стояли в центре восьмиугольной комнаты, приемной перед Большим Залом Приемов во дворце регента, который кундалиане когда-то называли Средним дворцом. На беломраморном полу в строгом математическом порядке были разложены коврики в'орннской работы с геометрическим узором. Для освещения служили не традиционные кундалианские светильники, а атомные лампы в форме глаза, изготовленные на в'орннских электростанциях, построенных несколько десятилетий назад. Темно-синий сводчатый потолок украшали золотые звезды и хвостатые кометы. В зените были вырезаны пять лун Кундалы, каждая с лицом прекрасной женщины — все аспекты богини Миины. По три беломраморных пилястра, испещренных прожилками стекловидного обсидиана, вырастали из каждой стены, подобно виноградным лозам в саду, их верхушки были вырезаны в форме стилизованных листьев папоротника. Тройные сводчатые окна в свое время создали проблему. Командующий предлагал замазать их известкой из соображений безопасности, но Элевсин придумал более изящное решение. Он приказал завесить окна гобеленами, вытканными ремесленниками-тускугггунами, успокоив таким образом Киннния Морку и доставив удовольствие себе. Среди хааар-кэутов ходили разговоры, будто время от времени можно увидеть, как регент отодвигает гобелены и выглядывает в окна. Постоянно судачили, за чем он наблюдает...

На выполненных в разных творческих манерах гобеленах разворачивалась бесконечная сага о скитаниях в'орннов. В'орнны были кочевым народом, их родной мир давно превратился в непригодный для жилья почерневший шар — с тех самых пор, как двойная звезда, их солнце, дарившее свет и тепло, превратилась в новую. Веками они скитались среди звезд, чтобы завоевать, пожить, сколько потребуется гэргонам для таинственных исследований чужой планеты, на которую они попали, а потом уйти, чтобы никогда не вернуться. Ибо в'орннам не было пути назад: они всегда стремились вперед, в неизведанное пространство. Когда какая-нибудь группа находила мир, богатый природными ресурсами, вроде Кундалы, от главной флотилии, плывущей по ионным течениям глубокого космоса, отделялись представители ведущих консорциумов баскиров, чтобы застолбить участки и извлечь прибыль из дорогостоящего космического путешествия.

И таково было искусство мастериц, что гобелены поражали не только техникой исполнения. Казалось, вместе с драгоценными нитями в картины вплетена вся страсть, тоска и тайна, присущие в'орннской культуре. Богато украшенную, в причудливых завитушках деревянную мебель кундалиан сменила практичная в'орннская мебель из легкого, но прочного металлического сплава. Как заметил Киннний Морка, впервые увидев местные кушетки и кресла, они выглядели хлипкими и несуразно большими. Но ведь Киннний Морка, как и большинство в'орннов, не находил ничего эстетически приятного в инопланетной архитектуре. Даже здесь, в главном дворце города, ни одна из комнат не удовлетворяла представлениям в'орннов о размере. А сколько места растрачивалось здесь зря! Украшенные колоннадами террасы, широкие агатовые лестницы, филигранные карнизы, цоколи и фризы, богато украшенные статуи и странная резьба, пышные сады, лабиринты коридоров... и повсюду святилища и символы проклятой Богини — Миины.

Толстые деревянные двери в личные покои регента были слегка приоткрыты. Странно. Киннний Морка бросил сдержанный взгляд на область дворца, которую даже он, командующий хааар-кэутов, никогда не видел. Некоторые привилегии были навеки недоступны членам Малых каст.

Элевсин подошел и притворил двери. Одежда регента была официальной бело-золотой расцветки: низкие сапоги, обтягивающие брюки, сетчатая блуза под обшитой шнуром короткой курткой с высоким воротником и обрезанными, чтобы не загораживать окумммон, рукавами. Он посмотрел на бокал Киннния Морки.

— Вы даже не прикоснулись к своему бокалу. Надо это исправить. — Он высоко поднял свой бокал. — За За Хара-ат! Мой замечательный эксперимент!

— За наших врагов! — произнес Киннний Морка традиционный тост кхагггунов, положив свободную руку на рукоять ударного меча, висевшего в титановом зажиме у него на левом бедре. Хотя кхагггуны использовали множество весьма сложных орудий нападения, когда доходило до рукопашной, ударный меч с двойным клинком оставался любимым оружием настоящего воина. — Да овладеет их домами разрушение! — Он залпом осушил бокал, и широкое лицо цвета свернувшихся сливок сморщилось. — А! Кундалианский мутный раккис! Никакого в'орннского огнесортного нумааадиса для регента!

Элевсин рассмеялся.

— Боюсь, вы слишком хорошо меня знаете.

— Ах, регент, это просто невозможно. Что знает кхагггун о разуме члена Великой касты?

Элевсин кивнул и снова наполнил бокалы.

— Допускаю, что нас разделяет культурная пропасть, однако же я ценю вашу острую проницательность.

Киннний Морка вежливо поклонился.

— Регент щедр на похвалы.

Регент, внимательно глядя на него, подал ему бокал.

— Вы хорошо служили мне, Киннний. Я знаю, что вы сами испытываете смешанные чувства к За Хара-атскому эксперименту.

— Я — кхагггун, регент. И презираю низшие формы жизни.

— И все-таки выполняете мои приказы быть справедливым к кундалианам, свести набеги кхагггунов к минимуму и полностью запретить выезды на охоту, когда кундалиан убивают просто для забавы.

— Моя жизнь — служба регенту.

Регент молча увлек Киннния Морку в дальний конец приемной, к кундалианскому святилищу богини Миины: богато украшенный цоколь, высеченный из сердоликовой глыбы с прожилками золотой руды, и на стене горельеф с изображением Пяти Священных Драконов Миины. Теперь на цоколе были разложены любимые вещицы Элевсина: экземпляр “Книги Мнемоники” в переплете из украшенных гравировкой медных пластин; шип-камень — сувенир из опасных преисподних Корпиона-2; оболочка плода, иначе говоря, “сорочка”, сохраненная после рождения сына; каркас своего первого окумммона, позже замененного положенным регенту пурпурным окумммоном; белая роза, которую загадочная наука гэргонов сохранила в миг пышного цветения. Эту последнюю техномаги подарили ему в день Восшествия.

Киннний Морка знал, что в этом месте регент проводит самые приватные беседы.

Элевсин откашлялся.

— Киннний, позвольте мне быть откровенным. Я знаю, какое трудное задание дал вам. С прим-агентом Стогггулом очень нелегко иметь дело даже в самых благоприятных обстоятельствах. Присматривать за ним, вероятно, было не слишком приятно.

— Отвечу регенту откровенностью на откровенность, — сказал Киннний Морка. — Шпионаж дается мне легко. Боевой шлем и маска шпиона — для меня они взаимозаменяемы. Хорошо, что вы велели мне присматривать за Бенином Стогггулом. Он по-прежнему недоволен вашей добротой к покоренным.

— Но вас это не раздражает.

— Как я уже сказал, регент сделал разумный выбор.

— Приятно слышать. — Элевсин вздохнул. — Надо признаться, Веннн Стогггул тревожит меня.

Киннний Морка подался вперед:

— Чем именно, регент?

— Ах, вечный верный пес! — Элевсин рассмеялся, увидев мрачное лицо строй-генерала, и пожал плечами. — Ну, кое-кто кое-что слышал. Кое-кто нанимает людей, которые смотрят, слушают и докладывают. — Регент помолчал, глядя в темноту почерневшего от огня камина. — Вот так до меня дошел слух, будто Стогггул ищет сторонников, чтобы просить гэргонов о моем смещении.

Киннний Морка нахмурился.

— Я ничего не знаю об этом, регент, а по-моему, должен был бы. Вы уверены?

— Мой источник уверен. Строй-генерал покачал головой.

— Чудовищно! Беспрецедентно! Его надо остановить, пока...

— Потому я и пригласил вас.

— Нельзя забывать, что именно Веннн Стогггул был вашим соперником за мантию регента. Судя по всему, что он говорит и делает, он никогда не забудет и не простит боль поражения. Его враждебность...

— Имеет более личную природу.

— Ну да, конечно, регент. Кто ж не знает о напряженном соперничестве между вашими Консорциумами? На Нье-обе-3, планете, которую мы покорили перед этой, ваши отцы всегда набрасывались друг на друга, всегда искали способ перехватить друг у друга бизнес. Отец прим-агента в конце концов одержал победу, поставив вашего отца на грань банкротства. Но тут вмешались вы, регент, и заключили сделку о единоличном праве на разработку и экспорт саламуууна, так называемого растения могил.

— Скажите, Киннний, вы когда-нибудь пробовали саламууун?

— Один раз. — Строй-генерал невольно содрогнулся. — Мне тогда показалось, что жизнь, которой я живу, всего лишь иллюзия, а Истина...

— Что же, друг мой? — Во взгляде Элевсина сквозило странное напряжение, которого строй-генерал не уловил.

— Не знаю. — Киннний Морка на миг отвел взгляд, борясь с беспокойными мыслями. — Мне тогда подумалось, что Истина — это что-то, чего я не могу постичь.

— Или не хотите видеть? Киннний Морка кивнул:

— Возможно.

— Значит, что-то ужасное. Строй-генерал покачал головой.

— Что-то другое... В любом случае этот опыт я не хочу повторить.

— Моему Консорциуму повезло, что вы в меньшинстве, Киннний.

Киннний Морка поднял голову.

— Ах да. Состояние Ашеров заключается в саламуууне.

— И в конечном счете — их власть. — Регент обвел взглядом комнату. — Вот что на самом деле нужно Бенину Стогггулу: секрет саламуууна. Где он добывается, с кем я заключил сделку, как вырвать его у моего Консорциума. — Он помолчал. — Но дело не только в этом.

Киннний Морка выпрямился. В холодном, безжалостном свете атомных ламп шрамы на его черепе казались глубже, страшнее. Он весь обратился в слух, однако ему хватило здравого смысла не подталкивать регента. Терпение строй-генерала родилось и воспиталось в бурлящем котле межпланетных войн. Этот в'орнн был из тех, кто способен почувствовать победу, когда все вокруг спотыкаются в темноте.

— Когда-то мы были друзьями, прим-агент Стогггул и я. Вы знали об этом?

— Нет, регент.

Регент взял “Книгу Мнемоники”, повертел в руках.

— Это он подарил мне книгу — давным-давно, на Краэлии, когда мы еще были подростками. Ее сделали специально для меня. Ко дню Каналообразования. — Он говорил об обряде, знаменующем для юноши-в'орнна переход во взрослую жизнь. — Да, мы были добрыми друзьями — пока не столкнулись лбами над саламуууном. — Регент поставил книгу на место. — Потом жесткое соперничество, всегда незримо существовавшее между нами, вспыхнуло и вырвалось из-под контроля. Его отец погиб, пытаясь найти источник саламуууна.

— Говорят, будто авария его космического корабля была подстроена.

— Во всяком случае, такова версия прим-агента. — Регент посмотрел прямо в глаза строй-генералу. — По другой версии жадность сделала старшего Стогггула неосторожным. Его корабль попал в гравитационный колодец и взорвался.

— Вы знаете правду, регент?

— Мой опыт гласит, что у каждого своя собственная правда. Однако вот что я скажу вам: устраивать аварию на корабле было незачем, потому что старик так и так занимался бесполезным делом.

Кинннию Морке очень хотелось спросить, что регент имеет в виду, но он придержал язык, зная, что Элевсин все равно не ответит на вопрос.

— Я не просто так рассказал вам эту историю. Я хочу, чтобы вы поняли: пока Венн Стогггул и я — конкуренты в бизнесе, его жесткое и неослабевающее противодействие моей политике — личное по природе.

— Вполне понимаю, регент.

— Вряд ли. — Чуть улыбнувшись, Элевсин поднял руку и коснулся одного из Пяти Драконов на стене. — Видите нишу в пасти дракона? Когда Аннон был маленьким, я нашел его здесь: он качался на верхней ступеньке приставной лестницы, засунув руку в пасть дракона. Что так очаровало его, спросил я себя, что он ожидал найти? — Регент долго смотрел на Киннния Морку, потом отвел взгляд. — Я приказал Джийан сегодня вечером привести моего сына сюда.

— Вы боитесь за него?

Регент посмотрел кхагггуну в глаза.

— Я ничего не боюсь, Киннний. Что будет, то будет; наша судьба предрешена. Если бы вы еще раз попробовали саламууун, вы бы знали это. Нет, я просто предусмотрителен. На данное время по крайней мере я хочу, чтобы вся моя семья была под защитой хааар-кэутов.

— Безусловно, регент.

— Вы встретите мою семью лично. Хотя моя опозоренная жена и умерла, я по-прежнему забочусь о детях.

— Будет сделано. Элевсин кивнул.

— Знаю. — Он залпом допил бокал и провел командующего через узкую сводчатую дверь. Они оказались на отделанной золотистым мрамором широкой веранде, выходящей на розовый сад регента. Лазурное небо на горизонте приобрело золотистый оттенок, и над головой появилось облако, предвещающее хорошую погоду. Некоторое время Элевсин стоял возле ажурной балюстрады, глядя вниз и глубоко дыша. Он сложил руки за спиной, но стоял совершенно прямо, словно кхагггун, а не баскир. Неспешным оценивающим взглядом окинул все уголки сада: разнообразные ползучие звездчатые розы с ароматными цветами, глянцевые листья и древесные стебли без шипов.

— Как здесь покойно, Киннний. И как глубоко радует этот покой.

Киннний Морка не смог найти подходящих слов — и потому промолчал. Регент продолжил:

— Мы привыкли, что единственная опасность исходит от других рас, от неожиданных встреч. Теперь я вижу, что, если мы не будем очень осторожны, наша собственная история вполне может отхватить кусок наших интимных мест. Времена меняются. Дурные знамения...

— Знамения! — Киннний Морка откровенно сплюнул. — Это все кундалианская болтовня. Я не верю в знамения. Я верю в войну, в статистику. С тех пор, как вы наследовали своему отцу, активность Сопротивления в Аксис Тэре упала на восемьдесят процентов.

Элевсин Ашера улыбнулся.

— Подобно вашей угрозе применить силу, Киннний, знамения существуют. Джийан показывала мне. И эти знамения говорят о великих переменах.

Киннний Морка хмыкнул. Спокойствие регента казалось строй-генералу почти зловещим. Неожиданно он ощутил, как его переполняют чувства.

— Простите ворчание старого кхагггуна, регент. Я не хотел обидеть...

— Я не обижаюсь, друг мой. Но боюсь, что если мы не будем крайне бдительны, то обречены на повторение самых тяжких ошибок.

Снова неуютное молчание.

— Я упомянул о знамениях, ибо хочу, чтобы вы были настороже...

Внезапно Элевсин умолк, напрягшись всем телом. Окумммон зажужжал каким-то неописуемым звуком: песня/не-песня, которая плескалась на самой грани слышимости, вроде океана у основания дамбы. Стало неестественно тихо и неестественно жарко. Капля пота расцвела, как ночной цветок, на черепе Киннния Морки, стекла по глубокой складке.

Элевсин резко повернулся.

— Киннний, вам придется простить меня.

— Н'Лууура, это же Призывание! — Киннний Морка плеснул в себя остатки мутного раккиса и поставил бокал на балюстраду. По саду разнесся звон. — Я сам провожу вас в Храм Мнемоники, регент.

Элевсин отрывисто, почти рассеянно кивнул.

Двое мужчин молча вернулись в приемную, прошли мимо стоящих на часах хааар-кэутов, мимо служанок и слуг, мимо служащих аппарата регента. В знак уважения все наклоняли головы налево. Тени бежали по коридорам, по большим и маленьким комнатам, по островкам солнечного света, по клочкам побледневших теней на белом мраморе и наконец через высокие великолепные ворота из зеленого, как море, шанаита и золотистого жадеита.

Киннний Морка с облегчением покинул построенный инопланетянами дворец, где ему всегда бывало не по себе. Он ни за что не признался бы в этом, но тишина, которую регент называл покоем, давила ему на плечи. Словно чьи-то глаза оценивали его движения, решали его судьбу на каком-то невидимом суде по какому-то непостижимому для него закону.

Они сели в одноместные катера на воздушной подушке и понеслись по городу на высоте двадцати трех метров.

Когда в'орнны захватили Аксис Тэр, гэргоны расположились в комплексе зданий, где прежде находился монастырь Слушающей Кости, главное религиозное святилище рамахан. Это стало страшным и жестоким потрясением для кундалиан — потрясением, которое, по мнению Элевсина, было рассчитано по крайней мере до последней десятичной дроби. Гэргоны были мастерами по унижению и причинению боли — и физической, и психологической.

— Не знаю, как вам удается... — произнес Киннний Морка, когда они приземлились перед Храмом. — Если бы меня Призвали к гэргонам, мои интимные места тряслись бы, как у старого в'орнна.

Регент улыбнулся:

— И это говорит доблестный кхагггун, сражавшийся в Первой Волне на Аргггеде-3, убивший девятнадцать краэлов в битве на Йесссии, двадцать четыре звездных цикла защищавший анклав гэргонов на Фаресее Главном и, по слухам, встречавшийся лицом к лицу с центофеннни?

— Это инстинкт, регент. Каждый раз, когда я слышу гэргонов, у меня кровь стынет в жилах.

— Я всегда говорил, что у вас превосходные инстинкты, Киннний.

С этими словами регент Элевсин гордо вошел в сводчатый портал бывшего монастыря Слушающей Кости.

В'орннский Храм Мнемоники стоял в Западном квартале на вершине единственного в городе холма. До появления в'орннов в этом районе жили влиятельные кундалианские семьи. К своему удивлению, в'орнны обнаружили, что дома здесь не больше домов в других частях города. Эта совершенная симметрия противоречила в'орннским представлениям об иерархии и общественном положении. После того как кундалиан перебили или выселили, туда въехали самые богатые баскиры, перестроив и отремонтировав дома в соответствии со своим положением в в'орннском обществе.

Серьезные изменения в восхитительной инопланетной планировке города не нравились Элевсину, ибо он видел кундалиан в совершенно ином свете, чем прочие в'орнны. Но в конце концов, он, кажется, в слишком уж многих отношениях не подходит к довольно жесткому в'орннскому стандарту. Удивительно, что гэргоны выбрали регентом именно его. Стогггул был бы очевидным, предсказуемым выбором. С другой стороны, напомнил себе Элевсин, гэргоны редко поступают предсказуемо. Не то чтобы он, Элевсин Ашера, не годился в регенты. В сущности, как раз наоборот. Но то, что гэргоны терпели — иногда даже поощряли — его идущие вразрез с традициями идеи, было загадкой, разрешить которую он даже не надеялся.

Элевсин прошел в ворота и сразу оказался внутри Портала, погрузившись в туманный сумрак, светящийся, как морская раковина. Он бывал здесь достаточно часто и знал, что делать. Впрочем, в глубине души что-то по-прежнему дрожало, хотелось с пронзительным криком бежать назад, к вечернему солнцу, где терпеливо ждал Киннний Морка.

Элевсин заставил себя идти, не глядя по сторонам. Послышался громкий стон — так стонет ветер, когда буря усиливается. Элевсин шел вперед — не только потому, что того требовал долг регента, но и потому, что знал: это часть испытания. Каждый раз портал выглядел и ощущался по-новому. Каждый раз во время Призывания его поджидали новые ужасы. “Гэргонам нравится наблюдать за тобой, — сказал он себе. — Гэргоны перегоняют твой страх, заваривают его, как вино нумааадис. Возможно, это какая-то извращенная игра, возможно, они хотят лишний раз показать мне свое превосходство, чтобы я никогда не забывал свое место, никогда не переступал установленных ими границ”.

Темно. Сильно кружится голова. Элевсин смертельно боялся высоты. В четыре года он упал с подоконника, пока мать занималась рисованием. Отец разъярился тогда настолько, что выгнал ее из всех хингатт на планете. Элевсин больше никогда ее не видел; ребенка воспитала любовница отца, тускуптун, которая держала его в строгости и никогда не позволяла забираться на подоконник.

Взвыл ветер, и регент сделал ошибку: посмотрел под ноги. Пол был далеко внизу. Элевсина пробил холодный пот. “Это только сон, только видение из твоего собственного кошмара”. Сердце колотилось в груди, хотелось сплюнуть, пульс бился неровно. Он замер, три раза глубоко вздохнул. Желание повернуться и бежать давило буквально физически. “Я — это я. Я на Кундале, в Западном районе Аксис Тэра, в Портале Храма Мнемоники. Пусть гэргоны управляют моими чувствами, но они не управляют разумом”.

Элевсин вытер влажные ладони о брюки и пошел дальше. Разум громко протестовал, уверенный, что падение неминуемо. Регент шел напряженно, осторожно, не отклоняясь ни влево, ни вправо. И с каждым шагом страх уменьшался. Он не упал. Благодарение Энлилю, он не упал!

Высоко в небе появились звезды и холодная голубая луна размером с пятнистое солнце Кундалы. Элевсин, бредущий по дюнам кварцевого песка, узнал эту луну. Это была луна ночного неба Корпиона-2. Впереди виднелись огромные покосившиеся врата подземного мира.

“Войди, — прозвучал приказ. Голос, казалось, раздайся прямо в голове, хотя Элевсин знал, что на самом деле голос исходит из окумммона. — Время Призывания близко”.

Если это действительно Корпион-2, Элевсин знал, что его ждет. На левом плече у него багровел глубокий шрам. В подземном мире обитало тринадцать видов хищников — по крайней мере столько в'орнны занесли в каталог, — и каждый из этих видов был смертоноснее предыдущего. Добыть шип-камень было настоящим подвигом, и он заплатил за это. Восьминогий ящер-бритвозуб отхватил фунт плоти, несмотря на боевые доспехи.

Покосившийся Портал закрыл звезды, потом луну. Памятная вонь атаковала ноздри, желудки сжались в тяжелые комки. Дурное это место — подземный мир.

— Почему в'орнны пришли сюда, регент?

Элевсин остановился, вгляделся. Тусклый свет был красноватым из-за мелкой, удушающей пыли пещер.

— К чему вы стремились?

Перед ним неясно вырисовывалась какая-то фигура.

— Вы не смогли победить обитателей подземного мира, а шип-камень для вас бесполезен.

Дурно пахнущий бритвозуб стоял, прислонившись к скале, и посматривал на регента, скаля треугольные зубы, специально предназначенные, чтобы отрывать плоть от костей.

— И однако вы пришли. Почему, Ашера Элевсин? Элевсин понял, что перед ним не бритвозуб с Корпиона-2. И вообще не хищник. Только гэргоны использовали древнюю форму обращения, ставя фамилию перед именем.

— Потому что должны, — ответил он.

Ящер повторил этот ответ, растягивая каждое слово, словно смакуя.

— Да. Очень хорошо. Думаю, ты прав. — И через мгновение бритвозуб растаял, как дым. Перед Элевсином стоял гэргон.

— Призванный, я пришел к вам, дабы слышать и служить, — произнес Элевсин ритуальное приветствие.

Вместо того чтобы завершить ритуал, гэргон шагнул к нему.

— Ты знаешь меня, регент?

Элевсин всмотрелся сквозь искусственно созданную дымку.

— По-моему, вы — Нит Сахор. Я представал перед вами на прошлом Призывании.

— Верно.

— Еще ни разу один и тот же гэргон не Призывал меня дважды.

— Ты уверен, регент? Ты же знаешь, мы способны изменять облик.

Элевсин облизнул губы.

— Я что-то слышал об этом.

Неподвижность Нита Сахора пугала. Он был, пожалуй, на добрый метр выше Элевсина и закутан в какое-то черное пальто с кисточками. Сапфировые зрачки сверкали, как звезды; гэргон не поворачивал головы, но при этом, казалось, не отрывал глаз от собеседника. А его голова! От затылка до основания массивной шеи в кожу была вживлена видимая сетка терциевых и германиевых цепей. Никто не знал, рождались ли гэргоны такими, или же это результат какой-то жуткой операции.

— Скажи-ка, регент, ты служишь гэргонам?

— Да, Нит Сахор. Я во всем служу их желаниям и нуждам.

— Да уж.

— Вы мне не верите?

— Не верю, регент. Ты уложил в свою постель кундалианку. Ты позволяешь ей поклоняться их Богине, делать какие-то зелья и припарки, шептаться с тобой, когда спускается тьма и официальные государственные дела заканчиваются. — Лицо Нита Сахора было непроницаемо. — Вдобавок ты тайно сговариваешься со свор-командиром Реккком Хачиларом предупреждать кундалианское Сопротивление о наших охотничьих вылазках. — Он скрестил массивные руки на равно массивной груди. — Ты отрицаешь все это, регент?

— Кто обвиняет меня? Прим-агент Стогггул?

— Отвечай на вопрос, регент!

Нит Сахор не повысил голос, не шевельнул ни единым мускулом. Однако Элевсин подскочил, получив укус перевозбужденных электронов, поступивший через окумммон на нервы руки.

— Я ничего не отрицаю, — сказал он спокойно. Еще одно испытание... наверное. — Все это правда.

— И в этих вопросах ты видишь волю гэргонов?

— Вы никогда не запрещали мне связь с Джийан. Или дружбу с Реккком Хачиларом и Хадиннном СаТррэном.

— И снова предлагаю тебе ответить на мой вопрос. Элевсин напомнил себе не смотреть на окумммон. Он чувствовал, как напряглись мускулы, и ему хотелось расслабиться.

— Мне приятно быть с ней. Ей тоже приятно, и, таким образом, мне приятно вдвойне.

— А свор-командир?

— Все Товарищество знает?

— Тебя бы здесь не было; ты не был бы регентом, если бы это было так.

Элевсин перевел дыхание.

— Реккк Хачилар, Хадиннн СаТррэн и я — единомышленники в том, что касается кундалиан.

— Значит, утверждая, что во всем служишь нашим желаниям и нуждам, ты лжешь.

— Только если вы так считаете, Нит Сахор.

Наступило молчание. Искусственный ветер завывал в пещерах, искусственные движения искусственных хищников эхом отдавались от искусственных каменных стен. Нит Сахор поднял руки, и подземный мир Корпиона-2 исчез.

— Не считаю, регент. Вот почему ты Призван ко мне. Они были в Храме Мнемоники. За изящным тройным сводчатым окном сгущались сумерки, доносились знакомые запахи Кундалы. Судя по всему, раньше здесь было святилище, ибо на каждой секции стены красовалось изображение одного из Пяти Священных Драконов кундалианской культуры. Знаменательно, что Нит Сахор не закрыл их в'орннскими скульптурами. Также знаменательно, что гэргоны сохранили всю старую кундалианскую мебель. О в'орннах напоминала лишь белая овальная клетка, в которой сидел прекрасный многоцветный тэй. Когда регент пошевелился, птица перестала чистить клювом перья и уставилась на него золотым глазом.

— Хорошо вернуться на Кундалу, — сказал Элевсин.

— Любопытно, — сказал Нит Сахор. — Я думал о том же. — Гэргон поднял руку, окутанную странной металлической сеткой, о которой ходило много страшных слухов. Элевсин старался не смотреть на него. — Вольно, регент. Ты мой гость.

Элевсин не знал, чему удивляться больше: наличию кундалианской мебели или словам Нита Сахора.

— Простите мою растерянность. Я еще никогда не бывал гостем гэргонов.

— Возможно, просто потому, что мы никогда прежде не говорили с тобой.

Элевсин поднял голову.

— Это шутка?

— Разве гэргоны шутят?

— Понятия не имею, — признался Элевсин. Элевсин смотрел на гэргона, и у него сложилось четкое ощущение, что это Призывание будет необычным. Прежде он просто докладывал о текущих делах, его засыпали резкими, трудными вопросами, отдавали приказы, подлежащие выполнению, и быстро отпускали. Шутить с гэргоном было для него определенно ново.

Словно для закрепления этого хода мыслей Нит Сахор произнес:

— Регент, я хочу, чтобы ты сказал мне о желании.

— Желании?

— Именно.

Элевсин изо всех сил старался уследить за странными поворотами этого Призывания.

— Едва ли я подхожу, чтобы говорить гэргону...

— О, вполне подходишь, регент. В высшей степени подходишь. — Нит Сахор дотронулся пальцем до широкого металлического браслета на правом запястье. — Но, возможно, ты подозреваешь меня в неискренности. — Он поднял окутанную кольчугой руку, предвосхищая ответ Элевсина. — Ты знал, регент, что гэргоны — ни мужчины, ни женщины?

— Ни... — Элевсину показалось, что его рот набит кремнием.

— Мы — и то, и другое.

— Я... я не знал, Нит Сахор.

— Разумеется, не знал. Эту тайну мы храним. По существу, желание... чуждо нам всем... по крайней мере почти всем. Иногда — очень редко — случаются неожиданные и необъяснимые генетические мутации. — Нит Сахор явно ожидал откровенности за откровенность. Он задумал простой обмен — любой баскир должен был клюнуть на это.

Элевсин отчаянно пытался понять, говорит ли гэргон правду, или просто хитрит, чтобы заставить регента потерять бдительность. У Нита Сахора много возможностей получить нужную информацию. И выбрал он, несомненно, самую поразительную. Зачем бы гэргону признаваться в столь интимных вещах? Почему гэргон с такой готовностью выдает секрет? Именно секреты создавали вокруг гэргонов ореол таинственности, давали власть над другими кастами — Великими и Малыми одинаково. Неужели Нит Сахор настолько доверяет ему? Как узнать?

— Видимо, под желанием вы имели в виду мое отношение к Джийан.

— В известном смысле. Я имел в виду — к кундалианам. Острый разум Элевсина отметил, что гэргон не произнес слова “женщина”. Наконец-то зацепка. Он выбрал прекрасное кундалианское кресло из аммонового дерева и сел.

— Тебе удобно? — Нит Сахор сел в такое же кресло.

— Вполне.

— Мне тоже.

Ну вот, наконец, понял Элевсин. Причина этого Призывания. Почему-то гэргону нужен откровенный разговор о кундалианах.

— Иногда, — сказал он, — мне хочется вырваться из Аксис Тэра.

— Почему?

Элевсин пристально глянул во внушающее ужас загадочное лицо и сказал себе: “В Н'Луууру все это”.

— Слишком много в'орннов. Честно признаться, меня тянет в Дьенн Марр, хочется походить среди кундалиан, узнать их жизнь.

— Их тайны, — сказал Нит Сахор. — Мы, гэргоны, торгуем секретами.

— Разве не потому мы скитаемся по межзвездному пространству вместо того, чтобы найти новый дом, не потому преследуем другие расы — чтобы вы могли впитать их тайны в надежде, что в один прекрасный день вам откроется секрет жизни?

— Твоя горечь похожа на сетчатую рубашку на лооорм, регент. — Нит Сахор подался вперед, упер локти на коленях, переплел пальцы. — Жизнь и смерть — вечные близнецы. Мы связаны с ними. И ты знаешь это, не так ли?

Элевсин с трудом отвел взгляд от ужасающих звездно-сапфировых глаз.

— Да, — с трудом выдавил он.

— Тогда ты знаешь, как важны наши поиски для свободы, чтобы найти путь из лабиринта, какой представляет известная нам вселенная. Понимаешь, регент, мы, гэргоны, чувствуем, что вселенная — это не все. Она мала для нас. Мы стремимся вырваться за пределы... мы еще не знаем, за пределы чего. Но барьеры, удерживающие нас здесь, в известном Космосе, должны пасть. Ты понимаешь нашу боль — ведь мы в заточении?

Элевсин снова овладел собой и посмотрел на гэргона.

— Кажется, да, Нит Сахор.

— Тогда расскажи мне то, что мне надо знать.

— Я не... не уверен, что у меня есть ответы для тебя. По крайней мере имеющие смысл.

— Пожалуйста, предоставь решать мне. Говори о том, что у тебя на душе.

— Ладно. — Элевсин сел прямо. Ему казалось, что он стоит на краю пропасти, и он старался не поддаваться панике. — У меня появилось особенное чувство к кундалианам. Несомненно, отчасти это результат связи с Джийан, но, как вы сами заметили, дело не только в этом. Шестнадцать лет назад я привез ее как трофей с кхагггунской охоты у подножия Дьенн Марра. Тогда она ничего не значила для меня, однако довольно быстро все изменилось.

— Как изменилось?

— Я... не знаю.

— Знаешь, регент, знаешь. Подумай.

— Ну, я... по-моему, случилось так, что я перестал думать о ней как о побежденном враге.

— И как именно это произошло?

Элевсин задумался.

— Я помню. Прошел почти звездный год с тех пор, как я привез Джийан в Аксис Тэр. Я проснулся среди ночи и пошел утолить жажду. И увидел ее в коридоре. Она стояла у открытого окна. Смотрела на Дьенн Марр. Помнится, была ночь полных лун; снег и лед на горных пиках сияли голубизной, как луна Корпиона-2. Она плакала, по щекам текли слезы, и я подумал: “Она тоскует по дому, совсем как мы”. И с того мгновения — пусть побежденная, пусть инопланетянка — между нами не стало разногласий.

— Но разногласия есть.

— Да, Нит Сахор.

— В сущности, разногласий много.

— Верно.

Гэргон шевельнул руками, на металлической сетке блеснул свет.

— По-моему, нам было бы весьма полезно ознакомиться с их разногласиями.

Элевсин напрягся.

— Она доверяет мне, Нит Сахор.

— А я доверяю тебе, Элевсин. Вот почему тебя сделали регентом.

— Вы сделали меня регентом?

— Твоего отца. Другие хотели назначить отца Веннна Стогггула.

Элевсин на мгновение задумался.

— Я не предам ее.

— Мы — твои хозяева, регент. По-твоему, разумно говорить так с гэргоном?

— Я говорю с вами, Нит Сахор.

— Я — гэргон.

— Я говорю с вами, — повторил Элевсин. Гэргон кивнул, и на сетке в черепе заиграл свет.

— Твое восприятие отмечено особенным интересом.

— По-моему, Нит Сахор, мы еще очень многого не знаем о кундалианах — и никогда не узнаем при нынешнем положении дел. Основание За Хара-ата — первый шаг в преобразовании, которое я предвижу.

— Не будь самонадеян, регент. Не тебе предвидеть преобразования.

— Вы не понимаете, Нит Сахор. Идея города пришла ко мне во сне; в удивительно ярком сне я увидел, где именно должен вырасти За Хара-ат: в центре Коррушской равнины. Позднее я путешествовал по Коррушу в обществе Хадиннна СаТррэна, который ведет дела с коррушскими племенами, и, к огромному моему удивлению, мы нашли в центре равнины захудалую деревушку. Кундалиане считают это поселение очень древним; когда мы начали копать, то обнаружили фундаменты, которым, по словам местных жителей, уже много веков.

— Слово “За Хара-ат” происходит из кундалианского Древнего наречия. Оно означает “Земля Пяти Встреч”.

— Верно. Мне кажется, За Хара-ат и был здесь. Мне кажется, это место должно быть священным.

— Наша почти исчезнувшая религия говорит о Граде Миллиона Самоцветов. Возможно, твоя мать втайне поклонялась Энлилю, богу мертвых. Возможно, когда ты был маленьким, она рассказывала тебе об этом городе; возможно, отсюда и твой сон. В любом случае гэргоны определили в'орннский путь, регент. Не забывай об этом.

— Или, может быть, За Хара-ат и Град Миллиона Самоцветов как-то связаны.

— Это потребовало бы духовного усилия, на какое способны очень немногие в'орнны. — На кончике пальца Нита Сахора вспыхнул зеленый огонек. — Но ты смог бы, не так ли, регент?

— Да. Смог бы. — Сердца Элевсина тяжело бились в груди. Остался ли след гнева в глазах гэргона? “Так трудно понять”, — подумал Элевсин. Борясь с головной болью, он потер глаза. — Мы задержались на Кундале дольше, чем на других планетах за последнее время. Почему так?

— Это дело гэргонов.

— И мое, Нит Сахор. Увеличение страданий кундалиан стало невыносимой мукой. Это мощный стимул к действию.

— Ах, регент, тебе следовало бы знать, что такие стимулы опасны. А нетерпение склонно нарушать хрупкое Равновесие.

Элевсин взглянул прямо в звездно-сапфировые глаза.

— Такова моя цель, Нит Сахор. Это очень хрупкое Равновесие необходимо нарушить. Ради блага и в'орннов, и кундалиан.

— Дурак, Равновесие — это все! — загремел Нит Сахор, поднявшись во весь рост. — Без Равновесия ничего не работает: ионы вспыхивают, нейтроны умирают, электроны сходят с ума, сама материя вселенной под угрозой!

Старый ярко-лиловый тэй завопил. Окутанная кольчугой правая рука Нита Сахора сжалась в кулак, полыхнула корона оранжевого огня. Через мгновение что-то холодное и невидимое ударило Элевсина в грудь. Его отшвырнуло назад, закрутило, понесло и больно приложило о дальнюю стену. Птица порхала по клетке, явно взволнованная.

— О, неужели я действительно занимаюсь глупостями? — Гэргон тряхнул окутанным кольчугой кулаком. — Неужели остальные правы? Неужели ты так опасен, как они считают? Неужели мое же высокомерие погубит меня?

Элевсин постепенно приходил в себя. Осторожно массируя грудь, поднял перевернутое Нитом Сахором кресло и, набравшись храбрости, сказал:

— Было бы ошибкой истребить кундалиан, как мы уничтожили столько других рас... или оставить их здесь, истощив все природные ресурсы. — Взгляд жутких звездно-сапфировых глаз впился в него, тяжелый, как грозовое небо, потом скользнул прочь, словно от чего-то незначительного. — Пора покончить с системой, которую мы установили для себя и так называемых рабских рас. Строительство За Хара-ат будет испытанием новой, лучшей системы.

— Не говори мне о За Хара-ата, — рявкнул Нит Сахор. — В Товариществе нет единодушия насчет твоего эксперимента. И верь мне, когда я говорю, что споры идут шумные.

— Товарищество еще не понимает кундалиан. Если бы они смогли увидеть, как в'орннские и кундалианские архитекторы работают вместе над планом города.

— В этом-то и проблема. Им отвратительна идея обращаться с существами низшей расы, словно с равными.

— Но, Нит Сахор, кундалиане... Гэргон поднял руку, требуя тишины.

— В одном ты прав, регент. За Хара-ат уже стал символом для кундалиан, и в этом-то вся трудность.

Нит Сахор подошел к окну и долго смотрел в него. Тишина ощутимо давила на плечи. Элевсин очень боялся Нита Сахора, однако, к собственному удивлению, еще больше его пугало близкое будущее. Если гэргоны перестанут поддерживать За Хара-ат, прим-агент Стогггул и его клика погубят все его достижения. А Элевсин интуитивно чувствовал, что все, что он делает на Кундале, правильно.

Элевсин подавил страх.

— Нит Сахор, послушайте меня. Я понимаю, как глубоко укоренена наша ксенофобия...

— Ты прав, регент. Даже гэргоны подвержены высокомерию, — сказал Нит Сахор. — Высокомерие не дает нам увидеть истину, не так ли?

— Мне кажется, да, особенно в этом случае, ибо, помимо прочего, есть одна-единственная непреодолимая причина, почему мы должны позволить За Хара-ату существовать.

Он ждал, уставившись на спину гэргона, но ответом было молчание. Значит ли это, что можно продолжать? Элевсин глубоко вздохнул, четко сознавая, что судьба За Хара-ата и всех, вовлеченных в планирование и строительство, висит на волоске. Он подошел к участку стены, украшенному зеленым, как море, драконом, поднимающим стилизованную волну.

— Это Сеелин, Священный Дракон Преобразования. Кундалиане твердо верят, что общество не развивается медленно, а скорее прыгает вперед в короткие, яростные периоды преобразования.

— Хаос, — выдохнул Нит Сахор. Сердце Элевсина подпрыгнуло.

— Да, Хаос, только в кундалианском языке нет слова “хаос”. — Он едва мог дышать. — Разве эта их вера, по существу, не к'эоннно?

— Теперь ты осмелишься извергать на меня фундаментальную гэргоновскую Теорию Хаоса и Порядка?

— Я просто указываю, что в кундалианах может таиться больше, чем мы считаем или сейчас готовы признать.

Снова долгое молчание. Хотя все тело болело, Элевсин не смел пошевелиться. Он пытался угадать ответ гэргона по тому, как тот держится, но дело было безнадежное, и Элевсин начал мысленно оплакивать За Хара-ат, судьба которого явно ускользала из рук. “Неужели я сделал ошибку? — спросил он себя. — Что еще я мог бы предпринять?” Устав от неразрешимых загадок, он повернулся и стал смотреть на Пять Священных Драконов Миины, сила и суровый вид которых, как ни странно, всегда успокаивали его.

Наконец Нит Сахор пошевелился.

— Ты прав еще в одном, регент. Мы провели здесь сто один год, а гэргоны так и не разгадали ни тайну планеты, ни тайну кундалиан.

Надежда всколыхнулась в Элевсине. Произошел какой-то перелом, он очнулся от паралича и рискнул встать прямо за спиной Нита Сахора. Из окна открывался прекрасный вид на город и зубчатые пики Дьенн Марра на севере.

— Все, что у нас есть, это новые тайны, — продолжал Нит Сахор. — Эта планета — полная загадка для нас. На каких принципах основано кундалианское колдовство? Что находится за вероломным Дьенн Марром? На этот вопрос не могут ответить даже гэргоны. Вся наша превосходящая наука, наше изощренное телеметрическое оборудование ничего не значат здесь. Беспрестанные снежные и ледяные бури делают район в триста тысяч квадратных километров недоступным. За прошедшие годы мы послали на Неведомые Земли дюжину опытных кхагггунских команд. Как ты знаешь, никто не вернулся. Что случилось с ними? Что убило их: страшный климат, неизвестные звери, Сопротивление? Мы понятия не имеем.

Теперь о кундалианах. Кто они? Откуда пришли? Куда идут? Даже природа варваров-саракконов — загадка для нас. Есть фундаментальные вопросы жизни — те, ответы на которые мы, гэргоны, разыскиваем по всей вселенной. Без этих ответов мы слабее.

Раздражение Нита Сахора явно было связано с Элевсином. Возможно, поэтому гэргон и ударил его так. Элевсин снова невольно потер грудь.

— Я убежден, что ответ на все наши вопросы о Кундале и ее народе заключены в Жемчужине.

— Жемчужина — если она вообще существовала — была навеки потеряна в тот день, когда мы вторглись на Кундалу, — осторожно сказал Элевсин.

На лице Нита Сахора появилась загадочная улыбка.

— О, она существует, регент. Думаю, ты знаешь это не хуже меня. А если она была потеряна, ее можно найти. Мы всегда ищем новый путь для наших поисков.

Гэргон вдруг обернулся, и его тяжелый взгляд навалился на регента, как камень. У Элевсина засосало в подложечных ямках желудков.

— Чтобы найти Жемчужину, мы должны сначала открыть дверь Сокровищницы в пещерах под дворцом регента. Скажи-ка, Элевсин, ты слышал о Кольце Пяти Драконов?

— Нет.

— Тогда, возможно, мне следовало бы поговорить с Джийан.

Элевсин похолодел от страха.

— Она ничего не знает.

— Она рамахана. Она колдунья. Она пропитана знаниями об их богине Миине. Она должна знать о Кольце.

— Как, вероятно, знали десять тысяч других рамахан, на которых вы устраивали облавы последнее столетие.

— Они ничего не сказали нам. Они ничего не знали.

— Ну так приведите ее сюда, — сказал Элевсин. Во рту пересохло от страха. — Выпытайте у нее информацию.

— Ах-ах-ах, а мне-то казалось, что ты и я выше таких упреков.

Элевсин провел рукой по глазам.

— Иногда я чувствую себя стариком. Я познал слишком много жестокости, Нит Сахор. Сейчас я вижу только заговоры, тайные программы, козыри, выложенные на стол и спрятанные. Боюсь, что я — часть плана, в котором не хочу больше участвовать.

Неожиданно гэргон шевельнулся.

— Регент, дай мне руку. Элевсин замер.

— Говорят, будто прикосновение гэргона убивает. Нит Сахор протянул окутанный кольчугой кулак.

— И ты веришь в это, регент?

— Я... не знаю, — признался Элевсин.

— Эту легенду распространил я сам, — сказал Нит Сахор. — Забавная, правда?

Элевсин заглянул в глаза Нита Сахора.

— А еще говорят, будто гэргоны владеют гипнозом. Еще одна распространенная вами легенда?

— Нет. Это в общем-то правда.

Элевсин почувствовал, как еще одна волна страха пробежала по позвоночнику.

— Понимаешь, регент, это испытание... испытание твоей способности — или, может быть, желания — доверять. Я хочу иметь Кольцо Пяти Драконов, и ты должен верить, что я использую его разумно.

Элевсин облизнул губы. Во рту было сухо, как в Большом Воорге, и однако он взмок от пота.

— Нам, в'орннам, доверие дается нелегко, верно? Удивительные глаза Нита Сахора притягивали его.

— Но ты, регент, во многих отношениях не соответствуешь Модальности.

— Возможно, это испытание для нас обоих. Нит Сахор засмеялся — отвратительный звук.

— Гэргоны выше испытаний, регент.

— Вот тут вы ошибаетесь, Нит Сахор. Вы напали на меня в гневе. Это со временем я мог бы простить. Но вы угрожали человеку, которого я люблю больше всего на свете. Когда вы просите меня о доверии, вы просите невозможного.

— Я бы не причинил вреда Джийан. Я хотел напугать тебя. Возможно, я плохо рассчитал.

Извинения от гэргона? Теперь Элевсин услышал все. Что, кроме страха, размышлял он, заставило бы Нита Сахора действовать столь необычным образом? Какая-то ужасная необходимость, которой он еще не мог увидеть, однако ощущал повсюду, как промозглую тюремную камеру.

Любопытство пересилило обиду. Помедлив мгновение, он положил руку на кулак Нита Сахора. Ничего. Огненный шар не ударил его; волна перевозбужденных ионов не атаковала его нейроны; он не обратился в камень. Все было как раньше. Нет, не совсем. Страшный кулак медленно разжался, как открывается солнечному свету цветок, и ладонь гэргона прижалась к ладони регента. Пожатие затвердело, и Элевсин почувствовал, как его притягивает к гэргону.

— Регент, есть задание, выполнения которого я требую от тебя, — очень тихо сказал Нит Сахор. — Крайне важное задание.

Горло Элевсина сжалось. “Вот теперь молот опустится”, — подумал он.

— Только Жемчужина может дать ответы, необходимые гэргонам. А чтобы обладать Жемчужиной, мне сначала надо получить Кольцо Пяти Драконов. Ты должен найти его для меня.

Элевсин покачал головой.

— Жемчужина — самый священный предмет кундалиан, дар Великой Богини Миины. Если она существует, если она найдется — она принадлежит им.

— Я должен иметь Кольцо и Жемчужину! Я настоятельно рекомендую тебе пересмотреть свой ответ.

Элевсин похолодел.

— Я не предам кундалиан.

— Ты — в'орнн, регент, — гневно сказал Нит Сахор. — Мне незачем напоминать тебе об этом.

— Я не предам Джийан.

— Это твой окончательный ответ?

— Это мой единственный ответ.

Элевсин задохнулся, когда страшный гэргон притянул его вплотную. От Нита Сахора пахло гвоздичным маслом и жженым мускусом. Он прижался губами к уху Элевсина и яростно прошептал:

— Ты показал мне, что для тебя ценнее всего. Ты принял решение. Вот только какое: благородное или безрассудное?

Элевсин почувствовал, что дрожит. Он молча замер перед гэргоном, словно на суде. А через несколько мгновений уже стоял перед парадным входом в Храм Мнемоники. Слова Нита Сахора по-прежнему отдавались в мозгу. Он поднял взгляд на головокружительные башенки и парапеты Храма. Было ли сказанное гэргоном правдой? Или это умная ложь, цель которой — обмануть подозрения регента? С чего бы гэргону доверять секреты в'орнну из другой касты? Не с чего. Возможно, его все-таки загипнотизировали. “Это испытание... испытание твоей способности — или, может быть, желания — доверять”. Что это за игра и как в нее играть?

— Регент?

Элевсин оглянулся и увидел озабоченное лицо Киннния Морки.

— Регент, что-то неладно? Как прошло Призывание? Ты показал мне, что для тебя ценнее всего.

—Рутина, Киннний, — ответил он, залезая в катер. — Даже не представляю, почему меня Призывали.

Киннний Морка фыркнул.

— Типично. — Он запустил свою машину. — Помните поговорку о логике гэргонов? Нужны три жизни, чтобы понять, что ее нет!

4 Око

— Зачем тебе это? — спросил Аннон. — Из-за демонстрации колдовства у тебя могли бы быть неприятности с врагами отца.

— Я не думаю о себе. Я сделала это, чтобы защитить Элевсина, — ответила Джийан. — Чтобы его враги подумали дважды, прежде чем выступить против него.

— Ты можешь увидеть, что они делают?

— Нет, если они не используют против него кундалианское колдовство. — Она засмеялась. — Ты не хочешь знать, как я сделала это?

— О, по-моему, это я могу угадать. Джийан казалось довольной.

— Да ну?

Сгущались сумерки. Они шли по улицам, заполненным в'орннами и кундалианами, из хингатта лииина до мори во дворец регента. Дорога была короткая, но из-за внимания, которое им оказывали прохожие, казалась длиннее. Лавочницы-тускугггуны прерывали споры, покупатели забывали о покупках. Дородные месагггуны с полосками пота на мускулистых руках, измазанных маслом и смазкой, отрывались от ухода за огромными, сложными в'орннскими генераторами и подталкивали друг друга. Спешащие по делам баскиры замедляли шаг. Кундалианские пастухи, гонящие небольшие стада чтавров — красивых шестиногих животных, на которых в'орнны, особенно кхагггуны, любили ездить верхом, — привставали в седлах и оживленно переговаривались, обсуждая любовницу и сына регента.

— Видишь? — пробурчал Аннон. — Уже все знают, как ты победила Кургана в состязании.

— Но никто не знает, как я выиграла, — сказала Джийан со слабой улыбкой, известной ему даже лучше, чем вечные морщины на лбу отца. Она обняла его за плечи. — Этот секрет знаем только ты и я, а?

Аннон представил, как крохотные бледные волоски касаются его безволосой кожи, и содрогнулся. Отвел взгляд, чтобы чем-нибудь занять мысли. Разумеется, были и такие, кто не обращал на них внимания, например, кундалианские рабы — чумазые, спины согнуты от долгой работы на шахтах в предгорьях Дьенн Марра. Время от времени в'орнны проводили их по улицам города — и чтобы укрепить свое превосходство, и чтобы еще больше деморализовать кундалиан. По слухам, добыча минералов из скал происходила в страшных условиях. Тощие, как прутья, кундалиане не сознавали ничего, кроме смертельной усталости. Они заслужили свою судьбу: в основном это были члены кундалианского Сопротивления, схваченные при попытках убийств, поджогов, диверсий. Как ни странно, при виде их, при виде боли на лице Джийан Аннон чувствовал, как что-то шевелится в глубине души. Тот же самый стыд, который он испытал, когда Курган схватил кундалианскую девушку.

— Почему ты вызвала Кургана на состязание? — спросил он внезапно, чтобы отвлечься от этих мыслей. — Да еще на улице, где вас видело столько народу?

— Это было неправильно? Твой отец накажет меня?

— Конечно, это было неправильно! И конечно, он накажет тебя! — прошипел Аннон. — Разве не плохо, что ты не хочешь носить сифэйн? Теперь тебе понадобилось продемонстрировать кундалианское колдовство на людях! Ты могла вызвать бунт! Тебя могли обидеть!

— Я тронута твоей заботой, — отозвалась она. — Возможно, я поддалась эмоциям.

— Курган не забудет этого, уверяю тебя. Он убежал из хингатты, словно псы Н'Луууры кусали его за интимные места.

Они собирались повернуть за угол, когда Джийан протянула руку, придерживая Аннона. Вереница черно-красных катеров геноматекков направлялась на юг, двигаясь очень низко над землей. Караван сопровождали катера кхагггунов.

— Что происходит? — спросил Аннон, заметив, что Джийан побледнела.

Она затащила его в тень лавки торговца шелком. Отрезы прекрасных разноцветных тканей трепетали, как флаги. Пешеходы — и в'орнны, и кундалиане одинаково — расступались, пропуская караван.

— Снова собрали младенцев. — В голосе Джийан была боль.

— Каких младенцев? — Аннон смотрел, как удаляются блестящие машины, как толпа смыкается за ними, возвращаясь к своим делам.

Джийан сделала ему знак, и они пошли дальше к дворцу регента.

— Дети насилия, — сказала она, когда он спросил ее снова. — Кхагггуны насилуют кундалианок. — Они прошли мимо кундалианки, плетущей корзины из крив-травы. От корзин шел сладковатый дух брожения. — Некоторые беременеют. Каждая свора кхагггунов отслеживает места своих развлечений; кажется, они даже этим гордятся. Но есть и еще одна причина для строгой отчетности. Время от времени они отмечают в своих списках, кто забеременел. И в надлежащее время возвращаются, чтобы забрать младенцев. Кхагггуны перевозят их сюда и до шести месяцев держат у гэргонов в Храме Мнемоники. Потом вызывают геноматекков, и детей забирают в “Недужный дух”, приют неподалеку от Гавани.

— А что происходит там?

— Никто не знает, — печально сказала Джийан. — Даже Сопротивление.

— Почему это заботит тебя?

— Меня заботит любая жизнь, Аннон.

Он был уверен, что она не сказала ему всего, и собирался добиваться полной правды, когда его внезапно отвлекли.

— Тебя окружает тень, молодой господин, — прокричал высокий гнусавый голос.

На углу устроился старый кундалианский провидец. Над самодельной палаткой висел цветной плакат: “ТРЕТИЙ ГЛАЗ ВИДИТ ВСЕ”. Последнее время в городе завелось множество самозваных провидцев. Источником их так называемых способностей, несомненно, был сильный и таинственный психотропный наркотик саламууун. При приближении кундалианки и юного в'орнна провидец обернулся к ним. Черные, как ночь, глаза смотрели прямо на Аннона.

Он снова выкрикнул ту же фразу, и Джийан резко сказала:

— Помалкивай, если не хочешь неприятностей, старик. Это сын регента.

— Я видел тебя. — Провидец, казалось, вошел в транс. — Ты отмечен Древним. Шрам пронзает тебя.

— Говорят тебе, помалкивай! — Джийан сжала плечо Аннона, толкая его в обход провидца, к стройным башням дворца; их вершины горели в лучах заходящего солнца.

— Я вижу смерть, смерть и снова смерть! — крикнул провидец им вслед. — Лишь равносторонняя истина может спасти тебя!

— Не обращай на него внимания, — сказала Джийан.

— Что он имел в виду? — спросил Аннон.

— Чепуха. — Джийан ускорила шаг, чтобы побыстрее уйти от старого кундалианина. — Только дураки интересуются чепухой.

Наконец они подошли к дворцу регента. У исполинских внешних ворот из яшмы с бронзой их остановило внешнее кольцо хааар-кэутов в пурпурной форме из неотражающего силиконового полимера, типично в'орннского материала, настолько же практичного, насколько и эстетически мертвого. Платиновые знаки различия крепились на рукавах и воротничках. В строго кастовом обществе выставление напоказ звания служило для кхагггунов верным знаком, что Порядок поддерживается.

Охрана была столь дисциплинированной, что Джийан пришлось показать свой окууут, даром что она проходила здесь по нескольку раз в день и с ней был сын и наследник регента. Прямоугольный экран стал светло-голубым, когда хааар-кэут по имени Фраун прижал ладонь левой руки Джийан к пластинке из терциево-медного сплава. Она почувствовала легкое покалывание. По экрану побежал ряд красных цифр — математическая формула, относящаяся, как она узнала, исключительно к ней. Еще одно проявление желания гэргонов превратить жизнь в четкую — и потому легко управляемую — систему.

— Подтверждено, — объявил Фраун.

— Скажи-ка, — поинтересовалась Джийан, — чего ты ожидаешь увидеть на экране, когда проверяешь меня?

— Я приучен не ожидать ничего и предвидеть все.

— Какой ужас! — воскликнула она. Аннон ухмыльнулся, прикрывшись рукой. — И ты до сих пор не запомнил меня?

— Ты — кундалианка, — ответил он совершенно серьезно. — Как можно ожидать, чтобы я запомнил тебя? — Отведя от нее взгляд, стражник официально кивнул Аннону. — Можешь пройти.

— Благодарение Миине! — язвительно сказала Джийан. Фраун украдкой подмигнул ей.

Они прошли по коридору, который в'орнны специально сделали узким и полутемным, чтобы наблюдать за проходящими через невидимые окна из в'орннского хрусталя, проделанные в каменных стенах. В тусклом свете разглядеть можно было только то, что находилось прямо перед тобой.

— Кургану был необходим урок смирения, — сказала Джийан, словно они не прерывали разговора. — Он слишком много воображает о себе.

— Он очень умен.

— Не сомневаюсь.

Обшитую толстыми панелями дверь охраняли хааар-кэуты внутреннего кольца. И снова Джийан пришлось пройти официальное опознание по окуууту. Пока ее проверяли, Аннон зачарованно рассматривал кундалианские узоры и символы, вырезанные на двери. Однажды он спросил Джийан, почему кундалиане не подписывали произведения искусства. Она ответила, что и художники, и мастера работали для Великой Богини Миины и для собственного удовлетворения.

— Объясни, как я уничтожила стержень, — попросила она, переходя на кундалианский. Они вошли в маленькую треугольную прихожую, выходящую в восьмиугольный двор. Это удивительно мирное и приятное место было окружено лоджией, крышу которой из зеленой, как море, черепицы поддерживали резные шанаитовые колонны, по пять с каждой стороны. Легкий бриз шевелил ветви ароматных олив и розмариновых деревьев, росших во дворе, подчеркивая яркие цвета рядов звездчатых роз, страсти Элевсина. Он сам посадил их в день коронации.

Аннон ухмылялся.

— Ты не уничтожила его.

— Не уничтожила. Но ведь все видели...

— Все видели то, что ты хотела. — Быстро, как ледяной заяц, он подцепил пальцем ее кушак, нашел узел и развязал его. Металлический стержень Кургана со звоном упал на холодный каменный пол. — Так я и знал! — Юноша поднял стержень и, присвистнув, потряс им над головой. — Ты спрятала его, пока все смотрели на иллюзорную лозу.

— Прекрасно! — улыбнулась Джийан. — А дерево? Что произошло с раной, которую ему нанес стержень?

Аннон нахмурился — и стал очень похож на отца.

— Ну, честно говоря, это поставило меня в тупик.

Она засмеялась и провела пальцами по коническому желтоватому черепу.

— Хорошо, что у меня еще остались хоть какие-то секреты от тебя.

Он подал ей стержень.

— А можешь научить меня исцелять раны?

— Это Осору, кундалианское колдовство, — ответила Джийан очень серьезно. — Для в'орннов это опасные знания.

— Я буду осторожен! Клянусь тебе!

— А что ты будешь делать с такими знаниями, интересно?

Они шли по лоджии. Стены украшали поразительно изящные кундалианские фрески, описывающие происхождение Кундалы. Вот Миина одиноко парит в Космосе; вот Великая Богиня собирает космическое вещество, из которого Она породила Пять Священных Драконов; вот они, увлеченные Танцем Творения, образуют бесконечную Манделу — кончик огненного серповидного язычка к кончику чешуйчатого хвоста, — создавая планету Кундала по слову Миины; а вот, закончив с миром, они, повинуясь ее последнему приказу, выдыхают все вместе, создавая самый святой и священный предмет в кундалианской вселенной: Жемчужину. Самым диковинным было панно в правом нижнем углу. То ли его повредили раньше, то ли испортили в первые дни в'орннского завоевания, но разобрать изображение было невозможно. Аннон часто разглядывал бледные линии на стене, мысленно продолжал их, воображая огромных зверей, которые казались бы очень свирепыми, но были бы послушны его прикосновению и голосу.

Он указал на панно.

— Ты знаешь, что здесь должно быть нарисовано?

Джийан бросила быстрый взгляд на стену.

— Мы опаздываем, — сказала она отрывисто.

— Наверняка знаешь.

— У нас нет времени на праздные догадки. Твой отец рассердится, если я не приведу тебя прямо к нему, Аннон.

— Ребенком я был уверен, что здесь нарисованы звери, которые пугают всех, но защищают меня.

Она посмотрела на него с любопытством.

— Когда-то здесь были изображены раппы, колдовские существа, которые всегда находятся по правую руку Миины.

— Почему их не реставрировали, как остальные фрески? Художники забыли их вернуть?

Джийан вздохнула.

— Легенда гласит, что раппы виновны в гибели Матери здесь, в этом самом дворце, в день, когда появились в'орнны. Теперь рамаханы их презирают, вычеркнув из наших знаний и учения. Однако, насколько мне известно, после смерти Матери в Священное Писание внесли много изменений.

Аннон наклонил голову, набок, прислушиваясь к ее голосу, присматриваясь к выражению ее лица.

— Ты не веришь, что раппы злы?

— Нет, не верю. Но ведь у меня много странных идей, Аннон. — Она улыбнулась. — Несомненно, из-за того, что я так долго прожила среди в'орннов.

Он положил руку на полустертую фреску, словно мог ощутить что-то недоступное другим.

— Я тоже не считаю их злыми.

И снова Джийан посмотрела на него с любопытством. Он никогда не знал наверняка, как это понимать или как отвечать. Она словно бы смотрела на совершенно другого человека.

— Тебе хотелось бы увидеть, как выглядят раппы?

— А можно? — спросил он жадно.

Джийан сняла его руку с фрески и прижала свою. Когда она убрала руку, изображение на фреске восстановилось. Перед ними были два маленьких покрытых мехом существа с шестью ногами, длинными пушистыми хвостами, умными глазами и вытянутыми мордочками.

— Как ты это сделала?.. Джийан тихо засмеялась.

Они повернули за угол, огибая сад. Обычно во время таких прогулок они молчали; порой Аннон скучал, с нетерпением ожидая встречи с отцом. И всегда ему казалось, будто Джийан погружена в размышления или молитвы, из-за которых у него возникало странное чувство, будто он на мгновение оказывался в каком-то другом месте. Он словно слышал шорох невидимых вещей, шепоты давних времен, возможно, призраков кундалианского прошлого. Здесь у него возникало ощущение, словно он заблудился во сне: странное и знакомое сливалось, образуя что-то новое.

Внезапно Джийан повернулась к нему:

— Ты не ответил. Что бы ты делал с колдовскими знаниями?

— Я бы стал непобедимым. Мог бы выиграть любой бой.

— Великолепная причина скрыть от тебя подобные знания! А ты не... — Она замолчала и, схватив за руку, повернула его лицом к себе. — Что с тобой?

— Ничего, — солгал он. Проклятая рана, нанесенная гэрорелом, горела как огонь. Наклонившись, чтобы поднять стержень Кургана, он ощутил волну боли, и теперь она не отступала.

— Не лги мне, Аннон. Ты ранен.

— Я не ранен! — крикнул он. Он перешел на в'орннский язык, как делал всегда, когда злился на нее. Никто не должен знать, что произошло у ручья. Они с Курганом дали друг другу сэйгггон...

Джийан стянула с него куртку, увидела бирюзовую кровь, сочащуюся через шелковую блузу.

— Ах, Миина! И сколько ты собирался прятать это от меня?

— Пока Н'Лууура не погибнет в пламени! — выпалил Анннон, раздосадованный, что его поймали на лжи.

Она дала ему пощечину.

— Ты что, не знаешь, как ты дорог отцу? Мне? Если с тобой что-то случится...

— И что тогда? — крикнул он. — Что произошло бы? Отец горевал бы? Ты бы плакала? О да. Потому что это было бы концом династии Ашеров. Если у регента есть сын, власть переходит от отца к сыну. Но если бы я умер, кто наследовал бы отцу? Гэргоны выбрали бы другой дом, другую династию. Так что отец горевал бы о конце династии, а ты бы плакала, потому что отец разгневался бы на тебя. Он убил бы тебя за то, что ты не уследила за мной, за то, что позволила мне умереть!

Что-то странное и, возможно, запретное сверкнуло в синих, как свистики, глазах Джийан. Она притянула его ближе.

— О, милый, как же ты ошибаешься. Пойми...

По кварцитовому полу загрохотали сапоги, и Аннон почувствовал, как Джийан едва заметно вздрогнула.

— Маленький регент, твой отец велел привести тебя, как только ты появишься. — Глубокий громкий бас строй-генерала Киннния Морки раскатился по лоджии, как гром в ущелье. Он подошел, оглядел Аннона большими умными глазами, проанализировал позу и сделал вывод. — Что-нибудь случилось? Наследник регента заболел?

— Нет, строй-генерал, — ответила Джийан кротчайшим голосом. — Просто устал. Он и его друг Курган весь день охотились.

— А, охота! — прогудел Киннний Морка, ни разу не посмотрев на нее и не обратившись к ней. — Ты счастливчик, Аннон. А я, увы, застрял в убогой волшебной стройке, где столько света, воздуха и открытого пространства, что приходится еще больше работать, чтобы обеспечить требуемый уровень безопасности.

Уголком глаза он посматривал на Джийан, надеясь, что его плохо замаскированные колкости попали в точку. Аннон знал, что она не доставит ему этого удовольствия, и, к собственному удивлению, гордился ею.

— Я мечтаю об охоте! — гудел Киннний Морка. — Ты меня понимаешь, а? — Он похлопал Аннона по спине, отчего тот поморщился. Киннний Морка был чудовищно огромен, даже по в'орннским меркам. Джийан не была маленькой женщиной, и однако ее макушка едва доставала до груди строй-генерала. Хотя груди, конечно, видно не было. Она и все остальное было заключено в тонкой работы доспехи, украшенные грозными изображениями Энлиля. — Как-нибудь я сам возьму тебя на охоту — в горы Дьенн Марр, и, если повезет, мы добудем первиллона!

— Благодарю вас, строй-генерал.

— Пустяки, маленький регент! — Он с силой хлопнул Аннона по плечу огромной рукой, и юноша прикусил губу, чтобы удержаться от крика. — А теперь, думаю, вам двоим лучше идти. Регент ждет.

— Ты бы действительно поехал со строй-генералом на охоту? — спросила Джийан, когда они поднимались по Большой лестнице на второй этаж.

— Охотиться на первиллона? Конечно!

— Первиллоны — отвратительные, непредсказуемые звери, — Джийан покачала головой. — Не думаю, чтобы отец позволил тебе охотиться на такое опасное животное.

— Я уже прошел Каналообразование, — резко ответил Аннон. — Я, знаешь ли, не ребенок.

Она улыбнулась и, положив теплую руку ему на спину, провела его через секретный проем в стене: так можно было попасть в жилые помещения, минуя Большой Зал Приемов. Они оказались на другом балконе, поуже, но таком же светлом. Благодаря огромной стеклянной крыше стены были залиты ярким вечерним светом. Только когда дверь в комнаты отца осталась позади, Аннон спросил, куда они идут.

— Думаешь, я отведу тебя к Элевсину, всего залитого кровью?

— Не преувеличивай. Я говорил тебе, что рана ерундовая.

— И всерьез ожидал, что я поверю тебе? — Но она явно была рада, что он снова перешел на кундалианский.

Через наполовину скрытую в тени дверь на дальнем конце балкона она провела его в покои, которые Элевсин отвел Джийан. Здесь все было как до вторжения в'орннов. Аннон чувствовал слабый запах благовоний: апельсина и чернобыльника. Она осторожно сняла с него куртку и прилипшую к ране блузу. Аннон знал, что Джийан каким-то образом выпросила у его отца разрешение завести сад и тайно растит там душистые травы и странные, уродливые грибы. Он еще больше рассердился на Джийан из-за этой привилегии, какую никому из кундалиан не следовало бы предоставлять, — отчасти чтобы не думать об испуге в ее глазах, когда она увидела засохшую индиговую кровь и свежую лазурную, сочащуюся из раны.

— И это ты называешь ерундой?

Не говоря ни слова, она усадила его в странного вида кресло из гнутого дерева, в котором он оказался в полулежачем положении.

Побледневшая Джийан осторожно размотала промокший от крови жгут, который Курган сделал из своей блузы.

— О Богиня Небес, что ты с собой сделал? — Ее нежные пальцы осторожно исследовали раны. Аннон закусил губу. — Ты дрался? Курган тоже ранен?

Аннон отвернулся и ничего не сказал. Она наклонилась ближе.

— В ране что-то застряло, глубоко. Бок потемнел и весь распух. По-моему, началось заражение.

— Так почини его своим колдовством, — приказал юноша, сердитый из-за того, что она узнала о ране.

Минуту Джийан стояла, подбоченившись, и смотрела на него. Потом подошла к огромному деревянному шкафу, украшенному замысловатыми кундалианскими узорами, и рылась внутри, пока не нашла то, что искала. Вытащив кожаный мешок, она вывалила содержимое на пол.

— Богиня свидетельница, что бы ни произошло, я и не подозревала о неладном.

— О да, — сказал Аннон, уставившись на сводчатый потолок, — ты же всезнающая и премудрая.

Джийан знала, что в таком настроении с ним лучше не спорить. Она вытащила ступку и пестик, пакеты с корнями и лозами, незнакомыми ему сушеными цветами и плодами. Несмотря на возмущение, его восхищало, как уверенно и искусно она ломает, шинкует, наливает, насыпает, отмеривает ингредиенты в ступку. Ему хотелось спросить, что каждый ингредиент означает и почему она их использует, но пелена гнева покрыла сердца словно льдом. Ощущение было таким знакомым и успокаивающим, что он не нарушил бы его, даже если бы от этого почувствовал себя лучше.

Джийан начала толочь содержимое ступки пестиком, потом остановилась.

— Мне нужна свежая иноксия дурманная. Надо сбегать в сад. Я быстро. — Она произнесла заклятие исцеления. — До моего возвращения не двигайся, дыши глубоко и медленно.

Оставшись один, юноша продолжал разглядывать потолок, пытаясь понять, почему вообще сердится на нее. Возможно, Джийан чересчур носится с ним, но, в конце концов, это поручение отца. А что до раны, то, откровенно говоря, было очень больно. И хорошо бы, если бы перестало болеть. Решив быть любезнее, когда она вернется, Аннон неловко пошевелился и тихонько застонал.

Внезапно он напрягся и обвел взглядом комнату. Чем это пахнет? Он принюхался... корень горечавки! Острый корень горечавки! Откуда этот запах? Неужели Джийан готовит еще одно варево в другой комнате? Нет, запах доносился с балкона.

Медленно, неловко он выбрался из кресла. Тихо прошел по комнате и выглянул на узкий балкон. Повертел головой. Никого. С другой стороны, запах корня горечавки стал сильнее.

Аннон огляделся. Гранатовые лучи света заходящего солнца проникали через нижнюю четверть стеклянной крыши. Они висели в воздухе, как гобелены, сверкая на перилах из аммонового дерева, окрашивая ковровую дорожку на полу и стены.

Охваченный любопытством Аннон прошел до конца балкона. Солнечный луч высветил узкую полоску металла, которой он прежде не замечал. Здесь стена не была плоской; металлическая полоска выступала примерно на пару миллиметров. Аннон ухватился за нее и потянул, чуть не сорвав ноготь, когда пальцы соскользнули с гладкой поверхности. Аннон взялся поудобнее, надавил — и почувствовал, что полоска движется. Клин стены тихо повернулся. Открылась тайная дверь вроде той, через которую они с Джийан обычно проходили в жилое крыло дворца. Только об этой двери он не знал. Посасывая надорванный ноготь, Аннон засунул голову в щель. Бархатная тьма скрывала все, но запах корня горечавки усилился до тошноты. Юноша глубоко вдохнул более свежего воздуха на балконе и шагнул в темноту.

Он вытянул руки и нащупал что-то твердое: стены. На этом основании Аннон сделал вывод, что находится в узком коридоре. Осторожно двинулся вперед, все равно споткнулся на первых трех ступеньках, и только изо всех сил вцепившись в тонкие, холодные металлические перила, сумел не свалиться в бездну. Лестница оказалась спиральной, как раковина муодда. Черный как смоль воздух был зябким, едким, как кремний, и попахивал корнем горечавки.

Аннон спускался, пока не достиг маленькой треугольной площадки. Отсюда вниз уходили три лестницы — в трех направлениях. Он присел на корточки, начал шарить. Ступеньки были равной ширины и ничем не отличались друг от друга. Поскольку было непонятно, какая куда ведет, Аннон выбрал правую. Почувствовав запах корня горечавки, он поздравил себя с удачей — и вдруг застыл на месте.

Он ощутил что-то, хотя не мог бы сказать, что именно. Кожу на интимных местах предупреждающе покалывало.

Странная пульсация возникла где-то внутри. Недалеко внизу что-то ждало — что-то темное, огромное, вибрирующее. Пугающее. Юноша стоял очень тихо, сердца в груди колотились.

Аннону вдруг стало совершенно ясно, что идти дальше нельзя. Ощущение опасности захлестывало с головой. Он попятился и чуть не вскрикнул, когда ногой задел верхнюю ступеньку. Прикусил губу. Странная пульсация вернулась, стала сильнее, гораздо быстрее его собственного двойного пульса. Теперь ее очаг располагался под ребрами — в том самом месте, где застрял коготь гэрорела. Казалось, будто коготь объят огнем.

Аннон двинулся вверх по лестнице, осторожно поднимая ноги и нащупывая следующую ступеньку. Все время он отчаянно пытался разглядеть хоть что-то за тяжелой завесой тьмы.

Добравшись до маленькой площадки, он задыхался, обливался потом, зато яростная пульсация раны — или, точнее, застрявшего когтя гэрорела — как ни странно уменьшилась. Не задумываясь, не медля ни секунды, юноша помчался вниз по центральной лестнице. Впереди вроде бы возникло какое-то сероватое пятно. Может, свет, а может, иллюзия света.

Наверное, именно из-за спешки Аннон пропустил последнюю ступеньку и полетел вниз, попытался ухватиться за перила — которых там не было — и покатился по спиральному желобу. Он пытался кричать, но звуки застряли в горле, как млечная крапива. Серое пятно постепенно росло, пока не заполнило желоб слепящим светом. Внезапно Аннона словно выплюнуло из желоба. Он пролетел, пожалуй, метра три и приземлился на сырой и заплесневелый каменный пол.

Юноша сел, потирая синяки, и огляделся. Его окружала пещера, похоже, вырубленная в каменном фундаменте дворца. На грубых каменных стенах через равные промежутки были укреплены красивые металлические подставки для смоляных факелов. В нескольких еще торчали остатки таких факелов, хотя ни один не горел. Свет шел откуда-то сверху. Аннон вытянул шею и увидел огромное око — круглое окно в виде глаза из необычного хрусталя, сделанное, как рассказывала Джийан, вечность назад для каких-то колдовских надобностей.

Он с трудом встал. Прямо перед ним находилась исполинская дверь, таких дверей ему еще видеть не приходилось. Во-первых, она явно была сделана из камня. Во-вторых, совершенно круглая. На круглом же медальоне в центре в окружении завитков был вырезан дракон — совсем как наверху, с которым он привык играть. Аннон помнил, как совал руку в вырезанную пасть. Этот дракон свернулся в кольцо, голова смотрела вперед, пасть открыта. Пугающее и одновременно прекрасное существо словно притягивало его. Юноша протянул руки, ощупывая камень, различая замысловатые узоры покрывающих его рун. Хорошо бы Джийан была здесь и перевела... Это походило на колдовские символы вроде тех, из ее переплетенной в шкуру кора книги, которую Аннон время от времени листал. Толку от этого не было никакого: он не мог угадать значения ни единой руны, поскольку они были не кундалианские. И все же он постоянно возвращался к книге, заглядывая в нее украдкой всякий раз, когда был уверен, что его не заметят. И сейчас он водил пальцами по вырезанным в камне строчкам, как слепой, обучающийся чтению.

Неожиданно круглая дверь откатилась в прежде незаметную нишу. Это произошло так быстро, так тихо, что у него не было времени среагировать. Свет ока не проникал за дверь. Казалось, тьма за ней была как-то связана с водой, в воздухе клубился густой пар, пахнущий морем. Внутри что-то двигалось: что-то огромное, чудовищное. Под ребрами, где засел коготь, снова запульсировало, однако совсем не так, как на лестнице. В тот миг, когда началась пульсация, угол света, проникающего через око, изменился, и жемчужный луч упал на дверной проем. Аннону показалось, будто его ударило по затылку что-то жаркое. Потом луч осветил то, что возникло прямо в дверном отверстии.

Аннон мельком заметил пол, усыпанный костями, черепами, клочьями кундалианской одежды. Затем увидел это существо. Оно было столь чуждым, что разум едва мог справиться с увиденным: вроде бы шестиногое, с длинным суживающимся черепом, как у рептилии, рогами, кружащимися, как смерчи, огромным волнообразным, зеленым, как море, телом, длинными светло-красными когтями и мерцающими жемчужными зубами, выступающими за пределы силуэта головы. Мощные верхние конечности крепились вверху к треугольной, как парус, перепонке в тонких прожилках, бурлящей, мерцающей, как морская пена. Длинный хвост хлестал по бокам, будто прибой о скалистый берег.

Все это мелькнуло перед ним за долю секунды. Через мгновение одна из верхних конечностей протянулась, обхватила юношу за талию и быстро втянула через порог во внутреннюю пещеру. Дверь тут же закрылась, и все поглотила тьма. Аннон потерял сознание.

5 Звездный свет, яркий свет

— Хороший кундалианин — это мертвый кундалианин. — Провозгласив максиму, определяющую его основную философию, прим-агент Стогггул пригласил кхагггуна в кабинет. Хотя контора размещалась в здании кундалианской постройки, обстановка была полностью в'орннской. Немногие оставшиеся окна загораживали темно-коричневые пластины из кремниевого кристалла с оптоволоконными кабелями, пропущенными через стекла.

Пространство через равные промежутки освещалось каплевидными атомными лампами, проливающим холодный голубоватый свет. Геометрические кресла, столы, ковры, ящики были расположены под прямым углом друг к другу. Во всем царила строгая и непоколебимая симметрия: всех предметов было по два, так что половина каждой комнаты казалась зеркальным отражением другой половины. Корешки кремниевых пластин, содержащих книги, схемы, бухгалтерские счета, а также пьесы, исторические и философские тексты, были выровнены, как по линейке. И еще одно: нигде не было безделушек, редких вещиц, сувениров, голографических изображений и тому подобного — ничего, что говорило бы посетителю о личной жизни хозяина кабинета. Казалось, социальное положение было сутью и состоянием Веннна Стогггула.

Кхагггун замер, как часовой, на островке тени между атомными лампами.

Стогггул оторвался от голографической карты Кундалы, висевшей в воздухе над массивным столом из меди и хроностали. Синие, зеленые, янтарные, черные пятна изображали континенты, океаны, горы, реки, леса, болота, пустыни, города.

— Глав-майор... — он раздраженно щелкнул пальцами, — как вас там?

— Фраун, прим-агент, — сказал хааар-кэут, проверявший Джийан всего несколько часов назад.

— Ах да, Фраун. — В голосе Стогггула сквозило отвращение к этому имени. — Ты чувствуешь страх в моем присутствии?

— Нет, прим-агент.

— Тогда подойди. — Стогггул поманил указательным пальцем. — Несмотря на слухи, я не кусаюсь. Почти. — Он засмеялся.

Фраун облизнул губы и вошел в кабинет. Стогггул махнул рукой, и голографическая карта Кундалы растаяла, сменившись другой.

— Ты знаешь, что это, Фраун?

— Да, прим-агент. Это архитектурные планы дворца регента.

Рукав черного с красной отделкой церемониального одеяния Стогггула задрался, показав платиновый окумммон.

— Прекрасно. — Прим-агент был в'орнном крупного сложения, с массивным лобным гребнем, придающим ему задумчивый и грозный вид даже когда он смеялся, что, признаться, бывало нечасто. Сын унаследовал от него темные глаза и почти чрезмерную напряженность, но Стогггул излучал силу такую же пугающую, как звезд-адмирал кхагггунов. У него была манера устремлять на собеседника пристальный взгляд, словно тот находился под микроскопом. Так он определял, кого можно запугать, а перед кем надо заискивать. Глав-майор Фраун определенно относился к первой категории.

Стогггул перевел взгляд с голограммы на глав-майора.

— Скажи-ка, Фраун, ты ничего не забыл рассказать мне об обороне дворца?

Фраун с озабоченным видом медленно обошел план, чтобы разглядеть его со всех сторон. Наконец он рискнул:

— Вряд ли я могу что-то еще добавить... Стогггул поднял квадратную ладонь.

— Подумай еще, глав-майор. Наказывают не за забывчивость — только за сознательное неповиновение.

Фраун с трудом сглотнул.

— Ну, есть одна мелочь, хотя на плане ее не отразишь. Я слышал одну историю... мне рассказали как раз перед тем, как я ушел из дворца. Насчет любовницы регента.

— Кундалианская счеттта. — Прим-агент рубанул воздух рукой, словно ударным мечом. — Меня не интересуют повадки животных.

Фраун помолчал.

— Судя по тому, что я слышал, это весьма необычно. — Он заколебался, и Стогггул кивнул.

— Полагаю, сегодня вечером мне следовало бы услышать все. Продолжай.

— Любовница сегодня затеяла состязание с вашим сыном.

— Которым?

— Курганом, прим-агент. — Фраун снова облизнул губы. — Курган выстрелил из окумммона, и стержень попал в цель. Потом любовница пустила стрелу из кундалианского лука — в воздух.

Стогггул насмешливо фыркнул — просто не удержался.

— Стрела вонзилась в землю перед деревом, — продолжал Фраун. — Из нее выросла волшебная лоза, которая обвила дерево и полностью съела в'орннский металлический стержень.

Лицо прим-агента налилось голубой кровью.

— Глав-майор, почему ты тратишь мое время на эту чепуху?

— Возможно, кундалианка защищает регента таким же колдовством. По крайней мере так я слышал.

Стогггул махнул рукой.

— Тускугггунская болтовня! Очень скоро кундалианская счеттта и ее предполагаемое колдовство не будут иметь никакого значения. — Он ласково обвел руками голограмму. — Поскольку мы выступаем сегодня вечером.

Фраун вскинулся.

— Сегодня, прим-агент?

— Сейчас. Мы говорим, а моя свора кхагггунов уже в пути.

— Но я не готов. Стогггул нахмурился.

— Никогда не следует быть неготовым, Фраун.

— Меня не предупредили.

— Мне что же, предупреждать тебя всякий раз, когда я вытираю интимные места? — Стогггул вскинул голову. — Иди в главную казарму и возьми ионный пистолет, а потом возвращайся во дворец и завершай приготовления.

Фраун вытянулся во фрунт.

— Слушаюсь, прим-агент! Сию минуту! — Он поспешно вышел под немигающим взглядом могущественного баскира.

Стогггул вгляделся в план, откашлялся. Через мгновение другой в'орнн вошел, через открытую дверь из комнаты, где были выключены все атомные лампы.

— Нервный, как лооорм с первым клиентом. — Стогггул не сводил глаз с голограммы. — Тем не менее вы доверяете ему?

Строй-генерал Киннний Морка подошел к столу.

— Это “предупреждение” насчет кундалианской счеттты... Да, он — глаза регента. — Он подошел к двери, через которую вошел и вышел Фраун. Сжал кулак. — Я сам позабочусь о нем, пока мерзавец не ушел из вашей резиденции.

— Лучше не надо. Строй-генерал обернулся:

— Прошу прощения?

— Кровь в моем доме? — Стогггул покачал головой. — Нет, так не пойдет. — Он встал и обошел план, чтобы посмотреть его с другой стороны. — Кроме того, мне кажется, есть лучший способ управиться с глав-майором — гораздо более выгодный для нас.

— В нашей касте предателей казнят.

— Наступает новая эпоха. — Стогггул медленно поднял взгляд на кхагггуна. — Я говорил вам, когда мы только решили объединить силы, что понадобится по меньшей мере уничтожить всю семью Ашеров. Начав, мы скомпрометируем себя. Если мы проиграем, если нас схватят, нас-то непременно казнят. Все или ничего, да? Вот что скрепляет наш союз: я стану регентом, создам династию, а вы и все кхагггуны возвыситесь до положения Великой касты.

— Ну а гэргоны? Вы так и не объяснили, как вы обеспечите, что они выберут вас.

— Строй-генерал, уж вам-то, кхагггуну, следовало бы понимать, как ценно знать только то, что нужно знать.

— У баскиров есть поговорка “Знание — сила”, не так ли? Между нами говоря, это вопрос... ну, можно было бы сказать — веры, но это слово вышло из моды много звездных циклов назад. Так что, полагаю, лучше заменить его словом “доверие”.

Прим-агент кивнул:

— Наши мнения совпадают. Если мы не можем доверять друг другу, то, к сожалению, мы — ничто.

— Доверие дается кхагггунам нелегко, — сказал Киннний Морка, внезапно вспомнив последний разговор с Элевсином Ашерой.

— Баскирам тоже. Только помните, Элевсина Ашеру нельзя убивать на месте. Я должен получить контроль над рынком саламуууна. Секрет заперт у него в голове. К рассвету вы откроете его для меня, даже если по ходу дела регент сойдет с ума.

Киннний Морка показал длинные желтоватые зубы.

— Как сэсалы склоняются под снегом, так старый порядок склоняется перед новым. — Он резко кивнул. — Мне лучше вернуться во дворец, пока мое отсутствие не замечено.

— Звездный свет, яркий свет... — проговорил Стогггул. Строй-генерал склонил голову набок.

— Прим-агент?

— О, это начало песни, которую мать пела мне в детстве. Вы не знаете ее?

— Нет.

— Ах, наверное, она была только для Великих каст. — Стогггул надолго умолк. Когда он заговорил снова, то странным, ритмичным тенором, совершенно не похожим на его обычный голос: — Звездный свет, ясный свет, защити меня от бед, укажи дорогу мне в непроглядной вечной тьме.

Стогггул махнул рукой, и план дворца регента исчез. Затем подошел к Кинннию Морке и сжал его запястье, как равный.

— Насчет глав-майора... — Он наклонился, прижался губами к уху кхагггуна и зашептал. Потом отступил и пробасил: — Да осенит этой ночью звездный свет нас обоих, строй-генерал. Мы совершаем прыжок в новое и славное будущее!

Всю дорогу до дворца регента глав-майору Фрауну казалось, что за ним следят. Из всех хааар-кэутов кундалианская любовница выбрала его глазами и ушами регента среди предателей, собравшихся вокруг черно-красного подола прим-агента Стогггула. Джийан сделала правильный выбор, ибо разглядела в Фрауне то, чего не видели начальники: в'орнна с острым умом и пылкими сердцами, родившегося, однако же, не в той касте. Чтобы защититься, он старался казаться таким полным тупицей, что офицеры никогда не требовали от него слишком многого. Его считали откровенным и очень надежным. А еще он был настолько неприметным, насколько это возможно для в'орнна, вот почему прим-агент Стогггул решил завербовать его. Фраун, однако, не знал о предательстве Киннния Морки, и это в конечном счете погубило его.

Ощущение слежки было первым намеком, что что-то неладно. Теперь Фраун размышлял, не следили ли за ним от самой резиденции прим-агента. Он так торопился сообщить новости кундалианке, что почти забыл об осторожности. Ругая себя, он шагал по коридору к большой лестнице на второй этаж.

Вместо того чтобы подняться по лестнице, как собирался вначале, Фраун обошел ее, прижимая к себе ионный пистолет. Ночь заключила Кундалу в быстротечные объятия.

Луны еще не начали всходить, но россыпь звезд, видимых в окна, испускала ледяной мерцающий свет, смешивающийся со светом атомных ламп. Делая вид, будто направляется к хааар-кэутской вспомогательной казарме, Фраун резко свернул в заполненный тенями переход, поднялся по двум коротким лестничным маршам в галерею, выходящую в Большой Зал Приемов регента, и тихо прошел по галерее, изо всех сил стараясь держаться в тени, часто останавливаясь и прислушиваясь к приглушенным шагам, которые определенно раздавались за спиной.

На полпути по галерее он остановился и нашел потайную щеколду, которую описывала ему кундалианка. Небольшая часть стены повернулась. Фраун быстро шагнул внутрь, прижался спиной к двери и закрыл ее.

“Спасен”, — подумал он. Мгновение постоял, собираясь с мыслями. Ему надо встретиться с кундалианкой, а времени мало. Повинуясь инструкции, он сделал три шага вперед и два вправо. Протянув руку, нашел щеколду, вделанную в стену, нажал большим пальцем. И оказался в коридоре на втором этаже.

— Ты должен рассказать мне, как делается этот фокус, — сказал строй-генерал Киннний Морка.

Фраун втянул воздух, сердца колотились в груди, как молоты.

— О, вы напугали меня, командующий.

— Что ты делаешь в резиденции, глав-майор? Да еще и вооруженный ни много ни мало ионным пистолетом. Собираешься устроить переворот?

— Разумеется, нет, сэр! — Фраун вспыхнул. — Кундалианка послала меня за...

— За чем? — Киннний Морка шагнул к нему. — За информацией?

Фраун широко открыл глаза от ужаса.

— Информацией, командующий? Я не понимаю... Ох! Строй-генерал выбил у него ионный пистолет и затащил обратно в потайную комнату.

— А теперь послушай меня, гаденыш. Я знаю, чем ты занимался: сновал между дворцом и резиденцией Стогггула.

Не оскорбляй меня отрицанием. Я видел тебя своими глазами. — Он тряс Фрауна, пока у того не заболели от тряски интимные места. — Какое предательство вы с прим-агентом затеваете?

— Я... я только притворялся, что заодно с ним. Он планирует переворот. Сегодня ночью его люди проберутся во дворец, убьют регента и всю его семью. Я командую западным постом, поэтому могу впустить его людей. Но я как раз шел, чтобы рассказать...

— Регенту? — Хватка Киннния Морки усилилась.

— Любовнице регента.

— Кундалианской лооорм?

— Да. Мне приказано докладывать ей. Я опаздываю на встречу.

— Ага. Тогда, конечно, нам следует поторопиться. — Строй-генерал разжал хватку. — Я сам провожу тебя, чтобы не вмешался какой-нибудь предатель. — Он ухмыльнулся, когда они снова вышли на балкон. — Кто знает, сколько хааар-кэутов Веннн Стогггул привлек на свою сторону.

Успокоившись, Фраун кивнул и пошел по коридору. У него за спиной Киннний Морка сжал правую руку. Вскоре они подошли к затененным дверям. У второй Фраун остановился. Тихонько постучал. После странно долгой паузы дверь приоткрылась.

Взревев, Киннний Морка обнажил двойной клинок ударного меча и вонзил в спину Фрауна. С громким треском, похожим на удар грома, заряженные ионами клинки раздробили позвоночник. Морка, использовав тело как таран, выбил дверь и ворвался в комнату. Вместо кундалианской счеттты перед ним стоял регент.

— Киннний... — начал было он.

Строй-генерал вонзил кончики меча ему в шею. Кровь залила ковер.

— Быстрая смерть — мой дар, регент. За все, что мы значили друг для друга. Вы заблуждались, однако были честны со мной и моими кхагггунами. — Киннний Морка стоял над телом Элевсина. — Ваши наследники поблагодарят меня. Веннн Стогггул пытал бы вас, пока не выжал бы все секреты. Я избавил вас по крайней мере от этого унижения, и надеюсь, это поможет мне сдерживать его.

Джийан нашла иноксию дурманную и возвращалась к себе, когда услышала шум. Ее спасло то, что во время нападения она была в саду. Она закричала, когда Киннний Морка одним ударом меча снес голову Элевсина с дергающихся плеч.

Строй-генерал гнался за ней по комнатам с занесенным мечом, готовый нанести смертельный удар, но Джийан исчезла. Держа голову Элевсина перед собой, словно ужасный фонарь, Киннний Морка быстро обошел все комнаты, однако так и не нашел, куда она пропала.

— Н'Лууура ее побери! — крикнул он раздраженно. Пристально посмотрел в окровавленное лицо регента. Ему только показалось, или оно действительно выражает удивление и печаль? “Н'Лууура его побери, почему он поддался чарам проклятой колдуньи?”

Только тогда строй-генерал услышал звуки боя и понял, что свора Бенина Стогггула прошла через западный пост, личный состав которого он перебил, вернувшись во дворец.

Киннний Морка пробежал по комнатам и выскочил на балкон. Необходимо было показать тем, кто еще верен регенту, что они сражаются за призрак. Он знал, что все кончено... или будет кончено, как только голова Аннона окажется рядом с головой отца. На меньшее прим-агент Стогггул не согласится, ибо, пока жив Аннон, династия Ашеров будет жить и мечта Стогггула взобраться на кресло регента так и останется мечтой.

Морка спрыгнул с балкона и присоединился к своре Стогггуловых кхагггунов, выбивавших двери в покои регента.

— Регент мертв! — крикнул он, высоко подняв окровавленную голову Элевсина. — А теперь — за сыном! Приведите парня, и я убью его тем же мечом, что поразил его отца!

6 Привидение!

Аннон очнулся с головной болью размером и весом примерно с быка-хиндемута. Он лежал в подземной пещере прямо под оком. Мгновение разум был пуст — вероятно, защитная реакция: так тело цепенеет, защищаясь от приступа боли. Потом нахлынуло прошедшее: запах корня горечавки, спуск по винтовой лестнице, непостижимый ужас, желоб, ведущий в подземные пещеры, открывшаяся круглая дверь и борьба с... одному Энлилю известно с чем.

И это было последнее, что он помнил, пока не очнулся здесь, омытый холодным сине-зеленым светом атомных ламп дворца, проникающим через око. Внезапно свет изменился, и Аннон, заслонив глаза, приподнялся на локте и посмотрел вверх. Сквозь полупрозрачное стекло ока юноша разобрал мечущиеся тени людей. Пока он смотрел, какой-то человек упал, распластавшись поперек одной из секций ока. Что происходит во дворце?

Аннон со стоном перевернулся. В голове зашумело, в глазах было темно. Он на мгновение зажмурился, задохнувшись от головокружения. Открыл глаза, вытянул ноги и попытался встать. Потерял равновесие; падая, оперся на руку и наткнулся на книгу, лежащую на каменном полу. Маленькая, в испачканном кожаном переплете, с виду очень старая. Аннон поднял ее и открыл. Ее заполняли кундалианские письмена: руны и символы, строки непонятного текста. Он спрятал книгу за пояс брюк и медленно встал, немного пошатываясь.

Хватая воздух ртом, Аннон привалился спиной к двери Сокровищницы. Кундалианские руны, казалось, обжигали тело. Наконец до него дошло, что он находится снаружи, а дверь закрыта. Метры камня лежали теперь между ним и существом, которое схватило его. Что оно сделало с ним? Чего хотело? Почему он теперь здесь, по другую сторону двери? От всех этих вопросов голова разболелась еще больше. Аннон наклонился и прижал руки ко лбу, дрожа всем телом.

Сквозь шум в ушах он расслышал, как кто-то его зовет. Вскинул голову и застонал. Голос Джийан, пронзительный, словно от испуга, доносился, казалось, откуда-то издалека. Юноша откликнулся, и в тот же миг она оказалась у него в голове и повела к себе. Аннон спросил, что происходит, но она только подгоняла его, требовала поторопиться, иначе будет поздно. “Слишком поздно для чего?” — безмолвно спросил он. “Пожалуйста, поторопись, пожалуйста, пожалуйста!” — слова выныривали в голове, как взбесившиеся рыбы.

Вместо того чтобы привести его к лестнице на первый этаж дворца, Джийан повела в глубь пещеры. Чем дальше юноша уходил от ока, тем темнее становилось. В темноте приходилось полностью полагаться на ее указания. Аннон не колебался. Это был вопрос веры — она научила его этому слову, но до сегодняшнего дня ему не приходилось проверять его смысл. Как странно, думал он, пробираясь вперед, иметь такую слепую веру в кого-то, особенно когда этот кто-то — кундалианин! Почему-то вспомнилась кундалианка, на которую они с Курганом наткнулись сегодня у ручья. Его мысленные глаза открылись, как свистик на солнце, и Аннон словно бы снова посмотрел ей в лицо. Хотелось понять, что же такое произошло между ними, он нащупал это, попытался схватить и обнаружил, что оно недосягаемо. Потом, так же внезапно, как появилось, видение исчезло, и он снова оказался в темноте.

“Протяни руку”, — раздался у него в голове голос Джийан.

Он сделал как велено и нащупал ее руку. Потом она горячо обняла его.

— Хвала Миине, ты в безопасности!

— В безопасности от чего?

Она велела ему понизить голос и повела за собой.

— Не от чего — от кого. От прим-агента Стогггула. Он выступил против твоего отца.

Сердца Аннона сжались.

— Тогда я должен идти к нему. Ему понадобится моя помощь.

— Это невозможно...

— Нет! — Юноша оттолкнул ее, повернулся в темноту и посмотрел туда, откуда они пришли. — Я не буду слушать тебя! Да и что ты понимаешь? Кундалианка!

— Аннон! — крикнула она полным ужасной муки голосом. — Твоему отцу уже не помочь. Он мертв...

— Ложь! — крикнул Аннон. — Киннний Морка никогда бы не позволил...

— Именно Морка убил его... Морка — предатель. Веннн Стогггул соблазнил его какой-то сделкой.

— Нет, не может быть! — Аннон замолчал, думая о суматохе, которую видел через стеклянное око, о человеке, упавшем, распластавшись, возможно... нет, наверняка мертвом. — Ах, Н'Лууура побери врагов Ашеров!

— Да, — сказала Джийан с удивительной злобой. — Н'Лууура побери их всех!

Он вонзил костяшки пальцев в гребни безволосого черепа.

— Отец... мертв?

Она подошла к нему, прижала его голову к груди... Аннон оттолкнул ее.

— Нет! Я больше не маленький мальчик. Я — старший Ашера. По Закону о Наследовании теперь регент — я. Я должен вернуться и приказать...

— Ты не вернешься, — твердо заявила Джийан. — К своре кхагггунов Стогггула присоединились хааар-кэуты, поддерживающие Морку. Они контролируют дворец. Все верные твоему отцу лежат в лужах крови — кроме тебя и меня.

— Но мой долг...

— Послушай, прямо сейчас они разыскивают нас по всему дворцу. Прим-агент стремится уничтожить тебя, потому что ты — единственный, кто стоит у него на пути.

— Мои сестры?

— Мертвы. Как и их дети. Все мертвы. — Джийан смотрела на него, и он чувствовал ее напряжение. — Твой долг теперь — остаться в живых.

— Все мертвы? — Аннон повернулся в одну сторону, в другую... В уголках глаз дрожали слезы, и ему было стыдно. — Помнишь провидца? — Она явно не понимала. —

Старика на углу улицы. Он сказал, чтобы я берегся. Что я отмечен Древним.

— Чепуха. Я говорила тебе.

— Может быть, он видел все это. — В широко открытых глазах застыли боль и страх. — Что мне делать? Все произошло слишком быстро.

— Шоковая тактика. Ключевая часть плана Стогггула, — прошептала Джийан.

— А гэргоны? — спросил Аннон. — Они мои союзники. По закону в случае смерти отца я должен заменить его на посту регента.

Джийан положила руку на его окумммон.

— Откуда такая уверенность? Разве тебя Призывали? Разве гэргоны связались с тобой, как следовало бы? — Юноша молчал, и она продолжила: — Единственный способ нанести поражение Стогггулу — бежать из дворца и из города. Выиграть время, чтобы обдумать решение, узнать, кто, возможно, еще верен Ашерам, узнать, откуда может прийти помощь. Тебе не справиться самому. Пожалуйста, Аннон, ты должен довериться мне.

“Довериться кундалианке, — подумал он. — Все безумны, включая меня”.

— Ладно, — сказал он наконец. — Веди.

Внезапно вспыхнул свет, и Аннон заслонил глаза и прищурился с колотящимися сердцами. Их так быстро нашли?.. Когда глаза привыкли, он увидел, что Джийан зажгла остатки старого смоляного факела при помощи палочки для разжигания огня. Факел кашлял, трещал и грозил вот-вот погаснуть, но Джийан сложила руки в виде чаши, загородила пламя от сквозняка, и оно ожило. Аннон, пожалуй, никогда не видел ее такой: в полном тускугггунском одеянии с традиционным сифэйном — покрывающим голову капюшоном.

Он огляделся, увидел высеченные в скале при помощи в'орннских технологий ряды похожих на мешки клеток. Заглянул внутрь, уже зная, что найдет.

— Сколько кундалианские узники выдерживали там? — Джийан смотрела на странные и жуткие скальпели, зажимы, провода, лопатообразные клинки и щипцы, торчащие из изогнутых стен и потолков, подобно прыщам на умирающем от дуурской лихорадки.

Аннон сунулся в соседнюю камеру. Пахло очень плохо.

— В зависимости от разговорчивости узника.

— Ты хочешь сказать, в зависимости от формы пытки, используемой следователем.

Аннон обернулся к ней, не обращая внимания на упрек в ее голосе.

— Почему мы медлим? — Он топнул сначала одной ногой, потом другой. — Ты сама говорила...

Джийан показала ему левую ладонь.

— Мы не уйдем далеко, куда бы ни пошли и как бы хитро ни спрятались, пока у меня есть это.

— Окууут! Она кивнула.

— Опознавательный имплант. С этим они могут выследить нас, куда бы мы ни пошли. — В больших глазах отражался яркий желтый свет смоляного факела. — Надо избавиться от него.

— Каким образом?

Джийан достала металлический стержень Кургана, протянула рукояткой вперед.

— Нет, — сказал он; желудки сжались. — Ты не можешь!..

— Аннон, это необходимо. — Он попятился, и она сказала: — Послушай меня, это твой долг — твой первый долг как нового регента. Ты должен защитить себя. Любой ценой.

— Но это будет так больно! Она улыбнулась.

— Не настолько, как ты боишься. Я буду руководить каждым твоим шагом...

Ее голос замер. Аннон увидел, что она смотрит на него.

— Что такое?

— Аннон, во имя Миины! — Она указала на его обнаженную грудь.

Он посмотрел на грудь, на ребра... ребра! Ран не было, осталось лишь небольшое пятно. Он прижал пальцы к грудной клетке. Никакой боли, даже намека на боль. И странная пульсация когтя гэрорела прекратилась.

Он начал рассказывать, что произошло, однако умолк, когда Джийан сунула стержень ему в руку.

— Нет времени, — прошептала она. — Рассказывай за работой. Это отвлечет меня.

Сесть можно было только в одной из камер. Аннон выбрал ту, где меньше всего воняло, и, взяв факел, присел на корточки рядом с Джийан. Затем, осмотрев четырехзубый наконечник стержня, покачал головой.

— В чем дело?

— Не получится.

— Но надо...

Он встал, подошел к висящим на стене инструментам для допросов, выбрал серповидный скальпель. Сунул лезвие в пламя, очищая его. Джийан смотрела на скальпель, словно на ядовитую змею.

Юноша держал раскаленное лезвие изогнутого скальпеля над окууутом, выжидая только, чтобы тот немного остыл.

— Ирония судьбы, как по-твоему? — Она смотрела ему прямо в глаза, чтобы не видеть окружающие их в'орннские ужасы.

— Не знаю, с чего начать, — произнес Аннон.

— Начни с того, как вышел из моей комнаты.

Он знал, что она намеренно неправильно поняла его, и, как ни странно, был благодарен за это. Он заговорил в тот же миг, как скальпель пронзил ее кожу. Джийан с шипением втянула воздух. Потекла кровь.

— Глубже, — сказала она, стиснув зубы. — Ты должен забраться под него.

Она прижалась спиной к стене, вытянула ноги и постаралась расслабиться, но Аннон, держащий ее левую руку в своей и продолжающий работать скальпелем, чувствовал, как какая-то вялость течет сквозь нее, как струя сиропа, замедляя пульс, биение сердца и даже, если он мог поверить своим чувствам, самый ток ее крови. И, чтобы отвлечь ее и отвлечься самому, говорил, рассказывая все, что произошло после того, как они расстались.

Когда он дошел до чувства, охватившего его на винтовой лестнице, Джийан промолвила странно низким голосом:

— Как дела?

— По-моему, нормально.

— Ты уже под окууутом?

— Да. — Ее кровь медленно капала с вытянутых пальцев, текла по его руке, капала с его запястья.

— Там три нити, вроде проволочек, — сказала Джийан через мгновение. — Надо найти самую тонкую и отделить ее. Ты должен перерезать ее первой. — Голос казался потусторонним, невнятным, однако Аннон не смел поднять глаза, нарушить концентрацию. Он разрывался на части. Ему хотелось работать как можно быстрее, чтобы избавить ее от боли, и в то же время он боялся сделать ошибку, перерезать нерв или артерию, искалечить ее. На мгновение он, как и она, осознал все окружающие их хитрые пыточные инструменты. Он заставил себя отбросить страх и сосредоточиться на рассказе.

— Коготь гэрорела пульсировал внутри тебя?

— Да. Словно тащил меня в пещеры.

— А потом дверь в Сокровищницу открылась?

— Да. И я увидел существо.

— Расскажи. Как оно выглядело? Он рассказал, и Джийан задрожала.

— Ты помнишь, какого оно цвета?

— Зеленое, как море.

— Дракон Сеелин, — чуть слышно прошептала она. — Никто из живущих не видел Священного Дракона...

— Я видел его.

— Я могла бы подумать, что это была галлюцинация, — выдохнула она, — однако только Священный Дракон мог удалить коготь гэрорела и исцелить тебя.

— А когда я очнулся, то нашел рядом с собой книгу.

— Какую книгу?

— Старую книгу в потертом кожаном переплете. Кундалианскую, по-моему. Покажу, когда закончу.

Он нащупал три извилистые нити. Было трудно — ведь столько крови, да еще ее нервные узлы где-то здесь же — отличить одну от другой. Самую тонкую, сказала она. Перерезать самую тонкую первой. Он вздрогнул и заколебался.

— Продолжай, — тихо промолвила Джийан. — Ты можешь, Аннон. Я знаю.

Он облизнул губы. Прямо копия отца.

— Пожалуйста, расскажи мне о Драконах.

Джийан закрыла глаза, то ли от боли, то ли сосредоточиваясь.

— Пять Священных Драконов создали Кундалу и ее небеса. Рамаханы утверждают, что они — дети Миины, как и хагошрины, стражи Жемчужины. Где тут истина? Я просто не знаю. Сомневаюсь, знают ли это даже конары, старшие жрицы, входящие в Деа Критан, Высший совет рамахан.

Вот вроде бы нужная нить... По крайней мере она казалась самой тонкой.

— Нашел.

— Так чего же ты ждешь? Режь. Юноша двинул клинок на миллиметр. Ее дыхание замедлилось.

— Постарайся не повредить окууут. Если повезет, он продолжит посылать сигналы еще некоторое время после того, как мы избавимся от него, и это собьет людей Стогггула с нашего следа.

Аннон кивнул и начал. Свободной рукой Джийан стерла пот, текущий по лицу юноши. Перерезать созданную гэргонами прочную нить было непросто, но он, собрав все мужество и силы, разом рассек ее.

Джийан тихо ахнула. Голова упала на грудь, сифэйн закрывал лицо.

— Спасибо...

Пока Джийан копалась в своих травах, Аннон разглядывал окууут. Его покрывала пленка крови, и Аннон счистил ее большим пальцем. Перевернул и увидел обрывки перерезанных проволочек.

— Сдох, — сказал он. — Как только я перерезал нервный узел, он отключился.

— Не повезло, — откликнулась Джийан, обкладывая рану травами и перевязывая бинтами, которые принесла для его раны.

— Как ты? — спросил Аннон.

Она посмотрела на него. В глаза возвращалась жизнь.

— Я буду в порядке.

Он встал, подал ей металлический стержень, вытер скальпель о штанину. Чуть не бросил его, потом передумал.

— Теперь покажи мне книгу, — сказала Джийан, глядя на него со странным выражением.

Аннон вытащил маленькую книгу из-за пояса брюк и подал ей. Она открыла ее дрожащими руками.

— Кундалианская, да? Ты учила меня читать по-кундалиански, но это я прочитать не могу.

— Она написана на Древнем наречии. — Покраснев и задыхаясь, Джийан протянула книгу Аннону. Тот покачал головой.

— Она кундалианская. И должна быть твоей. Джийан вложила книгу ему в руки. Глаза ее сияли.

— Она была дана тебе не без причины, Аннон. Спрячь ее, храни в безопасности и ни в коем случае никому о ней не рассказывай. Понимаешь?

Юноша кивнул, пытаясь понять, что произошло. Джийан смотрела на него так, словно никогда раньше не видела. Аннон откашлялся.

— Нам лучше двигаться, — сказал он.

Курган Стогггул стоял на внутреннем балконе покоев регента. Двери были распахнуты, занавеси развевались и колыхались, как облака. Недавно взошла одна из лун Кундалы. Половина ее покрытого оспинами лица была похожа на старушечий череп. Она висела над комнатой регента, как лампа, которую вот-вот погасят, омывая холодным отраженным светом знакомые черты Элевсина Ашеры. Глаза, уже погасшие, были широко открыты и смотрели пристально, словно являя вечный комментарий к безвременной смерти. Курган кисло смотрел, как отец высоко поднимает трофей, сохраненный для него Кинннием Моркой.

Эти двое ссорились, как дети. Насколько понял Курган, отец приказал строй-генералу сохранить Элевсину Ашере жизнь, чтобы выпытать секрет саламуууна, однако, по словам Морки, события вышли из-под контроля, и он был вынужден убить регента. Что ж, по крайней мере отец получил трофей к изголовью, подумал Курган. В любом случае, с его точки зрения, Элевсин Ашера никогда бы не открыл своих секретов за ограниченное время, имевшееся в распоряжении строй-генерала. Для успеха переворота отцу надо было к утру объявить, что все Ашеры мертвы. Хотя Курган знал, что его мнение никого не интересует. В Н'Луууру их всех!

— Дворец безопасен. Победа наша! — провозгласил Киннний Морка.

— Как давно я ждал этой минуты! — Прим-агент охрип от крика. — С тех самых пор, как гэргоны несправедливо отказали отцу, с тех самых пор, как они назначили Ашеров регентами? О нет, дольше! Кажется, всю жизнь я стоял в тени Элевсина Ашеры, все мои успехи были ничем рядом с проклятым Ашерой. — Он высоко поднял голову Элевсина Ашеры. — И теперь, у края лучшего мгновения моей жизни, я должен довольствоваться этим. — Он постучал по виску врага. — Все, что было там, все драгоценные секреты пропали с одним взмахом ионного меча.

— Радуйтесь! — воскликнул Киннний Морка. — Не расстраивайтесь из-за мелочей, ибо ваше время наконец пришло!

— Вы правы, мой друг! — Веннн Стогггул плюнул в лицо Элевсина Ашеры. — Нынче ночью у меня есть почти все, чего я желал.

— И, не сомневаюсь, скоро у вас будет все!

Они пили друг за друга огнесортный нумааадис из погребов регента.

— Хватит мерзкого мутного раккиса! — воскликнул Киннний Морка, вытер губы и выпил залпом еще бокал крепкого в'орннского напитка.

“Да, победа, — подумал Курган. — Для них. А я?”

— Строй-генерал, когда ваши кхагггуны принесут мне голову Аннона Ашеры? — Стогггул высоко поднял кровавый трофей. — Раз уж сегодня ночью моей добычей должны быть головы, я хотел бы иметь полный набор!

— Тут уж как взяться, — ответил Киннний Морка. — Если вы свяжетесь с гэргонами, они могут мгновенно выследить его по окумммону.

— Мой поисковик — вы, строй-генерал. — В голосе Стогггула отчетливо звучало презрение. Малые касты так мало знали о гэргонах. Если он свяжется с ними теперь, они, конечно, найдут Аннона Ашеру. И, несомненно, посадят на трон регента по праву наследования. Такого исхода следовало избежать любой ценой. Нет-нет, все по плану. Он должен говорить с гэргонами с позиции силы, а не коленопреклоненным просителем.

— И я обязательно найду его, — сказал Киннний Морка. — Он по-прежнему где-то во дворце. Я сам видел, как парень вошел вместе с кундалианской счетттой. Поверьте мне, он не уйдет от нас. Ему никто не поможет; к концу ночи мы казним их всех! — Двое мужчин засмеялись — как чии-лисы на восходящие луны.

“Аннон был с Джийан, . — подумал Курган, укрытый ночью и тенями. — Если он сбежит, то с ее помощью. Она знает все тайные закоулки и щели этого проклятого места”.

Юноша оглядел балкон, увитый прочной лозой, и быстро прошел по лоджии туда, где стоял на посту один из отцовских кхагггунов. Остановился перед кхагггуном и сказал самым повелительным голосом:

— Моему отцу нужен поисковик. Сию же минуту. Кхагггун посмотрел на него, смущенно кивнул и подал металлический овал.

— Не забудь вернуть. Эти штуки дороги. — Курган быстро пошел прочь, и кхагггун повысил голос: — Если потеряешь, его вычтут из моего жалованья!

Курган на ходу включил поисковик, вызвал справочник.

Перед ним были имена всех кундалиан с окууутами, зарегистрированными во дворце. Он в одно мгновение проглядел список. Выделил имя Джийан, нажал красную кнопку. Прибор пикнул три раза, и экран очистился. Появилось слово: ПОИСК, потом: НАЙДЕНО. Курган смотрел на буквы и символы, проплывающие по экрану.

“Они в подземных пещерах, очень близко к северной границе. Что кундалианка знает такого, чего не знаю я? Очень многое”.

Ни отец, ни строй-генерал не учитывали, что кундалианская счеттта может питать к своему подопечному материнские чувства. У животного потребность защищать в'орнна? Невероятно! “Взрослые, — подумал Курган. — Медлительны, как хиндемут, и вдвое глупее”.

Юноша мчался по лабиринту коридоров и комнат и был почти в северном крыле, когда сигнал исчез. Он остановился, чтобы перевести дыхание и посмотреть, что произошло. Быстрая диагностика показала: поисковик в полном порядке, что-то именно выключило сигнал. Такое могло случиться, только если Джийан умерла. Отсюда надо делать вывод, что Аннон один и, несомненно, перепуган до безумия. Курган представил себе, каково было бы ему, если бы отец погиб, если бы он увидел окровавленную голову на пике.

Впереди показался северный пост, и юноша замедлил шаг, пока хааар-кэуты не заметили его. Несколько раз глубоко вздохнул, чтобы восстановить дыхание, и прошел мимо идиотов-кхагггунов на жалованье у отца. Они были не лучше, чем подразделение Морки. Он умнее их всех вместе взятых.

Смеясь про себя, Курган спокойно вышел из северных ворот. Постоял, огляделся. Новые и новые кхагггуны выстраивались вокруг дворца, словно ожидая главного восстания — против кого? Стадо обезумевших чтавров!.. Все знали Кургана Стогггула, сына прим-агента. Прим-агента, который скоро станет регентом.

За стенами дворца Аксис Тэр был погружен в неестественную, принудительную темноту. В воздухе пахло войной: крепкими мускулами, нацеленным оружием и зловещей угрозой. Кое-где на городских окраинах еще горели атомные лампы, но здесь тени залегли на улицах, затаились у дверей, дотягивались гибкими пальцами до стен, окон, витрин магазинов, загонов для чтавров и тех немногих прохожих, кого привлек устроенный кхагггунами шум.

Курган остановился, чтобы произвести визуальную рекогносцировку. Этому трюку его научил Старый В'орнн, когда брал с собой на охоту. “Не надо смотреть и ходить, — говорил он. — Замри, и пусть глаза сами выберут места, где может быть дичь”.

Теперь Курган внимательно осматривал местность перед северным фасадом дворца регента. “Где бы я устроил выход, если бы строил эту подземную пещеру?”

Он быстро пробежал взглядом по ряду управляемых баскирами мастерских, где занимались своими ремеслами тускугггуны, вышедшие из детородного возраста. Рассмотрел один из четырех городских загонов для чтавров, откуда в'орнны выезжали за город; мраморный фонтан, один из сотен по всему Аксис Тэру; снова витрины — северный край рыночного района, точнее говоря. Ничего необычного, мало что выглядит подходящим, кроме...

Взгляд вернулся к мастерским. Многим тускугггунам нужны печи для обжига и сушки, глубокие пруды с проточной водой и тому подобным, поэтому они отобрали эти строения у выселенных кундалианских ремесленников, поскольку в большинстве случаев все необходимое уже имелось. Здесь были подвалы, фундаменты, водопроводы, фильтрационные системы — короче говоря, обширные подземные пространства, которые в прошлом вполне могли быть соединены секретными переходами и потайными дверьми.

Приняв решение, Курган поспешил к мастерским, время от времени тщетно посматривая на поисковик. На улице Серого Переплетения он проверил все двери по очереди, прячась в тени домов. Все заперто. Свернув за угол, в Пустой переулок, обнаружил узкую улочку, где тускугггуны складывали запасы и выставляли огромные бочки с мусором и отходами. Улочка была пуста и плохо освещена. Курган прошел по ней, то и дело заглядывая в задние окна и не видя почти ничего, кроме собственного призрачного отражения. Добравшись до южного конца улочки, юноша выбрал местечко за воняющей красителями бочкой и присел на корточки.

Ждать долго не пришлось. Сначала он услышал шум и выглянул из-за бочки. Из подземного резервуара вылез Аннон. Курган уже хотел окликнуть его, когда увидел, как друг повернулся, наклонился, протянул руку. Из резервуара появилась тускугггун. Курган затаил дыхание. Кто бы это? Потом тускугггун повернулась, на миг оказавшись лицом к нему. Он с шипением втянул воздух сквозь зубы. Кундалианская счеттта! А ведь недействующий окууут должен был означать смерть... Тут он разглядел, почему Аннон помогал ей: левая ладонь тускугггун была туго забинтована. Они удалили окууут хирургическим путем! Никто никогда не говорил, что такое возможно.

Джийан указала на север, и Курган пошел за беглецами к загонам для чтавров. С широко открытыми глазами он смотрел, как кундалианская счеттта перелезла через забор и подошла к скакунам. Сам Курган не верил в логичность поведения кундалианских животных и теперь с удивлением смотрел, как эти шестиноги топают по земле и склоняют длинные шеи, чтобы им почесали головы. Джийан кивнула Аннону, и тот ловко перепрыгнул через забор. Она усадила его на выбранного чтавра, потом схватила другого за густую гриву и вскочила на широкую спину. Чтавр поднял голову и поднялся на четыре задние ноги. Кундалианка хлопнула по шее зверя, на котором сидел Аннон, ударила пятками своего, и два чтавра бросились к северному забору загона, взлетели над самой высокой жердью, приземлились на улице и, высекая искры, унеслись в сторону Северных ворот.

Когда Курган вернулся во дворец, отец сидел в кресле в покоях регента, положив ноги в сапогах на письменный стол. Личные кремниевые пластины Элевсина Ашеры валялись на полу, они были заткнуты за края ковров, хлопали, как крылья подбитых птиц, на заслонках атомных ламп. В одной руке Веннн Стогггул держал пустую бутылку огнесортного нумааадиса, в другой — “сорочку” Аннона и пел что-то насчет звездного света. Он пел эту идиотскую песенку неровному ряду отсеченных от тел голов, выставленному на столе, время от времени посылая им воздушные поцелуи. Курган узнал всех: головы бывшего регента, трех его дочерей, двух внуков и одной внучки.

— А, вот и ты, — сказал Веннн Стогггул, пропуская припев. — Прячешься в тени, да?

— Нет, я...

— Что ж, немудрено. — Лицо Веннна Стогггула полиловело от прилива крови. — Мне следовало бы убить тебя вместе со всеми твоими дружками Ашерами.

— Этот упрек несправед...

— А кто сказал, что жизнь справедлива? Была она справедлива ко мне? Разница в том, что я не хнычу. — Взгляд Стогггула остекленел, на лице застыло раздражение. — Я не подлизывался к Ашерам так, как ты к Аннону, чтобы купаться в отраженной славе. Это отвратительно. Погляди, до чего это тебя довело. — Он пьяно засмеялся. — Дурак ты, выбрал не ту сторону! — Смех стал оглушительным. — Возможно, мне следовало бы наказать тебя! Да, так я и сделаю!

— Ты всегда наказываешь меня.

— А почему бы нет? Мой отец обращался со мной так же. Наказание — самый быстрый способ обучения.

Курган кусал губу, пока не почувствовал привкус крови. Веннн Стогггул потер нос.

— И кстати о твоем деде. Знаешь, что сказал мне Киннний Морка? Элевсин утверждал, будто Ашеры не подстраивали аварию его корабля. Абсурдно, да? — Он швырнул “сорочку” Аннона в голову регента, сбив ее со стола. — И вдобавок к этим измышлениям сказал, что твой дед занимался бесполезным делом! Представляешь? Сказать, что твой дед — дурак!

Гнев ударил Кургану в голову. Он не мог больше молчать.

— Элевсин прав. Дед был дураком, раз считал, что может напрямую оспаривать права Ашеров на саламууун.

Лицо Веннна Стогггула посинело.

— Молчать! Ни слова больше о деде! Он был великим в'орнном! Преуспевающим в'орнном, чего я бы не сказал о тебе! Ты и мизинца его не стоишь!

В душе Кургана словно что-то сломалось. Он почувствовал себя островом посреди бушующего моря. Лишь бы не захлестнули поднимающиеся воды...

— Победа опьянила тебя, отец. Но она будет недолговечной, если...

— Вот, снова захныкал! — Веннн Стогггул плюнул. сыну на , ноги. — Если — что? Может, заглянешь в волшебный хрустальный шар и покажешь мне будущее? — Он презрительно рассмеялся. — Займись чем-то по-настоящему важным!.. Мне нужно еще этого превосходного нумааадиса.

— По-моему, уже достаточно.

— А тебя кто спрашивает? Принеси еще, мерзавец! — завопил прим-агент, запуская в сына бутылкой.

Легко увернувшись от импровизированного снаряда, Курган отступил в коридор, где столкнулся со строй-генералом Кинннием Моркой.

Гулкий смех огромного кхагггуна раскатился по зловеще тихим залам.

— Снова на побегушках у отца?

— Полагаю, мы в одинаковом положении, — ответил Курган.

Киннний Морка нахмурился. В отличие от Веннна Стогггула он был не настолько пьян, чтобы не понимать сказанного.

— Для юноши у тебя удивительно злой язык. . — Не настолько уж я юн. Хотите выпить?

— Выпить? — Строй-генерал снова расхохотался. — А ты та еще штучка. Да от огнесортного нумааадиса, который мы с твоим отцом пили, у тебя бы съежились интимные места. Если у тебя вообще есть чему съеживаться!

— Один стаканчик, — настаивал Курган. — В конце концов, сегодня особенная ночь.

Киннний Морка окинул его на удивление трезвым взглядом.

— Да уж, с этим не поспоришь.

— Ну же. Что тут плохого? — Курган ухмыльнулся. — Я не скажу отцу, если вы не скажете.

Строй-генерал кивнул:

— Ладно.

Он отвел Кургана в небольшую комнату — святилище, превращенное в библиотеку. Там, где прежде висели изображения богини Миины, теперь стояли коробки, заполненные кремниевыми пластинами и кристаллами — полные культурные библиотеки покоренных в'орннами народов. О прошлом самих в'орннов здесь, однако, было очень мало.

Кхагггун налил нумааадис в бокалы кундалианской работы и подал один Кургану.

— За наших врагов! — воскликнул Киннний Морка. — Да овладеет разрушение их домами!

Они залпом выпили бокалы, и Кургану пришлось сделать усилие, чтобы горло не сжалось. Когда нестерпимое жжение дошло до первого из трех желудков, он сказал:

— Кстати о врагах. Как идут розыски нового регента? Киннний Морка хищно повел головой.

— Глупый мальчишка! Если у тебя есть хоть капелька мозгов, не называй так Аннона Ашеру в присутствии отца.

— Но ведь это так, верно? Аннон — новый регент. Наследник династии Ашеров.

— Только до тех пор, пока мы не поймаем его и не пронесем его голову на пике по улицам Аксис Тэра.

Курган подошел, снова наполнил бокал кхагггуна и удобно развалился в громадном в'орннском кресле.

— Еще один глоток, и хватит, — заявил строй-генерал. — Мне надо позаботиться о поисках.

— Поиски, поиски... — Курган закинул ногу на ногу. — Поиски, строй-генерал, не ладятся.

Киннний Морка хлопнул бокалом об стол с такой силой, что тот разбился вдребезги.

— Не твое дело.

— Может, и не мое, — произнес Курган, пригубив нумааадиса. — А зря.

— Высокомерный щенок!

— Высокомерный? Разве это высокомерие, если ч могу сказать вам, как найти нового регента?

Киннний Морка фыркнул.

— С моей стороны было глупо позволять тебе даже глоток нумааадиса. Тебе ударило в голову. — Строй-генерал шагнул к двери. — Я не могу больше тратить время на...

— Я знаю, где он.

Кхагггун бросил на него саркастический взгляд.

— С какой стати тебе верить? Курган пожал плечами.

— Потому что я видел его.

— Что?!

— И он не один. — Курган снова ухмыльнулся. — Вопреки вашему бахвальству перед отцом, не все друзья Аннона плавают в луже крови.

— Если это правда, я требую, чтобы ты...

— Строй-генерал, простите мне эти слова, но вы не в том положении, чтобы что-то от меня требовать. — Курган встал, налил нумааадиса в другой бокал и подал его Кинннию Морке. — Присядьте, поговорим.

Казалось, оба сердца строй-генерала разорвутся разом.

— Ты рехнулся?

— Вам следовало бы поучиться вежливости. — Курган сел напротив. — Как кхагггун, вы бы сказали, что меня только что повысили в звании.

— Это что — шантаж?

— Ничего подобного, строй-генерал. У меня есть что-то, нужное вам, а у вас есть что-то, чего хочу я. — Курган пожал плечами. — Обыкновенная сделка, ничего более.

Киннний Морка смерил его подозрительным взглядом.

— Это отец подучил тебя? Какое-то испытание?

— Отец пребывает в блаженном пьяном неведении об этой встрече. Хотелось бы, чтобы все так и осталось. — Неожиданно Курган наклонился вперед. — Возможно, он и считает вас мальчиком на побегушках, но я-то знаю вам истинную цену.

— Ты? Тебе всего... сколько там... пятнадцать звездных циклов.

— Мой хронологический возраст к делу не относится. Я прошел Каналообразование. Я знаю, что делаю, пока другие мечутся по кустам в темноте. — Его глаза вспыхнули. — И потому, строй-генерал, я предлагаю вам союз. Я хочу быть вашим адъютантом.

У Киннния Морки едва не отвисла челюсть.

— Не говоря уже об абсурдности этой идеи, у меня есть адъютант.

— Знаю. Его зовут... — Курган щелкнул пальцами.

— Свор-командир Реккк Хачилар. Курган кивнул.

— Ах да, прославленный герой Реккк Хачилар — интеллектуальный, изобретательный, безжалостный и...

— И? — Глаза Киннния Морки сузились.

— Ну... — Курган опустил взгляд на руки. — Ходят слухи... тревожные слухи, будто Реккк Хачилар был союзником Элевсина Ашеры; будто, как и у регента, в сердцах свор-командира живет слабость к кундалианам.

Киннний Морка устремил на Кургана проницательный взгляд.

— Информация подобного характера редко бывает доступна столь молодому человеку. Как она попала к тебе?

— В этом я похож на кхагггуна, строй-генерал. Я не открываю свои источники.

Киннний Морка откинулся в кресле и сплел пальцы.

— Что о тебе думать, Курган Стогггул? Ты умен или просто самоуверен?

Курган промолчал. Он знал, когда надо держать рот на замке.

— Правда... — Киннний Морка помедлил, широко раскинув руки. — Правда, которая не покинет этой комнаты, заключается в том, что я уже некоторое время держал свор-командира Хачилара под наблюдением. Перевод перв-капитана Олннна Рэдддлина в свору произошел по моему приказу, хотя я очень старался, чтобы так не выглядело. Олннн Рэдддлин предан мне душой и телом. Его задание — наблюдать...

— Вы имеете в виду шпионить. Киннний Морка пожал плечами.

— Для кхагггунов эти два слова равноценны. Я также направил свору Реккка Хачилара в набег на запад, где у нас менее полная картина ячеек Сопротивления и где он, возможно, чувствовал бы себя более свободным выражать подозрительное пристрастие к кундалианам.

— Он выдал себя?

— Пока нет. Олннн Рэдддлин говорит, что он весьма осторожен. — Киннний Морка повернул руки, словно высыпая песок. — Возможно, в конце концов, слухи ложны. У каждого из нас есть враги. Продвижение порождает зависть в обойденных.

Курган, не дрогнув, выдержал пристальный взгляд строй-генерала.

— Я бы посоветовал вам избавиться от него раньше, чем он совершит предательство.

Киннний Морка резко наклонился вперед, желтые зубы сверкнули в свете атомной лампы.

— Ну ты и нахал!

Курган медленно выдохнул, чтобы не подавиться от страха перед Моркой.

— Не делайте ошибки, недооценивая меня, строй-генерал. Я, может, и молод, но я знаю, кто я.

Киннний Морка, по-прежнему настороженный, оценивающе посмотрел на юношу.

— Я тоже знаю, кто ты. Ты баскир. Ты не смог бы стать моим адъютантом, даже если бы я захотел этого.

— Пожалуйста, поймите, строй-генерал, я тоже знаю, чего хочу.

Желтые зубы сверкнули.

— Так почему я должен принять такое решение?

— Вы заключили сделку с моим отцом, чтобы дать кхагггунам статус Великой касты. Я убежден, что в грядущие годы кхагггуны будут играть более серьезную роль в руководстве в'орннами. Вот чего я хочу.

— Нет, думаю, ты хочешь того, чего хочешь ты. Курган чуть усмехнулся.

— Как и все, строй-генерал. Однако сказанное мной не ложь.

Киннний Морка заглянул в бокал и осушил его одним глотком, затем вскинул голову и устремил на Кургана убийственный взгляд. Юноша допил свою порцию нумааадиса и отчаянным усилием сдержал желудки, когда те хотели взбунтоваться.

— Даешь слово, что видел Аннона Ашеру?

— Да.

— На каком этаже он прячется?

— Он сбежал из дворца.

Строй-генерал стукнул кулаком по столу.

— Действительно, плохая новость.

— Только если не знать, куда он направляется. Киннний Морка склонил голову набок.

— А ты, насколько я понимаю, знаешь.

— Я могу высказать обоснованное предположение. И это, строй-генерал, гораздо больше, чем может кто-либо еще.

Глаза Киннния Морки превратились в щелочки: у него в уме план обретал форму.

“Я мог бы поручить задание Реккку Хачилару, — размышлял он. — Да, это будет испытание. Если они с Элевсином Ашерой были, как я слышал, союзниками, он выдаст себя, преследуя сына. В конце концов, у меня есть Олннн Рэдддлин. Он обеспечит, чтобы все шло как надо”.

Неожиданно Киннний Морка наклонился вперед, так что их колени почти соприкоснулись, и протянул руку.

Курган взял ее. По телу юноши пробежала дрожь.

Строй-генерал больно сжал руку Кургана.

— Курган Стогггул, если ты прав, если мы найдем Аннона Ашеру, то даю слово: все, что ты хочешь, будет твоим.

7 Элеана

Собирался дождь. Толстые пласты туч закрыли луну, щетинистые верхушки елей-блессонов раскачивались под ветром, потом склонились под ливнем. Небеса разверзлись.

За несколько секунд Аннон и Джийан промокли до нитки. Они скакали, пригнувшись к скользким от пота спинам несущихся галопом чтавров. Мир уменьшился до нескольких метров в любом направлении.

Беглецы уже добрались до реки Чуун, которая текла почти строго на юг из сердца Дьенн Марра, но горную цепь впереди видно было не лучше, чем силуэт оставшегося позади Аксис Тэра. Они хотели убраться как можно дальше от города, стараясь при этом избегать деревень, окружающих Аксис Тэр. Чем меньше народу увидит их, тем лучше. Даже если это в основном местные кундалиане, никогда не знаешь, кто на жалованье у в'орннов, ибо в подполье было хорошо известно, что в'орнны — мастера вербовать кундалиан, играя на их недовольстве, мелком соперничестве, зависти и нищете. Поговаривали, будто в'орнны хорошо платят за любопытные глаза и уши.

Чем дальше оставалась низина, где стоял Аксис Тэр, тем круче становились берега Чууна. Когда-то по обеим сторонам реки простирались поля овсюга и аммона, однако теперь их сменили огромные сады генетически выведенных деревьев лаааддис, из плодов которых делали в'орннский крепкий напиток нумааадис. Земли множества кундалианских фермеров были захвачены, а посевы запаханы гигантскими в'орннскими бульдозерами, чтобы предоставить место созданным гэргонами мутантам. Потом этих же фермеров обучили ухаживать за лаааддисовыми садами, превратив в рабов под ярмом захватчиков. Как-то, лет пятьдесят назад, подпольщики подожгли часть этих садов. Ответ в'орннов был быстрым и жестоким. Сначала кундалианских детей убили на глазах у родителей, потом убили мужей на глазах перепуганных женщин. Остались только вдовы с непосильным бременем: им пришлось заново посадить выросшие в кадках молодые лаааддисы, восстановив сады до прежнего уровня. До сего дня ни один кундалианин не мог пройти по этим землям, не испытав мучительной сердечной боли.

Не меньше часа беглецы тащились мимо аккуратных рядов инопланетных деревьев. Зубчатые листья шуршали на ночном ветру, как кольчуги, спиральные ветви сгибались под тяжестью черноватых плодов, распространявших отвратительный кундалианам запах плесени.

В конце концов они добрались до северной границы садов. Внезапно потрепанные вечнозеленые деревья — пушистые ели-блессоны, серо-голубые сосны-марры вместе с кустарниками и речным линготом — сменили навязчиво геометрические посадки лаааддисов, а на место маленьких деревушек пришли разрозненные фермы. Хорошо утоптанная тропа, по которой двигались скакуны, петляла по этим лесам, то уводя от бурного Чууна, то возвращаясь к нему. Под проливным дождем хищники затаились. В любом случае барабанная дробь дождевых капель, смешивающаяся с топотом копыт чтавров, заглушала все, кроме быстрого стука сердец.

Аннон еще не пришел в себя от обрушившегося на него ужаса. Он жалел, что не смог проститься с отцом. Хотя, возможно, так было лучше — судя по тому, что он сумел выведать у Джийан, семья погибла ужасной смертью. Однако духовное око открылось, как цветок, и воображение рисовало картины, не увиденные глазами. Юноша плакал, думая об отце, столь бесчестно обезглавленном — и кем! Командующим хааар-кэутов, тем самым кхагггуном, который присягал защищать его ценой жизни! Аннон сжимал кулаками густую гриву чтавра, скрипел зубами и клялся отомстить за смерть отца и всех Ашеров, даже если это будет последним делом в его жизни. Ярость кипела в нем, чуть не выбрасывая из седла своей силой. Он откинул голову и завопил, пытаясь заглушить вой бури. Рот наполнила дождевая вода, и он выплюнул ее, представляя, что плюет на отрубленные головы Киннния Морки и Веннна Стогггула.

Ему не хватало Кургана, не хватало его жесткой практичности, острой как бритва четкости мыслей. Пусть Курган порой несносен, но он — гений долгосрочного планирования. Эти способности очень пригодились бы. Курган презирал отца, однако Аннон не очень представлял себе, насколько лучший друг верен своей семье. Аннон решил связаться с ним, когда наступит подходящее время. А что же делать сейчас? Даже если они благополучно доберутся до гор, что тогда? К кому обратиться? Кто поможет ему?

Его мучили и другие вопросы. Он понятия не имел, как они прошли мимо кхагггунов, охраняющих Северные ворота города. Удивительно, но затруднений вообще не возникло. Словно часовые видели только в'орннскую тускугггун с сыном. Беглецы остановились перед постом, к ним подошли кхагггуны, и у Аннона оборвались сердца. Потом произошло что-то необъяснимое. Джийан заговорила на языке, которого он прежде не слышал. Тотчас же веки у него отяжелели, он едва видел сосредоточенные лица кхагггунов, словно засыпая на ходу от усталости. Однако же кхагггуны выслушали Джийан так, словно прекрасно ее понимали. Потом кивнули, открыли ворота и сделали им знак проезжать. Тогда не было времени спрашивать ее, что произошло, не было времени и теперь, поскольку они все время безжалостно погоняли чтавров, не давая им передышки.

Земля становилась все более каменистой и неровной. Довольно скоро низинные леса сменились зарослями аммона, ядровника и каменного дуба, растения с твердой древесиной, лучше всего растущего вдали от моря. Ненасытная тяга в'орннов к сырью оставила в этих прекрасных лесах огромные проплешины — следы лесозаготовок. Аннон знал, что в предгорьях Дьенн Марра много открытых разработок, извлекающих из Кундалы все содержащие углерод и кремний руды, какие в'орннам удалось найти, плюс какое-то вещество, выдавленное из глубин вместе с магмой и неизвестное даже кундалианам. Ходили слухи, будто гэргоны изучают его в тайных лабораториях.

В лесу Аннон почувствовал себя спокойнее. Во-первых, чем дальше от Аксис Тэра, тем труднее их обнаружить. Во-вторых, огромные величественные деревья служили лучшим природным прикрытием для безрассудного бегства.

Колдовство. Разумеется, Джийан использовала кундалианское колдовство, чтобы кхагггуны поверили, что она — мать Аннона. В тускугггунском платье и сифэйне ей оставалось только наколдовать себе в'орннское лицо. Однако, если все так, почему колдовство не подействовало на него? Он видел ее лицо во время разговора, и оно было таким, как всегда. Аннон покачал головой. Ответ на одну загадку найден, но при этом породил новую, досаждающую еще больше, чем первая.

Когда, по оценке Аннона, до рассвета оставалось три звездных часа, чтавр Джийан перешел на рысь, затем на шаг и в конце концов остановился под густым балдахином ядровника. К тому времени река осталась в нескольких километрах к востоку, а тропа расширилась и превратилась в дорогу, по которой наверняка должно было быть движение даже в такой поздний час, поскольку по приказу в'орннов изнасилование планеты продолжалось день и ночь без перерыва. По дороге перевозили древесину, и одинокие путешественники, направляющиеся на север, вызвали бы опасные подозрения. Джийан нашла другую тропу: пришлось пожертвовать скоростью ради безопасности.

Сладковатый запах сырой гнили смешивался с озоновой свежестью грозы. Беглецы спешились, и Джийан опустилась на колени рядом со своим чтавром.

— В чем дело? — Аннон подошел к ней.

Джийан коснулась скакуна, и тот поднял одну из задних ног. Она осмотрела нижнюю часть копыта.

— Попало что-то, — ответила она, наконечником Курганова стержня извлекая камень. — Он так отважен, что ничем не намекнул на беду, пока не стало слишком больно. Только тогда я почувствовала, как изменилась его поступь. — Она порылась в сумке и втерла что-то в копыто чтавра. — Рана воспалилась и заживет только через несколько часов. — Джийан выпустила копыто и посмотрела на мальчика. — Если я погоню чтавра дальше, он, несомненно, охромеет и станет бесполезным для нас.

Аннон кивнул.

— Я тоже не прочь отдохнуть. — Он положил руки на своего чтавра и подумал о словах Джийан. Она назвала скакуна отважным. Любопытно. Он много раз видел этих животных, даже порой оказывался рядом с ними, однако никогда не думал о них как об отважных существах. До сих пор. Джийан права.

Юноша погладил вздымающиеся потные бока, стирая пот, как обычно делали кундалианские гуртовщики. Чтавр повернул голову, ткнулся носом в руку.

— Отец частенько ездил на чтаврах, помнишь? — Аннон повернулся к Джийан и увидел, что она плачет.

— О Миина, его забили, словно зверя! Словно его жизнь ничего не значит, словно он не был любим!

Аннон подошел ближе, но не коснулся ее. Лиственный полог отгораживал их от серого, бесформенного, залитого дождем мира. Она рыдала, закрыв лицо руками.

“Что мне делать?” Он чувствовал утрату семьи, но словно издали. Как будто между ним и памятью о родных стояла пластина в'орннского хрусталя. Честно говоря, вырос он с Джийан... Джийан, Курганом и прочими из хингатта лииина до мори. Не то чтобы он не любил отца — конечно, любил! Скорее у него было очень мало возможностей выразить эту любовь. Можно сосчитать на пальцах рук, сколько раз он видел отца за последние шесть месяцев. А что до сестер... они встречались очень редко, только когда обычай требовал, чтобы все дети регента присутствовали во дворце. Они существовали на отдельных орбитах, сталкиваясь нечасто и ненадолго. Со временем Аннон ощутил в себе пустоту, хотя и не знал, чего ему не хватает.

Наконец он наклонился и взял Джийан за руку.

— Давай спрячемся от дождя.

Она поднялась, пошла за ним в гущу спутанных ветвей ядровника. Благодаря густой корневой системе массивное дерево стояло словно на возвышении, и потому под ним было немного суше.

— Сюда. — Аннон усадил ее и сел рядом. — Вот. Джийан посмотрела на него, вытерла глаза и сказала:

— Прости.

— За что?

— За то, что мне не хватило сил.

— Не понимаю.

— Защитить твоего отца. — В ее глазах застыла грусть. — Ты был прав, когда спрашивал, зачем я при всех бросила вызов Кургану. — Она слабо улыбнулась. — Иногда у меня мелькала мысль, что сообразительность не доведет тебя до добра, но теперь я рада этому. — Тень улыбки погасла. — Состязание было публичным предостережением тем, кто желал твоему отцу зла. Я хотела показать, что мое колдовство защитит его. — Она покачала головой. — И не смогла. Клянусь, я не позволю, чтобы это случилось с тобой.

Аннон уставился на дождь: слушал, как он барабанит о землю, смотрел, как ручейки сбегают с холмика, образуя лужи. Дождь стучал по листьям ядровника, там и сям капая сквозь прорехи в балдахине. Стало холоднее, и юноша слегка задрожал, несмотря на кхагггунский плащ, который Джийан забрала у одного из оцепеневших стражей Северных ворот.

— Ты, наверное, голоден. — Она встала. — Я принесу чего-нибудь.

— Не было времени взять с собой припасы. Где ты найдешь...

— Я всегда могу найти еду, — ответила она.

Джийан хотела уйти, но Аннон протянул руку и удержал ее за запястье. Она повернулась и пристально посмотрела на него.

— Не ходи, — сказал он тихо.

— Почему? — Ее улыбка была ласковой и насмешливой. — Думаешь, вдали от Аксис Тэра и в'орннского контроля я сбегу?

— Не ходи, — повторил он.

Ее лицо смягчилось. Что-то знакомое зажглось в глазах.

— Совсем ненадолго. Обещаю.

С этими словами Джийан покинула убежище под деревом, плотнее завернувшись в тускугггунское одеяние. Аннону показалось, будто она прошла сквозь завесу слез из их безопасного мирка в большой мир, где теперь все грозило опасностью.

Он отвернулся, не желая видеть, как она исчезнет совсем. Чтавры топали ногами и фыркали, словно им хотелось пойти с ней, однако они не двигались, только объедали пучки крив-травы. Аннон, желая устроиться поудобнее, прислонился к стволу ядровника. Что-то надавило на поясницу. Он протянул руку и вытащил из-за пояса найденную в пещерах книжку в кожаном переплете.

В густом сумраке разглядеть что-то было невозможно. Юноша потер ладонью мягкую кожу. Судя по обложке, ее читали много раз. “Сколько же ей лет?” — спросил он себя. Может быть, он — вообще первый в'орнн, увидевший ее. Присмотрелся внимательнее. Он умел читать по-кундалиански, но эти руны явно не связаны с современным языком. Какой праязык породил их и почему они настолько непохожи? Аннон уставился на руны, словно ожидая, что они заговорят с ним. Ему нравились их изогнутые, изящные формы. Они походили на дождь, льющийся с плотно исписанных страниц.

Наконец Аннон закрыл книгу и засунул ее поглубже за пояс на спине, чтобы не потерять. Подтянул колени, обхватил их руками и уставился на завесу дождя. Как далеко придется Джийан уйти в поисках еды? Окажется ли она в опасности, если ее увидят? Голова болела от вопросов, на которые не было ответов.

Он был твердо намерен бодрствовать, но долгий день взял свое. Вскоре глаза затуманились, веки смежились. Ему снилось, что он — отрубленная голова и бродит в поисках тела. Аннон знал, что где-то оставил его, только не мог вспомнить, где именно. Посмотрел вниз, увидел кровь, капающую из обрубка шеи... и проснулся, как от толчка.

Аннон вскинул голову. Дождь капал в том же унылом ритме, что и кровь. Но ведь это был сон, верно? Он мрачно засмеялся про себя над своей глупостью и тут увидел Джийан, возникшую из-за завесы дождя. Она во весь дух влетела под полог ветвей и бросилась к нему. Их разделяло всего около метра, когда он увидел занесенный нож и откатился от ствола, запутав ей ноги и сбив на землю. Подмял женщину под себя, несмотря на яростное сопротивление, увернулся от коварного выпада и схватил за запястье. Зажал ей горло, наклонился над ней.

Вглядевшись ей в лицо, он увидел, что это кундалианка, но вовсе не Джийан. Во-первых, эта была гораздо моложе, во-вторых... минутку! Девушка, с которой он и Курган столкнулись у ручья!

Почти в то же мгновение узнавание отразилось и на ее лице.

— Великая Богиня Миина! — прошептала она. — Я чуть не перерезала тебе горло.

— Как будто я бы тебе позволил!

И снова мгновение, когда молчание, само их бездействие говорили о многом.

— Животное! — прорычал Аннон.

— В'орннское чудовище! — тут же отозвалась девушка.

Он отобрал у нее кундалианский нож и присел на корточки. Освободившись, она подобрала под себя ноги. Аннон с пронзительной ясностью вспомнил, как они красивы. В пылу борьбы девушка растеряла заколки, и теперь ее волосы рассыпались по плечам и спине.

— На что вылупился, чудовище? — Прекрасные темные глаза вызывающе сверкнули.

— Ни на что. — Он пересел так, чтобы их разделял массивный ствол.

При виде нее с Анионом начало твориться что-то странное, и ему это не нравилось. Ему казалось, будто сердца бьются в горле, будто трехдольному легкому не хватает воздуха. Он услышал тихие шаги, однако не обернулся.

Девушка протянула руку туда, где кхагггунский плащ распахнулся из-за драки, но так и не дотронулась до него.

— Твои раны... я видела, как гэрорел напал на тебя, но тут и следа не осталось.

— На мне быстро заживает, — отрезал юноша, запахивая плащ на груди.

Она, казалось, не обратила внимания на грубость.

— Я так и не поблагодарила тебя.

— За что?

— Ты знаешь, за что, — резко сказала она. — Обязательно надо говорить вслух?

Что-то в ее голосе заставило Аннона наконец взглянуть на нее, и он почувствовал себя слабым, словно внутри все растаяло. Ее глаза говорили с ним, будто девушка каким-то образом проскользнула ему в мозг и засела там, как осколок.

— Забудь! Не говори... ничего. — Он чувствовал восхитительное, немного болезненное напряжение в интимных местах. — Вот!

Кундалианка отскочила, широко открыв глаза: он сунул ей нож клинком вперед. Аннон повернул нож, взял за лезвие и снова подал ей. Девушка заколебалась на мгновение, потом выхватила нож, будто ожидая, что он передумает. Снова между ними возникло какое-то напряжение, сосредоточившись на ноже. Поняв это, она быстро убрала нож.

— Меня зовут Элеана.

Аннон не ответил, сосредоточившись на дыхании.

— Ты не скажешь, как тебя зовут? — спросила она.

— Я... Не важно.

— Значит, то, что говорят о мужчинах-в'орннах, — правда? — Девушка пригладила волосы. Длинные сияющие пряди скользили между пальцами.

Он сжал челюсти.

— Не надо ничего говорить. — Она улыбалась. — Я вижу ответ у тебя на лице. Лице в'орнна. — Неужели она дразнит его так ласково? Кундалианка опустила руки. — И мне нравится то, что я вижу на этом лице.

— Почему? — спросил Аннон.

— Потому что я вижу доброту, сострадание и честь — три качества, которых никогда не ожидала встретить у в'орнна.

— А может, я обманываю тебя?

— Тогда я спрошу напрямую. Ты обманываешь меня? — Да.

Она рассмеялась. Мягкий, нежный смешок преобразил ее лицо.

— Я тебе не верю.

Аннон хотел рассердиться... Н'Лууура, ему следовало бы рассердиться! Но к собственному удивлению и ужасу, он не мог. “Я околдован, — подумал он. — Снова кундалианское колдовство”. Но сам не верил в это. Конечно, не все кундалианки — колдуньи.

— В твоем лице нет зла... Ты не скажешь, как тебя зовут? Пожалуйста. Довольно трудно говорить вот так с в'орнном, не зная его имени.

— Как это — так? — выдохнул юноша.

— Говорить... — Она резко отвернулась. — Не могу. Немногие кундалиане отважились бы сделать для меня то, что ты сделал вчера.

У него перехватило дыхание. И он почему-то боялся выдохнуть.

— Я скажу тебе... — Ему пришлось начать снова. — Так меня звала мать. Только она.

Она снова повернулась к нему, и Аннон смог вздохнуть.

— Когда ты был маленьким?

— Она умерла. — Юноша невольно втянул воздух сквозь зубы. Теперь они все мертвы, вся семья... Сгоряча он позабыл, теперь ужас нахлынул снова.

Она увидела боль в его глазах.

— Что с тобой? Ты болен?

Он покачал головой, недовольный, что проявил слабость.

— Нет... Я соврал. Так меня называла не мать, я почти не знаю матери. Это... Меня воспитала кундалианка.

Девушка опустила голову.

— Я сожалею о твоей матери.

Он смотрел на ее лицо, словно запоминая каждую черточку.

— Эта кундалианка, когда я был совсем маленьким, называла меня Тэйаттт.

— Тэйаттт. — Элеана попробовала на вкус чужое слово, неправильно произнеся последний слог. Он поправил, и она произнесла его снова. — Как странно звучит.

— Это птенец тэя — прекрасной четверокрылой птицы с нашей родной планеты.

— А как называется ваша планета?

— Не знаю, — честно сказал он. — Ни один в'орнн не знает наверняка. Она сгорела дотла вечность назад.

— Но у вас, несомненно, есть история.

— Нет, — ответил Аннон.

— Не понимаю. Как можно знать, как называется четверокрылая птица, и не знать название родной планеты?

— Вечность назад мы взяли тэев с собой. Мы все росли с ними. На Кундале гэргоны держат и обучают их. Они очень смышленые.

— Странно, что кундалианка называла тебя именем в'орннского существа.

— Она... э-э... необычная женщина.

— Ты влюблен в нее?

— Что? Нет! — Аннон расхохотался. — Ты сумасшедшая?

Смех рассеялся как дым. Они стояли очень близко. Девушка внимательно смотрела на него, а он легко провел указательным пальцем по кончикам волос у нее на руке. Она увидела, как легкий трепет пробежал по его телу, и спросила себя, влечет ли его к ней или отталкивает. Его безволосость завораживала. Столько вопросов кружилось в уме... Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного.

— Мне бы хотелось когда-нибудь увидеть тэйаттта, — прошептала Элеана.

Он улыбнулся — в первый раз со вчерашнего дня.

— Мне тоже.

Светлело, от проливного барабанящего дождя остался разве что густой туман. В перламутрово-сером свете раннего утра соседние деревья были похожи на призрачных кхагггунов. Гроза закончилась, ветер затих до сильных порывов. В ветвях засуетились утренние птицы.

Девушка указала на двух чтавров.

— Я вижу, ты не один.

— Я путешествую со спутником... спутницей. — Он подошел к чтавру Джийан, погладил его по спине, словно благодаря прикосновению мог почувствовать себя ближе к ней. — Она ушла на поиски еды, уже давно. Надо найти ее.

— До моего дома всего лига, — сказала Элеана, махнув на северо-запад. — Я видела, как она шла примерно туда же.

— Умеешь ездить верхом?

— Мои родители когда-то разводили чтавров, — ответила девушка, и Аннон указал на своего скакуна, который стоял ближе к ней.

— Садись на него. — Он вскочил на чтавра Джийан, увидел, как Элеана ловко вскочила на другого. — Тогда поехали отсюда, и побыстрее. Я беспокоюсь.

Они скакали по лесу. Элеана ехала впереди через густой подлесок и заросли горной крапивы, торчащие из густо усыпанной иголками земли. Аннон — уже достаточно опытный охотник — машинально прислушивался к голосам птиц, определяя возможную добычу. Он распознал с полдюжины, когда на лес опустилась гробовая тишина. Умолкло пение птиц, жужжание, гудение и зудение насекомых. На мгновение стих даже ветер в кронах деревьев. Затем послышался тревожаще знакомый звук.

Юноша остановил чтавра, и Элеана осадила своего.

— Что это? — спросила она.

— Кхагггунские катера на воздушной подушке. Обычно их используют в космосе, когда есть приказ найти и уничтожить. Здесь, на Кундале, все предпочитают ездить на чтаврах. — Аннон сглотнул, желудки сжались. — Они оборудованы аппаратурой, которая способна засечь тепло тела или звук пульса.

Элеана затаила дыхание.

— Далеко они? Аннон прислушался.

— Судя по звуку, через несколько минут будут здесь.

Беглецы пустили чтавров галопом. Сзади зашипело, едкий запах гари уколол ноздри: ионные двигатели катеров буквально пожирали воздух, перерабатывая его, усваивая необходимое и выделяя остальное.

Листья и сучья хлестали беглецов, оставляя рубцы на щеках и руках. Из-под копыт чтавров летели комья сырой земли, палые сосновые иголки и изумрудно-зеленый мох. Скакуны перепрыгивали через упавшие бревна, кишащие крошечными белыми насекомыми, через лужи дождевой воды, темной и ничего не отражающей, как бездна. Словно чувствуя позади опасность, животные опустили головы, все быстрее работая сильными ногами, и Аннону казалось, будто они просто летят над узкой извилистой тропинкой.

Они вырвались из особенно густой части леса. Аннон резко остановил чтавра и махнул рукой Элеане. Беглецы отступили в лес, и через мгновение показались два катера, ощетинившихся оружием кхагггунов. Он чуть не застонал. Слишком поздно. Теперь им Джийан не найти.

— Кхагггуны всегда охотятся парами, методично и безжалостно. — Тут кровь застыла у него в жилах: он увидел эмблему на борту головного катера: три скрещенных кулака, похожие на ужасный бронированный цветок. — Н'Лууура их побери!

— Что такое? — спросила девушка, подводя чтавра поближе.

— Свор-командир Реккк Хачилар. — Аннон не сводил глаз с медленно приближающихся катеров. Они шли над верхушками деревьев, отчасти закрытые листвой. — Один из храбрейших кхагггунов. И один из самых безжалостных. Он убил сотни врагов. Я слышал, будто его боевой шлем вырезан из черепа краэла.

— Ваше животное? Аннон невесело рассмеялся.

— О нет. Краэлы — одна из множества покоренных нами рас.

Он на мгновение заглянул ей в глаза. Но только на мгновение. Катера летели так близко, что можно было разглядеть тяжелые доспехи воинов из сине-пурпурных титановых плит и высокие шлемы, как у Хачилара. Аннон знал, что эти шлемы оборудованы сложными системами, обостряющими чувства кхагггунов и связывающими свору в единое существо, так что отдельный солдат растворялся в единой охотничьей матрице. Осязаемый пример в'орннской Модальности: одно многоголовое существо, нацеленное на уничтожение.

Пока они стояли, застыв от ужаса, тонкое копье голубой энергии вырвалось из головного катера, выжигая среди деревьев просеку. Раздался странный щелкающий звук — кхагггуны смеялись.

— Не слышала о таком, — сказала Элеана. — Его свора раньше не охотилась в наших местах. Почему сейчас он здесь?

— Я могу придумать только одну причину. — Аннон оттащил ее от края леса. — Н'Лууура, как они нашли меня?

Она бросила на него острый, испуганный взгляд.

— Ты преступник?

— Смотря у кого спрашивать.

Девушка на миг сжала его руку.

— Никогда раньше не встречала преступника-в'орнна.

Аннон мрачно улыбнулся.

— Честно говоря, я тоже.

— Что будем делать?

— Твердо я знаю только одно, — ответил юноша. — Нельзя находиться на линии прицела. Нас найдут и используют ионное орудие.

Чувствуя себя беспомощным, Аннон смотрел, как слепящие лучи холодного голубого света полосуют лес. Сосны и аммоны взрывались и падали на раскисшую землю, шипя, как змеи. Рядом вздрогнула Элеана.

— Охотники, говоришь... Нас пытаются согнать с места. — Она ударила пятками по бокам чтавра. — Поехали! Есть идея!

Аннон поскакал за ней. Первые несколько сотен метров они двигались более или менее параллельно катерам, потом Элеана свернула в сторону. Путь преграждало огромное упавшее дерево. Беглецы низко склонились над спинами скакунов и послали их вперед. Чтавр Элеаны перепрыгнул через ствол и опустился в нескольких миллиметрах от почерневшей, облупившейся коры. Но Аннон скакал на чтавре Джийан, и тот из-за больного копыта не смог как следует прыгнуть. Животное рухнуло прямо поперек дерева, ломая задние ноги, и пронзительно закричало. Обломок сломанной ветки воткнулся в брюхо. Чтавр забился и снова закричал, перекатился набок, чтобы освободиться, — и придавил Аннона.

Элеана развернула своего чтавра и поскакала назад.

— Не могу освободиться! — пропыхтел юноша. Чтавр продолжал кричать, но уже слабо.

Аннон понимал, что, если животное еще чуть-чуть повернется, оно раздавит ему грудь. Было ужасно страшно.

— Держись! — Элеана спешилась и побежала к нему. Она вытащила нож, перерезала горло умирающего чтавра, едва успев отскочить от хлынувшей крови. Мгновение скакун смотрел на нее словно с облегчением, потом его глаза закатились, и их заволокло туманом.

Девушка попыталась высвободить Аннона. Он чуть не потерял сознание от боли.

— Бесполезно. Так меня не вытащить.

— Я тебя не оставлю, — отозвалась Элеана.

Он вытащил изогнутый скальпель, который взял в камере для допросов в пещерах под дворцом регента, и подал ей.

— Давай этим. У него лезвие длиннее.

— И что мне им делать?

— Мой единственный шанс — если ты вырежешь меня. Она заколебалась.

— Не знаю...

— Элеана, — прошептал Аннон, широко открыв глаза. — Я не чувствую ног.

Она взяла скальпель.

— Лежи тихо.

Элеана видела, что его нога зажата между боком чтавра и упавшим деревом. Хвала Миине, он не наскочил на сломанную ветку. Изогнутым клинком она вспорола мягкое брюхо животного, чуть слышно вскрикнув из-за вони вырвавшихся из кишок газов. Потерла нос и продолжила разрезать бок насквозь.

Кровь была повсюду, но Элеана не кричала и не плакала. Она не сводила глаз со скальпеля, а Аннон сосредоточился на том, чтобы глубоко дышать.

Наконец девушка отбросила скальпель. Аннон оперся ладонями о грубую кору дерева, чтобы постараться помочь ей, и Элеана медленно вытащила его из-под мертвого чтавра.

Оба были залиты кровью.

— Можешь стоять? — спросила она.

И взвизгнула, когда сфокусированный луч ослепительно голубого света прорезал листья, ветви, стволы деревьев, обнажив землю всего в трех метрах от места, где они стояли. Половина туши чтавра была сожжена раньше, чем они успели среагировать.

— Свора! — прошипел Аннон. — Засекли тепло наших тел!

— Да защитит нас Миина! — прошептала она. Беглецы попятились, но нога Аннона бесполезно волочилась по грязи.

— Твоя Великая Богиня нам не поможет, — простонал юноша.

Словно в подтверждение его слов лес снова взорвался светом и энергией. Упавшее дерево рассыпалось вместе с остатками мертвого чтавра.

Элеана взлетела в седло.

Аннон поднял на нее полные боли глаза. Он удерживался на здоровой ноге, только обеими руками ухватившись за гриву животного.

— Я не смогу.

— Еще как сможешь. — Девушка наклонилась и, не обращая внимания на кусок кости, торчащий из поврежденной ноги, схватила его за талию, подтянула и усадила позади себя. У Аннона перехватило дыхание от невыносимой боли, он покачнулся, борясь с головокружением, едва не теряя сознание. Она обвила его руки вокруг своей стройной талии. — Поехали. Держись крепче.

Юноша прижался грудью к ее спине и положил голову ей на плечо. Элеана погнала чтавра прочь от очередной вспышки огня ионного орудия.

— Куда мы едем? — невнятно пробормотал Аннон, и она взмолилась Миине, чтобы он не потерял сознание.

— Я знаю одно местечко.

Они галопом помчались по склону длинного оврага, скрытого плотным строем древних, высоких сосен-марр. Густой лес скрыл разгорающееся утреннее солнце, погрузив все в темно-изумрудный сумрак. После ночной грозы в овраге стояла вода, и чтавру приходилось пробираться вслепую.

Земля начала повышаться, аммоны и белые горные сосны сменялись огромными соснами-маррами. В воздухе сладко пахло смолой, но после еще одного выстрела ионного орудия вокруг взвился едкий дым. Сосна упала там, где они были мгновение назад. Аннон почувствовал, как его спину задела колючая ветвь.

— Бесполезно... Они нас чуют. Нам не уйти.

— Верь, — ответила Элеана, направляя чтавра в более глубокую воду.

— Верить, — прошептал юноша. — Что такое вера?

Вода здесь была темной, цвета чая, и ничего не отражала. Из-под копыт расползались змеи, но девушка высматривала крупных хищников, обитающих в глубинах соснового леса.

— Как ты? — шепнула она. Говорить нормальным тоном было страшно.

— Отлично, — ответил Аннон, но она чувствовала, что его сотрясает конвульсивная дрожь.

Элеана размышляла, насколько он покалечился. Перед глазами стояла торчащая кость. Перелом, а то и хуже, если кость раздроблена. Она с усилием отогнала эти ужасные мысли и продолжила ласково, но твердо управлять чтавром.

Они добрались до хорошо знакомых ей мест. Чтавр с некоторым трудом взбирался по все более крутому склону. Из-под тяжелых копыт летели камни и куски сланца. Элеану беспокоил один короткий отрезок, который следовало преодолеть, чтобы добраться до убежища. Это был сине-зеленый скалистый хребет, где не могли пустить корни даже выносливые сосны-марры. По крайней мере на несколько минут они окажутся на открытом месте. Девушка отчаянно пыталась придумать другой путь, но обхода не было.

Она осадила чтавра у края леса. Впереди простиралось открытое пространство. До беспорядочной линии сосен-марр за хребтом было не больше трех-четырех сотен метров, однако ей они казались двумя километрами.

Сжатые руки Аннона были белыми, негибкими и холодными. Элеана тихонько окликнула его.

— Держись, Тэйаттт, — прошептала она, когда он не ответил. — Еще чуть-чуть. Мы почти у цели.

Свободной рукой девушка погладила чтавра по шее. Бока животного вздымались и опадали, как кузнечные мехи, ноздри трепетали. Она гладила его, успокаивала, не давала шуметь, а сама напрягала слух, стараясь разобрать звук катеров. Гула слышно не было, но и птиц тоже. У нее на лбу выступил пот. Ехать или остановиться? Ни одно решение не казалось правильным. Вспоминалось вдруг, как она гуляла здесь, наслаждаясь красотой и тишиной... Теперь, наверное, это укрытие было их единственным спасением.

Словно помогая ей принять решение, луч голубого пламени выжег просеку среди сосен-марр. Элеана закусила губу, чтобы удержать крик, и ударила чтавра пятками по бокам. Они вырвались из-под полога соснового леса, и от ослепительного солнечного света на глазах Элеаны выступили слезы. Она не смела смотреть налево, где хребет обрывался почти отвесно в пятисотметровую пропасть. Копыта чтавра высекали искры из сине-зеленых камней.

Впереди виднелась линия сосен-марр: там начиналась самая густая часть леса. За деревьями прятались пещеры, найти которые было невозможно, если не искать специально. Она сама много раз проходила мимо, когда бывала в этих местах, но однажды подвернула ногу, потеряла равновесие и свалилась в пещеру. Сейчас казалось, что до них целая вечность.

Подъем становился все круче. Элеана низко наклонилась, прижавшись щекой к развевающейся гриве, и все время пожимала руки Аннона, надеясь не дать ему потерять сознание. Потом воздух над правым плечом зашипел, что-то взорвалось так близко, что она вскрикнула. Чтавр опустил голову и тихо заржал. Девушка снова ударила его пятками по бокам, чтобы заставить двигаться быстрее, но следующий выстрел попал в цель, и мертвый чтавр рухнул.

Элеана ловко откатилась в сторону. От дымящейся дыры в боку животного шла ужасная вонь. По скалам к ним методично карабкался закованный в доспехи кхагггун, сжимая в руке ионный пистолет. Ее охватил страх. Она хотела бежать, но вспомнила, что Аннон искалечен. Кроме того, в'орнн был слишком близко. Он бы не промахнулся.

Элеана схватилась за нож — бесполезный и глупый жест. Кхагггун не дал бы ей возможности воспользоваться оружием. Даже если бы каким-то образом ей удалось приблизиться к нему, клинок расколется о броню.

— Тэйаттт, — прошептала она.

— Я здесь, — ответил Аннон. — Прости, что втянул тебя в это.

Элеана пожала ему руку.

Голова кружилась, на тело накатывали волны боли и оцепенения. Аннон не мог поверить, что все закончится вот так, что все мечты о мести за убийство семьи умрут быстро и окончательно. Стогггул победил, и хуже всего было то, что ему вообще не удалось вступить в бой.

Кхагггуну оставалось до беглецов пару шагов. Ионный пистолет был направлен прямо на них. Вот оно, ожидание смерти...

Неожиданно взгляд кхагггуна скользнул мимо.

— Что...

Кхагггун повернулся на голос Элеаны; Аннон зажал ей рот рукой и покачал головой, когда она посмотрела на него.

Кхагггун застыл, как статуя. Казалось, он почти не дышит. Аннон огляделся... и действительно, вот она — Джийан. По-прежнему в тускугггунском одеянии, сифэйн скрывал верхнюю часть лица. Она появилась из-за неподвижного кхагггуна, двигаясь по скалистому хребту, словно это был пол дворца.

Она прижала указательный палец к мрачно сжатым губам. Потом обратила взор на упавшего чтавра. Мгновение ничего не происходило. Потом Аннона задела волна энергии, и туша заскользила к обрыву. Мгновение она качалась на краю пропасти, потом исчезла.

Аннон и Элеана еще не успели закрыть рты, а Джийан подошла туда, где они лежали, наклонилась и схватила Аннона под мышки. Он видел, что Элеана ошеломлена. Тем не менее девушка поднялась и обняла его, поддерживая с другой стороны.

Они начали осторожно пробираться по каменистой осыпи. Один раз Элеана повернула голову, испугавшись, что кхагггун вышел из транса.

— Не оглядывайся! — тихо, но резко сказала Джийан. — Иди!

Элеана отвернулась, с трудом сглотнув.

— Я знаю, где мы можем спрятаться, — шепнула она, украдкой поглядывая на закутанную женщину. Ее глаза широко открылись, когда она увидела, что Джийан — кундалианка.

Ходьба вконец измучила Аннона. Пару раз сломанная нога протащилась по земле, и он едва удержался от крика. Боль была почти невыносимой; хотелось лечь и не двигаться, но две женщины, поддерживающие его, не позволяли этого. Наконец переход закончился. Едва они оказались в глубокой тени сосен-марр на северной стороне, воздух позади загудел, потрескивая и искря. Беглецы обернулись и увидели пару катеров, появившихся над вершинами сосен к югу от хребта. Они были удивительно, пугающе близко. В сущности, так близко, что можно было разглядеть внушительную фигуру свор-командира Хачилара в шлеме из светло-серого остроконечного черепа мужчины-краэла. Стройный человек с эмблемой капитана первого ранга на броне стоял рядом с Хачиларом, передавая команды.

— Это Олннн Рэдддлин, — прошептал Аннон. — Заместитель Хачилара.

Реккк Хачилар указал Олннну Рэдддлину на застывшего, как часовой, одинокого кхагггуна и отдал приказ.

— Нам надо добраться до пещер, — настойчиво прошептала Элеана.

— Минутку. — Джийан смотрела на кхагггуна в упор. — Хачилар пытается получить доступ к его телеметрической аппаратуре...

Она дрожала, словно превратилась в камертон. Вокруг вспыхивали цветные искры: синие, зеленые, коричневые — мир казался ярче, чем когда-либо. Потом Аннона прошил электрический разряд.

Когда катера поравнялись с ним, кхагггун, убивший чтавра, качнулся, будто делая шаг. Было видно, как Реккк Хачилар кричит приказы, но кхагггун явно не слышал командира. На негнущихся ногах воин двинулся к краю пропасти. На миг замер, потерял равновесие и обрушился вниз.

Джийан повернулась к Элеане.

— Ну-с, как нам попасть в эти твои пещеры?

— Ты пролил кровь соплеменников.

— Ты попрал Закон Призывания.

— Ты действовал без дозволения. Ты должен быть наказан.

Три гэргона окружили Бенина Стогггула, стоявшего в блестящем от дождя саду регента. Позади него месагггуны выкорчевывали звездчатые розы Элевсина. Таков был один из первых приказов, которые он отдал, захватив дворец.

Даже Веннну Стогггулу пришлось признать, что вид у гэргонов устрашающий. Облаченные в доспехи из мерцающего сплава, они походили на гигантских насекомых со сложенными крыльями; вздымались и опадали грудные клетки, сверкали и искрились щитки, лучились лица, закрытые высокими шлемами с витыми ионными усиками-антеннами. В любом случае их появление за пределами Храма Мнемоники было само по себе необыкновенным. Но ведь и времена настали необыкновенные.

— Стали бы вы наказывать меня за исполнение ваших желаний? — спросил Стогггул.

— Мы не...

— Как смеешь ты заявлять...

— Что ты знаешь о наших желаниях?

На мгновение Веннн Стогггул поддался гневу.

— Вы считаете меня слабоумным баскиром, чье прошение о назначении регентом вы отмели с порога!

Трое гэргонов замерли. Было что-то жуткое, приводящее в замешательство в их идеально согласованных движениях, словно на самом деле это совсем не в'орнны, а какие-то другие существа, неизвестные и непостижимые. Правда или иллюзия — но это действовало.

— Ты отрицаешь наше решение? — спросил первый гэргон.

Веннн Стогггул облизнул губы; интимные места начали съеживаться. Однако он взял себя в руки: показать гэргонам страх означало дать им новую пищу для насмешек.

— То, что я говорю, было тогда. Теперь — это теперь. Трое продолжали кружить.

— Объяснись, — сказал второй гэргон.

Веннн Стогггул улыбнулся про себя. Они дали ему шанс.

— Мы пробыли на этой планете слишком долго. Элевсин Ашера медлил, оттягивая неизбежный, как мы все знаем, финал, когда мы оставим от мира кучку пепла. Мы засиделись здесь, и доказательства этого окружают нас повсюду. — Он понизил голос, чтобы не услышали рабочие. — Среди месагггунов начинается брожение, кхагггуны размякают от вынужденной праздности. Заключив союз между баскирами и кхагггунами, я начал новую эру в истории в'орннов.

Позади него месагггуны сваливали в кучи звездчатые розы. У Венна Стогггула были свои планы по организации пространства дворца, и цветам в них не место.

Непроницаемое молчание угрожало поглотить его; он набрался храбрости и бросился вперед.

— Пока Элевсин Ашера оставался регентом, кундалианская культура сохранялась. Я неправ?

— К концу ведет много дорог, — резко сказал первый гэргон.

“Чего они не говорят мне?” — спросил себя Веннн Стогггул. Он знал, что сильно рискнул, самостоятельно выступив против Ашеров. Знал, что гэргоны разгневаются. В сущности, он бы никогда не начал действовать, если бы ему в руки не попало Кольцо Пяти Драконов. Какая это была удача! Он уже хотел назначить новым прим-агентом Броннна Палллна, своего давнего союзника, когда получил приглашение на обед от Сорннна СаТррэна.

Тогда он едва не отказался. В конце концов, Сорннн СаТррэн всего на год-два старше Кургана. С другой стороны, СаТррэны — один из крупнейших баскирских Консорциумов, хотя Стогггул встречал патриарха, Хадиннна СаТррэна, только мимоходом и только когда занимался торговлей пряностями, основным направлением деятельности СаТррэнов. Месяц назад Хадиннн СаТррэн неожиданно умер, и дело унаследовал старший сын. В результате Стогггул решил, что с ним можно не считаться.

Во время отличного обеда Сорннн СаТррэн произвел на Стогггула впечатление острым умом и крепкой деловой хваткой, особенно когда за десертом и напитками предложил прим-агенту Кольцо Пяти Драконов. Сначала Стогггул не поверил. В конце концов, Кольцо Пяти Драконов было легендой. Ни один в'орнн никогда не видел его; оно пропало в тот самый день 101 год назад, когда исчезла Жемчужина, когда на Кундалу высадились в'орнны.

— И вдруг оно у тебя. — Стогггул покачал головой, хотя его рука, держащая Кольцо, дрожала, ибо наметанный глаз баскира видел: это изделие не в'орннов и не современных кундалиан.

Тогда Сорннн СаТррэн рассказал, как ему достался чудесный артефакт. Он всего лишь вчера вернулся из обычной поездки в Корруш, где, как прежде отец, встречался с вождями местных племен, снабжавшими Консорциум пряностями. Накануне назначенного отъезда все дела были закончены, и его отвезли на археологические раскопки за много километров к северу от Оккамчира, одного из тамошних центров пряностей. Это был бесплодный, совершенно безлюдный район невыносимо пустынного Корруша. Грубые деревянные сходни вели в раскоп, который уже углубился в землю метров на девять-десять. Сорннна СаТррэна вели по тесным и душным тоннелям, пока он не затосковал по резкому привкусу порывистого коррушского ветра. Плотный, горячий воздух был безжизненным, на зубах поскрипывал песок. Впереди показался свет факела. Через мгновение глава Консорциума и его проводник оказались в комнате. Стены были покрыты разноцветными стеклянными плитками, изображающими животных со сверкающими глазами и острыми клыками. Там Сорннна СаТррэна представили начальнику раскопа, крупному мужчине с вьющимися черными волосами и бледно-голубыми, как лед, глазами. Они сидели, скрестив ноги, ели плоский хлеб, сушеные фрукты и холодный пирог с голоногом. За трапезой, по коррушскому обычаю, говорили только о пустяках. Когда они закончили, археолог провел Сорннна СаТррэна по комнате, показывая легендарных животных на стенах.

На обратном пути к проводнику подбежал один из землекопов. Они поговорили приглушенными голосами, потом проводник знаком подозвал Сорннна СаТррэна. На жесткой ладони землекопа лежало Кольцо Пяти Драконов, пыльное и покрытое налетом времени. Его нашли в раскопе как раз в то утро. Землекоп был обязан прикрепить на находку ярлык и занести в каталог, но он не сделал этого, возможно, интуитивно почувствовав ее ценность. Землекоп знал, кто такой Сорннн СаТррэн, и хотел получить за находку огромную сумму. Поторговавшись, как положено, Сорннн СаТррэн купил Кольцо. Он бы заплатил за него любые деньги.

Теперь, за обедом с Бенином Стогггулом, Сорннн СаТррэн назвал свою цену. Он желал стать прим-агентом. Стогггул, большой прагматик, охотно согласился.

По мысли Стогггула, Кольцо должно было стать его козырем в столкновении с гэргонами. На самом деле, когда дело касалось гэргонов, ничего нельзя было утверждать наверняка. Следовало довериться инстинкту. И вот он, звездный час его жизни. Стогггул лучше большинства в'орннов знал, что жизнь его в руках гэргонов: стоит им просто послать заряд сверхвозбужденных ионов через окумммон, и его сердца изжарятся. Или они могут потратить много звездных циклов на то, чтобы причинить ему такую мучительную боль, что он начнет молить о смерти как об освобождении.

— Ну? — рявкнул третий гэргон. — Говори, или ты пожалеешь о своих действиях.

— Не сомневаюсь. — Веннн Стогггул простер руки. Гэргоны не двигались. — Послушайте меня. Выступив против Ашеров, я сберег вашей касте много времени и досадных усилий. Время и усилия лучше потратить в лабораториях, я не ошибаюсь? — С запозданием вспомнив об их предупреждении, он поспешил дальше. — Мне прекрасно известно, что поиски секретов кундалиан были долгим и весьма безрадостным процессом. Мы убивали их в огромных количествах, пытали, десятилетиями вели кампанию по запугиванию при помощи и отдельных свор кхагггунов, и методов проникновения и дезинформации. До настоящего времени ни один из этих способов не принес успеха. В моем распоряжении находятся достоверные сведения, что за минувшие десять звездных лет сила подполья возросла в пять раз. Исключая открытие какой-нибудь технологии, которая сможет вскрыть кундалианский разум и таким образом обнаружить все его секреты, продолжение прежней политики кажется бесплодным. Думаю, с такой оценкой мы согласны.

Стогггул посмотрел на всех троих гэргонов по очереди, надеясь, что сумеет хоть как-то прочитать их мнение по выражениям лиц. Но только почувствовал себя неграмотным. Их лица были пусты, как ньеобская стена. Он подавил раздражение и двинулся дальше.

— Поэтому я предлагаю альтернативу — способ сломать кундалиан раз и навсегда, уничтожить их волю и их подполье одним ударом.

Гэргоны молчали, хотя продолжали кружить, подобно хищным птицам, почуявшим свежую кровь. “Пытаются запугать меня, — подумал Стогггул. — Проверяют мою храбрость. Если я вызову их недовольство, они поджарят мои интимные места на ионном вертеле. О да, поджарят. Но я не допущу ошибки”. Он решил считать их молчание молчаливым одобрением.

— Вот что мы сделаем: мы используем против кундалиан их собственные тайны.

Гэргоны остановились.

— Невозможно!

— Идиотский вздор!

— Бессмысленные загадки!

— Нет! Я говорю правду! — Огромным усилием он не Дал голосу сорваться. — Вы отвергли бы мое прошение о назначении регентом во второй раз?

Гэргоны стояли совершенно неподвижно.

— Возможно...

— Мы бы обдумали...

— Истина — вот что важно.

Гэргоны выставили защищенные броней руки — выражение угрозы. Вступительная часть закончилась.

— Говори, Стогггул Веннн. Скажи нам правду.

У задней стены сада месагггуны подожгли кучу звездчатых роз. Веннн Стогггул глубоко вдохнул сильный, горький запах трехдольным легким. Никогда раньше он не замечал, что горящие звездчатые розы пахнут победой. Он показал кундалианский артефакт.

— Вот моя правда. Пусть это говорит само за себя. Гэргоны как один уставились на то, что он держал в руке.

— Кольцо! — сказал первый гэргон.

— Кольцо Пяти Драконов! — сказал второй.

— Кундалианский артефакт, который, согласно легенде, открывает Сокровищницу, где лежит в ожидании Жемчужина! — сказал третий.

Стогггула переполняло торжество.

— Сколько лет вы пытались открыть дверь Сокровищницы?

— Сто один год, — ответил второй гэргон.

Стогггул опустился на одно колено, сердца колотились в груди.

— Я предлагаю это Кольцо гэргонам, чтобы сломать кундалиан раз и навсегда, чтобы добыть все секреты, какие гэргоны желают получить. А взамен я прошу лишь одного: чтобы вы даровали мне мантию регента и нарушили мертвую хватку Консорциума Ашеров на торговле саламуууном.

Одним шагом третий гэргон преодолел разделяющее их пространство и выдернул Кольцо из пальцев Стогггула.

— Гэргоны принимают твое предложение. Прим-агент встал, в висках стучала кровь.

— Значит, вы назначите меня новым регентом?

— Нет, — сказал первый Гэргон.

— Что? — просто-таки взвыл Веннн Стогггул. Пальцы сжались в кулаки, глаза налились кровью. — Мы заключили сделку! Как вы можете...

— Сделку? Какую сделку? Мы приняли от тебя подарок, только и всего, — сказал третий гэргон. — Ашера Аннон жив. Пока он жив, династия Ашеров продолжается.

— Таков Закон, — сказал первый гэргон. — Иначе нельзя.

— Новый регент — Ашера Аннон, — сказал второй. — Пока он не умрет.

— Так убейте его, Н'Лууура все побери! — крикнул прим-агент. — Поджарьте счеттту!

— Мы отклоняем твое предложение, — сказал третий гэргон.

— Гэргоны не убивают регентов, — сказал первый.

— Ты сам должен преуспеть или потерпеть неудачу, — сказал третий. — Принеси нам голову Ашеры Аннона, и мы провозгласим тебя регентом Кундалы.

— А рынок саламуууна? Он должен быть моим. Молчание.

— Он должен быть моим!

— Это Элеана, — прошептал Аннон, представляя девушку. — Джийан — та женщина, которая меня воспитала. — Он не упомянул о первой встрече с Элеаной.

— Спасибо, что помогла Аннону, — сказала Джийан. — Я у тебя в неоплатном долгу.

— Ты мне ничего не должна, — ответила Элеана.

— Я думал, ты заблудилась, — прошептал Аннон.

— Я не могу заблудиться, — улыбнулась Джийан. — Я нашла еду и убежище. Я возвращалась за тобой, когда услышала шум.

— Нас нашли очень быстро.

— Да. — Синие, как свистики, глаза на мгновение вспыхнули. — Это и тревожит. — Она обнажила его окровавленную ногу. — Что произошло?

— Появились катера, и мы отправились искать тебя. Я ехал на твоем чтавре — том, что охромел.

— Помню.

— Он не смог перепрыгнуть через ствол дерева.

В пещере Джийан сбросила с себя тускугггунское одеяние; густые медные волосы были распущены, и она выглядела настоящей кундалианкой. Еще она казалась бледной и измученной, но осмотрела рану на ноге внимательно, как врач.

Аннон облизнул губы.

— Плохо?

— Не волнуйся, Тэйаттт. Это излечимо.

Многоцветные стены изгибались над головами дугой, уходя в темноту. Там и сям на камнях виднелись пушистые заплаты красного и оранжевого лишайника. Приглушенный густым лесом свет омывал вход в пещеру, проникая туда, где беглецы устроили временный лагерь.

Голова юноши металась, он стонал.

— Пить...

— Дальше в пещере есть ручеек, — сказала Элеана. Джийан подала ей сифэйн, и девушка пошла за водой.

Джийан подождала, пока Элеана скроется из виду, потом положила руку Аннону на лоб. Он сразу же почувствовал, как его заливает расслабляющее тепло, и через мгновение крепко уснул.

Джийан размотала грязную повязку на левой руке. Рана полностью зажила. Улыбнувшись про себя, она приложила обе руки к сломанной ноге Аннона и, разматывая повязку, запела на Древнем наречии рамахан. Воздух зашевелился, ожил. Пошел рябью, стал плотным, как вода. Одновременно из ладоней словно полился свет, омывающий места, к которым Джийан прикасалась. Продолжая петь, она потянула за ногу ниже колена. Кости мгновенно встали на место. Теперь пальцы обрабатывали порванную плоть, и раны заживали на глазах.

Джийан посмотрела на лицо юноши. Во сне он напоминал малыша, которого она прижимала к груди, которому пела, который заполнял ее сердце. Ей казалось, что она никогда не была ближе к нему. Странно, какие неожиданности может принести несчастье.

Пора было будить Аннона. Снова она провела рукой по его лбу. Мальчик пошевелился и открыл глаза.

— Я уснул? — прошептал он. — Я чувствую себя гораздо лучше.

Она опустилась на колени, взяла его руки в свои.

— С ногой все будет хорошо.

— Ты уверена?

— Да. — Ее улыбка стала шире. — Уверена.

— Почти не болит.

— Завтра ты сможешь ходить, только осторожно.

На его лице отразился вихрь чувств, и сердце Джийан сжалось, как сжималось много раз с тех пор, как она впервые взяла его на руки. Она снова изо всех сил старалась избавиться от ощущения тупика. Сколько раз она засыпала в слезах в сильных объятиях Элевсина? Кончено. Даже эта малая мера утешения пропала.

— Почему ты плачешь? — спросил Аннон.

От необходимости лгать ее спас крик Элеаны. Джийан вскочила, вглядываясь в темноту пещеры. Аннон с трудом ворочался, пока не повернулся лицом к глубинам пещеры.

Теперь они увидели неясное движение, а потом и девушку. Она бежала прямо к ним. На ее лице застыл слепой ужас. В то же мгновение они увидели, что за ней кто-то гонится. Сначала это было просто пятно в темноте, большое и быстрое.

— Бегите! — завопила Элеана. — Я наткнулась на первиллона!

— Оборони нас Миина! — выдохнула Джийан. — У нас нет оружия, а первиллоны невосприимчивы к колдовским чарам.

— Дай мне стержень! — крикнул ей Аннон.

— Что?

Элеана увернулась от массивной лапы; очертания преследующего ее первиллона стали четче.

— Стержень Кургана! Быстро!

Из мрака возникло толстое, покрытое шерстью туловище двенадцати метров длиной, четыре мощные передние лапы, длинная черная морда с тремя рядами зубов.

Джийан подала стержень, и Аннон приладил его в окумммон.

Элеана отшатнулась, вырвалась из самых лап зверя и помчалась к ним. Первиллон почуял чужаков, вторгшихся на его территорию. Массивные челюсти широко открылись, с темно-красных зубов капала густая, мерзкого вида слизь. Зверь поднялся на задние лапы — длинные, изогнутые оранжевые когти били воздух — и бросился на нарушителей. Удар по груди выбил из трехдольного легкого Аннона весь воздух.

Элеана закричала. Первиллон, почуяв кровь, напал снова.

Аннон поднял руку. Он не размышлял и не целился: окумммон сам находит цель. Запущенный стержень пробил левый глаз первиллона и вонзился в сердце зверя. Смертельно раненный зверь взревел, хватая когтями воздух. Однако инерция несла его к людям. Элеана загородила Аннона, а Джийан загородила их обоих.

Первиллон споткнулся, упал на колени, потом завалился набок всего лишь в метре от Джийан. Пещеру наполнило зловоние.

Элеана подбежала к Аннону и попыталась остановить льющуюся кровь лоскутами, оторванными от собственного платья.

Она повернулась к Джийан.

— По-моему, нам нужны твои исцеляющие силы.

Джийан опустилась на колени рядом с Анионом, внимательно осмотрела новые раны и полезла в сумку. Вид у нее был встревоженный.

— Придется использовать травы и коренья, — сказала она. — Мое искусство бессильно перед раной, нанесенной первиллоном. Это существо из другой эпохи, невосприимчивое к любому колдовству.

Элеана долго смотрела на Джийан.

— Я слышала сказки о колдовстве вроде твоего, но не представляла, что оно существует на самом деле.

— Молодые перестали верить, — вздохнула Джийан. — Это невыносимо грустно.

— Теперь я верю и расскажу другим.

— Пока не надо. — Джийан обложила кровавую рану сушеными травами. — Еще настанет время...

Элеана встала и подошла к первиллону. Вынула нож и начала умело вспарывать толстую шкуру.

— По крайней мере у нас будет свежее мясо.

* * *

Аннон, Элеана и Джийан досыта наелись печенью и сердцем первиллона, самыми питательными из внутренних органов. Кундалианские лакомства съели сырыми, не смея зажечь огонь, чтобы дым не заметили враги. Потом Джийан ушла.

Несколько часов она разыскивала на холмах и в долинах травы, которые помогли бы вылечить раны Аннона. Вернувшись, сразу начала готовить лекарства. Аннон и Элеана прервали негромкий разговор и наблюдали за ней.

— Похоже, улов у тебя небольшой, — сказала Элеана. Джийан кивнула.

— Нашла я немного, зато посмотрите что. — Она показала искривленный темно-красный корень. — Мезембрэтем, одно из самых сильных средств среди колдовских медикаментов. — Она измельчала корень ногтями. — В любых руках, кроме самых опытных, он очень опасен и вызывает быстрое привыкание. Его восстанавливающая сила может превратиться в убийственный яд — либо из-за передозировки, либо из-за соприкосновения с маслом ядровника.

Джийан ушла в угол пещеры, сложила кусочки корня на земле и присела над ними на корточки. Аннон и Элеана отвернулись, услышав, что она мочится.

— Для правильного воздействия ему необходим слабый кислый раствор, — сказала она, поправляя платье. — Это должно подействовать.

За пятнадцать минут кусочки разбухли, темно-красный цвет поблек до бледно-бледно-розового. Джийан посмотрела на Аннона и улыбнулась.

— Прежде всего мезембрэтем остановит кровь. Потом придаст тебе сил.

Аннон кивнул. Она выложила кусочки замысловатым узором на ранах, такая сосредоточенная, что юноша и девушка боялись произнести хоть слово.

Закончив, Джийан тихо вздохнула и повернулась к Элеане.

— Боюсь, я снова должна просить тебя о помощи. — Аннон, охваченный сонливостью из-за утомления и воздействия трав, закрыл глаза. — Нам надо бежать дальше.

— Разумно ли тревожить его? Он потерял много крови.

— У нас нет выбора. Преследователи слишком близко. Кроме того, надеюсь, за несколько дней мезембрэтем его вылечит.

— Ты знаешь безопасное место?

— Мне кажется, да.

— У меня есть друзья, которые смогут помочь.

— Спасибо, Элеана, но ты же видела, что здесь произошло. Не хочу подвергать опасности других. Мы купим у тебя двух лучших чтавров.

— Деньги не нужны, — сказала Элеана. — Чтавры ваши.

— Спасибо за щедрость.

— Это самое малое, что я могу сделать. — Девушка бросила взгляд на Аннона, затем снова посмотрела на Джийан.

Некоторое время они молча глядели друг на друга, потом Джийан встала.

— Пойду проверю, улетели ли катера.

— Ты не только отважна, но и великодушна, Джийан. — Хотя Элеана была очень благодарна за возможность хоть немного побыть наедине с Тэйатттом, она не посмела встретиться взглядом с Джийан.

Когда та вышла из пещеры, Элеана наклонилась к Аннону.

— Вы скоро уедете. Пора прощаться.

— Прощаться? — Аннон говорил тихо и невнятно. Он съел очень мало: странное мясо явно не возбудило аппетита. Теперь его подташнивало, голова кружилась. — Нет-нет. Ты должна идти с нами.

— Увы, это невозможно. Я должна остаться здесь. Ты же знаешь, что такое долг.

— Да, знаю.

Она погладила его лоб, улыбнулась.

— Тэйаттт... Джийан ревновала бы, услышав, что я зову тебя так?

— По-моему, нет. Ты ей нравишься.

— А тебе?

Он поднял руку; она взяла ее в свои и крепко сжала.

— Ах, это лицо, — прошептала она. — Я узнаю его где угодно.

— Я хочу, чтобы ты ехала с нами.

— Я тоже.

Его сердца сжались.

— Элеана...

Слезы подступили к ее глазам.

— Я рада, что нравлюсь Джийан.

Он смотрел на нее, ища ответ, и нашел только загадочную улыбку. Пока и этого было достаточно.

От входа в пещеру на них упала тень, и их руки автоматически разжались.

— Пора, — сказала Джийан.

— Я пойду за чтаврами, — прошептала Элеана и что-то вытащила из-за пояса. — Оставляю это тебе на память, Тэйаттт. — Она положила ему на грудь нож в блестящих аммоновых ножнах. — Пока мы не встретимся снова.

8 Сосуд наполовину пуст

— Не к добру ты привезла сюда мальчика, — нелюбезно сказала Бартта.

— Я тоже счастлива видеть тебя, сестра.

— Ты живешь с правителем завоевателей, я не видела тебя шестнадцать лет, а теперь ты появляешься у меня на пороге и всего-навсего просишь помочь в'орнну!

— Попробуй увидеть в нем ребенка, которому враги отца угрожают смертью, — сказала Джийан.

— Его отец — и мой враг.

— Как и в'орнны, которые разыскивают его.

Бартта отступила, позволив Джийан буквально внести все еще слабого от потери крови Аннона в дом. Но и пальнем не пошевелила, чтобы помочь сестре отнести его в комнату. В доме, стоящем на самом высоком из тридцати семи ярусов примостившейся на склоне горы деревни, было три спальни. Сама Бартта теперь спала в комнате, когда-то принадлежавшей их родителям. В своей прежней спальне она устроила Риану — девочку, которую нашла в горах.

— Откуда ты знала, что я здесь, — спросила Бартта, — а не в монастыре?

— Я помню все, сестра, включая твою привычку уединяться для размышлений о решетке ручьев — таинственных силовых линий, оплетающих Кундалу, как повелела Миина при сотворении мира. — Джийан склонила голову набок. — Уже почти сто лет рамаханы пытаются постичь этот узор. Ты приблизилась к разгадке тайны?

Бартта поморщилась.

— Смеешься?

— Вовсе нет. Наоборот, восхищаюсь твоим упорством. Бартта пошла за Джийан, жадно глядя, как сестра хлопочет над Анионом.

— Ты использовала на, нем свой Дар?

— Его ударил первиллон.

— Оборони нас Миина!.. Эти звери — порождение демонов! Какое невезение, что вы наткнулись на одного из них.

Джийан старалась устроить Аннона поудобнее.

— Для в'орнна он не очень противный. — Бартта подошла ближе, наклонилась над Анионом. Ткнула указательным пальцем. — Откуда это пятно?

— На него напал гэрорел. И оставил в нем коготь.

— Хорошо, что не проткнул легкое. Я слышала, оно у в'орннов всего одно. — Она прикусила верхнюю губу. — Он был тогда совсем маленьким, да? Рана давно зажила.

— Нет. — Джийан встала. — Это произошло недавно. Меньше недели назад.

Бартта широко открыла глаза.

— Колдовство.

Джийан взяла сестру за руку и увела в большую комнату.

— Осору — колдовство Пяти Лун — изгнано из монастыря после гибели Матери, — прошипела Бартта.

— Не упрекай меня, сестра. На Аннона воздействовало не мое колдовство.

Бартта нахмурилась, села рядом с измученной Джийан.

— Чье же?

— Я уже сутки не ела.

Бартта кивнула, поставила на огонь большую железную кастрюлю. Джийан огляделась. Побеленные стены были в пятнах копоти, но в остальном дом, казалось, почти не изменился за минувшие годы. В старом каменном очаге потрескивал огонь, черный пузатый чайник стоял на деревянной полке вместе с остальными кухонными принадлежностями, на стенах висели на булавках те же темные драпировки, стояла та же потертая мебель из аммонового дерева. Но, оглядевшись, Джийан быстро поняла, что теперь это не ее дом. В большой комнате появился украшенный витиеватой резьбой сундук из ядровника. А как изменился чудесный сад матери! Когда-то его заполняли нежный розовый чертополошник, желтый горный лавр, белая снеголилия и благоухающий розмарин. Бартта превратила сад в подобие ботанической лаборатории. Здесь росли шании, пандан, латуа, иноксия дурманная да еще по крайней мере дюжина разновидностей экзотических грибов (все это и многое другое Джийан с разрешения Элевсина выращивала в своем садике во дворце). Очевидно, сестра сумела приспособить субтропические культуры к суровому климату. На такой высоте в горах Дьенн Марр по утрам и вечерам почти всегда царила прохлада, даже в разгар лета. Ночи же, в зависимости от времени года, были либо холодные, либо очень холодные.

Беглецы добирались сюда четыре дня и четыре ночи, почти не останавливаясь. По дороге Джийан дважды видела вдалеке катера кхагггунов, все еще прочесывающие сосновый лес. Она разрешала останавливаться, только чтобы справить нужду. Питались тем, что дала им в дорогу Элеана. Они проехали край глубоких озер, каменистые осыпи и крутые горные цепи, шли по извилистым труднопроходимым тропкам, усыпанным иглами сосен-марр, мимо стремительных Речек и маленьких водопадов. Над головами высились величественные заснеженные пики Дьенн Марра, выглядевшие вблизи еще более устрашающими. Джийан безжалостно погоняла чтавров. Ко второму дню Аннон уснул, а она вела обоих животных по еле заметной тропе в глухой уголок, где ютилась ее родная деревня Каменный Рубеж. Один раз она уснула от усталости, и ей приснились окровавленные руки и треск огня. Джийан проснулась в слезах под холодными мерцающими звездами. Легкий ветерок шевелил верхушки деревьев. Лун не было, словно они не смогли больше смотреть на ее мучения.

— В'орнны... не причинили тебе вреда? — нарушила неловкое молчание Бартта, помешивая в кастрюле.

— Мне не причинили никакого вреда, сестра, — устало сказала Джийан. — Совсем наоборот.

— Трудно поверить. — Бартта выкладывала на тарелку сушеные фрукты и хлеб с твердой коркой. — Я уже оставила надежду.

— В Аксис Тэре я полюбила. — Джийан уставилась на свои руки. — Не думаю, что ты поймешь.

Бартта положила жаркое в миску, налила темного, сладкого меда.

Джийан умирала от голода, но почти не чувствовала вкуса еды. Она думала лишь об Анноне. Бороться со страхом, растущим в душе с тех пор, как они расстались с Элеаной, было невозможно. Предстоял серьезный разговор с Барттой, и лучше от этого не становилось.

— Расскажи мне о здешней жизни, — попросила она.

— Приходилось трудно, — сказала Бартта. — Намного труднее, чем когда ты была здесь, потому что теперь мы теряем людей не только из-за в'орннов, но и из-за Кэры. — Она махнула рукой. — Когда-то эти кундалиане были приверженцами Миины. Однако Миина будто бы покинула их, и потому они предались бездушной, отрицающей Богиню религии, которая угрожает самой основе нашей духовности.

— В кои-то веки мы в чем-то согласны. — Джийан положила еду в рот и медленно жевала; она не чувствовала вкуса — только растущий в душе страх. — Кэра не принесет ничего хорошего ни своим последователям, ни нам. Это тупик.

— Хуже. Каждый кундалианин, обращающийся в Кэру, — это еще одна рана, нанесенная телу рамахан. Не будет рамахан — не будет и кундалиан, верно, сестра? Хотя последователи утверждают, будто Кэра дает им надежду, эта религия основана на отрицании всего: нашей истории, наших знаний, самой сути того, кто мы есть. Нет, от новомодной религии только вред.

— И однако она с каждым месяцем становится сильнее.

— Да — питаемая гневом Миины, покинувшей своих детей.

— И с каждым днем Священное Писание ускользает все дальше от нас, не так ли?

В голосе Бартты смешались зависть и презрение.

— Ты помнишь Писание? Странно. У тебя же есть Дар.

— Подобно воде, мы всегда возвращаемся к истоку, — тихо сказала Джийан.

— Не странно ли вернуться после стольких лет среди завоевателей, сестра?

Джийан отодвинула тарелку.

— Честно говоря, я чувствую себя слегка... не на месте.

— Я отведу тебя на могилу матери, — коротко сказала Бартта, убирая со стола. — То есть если ты задержишься.

— А как отец?

— Его взяла Кэра. Он не устоял перед практичностью новой религии: все и сразу, здесь и сейчас.

На душе у Джийан стало еще тяжелее. Ею овладела странная растерянность. Встреча произошла как-то неправильно: никаких вам криков радости, слез — ничего, что следовало бы испытывать давно разлученным близнецам. С самого начала — только настороженный цинизм, словно враги встретились, чтобы договориться о перемирии после долгой войны.

— Ты совсем не похожа на ту девушку, которая ушла с в'орннами шестнадцать лет назад, — сказала Бартта.

Знакомая горечь в ее голосе царапнула сердце Джийан. Она вернулась к двери комнаты, где когда-то была ее спальня. Теперь там спал Аннон.

— Впрочем, чего еще ожидать? — продолжала Бартта. — В этом наряде ты больше похожа на в'орнна, чем на кундалианку!

Джийан обернулась к сестре и откинула сифэйн.

— Тебе лучше знать. Бартта опустила голову.

— Прости. Я сегодня расстроена. Провела здесь неделю. Я нашла девочку, примерно ровесницу твоего подопечного в'орнна. У нее критическая стадия дуурской лихорадки. Несмотря на все мои усилия, жить ей осталось около часа. Если только твой Дар...

— Я не могу оживить умирающего. Ты знаешь это лучше любого другого.

— Попытайся. Прошу тебя. Возможно, твой приход — еще одно знамение.

— Еще одно знамение? — Джийан напряглась. — Говори прямо, сестра, ибо я тоже должна рассказать о знамениях.

Бартта скрестила руки на тощей груди, бросила на сестру любопытный взгляд.

— Семь дней назад на закате я увидела сову. Ночная посланница Миины никогда не показывается при свете дня, если не несет в когтях нежданную смерть.

— Сова — вестница перемен, — ответила Джийан. — Перемены всегда страшат.

— Но не рамахан.

— По-моему, в наши дни — особенно рамахан. Бартта отмахнулась от слов сестры.

— Сова — посланница Миины — привела меня к этой девочке, Риане. Она появилась из леса и сделала три круга над этим местом. Мне было предназначено найти ее, понимаешь? Зачем? Она умирает, и я не могу спасти ее. И однако здесь, несомненно, видна рука Миины.

— Ты известила семью?

— Семьи нет... по крайней мере она не может вспомнить. Потеряла память.

— Бедняжка.

Ответ Бартты заглушили крики. Сестры бросились к окну. За огородом, мимо некрашеных кедровых ворот, крутые ступенчатые улицы спускались к деревенской площади. Сейчас кхагггуны, в основном пешие, некоторые на чтаврах, сгоняли на нее жителей.

— Оборони нас Миина! — воскликнула Бартта. — Снова проклятые кхагггуны устроили набег! Мы думали, скалы остановят их, но они остановили только их катера. Кхагггуны забрали чтавров из деревень внизу и пришли.

Джийан задержала сестры у двери.

— Не ходи туда. — Приглядевшись, она увидела страшную эмблему на шлемах кхагггунов. — Этот набег — не просто акция устрашения.

Глаза Бартты сузились.

— Что ты хочешь сказать?

— Кто-то выдал нас, заметив, как мы улизнули из дворца. Не представляю кто.

Бартта вырвалась из рук сестры.

— Останься здесь, — приказала она. — Если ты права, кхагггуны начнут повальные обыски. Я должна придумать, как не пустить их сюда.

— Что ты можешь сделать?

Бартта вышла, не сказав больше ни слова.

Джийан отвернулась от окна. Аннон по-прежнему спал. Чтобы отвлечься, она пошла в спальню Бартты. Риана была смертельно бледна. Несмотря на бледность, прилизанные сальные волосы и истощенное тело, она была поразительно красива. Джийан мгновение стояла над девочкой, молясь Миине, затем приложила руку к ее щеке. Та горела в лихорадке. Джийан глубоко вздохнула, очищая разум от всех мыслей, всех образов, всех чувств. Риана была так близка к смерти, что понадобилось немало времени и усилий, чтобы нащупать ее слабую ауру.

Джийан призвала Осору.

Она попыталась направить заклинание на девочку, но что-то мешало. Риане от ее колдовства толку было не больше, чем от трав Бартты. Джийан попробовала снова. И снова ничего. Удивительно. Сила всегда приходила, когда она призывала ее, всегда повиновалась ее желаниям. Почему же теперь ничего не получается?

Дверь дома распахнулась, в комнату с искаженным лицом вбежала Бартта.

— Ты была права. Кхагггуны ищут мальчика. — Она провела рукой по волосам. — Как истинные в'орнны, они решили не тратить время на обыск деревни. Перв-капитан приказал кхагггунам начать допрашивать людей.

— Перв-капитан? А командир?

— Я его не знаю. Сидит на чтавре, спрятавшись в черепе краэла, молчаливый, как могильный камень.

— Странно, что свор-командир предоставляет перв-капитану выполнять свою работу.

— Работа? Вот как ты называешь эту... мерзость? — воскликнула Бартта. — Жизнь среди инопланетян сильно повлияла на тебя. Допросы — это только начало. Кхагггуны обещают вырезать нас по одному, пока им не выдадут мальчика.

— Но здесь никто ничего не знает.

— Они знают, что ты моя сестра, — сказала Бартта. — Где еще тебе прятаться, как не в моем доме? — Она махнула рукой. — Не тревожься. Никто ни сказал ни слова, и никто не скажет. Мы скорее умрем, чем выдадим секрет этим чудовищам. Но я не могу позволить, чтобы мой народ бессмысленно убивали. — Она направилась мимо Джийан. — Мы отдадим кхагггунам то, что им надо.

— Что? — Джийан схватила сестру. — Ты с ума сошла? Нельзя...

— Нет, сестра, это ты сошла с ума, если думаешь, что я укрою в'орнна и допущу, чтобы мой народ мучили и убивали.

— Ты не понимаешь...

— О, я все понимаю. — От ярости Бартта дрожала. — Ты навлекла на нас зло.

— Сестра, кхагггуны убьют Аннона, насадят его голову на пику, как сделали с его отцом.

С площади донеслись пронзительные крики.

— Началось, — зловеще сказала Бартта. — Кхагггуны убивают невинных.

— Аннон тоже невинен! — крикнула Джийан.

— Но он — в'орнн! — завопила Бартта. — Прокляни тебя Миина, почему ты защищаешь его?

— Потому что он мой сын.

— Что?

Джийан плакала. Ее сердце разрывалось. Она поклялась никому не говорить.

— Я полюбила Элевсина Ашеру. И сошлась с ним. Бартта сделала знак Великой Богини.

— Оборони нас всех Миина! — выдохнула она. — Что ты натворила?

— Лишь то, что было у меня на сердце!

— Тогда я проклинаю твое сердце!

— Подумай, какой была моя жизнь с тех пор, как я родила его. Никто, кроме Элевсина, не знал, что это мой ребенок. Тебе известно, что в'орнны систематически собирают детей смешанной крови?

— Ну и что? Все равно они нежеланные.

— Оторванные от материнской груди — для какой жестокой судьбы? — Джийан вздрогнула. — Можно только гадать, что делают с ними геноматекки в “Недужном духе”.

— Что с ними делают — это подлые дела в'орннов. — Бартта дрожала, ибо новые крики доносились до них через открытую дверь.

— Сестра, послушай меня! — В голосе Джийан звучала такая же страсть. — Мы не можем принести его в жертву. Аннон видел Сеелин.

— Одну из Пяти Священных Драконов Миины? — Бартта шагнула к ней. Верхняя губа скривилась, с губ сорвался плевок. — Да ты понимаешь, что говоришь? Он — в'орнн!

— Разумеется, понимаю. Я рамахана. Бартта покачала головой.

— После стольких лет в постели в'орнна ты — отступница.

— Я храню веру в Богиню, как и ты, сестра, — вспыхнула Джийан. — Я почитаю Миину в каждое мгновение жизни. — Она взяла руку Бартты в свою. — Послушай меня внимательно. Гэрорел Миины отметил его, оставил в нем коготь. Ты знаешь Пророчество не хуже меня. Коготь служит своего рода магнитом, он привел Аннона в пещеры под дворцом, к Сокровищнице. Дверь Сокровищницы открылась перед ним, он увидел Сеелин. Дракон коснулась его, извлекла коготь, исцелила рану. Бартта вырвала руку.

— Ересь! — прошипела она. — Ты несешь ересь!

— Разве? Подумай о Пророчестве. Написано, что Дар Сала-ат может призывать Драконов и повелевать ими.

— Да, но...

— Написано, что Дар Сала-ат будет рожден на обоих концах Космоса. — Синие, как свистики, глаза Джийан впились в лицо сестры. — Ты понимаешь? Подумай, сестра! Наполовину кундалианин, наполовину в'орнн — два конца Космоса. Пророчество наконец обретает смысл!

Внезапно Бартта сменила тактику. Ее лицо разгладилось, голос стал ровным, сладким.

— Ах, Джийан, теперь я понимаю. Это твой сын. Ты сделаешь все, чтобы спасти его, поверишь во все, что угодно. Я не виню тебя, наверное, и я вела бы себя так же. Но пока мы тут стоим и спорим, гибнут невинные люди. Пусть по крайней мере их смерть имеет какой-то смысл. Ему предстоит спасти сотни жизней кундалиан. Благородная судьба для в'орнна, а? Гораздо больше, чем заслуживает любой в'орнн.

Джийан отмахнулась от слов сестры.

— Я своими глазами видела рану, нанесенную гэрорелом. Коготь застрял в теле. А всего через час рана была такой, какой ты ее видишь сейчас. Только прикосновение Дракона могло исцелить его.

— Я не верю!

— Другого объяснения нет, ты знаешь это не хуже меня. Аннон — Дар Сала-ат, Тот, Кому предназначено освободить нас от рабства. Мы должны защитить его любой ценой. Миина открыла нам Свое лицо, сестра. Она показала тропу, по которой следует идти. Мы должны склониться перед Ее мудростью и волей.

— Даже если то, что ты говоришь... даже если эта фантастическая история истинна... как нам спасти его и всех остальных?

Глаза Джийан светились.

— Вместе мы вызовем Нантеру.

— Бездну Духов? — Бартта пришла в ужас. — Ты серьезно?

— Другого выхода у нас нет! Бартта покачала головой.

— Подумай, сестра, что ты говоришь. С тех пор как мы согрешили против Богини, с тех пор как была потеряна Жемчужина, вызывать Нантеру запрещено. Без участия Миины слишком опасно, слишком трудно контролировать Врата в Великую Бездну. Если их открыть, вся та мразь, которую Миина загнала в Богиней забытую яму, может вырваться.

— Миина защитит нас. Она здесь, с нами. Из-за Аннона. Из-за твоей Рианы.

— Что ты имеешь в виду?

— Я ходила к ней, пока тебя не было, — промолвила Джийан. — Пыталась использовать свою силу — и не смогла. Девочка действительно не проживет и часа. Наверняка на то есть воля Миины. Ты сама сказала, что Миина предназначила ей жить, и умоляла меня спасти ее от смерти. Так не отказывайся же теперь.

— О Нантере говорят, что два существа должны биться за власть в одном разуме. Смеем ли мы подвергнуть Дар Сала-ата — если Аннон действительно Дар Сала-ат — такой опасности?

— Да, мы ничего не знаем о последствиях Нантеры, но разве у нас есть выбор? Кроме того, Аннон силен, а Риана слаба. Потеря памяти опустила завесу над ее жизнью.

Обе вздрогнули, услышав, как вскрикнул Аннон. Джийан бросилась к нему, сестра пошла следом.

Юноша проснулся. Джийан опустилась на колени рядом с ним.

— Что с тобой? Почему ты так кричишь? Тебе хуже?

— Нет. — Он посмотрел на нее. — Я слышал крики на улице. Кхагггуны пришли отвести меня к Бенину Стогггулу.

— Тише, тише. Спи дальше.

— Нет! — Аннон попытался сесть. — Я знаю, на какую жестокость способны кхагггуны. Пусть они кундалиане, я не хочу, чтобы этих людей перебили из-за меня.

Джийан не пускала его.

— Я обещала твоему отцу беречь тебя, пока во мне остается хоть капля крови.

— Это моя жизнь. Одна жизнь против многих. Я не хочу жить с руками, запятнанными кровью.

Пока он пытался встать, теряя равновесие из-за сломанной ноги, Джийан умоляюще взглянула на сестру.

— Теперь ты видишь его сердце, сестра. Прошу тебя, внемли посланию Миины. Это не случайное совпадение — ни то, что сова прилетела к тебе, ни то, что мы оказались здесь в час величайшей нужды. Аннона надо обучить всему, что знают и умеют рамаханы. Ему надо преподать Священное Писание. Кто лучше тебя исполнит эту святую работу? Великая Богиня повелевает нам. Наш долг — служить Ей.

Бартта долго молчала. Она смотрела на Аннона, отважно рвущегося навстречу гибели ради спасения кундалиан Каменного Рубежа от неминуемой смерти. Вспоминала большую сову, сделавшую три круга над местом, где лежала смертельно больная Риана. “Что это значит? — снова и снова спрашивала она себя. — Зачем Миине понадобилось спасать девочку только для того, чтобы взять ее к себе через несколько дней?” Вдруг Джийан права? Вдруг этого полу-в'орнна действительно коснулась одна из Священных Драконов Миины? Вдруг это действительно Дар Сала-ат? Тогда ее судьба ясна: ей предназначено обучать его, купаться в его силе и возвыситься вместе с ним.

— Прости мои сомнения. Твоя логика безупречна, сестра. — Бартта расцеловала Джийан в обе щеки. — Поспешим же исполнить веления Великой Богини. — Она улыбнулась, найдя в душе давно забытый тайник, где жила любовь к сестре. — Неси его в большую комнату, а я принесу Риану. У нас очень мало времени.

Бартта старалась подавить мрачные предчувствия. Нантеру не вызывали уже больше лунного века. При мысли о возможных последствиях их действий ее зазнобило, а желудок болезненно сжался.

Джийан присела рядом с сыном. Бартта осторожно положила Риану рядом с Анионом, потом подошла к резному шкафу из ядровника. Отперла, широко распахнула дверь, открывая ряды закупоренных стеклянных банок, пузырьков и бутылок, наполненных разнообразными порошками и жидкостями. Джийан запела на Древнем наречии. Смешивая порошки, Бартта присоединилась к Песне Ручьев.

Вокруг Рианы и Аннона Бартта выложила круг из девяти ястребиных перьев. Пол между ними помазала животной кровью. Посыпала все порошком, смолотым из гроздей камароны, тупы, тошки и грибов Плоть Богини. Размазанная кровь загорелась темно-синим холодным пламенем. Ручьи ожили, и Джийан крепко сжала руку сына.

Аннон дернулся в ее объятиях.

— У меня вся кожа зудит. — Он был явно испуган. — Что происходит?

Джийан заставила себя улыбнуться.

— Не беспокойся.

— Пора, — нараспев произнесла Бартта.

— Что пора? — Он так посмотрел на Джийан, что у нее сжалось сердце.

Джийан встала рядом с ним на колени и обнажила одну грудь, приподняв ее рукой. Другую руку положила ему на затылок.

— Что... что ты делаешь?

— Смотри на меня, — тихо, ласково промолвила она. — Только на меня, Тэйаттт.

Юноша уставился ей прямо в глаза, его веки отяжелели. Губы сомкнулись на соске, и он начал сосать, как в младенчестве. Почти стразу же глаза его закрылись, дыхание стало глубоким и ровным.

— Вот так, — тихо пропела Джийан, укачивая сына. — Спи. — Она нежно погладила его по затылку. — Спи, родной.

— Он не знает, что ты его мать, да? — спросила Бартта. Джийан покачала головой — говорить она не могла. — Это, наверное, было мучительно для тебя. — В ее глазах сверкало любопытство. — Он чувствовал силу открывающихся ручьев. Раньше я бы сказала, что такое невозможно.

— С самого зачатия в нем все было необычно. Он говорил со мной, когда я носила его во чреве. Мы беседовали. Я пела ему, рассказывала предания о Миине, о Пяти Драконах, о “Величайшем Источнике”.

— Ты-то что знаешь о Пяти Священных Книгах Миины? Они пропали еще до нашего с тобой рождения.

— Я знаю не больше тебя, — ответила Джийан. — Только то, чему нас учили в монастыре Плывущей Белизны.

— У нас больше нет времени. — Бартта протянула ей руку. — Давай! Поторопись, сестра! Мы вызвали Нантеру. Ручьи вскрылись. Их нельзя остановить.

Джийан не двигалась. Она со страхом смотрела на Аннона.

— Сестра, ты должна выйти! — Огненный круг разгорелся ярче. Перья трепетали, хотя в дом не доносилось ни дуновения. — Риана умирает. Если она умрет до завершения обряда, до того, как закроется Нантера, Аннон будет обречен вечно скитаться в немирье.

Джийан словно парализовало.

— Погляди на него, Бартта. Такой беспомощный, такой невинный. Так трудно, так ужасно трудно проститься с сыном.

— Забудь о нем, сестра. Скоро он перестанет быть Анноном. Он побывает там, где никому из кундалиан не предназначалось бывать. Он увидит то, что никому из кундалиан не предназначалось увидеть. Если он Дар Сала-ат, он пойдет один. Так написано, и так будет.

Джийан вскочила.

— Я не хочу терять его! — Она подошла к краю круга жуткого, холодного огня.

— Сестра, иди ко мне! Выйди из круга, пока тебя не захватило...

Обе услышали одновременно леденящий душу вой. Сначала казалось, будто он доносится откуда-то издалека. Однако вой эхом отозвался у них в головах, он резал слух и вызывал сердцебиение.

— Что это? — прошептала Джийан.

— Крики ненавистных. Они чувствуют, что Врата открыты. И рвутся на волю.

Вой стал ближе, и Джийан в ужасе широко распахнула глаза.

— Оборони нас Миина!

— Риана ускользает, — настойчиво сказала Бартта. — Я чувствую, что она уходит. Времени больше нет. Иди сюда. Пожалуйста. Нантера вызвана для Аннона. Только для него. Сестра, ты должна быть вне круга, когда Врата откроются полностью, иначе ты рискуешь заразиться мерзостью, обитающей в темной яме. Миина защитит его. — Бартта вытащила сестру из круга и крепко обняла ее. — Верь.

Комната затянута туманом. Две женщины не дышат, их сердца перестали ровно биться, пульсы на запястьях тихи, как могилы. Они перенесены за пределы времени и пространства. Перед ними в кольце холодного огня разверзлась Бездна Духов. Даже целительницы боятся этого темного колдовства; они словно подвешены Вовне и вглядываются в нечто, похожее на бесконечную спираль. Что-то поднимается из невообразимых глубин, и сестер охватывает леденящий ужас.

— Что... что это? — хрипло говорит Джийан.

— Не знаю, — отвечает Бартта.

— О Миина, что мы натворили?

— Мы спасаем их обоих.

— Это — спасение? Эта мерзость может овладеть ими!

Что бы это ни было, оно надвигается на Аннона — неопределимое, непостижимое, чудовищное. Кажется, что пол комнаты накренился, темнота стала видимой, ощутимой, свет ослабел до тени.

Нечто вот-вот поглотит Аннона — ее сына. Низкий грохот, подобный грому, раскатывается по комнате. Джийан делает шаг к колдовскому кругу.

— Отойди! Ты накличешь беду, войдя в круг Нантеры! — стонет Бартта.

— Оставь меня! Там мой сын. Я боюсь за него. — Джийан протягивает руки, нарушив круг, и вскрикивает, когда тьма, плотная и жилистая, как лиана, охватывает ее руки, обвивает их. Руки мгновенно немеют, и она чувствует боль, подобной какой еще никогда не испытывала. Словно кости распадаются изнутри.

Джийан снова кричит; голос искажен, вывернут наизнанку. Там, где руки проникли в Нантеру, их парализует боль. Она хочет протиснуться в круг — и не может. Ей надо добраться до сына, но приходится бороться с непонятно откуда взявшимся неистовым и злым водоворотом.

— Слишком поздно! Теперь он принадлежит Нантере. Его не вернуть. — Бартта поворачивает голову. — Риана ускользает. Мы опоздали.

— Не отнимайте его у меня! — Голос Джийан словно падает в мрак Бездны.

Бартта вцепляется в Джийан, обхватив за талию, и видит, что руки сестры затянуты в полутень отвратительного существа, склонившегося над мальчиком. Бартта содрогается и подавляет позыв к рвоте, треугольник в'орннского одеяния хлещет ее по рукам. Рыдая, она тянет изо всех сил. Джийан пятится. Вихрь пытается затянуть ее, отвратительное существо собирается, готовясь к прыжку. Оно будто ухмыляется, облизывается. Бартта из последних сил вытягивает сестру за границу круга. Когда Джийан оказывается вне круга, существо отворачивается и склоняется над Анионом. Его очертания начинают мерцать; теперь оно похоже на прозрачную осеннюю паутину.

— Слишком поздно бояться. — Бартта прижимает сестру к себе.

Фигура Аннона теряет форму.

— Слишком поздно раскаиваться. — Бартта чувствует, как дрожит сестра.

Его тело подергивается дымкой.

— Слишком поздно даже любить. — Бартта зажимает глаза сестры, отвращая и свой взгляд от того, чего никому из кундалиан не предназначено видеть.

Неестественная темнота поглощает дрожащих сестер, ощутимо бьется об их веки, хлещет кожу, как песчаная буря в Большом Воорге. Джийан рыдает, не думая о собственной боли.

— Мой сын, — причитает она. — Мой сын!

— Мы пытались защитить их, — говорит Бартта, — но, возможно, вместо этого убили.

Мерзость внутри колдовского круга выполняет свою страшную задачу; темнота, истекающая из нее, готова сожрать все заживо. Холодное пламя мигает и начинает угасать, а из водоворота Бездны возникают длинные скользкие существа. На сестер надвигается первая волна устрашающего воинства. Существо нетерпеливо придвигается к краю круга.

— Оборони нас Миина! Сестра, твое безрассудное вмешательство нарушило круг. Оно идет. — Бартта делает знак Великой Богини и запевает другую песнь на Древнем наречии.

— Нет, не позволю! — Джийан воздевает руки к небесам и падает на колени. — Услышь меня, Великая Богиня. Я никогда ни о чем не просила тебя, но теперь умоляю! Помоги нам! Я сделаю все, что ты потребуешь, принесу любую жертву, какую ты захочешь! Моя жизнь, самая моя душа — твои! Только верни мне сына!

В свойственной колдовству оглушительной тишине сверхъестественная тьма начинает светлеть. Воющие скользкие существа отброшены назад, в Бездну. Первое существо, зная, что наступает его черед, пытается сопротивляться... Бесполезно. Через мгновение и оно исчезает там, откуда вылезло. Последний всплеск силовых ручьев — и все кончено. Бездна Духов снова запечатана. Нантера за крыта.

Джийан стояла на коленях, не сводя глаз с тела Аннона. Пламя угасло, ястребиные перья превратились в кучки пепла.

Бартта осторожно опустилась на колени рядом с Анноном, прижалась ухом к груди.

— Сестра, он не дышит. Твой сын мертв. Скорбный крик зародился в глубине существа Джийан и вырвался наружу, как из музыкального инструмента Богини, наполняя дом душевной болью и стенаниями. Бартта перешла туда, где лежала бледная и безжизненная Риана, повторила процедуру.

— Тоже мертва. Бедная сиротка. Она не знала, откуда пришла, не понимала, что умирает. Какая короткая была у нее жизнь. Короче, чем у большинства. Гораздо короче. — Наконец странное чувство родства, которое она испытывала к этой девочке, овладело ею, и Бартта положила голову на грудь покойной. Под причитания Джийан она позволила себе несколько слезинок. И тут что-то случилось. Грудная клетка под ее щекой приподнялась, наполнившись воздухом, а потом снова опала. Волнообразное движение повторилось еще три раза, прежде чем до оглушенного мозга Бартты дошел смысл происходящего.

Она подняла голову, ощутила на щеке теплое дыхание девочки.

— Храни нас Миина, она дышит! — Бартта положила руку на лоб Рианы. Тот был влажным от пота, но больше не горел. — Сестра, сестра, смотри! Риана жива! Она пережила Нантеру! И лихорадка прошла!

Джийан подбежала к сестре, посмотрела. На щеки Рианы уже возвращался румянец. Дыхание было глубоким и ровным.

— Аннон, возлюбленный сын мой, какая жизнь ждет тебя? — прошептала Джийан.

— Теперь ты должна звать ее Рианой. — Бартта положила руку на плечо Джийан. — Пусть спит. Нантера нарушена. Никто не может сказать, какими будут последствия. Неразумно даже размышлять об этом.

Джийан кивнула, продолжая гладить Риану по щеке, и не могла остановиться.

С улицы снова донеслись крики.

— Давай же, — напомнила Бартта. — Пора сыграть заключительный акт.

Джийан тихо плакала, склонившись над телом сына. Пережитые потрясения лишили ее сил.

— До свидания, любимый мой.

— Быстрее, сестра. — Бартта подтолкнула ее к двери. — Каждая минута промедления влечет за собой смерть кундалиан.

Словно превратившись в сомнамбулу, Джийан наклонилась, подняла тело сына. Повернулась к открытой двери и услышала, как сдавленно ахнула сестра.

— Миина!.. Посмотри на себя!

Джийан растерянно посмотрела на руки. Кисти рук стали черными, твердыми, как кристалл, онемевшими, как свинцовые гири.

— Что это значит? — Бартта явно была перепугана.

— Наверное, кара за мой грех. — Она перевела взгляд на мирно спящую Риану. — Недорогая цена... за жизнь.

— Как ты можешь так говорить? — прошипела Бартта. — Ты понятия не имеешь, что сделала с тобой тьма Бездны!

— Теперь это не имеет значения. Мой сын спасен от врагов Ашеров. — Слезы текли по лицу Джийан, она расцеловала сестру в обе щеки. — Учи его хорошо, Бартта. Учи всему, что нужно знать, чтобы мудро править нами.

— Ты вернешься, сестра.

— Вряд ли. — Джийан слабо улыбнулась. — Я была любовницей Элевсина Ашеры. Веннн Стогггул сумеет придумать для меня наказание.

По вымощенной камнем дорожке она вышла из сада и начала спускаться по ведущим к площади ступеням. Крестьяне провожали ее изумленными взглядами, что-то бормоча. Кто-то бросился вниз — наверное, чтобы рассказать об увиденном.

В тавернах было пусто, витрины закрыты и заперты, окна прикрыты ставнями. Воздух гудел от выстрелов ионного оружия кхагггунов. Крики внизу, на главной площади, стихли. Кровь наполняла канавы, у ног перв-капитана Олннна Рэдддлина лежала груда тел. Больше тысячи кундалиан стояли в напряженном молчании. Реккк Хачилар сидел немного в стороне, не глядя на тела, его шлем был обращен к монастырю Плывущей Белизны, который, к счастью, пощадил ударный меч грабителей. Но он обернулся, когда на площади появилась кундалианка с почерневшими руками. Без всякого приказа кхагггуны расступились перед ней. В их глазах были удивление и испуг. Затихли даже жалобные молитвы по мертвым.

Джийан молчала. Слова не требовались. Реккк Хачилар знал ее, знал Аннона. Она остановилась прямо перед ним. Чтавр свор-командира беспокойно фыркнул, почуяв свежую кровь. Медленно подъехал перв-капитан Олннн Рэдддлин.

Словно перед ней был сам в'орннский бог Энлиль, Джийан протянула ему тело сына. Прошла, казалось, целая мучительная вечность. Свор-командир не двигался. Перв-капитан Олннн Рэдддлин расплылся в ухмылке.

— Наконец-то сын тирана возвращается, — сказал он вкрадчиво.

Реккк Хачилар не обратил не него внимания. Медленно снял шлем. Молча посмотрел в глаза Джийан. На его длинном красивом лице ничего не отражалось. Он, казалось, настроился на ее страдание. Слегка склонив голову, произнес тихо, почти печально:

— Пожалуйста, положи мальчика на землю. Приготовившись к неизбежным оскорблениям, Джийан подчинилась, опустив тело у ног чтавра свор-командира. Разве есть выбор? Она должна пройти этот путь до конца, чего бы это ей ни стоило.

Лицо Аннона было покрыто пылью и кровью. Реккк Хачилар не отрывал от нее глаз.

— Перв-капитан, привяжите тело к спине свободного чтавра.

Олннн Рэдддлин нахмурился и подъехал ближе.

— Свор-командир, вы забываете протокол? Аннона Ашеру полагается семь раз протащить вокруг площади. И содрать кожу с тела, дабы преподать пример.

— Мы получили то, за чем пришли, — резко сказал Реккк Хачилар. — Наша работа здесь закончена.

— Свор-командир, я должен заявить протест...

— Поступайте как должно, но в другой раз.

— Вы не смеете, свор-командир, — прошипел Олннн Рэдддлин. — Дурной пример...

Реккк Хачилар обернулся в седле:

— Я отдал вам прямой приказ, перв-капитан. — В его голосе звучал металл. Рука в латной перчатке сомкнулась на рукояти ударного меча. — Если вы не исполните его немедленно, я зарублю вас на месте.

Олннн Рэдддлин промолчал. Его ярость внезапно стихла, сменившись легкой улыбкой.

— Я исполнил свой долг, свор-командир. — Он коротко кивнул. — Все будет как вы желаете.

Реккк Хачилар едва обратил на него внимание. Он не сводил глаз с Джийан, которая стояла с прямой спиной, устремив взгляд на горизонт. Когда кхагггун грубо поднял тело Аннона и завернул в отрез простого муслина, по ее щекам покатились слезы, капая в грязь под ногами!

— Обращайтесь с телом осторожно, — приказал Реккк Хачилар. — Нашему новому регенту нужны доказательства. На лице и голове не должно быть никаких повреждений.

В сердце Джийан поднялась волна благодарности. Если годы среди в'орннов и жизнь с Элевсином чему-то научили ее, то в первую очередь тому, что чужаки совсем не такая монолитная злая сила, какой их считали большинство кундалиан. Под личиной жестоких воинов скрывались сердца, способные на сострадание и любовь, души, способные ощутить раскаяние и, возможно, даже стыд из-за того, что они совершили на Кундале.

Она посмотрела на свор-командира, мягко тронувшего чтавра с места, с напряженным любопытством.

— Теперь я готова умереть, — сказала Джийан, высоко подняв голову.

Кхагггун наклонился к ней, обхватил сильной рукой за талию, поднял и закинул на спину чтавра позади себя. Вскинув одетый кольчугой кулак над головой — знак отряду двигаться, — он крикнул, перекрывая усиливающийся шум:

— Трофеи принадлежат победителю!

* * *

Когда Реккк Хачилар и свора кхагггунов покинули Каменный Рубеж, Бартта поспешила домой. Она видела достаточно... по правде сказать, больше, чем достаточно. Теперь ей казалось, что сестре судьбой предназначено жить в объятиях врагов. Сначала Элевсин Ашера, теперь кровожадный свор-командир... Она покачала головой. Как этот кхагггун смотрел на Джийан! Он был готов схватить ее в тот же миг, как она положила тело Аннона у его ног. Странно, что он не сделал этого, подумала Бартта. Вполне по-в'орннски: громоздить унижение на унижение. Наверное, решил поизмываться над ней, дав посмотреть, как тело Аннона скрутят, будто кора на убой... Нет, вряд ли. Всего трое знали, что Джийан — мать мальчика, и один из них, Элевсин, мертв. “О чем думал свор-командир, когда смотрел на нее?” — размышляла она. Впрочем, какая разница? Джийан обречена.

Бартта пожала плечами — у каждого своя судьба. Она не завидовала сестре — той придется вернуться в Аксис Тэр с мертвым сыном и понести то наказание, какое сможет придумать регент, а она, Бартта, остается здесь — воспитывать Дар Сала-ата так, как сочтет нужным. Какая-то ирония была в том, как судьба распорядилась сестрами. Золотую девочку — прекрасную, рожденную с Даром — ткнула лицом в в'орннские помои; а ей — невзрачной, сгорбленной — доверила растить спасителя кундалиан. Главное, никому не рассказывать о Дар Сала-ате, пока не придет время, пока все не будет готово, — и тогда вся сила и вся власть будут принадлежать ей, Бартте.

Позади причитали горожане, готовясь хоронить погибших. Бартта зажала уши. За свою жизнь она повидала уже достаточно горя.

Темнота, сомкнувшаяся над Каменным Рубежом, резкие запахи влажного известняка и страха, приторная вонь крови и смерти напомнили ей о первом — и единственном — разе, когда в'орнны вошли в стены монастыря. Пять лет назад, на следующий вечер после похорон конары Моххи. Конары Моххи, главы Деа Критан, покровительницы Бартты. Весь монастырь был погружен в траур, рамаханы молились в кельях. Ужасный гэргон в отвратительном биокостюме, сопровождаемый двумя вооруженными до зубов кхагггунами, шествовал по каменным коридорам. Для конфиденциального разговора гэргон выбрал ее — ее одну. Маленькая комната — невзрачная, почти без мебели, только благодать Миины сияет в бронзовой масляной лампе. Бартта помнила песню пересмешника, доносящуюся с дерева за открытым окном. Помнила точный цвет лунного луча, освещавшего мозаичный пол. С абсолютной ясностью помнила неотвязный запах гвоздичного масла и жженого мускуса, исходящий от инопланетянина. Помнила даже тональность голоса гэргона. Но ни единого сказанного слова. Сознание отвернулось от подробностей, давным-давно похоронив их в каком-то темном, заброшенном уголке памяти. Осталась только уверенность: с этого момента она имеет ручательство гэргона, что монастырь не осквернят и рамаханам ничего не грозит, если она продолжит делать то, что делала конара Мохха с тех пор, как шестнадцать лет назад в'орнны схватили Джийан. Джийан была последней рамаханой, похищенной из монастыря Плывущей Белизны, ибо конара Мохха решилась на отчаянный шаг.

Впоследствии дважды в месяц (иногда чаще — в зависимости от обстоятельств) Бартта совершала получасовое паломничество вниз по извилистой, каменистой тропинке к заброшенной охотничьей хижине и там прятала написанные от руки листочки — полученную от агентов конары Моххи в деревне информацию о планах Сопротивления, передвижениях и личном составе. Только бы обезопасить своих рамахан. В'орнны не вторгались в монастырь Плывущей Белизны, как в другие монастыри, ее рамахан не забирали на допросы, не пытали и не убивали. Нет, она избавила Кундалу от полного истребления рамахан. Что толку размышлять о цене, которую пришлось заплатить. Цена не важна, когда на кону стоит сохранение духовности.

Бартта устало тащилась по ступенчатым улицам; горе деревни наваливалось на нее, как гроб матери, которую она хоронила сама. Отец умер для нее, увлеченный Кэрой, отвратительной новой религией, отрицающей Богиню. Джийан захватили в'орнны. Бартте пришлось одной читать ритуальные молитвы над телом, одной сжигать одежду, хоронить ее. Потому что никому не было дела. Но она всегда была послушна долгу, ибо долг определил ее жизнь. Без него она сломалась бы еще в детстве, которое началось удушением и закончилось с последним вздохом матери.

Да и можно ли ее обвинять в искажении Писания Богини, которая явно больше не заботилась о своем народе или, хуже того, больше не существовала? Став конарой, Бартта приняла стратегическое решение. Поклонение мертвой Богине только приведет рамахан к полному отрыву от жизни. Устрашающе быстрый рост Кэры и все, чем это грозило будущему рамахан, было достаточно разумным обоснованием для того, что требовалось от нее. Бартта столько раз говорила себе, что исполняет работу Миины, что теперь и сама твердо верила этому. И вот теперь, после стольких лет тяжкого труда, Великая Богиня сочла нужным вознаградить свою служительницу, отдав ей на воспитание и обучение Дар Сала-ата. И каким правильным было решение сберечь монастырь. Теперь у Дар Сала-ата будет необходимый ему... ей дом.

Вернувшись, Бартта крепко закрыла дверь, сразу же подошла к очагу и поставила кипятиться густое рагу. Риана еще спала. Бартта подняла ее и перенесла в бывшую спальню Джийан, подумав, что, когда девочка проснется, ей лучше оказаться в знакомой обстановке. Уложив ее и укрыв лоскутным одеялом, Бартта вознесла молитву Миине. Закончив, подтащила кресло к постели Рианы, устало села и сразу же забылась глубоким, но беспокойным сном. Ей снилось, что она бежит, бежит, бежит по огромному кругу. Наверное, в лесу, потому что было темно и прохладно, хотя она не видела деревьев, не чувствовала лесных запахов. В какой-то миг пришло понимание: ее преследуют. Бартта оглянулась и увидела огромную сову. Попыталась закричать, однако обнаружила, что сова уже порвала ей голосовые связки — они болтались в клюве хищницы. Похожие на огни маяка глаза смотрели на нее, словно пытаясь что-то сказать.

Бартта проснулась, как от толчка, прижала руку к шее и откашлялась, желая убедиться, что голосовые связки по-прежнему целы. Луны уже взошли. Бартта протерла глаза, подошла к очагу, подбросила дров в огонь и помешала густое рагу.

Послышался шорох, и она, вздрогнув, бросилась к спальне. Риана по-прежнему крепко спала. При виде ее бледной кожи в мерцающем свете лампы по телу Бартты пробежала дрожь — словно угорь проскользнул в расселине между покрытыми коркой кораллов камнями. Всю жизнь ее, как кислотой, разъедала зависть к Дару сестры. Теперь с этим покончено. Теперь она отомстит, ибо Дар Сала-ат обладает особым Даром. И если она сможет управлять Дар Сала-атом, то сможет управлять и этим Даром.

Внезапно Бартта ощутила необъяснимый укол вины. Она сорвала дорожный плащ с крючка на стене, завернулась в него. Что там сказала Джийан? “Сова — вестница перемен”.

Она вышла в бурную ночь. С главной площади доносились похоронные причитания. Тела мертвых обряжали: смывали кровь, одевали в лучшие одежды. Покойники лежали в ряд на овсюжной соломе. Вокруг толпились жители Каменного Рубежа. Так что Бартта не слишком опоздала.

Она поспешно присоединилась к сестрам-рамаханам, стоявшим перед телами полукругом. Началось песнопение, слова Древнего наречия звучали все громче, пока не поглотили причитания целиком, окружив их любовью Миины. Назначенные члены семей, понесших в этот день потерю, зажгли костры. Когда все было готово, пришла очередь Бартты. Ей подали факел, — и она благословила его руками и молитвой. Она держала его над каждым костром по очереди, пока пламя не прыгало на факел, как живое. Толпа ахала, как один человек, когда факел оживал.

Молитвы рамахан наполняли площадь, и казалось, все вокруг завибрировало в гармонии со звуками Древнего наречия. В этот миг Бартта бросила факел на соломенное ложе. Огонь вспыхнул, разрастаясь быстро, жадно, пока все ложе и те, кто лежал на нем в вечном покое, не были охвачены, поглощены, уничтожены вместе со всем, кроме горя деревни.

* * *

Все было как-то не так. Аннон, сидя в постели, смотрел на свои тонкие руки. Повернул их туда-сюда. Не его руки; чужие руки. Его стиснул ледяной страх. Такие маленькие... И на них волосы. Кстати о руках... мускулы будто растворились.

Он отшвырнул одеяло и придушенно ахнул.

— Н'Лууура меня побери! Где мои интимные места?

И тотчас прижал руку к горлу. Что случилось с голосом? Какой-то непривычно высокий...

Аннон выбрался из постели — и не удержался на ногах. Все было неправильно. Руки и ноги слишком короткие, цвета какие-то странные. Он помнил этот дом до того, как уснул: дом Бартты, сестры-близнеца Джийан. Но все казалось немного другим, словно отражение в зеркале.

Зеркало! Вот что ему надо.

Он пополз по полу, встал, опираясь на старый, покрытый затейливой резьбой комод. Вцепился в него, когда нахлынула волна головокружения. Сглотнул, надеясь, что его не вырвет. Когда стало лучше, начал отчаянно рыться в комоде, отодвигая одежду и вещи, пока не нашел маленькое овальное ручное зеркало. Протерев его, поднес к лицу.

— Н'Лууура все забери!

Он был — она! На голове росли густые золотистые волосы! Он был кундалианкой!

Какой-то кошмар. Этого не может быть.

Он снова и снова подносил зеркало к лицу, но отражение не менялось. Где его тело? Где он?

— Джийан! — завопил Аннон высоким женским голосом. — Джийан, где ты? Что со мной произошло?

Уронил зеркало. Оно вроде бы разбилось, а может, просто зазвенело в ушах; его отчаянно тошнило. Задыхаясь и охая, Аннон потащил гибкое чужое тело обратно к постели, оттолкнул упавшее на пол покрывало. Царапая чужими ногтями, цепляясь чужими руками, поднял незакрепленные, как он обнаружил, когда Джийан привезла его сюда, половицы. Старая книга в кожаном переплете, которую Джийан велела беречь, по-прежнему была там, как и подаренный Элеаной нож. Аннон вытащил их, погладил. Они настоящие. Он не сошел с ума. Его прошлое было его прошлым. Безопасным. А вот настоящее было неопределенным и неизвестным.

Придется помалкивать, пока он не сможет найти Джийан и...

Аннон напрягся, услышав шум. Кто-то вошел в дом. Он быстро затолкал сокровища обратно в дыру, прикрыл половицами. Потом забрался в постель и закрыл глаза. Успел.

Вернувшись в дом, Бартта прошла прямо в комнату Рианы. Увидев, что девочка все еще спит, вернулась в большую комнату, повесила плащ и взяла длинную деревянную ложку, зеленую керамическую миску и положила немного рагу. Затем обнаружила, что аппетита нет, и решила перейти в спальню девочки.

Риана сидела и пристально смотрела на нее.

Бартта застыла, словно на постели свернулась пряная гадюка. Сердце заколотилось в груди. На мгновение ей показалось, что она разучилась дышать. “Теперь уж ничего не поможет”, — промелькнуло в голове. Будущее было перед ней и смотрело ей прямо в лицо.

— Как ты себя чувствуешь? — выдавила в конце концов Бартта.

Риана молчала.

Бартта улыбнулась и, ступая по осколкам зеркала, подошла к ней с миской в руках.

— Проголодалась, наверное? Ты не ела несколько дней. Риана схватила миску и набросилась на еду, поглядывая на женщину подозрительно, как дикий зверек. Бартте пришлось еще дважды наполнить миску, прежде чем девочка наелась.

Бартта села рядом.

— Ты можешь говорить со мной, Риана?

— Где Джийан? Мне надо поговорить с ней.

— Все в порядке.

— Сейчас же! — закричала Риана, швырнув миску о стену.

Бартта ударила его, потом, когда он начал отбиваться, затолкала обратно в постель.

— Опасность миновала. Но ты должен примириться с изменениями. Ты больше не Аннон. Ты Риана, кундалианка. Ради своего же блага и блага тех, кто окружает тебя, отбрось мужскую, в'орннскую индивидуальность.

Заключенный в теле Рианы Аннон пытался бороться с ней, но это тело было легким и слабым.

— Враги повсюду. Если ты не приспособишься, если позволишь Аннону обнаружить себя, они, конечно, пронюхают об этом и уничтожат тебя. Я рамахана. Я знаю способы бороться с в'орннами. — Бартта яростно встряхнула Риану. — Ты слушаешь меня?

Девочка смотрела ей в глаза; на прекрасном лице читалось решительное несогласие.

— То, что сделано, — уже спокойнее сказала Бартта, — было сделано ради твоего спасения.

Девочка продолжала смотреть на нее, но по крайней мере на мгновение перестала вырываться.

— Ты видела себя в зеркале перед тем, как разбила его, — продолжала Бартта. — Ты прекрасна.

— Пусти, — сказала Риана.

— Ты успокоилась? Молчание.

Бартта отпустила ее, отошла от постели.

— Риана...

Девочка выбралась из постели и попятилась в дальний угол комнаты. Сжалась там в комок.

— Не называй меня так!

— Как же еще мне тебя называть?

— Называй моим настоящим именем.

— Ты теперь Риана. Пожалуйста, постарайся понять. Твоя... то есть Джийан и я перенесли твою сущность в тело Рианы. Это был единственный способ защитить тебя. Враги считают тебя мертвым.

— Если это правда, пусть Джийан скажет мне сама. Ей я поверю.

Бартта вздохнула.

— Джийан нет. Она... — Бартта облизнула губы. — Чтобы доказать твоим врагам, что Аннон мертв, она отдала им его тело. И кхагггуны перестали убивать горожан. Ты помнишь?

Риана пристально смотрела на нее.

— Ты помнишь, что был готов пожертвовать собой, чтобы спасти их? Что ж, ты так и сделал — в самом прямом смысле. Они получили твое тело, а также Джийан. Ее захватил свор-командир.

— Реккк Хачилар.

— Да. Вряд ли она вернется, так что тебе...

— Я найду ее! — Риана бросилась к двери.

Бартта схватила девочку за руку, развернула, ударила снова — на этот раз сильнее, так что девочка упала на постель. Джийан, Джийан, всегда Джийан.

— Это речь Аннона. Ничего подобного мы не сделаем. — Заметив, что девочка сжала кулаки, она поспешно добавила: — А идти за ней было бы просто глупо. Ты одна, в чужом теле. Ты теперь — одна из покоренных, к тому же женщина. В одиночестве ты не выдержишь и недели.

— Тогда пойдем вместе.

— Таково желание Джийан: чтобы ты осталась со мной, стала рамаханой-ученицей в монастыре Плывущей Белизны, где мы с ней изучали Писание.

— Я тебе не верю. Бартта ударила ее снова.

— Тогда учись верить мне, Риана. Чем быстрее научишься, тем лучше для тебя. Я не хочу бить тебя, мне это не доставляет удовольствия, но тебе надо учиться. У тебя впереди вся жизнь.

Риана выругалась по-в'орннски.

— Я — в'орнн! Я живу, только чтобы отомстить Бенину Стогггулу и Кинннию Морке! — Девочка выпрямилась, схватила осколок разбитого зеркала и бросилась вперед.

Бартта отскочила, однако острый, как бритва, осколок успел порвать платье и порезать кожу. Из плеча потекла кровь. Ее охватил гнев, и она ударила Риану так сильно, что окровавленный осколок зеркала пролетел через всю комнату.

Бартта принялась осыпать девочку побоями.

— Забудь о мести, забудь Джийан, забудь праздную и привилегированную жизнь Аксис Тэра. Ее больше нет. Аннона Ашеры больше нет! — бормотала она, избивая Риану, и остановилась, только когда та потеряла сознание. — Вот. — Бартта задыхалась. — Вот. — Почему-то вдруг вспомнился лорг, которого она убила столько лет назад. Проклятое воспоминание! Неужели она никогда не избавится от него? Почему? Это было просто животное, и притом злое, что бы там ни утверждала Джийан.

Выбившись из сил, Бартта села на забрызганную кровью постель, спустила платье с плеча, чтобы заняться раной.

— Оборони нас Миина, — прошептала она, останавливая кровь. — Теперь ты в моей власти. И я никогда не отпущу тебя. Сама Великая Богиня сочла нужным даровать тебе жизнь. Но такой жизни не позавидуешь! Ты на собственном опыте узнаешь жестокую, отвратительную, безнадежную жизнь под властью в'орннов. Ты своими глазами увидишь, что они отобрали все, что когда-то принадлежало нам. Возможно, даже поплачешь о нас, ибо среди живых кундалиан едва ли найдется хоть один, кто помнит, какой была Кундала до вторжения в'орннов. Когда нарии бродили по горным плато, когда Осору еще не было извращено рамаханами-мужчинами и проклятыми раппами, когда молнии сверкали в небе, предвещая явление прославленных Священных Драконов Миины. Где они теперь? Где? — Руки сжались в кулаки, Бартта ударила себя по ногам. — Ах, то время давно минуло; боюсь, оно уже не вернется! А мы остались без нашей Богини, без волшебных нариев, даже без молний, приносивших колдовскую энергию. У нас только наши мертвецы, наша боль и ужасные компромиссы, на которые нам пришлось пойти.

Но, к добру ли, к худу ли, похоже, ты — Дар Сала-ат. — Она протянула руку, ласково отвела волосы Рианы со лба. Лицо девочки начинало темнеть и распухать. — Риана, Избранница Миины и Сеелин. Моя святая тайна. Ты будешь жить, коль скоро так определила Миина. Однако теперь ты в моих руках. Все твои тайны когда-нибудь станут моими, не сомневайся!

Книга вторая Врата жизни

Кундалинский дух сложен из пяти элементов: земля, воздух, огонь, вода, дерево.

Взаимодействие этих элементов — гармоничное или язвительное, сладкое или горькое, кривое или прямое, жидкое или твердое — обусловливает характер и, следовательно, Стезю каждого человека. Со столь взрывоопасной смесью было бы рискованно полагать, что Баланс достижим. В действительности он, пожалуй, даже нецелесообразен.

“Величайший Источник”,

Пять Священных Книг Миины

9 Сосуд наполовину полон

Название, монастыря — монастырь Плывущей Белизны — соответствовало ему очень точно. Он был построен на отвесной скале, возвышающейся над Каменным Рубежом, из белого, как кость, камня, сверкающего на солнце, сияющего серебром под дождем. Безлунными ночами здание словно светилось неземным светом. Девять стройных минаретов поднимались над высокими стенами. Их венчали вытянутые, покрытыми серебряными пластинами купола. Когда на горы опускался туман или надвигались низкие тучи, купола пропадали из виду.

Ни одна из ныне живущих рамахан не помнила времен, когда монастыря не существовало. По преданию, здание было задумано и возведено богиней Минной. Многое подтверждало достоверность этой легенды, и в первую очередь — сам камень постройки. Ничего подобного в горах Дьенн Марр не встречалось. Он был плотным и настолько твердым, что прошедшие века не оставили следов на огромных глыбах. На всей Кундале сравниться с ним мог разве что бывший монастырь Слушающей Кости в Аксис Тэре — ныне в'орннский Храм Мнемоники.

Риана, ежедневно работавшая в колдовском саду Бартты, видела монастырь каждый раз, когда поднимала глаза. Если же смотреть вниз... Изредка на крутых, ступенчатых улицах мелькали фигурки людей. Они двигались короткими, быстрыми рывками, часто замирая на месте, словно придавленные вечной усталостью, словно навеки разучились радоваться. Завернувшись в темные плащи, люди спешили по своим делам или одиноко стояли, погрузившись в размышления, на заслоненных от света порогах или у наполовину прикрытых ставнями окон. Будто чего-то ждали, вечно ссутулив плечи под невидимым ураганом. Где суета и шум голосов, споры из-за цен? Где переклички знакомых на переполненных народом рынках, вопли играющих детей? Где, в первую очередь, многочисленные кундалианские праздники, отмечающие смену времен года, урожаи, особенные дни календаря, которые Джийан с такой любовью описывала ему? Тишина нервировала. Аннон и Курган любили проводить время в окрестностях Аксис Тэра, но всегда возвращались к зною и бурному ритму города.

Окруженная странными запахами, от которых кружилась голова и слегка подташнивало, Риана работала под острым взглядом Бартты. С распухших от побоев лица, шеи и плеч еще не сошли синяки. По ночам она не могла спать от боли, однако снотворное, которое готовила для нее Бартта, не пила — оставшись одна, выплевывала за окно.

Риана считала себя умной — и, как оказалось, зря. Однажды ночью, через три дня после избиения, она попыталась выскользнуть из дома. Подождала, пока погаснет лампа в спальне Бартты, пока весь дом погрузится в темноту, встала с постели и подошла к открытому окну, пристально глядя в ночь. Низкие облака неслись по небу, закрывая вершины гор и минареты монастыря, воздух был промозглым и холодным. Натянув плащ, она вылезла в окно — и оказалась лицом к лицу с Барттой.

Первый удар бросил девочку на колени. Затем Бартта схватила ее за волосы на затылке и дернула так сильно, что на глазах выступили слезы, но Риана твердо решила не кричать. Только скрипела зубами от ярости. В руке Бартты сиял шарик света.

— Смотри! — приказала Бартта, сильно дернув Риану за волосы.

Цветы на клумбе под окном, куда она последние три дня выплевывала сонное питье, поникли, лепестки сморщились. Бартта наклонилась ближе.

— Глупый, упрямый Аннон, — прошипела она. — Думал, я не пойму твои уловки? — Она выпустила волосы Рианы. Ее голос изменился, смягчаясь. — Риана никогда бы не подумала об уходе. Зачем бы ей? Где-то в этих горах — ее дом, она среди своих сородичей, скоро войдет в элиту своего народа, ей откроются все тайны Миины.

Бартта помогла девочке встать, отряхнула платье, погладила по щеке. Отвела в другую часть сада и ласково сказала:

— Вот видишь это растение с цветами в форме воронки и каплевидными орехами? — Бартта опустилась на колени, и Риана присела рядом. — Это бругманзия багряная или, как ее еще называют, кровавица. — Бартта сорвала орешек, сняла зеленую кожуру, положила красноватую сердцевину Риане на ладонь. — Я научу тебя, как делать из нее пасту, которая, проглоченная в нужном количестве, не даст тебе замерзнуть даже в мороз. Это тайна, которую не знает ни одна из учениц. Даже не все послушницы. — Она ласково погладила Риану по голове. — Но тебя я научу. Хочешь?

Риана, сбитая с толку такой резкой сменой настроения, кивнула, хотя не понимала, как это ей может пригодиться.

* * *

Два дня спустя Риану разбудило пение силовых ручьев. Бартта говорила, что они оплетают всю Кундалу. Так уж получилось, что дом был построен на ручье, но ведь так же был построен и монастырь Плывущей Белизны. В сущности, по словам Бартты, все рамаханские монастыри стояли на главных ручьях. Загадочная силовая решетка страшно интересовала Бартту; она все время спрашивала Риану, чувствует ли та ручьи. Риана всегда отвечала “нет”, но обещала стараться, потому что хотела, чтобы Бартта продолжала говорить о них. Риана сделала вывод, что среди многого другого, утраченного рамаханами, была подробная карта ручьев. Без карты невозможно осмыслить линии; не зная точек пересечения, невозможно понять природу решетки и ее предназначение. Очевидно, теперь очень немногие из рамахан могли хотя бы почувствовать ручьи, что уж тут говорить о попытке составить карту заново.

Кости гудели, словно тело превратилось в инструмент, струны которого перебирает невидимый виртуоз. Ощущение было не очень неприятное, однако, безусловно, жуткое.

Только-только рассвело; при низком небе, затянутом черно-синими тучами, утро обещало быть лишь чуть менее темным, чем ночь. Риана встала посреди спальни и закрыла глаза. Ее окутывала тишина. На улице лихорадочно щебетали птицы; дождь мягко барабанил по подоконнику, шелестел в колдовском саду.

Ужасная примитивность дома начала угнетать ее. Ни атомных ламп, ни ионных акселераторов, ни терциевых матриц, ни нейронно-сетевых генераторов. Тепло от огня, свет от масляных ламп и ничего, что давало бы ощущение связи с внешним миром. Деревня, в сущности, глуха, нема и слепа. Неудивительно, что Кундала оказалась такой легкой добычей.

Внезапно заскрипели половицы, из соседней комнаты позвала Бартта. Девочка натянула кундалианскую одежду и вышла из спальни.

Бартта сидела за деревянным столом. На столе стояли две миски, заполненные отвратительной кундалианской кашей. Риане она не нравилась.

— Садись завтракать. Сегодня будет много работы. Риана молча села, но не взяла деревянную ложку. Сейчас бы хоть немножко жареных коррибов.

— Мазь, которую я сделала для тебя, действует. Твое лицо выглядит гораздо лучше. — Можно подумать, что синяки появились в результате несчастного случая! — Еще немного, и я отведу тебя в монастырь.

Девочка угрюмо уставилась на неаппетитный завтрак. В пустом животе урчало. За ужином она почти ничего не ела. Приготовленные Барттой тушеные коренья по вкусу и запаху напоминали грязь. То немногое, что Риана проглотила, не удержалось в желудке: ее вырвало примерно через час после того, как она отправилась спать.

— Ешь. — Голос Бартты стал строже. — Как кундалианка...

— Джийан не стала бы это есть. Бартта не донесла ложку до рта.

— В'орнны схватили Джийан, ей пришлось жить с в'орннами, пришлось делить постель с в'орнном. Ей надо было приспособиться, чтобы выжить, — как должна приспособиться и ты.

Мгновение Риана обдумывала эти слова. Бартта знала, чем пронять Аннона: достаточно просто упомянуть Джийан.

Риана схватила ложку. Внушив себе, что это жареное мясо кора, она забросила вареную крупу в рот и побыстрее проглотила.

В мгновение ока Бартта вырвала ложку из руки Рианы, схватила ее за плечо и яростно встряхнула.

— Ты ешь, как животное! — завопила она Риане в лицо. — Ты что, животное? Кундалиане не едят, как животные! Кундалиане — цивилизованный народ! — Она толкнула Риану так, что стул закачался. — Ну-ка подбери ложку. Вымой ее и приходи, я научу тебя, как есть правильно.

Когда Риана вернулась к столу, Бартта встала рядом с ней.

— Набери ложку гленнана и положи в рот. Пока жуешь, отложи ложку, чтобы насладиться вкусом. Глотай. Теперь снова возьми ложку...

Так и пошло. Посередине завтрака Риана с неудовольствием призналась себе, что Бартта права. Для нее гораздо полезнее просто слушаться Бартту. Раз уж застряла в этом проклятом теле, надо хотя бы приспособиться к нему. И научиться кундалианским обычаям. Взять, к примеру, завтрак. Может, и не очень вкусный, зато по крайней мере желудок не возмущается, как вчера вечером, когда она запихивала в себя пищу.

Потом в ней вновь восстал в'орннский воин. “Я не Риана!” — упрямо крикнула она в уме. Сердце колотилось... Но она была Рианой. И стоило посмотреть на Бартту, как становилось ясно, что будет с ней каждый раз, когда Аннон снова заявит о себе. Ах, Н'Лууура, если бы Джийан была здесь! Но ее не было: ее увез свор-командир Реккк Хачилар. Вполне возможно, что он... она... Аннон... Риана никогда больше не увидит Джийан.

Что-то застряло у нее в горле, и она чуть не подавилась. Проглотила остатки гленнана и глубоко вздохнула. В душе боролись гнев и отчаяние. Смирение никогда не было свойственно мужчине-в'орнну; этого понятия для воинов просто не существовало. Мысленно Риана поставила себе задачу: выжить. “А чтобы выжить, мне надо приспособиться”.

Она покорно доела гленнан, потом отнесла миску и ложку к раковине. Под ногами гудели слышные только ей ручьи.

Через неделю Бартта велела собираться в монастырь Плывущей Белизны.

По дороге Риана впервые по-настоящему увидела деревню. Каменный Рубеж напоминал амфитеатр, вырытый в склоне горы: крутые улицы спускались к “сцене” — центральной площади.

Девочка шла рядом с Барттой, замечая, как крестьяне кланяются, прося Миину даровать ей благословение и доброе здоровье. Они миновали красивый парк, окруженный высокими соснами, прекрасно ухоженный, но совершенно безлюдный. В тавернах молодые люди с покрытыми грязью и потом лицами ели стоя, время от времени прикладываясь к кружкам, и тихо разговаривали между собой. Они смотрели ей вслед, и их взгляды ощущались физически, как рука, стискивающая затылок. Нигде не было слышно музыки, только плач младенцев и шепот ветра в соснах. А потом появился еще один звук. На узкой улочке они с Барттой столкнулись с похоронной процессией, идущей за белым гробом. Риана мельком увидела залитые слезами лица, покрывала и длинные плащи. Громкие рыдания напоминали шум дождя в водосточных трубах. Печаль изливалась из каждой двери, лежала на затененных улицах, как задыхающиеся, полумертвые животные. Силовые ручьи мертво молчали.

Наконец они свернули на узкую мощеную дорожку, которая, петляя, поднималась круто вверх метров на шестьсот к воротам монастыря Плывущей Белизны.

В духе классической кундалианской архитектуры внутренняя часть монастыря была настоящим лабиринтом комнат, святилищ, коридоров, садов, лоджий, балконов, широких лестниц, двориков и атриумов. Юные ученицы, да и многие послушницы-лейны вечно терялись в этом хаосе, и даже жрицы-шимы порой забредали в неизвестные им районы монастыря. Только конары, старшие жрицы из правящей Деа Критан, всегда точно знали, где находятся.

Девять раз за каждый лунный цикл — то есть сутки — хрустальные куранты вызванивали пятиугольник тонов, магически основанные один на другом в единстве Большого Аккорда — символа любви и присутствия Миины. В это время вся работа в монастыре замирала; пока звучал Аккорд, пелись ежедневные молитвы. Поскольку в монастырских садах росло много апельсинников, тонкий аромат смешивался со Священными Песнями, придавая им нечто невыразимое словами. Как говорили рамаханы, знак того, что Святое Слово Миины достигает четырех углов мира.

В то первое утро в монастыре Риану поджидало еще одно испытание. Уборные для каждой ступени рамахан были общими. То есть ученицы — как и лейны, и шимы — пользовались одной уборной на всех. Личные уборные были только у конар.

Войдя в душевую, Риана застыла в замешательстве при виде совершенно обнаженных кундалианок. Ей снова пришлось напомнить себе, что она и сама кундалианка. И откуда у нее взялось это внезапное отвращение к толпе? Ученицы говорили о своих телах: кто слишком толстая или слишком худая, у кого ноги слишком короткие или слишком полные. Они болтали о своих лицах: у кого нос слишком длинный или слишком курносый, у кого глаза слишком близко посажены, слишком маленькие или косые, у кого прыщи, а кто просто уродина. Звучал неискренний, нервный смех, девочки сбивались во враждующие стайки, издевались над слабыми, над застенчивыми, над любой, казавшейся “другой”, шептались о том, кто из наставниц самая плохая, самая злобная, самая строгая или самая уродливая, о пропущенных занятиях, списанных контрольных, о запретных ласках, о ночных побегах и тайных свиданиях с мальчиками, поджидающими по ночам за стенами монастыря, о вечеринках, где тайком глотали снадобья, сделанные из трав и грибов, и курили пронесенную в монастырь лаагу. Аннон кое-что знал о лааге. Ее делали из высушенных измельченных листьев тропического растения; при курении или жевании она производила явное наркотическое действие, приводящее к быстрому привыканию. Это был грубый и опасный наркотик, особенно по сравнению с саламуууном, который в отличие от лааги не вызывал привыкания. Консорциум Ашеров крепко держал саламууун в руках, позволяя продавать его только в имеющих специальное разрешение кашиггенах.

Риана продолжала прислушиваться к негромким взволнованным голосам. Никто не упоминал о Миине, о священных текстах, о службах, даже о миссии рамахан, о которой так часто говорила Джийан: вернуть кундалианам ощущение благодати, которым они наслаждались столетия назад.

Пока Риана пыталась понять все это, две ученицы заметили новенькую и, насмехаясь, затащили под душ прямо в одежде. Платье прилипло к телу, что рассмешило их еще больше. Ее раздели и затолкали под горячие брызги в длинной душевой из мыльного камня, потешаясь над ее застенчивостью и обзывая. Конечно, поведение Рианы в таком близком соседстве с обнаженными девушками было довольно необычным. Каждый раз, когда Аннон чувствовал прилив сексуального возбуждения, Риану охватывала волна отвращения, принося чувства стыда и смущения.

А это оказалось небезопасно: смущение вывело на поверхность Аннона. Риана утратила хрупкую видимость женственности, сознание того, где она и кто. И бросилась в бой. Неудивительно, что эта внезапная агрессивность ошеломила и напугала девочек. Они завопили и побежали из душевой: так порыв ветра сметает опавшую листву.

Крики привлекли внимание дежурной послушницы, лейны Астар. Это была красивая женщина, не слишком старая, не слишком молодая. В блестящих каштановых волосах уже сверкала седина. Бледно-желтое одеяние послушницы очень шло ей.

— Что тут происходит? — спросила она мелодичным голосом.

— Новенькая какая-то чудная, — сказала одна из учениц.

— Да. Она странная, — сказала другая.

— Она пыталась сделать нам больно, — вмешалась третья.

— Нам она вообще не нравится, — сказала четвертая.

— Ну-ну, девочки. — Улыбка лейны Астар каким-то образом успокоила страх и враждебность учениц. — Риана в нашем монастыре недавно... бедняжка потеряла память. — Она оглядела учениц, одну за другой обнимая их взглядом. — Вы все помните, как трудно бывает вначале. Подумайте, насколько все труднее для нее. Риане надо многому научиться. Мы должны помочь ей привыкнуть; мы сами ждали помощи — и нам помогали. Таковы наши обычаи, не так ли?

Девочки закивали, и послушница велела им бежать одеваться, поскольку они уже опоздали на утреннюю молитву.

Оставшись наедине с Рианой, лейна Астар обернулась к ней.

— Ты в порядке?

Риана долго молчала.

— Откуда ты знаешь обо мне? — спросила она наконец.

— Мне рассказали, — просто ответила лейна Астар и протянула полотенце. — Не угодно ли тебе выйти?

Риана взяла полотенце и обернула им тело, к которому не могла привыкнуть. Она вгляделась в лицо лейны Астар — открытое, доброжелательное и, к счастью, бесхитростное.

— Почему ты ударила их, Риана? — В тоне лейны Астар не было угрозы. Казалось, ей искренне любопытно.

— Я что-то чувствую, — нерешительно ответила Риана. — Ну, в смысле, в теле. Не знаю что. — Она не могла сказать лейне Астар, что поддалась жажде мести убийцам семьи Аннона Ашеры.

— Ты — здоровая девочка-подросток, — произнесла лейна Астар. — Сказывается действие гормонов — они наращивают мускулы и кости, чтобы ты могла расти. Не надо беспокоиться из-за ощущений: это совершенно нормально.

— Не для меня, — пробормотала Риана.

Лейна Астар по-прежнему улыбалась, словно не услышала.

— Давай-ка я провожу тебя в келью.

— Боюсь, это не понравится конаре Бартте. Я пропущу молитву.

— Для молитв всегда есть время, — беззаботно сказала лейна Астар. — По-моему, в данный момент для тебя гораздо важнее устроиться на новом месте.

Риана была так благодарна, что смогла только кивнуть.

День Рианы складывался так: подъем до рассвета на первую молитву, потом скудный завтрак в трапезной вместе с прочими ученицами и занятия с разными наставницами-рамаханами с перерывом на молитву. В полдень — обед, за ним еще одна молитва, затем физический труд почти до самой вечерней молитвы, после чего ее ждали личные занятия с самой Барттой. Риана предпочла бы проводить вечера с лейной Астар, но об этом не могло быть и речи. Ревнивая Бартта не допустила бы соперницы.

Ее больше не дразнили. Гораздо хуже: другие девочки подчеркнуто не замечали ее. Риана слушала их разговоры в душевых, чувствуя себя совершенно чужой, по-прежнему неловко и неуютно. Бывали времена, когда это становилось просто невыносимо; тогда она прижималась головой к стене и горько плакала по жизни, которую когда-то вел Аннон — жизни богатой и привилегированной; теперь от нее ничего не осталось, словно и не существовало никогда. Аннону не доводилось выбрасывать мусор, чистить овощи, голыми руками выкапывать из земли клубни. Работать двадцать звездных часов в день, а спать четыре. Он был волен есть, когда хочется, играть, когда хочется, охотиться, когда хочется, идти, куда хочется. Все это было недоступно Риане. Она была — по сути, если не по названию — пленницей.

“Лучше привыкай к нынешней жизни, — не уставала твердить Бартта. — Другой у тебя нет”.

Все это было так нечестно!

К счастью, текущая вода скрывала слезы, но какое это имело значение? Ученицы нахально пробегали мимо или отворачивались, когда собирались посплетничать, не обращая внимания на ее боль и страдания.

Каждая мелочь превращалась в проблему: от пересчета в'орннских звездных часов на кундалианские лунные часы, от пищи, которую приходилось есть, до койки, на которой она спала. Всякий раз, когда Риана работала, принимала душ, одевалась или ходила в туалет, ее поражала чуждость нового тела. Что делать с грудями или местом, где когда-то болтались интимные места Аннона? Между ног теперь было совершенно гладко, отчего она чувствовала себя вернувшейся в детство. Она старалась избегать зеркал, ибо лицо, смотревшее из зеркала, вызывало у нее неудержимую дрожь. Внешность, отражавшаяся в зеркале, совершенно не соответствовала содержанию. Казалось, этот разрыв невозможно преодолеть, да она и не особенно пыталась — хотя бы потому, что просто не могла отказаться от прошлого. Ее приводила в ужас мысль, что, если она смирится с произошедшей переменой, все, что осталось от Аннона, в сущности, умрет.

И это были не пустые страхи. Бытовые мелочи привычной Аннону жизни постепенно стирались из памяти. Бывали времена, когда это становилось просто невыносимо. Все равно что наблюдать за собственной смертью: медленно, неумолимо драгоценные кусочки вырывают из тебя, как страницы из книги. Бывали времена, когда она не сомневалась, что сойдет с ума; ведь что такое, собственно, рассудок, как не осознанное ощущение своего “я”? Если нет “я” — или если это “я” быстро исчезает, — как существовать рассудку? Где жить — если использовать психологическую метафору, — раз дома нет?

В такие моменты Риана поднимала старательно расшатанную плитку под койкой и извлекала два мирских предмета, которые тайком пронесла в монастырь: нож, подаренный Элеаной, и древнюю кундалианскую книгу, найденную в пещерах под дворцом в Аксис Тэре.

Дотрагиваясь до ножа, Риана не могла сдержать слез. Он вызывал в ней столько чувств, что справиться с ними казалось невозможным. При воспоминании об Элеане грудь разрывалась от боли. Оглядываясь назад, она понимала, что начала влюбляться в Элеану, хотя в'орнн, каким она когда-то была, никогда бы не признался в таком. Но что теперь делать с этой любовью, которая обосновалась в сердце так же крепко, как пятнистое солнце в безоблачном небе Кундалы? Она — женщина. Действительность была такой странной, что Риана не могла осознать ее. Возможно, Аннон смог бы принять существование в теле кундалианина — но кундалианки! Это уж чересчур.

“Если бы я только не убежал из дворца, — думала она. — Если бы я только последовал первому побуждению вернуться и перерезать Бенину Стогггулу глотку. Если бы я только не поехал сюда с Джийан. Если бы я только остался с Элеаной”. Но о каком “я” шла речь? Лучше привыкай к нынешней жизни. Другой у тебя нет.

Иногда, несмотря на неизбежное суровое наказание, черное отчаяние заставляло Риану кидаться в драку — как сделал бы в'орнн Аннон, — то расквасив нос задире, то подбив глаз мучительнице. Оказалось, что это тело, несмотря на относительную слабость, обладает замечательной реакцией, огромной выносливостью и упрямым сердцем. Как ни странно, подвиги совсем не принесли ей любви других жертв задир, которые упрямо держались ближе к стаям, частью которых стремились быть. Так что она оставалась одинокой, отверженной даже среди тех, кого пыталась защитить.

Но бывали и другие случаи, более пугающие и сбивающие с толку, когда, мучительно тоскуя по прежней жизни, ей вспоминались замороженные степи, покрытые льдом скалы и заснеженные холмы — настолько отчетливо, что она понимала, что когда-то жила там. Аннон никогда не видел голографических снимков этих мест и тем более не бывал там. Риана тихо стонала, обхватив голову, словно иначе мозг разлетелся бы на куски.

Такие припадки были хуже всего, однако она никому не рассказывала о них, даже Бартте, которая хотя бы знала Аннона, пусть и совсем недолго. И еще. Аннон всегда мог поговорить с Курганом; у Рианы не было никого. Она не смела доверить правду даже лейне Астар. И все равно лейна Астар ухитрялась приносить Риане утешение. Астар то и дело посылала ее в Библиотеку, большое двухэтажное хранилище всех знаний рамахан, и там девочка часами читала — быстро, почти исступленно, буквально проглатывая том за томом. Они с лейной Астар часто встречались в Библиотеке и просто молча сидели бок о бок за книгами.

Риана не рассказывала Бартте о новой подруге, а тем временем лейна Астар потихоньку начала учить ее тому, как поступать, что говорить и, пожалуй, самое важное, что не говорить. Даже Бартта начала замечать перемены. Астар превращала занятия в остроумные и требующие все большего напряжения игры, возбуждая присущее Риане стремление побеждать и одновременно давая выход агрессивности. Таким образом, Риана начала считать лейну Астар чем-то вроде ангела-хранителя, сияющим оазисом в отвратительном месте, где она оказалась. Она медленно и мучительно училась быть кундалианкой, быть женщиной, быть рамаханой, но ужасная правда по-прежнему отделяла ее даже от Астар.

Постепенно Риана привыкла делать то, что велит Бартта, какой бы низкой или неприятной ни была задача или сколько бы таких задач ни наваливалось на нее каждый день, — намного больше, чем поручалось другим учениц, намного больше, чем она вообще могла выполнить. Соответственно, как бы тяжело Риана ни трудилась, она была обречена на неудачу, вызывая недовольство того самого человека, которому следовало угодить.

Так прошло шесть недель. Однажды Бартта пришла за Рианой во время третьих курантов и велела идти за ней. Они молча прошли по лабиринту коридоров, атриумов и садов в квадратную комнату. Три ученицы в синих муслиновых платьях стояли на коленях, выжидающе глядя на конару в шафрановом одеянии из шелка-сырца. В двух из них Риана узнала девочек, которых регулярно мучили в душевой.

Солнечный свет струился через замысловатую резьбу деревянных ставен, рисуя прихотливые узоры яркого света и глубокой тени на плиточном полу. На побеленных стенах висели прямоугольники из корового пергамента, покрытые такими же странными кундалианскими надписями, как те, что она видела в своей старой книге.

— Конара Опия, это Риана, — сказала Бартта сильным, ясным голосом. — Сия ученица провела здесь всего шесть недель и нуждается в твоем... особенном обучении.

Жрица улыбнулась и протянула руки, но Риане не понравилось ее лицо, закрытое, как дверь тюрьмы.

— Мне доставит большое удовольствие обучать ее, конара Бартта.

Несомненно, почувствовав внутреннее сопротивление девочки, Бартта положила руки Риане на плечи. В ответ Риана уперлась.

Бартта нагнулась.

— Делай, что говорят, — прошипела она Риане на ухо. — Не серди меня, иначе тебе будет плохо нынче вечером.

Риана сжала кулаки, в ней вспыхнул гнев. Что посоветовала бы в этой ситуации лейна Астар? Она попыталась думать как кундалианка, как женщина, как рамахана. И тотчас поняла, что могла бы; беда в том, что ей этого не хотелось.

— Мне все равно, — сказала она достаточно громко, чтобы услышали все. — Здесь какое-то зло.

— Зло? — Конара Опия засмеялась. — Зло не может проникнуть в монастырь. Миина не дозволила бы этого.

— Вот видишь, — сказала Бартта. — Не о чем беспокоиться. — И снова зашептала так, что слышать могла только Риана: — Тебя обучат всему, что я обещала Джийан.

Риана заметила, что три ученицы смотрели прямо перед собой, словно ничего не слышали, словно погруженные в транс. Она ощущала силовые ручьи: они были какими-то искаженными, прерывистыми. Неровное биение вызывало у нее нервную дрожь.

— Риана, я знаю, какой пугающей может казаться сначала новая ситуация. Но уверяю тебя, это пройдет. — Конара Опия улыбалась. — Почему ты не подходишь и не садишься рядом со мной?

И тут Риана почувствовала, как сильные пальцы Бартты болезненно впиваются в плечи.

— Делай, как она велит, Риана. — Бартта решительно подтолкнула ее вперед.

Девочка на негнущихся ногах подошла к месту, указанному жрицей, и села, скрестив ноги, на пол, вместо того чтобы встать на колени, как другие ученицы. Когда она оглянулась, Бартты уже не было.

— Ну а теперь, — сказала конара Опия с ужасной фальшивой улыбкой, будто приклеенной к лицу, — перейдем к делу. — Она обращалась напрямую к Риане, словно других учениц не существовало. Девочка вздрогнула от необъяснимого страха.

В комнате потемнело, и Риана оглянулась, чтобы посмотреть, кто закрыл ставни. И обнаружила, что в затемненной комнате никого нет — только она и конара Опия.

— А где остальные? — спросила она.

— Какие остальные, Риана? — Руки конары Опии чертили сложный узор в воздухе. Между ними появился полупрозрачный куб. Когда жрица поставила его на пол, внутри вспыхнуло черное пламя. Риана протянула руку — и не почувствовала жара, исходящего от огня.

— Хорошо, Риана. — Глаза конары Опии, жадно наблюдающей за ней, сверкнули. — Теперь положи руку в огонь.

Поскольку жара не чувствовалось, Риана протянула руку вперед. В тот миг, когда пальцы коснулись пламени, чернота исчезла. Перед ней пылал и пускал искры самый обыкновенный огонь. Она отдернула руку, чтобы не обжечься.

— Как ты сделала это, Риана? — спросила конара Опия.

— Я... не знаю.

Жрица указала пальцем.

— Это — Куб Обучения. Он и существует, и не существует одновременно.

— Так же, как другие ученицы?

На губах конары Опии снова играла улыбка — несокрушимая, как стены монастыря.

— Да, Риана. Именно так. — Она подняла левую руку, и огонь в кубе исчез.

— Это колдовство, — сказала Риана. — Бартта говорила, что Осору в монастыре запрещено.

— Ты совершенно права. — Конара Опия сделала что-то, отчего Куб Обучения завертелся. — Однако это колдовство совсем другого рода.

Под взглядом Рианы куб, который медленно вертелся против часовой стрелки, начал набирать скорость, одновременно увеличиваясь. Только что его грани были не больше двух пядей — и вот он вырос так быстро, что Риана отпрянула. Когда грани достигли трех метров, вращение замедлилось и остановилось.

— Входи, — приказала конара Опия.

— Что? — Риана подскочила. — Ты шутишь?

— Входи, — повторила жрица. Ее улыбка превратилась в оскал. — Сейчас же.

— А если я откажусь?

Конара Опия подняла руку, поманила указательным пальцем, и Риане показалось, что из нее выкачивают все тепло. Девочку охватил страшный холод, она задрожала, зубы неудержимо застучали. Она обхватила себя руками — без толку.

— Останови это, — хрипло прошептала она.

— Остановить это можешь только ты, Риана.

Бросив на конару Опию убийственный взгляд, Риана шагнула в куб.

— Понимаешь, — сказала конара Опия, стоя перед кубом, — рамаханы не могут существовать без колдовства. Однако Осору способны заниматься только обладающие Даром. Это создало искусственную кастовую систему, чего, как мы поняли, допускать было нельзя. Это привело к чудовищнейшему злоупотреблению силой; это привело к утрате Жемчужины, к гибели Матери. В наши дни Кэофу заменило Осору. Кэофу могут изучать все при условии правильного настроя. — Она подняла палец. — Но правильный настрой необходим. — Снова отвратительная улыбка. — Куб Обучения служит именно для этой цели.

Риана прижала ладони к гладкой колдовской поверхности.

— А нельзя просто учить меня Кэофу?

— Боюсь, что нет. — Конара Опия выглядела совершенно уверенной в себе и с невозмутимым интересом наблюдала, как Риана пытается выбраться из куба. — Наверное, я могла бы сказать тебе, что сопротивление совершенно бесполезно, — продолжила она. — Но, судя по тому, что мне говорили, ты должна убедиться сама.

Чем сильнее Риана билась о полупрозрачные стены куба, тем слабее становилась. Внезапно она замерла, тяжело дыша и глядя на злорадную улыбку конары Опии. “Что мне делать?”

— По-моему, — сказала конара Опия, — мы готовы начать.

Воздух внутри куба начал разрежаться. В висках Рианы застучала кровь, заболела и закружилась голова; девочка пошатнулась.

— Отлично. — Конара Опия сделала шаг к кубу. — Теперь посмотрим.

Необычный образ проник в смятенный разум Рианы. Она увидела себя бредущей по обледенелому хребту. Снежные вихри поднимались, кружась, к темно-синей чаше неба. Она добралась до подножия огромного замерзшего водопада и полезла вверх. Разреженный воздух вырывался из носа и рта, и она, кажется, инстинктивно, вдохнула до самого дна легких и задержала воздух. Она продолжала лезть, дыша таким странным образом, а когда воздух стал разреженней, перестала выдыхать вообще.

Даже не задумавшись, Риана вдохнула до дна легких. И не выдохнула. Наблюдая за конарой Опией, она заставила себя снова зашататься и упала на спину. Откинула голову и опустила веки, словно на грани обморока.

Конара Опия протянула руку через стенку куба, раздвинув ее. Куб исчез, и Риана заставила себя завалиться на бок. Сердце забилось быстро, когда она увидела, как жрица начертила в воздухе три концентрических черных круга. Круги двигались, пока не остановились прямо над головой Рианы. Потом начали опускаться.

Риана медленно выдохнула, затем очень осторожно вдохнула снова и задержала воздух в легких. Ее сковал страшный холод, когда черные круги достигли ее и опутали, как сеть. Она успела подумать о Джийан — и потеряла сознание.

Что с ней сделали?.. Риана сидела на узкой постели у себя в келье, подтянув колени к груди. Она понимала, что Бартта — такая же колдунья, как конара Опия, и от мысли, что Бартта каким-то образом сумеет заползти к ней в голову, становилось тошно. Ее приводило в ужас, что Бартта будет посвящена во все ее сокровеннейшие мысли, что она может узнать о ноже и книге и лишить ее последней физический связи с жизнью Аннона.

Внезапно ее охватило неодолимое стремление открыть книгу, хотя она не могла прочитать там ни слова. Риана содрогнулась, вытянула ноги, прижалась спиной к побеленной стене, украшенной лишь изображением священной бабочки Миины.

— Наконец, — прошептала она. — Я сошла с ума.

Тишина. Биение сердца, ток крови по жилам. Однако покой монастыря не принес облегчения. Напротив. Одиночество, паническое чувство, что ею овладело безумие, стали сильнее.

Что-то словно шевелилось в черепе; ощущение было странное, вроде того, какое бывает, когда кровь медленно сочится сквозь пальцы. Снова непрошено возникли чужие мысли: горные пики, ледяные бури, ясные холодные ночи, пронизывающий ветер, бег по глубокому, чуть ли не по пояс, снегу, спуск на веревке по отвесным скалам, похороны двух взрослых — мать? отец? — и слезы, застывающие на ресницах. Мысленно она закричала, пытаясь отыскать одно — хотя бы одно — воспоминание из Аксис Тэра, но они казались далекими, чужими, словно вычитанные в книге, словно пережитые кем-то другим.

Это, наверное, было как-то связано с Кэофу, с тем, что сделали с ней три черных круга. Не позволю!

Риана глубоко вздохнула и начала биться головой о стену, пока не потекла кровь, склеивая волосы, заливая глаза и уши. Прибежала встревоженная шумом Бартта. Риана закричала, не сознавая, кто удерживает ее и почему. Яростно рванувшись, она высвободилась и бросилась через крохотную келью, налетела на трехногий табурет и потеряла сознание, ударившись о залитый кровью каменный пол.

— Ничего, шима Арголас, теперь я посижу с ней.

Высокая худая жрица-рамахана сжала руки перед собой и низко поклонилась Бартте.

— Да, конара. Пожалуйста, не утомляй ее: девочке пришлось очень тяжело.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? Надеюсь, лучше? — Бартта, ласково улыбаясь, присела у постели Рианы. Но как только дверь за шимой Арголас закрылась, улыбка исчезла.

Холодный взгляд впился в Риану.

— Ну и чего ты, по-твоему, добьешься, вот так калеча себя? Хочешь, чтобы тебя по ночам связывали? Мне для этого достаточно щелкнуть пальцами.

Риана промолчала. Она думала только об одном: смогла ли ее жестокость к себе убрать с головы три черных кольца.

Бартта вздохнула.

— И как нам быть с конарой Опией? Она неосмотрительна, тебе не кажется? У нее отвратительные уравнительские идеи, она мечтает, чтобы все конары были равными, представляешь? Что ж, потому-то ее и не выбрали в Деа Критан. Несомненно, это гложет ее, как гложет и то, что я возглавила Деа Критан. “Почему конара Бартта забрала такую власть”? — пожаловалась она, неплохо подражая голосу конары Опии. — Глупая! — Бартта хихикнула, прикрывшись ладонью. — Знание — это Сила, это Власть, а Власть — это Все! — тихонько пропела она. За последние несколько дней Риана, то впадающая в забытье, то приходящая в себя, часто слышала эту мелодию. Хотя прежде ни разу не слышала слов.

Бартта наклонилась над ней, закусила нижнюю губу, показав желтые зубы.

— Что же мне с тобой делать? Как обучить тебя должным образом, если ты не желаешь слушаться?

Она ласково погладила покрытый синяками лоб девочки.

— Еще один такой припадок, и ты всерьез искалечишь себя. Мы не можем допустить это. — Она улыбнулась так же ласково, как шиме Арголас. — Чуточку доверия, Риана. Мне казалось, оно у нас есть. Что ж, ты провела меня. — Она поправила волосы девочки. — Второй такой возможности тебе не представится, не сомневайся.

Бартта порылась в сумке из шкуры кора, висевшей у нее на поясе, вытащила крохотный медный шарик и положила Риане на лоб.

— Третий Глаз видит, и с этим Зрением приходит Знание. — Она семь раз обвела шарик указательным пальцем, один раз коснулась его, и шарик раскрылся, отчего во лбу Рианы образовалась вмятина в форме звезды. — Если же твой Третий Глаз слеп...

Подушечкой указательного пальца Бартта давила на вмятину, пока глаза Рианы не закатились и девочка не застонала от боли.

— Сфера Связывания.

Все вокруг казалось смазанным, искаженным. Стены начали кровоточить, потолок растаял, келья превратилась в шар, пульсирующий и мерцающий темной энергией. Они оказались внутри медленно бьющегося сердца. Раздался шепот — не громче шелеста ветерка в высокой траве, — однако волосы на затылке Рианы зашевелились. Если бы у нее только были лук и стрелы Аннона... или кхагггунский ударный меч. Увы, она безоружна. Хуже того, ею овладело странное и тревожное утомление. Сфера вокруг переливалась, вспыхивала. Кружилась голова. Риана пыталась отвести взгляд, но разноцветные вспышки были повсюду. Утомление охватило ее, лишив энергии, ментальной выносливости, решительности.

— Да, Сфера Связывания, — повторила Бартта. — Весьма мощное и нечасто используемое заклинание. Эта идиотка конара Опия говорит, что твой разум оказал поразительное сопротивление Кольцам Гармонии, так что теперь я вынуждена принять решительные меры безопасности. — Весело напевая, Бартта снова дотронулась до шарика. От прикосновения он сложился, и она спрятала его. В центре лба Рианы медленно тускнело красное пятно в форме звезды, но заклинание снова открыло раны. — Сфера свяжет нас — до самой смерти. А смерть придет непременно. Так всегда бывает с этим заклятием. Как тускнеет знак, так потускнеет и твоя память... Меня здесь не было. Ты не просыпалась. — Бартта что-то пробормотала на Древнем наречии. — Это заклятие не сможет увидеть, унюхать, услышать или почувствовать даже другая колдунья.

Когда вернулась шима Арголас, Бартта вытирала с головы Рианы свежую кровь.

— Ах, Миина, что случилось? — Шима Арголас бросилась к больной.

— Увы, она снова впала в буйство. — Бартта покачала головой, словно была огорчена до глубины души. — Я не смогла успокоить ее, так что пришлось дать снотворное. — Она вздохнула. — Что же мне с ней делать?

— Миина ее знает. — Шима Арголас сочувственно кивнула.

Бартта встала.

— К несчастью, я не принадлежу себе. Меня ждут заботы о священных делах Великой Богини. Оставляю пока девочку в твоих умелых руках.

Позже, когда шима Арголас задремала на лежанке, поставленной у постели Рианы, вошла лейна Астар. Постояла в дверях, прислушиваясь к чему-то, слышному ей одной. Возможно, не решалась войти, желая убедиться, что шима Арголас действительно уснула. Потом Астар беззвучно скользнула по холодному каменному полу. Опустилась на колени по другую сторону постели. Провела ладонью по воздуху над телом Рианы. Там, где она проводила рукой, воздух на мгновение вспыхивал, светясь то синим, то зеленым, то пурпурным, то оранжевым или красным в зависимости от части тела. Над несколькими местами лейна Астар помедлила, больше всего над ушибами. Когда Астар убрала руку, все следы крови исчезли, осталось только несколько маленьких и незаметных шрамов. На мгновение лейна склонила голову, словно молясь; она была так неподвижна, что посторонний наблюдатель не заметил бы даже дыхания. Потом лейна Астар встала, быстро вышла и исчезла в лабиринте монастыря.

10 Кольца

— Далма, погляди, что я тебе купил.

Тускугггун в платье цвета крови голонога и златотканом сифэйне улыбнулась.

— Кольцо.

— Не просто кольцо, — ухмыльнулся Веннн Стогггул. — То кольцо, которое тебе так хотелось...

— То кольцо! — воскликнула Далма. — О котором я мечтала много месяцев! — Она выхватила кольцо из его пальцев. — Но как ты достал его, Веннн? Его уже продали — очень богатому баскиру. Мастер сама сказала мне, что не будет делать другое. А теперь оно мое! — Она засмеялась. — Как, как, как?

— Я — это я! — Голос Стогггула гремел во дворце регента, заставляя стражу вытягиваться во фрунт, референтов настораживаться, а слуг съеживаться. Он провел руками по телу Далмы, по осиной талии, по пышным бедрам. Под ее взглядом его интимные места начали подниматься. — Власть и сила порождают силу и власть. Я теперь регент: я получаю все, что хочу. Я все могу. Я наградил Киннния Морку, произведя его в звезд-адмиралы. Я дал гэргонам Кольцо Пяти Драконов. Я принес им голову Аннона Ашеры. Чего еще им требовать от меня?

Далма лизнула ему шею сзади — в том самом месте, где он больше всего любил.

— Терпение, любовь моя. Гэргоны — обманщики. Они не захотят дать тебе то, что ты хочешь, когда ты этого захочешь.

— Союз баскиров с кхагггунами поможет нам восстановить стабильность. Конечно, гэргоны понимают это. Конечно, они отберут рынок саламуууна у Консорциума Ашеров и отдадут мне. Я просил их, но они еще не ответили.

— Дай им время оценить твои подарки, дорогой. А пока советую подумать о другом. Я слышала, будто новый звезд-адмирал подал ходатайство, желая сделать твоего первенца своим новым адъютантом. Ты должен гордиться.

— Гордиться? — Веннн Стогггул покачал головой. — Этому проныре следовало бы найти себе место на нижней ступени моего Консорциума и готовиться в один прекрасный день заменить меня. Я отклоню ходатайство.

Далма, которая кое-что знала о в'орннских мужчинах, продолжала ласкать его.

— Разумеется, ты прав, Веннн. Именно этого все и ждут от тебя, поскольку звезд-адмирал пытается залезть в другую касту.

Стогггул нахмурился.

— Я намерен возвысить кхагггунов до положения Великой касты.

— Каким образом? — спросила Далма. — Отклонив ходатайство звезд-адмирала, ты создаешь прецедент для сохранения статус-кво.

— Пожалуй. Позже будет очень трудно изменить линию поведения. — Стогггул задумался.

— Курган еще молод. Такой поворот мог бы оказаться к лучшему.

— Неужели? — скептически протянул Стогггул. — Просвети же меня, сделай милость.

— Курган не рожден кхагггуном, но теперь ему придется служить в их рядах. Насколько я слышала, жизнь у них тяжелая. Ты называл его безответственным и буйным. Служа под руководством звезд-адмирала, он научится дисциплине, его буйство будет укрощено.

Стогггул задумался над словами тускугггун — как всегда. В ней было что-то особенное, что-то, что он заметил сразу же, когда в первый раз увидел ее на приеме у Бака Оуррроса, одного из конкурентов-баскиров. Ему, конечно, было приятно присвоить собственность конкурента, особенно Оуррроса — баскира-ревизиониста, живущего в За Хара-ате, и одного из главных поборников этого города. Однако хитроумный Стогггул быстро обнаружил в ней массу самостоятельных достоинств и все больше радовался тому, что украл женщину у Бака Оуррроса.

Далма надела кольцо на палец.

— Превосходно сидит! — Она поцеловала Стогггула. — Теперь мне остается только перебраться сюда. — Она уловила нерешительность регента и улыбнулась. — Если ты согласишься, я покажу тебе один секрет.

Он сделал вид, что размышляет, хотя на самом деле уже принял решение. Элевсин держал здесь любовницу, и притом кундалианку. Почему бы ему — теперь, когда он стал регентом, — не поселить с собой лооорм? Йеуфффри, несомненно, рассердится. Но кто она такая? Да, мать его детей. Курган вышел из-под ее крылышка, однако есть еще трое: мальчик Терреттт и девочки Оратттони и Маретэн. Все нуждаются в наставлениях Йеуфффри. Кроме того, у нее своя художественная жизнь в хингатта лииина до мори. Она делала отвратительную керамику, которую, однако же, умудрялась продавать.

— Что за секрет? — Стогггул ничем не выдал любопытство. Это была постоянная игра, которой оба наслаждались.

Далма погладила его по затылку.

— Из тех, что нравятся тебе больше всего.

— Согласен! Только если я сочту секрет стоящим.

— Тогда пошли. — Она взяла его за руку и повела по затененным коридорам, залитым солнцем атриумам, мимо разоренного сада, по лоджиям в полосах света и тени. Один раз Стогггул уловил какой-то необычный запах.

— Что это?

Далма вскинула голову.

— Может, корень горечавки?

— Попахивает гнилью, — прогремел регент. — Я прикажу вырвать ее с корнем.

Наконец они добрались до комнат — похоже, чьих-то личных покоев, — где Стогггул прежде не бывал. Далма дотронулась до какой-то точки на гипсовой панели, и та повернулась вовнутрь. Они оказались в коротком, пахнущем плесенью проходе.

— Где мы? Далма захихикала.

— Не будь таким нетерпеливым. Увидишь.

Он нашел в темноте ее запястье, развернул ее и прижал к себе. Она расслабилась в его объятиях и издала вздох удовольствия, отчего его интимные места поднялись.

— Хочешь взять меня здесь, — прошептала она, — у стены?

Раздался шелест: Далма распахнула платье. Стогггул почувствовал ее жар и сырость и не мог больше контролировать себя. Ее тонкие пальцы умело расстегнули его одежду, и он, замычав, с силой вошел в нее.

Когда он закончил, Далма прильнула к его потному телу.

— У тебя есть план, Веннн. Я знаю.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты дал гэргонам Кольцо Пяти Драконов. Разве не с его помощью можно найти Жемчужину?

— Жемчужина! — презрительно хмыкнул регент. — На что мне вещь, которую боготворят животные? Хотя, если не ошибаюсь, гэргоны ею живо интересуются. — Его интимные места снова встали. — Меня же интересует только контроль над рынком саламуууна. Если я помогу им найти Жемчужину — а похоже, Кольцо Пяти Драконов здесь первый шаг, — они должны дать мне то, чего я желаю больше всего. Это только справедливо. — Его рука сжалась в кулак. — Я совершу то, чего не смог отец. Ашеры убили его, чтобы сохранить тайну саламуууна. Мне мало убить их всех. Я намерен отомстить вдвойне. Клянусь, очень скоро все секреты Ашеров будут моими!

— О да! Я была права насчет тебя... — Слова перешли в стон, когда он пронзил ее до глубины.

Немного позже они вышли в крохотный дворик, посреди которого был огород с незнакомыми ему растениями. Со всех сторон поднимались глухие стены. И одна-единственная дверь.

— Что это? — спросил он.

— Сад Джийан. Несомненно, источник зелий кундалианской колдуньи.

Стогггул начал топтать растения ногами. Резкие запахи защекотали ноздри. Он громко чихнул. Далма, воспользовавшись возможностью, ласково отвела его в сторону.

— Зачем уничтожать огород? — спросила она.

— Потому что он принадлежал кундалианской счеттте и, следовательно, Элевсину.

— Эти растения могут нам пригодиться.

— Как? Они кундалианские. — Регент сморщил нос и снова чихнул. — Здесь пахнет смертью.

Далма взяла его за руку и повела обратно к тайной двери.

— У меня есть приятельница-кундалианка. На то, чтобы подружиться с ней, я потратила немало времени и усилий. Это она рассказала мне об этом огороде. Думаю, с ее помощью я смогу раскрыть спрятанные здесь секреты.

Стогггул отмахнулся.

— Я презираю все кундалианское! Гадость!

Она крепче сжала ему руку, лизнула ухо кончиком языка.

— Ты всегда говоришь, что сила порождает силу, Веннн. Представь, насколько сильнее ты станешь, если вдобавок к огромной власти в твоем распоряжении будет и кундалианское колдовство.

— Кольцо Пяти Драконов символизирует суть кундалианских знаний, — сказал первый гэргон.

— Оно содержит секрет, который мы не смогли обнаружить сами, — сказал второй гэргон.

— Наконец мы узнаем правду, — сказал третий гэргон. Гэргоны — в инсектоидных легированных костюмах — выстроились идеальным полукругом перед огромной круглой дверью в подземных пещерах под дворцом регента. Атомные лампы принесли проблески мерцающего света в море сумеречных теней. Голоса бились о камни, как волны о берег моря.

Три гэргона. Тот, что посередине, держал Кольцо с красным жадеитом. Этот гэргон вдруг обернулся и обратился к четвертому, который стоял, скрытый тенями, в стороне и наблюдал.

— Возможно, поскольку это кундалианский артефакт и поскольку наш коллега посвятил напряженным исследованиям много месяцев, следовало бы предоставить честь открыть дверь в Хранилище нашему постоянно живущему здесь эксперту по всему кундалианскому.

— Не думаю, — сказал Нит Сахор. — Эта дверь не поддалась, несмотря на все наши усилия. Наука — даже в нашем, подобном магии, варианте — бессильна перед ней. Я пришел к выводу, что она не кундалианского происхождения. Скорее она создана их Богиней — Мииной.

— Что за ерунда? — произнес второй гэргон.

— Миины не существует, — отрезал третий.

— Погодите, — сказал первый гэргон. — Возможно, наш товарищ прав. Это объяснило бы сто один год разочарований. — Он поднял Кольцо Пяти Драконов. — Если так, то мы получаем ответ. По легенде, Кольцо также создано Мииной. — Он склонил голову набок, в холодном, раздробленном свете атомных ламп сверкнул шлем. — Верно?

Нит Сахор наклонил голову.

— Верно.

— Была ли дверь Хранилища создана кундалианами либо же их Богиней, несущественно. Теперь у нас есть ключ, открывающий ее.

Эхо голоса затихло, и воцарилась оглушительная тишина. Первый гэргон переместился почти вплотную к круглой двери, потом снова обернулся к Ниту Сахору.

— Из всех нас ты один, товарищ, не отведал череп Ашеры Аннона. Ты испытываешь сомнения?

— Сомнения, опасения, дурные предчувствия, — ответил Нит Сахор.

Не успел он договорить, как первый гэргон отвернулся. Обернувшись к двери, он надел Кольцо Пяти Драконов на обтянутый перчаткой указательный палец.

— Наступает величайший момент в истории в'орннов, — произнес нараспев первый гэргон и, согнув палец, поднес Кольцо к круглому медальону в центре двери. Он помедлил, и Нит Сахор сказал:

— Легенда гласит, что Кольцо вставляется в пасть Священного Дракона.

— Легенды! — фыркнул первый гэргон. — Ученые мы или питающиеся грязью дикари?

— Не мешало бы выяснить, — произнес Нит Сахор так тихо, что никто не услышал. А если бы они и услышали, то не поняли бы, поскольку сказано это было на Древнем наречии рамахан.

Гэргон прижал Кольцо к изваянию странного существа. Подобно тому, как последний кусочек головоломки встает на место, оно идеально вошло в открытую пасть. Мгновение ничего не происходило. Потом раздался щелчок, и медальон начал поворачиваться по часовой стрелке.

— Ага, — сказал первый гэргон.

— Она открывается, — сказал второй.

— Наконец-то мы получим желаемое, — сказал третий. Медальон продолжал поворачиваться, и первый гэргон хотел вынуть Кольцо из пасти резного Дракона. Не получилось, и тогда гэргон попытался снять Кольцо с пальца. Тщетно. Поворачивающийся медальон тянул руку за собой. Будь у него больше времени, гэргон, возможно, вызвал бы поток ионов, который смог бы нейтрализовать западню. А может, и не смог бы. В любом случае времени у него не было. Палец треснул, потом раскрошилось запястье, сломался локтевой сустав, плечо сначала вывихнулось, потом раздробилось. Первый гэргон упал на колени, сжимая здоровой рукой искалеченную.

Второй гэргон бросился было к нему, но замер в шаге от товарища. Первый гэргон откинул голову назад. Что-то происходило; тихий гул наполнил пещеру, отдаваясь эхом от каменных стен.

— Этому недопустимому нападению на в'орннскую Модальность надо положить конец, — заявил третий гэргон, поднимая руку. Зеленый огонь заструился из кончиков пальцев, переплетаясь с нитями из легированной перчатки, и, набрав силу, выплюнул язык холодного пламени прямо в центр медальона. Оно достигло цели, раздался грохот, но это было только эхо. Третий гэргон напрягся, в горле застыл булькающий крик — его пронзила отдача его же собственного ионного копья.

Первый гэргон трясся, словно в когтях огромного невидимого зверя.

— Ну же, товарищ, — сказал второй гэргон, — мы должны помочь Ниту Кийлллну.

Нит Сахор не двигался. Он наблюдал, как второго гэргона зацепило взрывом, когда взорвался шлем Нита Кийлллна. Он не дрогнул, когда горящие осколки сплава и костей застучали о его экзоскелет и лопнула ближайшая к нему атомная лампа.

Три его товарища погибли.

Со временем круглая базальтовая дверь приоткрылась наполовину. Нит Сахор знал, что внутри — все, о чем он мечтал, все, к чему стремились душа и разум. И однако инстинкт много древнее его самого удержал гэргона на месте. В сущности, он почти не дышал, ибо довольно скоро ощутил чье-то присутствие прямо за скрытым тенями входом. Нит Сахор чувствовал идущую оттуда силу так, как не могли товарищи-гэргоны. Этого следовало ожидать, учитывая природу его исследований. И все же он понял, что не готов. Ему показалось, что он видит глаза, злобно уставившиеся на него, оценивающие его, жадно питающиеся его мыслями, смеющиеся над его бессилием. Глаза в темноте, с нефритово-зелеными прорезями зрачков, сверхъестественно разумные. Органы чувств, которые можно назвать глазами только потому, что в словарном запасе Нита Сахора не хватало терминов, чтобы дать им верное название.

Нит Сахор ощутил, как необычное и весьма неприятное покалывание распространяется вверх и вниз по позвоночнику. Это заставило его нервничать, мешая мыслительному процессу. Нит Сахор никогда прежде не чувствовал страха, хотя слышал его описания на сотнях языков, видел определения в тысячах текстов. Умом, если не инстинктом, он понимал, что именно сейчас испытывает.

В зловещем сумраке из-за Двери вылетело нечто: пронеслось к центральному медальону и оттуда к резной пасти хагошрина. Что-то обернулось вокруг основания сломанного пальца Нита Кийллина. С глухим щелчком палец был отделен от руки, потом извлечен из Кольца Пяти Драконов и брошен на каменный пол рядом с дымящимся телом Нита Кийллина. Затем нечто — чем бы оно ни было — юркнуло обратно в тень Хранилища, медальон повернулся против часовой стрелки, и дверь с грохотом захлопнулась. Глубоко в недрах земли под дворцом отчетливо послышался грозный раскат грома.

Вот тогда Нит Сахор наконец выступил из тени. Пристально посмотрел на медальон, однако приближаться не стал.

На медальоне свернулся Дракон — Сеелин, Священный Дракон Преобразований; в пасти у него было Священное Кольцо кундалианской богини Миины.

“Так, значит, легенды верны, — подумал Нит Сахор. — Хагошрины охраняют Хранилище Жемчужины. Кольцо Пяти Драконов открывает дверь, но только если его носит Дар Сала-ат, помазанник Миины. Остальные — равно кундалиане и в'орнны — умирают ужасной смертью”.

Снова раскатился гром — низкий и пугающий, подобный звону погребального колокола.

Нит Сахор невольно вздрогнул. “А это означает, что верно все. Все, что я раскопал, изучая кундалианские мифы. Все изыскания, над которыми смеялись мои коллеги, трое из которых ныне мертвы”.

Те, кто хотел осквернить Священное Хранилище, пытались использовать Кольцо Пяти Драконов — и потерпели неудачу. Теперь включилось самозапускающееся устройство. Кольцо стало своего рода детонатором сейсмической бомбы. Вынуть Кольцо может только Дар Сала-ат. До лононских ид меньше четырех месяцев. Если Избранник Миины не успеет, кора планеты расколется на куски, моря затопят землю, жизнь будет сметена, истреблена, и история Кундалы начнется заново. Так записано. Так будет.

11 Эа-Унн

Представьте себе, что вы ночью свалились в сухой колодец. А теперь представьте то мгновение, когда луч фонаря спасительницы проникает в шахту колодца.

Риане снилась бесконечная ночь — и вот наступил рассвет. Она была на равнине — пустынной, бесплодной, лишенной цветов и вообще каких-либо примет. Перед ней стоял незнакомец, который, однако же, казался знакомым. Она пристально смотрела в глаза незнакомца и боялась. Боялась, ибо чувствовала, что падает, падает в бесконечную темноту. Не было ничего, что могло бы как-то остановить или задержать падение, что могло бы спасти ее. И она падала и, падая, чувствовала рядом другого — незнакомца. А потом что-то изменилось: темноту затопил свет, и Риана увидела, что летит к этому знакомому незнакомцу. Она попыталась закричать, чтобы предотвратить столкновение. Потом свет снова изменился, и она поняла, почему незнакомец казался таким знакомым, увидела, что падает в зеркало...

Трах!

Риана открыла глаза — одна в своей келье. Поднимался ветер, внутренний ветер, превратившийся в чужие воспоминания... снег... и сверкающие льдом вершины Дьенн Марра.

— Ты кто, Н'Лууура тебя побери? — прошептала она. Теперь картинки сопровождались песней — кундалианской песней, которую Джийан пела Аннону, когда он был совсем маленьким. Внезапно Риану охватил гнев.

И снова вихрь картин: она умирала. Она была обречена умереть, но в самый последний миг что-то произошло. Две силы тянули ее, боль была просто невообразимая. В этот ужасный миг перед ней мелькнула Бездна... и ее обитатели.

Риана, перепуганная до глубины души, яростно замотала головой.

— Убирайтесь из моей головы, кто бы вы ни были! Перед ней возникло существо с пятью лицами. В Бездне.

Пэфорос.

Джийан рассказывала Аннону о Пэфоросе, свергнутом демоне демонов...

— Стой! — закричала Риана. — Прекрати! — Она отчаянно дрожала при мысли о пятиголовом существе, ухмылявшемся ей в снах.

Но было поздно. Она видела все. Это было уже чересчур.

Риана крепко зажмурилась. Она видела Пэфороса. Никому не дано видеть его, кроме Миины; ни на кого, кроме мертвых, он не мог притязать. Тем не менее она его видела. Хуже того, он видел ее и теперь поселился в ее снах.

В голове шумело, и Риана поняла, что прислушивается к эху отчаяния. Она тонула в этом мире и в чуждости себе самой. Спасения не было. Не...

Открой книгу.

Она застыла; сердце колотилось в груди.

Открой книгу.

Риана провела ладонью по необработанному, некрашеному муслину простыни, словно пытаясь убедиться, что реально, а что воображается, потому что границы, которые она знала и считала само собой разумеющимся, начали стираться. Но даже этого чисто физического действия теперь было недостаточно: она начала сомневаться во всем. Всхлипнув, подняла половицу и вытащила книгу. Открыла на первой странице и уставилась на непонятные кундалианские руны.

Моргнула.

Ее снова охватила паника, растекаясь по жилам, как огонь. “Что я делаю? Я не умею читать на этой разновидности кундалианского языка”. Однако каким-то образом один вид странных, непонятных рун успокаивал бешено стучащее сердце.

Риана смотрела на непонятные страницы и думала о Джийан. Ее губы шевелились, словно в молитве.

Вдруг она ахнула. Руны складывались в буквы, буквы в слова, слова в предложения.

“ВЕЛИЧАЙШИЙ ИСТОЧНИК, — прочитала она в изумлении. — ПЯТЬ СВЯЩЕННЫХ КНИГ МИИНЫ”.

Затаив дыхание, Риана перевернула страницу.

КНИГА ПЕРВАЯ: ДУХОВНЫЕ ВРАТА

В каждом из нас есть пятнадцать Духовных Врат. Им назначено быть распахнутыми. Горе, если хотя бы одни не отворяются...

И тут появилась непрошеная мысль: “Врата не отворились”.

Шло время, и Риана все меньше ненавидела свое женское тело. Таинства женственности — сексуальная привлекательность, устройство нового тела, внезапные выбросы бушующих гормонов — по-прежнему ставили ее в тупик, но теперь, когда тело полностью оправилось от тяжелой дуурской лихорадки, она могла по достоинству оценить его выносливость и силу. Риана вставала на час раньше остальных рамахан и работала над своим телом так напряженно, что руки и ноги дрожали, а пот лился солеными ручьями. Изучала свой новый облик в зеркале, сосредоточившись на наблюдении за тем, как меняются очертания, расширяются плечи, появляются мускулы на руках и — еще более крепкие — на ногах, и это ей ужасно нравилось.

Однажды утром, точно в назначенное ей время, Риана вошла в класс шимы Опии.

Яркий янтарный свет разгара лета проникал сквозь арабески деревянных ставен, большинство которых были открыты. Это придавало комнате таинственный вид; полоски и причудливые завитушки света, казалось, создавали свой собственный рунический язык, много древнее и кундалианского, и в'орннского.

— Доброе утро, Риана, — раздался тихий мелодичный голос лейны Астар. — Входи, не бойся.

— Где шима Опия? — спросила Риана. Лейна Астар улыбнулась.

— Она слишком уж часто оскорбляла конару Бартту. Ее назначили на другую работу.

Сердце Рианы подпрыгнуло.

— Теперь меня будешь учить ты? Лейна Астар заразительно рассмеялась.

— Как приятно видеть тебя в более веселом настроении! — Она подвела девочку к низкому столу возле деревянных ставней. Арабески света плавали по блестящей лакированной поверхности, словно во сне. Они сели, скрестив ноги, на тонкие подушки друг против друга. — Конара Бартта поручила мне твое формальное обучение.

Риана склонила голову набок.

— Ты ведь послушница.

— Меня должны были сделать шимой три года назад, но... — Астар наклонилась вперед и произнесла громким шепотом: — Открою тебе секрет: я чуточку бунтовщица.

— Я тоже, — вырвалось у Рианы раньше, чем она успела прикусить язык.

— Ну, я никому не скажу, если ты не скажешь.

— Договорились. — Риана несколько расслабилась.

— Так. — Лейна Астар сложила руки на груди. — Чему учила тебя конара Опия?

Риана рассказала о Кэофу, Кубе Обучения и трех концентрических черных кольцах.

— Во-первых, позволь мне объяснить основы рамаханского колдовства, о которых конара Опия тебе, конечно, не рассказывала, — начала лейна Астар. — Есть две школы колдовства: Осору, или Пять Лун, и Кэофу, или Черная Греза. Изучать Осору способны лишь обладающие врожденным Даром. Когда-то две системы были едины, однако в какой-то момент те, кто овладел обеими дисциплинами, обнаружили, что принципы действия обеих могут сосуществовать в одном разуме, а философские принципы — нет. Возможно, из-за того, что Кэофу способен изучать любой, обладающий интеллектом и решимостью, оно оказалось подверженным порче. Похоже, оно ослабляет Белые Костяные Врата, самое восприимчивое к влиянию зла место в человеке. Две системы разделились, и у каждой были свои сторонники среди рамахан. Постепенно группировка Кэофу добилась перевеса. В наши дни — главным образом из-за поддержки конары Бартты — Осору в монастыре больше не изучают. Из-за того, что у конары Бартты нет врожденного Дара, тех, кто обладает им, остерегаются. В результате изучают только Кэофу, но не как обычную часть учебной программы.

Лейна Астар заглянула Риане в глаза.

— Хотя, возможно, конара Опия убеждала тебя в обратном, даже среди лейн очень немногие обучаются Кэофу — конара Бартта ревниво оберегает свою власть. А что до учениц, то ты первая, Риана.

— Что же во мне такого особенного?

— Во-первых, ты смогла вернуть колдовской черный огонь Кэофу в его естественное состояние. Во-вторых... — Лейна Астар протянула руку и выхватила из воздуха над головой Рианы три черных кольца. — Видишь, они не впитались в тебя. Не представляю, как можно сопротивляться Кольцам Гармонии... А ты смогла. — Она сделала круговое движение, и кольца с тихим хлопком растаяли.

— Ничего не понимаю, — сказала Риана. — Я ничего не делала сознательно.

— Давай узнаем. — Лейна Астар положила тонкие руки на стол; солнечные узоры придавали им потусторонний вид. — Начнем?

— Я не принесла дощечку и стило, — сказала Риана. Кундалиане в отличие от в'орннов не пользовались устройствами для хранения данных.

— Они не нужны. Нужен только разум. Как ты знаешь, у нас пять времен года. Можешь рассказать мне, какое из них рамаханы чтят превыше других?

В голове Рианы неожиданно всплыла легенда о царице голоногов. Откуда она взялась? Джийан никогда не рассказывала ее Аннону.

— Лонон, пятое время года, когда роятся голоноги, — сказала она. — В лононе происходит спаривание, и потомство появляется до разгара зимы, когда направляется на юг через море Крови, чтобы опуститься Миина знает где. Лонон — их время. А также время Миины.

— Великолепно, Риана. Миина, помимо всего прочего, богиня урожая. Время урожая имеет для нас здесь, в монастыре, много смыслов. Как и для всех кундалиан, это время накопления пищи на долгую зиму, но для нас это также время духовного очищения. Точно так же, как в лононе листья опадают, засоряя водосточные желоба домов и канавы, так и наши души за долгий год засоряются. И потому в лононе мы совершаем особенные обряды, чтобы освободить себя от наносного и нежеланного, вычистить себя изнутри от любых накопившихся грязных или неподобающих мыслей. Потому для нас лонон — священное время, время Богини, когда безраздельно властвует духовность.

Выразительные руки сплетали жесты.

— Это также время Обители Духов. Миина говорит об этой стороне лонона в уцелевших отрывках “Величайшего Источника”. Обитель Духов, где временно пребывают наши предки, существует рядом с нашим домом. — Сжатые в кулаки руки двигались кругами над покрытым пятнышками света столом. — У каждого из этих двух миров своя орбита. — Она показала кулаками. — В разгар зимы миры дальше всего друг от друга, во время лонона они как бы соприкасаются. Тогда можно обратиться в Обитель Духов за силой и поддержкой.

Астар встала, указав три точки на теле: над каждой грудью и в низу живота.

— Вот места, где нам надо восстанавливаться, — духовные хранилища. Мы учимся набирать силу от накопленной мудрости Обители Духов.

— Можно задать вопрос?

— Конечно, Риана. — Лейна Астар снова села. — Здесь, со мной, можешь спрашивать о чем угодно.

— Ты сказала, что Обитель Духов там, где живут наши предки, но по твоим же словам — они остаются там временно. Куда уходят духи, когда покидают Обитель?

Теплая улыбка осветила лицо лейны Астар. Из-под платья она достала великолепно вышитый бархатный мешочек. Открыла, порылась внутри.

— Отвечаю на твой проницательный вопрос. Обитель Духов не место... вроде Кундалы — планеты, вращающейся по орбите вокруг солнца. Считай ее чем-то вроде промежуточной станции, связующего звена, которое не дает тонкой субстанции уклоняться в неизведанные пределы. На этой промежуточной станции духи ждут своего срока вернуться в смертную сферу, дабы родиться заново, продолжить свой личный путь к просветлению, к истине о самих себе.

— Как луевондрен, — сказала Риана и тут же выругала себя за несдержанность.

— Я слышала это в'орннское слово. Так гэргоны называют свою концепцию реинкарнации или перевоплощения. Возможно, здесь есть какое-то теоретическое сходство, однако доказательств того, что, по крайней мере для в'орннов, реинкарнация действительно существует, нет.

Риана снова удивилась, откуда у послушницы такие знания. Аннон, как и все в'орнны, верил в луевондрен. Лейна Астар снова улыбнулась.

— А теперь дай мне руки. — Она положила руки Рианы на стол ладонями кверху. — Только пообещай молчать и постарайся расслабиться. Больно не будет.

— Что ты собираешься делать?

— Не волнуйся. Мы просто пополним твое духовное хранилище.

— Как? Сейчас разгар лета. До лонона еще много недель.

— Знаю. Но когда очень нужно, есть другой путь. Это очень важный урок, Риана. Что бы ни происходило, всегда есть другой путь. Его просто надо найти.

— Но как? Я не знаю...

— Пока просто расслабься. — Астар достала из мешочка узкий, покрытый выгравированными рунами ящичек и вынула оттуда пару иголок. Они были странные, совсем не блестели в солнечном свете. Скорее свет проходил сквозь них, словно их и не существовало. По-прежнему улыбаясь, Астар взяла одну иголку за кончик. — Я хочу проткнуть ею центр твоей ладони.

Риана отдернула руку.

— Я обещала: боли не будет. Думаешь, я лгу? Риана промолчала.

— Ладно. Этого нельзя сделать против твоей воли. — Астар хотела убрать иголки.

— Погоди! — Риана сглотнула. — Что... Что случится со мной, когда ты воткнешь в меня иголку?

— Не знаю. Для всех это происходит по-разному, — ответила Астар. — Могу сказать наверняка, что тебя наполнит ощущение здоровья.

Медленно, не отрывая взгляда от глаз послушницы, Риана положила руки на стол.

Астар чуть помедлила, возможно, чтобы увериться, что девочка приняла решение. Потом взяла одну иголку за кончик и, держа перпендикулярно к крышке стола, воткнула ее точно в центр левой ладони Рианы. Риану встряхнуло, словно от легкого укуса электричества, но через мгновение осталась только медленная пульсация тепла в низу живота. Лейна Астар не солгала: боли не было. Вторую иглу послушница воткнула в правую ладонь Рианы. На этот раз ее встряхнуло сильнее, даже пальцы свело судорогой.

Пульсация обрела форму, переходя из одной руки в другую, словно по невидимой проволоке. Оттуда она перешла на низ живота, поднялась к груди и снова спустилась, завершая энергетическую петлю.

— Я чувствую себя так, будто меня подключили к какой-то машине, — сказала Риана.

— Великолепная аналогия. — Астар слегка удивилась. — Машина, Риана, это твое собственное тело. Иголки — конары называют их “кви” — раскрыли струну твоей внутренней энергии; они стали Каналом, через который пополняется духовное хранилище... Это запретное знание, но говорят, будто в прежние времена Матерь могла пополнить духовное хранилище, когда пожелает, без помощи кви.

— Я очень мало знаю о Матери.

— Ах, Матерь. — Астар на миг прикрыла глаза. — До появления в'орннов, когда Жемчужина хранилась в подземельях Среднего дворца, Деа Критан не существовало, а рамаханами руководила правительница, чья духовность была всеобъемлющей.

— По-моему, она погибла в день, когда м... в день, когда в'орнны вторглись на Кундалу?

— Говорят, будто ее убили раппы, когда заговорщики из числа жрецов-мужчин организовали переворот. В те времена во всех прочих аспектах кундалианской жизни женщины и мужчины были равны. Это закончилось, когда некие жрецы-мужчины силой забрали Жемчужину из Хранилища. Поскольку они пытались использовать Жемчужину для собственных целей, она сказала им только то, что они хотели услышать.

— Она солгала им?

— Да, Риана, Жемчужина солгала им, как ей и было предназначено. Только чистый сердцем и духом может заглянуть в Жемчужину и узреть Истину. — Астар повернула каждую кви на четверть вправо. Так помешивают в горшке с кипящим рагу: на поверхность поднялись новые ощущения. — В гневе Своем, — продолжала лейна, — Великая Богиня отвергла кундалиан. Было предсказано, что они останутся в рабстве до поры Амбата, когда родится Дар Сала-ат.

— Кто такой Дар Сала-ат?

— Дар Сала-ат — это Тот, кто чист духом и сердцем... Тот, кто найдет Жемчужину, кто использует ее так, как ее предназначено было использовать, и освободит кундалиан от в'орннского ярма. А еще предсказано, что Дар Сала-ат освоит обе системы колдовства, исцелит то, что было ошибочно разорвано на части, и свяжет их в одно целое.

Риана надолго задумалась. Чувствовала она себя прекрасно.

— Риана, я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. — В голосе и взгляде Астар появилось напряжение.

Девочка ждала, едва дыша. Неземной свет наполнил ее теплом и светом.

— Я задам тебе вопрос, — продолжала Астар. — Всего один. И хочу, чтобы ты ответила как можно быстрее, не задумываясь.

— Это какой-то тест?

Лейна Астар бросила на нее проницательный взгляд.

— Да. Какой никогда прежде не применялся.

— Почему?

— Тест называется “Эа-унн” — “Встреча Путей”.

— Это важно?

— Очень важно.

— Но я не готова.

— Ошибаешься. — Лейна Астар повернула кви на четверть поворота налево. — Одно испытание ты уже прошла, когда оживила черный огонь. — Лейна Астар в последний раз поправила кви. — Скажи мне первое же слово, какое придет тебе на ум в этот самый миг.

— Дьенн.

Астар замерла. Красивые губы слегка приоткрылись; щеки порозовели.

— Да, — прошептала она и улыбнулась. — Видишь, Риана, ты не провалилась.

— Правда?

— Ты доказана то, что уже подозревалось. Ты особенная. Очень особенная. Мы думаем, именно поэтому конара Бартта и отдала тебя учиться Кэофу. Вот почему ты смогла сопротивляться Кольцам.

— Мы? В этом участвует кто-то еще?

— Да, но... это секрет. — Лейна Астар понизила голос. — Мне не надо говорить тебе, какое зло таится вокруг, верно?

— Я немного сбита с толку, — задумчиво сказала Риана. — Конара Опия утверждала, что в монастыре нет места злу.

— В прежние времена так и было. Но с тех пор, как пропала Жемчужина, с тех пор, как была свергнута Матерь, с тех пор, как рамаханы сбились с пути, многое изменилось. Миина отвратила от нас Свой лик... — Глаза лейны Астар сияли. — Теперь пришла ты; рука Великой Богини показалась снова.

Риана покачала головой.

— Не понимаю.

— Сейчас тебе слишком опасно знать больше, — сказала лейна Астар. — Но поверь мне, когда я говорю, что в свой час ты поймешь все. — Она склонила голову набок. — Интересно. Ты не спросила, что означает “Дьенн”.

— Я уже знаю, — ответила Риана. — На Древнем наречии это означает “Дракон”.

Ответ привел лейну Астар в замешательство.

— Откуда ты это знаешь, Риана? Ты ведь только-только начала изучать Древнее наречие.

— Понятия не имею, — честно призналась Риана. Она хотела рассказать лейне Астар, как однажды ночью открыла “Величайший Источник” и просто начала читать, но вспомнила предупреждение Джийан никому не рассказывать о книге. — Я... просто знаю, вот и все. — Она на мгновение задумалась. — Интересно, не могли ли так подействовать Кольца Гармонии?

— Как я говорила, ты невосприимчива к воздействию Колец. В любом случае они не могут передавать подобные знания.

— И еще одно смущает меня. Когда ты говорила о кви, ты сказала, что так их называют конары. Значит, конары ими пользуются?

— Только конара может использовать кви.

— Но ты послушница.

— Именно так. — Астар, тихонько мурлыкая, вынула кви из ладоней Рианы и, протерев их спиртом, убрала в коробочку с рунами. — Настоящая головоломка, верно?

12 Крах

В уединении своего дома в Аксис Тэре свор-командир Реккк Хачилар положил голову на руки, оплакивая своего друга и регента Элевсина Ашеру. Элевсин был для него и наставником, и вторым отцом. Он помог Реккку отделаться от клейма, оставленного родным отцом.

Отец Реккка был одним из самых знаменитых рэнннонов недавней истории. Рэнннонами называли мятежных кхагггунов, которые отвергли командование и касту. Отец Реккка, как и другие рэннноны до него, погиб в кровавом сражении, где абсолютно все было против него. Рэннноны занимали уникальное положение в мировоззрении кхагггунов: их презирали и ими восхищались. Кхагггуны никогда не восставали против командования. В тех редких случаях, когда это происходило, они выпадали из в'орннской Модальности и могли зарабатывать себе на жизнь, нанимаясь к частным лицам улаживать трудные и опасные дела. Но главное было не в этом, а в простом, однако категорическом нравственном императиве. Кхагггун становился рэннноном, когда сталкивался с тем, что считал несправедливостью, для исправления которой требовались действия, несовместимые с законами касты. Именно это и порождало двойственность в отношении к ним бывших товарищей. Например, отец Реккка восстал против жестокости звезд-адмирала, место которого теперь занял Киннний Морка. Он погиб, но сделал то, ради чего стал рэннноном: убил звезд-адмирала.

И именно Элевсин Ашера помог Реккку преодолеть шоры воспитания и впервые увидеть отца таким, каким тот был на самом деле, — героем.

Были и другие новости, также неблагоприятные. Реккк только что узнал, что новый регент утвердил безумное ходатайство Киннния Морки назначить Кургана Стогггула его новым адъютантом. Н'Лууура их побери, этот в'орнн еще совсем ребенок и к тому же баскир! С другой стороны, возможно, не такое уж это безумие, скорее разновидность “брака по расчету”. Новое назначение крепко связывало двух в'орннов — Бенина Стогггула и Киннния Морку, — подавая знак, что основание их союза глубже, чем все подозревали. Странная, казалось бы, пара: Великая каста с Малой кастой. Но Реккк был практичным в'орнном — иногда — и потому не слишком удивился. Когда он вопиюще нарушил правила в Каменном Рубеже, то не только вызвал возмущение Олннна Рэдддлина, но и рискнул всем: положением адъютанта, званием свор-командира. Всем. И ради чего?

Он слышал ее шаги в другой части дома. Джийан. Реккк полюбил ее с того мига, как впервые увидел в личных покоях Элевсина Ашеры. Всего лишь беглый взгляд. Более чем достаточно, чтобы зажечь сердца страстью — и виной. Каждый раз, когда он видел ее (насколько он знал, она его никогда не видела), влечение к ней росло. Желать любовницу друга, притом кундалианку, было постыдно. И однако непостижимым образом его так сильно тянуло к ней именно потому, что она кундалианка. Реккк старательно прятал эти чувства даже от себя. Пока не узнал о перевороте.

От внимания Реккка не ускользнуло, что Киннний Морка не привлек его к планированию операции. И вдруг стало ясно, что Олннн Рэдддлин состоит при нем шпионом, а не просто перв-капитаном. Реккк очень старался не дать Рэдддлину поводов для подозрений. До того момента в Каменном Рубеже, когда он не позволил протащить тело Аннона Ашеры по площади. Он заглянул в отважные глаза Джийан и почувствовал, как тают сердца. Невозможно подвергнуть ее унижению и страданиям, как невозможно перестать дышать. Он даже не задумывался: он действовал.

Теперь начались последствия. Он больше не был адъютантом Киннния Морки, и недавно назначенный звезд-адмирал не вызывал его. Дурной знак. Очень дурной знак.

С другой стороны, все это началось давным-давно. Пытался ли когда-либо Киннний Морка завоевать его доверие? Никогда. Наоборот, приставил к нему шпионом Олннна Рэдддлина. Будущее выглядело так: Элевсин Ашера больше не у власти, а бывший командир, самый влиятельный кхагггун на Кундале, списал его. Все это, наверное, можно было бы пережить. Если бы Джийан любила его. Но реальность была диаметрально противоположной. Реккк объяснил ей, что они с Элевсином были друзьями, что ей не надо бояться... увы, его слова были встречены с холодным презрением. А чего он ожидал? Возлюбленный Джийан был подло убит, преданный тем самым кхагггуном, который должен был бы защищать его жизнь. Сын возлюбленного, мальчик, которого она воспитывала с младенчества, также мертв. И вряд ли она поверила хоть одному его слову. Да и как иначе? Именно он был выбран ловить Аннона, он вручил Кинннию Морке голову Аннона, как охотничий трофей.

Еще можно было направить ударный меч на себя. Поступить достойно.

Реккк прошел в оружейную и снял со стены ударный меч. Активировал его, ощутив легкий удар, когда сверхвозбужденные ионы образовали дугу между поверхностями двойного лезвия.

Кхагггун слегка дрожал, обдумывая свою смерть. Он убил множество людей, видел, как перед тем, как глаза тускнеют, в них появляется отсутствующее выражение, но никогда раньше не спрашивал себя, что они видели в миг смерти. Да и как иначе? Жажда крови неистово охватывала его, сосредоточивая все силы на бое. Теперь воспоминания всплыли, подобно странной рыбе из океанских глубин. Жизнь до смерти. Один шажок. Но Реккк знал, что понадобится вся его энергия, чтобы погрузить ударный меч в живот.

Отмахнувшись от этих отвратительных мыслей, он приготовился.

— Собираешься покончить с собой? — произнес за спиной резкий насмешливый голос.

Реккк вздрогнул и обернулся.

На него смотрели ясные, синие, как свистики, глаза.

— Вот. — Он протянул ей рукоятку ударного меча. — Ты хотела убить меня с тех самых пор, как я привез тебя сюда. Давай.

Джийан подняла перевязанные руки.

— Ах, — сказал он, признавая поражение, — я забыл. Как они?

: — Как будто с них содрали всю кожу. Они молча смотрели друг на друга. Наконец Реккк промолвил:

— По-моему, я уже говорил тебе это... я знаю, что именно видел в тебе Элевсин Ашера.

— Ты обманываешь себя.

— Эта мысль тебя как-то утешает, не так ли?

— Меня ничто не может утешить.

— Ты обращаешься со мной с презрением. Разве я изнасиловал тебя, резко говорил с тобой, касался тебя неподобающим образом?

Само ее молчание было насмешкой.

— Разве я не обращался с тобой вежливо? — крикнул он. Она засмеялась ему в лицо.

— Ты охотился на моего... охотился на Аннона, ты связал его, как животное, на улицах деревни!

— Он был уже мертв.

— То, что ты сделал, обратило мое сердце в пепел. Реккк не мог вынести этот холодный, горький взгляд.

— Как необычна для женщины такая горячая привязанность к воспитаннику.

— Идиот! Я не в'орннская тускугггун!

— Конечно, но ты испытываешь такую привязанность к в'орнну.

— Как мало ты о нас знаешь. — Джийан заговорила тише. — Не проходит и мига, чтобы я не скучала бы по нему, когда мне не хотелось бы снова обнять его, защитить, убаюкать, сказать ему, что все будет хорошо... — Голос прерывался, словно у нее в горле застрял рыболовный крючок. — Но хорошо уже никогда не будет. Я не смогла помочь Элевсину и не смогла помочь Аннону. Неужели ты не понимаешь? Когда он умер, часть меня умерла вместе с ним.

Реккк не сразу собрался с мыслями.

— Я не могу выразить, как сожалею... Ее глаза сверкнули.

— Прибереги пустые слова для других. Я не верю тебе. Он покачал головой.

— Что бы ты ни думала обо мне, Джийан, я говорю правду. Я не вставил тебе окууут, как было приказано.

— Да неужели? — Она подняла черные руки. — И как бы его имплантировали?

Реккк замер в неловкой позе, по-прежнему с ударным мечом в руке.

— Тебе даже не надо совершать самоубийство, — бросила Джийан. — Ты уже мертв. Просто ты еще этого не понял.

Она была права, и Реккк знал это. Как его жгло желание коснуться ее, обнять, облегчить боль и страдание. Как странно испытывать такое к инопланетянке! И однако — из-за дружбы с Элевсином — совсем не странно. У Элевсина он научился сочувствию к кундалианам, и чем дальше, тем больше какая-то магнетическая сила неумолимо тянула его к ним, уводя от сородичей. Он не понимал природы этой силы, но научился у Элевсина по крайней мере не стыдиться ее. Однако пропасть между ним и Джийан была гораздо шире. Ее холодная враждебность не уменьшалась. Ее презрение сокрушало его сердца. Джийан отвернулась.

— Я бы охотно отдала жизнь, только бы вернуть Аннона. А что до твоей смерти, боюсь, тебе придется собраться с духом и сделать все самому.

Он заговорил хриплым шепотом:

— Джийан, то, что случилось с Анионом... Если бы я нашел его живым, то не убил бы. Его отец был моим другом и наставником. Я бы умер, защищая его сына.

— Слова.

— Не просто слова. Я не позволил, чтобы его протащили по Каменному Рубежу.

— И я благодарна тебе за это. — Она повернулась к нему, прекрасные глаза сверкали. — Но с того самого мига я спрашивала себя почему. Почему ты сделал это? Ты сам дал ответ. — Она скрестила руки на груди. — Я вижу, как ты смотришь на меня. И узнаю откровенную похоть в твоих глазах.

— Нет, ты ошибаешься. — Но, конечно, в голосе не хватало убежденности.

— Элевсин недавно погиб, а ты уже сгреб добычу. Ты утверждаешь, что был его другом? Какая скверная и жалкая шутка! Ты ничуть не лучше его убийц, Стогггула и Морки!

Сердца Реккка сжались еще сильнее. Казалось, все огни в мире погасли разом.

— К сожалению, каждый верит только тому, чему хочет верить. Так намного легче и гораздо проще, чем принять правду.

— Снова слова.

Реккк беспомощно пожал плечами и, заблокировав закодированный ионный поток, повесил ударный меч на стену.

— Трус!

Он пытался забыть о ней. Но так было еще больнее.

— Тебе пора сменить повязки. — По освещенному звездным светом коридору Реккк увел Джийан из оружейной комнаты в ванную. Усадил там, разрезал узел и начал разматывать муслиновые бинты на правой руке. Ее пристальный взгляд резал, как лезвие меча.

Поддерживая руку снизу, Реккк продолжал разматывать бинты. Красные, ободранные пальцы блестели, намазанные мощной в'орннской мазью от ожогов.

Он осторожно вытер их чистыми салфетками из неотбеленного муслина; Джийан тихо стонала от боли. Раны казались такими же воспаленными и распухшими, как и в самом начале. Он пробовал уже четвертое средство — сочетание в'орннской и кундалианской медицины. Почему ни то, ни другое не работало?

— Ожоги очень сильные, — сказал ей Реккк, снова накладывая мазь. — Нужно еще время для излечения. — Он поднял глаза. — Я видел, ты пробовала на них колдовство. Не помогло?

— Ты подсматриваешь за мной?

Что бы он ни сказал, все не так!.. Реккка охватило отчаяние.

— Я просто хотел знать, вот и все.

Она отвернулась, снова отгородившись от него. Он перестал накладывать лекарство.

— Если бы ты рассказала мне, что с тобой произошло, я бы лучше представлял себе, как лечить раны.

— Говорю тебе, не знаю. На Аннона напал первиллон. В пещере был какой-то светящийся лишайник — такую разновидность я раньше никогда не видела. Аннон упал туда. Когда я вытаскивала его, сок лишайника залил мне все руки.

Она смотрела на руки и потому не заметила полный боли взгляд Реккка. Не заметила и то, как он хотел было что-то сказать, но прикусил язык.

Любовь, пылающая в сердцах, превратилась в гнев. Реккк оставался кхагггуном до мозга костей: чувства бушевали в нем, как шторм. И потому он поступил совершенно неправильно. Рука сжалась в кулак.

— Тебе никогда не уйти отсюда, и ты прекрасно это понимаешь. — Джийан не ответила, и ее молчание взбесило его еще больше. — Ты теперь моя, нравится тебе это или нет. Можешь выкинуть из головы Элевсина Ашеру или любого другого из прошлой жизни. Твое настоящее здесь и сейчас — рядом со мной.

Она молчала.

— Отвечай, когда к тебе обращаются!

— Ах да, высшая раса угрожает. — Джийан помолчала. — Если таково твое желание, я повинуюсь ему, — сказала она спокойно. — Ты в'орнн, а я кундалианка. Разумеется, я буду делать, как ты прикажешь. — Она вскинула голову, глаза сверкнули. — Но ни на миг не думай, будто ты можешь изменить меня. Я не буду...

Реккк дал ей пощечину. Она вскрикнула, упала на пол, и он набросился на нее, распахивая платье, обнажая прекрасное тело.

— Продолжай. Это у в'орннов получается лучше всего. — Джийан была похожа на морскую звезду, распростертую на каменном полу. Ее полное презрение как зеркало показало ему всю гнусность его поведения. Он отдал бы жизнь, только бы хоть на миг почувствовать ее любовь.

Слезы сверкали в уголках ее глаз, как бриллианты. Джийан лежала как упала. Тело открыто перед ним, но в остальном она абсолютно закрыта.

— Прости, — прошептал Реккк, запахивая ей платье. — Прости меня...

— Теперь ты понимаешь. — Ее прекрасные глаза смотрели в пространство. — Твоя сила жалка.

Он бросился прочь от нее, выбежал из комнаты, но насмешливые слова преследовали его:

— Ты думаешь, что можешь иметь то, что имел Элевсин? — Ее голос был холодным, мертвым. — Нет, не можешь. И никогда не сможешь. Никогда.

Полный ярости и унижения Реккк захлопнул за собой двери дома и, пытаясь очиститься от мыслей, бросился в бурлящее сердце города, словно так мог скрыться не только от нее, но и от себя.

* * *

В любом другом состоянии Реккк заметил бы, что за ним следят. Впрочем, если бы и заметил, то не слишком обеспокоился бы. Сейчас он, несомненно, был бы только рад быстрому удару ножа убийцы.

Бессмысленные блуждания привели его в дальнюю северную часть города, район месагггунов, — место опасное даже по кхагггунским меркам. На переполненных улицах воняло низкосортным нумааадисом, промывочной жидкостью и помойкой. Только что миновал пересменок, и среди полупьяных жителей то и дело вспыхивали драки. Бойцов усердно подстрекали прохожие — все, кроме немногочисленных жрецов, последних хранителей того, что оставалось от в'орннской религии. Бог войны Энлиль давным-давно отыграл свою роль. Когда гэргоны рвались к власти тысячелетия назад, они прошерстили шеренги Детей Энлиля, вырвав Малые касты из цепких рук Церкви. Очень немногие месагггуны до сих пор посещали запущенные храмы Северного квартала. Традиционалистов безжалостно преследовали Прогрессисты — месагггуны, считающие, что гэргонский взгляд на жизнь — единственный путь к возвышению.

Месагггуны, работающие на машинах Модальности, были несчастными неудачниками. Они жили в нищете, без надежды на продвижение, в их жизни не было ничего, кроме тяжелой монотонной работы. Они были той смазкой, благодаря которой Модальность работала плавно, однако сами не получали ни благодарности, ни надежды, не считая умилительного сюсюканья, скупо отмеряемого жрецами. Прочие касты, включая кхагггунов, не задумываясь, ступали по их сильным согнутым спинам. В сущности, когда они не дрались между собой, месагггуны вступали в краткие, но яростные схватки с кхагггунами. Как и кхагггуны, месагггуны обладали раздутым чувством чести — возможно, потому что ничего другого у них все равно не было. Кровная месть была распространенным явлением. Реккк знал, что скорее всего встретят его здесь плохо. И, несомненно, потому и пришел.

Действительно, его заметили, и двое крепких, испачканных смазкой месагггунов прекратили делать ставки на ближайшую драку, чтобы посмотреть на незнакомца поближе. Форма кхагггуна служила сильнейшим раздражителем, а отсутствие ударного меча согревало окаменевшие сердца. Один из них размахивал толстым обрезком металлической арматуры. Реккк сразу определил, что этот месагггун — вожак. Обычно такие драки начинались с насмешек, но Реккк и так был уже достаточно заведен и потому сразу же бросился вперед.

От удара кулаком в живот месагггун скрючился. Реккк схватил обрезок арматуры и дважды ударил его по голове, а потом, развернувшись, заехал второму месагггуну в ухо. Полилась кровь, и высокий месагггун упал. К тому времени к Реккку успел подобраться третий месагггун. Три умелых удара наполовину оглушили Реккка; он стиснул зубы от боли. Но каким-то образом боль принесла облегчение, и он отшвырнул оружие. В драку вступали все новые месагггуны, нанося удары кулаками, ногами, головой, и ему приходилось все тяжелее. Кожа распухла и полопалась, однако Реккк только смеялся, и это заставило их удвоить усилия, чтобы избить его до бесчувствия. Некоторое время он еще успевал отвечать, но в конце концов не выдержал численного превосходства. Он принимал побои как истинный в'орнн — без возражений, без криков. Все мысли были только о том, что он сделал с Джийан.

— Веннн, ты разочаровал меня — в который уже раз. — Регент Стогггул, Призванный гэргонами, оказался в темном, битком набитом доме своего детства. Он стоял перед отцом — хотя отец был давно мертв, и Стогггул знал, что на самом деле его тело сейчас где-то в глубинах Храма Мнемоники. Он все знал и ничего не мог с собой поделать. Его охватил знакомый страх.

— Когда же ты научишься? — сурово сказал отец. — Ты никогда не станешь таким, как я, никогда, как бы ни старался. — Отец неодобрительно покачал головой. — Ты ни на что не годен. Жестокое разочарование. Лучше бы ты вообще не родился.

К своему ужасу, регент Стогггул обнаружил, что дрожит как всегда дрожал, когда сталкивался с отцом. Столько времени прошло, их разделила бездна смерти — а все по-прежнему, потому что истина этих слов укоренилась в нем, пока острое разочарование отца не стало его собственным.

— Ты жалок, Веннн, ты играешь в игры власти, на которые у тебя не хватает силенок. Я всегда мог видеть тебя насквозь, да и теперь могу. Ты думаешь, что я мертв, но я продолжаю жить. Я буду здесь каждый раз, когда ты будешь приходить.

Регент прикусил губу, поклявшись молчать, хотя что-то в глубине души начало поскуливать.

— Посмотри на себя. — Отец подошел ближе, сжимая в руке ионный хлыст. — Дрожишь, как лист на ветру! — Он взмахнул хлыстом, и во рту у регента появился знакомый привкус протухшего мяса или яда. — Я делал все, что мог, но погляди, с каким сырьем мне приходилось работать. — Щелк! Ионный хлыст ударил регента по плечам, и Стогггул вскрикнул, не только от боли, но и от узнавания. — Ты омерзителен, Веннн. — Щелк! — Мне стыдно называть тебя сыном. — Щелк! — На колени, как и должно червяку.

— Не надо, не надо, не надо! — Голос регента Стогггула из хриплого шепота превратился в отчаянный крик. Он закрыл глаза. А когда открыл их, вместо отца перед ним был гэргон, глядящий на него сверху вниз рубиново-красными зрачками.

— Стогггул Веннн, мы увидим тебя мертвым.

Регент понял, что стоит на коленях на арене открытого многоярусного амфитеатра. Все места — кроме одного — были заполнены гэргонами. “Их, наверное, тысяча”, — подумал Стогггул. Все взгляды были устремлены на него. Их враждебность пригибала его к земле. Сердца тяжело колотились в груди. Гэргоны никогда не угрожали попусту.

— Твой вид оскорбителен для нас, — сказал гэргон с рубиново-красными зрачками, занимая свое место. — Мы не знаем, чего больше в наших чувствах: жалости или презрения.

Потрясенный пережитым, ослабленный страшными воспоминаниями, он сумел пробормотать только:

— Скажите, чем я оскорбил вас, чтобы я смог искупить свою вину.

Гэргон встал, его нейронные сети горели гневом.

— Искупление, регент, будет таким: ты примешь наш гнев и разделишь его. Ты возбудишь кхагггунов. Ты и звезд-адмирал Морка Киннний развернете кампанию по искоренению и уничтожению всех врагов, всех предателей. Канавы Аксис Тэра захлебнутся кровью, долины за городом наполнятся ею. Мы желаем слышать вопли на похоронах; мы желаем видеть, как народ все больше обращается к Кэре, религии, что одинаково охватывает в'орннов и кундалиан.

— А когда я выполню то, что вы просите, что потом? — осмелел регент. — Вы отдадите мне рынок саламуууна? Ради него Ашеры убили моего отца! Это единственное, что вы...

— Ты здесь не для того, чтобы задавать вопросы, регент, или выдвигать требования! — загремел гэргон. — Ты здесь для того, чтобы слушать и повиноваться!

Взмах облаченной в перчатку руки — и регент Стогггул исчез, возникнув снова в дворцовых покоях на другом конце города.

Реккк Хачилар очнулся в грязном переулке: видимо, кто-то оттащил его туда. Голова была прислонена к куче мусорных баков. Испуганные крысы бросились врассыпную, когда он неловко заворочался. Болело все тело; другого он и не заслуживал. Мгновение разум был блаженно пуст. Потом, подобно ядовитому цветку, перед мысленным взором вновь появилась Джийан, распростертая на полу, в ушах отдавались ее слова, перемещающиеся через пространство и время, чтобы снова причинить ему страдание.

Он не знал, где находится, да его это и не интересовало. Переулок был узкий, с глухими стенами. Вдали слышались бесчисленные городские звуки. Хруст костей, стоны: где-то поблизости полным ходом шла другая драка.

Реккк с трудом встал на колени, его вырвало. Схватился за голову, словно это могло остановить головокружение. Постепенно он смог подняться на ноги. Прислонился к грязной стене, хрипло дыша, мусором вытер с сапог блевотину.

Собравшись с силами, Реккк быстро проверил все кости. Переломов вроде не было, что само по себе можно было назвать чудом, но он не мог сделать даже неглубокий вдох так, чтобы сильная волна боли не прокатилась по всему телу.

Начался дождь, капли текли по щекам, как слезы. Реккк стиснул зубы и, пошатываясь, пошел по переулку. Он прошел не больше двадцати шагов, когда наткнулся на дверь, которой прежде не заметил. Справа от двери висела скромная металлическая дощечка, гласившая: “СИЯНИЕ” — и чуть ниже: “ТОЛЬКО ПО НАПРАВЛЕНИЯМ”. Как роскошный кашигген оказался в этом рабочем районе? Кашиггены были когда-то спокойными заведениями, предназначенными для развлечения рамахан. В'орнны, знающие толк в развлечениях, превратили кундалианские кашиггены в роскошные саламуууновые притоны.

Не обращая внимания на предупреждение, Реккк ввалился в дверь. Внутри были плис, бархат и атлас, витал сладкий, пряный запах саламуууна. Реккк облизнул сухие потрескавшиеся губы и попытался сосредоточить взгляд. Он увидел восьмиугольную комнату с мебелью в кундалианском стиле; стены обиты богатой парчой; на сводчатом потолке — россыпь эмалевых звезд. В одном углу сидела старая в'орннская предсказательница, сухая кожа туго обтягивала череп. Она смотрела на гостя жадными совиными глазами. Две изысканные имари изо всех сил старались не замечать его.

— Ты, очевидно, ошибся. — Перед ним стояла дзуоко, прекрасная тускугггун в бледно-лиловом платье. Наверное, хозяйка этого кашиггена. Сифэйн из серебряной парчи был отброшен назад. Во взгляде, которым она смерила его, читалось отвращение. — Ни одна из моих имари и близко к тебе не подойдет. — Рядом с ней стоял крепкий месагггун. Руки толщиной со ствол дерева скрещены на широкой груди. И, кстати говоря, чистый и трезвый. Он злобно смотрел на Реккка из-под внушительных бровей, подчеркнуто не обращая внимания на следы побоев. — Хотя это и не имеет значения. Ни один из моих знакомых ну никак не мог бы направить сюда тебя. — Она щелкнула пальцами, и месаптун-переросток угрожающе шагнул к Реккку.

— Ты неправа, Миттелвин.

Реккк посмотрел налево. Перед ним стояла совсем юная тускугггун в темно-синем платье и сифэйне, прошитом сверкающей золотой нитью. Очень высокая и стройная, она двигалась с изумительным изяществом. Еще одна имари из “Сияния”? Исключено. Ни одна имари не посмела бы говорить с дзуоко в таком тоне. Насколько он знал, традиция имари была древней даже для кундалиан. Требовались десятилетия обучения, и очень немногие проходили этот путь до конца.

— Это тот кхагггун, которого я ожидала, — промурлыкало видение. — Признаться, немного потрепанный.

— Немного! — расхохоталась Миттелвин. — Погляди на беднягу. По-моему, он столкнулся с кем-то из наших милых местных жителей!

Месагггун подавил смешок.

— А ты чего смеешься? — повернулась Миттелвин. — Приведи его в порядок, накорми лееестой... из теплой кастрюли, не трехдневной дрянью. Потом отведи в комнату семь — для удовольствия сударыни Каннны.

Душ принес и удовольствие, и боль. Иголочки воды жалили все синяки и опухоли, но тепло расслабляло. Реккку предложили на выбор четыре сорта мыла, все с характерными мужскими ароматами. Он стоял под душем очень долго. Кхагггуну нечасто выпадает роскошь выкупаться таким образом.

Потом ему дали одежду цвета коровой крови. Все сидело как влитое. Когда Реккк спросил месагггуна о своей форме, тот ответил, что ее почистят и выгладят. Реккк ел вкусную теплую лееесту и размышлял, в каком качестве к нему приставлен этот месагггун: слуги или же тюремщика. Когда он сказал, что хочет пить, месагггун принес воды. Ни нумааадиса, ни какого-либо другого спиртного предложено не было.

И все его вопросы остались без ответов. Кто такая сударыня Каннна и как она вообще могла ждать его, если он наткнулся на дверь кашиггена совершенно случайно? “Терпение”, — сказал себе Реккк.

Когда он наелся и напился, месагггун провел его по коридору, тускло освещенному старомодными кундалианскими лампами. Мерцающее пламя в хрустальных трубках успокаивало душу. Даже громадный месагггун был учтив, когда открывал дверь в комнату семь. Потом он пошел прочь, а Реккк стоял и смотрел ему вслед.

Сударыня Каннна ждала в небольшой круглой комнате с коническим потолком. Она сидела в глубоком кресле. Рядом стоял диван в кундалианском стиле, выглядящий не только удобным, но и манящим. В своем нынешнем состоянии Реккк был благодарен за удобство. В'орннская мебель была строго утилитарна; эстетика и стиль никого не интересовали.

— Вы выглядите усталым, свор-командир, — сказала сударыня Каннна. — Присаживайтесь.

Откуда-то доносились ароматы гвоздичного масла и жженого мускуса.

— Боюсь, я нахожусь в невыгодном положении. Вы явно знаете меня, но я уверен, что мы не знакомы.

— Напрямую — нет. — Она подняла руку. — Может, вам трудно сидеть?

Он невольно усмехнулся и осторожно присел на край дивана.

— Пожалуйста, расслабьтесь, свор-командир, и успокойтесь. Я не нападу на вас.

Он не улыбнулся в ответ.

— Я так обучен. Если с моей стороны не хватает доверия, это просто потому...

— Скажите-ка, свор-командир, вы не откажетесь?.. — Женщина поставила перед ним хрустальную коробочку с порошком цвета корицы.

— В свое время я выкурил немало саламуууна.

— Отлично. — Она откинула крышку коробочки. — Высшего качества. Другого Миттелвин не держит.

— Нет, спасибо, — ответил Реккк. — Не сейчас.

— А, понимаю. — Сударыня Каннна кивнула. — Снова вопрос доверия. — Она заглянула ему в глаза. — Скажите мне кое-что, свор-командир...

— Только если вы сначала ответите на мой вопрос. — Он счел ее молчание знаком согласия. — Я слышал, как Миттелвин назвала вас сударыней. Почему? Я никогда раньше не слышал такого слова.

— Оно редко используется. — Женщина положила ногу на ногу, и шуршащее платье слегка распахнулось. — Я принадлежу к Великой касте. Я состою при весьма особенном в'орнне. Отсюда и титул.

— И что это за в'орнн?

— Это уже второй вопрос, свор-командир. — Она нежно улыбнулась. — Теперь скажите мне, пожалуйста, что вы делаете в Северном квартале Аксис Тэра.

— Пришел получить то, что заслужил.

Сударыня Каннна смотрела на него с любопытством.

— И получили?

— Я все еще жив.

Ее улыбка стала шире. Она проглотила половину содержимого коробочки и предложила ему остаток.

— Итак, вы, похоже, не знаете, закончилось ли уже ваше путешествие.

Мгновение он колебался. Ему пришло на ум, что все это затеяно либо Олннном Рэдддлином, либо Кинннием Моркой, чтобы забить последний гвоздь в его гроб. Потом, как демон в ночи, возник образ Джийан; Реккк схватил саламууун и вдохнул целиком.

Глаза сударыни Каннны блеснули.

— Прилягте, свор-командир. Пусть саламууун унесет вас, куда сможет.

Ему нравился звук ее голоса, успокаивающий, как когда-то голос матери. Реккк не вспоминал о матери уже много лет. И понял, что не знает, где она или вообще жива ли. Он закрыл глаза и увидел ее. Мать улыбалась и говорила с ним, и, как когда-то, он почувствовал, как скучает по ней.

Я хотел найти тебя, но мне постоянно не хватало времени.

Знаю. Не вини себя, Реккк.

Но я виноват.

Тебе следовало жить своей жизнью. Это было важнее.

Так не должно было быть.

Такова жизнь.

Он заплакал, когда она заключила его в объятия.

Не горюй о себе, Реккк. Живи своей жизнью, как жил всегда.

Не могу. Я люблю кундалианку, а она никогда не ответит на эту любовь.

Почему ты так уверен?

Я все время чем-то обижаю ее.

Ничто не постоянно, Реккк. Даже смерть...

Он долго плыл по морю из собственных слез. Море качало его, баюкало, говорило с ним тихим шепотом, как свойственно океанам. В глубине бездонных вод он чувствовал движение жизни: крупные существа, невообразимо странные и совершенно незнакомые, хотя ему довелось посетить множество миров и повидать немало странных форм жизни. Он не боялся их. Слушал далекие песни и понимал их смысл, не зная слов, а загадочные течения несли его...

Когда Реккк наконец открыл глаза, сударыня Каннна исчезла. На ее месте сидел кто-то удивительно, до боли знакомый.

— Джийан, — выдохнул он. — Как ты нашла меня?

— Напротив. Это ты нашел меня.

— Я люблю тебя, — сказал Реккк. Она улыбнулась.

— Знаю.

— И однако ты так печальна, всегда так печальна.

— За свою жизнь, Реккк, я потеряла многое, очень дорогое для меня. Сердце мое обратилось в пепел. Не могу постичь, почему оно продолжает биться.

— Ты никогда не потеряешь меня. Клянусь тебе, Джийан.

— Итак, — сказал Нит Сахор, снова трансформируясь из одного тела в другое, — вот мы и подошли к финалу нашей маленькой драмы.

Реккк почувствовал, как психогенное воздействие саламуууна тает, словно тонкие шелковые нити вытягиваются из каждой клетки мозга.

— Где Джийан? — пробормотал он.

— Ушла тем же путем, что и сударыня Каннна. В глазах у Реккка прояснилось.

— Ты хочешь сказать, что ее никогда не существовало?

— Не так, как ты подумал. Тем не менее обе существуют. На данный момент я — Нит Сахор.

Гэргон закинул ногу на ногу, положил руки на колени. Реккк смотрел на эти руки, прикрытые легированной сетью, как на челюсти бритвозуба. К своему ужасу, он обнаружил, что неудержимо дрожит. Почти с самого рождения его обучали быть бесстрашным, но оказаться так близко к гэргону... это, пожалуй, чересчур. Огромным усилием он взял себя в руки.

— Ну, Реккк, — сказал гэргон, — чувствуем ли мы себя лучше после саламууунового полета?

— Я слыхал, что гэргоны любят жестокие шутки, — ответил Реккк. — Но никогда не думал, что стану мишенью для них.

Нит Сахор наклонился вперед.

— Ты неправильно понял меня. Здесь не было никаких шуток. Все это служило тому, чтобы обнаружить... как бы сказать... внутреннюю природу вещей. — Реккк смотрел на гэргона с тревогой. — Спроси себя сам: теперь, бросив быстрый взгляд на карту твоей собственной вселенной, ты знаешь о себе больше, чем знал, когда из тебя выбивали Н'Луууру?

Реккк насторожился.

— Да не сказал бы.

— Правда? — Нит Сахор склонил набок длинную изящную голову. — Тогда, возможно, мне следовало бы рассказать тебе о моем полете. Я был на корабле, и корабль этот плыл по морю бирюзовой крови. Как и большинство в'орннов, я ненавижу океан. Но это не важно. На корабле со мной Элевсин Ашера. Безголовый. Окровавленное тело извергает кровь, из которой состоит море, по которому мы плывем. А потом я понимаю, что натворил, какую ошибку совершил с Элевсином. Понимаешь, у гэргонов довольно ограниченный опыт общения с внешним миром. Вот почему мы поручаем все мирские дела другим.

Я любил Элевсина Ашеру... насколько я знаю, ты тоже любил его, Реккк. Он был особенно чувствителен к окружающим нас невидимым силам. Его, как и меня, тянуло к кундалианам. Необъяснимо. Это чувство пугало меня. Я пытался получить объяснение. Элевсин, разумеется, не мог мне помочь. Как объяснить любовь? Желание? Они непостижимы. Но я не понимал этого и разгневался. Я постыдно обращался с ним. Не защитил, когда мог бы. Теперь он мертв, и вина лежит на мне тяжким бременем.

Ошеломленный беспрецедентным признанием Реккк Хачилар промолчал.

— Да, боюсь, хваленые гэргоны подвержены ошибкам. — Нит Сахор на миг поднес указательный палец к губам, и глаза его вспыхнули в свете масляной лампы. — Как видишь, твои обстоятельства небезызвестны мне. В связи с чем я хочу сделать тебе предложение.

Мгновение назад Реккк посмеялся бы над нелепостью ситуации. Теперь он смог только издать какой-то горловой звук. Весь его мир перевернулся вверх тормашками.

— Я доверил тебе немало секретов, Реккк. Как по-твоему, ты можешь довериться мне?

Реккк Хачилар уставился на гэргона, сердца тяжело бились в груди.

— Если вы в курсе моих обстоятельств, вы знаете: у меня больше нет причин жить.

— Это тебе открыл саламуууновый полет?

Реккка настолько переполняли чувства, что он не сразу смог ответить.

— Нет, — выговорил он наконец.

— Но тебя по-прежнему тянет покончить с собой? Хочешь умереть?

Реккк уставился в пол и подумал о страдальческом лице Джийан.

— Да.

— А если бы я смог изменить это?

Реккк положил руки на колени, облизнул губы. Мозг, казалось, горел. Ему хотелось визжать от гнева на жизнь, заведшую его в тупик: он любит инопланетянку, которая презирает его.

— Что скажешь, Реккк?

— Как же вы смогли бы вернуть мне желание жить?

— О, этого я не могу, Реккк. Этого не может никто, кроме тебя.

То же сказала ему и мать в саламуууновом полете.

— Но я могу дать тебе то, что ты желаешь больше всего. Воздух замерцал, и на мучительное мгновение перед ним оказалась Джийан. Потом вернулся гэргон.

— Вы не сможете принудить ее.

— Разумеется.

— Она полюбит меня по своей доброй воле?

— Да, но берегись того, чего желаешь больше всего, Реккк. Вот тебе лучший совет.

Реккк глубоко вздохнул. Перед глазами стояла Джийан; сердца неистово колотились в груди. “Семь бед — один ответ”, — мелькнуло в голове.

— Кроме вашего обещания, должна быть и другая плата за оказанные услуги.

Нит Сахор кивнул.

— Все, что захочу?

— Если это окажется мне по силам.

— Я, наверное, очень вам нужен.

— Гораздо лучше не знать ответа на этот вопрос. Реккк вспомнил, что надо выдохнуть.

— Согласен.

Гэргон сел, прикрыл глаза; его лицо превратилось в бесстрастную маску.

— Ты знаешь, что кундалианское Кольцо Пяти Драконов нашлось?

— Нет. — Реккк Хачилар нахмурился. — У кого оно?

— Веннн Стогггул отдал его в дар Товариществу.

— Наверняка не просто в дар. Чего он хотел взамен?

Нит Сахор улыбнулся.

— Он хотел, чтобы его назначили регентом; хотел, чтобы рынок саламуууна отобрали у Консорциума Ашеров и отдали ему.

— Товарищество согласилось?

— Он — регент, столько-то они пожаловали. Что до саламуууна... Давай просто скажем, что мне удалось на время оттянуть это решение.

— И что же вам надо от меня? Найти Жемчужину?

Нит Сахор поднял руку в перчатке.

— Почему ты говоришь так, Реккк? — Гэргон, казалось, обрадовался вопросу.

— Вы давно пытались найти Жемчужину, иначе зачем еще без конца допрашивать рамахан?

Нит Сахор сплел пальцы.

— Понимаешь, большинство Товарищества сгорает от желания узнать, что находится на Неведомых Землях по другую сторону Дьенн Марра. Как тебе, несомненно, известно, бесконечные ледяные бури не дают нанести эту область на карту. Ни одна наша система не способна проникнуть сквозь поток тэта-излучения в плотном облачном слое. Я же продолжал исследования науки и мифов Кундалы. Мой интерес встретил яростное сопротивление остальных собратьев, не веривших в существование Жемчужины и полагавших, что я попусту трачу время и средства, которые лучше пустить в ход более... приемлемым образом. Так что мне приходилось работать тайно.

Каждое мгновение в обществе Нита Сахора показывало гэргона в новом свете.

— Во всяком случае, теперь вы должны идти другим путем, так?

— Баланс изменился. Гибельное, опасное изменение... но, к сожалению, необходимое.

— Вы сейчас говорите о Морке и Стогггуле, — горько сказал Реккк.

— Они часть уравнения.

— Вы не могли бы выражаться чуточку определеннее?

— Я раскрыл тревожащий секрет: похоже, Кундала — узловая точка в нашей истории.

— Будущей или прошлой?

— Не знаю. Вероятно, и то, и другое. — Нит Сахор казался смертельно серьезным. — Часы тикают, Реккк, и поверь мне, когда я говорю, что это тиканье предвещает беду.

Сердца Реккка глухо стукнули. Он кивнул.

— Полагаю, вы не оставляете мне выбора.

— О, выбор есть всегда. — Гэргон снова подался вперед. — Что такое жизнь, как не пляска множества выборов?

— Чего же именно вы хотите от меня? — Он беспокойно поерзал. — Вы ведь знаете, что я пошутил, когда упомянул Жемчужину.

— Это не шутка, Реккк. Жемчужину надо найти, если мы хотим уцелеть. Мои коллеги использовали Кольцо весьма опрометчивым образом. Несмотря на все мои возражения, они попытались с его помощью открыть дверь Хранилища.

— Не понимаю, в чем проблема. Для этого оно и предназначено, не так ли?

— Да — помимо всего прочего. Но, согласно кундалианской легенде, дверь может открыть только наследственный глава рамахан или Помазанник.

— Дар Сала-ат?

— Да. — Звездно-сапфировые глаза Нита Сахора блестели.

— Но Дар Сала-ат — персонаж из сказки. На самом деле он не существует.

— Существует, я не сомневаюсь. Кольцо Пяти Драконов уже убило трех гэргонов. Оно остается закрепленным в двери Хранилища — что-то вроде бомбы замедленного действия, об устройстве которой мы не можем даже гадать. Только Дар Сала-ат в силах остановить процесс, который безрассудно запустили гэргоны. Ты должен найти его и целым и невредимым привести к Хранилищу к лононским идам — до них меньше четырех недель. Иначе вся жизнь на Кундале будет уничтожена.

Реккк содрогнулся от ужаса.

— Вы могли бы покинуть планету, вернуться к изучению вселенной...

— Мог бы, но не сделаю этого.

— Можно эвакуировать всех в'орннов на Кундале.

— Но не кундалиан.

Реккк пристально посмотрел на гэргона.

— Я ожидал, что Товарищество по крайней мере потребует эвакуации.

— Наверное. — Нит Сахор наклонил голову. — Если бы кто-то из моих коллег знал, уверен, они бы отбыли первым же транспортом.

— Они не знают?

— У двери Хранилища в то утро, когда они попытались использовать Кольцо, было четыре гэргона. Я единственный, кто остался в живых. Товариществу известно, что Кольцо смертоносно для нас, ничего более.

Реккк, давно затаивший дыхание, выдохнул.

— Вы ведете гибельную игру.

— Мы оба, Реккк. — Нит Сахор простер руки. — Нам не дано выбора. Похоже, такова наша судьба.

— Невозможная задача. — Реккк качал головой. — Найти Дар Сала-ата! Я даже не представляю, с чего начать.

Нит Сахор явно приготовился к этому вопросу.

— Так уж получилось, что самый лучший источник информации у тебя под рукой.

— Не понимаю.

— Поймешь, Реккк, я тебе ручаюсь.

— Ненавижу, когда вы говорите загадками.

— Знаю. — Нит Сахор улыбнулся. — А теперь говори то, что хотел сказать.

— Ладно. Но если я возьмусь за дело, я хочу получить плату вперед.

— Так не принято.

— Это непременное условие. Впрочем, не хотите — не надо.

— Согласен. Назови цену. Реккк встал.

— Я хочу, чтобы Джийан смогла снова увидеть Аннона.

— Невозможно. Он мертв.

— Да, но его “сорочка” еще существует. Она у Веннна Стогггула.

Нит Сахор вскочил. Зеленый ионный огонь сорвался с перчаток, осветил комнату.

— То, что ты просишь, — неслыханная дерзость.

— Но это возможно, не так ли? — Реккк слышал слухи, будто гэргоны способны воскресить мертвеца на короткий миг, чтобы пообщаться с ним.

— Да, хотя такие попытки никогда не предпринимались ни с кем, кроме гэргонов.

— Однако же такова моя цена.

Внезапно холодный огонь в руках Нита Сахора погас.

— Хорошо, — сказал гэргон.

Реккк внимательно слушал. Показалось ли ему, или Нит Сахор уступил слишком быстро? Реккк не мог отделаться от тревожного ощущения, что гэргон ожидал именно этой просьбы.

— Реккк, — говорил теперь Нит Сахор, — знай, что совершить такое нелегко. Существует огромный риск — и для тебя, и для кундалианки, а также и для меня самого. Чтобы сделать то, о чем ты просишь, я должен вызвать антиэнергию. Она не принадлежит нашей вселенной и потому смертельно опасна. Подойди слишком близко, даже на долю секунды, и будешь уничтожен. Я понятно выражаюсь?

— Да.

— Значит, договорились. Нужно кое-что подготовить. Через три дня в полночь возвращайся сюда с Джийан.

Реккк кивнул и повернулся к выходу.

— Реккк... Он обернулся.

— Пожалуйста, никаких иллюзий. Аннон не возродится; он не оживет и даже не будет жив в нашем понимании. Встреча продлится очень недолго. Джийан должна полностью сознавать это.

— Понимаю, Нит Сахор.

Гэргон замерцал, трансформируясь обратно в сударыню Каннну. Реккк невольно вздрогнул. В манипуляциях с веществом жизни было что-то очень тревожное.

Сударыня Каннна спокойно посмотрела на него.

— Ты должен в последний раз обдумать последствия нашего договора. Когда мы выйдем из этой комнаты, уже ничего не изменить.

Реккк почувствовал, как сжались желудки.

— Хорошо.

Сударыня Каннна улыбнулась странной улыбкой.

— Я сделала правильный выбор, Реккк. Тебе разрешено просить — и что же ты выбираешь? Почести для себя? Смерть для обидчиков? Богатство сверх меры? Нет. Твое желание — облегчить страдания кундалианки.

— Моя жизнь — открытая книга, да?

— Не совсем, — сказала сударыня Каннна. — Я не бог.

— Все знают, что гэргоны не верят в бога. Сударыня Каннна улыбнулась еще шире и вывела его в тихий коридор, где ждал новый мир.

13 Поднебесный

Самой тягостной обязанностью в монастыре считалось раз в месяц относить запасы наверх, к Ледяным пещерам. Это делали с благими намерениями: помогали прокормиться кундалианским изгнанникам, нежелательным лицам и мелким преступникам, отвергнутым обществом. Несчастные жили высоко в Дьенн Марре, среди постоянного холода, ветра, снега и разреженного воздуха. Дорога из монастыря была трудной и при лучших условиях; но когда горы разражались ледяными бурями или ураганами, дорога становилась по меньшей мере рискованной. Однако каждый месяц ученицы поднимались в горы независимо от обстоятельств. Разумеется, ни одна из них никогда не видела несчастных изгнанников — да никто и не стремился к этому. Требовалось лишь опустошить вьюк с запасами в Ледяных пещерах и побыстрее уйти. Это было не так легко, как кажется, ибо спускаться всегда приходилось в сгущающихся сумерках, а девочки были усталыми от подъема и нехватки кислорода. Погода к концу дня ухудшалась. И, конечно, поднимался пронизывающий ветер.

Обо всем этом и размышляла Риана, поправляя тяжелый вьюк. Она пробиралась через густой куэлловый ельник вверх по крутой каменистой тропе, ведущей к Ледяным пещерам. Узенькая тропка петляла среди валунов и куэлл по горному склону к верхней границе лесов. Девочка двигалась осторожно: ошибаться было нельзя, ибо склоны со всех сторон обрывались с головокружительной неожиданностью. Солнце, пылающее в безоблачном небе, обжигало кожу. Несмотря на высоту, было зверски жарко.

Время от времени Риана останавливалась, чтобы перевести дыхание, а заодно попить или откусить кусок пищевого концентрата. А еще снова и снова упрекала себя, что не воспользовалась случаем, отказалась от плана пробраться обратно в Аксис Тэр, чтобы убить Киннния Морку и Веннна Стогггула за совершенные ими кровавые преступления. Но возможность отомстить представлялась совершенно нереальной, и это приводило ее в отчаяние.

У нее не было ни общественного положения, ни денег, ни союзников. Попробовать связаться с Курганом?.. Курган никогда бы не поверил, что Риана — это Аннон. Н'Лууура, Риане и самой до сих пор не очень-то верилось!

Она не спала три ночи, читая “Величайший Источник”. За это время прочитала и выучила наизусть все Пять Священных Книг Миины. Как ей это удалось, Риана не понимала. Аннон был умен и сообразителен, но ему понадобились месяцы, чтобы овладеть современным кундалианским языком. Иногда ее охватывало странное чувство нереальности происходящего. Бывали времена, когда личность Аннона — мужчины и воина — словно бы тонула в море беспорядочных чужих эмоций, вызывающих у него отвращение. Однако приходилось признать, что женские чувства часто оказываются кстати при общении с окружающими.

В результате всенощных бдений она как-то раз пропустила утренние молитвы. Бартта не замедлила наказать ее, как и предвидела Риана, — придумала поход к Ледяной пещере. Именно этого Риана и добивалась. Но теперь, вырвавшись из стен монастыря, она решила отказаться от побега на свободу. Свобода? Просто смешно!

Кундалиане — особенно женщины, часто становившиеся добычей в'орннских мужчин, — не были свободны. И, разумеется, Бартта знала это, вот почему без колебаний позволила Риане выйти за ворота монастыря. Нет, когда Риана все серьезно обдумала, единственным средством было выдержать до конца, набраться сил (изучение Кэофу, несомненно, поможет!) и дождаться своего часа, чтобы отомстить.

Месть.

Риана быстро проглотила смесь сушеных орехов, лечебных трав и меда, убрала бутылку с водой и полезла дальше. Здесь, в горах, она чувствовала себя необыкновенно хорошо, словно вернулась домой. Очень помогали чужие воспоминания о сверкающих ледяных полях и отвесных скалах, об умении запоминать, о способности читать на Древнем наречии кундалиан. И в ту ночь... Голос, казалось, исходил откуда-то из глубин ее существа. “Открой книгу”, — сказал он, словно уже знал, что книга эта — “Величайший Источник”.

Столкнулась ли она с Рианой — настоящей Рианой, которую Аннон оттолкнул, пока ее тело было на краю смерти? Неужели Риана на самом деле не умерла? Неужели часть ее по-прежнему существует, то поднимаясь к поверхности, то отступая, как прилив и отлив? Это объяснило бы все: новые способности, чужие воспоминания о местах, где Аннон никогда не бывал, постоянные смены настроения.

“Риана? — шепнула Риана про себя. — Ты там? Ты прячешься от меня? Я не причиню тебе вреда, поверь”.

Каркнула птица, и девочка огляделась, смеясь над тем, что говорит сама с собой, словно безумный в'орнн. Как кундалиане называют сумасшедших?

Тчакира.

Риана застыла. Это был тот же голос. Однажды она попросила Бартту рассказать о Риане. Бартта ответила раздраженно: “Забудь о ней. Она лишилась памяти о доме, родителях, о себе. Кроме имени, у нее вообще ничего не было. Бессмысленная руна”.

Может быть, Бартта ошибалась.

“Ты здесь?” — прошептала про себя Риана, но ответа не последовало. Едва ли можно порицать Риану за то, что та прячется. Если вдуматься, эта теперешняя Риана была живой метафорой. Аннон вторгся в ее тело, и теперь в'орнн в который раз помыкал кундалианкой.

— Я никем не помыкаю, — сказала Риана.

Внутри тишина. Но она ощущала, как что-то слушает. Ждет.

Помня об этом, Риана пошла быстрее.

Тропинка уже стала значительно круче, однако девочка сохраняла темп, испытывая выносливость тела. Ветер выл среди отвесных скал. Постепенно куэллы сменились низкорослыми, искривленными погодой вересковыми елями и чахлым кустарником. Небо на такой высоте было зеленым на горизонте и жутковато багряным над головой. После долгого сидения в монастыре кожа словно горела. Жара была невыносимой. Где-то внизу проносились облака, раскромсанные ветрами и костлявыми пальцами из темного базальта и блестящего аспидного сланца. На такой высоте не было ни голоногов, ни других мелких птиц. Эти места принадлежали исключительно крупным хищникам: каменным соколам, ястребам-муэрам и тому подобным. Они парили в вышине на тепловых течениях, разглядывая землю и устремляясь вниз быстро, молча, уверенно, чтобы схватить ледяного зайца или снежного лисенка и снова взмыть к гнездам.

Бартта дала ей карту — грубый кусок выдубленной шкуры, весь в рубцах и пятнах. Риана подозревала, что некоторые пятна — засохшая кровь. У нее по-прежнему не было подруг среди учениц, и внимание к ней обычно выражалось насмешками. Это еще очевиднее проявилось, когда Риану отправили в Ледяные пещеры. Известие о наказании распространилось по монастырю с быстротой молнии. Ученицы насмехались над ней, а очень многие радостно напоминали о тех несчастных, которые так и не вернулись из путешествия, в которое отправлялась она.

Над Анионом никто и никогда не насмехался, но над Джийан — много раз. Аннон видел, как лавочники-кундалиане плевали на землю, когда она выходила из их заведений; он видел ухмылки на лицах мужчин-в'орннов, когда она шла мимо, слышал произносимое вполголоса “регентова счеттта”. Теперь Риана спрашивала себя, знала ли Джийан о таком отношении. Наверное, знала. Если Джийан могла быть так сильна духом, то могла и Риана.

Мысли о Джийан причиняли боль. Риану поражало, как она скучает по Джийан. Вспоминалось, как часто Аннон принимал любовь Джийан как должное, как сердился на нее, говорил колкости, бывал холоден с нею. Как часто Джийан ухаживала за Анионом, когда тот болел, бывал напуган или расстроен, если Элевсин не приходил. Как она шутила с ним, смешила его, рассказывала потрясающие истории о Кундале и Миине, о Сеелин, Эшир, Гом, Паов и Эйг — Пяти Священных Драконах. Риана знала их всех: их цвета, характеры, внешность. Она помнила, как Аннон, бывало, играл с резными фигурками на стене покоев отца, даром что сначала ему приходилось забираться на кресло, чтобы дотянуться. Сеелин, зеленый Дракон воды, Преобразования; Эшир, синий Дракон воздуха, Прощения; Гом, желтый Дракон земли, Обновления; Паов, черный Дракон дерева, Предвидения; Эйг, красный Дракон огня, Силы. Сеелин была подвижной и переменчивой, Эшир — быстрой и надежной, Гом — неспешным и твердым, Паов был спокойным и миролюбивым, Эйг — нетерпеливым и вспыльчивым. Джийан рассказывала восхитительные истории о Драконах: Эшир и Гом влюбились ливнем мчащихся метеоров, Паов и Эйг соединились в гигантском кратере Шаллмхи, величайшего из цепи вулканов на южном континенте, вызвав самое большое извержение в истории Кундалы. Аннон находил эти рассказы — трогательные, забавные, страшные — бесконечно восхитительными, и теперь Риана с удовольствием вспоминала их. В душе она благодарила Джийан за это наследие, хотя сердце ее болело от одиночества. Если подумать, она была благодарна Джийан за очень многое.

Зубчатые серо-синие валуны поднимались с обеих сторон, создавая неудобный, узкий проход. Пробираясь по нему, Риана услышала крик. Подняла голову и увидела гигантского гэрорела. Заслонив глаза от солнца, девочка наблюдала, как он скользит в солнечном свете, распластав тень по неровным склонам скал. Гэрорел был почти прямо над ней. Он сделал над ущельем три круга, потом опустился к вершинам валунов. В известном смысле, подумала Риана, странное путешествие Аннона началось с гэрорела. Если бы гэрорел не напал на него, оставив в нем коготь, он не почувствовал бы пульсацию, не ушел бы из покоев Джийан. Мятежники захватили бы его и убили, как отца. Вместо этого Аннон обнаружил тайный переход к кундалианскому Хранилищу и там столкнулся с Драконом — Сеелин, — которая исцелила его. В известном смысле, думала теперь Риана, именно коготь гэрорела привел его к Дракону. Словно все это было предопределено.

Риана осторожно шла по ущелью. Ей пришлось снять вьюк со спины и прижать к боку, чтобы проскальзывать в самых узких местах. В'орнн внутри нее инстинктивно встревожился, поскольку это было идеальное место для нападения. Разумеется, она снова и снова повторяла себе, что нападать на нее некому. Однако же сдерживала дыхание, пока не миновала ущелье.

На северном склоне тропинка стала пошире, хотя и круче, и карабкаться было труднее из-за мха и лишайника, прижившихся на влажной земле. Риана хотела свериться с картой, но обнаружила, что этого не требуется. Она просто знала, что мох и лишайник растут здесь благодаря избытку воды, и точно так же знала, что ждет впереди. Снова накатила волна неуверенности. Однако теперь ей мерещился проблеск света и надежды.

— Риана, если я не совсем ошибаюсь, это твои края. Надеюсь, ты поведешь меня.

Спеша дальше, она прислушалась и уловила далекий гул водопада.

Поднебесный,раздалось в уме.

Тропинка пошла немного вниз, и Риана побежала. С обеих сторон по камням ручейками сбегала вода. Тропинка снова пошла вверх, петляя среди кладбища валунов, появившегося, похоже, в результате древнего оползня. Рев становился все сильнее. Наконец Риана добралась до верха, посмотрела вниз — и у нее перехватило дыхание.

Поднебесный, священный водопад Миины, вздымался на сотни метров, уходя в пурпурное небо. Каскады воды низвергались вниз, поднимая в воздух пелену дымки, высекая искры света и маленькие радуги, которые вспыхивали и гасли, пока Риана, смеясь, бежала к подножию. Странное было чувство — потрясение от первого взгляда и в то же время ощущение, что все это знакомо. Так же странно было и то, что она, похоже, привыкала к этой двойственности, даже наслаждалась ею.

Аннон много раз слышал рассказы Джийан о Поднебесном, ибо водопад занимал особенное место в кундалианских мифах. Именно в него по приказу Миины окунули хвосты Пять Священных Драконов; считалось, будто заводь у подножия Поднебесного уходит к центру Кундалы. Другие мифы рассказывали о том, как кундалианские Королевы (в предшествующие Долгому Становлению времена на Кундале были Королевы), соперничая за власть над землями, устроили там сражение, нарушив основные заповеди Великой Богини. Глухие к Ее голосу, они продолжали уничтожать армии друг друга, пока Миина не повелела низвергающимся водам Поднебесного течь кровью, сметая воюющих Королев и их ставленников. “Кровожадны вы, — вскричала Она в гневе Своем. — Так пейте же кровь, пока не утонете в ней”.

Так появились современные кундалиане: из истоков, питающих Поднебесный. Выше этих истоков находилась цель Рианы — Ледяные пещеры.

До полудня оставался еще час — Риана добралась очень быстро. Ей было жарко, она чувствовала себя липкой от пота и грязной после трудной дороги. У невидимого из-за пены берега заводи девочка сбросила вьюк и умылась в брызгах священных вод. Откинула голову и посмотрела на мощные потоки, сверкающе белые, будто каскады мелкого сахарного песка. Потрясенная величием водопада Риана внезапно почувствовала себя по-особенному счастливой, словно вернулась домой. Быстро расшнуровала ботинки, подоткнула платье и опустила босые ноги в ледяную воду. Она сидела так близко к водопаду, что полностью погрузилась в туман. Рев ощущался физически, тело сотрясала дрожь, словно рядом с мотором огромной машины. Страшный холод потихоньку сковывал ноги. Риана склонила голову и совершенно неосознанно начала читать молитвы.

До этого мига они казались бессмысленным набором фраз и глупого благочестия. Но здесь, рядом с источником Великой Богини, Риана начала различать нить. Она соскользнула с берега и зашла в воду по пояс. И снова это странное сочетание новизны и знакомства. Наверняка Риана много раз купалась здесь. Платье вздулось на воде, подобно крыльям Миининой бабочки, трепеща на мелкой ряби. Риана продолжала молиться и одновременно будто наблюдала за собой со стороны: слушала слова и находила в них смысл. Неожиданно она заплакала, чувствуя себя наполненной волшебной красотой этого места, которое казалось возникшим из сна.

Она бросилась в глубокую воду, перевернулась, поплыла на спине. Опускающийся прозрачно-белый туман, удивительно красивый, постоянно менялся, в нем вспыхивали и гасли разные оттенки. Встретившись с солнечными лучами, волнующиеся облака тумана принимали различные формы. Всплывали дразнящие обрывки жизни Рианы до того, как та заболела дууровой лихорадкой: незнакомые лица, какие-то жуткие неповоротливые фигуры, обширные ледяные поля, льющаяся кровь и слабый предсмертный крик.

В центре заводи стало еще холоднее. Вода была почти черной, и Риане верилось, что здесь действительно нет дна. Легкий ветерок волновал туман, и время от времени над бурной водой выбрасывались длинные усики дымки. Риана все еще была довольно далеко от подножия Поднебесного, однако чувствовала его безмерную силу. Почему-то это имело для нее особенное значение. Она напряглась, стараясь разобраться в эмоциях, мыслях и впечатлениях, остававшихся в чужой памяти смутными и неразборчивыми.

— Почему кровь, кто кричал? — воскликнула она, снова разгневавшись из-за гибели семьи Аннона, из-за несправедливости всего, что обрушилось на нее.

Высоко над головой, выше тумана, на скалах, откуда низвергался водопад, снежная рысь, пришедшая попить из источника, скользнула прочь, заметив появившиеся из леса сосен-марр две большие фигуры. Они стояли в глубокой тени у обрыва и смотрели вниз, а из чаши неба спустился огромный гэрорел. Птица села на плечо одной из фигур и начала брезгливо очищаться от капелек крови ледяного зайца.

Может ли она увидеть нас?подумало первое существо.

Сквозь туман — нет,ответило другое. Но если я сделаю вот так...Что-то вроде щупальца высунулось за край. Покажется, будто ветерок пошевелил водные испарения.

Много спутанных нитей сошлись здесь.

Она — точка опоры и рычаг.

Она узнает это?подумал первый.

Должна,отозвался другой. Если нет...

Что, если она— не Тот? Если она— не Тот, ее ждет неудача, и мы погибнем.

Она — Тот. Миина сказала нам это многими способами... Ее вестники, гэрорел и сова, пометили обоих; оба были больны перед тем, как сошлись вместе в обжигающем огне Нантеры.

Это и пугает меня. Святой круг Нантеры был нарушен, пусть всего на мгновение. Даже мы не в силах предвидеть отдаленных последствий.

Тем больше причин верить в Пророчество. Это тот самый изъян, который связывает две несовершенные души, что выковали Того.

Первое существо вгляделось сквозь пелену волнующегося тумана.

Если враги найдут ее раньше, чем она будет готова, они раздавят ее, как жука-марка. Она должна осторожно выбирать союзников.

Воистину. Один будет любить ее, один предаст, один попытается уничтожить.

Перья гэрорела зашелестели, когда птица подняла огромные крылья, вероятно, встревоженная мрачностью беседы.

Меня переполняют дурные предчувствия,продолжало первое существо. Предречено, что приход Дар Сала-ата совпадет с возможностью смерти Миины. Миина может умереть, и мы не в силах спасти ее.

Верно. Такой шанс есть только у Дар Сала-ата. Единственный шанс.

Первое существо содрогнулось.

Если Великая Богиня умрет, умрем мы все, даже Бессмертные.

Второе существо кивнуло.

Да. Кундалиане, в'орнны, мы. Это будет Анамордор, Конец Всего Сущего.

Наши враги начали вербовать союзников— а нас и так осталось немного.

У нас есть Дар Сала-ат.

Вероятно, следовало бы принять меры...

Нет-нет. Нам запрещено вмешиваться.

Даже наше присутствие здесь — уже вмешательство. Несомненно, мы можем сделать еще один шаг.

Первое существо вытянуло оба верхних щупальца — и будто тень заслонила солнце. Гэрорел расправил крылья и прянул в небо.

Вот. Теперь Тигпен будет знать о Дар Сала-ате.

Второе существо проводило взглядом огромную птицу.

Но если Тигпен предупреждена, кто еще приготовится ?

Вместе с движением тумана в голове Рианы появились необычные голоса. Не Рианы и не Аннона. Она словно бы сидела в одном углу амфитеатра и слушала разговор, происходящий в другом углу. Странная акустика улавливала звуки: зловещие шепоты, подобные вою ветра в старом заброшенном доме. Эти голоса будили в ней чудные мысли и чувства, Риана то воодушевлялась, то пугалась, как младенец, который еще не понимает языка родителей. Она перестала плыть и напряглась, пытаясь разобрать непонятные звуки. Через мгновение туман потемнел, словно наступила ночь. Когда снова просветлело, разговор закончился.

Риана огляделась, будто за ней могли следить призраки, духи или даже демоны, но за несколькими метрами клубящегося тумана ничего не было видно. Промокшее платье тянуло вниз. Она выбралась на берег. Вьюк и ботинки лежали на месте; все было спокойно. Девочка пошла прочь от брызг туда, где ярко светило солнце, и разделась. Перекусила, пока сохла одежда. Продолжая жевать питательную смесь, обошла подножие огромного водопада. Она, как и раньше, упивалась его красотой, однако теперь перед ней стоял еще один вопрос. На каком языке говорили неизвестные? Вроде бы смутно знакомый, но...

Древнее наречие,произнес голос в голове.

— Откуда ты знаешь кундалианское Древнее наречие? Ты была рамаханой в каком-то другом монастыре? — спросила Риана.

Ответа не было.

К тому времени, как она вернулась к одежде, все почти высохло. Она закинула на плечи вьюк и пошла к восточной стороне водопада, где в скале было вырублено что-то вроде грубой лестницы — по-видимому, поработали рамаханы или, возможно, племя Рианы.

Снова штурмуя скалы, она вспомнила рассказ Астар об утрате Жемчужины. Как могли рамаханы обратиться друг против друга, убивать своих, использовать величайшую святыню кундалиан в личных целях? Какими же были рамаханские руководители, что за общество существовало в монастырях, раз могло случиться такое зло?

Когда-то, сказала Астар, рамаханские монастыри были непроницаемы для зла. Как это изменилось и почему? В центре всех этих вопросов была Бартта, как паучиха в центре сети. В монастыре ее боялись все, даже другие конары. “Величайший Источник” учил, что рамаханы не копят власть, а распределяют ее равномерно среди кундалиан.

Однако совершенно очевидно, что Бартта делает прямо противоположное.

Риана схватилась за голову. Последнее время, стоило ей подумать о связанном с Барттой зле, голова начинала раскалываться от боли.

Расслабься и дыши.

Закрыв на мгновение глаза, она прижалась потным лбом к скале. На такой высоте погода явно переменилась. Хотя солнце по-прежнему сверкало в пурпурном небе, стало заметно холоднее, и поднялся пронизывающий ветер. Риана вздрогнула. Стоял разгар лета. Какой же будет дорога зимой? На мгновение в памяти всплыли воющие ветры, белая мгла вьюги, холода, высасывающие тепло из плоти и костей...

Риана облизнула пересохшие губы. Надо было чем-то отвлечься, чтобы продолжать идти, машинально карабкаясь на вершину. Она сопротивлялась желанию посмотреть вниз — у Аннона, как и у отца, случались приступы головокружения. Но когда она все-таки посмотрела вниз, то ничего не почувствовала. Наоборот, возникло ощущение, что она связана с этими скалами, что в этих высотах есть что-то бодрящее.

Она продолжала восхождение с обновленной уверенностью, благодарная за врожденные способности Рианы. Странно, что все изменилось так быстро. Она больше не чувствовала вторжения, когда вдруг проявлялись воспоминания или способности Рианы. С ее эмоциями, однако, иметь дело было потруднее. Продолжая путь, она мысленно обратилась к разделу “Величайшего Источника”, посвященному Обители Духов.

Доступ в Обитель Духов нелегок, ибо опасностей, когда два уровня бытия пересекаются, — легион. Прежде всего Уровни, по сути, несовместимы. Вещественное и невещественное способно находиться бок о бок; они могут, в немногих весьма особенных случаях, каковые будут перечислены позже, существовать одно внутри другого. Но они ни при каких условиях не равнозначны. Если невещественному позволить пересечься с вещественным без должных мер предосторожности и наблюдения, последует конфликт, который станет ужасным зрелищем и невообразимым испытанием.

В первой главе книги Риана прочитала, что известны триста девяносто семь уровней бытия и бесконечное число неизведанно. Согласно Священному Писанию, эти области действительности накладываются друг на друга, как невообразимо огромная многоярусная сфера. У каждой было то, что Астар описывала как орбиту (хотя “Величайший Источник” называл это энергетической гармоникой), так что в любой произвольный момент они бывали ближе или дальше друг от друга. Риана пыталась представить себе бесконечное число слоев, движущихся в различных ритмах, свойственных их собственным гармоникам, но не сумела. В те времена, когда писался “Величайший Источник”, главной целью рамахан было обнаружение и исследование новых уровней бытия, хотя теперь, похоже, жречество увлекали гораздо более мирские вопросы. Способность перемещаться между уровнями называлась Припрыжкой.

Вторая опасность Припрыжки — энергетический поток, или режим. Все в известной и неизвестной вселенной следует принципам энергии. Эти энергетические режимы не всегда нам понятны. Они, несомненно, не одинаковы для различных уровней бытия, однако строго согласованы внутри собственной совокупности принципов. Потому для Высших Рамахан необходимо хорошо знать как можно больше совокупностей принципов энергетических режимов.

Книга продолжала перечислять отношения, в каких энергетический режим Обители Духов отличается от режимов кундалианской вещественной вселенной. Это был ключ к пониманию, как получить доступ к энергии из этого неосязаемого места. Упоминаний о кви не было. Риана обдумывала многословные абзацы, когда до нее дошло: книга обсуждает Припрыжку без использования священных иголок. И Астар говорила, что Матерь обходилась без них.

“Всегда есть другой путь”, — сказала Астар. Теперь Риана размышляла, является ли Нантера одним из этих других путей. Конечно, во время обряда Аннон заглянул в сердце Бездны, видел ухмылку пятиголового демона...

Довольно! Риана содрогнулась. Она сама себя запугивала. Однако мысли все время возвращались к тому ужасному мигу, когда на Аннона, соединившего два мира, два уровня бытия, воздействовали два различных энергетических потока. Что на самом деле произошло с ним тогда? Что произошло с Рианой — той Рианой, что умерла от дуурской лихорадки?

Не имеет значения. Продолжай идти.

Риана полезла дальше, ее неистовая в'орннская решительность смешивалась с кундалианским знанием этих скал, и теперь она не останавливалась, пока не добралась до вершины. Перебравшись через край утеса, девочка попала на верхнее плато не очень далеко от того места, где несколько часов назад обсуждалась ее судьба. Почти все склоны были покрыты снегом; ветер сметал его вниз, подмешивая в разреженный воздух потоки искр.

Усевшись в тени сосны-марры, Риана перекусила и попила. На этой высоте воздух был заметно разреженнее, и легким приходилось работать интенсивнее, чтобы снабжать организм кислородом, и однако, как и в тот раз, когда конара Опия заставила ее войти в Куб Обучения, она обнаружила, что дышит без всяких затруднений. Не тревожил ее и усиливающийся холод. Она начинала чувствовать давно скрытую силу, возвращалось ощущение уверенности в себе, свойственное когда-то Аннону, да и Риане — до ужасных событий, обрушившихся на обоих. Ибо Риане казалось очевидным, что девочка, которой она когда-то была, трагически потеряла родителей — как Аннон потерял своих.

Родственные души.

Улыбаясь про себя, она сверилась с картой. “Я почти у Ледяных пещер”, — подумала она даже до того, как полностью определилась. Надо только преодолеть ледяной каскад на северном конце узкого плато.

День начинал клониться к вечеру. Риана собрала вещи и пошла к подножию ледяного каскада. Через несколько сотен метров сосны-марры сменились невысокими кривыми кустами, которые из-за бледного сероватого цвета выглядели скорее мертвыми, чем живыми. Наконец и они пропали, и осталась только унылая тундра: голые камни и вечная мерзлота, где рос только серо-зеленый лишайник.

По меркам альпинистов ледяной каскад был небольшим, хотя снизу выглядел довольно устрашающе. Аннон никогда не сталкивался с такими местами. Не важно. Ни секунды не медля, девочка отцепила от вьюка ледоруб с узким лезвием и начала восхождение. Та ее часть, что все еще была Анионом, удивлялась легкости и беспечности, с какими это тело перемещалось по блестящему скользкому льду. Сейчас меньший вес и менее плотные кости были явным преимуществом. Для Рианы не составляло труда перепрыгивать бездонные с виду пропасти, взбираться по практически вертикальным поверхностям с помощью опор для рук и ног, которые она вырубала во льду топором. Более того, она инстинктивно угадывала лучшую и быстрейшую дорогу вверх. Приятно просто напрягать мускулы, действовать!..

За два часа Риана добралась до Ледяных пещер, огромных дыр в склоне горы. У входа она почувствовала себя совершенно потерянной, как на плоту посреди моря Крови. Вошла, сняла со спины вьюк, сложила содержимое прямо у входа. Благодаря огромному размеру пещер эхо подхватывало и усиливало даже самые тихие звуки.

Вместо ожидаемого и понятного облегчения ее охватило смутное беспокойство. Здесь чувствовалось что-то знакомое — может быть, свет или запах, — напоминающее о доме; возникло настойчивое желание выяснить, что именно. Риана видела многочисленные признаки жизни, в том числе несколько кострищ и сложенные у одной стены связки сухого хвороста. Она принесла несколько палок к ближайшему кострищу и при помощи запасов из вьюка развела огонь. Выбрала палку потоньше и сунула в пламя. Через мгновение у нее было подобие самодельного факела.

Прихватив бутылку с водой, Риана начала исследовать пещеры. В отличие от других учениц она не чувствовала страха перед живущими здесь отверженными, несмотря на множество рассказов об их жестокой, кровожадной жизни и стойкой враждебности к изгнавшим их кундалианам. С другой стороны, она все время высматривала помет первиллона. Второй встречи с чудовищем лучше бы избежать.

Ей казалось, будто она чувствует зов Неведомых Земель, лежащих за неприступной преградой свирепых ледяных бурь, что постоянно бушевали за огромными зубчатыми пиками Дьенн Марра. В Аксис Тэре Аннон часто смотрел на неясные очертания горной цепи, размышляя о том, что находится по ту сторону. Собственно, никто не сомневался: наверняка ужасная пустыня, непригодная для жилья из-за климата столь сурового, что не могли выжить даже кхагггуны в скафандрах. Так зачем тратить силы? Риана не знала. Каждый день новой жизни приносил больше вопросов, чем ответов.

Когда она упомянула о нескончаемом потоке вопросов лейне Астар, та совсем не удивилась. Напротив, она рассмеялась и сказала: “Чудесно, моя дорогая Риана! Ты в один миг определила самую природу жизни”.

Теперь она поняла, что имела в виду Астар. Ее тянуло вперед по нити вопросов. А каждый найденный ответ приводил к другому вопросу.

Риана остановилась и прислушалась. Шаги отзывались зловещим потрескиванием. Девочка помахала перед собой факелом и увидела, что необычно гладкий пол пещеры усыпан тонкими, похожими на сланец каменными осколками. Подобрала один и легко раздавила в руке. “Странно, камни, похоже, вулканического происхождения, а не осадочные”. Неожиданно ее охватило ощущение опасности. В следующий миг ботинок пробил пол пещеры. Она отчаянно попыталась удержаться, но тут и другой ботинок провалился. Под ее весом в полу образовалась дыра, и Риана упала с высоты четырех-пяти метров, тяжело ударившись о землю. Факел покатился в сторону, и она поползла за ним. Платье промокло — разбилась бутылка с водой. Риана посмотрела вверх и увидела, что провалилась между чем-то вроде двух балок или брусов из коренной породы, покрытых трещинами и ослабленными неоднократными сейсмическими толчками. Забраться назад было невозможно.

Без паники.

Риана и не паниковала. Вместо этого она решила внимательно осмотреться. Нижняя пещера напоминала довольно круглую комнату не больше пятнадцати метров в диаметре, только без дверей, если не считать образовавшейся дыры. Пол густо устилали хрупкие, похожие на сланец осколки, стены были гладкие, как в'орннский хрусталь, кроме места, где огромный камнепад навалил обломки сланца до самого потолка. Риана подняла факел повыше. Стены были покрыты росписями, судя по их виду — древними. Они походили на фрески в саду регента в Аксис Тэре. Вот изображены странные, грозные звери, золотые с темными пятнами, оскаленные пасти наполнены острыми, как бритва, зубами. А вот еще более странные кундалиане с высокими телами и пятью лицами...

Она провела пальцем по изображениям свирепых пятнистых зверей. Росписи задели в ней какую-то глубокую струнку; они должны были бы напугать ее, но почему-то не пугали. Что это за звери? Она всем сердцем пожалела, что не может спросить Джийан.

Вдруг Риана вздрогнула, дыхание перехватило. Взгляд, по-прежнему блуждающий по росписям, наткнулся на яркие изображения мифов о сотворении кундалиан. Перед ней во всем великолепии выстроились главные участники: пять Священных Драконов, Великая Богиня Миина и Пэфорос, воплощение зла. При виде Пэфороса, гладящего спину одного из пятнистых зверей, у нее мурашки побежали по телу: в памяти вспыхнули мгновения, проведенные Анионом в Бездне, где ужасный призрак обратил к нему пять лиц и ухмыльнулся.

“Он знает, кто я, — подумала теперь Риана, — и где я. — Она облилась потом, пульс резко участился. — Какое ему дело до меня? Кто я такая, чтобы заинтересовать Пэфороса?”

Девочка продолжала обходить пещеру, изучая росписи, словно в них мог таиться ответ. Перед ней разворачивалось богатство кундалианских знаний, и с каждым шагом она начинала почти бессознательно искать соответствия между этими сценами и разделами “Величайшего Источника”.

Свет замерцал. То ли факел догорал слишком быстро, то ли, возможно, она рассматривала таинственные росписи дольше, чем полагала. Пещера погрузилась в темноту, и Риану охватила паника. Скоро она будет ввергнута в бесконечную ночь. Как найти путь на волю?

14 Припрыжка

Вернувшись домой, Реккк Хачилар объявил Джийан, что приглашает ее на прогулку. Принял душ и надел лучшее платье. Когда он вышел из своей комнаты, она уже была готова.

— Куда мы идем?

Эти нейтральные слова были маленькой победой по сравнению с каменным молчанием.

— Обедать, — ответил Реккк.

У него самого редко бывало время или желание пообедать в городе, но времена наступили странные; они требовали поступать по-другому. “Родник” был кундалианским кафе на восточном краю рыночной площади. Туда редко заходили в'орнны, потому-то Реккк и выбрал его. К тому же он надеялся, что Джийан там понравится или по крайней мере ей будет спокойно.

В сотый раз Реккк коснулся кожаной коробочки в кармане, где лежал подарок, который он купил в лавке, рекомендованной Нитом Сахором. Когда женщина в зеленом платье провела их к столику в глубине, он решил, что никогда так не волновался — даже перед первым убийством.

“Родник” был построен в священной для кундалиан форме треугольника. Стены из лакированного бамбука, вдоль стены — резная стойка из аммона. Через застекленную крышу виднелось темно-лазурное вечернее небо, на столах горели свечи. Реккк специально не надел мундир, но все выдавало в нем в'орнна, и их появление вызвало легкий переполох. Трио тонких, как тростинки, кундалианских музыкантов заиграло сложную мелодию; потихоньку все вернулись к еде.

— Ты бывала здесь?

Джийан пристально посмотрела на него. Ее руки были аккуратно сложены на коленях.

Реккк заказал два мутных раккиса. Когда они остались одни, он достал квадратную кожаную коробочку, положил на стол и подтолкнул к ней.

— Что это?

Джийан смотрела на коробочку так подозрительно, что Реккк чуть не засунул ее обратно в карман. Но он был хорошим воином. Поэтому закусил губу и решил не сдаваться.

— Подарок.

— Ты зря потратил деньги.

— По крайней мере взгляни.

Джийан не шевельнулась, и Реккк открыл коробочку сам. Она невольно заглянула внутрь — и тихо ахнула.

— Семена нефилии! — Она взяла коробочку. — Где ты нашел их?

— Обратился к приятелю-аптекарю. Он торгует эзотерическими кундалианскими травами.

— Но нефилия!.. Я никогда раньше не видела их.

— Насколько я понимаю, они колдовского происхождения. Помимо прочего, они, как говорят, исцеляют разбитые сердца.

— Верно, — сказала она спокойно.

Наступила пауза, когда на стол подали напитки. Реккк сделал слуге знак удалиться.

Осторожно, почти благоговейно, Джийан закрыла коробочку.

— Я не могу принять нефилию. Его сердца упали.

— Почему нет?

Она посмотрела на него пронзительным взглядом.

— Потому что это от тебя.

Тут, казалось бы, ничего не поделаешь. Однако Реккк не привык к поражениям, а еще у него было обещание Нита Сахора, что она полюбит его — по доброй воле. Он разлил мутный раккис, но она отказалась пить. Когда он спросил, чего бы она хотела поесть, Джийан ответила:

— Ничего.

Он наклонился вперед.

— Джийан, я ударил тебя. Я обещал, что не трону тебя, но ударил. Прости. Пойми, ты довела меня...

— Так это моя вина? — Она пришла в ярость.

— Нет, конечно, нет. Я не имел в виду...

— Ты так сказал.

— Слова... — Реккк улыбнулся ей, несмотря на боль. Это, пожалуй, было одно из самых трудных дел в его жизни. Он наклонился еще ближе. — Джийан, клянусь тебе, это правда. Твое поведение убивает меня так же надежно, как если бы ты пронзила меня моим же ударным мечом.

— Свор-командир...

— Зови меня Реккком, прошу.

— Назвать тебя по имени предполагало бы некую... близость, которой не существует.

— Я знаю, твое сердце не может быть таким черствым.

— Когда-то не было. Твои сородичи сделали его таким.

— Это твоя правда, — сказал он. — А как насчет моей? Джийан пожала плечами.

— А что насчет нее? Ты — в'орнн. Какое мне дело?

— Тебе было дело до правды Элевсина Ашеры.

— Не произноси при мне это имя, — прошипела она. Реккк поднял руки.

— Я не хотел выказать неуважение. В сущности, как раз наоборот.

— Если ты был другом Элевсина, докажи это. Что он любил больше всего?

— Кроме тебя? Он любил Дьенн Марр. Он много раз говорил мне, что мечтает бродить по покрытым снегами хребтам, узнать все хранимые ими тайны.

— Таков был Элевсин. — Джийан откинулась на стуле, разглядывая собеседника. Тихие шумы кафе окутывали их, защищая от внешнего мира. — Так в чем же заключается правда? — тихо сказала она. — Истинная правда?

— Правда заключается в том, что Киннний Морка никогда не доверял мне.

— Ты действительно ожидаешь, что я поверю в это?

— Я — сын рэнннона. И был под подозрением с самого Каналообразования. Мне приходилось на каждом шагу доказывать, чего я стою.

— Однако Морка сделал тебя адъютантом.

— Все в прошлом. После того как Олннн Рэдддлин доложил о происшедшем в Каменном Рубеже, я освобожден от должности и жду наказания.

Джийан нахмурилась.

— За что тебя наказывать? Морка любит тебя.

— Тогда почему я ничего не знал о перевороте против Элевсина Ашеры?

Она казалась ошеломленной и — в первый раз — взволнованной.

— Ты... не участвовал в заговоре? Я думала...

— Потому что я гнался за тобой и Анионом? — Реккк кивнул. — Еще одна часть сокрытой правды: мне кажется, звезд-адмирал испытывал мою преданность. Лучший способ выяснить, был ли я союзником бывшего регента, — поручить мне захватить его сына и наследника.

— А если бы ты не выполнил задание?

— Олннн Рэдддлин позаботился бы обо мне — и об Анноне.

— Твой перв-капитан?

— Понимаешь, когда Киннний Морка принимает командование новым подразделением, первым пунктом у него всегда идет учреждение наблюдательных постов, даже если это влечет за собой большую опасность для тех, кто занимает посты. Правда, кхагггуны умирают, выполняя этот приказ, но их смерти служат большей цели. Он следует философии, что врагов следует держать поближе к себе, чтобы следить за их действиями.

Она постучала пальцем по полным губам.

— Ты говоришь о шпионе? Реккк кивнул.

— Перв-капитан Олннн Рэдддлин.

Джийан погрузилась в размышления.

— Почему Элевсин никогда не говорил мне о тебе? — наконец спросила она.

— Для твоей же безопасности.

— В этом он был хорош. Мы... — Ее глаза наполнились слезами. — Если бы у меня по крайней мере был Аннон. Если бы я могла еще раз увидеть его... — Джийан не выдержала и разрыдалась, закрыв лицо руками.

Сердца Реккка разрывались при виде ее мук.

— Позволь мне помочь тебе!

Она подняла голову. По щекам ее текли слезы.

— Свор-командир, ты — последний, кто мог бы помочь мне.

— Вот совет, давшийся с трудом, — сказал он ласково. — Последний, от кого ты согласна принять помощь, иногда оказывается единственным, кто способен помочь.

Когда ночь укрыла город, Реккк привел Джийан к “Сиянию”.

— Ты готова?

Она посмотрела на него синими, как свистики, глазами, и его колени ослабели.

— Почему ты делаешь это?

— Тебе важно знать?

— Да, — ответила Джийан, и Реккк был счастлив этой — пусть и маленькой — победе. — Я смущена.

Ночь была темная — безлунная, беззвездная, теплый ветер усиливался, собирая зловещие тучи. Обычно это предвещало морену — короткую, часто жестокую бурю южных широт, что часто проносилась над морем Крови в разгар лета, в гневе обрушиваясь на Аксис Тэр.

— Что тебя смущает?

Джийан плотнее натянула на голову сифэйн, срываемый порывами ветра. Она носила плотное платье с длинными рукавами, чтобы никто не видел повязок на руках.

— Я слышала рассказы о твоей безжалостности и жестокости. Ты находил бесчисленные способы убивать моих сородичей.

— Я кхагггун, — тихо ответил Реккк. — И выполнял приказ.

— Да, конечно, но это не оправдание, — быстро ответила она.

— Тогда я скажу тебе, что, встретив Элевсина Ашеру, я начал сомневаться не только в приказах, но и в себе.

— Ты убивал. Он кивнул.

— Много раз. Как и Элевсин Ашера. Сейчас ты знаешь, что в нем было много хорошего, однако в тот день, когда он захватил тебя в Каменном Рубеже, ты знала только, что он — в'орнн. Он был победителем, а ты — побежденной.

— Со временем все изменилось.

Они подошли к дверям “Сияния”. Кашигген казался закрытым.

Реккк не мог измерить боль в ее глазах.

— Я знаю, что ты потеряла, Джийан. Этого не вернуть. Но я могу вернуть тебе тебя.

— Как это? — Она склонила голову набок. — Не ты ли сказал мне, что я твоя, независимо от моего желания? Что моя жизнь — рядом с тобой?

— Я... неправильно выразился. С сегодняшнего вечера ты свободна идти куда хочешь, делать все, что хочешь, без всяких помех с моей стороны.

— Ты шутишь?

— Ни в коей мере. Я бы взобрался на обсидиановую крепость Н'Луууры, если бы ты попросила.

— Я бы никогда не попросила тебя об этом. — Из ее голоса исчезла насмешка — еще одна маленькая победа.

Реккк помедлил.

— Куда бы ты пошла?

— Я... я не знаю. Меня несет течением. Элевсина больше нет, а с его гибелью закончилась и моя жизнь здесь. Признаться, годы, проведенные среди в'орннов, изменили меня. Боюсь, к прежнему я больше не приспособлена.

— Значит, тебя ждет что-то новое, что-то совсем другое.

На ее прекрасном лице застыло странное выражение.

— Когда-то я уже слышала эти слова.

Реккк знал, что Джийан имеет в виду Элевсина Ашеру. Внезапно на сердцах у него полегчало.

— Пойдем. — Он распахнул дверь. — Пришло время для Встречи.

Внутри темноту озарил свет свечей. Джийан остановилась в дверях, не решаясь войти.

— Что с тобой?

— Мне вдруг стало страшно.

— Отменить Встречу? Еще есть время.

— Нет, я очень хочу снова увидеть Аннона. Но... должна признаться, что странная техномагия гэргонов пугает меня. В конце концов, гэргоны — это святой двигатель, который питает в'орннов силой. Гэргоны указали на Кундалу и приказали кхагггунам оккупировать планету, чтобы лишить ее природных ресурсов.

— Этот гэргон — особенный, Джийан. Доверься мне.

— Гэргоны славятся ложью и уловками.

— У этого гэргона своя цель, и он хранит секрет от всех, включая коллег из Товарищества.

Джийан широко открыла глаза.

— Тогда он играет в опасную игру. Реккк кивнул.

— Игру, в которой я согласился участвовать.

— Считаешь, это разумно?

— Я больше не кхагггун. Теперь я рэнннон, как раньше отец. И стал учеником гэргона.

Он провел ее в притихший дом. Никто не встретил их у двери; лишь одинокая масляная лампа мерцала на столе старой провидицы. Джийан подошла туда, подняла несколько маленьких костей животных и высыпала их на стол.

Ахнула и попятилась.

— Что с тобой, Джийан? Ее лицо побелело.

— Я видела наши смерти, — простонала она. — О Миина, мы должны уйти... немедленно!

— Добрый вечер.

Джийан вздрогнула. Они обернулись и оказались лицом к лицу с гэргоном, появившимся из тени.

— Ты привел ее... Ах-х-х! — К огромному изумлению Реккка, гэргон слегка поклонился Джийан. — Госпожа, я — Нит Сахор.

Джийан напряглась. Реккк увидел страх в ее глазах.

— Почему вы называете меня госпожой?

— Вам-то известно почему.

— В'орнны ничего не знают о кундалианских делах. Вы не можете знать.

В звездно-сапфировых глазах Нита Сахора прыгали искры.

— И тем не менее я знаю.

Реккк переводил взгляд с кундалианки на гэргона и обратно, не понимая, что происходит между ними. Он уже хотел заговорить, когда гэргон продолжил:

— Я давно ждал встречи с вами, госпожа.

— Интересно почему? — сказала Джийан. — Я пятнадцать лет была у вас под носом. Вам всего лишь следовало велеть Элевсину привести меня на Призывание. — Реккк увидел, что она вновь обрела внешнее самообладание.

— По многим причинам, госпожа, — сказал Нит Сахор. — Время еще не приспело. Ваше появление в Храме Мнемоники насторожило бы моих собратьев. Кроме того, Ашера Элевсин отказался бы повиноваться такому приказу.

— Я не знала, что Элевсин в чем-то отказывал вам.

— Ах, госпожа, он часто находил способы для отказа, — вздохнул Нит Сахор. — Думаю, этого раздражающего и замечательного качества мне будет не хватать больше всего. — Он поднял руку, указав на открытую дверь, которой они прежде не заметили. — Время Встречи приближается. Мы должны приготовиться.

Джийан не двигалась. Реккк стоял рядом с ней.

— Вы передумали, госпожа? — спросил Нит Сахор.

— Я раскинула кости провидицы, Нит Сахор. Они показали мою смерть и смерть свор-командира.

Гэргон направил взгляд на стол.

— Верно, госпожа. Нынче вечером смерть шествует по всем комнатам этого дома. Чтобы Встреча свершилась, иначе и быть не может. Моя техномагия стягивает вместе два мира... два враждебных друг другу мира. Должно быть, кости отразили аномалию. Они утратили обычную надежность.

Джийан промолчала, хотя начала снова дрожать.

— Вы найдете его при помощи своей техномагии? — Да.

— А сможете вы сказать, где он?

— Такой вопрос задавать нельзя, — сказал Нит Сахор. — Ашера Аннон появится; откуда он придет, даже я не знаю. Это нарушает слишком много законов изведанной вселенной.

Джийан кивнула.

— Помоги мне, Миина, я хочу увидеть его снова.

— Да будет так. — Нит Сахор повел их по длинному коридору к маленькой конической комнате, в которой Реккк был раньше.

Когда они вошли, на губах гэргона заиграла странная улыбка. Реккку хотелось спросить, что тут такого, Н'Лууура побери, забавного, однако промолчал.

Комната почти во всем казалась другой. Ее покрыли черным лаком. Удобная мебель исчезла. На полу в центре комнаты выложили три концентрических круга из плетеного германиевого провода, внутри которых поднимались узкие трехсторонние подмостки из унылого серого тантала, украшенные выгравированными научными рунами. К этим подмосткам крепилось несколько многогранных кристаллов с сетью биочипов внутри. На полу внутри подмостков лежала “сорочка” Аннона Ашеры. При виде ее Джийан тихо вскрикнула. В уголках глаз появились слезы.

— Желаете продолжать, госпожа? — спросил Нит Сахор. Она кивнула, отводя взгляд от “сорочки”.

Нит Сахор велел Реккку встать у стены, потом подвел Джийан к месту в центре внутреннего германиевого круга. Сам он встал прямо напротив нее.

— Вам ничего не надо делать — только слушать и смотреть, — сказал гэргон. — Однако выслушайте меня внимательно. Вы ни в коем случае не должны пытаться коснуться Ашеры Аннона, когда он появится, да и вообще двигаться. Иначе навлечете беду на нас всех. Понятно?

— Да, — ответила Джийан.

— Еще одно. Когда я вызову антиэнергию из другого мира, вам станет трудно дышать. Не боритесь с этим ощущением. Я защищу вас.

Джийан наклонила голову.

— Понимаю.

— Итак, — произнес нараспев Нит Сахор, — мы начинаем.

Гэргон воздел руки. Голубой огонь сорвался с сетчатых перчаток, устремившись по дуге к танталовым подмосткам. Те засветились золотистым светом. Даже стоящий в стороне Реккк почувствовал жар, исходящий из центра комнаты. Они словно бы оказались внутри печи для обжига. Легкому Реккка уже не хватало кислорода. Из комнаты будто выкачали свет, цвета, материю. Все преобразилось в полупрозрачный кристалл.

Неожиданно легкое Реккка перестало действовать. Антиэнергия растеклась по комнате, от судорожно пульсирующего света у него заболели глаза. Выступившие слезы, казалось, застыли на поверхности хрусталиков. Воздух — то, что от него осталось, — мерцал.

— Он идет, — произнес нараспев Нит Сахор. — Берегитесь же. Мы погружены в отравленную сингулярность. Одно неосторожное движение — и мы погибнем.

Едва умолкли слова, как в пространстве между сетью кристаллов начало проступать изображение. Оно стало трехмерным. И приобрело отчетливость.

Джийан выдохнула имя Аннона.

Аннон.

Риана, затерянная в черноте пещеры, подняла голову. Голос Джийан доносился откуда-то издали. Что-то вытекало из тела Рианы, как песок из песочных часов. Это сопровождалось мучительной болью, словно разрывалась материя самого существа Рианы. Ее охватило жуткое ощущение пребывания в двух местах одновременно.

Он снова был Анионом. Окружающее мерцало и трансформировалось. Перед ним стояла Джийан, и Аннон, как всегда, позвал ее на помощь. Потом он заметил других: свор-командира Реккка Хачилара и гэргона. Что происходит? Аннон пытался спросить ее, но, как во сне, не мог говорить. Не мог сдвинуться с места, мог только наблюдать. Его удивили слезы Джийан, он хотел дотянуться до нее... не сумел.

Потом возникло что-то чуждое, опасное, подобное ряби на озере ночью. Позади трех фигур виднелась исполинская тень. Она шагала по безбрежному черному эфиру, окружающему их всех. Тень вышла на свет. Аннону хотелось закричать. Пять лиц Пэфороса обратились к нему, и демон демонов ухмыльнулся.

Я отметил тебя,сказал Пэфорос. Ты стал моим.

—Нет! — закричал Аннон.

Ты предсказан. Это мое право.

Аннон корчился, изо всех сил пытаясь сдвинуться с места, — и не мог. Застрял, как жук-марк в янтаре.

Пасть демона распахнулась. Надо было что-то делать.

Думай,раздался в голове голос Рианы, о том, что написано.

Аннон отчаянно пытался думать об отрывках из “Величайшего Источника”, но ничего не вспоминалось. Чем больше он старался, тем, казалось, дальше ускользал священный текст из памяти. Словно он никогда не учил его наизусть.

Челюсти Пэфороса открылись под невозможным углом. Пять лиц слились в одно и увеличились, став размером с Кундалу. Мелькнула мысль: “Я обречен”.

Смотри, что он несет,сказал голос Рианы.

Аннон увидел в руке Пэфороса... оболочку плода, свою “сорочку”. Как она попала к нему? Не имеет значения. Вот как Пэфорос выследил его — даже здесь, в этом неизведанном и ужасающем месте.

Впервые в жизни Аннон почувствовал, как плохо быть в'орнном. Он каким-то образом знал, что Пэфорос при всем своем могуществе даже не подозревает о существовании Рианы. Демон демонов сосредоточил внимание только на Анноне Ашере. На мгновение перед Анионом мелькнуло нечто — идея столь значительная, столь невероятная, что он не мог полностью охватить ее мыслью. По сравнению с Пэфоросом в'орнны казались слабыми, ничтожными, и Аннон был потрясен до глубины души.

Пространство вокруг них начинало вздыматься губительными излучениями. Времени размышлять не осталось. Надо было действовать.

Аннон бросился обратно в оболочку Рианы. И в тот же миг мучения закончились. Все Пять Священных Книг Миины снова были с ней, и она знала, что делать.

— Что-то не так, — сказал Нит Сахор. Мощность светящейся антиэнергии нарастала вместо того, чтобы оставаться неизменной. Она оголила стены и теперь окружала их с почти осознанной жадностью. Три кристалла взорвались из-за перегрузки контуров. Нит Сахор попытался сбалансировать мощность, перенаправив ионный поток из корковой сети. Голубые излучения из сетчатых перчаток пульсировали все быстрее, но, похоже, ничего не получалось. Что-то неизвестное и очень сильное аннулировало Основное Уравнение. Нит Сахор пытался пересчитывать на ходу, однако не успевал: составные элементы менялись слишком быстро. Установленный им защитный барьер начинал разрушаться, а он ничего не мог поделать.

В тот миг, когда в голову пришла эта страшная мысль, гэргон заметил, как Ашера Аннон шевелится. Это было невозможно, и однако он собственными глазами видел другую правду, совершенно невероятную, потрясающую до глубины души. Изображение начало вращаться, все быстрее и быстрее, пока не слилось в неясное пятно.

Еще шесть кристаллов разлетелись, и герметизирующее поле разрушилось. Светящаяся антиэнергия хлынула в комнату. Если она кого-нибудь коснется...

Словно обладая собственной волей, она слилась в шар — такой яркий, что даже гэргону пришлось отвести взгляд. Шар полетел туда, где стояла Джийан. Не было времени спасти ее или хотя бы предупредить. Сверкнула вспышка.

Решение было одновременно и в высшей степени простым, и безмерно сложным. Более того, оно было невозможным. И однако представлялось Риане Тем, Что Должно Быть.

О Том, Что Должно Быть, часто упоминалось в “Величайшем Источнике”. Наименее вероятное решение, решение, которое невозможно выполнить, тропа к успеху, требующая от ступившего на нее всей веры до капли. Ты думаешь, что это сработает, и оно работает. Путь интуиции, нелогичности, путь, отвергнутый всеми остальными.

Риана произнесла требуемые отрывки и сделала То, Что Должно Быть.

Отправила себя в Припрыжку.

Она знала, что не сможет этого сделать. На это способна только Матерь, а Матери на Кундале нет уже больше ста лет. Члены нынешней Деа Критан, включая Бартту, пытались Припрыгать и не сумели. Секрет был утрачен вместе с “Величайшим Источником” и Жемчужиной.

И все же Риана отправила себя в Припрыжку.

Вызвав в памяти указания из книги, она начала вращаться и, вращаясь, высвободилась из янтаря, в котором увязла. Пещера, где она находилась, комната, где кружился образ Аннона, теперь отступили, став плоскими, как декорации на стене. За ними манила истинная реальность — безграничность царств за пределами Времени или Пространства, даже за пределами Порядка и Хаоса, Жизни и Смерти. Планеты были неподвижны: они не обращались вокруг солнц. Не было гравитации или законов астрофизики. Ничто не старилось, не рождалось и не умирало.

Риана в замешательстве смотрела, как течет энергия. Потоки не были ни линиями, ни кругами, вообще не имели никаких геометрических аналогов. Они, как и все остальное в этой реальности, просто существовали. Где она? Куда направляется и как собирается попасть туда? Она не могла идти, бежать, плыть, ползти или использовать любые другие вообразимые способы перемещения.

А потом в месте, которое ее разум мог представить только как далекий горизонт (хотя это было не дальше и не ближе, чем все остальное вокруг), возникли неясные очертания Пэфороса. Его лица поворачивались в разные стороны. Он искал. Риане отчаянно хотелось спрятаться, но она запуталась и не знала, как двигаться. Да и вообще как спрятаться на безграничном открытом пространстве?

В комнате пахло сожженной материей и горелой плотью.

Подмостки Нита Сахора превратились в глыбу металла, проволока из германиевого сплава сгорела, ее остатки выжгли в полу черные дымящиеся линии. Все кристаллы разлетелись на кусочки и расплавились.

Джийан стояла внутри круга. Платье и сифэйн на ней сгорели.

Реккк подскочил к ней, закутал в длинный темный плащ.

— Н'Лууура, что произошло?

— Вы в порядке, госпожа? — спросил Нит Сахор.

Она подняла руки. Незаживающие раны преобразились. Теперь кожа от кончиков пальцев до локтей была черной, как смоль.

— Нит Сахор, что произошло? — Ее голос дрожал.

— Не знаю, госпожа. — Гэргон пересек круг и осторожно дотронулся до ее кончиков пальцев. — Твердые, как камень. — Ионные потоки голубой энергии вспыхивали и гасли, подчиняясь его воле. Он бросил на нее быстрый взгляд. — Вы еще можете шевелить пальцами?

Джийан кивнула. — Да.

— Тогда попробуйте.

— Я шевелю.

— Сейчас? — Да.

Пальцы были неподвижны, как смерть.

— Что это? — требовательно спросил Реккк. — Скажите нам, Нит Сахор.

— Похоже на органику, вроде какой-то скорлупы. — Гэргон осторожно прощупывал руку от пальцев до запястья. — Или коконы насекомых.

— Оборони меня Миина, — прошептала Джийан. “Нантера нарушена, — сказала Бартта. — Никто не может сказать, какими будут последствия”.

— Больно? — спросил Реккк.

— Сейчас нет. — Она облизнула губы. — Пальцы очень плохо двигаются. И я чувствую внутреннюю сторону коконов.

— Я хочу снять их с тебя.

— Это было бы весьма неразумно, Реккк. Реккк остановился.

— Что вы имеете в виду?

— Нит Сахор прав. — Джийан вздохнула. — Я чувствую, как растет лес волокон. — Она перевела взгляд на гэргона. — Я... по-моему, они прикрепляются ко мне.

Реккк рассердился.

— Нит Сахор, я требую объяснений.

— В данный момент я только могу сказать, что предупреждал тебя об опасных свойствах антиэнергии. Что-то пошло не так в ходе Встречи. Каким-то образом антиэнергия вырвалась из герметизирующего поля.

— Должен же быть какой-то способ освободить ее! — крикнул Реккк.

— Она будет свободна, когда коконы завершат свою задачу.

— Но мы не знаем какую!

— Задача любого окуклившегося насекомого — преобразование.

— Вы — техномаг! — прогремел Реккк. — Уберите это.

— Предварительные расчеты показывают, что, пытаясь убрать коконы, я подвергну жизнь госпожи Джийан серьезной опасности.

— Я не верю вам!

Нит Сахор слегка наклонил голову.

— Простите меня, госпожа. — С этими словами он создал из голубого ионного огня зловещего вида хирургический инструмент и, поднеся тонкое, как проволока, лезвие к куколке на правой руке, начал делать разрез.

Джийан сразу же вскрикнула от боли. Глаза ее закатились, и она рухнула на руки Реккка.

Прибор Нита Сахора распался на субатомные элементы.

— Видишь, Реккк, — печально сказал гэргон, — я не лгу тебе.

Реккк увидел, как веки Джийан затрепетали.

— Ты в порядке?

Она кивнула и с его помощью встала на ноги.

— Госпожа, я снова прошу прощения. — Нит Сахор подал ей серебряную чашу. — Выпейте, пожалуйста. Это поможет вам оправиться.

Пока Джийан пила, Реккк обернулся к гэргону:

— Не говорите мне, что ничего не можете сделать.

— Боюсь, есть еще многое, неподвластное гэргонам. — Нит Сахор откуда-то принес для нее платье и сифэйн. — Госпожа, я бы очень желал воспользоваться случаем и исследовать коконы.

— Нет, — сразу же ответила она. — Не хочу казаться неблагодарной, Нит Сахор. Спасибо, что дали мне еще раз увидеть Аннона. Однако я не хочу становиться лабораторным животным.

И снова изумленный Реккк увидел, как гэргон кланяется.

— Как пожелаете, госпожа. Я не смею вмешиваться в вашу жизнь.

— Уже поздно, а мы оба устали, — произнес Реккк.

— Реккк, — сказал Нит Сахор, провожая их по коридору, — в гневе ты порицал меня. Не спорю, ты имеешь полное право сердиться, но эти обстоятельства не смог бы предвидеть даже самый одаренный кундалианский провидец.

— Я не позволю, чтобы с ней что-то случилось, — рявкнул Реккк.

Он не видел взгляда Джийан, однако Нит Сахор заметил выражение ее глаз.

— Госпожа, похоже, рядом с вами весьма грозный воитель.

Джийан молча вышла, Реккк — следом.

Когда они ушли, Нит Сахор вернулся в коническую комнату и прочесал каждый квадратный сантиметр, выискивая источник энергетического вторжения. Разумеется, он ничем не выдал себя гостям, но волна встревожила его. Он никогда не сталкивался с энергетическим потоком такой мощности. Что бы — или кто бы — ни вызвал его, это, несомненно, представляло угрозу и для него, и для гэргонской Модальности. Крайне тревожила мысль, что это мог быть центофеннни. Если так — все пропало.

Никаких остатков вторгшейся силы обнаружить не удалось — по крайней мере таких, какие могла бы обнаружить исследовательская аппаратура. “Сорочка” Ашеры Аннона также исчезла, испепеленная, как предположил Нит Сахор, когда энергия расплавила активную бионическую сеть. Эта потеря была большой трагедией.

Его мысль заработала в другом направлении. Встреча получилась необычной во многих отношениях. Что-то совершенно поразительное произошло еще до того, как он заметил аномальное энергетическое вторжение. Образ Ашеры Аннона выглядел для него иначе, чем для госпожи Джийан и свор-командира. Он видел невероятно сложное уравнение. В уравнениях Встречи всегда был некий общий компонент. Это логично, потому что все субъекты были мертвы, и данное состояние олицетворялось запечатленной энергетической подписью. Вот только подписи не было, хотя Нит Сахор потратил драгоценные секунды на ее поиски. Потом образ Ашеры Аннона начал вращаться, что тоже шло против всяких правил. Нит Сахор был потрясен настолько, что не смог обуздать энергетическое вторжение.

Нит Сахор стоял в центре обгоревшей комнаты и обдумывал любопытные и неожиданные повороты жизни. Субъект Встречи двигался сам по себе; более того, он не содержал Подписи Смерти. Логично заключить, что, несмотря на все веские доказательства обратного, на самом деле Ашера Аннон жив.

Это открытие меняло все.

15 Тигпен

Перед Рианой возникла серьезная проблема: Припрыгнуть ли одна Миина ведает куда. Она ничего не знала о действующих здесь законах энергии. Жилы энергии пульсировали, как паутина, во всех направлениях. Вряд ли она смогла бы взобраться по жиле и Припрыгнуть куда-нибудь подальше отсюда. Насколько она могла судить, никакого “подальше” здесь не было.

Риана с ужасом смотрела, как, разыскивая ее, Пэфорос возникает то в одном, то в другом месте. Если бы она подольше понаблюдала за ним, то, может, смогла бы понять его способ перемещения. Однако как внимательно она ни приглядывалась, не сумела даже представить, каким образом он перемещается.

Он еще не увидел ее, но подходил все ближе. Пройдет немного времени — хотя Времени, как его измеряли в'орнны и кундалиане, здесь не существовало, — и он ее заметит. Что же делать?

Серебристая вспышка, подобная ряби на озере, заставила Риану повернуть голову. К своему удивлению, она увидела гэрорела, который кружил у нее над головой по дороге к Ледяным пещерам. Птица мерцала, то появляясь, то исчезая, двигаясь вперед на широко распростертых крыльях; когти растопырены, клюв открыт. Гэрорел не летел, даже не шевелился; просто то возникал, то пропадал. Вот появился снова и остался, по-прежнему подобный статуе, вырезанной из тигрового глаза. Под взглядом оцепеневшей Рианы гэрорел трансформировался в величественного зеленого Дракона: огромные блестящие крылья изогнуты дугой, золотые глаза смотрят прямо в душу.

— Сеелин, — выдохнула Риана, хотя звуки в этом мире не распространялись.

Дракон вроде бы не шевелился и в то же время стал ближе к Риане. Он исчез, появился, опять исчез. Когда возник вновь, то был так близко, что Риана попятилась бы, если бы смогла.

Идем,раздался в голове Рианы голос Сеелин. Оставаться здесь небезопасно.

Иллюзия? Галлюцинация? Сон?

Сеелин исчезла. Риана продолжала таращиться туда, где только что был Дракон.

Через мгновение Сеелин появилась снова.

Идем же. Пэфорос почуял меня и приближается.

Но как? Объясни.

Как? Так же, как ты оказалась здесь.

Я не знаю здешних законов.

Используй энергетические сети, которые видишь вокруг. Вот так.

Дракон растворился в паутине и тут же появился вновь.

Мы путешествуем, преобразуясь из одного энергетического состояния в другое. Здесь все преходяще. Твои мысли по-прежнему статичны, перемещаются в пределах искусственных связей Времени и Пространства. Откажись от старого мышления. Перемещайся Вовне— и увидишь.

Риана протянула руку. Пальцы попытались ухватиться за нить паутины, но прошли прямо сквозь нее.

Пэфорос был почти рядом. Сеелин исчезла.

Риана снова ухватилась за энергетическую сеть, и та рассеялась.

Риана подумала о словах Дракона. На этот раз она оставила руку внутри нити. И почувствовала, что тает. Она начала сопротивляться — и услышала пение силовых ручьев. Мелодия струилась сквозь нее, и теперь она расслышала все оттенки, созвучия, рулады, потому что сама стала частью песни. Энергетическая паутина состояла из силовых ручьев, которые она чувствовала в доме Бартты и в монастыре.

Растворяясь, Риана скользнула в ручей как раз в тот миг, когда Пэфорос появился рядом. Внутри паутины, преобразуясь из одного состояния энергии в другое, она почувствовала присутствие Дракона. Казалось, будто воплощение Перемены все время где-то впереди. Сеелин дергала ее, тащила. Став частью энергетической паутины, Риана везде видела постоянное движение: ионы, электроны, фотоны и прочие субатомные частицы, которых она не могла распознать, текли вокруг нее, над ней, под ней, сквозь нее, изменяясь из положительных в отрицательные и обратно в бесконечном танце жизни.

Отчаянно Припрыгнув, Риана вернулась в подземную темницу. Теперь она ощущала узы Времени и Пространства, как другие ощущали бы избыток тяготения. Бесконечность сменилась конечным миром, в котором она родилась. Цветовая гамма казалась болезненно искаженной без инфракрасных и ультрафиолетовых полос, уходящих в бесконечность.

Риана согнулась пополам, ее вырвало. Упала на колени, когда ее настигла волна головокружения, ухватилась за стену. Под ногами развергся бездонный колодец...

Она задыхалась, лежа на усыпанном камнями полу круглой пещеры, на глазах выступили слезы. Дыхание было затруднено, на теле выступил липкий пот. Она чувствовала себя отравленной. Закрыла глаза, но так оказалось только хуже. Она знала, что самодельный факел почти погас, знала, что надо найти другую деревяшку, но смерть ползла через нее, как пробковый червь.

Ее снова затошнило. Застонав, Риана повернулась на бок, свернулась клубком — и встретилась с чьим-то пристальным взглядом.

— Не подходи! — предупредила она. Нащупала упавший факел, подобрала его и помахала перед собой.

Существо сидело и невозмутимо ждало чего-то.

Оно было примерно вдвое больше ледяного зайца, с шестью ногами, длинным пушистым хвостом и густым полосатым мехом. Сужающаяся черная морда, зеленые глаза и плоские треугольные уши.

— Ты кто, Н'Лууура тебя побери? — спросила Риана.

— Тигпен, — произнесло существо, склонив голову набок. — А что такое Н'Лууура?

На улицах Аксис Тэра выл ветер. Здесь, в северной части города, широких кундалианских проспектов было мало. Когда месагггунам отвели этот район, они обнаружили, что предоставленное жилье не соответствует количеству людей. В результате ширину улиц уменьшили наполовину, чтобы устроить больше жилищ, которые теперь тыкались друг в друга, как выводок котят у сосков матери.

Джийан тяжело было видеть, как равнодушно чужаки преобразуют красоту в уродство. Одно дело, когда города оккупированы, совсем другое — когда они превращаются в груды мусора.

— Джийан, я знаю...

— Когда дело касается меня, ты ничего не знаешь, — огрызнулась она.

Снова запутавшись, Реккк помалкивал, пока они пробирались к его дому в центре города. Месагггуны спешили мимо, не обращая на них никакого внимания. На Реккке не было кхагггунской формы, и он не собирался больше ее надевать. Теперь он был учеником Нита Сахора — воин, отвергший командира и касту. Ирония судьбы. Он стал своим отцом.

По правде говоря, Реккк весьма смутно представлял себе, что значит быть рэннноном. Так или иначе, выбор сделан, теперь ему предстояло столкнуться с последствиями, которые изменение статуса повлечет не только для него, но и для его близких.

Где-то впереди послышались крики и шипение выстрелов ионного оружия. Завернув за угол, они увидели, что самая южная граница месагггунского района объята пламенем. Огонь был столь жарким, что дождь и завывающий ветер не могли его загасить.

— Что происходит? — спросила Джийан.

Реккк заметил, как вымуштрованная свора кхагггунов методично разрушает дома.

— Похоже на облаву.

— Но зачем?

Внезапно напрягшись, Реккк не обратил внимания на ее вопрос. Он взял женщину за руку и потянул назад.

— По-моему, нам лучше поискать другую дорогу... Поздно. Вооруженный до зубов кхагггун выступил из тени.

— Стой! Кто идет? С полуночи район объявлен закрытым.

— Вы не узнаете меня? — сказал Реккк. — Свор-командир Реккк Хачилар.

— Да? Вы без формы. Это странно.

— Я вне службы, сопровождаю женщину...

— Кундалианка! — фыркнул кхагггун. — И, как я теперь разглядел, лооорм бывшего регента. Что вы делаете с этой счетттой?

— Что я здесь делаю и с кем я, не ваше дело, перв-майор. — Он твердо взял Джийан за локоть и попытался пройти мимо кхагггуна.

— Минутку, свор-командир. — Перв-майор навел на него короткоствольный ионный пистолет. — У меня приказ отводить всех незарегистрированных лиц на допрос.

Реккк почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Это смешно. Как только ваш командир увидит, кого вы задержали, вам придется несладко.

— Поверьте, я пострадаю гораздо больше, если не выполню приказ.

Держа наготове ионный пистолет, кхагггун повел их к периметру пожара. Решив сменить тактику, Реккк спросил об облаве.

— Ах, это, — рассмеялся перв-майор. — Наш новый регент вбил себе в голову, что нужно искоренить у месагггунов последние следы религии. Мол, поклонение богу войны Энлилю — поклонение любому божеству, коли на то пошло, — идет вразрез с эдиктами гэргонов, так что мы уничтожаем храмы и жрецов.

— Вы хотите сказать, что гэргоны дали новому регенту это поручение?

Перв-майор пожал плечами.

— Насколько я знаю, приказ исходит от регента Веннна Стогггула. Откровенно говоря, меня это устраивает. Последнее время я почти не видел активных действий и стал беспокойным и ленивым. Нет лучшего лекарства для этого недомогания, чем пролить кровь врага, а, свор-командир?

Реккк бросил взгляд на Джийан. Она смотрела прямо перед собой и вела себя так, словно их обоих не существовало.

Перв-майор провел арестованных мимо квартала дымящихся, полуразрушенных месагггунских строений. Разбитое изображение Энлиля лежало в канаве, по которой текла бирюзовая кровь павших жрецов и их последователей-традиционалистов.

Глядя на побоище, Реккк вспомнил о словах Нита Сахора, сказанных при первой встрече: “Баланс изменился. Гибельное, опасное изменение... но, к сожалению, необходимое”.

Вскоре он увидел командира, стоявшего к ним спиной. Офицер был в полной экипировке: сочлененные пластины из дотемна закаленной хроностали, шлем, откинутый назад. Стоило ему рявкнуть, и солдаты своры кидались выполнять приказы.

— Командир! Перв-майор Туд Йусссар с северного периметра с двумя незарегистрированными лицами, — крикнул их конвоир. — Одно из них — свор-командир Реккк Хачилар.

— Да ну? — Командир отдал последний приказ и обернулся к ним. Реккк узнал Олннна Рэдддлина. Почувствовав тревогу спутника, Джийан постаралась прикрыть лицо сифэйном.

Олннн Рэдддлин ухмыльнулся.

— Ба, Реккк Хачилар, герой тысячи войн. Я не видел вас... да с тех пор, как меня сделали свор-командиром. Мы вас искали.

Реккк не мог поверить, что перед ним его бывший заместитель.

— Ну-ка, ну-ка. — Рэдддлин потеребил губу. — В первый раз вы приняли участие в инопланетной кампании в пятнадцать лет — солгали насчет возраста, не так ли? Да, и ко времени окончания кампании убили полдюжины... это было так давно, я еще не достиг совершеннолетия... — Он несколько раз щелкнул пальцами. — Кто был тогда нашим врагом?

— Краэлы, — сказал Реккк. Ему не нравилось направление разговора.

— Вот-вот. Таинственные существа эти краэлы, но тупые, не так ли? Мы вырезали их, как коров. Тысячи, сотни тысяч, миллионы — для нас все едино. Мы опустошили их мир, сначала забрав оттуда все ценное.

Рэдддлин шагнул к ним и сорвал сифэйн с лица Джийан.

— Любовница покойного регента. Так я и думал. Не можешь обойтись без в'орннских мужчин, да, счеттта? — Он поцокал языком. — Жаль, что все время выбираешь не тех. — Рэдддлин повернулся к Реккку. — Отойдите от нее. Она помогла бежать Аннону Ашере и является врагом в'орннской Модальности. Она будет задержана и предана публичной казни.

— Мы в одном чине. Вы не смеете приказывать мне, — возразил Реккк. — Она находится под моей...

— А-а, похоже, вы не в курсе. Прискорбно. Приказом Киннния Морки вы отстранены от командования.

— Что? Невозможно!

— Однако такова реальность. С семи часов сегодняшнего вечера. — Рэдддлин засунул инфодесятиугольник в порт переносного голоэкрана и подал прибор Реккку. — Вот. Здесь подпись и печать звезд-адмирала.

Пока Реккк, не веря своим глазам, читал приказ, двое кхагггунов протащили жреца Энлиля по пылающей улице и швырнули к ногам Рэдддлина. Жрец дрожал и стонал, сжимая руки перед собой. От его одежды пахло горелой материей и плотью.

— Молись сколько влезет, — сказал Рэдддлин, — может, и будет какой толк. — Свор-командир отстегнул пластину доспехов на левом предплечье, показав странный с виду окумммон. Темные глаза сверкали, когда он смотрел на выражение лица своего бывшего начальника. — Я — один из первых кхагггунов, получивших имплант. Это одна из наиболее ощутимых выгод от союза, заключенного звезд-адмиралом Кинннием Моркой и регентом Стогггулом. Гэргоны специально разработали эти окумммоны. Мы не можем быть Призваны, зато способны делать другие вещи, более соответствующие нашим интересам.

Он вытащил маленький, странного вида предмет длиной не больше кундалианского стило и вложил его в окумммон. Раздался щелчок, шесть крохотных паучьих ножек открылись и изогнулись вверх.

— Ну-ка посмотрим, сумеет ли твой Энлиль защитить от этого. — Он положил руку на макушку жреца. Тонкие языки холодного голубого пламени вырвались из концов каждой ножки. Когда они встретились, тело жреца охватило пламя. Он дернулся, забился и упал, не успев издать ни звука.

— Мне не следовало убивать его сразу же, — спокойно сказал Рэдддлин, словно продолжая разговор. Он повернулся и положил руку на плечо Джийан. Снова вырвались голубые огоньки, и Джийан вскрикнула от боли.

Реккк рванулся вперед, но двое облаченных в доспехи кхагггунов остановили его и прижали его руки к бокам.

Не обращая внимания на Реккка, свор-командир шепнул ей:

— У меня к тебе поручение от Кургана Стогггула. Он не забыл, как ты унизила его своим проклятым колдовством. — Рэдддлин жадно смотрел, как поникли плечи женщины и на глазах появились слезы. Потом обратился к Реккку отрывистым голосом военачальника, намечающего кампанию: — Как видите, действительно грозное оружие этот паучок, верно? А я только-только начал выяснять его способности. — Он ухмыльнулся. — Понимаешь? Теперь ты — никто, герой тысячи войн! — Он пнул труп, лежащий у ног. — Ничем не лучше этого ничтожного жреца.

Реккк отшвырнул голоэкран и каблуком втоптал его в окровавленную улицу.

— Детские фокусы. Настоящие воины не носят окумммоны.

— Верно. Мы — сото: те, кто не может быть Призван. Но ты... ты заслуживаешь жалости, потому что ты-то и до этого не дорос. — Рэдддлин вынул прибор из своего окумммона, заменив его мерзкого вида стержнем. — А что до того, кто настоящий воин, а кто нет...

Он неуловимым движением прицелился и практически в то же мгновение выстрелил. Реккк ахнул, когда стержень вонзился в его левое бедро.

— ... сейчас проверим.

Ноги Реккка начали подгибаться. По знаку Рэдддлина кхагггуны отпустили его руки, и он упал на колени.

— Не знаю, как тебе, Джийан, — засмеялся Рэдддлин, — а мне, пожалуй, нравится: бывший свор-командир на коленях.

Заблокировав разум от боли, Реккк вытащил стержень из ноги и впихнул его в щель между двумя пластинами доспехов воина слева. Кхагггун взвыл. Реккк схватил зазубренный осколок разбитого голоэкрана и, поднявшись на ноги, ловко перерезал кабели на задней стороне шлема воина справа. Кхагггун поднял руки, пытаясь снять шлем, и Реккк выхватил у него ионный пистолет. Раненый кхагггун обернулся и прицелился, однако Реккк выстрелил первым. Кхагггуна отбросило на три метра — в пылающую стену дома. Перв-майора Йусссара, тоже схватившегося за ионный пистолет, отшвырнуло следующим выстрелом Реккка.

Реккк обернулся, отыскивая Олннна Рэдддлина, но трус исчез в полуразрушенном доме неподалеку. Реккк хотел броситься за ним, когда крик Джийан остановил его. Он повернулся и услышал то, что услышала она: топот сапог. Еще кхагггуны — подкрепление, вызванное Олннном Рэдддлином.

Реккк кивнул Джийан, и они растаяли в темноте, спеша на юг — прочь от пожарища.

— Самое главное сейчас — чтобы стало светлее. Риана смотрела на Тигпен, а та — было совершенно ясно, что это существо женского пола, — сновала по пещере, собирая мелкие обломки черного хрупкого камня.

— Что ты за создание?

— Быстро-быстро-быстро, — говорила Тигпен, поглядывая на угасающий факел. Найдя достаточно каменных осколков, она начала дробить их лапами. Риана видела, что эти лапы больше похожи на руку с пальцами. И большие пальцы были противостоящими. — Я могла бы спросить тебя о том же, верно? Но я же не спросила, верно? А знаешь почему, коротышечка? Потому что в отличие от тебя меня обучали хорошим манерам.

— Я... прости, пожалуйста, — пробормотала Риана. — Я не хотела... Эй, погоди-ка, ты же раппа, верно? — Риана склонила голову набок. — Я думала, рапп истребили после того, как они убили Матерь.

— Слышала в монастыре, да? — Тигпен не отрывала взгляда от работы. Хрусть, хрусть, хрусть — словно покрытый мехом заряженный ионами механизм. — Как видишь, слухи о нашей смерти сильно преувеличены. И, к твоему сведению, мы не убивали Матерь. Не трогали и волоска на ее голове. Хотя знаем, кто убил, ох знаем.

Риана шагнула вперед. Джийан говорила Аннону, что не верит, будто раппы злы.

— Что ты хочешь сказать?

— Думай, что думаешь, и говори, что говоришь.

— Ты не хочешь сказать: “Говори то, что думаешь, и думай, что говоришь”?

Тигпен резко вскинула голову.

— Ты думала то, что только что сказала?

У Рианы внезапно снова закружилась голова.

— Да, конечно.

— Ладно, тогда моя работа наполовину сделана... Сунь конец факела сюда, в центр кучки порошка, которую я насыпала.

Покачав головой, Риана выполнила просьбу странного существа. Порошок мгновенно вспыхнул, обеспечив освещение. К тому же стало теплее. Риана грелась у огня, внимательно рассматривая Тигпен. Та сидела рядом и методично чистила блестящую шкурку.

— Можно спросить?

— Спросить можно, — сказала Тигпен. — Дальше — никаких гарантий.

Ответ рассмешил Риану, несмотря на затруднительное положение.

— Если раппы не виноваты в убийстве Матери, почему же так считают рамаханы?

— Потому что мы оказались подходящими козлами отпущения, вот и все. И нас нет рядом, чтобы опровергнуть ложь.

— Так кто же убил Матерь? Бьюсь об заклад, рамаханы-мужчины, которые пытались захватить Жемчужину.

— Теперь мы ступаем на опасную территорию.

— Ты чудная малышка.

Тигпен перестала приводить себя в порядок.

— Далеко не такая чудная, как ты, коротышечка. У тебя большие неприятности, верно?

— В общем-то да. Я провалилась сквозь пол туннеля и оказалась здесь, а выхода нет.

— Нет-нет, — немного раздраженно сказала Тигпен. — Я говорю о Припрыжке.

— Что? — Риана была совершенно потрясена. — Что ты знаешь о Припрыжке?

— Вот теперь ты действительно обижаешь меня. Что дает тебе ощущение превосходства, когда у меня шесть ног, а у тебя всего две?

— Но ведь ты животное. Твердо установлено, что животные ниже в'орннов. Или кундалиан, коли на то пошло.

— Являюсь ли я животным просто потому, что ты так говоришь, коротышечка?

— У меня есть глаза, — сказала Риана, поворачиваясь спиной к огню. — Я знаю, кто ты.

— М-м-м... точно так же, как знала границы Космоса перед тем, как Припрыгнуть.

Это замечание заставило Риану остановиться и задуматься. Она обнаружила, что начинает чувствовать себя глупо.

— По крайней мере ты выглядишь как животное.

— Можно с уверенностью сказать, что хорошего ксенобиолога из тебя не получится, — фыркнула Тигпен. — Нельзя иметь все, что хочется, верно? Ха! По крайней мере не сразу.

Риана решила присесть на корточки, чтобы ее голова была на одном уровне с головой собеседницы.

— Ты расскажешь мне о Припрыжке? А то я почти ничего не знаю.

Тигпен снова фыркнула.

— Та первая Припрыжка едва не убила тебя, да? Или ты харкаешь кровью для забавы?

— Вот почему мне было так плохо? От Припрыжки? Тигпен придвинулась. Очевидно, ей понравилось, что Риана стала ниже.

— Ну, не от самой Припрыжки. Быстрая передислокация дифференцированных энергий, которую припрыгун набирает во время Припрыжки, ничего хорошего за собой не влечет. Эти энергии мощны и весьма часто, коротышечка, недолюбливают друг друга. Другими словами, Припрыжка может быть вредна для здоровья.

Риана хотела заметить, что Тигпен странно выражается, но передумала. Если, образно говоря, оглянуться, то, возможно, это она, Риана, выражалась странно.

— А могу я что-то сделать, чтобы не чувствовать себя вот так?

— О да, — ответила Тигпен. — Лучший выход — не Припрыгать.

— Ну, это понятно. Но если я хочу Припрыгнуть...

— Тогда тебе нужен фильтр — то, что поглотит энергии раньше, чем они начнут взаимодействовать и отравят тебя.

— А у тебя есть что-нибудь такое?

— Да. — Тигпен смерила ее взглядом. — Только, судя по твоему виду, тебе это не понравится. Нет, тебе это ни чуточки не понравится.

— Давай проверим, — сказала Риана. — Может, я тебя удивлю.

Длинные полосатые усы Тигпен прижались к черному меху на лице.

— Что ж, коротышечка, я всегда рассчитываю на лучшее. — Она подняла лапу. — Хочу, однако, предупредить.

Второго шанса не будет. Фильтр невосстановим. Ты должна принять его — или он погибнет.

— Ты хочешь сказать, что фильтр живой?

— Бесспорно. Большие и маленькие, мы все — порождения Космоса. — Тигпен широко открыла рот, сунула внутрь лапу. Через мгновение ее указательный и большой пальцы извлекли что-то длинное и извивающееся. — Как говорится, тот, кто Припрыгает, ловит мононкула. — Она ухмыльнулась, показав три ряда страшных с виду голубых треугольных зубов. — Теперь открой рот пошире, коротышечка.

Риана отдернула голову.

— Ты что, хочешь, чтобы я съела эту штуку?

— Съесть мононкула? О небо, нет! Он слишком дорог. Нет, пусть влезет внутрь и там станет частью тебя. И будет защищать, мгновенно поглощая все злокачественные энергии во время Припрыжки.

Риана не могла отвести взгляд от длинного извивающегося мононкула. Он был красный, все тело покрывали миллионы блестящих ресничек.

— Нет, не могу.

— Н-да, я так и знала... Ты обещала удивить меня, так давай. — Тигпен поднесла мононкула ближе. — Быстро-быстро-быстро. Он погибнет без нового хозяина.

— Верни его назад, — с отвращением сказала Риана.

— Не могу. Разве я не говорила? Есть только один шанс. Когда мононкул покидает хозяина, он должен найти другого. Вернуться он не может.

— А как же ты? Кто защитит тебя во время Припрыжки?

— Не беспокойся обо мне, коротышечка. Я набита фокусами, каких ты и вообразить не можешь. — Тигпен покачала мононкула над головой Рианы. — Ну же. Разве можно так обращаться с таким отличным защитником?

Риана оказалась буквально приперта к стене: деваться было некуда. Разум и инстинкты тянули ее в разные стороны. Что делать?

Открыть рот пошире и сказать: “А-а-а-а”.

Слушая Рианину часть себя, она подавила примитивный инстинкт отторжения и, вытянув шею, широко отрыла рот, крепко зажмурившись.

Риана чуть не подавилась, когда мононкул скользнул в рот. Она попыталась расслабиться, думать о чем-нибудь далеком: Среднем дворце в Аксис Тэре, ручье, где Аннон и Курган наткнулись на Элеану. Затем ее глаза распахнулись, и она увидела Тигпен, спокойно сидящую у нее на коленях.

— Посмотри на меня, — сказала раппа.

Риана задыхалась, борясь с рефлексом, который вызвал бы рвоту, что, по словам Тигпен, убило бы мононкула.

— Пожалуйста, коротышечка, посмотри на меня. — Тигпен улыбалась, и что это была за улыбка! Так не мог бы улыбнуться ни в'орнн, ни кундалианин. Она улыбалась всей покрытой мехом мордочкой. Это рассмешило Риану, и, засмеявшись, она расслабилась. Мононкул проскользнул вниз до конца.

— Теперь будет немножко больно, — сказала Тигпен. — Не очень, чуть-чуть пощиплет. Да, коротышечка, именно так. Ну, терпимо?

Риана покачала головой. На глаза навернулись слезы.

— Скажи-ка, какой цвет ты видишь?

— Что?

— Все окружено цветным ореолом, верно? Риана кивнула. Ореолы были везде, куда ни глянь.

— Зеленый, — сказала она. — Все ауры зеленые.

— А, мононкул устроился вокруг твоей сердечной шаатры.

— То есть?

— Это хороший знак. — Тигпен улыбнулась. — А сейчас больно?

— Нет.

— Вот. Сделано. — Тигпен вытянула шею и шершавым синим язычком слизнула слезы Рианы. — Как интересно! — воскликнула она. — Они соленые. У меня сладкие.

Риана снова засмеялась и, не подумав, протянула руку, чтобы погладить мех раппы. Та напряглась.

— Что ты делаешь? — подозрительно спросила Тигпен.

— Я хотела приласкать тебя, — сказала Риана.

— Почему ты так делаешь?

— Это проявление любви, как ты слизывала мои слезы.

— О, понимаю. — Тигпен расслабилась. — Ну, тогда давай.

Риана погладила мех, оказавшийся необычайно мягким, густым и шелковистым. Тигпен замурлыкала, закрыла глаза и опустила голову.

— Ах, как приятно, — прошептала она. — Где ты научилась этой технике?

Риана снова смеялась.

— Просто делаю то, что кажется естественным.

— Не останавливайся, коротышечка, твоя ласка доставляет мне удовольствие... — Она умолкла, вскинув голову.

— Что такое? — спросила Риана.

— Тише! — прошипела Тигпен. — Что бы сейчас ни произошло, не двигайся. Поняла?

— Да, но...

— Молчи! — Усы Тигпен яростно дергались.

Риана послушалась. Она чувствовала легчайшие колебания и размышляла, не началось ли землетрясение. Через мгновение ливень камней обрушился на них, открыв проход в другую пещеру, прежде скрытый камнепадом.

— Ух-ох. — Тигпен соскочила с колен Рианы, когда нечто очень большое и дурно пахнущее вломилось в пещеру. Это был первиллон — гораздо крупнее, чем зверь, с которым столкнулся Аннон в пещере с Элеаной и Джийан. Он вздымался над раппой; у той не было никаких шансов. Забыв о предупреждении Тигпен, Риана вскочила. Выхватив ледоруб, она бросилась на зверя и, когда до него осталось меньше метра, швырнула в первиллона. Топор ударил прямо в огромную морду, приведя первиллона в такую ярость, что тот слепо взмахнул передней лапой, выбив из Рианы дух.

Она ударилась о пол, так что камни полетели во все стороны.

И тут Тигпен бросилась на первиллона. Ее челюсти сомкнулись на горле, и кровь хлынула таким потоком, что зверь остановился. Тигпен укусила снова, на этот раз глубже; три ряда зубов выдирали плоть, мех и хрящи.

Первиллон взревел в ужасе от неминуемой смерти и завалился набок. В огромном звере не осталось сил.

Свирепость нападения Тигпен изумила Риану, которой оставалось только наблюдать за предсмертной агонией первиллона.

Тигпен, совсем крошечная рядом с покрытой черным мехом тушей первиллона, припала к земле рядом с ним и пировала. С длинными когтями и заостренной мордочкой она являла собой странно изысканное зрелище, когда вырывала из животного тонкие полоски окровавленной плоти. Закончив, она покаталась по меху зверя, стирая с себя кровь. Потом потрусила туда, где в полном оцепенении сидела Риана.

— Я же велела тебе сидеть и не рыпаться! Ты ушиблась? Риана покачала головой.

— Я испугалась за тебя. Я не хотела, чтобы первиллон тебя сожрал.

— Он — меня?

— Откуда мне было знать?

— Тут ты права. — Тигпен слизнула с усов последнюю каплю крови и пригладила их. — Ты, наверное, горда, что совсем не думала о своей безопасности.

— Ну, я...

— Ты могла погибнуть, и ради чего? Помни, коротышечка, ты должна накопить достаточно знаний о ситуации, прежде чем действовать. Тогда никто не обвинит тебя ни в ограниченности, ни в глупости. — Она оглянулась на упавшего зверя. — Ты, наверное, голодна. Оторвать тебе немножко мяса?

— Я не... Не думаю, что сейчас смогу что-то съесть. Тигпен нахмурилась.

— Первиллон — священное животное, реликт былых времен. Порой он не поддается даже чарам Осору, хотя его сердце можно пронзить простым оружием, как у любого другого зверя. Его плоть придаст тебе сил.

— Спасибо большое, я уже пробовала мясо первиллона — не очень вкусно.

— Ах, как интересно, — сказала Тигпен. — Ты обязательно должна рассказать мне об этом. Однако сейчас я настоятельно рекомендую тебе поесть. С пустым желудком у тебя не хватит сил добраться домой.

Глаза Рианы широко открылись.

— Ты хочешь сказать, что знаешь путь отсюда?

— Я знаю десять тысяч путей, — гордо заявила Тигпен. — Надо лишь решить, какой выбрать.

— Рана болит? — спросила Джийан, перекрикивая шум дождя.

— Нет, — ответил Реккк. В тот же миг раненая нога подломилась, и он упал в канаву, переполненную дождевой водой.

Джийан опустилась рядом с ним на колени и осмотрела рану.

— Ты потерял много крови.

— Я не заметил.

— Да, ты настоящий кхагггун. — Она сорвала сифэйн и замотала им рану на бедре.

— Больше не кхагггун. Я — рэнннон.

— Ты по-прежнему в'орнн, — сказала Джийан, закидывая его руку себе на плечо. — Пошли. Нам нельзя здесь оставаться.

— Я не буду опираться на тебя!

— Считаешь меня слишком слабой?

— Ты женщина.

— Кундалианская женщина, — поправила она, обнимая его. — Решимости у меня хватит на десяток в'орннских тускугггун.

Вместе они брели сквозь открытую дождю и ветру ночь, пока наконец не добрались до двери Реккка. В доме все было так, как до их ухода.

— Оставаться небезопасно, — сказал Реккк, хромая в оружейную. — Олннн Рэдддлин непременно пошлет за нами кхагггунов, и они в первую очередь будут искать нас здесь.

Опираясь на Джийан, он достал ионный пистолет и ударный меч, потом они вернулись в гостиную, где она свалила его на жесткий хроностальной стул. Реккк застонал, вспоминая об удобной кундалианской мебели.

Джийан наскоро обсушилась, принесла миску с горячей водой и какие-то тряпки.

— У меня нет трав, — сказала она, пока он сдирал с ноги окровавленную штанину. — И достать негде.

Реккк медленно вытирался. Страшно кружилась голова. Она права: он действительно потерял много крови. Конечно, следовало бы сразу же наложить жгут, однако гордость заставила его уйти от отряда Рэдддлина, ничем не выдав боли. Теперь приходилось расплачиваться.

Реккк поморщился, но не вскрикнул, когда Джийан начала чистить рану. Было больно, словно с него сдирали последние крупицы прежней жизни. Если раньше у него и оставались сомнения насчет пути, на который он ступил, приказ Рэдддлина успокоил их. В глазах тех, кого Реккк когда-то называл товарищами, он уже мертв. Но то, что они считали смертью, было на самом деле новой жизнью, жизнью рэнннона — свободной от душных в'орннских запретов, какой они не могли ни принять, ни понять.

Внезапно Реккка охватило тепло. Плавая на мелководье сна, он снова увидел мать. Она стояла по колено в море Крови и звала, манила его. А когда он произнес ее имя, улыбнулась, и его охватил покой...

Реккк проснулся, как от толчка. Онемевшую ногу слегка покалывало, но всю боль с него словно смыло. Посмотрев вниз, он увидел на месте раны синевато-багровый шрам.

— Как?.. Что?..

Тут вошла Джийан с блюдом горячей пищи и питьем.

— Ешь, — сказала она, ставя блюдо на стол. — Тебе надо восстановить силы.

Реккк перевел взгляд с исцеленной ноги на еду.

— Я не могу есть один. Это старый обычай, от которого Даже на войне не отказываются. — Он посмотрел на нее. — Ты поработала за двоих. . .

Джийан подала ему мясо. Реккк оторвал половину и предложил ей. Она помедлила, потом взяла и начала есть, откусывая крохотные кусочки. И смотрела на него.

— Рана зажила. Ты использовала колдовство? — Да.

— Можешь рассказать о нем что-нибудь? Все кундалиане обладают такой силой?

Джийан заколебалась, потом ответила:

— Это называется Осору. В наши дни очень немногие кундалиане обладают Даром. В сущности, с каждым поколением таких все меньше.

— Значит, это врожденное?

— Сам Дар передается по наследству. Управлять им — другое дело. Сто лет назад ведущие принципы Осору были частью религиозного обучения в монастырях. Сейчас обучение запрещено.

Реккка вдруг осенило.

— Так вот почему Нит Сахор называет тебя госпожой? Она снова заколебалась.

— Наверное.

— Но откуда ему знать?

— Да, откуда ему знать? Я задавала себе тот же вопрос. — Она отложила кусок мяса. — Меня пугает мысль, что гэргоны могли сделать мишенью немногих оставшихся.

— Я говорил тебе, что Нит Сахор другой; вот и доказательство. Будь он таким, как остальные гэргоны, мог просто схватить тебя и допросить. Но он ничего не сделал, хотя ты была у него под рукой.

Джийан нахмурилась.

— Твой тезис имеет достоинства.

— Ну разумеется. — Реккк потер руки. С каждой минутой он чувствовал себя все лучше и лучше. — Джийан...

Она подняла голову, и синие, как свистики, глаза заглянули прямо в душу.

— Я не очень это умею... спасибо, что вылечила меня. Я знаю, тебе было нелегко...

— Вылечить тебя было легко, — сказала она без обиняков. — Трудно было решить, делать ли это.

— Твое решение ободряет, — сказал Реккк почти бесстрастно.

Джийан посмотрела на него.

— Скажи мне, как ты заставил Нита Сахора устроить Встречу?

— Гэргона нельзя заставить, — ответил Реккк. Он помедлил, решая, не солгать ли ей. Впрочем, ложь она наверняка заметит. — Ниту Сахору кое-что от меня надо. Я сделал Встречу условием согласия.

— Почему?

— Потому что... — Его переполняли эмоции. — Просто потому что.

И тут раздался грохот — стучали в дверь. Джийан вскочила.

— Рэдддлин! Он нашел нас!

В одной руке у Реккка был ионный пистолет, в другой — ударный меч.

— Пусть приводит своих людей. Я готов!

Толстая хроностальная дверь жалобно затрещала и вылетела.

16 Техномагия

— Готова? — Риана с сомнением посмотрела на пространство, которое им надо было перепрыгнуть. — Так ты живешь там, внизу.

— Я что, троглодит? — воскликнула Тигпен.

Увидев, как она элегантно переступает через огромную вытянутую лапу первиллона, было трудно представить ее свирепой машиной разрушения, повергшей громадного зверя.

— Нет, я живу... в другом месте.

— Почему ты не скажешь, откуда ты? — спросила Риана.

— Потому что, коротышечка, ты не готова.

— Как можно так говорить? — возразила Риана. — Ведь ты совсем не знаешь меня.

— Разве я это сказала? — обернулась Тигпен. — Разве ты слышала, чтобы я это говорила?

Риана сдержала порыв; никто не должен знать, что в теле девушки-кундалианки живет душа Аннона Ашеры, — а особенно существо, с которым она только что познакомилась.

Они шли уже почти три часа, и она все еще не представляла, где они, приблизились ли хоть немного к выходу из недр Дьенн Марра. Около получаса назад они наткнулись на пещеру — столь огромную, что Риана не смогла разглядеть дальний конец. Неяркий жутковатый свет шел от нескольких фосфоресцирующих борозд, прочертивших камни подобно венам. Насколько могла судить Риана, пройти через пещеру можно было только по узкому уступу, тянувшемуся вдоль стены. Одолеть этот путь было нелегко, особенно когда из-за выступов в стене пещеры уступ сужался, а то и исчезал полностью. Однако Тигпен не останавливалась и, казалось, не знала сомнений; ее шесть ног — не говоря уже о хвосте — очень помогали, особенно когда приходилось карабкаться по практически отвесной стене. Теперь они остановились у трехметровой бреши в уступе. Тигпен спокойно сказала, что надо прыгать. Прикинув длину прыжка, Риана усомнилась.

— Похоже, тебе кое-что известно о кундалианах, — сказала она, надеясь вытянуть из Тигпен информацию, а заодно и оттянуть решение.

— Мне известно о кундалианах все, — заявила Тигпен. — Во всяком случае, почти все.

— Ну, например? Расскажи что-нибудь. Глаза Тигпен сверкнули.

— Например, я знаю, что этот прыжок тебе вполне по силам. А теперь хватит тянуть. — Она уперлась четырьмя задними ногами и прыгнула. Маленькое, покрытое мехом тело описало дугу в воздухе и грациозно приземлилось на другой стороне...

Тигпен повернулась, выжидающе глядя на Риану.

— Не могу. — Непонятным образом в Риане проснулся свойственный Аннону страх высоты. Она чувствовала себя пригвожденной к скале.

Тигпен села и начала приводить себя в порядок, не обращая на спутницу никакого внимания.

— Что ты делаешь? — закричала Риана. — Помоги мне!

— С какой стати? — Тигпен не подняла головы. — Ты явно не справишься.

Это рассердило Риану. Рассердило, в сущности, настолько, что она раздавила старый страх Аннона, как жука, не раздумывая, разбежалась (места хватило на три шага) и оттолкнулась от края уступа. Тело словно само знало, что делать. Верхняя часть наклонилась вперед, ноги будто продолжали бежать, руки вытянулись.

— Готово! — воскликнула Тигпен и едва успела отскочить, когда подошвы Рианы стукнулись о край уступа.

Риана свернулась клубком и покатилась по твердой, усыпанной камнями поверхности уступа. Встала и отряхнулась.

— Как ты себя чувствуешь? — невинно спросила Тигпен. Риана оглянулась на пропасть, которую только что перепрыгнула.

— Честно говоря, дыхание ускорено, сердце в груди бьется глухо, пульс колотится в ушах.

Тигпен ухмылялась.

— Весьма бодрит, верно?

Так оно и было. Только внезапно навалившаяся усталость не позволила Риане повторить прыжок.

— А можно немного отдохнуть? Я не спала больше суток.

— Спать!.. Ах да, вы — существа с суточным восстановительным циклом. Ну разумеется! Как глупо с моей стороны!

Обрадованная Риана села и прислонилась спиной к скале. Уступ здесь был немного шире, и можно было вытянуть ноги, не боясь свалиться. Она закрыла глаза и услышала, как Тигпен тихо подбирается к ней, почувствовала, как та сворачивается на коленях.

— Ну, все очень мило, не так ли?

— Уммм-хмм, — пробормотала Риана. — Расскажи мне о рамаханах.

Если просьба и показалась Тигпен странной, догадаться об этом было невозможно.

— С тех пор, как появились в'орнны, многие верования были вывернуты наизнанку. Ты знаешь, что рамаханы когда-то считали первиллона конем Миины? Это было настолько священное животное, что за пределами монастырей запрещалось его изображать. А еще есть йагаары — огромные пятнистые звери, свирепые с виду, но очень разумные. — Риана тут же подумала о жутких существах, нарисованных на стене пещеры. — По слухам, телепаты. И, разумеется, единорогие нарии, исчезнувшие, когда молнии перестали играть в небе Кундалы. В наше время все по-другому. Нарии, как и многие другие животные Миины, отступили в туман прошлого, терпеливо ожидая, когда придет пора вернуться.

— Выходит, они по-прежнему существуют?

— Ну, ты же сама видела первиллона, не так ли? — фыркнула Тигпен. — Разумеется, они по-прежнему существуют. Однако расскажи, что случилось, когда ты Припрыгнула в первый раз. Куда ты попала?

— Не имею ни малейшего понятия. Хотя встретила там Пэфороса...

— Ох. — Тигпен вздрогнула. — Это нехорошо.

— И Сеелин, Священного Дракона Преобразования. Тигпен широко открыла глаза.

— Сеелин не показывается просто любому припрыгуну.

— Что это означает? — спросила Риана.

— Это означает, коротышечка, что мои сведения верны. Ты — Избранница Миины, — промурлыкала Тигпен. — Мы ждали тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Твое появление предсказано в Пророчестве. — Тигпен внимательно изучала лицо Рианы. — Миры долго ожидали твоего рождения.

Риана покачала головой.

— Почему же Пэфорос заметил меня, если я — Избранница Миины?

— Он заметил тебя именно потому, что ты — Избранница. Ты — угроза для него.

— Как я могу кому-то угрожать? Я всего лишь пленница.

— Все обязательно прояснится. — Тигпен потерлась о грудь Рианы, и девочке сразу стало теплее и легче. — А теперь спи. Ну же, закрой глаза. Ты заслужила отдых.

“Отдых”, — подумала Риана и провалилась в глубокий сон без сновидений.

— Насколько я понимаю, произошел несчастный случай, — сказала сударыня Канна, входя в дом. Ее окружал искрящийся сине-зеленый ореол.

— Н'Лууура, я мог убить вас! — выдохнул Реккк, опуская оружие.

— Вряд ли. Моя экзоматрица включена.

— Это не обычный ионный пистолет. — Реккк взвесил оружие в руке. — Я сам модифицировал его. Он не расщепляет ионы, а рвет их в клочки.

Сударыня Каннна одарила его сияющим взглядом.

— У тебя в руках недозволенная интеллектуальная собственность, Реккк. Научные изобретения — сфера гэргонов. Нехорошо. — Она улыбнулась странной неотразимой улыбкой.

— Или, возможно, это доказывает, что ваш выбор разумен. Сударыня Каннна кивнула.

— Похоже, яростная схватка тебе не слишком повредила.

— Это целиком заслуга Джийан...

— Кто эта женщина? — спросила Джийан.

— Сударыня Каннна, — ответил Реккк. — Она...

Но женская фигура уже преобразовывалась в Нита Сахора, облаченного в пурпурный легированный экзокостюм, очень похожий на доспехи.

— Надо немедленно уходить, — сказал гэргон. — Сюда направляется элитная свора кхагггунов, подчиненная лично Кинннию Морке.

Нит Сахор вывел их из дома.

— А теперь встаньте друг против друга. Нет, ближе. — Гэргон встал между ними, и сразу же все вокруг словно выцвело. У Реккка возникло странное сосущее ощущение под ложечкой нижнего желудка, потом головокружение, словно он выпил слишком много огнесортного нумааадиса. И все исчезло.

— Прибыли, — объявил Нит Сахор приглушенным голосом.

Реккк покачал головой. В ушах немного шумело, но все, в общем, было нормально. Они находились в башне высоко над городом, на самом верху Храма Мнемоники. Это впечатление было подкреплено золотоглазым тэем — большим и довольно грозным экземпляром четверокрылых птиц, каких держали гэргоны; тэй сидел на насесте и смотрел на них со сверхъестественным интересом. Ионная экзоматрица Нита Сахора исчезла. От плеч до лодыжек его окутывал черный с темно-красной отделкой балахон с кистями. Голова цвета бледного янтаря была обнажена, звездно-сапфировые глаза спокойны, как неподвижная вода. Никто не видел гэргона с непокрытой головой. С точки зрения Джийан, вживленная в череп филигранная сетка терциевых и германиевых цепей придавала ему дикий и варварский вид наподобие саракконов — татуированного народа, обитающего где-то на южном континенте за морем Крови.

В круглых стенах, уходящих вниз метров на тридцать, были натыканы ниши, битком набитые разнообразным научным оборудованием; в некоторых нишах шли текущие эксперименты. Сотни металлических дорожек гигантской паутиной оплетали башенку, но было трудно понять, как до них добраться. Все прояснилось, когда пол начал опускаться.

Когда они достигли третьего от вершины уровня, пол остановился; следом за Нитом Сахором они сошли на металлический круг. Гэргон приказал Реккку сесть в довольно зловещего вида кресло.

— События развиваются слишком быстро, — сказал он, открывая блестящие черные коробки, ящики танталового морозильника и множество соединенных биоцепей. — Теперь, раз ты стал рэннноном, я хочу вооружить тебя.

— Я уже вооружен, — заметил Реккк, указывая на ионный пистолет и ударный меч.

— Этого недостаточно. И схватка со свор-командиром Рэдддлином — тому доказательство. — Нит Сахор отвернулся от него. — Вытяни, пожалуйста, левую руку.

Реккк, бросив взгляд на Джийан, подчинился.

— Ощущение будет не из приятных, — предупредил Нит Сахор, склоняясь над Реккком. — Но это ненадолго. — Он пристегнул руку Реккка к подлокотнику. Джийан подошла, встала за спиной Реккка и положила руки ему на плечи. Гэргон возвышался над ними, как пугающий базальтовый идол, какие попадаются среди песчаных дюн Большого Воорга.

— Продолжим, — сказал Реккк.

— Как хочешь. — Правая перчатка Нита Сахора засветилась и заискрилась. Поток ионной энергии окружил предплечье Реккка, разделился, сплетая нити, пока не охватил всю руку. Реккк почувствовал, как рука немеет под воздействием обезболивающего. В другой руке гэргона появились четыре поблескивающих инструмента. Не мешкая, он сделал длинный вертикальный разрез в центре предплечья Реккка. Бирюзовая кровь залила кожу. Нит Сахор быстро сделал короткие горизонтальные надрезы на концах первого разреза и, используя второй инструмент, отогнул семь слоев кожи, одновременно третьим инструментом откачивая текущую кровь. Вложил в разрез биоматрицу при помощи четвертого инструмента.

— Через минуту анестезия пройдет. Надо освободить нервы от внешних химикатов, чтобы окумммон соединился с ними. — Он встал и вышел из лаборатории.

Онемение сразу же исчезло, и Реккк ахнул. Казалось, руку сунули в огонь. Нервные окончания на левой стороне тела трепетали от боли, он с трудом дышал. Если это в представлении гэргонов называлось “неприятным ощущением”, ему не хотелось бы познакомиться с их представлением о настоящей боли.

Нит Сахор вернулся, чтобы откачать избыток крови, хотя теперь ее было намного меньше, словно большую ее часть впитывал сам окумммон.

— Я чувствую, как он проникает в меня и устраивается.

— Это нормально, — заверил его гэргон.

Вместе с волокнами биоматрицы в Реккка хлынули знания. Он осознал, что это живое существо, нейронная сеть биокристаллов, которая растет и приспосабливается к хозяину. Он также увидел, что представляют собой перчатки Нита Сахора: сеть невероятно сложных биомеханизмов, составляющая живое существо другого рода — нейронную матрицу.

Биоматрица заполняла разрез, и Нит Сахор освободил кожу, которую окумммон сразу же прокалил.

— Почти готово. — Он направил на окумммон голубой ионный огонь. — Теперь я Призываю его к частичной чувствительности, и он навеки станет частью тебя.

Мускулы руки Реккка спазматически напрягались с каждым приложением энергии. Он промок от пота, но лишь сузившиеся зрачки были внешним проявлением испытываемой муки. Чтобы чем-то занять разум, он оглядывал лабораторию гэргона. Полуорганический окумммон каким-то образом улучшил зрение, и теперь стало видно, что множество предметов, которые раньше казались хаотически разбросанными, на самом деле образуют весьма сложную систему — последовательно соединенные спирали. Реккк так засмотрелся, что мучительная боль отступила на задний план.

Нит Сахор перешел от работы в центре окумммона к краям.

— Теперь в твоем распоряжении настоящий арсенал.

— Как у Олннна Рэдддлина?

— О нет, гораздо больше. Ты сможешь при помощи окумммона создавать оружие из пяти окружающих элементов. Земля, воздух, огонь, вода и дерево выполнят твои приказы. Берешь что-нибудь и помещаешь вот сюда, в прорезь. Потом нарисуй в уме, что хочешь получить. Образ должен быть четким и ярким, Реккк. Почувствуй его, овладей им — и он появится. Однако помни, — Нит Сахор поднял палец, — один и тот же элемент нельзя использовать два раза подряд.

Реккка охватило благоговение.

— Только гэргоны способны преобразовывать элементы, — прошептал он.

— Верно. Ты — Переступивший Пределы. Первый кхагггун, по-настоящему вышедший из своей касты. — Нит Сахор отступил, любуясь делом рук своих. — Я десятилетия ждал этого момента. Я создал тебя заново, Реккк. Ты теперь больше, чем даже баскир. Ты отчасти гэргон.

— Ты решила, какой путь выбрать? — спросила Риана, когда они шли по извилистому тоннелю. — Ты говорила, что знаешь тысячи.

— На самом деле десять тысяч, — сказала Тигпен. — Я просто иду прямо вперед. — Хвост изогнулся над спиной, на его кончике плясал маленький светящийся шар. Перед тем как покинуть гигантскую пещеру, она откопала этот похожий на драгоценный камень предмет и облизывала, держа передними лапами, пока он не зажегся, осветив пространство вокруг.

У Рианы больно защемило в груди.

— Даже если я этот самый Дар Сала-ат, что с того? Я понятия не имею, что делать дальше.

— Имей хоть немного веры.

— Вера — еще один пункт в длинном списке того, чего у меня нет. — Риана уперла кулаки в бока, думая: “Для в'орннов понятия “вера” не существует”. — Во всяком случае, это не ответ.

Обернувшись, Тигпен ухмыльнулась во весь рот.

— Вопреки производимому впечатлению, я не знаю всего. — Риана обнаружила, что на нее невозможно сердиться. — Да, честно говоря, и не хотела бы. В чем бы тогда смысл?

— Смысл чего?

— Жизни, коротышечка. Да если бы в мире не осталось больше вопросов, что бы мы делали с собой? Ничего хорошего, уверяю тебя. Стоит только поглядеть на Пэфороса или кого-нибудь из меньших демонов.

Риана помолчала.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, самое мерзкое в демонах то, что они потеряли способность находить ответы. Они просто снова и снова задают один и тот же вопрос.

— Ты хочешь сказать, что они глупы?

— Ну, смотря что называть глупостью. — Тигпен двинулась дальше по уводящему вниз тоннелю. — На одном уровне да, они безмерно глупы — как всегда глупо зло. Но на другом уровне едва ли есть существа умнее их. Понимаешь, они точно знают, чего хотят, и все время проводят, планируя, как добыть желаемое.

— Чего же они хотят, Тигпен? Раппа фыркнула.

— Я думала, ты достаточно насмотрелась на Пэфороса, чтобы понять. Они хотят всего: владычества над нашим миром и всеми остальными мирами, через которые мы Припрыгаем. Они планируют и будут планировать, пока не получат желаемое либо не будут уничтожены.

— Но они никогда не достигнут цели.

— Не будь самоуверенна, коротышечка. Демоны были могущественны и до того, как Миина сбросила Пэфороса в Бездну. Но теперь... что ж, ему надо сеять недовольство, и в его распоряжении вечность.

Риана задумалась.

— Если Пэфорос увеличил силу демонов, почему Миина отправила его туда?

— Что же Ей оставалось? Он был слишком опасен, чтобы бросить его связанным в этом мире.

— Если он так опасен, Ей следовало бы убить его.

— Возможно, она и пыталась. — Тигпен покачала головой. — Не нам подвергать сомнению решения Великой Богини. У нас нет ни Ее знания, ни Ее мудрости.

Наконец тоннель выпрямился. Риана предположила, что они спустились в самые глубины Дьенн Марра. Она уже не гадала, увидит ли снова солнечный свет, а просто отдала себя в лапы этого странного, удивительного существа.

Тоннель раздвоился, и Тигпен свернула налево. Вскоре дорога вывела их в огромную пещеру с низким потолком. Серо-зеленые сталактиты и сталагмиты торчали, как зубы огромного невидимого зверя, вызывая клаустрофобию. Было в пещере что-то, от чего Риану била дрожь опасения. Она попятилась обратно в тоннель.

— Что с тобой, коротышечка? — спросила Тигпен.

— Не знаю, — прошептала Риана. Какое-то шестое чувство заставило ее понизить голос. — Мне здесь не нравится. Я бы предпочла не ходить туда.

— Чепуха. — Тигпен взяла ее за руку. — Я родилась и выросла недалеко отсюда. Уверяю тебя, бояться нечего. Это мирное место, где можно размышлять без помех.

Риана неохотно пошла за раппой обратно в пещеру. Идя по жутковатому лесу, она старалась не замечать растущего беспокойства. Пол пещеры становился все более сырым. Вскоре появились и лужи.

Сталагмиты постепенно укорачивались, потом вообще исчезли. Вскоре Риана поняла почему: Тигпен привела се к подземному озеру. Совершенно неподвижные воды были черными как смоль, настолько непохожими на воду, пронизанную солнечным или лунным светом, что в них трудно было опознать то же самое вещество.

— Где мы, Тигпен?

— В самом священном месте, коротышечка. Оно называется Первый Колодец.

— Зачем ты привела меня сюда?

— Потому что ты — Дар Сала-ат. Риана поглядела на нее.

— И что я должна здесь делать? Тигпен посмотрела ей в глаза.

— Скажи мне, что это.

— Я? Ты, верно, шутишь!

— Уверяю тебя, ничуть. Я знаю, что Первый Колодец существовал здесь с начала Времен. Знаю, что здесь берет начало Поднебесный. Знаю, что он считается бездонным, хотя в последнем я, пожалуй, сомневаюсь.

— Еще ты сказала, что он священный. — Тиглен кивнула. — Значит, это озеро Миины.

Тигпен прищурилась.

— Я твердо верю, что ты скажешь мне. Риана засмеялась: это было нелепо.

— Твоя вера неоправданна. Откуда мне знать такое?

— В моем народе есть Пророчество. Оно гласит, что Дар Сала-ат заглянет в Первый Колодец и увидит, как проявляется сила Космоса. Вот почему мои предки столетиями жили в его тени. Теперь час настал. Пророчество близко к осуществлению.

— Ты же не считаешь в самом деле, что я...

— Пожалуйста, коротышечка. Это твое предназначение. Риана вздохнула. Она ни на миг не верила в суеверия раппы. С другой стороны, ей не хватало духа огорчить Тигпен. Поэтому она кивнула и, стараясь держаться как можно серьезнее, подошла к самому берегу озера. Жутко было видеть столько неподвижной, как смерть, воды.

В тусклом свете Риана увидела призрачное отражение своего лица, но, как ни странно, через несколько минут оно медленно исчезло. И больше ничего. Загадочная чернота совершенно беззвездной ночи.

Риана больше не чувствовала своего тела. Она, казалось, плыла над неподвижным черным озером. Потом погрузилась в него, затянутая в бездонную пучину.

Навстречу ей поднималось, как пузырек ядовитого воздуха к поверхности, ухмыляющееся лицо Пэфороса. Ее охватил непереносимый ужас, и она в панике отступила, устремившись назад и вверх, пока не оказалась снова в своем теле, глядя на поверхность неподвижной черной воды — теперь уже совсем не такой загадочной, однако по-прежнему отвратительной.

Неожиданно она поняла, что задыхается и дрожит. Тигпен поддерживала ее.

— Что с тобой, коротышечка? Что ты видела? Риана долго молчала. Потом прошептала:

— Пэфороса.

— Ты уверена? — нахмурилась Тигпен. Риана кивнула.

— Вот неожиданный результат, — сказала Тигпен. — Здесь действует какое-то зло.

Они вернулись в тоннель, дошли до развилки и зашагали по правому коридору. Некоторое время шли молча. Риана то и дело слышала тихое эхо, отражающееся от стен, постоянно сопровождаемое унылой капелью жесткой от извести воды. Она пыталась определить, откуда доносится эхо, но оно, похоже, шло отовсюду.

Наконец она сказала:

— Мы когда-нибудь выберемся отсюда?

— Как ты нетерпелива! — Тигпен помахивала хвостом, а с ним метался и свет. — Мы уже почти пришли.

— Ты хочешь сказать, что мы скоро выйдем из этого подземного лабиринта?

— Не совсем. Ты должна увидеть еще кое-что. Вскоре тоннель сузился так, что им пришлось идти друг за другом.

— Следи за мной, коротышечка, — предупредила Тигпен. — И не отставай.

Сначала Риана не поняла, о чем та говорит, но очень скоро увидела первое из многочисленных ответвлений по обеим сторонам тоннеля. Отверстия были такие маленькие, что ей пришлось бы ползти, чтобы забраться в них. Приглядевшись внимательнее, Риана решила, что они искусственные. Кто-то или что-то создал этот лабиринт. Риана понюхала сырой воздух, используя старые охотничьи инстинкты Аннона, однако не нашла никаких намеков на следы животных, какие обычно остаются возле нор млекопитающих.

— А теперь, — сказала Тигпен, задирая хвост, чтобы поднять свет повыше, — будь хорошей коротышечкой и не шевелись.

Раппа тихо свистнула. Послышался тихий шелест, словно ветер среди ив, и в отверстиях начали появляться маленькие головки — плоские, уродливые, с безразличными черными глазами-бусинками.

— Лорги! — воскликнула Риана. — Это инкубатор лоргов! Головки тут же исчезли в темноте ходов.

— Пошли, хочу тебе кое-что показать.

Тоннель вывел их в средних размеров пещеру. Тигпен взмахнула хвостом, и похожий на драгоценный камень источник света закатился в угол. В нем больше не было нужды, потому что пещеру освещал дневной свет. Риана вытянула шею и посмотрела на трубу, пробитую вертикально в потолке. Ее вид вызвал в душе почти болезненное стремление к солнечному свету, облакам и далекому горизонту.

Послышался шорох, и Риана перенесла внимание на решетку голых стволов, протянувшуюся от одной стороны пещеры до другой.

Там она увидела лоргов. Некоторые спали, свернувшись клубком, другие были частично покрыты лентами тонких белых волокон, третьих совсем не было видно.

— Лорги приходят сюда умирать?

— В некотором смысле. Смотри! — указала Тигпен.

На одной из секций решетки — почти прямо у них над головами — один из белых коконов с треском раскрылся. “Сейчас родится лорг”, — подумала Риана. И ахнула, ибо из кокона появился совсем не лорг, а крохотная копия Тигпен.

— Не понимаю...

— Разумеется. — Раппа стояла рядом с ней. — Подними руку.

Как только Риана повиновалась, малыш перебрался к ней на ладонь и пополз вниз по руке. Свернулся во впадинке у шеи и уснул.

— Лорги — это личинки, — промолвила Риана, — а ты — взрослая особь.

— Наш секрет, коротышечка, сохраненный даже от рамахан. И не зря. Благодаря этому они не смогли истребить нас, когда вдруг решили так сделать. — Тигпен обвела лапой пещеру. — Смотри, Риана, и запоминай. Истинный смысл Перемены здесь, перед тобой. Вы — Дар Сала-аты — орудие Перемен. Ты одна знаешь секрет, как выжили раппы.

17 Флейта

— Ночь подходит к концу, — сказал Реккк Джийан. — Ты вольна идти куда захочешь.

Она посмотрела на него синими, как свистики, глазами.

— Я пока не решила. Побуду с тобой еще немного.

Ошеломленный Реккк застыл посреди лаборатории Нита Сахора. Они снова были на верхнем ярусе, и в окно, выходящее на север, виднелись покрытые льдом пики Дьенн Марра. Через несколько дней его желание осуществится: он покинет этот захваченный город, уйдет в сердце гор, отправившись в путь, как обещал гэргону. Но теперь Реккк понимал, что это будет и путь к себе. Там, на грозных склонах, его ждет будущее. Он чувствовал, как оно дышит, живет... Перед ним лежала неизвестность. Но он знал, что пойдет — пойдет с женщиной, которую любит больше всего на свете, — и на сердцах у него было легко от радости.

— Ты совершенно оправился, Реккк? — спросил Нит Сахор. Гэргон на другой стороне башни перебирал инфодесятиугольники.

— Чувствую себя новорожденным в'орнном, — честно сказал Хачилар.

Нит Сахор как-то по-особенному рассмеялся, отчего вдруг стало тревожно на душе, а тэй защебетал сложную мелодию, похожую на трель флейты.

— Именно так. Я сам не сказал бы лучше. — Гэргон встал. — В таком случае тебе пора уходить. Наши враги не должны пронюхать, где ты или где госпожа.

— Погоди минуту, — сказал Реккк. — Я по-прежнему не представляю, как найти Дар Сала-ата.

Джийан рядом с ним напряглась.

— Что такое? — тихо сказала она. — О чем вы говорите?

— Нит Сахор поручил мне... — Реккк умолк по знаку Нита Сахора.

Гэргон посмотрел на Джийан и любезно спросил:

— Желаете знать, что у нас на душе, госпожа? Джийан переводила взгляд с одного в'орнна на другого.

— Да, — сказала она сдавленным голосом.

— Разве вы — одна из нас, госпожа? Можем ли мы доверить вам наши самые мрачные тайны?

— Ради любви Миины, скажите мне! — закричала она.

С тихой трелью испуганный тэй расправил крылья и поднялся в воздух. Это было удивительное зрелище: светлый пух нижних крыльев на фоне блестящих темно-синих перьев мощной верхней пары. Через мгновение птица опустилась на плечо Нита Сахора и с тихим шорохом сложила главные крылья. Золотые глаза над изогнутым зеленым клювом замечали, казалось, все сразу.

— Понимаю ваше волнение, госпожа Джийан, — тихо сказал Нит Сахор. — Вы живо интересуетесь Дар Сала-атом, не так ли?

— Все кундалиане живо интересуются Дар Сала-атом, — ответила она. — Это наш спаситель. Тот, кому предназначено освободить нас от вашей тирании.

— Верно, но вы, госпожа, особенно интересуетесь им, так? Реккк повернулся к Джийан:

— О чем это он?

Джийан не отрывала взгляда от Нита Сахора.

— Сколько еще вы собираетесь пугать меня? — В ее голосе слышалась едва заметная дрожь.

— Дорогая госпожа, не думайте обо мне плохо. — Гэргон шевельнулся, сверкнув терциевыми цепями. — Ужас можно использовать разными способами. В данном случае вы были нужны мне, чтобы понять важную природу узловой точки, где вы ныне находитесь.

— Что вы имеете в виду? Нит Сахор продолжал:

— Одно тебе следует все время помнить, Реккк. На этой планете легенда и реальность часто одно и то же. Разве не так, госпожа?

Джийан снова вздрогнула.

— Я... я не знаю.

— О, разумеется, знаете. Думаю, пора разъяснить Реккку истинное значение вашего титула.

— Но она говорила... — Реккк посмотрел на нее. — Ты солгала мне?

— Нет, я...

Она прямо встретила взгляд гэргона, без робости или страха, и Реккк понял, что еще больше любит ее за отвагу.

— Я утаила часть правды. Честно говоря, я поражена вашими познаниями, Нит Сахор. — Ее взгляд омрачился. — Или вы?..

— Уверяю вас, госпожа, я...

— Тогда скажите ему, — просто вымолвила Джийан.

— Испытание для того, кто проводит испытания? — По лицу гэргона расплылась улыбка. — Отлично. Реккк, она зовется госпожой, потому что так написано в Пророчестве. Ей предназначено быть проводником Дар Сала-ата. Это тоже не только легенда, но и реальность.

— Вы говорите, что Пророчество исполнилось? Что Дар Сала-ат существует?

— Именно, — кивнул Нит Сахор. — Госпожа Джийан — живое доказательство существования Дар Сала-ата. Эти двое всегда вместе; они связаны узами превыше Времени и Пространства. Так написано в Пророчестве, верно, госпожа?

— Да, — очень тихо произнесла Джийан. — Но откуда вы знаете о Пророчестве?

— Госпожа, оно и Дар Сала-ат многие годы были предметом моих исследований.

Гэргон заговорил на совершенно незнакомом Реккку языке.

Джийан побледнела. Она была ошеломлена, однако через мгновение ответила на том же непонятном языке.

— Что вы говорите? — резко спросил Реккк.

— Гэргон свободно владеет Древним наречием, — напряженно произнесла Джийан. — Я поражена.

Нит Сахор снова перешел на в'орннский:

— Поверьте, госпожа, есть и другие — враги Дар Сала-ата, наши с вами враги, — которые тоже знают о его существовании.

Сердце Джийан сжалось. Она пристально посмотрела на гэргона. Нит Сахор сказал “его”; выходит, ему неизвестно, кто на самом деле Дар Сала-ат. Значит, упомянутые им враги тоже не знают. Хоть какое-то утешение.

— Вы готовы рассказать мне все? Нит Сахор поднял руку.

— Слушайте внимательно. Товарищество охвачено невообразимым гневом. — Он поднял другую руку. — Они, как вода, следуют по пути наименьшего сопротивления, то есть позволили регенту Стогггулу дать выход его жестокости и ненависти ко всему кундалианскому. С беспристрастностью Ашеры Элевсина покончено. Боль и страдания вашего народа, продолжавшиеся столетие, — ничто по сравнению с тем, что ждет впереди. Вам отчаянно нужен вождь — Дар Сала-ат.

Джийан повернулась к Реккку:

— Так вот к чему все это? Вы хотите, чтобы я помогла найти Дар Сала-ата? Чтобы вы могли... уничтожить его? Вы оба, наверное, сошли с ума. Да я скорее умру, чем...

— Пожалуйста, госпожа. — На лице Нита Сахора отразилось страдание. — Если вы не дадите мне закончить, боюсь, мы все обречены.

Джийан сложила руки на груди.

— Вот источник гнева Товарищества: трое гэргонов пытались использовать Кольцо Пяти Драконов, чтобы открыть дверь Хранилища. Трое гэргонов мертвы.

Джийан смертельно, побледнела.

— Кольцо в двери Хранилища?

— Прямо в пасти скульптуры Сеелин.

— Я не верю вам. Кольцо Пяти Драконов пропало больше ста лет назад.

Нит Сахор протянул руку. Рой возбужденных ионов, кружась, слился в изображение пещер под дворцом регента. Появилась дверь Хранилища, и, когда картинка увеличилась, стало видно Кольцо Пяти Драконов, зажатое в зубах резного дракона.

Потрясение пригвоздило Джийан к месту.

— Тэмнос! — выдохнула она. — Кольцо привело в действие механизм разрушения. Он старше самого Времени. Говорят, будто Великая Богиня специально создала его, чтобы содержимое Хранилища никогда не попало в нечестивые руки. Во времена, когда рамаханами правила Матерь, входить в Хранилище, кроме нее, могла только обученная Матерью Блюстительница. Последняя Блюстительница давно умерла, убитая во время бунта рамахан. Теперь открыть дверь может лишь Дар Сала-ат. Мы должны найти его до лононских ид. Дар Сала-ат — единственный, кто способен вынуть Кольцо из пасти Сеелин, единственный, кто способен остановить механизм, не дать ему вычистить планету.

— Почему этот механизм помещен сюда? — спросил Реккк.

— Считается, — объяснила Джийан, — что если священное Кольцо Миины попадет в дурные руки и если Дар Сала-ат будет мертв и потому не сможет вырвать Кольцо из пасти Дракона, то все потеряно. Катастрофа такого масштаба, какой мы даже не сможем вообразить, потрясет Кундалу, уничтожив всех нас, подготовив почву для нового начала, так что Миина сможет заново начать сотворение Жизни, как Она сочтет нужным.

Нит Сахор сжал руки.

— Госпожа, мое горячее желание — сохранить Кундалу, потому что, как никогда не уставал напоминать мне Ашера Элевсин, есть в вас, кундалианах, что-то особенное, какое-то невыразимое свойство, находящее отклик в в'орннской душе и потому пугающее большинство гэргонов. А еще потому, что, как показывают мои исследования, это должно стать связующим моментом и в вашей, и в нашей истории. Пророчество о Городе Миллиона Самоцветов существует и у вашего, и у нашего народа.

— За Хара-ат, — прошептала она. — Мечта Элевсина. Нит Сахор кивнул.

— Госпожа, Реккк не найдет Дар Сала-ата самостоятельно. Поможете ли вы ему?

Побледневшая Джийан дрожала всем телом.

— Так это правда... — Перед ней открывалась новая дорога, и она снова стояла на распутье. С удивительной четкостью Джийан вспомнила старое видение: она стоит на вилочке, грудной кости нария, и видит на одном конце вилки рамаханскую конару, а на другом конце — облаченного в Доспехи в'орнна, который держит ее ребенка, сияющего, как звезда, в нейронной сети облаченных в перчатки рук. Всем существом она чувствовала, что следующий ее шаг будет по одному из зубцов вилки. — Я предвидела этот момент в мгновение безумия, как мне казалось. И с тех пор всегда пыталась отрицать его значение.

— Однако момент настал, госпожа.

— Момент доверить гэргону и бывшему свор-командиру судьбу спасителя моего народа! — По ее лицу текли слезы. Она знала, какой зубец выберет, какой ей предназначено выбрать. Пути назад нет. Она воссоединится со своим ребенком гораздо раньше, чем ожидала.

Ее охватили возбуждение и страх. Какие перемены произошли в Нантере?

— Нит Сахор, — тихо промолвила Джийан, — как Кольцо оказалось у гэргонов?

— Подарок нового регента.

— Веннна Стогггула! Но как?..

— Этого я не знаю, госпожа. — Нит Сахор простер руки. — И я теперь не в том положении, чтобы Призвать его. — Нит Сахор повернул голову, сверкнули терциевые цепи в черепе. — Наблюдая, как Кольцо Пяти Драконов убивает моих собратьев, я порвал с волей Товарищества. Подозреваю, за моими действиями следят. Здесь, в лаборатории, я принял необходимые меры предосторожности, но Призвать сейчас регента было бы неразумно. Мои недавние решения были... трудными. Но у меня нет выбора.

— Как и у меня, — прошептала Джийан. — Мой народ должен быть спасен, чего бы это ни стоило.

Нит Сахор кивнул.

— Значит, решено. — Он повернулся к Реккку. — Несмотря на возросшие силы, советую тебе проявлять предельную осторожность. У нас много врагов. Хуже того, они мастера обмана. Старайся не доверять никому, а если придется, выбирай благоразумно.

— Понимаю.

Нит Сахор положил руку в перчатке на плечо Реккка.

— Ты — мои глаза и уши. Я научил тебя пользоваться новейшим окумммоном — и как оружием, и как коммуникатором, однако, поскольку работа над ним еще не завершена, тебе придется импровизировать по ходу дела. Хотя, ручаюсь, он не только мощный, но и универсальный, неизбежно возникнут ограничения, которых я не предвидел. Он перевел взгляд на Джийан.

— Госпожа, вы лучше других знаете, какими ужасными будут последствия неудачи.

— Мы не потерпим неудачу, — сказала она.

— Да помогут и защитят вас любые боги или богини, в каких вы верите.

Карабкаться вверх по каменной трубе оказалось, в общем, не так страшно, как представлялось, благодаря хорошему, горячему обеду, сну и, самое главное, помощи Тигпен. Риана с облегчением поняла, что они выбрались в месте, находящемся гораздо ниже Ледяных пещер, — на заросшем густом выступе примерно на уровне середины Поднебесного.

— Дальше я не пойду, коротышечка, — сказала Тигпен. Риана опустилась на колени.

— Почему ты не пойдешь со мной?

— Слишком много дел, слишком много, слишком много, слишком много. — Тигпен начала вылизывать себя. — Иди дальше.

— Я помогу тебе.

— Нет, не поможешь. У Первого Колодца произошло что-то странное; что-то, чего не должно было произойти. Я чую интригу, затеянную Пэфоросом. Доверься мне. Ты еще не готова.

При мысли о Пэфоросе Риана вздрогнула.

— Если все так плохо, мне тем более лучше остаться с тобой.

Тигпен посмотрела на Риану так, словно та была глупейшим существом на Кундале.

— Ты знаешь, что должна вернуться.

— Мне надоело слушаться указок! — Риана посмотрела на юг, где находился Аксис Тэр и, за его стенами, Киннний Морка и Веннн Стогггул. — Если я — Дар Сала-ат, то у меня есть сила; если у меня есть сила, я могу мстить...

— Теперь ты совсем как демон.

— Моих родителей убили двое в'орннов! — крикнула Риана.

Тигпен печально смотрела на нее.

— Помни, что происходит, когда ты отказываешься искать ответы. Случается зло. Ты не зла, Риана, но, полагаю, зло искушает тебя.

— Они должны заплатить за свои деяния!

— И они заплатят. Но цель Дар Сала-ата совсем не в том, чтобы обагрить руки кровью.

— Какова же моя цель? — жестко спросила Риана.

— Сейчас — в том, чтобы вернуться в монастырь.

— Ладно, — сказала Риана. — Я сделаю, как ты просишь.

— Не я прошу этого, коротышечка. Так написано; так должно быть.

Риана долго смотрела на нее.

— А если я откажусь? Если просто уйду?

— Не уйдешь.

— Увижу ли я тебя снова? Тигпен улыбнулась.

— На все воля Миины.

Риана посмотрела на тропу, которая вела в монастырь Плывущей Белизны. Она знала, что получила от раппы все ответы, какие могла.

— Тогда я пойду.

Она повернулась уходить, но Тигпен неожиданно остановила ее.

— Подожди. — Раппа подбежала к ней и поднялась на четыре задние лапы. — Можешь приласкать меня, если хочешь.

Риана наклонилась, погладила пышный шелковистый мех Тигпен. Та завиляла длинным хвостом от удовольствия и потерлась головой о бедро Рианы.

— Да пребудет с тобой благословение Миины, коротышечка.

Риана сдерживалась изо всех сил и, только потеряв раппу из виду, позволила себе почувствовать печаль расставания. Она уже скучала по Тигпен, но, с другой стороны, подбадривала себя мыслью, что скоро увидит лейну Астар. Какая удача, что конара Опия и Бартта поссорились. Крепнущая дружба с Астар искупала все тяготы жизни в монастыре.

Пять часов спустя она подошла к задним воротам монастыря. Очевидно, ее заметили, когда она спускалась по тропе от Ледяных пещер, потому что огромные окованные железом двери были распахнуты. Не только большое число послушниц, но и большая группа учениц — многие из которых провожали ее насмешками — столпились во дворе. Риана вытянула шею, высматривая Астар.

— Мы думали, ты погибла! — крикнула одна из девочек.

— Где ты была? — окликнула другая.

— Ты ранена? — спросила третья.

— Все в порядке, — ответила Риана, немного смутившись, когда они столпились вокруг. — Меня задержала непогода в горах. — Так она решила объяснить свое отсутствие.

— Риана! — послышался повелительный голос. Все — и ученицы, и послушницы — умолкли и склонились, расступаясь перед конарой Урдмой. Шафрановое одеяние сердито вздымалось вокруг нее. Это была худощавая женщина с вытянутым лицом, делающим ее похожей на ледяного зайца. — Ты сильно задержалась. Ты хоть представляешь, какое беспокойство вызвало твое отсутствие?

— Простите. Погода внезапно испортилась, и мне пришлось пережидать дождь и ветер, — сказал Риана. Желудок сжался от гнева. После нескольких дней свободы монастырь напоминал тюрьму. Усилием воли она удержалась и не побежала обратно в горы.

— Если погода вообще портилась, в чем я очень сомневаюсь, — отрезала конара Урдма. — Позволь сказать, Риана, что твоя дерзость тебя погубит. — Она взяла девочку за ухо и крутанула. В толпе захихикали, веселье быстро переросло в волну хохота.

Риана сжала зубы. Ей приходилось бежать, чтобы не отставать от широких шагов конары Урдмы, но по крайней мере это увело ее от глумящейся толпы.

— Я немало слышала о твоем мятежном духе. — Конара Урдма продолжала тянуть Риану за ухо, хотя нужды в этом больше не было. От нее шел неприятный запах, словно она рылась в сырой земле. — Тебе дали специальное задание и ожидали, что ты выполнишь его точно. Призвание священно. Правилам должно повиноваться.

Риана открыла рот, чтобы возразить, и закрыла, не издав ни звука. Никакие слова не изменят мнения конары Урдмы.

Конара подгоняла ее, пока они не вошли в комнату, где сидела Бартта, сгорбившись над толстой рукописью. Когда они подошли ближе, Риана разглядела, что это перевод Древнего наречия на современный кундалианский язык.

Бартта подняла голову, когда конара Урдма толкнула Риану к деревянному письменному столу.

— Конара, эта твоя ученица... — начала Урдма, но умолкла по резкому знаку Бартты.

— Риана, ты ранена? — спросила Бартта, вставая.

— Нет, конара, — ответила Риана.

— И не больна?

— Нет, конара.

— Она своевольна и непокорна, — с каким-то отвращением произнесла конара Урдма.

— Ты не помнишь, как трудно начинала сама, конара Урдма? — Бартта обняла Риану за плечи. — Не суди других резко, чтобы не забыть собственные прежние грехи.

— Да, конара. — Урдма опустилась на колени. Бартта улыбнулась.

— Благодарю тебя за то, что вернула мне Риану невредимой. Можешь идти.

— Да, конара, — прошептала Урдма. — Спасибо, конара. — Она вышла, все время кланяясь.

Когда они остались одни, Бартта повернула Риану лицом к себе.

— Ну-ка дай посмотреть на тебя. Ручаюсь, ты попала в переделку. — Она вздохнула. — Когда вчера вечером ты не вернулась, я очень встревожилась. Еще несколько часов, и я собиралась организовать поисковую группу.

— Прости, что напугала тебя, Бартта, — промолвила Риана.

Бартта кивнула.

— Хорошо сказано, дорогая. — Она вывела Риану из комнаты. — Никто лучше меня не знает, каким трудным может быть Устав. Но, поверь мне, надо просто приспособиться к нашему замкнутому образу жизни. Требуются терпение и покорность Миине. Скоро ты будешь самой совершенной из учениц. Я лично позабочусь об этом. — Они шли по коридорам, уходя все дальше в глубины монастыря. Однако чем дальше они шли, тем темнее и беднее становились коридоры.

— В честь твоего возвращения я приготовила для тебя сюрприз, — сказала Бартта.

Низкий узкий коридор вел в совершенно незнакомую Риане часть монастыря, отдававшую глубокой древностью, давно забытой силой и утерянной магией.

Бартта остановилась перед старой, покрытой шрамами дверью из ядровника и отперла ее ключом на длинной цепочке, прикрепленной к одеянию. Дверь заскрипела на несмазанных железных петлях.

Сердце Рианы затрепетало. После этого мрачного коридора при виде этой двери ее охватило дурное предчувствие.

Не входи!

—Почему ты медлишь, дорогая? — Бартта грубо толкнула ее вперед, затем повернулась и заперла за собой дверь. Пламя старинных тростниковых факелов освещало прерывистым оранжевым светом комнату без окон. Риана ахнула.

Комната имела форму пирамиды, и единственным предметом обстановки в ней было большое изящное кресло из гленнана, покрытое тонкой резьбой. Было что-то и в этой комнате, и в этом кресле, наводящее ужас своей примитивной мощью. Кресло стояло на постаменте в центре комнаты. На постаменте были вырезаны древние руны, и те же самые руны, как заметила Риана, покрывали четыре ножки кресла.

В кресле сидела Астар. Металлические скобы стягивали ее запястья, лодыжки и лоб. Голова откинута далеко назад, так что рот обращен к потолку. Казалось, она собирается проглотить длинную, тонкую хрустальную трубку, свисавшую из устройства на спинке кресла.

— Что... — Риане пришлось сглотнуть, прежде чем она смогла продолжать. — Что ты делаешь с ней?

— А как по-твоему?

Риана увидела испуганные глаза Астар и бросилась к ней.

— Так я и думала, — пробормотала Бартта и, широко раскинув руки, произнесла три слова.

Риана застыла на месте. Она боролась изо всех сил, но была полностью парализована. Она могла видеть и слышать, однако чем больше она боролась, тем крепче ее сжимало, пока не стало трудно даже дышать.

— Постарайся расслабиться, Риана, — сказала Бартта. — Тут ты ничего не сможешь поделать.

Конара подошла к креслу и остановилась за спиной у Астар. Нежно погладила хрустальную трубку у нее над головой.

— С незапамятных времен это устройство известно под названием “хад-атта”. Знакомое слово, Астар? На Древнем наречии оно означает “флейта”. Древний способ угадывать истинные намерения. — Бартта снова погладила хрустальную трубку. — Понимаешь, дорогая, я присматривала за тобой. Прослышав о твоем непочтительном языке, я уже некоторое время подозревала, что за твоей прекрасной внешностью скрывается мятежный, даже изменнический дух. Поэтому я назначила тебя наставницей Рианы.

Она обернулась к Риане.

— Между вами возникла связь. Я понимала, что с тобой она ослабит бдительность. Если слухи о ней верны, я должна была знать. А если нет... что ж, невелика беда. — Бартта снова повернулась к Астар. — Я следила за тобой. Я видела, что ты делала с девочкой, как использовала на ней священные иглы кви... Как же так, Астар? Откуда ты, простая лейна, послушница, получила знания, доступные лишь немногим конарам?

Астар корчилась, ее глаза были неестественно широко открыты. Прекрасные губы причудливо искривились, чтобы приспособиться к флейте.

— А разговоры о Кэофу, которыми ты забивала ей голову! Откуда послушнице знать о Кэофу, а, Астар?

Хрустальная трубка потихоньку опускалась в горло Астар. Лейна начала давиться. Риана пыталась закричать “Нет!”, но выдавила только еле слышный писк. Слезы страдания и разочарования выступили на глазах, однако не могли течь, удерживаемые колдовским параличом.

Бартта снова опустила флейту, и Астар закричала. Таких криков Риана никогда в жизни не слышала. Колдовская флейта поглощала колебания голосовых связок, направляла их через свою матрицу и усиливала, извергая их, как жуткий вопль.

Бартта крепко держала хадатту.

— Разумеется, если есть раскаяние, любую вину можно искупить.

Она повернулась к Риане и сказала совершенно буднично:

— Думаю, тебе хотелось бы знать, что произойдет. Если лейна Астар не уступит, я опущу флейту ей в пищевод. Чем глубже опустится флейта, тем громче она будет кричать — и тем больше флейта будет усиливать крики. Если флейта разобьется, это будет доказательством, что она не раскаивается. Если нет, то виновная еще может исправиться.

Прекрасное лицо Астар было мертвенно-бледным. Пот выступил на одежде, ручейками сбегал по коже. Еле заметная дрожь начала сотрясать тело, живущее своей собственной жизнью, пока она не стала похожа на марионетку, дергающуюся на невидимых нитях. Ноздри трепетали, по щекам текли слезы.

Бартта улыбнулась Риане.

— О, не плачь. Обычай требует, чтобы та, кто введена в заблуждение, имела право содействовать приговору. — Риана увидела, что флейта слегка дрожит, и испугалась, что Бартта совсем опустит ее. — Слово за тобой, Риана. И Астар будет наказана по всей строгости закона.

Риана открыла рот, и, к ее изумлению, голосовые связки были свободны от заклятия.

— Нет, — прокаркала она. — Лейна Астар не сделала ничего, заслуживающего наказания.

— Так ли? — Бартта склонила голову набок. — Значит, ты голосуешь за жизнь?

— Да, — прошептала Риана сухими губами. — Подари ей жизнь, прошу тебя.

— Да, проси меня.

— Пожалуйста, Бартта, оставь ее в живых, — повторила Риана.

— “Пожалуйста, Бартта, оставь ее в живых”, — передразнила Бартта, скривившись. — Ну что же, пожалуй, это можно устроить. Но все зависит от тебя, Риана. Единственный шанс Астар на жизнь — отныне и навеки ты будешь во всем повиноваться мне. Станешь покорной, как овечка. Согласна?

— Да, — выдавила девочка запекшимися губами. — Если ты спасешь ее, я сделаю все...

Астар закричала.

Риана, перепуганная до тошноты, поняла, что произойдет. Она изо всех сил боролась с парализующим заклинанием.

— Пожалуйста, не надо! Я могу спасти тебя. Я сделаю... Снова раздался звенящий крик — на этот раз громче, резче.

— Нет, не смей! Ты раскроешь мне все свои секреты! Клянусь! — Бартта бросилась к ремню флейты, но было слишком поздно. Астар уже испустила смертельный вопль.

Он вздымался из самой глубины, пронизывал все клетки тела, набирая силу, и, когда вырвался из груди, вставленная в горло флейта разлетелась на десять тысяч зазубренных осколков.

— Нет, нет, ты не можешь умереть! — Бартта отвязала Астар, но та уже захлебывалась в мощном потоке собственной крови. — Ты должна рассказать мне все, что знаешь!..

Астар вырвало кровью на великолепное шафрановое одеяние Бартты.

Книга третья Белокостные врата

Верховенство зла неотвратимо, как восход солнца или чередование приливов и отливов. Лик зла может меняться, но суть его остается неизменной. Зло входит в нас через трещину в Белокостных Вратах. Точное место часто трудно определить и еще труднее починить. Учитывая природу этих Врат, восстановление личности весьма опасно и зачастую невозможно...

“Величайший Источник”,

Пять Священных Книг Миины

18 Малистра

Длинные тени заволокли дворец регента. Тут и там красные огоньки — последние отблески заходящего солнца — вспыхивали и гасли на тяжелом в'орннском хрустальном стекле, тарелках и ножах, выстроенных на парадном обеденном столе. Кундалианские слуги (под надзором хааар-кэутов, личной гвардии регента) заканчивали последние приготовления к банкету.

Регент Веннн Стогггул, облаченный в одеяние цвета красного вина, с церемониальным кинжалом в ножнах на левом бедре, окинул этот участок своих владений весьма критическим взором. Он в первый раз устраивал официальный банкет с тех пор, как получил регентство, и твердо решил, что это событие должно стать незабываемым. Регент обошел стол, проверяя голографические идентификаторы, запоминая, где кто из приглашенных сановников будет сидеть. Это особенно важно, поскольку впервые на памяти в'орннов членам Малой касты кхагггунов было дозволено сидеть рядом с Великими кастами баскиров и геноматекков. Убедившись, что все в порядке, он прошел в высокие застекленные двери, прогуливаясь по террасе.

Сумерки спустились на Аксис Тэр. Под темнеющей синевой неба разносились шумы города — монотонные выкрики уличных торговцев, перестук копыт чтавров, детский смех, речи оракулов, — в который раз напоминая Стогггулу, что он в отсталом мире.

Впрочем, хозяева-гэргоны никогда не позволяли ему забыть об этом. После последнего Призывания регента мучили кошмары. Гэргона с рубиново-красными зрачками Стогггул боялся до тошноты. О, гэргоны хорошо знали его. Знали его самые тайные страхи; знали, какой поводок на него надеть, на какое наказание он среагирует. Стогггул провел дрожащей рукой по лбу, смахивая испарину. С ними надо быть осторожным. Очень осторожным. Чем меньше иметь с ними дела, тем лучше.

И однако больше всего в последнем Призывании его озадачивало другое: их ярость и гнев. Что такого он сделал? Дал им то, чего они хотели, — Кольцо Пяти Драконов. А если оно испортилось? А если они не смогли раскрыть секрет Кольца или оно оказалось бесполезным — как он всегда и подозревал?

Во дворе появился звезд-адмирал Киннний Морка. Стогггул скривился. Он долго и серьезно размышлял, прежде чем попытаться заручиться поддержкой Морки. Последствия союза с кхагггунами были непредсказуемы. Кто знает, как поведет себя Малая каста, получив формальный статус Великой? Проклятый Консорциум Ашеров — Н'Лууура их всех побери! — подтолкнул его к действиям. Стогггул лучше всех знал, как опасно выступать против Ашеров. И хотя переворот на Кундале увенчался успехом, новый регент мучительно сознавал, что это лишь первый шаг, что победа не будет полной, пока он не свалит Консорциум Ашеров. В отличие от сокрушительного удара здесь следующий этап его плана требовал времени, требовал утонченности. В'орннскую семью — особенно такую, как Ашеры, имеющую огромный авторитет, богатство и репутацию, — нельзя свалить быстро. За Консорциум Ашеров отвечали трое заведующих-баскиров. В обычной ситуации им управляли бы братья Элевсина, однако у того не было братьев. Вместо них он подобрал троих в'орннов и заставил их дать сэйгггон — торжественную присягу — своей семье. Венну Стогггулу придется либо привлечь их на свою сторону, либо убить — одного за другим. Но не раньше, чем он узнает великую тайну Ашеров: происхождение саламуууна — наркотика, торговля которым была основой их богатства. Получение контроля над саламуууном — ключ к полному, абсолютному и окончательному сокрушению Консорциума Ашеров.

Стогггул сжал кулаки. Он не успокоится, пока не добьется полного уничтожения Ашеров — телом и душой.

Сквозь сгущающиеся вечерние сумерки он увидел, что звезд-адмирал во дворе уже не один. С ним разговаривала Далма. На ней было платье, соблазнительно липнущее к телу, и от регента не ускользнуло, что взгляд звезд-адмирала не отрывается от пышных форм. Вот она откинула голову и засмеялась. Потом звезд-адмирал проводил ее через двор. Когда они подошли ко входу на первый этаж, Далма скользнула вперед. Мгновение звезд-адмирал жадно смотрел вслед гибкой фигурке, затем тоже исчез из виду.

На мгновение регент задумался. Потом на его лице заиграла легкая улыбка, он повернулся и вошел в дом. Снова критически оглядел накрытый стол. Нашел голоидентификатор Далмы и поменял его местами с другим на противоположном конце стола.

Полчаса спустя включились атомные лампы; шарообразные колпаки направили свет на медленно вращающееся вокруг своей оси голографическое изображение Кундалы. Голограмма, висящая над центром стола, отражала и преломляла ионный поток, заливая зал многоцветными огнями. Выглядело это весьма эффектно и произвело на гостей должное впечатление. Равно впечатлял и список баскирских и кхагггунских светил, рассевшихся вокруг стола, попивая лучший огнесортный нумааадис.

Оглядывая стол, Стогггул с удовольствием увидел, что звезд-адмирал — с потемневшими от прилива крови щеками — оживленно разговаривает с Далмой, сидящей справа от него. Она была единственной женщиной в зале и как таковая неизбежной темой множества бесед, гудящих вокруг стола. Каждый раз, когда в разговоре возникала естественная пауза, регент замечал, что она смотрит на него с напряженным любопытством. Разумеется, она привыкла сидеть справа от него и, наверное, пытается понять, не рассердила ли его чем-то. Он улыбнулся ей и быстро перевел взгляд на звезд-адмирала, который в этот миг отвечал на вопрос Кургана. Далма, привыкшая к невысказанным вслух приказам, поняла его взгляд и улыбнулась в ответ.

Успокоившись на этот счет, регент незаметно прислушался к беседе Кефффира Гутттина с Баком Оуррросом. Эти два баскира являли собой резкий контраст. Бак Оурррос был высоким, худым и походил на труп с тонким и длинным черепом и безвкусной цепочкой из терциевых колец в левом ухе. С другой стороны, Кефффир Гутттин выглядел крепким и сильным, как кхагггун. Ходили слухи, будто в юности он выходил на арену калллистота, официально объявленного вне закона, но неофициально разрешенного. Это было единственное место, где все касты — кроме, разумеется, гэргонов — собирались вместе и на несколько мгновений объединялись в свирепой вседозволенности калллистота. Впрочем, боролся Кефффир Гутттин на калллистоте или нет, шутки с ним были плохи. Двое баскиров говорили о делах: на каком заводе быстрее обогатить три тысячи метрических тонн терциевой руды и сколько прибыли она принесет после перевозки.

Слева от них сидел новый прим-агент Сорннн СаТррэн. В этом высоком худом в'орнне было что-то неопределенно опасное, что Стогггулу, пожалуй, нравилось. СаТррэн всегда и везде привлекал к себе внимание, к его словам всегда прислушивались. Интересно было видеть, как два немолодых баскира подчиняются молодому коллеге. Конечно, его отец, недавно умерший Хадиннн СаТррэн, был старым другом Элевсина Ашеры, и именно Консорциум СаТррэнов первым присоединился к Ашерам в планах строительства За Хара-ата в пустыне Корруш еще до того, как и Бак Оурррос, и Кефффир Гутттин вошли в дело. Теперь, со смертью Элевсина, работы в За Хара-ате начали пробуксовывать.

Стогггул сделал Сорннна СаТррэна прим-агентом только в уплату за Кольцо Пяти Драконов. Но за это недолгое время регент осознал, что поставил нужного в'орнна на нужное место. СаТррэн преобразовал сферы влияния пререкающихся Консорциумов и с успехом провел мудреные дебаты, касающиеся находки весьма прибыльного месторождения необработанного терция в холмах за ручьем Шелкового Бамбука к западу от Борободурского леса.

Все это время Стогггул украдкой наблюдал за Курганом. Он не мог свыкнуться с видом баскира в кхагггунской форме, тем более собственного сына! Но ведь Курган всегда был странным ребенком. В восемь лет он увлекся охотой со страстью, граничащей с одержимостью. Сыновья вообще были бременем Стогггула. Терреттт, младший брат Кургана, родился умственно неполноценным и содержался в одном из отделений “Недужного духа”, построенного кундалианами у Гавани приюта. Стогггул никогда не навещал его, целиком полагаясь на периодические отчеты Маретэн, младшей из двух дочерей, которая частенько заглядывала к брату. Хотя на самом деле нужды в отчетах не было: улучшения все равно не предвиделось.

Маретэн доводила свойственное женщинам сочувствие до крайности. Именно она заботилась о брате. Это несколько раздражало Стогггула, который считал, что дочь обладает большим художественным талантом, однако губит его, тратя время на глупую благотворительность.

С Курганом тоже всегда были проблемы. Сначала мальчишка то и дело исчезал из хингатты, потом подружился с Анионом Ашерой, а теперь сумел как-то подольститься к звезд-адмиралу. Морка-то слишком глуп, но Стогггул достаточно хорошо знал сына, чтобы понимать: у того какой-то опасный перекос в мозгах. С мальчишкой что-то не так. С самого раннего детства он пренебрегал правилами и предписаниями — и нарывался на наказания. Хотя толку от них не было никакого. У Кургана отсутствовало чувство истории, уважения к традициям. По слухам, Бак Оурррос позволил себе даже острить по этому поводу. Что ж, теперь Курган стал проблемой звезд-адмирала, и вроде бы Морка благоволил ему.

Кстати о Баке Оуррросе. Стогггул пригласил его специально, чтобы подлить кремния в рану. Бак Оурррос чуть не умер, когда регент увел у него Далму. С того случая между двумя Консорциумами началась ожесточенная и продолжительная торговая война. Не важно. Приглашение Бака Оуррроса и Кефффира Гутттина на первый банкет будет знаком доброжелательности и великодушия.

Стогггул, широко улыбаясь, но внутренне смеясь, встал со своего места во главе стола. Гости замолчали.

— Надеюсь, все вы хорошо провели время. Мне хотелось бы официально представить в'орнна, которого многие из вас уже знают, нашего нового прим-агента Сорннна СаТррэна. — Стогггул поднял руку; молодой в'орнн встал, поклонился в ответ на аплодисменты и сел. — Между командировками в Корруш новый прим-агент очень деятельно занимался реформированием нашей касты, обеспечивая более высокие прибыли каждому баскирскому Консорциуму.

Он посмотрел на звезд-адмирала, перевел взгляд на Олннна Рэдддлина, на Кургана, потом оглядел остальных гостей и наконец остановился на бледных лицах Бака Оуррроса и Кефффира Гутттина.

“Два праэна в одном стручке, — подумал он. — Один замышляет предательство, другой совершает его. А ведь Кефффир Гутттин, с его вспыльчивостью и пугающей физической удалью, вполне годится на роль загонщика Бака Оуррроса”.

— Следующее сообщение касается предполагаемого строительства За Хара-ата. К сожалению, мои сотрудники обнаружили многочисленные нарушения в разрешениях и договорах, поданных в канцелярию регента.

— Что? Что это значит? — сразу же взревел Кефффир Гутттин. — Сам регент Элевсин Ашера заверил нас...

— Теперь регент — я! — отрезал Стогггул, оскалившись. — Вероятно, нарушений удалось бы избежать, если бы в проекте не участвовал сам бывший регент. Конфликт интересов, знаете ли.

Бак Оурррос пошевелился.

— И когда, скажите, пожалуйста, эти нарушения будут рассматриваться?

Стогггул повернулся к нему:

— Дорогой Бак Оурррос, поверьте мне, у канцелярии есть гораздо более срочные дела.

— А что думаете об этой задержке вы? — обратился Бак Оурррос к Сорннну СаТррэну.

Молодой прим-агент пожал плечами.

— Все именно так, как говорит Веннн Стогггул. Это дело должна распутывать канцелярия регента. Таков закон.

— О да, я знаю, какое важное дело занимает регента в последние дни, — вмешался Кефффир Гутттин. — Прореживание популяции месагггунов.

— Преследования коснулись только жрецов Энлиля и их самых ожесточенных приверженцев, — невозмутимо сказал Стогггул.

— Их преследовали, пытали и убивали. — Кефффир Гутттин все больше заводился. — Будьте любезны не редактировать отчет.

— Отчет? С каких это пор регент отчитывается о своих делах?

— Элевсин Ашера отчитывался. Он запрашивал инвестиции на каждом шагу проектирования и строительства За Хара-ата. Многие среди нас кровно заинтересованы в его завершении. Такой важный межкультурный эксперимент...

— “Межкультурный эксперимент!” — Презрение Стогггула было очевидно всем. — Эвфемизм для характеристики города любителей скотоложства!

— Это слова Элевсина Ашеры.

Оурррос мог бы усмирить своего загонщика одним-единственным жестом. И его каменное молчание, дающее безмолвное согласие на эту вспышку гнева, еще больше подстегнуло Стоптула.

— Не говорите мне о бывшем регенте. Годами благонамеренные в'орнны стояли в стороне и наблюдали, как он допускает неоправданное смешение рас. Это внушает нам отвращение, и не зря. Мы — в'орнны! Мы — хозяева вселенной! Мы не валяемся в сточных канавах. За Хара-ат был глупой причудой бывшего регента. И для меня умер вместе с ним.

— Элевсин Ашера! — прогремел Гутттин. — У бывшего регента было имя. Прославленное имя. Вы унижаете его и всех нас, отзываясь о покойном недоброжелательно.

— Теперь регент — я, — повторил Стогггул, вложив в голос всю угрозу, на какую был способен. Он до смерти устал от Элевсина Ашеры. — А вы сейчас — во дворце регента, по моему приглашению. Вы унижаете себя и своих соратников, когда говорите с вашим регентом в такой предательской манере.

— С каких это пор откровенность стала называться предательством? Вы так боитесь взглядов, не совпадающих с вашими? Вы не мой регент; вы не регент ни для кого из сидящих здесь и слушающих вашу нелепую ложь. Если вы вообще регент, то только и исключительно для Консорциума Стогггулов.

Стогггул удивлялся, сколько еще звезд-адмирал позволит наглецу извергать еретические речи.

— Я знал, что ты дурак, Кефффир Гутттин. Но сегодня вечером ты проявил себя опасным дураком.

Кефффир Гутттин вскочил.

— Это угроза, регент? Ты убьешь меня в моей собственной спальне так же трусливо, как убил Элевсина Ашеру? Ты убьешь всех и каждого из нас, кто не согласен с твоим образом мыслей?

— Слушайте, мои друзья и коллеги! — воскликнул Стогггул. — Он вынес себе приговор своими же собственными словами!

— Регент, ты не представляешь последствий своих действий. Помяни мое слово. Так же наверняка, как я стою здесь... — Внезапно выражение лица Гутттина изменилось. Из губ его вырвалось хриплое бульканье вместе с тонкой струйкой бирюзовой крови. Потом он упал. В спине торчал металлический штырь.

Позади него стоял Курган, вытянув левую руку в том направлении, где стоял Гутттин. Это он выстрелил.

— Берегитесь, — сказал Курган. — Вот так кхагггуны обходятся с предателями.

Стогггул уставился на тело Гутттина. Неожиданность была не из приятных. Действовать следовало звезд-адмиралу. То, что он доверил убийство Кургану, наводило на размышления. С другой стороны, Курган решил задачу весьма рационально. Возможно, не зря он позволил мальчишке стать адъютантом звезд-адмирала. Далма снова дала ему хороший совет.

Когда по приказу Киннния Морки тело Гутттина унесли, Стогггул сказал:

— Друзья и коллеги, никто не сожалеет об этом несчастном случае больше меня. — Он окинул пристальным взглядом собравшихся в'орннов, пытаясь понять выражения лиц и размышляя, сколько из присутствующих баскиров втайне согласны с Оуррросом и Гутттином. Это необходимо выяснить, хотя процесс обещал быть долгим и болезненным. Наконец его взгляд остановился на заклятом враге. — Мой дорогой Бак Оурррос, — сказал регент сладким голосом, — желаете ли вы закончить то, что начал Кефффир Гутттин?

— Взгляды Кефффира Гутттина были его собственными, — сухо произнес Оурррос. — Он мертв. Пусть покоится в мире.

Стогггул склонил голову. Он видел, каким ударом оказалась для Бака Оуррроса смерть друга и союзника. Он наслаждался потрясением и горем Бака Оуррроса. С другой стороны, Сорннн СаТррэн казался совершенно равнодушным. Он спокойно сидел, наблюдая за Стогггулом из-под прикрытых век. Не мелькала ли у него на лице тень улыбки?

Стогггул приказал подать еще огнесортного нумааадиса, и вскоре полилось вино, появились блюда с горячей пищей, и банкет начался всерьез. Как истинные в'орнны, гости сразу же выкинули из головы совершившееся у них на глазах убийство, а когда из зала унесли пустой стул и столовый прибор, вместе с ними исчез и последний след Кефффира Гутттина.

Уже подали десерт, когда к звезд-адмиралу приблизился один из хааар-кэутов и что-то шепнул. Киннний Морка сразу же поймал взгляд Стогггула и незаметно кивнул. Потом встал из-за стола и вышел из комнаты. Через минуту регент тоже встал, предложил гостям продолжить веселье и, извинившись, вышел. Сорннн СаТррэн проводил его взглядом.

За дверью регента ждали звезд-адмирал и тяжеловооруженные хааар-кэуты.

— Неприятное происшествие, — сказал звезд-адмирал. — В главной казарме хааар-кэутов сработало самодельное взрывное устройство.

Регент Стогггул сердито погрозил кулаком.

— Я говорил вам, что Элевсин Ашера был слишком снисходителен к кундалианам!.. Ну, что предпринято?

— Убиты двое членов Сопротивления. К несчастью, нам не представилась возможность допросить их. Третий все еще на свободе.

— Насколько велик ущерб?

— Довольно велик. Пятнадцать погибших, еще два десятка раненых.

— Найти третьего члена Сопротивления и примерно наказать.

— Да, регент.

Вместе они спустились в подземные пещеры, над которыми был построен дворец.

— Кстати, о другом, — заметил звезд-адмирал. — Кефффир Гутттин не одинок в своих взглядах.

Регент фыркнул.

— Насадите голову предателя на пику и выставьте перед главным входом во дворец, пока не почернеет. Это заставит сочувствующих забиться в норы.

Звезд-адмирал велел одному из кхагггунов передать приказ.

Стогггул шепнул:

— Я хочу сделать из отсечения головы зрелище для черни. Церемонию. Вы, кхагггуны, знаете о церемониях и ритуалах больше нас, баскиров. — Он не заметил выражение, промелькнувшее на лице Киннния Морки. — Я хочу, чтобы свидетели запомнили, а все остальные услышали об этом от тех, кто видел.

— Как пожелаете, регент, — четко сказал звезд-адмирал. Когда они спешили мимо циклопической двери Хранилища, Стогггул махнул рукой.

— Знаете, звезд-адмирал, гэргоны считают, что там — величайшая награда и величайшая тайна Кундалы.

— Ну и пусть получат их.

— Я дал им ключ от двери — Кольцо Пяти Драконов. Я вижу его там, в центральном медальоне, однако дверь остается запертой. Странно, вам не кажется?

Киннний Морка пожал плечами; кундалианские легенды интересовали его не больше, чем регента. Они быстро прошли по коридору к тюремным камерам. Когда Аннон и Джийан бежали из дворца, здесь было совершенно пусто. Теперь самую дальнюю камеру охраняла пара крепких хааар-кэутов, вытянувшихся во фрунт при появлении начальства.

— Жрец Па'ан, — сказал звезд-адмирал. — Он последний.

Стогггул, вглядевшись в сумрак камеры, увидел изнуренного в'орнна, на котором из одежды осталось лишь несколько жалких тряпок. Запах свежей крови и отбросов делал вонь почти осязаемой.

— Как видите, регент, мы делали все от нас зависящее, чтобы развлечь жреца.

— И он отплатил вам тем же?

— О да, регент. Показать?

Стогггул поднял руку.

— Пожалуйста.

Звезд-адмирал отключил защитную решетку, и в'орнны вошли в вонючую камеру. Жрец, подвешенный за кольцо к потолку, посмотрел на них налитыми кровью глазами, с трудом сфокусировав взгляд. Он зажмурился и застонал, когда вспыхнули атомные лампы.

Киннний Морка остановился перед несчастным, широко расставив ноги.

— Ну и где же теперь твой бог, а, жрец? — Морка ткнул пленника в ребра. — Где же Энлиль, которому ты клялся в верности, учение которого ты проповедовал невежественным и легковерным?

— Энлиль здесь, — прохрипел жрец распухшими и почерневшими от засохшей крови губами. — Он повсюду, в самом воздухе, которым мы дышим.

— Да ну? — В голосе звезд-адмирала звучала насмешка. — Тогда ему, должно быть, так же тошно, как нам. — Он хмыкнул. — Ты тут крепко нагадил, а?

— “Энлиль — мой меч, мой вожатый, мой праведный гнев...”

Звезд-адмирал нанес ему страшный удар по почке. Жрец застонал и повис на цепи; изо рта потекла свежая кровь.

— Не болтай перед регентом!

— Довольно, звезд-адмирал. — Стогггул поддержал жреца и снял с него цепи.

— Регент, что вы делаете?

Не обращая на него внимания, Стогггул уложил жреца на скамью, прикрепленную к каменной стене.

— Послушай меня, брат Па'ан, — прошептал он. — Я хочу знать все, что знаешь ты. Жрецы — духовные хранители месагггунов. Эта каста очень многочисленна, но совершенно неизвестна мне, как и предыдущему регенту. Он не трогал ни их, ни их отмирающую религию, проповедующую ересь против воли гэргонов. Теперь все изменилось. Но прежде чем подчинить их, я должен узнать их пламенные надежды, их заветнейшие мечты... и их глубочайшие страхи. И все это откроешь мне ты.

— Я скорее умру, — ответил жрец. — Энлиль примет меня в объятия и сбережет мою душу.

— Ты так думаешь, брат Па'ан? — Стогггул снял плащ и накрыл им жреца. — Думаешь, я буду пытать тебя до смерти? А ты все героически выдержишь из верности давно забытому богу? Энлиль умер, друг мой, если вообще когда-либо существовал. Единственные живые боги во вселенной — это гэргоны.

— Ты меня с кем-то спутал, — прохрипел жрец. — Я не друг тебе; я твой враг.

— Надо же, жрец с чувством юмора! — фыркнул звезд-адмирал. — И что вы будете делать, регент? Этот паразит понимает боль и только боль.

— Брат Па'ан достаточно выстрадал. — Стогггул посмотрел на измученное лицо. — Не так ли, друг мой? — Он осторожно дал пленнику попить, потом набрал на окумммоне какой-то код. Выползла терциевая проволока и всунулась в центр маленького бледного шрама на левой стороне шеи жреца. — Ну-с, — шепнул Стогггул, — если память мне не изменяет, ты был связан с богом кусочком его боевого щита, верно? — Жрец безучастно смотрел на него. — Именно этот обломок щита Энлиля позволяет тебе быть его представителем в этом мире. Он позволяет тебе соединяться с ним, позволяет ему слышать твои молитвы и отвечать на них. Без него ты отрезан от своего бога. Я пока прав?

Понимание отразилось на лице жреца, когда он почувствовал короткую, резкую боль.

— Что ты собираешься делать? — прошептал он. Тоненькая струйка крови начала собираться в лужицу во впалой ямке плеча.

— Да я уже все сделал. — Стогггул показал ему маленький обломок, извлеченный терциевой проволокой из шеи.

Жрец закрыл глаза и застонал. Из глаз потекли слезы.

— Теперь ты — ничто. Ты утратил Энлиля. Если я решу убить тебя — что вполне возможно, — он уже не примет тебя. Твоя душа канет в Бездну, где разделит вечность с неверующими, богохульниками и развратниками. Вот что ждет тебя. Если...

Глаза жреца распахнулись.

— Если — что?

— Если ты не расскажешь мне то, что я хочу знать о твоей пастве.

В камере надолго воцарилось молчание. Потом жрец медленно, запинаясь, проговорил:

— Верни то, что предназначено мне.

Стогггул поместил обломок на кончик проволоки, и та снова заползла в шрам на шее жреца.

— Вот, брат. Твоя связь с богом Энлилем восстановлена. Слезы снова потекли по щекам жреца.

— Среди месагггунов большое волнение. Их враждебность к кхагггунам дошла до точки кипения. Настолько, что традиционалисты и прогрессисты заключили соглашение.

— Вот самая бесполезная дезинформация, какую я только слышал, — сказал звезд-адмирал. — Счеттта дурачит нас.

Отмахнувшись от него, Веннн Стогггул прошептал:

— Неужели ты говоришь правду? Вражда между традиционалистами и прогрессистами тянется много поколений. Как это сомнительное соглашение состоялось?

— Нашелся посредник, — сказал жрец.

— Кто?

— Не знаю.

— Да убейте этот лживый кусок дерьма! — прогремел Киннний Морка.

— Брат Па'ан, предупреждаю тебя, — надавил Стогггул. — Если ты солжешь, если утаишь информацию, я вытащу твой знак посвященности, и никакие мольбы не заставят меня вернуть его.

— Это не ложь, — твердо сказал жрец. — Знаю только, что посредник не в'орнн.

— Так этот жрец хочет, чтобы мы поверили, будто чужаки не только установили контакт с месагггунами, но и устроили с ними заговор против нас?

— На первый взгляд это звучит нелепо, — согласился регент. — И однако я не могу позволить себе пренебречь этими сведениями, звезд-адмирал. Если в его словах есть хоть немного истины, мы должны знать. Я ясно выразился?

— Да, регент.

Стогггул снова повернулся к жрецу.

— Последний вопрос, друг мой, и можешь отдыхать. Что объединило твою касту? Ради чего они отказались от давней ненависти и недоверия?

— Строительство За Хара-ата. Город Миллиона Самоцветов важен для нас. Мы объединяемся, чтобы продолжить его строительство.

— Все это очень занятно, но едва ли серьезно. — Стогггул склонился над жрецом. — У нас есть способы ведения дел с вашим братом.

— Вам не удастся расколоть месагггунов, — вяло сказал жрец.

Стогггул помедлил, глядя на жреца. Тот отвернулся.

— Что такое, брат Па'ан? Чего ты не говоришь мне?

— Поверь мне, регент, ты не захочешь услышать это. Стогггул ласково положил руку на лоб жреца и повернул его голову.

— Как бы то ни было, я услышу это.

— Как хочешь, регент. — Жрец облизнул губы. — В сущности, группировки месагггунов связывает страх.

— Страх? Чего им бояться, кроме кары регента?

— Они боятся центофеннни.

Звезд-адмирал побелел и резким жестом отослал хааар-кэута за пределы слышимости.

— Так что там насчет центофеннни? — спросил Стогггул голосом чуть менее повелительным, чем раньше.

— О них говорится в самых древних пророчествах. Вы, отрезавшие себя от бога Энлиля, не знаете об этом, — сказал жрец. — “Посреди миллиона самоцветов, на стыке вселенной, когда миры столкнутся, когда восстанет Узурпатор, кровавые центофеннни последуют за ним”.

— Что за ерунда! — воскликнул звезд-адмирал. — Какое прогрессистам дело до пророчества от мертвого бога, в которого они не верят?

Стогггул поднял руку.

— Нет, не так. Брат Па'ан, что вдруг придало злободневность древнему пророчеству?

— Мы узнали об аналогичном кундалианском пророчестве.

— Он лжет, — прорычал звезд-адмирал. — Никогда не слышал, чтобы рамаханы говорили об этом на допросах.

— Потому что это не рамаханское пророчество, — ответил жрец. — Оно друугское.

— Друугское? — удивился Веннн Стогггул. — Какое мне дело до кочевников пустыни?

— Город Миллиона Самоцветов есть в их космологии. Он известен как Земля Пяти Встреч. Земля Пяти Встреч — стык вселенной, святой город, построенный на развалинах древней крепости, место, где кундалиане будут держать последнюю оборону против Вечной Ночи. Друуги считают За Хара-ат этим городом.

— Какое мне дело до примитивных людей, которые глупо решили жить посреди трех тысяч квадратных километров пустоты?

— В их пророчествах также говорится об Узурпаторе. Пришествие Узурпатора возвещает начало Анамордора, Конца Всего Сущего.

Стогггул присел на корточки.

— И кто же этот Узурпатор, который навлечет на нас центофеннни и вызовет конец света?

— Ну, регент, это, по-моему, уже ясно, — сказал жрец. — Узурпатор — это ты.

— Я? — Веннн Стогггул вскочил. — Ты зашел слишком далеко!

— Напротив. Я зашел недостаточно далеко. — С этими словами жрец выхватил кинжал из ножен на левом бедре регента и полоснул себя изогнутым клинком по горлу.

— Нет! — крикнул Стогггул, выхватывая кинжал из дергающейся руки. Но было слишком поздно. Жрец лежал мертвым в луже собственной крови. — Н'Лууура его забери!

— Или Энлиль, — сказал звезд-адмирал. — Не имеет значения.

Регент повернулся.

— Быстро уходим из этого проклятого места. Организуйте, чтобы жреца сожгли.

— Сделаем.

Двое в'орннов поспешно вернулись к двери Хранилища. На мгновение они остались одни. Звезд-адмирал смотрел на внедренный в предплечье новый окумммон со смесью восторга и сомнения.

— Привыкну ли я когда-нибудь?

— Вы этого хотели, не так ли? — заметил регент Стогггул. Он пристально смотрел на бледное, залитое кровью тело жреца, которое хааар-кэуты выносили из камеры.

— О, конечно. — Киннний Морка потыкал кожу вокруг нового импланта, проверяя, не сошло ли воспаление. Как кхагггун он был обучен доверять только тем, кто сражался рядом с ним в бою, тем, кто доказал храбрость в ужасном котле межвидовых конфликтов. — Просто надо изменить образ мышления. — Наступил звездный час его жизни, миг, о котором он мечтал с юных лет, но звезд-адмирал хмурился. — Образ мышления, за которым стоят звездные столетия традиций.

— Именно тех традиций, от которых вы жаждали освободиться. Так вы, во всяком случае, утверждали, когда мы заключили сэйгггон.

— Регент, сэйгггон — священный обет. Тех, кто изменяет ему, убивают, как скотину.

Стогггул кивнул.

— Тогда нам обоим нечего бояться. Морка рассвирепел.

— Кхагггуны ничего не боятся! Регент внимательно посмотрел на него.

— Вы боитесь гэргонов, звезд-адмирал.

— А гэргоны боятся центофеннни.

— Как и мы все, — ответил регент. — Послушайте, звезд-адмирал. То, что выяснилось там, — для наших и только наших ушей. Я достаточно ясно выразился?

Киннний Морка кивнул.

— Никто не знает этого лучше меня, регент. Я был на Хеллеспеннне, помните? И сражался с центофеннни. Пророчество Энлиля, которое мы только что слышали, просто не может быть истинным. Оно слишком ужасно, чтобы исполниться.

— Пророчество мертвого бога? Думаю, нам не о чем беспокоиться. Хотя кое-что из сказанного жрецом тревожит меня. Он хотел, чтобы мы поверили, будто племя друугов устроило союз между группировками месагггунов. Нет, скорее это похоже на уловку, при помощи которой умный жрец пытался отвлечь нас от истинных посредников союза. Скажите-ка, звезд-адмирал, кому выгоднее всего бунт месагггунов?

— Кундалианскому Сопротивлению, регент.

— Точно! При режиме Ашеров они обнаглели. Нападают на казармы хааар-кэутов, вмешиваются в дела в'орннов. Мне это не нравится. Сопротивлению надо преподать последний урок.

— Я прикажу Олннну Рэдддлину немедленно позаботиться об этом.

— Нет, звезд-адмирал. — Стогггул поднял палец. — Для Олннна Рэдддлина у меня найдется другое дело. Есть у вас еще кто-нибудь подходящий?

— Несомненно, регент, — твердо сказал Киннний Морка. Стогггул кивнул.

— Приготовьте подразделения к немедленному бою. Товарищество нас поддерживает.

— Кстати о гэргонах, регент. Новый окумммон начал причинять мне чрезмерную боль.

— Импланту нужно время...

— Нет. Это началось только что. Здесь. Когда мы поравнялись с дверью кундалианского Хранилища. — Звезд-адмирал огляделся, потом опустился на одно колено. — Что здесь?

— Что? — спросил Веннн Стогггул. — Что вы нашли? Звезд-адмирал отстегнул с пояса, который он носил под одеждой, поисковик. Провел прибором по полу прямо перед дверью. Хмыкнул, потом поднял глаза на регента.

— Кровь, причем пролитая совсем недавно. — Он встал. — Странно то, что это кровь гэргона.

— Вы уверены?

— Геномный анализатор на поисковике не ошибается. Здесь умерло не меньше двух гэргонов, регент. Что это, по-вашему, означает?

— Понятия не имею, — солгал Стогггул. Потому что теперь он понял все: почему дверь осталась закрытой, почему здесь нет гэргонов, хотя Кольцо осталось, и почему они были в такой ярости на последнем Призывании.

“Дьявольская кундалианская дверь убила гэргона, — подумал он, — и я дал им ключ! А если бы я оставил Кольцо Пяти Драконов у себя и попытался отпереть дверь сам!..”

Он уставился на Кольцо, вставленное в пасть каменного дракона. Что за колдовская сила заключена в нем, сила, непостижимая даже для гэргонов? Ни один в'орнн не мог представить себе такой силы. Неужели он ошибался, не принимая в расчет все кундалианское? Этот вопрос стоило бы выяснить.

— С тех пор, как я видел тебя в последний раз, Стогггул Курган, все изменилось, — сказал Старый В'орнн, занимая шестую позицию.

Сколько Курган помнил, Старый В'орнн всегда называл его официальным именем. Ему это нравилось. Уважительно.

— Дом Ашеров уничтожен. — Курган перешел в звездную защиту. — Мой отец — новый регент Кундалы. Я теперь адъютант звезд-адмирала Морки.

Он и Старый В'орнн сошлись в Ка-Форме — подвижной и сложной системе боя, давным-давно позабытой другими. Они находились в гимнастическом зале Старого В'орнна. В обитых толстой тканью стенах были сделаны три ряда все более и более узких ярусов, на которых давались уроки.

Схватка длилась пятьдесят минут. Когда они закончили, Курган смотрел на Старого В'орнна с чувством, близким к симпатии. Темный блестящий череп, морщинистое лицо, сильные искусные руки — все это было знакомо ему, как запах собственного тела. Старый В'орнн научил его всему самому важному. А еще он неизменно выслушивал Кургана. И был терпелив. Терпелив, как камень, терпелив, как океан, лижущий этот камень.

— Сегодня вечером я должным образом воспользовался твоими уроками, — гордо сказал Курган. — Кефффир Гутттин умер, как и пристало такой предательской болотной ящерице.

— Ты ударил его в спину, не так ли?

Курган замер. Он знал Старого В'орнна с семи лет — кажется, всю жизнь. Они встретились совершенно случайно возле уличного ларька, куда Курган любил ходить, чтобы полюбоваться на продаваемые ножи с длинными лезвиями. Пока мать покупала лееесту в пекарне напротив, Старый В'орнн подошел к нему и спросил, какой нож ему нравится больше всего. Курган сразу же указал на один — с длинным, тонким, трехгранным клинком. Старый В'орнн тотчас купил его и сказал Кургану, что научит его пользоваться ножом на охоте; а когда он научится обращаться с оружием — подарит. Неделю спустя Курган улизнул из хингатта лииина до мори на первое из множества трудных занятий в зале Старого В'орнна.

Теперь он настороженно смотрел в спину Старому В'орнну.

— Скажи мне, Стогггул Курган, почему ты раздуваешь грудь, как радужный петух, когда твой лучший друг погиб?

Курган был настолько удивлен, что не смог выговорить ни слова.

Старый В'орнн помолчал и повернулся к нему.

— Ашеру Аннона привезли сюда, в Аксис Тэр, и его голову отдали гэргонам. Разве не так?

Курган молча кивнул.

— И в блеске твоего недавнего триумфа ты хочешь сказать мне, что не потратил даже мига на размышления о его кончине?

— Я стал орудием его смерти. Я дал Морке то, что он хотел, а взамен... — Курган широко раскинул руки. — Он дал мне то, что хотел я.

Старый В'орнн сжал губы.

— Надеюсь, когда ты говоришь обо мне, Стогггул Курган, ты говоришь с должным уважением.

— Я никогда не говорю о тебе.

На губах Старого В'орнна мелькнула улыбка.

— Ах да, часть наших правил... — Кожа на его черепе была почти медного цвета и такой тонкой, что Курган видел сеточку пурпурных жил, пульсирующих в такт бегу крови. Бледные от старости глаза смотрели на него в упор. — Тебе не следовало бы считать низкой цену, которую ты заплатишь за вновь обретенную высоту.

— Цену? Какую цену?

Старый В'орнн ушел на другой конец зала. Стенная панель повернулась при его прикосновении. Он посмотрел на двор, который построил сам. Двор заполняли скалы, камни, валуны всевозможных размеров и форм. Где-то журчала вода, но, как знал Курган, маленький пруд можно увидеть, только если встать точно в центре двора. Это тоже было уроком, который Старый В'орнн преподал ему, когда они вдвоем устраивали пруд вокруг ручейка на участке: стоять в центре значит видеть все.

— Когда-то у тебя был друг. Теперь он обращен в пепел. Из-за тебя, Стогггул Курган. Из-за тебя.

Что-то привлекло внимание Старого В'орнна. Курган вышел следом за ним во двор. Старый В'орнн осторожно направился к центру. Он ни разу не ходил одной и той же дорогой.

— Это случилось три месяца назад, — сказал Курган. — Старая история. Зачем лицемерно лить слезы?

— Конечно. Раскаяние — всего лишь проявление совести, а у тебя ее нет. — На лице Старого В'орнна отразилось удовлетворение, будто он наконец увидел цвет и очертания долгожданного горизонта. — Однако же помни, что заплатить придется. Теперь или позже — не имеет значения. Таков Уклад Вселенной. Закон Равновесия.

— Ты научил меня, что дорога к власти не бывает прямой. Я не боюсь.

Маленький глубокий пруд словно кипел. Вода была черной как смоль даже при ярком солнце. Курган все еще помнил, какая она была холодная, когда он окунул туда руки. У края стояла маленькая, оправленная в серебро чаша, более изысканная, чем могли создать в'орннские тускугггуны. Курган представил себе, как Старый В'орнн подходит сюда, окунает чашу в ледяную воду, утоляет жажду.

— Если ты веришь в это, то ты неправильно понял уроки. Я учил тебе не трусить. Но бывают времена, когда страх — единственное, что может спасти жизнь. Здоровый страх оттачивает чувства, настраивает разум. Таким образом, появляются возможности. Поддаться страху — это слабость; полное бесстрашие порождает надменность. — Он заглянул в глубины пруда. — Твоя надменность приводит меня в замешательство.

— Почему? Ты учил меня, что надменность — это сила.

— Твоя эмблема — солнце... это не только твоя символическая цель, но и твой талисман; оно пульсирует безграничной силой. Но если смотреть на солнце слишком долго, можно ослепнуть.

— Нет, если время от времени сосредоточиваться на темном пятне.

Старый В'орнн подумал о солнце Кундалы с таинственным пурпурным пятном и радостно засмеялся.

— Ого! Учиться никогда не поздно: это придает жизни новые краски. — Он обнял Кургана рукой, и юноша, как обычно, ощутил силу, скрытую в древнем худом теле.

— Однако при злоупотреблении надменность становится слабостью, — продолжал Старый В'орнн. — Ты выполз из-под тени отца. Это значительное достижение.

Кургану стало тепло, словно на полуденном солнце.

— Спасибо.

Старый В'орнн помахал длинным и тонким указательным пальцем.

— Не забывай, однако, что это лишь кратковременный успех.

— Я не переоцениваю свои успехи.

— О, думаю, ты в своей надменности уже переоценил их... Ты всей душой презираешь отца.

— Он заслужил презрение.

Лицо Старого В'орнна потемнело.

— Подумай, что ты говоришь. Эмоции взяли верх. Ты во власти презрения, которое ты испытываешь к своему отцу. Он увидел это и действует соответственно. Следовательно, возник фундамент твоего краха. Что Веннн Стог-ггул достоин презрения, это факт... полезный — при соответствующих условиях. Но всего лишь факт. Опасны твои эмоции, потому что они заслонят от тебя его силу и хитрость.

Юноша долго молчал. Осмыслить слова Старого В'орнна всегда было нелегко; иногда это казалось невозможным.

— Ты, разумеется, прав. Кто такой Веннн Стогггул? Отныне он перестает быть моим отцом. Просто еще один игрок на поле.

— Если ты так думаешь... если ты действительно чувствуешь это, Стогггул Курган, то на сегодня мы закончили.

В пустом банкетном зале регент Стогггул пристально разглядывал голографическое изображение Кундалы, когда в открытую дверь вошла Далма.

— Любимый.

Он повернулся к ней и нахмурился.

— Я наблюдал за тобой сегодня. Сколько раз я просил тебя не показываться в официальных комнатах? Они предназначены для государственных дел.

— Уже рычишь? — Далма приблизилась в вихре парчи. Последнее время она пристрастилась покупать украшенные пышной вышивкой кундалианские ткани и мастерила из них платья. — Ах, я не помню, чтобы ты вообще о чем-то меня просил. — Она всунула ногу ему между ног.

Стогггул не ответил на призыв. Не следовало позволять ей догадываться, насколько он стал зависеть от ее ума и связей. Как любая высококлассная лооорм, она имела доступ в самые разные круги общества — и в'орннского, и кундалианского, — куда ему, несмотря на сосредоточенную в его руках власть, было бы не попасть. Разговоры в постели — мощный инструмент, если их подтолкнуть в нужном направлении.

— Я позволил тебе пользоваться моими личными покоя — ми. Очевидно, этого тебе недостаточно.

Она нежно улыбнулась, прижимаясь к нему с жаром звезды, превращающейся в новую.

— Ты должна быть благодарна за то, что я разрешаю тебе жить в стенах дворца, — продолжал Стогггул. — Какая еще лооорм может притязать на такое?

— Это потому, что я не похожа на других лооорм, любимый. — Когда Далма лизнула его шею, регент схватил ее за запястья и резко отстранил. Она вскрикнула от боли, и это ему понравилось.

Далма надула губы.

— Я пришла, чтобы сделать тебе замечательной сюрприз, а ты...

Он притянул ее к себе уже нежнее.

— Последнее время я в дурном настроении. Прости.

— Конечно, любимый. Но что в пещерах внизу могло причинить тебе страдания?

Стогггул отвернулся, выключая голограмму.

— Впрочем, не важно. Ручаюсь, твое настроение улучшится, когда ты увидишь мой сюрприз. — Далма вывела его из комнаты, повела через переднюю, мимо главной лестницы, по коридорам... Стогггул быстро запутался. Несомненно, она гораздо лучше его освоилась в дворцовых лабиринтах.

Наконец они вышли на балкон, и регент узнал травный сад Джийан. Он собирался вырвать все растения и замостить двор, но Далма попросила его ничего не трогать. Ему нравилось, когда она просит, и он уступил. Теперь она подвела его к филигранной балюстраде.

— Вот. Как тебе?

Стогггул посмотрел вниз. В лунном свете молодая кундалианка с густыми платиновыми волосами стояла на коленях посреди аккуратных рядов похожих на сорняки растений.

От резких запахов регент расчихался.

— Что такое? — Он раздраженно повысил голос. — Эти сорняки не только уродливы, они еще и воняют так, что до дна Н'Луууры дойдет!

Молодая женщина встала и обернулась — очень высокая, гибкая, с тонкими чертами лица. На мгновение регенту показалось, что его сердца перестали биться. Он ухватился за балюстраду, да так, что костяшки пальцев побелели. Веннн Стогггул никогда не был восприимчив к очарованию кундалианских женщин: откровенно говоря, он находил их внешность просто отвратительной. Но встретив серьезный взгляд больших, очень светлых глаз, он почувствовал нечто небывалое; неведомый прежде огонь воспламенил его плоть.

Ее одеяние словно на миг растаяло. Стогггул представил себе крутые изгибы, тайные долины великолепного тела — и каждое местечко стало источником глубокого любопытства и неудержимо манило. Даже с такого расстояния он чувствовал исходящий от нее жар, чувствовал ее необычный аромат. Все запахи в саду стали чудесны, со всех растений капала влага, которую он жаждал слизнуть языком.

— Я знаю, трудно поверить, что “вонючие сорняки” могут быть полезны и в'орннам, и кундалианам.

Она улыбнулась — Стогггула будто коснулись нежные пальчики. Он хотел ответить, но не смог собрать лихорадочно разбегающиеся мысли.

Вероятно, приняв молчание регента за сомнение, кундалианка продолжила:

— Уверяю вас, владыка, я говорю правду. — Она показала черную базальтовую ступку и белый агатовый пестик. — Если владыка позволит, я подкреплю свои слова делом.

Стогггул наконец овладел собой достаточно, чтобы произнести:

— Скажи мне свое имя, женщина.

— Малистра, владыка.

Ему понравилось, что она называет его владыкой. Он кивнул и поманил ее.

— Поднимайся сюда, Малистра, и я сам определю, сколько истины в твоих словах.

Как только Малистра скрылась, Далма сказала:

— Эта та кундалианская колдунья, о которой я тебе говорила. Я велела ей посадить здесь травы, чтобы она могла ухаживать за ними и собирать их для тебя одного.

Регент нахмурился.

— Проклятая ашерова счеттта Джийан использовала колдовство, чтобы попасть под защиту Реккка Хачилара. Несомненно, именно ее колдовство помогло им ускользнуть от свор-командира Рэдддлина и его кхагггунов четыре ночи назад. С тех пор мы не не в состоянии их выследить.

— Понимаешь, на что способно кундалианское колдовство? А теперь у тебя будет собственная колдунья, которая способна бороться с Джийан на равных.

Он заглянул ей в глаза — на лице Далмы появилась улыбка — и позволил себе вздохнуть.

— Возможно, ты права. Она тихонько рассмеялась.

— Ты знаешь, что я права.

— По-твоему, она сумеет найти беглецов?

— Ты сам должен попросить ее об этом, любимый. — Ее руки двигались у него под одеждой. — А теперь скажи, почему ты заставил меня подлизываться к этому вонючему банннтору?

Стогггул с отвращением фыркнул.

— Звезд-адмирал не оправдал мою оценку... его кхагггунов. — Регент покачал головой. — Они не зря были Малой кастой. Возвысившись, Киннний Морка может стать опасным, если не держать его на привязи.

В этот миг на балконе появилась Малистра. Она остановилась в сторонке, молча и уважительно, держа в руках ступку, полную растертых трав, но все равно казалась жрицей какого-то эротического культа. При виде ее разум Стогггула включился (ему даже послышался щелчок), и план — восхитительно злобный план — вступил в следующую фазу. Двух тэйев одним манком, так, кажется, звучит гэргонская поговорка? Обладать Малистрой и с помощью ее колдовства отпереть дверь Хранилища — вот мастерский двойной удар. Он укротит огонь, бушующий внутри, и заставит гэргонов вырвать контроль над саламуууном у Консорциума Ашеров. Наконец. Справедливая месть. Впрочем, сначала Малистра должна показать себя. Надо действовать осторожно. Погибли несколько гэргонов. Кольцо Пяти Драконов уже продемонстрировало, что оно слишком опасно.

— Пока я попробую эту кундалианскую ерунду, ступай к звезд-адмиралу.

— С какой целью?

— Прелюбодеяние.

Далма широко открыла глаза.

— Ты спятил?

— Как краэлский солнопес. — Стогггул был так доволен собой, что решил не наказывать лооорм за непочтительность. Кроме того, ее нежелание расставаться с ним вызвало толчок наслаждения в интимных местах. — Я хочу, чтобы ты показала Морке щелку, о которой он мечтает.

— Щелку?

Регент отвел ее на дальний конец балкона, где их нельзя было подслушать.

— Все кхагггуны натасканы находить слабые места противника. Зачем ему усердствовать, выискивая мои? Морка втайне вожделеет тебя. Пусть считает, будто ты устала от меня и моих коровых манер. — Он хихикнул. — Это ему наверняка понравится. Он решит, что благодаря тебе получил прямой доступ к моим мыслям и планам, и тем самым ослабит бдительность. И окажется именно там, где надо мне. — Он снова хихикнул. — У тебя на ладони.

Далма, обожающая интриги, расхохоталась и поцеловала его.

— Совершенно восхитительно, любимый! Какое удовольствие будет отдать его тебе. — Она надула губы. — Мне только жаль, что я буду проводить с тобой меньше времени.

— Нам всем нужно чем-то жертвовать, не так ли? — Стогггул посмотрел мимо нее туда, где на другом конце балкона стояла Малистра; лунный свет запутался в платиновых волосах.

Далма крепко поцеловала его в губы. Проходя мимо Малистры, она на миг сжала плечо кундалианки.

Оставшись с Малистрой наедине, Веннн Стогггул знаком велел ей подойти. Вблизи она выглядела еще более поразительно. Платиновые волосы, прилегающие к черепу, и странные светлые глаза придавали ей экзотический вид. Прекрасной формы руки под темной накидкой были обнажены. Правую руку от локтя до плеча обвила искусно сделанная свирепая бронзовая змея. Плоская головка в форме клина, казалось, равнодушно смотрела на регента.

— Насколько я понимаю, ты умеешь с этим обращаться. — Он указал на смесь трав.

— Таков мой Дар, владыка, хоть и скромный.

— Колдовство. — Стогггул покачал головой. — Иррациональная чушь.

По ее лицу скользнула тень улыбки.

— Разве оно так уж отличается от техномагии гэргонов, владыка? Цель и того, и другого — объяснить то, что находится за пределами круга наших знаний.

Регент фыркнул.

— Можешь быть уверена, гэргоны не интересуются растертыми травами и корешками.

— Зато явно интересуетесь вы, владыка. Он нахмурился.

— Ты дерзишь. Наказать тебя?

— Я не хотела быть непочтительной... совсем не хотела, владыка. Напротив. Для в'орнна вы великодушны и прогрессивны. Я благодарна за дозволение посадить и собирать травы у вас во дворце.

Веннн Стогггул постарался сохранить хмурый вид. Так она не заметит, как быстро колотятся его сердца.

— Интересно, насколько благодарна?

Неуловимым движением Малистра опустилась на колени. Поставив ступку и пестик, она зачерпнула пригоршню только что растертого порошка и плевала в него, пока не получилась густая паста. Потом ловко засунула руку ему под одежду и размазала пасту по интимным местам.

Изумительно странное лицо поднялось к нему, как цветок к солнцу.

— Должна ли я показать длину и ширину моей благодарности, владыка?

Она ласкала его, а может, начинала действовать паста из трав. Как бы то ни было, у Стогггула не было выбора, и он молча кивнул, когда ее лицо последовало за рукой между многочисленных складок парадного одеяния.

Потом он лежал, глядя на мерцающие звезды; свет их был тверд, как хрусталь. Малистра приподнялась на локте.

— Я доставила вам удовольствие, владыка? — Да.

— Хотя я инопланетянка?

Регент Стогггул протянул руку к длинной косе. Малистра улыбнулась, отвела его руку, прикоснулась ею к безволосой груди, и он почувствовал, как снова зашевелились интимные места. Бронзовая змея блестела и искрилась, выгравированные чешуйки двигались волнами в такт ее движениям.

— Ты кундалианка. То, что мы сделали, — случайность. — Он поднял руку, дал ей упасть. — Видишь? Все уже прошло.

— Но я хочу чего-то более долговременного, владыка.

— Ты — кундалианка, — повторил Стогггул. Для него этим было сказано все.

Малистра села, подогнув ноги под себя. Он не мог оторвать взгляд от густых волос, рассыпавшихся по плечам и свисавших между грудей.

— Вы позволите мне показать вам другое применение моего порошка?

— Первое мне очень понравилось. — Он кивнул. — Пожалуйста.

Она быстро смешала щепотку смеси трав с глотком чистой жидкости и предложила ему выпить залпом.

— Как это подействует?

— Вам лучше испытать, владыка.

Поскольку для его интимных мест это оказалось только полезно, регент без колебаний одним глотком проглотил смесь. Почти сразу же его затошнило. На теле выступил пот, голова закружилась так, что когда он попытался ударить женщину, то умудрился стукнуться виском об изящные стойки балюстрады. Стогггул с трудом свесил голову над оградой, и его вырвало. Он повернулся и застонал, чувствуя себя слабым, как умирающая от голода блоха-кровосос.

— Ты... — пробормотал он. — Ты...

Малистра одной рукой приподняла его голову и поднесла к губам маленькую фляжку из коровой шкуры.

— Вот, владыка, выпейте.

Теплая жидкость потекла по горлу. И сразу силы буквально хлынули в него, как вздувшиеся от талой воды ручьи.

— Что... что ты сделала со мной?

— Я могла бы убить вас, владыка, — сказала она со странной нежностью. — Очень легко. Понадобилось бы только удвоить дозу. Ваших хааар-кэутов поблизости нет, никто не знает, что я здесь, а вскрытие ничего бы не показало. Смесь трав распадается на биохимические части за несколько минут.

Он уставился на нее, широко открыв глаза.

— Я прикажу отрубить тебе голову.

— Разумеется, владыка, если таково ваше желание. — Малистра опрокинула ступку, полную растертых трав. — Но сначала примите этот дар, дабы использовать против своих врагов, если пожелаете. А вы сами теперь, после принятия половинной дозы, невосприимчивы.

Стогггул долго молчал. Малистра понимала, что он размышляет.

— Далма говорит, что этим садом когда-то пользовалась счеттта бывшего регента, Джийан.

— Да.

— Ты знаешь ее?

— Только понаслышке, владыка.

— По слухам, она умна. — Регент встал, оперся локтями о балюстраду и долго смотрел вниз — в сад, заполненный колдовскими травами, корнями и грибами. — Скажи, кто собирал эти наркотические травы для счеттты?

Малистра рассмеялась — тихим журчанием, будто вода, льющаяся на хрусталь.

— Уж конечно, не я, владыка. Колдунья не может получать травы от кого-то другого: масла этого человека загрязнят их, сделают инертными или хуже — изменят действие на противоположное. Травы нельзя собирать и машиной, потому что они слишком нежны, и даже если пользоваться перчатками, аура заразит их. Как все колдуньи, Джийан растила и собирала травы сама, и так же делаю я.

Наконец Малистра подошла и встала рядом, небрежно обняв регента за талию.

— О чем вы так глубоко задумались, владыка? — спросила она ласково. — Если я могу помочь, вам стоит только попросить.

Разум Стогггула был в огне. Вожделение к ней, пожалуй, усилилось, не укладываясь в сознании. Он посмотрел на смесь трав. Какие еще плоды своих колдовских сил она могла бы предложить? Им владело такое желание, что интимные места тряслись.

— Я разыскиваю беглецов. Один из них — та счеттта, Джийан. Она использовала колдовство, чтобы исчезнуть. Ты найдешь ее для меня. Твое колдовство способно на это, да?

— Несомненно, владыка.

— Если сумеешь найти ее и ее спутника, я буду знать, что ты сказала правду, и тогда наша связь может стать более долговременной.

“Но не раньше, чем ты при помощи кундалианского колдовства добудешь мне Кольцо Пяти Драконов”, — подумал он.

Звезд-адмирал Киннний Морка растянулся обнаженным на веранде своего павильона, купаясь в бледном лунном свете. Он лежал в ажурном кресле-качалке; еще одно такое же кресло-качалка стояло рядом. Аккуратные ряды подстриженных, ветвистых аммоновых деревьев скрывали веранду от любопытных глаз. Пол из искусственного камня, белого, как снег, отражал и усиливал лунный свет.

Звезд-адмирал услышал тихие шаги и сразу понял, кто приближается, потому что отдал приказ пропускать в павильон только его молодого адъютанта.

— Знаешь, Курган, ночь — время интриг.

— Теперь знаю, господин.

— Где ты был? — рявкнул звезд-адмирал совершенно другим тоном. — Твое отсутствие после банкета было замечено.

— Женщина, господин. — Курган замер по стойке “смирно”.

— Женщина? В твоем возрасте?

— Лооорм, господин. — Ложь соскользнула с губ легко, почти весело. — Она учит меня.

— Хорошо, когда в жизни есть такой учитель, адъютант. Нас учат испытывать к тускугггунам, особенно лооормам, только презрение. Но в жизни наступают времена, когда кто-то заползает тебе под кожу, и ты вдруг понимаешь, что испытываешь чувства, на которые считал себя не способным. Тогда, и только тогда, становится ясно, что ты упустил, будучи кхагггуном.

— Надеюсь в один прекрасный день найти такую тускугггун.

— Если найдешь, то, уверяю тебя, все равно не сможешь решить, благословение это или проклятие. — Киннний Морка поднял сильную руку. — Но довольно о чувствах. Подойди, адъютант. Сбрасывай мундир и присоединяйся ко мне. — Почувствовав колебания мальчика, он привстал на локте. — Это часть моего ночного режима. В путешествиях я подвергался самому разному атмосферному излучению и скажу определенно: кундалианское самое ласковое. — Он подмигнул. — Между нами, я обнаружил, что это оздоравливает интимнейшие из интимных мест.

Курган разделся и занял соседнее кресло.

— Наверняка нам обоим надо немного восстановиться после отвратительного банкета, устроенного твоим отцом.

— Я думал, все прошло неплохо.

— Правда? Полагаю, ты заметил удивление на лице твоего отца, когда ты выстрелил в спину Кефффира Гутттина.

— Нет.

— Его обличительная речь была продумана заранее. Он хотел спровоцировать одного из них: Бака Оуррроса или Кефффира Гутттина. Бак Оурррос слишком умен для прилюдных перебранок с регентом. А вот Кефффир Гутттин оказался не столь осмотрителен.

— Я знаю, что отец желает смерти Бака Оуррроса.

— Они желают смерти друг другу, — фыркнул Киннний Морка. — Однако регент задумал еще что-то. Он придумал для меня хитрое испытание — на проверку верности.

— Разве вы уже не доказали свою верность?

— По-моему, твой отец проверяет практическую осуществимость, скажем так, нового межкастового общества, которое мы с ним создаем. Это совершенно неведомый мир; я не виню его. — Морка поднял левую руку. — Я только-только начал понимать действие моего нового окумммона; как ему понять меня? — Он тяжело повернулся. — Но он совершенно не рассчитывал, что ты убьешь его врага.

— Отец ничего мне не сказал.

— А чего ты ожидал?

— Что он поздравит меня с первым убийством. Звезд-адмирал вздохнул.

— Тогда, адъютант, ты обречен на разочарование. Я вот действительно горжусь тобой, потому что ты понял, что надо сделать, даже раньше, чем я дал тебе знак. Молодец. Но твой отец? Нет, никогда. Он не из таких.

Курган понял, что Киннний Морка прав. Он, как и прежде, думал о регенте как об отце. Старый В'орнн был бы недоволен плохо усвоенным уроком. Надо сосредоточиться; надо покончить с заблуждением: больше он никогда не примет Бенина Стогггула за отца.

— Счастлив, что доставил вам удовольствие, звезд-адмирал. Я размышлял, можно ли мне присоединиться к одному из подразделений, борющихся с кундалианским Сопротивлением.

— А ты кровожадный юнец! — Звезд-адмирал улыбнулся. — Кампания развивается неплохо, мне незачем рисковать тобой. Представь, как разгневается твой отец, если с тобой что-нибудь случится.

— Для чего же я служу, если не могу участвовать в боевых действиях? — сказал Курган. — Разве звезд-адмирал сомневается в моей отваге?

— Не сомневаюсь, адъютант. В этом отношении ты показал, чего стоишь. Но для мокрых дел в моем распоряжении много превосходных кхагггунов. Есть другие кампании, на других фронтах, для которых ты больше подходишь. — Звезд-адмирал шевельнул ладонью, и перед ними медленно возникло голографическое изображение Кундалы. — Скажи-ка, адъютант, почему мы не присутствуем здесь, на южном континенте?

Курган пожал плечами.

— Во время первого набега было установлено, что прибыль не покроет расходов на оккупацию. Негостеприимный климат — рассадник многочисленных вирусов, в обычных условиях не патогенных, но способных становиться таковыми, если иммунитет ослаблен. Аборигены континента, саракконы, примитивны и к тому же ксенофобы.

Киннний Морка хмыкнул.

— Однако мы торгуем с ними, не так ли?

— Как и кундалиане, звезд-адмирал. Саракконы умны и склонны к бродяжничеству. Они добывают множество высокорадиоактивных веществ, которые гэргоны рассматривают как постоянный источник питания.

— Скажи, ты знаешь, что произошло с первой экспедицией кхагггунов? Нет? Треть личного состава погибла от радиационного поражения раньше, чем остальные смогли отступить. Не спасали даже биоскафандры. Те, кто вернулся, провели в карантине много месяцев, пока гэргоны работали над дезактивацией. Их биоскафандры и личные вещи были распылены, а челнок был сочтен непригодным для жизни в'орннов и отправлен на дно моря Крови.

— Опасное место, звезд-адмирал.

— Тут мои коллеги единодушны. — Кургану показалось, что он уловил намек на ухмылку на лице Киннния Морки. — Саракконская колония есть в Гавани, не так ли?

— Да, звезд-адмирал.

— А ты по крайней мере отчасти знаком с этим районом, не так ли?

— Господин?

— Я хочу сказать, что твой брат... м-м... живет в том районе города. — Киннний Морка сжал губы. — И, если память мне не изменяет, там устраивают калллистот.

Курган затаил дыхание и попытался собраться с мыслями. Интересно, что известно звезд-адмиралу. Он напомнил себе, что нельзя недооценивать ни коварство Морки, ни его сеть информаторов.

— Я действительно время от времени посещал калллистот.

— И время от времени участвовал.

— Мне нужно отвлечься от обыденности, — осторожно сказал Курган.

— Точнее сказать — развлечься, — сухо произнес звезд-адмирал.

Значит, он знает все. Курган закусил губу. Нечего удивляться. Хотя поток информации, конечно, надо перекрыть. Киннний Морка закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Я хочу, чтобы ты пошел в Гавань и проник в анклав саракконов.

— Это будет нелегко, господин. Как вам известно, они довольно враждебны к чужакам. Не доверяют полностью даже кундалианам.

— Адъютант кхагггунского звезд-адмирала, да еще и участвует в калллистоте. Даже с точки зрения ксенофобов свести с тобой дружбу было бы здорово.

Курган повернулся на бок.

— Звезд-адмирал, каковы ваши распоряжения?

— Собирай информацию. Любую, обо всем. Я хочу знать их точку зрения на кундалиан.

— Сопротивление, господин?

— Естественно. — Звезд-адмирал потянулся. — А также погляди, что они могут рассказать о друугах.

— Друугах, господин?

— Мне просто любопытно.

Губы Кургана изогнулись в восторженную улыбку.

— Я ошеломлен вашим доверием, звезд-адмирал. Киннний Морка вновь грузно повернулся, чтобы видеть далекие пики Дьенн Марра.

— Отец завещал мне один ценный совет, адъютант: “Доверие заканчивается на конце клинка ударного меча”.

— Я запомню это, господин. Звезд-адмирал закрыл глаза.

— Многие пытались; немногим удалось.

19 Аватара

— Почему?

— Я уже говорил тебе, — сказал Реккк Хачилар. — Ты знаешь, но все равно не веришь мне.

Джийан и Реккк, верхом на чтаврах, которых дал им гэргон Нит Сахор, ехали по лесу, где Реккк, будучи свор-командиром, гнался за ней и Анионом.

— Ты бросил все: касту, положение, власть — все, что делает тебя в'орнном. Ради чего? И, пожалуйста, не объясняй все мной.

Реккк наклонил голову, чтобы не наткнуться на торчащую ветку.

— Как я могу что-то объяснить, если ты все еще не доверяешь мне?

— Ты — в'орнн. Ты привык к трудным положениям. Попробуй, — сухо ответила Джийан.

Он кивнул.

— Как Элевсин, как Нит Сахор, я чувствую, что служу более высокому призванию. Откровенно говоря, я никогда не видел в жизни глубокого смысла. Как и мою мать, меня тянуло в непонятном направлении. Я только знал, что с остальными в'орннами мне не по пути. В связанной самыми тесными узами касте в в'орннском обществе я чувствовал себя чужаком. А теперь... теперь у меня есть шанс помочь моему и твоему народам. — Он поравнялся с Джийан. — Что бы ты ни думала, я ненавижу Веннна Стогггула и Киннния Морку не меньше тебя.

— Невозможно.

— О, давай теперь спорить о степенях ненависти. Тут мы знатоки.

Через мгновение она повернулась к нему и кивнула:

— Я тебя понимаю.

— И то хорошо. Оставим дискуссии о ненависти к регенту и звезд-адмиралу, договорились?

Джийан пришпорила чтавра, Реккк молча ехал за ней. День был теплый и тихий. Роились насекомые, а над головой порхали с ветки на ветку птицы. Укрывшись в зеленом полумраке, путники ехали на север, все выше поднимаясь по горному склону.

— Скажи, как эта девушка, Элеана, поможет нам найти Дар Сала-ата?

— Мне уже известно, где Дар Сала-ат, — коротко ответила Джийан. — Элеана лучше меня знает горы. Кроме того, у нее много друзей, которые помогут нам по дороге, накормят, укроют от любопытных глаз.

— Другими словами, она из Сопротивления. Когда Джийан не ответила, он спросил:

— Ты беспокоишься, что я проткну ее ударным мечом?

— Нет. Я беспокоюсь, что она проткнет тебя. Реккк наклонился к ней.

— Мне следовало бы обидеться, но я, как видишь, не обижаюсь. В сущности, мне приятно, что ты заботишься о моем здоровье.

— Обещаю, что это не войдет в привычку.

— Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать. Джийан бросила на него острый взгляд, потом осадила чтавра и спешилась.

— Оставайся здесь, — предостерегла она его. — Нас ждут лишние хлопоты, если Элеана увидит тебя раньше, чем у меня будет возможность объяснить твое присутствие.

— Что же такого ты ей скажешь, что она не захочет пронзить меня на месте?

— Я еще размышляю над этим.

— Почему ты не используешь колдовство?

— Осору не способно обмануть того, кто не является врагом, — коротко сказала Джийан. — Для такого требуется Кэофу, Темное колдовство. Я мало знаю Кэофу и еще меньше хочу использовать его.

Он соскочил с чтавра.

— В таком случае мне лучше пойти с тобой.

— Я сказала, останься здесь.

На мгновение они замерли всего в метре друг от друга. Наконец Реккк кивнул:

— Прости. Я не привык получать приказы от женщины.

— Это был не приказ. Я... — В лицо Джийан ударил внезапный порыв ветра, разметал волосы. — Я думала... думаю, больше смысла установить контакт с Элеаной наедине.

— Тогда иди.

Она прищурилась, внимательно рассматривая грубые контуры его лица и впервые видя в нем более мягкие черты.

— Я постараюсь вернуться с ней как можно быстрее. А пока...

— Я найду, чем себя занять.

— Это был не приказ. Правда.

— Я тебе верю, — многозначительно сказал Реккк. Джийан кивнула, приподняла руку — своего рода неловкое прощание, — потом повернулась и исчезла в лесу.

Элеана сжалась за огромным ядровником, наблюдая за медленной игрой солнечных лучей среди ветвей и листьев. Пели птицы, жужжали насекомые — совсем как десять минут назад. Однако что-то изменилось. В лесу появилось что-то, чему здесь не место; будто волна холодного воздуха в жаркий летний день. Тонкие волоски на шее зашевелились, по телу пробежала дрожь. В последнее время в'орнны усилили натиск на Сопротивление, и со всех сторон приходили известия о систематическом уничтожении ячеек. Не сосчитать друзей, погибших за последнюю неделю.

Элеана обнажила в'орннский ударный меч, висевший на левом бедре. Она несколько недель училась управляться с тяжелым оружием. Конечно, ей было далеко до того, чтобы освоить тонкости, но она считала, что вполне сможет при случае воспользоваться им. Девушка отодвинулась немного глубже в тень, чтобы и спрятаться получше, и лучше видеть поляну. Кожу головы начало покалывать. Что-то надвигается. Элеана обеими руками стиснула рукоятку меча, мускулы свело от напряжения.

Дамми наверняка посмеялся бы, увидев ее теперь, как смеялся, глядя, как она пробует взмахнуть громоздким в'орннским оружием. Разумеется, с его ростом и массой освоить ударный меч гораздо легче. Последнее время они с Дамми, кажется, постоянно ссорились.

Бедный Дамми, он так любил ее. Раздражение, которое он чувствовал из-за отсутствия у нее ответных чувств, часто выплескивалось на их профессиональные отношения. Возможно, в конечном счете он был бы рад, став единоличным руководителем ячейки, хотя и шумно отрицал это каждый раз, когда Элеана заводила разговор.

Бессмысленные споры продолжались. Бессмысленные, потому что на самом деле спорили они не столько из-за власти, сколько из-за любви без взаимности. Бессмысленные еще и потому, что один раз, когда она попыталась напрямую поговорить с ним о чувствах, он ушел и неделю не разговаривал с ней. Может, все из-за того, что они очень молоды. Кто мог ожидать, что кундалиане их возраста будут руководить ячейкой Сопротивления? Иногда Элеана сама сомневалась, что она и Дамми доросли до такой ответственности. Но кому сражаться еще? В'орнны регулярно устраивали облавы и давным-давно перебили большинство взрослых мужчин. И, конечно, не последнюю роль в обостряющихся разногласиях играла Кэра. Дамми не мог понять отказа Элеаны отвергнуть Миину и объединиться с ним в предлагаемых Кэрой массовых объятиях — “здесь и сейчас”. Больше не думать, почему Миина отвернулась от них. Больше не ждать знамений возвращения Великой Богини. Не спорить из-за пророчества о Дар Сала-ате, Жемчужине, Анамордоре. Не размышлять, откуда они пришли и куда идут. Просто добиваться лучшей жизни всем и сейчас.

С другой стороны, Элеана сама не сознавала, в какой степени изменения в их отношениях связаны с появлением Аннона Ашеры. В тот день, когда Аннон и Курган наткнулись на нее, она приехала в Аксис Тэр, прячась на дне кундалианской телеги, везущей удобрения для в'орннских садов. В городе девушка провела рекогносцировку, выискивая слабые места в в'орннских укреплениях, и с помощью городских членов Сопротивления нашла проходы в главные казармы хааар-кэутов. Через несколько недель Дамми отправился в город и заложил мину — из корового навоза и выменянного на что-то стержня из терциевого гелигнита. Хороший получился взрыв. Однако двое из ее связников в городе погибли, а самого Дамми не схватили только благодаря его ловкости и смелости.

Элеана напряглась, когда среди густой листвы ядровника на южной стороне поляны возникла тень. Да, что-то надвигается. Сердце сжалось при мысли об еще одной охотничьей своре кхагггунов.

Аннон. Его появление, как говорится, опрокинуло тщательно нагруженную муоддами телегу. Мнение Элеаны о в'орннах было окончательным и обжалованию не подлежало. Они убивали ее родственников, друзей и соотечественников. Но все это было до того, как Аннон спас ее, до того, как она безумно влюбилась в юного в'орнна. Вот эта безумная любовь и привела Дамми в такую ярость, вдребезги разбила их отношения и весь ее мир. Ненависть к в'орннам была главным в ее жизни. Любовь к Аннону — такая неожиданная, такая удивительная, такая волнующая — изменила все: кости болели от желания, кровь пела, все сверкало. К ней вернулись сладость птичьего пения, красота восхода, мощь гор. Элеана снова жила.

Услышав тихое ржание, девушка посмотрела налево, не поворачивая головы, и сквозь листья увидела, как кто-то осторожно выводит чтавра на поляну. Сердце подпрыгнуло — вдруг это Аннон?

Из-за деревьев вышел человек. Элеана, уже приготовившая ударный меч, перевела дыхание.

— Джийан!

— Я рада нашей встрече, — отозвалась Джийан.

— Я уж и не знала, увижу ли тебя снова. Как Аннон? Прежде чем Джийан успела ответить, на поляну вышел Реккк.

Элеана тихонько выругалась и обнажила ударный меч, неловко включив ионный поток.

— Прячься за меня, быстро! — крикнула она. — Это ловушка!

— Элеана, нет! — Джийан обернулась к Реккку. — Ну и что ты натворил?

Но Элеана уже стремительно неслась к ним, размахивая оружием. Реккк не дотронулся до висящего на поясе ударного меча. Она уже почти пересекла поляну, когда ее охватило странное головокружение, как не раз случалось за последние несколько недель. Девушка пришла в себя, снова побежала к в'орнну, но он, как ни странно, не взялся за оружие.

Элеана остановилась; сердце билось где-то в горле.

— Что за игру ты ведешь, кхагггун? — яростно сказала она. — Твоя свора уже окружила меня? В этом твоя ловушка?

— Нас здесь только двое, — отчаянно сказала Джийан. — Это не ловушка, Элеана.

— А я больше не кхагггун, — сказал Реккк, демонстративно держа руки подальше от оружия. — Я объявил себя рэннноном.

Джийан встала между ними. Бросив убийственный взгляд на Реккка, она повернулась к Элеане.

— Пожалуйста, поверь мне: ни Реккк Хачилар, ни я не хотим причинить тебе вреда. — Она с улыбкой положила черную руку с неподвижными пальцами на плечо девушки.

Элеана перевела взгляд с Реккка Хачилара на Джийан.

— Все равно он — в'орнн.

— О да. — Синие, как свистики, глаза Джийан смотрели прямо в глаза Элеаны. — Но он со мной, у нас очень важное дело, и мы скоро должны отправиться в путь. Опусти оружие, Элеана, прошу тебя. Нам нужна помощь.

— Ты превратилась в защитницу в'орннов?

— Я не защищаю в'орннов, — тихо сказала Джийан. — Только этого в'орнна.

На поляне воцарилась напряженная тишина.

Джийан, столкнувшись с яростной и непоколебимой враждебностью другого кундалианина, вдруг осознала, какие глубокие изменения произошли в ее душе. Как подхваченный быстрой рекой листок, она неожиданно оказалась в незнакомой части самой себя. Когда она перестала считать Реккка Хачилара врагом? Когда он устроил для нее Встречу с Анионом? Когда стал рэннноном? Когда попытался защитить ее от Олллна Рэдддлина? Когда так храбро говорил с Нитом Сахором? И снова перед ней открывалась новая тропа, и она стояла у развилки. Снова требовалось принять решение, точно как в лаборатории Нита Сахора. Она могла бы использовать гнев и отчаяние как оружие, продолжая причинять боль им обоим, — или увидеть Реккка Хачилара таким, каков он есть на самом деле.

— И что у тебя может быть за дело, в котором участвует в'орнн? — Внезапно Элеана протянула руку, дотронулась до почерневшей руки Джийан. — Это сделали с тобой в'орнны?

Джийан покачала головой.

— Произошел несчастный случай, когда я пыталась спасти Аннона. Сейчас я могу шевелить пальцами внутри этого кокона, но не знаю, хорошо это или плохо. Коконы связаны с моими руками тысячами волосков и, боюсь, стали частью меня, но что происходит, я не знаю.

— Мне очень жаль. Правда. Джийан кивнула.

— Нам нужна твоя помощь. Мы должны... должны найти Дар Сала-ата.

— Что ты говоришь? Перед в'орнном?

— У в'орнна есть имя, Элеана, как у тебя и у меня. Да, Реккк Хачилар знает о Дар Сала-ате.

Девушка смотрела на них широко открытыми глазами.

— Вы оба, наверное, сошли с ума.

— Есть где-нибудь поблизости место, где можно спокойно поговорить? Пожалуйста. Времени мало.

Элеана покачала головой.

— Понимаю, как это странно выглядит: я в обществе в'орннского рэнннона, который ищет Дар Сала-ата. Однако не более странно, чем то, что я воспитала в'орннского ребенка.

— Ты была рабыней регента, — заметила Элеана. — У тебя не было выбора.

— У меня был выбор: любить Аннона или нет. — Она выразительно посмотрела на Элеану. — И ты кое-что знаешь о любви к в'орнну, не так ли, дорогая?

Элеана на мгновение отвела взгляд, щеки вспыхнули.

— Не думала, что мои чувства так очевидны.

— Ничто в тебе не очевидно, кроме серьезности и искренности. — Джийан положила покрытую коркой руку поверх руки Элеаны и улыбнулась, глядя в прекрасное лицо. — С той минуты, как Аннон посмотрел на тебя, я знала, что он любит тебя не меньше, чем ты его. Итак, не все в'орнны — звери, верно?

— Но кхагггунов разводят для битвы.

— Не могу не обратить внимания, — заметил Реккк Элеане, — что ты вооружена ударным мечом. Для кундалианина даже дотронуться до в'орннского оружия — преступление, наказуемое смертью.

— Знаю, — процедила сквозь стиснутые зубы Элеана. Она напряглась, внимательно наблюдая за ним.

Реккк поднял руки.

— Хвалю за храбрость. К сожалению, тебе не хватает техники. Я мог бы научить тебя... — Он вздрогнул. — Джийан, что с тобой?

Лицо Джийан осунулось и побледнело. Она задрожала, как в лихорадке.

— Джийан! — Реккк подхватил ее под взглядом ошеломленной Элеаны. — Это коконы?

— Нет. — Дрожащий голос был еле слышен. — Против меня используют колдовство. Кэофу. Как маяк. Нас стараются найти.

Она закрыла глаза, свела брови. Реккк понимал, что Джийан ведет какую-то важную битву внутри себя.

Все цвета исчезли, остались только застывшие тень и свет. Она чувствовала, как концентрические круги энергетического узора — ее ауры — сжимаются вокруг нее, в мире, где не существовало понятий “верх”, “вниз”, “право”, “лево”, “впереди”, “позади”.

Прошло много лет с тех пор, как Джийан входила в глубокий транс Осору, называемый Айаме. Освобождение телесной сути всегда приводило ее в замешательство и причиняло боль. В сущности, боль в момент йихе — разделения — сродни боли при, скажем, ампутации. Конечно, чистый восторг Айаме почти всегда сглаживал боль — но не теперь. Звери Кэофу были спущены с привязи: Джийан видела, как они несутся к ней через пространство тени и света. Разумеется, это были не существа из плоти и крови, а живые заклятия Аватары Кэофу, умело исполненные.

Звери имели вид йа-гааров — свирепых мифических существ с темными блестящими шкурами, огромными зубастыми челюстями, длинными хвостами и золотистыми пятнами на мускулистых спинах. Жадные зеленые глаза светились колдовскими чарами.

Джийан закружилась, разбрасывая в разные стороны концентрические круги. Но ее поспешные уловки лишь ненадолго отвлекли Аватар. Довольно скоро они снова почуяли ее. Колдовские йа-гаары были исключительно сильны. Она узнала их Цаа — энергетические ауры. Противница-колдунья была столь могущественна, столь надменна, что даже не попыталась спрятать свою Цаа в заклинаниях Аватары.

Это, несомненно, Малистра. Малистра пыталась найти ее.

Аватары йа-гааров продвигались вперед, и Джийан поняла, что нужно действовать. Отвлечь их внимание не удалось, и она попыталась отступить, попятившись в темно-синие заводи, созданные из вещества тени. Однако Аватары упорно надвигались, и теперь вопрос, мучивший ее с тех пор, как она осознала свой Дар, возник еще более настоятельно. Ее учили, что Осору — священное колдовство Миины, однако Дар показал ей и другую сторону. Она мельком увидела Тьму, составляющую суть Кэофу, и задумалась над ее истоками. Если Осору — колдовство Миины, то что же такое тогда Кэофу?

Аватары вошли в ее мир темно-синих теней, и Джийан, вдыхая одной ноздрей, а выдыхая другой, преобразилась в собственную Аватару — Рас Шамра, птицу с громадными крыльями, большими чешуйчатыми когтями и длинным, злобно изогнутым клювом. Когда Аватары Малистры бросились к ней, она распростерла огромные крылья и первой вонзила в них когти.

Они кружили вокруг нее, а она их сбивала. Не обращая внимания на удары, она метила им прямо в глаза — хранилище заклятий, — ослепив одного при первой же атаке. Другой йа-гаар прыгнул ей на спину, царапая когтями сначала одно крыло, потом другое. Она упала и, когда он набросился на нее, проткнула один глаз кривым когтем. Заклятие к заклятию — они атаковали и контратаковали, пока Джийан не оказалась на спине. Одноглазый йа-гаар сразу же вцепился ей в горло. Его сила резко возросла. В это мгновение она заглянула в золотой глаз и увидела все, что ее ждет.

Гнев дал крылья ее Дару, полностью освободив его. Она сама наблюдала с каким-то остолбенелым благоговением, как ее контрзаклятие разрывает йа-гаара Малистры, нить за нитью расплетая заклятие, так искусно и старательно исполненное.

Для радости у Джийан было всего мгновение. Преобразуя тень и свет, перед ней возник синевато-багровый рубец, похожий на исполинский открывающийся глаз. Глаз обладал цветом, попирая отсутствие цветов в Иномирье! Его сила морщила и искажала саму структуру Иномирья Осору. Джийан едва хватило времени вызвать Белый Колодец, собирающее заклятие для получения необходимой информации, и спастись бегством. Она уже . чувствовала зловещее притяжение исполинского Глаза. Понадобилась вся ее отчаянная сила, чтобы уклониться от заклятия. Охваченная ужасом, она бежала.

Джийан открыла синие, как свистики, глаза и с болью посмотрела на Хачилара.

— Они идут!

— Кто? Кто идет?

— Я узнала ее. Боевых псов направляет могущественная колдунья Черной Грезы. — Неожиданно она ахнула и забилась в его руках. — Олллн Рэдддлин. Он ведет твою прежнюю свору против нас!

20 Келлы

Отсеченная голова покатилась по запятнанному кровью полу, остановившись между ног Рианы. Она мерзко ухмыльнулась, почмокала почерневшими губами и произнесла: “Тебя окружает тень, молодой господин. Берегись. Ты отмечен Древним. Шрам пронзает тебя. Я вижу смерть, смерть и снова смерть! Лишь равносторонняя истина может спасти тебя!”

Потом она произнесла имя, которое Риана, как ни старалась, не расслышала...

Риана очнулась, мокрая от пота, сердце болезненно колотилось под наливающимися грудями. Слова старого кундалианского провидца из Аксис Тэра звучали в ушах. Что он имел в виду? Что такое равносторонняя истина?

С тех пор как Бартта вынудила ее присутствовать при казни лейны Астар, Риана чувствовала себя беспомощной и ужасно виноватой. Ее тошнило от самого вида Бартты. Что кундалианка — особенно рамаханская конара! — могла уничтожить невинную жизнь, уничтожить так садистски как Бартта, только подтверждало теорию Астар: монастырь захватило ужасное зло. Риана чувствовала зло, отраву под кожей Бартты: шныряющие глаза запали в провалы черепа, грубая и мертвенно-бледная кожа, прилизанные и безжизненные волосы. Бартта редко спала, только пила свои отвратительные зелья глухими ночами, когда была уверена, что Риана спит. От нее пахло могилой. А Риана привязана к ней, ее безопасность зависит от Бартты. Безопасность в руках изверга!.. Ирония ситуации не ускользнула от Рианы. Она напускала на себя безразличный вид, зная, как важно прятать истинные чувства от Бартты, но ощущала, как в ней, кипя и пенясь, поднимается возмущение. Если она не сумеет обуздать себя, ее ждут серьезные неприятности.

В результате Риана с новыми силами взялась за учебу. Все наставницы — от Вещей Истории до Сравнительной Фитохимии — заметили это и сообщили Бартте, которую усердие ученицы обмануло. С рассвета до заката Риана была занята: утренние занятия, вечерние молитвы. Долгими жаркими летними днями работа в группе девочек, расширяющих подземную трапезную. Та находилась в самой древней части монастыря Плывущей Белизны и потому серьезно нуждалась в обновлении. Кто знает, сколько веков назад ее построили?

Риана не жаловалась, когда Бартта направила ее на работы в месте, которое ученицы только наполовину в шутку называли Преисподней. Когда Риана упомянула об этих разговорах, Бартта засмеялась.

— Ученицы избалованы. В отличие от тебя, Риана, они понятия не имеют, что означает работать по-настоящему или о том, что физический труд сам по себе может быть ритуальным очищением. Должна сказать, я довольна твоими успехами. Признаться, у меня были сомнения, когда ты вернулась из Ледяных пещер. Ты явно не имела представления о том, что здесь дозволено, а что нет.

Через неделю после того, как Риану впервые разбудил повторяющийся сон об Астар, Бартта стояла у нее за спиной и расчесывала длинные роскошные волосы с энергией и удовольствием, какие Риана редко замечала у нее в течение дня. Это стало ежевечерним ритуалом, таким же священным, как молитвы.

— Вероятно, отчасти я сама виновата: позволила тебе попасть под влияние лейны Астар. Если бы я только лучше разбиралась в характерах... Ладно. — Бартта взмахнула рукой, словно отмахиваясь от неприятных мыслей. — Здесь, в Плывущей Белизне, мы находимся в самом сердце нашей духовной и нравственной вселенной. Без суровой дисциплины духовность и нравственность сразу рассеиваются. Небрежность ведет к разброду. — Она слегка сжала плечо Рианы. — Приятно видеть, что ты приспосабливаешься к нашей дисциплине. Скоро ты увидишь, как эта суровость приносит плоды углубляющейся связи с Минной и всем святым.

Бартта продолжала расчесывать ее волосы. Странно, но Риана не испытывала отвращения. Позже она удивится этому, однако пока вопрос ускользал из ее разума. В равномерном поглаживании было что-то успокаивающее, как и в звуках голоса Бартты, который также отличался от того тона, каким она говорила днем.

— Ты моя ученица и потому очень быстро поднимешься от ученицы до лейны, а со временем и до шимы. — Она погладила Риану по щеке. — Продолжай заниматься с тем же рвением, а об остальном позабочусь я. Больше ни одна конара не может пообещать такое.

Риана повернула голову.

— Нас учат, что все рамаханы одной степени равны. Но ведь это не так?

— Разумеется, не так! — Бартта ласково повернула ее голову, продолжая водить щеткой. — Официальная доктрина хорошо выглядит на пергаменте, но реальность требует, чтобы внутри каждой степени существовал некий невысказанный порядок.

— На чем же он основан? — задумчиво спросила Риана. — Явно ведь не на старшинстве.

Бартта засмеялась.

— Конечно. На самом деле я — самая младшая конара в Плывущей Белизне. — Она всегда приходила в хорошее настроение, когда говорила о себе. — Вождями становятся, а не рождаются. Это — главное откровение моей жизни, которое тебе не мешает усвоить. — Она понизила голос. — Как становятся вождями? Надо быть намного, намного умнее окружающих. А как проявлять ум? Есть способы иметь дело с нашими рамаханами — со временем я обучу тебя некоторым секретам, которые, должным образом примененные, значат для порядка гораздо больше, чем старшинство. Вот почему я — старшая среди всех конар; вот почему они подчиняются мне в вопросах и светской политики, и священных догматов. Я сделала себя необходимой. Они полагаются на меня, зависят от моей воли.

Бартта отложила щетку с коровой щетиной, любуясь делом рук своих, словно каллиграфией.

— А теперь, поскольку ты порадовала меня, открою тебе первый секрет. Чем больше ты заставляешь других зависеть от твоей воли, тем меньше они думают сами. Скоро твое мнение начинают принимать без возражений. Оно воспринимается как новый догмат.

— Но я так мало знаю...

— Разумеется. Во всяком случае, пока. Я буду готовить тебя, проведу по тропе, по которой надо идти. Не беспокойся; я буду рядом на каждом шагу пути.

Работы, на которые была назначена Риана, возглавляла Ведда — розовощекая пухленькая шима, специалист по археологии. Риане она нравилась гораздо больше шимы, руководившей работами, на которые Бартта назначила ее сначала, — ежедневная стирка для монастыря. Шима Рокк внезапно заболела, и работы остановили — ко всеобщей радости учениц.

Однажды утром шима Ведда появилась в унылой подземной прачечной и отобрала трех девочек, в том числе и Риану. Риана была счастлива избавиться от скучной стирки. Шима Ведда требовала дисциплины и порядка; но она была веселой и, что важнее, по-настоящему любила историю, особенно этой части Дьенн Марра. Риана впитывала каждое слово шимы Ведды об истории края. Ее жажда знаний не знала пределов, словно что-то неизвестное в глубине души наконец могло наесться досыта.

Риана часто задерживалась на раскопках позже других учениц, помогая шиме Ведде, которая с такой же большой неохотой отрывалась от любимой работы. При мерцающем свете фонарей и факелов они изучали архитектурные планы, найденные шимой в архиве и кропотливо ею восстановленные.

Каждый день перед началом работ они надевали особенные одеяния, затянутые широкими поясами из коровых шкур, на которых висели рабочие инструменты археологов: маленькие ножи, напильники, метелки, молотки и тому подобное. И каждый раз шима Ведда обращалась к ученицам с торжественной речью, пока они переодевались.

— Новая трапезная должна выглядеть точь-в-точь как старая, — снова и снова повторяла она, — так, чтобы, когда конары увидят ее, они не могли отличить, где заканчиваются древние стены и начинаются новые.

За исключением Рианы, остальные двенадцать учениц нуждались в этом постоянном напоминании, поскольку проявляли мало интереса к археологическим сторонам работы, приводившим в такой восторг Риану и шиму Ведду, и не любили физический труд, который считали унизительным наказанием. Они были злыми, эти ученицы, как вскоре обнаружила Риана. Они возмущались, уверенные, что находятся в заключении, и постоянно придумывали планы “возвращения к жизни”.

Это случилось тихим душным вечером. Риана и шима Ведда работали допоздна. Одни на дальнем конце раскопа, они медленно крошили киркомотыгами пестрый гранит. Покрытые мелкой пылью, белые, как гленанновая мука, ученица и шима, стоя на четвереньках, при помощи изогнутых инструментов осторожно извлекали потрескавшиеся мозаичные плитки. Земля под ногами дрогнула, и они замерли, глядя друг на друга. Риана слышала стук своего сердца, дыхание шимы Ведды. Когда толчки прекратились, обе вернулись к работе. Вот тогда Риана и заметила какую-то неровность в древнем полу.

Она окликнула шиму Ведду и указала на две перекошенные каменные плитки. Они вместе вытащили плитки и обнаружили, что пол покрыт сетью крохотных трещин. Шима Ведда постучала молоточком по камню, и тот сразу же обрушился ливнем хрупких осколков. Сейсмический толчок обнажил разлом в коренной породе.

— Отойди, — велела старшая женщина Риане и стала расширять дыру. — Похоже, мы устроили раскоп на линии разлома.

— Не думаю, что монастырь построили на линии разлома.

— Пожалуй, — кивнула шима Ведда. — Но в последнее время сейсмическая активность по всему Дьенн Марру создала тысячи таких разломов. Некоторые, как вот этот, настолько малы, что их нельзя заметить. Подозреваю, наши раскопки увеличили его.

Не дожидаясь просьбы, Риана принесла пару факелов и подала один шиме Ведде, заглядывающей в дыру. У шимы от волнения перехватило дыхание.

— Там что-то есть!

Риана принесла веревочную лестницу, закрепила верхнюю ступеньку у края дыры и посмотрела на шиму Ведду. Глаза шимы сияли.

— Зачем останавливаться, Риана? Давай посмотрим вдвоем.

Риана заколебалась.

— А можно?

— Конечно! Ведь это ты обнаружила разлом. Твой долг как изучающей археологию выяснить, что ты нашла. — С этими словами шима Ведда подняла факел высоко над головой и ступила на верхнюю ступеньку веревочной лестницы.

Риана наблюдала, как она медленно спускается.

— Ого! — воскликнула шима Ведда. — Ты не поверишь!

Риана неохотно полезла в мерцающий сумрак. Спрыгнув с последней ступеньки лестницы, она оказалась в комнате, совершенно не похожей на трапезную наверху, — треугольной и с наклоненными под углом стенами.

— Где мы? — спросила она.

— Я не совсем... — Голос шимы Ведды дрожал от восторга. Она медленно обходила комнату, освещая факелом стены и углы. — Если позволить себе предположение, я бы сказала, что мы наткнулись на келлы.

— Это что, могилы?

— Блестящая догадка! — Глаза шимы Ведды сияли. — “Келл” — слово из Древнего наречия. Оно означает “святилище”. А таюке “могила” или “потайное место”. — Она продолжала изучать комнату. — Легенда гласит, что, когда Миина создала монастырь, Она поместила в толще скалы келлы — три уединенных наблюдательных пункта, откуда Она могла бы невидимой следить за святыми трудами Ее учеников.

— Если ты права, — сказала Риана, — то Миина не была здесь много веков.

Шима Ведда рассеянно кивнула. Она водила рукой по каменной скамье, вырезанной в похожей на раковину нише. Во всех трех стенах были такие ниши, с зубчатыми краями и сверкающими, словно отполированные, самоцветами.

— Говорят, все келлы имели разные геометрические формы, посвященные Миине: куб, шар и треугольник.

— Почему эти формы посвящены Миине?

— Странно, что тебе не объяснили. Куб символизирует женщину; шар символизирует мужчину. А треугольник — самый священный символ Миины — представляет три срединные точки. Сердце — Место Грез, макушка — Место Истины и точка в центре лба — Место Глубочайшего Знания.

В стене над каждой нишей был вырезан медальон из черного базальта, вроде вставленного в центр двери Хранилища под дворцом регента. На каждом медальоне виднелась фигура. Шима Ведда подняла факел еще выше.

— Смотри! Новые доказательства того, что это келл Великой Богини. Вот Ее священная бабочка. — Она остановилась перед медальоном на второй стена. — А вот Ее священный мотыжный топор. — У третьей стены Ведда нахмурилась. — А вот это странно... Видишь, на медальоне цитриновая змея. — Она забралась на скамью, чтобы дотянуться до камня рукой. — В отличие от других изображений, просто вырезанных в медальонах, змея выступает, словно живая. Но... Посмотри сама. — Она отодвинулась, чтобы Риана могла встать рядом. — Посмотри на эту змею, Риана, и скажи, что ты видишь.

Несколько минут Риана сосредоточенно смотрела на изящное изображение. Ее охватило отчетливое ощущение жизни, дыхания, необычного света — невидимого, тем не менее ощутимого. Этот свет... эта сила... они, наверное, и лишали археологов сна. Казалось, у нее в уме заговорили голоса предков: хор пел на Древнем наречии, обнажая тайны медленным, методичным ритмом киркомотыг, раскрывающих крошащиеся слои истории. Привстав на цыпочки, девушка провела кончиками пальцев по линии между цитрином и базальтовым медальоном.

— По-моему, змея целиком вставлена в базальт.

— Вот и я пришла к такому выводу! — Возбуждение шимы Ведды не уменьшалось. Она слезла со скамьи, Риана за ней. — Скажи-ка, ты когда-нибудь видела, чтобы цитриновая змея — да вообще любая змея — связывалась с Мииной?

— Нет. Нас учат, что змея символизирует зло... ложь, обман и Преисподнюю. Это Аватара Пэфороса, не так ли?

— Да. — Шима Ведда подняла палец, обесцвеченный каменной пылью. — По крайней мере так ныне учит Писание. Некоторое время назад я осознала, что догматы, которые мы изучаем, иногда противоречат прошлому, которое я раскапываю. Вот, например, цитриновая змея. Мы никогда не сталкивались с подобным в храмах, монастырях или гробницах. Однако нам известно, что минерал цитрин посвящен Миине. Теперь мы столкнулись с цитриновой змеей. Вот она, на почетном месте в келлах, святая святых Миины.

— Почему ты называешь это почетным местом? — спросила Риана.

— Ты сама мне сказала. — Я?

— Да. Разве ты не считаешь, что змея вырезана целиком и вставлена в базальт?

— Верно.

— Были ли бабочка и топор — другие посвященные Миине изображения — объектом такого любовного внимания?

Риана оглядела треугольную комнату.

— Нет. Их изображения просто выгравированы в медальонах.

— Точно! — Шима Ведда улыбнулась. — А каков первый закон археологии?

— “Чем больше труда вложено в строение, артефакт, резьбу, тем важнее оно было для наших предков”.

— Выходит, цитриновая змея имеет особое значение? Риана снова посмотрела на медальон.

— Воистину так.

— Здесь какая-то аномалия. Археология напрямую опровергает то, чему нас обеих учили. Эта змея, так великолепно исполненная, указывает, что когда-то она была не просто Аватарой Миины, но и одной из самых важных.

— Как же могла произойти такая грандиозная ошибка в доктрине?

— Если это вообще ошибка. — Шима Ведда обошла комнату. Древний камень испускал собственный сильный запах. — Вот еще один вопрос, Риана. Как в комнату входили — и как из нее выходили?

Риана на мгновение задумалась. Ни в одной из трех стен двери не было.

— Если комната предназначалась для Миины, двери и не нужны.

Шима Ведда улыбнулась.

— Пожалуй. Но давай на минуту представим, что время от времени конарам требовалось выполнить священное задание для Великой Богини... прибраться, например. Как они попадали сюда и выбирались отсюда? — Она помолчала. — Я хочу, чтобы ты обратила особое внимание на второе правило археологии. Помнишь?

Риана кивнула.

— “Чем сложнее артефакт, тем выше его предназначение”.

— Совершенно верно. — Шима Ведда раскинула руки, словно пытаясь обхватить весь келл.

Риану изумляла органическая природа этого места; она как будто находилась в брюхе зверя, форма которого неподвластна пониманию смертных. Похоже, келл был сформирован так же, как ее собственное тело, — первичным действием, естественной, но таинственной манипуляцией элементами. Через мгновение Риана снова влезла на скамью и, вытянувшись изо всех сил, прижала ладонь к выпуклой поверхности цитриновой змеи. Та вдруг поддалась. Риана вздрогнула, однако надавила посильнее. Раздался скрежет камня о камень, и около двух квадратных метров пола медленно поползли вниз.

Шима Ведда уже стояла на этом квадрате. Она протянула руку Риане.

— Поторопись! Быстрее!

Соскочив со скамьи, Риана бросилась к ней. Шима Ведда поддержала ее.

— Ты знала истинное значение змеи, да? — спросила Риана.

Шима Ведда улыбнулась.

— Скажем так: усердные занятия вознаграждаются, и хватит об этом.

Плиты опускались в коренную породу, на которой Миина воздвигла монастырь Плывущей Белизны. Когда странный лифт остановился, женщины попали в комнату раза в три больше оставшегося наверху келла. Она представляла собой правильный куб, покрытый сверкающей черной глазурью. Механизм самого лифта отличался хитроумием: эдакий штопор из ядровника. Поскольку ядровник постоянно выделял масло, механизм штопора работал не хуже, чем когда его создали — много веков назад.

И снова ощущение дыхания, жизни наполнило воздух — такое сильное, что грудь Рианы стиснуло. Здесь царила печаль по тому, что минуло, по тому, что угасало веками. Появление в'орннов просто ускорило упадок.

— Оборони нас Миина, посмотри сюда!

Шима Ведда опустилась на колени у стены. Из плоской поверхности выступали три горельефа, изображающие огромных и страшных животных, золотистых и блестящих, как сама стена, но с черными пятнами на спинах. У них были гладкие кошачьи головы и мощные челюсти с острыми зубами. Длинные хвосты изгибались над спинами.

Риана смотрела на зверей, и у нее закололо в затылке, стягивая кожу головы. Такие же звери были нарисованы на стенах пещеры над Поднебесным. Она попыталась отвести взгляд, но не смогла. Девушка чувствовала себя мухой, попавшей в клейкую паутину.

— Шима, как называются эти звери? Голос шимы Ведды был полон благоговения.

— Йа-гаары.

— Расскажи мне о них. Шима Ведда покачала головой.

— Боюсь, я рассказала тебе уже слишком много. Конара Бартта удалила йа-гааров из обучения в монастыре.

— Это важная археологическая находка. Ты должна рассказать мне, — настаивала Риана. — Кроме того, нас никто не услышит.

Шима Ведда колебалась недолго.

— Йа-гаары — это ночные убийцы, белокостные демоны, стражи Бездны, звери Пэфороса.

Риана побывала в Бездне. Аннон не видел там йа-гааров, но, разумеется, она не могла сказать это шиме Ведде.

— Хотела бы я, чтобы лейна Астар смогла увидеть это, — вздохнула Риана.

— Да, она какое-то время была твоей наставницей... — На лице шимы Ведды появилось озабоченное выражение. — Я ее совсем не знала. Как же, однако, ей не повезло. Такой роковой несчастный случай. Упасть в шахту!

Риана была поражена.

— Где ты услышала о смерти лейны Астар?

— Я была там, когда конара Бартта и конара Урдма вытаскивали ее из шахты. — Ведда содрогнулась. — Ужасное было зрелище: все тело избито и изломано. Какая трагедия!

Риана не ответила. Она знала, что лейна Астар умерла не от падения в шахту, но, опять же, не смела рассказать об этом шиме Ведде, которая, несомненно, тут же бросилась бы к Бартте и, вероятно, закончила бы, как Астар. Заставив себя думать о другом, Риана заинтересовалась игрой света факела на черном полу, на котором был выложен узор из больших базальтовых квадратов и маленьких обсидиановых кругов. Риана ползала на четвереньках по сверкающему черному полу. В самом центре она остановилась.

— Шима, что это?

Шима Ведда опустилась на колени, поднеся факел поближе.

— Явно какая-то круглая плита. — Она обвела пальцами приподнятую окружность. Диаметр плиты был около трех метров.

— Еще один медальон?

— Вряд ли. — Она вставила факел в железную скобу на стене, чтобы освободить руки. — По-моему, это крышка.

— От чего?

Ведда посмотрела на Риану.

— Возможно, в конечном счете твоя первая догадка была верной.

Риана уставилась на крышку.

— Могила?

— Скоро узнаем. — Шима Ведда сняла с пояса короткий железный лом и загнала изогнутый конец в узкую щель между толстыми плитами пола и базальтовой крышкой. — Ну, если ты готова, дай мне руку, дитя.

Они вдвоем нажали на другой конец лома, налегая всем весом. Крышка медленно приподнялась. Исследовательницы всунули лом в увеличившуюся щель, чтобы упереться получше, и снова налегли. Крышка пошевелилась. Поворачивая лом, они ухитрились сдвинуть ее.

И уставились в черный как смоль колодец. Когда шима Ведда принесла факел и подняла его над колодцем, они увидели свои отражения.

— Могила, заполненная водой?.. — пробормотала Риана. Если шима Ведда и ответила, то Риана не услышала. Ее собственное отражение увеличивалось, пока не заполнило все поле зрения, одновременно начав вращаться. Или, возможно, это она завертелась. А стены кубического келла потускнели... стали полупрозрачными... прозрачными... совсем исчезли. Вместо них Риана увидела молекулы, атомы, протоны, нейтроны, электроны и гравитоны. Они собирались вместе, составляя известную вселенную — безмерно сложный узор, появляющийся со всех сторон одновременно. Это захватывало, сбивало с толку, совершенно ошеломляло...

Риану, превратившуюся в чистую энергию, охватило чувство падения — падения сквозь субатомный мир.

— Я Припрыгаю, — сказала она себе с благоговением.

Чистая энергия, в которую она превратилась, обжигала, как раскаленные угли. А потом она вдруг снова стала собой — телесной, из плоти и крови, в вещественном мире.

Пошатываясь от головокружения, девушка огляделась. Она попала в маленькую, тускло освещенную шарообразную комнату, где пахло плесенью, как от давно не используемого буфета. Книги в кожаных переплетах выстроились на изящных серебряных полках от пола до потолка, были навалены беспорядочными грудами на каменном полу. А в единственном громадном кресле из ядровника, украшенном замысловатым орнаментом, сидела такая же громадная женщина, облаченная в волнующееся бирюзовое одеяние с золотыми кисточками по краям.

— Добро пожаловать, Риана, — сказала она обманчиво веселым, музыкальным голосом. — Я много веков ждала встречи с тобой.

21 Глаз

— Мне наплевать, кто эти чужаки, — сказал Дамми самым воинственным тоном. — Им нельзя оставаться.

Сильному, подвижному шестнадцатилетнему юноше, как и Элеане, после вторжения в'орннов пришлось повзрослеть слишком быстро. Оба осиротели, когда родителей убили в'орннские охотники, что, возможно, и предопределило их приход в ряды борцов за свободу. Что еще осталось в жизни у молодых людей, кроме друг друга и ненависти к в'орннам?

Они выросли вместе, и Дамми мечтал, что они будут вместе до самого конца. Превращение Элеаны в мыслящую, самостоятельную охотницу ошеломило и, как ни странно, опечалило его. Вот почему он так упорно возражал против ее периодических походов в Аксис Тэр для встреч со связником, снабжавшим их сведениями, деньгами и оружием. Когда у них произошел эмоциональный разрыв, Элеана поняла, что уничтожила его представление об их маленьком, герметически запечатанном мирке, но беспокоило ее другое: Дамми не понимал, что она задыхается в нем. Появление Аннона ощутимо подтвердило: здесь для нее больше нет будущего. Она влюбилась в Аннона — безумно, глубоко, бесповоротно. Урон был слишком велик и безвозвратен. И все-таки им следовало поладить друг с другом.

— Как мне заставить тебя понять? — спросила она.

Они находились в подземном центре ячейки Сопротивления, под строением по соседству с тем, куда Элеана привела Джийан и Хачилара. Над ними стоял старый амбар, забитый стойлами, где держали коров и чтавров. Потайной люк под высушенной крив-травой, разбросанной по утоптанному земляному полу, вел по грубой ядровниковой лестнице в нервный центр их операций. Пустые комнаты, заваленные топографическими картами, показывали, чем занимаются хозяева, ничем не выдавая их личностей.

— Это ты не понимаешь. Если бы ты приняла Кэру, как я и остальные члены ячейки, не пришлось бы вести этот глупый спор. Новая религия делает нас сильнее и не связывает ни с какими богинями, ни с какими древними ритуалами. Если бы ты сходила хоть на одну службу, ты бы поняла. Чужаки — угроза для нас... для всех нас.

— Какие высокие слова!

— Я думаю о ячейке, Элеана. О ком думаешь ты? О себе? Ты называешь этих чужаков друзьями, но один из них — в'орнн... к тому же кхагггун! Более того, свор-командир, который всего три месяца назад возглавлял облаву.

— Я ведь объяснила, Дамми.

— Да, объяснила, и, откровенно говоря, мне кажется, ты сошла с ума! Укрыть кундалианку-колдунью и в'орнна-кхагггуна — при том, что их обоих разыскивают по приказу нового регента! — Юноша покачал головой. — Если бы я не видел этого своими глазами, то не поверил бы!

— Их враги — наши враги. С тактической точки зрения, они могли бы очень пригодиться.

— Нет, Элеана, решение не обсуждается. Ей хотелось топать ногами от гнева.

— Какой же ты тупица! Неужели ты не понимаешь, что вредишь себе, желая досадить другим?

Он сложил сильные руки на груди.

— Усилив репрессии, в'орнны сделали свои намерения предельно ясными: они хотят уничтожить нас. Большинство ячейки высказалось.

— Я не верю, что они против меня.

— Товарищи считают, что тебя заколдовали.

— Ты веришь в это, Дамми?

— Ты — уже не та девушка, которую я когда-то знал. С моей стороны утаить это от друзей было бы непорядочно.

— Значит, ты против меня. Ты думаешь, что я изменилась, хотя на самом деле другим стал ты. Кэра сделала тебя упрямым и черствым.

— Она открыла мне глаза на новые угрозы.

— Я-то не околдована, а вот ты — возможно. Опасность, которую вижу я, исходит не только от в'орннов, но и изнутри Сопротивления. Помнишь, как было пять лет назад, когда нас тренировали? Где связи, где согласованность между ячейками? Сейчас ячейки разнятся по методам, принципам, целям. Руководители отвернулись от учения Великой Богини, предались новой искусственной религии. Они превратились в тиранов.

— Я был прав. Ты стала помехой... хуже того, угрозой нравственности.

Элеана рассмеялась ему в лицо.

— Нравственности? О чем ты говоришь? Нравственность не может существовать без идеализма. А где наш идеализм? Его погубили истощение, гибель семей, стариков, для которых идеализм горел, как солнце. Мы не лучше в'орннов. Нашу общую веру заменило что-то уродливое, подлое, что-то совсем другое — бессмысленный порыв к кровопролитию.

— Довольно! — Он перестал ее слушать. — Чужаки должны убраться с нашей территории к ночи, и все.

Дамми повернулся к выходу, однако остановился, услышав ее голос.

— Ты делаешь ошибку.

— И ты называешь меня тираном? — Он обернулся, посмотрел на нее в упор. — Это ты едва не навлекла на нас беду, когда в прошлый раз оказала помощь колдунье и ее проклятому в'орннскому питомцу. Как ты могла находиться с ним в одном помещении, не говоря уже о том, чтобы помогать ему, выше моего понимания. Но я знаю, что это было глупой ошибкой.

Сердце колотилось; решение подталкивало ее к краю — краю, к которому она, как теперь понимала, шла почти всю жизнь.

— Им нужна моя помощь. Ты не можешь запретить мне делать то, что я хочу.

Глаза Дамми сверкнули праведным гневом. Ее затошнило от отвращения, написанного у него на лице.

— Будь осторожна в своих желаниях, Элеана.

— Чего я не могу понять, — сказал Реккк, — так это как кундалианская колдунья оказалась на службе у Веннна Стогггула.

— Я не настолько хорошо знаю Малистру, чтобы говорить наверняка, — ответила Джийан. — Одно точно: если мы не остановим ее, нам придется плохо.

— Простите, конечно, — вмешалась Элеана, — но мне кажется, что первым делом надо остановить Олннна Рэдддлина.

Они сидели за расшатанным деревянным столом в домике, где жили Элеана и Дамми. Элеана немного волновалась, приведя сюда в'орнна, однако колдовское происшествие достаточно напугало ее, чтобы заставить по крайней мере выслушать их предложение. Войдя, девушка заметила, как они осматриваются, и, как часто бывает, увидала себя их глазами. Маленький дом был плохо обставлен тем, что она и Дамми спасли после гибели родителей: старая, потрепанная мебель, мелочи, внезапно показавшиеся бессмысленными, обычный хлам. Ей внезапно пришло в голову, что у них нет ничего своего — если не считать карт, схем и планов, покрывавших большую часть стен. Но это принадлежало Сопротивлению. Вся их жизнь была посвящена борьбе с в'орннами, с десяти лет, когда родителей выследили и убили кхагггуны.

Джийан повернулась к Элеане:

— Так ты поможешь нам?

— Не знаю. — Элеана нервно поглядывала на Реккка, который продолжал осматривать дом. — Я еще не решила.

Реккк обернулся, большие умные глаза перехватили ее взгляд.

— Топографические карты, ударные мечи, подробные сведения о передвижениях кхагггунов... У вас хорошо организованная ячейка. — Он улыбнулся, и девушка вздрогнула. — В любом случае я полностью согласен с твоей оценкой. Олннн Рэдддлин — это непосредственная угроза. Ему не потребуется много времени, чтобы попасть сюда.

Джийан нахмурилась.

— Разумеется, вы оба правы. Но меня очень беспокоит участие Малистры. Если она действует по приказу регента, последствия будут гораздо ужаснее Олннна Рэдддлина и его кхагггунов.

Элеана резко встала.

— Он тревожит меня, — заявила она Джийан.

— Я этого не хотел, — сказал Реккк.

— Тогда к чему шутить насчет хорошей организации? Хочешь, чтобы я раскрыла нашего поставщика? Скорее умру.

— Я тебе верю. — Он протянул руки. — Я не имел в виду ничего дурного. Просто высказал свое мнение.

Джийан махнула рукой.

— Сядь, пожалуйста, Элеана. Я знаю, как легко усмотреть скрытый смысл в невинных замечаниях. Страх только погубит нас.

Элеана глубоко вздохнула, успокаиваясь. Потом села напротив Джийан, чтобы можно было смотреть ей в глаза.

— Расскажи, чего вы хотите от меня.

— Дар Сала-ат находится в монастыре Плывущей Белизны в Каменном Рубеже, — промолвила Джийан. — Мы хотим, чтобы ты помогла нам добраться туда.

— Ты говорила, у вас срочное дело.

— Да, — ответила Джийан и рассказала Элеане о том, как гэргоны попытались использовать Кольцо Пяти Драконов, чтобы открыть дверь Хранилища под дворцом регента в Аксис Тэре, как Кольцо убило троих, как теперь оно застряло в двери, превратившись в детонатор механизма конца света, который вызовет страшные сейсмические толчки. — Вся жизнь на Кундале будет уничтожена, — закончила она, — если Дар Сала-ат не окажется у двери к лононским идам, когда начнутся землетрясения.

— Это правда, Джийан?

— Очень боюсь, что так, дорогая.

Элеана промолчала, но у корней волос выступил пот. Она встала, налила в три кружки мед и вернулась к столу.

— Я знаю хорошую тропу на север. — Девушка поставила перед ними кружки, сорвала со стены карту и расстелила на столе. — Вот смотрите. — Она показала пальцем. — Перевал опасный, но чем выше горы, тем больше у вас шансов оторваться от погони.

Джийан кивнула:

— Это хорошо.

— Не совсем, — покачал головой Реккк. — Как ты сказала, нам нужны связи Элеаны, чтобы прятаться до самого Каменного Рубежа.

Джийан посмотрела на девушку.

— Ну так как? — Она накрыла руку Элеаны своей. — Пойдешь с нами?

— Если Элеана согласится, она поведет тебя на север по этой горной тропе, — сказал Реккк прежде, чем Элеана успела ответить. — А я пойду на юг.

— Что? — удивилась Джийан.

— Послушай, я знаю Олннна Рэдддлина. Он не остановится, пока не найдет меня. Либо я встречусь с ним сейчас, либо позже. Если сейчас, я сам выберу время и место.

— Ты, наверное, помешался. Это едва ли идеаль...

— В бою, Джийан, ничто не идеально. Надо ковать победы из храбрости и мастерства. В конечном счете иного не дано.

Элеана, переводившая взгляд с одного на другого, внезапно сказала:

— Сказано истинным в'орнном, равно как и глупым кхагггуном.

Реккк замер, глядя на девушку из-под опущенных век. Джийан почувствовала в нем напряжение, подобное сжатой пружине.

— Ситуация сложилась трудная для всех, — сказала она. — Уверена, Элеана...

— Я сказала то, что хотела сказать. — Девушка встала, уперев кулаки в бока. — Я знаю эти места лучше вас... лучше Олннна Рэдддлина и его банды убийц. — Она пристально посмотрела на Реккка. — Сделай по-своему, и они сожрут тебя живьем.

Он натянуто улыбнулся.

— А что предлагаешь ты?

— Ты прав в одном: удирать, поджав хвост, — не выход. Мы пойдем навстречу врагу, потому что от нас ожидают прямо противоположного. Мы все трое пойдем на юг. Мы все трое приготовимся к бою с Олннном Рэдддлином и его сворой.

— Устами младенца...

— Я не младенец! — крикнула Элеана. — Я сражалась с тебе подобными с десяти лет. — Она наклонилась над столом, опираясь на руки. — Ты хоть представляешь, что это значит, в'орнн?

Реккк спокойно посмотрел на нее.

— Меня начали обучать на кхагггуна с шести месяцев. Первого врага я убил, когда мне было восемь. — Он взял кружку, осушил, вытер губы тыльной стороной ладони. — Потом мне целый год снились кошмары. Я слышал, как он молит меня о милосердии... Но кхагггуны не знают милосердия, верно?

После неловкого молчания Элеана сказала:

— Мне надо известить Дамми и собраться. — Она многозначительно посмотрела на Реккка. — Но я хочу, чтобы две вещи были совершенно ясны. Я не доверяю тебе, в'орнн.

— Понятно, — отозвался Реккк. — У нас, в'орннов, есть пословица: “Чтобы завоевать доверие, мало целой жизни”. — Он встал. — Хотя мне самому такая точка зрения чужда.

— А что второе? — напряженно спросила Джийан. Элеана по-прежнему смотрела на Реккка.

— Если ты солгал нам, если ты замыслил обман, если ты попытаешься предать нас, в'орнн, я убью тебя.

— Твое похвальное рвение должным образом оценено, — произнес Реккк без всякой враждебности.

Джийан тоже встала.

— Верно. Мир внезапно изменился. Надо приспособиться к новым временам.

Реккк Хачилар серьезно кивнул:

— Да будет так.

— Да смилостивится над нами Судьба, — прошептала Джийан.

— Смерть врагам! — воскликнула Элеана очень по-кхагггунски.

Солнце ползло к западу, и густой ярко-зеленый подлесок становился индиговым. Голоноги порхали в солнечном свете среди самых верхних ветвей деревьев, золотоглазые лемуры таращились на пробирающуюся на юг троицу. Элеана шла впереди, за ней Реккк; замыкала шествие Джийан.

День становился все жарче и влажнее. Где-то вдали послышался раскат грома. Насекомые, собирающиеся в неподвижном, тяжелом воздухе, становились настоящим бедствием. Небо было белым от зноя, непрозрачным, как лист серебра. Путники не произнесли ни слова с тех пор, как вышли из домика Элеаны.

Реккк оглянулся на Джийан.

— Давайте передохнем. Мы шли пять часов кряду. Они устроились на поляне, заросшей высокой крив-травой: Реккк и Джийан вместе, Элеана немного в стороне. Свистики цвели там, где в течение дня пятна света пробивались через полог леса, древесные лозы с крохотными оранжевыми цветами бесстрашно карабкались по стволам ядровника. Все окутывало белесое марево.

Элеана достала воду и сушеные фрукты; привалившись спинами к стволам деревьев, путники медленно и методично ели.

— Джийан, — сказал наконец Реккк, — спасибо, что поверила мне.

Она не ответила, глядя прямо перед собой.

— Я знаю, ты винишь меня в смерти Аннона.

— Нет, не виню, — вдруг сказала она и, поднявшись, скрылась за деревьями на другой стороне поляны.

Ошеломленный Реккк поймал на себе взгляд Элеаны. Девушка улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, потом встал и пошел следом за Джийан.

— На твоем месте я бы не ходила, — тихо посоветовала Элеана.

— Тогда хвала Н'Луууре, что я — в'орнн, — отозвался Реккк.

Джийан услышала его шаги, но не отстранилась.

— Ты снова почувствовала движение Осору? Она покачала головой.

— Думаю, в будущем Малистра будет осторожнее.

— Ожидаешь новых нападений?

— Не беспокойся. Я могу сражаться с Малистрой.

К сожалению, Джийан не чувствовала и половины своей напускной уверенности. Удар Кэофу потряс ее, особенно то, что произошло в конце. Было ясно, что Малистра обладает силой, неслыханной в колдовстве уже много веков. Во время учебы Джийан всего раз встретила упоминание о Глазе Айбала, Глазе Тьмы, — в древнем фолианте “Книга Отречения”, когда ее посылали чистить книги в дальней и нечасто посещаемой части обширной Библиотеки монастыря Плывущей Белизны. Миры наполнили девочку таким ужасом, что она захлопнула книгу и поставила ее на полку, не закончив уборку. Еще несколько недель ее преследовали во сне кошмары.

Теперь, убедившись на собственном опыте, что Глаз Айбала существует, она пожалела, что не прочитала книгу. Может, стало бы ясно, как бороться с ним... или хотя бы что это, в сущности, такое.

Джийан прижалась к стволу дерева и постаралась успокоить бешено колотящееся сердце. Паника только все ухудшит, замутнит разум. Просто надо быть настороже, пока она не найдет какое-то объяснение для использованного против нее злого колдовства. Она знала о Малистре очень мало, да и то только потому, что как любовница Элевсина Ашеры всегда была в курсе происходящего. По слухам, Малистра — сирота. Никто не знал, откуда она взялась; говорили, будто в один прекрасный день она просто появилась в Аксис Тэре и начала работать, используя Осору в делах любви и мести в обмен на деньги, еду, одежду, кров. Со временем она приобрела репутацию — но не окууут, в'орннский имплант, вживляемый всем кундалианам, живущим или работающим в стенах города. То, что она ухитрилась ускользнуть от в'орннской службы безопасности, наверняка явилось результатом применения Осору, однако чертовски хитрого, поскольку даже Джийан не избежала общей участи. Малистре все время приходилось держаться в тени, перемещаться по городу; это тоже придавало ей ореол загадочности. А теперь вдруг она вышла на свет. Почему-то именно сейчас она объявилась Бенину Стогггулу. Любопытно.

— Нам лучше двигаться.

Джийан открыла глаза. Элеана стояла, разминая ноги.

— Сначала я сориентируюсь, — сказал Реккк и исчез в лесу.

Джийан снова повернулась к Элеане. Было трудно поверить, что этой гордой, сложившейся женщине всего шестнадцать. Джийан вспомнила себя в этом возрасте. Ее захватил отряд кхагггунов. Повезло, что с ними был Элевсин AJiiepa; иначе девушку изнасиловали бы и убили, как многих других. Она отчетливо помнила те первые мгновения среди в'орннов. Ужас смешивался с каким-то необычным возбуждением. Элевсин заговорил с ней по-кундалиански — и кхагггуны не смеялись над ним, потому что он был регентом. Они пришли в ярость, эти кхагггуны, потому что им не разрешили позабавиться. Их глаза горели, когда они смотрели на нее, а улыбки были хрупкими, как сухой лист. Но они не коснулись ее; они не перешептывались сердито между собой. Так она впервые столкнулась с жесткой кастовой структурой в'орннов. Огромную силу сдерживала жесткая социальная структура. Что произойдет, вдруг мелькнула мысль, если эта сила вырвется на волю?

После жизни в монастыре Аксис Тэр приводил в замешательство. Город был осквернен; Средний дворец стал резиденцией регента, монастырь Слушающей Кости — домом гэргонов. Несколько месяцев подряд Джийан была безутешна; а потом однажды ночью, когда она смотрела на любимые горы Дьенн Марр, к ней подошел Элевсин, и она увидела за личиной жестокого, сурового в'орнна тоскующие сердца.

— Ты порядке? — обеспокоено спросила Элеана.

Джийан смахнула слезу.

— Старое воспоминание, только и всего.

— Если я могу чем-то помочь...

Джийан видела в ней доброту — и желание быть оцененной по достоинству.

— Твое присутствие — уже помощь. Я понимаю, тебе, наверное, трудно было покинуть семью.

— У меня нет семьи, кроме Дамми и товарищей по ячейке. Но они, кажется, отвернулись от меня.

— То, что ты сделала, требует редкой храбрости, — сказала Джийан от всей души.

Элеана вспыхнула.

— Спасибо. Я... глупо, конечно, но с тобой я чувствую себя ближе к Аннону.

Джийан обняла Элеану за плечи.

— Совсем и не глупо. Однако я... — В последний момент ее решимость поколебалась.

Элеана выжидательно смотрела на нее. Джийан пришлось лгать, чтобы защитить сына.

— Аннон...

Элеана внезапно побелела.

— Что с ним?

— Он умер, Элеана. Не выжил после нападения первиллона.

Сердце Элеаны, казалось, застыло.

— Невозможно! Это какая-то ошибка!

Джийан сжала ей руку и покачала головой. Элеана так искренне всхлипнула, что Джийан захотелось обнять ее и ласково баюкать.

— Прости, что принесла такую ужасную весть.

— Я могу вынести все, только не это! — Элеана разрыдалась.

— Хотела бы я, чтобы можно было сказать другое, дорогая.

Она действительно хотела бы — всей душой. Хотела бы сказать Элеане правду: Аннон умер только в одном смысле — в том смысле, что умерло его тело. Но Джийан не могла рисковать, рассказав это кому бы то ни было, даже девушке, которая явно его любит. И даже если бы она преступила собственный нерушимый запрет, что из того? Аннон был теперь Рианой — кундалианкой, чужой для этой девушки. По сравнению с суровой полуложью правда была бы невыносимой.

— Он не мог умереть, — плакала Элеана. — Ведь мы вместе ели мясо первиллона.

Джийан погладила Элеану по волосам.

— Не понимаю.

— Здесь, в горах, есть древний обычай. Считается, будто сырое мясо первиллона, съеденное двумя влюбленными, связывает их навеки.

— Ах, дорогая. — Джийан гладила ее, как гладила Аннона, когда в детстве его пугали кошмары. — Прости, что причинила тебе такую боль.

Элеана заглянула прямо в синие, как свистики, глаза Джийан.

— Я все равно люблю его. — Ее лицо было таким напряженным, что Джийан промолчала. — Я сказала тебе, что мы, он и я, связаны, связаны навеки.

Джийан вздрогнула, ей снова захотелось открыть девушке правду. Но она не могла подвергать никого — особенно Реккка или Элеану — такой опасности. У Ашеров слишком много могущественных врагов. Секрет Рианы должен принадлежать ей и только ей одной.

— Сердце — мощный маяк, — промолвила она. — Я знаю. Я тоже потеряла любовь. Однако придет другая. И к тебе тоже, Элеана. Потерпи. Дай ране время исцелиться.

Элеана рыдала, чего не позволяла себе рядом с теми, кто хорошо ее знал. Рыдая, она вцепилась в Джийан, как заблудившийся ребенок... Она и была ребенком, несмотря на внешнюю браваду.

Вернулся Реккк. Джийан увидела выражение его лица и сразу же насторожилась. Элеана тоже услышала его и быстро вытерла глаза, вновь обретая самообладание.

— В нескольких сотнях метров к югу отсюда есть горная цепь, — сказал он. — Вся заросла лесом. Оттуда видно на много километров. Нам надо туда. Чем раньше мы заметим свору, тем лучше сможем приготовиться.

Не сказав больше ни слова, они ушли с поляны в еще более густой ядровниковый лес. Подлесок, однако, изменился. Теперь это были зеленые папоротники и синий лишайник, указывающие, что недалеко есть либо ручей, либо подземная заводь. На вопрос Реккка Элеана подтвердила, что к востоку отсюда течет мелкая речка. Реккк, теперь шедший первым, повел женщин на юго-восток. Они услышали реку раньше, чем увидели, что и требовалось. Бормотание воды скроет их присутствие от сложного оборудования кхагггунов.

Путники шли вдоль реки, когда та вырвалась на плато, держась западного берега, пока не добрались до опушки. Быстро вечерело. Потемневшее небо на востоке напоминало бархатный задник, усыпанный звездами первой величины. Реккк присел на корточки, женщины тоже. Они смотрели на юг, где лес редел, высматривая движение.

— Я знаю Олннна Рэдддлина, — сказал Реккк. — Он не станет пользоваться моей стратегией — слишком заносчив. Для него победить меня, используя мою же стратегию, значит не победить вовсе.

— Есть у тебя идеи, что он будет делать? — спросила Элеана.

— Несколько. Когда я увижу разведчиков своры, у меня появятся первые ключи.

Джийан посмотрела на него.

— Я беспокоюсь. Сколько ни пробую, не могу представить себе способа, как трое могут нанести поражение целой своре кхагггунов.

— Олннн Рэдддлин тоже не представляет, — улыбнулся Реккк. — И в этом наше преимущество.

Вода бурлила у гладких, блестящих скал и переливалась через край плато стремительным водопадом. Радужнокрылые пилоиглы порхали низко над водой. Зелено-красные пятнистые лягушки-веры поднимали из воды головы, чтобы глянуть на них, и исчезали. Крохотные серые раковины пресноводных муоддов прилепились вдоль берега у журчащей воды.

Реккк заметил, что Элеана смотрит на его окумммон, однако решил не обращать внимания на ее испытующий взгляд.

— Насколько круты южные подходы к плато? — спросил он.

— Спуститься можно только на веревке. — Девушка пожала плечами. — А катеров у нас нет.

— Что на востоке?

— Там дорога длиннее, зато скалы не такие отвесные: полазить придется, но без веревок и крюков можно обойтись. — Она дернула головой. — Ты расскажешь, как тебе досталась эта штука? Я таких окумммонов еще ни разу не видела.

Сначала Реккк хотел пропустить вопрос мимо ушей. Потом задумался. Несмотря на относительную юность, девушка была очень умной. Отговорки с ней не годились, как и уклонение от ответа. В любом случае ни то, ни другое не вызовет ее доверия, а без этого он, вероятно, не сможет выполнить свою задачу.

— Это не окумммон, — сказал он. — По крайней мере по стандартному определению.

— Но его вживили гэргоны.

— В качестве эксперимента, — ответил он. — Меня нельзя Призвать. Да и как? Я из Малой касты. Какое гэргонам дело до моего мнения? Однако этот окумммон может то, чего не могут баскирские. Он в состоянии преобразовывать пять элементов — землю, воздух, огонь, воду, дерево — во все, что я захочу. — Реккк извлек из окумммона тонкую сочлененную проволоку.

Элеана смотрела на нее с каким-то зачарованным ужасом.

— Но ты не можешь... в смысле, это же техномагия гэргонов.

— Как я сказал тебе, — Реккк лениво ковырял проволочкой влажную землю, — это эксперимент. Я теперь отчасти гэргон.

— С моей точки зрения, — отрезала она, — из-за этого ты еще меньше заслуживаешь доверия.

Он кивнул:

— Ты права в своих подозрениях. Хочешь верь, хочешь нет, но у меня тоже есть подозрения насчет гэргонов. Их неясные мотивы, явное пренебрежение к другим формам жизни — часть в'орннской культуры с незапамятных времен. Однако последнее время я стал видеть гэргонов в совсем ином свете. Во-первых, это не единая каста, как кажется. Фундаментальные философские разногласия раздробили Товарищество. И есть еще что-то, связанное с Кундалой...

— С Кундалой? — Элеана нахмурилась. — Что ты имеешь в виду?

— Нит Сахор — тот самый гэргон — не похож на других. Он — сторонник перемен, тогда как остальные из Товарищества непреклонно стоят за единообразие, сохранение статус-кво. Истина, которую увидел Нит Сахор, как я начинаю понимать, заключается в том, что мы, в'орнны, оказались во власти застоя. Вечные гэргоновские поиски знаний никуда не привели. Мы в тупике. И из всех планет всех галактик мы оказались сейчас здесь. Сахор хочет спасти Кундалу, как хотел Элевсин Ашера, как хочу я.

Элеана поймала блестящего пурпурно-черного жука.

— Этот жук-марк совершенно безвреден. — Она смотрела, как тот мечется в руке. — Но его близкий родственник — рогатый, немного меньше — смертельно ядовит. — Девушка подняла взгляд на Реккка. — Различить их трудно, а в тени или по ночам часто невозможно. — Она разжала руку, и жук улетел. — Тогда спасти может только инстинкт.

— И что говорит тебе инстинкт? — спросила Джийан. Элеана посмотрела на нее.

— После ста одного года в'орннской оккупации приведи мне хоть одну конкретную причину, почему я должна верить его словам. — Она смахнула с рук грязь. — На ночь лучше остановиться здесь. Так мы с первыми лучами солнца сможем заметить приближение врага. Но никакого костра — нам нельзя себя выдать.

Реккк и Джийан начали устраиваться. При свете четырех лун съели холодный ужин. Аппетита не было, говорить тоже было не о чем. Реккк погрузился в размышления. Джийан, охваченная дурными предчувствиями, смотрела на коконы. Она часто делала так, когда была одна: не хотелось, чтобы Реккк видел, как она напугана. Она солгала ему об истинном происхождении коконов; он не подозревал об их колдовской природе. Какие законы она попрала, когда нарушила колдовской круг Нантеры? Что коконы делают с ее руками? Джийан уже чувствовала, как по ним течет странная сила, отчего они казались похожими на гибкие железные прутья, гнущиеся туда-сюда. Часто по пальцам пробегала странная пульсация жара, словно корнеподобные сочленения, созданные коконами внутри нее, закачивали в ее жилы эликсир. Иногда ладони становились холодными, как лед, висели мертвым грузом на концах запястий, и она отчаянно пыталась шевелить пальцами, боясь, что их парализовало.

Элеана сидела, обхватив руками колени. Она еще не могла думать об Анноне и старалась не думать о Джийан и Реккке.

Много лет она убеждала себя, что без родителей лучше, что они были только надоедливой помехой. Они с Дамми часто смеялись над подростками, у которых есть без толку командующие ими родители. Только теперь, оглядываясь назад, Элеана смогла почувствовать горечь этих насмешек, понять, что в основе их лежала зависть. Она думала об их доме, стенах, завешенных картами и схемами, создающими иллюзию, будто они знают, куда идут. Теперь ей пришло в голову, что карты превратили старый дом во временное жилье, военный лагерь, устроенный быстро и дешево, который можно разобрать в мгновение ока. Они не только забыли родителей, но и отвернулись от их образа жизни. В азарте борьбы с в'орннами они потеряли и себя, и связь со своей культурой.

Из глаз покатились слезы, обжигая щеки. Элеана отвернулась; эти мысли сводили с ума. Она встала, притворно потянулась и объявила, что будет сторожить первой.

Реккк посмотрел, как она исчезает в темноте, и сел рядом с Джийан.

— Тебе лучше поспать.

— Я не очень устала. — Джийан остро, почти болезненно сознавала его близость. Наконец-то она набралась храбрости определить мучащее ее желание.

— Ты произнес для Элеаны вдохновенную речь. Интересно, сколько в ней правды?

— Если я солгал ей, то лгу и тебе.

— Я думаю о Ните Сахоре. Хоть кто-то вообще представляет, что на уме у гэргона?

Реккк повернулся к ней, его глаза блеснули.

— Я знаю, что он искренен в желании спасти нас от уничтожения.

— О, не сомневаюсь. Ведь это он рассказал нам об активации механизма Тэмноса и таким образом признал, что Товарищество подвержено ошибкам — и уязвимо. Нет, он наверняка искренне хочет помочь нам найти Дар Сала-ата. Но я сильно подозреваю, что причина не только в этом. Чего на самом деле хочет гэргон?

— Не знаю, — признался Реккк. — Возможно, у него на уме более долгосрочные планы.

— Он знает Древнее наречие, он знал, кто я. Он упоминал Город Миллиона Самоцветов, святое место, которое мы называем Землей Пяти Встреч. Город существовал когда-то в невообразимые времена, затем погиб в ужасном пожаре. По легенде, тот, кто найдет Землю Пяти Встреч и выпьет из ее Божественного Колодца, станет бессмертным.

— Святая святых гэргонов!

— Да, Элевсин говорил мне. Но, видишь ли, Божественный Колодец нельзя открыть без Жемчужины, а Жемчужину нельзя найти без Дар Сала-ата. Понимаешь, почему я не доверяю ему?

Реккк кивнул.

— А Элеана не доверяет мне. Ну мы и компания! Она посмотрела на его силуэт в темноте.

— Сейчас у нас нет другого выбора, верно?

— Конечно, — хмыкнул Реккк. — Или пересечь те сады на юге с первыми лучами солнца.

Порыв ветра пошевелил вершины ядровников. Ухнула сова. Клочок облака закрыл одну из лун, отчего звездный свет стал похож на нити паутины. Постепенно небо потемнело, и они ощутили давление опускающихся туч. Над плато раскатился гром, будто рев хиндемута. Донеслась скороговорка дождя, листья на деревьях заволновались.

— Я прибыл на Кундалу с первой волной, — тихо сказал Реккк. — Почему за все это время я ни разу не видел молний?

Джийан помолчала.

— Я отвечу на твой вопрос, если ты сначала ответишь на мой.

Он кивнул.

— Среди моего народа много предположений, много споров... сколько живут в'орнны?

Реккк улыбнулся.

— Мне почти двести лет, Джийан. Думаю, Ниту Сахору около шестисот. И однако почти тысяча лет жизни для гэргонов недостаточно. Поиск бессмертия провел нас через несчетные галактики, стоил другим расам миллионов жизней. — Он повернулся к ней. — Ну, так что с молниями? Джийан облизнула губы.

— Молний не было уже больше столетия, — прошептала она. — И все это время никто не знал почему. Возможно, потому, что молнии посвящены Миине, а может, это просто еще одна из тех древностей, что ушли за завесу в новую эпоху.

— Ты хотела сказать: эпоху оккупации.

— После разговора с Нитом Сахором мне кажется, я понимаю: эпоха перед гибелью Кундалы.

— Не надо таких черных мыслей. Если мы справимся, Кундала выживет; она будет жить и увидит рассвет новой эры.

— Откровенно говоря, какие у нас шансы? Теперь, когда Веннн Стогггул использует Малистру, у нас их просто нет!

— Рэннноны привыкли к безвыходным ситуациям. Любых шансов, самых ничтожных, достаточно, чтобы не дать надежде погаснуть.

Джийан тяжело вздохнула.

— Почему жизнь так тяжела? Она полна печалей, разочарований и страха.

Реккк пошевелился рядом с ней.

— Интересно, что нужно, чтобы вернуть Кундале молнии? Да, он любил ее — несмотря на ее ненависть, презрение, страх. Что бы она ни сказала или ни сделала, это ничего не меняло. Его любовь к ней была как скала, как море, как звезды, что сияют даже сквозь собирающиеся тучи. Тучи уйдут; звезды останутся.

Джийан повернулась к нему и произнесла его имя, только имя:

— Реккк.

Он не шевелился; казалось, он едва дышит.

— Я так долго мечтал об этом моменте. В Каменном Рубеже...

— Нет, Реккк. Не надо.

— Но я хочу. — Реккк судорожно вздохнул. — Джийан, я полюбил тебя с первого же взгляда, когда увидел в покоях регента. А потом, когда ты вышла на площадь, я почувствовал, как тает душа. В тот миг мне хотелось забрать всю твою боль, все страдания... но я не мог ничего сделать.

— Мог — и сделал, — прошептала она.

— Я сделал все, что мог, — сказал он, — а трагедию прозевал. Бедный Аннон, захваченный кровавым противостоянием.

— Да, бедный Аннон.

Слезы полились по щекам Джийан.

Она слышала успокаивающий ритм дождя, барабанящего по широким листьям ядровника, под которым они сидели, точно так же, как чувствовала первобытный пульс леса, так похожий на стук ее собственного пульса. Она чувствовала, как мгновение за мгновением вокруг возникает новая жизнь.

Она снова произнесла его имя, и он, вздохнув, прислонился к грубой коре и закрыл глаза.

Элеане в лесу было хорошо. Она привыкла к одиночеству, и, кроме того, сколько помнила себя, лес был ей другом. Терпкий запах земли, тихие, осторожные звуки ночных хищников, темнота, наполненная ласковым бормотанием дождя, всегда успокаивали и утешали ее. В лесу не было существ, которых бы она не любила, даже самых крупных хищников. Она скорее уважала, чем боялась их, и это различие очень важно, чтобы выжить здесь. Горожанам лес противопоказан; они падают и набивают шишки, или ломают кости, или получают раны, наткнувшись на снежную рысь или еще кого-нибудь из многочисленных хищников.

Элеана беззвучно двинулась дальше, обходя лагерь по периметру. У опушки помедлила, прислушалась к далекому голосу квавда, затем спустилась к реке, напилась, зачерпнув ладонью воды, почувствовала капли дождя на плечах и волосах.

Элеана думала об Анноне. Ей не верилось, что он мертв. Это казалось просто невозможным. Она-то мечтала о дне, когда они встретятся снова, когда она скажет ему о своих чувствах, когда они упадут в объятия друг друга и сольются воедино.

Умер. Ушел, оставив рану в ее сердце.

По щекам текли слезы, она вытирала их тыльной стороной ладони...

Неожиданно на затылок обрушился тяжелый удар, сбросив потерявшую сознание девушку в холодную воду.

22 Матерь

Огромная женщина пошевелила пышное бирюзовое одеяние. Морщинистая белая кожа обвисла складками, как второе платье. Платиновые волосы заколоты булавками из черных ракушек-муоддов. Высокий широкий лоб — мощный, внушительный. Лицо богини, какие примитивные племена рисовали на стенах пещер, высекали на каменных монументах, кому поклонялись с благоговением. Все в ней дышало состраданием и силой.

Риана покачала головой.

— Ты говоришь, что я знаю тебя, но это не так. Серо-зеленые глаза — загадочные, бесхитростные — внимательно смотрели на нее.

— Обо мне рассказывала Астар.

— Астар умерла, — прошептала Риана.

— Знаю.

Бирюзовое одеяние мерцало, как ртуть, складки переливались, как волны на берегу. Иногда казалось, что это одеяние вообще не из ткани.

— Бартта колдовством заставила меня смотреть, когда опускала хад-атта в горло Астар. — По щекам Рианы потекли слезы. — Я не могла помочь ей.

Женщина взяла ее руку в свою, ласково сжала.

— Никто бы не смог.

В келле царила полутьма. Источник света был совершенно неожиданный: колдовские цветы с яркими сердцевинами.

Стены казались металлическими, резные панели соединялись огромными заклепками. Они усиливали малейшие звуки, и приглушенные голоса двух женщин возвращались к ним шелестящим откликом. Призрачный хор.

— Так это ты — тот секрет, который она не смела открыть мне...

— Я — узница, Риана.

— Кто ты? — Риана широко открыла глаза. Сердце колотилось в груди.

— Тигпен рассказывала обо мне. — Женщина улыбнулась. — Ты же знаешь, кто я, а, Риана?

— Матерь? — Риана вытерла глаза.

Огромная женщина кивнула, слегка шевельнулась, и золотые кисти, пришитые к краю одеяния, закачались, как колокольчики.

— Нас учат, что Матерь убили раппы больше ста лет назад.

— Еще вам говорили, что раппы уничтожены. Это правда? Риана покачала головой:

— Нет.

— Ты уже познакомилась с Тигпен. По-твоему, возможно, чтобы ее сородичи убили меня?

— Нет, конечно, нет. Абсурд.

— Так и моя смерть. Как видишь, я не убита. — Ее голос вдруг изменился. Риана поняла, что сейчас услышит давно хранимый, строго оберегаемый секрет. — Сто один год назад... был рассвет седьмого дня Главного Праздника Урожая, который начинается в иды лонона, пятого времени года. Шесть дней и шесть ночей кундалиане праздновали щедрый урожай. Они пели и танцевали; благодарили Великую Богиню Миину и спаривались, как голоноги; наедались и напивались, чтобы снова петь и танцевать, снова благодарить и снова спариваться. В тот день высадились в'орнны, в тот День Жемчужина была использована неправильно и пропала. В тот день меня захватил Недху, предводитель инакомыслящих рамахан-мужчин.

Я знала, что в'орнны идут. Так было предсказано; вот почему была создана Жемчужина. Я приказала Блюстительнице открыть дверь Хранилища. И Недху воспользовался моментом. Он подождал, пока Блюстительница открыла дверь, и убил ее. Потом заставил меня зайти с ним в Хранилище. Мы прошли по мосту столь узкому, что два человека не в состоянии идти рядом. Перил не было, не было ничего, что предохраняло бы от неверного шага, что спасло бы неосторожного или неловкого путника от падения в бездну.

На другой стороне Недху столкнулся с юной девочкой, которую я послала принести Жемчужину. Раздался шорох — откуда-то из глубокого сумрака позади нее. Внезапный резкий запах горечавки, столь знакомый мне, заставил Недху поперхнуться. Что-то огромное возникало из темноты на дальнем конце пещеры. Хагошрин, страж Хранилища.

Недху не стал ждать, когда страж приблизится, а сам бросился вперед. Когда он дернул девочку к себе и сильно ударил ее по лицу, я испустила крик на Древнем наречии. Хагошрин ответил на мой зов и двинулся на Недху.

Вопя от ярости и страха, Недху вырвал десятигранник из рук девочки и изо всех сил толкнул ее. Она сорвалась в черноту, даже не доставив ему удовольствия криком. Недху со стоном повернулся и побежал. Пробегая мимо меня, он толкнул меня назад, в объятия хагошрина.

Внезапно Матерь словно обессилела — не от разговора, а от ужасных воспоминаний, раздутых, как угли, в которых еще осталось достаточно жара, чтобы снова вспыхнул пожар.

— За глупость и грех хагошрину следовало бы убить меня, как воображал Недху и как он сказал всем в Среднем дворце. Но этого не произошло. Поскольку такова была воля Миины, хагошрин взял меня, заботился обо мне, поддерживал меня, дожидаясь, когда я буду готова вернуться в монастырь.

— Ты — великая колдунья. Как ты позволила Недху взять Жемчужину?

Матерь вздохнула.

— В тот день сто один год назад я, сама того не зная, была сильно... ослаблена.

— Из-за Недху?

— Нет. — Матерь печально покачала головой. — Причина в Жемчужине.

— Но Жемчужина — самый святой предмет. Ее создала Миина. Как же она могла ослабить тебя?

— Я была глупа и доверяла Недху. Он обманул мое доверие. Я не исполнила свой долг — хранить Жемчужину. Допустила тех, кто не должен был видеть ее, тех, кто не должен был касаться ее. — Руки Матери приподнялись — и упали на большие колени. — И была наказана. Я лишилась большей части колдовской силы, пять лет провела во власти лихорадки. Вернувшись после выздоровления в пещеры, я обнаружила, что Средний дворец осквернен в'орннами. Святой храм Миины больше не принадлежал рамаханам; Кундала больше не принадлежала нам.

Со временем я узнала, что здесь, в монастыре Плывущей Белизны, создан Деа Критан. Пришла сюда — и стала угрозой для тех конар, что вырвали власть у мужской клики. Они полностью реформировали рамахан. Жрецы-мужчины были изгнаны; раппы перебиты; само учение Миины начало меняться. Когда я попыталась объяснить, что эти изменения нечестивы, конары выступили против меня. Вот тогда я обнаружила, что они используют только Кэофу и что обладающих Даром выбраковывают.

Матерь подняла палец, кисть, руку. Одеяние замерцало, ее глаза потемнели.

— Прошло пятьдесят лет... Силы мои были малы, но я наконец смогла установить связь с одной шимой, обладающей Даром. Она весьма благоразумно сохранила свой Дар в тайне и не была отсеяна вместе с остальными. Я попросила ее находить послушниц с Даром и учить их скрывать свой талант. Тайно развивать, если получится. Так произошло с Осору Джийан. Однако подобные случаи были крайне редки. Мы ждали, Риана. Ждали тебя.

Ее руки, маленькие и изящные для такого огромного тела, были удивительно выразительными. Очень бледные, в прожилках, как мрамор, просвечивающие, как алебастр; пальцы струились, как шелк на ветру.

— Кэофу связало меня здесь колдовскими цепями под властью трех могущественных конар. Каждая из них была хуже предыдущей, а теперь у нас Бартта, худшая из всех.

Матерь помолчала, прислушиваясь к эху, отвыкшая от звука голосов — даже своего собственного голоса.

— В моем распоряжении остались мелкие заклинания, однако больше, чем подозревает Бартта. Астар выполняла мои поручения — трудное и очень опасное дело. Когда Бартта догадалась, что Джийан учится Осору, она пошла прямо к конаре Моххе, и та сразу же начала тайное расследование. Мне пришлось отступить, затаиться, стать неподвижной, как лорг, терпеливой, как крис-пауки в паутине. Я научилась ничего не делать — только думать. Шли годы. Расследование сошло на нет, и я начала все снова. Это отнимало силы и здоровье. Я сама обучала Астар. Усилие истощило меня, однако я не сдавалась. Астар служила моими глазами и ушами. Для всех в монастыре она была простой лейной, но знала больше, чем половина здешних конар.

— Бартта использовала меня, чтобы расставить ей ловушку. Астар погибла из-за меня.

— Нет. — Длинные ногти Матери щелкали наподобие быстрого биения крыльев голонога. — Она погибла потому, что ее убила Бартта. Я направляла Астар: если ты — Дар Сала-ат, она хотела участвовать в твоем обучении. Астар погибла потому, что такова была ее судьба. — Матерь смотрела Риане в глаза. — Верь, ибо это правда, а правда — это твой путь.

— Понимаю. — Риана кивнула, борясь с эмоциями. — Зло в монастыре распространилось, Матерь. Оно набрало большую силу.

— Больше, чем ты думаешь.

Здесь, в святом месте, ставшем тюрьмой, даже тени имели значение. Казалось, что часы, дни, ночи не покидают келл, а накапливаются в укромных уголках, документах, дневниках, картах, набросках, рисунках, рассказывающих о разочаровании, терпении, неудачах, печали заключения Матери. Здесь ощущалось тяжелое бремя, словно каждый миг потраченного времени Матери оставался тут, как разбросанные вокруг книги, выжимая из комнаты воздух.

— Что Бартта сделала с тобой?

Матерь печально улыбнулась, вытаскивая из тени еще одно воспоминание.

— Она наложила на меня Сферу Связывания, необычайно мощное заклятие. Как она ему научилась, понятия не имею. В монастыре такого не преподают. Когда-то я отразила бы его, но теперь у меня нет средств и даже памяти не осталось.

С каждым днем Риана все больше поражалась, какие боль и страдания кундалиане причиняли себе сами. Да были ли муки, причиненные им в'орннами, хуже? Если она действительно Дар Сала-ат, как покончить с этим кругом страданий?

— Как ты узнала, что я — Дар Сала-ат? — спросила она.

— Эа-унн — проверка, которую устроила тебе Астар с кви, показала твою истинную личность без тени сомнения. Ты сказала слово.

— Дьенн.

— Дьенн освещает путь Дар Сала-ату, — объяснила Матерь. Келл внезапно наполнился ее словами, их эхом, слогами силы. — Ты — Дар Сала-ат, знамение от Великой Богини Миины, Тот, кого мы ждали, Тот, кто поведет Кундалу к добродетели и славе.

Руки Матери разжались, открыв белые ладони.

— Когда Астар принесла подтверждение, я задумала, чтобы ты нашла меня. Используя мелкие заклятия, имеющиеся в моем распоряжении, я устроила, чтобы шима Рокк заболела, потом — чтобы шима Ведда выбрала тебя для археологических работ. Я знала, что она копает возле келлов. Третье заклятие расширило трещину в скальной породе. Больше я ничего сделать не могла.

— Понимаю, — сразу же сказала Риана. — Ты хочешь, чтобы я была твоими глазами и ушами, как раньше Астар.

— Нет, вовсе нет. — Матерь наклонила голову. — Пожалуйста, подойди сюда. Теперь дай мне свои руки. — Она заглянула в глаза Рианы, и девушку охватило такое же ощущение подключения к машине, какое она испытала, когда Астар воткнула в нее кви.

— Миина говорит, что Дар Сала-ат будет рожден на “обоих концах Космоса”, — тихо сказала Матерь. — Столетиями эта фраза вызывала горячие споры среди рамахан. Толкований было почти столько же, сколько конар во всех монастырях на Кундале. — Она вытянула пальцы над тыльной стороной рук Рианы, словно они были лепестками цветов. — Теперь Миина дала ответ через тебя — живое олицетворение Ее Пророчества.

Риана почувствовала, как у нее внезапно сжалось под ложечкой.

— Что ты... — забормотала она. — Я не понимаю.

— Разумеется, понимаешь, — сказала Матерь. — Я знаю твой секрет, Риана. Знаю, что ты наполовину в'орнн.

— Нет, я... — Риане не выдержала пронзительного взгляда. — Я поклялась не говорить никому, — прошептала она.

— А ты и не сказала... Смотри на меня, Риана. Ведь ты не нарушила клятвы, верно?

Риана покачала головой:

— Не нарушила. И не нарушу.

— Нарушишь, — сказала Матерь. В глазах ее появилось отсутствующее выражение. — Одну и только один раз. Это принесет великую радость и великую боль.

Риана долго молчала, а Матерь была достаточно умна и терпелива, чтобы не тревожить ее мысли.

— Больше не в'орнн, однако и не совсем кундалианка, я чувствовала себя пойманной в чужом теле, потерявшейся в первобытной пустыне, не способной доверять другим, зная, что таких, как я, нет и никогда не будет.

— Такова судьба Дар Сала-ата, Риана. Быть единым с Космосом и одновременно отдельно от всех, кто населяет его. Но, возможно, то, что я сейчас скажу, чем-то тебе поможет. В славе всегда есть печаль. Нельзя позволить, чтобы печаль взяла верх, заполнила твои чувства, ибо слишком скоро это все обернется опустошенностью и отчаянием. Тогда силы зла найдут возможность для нападения, затмевая свет, выходя из-под контроля, извращая все.

— Как не допустить этого?

— Учись, девочка моя. Развивай ум. Впитывай знания. В бесконечной мудрости Своей Миина наградила тебя многими Дарами. В твоих силах найти их и использовать.

— Ты поможешь мне, Матерь? Матерь кивнула.

— Не беспокойся, я сделаю все, что в моих силах. — Она поправила одеяние. Кисти на подоле затрепетали. — Не только пространство полно трудными для постижения тайнами, но и Время. Мы узнаем это при первой Припрыжке. — Она с улыбкой погладила Риану по щеке. — Никому другому не хватит смелости или правдивости, чтобы сказать тебе это, однако истинная опасность Припрыжки — обнаружить, как мало мы знаем. Самый Космос трепещет непостижимой жизнью! Какими мелкими и ничтожными это нас делает! На нас — тех, кто Припрыгает, на тех, кто может двигаться по своей воле через магическую макровселенную, мерцающий Космос, — ложится тяжкая ответственность. Ибо благодаря этой силе мы обладаем возможностью стать чем-то большим. Большим, чем кундалиане; большим, чем рамаханы. Большим, чем мы вообще способны вообразить!

Где-то в глубине келла капала вода — истекали слезами воспоминания, похороненные так глубоко, что стали недоступны.

— Миина пошла на риск, когда наградила нас Даром Припрыжки. Зная это, мы принимали все меры предосторожности, какие могли придумать, чтобы не допустить злоупотребления силой, находящейся в распоряжении рамахан. Но кундалиане есть кундалиане, мы не смогли заткнуть все Дырки. — Матерь подняла указательный палец. — Сила и власть развращают, Риана. А абсолютная власть развращает абсолютно. Ты должна запомнить это, ибо это — прописная истина во всех мирах Космоса. В каждой обладающей сознанием душе есть темнота, выжидающая шанса затмить солнечный свет. Возможно, такова расплата за самосознание.

— “Зло входит в нас через трещину в Белокостных Вратах”, — тотчас сказала Риана.

Матерь помедлила, глядя на нее.

— Да, Белокостные Врата. Скажи, Риана, откуда ты знаешь священные слова?

— Просто знаю...

Матерь едва заметно улыбнулась.

— Так гласит “Величайший Источник”, Святая Святых Миины, утраченный после Мятежа больше ста лет назад. Интересно, где ты услышала их? Эти знания давным-давно перестали быть понятными даже старейшим конарам монастыря.

— Вычитала в книге, — сказала Риана. Ее охватила уверенность, что Матерь — единственный человек, кому она может довериться, не боясь гнева или наказания.

— В книге? — Матерь задрожала. — В какой книге?

— “Величайший Источник”.

— Хвала Миине, Священный текст найден! — Матерь на мгновение закрыла глаза.

— Я выучила все — от первого до последнего слова. — Риана рассказала, как Аннон нашел ее рядом с собой после встречи с Сеелин, Драконом, скрывающимся за дверью Хранилища.

— Да, Джийан права. Конечно, тебе было предназначено получить книгу. Но скажи, Риана, как ты смогла прочитать ее?

— Кундалианская часть меня знала, Матерь. Джийан сказала мне, что книга написана на Древнем наречии. Наверное, Риана когда-то обучалась Древнему наречию.

— Важное открытие. — Глаза Матери сияли. — Джийан ошиблась. И понятно — она никогда не видела “Величайший Источник”: книга пропала задолго до нее. Но она видела парный том, “Книгу Отречения”, написанную на Древнем наречии. Естественно, она предположила, что “Величайший Источник” написан на том же языке. — Матерь покачала головой. — “Величайший Источник”, однако, гораздо древнее. Он принадлежит иной эпохе. И написан на Венче, праязыке. В алфавите Венчи было семьсот семьдесят семь букв, в десять раз больше, чем в Древнем языке. Это язык чистого колдовства. В наши дни им пользуются только друуги, кочевники Большого Воорга.

— Значит, Риана — друуг? — Риана покачала головой. — Как такое возможно? Она — искусный скалолаз, привыкла к разреженному воздуху и страшному холоду. Порой всплывают обрывки воспоминаний — неизменно ледяные поля и скалы.

Матерь откинулась на спинку кресла.

— Что ж, это, пожалуй, тайна, не так ли?

— Я бы очень хотела знать, кем она была, — сказала Риана.

— Понимаю, — кивнула Матерь. — Разве не к этому стремимся мы все: познать самое себя?

— Я почти ничего о себе не знаю.

— А, просвещение! — Матерь улыбнулась. — Как далеко ты ушла от нетерпеливого, высокомерного в'орнна! Определив проблему, ты уже сделала первый шаг. В конечном счете понимание самих себя — вот то, что отделяет нас от Тьмы.

— Под Тьмой ты имеешь в виду Кэофу? Астар рассказывала мне о колдовстве Черной Грезы.

— Это один из смыслов Тьмы, — сказала Матерь. — Тем, кто избирает только Кэофу, предназначено от него и погибнуть.

— Как Бартта.

Матерь наклонила голову.

— Таких людей надо опасаться, потому что их страсть к колдовству Черной Грезы — сама по себе сила. Это она делает Сферу Связывания таким мощным и опасным заклинанием, какое не посмеет применить ни одна колдунья Осору.

— А ты — колдунья Осору, да, Матерь?

— Не совсем. — Матерь сжала руки Рианы. — Я — первая и последняя из моего поколения, кто использовал Просвет, сочетание Осору и Кэофу. И тебе, Риана, тоже предназначено быть колдуньей Просвета. Риана была потрясена.

— Я еще даже не знаю Осору.

— Тебе действительно еще надо многому научиться, а соблазн Кэофу очень силен, — сказала Матерь. — Но ты можешь Припрыгать. И Астар говорила мне, что ты способна сопротивляться Кольцам Гармонии. Будут и более опасные заклятия, каких ты не сможешь отразить без должного обучения, однако, думаю, шанс у нас есть.

— На что?

— Освободить меня. — Она перевернула руки Рианы ладонями вверх. — Скажи, ты чувствуешь силовые ручьи?

— Да, Матерь.

— Хорошо, ибо я не в силах их чувствовать. Ты Припрыгнула сюда; можешь Припрыгнуть и обратно.

— Я тебя не оставлю. Матерь покачала головой.

— Скажи, ты ведь знаешь, где находится Библиотека?

— Конечно. Я провела там много часов, в том числе и с Астар.

— Как тебе было предназначено. — Матерь подняла указательный палец. — Где-то в самой глубине Библиотеки есть маленькая, тесная, полутемная комнатка. Там на одной из полок стоит “Книга Отречения”. Ее редко, можно сказать, никогда не читают. Большинство рамахан не подозревают о ее существовании, а тех, кому известно о ней, можно не брать в расчет. Они считают ее несущественным пережитком вышедшей из моды эпохи. Но мы знаем, что они ошибаются.

“Книга Отречения” — учебник Кэофу. Я немного знакома с ним, хотя некоторые разделы защищены сильными заклятиями. Каким-то образом Бартта узнала о “Книге Отречения” и прилежно изучила — целиком. Понятия не имею, как она сняла защитное заклятие; наверняка не сама.

— Зло в монастыре, — прошептала Риана.

— Именно. Понимаешь, у Бартты нет Дара в отличие от Джийан, весьма сильной колдуньи — гораздо более сильной, следует сказать, чем она сама думает. А Бартта всегда страшно завидовала Джийан. Что сделало ее чрезвычайно восприимчивой к Тьме.

В любом случае “Книга Отречения” содержит средство от заклятия, держащего меня в плену. Астар никогда не смогла бы разрушить защитное заклятие, но я уверена, что ты, Риана, с твоим исключительным Даром, справишься.

Однако сначала — самое главное. Ты Припрыгнешь отсюда. Мой дух сможет последовать за тобой, но только на один час. За это время ты должна войти в Библиотеку, украсть “Книгу Отречения” и вернуться. Здесь ты попытаешься разрушить защитное заклятие, и я отыщу средство.

— А что произойдет в конце часа?

— Если ты не вернешься, мой дух не сможет воссоединиться с телом, и я умру.

Риана содрогнулась.

— Не беспокойся, — продолжала Матерь. — Я хочу, чтобы ты сосредоточилась на предстоящем. Все надо сделать незаметно. Если Бартта узнает, что ты делаешь, она применит другое заклятие, какое ни ты, ни я не готовы отразить. Вот почему нам нужна книга — для защиты от колдовства Черной Грезы.

Риана покачала головой.

— В Библиотеке много посетителей. Вряд ли все, о чем ты просишь, можно успеть за час.

Матерь улыбнулась.

— О, ты успеешь. Я помогу тебе. — Она посмотрела Риане в глаза. — Помни, когда ты окажешься в Библиотеке, я буду с тобой.

Ее лицо стало таким серьезным, что у Рианы подогнулись колени.

— Слушай меня внимательно. Вот почему ты должна быть особенно осторожной, вот почему тебя не должны видеть. Если Бартта обнаружит тебя, она снова применит Сферу Связывания, и я буду поймана внутри тебя. Мы обе — и я, и ты — окажемся в ее власти, и ни одна из нас не сможет вырваться. Ты понимаешь?

— Да, Матерь. — Внутри у Рианы все заледенело, но она все равно приняла вызов. — Я готова. Времени мало. Надо начинать, не медля.

Матерь кивнула.

— Мы должны свести Припрыжку до минимума. Малейшее волнение в мирах будет замечено. Закрой глаза. Коснись точки в центре лба... Нет, разумом. Есть такой колодец, Место Глубочайшего Знания. Оно перенесет тебя в Айаме.

Слова Матери звучали уже словно сквозь ткань другого мира. Усиком разума Риана коснулась Места Глубочайшего Знания. Мгновение боли и сильного холода, а потом, будто разорвалась вуаль, она почувствовала, что падает, падает, возможно, в описанный Матерью колодец, падает в абсолютную темноту Айаме.

23 Гроза

Ледяная вода, наполнив ноздри Элеаны, задействовала автономную нервную систему и привела девушку в себя. Она очнулась в панике, под водой, хотела закричать — и чуть не захлебнулась. Пыталась выбраться из реки, но что-то тяжело давило на затылок. Боролась... бесполезно. Впрочем, ей хватило присутствия духа выплевывать воду, а не глотать ее.

Кто-то очень старался утопить ее. Она отбивалась. Но чем отчаянней она силилась поднять голову, тем настойчивее становилось давление. Она чувствовала, как поднимается в ней паника, и старалась рассеять ее. Легкие горели огнем, утомление словно расползалось по телу из-за нехватки воздуха.

Вместо того чтобы напрасно бороться, Элеана заставила себя расслабиться. Река несла ее, и направление течения помогало определиться. Она попыталась обнажить ударный меч, включив при этим ионный поток, но тот ударил в заиленное дно, потом в камень. Девушка отчаянно цеплялась за жизнь, и усилия были вознаграждены, когда ее подбросило с такой силой, что она, задыхаясь, вылетела из воды.

Элеана наугад взмахнула ударным мечом. Лезвие задело что-то твердое; энергетический поток неуловимо изменился, когда оружие пронзило броню, потом плоть. Обрадованная, она обернулась — и увидела кхагггуна. Тот шатался, из дыры в наплечнике брони лилась кровь.

Девушка необдуманно шагнула к нему, неправильно оценив и серьезность раны, и его стойкость. Кхагггун парировал неуклюжее движение ударом бронированного кулака, другим ударил прямо в грудь. Оглушенная, она осела в грязь, все еще тяжело дыша. Враг выпрямился, обнажил ударный меч.

Элеана с трудом поднялась на ноги, обеими руками сжимая рукоять оружия. Внезапно кхагггун сделал выпад, который она едва успела парировать. Когда два заряженных ионами клинка встретились, у нее онемели руки от болезненного удара.

Кхагггун наступал, покачивая ударным мечом по короткой дуге. Элеана отступала, отразив один, потом другой выпад. Каждый раз руки снова немели. Он играл с ней, изматывал, даже не предпринимая серьезной атаки. Было ясно, что до владения в'орннским оружием ей еще далеко. Руки Элеаны дрожали, она больше не чувствовала пальцев.

Кхагггун сделал обманный выпад вправо, потом быстрый мощный выпад влево — раздался звон клинка о клинок — и выбил у нее оружие. Девушка выхватила нож, однако враг вжал ее запястье в жидкую грязь.

Мгновение кхагггун стоял над ней — безликий и ужасный в боевом шлеме, и у Элеаны мелькнула мысль, что она так и не узнает, кто ее убийца. Он поднял ударный меч, приготовившись вонзить его ей в сердце, но в тот миг, когда меч начал опускаться, кхагггун изогнулся назад и забился, разрезая себя на куски прямо у нее на глазах.

Позади него стоял Реккк с ударным мечом; оружие словно пило кровь врага, пожирало разрываемую в клочья плоть.

Реккк протянул руку, помог ей встать.

— Подними свой меч. Говорил ведь тебе: если хочешь надеяться на него, позволь научить тебя, как им правильно пользоваться.

Элеана выловила меч из воды, выключила ионный поток.

— Спасибо, что спас мне жизнь. Он хмыкнул.

— Ты удивлена?

— Очень, — призналась она. — Разве этот кхагггун не из твоей своры?

— У меня нет своры, — сказал Реккк бесстрастно. — Я — рэнннон, я вне касты. И дал слово исполнить порученное мне.

Элеана пристально посмотрела на него.

— Ты — в'орнн...

— Он пришел с юга иди с востока? — прервал ее Реккк. — Мне нужна твоя экспертная оценка как практикующего тактика.

— Погоди минуту. Это был комплимент?

— Просто ответь на вопрос. Элеана облизнула губы.

— Я не слышала катера. И как раз закончила осмотр южного периметра. Я бы не пропустила его.

— Он был обучен...

— Как и я.

Ему пришлось восхититься ее твердостью.

Они быстро еще раз проверили местность на южном крае плато и не нашли никаких признаков веревок, крюков или другого оборудования для подъема.

— Значит, с востока. — Реккк потер подбородок. — Интересно. Олннн Рэдддлин решил идти кружным путем. Консервативный, осторожный подход.

— Твой Олннн Рэдддлин не кажется мне консервативным, осторожным свор-командиром.

— Согласен. В чем же дело?

— Если это был разведчик, то с того же направления обязательно придут еще. По-моему, туда нам и надо направиться.

Не говоря ни слова, они зашагали по течению мелкой речки на север, обратно в лагерь. Проходя мимо места схватки, Элеана свободной рукой подхватила забрызганный кровью ударный меч кхагггуна.

— Шестое правило боя. Никогда ничего не должно пропадать зря.

— Не думал, что в Сопротивлении такая хорошая подготовка.

— Бьюсь об заклад, ты многого не знаешь о Сопротивлении.

Он повернулся к ней:

— Если я научу тебя владеть ударным мечом, ты научишь меня твоим правилам боя?

— Что? Прямо сейчас?

— Конечно. Мне надо знать, что я могу полагаться на тебя.

Она склонила голову набок. Затем бросила ему оружие погибшего кхагггун.

— Первое правило боя — приводить врага на поле битвы, которое выбрал сам.

Он сделал выпад.

— Первый урок боя на ударных мечах — держать оружие. — В то же мгновение его клинок скрестился с ее, от удара у Элеаны онемел весь правый бок, и оружие упало на землю.

Девушка, по-настоящему рассерженная, потерла правую руку. Бросила на Реккка подозрительный взгляд. Он махнул рукой.

— Давай поднимай. Ты же хочешь научиться владеть им, верно?

— Ты сейчас мог бы убить меня, — сказала она. — Я бы не успела.

— А зачем мне это?

Она еще мгновение пристально смотрела на него, потом наклонилась за ударным мечом.

— Тот кхагггун разоружил меня точно так же. Реккк кивнул.

— Фокус в использовании ионного потока. Его применяют не только для нападения, но и для защиты. — Он кивнул ей. — Нападай.

Элеана атаковала. Реккк парировал удар без всяких видимых последствий. Девушка снова и снова нападала на него, пробуя разные стратегии. Он легко справлялся со всеми, ловко поворачивая клинок, пока она не сдалась, досадливо фыркнув.

— Проблема в том, что ты обращаешься с оружием так, словно это простой меч, — сказал Реккк. — Вызывая ионный поток, ты создаешь энергетическую дугу между двумя клинками. Ею надо уметь пользоваться.

Он снова атаковал. Элеана почувствовала, как трепещут нервы, когда чуть-чуть отклонила ударный меч. Однако она прекрасно парировала второй удар — и рука не онемела. Элеана все еще ухмылялась, когда он сцепил свой двойной клинок с ее клинком, и вскрикнула — удар сбил ее с ног.

— На этот раз ты потеряла оружие и равновесие, — засмеялся Реккк.

— Вынуждена признать, что бой по-в'орннски сложнее, чем кажется. — Вытирая грязь с рук, Элеана мрачно подняла ударный меч и пошла в атаку. — Второе правило боя — захватить возвышенный участок и удерживать его.

Реккк, поворачивающийся следом за ней, кивнул.

— Я создал заряженный ионами контур обратной связи, который объединил мою энергию с твоей. Это не простой маневр. Необходимо подцепить кончик оружия противника. Если ошибешься — опустишь клинок или раскроешься, — контур обратной связи раздробит твой меч, а может быть, и кости руки.

— Постараюсь запомнить, — сказала Элеана, делая выпад. Реккк увернулся, однако со второй попытки она скрестила кончики его клинков со своими. Реккк поморщился, но не выронил оружие, как она ожидала. Вместо этого он выключил свой заряд ионов, высвободил клинок, снова включил и ловко обезоружил ее.

— Элеана, старайся крепко держать ударный меч.

— Поверь, я стараюсь. — Девушка снова подняла оружие и вытерла с него грязь.

— Старайся лучше.

— Стараюсь, как могу! — крикнула она, как раз когда он сделал выпад.

Элеана парировала, отскочила, нанесла ответный удар, скрестила кончики ударных мечей всего на мгновение и, увидев, что он вздрогнул, направила оружие на его шею, остановив двойной клинок всего в нескольких сантиметрах от кожи.

— Третье правило боя, — сказала она без следа самодовольства, — надо, чтобы враг считал твою силу слабостью, а слабость — силой.

Реккк улыбнулся, и она расслабилась.

— Ты учишься быстрее, чем я ожидал.

— Ты хочешь сказать: для женщины? Он засмеялся.

— Похоже, кундалианки могут быть опасны сами по себе.

Комплимент застиг Элеану врасплох, для чего и предназначался. Пока она моргала, Реккк, вдруг оказавшийся рядом, надавил ладонью ей под подбородком и схватил рукоятку ее ударного меча. На этот раз, однако, хотя он и застал ее врасплох, Элеана не выпустила оружие, а извернулась и, используя его же силу, толкнула вместо того, чтобы дернуть. Рукоятка ударного меча ударила в'орнна в грудь, заставив отступить на шаг.

Они смотрели друг на друга — снова на равных.

— Молодец, хорошо сработано, — кивнул Реккк. — Но тебе не кажется, что нам следовало бы подумать о том, что и Другие кхагггуны-разведчики могли проникнуть...

— Четвертое правило, — сказала она, не отрывая от него глаз, — изучать тактику противника, никогда не повторяя своей.

— Я серьезно, — прошептал он. — У тебя за спиной еще Двое кхагггунов. Они наблюдают за нами.

— Я не верю...

Но Реккк уже возобновил движение по кругу, чтобы Элеана, повернувшись, смогла увидеть то, что видел он. Заметив, как она вздрогнула, он сказал:

— Пока они не понимают, что происходит. Только это и спасло нас.

Она посмотрела ему в глаза.

— Пятое правило боя: если врагов больше — надо разделить их.

Реккк ухмыльнулся.

— Срази меня. — Что?

— Делай, что тебе говорят! — яростно прошипел он. — Убей меня, Н'Лууура тебя побери!

С огнем в глазах Элеана сделала выпад, увидела, как он пытается и не успевает парировать удар. Ионный клинок вспорол ему одежду на левом боку. Брызнула бирюзовая кровь, и Реккк упал словно подрубленный.

Теперь она поняла его намерение. Оттуда, где прятались кхагггуны, должно было казаться, что она нанесла смертельный удар. Играя роль до конца, она перешагнула через распростертое тело.

— Умри, в'орннский подонок! — крикнула девушка и вонзила ударный меч в землю всего в сантиметре от его шеи. Она знала, что эти два едва не достигших цели удара должны были причинить Реккку боль, и была ошеломлена его железной волей и мужеством.

Вероятно, кхагггуны-разведчики считали, что хорошо выбрали момент. Они вдвоем выскочили из укрытия в тот миг, когда она вонзила меч в землю. Элеана услышала, попыталась повернуться, но не смогла высвободить оружие.

— Выключи ионный поток! — крикнул Реккк, выскальзывая из-под нее и вонзая оружие в нижний желудок одного из приближающихся кхагггунов. Сила инерции бросила Реккка на спину, пока пронзенный разведчик — из раны хлестала кровь — яростно лягался и размахивал руками.

Другой кхагггун схватил Элеану, которая к тому времени уже вытащила ударный меч из земли, и развернул ее, стараясь сцепить их оружия кончиками клинков. Элеана выключила ионный поток, когда клинки соприкоснулись. Потом ловко повернула клинок на девяносто градусов и снова включила ионный поток. От удара кхагггун упал на колени, и она смогла подобраться к нему.

Кхагггун сидел, согнувшись, и застиг ее врасплох, ударив в грудь утыканным шипами шаром на короткой ручке. Элеана закричала от боли, но не выронила ударного меча. Девушка с трудом дышала сквозь стиснутые зубы, колени дрожали, ноги превратились в желе. Она подумала о боли, которую выдержал Реккк. А она что, хуже? Зрение затуманилось, из глаз потекли слезы. Кхагггун продолжал вдавливать в нее шар. Тело словно разрывалось на куски, боль пронзила каждое нервное окончание.

Сосредоточившись на весе ударного меча, Элеана махнула им по горизонтальной дуге. Клинок двигался невыносимо медленно. Откуда-то издалека доносился крик, грозивший разбить ее сосредоточенность. Она плакала, когда разрезала клинком броню кхагггуна. Удар пришелся в соединение плеча и шеи, и кровь забила струей.

Поддавшись боли, Элеана упала на колени, прижавшись лбом к окровавленной броне в'орнна, смутно сознавая, как он дергается и дрожит. Шипастый шар врезался в нижнюю часть шлема, и кхагггун завалился назад.

Элеана рухнула поперек тела врага, почти теряя сознание, радуясь тому, что вопли прекратились. Горло саднило. Выходит, кричала она сама.

Спустя век она почувствовала, что кто-то поднимает ее. Решив, что это второй разведчик, девушка вырвала шипастый шар из рук кхагггуна и, зарычав, взмахнула им.

— Не спеши. Ионная булава — опасное оружие, — шепнул ей на ухо Реккк. — Возбужденные ионы прыгают с шипа на шип, образуя энергетическую паутину, настроенную не рубить и резать, а раздражать нервные окончания. — Элеана вскинулась, и он разжал руки. — Хочешь убить и меня?

Тут Элеана зарыдала и вцепилась в него. Реккк подхватил ее на руки и понес туда, где ждала побелевшая от беспокойства Джийан.

— Оборони нас Миина!.. Она ранена?

— Мы в порядке, — сказал Реккк, незаметно для себя переходя на боевой жаргон кхагггунов.

— У тебя идет кровь.

— Ничего. Просто царапина.

Джийан велела ему опустить Элеану у реки. Она гладила девушку по волосам, пока та отмывала руки и лицо.

— Разведчики Олннна Рэдддлина, — сказал Реккк, присаживаясь рядом с ними, чтобы смыть кровь и внутренности кхагггуна. — Элеана считает, что они пришли с востока, и я с ней согласен.

Джийан бросила на него быстрый взгляд.

— Все мертвы. — Реккк кивнул в сторону Элеаны. — Она очень находчивая, очень храбрая. — Он положил руку на плечо девушки и повернул ее к себе. — Мы, заглянувшие смерти в глаза, приветствуем твое первое убийство. — Реккк положил ионную булаву ей на колени. — Шестое правило боя. Или, как говорят в'орнны: трофеи принадлежат победителю.

Роса мерцала на кончиках длинных узких листьев. Верхушки кружевных папоротников развернулись, как темные паруса. В кустах гудели квавды. Небо, всю ночь плотно затянутое тучами, расчищалось. От влажной, упругой земли поднимался запах горечавки.

— Они идут, — сказала Джийан.

Вершины деревьев на краю плато тонули во тьме. Непроглядно черное небо на востоке начинало светлеть.

Реккк знал, что она использует Осору, чтобы “видеть” движение в темноте. Осору было полезно во многих случаях, но, как объяснила Джийан, Дар Миины не предназначался для боя. С помощью Осору невозможно подчинить два десятка жестоких кхагггунов. Он верил ей. Иначе в'орнны никогда не смогли бы покорить кундалиан.

— С какой стороны они идут?

— Восток, — ответила она. — Юг.

— Так откуда? — спросила Элеана. Джийан посмотрела на них.

— С обеих сторон.

Рассветало. Подобравшись к краю плато, они заметили признаки движения далеко в окутанных тенью садах. На западе клубились тучи, но на востоке небо было безоблачным, и когда солнце показалось из-за горизонта, его чистые, пронизывающие лучи высветили каждый предмет.

— Я насчитала два десятка, — сообщила Элеана.

— Еще два десятка идут с востока, — добавила Джийан.

— Что происходит? — прошептала Элеана.

— Олннн Рэдддлин делает карьеру, — пожал плечами Реккк. — Он командует двумя сворами. Решил атаковать нас грозовым строем.

— Это не к добру, — сказала Джийан.

— Да уж. — Реккк пристально смотрел на массу кхагггунов, двигающихся по садам в сторону подъема на плато.

Элеана подошла и встала рядом с ним.

— Шестое правило боя ты уже знаешь, — тихо сказала она. — Седьмое и последнее правило таково: всегда имей стратегию отхода. — Она подняла взгляд. — Реккк, у нас есть путь отступления?

24 Призраки

Киннний Морка готовился ко сну, когда в дверь спальни тихо постучали. На мгновение звезд-адмирал замер, обдумывая странный звук. Дверь, как и стены, были скрыты армейской палаткой из протеиновой сети, которую он установил внутри спальни. Правду говоря, он столько ночей провел на полях битв, что так ему было уютнее. В армейской палатке он всегда знал, как действовать.

— Входи, — приказал звезд-адмирал, не потрудившись прикрыться.

— К вам посетитель, господин. — Капитан первого ранга Йуллл, исполняющий обязанности офицера протокола, стоял у клапана палатки.

Киннний Морка безуспешно изучал лицо Йуллла. Хороший офицер протокола никогда не выдавал своих чувств.

— Лооорм, сэр.

— Уже поздно, перв-капитан. Я не заказывал развлечений.

— Это собственная лооорм регента, господин. Будь у звезд-адмирала брови, он бы поднял их.

— В такой час? Вели ей зайти утром.

— Пожалуй, это не самое мудрое решение, господин.

За прошедшие годы Киннний Морка научился прислушиваться к офицерам протокола. Они никогда не открывали рта, если им нечего было сказать.

— Продолжай.

— По моему опыту, господин, лооормы бывают разносчиками.

— Чего именно, кроме венерических болезней?

К чести Йуллла, его трудно было вывести из себя.

— Поскольку они незаметны, сэр, они часто оказываются обладателями информации, недоступной в других местах.

Звезд-адмирал хмыкнул.

— Как видишь, перв-капитан, я не готов к приему посетителей.

— Это же лооорм, господин. Никакого протокола не требуется.

Киннний Морка со вздохом кивнул. Йуллл исчез и через мгновение появился снова — с Далмой. Она стояла, скромно сложив руки на складках темно-красного платья. Цвет регента. Киннний Морка тут же вспомнил о кундалианской лооорм бывшего регента, которую он так страстно ненавидел. В отличие от Бенина Стогггула звезд-адмирал когда-то восхищался Элевсином Ашерой и считал его хорошим регентом, который позволил себе попасть под влияние кундалианской колдуньи. По совести, Морка не мог оставаться безучастным, позволяя регенту компрометировать себя.

— Спасибо, что приняли меня, звезд-адмирал.

— Уже очень поздно, — сказал он раздраженно. — Что у тебя за дело?

Она заколебалась, и Киннний Морка сделал знак Йулллу, который быстро вышел из комнаты.

Их окутала тишина. Далма надула губы самым сексуальным образом.

— Вы даже не предложите мне выпить? Киннний Морка хмыкнул:

— Ты — лооорм регента. Как я могу тебе в чем-то отказать?

Она улыбнулась.

— Должны ли вы выглядеть таким сердитым?

Он подошел к складному походному столу и налил два стакана огнесортного нумааадиса. Один подал ей, второй поднял сам.

— За регента!

Она прикоснулась ободом своего стакана к его, раздался тихий звон.

— Из-за регента я и пришла. — Наступило короткое молчание, пока они потягивали напиток. — Не возражаете, если я сяду?

— Как пожелаешь, — сказал Киннний Морка, присаживаясь на край постели.

— Наш небольшой разговор за обедом сегодня вечером доставил мне удовольствие. — Когда Далма села в простое складное кресло, края платья слегка разошлись. Кинннию Морке стало видно, что под платьем ничего нет. Смазанная маслом кожа сияла при свете атомной лампы.

— Неужели разум кхагггуна тебе интересен? Она резко встала, одним глотком осушив стакан.

— Я скажу вам, что мне неинтересно. Этот похожий на кора в'орнн!

Киннний Морка смотрел на нее загадочным взглядом.

Далма нежно улыбнулась и подошла налить себе еще нумааадиса. Когда она наклонилась, он получил нежданный подарок: вид ее грудей крупным планом.

— Знаете, как плохо он обращается со мной? Я фактически пленница во дворце регента. Он наказывает меня, даже если я выхожу из личных покоев. Обращается со мной, как с грязью. У него... странные привычки в спальне. — Она глотнула нумааадиса. — Я пришла назло ему.

Звезд-адмирал, внимательно наблюдавший за ней, пожал плечами.

— При чем тут я, дорогая? Тебе надо поговорить с регентом.

Далма залпом выпила второй стакан. Затем подошла и села ему на колени. Когда она раздвинула ноги, платье распахнулось, открыв кремовые бедра.

— Он причиняет мне боль. — Ее руки легли на его голую грудь. — Я хочу отомстить. — Руки начали двигаться медленными, рассчитанными кругами. — Я хочу, чтобы он испытал ту же боль, что и я. — Она наклонилась, провела языком по нижней губе звезд-адмирала. — Вот почему я пришла. Посоветуйте, как это сделать.

Его руки — загорелые, покрытые шрамами, мускулистые — притянули ее. Его интимные места поднялись ей навстречу. Их бедра сплелись, языки встретились. Долгое время они раскачивались вместе, то и дело содрогаясь, как тронувшийся весной лед. Ночной воздух, благоухающий аммоном, смягчал их ласки. Тихие вздохи и восклицания наполнили палатку; ускорение предвещало, что конец близок. Далма кончила, но Киннний Морка сдержался, давая ее наслаждению нарасти снова, и пролился, пока она не стала подобна пружине, то натянутой быстрым напряжением, то освобожденной, снова и снова, пока наконец ее влажный тяжелый вздох не столкнул его за край.

Выбившиеся из сил, они помогли друг другу заползти в постель, и над любовниками сомкнулась ночь. Стрекот насекомых врывался в открытый клапан. Блестящее от масел и пота тело лооорм напоминало Морке призраки тайных и вероломных операций прошлого. Ни одна из них, однако, не могла сравниться вероломством с нынешней.

— По-моему, я велел тебе не приходить сюда, — сказал он наконец.

— У меня не было выбора, милый. Приказ регента. Он шевельнулся.

— Ты шутишь.

— Нет, правда. — Она захихикала, прикрыв рот рукой. — Он хочет, чтобы я собирала все твои мелкие гнусные секреты и доставляла ему.

Звезд-адмирал сел. Потом вдруг откинул голову и расхохотался. Он хохотал, пока не заболела грудь, до слез на глазах. Он хохотал, и Далма присоединилась к нему.

— Вот забавно, — выдавил он наконец.

— Кундалианская колдунья работает быстро. Она уже держит Стогггула за интимные места и день за днем делает его все слабее и предсказуемее. — Далма посмотрела на Кин-нния Морку; ее темные глаза сияли. — Пожалуйста, милый, напомни мне, на кого из вас я шпионю.

Звезд-адмирал навис над ней, снова придя в неистовство.

— Это тебе напомнит?

— О да, — застонала она, прижимаясь к нему. — Да!

Малистра начала лить горячий воск. Веннн Стогггул под ней вздрогнул, но не издал ни звука.

Она очень быстро поняла, что ему нужно испытывать и терпеть боль. Это было похоже на привычку к лааге: знаешь, что вредно, а обойтись не можешь. Вытерпеть боль означало быть достойным, лучше отца, лучше всех остальных. Без тайного знания о победе над болью он не мог бы встретиться с дневным миром лицом к лицу и победить.

Все это — и многое другое — Малистра выяснила, в первый же раз проведя пальцами по безволосой коже, просто коснувшись трех срединных точек: Места Грез над сердцами, Места Истины на макушке, Места Глубочайшего Знания в центре лба.

Малистра получала бесконечное удовольствие. Такой близости не достичь слиянием плоти, такого уровня жестокости не найти в обычной жизни. Овладевать чужими секретами она научилась много лет назад, и это искалечило ей душу, как рана уродует лицо воина, превращая его во что-то другoe, порой неизвестное и непостижимое, Какой унылый вид ныне представляли глубины ее души, мог бы сказать только один человек (если это вообще был человек) — а он никогда не открывал секретов, только собирал их, как скупец накапливает богатство.

Мать Малистры никогда не была замужем. Она любила рассказывать о мужчине, который приходил к ней по ночам, возникая будто из воздуха. Разумеется, он скорее всего был вором: он легко открывал замок двери или же входил через запертое окно. Боялась ли мать Малистры внешнего мира или просто обожала замки, к делу не относится; так или иначе, дом был буквально замурован круглые сутки напролет, как могила или арсенал.

В сущности, дом походил и на то, и на другое. Темный, тихий дом, где гостей не бывало даже по праздникам, скрывал строго охраняемое оружие нескольких видов, которое мать Малистры беспрестанно точила, смазывала, настраивала — но никогда не использовала.

Через девять лет после рождения у малышки еще не было имени. Мать говорила ей просто “ты” или иногда “девочка”. В девять лет все изменилось. В двенадцатом часу бессонной, безлунной, беззвездной ночи он пришел снова, этот безымянный вор или убийца, однако прокрался не в комнату матери, а к ней.

Сначала она увидела тень — одну среди многих, дрожащих, когда ветер поднимал голые ветви деревьев, когда холод наступающей зимы выгонял снежных рысей из теплых подземных нор, и они перекликались заунывными, печальными голосами. Потом, так медленно, что сначала девочка не была уверена, бодрствует она или грезит, его тень отделилась от прочих, двигаясь наоборот, против прихотливых порывов ночного ветра. Однажды, когда ей было лет шесть, сжавшись голышом над раздувшимся от дождя потоком, она наблюдала, как покрытая золотистой чешуей рыбка пробивается против течения, а тени и свет бегут по спинке, вызывая рябь наподобие сильного ветра. Тогда у нее закружилась голова, и она свалилась в воду. Наблюдая, как движется по комнате тень, девочка снова почувствовала то же самое: она в воде, смотрит, как кружится вокруг нее рыбка, как гипнотически танцует свет на светящихся чешуйках.

— Малистра, — прошептал он, присаживаясь возле кровати.

Она смотрела на него, замерев, слишком зачарованная, чтобы бояться.

— Так я зову тебя, — прошептал он. — Под этим именем тебя будут знать.

Она разлепила губы.

— Ты кто? Он встал.

— Я — твой отец, Малистра. Девочка широко открыла глаза.

— Где ты был?

— Далеко. — Он склонился над ней, уперев острое колено в край кровати. У него не было запаха. Совсем. — Я вернулся, чтобы дать тебе образование. — Потом он прижал центр темной ладони к сердцу, к макушке и к центру лба, забрав у нее все, чем она была. За это насилие он заплатил знаниями. Он принес ей дары Кэофу, колдовства Черной Грезы, и его главное украшение — Глаз Айбала. Всю ночь он лежал с ней, касаясь ее разумом, а также руками, ногами, губами, веками, половым органом. Она была как чаша кипятка, настоянного на смеси экзотических пряностей, травяных тоников, психотропных кореньев. Она росла и становилась сильнее. Припадая к призрачному источнику знаний, девочка смутно сознавала, что комната ожила. Нет, не сама комната, а окно, распахнутое вопреки строжайшим запретам матери. Ее глаза были закрыты, разум дремал. Однако ей мерещилось, будто она “видит”, как в открытом окне появляются любопытные морды, светящиеся глаза странных ночных животных; они сопели, рычали, показывали блестящие зубы, мирно помахивали длинными хвостами, а на спинах у них были звезды.

Призрак, ее отец, провел с ней одну ночь. Перед рассветом он исчез, как и странные зрители. Окно оказалось закрыто и заперто, как обычно. Девочка смотрела за зеленова-тое оконное стекло, выглядывая из могилы. Над землей неслись многоцветные листья.

Она ждала целых три года — еще три года смерти. Потом, в самый холодный день, разбила окно кулаком, обвязанным черным муслином, и, завернувшись в толстый дорожный плащ, вылезла в зиму. Снег быстро замел следы беглянки. Она ни разу не оглянулась: кто будет оглядываться, убегая из места захоронения?

В колеблющемся свете лампы воск казался чистым и горячим. Малистра лила его с высоты — тонкой, как ниточка паутины, струйкой. Застывая на безволосой коже Бенина Стогггула, воск становился ослепительно белым. Белым, как снег того давнего, студеного зимнего утра. Она лила на грудь, потом перешла к интимным местам. Остывая, воск, наверное, причинял ему страшную боль. Она надеялась на это — ради него. Для Малистры эта разновидность боли ничего не значила. Меньше смутно припоминаемых детских снов.

— Я не вскрикнул, — прошептал Бенин Стогггул. — Не издал ни звука.

— Да, владыка. — Она наклонилась так, чтобы потереться голыми грудями о его безволосое тело. — Вы воистину мужественны, владыка. Мужественнее всех. — Она лизнула впадинку на его горле, почувствовав горьковатый вкус застывшего воска.

“Таковы наши завоеватели. — В ее мыслях не было ни горечи, ни злобы. Просто любопытство. — Что можно сказать о нас?”

В ту первую зиму Малистре должно было прийтись туго, однако все складывалось хорошо. По дороге на юг, к Аксис Тэру, она неизменно находила кров, пищу, жаркий огонь и общество — если хотела того. Ей не приходилось искать еду по ночам в потерявших листву лесах или невспаханных, укрытых снегом полях. Самое интересное, ни один из ее благодетелей даже не спрашивал, что двенадцатилетняя девочка делает одна глухой зимой. Как будто кто-то или что-то приглядывало за ней, простерев над ней темные крылья. Вот так она прошла по стране — сама подобная тени, почти не оставляя следа в повседневной жизни тех, кто предоставлял ей приют. Пожалуй, еще интереснее, что люди напрочь забывали о ней в тот миг, когда она уходила.

Днем Малистра бродила по густым лесам, разыскивая мандрагору и — под тонкими елями и лиственницами — мухоморную сому. Добравшись до обработанных долин ближе к городу, девочка собирала семена ипомеи и сушила их при лунном свете, как научил отец. Она ела эти высушенные семена медленно и с большим удовольствием; потом снимала оранжевые шляпки мухоморов с ноздреватых светлых ножек и варила порезанную ломтиками мандрагору. Вдыхая поднимающийся пар, она уплывала вдаль.

Весной девочка работала в саду, пахала и сеяла, и тело ее становилось мускулистым и загорелым. Когда физический труд ей надоедал, она выполняла мелкие поручения хозяина сада; заготавливала сильные травяные удобрения, давала советы насчет грядущей засухи и как защититься от опустошающих заражений личинками и прочих паразитов. Она всегда оказывалась права, и хозяину сада было жаль с ней расставаться.

С началом лета Малистру охватило беспокойство. Ей исполнилось тринадцать. Воображать город было уже мало; хотелось все увидеть самой.

— Я получил весточку от Олннна Рэдддлина, — прошептал Веннн Стогггул в краткий миг передышки. Его тело было залито потом и истерзано болью. — Твое колдовство нашло их.

— Я здесь, чтобы служить вам, владыка.

— Насчет Врат...

— Да, Врата. — Малистра готовила еще воск — прозрачный, горький, чистый.

— Я хочу знать больше. — Его кожа покрылась иероглифами воспаленных рубцов. — Хочу, чтобы ты отвела меня туда.

— Я рада, что вы доверяете мне, владыка. — Она смотрела, как воск течет вниз, разнесся сильный запах паленой плоти. — Я молюсь, чтобы вы были Избранным, — искренне сказала Малистра. — Ибо вы сильны и, вполне возможно, уцелеете.

Он пошевелился.

— Что ты имеешь в виду — “вполне возможно”?

— Важные предприятия, владыка, всегда содержат элементы опасности.

Используя Глаз Айбала, она миновала Северные ворота, незамеченная в'орннской стражей; используя деньги, щедро подаренные хозяином сада, поселилась в маленьком доме в шумном, переполненном северном районе. Ее клиентами были, естественно, месагггуны, стремящиеся уладить давние обиды. От нескольких первых счастливых посетителей быстро разошлась слава о ее мастерстве, и Малистра занялась делом.

Чем она занималась? Это можно было назвать по-разному — в зависимости от точки зрения. Например, предсказанием будущего, или перенастройкой весов, или, скажем, убийством тех, кому надо быть убитым. Честно говоря, для нее подобные определения не имели смысла. Она просто делала то, чему была обучена. В те первые дни она не задумывалась, нравится ей или не нравится то, как она зарабатывает на жизнь. И потому благодаря эдакой перевернутой алхимии самое заумное колдовство оказалось для нее низведено до всего лишь самой обыкновенной работы.

Однако долго это порочное положение не продержалось. Однажды вечером — через восемнадцать месяцев после ее прибытия в Ахсис Тэр — у двери Малистры появился некий месагггун. Несмотря на поздний вечер, она впустила его. Он был очень красив и в отличие от большинства месагггунов без пятен и запаха смазки. Он улыбался, входя в дом, но взгляд рассказал все, что ей надо было знать. Через несколько мгновений он уже приставил ей к горлу острый, как бритва, нож, заглянул ей в глаза и хриплым от ярости голосом сообщил о своих намерениях.

Этот месагггун, брат одной из ее жертв, только что вернулся домой из долгой поездки и обнаружил, что его сестра скончалась от скоротечной болезни, которую ни один гено-матекк не смог ни диагностировать, ни тем более вылечить. Сестра изменяла самому последнему клиенту Малистры. Клиент хотел ее смерти, и — за вознаграждение — Малистра постаралась. В известном смысле ошибку допустила не она, а заказчик, который похвастался наставившему ему рога месагггуну, прежде чем избить его до бесчувствия. Услышав слухи об измене сестры, брат пошел к ее любовнику и так узнал о том, что произошло.

— Твоя сестра умерла от болезни, — сказала Малистра.

— Как ты убила ее, колдунья, не имеет значения. — Струйка крови пересекла ее ключицу. Лезвие дрожало всего в миллиметре от пульса у нее на шее. — Меня интересует только, как долго ты будешь умирать.

В этот миг Малистра поняла, что слава — обоюдоострый меч. Ругая себя за гордыню, она открыла Глаз Айбала и шагнула из тела. Месагггун ничего не заподозрил, решив, что почти незаметная вспышка света связана с кун-далианской лампой в гостиной. На самом деле теперь в руках у него ничего не было — только иллюзия. На самом деле Малистра стояла у него за спиной, и он полностью был в ее власти.

Что с ним делать? Нелегкий вопрос. Она не хотела убивать его... она вообще никого не хотела убивать. Просто так получалось. Смерть — часть жизни, а жизнь — часть смерти. Таков один из главных принципов Кэофу, Великая Истина; Вселенная подтверждала ее каждый день множеством способов, больших и малых. Итак, убивать не хотелось, однако просто отпустить его тоже нельзя. Он бы пришел снова, и она понимала почему. Страдания развивались в ненависть, вина — в необходимость возместить ущерб. “Если бы только я был там, — наверное, тысячу раз говорил он себе с тех пор, как вернулся домой. — Если бы только я был там, я мог бы спасти ее”. Конечно, совершенно неверное предположение.

Кэофу подсказало ей выход из безвыходной с виду ситуации. Она подняла руки, открыла разум и переделала месагггуна. Внезапно в быстро сгущавшейся темноте нож упал на пол. Больше не было руки, держащей его, только медно-красная с черным змейка извивалась на полу. Ее прохладные блестящие чешуйки отражали свет лампы, снова рассеявшей колдовскую темноту по углам дома.

Улыбаясь, Малистра подняла змейку. Погладила плоскую треугольную головку, позволила раздвоенному красному язычку найти ее и познакомиться с ее очертаниями и запахом. Змейка все время была в движении, как пески Большого Воорга — беспокойные, текущие из одного места в другое. Воплощенный кочевник.

Полностью завладев вниманием змейки, Малистра заговорила с ней, и та ответила голосом белокостного демона, а потом обвилась вокруг правой руки и уменьшилась, преобразуясь в волнистый бронзовый обруч с выгравированными чешуйками. Клиенты неизменно восхищались изящным украшением.

25 Почему йа-гаар пожирает своих детенышей

Внутри тьмы и света Риана обнаружила живой Космос и столкнулась с пугающей иллюзией — миром, известным ей — и Аннону. Ее охватил страх, и от страха стали еще темнее Белокостные Врата. Она увидела их. Они терпеливо, как камень, ждали: прочнейший оплот защиты ее души — и ее слабейшее звено. Матерь предупреждала, что именно в Белокостных Вратах можно потерять себя. Теперь она поняла, что этот страх, отчаяние, жадность, зависть — все эмоции Хаоса — способны при подходящих обстоятельствах открыть Белокостные Врата, что, если хотя бы одному из этих чувств позволить слишком приблизиться, оно будет притянуто, словно намагниченное, к тем самым вратам, которые в других случаях оттолкнули бы его. В миг полной слабости эмоции Хаоса действуют как ключ, отпирая Врата и получая доступ в душу.

Правильно, Риана,прошептала Матерь ниоткуда и отовсюду одновременно. Ты за тридцать секунд постигла то, на понимание него у исключительно одаренных конар уходятгоды.

Теперь ты — часть меня,сказала Риана. Я чувствую тебя в каждой клетке тела. Ты поможешь мне защитить Белокостные Врата?

Только советом: никогда не оставляй их без присмотра, и они останутся твоей первой, лучшей линией обороны.

Риана представила себя над Вратами, и страх рассеялся, как туман на солнце. Пора,сказала она, Припрыгать.

Она начала вертеться, и Иномирье Айаме завертелось вместе с ней. Свет стал тьмой и снова светом. Она чувствовала, как ее сущность тает, рассеивается, скользит сквозь миры Иномирья, как водовороты и вихри Пространства и Времени сливаются в бесконечный живой гобелен, более сложный, чем можно постичь.

Через мгновение Риана почувствовала, что просачивается сквозь живой гобелен и восстанавливается в физическом мире, где существует Кундала. Она оказалась в дальнем, темном углу главного зала Библиотеки. Риана стояла очень тихо, только глаза двигались, осматривая каждый квадратный сантиметр похожего на пещеру помещения. Широкие лучи солнечного света, проникая через высокие сводчатые окна, освещали мириады золотистых пылинок. Риана с изумлением обнаружила, что провела в келле с Матерью всю ночь.

Несмотря на раннее утро, в Библиотеке отнюдь не было пусто. Трехъярусные аммоновые мостки, обегающие заставленное книгами помещение, наполняли ученицы, лейны и шимы, поглощенные научными исследованиями или курсовыми работами. Далеко внизу на тщательно отполированном агатовом полу мелькали свет и тени. За длинным резным столом из ядровника, установленным на помосте, си-Дело несколько строгих шим — библиотекари. Они все время читали, однако их тренированные глаза то и дело поднимались, следя за всеми, замечая любые движения или звуки. Они были живым напоминанием о важности проводимого здесь времени для выполнения заданий. Рамаханы всех рангов сновали по тому или иному поручению: целеустремленно, не глядя по сторонам. Или сидели за общими столами, уткнувшись в открытые книги, яростно строча в блокнотах. Хмурые, поглощенные делами, скованные неестественной тишиной.

Надеюсь, у тебя не бывает головокружения,сказала Матерь.

Риана оказалась на третьем, самом верхнем ярусе. Никто не заметил ее внезапного появления в дальнем темном углу.

У Аннона бывало,мысленно прошептала Риана. Это фамильная черта Ашеров. Но Риана не боится высоты.

Она уже хотела идти, но тут застыла. Там, внизу, в Библиотеку вошла конара Урдма; вид у нее был довольно высокомерный. Что-то невидимое заставило ее резко остановиться, и несколько долгих, мучительных мгновений она внимательно осматривала главный зал.

Успокой мысли,предупредила Матерь. Она уловила твое возбуждение.

Я не знаю как.Риана в ужасе уставилась вниз. Конара Урдма продолжала психическую проверку посетительниц Библиотеки. Она скоро заметит меня даже в этом темном углу.

Твои мысли беспорядочны, сердиты, нетерпеливы, и потому их можно обнаружить. Успокойся,сказала Матерь. Ты успокойся, а я прикрою тебя заклятием слепоты.

Риана старалась замедлить дыхание, старалась найти в себе безмятежность. Проблема была в том, что личности Аннона спокойствие было не свойственно. Его готовили к боям; стоять неподвижно без единой мысли в голове казалось почти невозможным.

Потом в голове вдруг возник вопрос:

“Величайший Источник” упоминает йа-гааров. В священном тексте говорится, что они посвящены Миине. Но здесь на занятиях йа-гаары ни разу не упоминались.

Слово “йа-гаар” стало ненавистно нынешним рамаханам,ответила Матерь. На самом деле йа-гаары исполняют волю Миины. Они— стражи Бездны.

Риана вспомнила разговор с шимой Веддой.

Вот почему в наше время изображений йа-гааров нет в храмах и святилищах. И почему нас учат, будто “хагошрин” переводится как “то, что нельзя упоминать”.

На первичном, корневом языке Древнего наречия “хагошрин” означает “возлюбленный Богиней”.

Вот почему я видела их изображения в священных келлах Миины. Что ж, эта тайна разгадана.Риана стояла совершенно неподвижно. Но если йа-гаары посвящены Миине, почему же они стали ненавистны рамаханам ?

Потому что было время, когда йа-гаары пожирали своих детенышей,ответила Матерь. Мне кажется, сейчас самый подходящий момент рассказать тебе, как это произошло. В невообразимые времена, когда Кундала создавалась в Космическом Танце Пяти Священных Драконов, когда этот мир еще был переполнен богинеподобным слиянием Времени и Пространства, йа-гаары уже существовали— творения Иномиръя, Вечной Ночи, творения ужасной и грозной красоты. В Невообразимые Времена всё состояло из вещества Богини, все были Бессмертны, включая йа-гааров.

Но по завершении Кундалы все в этом мире изменилось. Физические формы стали явными, преобладающими, неизменными, и очень быстро вещество Богини исчезло, перейдя в другие миры Космоса. Йа-гааров это тоже затронуло — по крайней мере. И они нашли выход. Поедая своих детей, они возвращали их в Вечную Ночь, откуда всё возникло. Там, в центре живого Времени и Пространства, дети йа-гааров нашли Просвещение и возродились— бессмертные, как и их прародители.

Как возродились?спросила Риана. Если они умерли...

Они вернулись в этот мир через Врата, ведущие из этого мира в мир Вечной Ночи.

Врата все еще существуют ?

Да. Их местонахождение хранится в строгой тайне. И правильно. Врата были заперты, чтобы не дать демонам вырваться из Бездны.

Во время разговора Риана наблюдала за конарой Урдмой. Та внимательно смотрела вверх, оглядывая ярусы один за другим.

Риана чуть не вздрогнула, когда взгляд конары скользнул по темному углу, где она стояла. Но в глазах не мелькнуло ни узнавания, ни беспокойства. Наконец, закончив осмотр, Урдма покачала головой и направилась к полкам по диагонали от места, где стояла Риана, и начала работать.

Когда конара Урдма углубилась в снятую с полки книгу, Матерь сказала:

Хорошо. Нужная нам комната на нижнем этаже. Пошли.

Риана немедленно подошла к лестнице справа, быстро спустилась и скользнула по среднему ярусу к другому участку густой тени. Незнакомая шима стояла спиной к Риане и листала толстую книгу, методично делая заметки на грифельной доске. К сожалению, она оказалась между Рианой и ближайшей лестницей на следующий ярус. То есть, чтобы добраться до лестницы на противоположной стороне, надо было пройти через три освещенных участка. Если конара Урдма поднимет голову в неподходящий момент...

Заклятие слепоты защитит, пока ты стоишь неподвижно,сказала Матерь. Сейчас ты должна быть очень быстрой, очень проворной, потому что конара Урдма — первоклассная колдунья.

Риана повернулась и пошла налево. Она шла быстро и тихо, с управляемой настойчивостью, которую, она чувствовала, Матерь ценила. Первый участок солнечного света миновала без происшествий. Никто не поднял голову; никто не заметил ее. Но как раз когда она входила во второй участок, конара Урдма захлопнула книгу и огляделась. Риана подавила порыв бежать и остановилась. Какая-то шима тихо подошла к конаре и заговорила с ней. Риана воспользовалась этим, чтобы пересечь второй участок солнечного света. Внизу шима поблагодарила конару Урдму за помощь и отправилась к полкам. Риана переходила из тени в третий и последний участок солнечного света, когда конара Урдма посмотрела вверх. Риана застыла.

Уловила ли конара Урдма какое-то движение уголком глаза? Может, ей что-то почудилось? Какая разница? Риана почувствовала первое осторожное прощупывание Кэофу, подобное полупрозрачным усикам каракатицы, плавающим в воде. Она сразу же закрыла разум, не думая ни о чем, кроме безмятежной темноты, совершенной черноты, пустоты небытия.

Сосредоточенность конары Урдмы не подвела ее, как раньше... по крайней мере не совсем. Полупрозрачные усики внимательно ощупывали пространство вокруг Рианы. Некоторое время больше ничего не происходило. Риана чувствовала, как между Матерью и верховной жрицей ведется безмолвная война неуловимых колдовских заклятий. Ей хотелось помочь, но она не знала как.

Терпение,раздался у нее в уме голос Матери. Терпение.У Рианы оборвалось сердце. Конара Урдма поставила книгу на полку и шла по освещенному солнцем агатовому полу прямо к лестнице, недалеко от которой стояла Риана. На мгновение она скрылась из виду, и Риана прыгнула вперед, проскочив за площадку, куда вела лестница. Она замерла на месте как вкопанная за мгновение до того, как голова конары Урдмы показалась над лестницей. Верховная жрица повернулась в другую сторону, ее взгляд сосредоточился на пятне солнечного света, где только что стояла Риана. Она повернулась, сделав полный оборот, приподняв руки и сложив поднятые вверх ладони.

Творит заклятие собирания,объяснила Матерь. Пытается понять, что именно увидела.

Она найдет меня?

Матерь промолчала. Конара Урдма теперь смотрела в сторону Рианы.

— Эй! Что там делается? — окрикнула верховная жрица. По коже Рианы побежали мурашки, но она заставила себя не думать. Просто пустота, лишенная кундалианской жизни.

— Заканчиваем утренние занятия, — раздался тихий голос за спиной Рианы. Две ученицы появились из-за стеллажей, вместе подошли к лестнице.

— Нет, вы не занимались, — сердито сказала конара Урдма. — Вы говорили самым неподобающим образом. Возможно, даже сплетничали.

Ученицы, застигнутые врасплох, промолчали.

— Где вы были минуту назад? — рявкнула конара Урдма. — И даже не думайте солгать мне!

— Что вы, конара, — сказала одна дрожащим голосом.

— Мы занимались у стеллажей, — добавила другая. — Вон там.

— Вы не были здесь, где я стою сейчас?

— Нет, конара, — сказали они хором.

— Видели здесь кого-нибудь?

— Мы были у стеллажей, конара, мы же говорили. Верховная жрица махнула на них рукой.

— Пошли прочь! От вас никакого толку!

Девушки промчались мимо Рианы, словно ее не существовало, и торопливо сбежали по лестнице.

— Ничтожества! — пробормотала конара Урдма. — Если таково наше будущее, во что превратится Орден?

Она уперла кулаки в бока, в последний раз огляделась и, покачав головой, сошла вниз. Несколько мгновений спустя, испустив долгий вздох облегчения, Риана добралась до лестницы и спустилась на агатовый пол. Стараясь держаться в тени нависающих ярусов, она обошла Библиотеку и скользнула в проход, ведущий к лабиринту комнаток, где хранились книги и чертежи по особым темам. Миновала открытые двери, заглядывая в каждую. Большинство комнат были пусты, кроме одной, где две шимы склонились над длинным столом, освещенным яркими лампочками. Риана обошла ромб света, падающий в коридор, и продолжала идти, пока не добралась до конца.

Здесь лампа погасла. В темноте Риана нашла узкую дверь. Подняла древнюю металлическую щеколду и вошла.

В комнатушке было темно, пахло плесенью, временем и протекшей водой.

Матерь подвела ее к полке, забитой, как и все остальные, книгами.

Ищи в верхнем левом углу,сказала Матерь, руководившая теперь каждым шагом Рианы.

Девушка подтащила скамеечку, чтобы достать до самой верхней полки. В прохладной влажной темноте она читала надписи на корешках книг.

Ее здесь нет,прошептала она и начала обыскивать нижние полки, потом остальные. Наконец проглядела корешки всех книг в комнате. Ее здесь нет.

Значит, забрала Бартта.

О нет! Может, где-нибудь в ее покоях...

Выносить книги из Библиотеки строго запрещено. Вряд ли она стала бы так рисковать. Смотри на полках. Здесь больше места, чем я помню, особенно на нижних. Часть книг отсюда забрали, чтобы защитить от сырости и плесени. Наверное, и “Книгу Отречения” в том числе.

Риана вспомнила комнату, мимо которой прошла. Снова увидела шим, склонившихся над ярко освещенным столом. Чем они занимаются?

Я узнала оборудование,сказала Матерь. Реставрация книг.

Риана вернулась в коридор и быстро заглянула в ту комнату. Теперь работала только одна шима, медленно листая страницы толстого тома; вторая что-то записывала на доске чуть поодаль. — Как мне попасть внутрь незамеченной?

Думай о крысе,ответила Матерь. Представь крысу в комнате, у подола платья шимы.

Риана подумала, что это глупое упражнение, но все-таки вообразила, как большая жирная крыса сидит на задних лапах и чистит усы. Для полноты картины — и потому что это было забавно — она представила, как крыса смотрит на шиму.

Через мгновение раздался приглушенный визг, но из комнаты никто не выбежал.

Некогда было спрашивать Матерь, что произошло. Риана бросилась в комнату. Действительно, кучи заплесневелых книг лежали на столе под сушильными лампами, нагревающими воздух в комнате. Колдовской крысы, однако, нигде не было видно. Шима, делавшая заметки, ничком лежала на полу; другая шима сжимала руками ее горло. Риана растащила их в стороны. Та, что еще была жива, зарычала, на губах ее выступила пена, потом забилась в угол. В широко открытых глазах застыло безумие.

Матерь, что здесь произошлоИспросила Риана.

Не знаю. Нет времени выяснять. Ты должна найти “Книгу Отречения”. У нее красная обложка из коровой кожи, на обложке эмблема: ворона на золотом листе.

Риана быстро и методично перебирала фолианты, молясь Миине, чтобы Матерь была права и “Книга Отречения” нашлась.

Том, переплетенный в коровую кожу, когда-то бывшую красной, лежал открытым под сушильными лампами. Столетия грязи, масел и плесени практически обесцветили книгу, покрыли налетом. Именно ее реставрировала скорчившаяся в углу шима. Риана схватила том.

И тут в коридоре послышался шум. Рамаханы услышали крики шимы.

Пора Припрыгать,сказала Риана и уже начала вертеться, когда голос Матери остановил ее.

Сейчас нельзя Припрыгать. Бартта в Библиотеке. Она почувствует возбуждение между мирами и доберется за ним в келл.

Сколько у нас времени?

Меньше трех минут.

Сердце колотилось в груди Рианы, как молот.

Другого выхода отсюда нет. Что мне делать, Матерь?

По камням шлепали сандалии из шкуры кора, шелестели одеяния рамахан, бегущих по коридору к комнате, где застыла Риана.

Матерь?

Гул голосов приближался очень быстро. А потом донесся повелительный голос Бартты; она приказывала не волноваться и обещала лично установить, что вызвало тревогу.

МАТЕРЬ?..

26 Жук

Они карабкались по отвесной скале, как жуки, как рой мерзких броненосных насекомых, несущих смертельно ядовитого “хозяина”.

— Плохо, — сказала Элеана. — Совсем плохо. — Она ошеломленно смотрела, как Реккк хватает пару золотистых сосновых шишек и втискивает в свой окумммон. Он встал на колени на краю плато и направил левую руку вниз.

— Нет! — Элеана бросилась к нему. — Ты рехнулся?

Не обращая на нее внимания, Реккк выстрелил. Реактивный снаряд с грохотом врезался в шлем одного из лезущих впереди кхагггунов, сбил его, и тот, пролетев пару метров, повис на веревке. Он висел головой вниз, на поднимающихся товарищей закапала кровь. Реккк отшатнулся, когда в него начали стрелять из ионного пистолета.

— Что ты делаешь? — крикнула Элеана. — Ты выдал им нашу позицию!

— Именно. — Реккк схватил ее за локоть и потащил назад, туда, где за деревьями ждала Джийан. — А вот теперь в самый раз, — сказал он ей.

Джийан закрыла глаза и подняла руки, сложив ладони чашечкой. Элеана приглушенно ахнула, когда воздух вокруг зашевелился, заструился, словно от страшного жара, словно на мгновение стал слишком тяжелым, чтобы поддерживать себя. Через мгновение она увидела три фигуры, сжавшиеся У края плато. Это были она и Реккк с Джийан.

Элеана перевела взгляд с Джийан на Реккка с недоверчивым выражением.

Реккк, ухмыляясь, быстро повел их на северо-восток, обратно к реке.

— Ты была совершенно права. Я показал им, где мы, и там они нас и найдут.

— Впечатляет, — сказала Элеана. — Однако колдовская иллюзия задержит их совсем ненадолго.

— Этого хватит.

Они уже увидели реку, когда Элеана споткнулась. Она бы даже упала, если бы ее не поддержала Джийан.

— Что с тобой? — спросил Реккк. — Обморок или ты заболела?

— Ни то, ни другое. — Элеана боролась с волнами черноты, застилающими зрение. — Просто голова немного закружилась.

Джийан озабоченно посмотрела на нее.

— Раньше такое бывало?

— Нет, — солгала Элеана. Товарищи рассчитывали на нее, и она не хотела их беспокоить. — За прошедшую неделю я почти не спала и почти не ела. — Она улыбнулась. — И планирую сегодня восполнить и то, и другое. Не тревожьтесь; утром я буду в порядке. В сущности, уже сейчас все нормально.

Реккк одобрительно хмыкнул, но Джийан явно сомневалась. Что ж, тут она ничего не могла поделать. И в любом случае перед ними стояли задачи поважнее. Например, как пережить день.

— Ты уверена насчет количества кхагггунов, идущих с востока? — спросил Реккк Джийан.

— Я использовала лишь быстрое поверхностное зондирование. — Она нахмурилась. — А что?

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Нехорошее предчувствие. — Они добрались до берега и пошли на северо-восток, оставляя следы в болотистой почве, тревожа гнезда жуков-марков. — Есть способ узнать наверняка?

— Не могли же они... — Она замолчала, зажав рукой рот. — Ох, оборони нас Миина! Малистра!

— Да. Малистра. Могла она использовать Темное колдовство, чтобы одурачить тебя, заставить думать, будто кхагггуны идут с востока?

— Нет, — ответила Джийан. — Хотя теоретически возможно увеличить количество.

Реккк повел ее дальше вверх по течению.

— Джийан, мне надо точно знать, сколько кхагггунов задействовал Олннн Рэдддлин, чтобы обойти нас с фланга.

Она кивнула.

— Оставь меня на минутку одну, ладно?

Реккк сжал ей руку, потом вернулся к Элеане, стоявшей по колено в воде.

— Так есть у тебя план или нет?

— Это зависит от некоторых условий, — сказал он.

— Например?

— Действительно ли Олннн Рэдддлин ведет двойную свору грозой, или же он только хочет, чтобы мы так думали.

— В любом случае, — сказала Элеана, — нам придется иметь дело с южным отрядом.

— Да уж. — Реккк опустился на колени, отыскал в топкой земле гнездо марков. Взяв в руку насекомое, вложил его в прорезь окумммона. — Я увидел этого ядовитого жука, о котором ты говорила.

Окумммон тихо загудел и выплюнул насекомое. Оно изменилось: немного уменьшилось и получило рога.

— Как ты это сделал? — ахнула Элеана.

— Сам хотел бы знать, — ответил Реккк, хватая еще одного жука. — В данный момент важно только одно: очень скоро у нас будет армия, которая поможет нам победить.

— Что?

— Жучье оружие, Элеана!

К тому времени как он изменил шестого марка, подошла Джийан. Она выглядела бледной и уставшей, но на лице определенно отражалось облегчение.

— На востоке три кхагггуна, — сказала она. — И все. Неожиданно Реккк расхохотался.

— О, вот здорово! Очень, очень здорово! Джийан опустилась на колени рядом с ним.

— О чем ты?

— Олннн Рэдддлин пытается обхитрить меня. — Реккк сжал кулак. Когда разжал, оттуда вылетел еще один ядовитый жук-марк. — Ну, посмотрим, кто кого обхитрит.

Он продолжил ловить жуков и засовывать в окумммон, изменяя их.

— Пойду в лес, — сказала Элеана. — Нам нужно знать о продвижении кхагггунов, которые пытаются обойти нас с Флангов.

Реккк посмотрел на нее, хотел возразить, но передумал и кивнул.

— Постарайся держаться в пределах слышимости, ладно? Элеана улыбнулась, пересекла реку и вылезла на другой берег. Через мгновение ее поглотили густые заросли лингота и вересковых елей.

— Что с ними произошло? — спросила Джийан, указывая на ядовитых марков. — Они ведут себя не как нормальные насекомые.

— Они и есть не нормальные, — ответил Реккк. — Насколько я смог понять, окумммон, который имплантировал мне Нит Сахор, работает на особенной частоте. Поэтому связаться со мной может только он. Но эта частота изменяет молекулярную структуру всего, что туда попадает, вроде листьев и шишек, которые я превратил в ракеты. — Он выпустил из окумммона еще одно насекомое, сунул другое. — Вот, например, жуки. Они подчинены окумммону и будут выполнять мои указания так же точно, как если бы они были продолжением рук. Они будут заползать между пластинами брони кхагггунов и убивать их. Наверное, можно сказать, что они живут, однако совершенно по-новому.

Она положила руку ему на плечо.

— Как ты.

Он улыбнулся и поцеловал ее.

— Да. Как я. Джийан вздохнула.

— Знаешь, она лжет.

— Элеана? — Еще один жук вылетел, другой вставлен. — Насчет чего?

— Насчет приступов головокружения. Они у нее случались много раз за последнюю неделю. Я уверена.

— Да я тебе верю. Но что...

Он не договорил, потому что Элеана вернулась.

— Они прямо за мной, — выдохнула она. — Наше время истекло.

— Реккк, у тебя достаточно марков?

— Надеюсь. — Он встал; рой ядовитых насекомых поднялся в воздух и завис пурпурно-черным облаком, впитывая его безмолвные приказы. Потом жуки полетели на юг, навстречу приближающейся своре.

— Идем, — позвал Реккк, переходя реку вброд. Джийан пошла за ним, придерживая подол, чтобы не замочить его.

— Держись позади нас, — сказал ей Реккк.

— Думаешь, я не могу защитить себя? — Она явно рассердилась.

— Именно так я и думаю. Это война. Не спорь. Исполняй приказ, как хороший солдат.

Лес раскинулся перед ними зеленым многоколонным собором. Из-за сухих веток, нависающих ветвей, покрытой детритом земли требовалась большая осторожность и сосредоточенность, чтобы не выдать своего присутствия. Идущая впереди Элеана делала знаки рукой. Она указала на три места. Реккк сразу же понял. Кхагггуны двигались крылом: трое развернулись веером. Так они могли покрыть максимум территории, сводя к минимуму опасность засады. Реккк собирался отдать Элеане приказ, когда она ткнула указательным пальцем вверх.

Девушка выбрала дерево и вскарабкалась на него, быстро исчезнув среди листвы.

Реккк знаком велел Джийан спрятаться в тени между парой огромных ядровников и осмотрелся. Реккк знал, как охотятся и думают кхагггуны; в конце концов, он сам учил их тактике и стратегии. Они будут искать ловушки, и Реккк решил не разочаровывать их.

Он быстро взобрался на ядровник, связал две лозы, потом еще две, образовав косой крест. Когда он спустился на землю, они висели примерно в пяти метрах над головой. Прямо под ними он собрал сухую траву, ветки и прочий мусор, распределив их так, чтобы при ближайшем рассмотрении можно было заметить едва различимую разницу, сравнив с землей вокруг. Потом сжался позади соседнего ядровника и стал ждать.

Мелкие обычные звуки повседневной жизни вздымались и опадали вокруг в своем собственном ритме. Жужжали насекомые, пели, щебетали и порхали птицы, втихомолку до-бывали продовольствие мелкие млекопитающие. Рой перелетных бабочек направлялся на север, мелькая между светом и тенью. Переливчато-синяя стрекоза опустилась на листок возле его щеки. Реккк подумал, что ее огромные фасеточные глаза видят то, чего не видит он. "

Потом что-то вплелось в обычные лесные звуки, едва заметно. Кхагггуны были очень хороши; Реккк сам сделал их такими. Словно уловив изменение ритма, стрекоза улетела. Бабочки исчезли; млекопитающие перебрались в другую часть леса.

Реккк увидел первого: сверкнула броня под лучом утреннего солнца, мелькнул край шлема. Кхагггун, заняв новую позицию, оглядывался по сторонам. Реккк представил, как воин переговаривается с двумя товарищами по закрытой линии связи. С этим надо покончить, но не сейчас. На мгновение, казалось, все стало нормально.

Реккк наклонился и дунул на окумммон. Воздух, который набрался туда, начал затвердевать. Поскольку кхагггунам часто приходилось связываться в вакууме, передатчики своры использовали разработанный гэргонами нуль-волновой метод. Нит Сахор кратко описал ему технологию. Гэргоны выбрали световую систему с широким диапазоном, наименее чувствительную к хаосу космических частиц и различным видам атмосферы. Однако и у нее было слабое место. Прервать передачу можно было при помощи простого зеркала, отразив поток фотонов.

Зеркало было готово. Реккк вытащил его из прорези окумммона еще теплым и растянул, как ириску, придавая форму квадрата.

Идущий первым кхагггун двигался в направлении Реккка. Он застыл, не закончив шага. Посмотрел на связанные Реккком лозы, потом изучил землю под ними — через шлем. На том месте, которому Реккк придал вид замаскированной ямы, появилось тускло-голубое свечение. Неправильно прочитав показания ионного луча, кхагггун начал медленно обходить этот участок.

Реккк подождал, пока кхагггун окажется к нему спиной, и обнажил ударный меч. Рывком пересек разделяющее их пространство. В последний момент кхагггун услышал его и начал поворачиваться. Но Реккк уже был рядом. Лезвие ударного меча вошло в стык брони, проломив шесть ребер по пути к сердцам кхагггуна. Тот рухнул на землю, и Реккк убрал меч в ножны. Опустившись на колени, он быстро снял с кхагггуна шлем и вставил зеркало между фотонными мембранами в верхней левой четверти круга. Он не хотел смотреть на лицо кхагггуна, но все равно заметил его. Дуррр, маршал третьего ранга. Реккк помнил, как тот пришел в свору. Помнил, как учил Дуррра рукопашному бою — давным-давно и далеко-далеко. Он осторожно надел шлем на голову трупа и снова спрятался.

Вскоре показался второй кхагггун. Реккк восхитился, как умело тот прячется. Кхагггун долго смотрел на тело Дуррра. Реккк знал, что он безуспешно пытается связаться с товарищем. Не смог он связаться и с третьим соратником.

Реккк зигзагами побежал к ядровнику, где сидела в засаде Элеана. Кхагггун не бросился сразу же следом, и Реккк знал почему. Он ждал, когда восстановится связь. Кхагггуны не любили действовать самостоятельно; свора почти всегда двигалась согласованно. Вот это и интересовало его больше всего в стратегии, избранной Олннном Рэдддлином: она была совершенно нетрадиционной. Хорошо бы, сказал он себе, иметь эту тенденцию в виду. Как там говорится? Ах да. Четвертое правило боя: изучай тактику противника, никогда не повторяя свою.

Теперь Реккк видел обоих: они совещались, подняв лицевые панели шлемов. Надо заставить их отказаться от новообретенной осторожности. Реккк запихнул в окумммон пригоршню коры ядровника и, обнажив ударный меч, встал в полный рост, держа меч острием вниз.

— Со мной две женщины. Я сдамся, если вы пообещаете не трогать их.

Они появились из подлеска с оружием наготове. Один прицелился в Реккка из ионного пистолета. Палец замер на спусковом крючке.

— Это не нам решать, свор-командир, — сказал он.

— Нам сказали, что вы — рэнннон, — сказал другой. — Это правда, свор-командир?

— Не имеет значения, — ответил Реккк. — Я забочусь о женщинах.

— Мы не тронем их, свор-командир, — сказал второй, делая несколько шагов вперед под прикрытием ионного пистолета товарища. — Даем слово.

Реккк кивнул и бросил ударный меч.

— Нам нужны еще гарантии от вас, свор-командир, — сказал первый кхагггун.

— Понимаю. — Реккк расстегнул оружейный пояс и бросил его на землю. — Я безоружен.

Они двигались осторожно и чутко, как двигался бы он сам. В этот миг Реккк не мог не гордиться ими.

— А, Марннн и Грвэйд. Как дела у Олннна Рэдддлина? — спросил он, когда они подошли.

— Он — не вы, свор-командир, — сказал Грвэйд. — Он живет, чтобы пытать и убивать.

— Когда-то и я был таким, — задумчиво произнес Реккк.

— Не так, — сказал Марннн, кхагггун с ионным пистолетом. — Он — с каким-то целенаправленным рвением.

— Рэдддлин убьет вас, свор-командир, — сказал Грвэйд. — Мы слышали, будто он выклянчил это задание.

— Отвратительно — один из нас клянчил, — вздохнул Марннн.

Они оказались под ветвями ядровника, где пряталась Элеана. Девушка пропустила Грвэйда, рассчитав прыжок так, чтобы выбить ионный пистолет из руки Марннна. Выстрел выжег полосу на земле. Когда она обрушилась на своего противника, Реккк поднял левую руку, выпуская измененную кору из окумммона. Маленькая ракета не могла пробить броню, однако свалила Грвэйда на колени. Реккку хватило времени поднять ударный меч.

— Свор-командир! — закричал Грвэйд и выстрелил из своего ионного пистолета, но слишком высоко.

Реккк, нырнув под выстрел, бросился прямо на кхагггуна. Он сгруппировался, налетел на противника, покатился и взмахнул ударным мечом — все одним движением. Лезвия клинка были сбиты в сторону направленным вниз выстрелом ионного пистолета. Реккк вскинул сильные ноги вверх, поймав оружие сапогами. Грвэйд потратил драгоценное время, пытаясь удержать пистолет, когда Реккк вонзил кончики ударного меча в кхагггуна.

Брызнула кровь, Грвэйд сложился пополам. И все-таки он сумел найти в себе силы, чтобы отстегнуть от пояса ионную булаву и ударить Реккка в лицо. Из носа Реккка хлынула кровь, в голове взорвалась боль. Сознание стало уплывать. Грвэйд воткнул ионные шипы ему в щеку, и чернота нахлынула приливной волной.

Реккк стиснул зубы и изо всех оставшихся сил нанес удар мечом. Вибрирующие кончики перерезали позвоночник Грвэйда. Ионная булава выскользнула из похолодевших рук. Тело конвульсивно содрогнулось и замерло.

Реккк попытался всосать столько кислорода, сколько примут легкие. Сопротивляясь беспамятству, он откатился от тела Грвэйда, пихнув его ногами, словно бешеное животное, и остался лежать на спине, задыхаясь в луже крови. На мгновение разум опустел, голову заполнила острая боль. Вроде бы послышались крики, но словно издалека.

Поблизости Элеана сражалась с Марннном. Кхагггун оправился от внезапного нападения гораздо быстрее, чем она ожидала. В результате девушка отбросила ударный меч, бесполезный при непосредственном контакте, и использовала ионную булаву. Но он ответил ударом собственной ионной булавы, и, не умея по-настоящему ею владеть, Элеана сразу же оказалась в невыгодном положении.

Металл звенел о металл, кхагггун наносил удары без остановки. Элеана быстро уставала, не столько из-за физического напряжения, сколько из-за отчаянных усилий сосредоточиться. Во время очередной атаки она не рассчитала преломление. В результате один из шипов задел ее руку, отчего полоса огня прошла до самого плеча.

Марннн жадно ухмыльнулся, заметив гримасу врага, и атаковал еще яростнее, так что его булава скользнула в сантиметре от ее лба. Элеана инстинктивно отшатнулась, и он нанес ей мощный удар по бедру. Она закричала, когда хлынула кровь, и рухнула наземь.

Когда она упала, Марннн выбил ионную булаву у нее из руки. Элеана, извиваясь, поползла за ней, получив за усилия удар по пояснице. Потекли слезы, ее скрутило от мучительной боли. Она пыталась увернуться, но кхагггун только вогнал ионную булаву еще глубже. Девушка не могла дышать, не могла думать. Однако увидела ионный пистолет, лежащий там, где Марннн уронил его, и, корчась от боли, ухитрилась подползти ближе.

Марннн, разгадав ее намерения, ударил ионной булавой по вытянутой руке. Элеана отдернула обожженную болью руку и прижала к груди. Она свернулась в клубок, прижавшись спиной к стволу ядровника. Марннн, ухмыляясь, раскручивал ионную булаву над головой. Элеана приготовилась к смерти.

И увидела, что к ней бежит Джийан. Но что она может сделать? У нее нет оружия, а то, что на земле, слишком далеко. Элеана заплакала. Это было похоже на кошмар — кошмар, в котором умираешь. Только в отличие от кошмара здесь не было спасения, не было надежды...

Джийан на бегу вытянула руки прямо перед собой. Почерневшие, покрытые коркой ладони были обращены к спине Марннна. Ионная булава начала опускаться. Элеана, по-прежнему плача, ожидала разрыва кожи, хруста костей. И боль, ужасную, мучительную боль...

Вместо этого она увидела жуткое оранжевое свечение. Сморгнула слезы, не веря своим глазам. Центр каждой ладони Джийан светился оранжевым светом, и как раз когда Марннн направил булаву вниз, копье этого свечения ударило его в спину.

Широко открыв глаза, кхагггун так выгнулся назад, что позвонки треснули. Он испустил беззвучный крик, выпучив глаза, и изо рта и носа хлынула кровь. Воздух внезапно наполнился тошнотворной вонью жареного мяса; плоть Марннна почернела и заблестела, словно ее покрыли лаком.

Реккк поднимался на ноги, когда из тени возник еще один кхагггун.

Одной облаченной в перчатку рукой он схватил Джийан за шею, другой ударил ее дулом ионного пистолета в висок.

— Проклятое кундалианское колдовство, — сказал Олннн Рэдддлин. — Весь мой отряд погиб, и я понятия не имею почему. — Шлем он либо потерял, либо выбросил, на солнце поблескивал недавно вживленный окумммон. — Но победа будет за мной, рэнннон, это-то ясно.

Кхагггун выдернул из окумммона инструмент, и Реккк напрягся. Он помнил, как Олннн Рэдддлин использовал паучка на жреце Энлиля.

— Настоятельно советую не делать этого, свор-командир, — сказал Реккк. — Ты в ссоре со мной, а не с кундалианкой.

— Наоборот, рэнннон, мне приказано захватить вас двоих любым способом, какой я сочту подходящим. Ты — преступник и беглец от кхагггунского трибунала. Ты и твои спутники лишены всех прав. — Олннн Рэдддлин приложил оружие к макушке Джийан; появились шесть паучьих лапок. Так он убил жреца.

Олннн Рэдддлин улыбнулся.

— Ты ведь знаешь, что будет дальше, а, рэнннон? Вспыхнет синий огонь, расплавляющий все нервные окончания тела. Весьма неприятная смерть. Да и унизительная, по-моему. Подходящий конец для ашеровой счеттты.

Реккк следил за выражением лица Джийан. Она казалась спокойной, почти покорной судьбе. Он не мог позволить ей умереть.

— Я прошу тебя, свор-командир, пощади ее.

— Просишь? — усмехнулся Олннн Рэдддлин. — Как низко пал сильный. — Он плюнул Реккку под ноги. — Ты заслуживаешь своего презренного статуса, рэнннон. Из тебя кхагггун не лучше, чем из какого-нибудь кундалианского возчика.

Языки синего огня начали исходить из концов шести паучьих лапок. Реккк знал, что, когда они встретятся в центре, Джийан умрет. Он заглянул в глаза Джийан, но они были пусты. Казалось, она уже сказала последнее “прости”.

27 Уравнение

Я собираюсь Припрыгать,сказала Риана.

Нет! Нельзя!безмолвно крикнула Матерь. Если ты Припрыгнешь, Бартта узнает, что у тебя есть Дар. Она снова лишит тебя свободы, и на этот раз так, что ты уже не сможешь сбежать.

Если я не Припрыгну, ты умрешь. Я не допущу этого.

Я — ничто,сказала Матерь. Ты— Дар Сала-am. Ты должна выжить любой ценой. Ради всех кундалиан — живых и мертвых!

Но несколько рамахан уже были за дверью, и Риана начала кружиться.

Я приняла решение, Матерь. Я не допущу твоей смерти.

Риана, послушай. Ты еще развиваешься, а врагов у тебя — легион. Сейчас твое лучшее оружие против них— анонимность. Ты не понимаешь, с какой опасностью столкнешься, если...

Слишком поздно: они Припрыгали. Стены и пол стали прозрачными и растаяли. Когда рамаханы во главе с Барттой ворвались в комнату, беглецы скользнули в Иномирье.

Если ты вернешься в мой келл, то приведешь Бартту прямо туда,сказала Матерь.

Время.

Моему телу осталось жить меньше шестидесяти секунд.

Ты— моя духовная мать. Ты действительно считаешь, что я позволю тебе умереть? Должен быть другой способ.

У Рианы появилась идея. Она направила Припрыжку наискосок, чтобы пройти через келл, где умирало тело Матери, не оставаясь там. В сущности, она не знала, получится ли это, а времени спросить совета не было. Времени едва хватало на действие — и молитву Миине.

Келл Матери возник, как призрак. Риана замедлила кружение, достигнув прозрачных стен, проскальзывая сквозь них, но не остановилась. Внутри нее Матерь поняла идею мгновенно. Риана ощутила психическую боль разделения, возникшую на мгновение зияющую дыру в душе, а потом ее собственная душа нахлынула волной и закрыла брешь. Тело Матери пошевелилось. Риана уже собиралась выпустить “Книгу Отречения”, когда голос Матери остановил ее.

— Книгу нельзя оставлять здесь. Бартта регулярно проверяет меня. Спрячь ее.

— Я приду за тобой, — сказала Риана, покидая келл. — Обещаю.

Она Припрыгнула обратно в келл, который прошлой ночью исследовала вместе с шимой Веддой. Разумеется, в келле никого не было. Шима Ведда давно ушла, вернулась в монастырь и, несомненно, была наказана за то, что плохо заботилась об ученице конары Бартты.

Материализовавшись полностью, Риана зажгла один из факелов, которые они принесли, быстро огляделась. Сразу же подошла к резным йа-гаарам. Средний был немного больше двоих, стоявших по бокам. Она засунула руку ему в пасть, потом быстро втиснула туда “Книгу Отречения”, чтобы проверить, влезет ли. Влезла. Риана вытащила книгу, прикидывая, сколько осталось времени, прежде чем Бартта найдет ее. У Бартты нет Дара; следовательно, она не может Припрыгать. Следовательно, ей придется добираться сюда пешком. Полчаса... может быть, с минутами, вот все, что ей осталось.

Риана подумала о Матери, проведшей в келле почти сто лет, и содрогнулась. Как могла одна кундалианка поступить так с другой? И притом рамахана!.. Матерь права. Глубокое и коварное зло проникло в монастырь Плывущей Белизны. Пустив корни больше ста лет назад, оно расцвело и теперь медленно и методично переписывало историю, самое Писание Миины. Сделало рапп козлами отпущения, демонизировало йа-гааров и оставило Матерь умирать. Все, что было в монастыре священного и святого, уже запятнано этим злом. Неудивительно, что Великая Богиня отвернулась от своих избранниц. Рамаханы духовно больны. Касаясь йа-гааров благоговейно, словно они сами были богинями, Риана снова подумала о резонансе прошлого, сравнив его с печалью по сумеркам настоящего. “Кто лучше меня, наполовину в'орнна, наполовину кундалианки и, однако, обособленной от обеих рас, способен понять сумерки кундалианской цивилизации? Значит, в этом задача Дар Сала-ата — стать великим археологом, начать процесс возрождения, запомнить прошлое с такой пламенной силой, что она вновь зажжет настоящее, даст будущему форму и содержание? Как может один-единственный человек, даже Дар Сала-ат, надеяться совершить такое преобразование?”

На глазах выступили слезы. Риана прислонилась к стене и, соскользнув вниз, уселась на холодный черный пол. Открыла “Книгу Отречения” и уставилась на руны. Как и говорила Матерь, книга была написана не на Венче, а на Древнем наречии. Девушка видела сходство, но не могла установить прямой связи.

— Риана, — прошептала она. — Помоги мне прочитать.

Венча состоит из серии математических уравнений. И Древнее наречие тоже,раздался в голове голос Рианы. Ты можешь составить необходимые уравнения из букв, которые ты видишь.

Как только она поняла это, весь язык стал ясен. С почти невообразимой скоростью Риана начала составлять слова, фразы, предложения, абзацы на Древнем наречии, используя уравнения Венчи. Часть ее — Аннон — отстранилась и изумленно наблюдала за тем, что может совершить другая часть сознания.

Страница за страницей проплывали перед Рианой. Она хотела читать еще быстрее, но боялась, что перестанет воспринимать. Вот и целый раздел пустых страниц — на самом деле не пустых, а защищенных колдовским заклятием. Матерь сказала, что она — единственная, кто может разрушить заклятие. Но как?

Сейчас это не имело значение, потому что время истекло.

Ей послышался звон далекого колокола: приближалась Бартта. Риана, сама того не сознавая, выставила психических часовых. Она быстро отозвала их, мысленно накинув вуаль на Дар. Встала и засунула книгу в пасть среднего йа-гаара. Погладила зверя по голове, которая почему-то уже не казалась такой страшной, как раньше. Здесь она вообще чувствовала себя странно защищенной, словно пришла домой.

Потом подошла к колодцу в центре пола. К счастью, шима Ведда оставила крышку приоткрытой; очевидно, ей не хватило силы закрыть ее. Оставалось только создать у Бартты впечатление, что Риана упала в колодец, когда шима Ведда смотрела в другую сторону. Зная Бартту, Риана не очень надеялась провести ее такой уловкой, однако ничего другого придумать не смогла. Главное, чтобы у Бартты возникла хоть тень сомнений насчет того, кто украл “Книгу Отречения” и оставил след Припрыжки.

В последний раз оглядев келл, который она необъяснимо полюбила, Риана задула факел. В полной темноте спустилась в колодец. Чуть не вскрикнула, когда почувствовала холодную воду, но заставила себя продолжать спуск, пока не погрузилась полностью. От холода стало трудно дышать. Как глубоко уходит колодец? Где заканчивается? Что-то внутри Рианы чувствовало, что глубина бесконечна. Стенки колодца были гладкими и скользкими, без опор для рук и ног. Девушка просто брела по воде, позволив мыслям скитаться.

Она вернулась в прежнюю жизнь, охотилась на голоногов и ледяных зайцев среди сэсаловых деревьев... Бок о бок с Курганом... тот затевает остроумную проделку... Сердца бьются: Элеана среди игры тени и света, под пологом ядровника, смотрит на Аннона, на тайну...

... Возможно, начались галлюцинации. Не всели равно?..

Вода сомкнулась над головой. Риана тонула.

Бартту вело к конечной точке Припрыжки, как читателя к точке в конце предложения. Она появилась в черной комнате и обнаружила, что там пусто. Она не бывала здесь много лет. Предполагалось, что глаза рамахан никогда больше не увидят этого места. Соответственно, выслушав шиму Ведду, Бартта скорее встревожилась, чем разгневалась, хотя виду не подала. Пусть наказание соответствует преступлению — таков один из ее девизов, известных всему монастырю.

Достаточно плохо, что глупая жрица вломилась в такое место, о котором ей никогда не следовало бы знать. Но она еще и умудрилась потерять Риану. Она утверждала, будто девочка просто исчезла у нее на. глазах, что заставило Бартту предположить, что она либо лжет, либо сошла с ума. Так было до тех пор, пока Бартта не почувствовала особенные излучения в реставрационной комнате Библиотеки. Неужели кто-то Припрыгнул?

Открыв Глаз Айбала, Бартта последовала за слабеющими излучениями по недрам монастыря, пока не оказалась здесь. И при свете фонаря увидела то, что, наверное, в спешке не заметила раньше: нечестивый колодец был открыт.

“Оборони меня Миина”, — подумала она. Первым порывом было поставить крышку на место. Потом ей пришло в голову заглянуть внутрь. Для этого ей пришлось пройти мимо трех вырезанных йа-гааров. Она содрогнулась, постаравшись отвести глаза. С тех самых пор, как она научилась Кэофу, йа-гаары внушали ей глубокий страх.

Поставив фонарь рядом с одеялами, принесенными на случай, если Риана найдется, Бартта опустилась на четвереньки и вгляделась в угольно-черную воду. Она содрогнулась при мысли о том, что может жадно ждать на дне. Подняла фонарь над головой и сразу же увидела плавающее в воде тело.

Дотянувшись, она схватила тело под мышки и потянула вверх. Миина, вода просто ледяная! Кто бы ни упал туда, у несчастного мало шансов выжить.

Голова показалась из воды.

Риана!

О Миина, какая же она стала тяжелая!.. Бартта получше уперлась ногами и потянула вверх, напрягая мускулы не только рук, но и бедер, плеч и спины. Медленно, с трудом вытащила девушку из водяной могилы.

Задыхаясь, мгновение лежала на холодном каменном полу, затем поднялась и начала выкачивать воду из легких Рианы. Несколько раз ударила по диафрагме девочки, потом дала ей пощечину.

Риана закашлялась. Бартта удвоила усилия, и через несколько мгновений Риана извергла воду, которой наглоталась. Бартта проползла по мокрому полу и, используя все формы имеющейся в ее распоряжении силы, заставила крышку скользнуть с тяжелым скрежетом обратно на место, закрыв колодец.

Положила голову девушки себе на колени, завернула холодное, как камень, тело в одеяла и прислушалась к дыханию. Она укачивала девушку, бормоча молитвы об исцелении. Что с ней будет, если Дар Сала-ат умрет?.. Бартта вздрогнула и поплотнее завернула Риану в одеяла. “Как спокойно здесь, — подумала она, — как тихо”. Если бы не тревожащие взгляды трех йа-гааров, она бы совсем не волновалась, хотя и находилась так глубоко под землей, хотя и была совсем рядом с колодцем.

Если бы она только могла уснуть, как спит сейчас Риана!.. Бартта вглядывалась в опалы, купленные у странствующих торговцев в поисках потерянной юности, но видела там только лорга, которого забила камнем; он лежал немой и окровавленный, обвиняя ее в смертях, причиной которых стал заключенный ею договор.

Бартта покачала головой. “Книгу Отречения” не следовало реставрировать. Она не давала такого разрешения, однако аккуратные заметки на табличке реставраторов указывали, что шимы начали работать с ней. Что на них нашло? Теперь уже слишком поздно — для обеих. Бартта отогнала мысли о том, что произошло. В данный момент ее заботило, что Священная Книга пропала. Она сама узнала о ней только по чистой случайности, когда много лет назад Джийан рассказала, как наткнулась на книгу.

Возможно ли, что Риана научилась Припрыжке, что она узнала про “Книгу Отречения” и украла ее? Как такое возможно, кто мог рассказать ей? Бартта была совершенно уверена, что Астар не знала настоящего значения книги. Не могла она и научить Риану Припрыжке.

Тут ее словно кольнуло. Бартта прижала губы к центру лба Рианы, нащупав холодный кружок — Сферу Связывания. Открыла Глаз Айбала и вгляделась в глубины заклятия, наложенного на Риану. Сфера Связывания соединяла одного человека с другим. Она соединяла Бартту с Матерью. И соединяла Риану с Барттой. Если Матерь каким-то образом сумела вступить в прямую связь с Рианой, Сфера Связывания покажет это.

Бартта вгляделась в сердце заклятия и. тихо выругалась. Дар Сала-ат нашла Матерь! По крайней мере Матерь не смогла заметить Сферу Связывания, которую Бартта набросила на Риану. Куриная Слепота — второе заклятие Кэофу, вплетенное в Сферу, — сделала свое дело. Это, конечно, доставило ей какое-то мрачное удовлетворение.

Мысли неслись вскачь. Открытие тайной деятельности Матери влекло за собой еще более неотложные вопросы, требующие немедленных ответов. Разоблачение Астар подтвердило ее давние подозрения, что в монастыре существует заговор. Если заговорщицы пронюхают, кто на самом деле Риана, какие силы дремлют в ней, они используют девушку против нее. Наверняка Матерь узнала в Риане Дар Сала-ата. А это недопустимо. Риана принадлежит Бартте и должна и дальше принадлежать ей, поднимая ее на приливной волне силы.

Сосредоточившись, Бартта с огромным мысленным усилием переместила фокус Глаза Айбала. Она взяла пальцы Рианы, присмотрелась к подушечкам через линзу колдовского Глаза. Сердце екнуло. Вот безошибочные остатки липкого заклятия, которое она наложила на поля страниц книги, колдовская тревога, чтобы предупредить ее, если кто-то читал книгу. Вот почему она бы никогда не разрешила реставрацию. Вот доказательство, что Риана украла книгу, что это она Припрыгала. Каким образом?.. Матерь! Сколько еще заговорщиц она завербовала?

Бартта убрала остатки липкого заклятия, чтобы Риана не обезумела, как реставратор, которая тоже касалась страниц книги.

Риана застонала от боли, и Бартта применила Облако Дремы, чтобы успокоить ее. Девушка затихла.

Бартта закрыла Глаз, потерла виски, желая остановить ужасную пульсацию. Каждый раз, когда она использовала Глаз, боль пронизывала ее, как яд. Во вселенной — любой вселенной — по крайней мере один принцип был постоянным: у каждого действия есть противодействие. Так, применение колдовства Черной Грезы оставляло за собой вредный след — осадок, извлеченный из волокнистого корневища зависти-ненависти-вожделения. Это вещество липло к ней, как смола. Только наркотики приносили хоть какое-то облегчение. Бартта массировала виски и тихо стонала. Колдовство вплелось в самую ее сущность так же проворно, так же коварно, как ползучее растение-паразит. Теперь она не могла жить иначе. Не имело значения, какую еду она ест, какую воду пьет, каким воздухом дышит. Пути назад не было. Колдовство изменило ее так же надежно, так же бесповоротно, как если бы заменило ей легкие жабрами.

Бартта собралась с силами для того, что собиралась сделать. Это было опасно, но она не смела отступить. Вся ее жизнь зависела от сохранения силы — как раньше у конары Моххи. Дар Сала-ат уже стала слишком могущественна, причем прямо под носом у Бартты. Теперь ясно, что Риана не поддается контролю. Что произойдет, если она позволит Риане набрать силу? Это будет ее концом. Она будет изгнана, опозорена и унижена. Всю жизнь Бартта хотела только одного — возглавлять рамахан. Она посвятила себя этой цели, пожертвовала ради нее всем, и теперь, когда власть у нее в руках, никто и ничто не заставит ее сдаться. Что такое Дар Сала-ат, как не миф? Матерь воскресла из мертвых, но остались ли у нее колдовские силы? Нет. Защитила ли Жемчужина Кундалу от в'орннов? Нет. Есть ли у Миины сила спасти свой избранный народ? Нет. Так кто сказал, что эта девочка какая-то особенная? Кто сказал, что она может спасти кундалиан? Миина?

На все эти вопросы Миина не отвечала. Богиня молчит, молчит уже больше ста лет.

Нет, если Бартта и научилась чему-то на пути к руководству Деа Критан, так это тому, что важна лишь сила. У нее не было выбора. Надо действовать — и действовать немедленно.

Сделав несколько ритуальных вздохов, Бартта сплела вокруг себя Клубок Безмятежности. Окружающее слегка поблекло — как и она для окружающих. Используя эту отсрочку, она вынесла Риану из чудовищных келлов обратно в знакомый и успокаивающий монастырь... ее монастырь, где позднее утро заявило о себе яркими золотыми лучами солнечного света, в которых танцевали пылинки.

Никто не встретился ей, когда она шла по коридору. Железные петли протестующее заскрипели, когда распахнулась дверь из ядровника. Свет хлынул в темноту, освещая путь, когда Бартта усаживала Риану в покрытое рунами аммоновое кресло, стоявшее на украшенном резьбой постаменте посреди комнаты. Несколько месяцев назад она оттерла последние засохшие пятна крови Астар на каменном полу.

Привязав Риану к креслу, Бартта обошла комнату по кругу, зажигая камышовые факелы, пока все не было залито их жарким оранжевым сиянием. Потом подошла к двери и закрыла ее тихо, почти благоговейно; прижалась влажным лбом к древнему дереву.

Медленно и аккуратно установила хад-атту, расчехлив древнее орудие, поднимающееся в тени у противоположной стены, подобно мифическому нарию. Наконец ввела похожий на флейту хрустальный столб в приоткрытые губы Рианы. Она использовала Глаз Айбала, чтобы не думать о том, что творит. Одно из многих преимуществ колдовства Черной Грезы: оно помогало обособиться от сомнительных или отвратительных дел. Бартта никогда не сожалела о сделанном и не пересматривала принятых решений.

Все было готово.

Ласково поглаживая хад-атту, Бартта разбудила Риану.

28 Возмездие

Джийан, обнаружив, что простое парализующее заклятие на Олллна Рэдддлина не действует, опустилась глубоко в Айаме. И увидела там кружащегося Аватару, охраняющего сущность кхагггуна, — гигантское черно-коричневое насекомое с защищенной панцирем грудной клеткой, зазубренными жвалами и фасеточными глазами. Малистра каким-то образом перенесла часть своей силы на много километров, чтобы защитить Олллна Рэдддлина. Джийан не знала других колдуний, включая ее саму, кто мог бы совершить такой потрясающий трюк. Результаты напугали ее до глубины души. Она не смела атаковать Аватару, потому что не опознала его. Не опознав, она никак не могла узнать ни природу, ни размеры его силы. В “Книге Отречения” она читала об Аватарах колдовства Черной Грезы, которые могли выпить силу противника или в лучшем случае просто отобрать ее.

Джийан почувствовала, как в физическом мире в голове зарождается боль, и поняла, что паучок начинает убивать ее. Выбора не было. Оставаясь в Айаме, она определила, где находится Реккк, потом нашла Элеану.

Боль становилась навязчивой; время истекало, счет шел на секунды. Она начала.

Элеана смотрела, как Олллн Рэдддлин медленно убивает Джийан, и внезапно ее охватил гнев. С яростным криком она встала, вращая ионную булаву. Не обращая внимания на предостерегающий крик Реккка, размахнулась, чтобы метнуть оружие прямо в незащищенное лицо Олллна Рэдддлина. Это был их единственный шанс; в этом девушка была уверена так же, как в собственном имени.

Она успела увидеть, как Олллн Рэдддлин вытянул в ее сторону правую руку. Через мгновение выстрел ионного пистолета сбил ее с ног. Все тело охватила боль. Она попыталась закричать, но не смогла. Попыталась пошевелиться, но не смогла и этого. Элеана лежала на спине, и свет медленно угасал. Потом беззвездная ночь окутала ее и унесла далеко-далеко.

— Ты убил ее, — процедил Реккк сквозь стиснутые зубы.

— Сначала девчонка, потом счеттта. Они умрут одна за Другой. — На лице Олллна Рэдддлина появилась лукавая улыбка. — А тебе-то что? Они кундалианки. Настоящий кхагггун радовался бы их гибели. — Он склонил голову набок. — Но ты больше не кхагггун. Теперь я сомневаюсь, был ли ты им вообще.

Джийан, тихо вскрикнув, упала на колени. Из центра оружия сочилась кровь. Реккк дрожал от ярости.

— Давай, рэнннон. Нападай. — Дуло ионного пистолета смотрело прямо на него. — Больше всего мне хотелось бы убить тебя так же, как я убил кундалианскую девчонку. У нее было кхагггунское оружие. Как так получилось, рэнннон? Уверен, звезд-адмирал сам хотел бы задать тебе этот вопрос.

Джийан упала, свернулась в позе эмбриона. Широко открытые глаза смотрели на что-то, невидимое для них обоих.

— Все почти закончено, рэнннон. — Олллн Рэдддлин не смог скрыть злорадства. — Она умирает. Не хочешь помочь ей? — Дуло ионного пистолета опустилось; короткий выстрел ожег правое бедро Реккка.

Реккк охнул. Мгновение он ничего не чувствовал. Потом нахлынула боль, и он рухнул на колени.

— О, так-то лучше, верно? — Олллн Рэдддлин поставил сапог на бедро Реккка. — По зрелом размышлении, ты еще недостаточно опустился, рэнннон. — Он пнул Реккка ногой. И пинал снова и снова, пока Реккк не упал ничком у его ног. Рэдддлин наклонился, на его лице застыли гнев и отвращение. — И кто ты теперь? Ничем не лучше счеттты, рядом с которой лежишь. Она развратила тебя, как развратила регента Ашеру. Но довольно. Этому пришел конец, рэнннон. Звезд-адмирал поручил мне привезти тебя живым. Однако сначала ты посмотришь, как умирают твои друзья. Сначала ты получишь первую порцию боли.

Он поднял ногу и с силой ударил по раненому бедру Реккка, вонзая каблук глубже в рану.

— Что за звук я только что слышал, рэнннон? Какой-то треск? Это ломались твои кости? О да, наверное. Вон обломок пробил кожу. — Рэдддлин присел рядом с Реккком, заглянул в глаза. — Должен сказать, я поражен. Ты не издал ни звука. — Он улыбнулся. — Ну, это мы скоро исправим.

* * *

Элеана услышала пронзительный крик. Пузырьком воздуха она последовала за криком к поверхности сознания. Мгновение лежала, глядя на листья. Солнечный свет пробивался сквозь сетчатый занавес крон деревьев. Пара голоногов порхала среди ветвей, словно играя в прятки. Жужжали насекомые, журчала невидимая река.

Потом снова раздался леденящий кровь вопль, и Элеана очнулась от порожденной болью грезы. Все нахлынуло на нее разом. Она не спрашивала себя, почему не умерла, не обращала внимания на боль. Элеана увидела Олллна Рэдддлина, согнувшегося над Реккком и Джийан. Живы они или нет? Смертельный гнев еще кипел в ней. Не задумываясь, девушка подняла ионную булаву и, размахнувшись, метнула.

Шипастый шар ударил Олллна Рэдддлина прямо в левый висок, отбросив назад. Элеана обнажила ударный меч и заковыляла к нему на негнущихся ногах. Он успел обнажить ударный меч и парировать ее первый удар, но, лежа на спине, не мог хорошо защищаться, и следующий удар выбил оружие из руки кхагггуна. Элеана приготовилась нанести смертельный удар, когда ее остановил крик Джийан:

— Элеана, нет! Не трогай его!

Ударный меч был всего в нескольких миллиметрах от шеи, где бился пульс. Рэдддлин злобно улыбнулся.

— Давай! Ты же хочешь убить меня!

Мускулы Элеаны напряглись; конец ударного меча подрагивал.

— Элеана, послушай меня! Он защищен колдовством. Грудь Элеаны вздымалась от гнева, напряжения и страха. Она обернулась и ахнула.

— Ты...

Джийан была на ногах.

— Со мной все в порядке. — Кровь испачкала ей волосы, струилась по лицу, залила шею. Неимоверным усилием воли Джийан не позволила себе броситься туда, где лежал без сознания окровавленный Реккк, хотя послала к нему усик исцеления. — Ты спасла нас, Элеана. Теперь ты должна помочь Реккку.

— Не слушай счету, — прошипел Олллн Рэдддлин. — Это все ложь. Убей меня! Убей сейчас, пока у тебя есть шанс!

Элеана вновь повернулась к нему... но смертельный гнев исчез так же быстро и таинственно, как появился.

— Нет. — Она облизнула губы и, не сводя взгляда со свор-командира, попятилась, пока не оказалась рядом с Реккком. Опустилась на колени.

— Положи ладони на его бедро, — сказала Джийан, — прямо на рану. Нащупай пульс. Когда найдешь, держи руки там.

Не обращая внимания на кровь, текущую из раны на голове, Джийан подошла к Олллну Рэдддлину.

— Погляди, что у меня есть, Олллн, — сказала она мягким, ласковым голосом. Когда его вызывающий взгляд остановился на ее вытянутой руке, ладонь раскрылась, как цветок. Там лежало похожее на паучка оружие.

Элеану охватило благоговение. Почему-то окровавленная и раненая колдунья казалась даже более величественной, даже более могущественной, чем раньше.

— Когда эта штука не отпала, как отпала другая, я поняла, что она изменена. — Джийан повертела оружие на ладони. — Изменена колдовством. Разве не так, Олллн?

— Как такое возможно? — проскрежетал Олллн Рэдддлин. — Она говорила, что никто, кроме меня, не сможет коснуться его.

— Малистра ошиблась. Я использовала собственное заклятие, чтобы освободиться от него. — Джийан не сказала, сколько заклятий перепробовала. — Зря ты связался с темной колдуньей, Олллн.

— Не зови меня на варварский кундалианский манер, — прошипел он.

Не говоря больше ни слова, она швырнула колдовское оружие ему на бедро — в то самое место, куда он так тяжело ранил Реккка.

Олллн Рэдддлин откинул голову, завопил от боли и попытался отползти.

Джийан подошла туда, где лежал в луже крови Реккк. Элеана чуть отодвинулась.

Джийан провела руками над раной.

— Прости. По-другому было нельзя. — Она посмотрела на девушку. — Я использовала его, чтобы отвлечь Олллна Рэдддлина, когда защищала тебя от выстрела.

— Но...

— Помнишь гнев, Элеана?

— Да, конечно...

— Его в твою голову вложила я. Чтобы ты смогла действовать.

— Значит, это ты спасла нас. Спасла нас всех.

Джийан баюкала Реккка. Ей пришлось закусить губу, чтобы не заплакать. Надо взять себя в руки, жестко сказала она себе. Чтобы сохранить ему жизнь, понадобятся все силы, не замутненные эмоциями.

Элеана обернулась на скребущийся шум, который издавал Олллн Рэдддлин, продолжая ползти прочь.

— Что с ним будет?

— Это колдовство я знаю очень смутно, — ответила Джийан. — Он уже искалечен. Возможно, если я оставлю эту штуку в нем, она его убьет.

— Хорошо. — Элеана с изумлением увидела, как Джийан встала и пошла за Олллном Рэдддлином.

— Совсем как червяк, — промолвила Джийан. Потом внезапно нагнулась и выдернула из него колдовское оружие.

— Что ты делаешь? — закричала Элеана. — Этот проклятый кхагггун должен умереть!

Он громко вскрикнул, и Элеана ахнула, увидев, что сделал с ним паучок. Крови не было. Было гораздо хуже. Плоть ноги пожирал неестественно ускоренный некроз. Олллн Рэдддлин стонал, обеими руками сжимая умирающую ногу. Глаза были широко открыты, все тело заливал пот. Потом он задрожал, глаза закатились, и кхагггун потерял сознание.

— Возьми его ионный пистолет. — Джийан отвернулась от свор-командира, глядя, как Элеана идет за оружием. — Это колдовство опаснее, чем ты можешь вообразить, опаснее Для нас, чем один-единственный кхагггун. Нам необходимо его изучить. — Она бросила последний взгляд на Олллна Рэдддлина. — А он все равно умрет... или пожалеет, что не умер. Потом, охваченная ужасом и тревогой, бросилась к Реккку, не зная, сумеет ли исцелить его.

29 Служанка

Риана очнулась от странной комы, которую называют служанкой смерти, и поняла, что ее уловка не удалась.

— Все очень просто, — послышался голос Бартты. Риана хотела пошевелиться и не смогла. Открыла глаза и сразу же поняла, где она и что ее ждет. Перед ней появилась Бартта.

— Как я сказала, все просто. Ты уже видела процедуру. — На ее руку был намотан кожаный ремешок. — Ты знаешь последствия — и хорошие, и плохие.

Риана захрипела. Бартта подошла ближе.

— Ты — Дар Сала-ат. Я не хочу делать тебе больно, но в то же время я знаю, что ты что-то скрываешь. Извини, Риана, эти секреты слишком важны, слишком опасны, чтобы ты держала их при себе.

— Какие секреты? — ухитрилась выдохнуть Риана, хотя слова исказились из-за всунутой между губами хрустальной флейты.

Взгляд Бартты стал твердым и мрачным, как базальт.

— Первый: кто, кроме Матери, помогает тебе? Второй: кто научил тебя Припрыжке? Третье: почему ты украла “Книгу Отречения”?

— Не понимаю, о чем ты.

— Не лги! Я, не раздумывая, убью тебя. Риана уставилась на нее, не мигая.

— Отвечай на мои вопросы!

— С какой стати? Ты убила лейну Астар, обращаешься со мной, как с рабыней. Запираешь, как собачонку.

— У каждой истории две версии. — Тон Бартты стал вкрадчивым. — Джийан хотела бы, чтобы ты...

— Ложь! — крикнула Риана. — Она бы не захотела для меня такого! Она Не знает тебя так, как я!

Бартта шагнула к ней; флейта поднялась и повисла прямо над губами Рианы. Глаза конары сузились, тон стал холодным.

— Ты украла “Книгу Отречения”. Зачем? Кому ты отдала ее?

— Никому. Говорю тебе, я упала в колодец.

— Зачем ты продолжаешь лгать? Я сама проверила келл, когда шима Ведда доложила, что ты пропала.

— Но ты же не заглянула в колодец, верно? — сказала Риана.

Бартта промолчала.

— Почему ты так поступаешь со мной?

— Ты участвуешь в заговоре против меня. Я делаю только то, что должно быть сделано.

— Как с лейной Астар?

— Да. Она предательница! Она заслужила...

— Ты безумна, как краэлский солнопес!

— Ты смеешь использовать в'орннские выражения? — Бартта дала ей пощечину. — Отвечай на вопросы!

Риана не обратила внимания на боль.

— У меня нет ответов.

Бартта долго смотрела на нее. Риана видела борьбу в ее взгляде. Потом Бартта резко схватила челюсти Рианы, заставила ее открыть рот. Ввела туда флейту и сошла с покрытого резьбой постамента.

— Теперь уже поздно. Слишком поздно для знамений, слишком поздно для чудес, слишком поздно для веры. — С застывшим лицом она отпустила кожаный ремень на один оборот.

Риана начала давиться, когда флейта коснулась задней стенки горла.

— Ты скажешь, Риана. Все, что я хочу знать.

Бартта еще отпустила кожаный ремень — на этот раз на два оборота, и флейта скользнула ниже.

Как ни старалась Риана контролировать себя, она закричала.

Книга четвертая Верховные врата

Определить Верховные Bpama труднее всего. Это таинственный мост через темное и бурное море беспокойного духа. Это великий уравнитель, стабилизатор. Верховные Врата — самый могучий портал в душу, открывающий возможность или для великой радости, или для бесконечного страдания...

“Величайший Источник”,

Пять Священных Книг Минны

30 О в'орннах и саракконах

— Ты что, уходишь? — взревел Веннн Стогггул. — Ты же только пришел.

— Прошу прощения. — Курган встал из-за стола. — У меня назначена встреча.

— В такой поздний час? — Регент поморщился. — Где? С кем?

— Поручение звезд-адмирала.

Они находились в личных покоях регента; на низком хроностальном столе между ними все еще стоял обед, поданный несколько часов назад. Редчайшие лакомства были доступны только регентам, решившим выказать свою исключительную власть.

— Слышишь, Малистра? Поручение звезд-адмирала!.. Если бы я не знал сына так хорошо, я бы поверил, что он действительно нашел свое призвание. — Регент хмыкнул. —

Хотя... Допускаю, что в выполнении приказов Киннния Морки есть своя выгода. Доходы, о каких простой баскир мог бы только мечтать. Я прав, Курган?

— Как скажешь, отец. Тебе лучше знать.

— Что случилось? — Веннн Стогггул наклонился вперед, оттолкнув блюдо с тушеным мясом снежной рыси. — Весь вечер ты ведешь себя как почтительный сын.

— Ничего не случилось.

Регент откинулся на спинку стула.

— Правда? Тогда приходится заключить, что ты либо болен, либо спятил.

Курган с улыбкой повернулся к Малистре:

— Вы находите свою жизнь во дворце удовлетворительной, сударыня?

— Н'Лууура, тебе-то что за дело? — рявкнул Веннн Стогггул.

Малистра улыбнулась в ответ:

— Совершенно удовлетворительной, Курган Стогггул. Спасибо, что спросил.

— Нет смысла быть с ним вежливой, — кисло сказал регент. — Сейчас он кажется жутко покладистым, но никогда не угадаешь, когда он взбрыкнет.

— Это все в прошлом, отец. — Курган, совершенно спокойный, стоял у двери. — Я был незрелым. Диким, неуправляемым. Признаю. Не наказывай меня за старые грехи, в которых я уже покаялся.

— Слова! — Веннн Стогггул махнул рукой. — Значение имеют только поступки, сын мой. Ничего, я еще сделаю из тебя порядочного в'орнна.

Чтобы прочистить ноздри от мерзкой вони выставляемой напоказ власти отца, Курган решил пойти на калллистот и по дороге выкурил двадцать миллиграмм лааги. Лаага считалась вне закона, но Кургану было наплевать. Лаага гораздо дешевле саламуууна и, что важнее, легкодоступна в глухих закоулках города. Выращиваемую на южном континенте лаагу привозили контрабандой саракконы — вместе с законным импортом.

Курган задумчиво курил, шагая по темным улицам Аксис Тэра, и прикидывал, кто из знакомых в Гавани мог сдать его Кинннию Морке. Если подумать, список охватывал практически всех. Придется поразмыслить. Однако он еще не решил, стоит ли беспокоиться из-за того, что Морка знает о его пристрастии к лааге.

Глубоко вдохнув густой сладкий дым, Курган грубо хохотнул. “Ну и Н'Лууура с ними!” Еще один секрет, которым он не поделился с Анионом. Аннон пришел бы в ужас, расскажи ему Курган, что он курит. И, конечно, отказался бы от рискованных вылазок в ночную кутерьму Гавани. Все новые различия появлялись, как трещины, между бывшими лучшими друзьями. Различия, в которые отец старался сразу же ткнуть его носом.

Серьезно обдумав слова Старого В'орнна, Курган принял приглашение отца на обед, чтобы постараться восстановить испорченные отношения. Многие годы унижать сына было одним из любимых развлечений Веннна Стогггула. Ожесточенный старый в'орнн. Ненависть к Ашерам ела его заживо, наполняла каждое принятое им решение, каждый взятый на себя риск, каждый аспект жизни.

Курган, пожалуй, гордился своими ответами: теплые улыбки, изысканные комплименты. Он вел себя как любезный и почтительный сын, не потратив ни миллилитра искреннего чувства. Когда-то ломать такую комедию было бы ему не по силам. До того, как он похоронил отца, мысленно и эмоционально отрезав себя от Дома Стогггулов и всего, что этот Дом символизирует. А сегодня вечером он даже получил дополнительную прибыль, выведя отца из равновесия.

Курган понимал, что стоит за словами Старого В'орнна, как понял, и что стоит за просьбой звезд-адмирала. Оставаться в тени отца означало быть задушенным традицией, никогда не имевшей для него смысла. Веннн Стогггул стал просто еще одним противником, которого следовало использовать или обойти, чтобы получить желаемое. И сейчас Курган как раз в наилучшей позиции: вырвался из-под отцовского сапога и занял положение скрытой силы — если умело сыграет свою партию и не недооценит ни звезд-адмирала Морку, ни Веннна Стогггула.

Дорогу ему внезапно загородила кундалианская телега, нагруженная досками ядровника из Борободурского леса, с мельниц в Обменном Залоге на западе. Курган закричал на кундалианских возниц, однако запряженный водяной бут-трен заупрямился, и телега осталась прямо перед ним. “Идиоты!” — подумал Курган, стаскивая одного из возниц с телеги и начиная избивать его до бесчувствия.

— А ну слезай и гони этот мешок дерьма прочь! — заорал он во весь голос.

Второй кундалианин осторожно сполз, не выпуская поводьев топающего водяного буттрена. Когда он пробирался мимо, Курган подставил ему ногу, с силой ударил по затылку и продолжил бить уже лежачего. Наконец остановился, запыхавшись, и посмотрел вокруг: кого бы еще избить. Он заметил среди собравшихся зевак юного кундалианина и пошел к нему. Тут через толпу протолкались трое кхагггунов. Курган передал им вожжи и вежливо попросил навести порядок. И пошел дальше.

Он достал вторую палочку лааги и, прикурив, вдохнул дым глубоко в легкие. Да, действительно, совсем нетрудно стать для отца примерным сыном.

Курган шел дальше на юг. Улицы расширились, ухоженные дома и лавки сменились огромными складами с густо намазанными известкой карнизами и скульптурными фризами, изображающими мифических вьючных животных. Толпа, заметно поредевшая в промышленном центре города, увеличилась на северном краю Гавани, в приюте калллистота. Кундалиане выстроились в очередь перед кхагггунским пропускным пунктом, через который они должны были проходить, возвращаясь в город из Гавани. Курган помахал рукой, приветствуя знакомых кхагггунов.

Кхагггуны устроили игровую арену в Гавани в основном потому, что игру обожали саракконы. Заядлые игроки, они ставили огромные деньги на результаты десяти еженощных соревнований. Из всей в'орннской культуры их явно интересовал только калллистот. Известно, что саракконы не знают счета деньгам и какие-то необузданные. Горе кундалианину или в'орнну, которому хватило глупости поссориться с саракконом: все саракконы тут же объединялись в слепящей вспышке враждебности. Возможно, они обладали какими-то зачатками телепатии. В любом случае к ним было трудно подступиться и почти невозможно сблизиться. Понятие доверия к иным расам у саракконов отсутствовало.

В'орннам оставалось только гадать, как саракконы воспринимают оккупацию северного континента. Между ними и в'орннами существовало ненадежное молчаливое соглашение. В'орнны не видели смысла тратить кхагггунов и ресурсы на колонизацию негостеприимного юга. Кроме того, гэргонам требовался доступ к радиоактивным соединениям, которые производили саракконы. Поэтому саракконов предоставили самим себе — пока они были согласны продолжать торговать с в'орннами. Как это влияло на их взаимоотношения с кундалианами, тоже оставалось загадкой.

Потратив много времени и труда, Курган ухитрился завязать знакомство — признаться, весьма непрочное, — с саракконским капитаном по имени Курион. Он намеревался опровергнуть прописную истину: никогда не знаешь, как себя вести с саракконами.

Курган прошел мимо “Недужного духа”, белокаменного приюта, где семья прятала его слабоумного брата Терреттта. По крайней мере он полагал, что брат еще там. За десять лет он ни разу не зашел. Да и к чему? Чем меньше о нем думать, тем лучше. Только сестра Маретэн навещала Терреттта. И немудрено. Этот идиот один мог слушать ее бредни о возрастании роли тускугггунов в в'орннском обществе.

Посмеиваясь про себя, окутанный ароматным облаком дыма лааги Курган вышел к порту. Дальше раскинулось море Крови, отражающее городские огни, как зеркало, — огромное пространство, принадлежащее только саракко-нам. Ходили слухи о саракконских моряках, проводящих на кораблях многие годы, даже не видя земли. Как можно хотеть выйти в море?! Ему бы наверняка все надоело через несколько дней.

Оказавшись недалеко от калллистота, Курган начал высматривать саракконов. У них у всех были волосы на лице — густые, курчавые, унизанные ракушками: закрученные, остроконечные и намазанные маслом длинные усы и острые треугольные бородки. Выбритые черепа, как и большую часть тел, покрывали татуировки непонятных рун. Среди свирепых и любопытных моряков были только мужчины. Где их женщины, оставалось лишь гадать.

Для одежды саракконы брали легчайшие кундалианские ткани, однако поскольку они жили в теплом тропическом климате, то носили не обычные одеяния, а складчатые юбки до колена. Талию охватывало что-то вроде широкого пояса, сплетенного из высушенного морского винограда, со свисающими спереди узорами из узелков, каждый из которых что-то обозначал — возможно, общественное положение или еще что-то. На ногах — высокие сапоги из сверкающей кожи ската, выдубленной в чанах с морской солью и ртутью. Намазанные маслом тела прикрывали жилеты без рукавов из шкуры акулы, жесткие, как пластины брони, — о них можно было сильно поцарапаться. На бедре обычно висели прямой длинный кинжал из темной стали и блестящая кривая сабля с гравированным клинком из носа ископаемой рыбы-пилы и рукоятью из резного коралла или костей морского кора.

Вскоре Курган увидел знакомца. Хотя Курион был капитаном собственного корабля, сараккон никогда не приглашал Кургана на борт. По мнению Кургана, Курион был старше него от силы лет на десять. Это был умный, напористый и самоуверенный торговец. Курган пока не сумел найти у него слабого места. К своему большому удивлению, юноша обнаружил, что восхищается саракконом. Может, Курион во многих отношениях и примитивный дикарь, но о торговле он знал больше всех, включая Бенина Стогггула. У такого мастера можно многому научиться.

Как требовал саракконский обычай, Курган не подошел к приятелю, а замешался в потную толпу, окружающую арену калллистота, и встал так, чтобы Курион наверняка его увидел. Курион разговаривал с двумя высокими моряками-саракконами — по-видимому, со своего корабля. Хлопок в ладоши — это означало, что ставки на противников сделаны, а потом подняты и удвоены. Зажатый в толпе Курган сумел бросить взгляд на арену. Плотный месагггун с нависшими бровями — в мозгу размером с праэн явно не умещалось ничего, кроме костей, — был выставлен против молодого баскира с широкими мощными плечами, узкой талией и мускулистыми ногами. Видимо, новичок. Курган никогда раньше не видел его на калллистоте.

— Ты разнюхал их? Кого предпочитаешь?

Курган не обернулся. Он узнал голос Куриона и был рад, что капитан подошел к нему на саракконский манер, не упоминая имени и никак не здороваясь.

— Я только что пришел. — Курган знал, что времени на ответ мало. И решил держаться так же самоуверенно, как любой сараккон. — Но тут нечего долго думать. Мне нравится месагггун.

— В таком случае мы могли бы заключить пари. — У Куриона было надменное гладкое лицо с темными глазами и кривоватым ртом, отчего казалось, будто ему все время весело. В бороду вплетены резные руны из лазурита и жадеита, на пальцах огромные кольца со звездным сапфиром, рубином и рысьим глазом. Сапоги из кожи ската выкрашены в темно-оранжевый цвет. — Хотя у ничтожества вроде тебя не хватит средств, чтобы пари было целесообразным.

— Если бы я не приготовился ставить, я бы рта не открыл. — В саракконских кругах пари было почти священным ритуалом. Если у тебя есть мнение о чем-то — о чем угодно, — лучше быть готовым заключить об этом пари, как всегда делали саракконы. Иначе можно растерять последнее уважение. — Я поставлю двадцать.

— Мы выложим пятьдесят.

Курган знал, что сараккон изучает его. Иногда у юноши возникало тревожное чувство, что Курион терпит его присутствие просто потому, что забавляется.

— Пятьдесят меня тоже устроит, — сказал он, решив играть, как сараккон. Конечная ставка никогда не бывает такой, как предлагается сначала. Это было бы страшным оскорблением.

— Это все, что ты можешь наскрести? Абсолютный минимум? Ну ладно. Пятьдесят. — Когда пари было заключено, сараккон рассмеялся. — Ты давненько не бывал на калллистоте, Стогггул. Приятно будет взять твои деньги. Этот баскир побеждает уже две недели.

Кургану, попавшемуся в расставленную Курионом ловушку, отчаянно надо было поддержать самоуверенный вид. Он понимал цель Куриона. Испытание: посмотреть, достоин ли юный в'орнн быть принятым в компанию.

— Если ты так считаешь, то нам следовало бы поднять до ста семидесяти пяти.

— Ого! — воскликнул Курион. — Ну и ну! Мы с удовольствием поднимем ставку!

Конечно, безрассудное пари. У Кургана не было ста семидесяти пяти. Но это не будет иметь значение, если он выиграет. Он постарался не думать о другом исходе.

В сопровождении пары саракконов, с которыми Курион заключал пари раньше, они пробрались к ограждению калллистота. Толкающаяся толпа как по волшебству расступалась перед Курионом и снова смыкалась, едва они проходили. Довольно скоро знакомцы оказались в первом ряду. Как раз вовремя. Схватка начиналась.

Пятиугольная арена калллистота была устроена просто: три нити заряженной ионами проволоки, натянутые между легированными стойками. Идея тоже не отличалась богатством замысла: прижать противника к проволоке, где его оглушал ионный разряд. Разряд, разумеется, действовал на всех по-разному, и ходили слухи, будто есть способы выработать некую привычку к вызывающей мышечные спазмы боли. Курган сам видел, как один боец продержался двенадцать секунд.

Началась беспощадная схватка. Слышалось только какое-то утробное хрюканье. Противники обменялись сильными ударами. Полилась кровь. Они остановились, встряхнулись, снова начали кружить — и оба одновременно бросились вперед. Калллистот был так жесток, так неистов, что схватки редко длились больше нескольких минут.

Месагггун нанес два мощнейших удара; потная спина баскира изогнулась дугой, и он попятился. Месагггун продолжал наступать, бешено молотя кулаками, словно забивал сваи. Баскир отступал на подгибающихся ногах, пока не оказался опасно близко к проволоке.

Вклинившись рядом с Курганом, Курион ухмыльнулся и ударил две монеты друг о друга. Обе его руки покрывала татуировка, изображающая главную морскую богиню, наполовину саракконку, наполовину морскую змею. На голове один узор накладывался на другой. Все это превращало его в ходячее произведение искусства.

Измученный чемпион упал на колени. Месагггун не расслаблялся ни на секунду.

— С огромным нетерпением ожидаю твоих денег, — самодовольно ухмыльнулся Курган. Курион промолчал.

Слабеющий баскир был во власти месагггуна. Тот поднял противника с колен и швырнул его на проволоку. Баскир выгнулся дугой, когда ионный заряд прошил его. Не желая оставлять ничего на волю случая, месагггун крепче прижал противника к проволоке.

Три, четыре, пять... Курган считал, сколько секунд баскир прижат к проволоке. То, что он увидел потом, потрясло его. Баскир схватил голову месагггуна обеими руками и с силой ткнул в верхнюю проволоку. Ионный разряд содрал кожу с носа и щек месагггуна и, поскольку противник не выпускал его, выжег веки и ослепил.

Взревев, как хиндемут, месагггун с оглушительным грохотом упал без чувств у ног чемпиона. Баскир медленно отошел от проволоки под вой и хохот толпы и поднял руки над головой.

Не говоря ни слова, Курион протянул руку.

— Наш выигрыш, пожалуйста, — сказал он, перекрикивая рев толпы.

Курган облизнул сухие губы.

— У меня нет.

Лицо Куриона потемнело. Он уже открыл рот, чтобы ответить, когда один из команды протолкался через потную толпу и что-то шепнул ему.

— Вот как! — Курион, смеясь, повернулся к Кургану. Увидев его лицо, Курган содрогнулся. — Послушай, ничтожество. Мы откажемся от денег, которые ты нам должен.

— Да?

— При одном условии. — Он весело улыбнулся. — Последний претендент внезапно заболел и не может драться. Ты займешь его место.

Курган промолчал, хотя ему хотелось кричать от страха во весь голос.

— Несомненно, должен быть другой выход...

— Ты ведь уже дрался на калллистоте, да? Ты сам нам говорил, да? Или ты соврал?

— Нет, разумеется, нет. Но я никогда... то есть я дрался только в подготовительных турах. Я не готов к...

Огромный сараккон ухватил его за ворот.

— Боюсь, ничтожество, ты не совсем понимаешь ситуацию, в которой оказался. Мы не выносим неплатежеспособных игроков. Торг здесь неуместен. — Он махнул рукой на залитую кровью арену. — Мы предлагаем тебе шанс отплатить нам в знак признания наших отношений. — Он приблизил лицо к Кургану. — Но эти отношения можно закончить в любой момент. Я ясно выразился?

Взяв себя в руки, Курган кивнул. Паниковать бесполезно. Что подумал бы о такой слабости Старый В'орнн?

— Я принимаю ваши условия.

— Отлично, — улыбнулся Курион. — Мы проводим тебя на калллистот. Твое имя уже внесено в таблицы игроков. — Он хлопнул Кургана по спине. — Скажи-ка, ничтожество, на кого нам ставить — на тебя или баскира?

Сараккон откинул голову, расхохотался и, протащив Кургана через волнующуюся толпу и мимо охраны, вытолкнул его на арену.

— Калллистот! — заорал он, помогая Кургану перелезть через верхнюю проволоку. — Десятая схватка!

Все за пределами арены слилось в большое пятно. Калллистот пах кровью, потом, победами и поражениями.

Вблизи баскир казался даже еще страшнее, чем из толпы. Через узкие щели глаз он смотрел на Кургана с неприкрытой жадностью, как гэрорел на добычу. Подошел ближе.

— Это что, шутка, а? — Он с тошнотворным хрустом вправил вывихнутое в бою плечо.

Курган отступил, приняв защитную стойку. Чемпион, смеясь, шагнул следом. Используя инерцию огромного в'орнна как рычаг, Курган схватил его за руку и быстро дернул вперед. В воздухе мелькнули пятки баскира, и Курган ударил его ногой в правую голень. Тот потерял равновесие и обрушился на твердую микрополотняную поверхность калллистота с грохотом, похожим на раскат грома.

Покатился, зажав ногами лодыжку Кургана, изо всех сил вмазал кулаком ему в солнечное сплетение и в тот миг, когда Курган падал, добавил мощный удар по черепу.

Курган, почти теряя сознание, как-то сумел перевести наполненное болью тело в седьмую позицию. Когда баскир бросился на него, он увернулся и ударил коленом по толстой, перевитой жилами шее. Взревев от гнева, баскир швырнул его на проволоку.

Обжигающая боль свела мускулы спины. Предвкушая быструю победу, чемпион прижал Кургана к проволоке. Раз, два, три...

Вот так баскир выиграл предыдущую схватку, использовав проволоку, чтобы отбиться от высокого месагггуна. Баскир боднул Кургана, нос и рот наполнились кровью. Перед глазами танцевали черные пятна. Толпа ревела, как бушующий шторм. Сознание уплывало на волне мучительной боли и усиливающейся вялости.

Потом Курган подумал о Старом В'орнне, о трудных, болезненных уроках и плюнул кровью в насмешливое, ликующее лицо баскира. Когда чемпион поднял руку, чтобы вытереть глаза, Курган согнулся и прополз у него между ног. Оказавшись за спиной противника, он обоими кулаками ударил его по недавно вывихнутому плечевому суставу. Баскир упал на колени, и Курган перепрыгнул через его плечи, балансируя на самой верхней проволоке. Ударил ногой. Носок ботинка с отвратительным хрустом вошел в глазницу баскира.

Чемпион взвыл, ухватившись за лицо, и Курган ударил снова — в незащищенное горло. Противник упал, давясь и задыхаясь. Курган соскочил с натянутой проволоки — прямо на удар двумя кулаками в живот. Он свалился, ловя ртом воздух. Почувствовал, как его волокут к проволоке. Попытался сопротивляться и в награду получил кулаком в лицо. Потом его прошил ионный разряд, и глаза закатились.

В ушах шумело. Откуда-то издалека донесся голос Куриона.

— Довольно, — сказал сараккон, по-видимому, чемпиону. — Кончено.

— Между вами и Курганом Стогггулом все кончено. Веннн Стогггул, лежащий обнаженным в постели, оглядел собеседницу.

— Предполагается, что это что-то значит для меня?

— Должно значить. — Малистра потянулась.

Как великолепно выглядит ее тело, подумал регент. Она попросила заменить в спальне атомные лампы на ее собственные медно-бронзовые кундалианские светильники, в которых жгла настоянные на ладане свечи. Не секрет, что Стогггул не любил кундалианский стиль, однако в этом случае сделал исключение. В сущности, она права. Тихо мерцающий ароматный свет поддерживал его сексуальный аппетит. Таким выносливым он не был даже в юности. Стоило лишь увидеть ее волосы в мерцающем свете! Он и не представлял себе, что может найти эротичными — волосы.

Регент зевнул.

— Почему же?

— Потому что это касается вашего сына.

— Если ты о странном поведении Кургана сегодня вечером, то не беспокойся. Мальчик непостижим.

— Я чувствую в нем огромную силу, огромную целеустремленность.

— Если бы ее только использовать.

— Он казался достаточно искренним. Смех регента прозвучал резко и скрипуче.

— Может, ты и колдунья, но, в конце концов, всего лишь кундалианка. Ты не знаешь Кургана. Он непостоянен — любезен и коварен одновременно. Мне нужно доказательство произошедших в нем перемен. Осязаемое доказательство. — Регент пожал плечами. — До тех пор он на ответственности Киннния Морки.

— Послушайте меня...

Он ударил ее без предупреждения.

— Хватит! Слишком много берешь на себя. У тебя появилась отвратительная привычка забывать, кто ты такая. Второго предупреждения не будет. Ты служишь моим желаниям. Если ты думаешь иначе, то глубоко ошибаешься.

— Я очень извиняюсь. — Малистра опустила голову, спрятав лицо в тени за массой платиновых волос. — Уверяю вас, владыка, только стремление оказать вам всяческую помощь заставляет меня...

— В этом-то и проблема. Любопытно, как кундалианка может, по твоему наивному выражению, оказать мне “всяческую помощь”?

— Вероятно, я неправильно...

— Сначала Курган, потом Далма, а теперь ты. — Стогггул сел, его лицо внезапно побагровело. — Н'Лууура, неужели никто не окажет мне должного уважения? Неужели мне суждено вечно жить в тени ненавистного Элевсина Ашеры? Даже из могилы он не дает мне покоя!

— Десять тысяч извинений, владыка. Я не хотела обидеть... Его нарастающий гнев в последний момент сдержал стук в дверь.

— В чем дело! — заорал регент. — Кто смеет тревожить мой покой?

— Господин! Прибыл звезд-адмирал! И не один! Стогггул узнал голос крыл-генерала Нефффа, одного из двух командующих хааар-кэутов; тот или другой всегда были поблизости. Закутавшись в черно-коричневое одеяние, регент сказал:

— Войдите.

Вошел крыл-генерал Неффф, обведя гэрорелиным взглядом комнату.

— Звезд-адмирал извиняется за поздний визит, но у него весьма срочные новости.

— Да уж. — Кровь Стогггула кипела. — Ты сказал, что он не один. Кто с ним?

— Свор-командир Олннн Рэдддлин, господин. Услышав имя Рэдддлина, Малистра повернула голову, как животное, почуявшее детеныша.

— Уже? — Регент потер руки. — Значит, они принесли новости о гибели наших врагов!

— Боюсь, что нет, господин.

— Что ты имеешь в виду?

Выражение лица крыл-генерала Нефффа было страдальческим.

— Думаю, вам лучше разобраться лично, господин. Вопреки приказу Стогггула, Малистра встала, явно безучастная к своей наготе.

— Олннн Рэдддлин защищен, — заявила она. — Ничего плохого с ним произойти не может.

Крыл-генерал Неффф не отрывал взгляда от регента. Для него кундалианки не существовало.

— Они в приемной, господин. Стогггул со вздохом кивнул.

— Скажи звезд-адмиралу, что через минуту я приду.

— Так точно, господин.

Когда крыл-генерал вышел, Стогггул резко сказал:

— Надень что-нибудь подходящее.

Малистре хватило ума держаться на два шага позади него по пути в личную приемную регента. Здесь он выставил напоказ отрубленные головы всех Ашеров, здесь он напился до беспамятства в ночь переворота. Теперь в комнате появились носилки, которые несли четверо кхагггунов из собственного крыла звезд-адмирала. На носилках лежал Олннн Рэдддлин... или, точнее, то, что когда-то было Олннном Рэдддлином.

— А где солдаты своры? — рявкнул Стогггул. — Командира обязаны нести они.

— Никого не осталось, — сказал Киннний Морка.

— Что? — Регент прищурился. — Что?

— Погибли. До единого кхагггуна. А Олннн Рэдддлин, как видите, в коме. — Киннний Морка перевел взгляд с регента на Малистру. — Ты клялась, что все будет в порядке, однако дело кончилось полным провалом. Двадцать человек из элитной своры погибли, их жизни угасли.

— Успокойтесь, звезд-адмирал. В бою с врагом потери неизбежны.

Киннний Морка стал синевато-багровым. Баскир напоминает кхагггуну о последствиях войны!.. Он с трудом справился с гневом.

— В отличие от вас, регент, я воспринимаю гибель моих людей всерьез. Я знал их всех лично. Стопроцентные потери совершенно неприемлемы.

— Олннн Рэдддлин еще жив, — заметил Стогггул.

— Вы шутите? Кто из нас согласился бы на такую жизнь? — Киннний Морка смотрел, как кундалианская колдунья подкрадывается к носилкам, словно дикий хищник.

— Это невозможно, — бормотала она. — Невозможно! В первый раз Стогггул посмотрел на Олннна Рэдддлина.

— Я предупреждал, — сказал звезд-адмирал. — Вот что бывает, если довериться инопланетному колдовству.

Поскольку у него не было прямых доказательств обратного, Стогггул не ответил.

— Н'Лууура, что случилось с его ногой? Здесь только кости. Ни кожи, ни плоти, ни мускулов...

— Не знаю. — Малистра стояла над Рэдддлином, делая какие-то пассы руками.

— Судя по виду, он должен был умереть, — сказал Стогггул.

Киннний Морка уставился на него.

— Он жив только чудом. Даже наши геноматекки озадачены.

— Это сделал Реккк Хачилар, — прорычал регент.

— Нет. — Малистра склонилась над телом. — Это колдовство.

Киннний Морка шевельнулся.

— Колдовство порождает колдовство! Говорю вам, регент, ничего хорошего не выйдет.

“Да заткнись ты, старый дурак”, — подумал Стогггул.

— Можешь поправить? — спросил он Малистру.

— Вы неправильно понимаете колдовство, владыка. Оно ничего не может поправить. — Она нюхала воздух вокруг Рэдддлина. — Но, думаю, я могу исцелить его. Некоторым образом...

Регент махнул рукой.

— Любой ценой.

— Что ты имеешь в виду — “некоторым образом”? — тревожно спросил Киннний Морка.

На губах Малистры появилась ледяная улыбка. Ведьма, похоже, упивается ситуацией, подумал звезд-адмирал. Он презирал себя за страх перед ней.

— Я могу исцелить тело, испытавшее травму первой степени и шок. Но не смогу вернуть плоть и кровь.

Звезд-адмирал почувствовал, как по телу побежали мурашки.

— В смысле?

— Я гарантирую, что он не умрет, хотя очень сомневаюсь, что он будет благодарен за такую жизнь. Он сможет ходить, если вы разрешите мне действовать.

— А каковы последствия?

— Хотя я в силах укрепить и защитить ее, нога будет выглядеть точно так, как сейчас.

— Ты серьезно? — Киннний Морка уставился на нее. — Нога будет... как у скелета?

— Она будет такой, какой вы ее видите.

— Нет! Запрещаю!

— Напротив, — сказал Стогггул. — Приказываю тебе продолжать.

— Что?

— Вы слышали, звезд-адмирал.

— Регент, не забывайте, свор-командир Рэдддлин — один из моих кхагггунов. За него отвечаю я.

Веннн Стогггул снисходительно улыбнулся.

— В вопросах в'орннской безопасности решения принимает регент. Ваш Рэдддлин, возможно, обладает жизненно важной информацией о врагах.

Лицо звезд-адмирала потемнело от гнева.

— Несомненно, было ошибкой запятнать его кундалианским колдовством. Если вы думаете, что я позволю ему стать каким-то уродом...

— Если он, как вы сказали, преданный кхагггун, он исполнит свой долг. — Стогггул кивнул Малистре. — Продолжай.

— Давай, почти-чемпион! — крикнул Курион. На поцарапанном деревянном столе, за которым они сидели, выстроились в ряд двенадцать больших бокалов с медом. — Ты должен выпить все за пять минут, иначе я потеряю на тебе еще больше денег, чем уже потерял.

Их стол стоял в углу пропахшего дымом и алкоголем “Кровавого прилива”, любимого кабака саракконов в Гавани. Зал был битком набит зрителями и участниками калллистота. Многие из них уже подходили, хлопали Кургана по спине и поздравляли. Пятнадцатилетний мальчишка принял вызов чемпиона! Похоже, для них не имело значения, что он проиграл. У Кургана кружилась голова от смущения и боли, но он не отказался сыграть в странную игру Куриона. Ему только хотелось, чтобы Старый В'орнн был сегодня здесь и видел его в финале калллистота.

Ноющей, распухшей рукой он взял первый бокал, поднес к губам. Выпил содержимое одним большим глотком. После седьмого бокала его вырвало. Густой, сладкий мед извергся изо рта, потом из желудков. Словно предвидя это, Курион чуть отодвинулся. И громко расхохотался, когда Курган скрючился в приступе жестокой рвоты.

— Семь! — крикнул он с тем же энтузиазмом, с каким возвестил о выходе Кургана на калллистот.

Клиенты “Кровавого прилива” разразились аплодисментами.

— Н'Лууура! — Курган вытер губы. — Н'Лууура все побери!

Курион трясся всем телом. Аплодисменты продолжались.

— Что происходит? — спросил Курган.

— Ты вернул нам все потерянные деньги, и с прибылью! Отлично, Стогггул! Просто отлично! Нынешний рекорд — девять! Большинство не верили, что ты осилишь даже четыре!

Курион хлопнул его по спине, затем помог встать.

— Пора на свежий воздух, а? — Он снова засмеялся и, пока Курган слушал новые аплодисменты и свист, собрал выигрыш.

Ночь пахла солью и фосфором. Беспокойное море, почти невидимое в беззвездной черноте, билось о сваи. Курион потянулся и глубоко вздохнул.

— Ты хороший боец, Стогггул, храбрый и умный. Парень что надо.

Курган облокотился на перила Набережной. Снова накатила тошнота. Защитившие его эндорфины исчезали вместе с адреналином, и он чувствовал себя совершенно выдохшимся.

— Вот. — Курион подал ему зажженную палочку лааги. — Это от нас.

Кивнув в знак благодарности, Курган глубоко вдохнул в легкое дым. Пульсация в голове затихла, боль в теле стала почти терпимой. Мимо прошла кучка молодежи, оживленно обсуждающая кровь и жестокость калллистота. За ними рука об руку шла пара немногим старше, смеясь чему-то столь личному, чего никто другой не понял бы. Торговцы закрывались на ночь.

— Мы думали, сегодня ты обойдешься нам в круглую сумму, Стогггул.

— Прости. Мне не следовало спорить, раз я не мог позволить себе проиграть. Я, наверное, рехнулся.

— Но тебе хватило храбрости выйти на арену, а? — Курион стоял рядом и смотрел на море Крови. Морские птицы с черными, как сажа, крыльями и желтыми клювами бросались вниз, проносясь низко над волнами, потом поднимались, закладывая круги и перекликаясь в темноте. — Саракконов такое безумие не удивляет. Города делают нас немного сумасшедшими. Улицы, дома, толпы подавляют нас. Мы предпочитаем безлюдные просторы, чистый воздух, жаркое солнце и попутный ветер. Мы всегда приравнивали признаки цивилизации к слабости, болезни, разложению.

Курган был в восторге от того, что Курион говорит с ним как с равным.

— Любопытно. Вы так любите море Крови?

— О, не только море Крови, Стогггул. Все океаны. И не только океаны. Пустыни тоже.

— Говорят, это опасные места. Курион хмыкнул.

— Как и калллистот!

— По крайней мере на калллистоте не соскучишься.

— Ты так думаешь? Ты думаешь, что океаны и пустыни скучны?

— Да.

Курион нахмурился.

— Но ты никогда не бывал ни там, ни там. На чем основано твое мнение?

Курган прикусил губу. Каким образом этот дикарь все время заставляет его чувствовать себя дураком?

— Разумеется, ты прав. Я положился на чужую оценку.

— Нет, Стогггул. Не оценку. Предубеждение. Это большая разница. Твоя раса не понимает ценности глубокой воды или движущихся дюн и потому презирает и то, и другое. — Курион сложил руки, переплел татуированные пальцы, легко опираясь на перила. Волны бились о берег гипнотически, словно под управлением огромного океанского зверя. — В'орннская спесь. Серьезный изъян в вашем характере, успешно работающий к нашей пользе.

Курган пожал плечами.

— Если саракконам нужны море Крови и Большой Воорг, мне плевать.

Курион бросил на него хитрый взгляд.

— Что такое? — Курган сразу же насторожился. — Что я упустил?

— Что я упустила?

Далма смотрела, как Киннний Морка расхаживает по превращенной в палатку спальне, и ей не нравилось то, что она видит. Она внушала себе, что надо быть терпеливой, что он расскажет все, когда захочет и как захочет.

— Проклятое кундалианское колдовство соединилось с в'орннскими властями. — Он все еще был в полном боевом вооружении, надетом для поздней встречи с регентом. — Веннн Стогггул попал в лапы колдуньи. Он все больше и больше полагается на ее злые чары. — Лицо звезд — адмирала было бледным и утомленным. — Н'Лууура, ты бы видела Олннна Рэдддлина. — Он покачал головой. — От ноги осталась только кость... голая кость! Н'Лууура все побери, как жить с таким ужасом?.. Малистра что-то сделала с этими костями. Они могут гнуться, но не ломаются. И блестят, промасленные колдовством. Они гнутся, когда он ходит.

Далма видела печаль Морки и сочувствовала ему. Из всех любовников, какие у нее были, всех хозяев, каким она служила, только Морка нашел путь к ее сердцам. Несколько лет назад она проснулась рано утром в его сильных объятиях и вдруг тихо расплакалась. Далеко не сразу она поняла, чем была для нее его близость. Далма чувствовала себя и защищенной, и удовлетворенной. Стараясь не разбудить кхагггуна, она положила руку ему на лоб и, потянувшись, поцеловала веки. Потом закрыла глаза и почти сразу же провалилась в глубокий сон.

Эту любовь Далма хранила глубоко в душе. Она была не так проста, чтобы позволить кому-то — особенно ему — доступ к тайной власти над ней. Достаточно, чтобы его тянуло к аромату ее интимных мест, и хватит об этом. Нужно остаться свободной.

— Когда я заглянул ему в глаза, Далма, я не увидел ничего. Совсем ничего.

— Ты хочешь сказать, что он не узнал тебя?

— Да нет же. Он узнал меня; он узнал регента. Он был совершенно спокоен, когда рассказывал о неописуемой трагедии, выпавшей ему и его отряду. Возможно, слишком спокоен. Я не могу отделаться от мысли, что вместе с плотью и сухожилиями ноги в нем погибло что-то важное.

— По крайней мере он выжил. И то хорошо.

* * *

“Я должен радоваться, что жив, но я не чувствую радости”. Олннн Рэдддлин сидел у себя дома в полной темноте.

Ничто не казалось прежним; все изменилось. От еды его тошнило, от воды раздувало. Яростный огонь горел в нем, яркий, как сверхновая. Сейчас все кварки иссякли, не оставив ничего, кроме плотного черного вещества.

Геноматекки прописали лекарства, которые Рэдддлин выбросил, зная, что они окажутся бесполезны. Ему рекомендовали сон, но он больше не мог отдыхать. И потому сидел в темноте наедине с мыслями.

На Корпионе-3 Рэдддлин слышал легенду о живых мертвецах — исследователях, застигнутых радиационными бурями, периодически бушующими на планете. Радиация не убивает, гласит легенда; она преобразует жертву в иной тип существа — лишенный ощущений и чувств. Радиация словно бы уничтожает все важное в человеке, оставляя тело, управляемое стимулируемой радиацией центральной нервной системой. Эту жуткую армию живых мертвецов нельзя убить, хотя Олннн Рэдддлин часто предполагал, что им бы, наверное, очень этого хотелось.

Ночью после того, как ему рассказали легенду, он почти не спал. Корпион-3 был печально знаменит своими ночами, длинными — пятьдесят часов — и холоднее, чем в Н'Луууре. Что вообще делали там в'орнны, им никогда как следует и не объяснили. Похоже, гэргоны искали кого-то или что-то, и кхагггуны высадились и занялись тяжелой, кропотливой работой. Позже трое гэргонов провели меньше часа там, где кхагггуны рылись несколько месяцев, после чего отбыли так же таинственно, как и прибыли. Затем своре велели собирать вещи и сниматься с лагеря. Олллн Рэдддлин ни разу не видел ни одного живого мертвеца, зато видел несколько радиационных бурь, бушующих в зубчатых горах на горизонте. И не мог не думать о том, что произошло бы, застигни буря его. После Корпиона-3 он испытывал безрассудный ужас перед этими существами.

А теперь сам стал таким.

Рэдддлин заставил себя не дотрагиваться до голых костей ноги. Когда он увидел их в первый раз, его затошнило. Ужас, какого он никогда прежде не испытывал, заключил его в ледяные объятия.

Теперь он сам живой мертвец.

Надо попасть на гравилет и вернуться на Корпион-3, чтобы жить с себе подобными. Рэдддлин засмеялся, однако смех быстро перешел в рыдание.

Много раз в ту ночь он размышлял о самоубийстве: покончить с тем, что осталось от него и от жизни. Один раз он подошел очень близко к краю, ощутил кисловатый вкус дула ионного пистолета во рту. Он подвел кхагггунов, которыми командовал, — свою первую и теперь, конечно, последнюю свору. Они доверяли ему, исполняли его приказы в точности — и все погибли. Все. Хор их голосов доносился из-за разделяющей их пропасти: оказавшиеся в Н'Луууре, они молили об освобождении. Они жаждали мести, и эта месть была в его руках. Пока Реккк Хачилар и его кундалианская счеттта остаются в живых, ему нельзя покончить с собой.

Олннн Рэдддлин поклялся посвятить остаток жизни одной цели: выследить смертельных врагов и заставить их заплатить за то, что они сделали с ним.

31 Перелом

Ужасная красота поразила Реккка Хачилара. Она плясала в нем, подобно грому из грозовой тучи, подобно разреженному воздуху на вершине мира, подобно снежной лавине глубокой зимой, подобно кровавому приливу, захлестывающему Набережную Гавани, подобно стае рыб, перелетающих через коралловый риф.

Он чувствовал себя вскрытым, распиленным пополам; тихо пульсирующие внутренности открыты Космосу. Вокруг текла кровь — его и ее. Реккк воспринимал Джийан, как воспринимал тройное биение собственных сердец. Словно она вошла в него на клеточном уровне. Он чувствовал себя мумифицированным артефактом, который веками держали без света и воздуха, внезапно захваченным армией суетливых насекомых, ползающих по опустошенному, измученному болью телу.

Он сдался бы, предпочтя вакуум без света и воздуха, высасывающий из него боль. Но Джийан... Даже на краю вечности любовь к ней продолжала жить, как сигнальный огонь маяка. Его покрывала пелена, холодная пленка, отделяющая жизнь от смерти, касалась лица, знакомясь с ним, как неожиданно ослепший старый друг. Не то чтобы Реккк боялся умереть. Вовсе нет. Но в тот миг, когда он медлил, приостановившись — часть обоих миров и ни одного из них, — когда неизбежность смерти стала очевидной, пришла Она, озарив разум, и Ее аромат не дал ему пройти сквозь пленку.

Клетка за клеткой он возвращался к жизни, к знакомому миру. К единственному, что имело для него значение. К ней...

— Реккк.

Он открыл глаза навстречу игре света и тени. В воздухе промелькнула черно-оранжевая бабочка. Над ним склонилась Джийан.

— Джийан... Что произошло?.. Свора?..

— Элеана нашла их. Все погибли от многочисленных укусов. Твои модифицированные жуки-марки кишели между щелями боевой брони, как ты и приказал.

— Хорошо. — Он вздохнул. — Времени мало. Уже почти иды. Мы должны найти Дар Сала-ата. — Он попытался повернуть голову и не смог.

— Ты спеленат, как квавд на вертеле. — Джийан заставила себя улыбнуться. — Сейчас ты должен отдохнуть, иначе от тебя не будет толку ни мне, ни Дар Сала-ату. — Реккк попытался возразить, но она нагнулась и прижала влажные губы к его губам. Ее рот открылся, и язык втолкнул ему в рот мягкий влажный шарик. Реккк сморщился из-за страшно кислого вкуса. — Знаю, но ты должен медленно прожевать его и проглотить. Это смесь пандана и мандрагоры. — Он снова сморщился, и она рассмеялась. — Я несколько часов рыскала по лесу. Теперь сам займись своим исцелением.

Реккк хотел ответить, однако сил не хватило. Тогда он начал медленно жевать и довольно скоро погрузился в предписанный Джийан сон.

Мандрагора предназначалась не только для Реккка. И Джийан, и Элеана потягивали чай, заваренный на измельченных корнях. Они сидели у костра, разведенного Элеа-ной, а голоноги, обычно дневные существа, гонялись друг за другом в кронах деревьев. Реккк лежал рядом. Хотя ночь была теплой, его укрыли несколькими слоями кхагггунской формы, снятой с тел врагов. Какая ирония: кхагггунские шлемы служили и котелком для заварки целебного чая, и чашками. В других обстоятельствах это, вероятно, даже позабавило бы их, но не теперь, не в эту ночь. Уже почти лонон, пятый сезон. Сезон Перемен. В лононе Пять Священных Драконов Миины снова пересекли Космос. В лононе впервые появились в'орнны.

Ни Джийан, ни Элеана не хотели говорить о страшной опасности, нависшей над ними, как пять лун, — просто не могли. Нелегко обсуждать конец света. При одной мысли об этом по телу бежали мурашки, во сне мучили кошмары. И когда их взгляды встречались, каждая видела отражение своего страха на лице другой.

Костер потрескивал и пускал искры, в воздухе пахло смолой.

Джийан сидела, крепко обхватив почерневшими руками подобранные ноги, положив щеку на колени. Она смотрела на Реккка. Вдали ухала сова; к ночному хору присоединились речные лягушки.

Элеана, глядя на спящего Реккка, сказала:

— Он очень любит тебя.

Джийан шевельнулась.

— Да.

— Ты права, что доверяешь ему; он не похож на других в'орннов.

— Ты не знала Элевсина Ашеру.

— В некотором смысле, возможно, и знала. Я знала Аннона.

Джийан повернула голову. — Со временем ты забудешь его.

На глазах девушки выступили слезы.

— Тут ты ошибаешься.

Джийан подняла голову, внезапно рассердившись.

— Ради себя, ради всех — ты должна забыть его. Отойдя от света костра, Джийан уставилась в ночь. Элеана некоторое время смотрела на нее, затем приблизилась. Две женщины стояли бок о бок. Наконец Элеана обняла Джийан за талию. Они долго прислушивались к дыханию леса.

— Что случилось с твоими родителями? — спросила Джийан.

— В'орнны схватили мать, когда мне было девять. Отец пошел за ними, да так и не вернулся.

Джийан ласково положила руку ей на плечи.

— Наверное, ужасно потерять семью, дом...

— Честно говоря, я даже не помню их лиц. Это, по-моему, хуже всего. Иногда они мне снятся. Они всегда стоят где-то вдалеке, на вершине холма. И машут мне. Я пытаюсь разглядеть их, но солнце бьет в глаза.

Реккк пошевелился и застонал во сне, и обе женщины бросились к нему. Элеана смотрела, как Джийан водит руками над головой и грудью в'орнна. От ее рук шел жар, словно от раскаленных добела углей. Через несколько мгновений Реккк снова уснул.

Обе посмотрели на ночное небо, как, несомненно, делали в детстве, исполненные благоговения перед тайнами звезд. Теперь эта тайна спустилась с небес, поселилась на Кундале, изменила мир, и сегодня, глядя на те же звезды, они чувствовали только приближение смерти, грохот чудовищной цепи пугающе быстрого приближения гибели. Это была не та смерть, что приходит с последним обессиленным вздохом в старости или на поле боя. Эта смерть была бессмысленной. Всеобщее уничтожение, гибель всего мира. Слишком ужасно, чтобы думать об этом долго.

— Джийан, расскажи что-нибудь о себе. Джийан с радостью отвлеклась от мрачных мыслей.

— Начать с того, что мы с сестрой близнецы.

— Я слышала, что в ваших краях близнецов изгоняют или убивают.

Джийан смотрела на огонь, глаза ее потемнели.

— История гласит, будто мать пыталась удавить нас с сестрой нашими же пуповинами. Нас спасло вмешательство отца. — Она наложила руки на раны Реккка. — Однако эту версию рассказал нам отец, который к тому времени имел все основания презирать мать. Он покинул нас ради Кэры, новой религии. Мне это кажется невероятным, но, возможно, у него были иные причины уйти. Вскоре после его ухода я услышала другую версию. Якобы он сошелся с повитухой. Женщина совершила ошибку, пригрозив ему разоблачением, и он убил ее, пока она не успела рассказать матери.

— Ужасно! — воскликнула Элеана. — Но какая из версий верна?

— Понятия не имею.

— А ты не можешь использовать колдовство, чтобы узнать?

— Нет, — резко сказала Джийан и отвернулась.

— Извини. Я не хотела причинить тебе боль. Джийан посмотрела через костер на девушку.

— Ворошить золу — опасное занятие, знаешь?

— Да, нас учат этому в раннем детстве.

— Почему же это опасно, Элеана?

— Часто на дне кучи прячутся пылающие угли. Если их потревожить, искры могут попасть на солому, иголки сосен-марр или на высохшее бревно, и тогда начнется пожар.

— Я видела, к чему приводят лесные пожары. Опустошение, — сказала Джийан. — То же самое и с прошлым.

Позже, когда они ложились спать, Элеана тихо промолвила:

— Я не колдунья, но и без того знаю: что бы ни говорили, Аннон не оставит мое сердце в одиночестве.

Джийан повернулась на бок, отвернувшись от девушки и заплакала по ребенку, которого она потеряла, по сыну, которого ей уже никогда не увидеть.

Риана инстинктивно попыталась Припрыгнуть, но ничего не вышло. Наверное, колдовство древней флейты каким-то образом перекрывало силовые ручьи: Риана совсем не чувствовала их, хотя знала, что они должны быть рядом. Она мысленно листала “Величайший Источник”, отчаянно выискивая средство борьбы. В Священных Книгах хад-атта не упоминалась, и теперь, на новых вершинах боли, она, кажется, поняла почему. Флейта принадлежала Кэофу, Темному колдовству, о котором ей известно очень мало.

Бартта опускала хад-атту все ниже. Риана старалась молчать, однако боль была слишком велика, и она закричала. Бартта стояла перед ней, по ее лицу текли слезы.

— Пожалуйста, Риана, скажи правду, — взмолилась она. — Только так можно положить этому конец. Я уберу хад-атту, я снова буду любить тебя. Ты получишь все, что я могу дать, все, что пожелаешь. Обещаю.

Бартта подошла ближе.

— Признание — благо для души. Стоит только начать. Я покажу пример: сама начну каяться. Я скажу тебе то, о чем никто не знает. Это вызвало бы ужаснейшую панику, если бы стало всем известно. Миины нет, Риана, — прошептала она на ухо девушке. — Миина ушла из нашего мира в какое-то другое, далекое место, для которого у нас нет названия. Мы слишком часто разочаровывали Ее, и Она ушла. — Бартта дрожала от гнева и отчаяния. — Как Она могла?! Какое божество покидает Своих детей? Она не Богиня; Она — жестокое, бесчувственное чудовище. — Бартта выпрямилась с залитым слезами лицом. — Как править рамаханами, духовными вождями расы? Куда нам идти? Как держаться? Нам надо пережить оккупацию. Не важно, какой ценой; главное, мы выжили!

— Ты выжил на калллистоте, — сказал Курион, когда они шли по Променаду в Гавани. — Теперь мы покатаемся на корабле.

— Сейчас? Ночью? Курион нырнул под ограду.

— Скоро рассвет. Сейчас все рыбаки выходят в море. Набережная практически опустела. Там и тут, подобно оазисам в пустыне, виднелись огни ночных кабаков вроде “Кровавого прилива”. Молодежь курила лаагу на задворках, любовники разошлись по койкам. Пьяные саракконы спали.

Курион, стоявший по другую сторону парапета, повернулся к Кургану.

— Пришло время, Стогггул.

— Я не люблю море.

— Вы, в'орнны, глухи, немы и слепы. Почему мы любим океан, почему нас тянет туда, почему мы чувствует себя там как дома? Да потому, что в плавании нельзя совершить ошибки — ни единой. Ошибка, даже мелкая, вроде неправильной оценки ветра или течения, может привести к тому, что корабль перевернется и все, кто на борту, утонут. В океане некуда спрятаться от других или от себя. Мы вынуждены выходить лицом к лицу с самими собой. Понимаешь, Стогггул, такое противоборство гораздо труднее, чем сражаться с чужой расой, будучи маленьким винтиком армады. В городах, среди кишащих миллионов, очень легко потерять себя, скрыть свое истинное лицо в толпе. Потому мы любим неистовство морей и пустынь, которые открывают перед нами беспредельные возможности. Но ты не таков, Стогггул. В этом ты похож на своих сородичей.

Курган решился и поднырнул под парапет, присоединившись к сараккону, как раз когда тот шагнул в темноту. Донесся глухой стук — видимо, сараккон спрыгнул на палубу корабля. В этом ты похож на своих сородичей.

Колени подогнулись, когда подошвы сапог ударили в деревянную палубу. Его крепко встряхнуло. Палуба раскачивалась, задавая тревожащий ритм. Курган оступился, и крепкие руки Куриона поддержали его.

— К качке скоро привыкнешь, — сказал Курион, отдавая швартовы.

Корабль отошел от берега. Курган вцепился в борт мертвой хваткой. От ударов волн о корпус у него сжимались желудки. Юноша жадно смотрел на надежную каменную Набережную, отодвигающуюся все дальше с каждым ударом сердец.

Он обернулся, услышав громкий треск и хлопанье моноволокнистых парусов — гигантские треугольники разворачивались. Ветер наполнил их, и корабль помчался вперед, в море Крови.

Вставший у штурвала Курион хохотал. Сжав зубы, Курган с трудом добрался до сараккона, перебирая руками, как скалолаз, преодолевающий отвесную скалу.

— Курион, почему ты смеешься надо мной?

— По-моему, лучше смеяться над тобой, чем не замечать тебя, а, ничтожество?

Курион хлопнул Кургана по спине; по всему телу разлетелись осколки боли.

— Ты смеешься надо мной, потому что знаешь больше меня.

— Ты когда-нибудь уезжал далеко из Аксис Тэра? Я побывал во многих местах Кундалы и завел много друзей.

— Из Сопротивления?

— Что? Какой мне прок от кундалианского Сопротивления?

— Мне кажется, они хорошо заплатили бы за некоторые товары для черного рынка.

— Теперь ты ставишь под сомнение мое доброе имя. Я не занимаюсь товарами для черного рынка. — Курион хитро улыбнулся. — Даже будь я таким злодеем, я бы прекрасно управился без Сопротивления. В любом случае их дела плохи — благодаря усердию твоих сородичей. Нет, мои клиенты сидят дома и платят за заказы. Они не погибают от ударного меча.

— А друуги?

Курион склонил голову набок.

— Ты выведываешь у нас информацию, Стогггул? Тебе-то это зачем?

— Я собираю информацию везде, где могу. Это мой товар. Моя звонкая монета.

— Понимаю.

— Так что друуги?

Сараккон некоторое время пристально смотрел на него.

— Мы могли бы навести справки — если бы цена была подходящей.

— Я буду иметь твое предложение в виду. — Сараккон явно чего-то не договаривал, но в данный момент давить на него неразумно.

Волна обрушилась на нос корабля, залив палубу. Курган невольно попятился.

— От этого не убежишь, — сказал Курион. — Не трать время на попытки.

Юноша не сдвинулся с места, глядя в глаза высокому сараккону, пока морская вода заливала сапоги. К тому времени они уже довольно далеко отошли от берега. Была ясная ночь. По правому борту виднелся свет, отмечающий южный край мыса, который кундалиане называли Висящий Череп. За ним расстилалось светящееся море. Звезды сверкали яростно, как алмазы, заливая все холодным голубым светом.

Поглядев вперед, Курган заметил движение в открытом люке в середине корабля. На борту был кто-то еще. Курион, услышав знакомый звук, улыбнулся.

— У нашего народа, Стогггул, есть древняя пословица. “Когда судьба приближается, быстро иди ей навстречу”. — Он кивнул, когда кто-то вышел из каюты на свет.

Это был баскир, чемпион калллистота, избивший Кургана до бесчувствия, только на лице у него не было ни синяков, ни опухолей, ни порезов — вообще никаких отметин.

— В чем дело, Курион? — Курган сразу насторожился. — Думаешь, я приму участие в частном матче для твоего развлечения?

Курион смотрел на юношу загадочным взглядом.

— Он боится тебя, — заметил сараккон огромному баскиру, который теперь стоял рядом с ним.

— Отлично, — сказал баскир. — Он и должен бояться меня.

Курган, не веря своим глазам, смотрел, как баскир начинает преображаться и, преображаясь, становится еще выше. Экзоскелет костюма из черного сплава преломлял звездный свет, как призма. Бледно-янтарный череп и шею покрывали терциевые и германиевые схемы; при таком освещении они напоминали татуировки Куриона. В черных глазах сияли рубиновые зрачки. В выступы скул были имплантированы терциевые нейронно-сетевые контакты.

— Что за Н'Лууура?.. — Встревоженный Курган отступил на шаг.

— Я — Нит Батокссс, — сказал гэргон. — Ты подарил мне хороший бой, трудный бой, интуитивный бой. Взамен я преподал тебе бесценный урок, не так ли?

— Я не... — Курган попытался сглотнуть, но во рту пересохло.

— Он тугодум? — спросил Нит Батокссс. — Ты не докладывал.

— Не тугодум, — ответил Курион, заступаясь за Кургана и, возможно, себя самого. — Просто ошеломлен твоим появлением.

— Ах да. — Нит Батокссс кивнул. — Я поступил правильно, положившись на твое заключение. Я нахожу внешний мир... — он повел головой из стороны в сторону, — физически токсичным.

Гэргон перевел пристальный взгляд на Кургана. Рубиновые зрачки, мягко говоря, вызывали тревогу. Курган решил не обращать на них внимания; гэргон должен понять, что запугивание ни к чему не приведет.

— Что вам от меня нужно? — крикнул юноша порывистому ветру.

— Присягу на верность, — сразу же сказал Нит Батокссс. Курган бросил взгляд на Куриона.

— Это какая-то саракконская шутка?

— Присягу на верность. — Гэргон шагнул к нему, совершенно не обращая внимания на качающуюся палубу.

— У меня нет хозяина, — заявил Курган. — И не будет.

Гэргон остановился.

— Как понимать такое невежество?

— Высокомерие, Нит Батокссс. — Курион пожал плечами. — Мы тебе говорили.

— Да, говорили. — Как ни странно, гэргон выглядел довольным. — Рано или поздно, молодой в'орнн, у каждого появляется хозяин. Кто-то или что-то — не имеет значения. Ты не исключение. Твой хозяин — честолюбие.

Курган, стиснув зубы, с ненавистью смотрел на Куриона, заманившего его в ловушку.

— Вы — гэргон. Зачем вам я?

— Не твое дело.

— Напротив, — сказал Курган. — Если вы намерены отнять у меня свободу, я хотел бы знать почему.

— Не тебе, Призванному, диктовать условия Призывания. — Руки Нита Батокссса раскрылись, как паруса. Ионные сетки на перчатках начали искрить и щелкать. — Если ты не присягнешь мне, я убью тебя немедленно, и Курион найдет кого-нибудь другого — попокладистее.

Курган знал о гэргонах достаточно, чтобы поверить ему.

— Курион обеспечит поддержку, — продолжал Нит Батокссс. — Если тебе понадобится что-то еще, свяжешься со мной. Я настрою твой окумммон на слышную только мне частоту.

Гэргон возвышался перед юным в'орнном.

— Решай.

“Неволя или смерть”, — подумал Курган. Должен быть другой выход. Один из первых уроков, преподанных Старым В'орнном...

— Довольно! Твое время истекло! — Гэргон поднял кулак. Курган склонил голову.

— Клянусь вам в верности, Нит Батокссс.

— Дай посмотреть тебе в глаза. — Гэргон смотрел на него сверху вниз с непонятным выражением. — Повторяй клятву, Стогггул Курган: “На крови клянусь тебе жизнью”. — Он подождал, пока Курган повторит первую часть клятвы. — “На крови клянусь: твои цели — мои цели”. — Курган повторил. — “На крови клянусь исполнять то, что ты прикажешь мне”. — Курган повторил. — “На крови клянусь, что моя жизнь принадлежит тебе, и если я нарушу эту клятву, ты волен распорядиться ею, как сочтешь нужным”. — Курган лишь на мгновение замешкался, прежде чем повторить конец клятвы.

Нит Батокссс хирургически точным ионным лучом разрезал ему кожу на ладони, а Курион тем временем распечатал густой напиток, которого Курган никогда раньше не видел. От него пахло гвоздичным маслом и жженым мускусом. Держа руку юноши, гэргон дал его крови стечь в хрустальные бокалы, смешавшись с напитком. Потом они выпили. Жидкость была черной, как каменноугольный деготь, и почти такой же противной, хотя в ней чувствовалась жгучая крепость. Они подняли пустые бокалы и бросили их в море, скрепляя договор.

Нит Батокссс начал перенастраивать окумммон Кургана.

— Теперь вы скажете, почему завербовали меня? Нит Батокссс пожал плечами:

— У меня есть враг — Нит Сахор. Некоторое время назад я заподозрил, что он отступник, опасный раскольник, преследующий собственные таинственные цели. Недавно он набрал себе маленькую группу сторонников. Ты знаешь Реккка Хачилара?

В руке вспыхнула боль — глубокая, быстрая, неясная.

— Разумеется. Реккк заключил союз с этим другим гэргоном?

Нит Батокссс наклонил голову.

— Вместе с двумя кундалианками, одна из которых скорее всего колдунья.

“Джийан”, — подумал Курган.

— Я не привык к жизни за пределами Храма Мнемоники. Мне нужны глаза, уши и руки умного в'орнна, честолюбивого в'орнна, неразборчивого в средствах в'орнна.

— Курион сказал вам, что я такой?

— Не имеет значения, что сказал мне Курион, — отрезал Нит Батокссс. — Тебе достаточно знать, что ты извлечешь значительную выгоду из этого союза.

“Чтобы приблизиться к гэргонам и своим собственным целям, я соглашусь с радостью”, — подумал Курган. Он решил сразу же получить пользу от нового союза.

— Кто-то из служащих звезд-адмирала Морки доносит на меня. Я хотел бы знать личность этой счеттты.

— Тебе надо справиться у провидца.

— Я спрашиваю вас. Просто просьба.

— Мне не нравится твой тон... да и смысл твоих слов.

— Уверяю вас, здесь нет никакого скрытого смысла. В конце концов, мы только что заключили союз. — Юноша коснулся еще побаливающего окумммона на руке. — По-моему, я показал свою добросовестность. В качестве жеста доброй воли с вашей стороны...

Нит Батокссс встал; его задача была выполнена.

— Спроси хозяйку “Кровавого прилива”. Думаю, она может дать ответ на твой вопрос.

— Благодарю, Нит Батокссс. — Курган кивнул, разминая затекшие мускулы предплечья.

Гэргон исчез внизу.

Курион курил лаагу, прислонившись к поручню на корме; на лице сараккона застыла загадочная улыбка. Татуированные пальцы сжимали штурвал.

Море успокоилось. Корабль быстро поворачивал, воспользовавшись переменой ветра. Через горизонт на востоке протянулась узкая розовая полоса — рассвет.

Флейта вот-вот должна была разлететься. Риана ощущала, как внутри хад-атты начинают образовываться трещинки, даже видела их какой-то частью разума, о существовании которой никогда не догадывалась. Другая часть разума хранила ужасное воспоминание о взорвавшихся изнутри внутренностях Астар.

Девушка подавила крик. Отключила ужас, рассеивавший мысли. В'орнн в ней укрепил свою волю, закрепившись в безветренном центре водоворота ужаса. Думай, Риана. Думай.

Матерь полагала, что мы узнаем, как снять защитное заклятие с “Книги Отречения”. У нас есть знания.

Думай, Риана. Думай.

В “Величайшем Источнике” хад-атта не упоминается. Откуда же она?

Из “Книги Отречения”.

В разделах, запомненных до прихода Бартты, флейта не упоминалась. Наверное, нужен один из защищенных разделов!..Риана мысленно представила себе пустые страницы.

Первая трещина протянулась из центра флейты, ослабляя ее блестящую поверхность.

Риана сосредоточилась на образе пустых страниц. Подумала об отрывках на Древнем наречии, видимых до и после пустых страниц. Ничего.

Ее захлестнула волна отчаяния. Она ходит кругами.

Еще одна трещина, уже на противоположной стороне. Очень скоро хад-атта расколется пополам.

Но в'орнн внутри нее не позволял сдаваться. И неожиданно в голове возникла мысль. Матерь говорила, что “Величайший Источник” старше этой книги, что Венча — корневой язык Древнего наречия. “Язык чистого колдовства”, — сказала Матерь.

Чистое колдовство.

Становилось все труднее отгораживать разум от страшной боли, вызываемой флейтой. Первый осколок вонзился в горло, заставив подавиться. Риана ощутила вкус собственной крови.

Она заставила себя смотреть на образы пустых страниц, повторяя алфавит Венчи, и увидела, как возникает — очень смутно — словесная паутина защитного заклятия. Между сетью слов были пропуски. Интуитивно Риана выбирала буквы, образовывала слова, которые уместились бы в эти пропуски, мысленно пропела слова и увидела, как пропуски заполняются и возникает целое, отодвигая страницы, образуя звездообразную сферу, вращающуюся и пульсирующую колдовской энергией.

Звезда Неизменности.

Это было заклятие Глаз-Окно. То самое заклятие, которое могло освободить Матерь.

Она взяла Звезду Неизменности и отправила в Айаме, в Иномирье, к Матери. Сработает ли оно? Оставалось всего несколько секунд...

Время истекло.

С ужасным ревом хад-атта разбилась.

Риана почувствовала, как тысяча осколков начинают разрезать ее на куски. А потом ничего. Вообще ничего. Она не могла пошевелиться, не могла даже моргнуть. Сердце перестало биться, кровь остановилась в жилах. Осколки разлетевшейся флейты замерли. Но по крайней мере разум продолжал работать. Она увидела Бартту — та окаменела, протянув к ней руку. Кто знает, что проносилось в ее мозгу в миг, когда Время перестало течь? Чувствовала ли она боль, раскаяние, утрату? Способна ли она чувствовать любовь или хотя бы сострадание — если смогла отдать Риану хад-атте?

Пока все эти мысли мелькали у нее в голове, в комнате возникла Матерь. Она Припрыгнула из тюрьмы! Она свободна!

Матерь улыбнулась Риане и приложила палец к губам, словно девушка могла издать хоть один звук. Прошла мимо Бартты, как лунная тень скользит по лесной поляне, поднялась на постамент и шепнула Риане на ухо:

— Склоняюсь перед Дар Сала-ат. Только она могла разрушить заклятие, связывавшее меня больше столетия. Я говорила тебе, что ты колдунья Просвета. Благодарю тебя.

Матерь схватила разбивающуюся флейту, и выражение ее лица изменилось.

— Мужайся. Ты должна расслабить внутренние мышцы. — Она легко положила руку на плечо Рианы. — Я знаю, тебе кажется, что ты не можешь двигаться, но, уверяю тебя, можешь. Я же смогла. Так что расслабься, мой воин. Расслабься.

Матерь медленно начала вытаскивать хад-атту из пищевода девушки. Поскольку вся флейта ощетинилась разлетающимися осколками, Риане казалось, что она проглотила дикобраза. Глаза вылезли из орбит, на всем теле выступил пот. Матерь остановилась и снова попросила Риану расслабиться. И снова потянула за хад-атту.

Риана почувствовала сдирающее кожу царапанье, сладковатый привкус быстрой, горячей струи крови. Подумав об этом, она задрожала, и Матерь снова остановилась, выжидая. Риана взяла себя в руки, 'заставила мышцы расслабиться. Закрыла глаза, но слезы текли все равно. Боль становилась все сильнее и сильнее, пока Риана не выпустила ее всю вздохом. Появилась частично разлетевшаяся хад-атта, по-прежнему во власти остановившего Время колдовства. На ней сверкала кровь.

Матерь отвязала Риану и сильными руками подхватила валящуюся из кресла девушку. Пересекла комнатку, взяла один из факелов на стене и швырнула его в древнее устройство. Взметнулось пламя, в мгновение охватив кресло и пьедестал. Сама флейта висела в воздухе, роняя капли крови на застывшие ноги Бартты. Риане казалось, что она и Матерь бредут по застывшему Времени, словно через вязкую жидкость, которая зыбучим песком тянет и засасывает ноги. С каждым вздохом она словно вдыхала пригоршню льда. Все было как во сне, где ничто не следует законам логики известной вселенной.

Постепенно Риана начала сознавать, что стены, пол и потолок комнаты расширяются, крошась на субатомные частицы. В последний миг перед тем, как все растворилось в Великой Реке Пространства-Времени, девушка повернула голову, оглядываясь на тюрьму. Время возобновило свое течение, осколки хад-атта разлетались. Бартта закрывала лицо руками. Языки пламени, раскаленные и извивающиеся, жадно пожирали орудие пытки.

А потом все исчезло.

Элеана закричала во сне. Джийан присела рядом с ней, обняла.

— Что с тобой? — Она откинула склеенные потом волосы Элеаны от мокрого лица. — Страшный сон?

— Мне снилась смерть. Кровавая смерть.

“Сны о гибели, — подумала Джийан. — Мы больше не можем отделаться от властвующего над нами ужаса смерти”. Она погладила девушку по щеке.

— Отдохни немного. — Джийан вдохнула прохладный горный воздух и плотнее закуталась в одеяние. — К завтрашнему дню Реккк сможет идти. Мы найдем Дар Сала-ата. Ты должна верить в это.

Элеана кивнула.

Джийан улыбнулась ей и встала. Она была на полпути к своему месту рядом с Реккком, когда услышала голос девушки.

— Джийан, мне страшно.

Снова опустившись рядом с ней на колени, Джийан взяла ее за руку.

— Нам всем страшно, дорогая. Но это был страшный сон, и только.

— Ты не понимаешь.

— Ах, дорогая, ты такая храбрая...

— Я о другом. — Элеана отвела взгляд, потом снова посмотрела на прекрасное лицо Джийан. — Боюсь, что я беременна.

— Внезапные приступы головокружения... Я знала, что что-то неладно. — Джийан наклонилась ближе. — Кто отец?

— Наверное, это произошло в тот день, когда я купалась в реке, когда я в первый раз встретила Аннона. — Она помолчала, ища взгляд Джийан. — Он не сказал тебе?

Джийан покачала головой.

— Он охотился с другом, такой темноглазый и с жестоким ртом.

— Курган.

Элеана повторила имя, словно пробуя на вкус незнакомую пищу.

— Я сглупила. Решила выкупаться близко к в'орннскому жилью. Моя задача была выполнена; я убедилась, что кхагггунов поблизости нет, и на мгновение ослабила бдительность. Они были в сэсаловой роще и, наверное, следили за мной. Друг Аннона бросился на меня. Аннон пытался помешать ему и помешал бы, но тут случилось что-то очень странное. Самый большой гэрорел, какого я видела в жизни, появился из ниоткуда и напал на Аннона. Пока он лежал без сознания, его друг... изнасиловал меня. — Она посмотрела на Джийан. — Несколько недель назад у меня начались приступы головокружения. Сначала я не обращала внимания. Небольшое воспаление среднего уха — у меня такое уже бывало. Но когда они начали происходить все чаще, я начала обдумывать другие причины. Я несколько раз спала с Дамми, но если бы я была беременна от него, у меня бы уже появился живот. Смотри, живот плоский, как всегда. Я знаю, что не больна. И чувствую, как шевелится ребенок, словно мысль или воспоминание о сне.

Джийан положила руку на живот Элеаны.

— Ты правильно догадалась. — Она старалась не поддаваться страху. — Плод, если это наполовину в'орнн, не проявится еще много недель. Практически только перед самыми родами.

Элеана широко открыла глаза.

— Откуда ты знаешь?

— В нашей деревне многих женщин насиловали кхагггуны. Некоторые забеременели. Как ты знаешь, рамаханы — целительницы. Молодым поручалось помогать беременным.

Это, конечно, было не всей правдой. Никто не должен знать, что она сама, как теперь Элеана, носила ребенка в'орнна. Пикантность ситуации не ускользнула от Джийан.

— Он появится раньше, чем родился бы кундалианский ребенок, однако его рост в первые дни, недели и месяцы будет, по нашим меркам, астрономическим. — Она получше укрыла девушку. — Дорогая, почему ты не сказала мне раньше?

— Вы с Реккком рассчитывали на меня. Я не хотела вас беспокоить. Не хотела, чтобы вы думали обо мне, когда мы боремся за жизнь.

— Восхитительно, но глупо.

— А еще... — Она на миг отвела взгляд. — Я сомневалась, можно ли доверить Реккку такую информацию. Я видела, как в'орнны с мешками прочесывают округу, отыскивая, по их выражению, “отходы войны”.

— В'орнны никогда не получат твоего ребенка, — яростно сказала Джийан. — Это я тебе обещаю.

— Спасибо. — Элеана опустила голову на руки, запустила пальцы в волосы. — Я много думала. Мои ночные кошмары... — Она внезапно подняла голову. — Тот в'орнн — Курган, — который изнасиловал меня, был омерзителен. Я не хочу его ребенка.

— Но ведь он и твой. — Джийан положила руки на плечи Элеаны. — Прошу тебя, не наказывай нерожденное дитя за грех отца. Тот, о ком мы говорим, невинен. У него нет иного защитника, кроме тебя. Его жизнь в твоих руках.

В глазах Элеаны застыла мольба.

— Я боюсь, что каждый раз, глядя на него, я буду видеть его отца. Я хочу отомстить за то, что он сделал со мной.

— Твой гнев понятен, но позволь задать вопрос. Что, если, когда он родится, ты увидишь себя? Ты не веришь, что такое возможно? Ты не веришь, что сможешь научить ребенка быть лучше его отца? Разве это не будет местью Кургану?

Элеана дрожала. Джийан прижала ее к груди и стала укачивать.

— Я боюсь. Так боюсь. Это не то, чего я хотела, не то, о чем мечтала. Я хотела ребенка от Аннона.

— Судьба часто ведет нас странными путями. Наша задача — быть готовыми, чтобы лучше понимать, кто мы и куда идем.

Элеана заплакала.

— Ах, моя дорогая.

— Джийан, — прошептала Элеана, — наверное, глупо, что я волнуюсь из-за своей жизни, когда судьба всей Кундалы висит на волоске?

— С каждым нашим вздохом, — тихо сказала Джийан, — жизнь продолжается. Такова наша природа — инстинкт выживания. Иначе и быть не может.

Элеана на мгновение задумалась.

— А если я выбрала неправильный путь?

— Ах, дорогая, кто из пас достаточно мудр, чтобы вынести такой приговор? По-моему, каждый раз, когда мы приближаемся к концу пути, появляется тропа и уводит в другом, неожиданном направлении. В начале каждого пути перед нами развилка. Какую дорогу выбрать? Часто сердце говорит одно, а разум — другое. — Теперь она думала не только об Элеане, но и о своей жизни. В этой девочке она видела отражение самой себя. — Скажи, что сейчас говорит тебе сердце?

Элеана молча отвернулась. Джийан отпустила ее, встала и отошла в сторону от треска и искр костра, переведя взгляд на ели-блессоны. Четыре луны взошли на небо, тоненький серп пятой только-только показался над покрытыми льдом пиками Дьенн Марра. В полночь начинался лонон, Время Перемен.

— Джийан? — Голос прозвучал одиноко, как уханье совы. Джийан повернулась и молча подошла к Элеане. Она чувствовала, что девушка дрожит, и боролась с желанием обнять ее. Она уже высказалась и понимала: нельзя навязывать решение.

— Если я решу избавиться от ребенка, ты попытаешься остановить меня? — Джийан проклинала злую судьбу, заставлявшую детей взрослеть раньше времени. У девушки отняли что-то столь драгоценное и уникальное, чего уже никогда нельзя будет выкупить или восстановить. С другой стороны, родив сына — наполовину кундалианина, наполовину в'орнна, — Джийан уже предчувствовала будущее. Аннон выразил лучшие черты обеих рас. Он вырастал в воина, который умел сомневаться, который с тоской смотрел на Дьенн Марр; он мог подбить ледяного зайца стрелой с двадцати метров, но мог и чувствовать боль кундалиан... Увы, рассказывать об этом нельзя. Дар открыл ей все слова, чувства, мысли в ночном воздухе — глубину, которую, возможно, кто-то другой назвал бы будущим... или в самом крайнем случае будущим, в котором есть место тому, что жило в святилище ее сердца: любви, доверию, надежде. Важные идеалы, высокие идеалы, которые — Джийан знала — перешли от нее к сыну.

— Если ты решишь избавиться от ребенка, — сказала она, тщательно подбирая слова, — моя энергия будет направлена на то, чтобы уберечь тебя.

Элеана промолчала, по-прежнему глядя на развилку открывающегося перед ней пути.

— Бой сильно задержал нас. Надо спешить в Каменный Рубеж. — Она махнула рукой на северо-запад. — Прямо за следующей грядой есть деревня Междолье. Я знаю там кузнеца, у которого можно купить чтавров.

Джийан прочитала тоску и печаль в глазах девушки и нежно поцеловала ее в обе щеки.

32 Двадцать четыре голонога

— Вы пришли арестовать меня? — сказал Бак Оурррос, когда крыл-генерал Неффф появился на его пороге. Желто-голубое развевающееся одеяние баскира крыл-генерал Неффф нашел более чем легкомысленным.

— Никоим образом, — любезно ответил крыл-генерал. — Можно войти?

Смеркалось. По всему Аксис Тэру зажигались огни. В городе царило возбуждение, как всегда, когда конец одного дежурства смыкался с другим. Поглядев через широкие плечи крыл-генерала, Бак Оурррос увидел множество идущих по двое или по трое кхагггунов; никто из них, похоже, ни капельки им не интересовался.

— Вы один, крыл-генерал?

Неффф поднял руки и опустил их.

— Абсолютно.

В последний раз оглядев широкую, заполненную народом улицу, Бак Оурррос кивнул и отступил в сторону. Большая комната выходила во внутренний двор, недавно засаженный саженцами аммона, кружевным папоротником и цветами. Центральное место было отдано клеметту, его плоды как раз начинали созревать. Все застекленные двери были распахнуты, и комнату наполнял сладковатый аромат.

— Простите мое недоверие, — сказал Бак Оурррос. — Когда день за днем видишь голову одного из лучших друзей на колу перед дворцом регента, побаиваться кхагггунов естественно.

— Вполне понятно. — Неффф кивнул в знак благодарности, когда Оурррос подал ему бокал, и огляделся.

Консорциум Оуррросов считался одним из самых богатых среди баскиров, и по дому это было заметно. Среди дорогой мебели на прекрасных в'орннских коврах стояли еще более дорогие произведения искусства, некоторые с иных планет. Только их доставка наверняка стоила целое состояние. Старинные вазы, страстное увлечение Оуррроса, расположились в большом резном аммоновом шкафу, оборудованном дверцами из в'орннского хрусталя. Это было удивительно мирное место; такое скорее подходило художнику, нежели влиятельному баскиру, устремленному помыслами к следующей сделке.

— Чудесный у вас дом.

Бак Оурррос молча смотрел на посетителя из-под тяжелых век.

Закончив обход гостиной, крыл-генерал повернулся к Оуррросу и улыбнулся.

— Полагаю, вы желаете знать, что привело меня сюда.

— Мягко сказано, — сухо ответил Оурррос.

— О да. — Неффф просиял уставной улыбкой, просто растянув уголки губ. — Это, пожалуй, трудновато... Откровенно говоря, меня прислал регент. Ему кажется, что, если бы он зашел сам — или вызвал бы вас, — вы, естественно, могли бы прийти к неправильному заключению.

— Естественно.

Натянутая улыбка стала еще напряженнее.

— Регент сожалеет о... происшествии во время обеда.

— Происшествии? Его сын застрелил моего друга.

— Поступок, достойный сожаления. Курган Стогггул вспыльчив и непредсказуем, потому, собственно, его и передали в распоряжение звезд-адмирала.

— Простите мою резкость, крыл-генерал, но очевидно, что у Киннния Морки и так дел по горло.

Улыбка Нефффа стала естественней.

— Да, похоже, хлопот у него полон рот. Во всяком случае, учитывая вспыльчивость Кефффира Гутттина, регенту кажется, что в конечном счете разрыв отношений с ним пошел вам на пользу.

— Разрыв?.. Это что, какая-то нездоровая шутка? В первый раз Неффф перешел к обороне.

— Простите, я неудачно выбрал слова. Уверяю, регент желает загладить недоразумение.

— Если регент действительно искренен, пусть продолжит строительство За Хара-ата.

— Именно об этом он и хочет поговорить. Скажем, в двадцатом часу? Вас проводят в его личные покои.

Бак Оурррос кивнул.

— Учитывая обстоятельства, надеюсь, регент не обидится, если меня будет сопровождать телохранитель.

— Вам предлагают мир, — сказал Неффф. — Однако если вы ощущаете потребность принять некоторые меры предосторожности, пожалуйста, не стесняйтесь.

Только что пробил двадцатый час. Бак Оурррос и грозного вида телохранитель подошли к воротам дворца регента. Оурррос с любопытством отметил, что черная высохшая голова его друга исчезла вместе с кхагггунской пикой, на которую была насажена. Крыл-генерал Неффф лично встретил гостей вскоре после того, как Оурррос назвался дежурным хааар-кэутам.

— Рад, что вы пришли, — сказал он дружелюбно, шагая впереди по лабиринту первого этажа дворца. — Учитывая давнюю вражду между вашим и регента Консорциумами, нанести визит раньше было бы несколько неудобно. Однако когда наступает время перемен...

Неффф провел Оуррроса с телохранителем мимо еще трех постов хааар-кэутов, потом по массивной и богато украшенной главной лестнице на второй этаж и дальше по коридору. Остановился перед резными дверьми из ядровника, постучал, распахнул двери и отступил в сторону.

— Желаю удачи, — сказал он, исчезая за углом.

Бак Оурррос замер на пороге. Неожиданно, словно продутый холодным ветром, он почувствовал себя беззащитным и уязвимым.

— Я не ожидаю неприятностей, — шепнул он через плечо телохранителю, — но ты должен быть готов ко всему.

Регент Стогггул находился в хорошем настроении, когда Бак Оурррос и его телохранитель вошли в покои. Правду сказать, Оурррос впервые попал в личные покои регента, и ему было очень интересно. Богатое собрание произведений искусства, которое Стогггул по большей части не замечал, произвело на Оуррроса сильное впечатление.

— А, Бак Оурррос, — воскликнул регент, вскакивая на ноги, — я не сомневался, что вы оцените мои сокровища! — Он не обращал внимания на телохранителя, следующего на два шага позади Оуррроса.

— Для меня это большая честь, регент. — Обходя комнату и останавливаясь полюбоваться то статуей, то великолепной тканью, Оурррос вдруг понял, что нигде не видно Далмы. Как и никого из личной гвардии регента, хотя их тени то и дело мелькали в коридоре. Только юный слуга замер возле низкого резного стола из ядровника, уставленного блюдами с ароматной пищей, графинами с вином и огненно-сортным нумааадисом. Отсутствие Далмы озадачило Оуррроса. С тех самых пор, как Веннн Стогггул увел ее у него, регент при каждом удобном случае старался посыпать еще соли на рану, нанесенную гордости Оуррроса.

Стогггул стоял в центре комнаты, терпеливо ожидая, пока гость закончит осмотр. Легкий ветерок проникал внутрь через открытые застекленные двери, камни балкона светились в тусклом, мерцающем свете филигранных кундалианских фонарей. Комнату наполняли нежные трели брачной песни голоногов.

— Замечательное собрание! — объявил Оурррос. — Я восхищен, регент. Ваши покои — настоящий музей бесценных произведений искусства.

Стогггул широко раскинул руки.

— Есть здесь что-то, что тронуло вас больше всего?

— Ну-у...

— Давайте-давайте. Наверняка вы что-то выделили.

— Собственно говоря, да. — Бак Оурррос указал на алебастровую вазу тончайшей работы. — Эта ньеобская молитвенная ваза VII династии совершенно великолепна.

Стогггул склонил голову набок.

— Вы действительно так считаете?

— О да. Просто поразительно. Я бы отдал что угодно, чтобы обладать таким экземпляром...

— Так возьмите ее. Она ваша. — Что?

Стогггул щелкнул пальцами, и слуга ожил. Сняв драгоценную вазу с освещенной стойки, он подал ее ошеломленному баскиру.

— О нет, регент. Я не могу...

— Почему? Вам она нравится; я с удовольствием ее дарю. Что может быть проще?

Однако Оурррос не шевельнулся. Стогггул сделал знак мальчику, и тот поставил вазу на пол возле стола.

— Садитесь, пожалуйста. Ваза будет во время ужина слева от вас. Вам надо привыкнуть, что она рядом.

Три в'орнна сели на большие разноцветные подушки, разбросанные вокруг низкого стола: Оурррос рядом с ньеобской вазой, его телохранитель справа, регент напротив.

— Я осмелился устроить ужин в стиле северных кундалианских племен Корруша, — сказал регент, пока мальчик наливал напитки в хрустальные бокалы. — Мои повара приготовили аутентичную трапезу. Надеюсь, рагу из газели-прыгуна вам понравится.

Бак Оурррос оглядел незнакомые блюда.

— Должен признаться, никогда не пробовал.

— Я тоже, — улыбнулся регент, жестом предлагая приступить. — Но если бы мы расположились лагерем где-нибудь неподалеку от места строительства За Хара-ата, то, как меня заверяли достоверные источники, мы бы ели рагу из газели-прыгуна и пироги с голоногами.

При упоминании За Хара-ата Бак Оурррос напрягся. Взял поданный слугой кубок с огнесортным нумааадисом, но к губам не поднес.

— Давайте-давайте, — снова сказал регент, — постараемся оставить прошлые недоразумения позади. — Он поднял свой кубок. — Наступил новый день, Бак Оурррос. Новая эра. Давайте выпьем за За Хара-ат.

Оурррос по-прежнему чувствовал себя очень неуютно с новообретенной доброжелательностью регента.

— Я заметил, Далмы сегодня нет рядом с вами.

— И не будет ни завтра, ни на следующую ночь. — Стогггул наклонился вперед и понизил голос. — Открою вам секрет. Она у звезд-адмирала Киннния Морки. Негодяй увел ее.

Губы Бака Оуррроса скривились.

— Я бы посочувствовал вам, регент, но не могу себя заставить.

— Да, понятно. — Стогггул откинулся на спинку стула. — Что ж, нравится нам это или нет, мы теперь в одной лодке.

Оурррос хмыкнул, несколько смягченный тем, что регент получил по заслугам — по крайней мере в том, что касается Далмы.

— Так скажите мне, почему мы должны пить за За Хара-ат? Вы запретили продолжать строительство.

— Все в прошлом. — Регент снова поднял бокал. — Как я сказал, наступил новый день, новая эра. Я желаю, чтобы За Хара-ат был построен.

Бак Оурррос хмыкнул, явно не доверяя услышанному.

— Понимаете, я долго и серьезно размышлял над достоинствами такого города; по-моему, там можно сколотить приличное состояние.

— Значит, вы понимаете ценность торгового города, — осторожно произнес Бак Оурррос. — Вот в первую очередь почему Кефффир Гутттин, Хадиннн СаТррэн и я спрашивали у Элевсина Ашеры, можем ли мы участвовать в финансировании. Мы понимали, что даже при использовании рабского труда кундалиан город обойдется слишком дорого для одного Консорциума, пусть и Ашеров. Как первые партнеры мы должны были получать самые высокие проценты от аренды, услуг и так далее.

— Теперь, к сожалению, Кефффира Гутттина с нами нет.

— Его Консорциум продолжает существовать, регент.

— Это ненадолго. Позорная смерть хозяина гибельна для бизнеса.

— Тогда я предложу помощь.

— Вы полагаете, что это разумно?

Оурррос перевел взгляд с лица регента на великолепную ньеобскую вазу слева от него.

— Он был моим другом, регент. Что мне остается?

— Идти дальше. — Стогггул поставил локти на стол. — Используйте свои ресурсы, чтобы помочь строить За Хара-ат. А вашим новым партнером буду я.

— Вы?

— Став партнерами, наши Консорциумы образуют внушительное коммерческое объединение. Достаточно внушительное, чтобы Консорциум Ашеров не боролся с нашим участием в За Хара-ате, как ни отвратительно для них мое присутствие. — Регент поднял бокал. — Итак, давайте начнем заново. Что скажете?

— Я не в силах забыть, что вы сделали с Кефффиром Гутттином.

— В другой жизни. И все же. Чем я могу доказать свою решимость? Наказать преступника?

— Курган Стогггул — ваш сын.

— Сыновей наказывают точно так же, как остальных. — Регент поджал губы. — Скажите, Бак Оурррос, вы этого хотите? Если так, я немедленно приму меры.

— Я не похож на гэргонов. Я не вершу месть по доверенности.

— Тогда давайте сегодня забудем о мести. Давайте есть рагу из прыгуна и пирог с голоногами и представлять себя в Корруше. Давайте говорить о будущем и о За Хара-ате.

Бак Оурррос нехотя поднес бокал к губам, но не пил, пока регент не сделал первый глоток.

— Превосходный нумааадис, — сказал он. По горлу пробежал огонь, на глазах выступили слезы.

Регент кивнул и сделал знак тихо стоявшему рядом слуге подавать на стол. Мальчик разложил пряное рагу по медным тарелкам, разрезал огромный пироге голоногами на куски и подал сначала Оуррросу, потом Стогггулу. Телохранитель от предложенной еды отказался.

— Не обижайтесь, регент, — сказал Оурррос. — На работе он не ест и не пьет.

— Тогда ему не повезло, — сказал Стоптул, бросив взгляд на слугу. Мальчик забрал еду и поставил на боковой стол позади телохранителя. И замер там — неподвижный и немой, как статуи, украшающие комнату.

— Как вам коррушская еда? — спросил регент, зачерпывая еще мяса, потом съел большой кусок пирога.

— Оба блюда восхитительны, — ответил Оурррос. — По-моему, я никогда не пробовал ничего подобного. Пирог с голоногами особенно вкусен.

— Полагаю, нам лучше привыкать к этой еде. Что скажете?

Бак Оурррос понимал, что имеет в виду Стогггул. На миг задумался, прежде чем ответить. Он, конечно, мог промолчать или перевести разговор на другую тему, но желание увидеть реакцию регента победило.

— Хотя, согласно моему распоряжению, вы и прекратили строительство, — продолжал Веннн Стогггул, — надо обсудить массу деталей по использованию рабочей силы и кредитованию. Консорциум Гутттинов не выполняет обязательств по выплатам. — Он вытер губы. — Насколько я понимаю, они должны теперь выйти из программы. Консорциум СаТррэнов способен привлечь дополнительный капитал, а вот вы, боюсь, нет. — Он улыбнулся. — Сорннн СаТррэн сообщил мне, что не намерен наращивать вложения капитала. Вот здесь и вступает Консорциум Стогггулов. Мы желаем и можем предоставить необходимую сумму в обмен на статус первого партнера.

— Мне также сообщили о прискорбном решении Сорннна СаТррэна, — с улыбкой произнес Бак Оурррос. — Я договорился со своим банком о ссуде, которая покроет требуемую сумму. Вынужден вас разочаровать, регент. Бизнес есть бизнес.

— Я вижу, вы съели пирог с голоногами. — Стогггул сделал знак слуге. — Хотите еще кусочек?

— Пожалуй, хо...

Лицо Бака Оуррроса внезапно побелело. Телохранитель рванулся было к хозяину, однако мальчик, стоявший у него за спиной, нанес удар ножом для мяса. Острие пронзило тыльную сторону руки телохранителя, приколов ее к столу. Пока он старался вытащить клинок, мальчик схватил его за голову и быстрым умелым движением свернул шею. Потом отступил, и телохранитель упал.

Тем временем Бак Оурррос, вцепившись себе в горло, умирал от яда, которым Стогггул собственными руками посыпал пирог с голоногами. Эту смесь колдовских трав Малистра хитростью заставила его попробовать в их первую встречу, обеспечив ему иммунитет.

С любопытством и удовольствием наблюдая за предсмертной агонией Бака Оуррроса, Стогггул сказал:

— К сожалению, ты всегда считал себя умнее меня. Бак Оурррос, глаза которого почти вылезли из орбит, хрипел, как умирающий лорг, когда в комнату вошел крыл-генерал Неффф.

— Все в порядке, регент? — спросил он, оглядев комнату.

— В полном, — ответил Стогггул. — Похоже, что-то вызвало у Бака Оуррроса аллергическую реакцию.

Неффф подошел к столу.

— В'орнну с аллергией следовало бы внимательнее относиться к еде. — Он отступил, когда рот Оуррроса широко открылся, и на пирог с голоногами хлынула кровь. — Надо сжечь все это, не так ли? — Он сделал знак мальчику — одному из отборных хааар-кэутских убийц, — тот быстро взял блюдо с пирогом и куда-то унес.

— Теперь начинается самое забавное, — сказал Неффф, закидывая Бака Оуррроса на плечо.

— Жаль, — вздохнул Стогггул, вытирая жир с подбородка. — При других обстоятельствах он, наверное, был бы хорошим партнером, честным и трудолюбивым. Увы, поскольку я сильно задел его, он убил бы меня при первой же возможности.

На следующий день, когда регент Стогггул пришел со встречи с Сорннном СаТррэном, закрепившей контроль Стогггула над программой строительства За Хара-ата, великолепная ньеобская молитвенная ваза вернулась на подставку. На дне вазы лежал десятисантиметровый слой серого пепла, придававший ей — по крайней мере по мнению регента Стогггула — дополнительное очарование.

Теперь каждую ночь Курган и Курион делали ставки на калллистоте, а потом заваливались в “Кровавый прилив”. Юношу все время знакомили с какими-то саракконами. Оказаться даже на периферии саракконских дел было волнующим достижением. “Несомненно, — думал Курган, — я достиг того, что не удалось ни одному другому в'орнну”. Он пил с охрипшими моряками, слушал их байки о море, учился похабным песням, и ему от души хлопали, когда он изо всех сил старался петь с ними на их языке. Саракконам очень нравилось, что юноша осмелился выйти на десятую схватку с действующим чемпионом. Еще больше им, казалось, нравилось, что его избили до бесчувствия. Как-то ночью Курган спросил Куриона об этой странности.

— Все просто, — ответил сараккон. — Наш народ высоко ценит смелость перед лицом великих невзгод. То, что все наши мифические герои погибли, не выдержав испытаний, не имеет значения. Их идеализм остался незапятнан соблазнами или пороками. Они дороги нашим сердцам, их стойкая отвага освещает нам путь. Мы следуем проложенной ими тропой, потому что не можем сделать меньшего.

Кургана, для которого главным было стать победителем, поразило, что саракконы считают его героем просто потому, что он решился на бой. Победил он или проиграл, к делу не относилось. Он бы небрежно отмахнулся от этой философии, если бы не чувствовал, что Старый В'орнн по-своему старался заставить его понять то же самое.

Поэтому он пил, пел и слушал все с большим удовольствием. И курил лаагу, свободно ходившую среди его новых друзей-саракконов. Все это время он наблюдал за хозяйкой “Кровавого прилива” — стройной, полногрудой и очень деловой тускугггун. Похоже, даже самые буйные саракконы никогда не доставляли ей беспокойства, она лично знала всех в'орннов, часто посещающих ее заведение. Уж коли на то пошло, проявилась и еще одна аномалия. В “Кровавом приливе” не существовало каст — совершенно нехарактерно для в'орннов. Было бы легко объяснить это близостью калллистота или присутствием саракконов, презиравших кастовые общества. Но к концу недели Курган был совершенно уверен, что открытость “Кровавого прилива” идет от самой хозяйки. Звали ее, как сообщил Курион, Рада. В своем заведении — хотите верьте, хотите нет — она была регентом. Молодая тускугггун не пасовала ни перед кем — и добивалась своего. Неудивительно, что кастовая система здесь не работала. Курган находил еретические манеры Рады и любопытными, и порочными. Он убеждал себя, что медлит с разговором обоснованно: мол, тускугггун вряд ли знает, кто выдал его слабости звезд-адмиралу; на самом деле он просто восхищался ею вопреки инстинктивному отвращению.

К концу недели Курган понял, что медлить дальше нельзя. Выкурив три палочки лааги, юноша с трудом встал из-за стола и направился через орущую толпу туда, где у дальнего конца стойки, озирая свои владения, стояла хозяйка. Она была одета в темно-синее платье с кроваво-бирюзовой отделкой. Вопреки обычаю сифэйн был откинут на плечи. На длинном коническом черепе мерцала диадема из терциево-бронзового сплава.

— Рада, — просто сказал он. — Я — Курган Стогггул. Она ответила холодным, оценивающим взглядом.

— Я в курсе.

— Мне следует считать это хорошим знаком?

— Считай, как хочешь. Суровость тускугггун позабавила его.

— Мне сказали, что у тебя есть информация, которая может оказаться полезной мне.

— У меня есть самая разная информация.

Мгновение она смотрела мимо него, потом велела бармену достать еще бочонок с медом из-под стойки. Курган заметил, как Курион встал из-за стола, пересек битком набитую комнату и исчез в заднем коридоре, ведущем в туалеты.

— Нит Батокссс сказал, что ты знаешь, кто выдал меня кхагггунам.

— Ты же сам кхагггун, дорогой. Или по крайней мере стал им. В чем же проблема?

— Проблема в том, что мне не нравится в'орнн, шныряющий у меня за спиной. Я бы очень хотел покончить с этой ситуацией.

— Подозреваю, что ты убьешь доносчика.

— Да, конечно.

Она снисходительно улыбнулась.

— Тебе еще надо многому учиться, дорогой. Ты пьян или под кайфом, а возможно, и то, и другое. Иди и играй со своими саракконскими дружками.

— Я так же трезв, как ты. Она отвернулась от него.

Курган потер висок, словно мог приложить бальзам к обуревающему его гневу. Он понимал, что давление на нее ни к чему не приведет.

— А что сделала бы ты?

— Что? — Она рассеянно повернулась к нему.

— Что сделала бы ты — насчет осведомителя?

Рада сложила руки на груди, внимательно рассматривая юношу. За одно мгновение она, казалось, вдохнула его, как дым в легкие.

— У саракконов есть поговорка: “Враг известный лучше врага неизвестного”. — Она пожала плечами. — Зачем убивать доносчицу, когда можно подбрасывать ей выгодную информацию?

— Ей? Ты хочешь сказать, что доносчик — тускугггун?

— Ее зовут Далма. Курган расхохотался.

— Это лооорм регента.

— Она шпионка.

— Даже если я поверю — а мне не верится, — скажи, пожалуйста, как звезд-адмирал получает от нее информацию?

— Все просто. Она работает на Киннния Морку. — Рада улыбнулась. — Удивлен, адъютант? Еще бы. Прости, мне надо идти. — Она поспешно кинулась между двумя пьяными саракконами, готовыми покалечить друг друга.

Через мгновение Курган понял, что все еще массирует висок. Он пытался обдумать полученную информацию. Далма — шпионка Киннния Морки? Вот это удар. Он улыбнулся, зная, что нашел слабое место Морки. Далма — та самая лооорм, о которой вздыхал Киннний Морка, которую он любил. Такая информация, Курган был совершенно уверен, окажется чрезвычайно ценной.

Он огляделся. Курион еще не вернулся из туалета. Странно. Курган надеялся, что сараккон не заболел. Его собственный пузырь нуждался в облегчении, и он пробрался к задней стороне кабака. К счастью, страшный шум здесь был немного тише; можно воспользоваться минутой покоя, чтобы прикинуть следующий шаг. Выходя из вонючего туалета, Курган услышал голос Куриона. Тот с кем-то разговаривал, и голос собеседника показался раздражающе знакомым.

Пройдя по узкому коридору, Курган повернул налево и оказался в маленьком проходе, ведущем на кухню. Слои жирных пятен напоминали археологические напластования, обозначая возраст строения. Дальше справа была открытая дверь. Оттуда и доносились голоса. Прижавшись к стене, Курган осторожно подошел и попытался заглянуть внутрь.

Маленькая комната — наверное, кабинет Рады. Видно было только Куриона.

— Прошла неделя, — раздался голос. — Почему так затянулось?

— Не знаю, — ответил Курион, — мне не хотелось его торопить.

— Почему?

— Он умнее, чем ты думаешь.

— А, так ты настолько хорошо его знаешь?

— Достаточно хорошо, чтобы понимать, что это мужчина в теле юноши.

— Понятия не имел, что саракконы столь проницательны. — В голосе прозвучал сарказм. Ответа сараккона Курган не расслышал. Курион отступил, и показался Нит Батокссс.

— Не тревожься, — сказал Курион, немного задыхаясь. — Сейчас он разговаривает с Радой.

Рука Нита Батокссса сжалась в кулак.

— Необходимо, чтобы он получил информацию. Узнав, что лооорм — шпионка Киннния Морки, он поймет, что делать.

— Ты уверен?

Изумленный Курган почувствовал, как желудки проваливаются сами в себя: фигура Нита Батокссса заколебалась, растворилась, и на его месте возник Старый В'орнн. Весь мир Кургана словно перевернулся вверх дном. Неужели вообще никому нельзя доверять?

— Времени осталось очень мало, — говорил Старый В'орнн. — Я натаскивал его с самого раннего детства. Но теперь все на своих местах. Ловушка приготовлена. Пора моего ничего не подозревающего охотника направить по предопределенной тропе, чтобы сковать врага ионными цепями.

33 Лорги не плачут

От вершины Поднебесного поднимался туман, плотный, как стены монастыря. В нем существовали только бурные струи водопада — пока не возникли две фигуры, парящие на волнах тумана. Те же самые существа несколько недель назад наблюдали, как Риана купается в заводи у подножия водопада.

Мы пришли к точке перегиба,подумало первое существо, Теперь Преобразование, предсказанное с приходом в'орннов, началось всерьез.

Пророчество туманно в отношении исхода,подумало другое. Шансы Добра и Зла на победу равны.

Мы могли бы поколебать Равновесие,подумало первое. Мы могли бы помочь Дар Сала-ату.

Исключено. Ценой стала бы жизнь Миины. Это мы знаем наверняка.

Дар Сала-am обладает могучей силой, но она необучена. Она первая после Матери сможет объединить два колдовства — Пяти Лун и Черной Грезы, — чтобы воссоздать из разделенных половинок древнее колдовство, Просвет, каким оно создано изначально, каким ему предназначено быть. Опасность, которой она...

Нет! Мы отказываемся слушать это!

Если враги обнаружат ее раньше, чем она полностью обучится, раньше, чем она как-то сможет защитить себя...

Ты хочешь, чтобы мы принесли Великую Богиню в жертву на алтарь твоих страхов?

Враги Дар Сала-ата уже подчинили одного из наших сородичей. Позволим ли мы им властвовать свободно?

Дар Сала-am победит их. Или будет побеждена ими. Это— ее Битва. Так предсказано.

Я начинаю уставать от роли наблюдателя. Прошла целая вечность...

Наша Сестра начала действовать. Это все, что позволено.

И однако я жажду мести. На устах моих вкус крови!

Ты знаешь, что может произойти. Мы должны ждать призыва броситься в бой. Таков единственный путь. Потерпи.

Огонь не может терпеть! Это моя природа.

Разумеется. Вот почему мы составляем пару. Я спокойна— голос благоразумия и сдержанности. Таков Путь Равновесия.

Первое существо раздраженно покачало головой.

Отсутствие молний делает меня старым и бесполезным. Когда они вернутся?

Ну же, дорогой. Давай удалимся на мыс, чтобы иметь возможность смотреть, оставаясь незамеченными.

Я уступлю. Но я также буду плакать по нашей родственнице, столь несправедливо лишенной свободы. Миина не позволила бы...

Невыразимая печаль.

Я не могу действовать; мне запрещено говорить откровенно, и потому я буду плакать.

Тогда тебе следовало быть лоргом. Лорги не плачут.

Мы — то, что мы есть. В Былые Времена я бы вырвал глаза у мучителей нашей родственницы и облизывался, разжевывая их.

Былые Времена миновали.

Не для меня. Я должен что-то делать.

Берегись, дорогой.

Какую-нибудь мелочь, такую крохотную, что никто, кроме нас, не заметит. Я выберу время и место, когда буду действовать.

Давай помолимся за успех Дар Сала-ата.

Я не умею молиться.

Тогда я научу тебя, дорогой...

Похожие на дым следы их присутствия вскоре исчезли, и только туман продолжал бурлить и извиваться. Каркали птицы, срезая путь через густой, напоенный влагой воздух. Грохот водопада отражался от отвесного базальтово-сланцевого склона. Порхали бабочки, реяли шестикрылые пилоиглы, пируя крохотными кружащимися насекомыми. В солнечном свете сверкали тысячи миниатюрных радуг, мерцая, как звезды, в постоянных приливах и отливах тумана. Мелькали прячущиеся в тумане животные. Они подбирались к воде, чтобы напиться вдоволь, насторожив треугольные уши, прислушиваясь к незнакомым шумам. Они пристально смотрели друг на друга, с мокрых морд капала вода, ноздри расширялись, когда они принюхивались, — такие неподвижные, что могли бы быть резными статуями. Потом — в мгновение ока — они исчезали, отправляясь искать еду и охотиться на своих территориях.

В этом мирном уголке появилась Матерь. На руках она держала Риану. Сама же Риана крепко прижимала к себе две книги: “Величайший Источник” и “Книгу Отречения”. Прошли века с тех пор, как Священные Книги были вместе. Даже Матерь не помнила этого времени.

— Я вся горю, — сказала Риана, когда Матерь опустила ее на землю. Ее рот по-прежнему полнился кровью.

Матерь прижала тыльную сторону руки к щеке Рианы.

— Ты была сильно травмирована. Исцеление требует времени.

Риана легла.

— Я так устала. — Она закрыла глаза.

— Тебе надо поесть и отдохнуть. — Руки Матери двигались над горлом и грудью Рианы. — Это я могу сделать колдовством. Ты потеряла много крови, но внутренности повреждены, и ты не в состоянии есть. Отдыхай, пока я поищу травы и грибы для целебного настоя.

Риана не ответила: она находилась где-то между сознанием и сном. Она чувствовала траву, на которой лежала, брызги воды на коже, усыпляющее гудение насекомых, щебет птиц. Все это было процежено через фильтр боли, пронзающей внутренности, окутывающей ее жестким саваном, так что трава казалась гвоздями, вода — сосульками, звуки — пронзительными воплями. Она дрожала и тихо постанывала. Какое-то время ее несло на этом унылом плоту полубессознательности, подталкивая то туда, то сюда смутными и призрачными ощущениями. Хотелось только снова погрузиться в бездонную темноту колодца, чтобы от ледяной воды застыли боль и страдания.

Смутно она ощутила возвращение Матери, запах костра, а потом другой, более сложный аромат. Матерь подсунула ей руку под шею, приподняла голову. Надо пить. Губы Рианы раскрылись, и она выпила целебный чай. Потом закрыла глаза. Матерь снова уложила ее на землю и прошептала, что пойдет за грибами.

Риана, не в силах ответить, погрузилась в воспоминания о недавних событиях, воскресших в ярких подробностях лихорадочного сна. Снова через вездесущую линзу сна она увидела, как монастырь Плывущей Белизны охватила паника из-за взрыва в пирамидальной комнате, где хранилась хад-атта. Она попросила Матерь Припрыгнуть в кубический келл и там дрожащими окровавленными руками вытащила “Книгу Отречения” из пасти йа-гаара. Звон колоколов отзывался в земле небольшими сейсмическими толчками. Почуяв дым и смятение в древних каменных коридорах, они Припрыгнули обратно в келью Рианы, чтобы забрать “Величайший Источник” и нож, который Элеана подарила Аннону.

Молодые рамаханы, тяжело дыша, носились по охваченным огнем коридорам, таская ведра с водой, пока осторожные конары из Деа Критан обсуждали фракционную борьбу, сбор голосов, религиозную политику. Союзы возникали, как пузыри на луже, и лопались, раздавленные недоверием. Трудно было поверить, что Бартта умерла. Захватила ли власть конара Урдма? Риана даже не представляла, какой станет новая иерархия конар.

Неужели все произошло на самом деле? Или это просто еще одна тревожащая часть того странного сна, от которого Аннон проснется на рассвете, целый и невредимый, в своей постели в Аксис Тэре, зовя Джийан и Кургана?

Неожиданно одна мысль поразила ее, как громом, и глаза сами распахнулись. Священные Книги! Риана перекатилась на бок, застонав от боли, и поднялась на четвереньки. Книг не было. Риана медленно встала и пошла искать их. По земле деловито ползали жуки, в воздухе реяли стаи комаров, ожидая, когда их поглотят стремительные пилоиглы. Жужжали пчелы-рогачи, перелетая с цветка на цветок, их ножки раздулись от ярко-оранжевой пыльцы. Книг не было. Риана обыскала берег реки, подумав, что книги могли упасть. Она ползала на четвереньках по зарослям папоротника и лужам грязи, по заросшим кустарником трясинам и каменистым, выметенным ветрами холмам... Книг не было.

На опушке соснового леса она остановилась. Что могло с ними случиться? Наверное, их забрала Матерь. Но зачем? Риана обхватила голову руками и попыталась думать. Ей определенно было нехорошо. Сунув два пальца в рот, она обнаружила на них свежую кровь.

Неожиданно странная мысль поразила ее. Что, если Матерь — совсем даже не Матерь? Что, если на самом деле это Бартта? Что, если хад-атта все-таки сломала ее? Она могла рассказать Бартте все: как принесла в монастырь “Величайший Источник”, как научилась Припрыгать, как нашла Матерь, как разрушила Сферу Связывания, как украла “Книгу Отречения”... О Миина, что, если Матерь по-прежнему в своей тюрьме — мертвая? Что, если все это — колдовская уловка, чтобы заставить ее привести Бартту к обеим Священным Книгам?

Чем больше Риана размышляла, тем больше это предположение обретало ужасный смысл. Расшевелив себя, она осматривала опушку хвойного леса, пока не нашла свежие следы. Они вели на север, прямо в лес. Риана пошла по ним.

Хотя следы скоро затерялись среди мягких иголок сосен-марр, для привычного глаза в густом подлеске было достаточно указаний на то, что тут недавно кто-то прошел. С каждой минутой Риана все больше уверялась в своих умозаключениях. Голова работала яснее, чем когда-либо с тех пор, как начался этот кошмар. В сущности, теперь она не понимала, почему ей понадобилось столько времени, чтобы разобраться в ситуации. Не важно. Теперь она все поняла.

Риана углубилась в густой лес уже на полкилометра. То, как следы кружили, только подтверждало ее подозрения. Если бы это действительно была Матерь, ей незачем было бы скрываться.

Риана заметила впереди какую-то фигуру и пригнулась. Сердце колотилось в груди, зубы стучали от ужаса. Да, на ней было одеяние рамаханы, но одеяние было шафрановым, как у Бартты, а не бирюзовым, как у Матери. Значит, все правильно! Риана сжала кулаки. Нельзя позволить Бартте завладеть Священными Книгами. Матерь предупреждала ее об этом.

Отодвинув низко нависшую ветку, Риана начала подбираться к Бартте. Она преодолела, наверное, треть расстояния между ними, когда услышала треск. Застыла, глядя вниз. О Миина! Она наступила на сухую ветку.

Фигура обернулась — это была совсем не Бартта! — и по лесу пронесся рев, похожий на лавину в горах.

До Рианы донеслась волна зловония — так воняет в разгар лета мясо кора. Черное двенадцатиногое тело существа делилось на сегменты, как у гигантского насекомого, раздувшуюся грудную клетку защищал твердый панцирь. Длинную плоскую голову — черно-коричневую, блестящую, как обсидиан, — украшали страшные жвала. Чудище повернулось, и фасеточные глаза насекомого сверкнули двенадцатью рубиновыми вспышками. Снова взревев, ужасный зверь поднялся на двух парах придатков.

Реакция Рианы была чисто инстинктивной. Подхватив лежавшую на земле сосновую ветку, девушка бросилась вперед и ткнула ею в ужасную морду. Ветка сломалась, мягкая древесина расщепилась. К тому времени Риана обнажила нож, подаренный Элеаной Аннону, ударила раз, другой, пока существо пыталось поймать ее запястье. Безумие. Почему оно не нападает? Наоборот, оно все время отступает. И ревет. Чего ему надо? Потом Риана поняла. Оно пытается заманить ее дальше в лес. Возможно, там ждет подкрепление. Возможно, она нужна этим существам живой. Мысль о новом плене — у ужасных зверей... это было слишком. Риана нырнула под щелкающие жвала и вонзила клинок по рукоять в грудную клетку существа.

На сжатый кулак брызнула прохладная мутно-желтая сукровица. Обезумев, девушка била снова и снова, а существо ревело и стонало. Она задыхалась и плакала, не задумываясь о том, как легко клинок вошел в мягкую плоть там, где должен был бы наткнуться на твердый панцирь.

Окровавленная победительница стояла над противником. Потом подошла туда, где лежали книги, и подобрала их. Наклонившись, почувствовала волну головокружения и тяжело села, обхватив голову руками. Когда перед глазами прояснилось, она увидела клинок, похожий на пересекающую бедро рану. Но он был покрыт кровью, а не сукровицей. Ее кровью?

Мир со щелчком встал на место. Риана словно очнулась от тяжелой болезни, сопровождаемой ненормально высоким жаром. Она повернулась и посмотрела на зверя... Пышное бирюзовое одеяние было залито кровью. С рыдающим стоном Риана с трудом встала и, шатаясь, побрела к Матери. Где ужасное существо, с которым она сражалась?.. И тут Риана вскрикнула от ужаса: она увидела колотые раны в животе Матери. Девушка со слезами упала на колени.

— Ах, Матерь, как это случилось? — закричала она. — Что я наделала?

Матерь открыла глаза. В них не было ни страха, ни ненависти. Сердце Рианы разрывалось.

— Ты ничего не сделала, Риана, только исполнила Пророчество о Дар Сала-ате. С той минуты, как Астар сказала мне, что ты — Дар Сала-ат, я знала, что ты будешь моим избавителем и моей смертью. Так было предсказано.

— Нет, Матерь. Нет!

— Колесо жизни поворачивается. В молодости я никогда не позволила бы такой, как Бартта, одолеть меня. Но сила моя иссякла. Я стара, Риана. Очень стара. Пора умирать.

Риана обняла Матерь и постаралась вспомнить исцеляющие заклятия.

— Успокойся, — проговорила она сквозь рыдания. — Я использую Осору и Кэофу и вылечу тебя.

— Меня уже не вылечить.

— Нет-нет, не говори так! — Риана призвала Осору и то немногое, что знала из Кэофу, отчаянно пробуя одно заклятие за другим и не находя такого, которое излечило бы нанесенные ею раны.

— Послушай, — сказала Матерь. — Ты не должна винить себя. Бартта применила к тебе то же страшное заклятие, Сферу Связывания, что и ко мне. Но она, наверное, добавила чары Кэофу, поэтому я ничего не заметила. Ты не виновата. Ты не могла знать. — Мгновение ее губы беззвучно шевелились. — Сфера Связывания... Ты же не нападала на меня, ведь так? — Она хрипло, со свистом, дышала. — Ты видела не меня, верно?

— Да. Я была уверена, что это Бартта. А потом появилось огромное насекомое с двенадцатью глазами.

— Тзелос, демон из Бездны. Миина навеки изгнала его из этого мира.

— Но ведь я только что сражалась с ним!

— Из-за Сферы Связывания тебе мерещится то, чего ты больше всего боишься. Так она действует — открывает ту часть разума, где таятся худшие страхи, и вытаскивает их на свет. Не понимаю только, почему ты увидела демона из Бездны. Ты видела Тзелоса в Нантере?

— Нет, но что-то произошло, когда мы были в Бездне. В последний момент Джийан попыталась вытащить меня и сунула руки в колдовской круг.

— Ах, это гораздо хуже, чем я боялась. — Матерь с трудом цеплялась за ускользающее сознание. — Врата были повреждены. Существует опасность, что они ослаблены, что демоны могут найти путь в этот мир. А что до Джийан... да защитит ее Миина от сил, которым она на мгновение помешала.

— Что ты имеешь в виду? — прошептала Риана. — С ней что-то случится?

— Обязательно. — Матерь кивнула. — Но поскольку никто и никогда не пытался нарушить круг Нантеры, о последствиях бессмысленно даже гадать.

Риану пронзила ледяная вспышка страха. Она уже испытала все известные ей заклятия — без следа малейшего воздействия на смертельные раны Матери. Почему они не действуют? Как она могла потерпеть неудачу? Ведь она — Дар Сала-ат. Если она не может спасти Матерь, как ожидать от нее спасения всей Кундалы?

Глаза Матери начали закатываться. Огромным усилием она сфокусировала взгляд.

— Я взяла Священные Книги, Риана. Брызги Поднебесного испортили бы их, если бы я оставила их там, где ты бросила. Как и я, они хрупки от старости. Их нельзя подвергать воздействию солнечного света или сырости. Теперь ты их хранительница. Заботься о них. Они подобны живым существам. Выучи наизусть то, чего еще не знаешь, а потом спрячь в безопасном месте. — Кровь сочилась из уголка губ Матери. Риана стирала ее, но кровь не останавливалась, наоборот, текла все обильнее.

Риана крепче обняла Матерь.

— Я испробовала все, что знаю! Должно же быть что-то!..

— Ты уже спасла меня один раз, коротышечка, рискуя собой. Не в твоих — да и не в чьих-либо — силах спасти меня вновь. — Ей было все труднее говорить, она дрожала. — Я ослабела. Стала уязвима для Темных колдуний вроде Бартты. Пора. — Ее голова упала.

— Матерь?

Матерь насколько раз моргнула.

— Риана, ты должна найти Кольцо Пяти Драконов. Первый долг Дар Сала-ата — открыть дверь Хранилища и раскрыть спрятанные там секреты, секреты, которые тебя ждут. Кольцо — это ключ. Только Дар Сала-ат может использовать Кольцо. Все остальные, кто попробует, погибнут.

— А что находится в Хранилище?

— Даже я не знаю. Раньше там хранилась Жемчужина. Чтобы найти Жемчужину, ты должна сначала войти в Хранилище. Только Жемчужина способна остановить демонов из Бездны, если они освободились, и только Дар Сала-ат способен заглянуть в Жемчужину. Это твой путь, твоя судьба. Опасный путь и опасная судьба, ибо всегда найдутся алчные души, жаждущие присвоить Жемчужину. Ты должна охранять ее любой ценой. Я потерпела в этом неудачу, и на нас обрушились бедствия.

— Но, Матерь, я ничего не знаю о Кольце, не знаю даже, где искать его.

— Миина спрятала Священное Кольцо. Чтобы найти его, ты должна использовать заклятие. Заклятие Вечности. Оно скажет тебе, где Кольцо. — Мать облизнула губы. — А теперь слушай внимательно. Половина заклятия находится в “Величайшем Источнике”, вторая половина — в “Книге Отречения”. По отдельности эти заклятия незначительны; так сделано для того, чтобы никто не узнал их истинной природы. Я скажу тебе, где их искать в Священных Книгах.

— Я совсем новичок в колдовстве, — сказала Риана. — Я принесу Священные Книги тебе и...

— Я не могу применить Заклятие Вечности. И никто не может, кроме Дар Сала-ата. Это заклятие Просвета, неподвластное даже мне. — Матерь тяжело и часто дышала, как больное животное. Потом закашлялась, повернув голову, чтобы не подавиться кровью.

— Не умирай. Не...

— Тигпен будет знать, что делать. Призови ее. Она поможет.

— Мне нужна ты.

— Найди Кольцо, Риана. Кольцо...

Что-то надвигалось из-за ближнего хребта. Риана чувствовала холодную ауру и обернулась, готовая защищать Матерь — даже теперь. Поздно. Подобно песку Большого Воорга, жизнь уже утекла сквозь пальцы, превращаясь в призрачный туман.

Ледяная мгла окутала летний полдень. Риана закинула голову, пронзительно закричав на жестокий мир, в котором родилась. Ей хотелось одного: умереть, идти по призрачным следам Матери сквозь темный туман, в неизвестную, не-отысканную, нехоженую страну, где можно искупить совершенное убийство.

Любовь. Что для нее любовь? Она любила Джийан и Элеану — и потеряла обеих. Она любила Матерь — и убила ее. Жестокая судьба запятнала ее, сделала ядовитой, как гадюка.

Наконец Риана не выдержала. Ободранное горло болело от крика и недавних ран. Девушка согнулась пополам, уткнувшись в холодное тело, стиснула зубы, зажала в руках бирюзовое одеяние Матери...

В конце концов странное спокойствие овладело ею. Разум, вынесенный за пределы горюющего “я” последним волнением ауры Матери, стал прозрачным озером, поверхность которого не нарушало даже дуновение эмоций. На этой чистой поверхности появился образ милой Тигпен. Не вытирая слез, Риана призвала раппу.

Джийан смотрела, как вдали — за спиной Реккка — собирается дождь. Сломанные кости срослись, но он еще не выздоровел. В'орнн и ходил не так, как до столкновения с Олннном Рэдддлином. Его шаг стал короче, а поскольку вылечить мускулы и сухожилия колдовством было труднее, чем срастить кости, правое плечо немного опускалось каждый раз, когда он двигал правой ногой. Для Джийан было удивительно, как эти вроде бы мелочи меняют его. Реккк казался ей теперь гораздо опаснее — как попавшее в капкан животное.

Проявились и другие изменения, менее заметные. Реккк был не только спокойнее, но и более сдержанным на эмоции, словно поспешно отступил в глубь себя, спрятавшись за колючий панцирь кхагггунского воспитания. Для него мир стал более мрачным; смех сбежал в другой, невидимый мир. Он дрожал от усилия сосредоточиться. Взгляд выразительных темных глаз стремился за горизонт, словно одним усилием воли он мог вызвать Олннна Рэдддлина откуда угодно, как вызывают пламя, если потереть две палочки.

Ночью было еще хуже. У него начиналась лихорадка от ран и обезвоживание из-за выделения пота. Реккк жадно пил воду, которую приносила из реки Элеана, но почти сразу же извергал ее обратно. Не мог он вынести и средства из трав, которые готовила для него Джийан. Она поддерживала его, рассказывала предания о младенчестве Кундалы, о Миине и Пяти Священных Драконах, о Пэфоросе, демоне демонов, и белокостном демоне. Эти рассказы продолжались даже после того, как Реккк впадал в тяжелый прерывистый сон, потому что, начав, остановиться было уже нельзя. Когда она сама засыпала во время рассказа, он продолжался во сне, и она просыпалась на жемчужном рассвете более усталой, чем раньше.

Они купили трех выносливых чтавров у друга Элеаны, кузнеца из Междолья, и теперь быстро двигались на северо-восток по густо заросшим лесом долинам к монастырю Плывущей Белизны. В конце второго дня погода испортилась; пришлось искать пристанище.

По пути они миновали несколько пещер и теперь вернулись по горной тропе на опушку блессонового ельника. Джийан и Элеана разжигали костер в устье пещеры, когда хлынул дождь. Джийан окликнула Реккка, который замер рядом с елями — но не среди них — под проливным дождем.

— Что это с ним? — спросила Элеана.

— Не знаю.

Девушка сидела, прислонившись к скале. Она обхватила себя руками и смотрела в темноту пещеры. Джийан знала, что Элеана думает об Анноне и первиллоне, и внутренне вздохнула. Было больно видеть, какие страдания причиняет девушке ее полуложь. Но Джийан знала, что должна хранить секрет своего ребенка от всех, даже от тех, кто когда-то любил его. Слишком рискованно позволить личным чувствам возобладать над обеспечением безопасности Дар Сала-ата.

Они находились на последнем из базальтовых плато, ведущих к высотам Дьенн Марра, где стоял монастырь. Даже в лононе ночи на такой высоте были довольно холодными. Из-за дождя и ветра стало еще хуже.

Джийан вышла из пещеры и подошла к Реккку. За несколько секунд она промокла до нитки. Дождь хлестал так, что было больно.

— Реккк, пойдем со мной. Здесь ты не найдешь ответа. Он не пошевелился.

Раскат грома пересек горные хребты внизу, как странствующий воин, наполнил долины, как разлив. Земля под ногами вздрогнула. Ели-блессоны склонились под ветром, черные от дождя, смазанные, как дым.

Реккк вздохнул.

— Я могу отречься от касты кхагггунов, но я по-прежнему воин. Для этого я рожден и взращен, таким я буду всегда. Это у меня в крови. — Он приблизился к плотному ряду блессонов и стоял под капающими ветвями, пока к нему не подошла Джийан. Тогда он указал на горные хребты внизу, на колонны блессонов. — Видишь, какая свирепая буря? Елям все равно: они гнутся, но не ломаются. Олннн Рэдддлин сломал меня, Джийан. Этого унижения я вынести не могу.

Джийан указала ему на те же самые хребты.

— Видишь те голые пятна, Реккк? Они появляются глухой зимой, когда суровые горные склоны не выдерживают груза снега и льда. Снег сходит с гор и уносит с собой деревья. — Ливень наполнял сложенную чашечкой ладонь, пока она не перевернула ее. — У каждого живого существа есть предел прочности. Даже у самых храбрых, самых преданных, самых гибких. Даже у этих елей.

— Деревья не чувствуют унижения, — отрывисто сказал Реккк.

— Мы, кундалиане, считаем, что в каждом живом существе есть искра жизни. Блессон не становится менее благородным, даже если ломается. Во всяком случае, его благородство признано всеми.

— Я чувствую себя выдолбленным бревном. — Глядя в туманную даль, он наконец высказал, что у него на душе. — Гибель мира... Джийан, если это произойдет, то из-за нас, из-за в'орннов. Эта мысль сводит меня с ума.

— Если сосредоточиваться на возможности смерти, она может прийти, Реккк. — Он повернулся к ней. — Сосредоточься на неотвратимости жизни, на своей роли в спасении Кундалы.

Их пальцы сплелись, и Джийан тихонько потянула его за собой. Но повела не к пещере, а в глубину ельника. Когда их плечи соприкасались, между ними словно проскакивала искра.

Дождь теперь казался каким-то далеким, частью другой вселенной. Здесь, под гигантскими блессонами, капли сверкали, как звезды. В воздухе пахло смолой, покрытая мхом земля мягко пружинила под ногами. Вокруг царила тишь; даже ночные животные попрятались по глубоким норам, пережидая непогоду.

Она подняла к нему лицо, и они поцеловались. Страсть вспыхнула, как костер. Ее губы открылись навстречу его губам, и она содрогнулась, чувствуя, как его желание передается ей.

Они опустились на мох. Их напряженное желание превратило лес в приют новой и трепещущей жизни. Он распахнул ее платье. Непостижимо, но она чувствовала себя застенчивой, как юная девушка. И тихо стонала, ощущая прикосновение его рук. Закрыла глаза, твердо отодвинув воспоминания об Элевсине, о смерти Аннона. Ее жизнь здесь и сейчас, и она сделает все, что нужно, чтобы не выпустить на волю своих призраков.

— Реккк...

Джийан впилась в его плечо, когда он потянул ее на себя. Его гладкое мускулистое тело блестело от дождя, просачивающегося сквозь ветви. Оно было прекрасно. Джийан хотелось, чтобы это мгновение никогда не кончалось. — Реккк... О-о-о!

К тому времени как Реккк и Джийан вернулись в пещеру, наступила ночь. Элеана не стала спрашивать, где они были. Однако Джийан не сомневалась: девушка все знает.

Дождь ослабел. Реккк и Элеана отправились искать ужин. Можно было бы обойтись имеющимися запасами копченого мяса и сушеных клубней, но Джийан требовался череп мелкого млекопитающего. Кроме того, им было хорошо друг с другом. Джийан чувствовала — даже если они сами не сознавали этого — возникшую между ними сопряженность, какое-то энергетическое поле, которое образовывало дугу и питалось собой, как в'орннский ионный источник энергии. Это само по себе было мощной магией, ибо обладало способностью открывать сердце.

Когда же они стали боевой единицей, спрашивала себя Джийан. Хотя знала очень хорошо. Конечно, говорить это Реккку было нельзя, но Олннн Рэдддлин в конечном счете оказал им троим огромную услугу.

Джийан разложила высушенные травы и порошки, собранные по дороге из Междолья, начертила круг на грязном полу пещеры, потом сделала на окружности четыре насечки, сориентировав их по сторонам света. В каждую из точек пересечения насыпала трав или порошков.

Она как раз закончила с четвертой линией, когда почувствовала, что в темноте пещеры что-то изменилось. Джийан подняла голову.

Она сидела на корточках, поставив голые локти на колени. Костер потрескивал и пускал искры, согревая ей спину. Ни звука, ни движения, кроме теней, отбрасываемых пламенем. Зная, что вглядываться в темноту бесполезно, Джийан расслабилась, позволив взгляду расфокусироваться. Она дышала легко и глубоко, вбирая в себя все малейшие запахи пещеры и бурной ночи. Медленно уменьшила частоту биения сердца, шум крови, пульсирующей в жилах. Теперь не осталось ничего, кроме мерцания во тьме. Она терпеливо определила его ритмическую природу: темнота вдыхала и выдыхала, и что-то в ней дрогнуло, узнавая.

Тзелос!

Джийан видела шесть пар глаз, чувствовала леденящий холод. Никогда раньше она не видела Тзелоса — да и других демонов, коли на то пошло. Да и откуда? Миина заключила их всех в Бездне вечность назад. Ничто не в силах открыть колдовские Врата, которые заперла Сама Великая Богиня. Как мог?..

Нантера!

Нантера на мгновение открыла Врата в Бездну. Это был единственный способ перенести живой дух в умирающее тело. Обряд Нантеры проводили с предосторожностями, гарантирующими, что ничто с другой стороны не сможет проникнуть в этот мир. И однако из темноты пещеры на Джийан смотрел Тзелос. Она бы поручилась за это жизнью.

А потом ее словно ударило. Она сама выпустила демона из Бездны, когда нарушила круг Нантеры в последней отчаянной попытке спасти сына. Никто не представлял себе последствий этого нарушения, но она с самого начала подозревала, что коконы у нее на руках были прямым результатом произошедшего. Как и Тзелос.

Движение в темноте прервало ее мысли. Тени приобрели дополнительный объем, словно стали водяными. Что-то колыхалось и журчало, то раздуваясь, то опадая. Неожиданно это что-то сжалось, и Джийан едва не вырвало от вони гниющей плоти.

Он появился, и темнота стягивалась к нему, как вода несется к водостоку. Двенадцать красных глаз смотрели на нее. Отвратительное насекомоподобное рыло было непроницаемо. Кривые жвала открылись, как врата в саму Бездну.

Из пасти донеслось свирепое щелканье.

Я пришел за тобой.

—Не подходи. Я не имею к тебе никакого отношения.

У тебя нет выбора. Ты отмечена.Он приблизился. Я заберу тебя.

Не отрывая от него взгляда, Джийан наклонилась и взяла горящую палку из костра.

Думаешь, огонь отпугнет меня, потому что я— создание Тьмы?Он словно хихикал. Я сожру твой огонь.

Джийан поставила босую правую ногу в нарисованный в грязи круг.

Что ты делаешь?

—Ты знаешь, — прошептала она. — Если ты и вправду Тзелос, ты знаешь.

Малистра сообщила мне о твоих колдовских привычках.

—Малистра!

Она прислала меня. Ты очень досадила ей. Тем, что сделала с ее игрушкой — Олннном Рэдддлином. О да, она очень раздосадована.

Джийан зажгла западную линию трав. Запад, сторона, куда идут умирающие в последние мгновения перед тем, как испустить последний вздох.

Едкая смесь медленно начала тлеть.

Тзелос остановился, пощелкивая жвалами.

Перестань. Ты ничего не добьешься.Он вытянул один из верхних придатков. Грубые, похожие на волоски волокна свисали с костлявой конечности.

Джийан произнесла заклинания на Древнем наречии. Казалось, ничего не изменилось. Неожиданно она вспомнила отобранного у Олннна Рэдддлина паучка, которого Малистра пропитала чарами Кэофу. Она каждую ночь изучала его, пыталась осторожно экспериментировать, но так и не поняла, как он работает. Увидев его на протянутой ладони, Тзелос захихикал — по крайней мере щелчки походили на хихиканье.

Она обещала, что он будет у тебя. Обещала,прошипел он.

Джийан включила устройство. Появились паучьи лапки, и она бросила паука в Тзелоса.

Тот начал таять.

Сейчас или позже,прощелкал он, исчезая, мне безразлично.

У нее дрожали руки, когда она опустилась на колени, чтобы подобрать мерзкого паучка.

— Джийан, что ты делаешь? — раздался у входа в пещеру голос Реккка. — По-моему, мы договорились заняться этим вместе. — Они с Элеаной вернулись с охоты. В левой руке он держал двух крупных ледяных зайцев.

— Тзелос...

— Тзелос? — удивился Реккк. — Что такое Тзелос?

— Демон из Бездны. Он был здесь.

— Я ничего не вижу.

Джийан, внезапно охваченная слабостью, провела рукой по глазам.

Реккк бросил добычу и бросился к ней.

— Джийан, что с тобой? — Он обнял ее за талию.

— Не знаю. Я... — Она глубоко вздохнула, пытаясь восстановить равновесие. В ушах звенело, цвета казались странно четкими. Она вдруг поняла, что произошло.

— Реккк, у меня было видение.

— Этот Тзелос, которого ты видела... Его на самом деле не было?

— Нет. Демон Тзелос не принадлежит нашему миру. Миина давным-давно отправила его и остальных демонов в Бездну — что-то вроде колдовской тюрьмы. Они не могут выбраться. — Она содрогнулась, вспомнив слова: “Я пришел за тобой”. Этого она им не скажет.

Реккк подвел ее к костру, и все трое сели. Пока Элеана свежевала и готовила ледяных зайцев, Джийан рассказала о видении.

— Тзелосов, наверное, можно назвать разведчиками армии демонов. Они выискивают уязвимые места, слабости, пробираются через оборонительные сооружения. Это предвестники того, что должно произойти.

— Но почему ты увидела его сейчас? — Элеана занесла нож над головой одного из зайцев.

— Не знаю. — Джийан помотала головой, пытаясь встряхнуться. — Совершенно точно одно: мои видения — знак, что подсознание уловило опасность, не замеченную разумом. Они всегда сбываются.

— Разум дает тебе подсказки вроде символов во сне. — Элеана аккуратно отделила голову и начала сдирать с нее шкуру и мясо. Она не забыла, что Джийан нужен череп.

— Возможно. В видении Тзелос сказал, будто Малистра подсказала ему, где искать меня. Но это невозможно. Я наложила скрывающее заклятие.

— А как насчет Глаза Айбала, которым, по твоим словам, владеет Малистра? — спросил Реккк, всегда практичный воин. — Этот Глаз уже находил нас раньше.

Джийан взяла у Элеаны желто-белый череп, кивнув в знак благодарности.

— Да, действительно. Глаз Айбала очень силен. Но я нашла средство, пусть и временное, именно от этого заклятия. — Она улыбнулась. — Я много лет отворачивалась от своего Дара, делала вид, что его нет. Теперь, когда такой образ действий больше не годится и даже неблагоразумен, должна признаться, я удивлена силой, которую обнаруживаю в себе.

Элеана присела на корточки.

— Что нам делать?

Джийан положила череп в центр круга, нарисованного на полу пещеры, так, чтобы челюсти были открыты, потом снова насыпала на четыре линии травы и порошки. Прежде чем зажечь их, она достала маленький безукоризненный опал. В нем вспыхивали удивительной яркости огненно-красные и желто-зеленые огни. Положив его в челюсти черепа, Джийан запела на Древнем наречии. И зажгла линии.

— Мне как можно быстрее надо связаться с Дар Сала-атом, — сказала она, когда из круга поднялся едкий дым. — Я найду ее в глубинах этого опала.

— Ах, коротышечка, мир сильно изменился с нашей прошлой встречи.

Тигпен присела возле кургана, под которым они с Рианой похоронили Матерь. Гром грохотал и раскатывался по горам внизу, но дождь еще не начинался. Ветер лихорадочно шелестел в кронах, ветви раскачивались, словно в печали.

У Рианы не осталось слез. Всего мира казалось мало, чтобы вместить ее горе.

— Тигпен, я сделаю все, что ты скажешь. Я должна искупить содеянное.

В больших глазах Тигпен отражалось беспредельное сочувствие.

— Нет греха в том, чтобы оказаться под чьим-то заклятием. Иначе сама Матерь была бы так же виновна, как, по-твоему, виновна ты. — Она посмотрела в глаза Риане. — Ты слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?

— Да, Тигпен.

— Не ожидай наказания. Не серди меня!

— Ноя...

— Ты — Дар Сала-ат!

— Но в этом-то и проблема! — Риана внезапно рассердилась. — Я — мужчина-в'орнн, оказавшийся в теле женщины-кундалианки. Я обладаю силами, которых почти не ведаю. Мой разум — клубок противоречивых чувств. Я не знаю, как действовать, и только ты можешь подсказать мне.

— Не мое дело указывать другим существам, как жить!

— Тогда я пропала! — крикнула Риана, бросаясь к обрыву.

Усы Тигпен задергались от испуга. Она подбежала к Риане; та стояла, глядя на долину, полную темных грохочущих туч.

— Послушай, Матерь умерла. И ты, и я тут бессильны. Такова была ее судьба; так было написано в Пророчестве.

— Знаю. Она мне сказала. Тигпен серьезно посмотрела на нее.

— Ты говоришь, что знаешь, но я вижу, что ты не веришь.

Риана почувствовала, как переполняется сердце.

— По-моему, она просто старалась подбодрить меня.

— Нет, коротышечка, — промолвила Тигпен.

— Значит, правда. — Риана опустилась на колени, чтобы не возвышаться над Тигпен. — Было предсказано, что я убью Матерь.

— Да. Предсказания обладают огромной силой, живут своей жизнью. Как ты знаешь, Миина повелела Пяти Священным Драконам создать Кундалу. Очень могущественные, они не смогли бы совершить это без Жемчужины. Предсказания исходили из Жемчужины. Это остатки, осадки Творения. Говорят, будто Предсказания выжжены в скальных уступах в Хранилище. Говорят, будто Жемчужина похоронена на самом верхнем уступе. Я сама никогда не видела Предсказаний, но знаю, что они там. Я чувствую это. Почувствуешь и ты, нужно только время и обучение. — Раппа моргнула. — Если нам не воскресить Матерь из мертвых, то пусть ее смерть не будет бессмысленной.

— Но Матерь...

— Матерь не сказала бы тебе, как действовать; не скажу и я. Она не знала бы ответа на твой вопрос — как и я. Да и откуда нам? Ты — Дар Сала-ат. Только ты знаешь ответ. — Тигпен прижалась щекой к щеке Рианы. — Никто не может жить вместо тебя; никто не скажет, какая дорога правильная.

— Ты научишь меня составлять заклятия, как научила бы Матерь?

— У меня нет Дара.

— А у меня нет сил... или храбрости.

— Есть. Ох есть.

— Откуда ты знаешь?

— Ты — Дар Сала-ат.

— Это не ответ!

— Это — единственный ответ. Но если тебе нужен другой, пожалуйста: ты уже много раз проявляла свою храбрость.

Риана вытерла слезы.

— Матерь сказала, что мне надо найти Кольцо Пяти Драконов. Она велела сотворить Заклятие Вечности, чтобы узнать, где находится Кольцо. — Риана закрыла глаза и представила, что читает “Величайший Источник”. Мысленно пролистав страницы, она наткнулась на описанное Матерью заклинание. Потом просматривала “Книгу Отречения”, пока не нашла второе заклинание. И внезапно поняла, как их соединить. Все равно что увидеть две половинки математического уравнения и осознать мгновенно, что это — части единого целого.

Риана запела на Древнем наречии слова, дразняще знакомые и успокаивающие. Перед мысленным взором возникло поле танцующих огней; вращаясь, они превратились в маленький шар. Потихоньку центр шара темнел, пока не стал темно-темно-пурпурным. Неожиданно в этой темноте появилась картина. Риана узнала дверь в Хранилище в пещерах под дворцом регента — Среднем дворце, если называть его по-кундалиански. Кольцо Пяти Драконов находилось в медальоне в центре двери, в пасти Священного Дракона. Дверь, однако, была заперта так же крепко, как всегда, кроме одного мгновения, когда Аннон рассмотрел... Кого? Священного Дракона? Невозможно!

— Что с тобой, коротышечка?

— Ты же была совсем рядом. Ты не видела?

— В Заклятие Вечности может заглянуть только сотворивший его.

— Кольцо Пяти Драконов в двери Хранилища. Оно убило трех гэргонов, пытавшихся использовать его, чтобы ограбить Хранилище.

Тигпен нахмурилась.

— А вот это плохо. Очень плохо.

— Что ты имеешь в виду?

— Кольцо Преобразовано Сеелин, одной из Священных Драконов Миины. Оно стало детонатором механизма Тэмноса, который уничтожит всю планету. Наша единственная надежда — доставить тебя туда до лононских ид. Только ты способна вынуть кольцо из пасти Сеелин и остановить механизм.

— Но лонон уже наступил.

— Да, у нас осталось всего три дня. — Тигпен на мгновение задумалась. — Мне пришел в голову весьма неприятный вопрос: как в'орнны завладели Кольцом?

— Понятия не имею.

— Заклятие Вечности скажет тебе. Надо только спросить. Вернув внимание искрящемуся шару, Риана заглянула в его глубины, спрашивая о самом недавнем прошлом Кольца. Огни закрутились, центр прояснился, открывая ответ. Риана прищурилась, потом подняла руку. Заклятие Вечности исчезло с тихим хлопком лопающегося пузыря. Девушка долго сидела, глубоко задумавшись.

— Ну, — сказала Тигпен, — ты что-нибудь расскажешь? Риана повернулась к раппе.

— До гэргонов последним его держал в руках в'орннский регент Веннн Стогггул. Он получил Кольцо от Сорннна СаТррэна, нового прим-агента, а тот — от рабочего на археологических раскопках к северу от Оккамчира в Корруше.

— Кольцо было спрятано в Корруше давным-давно. Что ж, загадка решена. — Усы Тигпен подергивались. — Что с тобой? Что тебя тревожит?

— Заклятие Вечности открыло кое-что интересное о СаТррэне. — Пальцы Рианы начали теребить колени. — Отец Сорннна СаТррэна, Хадиннн, втайне симпатизировал кундалианам. Подобно Элевсину Ашере, он чувствовал вину за то, как обращаются с кундалианами. Через посредника-кундалианина он установил связь с женщиной с гор. Он предоставлял ей поддержку: информацию, оружие для ячейки Сопротивления, причем она, разумеется, не имела ни малейшего понятия, что это идет от в'орнна. Эта женщина... я ее знаю. Хотя она теперь меня, конечно, не узнает.

— Она знала тебя как Аннона? Риана кивнула.

— Ее зовут Элеана.

— Мой совет, коротышечка, — забудь о ней.

— Не могу, — грустно сказала Риана. — Я люблю ее.

— О, храни нас Миина! — Тигпен закатила глаза. — Ты больше не Аннон. Ты — Дар Сала-ат. Твоя судьба — быть в стороне от дел смертных.

— Кто говорит?

— Так написано. Так будет.

— Ты хочешь сказать, что мне нельзя любить?

— Твоя любовь принадлежит всем расам Кундалы, коротышечка, а не какой-то отдельной личности.

— Одиночество... Такова судьба Дар Сала-ата? Тигпен неодобрительно заворчала.

— Тигпен, как женщина может любить другую женщину?

— Почему мне всегда задают невозможные вопросы? Я раппа. Чего ты хочешь от меня? — сказала она с непривычной резкостью. — Пожалуйста, давай вернемся к Кольцу. Как давно оно было спрятано и кем?

Риана с трудом оторвалась от мыслей об Элеане.

— Его подбросила туда женщина.

Усы Тигпен задергались сильнее, чем обычно.

— Что значит подбросила?

— То и значит. Какая-то кундалианская колдунья посетила раскопки всего за день до того, как туда привели Сорннна СаТррэна. Я все еще чувствую тянущиеся за ней легкие излучения Кэофу.

— Ах, Богиня, это не к добру, — сказала Тигпен. — Как Темная колдунья получила Кольцо?

— Заклятие Вечности не открыло этого... после колдуньи образы исчезают в каком-то молочном тумане.

— Еще хуже, — раздраженно сказала Тигпен. — Кто-то блокировал заклятие. Кто-то по-настоящему сильный. Очень сильный.

— Колдунья?

— Нет, иначе ты не смогла бы ее заметить.

— Кто же тогда?

— Я не занимаюсь предположениями. В любом случае единственный вариант, который приходит в голову, невероятен, да и просто невозможен. — Она встряхнулась. — Ладно, давай вернемся к самой насущной нашей проблеме. Ты должна добраться до Кольца за три дня.

— Ну, это-то просто, — сказала Риана. — Мы Припрыгнем в пещеры под Средним дворцом и...

— Вовсе и не просто, — перебила Тигпен. — Припрыгнуть в Средний дворец нельзя. Как и механизм, который в'орнны по глупости привели в действие, давным-давно были установлены колдовские меры предосторожности, чтобы гарантировать, что никто не сможет Припрыгнуть в Хранилище, да и вообще в Средний дворец.

— Тогда мы Припрыгнем в Аксис Тэр и пешком...

— Попробуй Припрыгнуть, коротышечка. Давай попробуй.

Охваченная дурным предчувствием Риана приготовилась и попыталась кружиться. Тщетно. Попробовала снова — и снова ничего не вышло. Она нервно облизнула губы.

— Что происходит?

— Механизм Тэмноса — на последней стадии. Он закрыл Врата во все миры.

— Но если нельзя Припрыгать, как мне добраться до Аксис Тэра вовремя?

— У тебя есть друзья, — сказала Тигпен, — и по пути мы встретим других.

— Друзья? Какие еще друзья у меня есть, кроме тебя?

— Во-первых, друуги, кочевники Большого Воорга.

— Матерь рассказывала о них. Я говорю на Венче, их языке.

— Ну-ну, интересно. — Тигпен встопорщила усы. — Ты знала, что их техника — это язык? Они манипулируют словами, как в'орнны манипулируют ионами и гравитонами.

Риана кивнула.

— Как математика.

— Именно как математика. — Тигпен выглядела очень довольной. — Гэргоны манипулируют ионными зарядами десятью миллионами различных способов. Друуги делают то же самое с семьюстами семьюдесятью семью буквами алфавита. Они объясняют это так: одна буква сама по себе так же бессмысленна, как одна-единственная песчинка. Техника проявляется в соединении букв, подобно живой экосистеме пустыни, системе, которая вечно меняется и всегда в движении.

Риана кивнула.

— Ладно. Но все же откуда друуги вообще знают обо мне?

— Коротышечка, ты — Дар Сала-ат. Ты есть в Пророчестве. Они ждали твоего пришествия тысячи лет.

Риана резко остановилась. Ее ноздри затрепетали, словно почуяв изменение ветра.

— Что с тобой? — прошептала Тигпен. — Что ты почувствовала?

— Опал. Колдовской опал.

— Да. — Тигпен расцеловала Риана в обе щеки. — Пошли, коротышечка. Она наконец готова найти тебя.

— Кто?

— Госпожа. Та, кому предназначено всегда быть рядом с тобой.

34 Желания

Далма сидела одна в парке в центре Аксис Тэра. Двойные ряды подстриженных аммоновых деревьев окружали ее изящным овалом. Посыпанные мраморной крошкой дорожки расходились лучами из центра, где друг напротив друга были установлены две скамьи из ядровника в форме полумесяца. Ей нравилась безмятежность геометрической симметрии. Это придавало меру порядка и равновесия ее бурной жизни.

Ливень с ураганом, грохочущие сейчас на севере, пронеслись над городом несколько часов назад, и свежевымытые улицы сверкали в свете лононских лун. Далма особенно любила этот парк. Здесь она впервые занялась своим ремеслом... жаркие свидания по ночам под густыми тенями аммонов. С тех самых пор, насколько она помнила, ее тянуло к риску. Раздевание донага для приступов яростного секса с вереницей могучих клиентов доставляло ей удовольствие гораздо большее, чем сам акт. Никаких постелей! Занозы в ягодицах служили доказательством ее смелости.

Здесь, в парке, Далма впервые встретила Бака Оуррроса и разглядела в его безрассудном стремлении к ней возможность подняться от уличной лооорм к чему-то большему. Острому пристрастию к рискованному сексу у нее соответствовало стремление к власти. Не то чтобы она питала какие-то иллюзии насчет своей роли в обществе. Тускугггун, да еще и лооорм! Она никогда не смогла бы обладать явной властью; но Далма знала, что, если ей хватит ума и удачи, она сможет быть рядом с теми, кто обладает властью, время от времени нашептывая им на ухо, таская крошки с их столов. Так она поднялась от дома Бака Оуррроса до дворца регента Стогггула. Нелегкое восхождение. Далма сожалела, что пришлось причинить боль Баку Оуррросу, к которому очень привязалась, а жизнь со Стогггулом была неприятной почти во всем. Каждый его секрет, выданный Кинннию Морке, приносил удовлетворение.

Она встретила Морку почти тогда же, когда познакомилась с Баком Оуррросом. Киннний Морка явно превосходил обоих интеллектом и сексуальной удалью. Проблема была в том, что, будучи высокопоставленным и весьма влиятельным кхагггуном, он принадлежал к Малой касте. Он просто не смог бы послужить ступенькой на ее личной лестнице к власти. Однако Далма знала, что связь с ним может оказаться полезной, и потому использовала его так же усердно, как он использовал ее. В сущности, ей нравилось шпионить для него. Когда — с его одобрения — Далма позволила Бенину Стогггулу увести ее от Бака Оуррроса, это начало нравиться ей еще больше.

Она встала и медленно пошла по аммоновой роще, пока не нашла то самое дерево, возле которого в первый раз занималась любовью с Баком Оуррросом. Она знала все деревья в этой роще. Всем им было что рассказать ей, чему научить, напомнить историю в'орннской Империи на Кундале. Судьба наградила Далму прекрасной памятью: она помнила всех клиентов. Она видела их и теперь: призрачные фигуры, остатки силы которых по-прежнему обитали в роще. Пусть ей не повезло родиться тускугггун — она сделала все, чтобы управлять своей судьбой. Но сейчас, бродя среди своих деревьев, она спрашивала себя, не иллюзия ли все это. В конце концов, она по-прежнему одинока. У нее нет подруг, которые, возможно, были бы, выбери она другую профессию, войди она в общинный мир хингатты, где тускугггуны воспитывали детей и занимались искусством. Не было у нее и мужчины-покровителя. Киннний Морка никогда не женится на ней, а что до Бенина Стогггула...

— Далма.

Выскользнув из теней аммоновой рощи, Далма прошла по белой мраморной крошке туда, где в центре парка стоял регент. В столь поздний час поблизости больше никого не было, вот почему они решили встречаться здесь.

Бросившись в объятия Стогггула, Далма ощутила его холодность. Теперь они оба играли роли, что ее вполне устраивало. Если бы ей никогда больше не пришлось ласкать его интимные места, она считала бы себя счастливой.

— Какие новости ты принесла мне? — спросил он, отталкивая ее на благоразумное расстояние.

Далма ответила, как научил Киннний Морка:

— Звезд-адмирал влюблен в меня, но нужно время, чтобы он мне доверился. Он параноик.

— А то я не знаю, — проворчал Стогггул. — Он чуть не оторвал Малистре голову, когда увидел Олннна Рэдддлина. Морка затаил неприязнь ко мне?

— По-моему, да — сначала. Но после того, как он расспросил Рэдддлина, все изменилось. Он рад, что Малистра спасла жизнь Рэдддлина. — На самом деле Киннний Морка кипел от ярости из-за того, что считал увечьем — и физическим, и эмоциональным — одного из своих высших офицеров. Частным образом он говорил ей, что очень беспокоится из-за состояния духа Олннна Рэдддлина. В нем росло убеждение, что Рэдддлин совершенно безумен.

— Отлично. — Регент протянул коробочку; Далма открыла ее и тихо ахнула.

— Браслет, парный к кольцу, которое ты мне подарил!

— И ты получишь ожерелье, которое завершит комплект, если продолжишь хорошую работу. Помни, Далма. Ты оказалась в постели звезд-адмирала только с одной целью: чтобы предупредить, если он задумает что-то против меня.

Этот урок давным-давно преподали ей свидания среди аммонов. Власть порождает паранойю. Ее одиночество — ничто по сравнению с изоляцией лидеров. Бедный Морка! Он, как и остальные, поглощен яростной борьбой за власть.

На мгновение Далму охватила жалость к себе, и она прикусила губу, чтобы не заплакать.

Вместо этого она улыбнулась регенту, и он поцеловал ее — коротко, холодно, витая мыслями где-то в другом месте еще до того, как он повернулся и вышел из парка. Снова оставшись одна, она присела на скамью и долго сидела, наслаждаясь благоуханием деревьев. Их листья шелестели, разговаривая с ней, и Далма вздохнула, закрывая глаза.

Курган вытащил нож — нож, подаренный ему Старым В'орнном, Нитом Батоксссом. Сейчас я убью ее, подумал он, глядя на Далму на скамье. Отец только что ушел, получив дезинформацию, которую состряпал Киннний Морка, чтобы порадовать его слух и самолюбие. Курган беззвучно рассмеялся. В известном смысле жаль с ней кончать, ибо это, конечно, облегчит мучения отца, когда тот обнаружит обман союзника. Но как у звезд-адмирала имелись виды на регента Стогггула, у Кургана имелись виды на них обоих. Из-за любви Киннния Морки к Далме ее смерть станет искрой, которая воспламенит его бурный гнев.

Теперь Курган размышлял, как ему действовать. Просто перерезать ей горло — чистая и кровавая смерть? Или смерть должна быть медленной, наполненной ужасом, как река рыбой? Следует ли ей знать личность убийцы, причину смерти? Хочет ли он услышать, как она умоляет о пощаде, и покончить с ней во время этой мольбы? Так много возможностей — и так мало времени!

Курган представил, как убивает ее быстро, как она закатывает глаза, когда он задирает ей подбородок, подставляя горло лезвию ножа. Возможно, она узнает его в последний миг жизни. Но идея изнасиловать ее — здесь, в этом безмятежном, уединенном месте, где она уязвимее всего, где отец совсем недавно был с ней, — была столь притягательной, что, как влюбленного в миг любви, его потянуло к столь восхитительной возможности.

Пробираясь в тени деревьев, Курган вдруг понял, что он и Далма не одни в парке. Кто-то еще наблюдал и ждал.

Несмотря на растущее сексуальное возбуждение, любопытство оказалось сильнее. Вдруг звезд-адмирал приставил к своей драгоценной шпионке-счеттте охранника? Курган сменил направление и беззвучно двинулся по периметру аммоновой рощи, одним глазом следя за Далмой, а другим высматривая наблюдателя.

Вокруг шелестели аммоновые деревья. Курган чувствовал себя актером, неожиданно вытолкнутым под пронизывающий свет рампы. Был в этом месте, в этой ночи, в этом одиноком часе несомненный привкус исторического события. Больше всего на свете Курган любил ниспровергать. Связанные с властью интриги интересовали его просто потому, что он всеми силами стремился подрывать их. Кто-нибудь, плохо знающий юношу, мог бы принять его за нигилиста, ибо он, как и нигилисты, был одержим желанием подрывать власть в любой форме. Главное различие состояло в том, что Курган — даже в пятнадцать лет — имел ясное представление о новом порядке, которым заменит старый. По сути, он был приверженцем Кэоннно, гэргоновской теории Хаоса и Порядка.

Курган видел себя Владыкой Хаоса.

Его размышления резко оборвались, когда второй наблюдатель выбрался из укрытия. Это действительно был кхагггун, но Курган заметил странную походку — неуклюжую и размашистую. Легкая дрожь пробежала по спине, когда он увидел ноги — одна из них была всего лишь голой костью. Лунный свет упал на лицо кхагггуна, и Курган узнал Олннна Рэдддлина. “Вроде бы он со своей сворой был отправлен за ашеровой счетттой и предателем-рэннноном Реккком Хачиларом? Н'Лууура, что с ним случилось?”

Далма увидела Рэдддлина, вскочила и попятилась от скамьи — прочь от него. Очевидно, он не был ее телохранителем. Зачем же он здесь? Чего ему надо?

В руке Олннна Рэдддлина сверкнул ударный меч; Далма повернулась и побежала — прямо в объятия Кургана.

— Курган Стогггул, — испуганно крикнула она. — Пожалуйста, помогите мне. На меня напал...

— Отойди от нее. — Олннн Рэдддлин качнул кончиком ударного меча на Кургана. — Отойди, говорю, или погибнешь вместе с ней.

— Нет! — крикнула Далма. — Чего вам надо от меня?

— Ты — шпионка звезд-адмирала, — сказал Рэдддлин.

— Вы с кем-то меня спутали. Я — простая лооорм. — Далма извивалась в руках Кургана, боясь не только за свою жизнь, но и того, что он раскроет глубины ее предательства.

— Я знаю наверняка. Через тебя я доберусь до него. Если я не могу убить его самого, то я ослаблю его, заставлю его страдать.

Теперь она испугалась по-настоящему.

— Говорю вам, вы ошибаетесь. Олннн Рэдддлин явно не слушал.

— Он собирается лишить меня жизни. Приказал завтра утром явиться в “Недужный дух” — пройти психологические тесты. Мол, только так мне вернут командование. Но я-то знаю. Получив от меня то, что хочет, он вышвырнет меня. Меня впустят в приют, а обратно не выпустят. Будут держать там против моей воли. Никто не хочет видеть меня таким, как я есть, в том числе и звезд-адмирал.

Голос Далмы стал мелодичным, умоляющим.

— Я пойду к регенту. Сейчас, сию же минуту. Он — ваш союзник; он добился, чтобы Малистра исцелила вас, несмотря на возражения звезд-адмирала. — Она повернула голову. — Курган Стогггул! Отведите меня к вашему отцу.

— Если ты попытаешься куда-то увести ее, — предупредил Олннн Рэдддлин, — клянусь Н'Лууурой, я проткну тебя вместе с ней.

— Расслабьтесь, свор-командир. — Курган развернул Далму лицом к себе. — Я не намерен выпускать ее из парка живой.

Кровь отхлынула от лица Далмы.

— Курган Стогггул, что вы говорите?

Он ударил ее по лицу, сбив с ног. Когда она лежала, оглушенная, он сорвал с нее платье.

— Но сначала юнцы должны получить удовольствие, а, лооорм?

Он рухнул на нее, уже придя в неистовство.

— “Доносчиков должно ликвидировать самым жесточайшим образом, дабы явить пример очевидного средства устрашения”, — процитировал юноша, подавляя ее слабые попытки защититься.

— Кхагггунское руководство по карательным акциям, — сказал Олннн Рэдддлин.

— Она шпионила за мной: доносила звезд-адмиралу о моей личной жизни.

— Никому нельзя доверять, — печально вздохнул Олннн Рэдддлин.

— По крайней мере всем лооорм влиятельных в'орннов. Далма плакала. Она умоляла его — бесполезно. Наконец она выдавила сквозь слезы:

— Я знаю кое-что ценное для вас. Если я скажу, вы отпустите меня?

Курган помедлил.

— Смотря насколько ценной я сочту информацию.

— Я многое знаю о твоем отце... Курган засмеялся ей в лицо.

— И чего такого ты могла бы сказать мне?

— Вы знаете, что он под каблуком у Малистры?

— Да, слышал. Далма облизнула губы.

— У меня есть информация о Малистре. Курган кивнул:

— Это подойдет.

Она покачала головой.

— Откуда мне знать, можно ли доверять вам?

Курган схватил ее за горло и сжимал, пока ее лицо не посинело от крови.

— Говори!

Далма, задыхаясь и давясь, кивнула. Он разжал руку.

— Малистра живет на мезембрэтеме.

— Это что за Н'Лууура?

— Какой-то колдовской корень.

— Значит, у нее странная диета. Она же колдунья, верно? — Он снова сжал ей горло.

— Подождите! Подождите! Вы не понимаете. Этот корень нужен ей. Без него она не может жить.

— Спасибо, — сказал Курган и распахнул свою одежду.

— Что вы делаете? Мы же договорились!

— Я ничего не обещал. А если и обещал, то плевать. Ты — тускугггун, лооорм и шпионка.

Застонав от отчаяния, Далма до крови расцарапала ему грудь. Курган ударил ее — достаточно сильно, чтобы оглушить, но не настолько, чтобы она потеряла сознание. Ему хотелось, чтобы она прекрасно сознавала, что с ней делают. Он пронзил ее членом, как ударным мечом, и Далма закричала. Курган вытер кровь, потекшую у нее из носа, и попробовал на вкус. Тяжело ухнул. Уханье стало ритмичным, набрало скорость и интенсивность.

Закончив, он встал. Далма плакала. Она попыталась сдвинуть ноги, но он пинал ее по внутренней части бедер, пока она не сдалась.

Курган отодвинулся, его вздымающаяся грудь была покрыта потом и кровью. :

— Твоя очередь.

Двое в'орннов мгновение смотрели друг на друга. Между ними словно проскочила искра. Это было если и не доверие, то признание совместного намерения. Рэдддлин неуклюже опустился на колени, распахнул свою одежду и упал на Далму, словно наткнулся на оазис в Большом Воорге. Звук животного хрюканья поднимался от странного зверя, извивающегося на освещенном лунным светом белом гравии.

Потом, так же внезапно, как яростная буря, все закончилось. Олннн Рэдддлин, задыхаясь, ощутил рядом движение, похожее на полет пчелы или бабочки, и, повернув голову, увидел Кургана. В руке юноши был ударный меч. Едва заметное наработанное движение, и кхагггун обнажил кинжал; во взгляде его горела ярость.

— Ты — адъютант звезд-адмирала. Он хочет отделаться от меня. За кого ты?

Усмехаясь, Курган присел на корточки и подал ему ударный меч рукоятью вперед. Олннн Рэдддлин сдержал удивление, когда увидел руку Кургана, сжимающую двойной клинок. Он знал, как это больно. И снова между ними проскочила искра — что-то невысказанное, однако живое, как дыхание. Убрав кинжал в ножны, Олннн Рэдддлин быстро взял ударный меч и вонзил его между грудей Далмы. Ее глаза широко открылись, она тихо взвизгнула и забилась, нарушая обдуманную гармонию сада. Курган, дотянувшись, положил руку поверх руки Олннна Рэдддлина на рукояти ударного меча, удерживая его на месте. Постепенно тускугггун затихла. Из раны полилась кровь, пачкая платье; белая мраморная крошка почернела. Сжатые кулаки сжимали пригоршни гравия.

На мгновение удовлетворенные, двое в'орннов развалились на скамье в центре парка. Ночь снова стала безмятежной. Тело Далмы лежало перед мужчинами, подобно подношению темному богу. Если бы не кровь, могло бы показаться, что она спит. Синяки на бедрах становились все темнее.

— Она была прекрасна, верно? — сказал Олннн Рэдддлин. — И умна.

Курган наклонился вперед, уперев локти в колени.

— Похоже, недостаточно умна.

— В конце концов, чего ожидать от тускугггун? Какая от них польза, кроме временной? Ни один из известных мне высокопоставленных кхагггунов не заводил жену, разве что ради сына — наследника, продолжателя рода.

— Ты завидуешь своим начальникам.

— Возможно, завидовал — когда-то. — Олннн Рэдддлин стер кровь с носка ботинка. — Теперь я их всех ненавижу.

— В тебе бушует сердце зверя.

Олннн Рэдддлин пристально смотрел в пустоту.

— Наверное, нетрудно узнать в других то, что происходит в тебе самом.

Олннн Рэдддлин хмыкнул:

— Скажу тебе, ты не похож на баскиров, с которыми я сталкивался.

— Я не баскир, хотя и родился в этой касте.

— Ты считаешь себя кхагггуном просто потому, что твой отец заставил звезд-адмирала взять тебя в адъютанты. Это иллюзия. Ты рожден баскиром и всегда им будешь.

— Саракконы поспорили бы с этим. Олннн Рэдддлин засмеялся.

— Ты — та еще штучка. Шестнадцать лет, и говоришь мне о саракконах.

— Ты знаком с ними?

— С какой стати?

— Мне надо выпить, — вдруг сказал Курган. — Что скажешь? — Ему надоело, что с ним не считаются из-за возраста.

Олннн Рэдддлин сжимал и разжимал кулаки.

— Я давно не заглядывал в кабаки. Не бывал в обществе с тех пор... — Он согнул костяную ногу.

— Я тоже. По крайней мере не так, как ты имеешь в виду. — Курган встал. — Тем больше оснований доказать себе, что мы еще можем приспособиться.

Олннн Рэдддлин по-совиному повернул голову. Он был молод, хотя и не так молод, как Курган.

— А нам надо приспособиться?

Курган обрадовался. Теперь они были на его территории.

— Не совсем. Однако нам надо производить такое впечатление, чтобы продвигаться в обществе, не вызывая подозрений.

Олннн Рэдддлин кивнул и встал, опираясь на костяную ногу.

— Это я понимаю.

За овалом аммоновых деревьев сверкал город — тихий, если не считать редких кхагггунских патрулей да случайных катеров, пролетающих прямо над низкими крышами. Острые углы зданий вылезали на улицы, раскрывая секреты дня, но сам город казался ослепленным ночью. Парк продолжал дышать недавно происшедшим, словно конец жизни вызвал образование ужасной тяжести, черной дыры, гравитационного колодца, так что Кургану на миг показалось, будто широкий проспект, на который они вышли, поворачивает назад, обратно к телу, лежащему в луже крови, — знак вопроса, обещание, все, чем когда-либо было или могло быть будущее.

Он засмеялся, и смех, пролетев по проспекту, вырвался на Набережную. Курган не хотел идти так далеко, он не представлял возможностей Олннна Рэдддлина, но когда они наконец свернули в ярко освещенный вход “Кровавого прилива”, юноша осознал, что ему хотелось быть на своей территории. Старый В'орнн научил его этому: больше он не уступит контроль. Никому, ни за что. Никогда.

Двое в'орннов сели посреди обломков долгой ночи — храпели саракконы, пьяные кхагггуны пятый раз за сегодня повторяли одни и те же шутки, высокий месагггун сердито обрабатывал синяки от калллистота. Рады видно не было. Неудивительно: в такой поздний час она наверняка спит.

Они пили огнесортный нумааадис из бутылки, которую Курган приказал бармену оставить на столе. В кабаке пахло кровью, потом и сладким забродившим медом.

Олннн Рэдддлин критически посмотрел на Кургана.

— Ты адъютант звезд-адмирала, однако приложил руку к убийству его главной шпионки. — Он ухмыльнулся. — Теперь я понимаю тебя. Ты и сам шпион. Ты изнасиловал ее по приказу своего отца.

— Тут ты ошибаешься, как ошибался и раньше. Стать адъютантом я решил сам; насколько я знаю отца, он, вероятно, был против. В ночь переворота я пошел к Кинннию Морке и заключил с ним сделку.

— Какую же сделку ты мог заключить со звезд-адмиралом? — усмехнулся Олннн Рэдддлин.

— Я отдал ему Аннона Ашеру.

— В самом деле?

— Я выследил Аннона и эту счеттту Джийан. Я видел, как они сбежали из дворца. Видел, как они украли пару чтавров. И знал, куда они поедут.

Олннн Рэдддлин смотрел на него с любопытством. Курган встал из-за стола. Он внезапно понял, насколько голоден. Пройдя по заднему коридору на кухню, юноша обнаружил Куриона, вкушающего ранний завтрак. Нита Батокссса не было.

— Поешь с нами, — сказал Курион, не здороваясь. — Восхитительная похлебка. Повар использует только глубоководного люциана. Ты представляешь, как трудно их ловить сетью? Они борются, как демоны.

— Со мной новый приятель. — Курган подтянул табурет и сел рядом с саракконом. — Особенный кхагггун.

Курион хмыкнул.

— Это сочетание противоположных по значению слов! Кхагггуны годятся лишь на то, чтобы умереть по приказу.

— Тебе следовало бы познакомиться с ним.

— Как видишь, мы завтракаем. Возвращайся к твоему другу-трутню.

— Мне не хочется покидать тебя, — сказал Курган. — Но позволь задать тебе вопрос. Недавно мне предложили мезембрэтем. Слыхал о таком?

— Разумеется. Я продаю лаагу, так почему бы не продавать мезембрэтем?

— Это наркотик? Курион пожал плечами.

— Это странная штука. Корень с психотропными свойствами.

— Правда? Хорошо бы попробовать.

— Только если стремишься к смерти. Он очень сильный, очень мощный. Если не побережешься, он повлияет на твой разум. Уж поверь, тебе не понравятся результаты. Ты с все большим удовольствием будешь причинять боль.

Курган поднял руки.

— Считай, я предупрежден.

Он встал, но Курион остановил его:

— Просто любопытно, что делает твоего друга-трутня таким особенным?

— Колдовство, — ухмыльнулся Курган.

— Мы поставим двадцать, что это пустая болтовня.

— Я бы взял с тебя сорок, не меньше. Курион положил ложку и вытер губы.

— У тебя есть семьдесят пять, или нам придется выбивать их из твоей шкуры?

Курган вернулся и положил требуемую сумму рядом с миской сараккона.

Курион сгреб деньги, кивнул и встал.

— Теперь, когда наш желудок полон, мы посмотрим на твою “колдовскую” выдумку.

Вернувшись к столу вместе с саракконом, Курган заметил, что за короткое время его отсутствия уровень нумааадиса заметно понизился. При их приближении Олннн Рэдддлин поднял голову. Он, казалось, удивился, когда Курган представил его, и еще больше, когда Курион сел за их стол.

— Стогггул говорит, что ты — колдовская штука, — сказал Курион по-саракконски грубовато.

Олннн Рэдддлин сверкнул глазами. Курион засмеялся.

— Готов проткнуть нас ударным мечом, свор-командир?

— Проткну, если ты дашь еще повод. Курион поставил локти на стол, сплел пальцы.

— Мы слышали, будто кхагггуны — горячий народ. Олннн Рэдддлин тряхнул головой.

— Спроси вон Кургана. Он воображает себя кхагггуном.

— Стогггул выказал отвагу на калллистоте. Можешь ли ты похвалиться тем же? — Искоса взглянув на ногу Олннна Рэдддлина, Курион вложил кучку монет в подставленную ладонь Кургана. — Знакомство с твоим другом оказалось поучительным, — сказал он молодому в'орнну и вышел из кабака.

— Ты поспорил с ним? — спросил Олннн Рэдддлин.

— С саракконами бесполезно говорить без ставки. Это единственный способ завоевать их уважение.

— Сараккон дружит с в'орнном... Не поверил бы, если бы не видел своими глазами.

Курган выложил часть денег на стол.

— Что это?

— Твоя половина выигрыша. В конце концов, спорили мы на твою ногу.

Олннн Рэдддлин налил себе еще нумааадиса.

— Отдай бармену, — сказал он, допив до дна. Когда Курган вернулся с еще одной бутылкой, Рэдддлин спросил: — Значит, отец не приказывал тебе выследить Далму и покончить с двуличной тварью?

— Это было бы весьма прозорливо с его стороны. — Курган сел поближе к Олннну Рэдддлину, чтобы никто не смог подслушать их шепот. — За исключением двух моментов. Во-первых, он никогда не подозревал ее, а во-вторых, мы с ним не в таких отношениях.

Олннн Рэдддлин нахмурился.

— Жаль. Ты мог бы попросить его вступиться за меня. Я не подчинился приказу звезд-адмирала — не пошел в “Недужный дух”. Клянусь, сначала я убью его.

Курган вцепился в последние слова.

— Зачем рисковать самому, когда вместо тебя это может сделать кто-то другой?

Олннн Рэдддлин, только что наливший обоим еще огнесортного нумааадиса, опустил стакан. Мрачный, загнанный взгляд, казалось, метался по собственной воле. Курган спросил себя, не точна ли оценка Киннния Морки. Впрочем, какая разница? Рано или поздно хаос жизни сводит с ума всех.

Олннн Рэдддлин сжал влажные губы.

— Если у тебя есть что сказать — говори.

— Что, по-твоему, сделал бы звезд-адмирал, если бы считал, что Далму убил регент?

Олннн Рэдддлин ответил не сразу. Было ясно, что он принимает этот разговор серьезнее, чем принял бы час назад.

— Киннний Морка — кхагггун. Он бы отомстил. Но ему потребовались бы доказательства.

— Тогда мы предоставим ему доказательства. — Курган вытащил из-под одежды запятнанную кровью коробочку. В ней лежало в'орннское украшение.

— И что? — спросил Олннн Рэдддлин.

— Далма пришла в парк, чтобы встретиться с регентом.

— Знаю. Видел их вместе.

— А видел, как он дал ей вот это?

— Нет.

— Ну так ондал. — Курган положил руку на браслет. — А ты видел, как он убил ее?

Олннн Рэдддлин бросил на него раздраженный взгляд.

— Ну так он убил. По крайней мере так я скажу звезд-адмиралу. А драгоценность послужит тем доказательством, которое ему необходимо.

Олннн Рэдддлин покачал головой.

— Браслет — ерунда. Они союзники.

— Браслет — отнюдь не ерунда для кхагггуна, который ненавидит, подозревает и, что самое важное, боится своего союзника. Отнюдь не ерунда для кхагггуна-параноика, который захочет поверить первой же крупице доказательства.

— Ты не кхагггун. Ты недооцениваешь интеллект звезд-адмирала.

— Интеллект не входит в уравнение. Киннний Морка любил Далму: он сам говорил мне об этом. Он быстро осудит моего отца, потому что подтвердятся его подозрения. Я действительно не кхагггун, однако я очень многое узнал о них. Кхагггуны воображают себя стратегами. Больше всего на свете им нравится оказываться правыми, не так ли?

— Да, — произнес Олннн Рэдддлин после очень долгого молчания.

— Ну так вот, качество доказательства не имеет никакого значения. Звезд-адмирал поверит в то, во что хочет верить: что регент — его враг.

Олннн Рэдддлин пил нумааадис в задумчивом молчании. Лицо его было непроницаемо.

— Ты серьезно?

— Совершенно серьезно. Ты желаешь смерти звезд-адмирала, а я — смерти отца. Я стравлю их — одного против другого. Пусть те, кто жаждет власти больше всего, налетают на добычу, как стервятники, и рвут друг друга на куски. Меня вдохновляет красота плана. После смерти отца я получу регентство. Тогда я назначу тебя звезд-адмиралом. Понимаешь? Все просто. Я занимаю место отца, а ты — Киннния Морки.

Олннн Рэдддлин подскочил как ужаленный. Его глаза сузились.

— Ты сумасшедший. Нам никогда не добиться успеха.

— Кто же нас остановит?

— Например, гэргоны. Они устанавливают законы, по которым мы живем.

— Во-первых, закон гласит, что я должен наследовать отцу после его смерти.

— Гэргоны, конечно, помешают...

— Товарищество расколото изнутри. Глаза Олннна Рэдддлина расширились.

— Откуда ты знаешь?

— Слушай. — Курган наклонился вперед, еще больше понизив голос. — Я заключил союз с гэргоном по имени Нит Батокссс. Я нужен ему, потому что у него есть враг в Товариществе, у которого тоже есть союзники.

— Поразительно, беспрецедентно!..

— И я о том же, — кивнул Курган. — Сейчас самое время. Мы используем противостояние среди гэргонов к нашей собственной выгоде — и окажемся на новых местах раньше, чем кто-либо опомнится. А тогда мы сможем подавить любое сопротивление. Что скажешь?

Олннн Рэдддлин потянулся и потер костяную ногу. Раздался звук, похожий на визгливый стрекот саранчи.

— Когда я был маленьким, — произнес он каким-то странным голосом, — я хотел быть похожим на отца. Это был великий в'орнн. Он достиг высокого положения, был почитаемым крыл-генералом. А стал я свор-командиром. Я проиграл, и теперь я — ничто.

Курган был не из тех в'орннов, кто говорит правду. Но эта ночь, этот миг, этот кхагггун были особенными — и он сделал исключение.

— Больше всего на свете, — сказал Курган, — я хочу свалить гэргонов. — Теперь, узнав, кто такой на. самом деле Старый В'орнн, он кипел от ярости. Старый В'орнн был его наставником, духовным руководителем, единственным, кому он доверял, в ком не сомневался. И все это оказалось ложью. Нит Батокссс заметил его еще ребенком и соблазнил, используя для собственных таинственных целей. Теперь в сердце Кургана жила только ненависть к гэргонам. Нит Батокссс поступил с ним так, как гэргоны поступали со всеми в'орннами: управлял им, как марионеткой, дергая за ниточки, когда это его устраивало, используя для исполнения непостижимых приказов.

— Всего-то? — засмеялся Олннн Рэдддлин. — Как же ты намерен сделать это?

— Повторяю, Товарищество раскололось. Впервые на памяти в'орннов гэргоны уязвимы. Как напасть на них? Гэргоны используют страх, чтобы навязывать нам свою волю. Что может быть более действенно, чем обращение их же собственных методов против них? Насколько я понимаю, моя задача достаточно проста, хотя, признаться, не без серьезного риска: во-первых, узнать, чего боятся гэргоны; во-вторых, получить контроль над этим; в-третьих, использовать это против них.

— Ты погибнешь.

Несмотря на эти слова, Курган видел, что кхагггун поражен.

— Победа, конечно, придет не скоро. Наш план требует умелой подготовки. Очень долго на поверхности ничего не будет видно, а потом — неожиданно — подготовка приведет к желаемым результатам: обвал, уносящий с собой все!

Олннн Рэдддлин снова засмеялся.

— Что ж, убить нас смогут только один раз, а?

— Значит, ты со мной?

— Тебе придется спасти меня от заключения в “Недужный дух”.

— Идет! — воскликнул Курган.

— Каким образом? — спросил Олннн Рэдддлин. Курган лукаво улыбнулся.

— Положись на меня. А сейчас мы дадим сэйгггон, чтобы скрепить договор!

После того как была принесена клятва на крови, Олннн Рэдддлин перевернул пустую бутылку и заказал еще одну. Когда ее поставили на стол, он быстро наполнил стаканы.

— Я всегда считал, что лучше быть мертвым, чем на обочине.

Они подняли стаканы и чокнулись.

— Смерть всему, — сказал Олннн Рэдддлин.

— Всему, кроме власти, — добавил Курган. Заговорщики выпили залпом, а потом наклонились друг к другу и долго шептались. Небо на улице посветлело, над водой скользили птицы, рыбачьи лодки летели с попутным ветром под раздутыми парусами, растянув на палубах сети... Они шептались несколько часов, выпив еще бутылку нумааадиса и жадно поглощая поставленную перед ними еду, подобно тому, как машины разрушения заправляются перед сигналом к бою.

35 Аромат

— Мне нравится это обличье, — сказала Малистра. — Ты похож на старый поношенный башмак, на какой и смотреть-то не хочется.

На лице Старого В'орнна появилась особенная улыбка — предназначенная только для нее.

— Дожив до моих лет, начинаешь уважать проявления старости. Они напоминают о пылкой и подверженной ошибкам юности.

— Я-то еще не старуха! — воскликнула она в шутливой тревоге.

Старый В'орнн засмеялся и, взяв ее за руку, вывел в сад, где можно было наслаждаться журчанием воды, пением птиц и ароматом цветов. Свет лился с белого неба, освещая дорожки. Но когда они ступили под деревья, нависающие над прудом, главной темой стала темная вода.

— Юности не обязательно кичиться собой, дорогая.

Морщинистая рука Старого В'орнна обвила ее стройную талию. Малистра с огромной нежностью поцеловала его в жесткую щеку. Они сидели бок о бок на скамье с толстыми базальтовыми ножками и резным сиденьем из оникса. В глубокой тени деревьев лицо молодой женщины внезапно показалось бледным и постаревшим. Подвижный как юноша, Старый В'орнн наклонился и, подняв стоявшую на берегу серебряную чашу, наполнил ее водой. Рука Малистры слегка дрожала, когда она подносила чашу к губам. Старый В'орнн нахмурился.

— Ты ждешь слишком долго. — Он смотрел, как она жадно пьет воду. — Я предупреждал тебя.

— Очень много дел. — Малистра вытерла губы тыльной стороной ладони. — Я встретила неожиданно сильное противодействие.

— Да, Джийан. — Его черные губы искривила улыбка.

— У нее достаточно сил и искусства, чтобы причинить серьезный вред. Она блокировала все мои подглядывающие заклятия. К счастью, я выслеживаю ее и другим способом.

— Прекрасно.

— Однако я не могу “увидеть”, кто такой Дар Сала-ат и где он.

Старый В'орнн взмахнул рукой в ароматном воздухе.

— Не имеет значения. Мы знаем, где Дар Сала-ат будет.

— Кольцо Пяти Драконов.

— Да. Дар Сала-ата тянет к нему, как стрелку компаса к северу.

Малистра смотрела на свою дрожащую руку.

— Мне надо еще.

— Нельзя. Передозировка тебя убьет. Как я часто объяснял, граница между поддержанием и разрушением очень тонка.

— Этого уже недостаточно! — крикнула Малистра. — Смотри! — Она вытянула перед ним дрожащую руку.

Старый В'орнн успокаивающе сжал ее руку своими.

— Ты злоупотребляешь Кэофу, которому я научил тебя, вот и все.

— Не знаю, не знаю. — Она положила голову ему на плечо.

— Успокойся, дорогая. Мне больно видеть тебя столь возбужденной.

— Через минуту мне станет лучше. — Малистра вытащила мешочек, связанный из тончайших золотых нитей. Из мешочка достала белый корень, испещренный прожилками, как внутренняя сторона ее руки или его виски. Положила корень в рот и раскусила, поморщившись из-за горького вкуса.

— Сколько мезембрэтема ты сейчас принимаешь? — спокойно спросил Старый В'орнн.

Малистра пожала плечами.

— Дорогая, будь осторожна. Мезембрэтем способен надолго разрушить синаптическую деятельность мозга.

— Я хорошо знаю, на что он способен. Я видела результаты своими глазами, помнишь?

Старый В'орнн помнил, хотя и против воли.

— С тобой этого не произойдет, дорогая. Обещаю защитить тебя.

— Ты наблюдал за мной. Подготовил меня. Я сделала все, о чем ты меня просил.

— Все и более того, — сказал Старый В'орнн. — Я горжусь тобой.

— Но самое трудное по-прежнему впереди. — К ней на глазах возвращались силы. — События, пришедшие в движение, когда ты дал мне Кольцо Пяти Драконов, приближаются к критическому моменту.

— Да, — кивнул Старый В'орнн. — Мы использовали его как наживку, чтобы выманить Дар Сала-ата из укрытия. Кольцо притянет Дар Сала-ата к себе, и когда мы узнаем, кто это, ловушка захлопнется. Он будет в наших руках, и мы запрем его в колдовской тюрьме Бездны. А убрав с пути Дар Сала-ата, мы сможем беспрепятственно перейти к следующей части нашего плана.

Воцарилась тишина, прерываемая лишь обычными звуками птиц и насекомых. С трудом верилось, что за увитыми цветущими лозами высокими стенами сада раскинулся шумный город — гигантский двигатель из миллионов частей, гудящий и хрипящий, кричащий и жестикулирующий, поющий, смеющийся, торгующийся, дурачащий, упрашивающий, приказывающий... властный и смиренный многоязычный рынок. Здесь, на островке древней жизни, граница между садом и внешним миром была четкой, как линия широты на карте.

Малистра поправила платье.

— Надо подумать о Бенине Стогггуле. Старый В'орнн широко зевнул.

— А что с ним?

— Он рассчитывает при помощи моего колдовства достать Кольцо Пяти Драконов.

— Это, конечно, невозможно.

— То-то и оно. Если я не сумею, я утрачу силу в его глазах.

Старый В'орнн улыбнулся. В нем зашевелился обманщик.

— Тогда мы дадим регенту кольцо, точно соответствующее его замыслам. — Он вытянул руку ладонью вверх. Пальцы с длинными ногтями шевелились, как лепестки актинии, потихоньку смыкаясь. Когда они соприкоснулись, воздух над кончиками пальцев замерцал, уплотнился и потемнел. Появилось кольцо из резного красного жадеита, идеально похожее на Кольцо Пяти Драконов, только внутри торчал крохотный шип.

— Он попытается использовать его, — сказала Малистра, беря кольцо в руки.

— Разумеется. — Улыбка Старого В'орнна стала шире, устрашающей, как рык первиллона. — Он захочет использовать кольцо против своих врагов. Мы позаботимся, чтобы он именно это и сделал. Кольцо полое внутри. Регент наденет его, уколется о шип, и его кровь наполнит кольцо. Тогда он получит достаточно колдовства. — Он захихикал. — Это упрямый и тупой в'орнн. Зелья, которые ты добавляешь в свечи, горящие в его покоях, должны иметьсильный аромат.

— Да, на аромат он реагирует, — сказала она. — Я поняла это с нашей первой встречи. Стоило ему унюхать мой мускус — и он был мой.

— Наверное, интересно иметь такие сексуальные пристрастия.

— Это ведет к слабости. — В ее голосе звучало презрение. Старый В'орнн, не говоря ни слова, встал, пристально глядя в непроглядно темный пруд. Над зеркальной поверхностью танцевала мошкара. Малистра привыкла к его странным сменам настроения, молчанию, внезапным высказываниям.

Неожиданно он провел рукой по воде. На мгновение рябь исчезла, потом появилась снова.

— Помни, Малистра: мы все — актеры. Фокус в том, чтобы знать, когда выйти на сцену и когда уйти.

— Что за женщина ищет меня через опал? — спросила Риана.

— Все в свое время, — ответила Тигпен. — Сначала я должна рассказать тебе об опалах.

Они ехали на быстрых чтаврах, которых Риана раздобыла в горной деревушке Дальний Рынок. Идя по покрытым утоптанной грязью улицам, она чувствовала себя неловкой и ужасно виноватой. Тигпен сотворила для нее изящное платье из бирюзовой ткани одежд Матери. Сначала Риана отказывалась надеть его, но — по настоянию Тигпен — в конце концов сдалась.

— Дар Сала-ат должен носить мантию Матери, — заявила Тигпен тоном, не терпящим возражений.

Они проезжали густые марровые леса и высокие аммоновые рощи, по созревающим лононским полям и каменистым хребтам, вниз по поросшим травой лощинам. Дорогу выбрала Риана.

Руководствуясь излучением опала, они направлялись почти строго на юг, более или менее по прямой линии к Аксис Тэру. Опал потребовал зайти в Серёдку — глухую деревушку в пятидесяти пяти километрах к северо-западу от города.

— Во-первых, опалы чрезвычайно редки, — начала Тигпен обычным менторским тоном. — Они старше самого Времени. Некоторые считают, что на самом деле это мелкие осколки Жемчужины, если хочешь, личинки, отложенные с момента сотворения Жемчужины.

— Ты веришь в это? — спросила Риана.

— В доказательство обычно указывается, что все опалы содержат включения, изъяны, из-за которых они и были отвергнуты в миг Творения.

— Да, но во что веришь ты?

Тигпен нахмурилась. Зрелище было вообще странное: маленькое, кругленькое, пушистое тело свернулось на мускулистой спине чтавра. Чтавр, похоже, не возражал. В сущности, поскольку мордочка Тигпен была рядом с его мордой, он, казалось, слушал ее так же внимательно, как Риана.

— Я считаю, что возможно все, — решительно ответила Тигпен. — Такое впечатление, будто вам — что кундалианам, что в'орннам — обязательно надо найти объяснения для всего в Космосе.

— А тебе не надо?

— Меня интересует другое, всякие мелочи: как хрупко доверие, рождающееся словно жемчужина в раковине муодда; как со временем созревает вражда, крепчая, как заваренный чай; как возникает любовь, растворяя черствость в сдержанном сердце. Пусть Космос смущает другие умы.

— Для чего же используются опалы?

— В правильных руках они помогают находить... что-то важное. Вроде тебя, например.

— Но зачем опал мне? Я могу использовать Заклятие Вечности.

— Это заклятие позволяет “видеть”, а не находить.

— Если бы у меня был опал, я могла бы посмотреть в него и найти что-то.

— Да, что-то потерянное.

— Вроде Джийан. Или Элеаны.

Чтавры начали очередной спуск по усыпанному глинистым сланцем склону. Они все еще находились в сердце Дьенн Марра; самые высокие пики подпирали небо позади них, вдоль северного горизонта. Солнце припекало, однако свежий ветер остужал пот, а в тени было просто холодно. Высоко над головой лениво кружила пара коричнево-белых каменных соколов, использующих восходящие потоки как трамплины, чтобы стремительно кануть вниз. В самых жарких пятнах солнечного света весело жужжали пчелы, перелетая с цветка на цветок. Между светом и тенью порхали голоноги.

— По-моему, тебе не следует искать Элеану.

— Не имеет значения, что скажешь ты или кто-либо другой. Я никогда не перестану любить ее.

— Она любила Аннона, — сказала Тигпен. — Ты теперь Риана. Ты — Дар Сала-ат.

— Все, что я есть, — возразила Риана, — продолжает жить. Аннон по-прежнему во мне, как и Риана. Мы оба существуем — один внутри другой. Признаться, часто это сбивает с толку. Иногда я не знаю, кундалианка я или в'орнн, мужчина я или женщина.

— Ты — и то, и другое; ты — ни то, ни другое, — ответила Тигпен. — Ты — иное, что-то новое, еще развивающееся.

Путники перешли мелкую речку. На другой стороне было голое, довольно ровное пространство; воздух казался плотным из-за сверкающих солнечных лучей. Над камнями дрожало жаркое марево.

За час они добрались до конца плато и начали спускаться по другому склону, еще более крутому, чем предыдущий. Чтавры не могли идти бок о бок, и Риана обернулась. Позади них небольшой водопад звенел и сверкал над покрытыми мхом скалами, рассыпая водяную пыль на кружевные папоротники.

— Я тут подумала над тем, что ты говорила о любви, — сказала Риана. — Ни время, ни другое тело не в силах изменить любовь. Я — это я, Тигпен. В этой жизни или в другой. Какое платье я вынуждена носить, к делу не относится.

— Ну а Элеана? Она знала тебя как мужчину-в'орнна. Допустим, вы встретитесь снова. Какой, по-твоему, будет ее реакция, когда она увидит женщину-кундалианку? Думаешь, она узнает тебя? Думаешь, она хотя бы поверит тебе?

— Элеана из тех, кто узнает правду, когда слышит ее, — ответила Риана. — Не могу сказать, что она подумает, когда мы встретимся снова... а я уверена, что мы встретимся! Но вот что я тебе скажу. То, что мы есть, идет у нас изнутри. Если бы она каким-то образом превратилась в в'орнна, я узнала бы ее. Я бы по-прежнему видела в ней то, что увидела при первом взгляде. Я бы по-прежнему любила ее.

— Но разве мы не связаны неразрывно с тем, как мы выглядим? Разве ты не приняла меня в первый раз за животное из-за лап и хвоста?

— Я, не подумав, сделала скоропалительный вывод. Это была непроизвольная реакция.

— Типичная в'орннская реакция.

— Я никогда больше не сделаю такой ошибки.

— Значит, ты признаешь это. Ты не тот мужчина-в'орнн, который...

— Ты приписываешь мне слова, которых я не говорила, Тигпен! Я изменилась. Наверное, любое мыслящее существо меняется. Это часть нашей генетической структуры, то, что отделяет нас от животных. Кор рождается кором и умирает кором. Такова его природа. Но не наша.

— Вижу, что ты сильна в философии, — радостно отозвалась Тигпен. — Тем лучше для меня. Прошли века с тех пор, как я лакомилась такой полемикой!

День догорал, и постепенно тени удлинялись. Цвета, яркие днем, приобретали более густые, приглушенные оттенки по мере того, как нагретый глянец дня сменялся более прохладными тонами сумерек. Над головой еще сияли раскаленные добела облака, но у горизонта природа закутывалась в кайму плаща ночи.

Чтаврам надо было передохнуть, поесть и попить, поэтому путешественницы высматривали защищенную поляну, где можно устроить лагерь. Не прошло и часа, как они нашли подходящее место на северных окраинах леса атлантовых кедров. Неподалеку извивалась питаемая водопадом речка, сопровождавшая путников весь вечер. Пока скакуны, опустив головы, пили и щипали крив-траву, Тигпен и Риана почистили их, потом отправились на поиски хвороста, съедобных кореньев, грибов и папоротника.

Хотя Тигпен приготовила вкусное рагу, у Рианы не было аппетита. Она все время думала о Матери. Ей хотелось повернуть время вспять, изменить тропу, предписанную судьбой. Словно почувствовав ее страдания, Тигпен отложила еду и подобралась поближе.

— Мрачные мысли, оставаясь невысказанными, имеют гнусную привычку умножаться, — тихо произнесла она.

— Я не хочу говорить об этом.

— Хорошо.

Риана, вспыхнув, повернулась к ней:

— Как ты можешь быть так спокойна?

— Коротышечка...

— Что с тобой? Неужели ты даже не сердишься?

— Какой смысл?

— Смысл?! — вскричала Риана. — Как мне вообще разговаривать с тобой, если ты несешь такие глупости!

Тигпен положила лапу на плечо Риане.

— Послушай, ты должна найти способ простить себя. Риана встала, отошла немного в сторону и, заглянув в свое в'орннское сердце, увидела жажду мести, которую она не могла утолить.

Позже, в вечерней тишине, они сидели у костра. Риана долго молчала. Тигпен ворошила костер длинной палкой, время от времени искоса поглядывая на Риану.

— Странно, — промолвила наконец Риана, — но в этом моя кундалианская часть согласна с в'орннской. Я хочу отомстить.

— Я прекрасно понимаю, как больно тебе сейчас, но знай, что есть и хорошая сторона.

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что у меня немного больше опыта, коротышечка. — Раппа поднесла лапу ко рту. — Впрочем, мне не следует называть тебя так, ибо ты настоящий воин.

Губы Рианы тронула улыбка.

— Скажи мне, что хорошего в том, как я чувствую себя сейчас?

— Боль сделает тебя стойкой, — ответила Тигпен. — Ты сможешь различать Добро и Зло, даже когда все вокруг будут обмануты, потому что Добро и Зло являются во многих обличьях, и часто вначале их трудно отличить друг от друга.

Риана сжала кулаки.

— Я хочу отомстить за то, что сделали с ней... и со мной.

— Это говорит твоя в'орннская часть.

Риана задумчиво смотрела в танцующее пламя. Тигпен устроилась поуютнее.

— Как кундалианка подумай о том, что в'орнны сделали с твоим народом. Они заменили вашу веру лишениями, прекрасно зная, что лишения сужают горизонт. Мир уменьшается до необходимости выжить. А это подрывает веру в Миину, веру, которая питала и поддерживала вас и всех ваших предшественников. Вы изменились, уменьшились, разделились, утратили цель.

Но в'орнны лишили вас чего-то даже более важного. В прежние времена — до появления в'орннов — вы если и проливали кровь, то только ради жертвоприношения Миине. Это была чистая смерть, значимая смерть, необходимая смерть — и потому невинная.

Почему, по-твоему, кундалиане отказались от Древнего наречия? Даже рамаханы используют его только изредка, в обрядах и молитвах. Оно слишком могущественно. Когда все находится в равновесии, язык — и это естественно — откровенен. Те, кто пытается переделать прошлое, чтобы управлять будущим, должны делать это на другом языке — двусмысленном, податливом, открытом для толкования. На Древнем наречии обманывать очень трудно.

Риана отвела взгляд, наблюдая, как ночь крадется над горами, укрывая долины, опуская полог тайны на благоухающий лес. Наконец она кивнула:

— Я постараюсь простить себя, Тигпен. Очень постараюсь.

Раппа на миг сжала ее колено.

Риана оторвала взгляд от гор. Высоко на кедре устроили гнездо голоноги. Тихое воркование птиц превращало поляну в крохотный островок покоя посреди леса. Костер потрескивал и пускал искры, от кедровых бревен шел густой аромат. Горизонт тихо спал, укрытый звездами.

— Ты расскажешь мне, с кем мы встретимся в Серёдке?

— С женщиной-колдуньей, которая будет защищать тебя, которая всегда будет рядом с тобой. Таково ее призвание.

— Она поможет мне добраться до Кольца Пяти Драконов вовремя?

— Как и я, она доставит тебя туда — или погибнет.

— Она поможет мне найти Жемчужину?

— Это тоже ее призвание.

— Расскажи мне о Жемчужине, Тигпен. Почему она так важна?

Раппа свернулась клубком; в ее глазах отражалось пламя.

— Причин много. К сожалению, происхождение кундалиан теряется в туманах Времени. Не зная, откуда ты пришла, нельзя определить, куда идешь.

— Ты говоришь, что Жемчужина содержит происхождение кундалиан?

— Предполагаю, что так. Кундалиане — заблудшая раса... и заблудились они уже очень давно.

Риана подумала о Бартте и прочих рамаханах. Бартта пытала и убила лейну Астар; пытала ее саму. Высокомерные конары, испорченные ученицы, убогое обучение. Она подумала о переписывании Священного Писания, об искажениях святых слов Миины, о прямой лжи, провозглашаемой от Ее имени, не меньшей из которой была точка зрения Барт-ты, что Великая Богиня ушла в другой мир, не оставив детям Своим даже надежды. И поняла, что все сказанное Тигпен истинно.

Она уставилась в огонь.

— Это и есть настоящая цель Дар Сала-ата, не так ли? Вернуть кундалианам духовное начало.

— Твоя истинная цель.

Они встретились в старом кундалианском кафе на бульваре Искаженных Грез. Покрытые раскрашенной штукатуркой стены, мраморный пол и круглые порфировые столики защищал от солнца, дождя и ветра темно-красный навес. Стулья из полированного ядровника потемнели от масла, шрамы на ножках говорили о долгой и верной службе. Официанты в белой одежде сновали среди густой толпы клиентов, высоко держа овальные медные подносы. На рынке по другую сторону от бульвара были расставлены корзины с красными, оранжевыми, желтыми и черными пряностями. Воздух полнился их острыми ароматами и громкими препирательствами клиентов с продавцами.

Олннн Рэдддлин уже сидел за боковым столом и потягивал густой чай с медом. Он не улыбнулся ни когда заметил Кургана, ни когда тот сел напротив.

— Что-то ты сегодня рановато и при полном вооружении, — заметил Курган.

— Полагаю, в любой момент могут появиться разыскивающие меня кхагггуны звезд-адмирала.

— Так. Ты мне не веришь. А ведь мы дали сэйгггон.

Олннн Рэдддлин поджал губы. Утренний свет, полыхающий сквозь темно-красную ткань у них над головами, бил ему в лицо под косым углом, отчего казалось, будто на нем боевой шлем.

— Мне еще надо по-настоящему узнать тебя.

Курган улыбнулся и заказал завтрак проходившему мимо официанту.

— Ты пока жив и свободен, не так ли?

— На данный момент. Мне нравится, как ты говоришь. Но надо увидеть, как ты действуешь.

— Сказано настоящим кхагггуном-параноиком!

Подметальщики улиц закончили работу, и теперь широкий бульвар задыхался от транспорта всех форм и размеров. Бродячий музыкант извлекал древнюю кундалианскую мелодию из медного раструба трубы — контрапункт к цоканью копыт черных буттренов, запряженных в проезжающие мимо телеги. Пряная пыль висела в воздухе, как утренний туман.

Принесли завтрак Кургана: плетеный крив-хлеб, золотистый коровый сыр и ароматный горячий шоколад. Он занялся едой. Олннн Рэдддлин беспокойно ерзал.

— Ожидание сводит меня с ума.

— Расслабься. Этот крив-хлеб особенно вкусен, ты не находишь?

— Понятия не имею. Последнее время у меня нет аппетита.

Уголком глаза Курган заметил, как группа кхагггунов — судя по красно-золотым галунам на форме, из личного крыла звезд-адмирала, — грубо проталкивается через рыночную толчею. Он улыбнулся Олннну Рэдддлину и положил в рот кусок сыра.

— С другой стороны, возможно, ты не зря тревожился. Олннн Рэдддлин вскочил, перевернув стул, когда кхагггуны звезд-адмирала заметили его, и обнажил ударный меч.

— Ты был обязан помочь мне, — прорычал он. — Н'Лууура меня побери, я сам виноват, что поверил баскиру — и притом пятнадцатилетнему мальчишке.

Кхагггуны пробирались по переполненному народом бульвару. Олннн Рэдддлин включил ударный меч и бросил взгляд на Кургана, который продолжал спокойно завтракать.

— Мне следовало бы убить сперва тебя, а потом уже броситься на них.

Его отвлекла внезапная суета. Народ с бульвара быстро и умело разгоняли — но не кхагггуны звезд-адмирала. У Олннна Рэдддлина отвисла челюсть. По центру опустевшего бульвара шагал крыл-генерал Неффф во главе целой своры хааар-кэутов регента. Крыл-генерал был в полном боевом снаряжении, как и его свора. Четверо хааар-кэутов замерли у входа, остальные окружили кафе.

— У меня приказ звезд-адмирала Киннния Морки взять Олннна Рэдддлина под стражу и доставить в приют “Недужный дух”, — рявкнул перв-капитан кхагггунов звезд-адмирала. — Что означает это неправомочное вмешательство?

— Олннн Рэдддлин находится под личной защитой регента Веннна Стогггула, — отчеканил крыл-генерал Неффф.

— Я ничего не слышал об этом.

— Теперь услышали. — Неффф подал перв-капитану инфодесятиугольник с голограммой официальной печати регента Кундалы.

— Мне надо будет подтвердить его подлинность, — прошипел перв-капитан.

— Так подтверждайте, — сказал Неффф. — А тем временем будьте добры убраться отсюда.

Глядя, как уходят кхагггуны звезд-адмирала, Олннн Рэдддлин откинул голову назад и, засмеявшись, хлопнул Кургана по спине.

— Хорошо знать, кто твои друзья. — Его глаза лихорадочно блестели.

Крыл-генерал Неффф вошел в кафе.

— Вы в полной безопасности, свор-командир, — сказал он Олннну Рэдддлину. — Отдыхайте спокойно. — Потом повернулся к Кургану. — Ваш отец посылает вам поздравления, молодой господин. Как вы предсказывали, он чрезвычайно доволен возможностью проявить власть над звезд-ад-миралом. Я должен поблагодарить вас от имени регента за своевременную информацию. И от себя также. — Крыл-генерал, на мгновение заколебавшись, снова перевел взгляд на Олннна Рэдддлина. — Хочу, чтобы вы, свор-командир, знали: все мы, кто служит в крыле регента, высоко ценим принесенную вами жертву. — Он отдал честь.

Ошеломленный и тронутый до глубины души Олннн Рэдддлин козырнул в ответ. Когда Неффф по-военному энергично повернулся кругом, Рэдддлин убрал ударный меч в ножны и снова сел за стол.

— Клянусь, я никогда больше не буду сомневаться в тебе, Курган. — Он покачал головой, судорожно потянулся и усмехнулся. — Знаешь, я вдруг проголодался.

Движение на бульваре Грез возобновилось. Снова послышались голоса торговцев пряностями, мелодия бродячего музыканта полилась из трубы. В толпе бегали смеющиеся в'орннские дети. Они прятались за ларями и телегами и играли с игрушечными мечами.

36 Когда-то я был

Госпожа Джийан ждала свое дитя — Дар Сала-ата — в Серёдке. Жара стояла просто зверская, на беловатом небе не было ни облачка, пять лун Кундалы бледными призраками маячили на небосводе. В преддверии ид они находились в разных фазах — от серпика до полной, — напоминая всем, кто поднимал к ним взгляд, об этапах жизни от рождения до смерти.

Дорожный плащ Джийан — плотный, защищающий от пыли, ветра и холода долгих путешествий — сейчас только мешал. Она была вся в поту, но сама не знала — от жары или от взвинченных нервов.

Серёдка, пыльная и тусклая деревушка, стояла на небольшом холме, откуда открывался великолепный вид на долины. На западе раскинулись зеленые квадраты клеметтовых садов, где как раз начинали вызревать розовые плоды. На восток уходила узкая лощина, по которой текла на юг мимо Аксис Тэра река Чуун, впадающая в море Крови. В прежние времена, до появления в'орннов, еще до рождения старейших из ныне живущих кундалиан, деревня была большой и влиятельной. Именно здесь зародилось светское правительство. Оно почти пятьдесят лет правило северным континентом, пока рамаханы, вдохновленные Мииной, не заявили о себе, вновь обретя власть над сердцами и умами населения.

Как изменились времена, думала Джийан, проходя по узким, мощенным булыжником улицам возле центральной площади. После краткой вспышки славы Серёдка впала в уныние и ветхость, забытая всеми, кроме небольшой заставы кхагггунов, которые, озверев от скуки в глуши, тоже поддались депрессии: то отупело пьянствовали, то вдруг начинали терроризировать крестьян. Ни в том, ни в другом случае они не проявляли ни к чему ни малейшего интереса. Это, разумеется, делало местных кхагггунов гораздо более опасными, чем их более дисциплинированные и предсказуемые собратья в других местах.

Джийан, почувствовавшая кхагггунов еще до того, как вступила в деревню, очень старалась избегать нежелательных встреч. Реккк и Элеана остались в полуразвалившейся придорожной гостинице, болтливый хозяин которой был только рад пересказать местные сплетни. Она объяснила спутникам, что в первый раз должна встретиться с Дар Сала-атом наедине, что — в известной степени — было правдой.

По дороге им встретилось не меньше дюжины массовых захоронений, и среди жертв Элеана узнала многих соратников по Сопротивлению. Один вопрос мучил всех, хотя ник-то из них не посмел задать его вслух: остался ли хоть кто-то, кто мог бы противостоять в'орннам?

Джийан стряхнула мрачные мысли. Осору подсказывало, что ее ребенок недалеко. Она расставила психические метки так же, как Риана инстинктивно сделала в келле, торопливо читая “Книгу Отречения”. Метки Джийан были, конечно, более сложными и неуловимыми. Она, например, могла точно сказать, далеко ли Риана от пыльного сэсалового дерева, в тени которого она ждала. Ни одно дуновение не шевелило ветви над головой. Зеленый ониксовый фонтан в центре площади сверкал, колыхаясь, как мираж, в знойном мареве. Из трещины в бортике сочилась вода.

Взгляд Джийан охватил все разом: высушенные солнцем фасады выходящих на площадь домов; сонных торговцев, равнодушно обсуждающих вчерашний обед; детей, играющих там, где из трещины в фонтане сочилась вода; дряхлого немощного провидца на возвышении, дребезжащим голосом зазывающего клиентов; друугов из Большого Воорга — их полосатые, расшитые бисером одеяния гипнотически раскачивались, нижние половины лиц закрывал испещренный письменами белый муслин, — пересекающих площадь медленной ритмичной поступью. Увидеть кочевников удавалось редко. Даже в Большом Воорге они практически не показывались, предпочитая уединение и только время от времени торгуя с саракконами, совершавшими долгие паломничества из Аксис Тэра в огромную пустыню на дальнем востоке континента. Ходили слухи, будто иногда их видели в той или другой деревушке, но подтвердить достоверность таких рассказов никто не мог.

Джийан слышала о друугах, когда обучалась в монастыре, где еретическая, но стойкая теория почитала их давно потерянной группировкой рамахан.

В любое другое время это зрелище возбудило бы интерес Джийан; теперь же она почти не обратила на них внимания. Она размышляла о том, как подготовить себя к встрече, но быстро решила, что просто не существует способа подготовиться к тому, чтобы увидеть сына в новом обличье. Дело не в кундалианском теле; в конце концов, Аннон и так наполовину кундалианин, хотя об этом, разумеется, не знал никто, кроме Элевсина и ее самой. Ей не давал покоя другой вопрос: как он отреагирует? Поймет ли, что она сделала, чтобы спасти сына от Бенина Стогггула? Что, если Аннон решит, что она бросила его?

Джийан сознавала, что сама себя пугает, готовясь к худшему. Но, правду сказать, она не знала, чего боится больше: забвения или ненависти.

Ее дитя — Дар Сала-ат — было уже близко, где-то на этих улицах. Неожиданно у Джийан подогнулись колени, на лбу выступил пот. Ее охватила паника, сердце затрепетало, словно в нем бил крыльями голоног. Слезы затуманили глаза, обожгли щеки. “Оборони его Миина”, — подумала она.

И тут она увидела Риану, появившуюся из тени на другой стороне залитой солнцем площади. На девушке было пыльное бирюзовое одеяние — этот цвет могли носить только Матерь или Дар Сала-ат. Одной рукой она сжимала поводья пары чтавров, в другой держала что-то маленькое и пушистое. Джийан мгновенно узнала ее, хотя, приглядевшись, заметила множество отличий. Риана выросла, ее кожа стала загорелой и обветренной, яркие краски сменили восковую бледность времен встречи в доме Бартты в Каменном Рубеже. Тогда, перед самой Нантерой, девушка была тяжело больна. Теперь, в солнечном свете, Джийан видела, какими сильными и мускулистыми стали ее ноги. И походка... да, это определенно уверенная поступь Аннона. С другой стороны, девушка казалась почти болезненно худой и была в синяках — не тех, которые можно увидеть глазами, а таких, какие Джийан могла почувствовать благодаря Дару: глубокие места, ободранные неукротимой, кровоточащей болью и виной и раскаянием. Слишком много для столь юного существа!

Шепча тихую молитву Миине, Джийан пошла ей навстречу — и только тут заметила, что на площадь из боковой улочки вышли три местных кхагггуна. Стоило им только заметить Риану — молодую кундалианку, прекрасную незнакомку, — и они немедленно устремились к ней. Джийан застыла.

Дети, заметив приближение кхагггунов, прекратили игру и побежали — так уж случилось, прямо на друугов. Кхагггуны окружили Риану. Кочевники бесстрастно шли через площадь, их мускулистые загорелые руки развернули детей, как сырую глину на колесе, направив в другую сторону. Джийан, словно черепаха, втянула голову глубже под капюшон плаща и двинулась вперед, идя естественной походкой, чтобы не привлекать внимания.

Они были пьяны, эти глупые черноглазые кхагггуны. Злы и пьяны. Они хотели того, чего хотели, и, будучи в'орннами, собирались получить это немедленно. Подошли к Риане и, смеясь, потыкали в существо, свернувшееся у нее в руке. Потом начали делать непристойные жесты. Схватили ее за край дорожного плаща и стянули его, обнажив длинные загорелые ноги.

Джийан, идя к ним, приготовилась сотворить заклятие. Ей не хотелось бы делать это — здесь, в таком людном месте, когда рядом Дар Сала-ат. Но когда она призвала Осору, руки вдруг начало жечь. Такое случалось уже дважды, в последний раз — прошлой ночью. Джийан проснулась от боли, такой сильной, что пришлось прикусить губу, чтобы удержаться от крика. До рассвета она лежала без сна, боясь, что не выдержит возвращения боли. Тогда, как и теперь, руки тряслись, казались раздувшимися в три раза, словно вывернулись наизнанку, словно обнажились все нервы. Однако теперь обжигающая боль перешла из предплечий в плечи. Когда два импульса соединились в груди, Джийан упала на колени. Ноги больше не держали ее. Голова опустилась, лицо заливал пот. Она хватала ртом воздух, рыдая и покачиваясь, и молилась о прекращении боли, терзающей тело. Казалось, все молекулы разрываются в клочья — и снова группируются, но в каком-то непонятном порядке. Блестящие черные коконы на руках стали более толстыми, грубыми, чешуйчатыми. “Оборони меня Миина, — подумала она. — Что происходит?”

Сквозь завесу боли Джийан заметила, что трое кочевников остановились. Черные как смоль волосы, светлые глаза, кожа, ставшая бронзовой под солнцем пустыни... Они были всего лишь на расстоянии броска камня от места, где к Риане пристали кхагггуны. Краем глаза Джийан заметила легчайшую рябь. Не перемолвившись ни словом, кочевники перестроились, образовав равносторонний треугольник.

Джийан, хоть и скорчившаяся от боли, почувствовала как по позвоночнику пробежало покалывание, словно она наступила на паучье гнездо. Она уже видела такую конфигурацию: громадный равносторонний треугольник из ядровниковых столбов в центре Большого Зала Приемов во дворце регента. Случайно ли кочевники образовали именно эту фигуру? Солнечный свет отражался от фасадов зданий, придавая происходящему какую-то нереальность.

Тигпен предупредила Риану о кхагггунах, как только они вышли на площадь.

— Будь осторожна, — прошептала она, — ты теперь снова среди в'орннов.

— Я знаю, что думают о женщинах мужчины, — ответила Риана. — Сама была мужчиной.

— Ты теперь не просто женщина, а кундалианка, — заметила Тигпен. — Будет труднее, чем тебе кажется.

— Что у нас тут? Хорошенькая юная счеттта? — сказал первый кхагггун, когда все трое окружили ее.

— Свежая кровь, свежее мясо, — засмеялся второй, проводя мозолистой рукой по щеке Рианы.

Третий громко рыгнул, распространяя кислую вонь дешевого нумааадиса.

— Мы прихватим тебя с собой, рабыня. — Он ткнул Тигпен. — А потом снимем шкуру с этой противной твари и приготовим себе обед.

Все трое зашлись пьяным гоготом.

— Здесь друуги, — шепнула Тигпен. — Точно как предсказано.

— Что? — ахнул третий кхагггун.

— Эта тварь говорила? — спросил первый кхагггун.

— Отойдите, — сказала им Риана, но они то ли не услышали, то ли не обратили на нее внимания.

— Ты пьян! — Второй кхагггун приподнял полу дорожного плаща Рианы. — М-м-м... представь, как эти ножки обхватят тебя!

— Зачем представлять, — загоготал третий кхагггун, — когда можно сделать?

Риана заметила, что трое друугов выстроились в форме Священного Треугольника. Она видела его на картинке в “Книге Отречения”. Последние два дня она заучивала книгу наизусть, как раньше “Величайший Источник”. До ид оставался один день; один день до гибели всей жизни на Кунда-ле. Друуги образовывали силовую линию: Канал из этого мира в целый ряд других.

— Я не могу больше ждать, — заявил второй кхагггун. — Давайте-ка ее в переулок.

— Предупреждаю в последний раз, — сказала Риана. — Отойдите.

Теперь они услышали ее и засмеялись.

Риана открыла Третий Глаз и почувствовала, как становится фокусной точкой внимания друугов. Она превратилась в линзу, через которую будет усилена энергия Канала. Их головы наклонились вперед, и неожиданно Риана ощутила, что Канал открыт. У нее под ногами запели силовые ручьи. Пение, подобное ливню с ураганом, подобное шелку, реющему на ветру; гром, скрытый в темных холмах; дикие крики совы в зеленых кронах; снег, взметаемый с холодных вершин Дьенн Мара; паруса, подобные городам на горизонте; кованая медь заката, мостом перекинувшаяся через океан; расплавленный жар полудня; подобная раковине муодда розовость рассвета; туман в объятиях дев; наступление ночи. Странными, дивными словами друуги создали целый мир. И сотворенный ими мир вырвался наружу. Внезапное сотрясение — беззвучное, оглушающее, глубокое — наполнило площадь. Вода из фонтана брызнула во все стороны. Телеги торговцев закачались на колесах, ближайшая к центру треугольника завалилась набок. По булыжникам покатились продукты.

Джийан, по-прежнему охваченная болью, с трудом встала и, задыхаясь и пошатываясь от головокружения, пошла к Риане. И кочевники, и кхагггуны пропали без следа, исчезли в сгущающемся знойном мареве, словно в зыбучих песках. Равнодушные ко всему чтавры хвостами смахивали мух с блестящих боков. Торговец поправлял телегу, пинками отбрасывая испорченные продукты. Старый провидец молчал, как каменный, закрыв лИцо руками; похоже, он плакал. Все остальные разбежались.

Риана повернула голову в сторону Джийан. Лица приближающейся женщины она не видела.

— Твой опал говорил со мной. — Голос девушки был так мягок и мелодичен, что у Джийан перехватило дыхание, ибо она услышала в нем что-то от тенора сына. — Ты звала меня в Серёдку, и вот я здесь. Меня зовут Риана, а это Тигпен. — Она погладила существо, которое держала на руках.

— Добрый день, госпожа, — произнесла Тигпен.

Увидеть раппу, живую и здоровую — и в руках ее ребенка!.. Джийан была потрясена настолько, что на мгновение потеряла дар речи.

— Полагаю, госпожа, ты не ожидала увидеть одну из нас.

— Мягко сказано, Тигпен. — Джийан с радостью ухватилась за отвлекающий разговор, поняв, что не в силах вынести долгожданную встречу. — Но я очень рада видеть тебя. Я никогда не верила в ложь о раппах.

— Благодарю, госпожа.

— Если можно спросить, кто были эти кочевники, что так неожиданно вмешались?

— Друуги. Во всяком случае, так называется их племя.

— Я ничего не знаю о них, Тигпен.

— Как и ты, они рамаханы. По крайней мере их предки были рамаханами.

— Значит, слухи верны. Друуги — отколовшаяся часть моего народа.

— Так гласит одна теория. По другой, они прямые потомки Великой Богини, истинный род рамахан.

Джийан склонила голову набок.

— Ты чудесная малышка, верно? Тигпен засмеялась.

— При первой встрече и Дар Сала-ат сказала что-то подобное.

Риана улыбнулась.

— Как нам называть тебя?

Джийан заглянула в глубину глаз Рианы, и Дар позволил ей мельком увидеть жизнь Рианы с тех пор, как она была вынуждена оставить ее с Барттой в Каменном Рубеже. Она узнала, какой стала сестра — страшной не только снаружи, но и изнутри. Она поняла, какую зияющую прореху вызвало долгое отсутствие Миины в колдовской защите монастыря, почувствовала с нарастающим ужасом Темное зло, пропитавшее остатки рамахан. По позвоночнику пробежала дрожь. “Милосердная Богиня, сколько боли вынесло мое дитя? И меня не было рядом...” На губах была горечь, как от пепла. Ей страстно хотелось обнять своего ребенка, прижать к себе, баюкать, как в детстве... Но нельзя. Не здесь; может быть, и никогда. Риана больше не ее дитя; она — Дар Сала-ат.

Джийан потянула за капюшон, и тот лег на плечи.

Глаза девушки широко открылись. Глаза, мудрые не по возрасту, глаза, многое повидавшие с тех пор, как она прошла через Нантеру; глаза, наполнившиеся слезами.

— Джийан...

— Ах, мой Тэйаттт, — прошептала Джийан. — Я боялась, что никогда не увижу тебя. Нам пришлось расстаться в тот миг, когда я больше всего была нужна тебе.

Долгое, мучительное мгновение Риана не могла говорить. Встреча с Джийан — женщиной, которая воспитывала Аннона, заботилась о нем, учила его, любила его, мелодичное звучание своего детского прозвища — все это наполнило Риану невыразимой радостью. Она сама удивилась глубине и силе своих чувств. Ужасы, испытанные после пробуждения к новой жизни в Каменном Рубеже, слетели, как омертвевшая кожа. Джийан здесь, рядом — и словно вернулась самая важная часть прежней жизни.

— Ты здорова, — сказала Риана. — Я так рада. — Отвечать формально было больно, но необходимо, чтобы остаться спокойной. Она остро сознавала, что находится в публичном месте, где в любой момент могут появиться другие кхагггуны. — Как ты ухитрилась сбежать от в'орннов?

Джийан улыбнулась:

— Я не была пленницей Реккка Хачилара, как не была пленницей твоего отца.

Риана склонила голову набок.

— Ты должна рассказать мне больше.

— Я расскажу тебе все, милый. Но в более уединенном и безопасном месте.

В отличие от большинства монастырей этот был встроен в узкое и глубокое ущелье и больше походил на крепость, чем на место религиозного поклонения. Построен он был не из обычного молочно-белого гранита, а из гигантских глыб, добытых из окружающего известняка, и, казалось, вырастал из него, похожий на аномалию, созданную ужасным сдвигом тектонических плит далеко в глубинах недр.

Судя по виду, лучшие дни монастыря давным-давно миновали. Теперь он стоял заброшенный, с позеленевшими от лишайника толстыми каменными стенами, охраняя овеваемую ветрами пустоту, вздохи покосившихся деревьев во дворах, пучки желтых трав, раздвигающих камни симметричных дорожек, тихое воркование голубей и голоногов, гнездящихся в прямых углах разбитых карнизов. Запах высушенного солнцем камня и — в тени — гниение, пыль, плесень, аммиачные миазмы птичьего помета. Жужжание насекомых. Суета грызунов.

Именно в это глухое, безлюдное место, некогда известное как Теплое Течение, и привела Джийан Дар Сала-ата. В отсутствие жриц и учениц главной стала архитектура. Неистовая красота сквозила в безупречности углов, арок и обводов — композиция, возникающая из грубого кокона, простая и мощная, подобная последнему крику Самой Миины. И потому — вместе с застывшим величием — здесь была и какая-то печаль, остатки живого цвета, что когда-то — давным-давно — насыщал это место волей. Тени, густые, как полночь, измученно падали на стены, ворота, дверные проходы, двигались неохотно и болезненно — призраки подагрических рамахан, подгоняемые солнцем, медленно плывущим в небе.

Мать и дитя стояли друг против друга в центре одичавшего сада. Их разделял всего лишь метр, но во всем остальном между ними зияла бездонная пропасть. Так много про-изошло с тех пор, как они виделись в последний раз. Обе изменились — кое в чем полностью... и однако разве не остались они в глубине души такими же, какими были в Аксис Тэре? И общим было ощущение нависшей опасности.

Тигпен караулила за главными воротами. Тем временем Джийан пыталась заговорить. Сухие ответы Рианы расстроили ее до глубины души, породили в ней стенание вроде плача по мертвому, ибо теперь она знала, что пропустила самую важную часть роста своего ребенка. Неожиданно они оказались чужими друг другу... и что-то в ней сжалось, дрогнуло от этого знания, когда ее ребенок сказал:

— В'орнны привели в действие механизм Тэмноса. Если я не попаду к двери Хранилища во дворце регента до рассвета, Кундала погибнет.

Чьи глаза смотрели на нее, чей голос прозвучал?.. Привкус пепла на губах, беззвучный крик на судьбу, укравшую у нее единственное дитя... Джийан кивнула, немая от отчаяния и мучительного стремления к тому, чего уже никогда не будет. Взяла себя в руки, изо всех сил стараясь быть госпожой, как ей предназначено.

— Потому меня и послали за тобой.

— До Аксис Тэра еще день пути. Как мы попадем туда?

— Мы связаны с гэргоном. Он доставит нас туда вовремя.

— Гэргон? Что за безумие?..

— Стоит лонон, Риана, время безумия. И время перемен. Этот гэргон один раз уже сводил нас вместе при помощи техномагии.

— Я помню. — Риана вздрогнула, несмотря на жару.

— Он относится к кундалианам так же, как относился твой отец... как относится Реккк Хачилар.

Риана внимательно слушала. Будучи в'орнном, Аннона тоже необоримо тянуло к кундалианам. Аннон полагал, что это как-то связано с тем, что его воспитывала Джийан. Потом уже Риана решила, что это как-то связано с тем, что она — Дар Сала-ат. Теперь, зная, что и другие в'орнны — Элевсин, Реккк, даже один из гэргонов — тоже чувствовали это, она заподозрила, что все они — часть какого-то великого плана.

— Можно ли доверять им, Джийан? Доверить им наши жизни?

— Ты помнишь, как твой отец любил меня? — тихо сказала Джийан.

Риана кивнула.

— Вот так же и Реккк любит меня. — Она рассказала Риане, как Реккк заключил сделку с Нитом Сахором, чтобы дать ей еще раз увидеть Аннона, как отважно он защищал ее, как убивал кхагггунов собственной своры, посланных остановить их. — А что до гэргона, — продолжала она, — то он рискнул положением в Товариществе, чтобы помочь нам найти тебя. Он желает, чтобы святой город За Хара-ат родился; он хочет, чтобы мечта твоего отца осуществилась. Это он сказал нам, что механизм Тэмноса приведен в действие. Боюсь, враги из Товарищества охотятся за ним, как Веннн Стогггул и его Темная колдунья Малистра охотятся за Реккком и мною.

— Бартта научила меня, что такое Темные колдуньи, — горько промолвила Риана.

На глазах Джийан выступили слезы. Короткий взгляд в душу Рианы показал ей скрытые боль, вину, угрызения совести. Муки, унижения, испытания на святой наковальне Миины.

— Ах, Риана, что я сделала с тобой? У меня щемит сердце. Если бы я только была там, если бы я только смогла остаться... — Слова, казалось, выцветали на солнце, умирали от жары. Что она могла сказать? Как могла хотя бы объяснить сделанное? Оставить своего ребенка с чудовищем, в которое превратилась сестра... Миина милосердная, что она наделала?

— Остаться или уходить, — промолвила Риана, — решать было не тебе. Такова моя судьба.

Сердце Джийан сжалось. Она сглотнула, кивнув. Как мать она уже потерпела неудачу. Как сестра явно тоже. Она должна была бы найти способ помочь Бартте; их расколола трагедия, близнецы стали чужими друг другу.

А потом в трясину ненависти к себе, в которой тонула Джийан, полетела спасительная веревка.

Риана глубоко вздохнула.

— Я так много и так часто думала о тебе, — сказала она.

— Я ни на миг не забывала о тебе. — Джийан, сердце которой трепетало, как крылья голонога, неуверенно шагнула вперед. Больше всего ей хотелось обнять свое дитя и прижать к себе, почувствовать ее тепло, дать надежду, что она сможет выполнить сложнейшую задачу. Но от ужаса она не могла двигаться. — Я так сожалею о том, что сделала с тобой. Мне нет оправдания, а объяснение только одно: надо было убедить Веннна Стогггула и Киннния Морку, что Аннон мертв. Это был единственный способ спасти тебя.

— И ты спасла меня, — сказала Риана. — Что стало с моим телом?

Джийан попыталась понять выражение лица Рианы. Девочка уже вынесла столько боли. Зачем доставлять ей новую?

— Возможно, тебе лучше не знать.

— Да. Я понимаю твою заботу. И все же.

Сердце Джийан снова сжалось. Напряженность взгляда Рианы испугала ее, принуждая говорить, когда она хотела промолчать.

— Я отнесла Аннона туда, где в'орнны убивали жителей Каменного Рубежа. — Она резко отвернулась.

— Ты должна рассказать мне все, — настаивала Риана. Джийан кивнула, закусив губу.

— Я положила тело к ногам Реккка. Он приказал кхагггунам прекратить убийства.

— Хвала Миине.

Фраза, прозвучавшая из уст ее ребенка, испугала Джийан. Не ее ребенка, снова напомнила она себе. Дар Сала-ата.

— Согласно обычаю кхагггунов, перв-капитан Олннн Рэдддлин потребовал, чтобы твое тело тащили по деревенской площади за его конем, пока не сдерется вся кожа, но Реккк не позволил. По возвращении в Аксис Тэр Рэдддлин доложил об этом. Проявление доброты опозорило его в глазах родной касты. — На мгновение Джийан заколебалась. — Тело принесли Веннну Стогггулу. Голову отрубили. Страхи новой власти успокоились. Как яи надеялась, они уверились в своей законности и забыли об Анноне Ашере.

— Как странно слушать о судьбе собственного тела, — медленно проговорила Риана. Она посмотрела в глаза Джийан. — Наверное, тебе было ужасно больно смотреть, что они делают.

— Да, но я все время думала: “Он жив! Он жив!”

— Да, жив, — сказала Риана. — Измененный, переделанный, видящий все кундалианскими глазами, помнящий обрывки прошлого Рианы... Знаешь, я умею читать на Венче.

Джийан уставилась на нее, и Риана улыбнулась.

— Да, столько надо рассказать тебе — и хорошего, и плохого.

Джийан протянула руку, отвела от лица Рианы прядь волос.

— Когда-то я учила тебя. Теперь, возможно, ты будешь учить меня.

Риана взяла Джийан за руку.

— Иногда мне снится, что я снова в Ахсис Тэре, в теле Аннона. Я возвращаюсь к прежней жизни, и все становится как было.

— Ах, дорогая, этого никогда не будет!

— Я знаю. Да теперь я и не хотела бы этого. — Риана улыбнулась. — Причем благодарить я должна твоего гэргона... по крайней мере отчасти. Понимаешь, когда его техномагия вызвала Аннона... я поняла, что возвращаться назад нельзя. Тропа ведет вперед, Джийан, всегда вперед.

— Да, — прошептала Джийан. Какой трудный, мучительный урок, подумала она, и полученный в столь юном возрасте.

— Но воспоминания о той прошлой жизни... — Риана заколебалась всего на мгновение. — Джийан, бывали времена, когда я обращался с тобой...

— Пожалуйста, не...

— Дай мне закончить. — Риана подошла ближе. Теперь их разделяли всего несколько пядей. — Я должен высказаться, потому что это грызет меня, потому что я чувствую стыд за то, что относился к тебе как к рабыне, как к животному. Я не обращал внимания на твою любовь.

— А как ты мог поступать иначе? Ты был из расы господ.

— Не говори так. Даже не думай.

Джийан улыбнулась сквозь слезы. Сердце билось быстро-быстро от любви к своему ребенку.

— Но ведь в тебе всегда было и другое, не так ли? То, что отзывалось и помнило мою любовь, то, что не могло оставаться безучастным, когда Курган Стогггул насиловал Элеану.

— Элеана!.. Ты видела ее?

— Она ждет нас в шести километрах отсюда. Ты увидишь ее, Тэйаттт... Нет, нельзя звать тебя так. Твоя личность должна оставаться нашей и только нашей с тобой тайной.

— Конечно же, ты не имеешь в виду Элеану.

— Имею. Вспыхнул гнев.

— Неужели ты не понимаешь? Я люблю ее. Мне надо сказать ей, кто я на самом деле. Не думаю, что я могу увидеть ее снова и ничего не сказать. Это было бы настоящей пыткой.

— Не понимаешь как раз ты. Ты не Аннон, ты даже не Риана. Ты — Дар Сала-ат.

— Я знаю, кто я в душе!

— Верно, — тихо сказала Джийан. — Но выслушай меня, прежде чем решить. В Пророчестве написано, что один из друзей Дар Сала-ата будет любить ее, один предаст ее и один попытается уничтожить.

— Ну вот, видишь! Элеана любит меня, я знаю.

— Как и я.

Риана помотала головой.

— Мне плевать на Пророчество!

— Упрям, как всегда. — Джийан не сдержала улыбки. — Теперь ты совсем как Аннон.

— Давай не ссориться. — Риана взяла Джийан за руку и широко открыла глаза, увидев коконы. — Что это? Что с тобой случилось?

— Они органические. И, кажется, живут собственной жизнью.

Риана взяла обе руки Джийан в свои.

— Они причиняют тебе боль?

— Время от времени. Теперь чаще. Думаю, скоро они вскроются.

— Это случилось, когда ты нарушила круг Нантеры, да? Джийан закусила губу.

— Я не хотела говорить тебе. Не хотела, чтобы ты чувствовала себя в чем-то виноватой.

— Они колдовские, — сказала Риана. — Мы вместе поработаем над исцелением твоих рук.

— Я бы с радостью. — Голос Джийан задрожал. Их взгляды встретились, и между ними проскочила искра, сильнее любых других в Космосе.

— Мне всегда казалось очень странным, — произнесла наконец Риана, — что я чувствовал себя ближе к тебе, чем к родной матери. Я частенько не мог уснуть, размышляя, почему так. Я был в'орнном, а ты кундалианкой, и однако нас объединяло что-то вроде пуповины, что-то очень похожее на общую цель. Уверен, я впитал от тебя не только истории, мифы и песни Кундалы. Я полюбил ее народ, начал, как ни странно, чувствовать себя почти одним из них. — Она склонила голову набок. — Для тебя есть в этом смысл?

— Да, — проговорила Джийан, борясь со слезами. — Есть.

— В тот день, когда мы с Курганом пошли на охоту, когда мы наткнулись на Элеану, все, чему я научился у тебя, выкристаллизовалось во вспышке ярости. Я мог бы убить Кургана... наверное, и убил бы, если бы не гэрорел, который появился из ниоткуда и ранил меня.

— Посланец Миины.

— Снова Пророчество. Да, коготь, который пульсировал в груди и привел меня к двери Хранилища, к Дракону Сеелин.

Кровавое солнце скользило к западу, накалывая себя на ледяные рога Дьенн Марра. Мир погрузился в сумрак.

— Пора идти, — сказала Джийан. — Нас ждут Реккк, Нит Сахор и Элеана. Друзья, которые помогут тебе добраться до Кольца Пяти Драконов.

Когда они уже повернулись к воротам, Джийан заколебалась.

— Риана, пожалуйста, пойми. Я — единственная, кто знает твою тайну, кто знает, что внутри Рианы по-прежнему живет Аннон Ашера. Никто другой не должен знать этого. Шпионы регента повсюду. Сам гэргон советовал нам никому не доверять. А теперь, когда Стогггул каким-то образом завладел талантами Темной колдуньи, нужно быть вдвойне бдительными. Один раз она нашла меня; возможно, найдет и в другой. — Джийан взяла своего ребенка за плечи. — Когда мы уйдем отсюда, когда встретимся с друзьями... даже для наших друзей, Риана, ты — Дар Сала-ат, а я — госпожа Джийан. Понимаешь?

В глазах Рианы была страшная боль.

— Но здесь, — прошептала она, — в этом нашем с тобой убежище, где мы любим и любимы, ты будешь по-прежнему звать меня Тэйаттт? Будешь?

Джийан, плача, заключила свое дитя в яростные объятия, вдребезги разбившие и — в одно волшебное мгновение — исцелившие ее сердце.

37 Демон

— Разумеется. — Звезд-адмирал Киннний Морка стиснул браслет в кулаке. — Думаешь, я не признаю работу регента?

— Возможно, мне не следовало вынимать это из ее пальцев. — Курган стоял, склонив голову. — Возможно, мне следовало бы оставить это вам...

— Нет. — Звезд-адмирал рубанул воздух рукой. — Ты поступил правильно, адъютант, убрав последнюю взятку Стогггула.

От Кургана не ускользнуло, что звезд-адмирал не произнес полное имя регента, что в его голосе звучала не только ненависть, но и презрение.

Кинннию Морке хотелось, чтобы Далма посмотрела на него, но невидящие глаза смотрели в небо. Под ногами хрустел беломраморный гравий, темный от ее крови. Казалось, будто тело уже погрузилось в землю, став частью аккуратной дорожки, потревоженной жестокостью последних мгновений ее жизни.

Весь парк был окружен кхагггунами из личного крыла звезд-адмирала. Воины с ионными пистолетами наготове стояли спиной к трагедии.

— Что за злая судьба обрушилась на меня, раз я должен был полюбить такую? — Он глубоко, резко вздохнул. — Я виню за это Стогггула. Не только за ее смерть, но и за ее порочность.

— Я — ваша правая рука. Я был бессилен, когда люди регента помешали выполнению вашего приказа арестовать Олннна Рэдддлина. Это бессилие унизительно. Что мне делать, звезд-адмирал?

— Делать? — Киннний Морка посмотрел на Кургана налитыми кровью глазами. Он сам и его кхагггуны были в полном боевом снаряжении. — Ничего. Ты не издашь ни звука, не предпримешь никаких действий. Похоже, глупость регента начинает проявляться. Он насилует и убивает Далму. Отменяет мой приказ посадить Олннна Рэдддлина под замок. Рэдддлин безумен, можешь не сомневаться; но он очень хитер, как часто бывает с безумцами, и убедил Стогггула защитить его. Похоже, я недооценивал перв-капитана... — В глазах звезд-адмирала сверкнул гнев. — Либо так, либо проклятая колдунья, которая всегда рядом с регентом, взяла его под свое мерзкое крыло. — Он сжал кулаки. — Я не прощу этого ядовитой счеттте! Она и вправду отравила разум Веннна Стогггула.

Киннний Морка опустился на колени, коснулся окровавленного темени Далмы.

— Ты не знала, как я люблю тебя... Я никогда не говорил тебе; никогда не показывал тебе. Как я мог? Я кхагггун. Но я любил тебя. Ты оживила что-то во мне. Теперь оно холодно и мертво... как ты, бедняжка. — Он провел кончиками пальцев по ее лбу, по щеке. — Спи же и ни о чем не тревожься. Твои страдания закончились, однако жизнью клянусь, что страдания твоего убийцы только начинаются.

Киннний Морка встал и отвернулся. Сделав перв-капитану Йулллу знак приблизиться, он отдал приказ о погребении Далмы. Йуллл кивнул и быстро ушел. Наступило затишье — время для размышления.

Курган наблюдал за происходящим с отстраненностью, которой научился у Старого В'орнна. Он не испытывал никаких чувств к двум союзникам, ставших врагами, — ни сочувствия, ни верности, ни даже сладости иронии из-за собственной роли в обострении их вражды. Не будучи отстраненным, нельзя быть объективным, говорил Старый В'орнн. А не будучи объективным, нельзя увидеть полную картину. Для такого честолюбца, как Курган, увидеть полную картину было главным.

Когда наконец звезд-адмирал посмотрел на Кургана, он снова стал самим собой.

— Нет, мы позволим регенту и вероломному крыл-генералу Нефффу делать поспешные и необдуманные ходы, пока сами — внутри нашей касты — будем укреплять силы, готовиться к сражению. Если регент хочет войны, то, клянусь вонючей Н'Лууурой, он получит войну!

— Прости меня, отец, — сказал Нит Сахор, — ибо я согрешил.

— Нет греха в том, чтобы следовать своим убеждениям, — ответил тэй с ярким оперением. — Так я учил тебя жить.

— Хорошо это или плохо. — Нит Сахор улыбнулся и протянул руку. Птица спорхнула с насеста и сжала полупрозрачными желтыми когтями облеченное перчаткой запястье, выковывая связь, устанавливая контакт.

— Ты сделал для меня замечательную корковую сеть, — сказал тэй, чистя клювом перья. — Цвета доставляют мне наслаждение!

Нит Сахор улыбнулся.

— В свое время ты был настоящим художником, отец. У тебя замечательное чувство цвета.

— И я произвел на свет ученого! Кто бы мог подумать!

— Когда-то в Товариществе было много художников, но это в прошлом. Ты последний, отец. Теперь мы — гэргоны — одинаковы: все техномаги.

— Нет, сын мой, ты не похож на остальных.

— Иногда я боюсь, что слишком похож. Мне хотелось бы больше походить на тебя.

— Что ж, возможно, и к лучшему, что ты не пошел по моим стопам. Дети должны жить своей жизнью, а не взваливать на себя жизнь, прожитую отцами.

— Допуская, что останется хоть какая-то жизнь, — заметил Нит Сахор.

Тэй посмотрел по сторонам.

— Мы не в твоей башне.

— И вообще не в Храме Мнемоники. Мне пришлось на время усыпить тебя. Моя лаборатория в осаде.

— Нит Батокссс? Нит Сахор кивнул.

— Он разгневался, что я покинул Товарищество. Тэй поднял четыре крыла.

— Насколько плохо?

— Достаточно плохо, — признал Нит Сахор. — Товарищество в разброде. Из-за Нита Батокссса их внимание с чистой науки перешло на политическое маневрирование. Нит Батокссс громче всех кричал от ярости из-за троих, убитых кундалианским колдовством.

— Кольцо Пяти Драконов! Как бы мне хотелось написать о нем! Какие рассказы я бы сочинил!

— Если тебе так хочется писать, разоблачи Нита Батокссса и его ядовитый язык.

— Я предупреждал тебя, что он — дурное семя, еще несколько веков назад.

— Боюсь, я был слишком занят опытами, чтобы слушать тебя, отец. Полностью моя вина. — Нит Сахор прошел по голому полу к пыльному окну. — Но, вероятно, настоящую ошибку я совершил, порвав с Товариществом.

— Нет, если оно хотя бы наполовину так порочно, как ты говоришь. — Тэй повернул голову, золотые глаза метали молнии. — Ты выбрал бесцветное, гнетуще скучное место.

— Склад не очень красив, зато подходит моим целям. Смотри! — Нит Сахор активировал сетчатую перчатку. Голубой огонь пробежал по стенам голой комнаты, так что та замерцала, заколебалась. Когда ее формы обрели четкость, все углы и щели ломились от оборудования, аккуратно расставленного на полках.

— Это копия твоей лаборатории в башне! — воскликнул тэй.

— Одной из нескольких.

— У тебя слишком много секретов от меня, сын мой!

— Я ищу способы развлекать тебя, отец. — Он погладил перья тэя. — Создать биокорковую сеть для электромагнитной матрицы было довольно трудно... Я не смог предоставить тебе средства выразить художественную сторону твоей натуры.

— Успокойся, сын мой. Подумай о том, чего ты достиг! Я снова жив, и за одно это я благодарен. Ты стал великим ученым — техномагом на века! — Тэй вгляделся в окно. — Я вижу войска, множество кхагггунов в боевом снаряжении.

— У регента и звезд-адмирала возникли разногласия. По-моему, они намерены убить друг друга.

— Неудивительно, — резко сказал тэй. — Я всегда твердо верил, что нельзя смешивать Великие и Малые касты. Неравным присуще недоверие. Да и как иначе? Недоверие у них врожденное.

— Все гораздо серьезнее. — Нит Сахор унес тэя от окна. — Я уверен, что здесь действует еще одна сила — мощная, незаметная, с какой мы никогда прежде не сталкивались. Связанная с самой Кундалой.

— Да, ты с самой высадки считал, что эта планета особенная.

— Я не убедил никого и разгневал многих. Теперь я вижу, что был прав, отец. Кундала будет для нас либо великим успехом, либо смертным приговором.

— Приговором? Почему приговором?

Нит Сахор сел на табурет перед одним из таинственных пультов. Банки голографических рун — красных, синих, желтых — разлились по корковой поверхности, как дождь, исчезая и появляясь снова таким сложным узором, что у тэя заболела голова.

— Порой наша миссия кажется бесконечной, отец. Мы ищем Единое Великое Уравнение, Объединяющую Теорию, которая объяснит Космос. Но Космос вечно меняется. Как можно осмыслить Хаос?

— Именно это и пытается делать искусство, сын мой. Таков основной принцип Товарищества. И смотри, что произошло: они опустились в котел политики! Теперь все, на что они способны, — это сотворить хаос из порядка.

— Ты один из немногих, отец. Ты художник. Ты понимаешь неуверенность. Но Товарищество в целом не выносит неуверенности. Она пугает их. Вот почему им так тревожно здесь, на Кундале, вот почему они выведены из равновесия. Здесь слишком много тайн, которые не удается разгадать. Чем усерднее они стараются, тем больше отдаляется разгадка.

— Возможно, в данном случае разгадки нет.

— Нет, для каждой загадки, заданной Кундалой, есть отгадка. Я знаю.

— А если разгадка тебе не понравится?

— Тем не менее мы сможем лучше представить себе наше место в Космосе, верно?

— Ты унаследовал от меня не только кровь, но и характер. Ты не боишься неуверенности.

— Напротив, меня тянет к ней.

— Тогда разрыв с Товариществом был неизбежен.

— Они постараются уничтожить меня.

— Ты не позволишь им.

— Нит Батокссс хитер и добился власти в Товариществе. Раньше им никогда не были нужны вожди. А он, похоже, рожден вождем.

— Как и ты, сын мой. Просто ты еще не распознал в себе это качество. — Тэй вздохнул — совсем как вздыхал отец Нита Сахора, когда был жив. — Когда-то мы все были одним. Такова, в конце концов, природа Товарищества. Причина его создания.

— А пришли мы к трагедии.

— Я знаю, когда это началось, — сказал тэй. — В тот миг, когда мы в первый раз связались с центофеннни. С того времени все в Товариществе изменилось. Это единственное деяние, пятнающее нас; учение Энлиля называет это Первородным Грехом. Мы и его отвергли как сомнительное.

— Вероятно, ты прав. — Нит Сахор смотрел на вихрь рун на поверхности. — Но в данный момент у нас есть более неотложная проблема. Нит Батокссс и его клика нашли меня.

Он вскочил, взвилось длинное — до полу — одеяние. Одна стена склада начинала вздуваться наружу.

— Мне это не нравится, — сказал тэй.

Нит Сахор взмахнул рукой у него над головой, и тэй превратился в поток портретных позитронов, слившийся с голографическим вихрем рун на поверхности пульта.

— Спи, отец. — Нит Сахор повернулся, приводя в действие ионную экзоматрицу.

Стены склада побледнели, стали полупрозрачными, потом прозрачными, когда техномагия врагов Нита Сахора подействовала на установленные им охранные устройства. Зеленый ионный огонь сорвался с его пальцев, укрепляя стены, но он понимал, что это в лучшем случае отсрочка. Он чувствовал их, чувствовал их враждебность, их нарастающую силу. Их было слишком много, чтобы он мог сразиться с ними здесь и сейчас. Надо...

Что-то завизжало, когда рубиново-красный ионный луч пронзил стену и ударил его в голову. Нит Сахор пошатнулся, стиснул зубы. Нанес ответный удар... бесполезно. Снова и снова рубиново-красные лучи разрезали остатки его укреплений. Он приготовился и почти закончил, когда увидел Нита Батокссса, парящего в воздухе прямо перед складом. Нит Батокссс оскалил желтые зубы, взмахнул руками, и еще один ионный луч прорезал стену. Стена разлетелась вдребезги, и луч охватил Нита Сахора целиком. Оглушенный, он упал на колени, и Нит Батокссс устремился вперед, чтобы нанести последний удар.

— Что-то не в порядке. — Реккк схватился за окумммон, который Нит Сахор имплантировал ему в левое предплечье.

— В чем дело? — спросила Элеана.

— Эта штука пульсирует. — Он стиснул зубы. — Больно!

Реккк упал на колени в комнате на втором этаже, которую они сняли в захудалой придорожной гостинице недалеко от Серёдки. Элеана обняла его, вытирая выступивший на его лице пот рукавом.

Низкий закопченный потолок. Маленькие, как глаза, окна. Старая потертая мебель. На улице сгущались сумерки, подползая к ним, как нищий на коленях. На замусоренном дворе было пусто, если не считать фургона, который тащили два жалкого вида чтавра. Бродячий точильщик вечером установил станок и теперь вовсю трудился. Среди аммоновых деревьев верещали цикады.

— Рука, — простонал Реккк. — Рука словно в огне.

— Только держись, — шептала Элеана. — Держись, Реккк.

Из общего зала внизу шум поднимался, как дым. В темноте горела одинокая лампа; пламя дрожало и танцевало, отбрасывая на стены горбатые тени.

Его пальцы подергивались, сжимались и изгибались словно сами по себе.

— Что-то... что-то случилось с Нитом Сахором. Элеана склонилась над Реккком.

— О чем ты?

Ах если бы Джийан была здесь! Почему ее так долго нет? Она уже давно должна была найти Дар Сала-ата. Что, если она нарвалась на неприятности... хозяин гостиницы предупреждал их о безумных кхагггунах в Серёдке. Элеана закусила губу, вне себя от беспокойства. Теперь она жалела, что они с Реккком не настояли на том, чтобы сопровождать колдунью. Но та была непреклонна в желании идти одной. Даже Реккк знал, что иногда спорить с ней бесполезно.

— На него напали! — ухитрился произнести Реккк прежде, чем его снова скрутил приступ боли. — Ах, Н'Лууура их побери!.. Он ранен. Тяжело ранен.

Неожиданно окумммон издал оглушительный звук, раздулся и вспыхнул ярко-голубым светом.

Из прорези окумммона появилась птица в ярком оперении.

— Тэй!.. — хрипло выдавил Реккк, глядя, как четверокрылая птица мечется под потолком.

Разноцветное оперение тэя начало линять, распадаться на части, разваливаться. И еще через мгновение на месте птицы возникла совершенно другая фигура.

— Нит Сахор! — Реккк взял себя в руки, стряхнув боль, как животное стряхивает капли дождя.

Гэргон, принявший свое истинное обличье, упал на одно колено. Когда Элеана бросилась к нему, он поднял руку в перчатке. Взвился фонтан искр, и комнату наполнил едкий запах горящих компонентов. Ионная экзоматрица треснула в нескольких местах. Некоторые терциевые и германиевые цепи зловеще светились, тогда как другие казались почерневшими, расплавленными.

Элеана повернулась к Реккку:

— Он весь в крови!

С трудом поднявшись на ноги, Реккк подошел к гэргону.

— Прости, что причинил тебе такую боль, Реккк, — сказал Нит Сахор. Его голос звучал странно, приглушенно, словно шел из другого измерения. — Однако за такой короткий срок ничего лучше не смог придумать.

— Не беспокойся, — сказал Реккк, опускаясь перед гэргоном на колени. — Что случилось?

Нит Сахор поднял голову и посмотрел Реккку в глаза. Янтарного цвета кожа головы была покрыта нездоровыми пятнами, впалые щеки — в пятнах крови.

— Потребовалось весьма усердно защищаться от врагов. — На его губах мелькнула грустная улыбка. — Давненько мне не приходилось заниматься этим. Боюсь, я утратил форму. Пришлось прибегнуть к стратегическому отступлению.

— Насколько тяжело ты ранен?

— Цел и невредим, уверяю тебя.

Но мрачные интонации его голоса, какая-то бледность в поразительных звездно-сапфировых глазах сказали Реккку, что гэргон лжет.

Гэргон повернулся к Элеане, медленно выпрямляясь во весь рост.

— Так это и есть юная предводительница кундалианского Сопротивления?

— Ты знаешь обо мне? — с опаской сказала девушка.

— Конечно. Реккк время от времени посылал мне сообщения о ваших успехах.

— Тогда ты знаешь, что я оставила Сопротивление, чтобы помочь Джийан и Реккку отыскать Дар Сала-ата. Ваши кхагггуны слишком хорошо поработали над опустошением наших рядов и уничтожением нашего идеализма.

— Необходимый, хотя и прискорбный поворот колеса. Прими мое сочувствие.

— И что мне с ним делать?

— Прошу прощения. — Гэргон моргнул. — Это юмор?

— Не знаю, — сказала она. — Если юмор, то черный. Я впервые встречаю гэргона, хотя не помню уж, сколько раз мечтала об этом. Я мечтала расправиться с таким, как ты, — голыми руками, если придется. Вы убили стольких кундалиан — так жестоко, бессмысленно, с особенным удовольствием. — На ее ресницах задрожали слезы. — Столько кундалиан погибло, будто река плоти и костей вылилась в море Крови, заново заслужившее свое название.

— Какой пыл! — одобрительно сказал Нит Сахор. — Я высоко ценю твою страсть. Поверь, в грядущие дни и месяцы она окажется бесценной.

Элеана справилась с гневом, крепко сжав кулаки.

— Я убила бы тебя сейчас, если бы Реккк позволил.

— Понимаю. Я не могу сказать ничего, что компенсировало бы пролитую кровь, причиненные нами боль и страдания. Лишь одно поддерживает меня при мысли о грядущих мрачных временах. Надеюсь, что однажды ты увидишь меня таким, каков я на самом деле.

Элеана повернулась к нему спиной, не ответив даже на ласковое прикосновение Реккка.

Нит Сахор обвел комнату взглядом.

— Кстати о госпоже Джийан. Где она?

— Пошла за Дар Сала-атом, — ответил Реккк. Лицо гэргона на мгновение омрачилось.

— Одна? Реккк, по-моему, я ясно выразился.

— Да. Просто у Джийан есть своя воля.

— И она умеет эту волю проявлять. — Нит Сахор нехотя кивнул. — Понимаю. — Он медленно и, как заподозрил Реккк, борясь с болью, подошел к окну, выходящему на двор и дорогу в Серёдку. — Давно здесь этот точильщик?

Реккк пожал плечами.

— Точно не знаю. Появился где-то во второй половине дня.

— Может, он и точильщик, — заметил Нит Сахор, — но если так, он точит собственный ударный меч.

— Что? — Реккк подскочил к окну, чтобы взглянуть самому. — Это кхагггун?

— Да, Реккк. — Нит Сахор провел по окну облаченной в перчатку рукой. На мгновение возникла дуга из голубых ионов, и гэргон опустил веки; глаза быстро двигались под веками туда-сюда, словно во сне. — На нем метка хааар-кэутов регента. Можно биться об заклад, что он ожидает подкреплений.

— Как он узнал, что мы здесь?

— Хороший вопрос, Реккк. Само собой разумеется, ему не хватило бы ума найти вас самому. Наверное, кто-то направил его сюда.

Реккк щелкнул пальцами.

— Малистра! Один раз она уже нашла нас благодаря колдовскому маяку. Но Джийан клялась, что блокировала его.

— Я бы не держал пари против колдовства госпожи Джийан. — Нит Сахор отвернулся от окна. — Значит, Малистра, наверное, нашла другой способ выследить вас. — Он посмотрел на их скудные пожитки. — Скажи-ка, Реккк, есть среди ваших вещей что-то, чего она могла коснуться? Что-то, что было потеряно и снова найдено, что-то пропадавшее хотя бы на несколько мгновений?

— Нет, не помню ничего такого.

— Я помню. — Элеана повернулась к ним. У нее на ладони лежало в'орннское оружие.

— Паучок, — сказал Нит Сахор.

— Малистра заколдовала его, чтобы защитить Олннна Рэдддлина от колдовства Джийан.

— Положи его, — сказал Нит Сахор. — Быстро.

Элеана выполнила приказ и отступила, придвинувшись поближе к Реккку. Реккк обнял ее за плечи.

— Теперь перед нами очаровательная головоломка. — Сжав руки за спиной, Нит Сахор медленно и задумчиво расхаживал возле оружия. Время от времени он останавливался, и снова Реккк спрашивал себя, насколько тяжело гэргон ранен. — Что сделала с ним Малистра?

— Джийан пыталась это выяснить, — сказал Реккк. Нит Сахор помедлил.

— Она дотрагивалась до него?

— Несколько раз.

— Как все просто. Одна колдунья творит заклятие, чтобы впитать ауру другой колдуньи. — Нит Сахор кивнул. — Хорошо. Мы определили наш поисковик. — Он присел на корточки, вытянул руки перед лицом. — И что нам с ним сделать? Уничтожить? — Он поднял голову, поглядел на Элеану. — Что скажешь, Сопротивление?

Девушка на мгновение задумалась.

— Если бы это зависело от меня, я бы не трогала его. Когда мы уйдем отсюда, точильщик не пойдет с нами. Он останется здесь, где жучок.

— Еще лучше отправить жучка куда-нибудь в другое место. — Нит Сахор встал в ливне голубых искр. Сверхвозбужденные ионы окружили жучка, и тот исчез по мановению руки гэргона. — Полагаю, теперь мы можем действовать незамеченными. — Но улыбка, появившаяся у него на лице, уже превращалась в гримасу боли.

38 Бойня

— Кольцо Пяти Драконов! — Веннн Стогггул жадно схватил кольцо с открытой ладони Малистры.

— Позвольте мне, владыка. — Улыбаясь, колдунья надела ему кольцо на указательный палец.

Он поморщился.

— Туговато.

— Оно предназначено для кундалианских пальцев, владыка. — Малистра наблюдала за регентом из-под полуприкрытых век. На мгновение высунула кончик языка, заметив капельку крови, появившуюся там, где уколол шип, и сжала ему руку, стерев кровь до того, как он заметил ее.

— И что мне теперь делать? — спросил Стогггул. — Как вызвать кундалианское колдовство?

— Все в свое время, владыка. — Они гуляли в ее травно-грибном саду во дворце регента. Небо раскинулось над ними лазурным пологом. Бабочки порхали подле хааар-кэутов в полном боевом снаряжении, патрулирующих шанаитовые валы. Недавно посаженная кровавая смоковница цвела в колдовской страстности, испуская запах, который очень нравился Стогггулу. Малистра старалась приводить его сюда по крайней мере раз в день, чтобы возбуждать организм регента ароматом. — Кольцу надо привыкнуть к новому хозяину. Уже сейчас оно настраивается на вас — и только на вас. Не пройдет и двадцати четырех часов, как колдовство окажется в вашем распоряжении.

— Так долго? — Стогггул нахмурился. — Я хочу растоптать Киннния Морку, как навозного жука!

— И растопчете, владыка. — Малистра лизнула его в ухо. — Если вам не терпится, почему бы пока не составить план по его уничтожению?

— И что бы ты посоветовала?

— Заручитесь поддержкой вашего сына и Олннна Рэдддлина. Курган пользуется расположением звезд-адмирала, однако делом доказал верность вам. Он помог вам унизить Морку. А Олннн Рэдддлин в огромном долгу перед вами и помнит об этом.

Глаза Стогггула мрачно блестели.

— Пожалуй. — Он глубоко вдохнул аромат колдовской смоковницы. — Я мог бы использовать Кургана, чтобы заманить Морку в ловушку. Это, конечно, доставит мне удовольствие. Но какой прок от Олннна Рэдддлина?

— Он теперь презирает Морку. И охотно сделает все, о чем вы попросите.

— Например?

— Рэдддлин — искусный воин и почтет за честь убивать по вашему приказу.

— О чем ты говоришь? Он же калека.

— Так только кажется, — прошептала Малистра. — И в этом его преимущество. С виду он — тяжело раненный ветеран, безвременно вышвырнутый в отставку. Но я сделала его костяную ногу сильнее, чем она была раньше. Поверьте, как убийца на службе у регента он куда опаснее любого свор-командира.

Как обычно, Малистра говорила ему столько правды, сколько ей требовалось. В сущности, теперь в Олннне Рэдддлине было что-то от нее самой. Никто — даже сам Олннн Рэдддлин, — наверное, не смог бы догадаться, что она сделала с ним: такие подарки проявятся не скоро. Сначала ему придется побороться. Придется подавить отвращение к непостижимому, к хаосу жизни. Придется, по существу, переступить свои пределы как в'орнна, если он хочет когда-либо полностью овладеть ее дарами. Она приняла это решение, когда лечила его. Кхагггун был без сознания, висел между жизнью и смертью. И Малистра заключила опасную сделку с судьбой. Если его воля к жизни достаточно сильна, это будет ее ценой — и высокой.

Они закончили прогулку по саду.

— Скажи, Малистра, — прошептал Стогггул, — зачем мне быть регентом, когда ты так хорошо справляешься сама?

— Я только предлагаю, владыка. Вы сами составляете планы и принимаете решения.

— Глупая женщина, это была шутка. — Смеясь, он раздвинул ее одежду, обнажив крепкое горячее тело. Содрогнулся от предвкушения, когда она опустилась перед ним на колени. — И очень смешная шутка, да-да!

Риана пыталась вообразить предстоящую встречу с Элеаной — и не могла. Чем ближе они подходили к гостинице на окраине Серёдки, тем страшнее ей становилось. Все чудовищно запуталось. Где-то в глубине души “мужество” Аннона уже предвкушало сексуальное возбуждение... Но Аннон больше не был Анионом. Риана не представляла, как отреагирует тело. Да и немудрено — с ее-то женским опытом. С тех пор, как она стала Рианой, признаки гормональных изменений, бушующих в организме, были подавлены ужасом, одиночеством и отчаянием. Оставалось только гадать, что произойдет, когда она окажется рядом с Элеаной. Джийан, заметив, как девушка дрожит, остановилась во дворе и положила руку ей на плечо.

— Попробуй расслабиться.

— Легко тебе говорить. Джийан улыбнулась.

— Собственно говоря, совсем не легко. Я волнуюсь ничуть не меньше тебя. — Она не сказала о причинах своего волнения: Элеана могла вызвать Риану на откровение и таким образом таила в себе угрозу.

Тигпен, устроившаяся на плечах Рианы, спокойно слушала их разговор. Риана была благодарна, что раппа так и не спросила, о чем они говорили наедине в монастыре Теплого Течения. Тигпен со сверхъестественной невозмутимостью принимала загадочные разговоры, из которых ее открыто исключали.

— У каждого из нас свои секреты, Риана, — только и сказала она. — Вот так Космос производит Хаос.

Во дворе гостиницы их ждал встревоженный Реккк.

— Так это и есть Дар Сала-ат, — сказал он.

Риана пристально посмотрела на него. Высокий и стройный, с красивыми чертами лица, он совсем не походил на свирепого свор-командира, которого Аннон видел тогда в лесу. Живые и любопытные глаза, без жестокой отстраненности, типичной для кхагггуна. Что бы он подумал, если бы знал, что Аннон Ашера еще жив, существует в теле женщины-кундалианки?

— Реккк Хачилар, — сказала Джийан, твердо положив руки на плечи девушки, — это Риана.

Реккк улыбнулся.

— Мы потратили много дней, пытаясь отыскать тебя. Но какая ирония: оказаться в союзе со свор-командиром, который гнался за Анионом и Джийан от Аксис Тэра до Каменного Рубежа! С другой стороны, по-настоящему жутко: знать Реккка, при том что он и не подозревает об их знакомстве. Риана вспомнила, как Тигпен говорила ей, что судьба Дар Сала-ата — в стороне от всех остальных. Впервые она прикоснулась к тоске одиночества — и внутри родилась пустота, словно там, где царит вечная сушь, пустая чаша ждет благодатного дождя.

— Я никогда раньше не видела рэнннона, — сказала она, — хотя много слышала о них.

— Правда? — Реккк нахмурился. — Откуда кундалианской девушке?..

— Реккк, что случилось? — поспешно вмешалась Джийан, бросая на Риану предостерегающий взгляд. — Почему ты рискнул выйти?

— Нит Сахор здесь. Похоже, он выдержал какую-то серьезную битву, несомненно, с использованием техномагии гэргонов. Он ранен, Джийан. Ты поможешь ему?

— Не знаю, — сказала она и направилась к старой, покосившейся двери гостиницы. — Попробую.

— Госпожа, — сказал Нит Сахор, как только они вошли в комнату, — я рад, что вы с Реккком исполнили мое поручение. Это, как я понимаю, Дар Сала-ат. Большая честь встретить легенду во плоти. — Взгляд звездно-сапфировых глаз перешел с Рианы на Джийан. — Я чувствую, что ты делаешь, но ты тратишь время зря. То, что случилось со мной, нельзя поправить твоим колдовством. — Облаченный перчаткой палец указал на череп. — Повреждены цепи. Поскольку они — часть меня... — Нит Сахор пожал плечами. — Не стоит тратить время, у нас есть дела поважнее.

— Но...

— Гэргон прав, — сказала Риана. — Лононские иды начинаются завтра. Мы должны направить все усилия и средства на спасение Кундалы. — Она повернулась к Ниту Сахору. — Джийан говорила, что ты можешь доставить нас в Аксис Тэр.

— В мгновение ока, — ответил гэргон. — Остальное зависит от тебя. В городе я не сумею помочь тебе. Там я предан анафеме. За мной охотятся, как будут охотиться за тобой, едва узнают, кто ты.

— А как, оказавшись там, мы попадем во дворец регента?

— Мы с Элеаной позаботились об этом, — сказал Реккк.

И вот наконец настал миг, которого Риана ждала и боялась. Элеана пряталась в уголке, но теперь выступила вперед.

— Никогда не думала, что увижу Дар Сала-ата, тем более встречусь с ней.

Риана хотела сказать что-то — хоть что-нибудь. Уголком глаза она заметила, что Джийан внимательно наблюдает. Элеана почти не изменилась, осталась такой, какой Аннон запомнил ее с первой встречи. Странно, Риана по-прежнему видела ее “мужскими” глазами. Она видела высокую грудь, тонкую талию, длинные и сильные ноги. И лицо... лицо, словно наполненное внутренним светом, было — если это возможно — еще прекраснее, чем сохранилось в памяти Аннона. От Элеаны исходила уверенность воина, чувственность женщины. Сильная смесь. Привлекательности не убыло ни на йоту. У Рианы ослабели колени, она не могла перевести дыхание. Ее захлестнули невыразимые чувства.

Неизвестно, что было бы дальше, если бы Нит Сахор не начал менять цвет. Странная нездоровая бледность разлилась по янтарной коже. Гэргон зашатался, и неуправляемые сверхвозбужденные ионы наполнили комнату жутким зеленоватым свечением. Блеск глаз почти погас.

Словно в ответ на невысказанную просьбу Тигпен прыгнула гэргону на руки. Нит Сахор повернулся и пошел к двери.

— Заканчивайте ваши планы, — сказал он. — Мне надо поговорить с раппой наедине.

— Вы были правы, подозревая саракконов, — сказал Курган. — Они что-то знают о друугах.

Звезд-адмирал Киннний Морка, сидевший в армейской палатке в Аксис Тэре, оторвал взгляд от бумаг. Перед ним на столе лежали планы войны: боевые порядки, стратегия, союзы среди кхагггунских кланов, списки самых доверенных крыл-генералов, составленные перв-капитаном Йулллом. Списки тех, кто умрет за него, списки тех, кто в последний момент может дрогнуть, списки непреклонно верных и подверженных подкупу.

— Сила и слабость, адъютант, — устало произнес он. — Победа в бою — результат оценки этих противоположностей.

— Саракконы — ловкие дельцы, — продолжал Курган ровным голосом.

Звезд-адмирал поджал губы.

— Ты предлагаешь союз?

— На самом деле союз предлагают саракконы. Мне кажется, им нужна большая свобода передвижения на северном континенте.

— Для чего? — Киннний Морка, как всегда, был подозрителен.

— По причинам, которые мне кажутся непостижимыми, они обожают океаны. И пустыни. Им нужен сухопутный маршрут в Большой Воорг.

— И все? Им нужен доступ к трем тысячам квадратных километров песка?

— Да, господин. По-моему, так. Интерес звезд-адмирала усилился.

— Полагаешь, они будут сражаться за меня?

— Если вы дадите им то, что им нужно, — да, господин, полагаю. Они странные, но честные. Их слово — закон.

Киннний Морка кивнул:

— Тогда, конечно, заключай союз.

— Вот это я не могу сделать сам, господин. — Курган сейчас шел по минному полю; он внимательно наблюдал за лицом звезд-адмирала. — Они настаивают на личной встрече с вами.

— Невозможно. Курган понизил голос.

— Я знаю их, господин. Вы — вождь. Если вы не будете участвовать в заключении сделки, они решат, что мы что-то скрываем. И не поверят мне, что бы я ни говорил.

Киннний Морка стоял, уперев руки в бока, и размышлял. Курган подумал, что он балансирует на острие клинка ударного меча. Все зависело от того, что звезд-адмирал скажет дальше.

— Почему я должен верить им? Они вполне могли заключить сделку с регентом.

Курган облегченно вздохнул.

— Я знаю отца. Вряд ли ему известно об их существовании. И все равно бдительность не помешает. По моему настоянию Курион, капитан саракконов, согласился прийти один и без оружия. Район оцеплен нашими людьми.

Звезд-адмирал вскинул голову.

— Район? Какой район?

— Гавань. Мы встретимся на корабле Куриона. Киннний Морка прищурился.

— И чья это идея?

— Моя, господин. Я уже бывал на этом корабле. Там безопасно. Кроме того, я хорошо знаю Гавань, а регент и его люди не знают ее совершенно.

Киннний Морка наконец улыбнулся.

— Вижу, я недурно обучил тебя, адъютант. Ты служишь мне с замечательной преданностью. Когда эта кампания закончится, ты будешь повышен в звании.

Курган склонил голову.

— Благодарю вас, господин. Если позволите сказать, вы были мне вторым отцом.

— Сюда, — шепнул Реккк, когда они с Рианой свернули на людный бульвар Искаженных Грез. Даже ночью рынок пряностей, ярко освещенный атомными лампами, кишел народом. Насколько Риана знала, рынок никогда не закрывался. — По словам Элеаны, вход в тоннель где-то на задах.

Окутанные сверхъестественной тьмой пышного одеяния Нита Сахора, они перенеслись в рощу сэсаловых деревьев менее чем в километре от Северных ворот. Чрезмерное напряжение, похоже, отняло у гэргона почти все силы. Элеана вызвалась посидеть с ним, пока остальные проберутся в город.

Прежде чем оставить их, Джийан создала тройку зеленых, как светляки, колдовских меток.

— Если приблизится кто-то с враждебными намерениями, хоть колдовскими, хоть нет, — шепнула она Элеане, чтобы Нит Сахор не услышал, — зеленые огоньки станут красными. Будь готова.

— Я всегда готова, — ответила девушка, погладив в'орннское оружие на поясе.

— Никто не знает, что мы здесь. Никто не придет. — Джийан поцеловала ее в лоб. — Это просто на всякий случай.

Остальные — Риана, Тигпен, Джийан и Реккк — отправились в Аксис Тэр. Как и прежде, Джийан использовала Цветущую Ветвь, скрывающее заклятие Осору, чтобы стража на пропускном пункте у ворот приняла их за в'орннских кхагггунов. За воротами они быстро расстались, растворившись в городской суете. Тигпен соскочила с плеч Рианы, а на вопрос, куда она собралась, ответила:

— Гэргон говорил со мной. Он тяжело ранен, и ему нужна моя помощь.

— Но твоя помощь понадобится мне, — возразила Риана.

— Это запрещено, — сказала раппа. — Настало время Первого Испытания. Успех или неудача зависят только от Дар Сала-ата.

— Стой! — Реккк толкнул Риану в тень битком набитой палатки, благоухающей корицей и гвоздикой. — Хааар-кэуты!

Зажатая в тесноту между Реккком, толстым в'орнном и тремя грустными кундалианками — судя по их виду, прислугой, — Риана смотрела, как полдюжины воинов из отборной гвардии регента маршируют по рынку. На них было боевое вооружение, на лицах написана мрачная решимость. Она задумалась, где сейчас Джийан. Колдунья оставила их в водовороте толпы, чтобы в одиночестве подготовиться к битве с Малистрой.

Риана и Реккк ждали в толпе, прижавшись друг к другу. Наконец хааар-кэуты исчезли из виду. Реккк сделал знак Риане, и они пошли дальше. Элеана дала им подробные указания — она обнаружила черный ход в главную казарму хааар-кэутов во время разведки перед недавним взрывом.

Надо только обойти мешки с семенами кориандра, наваленные за лавкой, — и они на месте.

— Наверное, мне лучше пойти с тобой, — сказала Риана, когда они оказались перед входом в тоннель. — Кто знает, с чем ты там встретишься?

— Ни в коем случае, — ответил Реккк. — У каждого из нас своя задача, каждый должен сыграть свою роль. В данный момент твоя задача — наблюдать. — Он положил руку на плечо Рианы, его голос смягчился. — Прости грубость бывшего кхагггуна. Мы не можем рисковать, подвергая тебя большей опасности, чем необходимо. Согласна?

Риана кивнула, и Реккк, не сказав больше ни слова, исчез. Риана передвинула на место пару пахучих мешков так, чтобы загородить дыру, и села, прислонившись к ним спиной. Из тоннеля тянуло холодом. Джийан считала, что слишком опасно входить во дворец тем же путем, каким они с Анионом бежали оттуда. “Кто-то узнал нас в ночь переворота, — сказала она Риане наедине перед тем, как они покинули гостиницу. — Наверное, заметил, как мы вылезали из подземного хода”.

Хозяин лавки торговался с разгневанным клиентом из-за мешка мирта. Вереница телег, груженных пряностями — на каждой телеге что-то одно, — перегородила рынок; мускулистые кундалиане разгружали мешки и бочонки под присмотром группы бесстрастных баскиров, не сводящих глаз-бусинок с товаров конкурентов. Тускугггуны, закончившие дневные труды и уложившие детей в постели, сидели в кафе или расхаживали по рынку, болтая и делая покупки. Движение бурлило повсюду: в тени и на свету, на оживленных улицах, перед самыми популярными лавками, где продавались ярко-желтая куркума, серое с красноватым отливом маковое семя, ярко-красный стручковый перец, голубой корень гардении и пурпурный саар, в душных переулках, суетливых проходах. Запахи носило ветром, как хлопья перца, как пыль с крышек ларей, как темную, покрытую загадочными прожилками скорлупу вермаса. Гремели по булыжникам копыта, поднимались до криков голоса, вспыхивали и так же быстро гасли, подавленные висящим в воздухе напряжением, споры и смех. После проведенных в Дьенн Маре месяцев возвращение в Аксис Тэр сбивало с толку.

Через некоторое время Риана увидела еще одну группу кхагггунов — из крыла звезд-адмирала Морки, судя по мерцающим сине-зеленым доспехам и эмблеме двойного бронированного кулака на плече. Затаив дыхание, она смотрела, как они прорезают толпу. , и в груди закипала печаль при виде того, как кундалиане пугаются и пятятся, заслышав топот марширующих ног, отводят глаза, словно даже прямой взгляд был наказуемым преступлением.

В этот момент она почувствовала движение за спиной и прошептала:

— Не двигайся. Рядом кхагггуны.

Как только кхагггуны ушли, Риана повернулась и оттащила мешки с семенем кориандра в сторону. Появился Реккк, одетый в полное снаряжение хааар-кэута, украденное из казармы. Он поднял забрало и подмигнул ей.

И снова девушку охватило сбивающее с толку чувство нереальности — ведь мир, который видела она, отличался от мира, который видели окружающие.

Реккк кивнул, и Риана сложила руки за спиной. Жуткое ощущение усилилось, когда Реккк защелкнул на ней наручники.

— Теперь ты моя пленница, — сказал он и тяжелым подзатыльником вытолкнул ее на рынок.

Плеск воды о сваи, темные и низкие корабли, качающиеся на волнах, морская пена, образующая крохотные светящиеся завитки, похожие на проносящиеся звезды, — все это было знакомо Кургану, но совершенно чуждо Кинннию Морке. Он чувствовал себя неуютно рядом с огромной пустотой, где нельзя было ничего построить, выкопать или разграбить. Особенно если эта пустота постоянно менялась, если ее нельзя было измерить, если она не оставалась неизменной. Звезд-адмирала подбадривала уверенность, что Гавань будет так же недружелюбна и к Веннну Стогггулу. И все же он смотрел на океан, словно на разверстые челюсти бритвозуба с Корпиона-2.

У них над головами, когда они спускались по веревочной лестнице на корму корабля Куриона, прятался в темноте Олннн Рэдддлин. В его глазах пылал безумный огонь мести. Пальцы теребили рукоять ударного меча. Он был настолько сосредоточен на объекте своего гнева, что не услышал движения за спиной.

У его горла сверкнуло лезвие кинжала.

— Мы разыскивали вас, бывший свор-командир. — Олннн Рэдддлин узнал голос перв-капитана Йуллла.

Он замер. Постарался расслабить напряженные мускулы.

— Мне казалось, вы отказались от перерезания глоток, когда стали исполняющим обязанности офицера протокола звезд-адмирала.

— Тут дело тонкое, Олннн Рэдддлин. — Лезвие проткнуло кожу, на шее выступила капелька бирюзовой крови. — “Протокол” такое двусмысленное слово. По крайней мере в устах звезд-адмирала. Административные вопросы я оставляю подчиненным. — Капелька крови скатилась по клинку. — Что до меня, то я работаю телохранителем Киннния Морки.

— Разве он не доверяет Кургану Стогггулу?

— Его доверие заканчивается на конце клинка ударного меча.

Пока перв-капитан Йуллл говорил, Олннн Рэдддлин взмахнул руками у себя за спиной, обхватил голову Йуллла и ткнул его носом себе в затылок. Не обращая внимания на лезвие кинжала и горячую кровь, текущую из горла, Рэдддлин не выпускал голову Йуллла, яростно поворачивая ее, пока не услышал тошнотворный треск сломанных позвонков.

Кинжал с темным от крови клинком упал. Олннн Рэдддлин отбросил тело, оторвал кусок от одежды Йуллла и замотал себе шею, чтобы остановить кровь. Потом побежал во весь дух через широкую Набережную, на бегу обнажив ударный меч и включив ионный поток. Добравшись до ограждения, он прыгнул в ночь и оказался на качающейся палубе. Звезд-адмирал не слишком дружелюбным голосом спрашивал Кургана, где, Н'Лууура побери, саракконский капитан. Параноик уже почуял ловушку и вытащил спрятанный под форменной туникой ионный кинжал.

— Где, Н'Лууура побери, ты был!.. — крикнул Курган.

Звезд-адмирал Киннний Морка начал оборачиваться с оружием в руке, и тут Олннн Рэдддлин ударил его в грудь гудящими клинками, пронзив одним искусным ударом оба сердца.

Зашатавшись, звезд-адмирал увидел обоих убийц сразу. Последние мысли промелькнули в голове, подобно выцветшим клочьям. Какой унизительный конец: пасть не на поле боя, а от рук безумного в'орнна и мальчишки-подростка. “К чему же мы, в'орнны, пришли?” — спросил он никого и всех.

Выцветшие клочья разлетелись, подхваченные холодным ветром, растворились в темной, мерцающей бесконечности Космоса.

Хааар-кэутам не нравилось, что у него нет приказа. “Хорошо вымуштрованы, надо отдать им должное”, — подумал Реккк. С другой стороны, он был одним из них.

Они с Рианой стояли у ворот дворца регента, ожидая, когда стража примет решение. С каждой секундой положение осложнялось. В'орннам не нравилась неуверенность — кхагггунам больше, чем другим кастам, а хааар-кэутам и подавно. Следовало бы предвидеть это. Что ж, действуя экспромтом, когда близок конец света, нельзя продумать все. Но надо. Даже одна ошибка может оказаться роковой.

— Н'Лууура вас побери, свяжитесь, коли хотите, с самим регентом, — проворчал он из-под опущенного забрала. — У меня устный приказ привести руководительницу Сопротивления в тюрьму. Возможно, у нее есть информация о Кольце Пяти Драконов.

— Ваши сведения устарели, — мрачно сказал маршал второго ранга Тэннн. — Малистра уже дала регенту кундалианское Кольцо.

Разум Реккка лихорадочно работал: планы приходилось менять на ходу.

— Да знаю я, дурак! — рявкнул он. — Зачем же меня послали за девчонкой? Теперь, когда Кольцо у регента, надо научиться им пользоваться.

Тэннн нахмурился.

— Об этом я не подумал. Реккк пожал плечами:

— Нельзя думать обо всем. Не беспокойся, малышка из Сопротивления скоро все выложит регенту.

Маршал второго ранга Тэннн кивнул. Когда они прошли ворота, он положил огромную руку Реккку на плечо. Реккк напрягся, пальцы сжались на рукояти ударного меча.

— Давай попробуем ее прямо сейчас. — Хааар-куэт облизнул толстые губы. — Просто по-быстрому. Задерем эти грязные лохмотья на голову и поглядим, сколько у нее там волос, а? Что скажешь?

— Конечно, — ответил Реккк, — если ты сам будешь объясняться с регентом насчет задержки: мол, ему пришлось потерпеть, чтобы ты получил удовольствие.

Тэннн скривился.

— Ладно, иди. Я знаю, каков регент в ярости. Но потом, когда она будет бесчувственной и вся в крови, звякни мне. Я хочу принять участие в концовке.

— С удовольствием, — ответил Реккк с хорошо разыгранным рвением.

Он повел Риану по коридору, отвешивая подзатыльники, чтобы позабавить стражу. Когда они повернули за угол, он сказал:

— Прости, пожалуйста.

Риана была поражена: бывший кхагггун — и притом свор-командир — извиняется перед кундалианской девчонкой.

— Не за что. Ты все делал как надо.

— Сколько времени?

— Не знаю. — Сколько вреда причинит кундалианский механизм уничтожения, если она не сумеет остановить его? Что, если он прорежет дыру прямо в другие миры? — Пожалуй, меньше часа.

— Тогда пора связаться с Джийан.

Риана кивнула и открыла Третий Глаз. Словно от камня, брошенного в тихую заводь, концентрические круги света расходились в бесконечность Иномирья, пока не наткнулись на первый колдовской маяк Джийан, который повел ее к другому, а тот — к третьему. И дальше — к свету, которым была Джийан.

Мы во дворце,мысленно сказала Риана. На первом этаже.

Отлично,ответила Джийан. Вот что надо делать...

Звезд-адмирал Киннний Морка, рухнувший на блестящую от соли палубу ненавистного корабля, уныло смотрел в пустоту смерти. Ночь была беззвездной и тихой, хотя издали доносились глухие раскаты грома.

— Твой отец доволен тобой. — Малистра в зеленом с золотом платье стояла на раскачивающейся палубе, расставив ноги, как бывалый сараккон. — Чрезвычайно доволен.

— Он уже знает? — спросил Курган.

— Разумеется. — Она бросила на тело бесстрастный взгляд, словно проверяя запись в бухгалтерской книге. — Я сообщила ему, как все произошло. Удивлен?

— Я стараюсь никогда не удивляться.

Малистра рассмеялась — недобро, как учительница, столкнувшаяся со своевольным и потенциально непослушным учеником.

— Твой отец желает насладиться обществом сына. Курган оглянулся.

— Олннн Рэдддлин...

— Олннн Рэдддлин останется здесь, чтобы охранять труп, пока регент не пришлет хааар-кэутов, которые подготовят его для публичного осмотра. — Малистра ткнула носком туфли во ввалившийся висок Киннния Морки. — Поглядите! Определенно его голова будет насажена на пику регента!

Курган, которому она и при первой встрече не понравилась, теперь нашел колдунью еще менее привлекательной. Такое полное пренебрежение к жизни казалось ему неприятным — несомненно, потому что совпадало с его собственным.

— Регент должен знать об участии Олннна Рэдддлина в смерти звезд-адмирала.

Малистра обернулась. В ее холодном, жестоком голосе вибрировала сила.

— Не беспокойся, дорогой. Регент знает все. — Она вскинула голову. — Ну, быстро! Идем во дворец. Твой отец ждет.

Потом она улыбнулась — странно, не размыкая губ, отчего его интимные места сжались. “Не недооценивай ее, — подумал Курган. — Она колдунья, и Веннн Стогггул слушает ее”. Юноша улыбнулся в ответ и последовал за колдуньей покорно, как кор. Но у него в уме она пересекла роковую черту: он предназначил ей ту же зловонную яму, куда уже сбросил отца.

Пока они шли по Набережной в густой, как лес, темноте, Курган видел огни города — странно тусклые, смазанные, словно нарисованные на хронохолсте.

— Почему у тебя платиновые волосы? — спросил юноша.

Малистра продолжала идти, на губах играла легкая улыбка. У нее было очень подвижное лицо: то суровое и неумолимое, то мягкое и благоухающее, как клеметт.

— Я получила их в подарок. Когда вошла в возраст.

— Вошла в возраст для чего?

Малистра обернулась; ее левая рука чертила в воздухе какие-то знаки. Символы накладывались друг на друга, вспыхивало и гасло бледно-оранжевое пламя. Неожиданно Кургану сдавило грудь. Все прошло быстро и внезапно, оставив только тупую боль, подобную эху выстрела ионной пушки.

— Для этого, — весело сказала она и двинулась дальше по Набережной.

— Вот это ты и делаешь для моего отца? Малистра ухмыльнулась.

— Там послание. — Она указала на его окумммон. — Для тебя.

В тот же миг он ощутил дрожь, пробегающую по руке. Окумммон засветился белым, как кость, светом и испустил клок тумана. Туман быстро уплотнился, превратившись в голографическое изображение Нита Батокссса.

— Пора за работу, юный Стогггул.

— Давайте побыстрее, — отозвался Курган. — Меня желает видеть отец.

— В общем-то нет, — сказала Малистра. — Я сослалась на регента, ибо не хотела, чтобы Олннн Рэдддлин знал о твоей связи с Нитом Батоксссом.

— Твоя ловкость нужна во дворце, — промолвило изображение Нита Батокссса. — Туда должен прийти некий кундалиан; возможно, он уже там. О кундалиане не знает никто, кроме нас троих.

— Как же он смог пройти через охрану?

— Кундалианин хитер, и, полагаю, ему помогают.

— Чего он хочет?

— Добраться до двери Хранилища в пещерах под дворцом.

— Предупредите регента, пусть пошлет хааар-кэутов...

— Заткнись, когда я говорю! — рявкнул гэргон. — И не торопись с выводами. Хааар-кэуты в таких обстоятельствах бесполезны; кундалианин ускользнет от них. Однако ты все же возьми с собой сопровождение.

— Вы хотите, чтобы я остановил его, да?

— Нет. — Теперь Нит Батокссс был терпелив, как учитель. — Я хочу, чтобы ты с помощью хааар-кэутов, отрезал кундалианина от возможных спутников. Потом устройся так, чтобы видеть дверь Хранилища. Когда кундалианин появится — а он появится обязательно, — свяжешься с Малистрой через окумммон.

Мозг Кургана лихорадочно работал. Юноша не мог понять, зачем он вообще нужен. Почему Нит Батокссс не займется этим сам? Гэргону доступны любой уголок и любая щель в Аксис Тэре. А еще, если он такой могущественный, почему не знает, когда кундалианин окажется в определенном месте? И, кстати говоря, определенное место для чего?

Курган коснулся окумммона.

— Я думал, вы сделали так, чтобы могли общаться только вы и я.

— Верно.

— Но вы только что сказали, что я должен сообщить Малистре.

— Разве не ясно? — вмешалась Малистра. — Нит Батокссс и я связаны.

— Молчать! — прогремел гэргон. — Нет времени для праздной пикировки. Поспешите во дворец и делайте, как я велел!

Они заторопились дальше по Набережной, миновали темный и безлюдный круг калллистота, потом светлый белокаменный фасад “Недужного духа”, сияющего в ночи, как маяк.

— Он не говорит мне всего, — посетовал Курган.

— Ты знаешь все, что тебе надо знать, — отрезала Малистра.

Вот так, с хлопком воображаемой двери, Курган был поставлен на место, не допущен к делам важных игроков... Проблема заключалась в том, что он не хотел долго оставаться на этом месте. Юноша смотрел на плавные движения бедер Малистры, на ее походку, неестественный блеск в глазах... “Нит Батокссс и я связаны”. Кундалианская колдунья связана с гэргоном? Нет, в этой картине все неправильно.

Курган чувствовал, что ответ где-то рядом...

Тут они добрались до дворца, и он начал думать о том, чего от него хочет Нит Батокссс.

Указания Джийан привели их к лестнице — той самой, по которой Аннон в первый раз спустился в пещеры в ночь переворота. Секретная панель на стене в одной из кухонных кладовых открывала выход на лестницу.

Риана, шедшая первой, остановилась в темноте. Реккк снял наручники сразу же, как только убедился, что никто из стражи их не видит. Вниз вели три лестницы. Справа доносилась пульсация, которую Риана ощущала отчетливее, чем Аннон. В уме она услышала ритмичный звук, словно кто-то помешивал в огромном горшке. Чернота темнее полуночи, плотнее глубочайшего сна поднялась и обвила самую душу, напомнив об аромате Первого Колодца глубоко в пещерах Дьенн Мара, где появлялись на свет Тиг-пен и ее сородичи, ожидающие, как и многие другие, прихода Дар Сала-ата.

Ужасная сила, подобная урагану, толкала Риану направо. В черной воде Первого Колодца она видела отражение пятиголового демона Пэфороса, который утверж-дал, что она принадлежит ему, который гнался за Анноном по Иномирью.

Риана,раздался в голове голос Джийан. Назад.Ее охватила волна головокружения. Словно во сне она почувствовала, что идет по ступеням. Потом ее подхватили сильные руки Реккка.

Налево, Риана. Поверни налево.

—Налево, — прошептала она, и Реккк оттащил ее от края пустоты, открывающейся, как могила. Потом они наткнулись на винтовой желоб и полетели в недра кундалианских пещер под дворцом.

В тот миг, когда они упали, Реккк зажал рукой рот Рианы. Девушка подняла глаза, собираясь сказать Реккку, что нужно отойти, чтобы их не заметили сверху, но увидела только камень. Она огляделась. Перед ними был сплошной камень. А должна была бы быть дверь Хранилища. Когда Аннон слетел по желобу, он оказался под оком. Неужели здесь не один желоб? Неужели они выбрали не тот?

По пещере внезапно раскатился грохот, земля задрожала. Раздался треск, и огромный кусок скалы сдвинулся с места. Тряска уменьшилась, однако в воздухе пахло опасностью и смертью.

Риана посмотрела на Реккка. “Хааар-кэуты”, — беззвучно произнес он, и она кивнула, услышав тихие, осторожные шаги. Реккк засунул в окумммон пригоршню каменной пыли и вытащил боулллас — двойную нить проволоки, концы которой были прикреплены к легированным рукояткам, в которые он вставил пальцы. Нажал кнопку, включая ионный поток. Потом жестом велел Риане спрятаться вместе с ним в тень, и внезапно она поняла: они находятся в камере для допросов, где Аннон вытащил окууут Джийан. Так давно, а все помнилось в мельчайших подробностях.

Четыре хааар-кэута в боевом снаряжении вышли из-за угла, двигаясь прямо к ним. Когда последний поравнялся с камерой, Реккк шагнул вперед, захлестнул проволоку вокруг его горла, крепко затянул. Заряженная ионами проволока перерубила плоть и кости. Судороги хааар-кэута закончились чуть ли не раньше, чем начались.

— Стой здесь, — шепнул Реккк Риане. — Я займусь остальными тремя.

Прежде чем девушка смогла остановить его, он исчез, скользнув в пещеру тихо, как призрак.

Риана сжалась в тени, сознавая, как много каждый из группы, собранной Джийан, делает для нее, в то время как сама она не сделала ничего, чтобы оправдать их героизм. Запах смерти подавлял, усиленный близостью гибельного срока.

Риана переступила через обезглавленное тело, прячась в тени у входа в камеру. Где Реккк? Убил ли он трех оставшихся хааар-кэутов, или погиб сам?

Еще один толчок встряхнул пещеру, в воздухе мелькнули обломки камня. Механизм Тэмноса готовился к включению.

Риана не могла больше медлить. Она должна добраться до Кольца Пяти Драконов. Но когда она уже хотела выйти в пещеру, знакомый голос произнес:

— На твоем месте я бы этого не делал. Вокруг слишком много хааар-кэутов.

Девушка застыла на месте, едва осмеливаясь дышать. Потом увидела, как он выходит из тени по другую сторону пещеры. Курган! Потрясение приковало ее к порогу камеры.

Он улыбался ей, совсем как улыбался Элеане в тот день у ручья, плотоядной улыбкой, настолько полной коварства и хитрости, что там не осталось места для чего-либо еще.

— Как ты ухитрилась пробраться во дворец? — Сильной рукой он взял девушку за подбородок, повернул лицо туда-сюда. — Повезло? Или тебе кто-то помог?

Яростным толчком Курган запихнул Риану обратно в темноту камеры. И сразу же упал на нее. Они лежали рядом с окровавленным телом хааар-кэута.

— Почему ты сопротивляешься? — Курган мотал головой, уворачиваясь от ее ударов. — Я хозяин, ты рабыня. Понимаешь?

Он придавил локтем ее дыхательное горло и коленом раздвинул ей бедра, но оказался не готов к удару по интимным местам.

У него захватило дух, тем не менее, лежа на полу, Курган сумел захватить ее ноги лодыжками и повернул, снова повалив девушку. Однако на этот раз Риана успела вытащить нож и уперла кончик ему в горло.

Глаза Кургана широко открылись — глаза, которые Аннон хорошо знал, глаза в'орнна, которого она любила, как брата.

— Почему ты медлишь? — прохрипел юноша. — Я в'орнн. Ты кундалианка. Мы враги.

Риану бросило в жар, ее охватила свойственная в'орннам жажда мести. Отец Кургана перебил всю семью Ашеров. Он потребовал и получил голову Аннона, надетую на пику. Так почему бы Аннону не отомстить? Это правильно; это справедливо.

Она подумала о Матери и вспомнила слова Тигпен: Пусть смерть Матери не будет бессмысленной. После убийства, совершенного по трагической случайности, тебе понадобится неопровержимый довод, чтобы сделать это снова.

Риана встала.

— У меня нет времени на тебя, — сказала она. Курган презрительно засмеялся.

— Не имеет значения, что ты сейчас делаешь. За тобой охотится Темная колдунья.

— Мы с ней разберемся.

— Думаешь? Она рабыня мезембрэтема. Знаешь, что это означает? Она живет, чтобы причинять боль! Твоя смерть будет долгой, она позаботится об этом!

Реккк быстро справился с двумя из трех хааар-кэутов и боролся с последним, когда появилась она — словно из ниоткуда. Он достаточно слышал от Джийан, чтобы сразу же узнать ее. Малистра.

Она смотрела пронзительным взглядом, как он перерезает горло хааар-кэута.

— Если бы ты был настоящим воином, — сказала колдунья, — ты бы размазал его кровь себе по лбу, щекам и переносице. Ты бы смазал ею губы, держа его еще бьющиеся сердца на ладони... Но времена изменились. Души воинов смягчены цивилизацией.

— Убирайся с дороги, — сказал Реккк. — Мне надо заниматься делом.

— Ах да. — Малистра глубоко вздохнула, груди поднялись, словно гребень волны. — Защищать госпожу Джийан... Ты любишь не ту колдунью, считающий себя воином. Я научу тебя шести тысячам шестистам шестидесяти шести способам убивать. Я покажу тебе, как увеличивать силу каждый раз, когда ты убиваешь врага, как забирать энергию у мертвых и делать ее своей. Я превращу тебя в воина воинов!

Реккк, уже готовый броситься на нее, замер. От нее исходил запах... странный аромат, от которого у него ослабели колени, который превратил ее слова в теплые капли дождя, падающие, как роса. Как она прекрасна! Почему он не понимал этого раньше?

— Воин воинов... — прошептала Малистра, и с каждым словом Реккк тянулся вперед, чтобы поймать и удержать их.

— Сядь, — сказала она, и он сел.

Ее вытянутая рука прочертила в воздухе медленную дугу.

— Спи, — сказала она, и он уснул.

Наконец показалась дверь Хранилища. В ее центре находился круглый медальон с завитками, на котором была вырезана мощная фигура Сеелин, Священного Дракона Преобразования.

Открытая пасть Дракона сжимала Кольцо с красным жадеитом.

Приближаясь к двери, Риана случайно бросила взгляд вверх. Око было прикрыто — молочное, непрозрачное, как слепой глаз. У нее под ногами задрожала земля, на этот раз еще сильнее. Где-то вдали каменные глыбы с грохотом падали на пол пещеры. В воздухе едко воняло серой. Где Реккк? Где Джийан? Сейчас не время теряться.

Риана побежала к двери, но едва уловимое изменение света заставило ее обернуться. Молочный свет ока сгущался, сползал к центру и краснел. Потом стал водянистым и собрался в багровый сталактит, оставляющий за собой черноту. Око было запечатано.

Багровая колышущаяся колонна достигла пола пещеры и превратилась в поразительно красивую кундалианку, облаченную в красно-черные доспехи из твердой кожи. Длинные платиновые волосы были стянуты на затылке, открывая белое лицо; заплетенные в петлю, они прилегали к спине, подобно бронзовой змее, свернувшейся на правой руке от локтя до плеча.

— Малистра, — выдохнула Риана.

— Как интересно — женщина... — Малистра улыбнулась. — Ну что же, иди вперед. Чего ты ждешь? Времени, чтобы спасти мир, достаточно.

— Ты не попытаешься остановить меня?

— Я? У меня нет власти над Дар Сала-атом. Во всяком случае, пока нет.

Риана протянула руку и коснулась резного медальона на двери Хранилища. Какой длинный, странный путь был проделан с тех пор, как Аннон в первый раз коснулся его!.. Кончики пальцев скользнули по голове Священного Дракона в миллиметре от Кольца с красным жадеитом.

Малистра пошевелилась, раздался сухой шелест — словно змея сбрасывала кожу. Потом заговорила снова — низким, гулким голосом, от которого Риана похолодела до костей.

— Помнишь пятиголового демона, Дар Сала-ат? Пятиголового демона, который гнался за тобой по безднам Иномирья? Этот демон потерял Аннона Ашеру, потерял в разрывах между мирами. И с тех пор искал его — безуспешно. Но теперь ловушка сработала. Мы знаем, кто ты, Дар Сала-ат. Мы выманили тебя из укрытия при помощи Кольца Пяти Драконов, которое подбросили СаТррэну, зная, что Сорннн СаТррэн, проведя столько времени с племенами Корруша, поймет, что делать с такой находкой. Так написано, и так было. Кольцо попало в алчные руки Бенина Стогггула, а СаТррэн стал прим-агентом. Веннн Стогггул, спесивый простофиля, передал его — как мы и предвидели — Товариществу, и гэргоны в своем любопытстве и невежестве попытались использовать его. И запустили механизм Тэмноса. Тогда явился Дар Сала-ат.

Хотя она по-прежнему улыбалась, глаза Малистры были пусты, как колодцы, откуда ушла вода.

— Долгий и сложный путь, возможно, скажешь ты, но довольно логичный. И вот ты здесь, и миг решения настал. Как мы сказали, у нас нет власти над тобой — пока ты не сожмешь в руке Кольцо. Тогда ты наш.

Ужасный толчок встряхнул пещеру. Недалеко от них камень раскололся с ужасным ревом.

— Решай же! — крикнула Малистра жутким голосом, исходившим из пустых глаз. — Мир вот-вот погибнет!

Риана продела средний палец в Кольцо. Повернула, потянула, и Кольцо освободилось. Толчки прекратились. Механизм остановился. Но дверь в Хранилище осталась крепко заперта. Как так может быть? Она — Дар Сала-ат. Она доказала это, завладев Кольцом Пяти Драконов, ключом от Хранилища. И однако ключ не сработал. Риана вставила Кольцо в открытую пасть Сеелин. Дверь все равно не открылась.

— Ничто и никогда не заканчивается так, как мы ожидаем. — Малистра, начавшая расти, засмеялась. — Ты принял решение, Дар Сала-ат. Теперь ты принадлежишь нам.

Кольцо сэсаловых деревьев скрывало их, прятало от любопытных глаз. В ветвях шелестел ветер, пели голоноги. Нит Сахор лежал на земле, с трудом дыша.

Он повернул голову и посмотрел на Элеану, стоявшую рядом с ним на коленях.

— Тигпен еще не вернулась? Девушка покачала головой.

— Тогда давай поговорим о другом. — Гэргон махнул в воздухе облаченной в перчатку рукой. С потрескиванием вспыхнули ярко-синие искры, но уже без былой энергии. Ночь подходила к концу, а с ней и жизнь Нита Сахора. — Ты ждешь ребенка, Элеана.

— Да.

— Но это не радует тебя.

— Не такого ребенка я желала, — промолвила она едва слышно.

— Все дети желанны. Вопрос в том, чтобы распознать это желание.

— Ты не понимаешь. Меня — изнасиловали... Впрочем, ты — гэргон. Ты ничего не знаешь о жизни.

— Будучи и мужчиной, и женщиной, — сказал Нит Сахор, — я знаю больше всех.

Она медленно повернулась к нему.

— Все равно ты не имеешь права говорить, что я хотела быть изнасилованной.

— Этого я не говорил. — Гэргон взял руку девушки в свою, почувствовал ее страх перед ним, и его охватила глубокая печаль. — Уже долгое время жизнь не радовала тебя, ты была несчастна. Возможно, ты не сознавала этого, но твое сердце стремилось к чему-то большему, чем кровопролитие, верно?

Элеана закусила губу. — Да.

— Ты сеяла смерть, чувствовала ее приближение, видела, как она уничтожает самых дорогих тебе людей, и в конце концов не осталось ничего — ничего, кроме пустоты внутри тебя. Теперь ты можешь заполнить эту пустоту. Жизнью, Элеана! Драгоценной новой жизнью!

Она начала плакать... потом вдруг резко обернулась и побледнела.

— Что случилось? — спросил он, не в силах пошевелиться.

— Метки! — воскликнула Элеана. — Колдовские метки, которые оставила Джийан! Они покраснели! Кто-то нас нашел!

Риана вспоминала перечень заклятий из обеих Священных Книг и одно за другим направляла их на Малистру. Тщетно. У нее были знания, но не было опыта. Колдовство сродни стряпне: даже из лучших сырых частей ничего не приготовить, если не знать, как чистить, резать, варить или жарить, смешивать и подавать.

Малистра засмеялась, и Риану охватило отчаяние. Она чувствовала себя как кии-лис, гонящийся за собственным хвостом. А потом в перечне, отложившемся в ее удивительной памяти, она наткнулась на заклятие Кэофу Мушиный Глаз и поняла, что сумбур в голове вызван заклятием.

Малистра вытянула руку. Бронзовая змея распустила кольца, размазанным пятном скользнула по полу и начала обвиваться вокруг правой ноги Рианы.

Риана мысленно позвала Джийан... ответ не пришел. Она побежала по пещере, прочь от Малистры, от Хранилища, от запертой двери, от Священного Дракона Сеелин с широко раскрытой в ожидании пастью.

Она попыталась нагнуться и сорвать змею, но не смогла схватить ее на бегу. Перепрыгивая через недавно наваленную кучу камней, Риана бросилась к отверстию винтового желоба и начала карабкаться, опираясь локтями и коленями. И все это время змея обвивала ее ногу.

Риана почувствовала присутствие Малистры внизу и удвоила усилия, полезла еще быстрее, хотя угол наклона желоба стал круче, почти вертикальным. У нее кружилась голова от усилий, от ужаса, от хаоса, рожденного заклятием Мушиного Глаза. Но как бы быстро она ни карабкалась, Малистра была быстрее. Риана чувствовала себя неуклюжей, глупой, не способной связать две мысли. Хотя в глубине души она сознавала, что и это результат заклятия, ничто не могло сдержать усиливающийся ужас.

Задыхаясь, Риана выбралась на треугольную площадку. Над ней находились личные покои регента, комнаты, когда-то принадлежавшие Джийан и отцу Аннона. Она хотела бежать дальше, но что-то заставило ее остановиться. Шепот в ушах, в уме, не более чем чистый инстинкт или, возможно, снова чье-то своевременное вмешательство.

Во всяком случае, Риана повернулась и, не задумываясь, попятилась вниз по правой лестнице. Сразу же ее затопила жуткая темнота, которая, казалось, пульсировала неизвестной жизнью. Она слышала эхо, словно голоса отдавались над водой, чувствовала темноту в воздухе. От резкого запаха горечавки в голове прояснилось.

Риана руками и ногами вцепилась в стену лестничного колодца, в искушающий зов того, что ждало внизу. Она замерла там, а змея застыла у нее на ноге. Дыхание замедлилось, кровь в жилах потекла медленнее, будто само время остановилось. Риана ждала. С нее капал пот; каждая капля падала в бездонную пустоту, и Тишина падения заканчивалась еле слышным всплеском воды, ударяющейся о воду.

Затаившись, замерев, вдыхая запах горечавки, она почувствовала приближение Малистры. Колдунья промчалась по спиральному желобу, выскочила на площадку, а потом побежала дальше наверх. Риана слышала поющие внизу голоса, но в голове была тишина. Она осторожно двинулась вверх, обратно на треугольную площадку. И уже поставила ногу в желоб, чтобы спуститься в пещеру, когда железная хватка стиснула руку.

Риана обернулась и увидела ухмылку Малистры, похожую на оскал смерти. Потом снова обрушился Мушиный Глаз, и ее потащило наверх. Мелькнул раздвоенный язычок бронзовой змеи, с наслаждением пробующей на вкус кожу бедра.

Нит Сахор умирал.

Элеана так и не увидела, какое колдовство сделало метки красными, но Нит Сахор увидел. Зеленые ионные разряды окружили рощу, раскатываясь, как гром, сжигая почерневшее, беззвездное небо. Самый воздух начинал гореть, мерцая и потрескивая. Элеана хотела помочь гэргону, но он отмахнулся от нее, когда она попыталась приблизиться, а когда ударная волна сбила девушку с ног, она укрылась за толстым стволом дерева.

В воцарившейся вдруг жгучей тишине Элеана бросилась туда, где лежал гэргон. Один налитый кровью звездно-сапфировый глаз смотрел, как она наклоняется над ним. Другого не было.

Через несколько мгновений появилась Тигпен. Колдовские маячки вновь стали зелеными. Опасность миновала — Нит Сахор рассеял ее.

— Я опоздала? — спросила Тигпен гэргона.

Нит Сахор не издал ни звука, однако раппа, казалось, что-то поняла. В одной из шести лап она держала небольшой черный прямоугольник.

— Что это? — прошептала Элеана.

— Это из его лаборатории в Аксис Тэре, — ответила Тигпен.

Когда Тигпен вложила прямоугольник в руку Нита Сахора, он повернулся к Элеане и приказал ей уйти на опушку рощи. Девушке очень не хотелось оставлять гэргона, но выражение его лица убедило ее подчиниться.

С опушки она видела, как Нит Сахор кивнул Тигпен, видела, как лапа Тигпен коснулась центра черного прямоугольника, видела, как тот прогнулся и начал растягиваться, пока не заполнил центр поляны, где лежал Нит Сахор, спрятав его и Тигпен.

Всего через мгновение завеса исчезла. Элеана медленно подошла к Тигпен. В оставшемся глазе Нита Сахора больше не было света.

— Умер, — сказала раппа.

Они похоронили его в роще, плотно, как саваном, обернув нейронными сетями. Элеана плакала. Тигпен сидела под сэсаловым деревом, полном яркоперых птиц, и чистила когти. Голоноги пели печальную песнь в темных ореолах над вершинами деревьев в честь одинокой четверокрылой птицы в стае.

В глубинах Айаме, Иномирья Осору, Джийан приняла обличье своей Аватары — Рас Шамра, гигантской хищной птицы. Она уже долго сражалась с Малистрой и все время отступала. Странно: каждый раз, когда она начинала одолевать, Малистра набирала силу. Она словно бы превратилась в двигатель бесконечной мощности, изматывая соперницу. Джийан творила одно заклятие за другим, Малистра отвечала одним контрзаклятием за другим. Каждый раз, когда Рас Шамра разрывала йа-гаара на куски, перед ней возникали двое новых. Как Малистра могла обновлять свои Аватары, было для Джийан загадкой.

Время от времени она слышала, как Риана зовет ее, но отвечать могла очень редко. Это отнимало слишком много энергии — энергии, необходимой для борьбы с Малистрой.

И однако она знала, что проигрывает. Она не могла найти решения колдовской головоломки.

А теперь Джийан увидела на бесцветном горизонте Иномирья тень, формирующуюся из дыма и тьмы. Сначала она подумала, что это еще одна Аватара, но потом, когда тень бросилась к ней, она узнала, кто это: Тзелос! Демон из ее видения.

Малистра, схватив Риану за шиворот, тащила ее по личным покоям регента, мимо изумленной стражи, разинувших от удивления рот слуг, ошеломленных советников, пока не нашла самого регента.

Веннн Стогггул, одетый в новенькое, с иголочки, кхагггунское боевое снаряжение, которое придумал сам, обернулся.

— И что это у нас? — спросил он, когда Малистра швырнула Риану его ногам.

— Дар Сала-ат, владыка, — засмеялась она. — Узри спасителя кундалиан!

Веннн Стогггул посмотрел на кундалианскую девчонку в грязном платье и поставил сияющий сапог ей на спину.

— Какое жалкое зрелище!

— Согласна, владыка. Жалкое. Стогггул наклонился.

— Похоже, ей очень больно. — Он посмотрел на Малистру. — Мне следовало бы проявить милосердие. Избавить ее от страданий. — Он вынул висевший на стене фаресеанский церемониальный кинжал второго века из украшенных драгоценными камнями ножен и посмотрел на трехгранный клинок, готовясь вонзить его в Риану.

— Разве не лучше было бы, владыка, — произнесла Малистра сладким голосом, — разве не более подобало бы использовать для убийства спасителя кундалиан их священный артефакт?

Веннн Стогггул посмотрел на кольцо — кольцо, которое считал Кольцом Пяти Драконов, — на указательном пальце.

— Двадцать четыре часа закончились?

— Да, владыка. — Подобострастный тон Малистры оплетал его душу, как лоза. — Пришла пора.

В глазах Веннна Стогггула горела жажда власти.

— Что мне делать?

— Протяните руку. Направьте кольцо на Дар Сала-ата. Он так и сделал.

— А теперь?

— Думайте о смерти — и она придет.

Фальшивое кольцо, напоенное его кровью и колдовством Старого В'орнна, вспыхнуло, превратившись в огонь. Регент открыл рот, чтобы закричать, однако не смог издать ни звука. Он упал на колени.

— Вот, владыка, — сказала Малистра тихо, почти нежно. — Наконец ты пожал урожай своей мечты.

Увидев Тзелоса, Джийан поняла, что происходит. Малистра была не одна, ее поддерживала, подкармливала, хранила другая сила. Малистра служила лишь скорлупой для Тзелоса.

Джийан поняла, что ошибалась. Ее нападения истощали силу Малистры, но каждый раз существо, чью Аватару она теперь видела — демон Тзелос, — набирало энергию. Теперь Тзелос появился сам. Почему?

Ее увлекли в колдовскую битву, в которой она не могла победить. Почему?

Риана!

Им с самого начала была нужна Риана. А эта битва — простая уловка, отвлекающий маневр, чтобы занять ее, пока они...

Обругав себя, Джийан, не обращая внимания на Тзелоса, развернула маяк силы через Иномирье, сквозь Время и Пространство, пока не нашла свое дитя распростертым на полу личных покоев регента, охваченным ужасной болью.

Неведомый прежде гнев заструился по телу. Гнев был так велик, что разорвал на куски энергетические нити ее собственной Аватары. Рас Шамра взорвалась разноцветным ливнем. Джийан стояла, расставив ноги, воздев руки, из сжатых кулаков вылетали молнии, рвущиеся из глубины души...

Беги, Риана! Беги!

Раздавшийся в голове голос Джийан дал ей миг свободы, и она бросилась из комнаты.

— Нет смысла убегать, — раздался за спиной голос Малистры. — Тебе не спрятаться. Моя змейка всегда приведет меня к тебе.

Риана нагнулась, попыталась сорвать бронзовую змею. Та старалась укусить ее, мерцали медные клыки, и Риана схватила змею за голову, не давая челюстям сомкнуться. Споткнувшись, она налетела на мальчика-слугу, сбив его с ног. Ударом кулака отшвырнула пораженного хааар-кэута, выскочила из личного крыла в короткий коридор, ведущий в Большой Зал Приемов. Других дверей в коридоре не было, повернуть обратно нельзя. Значит, в зал.

Впереди виднелось асимметричное пространство. Его как раз переделывали. Галерею, которая охватывала по периметру верхний этаж, отремонтировали. Прекрасную кундалианскую роспись на потолке сменила в'орннская хроносталь, с которой свисали четыре мерцающих голографических изображения Кундалы. Алебастровые колонны на цоколях из черного гранита как раз заменяли полупрозрачными гэргоновскими корковыми сетями. Однако три столба из ядровника, установленные в форме равностороннего треугольника в центре зала, остались нетронутыми.

Риана заметила все это за долю секунды, прежде чем Малистра появилась позади нее.

— Тебе не сбежать от меня, Дар Сала-ат. Теперь ты это понимаешь.

Колдунья протянула к Риане руку. Ее кулак раскрылся, как цветок, и сорвавшаяся с кончиков пальцев стрела красного пламени ударила Риану в поясницу, толкнув вперед, в центр зала. Риана с трудом поднялась и побежала.

— Почему ты продолжаешь это глупое бегство? Почему пытаешься сопротивляться неизбежному?

Еще одна стрела красного пламени ударила Риану в плечо, развернув ее, бросив на колени. Малистра подошла, когда Риана пыталась подняться.

— Все кончено, Дар Сала-ат. Написанное нельзя отменить.

Третья стрела с силой ударила ее в грудь, отшвырнув к одному из огромных столбов с такой силой, что дерево раскололось.

Малистра, подошедшая совсем близко, вздохнула, и бронзовая змея расслабила кольца на ноге Рианы. Риана выпустила ее, и змея скользнула обратно к хозяйке и намоталась на правую руку.

— У тебя идет кровь. — Малистра схватила Риану за подбородок. — Дай мне остановить боль, Дар Сала-ат. Пора.

Риана посмотрела Малистре в лицо и не увидела ничего, только маску, символ сложного зла, моток, который надо распутать. Как? Она испытала все — безуспешно. “Нет, — мелькнула мысль. — Не все”. Риана вызвала Звезду Неизменности, мощное заклинание, с помощью которого вызволила Матерь из колдовской тюрьмы.

В одно мгновение Мушиный Глаз исчез.

Малистра понюхала воздух, нахмурилась.

— Что ты делаешь? — Она крепче сжала подбородок Рианы.

Риана погрузила разум в возникшее озеро спокойствия. Что ей известно о колдунье? Только то, что рассказала Джийан. И вдруг ей вспомнился короткий разговор с Курганом. Она потянулась мыслью назад, к прошлой жизни.

— Что ты делаешь? — крикнула Малистра, нагнетая силу, пытаясь восстановить контроль.

Риана чувствовала, как колдовские челюсти Кэофу вновь смыкаются на ней, но ее рука уже была за спиной, цепляясь за треснувший ядровниковый столб. С силой, рожденной отчаянием, она оторвала неровный обломок ядровника. Рука покрылась маслом. Сжимая самодельный кол в кулаке, Риана вонзила его в грудь Малистры.

Малистра ахнула и отшатнулась. Из нее хлынула кровь.

— Что? — пролепетала колдунья. — Что?.. “Она рабыня мезембрэтема”, — сказал Курган. “Мезембрэтем — одно из самых сильных средств среди колдовских медикаментов, — сказала Джийан Аннону, когда лечила ему ногу. — Его восстанавливающая сила может превратиться в убийственнейший яд — либо из-за передозировки, либо из-за соприкосновения с маслом ядровника”.

Глаза Малистры широко открылись. Руки с длинными ногтями царапали воздух.

— Я умираю! Умираю!

Она упала на пол, руки и ноги дергались, тело билось в судорогах. А кровь продолжала течь, больше крови, чем могло быть в человеческом теле, потоки крови, река крови, пока от Малистры не осталась только кровь. Пустые доспехи утонули в крови.

Что кричал Аннону старый кундалианский провидец? Я вижу смерть, смерть и снова смерть! Лишь равносторонняя истина может спасти тебя!

Риана с колотящимся сердцем посмотрела на большой равносторонний треугольник, образованный столбами из ядровника. Потом у нее закружилась голова, и она в изнеможении опустилась на пол, сложив руки на коленях.

Она не заметила, как бронзовая змея с блестящей от крови кожей скользнула в темноту.

39 Рассвет

— Проснись, Реккк! Проснись же!

Реккк открыл глаза, покачал головой.

— Ты вся в крови. Риана помогла ему встать.

— У нас нет времени, — сказала она настойчиво. — Дворец кишит хааар-кэутами. Надо выбираться отсюда!

На пути из Большого Зала Приемов обратно в пещеры ей пришлось обойти по крайней мере дюжину гвардейцев регента. Веннн Стогггул умер. В глубине души она радовалась гибели в'орнна, перебившего всю семью Аннона.

— Я знаю, как отсюда выйти: этим путем в ночь переворота ушли Джийан и Аннон. — По дороге Риана рассказала, что произошло. Как она нашла дорогу к двери Хранилища, как Малистра одолела ее, привела к торжествующему Бенину Стогггулу, как регент был неожиданно отравлен, когда попытался использовать кольцо с красным жадеитом — копию Кольца Пяти Драконов, как она сумела убить Малистру осколком ядровника. — Смола ядровника смертельна для любителей мезембрэтема, — закончила она.

— Но откуда ты узнала, что колдунья пользуется мезембрэтемом? — спросил Реккк.

— Это странная история. — И она поведала о коротком и яростном столкновении с Курганом.

— Тебе следовало бы убить его, когда представилась возможность, — сказал Реккк. — Этот парень — воплощенное зло.

Риане, разумеется, так не казалось. Аннон и Курган были лучшими друзьями. Как можно убить лучшего друга?

— Не важно, — сказал Реккк. — Главное, Кундала в безопасности.

Она кивнула.

— О нас такого не скажешь.

Впереди разворачивалась свора хааар-кэутов в полном боевом снаряжении под командованием крыл-генерала Нефффа.

— Предоставь это мне.

Реккк опустил забрало, толкнул Риану в камеру для допросов и двинулся туда, где крыл-генерал Неффф отдавал последние приказы. Его кхагггуны развернулись веером.

— Пробрались двое бойцов Сопротивления, — крикнул Реккк Нефффу срывающимся голосом. — Я гнался за ними от личных покоев регента. Один уже схвачен, сидит вон в той камере для допросов, другой пока на свободе.

Крыл-генерал Неффф рявкнул приказ, кхагггуны исчезли.

— Давай поглядим на этого предполагаемого убийцу, — сказал он.

Реккк отвел его в темную камеру.

— Почему вы не включили защитную решетку? — Неффф резко обернулся. — Кто вы, маршал третьего ранга, Н'Лууура вас побери?

— Реккк Хачилар.

С этими словами Реккк вонзил ударный меч в грудь Нефффа. На лице крыл-генерала застыло удивление. Реккк сорвал с него доспехи раньше, чем он упал на землю.

Через несколько мгновений, уже с другими знаками различия, он двинулся за Рианой по ходу, ведущему из пещер в вертикальный тоннель. В гладкие стены были вбиты металлические ступеньки.

Они вылезли из водосточной трубы в узком проходе за Пустым переулком на задах тускугггунских студий. Риана заставила Реккка некоторое время прятаться, помня о предупреждении Джийан, что тот, кто выдал их, вероятно, знает об этом выходе из дворца. Занимался рассвет. Однотонная синева ночи быстро слабела. На небе появились розовато-лиловые полосы. Пели птицы. Какая-то тускугггун открыла заднюю дверь студии, вынесла мусор. Оптовик принес заказанные товары. Послышались голоса. Над головой пролетел катер. Медленный перестук копыт водяного буттрена по булыжникам заглушал шум усиливающегося движения. Начинался обычный городской день. Уверившись, что за ними никто не следит, Риана кивнула Реккку.

Они встали, и Реккк двинулся на юг.

— Куда ты? — Риана схватила его за руку. — Нам надо к Северным воротам.

— Нет, не надо, — сказал Реккк и аккуратно ткнул Риану в точку на щеке.

Он подхватил падающую девушку и, положив ее на плечо, направился к центру города, где ждала, куда притягивала неведомая сила.

.

В кольцо сэсаловых деревьев к северу от Аксис Тэра рассвет пришел поздно. Элеана знала, что они спасены, как, похоже, и Кундала. В ней боролись облегчение и отчаяние. Зловещие сейсмические толчки прекратились. Наверное, Дар Сала-ат победил.

Она смотрела на Тигпен, сжавшуюся у могилы Нита Сахора, и молилась Миине. Щебетали птицы, искали еду мелкие млекопитающие, жужжали насекомые, ветер шелестел в ветвях, изогнувшихся у нее над головой, как балдахин. Первые слабые солнечные лучи коснулись щеки. Мир вокруг нее рождался. В какой-то миг она осознала, что молится о себе, о жизни нерожденного ребенка. Сплетенные в колыбельку пальцы коснулись живота, который только начинал расти. Элеана закинула голову к чистому небу и молча, но от всего сердца, крикнула:

— Мой ребенок! Мой ребенок!

Риана очнулась от боли в челюсти, перед которой отступила даже сильнейшая боль в голове.

— Реккк! Реккк, отпусти меня! Что ты делаешь? Нет ответа.

Риана отступила в себя, открыла Третий Глаз и, пронзив пелену между мирами, вошла в Иномирье. Увидела Космос таким, каков он на самом деле, всеми чувствами, не только пятью органами тела. И увидела Реккка — пустую скорлупу, какой была Малистра. Увидела Тзелоса, сжавшегося у него на плече и управляющего им, как марионеткой.

Заклятие оплело Реккка сложным узором, руны огня и крови смешались и создали волны энергии, державшие его в рабстве. Риана знала, что простое заклятие Осору не в состоянии освободить его: эта паутина была другой, невозможной смесью тьмы и света. Требовалось что-то более сильное... Она сотворила Заклятие Вечности, разыскивая Реккка под мощными слоями огня и крови. И нашла — при помощи Заклятия Вечности — на дне темного колодца. Как же освободить его?

Почувствовав свет на самом краю Иномирья, она полностью сосредоточилась на нем, на маяке из бесценного жадеита с резными изображениями пяти драконов... Пяти Драконов Миины.

Кольцо!

Риана повернула Кольцо на пальце, и Драконы стали оживать. В каждом из них пульсировали колдовские цвета: синий, желтый, красный, зеленый, черный. Они повернулись к ней, назвали свои имена: Эшир, Дракон воздуха и Прощения; Гом, Дракон земли и Возрождения; Эйг, Дракон огня и Силы; Сеелин, Дракон воды и Преобразования; Паов, Дракон дерева и Предвидения. Риана тотчас поняла различия между ними, узнала все, что нужно. Повернула Кольцо так, чтобы Гом смотрел вверх, прижала резного Дракона Возрождения к затылку Реккка.

По Иномирью пронеслась ударная волна. Тзелос отпрянул, нити, при помощи которых он управлял Реккком, порвались. Сущность демона зашипела и начала распадаться. Он сверкнул двенадцатигранными глазами и исчез, оставив на одно страшное мгновение только жуткую бестелесную гримасу.

Как можно быстрее Риана перенесла всех в монастырь, ставший фактически их убежищем.

Регент был убит в собственных покоях. Хааар-кэуты жаждали крови; кхагггунов подняли по тревоге. Катера, ощетинившиеся новейшим оружием, уже прочесывали местность, порой слышались выстрелы ионных пистолетов. Времени оплакивать смерть Нита Сахора почти не было, но Реккк и Джийан все же задержались у могилы.

Позже, пока шла работа по обустройству монастыря, Риана и Элеана неожиданно оказались вместе на углу площади. Риану будто пронзили ударным мечом. Она чувствовала себя глупой, косноязычной.

Элеана вздохнула.

— Надеюсь, ты не обидишься, — неуверенно начала девушка, — но, сколько я помню, я всегда думала о тебе — в смысле о Дар Сала-ате — как о мужчине. Глупо, да?

— Вовсе нет. — Риана сознавала утонченную иронию этих слов. При свете пяти лононских лун Элеана казалась еще прекраснее, чем всегда.

Элеана откашлялась.

— Признаться, не нахожу, что сказать. Я немного побаиваюсь Дар Сала-ата.

— Не надо, — промолвила Риана. Язык словно приклеился к небу. Мужчина или женщина — не имело значения; она любила эту девушку всем своим существом.

Элеана с улыбкой коснулась раздувшейся щеки Рианы.

— Очень больно?

— Только когда вспоминаю. — “Милостивая Богиня, это уж слишком, — подумала Риана. — Наверное, я совсем спячу, если еще побуду рядом с ней”. Страсть и желание переполняли ее, сводили с ума, разрывали душу.

Элеана подошла ближе, понизила голос.

— Можно довериться тебе, Дар Сала-ат? Риана с трудом сглотнула.

— Конечно.

Элеана коснулась низа живота.

— Я беременна.

— Ты... что? — Риане показалось, что она теряет сознание. И прикусила язык, чтобы не выдать себя. — Как это случилось?

— Случайно. Меня поймали у ручья два в'орнна — молодые, наши ровесники. Один напал на меня. Другой... веришь или нет, он пытался меня спасти. Очень странно... на него напал гэрорел, можешь в такое поверить?

Риана промолчала.

— Тот, которого зовут Курган, изнасиловал меня. Это его ребенок.

Рот Рианы был словно набит ватой, разум охвачен огнем. Элеана носит ребенка Кургана? Ей хотелось кричать. Каждый раз, когда она проклинала выпавшую ей жестокую судьбу, происходило что-то еще худшее. А теперь еще и это. Дальше некуда. Ничего хуже случиться уже не может.

— Я собиралась избавиться от него, — говорила Элеана. — Но только что я сказала Джийан, что сохраню ребенка. Она и Нит Сахор убедили меня, что так будет правильно, что надо любить его, научить его различать добро и зло, постараться, чтобы он был лучше, чем когда-либо был его отец... Как по-твоему, это хорошая месть?

Риана молчала. Казалось, там, где касается Элеаны, она никогда не могла найти нужных слов.

Во сне к Риане явилась Эшир, Дракон воздуха, цвета чистейшего лазурита. Обернув похожими на облака крыльями спящее тело Рианы, Эшир унесла ее к поющему небосводу, чтобы издали окинуть беспристрастным взглядом ее деяния. Эшир — печальная, с рогами из ливней и ураганов, копытами из метелей, чешуей из тепловых потоков и способная на безграничную любовь. Веннн Стогггул мертв, как и Киннний Морка. Элевсин Ашера отомщен. Кольцо Пяти Драконов вернулось к Дар Сала-ату. В сердце Корруша, на краю Вечности, должен родиться За Хара-ат. И для кундалиан, и для в'орннов есть надежда.

Начинался рассвет нового дня.

Приложение Основные персонажи

Кундулиане

Джийан — сестра-близнец Бартты; рамахана, любовница Элевсина Ашеры.

Бартта — сестра-бизнец Джийан; рамаханская конара, глава Деа Критан.

Риана — девочка-сирота.

Элеана — участница Сопротивления.

Рамаханы в монастыре Плывущей Белизны

Лейна Астар — подруга и наставница Рианы.

Конара Опия — еще одна наставница Рианы.

Конара Урдма — рамахана из Деа Критан.

Шима Ведда — жрица-археолог.

Малистра — колдунья Кэофу.

Дамми — руководитель ячейки Сопротивления.

Тигпен — одно из колдовских созданий Миины.

Матерь — верховная жрица Миины.

Курион — саракконский капитан.

В'орнны

Аннон Ашера — старший сын Элевсина Ашеры.

Курган Стогггул — старший сын Бенина Стогггула.

Элевсин Ашера — регент Кундалы.

Киннний Морка — строй-генерал, командир хааар-кэутов.

Нит Сахор — гэргон.

Реккк Хачилар — свор-командир.

Олннн Рэдддлин — капитан первого ранга в своре Реккка Хачилара.

Далма — лооорм Бенина Стогггула.

Бенин Стогггул — прим-агент Аксис Тэра; отец Кургана.

Старый В'орнн — наставник и учитель Кургана.

Бак Оурррос — баскир, противник Бенина Стогггула.

Кефффир Гутттин — баскир, союзник Бака Оуррроса.

Капитан первого ранга Йуллл — исполняющий обязанности офицера протокола.

Крыл-генерал Неффф — командующий хааар-кэутов.

Рада — тускугггун, хозяйка трактира “Кровавый прилив”.

Оглавление

Пролог . Лорг

Книга первая . Духовные врата

  1 . Сова

  2 . Лоза

  3 . Чудеса, тайны и ложь

  4 . Око

  5 . Звездный свет, яркий свет

  6 . Привидение!

  7 . Элеана

  8 . Сосуд наполовину пуст

Книга вторая . Врата жизни

  9 . Сосуд наполовину полон

  10 . Кольца

  11 . Эа-Унн

  12 . Крах

  13 . Поднебесный

  14 . Припрыжка

  15 . Тигпен

  16 . Техномагия

  17 . Флейта

Книга третья . Белокостные врата

  18 . Малистра

  19 . Аватара

  20 . Келлы

  21 . Глаз

  22 . Матерь

  23 . Гроза

  24 . Призраки

  25 . Почему йа-гаар пожирает своих детенышей

  26 . Жук

  27 . Уравнение

  28 . Возмездие

  29 . Служанка

Книга четвертая . Верховные врата

  30 . О в'орннах и саракконах

  31 . Перелом

  32 . Двадцать четыре голонога

  33 . Лорги не плачут

  34 . Желания

  35 . Аромат

  36 . Когда-то я был

  37 . Демон

  38 . Бойня

  39 . Рассвет

Приложение . Основные персонажи

  Кундулиане

  В'орнны

Реклама на сайте